Антон Никитин
                                  Амнезия

Предисловие к первому изданию.

Уважаемые читатели!

          Вы держите в руках свидетельство о событиях, происходивших в
     одном из многочисленных Образов Существования.
          В силу ряда обязательств, связанных с интересами ныне живущих
     свидетелей происходившего, мы не можем рассказать вам о том, каким
     образом эта рукопись попала к нам редакцию. Ясно лишь одно -
     подлинность этого документа не вызвала у нас сомнений, так как была
     подвергнута тщательнейшей проверке и всестороннему анализу.

     Тем не менее, ряд обстоятельств, имен, и мест действия, затронутых в
     повествовании, потребовали дополнительных пояснений и уточнений.
     Обратившись в Академический Институт Историографии и Социальной
     Истории, редакция с удивлением обнаружила черезвычайную скудость
     доступного для изучения материала. Особенно удивительным показалось
     нам то обстоятельство, что обширным купюрам был подвергнут именно
     интересовавший нас материал, в то время как соседние периоды и Образы
     остались нетронутыми. Это обстоятельство, нимало нас удивившее, и
     привело к немногочисленности примечаний. Все же, мы старались пояснить
     события настоящей рукописи, исходя из собственного опыта, догадок, а
     иногда даже и чистой интуиции.

     После этих, минимальных дополнений, мы отдаем эту рукопись на ваш суд.

                                                      Редакционная коллегия

                         Еще должно прийти время,
                         когда глас посвященных
                         будет еще раз услышан ...
                         и Мастер Скрытого Дома
                         будет ждать в Молчаливом
                         Месте пришествия
                         человека, который,
                         отбросив в сторону ложные
                         доктрины и догмы, будет
                         искать простой истины и
                         не будет удовлетворен ни
                         заменой ее, ни подделкой

                                     Мэнли П. Холл
                                "Энциклопедическое
                              изложение масонской,
                                    герметической,
                                каббалистической и
                                розенкрейцеровской
                          символической философии"

                         Иисус сказал: Пусть тот,
                         кто ищет, не перестает
                         искать до тех пор пока не
                         найдет, и когда он
                         найдет, он будет
                         потрясен, и, если он
                         потрясен, он будет
                         удивлен, и он будет
                         царствовать над всем.

                          Апокрифическое Евангелие
                                           от Фомы

Пролог

     То ли будильника не было слышно: то ли забыл завести... Проспал
страшно, практически безнадежно. Скорее всего, действительно забыл, хотя
еще вечером собирался обязательно поехать в институт.
     Да и за окном на удивление мерзко. Невозможно себе даже представить
десятиминутный поход через пустырь к метро в этой сырости. Весна уже скоро
месяц как наступила, а кроме тумана, да моросящего дождя - признаков
никаких.
     Тут, однако, хочешь - не хочешь, а ехать придется. Тем более, есть еще
шанс застать преподавателей на месте.
     Пока брился, в прихожей длинным, почти междугородним звонком, зазвонил
телефон. Разбрызгивать пену по коридору не хотелось, а когда добрался до
аппарата, звонивший, видимо, отчаялся - только и было слышно, как загремела
трубка на рычаг, да пошли короткие гудки.
     Мама ушла уже, видимо, давно, и с завтраком придется разбираться
самому. Впрочем, готовить мама не любит и не умеет, так что неизвестно, что
лучше. Чайник стоял на плите уже едва теплый, и разогревать его я не стал.
Пришлось съесть два сухих бутерброда с сыром (масла тоже не было).
     Пока ел, по привычке включил телевизор. Показывали какой-то
многосерийный детектив из жизни английских лордов. Что-то в духе Джеймса
Бонда. Пришлось задержаться еще на полчаса, и одеваться я начал уже
убедившись, что Британской Империи ничего не угрожает. Странным образом
господство над миром в этом сериале связывалось исключительно с властью над
Британией. Видимо, это на Островах в порядке вещей.
     В тот момент, когда я уже стал проверять наличие всего необходимого по
карманам - ключи, паспорт (на всякий случай), кошелек (только позавчера
получил стипендию) - телефон снова зазвонил.
     - Дмитрий? - я этого человека никогда раньше не слышал, - Дмитрий, нам
нужно с Вами поговорить, - собеседник был вежлив, но тверд, - Я думаю, что
Вам нужно подождать немного дома, и мы сможем выслать за Вами машину.
     Мой одногруппник Гриша Вицлебен отличался неуемной страстью ко
всяческим дешевым розыгрышам и приколам. Все его шуточки были какого-то
весьма специфического трупного оттенка. А его своеобразный юмор, какое-то
странное заигрывание с Органами, меня уже очень давно раздражал. В
последний раз он почти что довел до сердечного приступа единственного в
нашей группе еврея, Игорька Блинкина, талантливого, но очень слабого
здоровьем паренька. За эту антисемитскую эскападу, я был готов набить ему
морду, да Гриша почему-то перестал появляться в институте.
     - Да пошел ты!! - я аккуратно, даже без злобы, положил трубку на
рычаг.
     Когда я запирал дверь на наружный замок, в квартире опять зазвенело.
     У поворота около булочной ко мне пристал какой-то пьяный пролетарий в
разодранной синей, куртке из болньи и, ссылаясь на "чрезвычайно
затруднительное материальное положение", стал требовать денег на опохмел.
     - Земляк, помогай - никакой возможности нет выжить, - пролетарий
неожиданно сменил тон и лексику, все больше наваливаясь на меня. Из его
безобразной пасти несло чем-то вроде смеси дешевой водки и дорогого
одеколона, а правый верхний резец был золотым, что меня немало удивило.
     - На, дятел, держи... - я сунул в немытый кулак алкоголика мятую
купюру и приготовился драться.
     Дядька, однако, не отреагировал на "дятла" и тихонько заковылял в
сторону винного.
     Неприятно, конечно, но не в первый же раз
     Район наш далеко от центра, живут здесь, в основном, рабочие с
окрестных заводов. Старые дома, еще довоенной постройки - раньше это был
далекий пригород, куда выселяли неугодных властям. Вечерами народ
развлекается кто во что горазд, но наиболее распространенная забава -
что-то вроде соревнований на выживаемость. Вот и вчера над пустырем
гремело, какие-то дикие голоса в отдалении орали матерно, так, что в ответ
лаяли собаки, и под конец забухали пистолеты.
     В подземном переходе опять темно, но тепло. На днях только поменяли
все лампы, но во вчерашней схватке, видимо, их снова перебили. А вот
остановить метро у местных боевиков сил пока не хватает.
     Я толкнул прозрачную дверь, и тут почувствовал, что кто-то напирает
сзади. Это было странно, потому что в переходе почти никого не было.
Выяснить в чем дело, я не успел - в левом боку что-то неприятно кольнуло,
хрустнула хрупкая ледяная игла, и я начал проваливаться в темное и холодное
марево. Где-то рядом промелькнула темно-синяя шуршащая ткань, какая-то
девчонка закричала "Дяденька, дяденька упал!" - и стало темно .
1. Книга о Вратах

                         Проходят дни, годы, и
                         человек умирает. В агонии
                         он спрашивает: "Возможно
                         ли, что за все годы, пока
                         я ждал, ни один человек
                         не пожелал войти, кроме
                         меня?" Страж отвечает:
                         "Никто не пожелал войти,
                         потому что эти врата были
                         предназначены только для
                         тебя. Теперь я их закрою"

                             Хорхе Луис Борхес, "О
                                       Честертоне"

     Я очнулся довольно быстро - так мне, по крайней мере, показалось.
Болел левый бок, по левой же руке бежал какой-то неприятный липкий холодок
- я ощупал болевшую кисть свободной рукой и обо что-то уколол палец. С
трудом разлепив глаза, посмотрел на руки. Командирские часы, доставшиеся в
наследство от недавно умершего деда, были разбиты и стрелка торчала вверх -
видимо, кто-то задел ногой.
     Только тут я заметил, что лежу уже не там, где упал, а под
неработающими разменными автоматами. Неподалеку на корточках сидела девочка
лет пяти и с явным любопытством за мной наблюдала.
     - А тетенька доктор сейчас придет, - сообщила девочка, - тетенька
доктор сказала, что она должна полицейских позвать, что это Вас кто-то так
специально толкнул, а полицаи приедут, они во всем разберутся, у них это
быстро. А что часы Вы сломали, так это ничего. Тетенька доктор сказала, что
рука у Вас целая, перелома нет - так, порезы одни. Может, сказала, стекла
от часов в порезах есть. И все.
     - А ты тут чего делаешь? - слова выходили из меня как неживые.
     - А я тут разговариваю.
     - Много?
     - Разговариваю?..
     - Нет, порезов много?
     - А тетенька доктор не сказала - сказала, что у нее бинтов не осталось
почти после вчерашней ночи, когда дяденьки из пистолета стреляли за углом,
сказала, что устала уже, что пусть Карета разбирается, или полиция.
     А зачем полиция-то? Полиция совсем незачем, я ж тогда не успею никуда,
и плакал тогда мой курсовой.
     - А доктор давно ушла? - с тайной надеждой на лучшее спросил я у
девочки.
     - А я не знаю, а часы у Вас сломатые - и я времени не видела. Но Вы не
волнуйтесь, она вернется скоро.
     Лучше она б и не приходила никогда... Я попытался подняться, и не смог
- ноги скользили и любое напряжение отдавалось в боку.
     - А Вы лежите, лежите, это полезно Вам, так тетенька доктор говорила.
Она еще мне велела за Вами приглядывать, а то, говорит, еще сбежит,
говорит, а мне отвечай.
     Ну да, с таким присмотром я не вырвусь никогда.
     И тут тетенька доктор и вправду вернулась.
     Тетенька была года на два младше меня и работала в медпункте метро,
видимо, первый год, сразу по окончании института. Обута она была в мягкие
яловые армейские сапоги, а остального я снизу разглядеть не мог.
     - Слава Господу, я думала, что Вам придется укол делать, а у меня уже
ничего почти не осталось.
     - Да мне один укол уже сделали...
     - Кто же это? - она даже наклонилась и с удивлением посмотрела на меня
поверх элегантной оправы своих очков, - Вы же один здесь были - вот и
девочка видела - шли, шли, да и упали - это от сильного опьянения бывает.
     - Ага, - подтвердила девочка, тряхнув русыми косичками, - шли, шли, и
вдруг - бух!!!
     - Подожди, - в голове у меня что-то мягко сместилось, - ты же сама
говорила, что меня...
     - Я говорила? - искренне удивилась девочка, - Да мне мама не велит
говорить с чужими дядями. Правда, мама?
     - Конечно, дочка, - кивнула доктор, - Просто не надо так много
выпивать.
     Я понял, что спорить бесполезно.
     - Ну хоть рану-то вы мне обработаете?
     - А у меня бинтов после вчерашней перестрелки не осталось совсем. Но я
уже вызвала Карету, они Вами займутся.
     - А полиция?
     - А зачем Вам полиция, Вам Карета нужна.
     - И впрямь, зачем мне полиция? Ну а подняться-то Вы мне поможете?
     - Вот этого я делать и вовсе не обязана.
     - А перетаскивал-то меня сюда кто?
     - Перетаскивал? Я Вас тут прямо и нашла.
     Тут я перестал что-либо понимать. Видимо, это было просто не нужно.
Мои приятели рассказывали мне о каких-то новых методах призыва, о
предварительной химиотерапии, но я никогда в это не верил. Кроме того, мне
не от чего было уклоняться - я честно отслужил два года на Уральском
Рубеже, и перед Отечеством был чист. Так или иначе, мне стало ясно, что
любое мое слово с этого момента может быть истолковано любым образом, и я
решил не сопротивляться.
     Наверху загудела полицейская сирена.
     - Странно, я же не вызывала полицию, - холодно сказала врач, и
поправила очки, - дочка, пойдем, дядей господин лейтенант займется.
     В вестибюль, действительно, вошел, лейтенант.
     - Ну, в чем дело? - не обращая внимание на врача, обратился он ко мне.
Доктор воспользовалась паузой и, схватив дочку, исчезла в помещении
медпункта, - Пьете, что ли много, а здоровье, что ли, слабое? Ох, до чего,
вы, студенты, мне надоели, - и он пихнул сапогом мою ногу, - Все условия,
вам, сукам, создали, а вы... Ну, сейчас мы протокол...
     - Лейтенант, - раздался со стороны бас. Лейтенант дернулся и застыл в
стойке смирно. Я с трудом повернул голову и увидел майора полиции во всем
параде.
     - Лейтенант, почему вы не отвечаете на радиовызов, вы что, не знаете
инструкций, или считаете необязательным их выполнение?
     - Но, господин майор, я прибыл по вызову госпожи фон Фир...
     - Молчать!!! - грубо оборвал его майор, - Ваша обязанность - постоянно
присутствовать в патрульном мотоцикле, и я позабочусь, чтобы остаток своих
дней вы занимались регулированием движения.
     - Мне не в чем себя упрекнуть, господин майор. Если вы считаете
нужным, то я готов ответить по вашему рапорту о моем служебном
несоответствии, однако, мне кажется, что поводов для такого рапорта у вас,
господин майор, нет, - лейтенант побледнел, но держался прямо.
     - Капитан, - подозвал кого-то со стороны майор и как из под земли
рядом со мной возник капитан полиции, подтянутый, но в обмундировании его
был виден легкий беспорядок, а кобура пистолета была расстегнута. Впервые я
вызывал столь пристальное внимание со стороны властей, - Объясните
лейтенанту его неправоту, а мы с господином студентом пройдем в медпункт.
     Майор протянул мне руку, и я сумел подняться. Было не особенно
приятно. Все мое тело было набито ватой, а в левом боку поселилось
неведомое животное, которое время от времени переворачивается, задевая мне
лопатку.
     Майор провел меня узким крашеным коридором и вошел в небольшую
комнату. В комнате стояла кушетка, стол, два стула. Шкаф стеклянный с
какими-то банками. За столом сидела доктор. Девочки нигде не было.
     - Госпожа Фирсова, перевяжите господина студента, а я посижу - подожду
тут.
     Доктор постаралась не показать своего удивления и достала из стола
бинт, вату и какие-то медикаменты.
     Майор усмехнулся, сел на кушетку и принялся ждать.
     Доктор бинтовала меня в полном молчании. Было слышно, как за стеной
урчи эскалатор, и как в вестибюле лейтенант повторяет бесконечный аргумент
про уверенность в своей правоте и полном подчинении всем служебным
инструкциям.
     Госпожа Фирсова тщательно накладывала на марлю какой-то желтоватый
состав с тем, чтобы потом прибинтовать эту ткань мне к руке, и не
отвлекалась на посторонние шумы.
     Бинты мягко ложились мне на руку, и, как это ни странно, прикосновения
доктора мне были приятны.
     Спор в вестибюле нарастал, возражения лейтенанта становились все тише
и тише, а капитан, видимо, раскачивал себя односторонней полемикой. На
секунду все стихло, потом хлопнул пистолетный выстрел.
     Доктор как раз завершила свой труд, и сидела потупившись, как
девчонка, не выучившая урок. Майор выглянул в коридор, тихо выматерился и
обернулся ко мне:
     - Нам придется немножко прогуляться.
     Мне было уже все равно. В институт я опоздал, курсовой, похоже,
становился все больше похож на неисполнимую мечту. Я поднялся со своего
места и, запихнув сломанные часы в нагрудный карман куртки, сказал:
     - Пошли.
     Мы вышли в тот же узкий коридор, но свернули в другую сторону. Я
оглянулся и увидел, что капитан наклонился над лейтенантом и пытается
сорвать с форменной куртки лежащего знак регулировщика.
     Мы спустились вниз на несколько ступенек, прошли еще немного, и
оказались под эскалатором. Над нами вращалось огромное маслянистое колесо,
прокручивающее поручень, а впереди висел знак с черным человечком,
перечеркнутым красной полосой. Проход между механизмом и стеной за этим
знаком сужался и самые дальние шестерни протерли в мягком цементе стены
углубление. Пахло машинным маслом и металлом, и мне показалось, что эти
колеса вращались здесь вечно. От мысли о попытке их остановить, в
перебинтованной руке забилась легкая шуршащая боль.
     - Нам туда, - майор показывал чуть левее знака.
     Мы спустились еще, эскалатор остался позади, и мы пошли по железному
настилу.
     Вдруг все затряслось, я бросился к стене, прячась от накатывающего
грохота, и сквозь просветы в настиле увидел проезжающий прямо подо мной
поезд.
     - Не бойтесь, господин студент, - прокричал майор, - мы почти что
пришли, и он показал в десяти метрах впереди железную лестницу наверх, -
Поднимайтесь, а я за Вами. Там наверху дверь, не заперто.
     Лестница была довольно чистой, вовсе не ржавой. Можно было подумать,
что по ней каждый день кто-то поднимается.
     Когда мы вышли на поверхность, я увидел вдалеке синюю полицейскую
машину.
     Майор подошел ко мне сзади и, отряхивая форменные брюки, произнес:
     - Ей-богу, Дмитрий Александрович, лучше бы вы дома дождались нашей
машины, а то суета сплошная, просто стыд какой-то, народу-то сколько
покалечили!..- и только тут я заметил, что в петлице у него не щит,
символизирующий Внутренние Силы, а орел - эмблема Безопасности.
     В машине за рулем спал шофер. Он был одет в гражданское.
     Майор грубо пихнул его:
     - Рацию давай, еврейская морда!
     Шофер вздрогнул и вытащил из под руля трубку на длинном скрученном
шнуре.
     - Осирис, Осирис, я Анубис, прием!
     - Анубис, я Осирис, слушаю Вас, - ответила трубка.
     Майор прикрыл ладонью микрофон и обратился ко мне:
     - А вы садитесь на заднее сиденье, Дмитрий Александрович, мы поедем
сейчас, садитесь... Осирис, я около станции метро "Площадь Мира", у нас тут
опять проблемы с дорожной полицией...
     - Опять ваш капитан отличился?
     - Опять... Пора уже решать вопрос... Замять-то уже не удастся...
     - Что, жертвы, что ли?
     - А Бог его знает, может, и жертвы...
     - Высылаем машину... Конец связи.
     Майор швырнул трубку шоферу.
     - Допрыгался, гад... В Управление поедем сейчас, понял?
     - Понял, чего не понять, - лениво отреагировал шофер.
     Майор обошел машину и сел на переднее сиденье.
     В машине все было каким-то совсем иным, не таким, как снаружи, и не
таким, как в других машинах. Я не знаю, что было тому виной - освещение или
что-то еще, но всю поездку мне казалось, что я еду не только в другое
место, но и в другой мир.
     Я подвинулся в сторону, чтобы видеть дорогу впереди, и наткнулся на
сидении на газетный сверток Газета была "Красная Звезда" и из нее выбивался
слегка порванный край синей болоньи.
     - Не мешает сверточек? Я вот для жены у вас в универмаге плащ купил, -
Майор был почти что счастлив, - чрезвычайно дешево!
     Я промолчал.
     Шофер начал петлять по проулкам и, наконец, выехал на улицу.
     Майор потянулся к приемнику и включил его. Играла скрипка.
     - Опять ты свой сионистский канал слушал! - замахнулся майор на
шофера, - Еще раз повториться - уволю! - и начал крутить ручку настройки.
     - Господин майор, а почему нельзя меня было просто остановить, а надо
было какие-то уколы делать? Что, без химии теперь и шагу ступить
невозможно? - мне не хотелось его спрашивать, но я почему-то спросил.
     - Постойте, какие уколы, она же Вас, Дмитрий Евгеньевич...
     - Александрович я - поправил я его.
     - Извините великодушно! Она же просто перебинтовала! - если он и врал,
то очень талантливо, мои слова его явно заинтересовали, он даже отвлекся от
приемника, и тот шипел, ненастроенный, - Нам сообщили о том, что у Вас на
станции метро ЧП, а мы уже ехали к Вам. Ну по приметам в сообщении поняли,
что это с Вами там случилось, вот и подъехали... А что, Вас кто-то
обрабатывал? Вы скажите если что, и не мне даже, а потом, на беседе,
господину генералу, обязательно, это уж скорее его прерогатива, а мне-то
что - мне Вас велено доставить, а там уже не моя инстанция.
     Он повернулся и продолжил настройку.
     - Во, новости, то что нужно!
     Я посмотрел на часы, вмонтированные в приборную доску "Мерседеса".
Часы показывали 13-37. В это время новости передавало только арийское
радио.
     "...настоящее время европейский союз только приближается к концепции
единства, достичь которого, видимо, не удастся из-за многочисленных
дипломатических разногласий. Западные границы империи не должны реагировать
на настроения мелких политиков из Европы, утвержденной в ее нынешнем виде
ценой миллионов жизней и реками крови. Самый прочный союз, замешанный на
необходимом сотрудничестве и ..."
     Стало скучно и я почувствовал, как от перебинтованного запястья к
локтю медленно катится волна, сжимающая мне руку. Когда холод достиг плеча,
я испугался, но испуг не успел завладеть мною - сердце дрогнуло, мне
показалось, в последний раз, и я заснул.
     Когда я проснулся, мы сворачивали уже на прямой путь, ведущий к
управлению безопасности, оставляя слева сверкающий купол Народного Дома1.
Раньше на его месте стоял русский храм, а теперь в этом здании
располагалось правительство.
     Мы миновали Кремль, и въехали под Триумфальную Арку Мира.
     Мне никогда не нравился этот монстр посреди города, но все разговоры о
сносе Арки, идущие уже четвертый год, видимо, были обречены. В институте
поговаривали, что Арка является собственностью Сил Безопасности, и внутри
электроники больше, чем в ядерных институтах Рентгена.
     Внутри машины по-прежнему неуловимо пахло чужой страной, а то и чужой
планетой.
     Под памятником Дзержинскому стояла вялая горстка помятых стариков в
драпе с красными транспарантами. Старики мерзли, но не расходились.
Полицейский прохаживался рядом, и ему хотелось пойти обратно в патрульную
машину, в свой мирок, там хоть тепло, но инструкция не позволяла.
     - Ну что, Дмитрий Александрович, приехали мы, - обернулся ко мне
майор, - господин генерал уже ждет Вас. А ты - он говорил это уже шоферу, -
поставишь машину в гараж, и на сегодня свободен. А в табели я тебе половину
рабочего дня отмечу.
     На часах было 14-10. По радио звучали марши. Машина остановилась.
     Майор вышел и даже открыл мне дверь. Я протиснулся наружу и подождал,
пока майор пройдет вперед. Странно, но после сна мне стало значительно
легче. Бок практически перестал меня беспокоить, что подтвердило мою мысль
о том, что состав, которым меня сбили с ног, и состав, которым намазали мои
бинты, работали как бинарное оружие.
     На пропускном пункте майор о чем-то долго перешептывался с постовым,
сделал три звонка по местному телефону, и только после этого мне дозволено
было пройти в здание.
     Сначала я пытался отслеживать наш путь, однако скоро понял, что это
бесполезно.
     Через пару минут мы дошли до второго, внутреннего поста.
     Майор извинился и просил подождать его минут пять. Впереди начинался
коридор, обшитый дубом, и у каждой двери висело по считывателю магнитных
карт.
     Я встал у окна, выходящего во внутренний двор, и увидел, как туда
въезжает мерседес. Машина остановилась, и из нее вышел шофер. Я узнал того,
который вез нас сюда. К шоферу стремительно подбежал какой-то человек в
офицерской форме, и откозырял ему. Между ними произошел какой-то разговор,
и офицер полез в машину. Шофер неторопливо пошел в сторону внутреннего КПП,
зажимая под мышкой газетный сверток.
     Я догадался, что это "Красная Звезда".
     Тут вернулся майор, выдал мне магнитную карту, и еще минут через пять
мы были в приемной.
     Нам навстречу поднялась рыжая секретарша в узком фиолетовом костюме.
     - Господин Роберт, генерал уже заждался Вас, - кокетливо попрекнула
она майора.
     - Да все дела, Сашенька, дела... Да, вот, собственно, генерал не меня
ждал, а Дмитрия Александровича. А я пойду, а то у меня перерыв уже
кончается скоро, а я пообедать не успел, - и майор вышел.
     - А Вы присаживайтесь, присаживайтесь, Климент Степанович просил
дождаться конца совещания. Он уже не мог откладывать это совещание, просил
извинить... Я думаю, что это еще минут на десять, может быть двадцать...
     Она, наверное, ждала от меня каких-то слов, но говорить совершенно не
хотелось.
     Я сел в глубокое кожаное кресло и закрыл глаза, размышляя. Рука совсем
не болела. Я пытался вспомнить, с чего же начался день, и не смог. К горлу
подкатывала странная осушающая тошнота. Я чувствовал себя молодым богом,
страдающим с похмелья. Не знаю почему, но мне было совершенно ясно, что
ничего плохого произойти просто не может. Механизм работал слаженно и ясно,
сбоя быть не могло. Стоило только нажать кнопку, и все можно остановить.
     За стеной, там, где проходило совещание, кто-то низким, монотонным
подвывающим голосом декламировал какие-то вирши. Слов не было слышно, но
язык был незнакомый, совсем чужой язык, неверный. Чтение прервалось,
ударили в бубен, и декламатор продолжил свои песнопения.
     Потом за дверями раздался приглушенный расстоянием удар грома и сразу
вслед за этим загалдели возбужденные голоса и стали двигать стулья. Я
открыл глаза. За окном было по-прежнему пасмурно, но никаких признаков
надвигающейся грозы я не заметил.
     Сашенька сидела за своим столом и смотрела прямо на меня.
     - А, вот и совещание кончилось, Дима... - она слегка смутилась и стала
перебирать бумаги на своем столе.
     Действительно, дверь открылась и оттуда стали выходить господа офицеры
высшего звена. Они живо переговаривались, были совершенно явственно
возбуждены. Мне почудилось, что совещание проходило не без алкоголя. Один
из офицеров нес золотую змею-скипетр, у другого в руках я заметил
серебряный барабан со странной чеканкой.
     Последним из кабинета появился генерал. Он направился прямо ко мне.
     Генерал был ниже меня на голову. Кожа его была чрезвычайно смугла для
наших широт, а в чертах лица можно было угадать некоторую восточную
составляющую.
     - Здравствуйте, Дмитрий Евгеньевич...
     - Александрович я, Александрович!!!!
     - Простите меня, ради Бога, совсем забегался! Верите ли, сил нет
никаких, то одно, то другое, уже и памяти, и записных книжек не хватает...
Пойдемте, Дмитрий Александрович, пойдемте... Саша, принесите нам чаю.
     Генерал провел меня в кабинет.
     Можно было подумать, что это кабинет довоенного профессора. По стенам
стояли стеллажи книжных полок, высокие, до самого потолка. Книги были
расставлены, по крайней мере, с художественным вкусом. Я успел рассмотреть
название только одной монографии in-folio. Книга хоть и стояла на полке, но
была выдвинута немного вперед. На кожаном корешке золотой вязью было
вытеснено " Обращение к богу Солнца Ра". В кабинете пахло восточными
благовониями.
     Генерал подошел к полке, задвинул книгу и указал мне на кресло перед
дубовым столом.
     - Садитесь.
     Мне пришлось подчиниться. Теперь я сидел спиной к полкам, и не мог
рассматривать книги и читать их названия. Я видел только силуэт генерала,
закуривающего трубку и в окне за его спиной - Триумфальную Арку Мира. Небо
над аркой немного посветлело. Я сидел как зритель в театре теней, лишенный
удовольствия следить за игрой мимики актеров.
     Когда генерал закурил, к запаху благовоний прибавился пряный аромат
табака.
     - Извините, - решился я после затянувшейся паузы, - а табак у Вас
островной?
     - Нет, британские кустари никогда не могли сделать ничего путевого. Мы
просто вынуждены сегодня мириться с их существованием. Политика, знаете ли,
грязь... А с Америкой и того хуже - заигрываем себе во вред. А что у них за
культура? Синтетика, сплошная синтетика. А это - он показал на трубку, -
русский ароматизированный сорт. Золотое Руно. Слышали, наверное. Это
история про то, как греческие воины покоряли Крымское и Кавказское земства.
У них, конечно, как всегда, ничего не вышло... Саша, - мягко включил он
внутреннюю связь, - Сколько можно ждать?..
     - Уже иду, минуточку...
     - Ну почему же ничего путного, - возразил я, - Вот пиво ирландское,
например, Гиннес. Мне нравится. Очень... Я не знаю, как там в Америке...
     - Ну, уж поверьте мне, лучше нашего, в смысле - немецкого, пива не
бывает ничего. Особенно если в Баварии... Вы были в Европейском Доме? Ах,
ну да, нет, я же и сам знаю...
     Вошла секретарша с подносом. После необходимых церемоний сервировки мы
снова остались с генералом одни.
     - Итак, Дмитрий Александрович, мне хотелось бы предложить Вам
некоторую перспективу, на мой взгляд, вполне достойную. Замечу, однако, что
Вы можете отказаться от этого разговора, или же, поговорив, отклонить мои
предложения, что никак не отразится на вашей жизни в будущем. Итак, готовы
ли к разговору?
     Не отрываясь от чая я кивнул, что, мол, да, готов.
     - Мы долго работали с Вашим досье, Дмитрий... Можно просто по имени?
     - Да, конечно...
     - Мы хотели бы, чтобы Вы поработали с нами. Подождите, это не работа
рядового информатора, и не какие-то там капитанские погоны в окопах
Кавказа... Это серьезная разведывательная миссия.
     - Господи, Климент... - имя генерала я запомнил, а вот с отчеством
оказалось посложнее. Честно говоря, я был этому рад, ведь путал же генерал
мое отчество.
     - Степанович...
     - Климент Степанович, Вы же сами понимаете, что это не моя работа. Вы
же знаете, я учусь в Архитектурном, мое дело памятники строить, дома...
     - Поработав с Вашим досье, наш аналитический центр пришел к выводу о
том, что у Вас прекрасная возможность стать крупным военачальником. Не
перебивайте. Мы делаем достаточно достоверные прогнозы. Ну, до Александра
Македонского Вы не дотягиваете, конечно, но многих нынешних маршалов
оставляете далеко позади.
     Скажу Вам честно, Ваш коэффициент раза в полтора выше моего, как это
не прискорбно. Для меня, конечно...
     Поверьте мне, я говорил со многими молодыми людьми, я знал все ваши
возражения - отсутствие опыта (мы вас научим), отсутствие склонности (это
только Вам кажется), и множество других мнимых резонов. Все это не причины,
а поводы. Мы же не предлагаем Вам писать рапорты на ваших соседей, просто
Вам нужно проанализировать несколько фактов, подсобрать данные, потратить
может быть месяц, от силы два на всю работу, предоставить выводы - и все!
Заметьте, Ваши выводы будут приняты как абсолютная истина, мы Вам доверяем
во всем.
     - Или совсем не доверяете... И потом, что, у Вас нет кадров, чтобы
выполнить эту работу? Может быть, Вы все-таки выдадите мне истинную причину
нашего разговора?
     - Дмитрий Александрович, побойтесь Бога, Вас нашпиговали какими-то
страшными историями про наше ведомство, а Вы, как ребенок...
     Картонная кукла в моем театре теней стремилась выразить максимальную
степень удивления, доступную к выражению языком жестов. Я не видел лица
генерала, но был уверен, что и лицо было приведено в соответствие с
настроением спектакля.
     Механизм работал, куклы играли свои роли. Пора, пожалуй.
     - О да, конечно, сначала мне рекомендуют остаться дома, потом, когда я
не слушаюсь исключительно дружественного совета, мне вкалывают под ребра
какого-то яду, затем чем-то до крови полосуют руку, бинтуют, мажут ее
другим ядом, который как-то взаимодействует с первым, а потом мне сообщают,
что миф о всесилии Министерства - это только миф. Может быть, мы впрямь
прекратим эту пустую болтовню и я домой поеду?
     Представление на секунду дало сбой.
     - Какой яд? - генерал остановился на полпути в своем танце тени, - Вас
что, кто-то обрабатывал сегодня? Подождите, Вас что, действительно кто-то
обрабатывал?
     Он начал куда-то прозваниваться.
     - Клавдия Андреевна, мне маршала, срочно. Нет, скажите, что
неотложно... Ну и славно!.. Володя, ты же мне обещал, что никто к моему
делу не прикоснется! Так вот Дмитрий утверждает, что его с утра два раза
уже успели обработать. Я так понял, сначала кто-то вполне профессионально,
потом - врач. Как фамилия врача?
     Оказывается, я просто начал участвовать в новой игре, игре по новым
правилам. Правда, правила эти могли быть новыми только для меня. Генерал
мог просчитать все заранее и ждал от меня теперь имени доктора, как
согласия на участие в игре. Механизм затормозил только на мгновение, а
теперь продолжал свою работу...
     - А откуда мне знать - то... Я что, паспорт ее спрашивал? - а это
неплохая идея - спросить у нее паспорт, посмотреть, сколько детей, какой
национальности, прописка. Не знаю почему, но теперь мне хотелось поверить в
то, что доктор вообще когда-то существовала.
     - А, сами найдем... Да, Володя, проверь, твои там не напортачили?
Ладушки, жду звонка.
     - Ну вот, Дмитрий Александрович, похоже, Вам угрожает серьезная
опасность. Пусть у меня нет пока твердых доказательств, но, я думаю, наши
оппоненты просто не хотят допустить вашего расследования.
     - Оппоненты?
     - Ну, как бы там ни было, я не могу настаивать, конечно... Материалы
по расследованию я вам передам, а уж решать Вам...
     Я не успел возразить - зазвонил телефон.
     - Да?.. Ну, это совсем некстати... А этот, шофер-то... Он-то как? Так
и надо, значит, майору выговор объявить, бездельничают, понимаешь! Нет,
Володя, я даже не знаю как я теперь это ему скажу - да, он-то уверен, что
это ваших рук дело! Володя, вы там со своей субординацией меня просто
затрахали, - генерал положил трубку, - Саша, сейчас Дмитрий Александрович
будет выходить, передайте ему досье. А про машину я сам распоряжусь.
     Дмитрий Александрович, Вы мне, конечно не поверите, но к нам поступили
два сообщения. Во-первых, на станции метро "Площадь Мира" сегодня днем
убили постового. Я не думаю, что Вы с этим хоть как-то связаны, но полиция
ищет почему-то Вас. И второе - возвращаться домой Вам нельзя - там,
очевидно, Вас поджидают - засада.
     Что ж, сыграно было неплохо. Молодой Бог был абсолютно пуст. Не
принять их условий я уже не мог.
     - И не принять наши условия Вы уже просто не можете. Сейчас Вам
передадут материалы и отвезут на квартиру, где Вы можете считать себя
полноправным хозяином. Если Вы что-то хотите мне сказать - говорите.
     - А что я могу сказать? Сволочь... - я стал подниматься.
     Генерал проворно вскочил, бросился помогать мне встать, и я увидел,
что он угодливо мне улыбается.
     - А что делать, Дмитрий Александрович, что делать... Вы уж извините
нас великодушно... Смотрите, вот и солнышко, наконец, показалось.
     За окном, и вправду, расступались тучи и стало заметно светлее.
     - А вот проводить я Вас не смогу - дела.
     Я направился к двери, оглянулся, и увидел, что генерал стоит у окна.
Руки его были вознесены к Солнцу.
---------------------------------------------------------------------------
1 Народный Дом - величайший памятник архитектуры (1953 г) Планировался к
постройке в Берлине. После Слияния Германии и СССР принято решение
перенести строительство в Москву. (здесь и далее примечания научного
редактора)
2. Книга о перт эм геру

