Джон НОРМАН
Тарл Кэбот на Горе 1-3
ЦАРИ-ЖРЕЦЫ ГОРА
ВНЕ ЗАКОНА НА ГОРЕ.
ТАРНСМЕН ГОРА
Джон НОРМАН
ЦАРИ-ЖРЕЦЫ ГОРА
1. ЯРМАРКА В ЭН-КАРЕ
Я, Тарл Кабот, родом с Земли, человек, известный царям-жрецам Гора.
Это произошло в конце месяца Эн-Кара в году 10 117 от основания
города Ара: я пришел в зал царей-жрецов в Сардарских горах на планете Гор,
нашей Противоземле.
За четыре дня до этого на спине тарна я добрался до черной ограды,
которая окружает ужасный Сардар, эти мрачные горы, увенчанные ледяными
коронами, посвященные царям-жрецам, запретные для людей, для смертных, для
любых созданий из плоти и крови.
Своего тарна, гигантское ястребоподобное верховое животное, я
расседлал и отпустил: он не мог сопровождать меня в Сардар. Однажды я
попытался на нем перелететь через ограду и углубиться в горы, но никогда
больше не попытаюсь повторить этот полет. Животное попало под действие
щита царей-жрецов, невидимого, но непреодолимого, несомненно, поля
какого-то рода; поле, вероятно, действовало на механизм внутреннего уха
тарна, так что животное оказалось не в состоянии управлять своим полетом
и, потеряв ориентировку, смешавшись, упало на землю. Насколько мне
известно, ни одно животное Гора не может проникнуть в Сардар. Пройти туда
могут только люди, но они не возвращаются.
Мне не хотелось отпускать тарна: это прекрасная птица, сильная,
умная, яростная, храбрая, верная. И странно, мне казалось, что тарн
привязался ко мне. Во всяком случае я к нему привязался. Я сумел его
отогнать только резкими словами, и, когда он, удивленный, вероятно,
обиженный, исчез в удалении, я заплакал.
До ярмарки Эн-Кара, одной из четырех больших ярмарок, что в течение
горянского года устраиваются в тени Сардара, было совсем недалеко, и скоро
я уже медленно шел по ее центральной линии между ларьками и палатками,
киосками и магазинчиками, павильонами и лавками, шел к высоким обитым
медью воротам из черных бревен, за которыми сам Сардар, святилище богов
этого мира, известных людям за пределами гор как цари-жрецы.
На ярмарке мне придется ненадолго задержаться, чтобы купить
продовольствия для пути по Сардару; кроме того, мне нужно передать некоему
члену касты писцов обернутый в кожу пакет, в котором содержится рассказ о
происшествиях в городе Тарне за последние месяцы, краткая запись о
событиях, которые мне показались достойными упоминания. (Несомненно, речь
идет о рукописи, которая недавно была опубликована под названием
"Изгнанник Гора". Из замечания Кабота следует, что во время написания ему
не была известна судьба рукописи. Между прочим, название "Изгнанник Гора"
принадлежит мне, а не Каботу. Может, следует упомянуть, что то же
справедливо относительно первой книги - "Тарнсмен Гора" - и этой -
"Цари-жрецы Гора". По какой-то причине Кабот никогда не дает названий
своим рукописям. Вероятно, считает их не книгами, а личными записями,
предназначенными скорее для себя, чем для других. Кстати, рассказ о том,
как ко мне попала рукопись "Изгнанника Гора", содержится в начале этой
книги, которую, подобно остальным, мне довелось издать. Достаточно
сказать, что настоящая рукопись, как и предыдущие, была передана мне моим
другом, а теперь и адвокатом, молодым Гаррисоном Смитом. Смит имел
удовольствие лично знать Кабота, впервые познакомившись с ним семь лет
назад в Новой Англии и возобновив знакомство около года назад в Нью-Йорке.
Наш первый рассказ о Противоземле - "Тарнсмен Гора" - был передан Смиту
лично Каботом, вскоре после этого исчезнувшим. Данная рукопись, третья по
счету, была получена, по словам Смита, в таких же необычных
обстоятельствах, что и вторая, обстоятельствах, описанных им в предисловии
ко второй книге. Сам я искренне сожалею, что мне не пришлось лично
встретиться с Каботом. Подлинный Кабот, разумеется, существует. Я знаю,
что он существует или существовал. Насколько это возможно, я с большой
тщательностью проверил все данные. Действительно, Тарл Кабот,
соответствующий описанию, вырос в Бристоле, учился в Оксфорде и небольшом
новоанглийском колледже, упоминаемом в первой книге. Он снимал квартиру в
Манхэттене в период, соответствующий событиям первой и второй книг.
Короче, все, что можно подтвердить, я подтвердил. Помимо этого у нас есть
только рассказ самого Кабота, переданный мне Смитом, которому мы можем
верить, а можем и не верить. - Дж.Н.).
Мне хотелось бы в другое время и в других обстоятельствах еще раз
посетить ярмарку. Хотелось осмотреть ее товары, выпить в ее тавернах,
поговорить с торговцами и участвовать в ее состязаниях, потому что эти
ярмарки предоставляют почти уникальную возможность гражданам
многочисленных враждующих друг с другом городов Гора встретиться на мирной
почве.
Неудивительно, что города Гора поддерживают и приветствуют ярмарки.
Иногда ярмарки дают возможность разрешить территориальные и торговые споры
без утраты чести, так как полномочные представители городов, конечно,
могут случайно встретиться среди шелковых павильонов.
Далее, члены таких каст, как врачи или строители, используют ярмарки
для распространения информации и техники среди братьев по касте, что
предписывается их кодексом, вопреки тому, что их города могут находиться
во враждебных отношениях. И как и следует ожидать, члены касты писцов
собираются на ярмарках, чтобы осмотреть предлагаемые рукописи и обсудить
их.
Мой маленький друг, Торм из Ко-ро-ба, из касты писцов, четыре раза в
жизни побывал на ярмарках. Он сообщил мне, что за это время доказал
несостоятельность семисот восьми писцов из пятидесяти семи городов, но я
не поручился бы за точность его рассказа: мне кажется, что подобно
большинству других членов своей касты, да и моей тоже, Торм бывает слишком
оптимистичен в описании своих прошлых многочисленных побед. Больше того, я
никогда так и не мог понять, как решается вопрос о победителе в спорах
писцов, и вполне вероятно, что каждый спорящий оставляет поле боя
убежденный, что выиграл именно он. В моей касте - касте воинов -
определить победителя все-таки легче, потому что побежденный часто лежит
раненый или убитый у ног победителя. С другой стороны, в состязаниях
писцов льется невидимая кровь, и доблестные бойцы расходятся в полном
порядке, понося своих противников и перегруппировывая силы для завтрашней
встречи. Я не виню в этом писцов; наоборот, я порекомендовал бы то же
самое членам моей собственной касты.
Я скучал по Торму и гадал, увижу ли его снова. Представлял себе, как
он возбужденно наскакивает на автора пыльного свитка, решительным взмахом
своего синего плаща сбрасывает с его стола чернильницу, в ярости, как
птица, прыгает на стол, провозглашая, что тот или иной писец заново
обнаружил мысль, которая уже записана в столетней давности рукописи,
известной Торму и, конечно, неизвестной его незадачливому противнику; как
он вытирает нос полой плаща, дрожа, подходит к жаровне, набитой углем и
обрывками рукописей, которая обязательно горит под столом, независимо от
температуры снаружи.
Торм мог находиться где угодно, потому что жители Ко-ро-ба рассеяны
царями-жрецами. Я должен отыскивать его на ярмарке; если он здесь, я не
должен сообщать ему о своем присутствии, потому что согласно воле
царей-жрецов никогда два жителя Ко-ро-ба не должны собираться вместе, и
мне не хотелось подвергать опасности маленького писца. Гор станет беднее
без его яростной эксцентричности, Противоземля просто перестанет быть
собой без воинственного маленького Торма. Я улыбнулся про себя. Если я его
встречу, он, конечно, станет настаивать, чтобы я взял его с собой в
Сардар, хотя понимает, что это означало бы его смерть, и тогда мне
придется связать его его же синим плащом, бросить в канаву и убежать. А
может, безопасней бросить его в колодец. Торму за всю жизнь пришлось
побывать во многих колодцах, и никто не удивится, обнаружив его бушующим
на дне еще одного.
Кстати, ярмарки подчиняются торговым законам и содержатся на налоги с
лавок и с покупок. Коммерческие возможности таких ярмарок - от обмена
валюты до предоставления кредитов - весьма велики; их больше, пожалуй,
только на улице Монет в Аре, и здесь с кажущимся беззаботным равнодушием
предоставляются и берутся кредиты и займы на ростовщических процентах. Но
это не так уж странно, потому что города Гора внутри своих стен выполняют
торговый закон, даже против собственных граждан. Если они этого не
сделают, ярмарки, разумеется, будут закрыты для жителей этих городов.
Соревнования, которые я упоминал, на ярмарках, как и следовало
ожидать, мирные; во всяком случае без применения оружия. Считается
преступлением против царей-жрецов окровавить оружие на ярмарке. Должен
заметить, что в своих пределах цари-жрецы, по-видимому, гораздо терпимей к
кровопролитию.
Схватки с оружием, которые ведутся до смерти, хотя и невозможны на
ярмарках, известны на Горе и даже популярны в некоторых городах. Такие
схватки, в которых обычно участвуют преступники и обедневшие солдаты
удачи, предлагают призы в виде амнистии или золота и финансируются
богатыми людьми, желающими получить одобрение населения своего города.
Иногда это торговцы, которые хотят вызвать доброе отношение к своим
товарам; иногда участники судебных процессов, желающие изменить к себе
отношение судей; часто это убары или верховные посвященные, в интересах
которых забавлять толпу. Такие схватки, ведущиеся до смерти, популярны,
например, в Аре, где их поддерживает каста посвященных, считающих себя
посредниками между царями-жрецами и людьми, хотя, как мне кажется, они в
целом знают о царях-жрецах не больше остальных. Следует упомянуть, что
такие схватки были запрещены в Аре, когда его администратором стал Казрак
из Порт-Кара. И это его действие не добавило ему популярности среди
могущественной касты посвященных.
Мне, однако, приятно сообщить, что на ярмарках самое опасное
соревнование - это борьба, причем смертельные приемы не допускаются. В
большинстве случаев состязаются в беге, испытывают силу, соревнуются в
мастерстве стрельбы из лука и бросания копья. В других конкурсах
встречаются хоры, поэты, и актеры из множества городов играют в театрах во
время ярмарки. У меня был некогда друг - Андреас из пустынного города Тор,
он принадлежал к касте поэтов и на одной из ярмарок выиграл приз - чашу,
полную золота. И, вероятно, излишне упоминать, что улицы города во время
ярмарки заполнены жонглерами, кукольниками, музыкантами и акробатами,
которые вдалеке от театров соревнуются в своем древнем искусстве, собирая
в буйной бушующей толпе медные монеты.
Многое продается на таких ярмарках. Я проходил мимо вин, тканей и
шерсти, мимо шелков и кружев, изделий из меди и глинобитных изделий, мимо
ковров и гобеленов, мимо леса, мехов, шкур, соли, оружия, стрел, седел и
упряжи, колец, браслетов и ожерелий, поясов и сандалий, ламп и масел,
лекарств, мяса, зерна, мимо животных, таких, как свирепые тарны, крылатые
верховые животные Гора, и тарларионы, одомашненные ящеры, мимо длинных
рядов закованных жалких рабов, мужчин и женщин.
На ярмарке никого нельзя поработить, но рабов можно продавать и
покупать в ее пределах, и работорговцы здесь процветают; большие сделки
заключаются разве на улице Клейм в Аре. Дело не только в том, что здесь
большое предложение подобных товаров, так как люди из всех городов здесь
бывают совершенно свободно; каждый горянин, мужчина и женщина, должен хоть
раз в жизни, начиная с двадцатипятилетнего возраста, - в честь
царей-жрецов - увидеть Сардарские горы. Поэтому пираты и разбойники,
поджидающие в засадах и нападающие на торговые караваны, идущие на
ярмарку, часто в награду за свою злую деятельность получают не только
неодушевленные металлы и ткани.
Паломничество к Сардару, которое, согласно утверждениям посвященных,
радует царей-жрецов, несомненно, играет свою роль в распределении красавиц
среди враждебных городов Гора. Мужчины, сопровождающие караваны, обычно
гибнут, защищая их, или рассеиваются, но эта участь, счастливая или нет,
редко выпадает на долю женщин каравана. Их печальная доля - раздетыми, с
невольничьими ошейниками на шее, идти пешком за фургонами на ярмарку или,
если тарларионы каравана убиты или разбежались, самим нести товары. Таково
следствие распоряжения царей-жрецов, чтобы каждая женщина, хоть раз в
жизни, покинула свои стены и подверглась серьезному риску стать рабыней,
добычей пиратов и разбойников.
Конечно, караваны хорошо вооружены, но пираты и разбойники собираются
в больших количествах или, что еще опаснее, воины одного города нападают
на караваны других городов. Кстати, это наиболее частый повод для
возникновения войны между городами. То, что воины, нападая на караван,
часто надевают знаки различия враждебного им города, еще более увеличивает
подозрения и усложняет непрерывную междоусобную войну горянских городов.
Эти размышления у меня вызвало зрелище нескольких мужчин из
Порт-Кара, дикого города на берегу залива Тамбер, которые выставили
мрачную цепь из двадцати свежезаклейменных девушек, многие из них очень
красивы. Все они с островного города Коса, захвачены в море, их корабль,
несомненно, сожжен и затонул. Их прелести были совершенно открыты
придирчивому глазу покупателей, проходивших вдоль линии. Девушки были
прикованы к цепи, идущей от горла к горлу, руки у них связаны за спиной, и
они склонялись в обычной позе рабынь для удовольствия. Когда возможный
покупатель останавливался перед одной из них, бородатый разбойник из
Порт-Коса тыкал в девушку хлыстом, и девушка поднимала голову и покорно
произносила ритуальную фразу осматриваемой рабыни: "Купи меня, хозяин".
Они должны были прийти к Сардару свободными женщинами, чтобы выполнить
свои обязательства перед царями-жрецами. А прибыли как рабыни. Я
отвернулся.
Мое дело как раз связано с царями-жрецами Гора.
В действительности я прибыл в Сардар, чтобы встретиться со сказочными
царями-жрецами, чья несравненная мощь так влияет на судьбу городов и
отдельных жителей Противоземли.
Говорят, цари-жрецы знают все, что происходит в их мире и простым
поднятием руки могут вызвать всю мощь вселенной. Я сам видел силу
царей-жрецов и знал, что они существуют на самом деле. Я сам путешествовал
в корабле царей-жрецов, который дважды переносил меня в этот мир; я видел
проявления их мощи, тончайшие, достаточные, чтобы изменить направление
иглы компаса, и грозные, уничтожающие города, так что на месте, где
некогда жили люди, не оставалось камня на камне.
Говорят, им подвластны и все сложности физического пространства, и
человеческие эмоции, чувства людей и движения элементарных частиц для них
одно и то же, они могут контролировать само тяготение и незримо влиять на
сердца людей, но в последнем я сомневаюсь, потому что однажды по дороге в
мой город Ко-ро-ба встретил посланника царей-жрецов, который смог
ослушаться их. В обломках его сожженного разорвавшегося черепа я обнаружил
золотые провода.
Он был уничтожен царями-жрецами так же небрежно, как человек
затягивает ремень сандалии. Он им не подчинился и был уничтожен,
немедленно и убедительно, но самое главное, сказал я себе, то, что он не
подчинился, оказался способен на это и решил предпочесть неизбежную
бесславную гибель. Он завоевал свободу, хотя она, как говорят горяне,
привела его к вратам праха, куда, я думаю, даже цари-жрецы не пойдут за
ним. Этот человек поднял руку на могущество царей-жрецов и умер,
непокорный, умер ужасной, но благородной смертью.
Я из касты воинов, а в нашем кодексе достойной считается только
смерть в битве, но я больше не могу считать это верным, потому что
человек, встреченный мной на дороге в Ко-ро-ба, умер достойно и научил
меня, что мудрость и справедливость не обязательно заключены только в
твоем кодексе.
У меня простое дело к царям-жрецам, как и большинство дел чести и
крови. По какой-то неизвестной мне причине они разрушили мой город
Ко-ро-ба и рассеяли его жителей. Я не смог узнать о судьбе своего отца,
своих друзей, товарищей по оружию, о судьбе моей любимой Талены, дочери
Марлениуса, который некогда был убаром Ара, моей милой и мягкой, свирепой
и дикой прекрасной возлюбленной, моей вольной спутницы, моей Талены,
вечной убаре моего сердца, той, что всегда является мне в самых сладких
снах. Да, у меня есть дело к царям-жрецам.
2. В САРДАР
Я смотрел на длинную широкую улицу, заканчивающуюся большими
бревенчатыми воротами, и на черные негостеприимные утесы Сардарского
хребта за ними.
Не потребовалось много времени, чтобы купить небольшой запас
продуктов, которые я возьму с собой в Сардар; нетрудно оказалось найти и
писца, которому я мог вручить рассказ о событиях в Тарне. Я не спрашивал
его имени, а он - моего. Я знал его касту, он - мою, и этого вполне
достаточно. Он не мог прочесть рукопись, написанную по-английски: этот
язык так же чужд ему, как большинству из вас горянский, но он будет беречь
рукопись и хранить ее как драгоценность, потому что писцы любят записанное
слово и берегут его от вреда, а если он и не может ее прочесть, какая
разница - его прочтет когда-нибудь кто-нибудь, и тогда слова, так долго
хранившие свою тайну, вдруг снова оживотворят великое чудо коммуникации, и
то, что когда-то было записано, будет прочтено и понято.
И вот я стою перед высокими воротами из черных бревен, обитых
полосками меди. Ярмарка за мной, Сардар - передо мной. На одежде и щите у
меня никаких символов, потому что мой город уничтожен. Я в шлеме. Никто не
узнает, кто вошел в Сардар.
У ворот меня встретил один из посвященных, мрачный тощий человек с
тонкими губами и глубоко запавшими глазами, одетый в чистые белые одежды
своего клана.
- Ты хочешь говорить с царями-жрецами? - спросил он.
- Да.
- Ты понимаешь, что делаешь?
- Да.
Мы с посвященным некоторое время смотрели друг на друга, потом он
отступил в сторону, как делал, должно быть, уже много раз. Разумеется, я
не первый, кто уходит в Сардар. Множество мужчин и женщин уходили в эти
горы, но так и неизвестно, что они там нашли. Иногда это юные идеалисты,
мятежники и защитники проигранных дел, которые хотят пожаловаться
царям-жрецам; иногда старики и больные, уставшие от жизни и желающие
умереть; иногда жалкие, коварные или испуганные негодяи, которые хотят
найти в этих голых утесах тайну бессмертия; а иногда изгнанники,
спасающиеся от сурового правосудия Гора и надеющиеся найти хотя бы
ненадолго убежище в этом загадочном владении царей-жрецов, куда не может
проникнуть никакой магистрат, никакой отряд мстителей. Вероятно,
посвященный решил, что перед ним именно последний случай, потому что на
моей одежде не было никаких символов.
Он отвернулся от меня и отошел к небольшой подставке с одной стороны
ворот. На подставке серебряная чаша, полная воды, флакон с маслом и
полотенце. Посвященный окунул пальцы в чашку, налил себе на ладонь немного
масла, снова окунул пальцы и досуха вытер руки.
По обе стороны от ворот стояли большие лебедки с цепью, и к каждой
приковано несколько слепых рабов.
Посвященный аккуратно сложил полотенце и положил его на подставку.
- Откройте ворота, - сказал он.
Рабы послушно навалились на деревянные спицы, колеса заскрипели, цепи
натянулись. Голые ноги скользили по грязи, рабы еще сильнее налегали на
упрямые спицы. Тела их согнулись, напряглись. Слепые глаза устремлены в
пустоту. Жилы на шее, ногах и руках начали вздуваться, и я испугался, что
они вот-вот лопнут; мышцы согнутых тел наливались болью, как будто боль -
это жидкость, тело их, казалось, сплавляется с деревом колеса, на спинах
одежда потемнела от пота. Люди не раз ломали себе кости на деревянных
колесах сардарских лебедок.
Наконец послышался громкий треск, и ворота разошлись на ширину
ладони, потом на ширину плеча и наконец на ширину человеческого тела.
- Достаточно, - сказал я.
И сразу вошел.
Входя, я услышал траурный звон большой полой металлической балки,
которая установлена на некотором расстоянии от ворот. Я и раньше слышал
этот звон и знал, что он означает: еще один смертный вошел в Сардар.
Угнетающий звук, и сознание того, что на этот раз ухожу в горы я, не
делало его веселее. Прислушиваясь, я подумал, что цель этого звука не
только в том, чтобы сообщить людям об уходящем в Сардар; нет, так можно
предупреждать и царей-жрецов.
Я оглянулся вовремя, чтобы увидеть, как закрываются большие ворота.
Закрылись они беззвучно.
Путь к залу царей-жрецов оказался не таким трудным, как я думал. По
большей части я шел по старой тропе, кое-где в крутых местах были даже
вырублены ступени - ступени, за прошедшие тысячелетия сглаженные
бесчисленными ногами.
Тут и там на тропе лежали кости - человеческие. Не знаю, кости ли это
замерзших и умерших от голода или уничтоженных царями-жрецами. Время от
времени на скале у тропы виднелась какая-нибудь надпись. В одних
содержались проклятия царям-жрецам, в других - гимны в их честь; были
среди надписей веселые, хотя преобладали пессимистические. Я помню одну из
них: "Ешь, пей и будь счастлив. Остальное ничего не значит". Другие
надписи проще, часто печальные: "Нет еды", "Мне холодно", "Я боюсь". В
одной надписи говорилось: "Горы пусты. Рена, я люблю тебя". Интересно, кто
это написал и когда. Надпись очень старая. Сделана старинным горянским
шрифтом. Ей, вероятно, не меньше тысячи лет. Но я знал, что эти горы не
пусты, потому что видел свидетельства существования царей-жрецов. Я
продолжал путь.
Не встречались животные, не было растительности, только бесконечные
черные скалы, черные утесы и тропа из темного камня. Постепенно воздух
становился холоднее, пошел снег. Ступени покрылись льдом, и я шел мимо
пропастей, заполненных льдом, который тут, не тая, лежит, наверно,
столетия. Я плотнее завернулся в плащ и, пользуясь копьем, как палкой,
пошел дальше.
Через четыре дня я впервые за все время пути услышал звук, который не
был ветром, шумом снега или стоном льда; это был звук живого существа -
рев горного ларла.
Ларл - хищник, когтистый и клыкастый, большой, обычно достигает роста
семи футов в плечах. Надо сказать, что он похож на хищников из отряда
кошачьих: во всяком случае своей грацией и силой он напоминает мне меньших
по размеру, но не менее страшных кошек джунглей моего родного мира.
Я полагаю, это результат действия механизма сходной эволюции: оба
зверя должны уметь преследовать, красться и неожиданно набрасываться,
убивать быстро и безжалостно. Если есть наиболее эффективная форма для
наземного хищника, я считаю, пальма первенства в моем старом мире
принадлежит бенгальскому тигру; но на Горе таким хищником, несомненно,
является горный ларл; и я не могу поверить, что структурное сходство между
этими двумя зверями на различных мирах - всего лишь случайность.
У ларла широкая голова, иногда до двух футов в поперечнике, примерно
треугольной формы, что придает его черепу сходство с головой гадюки, но,
конечно, она поросла шерстью и зрачки глаз как у кошки, а не как у гадюки:
они могут сужаться до ширины лезвия ножа при дневном свете и ночью
превращаться в темные вопрошающие луны.
Расцветка у ларла обычно рыжевато-коричневая или черная. Черные ларлы
ведут преимущественно ночной образ жизни; и самцы и самки обладают гривой.
Рыжие ларлы, которые охотятся в любое время, когда голодны, и которые
распространены гораздо шире, не имеют гривы. Самки обоих видов обычно
меньше самцов, но столь же агрессивны и часто гораздо опаснее, особенно
поздней осенью и зимой, когда у них есть детеныши. Я как-то убил самца
рыжего ларла в Вольтайских горах всего в пасанге от города Ара.
Услышав рев этого зверя, я отбросил плащ, поднял щит и приготовил
копье. Меня удивило, что в Сардаре можно встретить ларла. Как он туда
попал? Возможно, местный. Но чем он питается в этих голых утесах? Я не
видел никакой добычи, если не считать людей, входящих в горы, но их кости,
разбросанные, белые, замерзшие, не были расколоты и изгрызены; на них не
было следов пребывания в челюстях ларла. Но тут я понял, что это ларл
царей-жрецов, потому что в этих горах ничто не может жить без их согласия;
значит, его кормят цари-жрецы или их слуги.
Несмотря на свою ненависть к царям-жрецам, я не мог не восхищаться
ими. Никому не удавалось приручить ларла. Даже детеныши ларла, если их
выращивали люди, достигнув зрелости, ночью в приступе атавистической
ярости убивали своих хозяев и под тремя лунами Гора бежали из домов людей,
бежали в горы, привлекаемые инстинктом туда, где они родились. Известен
случай, когда ларл прошел больше двадцати пяти сотен пасангов в поисках
расщелины в Вольтайских горах, где он родился. У входа в эту расщелину его
убили. За ним следили охотники. Среди них был старик, который когда-то
поймал детеныша. Он и узнал место.
Я осторожно шел вперед, подготовив к броску копье, готовый закрыться
щитом от предсмертных бросков животного, если удар копья будет удачным.
Жизнь моя в моих руках, и я был этим доволен. Другой жизни мне не нужно.
Я про себя улыбнулся. Я первое копье: здесь просто нет других.
В Вольтайских горах отряды охотников, в основном из Ара, крадутся к
ларлу с большими горянскими копьями. Обычно они движутся цепочкой, и тот,
кто впереди, называется первым копьем, потому что делает первый бросок.
Бросив копье, он падает на землю и закрывает тело щитом, и так же
поступает каждый следующий за ним. Это позволяет всем по очереди бросить
копья и дает некоторую защиту в случае неудачного броска.
Но главная причина становится ясной, когда узнаешь о роли последнего
в цепочке, которого называют последним копьем. Бросив оружие, последнее
копье не может ложиться на землю. Если он так поступит, любой из выживших
товарищей убьет его. Но это происходит редко, потому что горянские
охотники страшатся трусости больше, чем когтей и клыков ларла. Последнее
копье должен оставаться на ногах, и, если зверь еще жив, встретить его
нападение мечом. Он не ложится на землю, чтобы оставаться в поле зрения
ларла и стать объектом нападения обезумевшего раненого зверя. Таким
образом, если копья не попали в цель, последнее копье приносит себя в
жертву ради своих товарищей, которые тем временем могут убежать. Такой
обычай кажется жестоким, но он приводит к сохранению человеческих жизней:
как говорят горяне, лучше пусть умрет один, чем многие.
Первое копье обычно лучший метатель, потому что если ларл не убит или
серьезно не ранен первым же ударом, жизнь всех остальных, а не только
последнего копья, в серьезной опасности. Парадоксально, но последнее копье
- это обычно самый слабый и наименее искусный из охотников. То ли
горянские охотничьи традиции жалеют слабых, защищая их более меткими
копьями, то ли наоборот - презирают их, считая наименее ценными членами
отряда, не знаю. Зарождение этого охотничьего обычая теряется в древности,
он такой же древний, как сам человек, его оружие и ларлы.
Тропа крутая, но подъем облегчают ступени. Мне никогда не нравилось
иметь врага над собой, да и сейчас не понравилось, но я сказал себе, что
копье легче найдет уязвимое место, если ларл прыгнет на меня сверху, чем
если бы я был наверху и тогда мог метить только в основание черепа. Сверху
я попытался бы перебить позвоночник. Череп ларла - чрезвычайно трудная
цель, потому что голова его в непрерывном движении. Больше того, она
покрыта костным щитом, который идет от четырех ноздрей до начала
позвоночника. Этот щит можно пробить копьем, но неудачный бросок приводит
к тому, что копье отскакивает, нанеся нетяжелую, но болезненную рану. С
другой стороны, снизу можно попасть в сердце ларла; оно, из восьми
отделов, находится в центре груди.
Но тут сердце у меня дрогнуло: я услышал рев второго животного.
А у меня только одно копье.
Одного ларла я могу убить, но потом обязательно погибну в челюстях
второго. Я не боялся смерти и почувствовал только гнев, что эти звери
помешают моему свиданию с царями-жрецами Гора.
Я подумал, сколько человек на моем месте повернули бы назад, и
вспомнил побелевшие замерзшие кости на тропе. Может, отступить и
подождать, пока звери уйдут. Вероятно, они еще не увидели меня. И я
улыбнулся этой глупой мысли: ведь передо мной ларлы царей-жрецов,
охранники крепости богов Гора.
Высвободив меч в ножнах, я снова двинулся вверх.
Оказался на повороте тропы и подготовился к броску, чтобы ударить
одного ларла копьем, обратив против второго меч.
Мгновение постояв, я с яростным воинским кличем города Ко-ро-ба в
чистом морозном воздухе Сардара выбежал на открытое место, отведя назад
руку с копьем и высоко подняв щит.
3. ПАРП
Послышался неожиданный звон цепей, и я увидел двух больших белых
ларлов. Звери на мгновение застыли, обнаружив мое присутствие, потом
мгновенно повернулись и бросились ко мне, насколько позволяли натянувшиеся
цепи.
Копье осталось у меня в руке.
Оба зверя были прикованы, толстые цепи начинались у их украшенных
драгоценностями ошейников; они-то и сдержали ужасный бросок. Одного ларла
отбросило назад, настолько сильно он на меня кинулся, второй какое-то
мгновение стоял вертикально, нависая надо мной, как дикий жеребец, его
мощные когти резали воздух, он пытался разорвать удерживающую его цепь.
Потом оба звери сели на расстоянии вытянутой цепи, рыча, злобно глядя
на меня, изредка пытаясь подтянуть меня лапой к своим ужасным челюстям.
Я был поражен. Но старался держаться от зверей как можно дальше, хотя
никогда раньше не видел белых ларлов.
Огромные звери, превосходные образцы, не менее восьми футов в плечах.
Верхние клыки, как кинжалы в челюсти, в фут длиной и выступают за
нижнюю челюсть, как у саблезубых тигров. Четыре носовых щели каждого
животного широко раскрыты, звери возбужденно и тяжело дышат. Длинные
хвосты с кисточкой на конце хлещут по сторонам.
Затем больший по размеру ларл почему-то утратил ко мне интерес. Он
встал, принюхался, повернулся ко мне боком и как будто отказался от
всякого намерения причинить мне вред. Мгновение спустя я понял, в чем
дело: он быстро повернулся, лег на бок и протянул ко мне задние лапы. Я в
ужасе поднял щит: изменив позу, он на целых двадцать футов увеличил радиус
пространства, куда допускала его цепь. Две большие когтистые лапы ударили
меня по щиту и отбросили к утесу. Я покатился и постарался быстрее
вернуться, так как удар отбросил меня в пределы досягаемости второго
зверя. Плащ и одежда на спине у меня были разорваны когтями второго ларла.
Я с трудом встал.
- Прекрасно сделано, - сказал я ларлу.
Я был на волосок от гибели.
Теперь оба зверя страшно разъярились: они понимали, что я больше не
поддамся на их примитивную уловку. Меня восхитили эти ларлы, они казались
почти разумными. Да, сказал я себе, хорошо было сделано.
Я осмотрел щит и обнаружил десять широких разрывов в покрывавшей его
коже. Спина промокла от крови: когти второго ларла добрались до тела.
Кровь должна была быть теплой, но я чувствовал холод. Она замерзала у меня
на спине. Теперь не оставалось другого выхода, только вперед, если смогу.
Без таких маленьких, но необходимых предметов, как иголка и нитка, я,
несомненно, замерзну. В Сардаре нет дерева, значит не из чего разжечь
костер.
Да, повторил я про себя мрачно, хотя и улыбаясь и глядя на ларлов:
хорошо было сделано, слишком хорошо.
И тут я услышал звон цепей и увидел, что цепи не прикреплены к
кольцам на скале, а исчезают в двух круглых отверстиях. Теперь цепи
медленно втягивали внутрь, к крайнему раздражению зверей.
Место, на котором я оказался, значительно шире тропы: тропа
неожиданно расширилась, превратившись в большую круглую площадку, на
которой я и обнаружил прикованных ларлов. С одной стороны площадка
заканчивалась вертикальной скалой; скала изгибалась, создавая нечто вроде
чашеобразного углубления; по другую стороны площадка обрывалась в крутую
пропасть, но частично ограничивалась другим утесом: это начиналась вторая
гора, которая соединялась с той, на которую я поднимался. Круглые
отверстия, куда уходили цепи ларлов, находились в этих двух
противоположных утесах. И между утесами открывался узкий проход. Насколько
я мог видеть, он заканчивался тупиком. Да, решил я, эта внешне
непроницаемая стена вполне может скрывать вход в зал царей-жрецов.
Почувствовав натяжение цепей, звери начали отступать к утесам, теперь
они сидели, прижавшись к стенам, цепи их превратились в короткие привязи.
Мне показалась прекрасной снежная белизна их шкур. Звери угрожающе рычали,
изредка поднимали лапу, но не делали попыток вырваться.
Мне не пришлось долго ждать. Прошло не более десяти горянских инов,
как часть скалы неожиданно отошла назад, обнаружив проход в камне,
примерно в восемь квадратных футов.
Некоторое время я колебался: откуда мне знать, что цепи не отпустят,
когда я окажусь между зверями. Откуда мне знать, что ждет меня в темном
проходе? Но тут я увидел в нем какое-то движение, показалась низкорослая
круглая фигура в белой одежде.
К моему изумлению, из прохода, щурясь на солнце, вышел человек. В
белой одежде, похожей на одеяния посвященных. В сандалиях. Краснощекий, с
лысой головой. С бачками, которые от ветра весело шевелились на его
невыразительном лице. Маленькие яркие глаза под густыми белыми бровями.
Больше всего я удивился, увидев, что он держит небольшую круглую трубку,
из которой тянется струйка дыма. Табак на Горе неизвестен, хотя есть
другие порочные привычки, занимающие его место; в особенности часто жуют
листья растения канда, вызывающие наркотическое действие; как ни странно,
корни этого растения, если их высушить и измельчить, смертельно ядовиты.
Я внимательно разглядывал маленького полного джентльмена, фигура
которого так не соответствовала массивному каменному входу. Мне казалось
невероятным, что он может быть опасен, что его хоть что-то может связывать
с ужасными царями-жрецами Гора. Он слишком добродушен, слишком открыт и
бесхитростен, слишком откровенен и явно рад мне. Невозможно было не
почувствовать влечения к нему; я понял, что он мне нравится, хотя мы
только что встретились, и что хочу, чтобы и я понравился ему; я
чувствовал, что нравлюсь ему, и мне самому это было приятно.
Если бы я встретил его в своем мире, этого маленького полного
веселого джентльмена, с его ярким лицом и добродушными манерами, я решил
бы, что он англичанин, из числа тех, кого так редко можно встретить в наши
дни. Если бы такой встретился в восемнадцатом столетии, он оказался бы
жизнерадостным шумным деревенским сквайром, нюхающим табак, считающим себя
центром земли, любящим подшутить над пастором и ущипнуть служанку; в
девятнадцатом веке ему бы принадлежал старый книжный магазин, и он работал
бы за высоким столом, очень старомодным, держал бы свои деньги в носке,
раздавал бы их всем по первой просьбе и публично читал вслух Чосера и
Дарвина, вызывая ужас посетительниц и местных священников; в мое время
такой человек мог быть только профессором колледжа, потому что других
убежищ в моем мире для таких людей почти не осталось; можно представить
себе его укрывшимся в университетском кресле, может быть, даже с подагрой,
он отдыхает в своей должности, попыхивая трубкой, любитель эля и старинных
замков, поклонник непристойных песен елизаветинского времени, которое
считает частью богатого литературного наследия прошлого и с которым
знакомит поколения недавних выпускников Этона и Харроу. Маленькие глазки,
мигая, рассматривали меня.
Я вздрогнул, заметив, что зрачки у этого человека красные.
Лицо его чуть заметно раздраженно поморщилось, и мгновение спустя он
снова стал прежним веселым и добродушным.
- Идем, идем, - сказал он. - Заходи, Кабот. Мы тебя ждем.
Он знает мое имя.
Кто меня ждет?
Но, конечно, он должен знать мое имя, а те, что ждут, это цари-жрецы
Гора.
Я забыл о его глазах, почему-то мне это перестало казаться важным.
Может, подумал, что ошибся. Но я не ошибся. Человек отступил в проход.
- Идешь? - спросил он.
- Да.
- Меня зовут Парп, - сказал он, еще больше отодвигаясь внутрь.
Затянулся, выпустил дым. Повторил: - Парп, - и снова затянулся.
Руку он не протянул.
Я молча смотрел на него.
Странное имя для царя-жреца. Не знаю, чего я ожидал. Он, казалось,
почувствовал мое удивление.
- Да, - сказал человек, - Парп. - Он пожал плечами. - Не очень
подходящее имя для царя-жреца, но я и не очень царь-жрец. - Он захихикал.
- Ты царь-жрец? - спросил я.
Снова на его лице появилась мгновенная тень раздражения.
- Конечно, - сказал он.
Казалось, сердце мое остановилось.
В этот момент один из ларлов неожиданно рявкнул. Я вздрогнул, но, к
моему изумлению, человек, назвавший себя Парпом, побелевшей рукой сжал
трубку и задрожал от ужаса. Через мгновение он пришел в себя. Мне
показалось странным, что царь-жрец так боится ларлов.
Не взглянув, иду ли я за ним, он неожиданно повернулся и пошел в
глубь прохода.
Я подобрал свое оружие и пошел за ним. Только грозный рев прикованных
ларлов, когда я проходил между ними, убеждал меня, что я не сплю, что я
действительно пришел к залу царей-жрецов.
4. ЗАЛ ЦАРЕЙ-ЖРЕЦОВ
Как только я двинулся за Парпом по коридору, вход за мной закрылся.
Помню, как я бросил последний взгляд на Сардарский хребет, на тропу, по
которой пришел, на голубое небо и двух снежных ларлов, прикованных по обе
стороны от входа.
Мой хозяин не разговаривал, он весело шел вперед, и дым из маленькой
круглой трубки почти непрерывно окутывал его лысую голову и бачки и плыл
по коридору.
Коридор освещен лампами - энергетическими шарами, такими же, какие я
видел в туннелях Марлениуса под стенами Ара. Ни в освещении, ни в
конструкции коридора ничего не показывало, что каста строителей
царей-жрецов, если таковая у них есть, хоть в чем-то превосходит людей на
равнинах. К тому же в коридоре не было никаких украшений, мозаик, ковров,
шпалер, которыми горяне так любят украшать свои жилища. Насколько я мог
судить, у царей-жрецов нет искусства. Может быть, они считают его
бесполезным отвлечением от более интересующих их ценностей: размышлений,
изучения жизни людей, манипулирования ими.
Я заметил, что коридор, по которому мы идем, очень древний. Его
отполировали сандалии бесчисленного количества мужчин и женщин, прошедших
там же, где иду я, может, тысячу лет назад, может, вчера или даже сегодня
утром.
И тут мы оказались в большом зале. Зал без всяких украшений, но сам
размер придавал ему строгое величие.
Я вступил на порог этого зала, или помещения, испытывая благоговейное
чувство.
Я оказался на площади под огромным правильным куполом, диаметром не
менее тысячи ярдов. Купол из какого-то прозрачного вещества, может,
особого стекла или пластика, потому что стекло и пластик, знакомые мне, не
выдержали бы напряжения, создаваемого таким сооружением. Над куполом
знакомое голубое небо.
- Входи, входи, Кабот, - пригласил Парп.
Я вошел вслед за ним. Под огромным куполом ничего нет, только в самом
центре высокий помост, а на нем большой трон, вырезанный из камня.
Нам потребовалось немало времени, чтобы добраться до помоста. Наши
шаги глухо отдавались в пустоте над каменным полом. Наконец мы подошли.
- Жди здесь, - сказал Парп, указав на место за кольцом, окружавшим
помост.
Я не встал точно в указанном им месте, а в нескольких футах от него,
хотя и за пределами кольца.
Парп поднялся по десяти ступеням на помост и сел на каменный трон. Он
представлял странный контраст строгому величию этого трона. Его ноги в
сандалиях не доставали до пола; усаживаясь поудобнее, он слегка
поморщился.
- Откровенно говоря, - сказал Парп, - я считаю ошибочным, что мы в
Сардаре мало внимания уделяем удобствам. - Он пытался принять удобную
позу. - Например, на таком троне вполне уместны были бы подушки. Как ты
считаешь, Кабот?
- На таком троне они неуместны, - сказал я.
- Да, - согласился Парп, - вероятно, ты прав.
Он искусно выбил из трубки пепел, разбросав его и остатки
невыкуренного табака по помосту.
Я, не двигаясь, смотрел на него.
Он порылся в кисете, висевшем у него на поясе, достал оттуда
пластиковый пакет. Я внимательно следил за каждым его движением.
Нахмурился, увидев, что он достает из пакета табак и снова набивает
трубку. Он снова порылся и достал маленький узкий цилиндрический
серебристый предмет. На мгновение мне показалось, что он направляет его на
меня.
Я поднял свой щит.
- Ну, Кабот! - с некоторым нетерпением сказал Парп и с помощью этого
предмета раскурил трубку.
Я чувствовал себя глупо.
Парп начал удовлетворенно курить. Ему пришлось немного повернуться,
чтобы смотреть на меня, так как я не встал точно в указанном им месте.
- Я бы хотел, чтобы ты был более сговорчив, - сказал он.
Постучав по полу концом копья, я встал туда, куда он указал.
Парп захихикал и продолжал курить.
Я молчал, он курил. Потом снова, как и прежде, выбил трубку о край
трона, снова наполнил ее. Снова зажег маленькой серебристой зажигалкой и
откинулся на спинку трона. Смотрел на купол, так высоко над нами, на
уходящую вверх струйку дыма.
- Как тебе понравился путь по Сардару? - спросил Парп.
- Где мой отец? Что случилось с городом Ко-ро-ба? - Голос у меня
перехватило. - Где Талена, моя вольная спутница?
- Надеюсь, дорога была приятной, - сказал Парп.
Я почувствовал, как кровь у меня разгорается.
Парп не обращал на это внимания.
- Не у всех этот путь так благополучно заканчивается, - сказал он.
Я сжал копье.
Вся ненависть всех этих лет, которую я накапливал к царям-жрецам,
теперь неконтролируемо, медленно, яростно охватывала меня, дикая и
свирепая, огонь ярости захватил меня, поглотил, он раздувался, он кипел в
моем теле, в моем взгляде, он жег воздух, разделявший меня и Парпа. Я
воскликнул:
- Отвечай мне. Скажи то, что я хочу знать!
- В пути по Сардару, - невозмутимо продолжал Парп, - путника прежде
всего поджидает негостеприимное окружение, например, суровая погода,
особенно зимой.
Я поднял копье, и мои глаза, должно быть, ужасные в прорезях шлема,
нацелились в сердце сидевшего на троне человека.
- Говори! - воскликнул я.
- Ларлы, - продолжал Парп, - тоже серьезная помеха.
Я закричал от гнева, готовясь бросить копье, но сдержался: я не мог
просто так убить его.
Парп, улыбаясь, попыхивал трубкой.
- Весьма разумно с твоей стороны, - сказал он.
Я мрачно смотрел на него, гнев мой схлынул. Я чувствовал свою
беспомощность.
- Понимаешь, ты не можешь причинить мне вреда, - сказал Парп.
Я удивленно смотрел на него.
- Не можешь, - повторил он. - Если хочешь, брось копье.
Я взял копье и бросил его к основанию помоста. Пахнуло жаром; я,
ошеломленный, отступил. Потряс головой, чтобы разогнать алые круги перед
глазами.
У подножия помоста лежала кучка пепла и несколько капель
расплавленной бронзы.
- Вот видишь, - сказал Парп, - оно бы до меня не долетело.
Теперь я понял, какова цель кольца, окружавшего трон.
Снял шлем и положил щит на пол.
- Я твой пленник.
- Вздор, - ответил Парп. - Ты мой гость.
- Меч я сохраню, - сказал я. - Если он тебе нужен, тебе придется
отбирать его у меня.
Парп добродушно рассмеялся, его маленькое круглое лицо затряслось на
тяжелом троне.
- Уверяю тебя, - сказал он, - мне твой меч не нужен. - Хихикая, он
смотрел на меня. - И ты не нужен, - добавил он.
- А остальные?
- Какие остальные?
- Остальные цари-жрецы, - сказал я.
- Боюсь, - ответил Парп, - что я здесь единственный.
- Но ты ведь сказал: "Мы ждем", - возразил я.
- Неужели я так сказал?
- Да.
- Ну, это просто оборот речи.
- Понятно, - сказал я.
Парп, казалось, встревожился, Что-то его отвлекало.
Он взглянул на купол. Становилось поздно. Парп, кажется, начинал
нервничать. Он все чаще вертел в руках трубку, просыпал табак.
- Расскажешь ли ты о моем отце, о моем городе, о моей возлюбленной? -
спросил я.
- Может быть, - ответил Парп, - но сейчас ты устал от пути.
И правда, я устал и проголодался.
- Нет, - сказал я, - мы будем говорить сейчас.
Почему-то Парп все больше нервничал. Небо над куполом теперь посерело
и потемнело. Быстро приближалась горянская ночь, обычно темная, полная
звезд.
Где-то далеко, может, сквозь какой-то коридор, ведущий к залу
царей-жрецов, я услышал рычание ларла.
Парп, казалось, задрожал на троне.
- Царь-жрец боится ларла? - спросил я.
Парп захихикал, но не так весело, как обычно. Я не понимал причины
его беспокойства.
- Не бойся, - сказал он, - они хорошо привязаны.
- Я не боюсь, - спокойно ответил я.
- А я, должен признаться, так и не смог привыкнуть к их ужасному
реву.
- Ты царь-жрец, - сказал я, - тебе достаточно поднять руку и
уничтожить их.
- Какой прок в мертвом ларле? - спросил в ответ Парп.
Я не ответил.
И удивился, почему мне позволено было пересечь Сардар, найти зал
царей-жрецов, предстать перед троном.
Неожиданно послышался далекий, раскатистый звук гонга, глухой, но
пронизывающий звук; он доносился откуда-то изнутри.
Парп вскочил, лицо его побледнело.
- Свидание окончено, - провозгласил он. И оглянулся с плохо
скрываемым ужасом.
- А что со мной, твоим пленником? - спросил я.
- Моим гостем, - раздраженно поправил Парп, чуть не выронив свою
трубку. Он постучал ею о трон и сунул в кисет.
- Твоим гостем? - переспросил я.
- Да, - выпалил Парп, посматривая вправо и влево. - До того времени,
пока не придет пора тебя уничтожить.
Я стоял молча.
- Да, - повторил он, глядя на меня, - пока не придет пора тебя
уничтожить.
Он смотрел на меня сверху вниз в надвигающейся тьме зала
царей-жрецов, и зрачки его глаз на мгновение сверкнули, ярко, как
расплавленная медь. И я понял, что не ошибся. У него глаза не такие, как у
меня, как у других людей. Я понял, что Парп не человек.
Снова послышался звук большого невидимого гонга, глухой, раскатистый,
отдающийся в огромной зале царей-жрецов.
С криком ужаса Парп последний раз дико оглядел зал и скрылся за
спинкой трона.
- Подожди! - закричал я.
Но он исчез.
Осторожно косясь на кольцо, я обошел его по периметру и оказался за
троном. Ни следа Парпа. Я обошел вокруг всего кольца и снова остановился
перед троном. Взял шлем и бросил его к помосту. Он шумно покатился по
ступенькам. Я пересек кольцо: по-видимому, после ухода Парпа сделать это
можно.
Снова прозвучал далекий гонг, и снова зал царей-жрецов, казалось,
наполнился зловещими отголосками. Это был третий удар. Я удивился тому,
что Парп так испугался ударов гонга, наступления ночи.
Я осмотрел трон и не нашел за ним ни следа двери. Однако я знал, что
выход существует. Хоть я и не касался Парпа, но был уверен, что он так же
осязаем и материален, как вы или я. Он просто не мог исчезнуть.
Снаружи наступила ночь.
Сквозь купол я видел три луны Гора и яркие звезды над ними.
Они прекрасны.
Повинуясь порыву, я сел на большой трон в зале царей-жрецов, достал
меч и положил его себе на колени.
И вспомнил слова Парпа:
- Пока не придет время тебя уничтожить.
Я почему-то рассмеялся, и мой смех был смех воина Гора, бесстрашный,
могучий, он раскатился в одиночестве и пустоте зала царей-жрецов.
5. ВИКА
Я пришел в себя от успокаивающего прикосновения губки ко лбу.
Схватил руку, державшую губку, и обнаружил, что это рука девушки.
- Кто ты? - спросил я.
Я лежал на спине на большом каменном возвышении, примерно в
двенадцать квадратных футов. Подо мной, спутанные и переплетенные, тяжелые
спальные шкуры, толстые меховые покрывала, многочисленные простыни алого
шелка. На возвышении разбросано также несколько желтых шелковых подушек.
Я находился в большой комнате, не менее сорока квадратных футов;
спальное возвышение в одной стороне, но стены не касается. Стены темного
камня, в них лампы. Мебель состоит главным образом из двух или трех шкафов
у стены. Окон нет. Во всем отпечаток аскетизма. Дверей нет, но в комнату
ведет большой открытый вход, примерно двенадцати футов в ширину и
восемнадцати в высоту. Сквозь него виден коридор.
- Пожалуйста, - сказала девушка.
Я отпустил ее руку.
Девушка хорошенькая: светлые волосы, цвета летней соломы; волосы
прямые, падают на спину и перевязаны полоской белой ткани. Глаза голубые и
мрачные. Губы, полные и красные, способные разорвать сердце мужчины,
надуты; губы чувственные, слегка мятежные, слегка презрительные.
Она склонилась у возвышения.
За ней, на полу, сосуд из полированный бронзы, полный воды, полотенце
и горянский бритвенный нож с прямым лезвием.
Я коснулся подбородка.
Пока я спал, она меня побрила.
Я вздрогнул, представив себе лезвие у горла.
- У тебя легкое прикосновение, - сказал я.
Она склонила голову.
На ней длинное простое белое платье без рукавов, падающее
благородными классическими складками. Вокруг горла изящно обернут белый
шелковый шарф.
- Я Вика, - сказала она, - твоя рабыня.
Я сел, скрестив ноги по-горянски. Потряс головой, чтобы прогнать
остатки сна.
Девушка встала, отнесла сосуд к раковине в углу комнаты и вылила
воду.
Походка у нее хорошая.
Потом она провела рукой мимо стеклянного диска на стене, и из
скрытого отверстия полилась в раковину вода. Девушка ополоснула сосуд,
снова наполнила его водой, потом достала из шкафа другое полотенце из
мягкой льняной ткани. Подойдя к спальному возвышению, она склонилась
передо мной, подняв сосуд. Я принял у нее сосуд и сначала напился, а
потом, поставив его рядом, умылся. Вытер лицо полотенцем. Она взяла
бритвенный нож, использованное полотенце и сосуд и отошла к стене.
Очень грациозная, очень красивая девушка.
Снова ополоснула сосуд и поставила к стене сушить. Промыла и вытерла
нож и положила в шкаф. Движением руки, не прикасаясь к стене, открыла в
ней небольшое круглое отверстие и бросила туда два использованных
полотенца. Когда они исчезли, круглая дверца закрылась.
Девушка вернулась к спальному возвышению и опустилась на колени в
нескольких футах от меня.
Мы смотрели друг на друга.
Молчали.
Спина у нее прямая; склонившись, она опирается на пятки. В глазах
горит раздраженная ярость или бессильный гнев. Я улыбнулся ей, но она не
улыбнулась в ответ, посмотрела на меня сердито.
Когда она снова подняла голову, я посмотрел ей прямо в глаза;
некоторое время мы так смотрели в глаза друг другу, потом она опустила
взгляд.
Когда она подняла голову, я коротким жестом пригласил ее
придвинуться.
В глазах ее мелькнуло гневное возмущение, но она встала, медленно
приблизилась ко мне и склонилась у самого возвышения. Я, по-прежнему сидя
на возвышении скрестив ноги, наклонился, взял ее голову в руки и привлек к
себе. Она склонилась, с поднятым ко мне лицом. Чувственные губы слегка
раздвинулись, я почувствовал, что дышит она глубоко и часто. Я отнял руки,
но ее голова не отодвинулась. Я медленно развернул белый шелковый шарф у
нее на шее.
Глаза ее затуманились гневными слезами.
Как я и ожидал, на ее белом горле тонкий, плотно прилегающий ошейник
горянской рабыни.
Подобно другим таким же ошейникам, он запирается маленьким замком на
шее.
- Видишь, - сказала девушка, - я тебе не солгала.
- Твое поведение, - ответил я, - не похоже на поведение рабыни.
Она встала и попятилась, прижав руки к платью на плечах.
- И все-таки я рабыня. - Она отвернулась. - Хочешь посмотреть мое
клеймо? - презрительно спросила она.
- Нет.
Итак, она рабыня.
Но на ошейнике не написано имя владельца и название города, как я
ожидал. Там только номер - горянский, соответствующий по нашему счету 708.
- Можешь сделать со мной, что хочешь, - сказала девушка, повернувшись
ко мне лицом. - Пока ты в этой комнате, я принадлежу тебе.
- Не понимаю, - сказал я.
- Я рабыня комнаты.
- Не понимаю, - повторил я.
- Это значит, - раздраженно сказала она, - что я заключена в этой
комнате и принадлежу всякому, кто в нее входит.
- Но ведь ты можешь выйти, - возразил я.
И указал на широкий вход, в котором не было ни двери, ни решетки, и
на коридор за ним.
- Нет, - с горечью сказала она, - я не могу выйти.
Я встал, миновал вход и оказался в длинном каменном коридоре, который
уходил в обоих направлениях, насколько хватал глаз. Он был освещен
энергетическими шарами-лампами. В коридоре, на равном, но большом - не
менее пятидесяти ярдов друг от друга - расстоянии видны были
многочисленных входы, точно такие же, как мой. Из одной комнаты никак
нельзя было заглянуть в другую. Но ни в одном входе-портале я не видел
дверей, не было даже петель.
Стоя снаружи в коридоре, я протянул девушке руку.
- Пошли, - сказал я, - опасности нет.
Она отбежала к дальней стене и прижалась к ней.
- Нет! - воскликнула она.
Я рассмеялся и зашел в комнату.
Она отодвигалась от меня в ужасе, пока не оказалась в углу.
Закричала и вцепилась в камни.
Я взял ее на руки, но она сопротивлялась, как кошка, и кричала. Я
хотел убедить ее, что опасности нет, что ее страхи беспочвенны. Она
исцарапала мне лицо.
Я рассердился, ударил ее, она повисла у меня на руках.
Я понес ее к входу.
- Не надо, - прошептала она полным ужаса голосом, - пожалуйста,
хозяин, не надо!
Голос ее звучал так жалко, что я отказался от своего плана и отпустил
ее, хотя ее страх меня раздражал.
Она упала на пол, дрожа и плача, прижалась к моим ногам.
- Не надо, хозяин, - умоляла она.
- Ну, хорошо.
- Смотри, - сказала она, указывая на вход.
Я посмотрел, но ничего не увидел, только каменные бока портала и на
каждом три круглых красных купола, каждый примерно в четыре дюйма шириной.
- Они безвредны, - сказал я, потому что сам несколько раз проходил
мимо. Чтобы продемонстрировать это, я снова вышел из комнаты.
Стоя снаружи, я заметил кое-что, чего не увидел раньше. Над входом
был вырезан горянский номер 708. Теперь я понял значение числа на ошейнике
девушки. Я вернулся в комнату.
- Видишь, они безвредны.
- Для тебя, - ответила она, - но не для меня.
- Как это?
Она отвернулась.
- Рассказывай, - строго сказал я.
Она посмотрела на меня.
- Ты приказываешь?
Я не хотел ей приказывать.
- Нет.
- Тогда я тебе не расскажу.
- Ну, хорошо, - сказал я, - приказываю.
Она негодующе, со страхом и слезами посмотрела на меня.
- Говори, рабыня, - приказал я.
Она в гневе прикусила губу.
- Повинуйся.
- Может быть, - ответила она.
Я в гневе подошел к ней и схватил за руки. Она посмотрела мне в глаза
и задрожала. Увидела, что должна будет говорить. Покорно опустила голову.
- Повинуюсь, - сказала она, - хозяин.
Я отпустил ее.
Она снова отвернулась и отошла к дальней стене.
- Давным-давно, - сказала она, - когда я впервые пришла в Сардар и
нашла зал царей-жрецов, я была молодой и глупой. Я считала, что цари-жрецы
очень богаты, и я, с моей красотой... - она повернулась, посмотрела на
меня и откинула голову... - я ведь красива, правда?
Я посмотрел на нее. Хоть лицо ее было в слезах, волосы растрепались,
одежда измялась, она была прекрасна, еще прекрасней в своем расстройстве,
потому что оно уничтожило холодную отчужденность, с которой она держалась
вначале. Я знал, что теперь она меня боится, но не понимал, почему. Это
имеет какое-то отношение к двери, она боится, что я заставлю ее выйти.
- Да, ты прекрасна.
Она горько рассмеялась.
- И вот я, - продолжала она, - вооруженная своей красотой, решила
прийти в Сардар и отобрать у царей-жрецов их богатство и силу, потому что
мужчины всегда хотели служить мне, давали мне все, что я хотела, а разве
цари-жрецы не мужчины?
Люди приходят в Сардар по самым неожиданным причинам, но то, что
рассказала Вика, казалось мне невероятным. Только избалованная,
высокомерная, честолюбивая девушка могла до такого додуматься, к тому же,
как она сама сказала, молодая и глупая.
- Я стала бы убарой всего Гора, - смеялась она, - у меня за спиной
были бы цари-жрецы и все их богатства и несказанная сила.
Я молчал.
- Но когда я пришла в Сардар... - она вздрогнула. Губы ее шевелились,
но она, казалось, не в состоянии говорить.
Я подошел к ней, положил руки ей на плечи. Она не сопротивлялась.
- Вот это, - сказала она, указывая на маленькие круглые купола по обе
стороны от входа.
- Не понимаю, - ответил я.
Она высвободилась и подошла к входу. Когда до входа оставался
примерно ярд, красные выпуклости засветились.
- В Сардаре, - сказала она, поворачиваясь ко мне и дрожа, - меня
отвели в туннель и надели на голову отвратительный металлический шар с
проводами и огоньками, а когда меня освободили, мне показали металлическую
пластинку и сказали, что на ней записан мой мозг, все мои воспоминания,
самые старые, самые первые - все там.
Я слушал внимательно, зная, что девушка, даже принадлежащая к высшей
касте, мало что может понять из происшедшего с ней. Цари-жрецы разрешают
представителям высших каст на Горе доступ только к знаниям второго уровня.
Низшие касты получают только отрывочные сведения знаний первого уровня. Я
полагал, что есть и третий уровень, предназначенный только для самих
царей-жрецов, и рассказ девушки подтверждал мое предположение. Я сам не
разобрался бы в действии машины, о которой она говорила, но ее назначение
и теоретические принципы в целом мне были ясны. Она говорила о сканере
мозга, который делает трехмерные микросрезы, особенно наиболее глубоких и
наименее подверженных изменениям участков мозга. Получившаяся в результате
пластина-запись более индивидуальна, чем отпечатки пальцев; она так же
уникальна и неповторима, как ее жизнь; в сущности это и есть физическая
модель ее жизни, изоморфный аналог ее прошлого, всего, что она испытала.
- Эта пластинка, - сказала она, - хранится в туннелях царей-жрецов, а
эти, - она вздрогнула и указала на выпуклости, несомненно, сенсоры
какого-то типа, - ее глаза.
- Должна существовать какая-то связь, может быть, луч между
пластинкой и ими, - сказал я, осматривая выпуклости.
- Ты странно говоришь, - заметила она.
- А что произойдет, если ты пройдешь между ними?
- Мне показывали. - Глаза ее были полны ужаса. - Провели между ними
девушку, которая, по их мнению, не исполняла свои обязанности.
Я неожиданно вздрогнул.
- По их мнению?
- По мнению царей-жрецов, - просто ответила она.
- Но ведь есть только один царь-жрец, - сказал я. - Он называет себя
Парп.
Она улыбнулась, но не ответила. Печально покачала головой.
- Ах, да, Парп.
Я думал, что когда-то здесь было больше царей-жрецов. Может, Парп
последний из них. Не может быть, чтобы такое огромное сооружение, как зал
царей-жрецов, построил он один.
- Что случилось с девушкой? - спросил я.
Она содрогнулась.
- Как ножи и огонь.
Теперь я понял, почему она так боялась покинуть комнату.
- Ты пыталась закрываться? - спросил я, глядя на бронзовый сосуд у
стены.
- Да, - ответила она, - но глаза знают. - Она печально улыбнулась. -
Они видят сквозь металл.
Я удивился.
Она подошла к стене и подняла бронзовый сосуд. Закрывая им лицо, как
щитом, приблизилась к входу. Выпуклости снова засветились.
- Видишь, - сказала она, - они знают. Они видят сквозь металл.
- Понимаю.
Я молча поздравил царей-жрецов с эффективностью их оборудования.
Очевидно, лучи, исходящие из этих сенсоров и расположенные в части
спектра, которую не воспринимает глаз человека, способны проникать через
молекулярные структуры, как рентгеновские лучи проникают сквозь тело
человека.
Вика угрюмо смотрела на меня.
- Я пленница в этой комнате уже девять лет.
- Мне жаль, - сказал я.
- Я пришла в Сардар, - рассмеялась она, - чтобы завоевать
царей-жрецов и отобрать у них богатство и силу.
И, расплакавшись, побежала к дальней стене. Стоя лицом к ней, она
продолжала плакать.
Потом повернулась ко мне.
- А вместо этого у меня только каменные стены и стальной ошейник
рабыни!
И беспомощно в гневе попыталась сорвать ошейник. В ярости она дергала
его, плакала и наконец перестала. Конечно, знак рабства остался на ней.
Сталь рабских ошейников Гора не поддается рукам девушки.
Она успокоилась.
С любопытством посмотрела на меня.
- Раньше мужчины делали все, чтобы доставить мне удовольствие, теперь
я должна доставлять удовольствие им.
Я ничего не ответил.
Она смотрела на меня, смотрела дерзко, как будто приглашала
воспользоваться властью над нею, приказать ей сделать то, что мне
понравится. И у нее не было бы выбора, только подчиниться приказу.
Наступило долгое молчание, которое я не хотел нарушать. Жизнь у Вики
и так тяжелая, я не желал ей вреда.
Ее губы слегка изогнулись презрительно.
Я хорошо чувствовал призыв ее плоти, очевидный вызов во взгляде и в
позе.
Казалось, она говорит: ты не сможешь покорить меня.
Интересно, сколько мужчин уступили ей.
Пожав плечами, она подошла к спальному возвышению и взяла белый
шелковый шарф, который я снял у нее с горла. Набросила его, закрыв рабский
ошейник.
- Не носи шарф, - мягко сказал я.
В глазах ее сверкнул гнев.
- Хочешь видеть ошейник? - зашипела она.
- Можешь оставить шарф, если хочешь.
Она удивленно смотрела на меня.
- Но я считаю, что его не нужно надевать.
- Почему?
- Потому что без него ты красивее, - сказал я. - Но еще важнее, что,
пряча ошейник, ты его не снимешь.
В глазах ее блеснул огонь, она улыбнулась.
- Ты прав. - Она с горечью отвернулась. - Когда я одна, я делаю вид,
что свободна, что я знатная леди, убара большого города, может быть, даже
Ара. Но когда в мою комнату входит мужчина, я снова только рабыня. - Она
медленно сняла шарф и бросила его на пол, потом повернулась ко мне.
Высокомерно подняла голову, и я увидел, что ошейник очень красив на ее
горле.
- Со мной, - мягко сказал я, - ты свободна.
Она презрительно взглянула на меня.
- До тебя в этой комнате побывала сотня мужчин, - сказала она, - и
они меня научили, хорошо научили, что на мне ошейник.
- Тем не менее со мной ты свободна, - повторил я.
- И после тебя будет сотня.
Вероятно, она говорила правду. Я улыбнулся.
- А тем временем я дарю тебе свободу.
Она рассмеялась.
- Спрятать ошейник, - насмешливо передразнила меня, - не значит снять
его.
Я тоже рассмеялся. Она достойный собеседник.
- Хорошо, - согласился я, - ты рабыня.
Я пошутил, но она вздрогнула, как от удара.
Вернулся вызывающий тон.
- Тогда воспользуйся мной, - горько сказала она. - Научи меня, что
означает ошейник.
Я удивился: Вика, несмотря на девять лет, проведенные в заключении в
этой комнате, оставалась упрямой избалованной высокомерной девушкой,
сознававшей всю власть своего тела, всю силу свой красоты, способность
привлекать мужчин, мучить их, приводить в ярость, заставлять исполнять ее
малейшие прихоти. Передо мной была та же прекрасная хищная девушка,
которая когда-то пришла в Сардар, чтобы овладеть царями-жрецами.
- Позже, - сказал я.
Она подавилась от ярости.
Я не желал ей зла, но она не только прекрасна, она еще и раздражает
меня. Я понимал, что она, умная, гордая девушка, не может смириться со
своим положением. Она должны выполнять приказы всех, кого царям-жрецам
вздумается послать в ее комнату, но я все же не находил в ее трудном
положении извинения для враждебности по отношению ко мне. Ведь я тоже
пленник царей-жрецов и не по своей воле пришел в ее комнату.
- Как я оказался в этой комнате? - спросил я.
- Тебя принесли.
- Цари-жрецы?
- Да.
- Парп?
Вместо ответа она рассмеялась.
- Долго ли я спал?
- Долго.
- Сколько?
- Пятнадцать анов.
Я про себя свистнул. Горянские сутки делятся на двадцать анов. Я
проспал почти целые сутки.
- Ну, что ж, Вика, - сказал я, - мне кажется, сейчас я могу тобой
воспользоваться.
- Хорошо, хозяин, - ответила девушка, и в голосе ее звучала ирония.
Она расстегнула пряжку на левом плече.
- Готовить можешь?
Она посмотрела на меня.
- Да! - выпалила в ответ. Раздраженно возилась с пряжкой, но пальцы
ее дрожали от гнева. Она не могла застегнуть пряжку.
Я застегнул ее.
Она, сверкая глазами, смотрела на меня.
- Приготовлю пищу, - сказала она.
- Побыстрее, рабыня!
Плечи ее дрожали от гнева.
- Похоже, придется научить тебя, что означает твой ошейник. - Я
сделал к ней шаг, и она с испуганным криком отступила в угол.
Я громко рассмеялся.
Покраснев, Вика почти тут же овладела собой, распрямилась, откинула
голову, отбросила упавшие на лоб волосы. Полоска ткани, которой она их
перевязывала, развязалась. С отвращением глядя на меня, она подняла руки,
собираясь снова перевязать волосы.
- Нет, - сказал я.
Я решил, что с распущенными волосами она красивее.
Она продолжала завязывать волосы.
Наши взгляды встретились.
Она в гневе бросила перевязь на пол и принялась готовить пищу.
Волосы у нее очень красивые.
6. КОГДА ИДУТ ЦАРИ-ЖРЕЦЫ
Вика готовила хорошо, и я наслаждался приготовленной ею пищей.
Запасы пищи находились в закрытых шкафах у одной стены комнаты;
открывались шкафы так же, как и другие отверстия; я это уже видел раньше.
По моему приказу Вика показала, как открываются и закрываются все
шкафы и приемники отходов в этой необычной кухне.
Я узнал, что температура воды в кране регулируется направлением, в
каком тень руки проходит по светочувствительному сенсору над краном;
количество воды определяется скоростью, с какой перемещается рука. Я с
интересом заметил, что холодную воду дает перемещение руки слева направо,
а горячую - справа налево. Это напомнило мне водопроводные краны Земли:
кран с горячей водой обычно слева, а с холодной - справа. Несомненно, есть
какая-то причина, вызывающая такую аналогию на Горе и Земле. Холодная вода
используется чаще горячей, а левши среди людей - меньшинство. Продукты,
которые Вика извлекала из шкафов, не заморожены, а защищены чем-то
напоминающим голубую пластиковую пленку. Все продукты свежие и аппетитные.
Вначале Вика сварила котелок сулажа, наиболее распространенного
горянского супа, состоящего их трех обязательных компонентов плюс, как
говорится, все, что можно раздобыть, кроме камней на поле. А обязательные
компоненты таковы: золотой сул, крахмалистый золотисто-коричневый плод
вьющихся растений с равнины Сул; свернувшиеся красные овальные листья
тур-па, древесного растительного паразита, которого выращивают в садах
Тура; засоленные вторичные корни кустов кес, маленького растения с мощными
корнями, лучше всего растущего на песчаной почве.
Затем бифштекс из ноги боска, огромного шерстистого длиннорогого быка
с дурным характером; большие стада таких животных медленно перемещаются по
прериям Гора. Вика поджарила кусок мяса, толстый, как предплечье воина, на
металлической решетке над цилиндром с горящим углем, так что поверхность
мяса стала черной, хрупкой и волокнистой, а под ней горячее и сочное мясо.
Помимо сулажа и бифштекса из боска были неизбежные круглые плоские
лепешки желтого са-тарна - хлеба. Завершилась еда пригоршней ягод и
глотком воды из крана. Я решил, что ягоды - это пурпурные плоды та с
нижних виноградников острова Кос, что в четырехстах пасангах от Порт-Кара.
Я уже пробовал такие ягоды на пиру, который давала в мою честь Лара,
тарикса города Тарна. Вероятно, ягоды в кораблях привозят с Коса в
Порт-Кар, а оттуда на ярмарку в Эн-Кара. Порт-Кар и Кос - наследственные
враги, однако эта вражда нисколько не мешает выгодной контрабанде. Но,
может, это вовсе и не ягоды та: Кос далеко, и даже если перевозить ягоды
на тарнах, они не будут такими свежими. Потом я перестал думать об этом.
Интересно, почему для питья только вода, нет никаких перебродивших
напитков Гора, таких, как пага, вино ка-ла-на или кал-да. Я был уверен,
что Вика подала бы их мне, если бы они у нее были.
Я посмотрел на нее.
Она не приготовила себе порцию, а, обслужив меня, молча присела сбоку
в позе раба цилиндра. Рабу цилиндра обычно поручают все домашние
обязанности в цилиндрических жилищах горян.
Между прочим, на Горе стулья имеют особое значение, и их не часто
встретишь в частных домах. Они обычно предназначаются для значительных
лиц, таких, как администраторы и судьи. Больше того. Вам трудно это
понять, но стулья не считаются удобным сидением. Когда я в первый раз
вернулся на Землю с Гора, мне было довольно трудно снова привыкнуть к
простому делу - сидеть на стуле. В течение нескольких месяцев я чувствовал
себя неуверенно и неудобно, сидя на маленькой деревянной платформе,
стоящей на четырех тонких ножках. Представьте себе, что сидите на краю
высокого узкого стола - вот такое чувство.
Мужчины Гора обычно сидят скрестив ноги, а женщины поджимают ноги под
себя. Поза рабыни цилиндра отличается от позы свободной женщины только
положением рук: рабыня, руки которой не заняты, держит их перед собой так,
будто они связаны. Свободная женщина никогда не держит так руки. Олдер
Тарл, который учил меня владеть оружием в городе Ко-ро-ба много лет назад,
однажды рассказал историю свободной женщины, отчаянно влюбленной в воина.
Однажды в присутствии всей семьи она развлекала его. И вот случайно она
сложила руки в позе рабыни. С большим трудом удалось удержать ее: она
хотела броситься с одного из высоких мостов и разбиться насмерть.
Рассказывал Олдер Тарл со смехом, хотя продолжение этой истории нравилось
ему меньше. Смущенная этим происшествием, женщина отказалась видеться с
воином, и он, нетерпеливый, желающий ее, увез ее из города в качестве
рабыни, а через несколько месяцев вернулся, и она была его вольной
спутницей. Когда я был в Ко-ро-ба, эта пара все еще жила там. Что с ними
теперь?
Кстати, поза рабыни для удовольствия отличается и от позы свободной
женщины, и от позы рабыни цилиндра. Руки рабыни для удовольствия обычно
лежат на бедрах, но в некоторых городах, например, в Тентисе, она держит
руки за спиной. Свободная женщина тоже может держать руки на бедрах;
значение имеет положение колен. Во всех позах, включая позу рабыни для
удовольствия, женщины Гора держатся исключительно хорошо: спина у них
прямая, подбородок высоко поднят. Женщины Гора всегда прекрасны.
- Почему для питья только вода? - спросил я Вику.
Она пожала плечами.
- Вероятно, потому что рабыни комнаты слишком много времени проводят
в одиночестве.
Я взглянул на нее, не вполне поняв смысл ее слов.
Она прямо посмотрела на меня.
- Было бы слишком легко напиться, - сказала она.
Я почувствовал себя дураком. Конечно, рабыням комнаты не дадут
спрятаться в опьянении, потому что в таком случае их красота, а
следовательно, и полезность царям-жрецам уменьшится. Они станут
безответственными, потеряются в своих снах.
- Понятно, - сказал я.
- Пищу приносят дважды в год.
- Приносят цари-жрецы?
- Наверно.
- Но ты не знаешь?
- Нет, - сказала она. - Я просыпаюсь утром, и пища уже на месте.
- Вероятно, ее приносит Парп, - сказал я.
Она посмотрела на меня с легкой улыбкой.
- Парп - царь-жрец, - сказал я.
- Он тебе это сказал?
- Да.
- Понятно, - ответила она.
Девушка, очевидно, больше не хотела говорить об этом, и я ее не
заставлял.
Я почти кончил есть.
- Ты хорошо готовишь, - поблагодарил я ее. - Еда превосходная.
- Я хочу есть, - сказала она.
Я тупо смотрел на нее. Она не приготовила еды для себя, и я решил,
что она уже поела, или просто не голодна, или приготовит себе еду позже.
- Приготовь себе что-нибудь, - сказал я.
- Не могу, - просто ответила она. - Я могу есть только то, что ты
дашь мне.
Я молча обозвал себя дураком.
Неужели я настолько стал горянским воинам, что не обратил внимания на
чувства этой девушки? Согласно кодексу моей касты, я должен не думать о
ней, считать ее не более чем домашним животным, презренной рабыней,
пригодной только для службы и удовольствия.
- Прости, - сказал я.
- Ты хочешь меня наказать?
- Нет.
- Значит, мой хозяин дурак, - сказала девушка и потянулась к остаткам
мяса на тарелке.
Я схватил ее за руку.
- Теперь я намерен тебя наказать.
Глаза ее заполнились слезами.
- Хорошо. - Она отвела руку.
Сегодня ночью Вика будет спать голодной.
Хотя судя по часам в крышке одного из шкафов было уже поздно, я решил
выйти из комнаты. К несчастью, естественного света в комнате не было, и
судить о времени по солнцу, звездам и лунам Гора было невозможно. Мне их
не хватало. С самого моего пробуждения лампы-шары продолжали гореть все
так же ярко.
Я, как мог, умылся под струей воды из крана.
В одном из шкафов у стены, среди одежды множества разных каст, я
нашел и одежду воина. Моя изорвана когтями ларла, поэтому я надел новую.
Вика расстелила соломенный матрац на полу у каменного возвышения для
сна. Сидя на матраце, она наблюдала за мной.
В ногах постели толстое рабское кольцо: если хочу, я могу приковать к
нему Вику.
Я прицепил к поясу меч.
- Ты хочешь выйти из комнаты? - спросила Вика. Это были ее первые
слова после еды.
- Да.
- Но тебе нельзя.
- Почему? - насторожился я.
- Это запрещено, - сказала она.
- Понятно.
И я двинулся к двери.
- Когда ты понадобишься царям-жрецам, за тобой придут, - сказала она.
- А пока ты должен ждать.
- Не собираюсь ждать.
- Но ты должен, - настаивала она, вставая.
Я подошел к ней и положил руки ей на плечи.
- Не надо так бояться царей-жрецов, - сказал я.
Она поняла, что я не отказался от своего решения.
- Если выйдешь, - сказала она, - возвращайся до второго гонга.
- Почему?
- Ради тебя самого, - сказала она, опустив глаза.
- Я не боюсь.
- Тогда ради меня. - По-прежнему она не поднимала глаз.
- Но почему?
Она, казалось, смутилась.
- Я боюсь оставаться одна.
- Но ты была одна много ночей, - заметил я.
Она посмотрела на меня, и я не смог понять выражения ее обеспокоенных
глаз.
- Бояться никогда не перестаешь, - сказала она.
- Я должен идти.
Неожиданно издалека донесся удар гонга, какой я уже слышал в зале
царей-жрецов.
Вика улыбнулась мне.
- Видишь, - облегченно сказала она, - уже слишком поздно. Ты должен
остаться.
- Почему?
Она смотрела в сторону, избегая моего взгляда.
- Потому что скоро потускнеют лампы и начнутся часы, отведенные для
сна.
Она как будто не хотела говорить дальше.
- Почему я должен остаться? - спросил я.
Я крепче сжал ее плечи и потряс, чтобы заставить говорить.
- Почему? - настаивал я.
В глазах ее показался страх.
- Почему? - требовал я.
Послышался второй удар гонга, и Вика, казалось, вздрогнула у меня в
руках.
Глаза ее в страхе широко раскрылись.
Я свирепо потряс ее.
- Почему? - воскликнул я.
Она с трудом могла говорить. Голос ее был еле слышен.
- Потому что после гонга... - сказала она.
- Да?
- ...они ходят.
- Кто!
- Цари-жрецы! - воскликнула она и отвернулась от меня.
- Я не боюсь Парпа, - сказал я.
Она повернулась и посмотрела на меня.
- Он не царь-жрец, - негромко сказала она.
И тут раздался третий и последний удар далекого гонга, и в то же
мгновение лампы в комнате потускнели, и я понял, что где-то в длинных
пустых коридорах этого убежища ходят цари-жрецы Гора.
7. Я ОХОЧУСЬ ЗА ЦАРЯМИ-ЖРЕЦАМИ
Несмотря на возражения Вики, я с легким сердцем вышел из комнаты в
коридор. Поищу царей-жрецов Гора.
Она шла за мной почти до входа, и я помню, как засветились и
запульсировали сенсоры, когда она приблизилась к ним.
Я видел ее белое платье, ее прекрасную белую кожу, когда она стояла
на пороге потемневшей комнаты.
- Не ходи, - просила она.
- Но я должен.
- Возвращайся!
Я не ответил и пошел по коридору.
- Я боюсь, - услышал я сзади ее слова.
Я решил, что с ней ничего не случится, как и во все прошлые ночи, и
потому пошел дальше.
Мне показалось, я слышу ее плач, но я подумал, что она боится за
себя.
И продолжал идти по коридору.
Не мое дело утешать ее, говорить ей "не бойся", успокаивать ее
присутствием другого человека. У меня дело к страшным обитателям этих
коридоров, которые вызвали у нее такой ужас; я не утешитель и не друг, я
воин.
Идя по коридору, я заглядывал в многочисленные комнаты, такие же, как
моя. У всех не было дверей, только массивный вход-портал двенадцати футов
в ширину и восемнадцати в высоту. Не хотелось бы мне спать в такой
комнате: в нее невозможно закрыть доступ из коридора, а со временем,
разумеется, все равно уснешь.
Я прошел множество комнат, и почти все они оказались пустыми.
Впрочем, в двух были рабыни, девушки, как Вика, точно так же одетые и
с ошейниками. Единственным отличием в их убранстве были номера на
ошейниках. Вика закрывала ошейник шарфом, а эти девушки не закрывали, но
сейчас на Вике тоже нет шарфа; теперь ее ошейник, стальной и сверкающий,
закрытый, охватывающий ее красивое горло, ясно свидетельствовал перед
всеми, что она, как и эти девушки, рабыня.
Первая девушка низкорослая, коренастая, с толстыми бедрами и широкими
плечами, вероятно, из крестьян. Волосы у нее были перевязаны и лежали на
правом плече; в тусклом освещении трудно было определить их цвет. Она
изумленно приподнялась со своего матраца в основании спального возвышения,
мигая, потерла овальные глаза с густыми ресницами. Насколько я мог судить,
в комнате она одна. Когда она подошла к входу, сенсоры на нем тоже
засветились, как и в комнате Вики.
- Кто ты? - спросила девушка; акцент свидетельствовал, что она с
полей Са-Тарна около Ара или с залива Тамбер.
- Ты видела царей-жрецов? - спросил я.
- Не сегодня.
- Я Кабот из Ко-ро-ба, - сказал я и пошел дальше.
Вторая девушка высокая, стройная и гибкая, с тонкими лодыжками и
большими испуганными глазами; волосы у нее курчавые и темные, они падали
на плечи, резко выделяясь на фоне белой одежды; она могла принадлежать к
одной из высших каст; не услышав ее речь, трудно судить об этом; даже в
разговоре трудно судить, потому что акцент многих наиболее искусных
ремесленников приближается к чистому горянскому языку высших каст. Девушка
стояла, прижавшись спиной к дальней стене, держа руки сзади, испуганно
глядя на меня и затаив дыхание. Насколько я мог судить, она тоже была
одна.
- Видела царей-жрецов? - спросил я.
Она энергично покачала головой. Нет.
По-прежнему продолжая думать, принадлежит ли она к высшей касте,
улыбаясь про себя, я продолжал идти по коридору.
По-своему обе девушки красивы, но я решил, что Вика их превосходит.
У моей рабыни комнаты чистый акцент высшей касты, хотя из какого
города, я определить не смог. Может быть, каста строителей или врачей,
потому что если бы она была из писцов, я ожидал бы более тонкие различия в
интонации, использование более редких грамматических конструкций. А если
бы она была из касты воинов, можно было ожидать более прямой речи,
воинственной, но простой, использующей преимущественно изъявительное
наклонение и высокомерно отказывающейся от сложно построенных предложений.
С другой стороны, эти обобщения неточны, потому что горянский язык не
менее сложен, чем любой из больших естественных языков Земли, а говорящие
различаются не меньше. Между прочим, это прекрасный язык; он так же тонок,
как греческий, прям, как латинский, выразителен, как русский, богат, как
английский, убедителен, как немецкий. Для горян это просто Язык, как будто
других не существует, и те, кто им не владеет, считаются варварами.
Быстрая выразительная гибкая речь объединяет горянский мир. Она общая и
для администратора Ара, и для пастуха Воска, и для крестьянина Тора, для
писца из Тентиса, для металлурга из Тарны, врача с Коса, пирата из
Порт-Кора и для воина из Ко-ро-ба.
Мне трудно было не думать о двух рабынях комнат и о Вике, потому что
положение девушек тронуло меня; они все, каждая по-своему, прекрасны. Я
поздравил себя с тем, что мне отвели комнату Вики, потому что Вика
казалась мне самой прекрасной. Потом подумал, что мне просто повезло. Мне
показалось, что Вика чем-то напоминает Лару, татриксу Тарны, которая мне
нравилась. Ростом она меньше Лары, полнее, но общий физический тип
внешности тот же самый. У Вики глаза мрачные, горящие, синие; синие глаза
Лары ярче и чище и, когда в них нет страсти, мягки, как летнее небо над
Ко-ро-ба. А в страсти они горят так же ярко, прекрасно и беспомощно, как
стены взятого города. У Лары красивые губы, чувственные и нежные,
энергичные и любопытные; губы Вики сводят с ума; я помнил эти губы, полные
и красные, надутые, презрительные, вызывающие, от которых закипала кровь;
подумал, может, Вика племенная рабыня, рабыня для страсти, одна из тех
девушек, которых ради красоты и наслаждения поколение за поколением
выращивают владельцы больших рабских домов Ара; такие губы, как у Вики,
часто встречаются у племенных рабынь; это губы, предназначенные для
поцелуев хозяина.
Раздумывая над этим, я решил, что мое пребывание в комнате Вики не
случайно, это часть плана царей-жрецов. Я чувствовал, что Вика сломала
многих мужчин, что царям-жрецам любопытно, как я себя поведу с ней. Может,
Вика сама получила приказ подчинить меня. Вероятно, нет. Не таковы обычаи
царей-жрецов. Вика не подозревает об их планах; она просто будет собой,
что и нужно царям-жрецам. Просто Вика, высокомерная, отчужденная,
презрительная, привлекательная, неприрученная, несмотря на свой ошейник,
стремящаяся быть хозяйкой, хотя она всего лишь рабыня. Сколько мужчин пало
к ее ногам, сколько из них она заставляла спать у подножия большой
платформы-возвышения, в тени рабского кольца, в то время как она сама
лежала на шкурах и мехах хозяина?
Через несколько часов я оказался в зале царей-жрецов. И обрадовался,
снова увидев луны и звезды Гора в небе над куполом.
Шаги мои глухо отдавались на каменных плитах пола. Огромный зал был
пуст и тих. Молча и зловеще возвышался трон.
- Я здесь! - крикнул я. - Я Тарл Кабот. Я воин из Ко-ро-ба и бросаю
вызов воинам царей-жрецов Гора! Пусть будет схватка! Давайте воевать!
Голос мой долго отдавался эхом в огромном помещении, но я не получил
никакого ответа на свой вызов.
Я кричал снова и снова, ответа не было.
Я решил вернуться в комнату Вики.
На следующую ночь снова отправлюсь в разведку: есть и другие
коридоры, другие входы, видные с того места, где я стоял. Чтобы
исследовать их все, потребуется немало дней.
Я пошел назад в комнату Вики.
Шел я уже целый ан и находился в глубине длинного, тускло освещенного
коридора, когда ощутил за собой чье-то присутствие.
Я быстро обернулся, одновременно выхватывая меч.
Коридор за мной пуст.
Я сунул меч в ножны и продолжал идти.
Немного погодя я снова что-то почувствовал. На этот раз я не стал
поворачиваться, а медленно пошел дальше, прислушиваясь изо всех сил.
Подойдя к повороту, я свернул, прижался к стене и стал ждать.
Медленно, очень медленно вытащил меч из ножен, стараясь не издавать
никакого шума.
Я ждал, но ничего не происходило.
У меня терпение воина, и ждал я долго. Для того чтобы с оружием
охотиться на других людей, нужно терпение, большое терпение.
Конечно, мне сто раз приходило в голову, что я веду себя глупо: ведь
на самом деле я ничего не слышал. Но чувство, что кто-то следует за мной
по коридору, могло быть вызвано слабым звуком, не зарегистрированным
сознанием, но тем не менее воздействовавшим на меня. Отсюда и возникло
подозрение. Наконец я решил ускорить игру. Отчасти мое решение объяснялось
тем, что в коридоре негде укрыться в засаде, и я увижу своего противника
почти сразу, как он увидит меня. Если у него метательное оружие, конечно,
особой разницы нет. Но если у него есть такое оружие, почему он не убил
меня раньше? Я мрачно улыбнулся. Если дело только в терпении и ожидании,
вынужден признать, что царь-жрец, идущий за мной, делал это не хуже меня.
Я знал, что царь-жрец, если необходимо, будет ждать, как камень или
дерево, ждать сколько угодно. Я ждал уже около ана и весь покрылся потом.
Мышцы ныли от неподвижности. Мне пришло в голову, что преследователь,
вероятно, услышал, как прекратились мои шаги. И знает, что я жду.
Насколько остры чувства царей-жрецов? Может, относительно слабые, потому
что цари-жрецы привыкли полагаться на свои инструменты. А может, у них не
такие чувства, как у людей, более острые, способные воспринимать такие
сигналы, которые недоступны пяти примитивным чувствам человека. Никогда
прежде не осознавал я так остро, какая ничтожная доля реальности
воспринимается человеческими чувствами; щелка толщиной в бритву, через
которую мы смотрим на множество сложных физических процессов, составляющих
наше окружение. Для меня лучше всего продолжать делать то, что я сейчас
делаю, укрываться за поворотом коридора. Но я не хотел продолжать. Я
напрягся, чтобы с воинственным кличем выскочить из-за поворота, готовый
увидеть бросок копья, услышать звон тетивы самострела.
Испустив воинский клич Ко-ро-ба, я выскочил из-за угла с мечом в
руке, готовый встретиться со своим преследователем.
И испустил гневный рев: коридор был пуст.
Обезумев от гнева, я побежал по коридору назад, чтобы встретиться со
своим противником. Пробежал не менее половины пасанга, пока не
остановился, тяжело дыша, задыхаясь от ярости.
- Выходи! - крикнул я. - Выходи!
Тишина коридора издевалась надо мной.
Я вспомнил слова Вики: "Когда ты будешь нужен царям-жрецам, за тобой
придут".
Гневно стоял я посреди коридора в тусклом свете шаров-ламп, сжимая в
руке меч.
И тут я что-то почувствовал.
Ноздри мои слегка раздулись, я начал тщательно принюхиваться.
Я никогда не полагался на обоняние.
Конечно, мне нравится запах цветов и женщин, запах горячего свежего
хлеба, жареного мяса, запах паги и вин, кожаной упряжи, запах масла,
которым я защищаю лезвие меча от ржавчины, запах зеленых полей и ветров,
но я никогда не считал обоняние чувством, равным зрению или осязанию. Но
ведь и это чувство готово предоставить человеку массу сведений, если он
хочет их получить.
Итак, я принюхивался, и ноздри мои слабо, но неопровержимо восприняли
запах, который я раньше никогда не встречал. Насколько я мог судить в то
время, это простой запах, хотя позже я узнал, что он состоит из комплекса
еще более простых составляющих. Я не могу описать этот запах, как
невозможно дать понять человеку, никогда не пробовавшему цитрусовых,
каковы они на вкус. Однако запах чуть кислый, он раздражает ноздри.
Отдаленно напоминает запах выстреленного патрона.
Но что оставило этот запах в коридоре, я так и не знал.
Я понял, что здесь я не один.
Я уловил запах царя-жреца.
Вложив меч в ножны, я пошел в комнату Вики. В пути я напевал воинскую
песню и чувствовал себя счастливым.
8. ВИКА ПОКИДАЕТ КОМНАТУ
- Проснись, девчонка! - воскликнул я, входя в комнату, и дважды резко
хлопнул в ладоши.
Испуганная девушка с криком вскочила на ноги. Она лежала на
соломенном матраце у спального возвышения. Она вскочила так резко, что
ушибла колено о камень, и это ей не понравилось. Я хотел испугать ее до
полусмерти и был доволен результатом.
Она гневно смотрела на меня.
- Я не спала.
Я подошел к ней и сжал ее голову руками, глядя ей в глаза. Она
говорила правду.
- Видишь! - сказала она.
Я рассмеялся.
Она опустила голову и застенчиво посмотрела на меня.
- Я счастлива, что ты вернулся.
Я взглянул на нее и увидел, что она опять говорит правду.
- Вероятно, в мое отсутствие ты побывала в кладовке с продуктами.
- Нет. Не была... - и ядовито добавила: - хозяин.
Я оскорбил ее гордость.
- Вика, - сказал я, - мне кажется, тут пора кое-что изменить.
- Тут ничего не меняется, - ответила она.
Я осмотрелся. Меня интересовали сенсоры. Чувствуя возбуждение, я
осмотрел их. Потом начал тщательно обыскивать комнату. Хотя устройство
сенсоров и способ их применения мне были непонятны, но я думал, что в них
нет ничего загадочного, ничего такого, что нельзя было бы объяснить со
временем. Ничто не заставляло думать, что цари-жрецы - или царь-жрец -
некие непостижимые, неощутимые существа.
Больше того, в коридоре я уловил след, ощутимый след царя-жреца. Я
рассмеялся, Да, я унюхал царя-жреца или его принадлежности. Мысль эта меня
позабавила.
Яснее, чем когда-либо раньше, понимал я, как суеверия угнетают и
калечат людей. Неудивительно, что цари-жрецы скрылись за оградой в Сардаре
и позволили сказкам посвященных выстроить вокруг них стену ужаса,
неудивительно, что они скрывают свою природу и сущность, неудивительно,
что они так тщательно маскируют свои планы и цели, свои приспособления,
инструменты, свои ограничения! Я громко рассмеялся.
Вика удивленно смотрела на меня, очевидно, решив, что я спятил.
Я ударил кулаком о ладонь.
- Где они? - воскликнул я.
- Что? - прошептала Вика.
- Цари-жрецы видят и слышат. Но как?
- Своей властью, - ответила Вика, прижимаясь к стене.
Я уже тщательно осмотрел всю комнату. Возможно, конечно, что какой-то
неизвестный луч проникает сквозь стены и дает изображение на отдаленном
экране, но я сомневался, чтобы такой сложный прибор, наличие которого
вполне вероятно у могущественных царей-жрецов, будет использован для
обычного наблюдения за помещениями.
И тут я увидел прямо в центре потолка лампу, такую же, как в
коридорах, но эта лампа не горела. Это ошибка со стороны царей-жрецов.
Разумеется, прибор может находиться в любой другой лампе. Возможно, просто
одна из этих ламп, которые способны гореть годами, перегорела.
Я вскочил на спальное возвышение. Крикнул девушке:
- Принеси мне сосуд!
Она убедилась, что я сошел с ума.
- Быстрее! - крикнул я, и она бегом принесла мне бронзовый сосуд.
Я выхватил у нее сосуд и бросил его в лампу, которая разлетелась с
искрами. Пошел дым. Вика закричала и скорчилась у возвышения. Из
углубления, в которое была вделана лампа, свисали, обожженные и дымящиеся,
провода, блестящая металлическая диафрагма и коническое вместилище, в
котором могли располагаться линзы.
- Иди сюда, - сказал я Вике, но бедная девушка прижалась к
возвышению. Я нетерпеливо схватил ее за руку и вздернул на платформу. -
Смотри! - сказал я. Но она решительно не желала поднимать голову. Я
схватил ее за волосы, она закричала и подняла голову. - Смотри! -
воскликнул я.
- Что это? - проскулила она.
- Это был глаз, - ответил я.
- Глаз?
- Да, такой же, как глаз в двери. - Я хотел, чтобы она поняла.
- Чей глаз?
- Глаз царей-жрецов, - рассмеялся я. - Но теперь он закрылся.
Вика задрожала, прижавшись ко мне, а я в своей радости, все еще держа
ее рукой за волосы, склонился к ее лицу и поцеловал в великолепные губы, и
она беспомощно вскрикнула в моих объятиях и заплакала, но не
сопротивлялась.
Я впервые поцеловал девушку-рабыню и сделал это в приступе безумной
радости, и мой поцелуй удивил ее, она не могла меня понять.
Я соскочил с платформы и направился к входу.
Она осталась стоять на каменном возвышении, изумленная, прижав руки к
губам.
Смотрела она на меня странно.
- Вика! - воскликнул я, - хочешь уйти из этой комнаты?
- Конечно, - дрожащим голосом ответила она.
- Хорошо. Скоро выйдешь.
Она отшатнулась назад.
Я рассмеялся и подошел к входу. Я уже осматривал шесть красных
куполообразных выпуклостей, по три с каждой стороны портала. Конечно,
нехорошо их уничтожать: они так красивы.
Я достал меч.
- Остановись! - в ужасе крикнула Вика.
Она спрыгнула с каменного возвышения и побежала ко мне, схватила меня
за руку, державшую меч, но левой рукой я отбросил ее, и она упала на пол у
возвышения.
- Не нужно! - кричала она, корчась на полу, протянув ко мне руки.
Шесть раз рукоять меча ударяла по сенсорам, и шесть раз слышался
щелчок, как от взрыва раскаленного стекла; каждый раз мелькал поток ярких
искр. Сенсоры были разбиты, их линзы сломаны, в отверстиях видны были
комки спутанных, сплавленных проводов.
Я сунул меч в ножны и вытер лоб рукой. Во рту легкий привкус крови:
это осколки порезали мне лицо.
Вика молча сидела у возвышения.
Я улыбнулся ей.
- Можешь выйти из комнаты, если хочешь.
Она медленно встала. Посмотрела на вход и на разбитые сенсоры. Потом
снова на меня, в глазах ее было удивление и страх.
Она встряхнулась.
- Хозяин ранен, - сказала она.
- Меня зовут Тарл Кабот из Ко-ро-ба. - Впервые я назвал ей свое имя и
город.
- Мой город Трев. - Она тоже впервые назвала мне свой город.
Я улыбался, глядя, как она достает из шкафа полотенце.
Итак, Вика из Трева.
Это многое объясняет.
Трев - воинственный город в бездорожном величии Вольтайских гор. Я
там никогда не был, но слышал о нем. Говорят, воины Трева свирепы и
храбры, а его женщины горды и прекрасны. Его тарнсмены считаются равными
тарнсменам Тентиса, известного большими стадами тарнов, Ко-ро-ба и самого
Ара.
Вика вернулась с полотенцем и стала вытирать мне лицо.
Девушки из Трева редко поднимаются на аукционный помост. Если бы я
продавал Вику в Аре или Ко-ро-ба, за нее, вероятно, много бы заплатили.
Даже не такие прекрасные девушки из Трева из-за своей редкости высоко
ценятся любителями.
Трев считается расположенным в семистах пасангах от Ара, недалеко от
Сардара. Я никогда не видел его на карте, но представлял себе эту
местность. Точное местоположение города мне не было известно; впрочем, оно
мало кому известно, кроме его жителей. Торговые маршруты к нему не ведут,
а тот, кто заходит на эту территорию, часто не возвращается.
Говорят, до Трева можно добраться только на спине тарна. Значит, это
скорее горная крепость, чем город.
Говорят также, что сельского хозяйства там нет, и, вероятно, это
правда. Каждый год осенью легионы тарнсменов Трева, как саранча,
спускаются с Вольтайских гор и опустошают поля то одного, то другого
города, разные города в разные годы, забирают все им нужное, а остальное
сжигают, чтобы предотвратить возможную долгую зимнюю войну. Сто лет назад
тарнсмены Трева даже выдержали схватку с тарнсменами Ара в бурном небе над
утесами Вольтая. Я слышал, как об этом рассказывали поэты. С этого времени
их набеги проходили беспрепятственно, хотя, может быть, следует добавить,
что люди Трева больше никогда не нападали на поля Ара.
- Больно? - спросила Вика.
- Нет.
- Конечно, больно, - фыркнула она.
Интересно, все ли женщины Трева красивы, как Вика. Если это так, то
удивительно, что тарнсмены со всех городов не слетаются туда, чтобы, как
говорится, испытать счастье цепи.
- Все ли женщины Трева красивы, как ты? - спросил я.
- Конечно, нет, - раздраженно ответила она.
- Ты самая красивая?
- Не знаю, - просто ответила она, потом улыбнулась и добавила: -
Может быть...
Она грациозно встала и снова отошла к шкафу в стене. Вернулась с
небольшим тюбиком мази.
- Порезы глубже, чем я думала, - сказала она.
Кончиком пальца она начала смазывать порезы. Жгло очень сильно.
- Больно?
- Нет.
Она рассмеялась, и мне было приятно слышать ее смех.
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сказал я.
- Мой отец из касты врачей, - ответила она.
Итак, подумал я, я правильно отнес ее по акценту к касте строителей
или врачей. Если бы еще немного подумал, то понял бы, что речь ее слишком
чиста для касты строителей. Я усмехнулся про себя. Вероятно, просто
удачная догадка.
- Я не знал, что в Треве есть врачи, - сказал я.
- В Треве все высшие касты, - гневно ответила она.
Единственные известные мне два города, кроме Ара, на которые не
нападал Трев, это горный Тентис, славный своими стадами тарнов, и мой
родной Ко-ро-ба.
Если бы дело было в зерне, конечно, не было смысла нападать на
Тентис: он сам ввозит зерно; но главное богатство Тентиса - стада тарнов,
к тому же в нем добывают серебро, хотя его шахты не так богаты, как шахты
Тарны. Вероятно, Трев никогда не нападает на Тентис, потому что это тоже
горный горд, он расположен в горах Тентис; еще вероятнее, воины Трева
ценят тарнсменов Тентиса не меньше, чем своих.
Нападения на Ко-ро-ба прекратились в те времена, когда убаром этого
города был Мэтью Кабот, мой отец.
Он организовал систему далеко раскинутых маяков, расположенных в
укрепленных башнях; они поднимали тревогу, когда войска вторгались на
территорию Ко-ро-ба. При виде всадников в башне разжигали огонь, яркий
ночью, а днем укрытый зелеными ветвями, отчего поднимался столб дыма, и
сигнал передавался от башни к башне. Поэтому когда тарнсмены Трева явились
на поля Ко-ро-ба - а эти поля расположены в нескольких пасангах от города,
в сторону Воска и залива Тамбер - их встретило множество городских
тарнсменов. Люди Трева пришли за зерном, а не за войной, поэтому они
повернули и принялись искать менее защищенные поля.
Была разработана также система сигналов, которыми каждая башня могла
обмениваться информацией с другими башнями и с городом. Даже если одна
башня не смогла бы поднять тревогу, все равно в городе вскоре зазвучали бы
колокола. тарнсмены седлали бы своих птиц и поднимались в воздух.
Разумеется, города преследовали разбойников Трева до самых
Вольтайских гор, но тут им приходилось отказываться от преследования и
поворачивать назад, не рискуя своими тарнсменами в негостеприимной
местности соперников, которые своей легендарной свирепостью остановили в
собственных горах даже могучие силы Ара.
Другие потребности города, помимо продовольствия, удовлетворялись
почти так же. Разбойники Трева были известны повсюду, начиная с ярмарки
Эн-Кара, в тени самого Сардара, до дельты Воска и островов за ней, таких,
как Тирос и Кос. Добыча набегов продавалась тут же на ярмарке в Эн-Каре
или на четырех других больших сардарских ярмарках, либо ее без всяких
расспросов раскупали в отдаленном густо населенном зловещем Порт-Каре.
- Чем живут жители Трева? - спросил я Вику.
- Мы выращиваем верров, - ответила она.
Я улыбнулся.
Верр - это местный горный козел Вольтая. Дикое злобное животное с
длинными спиралевидными рогами. Человек, оказавшийся в горах Вольтая в
двадцати ярдах от такого животного, мог расстаться с жизнью.
- Значит вы простые домоседы.
- Да, - сказала Вика.
- Горные пастухи.
- Да.
И мы вместе рассмеялись, не способные больше сдерживаться.
Да, я знал репутацию Трева. Это город, живущий разбойничьей добычей,
вероятно, такой же недоступный и высокомерный, как гнездо тарна. И в самом
деле, Трев был известен как Вольтайский Тарн. Надменная неприступная
крепость, в ней люди жили результатами набегов, а женщины носили
драгоценности, награбленные в сотнях городов.
И Вика из этого города.
Я поверил в это.
Но сегодня она мягка, а я добр к ней.
Сегодня мы друзья.
Она спрятала мазь в шкафу.
- Мазь скоро впитается, - сказала она. - Через несколько минут не
останется ни следа ни от нее, ни от порезов.
Я присвистнул.
- У врачей Трева чудодейственные лекарства.
- Это мазь царей-жрецов, - сказала она.
Мне было приятно это слышать. Цари-жрецы уязвимы.
- Значит царей-жрецов можно ранить? - спросил я.
- Можно ранить их рабов, - сказала Вика.
- Понятно.
- Не будем говорить о царях-жрецах, - сказала девушка.
Я смотрел, как она стоит в тускло освещенной комнате, красивая, лицом
ко мне.
- Вика, твой отец на самом деле из касты врачей?
- Да, а почему ты спрашиваешь?
- Неважно.
- Почему? - настаивала она.
- Я подумал, что ты, может быть, рабыня для удовольствий.
Конечно, было глупо так говорить, и я тут же пожалел о сказанном. Она
застыла.
- Ты мне льстишь, - сказала она и отвернулась. Я ее обидел.
Я сделал движение к ней. Не оборачиваясь, она сказала:
- Пожалуйста, не трогай меня.
Потом выпрямилась, повернулась ко мне, прежняя презрительная Вика,
вызывающая, враждебная.
- Конечно, ты можешь меня тронуть. Ты ведь мой хозяин.
- Прости меня, - сказал я.
Она горько и презрительно рассмеялась.
Передо мной стояла истинная женщина Трева.
Я видел ее так, как никогда не видел раньше.
Вика - разбойничья принцесса, привыкшая к шелкам и драгоценностям из
тысяч разграбленных караванов, привыкшая спать на драгоценных мехах и пить
редкие вина, захваченные на сожженных и затопленных галерах, в
разграбленных кладовых дымящихся жилых цилиндров, в домах, хозяева которых
убиты, дочери скованы рабской цепью; но только она сама, Вика, разбойничья
принцесса, гордая Вика, женщина из надменного пышного Трева, стала добычей
жестоких игр Гора, сама ощутила на горле сталь рабского ошейника, который
ее соплеменники так часто надевали на своих прекрасных плачущих пленниц.
Теперь Вика сама собственность.
Моя собственность.
Она смотрела на меня с яростью.
Надменно приблизилась ко мне, медленно, грациозно, как шелковая и
грозная самка ларла, и, к моему изумлению, склонилась передо мной, сложила
руки на бедрах, приняла позу рабыни для удовольствий, в презрительной
покорности склонила голову.
Подняла голову, ее насмешливые голубые глаза смело смотрели на меня.
- Я твоя рабыня для удовольствий, хозяин.
- Встань, - сказал я.
Она грациозно встала, обняла меня за плечи, приблизила губы.
- Ты меня уже целовал, - сказала она. - Теперь я тебя поцелую.
Я смотрел в эти голубые глаза, а она смотрела в мои, и я подумал,
сколько же мужчин сгорело в этом мрачном обжигающем пламени.
Великолепные губы прижались к моим губам.
- Это поцелуй твоей рабыни для удовольствий, - величественно и мягко
сказала она.
Я высвободился из ее объятий.
Она удивленно смотрела на меня.
Я вышел из комнаты в тускло освещенный коридор. Оттуда протянул ей
руку.
- Я тебе не понравилась? - спросила она.
- Вика, - сказал я, - иди сюда и возьми руку глупца.
Поняв, что я собираюсь сделать, она медленно покачала головой.
- Нет, я не могу выйти из комнаты.
- Пожалуйста.
Она задрожала от страха.
- Иди, - сказал я, - возьми мою руку.
Медленно, дрожа, двигаясь как во сне, она приблизилась к входу.
Сенсоры на этот раз не засветились.
Она смотрела на меня.
- Пожалуйста, - повторил я.
Она посмотрела на сенсоры, которые торчали из стены, как черные
невидящие глаза. Они перегорели и разбились, и даже на стене рядом с ними
были видны следы их уничтожения.
- Они больше не причинят тебе вреда, - сказал я.
Вика сделала еще шаг; казалось, ноги под ней подгибаются, вот-вот она
упадет. Она взяла меня за руку. Глаза ее были полны страха.
- Женщины Трева, - сказал я, - не только прекрасны и горды, но и
храбры.
Вика переступила через порог и упала мне на урки в обмороке.
Я поднял ее и отнес на каменное возвышение.
Посмотрел на сенсоры и на разбитые контролирующие устройства.
Возможно, теперь не так уж долго ждать царей-жрецов Гора.
Вика сказала, что когда я им понадоблюсь, за мной придут.
Я усмехнулся.
Возможно, теперь им придется ускорить свидание.
Я осторожно положил Вику на каменную скамью.
9. ЦАРЬ-ЖРЕЦ
Я позволю Вике спать на большой каменной лежанке, на спальных мехах и
шелковых простынях.
Это, впрочем, необычно, потому что на Горе рабыни спят в ногах
постели своего хозяина, часто на соломенном матраце с одним тонким
одеялом, сотканным из мягких тканей похожего на хлопок растения реп.
Если хозяин недоволен ею, рабыня в качестве наказания может быть
прикована к рабскому кольцу - прикована нагой, без одеяла и матраца. Камни
пола жесткие, а ночи на Горе холодны, и редкая девушка, когда ее утром
раскуют, отказывается послушно выполнять желания хозяина.
Между прочим, даже вольная спутница может подвергнуться такому
суровому обращению, если заслужит его, несмотря на то что она свободна и
обычно горячо любима. Согласно горянскому взгляду на мир, вкус рабского
ошейника полезен для женщины, даже для вольной спутницы.
Поэтому, если она раздражает или как-то мешает, даже вольная спутница
может оказаться в ногах постели, ее ждет приятная ночь на камнях, она
раздета, у нее нет ни матраца, ни одеяла, она прикована к рабскому кольцу,
как будто она самая жалкая рабыня.
Это горянский способ напомнить ей, если она нуждается в таком
напоминании, что она тоже женщина и потому должна подчиняться мужчине.
Если она забудет этот основной закон Гора, рабское кольцо в ногах каждой
горянской постели должно напомнить ей, что Гор - мужской мир.
Однако в этом мире очень много великолепных прекрасных женщин.
Горянская женщина, по непонятным мне причинам, учитывая ее положение
в культуре, довольна этим положением. Часто это великолепное существо,
искреннее, разговорчивое, полное жизни, активное, вдохновенное. В целом
горянские женщины жизнерадостнее своих земных сестер, у которых - по
крайней мере теоретически - более высокий статус, хотя, конечно, и на
Земле я встречал женщин, с горянским пылом верных сути своего пола, полных
радости, грации, красоты, нежности и бесконечной любви; а мы, бедные
мужчины, далеко не всегда способны понять и оценить это.
Но при всем уважении к этому прекрасному и удивительному полу, я,
может быть, из-за своего горянского воспитания, все же считаю, что и для
них прикосновение к рабскому кольцу - хотя бы изредка - было бы
благотворным.
По обычаю рабыня, даже принося наслаждение своему хозяину, не может
лежать на постели. Я считаю, что причина этого ограничения в том, чтобы
провести более четкое различие между рабыней и вольной спутницей.
Достоинство постели по обычаю принадлежит исключительно вольной спутнице.
Когда хозяин хочет использовать свою рабыню, он велит ей зажечь лампу
любви, и та послушно ставит ее на окно комнаты, чтобы их не беспокоили.
Потом своей собственной рукой хозяин бросает на пол роскошные любовные
меха, может быть, даже ларла, и приказывает рабыне лечь на них.
Я осторожно положил Вику на каменное возвышение.
Поцеловал ее в лоб.
Ее глаза открылись.
- Я выходила из комнаты? - спросила она.
- Да.
Она долго смотрела на меня.
- Как мне завоевать тебя? - спросила она. - Я люблю тебя, Тарл Кабот.
- Ты только благодарна, - ответил я.
- Нет, я тебя люблю.
- Ты не должна меня любить.
- Люблю, - повторила она.
Я подумал, как мне убедить ее, что между нами не может быть любви. В
доме царей-жрецов не может быть любви, и она сама не знает, чего хочет, да
к тому же есть еще Талена, чей образ ничто не уберет из моего сердца.
- Ты ведь женщина их Трева, - улыбаясь, сказал я.
- А ты думал, что я рабыня для удовольствий, - насмехалась она.
Я пожал плечами.
Она отвела от меня взгляд, посмотрела на стену.
- Кое в чем ты прав, Тарл Кабот.
- Как это?
Она прямо взглянула на меня.
- Моя мать, - с горечью сказала она, - была рабыней для
удовольствий... выращенной в загонах Ара.
- Должно быть, она была очень красива, - сказал я.
Вика странно смотрела на меня.
- Да, вероятно.
- Ты ее не помнишь?
- Нет, она умерла, когда я была маленькой.
- Жаль, - сказал я.
- Это неважно: она ведь была животным, выращенным в загонах Ара.
- Ты так презираешь ее? - спросил я.
- Она была племенной рабыней.
Я молчал.
- Но мой отец, - продолжала Вика, - чьей рабыней она была - он входил
в касту врачей Трева, - очень любил ее и просил стать его вольной
спутницей. - Вика негромко рассмеялась. - Три года она отказывала ему.
- Почему?
- Потому что любила его и не хотела, чтобы у него вольной спутницей
была низкая рабыня для удовольствий.
- Очень благородная женщина, - сказал я.
Вика сделала жест отвращения.
- Она была дура. Часто ли племенной рабыне выпадает шанс выйти на
свободу?
- Редко, - согласился я.
- В конце концов, боясь, что он покончит с собой, она согласилась
стать его вольной спутницей. - Вика внимательно смотрела на меня. Смотрела
прямо в глаза. - Я родилась свободной, - сказала она. - Ты должен это
понять. Я не племенная рабыня.
- Понимаю, - ответил я. - Может быть, твоя мать была не только
красивой, но и благородной и храброй женщиной.
- Как это может быть? - презрительно засмеялась Вика. - Я ведь тебе
сказала, что она племенная рабыня, животное из загонов Ара.
- Ты ведь ее не знала.
- Я знаю, кем она была.
- А твой отец? - спросил я.
- В чем-то он тоже мертв.
- Что значит в чем-то?
- Ничего, - сказала она.
Я осмотрел комнату, шкафы у стены в тусклом свете ламп, разбитое
устройство на потолке, разбитые сенсоры, большой пустой портал, ведущий в
коридор.
- Должно быть, он очень любил тебя после смерти твоей матери.
- Да, вероятно, - ответила Вика, - но он был глупец.
- Почему ты так говоришь?
- Он пошел за мной в Сардар, пытался спасти меня.
- Должно быть, очень храбрый человек, - сказал я.
Она откатилась от меня и лежала, глядя в стену. Через некоторое время
голосом, полным жестокого презрения, сказала:
- Он был помпезный маленький глупец. Он боялся даже рычания ларла.
Она фыркнула.
Потом неожиданно снова повернулась лицом ко мне.
- Как могла моя мать его любить? Он был всего лишь толстый помпезный
маленький дурак.
- Наверно, он был добр с ней, - предположил я, - а остальные - нет.
- А почему нужно быть добрым к рабыне для удовольствий? - спросила
Вика.
Я пожал плечами.
- Рабыне для удовольствий, - сказала она, - полагается лодыжка с
колокольчиком, духи, хлыст и меха любви.
- Может быть, он был добр с ней, - повторил я, - а остальные - нет.
- Не понимаю, - сказала Вика.
- Может быть, он о ней заботился, был с ней мягок, разговаривал с ней
- любил ее.
- Может быть, - согласилась Вика. - Но разве этого достаточно?
- Возможно.
- Я часто над этим раздумывала.
- Что с ним стало, - спросил я, - когда он пришел в Сардар?
Вика не ответила.
- Ты знаешь?
- Да.
- Так что же?
Она горько покачала головой.
- Не спрашивай.
Я не стал настаивать.
- А как он тебе разрешил идти в Сардар? - спросил я.
- Он не разрешал, - ответила Вика. - Пытался помешать мне, но я
обратилась к посвященным и предложила себя в качестве дара царям-жрецам.
Конечно, я им не говорила о подлинных причинах. - Она помолчала. -
Интересно, знали ли они?
- Возможно, - сказал я.
- Отец, конечно, и слышать не хотел. - Она рассмеялась. - Он закрыл
меня в моих комнатах, но верховный посвященный города пришел с воинами,
они ворвались в наш дом, избили отца, так что он не мог двигаться, и я с
радостью ушла с ними. - Она снова рассмеялась. - О, как я радовалась,
когда его били и он кричал. Я его ненавидела. Как я его ненавидела! Он не
был настоящим мужчиной, даже не мог терпеть боль. И не мог слышать рычания
ларла.
Я знал, что кастовая принадлежность в Горе обычно передается по
наследству, но это правило не обязательное, и человек, который не хотел
оставаться в своей касте, мог ее поменять, если получал одобрение высшего
совета своего города; такое одобрение давалось, если он подходил для
другой касты и если члены этой касты не возражали принять его в свое
братство.
- Может быть, - предположил я, - он оставался врачом, потому что не
мог выдержать боль.
- Может быть, - согласилась Вика. - Он всегда хотел прекратить
страдания, даже если речь шла о животном или рабе.
Я улыбнулся.
- Видишь, как он был слаб, - сказала Вика.
- Вижу.
Вика снова легла на меха и шелка.
- Ты первый из мужчин в этой комнате заговорил со мной о таких вещах.
Я не ответил.
- Я люблю тебя, Тарл Кабот, - сказала она.
- Думаю, нет, - мягко ответил я.
- Люблю! - настаивала она.
- Когда-нибудь ты полюбишь... но не думаю, что воина из Ко-ро-ба.
- Думаешь, я не могу любить? - вызывающе спросила она.
- Когда-нибудь ты полюбишь и будешь любить сильно.
- А ты сам можешь любить?
- Не знаю, - я улыбнулся. - Когда-то... давно... я думал, что люблю.
- Кто она была? - не очень приятным голосом спросила Вика.
- Стройная темноволосая девушка, по имени Талена.
- Она была красива?
- Да.
- Как я?
- Вы обе очень красивы.
- Она была рабыня?
- Нет, - ответил я, - она была дочерью убара.
Лицо Вики гневно исказилось, она соскочила с возвышения и подошла к
стене, схватившись руками за ошейник, как будто хотела сорвать его с
горла.
- Понятно! - сказала она. - А я, Вика, всего лишь рабыня!
- Не сердись, - сказал я.
- Где она?
- Не знаю.
- И давно ты ее не видел?
- Больше семи лет.
Вика жестоко рассмеялась.
- Тогда она в городах праха, - насмехалась она.
- Может быть, - согласился я.
- А я, Вика, здесь.
- Знаю.
Я отвернулся.
Услышал ее голос за собой.
- Я заставлю тебя забыть ее.
В ее голосе звучала жестокая, ледяная, уверенная, страстная угроза
женщины из Трева, привыкшей получать все, что она хочет, женщины, которой
нельзя отказать.
Я снова повернулся к ней лицом. Это теперь была не девушка, с которой
я разговаривал, а женщина из высшей касты разбойничьего города Трева,
высокомерная и властная, хотя и в рабском ошейнике.
Вика расстегнула пряжку на левом плече, и платье упало к ее ногам.
Она была заклеймена.
- Ты думал, я рабыня для удовольствий, - сказала она.
Я рассматривал стоявшую передо мной женщину, ее мрачные глаза,
надутые губы, ошейник, клеймо.
- Разве я недостаточно красива, - спросила она, - чтобы быть дочерью
убара?
- Да, ты красива.
Она насмешливо смотрела на меня.
- А ты знаешь, что такое рабыня для удовольствий?
- Да.
- Это самка человеческого рода, но выращенная как животное, ради
своей красоты и страстности.
- Знаю.
- Это животное, выведенное для удовольствия мужчины, выращенное для
удовольствия своего хозяина.
Я ничего не ответил.
- В моих жилах, - сказала она, - течет кровь такого животного. В моих
жилах кровь рабыни для удовольствий. - Она засмеялась. - А ты, Тарл Кабот,
хозяин. Мой хозяин.
- Нет, - сказал я.
Она насмешливо приблизилась ко мне.
- Я буду служить тебе как рабыня для удовольствий.
- Нет.
- Да. Я буду послушной рабыней для удовольствий. - И она подняла ко
мне свои губы.
Я удерживал ее руками на расстоянии.
- Попробуй меня, - сказала она.
- Нет.
Она засмеялась.
- Ты не сможешь отказаться от меня.
- Почему? - спросил я.
- Я тебе этого не позволю. Видишь ли, Тарл Кабот, я решила, что ты
будешь моим рабом.
Я оттолкнул ее от себя.
- Ну, хорошо! - воскликнула она. Глаза ее сверкали. - Хорошо, Кабот,
тогда я завоюю тебя!
И в этот момент я снова ощутил тот запах, который чувствовал в
коридоре за пределами комнаты; я прижался губами к губам Вики, впился в ее
губы зубами, откинул ее назад, так что только моя рука не давала ей упасть
на каменный пол, услышал ее удивленный болезненный крик, а потом гневно
отбросил ее на соломенный рабский матрац, лежавший в ногах спального
возвышения.
Теперь мне казалось, что я понял их замысел, но они пришли слишком
быстро! У нее не было возможности выполнить свое задание. Но если бы я не
сосредоточился, могло бы быть труднее.
Я по-прежнему не поворачивался к входу.
Запах усилился.
Вика в страхе скорчилась на рабском матраце, в тени рабского кольца.
- В чем дело? - спросила она. - Что случилось?
- Значит ты должна завоевать меня?
- Не понимаю, - она запиналась.
- Ты негодное орудие царей-жрецов.
- Нет, - сказала она, - нет!
- Сколько мужчин ты завоевала для царей-жрецов? - Я схватил ее за
волосы и повернул к себе лицом. - Сколько?
- Не нужно! - Она заплакала.
Мне хотелось разбить ее голову о каменную платформу, потому что она
предательская, соблазнительная, злая женщина, достойная только ошейника,
наручников и хлыста!
Она качала головой, как бы отрицая не высказанные мною обвинения.
- Ты не понимаешь, - сказала она. - Я люблю тебя!
Я с отвращением отбросил ее от себя.
Но по-прежнему не смотрел на вход.
Вика лежала у моих ног, с угла ее губ стекала струйка крови - знак
моего жестокого поцелуя. Полными слез глазами она смотрела на меня.
- Пожалуйста, - сказала она.
Запах все усиливался. Я знал, что он близко. Как это девушка его не
замечает? Разве это не часть ее плана?
- Пожалуйста, - повторила она, протянув ко мне руку. Лицо ее было
залито слезами, в голосе звучали рыдания. - Я люблю тебя.
- Молчи, рабыня, - сказал я.
Она склонила голову к камням и заплакала.
Я знал, что теперь он здесь.
Запах подавлял.
Вика, казалось, тоже поняла, она подняла голову, глаза ее расширились
от ужаса, она поползла на коленях, закрыв лицо руками, задрожала и
испустила длинный ужасный крик, крик, полный страха.
Я выхватил меч и повернулся.
Он стоял в проходе.
По-своему красивый, высокий и золотой, нависал надо мной, в рамке
массивного портала. Не более ярда в ширину, но голова почти касалась верха
портала, так что я решил, что он не менее восемнадцати футов ростом.
На шести ногах, с большой головой, как золотой шар, с глазами, как
светящиеся диски. Две передние лапы, напряженные и изящные, подняты вверх,
перед телом. Челюсти один раз раскрылись и закрылись. Двигались они вбок.
От головы отходили два тонких соединенных отростка, длинных и
покрытых короткими вздрагивающими золотистыми волосками. Эти два отростка,
как два глаза, обвели комнату и потом как будто уставились на меня.
Они изогнулись по направлению ко мне, как тонкие клешни, и
бесчисленные золотистые волоски на них распрямились и нацелились на меня,
как дрожащие золотые иглы.
Я не понимал, как воспринимает мир это существо, но знал, что
нахожусь в центре его восприятия.
На шее у него висел небольшой круглый прибор, что-то вроде
транслятора, похожего, но более компактного, чем знакомые мне
разновидности.
Я почувствовал, что это существо издает какие-то новые запахи.
Почти одновременно из прибора послышался механический голос.
Говорил он по-горянски.
Я знал, что он скажет.
- Я царь-жрец, - сказал он.
- Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - сказал я в ответ.
Я снова ощутил изменение в запахах; они исходили из прибора,
висевшего на шее этого существа.
Два чувствительных отростка на голове существа, казалось,
воспринимают эту информацию.
Новый запах донесся до моих ноздрей.
- Следуй за мной, - произнес механический голос, и существо
повернулось.
Я пошел к входу.
Существо длинными шагами удалялось по коридору.
Я взглянул на Вику, которая протянула ко мне руку.
- Не ходи, - сказала она.
Я презрительно отвернулся от нее и пошел за существом.
За собой я услышал, как она плачет.
Пусть плачет, сказал я себе: она подвела своих хозяев, царей-жрецов,
и наказание ее ждет нелегкое.
Если бы у меня было время, если бы не более настоятельные дела, я сам
бы наказал ее, наказал бы безжалостно, показал ей, что значит ее ошейник,
научил бы ее повиновению, как горянский хозяин учит провинившуюся рабыню.
Мы бы тогда посмотрели, кто победит.
Я отбросил эти мысли и двинулся по коридору.
Нужно забыть эту предательскую злобную девчонку. Меня ждут более
важные дела. Рабыня - ничто.
Я ненавидел Вику.
Я шел за царем-жрецом.
10. ЦАРЬ-ЖРЕЦ МИСК
Цари-жрецы почти не издают запахов, доступных для человеческого
обоняния, хотя можно заключить, что у них есть общий роевой запах, а
вариации этого роевого запаха дают возможность различать индивидуумы.
То, что в коридорах я принял за запах царей-жрецов, на самом деле
было коммуникационными сигналами: цари-жрецы, подобно общественным
животным Земли, общаются друг с другом с помощью запахов.
Общей особенностью таких сигналов является легкий кислый запах,
который я заметил: так, у всех людей - англичан, бушменов, китайцев, горян
- есть нечто общее в голосе, что отличает человеческую речь от рычания
животных, шипения змей или крика птиц.
У царей-жрецов есть глаза, сложные и многофасеточные, но они не очень
полагаются на эти органы. Они для них все равно что для нас уши или нос -
вторичные органы чувств, мы используем их информацию, если не можем
полагаться на главный источник сведений об окружающем - зрение, или в
случае с царями-жрецами - на обоняние. Соответственно два золотоволосых
соединенных отростка, выступающих на шарообразных головах, над круглыми,
похожими на диски глазами, их основной орган чувств. Эти отростки не
только воспринимают звук, но благодаря видоизменению части золотистых
волосков могут преобразовывать звуковые колебания в понятные им запахи.
Так что при желании можно сказать, что они не только обоняют, но и слышат
этими отростками. Очевидно, впрочем, что слух не очень для них важен, так
как модифицированных волосков немного. Любопытно, что почти никто из
царей-жрецов, которых я об этом расспрашивал, не смог четко определить
разницу между обонянием и слухом. Мне это кажется невероятным, но у них не
было причин меня обманывать. Они понимают, что у нас другой сенсорный
аппарат, чем у них, и я подозреваю, что им так же неясна природа нашего
восприятия, как нам - их. Я говорю преимущественно об обонянии и слухе. Не
уверен, что применительно к царям-жрецам эти слова имеют смысл. Я говорю о
том, что они обоняют и слышат с помощью золотистых отростков, но что они
на самом деле испытывают, я не знаю. Например, обладает ли царь-жрец таким
же качественным восприятием действительности, как мы, когда сталкивается с
каким-то запахом? Я склонен в этом сомневаться. Их музыка, например,
состоящая из набора запахов, которые производят специально для этого
сконструированные инструменты - цари-жрецы часто на них играют, причем мне
говорили, что некоторые это делают гораздо искуснее других, - невыносима
для моего уха, вернее, носа.
В некоторых обстоятельствах общение с помощью сигналов-запахов весьма
эффективно, хотя в других случаях оно может быть затруднено. Например,
чувствительные органы царей-жрецов улавливают запах на гораздо большем
расстоянии, чем человек - крик другого человека. Больше того, если речь
идет не об очень значительных промежутках времени, царь-жрец может
оставить сообщение в своей комнате или коридоре для другого царя-жреца, а
этот другой спустя некоторое время может принять это сообщение. Недостаток
такого способа сообщения в том, что оно может быть воспринято чужаком или
тем, кому не предназначалось. В коридорах царей-жрецов нужно быть
осторожным со словами: они задерживаются в воздухе, пока не рассеиваются и
не превращаются в не имеющий смысла общий запах.
У них есть специальные устройства для записи запахов на более
длительные периоды, причем не механические. Самое простое и самое
удивительное такое устройство - специальная химически обработанная нить из
похожего на ткань материала, которую царь-жрец насыщает запахами своего
послания. Свернутая нить неограниченно сохраняет эти запахи, и когда
другой царь-жрец хочет прочесть сообщение, он медленно разворачивает нить,
все время касаясь ее своими отростками.
Мне говорили, что в языке царей-жрецов семьдесят три фонемы. Точнее,
то, что соответствует фонемам земных языков: у них ведь они не звуковые, а
обонятельные. Число запахов, разумеется, потенциально бесконечно, как и
число звуков английского языка, но как мы признаем некоторые звуки
основными, различающими смысл, точно так же у них обстоит дело с запахами.
Кстати, число фонем английского языка приближается к пятидесяти.
Морфемы языка царей-жрецов, эти минимальные имеющие значение отрезки
речи, в особенности корни и аффиксы, подобно морфемам английского языка,
весьма многочисленны. Нормальные морфемы в их языке, как и в нашем,
состоят из последовательности фонем. Например, английское "bit" - кусок
состоит из одной морфемы, но трех фонем. Аналогично в языке царей-жрецов
семьдесят три "фонемы", или основных запаха, используются для создания
смысловых отрезков, и одна морфема в их языке может представлять собой
сложный набор запахов.
Не знаю, в каком языке: английском или царей-жрецов - больше морфем,
но оба языка очень богаты, и, разумеется, простое количество морфем никак
не передает сложности словаря, так как слова создаются из комбинаций
морфем. Немецкий язык, например, больше ориентируется на комбинации
морфем, чем английский или французский. Кстати, мне говорили, что в языке
царей-жрецов морфем больше, чем в английском, но не знаю, насколько это
верно: цари-жрецы повышенно чувствительны к сравнениям с организмами,
которые они относят к низшим. Особенно если эти сравнения не в их пользу.
С другой стороны, вполне вероятно, что в их языке морфем действительно
больше. Я просто не знаю. Нити для перевода, кстати, примерно одного
размера, но это ни о чем не говорит, потому что перевод приблизительный: в
английском есть морфемы, непереводимые на язык царей-жрецов, а в их языке
есть морфемы, для которых в английском нет эквивалента. Например, я их
языке нет "слова", соответствующего английскому "дружба", а также другим
словам с этим корнем. Впрочем, в их языке есть выражение, которое можно
перевести как "роевая правда", которое играет аналогичную роль в их образе
мыслей. Дружба, насколько я могу судить, это отношения, привязанность,
надежность двух или больше индивидуальностей; "роевая правда" имеет более
обобщенный смысл, это чувство надежности практики и традиций всех членов
роя.
Долго шел я за царем-жрецом по коридорам.
Несмотря на большую массу, они двигался с грацией хищника. Для своего
размера он очень легок или очень силен, а может, и то и другое. Двигался
он крадучись и одновременно величественно, изящными, почти утонченными
движениями; как будто это существо не желало запачкаться, прикасаясь к
полу.
Двигалось оно на четырех длинных, тонких четырехсуставных
конечностях, а две хватательные, гораздо более мускулистые конечности
держало перед собой высоко, на уровне челюстей. Каждая такая конечность
заканчивалась четырьмя меньшими, похожими на крюки хватательными
отростками, которые обычно складывались и касались друг друга.
Впоследствии я узнаю, что в каждой передней конечности есть изогнутые
роговые пластины, похожие на лезвия, которые могут выдвигаться вперед; это
происходит одновременно с поворотом меленьких хватательных отростков;
такое движение выдвигает вперед лезвия, а хватательные отростки
отодвигаются назад, под защиту лезвий.
Царь-жрец остановился перед глухой стеной.
Он высоко над головой поднял переднюю конечность и коснулся чего-то
не видного мне.
Часть стены отодвинулась, и царь-жрец вошел в небольшое закрытое
помещение.
Я последовал за ним, и панель закрылась.
Пол ушел у меня из-под ног, я схватился за меч.
Царь-жрец смотрел на меня сверху вниз, его антенны вздрагивали.
Я отпустил меч.
Я находился в лифте.
Минуты через четыре-пять лифт остановился и мы с царем-жрецом вышли.
Царь-жрец оперся на две задних конечности и небольшим крючком за
третьим суставом передней конечности начал причесывать свои антенны.
- Это туннели царей-жрецов, - сказал он.
Я огляделся и увидел, что нахожусь на высокой, обнесенной перилами
платформе, с которой открывался вид на обширный круглый искусственный
туннель, пересеченный мостами и террасами. В глубинах этого туннеля и на
террасах по его сторонам возвышались многочисленные сооружения, в основном
в форме геометрических тел: конусы, цилиндры, кубы, купола, шары и прочее
- различных размеров, цветов и освещения, многие с окнами и многоэтажные,
некоторые возвышались даже до уровня платформы, на которой я стоял, другие
даже выше и уходили вверх, к огромному куполу, который, как каменное небо,
нависал над всем туннелем.
Я стоял на платформе, вцепившись в перила, пораженный увиденным.
Лампы, установленные на куполе, как звезды, заливали весь каньон
ярким светом.
- Здесь начало наших владений, - сказал царь-жрец, по-прежнему
расчесывая золотистые волоски своих антенн.
Со своего места на платформе я видел многочисленные туннели,
отходящие на разных уровнях от каньона, вероятно, в другие огромные
пещеры, также заполненные сооружениями.
Что это за сооружения, думал я: казармы, фабрики, склады?
- Обрати внимание на лампы, - сказал царь-жрец. - Они установлены для
удобства таких видов, как твой. Цари-жрецы в них не нуждаются.
- Значит здесь живут не только цари-жрецы? - спросил я.
- Конечно, - ответил он.
В этот момент, к моему ужасу, рядом появился большой, не менее восьми
футов в длину и ярда в высоту, артропод, многоногий, сегментированный, с
глазами на стебельках.
- Он не опасен, - сказал царь-жрец.
Артропод рассматривал нас, склонив стебельки глаз, его челюсти дважды
щелкнули.
Я потянулся к мечу.
Не поворачиваясь, артропод попятился, пластины его тела шелестели,
как пластиковые доспехи.
- Посмотри, что ты сделал, - сказал царь-жрец. - Ты его испугал.
Я оставил меч и рукой вытер со лба пот.
- Это робкие существа, - сказал царь-жрец. - Боюсь, они так и не
привыкли к виду таких, как ты.
Его антенны задрожали.
- У вас отвратительная внешность, - сказал он.
Я рассмеялся, не из-за абсурдности его слов, а потому, что, с точки
зрения царей-жрецов, это, вероятно, правда.
- Интересно, - заметил царь-жрец. - То, что ты сейчас сказал, не
переводится.
- Это был смех.
- А что такое смех?
- Так поступают люди, когда им весело, - сказал я.
Царь-жрец казался удивленным.
Я призадумался. Вероятно, в туннелях царей-жрецов люди не часто
смеются, поэтому он и не привык к этому человеческому обыкновению. А
может, цари-жрецы вообще не способны понять юмор, они генетически лишены
его. Нет, сказал я себе, цари-жрецы разумны, а мне трудно представить себе
разумную расу, не обладающую чувством юмора.
- Мне кажется, я понял, - сказал царь-жрец. - Все равно что трясти
антеннами и сворачивать их.
- Может быть, - ответил я, еще более удивленный, чем царь-жрец.
- Какой я глупый, - сказал царь-жрец.
И, к полному моему изумлению, это существо, приподнявшись на задних
конечностях, затряслось, начиная с живота, включая туловище, грудь и
голову, антенны его задрожали и начали сворачиваться, свиваться друг с
другом.
Потом царь-жрец перестал трястись, антенны его развернулись, он снова
опустился на четыре конечности и принялся разглядывать меня.
И опять начал терпеливо, педантично расчесывать свои антенны.
Мне показалось, что он размышляет.
Неожиданно он перестал расчесывать антенны, которые уставились на
меня.
- Спасибо за то, что не напал на меня в лифте, - сказал он.
Я поразился.
- Пожалуйста, - ответил я.
- Не думаю, чтобы анестезия была необходима, - сказал он.
- Было бы глупо нападать на тебя, - сказал я.
- Да, нерационально, - согласился царь-жрец, - но низшие виды часто
действуют нерационально. Теперь я когда-нибудь дождусь радостей золотого
жука.
Я ничего не сказал.
- Сарм считал анестезию необходимой, - сказал он.
- Сарм тоже царь-жрец?
- Да.
- Значит, цари-жрецы могут ошибаться, - сказал я. Мне это показалось
важным, гораздо важнее простого факта, что царь-жрец не понимает
человеческого смеха.
- Конечно, - сказал он.
- Я мог бы убить тебя? - спросил я.
- Возможно.
Я смотрел через перила на удивительно сложный мир. окружавший нас.
- Но это неважно, - продолжал царь-жрец.
- Неужели?
- Да. Важен только рой.
Глаза мои не отрывались от открывавшегося внизу вида. Диаметр пещеры
не менее десяти пасангов.
- Это рой? - спросил я.
- Это начало роя, - ответил царь-жрец.
- Как тебя зовут?
- Миск.
11. ЦАРЬ-ЖРЕЦ САРМ
Я отвернулся от перил, чтобы рассмотреть большую рампу, спиралью
длиной в несколько пасангов поднимавшуюся к нашей платформе.
К нам, скользя по рампе, приближался низкий овальный диск. На нем был
другой царь-жрец.
Новый царь-жрец очень походил на Миска, но был больше. Я подумал, что
людям трудно отличать одного царя-жреца от другого. Позже я делал это с
легкостью, но вначале путался. Сами цари-жрецы различают друг друга по
запаху, но я, конечно, мог полагаться только на зрение.
Овальный диск остановился в сорока футах от нас, и золотое существо
осторожно сошло с него.
Оно приблизилось ко мне, его антенны внимательно меня разглядывали.
Потом оно попятилось футов на двадцать.
Мне оно показалось точно таким, как Миск, только побольше.
Как и на Миске, на нем не было ни одежды, ни оружия, только с шеи
свисал прибор-переводчик.
Позже я узнаю, что запахом царь-жрец обозначает свой ранг, касту и
положение так же ясно, как офицер земной армии - петлицами и другими
знаками различия.
- Почему он не анестезирован? - спросил вновь прибывший, поворачивая
антенны к Миску.
- Я не считал это необходимым, - ответил Миск.
- Я рекомендовал анестезию.
- Знаю, - сказал Миск.
- Это будет записано, - заявил вновь прибывший.
Миск вроде бы пожал плечами. Он повернул голову, его движущиеся вбок
челюсти открылись и закрылись, плечи поднялись, а антенны раздраженно
дернулись, а потом уставились в купол.
- Рой не подвергается опасности, - послышалось из переводчика Миска.
Антенны второго царя-жреца дрожали, вероятно, в гневе.
Он повернул ручку своего транслятора, и воздух тут же заполнился
резкими запахами, вероятно, выговором. Но я ничего не услышал, потому что
он выключил свой переводчик.
Отвечая, Миск тоже отключил транслятор.
Я смотрел на их антенны и на общую позу длинных изящных тел.
Они кружили друг возле друга, как осы. Иногда, несомненно, в знак
раздражения, концы их передних конечностей поворачивались, и я впервые
увидел роговые лезвия, выступившие наружу и тут же скрывшиеся.
Позже я научусь понимать по таким признакам эмоции и состояние
царей-жрецов. Многие признаки гораздо менее очевидны, чем те, что они
сейчас проявляли в приступе гнева. Нетерпение обычно выражается дрожью
чувствительных волосков на антеннах, отвлеченное внимание обозначается
бессознательными движениями очистительных крюков за третьим суставом
передних конечностей; размышляя, цари-жрецы обычно чистят свои антенны и
проводят за таким занятием очень много времени; должен, впрочем, заметить,
что они считают людей исключительно грязными животными и в туннелях из
санитарных соображений содержат их в закрытых зонах; тонкость признаков, о
которых я говорю, можно показать на таком примере: признак отвлечения
внимания почти совпадает поверхностно с таким же признаком, указывающим,
что царь-жрец очень доволен другим царем-жрецом или существом другого
вида. В этом случае тоже наблюдается неосознанное движение очистительных
крюков, но оно сопровождается еле заметным вытягиванием передних
конечностей в сторону того, кем доволен царь-жрец, как будто он собирается
причесать предмет своего удовольствия. Это становится понятно, если я
упомяну, что цари-жрецы с помощью своих очистительных крюков, челюстей и
языка часто причесывают не только себя, но и других. Голод передается
кислотным выделением в углах челюстей, отчего они кажутся слегка влажными;
интересно, что жажда проявляется в некоторой, вполне заметной оцепенелости
конечностей и в коричневатом оттенке, который появляется на золотистой
груди и животе. Но самыми чувствительными выразителями настроения,
конечно, как вы уже догадались, являются антенны.
Кстати, транслятор, когда он включен, переводит сказанное и слова,
если уровень громкости в ходе разговора не регулируется, всегда звучат
одинаково громко. Аналогом может служить ситуация, когда произносимые
слова одновременно в одном и том же размере появляются на экране. На
экране не отразятся индивидуальные особенности речи, ритм языка или
настроение говорящего. Прибор-переводчик может сказать вам, что говорящий
сердит, но не может показать это.
Спустя какое-то время цари-жрецы перестали кружить и повернулись ко
мне. Одновременно повернули ручки переводчиков.
- Ты Тарл Кабот из города Ко-ро-ба, - сказал больший.
- Да.
- Я Сарм, возлюбленный Матери и рожденный первым.
- Ты глава царей-жрецов? - спросил я.
- Да, - сказал Сарм.
- Нет, - сказал Миск.
Антенны Сарма дернулись в сторону Миска.
- Глава роя Мать, - сказал Миск.
Антенны Сарма расслабились.
- Верно, - сказал он.
- Мне нужно о многом поговорить с царями-жрецами, - сказал я. - Если
та, кого вы называете Матерью, главная среди вас, я хочу повидаться с ней.
Сарм откинулся на задние конечности. Его антенны коснулись друг друга
и слегка изогнулись.
- Никто не может увидеть Мать, кроме ее ближайших слуг и высших
царей-жрецов: рожденного первым, вторым, третьим, четвертым и пятым, -
сказал Сарм.
- За исключением трех великих праздников, - добавил Миск.
Антенны Сарма гневно дернулись.
- А что это за праздники? - спросил я.
- Цикл роевых праздников, - ответил Миск, - Тола, Толам и Толама.
- А что это за праздники?
- Это годовщина Ночного Полета, - сказал Миск, - праздник
откладывания первого яйца и празднование первого вылупления из яйца.
- И скоро эти праздники?
- Да, - сказал Миск.
- Но даже во время этих праздников никто из низших существ не может
увидеть Мать, только цари-жрецы, - сказал Сарм.
- Верно, - согласился Миск.
Меня охватил гнев. Сарм, казалось, этого не заметил, но антенны Миска
вопросительно уставились на меня. Вероятно, у него больше опыта общения с
людьми.
- Не думай о нас плохо, Тарл Кабот, - сказал Миск, - потому что и для
низших существ, работающих на нас, это тоже праздник; даже те, кто
работает на пастбищах и на грибных плантациях, освобождаются от работы.
- Цари-жрецы великодушны, - заметил я.
- А люди на равнинах делают это для своих животных? - спросил Миск.
- Нет, - ответил я. - Но люди не животные.
- Может быть, люди цари-жрецы? - спросил Сарм.
- Нет.
- Значит, они животные, - сказал Сарм.
Я извлек меч и посмотрел на Сарма. Движение было очень стремительным
и, вероятно, удивило его.
Во всяком случае Сарм с невероятной скоростью отпрыгнул на своих
согнутых стеблеобразных конечностях.
Теперь он стоял в сорока футах от меня.
- Если нельзя говорить с той, что вы называете Матерью, - сказал я, -
поговорю с тобой.
И сделал шаг к Сарму.
Сарм опять отпрыгнул, его антенны возбужденно извивались.
Мы смотрели друг на друга.
Я заметил, что концы его передних лап повернулись, выступили два
изогнутых костных лезвия.
Мы внимательно следили друг за другом.
Сзади послышался механический голос переводчика Миска:
- Она Мать, а мы все в рою ее дети.
Я улыбнулся.
Сарм увидел, что я больше не приближаюсь, его возбуждение улеглось,
хотя настороженность осталась.
Впервые я заметил, как дышат цари-жрецы: дыхательные движения
возбужденного Сарма стали заметнее. Происходят мышечные сокращения живота,
в результате чего воздух всасывается в систему через четыре маленьких
отверстия по обе стороны живота; через эти же отверстия происходит и
выдох. Обычно дыхательный цикл, если только не стоять совсем близко и
внимательно не прислушиваться, совсем не заметен, но теперь с расстояния в
несколько футов я отчетливо слышал звук втягиваемого воздуха сквозь восемь
маленьких мускулистых ртов в животе Сарма; почти тут же через эти
отверстия он выдохнул воздух.
Но вот сокращения мышц живота Сарма стали незаметны, и звуков дыхания
я больше не слышал. Концы его передних лап больше не поворачивались, в
результате роговые лезвия исчезли, снова стали видны четыре маленьких
хватательных крючка. Концы их касались друг друга. Антенны Сарма застыли.
Он рассматривал меня.
И не двигался.
Я так и не смог привыкнуть к этой невероятной, полной неподвижности
царей-жрецов.
Он отдаленно напоминал лезвие золотого ножа.
Неожиданно антенны Сарма нацелились на Миска.
- Ты должен был анестезировать его, - сказал Сарм.
- Может быть, - согласился Миск.
Почему-то меня это обидело. Мне показалось, что Миск предал меня, что
я вел себя не как разумное существо, и Сарм именно этого и ожидал.
- Прости, - сказал я Сарму, убирая меч в ножны.
- Видишь, - сказал Миск.
- Он опасен, - заявил Сарм.
Я рассмеялся.
- Что это? - спросил Сарм, поднимая антенны.
- Он трясет своими антеннами и сворачивает их, - ответил Миск.
Получив эту информацию, Сарм не затрясся и не стал сворачивать свои
антенны; снова выскочили лезвия и скрылись, антенны его раздраженно
дернулись. Я понял, что нельзя трясти антеннами и сворачивать их перед
царем-жрецом.
- Поднимайся на диск, Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - сказал Миск, указывая
передней конечностью на плоский овальный диск, на котором на платформу
прилетел Сарм.
Я колебался.
- Он боится, - сказал Сарм.
- Ему нечего бояться, - ответил Миск.
- Я не боюсь, - заявил я.
- Тогда поднимайся на диск, - сказал Миск.
Я послушался, и два царя-жреца осторожно присоединились ко мне, став
по обе стороны и чуть сзади. Не успели они встать, как диск гладко и тихо
начал спускаться по длинной рампе к дну каньона.
