Наталия Мазова
Рассказы
АНДОРЭ И ЭСТЕЛИН, ИЛИ ВО ДВОРЦЕ ОПЯТЬ ИЗМЕНА...
КОГДА НЕ ПАЛ МОНСЕГЮР...
ГОЛОС НОЧИ
ШПИОН
ВОДА ПОНИМАНИЯ
Наталия Мазова
АНДОРЭ И ЭСТЕЛИН, ИЛИ ВО ДВОРЦЕ ОПЯТЬ ИЗМЕНА...
1
- Хэй, Эленд, Эленд! Беги к нам, леди Эленд!
Голоса девушек звенят, как серебряные колокольчики... нет,
как тысяча маленьких льдинок, на которые рассыпаются
сорвавшиеся с крыш сосульки. И в радостной тишине весеннего
утра, под шум талой воды, стремительно несущейся вниз по узким
улочкам к Великой Реке, они вселяют в мою душу ощущение
восхитительного праздника.
- Беги к нам! Или ты боишься?
Я стою над обрывом и смотрю вниз, на Хальдри, Эймо и
обеих Лейри - они, наперегонки с талой водой, уже сбежали вниз
по крутому склону. Их легкие яркие платья и плащи сказочными
цветами выделяются на сером тающем снегу. По большому счету,
еще холодновато для подобных нарядов, но девушки бегают,
гоняются друг за другом и совсем не замечают холода - а я, хоть
старше их всех, от них не отстаю.
- Что-о? Это чей там вражий голос утверждает, что я боюсь?
Твой, Лейримэл? Смотри и не говори, что не видела!
Шаг назад - я моментально прикидываю расстояние и с силой
отталкиваюсь от обрыва. Плащ за моими плечами резко и сильно
взметнулся - словно раскрылись крылья - но я уже приземлилась в
осевший сугроб, увязнув в нем по колено. Мокрый снег доверху
набился в мои сапоги, я безуспешно пытаюсь его вытряхнуть... Да
черт с ним - мне сейчас весело и хорошо.
- Вот это да! - девушки обступают меня. - Как ты ловко:
раз - и здесь!
- Я бы никогда на такое не решилась! - У принцессы Лейрии,
самой младшей, глазенки горят от восхищения. - А теперь куда?
- А теперь вдоль реки, - это Хальдри, она возглавляет нас.
- Пройдемся по Старому городу и вернемся во дворец по лестнице
королевы Биарры.
Внизу, у воды - синеватая тень и свежесть утра. Высокий
обрыв закрывает от нас солнце, и каждый наш шаг сопровождается
перезвоном льдинок. Великая Река лениво движется в ту же
сторону, что и мы - цвета стали и как сталь, холодная. Вода в
ней уже начала прибывать, еще дня четыре такой же погоды, и
Старый город станет недоступен для подобных прогулок. Вот мы и
бродим здесь, пока еще можно.
Домам Старого, или, как его чаще зовут, Нижнего города лет
по двести-триста. В те времена Великая река разливалась не так
сильно, и эту часть Эстелина не затопляло даже в самое обильное
половодье - но все течет, все меняется. В высокоразвитых Сутях
это именуется - медленные колебания климата. Правда, те, кто
некогда возводил Нижний город, об этом не знали или не
задумывались, и все дома построены прочно, на века, из тесаного
темно-серого камня здешних гор. Некоторые дома пострадали от
войны (не от минувшей, а еще от стародавней с каганом Куремских
степей), и очень многие - от наводнений. Но кое-какие так и
стоят нерушимо все эти годы - умели же строить предки, куда нам
до них...
Весной в Старом городе всегда безлюдно. Тишину разрывают
лишь наши оживленные голоса, яркие наряды девушек мелькают
между домами - у Лейримэл платье желтое, у принцессы
серебристое, а сверху накинуты одинаковые зеленые плащи.
Хальдри тоже в зеленом, но потемнее и с золотой вышивкой, а в
наряде Эймо сочетаются белый и малиновый. И лишь я сама - в
своих неизменных черных шелках, торжественно-мрачная тень на
этом цветном фоне...
К зеленому я и сама неравнодушна, но что поделаешь -
ничего другого у меня сейчас нет. Уже почти год я сижу без
денег, слава богам, что мадам Гру из жалости кормит меня
бесплатно. А шелк этот мне достался совершенно случайно, и его
даже на настоящее платье не хватило - только на длинную тунику
с разрезами, что-то вроде силийской одежды для верховой езды...
Ох, сколько каждый раз возни с этими тряпками! Всегда
завидовала тем, кто может менять их, как и облик, простым
усилием воли. Мне же, чтобы принять образ, соответствующий
ситуации, надо долго смотреть в зеркало и напрягать фантазию,
либо отдаваться на волю сил мироздания... а они всякий раз
норовят вытащить на всеобщее обозрение мою гнусную ведьмовскую
сущность. С этим уж ничего не поделаешь - я по самой сути своей
не аристократка, и любая утонченность всегда была объектом моей
жесточайшей зависти. Но в полуоткрытых Сутях, таких, как
здешний Мир Великой Реки, правильнее всего выглядеть именно
благородной леди - кроме всего прочего, ей куда реже, чем
бродячей шарлатанке, приходится выполнять команду RESCUE RUN
(спасение бегством). И хотя для меня и сейчас куда естественнее
сливаться с простонародьем - играть знатную даму я, в конце
концов, просто привыкла...
Вообще-то в Мире Великой Реки насмотрелись на всякую меня
- впервые я попала сюда в семнадцать лет, еще до Круга Света.
Тогда я только-только научилась как следует управлять метлой,
почти ничего не смыслила в прикладной магии и не знала никого
из настоящих мотальцев по Сутям - а угодила в самый разгар
Войны Шести Королей. Маленькая была, глупая - вот и полезла в
самую мясорубку... Да и кто из нас в этом возрасте не мечтал
совершить подвиг? Так что Орсалл из Краснотравья до сих пор
вспоминает лохматую девчонку в драных штанах и рубашке, которая
взахлеб читала заклятья с восточной башни осажденного Передола
и больше всех удивилась, когда они сработали...
Тому минуло уже четыре года. Я снова в мире, видевшем мое
начало, но вернулась сюда уже иной - опытной, уверенной в себе,
повзрослевшей (по крайней мере, внешне) - подданной всего
Зеркального Круга, чье истинное Имя в средоточии миров звучит
как Элендис Аргиноль. Здесь же меня знают как леди Эленд из
Рябинового Дола, талантливую чародейку. (И естественно,
незаконную дочь одного из лордов Дола - иначе откуда бы у меня
взяться моим способностям?)
А в Мире Великой Реки - второй год мира, и день окончания
войны стал национальным праздником Каменогорья, главной
державы-победительницы. Но сегодняшний праздник совсем
особенный, ведь король Атхайн выдает замуж сестру свою,
прекрасную принцессу Клематис... С чем я его и поздравляю от
души. Одну из дочек погибшего дяди-короля сбыл с рук - так еще
две остались, а там и родная сестрица Лейрия на подходе. А
женихов на всех не напасешься - повыбили в войну...
Положение, э-э, как бы обязывает... Белобрысый головорез
Орси теперь тоже лорд Орсалл, властитель Краснотравья, и в
таком качестве первый кандидат на охмурение. Вот он и
подговорил чародейку леди Эленд изобразить его нареченную
невесту и тем избавить его от общества принцесс Йоссамэл и
Наинрин. (Это называется: "Мы же с тобой старые боевые кони!")
По такому поводу он даже выдал мне пару фамильных
драгоценностей и не очень настаивает на возвращении.
А мне, собственно, что с того? Я сюда как пришла, так и
уйду, и пусть мой боевой товарищ сам через полгода
выкручивается перед молодым Атхайном...
Черт его знает, сколько ступеней в этой лестнице королевы
Биарры! Лично я досчитала до двухсот шестидесяти и сбилась.
Никак не могу отдышаться после подъема. Принцесса и три ее
придворные дамы тоже устали, медленно идут ко дворцу, забывая
подбирать подолы, нарядные плащи волочатся за ними по лужам.
Правда, наверху снег уже почти сошел, но все-таки...
Едва мы вошли во дворец, как на бедных девушек тут же
набросилась какая-то дуэнья - ай-яй-яй, башмачки ни во что
превратили, да и платья сушить придется, как так можно, вы же
не дети уже, а взрослые женщины... (Для справки: Лейрии вот-вот
будет семнадцать, остальные постарше, но двадцати еще нет ни
одной.) Что до меня, то я бессовестно бросаю девчат на произвол
судьбы - у самой в сапогах громко чавкает, надо спешно сушить
их к вечеру.
Дворец владык Эстелина в эти дни больше всего похож на
гостиницу во время наплыва постояльцев. Гости съехались со
всего Речного Содружества - Краснотравье, Эрг-Лэйя, Черные
Пески, но больше всего народу из Долины Лилий - оттуда родом
жених Клематис. То и дело оглядываюсь - нет ли старых знакомых?
И куда запропал мой дорогой лорд Орсалл, чтоб ему всю жизнь
икалось - все мои вещи в его комнате!
На ковре, покрывающем лестницу, остаются мои мокрые следы.
У распахнутого окна на втором этаже стоит и курит молодой
рыцарь Долины Лилий, судя по белой тунике с гербом Дакворта. Но
жители Долины обычно светлые, а у этого длинные черные вьющиеся
волосы... он поворачивает голову, подтверждая мою догадку -
Хэмбридж Флетчер, менестрель и моталец, такая же сволочь
праздношатающаяся, как и я сама! Здорово, черт возьми,
встретить в таком месте доброго знакомого из Ордена! Ужасно
хочется повиснуть у него на шее, но этикет не позволяет -
вокруг полно местной знати. Приближаюсь к окну - он меня еще не
заметил - и нарочито громко произношу, чуть склонив голову:
- Мой привет и поклон благородному Йоралину Даквортскому!
Он обернулся - легкая улыбка смущения на смуглом лице и
неподдельная радость в глазах:
- Благодарю судьбу за нежданную встречу, прекрасная Эленд.
Видеть тебя - счастье для любого смертного.
- Я прибыла сюда с Орсаллом из Краснотравья, - сразу же
задаю я правила игры. - Не знаешь ли ты случайно, где он сейчас
находится? Я ищу его уже целый час.
- Увы, моя госпожа, я еще не имел удовольствия видеться с
лордом Орсаллом. Но могу предположить, что вместе с другими
гостями он сейчас осматривает новый форт Эстелина.
- Чтоб тебе ни дна ни покрышки! - это я уже еле слышно, в
порыве раздражения. - Сам удрал, а я сиди до вечера в мокрых
сапогах!
- Так пошли ко мне! - так же еле слышно отвечает Флетчер.
- У меня и высушишь, а пока они сохнут, послушаешь Россиньоля,
- и в полный голос, для всех: - Госпожа моя, почту за честь
видеть тебя в своих покоях.
