Сергей Михайлов.
Но ад не вечен
Отшельнику с острова Патмос
ПОСВЯЩАЕТСЯ
Земля имеет оболочку; и эта оболочка
поражена болезнями. Одна из этих болезней
называется, например: "человек".
Фридрих Ницше
"Так говорил
Заратустра"
Земля слишком уж долго была домом для
умалишенных!..
Фридрих Ницше
"К генеалогии морали"
Будет война, голод, смерть, разрушения.
Последние люди будут выползать откуда-то и
греть ладони около развалин. Но и они не
останутся в живых. Но знаете? Я
благословил бы такой конец. Что ж?
Человечество слукавило, сфальшивило,
заслужило свою гибель и погибло. Все! Счет
чист!
Юрий Домбровский
"Факультет ненужных
вещей"
Глава первая
День прошел, а ты все жив...
Группа "Черный обелиск"
1.
Ядовито-желтое облако, вопреки всем законам природы, медленно
наползало с северо-запада. Оно ползло против ветра, ползло ровно,
уверенно, словно вдоль туго натянутой струны, притягиваемое невидимым
магнитом. А внизу, по земле, ползла зловещая его тень, оставляя за
собой прямой, как стрела, гигантский желтый след.
След был нешироким, метров сто в поперечнике, но как только облако
проходило, он начинал расползаться, поражая землю своими желтыми
метастазами -- так расползается в небе инверсионный след от реактивного
самолета. Там, в этой желтой зоне, прежние, привычные формы жизни
мгновенно мутировали, трансформировались, превращались в жуткий
уродливый гротеск, словно бы сошедший с картины иллюстратора
фантастических романов о внеземных монстрах.
Желтая жизнь жадно цеплялась за планету, и остановить ее
неумолимую поступь не могло уже ничто.
2.
Приход к власти демократических сил мало что изменил в жизни
города N-58. Сняли многокилометровые кумачовые лозунги, за одну ночь
исчезли портреты партийных лидеров, красный флаг на здании горсовета
сменился трехцветным российским полотнищем. Но бюст Ленина на главной
площади почему-то остался -- слишком уж кощунственным показалось
городским властям вот так сразу, за одну ночь, перечеркнуть прошлое.
Пускай стоит, авось времена изменятся, осторожно думали городские
головы -- и бюст вождя мирового пролетариата остался незыблем.
Слишком многое связывает нас с прошлым, чтобы одним махом, в
одночасье вырвать его из людских сердец. Человек инертен, и никакие
новые веяния не приживаются по одному лишь росчерку пера -- нужно
время, и порой немалое.
Но была еще одна причина, препятствовавшая крутому повороту в
сознании горожан. Безымянный город с безликой аббревиатурой вместо
названия относился к разряду закрытых и ни на одной карте, даже самой
подробной, обозначен не был. Концентратором людских ресурсов являлся
большой завод, а мозгом города считался некий исследовательский центр.
Все это скопом -- и город, и завод, и центр -- денно и нощно работало
на оборонную промышленность, или "оборонку", как кратко именовали эту
отрасль народного хозяйства сами горожане.
Как и во многих подобных городах бывшего Союза, жизнь N-58
определялась нуждами военных ведомств, а военные, как известно, всегда
отличались повышенным консерватизмом. Резкий поворот суверенной России
во внешней политике и курс на сближение с Западом вылились в конверсию
и значительное снижение госассигнований на оборону, многие
перспективные проекты были заморожены, и даже космические исследования
потеряли былую значимость. Все это, без сомнения, не могло не тревожить
городские власти, которые, к слову сказать, представлены были в
основном людьми в военной форме. Новая политика и новые политики были
встречены ими весьма и весьма прохладно.
Потому и соседствовал рядом с трехцветным российским флагом
незыблемый гранитный Ильич -- как символ старых, лучших времен в
смутную эпоху перемен и развала былой мощной военной империи.
3.
В ту зиму Игорю исполнилось четырнадцать лет. Он был невысок
ростом, бледен, худ, крепким здоровьем похвастаться не мог. Как,
впрочем, и все его сверстники из N-58: повышенная детская
заболеваемость была здесь обычным явлением.
Свою четырнадцатую зиму Игорь встретил там же, где и тринадцать
предшествующих: в двухкомнатной квартирке, которую делил со своими
родителями и из окон которой открывался тоскливый вид на грязную
кирпичную стену котельной.
Все эти годы он провел за бетонными стенами "пятьдесят восьмого"
-- если не считать, конечно, тех редких случаев, когда школьным
автобусом их вывозили за город. Детям необходим свежий воздух, твердили
умудренные опытом педагоги и убеленные сединами врачи из городского
госпиталя, и притихшую, посерьезневшую ребятню везли на "природу".
Эти эпизодические выезды на "природу" чреваты были многими
опасностями и походили скорее на высадку санитарного десанта в
какой-нибудь забытый Богом тропический район, где свирепствовала по
меньшей мере бубонная чума или холера -- столь тщательно
инструктировались дети накануне поездки и столь усердно готовились к
этой операции сопровождавшие их взрослые.
На то были особые причины.
К бетонному периметру, оцепляющему город сплошным непроницаемым
кольцом, вплотную подступал чахлый, вымирающий лесок, который в свою
очередь обрамлял город вторым кольцом -- узким, рваным, с проплешинами,
просеками, черными стрелами асфальтовых дорог, расползающимися от
глухих городских стен подобно щупальцам гигантского осьминога. Дальше,
за лесополосой, до самого горизонта, тянулись лысые безжизненные холмы,
перемежаемые грудами мусора, залежами отходов химических производств и
отстойниками, парящими зловонным туманом и ядовитыми миазмами. И ни
единой деревушки, ни одного населенного пункта в радиусе ста
километров.
Вот в этот-то лесок и наведывался порой, не чаще двух-трех раз в
год, старенький школьный автобус, битком набитый бледной детворой.
Здесь не слышно было насекомых, не пели птицы (их здесь просто не
было), и даже лягушки не квакали теплыми июньскими вечерами. Здесь не
цвели цветы. Листья -- там, где они еще остались -- и редкая трава были
серо-стального цвета, толстый слой липкой пыли покрывал землю и мертвые
стволы деревьев -- а таких здесь, в этом "саду Эдемском", было
большинство. Мутные маслянистые лужи, подернутые жирной нефтяной
пленкой, не пересыхали даже в самые жаркие летние дни и никогда не
замерзали зимой.
В самом городе деревьев не было вовсе -- если не считать
полудюжины традиционных голубых елей у здания бывшего райкома.
Но самое страшное было в другом: над этим городом никогда не
светило солнце.
Небо над городом и районами, прилегающими к нему, затянуто было
белесой пеленой, не рассеивающейся никогда. Ни один солнечный луч не
мог пробиться сквозь нее, и лишь зимой, в сухие морозные дни, над
городом порой всплывало грязно-багровое расплывчатое пятно, освещая
землю мутным сумеречным светом. Ничего общего с солнцем оно не имело.
Да и неба как такового, ясного, чистого, голубого неба, о котором
пишут в красивых книгах, неба, подернутого барашками легких облачков,
здесь не помнил уже никто. А дети, родившиеся и выросшие в "пятьдесят
восьмом", чья жизнь была замкнута в бетонном кольце городских стен, и
вовсе не знали о нем. Как не знали они о солнце.
Здесь никогда не дул ветер. Вечно моросил легкий холодный дождь,
наполняя воздух сырой колючей пылью. Люди, и в особенности дети,
страдали от хронических бронхитов, астмы, пневмонии, туберкулеза,
страшной аллергии, многие умирали от странных, неведомых болезней,
ставивших в тупик местных врачей и заезжих светил медицины.
Игорь не был исключением: целый сонм недугов гнездился в этом
тщедушном теле, подтачивая организм, сокращая и без того безрадостные и
скучные дни мальчика.
Когда ему было пять лет, он, листая детскую книжку с яркими
картинками, впервые наткнулся на изображение солнца.
-- Что это, пап? -- спросил он, удивленно тыча пальчиком в круглый
оранжевый шар в углу страницы. От шара во все стороны исходили прямые
оранжевые стрелы-лучи.
Отец, как всегда занятый своими делами, пробормотал что-то
невразумительное и ушел от ответа. Мама, слышавшая вопрос маленького
сына, в тот вечер тихо плакала, запершись на кухне.
На следующий день из дома исчезли все книжки с рисунками солнца.
Отец не желал создавать себе лишние проблемы.
Среди взрослых существовало молчаливое соглашение: никогда, ни при
каких обстоятельствах не упоминать в разговорах с детьми о солнце, дабы
не подвергать их неустойчивую и еще не сложившуюся психику ненужным
потрясениям и стрессам. Солнце было вычеркнуто из их жизни, как были
вычеркнуты голубое небо, зеленая трава, пение птиц, летняя гроза,
шумный прибой океана, и еще многое, многое другое. Даже в школе учителя
старались избегать запретных тем, а география, природоведение и
астрономия сводились к перечислению полезных ископаемых, добываемых в
той или иной точке планеты, тщательному вызубриванию законов Кеплера и
умению переводить парсеки в световые годы и обратно. О Копернике и
Джордано Бруно не упоминалось вовсе: слишком тесно их судьбы связаны
были с солнцем.
Нельзя сказать, что родители не любили Игоря, нет, это было не
так, просто оба, и отец, и мать занимали ответственные должности в
исследовательском центре и целиком, без остатка, отдавали себя работе,
суткам пропадая в лаборатории, забывая порой и о сне, и о еде, и о
собственном сыне. По мере своих сил и возможностей они заботились о
нем, в мечтах своих лелея надежду на то, что когда-нибудь, лет этак
через пятнадцать, их единственный сын вырастет и станет известным
ученым, которому суждено будет продолжить дело своих родителей. И, вне
всяких сомнений, он останется работать в "пятьдесят восьмом". Работать
на благо государства и во имя процветания оборонной промышленности. По
крайней мере, в этом открытых разногласий у них не было. Впрочем...
Впрочем, в самой глубине души мама Игоря мечтала об иной судьбе
для подрастающего сына. Пусть будет кем угодно -- ученым, как того
хотел отец, артистом, сапожником, барменом в валютной забегаловке (а
почему бы и нет?) -- лишь бы не в этом проклятом городе. Сердце матери
чувствовало: этот город убьет его. Убьет наверняка, еще прежде, чем
мальчик встанет на ноги. Как два года назад убил соседскую девочку Машу
-- ей было тогда десять лет, -- с которой Игорь дружил едва ли не с
пеленок.
Но эти крамольные, потаенные мысли она не смела высказывать никому
-- ни сыну, ни немногим друзьям, ни даже супругу. В первую очередь
супругу. Слишком фанатично относился к своей работе отец Игоря. Он бы
просто не понял ее и посоветовал бы обратиться к психиатру.
В городе был всего один кинотеатр (впрочем, большего и не
требовалось), в котором месяцами крутили одни и те же фильмы. Раз в
месяц в городском клубе устраивались дискотеки, но и те часто срывались
из-за вето, накладываемого городскими властями: нечего, мол, нашей
молодежи трясти задами под ихний заграничный пилеж и скулеж. И тогда в
пустом клубе вместо долгожданных дискотек всю ночь напролет пыхтел и
надрывался сводный духовой оркестр, наполняя сонную атмосферу городка
бравурными маршами и классикой советского песнепроизводства. Иных
развлечений в городе не имелось.
Правда, в каждом доме пылился обязательный телевизор, но ни один
из них никогда не включался. Город жил под своего рода экранирующим
куполом, и пробиться сквозь него не могла ни одна, даже самая мощная
телепередающая станция. Кое-как, с грехом пополам, еще работали
радиоприемники и допотопные радиолы, но и те больше боролись с
радиопомехами, нежели передавали что-нибудь вразумительное и
членораздельное.
Игорь рос, предоставленный самому себе. Друзей у него было
немного, а с тех пор, как от астмы умерла соседская девочка Маша, его
единственная подруга, он вообще перестал знаться со своими
сверстниками. Учился он кое-как, подолгу пропускал занятия в школе в
связи с бесконечной чередой повторяющихся болезней, редко выходил во
двор, чтобы поиграть с другими детьми или покататься на велосипеде, и
почти никогда не ходил в кино.
Единственное, чему он отдавал все свое свободное время -- а его у
него было более чем достаточно -- были книги. Он читал запоем, взахлеб,
проглатывал одну книгу за другой, коротал в одиночестве
долгие-предолгие вечера. Нет, он не был одинок, с ним вместе, в их
двухкомнатной клетушке со всеми удобствами, жили персонажи чудесных
произведений: отважные рыцари и прекрасные дамы, сошедшие со страниц
романов Вальтера Скотта и Дюма, быстроногие и коварные индейцы,
рожденные воображением Фенимора Купера и Майна Рида, герои поэм
Шекспира, Гете, Шиллера. Он читал Достоевского, Пушкина, Сервантеса,
Бальзака; "Консуэло" прочитал дважды, а "Хронику Амбера", зачитанную
буквально до дыр, целых четыре раза. Он читал все, что попадалось под
руку в городской библиотеке, благо, что библиотека в городе
действительно была хорошей. Мальчик жил в вымышленном мире полюбившихся
героев, а мысли его, всегда светлые, солнечные, переполненные
романтическими грезами, витали где-то там, в далеких тропических
странах, на берегах бурных морей, во дворцах восточных раджей и
средневековых замках королей-рыцарей. Там, где светило солнце.
О солнце он знал, не мог не знать. Книги твердили о нем каждой
своей страницей, каждой строчкой, и никакие умолчания взрослых, никакие
запреты отца (который очень недоброжелательно относился к его увлечению
"пустыми книжонками", твердо убежденный в их негативном влиянии на ум
сына), -- ничто не могло скрыть от мальчика правду. Он никогда не видел
солнца, это так, но знал, что где-то оно все-таки есть. И страстно
мечтал взглянуть на него хоть одним глазком.
Но даже в самых смелых, самых фантастических своих грезах он не
смел предположить, что мечте его суждено будет сбыться, и очень скоро.
4.
Весть о приближении необычного атмосферного явления, получившего
вскоре название "желтого облака", пришла в город по каналу
правительственной связи. По прогнозам метеорологов, ровно через две
недели, день в день, облако накроет город. Никто из горожан облака не
видел, но слышали о нем уже все -- слухи, подобно отраженной волне,
намного опережали само явление. Страх закрадывался в сердца людей,
сгоняя с их и без того невеселых лиц скупые улыбки и лишая покоя. Но
когда у бетонных стен, увенчанных сигнальной проволокой, появились
первые мутанты, городом овладела паника.
Подошла уже середина апреля, но морозы все еще стояли под двадцать
пять-тридцать градусов -- весна в этом году явно запаздывала. Весть о
срочной эвакуации города обрушилась на людей внезапно и в первый момент
вызвала нечто вроде шока. Покидать благоустроенные квартиры и ехать
неведомо куда, с одной стороны, никому не хотелось, но с другой... в
самых потаенных уголках души, куда не было доступа никому, люди питали
отчаянную надежду когда-нибудь вырваться из ненавистного "пятьдесят
восьмого" и навсегда вычеркнуть его из памяти, как кошмарный сон.
Теперь, похоже, надежды становились реальностью.
Так или иначе, но обстоятельства вынуждали в спешном порядке
бежать из обреченного города -- ведь город стоял на пути "желтого
облака", несущего смерть, безумие и безнадежную, беспросветную
желтизну.
Мутантов становилось все больше и больше. Желтыми тенями бродили
они по городским окрестностям, оглашая близлежащие холмы и мусорные
горы диким воем и леденящим душу хохотом. Пораженные неведомым недугом,
они повсюду оставляли желтые следы, и смельчаки, отважившиеся выйти за
пределы города, не раз натыкались на цепочки этих жутких отпечатков,
отчетливо желтевших на свежевыпавшем снегу. Но после несчастного
случая, когда один из горожан не вернулся вечером в город, а спустя
двое суток был обнаружен бездыханным, замерзшим и абсолютно желтым в
трех километрах от бетонной стены, городские власти запретили жителям
покидать город под страхом суровой кары.
Были мутанты горбатыми, приземистыми, косолапыми, с тремя глазами
и огромными слоновьими ушами. Их постоянно колотили судороги
неудержимого хохота, рвавшегося наружу из недр пораженных ядовитой
желтизной грудных клеток, при этом жалкие подобия лиц морщились в
уродливых гримасах. Они были безумны, безумны и абсолютно желты.
Вереница грузовиков потянулась из города нескончаемым потоком,
увозя в неизвестность людей, оборудование и материальные ценности.
Работники секретных объектов, составляющие подавляющее большинство
населения города, подлежали эвакуации вместе с заводом и
исследовательским центром. У этих людей не было выбора, специфика их
работы и строжайшая дисциплина требовали от них беспрекословного
подчинения вышестоящему руководству. Вместе с ними покидали город и их
семьи.
5.
Но на долю Игоря выпала иная судьба. Посовещавшись друг с другом и
придя к мнению, что болезненный процесс адаптации на новом месте,
наверняка сопряженный с суетой, неустроенностью и нервотрепкой,
нежелательны для сына, родители мальчика решили на некоторое время,
пока все не утрясется, отправить его к деду Мартыну, старому леснику,
обитателю одинокой сторожки где-то в нехоженых лесах Восточной Сибири.
Деда Мартына Игорь видел всего раз в жизни, лет семь назад, когда тот
приезжал к ним погостить; тогда седой старик произвел на мальчика
неизгладимое впечатление, вызывая впоследствии ассоциации с чем-то
древним, былинным, богатырским. Потому он и пришел в такой восторг,
когда отец объявил о своем решении. Еще бы! Окунуться в жизнь, полную
приключений, романтики, суровой борьбы за существование, неожиданных
встреч с таежными обитателями, а долгими вечерами сидеть у весело
потрескивающего костра, бок о бок с чудесным, сильным дедом Мартыном и
слушать, слушать, слушать его нескончаемые истории о своем житие-бытие
-- ничего более заманчивого и восхитительного Игорю даже во сне не
снилось. И ко всему прочему, не нужно будет ходить в школу. Словом, нет
худа без добра, решил про себя Игорь.
Но была у него еще одна мысль, тайная, невысказанная, жадная
мысль, заставляющая детское сердце бешено биться.
Он увидит солнце. Солнце.
В тот же день к деду Мартыну полетела телеграмма-молния.
6.
Прошлым летом снова зашел разговор об отпуске. У мамы была
давнишняя мечта, ставшая со временем ее идеей-фикс: съездить на юг, к
морю, поплескаться в теплой соленой воде, послушать мягкий,
убаюкивающий шум прибоя, полной грудью вдохнуть влажный морской воздух,
напоенный ароматами экзотики и субтропиков, понежиться под знойными
лучами кавказского солнца. Человек не может жить без солнца, и мама не
была исключением.
Но из года в год идею долгожданного отпуска приходилось
откладывать до лучших времен -- то из-за болезни мальчика, которая
вдруг наваливалась на него с неожиданной силой, то из-за срочной
работы, которую спускали в исследовательский центр откуда-то "сверху",
то из-за осложнившейся политической обстановки. "Там стреляют, --
мрачно говорил отец. -- Лучше переждать".