                         "Книга о перт эм геру" -
                         выражение, которое
                         египтологами передается
                         различно: одни переводят
                         его как "Выход из дня",
                         другие - "Выход в течение
                         дня". Иногда этот сборник
                         называется "Книга
                         усовершенствования
                         умершего". Предложенное
                         Лепсиусом название "Книга
                         мертвых" вошло во
                         всеобщее употребление.

                          Иллюстрированная история
                                           религий

     Квартира была почти в самом центре. Четвертый этаж старого дома без
лифта. Трехкомнатная, что совершенно сбивало с толку, так как обстановки не
было никакой. Стол в одной комнате, железная кровать с панцирной сеткой - в
другой. Телефон стоял на полу в третьей, шнур у него был, правда, длинный,
похоже, с этим допотопным аппаратом можно было ходить по всей квартире.
Одинокая табуретка на кухне.
     Для того чтобы спокойно прочитать содержимое папки, пришлось взять
табуретку и тащить ее через весь коридор в комнату - к письменному столу,
мимо старой вешалки - крашенные уродливые крючки, прибитые к стене. На
вешалке, кроме моей куртки, висели три солдатские шинели и можно было
подумать, что в квартире идет обыск. Коридор был узенький, табуретка
запуталась в полах шинели, что разозлило страшно. Я выпустил табуретку из
рук, она вывернулась ножками вверх, и не упала, слегка покачиваясь,
повисла.
     Я прошел к телефону, присел около него на корточки, набрал домашний
телефон.
     - Слушаю Вас, - мрачно ответил незнакомый мужской голос. Странно. Если
они хотят поймать меня по телефонному звонку, то нужно, чтобы мама
отвечала. А с этим я разговаривать не стану - успеют засечь.
     Надо было прилечь отдохнуть. Папку я швырнул на пол рядом с кроватью,
и из нее выскользнул небольшой кусок белого картона. Пришлось нагнуться и
поднять. Это была визитка.

                            Александра Самойлова

                            секретарь-референт

                    генерала Управления Сил Безопасности

                                К.С.Смирнова

     Под служебным телефоном торопливо, синей шариковой ручкой вписан еще
один - и через черточку пояснено : "дом."
     Значит, не показалось, что она хотела со мной переговорить. Ну, раз
хотела, значит, сама найдет.
     Никелированная кровать, облупившаяся во многих местах, была
чрезвычайно неудобной - сетка прогнулась едва не до пола.
     Собственно, размышлять было не о чем - впереди ничего не было. Этакое
блистающее ничто, пустота, тетрадь в косую линейку. Вот - вот начнется
диктант, только кто диктует, и кто будет писать - неясно. Тоже пустота.
     Непонятно, чем я мог их привлечь, зачем им все это. Все мое
образование в области разведки закончилось еще в школе, после внеклассного
чтения на тему "Великие разведчики прошедшей Войны - трагедия выбора".
Помню, я тогда им сочувствовал - как и было велено в программе. Еще бы -
война кончается - враг уничтожен...
     Машинально я порвал визитку, поискал, куда выкинуть клочки и сунул их
под кровать.
     В коридоре загремело - это табуретка вырвалась, наконец, из объятий.
     Я не глядя сунул руку в папку, и наткнулся на что-то острое. Это был
уголок еще не согнутого, совершенно нового пропуска в Институт Проблем
Психики. На мое имя, и, что удивительно, с моей фотографией. Вот к
официальным документам у меня слабость. Я с удовольствием согнул пропуск и
убрал его в карман рубашки (всегда кладу туда самые важные бумаги - украсть
сложнее).
     Вторым документом из папки стал листок с доносом.
     »Сомнительными представляются так же методики, применяемые в отделе по
изучению частичной и полной потери памяти. Коллектив профессора Шепелева
практикует абсолютно антинаучные методы восстановления, противоречащие
современному воззрению на сами механизмы памяти.ј
     Ну и так далее в том же духе.
     Говорят, все доносы сопровождаются титульным листом, на котором
принято писать источник информации и дату ее получения. Здесь его, конечно,
не было. Зато под доносом стояла витиеватая гербовая печать. Не обычная,
как на всех бумагах. Что-то в ней было странное.
     А может, это вовсе и не донос, а так - тезисы доклада на ученом
совете? Тогда непонятно, что эти тезисы делают в досье Министерства
Безопасности.
     Еще в папке я нашел историю болезни больного N, попавшего в отделение
потери памяти по ошибке (ошибка в диагнозе произошла по причине обширной
опухоли мозга). N пробыл в отделении Шепелева ровно две недели и к нему был
применен метод мемокоррекции Брокгауза (в бумагах утверждалось, что метод
не прошел клинических испытаний). От этого, собственно, N и скончался.
     Выводы инспектора по делу профессора Шепелева гласили, что возможна
вероятность широкомасштабного психологического террора, что доктор Шепелев
не имеет допуска к секретным материалам, следовало бы превентивно провести
дознание...
     Инспектор (подпись его была неразборчива) не считал возможным
привлечение профессора как эксперта по психологическому оружию, т.к.
профессор, видимо, неблагонадежен. Кроме того, в отчете явно прочитывалась
тема репрессивного лечения. Было не совсем ясно - на кого жалуется агент -
на профессора, принимающего рискованные решения по изоляции сомнительных
личностей, или на сложившуюся практику психической изоляции
неблагонадежных.
     Этого не поняли и в Управлении - далее я обнаружил листок об
отстранении младшего лейтенанта Егорова от службы.
     Своих в Управлении сдавали с легкостью.
     В течение года в отделении частичной и полной потери памяти произошло
семь трагических случаев, повлекших за собой смерть пациентов. Тем не
менее, материалов по возбуждению уголовного дела против Шепелева в папке не
было.
     Впрочем, причины смертей были самые разнообразные - мне трудно
поверить, что методика коррекции памяти способна привести к хронической
пневмонии с осложнениями или к инфаркту.
     Наверное, никакой вины Шепелева не было и в том, что забредший из
соседнего отделения шизофренический больной застрелил одного из пациентов
доктора. Как свидетельствовал протокол осмотра тела, больной скончался от
проникающего ранения в области сердца. Беднягу застрелили в упор из
пистолета ТТ.
     Профессиональное преступление. Шепелева особенно обидело то, что
убитый пациент уже шел на поправку, восстановились события двухлетней
давности, не удавалось только запоминать на коротком промежутке времени.
Поэтому несчастный перед сном обычно три раза покидал палату, забывая, что
уже почистил зубы. Все больные в палате очень раздражались этим, кроме тех,
конечно, которые успевали забыть. Последний поход оказался для больного
роковым - шизофреник ждал, спрятавшись за большой газовой колонкой. Откуда
убийца взял ТТ, почему у него была возможность проникнуть в отделение, и
как случилось так, что тело обнаружили только поутру, то есть выстрела
никто не услышал, - вот приблизительный список вопросов, ответов не которые
никто получить не смог.
     Шизофреник сам во всем признался, отдал безропотно пистолет, показал
на следственном эксперименте как все произошло - все совпало. Правда,
соседи его по палате говорили, что он ночью никуда не выходил, но тут уж
сложно судить - ведь показания давали душевнобольные. Однако это не
помешало следователям поверить в показания убийцы.
     После этого случая отделение Шепелева реорганизовали. Больных
расселили в разные палаты, усилили охрану, каждому в палате построили по
комнатке с удобствами.
     Профессор Шепелев продолжил свои исследования, но ничего существенного
не добился. Кроме новых доносов, конечно.
     Последним листком, который я вынул из папки была фотография. На
обороте карандашом наискосок начертано: » Институт проблем Психикиј. Я
посмотрел на фотографию и замер: передо мной было произведение Шехтеля...
Каждый студент архитектурного знал этот трехэтажный особняк в центре
города. Редчайший пример применения пластицизма в России. Снаружи ничего
особенного, но вот интерьеры... Дом насквозь пророс пластичными,
древоподобными колоннами, стволы их оплывали, образовывая перила пологих
лестниц и утекали ступенями вниз, в полумрак. Не было учебника, в котором
бы не рассматривался этот памятник позднего модерна, и если этот
ученый-маньяк перестраивал залы лишь для того чтобы у каждого параноика был
собственный горшок... Одного этого хватало на смертный приговор!
     В соседней комнате зазвонил телефон. Я не спеша поднялся с кровати и
направился к аппарату.
     - Слушаю.
     - Ну как Вам новое жилье, Дмитрий Александрович? - я узнал сладкий
голос генерала.
     - Мне не нравится отсутствие постельного белья, еды и телевизора.
Вообще, мне кажется, что даже в наших муниципальных тюрьмах и то лучшие
условия... - мне захотелось вывести генерала из себя, во что бы то ни
стало, - так что я не вижу причин скрываться, я лучше сдамся...
     - Это Вы напрасно, я тут недавно читал отчет, так содержание одной
конспиративной квартиры обходится Империи в пять раз дороже, чем одна
тюремная камера, - генерал выдержал паузу, наслаждаясь произнесенным. Надо
сказать, что определенного эффекта он достиг. Явная подготовленность ответа
отбила у меня всякую тягу к полемике, - Но я согласен с Вами. Ваши
требования совершенно справедливы. Завтра вечером у Вас будет все
необходимое. Я надеюсь, Вы прочитали досье?
     Я счел необходимым промолчать.
     - Поймите меня правильно, проблема не в Институте, проблема в Вас. То
досье, которое мы Вам передали - это пробный шар, проверка, не более. Мы
приблизительно представляем себе ситуацию вокруг Института. Существует
несколько неясных вопросов. Нет уверенности, а нарушать действие отлаженной
структуры не хотелось бы... Вот мы и предоставляем Вам возможность проявить
себя. Что-то вроде испытательного срока. Причем, даже если Вы не справитесь
с заданием - это ничего не значит. Вы можете справиться и не подойти нам,
или - наоборот - не справиться и подойти.
     Зато мы поймем, какими методами Вы способны действовать. Понятно, что
никакой, даже самый точный прогноз, не может полностью учесть
психологический фактор. Так что для нас самое главное сейчас - понять, на
что Вы вообще способны. Как Человек, - он так и произнес это слово, с
большой буквы.
     - Ну, способен, я, как известно на многое - я способен, например, на
ложь, на сотрудничество с Охранкой, даже на убийство невинного постового.
Похоже, я и сам не знаю своего резерва...
     - Да, Дмитрий Александрович, я ведь звоню Вам именно по этому поводу -
мы делаем все возможное, но Внутренние Силы упорно стараются навесить на
Вас этот труп. Я разобрался в ситуации, но до завтра Вы все еще будете под
подозрением. Думаю, что этот досадный инцидент мы разрешим не позднее
завтрашнего вечера. До той поры Вам лучше отсидеться - могут арестовать, и
тогда мы уже ничем не поможем - Вас постигнет незаслуженное возмездие.
Потерпите два дня, всего лишь два дня, ей-богу! Мы с Анубисом делаем все
возможное! Просто есть некоторые обстоятельства... От меня они, к
несчастью, не зависят...
     - Не утруждайтесь, Климент Степанович, я признаюсь Вам. Честно говоря,
я еще днем хотел Вам об этом сказать. Духу не хватило. Это ведь я убил того
регулировщика. Так что возмездие я вполне заслужил, - и я опустил трубку на
рычаг.
     Уж не знаю, удивил ли я его этим признанием, однако удовольствие было
получено сполна.
     Они с Анубисом делают все возможное!!!
     Эпидемия увлечения Египтом, как видно коснулась и Управления. Я
никогда не понимал, почему лет пять назад, вместе с началом перемен, стало
модным использовать египетские имена, названия и пророчества. Сам я не
попал под дурное влияние этого поветрия, но все-таки немного знал.
     Вот Анубис, например - покровитель мертвых, изображавшийся с лицом
шакала. Ну, шакал - он шакал и есть. Я вспомнил лицо майора, и мне
почудилось, что было в нем что-то от собаки. Кроме того, Анубис владел
таинством обряжания умерших, что майору тоже было явно не чуждо. Ведь он
наблюдал за процессом бинтования, провел меня по лабиринтам и представил
пред очи.
     Правда, мне во всей этой истории отводилась роль статиста. Видимо,
Анубису нужна была послушная мумия.
     С другой стороны, быть мумией не так уж и плохо - я посмотрел на свои
бинты. Быть мумией - это означает привлекать внимание, особенно об этом
внимании не заботясь. Потом, положение мумии - положение надежное, из этого
состояния очень сложно вывести. Если вообще возможно. Правда, мумии,
наверное, были уверены в том, что они - мумии. У меня же не было
уверенности ни в чем.
     Я твердо знал, что слова генерала пусты, что не в правилах Анубиса
помогать умершим. За все остальное нельзя было поручиться ни на мгновение.
Я не был теперь уверен даже в том, что меня кто-то травил с самого утра,
моим единственным доказательством, связывающим меня с моей нормальной
жизнью, была повязка на руке.
     И, может быть, врач, которая мне ее наложила. Да, в конце концов, в
мумию меня превращала именно она. Если она есть вообще, эта докторша,
значит и я еще не совсем мертвый! По крайней мере, она может знать, был ли
яд, она должна знать состав бальзама который лежит на бинтах.
     Впрочем, этот разговор мне ничего не даст. Доктор или работает на
Управление, или ничего не может сказать определенно. Логично? Вполне.
Только одно но: эту логику тоже могли просчитать. Что, сказали они, ему
делать у врача? Он что, ненормальный? Как знать...
     Я выбрался на улицу по всем законам: через пыльный до тошноты чердак
спустился в соседний подъезд, долго плутал по задним дворам, и на первом же
светофоре поймал такси.
     Начинало темнеть.
     В переходе к нашей станции снова восстановили освещение.
     Я постоял немного около разменных автоматов. На полу, там, где еще с
утра лежал регулировщик, ничего не было - ни следа, ни капельки.
     Снаружи, в переходе, мимо входа в метро, прохаживался постовой.
Заметив, что я стою, не спускаюсь на платформу, он тоже остановился,
пытаясь сквозь двойное стекло рассмотреть мое лицо. Думаю, он не пошел бы
внутрь, даже если бы и узнал меня, но проверять догадку не хотелось - я
отвернулся и направился в медпункт.
     В медпункте никого не было.
     На столе лежала книга. Я подошел поближе и увидел фотографию древнего
папируса: божество с головой ибиса и Солнце на его протянутых руках. На
соседней странице было подчеркнуто:
     "Человек состоит из тела (Хет), души (Ба), тени (Хайбет), имени (Рен)
и, наконец, из Ка, что лучше всего передать словами "двойник, невидимый
двойник". Последний рождается вместе с человеком, неотступно следует за ним
повсюду, однако, Ка не умирает необходимо со смертью человека. Он может
продолжать свою жизнь в могиле, которую и называют поэтому "домом Ка".
Трудно сказать, всегда ли человек представлялся столь сложным существом,
однако сегодня можно уже уверенно отметить определенную ограниченность
трактовки христианства в вопросе человеческой организации."
     В коридоре послышались легкие шаги и в дверном проеме показалась
доктор. Едва увидев меня, она отшатнулась, коротко вскрикнула и бросилась
прочь. Опрокинув по пути стул, я кинулся ее догонять.
     Она бежала туда же, куда утром уходили мы с майором.
     Доктор бросилась вниз, на помост, в пасть каменного каземата. Я
подумал, что доктор хочет сбежать от меня по лестнице, а потом попробовать
улизнуть по переулкам, но она пробежала мимо лестницы. Я видел впереди ее
белый халат, бабочкой бившийся в сырой темноте узкого туннеля. Вдруг
впереди раздался слабый вскрик - доктор уже не убегала, убегать было некуда
- помост кончился. Она стояла лицом ко мне и судорожным криком выдавливала
из себя слова:
     - Я не знаю ничего, не знаю!!! Уходи только, уходи, нечисть, не было
ничего, я же сделала все, что они велели мне, сделала... - доктор билась в
истерике, едва не переваливаясь через поручень, вниз, на пути.
     - Кто они, что ты несешь, дура!!! Говори, в конце концов, говори! - я
подошел к ней вплотную и схватил за плечи - я подумал, что так я сумею
остановить ее припадок страха.
     Она вздрогнула, услышав мой голос и замерла.
     - Как?.. Ты же живой совсем, ты же говоришь, как человек, может быть,
ты еще и чувствовать умеешь да?
     - Ты по делу говори, дура, по делу!!! Кто?!! - я тряхнул ее, что,
похоже, прибавило ей осмысленности.
     - А я не знаю, они где-то за полчаса до тебя пришли, один в куртке
синей, у него еще зуб золотой был, а второй - низенький такой, чернявый,
неприятный. Я еще удивилась, почему его не арестовали, раз он кавказец,
сейчас же всех кавказцев задерживают...
     - А чего ты их слушалась?
     - Они мне удостоверения показывали...
     - Какие?
     - Я не запомнила - только герб помню и фотографию...
     - Вот ведь дура! Что они тебе говорили?
     - Они мне сказали, что тебя уже нет почти, что ты их предал, сказали,
что это так - видимость одна, зомби. Только тело, оболочка одна, пустая. Ты
думаешь, я зря придуривалась там с тобой, с утра? Я же тебя проверяла - ты
же на мой бред не реагировал совсем. Я и подумала, что ты и вправду
пустой... И бинты эти они мне дали, и мазь. Я еще заметила, что ты так
порезаться часами не мог - это они тебя каким-то специальным инструментом
исполосовали. Хочешь, мы бинты тебе снимем, я покажу...
     - Ну, пойдем, - я пропустил ее вперед, - а ты чего от меня по лестнице
не сбежала?
     - А... Думаешь, там всегда открыто? Ее открывают раз в год, для
капитального осмотра вентиляции, монтеры сверху обычно залезают, им так
удобнее.
     - Ну, а укол мне кто делал?
     - А мне-то откуда знать? Я вообще не знаю, делали тебе его или нет. Я
же всего третий месяц практикую. Если начальство узнает, во что я тут
вляпалась - погонят с работы обязательно. Не Бог весть какие деньги, но я
ведь институт кончала все-таки! Три раза поступала...
     В медпункте было тихо и светло. Лампочка под потолком слегка качалась,
отмечая проезжающие на поверхности автомобили.
     Доктор пошла к шкафу с банками и инструментами.
     - Подожди. Сначала паспорт мне покажи, потом уже будем разбираться.
     - Паспорт? А, ну конечно, я же с ними заодно, правда? - она подошла к
столу, вытащила из под него небольшую сумочку, достала паспорт, - Держи,
козел.
     Я взял документ, осторожно, с опаской, открыл.
     Ирина Леонидовна фон Фирсофф.
     Я так и знал - дура. Безмозглая дура. Только бешеные провинциалки
сегодня способны на онемечивание фамилии. Да еще "фон"! Тоже мне графиня!
     Детей, естественно нет. И спрашивать не буду, откуда она эту пигалицу
взяла. Скажет - сирота, или сестренка младшая, или еще чего...
     - А про Светланочку ты не думай, у нас с ней родители рано умерли, она
мне сестренка, но я ей вместо мамы, - доктор стояла передо мной, словно на
допросе, только в руке у нее уже блестели загнутые ножницы.
     Прописана... Понятно... Вот: военнообязанность. Пусто. Ну, это,
конечно, не значит ничего, но все же...
     - Ну держи свой паспорт.
     Я снял куртку, бросил ее на кушетку и засучил рукав.
     - Давай, снимай свое произведение.
     Она разрезала узел и стала сматывать посеревшие за день бинты. Когда
работа была завершена, доктор достала с полки спирт и вату и протерла мне
кисть.
     Рука была абсолютно чиста. Ни единого следа, ни намека, ни белых полос
едва наросшей кожи - ничего вообще.
     Доктор отступила на шаг, выронила вату. Рот ее был скошен.
     - Неживой, они же говорили - неживой. На живом так не бывает... Отойди
от двери... Выпусти меня, мертвечина...
     - Да брось ты придуриваться, совсем с ума сошла что ли?
     Доктор бросилась к шкафу так стремительно, что пустые банки внутри
зазвенели. Когда она обернулась, в руках у нее была склянка. Не знаю
почему, но я догадался, что это кислота. Наверное, по цвету пробки. Пробка
была зеленой. Истеричка. Последняя мода экзальтированных идиоток - носить в
сумочках пузырьки с кислотой для встречи с хулиганьем. Эта дура хранила в
шкафу целых пол-литра кислоты. Может, она ей тут еще и торговала...
     - Уйди, пожалуйста, с дороги... Я знаю, что ты восстановишься... Но
убежать-то мне времени хватит... Давай не будем, а? - доктор почти плакала.
Все-таки, она не пробовала ни разу никого поливать кислотой - боялась.
Видимо, знала по учебникам, что зрелище не из приятных.
     Я не был уверен, что мне доведется восстановиться, и я отошел от
двери.
     Доктор подобрала со стола свою сумочку и медленно стала выходить,
стараясь все время смотреть на меня.
     Двигаясь вперед спиной, она не могла заметить порог позади. Секунду я
думал, что сейчас она упадет и выльет всю банку на себя. Слава Богу,
инстинкт самосохранения оказался сильнее, чем природная глупость, и она
догадалась выпустить бутыль. Это помогло - доктор совершила какой-то
немыслимый пируэт, сохраняя равновесие, и выскочила из медпункта.
     Бутыль раскололась и по полу расползлась зловонная лужа. Деревянный
порог обуглился и задымил. Несколько капель кислоты попали на мою куртку,
кожа вокруг этих капель съежилась и почернела. Я почувствовал жгущую боль в
ноге - все-таки и на меня попало. Испорчены любимые джинсы. Зато теперь
будет ясно - восстанавливаюсь я или нет.
     Стараясь не наступить в кислоту, я вышел. Подумал немного, вернулся,
подошел к столу и взял книгу. Она была обернута в плотную бумагу, и
названия я не увидел. В переходе зазвенел полицейский свисток.
     Мне оставался только один путь к отступлению - по железной лестнице. Я
был уверен, что у меня все получится. И правда, дверь наверху не была
заперта.
     Сегодня ночью было тихо - отчего-то не стреляли.
     Пульсирующая боль, мучившая мою ногу, немного отпустила. Я подошел к
освещенному месту и задрал штанину. Ожог был совсем маленьким - хоть в этом
мне повезло.
     Прямо на моих глазах края раны стали стягиваться в точку. Стало ясно,
что время идет назад, что сейчас от моей ноги отделится капля смертельной
жидкости, и вновь влетит в чудом собравшуюся из осколков банку. В этот
момент где-то перестали откручивать назад кинопленку. Сомнений не было -
мне не привиделось: я как идиот стоял под фонарным столбом, обозревая
абсолютно здоровую конечность.
     Видимо, я был действительно мертв. Мне только по инерции казалось все
это время, что я живу. Нужно немедленно лечь в склеп и ждать. Анубис
достойно исполнил свое дело. За мной придут шакалы.
     Впрочем, было еще одно объяснение - в меня могли внести новые
свойства, о которых я не знал. Это означало, что моя, еще не выполненная,
работа, уже оплачена.
     Так или иначе, у меня есть достаточно времени до утра, чтобы выбрать
между жизнью и смертью.
     В переулке за мной увязалась черная псина. Соблюдая дистанцию, пес
выбирал угол, под которым атака была бы наиболее безопасна.
     Я обернулся к нему лицом, крикнул:
     - Стоять!!! Как фамилия?!!
     Обычно это помогало, но пес только сверкнул слегка сумасшедшим глазом
и продолжал приближаться.
     Я, неожиданно для себя, побежал. Это был неправильный поступок. Мой
побег мог только разозлить животное, но остановиться было не в моих силах.
Поначалу пес лениво трусил за мной, и вдруг неожиданно остановился, словно
охотничья собака, почувствовавшая добычу. Пес стоял и смотрел мне вслед, у
него не было сил тронуться с места.
     На перекрестке я сразу поймал мотор.
     - В центр.
     Пока мы ехали - почти летели - я сжимал в руках книгу, и вспоминал
короткие, но запомнившиеся названия чужого языка. Вместе с ними ко мне
приходила жизнь и восстанавливалось сбитое в беге дыхание.
     - Хет, - произнес я негромко, пробуя слово.
     - Чего сказал-то? - повернулся ко мне водитель.
     - Да ничего, так, взгрустнулось... Ты давай, давай, быстрее можешь?
3. Книга Скорби