- Что ж, я принимаю твое приглашение, лорд Йоралин, -
слова эти сопровождаются величественным наклоном головы, и мы с
рыцарем Долины Лилий удаляемся рука об руку...
Вкусы у нас похожи, поэтому я и Флетчер часто отираемся в
одних и тех же Сутях одновременно. За три года мы много узнали
друг о друге, и я, пожалуй, неравнодушна не только к Словам и
песням этого мерзавца (он уже давно Мастер), но и к нему
самому... У него поразительный дар: в новом месте он никогда не
пытается что-то из себя изобразить, но полностью отдается на
волю незнакомой Сути, вбирает ее в себя - и легко и просто
принимает именно то обличье, какое надо, оставаясь при этом
собой. Он мог бы стать своим в любом мире, в каком пожелал - не
то что я...
Между прочим, и рыцарем Долины он стал абсолютно законным
путем - сама Владычица Дигенна посвятила его после боя на
Заросшем тракте. Давно не видала я его в этом образе - в
последний раз вроде бы в то утро на стенах Эрга, когда убили
командора рыцарей Долины. И эта его белая туника тогда была вся
в крови и копоти... до сих пор всем нам больно вспоминать,
какой ценой удержали Эрг.
Но сегодня - совсем другое дело! Сегодня он изысканно
красив - хотя скажи я это ему, он прикончит меня на месте. Он
не я, обличье лорда Йоралина естественно для него, как дыхание,
но от этого не более любимо.
- Здесь еще можно жить, - Флетчер словно отзывается на мои
мысли. - Здесь хотя бы знают, что такое табак.
- Однако мало кто из высокородных курит, - замечаю я.
- А, - он машет рукой, - после войны все перемешалось. А
на той же Роардинэ, если помнишь такую дыру, я за четыре дня
без сигарет чуть на стенку не залез.
- Да, закури ты там, от обвинения в черной магии уже не
отвертелся бы!
- Слушай, а почему ты с Орсаллом? Вы же вроде никогда не
были особенно близки...
- Использует меня в качестве щита от обаяния Йоссамэл, -
поясняю я кратко.
- Да, Йоссамэл - это нечто! - его улыбка делается еще
шире. - По-моему, даму с таким характером Атхайну не сменять
даже на выгодный политический союз. Наинрин - та пусть
дурнушка, но хотя бы не стерва, а уж Йосса...
Комната Флетчера в северном крыле дворца, где разместили
всех гостей из Долины Лилий. Первое, что предстает моим глазам,
едва я распахнула дверь - некий тип в бежевом камзоле, который
разлегся на единственной кровати, перебирая струны лютни.
Увидев меня, он в мгновение ока принимает вертикальное
положение и отвешивает мне поклон.
- Мое почтение прекрасной леди с золотыми волосами...
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не застонать. Волосы у меня
русые, но с характерной ругианской желтизной, так что первый
комплимент, приходящий в голову ну буквально всем и каждому -
назвать меня золотоволосой...
- Отставить, Россиньоль, - Флетчер смеется и машет рукой.
- Эта леди такая же моталица, как и мы с тобой. Эленд, позволь
представить тебе Нэда Россиньоля, Мастера Ордена, известного
также как Винато и Большой Баклан, последнее подчеркнуть.
Страшный разгильдяй, но при этом идеальный спутник в Сутях, ибо
побывал там, где нам и не снилось...
Где-то я уже видела эти соломенные волосы и яркие голубые
глаза... не иначе, мельком в святилище Ордена...
- Очень приятно, - я сбрасываю плащ, разуваюсь и ставлю
сапоги к каминной решетке. Неплохо бы набить их бумагой, но ее
на этой Сути изобретут лет через триста, не раньше. - Кто-то,
кажется, обещал развлекать меня, пока моя обувь сушится?
- Уступаю эту честь тебе, Россиньоль, - Флетчер наполняет
три кубка из большой бутыли темного стекла. - Мои песни тут уже
все знают.
- Ты же знаешь, что тебя я готова слушать в любое время! -
возражаю я.
- Потом, - вечно эта его наигранная скромность! - Сначала
пусть споет мой друг.
Россиньоль, видать, не страдает таким же пороком - с
готовностью берет лютню, и комнату заполняет его голос,
негромкий, но проникновенный:
Вспомню легенду давних времен:
Белая леди, черный барон,
Ангел во плоти и сатана,
Двое - не пара - муж и жена!
Замечательная песня - она заворожила меня с первой же
ноты, с аккордов вступления. Даже не ожидала от этого хмыря...
Нет, с человеком, который слагает такое, мы, несомненно, будем
друзьями!
Когда песня кончается, я поднимаю кубок.
- Как говаривала шотландская ведьма Илсей - за нас с вами
и за хрен с ними!
- За Орден! - кубок Флетчера ударяется о мой.
Наверное, только ради таких минут и стоит жить на свете...
Я сижу с ногами на постели, приклонившись головой к Флетчеру -
чего церемониться, здесь только свои. На этой же кровати с
краешку пристроился Россиньоль, и сменяют одна другую
прекрасные песни...
Жаркий бой закипел... Я его одолел!
Но не в радость мое торжество -
Леди кошкой глядит и молит: "Пощади -
Я люблю не тебя, а его!"
Как все-таки они непохожи... Этот Россиньоль по виду -
типичный бродяга, средневековый жонглер, знающий, как угодить
даме и развеселить толпу. Не сразу и догадаешься, где у него
просто песни, а где Слова. Флетчер же - менестрель из легенды,
чья песня одинаково тревожит на королевском пиру и у костра на
ночном привале... Но сила в них одна - и та же сила, таясь,
живет во мне, хотя я-то сама не пою, только Говорю, но и без
лютни порой можно сделать немало!
Она то робко намекает,
Что разделяет эту страсть,
То вдруг стыдливо замолкает...
Она греха вкусила всласть!
Но с виду ангел, если нужно -
Силен притворством слабый пол...
Что за черт! Я ведь уже слышала эту песню - и если мне не
изменяет память, именно здесь, в Мире Великой Реки!
А нужно ей - всего лишь мужа...
- Поскольку, э-э, возраст подошел, - вставляю я совершенно
автоматически раньше, чем это успевает сделать сам Россиньоль.
Он резко обрывает мелодию:
- Тебе известна эта песня? Но как раз ее я пою довольно
редко!
- Слушай! А ты не пел ее здесь, в этой Сути, три с
половиной года назад, во время осады Передола?
- Именно так, - подтверждает Россиньоль.
- Тогда я уже знаю тебя! Ты - тот, кого называли
Клингзором-сказочником! Вот это встреча!
- Ты была в осажденном Передоле? - его глаза расширяются
от удивления. - Кто ты? Как тебя звали тогда, и как зовут
сейчас?
- Тогда, и сейчас, и всегда я ношу одно имя - Эленд, -
отвечаю я с достоинством.
И тут... Я не успеваю ничего сообразить - Россиньоль
опускается передо мною на одно колено, целуя руку, потом
поднимает на меня свои голубые глаза и тихо, с восхищением,
произносит:
- Так вот какая ты стала, жрица! Никогда бы не подумал,
что из той девчонки вырастет настоящая королева!
Вот это винегрет! С трудом припоминаю, что, да, было у
меня такое прозвище в Передоле - Жрица Травы... Флетчер,
кажется, не меньше моего потрясен этой сценой. А Россиньоль
продолжает:
- Знаешь, у меня та ночь как живая в памяти... Когда тебя
разбудили и ты вылезла из кучи лапника, я даже не сразу понял,
мальчишка ты или девчонка - так, существо в штанах, и сухая
трава торчит из волос. Но как только ты начала читать свои
стихи, я чуть с ума не сошел, даже не верилось - разве можно
чувствовать так в семнадцать лет? Это ведь даже не всякая
женщина понимает! Как я потом тебя искал - для Ордена!
- Но я уже два года в Ордене, - наконец выговариваю я. - Я
Подмастерье на Пути Ткущих Узор.
- Значит, есть на небе справедливость, - торжественно
произносит Россиньоль.
2
Когда я, спотыкаясь от усталости, бреду из музыкального
салона, устроенного в Яшмовом зале принцессой Наинрин, по
дворцу крадется на мягких кошачьих лапках темно-синий весенний
вечер.
Как же я сегодня вымоталась, о боги...
Нет, все-таки славная идея - позволить всем менестрелям,
которых понаехало видимо-невидимо со всех концов Мира Великой
Реки, и других посмотреть, и себя показать еще до свадебного
пира. Здесь можно петь сколько угодно и чего хочешь - не то что
на пиру, где положено спеть сколько-то королю о доблести и
сколько-то королеве о любви... Однако замечу справедливости
ради - после этого пения в салоне лично я не пустила бы на пир
по крайней мере половину тех, что насиловали лютни в Яшмовом
зале.
Кто-то наверняка скажет, что я, как любой член Ордена,
слишком пристрастна: не всем же слагать Слова, бывают ведь и
просто песни. Бывают, не спорю... но час занудных вариаций на
извечную менестрельскую тему "О западный ветер с восточных
холмов" способен хоть кого вогнать в тягостные раздумья о том,
куда катится наше мироздание. К тому же половина этих песен
исполняется на одной ноте, а вторая половина на диком надрыве,
и даже находятся таланты (в том числе, неизвестно почему
прославленный в этой Сути, Элаур Серебряный Луч), которые
умудряются совместить и то, и другое.
Блистали, на мой взгляд, всего шесть или семь человек,
среди них выделялась некая Рант - как я потом узнала, тоже
Мастер Ордена на Пути Растящих Кристалл - и, конечно, Винато-
Россиньоль. То, что вытворял там этот хмырь, описанию просто не
поддается - зрители стонали... Жаль, что Флетчер не снизошел до
высокого собрания, он бы всем им показал! А впрочем, уж его-то
я и в Городе наслушаюсь.
...- Эленд, хвала небесам! Наконец-то я тебя нашел!
Орсалл вырастает на моем пути, как чертик, выскочивший из
шкатулки. Ну держись, старый боевой конь! Сейчас ты у меня
узнаешь, как без вести пропадать на целый день!
- Ах, это вы, лорд Орсалл, - я вкладываю в эту реплику
весь сарказм, на какой только способна. - Боги мои, какая
встреча! Не прошло и трех дней...
- Эленд, я...
- Я тебя спрашиваю, возлюбленный мой жених, - не даю я ему
рта раскрыть, - по каким непролазищам ты таскался на этот раз?
Ты только посмотри, на что похож твой плащ!
- Я...
- Ты - ведро грязи, прилипшее к моему левому сапогу! -
выговариваю я с неизъяснимым удовольствием. - И ты прямо сейчас
отдашь мне ключ от своей комнаты, чтобы я смогла забрать вещи!
- Именно об этом я и хотел просить тебя, Эленд...
- Что еще? - я сразу навостряю ушки. Если Орсалл чего-то
от меня хочет, то за это я обязательно что-нибудь да получу.
- Не могла бы ты эту ночь провести в моих покоях, а меня
пустить к себе? Мне крайне неудобно об этом просить... - он
наклоняется к самому моему уху: - Тебя поместили прямо напротив
гостей с Соснового Взморья...