В то последнее лето поездка к морю снова не состоялась: город из
последних сил тужился над выполнением срочного заказа министерства
обороны. Пик этой сверхважной, по словам отца, работы пришелся как раз
на летние месяцы. Само собой разумеется, отец наотрез отказался от
поездки к морю или куда бы там ни было еще. Он жил только работой, все
остальное для него было малозначащим и второстепенным. Даже здоровье
сына.
Но теперь, когда в город пришла беда, всем жителям предстояло
отправиться в вынужденный бессрочный "отпуск". По крайней мере, Игорь
об этом не жалел. Он был счастлив.
7.
Четыре дня спустя пришел ответ от деда. Выехать не могу, писал
старый лесник, мальчика встречу там-то и там-то. Далее следовали
инструкции, как добраться до их глухого таежного уголка. Отец
недовольно поморщился, мама сильно побледнела.
-- Он же еще ребенок, -- сказала она, не зная, куда деть от
волнения руки. -- Ехать через полстраны одному! Да мыслимо ли это?
-- Старый ворчун всегда был несговорчив, -- небрежно бросил отец,
пожимая плечами. -- Пускай едет, ему уже пора становиться
самостоятельным. Четырнадцать лет -- это не так уж и мало.
-- Нет-нет, -- горячо запротестовала мама, -- так нельзя.
У Игоря все внутри похолодело. Весь план поездки к деду Мартыну
оказался под угрозой срыва. Этого нельзя было допустить, он должен был
что-то предпринять. Что-нибудь, что могло бы убедить маму.
-- Я доеду, мама! -- срывающимся голосом крикнул он. -- Доеду, вот
увидишь. Ну пожалуйста!
Мама заколебалась. В мольбе сына было столько страсти и
неожиданного упрямства, что она невольно взглянула на него совершенно
иными глазами. Перед ней стоял уже не маленький послушный мальчик, а
долговязый нескладный подросток, заявлявший о своем желании ехать
открыто и настойчиво. Она вдруг поняла, что за долгими годами
кропотливой работы в лаборатории центра она просмотрела, как сын стал
превращаться в мужчину. И еще поняла, что мальчик, пусть
подсознательно, страстно стремится вырваться из того заколдованного
круга, куда замкнула их семью неумолимая и слепая судьба. Гордость за
сына наполнила ее сердце, на глаза навернулись слезы. "Пусть едет", --
неожиданно для самой себя решила она.
-- Поезжай, Игорек, -- мягко сказала она и ласково погладила его
по голове. Игорь уже не помнил, когда она в последний раз делала это (в
семь? девять лет?), и в душе его вдруг что-то перевернулось. Он обнял
мать и крепко прижался к ней всем телом. Случайно взглянув на свое
отражение в зеркале, он увидел, что щеки его стали влажными от
предательских слез. В этот краткий миг близости он твердо решил, что
никогда, никогда не покинет маму. Но миг прошел, и радостная улыбка
заиграла на его бледном лице.
-- Я приеду к вам, как только вы устроитесь, мам, -- убежденно
сказал он.
Отец нетерпеливо заерзал на стуле.
-- Не думаю, чтобы это случилось скоро, -- уронил он, уткнувшись в
документацию, разложенную на письменном столе. -- Будь молодцом, сын,
слушайся старика. Уверен, все образуется.
-- Мы напишем тебе, Игорек, -- сказала мама, печально улыбаясь. --
И главное, не забывай принимать таблетки. (Игорь глотал их пачками,
особенно в дни обострения хронического бронхита, которым он страдал
чуть ли не с пятилетнего возраста.) О господи! -- испуганно всплеснула
руками мама. -- Там же нет врачей.
-- Свежий воздух -- лучшее лекарство, -- безапелляционно изрек
отец. -- Да и старик, думаю, неплохой знахарь. Все они там, в тайге,
испокон века врачуются травами и всякой лесной всячиной. Барсучий жир,
говорят, считается панацеей от всех болезней, и еще пихтовое масло.
Старик сам разберется, что к чему.
Отец ронял слова сухо и спокойно, как обычно. Он всегда бывал
спокоен и невозмутим, когда дело не касалось его работы. Но мама, мама
не находила себе места от охватившей ее неясной тревоги. Материнское
сердце сжималось от тоски и смутных предчувствий, что-то подсказывало
ей, что незримая, злая сила должна вмешаться в их планы и разрушить их.
Что-то нехорошее, ужасное случится в самое ближайшее время.
Но заговорить с мужем о своих терзаниях она не посмела, его сугубо
рациональному уму чужда была вся эта "мистическая дребедень". "Слишком
много в наш век развелось разных шарлатанов", -- часто повторял он о
чудесах экстрасенсорики и парапсихологии, сообщения о которых изредка
появлялись в местной прессе. В предчувствия он не верил, как не верил
во все то, что не могло быть подтверждено точно поставленным
экспериментом и подвергнуто строгим математическим выкладкам. Его
рационализм доходил порой до абсурда: как-то раз он заявил, что
сомневается в существовании позитрона, так как никто до сих пор не
сумел пощупать его пальцами.
Игоря спешно собрали в дорогу, и через два дня он покинул родные
бетонные стены "пятьдесят восьмого".
Мама старательно скрывала слезы, помимо ее воли наворачивавшиеся
на глаза, улыбка ее была вымученной и неестественной. Отец, как всегда,
оставался спокоен.
Игорю тоже хотелось плакать -- ведь он впервые расставался со
своими близкими. Но еще больше ему хотелось смеяться.
Солнце -- вот что его ждало впереди. Солнце и загадочный дед
Мартын.
Если бы он только знал, что видит своих родителей в последний раз!
Глава вторая
Как разбита планета.
И где же, земля, твои осколки?
В. Розанов
1.
Из окон вагона он так и не увидел солнца. Над всей обширной
территорией Сибири, от Урала и до Амура, небо было затянуто густым
непроницаемым слоем облаков. Вялил снег -- чистый, пушистый, мягкий,
укутывая землю и нескончаемые леса гигантским белым покрывалом. Такого
снега в "пятьдесят восьмом" Игорь не видел никогда.
Мальчик не отчаивался, он знал, что рано или поздно все-таки
увидит таинственное солнце, просто очень хотелось, чтобы это случилось
поскорее. Как и все дети, он был нетерпелив, но его нетерпение не было
простым сиюминутным капризом -- оно было мечтой.
2.
Лесник был суров и молчалив. Всю дорогу, от станции до сторожки,
он не проронил ни слова, задумчиво глядя в окно попутки и крепко сжимая
свою двустволку. Это был сильный, высокий старик с пышной седой
бородой, жилистыми руками и зорким, пронизывающим взглядом серых глаз,
глубоко сидящих под кустистыми бровями.
На станции, встретив внука, он крепко обнял его, осведомился о
здоровье родителей, молча кивнул, услышав, что все здоровы, подхватил
небольшой чемоданчик с пожитками Игоря и широко зашагал к ожидавшему их
грузовику. Игорю пришлось спешно догонять деда. Он был обескуражен
встречей, ожидая более теплого приема, и тем не менее где-то в глубине
души был рад, что суровый дед Мартын оказался холодно-деловит с ним, не
сюсюкал, как с маленьким мальчиком, не гладил по головке, как это
обычно делали друзья и знакомые родителей, изредка бывавшие у них дома,
-- дед принял Игоря как взрослого, на равных, что очень импонировало
четырнадцатилетнему мальчугану.
Отчасти Игорь был прав: дед Мартын видел в нем человека почти
взрослого и в достаточной мере самостоятельного, но не только этим
объяснялась его сдержанность. В местной газете, купленной им здесь же,
на станции, в ожидании поезда, который как всегда запаздывал, внимание
старого лесника привлекла одна небольшая заметка под заголовком:
"Нашествие желтого дьявола: конец света или новое оружие массового
уничтожения?" В заметке, в частности, говорилось: "Как сообщают наши
корреспонденты с места событий, город N-58, являющийся объектом
оборонного характера, в самом скором времени постигнет страшная
трагедия. По прогнозам ученых через трое суток город окажется подвержен
воздействию некоего аномального явления, получившего в обиходе название
"желтое облако". Природа данного явления до сих пор не изучена и
представляет загадку для науки; известно лишь одно: местность, над
которой проходит "желтое облако", окрашивается в характерный желтый
цвет, или, как выразился известный физик В. Самойлов, "все, что
оказывается в тени неведомого феномена, теряет возможность к отражению
всех частот видимого спектра электромагнитных излучений, за исключением
желтого цвета". Как уже сообщалось ранее, данное явление вызывает у
всего живого совершенно непредсказуемые мутации. Во избежание трагедии
город N-58 вместе с промышленными предприятиями и научными учреждениями
срочно эвакуирован. Буквально следом за сообщением об эвакуации
"пятьдесят восьмого" из областного информационного агентства в редакцию
поступило известие о появлении еще трех "желтых облаков", замеченных в
различных регионах восточной части России. К сожалению, момент их
появления зафиксировать не удалось, поэтому остается только гадать об
источнике их возникновении. Вычислив траектории движения новых
"облаков", ученые пришли к весьма любопытному, но далеко не
утешительному выводу: все три "облака" ползут в направлении аналогичных
городу N-58 закрытых объектов оборонного характера. Что это: происки
враждебных государств, испытывающих новое оружие массового уничтожения,
или звено в цепи обрушившихся на нашу планету неведомых и чудовищных
катастроф?"
В раздражении отшвырнув газету, старый лесник предался невеселым
думам. В памяти воскресли события последних недель, широко освещенные
не только в российской, но и в мировой печати. "Зеленый огонь",
пришедший из космоса сквозь "озоновую дыру" над Антарктикой и в
считанные часы уничтоживший антарктический ледник на всей территории
материка. Бесследное исчезновение Оркнейских островов близ северных
берегов Шотландии. Странные явления в Западной Сахаре, ставшие причиной
гибели многих тысяч людей. "Гонконгский синдром", ввергнувший население
Восточного Китая в страшную эпидемию. А теперь эти "желтые облака" и
трехглазые мутанты... Средства массовой информации наперебой сообщали
все новые и новые подробности из очагов аномальных явлений, ученые
безрезультатно бились над неразрешимыми загадками -- а человечеством
между тем овладевала всеобщая паника, грозившая перерасти во всемирную
неконтролируемую катастрофу.
С чего же все началось? Действительно ли все происходящее на Земле
есть единая цепь каким-то образом связанных между собой событий? Старый
лесник не верил в происки враждебных государств, причину случившегося
-- и продолжавшегося случаться все вновь и вновь -- он видел в ином.
Все началось три месяца назад, после того злополучного испытания
на Новой Земле. Одновременно с ядерным взрывом небывалой мощности на
новоземельном полигоне, день в день, час в час, минута в минуту,
прогремел аналогичный взрыв в пустыне Невады. Что произошло потом,
никто толком не знает. Оба полигона были сметены с лица Земли, в общей
сложности погибло более тысячи человек, а на месте испытаний
образовалась бездонная дыра порядка десяти километров в диаметре,
прошившая Землю насквозь. Тогда, в первые дни после ядерного
катаклизма, никто еще не понимал, что планета вступила в новую фазу
своего существования -- фазу агонии. Мало кто понимал это и сейчас.
Вот и с озером Медвежьим творится что-то неладное. Правда, об
озере никто, кроме деда Мартына, пока не знал.
3.
Часа через три попутка высадила их у небольшого селения, где дед
Мартын обычно останавливался, когда ехал в районный центр.
Небо, насколько хватало глаз, обложило белесо-серыми, совсем уже
не зимними, облаками. С востока потянул слабый морозный ветерок. Завтра
к полудню, самое позднее к вечеру этот робкий ветерок превратится в
настоящую пургу -- последнюю пургу этого сезона. Уходящая зима с
большой неохотой покидает тайгу и часто напоследок преподносит
неожиданные сюрпризы.
А потом, когда пурга утихнет, появится солнце. Старый лесник редко
ошибался в своих прогнозах.
-- На лыжах ходишь? -- спросил он у внука, впервые подавая голос
за долгие часы однообразного переезда.
-- Хожу, -- ответил Игорь. -- Второе место по школе, даже медаль
имею, -- гордо добавил он.
-- Добре, -- кивнул дед. -- Верст двадцать по тайге осилишь?
-- Осилю.
Что-то в глазах Игоря заставило деда Мартына пристальней
вглядеться в бледное лицо внука.
-- Что-нибудь не так, паренек? -- спросил он, готовя лыжи к
лесному переходу.
Мальчик судорожно набрал воздух в грудь и... промолчал. Потом
опустил глаза и покачал головой.
-- Тогда поспешим, -- коротко сказал дед, -- путь неблизкий.
Игорь снова кивнул, не решаясь поднять на деда глаза. Он так и не
осмелился спросить о солнце, в самый последний момент слова застряли в
горле, прилипли к языку. И не насмешек старого лесника боялся мальчик,
а его ответа. Как знать, не окажется ли, что и сюда, в этот глухой
таежный край, солнце никогда не заглядывает? Нет, пусть лучше
неведение, чем крушение последней надежды. Надежды когда-нибудь увидеть
солнце.
Он промолчал.
Но с этого момента лесник не сводил с него своих зорких серых
глаз. Он видел, что на душе у мальчика далеко не безмятежно. Как и на
его собственной душе.
4.
Настоящую тайгу Игорь видел впервые. Те чахлые ряды совершенно
одинаковых, обезличенных, пронумерованных, разбитых на квадраты по
сортам, видам и типам деревьев их городской лесополосы ни в какое
сравнение не шли с этим таежным первозданным хаосом.
Вековые гиганты, покрытые мхом и трутовиками, соседствовали здесь
с молоденькими стройными двухлетками, и единственным законом, которому
подчинялся растительный и животный мир сибирской тайги, было
безудержное стремление к свету, солнцу, жизни. Сильные выживали --
слабые погибали, и не было в этом законе ни злого умысла, ни коварства,
ни человеческой подлости, а была лишь одна высшая справедливость. Снег
скрипел под лыжами, вторя потрескиванию мачтоподобных, без единого
сучка, гладкоствольных сосен, которые мерно покачивались в такт изредка
налетавшим порывам все еще морозного, но уже пахнущего весной ветра.
Снегопады обходили этот таежный край стороной, и если старому леснику
не изменяла память -- а память ему изменяла очень редко, -- в последний
раз снег выпал здесь недели две назад. Поэтому лыжня, по которой шли
дед и внук -- дед впереди, внук, пыхтя, сзади -- была хорошо
проторенной, и идти по ней было одно удовольствие. Еще до наступления
вечерних сумерек путники добрались до одинокого заброшенного зимовья,
где и решили переночевать.
-- Жив, парень? -- спросил дед Мартын, разжигая печь, и в его
пышных усах мелькнула скупая улыбка.
-- Жив, -- чуть слышно отозвался мальчик, хотя сам едва ли был в
этом уверен. От усталости он буквально валился с ног.
-- Добре. С рассветом снова тронемся в путь. Еще двадцать верст, и
мы дома.
После приготовленного на скорую руку ужина Игорь заснул как убитый
-- сказался трехчасовой переход по тайге.
На следующий день, к полудню, путники добрались до сторожки деда
Мартына.
А час спустя над тайгой разразилась пурга.
Глава третья
...пришел великий день гнева Его, и кто
может устоять?
Откровение Иоанна
Богослова
1.
Дед Мартын жил в лесу в полном одиночестве, в стороне от людей и
их проблем. Более тридцати лет назад схоронил горячо любимую жену, и с
тех пор ни один человек не занял ее место в сердце старого отшельника.
Он вполне обходился без человеческого общения, справедливо полагая, что
все люди без исключения лживы, порочны и способны на любую подлость.
Ему с избытком хватало общества четвероногих и пернатых жителей тайги,
с которыми он делил радости и горести холостяцкого существования. С
браконьерами был непримирим, подчас даже жесток, и за это не раз бывал
на волосок от смерти, когда невидимая пуля, пущенная рукой двуногого
хищника, проходила в двух сантиметрах от его виска. Зверье же всякое и
таежный лес оберегал он пуще жизни собственной, ибо знал, что нуждаются
они в его заступничестве. И лесные твари отвечали ему взаимностью. Был
даже случай, когда старый медведь-шатун встрял в его конфликт с группой
браконьеров, обратил последних в бегство и тем самым спас, возможно,
деда Мартына от верной смерти. Словом, жили они в ладу и согласии.
В районный центр дед Мартын наведывался в случае крайней нужды: за
солью, спичками, мукой, патронами для своей двустволки, кое-какой
одеждой и новостями; все остальное давала ему тайга. Рядом со
сторожкой, которую он обустроил согласно своим привычкам и желаниям,
был разбит небольшой огород, где в теплое время года росла кое-какая
зелень, огурцы, помидоры, картошка и даже цветы. Жила у деда Мартына
собака неизвестной породы, большая, лохматая, непоседливая. Но главной
достопримечательностью глухого таежного угла было озеро Медвежье.
Впрочем, озеро -- слишком громко сказано, так, небольшое озерко метров
пятидесяти в поперечнике, с крутыми, заросшими можжевельником и малиной
берегами, зато рыбы в нем водилось столько, что ее можно было черпать
ведром -- по крайней мере, за раз пяток мелких либо одна крупная в
ведре да окажется. Смастерив небольшую лодку, старый лесник частенько
выезжал на озеро и промышлял рыбной ловлей. Рыбу заготавливал впрок --
коптил, вялил, солил. Голода дед Мартын не знал и не боялся, тайга с
избытком давала ему все необходимое.
2.
Дед имел обыкновение вставать рано, вместе с рассветом. Но в то
утро, первое утро их приезда в сторожку, он изменил своим привычкам и
поднялся позже обычного. "Мальчуган устал, пусть выспится хорошенько",
-- решил он еще с вечера.
Но когда он встал, мальчика в доме уже не было. Постель его была
пуста, шубы на вешалке не оказалось. "Вот так-так, -- озадаченно
подумал лесник, -- а мальчонка-то что-то замыслил".
Он быстро накинул на плечи тулуп и вышел на крыльцо.
Пурга улеглась еще ночью -- сквозь сон дед слышал, как завывала
она в печной трубе, как яростно билась в окна. Свирепый ветер разметал
тяжелые тучи и унесся прочь. С восточной стороны сторожку замело почти
до самой крыши.
Дед Мартын вдохнул полной грудью чистый морозный воздух. Стояла
ясная, тихая, солнечная погода, над лесом, в недосягаемой вышине,
голубело помолодевшее небо. На солнце снег понемногу таял, покрываясь
тонкой ослепительной, режущей глаза корочкой льда, но в тени мороз был
еще крепок и суров. Птицы, чуя агонию зимы, весело носились в кронах
таежных великанов, а от их радостного гомона звенело все вокруг. Где-то
далеко-далеко вела счет годам кукушка. Дышалось легко и свободно, и на
какой-то миг старый лесник забыл обо всем на свете -- о тревогах и
недобрых предчувствиях, терзавших его в последние недели, о зловещих
предзнаменованиях, которые уже витали в воздухе, о "желтых облаках" и
необъяснимых катастрофах, сотрясавших Землю. Но только на миг.