Диск двигался с большой скоростью, и я с некоторым трудом удерживался
на ногах, склонившись под давлением воздуха. К моему раздражению, оба
царя-жреца стояли неподвижно, слегка наклонившись вперед, высоко подняв
передние конечности, прижав антенны к голове.
12. ДВА МУЛА
Овальный диск замедлил движение и остановился в центре мраморного
круга в полпасанга диаметром на дне огромного ярко освещенного
многоцветного искусственного каньона.
Я оказался на площади, окруженной фантастическими сооружениями роя
царей-жрецов. Площадь была заполнена не только царями-жрецами, но и
многочисленными существами самого разнообразного вида. Среди них были
мужчины и женщины, босоногие, с выбритыми головами, одетые в короткие
пурпурные накидки, в которых отражался свет площади. Одежда как будто из
пластика.
Я посторонился, мимо на маленьком диске пролетело плоское существо,
похожее на слизня; оно цеплялось за диск многочисленными лапами.
- Нам нужно спешить, - сказал Сарм.
- Я вижу здесь людей, - обратился я к Миску. - Это рабы?
- Да, - ответил Миск.
- Но у них нет ошейников, - заметил я.
- Нам не нужно обозначать различие между рабами и свободными в рое, -
сказал Миск, - потому что в рое все люди рабы.
- Почему они выбриты и так одеты?
- Так гигиеничней, - сказал Миск.
- Нам пора уходить с площади, - сказал Сарм.
Позже я узнал, что он опасался испачкаться в таком грязном месте.
Ведь тут ходят люди.
- А почему рабы одеты в пурпур? - спросил я Миска. - Это цвет одежды
убаров.
- Потому что быть рабом царей-жрецов - огромная честь, - ответил
Миск.
- Вы и меня собираетесь побрить и переодеть?
Рука моя снова потянулась к мечу.
- Может быть, и нет, - сказал Сарм. - Возможно, тебя придется
немедленно уничтожить. Нужно просмотреть записи запахов.
- Он не будет уничтожен, - заявил Миск, - и не будет выбрит и одет
как раб.
- Почему? - спросил Сарм.
- Таково желание Матери.
- А какое она к этому имеет отношение?
- Большое, - сказал Миск.
Сарм, по-видимому, удивился. Он остановился. Его антенны нервно
задергались.
- Его привели в туннели с какой-то целью?
- Я пришел по своей воле, - вмешался я.
- Не будь глупцом, - сказал мне Миск.
- С какой целью его привели в туннели? - спросил Сарм.
- Цель известна Матери, - ответил Миск.
- Я рожденный первым, - сказал Сарм.
- Она Мать, - ответил Миск.
- Хорошо. - Сарм отвернулся. Я чувствовал, что он очень недоволен.
В это время поблизости проходила девушка. Глядя на меня широко
раскрытыми глазами, она посторонилась. Хоть голова ее была выбрита,
девушка оказалась хорошенькой, и прозрачная пластиковая одежда не скрывала
ее прелестей.
Сарм в отвращении вздрогнул.
- Быстрей, - сказал он, и мы вслед за ним пошли с площади.
- Твой меч, - сказал Миск, протягивая ко мне переднюю лапу.
- Ни за что, - ответил я и попятился.
- Пожалуйста, - попросил Миск.
Почему-то я неохотно отстегнул пояс с мечом и протянул оружие Миску.
Сарм, стоявший на диске в длинной комнате, казалось, был этим
доволен. За ним была стена с тысячами светящихся кнопок, Сарм повернулся к
ней, отодвинул занавес, и оказалось, что к кнопкам ведут многочисленные
тонкие нити. Сарм начал пропускать их между антеннами. Примерно с ан он
занимался этим, потом раздраженно повернулся ко мне.
Я взад и вперед ходил по длинной комнате, нервничая из-за отсутствия
привычной тяжести меча у бедра.
Все это время Миск не двигался, он застыл в невероятной
неподвижности, на которую способны цари-жрецы.
- Записи запахов молчат, - сказал Сарм.
- Конечно, - согласился Миск.
- Что мы сделаем с этим существом? - спросил Сарм.
- Мать желает, чтобы некоторое время ему позволено было жить как
мэтоку, - сказал Миск.
- А что это? - спросил я.
- Существо, которое в рое, но не принадлежит рою, - ответил Миск.
- Как артропод?
- Совершенно верно.
- По-моему, - сказал Сарм, - его нужно отправить в виварий или в
помещения для разделки.
- Но желание Матери не таково, - ответил Миск.
- Понимаю, - сказал Сарм.
- И не таково желание роя.
- Конечно, - согласился Сарм, - потому что желание Матери - это
желание роя.
- Мать - это рой, и рой - это Мать, - сказал Миск.
- Да, - подтвердил Сарм, и оба царя-жреца подошли друг к другу и
осторожно коснулись антеннами.
Когда они разъединились, Сарм повернулся ко мне.
- Тем не менее, - сказал он, - я поговорю с Матерью об этом.
- Конечно, - сказал Миск.
- Нужно было посоветоваться со мной, потому что я рожденный первым.
- Может быть, - сказал Миск.
Сарм смотрел на меня сверху вниз. Вероятно, он никак не мог простить
испуг, который испытал при нашей встрече на платформе высоко над каньоном.
- Он опасен, - сказал Сарм. - Его следует уничтожить.
- Может быть, - опять сказал Миск.
- И он тряс на меня своими антеннами.
Миск молчал.
- Да, - повторил Сарм, - его следует уничтожить.
При этом Сарм отвернулся от меня и нажал кнопку на панели, у которой
стоял.
Не успела его конечность коснуться кнопки, как панель отошла в
сторону и в комнату вошли два человека, очень красивых, с одинаковыми
фигурами и чертами лица, с выбритыми головами, одетые в пурпурные
пластиковые одеяния рабов. Они распростерлись перед помостом.
По сигналу Сарма они встали и стояли перед помостом, расставив ноги,
высоко подняв головы, сложив руки.
- Посмотри на этих двоих, - сказал Сарм.
Ни один из этих двоих, казалось, не заметил меня.
Я подошел к ним.
- Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - сказал я, протягивая руку.
Если они и увидели ее, то не сделали попытки принять.
Я решил, что они генетические близнецы. У обоих большие красивые
головы, сильные крепкие тела, в позе спокойствие и сила.
Оба немного ниже меня, но, вероятно, тяжелее и плотнее.
- Можете говорить, - сказал им Сарм.
- Я Мул-Ал-Ка, - сказал один, - почетный раб великих царей-жрецов.
- Я Мул-Ба-Та, - сказал второй, - почетный раб великих царей-жрецов.
- В рое, - объяснил Миск, - слово "мул" означает раба-человека.
Я кивнул. Остальное мне не нужно было рассказывать. Ал-Ка и Ба-Та -
это названия первых двух букв горянского алфавита. В сущности у этих людей
нет имен, они просто раб А и раб Б.
Я повернулся к Сарму.
- Вероятно, у вас тут больше двадцати восьми рабов-людей. - В
горянском алфавите 28 букв. Я считал свое замечание язвительным, но Сарм
не обиделся.
- Остальные нумеруются, - сказал он. - Когда один умирает или
уничтожается, его номер передается другому.
- Начальные номера, - вмешался Миск, - передавались не менее тысячи
раз.
- А почему у этих рабов нет номеров? - спросил я.
- Это особые рабы, - сказал Миск.
Я внимательно взглянул на них. Они кажутся прекрасными образцами
человечества. Может, это и имеет в виду Миск?
- Можешь ли ты угадать, который из них синтезирован? - спросил Сарм.
Должно быть, я заметно вздрогнул.
Антенны Сарма захихикали.
- Да, - сказал Сарм, - один из них синтезирован, собран молекула за
молекулой. Это искусственно созданное человеческое существо. Особо
научного интереса не представляет, просто как курьез и редкость. Его в
течение двух столетий создавал царь-жрец Куск, чтобы отвлечься и отдохнуть
от серьезных биологических исследований.
Я пожал плечами.
- А другой? - спросил я.
- Он тоже представляет известный интерес, это тоже результат
профессионального каприза Куска, одного из величайших ученых роя.
- Он тоже синтезирован?
- Нет, - сказал Сарм, - это результат воздействия на
наследственность, искусственного контроля и изменения молекулярного кода
наследственности в гаметах.
Я начал потеть.
- Один из интересных аспектов этой работы - их сходство, - продолжал
Сарм.
Я не мог отличить этих двух человек - если их можно назвать людьми -
друг от друга.
- Вот свидетельство подлинного искусства, - сказал Сарм.
- Куск - один из величайших в рое, - подхватил Миск.
- А который из этих рабов синтезирован? - спросил я.
- А ты можешь определить? - Это опять Сарм.
- Нет.
Антенны Сарма задрожали и обвились друг вокруг друга. Он трясся, и я
теперь знал, что это проявление веселья.
- Я тебе не скажу, - заявил он.
- Уже поздно, - заметил Миск, - а мэток, если он останется в рое,
должен быть обработан.
- Да, - согласился Сарм, но ему, видно, не хотелось кончить
насмехаться. Он указал длинной передней конечностью на двух мулов. -
Поражайся их виду, мэток, - сказал он, - потому что они - результат работы
царей-жрецов и самые совершенные образцы твоей расы.
Я в это время думал о словах Миска насчет "обработки", но Сарм меня
раздражал. Раздражали и эти два серьезных красивых парня, которые с такой
готовностью низкопоклонствовали перед помостом.
- Как это? - спросил я.
- Разве это не очевидно? - удивился Сарм.
- Нет.
- Они создавались симметрично, - объяснил Сарм. - Больше того, они
умны, сильны и здоровы. - Сарм как будто ждал моего ответа, но я не
ответил. - И они живут на грибах и воде и моются двенадцать раз за день.
Я рассмеялся.
- Клянусь царями-жрецами! - богохульная горянская клятва сама
выскользнула у меня, она не очень соответствовала моему положению. Но
царей-жрецов она не обеспокоила, хотя у любого члена касты посвященных
вызвала бы слезы гнева.
- Почему ты сворачиваешь свои антенны? - спросил Сарм.
- Их ты называешь совершенными человеческими существами? - Я рукой
указал на рабов.
- Конечно, - ответил Сарм.
- Конечно, - подхватил Миск.
- Совершенные рабы! - выпалил я.
- Наиболее совершенные человеческие существа, конечно, должны быть
совершенными рабами, - сказал Сарм.
- Совершенные человеческие существа свободны, - возразил я.
В глазах рабов появилось выражение удивления.
- У них нет желания быть свободными, - заявил Миск. Он обратился к
рабам: - Какова ваша величайшая радость, мулы?
- Быть рабами царей-жрецов, - ответили они.
- Видишь?
- Да, - согласился я. - Вижу, что они не люди.
Антенны Сарма гневно дернулись.
- А почему бы вашему Каску не синтезировать царя-жреца? - бросил я
вызов.
Сарм, казалось, дрожит от гнева. Из его конечностей выскочили лезвия.
Миск не шевельнулся.
- Это было бы аморально, - сказал он.
Сарм повернулся к Миску:
- Будет ли Мать возражать, если я сломаю руки и ноги мэтоку?
- Да, - ответил Миск.
- Будет ли Мать возражать, если у него будут повреждены другие
органы?
- Несомненно.
- Но ведь его можно наказать, - сказал Сарм.
- Да, - согласился Миск, - несомненно, его нужно поучить как-нибудь.
- Хорошо, - согласился Сарм и нацелил свои антенны на двух
бритоголовых рабов в пластиковых одеяниях. - Накажите мэтока, - сказал он,
- но не сломайте ему кости и не повредите органы.
Как только из переводчика Сарма донеслись эти слова, двое рабов
прыгнули ко мне, чтобы схватить.
В то же мгновение я прыгнул им навстречу, застав их врасплох и вложив
в свой удар инерцию прыжка. Левой рукой я отбросил одного из них в
сторону, а кулаком правой ударил другого в лицо. Голова его откинулась
назад, ноги подогнулись. Он рухнул на пол. Прежде чем первый восстановил
равновесие, я подскочил к нему, обхватил руками, поднял над головой и
бросил на каменный пол длинной комнаты. Если бы это была схватка на
смерть, в следующий момент я бы его прикончил, прыгнув на него, ударив
пятками в живот и разорвав диафрагму. Но я не хотел убивать или серьезно
ранить. Он перевернулся на живот. В этот момент я мог бы сломать ему шею.
Мне пришло в голову, что эти рабы недостаточно подготовлены, чтобы
наказывать кого-то. Казалось, они вообще ничего не знают. Теперь этот
человек стоял на коленях, тяжело дыша и опираясь на правую руку. Это
вообще глупо, если он не левша. И он не пытался прикрыть горло.
Я взглянул на Сарма и Миска, которые, наблюдая, стояли в полной
неподвижности.
- Больше не вреди им, - сказал Миск.
- Не буду.
- Возможно, мэток прав, - сказал Миск Сарму. - Возможно, они и
вправду не совершенные человеческие существа.
- Возможно, - согласился Сарм.
Раб, который оставался в сознании, жалобно протянул руку к
царям-жрецам. Глаза его были полны слез.
- Позвольте нам пойти в помещения для разделки, - взмолился он.
Я был поражен.
Второй пришел в себя и, стоя на коленях, присоединился к своему
товарищу.
- Позвольте нам пойти в помещения для разделки! - воскликнул он.
Я не мог скрыть своего изумления.
- Они не сумели выполнить желание царей-жрецов и потому хотят
умереть, - объяснил Миск.
Сарм смотрел на рабов.
- Я добр, - сказал он, - и скоро праздник Толы. - Мягким, разрешающим
движением, почти благословляя, он поднял переднюю конечность. - Идите в
помещения для разделки.
К моему удивлению, на лицах рабов выразилась благодарность; помогая
друг другу, они встали и направились из помещения.
- Стойте! - крикнул я.
Они остановились и посмотрели на меня.
Я смотрел на Сарма и Миска.
- Вы не можете посылать их на смерть.
Сарм как будто удивился.
Миск пожал антеннами.
Я лихорадочно искал подходящее объяснение.
- Куск расстроится, если его создания будут уничтожены, - сказал я. Я
надеялся, что это подействует.
Сарм и Миск соприкоснулись антеннами.
- Мэток прав, - сказал Миск.
- Верно, - согласился Сарм.
Я облегченно вздохнул.
Сарм повернулся к рабам.
- Вы не пойдете в помещения для разделки, - объявил он.
Рабы без всяких эмоций сложили руки и, расставив ноги, остановились у
помоста. Как будто за последние мгновения ничего не произошло, только один
из них тяжело дышал, а лицо второго было покрыто кровью.
Никто из них не выразил ни благодарности, ни негодования за мое
вмешательство.
Как вы догадываетесь, я был поражен. Реакция и поведение этих рабов
были мне непонятны.
- Ты должен понять, Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - Миск, очевидно, заметил
мое изумление, - что величайшая радость мулов - любить царей-жрецов и
служить им. Если цари-жрецы хотят, чтобы они умерли, они умрут с радостью.
Если цари-жрецы хотят, чтобы они жили, их радость не меньше.
Я заметил, что ни один из рабов не выглядел очень радостно.
- Понимаешь, - продолжал Миск, - эти мулы созданы, чтобы любить
царей-жрецов и служить им.
- Они так сделаны, - сказал я.
- Совершенно верно, - согласился Миск.
- Но ты говоришь, что они люди.
- Конечно, - сказал Сарм.
И тут, к моему удивлению, один из рабов, хотя я не мог бы сказать,
какой именно, посмотрел на меня и просто сказал:
- Мы люди.
Я подошел к нему и протянул руку.
- Надеюсь, я тебе не очень повредил, - сказал я.
Он взял мою руку и неуклюже подержал ее, не зная, очевидно, ничего о
рукопожатиях.
- Я тоже человек, - сказал другой, прямо глядя на меня.
Он протянул руку ладонью вниз. Я взял его руку, повернул и пожал.
- У меня есть чувства, - сказал первый.
- У меня тоже, - подхватил второй.
- У нас у всех они есть, - сказал я.
- Конечно, - заметил первый, - потому что мы люди.
Я внимательно оглядел их.
- Который из вас синтезирован?
- Мы не знаем, - ответил первый.
- Да, - согласился второй, - нам не говорили.
Цари-жрецы с некоторым интересом следили за этим разговором, но тут
послышался голос из переводчика Сарма.
- Уже поздно. Отведите мэтока на обработку.
- Следуй за мной, - сказал первый и повернулся. Я пошел за ним,
второй человек - рядом со мной.
13. СЛИЗНЕВЫЙ ЧЕРВЬ
Я вслед за Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та прошел через несколько помещений
и по длинному коридору.
- Вот зал обработки, - сказал один из них.
Мы миновали несколько высоких стальных порталов; в каждом на высоте
примерно в двадцать футов - эта высота доступна для антенн царей-жрецов -
виднелись пятна. Позже я узнал, что это пятна запаха.
Если бы эти пятна не издавали запаха, можно было бы считать их
аналогом графем в земном письме, но они издают запах, и потому лучшим
аналогом для них будут фонемы и комбинации фонем - прямое отражение речи
царей-жрецов.
Может показаться, что царь-жрец в окружении таких пятен подвергается
какофонии стимулов, как мы по соседству с несколькими работающими
радиоприемниками и телевизорами, но на самом деле это не так; лучшая
аналогия - прогулка по тихой ночной улице города, когда вокруг множество
световых реклам; мы можем их заметить, но не обратить особого внимания.
У царей-жрецов нет разницы между произнесенным и записанным словом -
разницы в нашем смысле, хотя есть существенное различие между
действительно ощущаемыми запахами и запахами, которые можно ощутить
потенциально, как например на неразвернутой нити с записью запахов.
- Тебе может не понравиться обработка, - сказал один из моих
проводников.
- Но тебе после нее будет хорошо, - заметил другой.
- А почему я должен быть обработан?
- Чтобы защитить рой от заражения, - сказал первый.
Запахи со временем, конечно, выветриваются, но синтетические запахи,
производимые царями-жрецами, могут выдержать тысячелетия и в конечном
счете переживут выцветающие буквы человеческих книг, разлагающуюся
целлюлозу кинопленки и, может быть, даже резные выветрившиеся камни, вечно
провозглашающие несравненные достоинства наших многочисленных королей,
завоевателей и властителей.
Между прочим, пятна-запахи располагаются квадратом и читаются с
верхнего ряда слева направо, потом справа налево, снова слева направо и
так далее.
Я должен заметить, что горянское письмо устроено аналогично, и хотя я
хорошо владею горянским, мне трудно писать, главным образом потому, что
через строчку приходится менять направление письма. Торм, мой друг из
касты писцов, до сего дня не может мне простить этого; если он еще жив,
то, конечно, по-прежнему считает меня отчасти неграмотным. Как он говорит,
из меня никогда не получится писец.
- Это очень просто, - говорил он. - Пиши по-прежнему вперед, но в
противоположном направлении.
Слоговая азбука царей-жрецов, которую нельзя смешивать с их
семьюдесятью тремя "фонемами", состоит из четырехсот одиннадцати "букв",
которые кажутся мне громоздкими; каждая буква - это просто фонема или
комбинация фонем, обычно комбинация. Определенные сочетания этих фонем и
фонемных комбинаций, естественно, образуют слова. Я предположил бы
существование более простой системы или даже экспериментов с графическими
знаками без запаха, но, насколько мне известно, такие эксперименты никогда
не производились.
Со всем уважением к этой сложной азбуке, я считаю, что она не
подвергалась упрощениям просто потому, что цари-жрецы, с их интеллектом,
усваивают эти 411 знаков быстрее, чем человеческий ребенок алфавит из
тридцати букв; для них разница между более чем четырьмястами и тридцатью
не имеет значения.
Это неплохая догадка, но истинные причины глубже. Прежде всего, я не
знаю, как учатся цари-жрецы. Они учатся не так, как мы. Во-вторых, у них
во многих делах склонность к сложности; они считают ее элегантней
простоты. Практическим результатом этой склонности является то, что они
никогда не упрощают физическую реальность, биологические процессы или
функционирование мозга. Им не приходит в голову, что природа в сущности
проста, а если бы они это заметили, то были бы глубоко разочарованы. Они
воспринимают природу как взаимосвязанный континуум; мы же, ориентирующиеся
на зрение, скорее представляем ее как ряд дискретных объектов, каким-то
загадочным образом связанных друг с другом. Кстати, их математика
начинается с дробей, а не с натуральных чисел; натуральные числа
рассматриваются ими как ограниченный случай. Но, как я полагаю, самая
главная причина того, почему азбука царей-жрецов остается сложной и
никогда не проводился эксперимент с не имеющими запаха буквами: цари-жрецы
хотят, чтобы их язык сохранился таким же, каким был в древности. Из всех
разумных существ цари-жрецы больше всего склонны к шаблону, к
установленным образцам, по крайней мере в основных вопросах культуры,
таких, как обычаи роя и язык; склонны не по необходимости, а по какому-то
генетически врожденному предпочтению ко всему знакомому и удобному.
Цари-жрецы, как и люди, способны изменяться, но редко делают это.
И все-таки в этой проблеме есть еще что-то, а не только изложенные
выше соображения. Однажды я спросил у Миска, почему не была упрощена
азбука царей-жрецов, и он ответил:
- Если бы это было сделано, нам пришлось бы отказаться от некоторых
знаков, а мы не могли бы этого вынести, потому что они прекрасны.
Под пятнами запаха на каждом портале, вероятно, для удобства людей и
других не царей-жрецов было стилизованное изображение фигуры.
Мы проходили мимо многих входов, но нигде не было фигуры человека.
К нам приближалась, бегом, но не очень быстро, а размеренно, молодая
женщина, лет восемнадцати, с бритой головой, в пластиковой одежде мула.
- Не задерживай ее, - сказал один из проводников.
Я отступил в сторону.
Едва заметив нас, девушка пробежала мимо. В руках она сжимала две
свернутых нити запахов.
У нее карие глаза; несмотря на бритую голову, она показалась мне
привлекательной.
Мои спутники не проявили к ней ни малейшего интереса.
Меня это почему-то раздражало.
Я оглянулся, прислушался к звуку ее шагов.
- Кто она?
- Мул, - сказал один из рабов.
- Конечно, мул, - сказал я.
- Тогда почему ты спрашиваешь?
Я надеялся, что именно он синтезирован.
- Она посыльный, - сказал другой, - разносит нити с запахами между
порталами зала обработки.
- Вот оно что, - сказал первый раб. - Его интересуют такие вещи.
- Он ведь новичок в туннелях, - заметил второй.
Мне стало любопытно. Я пристально посмотрел на первого раба.
- У нее ведь хорошенькие ножки?
Он удивился.
- Да, сильные.
- Она привлекательна, - сказал я второму.
- Привлекательна?
- Да.
- Да, - согласился он, - она здоровая.
- Может, она чья-то подружка?
- Нет, - сказал первый раб.
- Откуда ты знаешь?
- Она не из племенной группы.
Почему-то эти лаконичные ответы и покорное принятие варварских правил
царей-жрецов разъярили меня.
- Интересно, какова она в объятиях, - сказал я.
Они посмотрели друг на друга.
- Об этом нельзя думать, - сказал один.
- Почему?
- Запрещено, - объяснил другой.
- Но ведь вы об этом думали?
Один из них улыбнулся.
- Да, - признался он, - я иногда думаю об этом.
- И я тоже, - сказал другой.
Мы все повернулись и посмотрели на девушку; она казалась далекой
точкой в свете вечных ламп.
- Почему она бежит? - спросил я.
- Она бежит по расписанию, - сказал первый раб, - и если опоздает,
получит черту.
- Да, - подтвердил второй, - пять таких черт, и ее уничтожат.
- Черта - это какой-то знак в вашей характеристике?
- Да, и он наносится на твою одежду.
- На нашей одежде, - сказал другой, - записана подробная информация,
и по ней цари-жрецы различают нас.
- Да, - подтвердил первый, - иначе, боюсь, они не смогли бы нас
отличать друг от друга.
Я запомнил эти сведения, надеясь, что когда-нибудь они окажутся
полезными.
- Я полагаю, могучие цари-жрецы могли бы изобрести и более быстрый
способ доставки записей.
- Конечно, - сказал первый раб, - но мулы дешевле и легко заменяются.
- Скорость в таких делах мало интересует царей-жрецов, - добавил
второй.
- Да, - опять первый, - они очень терпеливы.
- Почему ей не дали средство передвижения?
- Она всего лишь мул.
Мы втроем опять посмотрели на девушку, но она уже исчезла на
расстоянии.
- Но она здоровый мул, - сказал один из рабов.
- Да, - подхватил другой, - и у нее сильные ноги.
Я рассмеялся и похлопал их по плечам. Мы отправились дальше по залу.
Вскоре нам встретилось длинное червеобразное животное, с маленьким
красным ртом, которое ползло по коридору.
Мои проводники не обратили на него внимания.
Даже я, после встречи с артроподом на платформе и слизнеподобным
зверем на транспортном диске на площади начал привыкать к тому, что в рое
царей-жрецов можно встретить самых странных существ.
- Что это? - спросил я.
- Мэток, - ответил один из рабов.
- Да, - подтвердил второй, - он в рое, но не часть роя.
- Но я считал, что я мэток.
- Ты мэток.
Мы продолжали идти.
- Как оно называется?
- О, это слизневый червь.
- А что он делает?
- Давным-давно, - сказал один из рабов, - он использовался в рое как
очистительное и канализационное приспособление, но уже много тысяч лет он
не исполняет эти функции.
- Но остается в рое?
- Конечно. Цари-жрецы очень терпимы.
- Да, - подтвердил другой раб, - они очень почитают традиции.
- Слизневый червь заслужил свое место в рое, - сказал первый.
- А чем он питается?
- Поедает остатки пиршеств золотого жука.
- А кого убивает золотой жук?
- Царей-жрецов, - сказал второй раб.
Я, конечно, хотел расспрашивать дальше, но в этот момент мы подошли к
очередному высокому порталу.
Посмотрев вверх, я увидел под пятнами запаха несомненные
стилизованные очертания человеческой фигуры.
- Мы пришли, - сказал один из моих спутников. - Здесь тебя
обработают.
- Мы тебя подождем, - сказал другой.
14. ПОТАЙНАЯ КОМНАТА МИСКА
Меня подхватили металлические руки, и я беспомощно повис в нескольких
футах над полом.
За мной закрылась стенная панель.
Я находился в большой мрачной комнате, затянутой пластиком. Комната
пуста, только на одной стене несколько металлических дисков, а выше -
прозрачный щит. Через этот щит на меня смотрел царь-жрец.
- Чтоб ты выкупался в помете слизневого червя! - жизнерадостно
обратился я к нему. Надеюсь, у него есть переводчик.
Под щитом две круглых металлических пластины скользнули вверх, из
отверстий вытянулись две металлические руки.
Я хотел было бежать от них, но сообразил, что в этой пустой,
закрытой, тщательно подготовленной комнате мне от них никуда не уйти.
Металлические руки схватили меня и подняли над полом.
Царь-жрец за щитом как будто не заметил моего замечания. Вероятно, у
него нет переводчика.
Я продолжал висеть, и, к моему раздражению, из стены высунулись
другие управляемые царем-жрецом устройства и потянулись ко мне.
Одно с удручающей осторожностью сняло с меня всю одежду, даже
разрезало ремни сандалий. Другое заставило проглотить большую
отвратительную пилюлю.
Учитывая размер царей-жрецов и относительно малый масштаб действий,
которые совершались надо мной, я решил, что тут использован мощный
передаточный механизм. Осторожность, с которой проводились операции,
говорила также о каком-то увеличении. Позже я узнал, что вся стена передо
мной была сложным устройством, по существу усилителем запахов. Но в то
время мне было не до восхищения инженерными талантами моих похитителей.
- Чтоб твои антенны вымокли в грязи! - обратился я к своему мучителю.
Его антенны дрогнули и слегка завились.
Я был доволен. Все-таки переводчик у него есть.
Я обдумывал следующее оскорбление, когда металлические руки вдруг
подвесили меня над большой клеткой с двойным полом: верхний представлял
собой решетку из узких прутьев, а нижний - просто белый пластиковый
поднос.
Металлические руки неожиданно отпустили меня, и я упал в клетку.
Вскочил на ноги, но верх клетки уже закрылся.
Я хотел попробовать прочность решетки, но тут почувствовал себя
плохо, в животе забурлило, и я опустился на пол.
Больше мне не хотелось оскорблять царя-жреца.
Помню, я посмотрел наверх и увидел, как дрожат и загибаются его
антенны.
Пилюле потребовалось всего две-три минуты, чтобы сделать свое дело,
но эти минуты я вспоминаю без всякого удовольствия.
Наконец пластиковый поднос выскользнул из-под клетки и исчез в узкой
щели в стене.
Я отметил это с благодарностью.
Вся клетка на каком-то катке двинулась мимо стены, в которой
появились различные отверстия.
Во время этого движения меня последовательно мыли различными
растворами разной температуры и плотности; некоторые показались мне
отвратительными.
Если бы я чувствовал себя лучше, я бы, конечно, еще больше
оскорбился.
Наконец, после того, как я, отплевываясь и откашливаясь, еще
несколько раз был вымыт и вычищен, клетка медленно двинулась между
вентиляторами, из которых шли потоки горячего воздуха; на меня нацелились
различные проекторы; некоторые лучи я видел, желтые, красные и
ярко-зеленые.
Позже я узнал, что эти лучи, которые прошли сквозь мое тело так же
легко и безвредно, как солнечный луч сквозь стекло, действуют на
метаболизм различных микроорганизмов, вредных для царей-жрецов. Я узнал
также, что последний раз такие организмы проникли в рой около четырех
тысяч лет назад. В последующие несколько недель в рое я нередко встречал
больных мулов. Организмы, вызывающие болезни людей, безвредны для
царей-жрецов, и потому им позволено жить. Их даже рассматривают как
мэтоков: они в рое, но не часть роя. И потому их присутствие переносится
спокойно.
Мне было совсем плохо, когда, одетый в красную пластиковую одежду, я
присоединился к ожидавшим меня рабам.
- Ты выглядишь гораздо лучше, - сказал один из них.
- Тебе оставили нитевидные отростки на голове, - удивленно сказал
другой.
- Волосы. - Я опирался о стену.
- Странно, - сказал один из рабов. - Мулам разрешено иметь только
ресницы.
Вероятно, чтобы защищать глаза от пыли. Интересно, лениво подумал я -
меня все еще мутило - есть ли тут пыль?
- Он ведь мэток, - сказал один.
- Верно, - согласился другой.
Я был рад, что моя одежда не цвета убарского пурпура, что означало
бы, что я раб царей-жрецов.
- Ну, если очень постараешься, может, и станешь мулом, - сказал один
из рабов.
- Да, - подхватил другой, - тогда ты не только будешь в рое, но
станешь его частью.
Я не ответил.
- Так было бы лучше, - сказал один.
- Да, - сказал другой.
Я закрыл глаза и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул.
- Тебе отвели для жилья клетку в помещениях Миска, - сказал один из
них.
Я открыл глаза.
- Мы отведем тебя туда, - добавил другой.
Я смотрел на них.
- Клетку?
- Он болен, - заметил один из рабов.
- Клетка очень удобная, - заверил меня другой, - с грибами и водой.
Я снова закрыл глаза и покачал головой. Почувствовал, как они
осторожно берут меня за руки и ведут по залу.
- Поешь грибов, и тебе станет гораздо лучше, - сказал один из них.
- Да, - согласился другой.
Привыкнуть к грибам нетрудно. Это очень мягкое волокнистое
растительное вещество бледно-белого цвета, почти безвкусное. Одна порция
не отличалась от другой по вкусу. Даже мулы, многие из которых родились в
рое, не очень его любят. Едят его так же привычно и автоматически, как
дышат.
Мулы едят четыре раза в день. В первую еду грибы измельчают и
смешивают с водой, получается что-то вроде похлебки, во вторую еду их
нарезают двухдюймовыми кубиками; в третью смешивают с таблетками, похоже
на нарезанное мясо; таблетки, по-видимому, какие-то необходимые добавки к
диете; в четвертую из грибов делают плоские лепешки, посыпанные небольшим
количеством соли.
Миск мне рассказывал - и я ему верю, - что мулы иногда убивают друг
друга из-за пригоршни соли.
Грибы мулов, насколько я могу судить, не очень отличаются от грибов,
выращенных в идеальных условиях, из тщательно отобранных спор, которые
подаются в пищевые корыта самих царей-жрецов. Однажды Миск дал мне немного
таких грибов. Может быть, не такие жесткие, как грибы мулов. Миск был
раздражен, что я не вижу разницы. Я тоже был раздражен, когда позже узнал,
что главное различие заключается в запахе. Я пробыл в рое уже больше пяти
недель, когда смог ощутить чуть заметное различие, которое для
царей-жрецов так важно. И мне вовсе не казалось, что этот запах лучше или
хуже запаха грибов для мулов.
Чем дольше я находился в рое, тем острее становилось мое обоняние;
позже я уже не понимал, как мог не обращать внимания на такие
разнообразные многозначительные чувственные сигналы, которые в таком
изобилии меня окружают. Миск дал мне переводчик, я произносил в него
какое-нибудь горянское выражение и ждал перевода на язык царей-жрецов;
таким образом я научился различать многие имеющие смысл запахи. Первым
запахом, который я научился различать, было имя Миска; я с радостью
заметил, когда стал более чувствителен и набрался опыта, что запах этого
имени и запах самого Миска совпадают.
Я использовал переводчик, чтобы прочесть информацию, нанесенную на
мою одежду. Там было немного, только мое имя, название города, сообщалось,
что я мэток, нахожусь под присмотром Миска, что у меня нет черт в
характеристике и что я могу быть опасен.
Последнее замечание вызвало у меня улыбку.
У меня нет даже меча, и я был убежден, что в схватке с царем-жрецом
не устою против его могучих челюстей и грозных роговых лезвий.
Клетка в комнате Миска оказалась не такой плохой, как я ожидал.
Больше того, она показалась мне более удобной, чем помещение самого
Миска, абсолютно пустое, кроме корыта для пищи и многочисленных шкал,
рычагов и датчиков, смонтированных на одной стене. Цари-жрецы едят и спят
стоя, они никогда не ложатся, может, только когда умирают.
Как выяснилось, пустой комната Миска кажется только таким организмам,
которые ориентируются преимущественно на зрение. Стены, пол и потолок этой
комнаты выложены изысканными рисунками запахов. Миск сообщил мне, что этот
рисунок создавался величайшими художниками роя.
Моя клетка представляла собой прозрачный пластиковый куб примерно
восьми квадратных футов, с вентиляционными отверстиями и скользящей
пластиковой дверью. Замка на двери не было, я мог заходить и выходить,
когда захочу.
Внутри находились канистры с грибами, чашка, ложка, нож для грибов с
деревянным лезвием; тюбик с пилюлями, который выдавал их по одной после
нажатия на дно; большой сосуд с водой, под ним мелкая миска; она
наполнялась водой из сосуда с помощью крана.
В углу матрац из мягкого свежего мха; мох менялся ежедневно, и спать
на нем было удобно.
От клетки-куба пластиковыми скользящими панелями отделялись туалет и
умывальная кабинка.
Кабинка очень похожа на наши души, только нельзя регулировать
поступление жидкости. Когда вступаешь в кабинку, жидкость включается и
регулируется автоматически. Вначале я думал, что это обычная вода; во
всяком случае внешне очень похоже; но однажды я попробовал выпить ее
утром, вместо обычной порции воды из сосуда. Задыхаясь, с обожженным ртом,
я выплюнул жидкость.
- Хорошо, что ты ее не проглотил, - сказал Миск, - потому что в эту
жидкость добавлены очистительные вещества, ядовитые для человека.
После нескольких небольших первоначальных недоразумений мы с Миском
вполне уживались. Недоразумения касались в основном солевого рациона и
количества умываний в день. Если бы я был мулом, то за каждый день, когда
не мылся двенадцать раз, получал бы черту. Кабинки для умывания, кстати,
имеются во всех клетках для мулов, а также в туннелях и других
общественных местах: на площадях, в парикмахерских, где рабов регулярно
бреют, в распределителях пилюль и грибов. Будучи мэтоком, я настаивал на
исключении из Обязанности Двенадцати Радостей, как это обычно называется.
Вначале я считал, что одного раза в день вполне достаточно, но бедный Миск
так расстраивался, что я согласился мыться дважды. Он и слышать об этом не
хотел и твердо настаивал, что я должен мыться не меньше десяти раз.
Наконец, чувствуя, что я в долгу перед Миском за приглашение жить в его
комнате, я предложил компромисс: пять раз в день, а за лишний пакетик соли
- шесть раз через день. Миск добавил два пакетика, и я согласился на шесть
умываний ежедневно. Сам он, конечно, такой кабинкой не пользовался, а
расчесывал и чистил себя по древнему обычаю царей-жрецов при помощи
очистительных крюков и рта. Позже, когда мы лучше узнали друг друга, он
позволял мне причесывать его, и когда он в первый раз дал мне деревянную
вилку для этого, я понял, что он мне доверяет, что я ему нравлюсь, хотя я
не мог понять, почему.
Самому мне Миск тоже нравился.
- Знаешь ли ты, - сказал мне однажды Миск, - что среди существ
низшего порядка люди самые разумные?
- Рад слышать.
Миск замолчал, его антенны ностальгически подергивались.
- У меня был однажды домашний мул, - сказал он.
Я невольно взглянул на свою клетку.
- Нет, - сказал Миск, - когда домашний мул умирает, его клетка всегда
уничтожается, чтобы не было заражения.
- А что с ним случилось?
- Это была маленькая самка. Ее убил Сарм.
Передняя конечность Миска, которую я расчесывал, невольно напряглась,
будто он готов был обнажить свое роговое лезвие.
- Почему? - спросил я.
Миск долго молчал, потом удрученно повесил голову, протянув мне
антенны для расчесывания. Я некоторое время занимался ими. Наконец он
снова заговорил.
- Это моя вина, - сказал Миск. - Она хотела, чтобы у нее на голове
были нитевидные разрастания, потому что она родилась не в рое. - Голос
Миска из переводчика звучал так же последовательно и механически, как
всегда, но тело его задрожало. - Я слишком потакал ей, - Миск выпрямился,
так что его большое тело нависло надо мной, слегка отклонился от вертикали
в характерной для царей-жрецов позе. - Поэтому в сущности ее убил я.
- Мне кажется, нет. Ты старался быть с ней добрым.
- И это произошло в тот день, когда она спасла мне жизнь, - сказал
Миск.
- Расскажи мне об этом.
- Я выполнял поручение Сарма и оказался в редко используемых
туннелях. Чтобы не скучать, я взял с собой девушку. Мы встретились с
золотым жуком, хотя раньше их здесь никогда не видели, и я захотел пойти к
нему, опустил голову и направился к жуку, но девушка схватила меня за
антенны и оттащила в сторону, тем самым спасла мне жизнь.
Миск снова опустил голову и протянул антенны для расчесывания.
- Боль была ужасная, и я не мог не последовать за девушкой, хотя
хотел идти к золотому жуку. Спустя ан я, конечно, уже не хотел идти к жуку
и понял, что она спасла мне жизнь. И в этот самый день Сарм велел записать
девушке пять черт за разрастания на голове, и она была уничтожена.
- За такое нарушение всегда полагается пять черт? - спросил я.
- Нет. Не знаю, почему Сарм так поступил.
- Мне кажется, - сказал я, - что в смерти девушки ты должен винить не
себя, а Сарма.
- Нет, - ответил Миск, - я был слишком снисходителен.
- Может быть, Сарм хотел, чтобы тебя убил золотой жук?
- Конечно, - сказал Миск. - Таково, несомненно, было его намерение.
Я удивился, зачем Сарму смерть Миска. Несомненно, между ними какое-то
соперничество или политическая борьба. Для моего человеческого разума,
привыкшего к изобретательности людей в таких случаях, не было ничего
удивительного в том, что Сарм пытался как-то способствовать гибели Миска.
Но позже я узнал, что это почти немыслимо для царей-жрецов, и хотя Миск
признавал это, в глубине души он в это не верил, потому что оба они с
Сармом принадлежали рою и такое действие было бы нарушением роевой правды.
- Сарм рожден первым, - сказал Миск, - а я пятым. Первые пятеро
рожденные Матерью составляют Высший Совет роя. Однако за долгие годы
рожденные вторым, третьим и четвертым поддались радостям золотого жука. Из
пяти остались только мы с Сармом.
- Значит он хочет, чтобы ты умер и чтобы он был единственным членом
Совета и обладал абсолютной властью.
- Мать больше него, - сказал Миск.
- Все равно, - настаивал я, - власть его возрастет.
Миск смотрел на меня, его антенны обвисли, золотистые волоски,
казалось, утратили блеск.
- Тебе грустно, - сказал я.
Миск наклонил тело, так что оно заняло горизонтальное положение,
потом еще больше наклонил ко мне голову. Он мягко опустил антенны мне на
плечи, как человек кладет на плечи другому руки.
- Ты не понимаешь этого, - сказал Миск. - Ты мыслишь человеческими
терминами. А тут другое.
- Мне не кажется другим.
- Это глубже и значительнее, и ты не можешь понять.
- Мне все кажется просто.
- Нет, - сказал Миск. - Ты не понимаешь. - Его антенны слегка нажали
мне на плечи. - Но поймешь.
Царь-жрец выпрямился и направился к моей клетке. Двумя передними
конечностями он легко поднял ее и перенес в сторону. Легкость, с которой
он это сделал, поразила меня: клетка весила несколько сот фунтов. В полу
под клеткой я увидел вделанное в камень кольцо. Миск наклонился и поднял
его.
- Я сам вырыл это помещение, - сказал он, - день за днем в течение
многих жизненных сроков мулов я извлекал камни, измельчал их и незаметно
разбрасывал в туннелях.
Я посмотрел в открывшееся углубление.
- Я старался, как видишь, ничего для этого не брать. Даже открывать
приходится с помощью физической силы.
Он отошел к стене и достал тонкий черный стержень. Обломил его конец,
и стержень загорелся голубоватым пламенем.
- Это факел мулов, - сказал Миск. - Им пользуются мулы, которые
выращивают грибы в темных помещениях. Тебе он понадобится, чтобы ты смог
видеть.
Я знал, что самому царю-жрецу такой светильник не нужен.
- Идем, - сказал Миск, показывая на отверстие.
15. В ПОТАЙНОЙ КОМНАТЕ
Держа над головой тонкий факел мулов, я всматривался в углубление,
открывшееся в полу комнаты Миска. Туда от кольца спускалась веревка с
узлами.
Факел мулов почти не давал тепла, но, учитывая его небольшие размеры,
горел поразительно ярко.
- Рабочие грибных террас, - объяснил Миск, - ломают оба конца факела
и несут его в зубах.
Я так не хотел делать, зажал факел с одним горящим концом в зубах и,
перебирая руками, опустился по веревке с узлами.
Одну сторону лица жгло. Я закрыл правый глаз.
Я опускался, а на стенах потайного помещения перемещался круг
голубого призрачного света. Через несколько футов стены стали влажными.
Температура упала на несколько градусов. Я видел на стенах наросты
плесени, вероятно, белой, но в свете факела она казалась голубой. Моя
пластиковая одежда тоже покрылась слоем влаги. Тут и там по стенам стекали
ручейки, скапливались на полу и исчезали в какой-нибудь трещине.
Спустившись по веревке на сорок футов, я поднял факел и увидел, что
нахожусь в пустом помещении.
Посмотрев вверх, я увидел Миска. Не обращая внимания на веревку, он
перегнулся в отверстие, изящными шагами вниз головой прошел по потолку и
начал, пятясь, спускаться по стене.
Через несколько мгновений он стоял рядом со мной.
- Ты не должен никому рассказывать о том, что я тебе покажу, - сказал
он мне.
Я ничего не ответил.
Миск колебался.
- Пусть между нами будет роевая правда, - сказал я.
- Но ты не из роя, - ответил Миск.
- Тем не менее пусть между нами будет роевая правда.
- Хорошо, - согласился Миск и нагнулся, протягивая ко мне антенны.
Какое-то время я не мог догадаться, чего он хочет. Потом мне
показалось, что я это понял. Сунув факел в щель стены, я протянул руки к
Миску.
Чрезвычайно осторожно, почти нежно царь-жрец коснулся моих ладоней
антеннами.
- Пусть между нами будет роевая правда, - сказал он.
- Да, - согласился я, - пусть между нами будет роевая правда.
С моей стороны это больше всего напоминало соприкосновение антенн.
Миск резко распрямился.
- Где-то здесь, - сказал он, - у пола, без запаха, так что царь-жрец
вряд ли найдет, есть ручка, очень похожая на камень. Найди ее и поверни.
Я тут же отыскал эту ручку, хотя для царя-жреца, как мне кажется,
сделать это было бы очень трудно.
Я повернул ручку, и часть стены отодвинулась.
- Входи, - сказал Миск. Я вошел.
Не успели мы войти, как Миск тронул рычаг, который находился высоко
над моей головой, я его не видел, и стена задвинулась.
Единственным освещением был огонь моего факела.
Я с удивлением осмотрелся.
Помещение, по-видимому, большое, отдаленные части его терялись в
тени. Я видел инструментальные панели, многочисленные шкалы, иглы
регистрирующих запахи приборов, рычаги, клапаны, пучки проводов. По одну
сторону помещения находились катушки со свернутыми нитями запахов,
некоторые из них медленно разматывались, пропуская нити через вращающиеся
прозрачные светящиеся шары. Эти шары, в свою очередь, связаны были
проводами с большим тяжелым агрегатом, сделанным из стали и установленным
на колесах. В переднюю часть этого агрегата все время поступали
металлические диски, они укладывались на место, происходила передача
какой-то энергии, потом диск отходил в сторону, и его место занимал
другой. В центре помещения на каменном столе, покрытом мхом, неподвижно
лежал царь-жрец; к его телу от агрегата вели восемь проводов.
Я высоко поднял факел и принялся рассматривать этого царя-жреца. Он
меньше других, в длину всего двенадцать футов.
Больше всего меня удивили его крылья, длинные, стройные, прекрасные,
золотистые, прозрачные крылья, сложенные на спине.
Он не был привязан.
Казалось, он без сознания.
Я прижался ухом к отверстиям в животе и не услышал даже слабейших
звуков дыхания.
- Мне пришлось самому сконструировать все это оборудование, - сказал
Миск, - поэтому оно исключительно примитивно, но не было никакой
возможности использовать стандартное оборудование.
Я не понял.
- И мне самому пришлось создавать диски памяти, конструировать
преобразователь запахов; к счастью, нити запахов легкодоступны. Их
импульсы преобразуются и воздействуют на нервные блоки.
- Не понимаю, - сказал я.
- Конечно, - ответил Миск, - потому что ты человек.
Я смотрел на длинные золотые крылья этого существа.
- Это мутант?
- Конечно, нет.
- Тогда что же это?
- Самец, - ответил Миск. Он долго молчал, устремив антенны на
неподвижную фигуру на столе. - Первый самец, рожденный в рое за восемь
тысяч лет.
- А разве ты не самец?
- Нет, - сказал Миск, - и остальные тоже нет.
- Значит ты самка.
- Нет, в рое только одна самка - Мать.
- Но ведь должны быть еще самки.
- Изредка, - сказал Миск, - появляются женские яйца, но все они
уничтожаются по приказу Сарма. Сейчас в рое нет женских яиц, и я знаю
только одно, появившееся за шесть тысяч лет.
- Сколько же лет живут цари-жрецы?
- Давным-давно, - ответил Миск, - был открыт способ замещения клеток,
и теперь, если не болезнь или несчастный случай, мы живем до тех пор, пока
не поддадимся радостям золотого жука.
- А сколько лет тебе?
- Сам я вылупился до того, как мы привели свой мир в эту солнечную
систему. - Миск посмотрел на меня сверху вниз. - Это было больше двух
миллионов лет назад.
- Значит, рой никогда не умрет, - сказал я.
- Он умирает сейчас, - ответил Миск. - Один за другим предаемся мы
радостям золотого жука. Мы стареем, и нас осталось мало. Некогда мы были
богаты и полны жизни, тогда было построено все это, потом расцвело наше
искусство, потом у нас оставалось только научное любопытство, но даже оно
все слабеет.
- А почему вы не убиваете золотых жуков?
- Это было бы неправильно, - сказал Миск.
- Но ведь они вас убивают.
- Нам необходимо умирать, иначе рой был бы вечен, а рой не должен
быть вечен. Иначе как мы будем его любить?
Я не все понимал в словах Миска, и мне было трудно отвести взгляд от
неподвижной фигуры юного самца царя-жреца, лежавшего на каменном столе.
- Должен быть новый рой, - сказал Миск. - И новая Мать, и новый
рожденный первым. Я сам готов умереть, но раса царей-жрецов не должна
погибнуть.
- Сарм убил бы этого самца, если бы узнал о его существовании?
- Да.
- Почему?
- Он не хочет уходить, - просто ответил Миск.
Я смотрел на механизмы, на провода, в восьми точках углублявшиеся в
тело самца.
- Что ты с ним делаешь? - спросил я.
- Я его учу.
- Не понимаю, - сказал я.
- То, что ты знаешь - даже такое существо, как ты, - сказал Миск, -
зависит от электрических разрядов и микроструктуры твоей нервной ткани;
обычно ты приобретаешь эти разряды и микроструктуру в процессе регистрации
и оценки сенсорных стимулов из окружения, например, когда ты
непосредственно испытываешь что-то, или когда кто-то другой сообщает тебе
информацию, или ты читаешь нити запахов. Машины, которые ты видишь, просто
приспособления для передачи разрядов и формирования микроструктур без
внешних стимулов, что заняло бы слишком много времени.
Подняв факел, я с благоговением смотрел на неподвижное тело
царя-жреца на каменном столе.
Смотрел, как вспыхивают огоньки, как быстро сменяются диски.
Инструменты и приборные доски, казалось, нависают надо мной.
Сколько же импульсов через эти восемь проводов одновременно попадают
в тело существа, лежащего перед нами?
- Значит, ты буквально изменяешь его мозг, - прошептал я.
- Он царь-жрец, - ответил Миск, - у него восемь мозгов, это
модификации сети ганглий. Такие существа, как ты, ограниченные наличием
позвоночника, могут развить только один мозг.
- Мне это кажется очень странным.
- Конечно, - согласился Миск, - низшие существа учат своих детенышей
по-другому; они способны воспринять за всю жизнь только ничтожную долю
сведений.
- А кто решает, чему его учить?
- Обычно, - сказал Миск, - используются стандартные мнемонические
диски, которые готовятся хранителями традиций. Глава хранителей - Сарм. -
Миск распрямился, и его антенны слегка свернулись. - Как ты догадываешься,
я не мог использовать стандартный набор и сам создал памятные диски, по
своему собственному рассуждению.
- Мне не нравится мысль об изменении мозга.
- Мозгов, - поправил Миск.
- Все равно не нравится.
- Не будь глупым, - сказал Миск. Его антенные свернулись. - Все
существа, которые учат свое потомство, изменяют ему мозг. Это устройство -
просто быстрый и удобный способ обучения, с его помощью можно эффективно
научить тому, что желательно для разумного существа.
- Я встревожен, - сказал я.
- Понимаю, - заметил Миск, - ты опасаешься, что он сам станет
машиной.
- Да.
- Ты должен помнить, что он царь-жрец, следовательно, разумное
существо, и превратить его в машину невозможно, не затронув некоторые
важнейшие сферы, а при этом он перестанет быть царем-жрецом.
- Но он будет самоуправляющейся машиной.
- Мы все такие машины, - сказал Миск, - с большим или меньшим
количеством случайных элементов. - Он дотронулся до меня антеннами. - Мы
делаем, что можем, а об окончательном результате судить не нам и не при
помощи мнемонических дисков.
- Не знаю, что здесь истина, - признался я.
- Я тоже, - сказал Миск. - Это вообще очень трудная и таинственная
проблема.
- А что вы делаете до ее окончательного решения?
- Некогда мы радовались и жили, но теперь тело наше молодо, но мозг
стар, и мы все чаще и чаще поддаемся радостям золотого жука.
- Верят ли цари-жрецы в жизнь после смерти?
- Конечно, - сказал Миск, - ведь когда кто-нибудь умирает, рой живет.
- Нет, - сказал я, - я имею в виду индивидуальную жизнь.
- Сознание, - ответил Миск, - это функция сети ганглий.
- Понятно. И все-таки ты согласен, как ты выразился, уйти.
- Конечно. Я долго жил. Должны жить и другие.
Я снова посмотрел на молодого царя-жреца, лежащего на столе.
- Он будет помнить все это? - спросил я.
- Нет, - ответил Миск, - его внешние сенсоры отключены. Но он будет
знать, что его учили с помощью мнемонических дисков.
- А чему его учат?
- Основам информации, как ты и догадываешься, в области языка,
математики и других наук, но он также изучает историю и литературу
царей-жрецов, обычаи роя, социальные условности; он получает информацию в
области механики, сельского хозяйства, ведения домашнего хозяйства и
другую.
- А потом он будет продолжать учиться?
- Конечно, - сказал Миск, - но это уже будет делаться на надежном
основании всего, что узнали его предки. Нет смысла сознательно
воспринимать старую информацию, когда время можно истратить для получения
новой. Когда обнаруживается новая информация, ее тут же записывают на
мнемонические диски.
- А что если на мнемонические диски попадет ложная информация?
- Несомненно, так бывает, - согласился Миск, - но диски постоянно
пересматриваются. Их содержание возможно чаще обновляется.
16. ЗАГОВОР МИСКА
Я оторвал взгляд от молодого царя-жреца и посмотрел на Миска. Его
дискообразные глаза на золотой голове сверкали в голубом свете факела
множеством своих фасеток.
- Должен тебе сказать, Миск, - я говорил медленно, - что пришел сюда
убить царей-жрецов, отомстить за уничтожение моего города и его жителей.
Я считал своим долгом сообщить Миску, что я не союзник ему, он должен
знать о моей ненависти к царям-жрецам, о моем стремлении наказать их за то
зло, что они причинили.
- Нет, - возразил Миск, - ты пришел в Сардар, чтобы спасти
царей-жрецов.
Я смотрел на него пораженный.
- Именно по этой причине тебя привели сюда.
- Я пришел по своей воле! - воскликнул я. - Потому что мой город был
уничтожен!
- Поэтому и был уничтожен твой город, - ответил Миск, - чтобы ты
захотел прийти в Сардар.
Я отвернулся. Глаза мои горели от слез, тело дрожало. В гневе
посмотрел на высокое неподвижное существо и на молодого царя-жреца на
столе.
- Если бы у меня был меч, я бы убил его! - сказал я, указывая на
молодого царя-жреца.
- Нет, не убил бы, - возразил Миск, - именно поэтому ты, а не кто
другой был избран для прихода в Сардар.
Я бросился к столу, высоко подняв факел, хотел ударить.
И не смог.
- Ты не причинишь ему вреда, потому что он не виноват, - сказал Миск.
- Я это знал.
- Как ты мог знать?
- Ты из рода Каботов, а мы знаем этот род. Знаем уже больше
четырехсот лет, и со дня рождения мы наблюдаем за тобой.
- Вы убили моего отца! - воскликнул я.
- Нет, - возразил Миск, - он жив, живы и другие жители твоего города,
но они разбросаны по всему Гору.
- А Талена?
- Насколько я знаю, она жива, - но мы не могли наблюдать за ней и за
другими из Ко-ро-ба, чтобы не вызвать подозрений, что мы заботимся о тебе,
хотим заключить с тобой сделку.
- А почему бы просто не вызвать меня сюда? Зачем уничтожать целый
город?
- Чтобы скрыть наши мотивы от Сарма.
- Не понимаю, - сказал я.
- Время от времени мы уничтожаем на Горе какой-нибудь город. Обычно
его выбирают с помощью специального устройства, действующего по закону
случайных чисел. Это показывает низшим существам нашу мощь и учит их
исполнять законы царей-жрецов.
- А если город не сделал ничего плохого?
- Тем лучше, - сказал Миск, - в таком случае люди за горами смущены,
они еще больше нас боятся; впрочем, как мы узнали, члены касты посвященных
тут же находят объяснение, почему уничтожен именно этот город. Если
объяснение достаточно правдоподобно, ему верят. Например, мы позволили им
предположить, что именно по твоей вине - как я припоминаю, неуважение к
царям-жрецам - был разрушен твой город.
- А почему вы не сделали этого, когда я впервые явился на Гор, больше
семи лет назад?
- Необходимо было испытать тебя.
- А осада Ара, - спросил я, - и империя Марлениуса?
- Они оказались вполне подходящим испытанием. С точки зрения Сарма,
конечно, тебя использовали только для ослабления могущества Ара. Мы
предпочитаем, чтобы люди жили в изолированных общинах. С научной точки
зрения, так лучше наблюдать за их разновидностями; да и безопаснее, чтобы
они не объединялись: будучи разумными, они способны создавать науку, а
поддаваясь неразумным стремлениям, могут представлять для нас опасность.
- Поэтому вы ограничиваете наше оружие и технологию?
- Конечно, - согласился Миск, - но позволяем развиваться во многих
областях: в медицине, например, где независимо создано нечто близкое к
нашей стабилизирующей сыворотке.
- А что это такое?
- Ты, конечно, заметил, что хоть прибыл на Гор больше семи лет назад,
не испытал никаких физических изменений.
- Заметил, - ответил я, - и размышлял над этим.
- Конечно, - сказал Миск, - ваша сыворотка не так эффективна и
надежна, как наша. Иногда она совсем не действует, а иногда ее действие
прекращается всего через несколько сотен лет.
- Как великодушно с вашей стороны.
- Может быть. Это дискуссионный вопрос. - Миск пристально посмотрел
на меня. - В целом мы, цари-жрецы, не вмешиваемся в дела людей. Позволяем
им любить и убивать друг друга; похоже, они наслаждаются этими занятиями.
- А путешествия приобретения?
- Мы поддерживаем контакты с Землей, - сказал Миск, - потому что со
временем она может превратиться в угрозу для нас; тогда нам придется либо
уничтожить ее, либо покинуть Солнечную систему.
- И что же вы сделаете?
- Скорее всего ничего. Согласно нашим расчетам - конечно, они могут
быть и ошибочными, - жизнь на Земле погибнет в течение следующей тысячи
лет.
Я печально покачал головой.
- Как я сказал, - продолжал Миск, - человек часто поступает
неразумно. Подумай, что случилось бы, если бы мы позволили технологии Гора
развиваться свободно.
Я кивнул. С точки зрения царей-жрецов, это опасней, чем дать автомат
шимпанзе или горилле. Люди в глазах царей жрецов доказали, что они не
достойны совершенной технологии. Не уверен, что они доказали это в своих
собственных глазах.
- Кстати, отчасти из-за этих расчетов мы поселили людей на
Противоземле, - сказал Миск. - Это интересный вид, и было бы печально,
если бы он исчез из вселенной.
- Вероятно, мы должны чувствовать благодарность, - сказал я.
- Нет, мы привезли сюда, на Противоземлю, организмы и с других
планет.
- Кое-кого из них я видел.
Миск пожал антеннами.
- Помню пауков в болотных лесах Ара, - продолжал я.
- Пауки вообще мирный народ, за исключением их самок в период
спаривания.
- Понятно, - сказал я.
- Путешествия приобретения обычно совершаются на Землю, когда нам
нужен свежий материал для наших целей.
- Я был целью одного из таких путешествий, - сказал я.
- Очевидно.
- На равнинах говорят, что цари-жрецы знают все, что происходит на
Горе.
- Вздор, - сказал Миск. - Когда-нибудь я покажу тебе смотровую
комнату. Четыреста царей-жрецов одновременно управляют сканерами, и мы
достаточно хорошо информированы. Например, если нарушается наш закон
относительно оружия, мы рано или поздно узнаем об этом, определяем
координаты нарушения и приводим в действие механизм огненной смерти.
Я однажды видел, как человек умер огненной смертью. Это был верховный
посвященный Ара, на крыше цилиндра справедливости. Я невольно вздрогнул.
- Да, - ответил я, - я бы хотел взглянуть на смотровую комнату.
- Но большую часть сведений мы получаем от своих имплантов. Мы
имплантируем в человека контрольную сеть и передающее устройство. Его
глаза изменяются таким образом, что все, что он видит, передается на
экраны смотровой комнаты. Через имплантов мы можем также говорить и
действовать, если активировать из Сардара их контрольную сеть.
- Глаза выглядят по-другому? - спросил я.
- Иногда да.
- А человек по имени Парп имплант? - спросил я, вспомнив его глаза.
- Да, - ответил Миск, - так же, как и человек из Ара, которого ты
встретил когда-то на дороге вблизи Ко-ро-ба.
- Но он выбросил свою контрольную сеть и говорил, что хотел.
- Вероятно, какой-то брак при операции.
- А если нет?
- Тогда это интересно, - сказал Миск. - Чрезвычайно интересно.
- Ты сказал, что вы уже четыреста лет знаете Каботов.
- Да, и твой отец, храбрый и благородный человек, однажды уже
послужил нам, хотя он этого не знал, а имел дело исключительно с
имплантами. Сам он впервые прибыл на Гор больше шестисот лет назад.
- Невероятно! - воскликнул я.
- Со стабилизирующей сывороткой это вполне возможно, - заметил Миск.
Меня эта информация потрясла. Я вспотел. Факел, казалось, дрожит у
меня в руке.
- Я уже многие тысячелетия действую против Сарма, - сказал Миск, - и
наконец - более трехсот лет назад - мне удалось получить яйцо, из которого
вылупился этот самец. - Миск взглянул на царя-жреца на каменном столе. -
Тогда, с помощью своего агента-импланта, хотя тот действовал, не понимая
своего задания, я приказал твоему отцу написать письмо, которое ты нашел в
горах в твоем родном мире.
Голова у меня закружилась.
- Но я ведь тогда даже не родился! - воскликнул я.
- Твой отец получил указание назвать тебя Тарлом; потом, чтобы он не
мог тебе рассказать о Противоземле или настроить против нас, он был
возвращен на Гор, прежде чем ты вошел в сознательный возраст.
- Я думал, он бросил мою мать.
- Она знала, - ответил Миск. - Хоть родилась она на Земле, но была и
на Горе.
- Она никогда мне об этом не говорила.
- Гарантом ее молчания служил Мэтью Кабот - заложник на Горе.
- Моя мать умерла, когда я был совсем молод... - сказал я.
- Да, из-за крошечных микроорганизмов в вашей зараженной атмосфере.
Она умерла потому, что ваша бактериология находится в детском состоянии.
Я молчал. Глаза у меня горели, вероятно, от жары или испарений факела
мулов.
- Это было трудно предвидеть, - сказал Миск. - Мне жаль.
- Да, - ответил я. Покачал головой и вытер глаза. Я помнил прекрасную
одинокую женщину, которую так недолго знал в своем детстве и которая так
любила меня. И проклял про себя факел мула за то, что он осветил слезы на
глазах воина Ко-ро-ба.
- Почему она не осталась на Горе?
- Ей тут было страшно, - ответил Миск, - и твой отец попросил, чтобы
ей разрешили вернуться на Землю; он любил ее и хотел, чтобы она была
счастлива; может, он также хотел, чтобы ты узнал свой старый мир.
- Но ведь я нашел письмо в горах, где на случайном месте остановился
лагерем.
- Когда стало ясно, где ты остановишься, туда поместили письмо.
- Значит, оно не лежало там больше трехсот лет?
- Конечно, нет, - сказал Миск, - опасность случайного обнаружения
была бы слишком велика.
- Письмо было уничтожено, и я чуть не погиб вместе с ним.
- Ты был предупрежден, что нужно избавиться от письма, - сказал Миск.
- Оно было на огненном замке и должно было вспыхнуть через двадцать анов
после того, как его вскроют.
- Да оно взорвалось, как бомба.
- Тебя предупредили, что от него нужно избавиться, - повторил Миск.
- А игла компаса? - спросил я, вспомнив, как ее странное поведение
испугало меня.
- Очень просто изменить направление магнитного поля.
- Но я вернулся на то же место, с которого бежал.
- Испуганный человек, теряя ориентировку, движется кругами, - сказал
Миск. - Но это не имело значения. Если бы ты не вернулся, я бы отыскал
тебя. Я думаю, ты почувствовал, что тебе не уйти, и из гордости вернулся
на место, где обнаружил письмо.
- Я просто испугался, - сказал я.
- Простого испуга не бывает.
- Войдя в корабль, я потерял сознание.
- Это была анестезия.
- Корабль управлялся с Сардара?
- Им можно было управлять отсюда, но я не хотел рисковать.
- Значит, на нем был экипаж?
- Да.
Я посмотрел на Миска.
- Да, - подтвердил Миск, - я сам был на корабле. Уже поздно, сейчас
период сна. Ты устал.
Я покачал головой.
- Ничего не было оставлено на волю случая.
- Случайности не существует, - сказал Миск, - существует незнание.
- Этого ты не можешь знать.
- Да, - согласился Миск, - этого я не могу знать. - Концы его антенн
склонились ко мне. - Тебе нужно отдохнуть.
- Нет - сказал я. - Случайно ли меня поместили в комнату Вики из
Трева?
- Сарм что-то заподозрил. Это он направил тебя туда, чтобы ты
поддался ее чарам, чтобы она покорила тебя, подчинила своей воле,
превратила тебя, как она поступала с сотнями мужчин, в раба рабыни, раба
девушки.
- Неужели это правда?
- Сотни мужчин, - сказал Миск, - позволяли приковать себя к ногам ее
кровати, откуда она, чтоб они не умерли, бросала им остатки пищи, как
будто они прирученные слины.
У меня в крови вновь вспыхнула ненависть к Вике, я хотел бы схватить
и трясти ее, пока не лопнут кости, а потом швырнуть к своим ногам.
- Что с ними стало? - спросил я.
- Их использовали как мулов, - ответил Миск.
Я сжал кулаки.
- Я рад, что она не моего племени, - сказал Миск.
- А мне стыдно, что она из моего.
- Когда ты сломал наблюдательное устройство в ее комнате, я понял,
что нужно действовать быстро.
Я рассмеялся.
- Значит, ты на самом деле считал, что спасаешь меня?
- Да.
- Интересно.
- Во всяком случае мы не хотели рисковать, - сказал Миск.
- Ты говоришь "мы"?
- Да.
- А кто же еще?
- Та, что всех важнее в рое.
- Мать?
- Конечно.
Миск слегка прикоснулся к моему плечу антеннами.
- Пошли, - сказал он. - Пора возвращаться наверх.
- А почему после осады Ара меня вернули на Землю? - спросил я.
- Чтобы ты наполнился ненавистью к царям-жрецам, - ответил Миск. -
Чтобы захотел вернуться на Сардар и найти нас.
- Но почему семь лет? - Это были долгие, тяжелые, одинокие годы.
- Мы ждали, - сказал Миск.
- Чего?
- Женского яйца.
- А теперь такое яйцо есть?
- Да, - сказал Миск, - но я не знаю, где оно.
- А кто знает?
- Мать.
- А я какое ко всему этому имею отношение?
- Ты не из роя, - сказал Миск, - и потому можешь сделать то, что
необходимо.
- А что необходимо?
- Сарм должен умереть.
- Я не хочу убивать Сарма.
- Хорошо, - сказал Миск.
Я думал над тем, что мне сказал Миск, потом посмотрел на него, подняв
факел, чтобы лучше видеть его большую голову с дискообразными светящимися
глазами.
- А почему это яйцо так важно? - спросил я. - У вас есть
стабилизирующая сыворотка. И, конечно, будет еще много яиц, и среди них
будут женские.
- Это яйцо последнее.
- Почему?
- Мать вылупилась и совершила свой ночной полет задолго до открытия
стабилизирующей сыворотки, - объяснил Миск. - Нам удалось намного
замедлить ее старение, но тысячелетие за тысячелетием становилось все
яснее, что наши усилия делаются менее эффективными, и теперь яиц больше не
будет.
- Не понимаю, - сказал я.
- Мать умирает.
Я молчал, Миск тоже, и слышались только механические звуки
лаборатории - этой колыбели царя-жреца - и треск моего факела.
- Да, - сказал наконец Миск, - это конец роя.
Я покачал головой.
- Это не мое дело.
- Верно, - согласился Миск.
Мы смотрели друг на друга.
- Что ж, - сказал я, - ты ведь не будешь мне грозить?
- Нет.
- Не будешь охотиться за моим отцом и моей вольной спутницей, угрожая
убить их, если я не стану тебе служить?
- Нет, - повторил Миск. - Нет.
- А почему нет? Разве ты не царь-жрец?
- Потому что я царь-жрец, - ответил Миск.
Я был поражен.
- Не все цари-жрецы такие, как Сарм, - сказал Миск. Он смотрел на
меня сверху вниз. - Пошли, уже поздно, ты устал. Давай подниматься наверх.
Он вышел из помещения, и я с факелом в руке - за ним.
17. СМОТРОВАЯ КОМНАТА
Мох в клетке мягкий, но в эту ночь мне очень трудно было уснуть: в
голове все перепуталось из-за слов царя-жреца Миска. Я не мог забыть
крылатую фигуру на каменном столе. Не мог забыть заговор Миска, угрозу,
нависшую над роем царей-жрецов. В беспокойном сне мне казалось, что я вижу
над собой большую голову Сарма с движущимися вбок челюстями, слышу крик
ларлов и вижу горящие зрачки Парпа, он тянется ко мне с инструментами и
золотой сетью, и я прикован в ногах постели Вики и слышу ее смех, и я
громко закричал и сел на матраце из мха.
- Ты проснулся, - послышался голос переводчика.
Я протер глаза и сквозь прозрачную стенку клетки увидел царя-жреца. Я
открыл дверь и вышел в комнату.
- Приветствую благородного Сарма, - сказал я.
- Приветствую тебя, мэток, - ответил Сарм.
- Где Миск?
- Он занят.
- А что ты здесь делаешь?
- Скоро праздник Толы, - ответил Сарм, - а это время удовольствий и
гостеприимства в рое царей-жрецов, время, когда цари-жрецы расположены ко
всем живым существам, даже самым низшим.
- Я рад это слышать, - сказал я. - А какие обязанности держат Миска
вдали от его комнаты?
- В честь праздника Толы, - ответил Сарм, - он сейчас держит гур.
- Не понимаю, - сказал я.
Сарм осмотрелся.
- Прекрасное у Миска помещение, - заметил он, осматривая с помощью
антенн внешне совершенно голые стены и восхищаясь наложенными на них
рисунками запахов.
- Что тебе нужно? - спросил я.
- Я хочу быть твоим другом, - ответил Сарм.
Я не шевельнулся, но был поражен, услышав из транслятора горянское
слово "друг". Я знал, что в языке царей-жрецов нет удовлетворительного
эквивалента этого слова. Я уже пытался отыскать его с помощью переводчика,
который мне дал Миск, в лексических нитях. То, что это слово произнес
Миск, означало следующее: он специально внес его в переводчик и соотнес с
определенным запахом, как если бы мы захотели создать название для вновь
обнаруженного объекта или отношения. Я подумал, понимает ли Сарм смысл
этого слова или он просто использовал его, рассчитывая произвести на меня
благоприятное впечатление. Он мог спросить у мулов - специалистов по
трансляторам, каков смысл этого слова; они могли объяснить ему, более или
менее адекватно, каким отношениям соответствует это слово, например,
хорошее расположение к другому, желание ему добра и прочее. Как ни
незначителен этот факт, присутствие в переводчике Сарма этого слова
указывало, что он предпринял для этого немалые усилия и это почему-то для
него важно. Впрочем, я не выдал своего удивления и действовал так, будто
не знал, что к обычному словарю было добавлено новое горянское слово.
- Я польщен, - ответил я.
Сарм осмотрел клетку.
- Ты из касты воинов, - заметил он. - Может, хочешь, чтобы тебе дали
самку мула?
- Нет.
- Можешь иметь их несколько, если пожелаешь.
- Сарм великодушен, - сказал я, - но я отклоняю его щедрое
предложение.
- Может, тебе нужны редкие металлы или камни?
- Нет.
- Может, хочешь стать надсмотрщиком мулов на складе или на грибной
плантации?
- Нет.
- А чего же ты хочешь? - спросил Сарм.
- Свободы, - ответил я, - восстановления моего города Ко-ро-ба,
безопасности его жителей, хочу снова увидеть отца, друзей, свою вольную
спутницу.
- Это можно организовать, - сказал Сарм.
- Что я должен делать?
- Расскажи, что привело тебя в рой, - сказал Сарм, и его антенны
неожиданно щелкнули, как хлысты, нацелились на меня и застыли, жесткие,
как оружие.
- Понятия не имею, - ответил я.
Антенны гневно вздрогнули, из конечностей Сарма выскочили костные
лезвия, тут же спрятались, антенны снова расслабились, и хватательные
придатки на передних конечностях слегка коснулись друг друга.
- Понимаю, - сказал Сарм через переводчик.
- Не хочешь ли немного грибов? - спросил я.
- У Миска было время поговорить с тобой, - сказал Сарм. - Что он
говорил?
- Между нами роевая правда.
- Роевая правда с человеком? - спросил Сарм.
- Да.
- Интересная мысль, - сказал Сарм.
- Ты разрешишь мне помыться? - спросил я.
- Конечно, - ответил Сарм. - Пожалуйста.
Я долго оставался в умывальной кабине, а когда вышел и надел
пластиковую одежду, потребовалось еще немало времени, чтобы намешать
похлебку из грибов, и поскольку она получилась съедобной, я, можно
сказать, наслаждался ею.
Если эта тактика предназначалась для производства эффекта на Сарма,
должен признать, что она потерпела полную неудачу: все это довольно
значительное время он стоял посреди комнаты, застыв в столь характерной
для царей-жрецов позе, стоял совершенно неподвижно, если не считать
изредка вздрагивающих антенн.
Наконец я вышел из клетки.
- Я хочу быть твоим другом, - сказал Сарм.
Я молчал.
- Может, ты хочешь осмотреть рой?
- Да, - сказал я, - с удовольствием.
- Хорошо, - сказал Сарм.
Я не просил разрешения увидеть Мать: людям это запрещено, но в
остальном Сарм оказался внимательным и обязательным проводником, он охотно
отвечал на вопросы и сам предлагал интересные места для осмотра. Часть
времени мы передвигались на транспортном диске, и он показал, как им
управлять. Диск движется на подушке из летучего газа; он частично
освобожден от силы тяготения; об этом я расскажу позже. Скорость
контролируется перемещением ноги на двойной полоске, уложенной вровень с
поверхностью диска; направление водитель изменяет, изменяя положение тела,
тем самым меняя центр тяжести легкого диска; такой же принцип применяется
в роликовых коньках или на некогда столь популярных водяных досках. Если
сойти с полосок, диск плавно останавливается в пригодном для этого месте.
В передней части диска есть специальное устройство, посылающее невидимый
луч: если расстояние до препятствия мало, диск тормозится более резко. Но
это устройство действует только тогда, когда никто не нажимает на полоски.
Я считал, что хорошим усовершенствованием был бы газовый бампер или
какое-нибудь поле, предотвращающие столкновение, но Сарм сказал, что такое
усовершенствование излишне.
- Никто не пострадал при передвижении на дисках, - заметил он, - за
исключением нескольких мулов.
По моей просьбе Сарм отвел меня в смотровую комнату, откуда
цари-жрецы держат под наблюдением всю поверхность Гора.
Множество маленьких кораблей, не спутников, невидимых с поверхности,
несут на себе линзы и передатчики, отправляющие информацию в Сардар. Я
сказал Сарму, что было бы дешевле использовать спутники, но он не
согласился. Я не стал бы этого говорить, если бы знал тогда, как
используют цари-жрецы силы тяготения.
- Мы наблюдаем из атмосферы, - объяснил Сарм, - потому что так можно
получить больше подробностей из-за близости к объекту. Чтобы получить
такие же подробности со спутника, нужна значительно более совершенная
аппаратура.
Приемники наблюдательных кораблей воспринимают свет. звук и запах,
которые затем передаются на Сардар для обработки и изучения. Все это
записывается и может быть просмотрено царями-жрецами.
- Мы действуем на основе случайных чисел, - сказал Сарм, - потому что
в конечном счете это эффективней, чем полет по заранее расписанным
маршрутам. Конечно, если мы знаем, что происходит нечто интересное или
важное для нас, мы устанавливаем координаты и начинаем следить.
- Записано ли уничтожение города Ко-ро-ба? - спросил я.
- Нет, - ответил Сарм, - оно для нас не представляло интереса.
Я сжал кулаки и заметил, что Сарм слегка свернул антенны.
- Я однажды видел, как человек погиб в огненной смерти. Этот механизм
тоже здесь?
- Да, - ответил Сарм, указывая передней конечностью на металлический
шкаф с несколькими шкалами и кнопками. - Само устройство огненной смерти
находится в корабле-наблюдателе, но здесь устанавливаются координаты и
передается сигнал на начало огня. Система, конечно, синхронизирована со
сканирующим аппаратом и может контролироваться с панели любого
обсервационного куба.
- Конечно, - согласился я.
Я осмотрел комнату. Необыкновенно длинная, построенная на четырех
уровнях, как гигантские ступени. Вдоль каждого уровня, в нескольких футах
друг от друга, располагались обсервационные кубы, похожие на стеклянные,
со стороной примерно в четыре фута. Сарм сказал мне, что в комнате
четыреста таких кубов, и перед каждым я видел высокую неподвижную фигуру
царя-жреца. Я прошел по одному уровню, глядя в кубы. В большинстве из них
мелькали обычные сцены Гора; однажды я увидел город, но не смог
определить, какой именно.
- Это может заинтересовать тебя, - сказал Сарм, указывая на один из
кубов.
Я посмотрел.
Угол, под которым велось наблюдение, отличался. Линзы, по-видимому,
находились не высоко над поверхностью, а перемещались параллельно ей.
Видна была дорога, обрамленная деревьями; деревья медленно
приближались к линзам и уходили назад.
- Ты смотришь через глаза импланта, - сказал Сарм.
Я перевел дыхание.
Антенны Сарма согнулись.
- Да, - сказал он, - зрачки его глаз заменены линзами, а контрольная
сеть и передатчик встроены в мозговую ткань. Сейчас он без сознания,
потому что контрольная сеть активирована. Позже мы дадим ему возможность
отдохнуть, и он снова сможет видеть, слышать и думать самостоятельно.
Я вспомнил Парпа.
Снова посмотрел в куб.
Интересно, кто этот человек, через глаза которого я сейчас смотрю,
кем он был, этот неизвестный имплант, который сейчас идет по одинокой
дороге где-то на Горе, прибор царей-жрецов.
- С вашими знаниями и властью царей-жрецов вы могли бы построить
что-нибудь механическое, - с горечью сказал я, - робота, который внешне
походил бы на человека и выполнял такую работу.
- Конечно, - согласился Сарм, - но такой инструмент, чтобы служить
удовлетворительной заменой импланта, будет необыкновенно сложным - подумай
только о необходимости восстановления выходящих из строя частей - и в
конце концов приблизится к гуманоидному организму. Людей так много, что
сооружение такого робота было бы лишь ненужной тратой наших ресурсов.
Я снова посмотрел в куб и подумал о человеке - о том, что было
когда-то человеком, - через глаза которого я смотрю. Я, в самом рое
царей-жрецов, свободнее него, идущего по камням дороги в ярком свете
солнца, где-то далеко от гор царей-жрецов, но все же в тени Сардара.
- Он может не подчиниться вам? - спросил я.
- Иногда бывают попытки сопротивляться сети и обрести сознание, -
ответил Сарм.
- А может ли такой человек отказаться от власти сети?
- Сомневаюсь, - ответил Сарм, - разве что сеть не в порядке.
- А что бы вы в таком случае сделали?
- Очень просто вызвать перегрузку сети.
- Вы его убьете?
- Он всего лишь человек, - сказал Сарм.
- Это было сделано с человеком на дороге в Ко-ро-ба, с человеком из
Ара, который говорил со мной от имени царей-жрецов?
- Конечно.
- Его сеть была не в порядке?
- Вероятно.
- Ты убийца, - сказал я.
- Нет, - ответил Сарм, - я царь-жрец.
Мы с Сармом пошли дальше по длинному уровню, заглядывая в кубы.
В одном из кубов сцена застыла, местность больше не передвигалась,
как на трехмерном экране. И увеличение неожиданно возросло, и запахи
усилились.
На зеленом поле, не знаю где именно, из подземной пещеры появился
человек в костюме касты строителей. Он украдкой осмотрелся, как будто
опасался, что за ним наблюдают. Потом, убедившись, что он один, вновь
исчез в пещере и вынес оттуда нечто, напоминающее полую трубу. Из
отверстия в трубе торчал фитиль, похожий на фитиль лампы.
Человек в одежде строителя сел, скрестив ноги, на землю, достал с
пояса сумку, а оттуда цилиндрическую горянскую зажигалку, с помощью
которой обычно разжигают огонь на кухне. Снял крышечку, и я увидел, как на
конце зажигалки вспыхнул огонек. Человек поднес огонек к фитилю, потом
закрыл зажигалку и положил ее назад в сумку. Фитиль горел медленно, пламя
приближалось к трубе. Когда оно почти скрылось в ней, человек встал и
направил трубу на ближайшую скалу. Блеснул огонь, раздался резкий звук,
как будто из трубы вылетел снаряд и ударился в скалу. Поверхность скалы
почернела, и от нее откололось несколько кусочков. Стрела из самострела
причинила бы больший вред.
- Запрещенное оружие, - сказал Сарм.
Царь-жрец, стоявший у этого куба, коснулся какой-то кнопки.
- Стойте! - закричал я.
Прямо у меня на глазах человек внезапно испарился в вспышке
ослепительного пламени. Исчез. Еще одна вспышка уничтожила его примитивную
трубу. Если не считать почерневших камней и травы, сцена опять стала
мирной. На вершину скалы опустилась маленькая любопытная птица, потом
прыгнула в траву в поисках добычи.
- Вы убили этого человека, - сказал я.
- Он мог бы проводить запрещенные эксперименты много лет, - сказал
Сарм. - Нам повезло, что мы его поймали. Иногда приходится ждать, пока
оружие используют в войне, и тогда убивать много людей. Лучше так,
материал экономится.
- Но вы его убили.
- Конечно, - сказал Сарм, - ведь он нарушил закон царей-жрецов.
- Какое право вы имели устанавливать для него закон?
- Право высшего организма контролировать низшие, - сказал Сарм. - По
тому же праву вы убиваете боска или табука, чтобы питаться его мясом.
- Но это не разумные животные.
- Они чувствуют.
- Мы убиваем быстро.
Антенны Сарма свернулись.
- Мы тоже обычно убиваем быстро, и все же ты жалуешься на это.
- Нам нужна пища.
- Можно есть грибы и овощи.
Я молчал.
- Правда такова, - сказал Сарм, - что человек - хищное и опасное
животное.
- Но ведь животные неразумны, - возразил я.
- Разве это так важно? - спросил Сарм.
- Не знаю. Что если я скажу, что важно?
- Тогда я отвечу, что подлинно разумны только цари-жрецы, - сказал
Сарм. Он смотрел на меня сверху вниз. - Ты для нас то же, что боск или
слин для тебя. - Он помолчал. - Но я вижу, смотровая комната тебя
расстроила. Помни, что я привел тебя сюда по твоей же просьбе. Не думай о
царях-жрецах плохо. Я хочу, чтобы ты был моим другом.
18. Я РАЗГОВАРИВАЮ С САРМОМ
В следующие дни, когда я мог избежать внимания Сарма - он,
несомненно, был занят своими многочисленными обязанностями и
ответственностями, - я путешествовал по рою на транспортном диске, который
мне предоставил Сарм, искал Миска, но не находил его. Я знал только, что
он, как выразился Сарм, "держал гур".
Никто из тех, с кем я разговаривал - а это были преимущественно мулы,
- не объяснил мне смысла этих слов. Мулы были расположены ко мне, и я
понял, что они просто сами не знают, что это значит, несмотря на то что
некоторые их них родились в рое, в племенных клетках, отведенных в одном
из вивариев для этой цели. Я даже обращался с этим вопросом к
царям-жрецам, и так как я мэток, а не мул, они уделяли мне внимание, но
вежливо отказывались сообщить мне то, что мне было нужно. "Это имеет
отношение к празднику Тола, - говорили они, - и это не дело людей".
Иногда в этих походах меня сопровождали Мул-Ал-Ка и Мул-Ба-Та. Когда
они пошли со мной в первый раз, я взял пишущую палочку - такими пользуются
мулы в кладовых и в раздаточных - и написал у них на левом плече одежды их
имена. Теперь я мог их различать. Такой знак заметен для человеческого
глаза, но вряд ли на него обратит внимание царь-жрец, точно так же как
человек вряд ли заметит слабый звук, если его внимание обращено на другое.
Однажды во второй половине дня - о времени я сужу по периодам
кормления, потому что лампы поддерживают в рое постоянный уровень
освещения, - мы с Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та на транспортном диске быстро
двигались по туннелю.
- Приятно так ехать, Кабот, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Да, приятно, - поддержал его Мул-Ба-Та.
- Вы говорите одинаково, - сказал я.
- А мы и есть одинаковые, - заметил Мул-Ал-Ка.
- Вы мулы биолога Куска?
- Нет, - ответил Мул-Ал-Ка, - Куск подарил нас Сарму.
Я застыл на транспортном диске и чуть не столкнулся со стеной
туннеля.
От стены отпрыгнул испуганный мул. Я видел, как он трясет кулаком и
что-то гневно кричит нам вслед. Я улыбнулся. Должно быть, он родился не в
рое.
- Значит, - сказал я ехавшим со мной мулам, - вы шпионите за мной для
Сарма.
- Да, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Это наш долг, - сказал Мул-Ба-Та.
- Но если ты хочешь сделать что-нибудь, что не должен знать Сарм,
скажи нам, и мы закроем глаза, - добавил Мул-Ал-Ка.
- Да, - согласился Мул-Ба-Та, - или останови диск, мы сойдем и
подождем тебя. На обратном пути сможешь подобрать нас.
- Звучит справедливо.
- Хорошо, - сказал Мул-Ал-Ка.
- А быть справедливым - это по-человечески? - спросил Мул-Ба-Та.
- Иногда, - ответил я.
- Хорошо, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Мы хотим быть людьми, - сказал Мул-Ба-Та.
- Не поучишь ли ты нас как-нибудь быть людьми? - спросил Мул-Ал-Ка.
Транспортный диск летел вперед, некоторое время мы все молчали.
- Не уверен, что я знаю это сам, - сказал наконец я.
- Должно быть, это очень трудно, - заметил Мул-Ал-Ка.
- Да, - подтвердил я, - трудно.
- А царь-жрец должен учиться быть царем-жрецом? - спросил Мул-Ба-Та.
- Да, - сказал я.
- Это, должно быть, еще трудней, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Вероятно, - ответил я. - Не знаю.
Я по изящной дуге подвел диск к одной из стен туннеля, чтобы избежать
столкновения с крабообразным животным, покрытым множеством перекрывающих
друг друга пластин, потом снова свернул, чтобы не столкнуться с
прогуливающимся царем-жрецом, который вопросительно поднял антенны, когда
мы пронеслись мимо.
- Тот, что не царь-жрец, это мэток, - торопливо заметил Мул-Ал-Ка, -
его зовут тус и он питается спорами грибов.
- Мы знаем, что тебя такие вещи интересуют, - добавил Мул-Ба-Та.
- Да, - сказал я. - Спасибо.
- Пожалуйста, - ответил Мул-Ал-Ка.
- Да, - согласился Мул-Ба-Та.
Некоторое время мы двигались молча.
- Но ты ведь поучишь нас быть людьми? - спросил Мул-Ал-Ка.
- Я сам это не очень хорошо знаю.
- Но ведь лучше нас, - сказал Мул-Ба-Та.
Я пожал плечами.
Диск двигался по туннелю.
Я думал, возможен ли тут маневр.
- Держитесь! - сказал я и, поворачиваясь, развернул диск, так что он
сделал полный оборот и продолжал двигаться в прежнем направлении.
Мы все с трудом удержались на ногах.
- Замечательно! - воскликнул Мул-Ал-Ка.
- Очень умело, - похвалил Мул-Ба-Та.
- Никогда не видел, чтобы цари-жрецы так делали, - сказал Мул-Ал-Ка с
почтительным страхом в голосе.
Я думал, можно ли совершить такой маневр на транспортном диске, и
теперь был доволен: можно. В то время мне не пришло в голову, что я чуть
не сбросил с диска своих пассажиров, да и сам едва не упал.
- Хотите попробовать управлять диском? - спросил я.
- Да! - сказал Мул-Ал-Ка.
- Да, - подхватил Мул-Ба-Та, - очень хотим!
- Но вначале ты нам покажешь, как быть человеком? - спросил
Мул-Ал-Ка.
- Как ты глуп! - насмехался Мул-Ба-Та. - Он нам уже показывает.
- Не понимаю, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Значит, не ты синтезирован, - заметил Мул-Ба-Та.
- Может быть, - согласился Мул-Ал-Ка. - Но я все равно не понимаю.
- Как ты думаешь, - свысока спросил Мул-Ба-Та, - может ли царь-жрец
поступать так глупо?
- Нет, - ответил Мул-Ал-Ка. Лицо его прояснилось.
- Видишь, - сказал Мул-Ба-Та. - Он учит нас быть людьми.
Я покраснел.
- Поучи нас еще, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Говорю вам, я сам много не знаю, - ответил я.
- Если узнаешь, скажи нам, - это Мул-Ал-Ка.
- Да, пожалуйста, - подтвердил Мул-Ба-Та.
- Хорошо.
- Это справедливо, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Да, - согласился Мул-Ба-Та.
- А тем временем, - Мул-Ал-Ка с неприкрытым восхищением смотрел на
управляющие полосы диска, - поучимся водить этот диск.
- Да, - сказал Мул-Ба-Та, - нас это вполне устраивает, Тарл Кабот.
Я не возражал против того, чтобы проводить время с Сармом: он мне
сообщил о рое гораздо больше, чем я за такое время смог бы узнать сам. С
ним я получал доступ в такие районы, куда бы меня одного не пропустили.
Одним из таких мест был энергетический центр, гигантская установка,
откуда энергия передавалась на многочисленные механизмы и работы.
- Иногда это называют Домашним Камнем Гора, - сказал Сарм, когда мы
шли по длинной извивающейся металлической спирали снаружи одной стены
огромного прозрачного голубого купола. Под куполом размещалось сверкающее,
испускающее голубоватое свечение большое сетчатое полушарие.
- Конечно, аналогия неточна, - продолжал Сарм, - потому что в рое нет
никакого домашнего камня. Домашние камни характерны для варварских городов
человеческих обитателей Гора.
Я почувствовал раздражение. В городах Гора к домашним камням
относятся очень серьезно. Человек может потерять жизнь, если не встанет
почтительно при упоминании о домашнем камне города, а Сарм отзывается о
нем так пренебрежительно.
- Тебе трудно понять любовь человека к своему домашнему камню, -
сказал я.
- Странный культурный феномен, - заметил Сарм. - Я его прекрасно
понимаю, но нахожу нелепым.
- В рое нет ничего подобного домашнему камню? - спросил я.
- Конечно, нет, - ответил Сарм. Я заметил еле заметное подергивание
передних конечностей, но роговые лезвия не обнажились.
- Впрочем, у вас есть Мать, - невинно заметил я.
Сарм остановился на узкой металлической спирали, опоясывающей
огромный купол, выпрямился и повернулся ко мне. Одним движением передней
конечности он мог сбросить меня вниз, на несколько сот футов, к неминуемой
гибели. Мгновенно его антенны прижались к голове, выскочили роговые
лезвия, но тут же антенны снова поднялись, а лезвия скрылись.
- Это совсем другое дело, - сказал Сарм.
- Да, другое, - согласился я.
Сарм несколько мгновений смотрел на меня, потом повернулся и пошел
дальше.
Наконец мы достигли вершины большого голубого купола, и я увидел
прямо под собой сверкающее сетчатое полушарие.
Голубой прозрачный купол находился под другим куполом, каменным, и в
нем я увидел множество переходов, инструментальных панелей и механизмов.
Тут и там расхаживали цари-жрецы, поглядывая на шкалы, время от времени
поворачивая ручки своими хватательными крючками.
Я решил, что этот купол - какой-то реактор.
Посмотрел на полушарие под нами.
- Итак, это источник могущества царей-жрецов.
- Нет, - сказал Сарм.
Я посмотрел на него.
Он притронулся своими передними конечностями к трем местам по обе
стороны груди и к одному за глазами.
- Здесь, - сказал он, - истинный источник нашего могущества.
Я понял, что он показывает на те точки, куда уходили провода у того
молодого царя-жреца, что лежит на каменном столе в потайной лаборатории
Миска. Сарм указал на восемь мозгов.
- Да, - сказал я, - ты прав.
Сарм разглядывал меня.
- Значит, ты знаешь о модификации сети ганглий?
- Да. Мне рассказывал Миск.
- Хорошо. Я хочу, чтобы ты понял царей-жрецов.
- Ты меня уже научил многому, - сказал я, - и я тебе благодарен.
Сарм, возвышаясь надо мной, стоя над голубым куполом, над лежавшей
далеко внизу сияющей полусферой, высоко поднял антенны, повернулся и обвел
ими обширное, запутанное, прекрасное, запретное пространство.
- Но есть такие, - сказал Сарм, - кто хотел бы уничтожить все это.
Я подумал, могу ли, навалившись всем телом, сбросить Сарма вниз.
- Я знаю, почему тебя привели в рой, - сказал Сарм.
- В таком случае ты знаешь больше меня, - ответил я.
- Тебя привели сюда, чтобы ты убил меня, - сказал Сарм, глядя вниз.
Я вздрогнул.
- Есть такие, - продолжал Сарм, - кто не любит рой, хочет, чтобы рой
умер.
Я молчал.
- Рой вечен, - сказал Сарм. - Он не может умереть. Я не допущу его
гибели.
- Не понимаю, - сказал я.
- Понимаешь, Тарл Кабот, - сказал Сарм. - Не лги мне.
Он повернулся ко мне и протянул антенны, их тонкие чувствительные
волоски слегка дрожали.
- Ты ведь не хочешь, чтобы эта красота и мощь ушли из нашего общего
мира?
Я посмотрел на невероятно сложную установку подо мной.
- Не знаю, - ответил я. - На месте царя-жреца, конечно, я не хотел
бы, чтобы она погибла.
- Совершенно верно, - сказал Сарм, - и тем не менее среди нас есть
такой - как ни невероятно, но он царь-жрец, - который предает свой род,
который хочет, чтобы эта красота исчезла.
- Ты знаешь его имя? - спросил я.
- Конечно, - ответил Сарм. - Мы оба его знаем. Это Миск.
- Я ничего об этих делах не знаю.
- Понятно, - сказал Сарм. Он помолчал. - Миск считает, что по своей
инициативе привел тебя в Сардар, и я позволил ему поверить в это. Я
позволил ему также думать, что подозреваю - но не знаю точно - о его
заговоре, потому что я поместил тебя в комнату рабыни Вики из Трева, и он
доказал свою вину, кинувшись защищать тебя.
- А если бы он не пришел?
- Рабыня Вика никогда не подводила меня, - сказал Сарм.
Я стиснул перила, горечь захватила горло, вспыхнула старая ненависть
к этой девушке из Трева.
- А чем бы я тебе пригодился, если бы был прикован к рабскому кольцу?
- спросил я.
- Спустя время, может, через год, когда ты был бы готов, я освободил
бы тебя при условии, что ты выполнишь мою просьбу.
- И что это за просьба?
- Убей Миска, - сказал Сарм.
- А почему ты не убьешь его сам? - спросил я.
- Это было бы убийством, - ответил Сарм. - Несмотря на свою вину и
предательство, он царь-жрец.
- Между мной и Миском роевая правда, - сказал я.
- Не может быть роевой правды между царем-жрецом и человеком, -
ответил Сарм.
- Понятно, - сказал я. - А если соглашусь выполнить твое желание, что
я получу в награду?
- Вику из Трева, - ответил Сарм. - Я отдам ее тебе нагой и в рабских
цепях.
- Это не очень понравится Вике из Трева.
- Она всего лишь самка-мул.
Я подумал о Вике и о своей ненависти к ней.
- Ты по-прежнему хочешь, чтобы я убил Миска?
- Да, - сказал Сарм. - Именно с этой целью я привел тебя в рой.
- Тогда верни мне мой меч и отведи меня к нему.
- Хорошо, - сказал Сарм, и мы начали долгий спуск по огромному синему
куполу, под которым скрывался энергетический центр царей-жрецов.
19. УМРИ, ТАРЛ КАБОТ
Итак, у меня в руках снова будет меч и я смогу отыскать Миска, за
безопасность которого я опасался.
Определенных планов у меня не было.
Сарм действовал не так быстро, как я ожидал; после посещения
энергетического центра мы просто вернулись в комнату Миска, где стояла моя
клетка.
Я провел беспокойную ночь на моховом матраце.
Почему мы сразу не занялись делом?
Утром, через час после первой еды, в комнате Миска, где я его ждал,
появился Сарм. К моему удивлению, на голове его был венок из ароматных
зеленых листьев - первая зелень, которую я увидел в рое, а на шее, кроме
неизбежного переводчика, висело ожерелье, вероятно, просто украшение,
множество мелких металлических предметов, одни похожие на маленькие
закругленные совки, другие круглые и заостренные, третьи с лезвиями. К
тому же от Сарма исходили острые незнакомые запахи.
- Наступает праздник Толы, праздник Ночного Полета, - сказал Сарм. -
Твое задание должно быть выполнено сегодня.
Я смотрел на него.
- Ты готов? - спросил он.
- Да.
- Хорошо, - сказал Сарм, подошел к одному из высоких шкафов в стене,
несколько раз нахал кнопку, и шкаф открылся. Очевидно, Сарм хорошо знаком
с комнатой Миска. Я подумал, все ли их помещения устроены одинаково или он
несколько раз бывал тут на разведке в прошлом. Знает ли он о потайной
комнате под моей клеткой? Из шкафа Сарм достал мой пояс, ножны и короткий
острый меч горянской стали, который я отдал Миску.
Приятно снова ощутить в руке оружие.
Рассчитав расстояние между собой и Сармом, я подумал, смогу ли убить
его, прежде чем он пустит в ход свои челюсти и страшные лезвия на
конечностях. Где у царя-жреца уязвимое место?
К моему удивлению, Сарм рванул дверь шкафа, из которого достал мой
меч. Он согнул ее внутрь и вниз, потом одним из кусков металла, висевших у
него на шее, исцарапал дверь и опять немного прогнул ее. Потом аналогично
поступил с внутренностями шкафа.
- Что ты делаешь? - спросил я.
- Хочу быть уверенным, что больше твое оружие не запрут в этом шкафу,
- ответил Сарм. И добавил: - Я твой друг.
- Я счастлив иметь такого друга, - сказал я. Очевидно, он привел шкаф
в такое состояние, чтобы считали, что его вскрыли снаружи.
- Почему ты сегодня так одет? - спросил я.
- Сегодня праздник Толы, - ответил Сарм, - праздник Ночного Полета.
- А где ты взял зеленые листья?
- Мы выращиваем их в особых помещениях при свете ламп. Во время Толы
их носят все цари-жрецы в память о Ночном Полете, потому что Ночной Полет
происходит на поверхности, где много такой зелени.
- Понятно.
Сарм коснулся металлических предметов у себя на шее.
- Они тоже имеют значение, - сказал он.
- Украшение в честь праздника Толы, - предположил я.
- Больше этого. Посмотри на них внимательно.
Я подошел к Сарму и осмотрел эти куски металла. Одни из них напомнили
мне совки, другие шила, третьи ножи.
- Это инструменты, - сказал я.
- Давным-давно, за много роев до этого, так давно, что ты себе и
вообразить не можешь, с помощью этих инструментов мой народ начал путь к
царям-жрецам.
- А как же видоизменения сети ганглий?
- Эти предметы древнее, - сказал Сарм. - Возможно, если бы не они и
не те перемены, которые они вызвали в жизни, никакого видоизменения
ганглий не было бы. Потому что сами по себе видоизменения нервных узлов
имели бы малую практическую ценность и не стали бы постоянными.
- Может показаться, - невинно заметил я, - что, вопреки твоему
вчерашнему высказыванию, именно эти кусочки металла, а не восемь нервных
узлов есть подлинные источники могущества царей-жрецов.
Сарм раздраженно подергал антеннами.
- Нам пришлось их делать и использовать, - сказал он.
- Но ведь ты сам сказал, что они древнее модификации сети ганглий, -
напомнил я.
- Это неясный вопрос, - сказал Сарм.
- Да, вероятно, ты прав.
Лезвия Сарма мелькнули и снова исчезли.
- Хорошо, - сказал Сарм, - источник могущества царей-жрецов в
элементарных частицах вселенной.
- Хорошо, - согласился я.
Я с удовольствием заметил, что только с огромным напряжением Сарм
сохранил самоконтроль. Все его огромное тело, казалось, дрожит от гнева.
Он плотно прижал хватательные отростки, чтобы помешать непроизвольному
появлению лезвий.
- Кстати, - спросил я, - а как можно убить царя-жреца? При этом я
заметил, что бессознательно определяю расстояние до Сарма.
Сарм успокоился.
- Это нелегко с твоим маленьким оружием, - сказал он, - но Миск не
сможет сопротивляться, и у тебя будет столько времени, сколько нужно.
- Я что, его просто зарежу?
- Бей по нервным узлам в груди и в голове, - сказал Сарм. - Тебе
потребуется не больше полусотни ударов.
Сердце у меня упало.
Похоже, цари-жрецы неуязвимы для моего меча, хотя, вероятно, я могу
их серьезно ранить, если перерублю чувствительные волоски на конечностях
или соединение груди с животом, а также глаза и антенны, если дотянусь до
них.
Потом мне пришло в голову, что, возможно, есть важные жизненные
центры, не упомянутые Сармом; может быть, крестец или орган, перемещающий
по телу жидкости и соответствующий нашему сердцу. Но, конечно, он мне о
нем не скажет, не покажет, где он помещается. Он хочет, чтобы я просто
изрубил обреченного Миска, как будто он куб нечувствительных грибов. Я
этого не сделаю не только из-за тех чувств, что испытываю к Миску; даже
если бы я хотел его убить, я не стал бы этого делать таким способом. Не
так убивает обученный воин. Я должен отыскать сердце или соответствующий
ему орган в груди; потом я вспомнил, что, предположительно, органы дыхания
тоже должны размещаться в груди; однако я знал, что они у царей-жрецов в
животе. Хорошо бы мне повнимательней ознакомиться с нитями запахов Миска,
но времени на это у меня не было, да и если бы я их прочел, мой переводчик
сообщил бы только термины-этикетки. Проще будет, приблизившись к Миску с
мечом в руке, просто спросить у него об этом. Почему-то я при этой мысли
улыбнулся.
- Ты пойдешь со мной, чтобы присутствовать при смерти Миска?
- Нет, - ответил Сарм, - потому что сегодня праздник Толы и я должен
дать гур Матери.
- А что это значит?
- Людей это не касается.
- Хорошо, - сказал я.
- Снаружи тебя ждет транспортный диск и два мула: Мул-Ал-Ка и
Мул-Ба-Та. Они отведут тебя к Миску и потом помогут избавиться от тела.
- Я могу на них полагаться?
- Конечно, - сказал Сарм. - Они верны мне.
- А девушка?
- Вика из Трева?
- Да.
Антенны Сарма свернулись.
- Мул-Ал-Ка и Мул-Ба-Та расскажут тебе, где ее найти.
- Они обязательно должны идти со мной?
- Да, чтобы убедиться, что ты хорошо справился.
- Но ведь тогда слишком многие будут об этом знать.
- Нет, - возразил Сарм, - потому что я приказал им по завершении
твоей работы отправиться в помещения для разделки.
Я некоторое время молчал, глядя на нависшего надо мной царя-жреца.
- Куск может быть недоволен, - заметил Сарм, предвидя мое возражение,
- но успокоится, к тому же он всегда может синтезировать новых.
- Понимаю, - сказал я.
- К тому же он подарил их мне, и я могу делать с ними, что захочу.
- Понятно.
- Не беспокойся о Куске.
- Хорошо, - сказал я, - постараюсь не беспокоиться о Куске.
Сарм отступил в сторону, открывая проход к двери. Он поднял свое тело
почти вертикально.
- Желаю тебе удачи в этом деле, - сказал он. - Совершив его, ты
окажешь великую услугу рою и царям-жрецам и тем самым заслужишь великую
славу и жизнь, полную почета и богатства. И прежде всего ты получишь
рабыню Вику из Трева.
- Сарм щедр и великодушен, - сказал я.
- Сарм твой друг, - донеслось из транслятора.
Покидая комнату, я заметил, что Сарм отключил переводчик.
Потом поднял конечности в благословляющем жесте.
Я несколько иронически в ответ поднял правую руку.
До моих ноздрей, теперь натренированных различать оттенки запахов в
моей практике с переводчиком Миска, донесся новый легкий запах, компоненты
которого я без труда распознал. Это была очень простая фраза и, конечно,
не переведенная транслятором Сарма. Она означала: "Умри, Тарл Кабот".
Я улыбнулся и вышел из комнаты.
20. ОШЕЙНИК 708
Снаружи меня ждали Мул-Ал-Ка и Мул-Ба-Та.
Они прилетели на диске, и этого обычно было бы вполне достаточно,
чтобы вызвать у них радость, но на этот раз они не казались счастливыми.
- Нам приказано, - сказал Мул-Ал-Ка, - проводить тебя к царю-жрецу
Миску, которого ты убьешь.
- Нам также приказано, - добавил Мул-Ба-Та, - помочь тебе избавиться
от тела в месте, которое нам назвали.
- Нам приказано также, - продолжал Мул-Ал-Ка, - поддерживать тебя в
твоем намерении и напоминать о тех богатствах и почестях, которые тебя
ожидают.
- Не последнее из этих удовольствий, как нам приказано тебе
напомнить, - сказал Мул-Ба-Та, - это наслаждение самкой Викой из Трева.
Я улыбнулся и встал на транспортный диск.
Мул-Ал-Ка и Мул-Ба-Та встали передо мной, но повернулись ко мне
спинами. Легко было бы сбросить их с диска. Мул-Ал-Ка ступил на полосы
ускорения и повел диск от помещения Миска по широкому главному туннелю.
Диск неслышно двигался на своей газовой подушке. Ветер дул нам в лицо,
порталы скользили мимо, сливаясь в одну полосу.
- Мне кажется, - сказал я, - вы точно выполнили ваши инструкции. А
теперь скажите, чего вы на самом деле хотите.
- Я бы хотел это сказать, Тарл Кабот, - признался Мул-Ал-Ка.
- Но это было бы неправильно, - сказал Мул-Ба-Та.
- Ага, - выговорил я.
Некоторое время мы двигались молча.
- Ты заметил, - сказал наконец Мул-Ал-Ка, - мы встали таким образом,
чтобы ты, если захочешь, смог бы нас сбросить с диска.
- Да, я это заметил.
- Увеличь скорость диска, - сказал Мул-Ба-Та, - чтобы это действие
было эффективнее.
- Я не хочу сбрасывать вас с диска.
- О, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Нам это кажется неплохой мыслью, - сказал Мул Ба-Та.
- Может быть, но почему вы хотите, чтобы я сбросил вас с диска?
Мул-Ба-Та посмотрел на меня.
- В таком случае, Тарл Кабот, у тебя будет время бежать и скрыться.
Тебя, конечно, найдут, но ты сможешь прожить немного дольше.
- Но я ведь должен получить почести и богатства, - напомнил я.
Мулы молчали; казалось, они еще больше опечалились, и мне это
показалось трогательным. В то же время я с трудом удерживал улыбку: уж
очень они похожи.
- Послушай, Тарл Кабот, - неожиданно сказал Мул-Ал-Ка, - мы хотим
тебе кое-что показать.
- Да, - согласился Мул-Ба-Та.
Мул-Ал-Ка неожиданно повернул диск в боковой туннель, увеличил его
скорость, мы пронеслись мимо нескольких входов; тут он сошел с полосы,
диск замедлил движение и плавно остановился у высокого стального портала.
Я восхитился искусством Мула-Ал-Ка. Он прекрасно научился обращаться с
диском. Хорошо бы с ним посостязаться.
- Что вы хотите мне показать?
Мул-Ал-Ка и Мул-Ба-Та ничего не ответили, они сошли с диска и, нажав
рычаг, открыли проход. Я последовал за ними.
- Нам приказано не разговаривать с тобой, - сказал Мул-Ал-Ка.
- А вам приказали привести меня сюда?
- Нет, - ответил Мул-Ба-Та.
- Зачем же вы меня привели?
- Нам это кажется правильным, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Да, - согласился Мул-Ба-Та. - Это имеет отношение к почестям и
богатствам царей-жрецов.
Мы оказались в довольно большой и почти пустой комнате, очень похожей
на ту, в которой я начинал проходить обработку. Но на стене не было
экрана, не было и приборов со шкалами.
Единственным предметом в комнате было тяжелое шарообразное
устройство, подвешенное к потолку высоко над нашими головами. В нижней
части этого устройства видно было регулируемое отверстие. Сейчас оно было
примерно шести дюймов в диаметре. Многочисленные провода уходили от этого
шара в потолок. На самом шаре было множество различных приборов, узлов,
рычажков, проводов, дисков, лампочек.
Мне показалось, что я уже когда-то слышал о таком устройстве.
Из соседней комнаты донесся женский крик.
Рука моя потянулась к мечу.
- Нет, - сказал Мул-Ал-Ка, взяв меня за руку.
Теперь я знал, что это за устройство - что это такое и что с его
помощью делают, - но зачем Мул-Ал-Ка и Мул-Ба-Та привели меня сюда?
Панель в стене отодвинулась, и вошли два одетых в пластик мула.
Наклонившись вперед, они толкали большой круглый плоский диск. Диск
двигался на газовой подушке. Они поместили диск непосредственно под
шарообразным устройством. На диске был узкий закрытый цилиндр из
прозрачного пластика. Примерно восемнадцати дюймов в диаметре, он мог
открываться по вертикальной оси, но сейчас был надежно закрыт. В цилиндре
лежала девушка, только ее голова, удерживаемая круглым отверстием
цилиндра, торчала наружу. Девушка в традиционной церемониальной одежде,
включая вуаль, руки в перчатках беспомощно прижаты к внутренним стенкам
цилиндра.
Ее полные ужаса глаза увидели Мула-Ал-Ка, Мула-Ба-Та и меня.
- Спасите! - закричала она.
Мул-Ал-ка снова коснулся моей руки, я не извлек меч.
- Здравствуйте, достопочтенные мулы, - сказал один из работников.
- Здравствуйте, - ответил Мул-Ал-Ка.
- А кто этот? - спросил второй работник.
- Тарл Кабот из города Ко-ро-ба, - объяснил Мул-Ба-Та.
- Никогда о нем не слышал, - сказал второй.
- Это на поверхности.
- Ах, вот оно что. Я родился в рое.
- Он наш друг, - сказал Мул-Ба-Та.
- Дружба между мулами запрещена, - сказал первый работник.
- Мы знаем, - согласился Мул-Ал-Ка, - но мы все равно отправляемся в
помещения для разделки.
- Мне жаль это слышать.
- Нам самим жаль, - сказал Мул-Ал-Ка.
Я в удивлении смотрел на своих спутников.
- С другой стороны, - сказал Мул-Ба-Та, - таково желание царя-жреца,
и потому мы радуемся.
- Конечно, - сказал первый работник.
- А каково ваше преступление? - спросил второй.
- Мы не знаем, - ответил Мул-Ал-Ка.
- Это всегда очень неприятно, - заметил первый.
- Да, - согласился Мул-Ба-Та, - но не имеет значения.
- Верно, - подтвердил первый работник.
И они занялись работой. Один остался у диска, второй подошел к стене
и, нажимая на кнопки, начал опускать шарообразный предмет к голове
девушки.
Мне стало жаль ее. Она подняла голову и увидела большой шар,
испускающий электронное гудение и медленно опускающийся к ней. Девушка
испустила долгий дикий полный ужаса крик и забилась в цилиндре, ее
маленькие кулачки в перчатках тщетно стучали по пластиковым стенам.
Работник, стоявший у диска, к окончательному ужасу девушки, небрежно,
как шарф, откинул ее церемониальный капюшон и прекрасную кружевную вуаль,
обнажив лицо. Она дрожала в цилиндре, прижимала к нему свои маленькие руки
и плакала. Я увидел, что у нее каштановые волосы, темные глаза с длинными
ресницами. Рот приятный, горло белое и красивое. Ее крик замер, когда
работник надел ей на голову шар и приладил зажимы. Его товарищ щелкнул
переключателем на стене, и шар, казалось, ожил, загудел и защелкал, на нем
вспыхнуло множество огоньков.
Я подумал, понимает ли девушка, что сейчас готовится пластина с
записью ее мозга и что эта пластина будет связана с сенсорами в комнате
рабыни.
Пока шар выполнял свою работу, удерживая голову девушки на месте,
работник расстегнул замки на цилиндре и раскрыл его. Быстро и привычно он
зажал руки девушки в специальные замки и острым ножом разрезал ее одежду,
которую отбросил в сторону. Потом он достал три предмета: длинное
традиционное белое платье рабыни комнаты в пластиковом пакете, ошейник и
еще один предмет, назначение которого я не сразу понял: прямоугольный,
небольшой, на одной стороне перевернутые буквы - начальные буквы слова
"рабыня".
Он нажал на этом предмете кнопку, и немедленно та его сторона, на
которой были буквы, раскалилась добела.
Я прыгнул вперед, но Мул-Ал-Ка и Мул-Ба-Та, предвидя мое стремление,
схватили меня за руки, и прежде чем я смог освободиться, я услышал
приглушенный из-за шара крик девушки. Она была заклеймена.
Я почувствовал свою беспомощность.
Слишком поздно.
- Ваш спутник нездоров? - спросил работник у стены.
- Все в порядке, спасибо, - ответил Мул-Ал-Ка.
- Если он болен, - заметил работник у диска, - он должен немедленно
явиться в госпиталь для уничтожения.
- Он здоров, - сказал Мул-Ба-Та.
- Почему он говорил об уничтожении? - спросил я у Мула-Ал-Ка.
- Больных мулов обычно уничтожают, - ответил он. - Так лучше для роя.
Работник у диска открыл пакет и достал свежее и выглаженное платье
рабыни. Натянул его на девушку, защелкнул пряжку на плече. Потом освободил
руки девушки и снова закрыл цилиндр. Теперь девушка оказалась точно в
таком же положении, как раньше, только вместо богатой одежды свободной
женщины на ней было простое платье рабыни, а на левом бедре - клеймо.
Шар, укрепленный у нее над головой, перестал гудеть и вспыхивать, и
работник у диска освободил от него голову девушки. Он отвел шар примерно
на фут вверх и в сторону, потом быстрым движением закрыл, так что
отверстие в нижней стороне стало опять шести дюймов. Работник у стены
нажал кнопку, и шар поднялся к потолку.
Девушка, дрожа и плача, сквозь прозрачный цилиндр рассматривала себя.
На ней новая незнакомая одежда. Она коснулась левого бедра и закричала от
боли.
Глаза ее были полны слез.
- Вы не понимаете, - скулила она. - Я дар царям-жрецам от посвященных
города Ар.
Работник у диска взял в руки ошейник.
Такие ошейники обычно для рабыни подбираются индивидуально. Ошейник
не только указывает на рабское положение девушки, но также должен
обозначать город и имя владельца. Он рассматривается также как украшение.
Поэтому, как правило, хозяин старается, чтобы ошейник не был слишком тугим
или слишком свободным. Обычно носить такой ошейник удобно.
Девушка трясла головой.
- Нет, - говорила она, - нет, вы не понимаете. - Она пыталась
вырваться, когда работник стал одевать на нее ошейник. - Я ведь пришла в
Сардар не как рабыня!
С легким щелчком ошейник закрылся.
- Ты рабыня, - сказал работник.
Она закричала.
- Убери ее, - сказал работник у стены.
Второй работник послушно спрыгнул и начал толкать диск.
Когда они выходили из помещения, я видел, как девушка, задыхаясь от
слез, пыталась дотянуться до ошейника.
- Нет, нет, - кричала она, - вы не поняли. - Она бросила на меня
последний отчаянный взгляд.
Рука моя снова сжала рукоять меча.
- Ты ничего не можешь сделать, - сказал Мул-Ал-Ка.
Он прав. Я могу убить этих работников, простых мулов, которые
выполняют задание своих хозяев царей-жрецов. Потом придется убить
Мула-Ал-Ка и Мула-Ба-Та. И что я буду делать с этой девушкой в рое
царей-жрецов? Что будет с Миском? Разве я в таком случае не потеряю
возможность спасти его?
Я рассердился на Мула-Ал-Ка и Мула-Ба-Та.
- Зачем вы привели меня сюда?
- Чтобы ты увидел ошейник, - ответил Мул-Ал-Ка.
- Я уже видел рабские ошейники.
- Но номер на нем был отчетливо виден, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Ты заметил этот номер? - спросил Мул-Ба-Та.
- Нет, - раздраженно ответил я.
- Номер 708, - сказал Мул-Ал-Ка.
Я вздрогнул. Этот номер был на ошейнике Вики. Значит, в ее комнате
новая рабыня. Что это означает?
- Это номер Вики из Трева, - сказал я.
- Совершенно верно, - согласился Мул-Ал-Ка, - той самой, которую
пообещал тебе в награду Сарм за убийство Миска.
- Как видишь, - добавил Мул-Ба-Та, - номер передан другой рабыне.
- Что это значит?
- Это значит, - ответил Мул-Ал-Ка, - что Вики из Трева больше не
существует.
Меня как будто ударили молотком. Я ненавидел Вику из Трева, но не
желал ей смерти. Я чувствовал, что весь дрожу.
- Может, ей дали новый ошейник? - сказал я.
- Нет, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Значит она мертва?
- Все равно что мертва, - сказал Мул-Ба-Та.
- Что это значит? - Я схватил его и начал трясти.
- Он хочет сказать, - вмешался Мул-Ал-Ка, - что ее отправили в
туннели золотого жука.
- Но почему?
- Она теперь для царей-жрецов бесполезна.
- Почему?
- Мне кажется, мы сказали достаточно, - ответил Мул-Ал-Ка.
- Верно, - согласился Мул-Ба-Та. - Может, даже это нам не следовало
говорить тебе, Тарл Кабот.
Я положил руки на плечи мулов.
- Спасибо, друзья, - сказал я, - я понимаю, что вы сделали. Вы
показали мне, что Сарм не собирается держать свое обещание, что он предаст
меня.
- Помни, - сказал Мул-Ал-Ка, - мы тебе этого не говорили.
- Верно, - ответил я, - но вы мне показали.
- Мы пообещали Сарму, только что не скажем тебе, - заметил Мул-Ба-Та.
Я улыбнулся своим друзьям мулам.
- После того как я покончу с Миском, вы должны убить меня?
- Нет, - ответил Мул-Ал-Ка, - мы просто должны тебе сказать, что Вика
из Трева ждет тебя в туннелях золотого жука.
- Это слабый пункт в плане Сарма, - сказал Мул-Ба-Та, - потому что ты
не пойдешь в туннели золотого жука отыскивать самку мула.
- Верно, - согласился Мул-Ал-Ка, - я впервые вижу, чтобы Сарм
совершал ошибку.
- Ты не пойдешь в туннели золотого жука, потому что там тебя ждет
смерть, - сказал Мул-Ба-Та.
- Но я пойду, - возразил я.
Мулы печально переглянулись и покачали головами.
- Сарм мудрее нас, - сказал Мул-Ал-Ка.
Мул-Ба-Та согласно кивнул.
- Смотри, как он использует человеческие инстинкты против человека, -
сказал он своему товарищу.
- Настоящий царь-жрец, - заметил Мул-Ал-Ка.
Я улыбнулся про себя. Им кажется невероятным, что я сразу, не
задумываясь, решил попытаться спасти предательскую злобную девушку - Вику
из Трева.
Но это не так уж необычно, особенно на Горе, потому что здесь высоко
ценится храбрость и спасти женщине жизнь означает по существу завоевать
ее: мужчина Гора имеет право поработить женщину, которую он спас, и это
право не отрицают ни ее сограждане, ни члены ее семьи. Бывали случаи,
когда братья этой девушки, одев ее в одежду рабыни, связывали рабскими
наручниками и отдавали спасителю, чтобы честь семьи и города не была
запятнана. Разумеется, семья спасенной стремится продемонстрировать свою
благодарность к человеку, который спас жизнь девушки, и горянский обычай
всего лишь узаконивает эту благодарность. Бывали случаи, когда женщина,
желающая принадлежать мужчине, сознательно в его присутствии шла на
опасность. Мужчина, который таким образом вынужден рисковать, спасая
женщину, редко настроен использовать ее иначе, как рабыню. Я часто
размышлял над тем, как различаются обычаи Гора и Земли. В моем старом мире
спасенная женщина может подарить спасителю благодарный поцелуй и в лучшем
случае серьезнее отнестись к нему как претенденту на брак. Если бы такая
девушка была спасена на Горе, ее, вероятно, ошеломили бы последствия.
После благодарного поцелуя, который может затянуться надолго, она
обнаружит себя на коленях, в рабском ошейнике, а потом, на рабской
привязи, со связанными руками ее поведут с поля, где ее спаситель
продемонстрировал свое мужество. Да, несомненно, земные девушки нашли бы
это удивительным. С другой стороны, горяне считают, что женщина была бы
мертва, если бы не ее спаситель, и таким образов он завоевал право на ее
жизнь и может распоряжаться ею; обычно это означает превращение в рабыню,
потому что статус вольной спутницы получить очень нелегко. К тому же сама
девушка может отказаться стать вольной спутницей, и мужчина, не рискуя
потерять то, что с таким риском завоевал, вынужден превратить ее в рабыню.
Горянские мужчины всегда с готовностью спасают женщин, но они справедливо
считают, что в награду за риск должны получить нечто большее, чем
благодарный поцелуй, и потому заковывают спасенную в цепи, претендуя и на
нее, и на ее тело.
- Я думал, ты ее ненавидишь, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Ненавижу, - согласился я.
- Так поступать по-человечески? - спросил Мул-Ба-Та.
- Да, мужчина должен защищать женщину, какой бы она ни была.
- Достаточно того, что она самка? - опять спросил Мул-Ба-Та.
- Да.
- Даже самка мула?
- Да.
- Интересно, - заметил Мул-Ба-Та. - Тогда мы должны сопровождать
тебя, потому что хотим научиться быть людьми.
- Нет, вы не должны идти со мной.
- Значит ты не считаешь нас настоящими людьми, - горько сказал
Мул-Ал-Ка.
- Считаю, - ответил я. - Вы доказали это, сообщив мне истинные
намерения Сарма.
- Значит мы можем идти с тобой?
- Нет. Я считаю, что вы можете помочь мне по-другому.
- Это будет приятно, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Но у нас немного времени, - сказал Мул-Ба-Та.
- Верно, - согласился Мул-Ал-Ка, - потому что мы скоро должны идти в
помещения для разделки.
Мулы казались опечаленными.
Я немного подумал и потом устремил на них взгляд, в котором, как я
надеялся, было крайнее разочарование.
- Конечно, - сказал я, - вы можете так поступить, но люди так не
поступают.
- Нет? - спросил Мул-Ал-Ка, приободрившись.
- Нет? - с неожиданным интересом спросил Мул-Ба-Та.
- Нет, не поступают, - уверенно заявил я.
- Ты уверен?
- На самом деле уверен?
- Абсолютно, - ответил я. - Совсем не по-человечески безропотно
отправляться в помещения для разделки.
Мулы долго смотрели на меня, потом друг на друга, потом снова на
меня. Казалось, они пришли к какому-то решению.
- Тогда мы не пойдем, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Да, - решительно поддержал его Мул-Ба-Та.
- Хорошо, - сказал я.
- А ты что теперь будешь делать, Тарл Кабот? - спросил Мул-Ал-Ка?
- Отведите меня к Миску.
21. Я НАХОЖУ МИСКА
Вслед за Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та я зашел в влажное высокое
сводчатое помещение, не освещенное лампами. Стены помещения были покрыты
веществом, похожим на цемент; в него вделаны многочисленные разного
размера камни.
Со стойки у входа Мул-Ал-Ка взял факел мула и сломал его конец. Держа
его над головой, он осветил часть помещения.
- Это очень старая часть роя, - заметил Мул-Ба-Та.
- А где Миск? - спросил я.
- Где-то здесь, - ответил Мул-Ба-Та, - так нам сказал Сарм.
Насколько я мог судить, помещение пусто. Я нетерпеливо потрогал
цепочку переводчика, который с помощью мулов захватил на пути сюда. Я не
был уверен, что Миску позволили сохранить его переводчик, и хотел иметь
возможность разговаривать с ним.
Я посмотрел вверх и застыл на мгновение, потом коснулся руки
Мула-Ба-Та.
- Вверху, - прошептал я.
Цепляясь за потолок, висели многочисленные темные фигуры, очевидно,
цари-жрецы, но с чудовищно раздутыми животами. Они не шевелились.
Я включил свой переводчик.
- Миск, - сказал я. И почти тут же узнал знакомый запах.
Среди вцепившихся в потолок фигур послышался шорох.
Но никакого ответа не последовало.
- Его здесь нет, - предположил Мул-Ал-Ка.
- Вероятно, нет, - согласился Мул-Ба-Та, - иначе он бы ответил. Твой
переводчик уловил бы его ответ.
- Поищем в другом месте, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Дайте мне факел, - сказал я.
Я взял факел и обошел комнату. У двери я заметил вделанные в стену
прутья, которые можно использовать как лестницу. Взяв факел в зубы, я
приготовился к подъему.
Неожиданно, держась руками за нижнюю перекладину, я остановился.
- В чем дело? - спросил Мул-Ал-Ка.
- Слушайте, - сказал я.
Мы прислушались и на расстоянии услышали поющие человеческие голоса;
пело множество людей; мы слушали минуту-две; звуки пения приближались.
- Вероятно, идут сюда, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Нам лучше спрятаться, - предложил Мул-Ба-Та.
Я оставил лестницу и отвел мулов к дальней стене помещения. Тут я
велел им спрятаться за упавшими со стен камнями. Сунув факел меж камней, я
тоже присел за ними, и мы стали ждать.
Пение становилось все громче.
Это была печальная песня, торжественная и медленная, почти как
погребальный напев.
Слова на древнегорянском, который я понимаю с трудом. На поверхности
сейчас этим языком не пользуется никто, кроме касты посвященных, которые
его используют в своих многочисленных сложных ритуалах. Насколько я мог
судить, эта песня, хоть и печальная, гимн царям-жрецам, в ней упоминались
праздник Толы и гур. В припеве, который все время повторялся, говорилось
примерно следующее: "Мы пришли за гуром, во время праздника Толы мы пришли
за гуром, мы радуемся, потому что во время праздника Толы мы пришли за
гуром".
Мы продолжали сидеть скорчившись в темноте в дальнем углу помещения.
Вдруг дверь распахнулись, и появились два ряда странных людей, они шли
парами, у каждого в одной руке факел мула, в другой - нечто напоминающее
пустой винных мех из золотистой шкуры.
Я слышал, как рядом со мной Мул-Ал-Ка перевел дыхание.
- Смотри, Тарл Кабот, - прошептал Мул-Ба-Та.
- Да, - ответил я, - вижу.
Вошедшие длинной вереницей в помещение могли быть отнесены к людям, а
могли и нет. Выбритые, одетые в пластик, как все мулы роя, но туловища у
них маленькие, а ноги и руки необыкновенно длинные для туловища такого
размера, ладони и ступни необыкновенно широкие. На ногах нет пальцев,
ступни скорее напоминают диски, это своеобразные мясистые подушки, на
которых они молча движутся вперед; и на руках у них не обычные ладони, а
тоже нечто вроде мясистого диска, который поблескивает в свете факелов.
Самой странной особенностью этих существ была форма и ширина глаз: глаза
большие, не менее трех дюймов в ширину, круглые, темные и блестящие, как
глаза ночного животного.
Что это за существа?
Их в помещении становилось все больше, освещение усилилось, и я
предупредил своих спутников, чтобы они не шевелились.
Теперь я ясно различал царей-жрецов; они висели вниз головой,
вцепившись в потолок, по сравнению с огромными вздувшимися животами грудь
и голова казались маленькими.
И тут, к моему изумлению, странные существа, не обращая внимания на
прутья у двери, начали подниматься по почти вертикальным стенам к
царям-жрецам, потом - поразительно - двинулись вниз головой по потолку.
Там, где они ступали, оставалось слизистое пятно: несомненно, след
выделений дисков, служивших им ногами. Те, что оставались на полу,
продолжали торжественно петь; те же, что добрались до царей-жрецов, начали
из их ртов наполнять свои меха. Их факелы отбрасывали странные тени. Много
раз заполнялись меха, цари-жрецы отдавали мулам то, что запасли в своих
животах.
Процессия мулов казалась бесконечно, царей-жрецов на потолке было не
меньше ста. Мулы непрерывно поднимались вверх, спускались, возвращались с
пустыми мехами, а те, что оставались на полу, не прекращали петь. Так
продолжалось больше часа.
Мулы не пользовались лестницей, и я решил, что ее установили в
древности, когда еще таких мулов, обслуживающих царей-жрецов, не было.
Я решил также, что те выделения, которые мулы набирают в меха, и есть
гур; теперь я понял, что означало выражение "держать гур".
Наконец последний необычный мул спустился на пол.
За все это время ни один из них даже не взглянул в нашем направлении,
настолько они были поглощены своим занятием. Когда они не собирали гур, то
стояли, устремив взгляд к потолку, где висели цари-жрецы.
Наконец я увидел, как один царь-жрец двинулся и, пятясь, начал
спускаться с потолка. Его живот, с выкачанным гуром, теперь стал
нормальным, и он величественно направился к выходу легкими грациозными
шагами царя природы. Несколько мулов окружили его, с пением, они высоко
поднимали свои факелы и несли меха, полные светлой молочной жидкостью,
напоминающей разведенный дикий мед. Царь-жрец, окруженный мулами, медленно
удалился по коридору. За ним последовал другой, еще один, и наконец все
цари-жрецы, за исключением одного, покинули это помещение. В свете
последних факелов я видел, что последний царь-жрец тоже лишен гура, но
остается на потолке. Толстая цепь, прикрепленная к кольцу в потолке, вела
к металлическому кольцу между грудью и животом царя-жреца.
Это был Миск.
Я сломал другой конец факела и прошел к центру помещения.
Поднял факел как можно выше.
- Добро пожаловать, Тарл Кабот, - послышалось из моего транслятора. -
Я готов к смерти.
22. ТУННЕЛИ ЗОЛОТОГО ЖУКА
Я повесил переводчик на цепочке через плечо и пошел к прутьям в
стене. Взяв факел в зубы, начал быстро подниматься. Одна или две
проржавевших перекладины сломались у меня в руках, и я чуть не свалился на
каменный пол. Перекладины, вероятно, очень старые, и их никогда не чинили,
не заменяли поврежденные.
Добравшись до потолка, я, к своему облегчению, заметил, что
перекладины продолжаются и по нему; здесь под каждой перекладиной имелась
плоская площадка, на которую можно поставить ноги. По-прежнему держа факел
в зубах, так как мне были нужны обе руки, я начал двигаться к Миску.
В ста пятидесяти футах под собой я видел фигуры Мула-Ал-Ка и
Мула-Ба-Та.
Неожиданно одна перекладина, кажется, четвертая, оборвалась, концы ее
оторвались от потолка, я отчаянно потянулся к следующей и едва успел
схватиться за нее. Несколько мгновений, вспотев, я висел в воздухе. Рот у
меня наполнился углем, и я понял, что, должно быть, прокусил факел.
Перекладина, на которой я висел, начала отходить от потолка.
Я пошевельнулся, и она отошла еще на дюйм.
Я боялся, что, если подтянусь, она совсем вырвется.
Я висел, а она продолжала отходить, по частичке дюйма за раз.
Я чуть продвинулся вперед, перекладина почти совсем выскочила из
потолка, но я уже схватился за следующую. И услышал, как упала та, за
которую я только что держался.
Посмотрев вниз, я снова увидел Мула-Ал-Ка и Мула-Ба-Та. Они смотрели
вверх. На их лицах был страх за меня. У их ног лежали две упавшие
перекладины.
Та, на которой я сейчас висел, казалась относительно прочной, я
осторожно подтянулся и ступил на следующую.
Через несколько мгновений я был рядом с Миском.
Достал из рта факел и выплюнул частички угля. Поднял факел и
посмотрел на Миска.
Он висел вниз головой, освещенный голубым светом факела, и серьезно
смотрел на меня.
- Приветствую тебя, Тарл Кабот.
- Приветствую, - ответил я.
- Ты очень шумишь.
- Да.
- Сарму следовало проверить эти перекладины.
- Вероятно.
- Но трудно все предусмотреть, - сказал Миск.
- Да.
- Что ж, - сказал Миск, - я думаю, тебе пора приниматься за дело и
убить меня.
- Не знаю, с чего начать, - ответил я.
- Да, - согласился Миск, - это трудно, но, я думаю, если проявить
настойчивость, то можно.
- Есть ли какой-то центральный орган, который я могу повредить? -
спросил я. - Например, сердце?
- Ничего такого, - ответил Миск. - В нижней части живота есть орган,
который передвигает жидкости по телу, но поскольку наши ткани буквально
погружены в жидкость, повреждение этого органа скажется не сразу, по
крайней мере только через несколько анов. С другой стороны, - добавил
Миск, - время у тебя есть.
- Да, - согласился я.
- Я рекомендую, - сказал Миск, - мозговые центры.
- Значит, быстро убить царя-жреца нельзя?
- Не с твоим оружием. Но ты можешь, конечно, затратив время,
перерезать корпус или отрезать голову.
- А я надеялся, что есть способ быстро убить царя-жреца.
- Прости, - сказал Миск.
- Ну, наверно, ничего не поделаешь.
- Да, - согласился Миск. И добавил: - В данных обстоятельствах я бы
хотел, чтобы такой способ существовал.
Я увидел какое-то приспособление, металлический прут с выступом на
конце. Прут свисал с крюка на таком расстоянии, что Миск не мог до него
дотянуться.
- Что это такое?
- Ключ от моей цепи.
- Хорошо, - сказал я, перебрался через несколько перекладин, чтобы
снять ключ, потом вернулся к Миску. После некоторых затруднений я
умудрился всунуть ключ в замок на металлической ленте, опоясывавшей Миска.
- Откровенно говоря, - сказал Миск, - я бы рекомендовал сначала убить
меня, а потом уже убирать тело. Я могу испытать искушение защищаться.
Я повернул ключ и открыл замок.
- Но я пришел не для того, чтобы убить тебя, - сказал я.
- Разве не Сарм тебя послал?
- Сарм.
- Почему же ты меня не убиваешь?
- Не хочу, - сказал я. - К тому же между нами роевая правда.
- Это верно, - согласился Миск, передней конечностью снял с себя
кольцо, оно повисло на цепи. - С другой стороны, теперь Сарм тебя убьет.
- Я думаю, он бы меня и так убил, - сказал я.
Миск, казалось, ненадолго задумался.
- Да, - сказал он. - Несомненно. - Потом он посмотрел на Мула-Ал-Ка и
Мула-Ба-Та. - От них Сарм тоже избавится.
- Он приказал им явиться в помещения для разделки, - ответил я,
добавив: - Но они решили этого не делать.
- Замечательно, - сказал Миск.
- Просто они люди, - ответил я.
- Что ж, это их право.
- Да, я так думаю.
Почти нежно Миск подхватил меня одной передней конечностью и снял с
перекладины. Я оказался прижат к его груди.
- Так будет гораздо безопаснее, - сказал он и, по-моему, без всякой
необходимости добавил: - И гораздо тише. - И вот, прочно держа меня, он
прошел по потолку и задом спустился по стене.
Мы с мулами и Миском стояли на каменном полу у выхода из помещения.
Я сунул факел в узкую металлическую подставку, состоящую из двух
колец и пластинки под ними. Она была прикреплена к стене. Я заметил, что
их несколько; они явно предназначались для факелов или аналогичных
приспособлений.
Я повернулся к царю-жрецу.
- Ты должен где-нибудь спрятаться, - сказал я.
- Да, - подхватил Мул-Ал-Ка, - найди тайник и оставайся в нем, а
потом, может быть, Сарм предастся радостям золотого жука, и ты сможешь
безопасно выйти.
- Мы будем приносить тебе пищу и воду, - предложил Мул-Ба-Та.
- Вы очень добры, - ответил Миск, глядя на нас сверху вниз, - но,
конечно, это невозможно.
Два мула в страхе отступили от него.
- Почему? - спросил я в замешательстве.
Миск гордо распрямился, в свои почти восемнадцать футов, только
голову слегка отклонил от вертикали и уставился на нас антеннами. За
последние несколько недель я привык к тому, что это означает мягкий
выговор.
- Сейчас праздник Толы, - сказал он.
- Ну и что? - спросил я.
- Я должен дать гур Матери, - объяснил Миск.
- Тебя обнаружат и убьют, - сказал я. - Сарм, как только узнает, что
ты жив, тут же тебя уничтожит.
- Естественно, - сказал Миск.
- Тогда почему ты не прячешься?
- Не будь глуп, - ответил Миск, - сейчас праздник Толы, и я должен
дать Матери гур.
Я понял, что спорить не о чем, но решение Миска опечалило меня.
- Прости, - сказал я.
- Печально было бы, - заметил Миск, - если бы я не смог дать гур
Матери, и эта мысль чрезвычайно расстраивала меня все эти дни, когда я
держал гур. Но теперь благодаря тебе я смогу дать гур Матери и потому я у
тебя в долгу, пока не буду убит Сармом или не предамся радостям золотого
жука.
Он легко коснулся моих плеч антеннами, потом поднял антенны, а я
поднял руки и коснулся ладонями концов его отростков. Мы снова, так
сказать, соприкоснулись антеннами.
Затем Миск протянул антенны к мулам, но они отшатнулись.
- Нет, - сказал Мул-Ал-Ка, - мы всего лишь мулы.
- Пусть будет роевая правда между царем-жрецом и двумя мулами, -
сказал Миск.
- Не может быть роевой правды между царем-жрецом и мулами, - ответил
Мул-Ба-Та.
- Ну, тогда между царем-жрецом и двумя людьми, - сказал Миск.
Медленно, со страхом Мул-Ал-Ка и Мул-Ба-Та подняли руки, и Миск
коснулся их ладоней антеннами.
- Я умру за тебя, - сказал Мул-Ал-Ка.
- И я, - подхватил Мул-Ба-Та.
- Нет, - ответил Миск, - вы должны спрятаться и постараться выжить.
Мулы посмотрели на меня, я кивнул:
- Да, спрячьтесь и учите остальных, что вы люди.
- А чему нам их учить? - спросил Мул-Ал-Ка.
- Быть людьми.
- А что значит быть людьми? - умоляюще спросил Мул-Ба-Та. - Ты нам
так и не сказал.
- Это вы должны решить сами. Сами решите, что такое быть человеком.
- То же самое с царями-жрецами, - сказал Миск.
- Мы пойдем с тобой, Тарл Кабот, - сказал Мул-Ал-Ка, - и будем
сражаться с золотым жуком.
- Что это значит? - спросил Миск.
- Девушка Вика из Трева в туннелях золотого жука, - объяснил я. - Я
иду ее спасать.
- Ты опоздаешь, - ответил Миск, - потому что уже время откладывания
яиц.
- А это что значит?
- Ты идешь? - спросил Миск.
- Да.
- Тогда сам увидишь.
Мы посмотрели друг на друга.
- Не ходи, Тарл Кабот, - сказал Миск. - Ты умрешь.
- Я должен идти.
- Понимаю, - сказал Миск. - Это все равно что давать гур Матери.
- Может быть, - ответил я. - Не знаю.
- Мы пойдем с тобой, - заявил Мул-Ал-Ка.
- Нет, вы должны идти к другим людям.
- Даже к тем, кто переносит гур? - спросил Мул-Ба-Та, вздрагивая при
мысли о маленьких круглых телах, странных руках, ногах и глазах.
- Это мутанты, - объяснил Миск, - выращенные очень давно, чтобы
обслуживать темные туннели; теперь их сохраняют для участия в ритуалах и
по традиции.
- Да, - ответил я Мулу-Ба-Та, - даже к тем, кто переносит гур.
- Понимаю, - с улыбкой ответил Мул-Ба-Та.
- Вы должны идти повсюду, где в рое есть люди.
- Даже на плантации грибов и на пастбища? - спросил Мул-Ал-Ка.
- Да, всюду, где есть люди.
- Понимаю, - сказал Мул-Ал-Ка.
- Я тоже, - подхватил Мул-Ба-Та.
- Хорошо, - сказал я.
Пожав мне руки, двое повернулись и побежали к выходу.
Мы с Миском остались одни.
- Это приведет к неприятностям, - сказал Миск.
- Вероятно, - согласился я.
- И ты несешь за это ответственность.
- Отчасти. Но решать будут цари-жрецы и люди.
Я посмотрел на Миска.
- Глупо идти к Матери.
- Глупо идти в туннели золотого жука, - ответил он.
Я легко извлек меч из ножен. Он появился быстро, будто ларл оскалил
клыки. В голубом свете факела я осмотрел лезвие и тонкий слой смазки,
защищавший его. Попробовал уравновешенность и снова спрятал меч в ножны. Я
был удовлетворен.
Мне нравится меч, такой простой и в то же время эффективный в
сравнении с многочисленными возможными вариантами оружия. Преимущество
короткого меча в том, что он извлекается из ножен на мгновение раньше, чем
длинный. Другое преимущество - им можно действовать быстрее, чем длинным.
Но главное, мне кажется, в том, что он позволяет горянскому воину
сближаться с противником. Короткая дистанция вполне компенсируется
быстротой и легкостью этого оружия по сравнению с длинным мечом. Если
соперник, вооруженный длинным мечом, не заканчивает бой первым ударом, он
обречен.
- Где туннели золотого жука? - спросил я.
- Спрашивай, - ответил Миск. - Они известны всем в рое.
- Золотого жука так же трудно убить, как царя-жреца?
- Не знаю, - ответил Миск. - Мы никогда не убивали золотых жуков и не
изучали их.
- Почему?
- Просто это не делалось. К тому же убить золотого жука, - добавил
Миск, внимательно глядя сверху вниз своими блестящими глазами, - большое
преступление.
- Понятно.
Я повернулся, собираясь уходить, потом снова посмотрел на царя-жреца.
- А можешь ли ты, Миск, своими роговыми лезвиями убить царя-жреца?
Он, казалось, задумался.
- Этого не происходило более миллиона лет, - наконец ответил он.
Я поднял руку.
- Желаю тебе добра, - произнес я традиционное горянское приветствие.
Миск поднял одну переднюю конечность, роговое лезвие исчезло. Антенны
его наклонились ко мне, золотые чувствительные волоски вытянулись.
- А я, Тарл Кабот, - ответил он, - желаю добра тебе.
И мы разошлись.
23. Я НАХОЖУ ВИКУ
Я понял, что пришел слишком поздно, чтобы спасти Вику из Трева.
Глубоко в неосвещенных туннелях золотого жука, в этих неукрашенных
перепутанных проходах в скале я нашел ее тело.
Держа факел в руке, я осматривал зловонную пещеру и увидел Вику. Она
лежала на груде грязного мха и стеблей.
На ней было несколько обрывков некогда прекрасной одежды; она
изорвала ее во время отчаянного бегства по темным скальным туннелям, когда
тщетно старалась уйти от челюстей неумолимого золотого жука.
Я увидел, что на шее у нее нет рабского ошейника.
Ее ли ошейник одели на ту девушку, которую я видел? Если размер
подходит, то, вероятно, так оно и есть. Цари-жрецы не гнушаются такой
мелочной экономией, ревностно сберегая неодушевленные ресурсы роя.
Если на ней нет ошейника, значит ее освободили, прежде чем отправить
в туннели золотого жука? Я смутно вспомнил, что Миск однажды рассказывал
мне: из почтения к золотому жуку ему предлагают только свободных женщин.
Вся пещера пропахла пометом золотого жука, но его самого я еще не
встретил. По контрасту с чопорно аккуратными и чистыми туннелями
царей-жрецов здесь все казалось особенно грязным и отвратительным.
В одном углу груда костей, среди них человеческий череп. Кости
расколоты, мозг из них высосан.
Давно ли Вика мертва, я не мог определить, но проклинал себя: мне
казалось, что всего несколько часов. Ее тело, хотя и застывшее, не было
таким холодным, как я ожидал. Она не шевелилась, глаза ее были устремлены
в одну точку, в них застыл ужас последнего мгновения, когда на ней
сомкнулись челюсти золотого жука. Могла ли она во тьме рассмотреть, кто на
нее нападал? Я надеялся, что нет: достаточно того, что она слышала звуки
преследования. Но сам я предпочел бы видеть нападающего и пожелал того же
краткого ужасного преимущества Вике из Трева, потому что помнил ее
женщиной храброй и гордой.
Кожа ее казалась слегка суховатой, но не совсем высохшей.
Так как тело не остыло, я долго вслушивался, стараясь уловить
дыхание. Держал руку, надеясь почувствовать хотя бы слабый пульс. Но не
почувствовал ни дыхания, ни пульса.
Хоть я и ненавидел Вику из Трева, такой судьбы я ей не желал и не мог
себе представить, чтобы какой-нибудь мужчина, как бы она его ни предала,
мог ей пожелать этого. Глядя на нее, я испытывал странную печаль, хотя и
горечь не покидала меня. Теперь я видел в ней только девушку, встретившую
золотого жука и погибшую ужасной смертью. Она человек, и какова бы ни была
ее вина, такой ужасной участи она не заслужила. И глядя на нее, я понял,
что каким-то образом никогда не оставался к ней равнодушным.
- Прости, - сказал я, - прости, Вика из Трева.