- Ну и что?
- Унвейя, - шепчет он еле слышно. - Придворная дама
Госпожи Моря Хилгеритт. Я был с ней сегодня в новом форте...
- И ты просишь об этом МЕНЯ? - я еле сдерживаю смех. -
Меня, твою сговоренную невесту в глазах Атхайна и двора?
- Ты вправе издеваться, Эленд. Я был так неосторожен, что
уже назвал Унвейе и место, и час.
Я в свою очередь наклоняюсь к его уху.
- Покорнейше прошу прощения... но не треснет ли у вас
рожа, властитель Краснотравья?
- Значит, договорились, - Орсалл тут же сует мне ключ
вместе с отстегнутой от плаща массивной овальной застежкой.
Хитрый, скотина - знает, что я уже давно положила глаз на эту
брошь...
- Имей в виду, - бросаю я ему вслед, - последствия за свой
счет. Разбираться с королем будешь сам, без моей помощи.
- Буду, буду, - машет он мне рукой. - Обязательно буду, -
и торопливо удаляется по полутемному коридору, что-то фальшиво
напевая. Я смотрю ему вслед, скрывая усмешку.
Бабник. Сколько себя помню, вечно покрываю какие-то его
похождения. О, бедная, бедная, бедная женщина, которой он в
конце концов достанется в мужья!
Ладно, мне так даже лучше - не надо перетаскивать вещи с
третьего этажа на первый. Нешто пойти лечь прямо сейчас, не все
же злоупотреблять гостеприимством Флетчера. Да он, к тому же,
в данный момент наверняка пьет с другими Рыцарями Долины, а я
слишком устала, чтобы выдержать еще одну серию великосветских
комплиментов...
Как оно обычно и бывает, стоило мне коснуться подушки -
усталость и сонливость как рукой сняло. Уже с час я тоскливо
ворочаюсь в постели и все больше укрепляюсь в мысли, что лучше
встать и пойти потрепаться на сон грядущий с кем-нибудь из
старых приятелей.
Шаги в коридоре - не один человек, - неразборчивый гул
голосов... К Орсаллу? Нет, мою дверь миновали, слышен скрип
ключа в замке соседней.
- Проходите, располагайтесь, - неожиданно четко слышится
из-за стенки. Да, со звукоизоляцией во дворце королей
Каменогорья явно плоховато...
- Все-таки, Ювад, ты уверен, что здесь нас никто не
подслушает? - едва заслышав такое, я тут же настороженно
замираю. Между прочим, в речи говорящего слышен акцент Черных
Песков. Едва уловимый, правда, но у меня профессионально
хорошее ухо на особенности произношения.
- Еще раз говорю тебе, Сальх - никто. Комната угловая, за
стенкой только этот пустозвон Орсалл, а ты своими глазами
видел, как он проскользнул к бабе.
- Но, может быть, слуга...
- Слуга, понимающий наречие Высокого Запада? Не смеши
меня, Сальх. Все наши в сборе?
- Да, все, - низкий властный голос, ответивший это, смутно
знаком мне, но никак не припомню, откуда. - Итак, как обстоят
дела с королевской охраной?
- Все великолепно, мой господин, - судя по голосу, в
котором звенит едва сдерживаемый смех, это совсем мальчишка,
моложе меня. - Завтра, в день бракосочетания, во дворце дежурит
личная гвардия старого короля, которой не очень-то по душе
молодой Атхайн. Что бы ни случилось, их невмешательство
гарантировано.
- Но как так получилось, что Лебединую Когорту отозвали из
дворца? - еще один голос с акцентом Черных Песков, но куда
более приметным. - У меня не укладывается в голове, что Атхайн
может хоть в чем-то не доверять Иммзору!
- Я думаю, аттары, подробности будут вам мало интересны, -
снова голос мальчишки, довольный-довольный...
- Ты неправ, Эртиль, - теперь смех слышится и в голосе
того, кого назвали Сальхом. - Аттары с наслаждением выслушают
эту замечательную историю.
- Значит, началось с того, что я пригласил одного их
новобранца, только что сменившегося с дежурства, пропустить со
мной стаканчик-другой...
Я лежу, боясь вздохнуть. Если меня услышат - тут мне и
конец, и, как в песне, никто не узнает, где могилка моя... Мать
вашу, вот это, называется, повезло! Ну почему мне все время
везет на разнообразные интриги и заговоры, я же их терпеть не
могу!
А данный заговор, похоже на то, нешуточный. Если уж речь
зашла о Береговой Когорте, чаще именуемой Лебединой из-за
крылатых шлемов - самой верной, самой надежной! - и о ее
капитане Иммзоре, лучшем друге Атхайна, воистину рыцаре без
страха и упрека, которого даже я бесконечно уважаю, хотя не
переношу профессиональных военных...
Пришла беда, откуда не звали! Черные Пески в этой войне
оказались проигравшей стороной, им само образование Речного
Содружества, где всем заправляет Каменогорье - такая кость
поперек горла! Атхайн, конечно, молод, однако уже сейчас мыслит
стратегически. Очевидно, что он не сегодня-завтра приберет под
свою руку все небольшие держания вроде Краснотравья или
Солнечья, причем приберет исключительно мирным путем... И вот
вам снова Великая Андорэ почти в своих прежних границах, и горе
тогда любым "воинам веры", которые попытаются сунуться на
северо-запад! Пока Атхайн у власти, он не допустит повторения
того беспредела, который и довел эту Суть до Войны Шести
Королей.
Вот только не всем это по нраву. Почему-то, какую Суть ни
возьми, у народов, исповедующих лунную религию, всегда чуть ли
не в ментальности заложено, что они не могут не воевать,
особенно с иноверцами! И Черные Пески служат превосходной
иллюстрацией этого правила...
- ...он к тому моменту уже не вязал лыка, называл меня
Илло - видно, принимал в этой форме за кого-то из своих - и
клялся в вечном братстве. Я тоже расхваливал его на все лады, и
поскольку с его стороны поступило предложение поискать женского
общества, обронил фразу, что таким молодцам, как мы с ним, и
принцессы не отказывают. Он тут же ухватился за идею и заорал:
"Хочу принцессу Йоссамэл!" И с этим воплем поперся по коридору
прямо в Хрустальный павильон, а я его и не очень-то удерживал,
- мальчишка по имени Эртиль уже смеется вовсю, и ему вторит
кое-кто из заговорщиков. - Представляете, идет, скандирует в
такт шагам: "Хо-чу Йос-су!" и при этом размахивает снятым со
стены канделябром, из чего я сделал вывод, что именно этим
предметом он ее и хочет...
Последние его слова покрывает дружное мужское ржание. Я
тоже издаю какой-то сдавленный звук, к счастью, заглушенный
смехом аттаров, и для профилактики дальнейших неосторожных
поступков засовываю в рот край одеяла.
- Так мы дошли до самой опочивальни принцесс, и он стал
долбить в дверь своим подсвечником. Ну, Йосса вылезает на шум в
халате, как всегда, скорбная и страшная, что-то царственно
вопит на тему "как смеете, смерды", а из-за ее плеча торчит
Наинрин, кажется, в одной ночной рубашке, все кости на просвет
видны. Лебеденок мой, увидев это зрелище, поднял палец, икнул и
изрек: "Нет, СТОЛЬКО я еще не выпил!"
Новый взрыв хохота. Да, а паренек-то родом из Каменогорья,
раз безнаказанно проделывает такие штучки! Чужаку не суметь
так. Ох, только попадись мне, змееныш...
- Йосса как услышала такие слова, так в обморок и
брякнулась - прямо нам под ноги. А Наинрин визжит, как резаная,
своим писклявым голоском: "Стража! Стража!" Ну я не стал
дожидаться, пока она докричится - через старшенькую перешагнул,
подхватил Лебеденка и давай бегом оттуда! Да еще на прощание
вякнул: "Так и быть, поимеем совесть, раз Йоссу поиметь никак
не получится..."
- Ты позабавил нас своим рассказом, - перебивает его
властный голос, - но все это действительно подробности. Каков
был результат этих ваших пьяных похождений?
- Самый для нас наилучший, мой господин. Йосса, придя в
себя, нажаловалась Атхайну, а тот вызвал Иммзора и начал
драить: мол, распустил когорту, доверия не оправдываешь, вынь
да положь мне этих двоих ублюдков! А пока виновные не будут
найдены и наказаны, Береговая Когорта снимается с несения
караула во дворце во избежание дальнейших нарушений
спокойствия. Иммзору и возразить-то на это нечего было - загнал
своих Лебедей в казармы и сам во дворце не показывается.
- Значит, все готово для задуманного нами, - подводит
итоги властный голос. Господи, кто же это все-таки? Отчетливое
ощущение, что слышала его уже не раз. И он, как и этот Эртиль -
не с Черных Песков.
- Так значит, завтра, сразу после свадебного пира? - Ювад,
я уже научилась различать их по голосам.
- Воистину так. Вы двое берете на себя Атхайна. Ты, Сальх,
со своими людьми - Тэйрина и Клематис, - слышу, он усмехается.
- Славная выйдет у них брачная ночь!
- Ее тоже... раскаленной спицей? - вздрагивает голос
Эртиля. Понятное дело, мальчишка еще непривычен к подобному
хладнокровию...
- Можно и обычной, - как ни в чем не бывало отвечает
обладатель властного голоса. - Раскаленной надежнее, но это
надо еще успеть раскалить. А следов так и так не останется.
Престол переходит к Йоссамэл, и спустя положенное время я прошу
ее руки и получаю согласие.
Так вот кто это! Можно было и сразу догадаться - Растрейн
Фиэренранский из Долины Лилий, тот самый, что так рвется в
командоры, но уже дважды выбирали не его. Йоссамэл давно к нему
неравнодушна. А ему так хочется оказаться у руля, что ради
этого он все Речное Содружество продаст за бесценок.
Идиот! Я понимаю, что на Андорэ ему плевать - лучше быть
королем в Каменогорье, чем в Андорэ простым рыцарем - но на что
надеется он сам? Усидеть на алебардах своих союзничков с Черных
Песков, которые смешают его с пылью как только, так сразу?
Эх, если б только знать остальных! Имена Сальх и Ювад не
говорят мне ничего, я не соотношу их с конкретными лицами, а
голоса могу и не вспомнить. А у других не знаю и имен, даже не
уверена, все ли они с Черных Песков...
- Да, аттары, - это тот третий... - Советую всем
участникам завтрашнего спрятать в рукавах кинжалы - мало ли что
может случиться...
- На свадебную церемонию и на пир нельзя входить с
оружием, - возражает еще кто-то.
- Хо! Атхайн сам не обманывает доверия и других считает
такими же глупцами! Нас заставят снять с пояса мечи, но кто
заглянет к нам в рукава? Здесь Эстелин, а не Ярензаг!
- Так по рукам, аттары?
- По рукам, владетельный Растрейн! И да покарает нас Тот,
Чей меч - серп Луны, если мы отступим от своего слова!