Потом он увидел мальчика.
3.
Игорь стоял в нескольких шагах от крыльца. Неуклюже растопырив
руки, запрокинув голову кверху, выпучив круглые глаза, неотрывно
смотрел он на солнце. По щекам текли слезы, но мальчик не замечал их.
Он боялся шелохнуться, боялся даже вздохнуть, обычно бледные щеки его
раскраснелись, уши пылали, впалые ресницы подрагивали. В глазах
мальчика сиял неописуемый восторг.
Он смотрел на солнце.
Дед Мартын стоял как вкопанный. В первый момент он ничего не
понял. Он взглянул вверх -- и тут же отвел глаза, зажмурившись. Дневное
светило пылало нестерпимым огненным сиянием. "Да как же это можно! Он
даже не моргает. Да что с ним?"
Скрип снега под ногами лесника вывел мальчика из оцепенения и
заставил обернуться. Какое-то время его глаза, ослепленные ярким
солнечным светом, невидяще скользили по лицу старика. Но прошла минута,
и взгляд его обрел осмысленное выражение.
-- Что с тобой, паренек? -- встревожено спросил дед Мартын.
-- Солнце, -- прошептал Игорь с каким-то исступленным восторгом.
-- Это ведь солнце, да?
У старого лесника внутри все перевернулось. В один короткий миг
страшная истина вдруг открылась ему. Он понял все. Понял причину
смятения, царившего в душе мальчика, его мертвенно-бледный цвет лица,
угнетенность, подавленность, немой, невысказанный вопрос в печальных,
уже недетских глазах, сокровенные слова, готовые сорваться с губ -- но
так и не срывавшиеся.
И вот теперь он увидел солнце. Увидел впервые. И слова были
произнесены, вопрос задан -- хотя ответ на него был ясен уже без слов.
-- Солнце, внук. -- Голос деда Мартына предательски задрожал. --
Солнце, малыш.
-- Я так и знал, -- снова прошептал Игорь и неожиданно всхлипнул.
-- Да что же они с тобой сделали, изверги! -- гневно закричал
вдруг лесник, и скрылся в доме.
Ему было по-настоящему страшно.
4.
Приезд Игоря внес некоторое разнообразие в жизнь старого лесника.
Несмотря на нелюдимый нрав, он был искренне рад мальчику, справедливо
полагая, что ребенок не в ответе за грехи взрослых. Игорь приходился
ему не родным внуком: сестра деда Мартына, покинувшая этот мир еще
молодой, успела оставить потомство, последним отпрыском которого и был
Игорь.
И все же контакт между дедом и внуком налаживался с трудом.
Лесник, привыкший к одиночеству и соседству бессловесных тварей, не
знал, чем занять мальчика, а Игорь, с опаской наблюдавший за дедом, не
решался первым нарушить молчание, хотя масса всевозможных вопросов
вертелась у него на языке.
Стояли морозные погожие дни, весеннее солнце безудержно изливало
на землю свою живительную энергию. Все свое время Игорь проводил в
бесцельных скитаниях у озера Медвежьего либо катался на лыжах с крутых
берегов. Иногда долгими часами, углубившись в тайгу, чтобы не видел
дед, стоял на какой-нибудь лесной поляне и, задрал голову, смотрел на
солнце. Счастливая улыбка блуждала на его губах -- так после долгой
тяжелой болезни обычно улыбается выздоравливающий, чудом избежавший
смерти. Лишь первые солнечные лучи касались его лица, как щеки
вспыхивали ярким румянцем, а глаза искрились ответной теплотой и
бесконечной радостью обретенного счастья. Он превратился в настоящего
солнцепоклонника, солнце стало его идолом, богом, его судьбой.
В эти сокровенные, переполненные светом и счастьем минуты, он
забывал обо всем на свете, весь мир переставал для него существовать,
все исчезало, уплывало в небытие, во тьму прошлой жизни, за толстые
бесконечные стены его сознания -- оставались только он и солнце. Только
они вдвоем, наедине.
Он не знал, что дед Мартын не спускает с него глаз. Не знал, что
сердце старого лесника разрывается от боли и тоски. Дед Мартын был в
"пятьдесят восьмом" только однажды, и того единственного раза ему с
лихвой хватило, чтобы навсегда заречься от подобных поездок в это
гиблое место. Но даже в самых смелых мыслях своих лесник не мог
представить, что этот мрачный безымянный город навсегда лишен
солнечного света. И теперь, когда ужасная истина открылась ему, он
всерьез опасался за рассудок внука. Ему было искренне жаль мальчика,
жаль до слез, до боли, до отчаяния.
Долгими ночными часами, когда сон не шел к нему, думал он о бедном
мальчугане, чья жизнь была исковеркана по вине высокопоставленных
безумцев -- и ярость тогда вспыхивала в груди старика; думал о том, как
согреет его теплым, ласковым словом, доброй, веселой шуткой, заботливым
взглядом, грубоватым, но мягким прикосновением руки. Думал о том, что
никогда не отпустит его от себя. И однажды вдруг понял, что полюбил это
одинокое, бесконечно одинокое, брошенное на произвол слепой судьбы
существо.
Но годы, проведенные вдали от людей, сковали его язык, нужные
слова не шли на ум, и обоюдное безмолвие, воцарившееся в их доме,
грозило стать привычным способом общения между дедом и внуком.
Если бы только дед знал, кал страстно желал разрушить стену
молчания и холода его внук! Но всегда проницательный и прозорливый,
когда дело касалось его таежных обязанностей, на этот раз старый лесник
глубоко ошибся: он уверял себя, что Игоря вполне устраивают
установившиеся отношения невмешательства в личные дела друг друга, и
предоставил мальчика самому себе.
5.
Но прошли дни, и как-то вечером лед отчуждения был сломлен. За
ужином дед Мартын смущенно откашлялся, исподлобья взглянул на внука и
сказал:
-- Завтра я на весь день ухожу в тайгу. Пойдешь со мной, Игорь?
-- Конечно, дедушка, конечно пойду! -- воскликнул мальчик, и глаза
его радостно заблестели. Старый лесник чуть заметно улыбнулся, теплая
волна внезапно прошлась по его сердцу, когда он услышал по-детски
наивное, но неожиданно родное, бесконечно близкое слово -- "дедушка".
Он похлопал Игоря по плечу и нарочито грубовато, неумело скрывая
неведомо откуда взявшуюся нежность в голосе, произнес:
-- Тогда слушай, паренек, что я тебе скажу, и хорошенько
запоминай. Без этого тайга тебя не примет.
Более часа дед Мартын раскрывал перед Игорем прехитрости таежной
науки, и еще столько же времени ушло на вопросы, которыми любопытный
мальчуган буквально засыпал деда. У обоих словно камень с души
свалился, когда они, уже заполночь, довольные и возбужденные, легли
спать.
Утро выдалось ясным и тихим. Столбик термометра поднялся до минус
десяти, и теперь уже не оставалось никаких сомнений, что через
каких-нибудь пару дней весна окончательно вступит в свои права. С
рассветом став на лыжи, дед и внук вышли в путь. Дед говорил без
умолку, знакомя Игоря с тайгой -- со своею тайгой; он знал здесь каждый
куст, каждое деревце, каждый овраг, помнил все детали ландшафта, все
изгибы лыжни, все названия крохотных озерков, великое множество которых
рассыпано было по бескрайнему лесу рукой невидимого великана. Забыв обо
всех треволнениях минувших недель, Игорь отдался беззаботному счастью.
Доволен был и дед Мартын, внезапно осознав, что его знания и опыт нужны
не только бессловесной тайге и ее обитателям, но и кому-то из людей.
Марс, верный пес деда Мартына, радуясь выпавшей на его долю
веселой прогулке, бурой тенью носился вдоль лыжни; зайцы и белки при
приближении лохматого чудища бросались врассыпную.
Но случалось, старый лесник неожиданно останавливался, с тревогой
принюхивался, озирался по сторонам, замирал, долго глядя в чистое, без
единого облака, небо, качал головой и приговаривал:
-- Не нравится мне все это, ох, не нравится. Видит Бог, быть беде.
-- Что случилось, дедушка? -- шепотом спрашивал Игорь, боязливо
озираясь. -- Что тебе не нравится?
Дед испытующе смотрел на внука, и в его старых серых глазах
мальчик читал печаль и тоску.
-- Ничего, Игорь, ничего. Может, все еще обойдется...
Но он и сам не верил своим словам.
Безотчетная тревога передавалась и мальчику, хотя о ее причинах он
не знал. Правда, недавние события, заставившие население целого города
покинуть обжитое место, и ряд других, не менее странных, непонятных и
таинственных, порой оборачивающихся ужасными трагедиями и катастрофами,
прокатившихся по всей Земле подобно гигантской волне цунами и
заставивших человечество содрогнуться, -- вся эта вереница явлений,
природу которых не мог понять никто, довольно подробно освещалась в
мировой прессе, по радио и телевидению, и Игорь, хотя и страдал от
недостатка информации (единственным ее источником в "пятьдесят восьмом"
была местная газета, выходившая раз в неделю), все же был осведомлен о
них. Но таежная идиллия, в которую мальчик окунулся именно по вине этих
событий, затмила собой все тревоги той, далекой теперь, жизни, всю
мирскую суету и все людские проблемы, которыми жил и дышал
цивилизованный мир планеты. Он попал в райский уголок, и другого мира
для него не существовало.
В полдень они остановились перекусить. Дед Мартын достал из
дорожной сумки два куска вяленой оленины, луковицу и несколько вареных
картофелин. Луковицу он аккуратно разрезал ножом на две равные
половины.
-- На, держи, -- протянул он Игорю его часть импровизированного
сухого пайка.
Мальчик с аппетитом набросился на еду. Дед с улыбкой смотрел на
него.
-- Ну как, небось повкуснее будет ваших консервов?
-- Еще бы! -- с трудом проговорил Игорь сквозь плотно набитый рот.
-- Когда вернусь, никто не поверит, что я ел настоящее оленье мясо!
Лесник нахмурился.
-- Знаешь, Игорь, -- медленно проговорил он, глядя куда-то вдаль,
-- живи у меня. Оставайся здесь навсегда.
-- Я согласен! -- выпалил мальчик, но тут же осекся. -- А как же
мама, папа? Они тоже будут жить с нами? -- Голос его зазвенел от
сомнения.
-- Вряд ли. -- Дед пожал плечам. -- Думаю, они не оставят свою
работу.
-- Мама согласится, вот увидишь, дедушка, -- с жаром возразил
Игорь.
-- Мама, возможно, и согласится, но Николай... -- дед замотал
седой головой. -- Нет, твой отец никогда не пойдет на это. Он слишком
фанатично предан своей работе, и ни за какие блага мира не променяет ее
на иную жизнь. Уж мне ли не знать своего племянника! -- В голосе
старика зазвучали жесткие нотки. -- Ради своей проклятой работы он
готов угробить даже собственного сына! -- Глаза его гневно сверкнули,
жилистый кулак с хрустом сжался.
-- Но... как же... -- растерянно пробормотал Игорь.
Дед прервал его жестом руки.
-- Я знаю, что ты хочешь сказать, внук. Они твои родители, и ты
любишь их. Думаю, и они тебя любят... по-своему. Но пойми, Игорь, жить
так, как живут они, нельзя. Нельзя, понимаешь. Ты погибнешь, если
вернешься в тот мир, а я хочу, чтобы ты жил. Ты должен жить, паренек,
должен, понимаешь. Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на солнце?
Игорь густо покраснел.
-- Я ведь никогда...
-- Знаю. Ты никогда не видел солнце. По-твоему, это правильно?
Человек не может жить без солнца. Посмотри, на кого ты похож. Ходячий
мертвец. А ведь тебе всего лишь четырнадцать. Четырнадцать! А что с
тобой будет в двадцать? В тридцать? Бронхиальная астма, рак легких или
еще какая-нибудь гадость. Да ты и не доживешь до тридцати, парень.
Дед Мартын поймал на себе испуганный взгляд мальчика и понял, что
увлекся.
-- Я не хотел пугать тебя, Игорь, -- мягче сказал он. -- Все еще
можно исправить. Но ты должен понять, что я прав. Тебе нельзя
возвращаться в тот мир. В мир, в котором нет солнца.
-- Что же мне делать, дедушка? -- совсем потерялся Игорь.
-- Не знаю, -- глухо сказал лесник. И вдруг порывисто прижал внука
к себе. -- Поверь, паренек, я хочу тебе только добра. Живи у меня,
тайга исцелит тебя ото всех твоих хворей.
Игорь молчал. В глазах его блестели слезы.
-- Я должен был тебе это сказать, внук, -- продолжал дед Мартын
дрогнувшим голосом. -- Должен, понимаешь. А решать тебе. Тебе и твоему
отцу. Надеюсь, он все-таки не так слеп и, в конце концов, поймет, что к
чему. Поживем -- увидим, -- заключил он и взглянул на небо. -- Пора
трогаться, паренек, день уже пошел на убыль. Прости, если я сделал тебе
больно.
Они двинулись дальше, лесник впереди, мальчик следом. Игорю
казалось, что что-то важное, незыблемое, вечное в один короткий миг
рухнуло, ушло из-под ног. Перед ним возникла дилемма, разрешить которую
было не так-то просто: жить здесь, в тайге, вдали от родителей -- либо
медленно умирать там, в том мире, где нет солнца. День потерял свою
привлекательность, и даже весеннее солнце больше не радовало его глаз
-- будущее вдруг открылось ему во всей своей откровенности и
безысходности. Теперь он смотрел на мир иными глазами, глазами
мальчика, который внезапно повзрослел.
Прошел час.
-- Стой!
Дед Мартын крепко держал Игоря за плечо. Их путь пересекала
цепочка чьих-то следов.
-- Это волки, -- чужим голосом произнес дед и медленно снял с
плеча ружье.
-- Волки? Ну и что? -- удивился Игорь, вспоминая, что за
сегодняшний день они уже не раз пересекали волчьи следы.
-- Это желтые волки, -- глухо пояснил лесник. -- Взгляни. Видишь?
Мальчик нагнулся. Следы имели ярко-желтый цвет; желтизна окрасила
не только сами отпечатки волчьих лап, но и снег вокруг них.
-- Осторожнее! -- предупредил дед. -- Не прикасайся к следам.
Мальчик инстинктивно отдернул руку. Он уже знал, чем грозит одно
лишь прикосновение к пораженному желтизной предмету.
-- Пойдем назад. -- Лицо деда Мартына было мрачным и серьезным. --
Будет лучше, если мы вернемся засветло.
В сторожку вернулись без происшествий. Былой безмятежности больше
не было -- оба мужчины, и старый, и совсем еще юный, со всей ясностью
вдруг осознали, что страшные метастазы "желтого дьявола" дотянулись и
до их Богом отмеченного уголка земли.
-- Это агония, -- прошептал лесник, тяжело опускаясь на грубо
сколоченный табурет.
В тот день дед Мартын не проронил больше ни слова.
6.
Ночью Игорь проснулся от каких-то неясных звуков. Кто-то скребся
то ли в стену сторожки, то ли в окно. Игорь поднялся с постели и
прислушался. Все тихо. Почудилось. Нет, вот опять.
Дед Мартын чуть похрапывал во сне, то и дело ворочаясь с боку на
бок. Сон его был явно неспокойным.
Ночь стояла тихая, ясная, безветренная, полная луна роняла на
землю холодный мерцающий свет, рождая беспорядочные тени на голубоватом
снегу. Полная луна. В такую ночь из могил встают мертвецы. Мальчику
стало жутко.
Снаружи доносилось чуть слышное похрустывание -- кто-то бродил
вокруг сторожки. С замирающим сердцем мальчик приник к окну. Лунный
свет сочился сквозь густую хвою гигантских сосен и через пыльное стекло
падал на его лицо. На какое-то мгновение Игорю снова показалось, что
тайга пустынна и череда ночных звуков -- всего лишь галлюцинация,
навеянная треволнениями минувшего дня и странными словам деда, но тут
что-то темное, бесформенное заслонило от него ночное светило. Холодок
пробежал по спине мальчика. "Медведь!" -- в страхе подумал он. Сквозь
стекло блеснули желтые, слабо фосфоресцирующие белки глаз. Лохматое,
трясущееся существо отпрянуло от окна, и тогда случайный лунный блик,
скользнувший по неведомому пришельцу, отчетливо высветил желтое лицо
мутанта -- трехглазое, с огромными струпьями обвисших ушей. Оно
корчилось в судорогах, изнемогая от душившего его беззвучного хохота и
повизгивая, будто подбитая собачонка. Завороженный, Игорь не мог
оторваться от окна, жуткое зрелище притягивало, парализовало волю.
Мутанта он видел впервые.
-- Назад! -- Кто-то резко отдернул его от окна. Это был дед;
правой рукой он крепко сжимал двустволку, лицо его было бледно, губы
подрагивали. -- Не прикасайся к стеклу.
Странное дело: Марса, верного дедова пса, не было слышно, пес не
подавал признаков жизни, хотя желтый пришелец барахтался в снегу
буквально в двух шагах от его конуры.
Жесткая складка пролегла между седыми бровями деда Мартына.
-- Этого еще не хватало, -- чуть слышно пробормотал он.
Какое-то время мутанта не было видно. Но вот он снова очутился в
поле зрения обитателей сторожки. На этот раз он был не один, а тащил за
цепь отчаянно упирающегося Марса. Мутант громко сопел, повизгивая от
восторга, Марс же, вздыбив всю шерсть так, что стал похож на огромный
пушистый шар, с застывшим ужасом в собачьих глазах, выбиваясь из
последних сил, нехотя, беззвучно уступал превосходящей силе. Он был
обречен, древний инстинкт ясно говорил ему это. Когда скрюченные пальцы
мутанта сомкнулись на теле собаки, та исступленно взвизгнула, жалобно
заскулила и вдруг хрипло-хрипло завыла, густая, сочная желтизна в миг
покрыла шерсть несчастного животного. Пальцы деда до боли впились в
плечо Игоря. Оба мутанта -- и человек, и собака -- тотчас же скрылись в
ночном лесу. Вскоре тайга стихла, оставив лишь желтые следы на голубом,
испещренном тенями, снегу.
Рано утром, едва только рассвело, дед Мартын взял ружье и
осторожно выскользнул за дверь, в утреннюю морозную прохладу,
строго-настрого запретив Игорю выходить из сторожки. Снег был истоптан
множеством желтых следов, но основные их скопления обнаружились у
крыльца, возлей собачьей конуры (бедный Марс!), теперь сиротливо
пустующей, и под одним из окон. Бревенчатый сруб в нескольких местах
ярко желтел в лучах утреннего солнца, а на стекле остались длинные
желтые полосы -- словно кто-то провел по нему грязными пальцами,
испачканными в желтой краске. Там, где мутанты оставили следы -- и на
снегу, и на стенах сторожки, и на стекле -- желтизна медленно
расползалась вширь, охватывая все новые участки.