Странно, но на ее теле нет ран.
Может, она умерла от страха?
Ни одного пореза или синяка, который нельзя было бы объяснить ее
лихорадочным бегством по туннелям. Ее тело, руки и ноги исцарапаны, но не
порваны и не сломаны.
Я не нашел ничего, что могло бы вызвать смерть, кроме небольшого
прокола в левом боку; через него мог проникнуть яд.
Впрочем, на теле я обнаружил пять больших круглых опухолей, хотя как
они могли вызвать смерть, я не понимал. Эти припухлости протянулись линией
вдоль левого бока; казалось, что-то, размером примерно с кулак, находится
сразу под кожей. Возможно, какая-то необычная физиологическая реакция на
яд, проникший в ее организм через маленькое отверстие в левом боку.
Я протер рукой глаза.
Сейчас я ничего не могу для нее сделать, только продолжить охоту на
золотого жука.
Я подумал, нельзя ли похоронить тело, но отказался от этой мысли: в
каменных туннелях это невозможно. Я могу только убрать ее с этой грязи в
логове золотого жука, но пока не убью его самого, она никогда не будет в
безопасности от оскверняющих челюстей. Повернувшись спиной к Вике из Трева
и неся факел, я направился к выходу из пещеры. Мне показалось, что я слышу
ужасный умоляющий крик, хотя, конечно, никаких звуков не было. Я
повернулся, посветил факелом: тело ее лежало в прежней позе, в глазах то
же выражение застывшего ужаса. Я вышел.
Продолжал искать золотого жука, но никого не встретил в каменных
туннелях.
Меч я держал в правой руке, а факел в левой.
На поворотах я рукоятью меча - чтобы предохранить лезвие - царапал на
стене знак, показывающий, откуда я шел.
Я долго бродил, сворачивая из одного туннеля в другой, из одной
пещеры в другую.
И жалость к Вике из Трева смешивалась с ненавистью к золотому жуку.
Наконец я заставил себя отбросить эмоции и задуматься над своим
положением.
Факел горел слабо, по-прежнему я не встретил ни следа золотого жука.
Мысли мои вернулись к неподвижному телу Вики в пещере золотого жука.
Прошло несколько недель, как я ее не видел. И, вероятно, несколько
дней, как ее заточили в туннели золотого жука. Как получилось, что жук
схватил ее только недавно? И если это правда, если она погибла совсем
недавно, как она прожила эти дни? Вероятно, воду она могла найти. Но что
она ела? Может, подобно слизневому червю, вынуждена была питаться
остатками пиршеств золотого жука, но мне трудно было в это поверить,
потому что состояние ее тела не указывало на длительную борьбу с голодом.
И почему золотой жук не тронул тела гордой красавицы из Трева?
И что это за пять странных припухлостей на ее прекрасном теле?
А Миск сказал, что уже поздно, потому что наступила пора откладывания
яиц.
С губ моих сорвался крик ужаса, я повернулся и бросился назад, туда,
откуда пришел.
Снова и снова спотыкался я о камни, ушиб плечо и бедро, но не
уменьшал скорости своего бега назад к пещере золотого жука. Я даже не
останавливался в поисках нацарапанных мной знаков, потому что, казалось,
наизусть помню все повороты.
Я ворвался в пещеру золотого жука и высоко поднял факел.
- Прости меня, Вика из Трева! - воскликнул я. - Прости меня!
Я упал около нее на колени и воткнул факел в щель между камнями.
В одном месте из ее тела выглядывали блестящие глаза маленького
существа, золотого, размером с черепашку; оно пыталось выбраться наружу
сквозь кожу. Мечом я вырезал яйцо и раздавил его и его обитателя на
каменном полу.
Тщательно, методично извлек второе яйцо. Поднес к уху. Внутри
слышалось настойчивое царапанье, движения какого-то крошечного организма.
Я раздавил и это яйцо, не останавливаясь, пока движения внутри не
прекратились.
Так же я избавился и от остальных трех яиц.
Потом взял меч, вытер смазку с одной стороны лезвия и поднес
блестящую сталь к губам девушки из Трева. Отведя меч, я воскликнул от
удовольствия: на нем виден был влажный след дыхания.
Я поднял девушку на руки.
- Моя девушка из Трева, - сказал я. - Ты жива.
24. ЗОЛОТОЙ ЖУК
В этот момент я услышал легкий шум: поднял голову и увидел, что из
тьмы одного из туннелей, ведущих в пещеру, на меня смотрят два пламенеющих
глаза.
Золотой жук такого же размера, как царь-жрец, но значительно тяжелее.
Он величиной примерно с носорога, и первое, что, кроме светящихся глаз, я
заметил, были два трубчатых полых похожих на клещи выроста с
многочисленными хватательными крючками. Их концы соприкасались на
расстоянии ярда от тела. По-видимому, какая-то странная разновидность
челюстей. Антенны, в отличие от аналогичных устройств царей-жрецов, очень
короткие. Они загибались и заканчивались пучками золотистых волос. Самой
странной особенность, вероятно, были несколько длинных золотистых прядей,
почти грива; эти пряди покрывали куполообразную спину существа и
спускались чуть не до пола. Сама спина делилась на две части; вероятно,
когда-то у этого существа были роговые крылья, но теперь они срослись и
образовали прочный щит. Голова существа убиралась под этот щит, но ясно
видны были глаза и, конечно, челюсти.
Я понял, что стоящее передо мной существо может убить царя-жреца.
Больше всего я опасался за безопасность Вики из Трева.
Стоял перед ее телом с обнаженным мечом.
Существо казалось удивленным и не нападало. Несомненно, за всю свою
долгую жизнь оно ничего подобного в туннелях не встречало. Оно немного
попятилось и еще больше втянуло голову под щит из золотых сросшихся
крыльев. Прикрыло глаза своими трубчатыми крючковатыми челюстями, будто
защищалось от света.
Мне пришло в голову, что свет факела в этих вечно темных туннелях мог
временно ослепить или сбить с толку существо. К тому же запах горения,
который воспринимали его чувствительные антенны, для него такая же
какофония, как длительный беспорядочный грохот для нас.
Очевидно, существо не понимало, что происходит в его пещере.
Я схватил факел и с громким криком сунул его в морду существу.
Я ожидал, что оно отступит, но оно только подняло навстречу мне свои
трубчатые челюсти.
Это казалось невероятным. Будто передо мной не живое существо, а
скала или слепая пещерная растительность.
Одно ясно. Существо не боится ни меня, ни огня.
Я отступил на шаг, и оно на шести коротких лапах сделало шаг вперед.
Мне казалось, что ранить золотого жука очень трудно, особенно когда у
него голова убрана под щит. Конечно, это не помешает жуку пустить в ход
свои челюсти, но по крайней мере ослабит способности жука воспринимать
окружающее. Из-под щита ему хуже видно, но мне казалось, что золотой жук,
как и цари-жрецы, мало полагается на это чувство. И они и он чувствуют
себя непринужденно в полной тьме, что совершенно непонятно для
ориентированного на зрительное восприятие мира организма. Но с другой
стороны, я надеялся, что поле восприятия антенн также уменьшится из-за
втягивания головы под сросшиеся роговые крылья.
Я сунул меч в ножны, склонился к телу Вики, не отрывая взгляда от
жука, который теперь находился от меня ярдах в четырех.
Наощупь закрыл глаза девушки, чтобы они не смотрели на меня с
выражением застывшего ужаса.
Тело ее по-прежнему не гнулось от воздействия парализующего яда, но,
может быть, потому что я извлек пять яиц, казалось теплее и податливее.
Как только я коснулся девушки, жук сделал еще один шаг вперед.
Он зашипел.
От этого звука я вздрогнул: привык к неестественной тишине
царей-жрецов.
Жук начал высовывать голову из убежища, высунулись его короткие
антенны, увенчанные чувствительными волосками, и начали обследовать
помещение.
Я поднял Вику на плечо, придерживая ее правой рукой, и распрямился.
Шипение стало громче.
Очевидно, жук не хотел, чтобы я уносил Вику из пещеры.
Отступая, держа Вику на плече, факел в руке, я медленно выбрался из
пещеры золотого жука.
Жук, двигаясь за мной, добрался до груды грязного мха и стеблей, на
которой лежала Вика, и начал рыться в обломках яиц.
Я не знал, насколько быстро он способен двигаться, но повернулся и
трусцой побежал по коридору к выходу из туннелей золотого жука. Я
надеялся, что существо такого размера и веса, да еще на тонких лапах, не
сможет двигаться быстро, по крайней мере достаточно долго.
Примерно через ан после этого я услышал из оставленной пещеры
странный крик. Более ужасного звука я в своей жизни не слышал - долгий,
сверхъестественный, лихорадочный, яростный поток звуков, больше чем толчок
воздуха, больше чем свирепый крик, почти вопль боли и страдания.
Я на мгновение остановился и прислушался.
И услышал скрежет в туннеле: звуки приближения золотого жука.
Я повернулся и побежал.
Через несколько анов снова остановился и прислушался.
Очевидно, мое предположение о скорости движения золотого жука
правильно: он теперь двигался медленнее. Но я знал, что он идет за мной,
что он не оставит так легко добычу, не откажется от мести. Медленно,
терпеливо, неумолимо будет он приближаться во тьме, неотвратимо, как
наступление зимы или выветривание камня.
Как жук преследует свои жертвы?
Как ужасно затеряться в этих туннелях, ждать жука, много часов,
может, даже дней избегать его, не осмеливаясь уснуть, не зная, ждет ли
впереди тупик, если из-за следующего поворота покажется золотой жук.
Да, подумал я, золотому жуку в его туннелях и не нужна скорость.
Я опустил Вику.
Прислонил факел к стене туннеля.
Мне почему-то казалось странным представить себе золотого жука,
часами и днями преследующего добычу. Какая-то тут загадка. Но я сам видел
его тело и знал, что оно не способно на длительное быстрое передвижение.
Как же такое медлительное неуклюжее существо, пусть даже страшное на
близком расстоянии, может захватить и убить быстрого и настороженного
царя-жреца?
Я коснулся тела Вики, потер ее руки, чтобы проверить, не
восстановилось ли кровообращение.
Прижавшись ухом к ее груди, я с радостью услышал слабое сердцебиение.
В запястье ощутил пульс.
В туннелях золотого жука не очень много воздуха.
Вероятно, они не вентилируются, как туннели царей-жрецов. В этих
туннелях пахло пометом золотого жука и какими-то его выделениями. Запах
казался угнетающим. Раньше я его почти не замечал. Теперь я понял, что
пробыл в туннелях уже долго, устал, давно не ел и не пил. Скоро придется
подумать о сне. Жук остался далеко сзади. Можно на мгновение хотя бы
закрыть глаза.
Я неожиданно проснулся.
Запах сильнее и ближе.
Факел почти погас.
Я увидел светящиеся глаза.
Золотые пряди встали дыбом и дрожали, и именно от них исходил запах.
Я закричал, почувствовав, как два длинных жестких выступа коснулись
моего тела.
25. ВИВАРИЙ
Я схватил руками узкие полые клещевидные челюсти золотого жука и
попытался оторвать их от своего тела. Они прокусили мне кожу, и, к своему
ужасу, я почувствовал, что золотой жук сосет через эти ужасные трубы, но
ведь я человек, млекопитающее, а не царь-жрец, жидкости моего тела
замкнуты в сосудах совсем другой системы. Я изо всей силы потянул злобные
крючковидные трубки-челюсти золотого жука, они прогнулись, жук зашипел,
челюсти сжались еще сильней, но я умудрился вырвать их из кожи и дюйм за
дюймом оттягивал от себя, разводил в стороны медленно, неумолимо, как и
сам золотой жук, и вот на расстоянии руки от моего тела они отломились с
резким треском и упали на каменный пол.
Шипение смолкло.
Жук вздрогнул, его сросшиеся золотые перья задрожали, будто хотели
разделиться, чтобы жук взлетел, но ничего не вышло, и он снова втянул
голову под их защиту. Попятился от меня на своих шести коротких лапах. Я
прыгнул вперед, сунул руку под щиток и схватил короткие мохнатые антенны;
выворачивая их одной рукой, я умудрился медленно заставить отбивающегося
жука перевернуться на спину; он лежал, покачиваясь, его короткие лапы
беспомощно дергались. Я достал меч и больше десяти раз ударил в уязвимое
обнаженное брюхо. Наконец он перестал дергаться и застыл.
Я содрогнулся.
Запах золотых волосков по-прежнему стоял в коридорах, и я опасался,
что поддамся его наркотическому воздействию, поэтому решил уходить.
Факел замигал.
Мне не хотелось убирать меч в ножны, потому что он был весь вымочен в
жидкости тела золотого жука.
Сколько еще таких существ живет в туннелях и пещерах рядом с
царями-жрецами?
Пластиковая одежда не давала возможности вытереть лезвие. Я подумал,
что смогу вытереть меч о золотые пряди жука, но обнаружил, что они покрыты
неприятным вязким выделением - источником того самого запаха, которым
по-прежнему были полны коридоры.
Мой взгляд упал на Вику из Трева.
Она еще не внесла свой вклад в сегодняшние потребности.
Поэтому я оторвал часть ее одежды и вытер руки и лезвие.
Как бы реагировала на это гордая Вика?
Я улыбнулся про себя: теперь я могу сказать, что спас ее жизнь и по
законам Гора она принадлежит мне. Краткой была ее свобода. Теперь я могу
определять, как она будет одеваться и будет ли одеваться вообще.
Я представлял себе ее ярость от такого заявления, ярость, которая
нисколько не станет меньше от того, что я говорю правду.
Но теперь важнее вынести ее из туннелей, найти безопасное убежище,
где она смогла бы прийти в себя от яда золотого жука.
Найду ли я такое место?
Сарму теперь, вероятно, известно, что я отказался убивать Миска, и
рой для меня и для всех связанных со мной становится опасным.
Хотел я того или нет, мои действия привели к тому, что я оказался на
стороне Миска.
Приготовившись спрятать меч в ножны, я услышал слабый звук в проходе
и, застыв, стал ждать в свете умирающего факела.
Но приближался не золотой жук, хотя я подозревал, что их в этих
туннелях несколько, я другой обитатель этих подземных переходов - бледный
длинный слепой слизневый червь.
Своим крошечным ртом в нижней части тела он время от времени касался
каменного пола, как слепой человек трогает все рукой, длинное бледное
гибкое тело собиралось, продвигалось вперед, снова собиралось и
продвигалось дальше, пока он не оказался в ярде от моих ног, почти под
щитком убитого жука.
Слизневый червь продвинул вперед часть своего длинного трубчатого
тела, и красный рот в его нижней части будто уставился на меня.
- Нет, - сказал я, - на этот раз золотому жуку здесь не повезло.
Какое-то время красный рот продолжал смотреть в мою сторону, потом
медленно повернулся к телу жука.
Я встряхнулся и убрал меч.
Довольно с меня этого места.
Я поднял Вику из Трева. Теперь в теле ее чувствовалась жизнь, от ее
дыхания на своей щеке я почувствовал себя счастливым.
Факел неожиданно погас, оставив нас в темноте.
Я поцеловал Вику в щеку.
Я был счастлив. Мы оба живы.
Я повернулся и, держа девушку на руках, медленно пошел по коридору.
Сзади я слышал звуки пиршества слизневого червя.
Двигался я медленно, но без труда нашел место, откуда вошел в туннели
золотого жука.
Войдя, я всюду обозначал свой путь, царапая рукоятью меча стрелки на
уровне глаз на стене слева от себя. Теперь я отыскивал эти следы наощупь.
Знаки эти я делал потому, что, в отличие от остальных, собирался
вернуться.
Подойдя к входу, я обнаружил, что он закрыт. Я так и думал. И знал,
что нет никакой ручки или другого приспособления, чтобы открыть дверь
изнутри: ведь из туннелей золотого жука не возвращаются. Конечно, время от
времени его открывают, но я не знал, когда это произойдет.
Вероятно, если я начну стучать, меня услышат.
Но когда я входил, мулы, дежурившие у входа, предупредили меня, что
не имеют правда выпускать меня назад. Таков закон царей-жрецов. Я не знал,
откроют они мне дверь или нет, но решил, что лучше будет, если они
сообщат, что видели, как я вошел и не вышел.
Сарм хотел, чтобы я пошел в туннели золотого жука и там погиб; пусть
считает, что так и произошло.
Я знал, что туннели золотого жука, как и помещения царей-жрецов,
вентилируются, и надеялся найти вентиляционную шахту и выбраться
незаметно. Если это невозможно, поищу другой выход. В самом худшем случае
я был уверен, что мы с Викой теперь, когда я знаю опасности, силы и
слабости золотого жука, сможем долго продержаться в туннелях, хоть жизнь
наша будет нелегкой, и дождаться, пока портал откроют, чтобы впустить еще
одного золотого убийцу царей-жрецов.
Я вспомнил, что недалеко от входа, в двадцати-тридцати ярдах, видел
при свете факела в потолке коридора вентиляционное отверстие. Его
закрывала металлическая решетка, но нетолстая, и я думал, что сумею ее
вырвать.
Проблемой будет Вика.
Теперь я чувствовал дуновение свежего воздуха. С Викой в руках я
продолжал идти, пока не почувствовал его сильнее. Казалось, дуновение идет
с места прямо у меня над головой. Я посадил Вику к стене и приготовился
прыгнуть и схватиться за решетку.
Пальцы мои коснулись решетки, и перед глазами будто что-то
взорвалось, пальцы обожгло.
Оцепеневший, потерявший ориентировку, я упал на пол.
При вспышке я ясно разглядел и решетку, и шахту, и кольца в ее стене.
Ими пользуются мулы, когда им время от времени приходится чистить
вентиляцию и опрыскивать ее бактерицидами.
Потирая руки и тряся головой, я немного отошел и подождал, пока приду
в себя.
Если повезет, вцеплюсь пальцами в решетку и повисну.
Прыгнув снова, я схватился за решетку и закричал от боли, отворачивая
лицо от огня, который, казалось, охватил ее поверхность. Потом я больше не
мог оторвать рук и беспомощно висел, а разряды проходили через мое тело,
но тут болты выскочили, я упал на пол, и решетка с лязгом ударилась рядом.
Я по-прежнему не выпускал ее из пальцев.
Освободив руки, я отполз к стене и некоторое время полежал. Тело
болело и дрожало, и я не мог контролировать судорожные подергивания мышц.
Я закрыл глаза, но бесполезно: перед ними продолжала взрываться вселенная.
Не знаю, терял ли я сознание. Вероятно, да, потому что в следующее
мгновение почувствовал, что тело уже не болит и что я, испытывая слабость
и позывы к рвоте, лежу у стены. Отполз подальше, и меня вырвало. Потом я
встал, неуверенно пошел назад и остановился под вентиляционной шахтой,
подняв голову и наслаждаясь порывами свежего воздуха.
Встряхнулся и попробовал руки и ноги.
Потом, собравшись с силами, подпрыгнул, легко схватился за первое
кольцо в шахте, подержался за него и снова соскочил.
Подошел к Вике.
Биение сердца прослушивается хорошо, пульс сильный. Возможно, помог
свежий воздух.
Я потряс ее.
- Проснись! - Снова потряс, сильнее, но она не приходила в себя. Я
отнес ее к шахте и попробовал поставить на ноги, но ее ноги подгибались.
Мне казалось, что она смутно осознает происходящее.
Я снова поставил ее на ноги и четыре раза сильно и резко ударил по
лицу.
- Проснись! - крикнул я, но хоть голова ее дергалась из стороны в
сторону, в сознание она не приходила.
Я поцеловал ее и осторожно опустил на пол.
У меня не было желания вечно оставаться в туннелях, но и оставить
девушку я не мог.
Оставалось только одно.
Я снял пояс и, сделав петлю, забросил на нижнее кольцо. Потом вынул
из сандалий ремни. Одним ремнем связал сандалии и повесил на шею. Другим
прочно связал запястья Вики и, просунув голову, положил девушку на плечо.
Неся ее на спине, я поднялся к первому кольцу. Оказавшись в шахте, я
отвязал пояс и, по-прежнему держа Вику, начал подъем.
Поднявшись примерно на двести футов, я в радостью встретил две
горизонтальные шахты, отходившие от вертикальной, по которой я поднимался.
Сняв Вику с плеча, я понес ее в руках в общем направлении центра роя.
Девушка слегка застонала, губы ее шевельнулись.
Она приходила в себя.
Примерно с ан я нес ее по многочисленным шахтам, иногда идя в полный
рост, иногда ползком. Изредка встречались отверстия, и я сквозь решетку
видел части роя. Свет, пробивавшийся в эти отверстия, радовал меня.
Наконец в одном отверстии я увидел то, что искал: небольшой комплекс
зданий, несколько работающих мулов и ни одного царя-жреца.
Я увидел также у дальней стены в ярко освещенном пространстве ярус за
ярусом пластиковых клеток, примерно таких, как та, что я занимал в комнате
Миска. В некоторых клетках находились мулы, мужчины и женщины, иногда и те
и другие. В отличие от клетки в помещении Миска, эти были заперты.
Грибы, воду, матрацы и прочее необходимое обитателям клеток подавали
мулы, работавшие снаружи.
Эти клетки напомнили мне зоопарк. И действительно, глядя в решетку, я
заметил, что не все клетки заняты мулами; там были и различные другие
существа, некоторых я видел в рое, других нет. Среди них были даже
млекопитающие.
В одной клетке я видел пару слинов, в двух соседних клетках с
передвижной решеткой между ними два ларла. Было человекообразное существо,
маленькое, с убегающим назад лбом, с волосатой мордой и телом, оно прыгало
на стену, оттуда, используя инерцию, перепрыгивало на другую, потом на
пол, и все начиналось сначала.
В просторной низкой клетке, на полу которой, по-видимому, росла
настоящая трава, я увидел пару пасущихся волосатых длиннорогих босков; в
той же клетке, но в другом углу небольшое стадо: пять взрослых животных,
гордый самец и четыре самки - табуки, однорогая золотистая горянская
антилопа. Когда одна самка передвинулась, я увидел, что рядом с ней
изящными шагами идут два детеныша, первые, каких я вообще видел, потому
что молодняк табуков не уходит далеко от своего логова в запутанных
зарослях Ка-ла-на на Горе. Единственный рог у малышей был всего лишь
бархатистым пеньком на лбу, а шкура, в отличие от шкуры взрослых,
пятнистая коричнево-желтая. Когда мимо проходил один из работников-мулов,
два маленьких табука мгновенно застыли и стали почти невидимы, а их мать,
сверкая своей золотистой шкурой, отбежала от них; самец опустил голову и
угрожающе приблизился к пластиковому барьеру.
В клетках были и другие животные, но я не уверен в их определении.
Кажется, я узнал ряд коричневых вартов; они висели вниз головой, как
пушистые, зубастые, кожаные кулаки, на голой ветви в своей клетке. На дне
их клетки валялись кости, может быть, и человеческие.
В другой клетке разгуливала большая, очевидно, нелетающая птица. По
ее клюву я решил, что это хищник.
Еще в одной клетке, раздувшийся и сонный, лежал редкий золотой хис,
горянский питон; его тело, даже некормленого, с трудом обхватит руками
взрослый мужчина.
И нигде не видно было тарна, этой большой хищной верховой птицы Гора,
может, потому, что эти птицы плохо приживаются в неволе. Чтобы жить, тарн
должен летать, далеко, высоко и часто. Горянская поговорка называет тарнов
братьями ветра, а как такое существо может жить в заключении? Подобно
своему брату ветру, когда тарн не свободен, он умирает.
Я смотрел на это странное собрание животных, и мне пришло в голову,
что я вижу один из вивариев, о которых говорил Сарм.
Такой комплекс в данный момент идеально мне подходит.
Я услышал стон Вики и повернулся к ней.
Она лежала на боку у стены шахты, в семи-восьми футах от решетки.
Свет из решетки пятнами падал на ее тело.
Я немного отодвинулся от решетки, чтобы меня не увидели, и стал
наблюдать за Викой.
Руки ее по-прежнему были связаны.
Она была прекрасна, и несколько обрывков ее некогда роскошной одежды
не скрывали ее прелестей.
Она встала на четвереньки, свесив голову, волосы ее упали до самого
пола. Медленно подняла голову и потрясла ею, легким прекрасным движением
отбросив волосы назад с лица. Взгляд ее упал на меня, она в изумлении
широко раскрыла глаза. Губы ее дрогнули, но она не произнесла ни слова.
- Разве в обычае гордых женщин Трева появляться перед мужчинами почти
неодетыми? - спросил я.
Она взглянула на свои тряпки, не пригодные даже для рабыни, на
связанные руки.
Потом по-прежнему широко раскрытыми глазами посмотрела на меня и еле
слышно произнесла:
- Ты принес меня из туннелей золотого жука.
- Да.
Теперь, когда Вика приходила в себя, я вдруг подумал, что нас могут
ожидать трудности. Когда я в последний раз видел ее в сознании, она
пыталась чарами своей красоты подчинить меня моему злейшему врагу
царю-жрецу Сарму. Я знал, что передо мной враг, неверный, злой,
предательский и из-за своей красоты еще более опасный, чем противник,
вооруженный мечом или копьем.
В глазах ее было странное выражение, которого я не понял.
Губы ее дрогнули.
- Я рада видеть тебя живым, - прошептала она.
- И я рад видеть тебя живой, - строго ответил я.
Она печально улыбнулась.
- Ты сильно рисковал, чтобы связать руки девушке.
Она подняла связанные руки.
- Должно быть, твое мщение тебе очень дорого.
Я молчал.
- Вижу, что хоть некогда я была гордой жительницей высокого Трева, ты
не удостоил меня даже веревки, а связал руки ремнем от сандалий, будто я
презренная рабыня из таверны Ара, которую покупают за плату или
проигрывают в карты.
- А ты, Вика из Трева, считаешь себя выше рабыни из таверны Ара?
Ответ ее меня поразил. Она склонила голову.
- Нет, не считаю.
- Ты хочешь меня убить? - спросила она.
Я рассмеялся.
- Понимаю, - сказала она.
- Я спас тебе жизнь.
- Я буду послушна.
Я протянул к ней руки, она посмотрела прямо мне в глаза своими
голубыми и прекрасными, подняла связанные руки, положила их мне в руки,
склонилась передо мной и негромко, но отчетливо сказала:
- Я, Вика из Трева, полностью отдаю себя Тарлу Каботу из Ко-ро-ба.
Она снова посмотрела на меня.
- Теперь, Тарл Кабот, я твоя рабыня и должна выполнять все твои
желания.
Я улыбнулся ей. Если бы у меня был ошейник, я бы одел его на ее
прекрасное горло.
- У меня нет ошейника, - сказал я.
К моему удивлению, глаза ее были нежными, влажными, покорными,
умоляющими.
- Тем не менее, Тарл Кабот, - сказала она, - я ношу твой ошейник.
- Не понимаю.
Она опустила голову.
- Говори, рабыня, - сказал я.
Она должна была повиноваться.
Говорила она тихо, очень тихо, запинаясь; должно быть, нелегко было
гордой девушке из Трева говорить это:
- С тех пор, как я впервые тебя встретила, Тарл Кабот, мне все время
снится, что на мне твой ошейник и твои цепи. Мне снится, что я сплю под
рабским кольцом, прикованная к ногам твоей кровати.
Мне ее слова показались непонятными.
- Не понимаю.
Они печально покачала головой.
- Это ничего не значит.
Я взял ее за волосы и повернул к себе лицом.
- Хозяин?
Мой строгий взгляд требовал ответа.
Она улыбнулась. Глаза ее были влажными.
- Это значит только, что я твоя рабыня - навсегда.
Я отпустил ее волосы, и она снова опустила голову.
К моему удивлению, я увидел, как она целует жесткую кожу ремня,
которым связаны ее руки.
Она посмотрела на меня.
- Это значит, Тарл Кабот, - в глазах ее были слезы, - что я люблю
тебя.
Я развязал ей руки и поцеловал ее.
26. УКРЫТИЕ ДЛЯ ВИКИ ИЗ ТРЕВА
Трудно поверить, что эта мягкая послушная девушка, уютно устроившаяся
в моих объятиях, плачущая и вздыхающая от удовольствия, что это гордая
Вика из Трева.
Я по-прежнему не был уверен, что ей можно доверять, и не собирался
рисковать, потому что знал, кто она такая - разбойничья принцесса из
разбогатевшего на грабежах Трева в Вольтайских горах. Нет, я не буду
рисковать, я знаю, что эта девушка коварна и зла, как ночной хищник слин.
- Кабот, - спрашивала она, - что я должна сделать, чтобы ты мне
поверил?
- Я тебя знаю, - ответил я.
- Нет, дорогой Кабот, ты меня не знаешь. - И она печально покачала
головой.
Я начал вынимать решетку, чтобы мы могли спуститься вниз. К счастью,
эта решетка была не под напряжением.
- Я люблю тебя, - сказал Вика, коснувшись моего плеча.
Я грубо оттолкнул ее.
Мне показалось, что я понял ее предательский план, и прежняя горечь,
которую я испытывал, глядя на эту женщину, наполнила грудь.
- Но я люблю тебя, - повторила она.
Я повернулся и холодно взглянул на нее.
- Ты хорошо исполняешь свою роль. Ты меня чуть не одурачила, Вика из
Трева.
- Не понимаю, - запинаясь, ответила она.
Я разъярился. Как она убедительна в роли влюбленной рабыни, как будто
отчаянно, бесконечно преданной, но ждущей возможности предать меня.
- Молчи, рабыня!
Она вспыхнула, повесила голову, закрыла лицо руками и опустилась с
плачем на колени, тело ее дрожало от рыданий.
На мгновение я чуть было не сдался, но вспомнил о ее предательстве и
продолжил свою работу.
Я буду обращаться с ней холодно и грубо, как она заслужила, эта
прекрасная и предательская рабыня.
Наконец я сдвинул большую решетку настолько, что смог проскользнуть
вниз. Вика последовала за мной, я помог ей спуститься.
Решетка встала на место.
Я был доволен, обнаружив сеть вентиляционных шахт: это давало
возможность тайно пробраться почти в любое место роя.
Вика все еще плакала, но я ее волосами вытер ей лицо и приказал
прекратить шум.
Она прикусила губу, подавила рыдание и перестала плакать, хотя глаза
были полны слез.
Я осмотрел ее одежду: грязная и изорванная, это все-таки одежда
рабыни комнаты.
Так не пройдет. Одежда выдаст ее, вызовет любопытство, может быть,
подозрения.
У меня был смелый план.
Я строго взглянул на Вику.
- Ты должна делать все, что я прикажу, быстро и без вопросов.
Она повесила голову.
- Я буду послушна, - негромко сказала она, - хозяин.
- Ты девушка, которую привели с поверхности, поэтому ты еще не
побрита. Тебя доставили в виварий по приказу царя-жреца Сарма.
- Не понимаю, - сказала она.
- Но ты будешь повиноваться.
- Да.
- Я твой хранитель и привел тебя как самку мула в племенные клетки.
- Мула? - переспросила она. - Племенные клетки?
- Разденься, - приказал я, - и руки за спину.
Вика удивленно смотрела на меня.
- Быстрее!
Она послушалась, и я связал ей руки за спиной.
Потом взял связку тряпок, которые были на ней, и выбросил в ближайший
контейнер для уничтожения отходов - этими приспособлениями уставлен весь
рой.
Через несколько мгновений, приняв важный вид, я подвел Вику к
главному хранителю вивария.
Он с отвращением взглянул на ее небритую голову, на длинные
прекрасные волосы.
- Как она отвратительна, - сказал он.
Я понял, что он родился в рое, где и сформировалось его представление
о женской красоте.
Мне приятно было заметить, что Вику потрясла его оценка: вероятно,
впервые мужчина посмотрел на нее неодобрительно.
- Это, конечно, какая-то ошибка? - спросил хранитель.
- Нет, - ответил я, - это новая самка мула с поверхности. По приказу
Сарма побрей ее, одень соответственно и помести в племенную клетку, она
должна там содержаться одна, в закрытой клетке. Дальнейшие приказы
получишь позже.
Жалкую и сбитую с толку Вику из Трева я отвел в маленькую, но удобную
клетку на четвертом ярусе вивария. На ней было короткое пластиковое
платье, какие носят все самки мула в рое, на теле ее оставались из волос
только ресницы.
Она увидела свое отражение в стене клетки и закричала, закрыв лицо
руками.
И в таком виде она, впрочем, оставалась привлекательной. У нее
прекрасная форма головы.
Для Вики было, должно быть, сильным шоком увидеть себя в таком виде.
Она застонала и, закрыв глаза, прислонилась к стене клетки.
Я обнял ее.
Это как будто ее удивило.
Она посмотрела на меня.
- Что ты со мной сделал? - прошептала она.
Мне хотелось сказать, что я это делаю, чтобы спасти ей жизнь, но я не
сказал этого. Напротив, я строго посмотрел на нее и ответил:
- Делаю, что хочу.
- Конечно, - сказала она, горько отводя взгляд. - Я ведь только
рабыня.
Она посмотрела на меня, и во взгляде ее не было горечи, не было
упрека, только вопрос.
- Но разве в таком виде я нравлюсь хозяину?
- Да.
Она отступила.
- Да, - сказала она, - я забыла. Твоя месть... - она не закончила
фразу, и глаза ее снова наполнились слезами - Хозяин умен, - сказала она,
гордо выпрямившись. - Он хорошо знает, как наказать предательскую рабыню.
И отвернулась.
Я слышал ее голос и видел отражение в пластиковой стене клетки.
- Теперь ты меня оставишь? Или ты еще не покончил со мной?
Я хотел заверить ее, что как только будет возможность, я ее отсюда
выпущу, что, по моему мнению, в ее анонимности теперь залог ее
безопасности в рое; конечно, такую предательницу нельзя посвящать в свои
планы, да, к счастью, и возможности такой у меня не было, потому что в
этот момент подошел главный хранитель и протянул кожаный ремешок с ключом
от клетки Вики.
- Я буду хорошо кормить и поить ее, - сказал хранитель.
Услышав это, Вика неожиданно повернулась ко мне лицом, прижавшись
спиной к стене клетки, упираясь в стену ладонями.
- Прошу тебя, Кабот, не оставляй меня здесь.
- Ты останешься, - ответил я.
У меня в руках она увидела ключ от клетки.
Медленно, оцепенело покачала головой.
- Нет, Кабот.... пожалуйста.
Я принял решение и был не в настроении обсуждать его с рабыней,
поэтому я ничего не ответил.
- Кабот, - сказала она, - а если бы это была просьба женщины из
высшей касты одного из высоких городов Гора... ты тоже отказал бы?
- Не понимаю.
Она посмотрела на свое отражение в пластиковой стене и вздрогнула.
Встретилась со мной взглядом. Я видел, что она не просто не хочет
оставаться в клетке. Она в ужасе.
Неожиданно она упала на колени, глаза ее были полны слез, она
протянула ко мне руки.
- Смотри, воин из Ко-ро-ба, - сказала она, - женщина высшей касты из
высокомерного города Трева склоняется перед тобой и умоляет, чтобы ты не
оставлял ее здесь.
- Я вижу у своих ног только рабыню, - ответил я. И добавил: - Она
останется здесь.
- Нет, нет!
Она не отрывала взгляда от ключа, который я держал в руках.
- Пожалуйста...
- Я принял решение, - ответил я.
Вика со стоном опустилась на пол, она не могла стоять.
- Теперь она красива, - одобрительно сказал хранитель.
Вика тупо посмотрела на него, будто не поняла, что он сказал.
- Да, - согласился я, - очень.
- Поразительно, как соответствующая одежда и устранение нитевых
разрастаний улучшают внешность самки, - заметил хранитель.
- Да, поразительно, - подтвердил я.
Вика опустила голову на пол и застонала.
- Другой ключ есть? - спросил я у хранителя.
- Нет.
- А что если я потеряю этот?
- Ну, это пластик для клеток и замок тоже, так что лучше ключ не
терять.
- Но все-таки?
- Со временем мы могли бы прорезать стену огнем.
- Понятно, - сказал я. - Это уже случалось?
- Один раз, - ответил хранитель. - Потребовалось на это несколько
месяцев, но никакой опасности нет, потому что пищу и воду подают снаружи.
- Очень хорошо, - сказал я.
- К тому же, - добавил хранитель, - ключ не потеряется. В рое ничего
не теряется. - Он рассмеялся. - Даже мул.
Я угрюмо улыбнулся.
Войдя в клетку, я проверил подачу грибов.
Вика уже поднялась на ноги и вытирала слезы руками в углу.
- Ты не можешь меня здесь оставить, Кабот, - сказала она просто, как
о чем-то очевидном.
- Почему?
Она взглянула на меня.
- Во-первых, я принадлежу тебе.
- Я считаю, что моя собственность здесь в большей безопасности.
- Ты шутишь, - сказала она всхлипывая.
Она смотрела, как я поднимаю крышку контейнера с грибами. Грибы
свежие, хорошего сорта.
- Что в контейнере? - спросила она.
- Грибы.
- Для чего?
- Ты их будешь есть.
- Никогда. Лучше умру с голоду.
- Ты их будешь есть, когда достаточно проголодаешься, - сказал я.
Вика с ужасом смотрела на меня, потом, к моему изумлению,
расхохоталась. Прижавшись спиной к стене, она еле держалась на ногах от
смеха.
- О Кабот, - облегченно и с упреком воскликнула она, - как ты меня
напугал! - Она подошла ко мне и взяла меня за руку. - Теперь я понимаю, -
сказала она, почти плача от облегчения, - но ты меня напугал.
- О чем ты?
Она рассмеялась.
- Грибы, только подумать!
- Когда привыкнешь, не так уж и плохо, но, конечно, не самая лучшая
еда.
Она покачала головой.
- Пожалуйста, Кабот, ты уже достаточно пошутил. - Она улыбнулась. -
Пожалей - если не Вику из Трева, то твою бедную рабыню.
- Я не шучу.
Она мне не верила.
Я проверил трубку с пилюлями и поступление воды.
- В рое нет той роскоши, что была в твоей комнате, - сказал я, - но
вполне достаточно для жизни.
- Кабот, - смеялась она, - пожалуйста!
Я повернулся к служителю.
- Каждый вечер давать ей двойную порцию соли.
- Хорошо, - согласился он.
- Ты объяснишь ей, как тут моются?
- Конечно, - ответил он, - и как упражняться.
- Упражняться?
- Да, в таком замкнутом помещении очень важно упражняться.
- Конечно, - согласился я.
Вика подошла сзади и обняла меня. Поцеловала в шею. Негромко
рассмеялась.
- Ты достаточно пошутил, Кабот, - сказала она, - теперь давай уйдем
из этого места. Оно мне не нравится.
В клетке не было алого мха, но был у стены соломенный матрац. Лучше
того, что в ее комнате.
Я в последний раз осмотрел клетку: учитывая обстоятельства, все
вполне подходит.
Я пошел к выходу, и Вика, держа меня за руку, улыбаясь и глядя мне в
глаза, пошла со мной.
Я выхода я остановился, и, когда она сделала попытку выйти, задержал
ее.
- Нет, - сказал я, - ты останешься здесь.
- Ты шутишь.
- Нет, не шучу.
- Шутишь! - рассмеялась она, вцепившись мне в руку.
- Отпусти мою руку, - сказал я.
- Ты не можешь меня тут оставить, - сказала она, качая головой. -
Нет, просто не можешь. Нельзя оставить Вику из Трева. - Она рассмеялась и
посмотрела на меня. - Я этого просто не разрешу.
Я смотрел на нее.
Улыбка исчезла с ее губ.
- Не разрешишь? - переспросил я.
Спросил голосом хозяина.
Она отняла руку, отступила и стояла, дрожа, испуганная. Лицо ее
побледнело.
- Я не подумала, что говорю.
В ужасе она опустилась на колени, встав в позу рабыни, ожидающей
наказания, скрестив перед собой руки, будто они связаны.
- Я не хочу тебя наказывать, - сказал я.
Удивленная, она подняла голову, в глазах ее стояли слезы.
- Бей меня, если хочешь, - взмолилась она, - но, пожалуйста, не
оставляй меня здесь.
- Я тебе сказал, что принял решение.
- Но ведь ты можешь изменить свое решение, хозяин, - умоляла она, -
ради меня.
- Нет.
Вика пыталась удержать слезы. Я подумал: может быть, впервые в жизни
в важном для нее вопросе она не получила своего у мужчины.
По моему сигналу она робко встала. Вытерла глаза и посмотрела на
меня.
- Может рабыня задать вопрос, хозяин?
- Да.
- Почему я должна здесь остаться?
- Потому что я тебе не доверяю, - просто ответил я.
Она отскочила, будто я ее ударил, из глаз ее опять полились слезы. Я
не мог понять, почему мои слова так поразили гордую предательскую Вику, но
она казалась больше обиженной, чем когда стояла в позе рабыни, ожидая
удара.
Я посмотрел на нее.
Она одиноко стояла в центре чистой пластиковой клетки, стояла
неподвижно, оцепенело. В глазах ее были слезы.
Я должен был напомнить себе, что передо мной превосходная актриса и
множество мужчин поддалось ее изобретательности и лести. Да, я знал, что
не дрогну, хотя мне очень хотелось ей поверить, считать ее чувства
искренними.
- Так ты приковывала мужчин к рабскому кольцу? - спросил я.
- О, Кабот, - простонала она, - Кабот...
Ничего больше не сказав, я вышел из клетки.
Вика медленно покачала головой и тупо и недоверчиво осмотрелась,
увидела матрац, сосуд с водой, контейнеры с грибами.
Я протянул руку, чтобы закрыть дверь клетки.
Этот жест, казалось, встряхнул Вику, она вся задрожала от страха, как
прекрасное пойманное животное.
- Нет! - закричала она. - Прошу тебя, хозяин!
Она бросилась ко мне в объятия. Я обнял ее и поцеловал, ее влажные и
теплые, горячие и соленые от слез губы встретились с моими, потом я
оттолкнул ее, и она упала на пол у противоположной стены клетки.
Повернулась ко мне лицом, стоя на четвереньках. Отчаянно затрясла головой,
как бы не веря своим глазам; глаза были полны слез. Она протянула ко мне
руки.
- Нет, Кабот! - сказала она. - Нет!
Я захлопнул дверь клетки.
Повернул ключ и услышал, как щелкнул механизм замка.
Вика из Трева моя пленница.
С криком она вскочила на ноги и бросилась к двери, лицо ее
исказилось, она яростно заколотила кулачками.
- Хозяин! Хозяин! - кричала она.
Я повесил ключ на ремне себе на шею.
- Прощай, Вика из Трева!
Она перестала колотить кулаками по стене и смотрела на меня, лицо
залито слезами, руки прижаты к пластику.
Потом, к моему удивлению, улыбнулась, вытерла слезы, взмахнула
головой, будто убирая волосы с лица, снова улыбнулась этому глупому жесту.
Посмотрела на меня.
- Ты на самом деле уходишь.
Сквозь вентиляционное отверстие в пластике я слышал ее голос. Он
звучал обычно.
- Да.
- Я знала, что я твоя рабыня, но до сих пор не знала, что ты мой
истинный хозяин. - Она потрясенно смотрела на меня сквозь пластик. -
Странное чувство, - сказала она, - знать, что у тебя есть хозяин, что он
может сделать с тобой, что захочет, что твои чувства для него ничего не
значат, что ты беспомощна и должна делать то, что он говорит, должна
повиноваться.
Мне было немного печально слушать, как Вика перечисляет горести
женского рабства.
Потом, к моему изумлению, она мне улыбнулась.
- Хорошо принадлежать тебе, Тарл Кабот, - сказала она. - Мне нравится
принадлежать тебе.
- Я женщина, а ты мужчина, ты сильней меня, и я твоя, и теперь я это
поняла.
Я был удивлен.
Вика опустила голову.
- Каждая женщина в глубине сердца хочет носить цепи мужчины, -
сказала она.
Мне это показалось сомнительным.
Вика посмотрела на меня и улыбнулась.
- Конечно, нам при этом хочется выбирать мужчину.
Это мне казалось более похожим на истину.
- Я выбрала бы тебя, Кабот.
- Женщины хотят свободы, - сказал я ей.
- Да, - согласилась она, - и свободы тоже. - Она улыбнулась. - В
каждой женщине есть что-то от вольной спутницы и что-то от рабыни.
Мне слова ее показались странными. Может, потому, что я вырос не на
Горе, где мысль о подчиненном положении женщины так же привычна и
естественна, как приливы сверкающей Тассы или фазы трех лун.
Я попытался выбросить из головы ее слова. Подумал о долгом процессе
эволюции, о тысячах поколений, приведших к появлению человека. Вспомнил о
тысячелетиях в моем старом мире, о тысячелетней борьбе, которая
сформировала суть моего вида, о схватках с пещерным медведем за жилище, о
долгих опасных неделях охоты за той же добычей, за которой охотился
саблезубый тигр, о годах защиты своей подруги от нападений хищников и
налетов других человекообразных.
Я думал о первобытном человеке, стоящем на пороге своей пещеры с
отколотым камнем в одной руке и с факелом в другой, подруга за ним,
детеныши прячутся в глубине. Какие способности выжить в столь враждебном
окружении переданы нам по наследству? Среди них сила, и агрессивность, и
быстрота реакции, и храбрость мужчины. А что со стороны женщины?
Какое генетическое наследие в крови женщины позволяло ей и ее мужчине
победить в безжалостной борьбе видов, остаться живыми и удержать свое
место на негостеприимной жестокой планете?
Мне показалось, что таким генетическим даром может быть желание
женщины принадлежать... полностью... мужчине.
Ясно, что если раса должна выжить, женщину нужно оберегать, защищать,
кормить - и заставлять производить потомство.
Если бы она была слишком независима, она бы погибла в этом мире, а
вместе с нею погибла бы и раса.
Чтобы род выжил, эволюция сохраняла не просто привлекательных для
мужчин женщин, а таких, которые обладали необычными свойствами; среди них
буквально инстинктивное стремление принадлежать мужчине, отыскивать себе
спутника и подчиняться ему. Может быть, если он хватал ее за волосы,
отбрасывал к стене пещеры и насиловал на шкурах зверей, для нее это было
ожидаемой кульминацией ее врожденного желания принадлежать ему.
Я улыбнулся, вспомнив обычаи своего мира, которые в своей
отдаленности все же напоминают древние обычаи пещер: жених переносит
невесту через порог в свой дом, как пленницу; крошечные обручальные кольца
напоминают примитивные веревки, которыми связывали руки первых невест, а
позже золотые наручники, которые надевали на плененных принцесс, когда
вели их под приветственные крики толпы по улицам как рабынь.
Да, подумал я, слова Вики не такие уж странные, какими кажутся.
Я мягко сказал:
- Мне нужно идти.
- Когда я в первый раз тебя увидела, Кабот, - сказала она, - я
поняла, что принадлежу тебе. Я хотела быть свободной, но знала, что
принадлежу тебе - хотя ты не касался меня, не целовал - я знала, что с
этого момента я твоя рабыня. Твои глаза сказали мне, что ты мой хозяин, и
в глубине души я это признала.
Я повернулся, собираясь уходить.
- Я люблю тебя, Тарл Кабот, - неожиданно сказала она и потом, чуть
смущенно и испуганно, опустила голову. - Я хотела сказать: я люблю тебя,
хозяин.
Я улыбнулся этой поправке: рабыне не разрешается, во всяком случае
публично, называть хозяина по имени. В соответствии с обычаем правом
называть мужчину по имени обладают свободные женщины, преимущественно
вольные спутницы. Горянская пословица утверждает: рабыня становится
дерзкой, если ее губам позволяют касаться имени хозяина. С другой стороны,
я, подобно большинству мужчин Гора, если девушка не издевается, не ведет
себя вызывающе, если поблизости нет свободных женщин, предпочитал, чтобы
меня называли по имени; мне кажется, что каждый понимает: нет ничего
лучше, чем когда твое имя произносят прекрасные уста.
В глазах Вики была тревога; девушка как будто пыталась притронуться
ко мне через пластик.
- Могу ли я спросить, куда идет мой хозяин?
Я обдумал вопрос и улыбнулся ей.
- Я иду давать гур Матери, - сказал я.
- Что это значит? - спросила она, широко раскрыв глаза.
- Не знаю, но собираюсь узнать.
- Тебе обязательно идти?
- Да. Мой друг может быть в опасности.
- Рабыня довольна, что хозяин ее смелый человек.
Я повернулся.
Услышал сзади ее голос:
- Желаю тебе добра, хозяин.
Я на мгновение повернулся, увидел ее лицо и почти бессознательно
поцеловал кончики пальцев и прижал их к пластику клетки. Вика поцеловала
стенку напротив того места, которого коснулись мои пальцы.
Странная девушка.
Если бы я не знал, насколько она жестока и коварна, я бы, может,
сказал бы ей что-нибудь ласковое. Я пожалел, что коснулся стенки: не сумел
скрыть своего отношения к ней.
Ее игра великолепна, убедительна. Она почти заставила меня поверить,
что беспокоится обо мне.
- Да, - сказал я, - Вика из Трева, рабыня, ты хорошо сыграла свою
роль.
- Нет, - взмолилась она, - хозяин, я тебя люблю.
Рассердившись на себя, что чуть не обманулся, я рассмеялся.
Осознав, что ее игра проиграна, она закрыла лицо руками, опустилась
на колени и заплакала за прозрачной пластиковой стеной клетки.
Я отвернулся. Меня ждали более важные проблемы, чем предательская
рабыня из Трева.
- Я буду хорошо кормить и поить эту самку, - сказал хранитель
вивария.
- Как хочешь, - ответил я и ушел.
27. В ПОМЕЩЕНИИ МАТЕРИ
Все еще был праздник Толы.
Хотя уже время четвертого кормления.
Уже почти восемь горянских анов, или десять земных часов, как я
сегодня рано утром расстался с Миском, Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та.
Диск, на котором мы добрались до помещения, где я нашел Миска, теперь
у входа в туннели золотого жука. И пусть там остается, как доказательство
того, что я вошел и не вышел.
Хуже, что пришлось оставить на диске переводчик, но мне казалось это
необходимым: в туннели золотого жука не ходят с переводчиком; а если его
на диске не найдут, могут заподозрить: не то, что я вернулся из туннелей,
а скорее, что просто сделал вид, что вхожу. Слова двух мулов у входа могли
и не убедить их хозяев царей-жрецов.
Мне понадобилось недалеко отойти от вивария, чтобы сориентироваться и
понять, в каком районе роя я нахожусь; вскоре я заметил транспортный диск,
так сказать, припаркованный на газовой подушке у входа в распределительный
зал. Никто за ним, конечно, не присматривал, потому что в замкнутой,
строго регулируемой жизни роя воровство, за исключением щепотки соли,
неизвестно.
Так что я, по-видимому, создал прецедент, поднявшись на диск и
наступив на полосы ускорения.
Вскоре я уже несся по подземному залу на своем, учитывая значение и
срочность дела, можно сказать, реквизированном экипаже.
Я пролетел около пасанга, прежде чем остановил диск у другого входа в
распределительный зал. Вошел и через несколько минут вышел в пурпурной
одежде мула. Клерк, записавший по моей просьбе расходы на счет Сарма,
сказал, что мне нужно как можно быстрее нанести на одежду запись запахами,
в которой удостоверяется моя личность, указывается количество черт в
характеристике и прочее. Я заверил его, что займусь этим немедленно, и
вышел. А он мне вслед поздравлял меня с тем, что мне позволено стать
мулом, а не оставаться низменным мэтоком.
- Ты теперь не только в рое, но и часть его, - расплылся он.
Красную одежду, которая перед этим была на мне, я сунул в ближайший
контейнер, откуда ее пневматически переместят в отдаленные
мусоросжигатели, расположенные где-то под роем.
Потом снова поднялся на диск и полетел к комнате Миска.
Тут я в течение нескольких минут подкрепился грибами и напился. За
едой я обдумывал свои будущие действия. Можно попробовать отыскать Миска.
Вероятно, я погибну вместе с ним или в попытке отомстить за него.
Потом я подумал о Вике. Она сейчас тоже в клетке, но ее клетка, в
отличие от моей, тюрьма. Я потрогал ключ от ее клетки, висевший на ремешке
у меня на шее. Почему-то я надеялся, что ее не очень расстроит пленение;
потом почувствовал презрение к себе за эту слабость и решил, что надо
радоваться ее жалкому положению. Она его вполне заслужила. Я спрятал
металлический ключ под одеждой. Вспомнил тяжелую прозрачную клетку на
четвертом ярусе вивария. Да, часы заключения будут долгими и одинокими для
остриженной Вики из Трева.
Интересно, что стало с Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та? Они, подобно мне,
ослушались Сарма и стали в рое преступниками. Я надеялся, что они сумели
скрыться, раздобыть достаточно пищи и выжить. Шансы их невелики, но любая
самая жалкая альтернатива предпочтительнее помещений для разделки.
Я думал также о молодом царе-жреце в потайном помещении под комнатой
Миска. Вероятно, лучшей услугой Миску было бы оставить его и позаботиться
о безопасности молодого самца, но меня эти дела не интересовали. Я не
знал, где находится женское яйцо, а если бы и знал, то не умел с ним
обращаться; и даже если раса царей-жрецов вымрет, мне это не казалось
делом человека, особенно учитывая мою ненависть к ним, мое отрицательное
отношение к тому, как они регулируют жизнь людей на этой планете. Разве
они не уничтожили мой город? Разве не рассеяли его жителей? Разве они не
уничтожают людей при помощи огненной смерти, не приносят их в этот мир,
хотят они того или нет, в путешествиях приобретения? Разве они не
имплантируют сетку в человеческий мозг, разве не они вывели ужасных
мутантов носителей гура из того рода, представитель которого я сам? Разве
они не считают нас низшими животными, в полной власти их высокомерных
величеств? А как же мулы, и рабыни комнат, и многие другие люди, которые
вынуждены либо прислуживать им, либо умереть? Нет, сказал я себе, для
моего вида хорошо, если цари-жрецы вымрут. Но Миск - это совсем другое
дело, он мой друг. Между нами роевая правда, и, следовательно, как человек
и воин, я готов отдать за него жизнь.
Проверив меч в ножнах, я вышел из комнаты Миска, встал на диск и
неслышно и быстро полетел по туннелю в том направлении, где, как я знал,
находится помещение Матери.
Пролетев несколько анов, я оказался у толстой металлической решетки,
которая преграждала мулам доступ в эту часть роя.
У входа стоял на страже царь-жрец; он вопросительно задвигал
антеннами, когда я остановил диск в двенадцати футах от него. На голове у
него была гирлянда зеленых листьев, как у Сарма; и тоже как у Сарма, на
шее рядом с переводчиком висела церемониальная нить с металлическими
инструментами.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять причину
замешательства и недоумения царя-жреца.
На моей одежде не было надписи запахами, и он вначале подумал, что
диск движется сам, без водителя.
Я видел, как он напряженно всматривается своими большими сложными
глазами-линзами; точно так же мы напрягаемся, чтобы расслышать слабый
звук.
Реакция у него была такая же, как у человека, который что-то услышал
в комнате, но ничего не видит.
Наконец его антенны устремились ко мне, но я знал, что царь-жрец
раздражен тем, что не получил обычных хорошо различимых обонятельных
знаков на одежде. Без этой надписи я для него неотличим от множества
других мулов, встречающихся в рое. Для другого человека, разумеется, одни
мои волосы, косматые и ярко-рыжие, послужили бы достаточным отличием, но у
царей-жрецов, как я уже отмечал, очень слабое зрение; больше того, я
полагаю, что они не различают цвета. Цветовые различия в рое встречаются
только в тех районах, которые посещаются мулами. Единственный царь-жрец во
всем рое, который узнал бы меня безошибочно и на расстоянии, это Миск, но
для него я не мул, а друг.
- Ты, несомненно, благородный страж помещения, где я могу нанести на
свою одежду надпись запахами, - жизнерадостно сказал я.
Царь-жрец, по-видимому, испытал облегчение, когда я заговорил.
- Нет, - сказал он, - я охраняю вход в туннель, ведущий к Матери, и
ты сюда войти не можешь.
Что ж, сказал я себе, я попал в нужное место.
- А где же мне пометить мою одежду?
- Возвращайся туда, откуда пришел, и там спроси, - ответил царь-жрец.
- Спасибо, благородный! - воскликнул я и повернул диск так, будто у
него была вертикальная ось, Оглянувшись, я увидел, что царь-жрец все еще
пытается рассмотреть меня.
Я тут же свернул в боковой туннель и начал искать вентиляционное
отверстие.
Через два-три ана я нашел подходящее. Отведя диск на полпасанга, я
оставил его у портала, за которым множество мулов помешивали большими
деревянными ложками варящийся в котлах пластик.
Я быстро вернулся к вентиляционной решетке, открыл ее, забрался
внутрь и вскоре уже двигался по вентиляционной шахте в сторону помещения
Матери.
Время от времени мне встречались отверстия в шахте, и я выглядывал.
Из одного отверстия я увидел, что уже нахожусь за стальным заграждением, у
которого царь-жрец стоял вертикально в полной неподвижности, так
характерной для его рода.
Никакие звуки не свидетельствовали о празднике, но мне удалось без
труда найти место, где он происходил: я отыскал шахту, которая откачивала
воздух, и воздух этот был густо насыщен необычными запахами. Во время
своей недолгой жизни с Миском я узнал, что цари-жрецы считают эти запахи
особенно прекрасными.
Я пошел по ним и вскоре смог заглянуть в огромное помещение. Потолок
его был всего в сто футов высотой, но оно было очень длинное и широкое и
все заполнено золотыми царями-жрецами с зелеными гирляндами и нитями
крошечных инструментов на шее.
Всего в рое около тысячи царей-жрецов. Я решил, что почти все они
собрались здесь, за исключением немногих стражников в самых важных
пунктах, вроде той стальной решетки у входа на территорию Матери. Могли
они быть также в смотровой комнате или, еще вероятнее, в энергетическом
центре.
Большую часть работы в рое исполняли, конечно, мулы.
Цари-жрецы стояли неподвижно концентрическими кругами-ярусами,
которые расходились от середины, как от сцены в древнем театре. С одной
стороны я видел четырех царей-жрецов, нажимавших кнопки большого, размером
с целую комнату, устройства для производства запахов. С каждой стороны
этого квадратного устройства было не меньше сотни кнопок, и цари-жрецы с
большим искусством и в очевидном ритме касались этих кнопок в сложной
последовательности.
Я понял, что это самые известные музыканты роя, они избраны, чтобы
играть на великом празднике Толы.
Антенны тысячи царей-жрецов застыли. Все были поглощены музыкой.
Нагнувшись, я увидел на помосте в одном конце помещения Мать.
На мгновение я не поверил, что она реальна и жива.
Она, несомненно, относилась к роду царей-жрецов и тоже была
бескрылой, но самой удивительной ее особенностью был невероятных размеров
живот. Голова чуть больше, чем у обычного царя-жреца, грудь тоже, но
дальше начинался живот, который с яйцами, наверно, размером превышал
городской автобус. Но теперь этот чудовищный живот, опустошенный и
сморщенный, лишившийся всякой упругости, лежал как расплющенный мешок
коричневато-золотой старой кожи.
Ее ноги не могли выдержать вес даже пустого живота, и она лежала на
помосте, сложив перед собой передние конечности.
Цвет у нее не такой, как у обычного царя-жреца, но темнее,
коричневатый, тут и там на груди и животе темные пятна.
Антенны ее, казалось, утратили гибкость и упругость. Они лежали на
голове.
Глаза у нее тусклые.
Я подумал, не слепа ли она.
Я смотрел на древнейшее существо - Мать роя.
Трудно представить себе ее, бесчисленные поколения тому назад, с
золотыми крыльями на открытом воздухе, в голубом небе Гора, летящей вместе
со своим возлюбленным на великолепных быстрых ветрах этого далекого дикого
мира. Какой золотой она была тогда!
Самца, Отца роя, нет; я думал, что он умер вскоре после брака. Были
ли с ней другие с ее отдаленного мира, или она осталась одна, опустилась
на землю, чтобы отъесть свои крылья, закопаться глубоко под горы и начать
одинокую жизнь Матери - создательницы нового роя?
Были ли другие самки?
Если их убил Сарм, как Мать могла не узнать этого и не приказать его
уничтожить?
Или это ее желание, чтобы не было других?
Но если это так, то почему она в союзе с Миском пытается продлить
существование расы царей-жрецов?
Я снова посмотрел через решетку отверстия. Она находилась примерно в
тридцати футах от пола и немного в стороне от помоста Матери. Я
предположил, что по другую сторону от помоста есть такая же шахта:
симметрия - главное свойство инженерной эстетики царей-жрецов.
Музыканты продолжали исполнять свою сложную музыку на производителе
запахов, а цари-жрецы в это время один за другим медленно проходили вперед
и приближались к помосту Матери.
Здесь из большой золотой чаши в пять футов глубиной и не менее
двадцати в диаметре, стоящей на тяжелом треножнике, царь-жрец набирал в
рот немного беловатой жидкости. Это, несомненно, гур.
Он набирал немного, один глоток, и хоть праздник Толы в полном
разгаре, чаша полна почти до краев. Потом царь-жрец очень медленно
приближался к Матери и опускал голову. С крайней осторожностью он касался
ее головы своими антеннами. Она вытягивала голову, и он с точностью, какую
трудно предположить в таком огромном теле, переносил маленькую каплю
драгоценной жидкости из своего рта в ее. Затем начинал пятиться и
возвращался на прежнее место, где застывал в неподвижности.
Он дал гур Матери.
Я тогда не знал, что гур - это выделения желез большого серого
одомашненного артропода. По утрам стада этих артроподов выгоняют на
пастбища, где они кормятся растениями сим - большими ползучими лозами,
похожими на виноградные, с огромными листьями. Их выращивают при свете
специальных ламп, укрепленных в потолке, в огромных пещерах-пастбищах. По
ночам артроподы возвращаются в стойла, где их доят мулы. Особый гур,
которым пользуются на празднике Толы, по обычаю в течение нескольких
недель выдерживают в животах избранных для этого царей-жрецов, там он
достигает необходимого вкуса и консистенции. О таких царях-жрецах говорят,
что они держат гур.
Я смотрел, как один за другим цари-жрецы поднимаются к Матери и
повторяют церемонию гура.
Вероятно, я первый человек, увидевший эту церемонию.
Учитывая количество царей-жрецов и время, необходимое одному, чтобы
дать гур Матери, я решил, что церемония началась несколько часов назад.
Казалось возможным, что она займет целый день.
Я уже был знаком с поразительным терпением царей-жрецов, и потому не
удивился полному отсутствию движения в золотых рядах царей-жрецов,
окружавших помост Матери. Но глядя на еле заметное дрожание их антенн в
ритм с музыкой запахов, я понял, что это не просто демонстрация их
терпения - это для них время экстаза, время единства роя, оно напоминает
им об их общем происхождении, о далекой родине и долгой общей истории,
напоминает о самой их сущности, о том, что из всех живых существ во
вселенной только они - цари-жрецы.
Я смотрел на золотые ряды царей-жрецов, напряженных, неподвижных, с
головами, украшенными зелеными листьями, с висящими на шее нитями
крошечных примитивных серебристых инструментов, которые напоминают о
далеких простых временах, когда не было ни смотровой комнаты, ни
энергетического центра, ни огненной смерти.
Я не мог представить себе древности этого рода и только смутно
понимал их мощь, их чувства, надежды и мечты, если представить себе, что
такие древние существа еще способны на мечты и надежды.
Рой, как сказал Сарм, вечен!
Но на помосте перед этими золотыми существами лежала Мать, возможно,
слепая, почти бесчувственная, огромная и слабая, ее огромное изношенное
тело сморщено и пусто.
Вы умираете, цари-жрецы, сказал я про себя.
Как я ни напрягал зрение, я не смог найти ни Сарма, ни Миска в этих
золотых рядах.
Я смотрел уже около часа, и мне показалось, что церемония кончается,
потому что уже несколько минут ни один царь-жрец не подходил к Матери.
И тут я почти одновременно увидел Сарма и Миска.
Ряды царей-жрецов расступились, образуя проход в середине помещения,
и теперь цари-жрецы стояли лицом к этому проходу, а по проходу шли вместе
Сарм и Миск.
Я решил, что наступает кульминация праздника Толы, гур дают
величайшие из царей-жрецов, пять рожденных первыми; впрочем, из них
осталось только двое, рожденный первым и рожденный пятым, Сарм и Миск. Как
я узнал позже, мое предположение было правильным и эта часть церемонии
известна под названием Марш пяти перворожденных, пятеро идут к матери
рядом друг с другом и дают ей гур в порядке, обратном порядку рождения.
У Миска, конечно, не было на голове зеленых листьев, а на шее нити с
инструментами.
Если Сарм и встревожился, обнаружив тут Миска, которого считал
убитым, он никак этого не показывал.
Вместе, в молчании для человеческого уха, но в громе музыки запахов,
величественной процессией два царя-жреца приблизились к Матери, и я
увидел, как Миск первым склонил голову к большой золотой чаше на
треножнике и затем приблизился к Матери.
Когда его антенны коснулись ее головы, антенны Матери приподнялись и
задрожали, древнее коричневое существо подняло голову, и на ее протянутый
язык из своего рта Миск, ее дитя, с величайшей осторожностью опустил каплю
гура.
Он попятился от нее.
Теперь Сарм, рожденный первым, приблизился к ней, опустил челюсти в
золотую чашу, подполз к Матери, коснулся антеннами ее головы, и снова
древнее существо подняло антенны, но на этот раз они, казалось, отпрянули.
Сарм протянул голову, но Мать не подняла своей головы.
Она отвернулась.
Музыка запахов неожиданно смолкла, цари-жрецы зашуршали, будто
невидимый ветер неожиданно шевельнул осенние листья, и я даже услышал
звяканье крошечных металлических инструментов. В рядах царей-жрецов ясно
видны были признаки ужаса, антенны шевелились, вытягивались в сторону
помоста и Матери, их головы и большие тела склонялись.
Снова Сарм протянул челюсти к лицу Матери, и снова она отвернула от
него голову.
Она отказалась принимать гур.
Миск стоял неподвижно.
Сарм попятился от Матери. Он стоял пораженный. Антенны его блуждали.
Весь его корпус, длинное золотое стройное лезвие, казалось, дрожит.
Дрожа, без изящества, которое характеризует все движения
царей-жрецов, он попытался еще раз приблизиться к Матери. Движения его
были неуверенными, неуклюжими, замедленными.
На этот раз еще до того, как он приблизился к ней, Мать отвернула
свою древнюю коричневатую выцветшую голову.
Сарм снова отступил.
Теперь в рядах царей-жрецов прекратилось всякое движение, они стояли
в неестественной неподвижности и смотрели на Сарма.
Сарм медленно повернулся к Миску.
Он больше не дрожал, выпрямил свое тело во весь рост.
Перед помостом Матери, глядя на Миска, почти на два фута возвышаясь
над ним, Сарм стоял с необычной даже для царя-жреца неподвижностью.
Долгое время антенны двух царей-жрецов рассматривали друг друга,
потом Сарм прижал антенны к голове. Миск поступил так же.
Одновременно из их передних конечностей выскочили роговые лезвия.
Цари-жрецы начали медленно кружить в ритуале, даже более древнем, чем
праздник Толы, древнее тех дней, которые символизировали висящие на шее
Сарма металлические инструменты.
С невероятной для таких размеров скоростью Сарм бросился на Миска, и
в следующее мгновение я увидел, как они, сомкнувшись передними
конечностями, раскачиваются, пытаясь пустить в ход лезвия.
Я хорошо знал силу царей-жрецов и представлял себе, какое напряжение
они сейчас испытывают, раскачиваясь взад и вперед, пытаясь вырвать
преимущество.
Сарм вырвался и снова начал кружить, а Миск медленно поворачивался,
следя за ним, его антенны были прижаты к голове.
Я слышал сосущий звук: это оба царя-жреца всасывали воздух.
Неожиданно Сарм набросился на Миска и ударил одним своим лезвием, а
потом отскочил, прежде чем я увидел, как рана, полная зеленой жидкости,
открылась в левой стороне большого шара головы Миска.
Снова Сарм напал, и снова, как по колдовству, на груди Миска, рядом с
одним из нервных узлов, появился длинный разрез. Я подумал, сколько
времени нужно, чтобы убить царя-жреца.
Миск казался ошеломленным и медлительным, голова его опустилась,
антенны еще больше расплющились.
Я увидел, что зеленая жидкость уже застыла, превратилась в зеленую
затвердевшую корку и больше не поступает из ран.
Мне пришло в голову, что Миск, несмотря на свое как будто беспомощное
состояние, потерял очень мало жидкости тела.
Может, на него действует удар в области мозга.
Сарм осторожно следил за расплющенными и жалкими антеннами Миска.
И тут одна из ног Миска подогнулась, и он странно наклонился на бок.
В ярости битвы я, вероятно, не заметил, как он получил эту рану.
Сарм, видимо, тоже.
Пощадит ли Сарм своего противника, учитывая его отчаянное положение?
Снова Сарм подскочил к Миску, поднял для удара переднюю конечность с
лезвием, но на этот раз Миск неожиданно быстро выпрямился, опираясь на как
будто поврежденную ногу, убрал антенны за голову за мгновение до удара
Сарма, и Сарм обнаружил, что его передняя конечность зажата хватательными
крюками Миска.
Сарм задрожал и нанес удар второй конечностью, но Миск перехватил и
ее, и они стояли, раскачиваясь; Миск, в первой стычке убедившись в
быстроте противника, решил с ним сблизиться.
Челюсти их сомкнулись, большие головы дрожали.
Потом челюсти Миска с неожиданной силой сжались, повернулись, и Сарм
оказался на спине, и в тот момент как он ударился о пол, челюсти Миска
скользнули на толстое трубчатое соединение головы с грудью; на нем висела
нить с инструментами; у человека это можно было бы назвать горлом; челюсти
Миска начали сжиматься.
И я увидел, как роговые лезвия скрылись в передних конечностях Сарма,
он прижал конечности к груди и прекратил сопротивление, даже поднял
голову, чтобы еще уязвимей стала труба, соединяющая ее с грудью.
Челюсти Миска перестали сжиматься, он стоял как бы в нерешительности.
Теперь он может убить Сарма.
Хотя переводчик, висевший на шее Сарма вместе с церемониальным
набором инструментов, не был включен, мне не нужен был перевод, чтобы
понять отчаянный набор запахов, который испустил перворожденный. Я помнил
этот сигнал, хотя он был короче тогда. Он был обращен ко мне и пришел их
переводчика Миска в комнате Вики. Если бы транслятор Сарма был включен, я
бы услышал:
- Я царь-жрец.
Миск разжал челюсти и отступил.
Он не мог убить царя-жреца.
Миск отвернулся от Сарма, медленно приблизился к Матери, на его теле
большие пятна свернувшейся зеленоватой жидкости обозначали места ран.
Если они говорили друг с другом, я никаких сигналов не уловил.
Может, они просто смотрели друг на друга.
Меня больше интересовал Сарм, который угрожающе поднялся. И тут я, к
своему ужасу, увидел, как он снял с горла переводчик и, размахивая им на
цепи, как булавой, набросился на Миска и сильно ударил его сзади.
Ноги Миска подогнулись, и он опустился на пол.
Я не мог сказать, умер он или просто оглушен.
Сарм снова выпрямился во весь рост; как золотое лезвие стоял между
Миском и матерью. Он снова надел на шею переводчик.
Я ощутил сигнал Матери, первый ее сигнал Он был едва слышен. Она
сказала:
- Нет!
Но Сарм оглядел неподвижные ряды царей-жрецов и, удовлетворенный,
раскрыл свои огромные лезвия и направился к Миску.
В этот момент я вырвал вентиляционную решетку, с воинственным криком
города Ко-ро-ба спрыгнул на помост Матери и с обнаженным мечом встал между
Сармом и Миском.
- Стой, царь-жрец! - крикнул я.
Никогда нога человека не вступала в это помещение, и я знал, что
совершаю святотатство, но мне было все равно, потому что в опасности был
мой друг.
Ужас охватил ряды царей-жрецов, антенны их бешено задвигались,
золотые тела дрожали от гнева, должно быть, сотни их одновременно включили
свои переводчики, потому что отовсюду я услышал угрозы и протестующие
крики. Слышались крики "Он умрет!", "Убейте его!", "Смерть мулу!" Я чуть
не улыбнулся, потому что невыразительные механические голоса трансляторов
так контрастировали с возбуждением царей-жрецов и содержанием их выкриков.
Но тут сзади, со стороны Матери, снова послышался отрицательный
сигнал; он отразился в сотнях трансляторов: "Нет!" Это сказали не они, это
произнесла лежавшая за мной коричневая и сморщенная Мать.
- Нет!
Ряды царей-жрецов дрогнули в сомнении, затем вновь неподвижно
застыли. Они стояли, как золотые статуи, и смотрели на меня.
Только в переводчике Сарма послышалось:
- Он умрет.
- Нет, - сказала Мать, и это слово повторил переводчик Сарма.
- Он умрет, - настаивал Сарм.
- Нет, - сказала Мать. Ее ответ снова донесся из транслятора Сарма.
- Я перворожденный, - сказал Сарм.
- Я Мать, - ответила лежавшая за мной.
- Я делаю, что хочу, - сказал Сарм.
Он посмотрел на тихие неподвижные ряды царей-жрецов и увидел, что
никто с ним не спорит. Теперь и Мать молчала.
- Я делаю, что хочу, - снова послышалось их переводчика Сарма.
Его антенны уставились на меня, как будто пытаясь узнать. Они
осмотрели мою одежду, но на ней не было надписи запахами.
- Пользуйся глазами, - сказал я ему.
Золотые диски на голове сверкнули и нацелились на меня.
- Кто ты? - спросил Сарм.
- Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба.
Мгновенно блеснули лезвия Сарма и остались обнаженными.
Я видел Сарма в действии и знал, что он обладает невероятной
скоростью. Я надеялся, что увижу его нападение. Вероятно, он ударит по
голове или горлу, потому что, с его ростом, ему легче до них дотянуться и
потому что он хочет покончить со мной как можно быстрее, чтобы потом
заняться главным делом - убить Миска. Тот по-прежнему лежал за мной,
мертвый или без сознания.
- Как ты посмел прийти сюда? - спросил Сарм.
- Я делаю, что хочу, - ответил я.
Сарм распрямился. Он так и не убрал свои лезвия. Антенны прижал к
голове.
- Кажется, один из нас должен умереть, - сказал Сарм.
- Возможно, - согласился я.
- Что с золотым жуком?
- Я его убил. - Я указал на свой меч. - Давай, начнем.
Сарм сделал шаг назад.
- Это невозможно, - сказал он, повторяя слова Миска, когда-то
сказанные мне. - Большое преступление - убить золотого жука.
- Он мертв, - ответил я. - Давай, начинай схватку.
Сарм сделал еще шаг назад.
Он повернулся к ближайшему царю-жрецу.
- Принеси мне серебряную трубу.
- Серебряную трубу, чтобы убить всего лишь мула? - спросил царь-жрец.
Я увидел, как начали сворачиваться антенны царей-жрецов.
- Я пошутил, - сказал Сарм царям-жрецам, которые не ответили. Они
продолжали стоять неподвижно, глядя на него.
Сарм снова приблизился ко мне.
- Большое преступление - убить золотого жука, - сказал он. - Позволь
мне убить тебя быстро, или я отправлю тысячу мулов в помещения для
разделки.
Я немного подумал.
- Если ты умрешь, - спросил я, - как же ты их отправишь в помещения
для разделки?
- Большое преступление - убить царя-жреца, - заявил Сарм.
- Но ты ведь хотел убить Миска.
- Он изменил рою.
Я возвысил голос, надеясь, что он долетит до преобразователей всех
царей-жрецов.
- Сарм изменил рою, - воскликнул я, - этот рой умирает, а он не
позволяет основать новый.
- Рой вечен, - сказал Сарм.
- Нет, - сказала Мать, и это слово опять донеслось из переводчика
Сарма и отразилось в тысяче трансляторов царей-жрецов во всем огромном
помещении.
Неожиданно с невероятной, невообразимой скоростью правое лезвие Сарма
устремилось к моей голове. Я почти не видел удара, но за мгновение до
этого заметил, как напряглись мышцы его плеча, и понял, что меня ждет.
Я нанес ответный удар.
Быстрое живое лезвие Сарма было еще в целом ярде от моего горла, но
тут оно встретилось со сталью горянского меча, который я пронес через
осаду Ара, который устоял перед мечом Па-Кура, убийцы Гора, а его до того
времени называли самым искусным фехтовальщиком планеты.
Мне в лицо ударил поток зеленоватой жидкости, я отскочил в сторону,
одновременно вытирая лицо и глаза кулаком.
Через мгновение я был готов к новой схватке, мое зрение прояснилось,
но я увидел, что Сарм теперь ярдах в пятнадцати от меня, он медленно
поворачивается и поворачивается в первобытном невольном танце боли. Запах
боли, который я ощущал через его переводчик, заполнил помещение.
Я вернулся на место, где нанес удар.
С одной стороны у подножия каменного яруса с царями-жрецами лежало
отрубленное лезвие.
Сарм сунул обрубок передней конечности под плечо, и там обрубок
погрузился в застывающую зеленоватую жидкость, вытекающую из раны.
Дрожа от боли, он повернулся ко мне, но не приближался.
Я увидел, как двинулись вперед несколько царей-жрецов рядом с ним.
Поднял меч, настроенный умереть в бою.
Сзади я что-то почувствовал.
Оглянувшись через плечо, я с радостью увидел, что Миск встал.
Он положил переднюю конечность мне на плечо.
Осмотрел Сарма и ряды царей-жрецов, его большие, движущиеся вбок
челюсти открылись и закрылись.
Цари-жрецы за Сармом остановились.
В трансляторе Сарма послышались слова Миска:
- Ты ослушался Матери.
Сарм молчал.
- От твоего гура отказались, - сказал Миск. - Уходи.
Сарм задрожал, задрожали и стоявшие за ним царя-жрецы.
- Мы принесем серебряные трубы, - сказал Сарм.
- Уходи, - повторил Миск.
И тут во множестве переводчиков по всему помещению послышались
странные слова:
- Я помню его... я его никогда не забывала... в небе... в небе... у
него крылья, как потоки золота.
Я ничего не понял, но Миск, больше не обращая внимания ни на Сарма,
ни на других царей-жрецов, бросился к Матери.
Остальные цари-жрецы придвинулись, и я тоже подошел ближе.
- Как потоки золота, - повторила она.
Я слышал эти слова в переводчиках царей-жрецов, приблизившихся к
помосту.
Древнее существо на помосте, выцветшее и высохшее, подняло антенны и
осмотрело своих детей.
- Да, - повторила Мать, - крылья у него были как потоки золота.
- Мать умирает, - сказал Миск.
Эти слова тысячу раз повторились в преобразователях, они повторялись
снова и снова: это цари-жрецы повторяли их недоверчиво друг другу.
- Этого не может быть, - говорили одни.
- Рой вечен, - повторяли другие.
Слабые антенны дрогнули.
- Я буду говорить с тем, кто спас мое дитя.
Мне было странно, что так говорят о могучем золотом Миске.
Я подошел к древнему существу.
- Это я, - сказал я.
- Ты мул? - спросила она.
- Нет, я свободный человек.
- Хорошо, - сказала она.
В этот момент через ряды своих братьев прошли два царя-жреца со
шприцами.
Они собрались, должно быть, в тысячный раз делать ей укол, но она
затрясла антеннами и отстранила их.
- Нет, - сказала она.
Один из них, несмотря на ее запрет, хотел сделать укол, но Миск
положил ему на плечо свою конечность, и тот не стал.
Другой царь-жрец, пришедший со шприцем, осмотрел антенны Матери и ее
тусклые глаза.
Он знаком отозвал своего товарища.
- Разница всего в несколько анов, - сказал он.
Сзади я услышал, как один из царей-жрецов повторяет снова и снова:
- Рой вечен.
Миск положил переводчик на помост рядом с умирающей Матерью.
- Только он, - сказала Мать.
Миск жестом велел отойти врачам и остальным царям-жрецам и настроил
преобразователь на самый тихий уровень. Я подумал, сколько может держаться
в воздухе послание из запахов, пока не превратится в неразличимую смесь,
которую унесет вентиляционная система и выбросит где-то вверху, среди
черных утесов замерзшего Сардара.
Я прижал ухо к транслятору.
И услышал слова, которые не донеслись до других трансляторов в
помещении.
- Я была неправа, - сказала Мать.
Я был поражен.
- Я хотела быть единственной Матерью царей-жрецов, - продолжало
умирающее существо, - и слушала своего перворожденного, а он хотел всегда
оставаться перворожденным единственной Матери царей-жрецов.
Ее тело вздрогнуло - от боли или печали, не могу сказать.
- Теперь я умираю, но племя царей-жрецов не должно умереть вместе со
мной.
Я едва слышал доносящиеся из переводчика слова.
- Давным-давно, - продолжала она, - Миск, мое дитя, украл яйцо самца
и спрятал его от Сарма и остальных, кто не хотел, чтобы был новый рой.
- Я знаю, - негромко ответил я.
- Недавно, не больше четырех ваших столетий назад, он рассказал мне,
что сделал, и объяснил причины. - Сморщенные антенны дрогнули, их тонкие
коричневые волоски приподнялись, как будто их шевельнула подходящая
смерть. - Я ему ничего не ответила, но обдумала его слова, и наконец в
союзе с рожденным вторым, который после этого отдался радостям золотого
жука, я отложила женское яйцо, чтобы его спрятали от Сарма за пределами
роя.
- Где это яйцо? - спросил я.
Казалось, она не поняла мой вопрос; я испугался, потому что все ее
высохшее тело вдруг задрожало, и я подумал, что это предвещает конец
долгой жизни.
Один из врачей кинулся вперед и сделал укол сквозь экзоскелет ей в
грудь. Прижал к ней антенны. Дрожь прекратилась.
Он отошел и смотрел на нас с расстояния, не двигаясь, как остальные.
Цари-жрецы сейчас напоминали тысячу золотых статуй.
Снова в переводчике послышался звук.
- Яйцо унесли из роя два человека, - сказала она, - свободных
человека, как ты, не мула... и спрятали.
- Куда спрятали? - спросил я.
- Эти люди вернулись в свои города и, как им и было приказано, никому
ничего не рассказали. Выполняя пожелание царей-жрецов, они преодолели
множество опасностей. испытали немало лишений и стали как братья.
- Где яйцо? - снова спросил я.
- Но между их городами началась война, - продолжала Мать, - и в
схватке эти люди убили друг друга, и с ними умерла их тайна. - Она
попыталась поднять большую выцветшую голову, но не смогла. - Странный
народ вы, люди, - сказала она. - Наполовину ларлы, наполовину цари-жрецы.
- Нет, - возразил я, - наполовину ларлы, наполовину люди.
Она некоторое время молчала. Потом я снова услышал ее голос в
трансляторе.
- Ты Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - сказала она.
- Да.
- Ты мне нравишься.
Я не знал, как на это ответить, и потому молчал.
Древние антенны рывками приблизились ко мне, я взял их и осторожно
подержал в руках.
- Дай мне гур, - сказала она.
Удивленный, я отошел от нее и приблизился к золотой чаше на
треножнике, набрал в ладонь несколько капель драгоценной жидкости и
вернулся к Матери.
Она снова попыталась поднять голову и снова не смогла. Ее большие
челюсти слегка раздвинулись, и я увидел за ними длинный мягкий язык.
- Ты хочешь знать об этом яйце, - сказала она.
- Если ты мне скажешь.
- Ты уничтожишь его?
- Не знаю, - ответил я.
- Дай мне гур.
Я осторожно просунул руку между большими челюстями и коснулся ладонью
языка, чтобы она могла слизнуть гур.
- Иди к людям телег, Тарл из Ко-ро-ба, - сказала она. - Иди к людям
телег.
- А где это?
И тут, к моему ужасу и изумлению, она задрожала, я отскочил, а она
поднялась во весь рост, вытянула во всю длину антенны, будто хотела
почувствовать, ощутить что-то, и в этом припадке безумия и ярости она была
Матерью великого народа, прекрасной, сильной и великолепной.
И в тысячах переводчиков послышались ее слова, они долетели до
каменного потолка, до далеких стен, и я никогда не забуду их печали,
радости и умирающего великолепия; из трансляторов доносились простые
негромкие слова. Мать сказала:
- Я вижу его, я вижу его, и у него крылья как потоки золота.
Ее большое тело медленно опустилось на помост, перестало дрожать, и
антенны неподвижно легли на камень.
Миск подошел к ней и осторожно коснулся антенн.
Он повернулся к царям-жрецам.
- Мать умерла.
28. ГРАВИТАЦИОННЫЙ РАЗРЫВ
Шла уже пятая неделя войны в рое, и положение продолжало оставаться
неясным.
После смерти Матери Сарм и его последователи - а их оказалось
большинство, потому что он перворожденный, - бежали из помещения и
отправились, как и сказал Сарм, за серебряными трубами.
Это цилиндрическое оружие, управляемое вручную, но основанное на том
же принципе, что и огненная смерть. Эти трубы много столетий пролежали в
пластиковых оболочках без применения, но когда оболочку разорвали и
разгневанные цари-жрецы взяли их в руки, трубы были готовы к своей мрачной
работе, как и в день их изготовления.
Я думаю, что с таким оружием в руках человек мог бы стать убаром
всего Гора.
Вероятно, не более ста царей-жрецов присоединились к Миску, и у них
было не больше десятка серебряных труб.
Штаб сил Миска расположился в его комнате; тут, склонившись над
запаховыми картами туннелей, он указывал места расположения своих
оборонительных порядков.
Думая одолеть нас без труда, войска Сарма на транспортных дисках
устремились по туннелям и площадям, но цари-жрецы Миска, скрываясь в
помещениях, прячась в порталах, стреляя с карнизов и крыш зданий, нанесли
большой урон неподготовленным и не ожидавшим сопротивления сторонникам
Сарма.
В такой войне гораздо более значительные силы перворожденного
оказались нейтрализованы, и установилось равновесие, нарушаемое выстрелами
снайперов и отдельными засадами.
На второй день второй недели войны, когда войска Сарма отступили, я,
вооруженный мечом и серебряной трубой, встал на диск, преодолел ничейную
территорию и по незанятому тоннелю направился в виварий.
Хотя я все время был настороже, мне не встретились враги, не было
даже мулов и мэтоков. Я решил, что пришедшие в ужас и смущенные мулы
попрятались в своих клетках, живя на запасах грибов и воды, пока над их
головами свистело оружие хозяев.
Поэтому я удивился, услышав отдаленное пение; оно становилось все
громче, я остановил диск и ждал с оружием наготове.
В это время туннель и, как я потом узнал, весь комплекс погрузился во
тьму. Погасли - вероятно, впервые за много столетий - энергетические
шары-лампы.
Но пение не прервалось ни на мгновение, темп его не спадал. Как будто
для поющих темнота не имела значения.
Я ждал на неподвижном диске в темноте с оружием наготове. И вдруг
впереди я увидел голубой свет факела мулов, потом еще одну вспышку, и еще;
к моему удивлению, огни, казалось, свисают с потолка туннеля.
Это переносчики гура, и я с оцепенением следил за процессией
гуманоидных существ, которые по два в ряд двигались по потолку, пока не
оказались надо мной.
- Здравствуй, Тарл Кабот, - послышался голос с пола туннеля.
Я не заметил говорящего, потому что смотрел наверх.
- Мул-Ал-Ка! - воскликнул я.
Он подошел к диску и стиснул мою руку.
- Ал-Ка, - сказал он. - Я решил, что больше не буду мулом.
- Значит, Ал-Ка!
Ал-Ка поднял руку и указал на существа над нами.
- Они тоже решили быть свободными.
Сверху послышался тонкий, но сильный голос, будто говорил
одновременно старик и ребенок:
- Мы пятнадцать тысяч лет ждали этого.
Другой голос произнес:
- Скажи, что нам делать.
Я увидел, что существа надо мной, которых я отныне буду называть
носителями гура, потому что они больше не мулы, несут с собой свои мешки
золотистой кожи.
- Они несут не гур, - объяснил Ал-Ка, - а грибы и воду.
- Хорошо, - ответил я, - но скажи им, что это не их война, это война
царей-жрецов, и они могут вернуться в безопасность своих помещений.
- Рой умирает, - сказало одно из существ, висящих надо мной, - и мы
хотим умереть свободными.
Ал-Ка смотрел на меня в свете факелов.
- Они приняли решение, - сказал он.
- Очень хорошо, - ответил я.
- Я восхищаюсь ими, - продолжал Ал-Ка, - они видят в темноте при
свете единственного факела на тысячу ярдов, они целый день могут прожить
на горсти грибов и глотке воды и они очень храбры и горды.
- Тогда я тоже восхищаюсь ими, - сказал я.
Я взглянул на Ал-Ка.
- А где Мул-Ба-Та? - Впервые я видел этих двоих порознь.
- Он пошел на пастбища и на плантации грибов, - ответил Ал-Ка.
- Один?
- Конечно. Так мы сделаем вдвое больше.
- Надеюсь скоро с ним увидеться, - сказал я.
- Увидишься, - ответил Ал-Ка, - потому что погасили огни.
Царям-жрецам они не нужны, но людям без них трудно.
- Значит огни погасили из-за мулов?
- Мулы поднимаются, - просто сказал Ал-Ка.
- Им понадобится свет, - сказал я.
- В рое есть люди, которые в этом разбираются, - ответил Ал-Ка. - Как
только соберем установки и подключим к энергии, свет снова будет.
Меня поразило его спокойствие. В конце концов ведь Ал-Ка и другие
люди роя, за исключением носителей гура, никогда не знали тьмы.
- Куда ты идешь? - спросил Ал-Ка.
- В виварий. За женщиной мулом.
- Хорошая мысль. Наверно, я как-нибудь тоже возьму себе женщину мула.
И вот странная процессия направилась по туннелю вслед за диском,
которым с радостью взялся управлять Ал-Ка.
Под куполом вивария, держа в руке факел, я поднялся на четвертый
ярус, заметив, что все клетки пусты. Но я знал, что по крайней мере одна
не будет пустой.
Так и есть. В клетке, слегка обожженной, будто кто-то пытался ее
открыть, я нашел Вику из Трева.
Она сидела в дальнем от двери углу, и при свете факела я ее увидел.
Она поднялась на ноги, закрывая глаза руками, пытаясь защитить их от
света.
Даже остриженная, она показалась мне необыкновенно прекрасной и очень
испуганной с своем коротком пластиковом платье - единственной одежде,
разрешенной мулам.
Я снял с шеи металлический ключ и повернул механизм тяжелого замка.
Открыл клетку.
- Хозяин? - спросила она.
- Да.
Крик радости сорвался с ее губ.
Она стояла передо мной, мигая в свете факела, и пыталась улыбнуться.
И казалась очень испуганной. К моему удивлению, она боялась подойти к
двери, хотя та была открыта.
Она смотрела на меня.
В глазах ее было беспокойство и ожидание: она не знала, что я сделаю
и почему я вернулся к ее клетке.
И страх ее не уменьшился, когда она за мной увидела существа,
несомненно, отвратительные в ее глазах, которые со своими факелами висели
на потолке вивария.
- Кто они? - шепотом спросила она.
- Необычные люди, - ответил я.
Она смотрела на маленькие круглые тела и необыкновенно длинные
конечности с круглыми подушечками вместо ступней и ладоней.
Сотни пар больших круглых темных глаз смотрели на нее.
Она вздрогнула.
Потом снова посмотрела на меня.
Не посмела ничего спросить, но покорно склонилась, как требовало ее
положение, и наклонила голову.
Я сказал себе, что клетка многому научила Вику из Трева.
И перед тем как она опустила голову, я прочел в ее взгляде
бессловесную мольбу беспомощной рабыни, чтобы ее хозяин, ее владелец,
который держит ее цепь, был доволен и добр к ней.
Нужно ли забирать ее из клетки?
Плечи ее задрожали. Она ждала решения своей судьбы.
Теперь, когда я лучше знал, как обстоят дела в рое, я не хотел больше
держать ее здесь. Мне казалось, что в войсках Миска она будет в большей
безопасности. Больше того, смотрители вивария исчезли, остальные клетки
опустели, и она со временем может просто умереть с голоду. Мне не хотелось
приходить в виварий время от времени, чтобы кормить ее; к тому же, если
понадобится, я смогу запереть ее куда-нибудь вблизи штаба Миска. Если
ничего не подвернется, можно ее просто посадить на цепь возле моей клетки.
Вика склонилась передо мной, плечи ее дрожали, но она не смела
поднять голову, не смела прочесть свою судьбу в моем взгляде.
Хотел бы я верить ей, но знал, что не могу.
- Я вернулся за тобой, Вика из Трева, рабыня, - строго сказал я, -
чтобы забрать тебя из клетки.
Вика медленно подняла голову. Глаза ее сверкали, губы дрожали.
- Спасибо, хозяин, - негромко и покорно ответила она. Глаза ее
наполнились слезами.
- Зови меня Кабот, если хочешь.
На Горе я не возражал против владения женщинами, но мне никогда не
нравилось, когда меня называют "хозяин".
Достаточно просто быть хозяином.
Женщины, которыми я владел, Сана, Талена, Лара и другие, о ком я не
писал, племенные рабыни, нанятые на время в тавернах Ко-ро-ба или Ара,
рабыни для страсти, данные другом на ночь в знак гостеприимства, - все они
знали, что я хозяин, и этого вполне достаточно.
С другой стороны, я никогда особенно и не возражал против этого,
потому что, недолго пробыв на Горе, обнаружил, что это слово вызывает
неописуемую дрожь у девушки, когда она его произносит; она в этот момент
знает, что она рабыня. Не знаю, так ли было бы с девушками Земли.
- Хорошо, Кабот, мой хозяин, - сказала Вика.
Посмотрев в глаза Вики, я увидел в них слезы радости и благодарности,
но было в них и какое-то другое, более нежное чувство, которого я не смог
разгадать.
Она поклонилась в позе рабыни для страсти, сложив руки на бедрах, но
бессознательно, просительно повернула ко мне ладони. Как будто просила
позволения встать и прийти ко мне в объятия. Я строго посмотрел на нее,
она повернула ладони к бедрам, снова опустилась на колени и опустила
голову, глядя мне в ноги.
Все ее тело дрожало от желания.
Но она рабыня и не смела заговорить.
Я строго посмотрел на нее.
- Подними голову, рабыня.
Она подняла голову.
Я улыбнулся.
- К моим губам, рабыня, - приказал я.
С криком радости и со слезами она бросилась ко мне в объятия.
- Я люблю тебя, хозяин, - воскликнула она. - Я люблю тебя, Кабот, мой
хозяин!
Я знал, что она говорит неправду, но не осадил ее.
Я больше не хотел быть жестоким с Викой из Трева, кем бы она ни была.
Через несколько минут я строго сказал ей:
- У меня нет на это времени, - и она рассмеялась и отступила.
Я повернулся и вышел из клетки, и Вика, как ей и подобало, счастливо
шла в двух шагах за мной.
Мы спустились к транспортному диску.
Ал-Ка внимательно осмотрел Вику.
- Она очень здоровая, - сказал я.
- Ноги не кажутся сильными, - ответил Ал-Ка, разглядывая прекрасные
бедра, икры и лодыжки рабыни.
- Я против этого не возражаю, - сказал я.
- Я тоже, - согласился Ал-Ка. - Ведь можно заставить ее побегать взад
и вперед, и они у нее окрепнут.
- Верно.
- Я думаю, как-нибудь я тоже возьму себе женщину. - Потом добавил: -
Но с более сильными ногами.
- Хорошая мысль, - сказал я.
Ал-Ка вывел диск из вивария, и мы направились к комнате Миска, а
носители гура двигались над нами.
Я держал Вику за руки.
- Ты знала, что я за тобой вернусь?
Она вздрогнула и посмотрела вперед, в темный туннель.
- Нет, я знала только, что ты поступишь, как захочешь.
Она посмотрела на меня.
- Может ли бедная рабыня попросить, - прошептала она негромко, -
чтобы хозяин призвал ее к своим губам?
- Приказываю, - сказал я, и ее губы тут же отыскали мои.
Позже в тот же день появился Мул-Ба-Та, теперь просто Ба-Та; он
привел с собой множество прежних мулов. Они пришли с пастбищ и грибных
плантаций, и, подобно носителям гура, в пути они пели.
Одни несли на спинах мешки с лучшими спорами, другие сгибались под
тяжестью больших корзин с только что сорванными грибами; эти корзины они
несли по двое на палках. Те, что пришли с пастбищ, гнали перед собой
длинными заостренными палками больших серых артроподов, скот царей-жрецов,
или несли вязанки лоз с большими листьями растения сим, пищи этого скота.
- Скоро зажжем лампы, - сказал Ба-Та. - Мы просто сменим пастбища,
вот и все.
- Грибов нам хватит, - заметил один из работников грибных плантаций,
- пока мы не посадим свежие споры и не вырастим новый урожай.
- Все, что мы не смогли унести, мы сожгли, - добавил другой.
Миск с удивлением смотрел, как эти люди подходили ко мне и уходили
дальше.
- Мы приветствуем вашу помощь, - сказал он, - но вы должны
повиноваться царям-жрецам.
- Нет, - возразил один из них, - мы больше не повинуемся
царям-жрецам.
- Но мы исполним приказы Тарла Кабота из Ко-ро-ба, - добавил другой.
- Я думаю, вам следует держаться в стороне от войны между
царями-жрецами, - сказал я.
- Ваша война - это наша война, - возразил Ба-Та.
- Да, - согласился один из работников с пастбищ, держа заостренную
палку, как копье.
Один из грибников посмотрел на Миска.
- Мы выросли в рое, - сказал он царю-жрецу, - и он такой же наш, как
и твой.
Антенны Миска согнулись.
- Я думаю, он говорит правду, - сказал я.
- Да, - ответил Миск, - поэтому я и загнул свои антенны. Я тоже
думаю, он говорит правду.
И вот люди, прежние мулы, неся с собой запасы пищи, начали переходить
на сторону Миска и его немногих последователей.
Я решил, что исход битвы в основном зависит от серебряных труб,
которых у Сарма большинство, но все же умение и храбрость прежних мулов
могут сыграть свою роль в исходе битвы за рой в глубинах Сардара.
Как и предсказывал Ал-Ка, вскоре загорелись лампы, кроме тех, которые
были уничтожены огнем серебряных труб.
Инженеры-мулы, ученики царей-жрецов, соорудили вспомогательную
энергетическую установку и подали энергию в систему.
Когда лампы вначале затлели, потом загорелись ярким сиянием, люди в
лагере Миска громко радовались; все, кроме носителей гура, для которых
свет не важен.
Заинтересовавшись твердостью пластика клеток в виварии, я поговорил
об этом с Миском, и мы с ним и с другими царями-жрецами и людьми создали
флот бронированных транспортных дисков; на них ставили серебряные трубы,
превращая в исключительно эффективное оружие; даже без труб они отлично
служили для разведки и относительно безопасного передвижения. Огненные
залпы серебряных труб обжигали пластик, но не могли его пробить, если,
конечно, действие было недолгим. А простой факел, как я узнал позже, не
может даже следа оставить на этом прочном материале.
На третью неделю войны, вооруженные бронированными транспортными
дисками, мы начали перемещать фронт боевых действий в сторону армии Сарма,
которая по-прежнему значительно превосходила нас по численности.
Наша разведка действовала значительно лучше, и обширная
вентиляционная сеть давала быстрым ловким пастухам и носителям гура доступ
почти в любое место роя. Больше того, бывшие мулы, воевавшие на нашей
стороне, одевались в пластиковую одежду без надписей запахом, и это давало
им лучшую возможную в рое маскировку. Например, в разное время возвращаясь
с рейда, неся с собой захваченную серебряную трубу, которая больше не
нужна ее убитому владельцу из армии Сарма, я часто оставался не замеченным
даже Миском, хотя стоял в футе от него.
К своему смущению, но ради собственной безопасности, те цари-жрецы,
которые присоединились к Миску, на груди и спине носили ясно видную букву
горянского алфавита - первую букву имени Миска. Вначале они возражали
против этого, но потом, когда некоторые чуть не наступали на безмолвных
носителей гура или забредали, сами того не заметив, в их расположение - а
ведь эти паукообразные гуманоиды вооружены серебряными трубами, - их
мнение изменилось, и они очень заботились, чтобы буква была видна ясно, и
тут же подновляли ее, если краска снашивалась. Цари-жрецы нервничали,
проходя, например, в футе от мускулистого парня с грибных плантаций,
который сидел в вентиляционном отверстии и при желании мог своим факелом
подпалить их антенны; или вдруг оказавшись в окружении молчаливых
пастухов, которые могли пронзить их десятком острых кольев.
Люди и цари-жрецы вместе представляли исключительно эффективную
боевую силу. То, чего не замечали антенны царей-жрецов, видели остроглазые
люди, а если слабый запах ускользал от человеческого обоняния, его легко
различали цари-жрецы в отряде. Сражаясь рядом, они начали уважать друг
друга, доверять друг другу, короче, становились друзьями. Однажды был убит
храбрый царь-жрец из войск Миска, и сражавшиеся рядом с ним люди плакали.
В другой раз царь-жрец под огнем десятка серебряных труб рискнул, чтобы
спасти раненого носителя гура.
Вообще, по моему мнению, величайшей ошибкой Сарма в войне в рое стала
недооценка мулов.
Как только ему стало ясно, что мулы в плантаций грибов и с пастбищ, а
также носители гура переходят на сторону Миска, он решил, что всех мулов в
рое нужно рассматривать как врагов. Соответственно он приказал уничтожать
всех, кто оказывался в пределах досягаемости серебряных труб, и тем самым
побудил верно служивших ему мулов перейти в лагерь Миска.
Эти новые мулы, не с пастбищ и плантаций, а из комплексов самого роя,
принесли с собой множество новых способностей и умений. К тому же из их
сообщений мы узнали, что запасы пищи у Сарма не так значительны, как мы
считали. Нам сообщили, что теперь цари-жрецы Сарма даже питаются грибами
из клеток убитых или бежавших мулов. Прошел слух, что единственные мулы,
которых Сарм не приказал уничтожать немедленно, были импланты, такие, как
Парп, которого я встретил давным-давно, когда впервые оказался в логове
царей-жрецов.
Миск предложил осуществить один свой замысел и познакомил меня с тем,
как цари-жрецы овладели силами тяготения.
- Будет ли полезно, если бронированный транспортный диск сможет
летать? - спросил он.
Я решил, что он шутит, но ответил:
- Да, это было бы очень полезно.
- Ну, тогда я это сделаю, - сказал Миск, щелкнув антеннами.
- Как?
- Ты, конечно, заметил, что для своего размера транспортный диск
необыкновенно легок?
- Да.
- Это потому, что он частично сооружен из металла, противостоящего
тяготению.
Признаюсь, я рассмеялся.
Миск удивленно смотрел на меня.
- Почему ты свернул свои антенны? - спросил он.
- Потому что не существует металла, противостоящего тяготению.
- А как же транспортный диск? - спросил он.
Я перестал смеяться.
Да, спросил я себя, как же транспортный диск?
Я взглянул на Миска.
- Подчиненность тяготению, - сказал я, - такое же свойство
материальных тел, как их размер и форма.
- Нет, - возразил Миск.
- Поэтому не может существовать металл, противостоящий тяготению.
- Но ведь есть транспортный диск, - напомнил он мне.
Миск начал меня раздражать.
- Да, - ответил я, - диск есть.
- На твоем старом мире, - заговорил Миск, - тяготение - еще
неисследованное природное явление, какими когда-то были электричество и
магнетизм, но ведь этими явлениями вы до определенного предела овладели. А
мы, цари-жрецы, до определенного предела овладели тяготением.
- Тяготение - это совсем другое дело, - сказал я.
- Да, - согласился он, - и поэтому вы им еще не владеете. Ваше
понимание тяготения еще на стадии математического описания, а не на стадии
управления и контроля.
- Нельзя контролировать тяготение, - сказал я, - тут совсем другие
принципы, с ним просто нужно считаться.
- А что такое тяготение? - спросил Миск.
Некоторое время я размышлял.
- Не знаю, - наконец признался я.
- А я знаю, - ответил Миск. - Давай работать.
На четвертую неделю войны в рое наши корабли были переоборудованы и
бронированы. Боюсь, сооружения получились примитивными, хотя строились на
принципах, совершенно не известных на Земле; я теперь понял, насколько
ограничена наша земная наука. Корабль представлял собой просто
транспортный диск, снизу одетый в пластик; сверху прозрачный купол из того
же материала. В передней части корабля приборы управления и отверстия для
серебряных труб. Никаких пропеллеров или ракетных двигателей, и мне трудно
объяснить принцип его действия: могу только сказать, что сила тяготения
взаимодействует сама с собой таким образом, что гравитационный ур - это
горянское выражение, означающее гравитационную постоянную, - остается
неизменным, хотя распределение его меняется. Не думаю, чтобы сила, или
заряд, или другое приходящее в голову выражение могли точно
соответствовать понятию "ур", и я предпочитаю не переводить это слово.
Упрощенно можно сказать, что двигатель и система управления диска
действовали таким образом, что использовали тяготение одних объектов и
отгораживались от тяготения других. Я не поверил бы, что такой корабль
возможен, но мне трудно было спорить перед фактом успеха Миска.
В сущности именно умение управлять тяготением давным-давно привело
мир царей-жрецов в нашу систему, этот инженерный подвиг иначе бы бы
совершенно невозможен; разве что пришлось бы сверкающую Тассу разнести на
отдельные водородные атомы.
Диск движется исключительно гладко, и создается полное впечатление,
что мир движется, а ты стоишь. Когда поднимаешь диск, кажется, что земля
уходит вниз; когда движешь его вперед, кажется, горизонт устремляется тебе
навстречу; попятишься - и горизонт начинает удаляться. Может, не стоило
распространяться на эти темы, но ощущение неприятное, особенно вначале.
Как будто сидишь в комнате, а мир вращается вокруг. Несомненно, это
результат отсутствия сопротивления силе тяготения: ведь обычно мы считаем
ускорение и замедление неприятными, но привычными эффектами.
Необходимо заметить - какая ирония! - что первый транспортный диск,
подготовленный к полету, был военным кораблем. На нем находился я сам, а
также Ал-Ка и Ба-Та. Иногда кораблем управлял Миск, но для него он был
тесен, Миск в нем не мог стоять, а на царей-жрецов почему-то действует
крайне угнетающе, если они не могут распрямиться. Все равно что заставить
человека лежать на спине, когда происходит что-то важное. Лежать на спине
значит быть уязвимым, беспомощным, открытым, и мы при этом нервничаем.
Это, несомненно, след древней привычки постоянно быть настороже. С другой
стороны, поскольку Миск соорудил корабль недостаточно большим для себя, я
решил, что он и не хочет принимать участие в вылазках. Конечно, меньший
корабль более маневрен, легче проходит в туннелях, но я думаю, Миск просто
не доверял себе в возможной стычке со своими прежними братьями. Нужно было
бы убивать, а он не смог бы нажать курок серебряной трубы. К несчастью,
войска Сарма и, может быть, к счастью, большая часть сторонников Миска
такого опасного внутреннего сопротивления не испытывали. Испытывать такое
сопротивление на поле битвы, когда твои враги этого не чувствуют, - прямой
путь к гибели.
Построив первый корабль, мы почувствовали, что обретаем преимущество
в подземной битве. Конечно, огонь серебряных труб может повредить, а со
временем и уничтожить такой корабль, но пластиковая клетка дает хорошую
защиту экипажу, и корабль, оставаясь в относительной безопасности,
способен все уничтожить на своем пути.
Поэтому Миск считал - и я с ним согласился, - что нужно направить
ультиматум войскам Сарма и что корабль, если возможно, не нужно
использовать. Конечно, использование корабля могло привести к успеху, но
мы не хотели успеха, связанного с кровопролитием, если этого можно
избежать.
Мы как раз обсуждали эту проблему, когда без всякого предупреждения
одна стена комнаты Миска неожиданно стала видна неясно, потом рассыпалась
в порошок, такой легкий и тонкий, что он поднялся прямо к вентиляционному
отверстию вместе с использованным воздухом.
С невероятной скоростью Миск, схватив меня, прыгнул через комнату,
оттолкнув занимаемую мной клетку, наклонился, открыл люк и, продолжая
держать меня, спустился в него.
Голова у меня кружилась, на расстоянии я слышал крики, возгласы,
вопли - ужасные голоса искалеченных и умирающих.
Миск прислонился к стене, прижимая меня к груди.
- Что это? - спросил я.
- Гравитационный разрыв, - ответил Миск. - Это запрещено даже
царям-жрецам.
Все его тело дрожало от ужаса.
- Сарм уничтожит весь рой, даже всю планету, - сказал Миск.
Мы вслушивались в крики. Не слышалось грома падающих зданий, грохота
камней. Слышались только человеческие голоса. Только они свидетельствовали
о происходящем вверху уничтожении.
29. АНЕСТЕЗИЯ
- Сарм разрывает связи ура, - сказал Миск.
- Подними меня наверх! - закричал я.
- Тебя убьют.
- Быстрей! - воскликнул я.
Миск повиновался, я выбрался из люка и с удивлением увидел картину
разрушения. Помещение Миска исчезло, только груды пыли указывали место,
где стояли стены. В стене туннеля, находившегося за комнатой Миска, зияло
отверстие. Я увидел сквозь него следующий большой комплекс роя. Я пробежал
по полу туннеля и сквозь проделанное в камне отверстие и посмотрел на этот
комплекс. Над ними висели десять кораблей, вероятно, того типа, что
используются для наблюдения за поверхностью; на носу каждого корабля
виднелось конусообразное сооружение.
Я не видел никакого луча из этих конусов, но когда они нацеливались
на какой-нибудь объект, он вздрагивал и исчезал в облаке пыли. Тучи пыли
висели в воздухе, сером под шарами-лампами. Конусы методично разрезали
комплекс. Время от времени человек или царь-жрец выбегал на открытое
место, и тогда ближайший конус нацеливался на него, и человек или
царь-жрец, подобно зданиям и стенам, вздрагивал и превращался в пыль.
Я побежал в мастерскую, где стоял подготовленный Миском транспортный
диск.
В одном месте я встретил разрез, с геометрической точностью
проделанный уничтожающим конусом в самом основании роя. Он перерезал мне
дорогу трещиной, шириной в тридцать пять футов, глубиной не менее сорока.
Я закричал в отчаянии, но понял, что должен попытаться, и отступил
для разбега. Гор несколько меньше Земли, и соответственно сила его
тяготения тоже меньше. Если бы не это, моя попытка была бы за пределами
человеческих возможностей. Все же я не был уверен, что смогу перепрыгнуть,
но должен был попытаться.
Я разбежался, перепрыгнул щель, приземлившись всего в двух футах от
края, и побежал дальше, в мастерскую Миска.
Я миновал группу людей, скорчившихся за остатками стены. Стена на
протяжении в сто футов была срезана в двух футах от основания.
Один человек, без руки, со стонами лежал на полу; его рука исчезла в
невидимом луче из конуса. "Как болят пальцы!" - кричал он. Рядом с ним
склонилась девушка, она пыталась остановить кровотечение. Это была Вика! Я
подбежал к ней.
- Быстрее, Кабот! - воскликнула она. - Нужно сделать турникет!
Я схватил руку человека, зажал рану и остановил кровотечение. Вика
сняла с человека разорванную ткань и, используя ее и металлический прут от
стены, быстро соорудила турникет, надежно прикрепив его к остатку руки.
Дочь врача работала быстро и уверенно. Я встал, собираясь уходить.
- Я должен идти.
- Можно мне с тобой?
- Ты нужна здесь.
- Да, Кабот, - согласилась она, - ты прав.
Когда я повернулся, она протянула ко мне руку. Не спросила, куда я
иду, не попросила снова разрешения сопровождать меня.
- Будь осторожен, - сказала она.
- Постараюсь, - ответил я.
Раненый снова застонал, и девушка повернулась к нему.
Неужели это действительно Вика из Трева?
Я подбежал к мастерской Миска, распахнул двойную дверь, прыгнул в
корабль, закрыл люк, и через мгновение пол как будто провалился подо мной,
а дверь полетела навстречу.
Менее чем через несколько инов я привел корабль к большому комплексу,
где десять кораблей Сарма продолжали свою уничтожающую работу. Они
действовали так же методично и точно, как газонокосильщик на лужайке.
Я не знал, как защищены корабли Сарма, знал только, что на моем
корабле единственная серебряная труба, а это оружие по разрушительной силе
намного уступает гравитационным деструкторам, смонтированным на кораблях
Сарма. Больше того, я знал, что пластиковое покрытие защитит меня от
оружия Сарма не лучше бумажного листка. Ведь это оружие не прожигает и не
разрывает, оно, распространяясь из центра наружу, гравитационно
расшатывает материю, размельчает ее на частицы и разбрасывает их.
Я вырвался на открытое пространство, и пол ушел подо мной вниз, а я
повис у самых ламп под вершиной купола. Очевидно, ни один из кораблей
Сарма меня не заметил.
Я направился к ведущему кораблю и несколько снизился, чтобы сократить
расстояние и увеличить эффективность действия серебряной трубы. Я
находился в двухстах ярдах за кораблем, когда открыл огонь.
К своей радости, я увидел, что металл почернел и разорвался, как
жестянка; я прошел под кораблем и начал подниматься ко второму, который
разрезал снизу. Первый корабль начал неконтролируемо поворачиваться и
затем упал на землю. Я надеялся, что Сарм сам находился в ведущем корабле.
Второй взлетел к самому потолку и разбился о каменный купол. Груда
обломков упала на поверхность.
Остальные восемь кораблей неожиданно прекратили свою разрушительную
работу и как будто застыли в нерешительности. Я подумал, что они
связываются друг с другом. Вероятно, они не ожидали встретить
сопротивление. Меня они, возможно, даже не заметили. Пока они в
нерешительности висели в воздухе, как частицы в капле воды, я снова
нырнул, и третий корабль раскололся на части, как игрушка под ударом
сабли; я снова поднялся, и огонь серебряной трубы ударил в середину
четвертого корабля, и тот загорелся в ста ярдах от меня.
Теперь оставшиеся шесть кораблей сблизились, направили конусы во все
направления, но я находился над ними.
Я знал, что если на этот раз снижусь, не смогу скрыться от них; они
будут знать, что я под ними, и по крайней мере хоть один корабль сумеет
накрыть меня своим оружием.
Еще несколько мгновений, и они меня обнаружат.
Уже сейчас два корабля меняли свою позицию, один при этом начинал
прикрывать флот снизу, другой сверху. Через несколько мгновений нападение
будет равнозначно гибели.
Потолок пещеры прыгнул вверх, и я оказался прямо посреди шести
кораблей, окруженный с четырех сторон, сверху и снизу.
Я видел, как работают смонтированные в носах кораблей сканеры.
Но меня они не могли обнаружить.
С небольшого расстояния я видел люки на верху кораблей. В комплексе
достаточно кислорода, чтобы смотреть, но никто из царей-жрецов не
выглядывал в люки. Напротив, они продолжали работать у своих приборов.
Должно быть, удивлялись, что их приборы не могут меня обнаружить.
У них могут возникнуть две гипотезы, объясняющие происходящее. Либо я
бежал из комплекса, либо нахожусь среди них. Я улыбнулся про себя. Второе
никогда не придет им в голову. Это невероятно, а цари-жрецы слишком
рациональные существа.
Пол горянского ана мы так висели, не двигаясь. Целый ан мы неподвижно
висим над комплексом. Я снова улыбнулся про себя. На этот раз я сумею
переждать царей-жрецов.
Неожиданно корабль подо мной дрогнул и исчез.
Сердце мое подпрыгнуло.
Огонь с поверхности!
Я представил себе, как Миск торопливо работает в своей мастерской,
собирая необходимое оборудование, или посылает царя-жреца в тайный
арсенал, где хранится запретное оружие. Сам Миск никогда бы не пустил его
в ход, если бы Сарм не создал ужасный прецедент.
Почти тут же пять кораблей выстроились в линию и устремились к входу
в один из туннелей, ведущих от комплекса.
Первый корабль рассыпался в пыль у самого выхода, но остальные четыре
и я за ними прошли сквозь завесу пыли и направились по туннелю в
расположение Сарма.
Передо мной в туннеле находилось четыре корабля. Они бежали.
С удовлетворением я заметил, что ширина туннеля не позволяет им
повернуть.
С угрюмой решительностью я нажал спусковой крючок серебряной трубы,
блеснул огонь, и обломки и куски металла застучали о корпус моего
бронированного транспортного диска.
Некоторые куски летели с такой силой, что пробили прочное пластиковое
покрытие, и корабль задрожал, прокладывая путь в этой груде падающих на
дно туннеля обломков.
Три корабля теперь находились далеко впереди, и я увеличил скорость
диска, чтобы догнать их.
В тот момент, как три корабля вырвались в открытое пространство
другого комплекса, я поравнялся с ними и выстрелил по третьему кораблю, но
на этот раз выстрел оказался менее эффективен. Заряд трубы почти
истощился. Третий корабль двигался неуверенно, один его бок почернел от
моего выстрела. Но тут экипаж, по-видимому, восстановил контроль, и
корабль, как загнанная крыса, повернулся ко мне. Через миг я буду в
пределах досягаемости конуса. Я поднял свой корабль, пролетел над
противником и выстрелил еще раз, еще с меньшим успехом. Я пытался
держаться сверху, уворачиваясь от конуса на носу противника. И был уверен,
что остальные два корабля поворачивают, и вскоре я буду в пределах их
досягаемости.
В этот момент я увидел, как открылся люк поврежденного мной корабля и
оттуда высунулась голова царя-жреца. Вероятно, на корабле вышли из строя
приборы наблюдения. Антенны царя-жреца задвигались и сфокусировались на
мне, в тот же момент я нажал спуск, и золотая голова и антенны, казалось,
превратились в пепел, а золотистое тело упало в люк. Серебряная труба хоть
и лишилась почти полностью заряда, но для незащищенного врага оставалась
ужасным оружием. Как разгневанная оса, я подлетел к открытому люку
поврежденного корабля и выстрелил прямо в люк, заполнив внутренности
огнем. Корабль, как воздушный шар, отлетел в сторону и взорвался в
воздухе, а я устремил свой корабль к земле. Я действовал быстро, но
все-таки недостаточно быстро, потому что пластиковый купол надо мной,
казалось, улетел по ветру, оставив за собой шлейф осколков. Укрываясь за
остатками пластикового щита от ветра, я пытался справиться с управлением.
Серебряная труба лежала в отверстии невредимой, но ее заряд почти
истощился, и она больше не представляла угрозы для кораблей Сарма. В
нескольких ярдах от поверхности я овладел кораблем и, увеличив скорость,
устремился в середину зданий, продолжая держаться в нескольких футах над
поверхностью.
Корабль Сарма пролетел надо мной, как коршун, и начал кружить. Я мог
бы легко сбить его, но моя труба перестала быть оружием.
Здание слева от меня, казалось, подпрыгнуло в воздух и исчезло.
Я понял, что ничего не могу сделать, и потому постарался держаться
под нападающим.
Он повернул, но я оставался под ним, близко, слишком близко, чтобы он
мог использовать разрушительный конус.
Ветер свистел мимо, меня чуть не отбросило от приборов корабля.
И тут я увидел нечто неожиданное.
Второй корабль Сарма медленно поворачивал, нацеливаясь на своего
товарища.
Я не мог поверить в увиденное, но ошибки не было: конус поднимался,
нацеливался.
Корабль за мной повернул и попробовал уйти, но понял, что это не
удастся, снова повернул и начал нацеливать собственный конус.
Я прижался к поверхности за мгновение до того, как корабль надо мной
вдруг молча взорвался в буре металлической пыли, сверкающей в свете
шаров-ламп.
Под прикрытием остатков этого корабля я устремился в улицы комплекса
и потом зашел сзади последнего корабля. Мой диск двигался неуверенно, он
почти не отвечал на команды. К своему отчаянию, я увидел, как последний
корабль медленно поворачивается ко мне, как поднимается разрушительный
конус. Мне казалось, что я беспомощно вишу в воздухе, ожидая уничтожения.
Я понимал, что мне не уйти от действия разрушительного луча. Всем своим
весом я обрушился на приборы диска, но они не отвечали. Диск плыл над
кораблем противника, нырял носом и оставался в пределах досягаемости
конуса. И тут без всякого предупреждения половина моего корабля исчезла,
остальная полетела на здания внизу; я схватил серебряную трубу и прыгнул
вниз, на палубу вражеского корабля.
Подполз к люку и потянул за ручку.
Люк закрыт.
Корабль начал крениться. Вероятно, пилот услышал удары обломков и
решил сбросить их вниз, а может, он просто знает, что я наверху.
Я направил серебряную трубу на петли люка и нажал спуск.
Корабль накренился круче.
Труба почти разрядилась, но стрелял я вплотную, и потому даже слабый
луч расплавил петли люка.
Я рванул крышку люка, она откинулась, и я повис, держась одной рукой
за край, в другой сжимая трубу, а корабль лежал на боку в воздухе. Прежде
чем корабль смог повернуться, я бросил трубу внутрь и спрыгнул за ней. И
тут корабль перевернулся вверх дном, и я встал на его потолке. Корабль
снова повернул, занял нормальное положение, а я нашел свою трубу. Внутри
корабля темно, так как экипаж состоял из одних царей-жрецов, но открытый
люк давал немного света.
Открылась передняя дверь, и показался царь-жрец. Удивленный, он
смотрел на открытый люк.
Я нажал спуск, труба в последний раз рявкнула огнем и окончательно
отказала, но золотое тело царя-жреца почернело и было перерезано
наполовину; оно по стене скользнуло на пол у моих ног.
За первым показался второй царь-жрец, я снова нажал спуск, но на этот
раз никакого ответа не было.
В полутьме я видел, как свернулись антенны царя-жреца.
Я швырнул бесполезную трубу в царя-жреца и ударил его в грудь.
Массивные челюсти один раз раскрылись и закрылись.
Выступили вперед роговые лезвия.
Я выхватил меч, с которым не расставался, и с боевым криком Ко-ро-ба
устремился вперед. Но тут же неожиданно нырнул под его вытянутыми
передними конечностями и ударил по ним.
Из сигнальных желез царя-жреца полился поток запахов, царь-жрец
склонился на бок, устремив ко мне хватательные крюки.
Теперь он волочил живот по полу, но тащился ко мне, щелкая челюстями.
Я проскочил между двумя лезвиями и наполовину разрубил его череп.
По телу царя-жреца пробежала дрожь.
Я отступил.
Так вот как можно убить царя-жреца, подумал я, в этом месте можно
нанести смертельную рану, перерезав нервную сеть. Потом мне это показалось
маловероятным: здесь располагаются его самые чувствительные органы,
антенны.
И тут царь-жрец протянул ко мне антенны, будто я домашний мул. В этом
жесте было что-то жалобное. Он хочет, чтобы я причесал его антенны? В
сознании ли он? Или обезумел от боли?
Я стоял, не зная, что делать, и тут царь-жрец выполнил свое
намерение: повернув большую золотую голову, он прижал антенны к лезвию
моего меча и отрубил их от головы; и вот через мгновение, замкнувшись в
мире собственной боли, отказавшись от внешнего мира, в котором он больше
не царь, он скользнул на стальной пол корабля и умер.
Как я установил, на корабле было только два царя-жреца, один,
вероятно, у управления, другой у оружия. Теперь неуправляемый корабль
висел там, где его оставил второй царь-жрец, по-видимому, пилот, когда он
пошел узнавать, что случилось с товарищем.
В корабле было темно, только через открытый люк пробивалось немного
света.
Я наощупь направился к приборам управления.
И здесь, к своей радости, обнаружил две полностью заряженные
серебряные трубы.
Направив трубу вверх в рулевой рубке, я выстрелил, чтобы пробить дыру
и впустить свет.
Теперь мне стали видны приборы, и я начал их рассматривать.
Я увидел множество стрелок распознавателей запахов, различные
переключатели, кнопки, шкалы. Все это не имело для меня смысла. Приборы
моего корабля рассчитаны на визуально ориентирующийся организм. Тем не
менее, проведя аналогию со своими приборами, я нашел шар, контролирующий
направление; с его помощью можно наметить любое направление из данной
точки; нашел я также приборы, регулирующие высоту и скорость. Однажды я
сильно столкнулся со стеной здания и сквозь свое самодельное окно вверху
видел, как лопаются энергетические шары-лампы, но вскоре мне удалось
благополучно посадить корабль. Поскольку я не знал, где нахожусь, и не мог
проделать в корабле еще отверстия, не рискуя взорвать его, я решил
оставить корабль. Особенно меня беспокоил обратный путь в нем по туннелям.
К тому же, подумал я, если мне и удастся на нем добраться до наших
позиций, вероятно, Миск тут же его уничтожит. Поэтому безопаснее оставить
корабль и добираться до расположения Миска через какую-нибудь
вентиляционную шахту.
Я выбрался из люка и соскользнул на землю.
Здания комплекса пусты.
Я осмотрелся, увидел пустые улицы, пустые окна, тихий комплекс, еще
недавно полный жизни.
Мне показалось, что я услышал какой-то звук, и я прислушался, но
больше ничего не услышал.
Однако мне трудно было избавиться от мысли, что за мной следят.
Неожиданно я услышал механический голос переводчика:
- Ты мой пленник, Тарл Кабот.
Я повернулся, держа наготове серебряную трубу.
Прежде чем я смог нажать спуск, до меня донесся странный запах.
Поблизости я увидел Сарма, а рядом с ним Парпа. Глаза этого существа
сверкали, как медные диски.
Хотя мой палец лежал на спуске, у меня не было сил его нажать.
- Он анестезирован, - послышался голос Парпа.
Я упал к их ногам.
30. ПЛАН САРМА
- Ты подвергся имплантации.
Я услышал откуда-то издалека эти слова, они доносились неотчетливо, я
попытался пошевелиться и не смог.
Открыв глаза, я обнаружил, что смотрю в два огненных диска зловеще
выглядящего круглого Парпа. За ним виднелась целая батарея энергетических
шаров, которые светили мне прямо в лицо. С одной стороны стоял царь-жрец,
коричневого цвета, очень худой и угловатый, по внешнему виду очень старый,
но антенны его казались не менее живыми, чем у его более золотых
собратьев.
Руки и ноги у меня были в стальных захватах, я лежал на узкой тележке
на колесах. Аналогично были закреплены горло и талия.
- Познакомься с царем-жрецом Куском, - сказал Парп, указывая на
высокую угловатую фигуру, возвышавшуюся сбоку.
Итак, это тот, сказал я себе, кто создал Ал-Ка и Ба-Та, биолог, один
из лучших в рое.
Я осмотрел помещение, с трудом поворачивая голову, и увидел, что это
что-то вроде операционной, оно заполнено инструментами, стойками со
множеством щипцов, зажимов и ножей. В углу большая, похожая на барабан
машина с плотно запирающейся дверцей - возможно, стерилизатор.
- Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба, - сказал я слабо, будто пытался уверить
себя в том, кто я такой.
- Больше нет, - улыбнулся Парп. - Подобно мне, ты удостоен чести быть
созданием царей-жрецов.
- Ты подвергся имплантации, - донеслось из переводчика - высокой
коричневой фигуры рядом с Парпом.
Я почувствовал себя больным и беспомощным.
Впрочем, я не испытывал ни боли, ни неудобства. Но понял, что эти
существа врастили мне прямо в ткань мозга золотую контролирующую решетку,
которая управляется из смотровой комнаты царями-жрецами. Я вспомнил
человека, которого когда-то встретил на одинокой дороге вблизи Ко-ро-ба;
он, подобно роботу, должен был повиноваться приказам царей-жрецов, пока не
попытался сопротивляться; сеть была перегружена и сожгла его мозг, дав ему
наконец свободу смерти.
Я пришел в ужас. Пойму ли я, что происходит, буду ли в состоянии
что-то испытывать, находясь под контролем царей-жрецов? Больше всего я
боялся, что меня будут использовать, чтобы причинить вред Миску и моим
друзьям. Меня могут послать к ним шпионить, срывать их планы, может, даже
убить Миска, Ал-Ка, Ба-Та и других предводителей, моих друзей. Я задрожал
от ужаса, и Парп, видя это, засмеялся. Как бы мне хотелось добраться до
его жирного горла!
- Кто это сделал? - спросил я.
- Я, - ответил Парп. - Операция не трудная, и я проводил ее много
раз.
- Он член касты врачей, - сказал Куск, - и в искусстве хирургии
превосходит даже царей-жрецов.
- Из какого города? - спросил я.
Парп внимательно взглянул на мен.
- Из Трева.
Я закрыл глаза.
Мне показалось, что при сложившихся обстоятельствах, пока я еще
распоряжаюсь собой, я могу убить себя. Иначе я превращусь в оружие Сарма,
буду вредить своим друзьям, уничтожать их. Меня всегда пугала мысль о
самоубийстве, потому что жизнь казалась мне бесценной, и хоть человеку
дается немного времени, надо его ценить, даже если живешь в боли и печали.
Но в данных обстоятельствах - вероятно, мне нужно отказаться от дара
жизни, потому что есть нечто более ценное, и если бы это было не так, сама
жизнь была бы не так ценна.
Куск, мудрый царь-жрец, вероятно, знакомый с человеческой
психологией, повернулся к Парпу.
- Ему нельзя позволить кончить свою жизнь, прежде чем будет
активирована контрольная сеть, - сказал он.
- Конечно, - подтвердил Парп.
Сердце мое упало.
Парп вывез тележку, на которой я лежал, из комнаты.
- Ты человек, - сказал я ему, - убей меня.
Он только рассмеялся.
Выйдя из операционной, он достал маленькую кожаную коробочку, извлек
оттуда острое лезвие и поцарапал мне руку.
Мне показалось, что потолок начал вращаться.
- Слин, - выбранил я его.
И потерял сознание.
Моей тюрьмой оказался резиновый диск не менее фута толщиной и десяти
футов в диаметре. В центре диска, заглубленное, так что я не мог удариться
о него головой, находилось железное кольцо. От него отходила тяжелая
металлическая цепь, ведущая к толстому металлическому ошейнику у меня на
горле. На ногах у меня кандалы, руки связаны за спиной стальными
наручниками.
Диск поместили в штабе Сарма, и мне кажется, ему это было приятно. Он
часто подходил ко мне, насмехаясь, рассказывая об успехах своих боевых
планов и действий.
Я заметил, что конечность, которую я отрубил в помещении Матери,
теперь отросла.
Сарм помахал этой конечностью, более золотой и свежей, чем остальное
тело.
- Вот еще одно преимущество царей-жрецов перед людьми, - сказал он, и
его антенны согнулись.
Я молча выслушал его заявления, поражаясь жизненной восстановительной
силе царей-жрецов, этих грозных золотых врагов, которым посмели
противостоять люди.
Я не знал, правду ли говорит мне Сарм, но кое в чем был уверен, а
многое узнавал случайно из разговоров царей-жрецов и прислуживавших им
мулов-имплантов. Обычно в штабе был переводчик, и мне не трудно было
следить за разговорами. Преобразователь установили ради таких, как Парп,
который проводил много времени в штабе.
Много дней в бессильной ярости я сидел или лежал в диске, а снаружи
бушевала битва.
Но почему-то Сарм не активировал мою контрольную сеть и не посылал
меня со своими заданиями.
Парп, попыхивая трубкой, постоянно находился рядом. Трубку он все
время раскуривал маленькой зажигалкой, которую я вначале принял за оружие.
Гравитационный разрыв больше не использовался в боевых действиях.
Оказалось, что Миск, с самого начала не доверявший Сарму, сам подготовил
такое оружие, но не трогал бы его, если бы Сарм не применил первым. Но
теперь войска Миска тоже обладали таким оружием, и Сарм в страхе перестал
пользоваться своим.
В войне использовались новые корабли, построенные людьми Миска, и
диски, бронированные сторонниками Сарма. Я узнал, что в ангарах роя не
осталось больше пригодных к использованию наблюдательных кораблей. С
другой другой стороны, корабли обеих сторон, по-видимому, нейтрализовали
друг друга, и война в воздухе, не приведя нас к победе, как надеялись мы с
Миском, тоже зашла в тупик.
Вскоре после неудачи гравитационного нападения Сарм распространил в
занятых войсками Миска районах различные болезнетворные микроорганизмы,
многие из которых не вырывались на свободу уже несколько столетий. Но хоть
эти невидимые нападающие были очень опасны, привычка царей-жрецов и мулов
к личной гигиене, а также постоянное использование бактерицидных лучей
предотвратили и эту угрозу.
Самым свирепым и диким шагом, по крайней мере по мнению царей-жрецов,
было высвобождение золотых жуков из их туннелей в окрестностях роя. Свыше
двухсот этих жуков на изолированных дисках, которые пилотировали
цари-жрецы в кислородных масках, было доставлено к районам роя,
контролируемым ничего не подозревавшим Миском и его армией.
Выделения волосков гривы жука, которые так подействовали на меня в
замкнутом туннеле, оказывали непреодолимое воздействие на чувствительные
антенны царей-жрецов, гипнотизируя их, делая совершенно беспомощными,
завлекая к жуку, который своими полыми клещевидными челюстями высасывал из
них телесные жидкости.
Цари-жрецы Миска начали покидать свои укрытия и наблюдательные посты,
выходить на улицы, наклонив вперед тела, устремив антенны в сторону жуков.
Сами цари-жрецы ничего не говорили, ничего не объясняли своим
недоумевающим товарищам-людям, они просто откладывали оружие и
направлялись к жукам.
И тут какая-то храбрая женщина, бывший мул, так и оставшаяся
неузнанной, разобралась в ситуации, выхватила заостренный кол у одного из
изумленных растерянных пастухов и бросилась на жуков, она била их, колола,
отгоняла своим копьем, и тут же пастухи бросились ей на помощь и отогнали
ужасных куполообразных хищников, прогнали их туда, откуда они пришли.
И на следующий день уже один из разведчиков Сарма положил оружие и,
как говорят цари-жрецы, предался радостям золотого жука.
Теперь жуки бродили по всему рою и представляли больше угрозы войскам
Сарма, чем Миска, потому что теперь никто из царей-жрецов Миска не выходил
без сопровождающих людей, которые отгоняли встреченных золотых жуков.
И в следующие дни жуки, естественно, переместились в районы Сарма,
потому что там не было кричащих людей с их острыми палками.
Опасность была так велика, что все имплантированные мулы, включая
даже Парпа, отправились на улицы защищать царей-жрецов.
Странно с человеческой точки зрения, но ни Сарм, ни Миск не позволяли
людям убивать золотых жуков. По причинам, которые я укажу ниже, они не
хотели убивать эти опасные существа со сросшимися крыльями.
Золотые жуки, бродящие по рою, заставили Сарма для спасения
обратиться за помощью к людям, потому что люди, особенно в хорошо
вентилируемых туннелях роя, не поддавались наркотическому воздействию
жуков, этому запаху, который полностью выводил из строя чувствительные
антенны царей-жрецов.
Сарм объявил амнистию всем прежним мулам, предлагая им снова
возможность стать рабами царей-жрецов. К этому щедрому предложению,
чувствуя, что оно может не оказаться непреодолимым, он добавил лишние
порции соли и по две самки мула на каждого мужчину после окончательного
разгрома войск Миска, когда предположительно будет захвачено много самок.
Их и раздадут победителям. Женщинам в войсках Миска он предлагал золото,
драгоценности, дорогие ткани, разрешение отращивать волосы и рабов-мужчин,
которые опять-таки будут распределены после победы. К этому он добавлял
убедительные соображения, что его войска по-прежнему превосходят войска
Миска как по числу царей-жрецов, так и по огневой мощи, что победа
неизбежно будет за ним и что в такое время хорошо быть у него в милости.
Хотя сам я, конечно, не отказался бы от Миска и свободы и не
присоединился бы к Сарму, я вынужден был согласиться, что конечная победа
может оказаться на его стороне и его предложения соблазнительны для бывших
мулов, особенно тех, кто занимал высшее положение в рое до войны.
Мне не следовало удивляться, но все же я удивился, когда одним из
первых дезертиров из войска Миска оказалась предательская Вика из Трева.
Я узнал об этом однажды утром, проснувшись от удара кожаного хлыста.
- Проснись, раб! - послышался голос.
С криком гнева я, борясь с цепями, встал на колени; цепь и
металлический ошейник удерживали меня на месте. Снова и снова бич хлестал
меня, направляемый рукой девушки.
Тут я услышал ее смех и узнал своего мучителя.
Хотя лицо ее было закрыто завесой, ошибиться в голосе, в позе было
невозможно. Женщина, стоявшая надо мной с хлыстом, одетая в драгоценные
шелка, в золотых сандалиях и пурпурных перчатках, эта женщина была Викой
из Трева.
Она отбросила с лица завесу, откинула голову и рассмеялась.
И снова ударила меня.
- Теперь я хозяйка! - прошипела она.
Я спокойно разглядывал ее.
- Я был прав, - сказал я наконец. - Хотя и надеялся, что ошибаюсь.
- О чем это ты?
- Ты достойна только участи рабыни.
Лицо ее исказилось от гнева, и она снова ударила меня, на этот раз по
лицу. Я ощутил вкус своей крови.
- Не порань его серьезно, - сказал стоявший сбоку Сарм.
- Он мой раб! - ответила она.
Антенны Сарма свернулись.
- Ты получишь его после моей победы, - сказал Сарм. - Тем временем я
его использую.
Вика нетерпеливо, почти презрительно взглянула на него и пожала
плечами.
- Хорошо, - сказала она, - я могу подождать. - А мне она издевающимся
тоном сказала: - Ты заплатишь. Заплатишь так, как только я, Вика из Трева,
умею заставлять платить мужчин.
Я был доволен тем, что потребовался царь-жрец, чтобы меня приковали у
ног Вики, что я не сам в надежде на ее милости надел на себя рабский
ошейник.
Вика, взмахнув полами платья, повернулась и вышла из помещения штаба.
Сарм подошел ближе.
- Видишь, мул, - сказал он, - как цари-жрецы используют против людей
их собственные инстинкты.
- Да, - ответил я, - вижу.
Хотя тело мое горело от ударов хлыста, больше угнетала меня мысль о
Вике. Я ведь знал, кто она такая, и все же в глубине души надеялся, что
ошибаюсь.
Сарм подошел к встроенной в одну из стен панели. Он нажал кнопку.
- Я активирую твою контрольную сеть, - сказал он.
Я застыл в своих цепях.
- Проверочные тесты очень просты, - продолжал Сарм, - и могут
заинтересовать тебя.
В комнату вошел Парп и остановился около меня, попыхивая трубкой. Я
заметил, что он отключил свой переводчик.
Сарм повернул ручку.
- Закрой глаза, - прошептал Парп.
Я не испытывал никакой боли. Сарм внимательно смотрел на меня.
- Может, нужно увеличить напряжение, - сказал Парп, возвышая голос,
чтобы он донесся до переводчика Сарма.
Следуя этому предложению, Сарм снова коснулся первой кнопки. Потом
опять повернул ручку.
- Закрой глаза, - настойчиво прошептал Парп.
Я почему-то послушался.
- Открой, - сказал Парп.
Я открыл.
- Опусти голову.
Опустил.
- Поверни голову по направлению часовой стрелки, - сказал Парп. -
Теперь против часовой стрелки.
Удивленный, я выполнял его советы.
- Ты был без сознания, - предупредил меня Парп. - Теперь ты больше не
под контролем.
Я огляделся и увидел, что Сарм выключил машину.
- Что ты помнишь? - спросил Сарм.
- Ничего.
- Сенсорное восприятие проверим позже, - сказал Сарм.
- Начальные реакции кажутся вполне обнадеживающими, - громко сказал
Парп.
- Да, - согласился Сарм, - ты отлично выполнил работу.
Сарм повернулся и вышел из помещения штаба.
Я посмотрел на Парпа, который улыбался и пыхтел трубкой.
- Я не имплантирован?
- Конечно, нет.
- А как же Куск?
- Он один из нас.
- Но почему?
- Ты спас его детей.
- Но у него нет пола и нет детей.
- Ал-Ка и Ба-Та, - сказал Парп. - Ты думаешь, цари-жрецы не способны
на любовь?
Теперь заключение в диске меньше раздражало меня.
Парпа опять отправили на улицы отгонять золотых жуков.
Я узнал из разговоров в штабе, что немногие люди, сражавшиеся в
войсках Миска, поддались на уговоры Сарма, но все же некоторые, подобно
Вике из Трева, решили переметнуться на сторону победителя. Лишь несколько
человек, мужчин и женщин, пересекли линию и поступили на службу к Сарму.
Сарм привел из помещений царей-жрецов всех рабов, бывших там, по
большей части рабынь комнат. Сами по себе, испуганные, недоумевающие, они
мало чем могли помочь, но представляли собой приманку для мужчин, побуждая
их дезертировать; девушки были, так сказать, наградой за предательство, и
поскольку красота рабынь комнат была хорошо известна в рое, я считал, что
они могли сыграть свою роль; но, к моему удивлению и радости, не более
полудесятка мужчин явились за этими прекрасными призами. Война
продолжалась, и на меня все большее впечатление производили верность и
храбрость людей, служивших Миску; они за горсть грибов, глоток воды и
свободу готовы были отдать свои жизни в самой странной схватке, в какой
приходилось участвовать людям.
Вика приходила ко мне ежедневно, но ей больше не разрешали хлестать
меня.
Вероятно, была причина для ее ненависти ко мне, но я все же удивлялся
глубине и силе этой ненависти.
Позже ей поручили кормить меня, и она наслаждалась, бросая мне куски
гриба или глядя, как я лакаю воду из чашки, которую она ставила на диск. Я
ел, потому что хотел сберечь силы, потому что они могли мне понадобиться.
Сарм, который обычно находился в комнате, казалось, получает
удовольствие, следя за ее издевательствами, потому что стоял, свернув
антенны, а она оскорбляла меня, насмехалась, иногда била своим маленьким
кулаком. Очевидно, он был расположен к этой новой самке мула и часто
приказывал ей в моем присутствии расчесывать ему антенны, а она как будто
радовалась этим приказам.
- Какое ты жалкое существо, - говорила она мне, - и какой золотой,
сильный, смелый и красивый царь-жрец!
А Сарм протягивал к ней антенны, чтобы она могла расчесывать тонкие
золотые волоски.
Почему-то это занятие Вики раздражало меня, и я, несомненно, не сумел
этого скрыть: и Сарм все чаще давал ей в моем присутствии такой приказ, и
я с гневом заметил, как она этому радуется.
Однажды я гневно крикнул ей:
- Прирученный мул!
- Молчи, раб, - горячо ответила она. Потом посмотрела на меня и
весело рассмеялась. - За это ты сегодня ляжешь спать голодным.
Улыбаясь про себя, я вспомнил, как однажды, будучи хозяином, чтобы
проучить ее, не дал ей еды на ночь. Теперь я останусь голодным, но, сказал
я себе, я это заслужил. Пусть подумает над моими словами, Вика из Трева,
прирученный мул!
Мне хотелось обнять ее и прижать к груди, откинуть ее голову,
прижаться губами к ее губам, как я целовал, когда был ее хозяином.
Я выбросил эти мысли из головы.
Тем временем медленно, но неотвратимо война стала поворачиваться не в
пользу Сарма. Самым значительным происшествием стал приход целой делегации
царей-жрецов во главе с самим Куском, которые сдались Миску и захотели
воевать на его стороне. Это решение, очевидно, явилось результатом долгих
размышлений и обсуждений среди царей-жрецов, которые первоначально
поддержали Сарма, потому что он перворожденный, но возражали против его
способов ведения войны, особенно против обращения с мулами, использования
гравитационного оружия, попытки распространить заразные болезни и наконец
против отвратительного и ужасного, с точки зрения царей-жрецов,
освобождения золотых жуков. Куск и его последователи пришли к Миску, когда
в войне все еще было равновесие, и нельзя было усомниться в том, что из
решение продиктовано не личными соображениями и интересами. Больше того, в
тот момент казалось, что они по принципиальным соображениям присоединились
к проигрывающей стороне. Но после этого другие цари-жрецы, пораженные
поступком Куска, начали говорить о необходимости кончить войну, а многие
переходили линию фронта. В отчаянии Сарм собрал свои силы, оборудовал
семьдесят дисков и устремился на позиции Миска. Очевидно, войска Миска
этого ждали, и корабли Сарма были остановлены у баррикад и попали под
сильный огонь с ближайших крыш. Вернулось только четыре диска.
Стало ясно, что Сарм перешел к обороне, потому что я слышал приказ об
охране ближайших к штабу туннелей. Однажды я услышал звук выстрела из
серебряной трубы не более чем в нескольких сотнях ярдов. Я с яростью рвал
цепи и ошейник, державшие меня в беспомощности, когда судьба войны
решалась на улицах.
Потом наступила тишина, и я решил, что наступление Миска отбито.
Порцию грибов мне срезали на две трети. И я заметил, что цари-жрецы
теперь не кажутся такими золотыми, какими я их знал, грудь и живот у них
приобрели коричневатый оттенок. Я знал, что это ассоциируется с жаждой.
Я понял, что только теперь начинает сказываться отсутствие припасов с
плантаций и пастбищ.
Наконец Сарм дал мне понять, почему мне сохранили жизнь.
- Говорят, между тобой и Миском роевая правда, - сказал он. -
Посмотрим, так ли это.
- Что это значит? - спросил я.
- Если между вами роевая правда, - ответил Сарм, сворачивая свои
антенны, - Миск будет готов умереть за тебя.
- Не понимаю.
- Его жизнь за твою, - сказал Сарм.
- Никогда! - ответил я.
- Нет, - воскликнула Вика, стоявшая позади. - Он мой!
- Не бойся, маленький мул, - сказал Сарм. - Мы возьмем жизнь Миска, а
ты получишь своего раба.
- Сарм предатель, - сказал я.
- Сарм царь-жрец, - ответил он.
31. МЕСТЬ САРМА
Было назначено место встречи.