- Я принимаю твою клятву, Гисор... будущий властитель
Краснотравья! Как насчет того, чтобы взять от меня эту землю,
когда я отправлю на плаху Орсалла?
Скажете, не идиот?! Еще дело не сделано, а он уже раздает
невзятые земли! Да на его месте я бы этой Гисоровой клятве
никакой веры не имела после того, как он только что
презрительно говорил о глупцах, не обманывающих доверия!
- Ладно, аттары, - опять Ювад. - Время уже позднее. Обо
всем переговорили, так что расходитесь по одному. Ни к чему
привлекать внимание...
Скрип двери. Шаги. Снова шаги... Я лежу, как лежала, все
еще боясь пошевелиться, хотя тело ужасно затекло. Так и
придется засыпать - Ювад-то из своих покоев никуда уходить не
собирается.
Да разве мне сейчас до сна?
Мозг работает на полную мощность. Что я вообще могу?
Предупредить Атхайна? Не поверит - доказательств-то у меня нет.
Эртиля я в лицо не знаю. Он у заговорщиков шестнадцатая спица в
колеснице, и на пиру его, вероятнее всего, не будет - а то еще
Йоссамэл узнает или Наинрин... Растрейн наверняка чист как снег
и сам никого убивать не станет - зачем претенденту на престол в
крови пачкаться? А эти, с Черных Песков... их тоже голыми
руками не возьмешь. Что, кинжалы в рукавах - так это наша
национальная традиция, мы без них, как без штанов! Или еще
что-нибудь в этом роде... И потом, они говорили, что старая
гвардия не станет вмешиваться...
Дать знать Иммзору. Это главное.
Но доказательства, доказательства...
3
И вот я сижу за пиршественным столом и усиленно делаю вид,
что слушаю новую балладу Элаура Серебряного Луча из серии
"когда менестрели берутся за меч". Не знаю, как менестрели, а
вот воины, по-моему, должны браться за меч, едва заслышав
такого, с позволения сказать, менестреля... Рядом со мной
Орсалл поигрывает вилочкой для фруктов с выражением тоскливой
обреченности на лице. Представляю, каково сейчас старому
боевому коню - у него ведь еще и с музыкальным слухом все в
порядке, не то что у меня.
Поворачиваю взгляд в сторону королевского стола. Королю
пристало быть благосклонно невозмутимым, и по виду Атхайна
невозможно угадать, какие чувства вызывает в нем сей
лажегонитель. Зато его новоприобретенный зять Тэйрин, пытаясь
скрыть зевок, отхлебывает из пустого кубка. Оно и понятно - они
там, у себя в Долине Лилий, слыхали и Флетчера, и Россиньоля,
не говоря уж о местных талантах.
Атхайн, Тэйрин, Клематис...
Вот они сидят, все трое, и невозможно сказать, кто из них
сейчас более счастлив. Тонкое, с правильными чертами лицо
Атхайна сейчас прямо-таки образец королевского величия... а
серые глаза так и светятся изнутри серебристой, весенней,
искрометной радостью. И рядом Тэйрин - открытый взгляд,
располагающая к себе ясная улыбка. Невысокий ростом, широкий в
кости, он всегда уступал в ловкости и изяществе брату своей
жены... Но кто в эту минуту осмелится сказать, что сын Дигенны
некрасив или хотя бы не под стать прекрасной Клематис? Хоть и
покинули Нездешние Долину Лилий более тысячи лет назад, но
какая-то часть их крови все еще струится в жилах этого
ясноглазого, светловолосого народа - у кого-то капелька, а у
кого-то и десять.
И король, и жених - оба в белом. Клематис между ними как
первый весенней цветок на фоне светлой талой воды. Бледно-
зеленое - согласно обычаю - свадебное платье, на каштановых
локонах покоится венок из пурпурных гиацинтов, заботливо
выращенных во дворцовой оранжерее как раз к этому дню...
...Ее тоже раскаленной спицей?..
Ее-то за что?! Только за то, что умеет поднимать глаза к
небу и радоваться восходу солнца?!
Вот он, прямо напротив меня сидит - тоже в белом, как все
Рыцари Долины, тоже с падающими на плечи длинными светлыми
волосами. Лорд Растрейн из Фиэренрана, красивая мразь со
скучающим выражением лица. Соколиный глаз в его обруче
уставился на меня светлым зрачком перелива. И ведь этот... и
слова-то не ругательного подобрать не могу... тоже предпочел бы
сейчас слушать Флетчера, а не то, что приходится слушать.
Я злорадно усмехаюсь про себя. Среди Рыцарей Долины за
этим столом не хватает одного, и лишь двоим в зале известно,
какое такое неотложное дело предпочел Йоралин Даквортский песне
на свадебном пиру... Лишь Россиньоль слышал ту фразу, которую я
быстро шепнула Флетчеру сразу после свадебной церемонии, и
видел, как мгновенно помрачнел его взгляд...
Растрейн тоже поглядывает в сторону королевского стола. И
не молодая чета притягивает его взор - нет, не она, а затянутая
в парадное платье - серебро звезд на бархате ночи - красавица
Йоссамэл, гордо восседающая по левую руку брата. Старшая - но
до сих пор не замужем. Не уступающая в красоте Клематис - но
похожая на нее не больше, чем еловый лес на сосновый. Будь ее
воля, соком аконита стал бы березовый сок в обрядовой чаше!
Подле нее младшая из трех сестер, белобрысая Наинрин. Роскошное
светлое платье в пене оборок болтается на ее тощей фигуре, как
на вешалке или швабре. Эта умна и не истерична - удалась в отца
не только внешностью - но уж больно любит быть каждой бочке
гвоздем, а потом удивляется - чего это лорды и рыцари обходят
ее стороной, как Гнилые Болота? Между прочим, эта парочка
всегда на меня косо поглядывала - за то, что в преклоняющих
передо мною колени я никогда не имела недостатка. Каждый такой
(да простится мне гнусное женское самомнение!) воспринимается
ими как добыча, выхваченная из их пасти. Эх, знали бы они, что
я давно уже стремлюсь не привлечь новое внимание, но лишь
удержать кое-какое старое...
Не желая лишний раз встречаться с ними взглядом, резко
поворачиваю голову влево. А вот и аттары Черных Песков, полный
комплект. К этим невольно проникаешься уважением. Вон тот, судя
по всему, предводитель - спокойный, немногословный, со взглядом
ястреба. Наверное, это Гисор, а вот этот, с нервным лицом и
быстрыми движениями - Сальх. Резные лица с одинаковыми темными
полосками усов, и одежда тоже одинаковая - даже ради праздника
не отказались от своего черно-красного. Я чую сталь, что
притаилась в широких алых рукавах, как змеи чуют землетрясение.
Ибо велико напряжение аттаров, хоть они и прячут его, они
сейчас - перетянутая струна... я тоже.
Боги мои, это что, Элаур до сих пор не кончил балладу или
я не заметила, как он начал следующую?! Нельзя же так, всему
есть предел! Склонился над лютней, ухоженная челка мотается
ровно настолько, чтобы не растрепаться. (Беглая мысль: а родись
этот персонаж где-нибудь в Сутях Города - наверное, лажал бы в
стиле рок на еще одну извечную тему о дыме сигарет и ночном
окне...)
Нет, какая-то я сегодня ненормально злоехидная. Хороших
людей за этим столом на порядок больше. Взять того же Орсалла
или Госпожу Моря Хилгеритт, или Сарда, нового командора
Рыцарей...
Ох... Наконец-то он кончил! Тянет перекреститься, но Миру
Великой Реки неведом Распятый, а потому вместо этого я
демонстративно прикладываю ко лбу пальцы, сложенные колечком...
- Да простятся мне мои дерзкие слова! - это Россиньоль.
Тоже наверняка чуть не уснул... - Всем известно, как хороши
баллады Элаура, но не кажется ли вам, почтенные гости, что
сегодня мы собрались здесь не вспоминать о горестях минувшей
войны, а петь и радоваться?
- Истина! Точно так! - гул голосов со всех сторон.
- И, так как сейчас настала моя очередь петь для молодой
пары и всех вас, я спою веселую Эрг-Лэйскую застольную песню!
Так... Готовность номер раз. Россиньоль предупрежден: петь
такое, подо что я могла бы танцевать.
Россиньоль пробирается на место певца. И с первым же его
аккордом - "Хэй, пусть звенят бокалы - снова нам мало, хоть
наливали вовремя нам сполна!" - я срываюсь со своего места и,
покорный движению рук, взлетает вверх мой черный полупрозрачный
плащ. Нет, Мастер Мастера всегда поймет, даже если один из них
еще Подмастерье - то, что надо!
Хэй,
Пусть красотки пляшут
К радости нашей,
Путь наш украшен
ласками юных дев!..
Изящная прическа, которую Лейримэл утром целый час
сооружала на моей голове, рассыпалась в какие-то считанные
минуты - ну и хрен с ней! Я кружусь между накрытыми столами, и
вот уже двое или трое юных девиц, которых некому оказалось
вовремя ухватить за подолы - в том числе Эймо - присоединяются
ко мне. Веселье охватывает зал, в глазах появляется блеск.
- Спасибо, сестра, ты подняла всех! - кричит мне Клематис,
когда я оказываюсь слишком близко от новобрачных. Это придает
мне силы, и одним прыжком я взлетаю на стол, с которого уже
убраны основные блюда, и там с торжеством завершаю свой танец.
Музыка смолкла. Что ж, своего я добилась - все взгляды
прикованы ко мне. Сейчас я как Поющая на возвышении, средоточие
порывов и энергий тех, кто у моих ног...
Так не дрожи коленками, Эленд, мать твою! Что делаешь -
делай!
- Государь мой Атхайн, и вы, отважный Тэйрин и дивная
Клематис!.. Пусть я не менестрель, но есть у нас в Рябиновом
Доле одно... - секундная заминка, - ...Слово, которое будет
очень уместно на этой свадьбе. Дозволите ли вы мне говорить,
владыки?
- Говори, Эленд Плетущая Чары, - величественный кивок
Атхайна.
СЛУШАЙТЕ! ПОКУДА НЕ ПРОБИЛ ЧАС,
ПОКУДА ОСТАЛИСЬ СИЛЫ И ГОЛОС...
Я делаю глубокий вдох, словно собираюсь скрыться под
водой. Мир вздрагивает от звука моего голоса:
- Зажгите свечи, и звезды зажгите!
Сегодня ночью для вас танцует
Прекрасная Алла из храма Сиры...
Слово - не из этой Сути. Силийское. "Андсира", "Долквир" -
непонятные здесь слова, но плевать. Пусть думают, что хотят. Я
- Говорю. Я делаю свою работу.
- Стекайтесь скорее на главную площадь!
Сейчас она начинает свой танец,
Ступая по черным зеркальным плитам
Легко, как будто по облакам...
Море огней - то факелы светят,
Море голов - то замерли люди,
А музыка громче и все быстрее -
Как сердце выдержит этот ритм?