Около двух часов потребовалось старому леснику, чтобы огородить
зараженные участки -- где поленьями дров, где вбитыми в снег колышками,
где сухим валежником и еловым лапником. Потом он аккуратно обтесал
топором бревенчатые стены, там, где остались желтые отметины,
внимательно следя за тем, чтобы ни одна стружка, покрытая желтизной, не
коснулась его рук, лица и одежды; сгреб стружки вместе со снегом
широкой лопатой, которую обычно использовал для расчистки дорожек и
подступов к дому, и высыпал все в один из огороженных участков.
Внимательно оглядел лопату и топор и, выругавшись в бороду, зашвырнул
их туда же: несколько ядовито-желтых язв проступило на них. Язвы быстро
разрастались. Значительно быстрее, чем на снегу или стенах сторожки. В
сотни, тысячи раз быстрее. Дед Мартын нахмурился. "Ясно, -- догадался
он, -- эта зараза любит тепло. На холоде, тем более на морозе, она
растет медленно, очень медленно. Лопата и топор лежали в сенях, в
тепле, их температура была значительно выше нуля. Вот почему человек...
или собака, желтеют практически мгновенно. Живая плоть горяча даже на
морозе". Он представил, что произойдет через несколько дней, когда
столбик термометра резко поползет вверх и перевалит через нулевую
отметку -- весна есть весна, и приход теплых дней неизбежен -- и его
прошиб холодный пот. "Обречены. И нет исхода из этого ада".
Он вернулся в сторожку, скользнул хмурым взглядом по притихшему
внуку, подошел к окну и осторожно вынул раму с желтыми разводами. В
оконный проем ворвался клуб морозного пара. Так же осторожно, держа
раму на вытянутых руках, вынес ее из дома и швырнул в пораженный
желтизной участок. Стекло жалобно звякнуло, наткнувшись на древко
лопаты, и рассыпалось. Потом он снова вернулся в дом и вместе с Игорем
залатал оконный проем листом фанеры. "На время сойдет, -- решил дед
Мартын, окинув оценивающим взглядом результаты своего труда. --
Застеклить можно и позже, если в этом вообще будет надобность", --
добавил он мысленно.
Потом еще раз обошел свои владения, тщательно высматривая, не
остались ли где-нибудь на снегу или срубе незамеченные желтые следы.
Нет, все чисто. И только после этого разрешил Игорю покинуть сторожку.
-- Запомни, парень, один неосторожный шаг, и ты станешь таким же
желтым безумцем.
Широко открытыми глазами Игорь смотрел на следы, оставленные
ночным пришельцем. Всем нутром своим он ощущал, что над ними тяготеет
страшное проклятие, но понять, осознать, постичь это он не мог. Один
единственный вопрос вертелся у него на языке, вопрос, который задать
деду он так и не решился.
-- Пойдем в дом, -- сказал дед Мартын, -- там и потолкуем. Думаю,
пришло время поговорить как мужчина с мужчиной.
Аккуратно поставив ружье в угол, он уселся за стол и усадил Игоря
напротив. Сердце мальчика бешено забилось в груди, когда на нем
остановился пристальный взгляд деда.
Дед Мартын долго подыскивал слова, не зная, с чего начать,
хмурился и нервно барабанил пальцами по потемневшей от времени дубовой
столешнице.
-- Послушай, Игорь, и постарайся понять, -- сказал он наконец и
хрустнул пальцами. -- Я не разбираюсь в науках, но за тридцать лет
таежной жизни одну науку я все же постиг -- науку понимать Землю, ее
нужды, чаяния и боль. За эти годы я стал частью, плоть от плоти и кровь
от крови ее, проник в самую ее душу, и потому твердо убежден: она
серьезно больна. Земля гибнет. Это агония, Игорь. Понимаешь, агония.
Стон вырвался из его груди, глаза гневно блеснули. Он с силой
ударил кулаком по столу.
-- И повинны в этом люди! Жадные, алчные, злобные, ничтожные,
преисполненные ненависти друг к другу, мечтающие лишь о мести и сытом,
животном благополучии, это они, они довели планету до гибели! Грядет
конец света, и нет от него спасения! -- Лесник судорожно схватился за
горло. -- Они убили ее, нашу Землю, и теперь гибнут сами. Это
Апокалипсис, новый и последний Апокалипсис...
-- Дедушка! Дедушка!..
Игорю было жутко, таким деда он видел впервые. Но вот взгляд
лесника потускнел, голова бессильно опустилась на руки.
-- Мои слова пугают тебя, Игорь, прости, но я не хочу скрывать от
тебя правды, потому что ты мужчина. Ты должен знать все, чтобы быть
готовым к самому худшему.
Игорь молчал, мысли его путались. Как-то разом исчезли из головы
вдруг все вопросы, изо дня в день томившие мальчика, но так и не
произнесенные вслух, а на их месте, заслоняя мрачною своей громадой
весь свет -- и пролетевшее за бетонными стенами "пятьдесят восьмого"
детство, и далеких отца с матерью (где вы сейчас, милые?), и даже
самого деда Мартына, -- восстал из черных глубин небытия один
единственный, и от единственности своей еще более жуткий, неотвратимый
вопрос: неужели и я тоже? неужели и мне суждено, со всеми вместе? со
всей Землей?.. А ведь так хочется жить...
Нет, не может быть, все еще изменится к лучшему, не может не
измениться. Дедушка слишком сгущает краски.
-- Время вспять не повернуть, -- через силу выдавливал слова дед
Мартын, словно отвечал на тайные мысли внука. -- Земля умирает, это
бесспорно, но прежде чем погибнуть самой, она сметет со своего
израненного лика всю эту мерзость, весь этот гнус, сметет, умоется
собственной кровью, вздохнет в последний раз -- и тихо отойдет.
-- Дедушка, не надо! -- в ужасе закричал Игорь. -- Не говори так!
Не надо!
Дед Мартын грустно улыбнулся.
-- Я напугал тебя, мой мальчик, снова напугал. Прости старого
дурака. -- Голос его стал тихим, чуть слышным.
Воцарилось неловкое молчание. Дед тяжело поднялся и подошел к
окну. Там, за окном, весеннее солнце ярко серебрило снежный покров.
-- Ты должен был узнать правду, Игорь. Теперь ты ее знаешь. Ведь
ты мужчина, так?
Игорь кивнул: да, он мужчина, он смело встретит опасность, лицом к
лицу. И все же...
-- Когда же все это началось? -- От постарался придать своему
голосу твердость и деловитость, но голос предательски дрожал.
Старый лесник обернулся.
-- Когда? О, это началось в тот роковой день, когда человек
поставил себя над природой, провозгласил себя венцом эволюции и царем
Мира. Вот с тех пор и начала гибнуть наша кормилица.
-- Я не о том, дедушка...
-- Знаю, что не о том, -- кивнул дед Мартын. -- Помнишь недавнюю
катастрофу на Новой Земле? А ядерные испытания в Неваде? Они прогремели
одновременно, эти дьявольские взрывы, и Землю насквозь пронзило ядерной
стрелой, поразило в самое сердце. Об этом ведь много писали, только
никто тогда ничего не понял... да и сейчас мало кто понимает. -- Он
подошел к мальчику вплотную и положил жилистые руки, руки былинного
русского богатыря, ему на плечи. -- Знаешь, паренек, не ходи больше на
озеро.
Игорь удивленно вскинул брови.
-- Но почему?
-- Потому, что это опасно. Не ходи, и все тут, -- отрезал дед.
-- Ты боишься, что я встречусь с желтым человеком?
-- И этого тоже. Но еще больше я боюсь иного, неведомого.
Внезапная опасность вдвойне, втройне страшнее ожидаемой, она бьет
наповал, в самый неподходящий момент. Ее сила именно в
непредсказуемости.
-- Откуда же ты знаешь, дедушка, что на озеро ходить опасно?
Дед Мартын задумчиво посмотрел на внука.
-- Знаю, Игорь. Назови это интуицией. Пожил бы ты с мое в тайге,
понял бы, о чем я толкую. Тянет с озера чем-то нехорошим, что-то с ним
неладное творится. Вот и сейчас, чуешь? -- Он потянул носом. -- Ветер
как раз оттуда. Неужели не чуешь?
Игорь с шумом втянул в себя воздух. В нос шибанул терпкий запах
хвои и подтаившего снега. И все, ничего такого, что могло бы внушить
опасения. Он растерянно посмотрел на деда.
-- А я чую, -- сказал тот. -- Гадостью какой-то несет, вроде как
нашатырем...
7.
"И ничем таким не пахнет, -- час спустя думал Игорь, направляясь к
озеру тайком от деда. -- Если уж я и в самом деле мужчина, то должен
сам убедиться, что с озером что-то происходит".
Все же он не рискнул спуститься на лед, а выбрал самый крутой
берег, высившийся не только над озером, но и над всей округой -- с этой
кручи он любил нестись на лыжах вниз, доезжая аж до самой середины
озера. Здесь и решил остановиться, чтобы внимательно осмотреть
Медвежье.
...Тайга стонала. Только теперь, когда похрустывание снега под
лыжами да шум собственного дыхания не нарушали более покой и тишину
таежного леса, он вдруг ясно расслышал, вернее, не расслышал, а скорее
уловил тихое, едва различимое постанывание. Стонало все вокруг -- и
снег, и вековые деревья, и само небо, и даже солнце, стонало тихо,
настолько тихо, что вполне могло сойти за слуховые галлюцинации,
навеянные событиями последних дней и мрачными прогнозами деда Мартына.
Но Игорь не тешил себя иллюзиями (ведь он мужчина и должен смотреть
правде в глаза): сквозь беззаботное щебетанье лесных пичуг и мерное
потрескивание длинноствольных сосен он отчетливо различил посторонний
звук, исполненный боли и нечеловеческого страдания. Звук, словно
взывающий о помощи. Игорю стало не по себе.
Странно. Птицы не решались лететь над озером Медвежьим, а огибали
его стороной, по широкой дуге.
Чье-то присутствие. Сзади. Кто-то протяжно, с подвыванием, зевнул.
Игорь напрягся и резко обернулся.
В трех шагах от него желтым монстром маячил Марс, пропавший дедов
пес, и лукаво подмигивал. С языка его стекала желтая слюна и тут же
жадно впитывалась снегом. Вот и все, обреченно подумал мальчик, боясь
шевельнуть даже пальцем. Сейчас он кинется на меня, и тогда...
Пританцовывающей походкой Марс засеменил к Игорю, тихонько
повизгивая, скаля желтые зубы в каком-то жутком подобии улыбки, и
дружелюбно повиливая пушистым хвостом, но... но передние лапы его вдруг
скользнули по твердому гладкому насту, оставляя на снегу рваные желтые
борозды, и пес кубарем покатился по склону вниз, к озеру. Ледяной
волной прошелся ужас по сердцу мальчика -- и тут же отхлынул. Марс
исчез. Желтый след обрывался у самого льда. Над озером пронесся
судорожный вздох, лед чуть вздыбился, затрещал, хрустнул и снова осел.
В лицо пахнуло зловонным горячим смрадом, что-то едкое и знакомое
уловил он в этом тошнотворном запахе. Что-то, о чем говорил дед Мартын.
Аммиак...
Как он очутился в сторожке, Игорь уже не помнил -- ноги принесли
его сами.
8.
Дед Мартын строго отчитал внука за самовольную отлучку, а потом
долго прижимал его к своей волосатой щеке и молчал.
Остаток дня прошел в тягостной тишине: говорить ни о чем не
хотелось. Игорь так и не сказал деду о Марсе. Воздух был словно
наэлектризован, смутное беспокойство и безотчетная тревога крадучись
забирались в сердца мужчин, вселяя страх, рождая первые признаки
паники. Оба ждали грозы, грозы последней и неотвратимой. Теперь уже и
мальчик знал, что она неизбежна.
Глава четвертая
Даже если ты восторжествуешь на время, тем хуже для тебя:
удар грядет. он настигнет и повергнет тебя в самый разгар
торжества, твоего.
...час этот может быть страшен: огнь, вихрь и буря, гнет
гнева Господнего.
Шри Ауробиндо,
"Час Бога"
1.
Вечером того же дня, сразу после заката, в доме появились гости.
Они ввалились в комнату внезапно, сразу всем скопом, словно намереваясь
застать хозяев врасплох. Ими оказались трое мужчин, двое в грубых,
видавших виды телогрейках и третий в солдатской шинели; у двоих в руках
грозно сверкнули новенькие автоматы. Их давно не бритые физиономии и
настороженные, оценивающие взгляды заставили деда Мартына собраться и
как бы случайно оказаться вблизи от стоявшей в углу двустволки. С
минуту пришельцы молча, по-волчьи, озирались по сторонам, потом один из
них, ярко-рыжий детина, шагнул вперед и прохрипел:
-- Пустишь нас переночевать, а, хозяин? Мы геологи, от своих
отбились. Утром мы уйдем.
Старый лесник ответил не сразу.
-- Что ж, -- произнес он наконец, -- коли на одну ночь,
располагайтесь. Ужинать будете?
-- А как же, -- за всех ответил рыжий.
-- Выпить есть, старик? -- спросил тип в шинели, со шрамом на
подбородке. -- Продрогли мы, погреться не мешало б.
-- Спиртного в доме не держу, -- сухо ответил дед Мартын.
-- Зря, -- с досадой бросил тип в шинели.
За стол уселись с оружием. Дед подал им тушеную оленину с грибами.
Гости жадно набросились на еду, и какое-то время из-за стола доносились
лишь чавканье и голодное сопение. Когда гости слегка насытились, дед
Мартын, не сводивший с них пристального взгляда, поинтересовался:
-- Что ж вы, граждане геологи, прямо с оружием за стол сели?
-- Стволы казенные, мало ли что случится, -- не отрываясь от
тарелки, проскрипел рыжий.
-- А что может случиться в доме старого лесника? -- усмехнулся дед
Мартын. -- Мне ваши стволы не нужны, а чужие здесь не ходят.
Гости не удостоили его ответом.
-- Я и не знал, что геологам автоматы положены, -- с наивным
недоумением произнес Игорь, до сих пор не проронивший ни слова.
-- А ты, малец, много чего не знаешь, -- грубо оборвал его тип со
шрамом.
-- В тайге неспокойно, -- пояснил рыжий, обращаясь к деду Мартыну,
-- говорят, какая-то нечисть по лесам бродит, вот нам и выдали по два
ствола на троих, так, на всякий случай, в целях личной самообороны.
-- Ясно, -- сказал дед, взял двустволку и вышел.
-- Куда это он? -- резко спросил третий гость, до сего момента
хранивший молчание, и схватился за автомат.
-- Сиди! -- рявкнул рыжий, встал и подошел к окну. Снаружи
поскрипывал снег под сапогами деда Мартына.
-- Бродит старый хрен, -- буркнул рыжий, вглядываясь в пыльное
стекло. -- Что-то фонарем высвечивает.
Про Игоря, казалось, все трое и думать забыли.
Родившаяся где-то в подсознании мальчика мысль сразу же при
появлении незнакомцев теперь вдруг обрела совершенно четкий и
определенный смысл. "Да никакие они не геологи, -- в ужасе подумал
Игорь. -- Это самые настоящие бандиты! У них на лицах все написано".
Вернулся дед Мартын.
-- Куда ходил, старик? -- грубо спросил третий "геолог".
-- Я не обязан давать отчет в своих действиях,- сухо, с
достоинством ответил старый лесник, -- тем более людям, попросившимся
на ночлег.
-- Поумерь свой пыл, Иван Иваныч, -- цыкнул на третьего рыжий, а
затем обратился к деду Мартыну, изображая на своем грубом лице некое
подобие примирительной улыбки: -- Не обращай на него внимания, хозяин,
его вчера ночью чуть было "желтолицый" не облобызал, во сне. Ха-ха-ха!
Вот он и дергается, как уж на сковородке. А так он мужик добрый,
покладистый, отличный семьянин и бывший член партии. Верно толкую, Иван
Иваныч?
-- Да пошел ты, -- огрызнулся тот и бросил злобный взгляд на деда
Мартына.
-- Нет, а все же, старик, куда это тебя носило на ночь глядя? --
спросил рыжий, прищурившись. Это было не обычное праздное любопытство,
а жесткое требование.
В отличие от внука, дед Мартын распознал в "геологах" беглых зэков
сразу же, как только те вошли в дом, а дальнейшее их поведение лишь
утвердило его в этой мысли. Но заявлять о своем открытии во
всеуслышанье было бы равносильно отпиливанию сука, на котором сидишь --
тут же последовало бы ответное действие ночных гостей, могущее привести
-- кто знает? -- к трагическому исходу. Вот если бы здесь не было
Игоря, а так... нет, жизнью ребенка старый лесник рисковать права не
имел. Потому-то он и принял версию рыжего "геолога" как нечто
очевидное, тем самым признавая право геологов всего мира внешне
походить на беглых уголовников, носить автоматы Калашникова (а вовсе не
охотничьи ружья) и быть одетыми черт знает во что. Впрочем, "геологи" и
не питали особых иллюзий по поводу своей внешности, не были они и
наивными простачками, чтобы поверить в убедительность своей "легенды",
но и им, и деду Мартыну было удобно придерживаться принятой версии --
до поры, до времени, по крайней мере. Потому-то, дабы не идти на
открытый конфликт с головорезами, и решил старый лесник дать отчет о
своей отлучке из сторожки.
-- Вчера ночью, -- пояснил он, -- к нам пожаловал желтый человек,
или "желтолицый", как вы его называете, и наследил возле дома. Я ходил
проведать, не забрел ли кто из вас в запретные зоны и не принес ли
заразу в дом.
Игорь видел, как вытянулись и посерели лица "геологов". Они разом
вскочили из-за стола и тут же бросились осматривать подметки своих
сапог. Дед Мартын усмехнулся.
-- К счастью для всех нас, -- продолжал он, -- вы прошли чисто.
-- Старый хрен, -- выругался "Иван Иваныч". -- Мог бы и раньше
сказать, чтоб тебя...
Набив желудки, гости расположились на ночлег, причем двое легли
возле окон, а третий -- у входной двери, тем самым отрезав деду Мартыну
и его внуку путь к выходу из сторожки. Старый лесник лишь усмехнулся
принятым мерам, а Игорю, улучив момент, украдкой шепнул:
-- Это плохие люди. Остерегайся их. Старайся не показать виду, что
знаешь о них правду. Завтра, Бог даст, они уберутся.
2.
Но дед Мартын ошибся: утром "геологи" не ушли. Первым делом они
потребовали себе завтрак. Смолотив его в два счета, заявили, что
намерены остаться здесь до вечера.
-- Воля ваша, -- пожал плечами дед.
-- Это уж точно, -- ухмыльнулся рыжий.
-- А что вы ищете в тайге? -- поборов страх, спросил Игорь. Ему
казалось, что он очень тонко задал свой вопрос. Интересно, думал он,
что ответят эти "разведчики земных недр"? Но перехватив укоризненный
взгляд деда, тут же пожалел о своем любопытстве.