Одна из площадей на территории, контролировавшейся силами Сарма.
Миск должен был один прийти на эту площадь и там встретиться со мной
и Сармом. Никто не должен был брать с собой оружие. Миск сдастся Сарму, а
я - теоретически - получу свободу.
Но я знал, что Сарм не собирается выполнять свою часть условий, что
он намерен убить Миска, тем самым сломить сопротивление оппозиции и
сохранить меня рабом для Вики или, что еще вероятнее, убить и меня, хотя
при этом он и вызовет разочарование своего прирученного мула.
Когда с меня сняли цепи, Сарм сообщил мне, что маленький ящичек,
который он несет, активирует мою контрольную сеть, и при первой же попытке
неповиновения он повысит напряжение и буквально сожжет мой мозг.
Я сказал, что понимаю.
Интересно, что сказал бы Сарм, узнав, что Парп и Куск на самом деле
не подвергли меня имплантации.
Несмотря на договоренность об отсутствии оружия, Сарм подвесил к
ремню переводчика, так чтобы спереди не было видно, серебряную трубу.
К моему удивлению, прирученный мул Сарма, Вика из Трева, захотела
сопровождать своего золотого хозяина. Вероятно, боялась, что он убьет меня
и лишит мести, которой она так долго ждала. Он вначале отказал ей, но она
так упрашивала, что он наконец согласился.
- Я хочу увидеть торжество своего хозяина! - просила она, и этот
аргумент, казалось, тронул золотого Сарма, и Вика оказалась членом нашей
группы.
Меня заставили идти в десяти шагах перед Сармом, который держал в
передней конечности контрольный ящик. Сарм верил, что может контролировать
мой мозг. Вика шла рядом с ним.
Наконец вдали на площади показался Миск.
Какую нежность испытал я в этот момент к золотому гиганту: ведь он,
царь-жрец, отдавал свою жизнь за мою, просто потому что мы однажды
соприкоснулись антеннами, что мы были друзьями, потому что между нами
роевая правда.
Он остановился, и мы остановились.
А потом мы медленно пошли навстречу друг другу по плитам площади в
тайном рое царей-жрецов.
Когда мы были еще за пределами досягаемости серебряной трубы, но
достаточно близко, как я надеялся, чтобы Миск меня услышал, я побежал
вперед, высоко вскинув руки.
- Уходи! - закричал я. - Это ловушка! Уходи!
Миск остановился.
В переводчике Сарма за мной послышалось:
- За это ты умрешь, мул.
Я повернулся и увидел Сарма. Все его огромное, подобное золотому
лезвию тело дрожало от гнева. Маленькие хватательные крюки на передних
конечностях крутили ручку ящика.
- Умри, мул, - сказал Сарм.
Но я продолжал спокойно стоять перед ним.
Сарму потребовалось мгновение, чтобы понять, что его обманули; он
отшвырнул ящичек, который разбился о камни площади.
Я стоял, готовый к огню серебряной трубы; Сарм достал ее и направил
мне в грудь.
- Ну, хорошо, - сказал он, - пусть будет серебряная труба.
Я напрягся, ожидая вспышки пламени, этого неудержимого потока,
который сожжет мою плоть.
Сарм нажал спуск, я услышал негромкий щелчок, но труба не выстрелила.
Сарм снова отчаянно нажал на спусковой механизм.
- Не стреляет! - послышалось из транслятора Сарма; он был потрясен.
- Да, - воскликнула Вика, - я разрядила ее сегодня утром!
Девушка побежала ко мне в блеске многоцветных шелков, извлекла из-под
одежды мой меч и с поклоном протянула его мне.
- Кабот, мой хозяин! - воскликнула она.
Я взял меч.
- Встань, Вика из Трева, - сказал я, - отныне ты свободная женщина.
- Не понимаю, - послышалось из переводчика Сарма.
- Я пришла, чтобы увидеть торжество своего хозяина! - воскликнула
Вика дрожащим от эмоций голосом.
Я мягко отстранил ее.
- Не понимаю, - снова донеслось из переводчика.
- Поэтому ты и проиграл, - сказал я.
Сарм швырнул в меня трубу, я уклонился и услышал, как она гремит на
камнях площади.
И тут, к моему изумлению, Сарм повернулся и убежал с площади, хотя
перед ним был всего лишь человек.
Вика в плачем бросилась ко мне в объятия.
Через несколько мгновений к нам присоединился Миск.
Война закончилась.
Сарм исчез, и с его исчезновением и предполагаемой смертью
сопротивление Миску прекратилось, потому что держалось оно только на
личном престиже Сарма, на том, что он перворожденный.
Цари-жрецы, служившие ему, в основном верили, что их поведение
соответствует законам роя, но теперь, после исчезновения Сарма, старшим в
рое становился Миск, и в соответствии с теми же законами роя теперь все
подчинялись ему.
Трудно было решить, что делать с теми бывшими мулами, которые
дезертировали из армии Миска, поддавшись на уговоры Сарма и поверив, что
он побеждает. Мне было приятно узнать, что в целом таких насчитывалось
семьдесят пять - восемьдесят человек. Две трети из них мужчины, остальные
женщины. Интересно, что среди них не было ни одного носителя гура, ни
одного работника с грибных плантаций или пастбищ.
Появились Ал-Ка и Ба-Та с двумя пленницами, испуганными молчаливыми
девушками, красивыми, одетыми сейчас в короткие без рукавов рубашки из
пластика. Девушки склонились у их ног. Они были соединены цепью, которая
висячими замками крепилась к их ошейникам; руки у них были связаны за
спиной рабскими наручниками.
- Дезертиры, - сказал Ал-Ка.
- Где ваше золото, ваши драгоценности и шелка? - спросил Ба-Та у
девушек.
Они молчали, опустив головы.
- Убить их прямо сейчас? - спросил Ал-Ка.
Девушки переглянулись и задрожали от страха.
Я внимательно взглянул на Ал-Ка и Ба-Та.
Они подмигнули мне. Я подмигнул им в ответ. План стал мне понятен. Я
видел, что у них нет ни малейшего намерения причинять вред этим прекрасным
созданиям, теперь находящимся в их власти.
- Если хотите... - сказал я.
Девушки испустили крик ужаса.
- Нет! - умоляюще сказала одна, а другая прижалась головой к ногам
Ба-Та.
Ал-Ка разглядывал их.
- У этой, - сказал он, - сильные ноги.
Ба-Та оглядел вторую.
- Она кажется здоровой.
- Хочешь жить? - спросил Ал-Ка у первой девушки.
- Да!
- Хорошо, - сказал Ал-Ка, - будешь жить... моей рабыней.
- Хозяин! - сказала девушка.
- А ты? - строго спросил Ба-Та у второй.
Не поднимая головы, та ответила:
- Я твоя рабыня, хозяин!.
- Поднимите головы, - приказал Ал-Ка, и обе девушки с дрожью
повиновались.
И тут, к моему удивлению, Ал-Ка и Ба-Та достали золотые ошейники,
явно приготовленные заранее. Послышались два коротких щелчка, и ошейники
закрылись на горле девушек. Я подумал, что это единственное золото,
которое они увидят в ближайшее время. На одном ошейнике было выгравировано
"Ал-Ка", на другом "Ба-Та".
Потом Ал-Ка открыл замки на цепи девушек, и он со своей ушел в одну
сторону, а Ба-та со своей - в другую. Больше два прежних мула не казались
неразлучными. За каждым шла девушка, с руками, по-прежнему связанными за
спиной.
- А какова будет моя участь? - рассмеялась Вика из Трева.
- Ты свободна, - напомнил я ей.
- Но моя судьба? - с улыбкой спросила она.
Я рассмеялся.
- Та же, что у них, - ответил я, взял на руки и вынес из помещения.
В течение пяти дней мы с Миском решали, как организовать жизнь роя
после войны. Проще всего было восстановить все службы и обеспечить
необходимым царей-жрецов и людей. Гораздо труднее принять политическое
решение, добиться, чтобы эти два разных вида жили мирно и процветали в
одном и том же поселении. Миск готов был предоставить людям голос в
решении дел роя; больше того, он готов был тем, кто не хочет оставаться в
рое, помочь вернуться в свои города.
Мы обсуждали эти вопросы, когда внезапно пол помещения подпрыгнул и
раскололся. Одновременно две стены рухнули. Миск закрыл меня своим телом и
потом со своей огромной силой приподнялся, сбросив груду камней.
Весь рой дрожал.
- Землетрясение! - воскликнул я.
- Сарм не умер, - ответил Миск. Пыльный, покрытый беловатым порошком,
он, не веря своим глазам, рассматривал разрушения. Мы видели, как на
удалении стена купола над комплексом начала раскалываться, на здания
падали огромные камни. - Он собирается уничтожить рой, - сказал Миск. - Он
уничтожит всю планету.
- Где он? - спросил я.
- В энергетическом центре.
Я выбрался из-под камней, выбежал из комнаты и прыгнул на первый же
транспортный диск. Дорога оказалась разбитой, усеянной обломками, но диск
поднимался над ними на газовой подушке и, наклоняясь и прыгая, двигался
вперед.
Вскоре, несмотря на то что диск был поврежден падающими камнями и я
едва мог видеть сквозь висящие в туннелях облака пыли, я оказался у
энергетического центра. Соскочив с диска, я побежал к входу. Дверь
оказалась закрытой, но я отыскал ближайшее вентиляционное отверстие и
вырвал решетку. Меньше чем через минуту, сняв вторую решетку, я спрыгнул
на пол огромного куполообразного помещения энергетического центра. Ни
следа Сарма. Сам я не знаю, как чинить оборудование, поэтому я подошел к
входной двери, открыл замок - он был заперт изнутри, - и распахнул дверь
настежь. Теперь смогут войти Миск и инженеры. И тут же от выстрела из
серебряной трубы дверь над моей головой почернела. Подняв голову, я увидел
на узком мостике, который идет по наружной поверхности купола,
закрывающего энергетическую установку, Сарма. Еще один выстрел чуть не
сжег меня, оставив лужу расплавленного мрамора в пяти футах от того места,
где я стоял. Уклоняясь от выстрелов, я побежал к стене, там Сарм сверху не
сможет достать меня огнем.
Я видел его сквозь голубоватый купол, закрывавший установку, высоко
вверху - золотая фигура на узком мостике у самого верха купола. Он
выстрелил в меня, прожег дыру в куполе, обнажив энергетическую установку.
Тем же выстрелом он вырвал часть купола возле того места, где я стоял.
Следующим выстрелом через отверстие сверху он может принести много вреда,
и я переменил позицию. Но тут Сарм как будто утратил интерес ко мне, может
быть, решил, что я убит, а вернее, хотел сохранить заряды для более важных
дел, потому что он начал методично стрелять в щиты управления, уничтожая
их один за другим. Потом он выстрелил прямо в установку, и она загудела,
столбы пурпурного пламени подняли из нее чуть не до дыры, пробитой Сармом
в куполе. С одной стороны, хотя я тогда едва обратил на него внимание,
показалась еле видная куполообразная золотистая фигура золотого жука;
очевидно, испуганный и сбитый с толку, он пробрался из туннеля через
открытую дверь в помещение установки. Где же Миск и его инженеры?
Вероятно, туннели обрушились, и сейчас их пытаются пробить, чтобы
добраться до энергетического центра.
Я знал, что должен попытаться остановить Сарма, но что же мне делать?
Он вооружен серебряной трубой, а у меня только стальной горянский меч.
Сарм долго стрелял в щиты у стен, несомненно, решив уничтожить
приборы управления. Я надеялся, что так он истощит заряд у своего оружия.
Оставив свое убежище, я устремился к мостику и скоро оказался на этом
узком переходе. Он шел вокруг купола, который теперь едва сдерживал
огненную ярость, волнующееся море огня, бившееся о гладкие стены.
Я быстро поднимался по мостику и вскоре ясно увидел Сарма на самом
верху купола; именно там он мне демонстрировал могущество царей-жрецов и
объяснял, как видоизменение нервной сети привело к этому могуществу. Сарм
не замечал моего приближения, по-видимому, не мог поверить, что я решусь
преследовать его в таком опасном месте.
Но тут он повернулся, увидел меня, казалось, удивился, но тут же
взметнулась серебряная труба, и я изо всех сил побежал по стальным
ступеням. Затем стена купола разделила меня и царя-жреца. Он выстрелил,
пробив дыру сначала в одной стене купола, а потом в другой, прямо подо
мной. Дважды еще стрелял Сарм, и дважды я уворачивался, стараясь, чтобы
между нами все время находилась двойная стена купола. Потом я увидел, как
он повернулся и продолжил стрельбу по щитам. Увидев это, я снова начал
подниматься по лестнице. Потом, к своей радости, увидел, что из трубы
больше не вырывается пламя, у оружия Сарма кончился заряд.
Что теперь будет делать Сарм?
Со своего положения на верху купола он ничего не может сделать, хотя
для стрельбы по щитам это была идеальная позиция.
Жалеет ли он, что потратил много зарядов для стрельбы по мне? Чтобы
причинить дальнейший вред, он должен спуститься и перейти к щитам по
другую сторону купола, но для этого ему нужно миновать меня, а я решил не
позволить ему этого.
Медленно я поднимался по мостику, избегая поврежденных ступеней.
Сарм, казалось, не торопится. Он ждет меня.
Я видел, как он отшвырнул свою серебряную трубу, видел, как она упала
в одно из отверстий в куполе прямо в огненное бушующее море внизу.
И вот я стою не более чем в десяти ярдах от царя-жреца.
Сарм смотрел, как я приближаюсь, теперь он нацелил на меня свои
антенны и выпрямился во весь свой золотой рост.
- Я знал, что ты придешь, - сказал он.
Каменная стена слева треснула, отдельные ее камни полетели с грохотом
вниз.
Туча пыли на мгновение скрыла фигуру Сарма.
- Я уничтожаю планету, - сказал он. - Она выполнила свое назначение.
- Он смотрел на меня. - Она дала убежище рою царей-жрецов. Но больше
царей-жрецов нет, остался только я, Сарм.
- В рое еще много царей-жрецов, - ответил я.
- Нет, - возразил он, - есть только один царь-жрец, перворожденный,
Сарм, тот, что не предаст рой, кого любила Мать, который хранил древние
законы своего народа.
Подобная лезвию фигура царя-жреца, казалось, дрожит на мостике, его
антенны будто развеваются на ветру.
С потолка падало все больше камней, оно стучали о голубую поверхность
внутреннего купола.
- Ты уничтожил рой, - сказал Сарм, глядя на меня.
Я ничего не ответил. Даже не доставал меч.
- Теперь я уничтожу тебя, - сказал Сарм.
Меч покинул ножны.
Сарм взялся за стальные перила слева от себя и с невероятной силой
царя-жреца одним рывком вырвал стальной прут восемнадцати футов длиной.
Легко, как деревянной палочкой, взмахнул им.
Этот прут - страшное оружие, он легко может ударить меня, отбросить
на двести футов к противоположной стене, прежде чем я приближусь к нему.
Я отступил, Сарм начал приближаться.
- Примитивно, - сказал Сарм, разглядывая свою стальную дубину, потом
снова взглянул на меня, антенны его свернулись. - Ничего, подойдет.
Я знал, что не смогу отступать долго, Сарм гораздо быстрее, он
догонит меня, прежде чем я смогу повернуться.
Я не могу прыгнуть в сторону: там только гладкий крутой изгиб стены
купола, я скользну к смерти и упаду, как те камни с крыши, в дымный
огненный рокот внизу.
А передо мной Сарм, с дубиной наготове. Если он первым ударом
промахнется, может быть, я смогу подобраться ближе, но мне казалось
маловероятным, что он промахнется.
Не очень подходящее место для смерти.
Если бы только я мог отвести взгляд от Сарма и в последний раз
взглянуть на чудесный рой и на разрушение, которому он подвергается. В
воздухе висели тучи пыли, внизу слышали удары падающих камней, стены
дрожали, купол и мостик, прикрепленный к нему, вздрагивали и корчились. Я
представил себе, как вздымаются волны далекой Тассы, как в нее рушатся
утесы Сардара, Вольтая и Тентиса; рушатся горы и воздвигаются новые,
обширные поля Са-Тарна раскалываются, падают башни городов, ограда из
черных бревен, окружающая Сардар, разрывается в сотнях мест. Я представлял
себе панику в городах Гора, раскачивающиеся корабли в море, паническое
бегство диких животных, и из всех людей только я нахожусь в месте, где
началось все это опустошение, только я смотрю на виновника этих
разрушений, золотого разрушителя планеты.
- Бей, - сказал я. - И покончим с этим.
Сарм поднял стальной стержень, и я ощутил в его позе смертоносную
решимость, все золотые волоски застыли неподвижно, сейчас длинные стержень
свистнет и обрушится на мое тело.
Я скорчился с мечом в руке и ждал удара.
Но Сарм не ударил.
К моему удивлению, он опустил стержень и застыл, будто напряженно к
чему-то прислушивался. Антенны его дрогнули и напряглись, но не застыли,
все чувствительные волоски заколебались. Тело его неожиданно расслабилось.
- Убей его, - сказал он. - Убей его.
Я подумал, что это он себе, чтобы покончить со мной, но почему-то тут
же понял, что это не так.
Потом тоже почувствовал что-то и обернулся.
За мной, поднимаясь по узкому мостику, перебирая своими шестью
маленькими конечностями, медленно переваливая золотым куполообразным телом
со ступеньки на ступеньку, двигался золотой жук, которого я видел внизу.
Грива на его спине поднялась, как антенны, ее волоски странно, мягко
шевелились, как шевелятся подводные растения в холодных течениях моря.
До меня донесся наркотический запах от этой поднятой извивающейся
гривы, хотя я стоял высоко в свежем воздухе, на вершине купола.
Стальной прут выпал из конечности Сарма, скользнул по выпуклой стене
купола и с грохотом упал далеко внизу.
- Убей его, Кабот, - послышалось из переводчика Сарма. - Убей его,
Кабот, пожалуйста. - Царь-жрец не мог пошевелиться. - Ты человек, -
доносилось из переводчика. - Ты можешь его убить. Убей его, Кабот, прошу
тебя.
Я отстранился, вцепившись в перила.
- Нельзя, - сказал я Сарму. - Великий грех убивать золотого жука.
Мимо меня медленно протиснулось большое куполообразное тело под
сросшимися крыльями, вытягивая к Сарму антенны, открывая трубчатые
челюсти.
- Кабот, - послышалось из переводчика.
- Так люди используют инстинкты царей-жрецов против них самих, -
сказал я.
- Кабот... Кабот... Кабот... - из преобразователя.
И тут, к моему изумлению, когда золотой жук приблизился к Сарму,
царь-жрец опустился на все конечности, будто встал на колени, и неожиданно
погрузил лицо и антенны в извивающуюся гриву золотого жука.
Я видел, как трубчатые челюсти пронзили грудь царя-жреца.
Облако пыли повисло между мной и этой парой, застывшей в объятиях
смерти.
О купол ударялись камни и с грохотом обрушивались вниз.
Весь купол и мостик, казалось, приподнимаются и вздрагивают, но
вцепившиеся друг в друга существа не обращали на это внимание.
Антенны Сарма погрузились в гриву золотого жука, его хватательные
крючки гладили золотистые волоски гривы, он даже пытался слизывать их
выделения.
- Радость, - донеслось из переводчика Сарма. - Радость, радость.
Я не мог не слышать звуков всасывания. Это работали челюсти золотого
жука.
Я понял, почему золотым жукам разрешалось жить в рое, почему
цари-жрецы не уничтожили их, хотя это и означало их собственную смерть.
Должно быть, волоски золотого жука, покрытые наркотическими
выделениями, давали царям-жрецам достойную компенсацию за тысячелетия
аскетических поисков разгадок научных тайн, приводили к прекрасной
кульминации эти долгие-долгие жизни, посвященные рою, его законам,
обязанностям и усилению его могущества.
Я знал, что у царей-жрецов мало радостей, и теперь понял, что самая
большая среди них - это смерть.
Один раз Сарм, великий царь-жрец, невероятным усилием воли оторвал
голову от золотых волосков и посмотрел на меня.
- Кабот, - донеслось из переводчика.
- Умри, царь-жрец, - негромко сказал я.
Последнее, что я услышал из транслятора Сарма, было слово "радость".
В последней смертельной судороге Сарм вырвался из объятий золотого
жука, тело его распрямилось на все великолепные двадцать футов роста.
Так он стоял на мостике на вершине большого купола, а под ним ревел и
гудел энергетический центр царей-жрецов.
В последний раз Сарм огляделся, антенны его обозревали величие роя,
потом он покачнулся, сорвался с мостика, упал на поверхность купола и
скользнул на обломки внизу.
Раздувшийся медлительный жук медленно повернулся ко мне.
Одним ударом меча я разрубил его голову.
Ногой столкнул его тело с мостика и смотрел, как оно скользит по
стене купола и, как тело Сарма, падает вниз.
Я стоял на вершине купола и смотрел на гибнущий рой.
Далеко внизу у входа я видел золотые фигуры царей-жрецов. Среди них
был и Миск. Я повернулся и начал спускаться.
32. НА ПОВЕРХНОСТЬ
- Это конец, - сказал Миск. Он лихорадочно работал у контрольных
приборов, его антенны напрягались, читая показания стрелок запахов.
Рядом работали другие цари-жрецы.
Я посмотрел на разбитое золотое тело Сарма, лежавшее среди обломков
на полу, полускрытое тучами пыли.
Услышал, как подавилась рядом девушка, и обнял плечи Вики из Трева.
- Нам потребовалось время, чтобы пробиться к тебе, - сказал Миск. -
Но теперь уже поздно.
- Планета? - спросил я.
- Рой... мир... - ответил Миск.
Пузырящаяся масса под куполом начала прожигать его, послышался треск,
полились ручейки густого шипящего вещества, они, как голубая лава,
протискивались в трещины купола. На внешней поверхности купола
образовывались капли того же вещества.
- Мы должны уходить отсюда, - сказал Миск, - купол расколется.
Он указал на стрелку показателя запахов; я, конечно, ничего не смог
понять.
- Пошли, - послышалось из переводчика Миска.
Я поднял Вику и понес ее из рушащегося помещения, за нами торопились
цари-жрецы и сопровождавшие их люди.
Я повернулся только один раз и увидел, как Миск склонился к телу
Сарма, лежащему среди обломков. Послышался громкий треск, стена купола
раскололась, и оттуда полился поток густой раскаленной жидкости.
А Миск по-прежнему возился у тела Сарма.
Пурпурная масса приближалась к царю-жрецу.
- Быстрее! - закричал я ему.
Но царь-жрец не обращал на это внимания, пытаясь сдвинуть большой
каменный блок, прижавший одну из конечностей мертвого Сарма.
Я опустил Вику за груду камней и побежал к Миску.
- Идем! - Я постучал кулаком по его груди. - Быстрее!
- Нет, - ответил Миск.
- Ом мертв! Оставь его!
- Он царь-жрец, - сказал Миск.
Голубая лава приближалась с шипением. Мы вдвоем подняли камень, Миск
нежно поднял разбитое тело Сарма, и мы заторопились к отверстию, а голубая
шипящая раскаленная жидкость поглотила то место, где мы только что стояли.
Миск, несущий Сарма, остальные цари-жрецы и люди, включая нас с
Викой, выбрались из энергетического центра и направились к комплексу в
середине прежней территории Сарма.
- Почему? - спросил я Миска.
- Потому что он царь-жрец.
- Он предатель, - сказал я, - он изменил рою, он коварно убил бы тебя
а теперь он уничтожил ваш рой и всю планету.
- Все равно он царь-жрец, - ответил Миск и нежно коснулся антеннами
разбитого тела Сарма. - И он перворожденный. И его любила Мать.
Сзади раздался сильный взрыв, и я понял, что купол не выдержал, и
теперь весь энергетический центр разрушен.
Туннель, по которому мы шли, подпрыгнул и изогнулся у нас под ногами.
Мы подошли к проходу, который Миск, цари-жрецы и люди прорубили
сквозь обломки, прошли по нему и оказались в одном из больших комплексов.
Было холодно, и все люди, включая меня, дрожали в своих коротких
пластиковых одеяниях.
- Смотри! - крикнула Вика, указывая вперед.
И мы все увидели высоко вверху, наверно, в миле над нами, открытое
голубое небо Гора. Большая щель, с краев которой все еще падали камни,
появилась в потолке роя, прорезала многочисленные пласты над ним, пока
сквозь отверстие не стало видно прекрасное голубое небо мира наверху.
Многие люди громко закричали от удивления: они никогда не видели
неба.
Цари-жреца заслонили свои антенны от яркого солнечного света.
И мне вдруг пришло в голову, почему цари-жрецы так зависят от людей,
так нуждаются в них.
Они не выносят солнечных лучей!
Я посмотрел на небо.
И понял, какой была боль и радость ночного полета. Его крылья,
сказала Мать, как потоки золота.
- Как оно прекрасно! - воскликнула Вика.
- Да, прекрасно, - согласился я.
Я вспомнил, что уже девять лет девушка не видела неба.
Обнял ее за плечи и держал, а она плакала, обратив лицо к далекому
небу.
В этот момент из-за угла ближайшего здания показался один из кораблей
Миска. На нем был Ал-Ка в сопровождении своей женщины.
Корабль приземлился рядом с нами.
Через мгновение появился второй - с Ба-Та. С ним тоже была женщина.
- Пришло время каждому выбирать место смерти, - сказал Миск.
Цари-жрецы, конечно, не покинут рой. К моему удивлению, большинство
людей, в основном те, кто вырос в рое и считает его своим домом, тоже
пожелали остаться.
Другие, однако, охотно садились на корабли, чтобы улететь в отверстие
вверху.
- Мы уже вылетали много раз, - сказал Ал-Ка, - и другие корабли тоже,
потому что рой в десятке мест разбит и открыт под небом.
- Где ты хочешь умереть? - спросил я Вику из Трева.
- Рядом с тобой, - просто ответила она.
Ал-Ка и Ба-Та, как я и ожидал, передали свои корабли другим пилотам,
потому что намерены были остаться в рое. Их женщины, к моему удивлению,
добровольно решили остаться рядом с мужчинами, которые надели им на шеи
золотые ошейники.
Я увидел вдали Куска. Ал-Ка и Ба-Та в сопровождении своих женщин
пошли к нему. Они встретились в ста ярдах от меня, и я видел, как
царь-жрец положил передние конечности на плечи людей, и они стояли и ждали
конца роя.
- Наверху нет безопасности, - сказал Миск.
- Здесь тоже, - ответил я.
- Верно, - согласился Миск.
В удалении раздался глухой взрыв, мы услышали грохот обвала.
- Гибнет весь рой, - сказал Миск.
Я увидел слезы на глазах людей.
- Неужели мы ничего не можем сделать? - спросил я.
- Ничего, - ответил Миск.
Вика посмотрела на меня.
- А ты где хочешь умереть, Кабот?
Я увидел, что последний корабль готовится к полету вверх, в отверстие
в крыше комплекса. Хорошо бы выбраться на поверхность, под голубое небо,
взглянуть на зеленые поля за черным Сардаром. Но я сказал:
- Я решил остаться с Миском, моим другом.
- Хорошо, - сказала Вика, прижимаясь головой к моему плечу. - Я тоже
остаюсь.
- Кое-что из твоих слов не переводится, - заметил Миск, нацелив на
меня антенны.
Я посмотрел в большие золотые глаза Миска, на левом виднелся
беловатый шрам - сюда попало лезвие Сарма в битве в помещениях Матери.
Я даже не мог сказать ему, что чувствую, потому что в его языке нет
нужных слов.
- Я сказал, что хочу остаться с тобой. Между нами роевая правда.
- Понимаю, - сказал Миск и легко притронулся ко мне антеннами.
Правой рукой я слегка сжал чувствительный отросток, лежавший на моем
левом плече.
Мы вместе смотрели, как медленно поднимается последний корабль, как
он белой звездочкой исчезает в голубизне снаружи.
Куск, Ал-Ка, Ба-Та и их женщины пошли к нам через обломки.
Мы стояли на неровных сдвинувшихся камнях площади. Справа на одной
стене в каскадах искр взорвалось несколько шаров-ламп; искры летели вниз и
гасли, не коснувшись пола. Несколько камней обрушилось сверху, они падали
на крыши зданий и пробивали их, разбивались на улицах. Пыль затянула
комплекс, и я полой платья закрыл лицо Вики, чтобы защитить его. Тело
Миска было покрыто пылью, пыль набилась мне в глаза и в горло.
Я улыбнулся про себя: Миск занялся очисткой. Мир может рушиться
вокруг, но он не забудет о необходимости причесаться. Вероятно, пыль очень
мешает ему, действует на чувствительные волоски.
- К несчастью, - сказал мне Ал-Ка, - вторая энергетическая установка
еще не завершена.
Миск прекратил причесываться, Куск тоже уставил антенны на Ал-Ка.
- Что за вторая установка? - спросил я.
- Установка мулов, - ответил Ал-Ка, - ее строили пятьсот лет, готовя
восстание против царей-жрецов.
- Да, - подтвердил Ба-Та, - ее построили инженеры мулы, выучившиеся у
царей-жрецов, они в течение столетий собирали ее из украденных деталей в
далеком районе старого роя.
- Я об этом не знал, - сказал Миск.
- Цари-жрецы недооценивали мулов, - заметил Ал-Ка.
- Я горжусь своими детьми, - сказал Куск.
- Мы не инженеры, - ответил Ал-Ка.
- Да, - согласился Куск, - но вы люди.
- Очень немногие из мулов знали об этой установке, - сказал Ба-Та. -
Мы сами об этом не знали, пока к нам в войне не присоединилось несколько
техников.
- А где эти техники сейчас? - спросил я.
- Работают, - ответил Ал-Ка.
Я схватил его за плечи.
- Можно ли ввести установку в действие?
- Нет, - сказал Ал-Ка.
- Тогда почему они работают? - спросил Миск.
- Это по-человечески, - ответил Ба-Та.
- Глупо, - заметил Миск.
- Но по-человечески, - повторил Ба-Та.
- Да, глупо, - снова сказал Миск, и антенны его согнулись, но потом
он мягко коснулся ими плеча Ба-Та, желая показать, что не хотел его
обидеть.
- А что нужно? - спросил я.
- Я не инженер, - ответил Ал-Ка. - Не знаю. - Он посмотрел ан меня. -
Но это имеет какое-то отношение к силам ура.
- Эта тайна хорошо охранялась царями-жрецами, - сказал Ба-Та.
Миск задумчиво поднял антенны.
- У нас есть деструктор ура, который я соорудил в ходе войны, -
послышалось из его переводчика. Они с Куском быстро соприкоснулись
антеннами и мгновение держали их вместе. Потом разъединили. - Компоненты
деструктора можно переналадить, - продолжал Миск, - но маловероятно, чтобы
силовая петля замкнулась удовлетворительно.
- Почему? - спросил я.
- Во-первых, - сказал Миск, - энергетическая установка, сооруженная
мулами, вероятно, чрезвычайно неэффективна; во-вторых, она сооружалась из
частей, которые крали много столетий, и поэтому вряд ли их удастся
совместить с частями деструктора.
- Да, - согласился Куск, и его антенны угнетенно обвисли, -
вероятность не в нашу пользу.
Огромный камень упал с крыши и, как большой резиновый мяч, проскакал
мимо нас. Вика закричала и теснее прижалась ко мне. Миск и Куск больше,
чем когда-либо, начали раздражать меня.
- Есть ли хоть какой-нибудь шанс? - спросил я у Миска.
- Может быть, - ответил Миск, - потому что я сам не видел их
установку.
- Но по теории вероятности, - подхватил Куск, - шансов нет.
- Шанс есть, но исключительно малый, - размышлял Миск, расчесывая
чувствительные волоски.
- Согласен, - признал Куск.
Я схватил Миска, чтобы остановить это бесконечное расчесывание.
- Если есть хоть какой-то шанс, - закричал я, - нужно попробовать!
Миск посмотрел на меня, и его антенны удивленно приподнялись.
- Я царь-жрец, - сказал он. - Вероятность такова, что царь-жрец, как
разумное существо, за это не возьмется.
- Но ты должен взяться! - закричал я.
Еще один камень упал в ста ярдах от нас и проскакал мимо.
- Я хочу умереть с достоинством, - сказал Миск, мягко отбирая у меня
переднюю конечность и возобновляя расчесывание. - Царю-жрецу не полагается
суетиться, как человеку, бороться, когда нет никакой надежды на успех.
- Если не ради тебя самого, - сказал я, - то ради людей - в рое и за
его пределами. У нас единственная надежда на вас.
Миск перестал расчесывать волоски и посмотрел на меня.
- Ты этого хочешь, Тарл Кабот? - спросил он.
- Да, - ответил я.
А Куск посмотрел на Ал-Ка и Ба-Та.
- Вы тоже этого хотите?
- Да, - сказали Ал-Ка и Ба-Та.
И в этот момент в облаках пыли я увидел в пятидесяти ярдах от нас
круглое куполообразное тело одного из золотых жуков.
Почти одновременно Миск и Куск подняли свои антенны и задрожали.
- Нам повезло, - послышалось из преобразователя Куска.
- Да, - согласился Миск, - теперь не нужно отыскивать золотого жука.
- Вы не должны сдаваться золотому жуку! - закричал я.
Я видел, как антенны Миска и Куска повернулись в сторону золотого
жука, видел, как жук остановился, как начала подниматься его грива. И
ощутил странный наркотический запах.
Я выхватил меч, но Миск мягко схватил меня за руку и не позволил
наброситься на золотого жука и убить его.
- Нет, - сказал он.
Жук подполз ближе, и я увидел, что его грива развевается, как
подводное растение, захваченное течением.
- Ты должен сопротивляться, - сказал я Миску.
- Я умру, - ответил Миск, - не отравляй мне эту радость.
Куск сделал шаг к жуку.
- Ты должен бороться до конца! - крикнул я.
- Это конец, - послышалось из переводчика Миска. - Я старался. А
теперь я устал. Прости меня, Тарл Кабот.
- Так хочет умереть наш отец? - спросил Ал-Ка у Куска.
- Вы не понимаете, дети мои, - ответил Куск, - что значит золотой жук
для царей-жрецов.
- Мне кажется, я понимаю, - воскликнул я, - но вы должны
сопротивляться!
- Неужели ты хочешь, чтобы мы погибли, занятые бесполезной работой,
умерли глупцами, лишенными последних радостей золотого жука? - спросил
Миск.
- Да! - воскликнул я.
- Так не поступают цари-жрецы.
- Так пусть отныне они так поступают! - крикнул я.
Миск распрямился, его антенны развевались, все тело дрожало.
Он стоял дрожа, в облаке пыли, среди падающих обломков. Смотрел на
собравшихся вокруг людей, на приближающегося золотого жука.
- Прогони его, - послышалось из транслятора Миска.
С криком радости я устремился к золотому жуку, и Вика, Ал-Ка, Ба-Та и
их женщины присоединились ко мне; мы пинали жука, толкали его, отскакивали
от его трубчатых челюстей, бросали в него камни и наконец отогнали.
Потом вернулись к Миску и Куску, которые стояли, соединив антенны.
- Отведите нас к установке мулов, - сказал Миск.
- Я вам покажу, - воскликнул Ал-Ка.
Миск снова повернулся ко мне.
- Я желаю тебе добра, Тарл Кабот, человек, - сказал он.
- Подожди, - ответил я, - я пойду с вами.
- Ты ничем не можешь помочь, - сказал он. Антенны Миска наклонились
ко мне. - Стой на ветру и снова взгляни на небо и солнце.
Я поднял руки, и Миск осторожно коснулся моих ладоней антеннами.
- Желаю тебе добра, Миск, царь-жрец, - сказал я.
Миск повернулся и ушел в сопровождении Куска и остальных.
Мы с Викой остались одни в разрушающемся комплексе. На мгновение
показалось, что вся крыша над нами раскололась и обвисла.
Я схватил Вику на руки и побежал.
С невероятной легкостью мы как будто плыли по направлению к туннелю,
и, оглянувшись, я увидел, что крыша медленно обваливается, как каменный
снегопад.
Я ощущал изменение в силе тяжести планеты. Может быть, скоро она
расколется, превратится в пылевой пояс в нашей системе, а пояс этот
изогнется и гигантской спиралью, как падающая птица, ринется в недра
пылающего солнца.
Вика у меня на руках потеряла сознание.
Я бежал по туннелям, не представляя себе, что делать дальше.
И оказался в первом комплексе, из которого впервые бросил взгляд на
рой царей-жрецов.
Двигаясь как во сне, касаясь пола через тридцать-сорок ярдов, я по
рампе поднимался к лифту.
И увидел только темную открытую шахту.
Дверь была сломана, и в шахте валялся мусор. Висячих тросов не было,
и в полусотне футов ниже я видел разбитую крышу лифта.
Похоже, мы застряли в рое. И тут я увидел в пятидесяти ярдах еще одну
дверь, только меньшую.
Одним медленным долгим прыжком я оказался у этой двери и нажал кнопку
сбоку от нее.
Дверь открылась, я влетел внутрь и нажал самую верхнюю кнопку в ряду.
Дверь закрылась, и лифт быстро пошел вверх.
Когда она снова открылась, я увидел зал царей-жрецов, хотя огромный
купол над ним теперь был разбит и части его упали на пол.
Я нашел лифт, которым пользовался Парп, врач из Трева, мой хозяин в
первые часы пребывания в рое царей-жрецов. Я вспомнил, что Парп вместе с
Куском отказался подвергать меня имплантации и вступил в подпольную
организацию сопротивления Сарму. Когда он в первый раз разговаривал со
мной, как я теперь понял, он находился под контролем царей-жрецов, его
контрольная сеть была активирована и слова и действия диктовались, по
крайней мере в основном, из смотровой комнаты, но теперь смотровая
комната, подобно большей части роя, разрушена, и даже если бы она была
цела, теперь некому активировать сеть. Отныне Парп будет собственным
хозяином.
Вика по-прежнему без сознания лежала у меня на руках, и я укутал ее в
полы одежды, чтобы защитить лицо, глаза и горло от пыли.
Я направился к трону царей-жрецов.
- Приветствую тебя, Кабот, - произнес голос.
Я поднял голову и увидел Парпа, который спокойно сидел на троне,
попыхивая трубкой.
- Ты не должен здесь оставаться, - сказал я ему, с беспокойством
поглядывая на обломки купола.
- Мне некуда идти, - ответил Парп, удовлетворенно пыхтя трубкой. Он
откинулся назад. Клуб дыма вырвался из трубки, но не поплыл, а буквально
устремился вверх. - Хочу насладиться последними затяжками, - сказал Парп.
Он благосклонно взглянул на меня, проплыл две или три ступени и встал
рядом. Поднял край покрова, который я натянул на лицо Вики.
- Она прекрасна, - сказал Парп. - Очень похожа на мать.
- Да, - согласился я.
- Хотел бы я знать ее получше. - Парп улыбнулся. - Я недостойный отец
для такой девушки.
- Ты очень хороший и храбрый человек, - возразил я.
- Я маленький, некрасивый и слабый, - ответил он, - и правильно моя
дочь меня презирала.
- Я думаю, сейчас она бы не стала тебя презирать.
Он улыбнулся и снова закрыл ее лицо.
- Не говори ей, что я ее видел. Пусть забудет глупого Парпа.
Как мячик, он подпрыгнул, взлетел вверх и снова уселся на троне.
Ударил по ручкам трона и от этого движения чуть не полетел вверх.
- Зачем ты сюда вернулся? - спросил я.
- Чтобы еще раз посидеть на троне царей-жрецов, - с усмешкой ответил
Парп.
- Но зачем?
- Может, тщеславие, - сказал Парп. - А может, воспоминания. - Он
снова хихикнул, и глаза его с усмешкой устремились на меня. - Но главным
образом, потому что я считаю это самым удобным сидением во всем Сардаре.
Я рассмеялся.
Потом посмотрел на него.
- Ты ведь с Земли?
- Очень, очень давно, - ответил он. - Так и не привык сидеть на полу.
- Он снова захихикал. - Колени не сгибаются.
- Ты англичанин.
- Да, - с улыбкой сказал он.
- Привезен в путешествии приобретения?
- Конечно.
Парп с раздражением рассматривал свою трубку. Она погасла. Он начал
рыться в мешочке с табаком, который висел у него на поясе.
- И как давно? - спросил я.
Он начал набивать трубку табаком. С уменьшением тяготения это стало
нелегкой задачей.
- А что ты об этом знаешь? - спросил Парп, не глядя на меня.
- Я знаю о стабилизирующей сыворотке.
Парп посмотрел на меня, придерживая пальцем табак в трубке, чтобы он
не улетел.
- Триста лет, - сказал он и снова обратил все внимание на трубку.
Он пытался затолкать в нее табак, но получалось плохо, потому что
маленькие коричневые частички все время отделялись и всплывали над
трубкой. Наконец ему удалось набить достаточно, чтобы они держали друг
друга, и он пустил струю пламени из серебряной зажигалки.
- Где ты взял табак и трубку? - спросил я, потому что на Горе ничего
подобного нет.
- Как ты понимаешь, - ответил Парп, - эту привычку я приобрел на
Земле, и так как я несколько раз в качестве агента царей-жрецов
возвращался на Землю, мне удавалось потакать ей. С другой стороны, в
последнее время я стал выращивать собственный табак внизу в рое под
лампами.
Пол у меня под ногами подскочил. Трон накренился, потом встал на
место.
Парпа, казалось, больше беспокоит трубка, которая грозила снова
потухнуть, чем раскалывающийся рядом мир.
Наконец ему удалось справиться с трубкой.
- А ты знаешь, - спросил он меня, - что это Вика отогнала золотых
жуков, когда Сарм послал их на армию Миска?
- Нет, - ответил я, - не знал.
- Смелая девочка.
- Это я знаю, - сказал я. - Действительно замечательная и красивая
женщина.
Парпу как будто понравились мои слова.
- Да, я тоже так считаю, - сказал он. И печально добавил: - И мать у
нее была такая же.
Вика зашевелилась у меня на руках.
- Быстрее, - сказал Парп, будто чего-то испугался, - унеси ее отсюда,
пока она не пришла в себя. Она не должна меня видеть!
- Почему?
- Потому что она меня презирает, а я не вынесу ее презрения.
- Думаю, нет.
- Иди, - просил он, - иди!
- Покажи мне дорогу.
Парп торопливо выбил трубку о ручку трона. Пепел и невыкуренные
крошки табака повисли в воздухе, как дым, а потом разлетелись. Парп сунул
трубку в сумку. Он проплыл с трона на пол и, касаясь поверхности через
каждые двадцать ярдов, направился к выходу.
- Иди за мной, - сказал он.
Держа Вику на руках, я последовал за Парпом, чья одежда вздымалась и
опадала на ходу, как будто он плывет в воде.
Скоро мы достигли стальной двери, Парп повернул ручку, и дверь
поднялась.
Я увидел, как снаружи два снежных ларла повернулись мордами к входу.
Цепей на них не было.
Глаза Парпа расширились от ужаса.
- Я думал, они уйдут, - сказал он. - Я их освободил, чтобы они не
погибли в цепях.
Парп снова повернул ручку, дверь начала опускаться, но один из ларлов
с диким ревом бросился к ней и успел просунуть половину тела и одну
длинную когтистую лапу. Мы отскочили. Дверь прижала ларла, а он,
испуганный, нажал на нее, и она погнулась. Ларл попятился, но дверь,
несмотря на усилия Парпа, не закрывалась.
- Ты был добр, - сказал я.
- Я был дурак, - ответил Парп. - Всегда был!
- Но ты ведь не мог знать.
Вика откинула одежду с лица и попыталась встать.
Я поставил ее, а Парп отвернулся, торопливо закрывая лицо одеждой.
Я стоял у двери с мечом в руке, чтобы отогнать ларлов, если они
попытаются войти.
Вика стояла чуть за мной, глядя на заклиненную дверь и на двух зверей
за ней. Но тут она заметила Парпа, негромко вскрикнула, посмотрела на
ларлов и снова на Парпа.
Краем глаза я видел, как она протянула руку и направилась к Парпу.
Отвела его одежду и коснулась лица. Его глаза наполнились слезами.
- Отец! - заплакала она.
- Дочь моя! - ответил он и нежно обнял девушку.
- Я люблю тебя, отец.
И Парп зарыдал, опустив голову на плечо дочери.
Один из ларлов заревел, такой голодный рев обычно предшествует
нападению.
Я хорошо знал этот звук.
- Отойди в сторону, - сказал Парп, и я едва узнал его голос.
Но отошел.
Парп стоял в дверях, держа в руках крошечный серебряный цилиндр. Я
тысячу раз видел, как он прикуривал от него трубку. Когда-то я принял его
за оружие.
Парп повернул зажигалку и направил ее в грудь ближайшего ларла.
Нажал, и неожиданно вылетела струя огня Она отбросила Парпа на пять футов
назад, а ближайший ларл взревел, дико взметнул лапы, оскалил клыки,
белоснежная шерсть на груди почернела, на том месте, где было сердце
зверя, образовалась дыра. Ларл дернулся и упал, растянувшись на камне.
Парп убрал маленькую трубку.
- Можешь ударить ларла в сердце? - спросил он.
Для этого нужен исключительно удачный удар мечом.
- Если будет возможность, - ответил я.
Второй ларл, разъярившись, присел, готовясь к прыжку.
- Хорошо, - не мигнув, ответил Парп. - Иди за мной!
Вика закричала, я крикнул Парпу, чтобы он остановился, но Парп
бросился вперед, прямо в челюсти второго ларла, тот схватил его и начал
бешено трясти, а я оказался у его лап и ударил ножом между ребер, прямо в
сердце.
Полуразорванное тело Парпа, с переломанной шеей, со сломанными руками
и ногами, выпало из челюстей зверя.
Вика со слезами кинулась к нему.
Я снова и снова бил мечом, пока ларл не затих.
Тогда я подошел и встал за Викой.
Она стояла на коленях у тела. Повернулась, посмотрела на меня и
сказала:
- Он так боялся ларлов.
- Я знал многих храбрецов, - ответил я, - но такого храброго
человека, как Парп из Трева, не встречал.
Она прижалась к изуродованному телу, шелка ее одежды покрылись
кровью.
- Мы закроем тело камнями, - сказал я. - И я сниму шкуры с ларлов.
Идти далеко, и нас ожидают холода.
Она посмотрела на меня полными слез глазами и кивнула.
33. ИЗ САРДАРА
Мы с Викой, одетые в шкуры снежных ларлов, направились к воротам в
мрачной черной ограде, окружающей Сардар. Путешествие было необычным, но
недолгим. Мы перепрыгивали через пропасти, почти плыли в холодном воздухе,
и я говорил себе, что Миск, его цари-жрецы и люди, инженеры роя,
проигрывают битву, которая решает, могут ли цари-жрецы и люди, действуя
вместе, спасти мир, или в конце концов Сарм, перворожденный, победит, и
мир, который я так люблю, превратится в обломки, сгорающие в пламенеющем
погребальном костре Солнца.
Путь от ворот до владений царей-жрецов в Сардаре занял у меня четыре
дня, а на обратном пути уже на утро второго дня мы с Викой увидели обломки
больших ворот и ограду - теперь упавшие и переломанные бревна.
Скорость возвращения объяснялась не тем, что мы спускались, хотя и
это сыграло свою роль, а главным образом уменьшением силы тяжести. Я мог,
держа Вику на руках, быстро продвигаться по тропе, которая в других
условиях была бы опасной или совершенно непроходимой. Несколько раз я
просто прыгал с одного участка тропы на сто футов вниз на другой участок;
иначе мне пришлось бы пройти между этими пунктами не менее пяти пасангов.
Иногда я вообще отказывался от тропы и двигался напрямик, от одного утеса
к другому. Когда на утро второго дня мы увидели ворота, ослабление силы
тяжести достигло максимума.
- Это конец, Кабот, - сказала Вика.
- Да, - согласился я, - я тоже так считаю.
С того места, где мы стояли на тропе, едва держась на ногах, видна
была огромная толпа, из представителей всех каст Гора. Люди толпились у
остатков ограды и со страхом глядели на горы. Впереди в несколько рядов,
насколько я мог видеть в обе стороны, стояли люди в белой одежде
посвященных. Даже с того места, где мы стояли, слышался запах бесчисленных
жертвенных костров, запах горящего мяса босков, тяжелые испарения ладана,
кипящего в больших котлах, подвешенных на цепях над кострами. Мы слышали
непрерывные гимны, видели, как посвященные простираются ниц, умоляя
царей-жрецов о милости.
Я снова взял Вику на руки и, наполовину идя, наполовину плывя,
направился вниз, к развалинам ворот. Когда нас увидели, в толпе
послышались громкие крики, потом все стихло, все смотрели на нас.
Мне вдруг показалось, что Вика стала тяжелее, и я сказал себе, что,
должно быть, начинаю уставать.
Я прыгнул с тропы на дно небольшого ущелья и сильно ударился ступнями
при приземлении. Очевидно, неверно рассчитал расстояние.
Теперь нужно прыгнуть на другую сторону, футов на тридцать вверх.
Нужен всего один прыжок. Но прыгнуть я сумел только на пятнадцать футов,
задел ногой камень и услышал, как он с грохотом катится вниз. Я снова
прыгнул, вложив на этот раз в прыжок все силы, перепрыгнул через край
ущелья футов на десять и приземлился между ущельем и воротами.
У меня возникла мысль, но я не решался прислушаться к ней.
Но тут я посмотрел на развалины ограды и на упавшие ворота, а за ними
- на огни бесчисленных костров, на пар от котлов с ладаном. Теперь дым не
расплывался и рассеивался. Нет, он стройными столбами поднимался к небу.
Я закричал от радости.
- В чем дело, Кабот? - воскликнула Вика.
- Миск победил! - крикнул я. - Мы выиграли!
Не задерживаясь, чтобы поставить ее на ноги, я длинными мягкими
прыжками устремился к воротам.
И только у ворот поставил Вику на землю.
Передо мной была изумленная толпа.
Я знал, что никогда в истории планеты человек не возвращался из
Сардара.
Посвященные, многие сотни, стояли склонившись перед утесами Сардара.
Я видел их бритые головы, их лица казались черными на белом фоне одежд,
глаза широко раскрыты и полны страха, тела в одежде их касты дрожат.
Вероятно, они ожидали, что меня у них на глазах уничтожит огненная
смерть.
За посвященными теснились люди из сотен городов, объединившись в
общем страхе и мольбе, обращенной к жителям Сардара. Я представлял себе,
какой ужас и смятение привели этих людей, обычно враждующих друг с другом,
сюда, к остаткам ограды, в темную тень Сардара: землетрясения, цунами,
ураганы и атмосферные вихри, непонятное уменьшение силы тяжести,
ослабление связи между ними и поверхностью.
Я посмотрел на испуганные лица посвященных. И подумал, что, возможно,
их бритые головы, традиционный древний обычай, как-то связаны с
гигиенической практикой роя.
Я был доволен тем, что, в отличие от посвященных, люди других каст не
падали ниц. В толпе были жители Ара, Тентиса, Тарна, узнаваемые по двум
желтым полоскам в поясе; из Порт-Кара, из Тора, Коса, Тироса; может быть,
из Трева, родного города Вики; может быть, даже из погибшего, исчезнувшего
Ко-ро-ба; и в толпе были представители всех каст, даже самых низших,
таких, как крестьяне, седельщики, ткачи, козопасы, поэты и торговцы, но
никто из них не пресмыкался; как странно. Я знал, что посвященные
утверждают, что цари-жрецы любят их, они даже повторяют их внешность; но я
знал также, что цари-жрецы никогда не стали бы пресмыкаться; похоже, что в
своих усилиях походить на богов посвященные ведут себя как рабы.
Один из посвященных стоял.
Мне было приятно это видеть.
Это был высокий человек, плотного сложения, с мягкими чертами лица, с
глубоким низким голосом, который очень впечатляет в храме посвященных,
построенных так, чтобы такие голоса оказывали максимальное воздействие.
Глаза у него, как я заметил, в противоположность мягкому лицу, острые и
проницательные. Этот человек не дурак. На левой руке, полной и мягкой,
тяжелое кольцо с большим белым камнем, на камне выгравирован символ Ара. Я
решил - правильно, как выяснилось позже, - что это верховный посвященный
Ара, тот самый, кто занял место верховного посвященного, уничтоженного у
меня на глазах огненной смертью год назад.
- Я пришел из жилища царей-жрецов, - сказал я, возвышая голос, чтобы
меня услышало как можно больше людей. Я не хотел разговаривать с этим
человеком наедине; он потом сможет так передать содержание разговора, как
ему захочется.
Я заметил, как он украдкой взглянул на дым одного из костров.
Дым пологой дугой уходил в небо Гора.
Он знает!
Он знает, что сила тяготения планеты восстанавливается.
- Я хочу говорить! - воскликнул я.
- Подожди, о долгожданный вестник царей-жрецов! - ответил он.
Я смолк, желая узнать, что ему нужно.
Человек сделал знак полной рукой, и вперед вывели белого боска,
прекрасного в его длинной пушистой шерсти, с изогнутыми полированными
рогами. Пушистая шерсть была расчесана, на рогах висели нити бус.
Достав из сумки маленький нож, посвященный отрезал у животного прядь
волос и бросил в костер. Потом сделал знак своему помощнику, и тот мечом
разрезал горло животного, боск опустился на колени; кровь из горла собирал
в сосуд третий посвященный.
Я нетерпеливо ждал. Двое посвященных отрубили ногу боска и, в жире и
крови, бросили ее в костер.
- Все остальное не помогало! - воскликнул верховный посвященный,
размахивая руками. Он начал быстро читать молитвы на древнем горянском;
это язык, на котором посвященные разговаривают между собой и совершают
свои обряды. В конце длинной, но торопливо прочитанной молитвы, рефрен
которой подхватывали все посвященные, он воскликнул:
- О цари-жрецы, пусть эта последняя жертва смягчит ваш гнев. Пусть
запах этой жертвы будет приятен вашим ноздрям! Примите нашу жертву! Ее
приносит Ом, глава всех высших посвященных Гора!
- Нет! - закричали другие, верховные посвященные остальных городов. Я
знал, что верховный посвященный Ара, следуя политике своего
предшественника, стремится захватить власть над всеми посвященными; он
заявляет, что является главой всех посвященных, но это утверждение,
разумеется, отвергают верховные посвященные других городов, которые
считают себя независимыми главами клана в каждом городе. Я полагал, что
если Ар не завоюет остальные города и не произойдет политической
реорганизации в масштабах всей планеты, требования посвященных Ара всегда
будут оспариваться.
- Это наша общая жертва! - воскликнул один из верховных посвященных.
- Да! - поддержали его другие.
- Смотрите! - воскликнул верховный посвященный Ара. Он указал на дым,
который теперь поднимался почти естественно. Посвященный подпрыгнул, как
бы желая проиллюстрировать свои слова. - Моя жертва приятна ноздрям
царей-жрецов! - закричал он.
- Наша жертва! - закричали остальные посвященные.
Послышался многоголосый радостный крик: люди в толпе начали понимать,
что мир возвращается к привычному порядку. Слышались радостные возгласы и
благодарности царям-жрецам.
- Смотрите! - закричал верховный посвященный Ара. Он указал на дым,
который из-за перемены направления ветра устремился теперь прямо в Сардар.
- Цари-жрецы вдыхают запах моей жертвы!
- Нашей жертвы! - настаивали остальные верховные посвященные.
Я улыбнулся про себя. Представил себе, как в ужасе дрожат антенны
царей-жрецов при одной мысли о жирном дыме.
И тут ветер опять переменился, и дым повалил от Сардара в сторону
толпы.
Вероятно, сейчас цари-жрецы выдыхают, подумал я, но у верховного
посвященного было больше практики в истолковании знаков, чем у меня.
- Смотрите! - закричал он. - Цари-жрецы посылают нам благословение,
дымом жертвы они говорят нам о своей мудрости и милосердии!
В толпе послышались крики радости и возгласы благодарности
царям-жрецам.
Я хотел использовать эту бесценную возможность, прежде чем люди Гора
поймут, что сила тяготения и нормальные условия восстановились, чтобы
заставить их отказаться от обычной воинственности, жить в мире и братстве,
но этот момент, прежде чем я успел это осознать, был отобран у меня
верховным посвященным Гора и использован в собственных целях.
Теперь, когда толпа в радости начала рассеиваться, я понял, что
больше не представляю никакого интереса, что я просто еще одно указание
милости царей-жрецов, что кто-то - неважно, кто - вернулся из Сардара.
И в этот момент я вдруг понял, что меня окружили посвященные.
Их кодекс запрещает им убивать, но я знал, что они с этой целью
нанимают людей из других каст.
Я посмотрел на верховного посвященного Ара.
- Кто ты, чужестранец? - спросил он.
Кстати, понятия "чужестранец" и "враг" на горянском обозначаются
одним словом.
- Никто, - ответил я.
Я не открою ему свое имя, свою касту, свой город.
- Это хорошо, - сказал верховный посвященный.
Его собраться окружали меня все теснее.
- На самом деле он не пришел из Сардара, - сказал другой посвященный.
Я удивленно посмотрел на него.
- Да, - подтвердил другой. - Я видел. Он вышел из толпы, прошел за
ограду и вернулся. Он был в ужасе. Он не пришел с гор.
- Ты понял? - спросил меня верховный посвященный.
- Вполне.
- Но это неправда! - воскликнула Вика из Трева. - Мы были в Сардаре.
Мы видели царей-жрецов!
- Она богохульствует, - сказал один из посвященных.
Я велел Вике молчать.
Неожиданно мне стало грустно. Я подумал, какой будет судьба людей из
роя, если они попытаются вернуться в свои города. Может, если будут
молчать, смогут жить на поверхности, да и то не в своих городах, потому
что в их городах посвященные обязательно вспомнят, что они уходили в
Сардар.
И я с огромной печалью понял, что то, что я знаю и знают другие,
никак не изменит жизнь Гора.
У посвященных свой образ жизни, свои древние традиции, свои средства
существования, престиж касты, который он считают высшим на планете, свое
учение, свои святые книги, церемонии и обряды, своя роль в культуре.
Допустим, они узнают истину. Что это изменит? Неужели я на самом деле жду
от них - от всех, что они сожгут свои одеяния, откажутся от притязаний на
тайные знания и власть, разберут мотыги крестьян, иглы ткачей, займутся
другими скромными работами?
- Он самозванец, - сказал один из посвященных.
- Он должен умереть, - заявил другой.
Я надеялся, что на других людей, вернувшихся из роя, посвященные не
станут устраивать облавы и сжигать их как еретиков и богохульников.
Может, с ними будут обращаться, как с фанатиками, как со спятившими
бездомными бродягами, невинными в своем безумии. Кто им поверит? Кто
поверит на слово бродяге вопреки утверждениям могущественной касты
посвященных? И даже если поверят, кто посмеет сказать об этом вслух?
Похоже, посвященные победили.
Я предположил даже, что многие люди вернутся в рой, где могут жить,
любить и быть счастливыми. Другие, чтобы не потерять небо Гора над
головой, признаются в обмане; но таких, я полагал, будет мало; однако
будет много признаний тех, кто никогда не бывал в Сардаре, их наймут
посвященные, чтобы дискредитировать рассказы вернувшихся. Я был уверен,
что большинство вернувшихся из Сардара переберутся в новые города, где они
никому не известны, и попытаются начать жизнь заново, как будто не
хранится в их сердцах тайна Сардара.
Я стоял, поражаясь величию и ничтожеству человека.
И тут со стыдом я понял, что сам чуть не предал своих товарищей. Я
намеревался воспользоваться моментом, заявить, что пришел с посланием от
царей-жрецов, заставить людей жить так, как я считаю правильным, уважать
друг друга, быть добрыми и достойными звания разумного существа, но какой
от всего этого толк, если оно будет исходить не из сердца самого человека,
а из страха перед царями-жрецами, из стремления угодить им? Нет, я не буду
стараться переделывать людей, утверждая, что этого хотят цари-жрецы, хотя,
возможно, на время это и подействует. Желание стать лучше должно исходить
от самого человека, Если он встанет, то только на собственные ноги.
И я почувствовал благодарность к верховному посвященному Ара за его
вмешательство.
Я понял, какими опасными могут быть посвященные, если послание,
обращенное к благородству и морали человечества, вступит в противоречие с
их суевериями и многочисленными впечатляющими церемониями.
Верховный посвященный из Ара сделал знак остальным.
- Отойдите, - приказал он, и они повиновались.
Поняв, что он хочет поговорить со мной наедине, я попросил Вику
отойти. Она послушалась.
Мы с верховным посвященным рассматривали друг друга.
Неожиданно я перестал видеть в нем врага и почувствовал, что и он
больше не считает меня противником.
- Ты много знаешь о Сардаре? - спросил я.
- Достаточно, - ответил он.
- Но тогда почему?..
- Тебе трудно будет понять.
Я чувствовал запах дыма, слышал, как шипит жир боска на жертвенном
костре.
- Расскажи мне, - сказал я.
- Большинство, - ответил он, - как ты правильно решил, простые
верующие члены моей касты, но есть и другие, кто заподозрил правду и
испытывает мучения, есть такие, кто подозревает истину, но делает вид, что
ничего не знает. Но мне, Ому, высшему посвященному Ара, и некоторым другим
высшим посвященным все это не подобает.
- А чем же вы отличаетесь?
- Я... и некоторые другие... мы ждем человека. - Он посмотрел на
меня. - Он еще не готов.
- Чего ждете? - спросил я.
- Чтобы человек поверил в себя, - ответил Ом. Он улыбнулся. - Мы
пытаемся оставить щель, чтобы человек заглянул и заполнил ее... и кое-кто
это делает, но немногие.
- Что за щель?
- Мы не обращаемся к сердцам людей, - сказал Ом, - но только к их
страху. Мы говорим не о любви и храбрости, не о верности и благородстве,
но об обрядах, о послушании, о наказании со стороны царей-жрецов; если бы
мы говорили по-другому, человеку трудно было бы вырасти. Так, в тайне от
большинства членов своей касты, мы желаем собственного конца, таков наш
путь к величию человека.
Я долго смотрел на посвященного, думая, правду ли он говорит. Ничего
более странного мне не приходилось слышать от посвященного: большинство из
них поглощены ритуалами своей касты, они высокомерны и педантичны.
Я вздрогнул, может, от холодного ветра с Сардара.
- Именно поэтому я остаюсь посвященным.
- Цари-жрецы существуют, - сказал я.
- Знаю, - ответил Ом, - но какое они имеют отношение к самому важному
для человека?
Я немного подумал.
- Вероятно, никакого.
- Иди с миром, - сказал посвященный и сделал шаг в сторону.
Я протянул руку, и Вика присоединилась ко мне.
Верховный посвященный Ара повернулся к остальным. Он сказал:
- Я не видел, чтобы кто-то пришел с Сардара.
Остальные посвященные смотрели на нас.
- Мы тоже не видели, - сказали они.
Они расступились, мы с Викой прошли между ними и миновали ворота и
разрушенную ограду, некогда окружавшую Сардар.
34. ЛЮДИ КО-РО-БА
- Отец! - воскликнул я. - Отец!
Я бросился в объятия Мэтью Кабота, который со слезами обнял меня и,
казалось, никогда не выпустит.
Снова я вижу это строгое сильное лицо, эту квадратную челюсть. густую
буйную гриву волос, так похожую на мою, это сухощавое тело, эти серые
глаза, сейчас полные слез.
Я почувствовал удар по спине, чуть не упал, повернулся и увидел
огромного мускулистого Олдера Тарла, моего учителя в оружейном искусстве;
он хлопал меня по плечу, и его ладони были подобны копытам тарна.
Кто-то потянул меня за рукав, я взглянул и чуть не попал углом свитка
в глаз. Свиток держал маленький человечек в синем.
- Торм! - воскликнул я.
Маленький человек закрыл песочного цвета волосы и водянистые светлые
глаза широким рукавом своей одежды и без стыда плакал, прижавшись ко мне.
- Ты испачкаешь свой свиток, - предупредил я его.
Не поднимая головы и не переставая плакать, он переложил свиток под
другую руку.
Я схватил его, закружил, лицо его открылось, и Торм из касты писцов
громко закричал от радости, его песочные волосы развевались на ветру,
слезы бежали по лицу, но он так и не выпустил из рук свиток, хотя чуть не
ударил им Олдера Тарла. Но вот он зачихал, и я осторожно опустил его.
- Где Талена? - спросил я у отца.
При этих словах Вика отступила.
Но радость моя тут же исчезла, потому что лицо отца приняло серьезное
выражение.
- Где она? - спросил я.
- Мы не знаем, - ответил Олдер Тарл, потому что отец не мог найти
слов.
Отец взял меня за плечи.
- Сын мой, - сказал он, - жители Ко-ро-ба рассеяны, и никто из них не
мог встречаться, и от города не осталось камня на камне.
- Но вы здесь, - возразил я, - три человека из Ко-ро-ба.
- Мы встретились здесь, - сказал Олдер Тарл, - и так как казалось,
что наступает конец мира, мы решили в последние мгновения держаться вместе
- несмотря на волю царей-жрецов.
Я посмотрел на маленького писца Торма, который перестал чихать и
теперь вытирал нос рукавом своей голубой одежды.
- Даже ты, Торм?
- Конечно, - ответил он. - В конце концов царь-жрец - это всего лишь
царь-жрец. - Он задумчиво потер нос. - Впрочем, - согласился он, - и этого
достаточно много. - Он посмотрел на меня. - Да, вероятно, я храбр. -
Посмотрел на Олдера Тарла. - Не говорите другим членам касты писцов, -
предупредил он.
Я улыбнулся про себя. Торм явно хотел отделить друг от друга законы
касты и добродетели.
- Я всем скажу, - добродушно ответил Олдер Тарл, - что ты самый
храбрый из всех писцов касты.
- Ну, если так сформулировать, возможно, эта информация не принесет
вреда, - согласился Торм.
Я взглянул на отца.
- Ты думаешь, Талена здесь?
- Сомневаюсь, - ответил он.
Я знал, как опасно женщине путешествовать по Гору без охраны.
- Прости меня, Вика, - сказал я и представил ее отцу, Олдеру Тарлу и
писцу Торму. Как можно короче я рассказал им, что произошло с нами в
Сардаре.
Закончив, я взглянул на них: поверили ли они мне?
- Я тебе верю, - сказал отец.
- И я, - подтвердил Олдер Тарл.
- Что ж, - задумчиво сказал Торм, потому что члену его касты не
подобает торопиться с выражением мнения, - это не противоречит никаким
знакомым мне текстам.
Я рассмеялся, схватил маленького писца и подбросил его.
- Веришь мне?
И еще раз покрутил его за капюшон.
- Да! - закричал он. - Да! Да!
Я отпустил его.
- Но ты уверен? - спросил он.
Я протянул руку, и он отскочил в сторону.
- Мне просто любопытно, - пояснил он. - В конце концов нигде в
текстах об этом не написано.
На этот раз Олдер Тарл поднял его за воротник, и Торм повис в
воздухе, пинаясь, в футе над землей.
- Я верю ему! - закричал он. - Верю!
Оказавшись в безопасности на земле, Торм подошел ко мне и дотянулся
до моего плеча.
- Я тебе верю, - сказал он.
- Знаю, - ответил я и потрепал его за волосы. В конце концов он писец
и должен соблюдать правила своей касты.
- Но мне кажется, было бы разумно поменьше об этом говорить, -
заметил Мэтью Кабот.
И все согласились с этим.
Я взглянул на отца.
- Мне жаль, что Ко-ро-ба уничтожен.
Отец рассмеялся.
- Ко-ро-ба не уничтожен, - сказал он.
Я удивился. Ведь я сам видел долину Ко-ро-ба, видел уничтоженный
город.
- Вот Ко-ро-ба, - сказал мой отец, порылся в кожаной сумке, которую
носил через плечо и достал небольшой плоский домашний камень города,
который горянская традиция считает сутью, реальностью самого города. -
Ко-ро-ба не может быть уничтожен, - сказал мой отец, - потому что не погиб
его домашний камень.
Отец унес из города этот камень перед уничтожением. Многие годы он
носил его с собой.
Я взял маленький камень в руки и поцеловал: ведь это домашний камень
моего города, которому я посвятил свой меч, в котором впервые сел верхом
на тарна, где после двадцати лет разлуки встретился с отцом, где приобрел
друзей, куда отвез Талену, мою любовь, дочь Марлениуса, некогда убара Ара,
где Талена стала моей вольной спутницей.
- И здесь тоже Ко-ро-ба, - сказал я, указывая на гордого гиганта
Олдера Тарла и крошечного песочноволосого писца Торма.
- Да, - согласился отец, - здесь тоже Ко-ро-ба, не только в домашнем
камне, но и в сердцах людей.
И мы, четверо жителей Ко-ро-ба, соединили руки.
- Как я понял из твоего рассказа, - сказал отец, - теперь камень
снова может стоять на камне, люди Ко-ро-ба снова могут жить вместе.
- Да, это верно, - согласился я.
Отец, Олдер Тарл и Торм переглянулись.
- Хорошо, - сказал отец, - потому что нам нужно восстановить город.
- Как мы найдем других жителей Ко-ро-ба? - спросил я.
- Новость распространится, - ответил отец, - и они придут по двое и
по трое со всех концов Гора, придут с песнями, принесут камни для стен и
цилиндров своего города.
- Я рад, - сказал я.
Я почувствовал на своей руке руку Вики.
- Я знаю, что ты должен делать, Кабот, - сказала она. - И хочу, чтобы
ты это сделал.
Я взглянул на девушку из Трева. Она знала, что я должен искать
талену, провести, если понадобится, всю жизнь в поисках той, кого назвал
своей вольной спутницей.
Я обнял ее, и она заплакала.
- Я все потеряю! - плакала она. - Все!
- Ты хочешь, чтобы я остался с тобой? - спросил я.
Она вытерла слезы с глаз.
- Нет. Ищи ту, которую любишь.
- А ты что будешь делать?
- Мне нечего делать, - сказала Вика. - Нечего.
- Можешь уехать в Ко-ро-ба. Мой отец и Тарл - лучшие мечники Гора.
- Нет. В твоем городе я буду думать только о тебе, и если ты
вернешься со своей любимой, что мне тогда делать? - Она задыхалась от
чувств. - Ты думаешь, я такая сильная, дорогой Кабот?
- У меня есть в Аре друзья, - сказал я, - среди них Казрак,
администратор города. Ты можешь жить там.
- Я вернусь в Трев, - ответила Вика. - Продолжу работу врача из
Трева. Я знаю это искусство и узнаю еще больше.
- В Треве тебя могут приказать убить члены касты посвященных.
Она посмотрела на меня.
- Иди в Ар, - сказал я. - Там ты будешь в безопасности. - И добавил:
- Думаю, там тебе будет лучше, чем в Треве.
- Да, Кабот, - ответила она, - ты прав. В Треве мне было бы трудно
жить.
Я был доволен, что она поедет в Трев. Хоть она и женщина, но там она
сможет изучать медицину, Казрак ей в этом поможет, там она начнет новую
жизнь вдали от воинственного разбойничьего Трева, сможет работать как
достойная дочь искусного храброго отца. И, может, со временем забудет
простого воина из Ко-ро-ба.
- Только потому что я тебя люблю, Кабот, - сказала она, - я не борюсь
за тебя.
- Я знаю, - ответил я, прижимая к себе ее голову.
Она рассмеялась.
- Если бы любила хоть немного меньше, сама отыскала бы Талену из Ара
и всадила ей кинжал в сердце.
Я поцеловал ее.
- Может, когда-нибудь, - сказала она, - я найду себе вольного
спутника, подобного тебе.
- Немного найдется достойных Вики из Трева, - ответил я.
Она расплакалась и хотела вцепиться в меня, но я мягко передал ее в
руки отца.
- Я присмотрю, чтобы она благополучно добралась до Ара, - сказал он.
- Кабот! - воскликнула Вика, вырвалась и с плачем бросилась ко мне в
объятия.
Я нежно поцеловал ее и вытер ей слезы с глаз.
Она выпрямилась.
- Желаю тебе добра, Кабот.
- И я желаю тебе добра, Вика, моя девушка из Трева.
Она улыбнулась, отвернулась, отец обнял ее за плечи и увел.
Почему-то и у меня на глазах выступили слезы, хоть я и воин.
- Она прекрасна, - сказал Олдер Тарл.
- Да, - согласился я, - прекрасна. - И тыльной стороной ладони вытер
слезы.
- Но ты воин.
- Да, я воин.
- И пока не найдешь Талену, - продолжал Тарл, - твои спутники
опасность и сталь.
Это старая поговорка воинов.
Я достал меч и осмотрел его.
Олдер Тарл тоже смотрел на меч, во взгляде его было одобрение.
- Ты сражался им в Аре, - сказал он.
- Да, тот самый.
- Опасность и сталь, - повторил он.
- Знаю, - ответил я. - Меня ждет дело воина.
И вложил меч в ножны.
Мне предстояла долгая дорога, и я хотел пуститься в нее как можно
быстрее. Попросил Олдера Тарла и Торма передать привет отцу, потому что не
доверял себе, боялся, что при новой встрече больше не смогу с ним
расстаться.
И вот я попрощался со своими друзьями.
И хоть встретились мы ненадолго в тени Сардара, в мгновение наша
дружба, наша любовь друг к другу восстановились.
- Куда ты пойдешь? - спросил Торм. - И что будешь делать?
- Не знаю, - сказал я, и сказал правду.
- Мне кажется, - заметил Торм, - что тебе нужно с нами возвратиться в
Ко-ро-ба и там ждать. Может, Талена вернется туда.
Олдер Тарл улыбнулся.
- Но ведь это возможно, - сказал Торм.
Да, сказал я себе, возможно, но маловероятно. Не очень велика
вероятность, что такая прекрасная женщина, как Талена, сумеет вернуться
одна, по одиноким дорогам, по открытым полям, через города Гора.
Может быть, именно сейчас она в опасности, и некому защитить ее.
Может, ей угрожают страшные звери или еще более страшные люди.
Может, она, моя вольная спутница, лежит скованная в желто-голубом
рабском фургоне, или подносит выпивку в таверне, или украшает сад
удовольствий какого-нибудь воина. Может даже, стоит на помосте аукциона
где-нибудь на улице Клейм в Аре.
- Я буду возвращаться в Ко-ро-ба время от времени, - сказал я, -
чтобы узнавать, не вернулась ли она.
- Может, она попытается добраться до своего отца Марлениуса в
Вольтайских горах, - предположил Олдер Тарл.
И это возможно, подумал я, так как Марлениус после своего свержения с
трона жил как изгнанный убар в Вольтае. Было бы естественно, если бы она
направилась туда.
- Верно, - сказал я, - и, услышав, что Ко-ро-ба восстановлен,
Марлениус поможет ей туда добраться.
- Это правда, - сказал Олдер Тарл.
- А может, она в Аре, - предположил Торм.
- Если это так и Казрак об этом узнает, он вернет ее.
- Хочешь, я пойду с тобой? - спросил Олдер Тарл.
Конечно, его меч мне бы пригодился, но я знал, что его первейший долг
- перед городом.
- Нет, - ответил я.
- Ну что ж, - сказал Торм, беря свиток на плечо, как копье, - значит
остаемся мы вдвоем.
- Нет, - сказал я, - иди с Тарлом.
- Ты понятия не имеешь, каким полезным я могу быть, - заявил Торм.
Он прав, я об этом понятия не имею.
- Прости, - сказал я.
- В восстановленном городе нужно будет изучить множество свитков и
составить их каталог, - заметил Олдер Тарл. - Конечно, - добавил он, - я
сам могу этим заняться.
Торм задрожал от ужаса.
- Никогда! - закричал он.
Олдер Тарл захохотал и подхватил маленького писца на руки.
- Желаю тебе добра, - сказал он.
- И я желаю вам добра, - ответил я.
Он повернулся и, ни слова больше не говоря, ушел. Торм по-прежнему
торчал у него из-под мышки. Он несколько раз попытался ударить Тарла
свитком, но это ни к чему не привело. Исчезая, Торм прощально взмахнул
свитком.
Я поднял руку.
- Желаю тебе добра, маленький Торм, - сказал я. Мне будет не хватать
его и Олдера Тарла. И отца, отца. - Всем вам желаю добра, - негромко
сказал я.
Я посмотрел на Сардар.
Вот я снова один.
И мало кто, почти никто на Горе не поверит мне.
И на моем старом мире, вероятно, тоже мало кто мне поверит.
Может, так оно и лучше.
Если бы я сам не пережил всего этого, смог ли бы я сам, Тарл Кабот,
поверить в это? Нет, откровенно сказал я себе. Зачем же тогда я написал
все это? Не знаю. Просто мне казалось, что стоит записать, независимо от
того, поверят или нет.
Остается мало что сказать.
Несколько дней я провел вблизи Сардара в лагере людей из Тарны, с
которыми был знаком раньше. К сожалению среди них не было моего друга,
сурового величественного светловолосого Крона из Тарны, из касты
работников по металлу.
Эти жители Тарны, в основном мелкие торговцы, пришли на осеннюю
ярмарку Се-Вар. Она только начиналась, когда ослабла сила тяжести. Я
оставался с ними, принимал их гостеприимство, встречался в делегациями
многочисленных городов, прибывавших к Сардару на ярмарку.
Систематически и настойчиво я расспрашивал жителей разных городов о
Талене из Ара, надеялся найти какую-то нить, которая приведет меня к ней.
Может, всего пьяное воспоминание какого-нибудь пастуха о красавице,
встреченной в таверне Коса или Порт-Кара. Но несмотря на все усилия, я
ничего не узнал.
Итак, мой рассказ заканчивается.
Но я должен рассказать еще об одном происшествии.
35. НОЧЬ ЦАРЯ-ЖРЕЦА
Это произошло в последнюю ночь.
Я присоединился к группе жителей Ара, некоторые из них помнили меня
по осаде Ара, семь лет назад.
Мы оставили ярмарку Се-Вар и огибали Сардар, прежде чем пересечь Воск
на пути в Ар.
Мы устроили лагерь.
Сардар все еще был виден на горизонте.
Ночь была ветреная и холодная, и три луны Гора ярко освещали
серебристую траву на полях, прихваченную холодным ветром. В воздухе
чувствовалось приближение зимы. Накануне был сильный заморозок. Прекрасная
дикая осенняя ночь.
- Клянусь царями-жрецами! - воскликнул кто-то, указывая на хребет. -
Что это?
Я вместе с остальными вскочил на ноги и обнажил меч, глядя туда, куда
он указал.
Примерно в двухстах ярдах от лагеря, в сторону Сардара, утесы
которого хорошо были видны на фоне черного звездного неба, показалась
странная фигура. За ней вставала одна из белых лун Гора.
Все, кроме меня, испустили крики ужаса и изумления. Мужчины
схватились за оружие.
- Надо убить его! - кричали они.
Я сунул меч в ножны.
На фоне самой большой из трех маленьких быстрых лун Гора хорошо
выделялись антенны и большая, похожая на лезвие фигура царя-жреца.
- Подождите! - крикнул я, побежал по полю и на небольшой холм, где он
стоял.
На меня смотрели два больших глаза, золотых и светящихся. Антенны
раскачивали на ветру, но нацелились на меня. На одном глазу виднелся шрам,
оставленный лезвием Сарма.
- Миск! - крикнул я, подбежал к царю-жрецу и поднял руки, и он
коснулся их антеннами.
- Приветствую, Тарл Кабот, - послышалось из переводчика Миска.
- Ты спас наш мир, - сказал я.
- Для царей-жрецов он пуст, - ответил Миск.
Я стоял под ним, глядя вверх, и ветер развевал мои волосы.
- Я пришел повидаться с тобой в последний раз, - сказал он, - потому
что между нами роевая правда.
- Да, - ответил я.
- Ты мой друг, - сказал он.
Сердце мое дрогнуло.
- Да, - подтвердил он, - в нашем языке теперь есть это выражение, и
ты научил нас, что оно значит.
- Я рад, - сказал я.
В эту ночь Миск рассказал мне, как обстоят дела в рое. Еще немало
времени пройдет, прежде чем установится нормальная жизнь, снова заработает
смотровая комната и будет восстановлен поврежденный купол, но люди и
цари-жрецы работают над этим рука об руку.
Корабли, улетевшие из роя, теперь вернулись, потому что, как я и
опасался, их враждебно встретили города Гора и посвященные. Сами корабли
посчитали экипажами такого типа, который запрещен царями-жрецами, и на их
пассажиров нападали именем тех самых царей-жрецов, от которых они
прилетели. В конце концов те, кто хотел оставаться на поверхности,
высадились далеко от своих родных городов и рассеялись как бродяги по
дорогам и чужим городам планеты. Другие вернулись в рой, чтобы участвовать
в работе по его восстановлению.
Тело Сарма, в соответствии с обычаем царей-жрецов, было сожжено в
помещении Матери, потому что он был перворожденным и его любила Мать.
Миск, по-видимому, не таил на него зла.
Я удивился этому, но потом мне пришло в голову, что я тоже не злюсь
на него. Он был сильный противник, великий царь-жрец и жил так, как считал
должным. Я всегда буду помнить Сарма, большого и золотого, в его последнюю
минуту, когда он оторвался от золотого жука и стоял, высокий и прекрасный,
в рушащемся рое.
- Он был величайшим из царей-жрецов, - сказал Миск.
- Нет, - возразил я, - Сарм не был величайшим из царей-жрецов.
Миск вопросительно посмотрел на меня.
- Мать не царь-жрец, - сказал он, - она просто Мать.
- Знаю, - ответил я. - Я не ее имел в виду.
- Ну, да, - сказал Миск. - Наверно, величайший из всех живущих
царей-жрецов Куск.
- И не Куска я имел в виду.
Миск удивленно смотрел на меня.
- Я никогда не пойму людей, - сказал он.
Я рассмеялся.
Я верил, что Миску действительно и в голову не приходит, что именно
его, Миска, я считаю величайшим из царей-жрецов.
Но я так считал.
Он одно из величайших созданий, известных мне, яркий, храбрый,
верный, преданный, неэгоистичный.
- А как молодой самец? - спросил я. - Он не погиб?
- Нет, - ответил Миск. - Он в безопасности.
Я почему-то был доволен. Просто, потому что больше нет разрушений, не
тратятся жизни.
- Вы попросили людей перебить золотых жуков?
Миск распрямился.
- Конечно, нет.
- Но ведь они убивают царей-жрецов.
- Кто я такой, - спросил Миск, - чтобы решать, жить ли царю-жрецу или
умереть?
Я молчал.
- Сожалею только, - продолжал Миск, - что так и не узнал, где
находится последнее яйцо, которое спрятала Мать. Теперь народ царей-жрецов
погибнет.
Я посмотрел на него.
- Мать говорила со мной. Она собиралась сказать мне, где спрятало
яйцо, но не успела.
Неожиданно Миск застыл в позе абсолютного внимания, поднял антенны,
насторожил все золотые волоски.
- Что ты узнал? - послышалось из его преобразователя.
- Она сказала только:
- Иди к людям телег.
Миск задумчиво пошевелил антеннами.
- Значит, оно у людей телег. Или они знают, где оно.
- Но ведь за это время его могли уничтожить, - сказал я.
Миск недоверчиво посмотрел на меня.
- Это яйцо царей-жрецов, - сказал он. Но тут его антенны уныло
обвисли. - Да, его могли уничтожить, - согласился он.
- И, вероятно, уничтожили.
- Несомненно.
- Но ты не уверен.
- Не уверен, - сказал Миск.
- Ты можешь послать на поиски имплантов, - предложил я.
- Имплантов больше нет, - ответил Миск. - Мы их всех отозвали и
изъяли контрольную сеть. Они могут вернуться в свои города или остаться в
рое, как захотят.
- Значит вы добровольно отказываетесь от наблюдений.
- Да.
- Но почему?
- Нельзя подвергать имплантированию разумные существа, - сказал Миск.
- Я думаю, ты прав, - согласился я.
- Смотровая комната долго не войдет в строй, а когда войдет, мы будем
наблюдать только за объектами на открытой местности.
- Может, вы разработаете такой сканер, который проникал бы сквозь
стены, землю, крыши, - предположил я.
- Мы работаем над этим, - сказал Миск.
Я рассмеялся.
Антенны Миска свернулись.
- Если вы сохраните свою власть, что вы собираетесь с нею делать? -
спросил я. - Будете заставлять людей подчиняться определенным законам?
- Несомненно, - сказал Миск.
Я молчал.
- Мы должны защитить себя и живущих с нами людей.
Я посмотрел туда, где в темноте светился костер лагеря. Увидел людей,
они сидели вокруг костра, поглядывая на холм.
- Так как же яйцо? - спросил Миск
- Что яйцо?
- Я не могу идти сам. Я нужен в рое, да к тому же мои антенны не
выносят солнца, не больше нескольких часов, и если я попробую приблизиться
к человеку, тот испугается и постарается меня убить.
- Значит тебе нужно найти человека, - сказал я ему.
Миск смотрел на меня.
- А ты, Тарл Кабот?
Я смотрел на него.
- Дела царей-жрецов - не мои дела, - сказал я.
Миск осмотрелся, протянул антенны к лунам и к колеблемой ветром
траве. Посмотрел вниз, на лагерь. Вздрогнул на холодном ветру.
- Луны прекрасны, не правда ли? - спросил я.
Миск снова посмотрел на луны.
- Да, - согласился он.
- Когда-то ты мне говорил о случайных событиях и элементах
случайности. - Я посмотрел на луны. - Это в человеке случайное - смотреть
на луны и видеть, как они прекрасны?
- Я думаю, это свойство человека.
- Ты тогда говорил о машинах, - напомнил я.
- Что бы я ни говорил, - ответил Миск, - слова не могут уменьшить
значение человека или царя-жреца. Кто бы мы ни были, мы действуем,
принимаем решения, чувствуем красоту, ищем правду и надеемся на будущее
своего народа.
Я с трудом глотнул, потому что знал, что надеюсь на будущее человека,
как Миск надеется на будущее своего племени, только его племя умирает, и
все они, рано или поздно, один за другим, погибнут в несчастных случаях
или предадутся радостям золотого жука. А мой народ, он будет жить на Горе
- благодаря тому, что Миск и цари-жрецы сохранили этот мир.
- Ваши дела, - сказал я, но на этот раз самому себе, - это ваши дела,
а не мои.
- Конечно, - согласился Миск.
Если я попытаюсь помочь Миску, что в конечном счете это будет
означать? Разве не отдам я тогда свою расу на милость племени Сарма и
царей-жрецов? Или же я тем самым защищу человечество, пока оно не
достигнет зрелости, научится жить самостоятельно, пока не составит один
мир с теми, кто называет себя царями-жрецами?
- Твой мир умирает, - сказал я Миску.
- Сама вселенная умрет, - ответил Миск.
Его антенны были подняты вверх, туда, где над Гором во тьме ночи
горят звезды.
Я решил, что он говорит об увеличении энтропии, о потере энергии, о
ее превращении в пепел звездной ночи.
- Будет все холоднее и темнее, - сказал Миск.
Я посмотрел на него.
- Но в конце концов, - продолжал он, - жизнь так же реальна, как
смерть, это просто продолжение вечного ритма, и новый взрыв разбросает
элементарные частицы, и колесо снова повернется, и когда-нибудь, через
бесконечность, которую не смогут рассчитать даже цари-жрецы, будет другой
рой, и другая Земля, и Гор; и другой Миск, и другой Тарл Кабот будут
стоять на холме в ветреную лунную ночь и говорить о странном.
Миск направил на меня антенны.
- Может, мы уже стояли здесь, на холме, незнакомые друг другу,
бесчисленное количество раз.
Ветер теперь казался очень холодным и сильным.
- И что мы делали? - спросил я.
- Не знаю, - ответил Миск. - Но я бы хотел делать то, чего не стал бы
стыдиться, о чем не стал бы сожалеть целую вечность.
Его мысли приводили меня в ужас.
Миск стоял, размахивая антеннами, как будто был возбужден.
Потом посмотрел на меня. Его антенны свернулись.
- Я говорю глупости. Прости меня, Тарл Кабот.
- Тебя трудно понять, - ответил я.
По холму к нам поднимался воин. В руке он сжимал копье.
- Что с тобой? - крикнул он.
- Все в порядке, - ответил я.
- Отойди в сторону, чтобы я тебя не задел.
- Не нужно, - ответил я. - Он не причинит вреда.
Антенны Миска свернулись.
- Желаю тебе добра, Тарл Кабот, - сказал он.
- Дела царей-жрецов, - еще настойчивее повторил я, - не мои дела. Не
мои!
- Знаю, - ответил Миск и протянул ко мне антенны.
Я коснулся их.
- Желаю тебе добра, царь-жрец, - сказал я.
Я резко повернулся и побежал с холма. Остановился, только когда
добежал до воина. К этому времени к нему присоединилось еще два-три
вооруженных человека из лагеря. Подошел и посвященный низкого ранга.
Вместе мы смотрели на высокую фигуру на холме, хорошо видную на фоне
луны, застывшую в сверхъестественной неподвижности царей-жрецов. Только
антенны над головой развевались на ветру.
- Что это? - спросил один.
- Похоже на гигантское насекомое, - сказал посвященный.
Я улыбнулся про себя.
- Да, - подтвердил я, - похоже на гигантское насекомое.
- Да защитят нас цари-жрецы! - выдохнул посвященный.
Один из воинов приготовился бросить копье, но я остановил его.
- Не трогай его.
- Но что это? - спросил другой.
Как сказать им, что они видят одного из могучих обитателей угрюмого
Сардара, загадочного сказочного монарха в его собственном мире, одного из
богов Гора - самого царя-жреца?
- Я могу пробить его копьем, - сказал воин.
- Он безвреден, - ответил я.
- Давайте все равно убьем его, - нервно сказал посвященный.
- Нет!
Я в прощальном жесте поднял руку, и тут, к удивлению окружающих, Миск
поднял одну переднюю конечность, повернулся и исчез.
Долго стояли мы в эту ветреную ночь, почти по колено в густой траве,
и смотрели на холм, на звезды над ним, на белые луны.
- Он ушел, - сказал наконец кто-то.
- Да, - согласился я.
- Слава царям-жрецам! - произнес посвященный.
Я рассмеялся, и они посмотрели на меня, как на сумасшедшего.
Я заговорил с человеком с копьем. Он был предводителем небольшой
группы.
- А где расположена земля людей телег? - спросил я.
Джон Норман. ВНЕ ЗАКОНА НА ГОРЕ.
фантастический роман
Надпись на рукописи.
Мой друг, Харрисон Смит! Наш молодой городской юрист недавно передал мне
вторую рукопись, написанную неким Тэрлом Кэботом. По его желанию, эта рукопись,
также, как и первая, была предложена вниманию издателя. Однако на этот раз
вследствие многочисленных запросов читателей первой книги "Тарнсмен Гора" /
в которой затрагивается самый обширный круг вопросов - от требования
документального подтверждения существования планеты Гор - сестры Земли - до
сомнений в подлинности автора /, я попросил Харрисона Смита написать нечто вроде
предисловия, чтобы всем стала ясна его роль в описываемых событиях, а также
рассказать немного больше о Тэрле Кэботе, с которым я не имел счастья
встречаться лично.
Джон Норман.
Глава 1. ЗАЯВЛЕНИЕ ХАРРИСОНА СМИТА.
Мы впервые встретились с Тэрлом Кэботом в небольшом колледже в
Нью-Хэмпшире, куда нас обоих пригласили преподавать. Он читал курс лекций
по английской литературе, а я, желавший заработать деньги на трехгодичный
курс обучения в школе юристов, был принят в колледж в качестве инструктора
физического воспитания.
Мы много общались, болтали, спорили и, как я надеялся, стали друзьями. Мне
нравился этот молодой обходительный англичанин. Он всегда был спокойным, хотя
иногда погружался в себя и забывал об окружающих. Он не желал разрывать ту
оболочку формальной вежливости, за которой таилось его сердце, несомненно такое
же сентиментальное и пылкое, как и у любого другого человека. Но он усиленно
скрывал это.
Молодой Кэбот был высок, хорошо сложен и двигался с какой-то звериной
грацией, которую приобрел скорее в доках Бристоля, чем в аудиториях
Оксфорда, в одном из колледжей которого он получил образование. У него
были чистые, голубые, и к тому же прямые и честные глаза. Непослушные
буйные волосы были рыжего цвета, и хотя некоторым из нас они нравились,
именно этот самый рыжий цвет приводил в тихое бешенство респектабельных
джентльменов, преподающих в колледже. Я сомневался, что у него была
расческа, а если и была, то он ей никогда не пользовался. И при всем этом
Тэрл Кэбот был мягким, спокойным, вежливым и обходительным оксфордским
джентльменом. Единственным исключением были его волосы. Но затем нам
пришлось усомниться в нашей оценке.
К моему великому сожалению, Кэбот исчез после окончания семестра. Я уверен, что
это произошло помимо его воли. Кэбот был человеком, который не пренебрегает
своими обязанностями.
К концу семестра Кэбот, как и все мы, устал от академической рутины и хотел
каких нибудь перемен. Он решил один пойти в горы. В лежащие поблизости Белые
горы, которые в это время года прекрасны.
Я одолжил ему кое-какое снаряжение и отвез его в горы, где и высадил на обочине
шоссе. Он просил меня, и я уверен, что вполне серьезно, встретить его здесь
через три дня. Я вернулся в назначенное время, но Кэбот не пришел на рандеву.
Я ждал несколько часов, а затем уехал и вернулся на следующий день в то же
время. Он не появился. Я встревожился и сообщил властям. Начался поиск.
Вскоре мы нашли пепелище его костра у большого плоского камня в десяти часах
пути от шоссе. Но все наши поиски были бесплодны. Правда, через несколько
месяцев я узнал, что Тэрл Кэбот спустился с гор живым и здоровым, но,
вероятно, подвергся действию сильного эмоционального шока, который вызвал
амнезию, по крайней мере на то время, которое он отсутствовал.
Он больше не вернулся к преподаванию в колледже. Некоторые старшие его коллеги
вздохнули с облегчением и признались, что всегда считали его неподходящим.
Через некоторое время я тоже решил, что не подхожу, и оставил колледж.
Вскоре я получил чек от Кэбота в уплату за потерю моего снаряжения. Это был
благородный жест, но я предпочел бы встретиться с ним лично. Тогда я схватил
бы его за руку и заставил бы рассказать о всем, что с ним произошло.
В отличие от своих коллег, я считал амнезию слишком простым
объяснением. Скорее всего она была лишь уловкой, чтобы отделаться от
расспросов о том, как он провел все эти месяцы, где был, что делал.
Прошло уже семь лет с того момента, когда вдруг я встретил Кэбота на
улицах Манхеттена. К тому времени я уже заработал деньги на обучение,
перестал преподавать и обучался в школе при одном из лучших частных
университетов Нью-Йорка.
Кэбот мало изменился. Я бросился к нему и схватил за плечо. То, что
случилось потом, я никак не мог ожидать. Он рванулся, как тигр, яростно
крича на незнакомом мне языке. Стальные руки схватили меня и распяли на
колене в совершенно беспомощном положении. Мой позвоночник чуть не
треснул, как спичка.
Но затем он отпустил меня, сконфужено улыбаясь, но наверняка все еще не
узнавая. Я с ужасом понял, что его действия были чисто рефлекторными. Так
дергается колено при ударе молоточка врача. Это был звериный инстинкт - убить,
пока не убили тебя. Это был инстинкт человека, живущего там, где требовалось
убивать быстро и жестоко, иначе сам будешь мертв. Я вспотел, поняв, что был на
пороге смерти, но неужели это тот самый мягкий и вежливый Кэбот, которого я
знал?
- Харрисон! - воскликнул он. - Харрисон Смит! - Речь его была быстрой и
сбивчивой. Он старался успокоить меня. - Прости меня, старина!
Он протянул мне руку, я ее принял и мы обменялись рукопожатием, хотя, боюсь,
что с моей стороны оно было весьма вялым. Тэрл же крепко, от души, сжал мои
пальцы.
Вокруг нас уже собрались люди и глазели, стоя на безопасном расстоянии.
Он улыбнулся той самой своей наивной мальчишеской улыбкой, которую я хорошо
помнил со времен Нью-Хэмпшира.
- Не откажешься пропустить по стаканчику? - спросил он.
- С удовольствием.
И в крошечном ресторанчике Манхеттена мы с Тэрлом Кэботом возобновили свою
дружбу. Мы говорили обо всем, но никто из нас не упомянул о его странном
поведении во время нашей встречи и о тех таинственных месяцах, которые он
провел неизвестно где с момента своего исчезновения в горах Нью-Хэмпшира.
Потом мы виделись с ним довольно часто. Он, казалось, отчаянно нуждался в
близком человеке, в друге, а я, со своей стороны, был счастлив быть его
другом, и, по всей вероятности, единственным.
Я знал, что наступит время, когда он расскажет обо всем. Сам я не хотел
насильно вторгаться в его тайны. Для этого нужно было стать больше, чем другом.
Я часто думал, почему Кэбот не говорит открыто о своих делах, почему так
ревностно хранит тайну своего исчезновения. Теперь понимаю: он боялся, что я
сочту его сумасшедшим.
Однажды, в первых числах февраля, мы сидели в том самом баре, куда зашли
выпить после нашей первой встречи. На улице медленно падал снег, окрашенный
в нежные тона неоновыми лампами. Кэбот задумчиво смотрел на улицу, крутя в руке
стакан с виски. Он был очень хмур и задумчив. Я вспомнил, что как раз именно
в феврале он и исчез тогда.
- Может, нам лучше пойти домой? - спросил я.
Кэбот продолжал смотреть в окно на светящийся снег, падающий на грязный
тротуар.
- Я люблю ее, - сказал Кэбот, не обращаясь ни к кому.
- Кого? - спросил я.
Он покачал головой и продолжал смотреть на улицу.
- Идем домой, - сказал я. - Уже поздно.
- Где дом? - глядя в окно, спросил Кэбот.
- Твоя квартира совсем рядом, за несколько кварталов, - сказал я, все больше
желая увести его отсюда. Его настроение было каким-то чужим, незнакомым.
Я почему-то боялся.
Он не двинулся с места и выдернул руку из моих пальцев.
- Поздно, - сказал он, как бы соглашаясь со мной, но имея в виду что-то
большее. - Но не слишком поздно, - добавил он, как бы решившись на что-то. Я
подумал, что Тэрл желает повернуть время вспять, или прервать поток событий.
Я откинулся на спинку кресла, поняв, что Кэбот уйдет отсюда только тогда, когда
захочет сам. Не раньше. Меня тревожило все: его отчаяние, призрачный свет,
проникающий сквозь стекла, обрывки разговоров, звон стаканов, шарканье ног,
булькание жидкости, наливаемой в стаканы.
Кэбот снова поднял бокал, но пить не стал, а только держал его перед собой.
Затем медленно вылил содержимое на стол. Жидкость растеклась по поверхности.
И затем он произнес несколько слов на незнакомом языке, который я уже слышал,
когда его могучие руки схватили меня. Я почувствовал, что Кэбот стал опасен,
и это меня беспокоило.
- Что ты делаешь? - спросил я.
- Я предложил выпить, - медленно сказал он. - Та-Сардар-Гор.
- Что это значит? - Я уже выпил достаточно и произносил слова недостаточно
четко. Ко всему этому надо еще прибавить и страх.
- Это значит, - Кэбот язвительно усмехнулся, - что я предложил выпить
Царствующим Жрецам Гора.
Он неуверенно поднялся. Кэбот был высок и в этом неестественном свете
казался выходцем из иного мира. Он выглядел чужаком в этом баре, среди
прилизанных людей.
И затем внезапно, горько усмехнувшись, он со свирепым воплем яростно швырнул
стакан в стену и тот разлетелся миллионом сверкающих осколков. В баре наступила
мертвая тишина. Кэбот все время шепотом повторял одну и ту же фразу:
- Та-Сардар-Гор.
Здоровенный бармен подошел к нашему столику. Его огромная рука сжимала
кожаный ремешок, на котором болтался мешочек с дробью. Бармен повелительно
указал на дверь, потом нетерпеливо повторил свой жест. Кэбот возвышался
над ним и, казалось, не понимал его. Он спокойно взял мешочек и играючи
вырвал его из рук изумленного бармена. Глядя в его вспотевшее от испуга
лицо, Кэбот четко произнес:
- Ты поднял на меня оружие, закон позволяет мне убить тебя.
Бармен с ужасом смотрел, как сильные руки Кэбота легко рвут мешочек. На пол
посыпалась дробь.
- Он пьян, - сказал я бармену и взял Кэбота за руку. Гнев его
мгновенно угас, и я понял, что он больше не опасен. Мое прикосновение
вывело его из странного состояния. Он смущенно подал ремешок с разорванным
мешочком бармену.
- Я извиняюсь, - сказал Кэбот. - Очень. - Он полез в карман и вложил в руку
бармена несколько бумажек. Примерно около сотни долларов.
Мы взяли пальто и вышли на улицу, где падал легкий февральский снежок.
На улице мы немного постояли молча. Полупьяный Кэбот смотрел на строгую,
залитую электрическим светом геометрию большого города, на темные одинокие
фигуры, которые пробирались сквозь пелену снега, на бледные пятна фар
автомобилей.
- Это большой город, - сказал Кэбот, - но его не любят. Кто захочет умереть за
него? Кто будет не щадя жизни защищать его? Кто пойдет на пытки ради него?
- Ты пьян, - сказал я, улыбаясь.
- Этот город не любят, - сказал он, - иначе он не был бы таким.
И он грустно зашагал прочь.
Я понял, что могу в этот вечер узнать многие тайны Кэбота.
- Подожди! - крикнул я.
Он обернулся, и я почувствовал, что он рад моему оклику. Наверное, ему не
хотелось оставаться одному.
Я догнал Кэбота, и мы пошли к нему. Он сразу же сварил крепчайший кофе, что для
моих взбудораженных нервов оказалось весьма кстати, затем прошел в кабинет и
вынес оттуда шкатулку. Тэрл открыл ее ключом и достал оттуда рукопись,
сложенную вдвое. Я сразу узнал его четкий решительный почерк. Он отдал
рукопись мне.
Это был рассказ о событиях на планете Гор, родной сестре Земли, рассказ о
войне, об осаде города, о любви к девушке. Возможно, вы читали его - как повесть,
озаглавленную "Тарнсмен Гора".
Уже перед рассветом я закончил чтение и взглянул на Кэбота, который все это
время просидел на подоконнике, глядя на снег. Он был погружен в какие-то
свои мысли.
Затем он повернулся ко мне:
- Все это правда, - сказал он, - но тебе не обязательно в это верить.
Я не знал, что сказать. Конечно, это не могло быть правдой, но я знал
Кэбота как честнейшего человека.
И вдруг я обратил внимание на его кольцо, хотя до этого видел его тысячу раз.
Оно упоминалось в рукописи - простое кольцо из красного камня.
- Да, - сказал Кэбот, протягивая руку, - это то самое кольцо.
Я показал на рукопись.
- Почему ты дал мне это прочесть?
- Я хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом, - просто ответил Кэбот.
Я поднялся, впервые вспомнив, что уже раннее утро. Видимо, сказалось действие
виски и двух чашек крепкого кофе. Я смущенно улыбнулся.
- Мне, кажется, пора идти, - сказал я.
- Конечно, - сказал Кэбот, подавая мне пальто. У двери он пожал мне руку.
- Прощай.
- Мы увидимся завтра.
- Нет, я собираюсь в горы.
Это был февраль. Прошло семь лет с момента его исчезновения.
Меня пронзила догадка.
- Не ходи! - сказал я.
- Я пойду.
- Тогда и я с тобой.
- Нет. Я могу не вернуться.
Мы пожали друг другу руки, и у меня появилось ощущение, что я вижу его в
последний раз. Руки мы сжали друг другу крепко, как друзья, которые знают,
что расстаются навсегда.
Вскоре я уже был на лестнице и щурился от яркого электрического света. Я шел
по улице, забыв об усталости. Я думал о том загадочном мире, о котором только
что узнал.
Вдруг я резко остановился и, повернувшись, бросился обратно в квартиру, где
я оставил своего друга. Я барабанил в дверь. Ответа не было. Тогда я ударом
ноги выбил доску из двери и с трудом пролез в образовавшуюся щель. Тэрл
Кэбот исчез.
На столе лежала рукопись, которую я читал всю ночь. На ней лежал конверт, на
котором я прочел свое имя и адрес. Внутри была короткая записка: "Харрисону
Смиту, если он захочет иметь это".
В расстроенных чувствах я вышел из квартиры вместе с рукописью, которую и
опубликовал впоследствии под заголовком "Тарнсмен Гора". Это я сделал в
память о моем друге Тэрле Кэботе.
Вскоре я успешно закончил курс обучения и получил место в одной из фирм
Нью-Йорка. Там я хотел набраться опыта, заработать денег и открыть свое дело.
Рутина поглотила меня и вытеснила из памяти воспоминания о Кэботе. Больше мне,
пожалуй, сказать нечего. Разве только о том, что я больше не видел его. Хотя
у меня были основания считать его живым.
Как-то я вернулся домой с работы и здесь, на кофейном столике, лежала рукопись.
При ней не было ни записки, ни объяснений. Не знаю, как она попала в запертую
квартиру.
Но Тэрл Кэбот как-то заметил: "Агенты Царствующих Жрецов всегда среди нас!".
Глава 2. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ГОР.
И снова я, Тэрл Кэбот, иду по зеленым просторам Гора.
Я очнулся совершенно голым на траве под ярким солнцем - общим солнцем
двух миров: моей родной планеты Земля и ее тайной сестры планеты Гор.
Я медленно поднялся на ноги. Все мои нервы встрепенулись, ожили на ветру,
который трепал мои волосы. Мои мускулы одеревенели, как после нескольких
недель полной неподвижности. Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как
я снова вступил на серебряный диск в Белых Горах, который служил Царствующим
Жрецам средством сообщения между мирами. Все путешествие я был без сознания,
в таком же состоянии, как и много лет назад, когда я впервые пришел в этот мир.
Я постоял несколько минут, что бы все мои рефлексы и чувства приспособились к
новой обстановке.
Меньшая сила тяжести причиняла некоторые неудобства, хотя это скоро должно
было пройти. Малое притяжение позволяло поднимать большие тяжести, совершать
огромные прыжки, то есть в глазах землянина каждый житель Гора выглядел
суперменом. Солнце здесь, казалось, имело несколько большие размеры, чем на
Земле, хотя это могло быть только иллюзией.
Вдали я увидел желтые поля, засеянные хлебом Гора са-тарном. А слева
простиралась прекрасная долина ка-ла-на, по которой гулял ветер. Справа
виднелись горы. По характерным очертаниям и размерам я решил, что это горы
Тентис. А за ними лежал мой город Ко-Ро-Ба, где много лет назад я был посвящен
в касту воинов и получил свой меч.
И, стоя под солнцем, я поднял руки к небу безмолвно молясь Царствующим Жрецам
и их могуществу, которое когда-то принесло меня с Земли в этот мир и затем
вышвырнуло меня с Гора, оторвав от родного города, от отца и друзей, от
девушки, которую я любил - темноволосой прекрасной Талены, дочери Марленуса,
который когда-то был убаром города Ара - самого большого города на Горе.
В моем сердце не было любви к Царствующим Жрецам, таинственным обитателям
Сардарских гор, но я чувствовал благодарность к ним, или к силам, которые
двигали ими.
И то, что я вернулся на Гор, где был мой город, моя любовь, не было актом
великодушия или справедливости, как это могло показаться. Царствующие Жрецы,
Хранители Святого Места в Сардарских горах, знающие обо всем, что происходит
на Горе, повелители страшной Огненной Смерти, которая могла уничтожить все,
что угодно, в любом месте, они были безмерно далеки от дел и забот простых
смертных. У них были свои тайные цели,для достижения которых они использовали
людей, как послушные орудия. Говорили, что они пользуются людьми, как фигурами
в игре, и как только человек сыграет свою роль, его снимают с доски, как это
произошло со мной, Тэрлом Кэботом, до тех пор, пока Царствующим Жрецам не
захочется попробовать его снова уже в другой игре.
Я заметил, что на траве лежат для меня шлем, копье, щит и узел с
одеждой. Я встал на колени и стал рассматривать их.
Шлем был бронзовым, чем-то напоминающий греческий. На нем не было каких-либо
знаков или эмблем.
Круглый кожаный щит, укрепленный металлическими полосами, тоже был без эмблемы.
Обычно щиты ярко раскрашивались и на них крепился значок с символом города.
Раз этот щит был предназначен мне, а я почти не сомневался в этом, то на нем
должна была быть эмблема Ко-Ро-Ба, моего города.
Копье было самым обычным. Тяжелое, крепкое, около семи футов длиной, с
бронзовым острием. Это было ужасное оружие и, если принять во внимание силу
тяжести, его можно было метнуть на огромное расстояние со страшной силой, так
что оно могло легко пробить щит или глубоко вонзиться в ствол дерева. С этими
копьями люди охотились даже на ларлов в горах Вольтан Рейндж. Этот зверь
напоминал страшного пантерообразного быка шести-восьми футов ростом.
Воины Гора обычно предпочитали такие копья и презирали луки и арбалеты, которые
тоже существовали на Горе. Однако я сожалел, что среди приготовленного оружия
не было лука. Я достиг большого искусства владения этим оружием и оно мне очень
нравилось, что шокировало когда-то моего первого учителя.
Я с благодарностью подумал о старом Тэрле. Имя Тэрл было очень распространено
на Горе. Мне бы очень хотелось встретиться с ним снова - с громадным бородатым
гордым викингом, великолепным воином, который обучал меня искусству владения
оружием.
Я развязал мешок. Там я нашел алую тунику, сандалии и плащ - все это составляло
обычную одежду горожанина, члена касты воинов. А я был именно воином, так как
семь лет назад в Палате Совета Высших Каст я принял оружие из рук моего отца,
Мэтью Кэбота, верховного вождя города Ко-Ро-Ба, и присягнул Домашнему Камню.
Для каждого горийца, хотя об этом редко говориться, его город - нечто
большее, чем просто кирпич или мрамор, цилиндры и мосты. Это не просто место,
где люди построили себе жилища и другие здания, в которых они с удобством могут
заниматься своими делами.
Горийцы считают, что город - это не просто собрание материальных
объектов. Для них город - это живое существо, даже в большей степени, чем
животные. Город имеет историю, характер, а реки, камни и тому подобное
истории не имеют. Город имеет традиции, обычаи, надежды, намерения. Когда
гориец говорит, что он из Ара или из Ко-Ро-Ба, то он сообщает гораздо
больше, чем просто информацию о месте проживания.
Горийцы в основном не верят в бессмертие. И говорить, что ты из какого-то
города - это значит быть чем-то большим, чем ты есть , почти божественным.
Конечно, каждый гориец знает, что города тоже смертны, ведь их можно
уничтожить, как и людей, и это, возможно, заставляет их любить свои города
еще больше, так как они знают, что их города могут умереть так же, как и они.
Их любовь к городу выражается в поклонении Домашнему Камню, который хранится
в самом высоком цилиндре города. Домашний Камень хранится с тех пор, когда
город был всего лишь скоплением первых хижин на берегу реки. Иногда это
простой, грубо обработанный камень, а иногда - тщательно отполированный
мраморный или гранитный куб, украшенный драгоценностями. Каждый город имеет
свой символ. Но говорить о камне как просто о символе - значит ничего не
сказать. Домашний Камень - это почти сам город, его жизнь. Горийцы уверены,
что пока существует сам камень, будет жить и город.
Но не только каждый город имеет свой Домашний Камень. Самая захудалая деревенька
и даже самая нищая хижина в деревне имеет свой Домашний Камень, как и роскошные
здания огромных городов, вроде Ара.
Моим Домашним Камнем был Домашний Камень Ко-Ро-Ба - города, где я был посвящен в
воины и куда я теперь жаждал вернуться.
Кроме одежды в мешке я нашел также перевязь, ножны и короткий
горийский меч. Я достал меч из ножен. Он был 20-22 дюймов длиной,
обоюдоострый, хорошо сбалансированный. Я узнал рукоять и отметины на
лезвии. Это оружие было у меня во время штурма Ара. Странно снова
чувствовать в руках его тяжесть, знакомые очертания рукояти. С ним я
пробился по ступеням Центрального Цилиндра Ара, когда освобождал
Марленуса, убара этого города. Я скрестил этот меч с мечом Па-Кура,
наемного убийцы, на крыше Цилиндра Справедливости, когда сражался за свою
любимую Талену. И теперь он снова у меня в руках. Царствующие Жрецы снова
вручили его мне, хотя я и не знал для чего.
Были еще две вещи, которые я надеялся найти в узле, но не нашел -
стрекало и свисток тарна. Стрекало представляло собой стержень около 12
дюймов длиной. На рукоятке его была кнопка, как у обычного фонарика. При
нажатии на нее из конца стержня вылетал пучок желтых искр, возбуждающих и
подгоняющих тарна. Тарны - это гигантские ездовые птицы, чем-то
напоминающие ястребов. Управлять ими можно было только при помощи такого
приспособления.
Свисток был предназначен для вызова птицы. Хорошо тренированные животные
отзывались только на свисток своего хозяина. Обучением птиц занимались члены
специальной касты Тарноводов, и когда птицу дарили или продавали воину, то
вместе с ней давали свисток с определенным тембром звука. Совершенно очевидно,
что воин тщательно оберегал и хранил свисток, так как в случае его потери он
оставался без средства передвижения.
Я одел алую тунику воина Гора. Меня уже не удивило, что на одежде, как и на
оружии, не было эмблем. Но это было против правил, так как только изгнанники и
преступники теряли право носить эмблему города, составлявшую предмет особой
гордости горийцев.
Я одел шлем, взял щит, прицепил меч и легко поднял копье. Зная, что Ко-Ро-Ба
лежит к северу от гор, я пошел в том направлении.
Шагалось мне легко, сердце наполняла радость. Ведь мой дом там, где живет моя
любовь. Где отец встретит меня после столь долгой разлуки, где я пил и
веселился с товарищами, где я нашел своего маленького друга - писаря Торна,
много занимавшегося со мной. И я поймал себя на том, что думаю о Горе так, как
будто и не исчезал отсюда на столько лет. Я заметил, что пою на ходу военную
песню.
Я вернулся на Гор.
Глава 3. ВОСК.
Я шел уже несколько часов и, наконец, вышел на узкую дорогу, ведущую к городу.
Я узнал ее. Но даже, если бы и не узнал, то на указательном цилиндрическом
камне - пасанге - прочел бы название города и сколько еще таких столбов до
его стен. Горийский пасанг равен, примерно, 0,7 мили.
Эта дорога, как и почти все на Горе, была сделана на совесть. Она была
рассчитана на то, что ею будут пользоваться сотни поколений. Горийцы мало
думали о прогрессе в нашем, земном смысле этого слова, но делали они все
очень тщательно. Их дома были построены так, что они будут стоять вечно, пока
шторма времени не сметут их с лица земли.
Эта дорога не была главной. И хотя она была сделана тщательно, но слишком
узко, и на ней едва могли разъехаться две повозки. По правде говоря, даже
главные дороги Ко-Ро-Ба не шли ни в какое сравнение с теми дорогами, которые
вели к крупным городам, например, вроде Ара.
Но удивительно было то, что судя по обозначениям на пасангах я находился
довольно близко от города, а между тем среди каменных плит дороги пробивалась
жесткая трава, кое-где уже показались небольшие деревца. Видимо, здесь давно
никто не ездил.
Шла уже вторая половина дня и я, вероятно, был уже в нескольких часах ходьбы
от города. Было еще светло, но птицы уже начали искать свои гнезда, а ночные
насекомые уже завели свои нескончаемые трели. Тени легли на дорогу. Судя по
теням от пасангов, а они устанавливались таким образом, чтобы по их теням
можно было судить о времени, шел уже четырнадцатый Ан, или, по-земному, час.
Сутки Гора делились на двадцать Анов. Полдень - десять Анов, полночь
- двадцать. Каждый Ан делился на сорок Энов - минут, а каждый Эн - на
восемьдесят Инов - секунд.
Я подумал, стоит ли мне продолжать путь. Солнце скоро зайдет, а ночной путь
чреват многими опасностями, особенно для пешего.
Ночью выходят на охоту слины - шестиногие животные с длинным туловищем, что-то
вроде помеси змеи с тигром. Я еще не сталкивался с ними, но следы видел.
В ночном небе, при свете трех лун Гора бесшумно скользят крылатые хищники - улы
- это гигантские птеродактили, залетающие сюда из дальних болот в дельте Воска.
Но самое страшное начиналось тогда, когда в ночи раздавался лай слепых, похожий
на летучих мышей, родентов. Каждый их них был размером с небольшую собаку. Они
охотились стаями и им нужно было всего несколько секунд, чтобы обглодать до
костей свою жертву, будь то зверь или человек. А главное - многие роденты
были бешеными.
Опасность заключалась в том, что я был вынужден идти по дороге в темноте. А с
наступлением сумерек на нагретые солнцем каменные плиты выползают погреться
змееобразные твари. Одним из них был многоголовый горийский питон хит. Но он был
менее страшен, чем смертельно ядовитая ярко-оранжевая змейка ост, длина которой
не более фута. Ее укус приводил к мучительной смерти через несколько секунд.
И поэтому, несмотря на желание побыстрее попасть в Ко-Ро-Ба, я решил сойти с
дороги и, завернувшись в плащ, провести ночь в каменной пещере или в густых
кустах, где я могу поспать в относительной безопасности. Теперь, когда я решил
прервать путешествие, я вдруг почувствовал, что дико хочу пить и есть. Кроме
одежды и оружия для меня ничего не было приготовлено.
Я сошел с дороги и пошел по камням, осторожно выбирая путь. И вдруг я увидел
человека гигантского роста, согнувшегося под тяжестью огромной вязанки дров,
которую он удерживал на себе с помощью двух веревок. Я сразу понял, что это
член касты Лесников. Эта каста, вместе с кастой угольщиков, поставляла
топливо в города Гора.
Груз, который нес человек, был огромен. С ним не справился бы ни один
член другой касты, даже воин. Вязанка была высотою в рост человека, а
ширина достигала четырех футов. Я знал, что нужно умело распределить груз
на спине, правильно натянуть веревки, но при всем искусстве все равно была
необходима огромная сила. Члены этой касты формировали свое тело в течение
многих поколений. слабосильные люди уходили или умирали. Совет каст лишь
в исключительных случаях разрешал переход в высшие касты, а в низшую
переходить никто не хотел. Самой низкой и самой многочисленной на Горе
была каста крестьян.
Человек подошел ближе. Лицо его закрывала спутанная светлая копна волос, в
которой застряли сучки и трава, лицо было чисто выбрито, очевидно острым
топором, который был закреплен на самом верху вязанки. Одет он был в короткую
рваную рубаху без рукавов с обшитыми кожей спиной и плечами. Ноги его были босы
и черны от земли до самых колен.
Я вышел на дорогу перед ним.
- Тал, - сказал я, подняв руку ладонью вверх. Это обычное горийское
приветствие.
Грязный громадный человек, с деформированным тяжелой работой телом, стоял
передо мной. Голые ноги твердо упирались в землю. Он поднял голову. Широкие
глаза, бледные, как вода, смотрели на меня сквозь гриву спутанных волос.
Несмотря на его замедленную реакцию, я понял, что он удивлен моему появлению.
Вероятно он не ожидал встретить здесь кого-либо. Это озадачило меня.
- Тал, - сказал он густым голосом, мало похожим на человеческий.
Я почувствовал, что он думает о том, сможет ли быстро достать свой топор.
- Я не хочу причинять тебе зла, - сказал я.
- Что ты хочешь? - спросил он, видимо заметив, что на моем снаряжении нет
обозначений и эмблем. Значит, я преступник, стоящий вне закона.
- Я не преступник.
Он мне не поверил.
- Я голоден, - сказал я, - и ничего не ел уже много времени.
- Я тоже голоден и давно ничего не ел.
- Близко твоя хижина?
Вопрос был лишним. Близился вечер и, значит, лесник был рядом с домом. Солнце
регулировало распорядок жизни на Горе. Лесник наверняка возвращался домой с
работы.
- Нет, - ответил он.
- Я не причиню вреда твоему Домашнему Камню, но у меня нет денег, чтобы
заплатить тебе. Я очень голоден.
- Воин берет сам все, что пожелает, - сказал человек.
- Я ничего не хочу забирать у тебя.
Он взглянул на меня и мне показалось, что легкая улыбка тронула его задубевшее
лицо.
- У меня нет дочери, нет серебра, нет хороших вещей.
- Тогда я желаю тебе процветания, - засмеялся я, пропустив его вперед, а сам
направляясь следом.
Я прошел всего несколько шагов, когда его голос остановил меня. Слова было
трудно разобрать, так как члены этой касты жили поодиночке и редко
разговаривали.
- В моей хижине есть только лук, чеснок, горох и репа, - сказал он. Вязанка
высилась на его спине, как уродливый горб.
- Сами Царствующие Жрецы не могли бы пожелать лучшего, - рассмеялся я.
- Тогда, воин, - сказал лесник, - идем и разделим мой ужин.
- Я очень благодарен, - сказал я и не солгал.
Даже принадлежа к низшей касте, в своем доме он по законам Гора был царем, так
как здесь находился его Домашний Камень. Даже самый жалкий человек, который не
смел поднять глаза от земли в присутствии члена высшей касты, презренный трус
и предатель, в своем доме становился настоящим львом - гордым, щедрым,
милостивым, великодушным царем своего дома.
Бывали случаи, когда крестьянин побеждал воина, если тот вторгался в его дом
и осквернял Домашний Камень. В таких случаях крестьяне, да и все горийцы,
дрались с мужеством и свирепостью горного ларла. И не раз поля Гора орошались
кровью самонадеянных воинов.
Лесник широко улыбался. Сегодня у него будет гость. Сам он говорил мало, так
как не был искушен в этом искусстве и стеснялся произносить фразы, которые,
по его мнению, были неграмотными. Но он будет сидеть у огня до рассвета и не
давать мне спать, слушая мои рассказы и разные сплетни о жизни на Горе. Я знал,
что для него важны не мои слова, а то, что я есть и он не одинок.
- Я Зоск, - сказал он.
Я задумался, настоящее ли это имя или прозвище. Члены низших каст часто
пользовались прозвищами, а настоящие имена применялись только в общении с
друзьями и близкими.
Они думали, что могут предохранить себя этим от козней колдунов, которые могли
наслать на них злые чары. Но я решил, что это его настоящее имя.
- Зоск из какого города? - спросил я.
Его огромное тело напряглось, мышцы ног превратились в бугры. Та симпатия,
которую я пробудил в нем, исчезла, как пущенная из лука стрела или лист,
сорванный ураганом.
- Зоск... - повторил он.
- Из какого города?
- Города нет.
- Ясно, - сказал я. - Ты из Ко-Ро-Ба.
И вдруг этот гигант вздрогнул, как от удара. Я почувствовал, что это
примитивное существо боится. Он, без страха выходящий на ларла с одним топором,
почему-то испугался. Огромные кулаки, держащие веревки, побелели. Поленья
затряслись в вязанке.
- Я Тэрл из Ко-Ро-Ба.
Зоск испустил нечленораздельный крик и отшатнулся от меня. Его руки выпустили
веревку и поленья с грохотом посыпались на каменные плиты. Он повернулся и
бросился бежать, но, оступившись, упал на топор, лежавший на дороге.
Инстинктивно он схватил его.
И с топором в руках вдруг вспомнил свою касту. Он встал на дороге в нескольких
шагах от меня, сгорбившись, как горилла, стискивая топор в руках, тяжело дыша и
стараясь подавить страх.
Глаза его в упор смотрели на меня сквозь спутанные пряди волос. Я не понимал
его страха, но с удовольствием смотрел, как он побеждает свой страх - главного
врага всех живых существ. И я воспринимал его победу над страхом как свою
собственную. Я вспомнил, как однажды я испугался в горах Нью-Хэмпшира,
поддался страху и позорно бежал.
Зоск выпрямился, насколько позволили ему деформированные кости.
Он больше не боялся.
Он медленно заговорил. Его голос был груб, но Зоск уже владел собой.
- Скажи, что ты не Тэрл из Ко-Ро-Ба.
- Но я Тэрл Кэбот.
- Я прошу тебя, - сказал Зоск и голос его надтреснуто зазвенел от сдерживаемых
эмоций. Он умолял. - Скажи, что ты не Тэрл Кэбот.
- Я - Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба.
Зоск поднял топор.
Он казался игрушкой в его лапищах. Я знал, что он одним ударом может срубить
дерево. Шаг за шагом он подходил ко мне, занося топор.
Наконец, он остановился передо мной. Мне показалось, что я вижу слезы в его
глазах. Я не двигался, и даже не собирался защищаться. Почему-то я был уверен,
что Зоск не ударит. Он боролся с собой. Его простое лицо исказила гримаса, в
глазах застыла мука.
- Пусть Царствующие Жрецы простят меня! - вскричал он.
Он отбросил топор, который зазвенел на каменных плитах. Зоск опустился на землю
и сел, скрестив ноги. Его большое тело сотрясалось от рыданий. Огромные руки
обхватили голову, слышались низкие гортанные стоны.
В такие моменты с человеком говорить нельзя, так как горийцы считают, что
когда человек скорбит, ему нельзя мешать. Считалось, что каждый может любить,
но не каждому дано искренне скорбеть.
И я пошел, забыв голод и жажду, также все опасности ночного путешествия. Я
должен прийти в Ко-Ро-Ба на рассвете.
Глава 4. СЛИН.
Я шел в темноте, направляясь к городу,стуча по камням копьем, чтобы не сбиться
с дороги и отпугнуть змей. Это было кошмарное путешествие. И глупое. Потому что
глупо было идти сквозь ночь, подвергая себя бесчисленным опасностям, и все
только потому, что я не мог позволить себе отдохнуть, пока снова не поднимусь
на высокие мосты Ко-Ро-Ба.
Разве я не Тэрл из Ко-Ро-Ба? Разве нет такого города? Каждый пасанг говорил,
что есть такой город. Он в конце этой дороги. Но почему дорога так пустынна и
запущена? Почему по ней никто не ездит? Почему так странно вел себя Зоск из
касты лесников? Почему на моем щите, шлеме, одежде нет гордых символов
города Ко-Ро-Ба?
И тут я вскрикнул от боли. Два клыка вонзились в мою икру. Змея ост!
- понял я. Клыки держались крепко. Но это оказалось хищное растение,
которое высасывало кровь из жертв. Я наклонился, вырвал растение из почвы
и отбросил его на обочину. Оно извивалось на земле, как змея. Затем я
вырвал шипы из ноги. Это растение жалит как кобра, втыкая свои шипы в
тело жертвы. Оно действует как насос, высасывая кровь для питания. Я
порадовался, что это не был укус ядовитого оста. Три луны наконец
пробились сквозь густые облака. Я взглянул на вырванное растение и в
серебристом свете лун было видно, что моя кровь смешалась с соком растения
и окрасило его в темный цвет до самых корней. Обычно эти растения
выпалывают с обочин дорог и вообще тех мест, где живут люди. Оно опасно
для детей и небольших животных. Но даже взрослый человек, попав в заросли
этих растений, имеет мало шансов остаться живым.
Я приготовился идти дальше. Свет лун сделал мой путь намного легче. Я спросил
себя, почему бы мне не найти укромное местечко на ночь? Я знал, что это было бы
разумное решение, но я не мог этого сделать. Тысячи вопросов жалили мой мозг, но
я боялся отвечать на них. Только мои собственные глаза и уши могли рассеять мои
страхи. Я боялся узнать правду, но я должен был узнать ее. А правда лежала в
конце этой дороги.
Вдруг до меня донесся запах, очень похожий на запах хорька или ласки, но
значительно более сильный. Я застыл, насторожившись. Я стоял, не двигаясь, и,
насторожившись, незаметно поворачивая голову, осматривая камни и кусты возле
дороги. Мне показалось, что я услышал глухое рычание, а затем вновь
наступила тишина.
Животное, наверно, тоже замерло, чувствуя меня. Скорее всего, это был слин.
Хорошо, если молодой. Я решил, что он не охотился за мной, иначе я не
почувствовал бы его с подветренной стороны. Я стоял неподвижно шесть-семь
минут и затем увидел его, пробирающегося по дороге на шести коротких ногах.
Длинное, покрытое шерстью тело ящерицы, вытянутый нос, вынюхивающий дорогу.
Я облегченно вздохнул.
Это был молодой слин, не более восьми футов длиной. У него не было терпения
опытного зверя. Если он заметит меня, то конечно же, нападет с шипением и
рычанием. Но он исчез в темноте, так и не заметив меня. Это был очень молодой
слин. Он в своей самонадеянности не обратил внимание на слабые следы, которые
довольно часто в хищном и жестоком мире Гора означают границу между
жизнью и смертью.
Я продолжал свой путь.
Черные клубящиеся тучи вновь закрыли три луны. Начал усиливаться ветер. Я
видел тени огромных деревьев ка-ла-на, которые качались в ночи. Их листья
шелестели на ветру. Мне показалось, что собирается дождь. Где-то вдали
сверкнула молния, а через несколько секунд донеслись раскаты грома.
Чем быстрее я шел, тем большее нетерпение охватывало меня. Мне казалось, что я
должен уже видеть огни города. Ветер все усиливался. Он раскачивал деревья,
грозя вырвать их с корнем.
При вспышках молний я пытался рассмотреть надписи на пасангах. Да, все
правильно. Я должен был видеть огни Ко-Ро-Ба.
Но я не видел ничего. Город был погружен в мрак.
Почему не горят огни на высоких мостах? Почему не светятся разноцветными
огнями окна цилиндров? Ведь по свету в окнах можно определить, чем занимаются
в этот час хозяева: болтовней, ужином, любовью... Почему огромные маяки на
стенах города не горят, созывая тарнсменов, вышедших на дальнюю охоту?
Я стоял у камня, пытаясь понять все это. Я был в полном смятении. Теперь, не
видя огней города, я вдруг понял, что не видел огней окрестных деревень,
факелов любителей ночной охоты на слинов. Да, ведь к этому времени меня уже
несколько раз остановили бы ночные патрули!
Ужасные молнии рассекали темное небо, выхватывая из мрака отдельные куски
реальности. Чудовищный грохот оглушил меня. Начиналась буря, ледяной дождь
сек мое лицо.
Мгновенно я промок до нитки. Ветер рвал тунику. Я был ослеплен яростью бури.
Глаза заливало водой, огненные хлысты молний обрушивались на окружающие холмы,
то на мгновение освещая их ослепительным светом, то вновь погружая в
беспросветный мрак.
Огненный столб ударил прямо в дорогу в пятидесяти ярдах передо мной. Мгновение
он стоял, как гигантское искривленное огненное копье, а затем рассыпался
искрами. Копье ударило передо мной. Это мог быть знак Царствующих Жрецов,
запрещающий мне идти дальше.
Но я пошел вперед до моста, куда вонзилось копье. Несмотря на ледяной ветер
и дождь, я почувствовал через сандалии тепло нагретых камней. Подняв глаза к
небу, я вскинул щит и меч и крикнул в бурю. Мой голос утонул в грохоте
разбушевавшийся стихии, в завываниях ветра, который рвал на мне одежду.
- Я иду в Ко-Ро-Ба! - крикнул я.
Но едва я сделал следующий шаг, как увидел слина, на этот раз вполне взрослого,
19-20 футов длиной. Он приближался ко мне, стремительно и бесшумно. Уши его
прижимались к вытянутой голове, шерсть блестела от дождя, клыки были обнажены,
огромные глаза горели жаждой убийства.
Странный звук вырвался у меня из груди - дикий хохот. Это была опасность,
которую я мог видеть, с которой мог бороться.
С той же яростью, что и слин, я бросился вперед, а когда заметил его прыжок,
выставил вперед копье с широким острием. Мою левую руку схватили острые клыки,
а затем я полетел на землю, когда рычащее от ярости и боли тело обрушилось на
меня. Я выдернул руку из ослабевших челюстей зверя.
При следующей вспышке молнии я увидел, что слин злобно грызет деревянное
древко копья, воткнувшееся ему в живот. Его глаза уже подернулись дымкой.
Моя рука была вся в крови, но это была, в основном, кровь слина. Я пошевелил
пальцами. Все было цело.
Следующая молния выхватила из тьмы уже мертвого слина.
Невольная дрожь прошла по моему телу. Не знаю, что вызвало ее - холод или
дождь, или же вид длинного покрытого шерстью слина, лежащего у моих ног. Я
попытался вытащить копье, но оно застряло между его ребрами.
Тогда я хладнокровно вытащил меч и, разрубив тело зверя, вытащил копье. После
этого я, подражая охотникам на слинов, вырезал сердце животного и съел его.
Они считали, что сердце слина приносит счастье. Для меня утолить голод тоже
было счастьем.
Правда, считалось, что сердце ларла приносит больше счастья, чем сердце слина
- коварного и жестокого животного, но выбирать не приходилось. Ведь я убил
самого опасного хищника.
Я рассмеялся.
- Неужели ты, о Брат Ночи, думал остановить меня на дороге в Ко-Ро-Ба?
Как глупо было с моей стороны считать, что между городом и мной встал просто
слин. Я смеялся, думая о самонадеянном животном, но откуда ему могло быть
известно, что я Тэрл из Ко-Ро-Ба и возвращаюсь в свой город? Есть на Горе
пословица: человека, который возвращается домой, остановить нельзя. Неужели
слин не знал этой пословицы?
Я покачал головой, сознавая, что мне в голову лезет всякая чушь. Может я
немного опьянел от убийства и от первой пищи за долгое время?
Затем, хотя и считал это глупым суеверием, я решил совершить
горийский ритуал над кровью. Набрав в ладони горячую кровь, я выпил ее, а
затем набрал еще пригоршню. После этого я стал ждать вспышки молнии.
Считалось, что нужно взглянуть на свое отражение в крови, и если оно черное и
переливчатое, то человек умрет от болезни, а если отражение четкое и алое, то
погибнет в бою, а если из крови на вас взглянет старое лицо с седыми волосами,
то вы проживете долго в мире и покое, окруженные большим семейством.
Молния сверкнула и я взглянул на кровь. В это короткое мгновение я увидел в
алой поверхности странное лицо, похожее на золотой круг с овальными глазами,
лицо, которое я никогда не видел, оно вселило суеверный страх в мое сердце.
Воцарила тьма. Затем снова сверкнула молния. Я взглянул на кровь, одновременно
желая и страшась увидеть жуткое лицо, но передо мной была гладкая алая
поверхность - кровь слина, которого я убил на дороге в Ко-Ро-Ба. Там не было
даже моего отражения. Я выпил кровь, закончив ритуал.
Затем я тщательно вытер копье о мокрую густую шерсть слина. Его сердце
прибавило мне мужества.
- Благодарю тебя, Брат Ночи, - сказал я мертвому зверю.
Увидев, что в вогнутости щита собралась дождевая вода, я с большим
удовольствием выпил ее.
Глава 5. ДОЛИНА КО-РО-БА.
Теперь мне пришлось карабкаться наверх. Дорога была знакомой. Длинный, довольно
пологий подъем. За перевалом лежала долина Ко-Ро-Ба. Это была дорога, по
которой шли караваны вьючных животных и носильщики, напоминающие бедного Зоска.
Дорога, по которой можно было идти только пешком.
Ко-Ро-Ба лежал в окружении зеленых холмов и был расположен в
нескольких сотнях футов над уровнем пролива Танбер и таинственного
огромного пространства воды, которое горийцы называли "Тасса" - море.
Ко-Ро-Ба не был так удален от внешнего мира, как, например, Тентис,
расположенный высоко в горах Тентис, но он не был и равнинным городом, как
роскошный Ар, или прибрежным, как шумный беспорядочный город-порт Кар у
пролива Танбер. Ар был прекрасным величественным городом, который уважали
даже враги. Тентис гордился свирепой красотой гор Тентис, а порт Кар
хвастался широким проливом Танбер, как своей сестрой, и этим могучим
загадочным морем. Я же самым прекрасным считал свой город. Его стройные
цилиндры мягко вонзались в небо среди зеленых холмов, и это производило
неизгладимое впечатление.
Древний поэт, воспевая города Гора, назвал Ко-Ро-Ба Утренними Башнями. Иногда
его и теперь так называют. А само слово Ко-Ро-Ба было весьма обычным, на
древне-горийском языке оно означало деревенский рынок.
Буря не прекращалась, но я не обращал на нее внимания. Вымокший, замерзший, я
карабкался наверх, прикрываясь щитом от ветра. На перевале я остановился,
протер глаза и стал ждать, когда вспышка молнии осветит мой город, который я не
видел столько лет.
Меня тянул мой город, я жаждал встречи с отцом, великолепным Мэтью Кэботом,
администратором Ко-Ро-Ба, со всеми моими друзьями, с гордым Тэрлом, моим
учителем фехтования, милым застенчивым маленьким писарем Торном, который даже
сон и еду считал досадными помехами в своих занятиях по изучению древних
свитков, но больше всего я жаждал встречи с Таленой - той, которую я любил
больше всего на свете, за которую сражался на крыше цилиндра Справедливости,
которая тоже любила меня - с темноволосой прекрасной Таленой, дочерью
Марленуса, бывшего убара города Ар.
- Я люблю тебя, Талена, - крикнул я.
И когда этот крик сорвался с моих губ, небо расколола ослепительная вспышка
молнии, вся долина среди холмов стала ослепительно белой и я увидел, что
она пуста.
Ко-Ро-Ба исчез!
Город исчез!
После молнии все погрузилось в непроницаемый мрак и ужасающий грохот наполнил
меня ужасом.
Снова и снова вспыхивали молнии, каждый раз погружая меня во тьму, снова и
снова странные удары грома грохотали надо мной, и каждый раз я видел одно и
то же: долина пуста, Ко-Ро-Ба исчез.
Я резко обернулся, прикрывшись щитом. Копье было наготове.
И при следующей вспышке молнии увидел мантию Посвященного, выбритую голову и
печальные глаза одного из касты Благословенных. Говорили, что они слуги самих
Царствующих Жрецов. Он стоял на дороге, спрятав руки в мантию и глядя на меня.
Мне показалось, что он не похож на других Посвященных, которых я встречал на
Горе. Я не мог точно сказать, что отличает его от остальных членов касты, но
в нем было что-то такое, что выделяло его из их числа. В нем не было ничего
необычного, разве что лоб был гораздо выше, чем у остальных людей, а глаза
наверняка видели намного больше, чем глаза остальных людей.
И меня пронзила мысль, что я, Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба, простой смертный, ночью
на этой дороге, возможно, смотрю в глаза самому Царствующему Жрецу.
Мы долго смотрели друг на друга. Буря стихала, молнии перестали рвать ночь,
гром больше не терзал мои уши. Ветер успокоился. Тучи рассеялись. В лужах
холодной воды на каменных плитах я видел отражение трех лун Гора.
Я повернулся и посмотрел на долину, где когда-то стоял Ко-Ро-Ба.
- Ты Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал человек.
Я удивился.
- Да, - сказал я и повернулся к нему.
- Я ждал тебя.
- А ты, - спросил я, - Царствующий Жрец.
- Нет.
Я посмотрел на него и увидел в нем простого человека и ничего больше.
- Ты говоришь от имени Царствующих Жрецов?
- Да.
Я поверил ему.
Конечно, Посвященные всегда утверждали, что говорят от имени Царствующих
Жрецов, но на самом деле они просто определяли их волю по соответствующим
приметам и предсказаниям.
Но этому человеку я поверил.
Он не был похож на других Посвященных, хотя и носил их одежду.
- Ты из касты Посвященных?
- Я тот, кто передает волю Царствующих Жрецов смертным, - сказал человек, не
считая нужным отвечать на мой вопрос.
Я молчал.
- Значит, - сказал человек, - ты Тэрл из города.
- Я Тэрл из Ко-Ро-Ба, - гордо ответил я.
- Ко-Ро-Ба уничтожен, - сказал человек. - Его как-будто никогда и не было. Его
камни люди рассеяны по всему миру. И нет места, где два камня города или два
его жителя были бы рядом друг с другом.
- Почему уничтожен Ко-Ро-Ба?
- Такова воля Царствующих Жрецов.
- Но почему?
- Они выразили свою волю, - ответил человек, - и нет никого, кто мог бы
спросить Царствующих Жрецов, почему они так решили и так сделали.
- Я не принимаю их волю.
- Покорись.
- Нет.
- Если так, - сказал человек, - то тебе придется одному скитаться по миру
- без друзей, без города, без стен, которые ты мог бы назвать своими, без
Домашнего камня, которому можно поклоняться. Следовательно, ты будешь человеком
без города и предупреждением всем, что нельзя пренебрегать волей
Царствующих Жрецов.
- Что с Таленой, - спросил я, - что с отцом, с друзьями, со всеми
жителями города?
- Рассеяны по всему свету, и ни один камень не положен близко с другим.
- Разве я не служил Царствующим Жрецам при штурме Ара? - спросил я.
- Царствующие Жрецы использовали тебя в своих целях и они довольны твоей
службой.
Я поднял копье и почувствовал, что могу убить этого человека в белом, который
стоял передо мной и говорил жуткие слова.
- Убей меня, если хочешь.
Я опустил копье. Мои глаза наполнились слезами. Я был в смятении. Может, это по
моей вине город уничтожен? Может, это я навлек несчастье на город, на его
жителей, на моего отца и моих друзей? Неужели я так глуп, что не понимаю
какое я ничтожество перед могуществом Царствующих Жрецов? И неужели я теперь
обречен бродить по дорогам и полям Гора, сжигаемый угрызениями совести, живое
олицетворение того, на какую судьбу обрекают Царствующие Жрецы глупых гордецов?
И вдруг я прекратил жалеть себя. Я смотрел в глаза человека и увидел в них
человеческую теплоту и слезы. Он плакал, жалея меня. Да, это была жалость
- запретное чувство, и все же он не мог скрыть его. Могущество, которое
исходило от него, исчезло. Сейчас передо мной был просто человек, обычный
человек, хотя и одетый в белую мантию гордой касты Посвященных.
Казалось, он борется с собой, как будто хочет говорить сам, как человек, а не
произносить слова Царствующих Жрецов. Он страдал от боли, сжимал руками голову,
пытаясь что-то сказать мне. Его рука протянулась ко мне и он заговорил, хрипло
и неразборчиво, голосом далеким от звенящего повелительного тона, каким он
говорил вначале.
- Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он, - упади грудью на свой меч.
Казалось, что он вот-вот упадет и я поддержал его.
Он смотрел мне в глаза.
- Упади грудью на свой меч, - просил он.
- Разве это не противоречит воле Царствующих Жрецов? - спросил я.
- Да, - ответил он.
- Почему ты предлагаешь мне сделать это?
- Я был с тобой при штурме Ара, на крыше цилиндра Справедливости я дрался
вместе с тобой против Па-Кура и его людей.
- Посвященный?
Он покачал головой.
- Нет, я был одним из стражей Ара и дрался, чтобы спасти свой город.
- Ар великолепен, - мягко сказал я.
Он умирал.
- Ар блистателен, - сказал он слабым голосом, но твердо. Он снова взглянул на
меня. - Умри, Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он. - Герой Ара, - глаза его загорелись
огнем, - не позорь себя.
Внезапно он завыл как раненая собака, и то, что случилось позже, я не могу
описать. Мне показалось, что его голова вспыхнула изнутри, как будто в черепе
начала кипеть огненная лава.
Это была жуткая смерть. Он умер потому, что решился сказать мне то, что было
у него на сердце.
Уже стало светлее. Утро поднималось над нежными холмами, которые когда-то
укрывали Ко-Ро-Ба. Я снял ненавистную мантию Посвященных с тела человека и отнес
его обнаженное тело далеко от дороги.
Когда я начал засыпать его камнями, то заметил, что от черепа почти ничего не
осталось - лишь горстка обгорелых костей. Его мозг буквально выкипел. Утренний
свет высветил среди костей что-то золотое, и я поднял это. Предмет оказался
паутинкой из тонкой золотой проволоки. Мне она была не нужна и я отбросил ее
в сторону.
Затем я накидал камней, чтобы обозначить могилу и чтобы хищники не могли
добраться до тела.
Я положил в изголовье большой плоский камень и концом копья нацарапал на нем
все, что знал об этом человеке: "Я из блистательного Ара."
Я, стоя возле могилы, вынул меч из ножен. Он сказал мне, что бы я бросился на
него и избежал позора, не подчинившись воле Царствующих Жрецов.
- Нет, друг, - сказал я останкам воина Ара, - нет, я не брошусь на меч, но не
буду и унижаться перед Царствующими Жрецами и вести жизнь, полную позора,
которую они мне уготовили.
И я поднял меч в направлении долины, где когда-то стоял Ко-Ро-Ба.
- Много лет назад, - сказал я, - я поклялся, что мой меч будет служить тебе,
Ко-Ро-Ба, и буду верен этой клятве.
Как любой горожанин я знал, где находятся Сардарские горы, жилище Царствующих
Жрецов - запретная область, куда не мог проникнуть никто из смертных. Говорили,
что Домашний Камень Гора - Высший Камень - находится в этих горах и является
источником могущества Царствующих Жрецов. Говорили, что никто из людей не
вернулся оттуда, ни один из тех, кто видел Царствующих Жрецов, не остался
в живых.
Я вложил меч в ножны, одел шлем, поднял щит и копье и направился к Сардарским
горам.
Глава 6. ВЕРА
Сардарские горы, которых я никогда не видел, лежали на расстоянии
более тысячи пасангов от Ко-Ро-Ба, простые смертные не ходили в эти
горы, а если кто и отваживался, то обратно никогда не возвращался.
Угрюмые утесы ревностно хранили тайны Царствующих Жрецов. Гориец
мог сделать попытку раскрыть эти тайны, но только один раз в жизни.
Четыре раза в год, в дни равноденствия, в долине у гор собирались
ярмарки под руководством Посвященных. На них люди разных городов
могли встречаться, общаться, торговать, развлекаться, забыв о
старой вражде.