Одна - в толпе, на земле и на небе,
Под тонким сиреневым покрывалом
Так беззащитно гибкое тело,
И кровь струится музыке в такт.
А там, во дворах, столы с угощеньем -
Но не позволит Андсира пройтись ей
Босыми ногами в безумном танце
По мясу с кровью и по вину...
Я Говорю, я уже сама не слышу своего голоса - я настоящая
Поющая. Все, кто в этом зале, протекают через меня - и я знаю,
что Флетчер уже тоже здесь, замер у дверей в напряжении
ожидания. А я срываю со всех оковы, как скальпелем по душе, и
все тайное незаметно становится явным, и все, кто в силах
прикоснуться ко мне мыслью, наделяются даром видеть сущность
вещей...
- Зажгите свечи, и звезды зажгите!
Сегодня женится мой любимый,
И перед тем, как сойти в могилу,
В последний раз я танцую для вас!
Все, отказали тормоза... Нетерпение аттаров - прибой, что
не в силах коснуться моих ног. И вот теперь можно вставлять
ключ, умело выточенный под замок. Монотонно, нараспев, в
бешено-завораживающем ритме:
КРУЖИСЬ ЖЕ, АЛЛА, ПОКА НЕ УСТАЛА,
ТАНЦУЙ, ПОКА МЕРТВАЯ НЕ УПАЛА,
ЛЮБИМЫЙ ЖЕНИТСЯ, И НАГРАДОЙ
ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ ЕЙ БУДЕТ СМЕРТЬ,
ЗА ЗВЕЗДНЫЙ ТАНЕЦ ВО СЛАВУ АНДСИРЫ,
ЗА ТАНЕЦ СИРЫ - МЫ ПЛАТИМ ЖИЗНЬЮ,
ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ - МЫ ПЛАТИМ СМЕРТЬЮ,
ЗА ТАНЕЦ СМЕРТИ - ЛЮБВИ... ПЛАТИТЬ...
Голос мой медленно замирает в обморочной тишине. Больше
всего в этот миг мне хочется упасть без сил, но я с изумляющим
меня саму жестоким упрямством отсчитываю секунды: две... три...
четыре... старт!
- Да как ты посмела!
- Кощунство!
- Разве можно такое читать на свадьбе!
- Это заклятие!
- Конечно, заклятие!
- Смерть чародейке!
Ага... Вот вы все, голубчики, (восемь... девять...) у кого
слетевшие тормоза оказались сильнее моей финальной ворожбы! Ну
ни один не захотел промолчать, все высказались - тут тебе и все
аттары (нет, не все - есть и непричастные!), и всеми нами
любимый лорд Растрейн, и начальник старой гвардии,
(четырнадцать...) и скорбная Йоссамэл - ух ты, да она,
оказывается, вовсе не в неведении, - и ее дама Раэрис...
шестнадцать... финиш!
- А ну, молчать! - это очнулся Атхайн. В том, что контакт
наших подсознаний состоялся, я уже не сомневаюсь.
Всплески деструктивности, равно как и выкрики, стихают,
властной рукой ненадолго загнанные в берега. Одновременно с
этим начал приходить в себя остальной народ - глаза светлеют...
- Зачем ты это сделала, Эленд? - сталь в голосе. - Это
были сильнейшие чары - и я не увидел в них света!
Я поворачиваюсь к нему - глаза в глаза.
- Государь мой Атхайн, вспомни, применяла ли я хоть раз ту
власть, что дарована мне свыше, во вред тебе и Речному
Содружеству?
- Ни разу доселе, - голос его тверд. Он хочет быть
справедливым - я не лишу его этого удовольствия.
- Помнишь ли ты, как шло твое воинство, повинуясь слову
моему, три дня без сна и отдыха, чтобы успеть в Эрг-Лэйю?
- Трудно забыть такое.
- Не ты ли тогда поначалу страшился довериться мне, ибо
и тогда увидел в моих Словах и делах не свет, но силу?
- Было так.
- Последний вопрос - не сочти за дерзость, мой государь.
Готов ли ты еще раз вверить мне свою жизнь в случае неминуемой
опасности?
- Если не будет иного выбора, я не стану колебаться.
Еще один вдох. Кажется, заговорщики уже начинают понимать.
- Так прикажи страже, государь, - резко и быстро
выкрикиваю я, - арестовать и обыскать всех, кто возвысил на
меня свой голос - твоя память держит их не хуже моей! Ибо лишь
злой умысел разрушения и смерти может противостоять этим чарам!
Единение с Той, что зовет к Себе...
Я не успеваю договорить - ярензагский метательный нож,
нацеленный мне в горло, со звоном ударяется о застежку Орсалла,
которой сколот на груди мой плащ. Этого стоило ожидать от тех,
у кого полетели тормоза! Я инстинктивно падаю, уклоняясь от
второго ножа, который отбивает Тэйрин широким металлическим
зарукавьем - и ловлю плечом третий, с той стороны, откуда не
ждала... да и не мне предназначенный. Сквозь обжигающую боль в
сознание прорывается мысль: а Растрейн, оказывается, даже еще
больший дурак, чем я думала...
- Вот видишь, государь! - нахожу я в себе силы выкрикнуть.
- Какие тебе нужны еще доказательства? Я отобрала у них
сдержанность... - и тупо смотрю, как рвется наружу кровь из
моей раны, почти невидная на черном. Но в мою сторону никто уже
не глядит. От дверей в зал доносится знакомый до слез боевой
клич: "Андорэ и Эстелин!", и в зал с обнаженными мечами
врываются Флетчер и капитан Иммзор, а за ними бегут воины с
лебедиными крыльями на шлемах, которые тут же ввязываются в
схватки с аттарами и кое с кем из старой гвардии. Иммзор в
несколько прыжков оказывается рядом с лордом Растрейном, а
Флетчер подбегает ко мне...
- Что с тобой, Элендишка? Ох, черт, да они тебя серьезно
ранили! - я слышу страх в его голосе и вдруг понимаю, что в
этот миг Йоралин Даквортский плевать хотел на всех королей
мироздания. Он подхватывает меня на руки, пачкая кровью свое
белое одеяние. Рядом уже Орсалл и Россиньоль, кто-то из них,
пытаясь помочь, выдергивает нож из раны...
Взрыв боли. Мир гаснет.
4
Не знаю, что заставило меня пробудиться. Просто вдруг сон
отхлынул, как волна отлива, и я осознаю себя в темной комнате
Флетчера, в трепетной паутине тишины, сквозь которую из окна
доносятся звуки праздничного веселья - голоса, смех, аккорды
лютни, и над всем - песня Россиньоля: "Все было так, во все
века, и будет впредь наверняка!" Еще не ночь, а только поздний
вечер, веселье и не думает утихать. Окно распахнуто настежь, но
все равно все это - там, далеко, отдельно от меня, не в силах
перелиться через подоконник и разрушить мой хрупкий покой. Я
просто лежу и даже не слушаю, а слышу.
Рану под повязкой слегка, приятно, покалывает - это
хорошо, значит, к утру от нее не останется и следа. Здешняя
Алфирил - умелый целитель. Осторожно касаюсь шарфа, которым
притянута к телу моя левая рука - темная газовая полоса
прикрывает грудь, выделяясь на белой рубашке даже в темноте.
Все, что сейчас требуется от меня - сохранять полный покой...
Дыхание весенней ночи - ветер чуть касается моего лица,
как обещание...
Скрип двери. Осторожные шаги. "Кто там?" - хочу спросить
я, но оцепенение грани меж сном и явью сковало меня, я здесь и
не здесь, и губы не шевелятся. Да это и ни к чему - я уже знаю
ответ. Шорох падающего с плеч плаща, едва слышный стук
сброшенных сапог... и кровать подается под дополнительной
тяжестью.
- Спишь? - еле слышно, у самого лица.
Я молчу. Я сохраняю полный покой. Шелковистая прядь волос
касается моей щеки. Сердце мое, и до этого бившееся не очень
сильно, замирает совсем - вот оно... Осторожно-осторожно он
подсовывает левую руку мне под плечи, а правую кладет на грудь,
совсем рядом с раной. Я жду... непонятно чего, наверное,
прикосновения его губ... но ничего не происходит - я просто в
кольце его объятий.
Совсем близко. Так близко, как я даже мечтать не смела
никогда и не разу. Я боюсь пошевелиться, боюсь дышать - только
бы не разомкнул рук...
А потом все исчезает. Остается темнота и тишина, и в этой
темноте я - зеленое пламя, зажженное неведомой рукой. Плоть
исчезла, суть обнажена. Я горю, значит, живу, но свет мой не в
силах разогнать тьму вокруг меня, только накаляет ее
нестерпимо, и я - пламя - дрожу в этой тьме... И осознаю, что
совсем рядом со мной другое пламя - синее, как летний полдень,
и такое же ослепительное, но не греющее, а лишь разбрасывающее
вокруг себя призрачный свет синей лампы.
Я тянусь к этому другому пламени, мы осторожно
соприкасаемся краями - и на границе рождается, как новая
звезда, ослепительная бирюзовая вспышка, и наше биение уже
попадает в такт друг другу. Отдергиваемся и снова касаемся, и
вдруг - как вздох - вбираем друг друга одним неодолимым
движением, и уже нет ни меня, ни его. Есть Мы - бирюзовая
звезда, ослепительная и раскаленная - Свет и Сила слились в
одно. И каждое дрожание лучей этой звезды, каждая пульсация
света отдаются в нервах немыслимым, невозможным наслаждением, и
я вижу его - свою - душу до самого дна, и нерешительность
уходит, тает, как лед, заменяясь радостным изумлением...
счастье, непредставимое счастье абсолютной открытости,
взаимного проникновения двух душ... слов не хватает, да и не
нужны слова, мы - единая нервная система...
"Я ждала тебя всю жизнь."
"Я тебя тоже. Просто не сразу понял, что ты - это ты."
"А я сразу поняла. Я узнала прикосновение твоего пламени.
Мы уже были вместе... давно, далеко..."
"Да, два раза или даже три. Я знаю тебя. Когда-то давно
тебя звали рыжей Ирмгарди."
"А тебя - Ренато Флорентинцем. Ты вторая и лучшая половина
моей души."
"И ты - моей. Ты - жизнь. Нет большего наслаждения, чем
делиться с тобой надеждой."
"Ты - сияние. Нет большего наслаждения, чем делиться с
тобой силой."
...Впоследствии Россиньоль рассказывал, что, когда он
вошел в комнату, мы лежали, как были, в одежде, застывшие до
такой степени, что можно было бы счесть это оцепенением смерти,
если бы сердца наши не бились, как одно, а от лиц и рук не
исходило зеленовато-голубое сияние. Он окликнул нас - но мы
даже не пошевелились, не разомкнули объятий. Мы были вне
времени и пространства - и, низко склонившись перед нами, он
вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
1.03.-2.12.96
Наталия МАЗОВА
КОГДА НЕ ПАЛ МОНСЕГЮР...