                         ... И был вечер, и было
                         утро: день вторый.

                         И сказал Бог: да
                         соберется вода, которая
                         под небом, в одно место,
                         и да явится суша. И стало
                         так.

                         И назвал Бог сушу землею,
                         а собрание вод назвал
                         морями. И увидел Бог, что
                         это хорошо.

                                    Бытие, глава 1

                         ...и вдунул в лице его
                         дыхание жизни, и стал
                         человек душею живою.

                                    Бытие, глава 2

     В просторном вестибюле постовой долго сверял мой пропуск со списками,
хранившимися в его столе. Видимо, он дежурил здесь всю ночь, и не смог
уснуть - вот уже пять минут он смотрел на лист своего талмуда, на котором в
середине отчетливо была выведена моя фамилия, и не мог сличить пропуск с
записью. Я видел, что он в затруднении, но не хотел ему помогать - мне тоже
не удалось выспаться. Спина болела. Надо будет подложить под сетку кровати
доску, чтобы было удобнее спать. Хорошо хоть генерал больше не звонил.
     Я особенно не раздумывал сегодня с утра, ехать мне в институт, или
нет. Решение пришло само собой. В конце концов, хоть Шехтеля посмотрю -
подумал я. Ну, Шехтель был на первый взгляд, в полном порядке. По крайней
мере, никаких следов перестройки в вестибюле не было заметно.
     - Вы это зря сюда пришли.
     - Как зря? - не понял я.
     - Так Вам же к Шепелеву, а он в другом здании совсем. На улицу
выйдете, направо, а там вторая проходная.
     - А что, я здесь никак не пройду?
     - Да ремонт у нас. Реставрация. Все закрыто. Проще будет по улице.
     Ну, по крайней мере, одно понятно - особняк он не перестраивал. И то
слава Богу. Шехтеля я, правда, не посмотрю. Опять обманули.
     Во второй проходной боец был более расторопен.
     - Вы через двор пройдите, там перегорожено сейчас все, Вы эти леса
обойдете, там такой серый трехэтажный дом увидите. В саду. Так Вам туда. И
в комнату 12. Я позвоню - предупрежу.
     Проходя по саду, я остановился от странного звука - тихий скрежет
висел в воздухе, уже готовый разрешится резким срывом и треском. Это
скрипело на ветру сухое дерево, нервно покачиваясь и ожидая смерти. Я
постарался обойти опасную зону, прикинул, каковы будут разрушения при
падении.
     В двенадцатой комнате меня уже ждали.
     - Меня зовут Александр Иванович Шепелев, - доктор был худ и слегка
лысоват. Очки доктор Шепелев не носил и на сумасшедшего изобретателя или
врача-убийцу похож не был, - А вы, Дмитрий Александрович, никак с проверкой
к нам? Мы, собственно, уже привыкли. Ваше ведомство нас не любит.
     Я хотел было возразить, что, мол, ведомство вовсе и не мое, но
вспомнил о совершенной предоплате и о том, почему я здесь, и промолчал.
Приходилось играть роль послушного функционера от Управления.
     - А за что Вас любить-то? Было бы за что - любили бы, - эти слова были
считаны мною с листа какой-то уродливой пьесы. Было страшно видеть, что
пьеса эта записана во мне.
     - Ну как же, мы же делаем полезное дело - стараемся вернуть обществу
полноправных граждан. Санитары леса, так сказать.
     - А вот с этим мне и предстоит разобраться... Что это? - На стене
кабинета висел причудливый ломаный график. Я подошел поближе -
горизонтальная ось начиналась с тысяча девятисотого года. До 1945 года
график колебался в пределах от двух до десяти, а затем резко взмывал вверх,
достигая в иные годы отметки в 300 -400 единиц.
     - Это имперская статистика случаев зафиксированной невосстановимой
амнезии, - доктор Шепелев мягко улыбнулся, - Этот график у меня вместо
иконы - глядя на него, начинаешь верить в Бога. Казалось бы, какая связь
между встречей на Березине1 и психическим заболеванием?.. Однако - вот...
     - Отсюда Вы делаете естественный вывод о вредности Судьбоносного
Решения2 и Имперской Идеи вообще? - я удивился, насколько легко рождались у
меня в горле эти слова. Похоже, что принятая роль заполнила меня всего до
краев. Я уже не знал, что с нею делать.
     - Да нет, что Вы!! Упаси Господь, - доктор даже перекрестился, -
Посудите сами, это же наоборот, свидетельствует о том, что даже силы
природы ратуют за Империю. Ведь что есть амнезия? Амнезия есть потеря
памяти. Неужели нам нужно помнить о том, что в 1941 году два дома Империи
смертельно враждовали? Нет, конечно, нам не нужно об этом помнить - и
кривая роста заболевания резко подпрыгивает! Согласитесь, Дмитрий
Александрович, показательная штука! - профессор даже зарумянился и говорил
с таким энтузиазмом, что я невольно позавидовал его искренности.
     - А у Вас что, не воевал никто?
     - Ну к чему так грубо провоцировать, Дмитрий Александрович, не
нужно... Мой папа, знаете ли, в Белоруссии служил. В полиции... Так что...
     - Хватит об этом. Сейчас мы пойдем осматривать палаты.
     - А... Сколько угодно... С каких желаете начать - с неизлечимых, или с
выздоравливающих?
     - Ну... Неизлечимые мне как-то ближе.
     - Ну и прекрасно... Пожалуйте, - и доктор открыл передо мной дверь.
     Он повел меня к лестнице, ни на минуту не переставая болтать:
     - Вы в каком же звании будете, если не секрет? Я надеюсь, не меньше
капитана? К нам, обычно присылают офицеров весьма солидных. Только,
извините, толку никакого.
     - А чего Вы, собственно, ждете?
     - Я-то? Я, собственно, ничего не жду. Обидно, знаете ли, что каждые
три месяца присылают кого-нибудь. Вот скажите мне, чего Вы здесь хотите
найти? У меня на попечении только сорок пациентов, все беспамятные, снимать
с них показания - дело бесполезное, хотя у вас любят все бесполезное...
     - Это что же, получается, что и я, по-вашему, бесполезен.
     - Ну, этого, положим, я не говорил... Всякий человек по-своему
полезен. Может быть, Ваша польза в том, что Вы не даете мне застояться...
Хотя нет, это у меня гордыня проявляется. А может быть, у Вас интерес
научный? Может, мы коллеги?
     - Ну, интерес у меня, положим, точно есть. Я, видите ли, бессмертен со
вчерашнего дня, так что моя задача теперь - не сойти с ума и не потерять
память. А то мое безумие будет длиться слишком долго.
     - Да? Интересный случай... А таблетками Вы не злоупотребляете? Нет?? А
то у меня в практике ни одного бессмертного не было - ложились бы - я бы
Вас того, подлечил, а?
     - Да нет, я пошутил, конечно... Вы что, всегда так серьезны?
     - Профессия обязывает. Ну, кого смотреть будем - пациенток или
пациентов?
     - Я посмотрю всех. У Вас нумерация палат принята?
     - Конечно.
     - Ну вот, всех по порядку и обойду.
     - Ага, это Вам с восьмой палаты начинать придется. С первой по седьмую
у меня никого нет. Это сюда.
     Узкое, забранное решеткой окно давало достаточно света. Через решетку
был виден дом напротив и засыхающие деревья перед его фасадом. С деревьев
чулком слезала кора, и одно из них я узнал - оно скрипело.
     На покрывале постели хаотично, брошенные слабеющей рукой, лежали
черно-белые фотоснимки.
     Обитатель палаты - старик - был одет в полосатую пижаму и выглядел
чрезвычайно изможденным.
     - Вы что, их не кормите совсем, что ли? - обернулся я к Шепелеву.
     - Да нет, что ты, сынок, конечно, кормят, это я просто есть не хочу, -
ответил мне старик.
     - Приходится прибегать к принудительному кормлению, - хвастливо заявил
Шепелев.
     Тут в палату вошла медсестра.
     - Александр Иванович, Вас срочно просят к телефону. У Вас в кабинете.
Я все здание обегала - насилу нашла.
     - А откуда звонят?
     - Да в том-то и дело, что из Министерства.
     - Дмитрий Александрович, побудьте здесь одни с Евгением Рудольфовичем,
я вернусь скоро, не задержу. А Вы как раз и выясните все, что хотите - и
как кормят, и почему не едим. Правда, Вы ведь все расскажете гостю нашему,
а, Евгений Рудольфович?
     - Уж как есть все доложу, дорогой доктор, без утайки. Однако, боюсь,
что запамятовать могу чего. Но Вы мне поможете. Так, доктор?
     - Это точно. Ну, я пошел.
     Вместе с уходом доктора роль следователя как-то вылилась из меня,
просочилась сквозь кожу, и я оказался со стариком один на один - старик и
моя пустота.
     - А ты, сынок, ведь думаешь, что я старик, да?
     Я послушно кивнул. Лысая голова, покрытая легким седым пухом и
глубокие морщины по всему лицу не оставляли повода сомневаться в возрасте
пациента.
     - А мне ведь пятьдесят пять всего... Вот что болезнь со мной
сделала... А Вы, простите великодушно, не больны часом? Нет. Это же видно
сразу - болен ты или нет. Это же в глазах живет.
     - В глазах?
     - Ну да, сынок, в глазах, а где же еще душевной болезни быть? Хотя...
Ну-ка, подойди к окну, а то я что-то плохо тебя разглядел, - я повиновался.
Стари подошел ко мне поближе со стороны света и коснулся моей правой щеки
дрожащими пальцами, - Это что у тебя, сынок?
     - А это меня папа уронил. Мне тогда полгода было. Это я об табуретку.
Хорошо, больница близко была, да и врач знакомый. Немногие этот шрам
замечают. А Вы говорите - в глазах болезнь. Хорошо же видите.
     - Папа, говоришь, уронил? Ну прости, сынок, не знал. Прости, - он
протянул к моему лицу другую руку, мягко повернул мне голову, - наверх
посмотри, сынок. Пожалуйста. Да нет, не болен ты. Здоров. Тут, правда,
ошибиться легко. Хочешь, я проверю тебя? Я-то в этих делах разбираюсь.
     - А что, врачи за Вами хорошо смотрят?- я не знал с чего начать
вопросы, и попытался освободить голову из рук старика.
     - Врачи-то смотрят, сынок. Да ты не дергайся, не бойся, это не больно
совсем. Чик - и ты уже на небесах, - старик не отпускал меня и засмеялся,
показывая желтые полуразвалившиеся зубы, - Шучу я, шучу...
     - А в чем Вы еще разбираетесь? - мне стало страшно, и от
неестественности позы, и от замогильных шуток, - В чем, кроме медицины? -
старик на самом деле был страшным чудовищем, сотни лет обитавшим на дне
моря, в иле. Зверь проснулся и взламывал лед под моими ногами.
     Старик, видимо, почувствовал мой испуг и опустил руки. Только все
равно я не мог отойти от него ни на шаг. Что-то удерживало меня возле этого
сумасшедшего. Его взгляд приказывал, и все токи моего обновленного тела
повиновались.
     - А я только прошлого не помню. Нельзя мне его помнить. Там плохо. А
вот будущее я знаю. Все. Там просто все впереди, потому как много
запоминать не приходится.
     - И что же там такое?
     - А вот сынок, ты его и увидишь. Я, знаешь ли, слова забывать стал.
Слова - они из прошлого все - я их и забываю. А то хочешь - покажу тебе
будущее?
     Я понял, что не сумею отказаться
     - И что нам нужно будет делать?
     - Да ничего, сынок. Ты стой там, где стоишь, и все.
     - Можно я сначала вопрос задам?
     - Конечно, можно, это Вы здесь господа, а я так - мне бы вот только в
окошко посмотреть.
     - Что это за фотографии у Вас?
     - Это лекарства мои. Что, будущее смотреть будешь? Или струсил?..
     - Да почему же струсил? Давайте...
     И старик вновь протянул ко мне свои руки. А может, он их и не
отпускал?
     Сначала я услышал плеск воды. Оказалось, что это была не вода, это
Кто-то обращался ко мне с одним и тем же настойчивым вопросом.
     Он говорил на понятном мне языке, но сути вопроса я понять не мог.
Вспомнилась какая-то старая цитата: јто, что книга кажется туманной и
загадочной, то, что читать ее приходится с тяжким напряжением - все это
особенности ее содержания, а не языка.ј
     - Что ты хочешь? - спросил я понятным мне смыслом.
     - Солнце, - ответил мне голос.
     Но никакого солнца не было. Была только тьма.
     Неожиданно я понял, что падаю. Вокруг не было ничего, воздух
проносился мимо меня, вверх, залепляя мне рот, мешая дышать. Я хотел
закричать, и не мог - не получалось вздохнуть. Снизу приближалось, что-то,
огромное, шелестящее, теплое. Я упал в воду, последний воздух вышел из меня
бесшумно, я чувствовал, что меня сворачивают, выжимая остатки жизни.
     И все стихло. Я снова мог дышать. Снова вдали слышался шелест воды.
     Доктор склонялся надо мной.
     - Что же это, Евгений Рудольфович, я Вам гостя оставил, а Вы так
опозорились.
     Еще не все ожило во мне, и я не мог ответить на чужой вопрос.
     - Это, доктор, у него, оказывается, сердце слабое. А может, он на
диете - не ест ничего. Как я все равно. По идеологическим соображениям.
Неувеличение энтропии пространства - времени. Ну, натурально, пришлось
искусственное дыхание делать. Как утопленнику. Не виноват я. Я, может, спас
его даже.
     - Да не виноват он. Это все любопытство мое, - охрипшее горло уже
устало от постоянных встрясок.
     - Ну, куда пойдем дальше, Дмитрий Александрович?
     - К Вам в кабинет.
     - Поговорить хотите?
     - Может, и поговорить.
     Я поднялся, от этого на пол посыпались снимки.
     - Не волнуйся, сынок, я сам подниму. У тебя теперь новая жизнь Ты
теперь знаешь.
     - Простите меня, - я хотел было обнять старика, но подумал, что в этом
слишком много пафоса, - И спасибо, - старик уже подбирал с пола фотографии
и даже не обернулся.
     В кабинете доктора мы молчали минут пять. Не зная как начать, я решил
подойти издалека:
     - Доктор, вы срубили бы тополь во дворе. Рухнет он у Вас, все стекла
на втором этаже выбьет.
     Во дворе раздался резкий треск разрываемого дерева, посыпалось битое
стекло.
     - Ну, Дмитрий Александрович, Вы просто как в воду смотрите... Или
подпилили по дороге?
     - Бросьте, профессор, я даже не офицер.
     - Ладно, не офицер... Может, поедите со мной? Нам принесут.
     Я вспомнил, что не ел со вчерашнего утра, и согласился. Что-то важное,
что только-только было рядом, уходило из под пальцев.
     - Ну как Вам наш старичок? Я его подозреваю в симуляции. Хотя - зачем
ему?
     - Он у Вас что, самый сложный?
     - Нет, что Вы! Это, так сказать, норма. Если можно так выразиться,
конечно. Вот покойный Евгений Петрович - вот тот был действительно крепкий
орешек. И то - удалось достичь определенного прогресса. И тут эта
нелепость.
     - Да, расскажите мне про этот случай...
     - Нечего там рассказывать, все рассказано уже, да Вы и читали. Вы себе
лучше салат берите, не стесняйтесь.
     - А что, его и впрямь тот шизофреник застрелил?
     Доктор поперхнулся черным хлебом, прокашлялся и как-то по-новому
посмотрел на меня.
     - ... А как же? Кто же еще, Вы мне скажите?.. Ну да ладно, Вы сегодня
пойдете еще куда?
     - Нет, пожалуй. Теперь завтра, - я уже не знал, что мне здесь делать,
и говорил это скорее из вежливости.
     - Я позвоню тогда... Степан Теодорович, у Вас машины свободные есть?
Да нет, не мне, гость у нас. Да, высокий. Опять проверяли. Ну где-то на
полчасика, наверное. Ну и отлично. Вы доедайте, минут через двадцать будет
машина, Вас подвезут.
     Во дворе дома я присмотрел широкую доску - столешницу от старой парты.
Кто-то очень кстати выкинул. Теперь будет что подложить под сетку кровати,
а то спать совершенно невозможно. Я прихватил доску, удивляясь, что никто
не стащил ее для дачного сортира.
     Около двери моей квартиры лежал, свернувшись большой черный пес. Я не
удивился его появлению.
     - Что, друг, падали ждешь? Не дождешься.
     Пес поднял голову и посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом. Я
понял, что обознался. Это была другая собака. Я протянул ему руку. Пес
понюхал мои пальцы, подумал, и прошелся по ним теплым шершавым языком.
Затем поднялся, пропуская меня к двери.
     Без меня в квартире кто-то побывал. Они поставили рядом с кроватью
тумбочку со старым телевизором, даже поменяли саму кровать, так что доска
была теперь не нужна. Спускаться вниз - снова выбрасывать столешницу - не
хотелось, я прислонил ее к стене около вешалки. Шинели на вешалке так и
висели. Я обернулся в открытый еще дверной проем и увидел, что пес стоит и
смотрит на меня пристально и со вниманием.
     - Ну заходи. Только вот жрать у меня нечего - я предупреждаю.
     Пес послушал меня и лениво вошел. Не останавливаясь, собака повернула
в сторону кухни, словно всю жизнь жила здесь. Может, оно так и было.
     На кухне появился холодильник. И в холодильнике была еда. Какой-то
комплексный обед из ресторана. В судках. Из неплохого, впрочем, ресторана.
Так - салатик, суп, какие-то котлеты. Стояли еще неведомые коробки и банки.
Есть не хотелось.
     Пес устраивался на полу под столом, свертываясь в уютное упругое
кольцо, и гремя твердыми когтями по линолеуму.
     Я огляделся с тем, чтобы найти, куда положить еду собаке и заметил
грязное блюдце в углу. Видно, пес здесь, действительно, за хозяина. Я
положил в миску одну котлету. Собака даже не посмотрела в эту сторону. Я не
стал настаивать и вышел в комнату.
     Около новой кровати, там же где я ее оставил, лежала книга в черном
супере без названия. Я открыл ее наугад - и попал на ту же самую страницу,
которую уже видел вчера вечером в медпункте.
     »...Из тела (Хет), души (Ба)ј - бросилось в глаза. Мне стало ясно, что
путь мой уже означен. Я вышел на лестничную клетку, спустился на пол-этажа
к мусоропроводу и выкинул книгу. В железной трубе загрохотало, удаляясь,
ненужное знание. Я уже знал все что нужно наизусть.
     Пес стоял на пороге, изучая меня. Увидев, что я возвращаюсь, он побрел
в кухню.
     Все в комнате показалось мне до смешного банальным.
     И тут я почувствовал приближение чего-то необычного - защемило в
груди, захотелось закрыть руками глаза - они болели, как от яркого света.
Было трудно дышать. Мир начал медленно распадаться на составляющие -
сначала предметы отдали в окружающее пространство свою форму, потом начали
терять цвета. Оттенки осыпались со стен, со стоявшего на облупленной тумбе
телевизора »Рекордј, они отслаивались большими пластами, как штукатурка,
наложенная неумелым учеником. Стало терять глубину небо, оконное стекло и
даже грязно - белая краска подоконника стала как-то ровнее выглядеть на
старом дереве, невыразительно. Предметы роняли свои названия, как листья -
слово »окној и окно существовали в одном месте, но раздельно. Единственным
предметом, сохранявшим цвет, силу и единство была черно-белая фотография
особняка в стиле модерн, лежащая на расплывающемся подоконнике. Я схватил
ее, пытаясь остановить разложение Вселенной, силясь понять, что в этой
простой фотографии может быть столь стабильным и уверенным, и обнаружил,
что мир вновь спокоен и зыбкости больше нет. Боль в глазах прошла, но я
никак не мог понять, что мне мешает.
     Звонили в дверь.
     Только облавы мне не хватает. Пусть что хотят делают - я открывать не
стану. Хорошо еще собака на кухне не лает.
     Звонившие отчаялись, и уже ворочали непослушным ключом в замке.
     Рисковать было нельзя. Я спрятался за шинели, висевшие на вешалке.
Шинели пахли сырой землей и чем-то еще - возможно, порохом. Дверь, наконец,
открылась.
     - Дмитрий!! - Сашенька прошла по коридору и почти что коснулась меня.
     В руках у нее была голубая папка, с желтыми тесемками. - Дмитрий!!!
     - Да здесь я, здесь.
     Она отпрыгнула от вешалки, готовясь принять удар, но подвели высокие
каблуки - подвернув ногу, Саша стала падать и я едва успел подхватить ее.
     - Дмитрий, Вы меня очень напугали... Вы не звонили мне - пришлось
самой...
     Я вспомнил разорванную визитку, подумал, что надо бы вымести ее из под
кровати.
     - Отпустите же меня!
     - Да пожалуйста...
     Ее духи мне понравились. Отпускать ее совершенно не хотелось.
     - Дмитрий, я принесла Вам настоящее досье.
     - Настоящее?
     - Ну конечно же! Да отпустите Вы меня наконец! - я был почти что
отброшен. Вероятно, это было что-то вроде айкидо.
     - И что, для этого и пришли?
     - Ну, если тебе все равно, если ты хочешь сдохнуть, то я пойду! - она
кричала на меня, обозленная моим невниманием.
     - Ну, ничего, не сдохну я, не волнуйся! Не сумею я сдохнуть.
     - Дима, они подставили тебя, они же тебя используют!
     - Да я знаю все это, что ты суетишься. Что им от того, что я сдам им
этого докторишку? Таких, как он тысячи! Может быть, даже миллионы!
     - Они не доктора хотят поймать. Они твоего отца ищут.
     И в этот момент, уже второй раз за сегодняшний день, я услышал, как
меня зовут с другой стороны, шум волн был ясен и свеж. Свет был еще более
ярок. Все плыло, меняя цвет и имена. Саша дергала меня за рукав:
     - Дмитрий, что с тобой?!
     Собака в кухне заворчала. Застучали когти по полу, и в дверном проеме
показалась голова проницательного пса. Саша в недоумении выпустила мою
руку.
     - Он что, живет у тебя?
     Голоса неожиданно умолкли, как и не было вовсе. Рассеялся свет,
потерялись звуки.
     - Ему больше негде. Давай свою папку.
---------------------------------------------------------------------------
1 Встреча на Березине - неофициальное название события, положившего конец
Второй Мировой Войне. После двухлетнего противостояния, немецкие и
советские части, измотанные бесплодными боями, стихийно начали брататься,
что послужило поводом к подписанию сепаратного мира в мае 1945 года и
дальнейшему слиянию великих держав в Империю.
2 Судьбоносное решение - решение о приостановлении военных действий,
практически одновременное свержение диктатур Сталина и Гитлера и подписание
сепаратного мира. Позднее Судьбоносным Решением стали называть интеграцию
СССР и Германии. ( все события происходили в 1945-1949 гг., что отражает
неточность в словах либо проф. Шепелева, либо Дмитрия Александровича).
4. Книга об Именах