-- Что мы ищем в тайге? -- с мрачной настороженностью переспросил
"геолог" со шрамом. -- А кто тебе сказал, парень, что мы что-то ищем?
-- Молибден мы ищем, мальчик, молибден, -- ласково проблеял рыжий
и осклабился. -- Слыхал о таком камешке? Стратегическое сырье, поиски
строго засекречены. Вопросов лучше не задавать. Так-то.
-- Какой еще к черту молибден? -- просипел "Иван Иваныч", хмуро
глядя на рыжего. -- Ты что, спятил, Плохой?
Рыжий, он же Плохой, расхохотался.
-- Вот так-так! Видать, Иван Иваныч, тебя и впрямь чмокнул
"желтолицый" той ночью, и уж если кто здесь спятил, так это ты. Али
забыл, зачем мы здесь, а, приятель?
-- Не забыл, -- буркнул тот и отвернулся.
-- Ну что за память! -- воскликнул Плохой. -- Ну прямо-таки все,
абсолютно все помнит. Светлая голова, ясный ум, справочник ходячий, да
и только, мать твою.
-- Заткнись, -- отрезал "Иван Иваныч". Потом, обернувшись к
леснику, коротко спросил: -- Сколько верст до ближайшего поселка?
-- Около сорока, -- ответил дед Мартын.
"Геолог" присвистнул.
-- Не ближний свет. Хорошую нору ты себе выбрал, дед. Лыжи есть?
-- Лыжи-то есть, только... -- дед Мартын замялся, но "геолог"
грубо перебил его:
-- Давай!
-- Что ж, коли дело спешное, берите.
-- Зачем тебе? -- спросил тип со шрамом, хмуря брови. "Иван
Иваныч" что-то зашептал ему на ухо; тот буквально расцвел.
-- А ты молоток, Иван Иваныч, -- хлопнул он товарища по плечу. --
Только гляди, чтоб на хвост не сели.
-- Не новичок, поди, -- ухмыльнулся тот.
-- Что это вы там задумали? -- спросил рыжий, косясь на "коллег по
работе". Узнав, в чем дело, он согласно кивнул. -- Идея неплоха. Но
учти: засыпешься -- выкручивайся сам.
Встав на лыжи и прихватив пустой рюкзак, "Иван Иваныч" отбыл. Стал
собираться и дед Мартын.
-- А ты, старик, куда? -- насторожился рыжий.
-- Пойду, пройдусь по тайге, -- как ни в чем не бывало отозвался
лесник, вешая двустволку на плечо. -- Собирайся, Игорек, -- кивнул он
мальчику, -- обойдем наши владения.
Игорь ринулся было к деду, но рыжий ловко схватил его за руку чуть
выше локтя.
-- Э, нет, старик, -- медленно протянул он, сощурившись, -- малец
останется здесь. Неровен час, нарветесь на "желтолицего" -- что тогда?
Нет уж, пусть парень посидит в доме, так будет спокойнее. Всем нам.
-- Что ж, пускай посидит, -- бесстрастно ответил дед Мартын.
-- Да и сам ты надолго не задерживайся, -- продолжал рыжий, крепко
держа мальчика за руку. -- Опасно в лесу. Слышишь, дед?
Дед Мартын едва сдерживался, чтобы не ответить должным образом на
хамство рыжего головореза, но вид беспомощного внука остановил его.
-- Ладно, Игорек, побудь здесь, -- ласково произнес он. -- Я
скоро. -- И вышел.
Железные тиски разомкнулись, и Игорь, потирая затекший локоть,
отошел к окну, сел, взял книгу и попытался читать. Но буквы
разбегались, словно муравьи, и более одной строчки он так осилить и не
смог. Мысль о том, что бандиты сделали его заложником, холодком
пробегала по спине и заставляла сжиматься сердце подростка. Сквозь окно
ему хорошо было видно, как дед Мартын неспешным, размеренным шагом
углублялся в тайгу.
-- Рация, -- вдруг прохрипел бандит со шрамом и грохнул кулаком по
столу.
Словно молния, сорвался рыжий с места и кинулся к двери.
-- Сто-ой! Стой, старик!
Игорь видел, как дед Мартын остановился и слегка повернул голову.
По тропе к нему несся рыжий.
-- Погоди, дед, -- произнес бандит, переводя дух. -- Погоди,
говорю. Зачем так быстро идешь?
-- Что случилось? -- стараясь сохранять внешнее спокойствие,
спросил лесник. Пальцы его незаметно нащупывали приклад двустволки.
-- У тебя наверняка есть рация, -- сощурился рыжий. -- Давай ее
сюда, мне необходимо выйти на связь со своими. Нас наверняка ищут.
"Это уж как пить дать", -- подумал дед Мартын, откровенно сожалея
о неудавшемся плане сообщить в район о визите бандитов. Рация лежала во
внутреннем кармане его полушубка.
-- Рация со мной, -- холодно ответил он.
-- С тобой? -- поднял правую бровь рыжий. -- Вот так новость.
Зачем же ты ее с собой таскаешь, а, старик?
-- А затем, -- ответил дед Мартын, теряя терпение, -- что в любой
момент может возникнуть необходимость в оказании экстренной помощи
кому-либо на территории моего лесничества, или...
-- Или?..
-- Или в просьбе о помощи мне самому, -- закончил лесник.
-- Во-от оно что! И как раз сейчас такая необходимость возникла,
не так ли?
-- Разумеется. По тайге бродят толпы мутантов и стаи рыжих волков.
Лицо бандита исказилось от бешенства.
-- Рыжих, говоришь? -- прошипел он. -- Ла-адно, старик,
поговорили. Но учти: я тоже умею кусаться. Поворачивай оглобли!
Тон бандита не предвещал ничего хорошего, и дед Мартын решил более
не испытывать судьбу. Он и так сказал лишнее, очень уж хотелось указать
этому типу его истинное место. Но... если бы не было Игоря! Присутствие
мальчугана в доме связывало его по рукам и ногам. Здесь, под прикрытием
деревьев, он в два счета разделался бы с этим гнусным типом -- долгие
годы, проведенные в тайге, научили старого лесника без промаха стрелять
из любого положения, уворачиваться от пуль браконьеров, вступать в
единоборство с хищниками, сутками идти по следу... А потом, глядишь, и
того, со шрамом, одолел бы. Но пока Игорь у них в лапах, этот план
никуда не годится. Что ж, придется повременить.
И старый лесник подчинился.
Вернувшись в дом, рыжий смачно харкнул прямо на пол и расплылся в
мерзкой ухмылке.
-- А ты, Семен Семеныч, -- обратился он к бандиту со шрамом, --
прямо как в воду глядел. Есть у него рация, есть, родимая. Теперь мы
сможем связаться со своими, а там... а там поглядим. Удачный сегодня
денек, верно я говорю, Семеныч?
-- Это и ежу понятно, -- буркнул тот. На столе перед ним лежал
автомат.
Дед Мартын стоял в дверях неподвижно, словно изваяние, и молчал.
Лицо его было непроницаемо. Игорь понял, что конфликт с наглыми
"геологами" достиг наивысшей точки.
-- Дай-ка, мне, дед, свою механику, -- потребовал рыжий. -- Да
поживей.
Лесник с минуту колебался, потом расстегнул полушубок и вынул
рацию. Рация помещалась в небольшом металлическом корпусе с выдвижной
антенной и походила на милицейскую.
-- Отлично, старик, думаю, мы все-таки поладим.
"Семен-Семеныч" с недоумением глядел на своего товарища. Было
видно, что соображает он туго. А рыжий, взвесив рацию на ладони, словно
кирпич, сказал, продолжая ухмыляться:
-- Выйду-ка я, пожалуй, во двор, там и свяжусь со своими. Наша
работа секретная, сугубо стратегическая, свидетели мне не нужны. Ясно,
дед?
В вопросе явственно слышалась откровенная угроза, означавшая, что
препятствовать решению рыжего было бы небезопасно. Дед Мартын
промолчал, не удостоив бандита ни взглядом, ни даже кивком.
-- Значит, ясно, -- кивнул рыжий и хлопнул дверью.
Минут пять царила тишина. Но вот дверь распахнулась, и в комнату
влетел рыжий. Без рации.
-- Какая досада! -- воскликнул он, театрально закатывая глаза. --
Я дико извиняюсь, старик, но моей вины здесь нет. Все вышло совершенно
случайно. Словом, рация пришла в негодность.
-- Я так и думал, -- сухо заметил дед Мартын.
-- Да? А вот я так не думал, потому как, повторяю, все вышло
совершенно случайно.
-- Разумеется, -- съязвил дед, -- разумеется, во всем виноват
случай. Случай всегда на стороне негодяев.
-- Что-то ты не то несешь, старик, -- нахмурился "Семен-Семеныч",
кладя руку на автомат.
-- Что с рацией? -- спросил лесник.
-- Упала, -- развел руками рыжий.
-- Разбилась?
-- Целехонька, -- осклабился рыжий. -- Пойдем, дед, покажу.
Рыжий с дедом Мартыном вышли. Пройдя по тропе метров тридцать,
бандит остановился возле огороженного участка, где прошлой ночью
топтался "желтолицый" мутант. Аккуратно вбитые колышки обрамляли почти
правильный круг с радиусом около двух метров; весь участок был испещрен
глубокими желтыми следами. За последние сутки пораженные участки
разрослись, увеличились, но снег оказался плохим проводником неведомой
заразы, поэтому заражение снежного покрова происходило крайне медленно.
В одном из желтых отпечатков, оставленных ногой несчастного мутанта,
мирно покоилась злополучная рация, вся налитая ядовитой желтизной,
вплоть до кончика антенны.
-- Я поскользнулся, рация выскользнула из рук и... сам видишь,
старик, я не виноват.
-- Ясно, -- отрубил дед Мартын и повернул обратно, к сторожке.
Итак, связь с внешним миром прервана окончательно и бесповоротно
-- по крайней мере, сообщить о беглых зэках теперь, тотчас же, не
представлялось возможным. Ловкач этот рыжий тип, нечего сказать...
Лесник шел к дому, а рыжий семенил сзади; даже не видя его, дед Мартын
знал: тот ухмыляется ему в затылок, довольный содеянным. Что ж, сила
пока на их стороне. Посмотрим, думал старый лесник, что будет завтра,
-- ведь никто в целом мире не знает, что озеро Медвежье окончательно
взбесилось.
3.
К вечеру объявился "Иван-Иваныч". С полным рюкзаком водки. Как он
добрался до сторожки, оставалось загадкой: по дороге он, видимо,
настолько крепко приложился к бутылке, что лыка уже не вязал ни в
какую. Его возвращение встречено было бурным взрывом эмоций со стороны
его дружков. Пить начали тут же, как только вскрыли рюкзак. Пили прямо
из горла, без закуски, жадно, взахлеб. И лишь высосав по бутылке, рыжий
потребовал накрывать на стол. Разумеется, требование было адресовано
хозяину сторожки, старому деду Мартыну. Плотно сжав губы и хрустнув
пальцами, лесник отправился на кухню. За годы жизни в тайге он научился
хладнокровно оценивать ситуацию и, если требовалось, терпеливо ждать --
ждать до тех пор, пока хищник целиком не окажется в его власти, -- и
тогда действовать быстро, уверенно, с гарантией на успех. Но сейчас час
еще не пробил, хищник достаточно силен и опасен, чтобы вступать с ним в
открытое единоборство. Но час пробьет, дед Мартын знал это наверняка.
Он прислушался. С озера доносился чуть слышный гул, в воздухе
чувствовалась вибрация. Глаза деда Мартына сверкнули дьявольским огнем,
на губах мелькнула злорадная усмешка. Час близок...
А за столом тем временем веселье набирало обороты. Помимо
спиртного "Иван-Иваныч" приволок и курево -- дюжину пачек "Казбека".
Все трое тут же задымили. Сначала пили молча, быстро, стакан за
стаканом, и лишь когда их изрядно развезло, бандиты отвалились на
спинки стульев и принялись смаковать водку не спеша. Про деда Мартына и
Игоря они даже и не вспомнили. На столе, между полупустыми бутылками,
закуской и стаканами грозно чернели автоматы.
-- А ты молоток, Скипидар, что курево догадался прихватить, --
прогундосил рыжий, обращаясь к "Иван-Иванычу" и пуская струю дыма в
потолок. -- Чисто прошло, не наследил?
-- Так, самую малость, -- еле ворочая языком, ответил Скипидар, он
же "Иван-Иваныч". -- Сторожа пришлось успокоить.
-- Зря, -- с сожалением покачал головой рыжий. -- Ханку, может,
искать и не стали бы, а вот за сторожа трясти начнут с пристрастием.
Зря ты, Скипидар, погорячился.
-- Сам знаю, что зря, -- огрызнулся тот, -- только попер он на
меня, как танк, ну, я и... тово...
-- Тихо хоть сделал?
-- Ты же знаешь мою квалификацию, Плохой.
-- Знаю, Скипидар, знаю, -- оскалился рыжий и плеснул в стакан
очередную порцию водки.
Минуло полчаса. Бандиты уже не стеснялись в выражениях, маски
"геологов" окончательно слетели с их мерзких рож, обнажив повадки
настоящих хищников. И лишь когда "Иван-Иваныч" уронил голову в тарелку
с окурками и захрапел, а "Семен-Семеныч" поклялся выпотрошить "того
хмыря из 14-го блока", вынул из сапога финку и вонзил ее в стол, --
рыжий, наиболее стойкий из преступной троицы, вдруг вспомнил о двух
немых свидетелях затянувшейся попойки -- старом леснике и его внуке --
и мутным взглядом обвел помещение.
-- А, вот ты где, -- прохрипел он, с трудом зацепившись взглядом
за неподвижную фигуру деда Мартына. -- На, выпей, -- он двинул стакан с
водкой к деду, половину расплескав по столу.
-- Не пью, -- коротко отрезал дед Мартын.
-- Не пье-о-ошь? -- рявкнул рыжий, набычившись. -- Видали? Они не
пьют-с! Ты мне баки-то не заколачивай, старик, скажи лучше, что
побрезговал со старым мокрушником из одной посуды... -- Он громко
икнул. -- Пей, говорю, падаль!
-- Нет.
-- Ну и хрен с тобой, коз-зел... Ну-ка ты, малец! -- Рыжий
пододвинул стакан к Игорю. -- Или тоже противно?
"Сейчас или никогда!" -- с трепетом подумал Игорь -- и решился.
-- Противно! -- выкрикнул он, смелея от звука собственного голоса.
-- Да, противно! Потому что вы... вы... вы бандиты!
-- Замолчи, Игорь, -- вскочил дед Мартын, бледнея.
-- Во-о-от оно что, -- протянул рыжий с интересом. -- Что ж,
малец, продолжай.
-- Да, вы самые настоящие бандиты, -- распалялся Игорь все больше
и больше. -- Вы ворвались в наш дом, чтобы... чтобы...
-- Игорь! -- крикнул старый лесник.
-- Значит, в сказочку про молибден не поверил, а? -- ласково
промурлыкал рыжий; от той ласки веяло чем-то змеиным. -- Не поверил.
Ай, какой смышленый мальчик! Слышишь, старик? -- Он круто повернулся к
деду Мартыну. -- Да ты сядь, не ерепенься... А щенок-то твой, глянь-ка,
зубки кажет, в отличие от старого облезлого кобеля, который забился в
угол и скулит от страха. Скулишь ведь, дед? Скули-ишь!
Бандит смачно сплюнул на пол и снова икнул. Из ярко-рыжего он
превратился в темно-оранжевого, глаза налились мутью и кровью, к нижней
губе прилип потухший окурок и висел там уже минут пять, не меньше. Вид
этого типа, а также двух его дружков, был настолько омерзителен, что
Игоря затошнило, и ему немалых трудов стоило сдержать подступившие
вдруг позывы к рвоте. В довершение ко всему воздух в доме был пропитан
табачным дымом, водочным перегаром, мужским потом, грязной, запревшей
одеждой и той специфической вонью, которая так характерна для бурных,
не знающих меры, попоек.
Рыжий наполнил стакан до краев и залпом выпил.
-- З-зараза! -- процедил он сквозь зубы и мощно затянулся потухшей
папиросой. -- А, чтоб тебя!.. -- выругался он и с досадой сплюнул.
Попытался встать, но его с силой швырнуло на стену.
-- У-у-у, -- промычал рыжий, сползая на пол. -- А здорово я,
видать, налакался...
Внезапно "Иван-Иваныч" дернулся и повалился на рыжего. Дед Мартын,
словно только и ожидавший этого момента, вскочил на ноги и взял ружье
на изготовку. Но рыжий, хоть и был в стельку пьян, опередил его.
-- Положи ствол на пол, -- прохрипел он, поймав Игоря на прицел
своего автомата, -- иначе я выпущу мозги из твоего гаденыша. Ну!
Быстро!
С явной неохотой старый лесник вынужден был подчиниться. И уже в
который раз за день пожалел о присутствии внука.
-- А теперь, старый козел, пошел на кухню. -- Голос рыжего
прозвучал неожиданно крепко и властно. -- А ты, щенок, -- перевел он
взгляд на Игоря, -- будешь сидеть здесь. Всю ночь. Усвоил?
Игорь молча кивнул, глотая от досады слезы. Рыжий тем временем
сбросил с себя обмякшее тело сообщника, с трудом поднялся на ноги и
снова сел за стол. Правой рукой прижимая приклад автомата к животу,
левой вновь наполнил стакан и тут же его опорожнил. Когда спиртное
прижилось, он снова поднял глаза на деда Мартына.
-- Ты еще здесь, старик? На кухню!! -- гаркнул бандит.
В кухню вела всего лишь одна дверь, да и та из комнаты, где
скопились все действующие лица этой истории. Окон в кухне не было
вообще. Таким образом, спровадив туда лесника, рыжий мог быть спокоен,
что тот оттуда не улизнет. Нужно только забаррикадировать дверь -- и
дело в шляпе.
-- Пацан! -- приказал рыжий Игорю, когда дед Мартын скрылся на
кухне. -- Стол к двери! Живо!
Игорь, скрепя сердце, подчинился. Придвинув стол вплотную к
кухонной двери (дверь, кстати, открывалась в комнату), мальчик, следуя
жесту пьяного бандита, вернулся на свое место у окна. Избавившись от
главного и наиболее опасного противника, рыжий позволил себе несколько
расслабиться -- и хмель тут же ударила ему в голову. Взгляд его
окончательно помутнел, руки бессильно повисли вдоль тела. Но вот он
снова собрался с силами, поднялся, шатаясь, добрел до стола, смахнул с
него все, что там было, взгромоздился на него сам и растянулся во весь
рост. Прежде чем отключиться, бандит, едва ворочая языком, пробормотал:
-- Смотри, щенок, шаг вперед, шаг в сторону -- стреляю без
предупреждения. У меня сон чуткий, -- и тут же захрапел.