1
Чья-то рука осторожно тронула меня за плечо.
- Эна Ирма!
Оборачиваюсь - передо мною белобрысый подросток-романдец,
судя по одежде, из ремесленников.
- Что ты хочешь мне сказать, мой юный друг?
- Эна Ирма, - голос его понижается до шепота, - не ночуйте
сегодня в доме Роз Кретель. Я сам слышал, как Верховный
Экзорцист отдавал приказ капитану своих арбалетчиков.
- Но...
- За Роз не бойтесь, ее и пальцем не тронут. Им нужны
только вы.
- Но... куда же я тогда пойду? Если облава, то все мои
обычные места им хорошо известны.
- Идите в Академический квартал, найдите белый дом с
черным каркасом - он там один такой, не спутаете, еще там дверь
навешена новая, некрашеная. Стукните в нее два раза по два и
спросите Герхарда Диаль-ри, алхимика. Там и переночуете.
- И что я ему скажу?
- Вам будет достаточно назвать свое имя, - он быстро
крестится, - это лучший пропуск в дома истинно верующих. Да
хранят вас Господь и святая Бланка.
- Значит, этот человек...
Но мальчишка исчезает так же неуловимо, как и появляется.
Я снова одна на вечерней улице Монлозаны.
Да... Любой уважающий себя пророк на моем месте сказал бы
со смирением на физиономии - мол, чему быть, того не миновать,
если Господь захочет, то защитит своего слугу, и далее по
тексту. Но я сейчас не в том положении, чтобы являть чудеса
истинной веры. Верховный Экзорцист - это страшно, а я всего-то
недоучившаяся ведьма, и вообще, не зная коду, не суйся к входу.
Подождем пару дней, посмотрим, чего он будет делать, глядишь, и
представится возможность учинить чудо. А пока имеет смысл
прибавить шагу, чтоб добраться до алхимика, покуда совсем не
стемнело.
Официально эта Суть зовется красиво и зловеще - Мир
Обожженной Земли. Но я привыкла называть ее Романдом, по имени
страны, в которой нахожусь. Суть тяготеет к Миру Чаши, десятой
Сути Города, а миры этого сектора я всегда любила за
своеобразный средневековый колорит. Может быть, им недостает
простоты решений и ясности выбора, присущей мирам группы
Мидгард - но они как раз по мне. Романдом болеешь, и исцелиться
непросто, да и не хочется.
В этом причудливом мире нет ислама - как-то не сложился, а
потому нет и крестовых походов. Некий аналог сарацин, правда,
имеется - на Языке Закона они именуются мутаамны, то есть
оборотни. Якобы до пришествия Спасителя племена эти умели
превращаться в разных зверей, но потом поголовно крестились в
святую веру и отринули бесовское умение. Скрытный народ и
красивый, и мне нравится, что романдцы с ними ладят. В самом
Романде их, правда, немного... и к сожалению, приблизительно
поровну на обеих сторонах. А может, и к счастью - хотя бы для
национальных гонений нет повода.
А на востоке имеется Кангранская держава, и это отдельная
песня. В глазах романдцев они те самые еретики, от которых Бога
тошнит. Не знаю, как Бога, а я и посейчас опомниться не могу от
того, что они сделали из старого доброго христианства...
Замечталась я что-то, а дом - вот он, чуть мимо не
проскочила. Беру молоток и осторожно ударяю - дважды два.
За дверью тишина. Как ни вслушиваюсь, не могу различить
шагов. И неожиданно тихий голос изнутри:
- Кто здесь?
- Впустите, - отвечаю я так же тихо. - Я Ирма диа Алиманд.
Лязг засова. На пороге встает высокий человек лет сорока,
с пепельными волосами, зачесанными назад. На лице его читается
непомерное удивление.
- Вот это новости! Сама Ирма диа Алиманд пожаловала в мой
скромный дом! Кстати, откуда он вам ведом, эна Ирма?
- Герхард Диаль-ри? - спрашиваю я, и хозяин дома изящно
кланяется в ответ. - Меня направил сюда некий юноша, желавший
спасти меня от слуг Эренгара Ле Жеанно, - вспоминаю о своей
роли уличной пророчицы и с чувством добавляю: - Да гореть ему в
аду, пока не кончится вечность!
Уголки рта Диаль-ри ползут вниз.
- Великий Экзорцист уже в Монлозане? Скверная новость! Что
ж, заходите, эна Ирма, будьте моей гостьей...
Я чинно сижу в кресле с высоченной спинкой и потягиваю из
бокала великолепный глинтвейн. Диаль-ри поправляет фитиль в
масляной лампе, пламя озаряет комнату неровным колеблющимся
светом...
Уж не знаю, где там у него его алхимия. В подвале, может
быть - я туда не спускалась, потому как незачем. Здесь, в
комнате, только ряды толстенных фолиантов на полках, да большой
пурпурно-лиловый кристалл на подставке. Когда я вошла в
комнату, хозяин даже не потрудился прикрыть его чем-нибудь.
Неужели он считает, что Ирма диа Алиманд совсем невежда и не
способна узнать эту магическую ерундовину, с помощью которой
возможно говорить с другими Сутями?
Еще один моталец...
- Откуда он вообще взялся на нашу голову, этот Эренгар Ле
Жеанно? - произносит Диаль-ри, словно говоря с самим собой.
- Разве вы не знаете, эн Герхард? - удивляюсь я. - Этот
отпрыск дьявола прежде был простым священником в маленьком
городке в Порко. И какая-то истеричка ударила его ножом в
спину, крича, что он обесчестил ее и является отцом ее ребенка.
И вот, ночью, когда тело священника было положено во храме и
монахи читали над ним молитвы, - увлекшись, я незаметно для
себя перехожу на те интонации, от которых округляются глаза у
моих уличных слушателей, - странный свет озарил храм, и явилась
женщина красоты неземной, в черных одеждах, и черные крылья
бились за ее плечами, а на челе горела звезда столь
ослепительно, что устрашились монахи и пали ниц, не смея
поднять глаз. Женщина же подошла ко гробу, простерла руку и
прорекла: "Встань, Эренгар, любимый мой слуга, ибо не кончено
то дело, ради которого пришел ты в сей грешный мир. Отныне
вручаю я тебе силу мою, чтобы пронес ты высоко знамя истинной
веры." И восстал убитый священник, повинуясь руке Крылатой, она
же исчезла, как не была. И воскликнул один из монахов:
"Господи, воля Твоя! Если то был ангел Твой, то зачем он так
несходен обликом с теми светлыми, что доселе возвещали нам
Слово Твое?" Эренгар же рассмеялся и сказал: "Если бы то был
посланец Всеобщего Врага, как бы вошел он в святой Храм
Господень?"...
- Ну и мастерица же ты рассказывать! - неожиданно
перебивает меня Диаль-ри. - Слышал же эту легенду не один раз,
а вот заслушался... Да знаю я все это: и как явился этот тип к
папе и заявил, что Господь послал его, чтобы с корнем выдрать
нечестивцев, почитающих святую Бланку за сестру Господа
Нашего...
- Эн Герхард, - страстно возражаю я, - иной раз самое
невероятное на поверку оказывается чистейшей правдой. Ле Жеанно
действительно был возвращен из-за грани, и только после этого
появились у него все эти мистические способности. Кто
возвратил, судить не берусь, но что-то не похоже, чтоб это был
ангел Господень. Ибо до зарождения бланкианства и появления на
сцене Ле Жеанно здешние христиане не знали войн за веру!
Язычников силой обращали - было дело, друг друга резали по
политическим мотивам - тоже сколько угодно, но ради догматов
кровь не проливали! А сейчас горят костры в Порко и Ланневэле,
сотни свидетелей деяний Бланки убегают в леса, а на западе,
говорят, собирается большая армия, якобы в поход на Кангру... И
что характерно - именно здешняя христианская традиция, где
более чтят Магдалину, чем Марию, сделала возможной женскую
линию Служения в общих рамках...
- Не увлекайся, Элендис. Ты сейчас не на площади перед
толпой, а кроме того, здесь не Город, чтобы бросаться словами
вроде "женской линии служения".
В первый момент я даже не осознаю до конца его слов, все
еще готовая спорить, отстаивать... и вдруг вскидываюсь резко,
как от укола иголкой:
- Откуда вам известно мое истинное имя, эн Герхард?
Вместо ответа он подходит к окнам и задергивает их
тяжелыми алыми портьерами. Затем берет лампу в руки,
выпрямляется...
И волосы, только что бывшие пепельными, становятся
черными, мягкой волной убегая со лба, а темно-зеленые
проницательные глаза превращаются в озера темного пламени,
затопившего и радужку, и белки... и по странно переменившемуся
лицу больше нельзя угадать возраста - вроде бы не больше
тридцати, но взгляд... но усмешка...
- Лорд Аран... - я произношу это имя одними губами, звук
отключился. - Хозяин Башни Теней...
- Теперь понимаешь, насколько серьезно тут все завязано,
если потребовалось мое присутствие? - говорит он, как опытный
учитель - нетерпеливой ученице.
- До этого мгновения казалось, что понимаю, - говорю я,
низко опустив голову. - Но что может случиться такого...
- Тебе я могу сказать - именно потому, что это ты. Сейчас
в этой Сути живет тот, кому предстоит стать Паладином Синего
Огня, пятым у Асменаля, но он еще молод и не вошел в полную
силу. Если его вынудят действовать до срока, он рискует
погибнуть, не обретя себя истинного и в этом воплощении. А
Братство более не может ждать.
- Кому это и знать, как не мне, - я действительно ощущаю
себя виноватой. - Вон Лайгалдэ надо мной как трясется...
Говорит - когда еще было, чтоб Жрица или Паладин узнавали, кто
они такие, до инициации? Выбора, говорит, нет...
- Подожди... Так ты тут по поручению Лайгалдэ?
- Сама по себе, - я опускаю голову еще ниже. - Просто мне
такие Сути нравятся... До меня тут Флетчер сидел, заводил народ
песнями про Верховного Экзорциста, сказавшего, что охота
началась. Теперь он отправился сессию сдавать, а я в этот раз
сдала досрочно... Правда, он в основном в Тойе работал, я же
решила - лучше сюда, здесь народ попроще.
- И чего ты хотела?
- Чуда. На костер подставиться и не сгореть.
- Ах да, ты ведь тоже - Угнела, - он слегка треплет меня
по голове. - Саламандра. Что ж, ничего непоправимого натворить
не успела, и на том спасибо. Только знаешь что... свалила бы ты
лучше отсюда, пока каша не заварилась. Не знаешь ведь, за кого
больше бояться - за тебя или за того...
- Боюсь, каша уже заварилась, - отвечаю я со вздохом. - А
удрать сейчас, накануне свалки - так совесть загрызет. Я уйду,
а им здесь жить...
В ответ Хозяин долго молчит, и пламя полыхает в глубине
его глаз. Он все еще в своем, Нездешнем обличье - и я уже почти
отошла от первого шока после того, как он открылся. В конце
концов, плохой бы я была моталицей... это в Башне он Хозяин, а
здесь мы на равных, хотя его возможности даже смешно сравнивать
с моими.