                         В образованном обществе
                         держатся того правила,
                         что человек только с той
                         минуты начинает для нас
                         существовать, как нам его
                         представили.

                                    »Хороший тон»,
                              С.-Петербург, 1881г.

     Мы сидели на кухне - Сашенька разобралась в холодильнике, и стояла у
плиты - варила кофе. Пес внимательно наблюдал за процессом из своего угла.
     - А кофе откуда взяла? - спросил я. Папка лежала передо мной,
неоткрытая.
     - С собой принесла. Не знаю, думаешь, что сюда нести нужно? Это же я
тебе перестановку с утра заказывала.
     - Что же тебя на такую работу понесло, дорогая?
     - А что, предложения есть?
     - Так я думаю, что тебе после этого визита и так придется новую работу
искать.
     - Ну, это мы еще посмотрим. Не совсем я еще дурочка. Кое-чего понимаю.
     - Так может, расскажешь, зачем они меня кололи вчера? А то я, видно,
совсем дурачок. Еще не все понимаю.
     - Слушай... - она отвернулась от плиты. Одной рукой она поправляла
волосы, другой придерживала турку, - Тебе что, важно, кто конкретно это
сделал? Воинское звание? Зарплата? Сколько таких, как ты, в день ему
приходится колоть? Правда нужно? - на плите зашипело, запах кофе стал еще
более резким, - Ну, конечно, сбежало, козел! Теперь плиту мыть.
     - Это ведь шофер? Я правильно догадался?
     - Ну и что с того? По-моему, хоть экскаваторщик. Держи свой кофе. С
такими вопросами немного узнаешь. Хоть посмотри, что я тебе принесла.
     - А что, унесешь?
     - Да нет, не унесу... Не заметят все равно. Бардак. Это дело они уже
закрыли. Твое теперь пополняют.
     Я открыл папку. На первом листе, как название рукописи, стояло:

                             Дело о разрушителе

     - Ну, а папа мой покойный тут причем, можешь мне сказать?
     - Дима, ты не волнуйся, не покойный он у тебя. Живой.
     - Слушай, ну я себя сегодня неважно чувствую - ладно. Я за собой не
слежу совсем. А ты - девушка современная... Хочешь, я тебе прием у доктора
Шепелева устрою? Вот кофе у тебя вкусный получается. Это да. А фантазии
какие-то странные.
     - А ты не смейся. Ты читай.
     На первом, полуистлевшем листке, похожем на папирус, было написано
несколько строк. Записку начинали писать шариковой ручкой, и где-то в
середине продолжили карандашом.
     »Это у меня с самого детства.
     Ничего долго не может продержаться. Все, к чему я прикасаюсь -
разваливается.
     Мой папа умер, когда мне было семь месяцев от роду, бабушек и дедушек
не помню вовсе - не привелось познакомиться - говорят, эпидемия чумы (мне
что-то не верится).
     Чем я старше - тем сильнее это видно. Хоккейная команда, в которой я
тренировался, была расформирована, тренер застрелился - никаких надежд
найти работу. Молодежный хоккей в стране пришел в упадок. Я уже тогда
догадался, что все дело во мне. Ну к чему все это рассказывать кому-то -
все равно не поверят, скажут - бред.
     Ну натурально, когда подрос, мои барышни... Одна принимала снотворное,
другой вздумалось повеситься, почему бы нет. Правда, и той и другой не
удалось - это, наверное, потому что и лекарства, и веревка тоже потеряли
свое качество.
     Да, конечно, действует это не только на людей. Любимый письменный стол
рассохся. Пока записываю это - под окнами прорвало канализацию, наш слесарь
бросился в поток спасать уносимую коляску с младенцем. Слесарь, кажется,
утонул. Ребенка, правда, спасли. Странно. Ну вот, кстати, и ручка
кончилась.
     Вчера любимая чайная кружка распалась в руках - хотел налить воды из
под крана - попить - а она рассыпалась в серую пыль, прямо в раковину.
Раковина, кстати, тоже подтекает.
     Самой стойкой оказалась мама. Болеет, но держится. В последнее время
старается, правда, пореже бывать дома. Жалко. Я ее люблю. Все просит меня
жениться, внука родить - не рассказывать же ей, в самом деле, что со мной
происходит.
     А наш дом давно пора на капитальный ремонт ставить. Только семь лет
вселились, а несущие перекрытия - ни к черту.
     И потом » - записка обрывалась нервной точкой сломанного грифеля. На
другой стороне листка тоже ничего не было.
     Саша внимательно следила за тем, как я читаю.
     - Я себе представляю, какой шухер поднялся в управлении, когда они это
нашли. В то время как раз было восстание в Чехии1, стали искать причины,
напоролись, но было поздно... В общем, все посыпалось, система затрещала,
еще тогда, понимаешь? Все было отлажено, и вдруг...
     - А отец-то мой здесь причем? Объяснишь, может, а?
     - Как причем?.. Ах, да, ты читай, читай, там все дальше написано.
     Сашенька достала из сумочки пистолет, маленький, дамский,
никелированный, и, заметив мое удивление спросила:
     - Я закурю? Правда, похож на настоящий? Это зажигалка. Она достала из
пачку сигарет, прикурила от маленького пламени, выскочившего из блестящего
оружия и положила пачку на стол. На зеленом фоне вызывающе золотом было
написано »DUNHILLј и ниже, совсем внаглую »London - Paris - New Yorkј2.
Пистолетик лежал рядом на столе, отвлекал, я с трудом оторвал от такого
реального дула глаза, подумал, что смерть всегда притягивает, и продолжил
чтение.
     »Нижеследующим удостоверяется, что гражданин Евгений N прошел
обследование в Московской психиатрической клинике щ 15. Никаких отклонений
обнаружено не было. Дело больного передается для дальнейшего расследования
в специальную Лабораторию Управления Безопасности.ј
     В этот момент я понял, что нет ничего важнее, чем это совпадение
фамилий, моей и этого незнакомца, совершенно мне чужого человека,
однофамильца. Но это совпадение гвоздем сидело во мне, не давая сорваться с
выбранного кем-то пути. Вокруг этого совпадения скручивались спирали
ядовитого дыма, и в него, как в изведанную мной уже бездну, уходили все
следы.
     Я взял следующую бумагу.

                                        »Управление Имперской Безопасности.

                                                           Культовый отдел.

                 Распоряжение щ 729 от 7 февраля 1967 года.
     Приказываю установить внешнее наблюдение за объектом Деструктор. Обо
всех контактах объекта докладывать немедленно, а так же при помощи
еженедельных тематических отчетов. Особо важные сведения и оперативные
материалы подшивать к текущему досье объекта.
     Рассмотреть варианты внедрения.

                                         Начальник Управления Семичастный.ј

                           » Начальнику Управления
                                   Безопасности от
                             начальника Культового
                               Отдела Ушакова Е.Е.

     В ответ на ваше распоряжение щ 729 от 7 февраля 1967 года, сообщаю
Вам, что вариант внедрения уже отрабатывается. Сотрудница отдела Климентова
Мария Дмитриевна в настоящий момент работает с объектом Деструктор. В связи
с этим прошу Вашего разрешения на брак вышеозначенной сотрудницы с
объектом, со сменой фамилии, а так же на выделение дела Климентовой М.Д. в
отдельное досье в рамках культового отдела.ј
     На полях стояла разрешительная резолюция начальника Управления.
     Климентова - это была девичья фамилия моей матери.
     Я посмотрел на Сашеньку. Она молча пила кофе.
     - А что делать, Дима? Не я это придумала, - Сашенька поставила чашечку
на стол, - Ты читай, мы потом поговорим.

                            »Начальнику культового
                                 отдела Управления
                                   Безопасности от
                             сотрудницы Управления
                                          Марии N.

     10 сентября 1968 года у Евгения N родился сын Дмитрий. В связи с тем,
что Евгений N представляет из себя особо опасный элемент для имперского
общества, и может причинить вред ребенку, прошу Вашей санкции на раздел
семьи и изменение отчества ребенка с Евгеньевич на Александрович.ј
     Поверху - красным- было начертано:

                           »Разрешить Обязать!ј.

                                        »Управление Имперской Безопасности.

                                                           Культовый отдел.

                Распоряжение щ 1132 от 10 декабря 1968 года.
     В связи с особенной опасностью объекта Деструктор для имперской
безопасности, приказываю ликвидировать объект. Ликвидацию провести до
нового года. Об исполнении доложить.

                                         Начальник Управления Семичастный.ј
     В папочке ничего больше не было.
     - Извини, я только основные бумаги принесла, там одних только отчетов
по наблюдению около десяти томов. А эта папка так - эскизный экземпляр.
     - Так это был не несчастный случай... Это они его сбили... - я не
слышал того, что она говорила.
     - Это ведь тебе мама про автокатастрофу рассказывала, правда?
     - Мама...
     - Они его только хотели сбить. Не получилось. Там какой-то полковник
погиб. Они думают, что твой папа обо всем догадался, и просто убил этого
полковника.
     - Как?
     - Убил? Мыслью, наверное... Он же Деструктор. А теперь генерал думает,
что твой отец будет тебя искать.
     - Он обо мне почти тридцать лет не заботился. Что я ему теперь? Что,
случилось что-то? И причем тут институт?
     - Ты не понимаешь. Да и я до конца не понимаю. У Шепелева какая-то
очень важная работа, я не сумела выяснить про что. Очень важная. Они ждут,
что твой отец будет доставать и Шепелева тоже. Поэтому им надо увеличить
шансы. Они сажают двух зайцев в одну клетку.
     - И потом?
     Беспечность исчезла из сашенькиных глаз.
     - Не знаю... Я же не все знаю...
     - Ладно, ты сиди, я пойду позвоню.
     Пес недовольно заворчал, дергаясь всем телом, и тут я заметил, что
собака спит.
     Я прошел в комнату и набрал домашний телефон. Теперь ответила мама.
Видимо, в Управлении уже все знали и сняли наблюдение.
     - Мама, это правда? - мне не нужен был ее ответ, мне просто хотелось
спросить.
     Другая сторона молчала.
     - А что мне было делать, сын?- пауза была выдержана по всем правилам.
     - Ну ты хоть любила его, мама?
     - Не знаю... Наверное, да. Ты придешь сегодня домой? Они все уехали.
     Настало время мне держать паузу. Я делал вид, что думаю.
     - Нет. У меня теперь есть дела. Прости. Хотя, вроде, не за что, - мне
показалось, что она первой повесила трубку.
     Я вошел в ванную комнату, пустил воду в раковине, и присел на край
ванной.
     - Ну вот, теперь у меня есть Имя. Настоящее Имя. Осталось всего
ничего.
     В дверь ванной постучали.
     - Дима, тебе плохо? Открой, Дима!
     - Хорошо мне, хорошо. У меня все в порядке, - я улыбнулся своему
отражению и почти потерял сознание - зеркало показалось мне мягким, оно
отекало, принимая формы, близкие к контурам модерна.
     - Стоять! - прошептал я, и зеркало остановилось, отвердевая
прямоугольником амальгамы.
     Сашенька по-прежнему скреблась в дверь.
     - Дима, не глупи, открой! Не нужно глупостей!
     - Успокойся, не собираюсь я вены вскрывать. Да мне и нечем, - и в
самом деле, на стеклянной полке под зеркалом ничего не было.
     А что, это не такая уж плохая мысль - вскрыть себе вены. Попробовать
смерть на вкус. Все равно ничего не случится. Да, вскрыть себе вены ржавой
опасной бритвой, с черной ручкой. Ничего так, художественно. С этой мыслью
я уже открывал дверь.
     Сашенька буквально ворвалась в ванную и стала рыскать по всем углам.
     - Что ты врешь мне? Я тебе плохое что сделала?
     - Чего вру? - не понял я.
     - Ты говорил - резаться нечем. А это что? - на стеклянной полке, там,
где только что ничего не было, лежала приоткрытая опасная бритва с черной
рукояткой. На лезвии была видна ржавчина. Материализация идей. Вчера
вечером этого не было еще. Хотя как знать - я теперь себя с трудом узнаю.
     - Ну так выкини, не видишь - ржавая, - скрывая раздраженное удивление,
ответил я.
     - Дурак ты, - Саша с видом победителя пронесла мимо меня бритву в
кухню. Загремело мусорное ведро.
     Я сел за стол. Кофе уже остыл, и допивать его не хотелось.
     - Ну и что делать - то мне теперь? Вены резать ты мне запретила,
родной отец восстает из мертвых, мать, оказывается, не завуч начальных
классов, а агент... Чего делать мне, прямо отвечай! - от приоткрытой тайны
мне стало немного легче, хотелось смеяться.
     Саша посмотрела на меня, пытаясь разглядеть внутри меня то ли
насмешку, то ли издевку, но я достаточно хорошо их скрывал.
     - Дима, прости меня... Я хочу с тобой уехать.
     - Куда это?
     - В Британию. У меня почти все готово. Я уже второй год готовлюсь. Мне
попутчик нужен.
     - А я-то почему?..
     - Мне нужен попутчик, с которым мне самой хотелось бы уехать.
     Я не успел переварить ее ответ - спас телефонный звонок.
     - Я сейчас, подожди.
     - Дмитрий Евгеньевич? - генерал волновался.
     - Да, это я, конечно это я, генерал... - я свыкался со звучанием
своего нового имени.
     - Вам уже все известно... Простите меня, Дмитрий Евгеньевич, я не мог
по-другому...
     - И что же мне делать теперь?
     - Ну уж не убегать. Он же Вас все равно достанет.
     - Кто - он? - мне показалось, что я знаю ответ.
     - Ваш отец, конечно. Он же ищет Вас, чтобы отомстить.
     - Мне? Да мне-то за что???
     - Это трудно объяснить. Он же не совсем обычный человек. Он, верно,
считает, что Вы его предали. А может быть, Вы ему мешаете. Я не знаю. Мы
знаем, что он попытается Вас уничтожить, но не знаем как.
     - Ну, это ему просто - мыслью, например...
     - Он уже утрачивает свои былые способности. Сейчас он уже не может
просто так, на расстоянии, мыслью. Ему нужен живой контакт. Он ведь и себя
разрушает, верно?
     - Вам виднее...
     - Давайте так: Вы нам помогаете, а мы Вам поможем, хорошо?
     - Мне нужно подумать. Звоните мне завтра. Я все решу. Что-то мне не
вериться во все эти истории, Вы мне каждый день подкидываете что-то
новенькое.
     - Спасибо, Дмитрий Евгеньевич, я Вам очень благодарен. Извините
великодушно за беспокойство.
     Я повесил трубку и вернулся в кухню.
     - Начальник, что ли? - спросила Сашенька.
     - Начальник... Мама моя ему, верно, доложила обо всем... Да, так и что
мне в этой Англии делать?
     - Они хорошие там. Мы им все расскажем, попросим политического
убежища. У нас пенсия будет, я справки наводила. Можно даже ребенка
прокормить. А потом, ты же архитектор, работу найдешь... У тебя с
английским все в порядке? - она нервничала, путаясь в словах и гипотезах,
приобретая неестественность. Дневной шарм сползал с нее, как нестойкая
краска. Может, сумерки были тому виной. Чего же она хочет, не в Англию же
со мной улететь, это же глупо. Тоже мне прикрытие - человек под
наблюдением. А может быть, они просто хотят, чтобы я вышел из игры -
проверяют на устойчивость? Может быть, здесь все самое интересное только
начинается? Ну уж нет, уступать я им не намерен, какое там уезжать, я же в
первом ряду...
     - А чем они такие хорошие, в твоей Англии?
     - Ну, я не знаю, вот британский музей у них, слышал? Они же первые
стали пирамиды раскапывать! Пирамиды - это же главное, что во всей истории
было, понимаешь? Это же никак не поменяешь, учебник не перепишешь. Пирамиды
- они есть, и все тут! - Сашенька увлеклась, забывая об отправной точке
своего рассказа, и сама вдруг поняла это, - А я что, тебе совсем не
нравлюсь, или ты патриот?.. Слушай, а и вправду, может быть ты против
Британии в принципе? Так у меня и в Австралию коридор есть...
     - Ну ладно, ладно, хватит, утро вечера мудренее, - мой намек был
вполне ясен. Мне совсем не хотелось провести всю ночь в бесконечных
выяснениях отношений. Саша молчала, и мне пришлось уточнить, - Тебе такси
вызвать?
     - А я здесь останусь ночевать, - она не стеснялась своих слов.
     - А раскладушка здесь есть?
     - Нет здесь никакой раскладушки... - удивилась Саша.
     Это в мои планы не входило, и я представил себе эту раскладушку, как
она лежит там, на антресолях, одинокая, пыльная, с двумя дырами в
брезентовой ткани.
     - Я посмотрю все-таки.
     - Ну посмотри, но я же знаю!
     Раскладушка лежала там, совпадающая с моим представлением до мелочей.
Я молча извлек ее из мрака потолочного шкафа, и разложил. Ткань была
порвана разломившимися пружинами в двух местах.
     - А ты говоришь... Спокойной ночи.
     Раскладушку я поставил в комнате с письменным столом и лег на нее не
раздеваясь. Некоторое время было слышно, как Саша возится у себя в комнате,
потом там погас свет. Стало совсем тихо, только на кухне гудел холодильник.
Сумерки сгущались как в тропиках - быстро и безвозвратно.
     - Дима! - раздалось из соседней комнаты, - Иди ко мне, мне страшно!
     - Спи, - я уже сознательно использовал силу своих слов. Самому мне
спать не хотелось. Может быть, мне это было не нужно.
     Вот все и прояснилось. Молодой Бог оказался просто средством для
поимки другого, более могущественного Бога. Созданный вокруг меня с такой
тщательностью дворец был просто мышеловкой. С другой стороны, это,
наверное, совсем, не вся правда - что я знаю об этих целях и средствах...
     Если бы они хотели уничтожить моего отца, они это сделали бы.
     Я встал с раскладушки и пошел на кухню попить воды. В конце коридора
лежал почти неразличимый в темноте пес. Услышав мои шаги, он поднял голову
и в темноте блеснули красным два угля. Вот так - поднимаешься ночью, и тебя
встречает персональный Анубис. Теперь нужно идти к нему - он препроводит
усопшего на место.
     А может быть, придумать себе новый город, новую страну, все новое,
чтобы не возвращаться уже сюда никогда, а все остальное - гори огнем? Вот
так, запросто придумать, как бритву, как раскладушку.
     Не стоило мне, конечно, об этом думать. Хотя, здесь нет ничего
преступного, в этой мысли, так, просто мысль, даже догадка скорее. Сфинкс.
Улыбка сфинкса. Я присел около пса на корточки и потрепал его за торчащее
ухо. Пес сидел как сфинкс, неподвижный и серьезный.
     Вот придумаю себе свой мир, а ты там так же будешь сидеть и смотреть
на меня. Или нет, тебя тоже придется стереть. Чтобы все, до самой последней
капельки, осталось в прошлом. Может быть, и вся эта история с концом света
была придумана только для того, чтобы сфинкса расстреляли3.
     Может быть, там, за тысячу лет до Рождества Христова, планировали этот
расстрел, потому что не смогли сами сделать совершенное произведение. В
конце концов, всякое созидание неумолимо кончается разрушением. Так и
задумано, наверное.
     И потом, ведь мысль, она, может быть, сама по себе разрушает, ее же не
остановишь - не успел подумать, а половина мира летит к чертям собачьим.
Все просто.
     Это для заклинания нужно знать правильную интонацию и ударение. Для
мысли этого не нужно. Здесь все правильно изначально. Другой вопрос - вот
лежу я тут, думаю о мироздании, а что в результате? Где-нибудь в Новой
Зеландии у мирного ювелира разбивают витрину. Обидно - смысла заклинания не
узнаешь никогда.
     Так что - придумывай - не придумывай - не поможет. Здесь пушка нужна.
Или скальпель.
     А ведь доктор этот скальпель и держит.
     Все просто. Я заманиваю своего родителя - его вырезают, потому как
боятся, что он первым успеет вырезать все вокруг. Но для того, чтобы
заманить, нужна приманка. Другой такой же, например. Вот они меня и
инфицируют чем-то. Самовосстановление, материализация идей - это же все
болезнь. Переход на другой уровень. Поэтому меня и сдают доктору, чтобы тот
успел со скальпелем в нужный момент. Только и всего. И все эти больные - не
больные, а такие же как я. Новые люди. Их уже использовали и прооперировали
потом, потому как если не прооперировать - то опять угроза. Опять какие-то
неизвестные возможности.
     А ведь они меня сегодня днем попытались убрать. Им что-то помешало
просто. А так - болтаться мне там, внутри, во тьме, без движения всю жизнь.
Всю смерть.
     Я обнаружил, что по-прежнему сижу в коридоре и смотрю в светящиеся
глаза собаки. Сильно хотелось спать, и я вернулся к себе в комнату.
     Я не помню, как заснул, это было похоже на падение в зыбкое ничто, и
только рассвет разбудил меня.
     Сашенька еще спала: было тихо.
     Вдруг я понял: надо что-то делать. До сих пор меня водили по городу,
дергая за ниточки, поворачивая лицом к тому, что я должен был видеть.
Похоже, другого времени у меня не будет - если меня не достанет папа, то
доктор уж точно меня прикончит.
     Я направился к выходу и щелкнул замком.
     - Ты куда? - неожиданно проснулась Сашенька.
     - В институт. К доктору мне надо.
     - Дима, зачем тебе туда, ведь не будет ничего хорошего. Мы же с тобой
договорились - мы уедем! Иди ко мне лучше,- Сашенька приподнялась в
кровати, придерживая одеяло на груди рукой.
     - Исчезни, дура!- ответил я, не оборачиваясь, и захлопнул за собой
дверь.
---------------------------------------------------------------------------
1 Восстание в Чехии (1966г.) - завершившееся успехом восстание в Чехии и
Словакии, повлекшее за собой отсоединение ряда стран от Империи и разбиение
Империи на Европейский дом (бывш. Германия) и Евразийский Дом (бывш.
Европейская часть СССР).
2 Особый цинизм , видимо, заметен здесь Дмитрию Александровичу потому, что
все перечисленные города получили особую известность как центры
антиимперского сопротивления.
3 Древнеегипетская легенда гласит, что мир окончится с улыбкой сфинкса.
Завоевавшие часть Египта наполеоновские солдаты расстреляли из пушек лицо
сфинкса, чтобы он не сумел улыбнуться никогда, предполагая, что этим даруют
миру жизнь вечную.
5. Книга Памяти

                         - Кто ваш хозяин? -
                         спросил Сайм, не
                         шелохнувшись.