Торн, мой друг из касты Писарей, на таких ярмарках покупал старые
свитки и книги у своих ученых коллег из других городов. Это был
праздник для таких людей, как он, которые любили науку больше, чем
ненавидели своих врагов. Они были готовы отправиться в любое даже
самое опасное путешествие, чтобы обсудить неясное место в каком-нибудь
драном свитке. Касты Врачей и Строителей тоже пользовались ярмарками
для обмена идеями и другой информацией, служащей для процветания и
развития их ремесел.
Ярмарка значила очень много для интеллектуального единения городов.
Я полагаю, что ярмарки даже способствовали стабилизации языка Гора.
Если бы города оставались абсолютно изолированными, без всякой
связи между собой, то через несколько поколений жители разных
городов перестали бы понимать друг друга. В отличие от землян,
горийцы не обращают внимания на расовые различия, но для них
большое значение имеет родной город и язык. Как и земляне, горийцы
находят причины ненавидеть своих соседей, но причины эти несколько
иные.
Я много бы дал, чтобы иметь тарна, хотя и знал, что ни один тарн
не полетит в горы. Неизвестно почему, но ни бесстрашные тарны, ни
глупые тарларионы - ездовые и вьючные ящеры Гора - никогда не шли
в горы. Там они почему-то теряли ориентировку, координацию движений
и становились совершенно беспомощными.
Животный мир на Горе был довольно богат и разнообразен, поэтому мне
было легко добывать себе пищу охотой. А для разнообразия можно было
есть фрукты и ягоды, а также ловить рыбу в бурных холодных ручьях.
Однажды я принес тушу однорогой желтой антилопы, которую добыл, в
хижину крестьянина. Не задавая никаких вопросов, как будто в том, что
на мне не было эмблем, не было ничего обычного, он и его жена
приготовили праздничный ужин и даже угостили меня кислым самодельным
вином, дав с собой в дорогу целый бурдюк.
Крестьяне Гора не боялись преступников, ведь кроме дочерей воровать
у них было нечего. Крестьяне и преступники жили на Горе в молчаливом
согласии. Крестьяне укрывали преступников, а те, в свою очередь
изредка делились с ними награбленным. Крестьяне не считали это
постыдным. Это просто была жизнь, к которой они привыкли с давних
пор. Но, разумеется, если преступник был из другого города, чем
крестьянин, он рассматривался как враг и о нем немедленно сообщали
патрульным. Ведь он же из другого города!
Во время своего долгого путешествия я старался избегать городов,
так как войти в город без разрешения и без уважительной причины
означало бы подвергнуться быстрому и жестокому наказанию. Пики
на стенах городов Гора никогда не пустовали, так как на них всегда
висели останки нежеланных гостей. Горийцы очень подозрительно
относились к чужакам, особенно вблизи домов. Недаром на их языке
понятия "враг" и "чужой" обозначаются одним словом.
Но в этой общей враждебности и подозрительности к чужим было одно
исключение - город Тарна. По слухам, этот город был очень гостеприимен.
Много странных вещей говорили об этом городе, например, там правила
королева, или татрикс, поэтому, в отличие от горийских обычаев,
женщины в этом городе пользовались большими привилегиями. Я знал,
что по крайней мере в одном городе Гора женщины не носят закрытую
одежду, не сидят замкнуто среди своих четырех стен и могут общаться
не только с близкими родственниками.
Я думаю, что варварство на Горе в основном обусловлено этим идиотским
подавлением прекрасного пола, мягкость и нежность которого могли бы
смягчить жестокие нравы Гора. Но следует сказать, что в некоторых
городах, например в Ко-Ро-Ба, женщины все-таки имели относительную
свободу.
В Ко-Ро-Ба женщины могли даже покидать свои дома, не спрашивая на
то разрешения мужчин, и это было весьма необычно для Гора. Их можно
было увидеть в театре и библиотеке. Женщины Ко-Ро-Ба были свободнее,
чем в любом другом городе Гора, за исключением, возможно, Тарна.
Но Ко-Ро-Ба больше не существовало.
Я подумал, что мне, может быть, удастся получить тарна в городе Тарна.
Это могло бы сократить мой путь по меньшей мере на неделю. Правда,
у меня не было денег, чтобы купить птицу, но я ведь был воином и,
к тому же, вне закона...
Я обдумывал все это и вдруг заметил, что ко мне приближается, правда,
не видя меня, темная фигура. Молодая женщина шла медленно, отрешенно
и бесцельно, ничего не замечая вокруг.
Это было необычное зрелище - женщина без сопровождения, вне города.
Я очень удивился, увидев ее одну в этом пустынном диком месте, вдали
от дорог и городов.
Я решил подождать ее, так как любопытство разобрало меня.
На Горе женщины путешествуют только в сопровождении вооруженной
охраны. В этом варварском мире они часто становятся предметом
похищения. Их не считают полноправными людьми. Это просто добыча,
которая затем служит для услаждений победителя или выполняет
грязную работу как рабыня - в зависимости от степени привлекательности.
Законы на Горе действуют только в стенах городов.
Женщина еще не видела меня. Я оперся на копье и ждал.
Дикий варварский обычай похищений был крепко вплетен в ткань
горийской жизни. Считалось доблестью похитить женщину из чужого,
часто враждебного города. Несмотря на дикость похищения как
такового, этот обычай играл весьма благотворную роль в оздоровлении
расы. Ведь в противном случае замкнутые изолированные города,
несомненно, страдали бы от вырождения. Только немногие требовали
запрещения этого обычая. Даже женщины не поддерживали их требований,
хотя они, казалось, были в данном случае жертвами. И даже напротив,
они считали себя уязвленными, если ради них не шли на риск жестокого
наказания, которое грозило смельчаку в случае неудачи. Одна старая
беззубая ведьма из великого города Ара хвасталась, что 400 мужчин
погибли из-за ее красоты.
Но почему женщина одна? Может, ее защитники перебиты? А может, она
сбежала из рабства, от своего ненавистного хозяина? Или, может, она,
как и я, тоже изгнанница из Ко-Ро-Ба? Жители города рассеяны,
вспомнил я и прикусил губу. Нет двух камней города или двух его
жителей, которые были бы вместе. Эта мысль жгла мою голову. Даже
камни растащили по всей планете.
Если же она из Ко-Ро-Ба, то я даже ради нее не могу остаться и
помочь ей. Это означало бы обречь ее или себя, а может, и нас
обоих, на Пламя Смерти Царствующих Жрецов. Я видел человека,
погибшего от Пламени Смерти. Это был Высший Посвященный Ара и это
произошло на крыше Цилиндра Справедливости. Внезапная вспышка
голубого пламени уничтожила его, показывая неудовольствие Царствующих
Жрецов. Хотя у этой одинокой женщины было очень мало шансов
спастись от хищников или охотников за рабами, но еще меньше шансов
было избежать гнева Царствующих Жрецов.
Если она была свободной женщиной, то с ее стороны было весьма
неразумно быть здесь одной. Она, казалось, совсем не задумывалась
об этом.
Кое-что в отношении похищений на Горе становилось понятным, если
вспомнить, что первой же обязанностью молодого тарнсмена является
приобретение раба для услужения в его доме. Обычно это женщина.
Он привозит ее обнаженной на своем тарне и поручает рабыню своим
сестрам, чтобы ее вымыли, умаслили благовониями и одели в короткую
тунику - одежду рабов на Горе.
Этим же вечером на большом празднике он представляет свою пленницу,
одетую в прозрачный алый шелк, с браслетами на руках и коленях,
своим родителям, друзьям и товарищам. Колокольчики на браслетах
непрерывно звенят тонким, мелодичным, даже жалобным звоном.
Под музыку лютней и грохот барабанов девушка опускается на колени.
Юноша приближается к ней с воротником раба, на котором выгравировано
его имя и название города. Музыка становится все громче, все
навязчивей, переходит в оглушительное крещендо и затем резко,
внезапно умолкает. В комнате наступает абсолютная тишина. Слышан
только резкий металлический скрежет защелкивающегося замка. Этот
звук девушка не забудет никогда.
И сразу же раздаются приветственные крики, восхваляющие молодого
воина. Он возвращается за свое место за столом под низким потолком
с висячими медными лампами. Он сидит среди родственников,
ближайших друзей, товарищей-воинов, за длинным низким деревянным
столом, уставленным всякой снедью, скрестив ноги по горийскому
обычаю.
Теперь все глаза устремлены на девушку.
С нее снимают браслеты рабыни и она поднимается. Босые ноги
утопают в толстом прекрасном ковре, которым покрыт пол комнаты,
звенят тоненькие колокольчики на ножных браслетах. Она вне себя
от негодования и злобы. И хотя на ней только прозрачный шелк, она
гордо выпрямляется и поднимает голову. Она решила, что не покорится
своей судьбе, им не удастся ее приручить. Зрители в полном
восхищении, они наслаждаются зрелищем. Девушка смотрит на них. Ее
гневный взор переходит с одного смеющегося лица на другое. Среди них
нет ни одного знакомого. Ведь она в чужом городе, среди врагов.
Сжав кулаки она стоит в центре комнаты, пожираемая глазами присутствующих,
прекрасная в свете ламп.
Она смотрит на воина, который одел на нее воротник.
- Ты никогда не приручишь меня! - кричит она.
Это рождает дикий хохот, сыплются шуточки и замечания.
- Я научу тебя доставлять мне удовольствие, - отвечает юноша и
делает знак музыкантам.
Снова звучит музыка. Девушка колеблется. На стене висит кнут для рабов.
Но затем музыка захватывает ее и под варварские звуки флейт и
барабанов, которые околдовывают и подавляют волю, девушка начинает
танцевать для своего хозяина и его гостей.
Мелодичный звон колокольчиков отмечает каждый ее шаг в танце - танце
девушки, которую похитили из родного дома и которая теперь должна
жить, чтобы услаждать этого незнакомого человека, надевшего на нее
воротник.
В конце танца ей дает кубок вина, но она сама не пьет. Она приближается
к юноше, опускается перед ним на колени, причем ее поза продиктована
древними обычаями, и опустив голову, предлагает ему вина. Он пьет.
Снова раздаются приветственные крики и праздник начинается. Но никто
не может начать есть и пить прежде, чем это сделает молодой воин,
хозяин пира. С этого момента его сестры перестают прислуживать ему,
так как это становится обязанностью его рабыни.
И она служит ему в течение всего пира, изредка бросая украдкой
быстрый взгляд. Она постепенно убеждается, что он не так противен,
как ей показалось вначале. Даже наоборот - красив и остроумен. А в его
ловкости и силе она уже убедилась. Нужно большое мужество, чтобы
проникнуть в чужой город и украсть женщину. Он со вкусом ест и пьет,
наслаждаясь своим триумфом, а она смотрит на него со смешанным
чувством страха и восхищения, постепенно приходя к выводу, что
только такой человек, как он, может приручить ее. И ей сразу
становится легче, как будто она сама выбрала его. Ведь если бы он ей
не понравился, то ничего бы у него не вышло.
Тут еще следует добавить, что господа на Горе суровы к своим рабам,
но очень редко жестоки. Девушка знает, что если она будет
доставлять удовольствие своему господину, то жизнь ее будет легкой и
приятной. Она никогда не встретится с садизмом, с изощренной
жестокостью, так как на Горе отсутствует атмосфера, способствующая
развитию этой патологии. Это, конечно, не означает, что ее не будут
бить за неповиновение или проступки. Но всем известно, что жизнь
женщины без этого неполна.
Но с другой стороны, есть много таких домов, где рабыня с большим
удовольствием носит свой воротник и, пользуясь преимуществами
своего пола, полностью подчиняет себе своего господина и
практически заставляет его удовлетворять свои бесконечные прихоти
и капризы.
Я подумал, красива ли приближающаяся ко мне девушка, и улыбнулся
про себя.
Парадоксально, что мужчины на Горе так мало думают о женщинах, как
о людях равных им, но зато много думают как о лицах противоположного
пола. Горийцы очень восприимчивы к красоте, она радует и согревает
их сердца... Горийские женщины, как свободные, так и рабыни,
хорошо знают, что просто их присутствие приносит радость мужчинам и
часто пользуются этим в своих целях.
Я решил, что девушка прекрасна. В ней было что-то заставляющее так
думать. Это что-то не могли скрыть ни опущенные плечи, ни усталый
изнеможденный вид, ни даже тяжелая грубая одежда, что была на ней.
Походка была легкой и грациозной. Такая девушка, подумал я, наверняка
имеет либо господина, либо друга и защитника.
На Горе нет такого понятия, как женитьба. Здесь есть понятие дружбы
и близкий друг - это больше чем муж для женщины и жена для мужчины...
Удивительно, но девушка, которую покупают у родителей за золото
или тарна, становится другом мужчине-покупателю, хотя с ней не
советовались при сделке. Но свободная женщина сама, по доброй воле,
соглашается стать другом. И часто бывает так, что господин освобождает
свою рабыню, чтобы она стала его другом и пользовалась всеми
привилегиями, которые доставляет это положение. Каждый может иметь
бесчисленное множество рабов, но друг бывает только один. Такое
отношение нелегко устанавливается, но прерывает его только смерть.
Девушка была совсем близко, но она все еще не видела меня. Ее голова
была опущена. Она была одета в грубую одежду, так разительно
отличающуюся от безумной роскоши пурпурных, алых, ярко-желтых шелков,
которые так любят горийские девушки. Она была одета в грубую
коричневую рубашку, изорванную и грязную. Все в ней говорило о нищете
и отчаянии.
- Тал, - спокойно сказал я, подняв руку в приветствии и стараясь
не очень ее испугать.
Она не подозревала о моем присутствии и тем не менее не очень
удивилась. Очевидно, она ждала этого момента очень давно, и вот он
наступил. Она подняла голову и ее глаза - прекрасные, серые,
затуманенные печалью и, возможно, голодом - посмотрели на меня.
Казалось, она вовсе не думает о своей судьбе, не проявляет интереса
ко мне. Я подумал, что на моем месте мог быть любой другой.
Мы молча посмотрели друг на друга.
- Тал, воин, - сказала она мягким безразличным голосом.
И затем она сделала вещь, невозможную для горийки. Не говоря ни
слова она откинула вуаль с лица и опустила ее на плечи. Она стояла
передо мной с открытым лицом, сама открыв его. Она смотрела на
меня прямо и открыто, без страха, но и не вызывающе. У нее были
роскошные каштановые волосы, прекрасные серые глаза, которые
оказались еще чище и красивее, когда она открыла свое прелестное
лицо. Девушка оказалась очень красивой, гораздо красивее, чем я
предполагал.
- Я тебе нравлюсь, - спросила она.
- Да, очень.
Я знал, что я, вероятно, первый мужчина, который видит ее лицо,
кроме, разумеется членов ее семьи, если та у нее была.
- Я красива? - спросила она.
- Ты прекрасна.
Тогда она обеими руками спустила с роскошных плеч свое грубое
платье, обнажив белое горло. На нем не было воротника раба. Она
была свободной.
- Ты хочешь, чтобы я встала на колени перед тобой, чтобы ты мог
надеть на меня воротник? - спросила она.
- Нет.
- Ты хочешь видеть меня всю?
- Нет.
- Я еще не принадлежала никому. Я не знаю как и что нужно делать,
но я буду делать все, что ты захочешь.
- Ты была свободна до встречи со мной, - сказал я, - ты свободна
и теперь.
И тут она удивилась в первый раз.
- Ты не один из тех, - спросила она.
- Один из кого? - спросил я, мгновенно насторожившись. Ведь если
по ее следу идут охотники за рабами, то могут быть большие
неприятности. Может даже пролиться кровь.
- Меня преследовали четыре человека из Тарна.
- Из Тарна? - переспросил я. - Я думал, что только мужчины Тарна с
почтением относятся к женщинам.
Она горько рассмеялась.
- Сейчас они не из Тарна, - ответила она.
- Они не могут привести тебя в Тарн, как рабыню. Разве татрикс не
освободит тебя?
- Они не поведут меня в Тарн. Они надругаются надо мной и продадут
кому-нибудь из купцов.
- Как тебя зовут?
- Вера.
- Из какого ты города?
Прежде, чем она успела ответить, если хотела это сделать, глаза ее
расширились от ужаса и я повернулся. К нам шли через луг, по пояс
в мокрой траве, четыре воина в шлемах с щитами и копьями. По эмблемам
на щитах и голубым шлемам я узнал людей из Тарна.
- Беги! - крикнула она и повернулась, чтобы бежать.
Я удержал ее за руку. Она вся напряглась.
- А! - прошептала она, - ты держишь меня, чтобы заявить о своих
правах и потребовать свою долю добычи! - и она плюнула мне в лицо.
Мне понравилась ее горячность.
- Стой спокойно! Тебе все равно не убежать.
- Я убегала от них шесть дней, - простонала девушка, - я питалась
ягодами и насекомыми, спала в канавах, пряталась.
Она не смогла бы убежать, даже если бы захотела. Ноги совершенно
не держали ее. Я обхватил девушку рукой и поддержал.
Воины приближались ко мне, вполне профессионально окружая со всех
сторон.
Один пошел прямо ко мне, а другой солдат шел чуть сзади и левее от него.
Первый в случае необходимости мог схватиться со мной и тогда второй
мог ударить меня копьем. Офицер и еще один солдат шли в нескольких
ярдах от них. Офицер шел сзади, чтобы руководить боем в случае, если
его солдатам придется отступать, так как я окажусь не один. Он также
сможет прикрыть их копьем. Я оценил мудрость этого маневра, который
был выполнен быстро и безмолвно, чисто автоматически. Такое высокое
военное искусство объясняло, почему Тарн все еще существовал в
окружении враждебных городов, несмотря на правление женщин.
- Нам нужна женщина, - сказал офицер.
Я мягко освободился от девушки и легонько толкнул ее назад, себе
за спину. Воины поняли эту перегруппировку, как мою готовность к
бою.
Глаза офицера сузились.
- Я Торн, - сказал он, - капитан Тарна.
- Почему вам нужна женщина? Разве в Тарне не относятся к ним с
почтением?
- Это не земля Тарна, - с тревогой в голосе ответил офицер.
- Почему я должен отдать ее вам?
- Потому что я капитан Тарна.
- Но это не земля Тарна.
Девушка прошептала жарким шепотом:
- Воин, не нужно умирать за меня. Конец будет все равно один и
тот же, - и она громко сказала офицеру: - Не убивай его, капитан
Тарны. Я пойду с тобой.
Я рассмеялся.
- Она моя и вы не получите ее.
Девушка удивленно вскрикнула и посмотрела на меня.
- Если вы не заплатите за нее определенную цену... - добавил я.
Девушка опустила глаза, ее руки безвольно повисли.
- Какая еще цена? - спросил Торн.
- Ее цена - сталь, - сказал я.
Благодарность прояснила лицо девушки.
- Убейте его, - сказал Торн своим людям.
ГЛАВА 7. ТОРН, КАПИТАН ТАРНЫ.
Три меча одновременно появились из ножен - мой, офицера и того
солдата, который был ближе всех ко мне. Он ждал атаки своего
товарища, чтобы нанести удар копьем. Самый дальний солдат только
поднял копье, готовый бросить его, как только появится просвет.
Но первым напал я.
Я резко повернулся к солдату с копьем и с быстротой горного ларла
прыгнул на него, увернулся от нерешительного удара и вонзил ему
меч между ребер. Тут же высвободив оружие, я мгновенно повернулся,
чтобы отбить атаку его товарища. Наши мечи скрестились всего-лишь
шесть раз и он тоже рухнул на землю у моих ног, цепляясь за стебли
травы пальцами в предсмертных судорогах.
Офицер, бросившийся вперед, вдруг остановился. Он, как и его люди,
попятился назад. Хотя их было четверо против меня одного, я
осмелился напасть. Офицер немного опоздал, и теперь между ним и
мной был мой меч. Солдат, который стоял за офицером, приготовил копье
и приблизился на расстояние в 10 ярдов. С этой дистанции ему было
трудно промахнуться, а если копье пробьет мой щит, то мне придется
отбросить его и я окажусь в весьма невыгодном положении. Да, ситуация
оставалась достаточно серьезной.
- Ну, Торн из Тарны, - сказал я, подкалывая его, - давай померимся
силой.
Но Торн отступил назад и приказал солдату опустить копье. Он снял
шлем и сел на корточки. Солдат возвышался над ним. Торн смотрел на
меня, а я на него.
Теперь он проникся ко мне уважением, а значит, стал более опасен.
Он видел мгновенную гибель своих солдат и размышлял, стоит ли
еще испытывать мое искусство. Я был уверен, что он не скрестит со
мной свое оружие, если не будет уверен на все сто процентов в
своей победе. А именно в этом он сейчас и не был уверен.
- Давай поговорим, - сказал Торн из Тарны.
Я тоже опустился на корточки.
- Поговорим, - согласился я.
Мы вложили мечи в ножны.
Торн был большим массивным человеком, уже начинавшим полнеть. Лицо
его было мясистое, желтоватого цвета с красными прожилками. У него
не было бороды, только по обеим сторонам подбородка тянулись две
полоски, больше похожие на грязь, чем на бороду. Длинные волосы
были завязаны узлом на затылке. Глаза сидели очень глубоко в
глазницах. Это были красные мутные глаза человека, проводившего
долгие ночи в разгуле и разврате. Было очевидно, что Торн не
является человеком высоких нравственных идеалов и фантастической
чистоты и не будет жертвовать всем ради достижения благородной цели.
Торн никогда не будет убаром, он всегда будет прихвостнем.
- Отдай мне моего человека, - сказал Торн, показав на корчившегося
в траве солдата.
Я решил, что несмотря на свои недостатки, Торн был хорошим солдатом.
- Возьми, - сказал я.
Солдат подошел к упавшему человеку и осмотрел его рану. Другой был
мертв.
- Он может выжить, - сказал солдат с копьем.
- Перевяжи его, - сказал Торн.
Затем он повернулся ко мне.
- Мне все еще нужна женщина.
- Ты не получишь ее.
- Это же только женщина.
- Возьми, если сможешь.
- Один из моих солдат мертв. Ты можешь взять его долю от продажи.
- Ты очень щедр.
- Значит ты согласен?
- Нет.
- Я думаю, мы можем убить тебя, - сказал Торн, срывая травинку,
и, задумчиво кусая ее, рассматривал меня.
- Может быть, - признал я.
- Но, с другой стороны, я не хочу терять своих людей.
- Тогда оставь женщину в покое.
Торн пристально посмотрел на меня, не выпуская изо рта травинку.
- Кто ты?
Я молчал.
- Ты вне закона. На твоей одежде и щите нет герба.
Я не видел причин оспаривать его слова.
- Преступник, - сказал он, - как тебя зовут?
- Тэрл, - ответил я.
- Из какого города?
Это был мучительный вопрос.
- Из Ко-Ро-Ба.
Эффект был необычайный. Девушка, стоявшая позади меня, вскрикнула.
Торн и солдат вскочили на ноги. Я выхватил меч.
- Ты вернулся из Страны Праха, - воскликнул солдат.
- Нет, я такой же живой, как и ты.
- Лучше бы ты ушел в Страну Праха, - сказал Торн, - ты проклят
Царствующими Жрецами.
Я взглянул на девушку.
- Твое имя - самое ненавистное на Горе, - сказала она ровным
тоном, не глядя мне в глаза.
Мы стояли молча довольно долго. Я чувствовал под ногами траву, еще
мокрую от утреннего тумана. Где-то вдали запели птицы.
Торн пожал плечами и, наконец, сказал:
- Мне нужно похоронить солдата.
- Пожалуйста, - ответил я.
Молча Торн и солдат выкопали узкую могилу и похоронили своего
товарища. Затем они из двух копий, плаща и веревок соорудили
носилки для раненого.
Торн взглянул на девушку и она, к моему крайнему удивлению, подошла
к нему и протянула руки. На ее запястьях защелкнулись наручники.
- Зачем ты идешь с ними? - спросил я.
- Я не принесу тебе счастья, - горько сказала она.
- Я освобожу тебя, - сказал я.
- Не приму ничего из рук Тэрла из Ко-Ро-Ба.
Я протянул руку, чтобы коснуться ее, но она вздрогнула и отпрянула
назад.
Торн расхохотался.
- Лучше быть в Стране Праха, чем быть Тэрлом из Ко-Ро-Ба.
Я посмотрел на девушку, которая столько дней страдала и теперь
схвачена. На ее руки надеты ненавистные браслеты Торна - прекрасно
изготовленные, украшенные драгоценностями, сделанные из крепчайшей
стали.
Роскошные браслеты составляли явное противоречие с ее нищенской одеждой.
Торн тронул пальцем ее одеяние.
- Мы снимем все это, - сказал он, - скоро ты будешь одета в самые
лучшие шелка и драгоценности. Роскошь одежды согреет твое сердце.
- Сердце рабыни, - сказала она.
Торн поднял ее подбородок пальцем.
- У тебя прекрасная шея.
Она со злобой посмотрела на него, понимая, что он хочет сказать.
- Скоро ты будешь носить воротник.
- Чей? - спросила она.
Торн внимательно посмотрел на нее. Ценность добычи явно возросла в
его глазах.
- Мой, - сказал он.
Девушка вздрогнула. Я сжал кулаки.
- Ну, Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он, - все кончено, я забираю эту
девушку и предоставляю тебя милости Царствующих Жрецов.
- Если ты привезешь ее в Тарну, то татрикс освободит ее.
- Я привезу ее не в Тарну, а в свою виллу, которая находится за
городом, - рассмеялся он неприятным смехом. - И там, как
добропорядочный гражданин Тарны, я буду относится к ней с почтением.
- Тогда я сам освобожу ее! - я почувствовал в своей руке рукоять меча.
- Оставь свой меч, воин, - сказал Торн и повернулся к девушке:
- Кому ты принадлежишь?
- Я принадлежу Торну, капитану Тарны, - ответила она.
Я вложил меч в ножны и почувствовал себя разбитым и опустошенным.
Возможно, я убил бы Торна и его солдат, освободив девушку, но зачем?
Я не мог спасти ее от хищников Гора и других охотников за рабами.
А она никогда бы не приняла моей защиты. Ведь она сама предпочла
рабство у Торна человеку из Ко-Ро-Ба.
Я посмотрел на нее.
- Ты из Ко-Ро-Ба?
Она напряглась и посмотрела на меня с ненавистью:
- Была.
Слезы жгли ее глаза.
- Как ты осмелился пережить свой город?
- Чтобы отомстить за него!
Она долго смотрела мне в глаза. И затем, когда Торн и его солдат
подняли носилки с раненым, сказала мне:
- Прощай, Тэрл из Ко-Ро-Ба.
- Я желаю тебе всего доброго, Вера из города Утренних Башен.
Она быстро повернулась и пошла за своим господином, а я остался
один в поле.
Глава 8. ГОРОД ТАРНА.
Улицы Тарна были заполнены народом, но царила странная тишина.
Ворота были открыты и стражники не чинили мне никаких препятствий,
хотя и подвергли тщательному осмотру. Я слышал, что город Тарна открыт
для всех, кто приходит с миром, независимо от того, из какого он
города.
Я с любопытством осматривал людей. Все они в полном молчании спешили
по своим делам. Это было совсем не похоже на шумливые беспорядочные
толпы в других городах. Многие мужчины были одеты в серые туники,
на лицах застыло серьезное выражение, как будто они сознавали, что
несут ответственность за этот город.
В целом они показались мне очень бледными и подавленными, но я был
уверен, что они справятся с такими делами, которые любой гориец
с его нетерпением и горячностью сочтет неинтересными и
не заслуживающими внимания. Всем известно, что жители Тарны уделяют
радостям жизни больше внимания, чем своим обязанностям. Их
принадлежность к определенной касте обозначается только цветной
полоской на плече туники, в отличие от других городов, где
многоцветие одежд членов разных каст радовало взор. На всех зданиях
и мостах обычно висели разноцветные знамена, символизирующие ту или
иную касту, и это было прекрасное зрелище.
Я подумал: неужели они не гордятся своими кастами, как в любом другом
городе планеты, где даже члены низших каст с удовольствием носили
одежду цвета своей касты?
Даже члены такой низкой касты, как Хранители Тарнов, безмерно
гордились своим призванием, ибо никто, кроме них, не был способен
обучить такую огромную птицу. Я думаю, что даже Зоск был горд своим
умением свалить дерево одним ударом топора, ведь в этом с ним не
мог сравниться никто, даже убар города... А каста Крестьян вообще
считала себя основанием, на котором покоится Домашний Камень. Они
крайне редко покидали свои поля, которые обрабатывались их предками
в течении многих поколений.
Я не заметил в толпе женщин-рабынь, одетых в короткую ливрею - платье
без рукавов, полностью открывающее колени. В других городах Гора
было много рабынь, и их одежда резко отличалась от тяжелых, наглухо
закрытых платьев свободных женщин. И свободные женщины завидовали
своим сестрам-рабыням, которые, хотя и носили воротник раба, но
зато могли ходить куда угодно, делать что угодно, ощущать приятный
ветерок, приносящий приятную прохладу в душные вечера, и ласковые
руки господина, который гордился их красотой. Я вспомнил, что в
Тарне, где правила женщина, совсем не было рабынь. А мужчин рабов
я не мог отличить от остальных, так как серая одежда полностью
закрывала горло и было невозможно определить, есть на ней воротник
или нет. На Горе не было специальной одежды для мужчин-рабов,
чтобы сами рабы не могли видеть, что их больше, чем свободных
людей.
Короткая одежда женщин-рабынь преследовала вполне определенную
цель - показать свои прелести и тем самым повысить соблазнительность
и ценность. Женщин-рабынь воровали чаще, чем свободных женщин.
Во-первых, потому, что в этом случае преследование велось не очень
настойчиво, а во-вторых, никто не хотел рисковать жизнью из-за
свободной девушки, которая может оказаться после того, как с нее
скинут вуаль, страшной, как урт, и злой, как слин. С рабыней
промах исключался. Товар всегда был выставлен напоказ.
Но на тихих улицах Тарны меня больше всего удивили свободные
женщины. Они ходили без всякого сопровождения, походка их была
гордой и величественной. Все мужчины услужливо уступали им дорогу.
К тому же, в отличие от мужчин, одетых в унылые плащи, одежда
женщины была богата и красочна. Вместо вуали на них были искусно
изготовленные серебряные маски, которые изображали прекрасное, но
бесстрастное и холодное лицо. Некоторые маски поворачивались в мою
сторону, когда я проходил мимо. Видимо, моя алая туника воина
выделялась из общей массы. Но я ощущал беспокойство от того, что
стал объектом внимания этих бесстрастных блестящих масок, из глубины
которых на меня смотрели женские глаза.
Я бесцельно бродил по городу и вскоре очутился на рынке. Судя по
количеству людей и товаров, сегодня был базарный день, но я не
услышал того гама, который был обычен для рынков в других городах
Гора. Здесь не было слышно пронзительных криков торговцев,
бесконечных разговоров друзей, окриков здоровенных носильщиков, с
трудом пробирающихся сквозь бурлящую толпу, воплей детей, сбежавших
из-под присмотра и играли в пыли между лотками, смеха
укутанных в вуали девушек, окруженных юношами, поддразнивавшими
их. Девушки, несомненно, были посланы на базар за покупками, но
общество молодых людей заставляло их забыть о поручениях. Их
возбуждение доходило до того, что они позволяли нескромным взглядам
юношей проникнуть под вуали.
По обычаю, свободная девушка может выбрать себе друга только
после того, как его одобрят родители, но все знали, что первое
знакомство происходит на рынке. Тот, кто просит у родителей девушки
благословенья, редко незнаком с ней. Но, тем не менее, этот ритуал
проходит весьма торжественно, причем все делают вид, что вручают
девушку, абсолютно незнакомую ему. И та самая девушка, которую
отец торжественно выводит к просителю ее руки и о которой родители
гордо говорили, что она не посмеет поднять глаза в присутствии
незнакомца, может быть только вчера шутливо шлепала рыбой чересчур
игривого юношу или, как бы случайно, приоткрывала перед ним вуаль.
Но этот рынок был совсем не похож на рынки других городов. Это было
просто место, где люди покупали пищу и обменивались товарами. И даже
сделки, которые совершались здесь, происходили без шумных споров,
криков, энергичных жестов. Не было слышно затейливой ругани, которой
сопровождалась каждая сделка, в которой продавец и покупатель
старались обмануть друг друга.
Здесь же торговля происходила совсем без слов. Покупатель показывал
на то, что хотел приобрести и показывал на пальцах число монет.
Продавец, в свою очередь, давал свою цену. Покупатель или соглашался,
или уходил. Но продавец мог остановить его, согласившись с
предложенной ценой. Если при этом и произносились слова, то только
шепотом.
Когда я уходил с рынка, то заметил двух людей, чьи широкие плечи
обтягивали невыразительные серые плащи. Они шли за мной. Их лица
были скрыты в складках воротников плащей, поднятых наподобие
капюшона. Шпионы, подумал я и решил, что это разумная предосторожность,
так как вход в Тарну был свободным и следовало опасаться тех, кто
мог злоупотребить гостеприимством. Я не старался скрыться от них,
так как это могло возбудить подозрения. А кроме того, ведь они
не знали, что я заметил их, значит, у меня было определенное
преимущество. Но вполне возможно, что это были просто любопытные.
Наверно появление воина в алой тунике на улицах Тарны было редким
явлением.
Я взобрался на одну из башен Тарны, желая окинуть взглядом город,
обычаи и люди которого так разительно отличались от других городов,
в которых я побывал.
Хотя Тарна тоже была городом цилиндров, но на мой взгляд она была
не так прекрасна, как другие города. Может быть потому, что
цилиндры здесь были низкими и широкими, как приплюснутые диски.
А другие города представляли собой лес стройных высоких, буквально
царапающих небо цилиндров.
Более того, в отличие от других городов, в Тарне цилиндры были
какими-то угрюмыми, как будто их давил собственный вес. Они не
отличались один от другого, а все были нудного коричневого или серого
цвета. В других городах цилиндры сверкали тысячами разноцветных
огней и каждый из них старался быть выше и красивее соседнего.
Даже долины вокруг Тарны, на которых кое-где виднелись скопления
валунов, были какими-то серыми, холодными, угрюмыми и даже печальными.
И все же это был наиболее цивилизованный и просвещенный город на
Горе. Но с моей точки зрения ему не помешало бы побольше человечности
и веселья, поменьше черствости и, может, даже благородства. Я решил,
что попытаюсь раздобыть тарна, а потом как можно быстрее отправлюсь
дальше - в Сардарские горы, где постараюсь устроить себе свидание
с Царствующими жрецами.
- Незнакомец! - вдруг услышал я.
Я обернулся.
Один из двух ничем не примечательных людей, которые шли за мной,
подошел ко мне. Лицо его было закрыто складками плаща и он придерживал
их рукой, чтобы ветер не открыл лицо. Другой рукой он стискивал
поручни, видимо чувствуя себя на высоте очень неуютно.
Пошел дождь.
- Тал, - сказал я и поднял руку ладонью вверх.
- Тал, - ответил он, но руку от перил оторвать не решился. Он подошел
ко мне совсем близко и это мне совсем не понравилось.
- Ты чужой в этом городе, - сказал он.
- Да.
- Кто ты, незнакомец?
- Я человек без города. И имя мое - Тэрл. - Мне больше не хотелось
упоминать при людях о Ко-Ро-Ба.
- Что тебе нужно в Тарне?
- Мне бы хотелось получить тарна для путешествия, - ответил я правду,
так как это, вероятно, был шпион, которому было поручено узнать о цели
моего прибытия в город. Однако, цель путешествия я решил не говорить.
Ему совсем не обязательно было знать, что я собрался в Сардарские
горы и хочу встретиться с Царствующими жрецами.
- Тарн стоит дорого.
- Я знаю.
- У тебя есть деньги?
- Нет.
- Как же ты собираешься получить тарна?
- Я не преступник, хотя у меня на тунике и шлеме нет эмблемы города.
- Разумеется, - быстро сказал он. - В Тарне нет места преступникам,
все мы честные люди и много трудимся.
Я видел, что он мне не верит, так же как и я ему. Мне он почему-то
очень не понравился, хотя особых причин к этому пока не было. Я
обеими руками дернул его за капюшон. Он выпустил ткань, но тут же
быстро поправил ее. Я успел заметить худое лицо с бледно-голубыми
глазами и кожей цвета выжатого лимона.
Его товарищ, который стоял чуть сзади, все время осматриваясь вокруг,
сделал шаг вперед и остановился. Мой собеседник еще плотнее прикрыл
лицо и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что за нами никто
не подсматривает.
- Я привык видеть того, с кем говорю, - сказал я.
- Конечно, - поспешно произнес человек, но еще больше закутался в
плащ.
- Мне нужен тарн, - сказал я, - ты можешь помочь мне? - Я был готов
завершить наш разговор, если он ответит отрицательно.
- Да, - ответил он.
Это меня заинтересовало.
- Я могу помочь тебе получить не только тарна, - сказал он, - а также
тысячу золотых монет и провизию на всю дорогу, какой бы долгой она
не была.
- Я не убийца, - сказал я.
- А!
Со времен штурма Ара, когда Па-Кур, глава касты Убийц, вопреки всем
законам Гора повел свои орды на город, решив стать его убаром, каста
Убийц прекратила свое существование. Их все ненавидели, за ними
охотились, их больше никто не нанимал. И теперь многие бывшие члены
этой касты жили, боясь носить свою традиционную черную одежду. Они
одевались как члены других каст, в том числе и касты воинов.
- Я не убийца, - повторил я.
- Конечно нет, - сказал человек, - каста Убийц больше не существует.
Лично я в этом сильно сомневался.
- Но ты не заинтригован, незнакомец, - сказал человек. Его голубые
глаза изучали меня сквозь складки плаща. - Ты не хочешь получить
тарна, золото и провизию?
- Что я должен для этого сделать? - спросил я.
- Тебе не нужно никого убивать, - сказал человек.
- Что же тогда?
- Ты силен и смел, - сказал он.
- Что я должен сделать? - повторил я.
- Ты несомненно, имеешь опыт в таких делах, - продолжал он.
- В конце концов, что ты от меня хочешь?
- Похитить женщину.
Мелкий дождь покрыл серым покрывалом и без того унылую Тарну. Он не
прекращался и вода уже начала просачиваться сквозь одежду. Ветер,
которого я раньше не замечал, вдруг стал холодным и пронизывающим.
- Какую женщину?
- Лару.
- И кто эта Лара?
- Татрикс, королева Тарны.
Глава 9
ЛАВКА КАЛ-ДА.
Я стоял под дождем, на пронизывающем ветру, и вдруг мне стало
грустно. Я смотрел на этого прячущего лицо заговорщика и думал
о том, что даже в этом благородном городе плетутся политические
интриги. Меня приняли за убийцу или за преступника и решили, что
я буду очень удобным орудием в межфракционной войне.
- Я отказываюсь, - сказал я.
Маленький человек отшатнулся, как будто получил удар.
- Я представляю важное лицо в городе, - сказал он.
- Я не желаю зла Ларе, татрикс Тарны, - сказал я ему.
- Кто она тебе?
- Никто.
- И все же ты отказываешься?
- Да, я отказываюсь.
- Ты боишься.
- Нет, я не боюсь.
- Ты никогда не получишь тарна, - прошипел человек. Он повернулся
на каблуках и, не выпуская поручня, поспешил к лестнице. Его
товарищ шел впереди. Маленький человек остановился и крикнул:
- Ты не выйдешь живым из Тарны!
- Пусть будет так, - ответил я, - но я не сделаю то, что ты
предлагаешь.
Закутанная в серое фигура, почти неразличимая в тумане, внезапно
остановилась. Человек несколько мгновений раздумывал, затем коротко
посоветовался со своим товарищем. Они пришли к какому-то соглашению.
Маленький человек снова подошел ко мне, оставив сзади товарища.
- Я погорячился, - сказал он, - для тебя нет опасности в Тарне.
Мы честный народ.
- Я рад слышать это.
К моему удивлению человек сунул в мою руку тяжелый кожаный мешочек
с монетами и я увидел его улыбку под покровом плаща.
- Добро пожаловать в Тарну! - сказал он и быстро пошел к выходу.
- Вернись! - крикнул я, протягивая ему деньги, - вернись!
Но он исчез.
По крайней мере эту дождливую ночь мне не придется ночевать в поле.
Благодаря странному подарку закутанного в плащ человека, я мог
снять номер в гостинице. Я спустился по спиральной лестнице и
вновь очутился на улицах города.
Гостиниц на Горе было не так уж много, так как гостей в городах
не жаловали. Но все же в каждом городе можно было найти гостиницу.
В них жили торговцы, делегации других городов, важные гости.
Хозяева гостиниц не особенно интересовались своими постояльцами,
особенно получив горсть мелких монет за отсутствие любопытства.
В Тарне, которая славилась своим гостеприимством, вероятно, полно
гостиниц. Но я был удивлен, не обнаружив ни одной.
Я решил, что если так ничего и не найду, то всегда смогу провести
ночь в пага-таверне. Если они здесь такие же, как и в Ко-Ро-Ба
или Аре, то там можно провести ночь за низким столиком перед
кружкой паги - сильной ароматной жидкости, которую приготовляли из
зерна са-тарна - Дочь Жизни. Пага - это сокращенное от пага-са-тарна,
что означает удовольствие Дочери Жизни.
Я остановил какую-то серую личность на улице. Человек спешил куда-то
сквозь дождь и туман.
- Человек Тарны, где я могу найти гостиницу?
- В Тарне нет гостиниц, - ответил он, пристально глядя на меня, - ты
чужой.
- Я путник, который ищет ночлега.
- Беги отсюда, чужой.
- Мне сказали: "Добро пожаловать в Тарну"
- Беги, пока не поздно, - сказал он, боязливо оглядываясь по сторонам.
- Есть здесь пага-таверна, где я могу отдохнуть?
- В Тарне нет пага-таверн, - сказал человек и мне показалось, что
я чем-то развеселил его.
- Где мне провести ночь?
- Лучше всего за стенами города, в поле. Или тебе придется провести
ее во дворце татрикс.
- Ну что же, это весьма соблазнительный вариант.
Человек с горечью рассмеялся.
- Сколько времени ты уже провел в Тарне, воин?
- Я здесь с шести часов.
- Тогда уже поздно, - сказал человек, - в стенах Тарны ты уже
больше 10 часов.
- Что ты имеешь в виду? - спросил я.
- Добро пожаловать в Тарну, - сказал человек и исчез в тумане.
Этот разговор обеспокоил меня и я невольно отправился к стенам
города. Но меня остановили огромные ворота Тарны, запертые двумя
гигантскими бревнами, сдвинуть которые могла разве что упряжка
тарларионов, громадных ящеров или же сотня рабов. Ворота были
окованы стальными полосами и медными пластинами. Черное дерево,
из которого он были сделаны, тускло поблескивало передо мной.
- Добро пожаловать в Тарну, - сказал охранник, стоящий в тени
ворот и опиравшийся на копье.
- Благодарю, воин, - сказал я и отправился обратно в город.
Позади себя я услышал смех, но такой же горький, как и у горожанина.
Я долго бродил по улицам и, наконец, обнаружил низкую дверь в
стене цилиндра. По обеим сторонам двери в нишах, укрытые от дождя,
горели лампы, заправленные жиром тарлариона. В этом мерцающем
свете я смог разобрать надпись на двери:
"Здесь продается кал-да".
Кал-да - это горячий напиток, сделанный из разбавленного вина
ка-ла-на с добавлением лимонного сока и жгучих пряностей. Я не
любил этот обжигающий рот напиток, но члены низших каст обожали
его, особенно те, кто занимался тяжелым трудом. Я думаю, что
популярность этого напитка в основном объяснялась его дешевизной
и способностью согреть человека, чем вкусовыми качествами.
Однако я решил, что в такую ночь, дождливую и промозглую, ничего
лучше чашки кал-да мне не найти. Более того, раз есть кал-да,
значит должны быть хлеб и мясо. Я вспомнил желтый горийский
хлеб - плоский, круглый, горячий и ароматный, и рот у меня
наполнился слюной. Я подумал, что здесь смогу съесть кусок жареного
табука, а если повезет, то и бифштекс из тарска - шестиногого быка,
населяющего леса Гора. Я улыбнулся про себя, нащупав в кармане
тугой мешочек с монетами, потом наклонился и толкнул дверь.
Спустившись на три ступени, я очутился в теплой, тускло освещенной
комнате с низким потолком. Здесь стояли обычные для Гора низкие
столы, за которыми сидели человек пять-шесть мужчин, одетых в
серое. Разговор прекратился, когда я вошел. Все глаза устремились на
меня. В комнате не было воинов. Оружия тоже, кажется, ни у кого не
было.
Наверное, я показался им очень странным - одетый в алое воин из
чужого города, появившийся так неожиданно.
- Чего ты хочешь, - спросил меня хозяин, щуплый лысый человечек в
серой тунике с короткими рукавами и в черном переднике. Он не
подошел ко мне, а остался за стойкой, сосредоточенно вытирая
деревянную поверхность.
- Я иду через Тарну и хотел бы приобрести тарна для
путешествия, - сказал я. - А сейчас хочу поесть и отдохнуть.
- Это не место для членов Высших Каст.
Я осмотрелся, окинув взглядом угрюмые лица людей, сидящих за столами.
В тусклом свете было трудно определить, к каким кастам они принадлежали,
так как все они были в сером, а принадлежность к касте обозначалась
только цветной полоской на плече. Мне не понравилось в этих людях
не то, что они были из низших каст, а отсутствие в них духа, энергии,
гордости, чувства собственного достоинства. Они были какие-то
инертные, безразличные, подавленные и униженные.
- Ты из Высшей Касты, касты Воинов, - сказал хозяин, - тебе не
подобает оставаться здесь.
Мне вовсе не хотелось вновь выходить в холодную дождливую ночь,
снова бродить по улицам, мерзнуть и мокнуть, ища место, где можно
поесть или поспать. Я достал монету из кожаного мешка и бросил ее
хозяину. Тот ловко подхватил ее в воздухе и с сомнением стал ее
осматривать. Это была серебряная монета. Он попробовал ее на зуб,
скулы его напряглись. Алчное удовольствие появилось в глазах.
Я знал, что ему не захочется возвращать монету.
- Какой она касты? - спросил я.
Хозяин улыбнулся.
- У монет нет каст.
- Тогда принеси мне поесть и выпить.
Я прошел к самому дальнему столику в темном углу. Оттуда я мог видеть
дверь. Затем прислонил копье и щит к стене, положил меч перед собой.
Затем приготовился ждать.
Но ждать не пришлось. Едва я успел устроиться за столом, как хозяин
поставил передо мной большую кружку горячего ка-ла-на. Она обожгла
мне руки. Я сделал большой глоток обжигающей жидкости и он
прокатился по мне жидким огнем. Вкус у него был омерзительный, но
напиток согрел меня и привел в хорошее настроение. Мне даже захотелось
смеяться, что я и сделал.
Жители Тарны, сидевшие за столами, посмотрели на меня, как на
сумасшедшего. Изумление ясно отразилось на их грубых лицах. Этот
человек смеялся! Я подумал, что в Тарне люди не часто смеются.
Таверна была грязная и темная, но кал-да примирил меня с ней и с ее
унылыми посетителями.
- Говорите, смейтесь, - обратился я к ним, ведь они не проронили
ни слова с момента моего появления. Я посмотрел на них. Затем
сделал глоток и почувствовал, как горячие круги завертелись у меня
перед глазами. Я схватил копье и постучал по столу.
- Если вы не умеете говорить, не хотите смеяться, тогда пойте!
Они были уверены, что попали в компанию сумасшедшего. На меня,
наверное, подействовал кал-да, но мне хотелось расшевелить этих
серых бессловесных людей. Но люди Тарны отказывались нарушить
молчание.
- Вы что, не знаете языка, - спросил я, обращаясь к ним на языке,
который был наиболее распространен в городах Тарна. - Это ваш
язык?
- Наш, - пробормотал один.
- Тогда, почему вы молчите? - спросил я с вызовом.
Никто мне не ответил.
Пришел хозяин с хлебом, медом, солью и, к моему удивлению, с
громадным куском жареного терока. Я набил рот едой и запил все куском
кал-да.
- Хозяин! - крикнул, стуча по столу копьем.
- Да, воин, - отозвался тот.
- А где рабыни?
Хозяин, казалось, онемел.
- Я желаю видеть танец девушек!
Люди Тарны были в ужасе. Один прошептал:
- В Тарне нет рабынь.
- Увы! - воскликнул я. - Ни одной потаскухи во всем городе!
Два или три человека рассмеялись. Наконец-то я расшевелил их.
- А эти существа, которые бродят по улицам в масках из серебра,
действительно женщины? - спросил я.
- Действительно, - ответил один из людей, подавив смех.
- Сомневаюсь, - воскликнул я, - может мне притащить сюда одну из
них, пусть станцует для нас?
Люди расхохотались.
Я изобразил, что поднимаюсь на ноги и охваченный ужасом хозяин замахал
на меня руками и принес еще кал-да. Он решил напоить меня, чтобы
я после этого смог только свалиться под стол и заснуть. Некоторые люди
подошли к моему столу.
- Откуда ты? - спросил один осторожно.
- Я всю жизнь прожил в Тарне, - сказал я. Громкий хохот был мне
ответом.
И вскоре, отбивая такт копьем, я стал петь песни - дикие пьяные
военные песни, которые научился много лет назад у бродячих торговцев,
песни любви, одиночества, песни о великолепных городах, о красивых
полях, лесах и морях планеты.
Кал-да этой ночью лился рекой и трижды потный, но довольный хозяин,
менял масло в висячих лампах. Люди с улицы, оглушенные звуками,
доносившими из таверны, заходили и вскоре присоединялись к нашему
веселью. Входили и воины, но вместо того, чтобы наводить порядок,
они скидывали шлемы, наполняли их кал-да и присоединялись к нам,
чтобы есть и пить, а также петь.
Огни в лампах замигали и погасли. За окном уже пробивался мутный
рассвет. Многие уже ушли, другие валялись под столами или по углам
комнаты. Даже хозяин спал, опустив голову на стойку. За ним стоял
огромный котел с кал-да, впервые за эту ночь пустой и холодный.
Я протер сонные глаза. Кто-то положил мне руку на плечо.
- Проснись, - услышал я.
- Это он, - сказал другой голос, показавшийся мне знакомым.
Я с трудом поднялся на ноги и оказался лицом к лицу с заговорщиком
с желтой, как у лимона, кожей.
- Мы ждем тебя, - сказал другой голос и теперь я увидел солдата,
которого встретил у ворот. За ним в голубых шлемах стояли еще трое.
- Это вор, - сказал желтолицый, указывая на меня. Его рука указала
на стол, на котором лежал полупустой мешочек с монетами.
- Это мои монеты, - сказал заговорщик, - мое имя вытеснено на коже, - и
он показал мешочек солдатам.
- Ост, - прочел стражник. Так называлась маленькая ярко-оранжевая
змейка, одна из самых ядовитых на Горе.
- Я не вор. Он сам мне дал эти деньги.
- Он лжет, - сказал Ост.
- Я не лгу.
- Ты арестован, - отрезал солдат.
- Чьим именем?
- Ты арестован именем Лары, татрикс Тарны, - ответил он.
ГЛАВА 10. ДВОРЕЦ ТАТРИКС.
Сопротивление было бесполезно, так как мое оружие забрали, пока
я спал, глупо доверившись гостеприимству Тарны. Хотя я стоял перед
солдатами безоружный, офицер все-таки уловил угрозу в моих глазах и,
отступив назад, сделал знак солдатам. Три копья уперлись мне в
грудь.
- Я ничего не крал, - сказал я.
- Это ты скажешь татрикс, - ответил офицер.
- Оденьте на него наручники, - взвизгнул лимоннолицый.
- Ты воин? - спросил офицер.
- Да.
- Ты даешь слово, что спокойно и без сопротивления пойдешь во
дворец татрикс.
-Даю.
Офицер обернулся к солдатам.
- Наручники не нужны.
- Я ни в чем не виноват, - повторил я.
- Это решит татрикс.
- Вы должны заковать его, - встрял Ост.
- Тихо, червяк! - прикрикнул на него солдат и заговорщик мгновенно
заткнулся.
И я пошел за офицером, окруженный его людьми, во дворец татрикс.
Ост плелся за нами, пыхтя и отдуваясь, из-за своих коротеньких ножек
он с трудом поспевал за солдатами.
Я шел, понимая, что являясь Воином Гора не могу нарушить данную
мной клятву, но даже если бы и захотел это сделать, мои шансы на
побег были весьма малы. При первом же моем движении три копья
вонзились бы мне в тело. Я уже оценил высокое искусство воинов
Тарна, когда повстречался с ними вне стен города. Я вспомнил о
Торне и Вере, подумав, надела ли уже она шелковые одеяния рабыни.
Я понимал, что если в Тарне существует справедливость, то я буду
освобожден, но все же беспокоился - будет ли мое дело внимательно
рассмотрено и справедливо решено. То, что у меня в руках оказался
мешочек с монетами Оста, было очень серьезным обвинением и оно могло
сыграть решающую роль при принятии решения татрикс. Разве может
мое слово, слово чужака, выстоять против слова Оста - гражданина
Тарны и, возможно, весьма влиятельного?
Да, ситуация была очень серьезной. Я думал о дворце татрикс, о том,
что мне скоро придется встретиться лицом к лицу с необыкновенной
женщиной, которая правит этим городом и правит хорошо. Ведь сказал
же мне горожанин, что я могу по своему желанию провести ночь в ее
дворце.
Мы шли около двадцати минут по унылым серым улицам Тарны, где
одетые в серое горожане уступали нам дорогу и безразлично смотрели
на арестованного, то есть на меня, одетого в алую тунику воина.
И за тем мы вышли на широкую улицу, мощеную черным булыжником,
блестящим от недавнего дождя. По обе стороны улицы возвышалась кирпичная
стена, которая по мере нашего продвижения становилась все выше и
выше, а улица все сужалась.
И наконец перед нами предстал дворец, окутанный холодным утренним
туманом. Это была настоящая крепость - черная, без украшений,
тяжелая, производящая гнетущее впечатление. Перед входом во дворец
улица переходила в узкий тоннель, по которому мог пройти только один
человек. Стены тоннеля были около тридцати футов высотой.
Сам вход представлял собой простую железную дверь в 80 дюймов шириной
и 5 футов высотой. Только один человек мог пройти через эту дверь.
Это было совсем не похоже на широкие ворота дворцов в других
городах Гора, через которые могла проехать упряжка тарларионов в
золотой сбруе. У меня зародилось сомнение, что в таком угрюмом дворце
может вершиться правосудие.
Офицер подошел к двери и встал возле нее, ожидая, когда я войду туда.
Я смотрел на эту дверь и на узкий проход на ней.
- Мы не пойдем туда, - сказал офицер, - только ты и Ост.
Я повернулся и тут же три копья уперлись мне в грудь.
За открытой дверью я ничего не видел кроме тьмы.
- Входи, - приказал офицер.
Я еще раз посмотрел на копья, хмуро улыбнулся офицеру, повернулся и,
опустив голову, вошел в маленькую дверь.
И тут же, вскрикнув от ужаса, полетел вниз. В полете я услышал
изумленный крик Оста, который вошел вслед за мной.
Пролетев футов двадцать в абсолютной темноте, я сильно ударился о
каменный пол, покрытый сырыми опилками. И сразу же на меня упало
тело Оста. У меня перехватило дыхание, перед глазами поплыли
пурпурные и золотые круги. Я почти ничего не соображал и не
сопротивлялся, когда меня схватило в пасть какое-то огромное животное
и потащило по узкому тоннелю. Затем я пытался бороться, но бесполезно.
Тоннель был настолько узок, что я не мог даже шевельнуться. В носу
у меня стоял запах мокрой шерсти животного, которое чем-то напоминало
родента, точнее запах его логова. откуда-то сзади доносились до меня
истерические крики Оста.
Некоторое время зверь пятился задом, волоча меня по узкому тоннелю
и царапая о стены. Интересно, как будет выглядеть после этого моя
туника?
Наконец он приволок меня в какое-то сферическое помещение, освещенное
двумя факелами, прикрепленными к стенам. Я услышал хриплый громкий
повелительный голос. Зверь недовольно заворчал. Тут же раздался
щелчок кнута и приказ был повторен в более резкой форме. Зверь
неохотно разжал пасть и попятился, прижимаясь к земле и глядя на меня
продолговатыми блестящими глазами, похожими на полоски расплавленного
золота.
Это был гигантский урт. Зверь оскалил острые, как кинжалы, белые
зубы и зарычал. Из его челюсти и лба над злобными глазами росли
четыре рога, которые были нацелены на меня, и он только ждал приказа,
чтобы с вожделением вонзить их в мое тело. Все огромное тело урта
дрожало от нетерпения.
Снова щелкнул кнут и прозвучала команда, зверь, мотая от злости
своим хвостом, скрылся в боковом тоннеле. Решетчатые железные ворота
захлопнулись за ним.
Несколько рук схватили меня и я успел заметить какой-то тяжелый
круглый серебристый предмет. Я попытался подняться, но руки склонили
мое лицо к камню. Моя шея оказалась зажатой между двумя тяжелыми
брусьями. Щелкнул замок и мои запястья тоже оказались скованными.
- Он скован, - сказал голос.
- Поднимись, раб, - сказал другой.
Я попытался подняться, но вес был слишком велик. Тут же раздался
щелчок и я сжал зубы, чтобы не закричать, когда кожаный кнут врезался
в мою плоть. Раз за разом обрушивались на меня удары кожаной молнии.
Я с огромным трудом поджал под себя колени и, наконец, шатаясь
поднялся на ноги с тяжелым ярмом на шее.
- Молодец раб, - сказал голос.
Несмотря на огонь, который жег мои раны, я ощутил спиной холод
каменной стены. Удары кнута рассекли мою тунику и спина кровоточила.
Я повернулся в том направлении, откуда доносился голос. Человек
стоял, держа в руке кнут, с которого капала кровь - моя кровь.
- Я не раб, - сказал я.
Человек был обнажен до пояса, волосы стянуты на затылке полосой
серой тряпки.
- В Тарне, - сказал он, - такие, как ты, не могут быть никем иным.
Я осмотрелся. Куполообразный потолок камеры закруглялся над
головой на высоте 25 футов. В камере было несколько выходов, но все
они были забраны решетками. Из-за некоторых решеток доносились
стоны. А из-за других я слышал рычание и завывание зверей, видимо
уртов. В стене был встроен очаг с раскаленными углями, из которого
торчали ручки железных прутьев. На стенах висели щипцы, цепи и
другие приспособления для пыток. Это было ужасное место.
- Здесь, - гордо сказал человек, - оберегается мир в Тарне.
- Я требую, - сказал я, - чтобы меня проводили к татрикс.
- Разумеется, - сказал человек, - я представлю тебя самой татрикс, - и
он злобно рассмеялся.
Я услышал скрип цепей и затем одна из решеток медленно поднялась.
Человек показал на нее своим кнутом. Я понял, что должен идти в это
отверстие.
- Татрикс Тарны ждет тебя, - сказал он.
ГЛАВА 11. ЛАРА, ТАТРИКС ТАРНЫ.
Я прошел через отверстие в стене и начал с трудом карабкаться по
узкому круглому тоннелю, спотыкаясь на каждом шагу под тяжестью
металлического ярма и колодок. Человек с кнутом, ругаясь, подгонял
меня. Он со злостью толкал меня, так как коридор был узок и не
позволял ударить как следует.
Мои ноги и плечи уже болели от колодок. Наконец мы выбрались в
широкий тускло освещенный зал. Из него вело несколько дверей.
Презрительно подгоняя меня кнутом, человек направился к одной из них.
Я снова попал в коридор, затем снова вошел в дверь, потом опять в
коридор. У меня возникло ощущение, что мы идем по настоящему лабиринту,
из которого мне никогда не выбраться. Залы и коридоры были тускло
освещены лампами, висевшими на каменных стенах. Дворец показался мне
заброшенным. Здесь не было никаких украшений, все было запущено.
Я брел, спотыкаясь под гнетом ярма и осыпаемый градом ударов хлыста.
Наконец я оказался в большой комнате с высокими сводчатыми потолками,
которая была освещена факелами. Однако, даже высокие потолки не
делали эту комнату менее зловещей и угрюмой, чем все залы и коридоры,
через которые я проходил. Единственное, что украшало эту комнату,
была гигантская маска на стене, изображавшая лицо прекрасной
женщины. Под ней на возвышении стоял массивный золотой трон.
К трону вели ступени, по бокам которых стояли кресла. По моему
предположению, в них сидели члены Высшего Совета Тарны. Их блестящие
серебряные маски, тоже изображающие лица прекрасных женщин,
бесстрастно взирали на меня.
У стен стояли суровые воины Тарны в голубых шлемах с маленькими
серебряными масками у виска, которые обозначали их принадлежность
к дворцовой страже. Один из воинов стоял рядом с троном. Что-то в
нем показалось мне знакомым.
На троне сидела гордая величественная женщина, одетая в золотую
мантию. На ее лице тоже была маска, но сделанная из золота.
Блестящие глаза смотрели на меня из-под нее. Мне без объяснения
было понятно, что я стою сейчас перед Ларой, татрикс Тарны.
Воин у трона сдвинул свой шлем и я узнал его. Это был Торн, капитан
Тарны, с которым я уже встречался в поле близ города. Его узкие
глаза с презрением смотрели на меня.
Он подошел ко мне.
- На колени, - приказал он, - ты стоишь перед Ларой, татрикс Тарны.
Я не встал на колени.
Торн ударил меня по ногам и я под тяжестью колодок беспомощно
опустился на пол.
- Кнут! - приказал Торн, протянув руку.
Огромный человек, который привел меня, вложил ему в руку кнут. Торн
размахнулся и ужасный удар должен был обрушиться на меня.
- Не бей его! - сказал повелительный голос и рука Торна упала,
как будто у него подрезали сухожилия. Этот голос прозвучал из-под
золотой маски. Я был очень благодарен Ларе за это.
Горячий пот заливал мне глаза, все мышцы дрожали от напряжения.
Я с трудом поднялся на колени, окончательно встать на ноги мне
не позволила рука Торна. Глаза из-под маски с любопытством рассматривали
меня.
- Ну что же, пришелец, - холодно сказала она, - ты вроде собираешься
вывезти из Тарны ее сокровища?
Я ничего не понимал, тело мое болело, пот заливал глаза.
- Твои колодки сделаны из серебра, добытого на рудниках Тарны, - сказала
татрикс.
Я был ошарашен. Действительно, мои колодки и ярмо были сделаны из
чистого серебра. Такому богатству позавидовал бы любой убар.
- Мы, люди Тарны, не жалеем сокровищ на колодки своих рабов.
Мой негодующий взгляд сказал ей, что я не считаю себя рабом.
Из кресла поднялась женщина в прекрасной серебряной маске и
серебряной мантии. Она величественно встала рядом с татрикс.
Бесстрастная маска смотрела на меня. Отблески факелов на ней делали
ее ужасной и зловещей. Она обратилась к татрикс, не отрывая от меня
сверкающих глаз:
- Уничтожь это животное! - сказала она холодным, звенящим, решительным
голосом.
- Разве законы Тарны не дают право говорить, Дорна Гордая, вторая в
Тарне? - спросила татрикс также холодным и повелительным голосом,
который однако понравился мне больше, чем голос Дорны.
- Разве законы писаны для зверей? - спросила Дорна Гордая. Ее голос
прозвучал как вызов татрикс и я подумал, что она не совсем
удовлетворена положением второй. Сарказм в ее голосе был тщательно
замаскирован.
Но татрикс даже не удостоила ее ответом.
- У него есть язык? - спросила татрикс человека, который приволок
меня, а теперь стоял сзади.
- Да, татрикс, - ответил тот.
Мне показалось, что женщина в серебряной маске, которую звали
второй в Тарне, застыла от неожиданности и негодования, услышав это.
Серебряная маска медленно повернулась к человеку и тот дрожащим
голосом проговорил, трепеща от ужаса всем своим огромным телом:
- Татрикс пожелала, чтобы я привел его сюда как можно быстрее,
не нанося повреждений.
Я улыбнулся про себя, вспомнив о зубах урта и кнуте, которым он
терзал мое тело.
- Почему ты не встал на колени, пришелец? - спросила татрикс.
- Я воин.
- Ты раб, - прошипела Дорна Гордая из-под серебряной маски. Затем
она повернулась к татрикс: - Вырви ему язык!
- Ты приказываешь Первой в Тарне? - спросила Лара.
- Нет, татрикс, - ответила Дорна.
- Раб, - сказала татрикс.
Я сделал вид, что не понимаю этого обращения.
- Воин, - сказала тогда она.
Я поднял глаза на ее маску. В руке, покрытой золотой перчаткой, она
держала кожаный мешочек с монетами. Я решил, что это монеты Оста
и подумал, где же сам заговорщик.
- Признайся, что ты украл эти деньги у Оста из Тарны, - сказала
татрикс.
- Я ничего не крал, - сказал я, - освободи меня.
Торн рассмеялся неприятным смехом.
- Я советую тебе, - сказал он, - признайся.
Мне показалось, что он хочет просьбы о пощаде и милости, но я был
невиновен и не желал каяться.
- Я ничего не крал.
- Тогда, пришелец, - сказала татрикс, - мне жаль тебя.
Я не понял смыслы ее замечания, да мне было не до этого: спина моя
стонала под тяжестью колодок, шею ломило. Пот тек по спине и раны
жгло огнем.
- Приведите Оста! - приказала татрикс.
Мне показалось, что Дорна беспокойно заворочалась в кресле. Нервными
движениями рук она расправляла складки мантии.
Сзади меня послышался шум и к моему удивлению один из солдат дворцовой
стражи швырнул закованного и избитого Оста к подножию трона. Его
колодки были меньше моих, но все равно они были слишком тяжелы для
его тщедушного тела.
- На колени перед татрикс, - скомандовал Торн, держа кнут в руке.
Ост, корчась от страха, попытался подняться, но не мог совладеть
с весом колодок.
Рука Торна с кнутом поднялась. Я ожидал, что татрикс и на этот раз
остановит его, но она молчала, смотря на меня. Интересно, какие
мысли таятся под этой бесстрастной маской из чистого золота.
- Не бей его, - сказал я.
Не отводя глаз от меня, Лара сказала Торну: - Будь готов к удару.
Желтоватое с красными прожилками лицо капитана изобразило улыбку и
рука сжала кнут. Он не отрывал глаз от татрикс, боясь пропустить ее
сигнал.
- Поднимись, - сказала татрикс Осту, - не хочешь же ты умереть
на брюхе, как червяк?
- Я не могу! - простонал Ост.
Татрикс медленно подняла руку в перчатке. Как только она опустится,
последует жестокий удар кнута.
- Нет, - сказал я.
Медленно, с трудом преодолевая боль в мышцах всего тела, стараясь
не свалиться, я протянул ему руку и помог встать на ноги, приняв
на себя всю тяжесть его колодок.
Женщины в серебряных масках ахнули, а солдаты приветствовали мой
поступок ударами копий о щиты.
Раздраженный Торн швырнул кнут человеку.
- Ты силен, - признала татрикс.
- Сила - признак зверя, - сказала Дорна Гордая.
- Это правда, - сказала татрикс.
- И все же, это прекрасное животное, - сказала одна из женщин.
- Отправим его в Дом Развлечений Тарны! - предложила другая.
Лара подняла руку, требуя тишины.
- Почему, - спросил я, - ты не позволила ударить кнутом воина и
не захотела защитить этого жалкого человека?
- Я думаю, что ты невиновен, - ответила она, - а вину Оста я знаю.
- Я невиновен, - подтвердил я.
- Но ты же признался, что не воровал монеты!
Я ничего не понимал.
- Конечно, - сказал я, - я ничего не воровал.
- Значит ты виновен, - прозвучал голос Лары и мне показалось, что
в нем прозвучала нотка печали.
- В чем я виновен?
- В заговоре против трона Тарны, - ответила татрикс.
Я онемел.
- Ост, - сказала татрикс ледяным тоном, - ты виновен в измене. Мне
известно, что ты затеял заговор против трона.
Один из воинов, которые привели Оста, сказал:
- Так докладывают шпионы, татрикс. В его доме найдены письма и
инструкции. Все доказывает, что он хотел свергнуть тебя. Там были
мешки с золотом, чтобы вербовать сторонников.
- Он признался в заговоре? - спросила Лара.
Ост стал жалобно молить о пощаде. Шея гнулась под тяжестью ярма.
- Кто, змея, дал тебе золото? От кого ты получил письма и инструкции?
- Не знаю, татрикс, - стонал Ост, - письма и золото принес воин.
- К уртам его! - злобно крикнула Дорна Гордая.
Ост завизжал, моля о пощаде. Торн пнул его, заставив замолчать.
- Что ты еще знаешь о заговоре против трона? - спросила Лара.
- Ничего, татрикс, - пробормотал тот.
- Отлично, - сказала Лара и повернулась к воину, - брось его к уртам.
- Нет, нет, нет! - завопил Ост, - я знаю, знаю!
Женщины в серебряных мантиях наклонились в креслах, чтобы не упустить
ни слова. Только татрикс и Дорна не шевельнулись. Хотя в комнате
было прохладно, я заметил как по лицу Торна покатились крупные капли
пота. Руки его судорожно сжимались и разжимались.
- Что же ты знаешь? - спросила Лара.
Ост оглянулся, как затравленный зверь. Глаза его вылезли из орбит.
- Что ты знаешь о воине, который принес золото и инструкции?
- Я не знаю его.
- Позволь мне, - выступил вперед Торн и вынул меч, - позволь мне
прикончить эту мразь.
- Нет, - ответила Лара и продолжала допрашивать несчастного
заговорщика:
- Так что же ты знаешь, змея?
- Я знаю, - ответил Ост, - что глава заговора - человек с высоким
положением, это женщина в серебряной маске.
- Ложь! - воскликнула, поднимаясь, Лара. - Никто из носящих
серебряную маску не может пойти на предательство.
- И все же это так! - сказал Ост.
- Кто предательница?
- Я не знаю ее имени.
Торн расхохотался.
- Но, - продолжал с надеждой Ост, - я однажды говорил с ней и могу
узнать ее голос, если ты обещаешь сохранить мне жизнь.
Торн снова рассмеялся.
- Это уловка, чтобы купить жизнь.
- Что ты думаешь, Дорна? - спросила Лара ту, что звалась Второй в
Тарне.
Но Дорна продолжала молчать, как бы боясь произнести хоть слово.
Она вытянула руку в перчатке и резко опустила ее ребром вниз,
изображая удар мечом.
- Милосердия, Великая Дорна! - завопил Ост.
Дорна повторила свой жест медленно и неумолимо.
Но Лара протянула руку ладонью вверх и медленно подняла ее. Это был
жест, означающий пощаду.
- Благодарю, татрикс, - пробормотал Ост, глаза его были полны слез.
- Благодарю.
- Скажи мне, змея, действительно ли этот воин украл у тебя деньги?
- Нет, нет, - завопил Ост.
- Ты сам дал ему их?
- Да, да.
- И он взял их?
- Взял.
- Он сунул мне деньги и сбежал, - сказал я. - У меня не было выхода.
- Он взял эти деньги, - проговорил Ост, злобно глядя на меня,
вероятно решив, что я должен разделить его судьбу.
- У меня не было выхода, - спокойно повторил я.
Ост яростно взглянул на меня.
- Если бы я был заговорщиком и был в союзе с этим человеком, зачем
же ему понадобилось обвинять меня в краже монет и требовать моего
ареста?
Ост побелел. Его жалкий умишко судорожно заметался, ища правдоподобное
объяснение, но с его губ не слетело ни звука.
Тогда заговорил Торн:
- Ост знал, что его подозревают в заговоре.
Ост озадаченно поглядел на него.
- И он, - продолжал Торн, - решил сделать вид, что деньги у него
украли, а не сам он дал их убийце. Таким образом он избавился бы
и от подозрений в заговоре и от того, кто знал его тайну.
- Это правда, - сказал Ост, с благодарностью приняв помощь от такого
человека, как капитан Торн.
- Как Ост дал тебе эти деньги, воин? - спросила татрикс.
- Ост дал мне их... как подарок.
Торн закинул назад голову и расхохотался.
- Ост никогда в жизни никому ничего не давал просто так, - проговорил
он сквозь смех, вытирая слезы.
Смешки послышались даже от женщин в серебряных масках, сидящих вокруг
трона. И даже сам Ост ухмыльнулся.
Но маска татрикс повернулась к нему и его ухмылка умерла, не успев
родиться.
Татрикс поднялась с трона и указала пальцем на несчастного заговорщика.
В ее голосе был металл:
- В шахты его!
- Нет, татрикс, нет! - кричал Ост. Ужас наполнил его глаза и он
стал биться в своем ярме, как раненый зверь. Охранники презрительно
подняли его на ноги и поволокли из комнаты. Я понял, что этот
приговор был равносилен смертному.
- Ты жестока, - сказал я татрикс.
- Татрикс должна быть жестокой, - сказала Дорна.
- Я хотел бы услышать ответ самой татрикс, - заметил я.
Дорна замерла, оскорбленная.
Немного погодя, когда татрикс вернулась на трон и успокоилась, она
заговорила бесстрастным голосом.
- Пришелец, иногда очень трудно быть Первой в Тарне.
Ответ был неожиданным для меня. Я подумал, что за женщина скрывается
за этой золотой маской. Мне даже стало жалко ту, перед которой я
стоял на коленях.
- А что касается тебя, - глаза Лары сверкнули из-под маски, - то ты
сам признал, что не крал эти деньги у Оста. Из этого следует, что он
дал их тебе.
- Он сунул их мне в руку и убежал, - сказал я и посмотрел на татрикс.
- Я пришел в Тарну, чтобы купить тарна. У меня не было денег.
За деньги Оста я мог бы купить его и продолжать путешествие. Не мог
же я их выбросить?
- За эти деньги, - сказала Лара, держа мешочек на ладони, - хотели
купить мою смерть.
- Неужели ты ценишь свою жизнь так дешево? - скептически спросил я.
- Вероятно, полная сумма должна была быть заплачена после завершения
дела, - сказала она.
- Эти деньги были подарком, - сказал я. - Во всяком случае мне так
показалось.
- Я не верю тебе.
Я промолчал.
- Что Ост предложил тебе?
- Я отказался участвовать в его планах, - ответил я.
- Сколько предложил тебе Ост? - повторила татрикс.
- Он сказал, что даст тарна, тысячу золотых монет и провизию на долгое
путешествие.
- Золотые монеты... это не то, что серебряные, - сказала татрикс, - кто-то
решил дорого заплатить за мою жизнь.
- Не за убийство.
- За что же тогда?
- За похищение.
Внезапно Лара застыла. Все тело ее дрожало от ярости. Она поднялась,
вне себя от гнева.
- Убей его! - крикнула Дорна.
- Нет, - воскликнула татрикс и к всеобщему удивлению поднялась с
трона и спустилась по ступеням.
Дрожа от ярости она стояла передо мной в своей золотой мантии и маске.
- Дай мне кнут! - крикнула она. - Быстро! - Человек поспешно рухнул
перед ней на колени, протягивая кнут. Она щелкнула кнутом. Звук
был резким, как выстрел.
- Значит, - проговорила она, сжимая кнут, - значит ты хотел увезти
меня связанную желтыми веревками.
Я не понял, что она имеет в виду.
- Ты хотел одеть на меня рабский воротник? - в истерике шипела она.
Женщины в серебряных масках зашевелились, послышались гневные восклицания.
- Я женщина Тарны! - крикнула она. - Первая в Тарне! Первая!
И затем, обезумев от гнева, держа кнут обеими руками, она ударила
меня.
- Вот тебе мой поцелуй! - кричала она. Снова и снова она наносила мне
удары, и все же я стоял на коленях и не падал.
Мое тело, измученное тяжестью колодок, теперь горело от ударов кнута
и корчилось в судорогах от боли. Но когда татрикс полностью выдохлась,
я нашел в себе силы и поднялся - окровавленный, в лохмотьях и с
тяжелым ярмом на шее - поднялся и взглянул на нее сверху вниз.
Она отвернулась и пошла на возвышение, где стоял трон. Она быстро
взбежала по ступеням и повернулась только тогда, когда была у трона.
Татрикс повелительно указала на меня рукой в золотой перчатке,
ткань которой была залита моей кровью и ее потом.
- Отвезите его в Дом Развлечений Тарны! - приказала она.
ГЛАВА 12. АНДРЕАС ИЗ КАСТЫ ПОЭТОВ.
Меня закутали в плащ, надвинули на глаза капюшон и повели по улицам Тарны, с
заплетающимися под тяжестью ярма ногами. Наконец мы вошли в какое-то здание,
поднялись по крутой лестнице, прошли по длинным коридорам, и когда с меня
скинули плащ, я увидел, что мое ярмо приковано цепью к стене.
Комната была освещена лампами, закрепленными на стенах под потолком. Я
понятия не имел, где нахожусь - то ли глубоко под землей, то ли, напротив,
на самых верхних этажах. Пол и стены комнаты были сделаны из отдельных
каменных глыб, каждая из которых весила не меньше тонны. Вблизи ламп стены были
сухими, но пол и остальная часть стен были покрыты и плесенью и пахло гнилью.
Значит, я все-таки был под землей. На полу были накиданы мокрые опилки.
Длина цепи позволяла мне дотянуться до бачка с водой. У моих ног лежало
блюдо с едой.
Я полностью выдохся. Тело мое ломило от тяжести ярма и ударов кнутом, поэтому
я лег на каменный пол и уснул. Сколько времени я спал - не знаю, но когда проснулся
то все тело стонало от боли и каждое движение причиняло невероятные страдания.
Несмотря на ярмо, я умудрился сесть, скрестив ноги. Перед собой я увидел блюдо
с ломтем грубого хлеба. Из-за своих оков я не мог взять хлеб руками, чтобы сунуть его в рот.
Для того, чтобы поесть, мне придется лечь на живот и откусывать прямо ртом.
Я знал, что мне придется сделать это, когда голод станет невыносимым, и это
бесило меня. Значит, это ярмо не просто оковы, а еще и средство уничтожения
человека,превращающегося в зверя.
- Давай, я помогу тебе, - сказал женский голос.
Я повернулся, забыв о ярме, и оно всей своей тяжестью придавило меня к стене.
Две маленькие руки схватили тяжелые брусья и старались повернуть их так, чтобы
я мог снова сесть прямо.
Я посмотрел на девушку. Она показалась мне очень привлекательной. В ней была
та теплота, которую я не ожидал найти в Тарне. Ее темные глаза были полны участия.
Волосы - коричневые с красноватым оттенком - были стянуты сзади грубым шнурком.
Я посмотрел на нее и она лукаво опустила глаза. На ней был только длинный
узкий прямоугольник из грубого коричневого материала примерно 10 дюймов
шириной. Он был накинут на нее как пончо, закрывая грудь и спину и оставляя
открытым все ниже колен. На поясе пончо был перехвачен цепью.
- Да, - стыдливо сказала она, - на мне камиск.
- Ты очень красива, - сказал я.
Она посмотрела на меня удивленно, но с благодарностью.
Мы смотрели друг на друга в полутьме камеры. Сюда не доносилось ни звука.
Отблески света ламп плясали по стенам и по лицу девушки.
Она протянула руку и коснулась серебряного ярма.
- Они жестоки, - сказала она.
И затем, не говоря ни слова, она взяла хлеб с блюда и подала его мне. Я с
трудом откусил кусок и долго жевал, стараясь проглотить.
Я заметил на ее шее ошейник из серого металла. Очевидно, она была рабыней.
Девушка подошла к бочку, провела рукой по поверхности воды, сгоняя зеленую слизь
и затем зачерпнула пригоршню и поднесла к моим пересохшим губам.
- Спасибо, - сказал я.
Она улыбнулась и сказала:
- Никто не благодарит рабыню.
- Я думал, что в Тарне все женщины свободны, - сказал я, кивком показывая на ее
ошейник.
- Меня не будут держать в Тарне, - ответила она, - меня отошлют на Большие
Фермы, где я буду носить воду рабам, работающим на полях.
- Что за преступление ты совершила?
- Я изменила Тарне.
- Ты участвовала в заговоре против трона?
- Нет, - сказала она, - я полюбила мужчину.
Я онемел.
- Когда-то я носила серебряную маску, воин, - сказала она, - а теперь я
падшая женщина, так как позволила себе полюбить.
- Это не преступление.
Девушка счастливо рассмеялась. Мне очень понравился этот внезапный девичий смех.
Его музыка доставляет большее удовольствие мужчине, чем вино ка-ла-на.
И мне показалось, что мое ярмо перестало давить мне на шею.
- Расскажи мне о нем. Но сначала, скажи, как тебя зовут.
- Я Линна из Тарны. А как твое имя?
- Тэрл.
- Из какого города?
- У меня нет города.
- А! - улыбнулась девушка и не стала больше расспрашивать. Вероятно она решила,
что с ней в камере сидит преступник. Она села на корточки. Глаза ее
светились счастьем. - Он тоже не из Тарны.
Я присвистнул. Это было серьезное нарушение горийских обычаев.
- И, более того, - рассмеялась она, хлопнув в ладоши, - он был касты певцов.
Действительно, это было еще хуже. Хотя каста Поэтов и Певцов не относилась
к категории высших, но она была более престижна, чем, скажем, касты Шорников
или Гончаров, которые были с ней одного уровня.
На Горе Певец или Поэт считается ремесленником, создающим свои произведения,
как гончар создает посуду, а шорник - седла. Поэты занимали свое место в
социальной структуре общества - они воспевали битвы, героев, города, но они пели
не только об этом, но и о любви, о жизни, о радости, время от времени напоминали
горийцам о одиночестве, о смерти, о том, что нельзя забывать, что они в первую
очередь люди.
Чтобы стать певцом, нужен был особый талант, как, впрочем, и для Тарноводов.
Поэт здесь, как и на Земле, воспринимался с изрядной долей скептицизма - их
считали немного чокнутыми. Но божье благословленье не коснулось их. Ведь роль
богов на Горе играли Царствующие Жрецы, а они не вызывали у людей никаких
чувств, кроме страха. Люди жили с ними в относительном мире. Они делали
празднества в их честь, приносили жертвы, выполняя их требования, но всякий раз,
когда это было возможно, о них забывали. Так что вряд ли можно было предположить,
что Царствующие Жрецы дарят талант певцу или поэту.
Несмотря на это, певцов и поэтов любили на Горе. Конечно, некоторые поэты
тяготились нищетой, на которую их обрекала эта профессия, но в целом считалось, что
это самые счастливые люди на планете. Они гордились что поют и в хижинах бедняков
и в роскошных дворцах. Их приглашали всюду и они пели везде, хотя в одном месте
они получали в награду кусок хлеба, а в другом - горсть золота. Правда, золото поэта
быстро переходило к женщинам, которые всегда вились роем вокруг этих беззаботных
созданий. И снова у поэта не оставалось ничего, кроме песен.
Нельзя сказать, что поэты на Горе жили зажиточно, но они и не голодали,
им не приходилось сжигать одежду своей касты. Многие поэты путешествовали из города
в город. Бедность надежно защищала их от грабителей, а счастье - от хищников.
- Каста поэтов - это не так плохо, - сказал я.
- Конечно, - ответила она, - но в Тарне они вне закона.
- О!
- И все же, - продолжала она со счастливой улыбкой, - Андреас, из
города в пустыне Тора, проник в Тарну. По его словам, искать песни, - она
рассмеялась, - но я думаю, что он пришел, чтобы заглядывать под серебряные
маски наших женщин, - она в избытке чувств захлопала в ладоши. - И я
первой заметила и позвала его, когда увидела лиру, спрятанную под его
серой одеждой и поняла, что он - певец. Я пошла за ним и убедилась, что он
в городе больше 10 часов.
- Ну и что? - спросил я, так как уже слышал упоминание о 10 часах.
- Это значит, что те, кто провел в Тарне больше десяти часов, заковываются в
цепи и отправляются в поле возделывать землю, пока не умрут.
- Почему же об этом не предупреждают при входе в город?
- Но это глупо. Как же тогда мы будем пополнять число наших рабов.
- Теперь ясно, - сказал я, осознав причины гостеприимства Тарны.
- Я носила серебряную маску, - продолжала девушка, - и моим долгом было
доложить властям об этом пришельце. Но я этого не сделала. Мне было очень
интересно - ведь я никогда не видела мужчин из других городов. Я пошла за
ним, а когда мы остались одни, то окликнула его и рассказала об участи,
которая его ждет.
- И что же он сделал?
Она смущенно опустила голову.
- Он снял с меня маску и поцеловал. Я даже не успела позвать на помощь.
Я улыбнулся.
- Я ведь никогда до этого не была в руках мужчины, - сказала она, - мужчины тарны
не касаются женщин.
Вероятно выражение моего лица удивило ее и она поспешила дать объяснения.
- Вопросами связей мужчин и женщин занимается каста Врачей под наблюдением
Высшего Совета Тарны.
- Ясно, - сказал я, хотя мне ничего не стало ясно.
- И все же, - продолжала она, - хотя я была женщиной Тарны и носила
серебряную маску, его объятия не были для меня неприятны. - Она взглянула
на меня с легкой печалью, - я знаю, что поступила не лучше его, уподобилась животному,
не умеющему сдерживать свои инстинкты. И заслуживаю суровой кары.
- Ты сама веришь в это? - спросила я.
- Да, - сказала она, - но все равно, лучше всю жизнь носить камиск и пережить его
поцелуй, чем прожить ее под серебряной маской, не испытав этого сладостного
ощущения. - Плечи ее опустились и мне захотелось обнять ее, приласкать и
утешить. - Я падшая женщина и предала все, что почитается в Тарне превыше
всего.
- А что сделали с ним?
- Я спрятала его и помогла выбраться из города, - она вздохнула, - он звал
меня с собой, но я не могла.
- Что же ты сделала?
- Когда он был в безопасности, я выполнила свой долг - явилась в Высший Совет
Тарны и призналась во всем. Совет решил лишить меня серебряной маски, надеть камиск
и ошейник и отправить на Большие Фермы на работы.
Она заплакала.
- Тебе не нужно было являться в Высший Совет.
- Почему? Разве я не виновна?
- Ты ни в чем не виновата.
- Разве любовь не преступление?
- Только у вас в Тарне.
Она рассмеялась.
- Ты совсем, как Андреас.
- А не может ли твой Андреас, не дождавшись тебя, вернуться в город, чтобы
тебя найти?
- Нет. Он думает, что я больше не люблю его, - она опустила голову, - он
уйдет и найдет себе другую женщину, более красивую, чем женщина из Тарны.
- Ты веришь в это?
- Да. Он не вернется в город, так как знает, что за его поступок он будет
сослан на шахты, - она вздрогнула, - а может, его отправят в Дом Развлечений.
- Значит, ты думаешь, что он побоится появиться в Тарне.
- Да, он не войдет в город. Он не дурак.
- Что? - воскликнул молодой жизнерадостный голос. - Что может знать девчонка,
вроде тебя, о дураках из касты Поэтов?
Линна вскочила на ноги.
Два копья втолкнули в дверь какого-то человека в ярме и в колодках. От их
толчка он пролетел через всю комнату и только стена остановила его.
Человек с трудом поднялся и сел.
Это был здоровый, хорошо сложенный парень, с добрыми голубыми глазами и
шевелюрой, напоминающей гриву черного тарна.
Он сел на опилки и улыбнулся нам. Улыбка его была радостно-бесстыдной.
Он повертел шеей в ярме и щелкнул пальцами.
- Ну, Линна, - сказал он, - я пришел за тобой.
- Андреас! - крикнула она и бросилась к нему.
ГЛАВА 13. В ДОМЕ РАЗВЛЕЧЕНИЙ ТАРНЫ.
Солнце ударило мне в глаза. Белый раскаленный песок жег ноги, я щурился от
рези в глазах. Солнце уже раскалило мое ярмо и я чувствовал его жар на своих плечах.
В спину уперлось копье и я побрел вперед, нетвердо держась на ногах под тяжестью
ярма и утопая по колено в горячем песке. По обе стороны от меня тащились
такие же несчастные, закованные в колодки. Одни стонали, другие плакали, третьи
грязно ругались. Их, как и меня, тоже гнали вперед. Гнали, как зверей. Тот,
что был слева от меня, молчал. Это был Андреас из города Тор.
Но вот копье перестало упираться мне в спину.
Пение труб.
Я услышал голос Андреаса рядом с собой.
- Странно, - сказал он, - обычно татрикс не посещает Дом Развлечений.
Я подумал, что же сейчас привело ее сюда.
Все пленники упали на колени. Кроме меня и Андреаса.
- Почему ты стоишь?
- Ты полагаешь, что только воины оберегают свою честь?
Внезапно страшный удар обрушился на него сзади и Андреас со стоном
повалился на песок.
На меня тоже посыпались удары - по спине, по плечам, но я каким-то
чудом устоял на ногах. И тогда удар кнута обжег мне ноги. Он, как змея,
обвил их и затем последовал резкий рывок. Я тяжело упал.
Уже лежа, я осмотрелся.
Все пленники стояли на коленях на песчаной арене.
Арена была овальной формы с длиной по небольшой оси примерно в сотню
ярдов. Ее окружала стена высотой 12 футов. Стена была разделена на сектора,
каждый из которых был окрашен в разный цвет - золотой, пурпурный, желтый,
голубой, красный и оранжевый. Песок арены, сверкающий разноцветными
искрами, усиливал впечатление от этого буйства красок. Со стен свешивались
гигантские разноцветные знамена.
Я решил, что все краски Гора, которые не пустили на скучные стены зданий
Тарны, собрались здесь, в этом месте развлечений.
Я заметил, что здесь есть люди в сером. Некоторые из них были воинами,
которые должны были поддерживать порядок. Но, в основном, это были простые
горожане. Некоторые оживленно переговаривались между собой, очевидно
заключая пари, но подавляющее большинство молчаливо сидело на каменных
скамьях, угрюмые в своих серых одеждах. Их мысли было невозможно прочесть,
но Линна сказала мне и Андреасу, что мужчины Тарны должны присутствовать
в Доме Развлечений не меньше четырех раз в год, иначе они сами будут
вынуждены принять участие в опасной игре.
С трибун доносились крики нетерпения, возбужденные, почти на грани
истерики. Они резко контрастировали с бесстрастностью серебряных масок,
скрывающих лица. Все глаза были обращены к сектору, перед которым мы
стояли на коленях и который светился золотом.
Я посмотрел наверх и увидел женщину, сидящую на золотом троне и одетую в
золотую мантию - единственную, которая носила золотую маску и была первой
в Тарне - саму татрикс.
Лара поднялась и взмахнула рукой. В золотой перчатке она держала алый
шарф.
Все смолкли.
И затем, к моему полному удивлению, люди, которые стояли на коленях рядом
со мной - изгои, выброшенные из общества, осужденные - запели странный гимн.
Только мы с Андреасом молчали. Он был удивлен не меньше меня.
Хотя мы всего лишь презренные животные,
которые живут для вашего развлечения
и умирают для вашего удовольствия,
но мы славим Маски Тарны.
Слава Маскам Тарны!
Слава татрикс нашего города!
Алый шарф полетел на песок арены, и Лара села в кресло, откинувшись на
подушки.
Снова на фоне резких звуков труб раздался голос:
- Пусть начнется представление.
Дикие крики приветствовали эти слова, но я плохо расслышал их, так как
меня грубо встряхнули и поставили на ноги.
- Сначала скачки, - сказал тот же голос.
Нас на арене было человек сорок. Охранники разделили людей на четыре
команды и скрепили наши колодки цепями. Затем они кнутами погнали нас к
огромным гранитным глыбам, каждая из которых весила не менее тонны. В
глыбы были вделаны кольца, к которым всех и приковали.
Затем объяснили, что от нас требуется. Скачка должна начаться и закончиться
перед сектором, где в своем золотом великолепии сидела сама татрикс Тарны.
В каждой группе был погонщик, который сидел на глыбе с кнутом в руке. Мы с
трудом подтащили глыбы к сектору татрикс. Серебряное ярмо, раскалившееся на
солнце, жгло мне плечи.
Когда мы стояли в ожидании сигнала, я услышал хохот татрикс и у меня
потемнело в глазах.
Нашим погонщиком был тот самый человек, что привел меня в комнату татрикс.
Он проверил у каждого из нас крепость цепей. При виде меня он сказал:
- Дорна Гордая поставила на ваш камень сто золотых монет. Смотрите, чтобы
она не потеряла их.
- А что будет, если она проиграет? - спросил я.
- Она сварит вас живьем в кипящем масле, - ответил он и расхохотался.
Татрикс лениво взмахнула рукой и гонка началась.
Надрываясь, скрежеща зубами от обжигающих ударов кнута, ругая песок арены,
который мешал нам, мы продвигались шаг за шагом и, наконец, подошли к финишу.
Мы были первыми. Когда нас отковали от глыбы, то оказалось, что один человек
умер и мы весь путь протащили его за собой.
Мы все без сил повалились на песок.
- Бой быков! - закричала одна из серебряных масок и ее крик подхватили
десятки и сотни других женщин. Вскоре все трибуны ревели.
- Бой быков! - кричали утонченные и изнеженные женщины Тарны. - Пускай
начинают.
Нас снова подняли на ноги и, к моему ужасу, к серебряному ярму каждого
прикрепили стальные рога 18 дюймов длиной и острые, как ножи.
Ярмо Андреаса тоже украсили этими смертельными пиками и он сказал мне:
- Может быть, кому-то из нас придется умереть, воин. Надеюсь, что нас с
тобой не поставят друг против друга.
- Я не стану убивать тебя.
Он странно посмотрел на меня.
- Я тоже, - сказал он, потом, помолчав, добавил, - если мы не будем драться,
то нас убьют обоих.
- Пусть будет так, - сказал я.
Мы посмотрели в глаза друг другу. Каждый из нас понимал, что нашел на этом
раскаленном песке верного друга.
Моим противником оказался не Андреас, а коренастый могучий человек с коротко
подстриженными волосами, Крон из Тарны, член касты Кузнецов. Глаза его были
цвета голубой стали, одно ухо оторвано.
- Я уже три раза сражался на этой арене и выжил, - сказал он мне.
Я внимательно посмотрел на него. Это был опасный противник.
Человек с кнутом ходил вокруг нас, все время поглядывая в сторону трона
татрикс. Как только поднимется золотая перчатка, сразу должна начаться
смертельная схватка.
- Будем мужчинами, - сказал я Крону, - откажемся убивать друг друга ради
развлечения этих тварей в серебряных масках.
Желтая, коротко подстриженная голова повернулась ко мне. Тупые глаза не
выражали ничего. И только спустя некоторое время в них что-то шевельнулось,
как будто мои слова только сейчас дошли до него. Светло-голубые глаза блеснули,
затем снова затуманились.
- Нас обоих убьют, - сказал он.
- Да.
- Пришелец, - сказал он, - я хочу еще раз уйти отсюда живым.
- Отлично, - сказал я и приготовился.
Рука татрикс вот-вот должна была опуститься. Я не видел ее, так как не спускал
глаз с противника, чтобы рога были наготове.
Раз или два он пытался броситься на меня, но всякий раз останавливался,
так как видел, что я готов отразить нападение. Мы осторожно двигались,
делая обманные выпады. Рев на трибунах возрастал. Надсмотрщик щелкнул кнутом:
- Нужна кровь! - крикнул он.
Внезапно Корн подцепил ногой песок и швырнул мне его в глаза. Этот
серебряно-алый дождь искр ослепил меня.
Я сразу же упал на колени, и рога Корна пронеслись у меня над головой.
Я поймал его за плечо и, приподнявшись, швырнул через себя. Корн тяжело
шлепнулся на землю, и я услышал его рев - рев злобы и страха. Я не мог
повернуться и вонзить в него рога, так как боялся промахнуться.
Я тряс головой от дикой боли в глазах. Скованные руки не могли дотянуться
до глаз, чтобы протереть их. Ослепший, весь в поту, еле держась на ногах
под тяжестью ярма, я слышал вопли обезумевшей толпы.
Я слышал, как Корн с трудом поднялся на ноги вместе с тяжелым ярмом,
слышал его хриплое дыхание, похожее на рычание зверя. И тут он побежал ко
мне.
Я принял его удар своим ярмом. Звук удара был подобен удару молота по
наковальне. Я пытался схватить его за руки, но он держал их как можно
дальше и я не мог схватить его, так как мы оба были покрыты потом.
Он нападал снова и снова, но мне каждый раз удавалось блокировать его удары
ярмом. Но один раз мне не повезло, и его рог распорол мне бок. Кровь
брызнула струей, и толпа встретила это восторженными криками.
И тут я резко схватил его за ярмо.
Оно было такое же горячее, как и мое, и обожгло мне руки. Крон был очень
тяжел, хоть и невысок, но я поднял его в воздух вместе с ярмом. Трибуны
стихли от изумления.
Крон отчаянно ругался, когда почувствовал, что его ноги оторвались от земли.
Он извивался в воздухе, а я поднес его к стене и с силой ударил об нее. Этот
удар убил бы любого, но только не Крона.
Он соскользнул вниз по стене и осел на песок без сознания. Тяжелое ярмо
придавило его неподвижное тело. Пот и слезы в раздраженных глазах промыли
их от песка, и я вновь обрел способность видеть.
Я посмотрел вверх на сверкающую маску татрикс. За ней я увидел серебряную
маску Дорны Гордой.
- Убей его, - приказала Дорна, - указав на неподвижное тело Крона.
Я посмотрел на трибуны. Серебряные маски испускали истошные крики:
- Убей его!
Везде я видел безжалостные жесты - руки, поднятые ладонями вверх. Женщины
в серебряных масках вскочили на ноги. Их пронзительные крики, как ножи
разрезали воздух, в котором не было ничего, кроме этого вопля:
- Убей его!
Я повернулся и медленно пошел в центр арены. И вот я стою там по колено в
горячем песке, покрытый потом и кровью от распоротого рогом бока, с
кровавыми полосами от ударов кнута по спине.
Я стоял одиноко в центре арены, стараясь не слышать эти сотни, нет, тысячи
существ, которые вопили, требуя крови. И тогда носившие серебряные
маски поняли, что их желание не будет исполнено, что это существо,
стоящее на песке под ними, лишает их развлечения. Они вскочили на ноги,
обрушив на меня всю свою злобу, ярость и ненависть. Их злоба, казалось,
была беспредельной, они все были на грани истерики, даже безумия.
Я спокойно ждал посреди арены, когда на меня набросятся воины.
Первым подбежал ко мне все тот же человек с кнутом. Лицо его было искажено
гневом. Он изо всех сил ударил меня кнутом по лицу.
- Слин! - кричал он, - ты испортил день развлечений!
Два воина отвинтили рога от моего ярма. Затем они потащили меня к золотой
стене.
И я снова стоял перед золотой маской татрикс.
Трибуны затихли. В воздухе витало напряжение. Мне хотелось, чтобы смерть
моя была быстрой и немучительной.
Все ждали, что скажет татрикс. Ее золотая маска и перчатки блестели надо
мной. Слова ее прозвучали четко и ошибиться было нельзя:
- Снимите с него ярмо, - сказала она.
Я не мог поверить своим ушам.
Неужели я завоевал себе свободу? Это обычай развлечений Тарны? Или же
гордая татрикс поняла, насколько жестоки эти развлечения? Может, это сердце,
скрытое под золотой мантией, смягчилось, показало свою способность к
состраданию?
А может быть, просто восторжествовала справедливость, может быть, она
решила признать мою полную невиновность, оправдать меня, и я теперь с
честью смогу покинуть серую негостеприимную Тарну?
Одно чувство царило в моем сердце - благодарность.
- Благодарю тебя, татрикс, - с чувством произнес я.
Она расхохоталась и добавила:
- ... чтобы мы могли отдать его на растерзание тарну.
Глава 14. ЧЕРНЫЙ ТАРН.
Меня расковали. Других пленников, все еще закованных, кнутами прогнали
с арены в подземные камеры. Может быть, их еще используют для развлечения,
а может, всех пошлют на шахты, на верную смерть. Андреас из Тора пытался
остаться со мной, но его избили и в бессознательном состоянии уволокли с
арены.
Толпа, казалось, умирала от нетерпения, желая увидеть дальнейшее
развитие событий. Люди ерзали на скамьях, поправляли под собой шелковые
подушки, рассеяно брали всякие лакомства у разносчиков в серых одеждах.
Легкий шум прокатывался по трибунам, как морской прибой.
Может, развлечение вовсе не испорчено? Может, самое лучшее, самое интересное
еще впереди? Конечно, моя смерть от когтей и клюва тарна произведет большое
впечатление на эти жестокие серебряные маски, которые испытали такое
разочарование, когда жалкий пленник не подчинился их воле, пренебрег их
желанием видеть кровь, много крови...
Хотя я чувствовал, что смерть моя уже близко, я не очень расстраивался.
Эта смерть казалась жуткой серебряным маскам Тарны, но они не знали, что
я был тарнсменом и знал этих птиц, их силу и свирепость, и даже любил их,
поэтому мне эта смерть вовсе не казалась ужасной.
Я улыбнулся про себя.
Как и большинство членов касты воинов, я боялся маленьких ядовитых змей
ост гораздо больше, чем этих могучих гигантов. Змеи были не более нескольких
дюймов в длину и могли забраться в сандалии. Они вонзали свои клыки в
ногу без всякой причины и предупреждения, после чего жертва испытывала
страшные мучения, которые неминуемо заканчивались смертью. Для воинов эти
мучения были самым неприятным путем в Города Праха. Гораздо более
предпочтительной была смерть от ужасных когтей тарна.
Я не был связан.
Я был свободен и мог ходить по арене, окруженной высокими стенами. Я
наслаждался этой обретенной свободой, хотя знал, что мне ее дали только
для того, чтобы представление было более захватывающим и интересным. Чтобы
я мог убегать, спотыкаться, падать, пытаться закопаться в песок, кричать.
Все это, несомненно, доставило бы огромной удовольствие нежным женщинам
Тарны, носящим серебряные маски. Я пошевелил руками, плечами, туловищем.
Моя туника была разорвана в клочья, и я кое как поправил ее. Мышцы приятно
перекатывались у меня под кожей, наслаждаясь неожиданной свободой.
Я медленно подошел к золотой стене, где лежал алый шарф татрикс. Тот самый
шарф, что послужил сигналом к началу представления.
Я поднял его.
- Сохрани его, как подарок, - раздался величественный голос.
Я взглянул вверх, на сверкающую золотом маску татрикс.
- Чтобы ты мог вспоминать татрикс Тарны, - сказал со смешком голос из-под
золотой маски.
Я ухмыльнулся и, скомкав шарф, вытер им пот с лица.
Лара издала гневный вскрик.
Я накинул шарф на плечи и пошел к центру арены.
Я еще не успел дойти туда, как стена одного из секторов поднялась и открылись
ворота, высота которых равнялась высоте стены, а ширина была более 30 футов.
И через эти ворота, подгоняемые кнутами надсмотрщиков, закованные в цепи рабы
потащили огромную деревянную платформу на больших колесах. Я ждал, когда
платформа покажется на арене.
С трибун раздались крики страха и удовлетворения. Серебряные маски визжали
от восторга.
Скрипучая платформа медленно двигалась по песку. Рабы тащили ее, запряженные,
как волы. Наконец, появился и тарн - черный гигант. Его голова была укрыта,
и клюв едва высовывался из-под покрывала. Одна нога была прикована серебряной
цепью к платформе... Точнее, не к самой платформе, а к серебряному брусу.
Тарн не мог улететь с таким грузом, но он мог двигаться, таща его за собой.
Тарн тоже носил свое ярмо.
Платформа подъехала ближе, и я, к ужасу присутствующих, подошел к ней.
Сердце мое отчаянно колотилось. Я внимательно посмотрел на тарна. В нем
было что-то знакомое. Я рассматривал его оперение, чудовищный клюв.
Огромные крылья ударили воздух, и порывы ветра опрокинули рабов
в песок. Зазвенели цепи, когда прекрасная птица подняла свою голову,
принюхиваясь к воздуху арены.
Умная птица не делала попыток улететь, она прекрасно понимала, что это ей
не удастся из-за тяжелого бруса и не хотела доставлять удовольствие своим
мучителям беспомощным барахтаньем. Хотя это звучит странно, но я уверен, что
животные, как и некоторые люди, имеют свою гордость. И тарн был именно из
таких животных.
- Отойди, - крикнул надсмотрщик с кнутом.
Я вырвал кнут из его руки и ударил его. Он покатился по песку. Я презрительно
бросил кнут ему вслед.
Теперь я стоял рядом с платформой. Мне хотелось увидеть кольцо на ноге
птицы. С удовлетворением я заметил, что ее когти окованы сталью. Это был
боевой тарн, подготовленный для боев в небесах Гора. В нем была воспитана
гордость и мужество. Мои ноздри с удовольствием вдыхали сильный своеобразный
запах тарна. Для многих он был крайне неприятен, но для ноздрей тарнсмена
это была амброзия. Мне многое напоминал этот восхитительный запах.
Я стоял возле птицы и был счастлив, хотя знал, что это мой будущий палач.
Может, это и глупо, но любой тарнсмен испытывает влечение к этим громадным
птицам, которые для него так же опасны, как и для других. Но я испытывал нечто
большее, когда стоял рядом с ним. Мне казалось, что я дома, в Ко-Ро-Ба,
ведь этот тарн смотрел вместе со мной на Утренние Башни, простирал крылья над
сверкающими цилиндрами блистательного Ара, это он принес меня на битву, в
которой я завоевал свою любовь - Талену, и унес после битвы в Ко-Ро-Ба, на
волшебный праздник нашей Свободной Дружбы. Я коснулся кольца и увидел,
что название города на нем стерто.
- Эта птица из Ко-Ро-Ба.
Раб вздрогнул, услышав это. Он резко повернулся, всеми силами желая вырваться
из оков и укрыться в безопасности подземных камер.
Хотя большинство зрителей было убеждено, что тарн необычно спокоен, однако я
чувствовал, что он дрожит от возбуждения. В нем чувствовалась какая-то
неуверенность. Его голова под покрывалом была поднята, он почти беззвучно
всасывал воздух через щели в носу. Я подумал, ощущает ли он мой запах.
Затем этот страшный клюв медленно, с любопытством, повернулся ко мне.
Человек с кнутом - огромный, похожий на гориллу, который с таким
наслаждением избивал меня кнутом - приблизился ко мне. Голова у него была
обвязана тканью, в руке кнут.
- Иди отсюда, - крикнул он.
Я повернулся к нему.
- Я не закованный раб, ты говоришь с воином.
Рука его сжала кнут.
Я рассмеялся ему в лицо.
- Ударь меня, - сказал я, - и ты умрешь.
- Я не боюсь тебя, - сказал он, побледнев и отступив назад, рука его с кнутом
опустилась. Он дрожал.
- Ты сам скоро умрешь, - прошипел он, - сотни тарнсменов пытались оседлать
этого зверя, и все они погибли. Татрикс постановила использовать его только
для развлечений, чтобы кормить его такими слинами, как ты.
- Сними с него покрывало, - приказал я.
Человек посмотрел на меня так, как будто я был сумасшедшим. Говоря откровенно,
моя решительность изумила даже меня самого. Воины с копьями бросились вперед
и оттеснили меня от тарна. Я стоял на песке поодаль от платформы и смотрел,
как освобождают тарна.
На трибунах царила тишина.
Интересно, какие мысли скрывает золотая маска Лары, татрикс города Тарны.
Щуплый раб, чтобы не терять времени, забрался на плечи своего товарища и
развязал покрывало, закрывающее голову тарна. Он не стал сдергивать его, а
проворно спустился вниз и вместе со всеми остальными поспешно бросился в
ворота, которые сразу же захлопнулись за ними.
Тарн открыл клюв, и ремни, стягивающие его, упали на землю. Затем он тряхнул
головой, как бы стряхивая с себя воду, и кожаное покрывало полетело в воздух
и плавно опустилось на песок. Тарн раскинул крылья и ударил ими по воздуху,
затем поднял голову и раздался грозный крик. Черные перья на голове, уже не
скрытые покрывалом, расправились, как языки пламени. Ветерок шевелил их.
Я решил, что он прекрасен.
Я знал, что смотрю сейчас на самого грозного и опасного хищника Гора.
Но он все равно был прекрасен.
Яркие круглые глаза, горящие как звезды, смотрели на меня.
- Хо! Убар небес! - воскликнул я, широко раскинув руки, с наполненными слезами
глазами. - Ты не узнал меня? Я Тэрл! Тэрл из Ко-Ро-Ба! - Я не подумал о том,
какой эффект произведут мои слова на трибуны. Я забыл о них и обращался к
тарну, как будто он был воином, членом моей касты. - Думаю, ты не забыл язык
своего города?
И, не думая об опасности, я побежал к нему, вспрыгнул на платформу, где он
стоял, и, обвив руками его шею, заплакал. Огромный клюв осторожно коснулся
меня. Это конечно, не было проявлением чувства, но его большие круглые глаза
смотрели на меня. Хотел бы я знать, какие мысли у него в голове. Может, он тоже
вспомнил воздушные бои, звон оружия, долгие путешествия, которые мы с ним
совершали в небесах над зелеными полями Гора. А может, он вспоминал Воск,
раскинувшийся серебряной лентой под его крыльями, или скалистые горы
Вольтан Рейндж - Горы Тентис, знаменитые своими стаями тарнов; сверкающие башни
Ко-Ро-Ба, огни блистательного Ара, когда мы вдвоем решились напасть на этот
самый великий город на Горе. Но, думаю, вряд ли эти воспоминания родились
в его примитивном мозгу. Этот гигант нежно просунул клюв мне под руку.
Я знал, что воинам Тарны придется убить нас обоих, так как этот тарн будет
защищать меня до своей смерти.
Я наклонился, чтобы осмотреть крепление цепи. К счастью, она была не
закреплена, а просто стянута болтом с квадратной головкой. Болт был длиной
в полтора дюйма.
Я попытался отвинтить его. Он не поддавался, и я налег изо всех сил. Яростный
крик вырвался у меня из груди. Но все тщетно.
Я не слышал крика трибун. Я знал, что зрители вне себя от злобы и негодования.
Ведь их снова обманули, лишив приятного восхитительного зрелища. Они быстро
поняли, что я намереваюсь освободить тарна.
Прозвучал резкий голос татрикс:
- Убейте его! - Голос Дорны Гордой тоже приказывал воинам прикончить меня.
Один из них спрыгнул со стены на арену и был совсем близко. Я почувствовал,
как мои мышцы и сухожилия трещат от напряжения, от борьбы с непокорным
металлом. Копье вонзилось в деревянный пол платформы. Я обливался потом. Еще
одно копье вонзилось рядом с первым. Мне казалось, что металл болта вот-вот
сорвет мясо, переломает кости пальцев. Еще одно копье упало рядом, задев мою
ногу. Тарн вскинул голову и закричал угрожающе и злобно. Ужас заморозил сердца
тех, кто находился на арене. Они попятились, как будто опасаясь, что тарн
бросится на них.
- Идиоты! - закричал офицер. - Птица в цепях! Нападайте! Убейте обоих!
Но в это мгновение болт поддался и цепь соскользнула с ноги.
Тарн как будто понял, что свободен, стряхнул ненавистный металл с ноги, задрал
голову и закричал. Этот крик, вероятно, был слышен во всей Тарне. Подобный
крик можно услышать только в горах Тентис и среди ущелий Вольтан - это был
крик дикого тарна, победоносный крик властелина земли.
Я боялся, что тарн взмоет в небо, однако он ждал. Ждал, хотя и был свободен и
металл был снят с его ноги, а воины с копьями приближались, потрясая оружием.
Я вскочил к нему на спину и изо всех сил схватился за шею. Многое я бы дал за
седло и широкий алый ремень, которым тарнсмены привязывают себя к седлу!
Как только тарн ощутил на себе мой вес, он вскрикнул еще раз и, раскинув
широкие крылья, взмыл вверх. Несколько копий пролетели под нами и беспомощно
упали на разноцветный песок арены. Снизу до нас раздались звуки разочарования
и злобы. Серебряные маски вдруг поняли, что их снова обманули и жертва
ускользнула - день развлечений кончился провалом.
У меня не было возможности управлять тарном. Обычно для этого использовались
поводья, которых было шесть. Натягивая их, можно было заставить тарна двигаться
в нужном направлении. Но у меня не было ни седла, ни сбруи. У меня не было
даже свистка, без которого многие тарнсмены боялись даже подойти к своей птице.
Я смотрел сверху на башни Тарны, сверкающий овал арены, от которого меня уносили
могучие крылья тарна. И во время этого полета меня охватило возбуждение.
Угрюмый город остался позади, я уже видел внизу зеленые поля, желтые рощи
деревьев ка-ла-на, зеркальные поверхности озер, ярко-голубое небо,
открытое и манящее.
У меня вырвался крик:
- Я свободен.
Но я знал, что не могу считать себя полностью свободным, когда столько людей
томится в неволе в этом сером городе.
Там осталась девушка, темноглазая Линна, которая была так добра ко мне, чьи
огненные волосы были стянуты грубым шнурком, на которой был одет воротник
рабыни города.
Там остался Андреас из Тора, член касты Поэтов - молодой, жизнерадостный,
неунывающий, с волосами, подобными гриве черного тарна, который был готов
умереть, но не убивать меня и был осужден погибнуть на Арене Развлечений или
в шахтах Тарны. И там осталось еще много людей, скованных и нескованных,
работающих в шахтах, на полях, в самом городе... тех, что страдали от
жестокости законов Тарны, которых давили традиции города, которые не имели в
жизни ничего, кроме чашки ужасного кал-да после дня изнурительной нудной
работы, не приносящей радости сердцу человека.
- Табук! - крикнул я гигантской птице. - Табук!
Табук - это самая распространенная на Горе антилопа: желтая, однорогая,
питающаяся листьями ка-ла-на и изредка забредающая на открытые луга в поисках
соли. Это была любимая добыча тарнов.
Крик "Табук" использовался тарнсменами, когда время было дорого и они не могли
делать остановку, чтобы тарн мог найти себе добычу. Как только всадник замечает
табука или какое-нибудь другое животное, он кричит "Табук!". Крик служит
сигналом для тарна, что он может начать охоту. Тарн находил себе жертву, съедал
ее и полет возобновлялся. Причем тарнсмен не покидал при этом седла. Я впервые
использовал этот сигнал, но птица прошла обучение у Тарноводов много лет тому
назад и должна была его знать. Сам я всегда старался отпускать тарна на
свободную охоту. Мне не хотелось присутствовать при его трапезе.
Огромный тарн, услышав мой крик, встрепенулся и стал описывать широкие круги,
сразу вспомнив то, чему его учили. Это был действительно самый великий из
тарнов, убар небес.
Конечно, я затеял невозможную вещь. Только один шанс из миллиона был за то, что
моя попытка увенчается успехом. Глаза тарна загорелись зловещим огнем,
обшаривая землю. Голова и клюв вытянулись вперед, крылья широко распростерлись
в воздухе, он опускался все ниже и ниже к серым башням Тарны.
Мы опять были над ареной, где все трибуны были забиты беснующимися зрителями.
Хотя представление окончилось, пусть и не так, как ожидали все, но никто не
расходился. Тысячи серебряных масок ждали, так как первой должна была покинуть
Дом Развлечений татрикс в своей золотой мантии.
Я различил внизу золотое сияние татрикс.
- Табук! - крикнул я. - Табук!
Огромный хищник ввинтился в воздух и камнем полетел вниз. Когти окованные сталью,
были наготове. Он падал совершенно бесшумно - как разящая сталь. Я вцепился в
птицу. Мой желудок почему-то оказался у горла. Трибуны арены, казалось, летели
на меня.
Снизу доносились крики ужаса. Серебряные маски были охвачены паникой. Совсем
недавно они требовали крови, а теперь кому-то из них угрожала страшная смерть.
Люди метались, стараясь спрятаться друг за друга, дрались за малейшие укрытия,
сталкивая друг друга со стен на песок.
И в одно мгновение, которое несомненно было самым ужасным в ее жизни, татрикс
осталась одна. Она стояла, покинутая всеми, на ступенях золотого трона среди
разбросанных подушек и подносов со сладостями и прохладительными напитками.
Дикий крик вырвался из-под золотой бесстрастной маски. Золотые рукава
взметнулись вверх, перчатки закрыли золотую маску. Я успел заметить под маской
ее глаза. Они были полны ужаса.
И тарн ударил.
Окованные сталью когти, как крюки, вонзились в тело кричащей татрикс. И тарн
задержался на мгновение, потом, вытянув голову и клюв, расправил крылья и
крепко схватил свою жертву. Он издал жуткий, леденящий кровь крик - крик, в
котором слышался триумф победы и бесстрашный вызов любому противнику.
Татрикс была беспомощна в этих безжалостных когтях. Она дрожала от ужаса, как
несчастная антилопа табук, попавшая в эти смертельные когти и ждущая своей
участи. Татрикс не могла даже кричать.
И взмахнув крыльями, тарн взмыл в воздух и полетел к горизонту, держа
в когтях тело татрикс в развевающейся мантии.
ГЛАВА 15. СДЕЛКА СОСТОЯЛАСЬ.
"Табук" - это была единственная команда голосом, на которую тарн был
приучен реагировать. Но для управления им были нужны поводья и кнут. Я уже
горько раскаивался, что пошел на это. Ведь без седла, поводьев и кнута
он был неподвластен мне.
И тут безумная мысль пришла мне в голову. Когда я везла Талену из Ара
в Ко-Ро-Ба, я пытался обучить ее управлению тарном. Когда было нужно, я
кричал ей сквозь свистящий в ушах ветер, какую пару поводьев нужно
потягивать.
Для управления тарном использовалось шесть пар поводьев, и, в соответствии
с моими указаниями, Талена натягивала ту или иную пару. В памяти тарна могла
возникнуть ассоциация между голосом человека и поводьями. Птицу, конечно,
нельзя было обучить за столь короткое время, да и не это было моей целью
- я обучал Талену. Если что-то и осталось в памяти тарна, то за прошедшие
годы все уже исчезло.
Но все же я решил попытать счастье и крикнул:
- Шестая!
Тарн повернул налево и начал плавно набирать высоту.
- Вторая!
Последовал поворот направо и подъем под тем же углом.
- Четвертая! - И тарн пошел вниз, готовясь к посадке.
- Первая, - приказал я. Безумная радость овладела мной, когда крылатый
гигант начал подниматься вверх.
После этого он полетел в одной плоскости, равномерно ударяя воздух огромными
крыльями, изредка переходя в долгое планирование. Я смотрел на проплывающие
внизу поля и исчезающую вдали Тарну.
И впервые, в порыве нахлынувших чувств, я обнял шею птицы и прижался к ней
щекой. Тарн летел вперед, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я
рассмеялся и похлопал его по шее. Хотя это была всего лишь птица, одна из
многих на Горе, но я любил ее.
Несмотря ни на что, я был счастлив. Мои чувства разделил бы любой тарнсмен.
По-моему, ничего не может сравниться по богатству ощущений с божественным
полетом на тарне.
Я был тарнсменом и не променял бы седло на трон убара в любом городе.
Если ты стал тарнсменом, то тебя всю жизнь будет тянуть к этим хищникам.
Стать тарнсменом - значит стать повелителем тарна, или же его жертвой.
Каждый знает, насколько опасны эти птицы. Они могут без предупреждения
напасть на своего хозяина. И все же сердце тарнсмена наполняется радостью,
когда он натягивает первую пару поводьев и направляет гигантскую птицу в
небо. Он летит высоко над землей, наедине с ветром и птицей. Он свободен.
Он летит. Поэтому я был рад тому, что снова оказался на спине тарна.
Вдруг снизу до меня донесся жалобный стон жертвы, стиснутой в могучих
когтях тарна.
Я выругал себя за то, что, наслаждаясь полетом, совсем забыл о татрикс.
Она наверняка умирала от страха, вися в страшных когтях на высоте многих
сотен футов над землей, не зная, что ее ждет: то ли падение на землю, то
ли смерть от холода на большой высоте.
Я оглянулся назад, чтобы проверить, нет ли за нами погони. Нас могли
преследовать как по воздуху, так и по земле. У Тарны было очень мало
тарнсменов, но чтобы отомстить за татрикс, город мог собрать небольшой отряд.
Мужчины Тарны с самого детства привыкли считать себя презренными созданиями,
лишь немного превосходящими зверей. Такие мужчины не могли стать тарнсменами.
Но я знал, что в Тарне все же есть тарнсмены - наемники из других городов
или люди, подобные Торну, капитану Тарны, которые, несомненно, несмотря
на то, что родились в Тарне, сумели остаться мужчинами, сохранить свою
честь и достоинство.
Я внимательно оглядел пространство позади нас, но не заметил черных точек
вдали, которые означали бы погоню. Небо было голубым и чистым, и хотя сейчас
каждый тарнсмен Тарны должен был быть в воздухе, я никого не видел.
Снова снизу донесся стон...
Далеко впереди я увидел утесы, высокие и крутые. Между ними расстилались
равнины, усыпанные желтыми цветами, которые вплетают в венки горийские
женщины. Они вкалывают эти цветы в волосы в своих домах, когда не нужно
прятать лицо под вуалью.
Через десять минут эти равнины были уже под нами.
- Четвертая! - скомандовал я.
Огромная птица остановилась в высоте, а затем плавно опустилась на выступ
одного из утесов. С этого выступа просматривалось все вокруг на сотни
пасангов. Сюда можно было попасть только на тарне.
Я соскочил со спины птицы и поспешил в к татрикс, чтобы защитить ее,
если птица вздумает разорвать девушку. Я освободил Лару из когтей тарна
и отогнал его. Тарн был озадачен. Разве я не крикнул "табук"? Разве это
не его добыча?
Я отогнал Тарна подальше, взял девушку на руки и усадил ее возле стены
утеса, подальше от края выступа, который представлял собой квадрат со
стороной в 20 футов. На таких выступах тарны устраивают гнезда.
Встав между татрикс и крылатым хищником, я крикнул: "табук". Тарн медленно
направился к девушке, которая, трепеща всем телом, поднялась на колени,
прижавшись спиной к грубому камню, и вскрикнула.
- Табук! - снова вскрикнул я и, взяв огромный клюв тарна в руку, направил
его в долину - к раскинувшимся внизу холмам.
Тарн поколебался, а затем почти нежным движением прижал клюв ко мне.
- Табук! - уже спокойно сказал я, повернув его голову в поле.
Взглянув еще раз на татрикс, птица повернулась и пошла к краю выступа.
Взмахнув огромными крыльями, она взмыла в небо и поплыла над землей, вселяя
ужас во всех, кто видел ее.
Я повернулся к татрикс.
- Ты не ранена?
Иногда тарн во время охоты легко ломает хребет антилопе табук. Я подверг
жизнь Лары огромному риску, но выбора у меня не было. Захватив в плен
татрикс, я мог ставить Тарне условия. Конечно, общий уклад города мне не
изменить, но может быть удастся добиться свободы для Линны, Андреаса и
других несчастных, с которыми я был на арене. Это ведь ничтожная цена за
возвращение татрикс.
Девушка с трудом поднялась на ноги.
По обычаям Гора, похищенная должна стоять на коленях перед похитителем, но
ведь это была татрикс, и я решил, что не буду настаивать на их выполнении.
Руки Лары в золотых перчатках коснулись золотой маски на лице. Видимо она
боялась, что лицо ее открыто. Я улыбнулся. Мантия была разорвана когтями
тарна и лохмотья развевалась по ветру. Но татрикс, не теряя гордой осанки,
прикрыла своими лохмотьями тело, насколько это было возможно. Мне
показалось, что из-под маски сверкнул взгляд голубых глаз. Эта золотая маска
наверняка скрывает прекрасное лицо, подумал я.
- Нет, - гордо ответила она, - я не ранена.
Иного ответа я и не ожидал, хотя знал, что когти тарна причинили ей немало
боли, исцарапав до крови ее тело.
- Тебе больно, - сказал я, - но сейчас тебе холодно. Потом, когда ты
согреешься, тебе будет еще больнее.
Бесстрастная маска смотрела на меня.
- Я тоже однажды был в когтях тарна, - сказал я.
- Почему тарн не убил тебя на арене? - спросила она.
- Это мой тарн, - просто объяснил я. Что я мог еще сказать? Я хорошо знал
характер тарнов, и то, что он не убил меня, было для меня такой же загадкой,
как и для нее. Если бы я не знал тарнов, то решил бы, что этот тарн
чувствует ко мне какую-то привязанность.
Татрикс осмотрелась вокруг и посмотрела на небо.
- Когда он вернется? - спросила она. Голос ее был тихим, почти неслышным
и я знал, что если кто-нибудь может вселить ужас в сердце татрикс, то это
только тарн.
- Скоро, - ответил я. - Будем надеяться, что он найдет себе пищу.
Татрикс заметно вздрогнула.
- Если его охота не удастся, - сказала она, - то он вернется злой и голодный.
- Конечно.
- Он может напасть на нас.
- Возможно.
И, наконец, она спросила то, что давно хотела спросить:
- Если он прилетит голодным, то ты отдашь ему меня?
- Да, - ответил я.
С криком ужаса татрикс упала на колени, вытянув в мольбе руки. Лара,
татрикс Тарны, была у моих ног и просила милости.
- Если ты не будешь покорна, - добавил я.
Татрикс с криком ярости вскочила на ноги.
- Ты издеваешься надо мной! - закричала она. - Ты издеваешься, как над
похищенной женщиной!
Я засмеялся.
Она замахнулась рукой в перчатке. Я успел перехватить удар и крепко сжал
ей руку. Глаза под маской сверкнули голубым огнем. Я позволил ей вырваться.
Она подбежала к стене и встала ко мне спиной.
- Я тебе нравлюсь? - спросила она.
- Прошу прощения, я не понял.
- Я твоя пленница, да?
- Конечно.
- Что ты собираешься делать со мной? - спросила она, не поворачиваясь ко
мне лицом.
- Продам тебя, чтобы купить седло и оружие, - сказал я, решив специально
вселить в ее душе тревогу, чтобы потом заключить сделку на наиболее выгодных
условиях.
Она содрогнулась от страха и гнева. Затем резко повернулась ко мне,
стиснув кулаки.
- Никогда, - воскликнула она.
- Я продам тебя, если захочу, - спокойно сказал я.
Татрикс, дрожа от ярости, смотрела на меня. Я почти физически ощутил ту
ненависть, что струилась из-под этой бесстрастной маски. Наконец, она
заговорила. Слова ее капали, как капли кислоты.
- Ты шутишь, - сказала она.
- Сними маску, - предложил я, - сними, чтобы я мог оценить, сколько
дадут за тебя.
- Нет! - крикнула она, прижав руки к лицу.
- Я думаю, что за одну маску мне дадут щит и копье.
Татрикс горько усмехнулась.
- Тебе за нее дадут даже тарна.
Я видел, что она не может поверить в серьезность моих слов. Мне было
необходимо убедить ее, что она стоит на грани позора, и я могу надеть на нее
камиск и ошейник.
Она рассмеялась, проверяя меня, и взяла в руки подол истерзанной материи.
- Ты видишь, что за меня в таких лохмотьях много не выручишь, - проговорила
она с притворным отчаянием.
- Это верно.
Она рассмеялась.
- Но без лохмотьев ты будешь стоить гораздо больше, - добавил я.
Она была потрясена моими словами. Мне показалось, что она забыла, где
находится. Затем она решила разыграть козырную карту и приняла гордый,
величественный, неприступный вид. Голос ее стал холодным, каждое слово
падало, как кристалл льда.
- Ты не осмелишься продать меня.
- Почему?
Она выпрямилась во весь рост, поправляя изодранную золотую мантию.
- Потому что я - татрикс Тарны.
Я поднял маленький камушек и кинул его с обрыва, следя за тем, как он
катится вниз, подскакивая на выбоинах. Затем я взглянул на тучи, заволакивающие
небо, прислушался к свисту ветра в остроконечных утесах. Затем я повернулся
к татрикс:
- Тем больше будет цена.
Татрикс онемела. Ее величественные манеры исчезли. Она забыла о них.
- Ты действительно продашь меня? - спросила она каким-то изменившимся голосом.
Я посмотрел на нее и не ответил.
- И с меня сорвут маску?
- И мантию тоже.
Она отшатнулась.
- Ты будешь просто рабыней среди таких же рабынь, - сказал я, - ни больше,
ни меньше.
Она говорила с трудом.
- И я... буду совсем раздетая?
- Конечно.
- Без одежды?
- Возможно, тебе позволят одеть браслеты, - раздраженно рявкнул я.
Она готова была упасть в обморок.
- Только идиот может купить одетую женщину.
- Нет... нет.
- Это обычай, - просто сказал я.
Она пятилась от меня, пока не уперлась спиной в утес. Ее голова тряслась.
Хотя на ее маске не было видно никаких эмоций, я знал, что ей овладело
отчаяние.
- Неужели ты сделаешь это? - спросила она испуганным шепотом.
- Через две ночи ты будешь стоять раздетой на рынке в Аре, и я продам
тебя тому, кто даст больше.
- Нет, нет, - пробормотала она, истерзанное тело отказалось держать ее и
она, всхлипывая, уцепилась в стену.
Это превзошло мои расчеты и я с трудом подавил желание успокоить ее, сказать,
что не хочу ей ничего плохого, что она в полной безопасности, но вовремя
вспомнил о Линне, Андреасе и других несчастных. Когда я вспомнил о жестокости
татрикс, мне захотелось отвезти ее в Ар и продать там в рабство. Она
будет более безвредна в доме какого-нибудь тарнсмена, чем на троне Тарны.
- Воин, - сказала она жалобно, - неужели ты так жестоко отомстишь мне?
Я улыбнулся про себя. Теперь вроде татрикс была готова пойти на переговоры.
- Ты меня несправедливо осудила, - угрюмо сказал я.
- Но ты всего лишь мужчина, животное.
- Я человек.
- Дай мне свободу, - взмолилась она.
- Ты одела на меня ярмо, била кнутом. Ты заставила меня служить развлечениям,
хотела скормить меня тарну. И теперь просишь свободы? Нет, ничто не сможет
утолить мою жажду мести, - свирепо сказал я. - Только продажа в рабство.
Она застонала. "Теперь пора", - подумал я.
- Ты оскорбила не только меня, но и моих друзей.
Татрикс встала с колен.
- Я освобожу их! - крикнула она.
- Можешь ли ты изменить законы Тарны? - спросил я.
- Увы! - всхлипнула она. - Пусть я не могу изменить законы, но твоих друзей
я освобожу. Моя свобода в обмен на их свободу!
Я притворился, что обдумываю ее предложение. Она вскочила на ноги.
- Подумай, воин! - голос ее стал торжественным. - Неужели ты утолишь свою
месть, но оставишь в рабстве своих друзей?
- Нет, - вскричал я гневно, хотя в душе испытывал торжество, - я воин!
Она уже полностью овладела собой.
- Ну, воин, ты должен заключить со мной сделку.
- Только не с тобой! - воскликнул я, изображая негодование.
- Да, - рассмеялась она, - моя свобода в обмен на их.
- Этого мало! - запротестовал я.
- Что еще? - спросила она.
- Освободи всех несчастных, что были на арене.
Татрикс отступила назад.
- Всех, - воскликнул я, - или рынок в Аре.
Голова ее опустилась.
- Хорошо, воин, я освобожу их.
- Тебе можно верить?
- Да, - сказала она, не встречаясь со мной взглядом. - Я даю слово татрикс
Тарны.
Я думал, можно ли верить ей? Но все равно, выбора у меня не было.
- Мои друзья, - сказал я, - Линна из Тарны и Андреас из Тора.
Татрикс посмотрела на меня.
- Но, - сказала она недоверчиво, - они же любят друг друга.
- И, тем не менее, освободи их.
- Она - падшая женщина, а он - член касты, запрещенной в Тарне.
Я настаивал.
- Хорошо, - сказала наконец татрикс, - я освобожу их.
- Мне нужно оружие и седло.
- Ты получишь их.
В этот момент тень тарна закрыла небо и, хлопая крыльями, огромная птица
опустилась на выступ. В когтях она держала большой окровавленный кусок
мяса, оторванный от туши животного. Тарн бросил кусок к моим ногам.
Я не двинулся. Мне вовсе не хотелось сражаться за добычу с громадной
птицей. Но тарн не набросился на мясо. Я понял, что он поел где-то внизу.
Взгляд, брошенный на его клюв, подтвердил мое предположение. На выступе не
было ни гнезда, ни самки, ни голодных птенцов. Огромный клюв бросил это
мясо к моим ногам.
Это был его дар.
Я с чувством похлопал тарна и сказал:
- Спасибо тебе, Убар Небес.
Я наклонился, взял мясо и вонзил в него свои зубы. Я заметил, что татрикс
содрогнулась при этом, но я был голоден, а приготовить его было негде, да
и некогда. Я предложил кусок татрикс, но ее чуть не стошнило, и я не стал
настаивать.
Пока я ел, татрикс стояла у скалы и смотрела на долину, покрытую желтыми
цветами. Они были прекрасны и их тонкий запах ощущался даже здесь. Татрикс
придерживала обрывки мантии и смотрела на это желтое море, которое
волновалось на ветру. Она выглядела такой одинокой и печальной.
- Цветы, - сказала она сама себе.
Я согнулся над куском мяса. Мои челюсти безостановочно работали,
пережевывая его.
- Что женщина Тарны может знать об этих цветах? - спросил я.
Она отвернулась, не ответив.
Когда я поел, она сказала:
- Теперь отвези меня к Столбам Обмена.
- Что это?
- Колонна на границе Тарны, - ответила она, - там жители обмениваются
с врагами пленными. - Она добавила: - Там тебя ждут люди Тарны.
- Ждут? - удивлено спросил я.
- Конечно, - она рассмеялась. - Разве ты не заметил, что за тобой не
было погони? Каждый идиот знает, что за татрикс Тарны можно получить
огромный выкуп золотом и стать богаче многих убаров.
Я посмотрел на нее.
- Я боялась, - она опустила глаза, - что ты именно такой дурак.
В ее голосе я уловил что-то, чего не мог понять.
- Нет! - я рассмеялся. - Назад в Тарну вместе с тобой!
У меня на шее все еще был алый шарф, который я подобрал на арене. Тот
самый шарф, который начал День Развлечений и которым я вытер свое лицо от
песка и пота. Я снял его с шеи.
- Повернись, - сказал я татрикс, - и заложи руки за спину.
Татрикс неохотно повиновалась. Я стянул с ее рук золотые перчатки и заткнул
себя за пояс. Затем этим самым шарфом связал ей руки.
Бросив татрикс на спину Тарна, я сел рядом с ней. Крепко держа ее за руки и
вцепившись в перья тарна, я приказал:
- Первая! - птица соскользнула с обрыва и начала медленно подниматься вверх.
ГЛАВА 16. КОЛОННА ОБМЕНА.
Мы летели, следуя указаниям татрикс, и минут через тридцать увидели
Колонну Обмена. Она стояла примерно в ста пасангах к северо-западу от города.
Это была колонна из белого мрамора, примерно сто футов высотой.
Забраться на нее можно было только на тарне.
Это было неплохое место для обмена пленными, так как здесь совершенно
исключалась возможность западни. Люди не могли забраться на колонну с земли,
а приближение тарнов можно заметить за много миль.
Я внимательно осмотрел местность. Вроде все было чисто. На колонне стояли
три тарна, столько же воинов и одна женщина в серебряной маске. Когда мы
пролетали над колонной, воин снял шлем и просигналил, чтобы я садился.
Я узнал Торна, капитана Тарны, заметив также, что он и его товарищи
вооружены.
- Это разве по правилам, - спросил я, - что воины приходят с оружием на
Колонну Обмена?
- Предательство здесь исключено, - сказала татрикс.
Я уже хотел повернуть обратно и закрыть вопрос.
- Ты можешь доверять мне, - сказала она.
- Почему? - с вызовом спросил я.
- Потому, что я татрикс Тарны, - гордо ответила она.
- Четвертая! - крикнул я, чтобы посадить птицу на колонну. Но тарн,
казалось, не понял приказа. - Четвертая, - приказал я более настойчиво,
но птица почему-то отказалась повиноваться. - Четвертая! - теряя терпение,
крикнул я.
Крылатый гигант сел на мраморную колонну. Его когти заскрежетали по камню.
Я не сошел с тарна и продолжал крепко держать татрикс.
Тарн, казалось, нервничал. Я постарался успокоить его, нежно разговаривая
с ним и гладя по шее. Приблизилась женщина в серебряной маске.
- Слава нашей обожаемой татрикс! - крикнула она. Это была Дорна Гордая.
- Не подходи ближе, - приказал я.
Дорна остановилась в пяти ярдах впереди Торна и двух воинов, которые не
сдвинулись с места.
Татрикс отреагировала на приветствие Дорны сухим кивком головы.
- Вся Тарна твоя, - воскликнула Дорна, - если ты вернешь нам благородную
татрикс. Город молит о ее возвращении. Боюсь, что в Тарну не вернется
радость, пока она вновь не сядет на золотой трон.
Я засмеялся.
Дорна Гордая оцепенела.
- Какие твои условия, воин? - спросила она.
- Седло и оружие, - ответил я. - А также свободу Линне из Тарны, Андреасу
из Тора и тем несчастным, что были со мной на арене.
Наступила тишина.
- Это все? - удивленно спросила Дорна.
- Да.
Торн рассмеялся.
Дорна взглянула на татрикс.
- Я добавлю, - сказала она, - столько золота, сколько весят пять тарнов,
комнату серебра и шлемы, наполненные драгоценностями.
- Ты любишь свою татрикс.
- Да, воин, - сказала Дорна.
- И ты очень щедра.
Татрикс забилась в моих руках.
- Меньшая цена - это оскорбление нашей обожаемой татрикс.
Я был рад этому. Хотя все эти богатства вряд ли понадобятся мне в Сардарских
горах, но они могли пригодиться Линне, Андреасу и остальным освобожденным.
Лара выпрямилась в моих руках.
- Эти условия мне не подходят! - сказала она, - дайте ему золота, равного
по весу десяти тарнам, две комнаты серебра и десять шлемов с драгоценностями.
Дорна Гордая выпрямилась.
- Да, воин, - сказала она, - для нашей татрикс мы не пожалеем ничего.
- Эти условия тебе подходят? - спросила татрикс, более уверенно и
величественно.
- Да, - сказал я, чувствуя, что нанес этим обиду Дорне Гордой.
- Отпусти меня, - приказала она.
- Хорошо.
Я соскочил со спины тарна, держа в руках татрикс, поставил ее на ноги и
начал развязывать руки, связанные шелковым шарфом. Как только она
почувствовала себя свободной, так снова стала татрикс с головы до пят. Я
подумал, неужели это та самая девушка, которая плакала на выступе, чья
мантия была разодрана в клочья, а тело было в синяках и царапинах от когтей
тарна.
Величественно, не удостоив меня даже словом, она показала на свои перчатки,
торчавшие у меня из-за пояса. Она медленно натянула их, не сводя с меня
горящего взора.
Что-то в ее манерах обеспокоило меня.
Она повернулась и пошла к Дорне и воинам.
Как только она поравнялась с ними, то сразу резко обернулась и вытянула
руку в золотой перчатке, приказав:
- Схватите его!
Торн и солдаты прыгнули вперед и я мгновенно оказался в кольце.
- Предательница! - крикнул я.
- Идиот, - расхохоталась она, - неужели ты подумал, что я могу заключить
договор с животным?
- Ты дала мне слово!
Татрикс поправила мантию.
- Ты всего лишь мужчина.
- Позволь мне убить его, - сказал Торн.
- Нет, - повелительно сказала татрикс, - этого слишком мало, - маска ее
сверкнула зловещим светом в лучах заходящего солнца. Она показалась мне
устрашающе жестокой. - Закутайте его в цепи и отправьте в шахты Тарны.
Мой тарн гневно вскрикнул и ударил могучими крыльями воздух.
Я воспользовался замешательством Торна и его солдат и, прыгнув вперед,
схватил капитана и ближайшего к нему солдата за шеи и столкнул их лбами.
А затем швырнул обоих на мраморный пол. Раздался звон упавшего оружия.
Татрикс и Дорна вскрикнули.
Другой воин прыгнул на меня с мечом. Я уклонился от удара, перехватил его
руку, вывернул ее и затем сломал о колено, как палку.
Солдат застонал и без сознания свалился на пол.
Однако Торн уже поднялся и вместе с одним из солдат прыгнул на меня
сзади. Я яростно боролся и мне удалось приподнять их и яростно швырнуть
о мраморный пол. В этот момент татрикс и Дорна всадили мне в спину что-то
вроде острой иглы.
Я рассмеялся над их глупостью, но тут мое сознание померкло, в глазах
потемнело, колонна закружилась у меня под ногами. Я упал. Мои мышцы больше
не слушались меня.
- Закуйте его в цепи, - сказала татрикс.
И когда мир медленно возвратился в прежнее состояние, я уже был скован
тяжелыми звенящими цепями.
В моих ушах звенел злобный смех татрикс.
Я услышал, как Дорна сказала:
- Убейте тарна.
- Он улетел, - ответил один из воинов.
Хотя и очень медленно, но силы все же возвращались ко мне. Постепенно
зрение полностью прояснилось. И я увидел колонну, голубое небо и своих врагов.
Где-то вдали маячила черная точка. Это был мой тарн. Когда он увидел, что
я упал, то сразу улетел. Теперь, - подумал я, - он будет полностью свободен.
Будет жить как хочет и где хочет, без седла, без сбруи и без господина.
Настоящий убар небес. Его утрата опечалила меня, но меня порадовало то,
что он избежал смерти от копья солдата.
Торн схватил меня за цепь и поволок к одному из трех тарнов, которые ждали
поблизости. Руки и ноги не слушались меня, как будто кто-то перерезал мне
жилы ножом.
Меня приковали к кольцу на ноге одного из тарнов.
Татрикс внезапно потеряла ко мне всякий интерес. Она повернулась к Дорне
и капитану Торну. Воин со сломанной рукой поднялся с пола. Его поврежденная
рука плетью висела вдоль тела. Он шатался. Его товарищ стоял возле меня.
Может, он следил за мной, а может просто старался успокоить встревоженных
гигантов.
Татрикс надменно обратилась к Дорне и Торну:
- Почему здесь так мало моих солдат?
- Нас вполне достаточно, - ответил Торн.
Татрикс посмотрела вдаль в сторону города.
- Сейчас из ворот должны выходить толпы радостных горожан.
Ни Дорна Гордая, ни Торн не ответили ей.
Татрикс подошла ко мне с царственным величием, несмотря на изодранную
мантию. Она показала рукой на Тарну.
- Воин, если ты задержишься тут, то увидишь толпы людей, которые будут
радостно приветствовать меня.
Послышался голос Дорны:
- Я думаю, что ты ошибаешься, обожаемая татрикс.
Лара удивленно повернулась.
- Почему?
- Потому, - ответила Дорна, и я был уверен, что она улыбается под маской, -
потому что ты не вернешься в Тарну.
Татрикс стояла в полной растерянности, как будто пораженная громом.
Один из воинов вскочил в седло тарна, к ноге которого я был прикован. Он
натянул поводья и тарн взлетел. Я болтался в воздухе. Боль раздирала все
мое тело. Я увидел, что белая колонна и фигуры на ней удаляются от меня.
Там оставались два воина, женщина в серебряной маске и одетая в золотую
мантию татрикс Тарны.
ГЛАВА 17. ШАХТЫ ТАРНЫ.
Помещение было узким, длинным и с низким потолком, в длину около сотни футов,
а в высоту и ширину около четырех. Дымные лампы горели в руках. Я не знал,
сколько таких камер в подземных шахтах Тарны. Длинный ряд рабов, скованных
вместе, входил сюда, располагаясь по всей длине, и когда вошел последний,
то захлопнулась стальная дверь с отверстиями для наблюдений. Я услышал скрип
задвигаемых засовов.
Здесь было темно. На полу стояла вода, которая стекала со стен и капала
с потолка. Воздух сюда проникал через маленькие отверстия, диаметром не
более одного дюйма, которые располагались на расстоянии двадцати футов
друг от друга. В центре стены виднелось отверстие диаметром в два фута.
Андреас, который был прикован рядом со мной, сказал:
- Через эту дыру камера затопляется водой.
Я кивнул и прислонился спиной к сырой каменной стене. Интересно, сколько
раз эта подземная камера затапливалась водой вместе с теми несчастными
рабами, которые здесь находились? Я уже не удивлялся, что в шахтах Тарны
царит такая полная покорность. Ведь всего месяц назад всех рабов в
соседней камере затопили из-за непокорности одного из них. Я уже не удивлялся
тому, что рабы с ужасом думают о всякой попытке сопротивления. Они сами
готовы задушить любого, кто выскажет мысль о восстании. Ведь тогда все они
погибнут ужасной смертью. Система шахт была сделана так, что можно было
затопить сразу все камеры. Мне говорили, что так однажды уже было. И
после этого много недель пришлось откачивать воду и вылавливать трупы.
Андреас сказал мне:
- Для тех, кому жизнь не дорога, здешних удобств вполне достаточно.
Я согласился с ним.
Он сунул луковицу и кусок хлеба мне в руку:
- Возьми.
- Спасибо, - ответил я и с жадностью принялся за еду.
- Тебе придется научиться жить как мы, - сказал он.
Перед тем, как завести нас в камеру, надсмотрщик бросил нам хлеб и овощи.
Рабы дрались между собой, кусаясь и царапаясь. Каждый старался ухватить
кусок побольше, вырывая друг у друга еду... Эта сцена вызвала у меня
отвращение. Я не полез в драку, хотя цепи, связывающие меня с остальными,
потащили меня в самую гущу. Но я понимал, что мне придется научиться
всему этому, так как у меня не было желания умереть.
Я улыбнулся про себя, думая, почему мы все здесь так цепляемся за свою
жизнь, так стремимся остаться в живых? Этот вопрос сам по себе довольно
глуп, но здесь, в шахтах Тарны, он не оказался таковым.
- Нам нужно думать о побеге, - сказал я.