Сердце мальчика бешено забилось. Вот он, момент, которого он так
долго ждал! Стоит лишь сделать один шаг -- и бандитов можно брать
голыми руками. Наверняка, все они продрыхнут до утра, словно медведи в
зимней берлоге. Вот бы только один автомат заполучить, только один...
Игорь встал и шагнул вперед. Пол чуть слышно скрипнул.
-- Шаг вперед... шаг в сторону, -- пробормотал рыжий во сне,
поднимая автомат, -- и пиф-паф! Ха-ха-ха!.. Я дважды не повторяю.
Игорь в страхе отпрянул назад.
-- Игорек, мальчик мой! -- послышался приглушенный голос деда
Мартына из-за кухонной двери. -- Не связывайся ты с этими подонкам,
прошу тебя! От них всего можно ожидать. Завтра они будут наказаны,
клянусь! Сделай, как я сказал, Игорь.
"А что будет завтра? -- вдруг подумал лесник. -- Почему именно
завтра?" И как бы в ответ на его думы тайга отчаянно застонала.
Игорь не помнил, как его сморил сон.
4.
Проснулся он внезапно, словно от чьего-то мягкого прикосновения.
Открыл глаза. В доме было темно, и лишь слабый отблеск таежной ночи
пробивался сквозь пыльное окно. Кто-то дышал ему прямо в затылок. У
мальчика волосы на голове зашевелились от страха. Превозмогая ужас, он
медленно обернулся. Никого. Странно, он мог бы поклясться, что слышал
чье-то дыхание. Тихо похрапывали пьяные бандиты, изредка разражаясь во
сне нецензурщиной. От них несло, словно от лопнувшей канализационной
трубы. Игорь инстинктивно зажал нос пальцами.
Спали все трое. Теперь уж, с трепетом подумал мальчик, я свой шанс
не упущу. Будь что будет, а автоматом, хотя бы одним, завладею. Он
встал, бесшумно приблизился к столу, на котором спал рыжий, и
всмотрелся в его лицо. Лица не было видно, оно тонуло в густой тени. Но
вот случилось неожиданное: тень стала рассасываться, таять, бледнеть,
черты лица начали проясняться, проступать сквозь тьму,
материализоваться, словно кто-то невидимый включил подсветку, медленно
набиравшую яркость. Теперь лицо было видно все, целиком... Мальчик
захлебнулся воздухом и застыл, оцепеневший.
Лицо рыжего, обращенное кверху, было неподвижно, как камень. Глаза
широко открыты, но в них -- ни мысли, ни жизни, ничего, кроме пустоты.
Обрюзгшие щеки, покрытые многодневной щетиной, лоснятся, словно
свежесмазанные сапоги. Рот растянут в резиновую улыбку, а сквозь щель
оскаленных зубов, из смрадной зияющей черноты, мерцают, не мигая,
чьи-то круглые фосфоресцирующие глаза. Рыжие волосы на голове слабо
светятся и чуть заметно шевелятся.
-- А-а-а!.. -- закричал мальчик, объятый жутким ужасом, шарахнулся
назад, споткнулся о безжизненное тело одного из бандитов, упал на спину
и потерял сознание.
Глава пятая
И уже темно-фиолетовые сумерки надвигаются на плато Отчаяния,
и уже кто-то видел, как по равнине проносятся эти
огненно-песчаные смерчи, которые обволакивают людей. После них
не остается даже костей...
Натали Хеннеберг,
"Язва"
1.
Что же делать? Как выбраться из этой мышеловки? Заперли, мерзавцы,
будто не они, а я -- преступник. Темень, хоть глаз коли. И как я не
догадался сделать на кухне окно? Какая жалость, что Игорь связывает
меня по рукам и ногам. Бедный мальчик! Эти подонки превратили его в
заложника... Что же все-таки происходит с озером? Да разве с одним
озером! Вся тайга стонет, словно живая. Да она и есть живая, обреченная
моя тайга. А стонет она потому, что гибнет наша матушка-Земля, гибнет,
родимая, и с нею вместе гибнет все живое... Как же выбраться на волю?
Хоть бы помог кто... Да нет, помощи ждать нечего, откуда она в эдакой
глухомани? Рассчитывать можно лишь на собственные силы. И на тайгу --
она наверняка помнит добро старого бобыля. И еще озеро... способно ли
оно услышать мое отчаяние?..
Словно слабое дуновение ветерка всколыхнуло неподвижный воздух.
Что это? Дед Мартын чиркнул спичкой. Трепетное пламя вырвало из тьмы
часть пространства и кусок бревенчатой стены. На стене четко
обозначился чей-то силуэт. Скорее подсознанием, чем умом старый лесник
понял, что он сам отбрасывать тень на стену никак не может. Не может. И
снова чуть ощутимое дуновение...
Спичка догорела и больно обожгла пальцы. Дед Мартын инстинктивно
взмахнул рукой -- и вновь погрузился во мрак. "Иди!" -- родился в мозгу
чей-то неведомый зов. "Куда?"- вслух спросил лесник и тут же решил, что
сходит с ума. "Вперед", -- беззвучно ответил некто. Дед Мартын шагнул
вперед и протянул руку. Но рука, вопреки ожиданиям, не наткнулась на
грубый бревенчатый сруб, а окунулась в черную пустоту. Он зажмурился и
шагнул еще раз -- и снова нет преграды. И тогда он услышал вновь: "Иди
за тенью своей!"
...Когда он открыл глаза, перед ним расстилалось озеро Медвежье.
Брезжил серый рассвет. Небо было затянуто свинцовой мутью -- и полная
неподвижность в воздухе. Мороз заметно ослабел; многолетний опыт
подсказывал леснику, что столбик термометра подскочил и замер где-то у
нулевой отметки.
Ветра не было, но тайга кишела мириадами звуков. Словно тугие
струны, натянутые в стволе каждого дерева, сжимаясь, клонили таежных
гигантов вниз, к земле. Они судорожно сгибались, каждый в свою сторону,
корчились, кривлялись, порой с хрустом ломались -- и жалобно стонали.
Им же больно! -- вдруг понял лесник. Нам больно! -- словно в ответ
выдохнула тайга. Над самой серединой озера выросло светящееся лиловое
облако, оформилось в миниатюрный ядерный гриб и начало медленно
подниматься к небу, чуть заметно расползаясь в стороны, но при этом
сохраняя первоначальную форму. Вскоре оно слилось с серой небесной
мглой.
Воздух был тяжел и недвижен, от озера веяло каким-то смрадом и
зловонием.
Чуть впереди и слева, спиной к леснику, стоял человек и молча
смотрел на озеро. Одежда его искрилась слабым голубоватым сиянием и
чуть слышно потрескивала, словно наэлектризованная. Это был тот самый
силуэт, виденный им в сторожке. Было в нем что-то неуловимо знакомое...
Человек повернулся и пошел по тропе прочь от озера. И тогда дед Мартын
узнал в нем самого себя.
"Иди за тенью своей!"
Тень! Это его тень! Тень жила самостоятельной жизнью, сама
передвигалась и сама же принимала решения, не испрашивая на то санкции
у своей первопричины. Нет, теперь она не тень, теперь он, старый лесник
дед Мартын стал тенью -- тенью собственной тени, ибо голос свыше
повелевал ему следовать за нею.
Он не чувствовал ног, он словно бы следовал за тенью одним лишь
взглядом. Светящийся силуэт бесшумно двигался по тропе к сторожке, а
дед Мартын шел за ним, подобно безвольной марионетке.
Нет, он не шел, он не мог идти -- ведь у него не было ног. Ни ног,
ни рук, ни тела -- от него осталось лишь внематериальное, самосознающее
"Я", лишенное телесной оболочки. Он стал невидимым, зато тень обрела
трехмерную пространственную сущность. Старый лесник наблюдал за собой
как бы со стороны. Неужели озеро столь могущественно?!
"Стой!" -- вдруг возник из ниоткуда приказ.
Дед Мартын остановился -- остановилась и тень.
Со стороны озера послышался шум приближающегося вертолета.
2.
-- Хорош дрыхнуть, щенок! -- прорычал рыжий, обдавая Игоря волной
густого перегара.
Игорь с трудом открыл глаза и поднялся. Он сидел на полу среди
пустых бутылок и остатков пищи. Голова трещала и готова была
разлететься на куски; его мутило. Сквозь окно пробивался тусклый свет
зарождающегося дня. Бандиты уже очухались и теперь судорожно
опохмелялись, лакая водку прямо из бутылок. Их колотило с такой силой,
что горлышки бутылок громко стучали об их зубы.
Ночной кошмар вдруг яркой вспышкой всплыл в сознании мальчика. Он
вспомнил лицо рыжего -- мертвый взгляд, сатанинская усмешка, жуткий
оскал -- и в страхе подался назад.
-- Что пятишься, хмыренок? -- гаркнул рыжий, зверея и нависая над
Игорем. -- Отвечай: куда твой дед девался? Ну!
До Игоря не сразу дошло, что дед Мартын исчез, но уже в следующую
минуту он понял, что рыжий говорит правду -- и втайне порадовался за
старика. Вместе с радостью пришла и надежда -- ведь дед Мартын не мог
оставить внука одного и наверняка придет на помощь.
И все же мальчик был крайне удивлен: он знал, что из кухни выхода
нет.
-- Оставь его, -- сказал "Иван-Иваныч" и громко икнул, -- пацан
знает не больше нашего.
-- Ты уверен? -- злобно сверкнул глазами рыжий, хватая Игоря за
ворот рубашки. -- Ты уверен, что они не сговорились?
-- А ты сам-то уверен, что запер старика в этой каморке? -- в свою
очередь спросил "Иван-Иваныч".
-- В отличие от вас, скотов поганых, я был трезв, как стеклышко,
-- огрызнулся рыжий. -- В конце концов, щенок подтвердит мои слова. Так
ведь, хмыренок?
Игорь проглотил комок, застрявший в горле, и молча кивнул.
"Иван-Иваныч" подошел к ним вплотную.
-- Этот трезвенник, -- он ткнул пальцем в сторону рыжего, --
действительно запер твоего деда в той каморке?
Бандиты, затаив дыхание, ждали ответа.
-- Да, -- чуть слышно произнес Игорь.
-- А что я говорил, -- рявкнул рыжий, отталкивая от себя не
нужного более свидетеля; Игорь едва удержался на ногах.
-- В таком случае наше дело хреново, -- подал голос
"Семен-Семеныч". -- Старик бесследно исчез из комнаты, при этом ни
двери, ни стены, ни пол, ни потолок не повреждены. Знаете, чем это
пахнет?
-- Дерьмом это пахнет! -- взорвался рыжий. -- Что ты здесь сопли
распускаешь, Меченый?! И без тебя тошно...
-- А ты погоди, Плохой, -- вкрадчиво произнес "Семен-Семеныч", или
Меченый, -- ты пораскинь мозгам-то. Во-первых, старик исчез, значит,
здесь замешана такая-то чертовщина, а во-вторых, этот старый оборотень
наверняка наведет мусоров на наш след. Срываться отсюда надо, мужики, и
чем скорее, тем лучше.
-- Во-во, Плохой, -- кивнул "Иван-Иваныч", -- пора собирать
манатки. Неровен час, нагрянут сюда ищейки.
Проспиртованный мозг рыжего с трудом анализировал создавшуюся
ситуацию. Наконец он смачно выругался, махнул рукой и сдался.
-- Хорошо. Уходим.
Тут же начались сборы, заключавшиеся в основном в складывании в
рюкзак непочатых бутылок со спиртным, а также продуктов, найденных в
кладовой деда Мартына.
-- А с этим что делать? -- спросил "Иван-Иваныч", кивнув на Игоря.
У мальчика все внутри похолодело.
Рыжий ухмыльнулся и ткнул большим пальцем правой руки вниз.
-- Нам терять нечего, -- отрезал он жестко. -- Одним больше, одним
меньше -- один черт вышка светит. Всем троим.
-- Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, -- подытожил
"Семен-Семеныч" и снял автомат с предохранителя.
-- Выйди во двор, -- поморщился "Иван-Иваныч". -- Здесь и так
дышать нечем.
-- Пойдем, малец, -- добродушно произнес "Семен-Семеныч" и сделал
автоматом приглашающий жест, -- не будем тянуть резину. Обещаю, больно
не будет. Небольшой укол -- и вечный кайф. Пойдем, а?
-- Иди, щенок, -- сказал рыжий Игорю, -- тебя сам Меченый просит,
а Меченый просить не привык. Ты должен ценить оказанную тебе честь. А
насчет боли он прав: боли не будет. Меченый -- профессионал высокого
класса, у него осечек не бывает.
-- Заткнись! -- рявкнул "Семен-Семеныч". -- Раз толкаешь других на
"мокрое", так хоть попридержи язык... Идем!
На этот раз он уже не просил -- он требовал. У Игоря пошли темные
круги перед глазами, ноги стали ватными, тело налилось свинцом.
Сознание начало медленно меркнуть, затягиваться густой пеленой, но
тут...
Но тут до его слуха донесся едва слышный гул приближающегося
вертолета.
3.
-- Что это? -- лица бандитов посерели.
Вертолет с грохотом пронесся над сторожкой и пошел на разворот.
Рыжий схватился за автомат.
-- Все! Нам крышка! -- крикнул он. -- Это старик навел! Ну,
попадется он мне!..
-- Уходим, Плохой! -- "Иван-Иваныч" бросился к выходу. -- В тайге
отсидимся! Может, пронесет...
"Семен-Семеныч" кинулся за ним, сшибая стулья на своем пути и
перекрывая матерной бранью вертолетный гул. Не заставил себя ждать и
рыжий. Игорь остался один.
Не разбирая дороги, бандиты понеслись по тропе, ведущей к озеру
Медвежьему. Вертолет в этот момент как раз проходил над сторожкой.
Беглецов тут же заметили.
Снизив машину, пилот повел ее прямо над тропой, по которой в
панике бежали бандиты. В раскрытой дверце показалась фигура в военном;
офицер держал в руках мегафон.
-- Нехорошев! Макеев! Байдюк! -- донесся сверху усиленный
репродуктором голос военного. -- Сопротивление бесполезно! Предлагаю
вам сдаться! Повторяю...
-- Это ты, Скипидар, их навел! -- вдруг заорал рыжий, ткнув дулом
автомата бегущего впереди "Иван-Иваныча" между лопаток. -- Ты наследил,
когда за ханкой гонял! Паскуда!..
Но Скипидар был не в состоянии произнести ни слова в ответ:
смрадное дыхание рывками, с каким-то клекотом, чуть ли не хрустом,
вырывалось из его прокуренных легких, жирный пот стекал по мокрым
сосулькам волос, глаза безумно таращились по сторонам, ничего и никого
не видя. Вчерашнее возлияние не прошло даром -- небезызвестный синдром
давал о себе знать, и давал весьма настойчиво. Впрочем, двое его
дружков чувствовали себя немногим лучше.
-- Сопротивление бесполезно! Предлагаю сдаться!.. -- тяжело падали
с неба хлесткие слова.
-- Пошел ты, коз-зел вонючий!.. -- прошипел рыжий и выпустил по
вертолету автоматную очередь.. Резкий, лающий звук разрезал утреннюю
мглу. Вертолет качнулся влево и взмыл вверх.
-- ...откроем огонь! -- донеслось с неба.
-- Смотрите: старик! -- вдруг остановился "Семен-Семеныч",
бежавший впереди. Скипидар налетел на него и чуть было не сшиб с ног.
На тропе, круто свернувшей вправо, неподвижно стоял дед Мартын.
Вся его фигура едва заметно светилась, взгляд был грозный, с заметной
примесью укоризны. Суеверный страх сковал движения бандитов. Но уже
мгновение спустя двое из них -- те, что были вооружены автоматами --
крест-накрест прошили грудь несчастного лесника огненными очередями.
-- Получай, падаль, -- процедил рыжий сквозь зубы.
Дед Мартын остался недвижен, ни один мускул не дрогнул на его
суровом лице -- лишь только глаза гневно сверкнули.
-- Призрак! -- в исступлении завопил рыжий и выпустил по старику
остаток магазина. Но старый лесник все также продолжал стоять на тропе.
Тогда Меченый схватил автомат за ствол, размахнулся и с ревом обрушился
на старика. Вороненая сталь прошла сквозь видение, а бандит, не
ожидавший подобного эффекта, потерял равновесие и свалился в куст
бузины.
-- У-у-у!.. -- завыл он, выпучив глаза от ужаса и зарываясь лицом
в снег.
Лес корчился, изнывая от боли, скулил, словно стая голодных псов,
вопил о помощи, снисхождении и смерти...
Обезумевшие бандиты метались по тропе, натыкаясь друг на друга,
сыпля проклятиями и угрозами, окончательно теряя человеческий облик и
уподобляясь диким животным. А вертолет тем временем все кружил и кружил
над тропой, и все тот же голос твердил те же слова о добровольной сдаче
и бесполезности сопротивления -- только дверца в кабину была теперь
закрыта.
Тайга стонала....
Дед Мартын воздел к небу руку, и тут же ослепительная вспышка
осветила все вокруг, огненный смерч пронесся над лесом, сжигая верхушки
сосен, обдавая нестерпимым жаром вековую тайгу. Смерч пролетел -- и тут
же исчез, и только трое бандитов, замершие в самых невообразимых позах,
сделались белыми, как луни. Нет, они все еще были живы -- но они уже
видели смерть.
Вертолет, отброшенный жгучей огненной волной к озеру, тем не менее
не потерял управление и теперь набирал высоту. Он кружил над Медвежьим,
поднимаясь все выше и выше; призывы офицеров прислушаться к голосу
рассудка больше не были слышны. Едва машина оказалась над самой
серединой озера, случилось нечто странное.
Небесный свод вдруг изогнулся, сжался в точку, тут же распрямился
и затрясся в жутком грохоте. Вертолет камнем полетел вниз, словно
попавший в зону мощного гравитационного поля; лед на озере заходил
ходуном, затрещал, захрустел, заскрежетал, пошел волнами... Когда
обреченный вертолет оказался буквально в метре от поверхности озера,
ледяное покрытие вдруг провалилось, мгновенно превращаясь в мельчайшие
обломки, и стремительно понеслось вглубь. Подо льдом образовалась
пустота -- мрачная, жуткая, бездонная, -- пустота, во мгновение ока
поглотившая и вертолет, и тонны озерного льда... Таежный воздух со
свистом устремился в пропасть, затягиваемый неведомым вакуумом. Тайга
словно сошла с ума. Столетние дубы, кряхтя, с корнями вылезали из
смерзшейся земли и, уносимые упругим ветром, исчезали в разверстой
пасти исполинского подземного чудовища, бывшего некогда озером
Медвежьим. Длинноствольные сосны, ломаясь словно спички, неслись следом
-- гигантский смерч пожирал все, до чего могли дотянуться его незримые
щупальца. Трое бандитов, зарывшись в снег и судорожно ухватившись друг
за друга, выли по-волчьи и тряслись от ужаса. И лишь один дед Мартын
продолжал стоять на том месте, где еще недавно была видна тропа, -- с
высоко поднятой рукой, с гневом и укоризной в потемневших глазах. Огни
Святого Эльма выплясывали безумный танец на кончиках воздетых к небу
перстов.