- Знаешь, - говорит он в конце концов, - опять же о таких
вещах нам только между собой и можно толковать... но боюсь, что
мы обречены воспользоваться твоей идеей. Сама понимаешь - ни
войны нельзя допустить, ни появления местной инквизиции.
Убивать Ле Жеанно мы не имеем права - это во-первых; все равно
это ничего не даст, ибо от смертной руки, а не волею небес -
во-вторых...
- А кроме того, еще неизвестно, по силам ли теперь
простому смертному его убить - добавляю я. - Поговаривают, что
после чудесного воскресения его не берет ни сталь, ни яд.
- Значит, остается дискредитация. Доказать народу, что
никакой он не святой, а может быть, даже совсем наоборот...
- ...и что найдутся здесь и посвятее его, - мрачно
заключаю я.
- А такие вещи опять же простыми интригами не делаются. И
другого способа... э-э, выразить волю Господа... я не вижу.
- Улыбнись - сражайся - умри, - что еще можно добавить к
этим словам? Никто не может мне приказывать - я сама избираю
способ действий, и я свой выбор сделала. Умирать мне, правда,
сейчас нельзя, но от меня этого и не требуется, хотя риск
есть... А где его не было? В Мире Великой Реки? В Остротравье
под Кровавым Древом? В болотах Ихинзела?
Молчание. Пламя лампы танцует, повинуясь моему взгляду,
дрожит и мерцает - глаза у меня уже слипаются. Денек сегодня
выдался, прямо скажем...
- А тебе идет длинное платье, - неожиданно произносит
Хозяин. - Ты в нем кажешься как-то женственнее, беззащитнее,
что ли...
- Да ну вас, лорд Аран, - отмахиваюсь я. - Я в любом
платье была и есть кошка помоечная.
- Хотел бы я побывать на той помойке, где водятся такие
кошки, - я и не заметила, как близко-близко придвинулись
колдовские глаза лорда-Нездешнего. Я уже чувствую, что сейчас
произойдет, хотя ни руки его, ни губы еще не коснулись меня, но
слишком уж беспокойно пляшет пламя в скрещении наших
взглядов...
- Золотоволосая...
Дальнейшее описывать незачем. Это неистребимо банально.
- ...И какой это по счету?
- Шестой, кажется, - я роняю голову в колени. - Все то же
самое: длинные патлы и плащ по ветру. Молодой-обаятельный.
- Хоть кто он такой? - Лайгалдэ неподвижно сидит с другой
стороны костра, лица не видать за танцем пламени, но голос
ровно спокоен.
- Да так... Некий рыцарь из некой Сути. Вроде бы даже не
моталец, встретились - разошлись... Надеюсь, преследовать, как
Хальвдан, не будет.
В отчаянии я ударяю ногой по коряге, горящей в костре, в
небо летит фонтан золотых искр.
- Лайгалдэ, когда же это кончится? Почему я всем им верю?
Неужели я так и останусь глупой девчонкой, которая влюбляется в
кого попало? Ауре был в восемнадцать, но с тех пор три года
прошло!
- Ты - Огонь, - медленно отвечает Лайгалдэ. - Ты - все,
что есть огненного в мироздании, ты танцуешь в кругу и не
способна разглядеть тех, кто смотрит на тебя из темноты. Ты -
та любовь, что вспыхивает, как пожар, зажженный молнией. Если
ты когда-нибудь поумнеешь, люди перестанут слагать сказки про
Тристана и Изольду.
Мерно, нараспев текут слова, ложась вокруг меня магической
чертой, и мне уже не надо вслушиваться в голос, произносящий их
- они живут отдельной жизнью...
- Вечно, бесконечно, пока стоит мир, пока ты прекрасна,
пока вообще существует на земле красота... И разве хоть один из
них был недостойным, разве ничего не дал тебе взамен? Ты
видишь, ты знаешь, ты смотришь не глазами, заглядывая поверх
голов... Каждый мечтает протянуть тебе руку, ступить в круг
рядом с тобой, ибо ты одна способна увидеть человека лучше, чем
он видит сам себя в зеркальном водовороте Круга Света. Может
быть, даже не ты их влечешь, но собственное отражение в твоих
глазах - нигде и никогда более не увидеть им себя столь
совершенными. Пока не погаснет огонь, пока не смолкнет
музыка...
Языки пламени танцующими клинками обступили меня, кольцом,
ало-золотой стеной, и странные лица видятся мне в пламени,
которое тянется ко мне то вьющейся прядью волос, то тонкой
прекрасной рукой целителя или менестреля, то разлетевшимся
краем одежды...
И я вскакиваю на ноги.
- А что потом, Лайгалдэ? Когда смолкнет музыка, когда я
уже не буду молода и красива? Что тогда? Объяснять сыну или
дочери, что отцы есть не у всех? Неужели так никогда и не будет
ничего постоянного? Ответь, Лайгалдэ! Лайгалдэ!
Тишина. Чуткая тишина ночного леса. Только треск сучьев в
костре. С другой его стороны никого нет. Я одна... И неизвестно
откуда доносится нежный шепот:
- Илладзингье... Золотоволосая...
2
Костров было два. На одном сгорела Ирэн-Марта, бывшая
монахиня, пожелавшая стать служительницей святой Бланки и
избравшая себе супруга по закону Дочери Божией. На другом -
избранный ею супруг, оруженосец графа Ланневэльского...
Город кипит. А у меня язык не поворачивается призывать
горожан не браться за оружие - даже во имя святой Бланки. Хотя
Ирму диа Алиманд, наверное, послушали бы...
Дорого обошлась мне недельная отлучка. Пока я скиталась по
Романду, собирая информацию, Монлозану заняли отряды Харвика
диа Коссэ. Впереди у них Тойе, а Верховный Экзорцист...
-... И так будет с любым еретиком, посмевшим открыто и
дерзновенно нарушить заповеди Святой Нашей Матери Церкви!
Вот только Тойе не Монлозана, он не откроет ворот Харвику.
После того, как там поработал Флетчер, это ясно как день. "I
see blood and destruction..." О Скиталица, надоумь - в моей ли
власти что-то изменить?
- Я еще не все рассказал тебе, эна Ирма...
Гирау Кретель, младший сын Роз, прижимается к моему плечу,
глаза его полны слезами.
- Говори, Гирау. Господь и святая Бланка укрепят мое
сердце. Так что случилось с эном Герхардом?
- Кто-то его выдал. Ночью в дом вломились арбалетчики
Зверя Господня и взяли его по обвинению в чернокнижии. Он
говорил с самим Ле Жеанно... не знаю, что было, но кажется... -
он наклоняется к самому моему уху и одними губами шепчет: - Они
мерялись силой, и эн Герхард - проиграл...
Холодок откровенного ужаса пробегает по моей спине. Что же
там такое было, если проиграл - Джейднор Аран, маг-Нездешний,
Лорд Ветра, носящий аметист?! И чем это ему грозит?
- На другой день Зверь объявил об очередном посрамлении
дьявола, но почему-то не стал жечь эна Герхарда, а повез его в
свою резиденцию...
- Сколько часов назад они отбыли, Гирау?
- Вчера, в это же время... С ним, кроме арбалетчиков,
отряд под командованием Северина, младшего Коссэ...
Это хорошо. Это очень хорошо - тяжело вооруженным
всадникам ни к чему спешить. Есть шанс...
- Эна Ирма! - отчаянный вскрик Гирау.
- Так надо, - я торопливо отвязываю чью-то красавицу
лошадь, темно-золотую, с длинной черной гривой. - Вспомни,
Гирау - тот осел, на котором Господь наш въехал в Вечный Город,
тоже ему не принадлежал...
- Я не о том, эна Ирма! Эта лошадь совершенно дикая, Коссэ
потому и подарил ее диа Монвэлю, что не сумел объездить!
Я это знаю и без него... Некогда объяснять - каждая минута
дорога теперь, когда хозяином города стал Харвик. Да и не
поймет этот мальчишка, почему для меня, до этого садившейся на
лошадь раза четыре, годится сейчас только такой, абсолютно
необузданный конь...
Одним прыжком - откуда что взялось! - я взлетаю на спину
черногривой и резко кричу ей в самое ухо, делая ее бешенство
продолжением своего порыва, сливаясь с ней воедино:
- Хаййя!
Она приняла меня, стала мной - и рванулась, словно
подхваченная ураганом.
Из ворот Монлозаны я вылетаю как раз в тот момент, когда
Харвик отдает приказ:
- Закрыть ворота, и чтобы ни один сукин сын... Сто-о-ой!!!
Держите ее, ублюдки! Стреляйте!
Волосы по ветру, пять или сто стрел свистнули мимо - не
попала ни одна, это невозможно. Только бы удержать ее в себе!
Если не удержу - или сбросит, или загоню...
И только бы успеть!
Если ты Огонь - прикажи огню не пылать на площадях и над
рушащимися кровлями! Если ты служишь Жизни - сделай так, чтобы
жизнь, вытекшая из вен, не разлилась багряной рекой по Романду!
...В Тойе я врываюсь к вечеру, когда ворота уже собрались
закрывать. Степным пожаром, золотым вихрем проношусь я по
улицам главного оплота святой Бланки, и на центральной площади
лошадь, покорная моей воле, взвивается на дыбы, пляшет, как
пламя...
- Горе вам, жители Тойе - барон диа Коссэ ведет сюда
войска!
На мой пронзительный крик отовсюду сбегается народ. Многие
узнают меня - я прежде бывала в Тойе. Но сейчас мне не до того.
Я - Огонь, беснующийся на площади... огонь тех костров, на
которых сгорели Ирэн-Марта и ее любимый, первые жертвы - и лишь
от меня зависит, чтобы они стали последними.
- Да не прольете вы крови! Кротостью святой Бланки
заклинаю вас, люди Тойе - не обнажайте оружия! Есть еще время -
собирайтесь быстрее и все уходите в горы, в Солнечную Цитадель!
На ней благословение Божие, и Коссэ не взять ее никаким
штурмом!
- Мы пойдем по слову твоему, эна Ирма! - вскидывает руку
немолодой уже воин со шрамами и проседью в волосах. - Мы верим
тебе, и ты поведешь нас!
- Нет, вы пойдете без меня, но благословение мое пребудет
с вами. Ибо не наказан еще Зверь, именующий себя Верховным
Экзорцистом, и в руках его находится невинно осужденный на
мучительную гибель. Прочь из Тойе лежит моя дорога, и долг мой
сейчас - спасти невиновного, отступника же да покарает Господь
по слову моему и вере вашей!
- Да будет так! - отвечает этот, с сединой. - Делай, что
должна, эна Ирма, и не беспокойся за нас - мы верим тебе и
уповаем на Господа и святую Бланку, а они оборонят нас...
Я мчалась всю ночь, не жалея ни себя, ни коня. И вот -
утро, и я въезжаю в лес, пронизанный косыми солнечными лучами,
напоенный ночной росой, приветствующий меня голосами птиц...