- Тихо! Идиот! - пропищал откуда-то издали. Это был Ост из Тарны, который
как и я, был осужден на работу в шахтах.
Он ненавидел меня, считая, что из-за меня оказался здесь. Мы вместе
добывали руду в штольне, и дважды он украл то, что добыл я. За это меня
избивал кнутом надсмотрщик, как не выполнившего дневную норму. Те рабы, что
сидели на одной цепи с невыполнившим норму, лишались в этот день пищи.
Если норма не выполнялась три дня подряд, то всех рабов загоняли в камеру и
открывали шлюзы, затопляя ее. Многие рабы с неудовольствием смотрели на
меня. Ведь одновременно с моим появлением повысилась их дневная норма.
Правда, сам я считал, что это всего лишь совпадение.
- Я сообщу, что ты готовишь побег, - прошипел Ост.
В слабом свете ламп, горящих в углах камеры, я увидел, как могучий
коренастый человек, прикованный рядом с Остом, накинул на его шею тяжелую
цепь. Цепь натянулась и Ост тщетно пытался сбросить ее. Глаза его выкатились
из орбит.
- Ты больше ни о ком ничего не скажешь, - сказал человек, и я сразу узнал
могучего Корна из касты Кузнецов, которого я отказался убить на арене. Ост
дергался в конвульсиях.
- Не убивай его, - сказал я Корну.
- Как хочешь, воин, - ответил Корн и сдернул цепь с горла Оста. Тот сразу
упал на сырой пол, держась руками за горло и хрипло втягивая воздух.
- У тебя, кажется, есть друг, - сказал Андреас.
Зазвенев цепями, Корн растянулся на полу и вскоре храп возвестил, что он
уснул.
- Где Линна? - спросил я у Андреаса.
Его голос сразу стал печальным.
- Где-то на Фермах, я потерял ее.
- Мы все потеряли многое, - сказал я.
В камере мало кто разговаривал. Говорить было не о чем, да и усталость
после изнурительной работы не располагала к беседе. Я сидел, прислонившись
спиной к сырой стене, и слушал дыхание спящих.
Я был далеко от Сардарских гор, от Царствующих Жрецов, потерял свой город,
любимую Талену, отца и друзей. Ни один камень не лежит рядом с другим. Эта
загадка жестоких Царствующих Жрецов останется тайной, а я умру, рано или
поздно, под кнутом надсмотрщика или от голода, а может задохнусь в воде.
Эта преисподняя - шахты Тарны - будет моей могилой.
Здесь, наверное, сотни таких шахт и везде работают скованные рабы. Эти
шахты паутиной пронизывают толщу богатой рудой земли. А руда эта -
основа благополучия Тарны. Во многих тоннелях человек не может выпрямиться
в полный рост. Рабы работают на четвереньках, руки и ноги постоянно
покрыты ранами и кровоточат. На шее у каждого висит мешок, куда он
собирает руду. Затем руда вывозится наверх с помощью тележки. Во всех
тоннелях шахт царит вечный мрак, только кое-где коптят маленькие лампы.
Рабочий день в шахтах длится 16 горийских часов - это примерно восемь
земных. Рабы никогда не выходя на поверхность, и тот, кто спустился в
эти холодные подземелья, больше никогда не увидит солнца. В жалком
существовании рабов есть одно светлое пятно - раз в год, в день рождения
татрикс, им дают медовый пирожок и чашку плохого кал-да.
Мой сосед, который казался живым скелетом, хвастался, что уже три раза
пил в шахтах кал-да. Но таких счастливцев было совсем немного.
Продолжительность жизни рабов в шахтах, если они прежде не погибали от
кнута надсмотрщика, составляла от шести месяцев до одного года.
Вскоре я понял, что мой взгляд прикован к зловещему круглому отверстию.
Утром, хотя я понял, что наступило утро только по ругательствам
надсмотрщиков, щелканию кнутов, звону цепей и крикам рабов, я со своими
товарищами вышел из длинной камеры в прямоугольную, которая была
соседней с нашей.
Здесь уже была приготовлена пища.
Рабы бросились к ней, но тут же были отогнаны кнутами. Еще не было приказа
приступать к еде.
Старший раб, который командовал теми, кто был с ними на одной цепи,
наслаждался своей властью. Хотя он, как и все остальные, давно уже не видел
солнца, но ему был доверен кнут и он был убаром этого мрачного подземелья.
Рабы замерли. Все глаза были устремлена на жалкую пищу. Они ждали сигнала.
В глазах старшего было нескрываемое удовольствие. Он наслаждался
страданиями своих товарищей, тем страхом, который вызывал в них поднятый кнут.
Кнут щелкнул.
- Ешьте! - крикнул старший раб.
Рабы бросились вперед.
- Стойте! - услышал я свой голос.
Некоторый рабы рванулись вперед и упали, когда их остановила цепь, так как
многие остановились и повернули ко мне испуганные пустые лица.
- Ешьте! - снова щелкнул кнутом старший.
- Нет, - сказал я.
Толпа рабов стояла в нерешительности.
Ост пытался броситься к еде, но он был прикован к Корну, который стоял,
как скала, и не двигался с места. Старший приблизился ко мне. Семь раз
кнут опустился на меня. Но я не шелохнулся.
Затем я сказал:
- Не вздумай ударить меня еще раз.
Он отошел, опустив руку с кнутом, так как понял, что его жизнь в опасности.
Ведь его не ждет ничего хорошего, когда моя цепь захлестнет его горло, даже
если после этого шахта будет затоплена.
Я повернулся к рабам:
- Вы не звери, - сказал я, - вы - люди.
Затем я подвел их к пище.
- Ост, - сказал я, - распредели пищу.
Ост жадно протянул руки и сразу же набил рот хлебом.
И тут же получил сильнейший удар Корна, от которого вся еда выскочила у него
изо рта.
- Распредели еду, - сказал Корн.
- Мы выбираем тебя, - сказал Андреас, - потому что всем известна твоя
честность.
Все рабочие расхохотались.
Злой и перепуганный Ост под суровым взглядом старшего раба распределил всю
еду на равные порции.
Свой кусок хлеба я разделил на две части, одну из которых оставил себе, а
другую отдал Осту.
- Ешь, - сказал я.
Глаза у Оста бегали, как у урта. Он схватил хлеб и тут же проглотил его.
- За это всех нас утопят, - сказал он.
Андреас усмехнулся.
- Лично для меня большая честь умереть в компании с Остом.
И снова все расхохотались, причем мне показалось, что улыбнулся даже сам Ост.
Старший раб наблюдал, как мы шли по тоннелям к месту работы. Его кнут
бездействовал. Он смотрел на нас, а один раб из касты крестьян затянул песню,
к которой присоединились и остальные.
В этот день норма была выполнена легко, как и на следующий тоже.
ГЛАВА 18. МЫ НА ОДНОЙ ЦЕПИ.
Иногда до нас доходили кое-какие вести с поверхности. Все новости
приносили рабы, которые доставляли нам пищу. Эти рабы приходили к центральному
стволу. Все шахты Тарны сообщались с центральным стволом, который
выходил на поверхность. Через него в шахты поступала пища и все материалы.
Правда, питьевая вода не доставлялась с поверхности. Здесь внизу ее было
более чем достаточно. Все рабы спускались в шахты по центральному стволу,
но поднимались по нему только мертвые.
Новости, приносимые этими рабами, передавались от шахты к шахте, пока не
достигали нашей, которая была самой глубокой.
В Тарне появилась новая татрикс.
- Кто она? - спросил я.
- Дорна Гордая, - сказал раб, выкладывая пищу.
- А что случилось с Ларой?
Он рассмеялся.
- Ты что, сам не знаешь? - воскликнул он.
- Откуда же мне знать здесь, внизу?
- Ее похитили.
- Что?
- Да, похитил один тарнсмен.
- Как его звали?
- Тэрл, - сказал он и снизил голос до шепота, - Тэрл из Ко-Ро-Ба.
Я онемел от изумления.
- Он преступник, который выжил на Арене Развлечений.
- Я знаю.
- Его должен был убить тарн, прикованный к брусу. Но Тэрл освободил
тарна, сел на него и улетел. - Раб отложил в сторону корзину с едой, глаза
его блестели от возбуждения, он даже хлопнул себя по ляжкам. - Но затем
он вернулся и тарн схватил татрикс и унес ее, как табука! - Он
расхохотался и к его смеху присоединились другие рабы, прикованные ко мне.
И, благодаря этому хохоту, я наконец осознал, что же произошло.
Но я не смеялся.
- А как же Колонна Обмена? Разве татрикс не доставили на Колонну
Обмена и не освободили?
- Все думали, что так и будет, но видимо тарнсмен хотел именно ее, а
не богатства Тарны.
- Вот это мужчина, - воскликнул один из рабов.
- Может, она прекрасна, - сказал другой.
- Ее так и не обменяли, - спросил я изумленно.
- Нет. Два самых знатных жителя Тарны прибыли на Колонну Обмена - Дорна
Гордая и капитан Торн, но татрикс не вернулась. Тут же выслали погоню,
прочесали все окрестности, но безуспешно. Дорна Гордая и капитан Торн
нашли только ее изодранную мантию и золотую маску. - Раб сел на камень. - И
теперь эту маску носит Дорна.
- И тебя не интересует судьба Лары, которая было татрикс?
Раб рассмеялся и к его хохоту присоединились остальные.
- Мы знаем, - сказал он сквозь смех, - что она больше не носит золотую
мантию.
- Теперь, - добавил другой раб, - на ней более подходящая одежда.
- Да, - воскликнул первый, хлопая себя по ляжкам - прозрачный шелк! От
избытка чувств он даже повалился на землю, - Ты только представь, -
хохотал он, - Лара - татрикс Тарны, и в прозрачном шелке!
Все хохотали, кроме меня и Андреаса из Тора, который смотрел на меня
вопросительным взглядом. Я улыбнулся ему и пожал плечами. Мне не хотелось
отвечать на его вопрос.
Понемногу я восстанавливал чувство собственного достоинства в своих
товарищах. Все началось с распределения пищи. Затем я приучил разговаривать
между собой и называть друг друга по именам. Хотя они были из разных городов,
следовательно врагами, теперь находились на одной цепи и им пришлось
мириться друг с другом.
Когда один болел, другие наполняли его мешок. Когда кто-нибудь был избит
кнутом, другие подавали ему воду, чтобы смочить раны, так как цепь не позволяла
ему самому подойти к воде. И постепенно все они осознали, что находятся на
одной цепи, что у всех общая судьба. Теперь они уже не были безымянными
тенями в темной сырости шахты, только Ост оставался самим собой и постоянно
боялся затопления камеры.
Мы работали очень хорошо, все время выполняя норму, даже когда ее
снова повысили. Иногда во время работы мы пели и эти звуки грозно
разносили по тоннелям. Надсмотрщики удивлялись и стали нас бояться.
Новости быстро распространялись по шахтам, и вскоре все заговорили о
справедливом распределении пищи, о помощи друг другу, о том, что люди во
время работы поют. И все это происходит в самой глубокой шахте.
Время шло, и я узнал от рабов, разносящих пищу, что мои нововведения
распространились по всем шахтам. Я понял, что в людях возродилось чувство
собственного достоинства и даже здесь, глубоко под землей в шахтах Тарны,
где собрались самые жалкие люди, они стали смотреть друг на друга как на
людей, на товарищей.
Я решил, что пришло время действовать.
И этим же вечером, когда нас согнали в камеру и закрыли стальные двери, я
заговорил с рабами.
- Кто из вас хочет стать свободным?
- Я, - сказал Андреас.
- И я, - добавил Корн.
- И я... И я, - закричали остальные. И только Ост молчал. Наконец он
пробормотал:
- Это преступление...
- У меня есть план, - сказал я, но он требует мужества. И мы все можем погибнуть.
- Отсюда нет пути, - сказал Андреас.
- Сначала, - сказал я, - нужно, чтобы нашу камеру затопили.
Ост вскрикнул от ужаса, но сильная рука Корна стукнула его по затылку и он
сразу затих.
- Тихо, змея, - сказал Корн и так швырнул заговорщика, что тот пролетел
через всю камеру и стукнулся о стену.
Крик Оста показал мне, что он расскажет обо всем и камеру обязательно
затопят. Этого я и добивался.
- Завтра ночью, - сказал я, глядя на Оста, - мы попытаемся бежать.
На следующий день, как я и предполагал, Ост повредил ногу. Он стонал так
жалобно, что надсмотрщик освободил его от цепи и куда-то поволок. Это было
весьма необычное милосердие со стороны охраны, но я видел, как Ост дал
тому знак, что хочет сообщить нечто важное.
- Нужно было убить его, - сказал Корн.
- Нет, - ответил я.
Корн недоумевающе посмотрел на меня и пожал плечами.
В этот вечер рабов, принесших пищу, сопровождали воины.
Ост не вернулся.
- Его нога требует лечения, - сказал надсмотрщик, закрывая дверь в нашу
камеру.
Когда стальная дверь захлопнулась и закрылись затворы, то мы услышали его
смех.
- Сегодня ночью, - сказал Андреас, - камера будет затоплена.
- Да, - сказал я и все с изумлением посмотрели на меня.
Я крикнул тем, что стояли в дальнем конце камеры:
- Принесите лампу!
Я взял лампу и, сопровождаемый несколькими рабами, пошел к круглому
отверстию, через которое вскоре должна была хлынуть вода. Ствол был заделан
железной решеткой. Откуда-то сверху донесся скрип открываемого клапана.
- Поднимите меня, - крикнул я и тут же, поддерживаемый плечами Андреаса и
другого раба, забрался в ствол. Стенки его были скользкими и влажными. Руки
мои проскальзывали.
Цепи мешали мне добраться до решетки.
Я выругался.
И тут я резко стал подниматься вверх. Это другие рабы поняли мой замысел.
Они поднимали меня все выше и выше.
И вот наконец мои руки коснулись решетки.
- Я схватил ее, - крикнул я, - тащите меня!
Андреас и другой раб упали вниз и цепи резко натянулись.
- Тащите! - крикнул я. - Сотни рабов начали тянуть за цепи. Мои руки,
вцепившись в решетку, стали кровоточить, кровь падала мне на лицо. Но я не
разжимал пальцы. - Тяните сильнее! - крикнул я.
По стенам сверху потекла вода.
Клапан уже открывался.
- Тяните же! - кричал я.
И тут решетка не выдержала и я под скрежет металла и звон цепей рухнул на пол.
Сверху уже лился поток воды.
- Первый в цепи! - крикнул я.
Маленький человек проскользнул между остальными и встал передо мной.
- Ты должен взобраться, - сказал я.
- Как? - спросил он в замешательстве.
- Упирайся спиной и ногами в стенки трубы.
- Я не смогу.
- Ты сможешь.
И вместе с остальными рабами я поднял его и всунул в трубу.
Мы слышали звон его цепей, кряхтение и сопение, пока он дюйм за дюймом
поднимался наверх.
- Мне не удержаться, - крикнул он и упал на каменный пол, всхлипывая.
- Еще раз, - приказал я.
- Я не смогу, - истерически крикнул он.
Я схватил его за плечи и встряхнул.
- Ты же из Тарны, покажи нам, на что ты способен.
Это пробудило в нем гордость.
Мы снова подняли его в ствол.
Затем вслед за ним полез второй в цепи, за ним третий. Поток воды из трубы
уже был толщиной с мою руку. Уровень воды в камере поднялся до колен.
Первый человек в цепи поднялся уже высоко. Второй, звеня цепями, следовал
за ним. Его поддерживал третий, который стоял на спине четвертого. Подъем
продолжался.
Когда поскользнулся второй человек, увлекая за собой первого, его удержали
третий и четвертый, которые лезли за ним. И снова стали карабкаться дальше, а за
ним тянулись остальные.
Вода уже поднялась до уровня в два фута над полом, когда я полез за
Андреасом в тоннель. Корн был четвертый за мной.
Вскоре я, Андреас и Корн уже были в стволе. Но что будет с теми
несчастными, что были прикованы после нас?
Я посмотрел на длинную цепь рабов, что упрямо лезли все выше и выше.
- Быстрее! - крикнул я.
Поток воды обрушился на нас, как водопад, мешая нашему продвижению.
- Быстрее! Быстрее! - донесся снизу испуганный голос.
Тот кто поднимался первым вдруг услышал грохот падающей воды. Он в ужасе
крикнул:
- Мы погибли!
- Держитесь! - крикнул я. - Вытащите последнего человека из камеры. Пусть
там никого не останется.
Но мои слова утонули в грохоте воды, которая обрушилась на меня, как могучий
кулак. Она хлынула вниз по стволу. Многие потеряли опору и повисли на цепях.
Дышать, смотреть и, тем более, двигаться, было невозможно.
Но этот водопад прекратился так внезапно, как и начался. Должно быть, тот,
кто управлял клапаном, решил проявить милосердие к тем, кому суждено было
погибнуть, и облегчить их страдания. А может, у него просто лопнуло
терпение и он решил закончить все побыстрее.
Я перевел дыхание, откинул со лба мокрые волосы и вгляделся во тьму тоннеля.
- Вперед! - крикнул я.
И уже через пару минут я добрался до горизонтального тоннеля, откуда вода
поступала в вертикальный ствол. Здесь уже были те, кто был прикован впереди
меня. Они были насквозь промокшие и замерзшие, но живые. Я похлопал
первого человека по плечу.
- Молодец!
- Я же из Тарны, - гордо сказал он.
Наконец, все выбрались в горизонтальный штрек. Правда, последних четырех
пришлось вытаскивать, так как они безвольно повисли на цепях. Трудно было
сказать, сколько времени они провели под водой. Я вместе с тремя уроженцами
Порта Кар работали над ними, стараясь привести их в чувство. Остальные
терпеливо ждали и никто не потребовал, чтобы их бросили на произвол судьбы.
Наконец, неподвижные тела ожили. Люди стали дышать, втягивая сырой спертый
воздух в свои измученные легкие.
Тот, которого приводил в чувства я, приподнялся и прикоснулся ко мне, выражая
свою благодарность.
- Мы же на одной цепи, - сказал я.
Это был наш девиз - девиз тех, кто работал в шахтах.
- Идем! - сказал я.
И мы, скованные друг с другом, пошли по горизонтальному тоннелю.
ГЛАВА 19. ВОССТАНИЕ НА ШАХТАХ.
- Нет! Нет! - кричал Ост.
Мы нашли его у клапана, с помощью которого вода из резервуара попадала в нашу
камеру, расположенную ниже. Теперь он был одет в форму старшего раба - плата
за его предательство. Он бросил кнут и попытался бежать, завывая как урт, но
скованные рабы окружили его и Ост упал перед ними на колени.
- Не трогайте его, - сказал я.
Но рука Корна была уже на горле заговорщика и предателя.
- Люди Тарны решат его судьбу, - сказал он мне, и его холодные как сталь
глаза пробежали по лицам рабов.
И глаза Оста тоже с мольбой перебегали от одного лица к другому. Но они не
находили в них жалости. Все лица были словно высечены из камня.
- Ост вместе с нами на цепи? - спросил Корн.
- Нет, - послышался гул голосов. - Он не с нами!
- Я на цепи! - кричал Ост. Он умоляюще заглядывал в лица своих бывших
товарищей. - Возьмите меня с собой! Освободите меня!
- Это кощунство - просить нас об этом, - сказал один из рабов.
Ост задрожал.
- Свяжите его и бросьте его здесь, - сказал я.
- Да! Да! - истерически завопил Ост, бросаясь в ноги Корну. - Сделайте
так, господа!
- Сделайте так, как просит Тэрл из Ко-Ро-Ба, - поддержал меня Андреас, - не
пачкайте цепи кровью этой змеи.
- Хорошо, - сказал Корн с преувеличенным хладнокровием. - Мы не будем
пачкать цепи.
- Спасибо господа, - вздохнул с облегчением Ост и на лице его появилось то самое
змеиное выражение, которое я хорошо знал.
Но тут Корн заглянул в лицо Осту и тот побелел.
- Мы дадим тебе больше шансов, чем ты оставлял нам, - сказал могучий кузнец из
Тарны.
Ост заверещал от ужаса.
Я попытался пробиться вперед, но цепь рабов не пустила меня. Так я не смог
придти на помощь Осту.
Он пытался кинуться ко мне, протягивал руки, но Корн схватил заговорщика и швырнул
его соседу.
Оста передавали по цепи из рук в руки, пока он не попал к последнему в цепи
и тот швырнул его головой вниз в тот самый тоннель, из которого мы только что
выбрались. Тело полетело вниз, ударяясь о стенки и только отдаленный всплеск
воды внизу возвестил, что Ост закончил свой жизненный путь...
Эта ночь в шахтах Тарны была непохожа на другие.
Возглавляемые мной закованные в цепи рабы, как расплавленная лава из
глубин земли, растекалась по тоннелям. Вооруженные камнями и кирками, мы
врывались в помещения, где находились старшие рабы и солдаты, и у них не
было времени даже на то, чтобы обнаружить оружие. Тех, кто не погиб в схватке,
мы заковывали в кандалы и швыряли в камеры. Рабы не считали нужным ласково
обходиться с теми, кто притеснял их.
Вскоре мы нашли молоты, которыми можно было разбить наши оковы, и выстроились
в очередь к наковальне, где Корн умелыми ударами сбивал цепи.
- К центральному стволу! - крикнул я, поднимая меч, который достался мне в
борьбе с солдатом.
Раб, разносящий пищу, охотно вызвался показать нам дорогу.
И вскоре мы были на месте.
Ствол соединялся с шахтой примерно на глубине в тысячу футов под землей. Мы
столпились на дне ствола и смотрели вверх, на лунное небо. Тот, кто
хвастался, что он трижды пил кал-да в шахтах Тарны, заплакал, когда увидел одну
из трех лун горийского неба.
Я послал несколько человек наверх, чтобы защищать цепи, которые свешивались
сверху.
- Нельзя допустить, чтобы их обрубили, - сказал я им.
И несколько теней, полные яростной надежды, полезли вверх - к лунному небу.
Мы полезли вслед за ними и никто не слышал нас, когда мы бесшумно добрались
до второй шахты, которая располагалась выше нашей.
Какой ужас испытали старшие рабы и надсмотрщики, когда увидели разъяренную
толпу раскованных рабов, которая обрушилась на них! Они были не способны
остановить людей, уже почувствовавших вкус свободы и желающих освободить своих
товарищей.
Камера за камерой освобождалась от рабов и заполнялись связанными солдатами и
надсмотрщиками, которые даже не сопротивлялись, зная, что в этом случае их ждет
немедленная смерть.
Мы освобождали шахту за шахтой, и люди растекались по всем подземельям, неся
освобождение другим. Все происходило как по тщательно разработанному плану,
однако я знал, что все происходит само собой. В восстании участвовали не рабы,
а люди, которые обрели чувство собственного достоинства и гордость.
Наконец, мы были наверху. Я оказался среди сотен кричащих возбужденных людей
с обрывками цепей на руках и ногах, потрясающих оружием, отобранным у солдат,
а также камнями и кирками. Эти изможденные, замученные тяжелой работой люди,
выкрикивали мое имя под тремя лунами Гора. Я стоял у центрального ствола и
ощущал, как холодный ночной ветер освежает мою кожу.
Я был счастлив и горд.
Потом я увидел большой клапан, с помощью которого можно было затопить шахту.
Он был закрыт.
Я гордился своими товарищами, которые сумели защитить этот клапан. Вокруг
лежали трупы солдат, которые пытались затопить шахты. Я гордился ими еще
и потому, что они даже сейчас сами не открыли этот клапан, когда в камерах,
связанные и беспомощные, лежали их прежние угнетатели и враги. Я мог себе
представить, какой ужас холодил душу связанным солдатам в Недрах земли, которые
ожидали, что с минуты на минуту поток воды поглотит их. Но вода так и не пошла
к ним.
Я подумал, понимают ли бывшие рабы, что такой поступок под силу только воистину
свободным людям, которые дрались за свою свободу в темных тоннелях подобно
лордам и завоевали для себя этот холодный ночной воздух планеты. Эти люди
не жалели своих жизней для спасения товарищей.
Я вспрыгнул на возвышение и поднял руки.
Наступила тишина.
- Люди Тарны и других городов! Вы свободны!
Послышались радостные крики.
- Весть о нашей победе сейчас летит к дворцу татрикс, - крикнул я.
- Пусть она трепещет, - оглушительно проревел Корн.
- Подумай, Корн, - сказал я, - со скоро со стен города поднимутся в воздух тарны,
а из ворот выйдет пехота.
В толпе рабов послышался ропот.
- Говори, Тэрл из Ко-Ро-Ба! - крикнул Корн, произнося имя города совершенно
без опаски.
- У нас нет оружия и мы не приучены сражаться, нам не выстоять против солдат
Тарны, - сказал я. - Мы будем уничтожены, нас затопчут. - Я помолчал. - Поэтому
нам надо разбежаться по лесам и горам, найти себе убежище и скрыться. За нами
будут охотиться солдаты с пиками на огромных тарларионах. Тарнсмены будут
убивать нас стрелами с воздуха.
- Но мы умрем свободными! - крикнул Андреас из Тора и его поддержали сотни голосов.
- Но вы должны помочь остальным! - крикнул я. - Вы должны научиться прятаться
днем и передвигаться ночью, уметь уходить от погони. Вы должны нести свободу другим
людям!
- Ты предлагаешь нам стать воинами? - крикнул кто-то.
- Да! - ответил я. И эти слова были впервые произнесены на Горе. - Хотя вы
здесь из самых разных каст, но теперь вы все должны стать воинами.
- Мы станем ими! - сказал Корн из Тарны, сжимая в руках молот, которым он сбивал
наши оковы.
- А что скажут Царствующие Жрецы? - спросил кто-то.
- Да будет все так, как решат они, - ответил я и, подняв руки вверх,
прокричал, освещенный тремя лунами и обвеваемый свежим ночным ветром:
- А если же они решат не так, мы все равно сделаем по-своему.
- Сделаем по-своему! - повторил густой бас Корна.
- Сделаем по-своему! - повторил сначала один, потом другой, а вскоре к небу
вознесся целый хор хриплых голосов, повторявших слова, которых еще не
слышал Гор.И я со страхом понимал, что эти слова произносили не члены касты
образованных писцов или гордых воинов, нет, воспротивиться воле Царствующих
Жрецов решили самые презираемые люди, - закованные в цепи рабы из шахт Тарны.
Я стоял и смотрел как расходятся бывшие рабы, покидают эту обитель горя и
печали, чтобы найти свою новую судьбу вне законов и обычаев Гора - судьбу
преступников.
Слова прощания сорвались с моих губ:
- Желаю вам всего хорошего!
Корн остановился рядом со мной.
Я подошел к нему.
Коренастый кузнец стоял широко раскинув ноги и держа огромными руками тяжелый
молот. Я впервые заметил, что волосы у него желтого цвета. Его глаза цвета
голубой стали сейчас были мягкими и добрыми.
- Я тоже желаю тебе всего хорошего, Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он.
Я обнял его.
- Мы на одной цепи, - сказал он.
- Да.
Затем он резко повернулся и скрылся во тьме.
Теперь со мной остался только Андреас из Тора.
Он откинул назад гриву черных волос и улыбнулся мне:
- Ну, - сказал он, - я уже испытал счастье на шахтах Тарны, теперь настала
очередь Больших Ферм.
- Желаю счастья, - сказал я.
Я от всей души желал ему найти свою девушку с каштановыми волосами, одетую в
камиск - ласковую Линну из Тарны.
- А куда направляешься ты? - небрежно спросил Андреас.
- У меня есть одно дело к Царствующим Жрецам.
- Да? - спросил изумленно Андреас и замолчал.
Мы смотрели друг на друга, залитые лунным светом. Он казался печальным. Я
впервые увидел его таким.
- Я иду с тобой, - сказал он.
Я улыбнулся. Андреас наверняка знал, что ни один человек не возвратился с
Сардарских Гор.
- Нет, я думаю что там ты не найдешь новых песен.
- Поэты должны искать песни везде.
- Мне очень жаль, - сказал я, - но я не могу позволить тебе сопровождать себя.
Андреас хлопнул меня по плечу.
- Слушай, тупой человек из касты Воинов, для меня друзья важнее, чем песни.
Я пытался пошутить, изобразив недоверие.
- А ты действительно из касты Поэтов?
- Еще никогда я не был настолько поэтом, как сейчас. Песни не самоцель, ведь
они воспевают реальные события.
Меня удивили его слова. Ведь я знал, что Андреас охотно отдаст свою руку
или несколько лет жизни за хорошую песню.
- Ты нужен Линне, - сказал я, - попытайся освободить ее.
Андреас из касты Поэтов стоял передо мной со страданием в глазах.
- Я желаю тебе всего хорошего, поэт, - сказал я.
Он кивнул.
- И тебе всего хорошего, воин.
Возможно, мы оба сомневались в возможности дружбы между членами разных каст, но
в душе сознавали, хотя и не говорили вслух, что сердца людей не знают кастовых
различий.
Андреас повернулся, чтобы уйти, но затем снова посмотрел на меня:
- Царствующие Жрецы ждут тебя.
- Конечно.
Андреас поднял руку и сказал:
- Тал.
Я удивился, что он сказал слова приветствия, но тоже почему-то сказал: - Тал.
Я решил, что он хотел напоследок поприветствовать меня, так как другого случая
может и не предвидится.
Андреас повернулся и ушел.
А я должен был продолжать свое путешествие в Сардарские Горы.
Как сказал Андреас, меня там ждут, ведь они знают обо всем, что происходит
на Горе. Могущество и знания Царствующих Жрецов были вне понимания
простых смертных.
Говорили, что мы для Царствующих Жрецов примерно то же самое, что для нас
амебы. Их могучий интеллект не шел ни в какое сравнение с нашим жалким разумом.
Мне уже пришлось видеть их могущество - мой город был уничтожен так, как человек
уничтожает муравейник. От города не осталось но одного камня.
Да, я знал, что могущество Царствующих Жрецов огромно. Они могут управлять
гравитацией, уничтожать города, разделять друзей и родных, вырывать любимых из
объятий друг друга, приносить ужасную смерть любому, кто пойдет против их воли.
Их могущество вселяет ужас в сердца людей, которые не осмеливаются противостоять
им.
Слова человека из Ара, который был одет в мантию Посвященного и принес мне
послание Царствующих Жрецов в ту жуткую ночь на дороге Ко-Ро-Ба, до
сих пор звучали у меня в ушах:
- Упади грудью на свой меч, Тэрл из Ко-Ро-Ба!
Но я знал, что не сделаю этого. Я должен идти к Сардарским Горам, проникнуть
в них и встретиться с Царствующими Жрецами.
Я должен найти их.
Где-то среди диких обледеневших утесов, недоступных даже тарнам, они ждут меня -
эти свирепые боги жестокого мира.
ГЛАВА 20. НЕВИДИМЫЙ БАРЬЕР.
В руке у меня был меч, отнятый в шахте у одного из солдат. Это было
моим единственным оружием. Для прохода в горы следовало вооружиться
получше. Многие солдаты на шахтах были убиты или бежали. С убитых была
снята вся одежда и взято оружие. И то, и другое было необходимо плохо
одетым и безоружным рабам.
Я знал, что времени у меня очень мало - ведь скоро сюда прибудут тарнсмены
Тарны. Я стал осматривать низкие деревянные домики, окружающие шахты. Почти
все они были разрушены и разграблены рабами. Там не осталось ни оружия, ни пищи.
В главной канцелярии я нашел управляющего шахтами, который был изувечен до
неузнаваемости. Ведь именно по его приказу затоплялись шахты вместе со всеми
рабами. Теперь его почти разорвали на куски.
На стене висели пустые ножны. Я надеялся, что он успел схватить оружие, когда
сюда ворвались рабы. Хотя я ненавидел его, но мне хотелось, чтобы он умер безоружным.
Возможно, в полутьме рабы не заметили этих ножен. Сам меч, конечно, исчез. Я
решил, что ножны могут мне пригодиться.
Поднеся их к окну, я увидел, что на них блестят шесть великолепных камней.
Наверное, они достаточно дорогие, хотя вряд ли большая ценность.
Я сунул меч в ножны, прикрепив их к поясу, и по горийскому обычаю перекинул через
плечо.
Я вышел из дома и посмотрел на небо. Тарнсменов еще не было. Луны превратились
в бледные диски на светлеющем небе. Солнце наполовину появилось из-за
горизонта.
Его свет разрушил темные бастионы ночи. Я посмотрел на то, что окружало меня -
безобразные дома, зловещая пустынная коричневая земля, усыпанная камнями. Среди
разбросанных бумаг, обломков сломанных клинков валялись застывшие в самых невероятных
позах трупы обнаженных людей.
Клубы пыли, похожие на принюхивающихся собак, вились вокруг них. Выбитая
кем-то дверь теперь висела на одной петле и качалась на ветру, издавая душераздирающие
звуки.
Я прошел по этому хаосу и поднял замеченный мною шлем. Хотя ремешок был
порван, это было легко поправить. Интересно, почему его не забрали рабы?
Результатом моих поисков были только пустые ножны и поврежденный шлем, а вскоре
здесь уже будут тарнсмены. И я быстро пошел прочь. Это была походка воина,
приобретенная после долгих тренировок. Она позволяла идти быстро и очень долго.
И только когда я добрался до леса, к шахтам начали спускаться тарнсмены.
Через три дня вблизи Колонны Обмена я нашел своего тарна. Увидев его
издали, я сперва решил, что это дикий тарн. Я приготовился дорого отдать
свою жизнь, но эта птица, которая несколько недель не улетала отсюда, была
моим тарном. Она расправила крылья и пошла ко мне.
Я потому и пошел сначала сюда, что предчувствовал, что тарн находиться где-то
поблизости. В горах, куда он принес меня и татрикс, была хорошая охота и
улетать отсюда у него не было никаких причин.
Когда тарн приблизился и вытянул голову, у меня вдруг появилась мысль,
что он ждал меня здесь. Но это было слишком невероятно.
Он не сопротивлялся и не проявлял недовольства, когда я вскочил ему на спину
и крикнул:
- Первая! - Тарн пронзительно вскрикнул и как могучая пружина взмыл в небо,
оглушительно хлопая крыльями.
Когда мы пролетали над Колонной Обмена, я вдруг вспомнил, что именно здесь меня
предала та, что была когда-то татрикс Тарны. Интересно, какова ее судьба?
Я задумался так же над причинами, которые склонили ее к предательству, над ее
странной ненавистью ко мне, которая, казалось, была совсем не свойственна той
одинокой девушке на выступе утеса, которая смотрела на море желтых цветов внизу,
пока я расправлялся с куском сырого мяса. И вновь во мне проснулась ярость
и жажда мести, когда я вспомнил ее повелительный жест и беспощадный приказ:
- Схватите его.
Какова бы не была ее судьба, подумал я, она заслуживает ее. Но вдруг я поймал
себя на мысли, что мне не хочется ее смерти. Месть Дорны Гордой должна быть
ужасной. Я с содроганием подумал о том, что Лару могли бросить в яму,
кишащую остами, или сварить живьем в кипящем масле, или
оставить голой в бесконечных болотах с кровососущими насекомыми и плотоядными
растениями, или же скормить гигантским уртам, которые живут в подвалах под
дворцом татрикс. Я знал, что ненависть мужчин не идет ни в какое сравнение
с женской ненавистью, которая может быть изощренно жестокой и страшной.
Мужчине никогда не додуматься до того, что может прийти в голову женщине.
Что же может удовлетворить жажду мести такой страшной женщины, как
Дорна Гордая?
Был месяц весеннего равноденствия, который назывался на Горе эн-кара, или
первый Кара. Полное название звучит как эн-кара-лар-торвис, что в переводе
означает Первый Поворот Центрального Огня. Лар-Торвис - это по-горийски
солнце. Но обычно солнце называют тут Тор-ту-Гор, или Свет над Домашним
Камнем. Месяц весеннего равноденствия называется се-кара-лар-торвис, или
просто се-кара - Второй Поворот.
К отчаянию всех ученых Гора, в каждом городе планеты ведется свое
собственное летоисчисление. Даже Посвященные, которые должны были вести
единый календарь, свои праздники отмечали в разное время, в зависимости от
того, в каком городе они жили. Для введения единого календаря требовалось,
чтобы один из городов подчинил себе все другие. Но пока такого ни разу не
было, и Посвященные каждого города считали себя самыми главными, которые
единственные придерживаются правильного календаря.
Однако на Горе существовали празднества, которые отмечались четыре раза в год
в одно и то же время - ярмарки у подножья Сардарских Гор. Их начало
определялось по календарю Ара - самого большого города на Горе.
А время в Аре отсчитывалось от времени появления первого человека на Горе,
который, по словам Царствующих Жрецов, образовался из земли и крови тарна.
В настоящее время шел 10117 год по летоисчислению Ара, но я считал, что на
самом деле Ару не более 3000-4000 лет. Домашний Камень Ара был, видимо,
весьма солидного возраста.
После четырех дней путешествия на тарне я увидел вдали Сардарские Горы. Если
бы у меня был горийский компас, то его игла неизменно указывала бы на них,
как на место обитания Царствующих Жрецов. Вблизи гор я разглядел разноцветные
красивые знамена и красивые павильоны ярмарки Эн-Кара - ярмарки Первого
Поворота.
Мне не очень-то хотелось приближаться к этому месту. Я смотрел на горы, которые
впервые предстали предо мной. При их появлении по моему телу прошла дрожь, хотя
ветер был достаточно теплым.
Сардарские Горы не были такими огромными, как знаменитые утесы Вольтан
Рейндж, где я был когда-то пленником мятежного убара города Ара -
Марленуса, свободолюбивого и воинственного отца прекрасной Талены, которую
я много лет назад унес на своем тарне в Ко-Ро-Ба.
Нет, Сардарские Горы уступали по высоте и величию утесам Вольтана. Их вершины
не врезались в небо, презрительно смеясь над долинами, лежащими у их подножья.
Там никогда не звучали крики тарнов и ларлов. Тем не менее, когда я смотрел на
эти горы, уступающие в неприступности и дикости горам Вольтан, страх
закрадывался в мое сердце.
Я направил тарна к горам.
Горы передо мной были совсем черными. Только высокие вершины отливали
белоснежным снегом. Я пытался разглядеть на склонах зеленую растительность, но
напрасно - в Сардарских Горах не росло ничего.
Эти остроконечные вершины даже издали излучали какую-то угрозу. Я направил
тарна как можно выше и всмотрелся в тучи, окружающие горы, но ничто не
указывало на пребывание там Царствующих Жрецов.
И тут у меня возникло подозрение, что Сардарские Горы пусты и там нет ничего,
кроме ветра и снега, что люди верят в несуществующее, поклоняются пустоте.
А как же тогда нескончаемые молитвы Посвященных, жертвоприношения, ритуалы,
святилища, алтари? Неужели жертвоприношения, аромат ладана, молитвы Посвященных
обращены просто к голым пикам Сардарских Гор - к снегу, холоду и ветру, которые
царят в ущельях?
Внезапно тарн вскрикнул и содрогнулся в воздухе. И все мои святотатственные
мысли о пустых горах мгновенно исчезли - я получил доказательство существования
Царствующих Жрецов.
Тарна как будто схватила невидимая, но могучая рука.
Я ничего не ощущал.
Глаза птицы, вероятно впервые в жизни, наполнились слепым ужасом.
Я по-прежнему ничего не ощущал и не видел.
С жалобным криком тарн начал опускаться вниз. Его могучие крылья беспорядочно
били воздух - так же беспомощно, как руки утопающего. Но воздух как бы
отказывался держать его крылья. Описывая неправильные круги и дико крича,
беспомощный тарн падал на землю, а я, не в силах ничем ему помочь, в отчаянии
вцепился в его шею.
И только когда мы были в ста ярдах от земли, этот странный эффект исчез так же
внезапно, как и появился. Тарн вновь обрел силы, но остался таким же
перепуганным и возбужденным, почти неуправляемым.
Но затем, к моему удивлению, тарн снова начал подниматься наверх,как
бы стремясь вновь набрать ту высоту, с которой его сбросили неведомые силы.
Раз за разом он упрямо поднимался, но каждый раз происходило одно и то же - он
беспомощно падал вниз.
Сидя на его спине, я ощущал напряжение его мышц и бешеную работу сердца. Но
после того, как он достигал определенной высоты, зрение его вдруг
затуманивалось и он терял ориентировку в пространстве и координацию движений.
Теперь в нем уже не было страха - остался только гнев. Он снова и снова пытался
взять невидимый барьер и каждый раз все более яростно.
Увидев, что все тщетно, я крикнул:
- Четвертая!
Я боялся, что упрямая птица погибнет в борьбе с невидимыми силами, которые
преградили нам путь в горы.
С большой неохотой тарн направился в сторону зеленой долины, которая находилась
на расстоянии одной лиги от ярмарки Эн-Кара. Мне показалось, что большие глаза
птицы смотрят на меня с осуждением. Почему я не позволил повторить попытку,
ведь победа была так близка!
Я успокаивающе похлопал его, погладил шею, снял с перьев несколько гусениц,
которые паразитировали на тарнах, и предложил их ему. Некоторое время он топорщил
крылья, выражая свое недовольство, но затем сменил гнев на милость и лакомство
исчезло у него в клюве.
То, что случилось со мной, любой гориец, особенно представитель низших каст,
счел бы проявлением сверхъестественных сил, воли Царствующих Жрецов, но мне
такая гипотеза не подходила.
На тарна, видимо, действовало какое-то излучение, которое лишало его координации
движений. Это же излучение препятствовало проникновению в Сардарские Горы
огромных тарларионов, которые использовались на Горе в качестве ездовых
животных. Я и раньше восхищался Царствующими Жрецами. Теперь я дополнительно
убедился, хотя слышал об этом не раз, что в горы можно пройти только пешком.
Мне было жаль оставлять тарна, но он не мог сопровождать меня.
Я проговорил с ним примерно час. Это конечно глупо, но я не мог с собой ничего
поделать. Затем я похлопал его по клюву и направил голову птицы в сторону
полей.
- Табук! - сказал я.
Птица не двинулась с места.
- Табук! - повторил я.
Мне показалось, что птица стыдилась того, что подвела меня и не смогла
пролететь к Сардарским Горам. И более того, мне показалось, что тарн знает,
что я не собираюсь ждать его здесь.
Птица беспокойно заерзала и потерлась головой об мою ногу.
Подвел ли он меня? Не буду ли я презирать его? - безмолвно спрашивала она.
- Лети, Убар Небес, - сказал я, - лети.
И когда я назвал его Убаром Небес, тарн поднял голову, сразу став выше меня на
целый ярд. Я называл его так, когда мы были вместе на арене и потом, когда летели в небесах.
Огромная птица отошла от меня на несколько ярдов, но потом обернулась и
посмотрела на меня.
Я показал ей на поля.
Тарн раскинул крылья, вскрикнул и взмыл в воздух. Я смотрел ему вслед, пока
он не превратился в черную точку на голубом небе. Когда он исчез из виду,
мне стало невыносимо грустно, и я повернулся к горам.
Передо мной в зеленой долине раскинулись ярмарки Эн-Кара.
Я прошел не более пасанга, когда откуда-то справа, из небольшой рощицы,
расположенной на другом берегу узкой, но быстрой речушки, текущей с Сардарских
Гор, донесся полный ужаса крик девушки.
ГЛАВА 21. Я ПОКУПАЮ ДЕВУШКУ.
Я выхватил меч из ножен и быстро перебрался на другой берег речки.
Снова раздался женский крик.
Я быстро и осторожно передвигался между деревьями рощицы.
Запах пищи, готовящейся на костре,коснулся моих ноздрей. Я услышал звуки
неторопливой беседы. Сквозь деревья я уже мог видеть полотняный фургон и
людей, распрягающих огромного тарлариона. Из того, что я увидел, можно
сделать вывод, что эти люди не слышали крика или просто не обратили на него
внимание.
Я замедлил шаг и вышел на поляну, где были раскинуты палатки. Один или два
охранника с любопытством посмотрели на меня. Один из них поднялся и пошел
проверить, нет ли со мной еще кого-нибудь. Я осмотрелся. Передо мной
раскинулось мирное зрелище - костры, на которых готовилась пища, палатки,
распряженные животные. Эту картину я видел сотни раз, когда путешествовал
по Гору с караваном Минтара из касты торговцев. Но этот маленький караван
не шел ни в какое сравнение с огромным, растянувшимся на многие пасанги,
сказочно богатым караваном Минтара.
Я снова услышал крик.
Затем вдруг заметил, что фургон был сделан из голубого и желтого шелка.
Это был лагерь работорговцев. Я вложил меч в ножны и снял шлем.
- Тал, - сказал я двум охранникам, которые сидели у костра, играя в камни.
Эта горийская игра напоминала земную игру в "чет-нечет".
- Тал, - сказал один. Другой в это время задумался над кучкой камней,
пытаясь угадать, что спрятал его товарищ, даже не посмотрел на меня.
Я прошел между палатками и увидел девушку.
Это была блондинка с потрясающими голубыми глазами и золотистыми волосами,
которые были свободно распущены. Она была очень красива и дрожала, как
обезумевшее животное. Она стояла на коленях, прислонившись спиной к тонкому
дереву, к которому была прикована. На ней не было никакой одежды. Ее руки
были стянуты за головой и прикованы к дереву. Ноги охватывала тонкая цепь,
прикрепленная к дереву.
Ее глаза посмотрели на меня - умоляющие и несчастные. Она ждала от меня
помощи, но когда вгляделась в мое лицо, то еще больший ужас появился в ее
глазах. Она издала крик отчаяния, ее всю затрясло голова упала на грудь.
Я решил, что она приняла меня за кого-то другого.
Возле дерева стоял каменный горшок, наполненный раскаленными углями. Я
чувствовал их жар, даже находясь на расстоянии десяти ярдов. Из горшка
торчали три железных прута.
Возле горшка стоял обнаженный до пояса человек с кожаными рукавицами на
руках. Судя по всему, один из слуг работорговца.
Это был огромный, обливающийся потом человек, слепой на один глаз. Он
смотрел на меня без особого интереса, дожидаясь, пока нагреется прут.
Я взглянул на бедро девушки. На нем еще не было клейма.
Когда человек похищает девушку для себя, он никогда не клеймит ее. Но
профессиональный работорговец, который занимается перепродажей рабов, всегда
клеймит их.
И клеймо, и воротник предназначены для рабов. Но на воротнике написано имя и
родной город владельца раба, так что воротник может быть неоднократно заменен.
Но клеймо останется на всю жизнь, говоря об общественном статусе человека.
Обычно его не видно под мантией, но если девушка носит камиск, то клеймо
видно всем, напоминая о ее положении.
Клеймо наносится в виде начальной буквы слова "раб" на горийском языке.
Заметив мой интерес к девушке, мужчина встал, подошел к ней и, взяв за волосы,
откинул голову назад, чтобы я мог разглядеть лицо.
- Она красива, не правда ли? - спросил он. Я кивнул.
Я не мог понять, почему эти прекрасные глаза смотрят на меня с таким ужасом.
- Может, ты хочешь купить ее?
- Нет.
Мужчина подмигнул мне слепым глазом. Его голос понизился до шепота.
- Она не обучена, - сказал он, - с ней так же трудно справиться, как с
диким слином.
Я улыбнулся.
- Но раскаленное железо выбьет из нее дурь.
Я сомневался в этом.
Человек вытащил один из прутьев, который светился темно-вишневым светом.
При виде раскаленного прута девушка вскрикнула и забилась в оковах, которые
крепко держали ее.
Человек сунул прут обратно в огонь.
- Она слишком громко орет, - сказал он смущенно. Затем он кивнул мне, как
бы извиняясь, и, подойдя к девушке, схватил ее за волосы, смотал их в клубок
и сунул в рот. Девушка не успела выплюнуть его, так как он быстро схватил
другую прядь и мгновенно обмотал ей голову девушки. Это был старый трюк
работорговцев. Тарнсмены тоже часто применяют его, когда требуется заставить
пленника замолчать.
- Прости, милашка, - сказал он, дружески хлопнув ее по голове, - но я не
хочу, чтобы сюда пришел Тарго со своим кнутом и избил нас обоих.
Продолжая всхлипывать, девушка уронила голову на грудь.
Человек рассеяно мурлыкал старую песню бродячих торговцев, ожидая, пока
прутья раскалятся как следует.
Мною владели противоречивые чувства. Мне очень хотелось освободить
девушку, защитить ее. Но она была всего лишь рабыней, и ее владелец не
делал ничего противозаконного с точки зрения обычаев Гора, когда решил
заклеймить свою собственность. Если бы я попытался освободить девушку, то это
была бы такая же кража, как если бы я вздумал угнать фургон.
Более того, эти люди не причиняли никакого вреда девушке. Для них это была
лишь одна из рабынь, причем необученная и приносящая много хлопот. Они не
могли понять ее унижения, стыда и ужаса.
Я думаю, что другие рабыни в караване тоже с неодобрением относились к тому
шуму, который подняла эта девушка. Ведь если ты раб, то должен ожидать
кнута и раскаленного железа.
Я увидел в отдалении других девушек, которые были одеты в камиски и оживленно
переговаривались между собой. Они смеялись и шутили, как обычные свободные
девушки. Я еле разглядел цепь, которая сковывала их. Она была почти
незаметна в траве.
Прутья были уже почти готовы.
Девушка, которая была прикована к дереву, скоро получит свое клеймо, которое
останется на всю жизнь.
Я не раз думал о том, почему горийцы клеймят своих рабов. У них ведь
есть другие способы, позволяющие безболезненно метить человеческое тело.
Старый Тэрл из Ко-Ро-Ба, который обучал меня фехтованию, говорил, что оно
нужно для психологического эффекта.
Считалось, что если девушку заклеймить раскаленным железом, как животное, она
всегда будет считать себя не более, чем собственностью того, кто приложил это
железо к ее бедру.
Говоря проще, клеймение используется для того, чтобы убедить девушку в том,
что она рабыня, собственность. Когда она почувствует боль ожога, то поймет,
что произошло непоправимое - она перестала быть свободной и стала чьей-то
собственностью.
Но на разных девушек клеймение действовало по-разному. У одних оно вызывало
стыд и унижение, а у других - усиливало сопротивление и враждебность, а гордые
и независимые девушки после прикосновения раскаленного прута обычно сразу
становились покорными и услужливыми рабынями.
Но я не думаю, что клеймо применялось только для психологического эффекта.
Скорее всего, торговцы клеймили своих рабов, чтобы их было легче выследить после
побега. Я думаю, что сейчас клеймо сохранилось только как анахронизм от
прежних темных веков.
Но мне было ясно одно. Это несчастное существо не хотело клейма.
Мне стало ее жаль.
Помощник торговца вытащил прут из огня и внимательно осмотрел его. Металл
был раскален добела. Человек был удовлетворен.
Девушка вжалась спиной в дерево. Руки и ноги ее были крепко притянуты к
стволу. Она дрожала всем телом, прерывисто дыша сквозь стиснутые зубы.
В ее голубых глазах затаился ужас. Она жалобно стонала, не в состоянии
издавать никаких других звуков из-за кляпа, который надежно затыкал ей рот.
Человек положил руку ей на бедро, прижав его к земле:
- Не крутись, красотка, - сказал он не без участия, - ты можешь смазать
клеймо. - Он говорил с ней ласково, стараясь успокоить. - Ведь ты хочешь
чистое, аккуратное клеймо, не так ли? Ведь это повысит твою цену и у тебя
будет хороший добрый господин.
Прут был уже занесен над бедром.
Мягкие золотистые волоски на ее бедре почернели и скрутились от близости
раскаленного клейма.
Девушка зажмурила глаза и напряглась, ожидая резкую неотвратимую боль.
- Не клейми ее, - сказал я.
Человек озадачено оглянулся.
Полные ужаса глаза девушки раскрылись и вопросительно уставились на меня.
- Почему? - спросил человек.
- Я куплю ее.
Человек встал и с любопытством посмотрел на меня. Он повернулся к палаткам:
- Тарго! - позвал он, бросив прут в горшок с углями. Девушка обвисла на
цепях. Она была в обмороке.
Откуда-то из-за палаток появился низенький толстый человек в широкой мантии
из голубого и желтого шелка с повязкой на голове. Это был владелец этого
каравана. На нем были пурпурные сандалии, украшенные жемчугом. Толстые
пальцы были унизаны перстнями, которые ослепительно сверкали, когда он шевелил
руками. На шее висел серебряный шнурок с нанизанными на него монетами. В
мочках ушей висели крупные изумруды в искусной золотой оправе. Его тело было
смазано ароматным маслом. Я решил, что он только что вымылся - это удовольствие
доставляют себе все торговцы после целого дня скучной езды по пыльной дороге.
Его волосы, длинные и черные, были блестящие и курчавые. Они напоминали
мне блестящую шкуру урта.
- Добрый день, господин, - улыбнулся Тарго, ловко кланяясь, несмотря на
толщину. Он быстро окинул меня взглядом, пытаясь понять, кто же перед ним
стоит. Тут голос его стал грубым и резким.
- Что тут происходит?
Помощник показал на меня.
- Он не хочет, чтобы я клеймил девушку.
Тарго взглянул на меня, ничего не понимая.
- Почему?
Я чувствовал себя очень глупо. Что я мог сказать этому торговцу живым
товаром, который следует всем традициям своего ремесла? Разве я мог сказать
ему, что не хочу, чтобы девушке было больно? Он счел бы меня сумасшедшим, но
разве у меня была иная причина? Чувствуя себя круглым идиотом, я сказал
правду:
- Я не хочу видеть, как она страдает.
Тарго и его помощник обменялись взглядами.
- Она же рабыня, - сказал Тарго.
- Я знаю.
Тут встрял помощник.
- Он сказал, что купит ее.
- А! - сказал Тарго и его маленькие глазки сверкнули. - Это другое дело. -
Но затем иное выражение появилось на его толстом круглом лице. - Жаль только,
что она очень дорога.
- У меня нет денег, - сказал я.
Тарго непонимающе посмотрел на меня. Он в бешенстве сжал свои пухлые
кулачки. Потом, не оглядываясь на меня, повернулся к помощнику.
- Клейми ее, - сказал он.
Помощник наклонился и достал раскаленный прут.
Мой меч уперся в живот торговцу.
- Не нужно клеймить, - сказал он поспешно и помощник с готовностью сунул
прут обратно в горшок. Он заметил, что мой меч приставлен к животу его
господина, но не проявил никакого беспокойства.
- Может мне позвать охранников, - спросил он у хозяина.
- Я сомневаюсь, что они успеют, - сказал я.
- Не зови охранников, - поспешно приказал Тарго, который весь покрылся
потом.
- У меня нет денег, - сказал я, - но у меня есть ножны.
Глаза Тарго остановились на ножнах и внимательно осмотрели каждый камень.
Губы его беззвучно двигались. - Шесть, - сосчитал он.
- Может, сделка и состоится, - после некоторого раздумья произнес торговец.
Я вложил меч в ножны.
Тарго резко приказал помощнику:
- Приведи ее в чувства.
Помощник хмыкнул, взял кожаный мешок и пошел к ручью. Набрав воды, которая
текла с ледников Сардарских Гор, он вернулся к нам и плеснул на скованную
девушку. Та встрепенулась и открыла глаза.
Тарго маленькими шажками, переваливаясь из стороны в сторону, подошел к
девушке и приподнял ее лицо за подбородок пальцем с рубиновым перстнем.
- Она прекрасна, - сказал он, - и получила хорошую тренировку в Аре.
Помощник, стоящий у Тарго за спиной, отрицательно помотал головой.
- Она очень искусна в любви, - сказал Тарго.
Помощник скорчил гримасу и фыркнул.
- Ласкова, как голубка и игрива, как котенок, - продолжал торговец.
Я протянул меч и разрезал прядь волос, держащую кляп во рту девушки.
Она яростно взглянула на Тарго.
- Ты толстый грязный урт, - прошипела она.
- Тихо, змея, - крикнул он.
- Мне кажется, что она стоит недорого, - сказал я.
- О, господи, - произнес Тарго, теребя свою одежду и как будто не веря
своим ушам, - я заплатил за нее пятьдесят серебряных монет!
Помощник за его спиной трижды поднял руку.
- Я сомневаюсь, что она стоит больше тридцати, - сказал я.
Тарго, казалось, онемел. Он посмотрел на меня с почтением. Может, я сам
когда-то занимался торговлей? Действительно, тридцать монет - это очень
высокая цена. Это значит, что девушка из высшей касты и очень красива.
Обычная девушка, не обученная своему ремеслу, стоит на рынке от пяти до
десяти монет.
- Я дам тебе два камня с этих ножен, - сказал я. Я не знал цены этим камням
и понятия не имел, приемлемо ли мое предложение. Тарго имел много драгоценных
камней и разбирался в них явно лучше меня.
- Чудовищно! - воскликнул торговец, мотая головой.
Я знал, что он не блефует. Ведь не мог же он знать, что я понятия не имею
сколько стоят эти камни, так как не покупал их.
- Ну, хорошо, - сказал я, - четыре.
- Можно взглянуть на ножны, воин? - спросил он.
- Конечно, - ответил я, отцепил их и отдал ему, закрепив меч на поясе.
Тарго рассматривал камни.
- Неплохо, - сказал он, - но мало...
Я изобразил нетерпение.
- Тогда покажи мне других девушек.
Я видел, моя просьба явно не понравилась торговцу - он очень хотел избавиться
от блондинки. Видимо, она вносила смуту в его небольшой караван, или же он
боялся оставить ее по каким-то другим причинам.
- Покажи ему других, - сказал помощник, - а то эта дикарка даже не может
произнести: "Купи меня, пожалуйста, господин!"
Тарго бросил на него свирепый взгляд, но тот, как ни в чем не бывало, присел
улыбаясь у костра.
Сердито хмурясь, Тарго повел меня через поляну.
Он дважды хлопнул в ладоши и сразу послышались шаги и звон цепей. Девушки
опустились на колени. Они все были в камисках и сидели между двух деревьев,
к которым была прикреплена цепь.
Когда я проходил мимо какой-нибудь девушки, она поднимала глаза и говорила:
- Купи меня, господин.
Многие из рабынь были очень красивы и я подумал, что караван Тарго
хотя и мал, но может предоставить женщину на любой вкус. Все эти
восхитительные создания были обучены доставлять максимум удовольствия
своему господину. Здесь были восхитительные блондинки из Тентиса,
темнокожие девушки с волосами до колен из города Тора, огненно-рыжие
девушки из Порта Кара и даже из самого Ара. Я думал, все ли они рождены в
рабстве или же были когда-то свободными.
Я проходил мимо них, смотрел им в глаза, слышал слова "Купи, господин!" -
и спрашивал себя, почему я хочу купить и освободить именно ту, а не
какую-нибудь из этих девушек. Неужели эти восхитительные создания, на
каждой их которых уже виднелось клеймо, были хуже, чем та, которая чем-то
тронуло мое сердце?
- Нет, - сказал я Тарго, - я не куплю этих.
К моему удивлению, по ряду девушек пронесся вздох разочарования. Две рабыни
даже заплакали, спрятав лица в ладони. Я старался не смотреть в их сторону.
Мне стало ясно, что сидеть на цепи - огромное горе для этих кипящих
жизнью девушек. Их клеймо обрекает их на то, что они станут собственностью
какого-то чужого мужчины, который приведет их к себе, оденет ошейник со
своим именем и они должны будут выполнять все его желания всю жизнь. Но
все же то было лучше, чем скованные холодной сталью ноги.
Когда они просили меня купить их, то это была не просто ритуальная фраза,
они действительно хотели, чтобы их купили и отцепили от ненавистной цепи Тарго.
Торговец вздохнул с облегчением. Схватив меня за локоть, он снова привел
меня к дереву, у которого сидела прикованная блондинка.
Я посмотрел на нее и спросил себя: почему именно она, а не другая? какое мне
дело до того, что ее бедра коснется раскаленное железо? Мне пришло в голову,
что просто этот обычай оскорбляет меня и таким образом я пытаюсь протестовать
против него. Но ведь это ни к чему не приведет. Обычай как был, так и останется
после того, как я из-за своей глупой сентиментальности освобожу одну девушку.
Она, конечно не пойдет со мной в Сардарские Горы и падет жертвой хищников
или снова попадет на цепь работорговца, когда я оставлю ее без защиты. Да,
все это выглядело глупо.
- Я раздумал покупать ее, - сказал я.
И вдруг голова девушки поднялась и она посмотрела мне в глаза, пытаясь
улыбнуться. Голос ее был тихий, но слова вполне разборчивы:
- Купи меня, господин.
- Ого! - воскликнул помощник торговца и даже сам Тарго раскрыл от удивления
рот.
Я посмотрел на нее. Впервые девушка произнесла эту фразу. Я видел ее
исключительную красоту, ее молящие глаза, и все мои разумные доводы рассыпались
в прах, снова чувства взяли верх над разумом.
- Возьми ножны, - сказал я, - я покупаю ее.
- И шлем, - быстро добавил Тарго.
- Согласен, - сказал я.
Он схватил ножны, и по алчно вспыхнувшим глазам было ясно, что он считает,
что здорово обдурил меня. Я улыбнулся про себя. В том, что меня обманули,
я был сам виноват - надо было узнать цену камням.
Глаза девушки смотрели на меня. Они казалось, хотели узнать, какая судьба
ждет ее. Ведь теперь это зависело целиком от меня - я стал ее господином.
Странный и жестокий мир Гора! Шесть маленьких зеленых камней, весом
примерно в две унции, и помятый шлем - такова цена человека!
Тарго и помощник зашли в палатку за ключом от цепей девушки.
- Как тебя зовут, - спросил я.
- Рабы не имеют имен. Ты можешь называть меня, как пожелаешь.
По давним обычаям Гора, у рабов, как и людей вне закона, нет имен, как нет
имен у домашних животных на Земле. С точки зрения жителей Гора, самое
страшное для человека - потерять имя, которое дано ему от рождения. Он живет
с ним и оно является его неотъемлемой частью. Потерять имя - значит потерять
себя.
- Мне кажется, что ты не рабыня с рождения, - сказал я.
Она улыбнулась и, покачав головой, ответила:
- Конечно нет.
- Мне бы хотелось называть тебя тем именем, которое ты получила при рождении.
- Ты очень добр.
- Как тебя звали, когда ты была свободной?
- Лара, - сказала она.
- Лара?
- Да, воин, - ответила она, - ты не узнаешь меня? Я была татрикс Тарны.
Г Л А В А 22.
ЖЕЛТЫЕ ШНУРЫ.
Когда девушку расковали, и я поднял ее на руки и отнес в указанную мне
палатку.
Здесь мы должны ждать, пока будет готов ошейник.
Пол палатки был покрыт толстым пушистым ковром, стены украшены цветным шелком.
Палатку освещали три медные лампы, подвешенные на цепях. По ковру были
разбросаны подушки, у стены стояла тахта.
Я аккуратно опустил девушку.
- Ты сперва надругаешься надо мной?
- Нет.
Тогда опустилась на колени, положила голову на ковер и откинула волосы,
обнажив шею.
- Бей!
Я поднял ее.
- Разве ты купил меня не для того, чтобы уничтожить? - в замешательстве
спросила она.
- Нет, - ответил я, - а почему ты попросила, чтобы я купил тебя?
- Я думала, что ты хочешь меня прикончить, разве не так?
- Почему ты хочешь умереть? - спросил я.
- Я была татрикс Тарны, - сказала она, опустив глаза, - и не хочу умереть в
рабстве.
- Я не убью тебя.
- Дай мне свой меч, воин, я сама брошусь на него.
- Нет.
- Благородный воин не хочет пачкать свой меч кровью женщины?
- Ты молода, прекрасна и должна жить. Выбрось Города Праха из своей
головы.
Она с горечью рассмеялась.
- Зачем ты купил меня? Разве ты не хочешь утолить жажду мести? Разве
ты забыл, что я надела на тебя ярмо, била кнутом, отправила в Дом
Развлечений, где отдала на растерзание тарну? Разве ты забыл, как я
предала тебя и отправила в шахты?
- Нет, - сказал я, - я не забыл.
- И я тоже, - гордо сказала она, давая понять, что не просит пощады и
снисхождения.
И она отважно стояла передо мной, такая беспомощная, полностью в моей власти,
как если бы она стояла перед диким тарном в горах Вольтан. Для нее было
важно умереть с достоинством. Я восхищался ею и думал, что она прекрасна в
своей беспомощности. Однако губы ее слегка дрожали, хотя она и прикусила их,
чтобы я не видел. Капли крови выступили на нижней губе. Я тряхнул головой,
отгоняя вспыхнувшее желание снять их с ее губ поцелуем.
Вместо этого я просто сказал:
- Я не желаю тебе зла.
Она посмотрела на меня недоумевающе.
- Зачем ты купил меня?
- Чтобы освободить.
- Но ты же не знал, что я бывшая татрикс?
- Нет.
- Но теперь ты знаешь. Что ты со мной сделаешь? Сваришь меня живьем?
Бросишь меня в болото? Отдашь на съедение тарну? Или посадишь как приманку
в ловушку для слинов?
Я рассмеялся, и она в замешательстве посмотрела на меня.
- Ну, так что же? - спросила она.
- Ты дала мне много пищи для размышлений, - ответил я.
- Что же ты со мной все-таки сделаешь?
- Я просто освобожу тебя.
Она отшатнулась назад. В ее голубых глазах застыло удивление, которое
сменилось слезами. Плечи затряслись от рыданий.
Я обнял ее и, к моему удивлению та, что носила золотую маску татрикс Тарны,
припала к моей груди и зарыдала.
- Нет, - всхлипывала она, - теперь я имею ценность только в качестве рабыни.
- Это неправда. Помнишь, как ты запретила своему слуге бить меня, как
сказала, что трудно быть первой в Тарне? Помнишь, как ты смотрела на поле
желтых цветов, а я был так туп, что не заговорил с тобой?
Она оставалась в моих объятиях и затем медленно подняла полные слез глаза.
- Ты хочешь вернуть меня в Тарну? Зачем?
- Чтобы освободить моих друзей.
- А не ради богатства? - спросила она.
- Нет.
Она отступила назад.
- Разве я не красива.
Я посмотрел на нее.
- Ты очень красива. Ты так прекрасна, что тысячи воинов отдали бы жизни,
чтобы только взглянуть на твое лицо. Ради твоей прихоти они пошли бы на все.
- Разве я не могу понравиться... животному?
- Любой мужчина счел бы за великое счастье иметь тебя подле себя.
- И тем не менее, воин, ты не хочешь оставить меня у себя.
Я молчал.
- Почему ты хочешь расстаться со мной?
Странно было слышать эти слова из уст девушки, которая была когда-то татрикс
Тарны.
- Я люблю Талену, дочь Марленуса, который был когда-то убаром Ара.
- Мужчина может иметь много рабынь, - фыркнула она, - я уверена, что в твоем
доме, где бы он не был, есть много прекрасных девушек, на ошейниках которых
твое имя.
- Нет.
- Ты очень странный...
Я пожал плечами, не зная, как лучше объяснить ей.
- Ты не хочешь меня?
- Видеть тебя - значит хотеть.
- Тогда возьми меня, я твоя.
Я опустил глаза и сказал:
- Я не могу это сделать.
- Животные глупы, - выкрикнула она и бросилась к стене палатки. Она сорвала
шелк и зарылась в него лицом. Затем повернулась, сжимая ткань в руках. В ее
глазах сверкали слезы - слезы ярости.
- Ты вернешь меня в Тарну, - сказала она. Это звучало как приказ.
- Только ради моих друзей.
- Это для тебя дело чести.
- Возможно, - согласился я.
- Я ненавижу твою честь, - крикнула она.
- Есть вещи более важные, чем красота женщины.
- Я ненавижу тебя.
- Мне очень жаль.
Лара печально рассмеялась и села у стены, положив подбородок на колени.
- Ты знаешь, что я не могу ненавидеть тебя, - сказала она.
- Знаю.
- Но я... ненавижу тебя. Ненавидела, когда была татрикс, и сейчас
продолжаю ненавидеть.
Я молчал, так как знал, что она говорит правду. Я чувствовал, что ее
раздирает буря самых противоречивых эмоций.
- А знаешь ли ты, воин, - спросила она грустно, - почему я, всего лишь
жалкая рабыня, ненавижу тебя?
- Нет.
- Потому, что когда я увидела тебя, то сразу узнала, так как видела в
тысячах снов.
Она тихо рассказывала, устремив глаза куда-то вдаль.
- Во сне я видела себя сидящей во дворце среди дворни и воинов. И вдруг
стеклянная крыша разбивается и влетает громадный тарн, с огромным воином на
спине. Воин разгоняет всех солдат, хватает меня и привязывает к седлу тарна.
А затем уносит меня в свой город, и там я, гордая татрикс, становлюсь его
рабыней.
- Не бойся этого сна, - сказал я.
- И потом, - как во сне продолжала Лара, сверкая глазами, - он вешает
колокольчики мне на ноги, одевает в прозрачные шелка. У меня нет выбора. Я
должна во всем повиноваться ему. И когда у меня нет уже сил танцевать, он
кладет меня на постель и овладевает мною.
- Это жестокий сон.
Она рассмеялась. Ее лицо порозовело от смущения.
- Нет, - возразила она, - это не жестокий, а приятный сон.
- Я не понимаю.
- В его объятиях я познала то, что мне не могла дать Тарна. Я ощутила жар
страсти, увидела горы и цветы, услышала крик дикого тарна, почувствовала
прикосновение когтей ларла. Впервые я познала наслаждение, ощутила
прикосновение чужого тела, посмотрела в чьи-то глаза. И тогда я поняла, что
я - всего-лишь живое существо, такое же, как он, ничуть не лучше. И я любила
его!
Я промолчал.
- И я бы не отдала ошейник с его именем за все золото и драгоценности мира.
- Но ты же не была свободна!
- А в Тарне я была свободна?
- Конечно, - продолжала она, - я гнала от себя эти сны. Как могла я, татрикс,
предаваться постыдным наслаждениям в объятиях животного? - Она улыбнулась. -
А когда я увидела тебя, воин, я решила, что ты пришел из моих снов. И я
возненавидела тебя, решила уничтожить, ведь ты угрожал тому, ради чего я жила.
Я одновременно ненавидела, боялась и желала тебя!
Я удивленно посмотрел на нее.
- Да. Я желала тебя, - она опустила голову и голос стал едва различим. -
Хотя я была татрикс Тарны, но мне хотелось лежать на ковре у твоих ног.
Я хотела быть связанной желтыми шнурами.
Тут я вспомнил, что она уже говорила о ковре и шнурах, когда была вне себя
от гнева и готова была избить меня до смерти.
- А что это за ковер и желтые шнуры? - поинтересовался я.
И Лара, бывшая татрикс Тарны, рассказала мне любопытную историю о своем
городе. Когда-то давно Тарна ничем не отличалась от других городов Гора,
где женщины имели очень ограниченные права. И тогда существовал ритуал
Покорности, когда женщину связывали желтыми шнурами и клали на алый ковер.
Желтые шнуры символизировали желтые цветы, которые ассоциировались с женской
красотой и любовью. Алый цвет олицетворял кровь и страсть.
Тот, кто похищал девушку, должен был упереть меч ей в грудь и произнести
ритуальную фразу. После этих слов свободная женщина становилась рабыней.
Плачь, свободная девушка,
Вспомни свою гордость и плачь.
Вспомни свой беззаботный смех
Вспомни, что ты была моим врагом и плачь.
Теперь ты моя пленница и стоишь передо мною.
Скоро ты ляжешь передо мной.
Я свяжу тебя желтыми шнурами,
Положу на алый ковер.
И по законам Тарны я говорю тебе:
"Помни, ты была свободна,
Знай, что теперь ты рабыня."
Плачь, рабыня.
И затем похититель развязывает ноги девушки и заканчивает ритуал, утверждая
свое господство над ней. Когда девушка поднимается с ковра, она уже понимает,
что стала рабыней.
Постепенно этот дикий ритуал потерял свой смысл и женщины Тарны обрели
гораздо больше прав. Своей мягкостью и женственностью они показали мужчинам,
что тоже заслуживают уважения. И постепенно этот обычай стал отмирать, так
как кому хочется унижать человека, который дарит тебе любовь и наслаждение.
Таким образом, положение женщины становилось все менее зависимым. С
одной стороны они должны были подчиняться, а с другой - сумели завоевать
уважение. Такое шаткое состояние не могло продолжаться долго и постепенно,
благодаря своему влиянию на мужчин, женщины Тарны улучшили и упрочили свое
положение в обществе. Этому способствовало и то, что они воспитывали в детях
чувство уважения к женщинам, да и социальное устройство, в частности закон о
преимущественном наследовании, тоже способствовали возвышению женщин.
Постепенно они приобрели главенствующее положение, оттесняя мужчин на
второй план. И вот, как это не парадоксально, но в Тарне, изолированной от
других городов, установился практически матриархат, узы которого были гораздо
крепче рабских цепей, так как они были невидимы и существовали в виде законов,
обычаев и традиций, умело насаждаемых женщинами.
И эта ситуация сохранялась в течении многих поколений. Нельзя было сказать,
что положение было намного хуже, чем в других городах, где правили мужчины.
Там хватало своих недостатков. А в Тарне мужчины привыкли считать себя
низшими существами, почти животными. В них было полностью раздавлено
чувство гордости и собственного достоинства. Но самое странное было в том,
что женщины не были довольны существующим положением. Хотя они презирали
мужчин и наслаждались своим господством, они потеряли уважение к себе. Презирать
своих мужчин - все равно что презирать самих себя.
Я часто размышлял о том, может ли мужчина зваться мужчиной, если он не может
подчинить женщину, а также может ли женщина называться женщиной, если она не
может подчиниться мужчине. Я думал, как долго законы природы могут нарушаться
в Тарне. Если, конечно, таковые существуют. Я чувствовал, что мужчины
Тарны жаждут сорвать маски с женщин и подозревал, что женщины втайне хотят
того же. Я знал, что если в городе произойдет переворот, то женщины еще долго
будут объектом унижений, возможно даже несколько поколений. Но если переворот
произойдет, то он будет радикальным. Возможно даже вернуться времена желтых
шнуров и алого ковра.
За стенкой палатки я услышал голос Тарго.
К моему удивлению, Лара встала на колени и покорно опустила голову.
Тарго протиснулся в палатку, держа в руках какой-то узел. Я ободряюще
кивнул девушке.
- Ну, господин, она быстро усвоила твои уроки, - он улыбнулся. - Я вычеркнул
ее из своих списков - она твоя. - Он вложил узел мне в руки. Это был
сложенный камиск вместе с ошейником. - Это тебе подарок от меня, - сказал
Тарго, - за него не нужно платить.
Я улыбнулся скупости торговца. Он не дал полного набора одежды рабыни, да и
камиск не был новым.
Затем торговец вынул из кармана два желтых шнура, около 18 дюймов длиной
в каждом.
- По голубому шлему я понял, что ты из Тарны.
- Нет, я не из Тарны.
- О, значит я ошибся, - сказал Тарго и швырнул шнуры на ковер перед Ларой.
- У меня нет сейчас лишних кнутов, - сказал он, печально пожав плечами, -
но твой пояс заменит его без труда.
- Разумеется, - сказал я, отдавая ему обратно камиск и ошейник.
Тарго был озадачен.
- Принеси ей одежду свободной женщины, - сказал я.
Рот торговца широко раскрылся.
- Ты уверен в этом? - спросил он, посмотрев на тахту.
Я рассмеялся, развернул маленького помощника вокруг и, взяв за ворот, понес к выходу
из палатки.
Когда я его вытолкнул, он тут же повернулся ко мне, звеня серьгами, и
поглядел на меня, как на лишившегося рассудка.
- Может, господин ошибается? - спросил он.
- Возможно, - признал я.
- Неужели ты думаешь, что в караване работорговца есть одежда свободной
женщины?
Я рассмеялся. Тарго тоже улыбнулся и, не говоря больше ни слова, исчез.
Я подумал, сколько же свободных женщин обменяли свою одежду на камиск в
этом караване.
Вскоре вернулся Тарго с узлом одежды. Он, отдуваясь, бросил его на ковер.
- Возьми, господин, - сказал он и пошел прочь, качая головой.
Я улыбнулся и посмотрел на Лару.
Девушка поднялась на ноги и, к моему полному удивлению, подошла к пологу на
входе в палатку и крепко завязала его.
Затем, не дыша, подошла ко мне.
Она была прекрасна в свете ламп на ярком фоне палатки.
Она подняла желтые шнуры и держа их в руках опустилась передо мной на колени.
- Но я ведь хочу освободить тебя, - сказал я жалобно.
Она протягивала мне эти шнуры, умоляюще глядя своими блестящими глазами.
- Я не из Тарны, - сказал я.
- Но я из Тарны.
Я смотрел на нее, стоящую на коленях на алом ковре.
- Я хочу освободить тебя.
- Я еще не свободна.
Я молчал.
- Пожалуйста, - молила она, - сделай это, господин. - И Лара, которая была
когда-то гордой татрикс, согласно древнему обычаю своего города, стала моей
рабыней - и одновременно свободной женщиной.
Г Л А В А 23.
ВОЗВРАщЕНИЕ В ТАРНУ.
Выйдя из лагеря Тарго, мы с Ларой вскарабкались на вершину холма. Перед
нами в нескольких пасангах виднелись павильоны ярмарки Эн-Кара, а за ними
зловеще возвышались Сардарские Горы. Между ярмаркой и горами возвышалась
изгородь из черных заостренных кольев. Она отделяла горы от долин.
В горы шли только люди уставшие от жизни или хотевшие узнать тайну
бессмертия. Все они проходили через огромные деревянные ворота в дальнем
конце ярмарки, за которыми начинались Сардарские Горы.
Мы стояли на холме и я слышал резкий печальный стон трубы, возвещавшей, что
ворота открыты. Этот металлический звук достигал даже вершины холма, на
которой мы стояли.
Лара была со мной, одетая как свободная женщина, но без вуали. Она обрезала
обычное горийское платье так, чтобы руки были открыты до локтей, а ноги
выше колен. Платье было ярко желтого цвета, с алым поясом. На плечах
висел алый плащ. Я настоял, чтобы она одела его для тепла. Но она не стала
надевать его полностью, чтобы все могли видеть ее алый ремень. Я улыбнулся
про себя. Она была свободна и гордилась этим.
Я был доволен, что она чувствует себя счастливой. Она отказалась от
вуали, так как считала, что так больше будет нравиться мне. Я не спорил,
поскольку она была права. Когда я видел ее золотистые волосы,
развевающиеся по ветру, и очертания ее прелестной фигуры, то был рад, что
она оделась в строгий традиционный наряд гориек. А причиной ее выбора я не
интересовался.
И все же, хотя я не мог не восхищаться девушкой и теми чудесными переменами,
что произошли в ней - от гордой холодной татрикс в несчастную рабыню и затем
в прелестное радостное существо, стоящее возле меня - мои мысли были заняты
Сардарскими горами. Я знал, что там меня ждет свидание с Царствующими Жрецами.
Я слушал звуки трубы, которые как бы стелились по земле.
- Кто-то пошел в горы, - сказала Лара.
- Да.
- Он погибнет.
Я кивнул.
Я рассказал ей о своей судьбе, о своем предназначении, о том, что должен идти
в горы. Она ответила просто:
- Я пойду с тобой.
Она хорошо знала, что тот, кто идет в горы, не возвращается. Лара даже лучше,
чем я, представляла могущество Царствующих Жрецов.
И все же она хотела идти со мной.
- Ты свободна, - сказал я.
- Когда я была твоей рабыней, ты мог приказать мне идти с тобой. Теперь я
свободна и пойду за тобой добровольно.
Я взглянул на нее. Она гордо стояла передо мной, а затем сорвала желтый цветок
и воткнула себе в волосы.
Я покачал головой.
Хотя неведомая сила влекла меня в горы, где жили Царствующие Жрецы, я пока не
мог идти к ним, так как немыслимо было взять девушку с собой туда, где нас
ждала смерть. Ведь я сам пробудил в этом существе радость к жизни и чувства.
Что же я мог ей дать взамен смерти? Мою честь, жажду мести, отчаяние и гнев?
Я положил ей руку на плечо и посмотрел вниз холма.
Она вопросительно взглянула на меня.
- Царствующие Жрецы подождут, - сказал я.
- Что ты собираешься делать?
- Вернуть тебе трон в Тарне.
Она отшатнулась от меня. Ее глаза наполнились слезами.
Я обнял девушку и нежно поцеловал.
- Да, я хочу этого.
Она положила голову мне на плечо.
- Прекрасная Лара, - сказал я, - прости меня. - Я еще крепче сжал ее в своих
объятиях. - Я не могу взять тебя в Сардарские Горы, но не могу так же и
оставить тебя здесь. Тебя растерзают дикие звери или ты снова попадешь
в рабство.
- Зачем ты хочешь вернуть меня в Тарну? Я ненавижу ее.
- У меня нет города, куда я мог бы отвезти тебя. И я уверен, что ты сможешь
сделать Тарну такой, что тебе не придется ненавидеть ее.
- Что я должна делать?
- Это ты решишь сама.
Я поцеловал ее.
Держа голову девушки в своих руках, я заглянул ей в глаза.
- Да, ты достойна быть татрикс, - сказал я и осушил своими губами слезы
в ее глазах.
- Не плачь, разве ты не татрикс? - успокаивал ее я.
Она взглянула на меня с печальной улыбкой.
- Конечно, воин, мне нельзя плакать, ведь я татрикс.
Она вытащила цветок из волос и бросила его.
Я поднял цветок и снова вколол его ей в волосы.
- Я люблю тебя, - сказала она.
- Трудно быть первой в Тарне, - сказал я и повел ее прочь от Сардарских Гор.
Искры восстания, которые разгорелись в шахтах Тарны, не погасли, а
распространились на Фермы. Цепи сбивались и в руках появлялось оружие.
Разъяренные люди, вооруженные чем попало, растеклись по стране, скрываясь
от отрядов солдат. Они грабили богачей, сжигали дома, освобождали своих
товарищей - рабов. Восстание катилось от фермы к ферме и снабжение города
постепенно сокращалось. То, что восставшие не могли унести с собой, они
безжалостно уничтожали.
Мы прошли около двух часов по направлению к Тарне и тут, как я и ожидал,
нас нашел тарн. Как и в случае с Колонной Обмена, он ждал нас поблизости,
и его терпение было вознаграждено. Он сел ярдах в пятнадцати от меня и
я тут же устремился к нему. Лара пошла за мной, хотя она все еще боялась
тарна.
Я радостно бросился на шею птицы.
Его большие круглые глаза с нежностью смотрели на меня, громадные крылья
медленно поднимались и опускались, клюв был поднят к небу. Тарн издал
торжествующий крик.
Лара в ужасе вскрикнула, когда птица повернула свой чудовищный клюв ко мне.
Я не двинулся с места и клюв нежно коснулся моей руки. Я похлопал тарна по
шее, посадил Лару к нему на спину и сел сам сзади.
И снова неописуемый восторг овладел мной. Думаю, что Лара испытывала то же
самое.
- Первая! - крикнул я и огромное тело тарна устремилось ввысь.
Мы летели над выжженными полями. Тень тарна скользила по обугленным мостам,
опустошенным и вырубленным садам. Листья и плоды на деревьях почернели и
пожухли. Лара смотрела на запустение, которое пришло в ее страну.
- То, что они сделали - это ужасно, - сказала она.
- Еще более ужасно то, что сделали с нами.
Она промолчала.
Отряды солдат метались по стране, преследуя восставших рабов, но чаще всего
они никого не находили. Только остатки пищи, да головешки потухших костров.
Рабы получали сведения о продвижении солдат от крестьян и вовремя уходили.
Они принимали бой только тогда, когда были уверены в успехе.
Отряды тарнсменов были более эффективны в войне с рабами, но те старались
передвигаться только по ночам, а днем спали. А вскоре рабы научились
обороняться и от тарнсменов, кидая камни и палки. Так что летучая кавалерия
Тарны уже опасалась нападать на рабов.
Постепенно рабы разработали целую стратегию борьбы с регулярными войсками.
Конечно, иногда солдаты одерживали победы, уничтожая и разгоняя массы
неорганизованных рабов. Однако восстание, начавшееся на шахтах, перекинулось
на фермы, а затем перекинулось и на сам город. Жизнь представителей низших
каст была немногим лучше жизни рабов. Их тоже посылали в шахты и в Дом
Развлечений. Теперь они отложили свои инструменты и взяли в руки оружие.
Представителем восставших стал могучий коренастый человек из касты Кузнецов.
Серебряные маски Тарны укрылись в районах, которые все еще были под контролем
солдат. Многие спрятались в своих дворцах. Судьба тех, что попали в руки
повстанцев, была ужасна.
К полудню пятого дня полета мы увидели серые стены Тарны. Патрули нас не
останавливали. Мы изредка видели тарнсменов, но никто из них не пытался
напасть на нас.
Кое-где в городе бушевали пожары, заволакивая небо черным дымом.
Ворота Тарны были открыты настежь. Через них в обоих направлениях сновали
одинокие фигурки людей. В окрестностях города не было видно ни одного
каравана торговцев, что было весьма необычно. У стен горело несколько
маленьких домов. На самой стене над самыми воротами были начертаны слова
"се-но-фори", что означало "без цепей" или "свобода".
Мы опустились на стену недалеко от ворот. После этого я отпустил
птицу, так как, разумеется, не мог доверить ее хранителям тарнов города. Я
не знал, кто принимает участие в восстании. Поэтому предпочел, чтобы птица
оставалась на свободе - на тот случай, если нас с Ларой постигнет неудача
и мы погибнем в каком-нибудь переулке.
На стене мы наткнулись на распростертое тело охранника. Он еле заметно
шевельнулся и застонал. Видимо его посчитали погибшим, а он всего лишь
потерял сознание. На его серой тунике с алой полосой на плече запеклась
кровь. Я отстегнул ремешок и аккуратно снял шлем.
На шлеме была огромная вмятина - след от удара топора. Все волосы на голове
солдата были пропитаны кровью. Он был совсем юн, почти мальчик.
Когда ветер коснулся его головы, он открыл серо-голубые глаза. Руки его
протянулись к мечу, но ножны были пусты.
- Не надо, - сказал я, рассматривая рану. Шлем ослабил удар, но кровь
все еще сочилась из раны. Нападавший, увидев кровь, решил, что дело сделано.
Видимо, он не был воином.
Оторвав кусок от плаща Лары, я перевязал рану. Она была чистой и неглубокой.
- Ты поправишься, - сказал я ему.
Глаза его перебегали от меня к Ларе.
- Ты на стороне татрикс?
- Да, - ответил я.
- Я сражался за нее, - сказал мальчик, откинувшись на мою руку, - и я
выполню свой долг.
Я подумал, что выполнение этого долга не доставит ему радости. Сердце его
было на стороне восставших и только гордость его касты заставила его
остаться на своем посту. Несмотря на свою молодость, он слепо выполнял
свой долг, и я уважал его за это. Такие, как он, сражаются до конца за
дело, которому служат, даже если не верят в него.
- Ты сражался не за татрикс, - сказал я.
Юноша вздрогнул.
- Нет? - крикнул он.
- Ты сражался за Дорну Гордую, которая предала татрикс и узурпировала ее
власть.
Глаза воина расширились.
- Вот, - сказал я, показывая на прекрасную девушку, - вот Лара, настоящая
татрикс Тарны.
- Да, храбрый воин, - сказала девушка, ласково положив свою руку ему на
лоб. - Я Лара.
Охранник попытался приподняться, но затем обвис у меня на руках, закрыв
глаза от боли.
- Лару похитил из Дома Развлечений тарнсмен, - со стоном проговорил он.
- Этим тарнсменом был я.
Серые глаза раскрылись и долго смотрели на меня. Постепенно выражение его
лица менялось. Он явно узнал меня.
- Да, я помню.
- Тарнсмен привез меня на Колонну Обмена. Там меня схватила Дорна и капитан
Торн, ее сообщник. Они продали меня в рабство. Тарнсмен освободил меня и
вернул всему народу.
- Я сражался за Дорну, - сказал мальчик и его глаза наполнились слезами. -
Прости меня, татрикс, - и если бы мужчине Тарны не было бы запрещено
касаться женщины самому, он протянул бы ей руку.
К моему удивлению, Лара сама взяла его за руку.
- Ты все сделал правильно, воин. Я горжусь тобой.
Воин закрыл глаза и тело его обмякло.
Лара посмотрела на меня испуганными глазами.
- Нет, - сказал я, - он жив, но потерял много крови.
- Смотри! - крикнула девушка, показывая рукой вдоль стены.
Шесть серых фигур, вооруженных копьями и щитами, направлялись к нам.
- Охранники! - крикнул я, выхватывая меч.
И тут я увидел, что правые руки с копьями поднялись над головами. Еще несколько
шагов и они полетят в нас.
Не теряя ни секунды я вложил меч в ножны и подхватил Лару. Хотя она пыталась
сопротивляться, я тащил ее за собой.
- Подожди! - кричала она, - я хочу поговорить с ними.
Но я ее не слушал.
И когда мы добрались до спиральной лестницы, ведущей вниз, шесть копий
ударились в каменную стену над нашими головами. Их наконечники выбили
кусочки камней из кладки.
Мы скатились вниз до основания стены и сразу скрылись, чтобы не стать мишенью
для следующих бросков. Но я не верил, что охранники станут бросать свои копья
со стены, ведь тогда им придется спускаться вниз. Вряд ли маленькая группка
солдат решиться преследовать двух повстанцев.
И мы начали свой трудный путь по залитым кровью улицам Тарны. Многие дома
были разрушены, лавки закрыты. Везде был беспорядок, разруха и пожары.
Повсюду валялись трупы. Среди них были солдаты Тарны, но чаще встречались
одетые в серое горожане. На многих стенах было написано Се-Но-Фори.
Из некоторых окон за нами следили испуганные глаза. Я решил, что сегодня в
Тарне нет ни одной открытой двери.
- Стой! - послышался чей-то крик и мы остановились.
Спереди и сзади появились группы людей. Они, как будто выросли из-под
земли. Некоторые держали в руках луки, другие были с мечами, но большинство
было вооружено заостренными копьями и цепями.
- Повстанцы, - сказала Лара.
- Ты права, - ответил я.
Мы читали в этих налитых кровью глазах злобу, жажду крови и желание
убийства. Это были волки Тарны, озверевшие от уличной войны, от постоянной
опасности.
Я медленно обнажил меч и подтолкнул Лару к стене.
Один из людей рассмеялся.
Мне тоже было ясно, что сопротивление бессмысленно. Но я должен был
сопротивляться. Я не сдамся, пока не упаду мертвым на камни мостовой.
Но что будет с Ларой?
Какова будет ее судьба в руках этих озверевших от ненависти людей? Я
смотрел на своих противников. Они были злые, грязные, одичавшие, изможденные
и, наверное, голодные. Некоторые были ранены. Может, они убьют ее на месте?
Это будет жестокая, но быстрая смерть.
Поднялись руки с копьями, натянулись луки, руки крепче сжали цепи, мечи
нацелились мне в грудь.
- Тэрл из Ко-Ро-Ба! - раздался вдруг чей-то удивленный голос и я увидел
маленького человека, проталкивающегося вперед. Прядь желтых волос свешивалась
у него со лба.
Это был первый на цепи рабов, который выбирался по столбу вверх.
Лицо его озарилось радостью. Он кинулся ко мне с распростертыми объятиями.
- Это ты! - кричал он. - Тэрл из Ко-Ро-Ба.
И тут, к моему удивлению, вся банда отсалютовала мне оружием и разразилась
приветственными воплями. Они схватили меня, подняли на плечи и торжественно
понесли по улицам. Откуда-то из подвалов вылезали другие повстанцы и
присоединялись к нам. Они выходили из дверей, спускались с крыш, вылезали
из окон. И все время увеличивающаяся триумфальная процессия катилась по
улицам.
Нестройные выкрики постепенно превратились в песню. Я сразу узнал ее. Эту
песню пели крестьяне в шахте. Она стала гимном восстания.
Лара, удивленная не меньше меня, шла вместе с этими людьми, стараясь
держаться поближе ко мне.
И так мы шли от улице к улице. Люди пели, высоко держа оружие. От их песни
у меня звенело в ушах. Вскоре мы подошли к той самой лавке кал-да,
которая так хорошо мне запомнилась. Именно здесь на меня обрушились все
несчастия, вызванные предательством Оста. Теперь это был штаб восставших.
Может быть, люди потому выбрали этот дом, что здесь они впервые почувствовали
себя свободными и запели.
И тут, стоя перед низкой дверью, я увидел могучего Крона из касты Кузнецов.
На поясе его висел огромный молот, голубые глаза светились счастьем. Он
протянул ко мне свои огромные руки.
За его спиной, к своей огромной радости, я увидел волосы Андреаса, похожие
на гриву ларла. Около поэта в одежде свободной женщины, без ошейника и вуали,
стояла сияющая Линна.
Пробившись вперед, Андреас бросился ко мне. Он схватил меня за руки и
потащил куда-то, обнимая, хлопая по спине и смеясь от радости.
- Приветствую тебя в Тарне! - кричал он.
- Да, - сказал Крон, тоже крепко обнимая меня. - И я приветствую тебя в Тарне!
ГЛАВА 24.
БАРРИКАДЫ.
Я наклонил голову и толкнул тяжелую дверь лавки кал-да. Надпись "Здесь
продается кал-да" была обновлена свежей краской и над ней горела другая -
клич повстанцев Се-Но-Фори.
Я спустился по ступеням вниз. Сейчас лавка была полна народа. Здесь было
дымно, тесно и душно. Теперь она походила на подобные заведения в других
городах Гора. Здесь не осталось и следа от того уныния и скуки, что царили
во время моего первого прихода сюда. Уши звенели от хохота и
радостных возгласов людей, которые больше не боялись смеяться и шутить.
Лавка была освещена полусотней ламп, а стены украшены ярким шелком. На пол
был брошен толстый ковер, покрытый многочисленными пятнами от пролитого
кал-да.
За стойкой стоял тощий хозяин, его лоб блестел от пота, фартук запачкан
вином и специями. Он непрерывно готовил новые порции кал-да. Я сморщил нос.
Запах этот мне определенно не нравился.
Справа от стойки, прямо на ковре, сидели потные, но счастливые музыканты.
Они извлекали из своих потрепанных инструментов веселую мелодию,
дикую, но чем-то завораживающе прекрасную. Это была варварская песня Гора.
Я вспомнил, что каста музыкантов, так же, как и каста поэтов, была вне
закона в Тарне. Серебряные маски считали музыкантов и поэтов недостойными
города серьезных людей, так как музыка и песни воспламеняли сердца
и никто не мог бы предугадать, куда может распространиться этот пожар.
Когда я вошел, люди вскочили на ноги и бурно приветствовали меня, подняв
кружки с вином.
- Тал, воин, - кричали они.
- Тал, воины, - ответил я, так как знал, что теперь они все были воинами.
Так было решено на шахтах Тарны.
За мной вошли Корн, Андреас, Лара и Линна.
Я подумал, какое впечатление произведет эта лавка на татрикс Тарны.
Корн взял меня за руку и повел к столу в центре комнаты. Держа Лару за
руку, я пошел за ним. Ее глаза расширились от любопытства, как у ребенка.
Она не предполагала, что мужчины Тарны могут быть такими.
Время от времени мужчины пристально разглядывали ее и тогда она смущенно
опускала глаза.
Наконец, я сел за стол, скрестив ноги, а Лара пристроилась рядом на корточках.
- Кал-да на всех, - крикнул Корн и когда хозяин стал протестовать, тот кинул
ему золотую монету. Хозяин проворно подхватил ее.
- Золото здесь более привычно, чем хлеб, - сказал сидящий рядом Андреас.
По справедливости следовало сказать, что хотя пища на столе была совсем
не изысканной, а скорее грубой, но никто не мог это определить, наблюдая
за весельем людей. Им эта пища казалась явствами Царствующих Жрецов. Даже
мерзкое кал-да казалось райским напитком для тех, кто впервые вкусил радость
свободы.
Корн снова хлопнул в ладоши, и перед ним появились четыре перепуганные
девушки, выбранные, видимо, за красоту и грацию. Они были одеты в прозрачные
шелка и браслеты с колокольчиками. Девушки откинули головы назад и начали
танец под варварскую песню.
Лара, к моему удивлению, с удовольствием смотрела на них.
Я заметил на девушках ошейники рабынь.
- Откуда в Тарне появились рабыни?
Андреас, жуя хлеб и запивая его вином, ответил:
- Под каждой серебряной маской скрываются будущие рабыни.
- Андреас! - с притворным негодованием воскликнула Линна и шутливо хлопнула
его по спине, но он быстро успокоил ее поцелуем. И они тут же начали
влюбленно ворковать, забыв обо всех.
- Это действительно серебряные маски Тарны? - скептически спросил я Корна.
- Да, - ответил он, - не правда ли, хороши?
- Как они обучились этому?
Он пожал плечами.
- У женщин это в крови. Но, конечно, их еще надо обучать.
Я улыбнулся. Крон говорил так же, как все мужчины в любом городе Гора. А
ведь он был из Тарны.
- Почему они танцуют для тебя? - спросила Лара.
- Если бы они не стали бы танцевать, то их заставил бы кнут, - ответил Крон.
Глаза Лары опустились.
- Обратите внимание на ошейники, - сказал Крон, указывая на серебряные полоски,
охватывающие шею каждой девушки, - мы расплавили их маски и сделали из
серебра ошейники.
Между колонами появились другие девушки, одетые в камиски. Они молча подавали
гостям кал-да, заказанной Кроном. У каждой на подносе был большой сосуд
с дымящимся напитком, и они разливали его по кружкам.
Одни с завистью, а другие с ненавистью смотрели на Лару. Их взгляды как бы
спрашивали - почему ты не одета как мы и на тебе нет ошейника, почему ты не
прислуживаешь как мы.
Я очень удивился, когда Лара вдруг скинула свой плащ, взяла сосуд у одной из
девушек и тоже начала обслуживать мужчин.
Теперь многие девушки смотрели на нее с благодарностью - она была свободна,
но не брезговала делать то же, что и они, ничем не показывая, что она выше их.
Андреас посмотрел на меня и сказал:
- Истинная татрикс.
Тогда Линна встала и тоже начала помогать девушкам.
Когда Крону надоели танцовщицы, он дважды хлопнул в ладоши, и девушки под
звон колокольчиков выбежали из комнаты.
Крон поднял чашу с кал-да и посмотрел на меня.
- Андреас говорил, что ты собирался в Сардарские горы. Я вижу, что ты
передумал.
Крон имел в виду, что если бы я пошел в горы, меня бы уже не было в живых.
- Я собираюсь туда, но у меня есть дело в Тарне.
- Отлично! Нам нужен твой меч!
- Я пришел, чтобы вернуть Ларе трон татрикс Тарны.
Крон и Андреас изумленно посмотрели на меня.
- Нет, - сказал Корн, - я не знаю, как она сумела околдовать тебя, но в
Тарне не будет больше татрикс.
- Она олицетворяет то, с чем мы сражались, - сказал Андреас, - если она снова
взойдет на трон, то все наши жертвы были напрасны. Тарна останется такой же,
какой и была.
- Тарна никогда не будет прежней, - возразил я.
Андреас покачал головой. Он не мог согласиться со мной.
- Разве мы можем ждать от него разумного решения? - обратился он к Крону.
- Он ведь не поэт.
Крон промолчал.
- ... и не кузнец.
Крон даже не улыбнулся.
Его разум формировался среди клокочущего расплавленного металла и он не мог
быстро осознать все сказанное.
- Тебе придется сначала убить меня, - наконец сказал он.
- Разве мы не на одной цепи, - спросил я.
Крон молчал. Затем он произнес, глядя на меня своими стальными глазами:
- Мы всегда на одной цепи.
- Тогда дай мне сказать.
Крон кивнул.
Несколько человек собрались вокруг нашего стола.
- Вы все люди Тарны, но те, с кем вы сражаетесь, тоже люди Тарны.
Один из них сказал:
- У меня брат охранник.
- Это очень печально, но иначе нельзя, - сказал Крон.
- Можно сделать по-другому. Солдаты клялись в верности татрикс, но та, за
которую они сражаются сейчас - это предательница. Настоящая татрикс, Лара,
находится здесь.
Крон взглянул на девушку, которая, не слыша нашего разговора, наливала кал-да
в кружки простых людей.
- Пока она жива, - сказал Крон, - революция в опасности.
- Это не так.
- Она должна умереть.
- Нет. Она познала кнут и цепи.
Среди людей послышался шепот и удивленные возгласы.
- Солдаты Тарны покинут предательницу и перейдут на сторону настоящей...
- Пока она жива, - начал Крон, глядя на девушку в другом конце зала.
- Она должна взойти на трон, - настаивал я, - она принесет новый день в Тарну,
поможет объединить повстанцев с солдатами и прекратить кровопролитие. Эта
девушка на себе познала, как жестока жизнь в Тарне. Взгляните на нее!
И люди смотрели на Лару, которая спокойно разливала вино кал-да, помогая
служанкам.
- Она будет хорошо править, - сказал я.
- Мы сражаемся против нее, - ответил Крон.
- Нет, вы сражаетесь против жестоких законов Тарны, сражаетесь за чувство
собственного достоинства, а не с этой девушкой.
- Мы сражаемся с золотой маской, - крикнул Крон, ударив огромным кулаком по столу.
Это привлекло внимание всей комнаты. Глаза всех людей обратились к нам. Лара
грациозно поставила поднос кал-да, подошла и встала преред Корном.
- Я не ношу больше золотую маску, - сказала она.
И Корн посмотрел на прекрасную девушку, стоявшую перед ним с такой
грацией и достоинством. В ней не было ни капли надменности, жестокости
или страха.
- Моя татрикс, - прошептал он.
Мы шли через город. Улицы бурлили, как серые реки, заполненные повстанцами,
вооруженными чем попало. И грозный гул этой реки доносился до
дворца татрикс. Это была медленная грозная неумолимая песня. Это была
песня крестьян, гимн земле, дающей жизнь планете, и гимн революции, дающей
жизнь всем обездоленным людям Тарны.
Во главе этой странной процессии шли пятеро - Крон, вождь повстанцев;
Андреас, поэт; я, воин города, опустошенного и проклятого Царствующими
Жрецами, и девушка с золотыми волосами, которая больше не носила золотую
маску, которая познала любовь и кнут - бесстрашная и великолепная Лара,
истинная татрикс Тарны.
Защитникам дворца Дорны, который был ее последним оплотом, было ясно,
что все решится сегодня с помощью меча. Повстанцы отказались от тактики
засад, собрали все силы в кулак и теперь идут на последний штурм дворца.
Широкая извилистая улица вела нас к дворцу. Она постепенно сужалась, а
стены по ее бокам становились все выше и выше. Повстанцы с песней шли вперед.
Сквозь кожу сандалий ощущались булыжники мостовой.
Мы еще не достигли дворца, когда увидели перед собой двойной вал,
перегораживающий улицу. Второй вал баррикады был выше первого, так что с него
можно было обстреливать штурмующих первый вал. Длина баррикады было около 50 футов.
Я приказал всем остановиться, а сам, прикрывшись щитом и держа наготове
копье, приблизился к валу.
На крыше дворца, который виднелся вдали, я увидел голову тарна и услышал его
крик. Тарны были малоэффективны в уличных боях. Многие повстанцы были вооружены
луками и арбалетами, так что птица не могла подлететь достаточно близко, чтобы
пустить в ход свои страшные когти.
А обстреливать с воздуха толпу было бесполезно, так как люди, увидев в небе
тарна, мгновенно рассыпались по проходным дворам и появлялись на улице
совсем в другом месте. Конечно, отряды повстанцев могли бы перемещаться по
улицам, сомкнув ряды и прикрывая голову щитами, подобно римским легионам,
но для этого требовалась железная дисциплина, которой у повстанцев не было,
да и не могло быть.
Подойдя к валу на расстояние сотни ярдов, я опустил на землю щит и копье,
что означало предложение начать переговоры.
На валу показался высокий человек и сделал то же самое.
Хотя на нем был голубой шлем, я сразу узнал Торна.
Я подошел ближе к валу.
Этот путь, казалось, длился целую вечность.
Шаг за шагом приближался я к баррикаде, внимательно следя за ее защитниками,
чтобы не попасть в ловушку. Если там командует Дорна Гордая, а не Торн,
который был членом касты Воинов, то я был уверен, что чей-то арбалет уже нацелен на
меня.
И, наконец, когда я, целый и невредимый дошел до первого вала, то понял, что
хотя Дорна Гордая правит Тарной и сидит на золотом троне, здесь руководит
Торн.
- Тал, воин, - сказал Торн, снимая шлем.
- Тал.
Торн как-то изменился со времени нашей встречи. Глаза его стали веселее и чище,
располневшая фигура подобралась и на ней рельефно выделялись мышцы, красноватые
прожилки на желтом лице почти исчезли. Война явно пошла ему на пользу. Слегка
раскосые глаза смотрели на меня.
- Жаль, что я не убил тебя на Колонне Обмена, - тихо сказал Торн.
Я заговорил громко, чтобы меня могли слышать воины за валом.
- Я пришел по поручению Лары, истинной татрикс Тарны. Сложите оружие. Пусть
не льется понапрасну кровь людей города. Я прошу это от имени Лары и от имени
города Тарны. Вы клялись в верности Ларе, а не Дорне Гордой!
Я почувствовал замешательство людей за валом.
Торн тоже заговорил громко, чтобы было слышно всем.
- Лара мертва. Дорна - татрикс Тарны!
- Я жива! - послышался голос за мной.
Я обернулся и с изумлением увидел Лару, которая стояла позади меня. Если ее
убьют, то все мои надежды на окончание кровопролития рухнут. Начнется жестокая
гражданская война.
Торн посмотрел на девушку и я был восхищен его самообладанием. Ведь под этим
внешне спокойным лицом скрывалась буря страстей. Он никак не ожидал увидеть
Лару в рядах повстанцев.
- Это не Лара, - холодно сказал он.
- Я - Лара.
- Татрикс Тарны носит золотую маску, - презрительно фыркнул Торн.
- Татрикс Тарны, - гордо ответила Лара, - больше никогда не оденет золотую
маску.
- Где ты взял эту потаскушку, обменщик?
- Я купил ее у работорговца, - ответил я.
Торн рассмеялся.
- У того самого, которому ты продал татрикс, - добавил я.
Торн больше не смеялся.
Я крикнул солдатам:
- Я вернул эту девушку - вашу татрикс - на Колонну Обмена и передал ее в
руки капитана Торна и Дорны Гордой. И там меня предательски схватили и
бросили в шахты Тарны. А Лару они продали работорговцу Тарго за пятьдесят
серебряных монет.
- Это ложь! - крикнул Торн.
Я услышал, как кто-то крикнул:
- Дорна Гордая носит ожерелье из серебряных монет!
- Дорна Гордая получила это серебро за то, что заковала вашу
татрикс в рабские цепи! - крикнул я.
- Он лжет! - крикнул Торн.
- Вы сами слышали как он пожалел, что не убил меня на Колонне Обмена! Вы
знаете, что я похитил татрикс из Дома Развлечений, так зачем же мне было
подниматься на Колонну Обмена, если я не хотел бы вернуть татрикс ее народу?
Из-за баррикады послышался голос:
- Почему ты не взял на Колонну побольше солдат, капитан Торн?
Торн злобно оглянулся.
Я ответил за него:
- Разве непонятно? Он хотел, чтобы все осталось в тайне и Дорна заняла трон.
На валу появился еще один человек. Когда он снял шлем, то я сразу же узнал
того самого юного воина, который лежал раненый на стене.
- Я знаю этого воина, - крикнул он, указывая на меня.
- Это уловка, чтобы сбить вас с толку! - крикнул Торн. - Назад, на место!
На гребень вылезли и другие воины, чтобы самим посмотреть на меня.
- Назад! - кричал Торн.
- Воины! - крикнул я, - вы клялись служить городу, его стенам, его татрикс!
Так и служите ей!
- Я буду служить настоящей татрикс, - крикнул юный воин.
Он спрыгнул с баррикады и положил свой меч у ее ног.
- Возьми свой меч, воин, - сказала она, - возьми и служи Ларе - настоящей
татрикс Тарны.
- Я буду служить, - сказал он.
- Я беру свой меч и буду служить Ларе, татрикс Тарны.
Он поднялся и отсалютовал девушке.
- Виват, татрикс, - крикнул он.
- Почему ты уверен, что это она? - спросил кто-то.
Торн молчал, ибо как он мог утверждать, что это Лара, если
предполагалось, что он никогда не видел ее лица, скрытого под золотой маской.
- Это я! - крикнула Лара. - Есть ли здесь кто-нибудь, кто присутствовал в
комнате Совета, слышал мой голос и мог бы теперь опознать его?
- Это Лара! - крикнул один из воинов и снял шлем, - я узнаю ее!
- Я тоже узнала тебя, - сказала она. - Ты - охранник Северных ворот и
чемпион Тарны по метанию копья.
Еще один воин снял шлем.
- А ты - Тан, - сказала она, - тарнсмен, раненный на войне с Тентисом за
год до того, как я взошла на трон.
Еще один воин вышел вперед и обнажил голову.
- Тебя я не знаю.
- Меня ты и не можешь знать. Я наемник, поступивший на службу во время
восстания.
- Это Лара! - крикнул один из воинов, затем спрыгнул с баррикады и бросил
свой меч к ее ногам.
Она подняла и вернула солдату его оружие.
Баррикада начала разваливаться прямо на глазах. Торн незаметно исчез со
стены.
Повстанцы медленно приближались к валу. Вскоре они опустили оружие и с
песней пошли ко дворцу.
Солдаты с радостью присоединились к ним. Они жали повстанцам руки,
хлопали их по плечам и по спинам. Между ними воцарилось полное согласие.
Из смертельных врагов все превратились в лучших друзей.
Я шел рядом с Ларой. За нами шел молодой воин, другие защитники баррикады,
Крон, Андреас, Линна, повстанцы.
Андреас подал мне копье и щит, которые я бросил во время переговоров. Мы
подошли к маленькой железной двери, которая служила входом во дворец.
Я попросил факел.
Дверь была заперта, но я ударом ноги вышиб ее, защитившись при этом на
всякий случай щитом.
За дверью было темно и тихо. Повстанец вложил факел в мою руку. Я сунул
его в дверь.
Пол казался сплошным, но я знал, что где-то здесь западня.
С баррикады принесли длинную доску, я и положил ее поперек комнаты. Затем
осторожно пошел по доске. Ловушка не сработала, и я оказался у входа в темный
туннель.
Ждите меня здесь, - приказал я, и, не слушая протестов, отправился в
путешествие по лабиринту дворцовых коридоров. Моя память вела меня
безошибочно из коридора в коридор, из холла в холл - я стремился к комнате
Совета.
По дороге я не встретил ни души.
Зловещие мрак и тишина, казалось, таили в себе смертельную опасность. Я
не слышал ничего, кроме своих собственных шагов.
Дворец казался покинутым.
Наконец, я пришел к комнате Совета - комнате Золотой Маски. Тяжелые двери
медленно открылись под нажимом моего плеча.
Комната была освещена горевшими на стенах факелами. Над золотым троном
тускло поблескивала золотая маска, сделанная в виде прекрасного, но холодного
женского лица. В ее полированной поверхности зловеще отблескивали огни
факелов.
На троне сидела женщина в золотой маске и мантии татрикс Тарны, на шее ее
было ожерелье из серебряных монет. На ступенях перед троном стоял воин в полном
вооружении, державший в руках голубой шлем Тарны.
Неторопливым движением Торн одел шлем. Затем обнажил меч, поправил щит и
снял с левого плеча длинное копье с широким наконечником.
Я ждал тебя, воин, - сказал он.
Глава 25. КРЫША ДВОРЦА.
Военные кличи Тарны и Ко-Ро-Ба слились в один, когда я и Торн бросились
навстречу друг другу.
Оба одновременно мы метнули копья, которые мелькнули в воздухе, как две
встречные молнии. Оба мы подставили свои щиты, слегка наклонив их, чтобы
удар копья не был прямым. Оба мы метнули удачно, и копье Торна вызвало
громовой звук, ударившись о мой щит.
Бронзовый наконечник копья пробил щит, все семь слоев кожи боска, и
теперь щит был уже бесполезен. Я мгновенно выхватил меч и обрубил ремни,
которыми он крепился к руке.
В тот же момент и щит Торна со звоном покатился по полу. Мое копье тоже
пробило его и прошло чуть выше левого плеча.
Мы бросились друг на друга, как дикие ларлы, и наши мечи со звоном
скрестились. Чистая, прозрачная, звенящая музыка боя сопровождалась лишь
сверканием снопов искр.
Женщина в золотой мантии, сидящая на золотом троне, казалось, бесстрастно
смотрела, как перед ней сражаются два воина: один - в голубом шлеме Тарны,
другой - в алой тунике касты Воинов Гора.
В полированной поверхности золотой маски отражались наши движения.
По стенам комнаты метались две огромные бесформенные тени.
И затем на полированной поверхности маски осталось только одно отражение,
а на стене - одна уродливая тень.
Торн лежал у моих ног.
Я выбил ногой меч из его руки и перевернул его тело. Грудь воина судорожно
вздымалась под окровавленной туникой, рот жадно хватал воздух, голова
бессильно лежала на каменном полу.
- Ты хорошо дрался, - сказал я.
- Я победил, - прошептал он еле слышно. Гримаса боли исказила его лицо.
Я не понимал, что он имеет в виду.
Я отошел от Торна и посмотрел на женщину, сидящую на троне.
Она медленно, шаг за шагом, спустилась с возвышения, к моему полному
удивлению, бросилась перед Торном на колени и опустила голову на его
окровавленную грудь.
Я вытер меч о тунику и вложил его в ножны.
- Мне очень жаль, - сказал я.
Женщина, казалось, не слышала меня.
Я отошел назад, оставив е наедине со своим горем. Я слышал звуки шагов
в коридоре. Это были солдаты и повстанцы. Стены дворца уже дрожали от
их победной песни.
Девушка подняла голову в золотой маске и взглянула на меня.
Я не ожидал, что такая женщина, как Дорна, может испытывать любовь к
мужчине.
И впервые за все это время я услышал голос из-под золотой маски:
- Торн победил тебя, - сказала она.
- Не думаю, - сказал я. - А ты, Дорна Гордая, теперь моя пленница.
Раздался безжалостный смех, руки девушки в золотых перчатках сняли золотую
маску и я, увидев лицо девушки, оцепенел.
На коленях перед Торном стояла не Дорна Гордая, а Вера из Ко-Ро-Ба, которая
была его рабыней.
- Ты видишь, - сказала она, - что мой господин победил тебя, но не мечом,
а хитростью. Он выиграл у тебя время, и теперь Дорна Гордая уже далеко.
- Почему ты это сделала? - крикнул я.
Она улыбнулась.
- Торн был очень добр ко мне.
- Теперь ты свободна.
Ее голова снова упала на грудь воина и все тело затряслось от рыданий.
В этот момент в комнату ворвались солдаты вместе с повстанцами во главе с
Ларой и Кроном.
Я сказал, указывая на девушку:
- Не трогайте ее! Это не Дорна, а Вера, рабыня Торна.
- Где Дорна? - спросил Крон.
- Сбежала, - угрюмо ответил я.
Лара посмотрела на меня.
- Но дворец окружен, - заметила она.
- Крыша! - вдруг крикнул я, вспомнив о тарне. - Быстрее туда!
Лара бежала впереди, а мы за ней. Она показывала дорогу на крышу, уверенно
ведя нас по темным коридорам. Наконец мы добрались до спиральной лестницы.
- Сюда! - крикнула она.
Я оттолкнул ее назад и бросился вверх по темным ступеням. Вскоре я был уже
у двери и одним ударом вышиб ее. Голубой прямоугольник неба ослепил меня.
Я почувствовал запах огромных крылатых хищников.
Я выскочил на крышу, невольно зажмурив глаза от яркого света.
На крыше было три человека - два охранника и надсмотрщик, который мучил меня
в подземной тюрьме дворца. Он держал на ремне огромного белого урта, с
которым мне уже доводилось встречаться.
Охранники прилаживали корзину к сбруе большого коричневого тарна. Поводья
птицы были прикреплены к корзине. В ней сидела женщина, в которой я сразу
узнал Дорну Гордую, хотя она была одета в простые серебряные маску и мантию.
- Стой! - крикнул я, бросаясь вперед.
- Убей! - крикнул надсмотрщик, показывая на меня кнутом и спуская с поводка
урта, который сразу бросился ко мне.
Это чудовище, похожее на гигантскую крысу, было быстрее молнии. Двумя
огромными прыжками урт пересек крышу и бросился на меня прежде, чем я успел
среагировать.
Я успел только защитить мечом свое горло от его пасти. Дикий вой был
слышен, наверное, далеко за стенами Тарны. Он рванулся, и лезвий выскочило
у меня из рук. Я обхватил руками его шею и сдавил ее, прижимаясь лицом к
грязному белому меху. Меч вывалился у него из пасти и со звоном упал на
пол крыши. Я сжимал его горло, стараясь отвести подальше от себя эти
страшные челюсти, усеянные тремя рядами острых пилообразных зубов, которые
стремились вонзиться в меня.
Урт катался по крыше, стараясь освободиться от меня. Он прыгал, вертелся,
метался из стороны в сторону. Надсмотрщик поднял мой меч и кружил вокруг нас,
выбирая момент для удара.
Я старался, чтобы между мной и надсмотрщиком было тело урта.
Кровь из пасти зверя залила его белый мех и мои руки. Я чувствовал, что моя
голова тоже вся в крови.
Затем я повернулся так, чтобы открыть свое тело для удара меча. Надсмотрщик
издал радостный крик и бросился вперед. Но за мгновение то того, как на
меня обрушился его удар, я выпустил горло зверя и бросился под его брюхо.
Зверь кинулся на меня и страшные клыки ухватили меня за рубашку, но тут
же заревел от боли, а надсмотрщик завопил от ужаса.
Я выкатился из-под урта и увидел, что тот злобно смотрит на человека с
мечом. Ухо зверя было отрублено, из раны хлестала кровь. Он не сводил глаз
с человека, ударившего его.
Надсмотрщик еще раз испуганно вскрикнул, ударил кнутом, но так как он был почти
парализован страхом, удар получился слабым и жалким.
Урт мгновенно прыгнул и подмял его под себя, и только глухое рычание
слышалось из спутанного клубка тел.
Я отвернулся от них и оказался перед охранниками.
Женщина уже стояла в корзине, натянув поводья.
Бесстрастная серебряная маска была обращена ко мне. В прорезях виднелись
горящие ненавистью глаза.
Прозвучал приказ:
- Убейте его!
Я стоял перед ними совершенно безоружный.
Но охранники не кинулись ко мне. Один из них ответил женщине:
- Ты решила покинуть город, следовательно у тебя нет власти.
- Скотина! - крикнула она и приказала другому воину убить первого.
- Ты уже больше не правишь в Тарне, - ответил второй солдат.
- Животные!
- Если бы ты осталась на троне, мы защищали бы тебя и погибли бы рядом с
тобой, - сказал первый воин.
- Это правда, - подтвердил другой, - оставайся, и наши мечи будут служить
тебе до конца. Но раз ты бежишь, то теряешь право командовать нами.
- Идиоты! - злобно вскрикнула она.
Затем Дорна Гордая бросила взгляд на меня. Я почти физически ощутил холод,
презрение, ненависть и ярость, которые она излучала.
- Торн погиб за тебя, - сказал я.
Она рассмеялась.
- Он был таким же идиотом, как и все вы.
Я подумал, зачем же Торн отдал жизнь за эту женщину. Ведь даже чувство долга
не призывало его к этому. Он присягал Ларе, а не Дорне. А он, тем не менее,
нарушил свою клятву и предал татрикс ради Дорны.
И затем до меня все же дошло, что он любил эту жестокую женщину, хотя
ни разу не видел ее лица, ее улыбки, не ощущал ее нежного прикосновения.
Но он оказался выше и благороднее той, которую он так безнадежно любил. И
эта любовь привела его к предательству, а потом и к гибели...
- Сдавайся! - крикнул я Дорне.
- Никогда! - презрительно ответила она.
- Куда же ты теперь направишься и что будешь делать? - спросил я.
Я знал, что у Дорны мало шансов выжить в одиночку на Горе. Пусть даже она
увезет с собой много золота и серебра, все равно женщина останется женщиной,
а на Горе даже серебряной маске нужен меч, чтобы защитить ее.
Она может стать жертвой хищников, в том числе своего собственного тарна, или
ее схватят работорговцы.
- Отдайся на суд татрикс Тарны, - сказал я.
Дорна откинула голову назад и расхохоталась.
- Ты тоже идиот, - прошипела она сквозь смех.
Руки ее натянули первую пару поводьев. Тарн беспокойно шевельнулся.
Я оглянулся и увидел, что позади меня стоит Лара и смотрит на Дорну. За ее
спиной толпились Крон, Андреас и Линна. Остальные повстанцы тоже поднимались
на крышу.
Серебряная маска повернулась к Ларе, на которой не было больше ни маски, ни вуали.
- Бесстыжее животное, - прошипела она, - ты ничем не лучше их.
- Да, - ответила Лара, - это верно.
- Я всегда знала это. Ты недостойна быть татрикс Тарны. Лишь я одна могу быть ею.
- Та Тарна, о которой ты говоришь, больше не существует.
Солдаты, повстанцы и охранники громкими криками приветствовали эти слова
Лары.
- Виват, Лара! Виват, татрикс! - кричали они пять раз подряд, как было
положено по традиции. И пять раз оружие взлетало вверх, салютуя ей.
При каждом крике Дорна вздрагивала, как от удара. Ее руки в серебряных
перчатках вцепились в поводья, и я был уверен, что костяшки ее пальцев
побелели. Она вся кипела от ярости.
Дорна Гордая еще раз окинула взглядом солдат-повстанцев и Лару, а затем
снова посмотрела на меня.
- Прощай, Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказала она, - не забывай меня. Я еще
расквитаюсь с тобой.
Руки ее резко натянули поводья, и тарн взмыл в воздух. Корзина некоторое
время стояла на крыше, затем веревки натянулись и она, качнувшись, поплыла
по воздуху.
Я смотрел на птицу, которая кругами медленно набирала высоту, а затем
полетела прочь, за пределы города.
Серебряная маска отблескивала на солнце.
Вскоре тарн превратился в черную точку на сияющем голубом небе.
Дорна Гордая бежала благодаря капитану Торну. Трудно было сказать, какая
судьба ждет ее в будущем.
Она сказала, что рассчитается со мной. Я улыбнулся про себя, хорошо зная,
что у нее мало шансов привести в исполнение эту угрозу. Ведь даже если она
не попадет в лапы хищникам, то спастись от цепей рабства ей будет значительно
труднее.
Возможно, она попадет к какому-нибудь воину, чтобы ублажать все его
прихоти. А может, ей придется танцевать перед пьяными посетителями таверн
кал-да.
Возможно, она станет посудомойкой и вся ее жизнь пройдет в четырех стенах,
в облаках влажного пара и пыли. Постелью ей будут служить сырые опилки, одеждой
- короткий камиск, а едой - объедки со стола. В случае плохой работы или
непослушания ее будет ждать кнут.
Возможно, она попадет на крестьянскую ферму, чтобы помогать своему
хозяину в его тяжелом труде. И тогда она с горечью будет вспоминать Дом
Развлечений. Ведь она будет истекать потом от непосильного труда, а спина
ее всегда будет открыта для кнута.
Но я быстро выкинул из головы мысли о возможной судьбе Дорны Гордой. У меня
хватало своих забот.
Мне самому нужно было кое с кем рассчитаться, а для этого я должен был
добраться до Сардарских Гор, так как только там я мог встретиться с
Царствующими Жрецами.
ГЛАВА 26.
ПИСЬМО ТЭРЛА КЭБОТА.
Написано в Тарне, 2 день эн-кара
в четвертый год правления Лары, татрикс Тарны,
год 10117 от основания Ара.
Тал, люди Земли...
В последние дни моего пребывания в Тарне у меня было время описать
происшедшие события. И теперь настало время идти в Сардарские Горы.
Через пять дней я буду стоять перед черными воротами, отделяющими меня от гор.
Ворота откроются, когда я ударю копьем, а потом пройду сквозь них и меня
будет сопровождать меланхоличный звон, означающий, что еще один человек из
долин, еще один смертный осмелился отправиться в Сардарские Горы.
Я оставлю это письмо кому-нибудь из касты Писцов, кого найду на ярмарке.
И с этого момента моя жизнь или смерть будет зависеть от воли Царствующих
Жрецов, от которой зависит все в этом мире.
Они прокляли меня и мой город. Они отобрали у меня отца, любимую девушку и
друзей, а взамен дали тяжелые испытания и опасности. И, к тому же, я
чувствовал, что действую по их воле, служу им. Это по их желанию я попал
в Тарну и участвовал во всех описанных событиях. Они сначала разрушили мой
старый город, а потом с моей помощью восстановили его.
Кто они такие, я не знаю, но твердо решил узнать.
Многие шли в горы, чтобы раскрыть тайну Царствующих Жрецов, но никто не
возвратился обратно, чтобы рассказать о них.
Но пока я расскажу о Тарне.
Она стала совсем другим городом.
Ее татрикс - прекрасная Лара - одна из мудрейших и справедливейших правителей
этого варварского мира. Ей пришлось провести сложнейшую работу по объединению
разобщенных граждан, примирению враждующих группировок. Если бы жители Тарны
не любили ее, она не смогла бы ничего добиться.
Когда она снова взошла на трон, то не стала карать никого. Напротив, она
объявила всеобщую амнистию, прощая и восставших рабов, и солдат, которые
сражались на стороне Дорны.
Но эта амнистия не касалась серебряных масок.
Кровь рекой лилась по улицам Тарны, когда солдаты и повстанцы объединили
свои усилия, охотясь за ними. Их преследовали везде - в домах и на улицах.
Их тащили по мостовой, срывали маски, сбрасывали со стен на торчащие мечи...
Тех, кто прятался в темных тоннелях дворца, бросали в каменные камеры, и
вскоре они снова наполнились звоном цепей. Когда все камеры были заполнены,
наступила очередь подвалов в Доме Развлечений, а потом и самой арены.
Многие, спасаясь от разъяренного народа, прятались в канализационных
тоннелях, где нашли страшную смерть от клыков уртов.
Сбежавшие в горы становились жертвами слинов или их ловили крестьяне и
приводили в город, где они разделяли судьбу других несчастных.
Но большинство сразу поняло, что борьба проиграна. Они вышли на улицы города
и, стоя на коленях, унижено отдались на милость победителя.
Переворот в Тарне стал реальным фактом.
Я стоял у ступеней золотого трона и смотрел, как по приказу татрикс сбивали
со стены огромную золотую маску. Теперь это бесстрастное лицо не будет больше
взирать со стены на людей. Горожане, не веря своим глазам, смотрели, как
маска, сбитая со стены, рухнула им под ноги и разбилась на тысячи кусков.
- Пусть их расплавят, - приказала Лара, - и сделают из них золотые монеты.
Потом раздадут их тем, кто пострадал от старых жестоких законов Тарны.
- А из серебряных масок сделайте серебряные монеты, ведь теперь ни одна
женщина в Тарне не будет носить маску - ни золотую, ни серебряную.
И эти слова Лары стали законом. С этого дня ни одна женщина В Тарне, включая
саму татрикс, не имела права носить маску.
После победы восстания горожане сменили свою серую одежду на яркую и
разноцветную. Члены касты Строителей стали украшать дома, что раньше было
запрещено, так как считалось фривольным и легкомысленным. Черный булыжник
мостовой был заменен цветным плитками, выложенными радующими глаза узорами.
Черные ворота отполировали и выкрасили, медные полосы начистили до блеска.
В Тарну стали прибывать караваны торговцев. Город наполнился веселым
смехом, шумом и гамом. На людях стали появляться золотые и серебряные
украшения.
Дома горожан украсились прекрасными гобеленами из Ара, пушистыми коврами из
Тора.
Везде, даже в мельчайших деталях одежды, проступала новая Тарна. Пряжки,
пуговицы, ленточки и ремешки - все говорило о том, что люди стали радоваться
жизни, наслаждаться ею.
Рынок уже не был просто площадью, где совершаются новые сделки, здесь
встречались друзья, устраивались обеды, назначались свидания, обсуждались
вопросы политики, погоды, философии, тысячи других проблем.
Я заметил еще одно новшество, которое не одобрял, считая бессмысленным:
с площадок на крышах цилиндров были сняты перила.
Я сказал Крону, что это достаточно опасно, на что тот ответил просто:
- Тот, кто боится высоты, пусть не появляется там.
Среди мужчин появился новый обычай - они стали носить на поясе два желтых
шнура. По этому признаку теперь всегда можно было узнать жителя Тарны.
На двадцатый день после победы восстания была решена судьба серебряных масок.
Их согнали, связанных друг с другом, на арену Дома Развлечений. Здесь они
должны были услышать приговор. Они стояли на коленях перед Ларой, бывшие
когда-то надменными и гордыми, а сейчас жалкие и несчастные. Они стояли на
том самом песке, который много лет подряд орошали своей кровью мужчины Тарны
для их удовольствия.
Лара долго думала, как поступить с ними, советуясь со многими, в том числе и
со мной. Ее решение было более сурово, чем я ожидал, но должен признать, что
Лара лучше знает свой город и своих людей.
Я знал, что старый порядок восстановить невозможно. Мужчины Тарны, попробовав
во время восстания женщин, не пожелают отказываться от этого удовольствия.
А те, кто видел танцующих перед ним женщин в прозрачных одеждах, слышал
звон их колокольчиков, ощущал запах их распущенных волос, теперь хотел
получить их в полную собственность.
Следует заметить, что изгнать женщин из города означало бы обречь их на
невероятные мучения и скорую смерть.
Учитывая все это, приговор татрикс был милосердным, хотя и был встречен
негодующими воплями несчастных созданий.
Каждой серебряной маске предоставлялось право жить за общественный счет
в Тарне в течение шести месяцев. За этот срок они должны были найти мужчину,
который возьмет их к себе в дом.
Если мужчина отказывается взять ее как друга, то он может взять ее в
качестве рабыни или вовсе отказаться от нее. В этом случае она должна
предложить себя другому мужчине, и так далее.
По истечении шести месяцев, если ее поиски хозяина окажутся неудачными
или недостаточно энергичными, ее инициатива в этом вовсе теряется и она будет
принадлежать первому, кто наденет на нее ошейник рабыни со своим именем.
И тогда с ней можно будет обращаться как с девушкой, похищенной из другого
города. Таким образом Лара дала возможность серебряным маскам самим выбрать
себе господина. И хотя в конце концов она будет принадлежать животному,
но зато сама выберет того, кто свяжет ее желтыми шнурами и на чьем алом
ковре будет произведен ритуал покорности.
Вероятно, Лара знала то, чего не понимал я - этих несчастных женщин
нужно было учить искусству любви и привязанности. А этому может научить
только хозяин, а не равноправный партнер. Лара с болью в сердце осуждала
своих сестер на столь мучительную участь, но это был шаг, который необходимо
было сделать, пусть даже насильно. Это был шаг по той дороге, по которой
прошла сама Лара - по дороге любви.
Когда я спросил об этом Лару, она ответила, что истинная дружба возможна
только тогда, когда научишься истинной любви. И она еще добавила, что
самая искренняя любовь возможна только тогда, когда на женщине цепи рабыни.
Я был удивлен ее словами.
Больше мне говорить, пожалуй, не о чем.
Крон остался в Тарне, где занял довольно высокий пост в Совете татрикс.
Андреас и Линна решили покинуть город, так как поэт сказал мне, что есть
много дорог, по которым он еще не ходил, и где им может встретиться много
прекрасных песен. Я всем сердцем надеюсь, что он найдет то, что ищет.
Вера из Ко-Ро-Ба собирается некоторое время пожить в Тарне - как свободная
женщина. Она не была серебряной маской, поэтому избежала их судьбы.
Останется ли она здесь навсегда, я не знаю. Она, как и все жители Ко-Ро-Ба,
изгнанница, а изгоям трудно найти себе новый дом. Они чаще предпочитают
трудную и полную опасностей жизнь вне городов, чем влачение существования
за их безопасными стенами. А кроме того, все в Тарне будет напоминать ей о
капитане Торне.
Эти утром я прощался с татрикс, с прекрасной и благородной Ларой. Я знал,
что мы любим друг друга, но судьбы у нас разные.
Мы крепко поцеловались.
- Правь справедливо, - сказал я.
- Постараюсь, - ответила она.
Голова девушки лежала на моем плече.
- А если у меня опять появится желание быть жестокой, - сказала она с
улыбкой, - я вспомню, что когда-то меня продали за пятьдесят серебряных
монет, а один воин выкупил меня за ножны и шлем.
- В ножнах было шесть изумрудов, - добавил я со смехом.
Моя туника промокла от ее слез.
- Желаю тебе всего хорошего, прекрасная Лара.
- И я желаю тебе удачи, воин, - сказала девушка.
Она взглянула на меня. Глаза ее были полны слез, но в глубине все же таилась
улыбка.
Лара рассмеялась:
- И если придет время, воин, когда ты захочешь иметь девушку-рабыню,
которая будет носить прозрачный шелк, твой ошейник и клеймо, вспомни, если
захочешь, о татрикс Тарны.
- Конечно, - сказал я.
И я снова поцеловал ее.
Она будет править Тарной и править хорошо, а я продолжу свой путь в
Сардарские Горы.
Что я там найду - не знаю.
И я снова, в который уже раз, задумался над всеми тайнами, которые
скрывали эти мрачные горы. Я думал о Царствующих Жрецах, об их могуществе,
их кораблях и агентах, их планах относительно меня и всего мира. Самой
главное - я должен обязательно узнать, почему разрушен мой город, а жители
рассеяны по всей планете, что случилось с моими друзьями, отцом, Таленой.
Но я иду в Сардарские Горы не только за правдой, меня влечет туда жажда
кровавой мести. Я клялся в верности городу и мстить за него, за мой
исчезнувший народ, за разрушенные стены и башни - мое право. Я - воин
Ко-Ро-Ба! Я иду в Сардар не только за истиной, но и за кровью Царствующих
Жрецов!
Какая глупая самонадеянность!
Что мои слабые руки могут сделать против могущества Царствующих Жрецов,
кто я такой, чтобы вызывать их на поединок? Я ничтожнее, чем облачко пыли
у них под ногами, чем травинка, которая может уколоть их в ногу. И все же
я, Тэрл Кэбот, иду в Сардарские Горы, чтобы требовать ответа у Царствующих
Жрецов, будь они хоть самими богами!
Где-то на улице послышался крик фонарщика:
- Зажгите ваши лампы! - нараспев кричал он.
Иногда я задумываюсь, пошел бы я туда, если бы мой город не был
разрушен? И мне кажется, что если после возвращения я нашел бы свой город,
своих друзей, отца и Талену, у меня даже бы мысли бы не было о походе
куда-либо, я не променял бы радости жизни на сомнительное удовольствие
узнать тайны Царствующих Жрецов. Мне иногда приходила в голову мысль - и она
ужасала меня - что мой город был разрушен именно для того, чтобы заманить
меня в Сардарские Горы, ибо они твердо знали, что я заберусь даже на Луну,
чтобы призвать к ответу Царствующих Жрецов.
Значит, возможно, я иду прямо в расставленные сети. Они знают, что я приду,
они все тщательно рассчитали и спланировали. Я уверял себя, что иду туда по
своей воле, просто мое желание совпадает с волей Царствующих Жрецов. Если
они играют в какую-то игру, то это и моя игра.
Но зачем им нужен Тэрл Кэбот, он ведь простой человек, пылинка по сравнению
с ними. Он просто воин, у которого нет города, который он мог бы назвать
своим, и, следовательно, он вне закона. Могут ли могущественные Царствующие
Жрецы нуждаться во мне? Это выглядит глупо - ведь им ничего не нужно от людей.
Пора отложить перо в сторону.
Жаль только, что никто не возвращается с Сардарских Гор - ведь я так люблю
жизнь. Жизнь, которая в этом варварском мире предстала передо мной прекрасной
и жестокой, радостной и мрачной. Жизнь прекрасна и устрашающа. Я видел это
в исчезнувших башнях Ко-Ро-Ба, в полете тарна, в звуках музыки, в раскатах
грома над зелеными полями Гора. Я чувствовал это в дружеской пирушке, на
поле битвы, в прикосновении женских губ и волос, в оскале клыков слина, в
масках и цепях Тарны, в запахе желтых цветов любви и в свисте кнута
надсмотрщика. Я благодарен богу, что появился на свет и живу.
Я - Тэрл Кэбот, воин Ко-Ро-Ба!
И даже Царствующие Жрецы не властны изменить это.
Уже вечер. Во многих окнах Тарны зажглись лампы любви. На стенах города
горят сигнальные огни и я слышу отдаленные крики охранников. В Тарне все
спокойно.
Цилиндры четко вырисовываются на фоне темнеющего неба. Скоро я покину город,
но всегда буду помнить, что когда-то был в его стенах.
Оружие и щит под рукой. На улице кричит мой тарн.
Я доволен.
Желая вам всего хорошего,
Тэрл Кэбот.
Заключительная надпись на рукописи.
Рукопись заканчивается подписью Тэрла Кэбота. И это все. За те несколько
месяцев, что прошли с момента таинственного появления рукописи, не было
получено никакого другого сообщения.
По моему глубокому убеждению, а я склонен верить этим записям, Тэрл Кэбот,
действительно отправился в Сардарские Горы. Я не буду строить предположения
о том, что он там обнаружил, но не думаю, что мы когда-нибудь узнаем об этом.
Джон Норман.
ОГЛАВЛЕНИЕ.
1.Заявление Харрисона Смита.
2.Возвращение на Гор.
3.Воск.
4.Слин.
5.Долина Ко-Ро-Ба.
6.Вера.
7.Торн, капитан Тарны.
8.Город Тарна.
9.Лавка кал-да.
10.Дворец татрикс.
11.Лара, татрикс Тарны.
12.Андреас из касты Поэтов.
13.В Доме Развлечений Тарны.
14.Черный тарн.
15.Сделка состоялась.
16.Колонна Обмена.
17.Шахты Тарны.
18.Мы все на одной цепи.
19.Восстание на шахтах.
20.Невидимый барьер.
21. Я покупаю девушку.
22.Желтые шнуры.
23. Возвращение в Тарну.
24.Баррикады.
25.Крыша дворца.
26.Письмо Тэрла Кэбота.
Джон НОРМАН
ТАРНСМЕН ГОРА
1. ПРИГОРШНЯ ЗЕМЛИ
Меня зовут Тэрл Кэбот - так в пятнадцатом веке сократили прозвище
"Кэбото", хотя, насколько мне известно, никакого отношения к венецианскому
путешественнику, водрузившему в Новом Свете стяг Генриха VII, я не имею.
Это объясняется многими причинами, в числе которых - тот факт, что мои
предки были простыми бристольскими торговцами, бледнолицыми и
огненно-рыжими. И все же это совпадение - пусть только географическое -
осталось в родовой памяти как вызов сухости и рациональности жизни,
измеряемой количеством проданной одежды. И мне уже хочется думать, что был
уже в Бристоле один Кэбот, наблюдавший за, тем как его итальянский тезка
бросает якорь ранним утром 2 мая 1497 года в бристольской гавани.
Что касается моего имени, то, смею вас уверить, оно доставило мне
немало хлопот, особенно в детстве, послужив не менее важной причиной для
демонстрации физической силы, чем раньше волосы. Скажем так - это не самое
распространенное имя, по крайней мере, не в этом мире. Так назвал меня мой
отец, который исчез, когда я был еще младенцем. Я считал его умершим, пока
через двадцать лет после его исчезновения не получил странное послание от
него. Моя мать, о которой он осведомлялся, умерла, когда мне было шесть
лет - я как раз пошел в школу. Биографические данные всегда утомительны, и
я скажу лишь, что воспитывала меня тетушка, которая снабдила ребенка всем,
кроме материнской любви.
Довольно любопытно, что я поступил в Оксфорд, однако не стану
упоминать на этих страницах имя моего колледжа. Учился я вполне прилично,
не поражая успехами не себя, ни своих наставников. Как и большинство
молодых людей, я счел себя вполне образованным, когда смог процитировать
одну-две фразы по-гречески и достаточно познакомился с основами философии
и экономики, чтобы понять, что я вряд ли вполне соответствую этому миру,
полному, согласно этим наукам, скрытыми связями. Тем не менее, я не
примирился с мыслью кончить жизнь среди полок тетушкиного магазина, в
пыльной атмосфере одежды и тканей.
Будучи начитанным и неглупым юношей, я предложил свои услуги
нескольким небольшим американским колледжам в качестве преподавателя
истории - английской истории, конечно. Правда я несколько завысил свою
ученую степень, а мои наставники были настолько добры, что в своих
рекомендациях не стали разуверять их в этом. Мне кажется, эта ситуация
(неофициально они дали мне понять это) развеселила моих учителей. Один из
колледжей, которым я предложил свои услуги, пожалуй самый неразборчивый из
них - это был небольшой мужской колледж в Нью-Хэмпшире - подписал
соглашение, и вскоре я получил свое первое, и, думаю, последнее место в
учебном мире.
Конечно, думал я, скоро все раскроется, но у меня будет работа по
крайней мере на год и средства для оплаты проезда в Америку. И это
удовлетворило бы меня, если бы не усложняющееся положение дел. Я стал
понимать, что зачислен в колледж был в основном потому, что считался
факультетской диковинкой. У меня не было публикаций, и, несомненно на мое
место было множество претендентов из американских университетов, намного
превосходящих меня в науках, но не обладающих прелестным британским
акцентом. Да, это повлечет немало приглашений на чай, коктейль или ужин.
Америка мне понравилась, но в первый семестр я был страшно занят,
продираясь через множество текстов, пытаясь удержать превосходство или, по
крайней мере, быть немного впереди остальных студентов по английской
истории. Мне пришлось открыть, что звание англичанина не дает еще
автоматически авторитета в этой области. К счастью, мой декан,
специализирующийся в области экономической истории Америки, знал еще
меньше меня, или же делал вид, что это так.
Сильно помогли рождественские каникулы. Я рассчитывал на это время,
чтобы укрепить свои знания и обойти студентов. Но после всех контрольных,
тестов, экзаменов меня обуяло дикое желание послать к черту Британскую
Империю и уйти в поход - хотя бы до Белых Гор.
Я одолжил туристское снаряжение - рюкзак и спальный мешок у одного из
немногих друзей, которых приобрел на факультете, тоже преподавателя, но
только более плачевного предмета - физкультуры. Мы часто совершали
совместные прогулки. Интересно, что он думает о том, где сейчас его
снаряжение и сам Тэрл Кэбот? Конечно, администрация страшно недовольна
тем, что приходится подыскивать преподавателя в середине года и строить
догадки на мой счет. Но им никогда больше не увидеть Тэрла Кэбота в своих
стенах.
Мой друг проводил меня до гор, и там мы расстались, договорившись
встретиться на этом месте через три дня. Прежде всего я проверил свой
компас, как бы предугадывая, что мне предстоит, и оставил шоссе.
Почти сразу я оказался среди первозданных лесов. Бристоль - плотно
заселенный район, и я не был готов к столь внезапной встрече с дикой
природой. Колледж был все-таки продуктом, если можно так выразиться,
цивилизации. Я не испугался, зная, что идя в любом направлении, рано или
поздно выйду на шоссе, и что здесь невозможно потеряться, по крайней мере
надолго. Скорее, я был даже рад.
Я шагал не менее двух часов, прежде чем тяжесть рюкзака дала знать о
себе. Перекусив, я углубился в горы.
К вечеру я остановился на скалистой площадке и принялся собирать
топливо для костра. Отойдя немного от импровизированного лагеря, я
остановился в испуге. Слева на земле лежало что-то светящееся, излучающее
холодное голубое сияние.
Я бросил хворост и подошел к предмету - самому странному из виденных
мной. Это была прямоугольная металлическая коробка, плоская, но не очень
большая, такая, какие сейчас используют для писем. На ощупь она казалась
горячей. Волосы встали у меня дыбом. На коробке старинными английскими
буквами были написаны два слова - ТЭРЛ КЭБОТ.
Это явно было шуткой. Мой друг тайком пришел за мной. Я позвал его,
смеясь. Однако никто мне не ответил. Я рванулся в лес, ломая ветки,
приминая кусты, хотел найти его.
Но прошло пятнадцать минут, а поиски ничего не дали. Я ходил по кругу
в центре которого лежала коробка. Наконец я решил, что, подбросив странный
предмет, он дал мне найти его и пошел домой или к своему лагерю. Во всяком
случае, он не находился в пределах слышимости, иначе бы откликнулся. В
противном случае это было не красиво с его стороны.
Я вернулся к коробке и поднял ее. Она стала остывать. Я вернулся
вместе с ней в лагерь и разжег костер. Несмотря на теплую одежду, я
дрожал, сердце бешено колотилось. Я был напуган.
Поэтому, отложив коробку, я занялся приготовлением пищи, которое
отвлекло меня от происшествия и успокоило. Только когда мясо было готово,
я вернулся к необычному предмету.
Повертев его в руках при свете костра, я прикинул, что длиной он
около 20 дюймов и 4 дюйма толщиной, весит примерно 4 унции. Свечение почти
исчезло, но еще можно было видеть, что коробка голубого цвета. Она уже
почти остыла. Сколько же она поджидала меня в лесу? Когда ее положили
здесь?
Пока я размышлял над этим, свечение совсем пропало. В таком состоянии
я бы ее не обнаружил. Коробка зажглась и потухла словно по желанию ее
отправителя. Послание получено, сказал я себе, понимая, что шутка не
слишком удачна.
Я пригляделся к буквам. Они были очень старые, но я слишком мало
разбирался в этом, чтобы с уверенностью назвать дату. Что-то в них
напоминало мне колониальный договор на одной из фотографий в моем
учебнике. Наверное, семнадцатый век? Буквы казались врезанными в крышку,
составляли с ней одно целое. Замка или защелки в ней не было. Я поцарапал
ее ножом, но и это не помогло.