                         - Мне сказали, -
                         почтительно отвечал
                         слуга, - что вам известно
                         его имя.

                             Гилберт К. Честертон,
                             »Человек, который был
                                        Четвергом»

     Я потратил остатки своей стипендии на такси до института. Шофер с
усмешкой следил, как я наскребал нужную сумму.
     - Что, студент, кончились бабки?
     - У меня не бабки кончились, - я сдерживался, чтобы не дать ему в его
наглую откормленную рожу,- У меня жизнь кончилась. Понял?
     - Телка, что ли, разлюбила?
     - Она меня и не любила никогда, - я был занят тем, что подсчитывал
мелочь.
     - Это бывает. Ты смотри, не горячись. А то крыша поедет, и будешь ты
вон в том доме отлеживаться. Знаешь, что там? - он показывал мне
шехтелевский особняк, склоняясь через сиденье.
     - Тоже мне, секрет нашел! Работаю я там, понятно? - кажется, денег
хватало.
     - Ну тогда тебе повезло. Значит, у тебя уже все поехало, у чего колеса
есть. Ты не старайся, давай, сколько нашел, - он забрал у меня все, что я
успел вытянуть из кошелька, - Давай, давай, слышал, знаю... Мне
неприятности не нужны.
     И он уехал, даже не пересчитав деньги.
     Рабочие во дворе института распиливали рухнувший тополь, ползая по
стволу, как муравьи по травинке. Отпиленные ветви падали вниз с сухим
треском, разламываясь о старую мостовую. Я остановился, сочувствуя
погибшему дереву.
     Собственно, никакой моей вины в гибели тополя не было, но непонятный
страх мучал меня, пока я смотрел на то, как расчленяют этот огромный труп.
     Я пересек парк, вошел в здание и остановился около двери кабинета
доктора Шепелева.
     Важно было понять - как войти. Неожиданно я понял, что бояться мне
нечего, прятаться незачем, что только я здесь хозяин, я почувствовал
восторг вышедшей из под контроля шестеренки, и без стука распахнул дверь
кабинета.
     Шепелев сидел за своим столом, вчитываясь в какую-то бумагу.
     - Ну, доктор, когда Вы меня оперировать собираетесь?
     - Какая операция, Вы о чем? Я не практикую. Уже давно, - Шепелев даже
не поднял головы от своих документов. Мне понравилась его выдержка, - А Вы
что, вдобавок еще и больны? До чего дошли наши Органы!
     - Можно подумать, Вы сами из другого ведомства, - огрызнулся я.
     - А-а-а, вот в чем дело, оказывается! - Шепелев досадливо отбросил
листок, исписанный неровным стариковским почерком, - Придется доложить
генералу, что у него в отделе утечка. Я ему еще два года назад говорил, что
секретаршу менять пора. Это ведь Сашенька Вам мое досье показала?
     - Какая секретарша? - решил притвориться я. Мне хотелось притвориться
так, чтобы доктор это понял.
     - Да полноте, Дмитрий Александрович!..
     - Евгеньевич я, Евгеньевич, и вам это прекрасно известно!..
     - Ну вот, а Вы притворяетесь, зачем? Все Вы знаете, а Сашеньку
выгораживаете!..
     - Хочу и притворяюсь...
     - Дело ваше, конечно, только ни к чему это. Я вот все равно догадался.
Да, коллега, она Вам тоже в Англию эмигрировать предлагала? Ко мне,
помнится, приехала на ночь глядя, а я как раз жениться собирался. Невеста
узнает - все, скандал, сами понимаете, страшный. Я перепугался, но выгнать
не сумел - рука не поднялась. А ночью уже она меня агитировать начала -
поехали, да поехали. Правда, знал я, что она в такие командировки каждые
два месяца ездит. Сама-то возвращается через неделю, а вот что с мужиками
ее происходит - непонятно... Так как - агитировала, или нет?
     - Не скажу! - мне стало на секунду обидно.
     - Ну-ну... Агитировала, значит... Ну-ну... А то смотрите, Дмитрий
Евгеньевич, может, и впрямь, уехать в Англию-то, а?
     - А потом она меня англичанам сдаст? Я же теперь государственный
служащий. На спецзадании...
     - Какое еще спецзадание?.. Опомнитесь!!! Сплошная бутафория. Один
сотрудник культового отдела проверяет другого сотрудника того же отдела.
Нет, мы в Англии как секретные агенты не нужны. Грош цена нам как секретным
агентам. Я вот вашего звания не знаю, Вы - моего. Что Вам известно, что
начальник культового отдела - генерал - полковник Климент Степанович
Смирнов? Или генерал-майор?.. Вот - вот, Вы и этого не знаете... Кому мы
там нужны с такими познаниями? Думаете, это только мы с Вами ничего не
понимаем? Это со всеми в ведомстве такое...
     - А куда же она тогда мужиков-то девает?
     - Я и говорю - непонятно...
     - Может быть, она их просто вывозит, и все?
     - А Вы проверьте, проверьте... - доктор ухмыльнулся, - Я вот что-то не
рискнул... Так чего там про операцию? Держу пари, все это Вы сами
придумали.
     - Что это Вы так уверены?
     - Ну, насколько мне известно, Вы не в таком положении, когда хоть
кто-то может Вам рассказать... Значит, все придумано. Или я полный идиот,
что немаловероятно. Ну, чего Вы еще там нафантазировали? Рассказывайте все
сразу, без утайки...
     - А пациенты у Вас кто?
     Доктор как-то сразу сник и потерялся.
     - Простите меня... Простите, дурака... Я думал, что Вы такой же, как
я. Не величина. Простите... - кажется, я попал своим вопросом. Непонятно
еще почему, но попал. Взял за живое.
     - Я позвоню, Дмитрий Евгеньевич, позову человека, мне одному не
рассказать... Спиридон Петрович? Зайдите ко мне в кабинет, тут посетитель.
Нет, отчетов не нужно с собой брать. Все неофициально,- доктор положил
трубку и виновато посмотрел на меня, - Можно я закурю? Очень хочется. С
самого утра не курил.
     - Да уж курите, я потерплю.
     - Вот... - произнес доктор, затянувшись, - Вы уж меня простите, никак
не полагал, что Вы в таком ранге... Все болтаю, болтаю... Звание-то у Вас
какое? Хотя, можете не отвечать... Я же понимаю все. Я взрослый совсем...
     Доктор замолчал, затягиваясь »Беломоромј1. Стало тихо. Было слышно,
как в коридоре работал приемник. Сигналы отмеривали точное время. »Говорит
Москва. Вы слушаете Арийское радио...ј
     »Что они - совсем идиоты, все просто помешались на этом радио,ј - я
вспомнил наглую улыбочку майора и меня передернуло.
     В комнату вошел низенький и щуплый лысый человечек.
     - А вот и Спиридон Петрович, мой лаборант, - доктор оживился, но
навстречу не поднялся, - присаживайтесь, Спиридон Петрович, присаживайтесь.
     Спиридон Петрович был гораздо старше Шепелева, но беспрекословно
подчинялся доктору. Было странно наблюдать лаборанта, который раза в
полтора старше своего руководителя.
     - Ну что, Спиридон Петрович, рассказывайте, - доктор был развязен, он
почувствовал, что я не сержусь и расслабился, - Вот, позвольте представить,
Дмитрий Евгеньевич. Любопытствует. Рассказывайте.
     - Что рассказывать? - ассистент не мог рассердиться на доктора, но
было видно, что ему не терпится сделать что-нибудь против воли этого
человека.
     - А вот с самого начала и рассказывайте, всю вашу теорию, все.
     - Ну, доктор, Вы же меня опять критиковать будете... Может, я лучше
Вашу точку зрения изложу? - ассистент старался издеваться над
руководителем.
     - Вам виднее, - доктор не замечал издевки.
     - Тогда уж проще Вам самому...
     Доктор понял интонацию ассистента, лицо его посерело от напряжения:
     - Прекратить базар! - в его голосе послышалась привычка к строевым
приказам, - Излагайте.
     - Да рассказывать особенно - то и нечего. Вот ведь как... Есть по
стране человек сорок. Странное заболевание, странные способности...
     - Способности?..
     - Ну, да, как это в газетах пишут - экстрасенсорика, телекинез... Нет,
не те слова, это ерунда все, сущая ерунда...
     - Как это ерунда? - доктор опять прервал своего ассистента, - Как это
ерунда? А та история с пропавшими деньгами? Я же тогда Вас едва вытащил,
Спиридон Петрович, как Вам не стыдно!
     - Но не я же это сделал, Вы же знаете!..
     Мне не хотелось присутствовать при очередной склоке.
     - А симптомы какие? Что за болезнь? Амнезия, что ли?
     - Да какая там амнезия! Может, это и не болезнь вовсе. Доктор меня
сейчас раскритикует, но я думаю, что это мутации, что ли.
     - А в клинику их зачем? Исследовать? Контролировать?
     - Да нет, это все моя инициатива, - доктор глубоко затянулся, -Сколько
мне с нашими бюрократами биться пришлось!.. Вы думаете, все эти ментальные
способности за так приходят? Это же все глубоко больные люди. Они же тают
на глазах. У кого легкие, у кого печень. А начинается у всех одинаково -
галлюцинации, потеря четкости зрения...
     Я вспомнил вчерашнее, материализованное лезвие и оплывающий вокруг
меня мир, и мне стало страшно.
     - И долго болеют? - с надеждой спросил я.
     - Долго...
     - А лечите-то вы их как? - мне захотелось получить рецепт, за
бесплатно, сразу.
     - Мы их не лечим, мы пытаемся хоть как-то скрасить их существование.
     - Да, заболевание, к сожалению, необратимое, все что мы гарантировано
можем - это затормозить его развитие, - встрял Спиридон Петрович.
     - С помощью фотографий? - я старался вложить в вопрос как можно больше
иронии, хотя мысль о таком лечении совсем не казалась мне смешной.
     - И с помощью фотографий тоже.
     - Ну так выдайте им по пачке картинок и отпустите!
     - Это было бы слишком просто. Со временем каждый артефакт теряет свою
силу.
     - Так ведь можно просчитать, сколько их понадобится, и потом
возобновлять запас.
     - Если бы мы знали, чем обычная фотография отличается от артефакта, мы
бы так и поступили.
     - Тем не менее, вы делаете вид, что это вам известно...
     - Да нет, правда, кое-что мы уже поняли. Например, на женщин лучше
действует живопись, а на мужчин графика. Вот, правда, передвижники совсем
никуда не годятся. И, что интересно, свежие репродукции уже знакомых
больному картин, тоже не работают. Только что-то новенькое. Сейчас вот
пробуем новые методы - фотографируем. Некоторым помогает. Спиридон Петрович
два месяца назад просто клад нашел - ГУМ отфотографировал. Пленки извел -
несчитанно, дня два возился...
     - Три...
     - Во-во, три дня, а потом оказалось - замечательный объект - действует
раз в пять дольше, чем простые репродукции. Я спешу, может быть, но вот у
Ольги Адольфовны, из десятой, даже опухоль на ноге спадать начала. Может,
показалось, правда...
     - Да уж спешите доктор, спешите, не раньше чем через три месяца можно
будет точно сказать. Это же наука, а не шаманство.
     - И самое обидное - никто не знает, что за причина, почему помогает...
Вот картины в музеях - не работают, сносились, а репродукции с них -
работают... Не все, правда. Офсетная печать только... Да и причина
заболевания тоже непонятна... Не заразно вроде...
     - Вот я не знаю... Вы же мне проверить не даете! Дмитрий Евгеньевич!
Повлияйте на профессора! Мне же диссертацию писать надо! - было странно
слышать про диссертацию от этого чудаковатого старичка. Но профессору было
не смешно.
     - Спиридон Петрович! Мы же договаривались с Вами ! Хватит об этом!
Какая заразность у психических заболеваний? Это же не менингит!
     - Ну, профессор, откуда нам это знать...
     - Так, - прервал я ненужную полемику, - и как же дальше-то вы
предполагаете существовать? Я, между прочим, не просто так пришел, мне
Министерство указания дает, а вы тут передо мной ваньку валяете. Вы хоть
понимаете, что это все кончится может в любой момент?
     - Да нет, Дмитрий Евгеньевич, ничего такого не будет, Вы же об отце
своем заботиться должны... Правда ведь? - Спиридон Петрович смотрел на меня
внимательным взглядом исследователя. Шепелев дернулся в кресле, пытаясь
поправить происходящее. Только мое присутствие сдержало его от окрика.
     Я не показал своего удивления и страха.
     - Вы что, доктор, знаете, где он?
     Шепелев ответил не сразу.
     - Конечно. В седьмой палате.
     Я вспомнил вчерашний разговор со стариком, свое падение в черную
пропасть собственного сна, и понял, что отец уже успел осуществить свое
первое покушение на мою жизнь.
     - Что же, доктор, Вы меня вчера не предупредили?
     - А зачем? Я же не генеалогию изучаю, и по генетике я не специалист.
     - А какая тут может быть генетика? Он меня чуть было не убил, а Вы мне
про генетику!..
     - Когда!?? Вчера?.. Что-то у нас с Вами здесь не то... Я вошел - он
Вам искусственное дыхание делал - Вы же просто задыхались у него на руках.
     - Да?.. - растерялся я, - это у меня бывает, - Аллергия.
     - Правда? - оживился доктор, сбросив удивление, - А у Вас на что? На
кошек?
     - Нет, на цветение...
     - А у меня на кошек. Причем, что удивительно, на собак - никакой
реакции. Казалось бы - и там, и там шерсть, но собак переношу легко, а с
кошками - беда, да и только!
     - А с другой стороны - какое сейчас цветение?
     - Тоже правильно... Ну не знаю я, что с Вами приключилось, не знаю!!!
Но старик спасал Вас, спасал, я же видел это, своими глазами! И хватит об
этом! Сказал бы я Вам - не сказал бы, что изменилось бы? Ну что???
     Я подумал немного, и понял:
     - А ничего... Мне бы легче было...
     - А так мне легче! Эх, студенты, студенты... Все бы Вам влюбляться да
подозревать!..
     - Хватит! Пойдем в палату.
     - А Вы уверены, что Вам этого хочется?
     Он меня уже раздражал. Я вспомнил фразу из какого-то классического
фильма и припечатал:
     - Распоряжаться здесь буду я. Пойдем.
     Доктор нехотя поднялся и пошел к двери. Терпеливо промолчавший все это
время Спиридон Петрович вскочил вдруг и засуетился, вспоминая роль
послушника:
     - И я с вами, профессор, хорошо? Мне же диссертацию писать, позвольте
мне, доктор, ну пожалуйста, - он подпрыгивал на месте, всплескивал руками,
заглядывал доктору в глаза и я понял, что доктор не допускает своего
лаборанта в палаты. Шепелев поежился и нехотя ответил:
     - Пойдемте, пойдемте, что Вы, прямо как ребенок!
     Мы прошли к палате. Спиридон Петрович шел позади, и мне казалось, что
ликованию его нет предела.
     Дверь в палату старика была широко открыта, решетка на окне была
словно взорвана, и по комнате, среди обрывков оберточной бумаги, неведомо
откуда нанесенной через разбитое окно, ходил генерал.
     Доктор изумленно замер на пороге. Мне было важно выяснить, что
произошло, я прошел в палату и спросил как мог более резко:
     - Что Вы здесь делаете генерал? Мне казалось, что этим делом поручено
заниматься мне...
     - Дмитрий Евгеньевич, Вы же знаете, я чувствую, вы знаете... Я же Тень
Ваша, просто Тень, Тень с самого начала, ничего больше. Мне уже теперь
нельзя без Вас. Простите, но это долг мой. А вот папа ваш бежал сегодня
ночью. И все фотографии с собой прихватил. Я теперь боюсь за Вас, Дмитрий
Евгеньевич.
     - Не нужно бояться. Все идет как надо, генерал. Все по плану.
     - Только вот по чьему плану? - Казалось, еще секунда, и генерал
разревется. Невозможно было не наслаждаться этим великолепным зрелищем.
     - Климент Степанович, а вот доктор, оказывается, знал, что здесь мой
папа содержался. Здесь что-то не то. Что же это он Вам не доложился? - мне
захотелось поставить этих ребят в неудобное положение.
     Генерал дернулся всем телом, как будто споткнулся
     - Гражданин Шепелев, Вы арестованы за сокрытие важного
государственного преступника. Потрудитесь пройти к себе в кабинет и
дождаться машины. Вас отвезут.
     - А мне? А я-то куда? - заволновался Спиридон Петрович, всплеснув
маленькими ручками, - Неужели тоже в кабинет?
     - До полной ликвидации института назначаю Вас ответственным за объект,
- строго распорядился генерал. Он был порывист и решителен. Мне даже
показалось, что он стал выше ростом, - Ступайте, работайте!
     - Вот и славно! - прекратил суету Спиридон Петрович, - Давно бы так,
никаких проблем бы и не было. Правда, доктор? - ассистент, наверное, был
садистом.
     Доктор Шепелев, сгорбившись, направился к выходу.
     - И я пойду тоже, - ассистент быстро выскочил из палаты.
     - И что, Вы его и впрямь арестуете? - я удивился легкости одержанной
победы.
     - А у Вас есть другие методы борьбы с предателями?
     - Ну хоть Сашеньку Вы, я надеюсь, не арестовали?
     - Дмитрий Евгеньевич, Вы меня удивляете. Сашенька ушла вчера вечером.
Я думал, извините, к Вам. Сегодня с утра мы ее нигде не нашли. На работу не
пришла, дома тоже не ночевала. Даже на квартире Вашей, новой, тоже нет. Я
думал, Вы ее отослали с поручением.
     Я вспомнил утро.
     - А, как же, отослал. Без поручения, правда. А что, за ликвидацию
государственного служащего, большой срок?
     - Какого служащего? - не понял генерал.
     - Да нет, это я так, - мне стало неожиданно страшно. А вдруг генерал
не знает о моих способностях? А вдруг это все вне зависимости от них у меня
происходит? Поэтому я не стал развивать тему убийства. И потом - что это за
убийство - словно не убийство вовсе - ни тебе крови, ни тебе следов... Как
и не убивал. А может, и не убивал?.. Она, того и гляди где-нибудь опять
проявится, а я тут терзаюсь...
     Генерал осмотрел палату и направился к выходу. На пороге он
остановился, потер свой восточный лоб, вспоминая.
     - Да, Дмитрий Александрович, я так понимаю, что с финансами у Вас не
ахти...
     Я слепил образ своего кошелька, туго набитого купюрами, и ответил:
     - Нет, почему, у меня еще есть, мне вполне хватает, - и стал доставать
кошелек из кармана. Действительно, портмоне было толще, чем обычно, но
когда я раскрыл его, внутри я обнаружил только неприятную серую труху.
     - А... Перестало действовать, - спокойно заметил генерал, - Доктор Вам
может рассказать. Это только первое время материализуется. Потом как-то по
другому проявляется. Вот папа Ваш - Деструктор. Еще у нас было два
телепата. Один чудак прошлое провидел. Один - параллельную историю. С
будущим не получается никак. А денег я Вам дам. Заработали все-таки.
     Он протянул мне свернутые трубкой, на американский манер, деньги.
Деньги, к сожалению, были не американские. Наши. На первый взгляд, довольно
много.
     - А что же теперь со мной? - я принял купюры без благодарности.
     - Вы теперь себе сами хозяин, Дмитрий Евгеньевич! Вы теперь не только
себе, Вы даже и мне в чем-то хозяин. Можно сказать - начальство в чем-то.
     - Тогда поехали домой. Я устал.
     - Мне сначала нужно зайти к Шепелеву. Не возражаете?
     - Не возражаю.
     Шепелев сидел за столом, опустив голову. В кабинете пахло спиртом.
     - Что, доктор, опять за старое? Призраки Сорбонны2? А поздно уже,
поздно, не надо было с нами начинать сотрудничать.
     - Да, поздно...
     Я уселся на стуле и хотел было попросить у Шепелева сигарету, когда у
него на столе зазвонил телефон.
     Шепелев с надеждой схватился за телефон, но выслушав говорящего, снова
опал, протянул трубку:
     - Это Вас.
     - Меня? - я искренне удивился.
     - Да Вас же, Вас...
     Я взял трубку.
     - Слушаю.
     - Сынок... - голос показался мне знакомым.
     - Папа?.. - я поднялся со стула.
     Генерал быстрым движением достал из кармана своего форменного плаща
рацию и глухо начал кого-то вызывать.
     - Это я, сынок. Не ждал? - отец был спокоен и нетороплив в разговоре.
     - Нет...
     Генерал, отчего-то шепотом обратился ко мне:
     - Еще пять минут, и мы его засечем, держите его на трубке, держите...
     - Что тебе, папа? Случилось чего? - я не знал, как продолжить
разговор.
     - Вот ведь как жизнь-то сложилась, вот ведь... Я тебе что сказать
хочу... Ты не бойся меня, я хороший, я тебе только добра желаю...
     - Что же ты с душой моей сделал, папа? - вопрос пришел ко мне сам, я
удивился тому, что его произношу.
     - С душой? Да в тебе она, сын, в тебе... - генерал делал мне отчаянные
знаки, просил задержать разговор как можно дальше, видимо, связь была из
рук вон плоха.
     - Что, генерал нервничает? - спросил меня отец, - Правильно
нервничает, грядут перемены.
     - Какие перемены, папа?
     - Большие... Он, наверное, и сам про то знает, ты его спроси, -
генералу удалось, наконец, по рации кого-то вызвать и он глухо отдавал
приказания, не глядя в мою сторону, - Спроси его, он тебе многое расскажет.
     Генерал повернулся ко мне, показывая оттопыренный большой палец, и я
понял, что разговаривать больше нельзя. Отец еще что-то говорил мне, но я
медленно положил трубку.
     - Что случилось? - Генерал подскочил ко мне и тряс меня за руку,
приводя в чувство, - Мы его почти засекли, что случилось?
     - Оборвалось,- я снова сел, - поедем домой, генерал. Мне нехорошо.
---------------------------------------------------------------------------
1 Беломор (БеломорКанал) - Дешевые папиросы, названные в честь постройки
канала, соединяющего Белое море с Онежским озером (начало тридцатых годов
двадцатого века). Стройка проводилась силами политических заключенных
диктатуры Сталина. Волей случая, эта марка папирос стала очень популярной
среди заключенных всех лагерей и тюрем Империи.
2 Сорбонна - Французский образовательный Центр. После окончания войны и
получения Францией независимости в 1950 году, стал известен особенно
высокой концентрацией ученых, бежавших из Империи. Франция получила
независимость существенно раньше всей остальной Европы благодаря
постоянному давлению Англии и Америки. После демонстрационного десанта (так
называемой Нормандской Высадки) имперскому руководству пришлось вывести
измотанные окупационные войска из страны.
6. Классическая Книга Перемен. Текст

                         - Ш-ш-ш, - прошептала
                         она. - Не кричите, а то
                         вы его разбудите.

                         - Тебе-то что об этом
                         думать? - сказал Труляля.
                         - Все равно ты ему только
                         снишься. Ты ведь
                         ненастоящая!

                         - Нет, настоящая! -
                         крикнула Алиса и залилась
                         слезами.