Кошмар длился не более минуты. Потом ураган сменился мертвой
тишиной. И только откуда-то из недр гибнущей планеты доносились слабые,
едва различимые скрежещущие звуки, -- словно кто-то огромный копошился
в бездне озера.
...Когда рыжий поднял голову, деда Мартына уже не было. Быстро
осмотревшись, он выбрался из-под наметенного ураганам снега и,
спотыкаясь, побежал к сторожке. Уже почти добравшись до нее, он вдруг
обнаружил, что двое его дружков неотступно следуют за ним.
-- Берем шмотки -- и в лес!.. -- прохрипел рыжий -- и сам не узнал
собственного голоса.
Рыжий и Меченый ворвались в дом и кинулись собирать вещи, а
Скипидар замешкался у порога. В рюкзак полетели теплые вещи, еда и
водка.
-- Быстрее! -- торопил рыжий.
Про Игоря никто из них так и не вспомнил...
4.
Оставшись в одиночестве, Игорь подобрал брошенную впопыхах дедову
двустволку, опрокинул стол набок, отволок его в дальний угол комнаты и
затаился за импровизированной баррикадой. "Теперь-то уж я смогу за себя
постоять", -- думал он, крепко сжимая ружье.
Мальчик слышал, что в тайге творится что-то неладное, но выходить
из дома не решился. "Буду ждать деда Мартына". В худшем случае придется
отстреливаться от бандитов.
Последние отсутствовали не более четверти часа. Когда двое из них
вновь появились в доме, Игорь едва узнал их. Волосы стали белыми, как
мел, лица посерели, щеки ввалились, глаза горели, словно у безумцев,
руки тряслись, -- словом, они походили на выходцев с того света.
Меченый, ввалившись в сторожку, первым делом влил в себя полторы
бутылки водки, и лишь после этого принялся за сборы.
-- Шевелись, Меченый! -- орал Плохой (ибо рыжим он больше не был).
-- Дорога каждая секунда. Того и гляди, призрак лесника объявится,
тогда нам всем каюк.
За дверью послышался чей-то топот.
-- Это он!! -- завопил Меченый, хватаясь за автомат.
Дверь отворилась, и на пороге появился Скипидар, трясущийся от
холода.
-- Чтоб тебя... -- выругался Меченый и отвернулся.
Плохой, выкатив глаза, не отрываясь смотрел на ноги вошедшего.
-- Ты что, Плохой, совсем спятил? -- спросил тот. -- Чего зенки
пялишь?
-- Стоять! -- крикнул Плохой, вскинув автомат. -- Стоять, сволочь!
Еще шаг, и пристрелю как собаку!
-- Что с тобой, парень? -- удивился Меченый, оборачиваясь. Но,
проследив глазами за взглядом сообщника, он все понял. Понял это и
Скипидар. У всех троих волосы встали дыбом.
Правый сапог Скипидара отливал яркой желтизной. Страшная зараза
медленно ползла вверх, от подошвы к голенищу. Желтый след тянулся за
ним от самой двери.
-- Влез все-таки, коз-зел! -- процедил сквозь зубы Плохой.
Скипидар было дернулся, пытаясь стряхнуть пораженный сапог, -- но
опоздал.
Словно придавленный невидимым прессом, он вдруг сплющился,
сгорбился, раздался вширь, оброс лопухообразными ушами, сморщился в
глуповатой ухмылке -- и в миг пожелтел. Кожа на лбу мутанта
разъехалась, и прямо над переносицей прорезался третий глаз.
Автоматная очередь тут же скосила его. Мутант упал замертво,
засучил ногами и затих. Желтое пятно начало медленно растекаться по
полу.
С перекошенными лицами, Плохой и Меченый вылетели в соседнюю
комнату, забыв прихватить туго набитый рюкзак с барахлом. Панический
страх гнал их прочь от желтого трупа. Из смежного помещения разнесся
звон разбиваемого стекла, затем глухие удары по неподдающейся раме -- и
наконец все стихло.
5.
Игорь просидел в своем укрытии, так и не замеченный бандитами. Те
две-три минуты, пока беглые зэки суетились вокруг рюкзака, и позже, в
течение трагического эпизода со Скипидаром, все трое находились под
прицелом охотничьей двустволки лесника. Один неосторожный взгляд,
одно-единственное опрометчивое слово, грозившее безопасности бедного
мальчика, и палец Игоря, побелевший от напряжения, вдавился бы в
спусковой крючок. К счастью, судьба, не посмела взвалить на душу
ребенка тяжкий груз смертоубийства -- она распорядилась жизнями
негодяев сама.
Лишь только оставшиеся в живых бандиты покинули сторожку лесника,
воспользовавшись окном -- путь через дверь был отрезан расползающимся
желтым пятном, -- Игорь выскочил из укрытия. Нельзя было терять ни
секунды. Нужно было срочно уносить ноги из обреченного дома. Желтизна
поглощала сантиметр за сантиметром, медленно надвигаясь на мальчика.
Следует отдать ему должное: он не растерялся, не поддался панике,
подобно сбежавшим бандитам, не заметался по комнате, словно грешник на
раскаленной сковородке, -- он принялся действовать разумно,
рассудительно, предельно быстро. Вернув стол в исходное положение, то
есть поставив на четыре точки, Игорь подналег на него и с силой толкнул
к входной двери, -- так, чтобы труп бывшего бандита, а ныне мутанта,
оказался как раз между ножек стола. Желтая зараза, почуяв новую жертву,
медленно поползла вверх по деревянным ножкам. Не долго думая, Игорь
разбежался, прыгнул и вскочил на стол. Ухватился за края руками и лег
на столешницу животом. Главное теперь -- быстрота и точность. И еще
спокойствие, спокойствие и твердость духа.
Стол встал как раз у входной двери, распахнутой настежь. За дверью
-- сени, за сенями -- тайга. Справа от двери, у входа, в комнату --
вешалка с его шубой. Сумеет ли он дотянуться до нее?.. Став на самый
край, с трудом сохраняя равновесие, мальчик сорвал шубу с крючка и тут
же облачился в нее. А желтизна тем временем уже ползла по стене, по
двери, растекалась по сеням, подбиралась к столешнице. Если он
замешкается еще на десять-пятнадцать секунд, то навсегда превратится в
желтого урода. Нет, только не это! Лучше смерть... Сжав двустволку,
стиснув зубы, мысленно рассчитав расстояние, Игорь оттолкнулся от края
стола и сиганул в сени. Прыжок оказался удачным: ни желтого пятна, ни
следов, оставленных Скипидаром, он не задел. Оглянувшись, краем глаза
заметил, как крышка стола налилась вдруг яркой, ядовитой охрой.
Успел... Теперь -- последний рубеж. Сунув ноги в стоявшие в углу сеней
валенки, осторожно, чтобы не коснуться невзначай пораженных участков
пола, мальчик перешагнул порог некогда гостеприимного дома, давшего ему
уют и тепло, но внезапно превратившегося в склеп, -- и оказался на
свободе.
В лицо пахнуло гарью и запахом протухшего мяса. Его замутило. Куда
же теперь? Где дед Мартын? Неужели с ним что-то случилось? Не приведи
Господь... Над тайгой висел свинцовый полумрак, медленно наползали
сумерки. Лес кривлялся и кряхтел, изнемогая от распиравшей его адской
боли, подчиняясь неведомым, сверхъестественным силам. Ветра не было, но
с озера напирал знойный, насыщенный влагой воздух. Мир, агонизируя,
бился в конвульсиях.
Он один. Совершенно один. На полсотни верст вокруг -- ни души,
если не считать двух трясущихся от страха выродков да шатающихся по
тайге спятивших мутантов. Дед Мартын бесследно исчез. Вряд ли он жив;
был бы жив, наверняка уже нашел бы его, Игоря, одинокого, затерянного в
обезумевшем лесу, обреченного на гибель. Куда теперь идти?.. Ему стало
очень тоскливо и жаль себя, так жаль, что он заплакал. Легко быть
мужчиной, когда рядом сильный, уверенный в себе дед, старый лесник,
исколесивший тайгу вдоль и поперек, когда можно опереться на чье-то
плечо, -- но когда плеча нет, когда нет никого, кто бы мог поддержать в
критическую минуту... тогда почему-то вспоминается, что ты ведь еще
ребенок, что тебе всего четырнадцать, что ты слаб, беспомощен и
одинок... Он стал судорожно вспоминать, по какой дороге они пришли
сюда. Добраться бы до того заброшенного зимовья... это двадцать верст,
или что-то около того... там можно переждать, собраться с силами,
побыть денек-другой. В зимовье и запас консервов имеется, как раз для
таких вот случайных путников, так что с голоду он не помрет. А потом...
потом с новыми силами можно будет добраться и до поселка. Это еще
двадцать верст. Холода он не боялся -- мороз спал, в тайге оттепель, да
и шубу он предусмотрительно прихватил, когда удирал из охваченной
"желтым дьяволом" сторожки. Вот только лыжи не взял, а без лыж... Что
ж, и без лыж можно дойти, коли очень-очень постараться. А он будет
стараться, будет, иного выхода нет. Найти бы только дорогу...
Найти дорогу он не смог. Тайга резко изменилась, стала похожа на
фантастический лес, усеянный обломками стволов, ветвями, вздрагивающими
в предсмертных конвульсиях, тлеющими, дымящимися и шипящими
головешками, догорающими то там то здесь скелетами таежных старожилов,
трупами неведомых животных... И еще этот жуткий запах, эти странные
звуки, какая-то песня, похожая на вой бездомных псов... И снег стал
каким-то странным, не белым и даже не серым, а скорее багровым, словно
отражающим тихий вечерний закат. Но солнца не было, снег ничего не
отражал, кроме всеобщей боли, ибо красный цвет -- это цвет боли,
страдания, крови...
Дороги он не нашел, дороги больше не было. Тогда он пошел наугад
-- и пришел к озеру. Озера тоже не было, на его месте зияла огромная,
пышущая жаром и зловонием дыра. Над дырой зависли плотные клубы
багряного тумана; туман расползался, наполняя собой окрестную тайгу,
кровавой пылью оседая на снегу и деревьях. Все вокруг гудело, и было в
этом гудении что-то зловещее, предгрозовое, неведомое...
Игорю больше не было страшно, он перешагнул ту грань, где
разум отказывался анализировать происходящее, заблокировался от
неподдающейся осмыслению действительности, впал в летаргию -- и потому
остался цел и неуязвим. Мальчиком управляли лишь древние, вечные и
недремлющие инстинкты, которые твердили: "Уходи! Здесь опасно!"
Он подчинился и побрел прочь от больного озера. Древний инстинкт
вел его к спасению, но неведомая сила, могущественная и незримая, вновь
и вновь возвращала его назад, к озеру. Он устал, ему хотелось упасть в
снег и забыться, но та же сила, (или инстинкт?) заставляла его идти.
В который уже раз он вышел к озеру.
Прямо на него, над бездной, полуневидимый, окутанный клубами
ядовитого тумана, чуть светящийся в нависшей над миром мгле, медленно и
величаво плыл дед Мартын. Мальчик замер в оцепенении. Из недр памяти
вдруг почему-то всплыла древняя легенда, рассказанная когда-то матерью.
Кажется, из Библии. Иисус идет по морю...
Автоматная очередь рассекла пространство над озером. Видение тут
же исчезло.
Началось...
6.
Тень не оставляет следов, она невесома. Впрочем, тень и не может
оставлять следов, ведь она -- тень. Что же такое я? Я не тень, ибо я
незрим, но я и не человек, ибо меня попросту не существует. Не
существую?! Так чья тень тогда идет впереди меня? Моя! Раз я сознаю
себя, свою индивидуальность, свое "Я", значит я -- есть. Но что же я
тогда? Мираж? Бесплотный дух? Тогда где же плоть? И что влечет мою тень
вперед, словно сомнамбулу? Чей зов слышал я?
Дед Мартын, вернее, его незримый дух, следовал за своей тенью
назад, в сторожку, и терялся в догадках, пытаясь постичь удивительную
метаморфозу, происшедшую с ним и раздвоившую его, когда в небе
затарахтел вертолет. Тень остановилась -- замер и сам лесник. Вскоре на
тропе появились трое бандитов.
Все, что случилось после, было похоже на кошмарный сон, причем ни
дед Мартын, ни его тень не пострадали от жуткого катаклизма,
обрушившегося на тайгу. Ясно было одно: тень являлась проводником
чьей-то могущественной воли, вершителем ее праведного суда, ее зримым
воплощением, а сам лесник, хотя и сохранил способность мыслить, хотя
чужая воля и не довлела над ним, а метаморфоза, происшедшая с плотью,
не затронула сознания, -- сам лесник, пока небеса рушились на землю, а
преисподняя исторгалась из ее недр, оставался как бы в стороне, на
ролях стороннего наблюдателя. Но смысл происходящего он отлично понял:
катаклизм вызван сознательной силой, неким глобальным планетарным
разумом агонизирующей Земли, и направлен он в первую очередь на
ненавистное человечество.
Выходит, не подвело чутье старого лесника: озеро Медвежье
действительно готовило сюрприз. Что таит в себе возникшая бездна? Что
там, внутри? Есть ли дно у этого гигантского колодца?
Дед Мартын видел, как бандиты, едва волоча ноги, убрались
восвояси, но тень не последовала за ними -- она повернула к озеру.
Повинуясь недавнему зову, лесник пошел (пошел? поплыл? полетел?) за
ней.
Над бывшим озером клубился то ли туман, то ли дым. Тень, достигнув
края, медленно понеслась над пропастью и вскоре скрылась за его густой
завесой. Дед Мартын последовал за ней.
У него осталось лишь две способности -- способность воспринимать
окружающий хаос и способность мыслить. Красно-бурый туман окутал всю
его нематериальную сущность; в плотной, почти вязкой, толще клубов
тумана возникали перед ним картины гибнущего мира. Стремительной
вереницей проносились они мимо, заставляя содрогаться разум и цепенеть
душу. Газовые камеры, гибель Хиросимы, колымские лагеря, истребление
целых народов, бомбардировки Дрездена, Багдада и Сталинграда,
беспощадная вырубка лесов, массовое уничтожение диких животных,
Чернобыль, социальные потрясения, железнодорожные крушения и
авиакатастрофы, "зеленый ад" над Антарктидой, истерзанная земля ядерных
полигонов, гибель Оркнейских островов, стоны и стенания истерзанной
планеты -- все это сплеталось в единый клубок, превращалось в
гигантский ком, давило со всех сторон, терзало и уничтожало. Черная,
зловещая мгла сопровождала видение, обрамляла его, проникала внутрь,
становилась неотъемлемой его частью -- то витали черные мысли и тени
кровавых людских деяний. Земля задыхалась в этой черноте, дергалась в
судорогах, хрипела и кричала от боли, но все ее страдания оставались
втуне -- зло неудержимо брало верх. Поздно. Спасения нет. Ни Земле, ни
человечеству. И вновь голос, грозный и неумолимый: "Виновен, человек!"
Голос высшего судии, словно подводящий итог истории.
Все оборвалось в один миг. Где-то за тысячу верст глухо прозвучали
выстрелы. Кто-то словно закрыл ему глаза, выдернул из тумана и швырнул
в тайгу. Острая боль пронзила плечо.
Боль?!.
Дед Мартын очнулся. Он снова был во плоти, и снова тень его была с
ним. Он лежал на твердом, словно отполированном, снежном насте, метрах
в тридцати от бездны. Ныло плечо. На фоне багрового тумана четко
выделялась фигура Игоря. Игорь! Бедный мальчуган!.. Жив, жив!
В недрах планеты, под бывшим озером, глухо зарокотало.
Началось...
7.
-- Ты видел?! Вся вода ушла! -- орал Плохой, в страхе пятясь от
края бездны.
-- Да хрен с ней, с водой! -- грубо отозвался Меченый. -- Лишь бы
ноги унести...
Ноги унести им не удавалось. Вот уже в пятый раз они выходили на
то же самое место -- к берегу бывшего озера. Бездна не отпускала их,
притягивала словно магнитом. Они окончательно выбились из сил, их
горящие безумием взоры блуждали по тайге в поисках спасения, но
находили лишь ужас и боль. Всюду царили хаос и запустение. Их лица и
руки были изодраны в кровь, одежда превратилась в лохмотья. Но автомат
все еще висел на плече Меченого.
-- Я больше не могу! -- захрипел Плохой и грохнулся в снег. -- Я
схожу с ума....
Меченый с ненавистью посмотрел на своего сообщника и лишь крепче
сжал зубы.
-- Призрак! -- вдруг заорал он, вглядываясь в кровавый туман над
бездной. -- Проклятый старик!
Мимо них, окутанный густой пеленой тумана, медленно и бесшумно
плыл старый лесник.
Обоих бандитов трясло крупной дрожью, глаза лихорадочно блестели,
волосы встали дыбом, будто наэлектризованные. Из полуоткрытых глоток
вырывались гортанные нечленораздельные звуки, подобно реву
взбесившегося медведя. Безумие охватило их.
Руку Меченого свело судорогой, и автомат тут же выплюнул порцию
смертоносного свинца.
-- Не стреляй!! -- завопил Плохой и бросился на Меченого. Оба
покатились по краю бездны, хрипя и кусая друг друга, словно дикие
звери.
Видение исчезло. Туман завибрировал и стал быстро рассеиваться.
Земля захрустела под ними, поползла трещинам, застонала.
Началось...
Глава шестая
И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник,
которому имя смерть; и ад следовал за ним...
Откровение Иоанна
Богослова
Слышу, как рушатся пространства, обращаются в осколки
стекло и камень, и время охвачено сине-багровым пламенем
конца. Что же нам остается?
Джеймс Джойс,
"Уллис"
1.
Бездна обрела дно. Бесконечно далекое, невидимое, не
воспринимаемое органами чувств, но внезапно ставшее реальностью. Из
недр бездны доносился чуть слышный, неизменно нарастающий гул. Туман
быстро рассеялся, воздух стал прозрачен и кристально чист. Тайга
замерла в напряженном ожидании, тишина и безмолвие окутали мир.
Дно медленно поднималось...
-- Дедушка, дедушка, куда же ты пропал? -- плакал Игорь,
прижимаясь к деду Мартыну.
-- Игорек, мальчик мой, как я рад, что ты жив! -- шептал лесник,
гладя мальчика по голове.
-- Я думал, они убили тебя, дедушка...
-- Я не надеялся больше увидеть тебя, Игорек...
Они не слушали друг друга, дав волю чувствам. Они были счастливы,
но обоих терзало смутное предчувствие неизбежного конца. Это
предчувствие заполняло атмосферу, висело в воздухе, забивалось в поры,
пронизывало все вокруг -- оно исходило от бывшего озера, обретшего
второе дно.
А дно поднималось.
Уже слышно было, как кто-то гигантский копошится в бездне,
скребется в отвесные стены, источает злобу и алчность. Снизу несло
разложившейся органикой, гнилью и кладбищем.