Чувствуя себя дураком я достал консервный нож и пытался продырявить
крышку. Несмотря на легкость коробки, она сопротивлялась ножу с твердостью
стальной болванки. Я взялся за нож обеими руками и налег изо всех сил.
Лезвие ножа согнулось под прямым углом, на коробке же не осталось и
царапины. Я осмотрел коробку более внимательно, ища способ открыть ее. На
задней стороне был кружок, в котором находился отпечаток большого пальца.
Я протер поверхность рукавом, но отпечаток не исчез. Отпечатки же моих
пальцев исчезли немедленно. Этот отпечаток, как и буквы, казался частью
металла.
Наконец я нажал пальцем на кружок, в котором находился отпечаток
большого пальца, однако ничего не случилось. Устав от всего этого, я
отложил коробку и вернулся к ужину. Поев, я разделся и залез в спальный
мешок.
Лежа около угасающего костра, я глядел в исчерченное ветвями деревьев
небо и на вздымающиеся горы. Долго я лежал так, чувствуя себя одиноким, но
не совсем - как человек, затерянный в пустыне, чувствует себя единственным
живым человеком на планете, и ближайшее к нему существо - его судьба и
надежда - находятся вне нашего маленького мира, где-то в межзвездных
просторах.
Эта мысль внезапно поразила меня, и я почему-то испугался, не знал,
что делать. Коробка была совсем не жуткой. Где-то глубоко внутри я уже
давно это чувствовал, с самого начала. Как бы во сне я вылез из своего
мешка, собрал топливо, подбросил его в костер и взял коробку. Сидя в
мешке, я подождал, пока разгорится огонь, а потом тщательно совместил свой
большой палец с отпечатком на коробке. Она отозвалась на мое
прикосновение, как я и ожидал и чего очень боялся. Очевидно, что только
один человек мог открыть эту коробку - тот, чей отпечаток пальца
соответствовал странному замку: тот кого звали Тэрл Кэбот. Коробка
открылась с треском, напоминающим шорох целлофана.
Из коробки выпало кольцо из красного металла с простой литерой "К".
Но я едва обратил на это внимание. Внутри коробки была надпись теми же
самыми буквами, которыми было написано мое имя на крышке. Я посмотрел на
число и похолодел, сжав в руках коробку: 3 февраля 1640 года. Сейчас же
были шестидесятые годы двадцатого века - больше трехсот лет разницы. Самое
странное, что в этот день тоже было 3 февраля. Подпись на днище была
сделана уже не древними буквами, а в современной манере.
Эту подпись я уже видел несколько раз на письмах, которые хранила моя
тетушка. Да я знал эту подпись, но не помнил ее владельца. Это была
подпись моего отца, Мэтью Кэбота, исчезнувшего много лет назад.
В глазах у меня замельтешило, я не мог шевельнуться. Мир на мгновение
померк, но мне удалось взять себя в руки, глубоко вздохнуть несколько раз,
и холодный воздух, наполнивший легкие, вернул мне ощущение реальности. У
меня в руках было письмо невероятной давности, отправленное более чем
триста лет назад в горы Нью-Хэмпшира, написанное человеком, которому по
обычному летоисчислению было не более пятидесяти лет - моим отцом.
Даже теперь я помню это письмо до последнего слова. Думаю, что я
сохраню это короткое послание в глубинах своей памяти до тех пор, пока как
говорится, не вернусь в Город Праха.
3-й день февраля года 1640 от рождения Господа нашего.
Мой сын, Тэрл Кэбот. Прости меня, ибо я лишен выбора, все решено.
Поступай как знаешь, но судьба твоя уже предопределена и ее не избежать.
Желаю здоровья тебе и твоей матери. Носи при себе кольцо из красного
металла и, если можешь, принеси мне пригоршню нашей зеленой Земли.
P.S. Уничтожь это письмо. Так нужно. Любящий тебя Мэтью Кэбот.
Я читал и перечитывал письмо, оставаясь неестественно спокойным. Я
понял, что я не болен, а если и был, то это было состояние проблеска мысли
и понимания, не имеющее никакого отношения к физической слабости. Я
положил письмо в рюкзак.
Я решил, что как только рассветет, я должен покинуть горы. Нет, это
могло быть поздно. Безумие - карабкаться ночью по горам, но что мне
оставалось? Я не знал сколько времени осталось у меня, но даже если всего
несколько часов, то и тогда я еще мог достичь шоссе или хижины.
Я посмотрел на компас, вычисляя, где может быть шоссе. Это было
нелегко в темноте. Где-то в сотне ярдов от меня прокричала сова. Может
быть, кто-то следил за мной из леса? Какое неприятное ощущение! Я натянул
ботинки и куртку, сложил мешок и уложил его в рюкзак, затоптал костер.
Когда огонь угас, я поднял кольцо. Оно было горячим, твердым,
материальным куском реальности. Оно БЫЛО. Я положил его в карман и
принялся за поиски дороги.
Глупо, конечно, шляться в такую темень - я легко мог сломать руки,
ноги и даже шею. И все же, если бы между мной и лагерем лежала бы одна
миля или две, я чувствовал бы себя в большей безопасности - не знаю от
чего. Я мог бы подождать утра и идти при свете. Может быть, легче скрыть
свой след днем. Сейчас самым важным было покинуть лагерь.
Я шел в полной темноте уже около двадцати минут, когда, к моему
ужасу, рюкзак и скатка на спине загорелись голубым пламенем.
В одно мгновение я скинул их на землю, и в остолбенении смотрел на
голубой огонь, пожирающий вещи. Такой огонь я видел лишь у ацетиленовой
горелки. Было ясно, что загорелась коробка. Я содрогнулся, представив
себе, что было бы, если бы я положил ее в карман.
Странно, что я не побежал сломя голову от огня, хотя он выдавал мое
местонахождение. Я встал на колени около остатков рюкзака и мешка. Камни
около них почернели. Не осталось ни следа коробки. Она совершенно исчезла.
В воздухе стоял неприятный едкий запах, совершенно незнакомый мне.
Я на секунду подумал, что кольцо, лежащее у меня в кармане, тоже
может взорваться, но почему-то отверг эту мысль. Мог быть какой-то смысл в
уничтожении письма, но зачем же уничтожать кольцо? Кто бы это ни был, мой
отец или нет, он не хотел причинить мне вреда, но, с другой стороны,
землетрясение или наводнение тоже не хотели приносить вреда. Что я могу
сказать о силах, которые действуют этой ночью, о силах, которые могут
раздавить меня одним легким движением, как муравья, случайно попавшего под
каблук?
Единственной связью с реальностью для меня оставался компас. Во время
происшествия с рюкзаком, когда меня ослепил свет, и, к тому же, я
повернулся, я потерял направление и нуждался в его помощи. При свете
фонарика я взглянул на него - и сердце мое замерло: стрелка бешено
вращалась вокруг своей оси, то в одну, то в другую сторону, как если бы
законы природы в этом районе прекратили свое действие.
Впервые с тех пор, как я открыл коробку, я стал терять контроль над
собой. Компас был моей единственной надеждой. Теперь все пошло к чертям.
Раздался громкий звук - я думаю это был мой вопль ужаса, которого я
никогда не перестану стыдиться.
Затем я побежал, как обезумевшее животное, бог весть в каком
направлении. Сколько я бежал - не знаю, может быть несколько часов, а
может несколько минут. Я спотыкался и падал, влетал в какие-то колючие
кусты, расцарапавшие мне лицо, губы стали солеными от крови, это я помню,
но яснее всего я помню ослепляющий, головоломный бег в темноте,
бессмысленный и изнурительный. Я увидел во тьме чьи-то глаза и побежал в
другую сторону, услышав за собой хлопанье крыльев и крик совы. Потом я
вспугнул небольшое стадо оленей, очутившись в самой его середине, среди
скачущих и лягающихся тел.
Появилась луна, залив горы своим холодным светом, белым на снегу на
ветвях деревьев и на склонах, сверкающим на скалах. Я не мог больше
бежать, упал на землю, ловя ртом воздух, и пытаясь понять, почему я
побежал. Впервые в своей жизни я ощущал такой абсолютный, беспричинный
страх, охвативший меня словно когтями древнего сказочного зверя. Я
поддался ему всего лишь на мгновение, и он целиком завладел мной, как
пловцом, захваченным быстрым потоком - сопротивляться было невозможно.
Теперь я пошел. Я огляделся и обнаружил, что нахожусь у каменной площадки,
где я расстилал спальный мешок. Вот и угли моего костра - я вернулся к
лагерю! Уж не знаю, как это так получилось.
Лежа под лунным светом, я ощутил землю под собой, ощутил ее своим
ноющим телом - и это было хорошо. Это значило, что я жив.
Я видел, как спускался корабль. Мгновение он казался падающей
звездой, но внезапно она вспыхнула и превратилась в гигантский, толстый
серебряный диск. В полной тишине он опустился на площадку, едва примяв
снег. Я встал и тут же в корабле отварилась дверь. Я должен был войти.
Слова отца возникли в моей памяти. "Судьба уже предопределена". Но перед
входом в корабль я остановился на краю площадки, наклонился и набрал, как
просил мой отец, пригоршню нашей зеленой Земли. Я почувствовал, что должен
что-то взять с собой, хотя бы частичку своей земли, земли своего мира.
2. ДВОЙНИК
Времени, проведенного мной на корабле я совершенно не помню.
Проснулся я отдохнувшим, и открывая глаза ожидал увидеть свою комнату в
колледже. Без всяких неприятных ощущений повернул голову - и оказалось,
что я лежал на каком-то твердом плоском предмете в круглой комнате с
низким - всего 7 футов - потолком. В ней было пять узких окон, не
способных пропустить человека. Они напоминали мне бойницы средневекового
замка. Сквозь них все же проникало достаточно света, чтобы разглядеть
обстановку.
Слева от меня виднелся великолепный гобелен с охотничьей сценой, как
я понял, где охотники с копьями, сидящие на странного вида животных,
атаковали отвратительное чудовище, напоминающее борова, но только
невероятных размеров по сравнению с фигурками людей. У него были четыре
саблевидных клыка. Фон, растительность и выражение лиц охотников
напоминали мне гобелены Возрождения, виденные мной во Флоренции.
Напротив гобелена - как я понял для украшения - висели круглый щит и
перекрещенные копья. Щит был похож на древнегреческие щиты с ваз
Лондонского музея. Символы на щите ничего не говорили мне - скорее всего
это были монограммы владельца или выдумка мастера. Над щитом висело что-то
вроде древнегреческого шлема гомеровского периода. В нем была Y-образная
прорезь для глаз носа и рта. В оружии было какое-то первобытное
достоинство. Вещи висели на стене, как знаменитое колониальное оружие над
очагом, готовое в любой момент к отражению врага; они были отполированы и
поблескивали в полумраке.
Кроме этих вещей, кресел и циновок в углу и двух каменных блоков в
комнате ничего не было; стены и потолок выглядели мраморными. Двери я не
видел. Я поднялся с каменного ложа и подошел к окну. Выглянув в него, я
увидел солнце - земное солнце. Похоже, оно было немного больше, чем
полагалось, но определить этого я не мог, однако был уверен, что это
солнце. Небо, как и на Земле, было голубым. Сначала я так и решил, что
передо мной Земля, а увеличение солнечного диска - лишь иллюзия.
Очевидно, что в атмосфере было достаточно кислорода, если я мог
дышать. Да, это Земля. И все же я понимал, что это не моя планета. Здание,
где я очутился, было лишь каплей в море таких же цилиндрических башен,
соединенных друг с другом узкими цветными мостами.
Я не мог наклониться так, чтобы увидеть землю, лишь на горизонте были
видны холмы, покрытые зеленой растительностью, но на таком расстоянии я не
мог понять, трава это или нет. Удивленный всем этим, я вернулся к столу, и
попытавшись сесть на него, ушиб о него ногу. Но затем я вспрыгнул на стол,
затратив на это такое усилие, как если бы поднимался на одну ступеньку
лестницы в общежитии колледжа. Само движение получилось совсем другим.
Гравитация была меньше, чем должна была быть. Значит, эта планета меньше
Земли, и, судя по величине Солнца, ближе к нему.
И одет я был по-иному. Охотничьи ботинки, меховая шапка и тяжелая
одежда исчезли. Я был одет в нечто вроде красноватой туники с каким-то
желтым поясом. Несмотря на все приключения в лесу, я был чист. Значит,
меня вымыли. На пальце правой руки находилось красное кольцо с символом
"К". Я был голоден. Сидя на столе, я попытался понять все это, что мне
никак не удавалось. Как ребенок на огромном заводе или складе, я не мог
понять, что за вещи меня окружают, что я испытываю.
Вдруг одна из панелей в стене убралась внутрь, и в комнату шагнул
высокий рыжий мужчина лет сорока пяти, одетый так же, как и я. Я не знал,
что и подумать. Этот человек на вид был землянином. Он улыбнулся, подошел
ко мне, и, положив руки мне на плечи, сказал:
- Ты мой сын, Тэрл Кэбот.
- Да, я - Тэрл Кэбот, - сказал я.
- Я твой отец, - сказал он.
Мы обменялись рукопожатием, и этот привычный жест успокоил меня. Я
был удивлен тем, что безоговорочно поверил тому, что этот человек не
только землянин, но и мой пропавший отец.
- Как мать? - спросил он.
- Умерла уже много лет назад.
- Из всех них я любил ее больше всего, - сказал он, повернулся и
отошел к стене, чтобы скрыть свое потрясение от этого известия. Я не хотел
сочувствовать ему, но не смог сдержаться, за что разозлился на себя. Разве
он не бросил меня и мою мать? И как просто сказал он "из всех них", кто бы
они не были! Я не хотел знать этого.
Но, не смотря на все это, мне захотелось подойти к нему, взять его за
руку, коснуться его. Я чувствовал родство с ним, с его горем. Глаза мои
затуманились. Во мне поднялось что-то, какие-то болезненные воспоминания,
до сих пор молчавшие - воспоминания о женщине, которую я едва помнил, ее
красивое лицо, руки, успокаивающие проснувшегося среди ночи ребенка. И
кроме ее лица я вспомнил еще одно.
- Отец, - сказал я.
Он выпрямился, пошел навстречу мне через комнату. Невозможно было
сказать, плакал он или нет. В глазах его была горечь и печаль, и мои
жесткие чувства смягчились. Глядя в них я с радостью понял, что есть хотя
бы один человек, любящий меня.
- Сын мой, - сказал он.
Мы встретились на середине комнаты и обнялись. Я плакал, и он тоже, и
мы не стыдились друг друга. Позднее я узнал, что и в этом мире сильные
люди могут переживать, и что лицемерная хладнокровность тут, как и в моем
мире, не в почете.
Наконец, мы разжали руки.
- Она будет последней, - сказал он. - Я не имел права позволять ей
любить меня.
Я промолчал.
Он почувствовал мои мысли и сказал:
- Спасибо за подарок, Тэрл Кэбот.
Я удивился.
- Пригоршня земли, - сказал он - пригоршня моей родины.
Я кивнул, не желая отвечать ему.
Я хотел, чтобы он сам рассказал мне о тысячах неведомых мне вещей,
раскрыл все тайны.
- Ты голоден, - сказал он.
- Я хочу знать, где я, и что я здесь делаю.
- Конечно, но сначала ты должен поесть. - Он улыбнулся. - Когда ты
утолишь свой голод, я поговорю с тобой.
Он дважды хлопнул в ладоши, и панель снова отошла в сторону. К моему
удивлению в комнату вошла девушка, немного моложе меня, с белокурыми
волосами, в безрукавке из сшитых диагональю полос ткани и короткой - выше
колен - юбке. Она была босиком. Когда ее глаза встретились с моими, я
увидел, что они голубые. Единственным ее украшением была светлая
металлическая полоска, которую она носила как воротник. Она вышла так же
быстро, как и вошла.
- Ты можешь получить ее вечером, если захочешь, - сказал отец, едва
обратив на нее внимание.
Я не совсем понял, что он имел в виду, но сказал "нет".
По настоянию отца, я стал поглощать пищу, не отрывая от нее глаз,
едва чувствуя вкус еды, простой, но превосходной. Она напоминала дичь, а
не мясо домашнего животного, и была поджарена на костре. Хлеб был еще
теплым, фрукты - виноград и что-то еще - были свежими и холодными как
горный снег. Вино тоже было великолепным. Позже я узнал, что оно
называется ка-ла-на. Пока я ел и после еды, мой отец рассказывал мне:
- Мир этот называется Гор. На всех языках планеты это слово означает
Домашний Камень. - Он остановился, заметив мое удивление. - Домашний
Камень - повторил он. - Именно так. В селах этого мира каждая хижина
возводилась вокруг плоского камня, помещенного в центре круглого цилиндра.
На нем вырезался родовой знак и он назывался домашним камнем. Это был,
вообще говоря, символ суверенности, и каждый крестьянин в своей хижине был
суверенен.
- Позже, - продолжал отец. - Домашние Камни появились у деревень, а
впоследствии и у городов. В деревне Домашний Камень помещался обычно на
рынке, а в городе - на вершине самой высокой башни. Естественно, со
временем он приобрел мистический символ и стал возбуждать те же чувства,
что земляне испытывают при виде своего знамени.
Отец встал и зашагал по комнате. Глаза его странно блестели. Конечно,
причиной было сказание о Домашнем Камне Гора, чьи корни затерялись в
веках, которое говорило о том, что домашние камни должны стоять, ибо это
дело чести, а честь уважается во всех законах.
- Эти камни, - продолжал отец, - различны по цвету и размерам, многие
из них украшены сложной резьбой. Некоторые большие города имеют Домашние
Камни небольшого размера, но невероятной древности, сохранившиеся с того
времени, когда город был просто деревней или гордым замком.
Отец остановился возле узкого окна и взглянул на холмы.
Помолчав он заговорил снова:
- Место, где человек устанавливал Домашний Камень, по закону
считалось его собственностью. Хорошие же земли защищались мечами
сильнейших землевладельцев местности.
- Мечами? - спросил я.
- Да, - сказал отец, как будто в этом не было ничего невероятного, и
улыбнулся: - Тебе еще много придется узнать о Горе. Существует, если можно
так выразиться, иерархия Домашних Камней, и два воина, которые перережут
друг другу глотку за клочок плодородной земли, будут сражаться бок о бок
не на жизнь, а на смерть, в бою за Домашний Камень их деревни или города,
где они живут.
Как-нибудь я покажу тебе свой собственный Домашний Камень. В нем есть
пригоршня земли, которую я принес с собой, придя в этот мир, -
давным-давно. - Он пристально посмотрел на меня. - Я сохраню и ту
пригоршню, которую принес ты. Когда-нибудь она будет твоей, - глаза его
затуманились. - Если ты сумеешь заслужить Домашний Камень.
Я встал, глядя на него.
Он отвернулся и как бы погрузился в мысли.
- Мечта каждого завоевателя или государственного деятеля - заполучить
Главный Домашний Камень планеты, - помолчав, продолжил он, не глядя на
меня. - Говорят, такой камень есть, но он хранится в священном месте и
является источником силы Царствующих Жрецов.
- А кто это такие?
Отец тревожно взглянул на меня, будто он сказал больше, чем хотел. Мы
оба замолчали.
- Да, - сказал он наконец. - Я должен рассказать тебе о Царствующих
Жрецах. - Он улыбнулся. - Но позволь мне рассказать об этом в свое время,
чтобы ты лучше понял. - Мы снова сели за стол и отец спокойно и
обстоятельно рассказал мне всю историю.
Рассказывая, отец часто называл Гор двойником, позаимствовав название
у пифагорийцев, первыми высказавших мнение о существовании такой планеты.
Странно, что наше солнце на языке Гора называется Лар-Торвис, что означает
Центральный Огонь, другое пифагорийское выражение, использовавшееся,
правда, не для солнца, а для другой планеты. Чаще солнце называют
Тор-ту-Гор, что означает Свет над Домашним Камнем. Позже я узнал, что
существует секта, поклоняющаяся солнцу, но численность ее была
незначительна по сравнению с теми, кто поклонялся Царствующим Жрецам,
которые, кем бы они ни были, стяжали славу богов. В сущности, они стали
наиболее древними божествами Гора, и во время опасности молитва,
обращенная к ним, могла слететь с уст даже храбрейшего человека.
- Царствующие Жрецы бессмертны, - говорил отец, - по крайней мере,
так думает большинство.
- И вы тоже? - спросил я.
- Не знаю. Может быть.
- Что это за люди?
- Скорее боги.
- Вы это серьезно?
- Да, - сказал он, - разве существо, обладающее бессмертием,
безграничной силой и мудростью, нельзя назвать богом?
Я промолчал.
- Я лично считаю, - продолжал он, - что Царствующие Жрецы - это все
же люди, такие же как и мы, или гуманоидные существа, обладающие наукой и
технологией настолько далеко ушедшими от нашего уровня знаний, насколько
двадцатый век ушел от средневековья.
Это предположение показалось мне разумным, ибо я с самого начала
считал, что существуют силы и разум, настолько отличающиеся от того, что я
знал, насколько мы отличаемся от инфузории.
Даже технология коробки с ее замком с отпечатком пальца,
дезориентация моего компаса, корабль, прилетевший за мной и доставивший
меня, лежащего в анабиозе, в этот странный мир, свидетельствуют о
невероятном уровне цивилизации.
- Царствующие Жрецы, - сказал отец, - воздвигли священное место в
Сардарских горах и дикую пустыню, закрывшую путь людям. Оно считается
большинством людей табу. Никто еще не вернулся с этих гор, - глаза отца
приняли странное выражение, как бы блуждая где-то вдали, видя то, что он
предпочел бы забыть. - Идеалисты и мятежники разбивались о ледяные отроги
гор. Чтобы достичь их, нужно идти пешком. Животные тут бесполезны.
Некоторые бунтовщики и беглецы, пытавшиеся найти в них убежище, были
найдены на равнине в виде кусков мяса, брошенных с невероятной высоты.
Я сжал металлический кубок. Вино всколыхнулось и мое отражение в нем
раздробилось на тысячи осколков. Затем поверхность снова успокоилась.
- Иногда, - сказал отец, все еще с отсутствующим видом, - люди,
которые достаточно пожили или стары, идут в горы, чтобы найти секрет
бессмертия. Если они и находят его, то некому это подтвердить, ибо никто
из них не вернулся в города Башен. Кое-кто думает, что такие люди со
временем сами становятся Царствующими Жрецами. Я считаю, правда это или
нет, - впрочем как и большинство легенд - что смерть - это ключ к секрету
Царствующих Жрецов.
- Вы этого не знаете, - сказал я.
- Нет, - согласился он.
Отец рассказал мне несколько легенд о Царствующих Жрецах, и я понял,
что до какой-то степени они верны, а именно, что Царствующие Жрецы могут
разрушать и завладевать всем, что пожелают, и что они на самом деле
божества этого мира. Считалось, что они знают обо всем, что происходит на
планете, но не придают этому никакого значения. До отца доходили слухи,
что они совершенствуются в своих горах, и, медитируя, не могут обращать
внимания на беды и радости нашего мира, незначительного для них. Они были,
иначе говоря, устранившимися богами, присутствующими, но отдаленными, не
беспокоящимися о делах смертных по эту сторону гор. Это предположение, о
достижении святости, показалось мне не слишком соответствующим судьбам
тех, кто пытался проникнуть в горы. Мне трудно было понять какого-либо из
этих теоретических святых, отрывающегося от своей медитации, чтобы
сбросить непрошенных пришельцев на равнину.
- Есть только одна область, - сказал отец, - к которой Царствующие
Жрецы испытывают наибольший интерес - это техника. Людей, живущих ниже
гор, ограничивают избирательно. Например, военная техника ограничена
настолько, что наиболее мощное наше оружие - самострел и копье. Далее,
запрещены механические устройства передвижения, приборы связи, радары,
сонары и прочая подобная техника, широко распространенная на нашей родной
планете.
С другой стороны, ты узнаешь, что в освещении, строительстве,
сельском хозяйстве и медицине, например, смертные, то есть люди, живущие
ниже гор, достигли значительного прогресса. Ты удивишься, увидев, какие
провалы есть в нашей технике - не смотря на Царствующих Жрецов. Тебе сразу
придет в голову, что должен же был кто-нибудь на этой планете придумать
такие вещи как винтовка и бронемашина.
- Такое оружие непременно должно было быть придумано, - сказал я.
- И ты прав, - сказал он. - Время от времени их изобретают, но их
владельцы уничтожаются, исчезая в пламени.
- Как коробка из голубого металла?
- Да. Обладать таким оружием - значит подвергнуть себя Огненной
Смерти. Некоторые отчаянные люди все же осмеливаются владеть или создавать
такое оружие, и даже довольно долго могут избегать смерти, но рано или
поздно, она настигает их. Однажды я видел это.
Очевидно он не желал далее говорить на эту тему.
- Что за корабль доставил меня сюда? - спросил я. - Это один из
великолепных образцов вашей техники?
- Не нашей, а Царствующих Жрецов. Я не верю, чтобы звездолетом
управлял управлял кто-нибудь из смертных.
- Значит, Царствующие Жрецы?..
- Очевидно. Наверное, им управляли из Сардарских гор. Впрочем, как и
при всех Приглашениях.
- Приглашениях?
- Да. Когда-то и я совершил такое путешествие, и другие.
- Но с какой целью, для чего?
- Каждый со своей целью.
Отец рассказал мне о мире, в котором он тоже когда-то очутился. Он
знал от Посвященных, провозгласивших себя посредниками между людьми и
Царствующими Жрецами, что планета Гор была спутником одной из звезд в
какой-то из бесконечно далеких Голубых Галактик. Несколько раз Царствующие
Жрецы перемещали ее к другим звездам. Я счел эту историю невероятной, по
крайней мере в этой части, ибо такое перемещение, даже со скоростью света,
невозможно. Кроме того, при передвижении в пространстве без солнца,
дающего тепло и свет, все живое погибло бы.
Если планета вообще передвигалась - а теоретически это возможно - она
должна была попасть в эту систему от ближайшей звезды. Может быть, однажды
она была спутником Альфы Центавра, но даже и в этом случае расстояние
кажется непреодолимым. Но какова должна быть тогда техника, чтобы
совершить такое перемещение, не убив при этом жизни! Конечно, жизнь могла
спрятаться под землей, где должны быть запасы продовольствия и воздуха - и
тогда планета превратилась бы в огромный звездолет.
Могла быть и другая возможность, о которой я сказал отцу - планета
все время могла быть в нашей системе, но оставаться неизвестной землянам,
хотя это кажется невозможным, если вспомнить, что человечество исследовало
небо миллионы лет, этим занимались и неандертальцы, и великолепные умы
Маунт Вильсон и Маунт Паломар. К моему удивлению, отец принял эту
гипотезу.
- Это, - сказал он с оживлением, - теория солнечного щита, именно по
этому я предпочитаю думать о планете как о двойнике, антиподе, не только
вследствие ее отношения к нашему миру, но и вследствие ее расположения.
Орбита планеты такова, что между нею и Землей всегда находится Центральный
Огонь, хотя для этого приходится вносить коррективы в орбиту.
- Но все равно, - возразил я, - существование планеты должно было
быть открыто. В Солнечной системе нельзя скрыть планету размером с Землю!
- Ты недооцениваешь Царствующих Жрецов и их науку, - улыбнулся отец.
- Сила, способная передвигать планету - я верю, что Жрецы располагают ею -
способна вносить исправления в движение планеты, а это позволяет ей
прикрываться солнцем, как щитом.
- Но она должна влиять на орбиты других планет.
- Гравитационное влияние может быть нейтрализовано. Я верю, что
Царствующие Жрецы располагают властью над гравитацией, по крайней мере в
определенной области, и пользуются ею. В любом случае, управлять они могут
лишь с помощью этой силы. Физические же доказательства, такие как свет или
радиоволны, могут быть искажены полем так, что они будут рассеиваться, не
обнаруживая планеты.
Но меня это не убедило.
- С исследовательскими спутниками тоже можно как-то справиться, -
добавил отец. - Конечно, как это делается, знают одни лишь Жрецы.
Я осушил свой кубок.
- Но все же существование двойника имеет доказательство.
Я взглянул на него. Удивление было написано у меня на лице.
- Да, - продолжал он, - но поскольку гипотеза о существовании еще
одной планеты не принимается во внимание, это доказательство приводится в
соответствие с существующими теориями; иногда предпочтительнее признать
неисправность инструмента, чем существование целого мира.
- Но неужели никто ничего не понял?
- Ты же знаешь, - рассмеялся отец, - что есть разница между между
фактами, которые нужно объяснить, и объяснениями фактов, и ученые,
естественно, выбирают то объяснение, которое соответствует привычному
миру, а на Земле считают, что Гор существовать не может.
Окончив разговор, отец встал, положил мне руку на плечо, задержал ее
на минуту и улыбнулся. Затем дверь в стене беззвучно раскрылась, и он
вышел из комнаты, ничего не сказав мне ни о моей роли, ни о моем
назначении, какими бы они не были. Он не хотел объяснять мне ни причины,
вследствие которых я попал на Гор, ни загадочных событий с коробкой и
письмом, предшествовавших этому. Но еще более я сожалел о том, что он не
рассказал мне о себе, о том человеке, чья плоть и кровь были моей плотью и
кровью - моем отце.
Я должен сказать вам, что то, о чем я пишу, я считаю правдой, но не
ожидаю от вас полного доверия, так как и сам на вашем месте не поверил бы
многому. Я не могу привести в свою пользу какого-либо доказательства, и
вам придется либо верить мне на слово, либо нет. Фактически, этой истории
так трудно поверить, что Царствующие Жрецы не позаботились, чтобы она не
была написана. И я счастлив, что могу поведать вам все. Я ДОЛЖЕН
рассказать о том, что видел, хотя бы Башням, как говорят жители Гора.
Почему Жрецы, правящие этим миром, были так снисходительны ко мне?
Ответ наверное прост - в Царствующих Жрецах осталось еще немного от людей
- если они были людьми - чтобы быть тщеславными, и в своем тщеславии они
пожелали, чтобы вы узнали о их существовании, пусть и не восприняли этого
всерьез. Может, в священном месте сохранились юмор и ирония. В конце
концов, что вы можете сделать, узнав о существовании двойника, Царствующих
Жрецах и Приглашениях? Ничего: ваша примитивная техника, которой вы так
гордитесь, бессильна по меньшей мере еще в течение тысячелетия, а за это
время Царствующие Жрецы могут найти новое солнце и новых людей, которые
заселят планету.
3. ТОРН
- Хо! - крикнул Торн, самый невероятный член касты Писцов, набрасывая
на голову голубую мантию, как будто не в силах вынести дневного света.
Потом из одежды появилась песочная голова писца с голубыми глазами,
моргающими по обе стороны острого носа. Он оглядел меня.
- Да, - крикнул он вновь. - Я заслужил это! - И снова спрятал голову
под одежду. Оттуда раздался его приглушенный голос: - Почему я, идиот,
должен терпеть всяких идиотов? - Вновь появилась голова. - Неужели мне
больше нечего делать? Разве нет у меня тысяч свитков, пылящихся на полках
и ожидающих, когда их прочтут?
- Не знаю, - сказал я.
- Взгляните! - в отчаянии завопил он, безнадежно махнув рукой в
сторону самой захламленной комнаты, которую я видел на Горе. Его стол был
завален бумагами, чернильницами, ручками, перьями, кожаными застежками и
обертками. Не было ни фута, где бы не лежал манускрипт, и сотни их,
сваленных в кучу, громоздились тут и там. Его спальная циновка лежала
неубранной, одежда не проветривалась неделями. Личные его вещи, казавшиеся
столь незначительными, тоже использовались для хранения свитков.
Одно из окон в комнате Торна было перекошено, очевидно его расширяли,
неуклюже орудуя плотницким молотком, скалывая камень, чтобы открыть дорогу
свету. Под столом всегда стояла жаровня, полная горячих углей, пожалуй,
слишком близко к сокровищам премудрости, разбросанным по полу. Похоже, что
у Торна всегда было холодно, или говоря иначе, никогда не было слишком
жарко. Даже в жару он не переставая утирал нос рукавами своей синей
мантии, отчаянно дрожал и жаловался на дороговизну топлива.
Сложения Торн был хрупкого и всегда напоминал мне рассерженную птицу,
обожающую перебранки. Одежда продырявилась в дюжине мест, лишь два или три
из которых подвергались неловкой атаке иглы. Оторванный ремешок одной из
сандалий беззаботно болтался сзади. Вообще-то горийцы, насколько я успел
убедиться за эти несколько недель, очень тщательно следили за одеждой,
придавая большое значение внешности, но у Торна, по-видимому, были иные
заботы. Среди них, к несчастью, не последним делом было обругать
какого-либо человека, случайно оказавшегося в пределах его внимания.
Но, несмотря на все эксцентричные выходки, блажь и раздражительность,
меня притягивал этот человек, я чувствовал в нем то, чем я всегда
восхищался - добрый и острый ум, чувство юмора, любовь к знанию - одна из
самых благородных и глубочайших страстей. Более всего меня поражала его
любовь к манускриптам и людям, написавшим их столетия назад. Он ознакомил
и меня с мыслями тех людей, которые задумывались над этим миром и его
смыслом. И я не сомневался, что Торн был лучшим ученым Города Цилиндров,
как сказал мой отец.
С раздражением Торн сунул руку в одну из кип свертков, и вынул
оттуда, потрясая, сильно потрепанную рукопись и поместил ее в устройство
для чтения - металлическую раму с колесиками наверху и внизу и, нажав
кнопку, подвел книгу к нужному месту.
- Аль-Ка! - сказал он, ткнув пальцем в символ начала. - Аль-Ка.
- Аль-Ка, - повторил я.
Мы переглянулись и рассмеялись. Слезы умиления появились на длинном
носу ученого, он моргнул.
Я приступил к изучению горийского алфавита.
Несколько последующих недель я посвятил напряженной учебе,
перемежавшийся с заботливо рассчитанными периодами еды и сна. Сначала меня
обучали только отец и Торн, но как только я стал усваивать язык, меня
стали натаскивать в специальных предметах. Торн говорил по-английски с
горийским акцентом, его научил языку мой отец. Большинство горийцев
относились к английскому языку как к бесполезному, ибо он не был в ходу на
планете, но Торн изучил его, видимо, ради удовольствия видеть, как
выглядят мысли в других одеждах.
Мое расписание, кроме еды, сна, обучения языку и истории, включало в
себя тренировку во владении оружием и пользованием различными
устройствами, которые так же обычны для Гора, как для нас наши машины.
Одним из самых интересных был транслятор, приспособленный для многих
языков. Хотя на Горе был общий язык, с несколькими диалектами и
разновидностями, некоторые из них по звучанию имели мало общего с тем, что
я слышал раньше. Они напоминали скорее крики птиц или рычание животных;
эти звуки не могли быть изданы человеческим горлом. Машина применялась для
разных языков, но всегда входным или выходным языком был горийский. Если,
например, я говорил что-то по-горийски, а в машине был язык А, то на
выходе получалась фраза на языке А, и наоборот.
К моему удовольствию, мой отец приспособил одну из этих машин для
английского языка, и она оказала немало пользы в изучении горийского
языка. К тому же, отец и Торн занимались со мной очень усердно. На машине
я упражнялся сам. Переводческая машина была чудом миниатюризации, каждая
из них, будучи размером не более портативной пишущей машинки, хранила в
себе не менее 4-х не-горийских языков. Перевод, конечно, был буквальным, а
словарь ограничивался лишь 25 000 слов. Так что для сложных переводов и
полного самовыражения машина была лишь подспорьем. Зато она, как утверждал
отец, не совершала преднамеренных ошибок, и перевод, даже не адекватный,
был честен.
- Ты должен знать, - говорил Торн мне, - историю и географию Гора,
его экономику, социальную структуру и обычаи, например, кастовую систему и
кланы, правила размещения Домашнего Камня, Места Святости, когда в войне
можно щадить врага, а когда нет и тому подобное.
И я учил все это, или столько, сколько мог успеть. Торн вскрикивал в
ужасе, когда я делал ошибки, непонимание и недоверие выражались на его
лице, он печально брал большую книгу, автор которой ему нравился, и бил
меня ею по голове. Так или иначе, он желал мне добра.
Странно, но меня совершенно не обучали религиозным обрядам, кроме
того, что не следует навлекать гнев Царствующих Жрецов, и Торн отказывался
сообщить что-либо, заявляя, что это область Посвященных. Религиозные дела
планеты целиком взяли в свои руки Посвященные, которые мало поощряли
любопытство других каст относительно святынь и церемоний. Меня научили
нескольким молитвам Царствующим Жрецам, но они были на старо-горийском
языке, употребляемом только Посвященными, я не особенно старался учить
его. К моей радости, я узнал, что Торн, при всей его феноменальной памяти,
начисто забыл их, Подозреваю, что между кастами Писцов и Посвященных
существует некая неприязнь.
Этические учения Гора, свободные от требований и притязаний
Посвященных, были собраны в Свод Законов - собрание устных преданий, чье
происхождение было утеряно. Я уделял особое внимание Законам Касты Воинов.
- И прекрасно, - говорил Торн, - из тебя никогда не получится Писец.
Законы воинов представляли собой кодекс рыцаря, преданного своему
вождю и Домашнему Камню. В этом чувствовалось жестокое, но не лишенное
галантности чувство долга, которое я уважал. Это было не самым плохим
вариантом.
Меня наставляли в двойном знании. Одно из них представляло собой то,
во что верил народ, а другое было тем, что должны были знать люди
мыслящие. Между двумя этими знаниями бывало удивительное расхождение,
например, все касты, кроме высших, были убеждены в том, что их мир
представляет собой плоский широкий диск. Возможно, это делалось для того,
чтобы предотвратить исследования и развить привычку полагаться на общее
мнение - своеобразный регулятор.
С другой стороны, высшим кастам - Воинам, Строителям, Писцам,
Посвященным и Врачам - говорилась правда, потому что считалось, что они
все равно ее сами узнают, наблюдая за тенью планеты на одной из трех лун
Гора, или за движением звезд, или за тем, как из-за горизонта появляются
сначала горы, и так далее.
Я раздумывал, не усекается ли Второе Знание для образованных людей на
их уровне так же, как усекается Первое Знание на уровне Низших Каст. Не
существует ли тут Третьего Знания, доступного Царствующим Жрецам.
- Город, - рассказывал мне однажды отец, - это основная политическая
единица Гора. Города строятся так, что контролируют по возможности большую
территорию, вокруг которой простирается ничейная земля.
- Кто руководит этими городами? - спросил я.
- Правители избираются из высших каст.
- Высших Каст?
- Конечно. В круге Первого Знания детям в городских интернатах
рассказывается легенда, что если человек из Низшей Касты пожелает
управлять городом, то город будет разрушен.
Наверное, у меня был недовольный вид.
- Кастовая структура, - терпеливо объяснил мне отец, чуть заметно
улыбнувшись, - непоколебима, но не заморожена и зависит не только от
рождения. Например, если ребенок в школе докажет, что он может
принадлежать к Высшей Касте, ему позволяется вступить в нее при наличии
желания. И, наоборот, если ребенок не проявляет способностей, необходимых
для его касты, например, воина или врача, то его не принимают.
- Понятно, - не слишком удовлетворенно сказал я.
- Высшие касты города избирают администратора и Совет, вырабатывающий
законы. В случае кризиса власть переходит к военному вождю, убару, который
правит без контроля посредством приказов, пока, по его мнению, кризис не
минует.
- По его мнению? - скептически произнес я.
- Обычно пост сдается после кризиса - так предписывает закон Воинов.
- Но если он не захочет уступать власть? - спросил я. Я уже
достаточно знал о Горе, чтобы понять, что не всегда можно полагаться на
Закон.
- Того, кто не желает уступить власть, - сказал отец, - покидают его
люди. Провинившийся убар отстраняется от власти, и остается один во всем
дворце без охраны, где его и закалывают простые горийцы.
Я кивнул, представив себе дворец, в котором в тронном зале сидит лишь
один человек, ждущий, когда разгневанная толпа ворвется в ворота и утолит
свой гнев.
- Но, - сказал отец, - иногда такой вождь завоевывает преданность
своих подчиненных и они не оставляют его.
- И что тогда?
- Он становится тираном, и правит до тех пор, пока его безжалостно не
свергнут в одной из войн.
Глаза отца застыли. Он рассказал мне не просто историю. Я понял, что
он знал таких людей.
- Пока, - медленно повторил он, - его безжалостно не свергнут.
На следующий день я вернулся к Торну и к его неописуемым урокам.
Гор, как и следовало ожидать, оказался не шаром, а сфероидом. Южное
полушарие было тяжелее и походило на земное. Угол наклона оси был острее
чем земной, но не слишком, не на столько, чтобы ликвидировать смену
сезонов. Более того, как и у Земли, здесь было два полюса и экваториальный
пояс, а также южная и северная климатические зоны. Большая часть Гора на
карте изображалась белым пятном, но я был достаточно занят тем, чтобы
зазубрить названия рек, морей, равнин и полуостровов, которые были
нанесены там.
Экономической основой горийской жизни были свободные крестьяне,
которые были одной из низших, но несомненно самой многочисленной кастой.
Основной культурой была желтая пшеница, называемая са-тарна или Дочь
Жизни. Интересно, что мясо называлось са-тассана, что означало Мать Жизни.
И когда кто-нибудь говорил о пище вообще, он говорил о са-тассана.
Название желтой пшеницы казалось вторичным, производным. Это означало, что
сельскохозяйственной экономике предшествовала охотничья. Это было
естественным предположением, но сложность выражений занимала меня. Я
догадывался, что сложный язык был разработан прежде появления примитивных
охотничьих групп, исчезнувших уже давным-давно. Люди пришли - или, вернее,
были привезены - на Гор со своим развитым языком. Вероятно, приглашения
совершались достаточно давно.
Но для подобных размышлений у меня было мало времени, ибо мое
расписание было составлено так, что грозило превратить меня в горийца
через несколько недель, если я не загнусь от этой попытки. Но мне эти
недели доставили удовольствие, как и всякому, кому нравиться учиться -
хотя я и не знал, с какой целью это делается. Я встречался за эти недели с
многими горийцами, не считая отца и Торна, в основном со свободными
гражданами из каст Писцов и Воинов. Писцы были учеными и служащими Гора,
внутри касты существовали свои группировки, от простых переписчиков до
ученых.
Я видел мало женщин, но знал, что они - будучи свободными -
распределяются по кастам в соответствии с теми же критериями, что и
мужчины, хотя в каждом городе были свои правила. В целом эти люди
нравились мне, они в основном были земного происхождения и были доставлены
в результате приглашения. Очевидно, их выпускали на волю как животных в
заповедник или рыб в воду. Их предки могли быть халдеями, кельтами,
сирийцами, англичанами, доставленные в этот мир в разное время из разных
цивилизаций. Но их дети, конечно, становились простыми горийцами. За века
почти все следы происхождения горийцев исчезли. Но меня радовали
английские слова в горийском - такие как "топор" или "корабль". Многие
выражения были определенно греческого или немецкого происхождения. Если бы
я был лингвистом, то несомненно обнаружил бы множество параллелей и
заимствований, грамматических и лексических, между горийским и земными
языками. Земное происхождение не принадлежало к Первому Знанию.
- Торн, - спросил я однажды, - почему это не принадлежит к Первому
Знанию?
- Разве это не очевидно? - спросил он.
- Нет.
- Ага! - сказал тот, и медленно закрыв глаза, пробыл в этом состоянии
около минуты, видимо подвергая эту мысль всестороннему обследованию.
- Вы правы, - сказал он наконец, открывая глаза. - Это не очевидно.
- Что же нам тогда делать?
- Продолжать занятия, - ответил Торн.
Кастовая система была достаточно эффективна, воздавая каждому по
заслугам, но я относился к ней отрицательно по этическим причинам. Она
была слишком жестокой, особенно в отношении к выбору правителей и знанию.
Но куда более печальным было то, что эта система предусматривала рабство.
Было лишь три группы, лежащих вне кастовой системы - раб, изгнанник и
Царствующий Жрец. Человек, который отказался от своего образа жизни или
желает сменить касту без разрешения Совета Высших Каст, автоматически
становится изгнанником и подлежит смерти.
Девушка, которую я встретил в первый день моего пребывания на
планете, была рабыней, а то, что я принял за украшение - символом рабства.
Другой символ - клеймо - был скрыт под одеждой. Если бы раб и снял
ошейник, все равно он не смог бы уничтожить клейма. Эту девушку я больше
не видел. Не знаю, что с ней случилось, я не спрашивал об этом. Один из
первых уроков, усвоенных мной на Горе, учил не интересоваться судьбой
рабов. Я решил подождать. От одного из писцов я узнал, что рабы не могут
давать свободным советы, ибо это может повредить ему, и ничто не может
принадлежать рабу. Была бы моя власть, я ликвидировал бы такое
несправедливое устройство, и даже сказал об этом отцу, но он ответил, что
на Горе есть много вещей и похуже, чем рабство.
Копье с бронзовым наконечником без всякого предупреждения с
ошеломляющей скоростью полетело мне в грудь, тяжелое древко вращалось на
лету, как хвост кометы. Я уклонился, лезвие рассекло мою тунику, порезав
кожу, и вошло в деревянную стену за мной на 8 дюймов. Если бы я не
увернулся, оно проткнуло бы меня насквозь.
- Он достаточно быстр, - сказал мужчина, бросивший копье. - Я беру
его.
Так я познакомился со своим учителем военного искусства, который
оказался моим тезкой. Я буду звать его Старшим Тэрлом. Это был белокурый
бородатый гигант, похожий на викинга, с жесткими голубыми глазами,
шагающий по земле так, как если бы она принадлежала ему. Чертой, которая в
Старшем Тэрле произвела на меня самое яркое впечатление, была его гордость
- он был гордым, но справедливым. Потом я узнал, что, к тому же, это еще и
мудрый человек.
Конечно, большая часть моего военного образования была посвящена мечу
и копью. Копье показалось мне легким - из-за меньшей гравитации - и скоро
я научился кидать его с надлежащей силой и точностью. Я научился пробивать
щит на близком расстоянии и попадать в мишень размером с обеденную тарелку
с двадцати ярдов. Тогда мне предложили кидать его левой рукой.
Сначала я отказался.
- Что, если тебя ранят в правую руку? - спросил Старший Тэрл. - Что
ты будешь делать?
- Обратится ко врачу, - заметил наблюдавший за моими занятиями Торн.
- Нет! - взревел Старший Тэрл, - он должен остаться и умереть,
сражаясь, подобно воину.
Торн сунул свиток, который читал, подмышку и высморкался в рукав
неизменной синей мантии.
- Разве это разумно? - спросил он.
Старший Тэрл схватил копье и Торн, подобрав мантию, поспешил
удалиться из пределов тренировочного поля.
В отчаянии я взял левой рукой другое копье и бросил еще раз. К моему
большому удивлению, оно упало вполне прилично. Так я повысил свою
выживаемость на несколько процентов.
Мое искусство владения коротким горийским мечом было столь
совершенным, что это признавали даже мои учителя. В Оксфорде я посещал
фехтовальный клуб, продолжал заниматься этим видом спорта и в
Нью-Хэмпшире, но здесь фехтование было жизненно необходимым. И опять: меня
заставили научиться владеть мечом обеими руками, но, как и в случае с
копьем, я не смог достичь больших высот. Пришлось примириться с мыслью,
что я - непоправимый правша.
Часто во время уроков Старший Тэрл наносил мне довольно неприятные
порезы, выкрикивая:
- Ты мертв!
Но вот к концу обучения мне удалось прорваться сквозь защиту и
нанести ему удар в грудь. Лезвие окрасилось кровью. Он швырнул свой меч на
каменные плиты и, прижав меня к своей кровоточащей груди, рассмеялся:
- Я мертв! - восторженно кричал он, хлопая меня по плечу, как отец,
научивший сына играть в шахматы и впервые потерпевший от него поражение.
Меня научили владеть щитом, преимущественно для того, чтобы отразить
летящее копье. К концу обучения я умел сражаться со щитом и в шлеме. Я
всегда считал, что кольчуга была бы прекрасным дополнением к этим двум
предметам, но она была запрещена Царствующими Жрецами. Возможно, они
считали войну биологическим селективным процессом, в котором слабейший
погибает и не может воспроизводить себя. Поэтому смертным дозволено
владеть лишь примитивным оружием. На Горе не могло случиться так, чтобы
щелчок переключателя в подземной пещере уничтожил бы целую армию. Кроме
этого, примитивное оружие гарантировало медленную скорость селекции, так
что можно было направлять ее в желательную сторону.
Кроме меча и копья разрешались самострел и лук, которые должны были
несколько перераспределить вероятность выживания. Может быть, Царствующие
Жрецы запрещали новое оружие в целях собственной безопасности. Сомневаюсь,
чтобы они стали сражаться друг с другом на мечах в своих святых горах,
чтобы проверить принцип селективности на своей шкуре. Что касается
самострела и лука, то меня мало учили владеть ими. Старший Тэрл не
придавал им большого значения, считая их оружием, недостойным настоящего
воина. Я не разделял его презрения и для своего собственного блага в
свободное время тренировался с ними.
Вскоре после этого я почувствовал, что мое обучение подходит к концу.
Возможно, потому, что увеличился отдых и повторение пройденного материала,
может быть, это витало в настроениях моих учителей. Я почувствовал, что
почти готов, но к чему? К этому времени я уже сносно стал болтать
по-горийски и понимал разговоры моих учителей, не предназначенные для моих
ушей. Я начал думать по горийски и требовалось некоторое мысленное усилие,
чтобы перейти на английский. После нескольких английских слов или страницы
английской книги из библиотеки отца все входило в норму, но усилие
все-таки требовалось. Я овладел горийским. Однажды, во время упорной атаки
старшего Тэрла, я выругался по-горийски, и он рассмеялся.
Но в тот вечер, когда пришло время урока, он не смеялся. Он вошел в
комнату, неся металлический двухфутовый стержень с кожаной петлей. В его
рукоятке был переключатель, имевший две позиции, как у фонарика. Такой же
стержень свисал с его пояса.
- Это не оружие, - сказал он, щелкнув переключателем в рукоятке и
ударил стержнем по столу. Снопом посыпались желтые искры, но стол остался
неповрежденным.
- Что же это такое? - спросил я.
- Стрекало для тарна, - ответил он, выключил стрекало и протянул его
мне. Когда я ухватился за конец стержня, он внезапно сдвинул переключатель
- и миллионы желтых искр взорвались в моей руке. Я завопил от боли и сунул
пальцы в рот. Ощущение было как от удара током или укуса змеи. Рука была
невредима.
- Будь осторожнее со стрекалом, - сказал старший Тэрл. - Это не
игрушка.
Теперь я взял стрекало очень осторожно около ременной петли и обмотал
ее вокруг запястья.
Старший Тэрл вышел, и я понял, что должен идти за ним. Мы принялись
подниматься по спиральной лестнице цилиндрического здания и вылезли на
крышу. Никаких перил не было. Я мог строить лишь догадки о цели подъема.
Пыль попала в мои глаза. Старший Тэрл взял свисток для тарна и резко дунул
в него.
До сих пор я видел тарнов лишь на гобеленах и иллюстрациях в книгах,
посвященных выращиванию, разведению и содержанию тарнов, которые я изучал.
Позднее я узнал, что это было сделано специально. Горийцы говорят, что
способность управлять тарном является прирожденной, человек может овладеть
ею, а может и нет. Научиться этому нельзя. Это вопрос души, связь между
двумя существами должна быть мгновенной, внутренней, спонтанной. Говорят,
что тарны чувствуют, может человек быть тарнсменом или нет, и те, кто ими
являются, переживают первую встречу.
Сначала я ощутил порыв ветра и хлопающие звуки, как от гигантского
полотенца, потом меня накрыла огромная крылатая тень, и гигантский тарн, с
когтями, похожими на стальные крючья, резко хлопая крыльями, завис надо
мною.
- Держись подальше от крыльев, - крикнул Старший Тэрл.
Но я не нуждался в предупреждении и выбежал из-под птицы. Один удар
такого крыла мог бы смахнуть меня с крыши.
Тарн опустился на крышу цилиндра и уставился на нас своими большими
глазами.
Хотя тарн, как и большинство птиц, легок, потому что кости его полые,
это невероятно мощная птица, даже для такого размера. В отличие от земных
птиц, орла, например, которые взлетают с разбегу, тарн, благодаря своей
могучей мускулатуре, а также меньшей гравитации Гора, может подпрыгнуть и
одним взмахом своих огромных крыльев оказаться в воздухе вместе с седоком.
Горийцы иногда называют эту птицу Братом Ветра.
Оперение у тарнов бывает разное, и их обычно выводят строго по масти,
равно как по силе и понятливости. Черные тарны используются для ночных
полетов, белые в зимних компаниях, многоцветные для гордых воинов, которым
ни к чему камуфляж. Чаще всего встречаются тарны зеленовато-коричневого
оттенка. Если отвлечься от размеров, то тарн больше всего напоминает
земного ястреба, но с хохолком как у сойки.
Тарны очень злы и редко поддаются полному приучению. Как и их земные
аналоги, они плотоядны. Тарны не нападают на своих седоков. Единственное,
чего они боятся - это стрекало. Они обучаются Кастой Тарноводов с
молодости, когда они содержатся на привязи у тренировочного столба. Если
птенец отказывается подчинятся приказам, его привязывают к столбу и бьют
стрекалом. Кольца, похожие на те, которые надеты на лапы птенцов, птицы
носят и во взрослом возрасте, как напоминание о столбе и стрекале.
Конечно, обычно птицы не привязываются, разве что, когда они слишком
возбуждены или не могут получить пищу. Тарн - одна из двух наиболее часто
употребляемых "лошадей", вторая - тарларион, разновидность ящерицы,
используемая, в основном теми племенами, которые не разводят тарнов. Никто
в Городе Цилиндров не ездил на тарларионах, хотя они довольно
распространены на Горе, особенно в низинах - степях и пустынях.
Старший Тэрл оседлал своего тарна, взобравшись наверх по кожаной
лестнице, привязанной к седлу с левой стороны, и поднял его в воздух,
пристегнувшись широкой фиолетовой лентой. Он бросил мне маленький предмет,
который я едва не упустил. Это был свисток, настроенный на особый тон,
вызывавший только того тарна, который предназначался мне. Никогда еще со
времени приключения с компасом в горах Нью-Хэмпшира не испытывал я такого
страха, но теперь я не позволил ему овладеть мной. Если я должен умереть -
да будет так, если не суждено - то буду жить.
Я улыбнулся, несмотря на страх, своему замечанию. Оно напоминало
положения Законов Воина: если понимать их буквально, то они предписывали
не принимать ни малейших мер для обеспечения собственной безопасности. Я
дунул в свисток. Звук его был несколько иным, чем у свистка Старшего
Тэрла.
Почти сразу же откуда-то появился другой крылатый гигант, даже
больший, чем у Старшего Тэрла, и, описав круг, подлетел к крыше и
приземлился в нескольких футах от меня, звякнув когтями. Когти были
покрыты сталью - это был боевой тарн. Он поднял свой изогнутый клюв и
закричал, помахивая крыльями. Огромная голова повернулась и злые глазки
уставились на меня. Затем клюв открылся и я мельком увидел черный острый
язык, длиной с человеческую руку, потом тарн рванул вперед, нацеливаясь на
меня и я услышал, как Старший Тэрл кричит в ужасе:
- Стрекало! Стрекало!
4. МИССИЯ
Я выбросил вперед руку для защиты и вместе с ней взлетело стрекало. Я
схватил его как палку и ударил по клюву, пытающемуся схватить меня, как
кусок пищи на плоской крыше цилиндра.
Дважды тарн пытался сделать это и дважды я отбивал его клюв. Тогда он
поднял голову и вытянул клюв, приготовясь обрушить его на меня. И в это
мгновение я щелкнул тумблером и подставил под клюв стрекало. Эффект был
потрясающий - последовала вспышка желтого света, сноп искр, вопль боли и
ярости тарна, который захлопал крыльями, удирая от меня, и поднятый им
ветер едва не сдул меня с крыши... Я оказался на четвереньках у самого ее
края. Тарн, дико крича, облетел цилиндр, и устремился прочь от города.
Уже не знаю почему, но я решил, что нельзя отпускать тарна и прижав
свисток к губам, издал призывный свист. Гигантская птица затрепетала в
воздухе, теряя высоту и вновь набирая ее. Если бы я не считал его крылатым
животным, я бы решил, что он борется с собой, испытывает духовные муки.
Зов природы, диких холмов, чистого неба боролся в нем против жестких
условий существования, против воли слабых людей с их желаниями, с их
элементарной психологией стимулов и реакций, веревками и стрекалами.
Наконец, издав вопль ярости, тарн вернулся к цилиндру. Я поймал
лестницу, свисавшую с седла и взобрался на него, пристегнувшись
страховочным ремнем.
Тарн управлялся с помощью ошейника на горле, к которому привязаны,
как правило, шесть разноцветных кожаных ремней, или поводьев,
прикрепленных к металлическому кольцу на передней части седла. Поводья
различаются как по цвету, так и по положению на кольце. Другими концами
поводья привязываются к небольшим кольцам на ошейнике, расположенным
соответственно положению поводьев. Механика управления проста. Седок
дергает за ремень, привязанный к кольцу, соответствующему выбранному
направлению. Например, чтобы снизится или приземлиться, нужно дернуть за
четвертый ремень, кольцо которого расположено на горле под клювом. Чтобы
подняться, используется первый ремень, привязанный к кольцу на шее. Кольца
нумеруются по часовой стрелке.
Иногда для управления применяется стрекало. Колют им животное в
направлении, противоположном желаемому. Так можно заставить лететь его
куда надо, но этот метод не точен, потому что вызывает инстинктивную
реакцию, и нужный угол редко достигается. Более того, опасно часто
применять стрекало: оно может потерять эффективность, и всадник останется
во власти животного. Я потянул за первый повод и, преисполненный ужаса и
восхищения, почувствовал силу гигантских крыльев, молотящих невидимый
воздух. Меня дернуло назад, но пояс помог удержаться в седле. На минуту я
задохнулся и выпустил из рук поводья. Тарн поднимался все выше, и Город
Цилиндров уходил вниз, на глазах уменьшаясь. Я не ощущал раннее ничего
подобного, но если человек может чувствовать себя богом, то я в этот
момент чувствовал себя им. Внизу я увидел и Старшего Тэрла на его тарне,
старающегося догнать меня. Подобравшись поближе, он кричал что-то, но
слова уносились ветром. Потом я расслышал:
- Эй! Не хочешь ли ты долететь до лун?
И тут я впервые ощутил холод, или мне показалось это, но великолепный
черный тарн все еще поднимался, хотя удары крыльев по разряженному воздуху
становились все слабее. Многоцветье холмов и долин Гора лежало подо мной,
и мне казалось, что я вижу изгиб горизонта. Теперь я понимаю, что это было
следствием моего возбуждения и разряженного воздуха.
К счастью, перед тем, как потерять сознание, я рванул четвертый
поводок, и тарн, сложив вверх крылья, ринулся вниз, подобно пикирующему
соколу, так что у меня захватило дух.
Я опустил поводья, бросив их на кольцо, что было сигналом перейти в
горизонтальный полет. Тарн взмахнул крыльями и плавно полетел прямо,
однако с такой скоростью, что скоро мы оставили город далеко за собой.
Старший Тэрл, с довольным видом, летел рядом. Он махнул рукой в сторону
города.
- Я обгоню тебя! - крикнул я.
- Идет, - отозвался он и в то же мгновение развернул своего тарна,
направив его к городу. Я был огорошен. Благодаря своему умению, он
вырвался вперед настолько, что догнать его было почти невозможно. Наконец,
я тоже повернул тарна и мы устремились в погоню. Кое-что из его воплей
долетало до меня. Он заставлял своего тарна лететь быстрее, с помощью
криков передавая ему свое возбуждение. В голове у меня мелькнула мысль,
что тарны обучены откликаться на голос так же, как и на движение повода.
Это не удивило меня.
И я заорал на свою птицу, по-горийски и по-английски сразу:
- Хар-та! Хар-та! Быстрее! Быстрее!
Казалось, огромная птица поняла мое желание, или же ей не
понравилось, что кто-то оказался впереди, но в моем пернатом жеребце
произошла разительная перемена. Он вытянул шею, а крылья защелкали как
кнуты, глаза загорелись и каждый мускул напрягся. Буквально через минуту
или две мы обогнали Старшего Тэрла, к его большому удивлению, и вскоре
очутились на вершине цилиндра, откуда начали полет.
- Клянусь бородами Царствующих Жрецов, - проревел Старший Тэрл,
посадив свою птицу. - Это самый лучший тарн из всех тарнов.
Освобожденные тарны полетели к своим загонам, а мы со Старшим Тэрлом
спустились в мою комнату. Он был в восхищении.
- Что за тарн! - восторгался он. - У меня был целый пасанг
преимущества, но ты обогнал меня! <Пасанг - мера расстояния на Горе, около
0.7 земной мили.> Этот тарн, - говорил Старший Тэрл, - был выращен для
тебя специально, выведен из лучших пород наших боевых тарнов. Тебя имели в
виду Тарноводы, выхаживая и тренируя его.
- Я думал, - сказал я, - что он убьет меня на крыше. Кажется, они не
совсем обучили его.
- Нет! - воскликнул Старший Тэрл. - Выучка великолепная. Дух тарна не
должен быть сломлен, особенно боевого тарна. Он был доведен до той точки,
когда хозяин должен был решать, будет ли тарн служить ему или убьет его.
Ты должен изучить своего тарна, а он тебя. В небе вы должны представлять
собой одно целое - мыслью и волей. У вас должно быть вооруженное
перемирие. Если ты станешь слабым и беспомощным, он убьет тебя. Но пока ты
силен, он будет считать тебя своим хозяином, служить и повиноваться тебе.
- Он сделал паузу. - Мы не были уверены в тебе, и я и твой отец, но теперь
ты меня убедил. Ты овладел тарном, боевым тарном. В твоих жилах течет
кровь твоего отца, который был раньше убаром Ко-Ро-Ба, этого Города
Цилиндров.
Я был удивлен, ибо впервые узнал, что мой отец был военным вождем
города, и что он является носителем высшей гражданской власти, и что этот
город называется Ко-Ро-Ба (древнее выражение, означающее деревенский
рынок). Горийцы не очень охотно называют имена. Часто, особенно в низших
кастах, у них есть два имени - одно настоящее, а другое -
общеупотребительное. И только ближайшие родственники знают настоящее имя.
На уровне Первого Знания утверждается, что знание настоящего имени
дает его обладателю власть над человеком, возможность использования этого
имени в наговорах и заклинаниях. Возможно, эти верования были занесены
сюда с Земли, где первое имя человека известно лишь его близким знакомым,
которые, предположительно, не причинят ему вреда. Второе имя,
соответствующее горийскому прозвищу - это общая собственность, которая не
священна и не подлежит защите. Люди Высших Каст, в большинстве своем,
понимают, что это все предрассудки и пользуются своим первым именем
довольно свободно, прибавляя к нему название города. Например, мое имя
звучит: Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба или, проще, Тэрл из Ко-Ро-Ба. Низшие же
касты уверены, что настоящие имена людей из высших каст - это прозвища, а
настоящие имена они скрывают.
Наш разговор внезапно прервался. За окном моей комнаты раздался
шелест крыльев. Старший Тэрл прыгнул вперед и швырнул меня на пол. В тот
же момент стальная стрела из арбалета влетела в узкое окно и, ударившись о
стену над моим каменным креслом, срикошетила к другой стене. Я мельком
увидел блеск черного шлема, когда воин, сидящий на тарне и все еще
сжимающий арбалет, потянул за первый повод и скрылся из виду. Послышались
крики и, высунувшись из окна, я увидел стрелы, полетевшие вдогонку
нападавшему, который удалился уже на полпасанга от здания и избежал
возмездия.
- Член Касты Убийц, - сказал Старший Тэрл, глядя на удаляющуюся
точку. - Марленус, который должен был стать убаром всего Гора, знает о
твоем существовании.
- Кто он такой? - спросил я, потрясенный всем этим.
- Утром узнаешь, - сказал Старший Тэрл, - узнаешь и то, зачем ты
оказался на Горе.
- Но почему я не могу узнать это сейчас?
- Потому что утро уже близко, - ответил Старший Тэрл.
Я глядел на него.
- Да, - повторил он, - завтрашнее утро уже близко.
- А вечер, - спросил я.
- А вечером мы будем пить.
Утром я проснулся на своей циновке в углу комнаты, дрожа от холода.
Скоро наступит рассвет. Я щелкнул тумблером на циновке и принял сидячее
положение. Она была ледяной на ощупь, потому что именно на это время я
установил стрелку температурного устройства. Мало кому нравится нежиться в
ледяной постели. К горийским приборам для отрывания смертных от их
постелей я относился столь же неодобрительно, как и к будильникам на
Земле. Кроме того, голова моя гудела, как бронзовый щит после удара
копьем, и этот гул вытеснил все воспоминания, вроде вчерашнего покушения
на мою жизнь. Планета может перевернуться, но человек всегда остановится,
чтобы вынуть камешек из ботинка. Я сел, скрестив ноги, на циновке, которая
снова нагрелась. Потом заставил себя встать и плеснуть воду из чаши для
умывания себе в лицо.
Я кое-что помнил из предыдущей ночи, но не многое. Мы вместе со
Старшим Тэрлом обошли множество пивных в разных цилиндрах, и помню, как
беззаботно прогуливались, распевая непристойные лагерные песни, по узким -
в ярд шириной - мостикам между цилиндрами бог весть на какой высоте.
Кое-где она достигала тысячи футов. Слишком много мы выпили
ферментированного варева, хитроумно приготовленного из желтого зерна,
са-тарна, и называющегося пага-са-тарна - Наслаждение Дочери Жизни -
сокращенно "пага", и к которому я вряд ли больше притронусь. Помнил я и
девушек в последней таверне (если это была таверна), соблазнительных в
своих танцевальных нарядах, рабынь наслаждения, выращенных как животных
для удовлетворения страсти. Если и были прирожденные рабы и прирожденные
люди, как уверял меня Старший Тэрл, то это были прирожденные рабыни. Было
невозможно принять их за что-нибудь другое, если они этим и были, и где-то
сейчас они неохотно просыпаются, чтобы вымыться. Особенно мне запомнилась
одна, с гибким телом гепарда и черными волосами, разбросанными по
коричневым плечам, запомнились браслеты на ее запястьях, их звон в ее
спальне, где мы пробыли гораздо больше того часа, за который я заплатил. Я
выгнал эту мысль из своей раскалывающейся головы, сделал неудачную попытку
вызвать чувство стыда, и накинул тунику. Тут в комнату вошел Старший Тэрл.
- Мы идем в Зал Совета, - сказал он.
Я пошел за ним.
Зал Совета представлял собой комнату, где избранные представители
Высших Каст Ко-Ро-Ба собирались на свои встречи. Такие залы были в каждом
городе. Это был широчайший из цилиндров, и высота потолка в зале превышала
обычную в шесть раз. Потолок был освещен чем-то вроде звезд, а стены
раскрашены в пять цветов - белый, голубой, желтый, зеленый и красный -
цвета каст. Каменные скамьи членов Совета вздымались пятью величественными
ярусами, каждый для определенной касты, и были окрашены в соответствующий
цвет.
Нижний ярус, самый удобный, белоснежного цвета, занимали Посвященные,
истолкователи воли Царствующих Жрецов. Далее, по порядку, шли голубой,
желтый, зеленый и красный, занятые представителями Писцов, Врачей,
Строителей и Воинов.
Торн, как я заметил, не присутствовал на втором ярусе. Я улыбнулся
про себя. "Лично я, - говорил он, слишком практичен, чтобы участвовать в
правлении, чреватом опасностями." Вероятно, если бы город осадили, Торн не
заметил бы этого.
Я был рад тому, что моей касте, Касте Воинов, был отведен последний
ярус. Была бы моя воля, я бы вовсе не относил воинов к Высшим Кастам. С
другой стороны, я считал, что Посвященные тоже сидят не на своем месте,
ибо они полезны обществу даже меньше воинов. Воины, по крайней мере могут
защищать город, а что могут делать Посвященные, кроме того, чтобы служить
мишенью болезней в силу своей профессии.
В центре амфитеатра находился трон, и на нем, в государственной
мантии - простой мантии коричневого цвета, скромнейшей из одежд
присутствующих, восседал мой отец - Правитель Ко-Ро-Ба, а ранее убар. У
его ног лежали шлем, щит, копье и меч.
- Выйди вперед, Тэрл Кэбот, - сказал отец и я стал перед троном,
чувствую, что глаза присутствующих устремлены на меня. Позади стоял
Старший Тэрл. Я заметил, что прошедшая ночь почти не отразилась на его
облике. И на миг я ощутил ненависть к нему.
Старший Тэрл сказал:
- Я, Тэрл, меченосец из Ко-Ро-Ба, клянусь, что этот человек достоин
стать членом Касты Воинов.
Отец отвечал ему согласно ритуалу:
- Нет башни в Ко-Ро-Ба крепче клятвы Тэрла, меченосца нашего города.
Я, Мэтью Кэбот из Ко-Ро-Ба принимаю ее.
Затем, начиная с нижнего яруса, каждый член Совета называл свое имя и
объявлял, что он тоже верит клятве меченосца. Когда они закончили, мой
отец вручил мне предметы, лежавшие у его ног. К левой руке он прикрепил
щит, на плечо повесил меч, в правую руку вложил копье и медленно надел на
голову шлем.
- Ты принимаешь Законы Воина? - спросил отец.
- Да, - ответил я. - Принимаю.
- Какой у тебя Домашний Камень?
Чувствуя, каким должен быть ответ, я сказал:
- Мой Домашний Камень - это Домашний Камень Ко-Ро-Ба.
- Этому ли городу ты посвящаешь свою жизнь, меч и честь?
- Да.
- Тогда, - сказал отец, кладя руки мне на плечи, - властью Правителя
этого города в присутствии Совета высших Каст, я объявляю тебя Воином
Ко-Ро-Ба.
Отец улыбнулся. Я был горд, слыша одобрение Совета, выражавшееся
криками и горийскими аплодисментами - быстрыми ударами правой ладони по
левому плечу. Никто, кроме кандидатов в Касту воинов, не мог войти в Зал
Совета вооруженным. Если бы братья по касте были вооружены, они постучали
бы наконечниками копий по щитам. Теперь же они выражали свое одобрение на
гражданский манер, делая это, может быть чересчур громко для столь
почтенного собрания. Каким-то образом я чувствовал, что они действительно
гордятся мной, не знаю уж почему. Я еще не сделал ничего, чтобы заслужить
их одобрение.
Вместе со Старшим Тэрлом я покинул зал Совета и вошел в комнату, где
мы стали ожидать отца. На столе лежало множество карт. Старший Тэрл
подошел к ним и, подозвав меня, стал водить по ним пальцем.
- Вот здесь, - сказал он наконец, указывая на низ карты, - лежит
город Ар, древний враг Ко-Ро-Ба, главный город Марленуса, который хочет
стать убаром всего Гора.
- А какое это имеет отношение ко мне? - спросил я.
- Ты будешь должен отправиться в Ар и выкрасть его Домашний Камень,
чтобы принести его в Ко-Ро-Ба.
5. ОГНИ ВЕСЕННЕГО ПИРА
Я оседлал своего черного тарна, щит и копье были прикреплены к седлу,
меч болтался на плече. По сторонам седла висело метательное оружие:
арбалет с дюжиной стрел слева, лук с тридцатью стрелами справа. На седле
было легкое вооружение тарнсмена - пища, компас, запасная тетива и
перевязочный материал. К седлу была привязана, покрытая плащом раба,
девушка в бессознательном состоянии - Сана, рабыня башни, которую я видел
в свой первый день пребывания на Горе.
Я помахал на прощание рукой Старшему Тэрлу и отцу, дернул за первый
повод и отправился в путь, оставив позади башню и крошечные фигурки на
ней. Набрав высоту, я выровнял тарна и дернул за шестой повод, взяв курс
на Ар. Минуя цилиндр, где Торн хранил свои рукописи, я был рад увидеть
маленькую фигурку писца, стоящего у грубо вытесанного окна. Я понял, что
он, может быть, ждет меня несколько часов. Помахав ему, я перевел взгляд
на холмы, лежащие впереди. Теперь я уже не чувствовал того восторга, как в
первом полете. Я был сердит и встревожен, был в ужасе от гнусного плана,
который должен был осуществить, и думал о девушке, привязанной к седлу.
Как я был удивлен, когда она появилась в той маленькой комнатке, где
мы со Старшим Тэрлом очутились после Совета, выйдя вслед за отцом. Она
стояла на коленях в позе башенного раба, в то время как он объяснял мне
план Совета.
Власть Марленуса, или большая ее часть, строилась на его мистической
способности побеждать, которая никогда не покидала его. Непобедимый Убар
Убаров, он храбро отказался снять свой титул после Долинной Войны, 12 лет
назад, и люди не покинули его, не предали обычной для зарвавшегося убара
смерти. Солдаты и Совет города, поддавшись его посулам, поверили обещаниям
богатства и власти Ару.
И у них были основания для такой доверчивости - вместо того, чтобы
превратиться в обычный осажденный город, каких было множество на Горе, он
стал центральным городом, в котором хранилась дюжина Домашних Камней ранее
свободных городов. Теперь поднималась целая империя Ара, военизированное,
мощное, надменное государство, уничтожающее своих врагов и простирающее
свою власть на все большее число городов, долин, холмов и пустынь.
С течением времени Ко-Ро-Ба будет вынужден выставить пригоршню своих
тарнсменов против тарнсменов Ара. Мой отец, как правитель Ко-Ро-Ба,
пытался сколотить союз против Ара, но свободные горийские города считали
себя слишком независимыми и в гордости своей предпочитали действовать в
одиночку, отказываясь от союза. Они выгнали посланников отца рабскими
кнутами из Залов Совета, что само по себе в другой обстановке повлекло бы
за собой объявление войны. Но отец знал, что свара со свободными городами
- это безумие, которого добивается Марленус. Уж пусть лучше Ко-Ро-Ба
считают городом трусов. Но если бы Домашний Камень Ара, символ величия
империи, был бы похищен из города, чары Марленуса были бы разрушены. Он
стал бы предметом насмешек, особенно для свободных людей - вождь,
потерявший Домашний Камень. Ему крупно повезет, если его не казнят
публично.
Девушка на седле шевельнулась, действие снотворного проходило. Она
застонала и повернулась ко мне. Как только мы взлетели, я развязал путы на
ее руках и ногах, оставив только пояс, прикрепляющий ее к спине тарна. Я
не мог допустить, чтобы план Совета исполнился целиком, во всяком случае
относительно ее, хотя она согласилась сыграть в нем свою роль, зная, что
это будет стоить ей жизни. Я ничего не знал о ней, кроме того, что ее
зовут Сана и она рабыня из города Тентис.
Старший Тэрл говорил мне, что Тентис известен своими тарнами и
находится далеко в горах, чье имя он носит. Налетчики из Ара нападают на
стада тарнов и цилиндры, где была пленена девушка. Она была продана в Аре
в день Любовного Пира и куплена агентом моего отца. Ему, в соответствии с
планом Совета, нужна была девушка, которая ценой собственной жизни захочет
отомстить людям Ара.
Но я не мог не жалеть ее, даже в жестоком мире Гора. Она перенесла
слишком многое, и явно не принадлежала к числу девиц из таверны, рабство,
в отличие от них, не было для нее идеалом жизни. Несмотря на ошейник, она
была свободной. Я почувствовал это еще в тот момент, когда отец приказал
ей встать и перейти к новому хозяину. Она встала, и, ступая босыми ногами
по каменному полу, подошла ко мне, упала на колени и, опустив голову,
протянула ко мне скрещенные руки - ритуальный жест подчинения: я мог
связать их. Ее роль в плане была проста, но фатальна.
Домашний Камень Ара, как и большинство Домашних Камней цилиндрических
городов, хранился открыто на высочайшей башне, как вызов тарнсменам
соперничающих городов. Конечно, он охранялся и при первом признаке
серьезной опасности был бы спрятан. Любое посягательство на Домашний
Камень воспринималось жителями города как святотатство и наказывалось
мучительной смертью, но зато величайшим подвигом считалась кража Домашнего
Камня другого города, и воин, совершивший это, удостаивался высших
почестей и считался любимцем Царствующих Жрецов.
Домашний Камень города - объект многочисленных ритуалов. Очередным
должен быть Весенний Пир Са-Тарны, Дочери Жизни, празднуемый в период
прорастания зерен, чтобы обеспечить хороший урожай. Это сложный праздник,
отмечаемый большинством горийских городов, требующий многочисленных и
сложных приготовлений. Самые важные церемонии совершаются в основном
Посвященными города, но к некоторым из них допускаются члены Высших каст.
Например, в Аре ранним утром на крышу здания, где находится Домашний
Камень, поднимается член касты Строителей и кладет там примитивный символ
своего ремесла, металлический прямоугольник, молясь Царствующим Жрецам о
благоденствии своей касты в следующем году; затем приходит Воин и кладет
возле камня оружие, потом приходят представители и других каст. Самое
важное, что во время этих церемоний стражи камня удаляются внутрь башни,
оставляя молящегося наедине с Царствующими Жрецами.
Затем, в кульминацию Арского Весеннего Пира, член семьи убара
приходит на крышу ночь, когда в небе сияют три луны, с которыми связан
праздник, и кладет перед камнем зерно, ставит рядом кувшин с красным,
похожим на вино напитком, сделанным из плодов дерева ка-ла-на. Это
важнейший пункт в плане Совета Ко-Ро-Ба. Член семьи убара молится
Царствующим Жрецам о богатом урожае и возвращается в башню, после чего
стража возвращается на свое место.
В этом году честь совершить жертвоприношения зерна принадлежит дочери
убара. Я узнал, что ее зовут Талена, что она считается первой красавицей
Ара, и что я должен ее убить.
В соответствии с планом Совета Ко-Ро-Ба, во время жертвоприношения, в
полночь, я должен буду приземлиться на крыше высочайшей башни Ара, убить
дочь убара и унести ее тело и Домашний Камень, сбросив труп в болото к
северу от Ара, а Камень принести домой. Девушка, Сана, должна одеться в
платье дочери убара и занять ее место внутри башни. Предполагалось, что
пройдет несколько минут, прежде чем ее опознают, и перед этим она сможет
выпить яд, который ей дал Совет.
Две девушки должны умереть, чтобы я получил выигрыш во времени и
успел улететь. В глубине души я чувствовал, что не должен выполнять этот
план. Я резко изменил курс, дернув за четвертый канат, и направил тарна к
голубеющей вдали цепочке гор. Очнувшись, девушка зашарила руками по плащу,
окутывающему ее голову, отыскивая застежку.
Я помог ей скинуть капюшон и был восхищен ее длинными белокурыми
волосами, коснувшимися моей щеки. Я положил плащ на седло позади себя,
восхищаясь не только ее красотой, но и смелостью. Тут было чему пугаться
девушке - высота, на которой она очутилась, дикий зверь, который нес ее к
жестокой судьбе, ожидающей ее в конце полета. Но она была уроженкой
Тентиса, славившегося своими тарнами, и ее было нелегко испугать.
Она не глядела на меня, осматривая и поглаживая свои запястья. Рубцы
от пут были еще заметны.
- Почему вы развязали меня и сняли капюшон? - спросила она.
- Я думал, тебе будет удобней, - ответил я.
- Вы хорошо обращаетесь с рабыней, спасибо.
- Ты не... испугалась? - спросил я, запнувшись на этом слове. - Я
имею в виду тарна. Ты, наверное, уже летала на тарнах. Я первый раз
испугался.
Девушка удивленно повернулась ко мне:
- Девушкам редко позволяют летать на тарнах, разве что носить
корзины, но не как воинам.
Она сделала паузу, в течение которой был слышен только свист ветра и
хлопанье крыльев тарна.
- Вы сказали, что испугались, когда впервые увидели тарна.
- Да, - рассмеялся я, вспомнив свой ужас.
- Почему вы говорите об этом рабыне? - спросила она.
- Не знаю. Но это действительно так.
Она повернулась и глянула на голову тарна.
- Однажды мне пришлось летать на спине тарна, - сказала она резко, -
в Ар, переброшенной через седло, перед тем, как меня продали на улице
Клейм.
Нелегко разговаривать на спине летящего тарна, когда ветер бьет в
лицо, и хотя я хотел поговорить с девушкой, я не мог этого сделать.
Она посмотрела на горизонт и внезапно напряглась:
- Это не путь в Ар, - крикнула она.
- Знаю, - сказал я.
- Что вы делаете? - она повернулась ко мне лицом, с расширившимися от
страха глазами. - Куда вы летите, хозяин?
Слово "хозяин", хотя и было обычно для девушки, которая, по крайней
мере официально принадлежала мне, испугало меня.
- Не называй меня хозяином.
- Но вы мой хозяин.
Я извлек из кармана своей туники ключ, который мне дал отец и отпер
им замок на ошейнике Саны. Сняв ошейник, я швырнул его вместе с ключом
вниз, проследив за их полетом.
- Ты свободна, - сказал я, - и мы летим в Тентис.
Она села позади меня совершенно ошеломленная, недоверчиво ощупывая
шею.
- Почему? - спросила она.
Что я мог ответить ей? Что я пришел из другого мира, и что все обычаи
Гора не могут быть моими, или что я позаботился о ней, настолько
беспомощной, заставившей меня посмотреть на нее не только как на
инструмент Совета, но и как на молодую, полную сил девушку, которая не
может быть принесена в жертву государственным интересам.
- У меня есть на то причины, но не думаю, что ты поймешь меня, - и
добавил, еле слышно, что и сам вряд ли понимаю их.
- Мой отец и братья, - сказала она, - наградят тебя.
- Нет.
- Если пожелаешь, они отдадут меня тебе без выкупа.
- Полет до Тентиса долог.
Она гордо ответила:
- Мой выкуп - это сотня тарнов.
Я свистнул про себя - моя бывшая рабыня, должно быть, богата. На
жалование воина я не смог бы купить ее.
- Если вы приземлитесь, - сказала Сана, видимо желая хоть как-то
отблагодарить меня, - я смогу дать вам наслаждение.
Мне пришло в голову, что воспитанная в традициях Гора, она сможет
понять лишь один ответ, лишь он остановит ее.
- Ты хочешь уменьшить ценность моего подарка? - спросил я, начиная
сердиться.
Она на мгновение задумалась и потом поцеловала меня:
- Нет, Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба, ибо ты знаешь, что я ничем не могу
уменьшить ценность твоего подарка. Я позабочусь о тебе.
Я понял, что она говорит, как свободная женщина, используя мое имя.
Обняв девушку, я укрыл ее от порывов ледяного ветра. - Однако, - подумал
я, - сотня тарнов! Максимум сорок, принимая во внимание ее красоту. За
сотню тарнов можно было получить дочь Правителя, а за тысячу - дочь
царского убара. Тысяча тарнов - неплохое пособие для горийского
военачальника.
Я оставил Сану на башне Тентиса, поцеловал и, сняв с шеи ее руки,
улетел. Она плакала, как и все женщины в подобных случаях. Я направил
тарна прочь, помахав на прощание маленькой фигурке в одежде рабыни. Ее
белокурые волосы развивались по ветру, и белая рука махала мне. Я повернул
тарна к Ару.
Когда я пересек Воск, могучую реку около сорока пасангов в ширину,
чьи воды падали в пропасть Танбер, я понял, что, наконец, нахожусь на
территории империи Ар. Сана настояла, чтобы я взял склянку с ядом, которой
ее снабдил Совет, дабы она не подверглась неминуемым пыткам, после того,
как обнаружат подмену. Я вытащил этот пузырек и швырнул его в широкие воды
Воска. Если бы меня ждала легкая смерть, я бы приложил меньше сил к
победе. Может быть, конечно, я еще пожалею о своем решении.
Потребовалось три дня, чтобы достичь города Ар. Сразу после перелета
через Воск я спустился и устроил лагерь, а потом путешествовал только по
ночам. Днем я освобождал своего тарна, позволяя ему добывать себе
пропитание. Они прирожденные охотники и едят только то, что могут добыть
сами. Обычно их пищей им служат горийские антилопы или дикие быки, которых
они убивают и поднимают на огромную высоту в своих чудовищных когтях, где
разрывают на куски и пожирают. Нет необходимости говорить, что тарны -
угроза всему живому, имеющему несчастье попасть под тень их крыльев, не
исключая и людей.
В течение первого дня, укрывшись в одной из рощ на границе Ара, я ел,
спал, упражнялся во владении оружием, чтобы поддержать свежесть в
мускулах, которые затекают от длительного пребывания на спине тарна. Но я
скучал. Даже берега реки были угрюмыми, ибо люди Ара, как опытные военные,
опустошали полосу шириной в две-три сотни пасангов вдоль своих границ,
срезая фруктовые деревья, забрасывая колодцы, засаливая плодородные земли.
Ар хотел, преследуя свои цели, окружить себя невидимой стеной,
опустошенным районом, страшным и непроходимым.
На следующий день я встретил больше приятного и устроил лагерь в
долине, усеянной деревьями ка-ла-на. В предыдущую ночь я перелетел через
поля пшеницы, серебристо-желтые в свете трех лун. Я держал курс по
компасу, указывающему всегда на Сардарские горы, жилище Царствующих
Жрецов. Иногда я вел тарна по звездам, расположенным, правда, несколько
под другим углом, чем те, которые я видел над своей головой в горах
Нью-Хэмпшира.
Третья стоянка была в болотистом лесу на северной границе города Ар.
Этот район я выбрал потому, что он наименее посещаем в пределах полета
тарна от Ара. Ночью я видел много огней деревень подо мной и дважды слышал
свистки тарнских патрулей - групп из трех воинов, облетающих свой район. В
моей голове мелькнула мысль - бросить эту затею, стать изгнанником,
дезертиром, но спасти свою шкуру, выбравшись из этого предприятия,
сберегая свою жизнь, хотя бы и только временно.
Но за час до полуночи, в день Весеннего Пира, я оседлал своего тарна,
дернул за первый повод и поднялся над деревьями заболоченного леса. Почти
тотчас я услышал вскрик начальника арского патруля:
- Вот он!
Они следили за моим тарном еще тогда, когда он пасся над лесом и
теперь летели на меня с двух сторон, сокращая расстояние. Очевидно, они не
желали брать меня в плен, ибо сразу же после крика я услышал свист стрелы,
пущенной из арбалета, над своей головой. Прежде чем я собрался с мыслями,
черная крылатая тень возникла впереди меня, и при свете трех лун я увидел
воина, швыряющего в меня копье.
Он, несомненно, достиг бы цели, не сверни мой тарн резко влево, едва
не столкнувшись с другим тарном, чей седок выпустил в меня стрелу, которая
вонзилась в седло. Третий уже догонял меня сзади. Я повернулся, поднял
стрекало, пристегнутое к запястью, чтобы отразить удар меча. В момент
соприкосновения из лезвия посыпались желтые искры. Вероятно, я как-то
успел повернуть тумблер. Оба тарна инстинктивно отпрянули друг от друга, и
я таким образом выиграл еще немного времени.
Я отстегнул свой лук и заложил стрелу, одновременно заставив тарна
описать полукруг. Думаю, что первый из моих преследователей не ожидал, что
я поверну птицу, продолжая преследовать меня. Пролетая мимо него, я увидел
его расширившиеся глаза в прорези шлема - он понял, что я не промахнусь.
Потом он дернулся в седле и его тарн, крича, скрылся из поля моего зрения.
Двое оставшихся патрульных приготовились к атаке. Они бросились
навстречу мне, промежуток между ними был около пяти ярдов: они хотели
заставить моего тарна сложить крылья и таким образом поймать нас между
своими животными.
У меня не было времени для размышления, но мой меч вдруг оказался у
меня в руке, а стрекало на поясе. Когда мы столкнулись в воздухе, я рванул
за первый повод, пустив в ход стальные когти своего тарна. И сейчас я
благодарю тарноводов Ко-Ро-Ба за то, чему они его научили. Может, мне
стоило поблагодарить за боевой дух моего пернатого гиганта, которого
Старший Тэрл назвал тарном среди тарнов. Действуя когтями как саблями и
нанося удары клювом, издавая оглушительные вопли, мой тарн бросился на
двух вражеских птиц.
Я скрестил меч с ближайшим из двух воинов, но продолжалось это очень
недолго. Внезапно один из вражеских тарнов, отчаянно хлопая крыльями,
рухнул в болотистый лес. Оставшийся воин развернул своего тарна для
следующей атаки, но, вдруг вспомнив, что его обязанность - поднять
тревогу, в бешенстве прокричал что-то и погнал своего тарна к огням Ара.
Он был уверен в успехе, но я знал, что легко догоню его на своем
тарне. Я направил его за уменьшающейся точкой и отпустил поводья. Когда мы
приблизились к убегающему противнику, я положил на тетиву новую стрелу.
Решив не убивать воина, я ранил его тарна в крыло. Тот завертелся,
оберегая пораженное место. Воин не смог больше управлять птицей, и они
рухнули на землю.
Я потянул за первый повод и отпустил его только тогда, когда мы
оказались на такой высоте, что мне стало тяжело дышать. Я взял курс на Ар,
желая пролететь выше патрулей. Когда мы достигли Ара, я пригнулся в седле,
надеясь, что точка на фоне лун, которую могут заметить наблюдатели из
города, будет принята за дикого тарна.
Город Ар насчитывал не менее 100 тысяч цилиндров, и каждый из них был
освещен огнями Весеннего Пира. Не было сомнения в том, что Ар - величайший
город Гора. Это был великолепный город, драгоценный камень империи, столь
желанный ее убару, всепобеждающему Марленусу. И там, внизу, где-то в этом
сиянии, лежал простой кусок камня, Домашний Камень этого гигантского
города, который я должен буду украсть.
6. ПАУК НАР
Нетрудно было определить высочайшую башню в Аре, цилиндр убара
Марленуса. Спустившись ниже, я видел, что мостики между домами полны
людей, празднующих Весенний Пир, многие были пьяны. Среди цилиндров летали
тарнсмены; веселящиеся воины, упоенные свободой пира, гонялись друг за
другом, шутя скрещивали оружие, устремляли своих тарнов с быстротой молнии
на мостки, отворачивая в нескольких дюймах над головами испуганных
жителей.
Я храбро устремил своего тарна вниз, в скопление цилиндров, посадив
его, подобно пьяному тарнсмену Ара, на стальную балку, выдвигающуюся из
стены цилиндра и служащую насестом для тарнов. Хлопая крыльями и обхватив
своими стальными когтями балку, он поерзал взад-вперед, устраиваясь
поудобнее. Наконец, удовлетворенный, он сложил крылья и замер, если не
считать быстрых движений головы и блеска злобных глаз, устремленных на
людей, ходящих по мосткам.
Мое сердце бешено забилось, когда я понял, как легко могу улететь
отсюда. Однажды мимо меня пролетел пьяный воин без шлема, кипевший от
желания драться. Он стал задирать меня. Если бы я уступил ему место, это
вызвало бы подозрение, ибо на Горе единственным почитавшимся ответом на
вызов было принятие его.
- Да уничтожат Царствующие Жрецы твои кости, - прокричал я столь
беззаботно, сколь мог, и для лучшего впечатления добавил:
- И да бросят тебя в навоз тарлариона!
Последнее ругательство, относящееся к ящерицам, которых использовали
многие примитивные племена, кажется удовлетворило его.
- Да потеряет твой тарн свое оперение, - проревел он, сажая свою
птицу на свободный кусок балки. Он наклонился ко мне и протянул кожаный
бурдюк с вином, из которого я сделал большой глоток, пренебрежительно
швырнув бурдюк ему обратно. Через секунду он снялся с шеста и полетел
дальше, хрипя песню о печалях лагерных потаскушек.
Как и большинство горийских компасов, мой был снабжен циферблатом
часов. Я посмотрел на часы - две минуты первого. Мои мысли о бегстве и
отступлении исчезли. Я резко поднял тарна и направил его к башне убара.
Через минуту она была подо мной. Я быстро снизился, ибо никто без
специального разрешения не может летать возле башни убара. Спускаясь, я
осмотрел широкую плоскую крышу цилиндра: она казалась освещенной изнутри
голубоватым светом. В центре находилась круглая платформа, около десяти
шагов в диаметре, к ней вели четыре круглые ступени. На платформе в
одиночестве стояла темная фигура. Когда тарн сел на платформу и я соскочил
с него, девушка закричала.
Я рванулся к центру платформы, опрокинув по пути церемониальную
корзину с зерном и раздавив красный сосуд с ка-ла-на. Я бежал к груде
камней в центре платформы под громкие вопли девушки. Скоро я услышал крики
людей и звон оружия - воины бежали по ступеням на крышу. Который из них
Домашний Камень? Как узнать его? Ага! Это должен быть камень смоченный
ка-ла-на и посыпанный зерном. Я почувствовал, как девушка напала на меня
сзади, яростно царапая мои горло и плечи. Она упала на колени и, внезапно,
схватив один из камней, побежала. Копье ударилось в платформу рядом со
мной. Стража была на крыше!
Я прыгнул за девушкой, схватил ее и, повернув к себе, вырвал из рук
камень. Она ударила меня и побежала за мной к тарну, который возбужденно
хлопал крыльями, готовясь покинуть опасное место. Я подпрыгнул, схватился
за седельное кольцо и, минуя лестницу, мгновенно вскочил в седло, тут же
дернув за первый повод. Тяжело одетая девушка попыталась взобраться на
тарна по лестнице, но одежда слишком мешала. Я выругался, когда стрела
задела мое плечо, и тарн, взмахнув крыльями, взлетел. В моих ушах стоял
звон стрел, крики разъяренных воинов и вопли девушки.
Я в недоумении глянул вниз: девушка болталась внизу, уцепившись за
лестницу, и под ней была уже не крыша, а далекие огни Ара. Я вынул из
ножен меч, чтобы обрубить лестницу, но остановился и сердито вложил его
обратно; я не мог позволить тарну нести лишний вес, но не мог и обрубить
лестницу.
Я выругался, услышав внизу свистки, призывающие тарнов. Все тарнсмены
Ара эту ночь проведут в полете. Миновав последнее здание города, я
очутился во тьме горийской ночи, устремившись в Ко-Ро-Ба. Положив камень в
седельную сумку и застегнув замок, я втащил лестницу.
Девушка все еще взвизгивала от ужаса, ее пальцы и мускулы
одеревенели. Я положил ее на седло перед собой и пристегнул ее к нему. Мне
было жаль девушку, ставшую беспомощной пешкой в мужской игре, где ставкой
была империя.
- Попробуй не бояться, - сказал я.
Она дрожала, всхлипывая.
- Я не причиню тебе вреда. Когда мы перелетим через заболоченный лес,
я отпущу тебя на дороге в Ар. Ты будешь в безопасности. - Мне хотелось
убедить ее. - Утром ты снова будешь в Аре, - обещал я.
Она беспомощно пробормотала какие-то слова благодарности и доверчиво
повернулась ко мне, обвив мою талию руками для уверенности. Я почувствовал
ее дрожащее тело, ее зависимость от меня, но вдруг, сомкнув руки, она с
криком ярости выбросила меня из седла. Падая, я понял, что забыл
пристегнуться к нему, когда взлетел с крыши цилиндра убара. Я взмахнул
руками, хватая пустоту, и полетел вниз.
Но я успел запомнить ее победный смех, замирающий вверху, как ветер.
Я напрягся, приготовившись к удару, подумать лишь, успею ли я ощутить его,
и решив, что успею. Тогда я расслабил мускулы, как если бы это имело
какое-то значение. Я ожидал шока и, теряя сознание почувствовал, как почти
безболезненно пробившись сквозь ветви, рухнул в какое-то мягкое,
податливое вещество.
Когда я открыл глаза, то обнаружил, что прилип к огромной сети из
широких эластичных нитей, которые простирались примерно на пасанг, и
сквозь которую прорастало множество деревьев заболоченного леса. Сеть
внезапно затрепетала, и я попытался подняться, но не смог, прилипнув к
нитям. Ко мне приближался, осторожно переступая через нити и ловко неся
свое туловище, один из Болотных Пауков Гора. Я устремил свои глаза к
голубому небу, желая, чтобы оно было моим последним впечатлением на этом
свете. Я вздрогнул, когда огромное животное приблизилось ко мне принялось
ощупывать меня своими волосатыми лапами. Я взглянул на него: он
ошеломленно разглядывал меня четырьмя парами глаз. Затем, к своему
огромному изумлению, я услышал металлический голос:
- Кто вы?
Я решил, что сошел с ума. Затем вопрос повторился, причем звук слегка
усилился:
- Вы из Ара?
- Нет, - ответил я, принимая участие в том, что считал галлюцинацией,
привидевшейся мне в припадке безумия.
- Нет, я из свободного города Ко-Ро-Ба.
Когда я сказал это, чудовище нагнулось надо мной и я увидел его
клыки, изогнутые подобно ножам. Я напрягся, ожидая страшного укуса, но
вместо этого слюна или что-то вроде этого покрыла нити, удерживающие меня.
Они сразу ослабили свою хватку. Освободив, он поднял меня в челюстях и
отнес на край сети, и, спустившись вниз по висящей нити, положил меня на
землю. Затем он отошел в сторону, не отрывая от меня взгляда своих
перламутровых глаз.
Я вновь услышал металлический голос:
- Меня зовут Нар, я из Паучьего Народа.
Тут я впервые заметил, что к его животу подвешен транслятор, такой
же, как я видел Ко-Ро-Ба. вероятно, он переводил неслышные звуковые
импульсы в человеческую речь. Аналогично переводились мои слова. Одна из
ног паука лежала на кнопках прибора.
- Ты слышишь это? - спросил он, понизив звук до прежнего уровня.
- Да, - ответил я.
Насекомое казалось обрадованным.
- Хорошо, - сказал он, - не думаю, что разумные существа должны
говорить громко.
- Вы спасли мне жизнь. Спасибо.
- Вашу жизнь спасла паутина, - поправил меня паук. Он замер на
мгновение и, как бы поняв меня, сказал: - Я не причиню тебе вреда. Паучий
Народ не убивает разумных существ.
- Весьма признателен.
Но от следующего предложения у меня перехватило дыхание:
- Это вы украли Домашний Камень Ара?
Я сначала промолчал, но поняв, что это создание не питает любви к
людям Ара, ответил утвердительно.
- Это радует меня, - сказал Нар, - ибо люди Ара плохо обращаются с
Паучьим Народом. Они охотятся на нас и оставляют в живых лишь тех
немногих, которые должны прясть ткань кур-лон, используемую для их
мельниц. Раз они ведут себя не как разумные существа, мы сражаемся с ними.
- Откуда вы знаете, что Домашний Камень Ара украден?
- Весть распространилась из города, ее несли все разумные существа,
независимо от того, ползают они, летают или плавают.
Насекомое подняло одну из своих передних ног, чувствительные волоски
на ней коснулись моего плеча.
- Весь Гор радуется, кроме Ара.
- Я потерял Домашний Камень, - сказал я. - Дочь убара обманула меня,
сбросив меня с тарна, и только ваша паутина спасла меня от смерти.
Наверное, сегодня вечером радость вновь вернется в Ар, когда дочь убара
вернет Домашний Камень.
- Как дочь убара вернет Домашний Камень, если стрекало висит у тебя
на поясе? - промолвил металлический голос.
Внезапно я все понял и удивился, как это не пришло мне в голову
раньше. Я представил себе девушку, сидящую верхом на разъяренном тарне,
необученную вождению, даже без стрекала, которым она могла бы обороняться
от птицы. Ее шансы выжить были еще меньше, чем если бы я обрезал лестницу
над цилиндрами Ара, когда она была в моей власти, вероломная дочь
Марленуса. Скоро тарн должен проголодаться. Через несколько часов наступит
утро.
- Я должен вернуться в Ко-Ро-Ба, - сказал я. - Я проиграл.
- Если хотите, я провожу вас до края болота, - сказал Нар. Я
согласился, и это разумное существо, взвалив меня на спину, ловко
двинулось через заболоченный лес.
Мы передвигались таким способом около часа, когда вдруг Нар резко
остановился и поднял переднюю пару лап, изучая запахи и пытаясь выловить
что-то из плотного влажного воздуха.
- Тут поблизости дикий плотоядный тарларион, - сказал он, - держитесь
крепче.
К счастью я сделал это немедленно, ухватившись за черные волосы,
покрывавшие панцирь, ибо Нар внезапно подбежал к ближайшему дереву и
взобрался на него. Через две или три минуты я услышал голодное хрюканье
дикого тарлариона, а еще через мгновение в ужасе завопила женщина.
Из-за спины Нара я увидел болото, заросшее тростниками, над ним
вились облака насекомых. Из зарослей тростника, примерно в пятидесяти
шагах впереди нас и тридцати футах ниже, появилась бегущая фигурка
девушки, руки ее были умоляюще протянуты вперед. В тот же миг я узнал
одежду, только сильно выпачканную и разорванную - это была одежда дочери
убара.
Едва она выбежала на поляну, разбрызгивая застоявшуюся зеленую воду,
как из тростника высунулась голова дикого тарлариона, чьи глаза горели,
предвкушая добычу, а огромная пасть была широко раскрыта. Почти невидимая
от быстроты движения, из нее вылетела узкая коричневая стрела языка и
обмоталась вокруг стройной, беспомощной фигурки девушки. Она взвизгнула в
истерике, стараясь освободиться от липкой плоти. Но язык начал подтягивать
ее к раскрытой пасти чудовища.
Не размышляя, я соскочил со спины Нара и, ухватившись за некое
подобие лианы, в один миг очутился на земле, выхватил меч и побежал к
тарлариону. Очутившись между ним и девушкой, я отрубил мечом его
отвратительный коричневый язык.
Пораженное пресмыкающееся издало громкий вопль от боли, вскочило на
задние лапы и закружилось на месте, причмокивая, втягивая и выбрасывая
остатки коричневого языка. Затем оно опрокинулось на спину, быстро
перевернулось на ноги и принялось осматриваться. Почти сразу оно заметило
меня и его пасть, наполнившаяся бесцветной жидкостью, раскрылась, обнажая
острые клыки.
Оно рванулось вперед, разбрызгивая грязь. В одно мгновение животное
оказалось рядом со мной, но я нанес удар мечом по его нижней челюсти. Оно
щелкнуло пастью, но я, упав на колени, пропустил ее челюсти над собой и
ловко вонзил меч ему в шею. Зверь попятился назад, сделав несколько шагов.
Язык или, скорее, обрубок его, пару раз высунулся из пасти. Казалось,
тарларион не понимал еще, что теперь он уже не может распоряжаться им.
Он еще глубже погрузился в болото, полузакрыв глаза. Я знал, что
битва кончилась. Все больше бесцветной жидкости сочилось из разрубленного
горла. Около лап тарлариона закипела вода, и я понял, что маленькие
водяные ящерицы принялись за свое черное дело. Я наклонился и вымыл лезвие
своего меча в зеленой воде, но туника так промокла, что вытереть об нее
меч я не мог. Тогда я пошел к дереву и, взобравшись на корень посуше,
огляделся.
Девушка исчезла. Это меня разозлило, хотя я был не прочь избавиться
от нее. Чего еще я мог ждать? Что она станет благодарить меня за спасение
жизни? Несомненно, она бросила меня на съедение тарлариону, надеясь, как
истинная дочь убара, что ее враги истребят друг друга в схватке, пока она
будет спасать свою жизнь. Я крикнул:
- Нар! - зовя своего приятеля паука, но и он исчез. Я устало сел,
прислонившись спиной к дереву, но не выпуская из рук меча.
С отвращением я посмотрел на тело тарлариона. По мере работы водяных
ящериц труп медленно погружался в воду, тая на глазах. Через несколько
минут остался лишь начисто обглоданный скелет, в некоторых местах которого
копошились маленькие ящерицы, выискивая малейшие кусочки плоти.
Послышался какой-то звук. Я вскочил, держа наготове меч. Через болото
своей прыгающей походкой приближался Нар, а в его челюстях болталась дочь
Марленуса. Она била паука своими слабыми кулачками, отчаянно ругаясь, как
и подобает, по-моему, истинной дочери убара. Нар вспрыгнул на корень и,
посмотрев на меня своими светящимися глазами, положил девушку передо мной.
- Это дочь убара Марленуса, - сказал он и иронически добавил, - она
забыла поблагодарить тебя за спасение своей жизни, что довольно странно
для разумного существа.
- Заткнись, насекомое, - сказала дочь убара. Казалось, она совсем не
боялась Нара, может быть потому, что люди Ара были знакомы с Паучьим
Народом, но все же она явно избегала его челюстей и слегка вздрагивала,
вытирая его слюну рукавом своего платья.
- К тому же, она говорит слишком громко для разумного существа, не
так ли? - спросил Нар.
- Да, - сказал я.
Только теперь я рассмотрел дочь убара как следует. Ее платье было
запачкано грязью и болотной жижей, в некоторых местах тяжелая ткань
порвалась. Платье переливалось оттенками красного, желтого, фиолетового в
различных сочетаниях. Вероятно, ее рабыням требовались часы, чтобы одеть
ее. Многие свободные женщины Гора, особенно из высших каст, носили одежду
таинства, но вряд ли их платья были столь сложны и великолепны. Одежда
таинства, по своей сути, напоминает одежду мусульманских женщин, только
более усложненную. Из мужчин только отец и муж могут видеть женщину без
покрывала.
В варварском мире Гора эта одежда должна обезопасить женщину от пут
тарнсменов. Мало кто станет рисковать своей жизнью, чтобы заполучить
женщину, отвратительную, как тарларион. Лучше уж украсть рабыню, грех
тогда меньше и тут уж не ошибешься.
Глаза девушки яростно сверкали сквозь узкую щель в покрывале. Я
заметил, что они зеленого цвета, неукротимые, как и полагается дочери
убара, привыкшей повелевать людьми. Заметил я и то, что она, к моему
неудовольствию, выше меня на несколько дюймов и вся ее фигура скорее всего
непропорциональна.
- Вы немедленно освободите меня и убьете это грязное насекомое, -
заявила она.
- Кстати, пауки чрезвычайно чистоплотные насекомые, - заметил я,
показывая глазами на ее перепачканную одежду.
Она высокомерно пожала плечами.
- Где тарн? - спросил я.
- Вам следовало бы спросить, - сказала она, - где Домашний Камень
Ара.
- Где тарн? - спросил я снова, больше интересуясь судьбой своего
животного, чем куском камня, из-за которого рисковал жизнью.
- Не знаю, - ответила она, - меня это не интересует.
- Что же случилось? - допытывался я.
- Я не собираюсь отвечать на вопросы, - объявила она.
Я в ярости сжал кулаки.
Тут челюсти Нара осторожно сжали горло девушки. Дрожь прошла по ее
закутанному телу, она подняла руки, пытаясь освободиться от ужасных
челюстей. Очевидно, Паучий Народ был не так безвреден, как она полагала в
своей гордыне.
- Прикажите ему остановиться, - крикнула она, безуспешно пытаясь
ослабить хватку паука.
- Вам нужна ее голова? - спросил Нар металлическим голосом.
Я знал, что животное, которое предпочитает, чтобы его род исчез с
лица земли, чем причинит вред разумному существу, придумало какой-то план
или что-то вроде этого. Поэтому я сказал:
- Да.
Челюсти стали сжиматься на горле девушки, как лезвия гигантских
ножниц.
- Стойте! - хрипло крикнула она.
Я сделал знак Нару ослабить его хватку.
- Я старалась повернуть тарна назад, к Ару, - сказала девушка. - Я
никогда не летала на тарнах. Я ошиблась, и тарн знал это. У меня не было
стрекала.
Нар разжал челюсти.
- Мы были уже где-то за болотным лесом, - продолжала она, - когда
влетели в стаю диких тарнов. Мой тарн убил вожака.
Она содрогнулась при воспоминании, и я ощутил жалость к ней,
представив то, что пришлось ей пережить, прикованной к седлу гигантского
тарна, сражающегося высоко над лесом за власть в стае.
- Тарн убил вожака, - продолжала девушка, - и преследовал тело до
самой земли, где разорвал его на куски. Я соскользнула с седла и скрылась
в лесу. Через несколько минут тарн поднялся в небо. Я видела, как он занял
место впереди стаи.
Вот так, - подумал я. Тарн вернулся к дикому состоянию, его инстинкты
взяли верх над рефлексами, памятью о людях.
- А Домашний Камень Ара? - спросил я.
- В седельной сумке, - ответила она, подтвердив мои предположения. Я
запер его в сумке, а она неотделима от седла. Девушка сгорала от стыда, и
я понял, как она унижена, потерпев неудачу - не сумев спасти Домашний
Камень. Итак, тарн улетел, возвратившись к своему первобытному состоянию,
Домашний Камень Ара остался в седельной сумке, я и дочь убара Марленуса
оба потерпели неудачу, и теперь стояли, глядя друг на друга, на сухом
корне в заболоченном лесу Ара.
7. ДОЧЬ УБАРА
Девушка выпрямилась, величественная даже в своем испачканном одеянии.
Она отступила на шаг от Нара, будто чудовищные челюсти еще угрожали ей. Ее
глаза горели.
- Дочери Марленуса было приятно сообщить вам и вашему восьминогому
брату о судьбе тарна и вожделенного Домашнего Камня.
Нар раздраженно щелкнул челюстями. Я еще не видел это благородное
создание в более раздраженном состоянии.
- Немедленно освободите меня, - заявила дочь убара.
- Вы свободны, - сказал я.
Она ошеломленно взглянула на меня и стала пятиться назад, держась на
безопасном расстоянии от Нара и не поворачиваясь ко мне спиной, как бы
ожидая, что я ударю ее мечом в спину.
- Хорошо, - сказала она наконец, - что вы подчинились моему приказу.
Возможно, это облегчит вашу смерть.
- Разве можно отказать в чем-нибудь дочери убара? - сказал я и
добавил, как теперь думаю - злобно, - счастливого вам пути через болото.
Она вздрогнула и остановилась. На ее платье еще оставался след языка
тарлариона. Я, не глядя более на нее, положил руку на переднюю конечность
Нара, стараясь не повредить чувствительных волосков.
- Ну, что брат, - сказал я, припомнив оскорбление, придуманное
дочерью убара, - продолжим путь? - Я хотел, чтобы он не думал, что весь
человеческий род презрительно относится к Паучьему Народу.
- Конечно, брат, - ответил механический голос Нара. И правда, в этом
разумном существе было больше хорошего, чем я встречал во многих варварах
Гора. И, конечно, я мог гордиться его обращением - ибо сколько раз,
намеренно или нет, я наносил ущерб его разумному роду.
Я взобрался к пауку на спину, и он слез с корня.
- Подождите! - закричала девушка. - Вы не можете бросить меня здесь!
Она шагнула вперед, оступилась и упала в воду. Вдруг она встала на
колени и протянула ко мне руки, внезапно осознав всю безнадежность своего
положения. - Возьмите меня с собой! - просила она.
- Подождите, - сказал я Нару, и паук остановился.
Дочь убара попыталась встать, неловко закопошилась в воде - казалось,
что у нее одна нога короче другой. Она вновь оступилась и рухнула в воду,
выругавшись не хуже тарнсменов. Я рассмеялся и, соскочив со спины Нара,
подошел к ней и втащил на корень. Она была удивительно легка для своего
роста.
Едва я взял ее на руки, как она злобно ударила меня своей испачканной
рукой по лицу:
- Как вы осмелились коснуться дочери убара!
Я пожал плечами и скинул ее обратно в воду. Она разъяренно вскочила
на ноги и вскарабкалась на корень. Тут я впервые обратил внимание на ее
ноги. Один из башмаков на высочайшей - не менее десяти дюймов - платформе
сломался и теперь болтался, привязанный к ноге лентами. Я рассмеялся - так
вот откуда взялся такой рост!
- Мне жаль, что он сломался, - сказал я.
Она попыталась подняться, но не смогла, так как одна нога была на
десять дюймов короче другой.
- Не удивительно, что вы едва могли ходить, - сказал я, расстегивая
второй башмак. - Зачем вам эта дурацкая обувь.
- Дочь убара должна смотреть на своих подчиненных сверху вниз, -
ответила она.
Теперь, когда она стояла босиком, девушка едва достигала мне до
подбородка, что было не намного выше среднего роста горийской девушки. Она
не поднимала глаз, чтобы не встречаться со мной взглядом. Дочери убара не
подобало смотреть на мужчину.
- Я приказываю вам защищать меня, - сказала она, не отрывая глаз от
земли.
- Я не подчиняюсь вашим приказам, - ответил я.
- Вы должны взять меня с собой.
- Почему? - спросил я. В конце концов, согласно жестоким законам
Гора, я ничем не был обязан ей, скорее наоборот, если вспомнить покушение
на мою жизнь, окончившееся неудачно благодаря лишь сети Нара, я имел
полное право убить ее, бросив на съедение водяным ящерицам. Естественно,
такая точка зрения была чужда мне, но почему она считает, что я не должен
обращаться с ней так, как она заслуживает по горийским законам?
- Вы должны защитить меня, - сказала она. В ее голосе слышалась
мольба.
- Почему? - я начинал злиться.
- Потому что мне нужна ваша помощь. Вы не должны были заставлять меня
говорить это! - вдруг резко выкрикнула она, в ярости подняв голову и на
мгновение взглянув мне в глаза, потом вновь уставившись в землю.
- Вы просите моей благосклонности? - спросил я, что по-горийски
означает ответ на просьбу, короче, все равно, что сказать "пожалуйста".
Кажется, я правильно употребил это выражение.
Она внезапно стала послушной.
- Да, хотя странно, что я, дочь арского убара, прошу вас об этом.
- Вы пытались убить меня, и я по-прежнему вижу в вас врага.
Последовала длинная пауза.
- Я знаю, чего вы ждете, - сказала девушка, став внезапно
неестественно бесстрастной. Я не понял ее. О чем она думала? Затем, к
моему удивлению, дочь убара Марленуса упала передо мной на колени,
опустила голову и, подняв руки, скрестила их перед собой. Это был тот же
жест, который сделала Сана, становясь моей рабыней - жест подчинения
женщины. Не отрывая глаз от земли, дочь убара произнесла чистым, спокойным
голосом:
- Я подчиняюсь.
Позже я желал, чтобы у меня были веревки, чтобы связать эти невинно
протянутые запястья. Некоторое время я оставался безмолвным, потом,
вспомнив горийские обычаи, которые предписывали либо убить
женщину-пленницу, либо принять подчинение, я взял ее запястья в свои руки
и сказал:
- Я принимаю подчинение.
Я поднял ее на ноги.
Потом я помог ей взобраться на волосатую спину паука, усевшись рядом
с ней. Нар молча двинулся вперед так, что только ноги мелькали в мутной
воде. Однажды он попал в трясину и нас тряхнуло так, что мы слетели в
грязь, но быстро выбрались оттуда с помощью всех восьми ног паука и
продолжили путешествие.
Через час Нар остановился и указал вперед лапой. Там, в двух или трех
пасангах, через болотные деревья прорисовывались желтые поля са-тарны Ара.
Механический голос произнес:
- Я не хочу подходить к ним ближе, это опасно.
Я соскочил с его спины и помог слезть дочери убара. Мы стояли перед
огромным насекомым. Я положил руку на его страшную голову и он слегка сжал
ее челюстями.
- Желаю вам удачи, - сказал Нар.
Я ответил соответственно горийским традициям и пожелал здоровья и
безопасности его народу.
Насекомое положило передние лапы мне на плечи.
- Я не спрашиваю твое имя, воин, не хочу называть твоего города в
присутствии рабыни, но знаю, что ты и твой город будут почитаемы Паучьим
Народом.
- Спасибо, - сказал я. - Я и мой народ сочтут это за честь.
- Берегись дочери убара, - предупредил Нар.
- Она подчинилась, - ответил я, зная, что обещание должно быть
исполнено.
Нар сделал жест лапой, который я истолковал как прощальное
приветствие, и скрылся в лесу. Я помахал ему вслед.
- Идем, - сказал я девушке и направился к полям са-тарны. Она
последовала за мной.
Так мы шли около двадцати минут и вдруг девушка вскрикнула. Я резко
повернулся: она по пояс погрузилась в болото, попав в полынью. Я попытался
подойти к ней, но почва уходила из-под моих ног. Пояс меча оказался
слишком коротким, стрекало, пристегнутое к поясу, упало в воду и утонуло.
Девушка погружалась все глубже, вода уже дошла ей до груди. Она
отчаянно кричала, потеряв всякий контроль над собой от ужаса предстоящей
гибели.
- Не шевелись! - крикнул я. Но она уже не владела собой. - Покрывало!
Снимите его и бросьте мне! - крикнул я. Она попыталась сорвать покрывало,
но не смогла. Ее голова медленно погружалась в зеленую воду, грязь
подползла к самым глазам, лишь руки оставались на поверхности.
Я быстро огляделся и заметил полузатонувшее бревно в нескольких ярдах
от себя, высовывавшееся из воды. Несмотря на опасность, я добрался до него
и изо всех сил потянул на себя. Мне показалось, что прошли часы, но на
самом деле через несколько секунд я вынул его. Я положил его поперек
полыньи и, держась за него, доплыл до места, где тонула дочь убара.
Наконец, я нашарил в грязи ее запястье и вытащил девушку из трясины.
Мое сердце забилось от радости, когда я услышал, что ее легкие с хрипом
начали втягивать зловонный, но живительный воздух. Я толкнул бревно к
берегу и, наконец, выволок тело в насквозь промокшей одежде на сухое
место.
Впереди, в какой-нибудь сотне ярдов, я увидел границу желтого поля
са-тарны и желтый кустарник ка-ла-на. Я сел рядом с девушкой, измученный
всеми этими приключениями. Я улыбался про себя. Гордая дочь убара, во всех
своих имперских регалиях, сильно воняла - из-за грязи, пропитавшей ее
одежду.
- Вы спасли мне жизнь, - сказала она.
Я кивнул, не желая об этом говорить.
- Мы выбрались из болота?
Я снова кивнул.
Это, кажется, удовлетворило ее. Животным движением, не
соответствующим ее одеждам, она перевернулась на спину, глядя в небо,
столь же изможденная, как и я. Ведь она была слабой девушкой. Я
почувствовал к ней жалость.
- Я прошу вашей благосклонности, - сказала она.
- Что вам надо?
- Я голодна.
- Я тоже, - рассмеялся я, вспомнив, что ничего не ел с предыдущей
ночи. - Там есть ка-ла-на. Подождите меня здесь, я соберу немного фруктов.
- Нет, я пойду с вами, если позволите, - сказала она.
Я был удивлен таким превращением, но вспомнил, что она подчинилась.
- Конечно. Я буду рад такой компании.
Я взял ее за руку, но она отпрянула:
- Подчинив себя, я должна следовать за вами.
- Глупости, - сказал я, - идите рядом.
- Нет, - покачала она головой, - я не могу.
- Как вам угодно, - рассмеялся я и пошел к деревьям ка-ла-на. Она
следовала за мной.
Мы были уже около деревьев, когда я услышал легкий шорох одежды. Я
повернулся, и как раз вовремя, чтобы увидеть руку, замахивающуюся длинным
острым кинжалом. Она рычала от бешенства, когда я вышиб оружие из ее рук.
- Животное! - воскликнул я в ярости. - Грязное вонючее, неблагодарное
животное!
В бешенстве я схватил кинжал и около секунды боролся с желанием
вонзить его в сердце вероломной девушки. Но вместо этого сунул его за
пояс.
Несмотря на то, что я крепко держал ее за запястье, дочь Марленуса
выпрямилась и надменно промолвила:
- Тарларион! Ты думаешь, что дочь убара всего Гора подчиниться
такому, как ты?
Я бросил ее на колени перед собой.
- Вы подчинились, - сказал я.
Она прокляла меня, ее зеленоватые глаза горели ненавистью.
- Так-то вы обращаетесь с дочерью убара? - кричала она.
- Я покажу вам, как я обращаюсь с самой вероломной женщиной Гора, -
воскликнул я, отпустив ее запястье. Сорвав с ее головы покрывало, схватив
за волосы, как публичную девку, я поволок дочь убара всего Гора к роще
ка-ла-на. Там я бросил ее к своим ногам. Она пыталась прикрыться остатками
покрывала, но я не позволил ей сделать это, и она оказалась, как говорят
на Горе, с обнаженным лицом. Великолепная копна волос, черных, как
оперение моего тарна, освобожденных от ткани, хлынула на землю. Ее
оливковая кожа, зеленые глаза и все черты лица были прекрасны. Красивый
рот был искажен яростью.
- Я предпочитаю видеть лицо своего врага, - сказал я.
В бешенстве она смотрела, как я разглядываю ее лицо, но не надела
покрывала.
- Ты понимаешь, что я не могу больше доверять тебе, - сказал я.
- Нет, конечно, я - ваш враг.
- Поэтому я не могу дать тебе еще один шанс.
- Я не боюсь смерти, - сказала она, но губы ее слегка вздрогнули.
- Сними одежду, - приказал я.
- Нет! - крикнула она и встала на колени передо мной, склонив голову.
- От всего сердца, воин, - сказала она, - дочь убара на коленях просит
вашей милости. Пусть это будет только меч и скорее.
Я откинул голову назад и рассмеялся. Она боялась, что я попытаюсь
насладиться ею - я, обычный солдат. Впрочем, не могу отрицать, такое
желание приходило мне в голову, пока я тащил ее за волосы в рощу, и если
бы не ее красота, мне, наверное пришлось причинить вред тому, кого Нар
называл разумным существом. Я устыдился и решил не причинять вреда этой
девушке, хотя она была злобной и вероломной, как тарларион.
- Я не собираюсь ни насиловать, ни убивать тебя.
Она подняла голову и удивленно посмотрела на меня.
Затем, к моему изумлению, она встала и презрительно произнесла:
- Если бы ты был настоящим воином, то унес бы меня на спине своего
тарна выше облаков, и едва миновав заставы Ара, сбросил бы мои одежды на
улицы города, чтобы люди знали, какая судьба постигла дочь убара.
Очевидно, она считала, что я испугался ее и что она, дочь убара, не
имеет отношения к обязанностям обычной рабыни. И теперь она была
рассержена тем, что стояла на коленях перед трусом.
- Ну, воин, - сказала она, - и что же ты хотел от меня?
- Чтобы ты сняла одежду.
Ответом был яростный взгляд.
- Я повторяю, что не могу дать тебе еще один шанс. Значит я должен
убедиться, что у тебя нет больше оружия.
- Мужчина не может смотреть на дочь убара.
- Либо ты снимешь одежду, либо я сделаю это сам.
Она стала расстегивать крючки своего тяжелого платья.
Но едва она сняла первую петлю с крючка, как ее глаза загорелись
торжеством, а из уст вырвался крик радости.
- Не двигайся, - приказал кто-то за моей спиной. - Ты на прицеле.
- Хорошо сделано, люди Ара, - воскликнула девушка.
Я медленно повернулся и обнаружил за своей спиной двух арских солдат,
офицера и рядового. Последний направил мне в грудь арбалет. На таком
расстоянии он не мог промахнуться, и если он выстрелит, то стрела, пробив
меня насквозь, улетит в лес. Начальная скорость стрелы около пасанга в
секунду.
Офицер, здоровый детина, со шлемом, хоть и отполированным, но носящим
следы боев, с мечом в руке подошел ко мне и обезоружил меня. Взглянув на
символ на рукоятке ножа он, казалось, обрадовался. Затем, повесив его себе
на пояс, он вынул из сумки пару наручников, застегнул их на мне и
обернулся к девушке.
- Вы - Талена, дочь Марленуса?
- Вы видите - на мне одежды дочери убара, - сказала девушка, не
придавая никакого значения вопросу. Она вообще не слишком много уделяла
внимания своим спасителям, ценя их не больше, чем пыль под ногами. Она
повернулась ко мне с торжествующим лицом, видя меня в оковах и в своей
власти. она злобно плюнула мне в лицо, но я даже не пошевелился. Затем
девушка правой рукой изо всей силы ударила меня по щеке.
- Так вы Талена? - терпеливо переспросил офицер. - Дочь Марленуса?
- Конечно, герои Ара, - гордо ответила она. - Я Талена, дочь
Марленуса - убара всего Гора.
- Хорошо, - офицер кивнул своему подчиненному, - раздень ее и одень
рабский ошейник.
8. Я ПРИОБРЕТАЮ СПУТНИКА
Я рванулся вперед, но наткнулся на кончик меча офицера. Солдат,
положив арбалет на землю, шагнул к застывшей от изумления дочери убара и
начал расстегивать крючки на ее платье. Через несколько секунд она стояла
совершенно нагая, а грязная одежда лежала около ее ног. Хотя ее кожа была
запачкана болотной жижей, это не могло уменьшить ее красоту.
- Почему вы это сделали? - спросил я.
- Марленус бежал, - ответил офицер. - В городе хаос. Посвященные
взяли правление в свои руки и приказали публично заколоть Марленуса и
членов его семьи на стенах Ара.
Девушка простонала.
Офицер между тем продолжал:
- Марленус утратил Домашний Камень, счастье Ара. Вместе с
пятьюдесятью тарнсменами он захватил сколько мог из сокровищницы Ара и
скрылся. На улицах идет гражданская война между различными группировками.
Девушка безвольно протянула свои запястья и рядовой защелкнул на них
рабские наручники, сделанные из золота и украшенные голубыми камнями. Они
могли бы быть украшением, если бы не их функция. Талена молчала. Ее мир
рухнул в одно мгновение. Она стала ничем. Как и другие члены семьи
Марленуса. Она станет объектом мести разъяренных горожан, которые некогда
под мелодичную музыку Гора маршировали в колоннах убара в дни его славы,
неся флаги с изображением ка-ла-на и сумки с зерном са-тарны.
- Я тот, кто украл Домашний Камень.
Офицер кольнул меня мечом.
- Мы так и подумали, найдя тебя в компании марленусского отродья, -
хрюкнул он. - Не бойся - хотя многих в Аре восхитил твой подвиг, смерть не
будет легкой и приятной.
- Освободите девушку, - сказал я. - Она ни в чем не виновата,
наоборот, она делала все, чтобы спасти Домашний Камень.
Талена, казалось, испугалась, что я прошу за нее.
- Посвященные сказали свое слово, - объявил офицер. - Им нужна
жертва, чтобы снискать милость Царствующих Жрецов и восстановить Домашний
Камень.
В этот момент я проклял Посвященных Ара, которые, как и вся их каста,
жаждали только политической власти, от которой формально отказались,
согласно белому цвету своей одежды. Настоящей целью жертвоприношения было
устранение всех возможных претендентов на трон Ара и последующее усиление
политической власти Посвященных.
Глаза офицера сузились. Он снова кольнул меня мечом.
- Где Домашний Камень? - осведомился он.
- Не знаю, - ответил я.
Тут, к моему изумлению, дочь убара произнесла:
- Он говорит правду.
Офицер холодно посмотрел на нее, и она вспыхнула при мысли, что ее
тело более не священно в его глазах и не находится под защитой убара.
Она подняла голову и спокойно сказала:
- Домашний Камень в седельной сумке его тарна. Тарн улетел. Домашний
Камень исчез.
Офицер выругался.
- Ведите меня в Ар, - сказала Талена. - Я готова.
Она сошла с кучи тряпья и гордо выпрямилась. Ветерок играл ее черными
волосами.
Офицер оглядел ее и его глаза вспыхнули. Не глядя на рядового, он
приказал ему связать меня и пристегнуть к горлу цепь, обычно применяющуюся
на Горе для рабов и заключенных.
Затем, не сводя глаз с Талены, он вернул меч в ножны.
- Эту я свяжу сам, - сказал офицер, вынимая из подсумка цепь и
приближаясь к девушке. Она стояла не шевелясь.
- Путы не нужны, - сказала она.
- Это я решу сам, - ответил офицер и рассмеялся, набрасывая цепь на
горло девушке. Кольцо защелкнулось. Он игриво дернул цепь. - Вот уж не
думал вести на своей цепи Талену - дочь Марленуса.
- Животное! - прошипела она.
- Мне кажется, что я научу тебя уважать офицера, - сказал он,
просунув руку между ее горлом и кольцом, а потом внезапно одним движением
притянул ее к себе и опрокинул на траву. Солдат с восторгом смотрел на
это, рассчитывая, что придет и его черед. Всем весом наручников я ударил
его по затылку, и он рухнул на колени.
Офицер вскочил на ноги и в ярости схватился за меч. Но я прыгнул на
него прежде, чем он вынул его даже наполовину, и схватил руками за горло.
Мои пальцы сжались как когти тарна. Он выхватил из-за пояса кинжал Талены,
будучи скован я не мог предотвратить удар.
Внезапно его глаза расширились, а вместо руки остался кровавый
обрубок. Талена успела выхватить меч и отрубить руку, державшую кинжал. Я
ослабил хватку. Офицер дернулся пару раз на траве и умер. Талена все еще
стояла с остекленевшими глазами, в ужасе от того, что совершила.
- Брось меч, - скомандовал я, боясь, как бы не пришла ей в голову
мысль убить меня. Девушка бросила оружие и упала на колени, закрыв лицо
руками. Все же ничто человеческое не было ей чуждо.
Я взял меч и подошел к рядовому, раздумывая, стоит ли убивать его,
если он еще жив. Думаю, я оставил бы его в живых, но судьба распорядилась
по своему - он неподвижно лежал на траве. Тяжелые наручники проломили ему
череп.
Я пошарил в сумке офицера и нашел ключ к наручникам, но с трудом мог
поднести его к нужному отверстию.
- Дай мне, - сказала Талена и открыла замок. Я сбросил наручники и
стал растирать запястья.
- Прошу вашей милости, - сказала Талена, протягивая мне руки,
стянутые рабскими наручниками.
- Конечно, - сказал я, - извини.
Я нашел в сумке ключ к ее наручникам и открыл их. Затем я снял ее
цепь, а она мою.
- Что ты собираешься делать? - спросила она.
- Взять все, что может потребоваться, - ответил я, сортируя вещи.
Больше всего меня заинтересовали часы-компас, пища, две фляги с водой,
тетива и немного масла для механического арбалета. Я решил взять меч и
самострел, в колчане оставалось десять стрел. Ни у одного из солдат не
было ни копья, ни щита. Потом я бросил в одну кучу цепи и наручники вместе
с рабским ошейником. Трупы я подтащил к болоту и бросил в трясину.
Когда я вернулся к роще, Талена сидела на траве около одежд,
сорванных с нее. Я был удивлен, что она не оделась.
Увидев меня она спросила:
- Мне можно одеться?
- Конечно, - ответил я.
- Как видишь, у меня нет больше оружия, - улыбнулась она.
- Ты себя недооцениваешь.
Она порылась в груде вонючей одежды, которая была ей так же
отвратительна, как и мне. Наконец, ей удалось найти сравнительно чистое
одеяние, что-то сделанное из голубого шелка, оставляющее плечи
обнаженными, и надела его, использовав вместо пояса полосу от покрывала.
Это была вся ее одежда. Теперь она не стала скромничать - это выглядело бы
глупым после того, как она была полностью обнажена. С другой стороны она
была рада избавиться от тяжелых одежд дочери убара. Ее одежда и теперь
была слишком длинна, волочилась по земле, так как была предназначена
скрывать ноги, одетые в башмаки на платформе. По ее просьбе я подрезал
платье до щиколоток.
- Спасибо, - сказала она.
Я улыбнулся: это было непохоже на нее.
Она прошлась по поляне, рассматривая себя, два или три раза
повернулась, видимо довольная собой и той свободой движений, которую она
получила. Я набрал плодов из ка-ла-на и достал один из сухих пайков.
Талена села возле меня на траву, и я разделил с ней трапезу.
- Мне жаль твоего отца, - сказал я.
- Он был Убаром Убаров, - ответила она и, поколебавшись мгновение,
добавила, - жизнь убара ненадежна. Он должен был знать, что это
когда-нибудь случится.
- Ты говорила ему об этом?
Она откинула голову и рассмеялась.
- С Гора вы или нет? Я никогда не видела своего отца, кроме как на
всенародных праздниках. Дочери членов Высших Каст растут в сторожевых
садах, как цветы, пока какой-нибудь высокородный покупатель,
предпочтительно убар или правитель, не заплатит за них цену, установленную
отцом.
- То есть ты даже толком не знаешь своего отца?
- Разве в твоем городе это не так, воин?
- Да, - сказал я, вспомнив, что в Ко-Ро-Ба семья почиталась и
укреплялась. Не сказалось ли тут влияние моего отца, воспитанного в других
традициях, - подумал я.
- Мне бы, наверное, это понравилось, - сказала она. Затем посмотрела
на меня:
- А как называется твой город?
- Не Ар.
- Можно узнать твое имя?
- Меня зовут Тэрл.
- Это прозвище?
- Нет, это мое настоящее имя.
- Талена - это тоже мое настоящее имя, - сказала она. Вполне
естественно, что принадлежа к высшей касте, она не имела предрассудков,
связанных с именем. Вдруг она спросила:
- Ты - Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба?
Я не сумел скрыть своего изумления и она рассмеялась.
- Я знала это.
- Откуда?
- Кольцо, - сказала она, указывая на красное кольцо на втором пальце
моей правой руки. - Оно носит символ Кэбота, Правителя Ко-Ро-Ба и ты его
сын, Тэрл, которого воины Ко-Ро-Ба обучили искусству войны.
- У Ара хорошие шпионы.
- Лучше, чем убийцы. Па-Кур, вождь убийц Ара, пытался убить тебя, но
не смог.
Я вспомнил покушение на свою жизнь в цилиндре своего отца, которое
могло быть успешным, если бы не быстрота реакции Старшего Тэрла.
- Ко-Ро-Ба - один из немногих городов, которых боялся мой отец. Он
понимал, что когда-нибудь тому удастся объединить независимые города в
борьбе против Ара. Мы подумали, что тебя обучают именно с этой целью и
решили убить тебя. - Она замолчала и с восхищением посмотрела на меня. -
Мы не могли и думать, что ты попытаешься выкрасть Домашний Камень.
- Откуда ты знаешь это?
- Женщины Огороженных Садов знают все, что делается на Горе, -
ответила она, и я понял, какие интриги, шпионаж и вероломство выращивались
в этих садах. - Я заставляла своих рабынь спать с солдатами, торговцами,
строителями и многое узнала.
Я был потрясен столь циничным использованием девушек просто для
получения информации.
- А если они отказывались делать это?
- Я била их, - ответила холодно дочь убара.
Я принялся делить пайки, извлеченные из мешков солдат.
- Что ты делаешь? - спросила она.
- Хочу дать тебе половину.
- Но зачем?
- Я расстаюсь с тобой, - сказал я, пододвигая к ней ее половину
вместе с флягой воды и кладя на все ее кинжал. - Возможно, тебе это
пригодится.
Впервые с тех пор, как она узнала о падении Марленуса, она была
ошеломлена. Зрачки ее глаз вопросительно расширились, но они прочли в моих
глазах только решительность.
Я сложил свои вещи и был готов покинуть поляну. Девушка поднялась и
закинула на плечо свой мешок.
- Я иду с тобой, - сказала она, - ты не можешь оставить меня.
- А если я прикую тебя к дереву?
- Чтобы я досталась солдатам?
- Да.
- Ты не сделаешь этого. Не знаю почему, но не сделаешь.
- Кто знает.
- Ты не такой, как воины Ара, ты совсем другой!
- Не ходи за мной.
- Одну, - возразила она, - меня сожрут животные или найдут солдаты, -
она содрогнулась. - В лучшем случае я попадусь работорговцам и меня
продадут в на улице Клейм.
Я понял, что она говорит правду. У беззащитной женщины на Горе нет
других возможностей.
- Разве я могу тебе верить? - спросил я, смягчаясь.
- Не можешь, - согласилась она, - для меня и Ара ты остаешься врагом.
- Тогда мне лучше покинуть тебя.
- Тогда я заставлю тебя взять меня с собой.
- Как?
- Вот так, - сказала она и упала передо мной на колени, опустила
голову и подняла скрещенные руки. Она рассмеялась. - Теперь ты должен либо
взять меня с собой, либо убить, если ты сможешь это сделать.
Я выругался, ибо она нечестно использовала преимущества законов
воина.
- Что стоит подчинение Талены, дочери убара? - спросил я.
- Ничего, но ты должен либо принять его, либо убить меня.
Вне себя от гнева я поднял с земли рабские наручники, колпак и цепь с
ошейником. К неудовольствию Талены, я защелкнул браслеты на ее запястьях,
надел на нее колпак и цепь.
- Если ты хочешь быть пленной, то и обращаться с тобой следует, как с
пленной. Я принимаю твое подчинение и воспользуюсь им.
Я отнял у нее кинжал и повесил его на свой пояс, перекинул через
плечи оба мешка с едой. Потом я поднял арбалет и покинул поляну, волоча на
цепи - не слишком вежливо - спотыкающуюся дочь убара. Но из-под колпака, к
моему изумлению, раздавался ее смех.
9. КАЗРАК ИЗ ПОРТА КАР
Мы путешествовали по ночам через серебристо-желтые поля са-тарны -
двое беглецов под тремя лунами Гора. К удивлению Талены, я скоро снял с
нее колпак, цепь и наручники. Когда мы пересекли поле, она объяснила мне,
какие опасности могут грозить нам, в основном от степных зверей и прохожих
чужеземцев. Интересно, что в горийском языке слово "чужеземец" было тем же
словом, что и "враг".
Талена была оживлена, как бы радуясь исчезновению Огороженных Садов и
положения дочери убара.
Она была на свободе на равнинах империи. Ветер разбросал ее волосы,
трепал платье, и она подставляла ему голову и плечи, он опьянял ее, как
ка-ла-на. Да, хоть формально и рабыня, но со мной она была свободнее, чем
была до сих пор: она походила на дикую птицу, взращенную в клетке, но,
наконец, вырвавшаяся на волю. Ее счастье было заразительно и, хотя мы
оставались смертельными врагами, мы шутили и смеялись, шагая по равнине.
Мы шли, насколько я мог определить, в сторону Ко-Ро-Ба, во всяком
случае не к Ару. Это было бы равносильно смерти. Впрочем, такая же судьба
ожидала бы нас в большинстве горийских городов. Убить чужеземца - не самый
большой грех на Горе. Кроме того, понимая, что уроженку Ара будут
ненавидеть почти во всех городах Гора, я должен был скрывать личность моей
спутницы. Теоретически, благодаря воспитанию, полученному Таленой в
Огороженных Садах, сделать это было нетрудно.
Меня тревожило другое: что станет с Таленой, если мы, несмотря на все
невзгоды, благодаря улыбке судьбы, все же достигнем Ко-Ро-Ба? Будет ли она
возвращена Посвященным Ара или окончит свои дни в подземельях Ко-Ро-Ба?
Позволят ли ей жить, хотя бы как рабыне?
Если Талену тоже занимали эти вопросы, то она не подавала виду, что
обеспокоена этим. Она рассказала свою версию, которая по ее мнению, могла
бы помочь нам:
- Я буду дочерью богатого торговца, которую вы украли, - объяснили
она, - вашего тарна убили люди моего отца и теперь вы ведете меня в свой
город, как рабыню.
Я охотно согласился с этой историей. Для Гора она была вполне обычной
и не возбудила бы подозрений. Свободные женщины Гора не путешествуют ни в
сопровождении солдата, ни, тем более, в одиночку. Мы согласились, что нас
трудно узнать. Люди, наверное, думали, что загадочный тарнсмен, похитивший
Домашний Камень Ара и дочь его убара, давно скрылся на своем тарне в
неизвестном городе, которому служил его меч.
Утром мы немного поели и наполнили фляги водой из ручья. Я позволил
Талене напиться первой, что немало удивило ее - так же, как и то, что я
предоставил ее самой себе.
- Разве ты не будешь смотреть как я моюсь? - спросила она игриво.
- Нет.
- Но я могу убежать, - рассмеялась она.
- Что ж, это было бы к лучшему, - заметил я.
Она снова рассмеялась и исчезла, скоро я услышал, как она плещется в
воде. Через несколько минут она появилась снова, одетая в голубое платье.
Кожа ее сияла, засохшая болотная грязь исчезла. Она распустила волосы,
чтобы они высохли.
После этого я насладился купанием. Потом мы заснули. К ее огорчению,
я пристегнул ей руки к дереву в нескольких футах от меня - в качестве меры
предосторожности. Я не хотел проснуться с кинжалом в груди.
Вечером мы снова двинулись в путь, на этот раз осмелившись
воспользоваться дорогой, ведущей из Ара. Дорога - скорее шоссе - была
вымощена камнем и могла сохраняться тысячелетиями. Поверхность ее была
гладкой, с прорезанной колеями от повозок, образовавшимися за много веков.
Из-за беспорядков в Аре мы никого не встречали. Беженцы еще не появлялись,
а торговцы боялись приближаться к Ару. Но, тем не менее, обгоняя редких
путешественников, мы были настороже. На Горе, как и в моей родной Англии,
левостороннее движение. Это не только какая-то условность или соглашение:
ведь когда воин идет по левой стороне, он всегда готов встретить
неприятеля с мечом в руке.
Но опасаться нам было некого, мы обогнали лишь несколько крестьян,
тащивших вязанки с хворостом, и двоих Посвященных. Однажды Талена
испуганно отдернула меня в сторону, и мимо нас прошел больной неизлечимой
болезнью дар-косис, предупреждая о своем приближении щелканьем деревянных
дощечек.
- Страдалец, - сказала Талена печально, используя общее название
больных на Горе. Само название болезни, дар-косис, почти не употреблялось.
Я мельком увидел лицо под колпаком и похолодел. Единственный глаз больного
на мгновение слепо повернулся к нам, и человек продолжил свой путь.
Становилось очевидно, что дорога пустеет, становится заброшенной.
Семена проросли сквозь трещины между камнями, колеи от повозок исчезли. Мы
миновали несколько перекрестков, но я все время брал курс на Ко-Ро-Ба. Что
мы будем делать, когда достигнем Выжженной Земли и реки Воск, я не знал.
Поля са-тарны истощались.
Поздно вечером мы увидели над дорогой одинокого тарнсмена, и это
напугало нас обоих.
- Мы никогда не достигнем Ко-Ро-Ба, - сказала Талена.
Вечером мы расправились с остатками еды и с последней флягой воды.
Когда я достал наручники, она вновь проявила тактичность - видимо, ужин
настроил ее на оптимистический лад.
- Нам нужно сделать по-другому, - сказала она. - Это неудобно, - и
она оттолкнула наручники.
- Что ты имеешь ввиду?
Она огляделась и внезапно улыбнулась.
- Вот, - сказала она Талена вынула из сумки цепь, обмотала ее
несколько раз вокруг своих тонких щиколоток, защелкнула замок и отдала
ключ мне. Затем, неся цепь, она подошла к ближайшему дереву и обмотала
свободный конец вокруг стола.
- Дай мне наручники, - приказала она.
Я выполнил ее просьбу и она соединила ими два соседних звена цепи,
окружающей ствол и отдала ключ мне. Покачав ногой, она показала, что не
может отойти от дерева.
- Вот храбрый тарнсмен, - сказала она, - учись, как следует
обращаться с пленниками. Теперь можешь спать спокойно - я обещаю не
убивать тебя сегодня.
Я рассмеялся и на мгновение сжал ее в объятиях. Кровь забурлила в
наших жилах. Я не хотел отпускать ее, но, собрав всю свою волю, разжал
объятия.
- Вот как, - презрительно сказала она, - тарнсмен обращается с
дочерью богатого торговца.
Я упал на землю, отвернувшись от нее, но не смог уснуть.
Рано утром мы покинули стоянку. Нашим завтраком была вода в фляге и
маленькие засохшие плоды с куста поблизости. Но едва мы прошли немного по
дороге, как Талена схватила меня за руку. Я прислушался и услышал вдали
клацанье когтей тарлариона.
- Воин, - предположил я.
- Скорее надень на меня колпак, - скомандовала она.
Я сделал это, надев также и наручники. Клацанье когтей тарлариона,
окованных сталью, быстро приближалось.
Через минуту показался всадник - великолепный бородатый воин в
золотом шлеме, вооруженный копьем. Он остановил ящерицу в нескольких шагах
от меня. Его тарларион был из породы высоких тарларионов, которые бегают
на задних лапах. В его огромной пасти блестели длинные клыки. Перед грудью
висели непропорционально маленькие передние лапы.
- Кто ты? - спросил воин.
- Тэрл из Бристоля, - ответил я.
- Бристоль? - переспросил удивленный воин.
- Разве ты не слышал о нем? - я принял возмущенный вид, как будто был
оскорблен.
- Нет, - подтвердил воин. - Я - Казрак из Порта Кар и служу Минтару
из касты Торговцев.
Я не нуждался в объяснениях: Порт Кар - город в дельте реки Воск,
прибежище пиратов и подобных им людей.
Воин указал пальцем на Талену.
- Кто она?
- Тебе не обязательно знать ее имя и происхождение.
Воин рассмеялся и хлопнул себя по бедру.
- Ты хочешь уверить меня, что она из Высшей Касты? Она скорее похожа
на дочь козьего пастуха.
Я видел, как Талена сжала кулаки.
- Что нового в Аре? - спросил я.
- Война, - ответил всадник. - Теперь, когда люди Ара заняты
братоубийственной войной, пятьдесят городов собрали армии, которые
расположились на берегах Воска, готовясь вторгнуться в Ар. Такого лагеря
ты еще не видел - целый город из шатров, пасанги стойл тарларионов, крылья
тарнов гремят подобно грому, костры поваров видны за два дня пути от реки.
Талена спросила изменившимся голосом:
- Значит, трупоеды собрались над телом раненого тарлариона?
Это было горийское выражение, и похоже, что пленницам не подобало
произносить его.
- Я не говорил с девушкой, - сказал воин.
Я извинился за Талену:
- Она недолго носит наручники.