                            Льюис Кэррол, »Алиса в
                                       Зазеркалье»

     Мы выехали из двора Института только через полчаса. Машина была такой
же, как и в первый раз, только шофер был другой - генерал звал его Витей и
обращался с ним очень уважительно. Мы уже должны были выехать на Садовое
кольцо, как где-то над нами прозвучал сухой жесткий хлопок выстрела.
     Ветровое стекло рассыпалось на белые гранулы, и машину наполнил
неприятный сырой ветер. Генерал обернулся ко мне, закричал, срывая голос:
     - На сиденье, ничком на сиденье!!! Витя, разворачивай, держись, не
падай, ради Бога, быстрее!!! - Только сейчас я заметил, что шофер как-то
странно навалился на руль.
     В отдалении снова грохнуло.
     - Да ложитесь же Вы на сиденье, черт возьми!!! Вас и так зацепило! Или
жизнь не дорога?..
     Я нехотя подчинился. На переднем сиденьи шла какая-то возня, я лежал,
уткнувшись носом в потертое сиденье машины, и слышал только как генерал
уговаривает шофера продержаться еще немного. Машина ехала, замедляя ход,
завернула в переулок и остановилась.
     Генерал откинул ослабевшего совсем шофера на спинку сиденья, вырвал
из-под руля рацию, закричал в нее:
     - Мне скорую и отряд прикрытия, срочно! Двое раненых. Один тяжелый.
Напротив Института. Скорее!.. А Вы, Дмитрий Евгеньевич, лежите, Вас
перевязать надо.
     Я потрогал щеку и почувствовал, что она уже липкая от крови.
     - Ерунда... Сама зарастет минут через пять, - я попытался подняться,
но генерал упихал меня обратно.
     - Уже не зарастет. Кончился эффект. Кончился. Лежите лучше тихо, в
следующий раз он уже не промахнется. У Вас платок носовой есть? - я показал
ему скомканный носовой платок, - Чистый? Так приложите к щеке, а то все
сиденье мне кровью зальете.
     Я послушался генерала, не понимая, что происходит.
     Когда приехала »Скораяј, платок уже присыхал к царапине на правой
щеке, странно, но я почувствовал боль только сейчас, когда бородатый доктор
стал отдирать платок с моего лица.
     Доктор заклеил мне рану широким белым пластырем, я взглянул в
зеркальце заднего вида на двери медицинского »рафикај и удивился нелепости
своего вида.
     Шофера вытащили из машины, положили на носилки. Стрелявший попал ему в
грудь. Шофер хрипел, и доктор только с сожалением покачал головой:
     - Это вряд ли... - услышал я обрывок его фразы, обращенной к генералу.
     Группа прикрытия прибыла двумя минутами позже. Веселые ребята в
камуфляже выпрыгнули из грузовика, построились, и по приказу своего
капитана ринулись прочесывать окрестные крыши. Через двадцать минут стало
ясно, что они ничего не найдут.
     Генерал все это время старался прикрыть меня собой и, пока за нами не
приехала новая машина (снова черный »мерседесј), он ходил вокруг меня,
внимательно глядя на крышу.
     - Что, Дмитрий Евгеньевич, небось, не верили мне? Про папу-то?
     Я промолчал.
     - Теперь мне с Вами неразлучно быть придется. Я у Вас, пожалуй, и
заночую...
     Мы сели в машину и поехали.
     Шофер вел машину нервно, и глядел больше не на дорогу, а по сторонам,
пытаясь предугадать, откуда выстрелят. Но ниоткуда не стреляли.
     Генерал отпустил машину, и мы вошли в дом.
     Еще на лестничной площадке, я услышал, что в квартире что-то
происходит.
     Открывая дверь, я понял, что это за звуки - изнутри в дверь скребся
пес. Он проскочил мимо меня, как только смог, и, не обращая ни на что
внимания, кинулся вниз по лестнице.
     - Куда ты, Анубис? - крикнул я вслед, но он не обернулся.
     - Откуда собака у Вас?- с восхищением спросил генерал.
     - Я думал, это ведомственная...
     - Да нет, мы собак не держим. Это к пограничникам. Министерство то же,
а вот отдел совсем другой. А что это Вы такую забавную кличку собаке
дали?..
     - Так ведь похож.
     - Да, пожалуй, похож...
     - Проходите, проходите, что Вы на пороге стоите, генерал!
     В квартире с утра почти ничего не изменилось. Прямо от двери была
видна кровать, в которой я сегодня оставил Сашеньку. Кровать давно остыла,
но одеяло лежало коконом, сохраняя очертания тела. Смотреть на это было
неприятно, я подошел к кровати и по-армейски заправил ее.
     Раскладушки в соседней комнате не оказалось, на полу в этом месте
лежал тонкий слой серой трухлявой пыли.
     - Что, проверяете владенья? - спросил из коридора генерал, - А поесть
у Вас есть что-нибудь? Я, знаете ли, проголодался.
     - В холодильнике посмотрите. Зачем Вы спрашиваете, неужели не знаете,
это же все Саша принесла.
     - Кстати, про Сашу, Вы с утра говорили, что-то. Мол, послали ее
куда-то... - Мы разговаривали, не видя друг друга. Когда я вышел в коридор,
чтобы снять куртку, генерал был уже на кухне, - Когда мне ее ждать на
работу? Или вообще не ждать?
     - Не ждите... - Я испугался следующего вопроса. Стены в коридоре зыбко
затряслись, теряя форму, и я понял, что это очередной приступ, -
Помогите... - я попытался схватиться за стену, но ее почти не было, вообще
почти ничего не было, мир терял резкость, как в плохом телевизоре, -
Помогите, - и я упал вниз, на пол - только это и оставалось в выросшем
вокруг меня Ничто.
     - Дмитрий Евгеньевич! Очнитесь! - генерал бил меня по здоровой щеке,
стараясь докричаться, - Держите, - он протянул мне фотокарточку
шехтелевского особняка.
     - Спасибо, уже не надо.
     - Прилипчивая зараза, - Генерал поднялся, отряхивая брюки на коленях,
- Вам помочь?
     - Я сам... Обмороки каждый день, а пользы никакой. Только и успел, что
бритву сделать, да раскладушку. Бред какой-то.
     - Ну не все же сразу... Идите, умойтесь, полегчает. А я пока на стол
накрою.
     В ванной комнате было тихо. Я поставил фотографию на полку под
зеркало, туда, где еще вчера лежала бритва, и открыл воду.
     - Генерал, - прокричал я, завершая умывание, и разглядывая в зеркале
пластырь на щеке, - а что такое, почему у меня сегодня рана не затянулась,
я же вами обработан. Или нет? - я вышел в коридор, вытирая руки синим
махровым полотенцем.
     Генерал сидел за столом, улыбаясь. На столе я увидел две тарелки, в
которые генерал нарезал ветчину и колбасу, и потную бутылку водки.
     - Да Вы что, это же только на первые сутки! Что Вы себе думаете, в
бессмертие поверили, что ли? Это же смешно! Подумайте сами - наши лидеры
тогда бы жили вечно!.. Не приведи Господи, конечно. Это кратковременная
мера, обеззараживание так сказать...
     - Вы что просчитали наперед даже бутылку с кислотой? Это же быть не
может, - такая увлекательная сказка становилась похожей на простой земной
детектив. Правда, сыщик был сказочно догадлив.
     - Ну нет, конечно, кислоту... Кто же такое просчитает? Ну, что доктор
дура, мы знали, конечно, а вот о ее химических увлечениях - увы... Просто у
нас статистика была. Как начинаем вербовать интеллигентов - так обязательно
вены себе режут. Не все, но восемьдесят процентов. Ну мы и дали задание
своим научным кадрам - те разработали состав. В течение суток работает как
уникальный восстановитель кожного покрова. Эпидермиген, что ли
называется... Сутки держится, а дальше - хоть огнем гори - кто через сутки
в ванну полезет с бритвой? Никто... Привыкают через сутки.
     Меня даже пошатнуло от мысли о том, что я мог, почти через двое суток,
примерить к себе ржавое лезвие. Не зря, значит, Сашенька волновалась, не
зря.
     - И что, после него все могут мысли материализовывать?
     - Три человека из десяти. Вам, можно сказать, повезло.
     - Повезло? Это в чем же повезло? - я сел напротив генерала и повесил
полотенце на спинку стула.
     - Всему свое время, Дмитрий Евгеньевич. Время придет - все узнаете.
Давайте лучше выпьем. Все-таки второе рождение. Папа ваш промахнулся,
как-никак, - генерал стал разливать водку в граненые стаканы, - Вот ведь
как получается - сам родил - сам убил. Смехота. Кстати, Ваша игрушка? - он
кивнул головой на край стола. Там, со вчерашнего вечера лежал, оставленный
Сашенькой пистолет-зажигалка.
     - Это зажигалка, - я взял пистолет со стола, положил в карман.
     - Правда? А похож на настоящий, очень похож. А Вы разве курите?
     - Покуриваю... В эпохи великих потрясений. Ну когда там путч какой,
или война...
     - По нашим временам так и вовсе искуритесь. Бросайте скорее, мой Вам
совет. У Вас сейчас, кстати, сигаретки не найдется?
     - А я разве пачку на столе не оставлял? Вражеские, правда, Dunhill.
     - Нет, на столе не было ничего.
     - Странно... - я подумал, что где-то должна лежать сашенькина сумочка,
что сейчас в соседней комнате, где-то рядом с кроватью лежит вся ее одежда,
и мне захотелось побыстрее все это спрятать. Генерал держал на весу почти
полный стакан - ждал меня, - Вы извините, я сейчас, - я выбежал из кухни
как сумасшедший.
     На стуле в углу комнаты, действительно, лежала сложенная одежда.
Нижнее белье, фиолетовый костюм, рядом - красные туфли на высоком каблуке.
На спинке стула висела сумочка.
     - Вы надолго там? - закричал из кухни генерал, - А то мне водки очень
хочется. А она греется, зараза.
     - Да Вы пейте, пейте, не ждите меня, - я открыл золотую пряжку на
сумочке и заглянул внутрь.
     Я нашел там необычайные предметы. Кроме обычных косметических причуд,
в ней, стянутые одной резиновой лентой, лежали два авиабилета до Лондона
(только по одному из них можно было прилететь обратно), толстая пачка
пятидесятифунтовых банкнот (на первый взгляд, тысяч пять) и два
загранпаспорта - Сашенькин и мой. Визы в Британию проставлены, хоть завтра
можно улетать. Билеты, кстати, тоже на завтра. А визы на год.
     Красота! Все собирался себе сделать загранпаспорт, не из желания
куда-нибудь уехать, просто, из утверждения возможности такой поездки, и не
мог собраться - какая удача! Деньги - тоже не плохо, хотя теперь с ними,
похоже, проблем и так быть не должно. Генерал - кормушка солидная,
испытанная. Но вот сумочку выкидывать нельзя. Не нужно это. Я посмотрел,
куда бы ее спрятать, и решил положить под кровать. Можно было бы туда же
запихать и одежду, но вдруг стало ясно, что это - улика. Я подошел к окну.
За окном был задний двор, голые деревья, мусорные баки вдалеке.
     Окно открывалось тяжело - совсем заросло - грязь, пыль - центр,
Садовое кольцо недалеко. Открылось, наконец, с треском. Туфли долетели до
баков легко, но выкидывая тряпки я понял, что допустил ошибку: свернутый
узел распался на лету, и юбка от костюма запуталась в ветвях и медленно
зашевелилась на ветру.
     Я закрыл окно, посмотрел на фиолетовое пятно, дергающееся в ветвях
вяза и мне стало весело.
     Генерал уже налил себе вторую порцию, и достал из холодильника вторую
бутылку. Водка была шведская, в литровой бутылке слегка матового стекла.
     Моя водка уже немного нагрелась, но я все-таки отхлебнул немного:
     - За здоровье!
     - За чье? - отреагировал генерал, и я заметил, что он не закусывал.
     - За наше, конечно же, за чье же еще! Кстати, как ваше звание?
Генерал-майор или генерал-полковник?
     - Понимаю. Приступы меланхолии у доктора? Вечно он со своими дурацкими
вопросами! Ну да ничего, Лубянка его исправит, я надеюсь. Это же не важно -
в каком ты звании, совсем не важно...
     - Что же важно-то, по-вашему? Про деньги, что ли рассказывать станете,
генерал?
     - Да уж какие там деньги. Важнее всего сан, - генерал произнес это,
отвернувшись, так, что я не услышал последнего слова.
     - Что-что??? Как Вы сказали?
     - Да сан же, сан!!! Что тут непонятного?!!
     - Извините, генерал, Вы что, священник?
     - Да не священник это называется. Жрец. Вы чего не пьете? Пейте!
     - Я закусывать привык.
     - Так и закусывайте! Но и пейте! А то мне неудобно как-то. Водка очень
вкусная.
     - А Вы разве не православный, генерал? Вроде как - русский, а слова
какие-то не наши - жрец... - я пригубил еще. Напиваться не хотелось, я
чувствовал, что будет большой и интересный разговор.
     - А это, Дмитрий Евгеньевич, все равно,- генерал уронил в себя
содержимое стакана, сделал паузу. Подумал, чем закусить, решил - колбасой,
продолжил мысль,- православный, лютеранин, католик... Все мы служим
фараону, а фараона эти мелочи касаться не должны.
     - Фараону - в смысле »менту поганомуј? - мне не хотелось сбить
разговор, но я не нашел другого словосочетания, и теперь все то, что висело
на краешке, готовое упасть, весь разговор зависел от того, обидится генерал
или нет.
     Генерал посмотрел на меня с выражением тоскливого укора, перевел глаза
на неоткрытую еще бутылку »Абсолютај, решил не обижаться.
     - Нет, зря Вы так, Дмитрий Евгеньевич, зря... Фараону, с большой буквы
Фараону...
     - Это Председатель Коалиционного Правительства, что ли?
     - Председатель - это мелочь, это ничего не значит! Он, видите ли,
думает, что здесь все ему подвластно. Нет. Здесь только Фараон хозяин. А уж
сумеешь ты ему послужить, нет ли - второй вопрос. От расторопности зависит,
от случая...
     - У него что, кличка такая - Фараон? Вор в законе? Авторитет? -
вспоминал я синонимы из дешевых полицейских детективов.
     - Зачем кличка? Ну Фараон он, понимаете, Фараон! - генерала раздражала
моя непонятливость, и в глубине его уже захмелевших глаз тихо бился страх
за собственные слова, - Титул у него такой, титул! От древнеегипетского
»пер-ој, что означает »большой домј.
     Я уже переставал верить в его полупьяные слова, но все-таки еще раз
поддел за живое, чтобы проверить:
     - Главный Архитектор, что ли? Этот козел старый?
     - Ну да, главный архитектор. Для всего главный архитектор. Для нас с
Вами, для всей страны... Может быть, мира... А вот как он выглядит - не
знаю. Не видел никогда... Наверное, старый... - в его голосе я вдруг
услышал какую-то усталость, от истины усталость, от простой, но непонятной
мне правды.
     - Да ладно, Климент Степанович, ни к чему обижаться, правда? - я вылил
остатки водки ему в стакан, пригласил кивком выпить, убрал пустую бутылку
со стола - примета плохая.
     Генерал обрадовался, схватил жадно стакан, выпил, начал запихивать в
рот закуску, прямо руками. С такой дозы я бы уже давно под столом лежал, а
ему - ничего. Крепкий.
     - Ну, что же это такое - Фараон? Расскажите, коли начали.
     - А что рассказывать, тут особо рассказывать нечего. Вот не пьете Вы
совсем - это мне не нравится.
     - Пью я, пью, - я заставил себя залпом сглотнуть полстакана водки.
Закусывая, сквозь кашель, снова попросил, - Все-таки, расскажите...
     - Это все давно, еще до революции началось. Чуть не в прошлом веке...
Сначала все аристократы в игрушечки играли, а потом в один прекрасный день
- глядь, а вся реальная власть уже не там, где официальная... Вам налить
еще? - генерал вскрыл непочатую бутылку и уже налил себе. Не дожидаясь
ответа, закрутил пробку, чтобы не выдохлась, - ну, а ритуал строго
соблюдали. Там целая иерархия невидимая получилась...
     - А после Фараона кто? - задал я детский вопрос.
     - Раньше был Верховный Жрец, теперь, после Войны - Канцлер. Нет, шведы
- молодцы, хорошую водку делают.
     - А как к вам попасть, в Жрецы-то?
     Генерал подумал немного, взвесил ценность запрашиваемой информации и
ее секретность, тяжело вздохнул, и опять налил себе водки.
     - Тут, главное, угадать, куда пойти, что делать начать, в каждое время
- по-своему... Раньше военачальники очень в цене были. Потом ученые. Потом
пирамиды начали строить. Мавзолей был первой пирамидой. К сожалению, первый
Фараон при Советах умер, не оставив наследника. Но строить продолжали
вовсю, по инерции, что ли. Вокруг трона такая свалка была - не приведи
Господь! Все эти репрессии - никакой там политики не было. Ну, если и была,
то самая малость... Все конкурентов устраняли. Аккуратненько к началу войны
все устаканилось. Но что удивительно - строили и без Фараона. Придумывали.
Вот университет на Ленинских Горах - типичная пирамида. А придуман до
войны. Вообще в Москве полно всякого такого. Такой огромный город, такой
бардак, а люблю его больше жизни... Вот если кто руку поднимет на него,
так, кажется, и влеплю пулю в лоб... Помните вот это, стихотворение, что
ли, или песня: »Отступать некуда - позади Москвај
     - Нет, Климент Степанович, я стихи только в школе учил, там такого
точно не было. И потом, я и сам архитектор... почти... еще год только
отучиться. Я думаю, в городе не архитектура важна, а люди.
     - Да? А Вы читали вот это: "Человек состоит из тела, души, имени,
тени, и, наконец, из Ка, что переводится как "невидимый двойник". Я знаю,
что читали. Вот так. Это тебе не душа и тело. Что такое эти люди, там, на
улице? Тьфу! Биомасса, мусор. Я знаю, нехорошо так говорить, но они же не
посвящены. Что они знают? Дом - Работа - Дом... Товар - Деньги - Товар...
нет, это уже не оттуда. Они там все пустые...
     Несвязные откровения оказались мне очень важны.
     - Постойте, генерал, так мы же вроде про Фараона говорили.
     - Да? Ах, ну конечно... Вот с самой войны все и идет потихоньку,
наследников выбирают, экзамены...
     - А что же, генерал, неужто трон сыну своему передать нельзя?
     - Нет, сын - это только Имя. Одного Имени недостаточно.
     - Да почему же недостаточно?
     - Потому что сказано: восходящий на трон должен пройти все пять
ступеней посвящения в Тайну.
     - Кем сказано?
     - Сказано и все! - генерал был уже совершенно пьян.
     - Ну хорошо, сказано, так сказано... Тело - понимаю, Душа - понимаю,
Имя, Тень... А после Тени-то что? Что потом? Как это?
     - Не знаю... Никто не знает. Потом... уже не возвращаются. Не важно
уже... Может быть, там яду дают выпить, может, убить врага нужно, я - не
знаю, не посвящен. Это вас, посвященных, волновать должно, а я пробовал -
не получается. В темноте начал видеть, ревматизм всего до корней съел. Все
признаки уже есть, а - не получается...- он начал заговариваться.
     - Ну если убивать надо, так это у меня, значит, все в порядке. Я уже
закоренелый, - я усмехался, напоминая генералу свое признание в первый же
день нашего знакомства, потом, вспомнив наивное лицо лейтенанта, опять
погрустнел.
     - Ерунда это все. Никого Вы не убивали. Не созрели Вы еще для этого.
     - Да? А Сашенька? - я засомневался, задавая это вопрос, поймет ли меня
генерал.
     - Сашенька? - Генерал мутно улыбнулся, - Вот в чем дело... Это не
убийство. Несчастный случай. Вы же не хотели. Непредумышленно...
     - Непредумышленное, но - убийство.
     - Что Вы знаете про убийства? Теория... Только теория... А вот своими
руками... Пулю в затылок... А потом оказывается - не тот, опять не тот...
Похороны... Дети плачут... Вдова... - генерал и сам всхлипнул, полностью
теряя устойчивость.
     Словно дожидаясь этого момента, в комнате принялся разбрызгивать звон
телефонный аппарат.
     - Сынок, это я опять. Не уезжай, сынок... Так лучше будет...
     - Что же это ты, папа, в меня стрелял?
     - Да ты что! Что ты говоришь такое - стрелял! Да как я мог, у меня
рука бы не поднялась!!!
     - Ну а кто же тогда, папа? Кому я нужен еще?
     - Не знаю, не знаю... Это тебе генерал лучше расскажет - ему нужнее
это знать, он и сам из соискателей...
     - Папа, ты о чем, я ничего не понимаю.
     - Значит, рано еще, не пора... Пойми - ты для меня - все, ты весь мир
для меня строишь. Я не знаю тот это мир или нет, не мне судить... Ты не
бойся, ты главное не бойся, не надо тебе уезжать, я чувствую, что все будет
хорошо. Мы еще увидимся с тобой.
     - Ты знаешь, меня ведь прослушивают. Тебя засечь могут... И папа, что
мне тут делать? Зачем мне это все? - не знаю зачем, но я прошел с телефоном
в комнату с кроватью, поставил аппарат на подоконник.
     - Не смогу я здесь без тебя, просто не смогу... Не бросай меня... А
что слушают - неважно, не засекут...
     - А мама? - неожиданно вспомнил я
     - Мама? Не сердись на нее, она же не могла по-другому, а я без тебя не
смогу. Ни на что внимание не обращай. Не нужно. Я позвоню тебе.
     Я положил трубку на рычаг. Незаметно прошел день. За окнами было уже
темно, на натянутой между домами проволоке с изоляторами покачивался
фонарь.
     Вдалеке, в свете фонаря, было видно, как какая-то старуха в ватнике,
роется в свалке. Достала что-то красное из мусора, попробовала примерить,
но не сумела устоять - то ли велики, то ли каблук слишком высокий.
     Захотелось лечь, распрямиться на всю длину, расслабиться.
     Постель сохранила еще запах сашенькиных духов, женские духи, они очень
прилипчивы - пройдешься с кем-нибудь под ручку, а потом на два дня
воспоминаний - свитер то там, то тут подсовывает тебе знакомый уже запах.
Приятные духи, ничего не скажешь, правда, неприятно, что самой ее уже здесь
нет, и не будет, наверное, никогда.
     Вспоминая про Сашу, достал из-под кровати связанную пачку документов,
оценил соблазн на вес, о чем-то замечтался.
     Я не заметил, как сон подхватил меня и, скручивая, высушивая на лету,
как половую тряпку, понес, без края и направления. Во сне было темно и
неуютно, сквозило, где-то на сквозняке захлопывались двери, мама звала меня
с балкона домой - обедать, а идти не хотелось.
     Когда очнулся - светало. Оказалось, что все еще держу в руках пачку
документов. Надо было встать, умыться.
     Сидя на крае ванны, как и вчера, я попытался понять, что со мной
происходит.
     Собственно, было уже все ясно. Оставалось только точно узнать, что
делать дальше.
     Сначала попадаешь в какой-то конкурс, слабаки отсеиваются, потом - по
порядку, все ступени посвящения, до самой последней, загадочной... Если
проходишь ее - тогда ты в порядке. Тогда с тобой можно иметь дело.
     Что там, интересно... Какой-нибудь ритуал, святая вода? Нет, это из
другой оперы совсем... Книга? Или папирус? Слишком просто. Что-то понятное,
но невыполнимое сразу. Дуэль. Точно, дуэль. Или - война. Что-то там
обязательно должно быть на крови замешано, иначе зачем им меня убивать? Что
я знаю? Что я значу? Так - студент, недоучившийся, даже не отличник -
середнячок, ерунда, пустышка, ноль. Им не я нужен, им моя кровь нужна, они
без этого не могут, не получается, наверное...
     Тут главное - понять все до самого конца. Они ведь знают, чего хотят,
а я нет... Нечестно получается. Что же потом?
     Я открыл холодную воду, подождал, пока пойдет по-настоящему холодная
вода, из недр, сунул голову под струю, чтобы было легче думать.
     А может быть, все это схватка за трон, стремление получить место?
Может быть, они меня с кем-то перепутали, открыли всю тайну по недомыслию,
а теперь - уже поздно, и надо убивать, ритуально убивать...
     Вот так, по случаю - прыг - и в дамки, и где-то рядом с Фараоном. Весь
мир в кармане.
     Вот в чем дело - я уже иду к Нему на замену. Или меня ведут... Или
закладывают в жертву. Неважно как, важно что.
     Ну, папа, спасибо, вразумил, теперь я точно никуда отсюда не сдвинусь.
Еще чего - отказываться от такого!!! Я им покажу, как нужно, они у меня
поймут, что такое настоящая свобода. Теперь бы только туда попасть, а там -
немного мучиться.
     Главное - не повторяться, не искать по пройденным тропинкам, там одна
ерунда, сплошные ошибки, пустота. Смерть.
     Я стряхнул с волос остатки влаги, встал. Бросил в ванную пачку
документов, наклонился, достал из кармана зажигалку, поднес ее к светлой
бумаге фунтовых купюр, и выстрелил коротким газовым пламенем прямо в лицо
королеве, изображенной на купюре. Королева почернела лицом, расстроилась.
     Горело весело, быстро, почти без дыма - старый дом, хорошая
вентиляция, все сразу утягивает.
     Когда хлопья пепла успокоились, опали, я смыл их водой, и вернулся в
кухню. Генерал спал, сидя за столом. Бутылка водки была пуста.
     Я потряс спящего за плечо.
     - Вы знаете, генерал, мне нужно найти его.
     - Кого - его?.. Генерал стряхивал с себя сон, пытаясь понять.
     - Фараона... - мне с трудом давалось это слово.
     Генерал проснулся и протрезвел, насколько мог.
     - Что я Вам тут наболтал, Боже мой!
     - Да не молчали Вы, генерал. Теперь что, теперь поздно, я знаю все. Ну
так как?
     - Дмитрий Евгеньевич, но это же отнимет у меня кучу времени... Это же
невозможно почти, это же риск. Думаете, я не пробовал? Я только этим и
занят. Но это риск. Правда, теперь уже не для меня - для Вас... Вас
лично...
     - Короче!.. Когда Вы это сделаете, генерал?..
     - Не раньше, чем ко Дню Мира. Никак не раньше. Только вот...
     - Хорошо, генерал. Приступайте. Если успеете раньше, чем за два месяца
- я Вас не позабуду.
7. Классическая Книга Перемен. Язык

                         Человеку свойственно
                         интересоваться своей
                         судьбой в основном в
                         кризисные моменты, т.е.
                         когда течение жизни ...
                         направлено против него
                         или увлекает против его
                         воли.