Озеро не отпускало их, не давало уйти. Да они больше и не пытались
покинуть его, ибо знали, что обречены познать все до предела, до самого
конца, заглянуть в самую пасть дьяволу, в нутро преисподней. Они -- это
двое беглых убийц на грани сумасшествия и дед с внуком, нашедшие друг
друга и потому счастливые -- счастливые счастьем обреченных.
Небо заволокло густой чернотой, но это были не тучи, это была
именно чернота -- чернота, не дающая ни малейшей надежды на просвет.
Она низко нависала над тайгой, верхушки длинноствольных сосен утопали в
ней, словно в вязкой, густой смоле. Но тьме противостояло какое-то
странное, необъяснимое свечение, исходившее неведомо откуда и
отливающее фосфорическим светом, холодным, кладбищенски-могильным.
Постепенно свечение разрасталось, становилось ярче, и вскоре наконец
стал ясен его источник: то светился снег в тайге. Свечение шло
откуда-то изнутри, пробиваясь сквозь спрессованный, обледеневший наст,
сквозь нагромождение поваленных стволов, бурелом и слой обломанных
ветвей. Свет шел прямо из-под ног, создавая впечатление зыбкости
снежного покрова.
Словно гигантский лифт, озерное дно поднималось все выше и выше.
Но лифт не был пуст, он нес на себе нечто ужасное, непостижимое,
сверхъестественное, изрыгающее отвратительные звуки, скрежещущее
сотнями голодных челюстей. Теперь уже можно было различить кишащую
массу на дне бывшего озера, массу живую, алчущую крови, злобно
сверкающую из тьмы сотнями годных глаз. Что это -- посланники ада? сам
дьявол? или отторгаемая планетой зараза, проникшая в ее недра, словно
червь в яблоко?
На противоположном краю бездны, у самого обрыва, освещенные
каким-то дополнительным светом, льющимся сверху, из хаоса черных,
полумертвых ветвей древнего уродливого дуба, под звуки мрачной,
мистической музыки плясали две странные фигуры. Это были мутанты: тот
самый желтый безумец, заглядывавший в окно сторожки несколько дней
назад, и бывший дедов пес Марс. Оба хихикали и повизгивали от
удовольствия, кружась в хороводе и держа друг друга за руки (вернее, за
передние конечности).
Черная масса на дне озера была теперь хорошо видна. Поблескивали
чьи-то длинные, продолговатые спины, дергались многометровые
суставчатые лапы, подобно гигантским антеннам резали мглу упругие усы.
И вся эта отвратительная смердящая каша из тысяч и тысяч тел медленно,
но верно поднималась из бездны. Это было похоже на вражеский десант,
только десант готовился не с иных миров, а из недр самой Земли. Ужас
пронзил сердца четырех наблюдателей, дух смерти завис над ними, готовый
принять жертву.
-- Это конец, -- глухо прошептал дед Мартын и крепко, до боли сжал
плечо мальчика.
-- Что это? -- срывающимся голосом спросил Игорь, не в силах
оторвать взгляд от бездны.
-- Гигантские тараканы, -- отрешенно отозвался дед. -- Или
нечисть, подобная им... Скорее! -- вдруг спохватился он, и глаза его
вспыхнули чуть заметным огоньком надежды. -- Тут есть берлога... кто
знает, может, еще уцелеем...
Он потащил Игоря вглубь тайги.
Берлога, действительно, была в двух шагах от озера. Медведь,
обезумевший от страха, давно покинул ее и теперь носился по лесу в
поисках пристанища. Именно в берлоге и решили укрыться дед с внуком от
гнусных тварей, вот-вот готовых заполнить своею массою окрестную тайгу.
2.
Уже не менее тридцати метров отделяло кишащую массу от края
бездны.
Меченый и Плохой словно одеревенели, глубокая апатия овладела,
обоими: они смирились со всем.
-- Послушай, Плохой, -- вдруг прохрипел Меченый, -- подыхать, так
с музыкой. Может, шарахнуть по этим тварям, а?
Плохой не отозвался. Тогда Меченый вынул из кармана запасной
"рожок" и заменил им пустой.
-- Получайте, мать вашу!.. -- проревел он, и неясно было, что
мгновением позже прозвучало громче: отборная матерная брань или длинная
автоматная очередь.
Бездна взорвалась нечеловеческими воплями и жутким металлическим
скрежетом. Чудовища заметались по каменному колодцу, топча друг друга,
теряя лапы, усы и челюсти, вгрызаясь в брюха соседей, поедая трупы себе
подобных, отвратительно чавкая, шипя и извиваясь от боли. Объятые
паникой, они совершали гигантские прыжки -- и тогда их толстые, словно
витые канаты, усы оказывались над краем бездны.
Меченый дико захохотал и тут же выпустил вторую очередь по
обезумевшей бурлящей массе. Плохого выворачивало наизнанку.
И вновь тайга пришла в неистовство. Снова застонал лес,
исполненный боли и страдания, снова неведомая сила принялась корчить,
гнуть и валить деревья. Снова лес превратился в кромешный ад. Только
теперь все было иначе. Деревья не просто гнулись и корчились -- они
завязывались в узлы, раздувались, словно резиновые, до неимоверных
размеров и внезапно лопались, осыпая окружающее пространство крупными
бурыми пятнами; та же бурая жидкость, вязкая и дурно пахнущая,
изливалась из поверженных стволов, сочилась из ран и бурлящими
ручейками стекала в бездну.
И вот настал тот момент, когда кишащая масса достигла земной
поверхности. Гигантские тараканы зловонным потоком хлынули в тайгу,
круша все на своем пути. Во мгновение ока оба бандита были сметены
живой волной, отброшены на десятки метров в лес и тут же затоптаны. В
довершение ко всему одно чудовище на ходу отхватило голову Меченого и,
хрустнув челюстями, мигом проглотило.
Были они метров пяти длиной, стремительные, беспощадные, с
огромными круглыми глазами-шарами, с вечно жующими челюстями и длинными
мохнатыми лапами. Они сыпались из бездны в тайгу, тут же вскакивали на
лапы и двумя правильными потоками текли: одни -- на юго-запад, другие
-- на юго-восток. Многие, оказавшиеся брюхом кверху, не успевали встать
на лапы и оказывались раздавленными своими же сородичами. Деревья
сыпались под их напором, словно спичечные коробки, срезались острыми
челюстями подобно хлебным колосьям, отбрасывались как никчемные
сорняки.
А дно тем временем поднималось все выше и выше, вздымая к
черно-свинцовой мгле все новых и новых посланников ада. Гора из
копошащихся тел неуклонно росла и становилась похожей на гигантский
муравейник. С хрустом, с треском сыпались тараканы с ее вершины, ломая
усы, лапы и головы. Вот один из них сорвался, попытался спланировать на
куцых крыльях, но напоролся брюхом на обгоревший остов сосны и,
пронзенный насквозь, долго еще бился в конвульсиях, судорожно царапая
лапами небесный мрак.
Гул, подобный топоту сотен табунов, несся по тайге. Земля
дрожала...
3.
-- Скорее! -- торопил дед Мартын Игоря. -- Скорее же, Игорь!
Они мчались по агонизирующему лесу, настигаемые полчищами
гигантских тараканов. Так уж распорядилась судьба, что медвежья берлога
оказалась на пути одного из тараканьих потоков. Вернее, поток должен
был лишь краем зацепить брошенное жилище хищника -- и тем не менее...
Тем не менее берлога не могла служить идеальным убежищем для двух
погибающих мужчин. Но иного выхода у них не было.
Игорь бежал впереди, а дед Мартын подталкивал его сзади,
одновременно указывая верное направление. Чудовища быстро настигали
беглецов.
-- Беги один, Игорь! -- крикнул дед Мартын. -- Я постараюсь их
задержать!
-- А ты, дедушка? -- остановился мальчик в растерянности. -- Я
останусь с тобой.
-- Беги!! -- грозно загремел старый лесник, ловко скидывая с плеча
двустволку. -- Вон у того оврага возьмешь чуть правее и как раз выйдешь
на берлогу. И чтобы духу твоего здесь не было! Слышишь?
-- Слышу, -- сквозь слезы прошептал Игорь. -- А как же ты,
дедушка?
-- Я следом за тобой, вот только... Да уберешься ты отсюда или
нет?
Последний окрик подстегнул Игоря, и он стремглав бросился к
оврагу.
А дед Мартын, с ружьем наперевес, широко расставив ноги, стоял и
ждал тараканьего авангарда. Самый первый из них, с обломанным усом,
несся прямо на человека. Дед Мартын вскинул ружье и тщательно
прицелился. Когда до чудовища осталось не больше десяти метров, грянул
выстрел. Бронированные челюсти страшного хищника, постоянно что-то
жующие, разлетелись в разные стороны, словно разодранные невидимым
великаном, а сам таракан встал как вкопанный, тут же взвился на дыбы и
грохнулся на спину. Раздался ужасающий хруст. Образовался затор. Вновь
прибывающие тараканы спотыкались, падали, пятились, пытались подняться,
встать на лапы, но их тут же безжалостно топтали, топтали, топтали...
Всеобщая сумятица дала Игорю выигрыш в десять-пятнадцать секунд, и этих
секунд как раз хватило, чтобы укрыться в берлоге.
Проводив внука взглядом, дед Мартын улыбнулся одними уголками рта.
-- Слава Богу... Теперь и умереть не страшно.
Он повернулся лицом к опасности и снова вскинул ружье. Но
выстрелить он не успел: напиравший сзади поток перевалил через
незначительную преграду из нескольких задавленных тел и захлестнул
его...
Когда Игорь невзначай обернулся, деда Мартына он не увидел; лишь
старая двустволка, отброшенная лапой одного из чудовищ, изуродованная и
помятая, одиноко висела на суку чудом уцелевшей сосны и мерно
покачивалась над потоком полированных спин, сотни и тысячи которых
черными тенями растекались по тайге...
Глотая горькие слезы, Игорь нырнул в берлогу. Тоска и чувство
невосполнимой утраты сжали его сердце железными тисками, хотелось выть
от отчаяния и внезапного одиночества. Бедный, бедный дедушка... Земля
под ним вдруг всколыхнулась, оглушительные рокот и гул наполнили
атмосферу, сверху посыпались комья грязи, прошлогодние ветви и сухие
листья -- то правильной колонной шли гигантские тараканы, шли на
юго-запад. Неведомая сила гнала их вперед, вперед, вперед и только
вперед...
Поток ширился, и теперь фланг его как раз проходил над бывшей
берлогой. Ветхое медвежье строение с трудом выдерживало натиск тяжелых,
подобных танкам, чудовищ и вот-вот готово было рухнуть. Дважды уже
тараканьи лапы пробивали ненадежную кровлю берлоги и, неистово царапая
тьму, заставляли едва живого от страха мальчика забиваться в самый
дальний угол.
Сколько прошло времени, Игорь не знал. Нескончаемый тараканий
поток продолжал тянуться сквозь тайгу. И вот наконец произошло то, чего
бедный мальчик боялся больше всего: берлога не выдержала и рухнула.
Страшная тяжесть навалилась на него, смрадное дыхание обожгло лицо.
Игорь закричал и потерял сознание.
Глава седьмая
В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее;
пожелают умереть, но смерть убежит от них.
Откровение Иоанна
Богослова
1.
Он брел по лесу, теряя последние силы. Сознание, словно вспышки
солнечного света сквозь густую пелену облаков, озаряло порой
помутившийся разум. Вспышки эти были слишком недолговечны, и все же в
их короткие мгновения Игорь успевал вспомнить все, что с ним произошло
накануне.
...очнулся он от собственного же стона. Тело страшно ломило,
голова раскалывалась от нестерпимой боли. Он с трудом размежил
свинцовые веки.
Тайга стояла безмолвная, неподвижная. Ни звука, ни шороха, ни
дуновения ветерка -- лишь откуда-то с края земли, из-за тысячи верст,
доносился приглушенный гул. Тараканы ушли. Ушли, забрав с собой жизнь
деда Мартына. Игорь пошевелил рукой. Острая боль пронзила плечо, и он
снова застонал. Он лежал в ложбине, под поваленным стволом, слегка
присыпанный ветвями, грязным снегом и обломками ледяного наста.
Близился вечер. В лесу царили запустение и хаос, тайга напоминала
место, где накануне произошла страшная битва и где дух смерти нашел
себе последнее пристанище. Туман клочьями висел над землей, заполняя
собой все видимое пространство. С небес, обретших свой естественный
цвет, мутным грязным пятном глядело солнце. Игорь попытался встать, но
не смог. В глаза, мозг, тело нахлынул мрак, и мальчик снова провалился
в небытие.
...как пролетела ночь, он не помнил. Следующий проблеск сознания
застал его продирающимся сквозь заросли колючего можжевельника, на дне
сырого, болотистого оврага. Он стал похож на бродягу -- да он, по
существу, таковым теперь и являлся. Лес стал прежним, по тайге неслась
опомнившаяся весна. Было тепло, снег интенсивно таял, становясь рыхлым,
мокрым и тяжелым. Он шел наугад, так как давно уже потерял
представление о времени и направлении. К чему забивать голову ненужными
проблемами? Если судьбе будет угодно, она сама позаботится о нем. Он
слишком устал, чтобы...
"Тараканий тракт" остался где-то в стороне. Гул стих -- видно,
посланцы ада ушли слишком далеко. Тайга судорожно, нехотя, будто тоже
полагаясь исключительно на судьбу, а не на собственную страсть к жизни,
просыпалась от зимней спячки. Птиц не было вообще. Ни одной.
...снег почти сошел, из обнаженной, заваленной лесным мусором
земли местами пробивался бледный стреловидный папоротник. Небо
подернулось мутной пеленой, и солнце, размазанное по нему от края и до
края, неохотно роняло на землю чахлые лучи.
Неизвестно, чем он питался все эти дни, наверное, инстинкт далеких
предков помогал ему найти в полумертвой тайге какие-то крохи, способные
поддержать искру жизни в изможденном, доведенном до истощения теле.
Уродливо распухшие почки, вот-вот готовые лопнуть, липкими гроздьями
застревали в волосах несчастного путника, когда тот, не в силах поднять
воспаленные веки, шел напролом сквозь липовый молодняк, сквозь заросли
орешника, через густые ельники. От земли, медленно прогреваемой дневным
светилом, невидимыми струйками поднимались вверх нездоровые запахи
гнили, кладбища и плесени.
...лес покрылся первыми, бледно-зелеными, с желтоватым отливом,
очагами распускающейся растительности. Но очаги эти вселяли не надежду,
а скорее уныние, тоску и пессимизм. Похоже, очередное пробуждение к
жизни давалось Природе с большим трудом. Действительно, к чему все эти
усилия? Ведь это -- последнее пробуждение, пробуждение перед смертью, а
затем -- вечное небытие. Так стоит ли стараться?..
...теперь их стало трое...
Как-то раз, пробудившись от тяжелого, лишенного сновидений сна, он
увидел перед собой желтое мутное пятно. Когда пятно обрело более четкие
контуры, он понял, что это лицо. Мутант с интересом наблюдал за ним;
чуть поодаль, кивая большой косматой головой, стоял желтый Марс. Пес
понимающе улыбался.
Ни страха, ни отчаяния -- ничего. К чему? Так ли уж страшна жизнь
в шкуре желтого безумца? По крайней мере, хуже уже не будет. Пусть
судьба решает сама...
Судьба решила. Желтые морщинистые руки протянулись к его лицу. Он
закрыл глаза, затаил дыхание. Мягкое прикосновение... ласковое
поглаживание по щеке... дыхание у самого уха... И дикий восторг!
Он вскочил на ноги, раскрыл глаза. Мир был желтым, желтым и
теплым, словно парное молоко. От радости хотелось визжать, кубарем
кататься по чахлой таежной траве, беззаботно скакать -- и ни о чем не
думать. Силы вновь вернулись к нему -- вдвое, втрое, вдесятеро.
Гигантские уши-лопухи порхали у его плеч, когда они -- он и его новый
друг -- взявшись за руки, носились по обреченной земле. Вот оно --
счастье!
...он снова один. Но восторг не покидает его. Он весел и сыт --
что еще нужно человеку?
Перед ним покинутая деревня. Кое-где видны обуглившиеся остовы
домов. Это особенно смешно. По кривым деревенским улочкам, на старом
дребезжащем мопеде носится престарелый мутант с длинной, развевающейся
на ветру, бородой. Желтая пыль стелется вдоль дороги... Он падает на
землю и захлебывается в собственном хохоте.
...сны. Сны не дают ему покоя по ночам. Во сне он снова становится
прежним человеком -- уродливым, отчаявшимся, одиноким, дрожащим от
холода и страха, потерявшим надежду. От этих кошмаров он просыпается в
холодном поту -- и тут же все забывает.
...их снова трое. Особенно рад он Марсу. Наверное потому, что пес
любит таскать его за уши, а вечерами грызет задеревеневшие пятки. Обувь
давно уже развалилась.
Там, где оставались их следы, рождалась желтая жизнь...
2.
И все-таки тайга пробудилась от зимнего сна -- судорожно,
болезненно, с заметным опозданием, но пробудилась.
Чахлая трава, куцые сморщенные листочки, бледные цветы -- это,
пожалуй, все, что смогла из себя выжать обреченная Природа. Ни жужжания
пчел, ни трескотни кузнечиков, ни суеты юрких белок, ни гордого шествия
грациозного оленя, ни мерного стука красноголового дятла, ни ночного
шелеста летучих мышей -- ничего этого не было и в помине, все это
исчезло, растаяло, растворилось в прошлом. Тайга вымерла, и даже
деревья не шелестели своей листвой, так как вот уже несколько дней
стояло полное безветрие.
Но словно грибы после теплого дождя, возникали в тайге островки
новой жизни. То была желтая жизнь, жизнь-мутант.
Разрывая рыхлую землю, выползали на свет Божий фантастические
змееподобные мясистые стебли, в считанные часы возносились ввысь, на
недосягаемую высоту, обхватывали стволы ближайших сосен и, подобно
тропическим лианам, карабкались к мутному солнцу. Огромные желтые
цветы, испускающие удушливый, приторный аромат, в одночасье покрывали
лесные поляны; гигантские грибы разбухали буквально на глазах. В тайге
появились птицы, но то были птицы-мутанты -- огромные, лишенные
оперения, с выпученными глазами. Они не пели -- они выли подобно диким
волкам.
Нет, жизнь не ушла из тайги, она сконцентрировалась в желтых
островках. Бурная активность желтой флоры на фоне полусонного
бледно-зеленого леса казалась исступлением, безумным вихрем,
бешенством. Желтая зараза с жадностью расползалась по тайге, оккупируя
все новые и новые территории. Тайга не сопротивлялась, она знала, что
обречена.
Но и желтая жизнь -- не жизнь, а лишь агония, прелюдия к всеобщей
смерти.
Пир обреченной Природы во время последней чумы...
Новая глава
Но ад не вечен, когда-нибудь жизнь начнется снова...
Альбер Камю
Февраль -- март 1991 г., август 1993 г.
Москва