- Куда ты направляешься? - спросил я.
- На берега Воска, к городу шатров, - ответил он.
- А что слышно о Марленусе? - спросила Талена.
- Ты бы побил ее, она слишком дерзка, - сказал воин, но ответил. -
Ничего. Он бежал.
- А Домашний Камень Ара и дочь убара? - спросил я, чувствуя, что
Казрак ожидает этого вопроса.
- Домашний Камень сейчас, по слухам, в сотне городов. Кое-кто
говорит, что он уничтожен. Правду знают лишь Царствующие Жрецы.
- А дочь Марленуса? - настаивал я.
- Несомненно, в Райских Садах храбрейшего тарнсмена Гора, -
рассмеялся воин. - Надеюсь, что ему повезло с ней так же, как с Камнем. Я
слышал, что у нее нрав тарлариона, и лицо тоже может поспорить с нравом!
Талена выпрямилась.
- Я слышала, - гневно сказала она, - что дочь убара - красивейшая
женщина на Горе.
- Мне нравится эта девушка, - сказал воин. - Уступи ее мне. Отдай ее
мне, иначе мой тарларион раздавит тебя. Или, может, ты хочешь отведать
копья?
- Ты знаешь закон, - сказал я громко. - Если ты хочешь ее, ты должен
вызвать меня, биться со мной на том оружии, которое я выберу.
Лицо воина омрачилось, но лишь на мгновение.
- Идет! - крикнул он, пристегнул копье к седельной сумке и легко
спрыгнув с ящерицы. - Я вызываю тебя!
- Меч, - сказал я.
- Согласен.
Мы отвели испуганную Талену к краю дороги. Она стояла здесь как
награда, которую получит сильнейший, и уши ее наполнились звоном мечей
воинов, боровшихся не не жизнь, а на смерть ради нее. Казрак из Порта Кар
неплохо владел мечом, но с первых мгновений схватки мы поняли, что я
сильнее. Его лицо побелело, когда он пытался остановить мой яростный
натиск. Я шагнул назад, указывая на землю мечом, что являлось знаком для
заключения мира, если он желателен. Но Казрак не положил свой меч к моим
ногам. Он внезапно бросился в атаку, заставив меня защищаться. Казалось,
что предложение мира разъярило его еще больше.
Наконец, мне удалось ранить его в плечо и правая рука воина
опустилась. Я вышиб из нее оружие. Он гордо стоял на дороге, ожидая
смерти.
Я повернулся и подошел к Талене, которая должна была ждать, пока с
нее не сорвут колпак.
Когда я сделал это, она радостно всхлипнула и в ее зеленых глазах
отразилось удовлетворение. Потом она увидела раненого воина и вздрогнула.
- Убей его! - приказала она.
- Нет.
Воин, державшийся за раненое плечо, из которого текла кровь, горько
усмехнулся.
- Она стоит этого, - сказал он. - Я снова вызываю тебя.
Талена сорвала с моего пояса кинжал и бросилась к воину. Я успел
схватить ее за наручники как раз тогда, когда она собиралась вонзить его
ему в грудь. Он не двинулся.
- Ты должен убить его, - сказала Талена, вырываясь. В гневе я
завернул ее руки за спину и закрепил на них наручники.
- Тебе следовало бы высечь ее, - посоветовал воин.
Я оторвал немного материи от платья Талены, чтобы сделать перевязку
Казраку. Она вытерпела это, но не глядела на меня. Едва я закончил
перевязку, как услышал звон металла и, подняв голову, обнаружил, что
окружен конными копьеносцами, носящими те же цвета, что и Казрак. Позади
них, растянувшись до горизонта, приближалась длинная цепь крупных
тарларионов, которые волокли огромные повозки, наполненные товарами.
- Это караван Минтара из касты Торговцев, - сказал Казрак.
10. КАРАВАН
- Не трогайте его, - сказал Казрак. - Это мой брат по мечу, Тэрл из
Бристоля.
Он говорил в полном соответствии с кодексом воинов Гора, законы
которого были для него столь же привычными, как дыхание, и которые я, Тэрл
Кэбот, поклялся выполнять в Зале Совета Ко-Ро-Ба. Тот, кто пролил вашу
кровь, становится братом по мечу, если вы не отречетесь от своей крови на
оружии. Это родство между воинами Гора устанавливается несмотря на город,
которому они служат. Это кастовая традиция, выражение уважения воинов к
тем, кто разделяет тяготы их жизни и профессии, независимо от того, в
каком городе он живет или какой Домашний Камень почитает.
Пока я стоял в кольце копий охраны каравана, стена тарларионов вдруг
раздвинулась, пропуская Минтара из касты Торговцев. Богато украшенная
платформа висела между двух медленно идущих тарларионов. Звери
остановились по приказу возницы и занавеси раздвинулись. Внутри на
подушках из шелка сидела человекоподобная жаба с круглой, как яйцо
тарлариона, головой, с глазами, утонувшими в складках жира. С подбородка
свисала тощая прядь волос. Маленькие глазки торговца, бегая, как у птицы,
быстро оглядели всю сцену. Их подвижность была пугающей по сравнению с их
нездорово раздувшимся хозяином.
- Итак, - сказал торговец. - Казрак из Порта Кар встретил соперника?
- Это мой первый проигрыш, - гордо сказал Казрак.
- Кто ты? - спросил Минтар, изучив сперва меня, а затем Талену,
которая мало его заинтересовала.
- Тэрл из Бристоля. А это моя женщина, что я подтвердил мечом.
Минтар закрыл глаза, потом снова открыл и погладил бороду. Он явно
ничего не слышал о Бристоле, но не хотел признаться в этом перед своими
людьми. Более того, он был настолько умен, что даже не стал претендовать
на знание города. Действительно, а вдруг его не существует?
Минтар взглянул на кольцо воинов, окружающее меня.
- Вызовет ли кто из моей стражи Тэрла из Бристоля на бой за женщину?
- спросил он.
Воины нервно зашевелились. Казрак рассмеялся. Один из всадников
сказал:
- Казрак из Порта Кар - лучший воин в караване.
Лицо Минтара затуманилось.
- Тэрл из Бристоля, - сказал он, - ты вывел из строя моего лучшего
воина.
Один или два воина покрепче ухватились за копья. Я внезапно
почувствовал, что несколько наконечников приблизились ко мне.
- А значит, причинил мне убыток, - сказал Минтар. - Можешь ли ты
уплатить мне за такой меч?
- У меня нет другой ценности, кроме этой девушки, но я не могу отдать
ее.
Он снова посмотрел на Талену без всякого интереса.
- Ее цена не выше половины платы за такого воина, как Казрак.
Талена вздрогнула как от пощечины.
- Значит, мне нечем уплатить тебе, - сказал я.
- Я торговец, - сказал Минтар, - и мои законы указывают мне плату.
Я решил продать жизнь подороже. Странно, но меня заботило лишь то,
что случиться с девушкой.
- Казрак из Порта Кар, - сказал Минтар, - согласен ли ты поделиться с
Тэрлом из Бристоля своей платой, если он займет твое место?
- Да, - сказал Казрак, - он мой брат по мечу и сделал мне честь...
Минтар был доволен. Он взглянул на меня:
- Тэрл из Бристоля, согласен ли ты служить Минтару, торговцу?
- А если я не соглашусь?...
- Тогда я прикажу своим людям убить тебя, - вздохнул Минтар, - и мы
оба много потеряем.
- О, Убар Торговцев! - сказал я. - Я не хочу причинять тебе еще
больших убытков.
Минтар развалился на подушках, довольный сделкой. К моему удивлению,
он боялся, как бы частицу его добра не принесли в жертву. Он скорее убил
бы человека, чем потерпел бы убыток в одну десятую диска тарна, так как
соблюдал он закон своей касты.
- А что насчет девушки? - спросил Минтар.
- Она останется со мной, - ответил я
- Если хочешь, я куплю ее.
- Она не продается.
- Двадцать дисков, - предложил Минтар.
Я рассмеялся.
Минтар тоже улыбнулся.
- Сорок.
- Нет.
Это ему менее понравилось.
- Сорок пять, - бесстрастно продолжил он.
- Нет, - повторил я.
- Она из Высшей Касты? - спросил Минтар, удивленный равнодушием к его
предложениям. Вероятно, его цена была ниже стоимости девушки из Высшей
Касты.
- Я, - гордо сказала Талена, - дочь богатого торговца, богатейшего на
Горе, украденная у отца этим тарнсменом. Его тарн был убит, и он взял меня
в Бристоль, чтобы сделать рабыней.
- Богатейший торговец Гора - это я, - холодно заметил Минтар, и
Талена поперхнулась. - Если твой отец торговец, назови его имя. Я должен
знать его.
- Великий Минтар, - вмешался я, - прости эту самку тарлариона. Ее
отец - козий пастух в болотистом лесу Ара, и я украл ее, то есть она сама
просила похитить ее. По глупости своей, она думала, что я возьму ее в Ар,
наряжу в шелка и драгоценности, поселю в высочайшем цилиндре. Но едва мы
покинули деревню, я надел на нее наручники и повел в Бристоль, где она
будет пасти моих коз.
Солдаты заржали и Казрак громче всех. На мгновение я испугался, что
она объявит себя дочерью Марленуса, предпочтя публичную казнь маске
отпрыска пастуха коз.
- Ты можешь держать ее на моей цепи, пока служишь мне, - сказал
торговец.
- Минтар щедр, - промолвил я.
- Нет, - сказала Талена, - я разделю шатер своего воина.
- Как хочешь, - сказал Минтар. - Если хочешь, я продам ее в городе
Шатров и прибавлю плату к твоему жалованию.
- Если я продам ее, то сам, - сказал я.
- Я честный торговец и не обману тебя, но вмешиваться в чужие дела не
стану.
Он откинулся на подушки и подал знак закрыть занавески. Перед тем,
как они закрылись, он успел сказать:
- Но сорока дисков ты за нее больше никогда не получишь.
Он был прав. Несомненно, у него был товар лучше и по более низким
ценам.
Казрак повел меня вдоль повозок, чтобы указать место, где можно
оставить Талену. Около группы повозок, покрытых желтым и голубым шелком, я
остановился, снял наручники с запястий девушки и передал ее смотрителю.
- У меня есть свободное ножное кольцо, - сказал он и повел ее в
повозку. Там было уже около двадцати девушек, одетых как рабыни и
прикованных к металлическому брусу, идущему посередине. Талене это явно не
понравилось. Перед тем, как исчезнуть, она прошипела через плечо:
- Так просто ты не избавишься от меня, Тэрл из Бристоля.
- Посмотрим, сумеешь ли ты удрать с цепи, - рассмеялся Казрак и повел
меня к повозкам кладовщика.
Но едва надсмотрщик успел приковать Талену к общей цепи в повозке, а
мы отошли шагов на десять, как вдруг раздались женские вопли, рычание и
звуки ударов. Из повозки раздался шум катающихся тел, грохот цепей.
Надсмотрщик прыгнул в повозку и к этой какофонии добавились его проклятия
и щедро раздаваемые удары плетки. Затем он в ярости выволок Талену из
повозки за волосы. Талена сопротивлялась, а девушки в повозке бранили ее и
подбадривали надсмотрщика. Тот швырнул мне девушку. Волосы ее были
растрепаны, руки в синяках, на спине следы плети. Платье наполовину
разодрано.
- Держи ее в своем шатре, - сказал надсмотрщик.
- Пусть меня уничтожат Царствующие Жрецы, если она не добилась
своего, - восторженно проревел Казрак. - Действительно, она настоящая
самка тарлариона.
Талена задрала свой окровавленный нос и улыбнулась.
Следующие несколько дней я считаю счастливейшими в моей жизни. Я и
Талена стали частью медлительного каравана Минтара, членами его
великолепной бесконечной разноцветной процессии. Казалось, путешествие
никогда не кончится, и я все больше влюблялся в длинную линию повозок,
наполненных разнообразным товаром: загадочными металлами и
драгоценностями, кипами тканей, провиантом, винами, оружием и упряжью,
косметикой и парфюмерией, лекарствами и рабами.
Караван Минтара, как и большинство караванов, просыпался задолго до
рассвета и шел до полуденного зноя. Лагерь разбивался ранним вечером.
Животных нужно было накормить и напоить, выставить охрану, обезопасить
повозки, и только потом члены каравана могли вернуться к своим кострам.
Вечером наездники ящериц и воины развлекали себя рассказами и песнями,
подсчетом своих подвигов, непрерывно глотая пагу.
В эти дни я научился править тарларионом, выделенным мне
надсмотрщиком над всеми тарларионами каравана. Эти гигантские ящерицы
выращивались на Горе за тысячи поколений до того, как был укрощен первый
тарн, и с самого вылупления из яйца воспитывались, чтобы служить верной
"лошадью" воинам. Они откликались на голос и повиновались приказам до той
степени, которую могли усвоить их маленькие мозги. В остальных случаях
ударяя концом копья по глазам или ушам - самым чувствительным местам на их
теле - можно было заставить их выполнить свое желание.
Высокие тарларионы, в отличие от своих медлительных четвероногих
тягловых братьев, были плотоядными. И все-таки они ели значительно меньше
тарнов, которые могут за день сожрать пищи в половину своего веса. Кроме
того, воды они также потребляли гораздо меньше. Больше всего в домашних
тарларионах меня поражала их выносливость, способность к длительному
движению, отличающая их от диких собратьев и земных ящериц. При медленном
движении высокий тарларион гордо ступает, ставя свои когтистые ноги на
землю в размеренном темпе, но когда его вынуждают бежать, он совершает
огромные прыжки, увеличивая скорость в двадцать раз.
Что касается седла, то, в отличии от седла тарна, оно предназначено
для гашения удара. Деревянное седло сделано так, что кожаное сидение
плавает на гидравлической подкладке из густого масла. Это масло не только
позволяет гасить удар, но и, в нормальных условиях, поддерживает седло
параллельно земле. Несмотря на это, всадники всегда носят толстый кожаный
пояс, надежно защищающий живот. Кроме того, всадники всегда обязательно
обуты в высокие мягкие ботинки, которые называются "тарларионовыми". Они
предохраняют ноги от шершавых боков ящерицы. Если бы не они, ноги человека
во время движения протирались бы до костей.
Казрак, как и обещал, вернул мне часть своей платы - весьма солидный
кусок в 80 тарновых дисков. Я поспорил с ним, доказывая, что как собрат по
мечу, должен получить всего 40 дисков, и в конце концов убедил его взять
половину назад. Это облегчило мне душу. Кроме того, я не хотел, чтобы
Казрак, когда он выздоровеет, был вынужден драться с каким-нибудь
несчастным воином за бутылку вина ка-ла-на. Мы с Таленой разделили шатер,
но, к удивлению Казрака, я отделил шелковой занавеской угол для девушки.
Ее единственная одежда была в столь плачевном виде, что я и Казрак
направились к интенданту за парой рабского платья. Это должно было
уничтожить любые подозрения о ее истинном положении. Казрак на свои личные
деньги купил две вещи, которые он считал главными - ошейник, который он
сразу отдал граверу, и плетку.
Мы вернулись в шатер, где Талена с неудовольствием встретила новую
одежду. Она поджала губы и, если бы не присутствие Казрака, она прямо
высказала бы свое неудовольствие.
- Не думаешь ли ты ходить в одежде свободной женщины? - спросил я.
Зная, что в присутствии Казрака ей придется играть свою роль, она
негодующе посмотрела на меня, надменно наклонила голову и сказала:
- Конечно, нет, - иронически добавив, - хозяин. - Выпрямившись, она с
быстротой стрелы исчезла за занавеской. Через минуту оттуда вылетело ее
разодранное голубое платье.
А еще через минуту Талена вышла из-за занавески, чтобы показаться нам
одетой в такое же рабское платье, которое носила Сана - короткое, без
рукавов, сшитое в виде диагональных полос.
Она повернулась перед нами.
- Я вам нравлюсь? - спросила она.
Это было очевидно. Талена была очень красивой девушкой.
- На колени, - сказал я, доставая ошейник.
Талена побледнела. Казрак хихикнул, и она склонилась передо мной,
сжав кулаки.
- Прочти, - сказал я.
Она прочла надпись вслух:
- Я СОБСТВЕННОСТЬ ТЭРЛА ИЗ БРИСТОЛЯ.
Я защелкнул стальной ошейник и положил ключ в сумку.
- Не принести ли железо? - спросил Казрак.
- Нет! - взмолилась Талена, впервые испугавшись.
- Я не стану клеймить ее сегодня, - сказал я, сохраняя спокойствие.
- Царствующие Жрецы! - рассмеялся Казрак. - Ты заботишься о самке
тарлариона!
- Оставь нас, воин, - сказал я.
Казрак вновь рассмеялся, подмигнув мне и преувеличенно церемонно
покинул шатер.
Талена вскочила на ноги и бросилась на меня с кулаками. Я схватил ее
за запястья.
- Как ты осмелился?! - возмущалась она. - Сними эту вещь!
Она отчаянно боролась со мной, но когда поняла, что силы не равны, я
отпустил ее.
- Убери этот презренный предмет! - приказала она. - Сейчас же!
Губы ее побелели от ярости.
- Дочь убара всего Ара не может носить чей-то ошейник.
- Дочь убара всего Ара, - сказал я, - носит ошейник Тэрла из
Бристоля.
Последовала долгая пауза.
- Впрочем, - она попыталась спасти лицо, - тарнсмену вполне к лицу
надевать свой ошейник на дочь богатого торговца.
- Или дочь козьего пастуха, - добавил я.
- Да, возможно, - сказала она. - Хорошо же. Я принимаю разумность
твоего плана. - Потом требовательно протянула руку. - Дай мне ключ, чтобы
я смогла снять ошейник, когда захочу.
- Ключ останется у меня, и ошейник будет снят когда я захочу, если
это случится.
Она выпрямилась и отвернулась, ибо делать было нечего.
- Хорошо, - сказала она, и тут заметила второй предмет, который
Казрак приобрел для усмирения самки тарлариона. Ее глаза зажглись. - А это
что значит?
- Тебе, конечно, известна рабская плетка? - спросил я, с
удовольствием взяв ее и хлопнув пару раз.
- Да, - сказала она. - Я часто наказывала ею своих рабынь. Теперь она
предназначается для меня?
- Если потребуется.
- У тебя не хватит духа.
- Скорее желания.
Она улыбнулась. Следующие ее слова поразили меня.
- Что ж, используй ее, если будешь недоволен мной, Тэрл из Бристоля,
- сказала она.
Пока я раздумывал над этим, она вышла.
Следующие несколько дней, к моему удивлению, Талена была послушна,
мила и весела. Ей понравился караван, и она часто ходила вдоль
разноцветных повозок, болтая с возницами и вымаливая у них с помощью лести
фрукты и сладости. Она даже примирилась с обитательницами желтых и голубых
повозок, принося им драгоценные лагерные сплетни, угощая их, расписывая
красоту их будущих хозяев.
- Она явно примирилась с рабством, - сказал я Казраку.
- Не с рабством, - улыбнулся он. И пока я думал над смыслом его слов,
Талена вспыхнула и опустила голову, яростно натирая кожу моих
тарларионовых ботинок.
Она стала любимицей каравана. Несколько раз воины приставали к ней,
но, прочитав надпись на ошейнике, ретировались. Рано вечером, когда
караван останавливался, она помогала мне и Казраку устанавливать шатер и
собирать топливо. Она готовила для нас, подвязав волосы, чтобы на них не
попадали искры. После еды она чистила утварь и имущество, сидя на ковре
между нами и рассказывая о своих приключениях в этот день
11. ГОРОД ШАТРОВ
Через несколько дней, под звон колокольчиков каравана, мы прошли
сквозь Выжженную Землю - голубую полосу почвы, которая служила границей
империи Ар. В отдалении слышался шум могучего Воска. Когда караван
взобрался на холм, мы увидели внизу, на берегу Воска, невероятный
варварский лагерь - пасанги ярко раскрашенных шатров, тянувшихся насколько
видел глаз, приютивших самую огромную армию из всех когда-либо
собиравшихся на равнинах Гора.
Флаги сотен городов над шатрами и шум реки перекрывался ревом
тарновых барабанов, которые предназначались для управления огромными
подразделениями. Талена подбежала к моему тарлариону, и я с помощью древка
копья посадил ее в седло так, чтобы ей был виден лагерь. Впервые за
последние несколько дней она разозлилась.
- Стервятники собрались попировать на трупах убитых тарнсменов, -
сказала она.
Я ничего не ответил, зная, что послужил в какой-то мере причиной
сбора этой смертельной силы на берегу Воска. Именно я украл Домашний
Камень Ара, что привело к падению Марленуса, которое низвергло Ар в пучину
анархии, и теперь стервятники будут кормиться величайшим городом Гора.
Талена припала к моему плечу, и даже не глядя на нее, я понял, что
она плачет.
Если бы я мог, я вернулся бы в прошлое и отказался бы от захвата
Домашнего Камня - что означало бы оставить разрозненные города Гора по
одиночке лицом к лицу отражать имперские притязания Ара - если бы
благодаря этому в моих объятиях не очутилась эта девушка.
Караван Минтара не стал останавливаться днем, как это было раньше, а
продолжал двигаться, стремясь добраться до Города Шатров к темноте. За это
время я и мои товарищи сумели оправдать потраченные на нас деньги. Мы
вступили в бой с тремя группами грабителей из речного лагеря; две группы
были маленькими и недисциплинированными, но третья провела молниеносную
атаку на повозки силами дюжины вооруженных тарнсменов. Они отошли,
сохранив порядок, под огнем наших арбалетов и мало что захватили.
Я снова увидел Минтара, впервые с того времени как я присоединился к
каравану. Его палантин направлялся назад. Он сидел с довольным лицом и,
запуская руку в тяжелый кошель, вынимал оттуда монеты и оделял ими воинов
в награду за работу. Я поймал один диск и сунул его в мешок.
Вечером мы подошли к огороженному пространству, приготовленному для
Минтара Па-Куром, Владыкой Убийц, убаром этой огромной, неуправляемой орды
хищников. Караван был окружен охраной и через несколько часов началась
торговля. Караван, благодаря его товарам, был необходим лагерю, и поэтому
торговцы могли назначать более высокие цены. Я с удовольствием заметил,
что Па-Кур, Владыка Убийц, гордый вождь огромной орды, величайший из всех,
когда-либо собиравшихся на Горе, нуждается в Минтаре, простом торговце.
Я объяснил Талене мой немудреный план. Он заключался в том, чтобы
купить тарна, если я сумею это сделать, или украсть, если не хватит денег,
а потом лететь в Ко-Ро-Ба. Приключение могло оказаться рискованным,
особенно если мне придется украсть тарна и бежать от преследования, но, в
конце концов, побег на тарне казался мне более надежным способом, чем
переправа через Воск и пеший переход через холмы и пустыни до далеких
цилиндров Ко-Ро-Ба.
Талена казалась угнетенной по сравнению с прежней оживленностью.
- Что будет со мной в Ко-Ро-Ба? - спросила она.
- Не знаю, - сказал я усмехнувшись. - Может быть, ты станешь
публичной девкой.
Она лукаво улыбнулась.
- Нет, Тэрл из Бристоля, - сказала она, - лучше пусть меня убьют,
ведь я все-таки дочь Марленуса.
Я не стал говорить ей этого, но если бы судьба распорядилась именно
так, и я не смог бы предотвратить этого, то казнили бы не только ее. На
стенах Ко-Ро-Ба висели бы два тела. Я не смог бы жить без нее.
Талена встала.
- Давай выпьем этой ночью, - сказала она. Это горийская поговорка,
которая выражала покорность судьбе и уверенность в том, что события
следующего дня находятся в руках Царствующих Жрецов.
- Выпьем, - согласился я.
Вечером я взял Талену в Город Шатров, и при свете фонарей,
прикрепленных на концах копий, мы рука об руку ходили по запруженным
улицам среди разноцветных шатров и рыночных прилавков.
Тут были не только воины, но и торговцы, фокусники, крестьяне и
проститутки, рабы и разносчики. Талена, пораженная всем этим, прижималась
к моему плечу. В одной палатке мы увидели бронзового гиганта, глотающего
огненные шары, а в другой - торговцами шелками, расхваливающего свой
товар, а в третьей - торговца пагой. В одной из палаток танцовщицы
демонстрировали свои тела, а их хозяин объявлял цену каждой.
- Я хочу посмотреть рынок, - нетерпеливо сказала Талена, и я понял,
какой рынок она имела ввиду. Наверняка в этом огромном городе была своя
улица Клейм. Нехотя я повел Талену в желто-голубой шатер, где мы попали в
толпу разгоряченных покупателей, и протолкнулись вперед. Здесь она
наблюдала, как на большой деревянный круг выводили девушек, некоторых из
которых она знала по каравану, и одну за другой продавали с аукциона.
- Она прекрасна, - сказала Талена об одной девушке, когда маклер
рванул за застежку на правом плече рабского платья и оно соскользнуло к
ногам рабыни. При виде другой девушки она презрительно хмыкнула. Казалось,
Талена была довольна, когда ее подруги доставались красивым воинам и
радостно смеясь, когда одна из девушек, которую она особенно не любила,
досталась толстому увальню из касты Тарноводов.
К моему удивлению, девушки ничуть не огорчались от того, что их
продают, и всячески старались подчеркнуть свои прелести, соревнуясь друг с
другом, кто будет стоить больше. Конечно, куда приятнее получить высокую
оценку, это гарантирует хорошее отношение со стороны хозяина, поэтому
девушки делают все возможное, чтобы подогреть интерес покупателя. Я
заметил, что Талена, как и все остальные, ничуть не возмущена этой
торговлей красотой. Так было принято, это было частью горийского быта.
Разве на моей планете не было подобных рынков, только невидимых, где
женщин продавали, исключая случаи, когда они сами продавались, являясь
товаром и продавцом одновременно, и это никого не возмущало. Разве
большинство женщин на Земле не оценивают банковского счета и собственности
их вероятных мужей? И многие продают себя ради достижения какой-либо цели.
На Горе, - подумал я с иронией, - по крайней мере, есть четкое разделение
между торговцами и товаром, и не девушки получают выгоду от сделки.
Среди толпы я заметил высокого человека, одиноко сидящего на высоком
деревянном троне, окруженном тарнсменами. На нем был черный шлем члена
Касты Убийц. Я взял Талену за локоть и, несмотря на ее протесты, вывел из
толпы на улицу.
Мы купили бутылку ка-ла-на и распили ее тут же, на улице. Талена
выпросила у меня десятую долю диска. Через несколько минут она вернулась,
неся маленький сверток. Она отдала мне сдачу, и склонив голову мне на
плечо, заявила, что устала. Мы вернулись к нашему шатру. Казрака не было,
и я решил, что он ушел на всю ночь и сейчас уже находится в одной из
желтых палаток города Шатров.
Талена скрылась за шелковой занавеской, а я развел костер, не желая
пока ложиться. Я не мог забыть человека в черном шлеме, сидящего на троне,
и думал: - Мог ли он заметить меня? Или, может быть, я ошибся? Я сидел на
ковре, подбрасывая хворост в костер, и слушал приглушенную музыку,
доносившуюся из соседнего шатра - звуки флейты и барабанов.
Пока я так развлекался, из-за занавески появилась Талена. Я думал,
что она ушла спать, но вместо этого она стояла передо мной, одетая в
прозрачные одежды горийской танцовщицы, губы ее были сильно накрашены,
голова моя кружилась от распространившегося по шатру сильнейшего запаха
духов. На оливковых щиколотках были одеты танцевальные браслеты с
маленькими колокольчиками. В каждой руке у нее было по кинвалу. Она
опустилась на колени и грациозно подняла руки над головой. Кинвалы
блеснули, и Талена, дочь убара всего Гора, стала танцевать передо мной под
музыку из соседнего шатра.
Изящно согнувшись передо мной, она спросила:
- Ты доволен мной, хозяин?
В ее голосе не было ни злобы, ни иронии.
- Да, - сказал я, не став отступать от роли, порученной мне.
Она ненадолго задумалась. Потом подошла к стене шатра и быстро сняла
рабскую цепь и плеть, вложила их в мои руки, и упала передо мной на
колени, но не в позе раба башни, а рабыни наслаждения.
- Если хочешь, - сказала она, - я исполню танец плети и танец цепи.
Я отбросил цепь и плеть к стене.
- Нет, - сердито сказал я. - Я не хочу, чтобы ты танцевала эти
жестокие танцы Гора, столь унижающие женщину.
- Тогда я покажу тебе любовный танец, - сказала она счастливо, -
танец, которому я научилась в Огороженных Садах Ара.
- Это мне нравится, - сказал я, и Талена исполнила этот горийский
танец страсти.
Так она танцевала несколько минут. Ее шелка вспыхивали в свете костра
и обнаженные ноги с позвякивающими колокольчиками мягко ступали по ковру.
С последним ударом кинвалов она, горячо и учащенно дыша, с блестевшими
глазами упала передо мной на ковер и оказалась в моих объятиях. Глядя мне
в глаза, она сказала, чуть запинаясь:
- Принеси железо, заклейми меня хозяин.
- Нет, Талена, - сказал я, целуя ее в губы. - Нет.
- Я должна принадлежать кому-то, - прошептала она, - и хочу
принадлежать тебе, вся целиком и полностью. Я хочу твоего клейма. Тэрл из
Бристоля, ты понимаешь меня? Я хочу быть твоей рабыней.
Я расстегнул ее ошейник и сорвал его с шеи.
- Ты свободна, любимая, - прошептал я. - Навсегда.
- Нет, - заплакала она, - я твоя рабыня. - Она прижалась ко мне. - Я
твоя, - прошептала она, - возьми меня.
За моей спиной послышался шум, и в шатер ворвались тарнсмены. Я
помню, что успел повернуться и увидеть древко копья, опускающегося на мою
голову, услышать крик Талены. В глазах моих вспыхнуло и наступила тьма.
12. В ГНЕЗДЕ ТАРНА
Мои лодыжки и запястья были привязаны к легкой плавающей раме, и
веревки впились в мою плоть под весом тела. Я повернул голову, ощущая боль
в животе, и окунул лицо в воду Воска. Я попытался подвигать руками и
ногами, моргая от света раскаленного солнца.
- Он очнулся, - сказал кто-то.
Я почувствовал, как в раму забили древками копий, намереваясь
спихнуть ее в воду
Я напряг зрение и сквозь пелену увидел темный предмет, оказавшийся
шлемом члена Касты Убийц. Медленно, с ритуальным движением, шлем поднялся,
и я увидел серое жесткое лицо, которое казалось выкованным из металла.
Глаза были неподвижны, они казались сделанными из стекла или камня и
искусственно врезанными в металлическую маску.
- Я Па-Кур, - сказал человек.
Да, это был он, Владыка Убийц Ара, вождь орды.
- Мы снова встретились, - сказал я. Глаза его шевельнулись.
- Цилиндр из Ко-Ро-Ба, - напомнил я. - Арбалет.
Он молчал.
- Тогда тебе не удалось убить меня, - с издевкой сказал я. -
Возможно, тебе следует повторить попытку. Теперь цель больше соответствует
твоему искусству.
Люди, стоявшие за Па-Куром, возмущенно зароптали. Сам он никак не
выразил своих чувств.
- Оружие, - сказал он, протянув руку. В ней мгновенно оказался
арбалет. Это был большой стальной лук, заряженный и взведенный, со
стальной стрелой в ложе.
Я приготовился встретить смерть. Интересно, успею ли я ощутить удар?
Па-Кур поднял руку и сделал повелительный жест. Я увидел маленький круглый
предмет, подброшенный в воздух одним из людей Па-Кура - это был тарновый
диск. Когда эта точка достигла своего апогея, я услышал щелчок, жужжание
тетивы и свист стрелы. Прежде, чем диск стал падать, стрела поразила его и
пролетела еще ярдов 250. Люди Па-Кура затопали ногами по песку и забили
наконечниками копий по щитам.
- Я сказал глупость, - промолвил я.
- И ты умрешь смертью глупца, - в его голосе не было гнева, как и
вообще каких бы то ни было эмоций.
- Подожди, - сказал я. - Прошу твоей милости.
Но мольбы в моих словах не было.
Па-Кур сделал жест, чтобы люди остановились.
- Что ты сделал с девушкой?
- Талена, дочь убара Марленуса, будет править в Аре в качестве моей
королевы.
- Она скорее умрет, - сказал я.
- Она согласилась, - ответил Па-Кур, - и заключила со мной союз. -
Даже теперь каменные глаза не пошевелились. - Она пожелала, чтобы ты погиб
смертью простолюдина, на Раме Унижения, недостойный гибели от нашего
оружия.
Я закрыл глаза. Я должен был знать, что Талена, дочь убара,
воспользуется первой же возможностью, чтобы вернуться в Ар и захватить
власть, даже во главе дикой орды грабителей. И я, ее защитник, должен быть
унижен, уничтожен. Конечно, только Рама унижения могла утолить месть
Талены, столько натерпевшейся от меня. Это, и только это могло стереть в
ее памяти воспоминания о времени, когда она нуждалась в моей помощи и даже
готова была любить меня.
Каждый бандит из шайки Па-Кура, как бы исполняя обряд перед тем как
столкнуть раму в воды Воска, плюнул на меня. Па-Кур последним плюнул на
ладонь и положил ее мне на грудь.
- Если бы не дочь Марленуса, - сказал он металлическим голосом, - я
убил бы тебя честно. Клянусь своим шлемом.
- Я верю тебе, - сказал я, и голос мой оборвался.
Древки копий снова уперлись в раму, спихивая ее с берега. Поток
подхватил ее, и она начала медленно вращаться, уплывая все дальше и дальше
к центру той силы природы, которая называлась Воском.
Эта смерть была не из приятных. Я беспомощно плыл без воды и пищи,
тело, подвешенное на раме за несколько дюймов от воды, испытывало муки
из-за своего собственного веса и палящего солнца. Я знал, что лишь через
несколько дней достигну городов в дельте Воска - в виде трупа, высушенного
солнцем. И еще неизвестно, достигнет ли мой труп дельты. Гораздо более
вероятно, что какая-нибудь водяная ящерица, а то и подводное животное
уволокут меня в воду вместе с рамой и там расправятся со мной. Может
случиться, что мой тарн спустится с неба, чтобы полакомиться беспомощным
человеком, привязанным к унизительной раме. Одно я знал точно - ни один
человек не придет мне на помощь, ибо тело на раме может принадлежать
только злодею, предателю или совершившему святотатство против Царствующих
Жрецов, и это должно быть действительно кощунство, если учесть
долготерпение самих Жрецов.
Мои запястья и лодыжки побелели и онемели. Солнечные лучи и жара
угнетали меня. Глотка пересохла, и вися всего лишь в нескольких дюймах от
поверхности Воска, я сгорал от жажды. Мысли толчками впивались в мой мозг.
Вид вероломной, прекрасной Талены в платье танцовщицы, лежавшей в моих
объятиях. Она была счастлива целовать холодного Па-Кура в обмен на трон
Ара, благодаря ее неугасимой ненависти я осужден на эту ужасную смерть, не
имея возможности умереть, как подобало бы воину. Я хотел бы ненавидеть ее,
о, как бы я хотел ненавидеть ее! - и не мог. На поляне болотистого леса, в
полях империи, на дороге, в караване Минтара - всюду, я видел лишь
женщину, которую любил, цветок варварской расы в далеком и неизведанном
мире.
Ночь наступала бесконечно долго, но наконец ослепительное солнце
исчезло и я погрузился в прохладную ветреную темноту. Звезды сияли в
тишине, волны бились о раму. Однажды, к моему ужасу, под рамой
проскользнуло длинное тело, сверкающая чешуя коснулась моего лица.
Всплеснув хвостом, существо исчезло. Как ни странно я завопил от восторга,
все еще дорожа жизнью, невзирая на то, что пытка продолжалась.
...Солнце снова вылезло на небосклон и начался мой второй день на
Воске. Помню, я все боялся, что никогда уже не смогу двигать руками и
ногами, искалеченными веревками. Потом я как безумный смеялся над этим -
ведь мне никогда уже не придется ими воспользоваться, такого случая больше
не представится.
Может быть, этот дикий смех и привлек тарна. Он приближался ко мне со
стороны солнца с растопыренными когтями. Они крепко сжались на мне, и на
мгновение рама ушла под воду; тарн бешено захлопал крыльями, пытаясь
поднять свою добычу, и внезапно я вместе с рамой оторвался от воды. Рама
повисла на моих руках и ногах, а когти тарна почти раздавили меня. Затем,
к счастью, веревки, не выдержав веса рамы, оборвались, и тарн полетел
ввысь, сжимая меня в когтях.
Я получил ту же отсрочку, какую получает мышь, которую несет в гнездо
ястреб, вскоре мое тело на голой скале будет разодрано на куски дикой
птицей, чьей добычей я стал. Тарн, коричневый тарн с черным хохолком -
наиболее распространенный вид - нес меня к далекой цепи гор. Воск
превратился в широкий ручеек, искрящийся далеко внизу.
Под собой я увидел мертвые просторы Выжженной Земли, тут и там
виднелись пятна зелени, в тех местах где в эту опустошенную страну
откуда-то залетели семена растений, провозглашая неистребимость жизни.
Около одного такого пятна я заметил нечто, сперва показавшееся мне тенью,
а затем превратившееся в несколько точек - стаю небольших животных,
вероятно, млекопитающих, называемых здесь куалаи - серовато-коричневые
звери, с колючей черной гривой.
Насколько я мог понять, мы еще не миновали широкой дороги, ведущей к
Воску. Тогда бы я смог увидеть орду Па-Кура, идущую в Ар, ее марширующие
колонны, линии скачущих тарларионов, полки тарнсменов, повозки с
провиантом и вьючных животных. И где-то в массе, среди флагов и
барабанного боя, есть девушка, предавшая меня.
Насколько это было возможно, я во время полета сжимал и разжимал
кулаки, двигал ногами, чтобы вернуть хоть часть прежней подвижности. Тарн
летел медленно, и я, радуясь тому, что освободился от Рамы Унижения,
обнаружил, что почти примирился с той быстрой смертью, что ожидала меня.
Но внезапно полет убыстрился, а потом стал хаотическим. Тарн бежал!
Волосы мои стали дыбом, когда я услышал резкий злобный крик другого тарна;
это была огромная черная птица, крылья которой вздымали вихри. Он напал на
моего пленителя. Моя птица быстро увернулась и бросок прошел впустую.
Снова атака, и снова мой тарн увернулся, но нападающий предвидел это, и за
секунду до поворота упредил его движение и две птицы столкнулись.
В следующее мгновение я почувствовал, что окованные сталью когти
нападающего впились в грудь моей птицы и она, содрогнувшись в конвульсиях,
раскрыла когти и я стал падать на землю. В то же мгновение упала и моя
птица, а атакующий тарн полетел ко мне. Падая, я вертелся в воздухе, в
ужасе следя за приближением земли. Но я так и не достиг ее - тарн
перехватил меня по дороге, как чайка подхватывает рыбу, выпавшую у
соперницы.
Скоро тарн достиг своих гор, превратившихся из далекой цепочки в
пустынные, пугающие красноватые скалы. Высоко, у самой вершины горы, тарн
бросил меня в гнездо, сделанное из ветвей и хвороста, и наступил на меня
своей лапой, чтобы я не вырывался, пока клюв сделает свое дело. Но едва
клюв опустился ко мне, я сумел поднять руку и яростно ударить по нему,
непрерывно ругаясь.
Звук моего голоса оказал на птицу неожиданное действие. Она
ошеломленно склонила голову набок. Я продолжал орать, и только теперь
понял, что этот тарн был моим собственным тарном. Я нажал на ногу,
прижимающую меня ко дну гнезда, приказывая убрать ее. Птица подняла ногу и
попятилась, не зная, что ей делать. Я вскочил на ноги, стоя по-прежнему в
пределах досягаемости его клюва, но не испытывая страха. Я одобрительно
похлопал его по клюву, как если бы мы были в загоне, и почесал перья на
шее, там, где он не может достать клювом, как всегда действуют тарноводы,
выискивая паразитов.
Я поймал несколько вшей размером с орех, которые поражают диких
тарнов, и скормил их птице. Я делал это до тех пор, пока тарн не вытянул
шею. Седла и поводьев на нем уже не было, они, видимо, сгнили, или же
птица сорвала их с себя почесавшись спиной об скалы вокруг гнезда. Через
несколько минут удовлетворенный тарн взмахнул крыльями и улетел на поиски
добычи, которые до этого завершились так неудачно. Очевидно, что на свой
лад он считал меня несъедобным. Однако, что он легко может переменить свои
взгляды, если ничего не найдет внизу. Жаль, что я потерял свое стрекало в
болотах Ара. Я поискал выход из гнезда, но скалы вверху и внизу были
практически отвесными.
Внезапно меня накрыла тень - вернулся мой тарн. Но, взглянув наверх,
я к своему ужасу обнаружил, что это дикий тарн. Он сел на край гнезда,
щелкая клювом. Теперь мне не помогли бы никакие приемы тарновода. Я
растерянно оглянулся в поисках какого-нибудь оружия, и тут - я едва
поверил своим глазам - в ветвях гнезда были втиснуты остатки моего седла.
Я схватил копье из седла и повернулся. Птица слишком долго целилась, она
была уверена в моем бессилии. И когда она шагнула вперед, не обращая
внимание на копье, я вонзил его широкий наконечник в грудь тарна. Он
пошатнулся, крылья повисли, и птица рухнула на гранитный пол. Она
несколько раз содрогнулась и глаза ее остекленели. Она умерла в то же
мгновение, когда, когда наконечник пронзил ей сердце. Я вытащил копье и,
используя его как рычаг, спихнул труп в пропасть.
Затем я вернулся в гнездо и осмотрел остатки упряжи. Лук и арбалет,
вместе со стрелами, исчезли. Наконечником копья я разорвал седельный
мешок. В нем лежал Домашний Камень Ара, невзрачный, маленький, плоский
камень коричневого цвета. Он был выгравирован еще в то время, когда Ар был
маленькой деревушкой.
Я нетерпеливо отложил камень в сторону. В сумке должен был лежать
запас пищи на обратный путь в Ко-Ро-Ба. Первым делом я достал одну из двух
фляг и сухой паек. И вот, на вершине горы, под порывами сильного ветра, я
получил такое наслаждение от обеда, какого не получал никогда, хотя он
состоял всего лишь из нескольких глотков воды, черствых бисквитов и куска
мяса.
Я порылся в седле еще и нашел свои старые карты и тот прибор, который
служит горийцам одновременно хронометром и компасом. Насколько я выяснив,
вспоминая полет над Воском, я нахожусь на Вольтан Рейндж, или Красных
Горах, как их еще называют, южнее реки и восточнее Ара. Это означало, что
я все же пересек дорогу, но до или после орды Па-Кура - неизвестно. Мои
вычисления подтвердились красноватым оттенком скал, причиной которого было
большое содержание оксида железа.
Я достал из сумки путы и тетиву, решив использовать их для ремонта
седла. Черт побери, как же я не догадался взять запасное стрекало! Не
помешал бы и лишний свисток. Мой выпал, когда Талена скинула меня со спины
тарна.
Я совсем не был уверен, что смогу управлять тарном без стрекала.
Правда я редко применял его, даже реже, чем рекомендовалось. Но все же оно
всегда было рядом, готовое к работе. Теперь его не было. В конце концов,
все зависело от того, насколько удачна будет его охота, и еще насколько
сильна в нем тяга к свободе. Я, конечно, могу убить его, но это не поможет
мне выбраться из гнезда. Не слишком благоприятна перспектива голодной
смерти в убежище своего тарна. Да, я либо улечу, либо умру.
За то время, которое он охотился, я успел починить, насколько мог, с
помощью веревок и тетивы седло и упряжь. Когда мой тарн опустился на край
гнезда, я уже окончил свою работу, успев даже собрать мешок. Почти
механически я положил туда Домашний Камень Ара, этот простой булыжник,
который так изменил мою жизнь и судьбу империи.
В когтях тарна была антилопа, называемая табук, которая водилась в
рощах ка-ла-на. Спина у нее была сломана, шея и голова беспомощно
болтались.
Когда он поел, я подошел к нему, что-то дружелюбно бормоча, как будто
ничего необычного не происходило. Дав ему рассмотреть упряжь, я осторожно
надел ее ему на шею, потом накинул на спину седло, и заползая под брюхо,
застегнул его. Затем спокойно взобрался наверх по лесенке и, привязав ее к
луке седла, немного посидел на нем и решительно потянул за первый повод.
Черное чудовище поднялось в воздух и я облегченно вздохнул.
13. МАРЛЕНУС, УБАР АРА
Я летел к Ко-Ро-Ба, неся в сумке трофей, который, по крайней мере для
меня, был бесполезен. Он уже сделал свое дело. Его потеря развалила
империю и на некоторое время гарантировала независимость Ко-Ро-Ба и его
соседей. Но моя победа, если это можно назвать победой, не радовала меня.
Моя миссия окончилась, но я не ликовал. Я утратил любимую девушку, пусть
она была жестока и вероломна.
Я поднял тарна выше, чтобы видеть на две-три сотни пасангов. Вдали,
почти за горизонтом, билась серебряная жилка Воска и виднелась полоса
Выжженной Земли. Бросил я взгляд и на красные скалы Вольтан Рейндж,
убегающие к востоку. Южнее виднелся свет заходящего солнца, отражающийся
от цилиндров Ара на севере. На некотором расстоянии от Воска горели
холодные огни костров Па-Кура.
Потянув за второй повод, я направил тарна к Ко-Ро-Ба и вдруг увидел
прямо перед собой нечто, чего не ожидал встретить здесь, и это испугало
меня. Внизу, защищенные со всех сторон скалами, видные только с неба,
горели четыре или пять костров, возможно, какого-то горного патруля, или
охотничьей партии, гоняющейся за верром - горийским горным козлом с
длинной шерстью и спиральными рогами, либо за более опасным ларлом -
леопардоподобным зверем, распространенным на Вольтан Рейндж и некоторых
других грядах, и чьих визитов за пищей боялись люди равнин. Я снизился, не
веря, что костры принадлежат охотникам или патрулю. Что-то непохоже, чтобы
сейчас на Вольтан Рейндж оставался один из арских горных патрулей, или
чтобы там были охотники.
И мои подозрения подтвердились. Возможно, люди из загадочного лагеря
услышали шум крыльев тарна, или я на мгновение закрыл одну из горийских
лун, но огни внезапно погасли, рассыпавшись искрами, а угли были мгновенно
залиты. Отверженные, решил я, или беженцы из Ара. Многим должна казаться
притягательной удивительная безопасность гор. Удовлетворив свое
любопытство и не желая приземляться в темноте, откуда легко могло вылететь
копье, я потянул за первый повод, решив, наконец, отправиться назад в
Ко-Ро-Ба, откуда улетел несколько дней назад, которые показались целой
вечностью.
Во время подъема я услышал ужасный охотничий крик ларла, пронзивший
сумерки, упавшие на вершины гор. Даже тарн содрогнулся в полете. Вой
подхватили где-то среди скал еще два ларла. Охотясь в одиночку, ларл
молчит, бережет крик до последнего мгновения, когда сможет привести свою
жертву в оцепенение. Но этим вечером здесь охотилась стая ларлов, и крики
диких зверей направляли жертву в сторону, откуда не раздавались крики.
При свете трех лун, создающий причудливые переливы на земле, я увидел
ларла, легко крадущегося по открытому пространству, почти белого в лунном
свете. Он остановился, поднял свою огромную голову - два-три фута в
диаметре - и новый крик разорвал тишину. Ему мгновенно ответили где-то за
два пасанга к западу и примерно с такого же расстояния с юга. Зверь готов
был вновь двинуться вперед, но вдруг его остроконечные пятнистые уши
поднялись и он снова застыл. Я подумал, что он услышал тарна, но ларл не
обращал на нас никакого внимания.
Я опустился еще ниже, ведя тарна широкими кругами и не выпуская ларла
из виду. Хвост животного заколотился по земле. Затем он припал к почве и
пополз вперед, почти касаясь поверхности, быстро, но осторожно. Уши снова
спокойно висели по бокам широкой головы. Видеть ларла, бесшумно
крадущегося, подобно ветерку в траве, к жертве, было и прекрасно, и
страшно.
Случилось что-то неожиданное - какое-то животное старалось разорвать
охотничий круг. Казалось бы, зачем ларлу беспокоиться о каком-то животном,
выбирающимся из этой сети криков и ужаса. Можно пренебречь одной особью
ради целостности круга. Но это не так. По каким-то причинам ларл всегда
разорвет охотничий круг, в котором может оказаться несколько животных,
ради одного, стремящегося вырваться на свободу. Хотя это чисто
инстинктивное действие со стороны ларла, оно учитывало тот факт, что после
многих поколений могло появиться животное, передающее свои рефлексы по
наследственности, потомок тех, кто уцелел после того, как ларл потерял
цель охоты. Это могли быть только те животные, которые не стремятся
разрушить круг и на них легче всего охотиться.
Внезапно, к своему ужасу, я увидел жертву ларла. Это был человек, с
поразительной беспечностью шагающий по скалам. На нем были желтые одежды
больного дар-косисом, этой страшной, неизлечимой болезнью Гора.
Не раздумывая, я схватил копье и, рванув тарна за четвертый повод,
повел его вниз. Птица приземлилась между жертвой и приближающимся ларлом.
Решив не бросать копье с безопасной, но ненадежной дистанции, сидя в
седле, я соскочил на землю, и ларл, разъяренный вмешательством, издал свой
парализующий крик и прыгнул. На мгновение я действительно оцепенел. Как
стальной кулак ужаса поразил меня этот крик. Скорее всего, это был просто
рефлекс.
Но мгновение длилось недолго, и я поднял копье, чтобы встретить удар
нападающего ларла. Мое появление дезориентировало его или спутало его
рефлексы, возможно, крик был слишком коротким, или же я слишком быстро
оправился от него. И когда зверь прыгнул на свою жертву с расстояния в
двадцать футов, то вместо нее он встретил упертое в землю копье, которое
сжимал полуголый воин Ко-Ро-Ба. Наконечник копья исчез в теле разъяренного
ларла до самого древка, которое постепенно тоже погружалось в тело под
тяжестью животного. Я выпрыгнул из-под чудовищного зверя, избежав удара
его когтистых передних лап. Древко сломалось и ларл рухнул на землю,
перекатился на спину и, яростно ревя, размахивал лапами, пытаясь вырвать
острие копья. Затем он содрогнулся в конвульсиях, голова упала, глаза
затянулись белой пеленой.
Я повернулся к человеку, которому спас жизнь. Он сгорбился в своем
саваноподобном одеянии, как сломанная бурей ветка. Его лицо скрывал
капюшон.
- Тут еще много этих зверей, - сказал я, - пойдемте. Здесь
небезопасно.
Человек отшатнулся и как бы уменьшился в своих желтых одеждах.
Указывая на свое лицо он прошептал:
- Священная болезнь.
Это буквальный перевод названия дар-косис, или еще ее называют -
священное страдание. Болезнь называется так потому, что считается
освященной Царствующими Жрецами, и человек, страдающий ею, освящен ими.
Поэтому пролить его кровь - святотатство. С другой стороны, Страдальцам,
как их называют, нечего бояться. Их болезнь так разрушительна, так
беспощадна и столь страшна, что даже храбрейшие из изгнанников уступают им
дорогу, так что Страдальцы имеют наибольшую свободу передвижения на Горе.
Конечно, им рекомендуется держаться подальше от людских поселений, и если
они не следуют этому предостережению, то могут быть встречены камнями.
Странно, но побить Страдальцев камнями не считается преступлением перед
Царствующими Жрецами, которым не нравится, когда проливают кровь больных.
В качестве акта милосердия, Посвященные отделили им несколько мест,
называемых дар-косисными ямами, где Страдальцев, отбывающих в них
добровольное заключение, снабжают пищей, сбрасываемой с тарнов. Попав в
яму, Страдалец уже не может покинуть ее. Найдя несчастного на Вольтан
Рейндж, так далеко от обычных путей и плодородных полей Гора, я решил, что
он убежал - если это возможно - из одной из этих ям.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Я из Страдальцев, - ответила роковая фигура. - Страдальцы мертвы,
мертвые не имеют имен, - он говорил хриплым шепотом.
Я был рад, что сейчас ночь и капюшон скрывает его лицо - я не имел
желания выяснять, сколько же плоти осталось еще на его черепе.
- Ты убежал из Ямы?
Человек съежился еще больше.
- Со мной ты можешь не бояться, - сказал я. Я указал на тарна, в
нетерпении взмахивающего крыльями. - Скорее на моего тарна.
- Священная болезнь, - возразил человек, указывая на свой капюшон.
- Я не могу позволить тебе умереть здесь, - сказал я и содрогнулся от
того, что придется взять этого мертвеца, этот шепчущий труп с собой.
Болезни я боялся больше, чем ларла, но я не мог оставить его в лапах
зверей.
Человек хихикнул.
- Я уже мертв, - сказал он и неприятно рассмеялся. - Я из
Страдальцев. Ты хочешь заболеть священной болезнью? - спросил он, вытянув
свою руку и как бы стараясь схватить меня в темноте.
Я в ужасе отпрянул.
Существо шагнуло ко мне и упало на землю, простонав. Кряхтя, оно
уселось на камень - завернутое в желтую ткань и закачалось вперед-назад,
издавая какие-то сумасшедшие звуки, что-то вроде причитания или
всхлипывания.
Где-то на расстоянии пасанга раздался вопль разъяренного ларла,
одного из компании, убитого мной. Он был расстроен неудачной охотой.
- Вставай, - сказал я. - Времени мало.
Я подавил дрожь отвращения и протянул ему руку.
- Вот моя рука, - сказал я. - Я помогу тебе.
Из груды желтых одежд, которые были живым существом, ко мне
протянулась рука с пальцами, скрюченными, как у курицы. Невзирая на страх,
я сжал ее и стал поднимать страдальца.
К моему удивлению, его рука крепко сжала мою и прежде, чем я что-либо
понял, моя рука дернулась и вывернулась. Я был брошен к ногам человека,
который вскочил на ноги и поставил ногу мне на горло. В его руке был меч
воина и его острие уперлось мне в грудь. Он расхохотался и откинул капюшон
на плечи. Под ним оказалась огромная голова, похожая на львиную, с
длинными волосами и великолепной бородой. Человек выпрямился во весь рост
и стал похож на гигантскую статую. Он вынул из-под своей одежды тарнский
свисток и дунул в него. Почти сразу же ему ответили другие свистки, целая
дюжина. Через минуту воздух наполнился хлопаньем крыльев и полсотни
тарнсменов появилось над нами.
- Я - Марленус, убар Ара, - сказал человек.
14. СМЕРТЬ ТАРНА
Я был брошен на колени перед убаром. Спина моя кровоточила от бичей.
Девять дней, проведенных в его лагере, меня непрерывно пытали. Впервые за
это время я увидел его. Я решил, что эта встреча должна положить конец
моим мучениям - мучениям, которым подвергался воин, укравший Домашний
камень его города.
Один из тарнсменов Марленуса схватил меня за волосы и наклонил мою
голову к сандалиям убара. Я попытался выпрямиться, и в моих глазах не было
того, что доставило бы ему наслаждение. Мы находились в гранитной пещере
одной из гор Вольтана, вокруг горели костры. Передо мной, на грубом троне
из обломков скал, сидел Марленус, его длинные волосы разметались по
плечам, борода достигала рукоятки меча. Он был гигантом, даже более
огромным, чем старший Тэрл, и в его глазах я увидел огонь могущества,
горевший и в глазах его дочери Талены. Хотя я должен был умереть от руки
этого великолепного варвара, я не чувствовал к нему ненависти. Если бы
сейчас я должен был бы убить его, я сделал бы это с уважением, а не с
ненавистью и презрением.
На шее у него висела золотая цепь с медальоном, изображающим Домашний
Камень Ара. В руках у него был сам Камень, этот ничтожный источник
стольких страданий и страстей, кровопролитий и славы. Он держал его
бережно, как ребенка.
У входа двое из его людей укрепили тарларионскую пику, вроде тех, что
были у Казрака и его товарищей, в щели, наверное, специально
приготовленной для этого. Вероятно, с ее помощью меня должны были
заколоть. Существовали разные пути прекращения моего существования, и
некоторые из них были милосерднее других. Я не ожидал, что мне будет
дарована быстрая смерть.
- Это ты украл Домашний Камень Ара? - спросил Марленус.
- Да.
- Это было сделано неплохо, - сказал он, наблюдая игру света на
истертой поверхности камня.
Я ждал, стоя на коленях, удивляясь тому, что его, как и тарнсменов,
не интересовала судьба дочери.
- Ты понимаешь, что должен умереть? - не глядя на меня спросил
Марленус.
- Да.
Держа камень в руках, Марленус наклонился вперед:
- Ты молод, храбр и глуп, - сказал он, внимательно посмотрев мне
прямо в глаза, и выпрямился.
- Когда-то я был также молод и храбр, и, быть может, так же глуп - да
глуп. - Марленус смотрел куда-то поверх меня. - Тысячи раз я рисковал
жизнью и отдал годы юности мечте об Аре и империи, когда на Горе будет
единый язык, единые законы, единые деньги, дороги и пути станут
безопасными, крестьяне будут мирно возделывать свои поля, и будет лишь
один Совет, лишь один могучий город, объединяющий цилиндры нескольких
небольших, враждующих городов - все это разрушил ты... - Марленус взглянул
на меня. - Впрочем, что ты, простой тарнсмен, можешь понимать в таких
вещах? Но я, Марленус, хотя и являюсь воином, я больше, чем просто воин, и
так было всегда. Когда другие видели только законы своей касты, не
чувствовали другого долга, кроме долга своему Домашнему Камню, я осмелился
мечтать об Великом Аре - когда настанет конец бессмысленным войнам,
кровопролитию и террору, конец тревогам и страху, омрачающим нашу жизнь -
я мечтал о том, что из праха поднимется новый мир, мир законности и чести,
власти и справедливости.
- Твоей справедливости, - сказал я.
- Моей, если хочешь, - согласился он.
Марленус положил Домашний Камень пред собой на землю и взял меч,
лежащий на коленях. Теперь он был похож на бога войны.
- Знаешь ли ты, тарнсмен, - спросил он, - что здесь нет другой
справедливости, кроме справедливости меча? Такова правда - подумай об
этом. - Он сделал паузу. - Без этого, - он дотронулся до лезвия, - нет
ничего - ни справедливости, ни мира. Без меча здесь нет ничего.
- По какому праву меч Марленуса должен принести справедливость на
Гор?
- Ты не понимаешь, - ответил он, - что само право, о котором ты
столько говоришь, обязано своим существованием мечу.
- Это ложь, - сказал я. - Надеюсь, что ложь. - Я выпрямился, хотя
малейшее движение раздражало раны от кнута на спине.
- До меча, - терпеливо объяснил Марленус, - тут не было права, только
факт - что есть то, что есть, а не то, чему следовало бы быть, и так будет
до тех пор, пока меч не создает, установит, гарантирует правду, не придаст
ей вес и значение. - Он с легкостью поднял меч, как если бы это была
ветка. - Сначала меч, потом государство, и лишь затем - справедливость.
- Но мечта об Аре, о которой ты говоришь, в которую веришь, она
принесет это право?
- Да.
- Это правильная мечта?
- Несомненно.
- Тогда твоему мечу не хватило силы воплотить ее в жизнь.
Марленус задумчиво взглянул на меня и рассмеялся.
- Клянусь Царствующими Жрецами, я утратил меру.
Я пожал плечами, что было весьма болезненно в цепях.
- Но, - продолжал он, - если даже ты прав, как же мы узнаем, верна
мечта или нет.
Я не мог ответить на этот вопрос.
- Я скажу тебе, - рассмеялся Марленус и похлопал по лезвию, - с
помощью этого.
Он поднялся и вложил меч в ножны. Как по сигналу, в пещеру вошли
тарнсмены и схватили меня.
- Заколоть его, - приказал Марленус.
Тарнсмены сняли с меня цепи, чтобы я мог умереть свободным. Вероятно,
для того, чтобы мои конвульсии доставили больше удовольствия наблюдателям.
Я как бы онемел, даже спина, которая, не будь я на пороге смерти,
была бы адом, не давала о себе знать.
- Твоя дочь, Талена, жива, - сказал я Марленусу. Сам он не спрашивал
меня об этом и даже не подавал признаков заинтересованности. И все же,
поскольку он был человеком, я решил, что и он хочет об этом знать,
несмотря на то, что он был далек от мира и погружен в свои мечты.
- Она должна была принести мне тысячу тарнов, - сказал он. -
Продолжайте, - приказал он воинам.
Они крепко схватили меня за руки. Двое вынули пику из щели и понесли
ее вперед. Она должна была вонзиться в меня, и вместе со мной вернуться на
место.
- Она твоя дочь, - сказал я Марленусу. - И она жива.
- Она подчинилась тебе? - спросил он.
- Да.
- Значит, она ценит свою жизнь дороже моей чести.
Внезапно чувство онемелости, бессилия во мне исчезли в вспышке
ярости.
- Будь проклята ваша честь, - проревел я. - Ваша вонючая честь!
Не понимая уже, что делаю, я стряхнул двух тарнсменов со своих рук,
как детей, и обрушился на Марленуса. От моего удара по лицу он опрокинулся
назад, морщась от боли и удивления. Я повернулся как раз вовремя, чтобы
отразить пику, летящую мне в спину. Я схватил ее, перевернул и, используя,
как палку, держа ее перед собой, прыгнул на тех двоих и опрокинул их.
Раздалось два крика, и пика оказалась в полном моем распоряжении. Пять или
шесть тарнсменов уже бежали к широкому отверстию пещеры, но я ринулся на
них, и, держа копье перед собой параллельно земле, с нечеловеческой силой
выволок их наружу и скинул с края площадки перед пещерой. Их вопли были
заглушены ревом тарнсменов, бросившихся на меня.
Один из них поднял арбалет, но я проткнул его копьем насквозь, и
стрела ударила в стену над моей головой, выбив сноп искр. Другого я сбил
ударом ноги и, выхватив его меч, уложил третьего, подбежавшего ко мне, и
ранил четвертого, но был оттеснен вглубь пещеры. Я был обречен, но решил
умереть с честью. Все это время я слышал звериный рык Марленуса,
хохотавшего за моей спиной от радости, что простое закалывание
превратилось в бой, так милый его сердцу. В момент передышки я повернулся
лицом к нему, надеясь скрестить меч с самим убаром, но в этот момент
кандалы ударили меня по лицу и горлу - метнул их в меня Марленус. Я
задохнулся и мотнул головой, чтобы стряхнуть с глаз кровь, и меня тут же
схватили трое или четверо тарнсменов.
- Хорошо сделано, юноша, - объявил Марленус. - Я так и думал, что ты
не захочешь умереть, как раб. - Он обратился к своим людям, указывая на
меня. - Что скажете, - рассмеялся он. - Достоин ли этот воин умереть
Смертью Тарна?
- Конечно достоин, - сказал один из тарнсменов, прижимая тунику к
пораженной груди.
Меня выволокли наружу, к моим запястьям и лодыжкам привязали путы, а
их свободные концы тут же привязали к кожаным седлам двух тарнов - один из
которых был мой собственный черный гигант.
- Ты будешь разорван на куски, - сказал Марленус. - Это не очень
приятно, но лучше, чем закалывание.
Тарнсмены оседлали птиц.
- Я еще жив, - сказал я. Глупо, конечно, но я чувствовал, что мой
смертный час еще не настал.
Марленус не стал разубеждать меня.
- Ты украл Домашний Камень Ара. Тебе повезло. - сказал он.
- Никто еще не избежал Смерти Тарна, - сказал один из его людей.
Воины разошлись, давая дорогу птицам.
Марленус сам наклонился в темноте, проверяя и укрепляя узлы на путах.
- Хочешь, я убью тебя сейчас? - ласково сказал он. - Все-таки, Смерть
Тарна - не из приятных.
Его рука, невидимая другим людям, оказалась на моем горле. Я
почувствовал, как он сжимает его.
- Откуда такая доброта? - спросил я.
- Ради девушки, - ответил он.
- Почему?!
- Ради ее любви.
- Твоя дочь ненавидит меня.
- Она согласилась стать женой Па-Кура, Владыки Убийц, чтобы дать тебе
маленький шанс выжить, послав тебя на Раму Унижения.
- Откуда ты это знаешь?
- Это знают все в лагере Па-Кура, - ответил Марленус. Я почувствовал,
что он улыбается в темноте. - Я сам, один из страдальцев, узнал это от
Минтара, торговца. Он стремится иметь друзей в обоих лагерях, ибо кто
знает, не сядет ли Марленус снова на трон Ара?
Вероятно, я издал крик ярости, ибо Марленус заткнул мне рот свободной
рукой.
Не спрашивая меня более ни о чем, он поднялся и отошел под крылья
одного из тарнов, помахав рукой.
- Прощай, воин, - сказал он.
Резким толчком тарнсмены подняли птиц в воздух. На мгновение я повис
между двумя птицами, затем на высоте ста футов тарнсмены по сигналу -
свистку с земли - развернули птиц в противоположных направлениях. Острая
боль разодрала мое тело. Я невольно вскрикнул. Птицы старались как можно
дальше отлететь одна от другой. Снова и снова наступала мгновенная
передышка, когда одна из птиц ослабляла натяжение пут. Я слышал над собой
проклятия тарнсменов и вспышки стрекал. Вдруг птицы снова резко натянули
путы, вызвав ослепляющую вспышку боли.
Внезапно раздался треск и одна из веревок оборвалась. Не размышляя,
слепо подчиняясь рефлексу, я схватил свободной рукой шнур и попытался
стащить его с запястья. Птицы рванулись и боль пронзила меня, но и шнур,
вместе с клочками кожи слетел с руки и исчез во тьме. Скоро тарнсмены
поймут, что случилось. Сначала они решат, что мое тело разорвалось
пополам, и тьма скроет истину, но ненадолго - до тех пор, пока они не
подергают за шнуры, проверяя вес груза.
Я изогнулся и стал карабкаться по одной из двух веревок, ведущих к
огромной птице надо мной. Через несколько секунд я очутился у седла.
Тут тарнсмен увидел меня и завопил от ярости, выхватывая меч. Он
рубанул с плеча, но я увернулся и сжал коготь птицы - она вскрикнула и
стала неуправляема. Тогда, одной рукой сжимая коготь, другой я расстегнул
застежку, и все седло, к которому тарнсмен был пристегнут поясом, слетело
со спины тарна и полетело на землю.
Я услышал вопль тарнсмена, а затем наступила тишина.
Другой тарнсмен должен встревожиться. Каждое мгновение было
драгоценно. Я прыгнул во тьме к поводьям птицы и ухватился за кольцо на
шее. Резкий рывок заставил птицу отреагировать так, как если бы я потянул
за четвертый повод. Он немедленно стал спускаться, и минутой позже я стоял
на скалистом плато. За горами виднелась полоса красного света -
приближался рассвет. Мои лодыжки были все еще привязаны к птице, и я
быстро разорвал ремни.
С первым лучом света я увидел в сотне футов от себя то, что я
надеялся найти - седло и скорчившееся тело тарнсмена. Я подбежал к нему и
вытащил арбалет, который не повредился при падении. Стрелы тоже
сохранились. Я зарядил его и тут же услышал, что надо мной летит тарн. Он
спускался к погибшему, и его тарнсмен слишком поздно увидел меня. Стрела
пронзила его в седле.
Тарн, мой черный гигант из Ко-Ро-Ба, приземлился и величественно
пошел вперед. Я подождал, немного опасаясь, пока он не подошел ко мне и не
положил голову мне на плечо, вытянув шею для почесывания. Я наскреб
несколько пригоршней вшей и положил ему на язык, благодарно похлопал по
ноге и взобрался в седло, сбросив мертвого тарнсмена на землю и заняв его
место.
Я чувствовал прилив сил. У меня снова были оружие и тарн. И даже
стрекало. Я взлетел, не думая уже о Ко-Ро-Ба или Домашнем Камне. Возможно
с глупым, но неиссякаемым оптимизмом я провел птицу над Вольтан Рейндж и
полетел к Ару.
15. НА СТОЯНКЕ МИНТАРА
Ар, осажденный и бесстрашный, представлял собой великолепное зрелище.
Его прекрасные цилиндры вызывающе сверкали за белыми мраморными валами его
двойных стен - первая из них была высотой 300 футов, вторая, через
двадцать ярдов - около 400 футов, они были достаточно широки, чтобы по ним
могли проехать в ряд сразу шесть повозок. Через каждые пятьдесят футов на
стенах вздымались башни, поставленные так, что невозможно было избежать
огня из многочисленных амбразур. По всему городу от цилиндра к цилиндру
тянулись, поблескивая в солнечном свете, почти невидимые проволоки, сотни
таких проволок образовывали сеть, защищающую от тарнов. Провести тарна
между этими проволоками было невозможно - они разрезали бы ему крылья.
Внутри города Посвященные, которые взяли его под свой контроль после
бегства Марленуса, раскрыли осадные резервуары и распределяли
продовольствие из гигантских элеваторов. Город, подобный Ару, при хорошем
командовании мог противостоять осаде в течение жизни целого поколения.
За стенами города начинались укрепления Па-Кура, сложенные под
руководством лучших инженеров Гора. За сотни ярдов от стены, за пределами
досягаемости лука, тысячи рабов и плотников рыли гигантский ров, футов
шестьдесят шириной и восемьдесят глубиной. На внешней его стороне
ссыпалась вынутая земля, которая, предварительно утрамбованная,
превращалась в вал, на вершине которого, после его завершения, будут
установлены многочисленные устройства для дезориентирования лучников,
подвижные деревянные экраны и легкие метательные орудия.
Между рвом и стенами города под покровом ночи были установлены тысячи
кольев, остриями к стенам. Я знал, что многое сверху не видимо: свободное
пространство между кольями усеяно скрытыми ямами-ловушками с острыми
кольями на дне. Кроме того, в земле скрывались деревянные доски с
железными крюками, подобные тем, которые использовались в древности на
Земле. За первым рвом через несколько сотен ярдов шел второй, поменьше, но
тоже с валом, около двадцати футов глубиной и тридцати футов шириной. Этот
вал окружала ограда из острых кольев. Через каждые сто ярдов шли ворота.
За этой стеной размещались бесчисленные палатки орды Па-Кура.
Тут и там между палаток собирались осадные башни. Девять уже было
готово. Конечно, невозможно было достичь высоты стен Ара, но с помощью
таранов они могли пробить нижние уровни. Тарнсмены должны будут атаковать
вершины стен. Когда придет время атаки, через ров будут переброшены мосты,
по которым башни подкатятся к стенам Ара; через них потечет кавалерия
тарларионов, вся орда. Легкие машины, в основном катапульты, будут
перенесены тарнами.
Еще один способ осады вступил в действие, но я не мог видеть его -
это подземная война между лагерем Па-Кура и Аром. Многочисленные туннели
уже сейчас должны прокапываться к Ару, а из него к лагерю. Наиболее
ожесточенная борьба будет вестись в этих змееподобных норах, глубоко под
землей, при свете фонарей. Многие из них будут разрушены или засыпаны.
Учитывая глубину фундамента стен города и скальное основание, на котором
он покоится, можно было судить, что вряд ли будет прорыт туннель, с помощь
которого можно будет обрушить приличный кусок стены, но можно вывести
туннель в пределы города, по которому солдаты ночью проникнут в него и
перебьют охрану ворот, и Ар, окажется беззащитным перед ордой убийц.
Я заметил одну особенность укреплений осаждающих - отсутствие
третьего рва, прикрывающего лагерь сзади. Я решил, что Па-Кур считает себя
в безопасности и не хочет тратить время и рабов на ненужную работу. Но все
же он совершает ошибку, не соблюдая правила осады. Если бы у меня было
определенное количество людей, я бы ею воспользовался.
Я посадил тарна на границе лагеря Па-Кура, примерно в семи-восьми
милях от города. Я не удивился тому, что меня никто не окликнул:
высокомерие Па-Кура или его самонадеянность явились причиной того, что в
тылу не было никакой охраны, системы паролей и отзывов. Ведя тарна на
поводу, я вступил в лагерь как на карнавал или на ярмарку. У меня не было
никакого определенного плана, но я рассчитывал найти Талену и бежать, либо
умереть.
Остановив спешившую рабыню, я спросил ее, где расположена стоянка
Минтара, решив, что она, наверное, проделал путь от Воска до сердца
империи. Она была недовольна непредвиденной задержкой, но горийский раб не
станет игнорировать вопрос свободного человека. Она выплюнула монеты,
находившиеся у нее за щекой, и удовлетворила мое любопытство. Горийские
одежды редко уродуются карманами, за исключением спецодежды для
ремесленников.
С сильно бьющимся сердцем, скрыв лицо под шлемом, отнятым у воина на
Вольтан Рейндж, я подошел к стоянке Минтара. У входа стояла гигантская
временная проволочная клетка-загон для тарна. Я уплатил тарноводу
серебряный диск, приказав ему позаботиться о птице: почистить и покормить
ее, привести в готовность. Его недоумение было развеяно еще одним диском.
Я обошел окрестности стоянки Минтара, отделенной от основного лагеря,
как и большинство стоянок торговцев, плетеной изгородью. Через стоянку,
как через осажденный город, тянулись противотарновые провода. Стоянка
Минтара была самой большой среди торговых стоянок и занимала несколько
акров. Наконец, я подошел к корали тарларионов и подождал, пока не
отлучится один из стражей, который мог узнать меня.
Оглядевшись, не смотрит ли кто, я перепрыгнул через изгородь и попал
в гущу ездовых тарларионов. Предварительно я установил, что в этой корали
нет высоких тарларионов, на которых ездит Казак и его воины. Они слишком
возбудимы и плотоядны, а мне не нравилась перспектива поднимать шум,
прокладывая себе дорогу среди них с помощью копья.
Их более кроткие родственники не стали бы прерывать свои мысли о
пище. Укрытый за их огромными, как автобусы, телами, я прокрался к выходу.
Счастье не изменило мне, когда я перепрыгнул через стену и направился
по тропинке к палаткам людей Минтара. Обычно стоянка торговцев, в отличие
от хаоса лагеря Па-Кура, организована в лучших военных традициях, по
геометрической схеме. Военный лагерь располагается концентрическими
кругами, отражающими четверичный принцип военной машины Гора, так же и
торговая стоянка состоит из концентрических кругов, причем палатки стражи
занимают внешний ряд, возчики, ремесленники, маркитантки и рабы -
следующие ряды, а центр оставлен для торговца, его товаров и
телохранителей.
Именно поэтому я перебрался через изгородь именно в этом месте; я
искал палатку Казрака, которая должна была стоять во внешнем кольце, около
коралей. Мои предположения оказались правильными, и через минуту я
скользнул в его палатку и бросил на циновку свое кольцо со знаком Кэбота.
Час, который я провел внутри палатки, показался мне вечностью.
Наконец появилась усталая фигура Казрака со шлемом в руке. Я не стал
говорить с ним, пока оружие было в его руках: к сожалению, горийский воин
прежде всего, встретив в своей палатке чужака, убьет его, а потом станет
разбираться, кто он такой. Я остался в тени и подождал, пока он отстегнул
меч. Вспыхнуло огниво, и Казрак зажег маленькую лампу - фитиль,
вставленный в медную чашку с тарларионовым жиром - и при ее мерцающем
свете повернулся к циновке. И тут же он упал на колени и схватил кольцо.
- Царствующие Жрецы! - воскликнул он.
Я прыгнул к нему и зажал ему рот руками. Он яростно отбивался.
- Казрак! - сказал я и убрал руки. Он обнял меня и прижал к груди, с
наполнившимися слезами глазами.
- Я искал тебя, - сказал он. - Два дня я скакал по берегам Воска,
чтобы освободить тебя.
- Это было святотатством, - рассмеялся я.
- Пусть так, но я должен был освободить тебя.
- Мы снова вместе, - просто сказал я.
- Я нашел раму в полпасанга от Воска, уже сломанную, и подумал, что
ты погиб.
Этот храбрец плакал, и я тоже чувствовал, что слезы подступают к моим
глазам, но от радости - ведь он был моим другом. Подойдя к его ящику около
циновки, я достал флягу вина ка-ла-на и, сделав большой глоток, протянул
ее ему. Он осушил ее одним глотком и вытер бороду, испачканную красной
жидкостью.
- Да, мы снова вместе, - сказал Казрак. - Снова вместе, Тэрл из
Бристоля, мой брат по мечу.
Мы уселись и я рассказал ему о своих приключениях, а он слушал меня,
качая головой.
- Самой судьбой и Царствующими Жрецами тебе предназначено совершать
великие подвиги.
- Жизнь коротка. Давай лучше поговорим о наших делах.
- За сотню поколений из тысячи храбрецов едва ли кто сравниться с
тобой.
Кто-то вошел в палатку. Я исчез в тени. Это был один из доверенных
воинов Минтара - человек, чьи тарларионы тащили паланкин торговца.
Даже не оглядев палатку, он обратился прямо к Казраку:
- Не хотят ли Казрак и его гость, Тэрл из Бристоля, сопроводить меня
в палатку Минтара, торговца?
Мы были ошеломлены, но поднялись и пошли за ним. Уже стемнело и я
надел свой шлем, так что узнать меня было невозможно. Перед тем, как
покинуть палатку, я положил кольцо в свой мешок, но теперь решил, что
излишнее благоразумие не повредит моей гордости.
Шатер Минтара был огромен и казался дворцом из шелка. Пройдя мимо
стражи у входа, мы увидели в центре шатра у небольшого костра двух
человек, между которыми лежала игорная доска. Один был Минтар, чье тело
подобно бурдюку покоилось на мягких подушках. Другой, гигант, носил одежды
Страдальца, но носил их по-королевски. Он сидел, скрестив ноги, с
выпрямленной спиной и высоко поднятой головой - как подобает воину. Даже
издали я узнал его - это был Марленус.
- Не будем прекращать игру, - сказал он Минтару.
Мы встали рядом.
Минтар погрузился в мысли, не отрывая взгляда от красных и желтых
клеток доски. Увидев нас, Минтар моргнул, и его пухлая рука протянулась,
на секунду поколебавшись, к одной из 100 клеток доски, где находился
тарнсмен. Он коснулся его. Последовал мгновенный обмен ходами, подобный
цепной реакции: первый тарнсмен взял первого тарнсмена, второй копьеносец
ответил нейтрализацией первого копьеносца, но был сражен вторым
тарнсменом, тарнсмен - рабом копья, и раб копья - рабом копья.
Минтар откинулся на подушки:
- Вы взяли город, но не Домашний Камень. - Его глаза заблестели от
удовольствия. - Я позволил это, чтобы захватить раба копья. Он дал мне
нужную точку, слабую, но решающую.
Марленус усмехнулся.
- Позиция должна выдерживать любое рассмотрение. - И он
величественным жестом двинул своего убара в разрыв, образовавшийся в
результате взятия раба копья. Убар закрыл Домашний Камень.
Минтар наклонил голову, признавая себя побежденным, и большим пальцем
повалил своего убара.
- Это моя слабость, - пожаловался он. - Я во всем гонюсь за прибылью,
пусть даже маленькой.
Марленус взглянул на нас с Казраком.
- Минтар учит меня терпению, - сказал он. - Обычно он мастерски
защищается.
- А Марленус всегда нападает, - улыбнулся Минтар.
- Захватывающая игра, - сказал Марленус почти откровенно. - Некоторым
она заменяет музыку и женщин, доставляя не меньшее удовольствие. Она
помогает им забыться. Это - как вино ка-ла-на в ночь, в которую его
следует выпить.
Мы молчали.
- Вот смотрите, - сказал Марленус, восстанавливая позицию. - Я
использую убийцу, чтобы взять город. Убийца падает от тарнсмена...
необычное, но интересное решение.
- И тарнсмен падает от раба копья, - добавил я.
- Верно, - согласился Марленус и взмахнул рукой, - но я побеждаю.
- А Па-Кур, - сказал я, - убийца.
- Да, - сказал Марленус, - и Ар - город.
- А я - тарнсмен? - спросил я.
- Да, - ответил он.
- А кто же, - спросил я, - раб копья?
- Какая разница? - сказал Марленус, взяв в руку несколько рабов копья
и по одному роняя их на доску. - Сгодится любой.
- Если Убийца возьмет город, - сказал я. - Власть посвященных будет
уничтожена и орда уберется прочь, останется гарнизон.
Минтар уселся поудобнее.
- Молодой тарнсмен неплохо играет, - сказал он.
- И когда Па-Кур падет, - продолжал я, - гарнизон разделится и
произойдет восстание.
- Возглавляемое убаром, - сказал Марленус, глядя на фишку, зажатую в
руке. Он провел ею по доске, спихивая остальные фигуры на шелк. - Убаром,
- воскликнул он.
- Вы хотите, чтобы город сдался Па-Куру, его орда ворвалась в
цилиндры, разгромила и сожгла город, уничтожила или поработила население?
- спросил я, невольно содрогнувшись, представив себе орду Па-Кура в Аре,
грабящую, убивающую, насилующую, или, как говорят горийцы, умывающую мосты
кровью.
Глаза Марленуса вспыхнули.
- Нет, - сказал он, - Но Ар падет, Посвященные способны только
бубнить молитвы Царствующим Жрецам да обсуждать детали бессмысленных и
безжалостных жертвоприношений. Они получили власть, но не умеют с нею
обращаться. Они никогда не смогут противостоять хорошо организованной
осаде города. Им не удержать его.
- Разве вы не можете войти в город и захватить власть? - спросил я. -
Вы вернули Домашний Камень. За вами пойдут.
- Да, - сказал Марленус, - я вернул Домашний Камень и кое-кто
последует за мной, но этого недостаточно. Кто встанет под знамена
изгнанника? Власть Посвященных должна быть уничтожена.
- У вас есть ход в город?
Марленус пристально посмотрел на меня.
- Возможно, - сказал он.
- Тогда у меня есть контрплан, - сказал я. - Попробуйте захватить
Домашние Камни городов, подчиненных Ару - они хранятся в Главном Цилиндре.
Тогда вы сможете разделить орду Па-Кура, отдав Домашние Камни этим городам
- с условием, что они отведут свои войска. Если они не согласятся,
уничтожьте камни.
- Солдаты двадцати городов, - сказал он, - хотят грабить, разрушать,
насиловать, а не Домашние Камни.
- Но некоторые из них дерутся за свою свободу - за свои Домашние
Камни. Я уверен, что не все в орде Па-Кура грабители и убийцы. - Заметив
интерес убара, я помедлили. - К тому же, насколько бы не были развращены
горийские солдаты, они все-таки не станут рисковать своими Домашними
Камнями.
- Но если осада будет снята, то Посвященные останутся у власти.
- И Марленус не получит свой трон, - продолжил я. - Но город будет
спасен. - Я испытывающе взглянул на Марленуса. - Что вам дороже, убар, ваш
город или ваш титул? Хотите вы благополучия Ару или своей личной славы?
Марленус вскочил на ноги и, откинув желтую одежду, выхватил из ножен
свой меч.
- убар, - крикнул он, - отвечает на такие вопросы только с мечом в
руках!
Я тоже выхватил оружие. Мы несколько долгих секунд смотрели друг на
друга, потом он рассмеялся, вкладывая меч в ножны.
- Твой план неплох, - сказал он. - Я и мои люди войдут ночью в город.
- И я с вами.
- Нет, - сказал Марленус. - Люди Ара не нуждаются в помощи воина
Ко-Ро-Ба.
- Может быть, - сказал Минтар, - молодой воин заботится о Талене,
дочери Марленуса?
- Где она? - спросил я.
- Мы точно не знаем, - ответил Минтар, - но она должна содержаться в
палатках Па-Кура.
И тут впервые заговорил Казрак.
- В день, когда падет Ар, она обвенчается с ним и станет править
городом. Он рассчитывает, что это заставит уцелевших жителей считать его
настоящим убаром. Он объявит себя их освободителем, спасителем от
деспотизма Посвященных, восстановителем старого порядка и славы империи.
Минтар лениво переставлял фигурки на доске то в одну, то в другую
позицию.
- В принципе, в данной ситуации для нас не важна девушка, - сказал
он, - но лишь Царствующие Жрецы видят все варианты. Может быть, лучше
сбросить ее с доски. - С этими словами он взял фигуру "супруга убара" или
"дочь убара" и бросил ее в ящик.
Марленус, сжав кулаки, посмотрел на доску.
- Да, она должна быть снята с доски, но не только из гуманности. Она
опозорила меня, оставшись одна с воином, подчинившись ему и умоляя убийцу
о снисхождении.
- Она не опозорила тебя, - сказал я.
- Она подчинилась, - возразил Марленус.
- Чтобы спасти свою жизнь.
- И ходит слух, - сказал Минтар, не отрывая глаз от доски, - что она
отдалась Па-Куру, чтобы некий тарнсмен, которого она любила, получил шанс
выжить.
- Она могла принести выкуп в тысячу тарнов, - горько сказал Марленус,
- а теперь она стоит меньше, чем вымуштрованная рабыня.
- Она твоя дочь, - сказал я.
- Если бы она была здесь, - сказал он, - я бы убил ее.
- А я бы убил тебя.
- Верно, - он пристально посмотрел на меня, - один из нас должен
убить другого.
- Неужели ты не любишь ее?
Марленус изумился.
- Я - убар, - сказал он и одел желтые одежды Страдальца на свою
гигантскую фигуру. Опустив капюшон на лицо, он уже уходил, но внезапно
вновь повернулся ко мне, вытянув свою палку.
- Похоже, тебя любят Царствующие Жрецы, - сказал он и пробурчал еще
что-то под своим капюшоном. Потом покинул палатку, ничем не отличаясь от
обычного Страдальца.
Минтар выглядел довольным.
- Ты единственный избежал Смерти Тарна, - сказал он с восхищением. -
Наверное, это все же правда, что ты - воин, появляющийся раз в
тысячелетие, и что Царствующие Жрецы пригласили тебя, чтобы ты изменил
мир?
- Откуда ты узнал, что я в лагере? - спросил я.
- От девушки, - ответил Минтар, - и не логично ли предположить, что
ты будешь искать помощи у Казрака, своего брата по мечу?
- Да.
Минтар сунул руку в мешок, достал оттуда двойной золотой диск и
бросил его Казраку. Тот поймал его.
- Насколько я понимаю, ты прекращаешь свою службу у меня, - сказал
Минтар.
- Я должен поступить так, - ответил Казрак.
- Это твое право.
- Где стоят палатки Па-Кура? - спросил я.
- На самом высоком месте лагеря, - ответил Минтар, - около второго
рва, напротив главных ворот Ара. Ты увидишь черное знамя Касты Убийц.
- Спасибо. Ты храбрый человек, хоть и торговец.
- Торговец должен быть храбр, как воин, юный тарнсмен. Вот смотри:
предположим, Марленус получит Ар обратно - разве не получит Минтар
монополии?
- Да, - сказал я, - но Па-Кур предлагает такую же монополию.
- И даже лучше, - поправил меня Минтар, снова обращаясь к доске, -
но, видишь ли, Па-Кур - не игрок.
16. ДЕВУШКА В КЛЕТКЕ
Мы с Казраком вернулись в его палатку и до утра обсуждали возможности
спасения Талены. Мы придумали множество планов, но ни один из них не был
реальным. Было бы самоубийством прямо прорываться к ней, и все же, если бы
не было другого выхода, я предпринял бы эту попытку. Сейчас же, пока не
пал город и Па-Кур не изменил плана, она в безопасности. Не похоже, что
Па-Кур был так наивен, чтобы использовать девушку до того, как она
публично назовет его Свободным Спутником, как требуют того ритуалы Гора.
Как рабыня она может потерять политическое значение. Но мысль о том, что
она заключена в палатках Па-Кура, приводила меня в бешенство, и я знал,
что не смогу сдерживаться бесконечно. Но пока Казраку удалось уговорить
меня подождать, потому, что любое преждевременное действие приведет к
неудаче.
Поэтому в следующие несколько дней я оставался в шатре Казрака. Я
перекрасил свои волосы в черный цвет и достал вооружение убийцы. На левой
половине шлема я укрепил золотой значок посланца. В этой маскировке я мог
свободно ходить по лагерю, наблюдая приготовления к осаде, муштровку войск
и даже забрался на одну из осадных башен и наблюдал Ар.
Время от времени боевые горны подавали сигнал тревоги - арские войска
делали вылазки. Навстречу им тогда выходили копьеносцы и всадники Па-Кура.
Иногда им удавалось загнать аритов в ворота города, иногда же арские
войска теснили людей Па-Кура до защитных кольев, один раз им удалось даже
дойти до осадных мостов у большого рва.
И все же воины Па-Кура явно превосходили аритов. Их человеческие
ресурсы были, казалось, неисчерпаемыми, к тому же в его распоряжении была
тарларионская кавалерия, которой практически не было в Аре.
Во время боя небо наполнялось тарнсменами обеих сторон, поражающих
неприятеля сверху или вступающими в беспощадные дуэли на высоте нескольких
сотен футов. Но постепенно и этот ресурс Ара истощался, опустошаемый
превосходящими силами Па-Кура. На девятый день осады небо принадлежало
ему, а армия Ара не появлялась больше из главных ворот. Надежда снять
осаду с помощью боя исчезла. Людям Ара оставалось дожидаться атаки за
своими проводами, пока Посвященные приносили жертвы Царствующим Жрецам.
На десятый день осады небольшие машины - катапульты и баллисты - были
переброшены тарнами через ров и занялись артиллерийской дуэлью с
аналогичными орудиями противника, установленными на стенах города. В то же
время рабы принялись продвигать линию кольев вперед. После четырех дней
артподготовки, имевшей весьма незначительный эффект, был произведен первый
приступ.
Он начался за несколько часов до рассвета. Гигантские осадные башни,
покрытые стальными щитами, медленно перекатились через мосты. К полудню
они уже были на расстоянии полета стрелы до стены. К темноте первая башня
подошла к стене, а через час к ней присоединились остальные две. Вокруг и
на них толпились воины. В небе снова сражались тарнсмены. По веревочным
лестницам арские воины спускались со стен на высоту башен, через
вспомогательные ворота была предупредительная вылазка, но солдаты были
остановлены пехотой Па-Кура. Со стен, с высоты около 200 футов выше башен,
сбрасывались камни и метались горящие снаряды. Внутри башен голые рабы,
подгоняемые кнутами надсмотрщиков, безостановочно раскачивали стальные
тараны.
Одна из башен была подкопана, она внезапно наклонилась и обрушилась
на землю под дикие вопли тех, кто был в ней. Другая была захвачена и
сожжена. Но еще пять башен медленно катились к Ару. Эти башни сами по себе
были крепостями и должны были быть установлены любой ценой - час за часом
они будут безостановочно ввинчиваться в стены.
Тем временем город атаковали тарнсмены, несущие на специальных
веревках по девять копьеносцев. Они спускались сквозь отверстия в
проволочной сети на крыши цилиндров. Эти десанты редко возвращались, но
иногда им удавалось добиться великолепных результатов.
На двенадцатый день осады в лагере Па-Кура царило оживление: одному
из десантов удалось прорезать проволоку и, прорвавшись к главному
водохранилищу города, вылить туда сосуд со смертельным ядом, добываемым из
пустынного кустарника. Теперь город мог полагаться только на свои колодцы
и дождь. Стало ясно, что продовольствие тоже подходило к концу, и
Посвященным, явно не способным удержать город и чье сопротивление было
бессмысленно, придется испытать на себе голод и отчаяние населения.
О судьбе Марленуса я не знал. Мне было известно, что он с группой из
пятидесяти воинов каким-то способом проник в город, и теперь ждал часа,
когда можно будет захватить камни и с их помощью разделить орду Па-Кура.
Но на четвертую неделю осады я уже не надеялся на это. Вероятно, их
обнаружили и заперли вместе с Домашними Камнями в том самом цилиндре,
который в дни славы Марленуса был его дворцом.
Может быть, они захватили дворец вместе с крышей. Но даже тогда они
не могли использовать Домашние Камни - у них не было тарнов, и пути
отступления были отрезаны. Да и провода в районе главного цилиндра
натянуты особенно густо, что делает спасение невозможным.
Па-Кур, конечно, был бы рад оставить Марленуса там, где он был - в
руках аритов. Кроме того, он был не настолько глуп, чтобы принести
Домашние Камни в свой лагерь и рисковать развалить орду до конца осады.
Возможно, что он вовсе не собирался отдавать Домашние Камни своим
союзникам, а напротив, продолжить империалистические устремления
Марленуса. Сколько может продержаться Марленус? Это зависело от того, есть
ли у него вода и продукты, и от настойчивости Посвященных. Во дворце
должны были быть цистерны с водой, если Марленус, в качестве
предосторожности в виду неустойчивого положения Ара, превратил свой
цилиндр в крепость с запасами еды, воды и оружия. Но, в любом случае, мой
план насчет Домашних Камней провалился, и Марленус, выражаясь языком игры,
был нейтрализован, если не сброшен с доски.
Мы снова и снова обсуждали положение дел. Шансы Ара выстоять были
минимальны. Нам оставалось одно - спасать Талену. У меня в голове мелькнул
план, но он был почти неосуществим. Казрак заметил, что я пожал плечами и
поинтересовался, в чем дело.
- Осаду можно снять, - сказал я, - если армия из тысячи воинов
атакует Па-Кура с незащищенной стороны.
- Возможно, - усмехнулся Казрак, - но где взять такую армию?
Я мгновение поколебался, затем сказал:
- Ко-Ро-Ба и, возможно, Тентис.
Казрак недоверчиво посмотрел на меня:
- Ты сошел с ума! Падение Ара для свободных городов - все равно, что
глоток ка-ла-на. Это будет праздник. Мосты будут увешаны цветами, польется
дармовая пага, будут освобождены рабы, враги примирятся.
- Но сколько это продлится, если на арском троне сядет Па-Кур?
Лицо Казрака омрачилось.
- Па-Кур не разрушит город, - сказал я, - и сохранит как можно больше
солдат из орды.
- Да, радости мало.
- Марленус мечтал об империи. Па-Кур не пойдет дальше тирании и
угнетения.
- Марленус уже не опасен, - сказал Казрак. - Он изгнанник в своем
собственном городе.
- Но Па-Кур как убар Ара - угроза всему Гору.
- Верно, - согласился Казрак, вопросительно глядя на меня.
- Почему бы свободным городам не объединиться, чтобы уничтожить
Па-Кура?
- Города никогда не объединятся.
- Им ничего не остается делать. Если Па-Кура надо остановить, то это
можно сделать только сейчас.
- Города не объединятся, - повторил Казрак, качая головой.
- Возьми кольцо, - сказал я, - покажи его Правителю Ко-Ро-Ба и
Правителю Тентиса, убарам и правителям всех городов. Расскажи им об осаде
и о том, что тебя послал Тэрл Кэбот, воин Ко-Ро-Ба.
- Меня, скорее всего, заколют, - сказал Казрак, беря кольцо, - но я
пойду.
С тяжелым сердцем я смотрел на его сборы.
- Прощай, брат по мечу, - сказал он, повернулся и вышел из палатки
так, как если бы шел на очередное дежурство. Горячий комок застрял у меня
в горле, и я спросил себя, должен ли был я посылать друга на верную
смерть.
Через несколько минут и я сам собрался и, надев черный шлем убийцы,
направился к палаткам Па-Кура. Они располагались напротив главных ворот
города, на внешней стороне второго рва. Здесь, на холме, за черной
шелковой стеной, томилась Талена. За стеной располагались дюжины палаток
его людей и телохранителей, над палатками развивались черные флаги Касты
Убийц.
Я проходил рядом с этой стоянкой сотни раз, но теперь решил войти. С
бьющимся сердцем я ускорил шаги - пришло время действовать. Было бы
самоубийством прорываться на стоянку, но Па-Кур был в окрестностях Ара,
руководя осадой, и я мог, если повезет, пройти как посланник. Кто
осмелиться преградить путь тому, на чьем шлеме сверкает золотой знак
посланца?
Без колебаний я поднялся к страже.
- Послание Па-Кура, - сказал я, - для ушей Талены - его будущей
супруги.
- Я отнесу послание, - сказал один из охранников, здоровяк,
подозрительно глядя на меня. Он явно впервые меня видел.
- Послание для будущей супруги убара и только для нее, - сказал я
сердито. - Ты задерживаешь посланника Па-Кура?
- Я не знаю тебя, - прорычал он.
- Скажи мне свое имя, чтобы я смог сообщить Па-Куру, кто задерживает
его посланника.
Последовало напряженное молчание и стражи отступили. Я вошел на
стоянку, не имея определенного плана, но чувствуя, что должен поговорить с
Таленой - может быть, вместе мы сумеем придумать план бегства. На
мгновение я растерялся, точно не зная, где находится ее палатка.
За стеной из черного шелка шла вторая стена из желтых прутьев. Па-Кур
был не так беззаботен, как я думал. Вдобавок поверху была натянута
проволока. Я пошел вдоль второй стены и повторил свои слова. Здесь меня не
стали задерживать, как будто мой шлем сам по себе служил гарантией
неприкосновенности. Но зато после ворот меня повела черная рабыня в
золотой ливрее, а сзади шли два стражника.
Мы дошли до большого шатра из желто-красного шелка, сорока футов в
диаметре и 20 футов высотой...
- Подождите здесь, - сказал я, обернувшись к страже. - Мое послание
предназначено для ушей той, кто станет женой Па-Кура и лишь для нее.
Сердце мое билось так громко, что я боялся, что они услышат его
удары, но голос был бесстрастен.
Стражи переглянулись, не ожидая такого варианта. Рабыня посмотрела на
меня неприязненно, как будто я должен был сделать какое-то непристойное
дело, откладывавшееся много раз.
- Ждите, - сказал я и шагнул в шатер.
Внутри стояла клетка. Она представляла собой десятифутовый куб.
Толстые прутья были покрыты серебром и украшены драгоценными камнями. У
клетки не было двери, она была сооружена вокруг пленницы. Девушка гордо
сидела на троне, одетая в полный костюм убара.
Что-то заставило меня быть осторожным. Не знаю, что это было, но
что-то здесь было не так. У меня было желание назвать ее по имени, и я с
трудом подавил мысль прыгнуть к решетке, схватить ее и прижать к своим
губам. Это, должно быть, Талена, которую я люблю и которой принадлежит вся
моя жизнь. Но я шел к клетке медленно, насторожено. Может быть, что-то
крылось в ее осанке, или в том, как она держала голову. Девушка была
похожа на Талену, но чем-то она отличалась, может быть ее опоили? Почему
она не узнает меня? Я встал перед клеткой и снял шлем. Она даже не
вздрогнула. В ее зеленых глазах не отразилось ничего.
И я сказал холодно:
- Я посланник Па-Кура. Он хочет передать тебе, что город скоро падет
и ты воссядешь рядом с ним на троне Ара.
- Па-Кур добр, - сказала девушка.
Я был потрясен, но не высказал ни малейшего удивления. Я был
ошеломлен хитростью Па-Кура и рад тому, что последовал просьбе Казрака о
терпении и осторожности, не раскрыл себя, не попытался добыть ее мечом.
Да, это была бы ошибка. Голос девушки не принадлежал моей любимой. Девушка
в клетке - это не Талена.
17. ЗОЛОТЫЕ ЦЕПИ
Я был побежден хитростью Па-Кура. С горечью в сердце я покинул
стоянку и вернулся в палатку Казрака. В следующие дни, бродя по кабакам и
рынкам, я расспрашивал рабов и задирал тарнсменов и меченосцев, пытаясь
узнать что-либо о Талене. Но ответ, купленный с помощью золотого диска или
страха, всегда был одинаков - Талена находится в красно-желтом шатре. Я
был уверен в том, что они не лгали, верили в свою правоту. Из всех,
живущих на стоянке Па-Кура, лишь он один мог знать, где она находится.
Я в отчаянии понял, что своими расспросами пустил слух, что кто-то
слишком интересуется местонахождением девушки, и это заставит Па-Кура
удвоить осторожность и, несомненно, он попытается выяснить личность столь
любопытного воина. В эти дни я не носил одежды убийцы, а одевался как воин
неопределенного происхождения, без символов города. Четырежды я избегал
патрулей Па-Кура, которые вели людей, допрошенных мною с помощью меча.
В палатке Казрака я пришел к выводу, что все мои попытки были тщетны
и тарнсмен Марленуса нейтрализован, если можно так выразиться. Я подумал
об убийстве Па-Кура, но это было неосуществимо и к тому же не помогло бы
спасти Талену, Лишь вид моей любимой мог доставить мне большее
удовлетворение, чем смерть убийцы.
Это были ужасные дни. Вдобавок к своим неудачам, я не получал
сведений ни от Казрака, ни о положении Марленуса в Главном Цилиндре.
Насколько я мог понять, он и его люди были побеждены, и эта высота перешла
в руки Посвященных. Или это могло случиться с минуты на минуту.
Осада длилась уже 52 дня, и Па-Куру удалось пробить первую стену.
Брешь была расчищена, чтобы доставить башни ко второй стене. Кроме того
были заготовлены сотни "летающих мостов", по которым во время последнего
приступа солдаты Па-Кура полезут на укрепления города. Прошел слух, что
около дюжины туннелей удалось незаметно провести за вторую стену, и они
могут быть вскрыты за несколько часов. Действия аритов не были ни
эффективными, ни компетентными. К несчастью для Ара, в наиболее
критический момент его истории им руководила самая никчемная из каст -
Посвященные, разбирающиеся лишь в титулах, мифологии и суевериях. Далее,
из сообщений перебежчиков следовало, что в городе царит голод и нехватка
воды. Некоторые защитники вскрывали вены уцелевших тарнов, чтобы напиться
крови. Маленький урт, горийский грызун, на рынке стоил серебряный диск.
Начинались эпидемии. По улицам бродили грабители. В лагере Па-Кура ожидали
падения города ежедневно, ежечасно. но Ар отказывался сдаться.
Я сам был уверен в том, что храбрецы Ара будут защищать город до
последнего воина в их горячей, хоть и слепой любви к нему, но Посвященные
вряд ли таковы. И скоро, хотя это можно было бы предвидеть, на стене
города появился высший Посвященный Ара. Он объявил себя Верховным
Посвященным всех Посвященных Гора, назначенным самими Царствующими
Жрецами. Нечего говорить, что такое заявление не было принято Высшими
Посвященными свободных городов, которые считали себя независимыми.
Верховный Посвященный, как он себя называл, поднял щит и положил его к
своим ногам, затем проделал то же самое со своим мечом и копьем. Этот жест
на военном языке означал призыв к переговорам - перемирие, буквально
временное оставление оружия. Сдающийся разрывает перевязь щита и ломает
древко копья, тем самым обезоруживая себя и отдаваясь на милость
победителя.
Скоро на первой стене, напротив Посвященного, появился Па-Кур и
проделал те же самые манипуляции. Этим вечером совершился обмен
уполномоченными и были выработаны условия сдачи. К утру основные пункты
соглашения стали известны в лагере, и Ар фактически уже пал.
Сделка, в основном, касалась безопасности самих Посвященных и
предотвращения полного разграбления города, насколько это было возможно.
Согласно первому условию, Па-Кур полностью амнистирует их и защитит их
храмы. Это типично для Посвященных. Они одни на Горе провозгласили себя
бессмертными, благодаря особым обрядам, запрещенных для непосвященных, и
все же они - самые глупые из горийцев.
Па-Кур охотно подписал этот пункт. Убийство Посвященного
рассматривалось как дурной знак и, кроме того, они могли быть полезны при
управлении городом. Убары всегда использовали Посвященных как инструмент,
и умнейшие из них утверждали, что социальная функция Посвященных -
поддерживать в каждой касте удовлетворение своим жребием. Второй пункт
гласил, что в городе может быть оставлен гарнизон не более чем в 10 000
отборных солдат, и основная часть орды войдет в город безоружной. Кроме
того, Посвященные выдвинули множество мелких условий, в основном
касающихся продовольствия и защиты торговцев и крестьян.
Па-Кур со своей стороны потребовал обычный выкуп, полагающийся
победителю на Горе. Население должно быть полностью разоружено. Ношение
оружия является преступлением. Офицеры и их семьи должны быть заколоты, и
вообще должен быть казнен каждый десятый горожанин. Тысяча самых красивых
женщин Ара будут переданы Па-Куру как рабыни для распределения между его
приспешниками. Из остальных свободных женщин, здоровых и привлекательных,
каждая третья будет продана на улице Клейм в пользу Па-Кура. Семь тысяч
юношей пополнят ряды рабов, поредевшие во время осады. Дети до двенадцати
лет будут распределены между свободными городами. Рабы же станут
собственностью первого воина, сменившего их ошейник.
С рассветом, под грохот барабанов, из лагеря через мост в сторону
ворот двинулась процессия. Ворота начали медленно открываться. Об этом
скорбел лишь я да, может быть, Минтар. Па-Кур был впереди гарнизона из 10
000 солдат, ревущих марш. Наконечники копий блестели. Па-Кур ехал на
редкой красоты черном тарларионе. Животное, украшенное драгоценными
камнями, двигалось четким церемониальным шагом. Но тут, к моему удивлению,
процессия остановилась и восемь убийц вынесли вперед паланкин.
Он был опущен подле тарлариона Па-Кура. Из него медленно появилась
девушка с непокрытой головой. Мое сердце вздрогнуло - это была Талена, но
без регалий убара, как девушка в клетке. Она была босиком, одетая только в
белую мантию. Руки были почему-то скованы золотыми наручниками. Па-Кур
взял в руки золотую цепь и пристегнул ее одним концом к своему седлу, а
другой конец золотой цепи к наручникам Талены. Барабаны вновь загремели, и
Талена медленно и с достоинством двинулась позади своего хозяина Па-Кура,
Владыки Убийц.
Видимо, изумление было написано на моем лице, так как один из
всадников сказал мне:
- Одним из условий является казнь Талены, дочери Марленуса, убара
Ара.
- Но почему? - спросил я, - ведь она должна была стать супругой
Па-Кура?
- Когда Марленус пал, - ответил воин, - Посвященные решили заколоть
всю его семью. Чтобы спасти лицо в глазах жителей Ара, они потребовали,
чтобы Па-Кур выполнил их приговор.
- И он согласился?
- Конечно. Разве важно, каким ключом открыть ворота Ара?
У меня закружилась голова и я попятился, продираясь сквозь ряды
солдат, наблюдающих за процессией. Я мчался по опустевшим улицам лагеря,
пока не очутился на стоянке Минтара, ворвался в палатку Казрака и рухнул,
плача, на циновку.
Но вскоре мне удалось взять себя в руки, и я смог рассуждать. Шок от
вида моей любимой, осужденной на гибель, был слишком велик. Воину Гора не
подобало так переживать.
И тот, кто поднялся с циновки и надел шлем и одежды Касты Убийц, был
воином Гора. Я вложил меч в ножны, взял в руку щит, захватил копье. Затем
уверенно направился ко входу стоянки Минтара и потребовал своего тарна.
Тарн был выведен. Он излучал энергию и здоровье. Я знал, что после
дней, проведенных в клетке, пусть и огромной, как и следует для такого
убара небес, как мой тарн, он должен жаждать полета, возможности
развернуть свои крылья под яростным небом Гора. Я ласково погладил его,
сам удивляясь такому нежному чувству по отношению к горийскому чудовищу.
Я бросил тарноводу золотой диск. Он заслужил его. Он, заикаясь,
протянул мне его обратно. Золотой диск был целым состоянием. На него можно
было купить другого тарна или пять рабынь. Я влез на спину птице,
пристегнулся и сказал тарноводу, что монета его. Скорее всего это был
просто великодушный жест, да, просто жест, но мне так хотелось, и кроме
того, я не надеялся дожить до времени, когда он мне понадобится.
- На счастье, - сказал я и поднял тарна в воздух.
18. В ГЛАВНОМ ЦИЛИНДРЕ
Сверху я увидел весь лагерь Па-Кура, Рвы, двойные стены Ара, осадные
машины, словно блохи присосавшиеся к ним, и линию войск, длинной змеей
ползущую к городу под грохот барабанов. Я подумал, что Марленус, если он
жив, может видеть все это через амбразуры Главного Цилиндра. Мне было его
жаль, ибо это зрелище должно было разорвать его сердце. Его чувства по
отношению к Талене я не мог предугадать. Может быть, он не знал, что ее
ждет, но догадывался, что я попытаюсь ее спасти. У меня был хороший
союзник в его лице и его людей, как бы мало их не было!
И тут словно части головоломки собрались в единое целое - у меня
появился план! Марленус в городе - это очевидно. Я долго думал над тем,
как ему удалось, но теперь понял - одежда Страдальца. За городом есть Ямы,
и в одной из них находиться подземный ход. Он, несомненно, давно
подготовлен прозорливым убаром как тайное убежище. Я должен найти этот
тайный ход и прорваться к Марленусу.
Но сначала я помчался к стенам Ара, оставив далеко позади медленно
тянущуюся процессию. Всего минута потребовалась мне, чтобы достичь вершины
внутренней стены над воротами. Солдаты в страхе разбежались передо мной,
когда я снизился. В городе было тихо. Никто не остановил меня. Наверное,
потому, что на мне была одежда убийцы и золотой значок посланника на
шлеме.
Не слезая с тарна, я потребовал вызвать офицера. Это был старый воин
с белыми, коротко остриженными волосами. Он не спеша подошел ко мне. Мало
удовольствия подчиняться приказам врага Ара, в особенности носящему одежду
ненавистной Касты Убийц.
- Па-Кур подходит, - сказал я. - Ар его.
Стража молчала. Офицер что-то сказал и на меня направились
наконечники сотен копий.
- Вы сами пригласили его, - презрительно сказал я, - открыв ворота,
но вы не убрали проволоку. Почему? Спустите ее, чтобы тарнсмены Па-Кура
могли беспрепятственно влететь в город.
- Это не оговорено в соглашении - сказал офицер.
- Ар пал, - сказал я. - Подчиняйтесь воле Па-Кура.
- Хорошо, - сказал офицер и махнул подчиненным. - Опустите проволоку.
Его приказ разнесся по всей стене, как печальное эхо, от башни к
башне. Огромные лебедки пришли в действие и страшная сеть противотарновой
проволоки стала провисать. Достигнув земли, она разделялась и скатывалась.
Естественно, что я сделал все это не для облегчения входа вражеских
тарнсменов, которые даже не числились в составе гарнизона, но я хотел,
чтобы город был открыт с неба для меня и для тех, кто сможет
воспользоваться этим путем к свободе.
Я надменно спросил офицера:
- Па-Кур хочет знать, жив ли еще Марленус, бывший убар.
- Да.
- Где он?
- В Главном Цилиндре.
- Пленник?
- Все равно, что пленник.
- Смотрите, чтобы он не убежал.
- Он не уйдет. Его сторожат 50 человек.
- А крыша цилиндра, ведь провода спущены?
- Марленус не убежит, разве что он умеет летать.
- Вам может представиться случай проявить свой юмор на копье, -
сказал я. Он с ненавистью посмотрел на меня, зная, какая судьба ждет
офицеров.
- Где будет казнена дочь бывшего убара?
Офицер показал на один из цилиндров.
- В Цилиндре Правосудия. Казнь состоится сразу же, как будет получена
преступница.
Цилиндр был белого цвета, который у горийцев часто ассоциируется со
справедливостью. Вернее, это означало, что нет правосудия без Посвященных.
На Горе есть две системы судов - гражданские, подлежащие юрисдикции
правителя или убара, и отправляемые Посвященными под руководством Высшего
Совета Посвященных города, то есть духовный суд. Области действия этих
судов определены не очень четко. Посвященные претендуют на все, ссылаясь
на близость к Царствующим Жрецам, но гражданские юристы оспаривают это
право. Сейчас в Аре никто, конечно, не посмеет противостоять Посвященным.
Я с отвращением заметил, что на крыше цилиндра сверкает копье из
полированного серебра, 50 фунтов длины, похожее с такого расстояния на
иголку.
Я взлетел, добившись, чтобы проволока была спущена, узнав, что
Марленус еще жив и удерживает часть Главного Цилиндра, а также где будет
происходить казнь Талены.
Я сорвался со стены Ара и увидел, что процессия Па-Кура совсем рядом,
я видел Убийцу, который скакал во главе ее и идущую за тарларионом фигурку
девушки, которая, даже босиком и прикованная к седлу, держалась очень
гордо. Интересно, что думает Па-Кур насчет тарнсмена, пролетевшего над его
головой?
Мне казалось, что прошел целый час, но на самом деле лишь две или три
минуты понадобилось мне, чтобы перелететь лагерь Па-Кура и найти Ямы
Страдальцев, которые добровольно заключили себя в них в обмен на кормежку,
но уже не могли выйти оттуда. Их было несколько, они были хорошо видны
сверху - круглые черные колодцы, уходящие глубоко в землю. Я перелетел от
одного к другому снижая тарна. Лишь одна яма была пуста. В остальных
кишели желтые вши - страдальцы. Я храбро, не боясь заразиться, опустил
тарна в пустую яму.
Он опустился на скалистое дно, и я оглядел искусно отполированные
стены ямы, простиравшиеся на тысячу футов надо мной. Несмотря на глубину
ямы, на дне ее было холодно, и, взглянув вверх, я испугался, увидев
мерцающие огоньки, которые с наступление темноты станут звездами. В центре
ямы была вырезана ванна, наполовину заполненная холодной, но гнилой водой.
Насколько я мог видеть, из этой ямы можно было выбраться лишь на спине
тарна. Я знал, что иногда обитатели ямы, нарушив свое обещание, вырезают
ступеньки в стене и убегают, но работа, занимающая несколько лет, влечет
за собой, будучи обнаруженной, смертную казнь, да и сам риск восхождения
делает такие попытки редкими. Если в этой яме и был секретный ход в город,
то я его не видел, а времени у меня практически не оставалось.
Оглядевшись, я увидел в стене ямы пещеры, служившие убежищем ее
обитателям. В спешке я обследовал несколько пещер: они были не глубокими,
всего лишь углубления в стене, но некоторые содержали по две-три комнаты.
В нескольких пещерах лежали истертые циновки из грубого тростника и
изъеденные ржавчиной инструменты - кайла и ломы, но большинство были
пустыми.
Выйдя из одной из пещер, я был удивлен поведением тарна: он, казалось
был чем-то озадачен. Тарн наклонил голову набок, вытянул клюв, коснувшись
явно глухой стены и отдернул его. Он проделал это несколько раз, потом
стал ходить из стороны в сторону, нетерпеливо хлопая крыльями. Я перебежал
через яму и принялся изучать стену. Внимательно осмотрев каждый дюйм
вертикальной поверхности, я ничего не нашел, но в воздухе пахло чужим
тарном. Несколько минут я потратил на изучение этой стены, уверенный, что
именно она хранит секрет входа в город. Затем я в отчаянии попятился, ища
хоть какой-нибудь намек на рукоять или замок, открывающий ход, но ничего
не нашел.
Казалось, стены были монолитны. Нигде не могло быть ключа. Вдруг,
обругав себя за глупость, я бросился к цистерне в центре ямы и упал на
живот у ее края. Я шарил по дну, отыскивая ключ. Рука нащупала вентиль, и
я повернул его до отказа. В тот же миг раздался протяжный звук, как будто
сработало какое-то огромное гидравлическое устройство. В стене появилось
гигантское отверстие. Огромная плита, площадью около 50 квадратных футов,
скользнула вверх и внутрь, открыв тускло освещенный туннель, достаточно
большой для летящего тарна. За дверью находился второй вентиль, связанный
с первым. Повернув его, я закрыл гигантскую дверь, считая, что эта тайна
должна быть сохранена как можно дольше.
Внутри тоннеля было темно, но не совсем. Его освещали полукруглые
лампочки, расположенные скоплениями через каждые сто футов. Эти лампочки,
изобретенные около ста лет назад Кастой Строителей, давали мягкий свет и
могли светиться годами без замены. Без особого успеха я попытался
объяснить все это птице. Скорее всего я говорил это для своего
спокойствия. Сначала, когда я потянул за первый повод, птица не
послушалась меня, потом она поднялась в воздух, сразу стукнувшись о
потолок. Меня спас шлем. Затем тарн спустился ниже и понесся с такой
скоростью, что лампочки по бокам слились в одну сверкающую цепь.
Наконец, туннель расширился и кончился в огромном зале, освещенным
сотнями ламп. В нем не было людей, но стояла огромная клетка, в которой на
шестах сидели двадцать полуголодных тарнов. Едва они увидели нас, как
принялись орать. Пол клетки был покрыт костями примерно полдюжины их
собратьев. Я решил, что это тарны людей Марленуса, которых они оставили,
войдя в город, когда путь обратно был отрезан. Брошенным тарнам ничего не
оставалось делать, как использовать в виде пропитания своих менее сильных
собратьев. Теперь они обезумели от голода и превратились в неуправляемых
хищников.
Но, может быть, я сумею использовать их.
Прежде всего следовало освободить Марленуса. Я не мог пройти во
дворец, не привлекая внимания стражи, и звание посланника Па-Кура не
спасет меня, когда выяснится, что я хочу забрать Марленуса. Следовательно,
нужно выработать план уничтожения осады. Я находился где-то под главным
Цилиндром, и осужденные были надо мной. На верху широкой лестницы я нашел
дверь, ведущую в цилиндр, и обрадовался, что в нее может пролезть тарн. К
счастью, дверь клетки находилась прямо на против лестницы.
Я взял стрекало и, спешившись, сбежал по ступенькам, повернул рычаг,
с помощью которого дверь поднималась вверх, и сразу же спустился к клетке
и, открыв ее, отступил под защиту двери. Один из голодных тарнов тут же
соскочил на пол клетки и просунул голову в дверь. Его глаза вспыхнули при
виде меня - я был для него пищей. Он стал обходить дверцу, чтобы подойти
ко мне. Я бил его стрекалом, но это не имело эффекта - он вновь и вновь
старался ударить меня. Стрекало вылетело у меня из рук.
И тут огромная черная птица рванулась вперед, и мой противник
встретил достойного соперника. Своими стальными когтями и кривым клювом
мой гигант за несколько секунд превратил врага в кучу перьев. Поставив на
его тело лапу, он издал призывной клич. Из клетки появился другой тарн,
потоптался на пороге и тут заметил открытую дверь, ведущую в цилиндр.
Тут, к своему несчастью, один из стражей обнаружил дверь, загадочно
появившуюся в стене цилиндра. Он появился в дверном проходе и закричал от
удивления и страха. Один из голодных тарнов прыгнул ко входу и схватил его
клювом. Страж в ужасе завопил. К двери подбежал другой тарн и попытался
отобрать добычу у первого.
Раздались крики, и в дверь ворвались еще несколько стражей. Тарны
немедленно накинулись на них. Все вылетели в цилиндр, бывший дворцом
Марленуса. Я слышал вопли стражников, шум крыльев тарнов, свист стрел,
сильные удары крыльями и клювами. Кто-то громко крикнул:
- Тарны!
В цилиндре забили железным прутом по полой металлической трубе -
сигнал тревоги.
Через две или три минуты я вывел своего тарна через отверстие в
цилиндр. Зрелище, представшее перед моими глазами, заставило меня
побледнеть: пятнадцать тарнов пожирали около дюжины стражников, разрывая
их тела на части. Несколько тарнов были убиты, некоторые, раненые, кружили
по мраморному полу. Живых людей здесь не было. Те, кто выжил, убежали,
скорее всего в длинный спиральный ход, ведущий внутрь цилиндра.
Оставив тарна внизу, я с обнаженным мечом поднялся по ступенькам.
Достигнув этажей, предназначенных лишь для убара, я увидел около тридцати
стражников, сгрудившихся около баррикады из черепицы и проволоки. Для них
мое неожиданное появление в одежде убийцы было сигналом к атаке. Некоторые
из стражников побывали в схватке с тарнами - одежда у них была порвана,
оружие запачкано кровью. Я для них ассоциировался с нападением тарнов. Не
ожидая, пока я назовусь или исполню другие традиции, они бросились на
меня.
- Умри, убийца! - крикнул один из них и взмахнул мечом.
Я уклонился и проткнул его. Из последующей схватки мне запомнилось
лишь какие-то образы. Я помню, что начал теснить их, и мой меч, как рука
бога, встречая их сталь, прокладывала себе дорогу. Один стражник покатился
по лестнице, другой, третий, и еще, и еще... Я колол и парировал, и снова
колол, сверкало лезвие и текла кровь. Я дрался так, как будто был не
просто лишь Тэрл Кэбот. В мою голову, опьяненную схваткой, проникла мысль,
что я - это много людей, что никто не может противостоять мне, что
противники видят не меня, но нечто, что я смутно чувствовал - что-то
несокрушимое, колдовство, бурю, силу природы, судьбу их мира, нечто
безымянное, но существующее.
Внезапно я оказался на лестнице в одиночестве, окруженный мертвецами.
Сам я был легко ранен в дюжину мест.
Медленно я взобрался по лестнице к баррикаде, возведенной
стражниками. И здесь я закричал:
- Марленус, убар Ара!
Откуда-то сверху я сразу услышал его голос:
- Кто зовет меня?
- Тэрл из Бристоля, - крикнул я.
Я вытер меч, вложил его в ножны и перелез через баррикаду, постояв
немного на ее вершине. Медленно я шел вверх по ступенькам, с голыми
руками. Я завернул за угол и обнаружил широкую дверь, заваленную ящиками и
мебелью. Позади этого мощного укрепления, способного выстоять против сотни
воинов, я увидел усталые, но еще не потерявшие блеска глаза Марленуса. Я
снял свой шлем и положил его на ступеньки. Он прорвался через заслон, как
будто тот был сделан из пробки.
Мы молча обнялись.
19. ДУЭЛЬ
Вместе с Марленусом и его людьми я спустился по лестнице в главный
зал, где мы нашли остатки страшного пира. Птицы, удовлетворившие свой
голод, были снова управляемыми, насколько это возможно. С помощью стрекал
Марленус и его люди приручили их. Несмотря на спешку, Марленус, приподняв
одну плитку пола, включил механизм закрывания двери. Тайна хода должна
быть сохранена.
Мы вывели наших тарнов из цилиндра и поднялись в воздух. Через
несколько секунд мы достигли крыши Главного Цилиндра и перед нами лежал
весь Ар.
Марленус, в общем, хорошо представлял себе политическую ситуацию,
которую мог наблюдать через окна цилиндра. Он выругался, когда я сказал
ему о судьбе Талены, но все же отказался принять участие в атаке Цилиндра
Правосудия.
- Гляди! - крикнул он, указывая вниз. - Гарнизон Па-Кура вошел в
город. Люди Ара сдали оружие.
- Почему ты не хочешь освободить дочь?
- Возьми сколько хочешь моих людей, - сказал он. - А я буду сражаться
за город. Я убар, и пока я жив, я не брошу его. - Он опустил забрало шлема
и пристегнул щит. - Ищи меня на улицах и мостах, на стенах и в тайниках
цилиндров. Пока воины Ара еще могут держать оружие, ты найдешь Марленуса.
Я попытался убедить его, но он уже сделал свой выбор. Он повел своего
тарна вниз, на улицы, поднимать обескураженных аритов, призывать их к
оружию, заставить их сбросить вероломное правительство эгоистичных
Посвященных, вновь драться за свободу, и скорее умереть, чем сдать город
врагу. Один за другим его люди следовали за ним. Никто не остался на
крыше, чтобы искать убежище за городом. Все хотели умереть вместе со своим
убаром. И я, если бы у меня не было своего долга, последовал бы за
Марленусом, безжалостным убаром этого огромного и несчастного города.
Снова оставшись один, я надел щит и взял копье. Я решил умереть рядом
с девушкой, неправедно судимой сейчас в далеком, сверкающем здании. Я
полетел к Цилиндру Правосудия. Летя, я заметил, что крупные части орды
Па-Кура пересекли мосты первого рва и двинулись к городу. Похоже, что
условия сдачи мало что значили для орды, которая намеревалась вступить в
город в полном вооружении. Ночью Ар будет зажжен, его кладовые вскрыты,
золото и серебро достанется грабителям, мужчины будут истреблены, а
женщины обречены на насилие.
На мраморной крыше Цилиндра Правосудия, диаметром примерно в сотню
футов, находилось около 200 человек. Среди них были Посвященные в белых
мантиях, солдаты Ара в разноцветных одеждах и воины Па-Кура. Как тени
мелькали среди них черные фигуры Убийц. Копье, обычно стоявшее
вертикально, было опущено. Когда его поднимут, на него будет наколото тело
Талены.
Обогнув цилиндр, я опустился в центре крыши. Люди разбежались из-под
птицы с криками удивления и ярости. Я думал, что меня мгновенно
пристрелят, но вспомнил, что на мне одежды посланника. Ни один убийца не
посмеет стрелять в меня.
Стальные когти тарна высекли искры из мрамора крыши. Огромные крылья
подняли сильный ветер, от которого попятились наблюдатели. На крыше, со
связанными руками и ногами, лежала Талена в белой одежде. Возле нее
находился наконечник копья. Когда тарн приземлился, оба палача вскочили и
смешались с толпой. Сами Посвященные не казнят своих жертв, так как им
запрещено проливать кровь. И вот Талена лежала передо мной.
- Что это значит?! - раздался злобный голос Па-Кура.
Я повернулся к нему и задохнулся от ярости, вспомнив, что сделал со
мной этот человек. Но я не ответил ему, а обратился к аритам, стоящим на
крыше:
- Люди Ара, - сказал я. - Глядите!
И указал на поле перед главными воротами. Приближающаяся орда была
уже видна. Раздались крики возмущения.
- Кто ты, - крикнул Па-Кур, выхватывая меч.
Я сорвал шлем.
- Я - Тэрл из Бристоля.
Талена издала крик радости и удивления, который сказал мне все.
- Заколите ее, - приказал Па-Кур.
Но едва палачи шагнули вперед, я изо всех сил метнул копье. Оно слово
молния пронзило воздух и ближайшего палача, войдя затем и в сердце
второму.
Толпа от удивления онемела.
Я услышал далекие крики на улицах. Пахло дымом. Звенело оружие.
- Люди Ара, - крикнул я, - слушайте. Даже сейчас ваш убар, Марленус,
сражается за свободу Ара на его улицах!
Ариты переглянулись.
- Неужели вы сдадитесь? Отдадите жизни и ваших жен Убийцам? Неужели
таковы мужчины великого несокрушимого Ара? Или вы всего лишь рабы,
променявшие свободу на ошейник Па-Кура?
- Долой Посвященных! - крикнул один мужчина выхватывая меч.
- Долой Убийц, - крикнул другой. Посвященные завопили и побежали.
Почти как по волшебству толпа разделилась на две группы. Обнажились мечи.
Через секунду жестокая битва, идущая на улицах, захватит и крышу цилиндра.
- Стойте!
Все повернулись к говорящему. Вперед вышел сам Верховный Посвященный.
Кучка остальных жрецов жалась позади него. Он величественно шагал через
крышу. Ариты и люди Па-Кура расступались перед ним. Это был высокий
изможденный человек с ввалившимися щеками и горящими глазами пророка. Это
был аскетический фанатик, его костистая рука поднялась к небу.
- Кто бросит вызов в воле Царствующих Жрецов? - крикнул он.
Все молчали. Солдаты расступились еще шире. Даже Па-Кур подчинился.
Духовная сила Верховного Посвященного давила, наполняя воздух. Религиозные
верования людей Гора, основанные на предрассудках, сильнее цепей - ибо они
невидимы. Горцы боятся слова, проклятия - и этого человека они боялись
больше, чем тысяч врагов, вооруженных мечами.
- Если воля Царствующих Жрецов такова, - сказал я, - что нужно убить
невинную девушку, тогда я бросаю им вызов.
Таких слов еще не слышали на Горе.
Только ветер свистел на крыше Цилиндра.
Верховный Посвященный повернулся ко мне, и вытянул свой худой палец.
- Умри же огненной Смертью, - сказал он.
Я уже слышал о Огненной Смерти от своего отца и Старшего Тэрла -
такая судьба, согласно легендам, поражала каждого, кто пренебрегал волей
Царствующих Жрецов. Об этих сказочных существах я знал мало, но верил, что
нечто в этом роде должно существовать, ведь я был доставлен на Гор
высокоразвитой цивилизацией, и понимал, что кто-то действительно засел в
Сардарских горах. Я не верил в божественное происхождение Царствующих
Жрецов, но знал, что они существуют и знают о происходящем на планете, и
время от времени объявляют свою волю. Я не знал, конечно, гуманоиды они
или нет, но так или иначе, благодаря своей технике они были богами этого
мира.
Сидя на спине тарна, я ждал, не зная, погибну ли я Огненной Смертью,
исчезну ли вспышкой голубого пламени, как голубая коробка в горах
Нью-Хэмпшира.
- Умри Огненной Смертью, - повторил старик, снова ткнув в меня
пальцем. На этот раз его жест был менее величественным, скорее истеричным
и отдавал патетикой.
- Вряд ли кто-нибудь знает волю Царствующих Жрецов, - сказал я.
- Я вынес девушке смертный приговор, - дико закричал старик. - Убейте
ее! - приказал он аритам.
Никто не двинулся. Тогда, прежде чем кто-нибудь успел остановить его,
он выхватил меч из ножен убийцы и бросился к Талене, занеся его обеими
руками над головой. Его вера в Царствующих Жрецов явно пошатнулась, глаза
наполнились безумием, он что-то вопил.
- Нет! - воскликнул один из Посвященных. - Это запрещено!
Но безумный старик, не обращая не него внимания, занес меч над
девушкой. В то же мгновение его как бы охватил голубой туман, и затем, к
всеобщему ужасу, он вспыхнул голубым пламенем. Но даже вскрика не вылетело
из пылающей массы, только что бывшей человеком, и через минуту пламя
исчезло так же таинственно, как и появилось. Ветер сдул с крыши пепел.
Раздался неестественно спокойный голос Па-Кура.
- Это дело решит меч.
Я соскочил с тарна и выхватил меч из ножен. Говорят, Па-Кур - лучший
фехтовальщик Гора. Далеко внизу начали стихать крики боя. Посвященные
исчезли с крыши.
Один из аритов сказал:
- Я иду с Марленусом.
- И я, - сказал другой.
Па-Кур, не отрывая глаз от меня, указал на них мечом:
- Уничтожьте этот сброд.
Мгновенно люди Па-Кура напали на аритов, но те мужественно встретили
атаку. Их было в три раза меньше, чем врагов, но я знал, что они сумеют
постоять за себя.
Па-Кур осторожно приближался ко мне, уверенный в своем превосходстве,
но, как и следовало ожидать, не желая оставлять мне никаких шансов.
Мы встретились у тела Талены, и наши мечи скрестились раз, другой,
третий. Па-Кур, не раскрываясь, сделал выпад, следя, как я своим мечом
парирую удар. Он сделал еще одну попытку, и, кажется, удовлетворился
результатом. Он стал методично изучать меня, используя меч, как врач
использует стетоскоп, прижимая его то к одной области, то к другой.
Однажды я резко ответил на его выпад, но Па-Кур легко парировал удар. Пока
мы были заняты этими пробами, совершая как бы ритуальный танец, вокруг нас
лязгали мечи Убийц и аритов.
Наконец, Па-Кур шагнул вперед за пределы досягаемости моего меча.
- Я могу убить тебя, - сказал он.
Я думал, что он прав, но это могла быть и хитрость, рассчитанная на
то, что противник выйдет из равновесия, как шахматный игрок провоцирует
противника на ненужный защитный ход и отнимает у него инициативу. Такая
штука в шахматах может пройти лишь раз, но в схватке на мечах она
эффективна.
Я ответил ему в том же духе:
- Как же ты можешь убить меня, если я не повернулся к тебе спиной?
Где-то в глубине нечеловеческого спокойствия могло лежать
чувствительное тщеславие. Я вспомнил случай с самострелом и диском на
Воске. Это тоже было тщеславие.
Огонек раздражения мелькнул в глазах Па-Кура и на его губах появилась
язвительная улыбка. Он снова стал приближаться ко мне, но все так же
осторожно. Моя ловушка не сработала. Но и его - если это была ловушка -
тоже. Если это не блеф, то я скоро это узнаю.
Наши мечи снова встретились. Он начал так же, как в первый раз, с той
же области, но с большей уверенностью и быстротой. Это заставило меня
задуматься - нащупал ли он слабейшее место моей защиты, или же это был
просто обманный маневр, чтобы отвлечь меня от действительно слабейшего
места.
Так я размышлял, не сводя глаз с его меча. В подобных поединках можно
попытаться разгадать противника, но нельзя предаваться размышлениям, они
парализуют, делая человека легкой добычей. Я решил взять инициативу в свои
руки. Если он победит, то победит сам, а не с помощью своей славы.
Я двинулся вперед, атакуя и больше раскрываясь, но в то же время
тесня его назад своими ударами. Па-Кур хладнокровно отступал, дожидаясь,
пока у меня устанет рука. Ненавидя его, стремясь убить, я одновременно
восхищался им, восторгался его мудростью.
Когда моя атака закончилась, Па-Кур не стал нападать. Он явно хотел,
чтобы я продолжил атаку. Скоро моя рука устанет и я не смогу противостоять
его легендарной ярости.
В это время ариты, сражаясь за свой город, отбрасывали врага снова и
снова, но снизу на крышу выходили все новые и новые убийцы. На место
каждого убитого врага становилось трое новых. Было ясно, что поражение
аритов - вопрос времени.
Мы продолжали сражаться. Я атаковал, он защищался. Тем временем
Талена умудрилась сесть и наблюдала за нашим поединком. Ее вид и страх за
меня удваивали мои силы, и впервые мне показалось, что Па-Кур уже отражает
атаку не с прежней силой.
Внезапно раздался грохот, подобный раскату грома, и солнце закрылось
огромной тенью, словно облаком. Мы отскочили друг от друга, чтобы
посмотреть, что случилось. Во время боя мы забыли обо всем на свете. Я
услышал радостный крик:
- Брат по мечу!
Это был голос Казрака.
- Тэрл из Ко-Ро-Ба! - послышался другой знакомый голос - голос моего
отца.
Я взглянул наверх. Небо кишело тарнами. Тысячи огромных птиц, удары
крыльев которых были подобны грому, спустились на город, который уже не
был покрыт проволочной сетью. Вдалеке пылал лагерь Па-Кура.
Через рвы к мостам в город вливались реки воинов. В Аре люди
Марленуса достигали главных ворот, и они медленно закрывались, отрезая
гарнизон от орды. Орда, ошеломленная нападением, была неспособна к бою. Ее
охватила паника. Многие тарнсмены Па-Кура летели прочь от города, спасая
свои жизни. Орда намного превосходила нападавших числом, но не могла
понять этого. Она видела лишь ряды организованных войск, устремившихся на
них неожиданно с тыла, и вражеских тарнсменов, без помех опустошающих свои
колчаны. Ворота закрылись и город не мог укрыть их, они были пойманы между
стенами, загнаны, как скот на бойню, не в силах развернуться в боевые
порядки.
Тарн Казрака приземлился на крышу, а за ним и мой отец. Позади
Казрака, одетая как тарнсмен, сидела прекрасная Сана из Тентиса. Убийцы
Па-Кура бросали мечи и снимали шлемы. Воины отца вязали их.
Па-Кур тоже видел это, и вскоре мы вновь повернулись друг к другу. Я
указал мечом на крышу, предлагая сделку. Па-Кур зарычал и бросился вперед.
Я спокойно встретил атаку. А через минуту яростного боя мы оба поняли, что
я могу противостоять его лучшим приемам.
Тогда я захватил инициативу, и стал теснить его. Шаг за шагом мы
приближались к краю крыши. Я спокойно сказал:
- Я могу убить тебя.
И это была правда.
Я вышиб меч из его рук. Он зазвенел по мрамору.
- Сдавайся, - сказал я. - Или дерись.
Как кобра, в прыжке Па-Кур схватил свой меч. Мы снова стали сражаться
и я дважды ранил его. Еще несколько ран, и убийца ляжет к моим ногам.
Внезапно Па-Кур, понимающий это не хуже меня, швырнул свой меч
вперед. Тот пронзил мою тунику и я ощутил кровь, текущую по коже. Мы
переглянулись, не чувствуя уже больше ненависти к друг другу. Он с прежним
высокомерием, хоть и без оружия, выпрямился передо мной.
- Я не буду твоим пленником, - сказал он, и, не говоря больше ни
слова, повернулся и прыгнул вниз.
Я медленно подошел к краю цилиндра. Там была лишь гладкая стена, из
которой торчал шест для тарнов в двадцати футах внизу. От убийцы не
осталось и следа. Его разбитое тело подберут на улице и публично заколют.
Па-Кур мертв.
Я вложил меч в ножны и, подойдя к Талене, развязал ее. Мы обнялись и
кровь из моей раны окрасила ее мантию.
- Я люблю тебя, - сказал я.
Она подняла глаза, полные слез.
- Я тоже люблю тебя, - сказала она.
Львиный рык Марленуса раздался позади нас. Мы отпрянули друг от
друга. Я положил руку на меч. Рука убара легко удержала меня.
- Он уже достаточно поработал сегодня. Пусть отдыхает.
Убар подошел к дочери и взял ее голову в свои руки, повернул ее
вправо - влево и посмотрел Талене в глаза.
- Да, - сказал он, как бы впервые увидя дочь. - Она годится в дочери
убару. - Он хлопнул меня по плечу. - Смотри, чтобы у меня были только
внуки! - сказал он.
Я оглянулся. Сана была в объятиях Казрака, и я понял, что бывшая
рабыня нашла человека, которому может отдать себя не за сотню тарнов, но
за любовь.
Мой отец одобрительно посмотрел на меня.
Вдалеке дымились остатки лагеря Па-Кура.
Гарнизон города сдался. Орда за стенами побросала оружие. Ар был
спасен.
Талена посмотрела мне в глаза.
- Что ты сделаешь со мной? - спросила она.
- Я возьму тебя в свой город Ко-Ро-Ба.
- Как рабыню?
- Хочешь ли ты избрать меня своим свободным спутником?
- Я выбираю тебя, Тэрл из Ко-Ро-Ба, как Свободного Спутника!
- Если бы ты не сделала этого, я бы бросил тебя через седло и отвез
бы туда силой.
Она рассмеялась, а я подхватил ее на руки и посадил в седло. Она
обняла меня и поцеловала.
- Ты настоящий воин? - лукаво спросила она.
- Посмотрим, - ответил я.
Затем, в соответствии с брачным обычаем Гора, несмотря на ее
притворную, но ожесточенную борьбу и отчаянное сопротивление, я привязал
ее поперек седла, связал ей руки и ноги. Но теперь она была пленницей моей
любви. Воины рассмеялись, и Марленус - громче всех.
- Кажется, я принадлежу тебе, храбрый тарнсмен, - сказала она. - Что
ты будешь делать?
Вместо ответа я потянул за первый повод, и огромная птица поднялась в
воздух, взлетая все выше и выше, пока мы не достигли облаков.
- Вот теперь, воин, - крикнула она, и когда мы миновали укрепления
Ара, я развязал ее и бросил ее мантию вниз, на улицы города, чтобы народ
знал, какая судьба постигла дочь их убара.
20. ЭПИЛОГ
Настало время одиноко завершить свой рассказ, без горечи, но и не без
грусти. Я не питаю надежды вернуться на Гор, наш двойник. Эти строки я
пишу в маленькой комнате на шестом этаже в Манхеттене. Я не стал
возвращаться в Англию из страны, откуда несколько лет назад отправился на
далекую планету, ставшую моей любовью. Я вижу яркое июльское солнце, и
знаю, что за ним, напротив нашей планеты, есть иной мир. Интересно, думает
ли одна из женщин этого мира обо мне, и может быть о том, что я рассказал
ей о планете, лежащей за ее солнцем, Тор-Ту-Гором, Светом над Домашним
Камнем.
Моя миссия окончена. Я послужил Царствующим Жрецам. Мир был изменен,
его история потекла по другому руслу. Я стал не нужен. Возможно,
Царствующие Жрецы, кем бы или чем бы они не были, решили, что такой
человек, как я, опасен, ибо он может организовать собственную империю,
возможно они понимали, что я один на всем Горе не почитаю их и никогда не
поклонюсь в сторону Сардарских гор; возможно, они завидовали моей любви к
Талене, либо не могли простить мне, что такой уязвимый и слабый человек
счастлив больше их, всемогущих и всезнающих.
Благодаря моим аргументам и престижу, к сдавшейся орде Па-Кура было
проявлено необычайное снисхождение. Домашние Камни двадцати покоренных
городов были возвращены, их жители радовались. Пленники стали на один год
рабами, чтобы засыпать рвы и осадные тоннели, отремонтировать стены Ара и
построить здания взамен разрушенных или сгоревших во время боев. После
этого они будут возвращены в свои города. Офицеры Па-Кура, к своему
облегчению или гневу, подверглись той же участи, вместо того, чтобы быть
заколотыми. Члены Касты Убийц, самой ненавидимой на Горе касты, были
закованы в цепи и проданы на Воске на галеры торговых судов. Кстати, тело
Па-Кура так и не было найдено у подножия цилиндра. Вероятно, его разорвали
на части разъяренные жители Ара.
Марленус, несмотря на роль, которую он сыграл в освобождении города,
подчинился арскому Совету Высших Каст. Был отменен смертный приговор,
вынесенный ему правителями Посвященных, но опасаясь его имперских
наклонностей, его изгнали из города. Марленус никогда не согласился бы
быть вторым в городе, ариты же не хотели, чтобы он когда-нибудь стал снова
первым. Поэтому, со слезами на глазах, он публично отверг хлеб и соль, и
под страхом смерти ему запретили появляться на расстоянии ближе 10
пасангов от города.
С пятьюдесятью последователями, которые любили его больше, чем стены
родного города, он улетел на Вольтан Рейндж, с вершин которого всегда
видно далекий Ар. Там, мне кажется, и по сей день находиться его
королевство, там, в пурпурных горах Вольтан, до сих пор правит этот ларл
среди людей, изгнанный король, Убар Убаров, среди своих сторонников.
Свободные города назначили Казрака, моего брата по мечу, временным
правителем Ара, ведь это он с помощью моего отца и Саны из Тентиса сумел
склонить города к снятию осады. Его назначение было утверждено Советом
Высших Каст Ара, и его популярность среди населения была такова, что уже
не исключено, что вскоре его изберут постоянным правителем. В Аре, давно
забывшем демократию, к этому способу правления нужно приучать заново.
Когда я вернулся с Таленой в Ко-Ро-Ба, в нашу честь был устроен
огромный пир. Был объявлен праздник, и город наполнился огнями и песнями.
С воздушных мостов свисали гирлянды разноцветных фонарей, по ветру
разносился звон колокольчиков. Этой ночью исчезло даже различие между
рабами и хозяевами, многие из несчастных увидели рассвет свободными
людьми.
К моей радости, даже Торн, писец, появился за столом. Маленький писец
оторвался от своих любимых рукописей, чтобы разделить мое счастье. Он был
одет в новую мантию и сандалии - впервые за много лет. Схватив меня за
руки, он плакал, а потом, повернувшись к Талене, выпил символическую чашу
ка-ла-на за ее красоту.
Мы поклялись почитать этот день всю жизнь. Я стараюсь сдерживать это
обещание, и знаю, что она делает тоже. Той ночью, полной цветов, огней и
вина, мы заснули в объятиях друг друга.
Через несколько недель я проснулся в холодных горах Нью-Хэмпшира,
около той самой плоской скалы, на которую садился серебристый звездолет.
На мне была старая туристическая одежда. Человек не может умереть от
разбитого сердца, но я хотел бы этого. Я был все равно, что мертв. Я
думал, что сошел с ума и все это мне приснилось. Так, сидя в горах, я уже
начал верить, что все это было сном, но самым жестоким сном, который я
когда либо видел. В этом убедил меня рассудок.
Я поднялся и вдруг у своих ног увидел маленький круглый предмет. Я
упал на колени и схватил его, плача и зная, что все было правдой. Это было
кольцо из красного металла - кольцо моего отца со знаком Кэботов. Я
порезал руку об него, но боль от раны и текущая кровь радовали меня. Все
было наяву - и Двойник, и Талена.
Сойдя с гор, я узнал, что отсутствовал семь месяцев. Пришлось
разыграть амнезию - ведь не мог же я просто рассказать об этих месяцах?
Несколько дней я провел под наблюдением врачей в госпитале, потом меня
выпустили. Я решил поселиться в Нью-Йорке. Я послал своему другу в колледж
чек за туристическое снаряжение, сгоревшее в голубом пламени вместе с
коробкой. Он был так добр, что прислал по новому адресу мои книги и вещи.
Когда я зашел в банк, то был удивлен, хотя и не слишком, что мой счет
значительно - весьма значительно увеличился. Я мог бы не работать всю
оставшуюся жизнь после возвращения с Гора. Конечно, я работал, но только
над тем, над чем хотел и сколько хотел. Я много путешествовал, читал,
вступил в фехтовальный клуб, чтобы держаться в форме, хотя то оружие,
которым мы упражнялись, по весу не шло ни в какое сравнение с мечами Гора.
Странно, но хотя прошло уже шесть лет, я нисколько не изменился, не
постарел. Я был удивлен этим, пытаясь связать это явление с письмом,
датированным семнадцатым веком, которое послал мой отец. Возможно, к этому
причастны врачи Гора, но об этом я ничего не могу сказать.
Два-три раза в год я возвращаюсь в горы Нью-Хэмпшира, гляжу на
плоскую скалу и остаюсь здесь на ночевку, как бы надеясь, что я снова
смогу увидеть серебряный диск и Царствующие Жрецы снова призовут меня на
Гор. Но если это случиться, они должны знать, что я не буду пешкой в их
игре. Какое право они имеют распоряжаться жизнями других людей, править
планетой, терроризировать города, уничтожать людей Огненной Смертью,
разлучать влюбленных? Не важно, что они всемогущи, у них следует
потребовать ответ. И если мне снова придется бродить по зеленым полям
Гора, я попытаюсь решить загадку Царствующих Жрецов, я войду в горы Сардар
и поспорю с ними, кем бы они не были.