                              Кэрлот Хуан Эдуардо,
                               »Словарь Символов»,
                                  статья »Кризис»

     Время проходило незаметно. На деревьях появилась листва, во время
одного из апрельских ливней фиолетовая юбка сорвалась на землю и через
некоторое время пропала, будто и не было. Раз в неделю заходил генерал,
напивался и оставался ночевать, сидя на стуле в кухне, как в первый раз.
Поиски его пока не были успешны и временами я вообще сомневался, что он
ведет их, но другого способа достичь желаемого я придумать не смог. В один
из своих визитов генерал принес мне удостоверение Министерства
Безопасности, я оказался старшим консультантом, и у меня был свой кабинет
во внутренней зоне, и своя машина, которой я не пользовался.
     В институт ходить не хотелось, я заказывал генералу книги, их
присылали мне на квартиру, я валялся на кровати, читая днями напролет.
     Помирился с мамой, она даже приезжала ко мне в гости, привезла чего-то
поесть. Пришлось выкинуть сразу после того, как она уехала - холодильник
забит до отказа, чуть не каждый день приносят что-то новенькое.
     Пару раз выбирался из дому - проветриться, но долго гулять не мог -
нервы пошаливали - смотрел по крышам, оглядывался, боялся зайти в темные
подворотни.
     От однообразия жизни я совсем потерял счет времени, благо газет не
читал, телевизор сломался после первого же включения, а чинить его не
хотелось.
     Иногда позванивал генерал, просто так, без повода, поэтому я ждал
услышать его голос, когда снял трубку в ответ на один из телефонных
звонков.
     - Дмитрий Евгеньевич? - голос был мне совершенно незнаком.
     - Алло, кто это?
     - Мне передали, что Вы ищете меня.
     - Кто это говорит?
     - Так ищете или нет?
     - Ищу.
     - Сегодня, в два, на Ваганьковском кладбище. Памятник Шехтелю, знаете?
И один, пожалуйста, без оружия.
     - И что, без охраны придете? Целый Фараон - без охраны? Или кладбище
оцепят?
     - Я канцлер. Фараон заняты. Болеют.
     - Ну хорошо, в два, у Шехтеля.
     Все-таки генерал молодец. Не испугался. Мне захотелось похвалить его.
     Генерал ответил сдержанно.
     - Смирнов слушает.
     - Как, новую секретаршу не нашли еще?
     - Да первый отдел все никак не утверждает. Дмитрий Евгеньевич, если Вы
поболтать хотите, так лучше чуть позже, хорошо? Я занят сейчас.
     - Нет, Генерал, я чтобы поблагодарить. Вы Его все-таки нашли.
     - Я Его нашел? Дмитрий Евгеньевич, я Вам признаюсь. Мое дело Вас
сохранять, а не под пули ставить. Я Его и не искал вовсе. Ни к чему это,
суета. Не нужно.
     - Ну, значит, это Он меня сам нашел. У меня с Его человеком встреча
через полтора часа.
     - Вы уверены, что это Его инициатива, а не этого человека?
     - Ну, мне так показалось... - тут я понял, что никакой почвы под этой
уверенностью нет. Если это не наработанный генералом контакт, то инициатива
могла исходить от кого угодно. Впрочем, мне все равно.
     - Ни в коем случае не езжайте туда один! Я за Вами машину высылаю.
     - Ну, генерал, я ждать не буду, - эти тупые культуристы из отряда
прикрытия меня совсем не вдохновляли.
     - Подождите, Дмит...
     Позвонил в точное время - часы себе так и не купил. Оказалось, пора
выезжать уже, а то опоздаю, да и с людьми генерала встречаться не хотелось.
     Перед выходом все-таки задержался - решил принять душ. Посчитал -
кажется, успею. В министерстве люди не слишком торопятся. А если дело
опасное - тем более.
     На стеклянной полке по-прежнему стояла фотография. Приступы стали
приходить гораздо реже, но фотография уже совсем перестала действовать. Уже
выходя из ванной, решился, наконец - скомкал фотокарточку и выкинул в
мусорное ведро. Перед самым выходом, на столике под зеркалом - у меня
теперь было зеркало - выпросил - лежала сашенькина зажигалка. Я подобрал
игрушечный пистолетик в карман чисто машинально, не задумываясь, мне
показалось, что это, несомненно, нужно. Заодно и условие выполнил, и
обманул. Не оружие, конечно, но и не с пустыми руками.
     На улице было неожиданно тепло - я пожалел, что не оставил ветровку
дома. Заворачивая за угол, увидел черный мерседес. В машине было
полным-полно народу, не меньше шести человек. Мерседес свернул к моему
подъезду.
     »Однако, быстро приехали. Только не для меня эта машина. Я туда все
равно бы не влез. Значит, домашний арест мне полагается...ј
     Идти было совсем недалеко - где-то пять автобусных остановок, и я
решил прогуляться.
     Кладбище раскинулось больше чем на квартал. Огромный кусок земли в
престижном районе города был занят покойниками, и укрыт сверху огромными
деревьями.
     Могила Шехтеля меня разочаровала: большое треугольное надгробие с
отчетливой надписью »Федор Осипович Шехтель, академик архитектурыј. В
низенькой ограде, не напоминающей ничем о том стиле, которому всю жизнь
прослужил Федор Осипович, покоилось все его семейство. Никакого напоминания
про модерн, зато издали все сооружение напоминало пирамиду.
     Я сел на низенькую садовую скамейку, почему-то захотелось закурить, я
вытащил зажигалку, но вспомнил, что не курю, и что у меня с собой нет
сигарет. В это время невдалеке грохнул выстрел
     Пуля прозвенела совсем рядом, ударилась в надгробие, отбила кусок
камня, отковырнула фрагмент мягкого знака. Я упал на землю, прижимаясь к
ней всем телом, стараясь в нее врасти, спуститься до уровня могил, и от
этого желания становилось жутко. Выстрелили еще раз. И еще. Мне почему-то
показалось, что стрелявший пьян - пули шли вразброд, бессмысленно, совсем
мимо. Вдалеке раздалась трель свистка - полицейский вызывал подмогу.
     Я поднялся с земли, и пригибаясь, начал убегать. Выстрелов больше не
было.
     »Это что же он, не полиции же испугался, в самом делеј, - подумал я,
петляя среди могил, - " Что-то с ним не так, ей Богу, не так! Что-то у него
с головой.ј
     Поняв, что выстрелов больше не будет, я распрямился и решил потратить
некоторое время на прогулку по кладбищу. Я знал, что со мной здесь больше
ничего не случится.
     Этот край кладбища был почти заброшен и пуст. Старые памятники местами
уже осыпались, теряя из углублений фотографии на изразце, а местами на
могилах стояли только железные посеребренные кресты. Таблички на крестах
были закрашены, и нельзя было прочитать имен. Там же, где имена были видны,
стояли давние даты захоронений.
     Господи, да они все умерли, когда меня и на свете не было! Что они
знали о том, что такое жизнь сейчас? Впрочем, этот вопрос равносилен
вопросу о том, что они видели наперед. Да ничего. Вот, например, Ефим
Григорьевич Оппельгаузен, 1903-1966, захотелось добавить почему-то строку
из свидетельства о смерти: »Отек легких». Что он успел увидеть? Что ему это
было - жизнь?..
     А откуда это - Отек Легких? С чего это я взял? Тут передо мной
открылось то неисчислимое множество дорог к смерти, которое наполняло это
кладбище. Все эти сердечные приступы, бандитские нападения, авиа- и
автокатастрофы, все это встало передо мной, как картинка чудесного и
страшного калейдоскопа. В этой хаотической картинке я мог разобраться и
вычленить тот эпизод, который мне был нужен.
     Углубившись в свои видения, я чуть было не сбил с ног бабушку, стоящую
у относительно недавней могилы. Извинился.
     - Господи, какой молодой! Что же это приключилось-то? - праздно
любопытствовала старушка, качая головой.
     Парню было двадцать два года. »Не успел ничего,ј - подумал я и
ответил:
     - Маньяк в лифте зарезал, - я комментировал без напряжения, - Три
ножевых ранения. Два смертельных.
     - Вот беда-то какая! - охнула старушка, еще больше расстраиваясь, -
Вот времена-то пошли! А вы родственник, или как?
     - Очень дальний, - ответил я и пошел дальше. Подумал немножко,
обернулся, - А Вы, бабушка, с газом поосторожней, - все равно мне было
абсолютно ясно, что не она, так ее соседи допустят эту оплошность.
Случайная искра, и бабушка погибнет.
     - Ох, милый, я бы и рада, да все склероз, проклятый, - заохала
бабушка, не осознав еще нереальности моего совета.
     Я не стал ждать момента прозрения и поспешил уйти.
     Я попытался найти систему в своем путешествии по кладбищу, и не смог.
Неожиданно открывшийся мне дар принес долгожданное оправдание моей болезни,
но пугал неизмеримо.
     Я понял, что в своем предвидении могу заглянуть и в себя самого. После
минутного колебания, любопытство одолело. Я вгляделся в черноту. Эта
чернота оказалась разбитой на параллельные, почти параллельные дорожки. На
самом деле, дорожка была одна, она скручивалась к центру черного блестящего
диска, по углублению скользила игла. Музыки не было, потому что сбитая
дорожка дергала иглу и та соскакивала на предыдущий, уже пройденный этап,
стараясь честно исполнить свой долг, повторяла кусок мотива, и снова
соскакивала в начало. Больше ничего не было. Я настраивал глубину, но
ничего больше рассмотреть не мог. Повтор. Опять повтор.
     Бред какой-то. Граммофонная смерть, что ли? Смерть от граммофона?
     А может быть, все дело в повторении. Может быть, там что-то
завязано... Вообще, нужно повторяться. Вместе с повторением все кончается.
Там, где начинается повторение - есть место для традиции. А там, где есть
традиция - там нет места новому. Ну, а там, где нет места новому - там
смерть.
     Ерунда какая-то!!! Почему я в деталях могу себе представить уже
свершившиеся дороги к смерти, и еще не свершившиеся, а своя дорога от меня
так скрыта, что понять я ее не могу?! Это туфта какая-то, а не дар.
Впрочем, может быть, утрясется еще. Ведь и часа не прошло.
     Становилось скучно. Я не видел ничего, кроме стандартных памятников,
заказанных в местной гранитной мастерской. Или не хотел видеть. Поэтому я
даже вздрогнул от неожиданности, заметив четырехметровый шпиль огромной
могилы.
     На стелле была высечена только дата: 18 мая 1896 года. Мне не хотелось
рассматривать этот памятник своим новоприобретенным зрением - мне все еще
было страшно. Я хотел найти рациональные объяснения такому
многозначительному надгробию - каменный шпиль был раза в два выше всех
памятников в окрестности. Что там у них случилось такое 18 мая, о чем
каждый должен знать? Что это, такое очевидное?
     Позади памятника, у самого подножья, на коленях стоял седой человек в
поношенном синем костюме, и поправлял масляной краской надпись на цементном
цоколе: »Жертвам коронацииј. Он писал так старательно, что даже, как
ребенок, высунул язык.
     Заметив, что я наблюдаю за его работой, отвлекся, привстал,
здороваясь:
     - Добрый день, милый человек!
     - Добрый день, дедушка... А Вы здесь, что, работаете?
     - Ну... - ему хотелось поговорить, - Так... Живу почти. Это кому как.
Кто - на решетках, около метро, знаешь? А я здесь. С покойниками все
спокойнее.
     - Спокойнее???
     - Ну конечно, а как же! Они же из гробов не встают! Это сказки. А
мафия - она никого не боится, только покойников... И потом, я же на свежих
могилах не сплю, я все больше на старых. А из старых воровать вроде как
нечего. А потом, от покойников теплее, чем от живых - покойникам тепло уже
не нужно, они его наверх отдают, а я тут как тут.
     - А здесь ты чего делаешь, дедушка? - я кивнул на незавершенную
работу. Краска быстро подсыхала, - Как тебя, кстати, по имени-отчеству?
     - Меня-то? Я уж и забыл, когда меня по батюшке в последний раз звали.
Тимофей я. А тут я восстанавливаю историческую справедливость, так сказать.
Бросаю вызов времени, позабывшему своих мертвецов. Вот.
     - Красиво говоришь. Ты кем был-то? В прошлой жизни.
     - Сторожем. В библиотеке.
     - Это заметно. А памятник-то кому?
     - А ты мне нравишься, - старик поправил сваливающиеся штаны, -
Молодой, правда, но это все проходит. Вот я и говорю - время как оно
распоряжается. Спроси у кого каких-нибудь семьдесят лет назад: что, мол, за
памятник - на смех бы подняли, ей Богу. А теперь... Молодость, молодость...
А что, на бутылку дашь?
     - А почему бы не дать... - я достал кошелек, отсчитал денег на бутылку
шведской водки, - Держи.
     - Ой, - испугался Тимофей, - да тут не на одну...
     - Ты чего пьешь-то? Дрянь всякую небось.
     - Мне нравится. Я клинскую люблю. - Тимофей спешно убирал банку с
краской и кисточку в прозрачный целлофановый пакет, - Покойники со мной
теплом, конечно, делятся, но с бутылкой завсегда теплее. А с двумя - и
подавно... А памятник этот поставлен в честь невинно убиенных во время
раздачи царских подарков. Когда последнего царя короновали, он, видишь ли,
решил подарки бесплатные народу раздать. Хотел, чтобы запомнили. Ну, его и
запомнили. Народу в давке перемерло две тысячи человек. Сестру моей бабки
тоже задавило.
     - И что, ты помнишь ее? - удивился я его долголетию.
     - Нет, ты что! Меня и в помине не было!
     - А что же красишь?
     - А мне платят - я и крашу. Прирабатываю. Пойдем. Если хочешь -
кладбище покажу.
     - Ну пошли.
     - Да, а с невинно убиенными тут вообще все в порядке. Детей маленьких
во множестве. Потом, эти трое, ну, под танками погибли - вот ведь! - уже не
помню как зовут... Беда, да и только! Вот, сам на молодых сетую, а ничем не
лучше ведь - все забывать стал. Раньше как бывало - проведешь какого-нибудь
провинциала, все ему покажешь, все расскажешь. А теперь половину имен
позабывал. И верно - к чему они теперь?
     - Ну, Тимофей, погорячился ведь...
     - Ну, погорячился. Но вот молодежь-то нынче так ведь и думает. Вон,
вон, смотри, видишь, могилка с пропеллером.
     Действительно, над могилой был водружен пропеллер. Я увидел, что двое
лежавших в ней человек погибли во время авиакатастрофы.
     - Сорок первый год, оборона Москвы. Пропеллер весь прогнил, я красил
на прошлой неделе. Не нужны видишь, никому... Теперь миротворцы в почете.
Политика...
     - Ну, Тимофей, это от нас не зависит...
     - Нет, милый человек, это все в голове нашей. Еще как зависит. Хочешь,
я тебе братские могилы покажу... Так несоглашенцы их до блеска блюдут,
пальцами полируют... А миротворцы - они и так в почете, им теперь память
навечная. Я как считаю - только у знаменитых могилы могут брошенные быть. У
них и так - везде могила... Там, или в книжках, ежели ты писатель, или в
фильму, как в могилу положен, ежели актер. Им памятники ни к чему. А вон,
еще смотри, полковнику пирамиду поставили. Странное дело, словно нехристь
какая! Он то ли в автокатастрофе погиб, то ли еще как, не помню, мне
говорили, а я забыл.
     На цементной пирамиде, довольно нелепой, кривоватой, метра полтора
высотой, была прилеплена металлическая табличка:
     ј Полковник Петр Леонидович Махрусенко. 1929 - 1969.ј
     Ниже, около подножия кто-то нацарапал гвоздем по цементу, неровно:
     »ФАРАОНј
     - Вот ведь изверги, - заметил надпись Тимофей, - и когда успели,
подлецы! Надо будет подтесать. Глядишь, чего и перепадет.
     - Ты смотри, не перестарайся, - спокойно ответил я, постигая тайну
смерти полковника. Полковник действительно погиб в автокатастрофе. Авария
не была случайной. Странное разрушение коленчатого вала, не бывает таких
аварий обычно. Мне стало понятно, как мой отец оторвался от
преследователей, - Он ведь и вправду Фараон.
     - А что, менты, они не люди, что ли? - не понял Тимофей, - Такие же,
как мы с тобой, человеки!.. А вон там, посмотри... - он занес руку,
собираясь что-то показать, но кого-то заметил вдалеке.
     Я проследил за его замершей рукой, и увидел, что по тропинке идет
рабочий с лопатой на плече. Рабочий помахал Тимофею рукой.
     - Ты извини, милый человек, - осекся Тимофей, - На кладбище ведь как:
ты пришел - и ушел. А мне тут жить. Вон мастер в помощь зовет - я побегу.
Прощай.
     - Ну прощай, Тимофей. Тебе еще денег дать?
     - С одной стороны - хорошо, конечно. Но ведь тогда мне и уйти
неудобно. Так что не надо лучше. Прощай, - Тимофей снова подтянул
обвисающие брюки, и побежал к мастеровому.
     Я побрел дальше, машинально считывая имена и даты.
     Навстречу мне прошел дедушка Тимофей, оживленно что-то обсуждая с
мастеровым. Проходя мимо, Тимофей виновато поглядел на меня и вдруг
улыбнулся.
     Через пару минут бесцельного странствия, я увидел могилу, над которой,
видимо, только что потрудился мастеровой.
     Свежая земля лежала высокой горкой, загораживая часть дорожки.
     »А ведь вот здесь ему и лежать,ј - осенило меня.
     Я думал о человеке, который хотел меня убить. Я еще не знал, как он
выглядит, но чувствовал, что здесь, в этой прямоугольной яме с аккуратными
краями, ему придется успокоиться.
     Старый железный крест был снят со своего прежнего места и аккуратно
прислонен к оградке. И вообще, вся могила была очень аккуратной,
ровненькой, как заправленная солдатская койка.
     Воспоминание об армии вывело меня из себя, мне захотелось бросить все,
снова залечь на постель и читать книги. Что мне еще здесь нужно? Что я еще
умею? Дома строить меня еще не научили, воевать я не научился сам, все эти
методы ведения боя... В городе куда не шло, но в лесу... Да я и в трех
соснах заблужусь.
     Тут я увидел, что дальше дороги мне нет: чугунные ограды плотно
обступали меня, не давая пройти. Мне нужно было либо лезть через ограды,
либо ступать на могилы, что было еще страшнее. Я повернулся назад, и понял,
что тропинка, по которой я попал сюда, потеряна. Кладбище не отпускало,
вставая вокруг меня непреодолимым препятствием, зазывая в постоянные
обитатели. Я с трудом сдержался от того, чтобы не закричать. Не разбирая
пути, чуть не разорвав рубашку об ограду, я продрался к широкой тропе, и
поспешил к выходу с кладбища.
     Однако оказалось, что шел я совсем в другом направлении, и через
несколько минут, я увидел в проломе забора железнодорожные пути.
     Я знал это место. За разъездом виднелись жестяные крыши кооперативных
гаражей, а за ними, я это точно знал, можно было найти станцию метро. Здесь
совсем неподалеку жил мой приятель, у которого я иногда гостил и пил пиво.
Он эмигрировал год назад, и сейчас пил пиво на Островах.
     Я перебрался через неглубокий овраг, в котором бежала вода, стекающая
со всего кладбища, и вышел на пути. Жестяная табличка на столбе
предупреждала о недозволенности прогулок по путям. Ну что ж, буду нарушать.
     Невдалеке, привязанная к оранжевой пожарной железнодорожной цистерне,
сидела черная сторожевая псина. Заметив пришельца, собака рванулась,
залаяла, рванулась еще раз. Ржавая цепь не выдержала, порвалась, и собака
бросилась ко мне. Пес лаял и в лае разбрызгивал слюну.
     »Черт, уж не бешеный ли?ј - подумал я, и бросился бежать. Нужно было
попадать на шпалы, чтобы не запутаться в щебне, и не зацепиться за рельс.
Собака недолго гналась за мной, но потом отстала, недовольно рявкая.
Вышедший из служебного вагончика пожарник, с любопытством наблюдал за мной,
видимо, он хотел узнать, догонит меня пес или нет. Убедившись, что пес не
хочет продолжать погоню, он крикнул:
     - Шериф!!! - собака обернулась, а я замер, ожидая следующего слова.
Кто знает, может, он ее нарушителями кормит, - Ко мне, Шериф!
     Я облегченно вздохнул, нашел новую тропинку, и вновь пошел к гаражам.
Впереди меня шли двое здоровых парней, лениво переговариваясь.
     Слева загудел локомотив, и парни остановились, пережидая товарняк,
который на малой скорости маневровый паровоз вел на горку расформировывать.
     Я сел на горячую от солнца кучу железобетонных шпал, и почувствовал
всем телом, как под колесами товарняка содрогается земля.
     »Интересно, а до кладбища это докатывается? И если да, то каково там
покойникам?ј
     Парни лениво направились ко мне.
     - Вот что, пацан, - сказал мне тот, что повыше, - Сейчас ты пойдешь с
нами.
     - И это, лучше не дергайся, - добавил белобрысый, показывая мне
пистолет. Пистолет был настоящий. Не зажигалка, - Мы за хозяина глотку
перегрызем.
     Мне стало нехорошо.
     - Ребята, а вы меня ни с кем не перепутали?
     - Я тебе сейчас перепутаю! - без угрозы сказал высокий, надвинулся на
меня и собрался сунуть кулак под ребра.
     - В два, у Шехтеля? - уточнил белобрысый. Я машинально кивнул, и он
стал останавливать напарника, - Рыжий, ты чего, сказано же: доставить
целым.
     - Я этого не понимаю - чего хозяину мараться? Я бы ему сам голову
свернул. Легко.
     - Так-то так, да ведь приказ.
     - Ну пойдем...
     Ребята подхватили меня под руки, и повели куда-то через гаражи.
     Между гаражами была грунтовая дорога, и поднятая пыль совершенно
испачкала мне ботинки - мне почему-то хотелось смотреть только под ноги.
Боевики были хорошо накачаны, и я чувствовал, как у высокого под рубахой
перекатывается бицепс.
     Потом мы стали спускаться в метро.
     - Ну, ребята, это не фокус, я и сам сюда идти хотел.
     - Заткнись, - белобрысый ласково сжал мою руку. Нежно, до боли.
Захотелось закричать, - Метро-то в метро, только куда - это вопрос.
     Мы втроем протолкались мимо контролера, причем ребятки и за меня
показали какое-то удостоверение.
     - Вот что, - уже на платформе сказал белобрысый, - Сейчас поедешь
один. До станции »Площадь Мирај. Тебя там встретят. Понял? - последнее
слово он прокричал мне в ухо - подъезжал поезд.
     Высокий наклонился ко мне и по-прежнему ласковым тоном, сказал:
     - И если ты, гнида персидская, попробуешь туда не доехать, мы тебя из
под земли достанем...
     - Лом, брось ты, тебе же шеф только час назад сказал - приедет, никуда
не денется, - Шеф в таких делах не ошибается. Сказал - доедет, значит
доедет. К переезду-то он вышел! - и они втолкнули меня в вагон.
     Вагон был пуст.
     Двери закрылись, и поезд поехал.
8. Классическая Книга Перемен. Толкования

                         Дверь выбили. "Александр
                         Иванович, Александр
                         Иванович!ј - заревело
                         несколько голосов.

                         Но никакого Александра
                         Ивановича не было.

                         Владимир Набоков, »Защита
                                           Лужина»

     - Станция »Площадь Мирај, конечная. Поезд дальше не пойдет, просьба
освободить вагоны. Уважаемые пассажиры, не забывайте свои вещи в вагонах. О
забытых вещах сообщайте дежурному, - механический голос проговаривал все
это без малейших эмоций.
     Я вышел на платформу, огляделся. Станция была почти пуста - все
приехавшие уже успели подняться на поверхность.
     Никто меня здесь не ждал.
     Ну, прятаться он мог только в одном месте - я пошел к выходу, прошел
сквозь входные турникеты наружу - сердитая бабка в будке контролера
окрикнула:
     - Куда, не положено, куда?! - подумала было достать свисток, но
расхотела.
     Прошел мимо разменных автоматов, вошел в коридор.
     Бабка позади просто изошла от негодования. Надо было ей удостоверение
показать.
     Машинально пихнул дверь медпункта, она была заперта, и на замке я
увидел бумажку с сургучной печатью. Как им все-таки важно все сохранить!
     Пошел дальше - где же его еще искать?
     В дверном проеме, спиной ко мне, стоял человек и наблюдал за движением
механики эскалатора.
     Человек обернулся и я его узнал.
     - А я знал, что ты сюда придешь. У меня так - если понял, кто куда
идет - прямо в точку. Завсегда угадываю... Что, не ожидал? - шофер
улыбнулся, обнажая золотую коронку, - Вижу, не ожидал... А я вот тут стою,
смотрю... Люблю механику, знаешь, всякие такие вот штуки, шестеренки,
валы...
     Я почувствовал, что шофер слегка навеселе.
     - Что это ты выпил? Как машину обратно поведешь? - у меня не было
уверенности, что ему понадобится куда-то ехать, но я все-таки спросил.
     - А ты думаешь, мне придется сегодня обратно? Мне можно, я сегодня не
шофер, я сегодня сам с шофером... Большой человек!!! И потом - праздник
сегодня! - он коротко хохотнул, - Что, решать вопросы будем? Надо тебе?
     - Надо. Ты мне сначала только расскажи, какие вопросы.
     - Ну парень, ты даешь!!! - шофер рассмеялся, - Чего же тут
рассказывать, тут решать надо, а не рассказывать. Что, неужели вопросов
никаких ко мне не накопилось?
     Я взвесил все, что мне было уже известно, и то, что хотел узнать.
Неожиданно я вспомнил шизофреника с пистолетом, убитого пациента Шепелева.
     - А вот там эта история, какой-то шизоид, убил он что ли кого, не
помню...
     - Это у профессора-то? Клиника - одно слово... Это мы ошиблись, -
осклабился он, - моя воля, так я бы обязательно там всех перестрелял, до
последнего идиота... Все равно их там не лечат ни хрена...
     И тут я увидел этого человека со всех сторон. И все эти пути вели к
смерти, к моей смерти. Он ничего больше не хотел. Стоя на крыше с
винтовкой, или сегодня на кладбище, он только об этом и думал.
     - Зачем тебе это? - спросил я, зная ответ.
     - А тебе? Тут, братишка, по-другому не получается - тут только так:
или ты - или я. А что ты думал? Это же вон, - он отвернулся, показывая на
шестеренки, - все завязано...
     Мне хватило этой заминки, чтобы вытащить из кармана пистолет.
     - Руки вверх! Без фокусов...
     Я ткнул ему в живот сашенькиной зажигалкой, щелкнул какой-то
железякой, для убедительности. Шоферу показалось, что я снимаю пистолет с
предохранителя, он вздрогнул, отступил, и неожиданно улыбнулся:
     - Да что ты, Дима... Я маленький человек, Дима. Тебя обманули. Зачем
мне тебе мешать? Я против тебя ничего не имею... - он по-прежнему держал
руки на виду, но я чувствовал его мысль о пистолете в заднем кармане, и о
том, что после моей смерти наступит сияние. Страха в нем не было, он ждал
момента Славы. Я был последним, кто мог ему препятствовать.
     Отступая назад, он задел за что-то головой и пригнулся, стараясь
обойти препятствие. Я успел увидеть его мысль о подходящем моменте, его
руки пошли вниз, но я толкнул его в грудь.
     Он попал затылком на масляный шип шестерни. Раздался глухой звук
колющегося короба, но механизм не заметил препятствия. Работа эскалатора
продолжалась, я инстинктивно отступил, чтобы не брызги крови не попали мне
на одежду. Обезглавленное тело упало в узкий проход. Шестерни механизма
покрылись красным приторным налетом.
     Я поднял глаза - препятствие, остановившее шофера оказалось жестяным
знаком. Черный человечек был перечеркнут красной полосой.
     Страх ушел. Маленький пистолетик в моей руке уже потерял всякое
сходство со своим способным убивать прототипом, на стволе была
выгравирована голова в шутовском колпаке и приписано название
фирмы-изготовителя: јCLOWNј* . Я бросил пистолет на труп шофера. Отпечатки
пальцев меня не заботили.
     Прошел по знакомому коридору, ничего не чувствуя.
     Интересно, была у него семья? Хоронить покойника без головы -
достаточно неприятное мероприятие. Моего школьного приятеля пять месяцев
назад привезли с Кавказа в запаянном цинковом гробу. Гроб нельзя было
открыть, не потому что власти задержались с доставкой тела и покойник
испортился - просто Володе оторвало голову взрывом снаряда. К тому времени,
я успел уже похоронить бабушку и деда, но похороны друга были самыми
трудными в моей жизни.
     И теперь жене этого ублюдка придется тоже придумывать что-то,
суетиться, тратить деньги, пристраивать куда-то малолетнюю дочку (я увидел,
что девочке сейчас четыре года). А ведь они не знали, кто он. А теперь еще
не знают, что с ним.
     В переходе, у самой лестницы на поверхность, лежал черный пес. Завидя
меня, он вскочил, подбежал, виляя хвостом.
     - Анубис, - я протянул руку к его голове. Пес подпрыгнул, радостно
тявкнул, лизнул руку, завился вокруг моих ног, - Что, дальше вместе?
     Пес несогласно рявкнул, рванулся к выходу. Я поднялся на улицу и
невдалеке увидел черный мерседес с шофером. Собака куда-то исчезла.
     Я подошел к машине, достал удостоверение, протянул шоферу.
     - Слушаю Вас, господин Старший Консультант!
     - Вот что, друг... Твой начальник там внизу сейчас занят сильно, он
просил, чтоб ты меня повозил сегодня немножко. Понятно?
     - Понятно... Что же тут непонятного, - вздохнул шофер, - садитесь.
     Я сел на свое любимое заднее сиденье.
     - Тебя как звать-то?
     - Коля. А Петр Петрович разве не сказал?..
     - Ему там совсем некогда.
     Шофер вырулил на улицу.
     - Куда поедем?
     Он застал меня врасплох своим вопросом.
     - А мы сначала домой к Петру Петровичу. Он сказал, ты меня довезешь,
покажешь. Велел супруге своей передать, что задержится.
     - Да? А по телефону не проще?
     - Хм... Он меня лично попросил. А я его волю уважаю.
     - Ну лично, так лично, - Николай развернул машину в неположенном
месте, - бояться было нечего, машин не было совсем.
     Снаружи было так пусто, что казалось, будто Москва стала подводным
городом.
     - А что это нет никого на улицах? Случилось чего?
     - Так ведь праздник! День Мира! Празднуют все. Неужто не знаете? Вот
ведь потеха... Извините, ежели чего не так говорю. Мои сейчас тоже
пьянствуют, отец из Кенигсберга приехал, гостинцев привез.
     Я посмотрел на часы в приборном щите и успокоил водителя:
     - Не волнуйся, к восьми точно дома будешь.
     - А что, за Петром Петровичем заезжать потом не надо больше?
     - Нет, больше не надо...
     - Вот и славненько. А у меня отец на флоте работает - рыбу привозит
изредка - высший класс!!! У них там с рыболовством не ахти, но вот
достает... Знакомства...
     - Да, без этого жить теперь нельзя.
     - Это точно. Раньше вот было больше порядка. А теперь, - он махнул в
отчаяньи рукой, - Ерунда одна.
     - Ну, Коля, это не нам с тобой удить, ерунда или не ерунда...
     - Это точно. Судильщики найдутся. Этих судильщиков у нас пруд пруди.
Эх, Россия... А то еще как бывает - наворочает какой-нибудь деловой, а
потом - мол, это было историческое решение. А откуда им знать - какое оно.
Может, оно через десять лет и вовсе позабудется. А может, было лучше совсем
по-другому. Или, наоборот, совершенно все равно - как... То есть через
пятьдесят лет у людей в головах все равно все устаканится... Ну, будут они
жить чуть лучше, чуть хуже... А думать все равно будут, что живут
нормально. Люди - они почти ко всему привыкают... Я вот как засыпаю - все
время смерти боюсь. Я подумал - почему. Потому что неизвестно - что после
меня будет. Но ведь будет, определенно, это ж как пить дать! Вот и обидно.
Правильно я говорю?
     - Ты слишком что-то болтливый. Не погонят с работы-то?
     - Не-а... Я же говорю - знакомства... - Николай рассмеялся, но я
почувствовал, что он замолчал надолго.
     Молчал он до самого места.
     - Вот, это здесь, пятый этаж, квартира сто пять.
     Я поднялся на пятый этаж пешком, раздумывая о том, что я скажу его
жене.
     На мой звонок долго не открывали дверь, потом кто-то подошел к двери и
долго изучал меня в широкоугольный глазок.
     - Кто там?
     Я снова достал удостоверение из кармана, показал в глазок:
     - Я из Управления.
     Дверь открылась. На пороге стояла худенькая женщина в коричневом
платье. Позади, из большой комнаты, выглядывала девчонка с русыми
косичками.
     - Мама, кто это пришел? Что это за дядя?
     - Это с папиной работы, не мешайся, иди в детскую... Проходите же...
     - Да я, собственно... - я понял, что не знаю как ее зовут, и
вопросительно посмотрел на нее, ожидая подсказки.
     - Клавдия Ивановна.
     - Я на минутку... Видите ли, Клавдия Ивановна, - я судорожно перебирал
в памяти фильмы военных лет, где родственников погибших оповещали о
случившемся, - Дело в том...
     - Что-то с Петей? - один из многочисленных сценариев сработал, все
потекло без прежнего напряжения.
     - Да...
     - Это серьезно?.. - она была готова заплакать, едва сдерживалась.
     - Это навсегда...
     Она охнула, отвернулась от меня, махнув бессильно рукой, мол,
проходите, подождите, и ушла. Я закрыл дверь.
     Телевизор в большой комнате показывал синие часы. Было без малого
шесть.
     Окно за телевизором было открыто, я сел рядом, чтобы подцепить
побольше свежего воздуха. Стало слышно, как в соседней комнате, за закрытой
дверью рыдает женщина.
     Под окном медленно прогрохотал трамвай, остановился. Люди вышли,
рассосались по подворотням. Больше всего утекло в дом напротив, Урод
постройки тридцатых годов, типичный памятник строек коммунхоза. Говорят,
что там в квартирах даже не было кухонь - предполагалось, что все будут
питаться совместно, внизу на первом этаже. Интересно, как они его
перестроили?
     Мне стало противно от всего этого: трамвай под окном, эти мостовые,
эта развалина напротив. Я представил себе город сверху, как огромное варево
мерзкого темно-зеленого цвета. Кто-то мешал ложкой, и на поверхность
всплывали и лопались радужные, необычайной красоты пузырьки. Захотелось
ударить в бок чана, опрокинуть, забыть этот кошмар.
     »Это ничего, это пройдет. Это реакция...ј Но ничего не проходило.
Бело-голубой тюль рядом с телевизором то надувался, то опадал. Во дворе
играли дети.
     После продолжительного молчания, в телевизоре заиграла музыка,
печальный голос в динамике стал говорить какие-то давно привычные, близкие,
но почти не нужные фразы.
     - Мама, мама, не плачь, там же дядя чужой, он ждет, мама! - слышалось
из соседней комнаты.
     - Сейчас, сейчас, доченька, сейчас, - женщина успокаивала не столько
дочку, сколько себя. Через пару минут, она вышла ко мне, вытирая лицо
мокрым уже платком, подошла к телевизору, выключила.
     - Простите. Как это случилось? Что теперь?
     Она стояла прямо передо мной, и мне показалось неудобным сидеть в ее
присутствии, но встать я не мог - так близко она подошла ко мне.
     - Задержание опасного предателя... Мы не успели подъехать, все было
уже кончено. Этот гад его всего изуродовал... Простите...
     - Вы хоть поймали его? - она просто не знала, чего еще спросить.
     - Пока нет. Но обязательно поймаем. Обязательно! - я почти что верил в
то, что говорю.
     - Когда похороны?
     - А вы позвоните в Отдел, завтра, Вам все расскажут, что да как. Про
тело не беспокойтесь, там уже работают наши люди, мы все устроим.
     - Господи, что же будет теперь, что же будет...
     - Мама! - девочка высунулась из соседней комнаты, - Мама, зачем ты
телевизор выключила, там сейчас мультики показывать будут. Ну мама, ну
включи, пожалуйста.
     - Извините, Вы позволите, мне надо ехать.
     - Да, да, простите, конечно, - она всплеснула руками, отступила в
сторону.
     Я прошел к выходу, обернулся.
     Девочка подбежала к телевизору, включила. Траурная минута кончилась,
начинались детские передачи.
     Машина ждала меня внизу. Шофер нервно поглядывал на часы, поминутно
оглядываясь на дверь, как только я появился, он завел мотор. Хорошо еще,
дождался, пока я закрыл дверь, прежде, чем тронуть с места.
     - В Министерство?
     - Сначала на Садовое зарули, я покажу, недалеко от Красной Пресни. Ты
не волнуйся, это по быстрому...
     Было видно, что он расстроился.
     Ехали молча, и без музыки. Я посмотрел в окно - город наваливался на
меня, поражая уродливыми формами. Дома наклонялись, почти падая на мостовую
     - А стекла затемнить в салоне нельзя?
     - Так вроде ни к чему это... Я про такие машины и не слышал... Мне же
обзора никакого не будет. А что такое?
     - Я этот город видеть не могу...
     - А Петр Петрович, наоборот, любит... А Вы глаза закройте, вот и
хорошо будет, - шофер думал, что удачно шутит, - А потом, мы уже почти
приехали, - он опять надавил на газ, стараясь успеть.
     Я попытался закрыть глаза, последовать рецепту, но город не отпускал
меня, маячил, зыбко перемещаясь и пугая чудовищностью размеров. Мелькнул
какой-то смутный образ, что-то вроде разбитой черной машины.
     - Во, Красная Пресня, здесь куда?
     - Первый поворот направо, и по той улице дом пять, заедешь со двора.
     Через пару минут мы остановились.
     - А вот и приехали, - заставил меня очнуться водитель.
     Я склонился к нему. Николай нервничал, не мог успокоиться, держал ногу
на педали газа.
     - Коля... - позвал я его. Он обернулся, и в его глазах я еще более
явственно увидел его дорогу: длинные черные полосы тормозного пути,
фонарный столб, короткий взрыв бензина, сразу же после столкновения, -
Коля, мой тебе совет, не спеши сегодня, - мне захотелось обмануть
собственное предвидение, предостеречь, остановить, - не спеши, а то ведь и
впрямь разобьешься. Насмерть.
     - Ох, господин старший консультант, не любите Вы быстрой езды.
Выродились русские совсем, не тот народ пошел! Я поеду, а? Меня там отец
ждет...
     - Смотри, Коля, я тебя предупредил, - я вылез из машины. Коротко
взвизгнув шинами, мерседес сорвался с места и исчез, с трудом вписавшись в
поворот.
     В квартире было привычно пусто. Не зная чем развлечься, я прилег,
раскрыл очередную книжку, попробовал читать - не получилось.
     Набрал номер генерала, подождал - никто не подходил. Только потом
сообразил, что действительно праздник, что это только в исключительных
случаях работают. Потом удивился, что с утра его на месте застал. Что он
там делал, интересно.
     Поискал по квартире бумажку, на которой генерал во время очередной
пьянки записал свой домашний телефон. Зачем он это делал он тогда толком
объяснить не сумел - то ли хотел отдать мне, то ли чтобы самому не забыть.
     К телефону подошла жена.
     - А мне бы вот Климента Степановича.
     - Кто его спрашивает?
     - Скажите Дмитрий Евгеньевич, с работы.
     - О Господи, с утра работа, на ночь глядя - работа... - она говорила
это, уже положив трубку рядом с телефоном, уходя.
     Было слышно, что в квартире громко спорят несколько бодрых голосов.
Празднуют.
     - Да-да, я слушаю...
     - Ну съездил я туда, Климент Степанович.
     - Я рад, что Вы остались живы. А мы приехали - Вас нет, ну, думаю,
все. Пришлось домой ехать... Да, кстати, с праздничком Вас.
     - Вас так же. Я вот тут подумал: а что это Вы в заведении в праздник
делали?
     Генерал немного замешался, выдержал паузу.
     - Да все дела, знаете... Дела...
     - Ну ладно. Я сегодня, кажется, решил свои проблемы. Теперь нужно
что-то дальше делать. Вы-то, верно, знаете.
     - Как что? Дмитрий Евгеньевич, Вы меня удивляете просто. Мне это
непонятно. Вы же Фараон теперь. Неужто не ясно?
     - Мне кажется, что нужно подождать. Я позвоню.
     - Дело, конечно, ваше... А ждать долго?
     - Не знаю...
     До вечера я сидел на кухне, пробовал привыкнуть к запаху и вкусу
водки. Хотелось выжечь из своей головы воспоминание о багровом цвете
шестерни. Город по-прежнему стоял в моих мозгах, гремел уличными пробками,
не отпускал.
     Водка не помогала - возбуждала, а не отупляла. Никчемное питье.
     Пытаясь заснуть - а я так и не смог - я увидел все прошедшее, как
отражение какой-то давней и очень важной традиции, что-то очевидное, но
отчего-то непостижимое. Мне почти что снились гораздо более простые и
величественные города, без суеты, без шума, наполненные солнцем. Я понял,
что уже никогда ничего не сумею построить - это было противно, не нужно
никому.
     Потом я увидел трон, целиком золотой, как коронка на больном зубе
шофера. Он сам сидел на этом троне, улыбаясь. В руке его был змееподобный
жезл.
     - Вот, - сказал он, - я теперь посвящен. Совсем посвящен. Не то что
ты, недомерок. Мне стало страшно от его слов, и я выстрелил. Шофер
рассмеялся, опуская жезл, и увидел, как в его абсолютно прозрачной груди
вращается багровая от крови шестерня.
     Остаток ночи, до рассвета, я ходил по квартире из комнаты в комнату,
не давая себе заснуть.
     Наступило утро.
     Нужно было что-то делать. Я нехотя собрался, посмотрел в зеркало -
бриться не хотелось, решил, что щеки могут отдохнуть денек.
     Мне не хотелось оставаться в этом доме ни одной минуты, и я поехал в
Министерство.
     В вестибюле на мраморной колонне было скотчем приклеено объявление:
     »Коллектив министерства с прискорбием сообщает о трагической гибели
сотрудника министерства Николая Дитриховича Зарринг...ј
     С траурной фотографии на меня весело смотрел мой вчерашний водитель,
Коля.
     Не послушался, значит.
     Я услышал, как двое сотрудников обсуждают траурную тему:
     - И что, сгорел?
     - Начисто сгорел! Только по номерам машины и опознали.
     - А может, это и не он вовсе. Он, может, давно в Лондоне...
     Я поднялся в свой кабинет, сел за стол. Было скучно.
     Попробовал разгадать кроссворд в министерской газете. Не получилось.
Что-то элементарное, типа »древний Богј из четырех букв, первая »Ој. Осирис
не подходил, остальное не шло в голову.
     Нет, так больше не может продолжаться.
     Зачем я его убил, в конце концов?.. Что он мог???
     Нет, мешала мне эта шестеренка! Но и без нее механизм разваливается...
Что мне мучится теперь! Ну да, случилось... Ну правила такие.
     В конце концов, без этого я не смог бы начать новой жизни. И если я не
чувствую в себе этой возможности, так это уже мои проблемы. Нужно знать,
где эти резервы искать. А я не знаю.
     И тут я увидел в себе это место. Я понял, что новая жизнь уже
возможна, что последнее препятствие устранено. Оказывается, достаточно было
просто отмести все второстепенное, сосредоточившись на главном, на цели.
Мой невидимый двойник был уже рядом. Он был во мне.
     »Ну вот, все и в сбореј, - подумал я, и набрал номер генерала.
     - Алло, - генерал отвечал довольно сухо.
     - Это я.
     - Слушаю Вас, - голос его напрягся.
     - Пора. Я назначаю Вас канцлером. Когда нам можно идти?
     - Это в Народном Доме, мы можем ехать прямо сейчас.
     - Церемониал?
     - Никакого. Вы занимаете Его кабинет и начинаете исполнять Его
обязанности. Если здесь есть смысл говорить об обязанностях.
     - Тогда сообщите от моего имени в Министерство строительства, что мы
сносим Триумфальную Арку и приходите.
     - Триумфальную Арку Мира?
     - А что же еще? Теперь все будет совсем по-другому.
     Генерал хотел что-то возразить, но не успел - я положил трубку.
     Он появился у меня в кабинете через полчаса, подтянутый, в какой-то
новой форме, без погон.
     - Машина ждет.
     - Ну поехали.
     На улице начинался ливень. Масляно блестел асфальт, прохожие прятались
в подъездах.
     Когда мы проезжали под Аркой мира, я увидел, что полицейские уже
натягивают желтые ленты, ограничивающие движение, огораживают арку.
     Мы подъехали к Народному Дому, и я понял, куда идти дальше. Охрана на
входе безмолвно пропустила нас.
     Я шел по коридору, уверенно выбирая повороты и лестницы, что-то вело
меня, я не мог заблудиться. Наконец, я остановился перед дверью, обитой
дубовым шпоном. Нам было нужно именно туда.
     Я вошел в кабинет.
     Фараон поднялся мне навстречу, склоняясь точно по древнему ритуалу. Он
освобождал свой трон. Собака у подножья кресла проводила его взглядом.
Черная шерсть пса была ухожена и блестела.
     Я сразу узнал и пса, и его хозяина, это меня совсем не удивило.
     - Папа, - я обнял Фараона, поглаживая седой пух на его голове, - не
надо, что ты вскочил, садись, мы пока все оставим все как есть. Мне этот
кабинет будет не нужен. Я все равно перенесу столицу на Запад. Хватит. У
нас и так достаточно пограничных городов. Мне здесь жить не нравится.
     - Господин, а что же будет с Городом? - канцлер усердно
стенографировал каждое мое слово, следуя за мной. Я уже не замечал его, как
не замечаешь часть собственного тела.
     - С Городом? - я подошел к окну и увидел вдалеке величественный
монумент Триумфальной Арки Мира. Я знал, что у подножья уродливого колосса,
под дождем, уже копаются строители, исполняя приказ о подготовке Арки к
сносу.
     Тысячи таких же арок по всей стране, сотни пирамид, скрипящие в свете
расплавленного по всему небу Солнца, блоки, строительный камень,
поднимающийся на свитых вручную канатах. Передо мной вновь открылся туннель
в изведанное Ничто. Повтор. Снова Повтор. Захотелось пить.
     - С Городом? - едва ворочая сухим языком, переспросил я, - Я думаю,
что Город придется затопить.
     - Сынок, как же так, прости, но это же было уже, не раз было... - отец
подошел ко мне, все еще склоняясь в ритуальном поклоне.
     - Когда? Я не помню ничего, это не важно, не нужно так говорить... -
перед моими глазами снова всплыла сбитая граммофонная пластинка, игла
скакала по ее поверхности, варьируя хрипы, но повторяя основу мелодии.
     Канцлер отложил в сторону свою папку, и с легкой улыбкой расстегнул
кобуру, и у него в руках появился продолговатый и черный, как голова
Анубиса, браунинг.
     Из глубины невыносимого света, из самой ее сердцевины, ко мне
навстречу поднялся ослепительный, вычурный, похожий на древнего зверя,
протуберанец. Он приближался медленно, обдавая жаром, все больше искривляя
свой неровный хребет, и, наконец, слизнул меня, как каплю воды со стекла.
     Кончено.
Эпилог

     Прямо надо мной, на потолке, невероятной красоты тени то сплетались,
то расплетались, образовывая загадочные узоры неведомой еще жизни. Я
повернул голову. Тени были от ветки дерева, шуршащей зелеными листами прямо
напротив больничного окна. Видимо, где-то внизу лежал большой лист стекла,
или что-то еще, столь же блестящее, и от этого на потолке и был блик. За
окном были слышны возбужденные голоса рабочих. Видимо, этажом ниже шел
ремонт.
     Рядом с моей кроватью, откинувшись на спинку стула, сидела пожилая
женщина. Голова ее была слегка запрокинута назад, рот полуоткрыт. Она
дышала во сне медленно и ровно. Я присмотрелся к ее чертам, и узнал ее.
     - Мама, - получилось почти неслышно, но она услышала меня.
     - Сын... - на едва проснувшихся ее глазах уже были видны слезы, -
Сынок, Дима, как ты? - она взяла меня за руку.
     - Да вроде ничего - я попробовал подняться, но у меня ничего не вышло
- в левом боку взорвалась боль.
     - Лежи, лежи... Доктор сказала, что еще неделю никакого напряжения...
А этого гада найдут, обязательно найдут, непременно. Мне следователь твердо
обещал. В институт я звонила, говорят, выпишешься - оформят академический
отпуск, все хорошо будет. Только вот легкое у тебя задето - поэтому
нагрузки надо небольшие давать. И не курить. Ты ведь не куришь, правда?..
     - Правда...- на душе стало тихо и уютно. Хотелось лежать так целую
бесконечность, не отнимать руку, чувствовать себя шестилетним ребенком и не
помнить, не думать, не знать ни о чем, кроме этого момента, этой комнаты,
этого человека.
     Молчание длилось долго, бесконечно долго, ровно столько, чтобы успеть
принять это счастье и стать его небольшой частицей.
     - Дима, - шевельнулась, наконец, мама, - прости меня, можно я у тебя
радио включу, я же здесь почти все время, больше месяца... Новости хочется
послушать, а то отстала совсем... Не помешаю тебе? А то ведь время - как
раз для новостей, - она показала мне мои командирские часы, которые только
что взяла с тумбочки. Своих часов у нее не было никогда.
     - Нет, что ты, пожалуйста... - глаза мои устали от света, и я закрыл
их.
     Мама аккуратно высвободила руку, поднялась. Было слышно, как щелкнул
тумблер репродуктора. Некоторое время было тихо. Мама вернулась ко мне,
снова взяла меня за руку.
     Пропищали сигналы точного времени, отмеряя секунды безмятежности и
счастья. Эти мгновения были привязаны уже, зафиксированы этими сигналами,
накрепко прибиты к всемирной шкале времени.
     - Московское время четырнадцать часов. Вы слушаете... - мамины пальцы
слегка задрожали, сжимая мою руку все сильнее, ища опоры, которой я дать ей
сейчас не мог, - ...Вы слушаете Радио России.