Они - здесь. Я просто знаю это, как всегда, и теперь двигаюсь
не спеша, слушая себя и лес, пытаясь угадать, где именно они
встали на ночь...
Ага... Вот. Тонкая извилистая тропка уводит вглубь леса, и
сразу заметно, что вчера здесь прошла изрядная толпа. Я слезаю
с лошади, глажу ее по холке на прощание:
- Спасибо тебе, хорошая, а теперь - до свидания. Погуляй
тут, травки свежей поешь, отдохни. А потом, если хочешь,
возвращайся к хозяину и слушайся его, как меня.
Лошадь кивает головой. Кажется, ей не очень хочется
прощаться.
Зеленая рубашка, верхнее платье - коричневое. Я мгновенно
растворяюсь в утреннем лесу, не иду - легкой тенью скольжу над
тропинкой, и Зеленая Стихия дарует мне свою силу. Попадись мне
сейчас хоть бешеный кабан - дорогу бы уступил.
Осторожно замираю меж деревьев. Лагерь. Часового нет -
пока еще не война, да и местность безлюдная... Лошади меня тоже
не чуют, я для них не более чем еще один шорох леса. Среди
белых палаток одна - малиновая. Не надо гадать, кому она
принадлежит. Над костром вьется дымок, похоже, завтрак уже на
подходе.
И тут я замечаю Хозяина. Он привязан к раскидистому клену,
и по его изможденному лицу можно предположить, что в таком
положении он провел всю ночь. Рядом с ним на травке развалился
мордоворот из людей Коссэ.
Сердце мое болезненно сжимается. Что они с ним сделали,
мерзавцы? Над левой бровью Хозяина - ссадина, глаз заплыл,
черты как-то неприятно заострились, но у него еще хватает сил
удерживать облик Диаль-ри. Ветерок слегка шевелит пепельные
волосы - а ветра-то вроде бы нет...
- Эй, Эрве, жрать дают!
Мордоворот-охранник лениво поднимается с травы и
направляется к костру, даже не взглянув на пленника. Шаг - и в
следующий миг мой кинжал уже режет веревки, холодок стали
касается запястий пленника, и я слышу радостный шепот:
- Эль... Ирма!
- Бежать можешь? - лихорадочно шепчу я, когда последняя
веревка падает на траву.
- Могу, но... Ты знаешь, я растратил слишком много силы на
эту скотину, мне бы отлежаться двое суток... Боюсь, у меня не
получится удрать по Закону Цели.
- Беги, кому говорят! - я слегка толкаю его в спину. - И
предоставь мне разбираться с этими, я их задержу.
Ему больше не нужно повторять. Он ныряет в кусты вслед за
мной, я падаю на землю, и вижу, как мелькает в зелени белая
рубашка...
- Ах ты, ... , сто дьяволов тебе в селезенку!
Так, мелькание белой рубашки заметила не я одна. Из лагеря
вылетает бронетанк в полном доспехе, судя по золотой отделке,
это сам барон Северин. Расстояние между ним и беглецом
стремительно сокращается - и тут наперерез ему выскакиваю я.
Конечно, кидаться на полный доспех с одним кинжалом - верх
безрассудства... но все происходит помимо моей воли. Я вдруг
поскальзываюсь на росистой траве, падаю прямо под ноги барону,
и он кувырком летит через меня - головой в ближайшую березу.
Наши вопли боли сливаются в один.
Не могу не отдать должное барону - от болевого шока он
оправился раньше меня. Я, получив в живот чем-то очень твердым,
корчусь на земле, пояс мой разорван, но в голове радостно
бьется: ушел! А пока будут разбираться со мной, и совсем уйдет!
Со словами, кои я не берусь повторить в силу их
изощренного богохульства, Северин поднимается с земли, рывком
ставит меня на ноги, отбирает кинжал, который я упорно
стискиваю в ладони, и вяжет мне руки моим же поясом.
- Откуда ты взялась, сука?
- Господь послал меня, чтобы не дать свершиться беззаконию
и несправедливости, - выговариваю я с трудом, боль все еще
держит переломленным мое дыхание. - Я Ирма диа Алиманд, слово
святой Бланки.
Новая серия богохульств.
- Счас я тебя к Верховному Экзорцисту отведу, - говорит
Северин в заключение. - И копыто дьявола мне в глотку, если он
не проделает над тобой все то, что хотел проделать над тем
колдуном!
Мощный удар в спину швыряет меня на колени. С трудом
удержалась, чтобы не ткнуться лицом в траву.
- Так это ты, нечестивица, именуешь себя святой Ирмой?
Голос неожиданно высокий и резкий, он неприятно действует
мне на нервы и, судя по всему, это запланированное воздействие.
- Я Ирма диа Алиманд, одна из малых мира сего, - отвечаю я
как можно более бесстрастно, хотя на языке вертится нечто под
стать перлам барона Северина. - А тому, кто по скудоумию
именует меня святой, не ты судья, но Господь и святая Бланка.
Для начала, пожалуй, неплохо. Хотя это и не бросается в
глаза, но сейчас у меня коленки трясутся от страха. Да и вообще
не двужильная я - после адской скачки, после лобового
столкновения с бароном еще и это... У меня даже пары минут на
вхождение в транс не было, приходится надеяться только на себя.
У Эренгара Ле Жеанно типичная рожа фанатика и умертвителя
плоти. Тощий, как скелет, высоченный, ряса болтается на нем,
как на вешалке. Может быть, это прозвучит донельзя банально, но
цветом она действительно напоминает мне засохшую, порыжелую
кровь. Взгляд желтых, как у совы, глаз по пронзительности не
уступит взгляду Лайгалдэ... к счастью, я давно приучена
спокойно его выдерживать.
- Значит, ты признаешь, что это ты проповедовала ересь в
Монлозане и Тойе, призывая народ к смуте и неповиновению?
- Я проповедовала истинное учение Господа Нашего, кое
давно покинуто ромейской церковью! И зову в свидетели всех
святых и праведников на небесах, что я призывала не проливать
крови, дабы не уподобиться тебе, слуга Сатаны!
- Не богохульствуй, еретичка! - голос Верховного
Экзорциста срывается на визг. - Твоими устами говорит дьявол -
но моя власть сильнее! Отвечай, что заставило тебя рисковать
жизнью ради свободы этого чернокнижника - или ты тоже причастна
магии и колдовству?
Я вскидываю голову, отбрасывая волосы с лица.
- Я люблю его, - слова эти прозвучали просто и сильно, но
совершенно неожиданно для меня самой. - Ты хоть знаешь, что это
такое - любить?
Он, задохнувшись, испепеляет меня взором. Видать, еще ни
одна из его жертв не смела говорить с ним в подобном тоне.
- Нет, ты не знаешь, что такое любовь, - продолжаю я с
вдохновенным видом. - Ты умеешь только пытать и жечь, и
говоришь, что творишь сие именем Господа Нашего. Но о таких,
как ты, сказал он: "Будут творить именем Моим, и отрекусь от
них, ибо будут творить беззакония!"
(Хорошо! За точность цитаты, правда, не поручусь, но
здешний вариант Писания я все равно наизусть не знаю. Ничего,
сойдет для него и так...)
- Вспомни - разве Господь Наш посылал кого-то на смерть во
искупление грехов его? Он сам принял муку крестную за всех
нас, ибо он возлюбил мир сей - ты же его ненавидишь, ты и тот,
кому ты служишь, Зверь!
Так, а это, оказывается, совсем не трудно - вывести его из
себя... Да, там не иначе какое-то психическое воздействие, от
которого я неплохо защищена - уж не знаю, Лайгалдэ или Пэгги
должна я за это благодарить. Но тогда почему поддался Хозяин?
- Замолчи, ведьма, чертово семя! - вопит он в гневе, и,
повернувшись к своей охране: - Свяжите ее, заткните ей рот и
привяжите к тому же дереву, что и того! Она не избегнет костра.
Я собираю всю свою энергию в комок. Может быть, на
магическом уровне он весьма неприятный противник, но с
информационкой у него плоховато - а ведь это оптимальный способ
воздействия для любой из нас, воспитанных Лайгалдэ. На сегодня
это будет последний удар, но зато какой...
Солдаты в черно-желтой форме замирают, обожженные моим
взглядом, не смея ко мне прикоснуться.
- Скажи мне только, Зверь, - бросаю я властно, - та, что
воскрешала тебя, назвала ли тебе свое имя? А если назвала, то
какое из множества - Хозяйка Звезд или Каменное Сердце?
Великий Экзорцист отшатывается в ужасе, губы его
непроизвольно шевелятся, и я читаю по ним: "Petricordia..."
Я угадала - и готова отдать что угодно за то, чтобы это
оказалось неправдой.
Ибо это действительно страшно.
На моей стороне лишь то, что он по-прежнему еще не измерил
моих сил, я же знаю о нем почти все. И не так уж это и мало на
самом-то деле...
Тем временем Ле Жеанно начал что-то бормотать не то на
Языке Закона, не то на здешней латыни. И вот тут он в корне
неправ. Не хотелось мне прибегать к силе Слова, но ведь сам же
нарывается!
- Тот, кто Камню продал свою душу, тщетно к Утешению
взывает! Вечно будет длиться пляска смерти - даже под мелодию
молитвы! О будь же, будь ты проклят, Зверь - от зверя тебе и
погибнуть, ибо человек не пожелает запятнать себя!
После этого финального аккорда я почти с облегчением
отдаюсь в руки черно-желтой стражи.
...Пока Ле Жеанно приходил в себя от моей наглости, его
приказ был нарушен. Меня действительно связали и заткнули рот,
но вместо того, чтобы привязать к дереву, бросили в палатку,
как тюк с добром. На голове у меня мешок, чтобы, не дай-то
боже, не приворожила кого своей красотой. Впрочем, мешок
дырявый и не мешает ни дышать, ни смотреть.
Костер мне обеспечен. Пытать не будут - зачем пытать,
Зверь и без того боится, как бы я еще чего-нибудь не сказала.
Выступление отряда задерживается - рыскают по лесу,
упустив драгоценное время, все еще надеются, что Хозяину не
удалось далеко уйти. Ну-ну... Пока они там бегают, лучше всего
расслабиться как следует и войти-таки в транс. Нечего гонять
себя на износ, если можешь почерпнуть силы откуда-то еще.
...От публичного сожжения Верховный Экзорцист ни за что не
откажется. Но что, если в целях сохранения престижа ему придет
в голову сначала выдрать мне язык?
Хреново. Об этом-то я и не подумала. Одна надежда, что он
тоже не подумает...
Та, кого древние силиэнт звали - Гэльдаин, если ты и
вправду святой Бланкой проходила по этой прекрасной Обожженной
Земле, услышь мои мольбы и будь снисходительна к той, что так
часто поминала всуе имя Твое! Если же не чудо огня, а что-то
иное должно спасти этот мир - все во власти Твоей...
Голоса - вернулись те, кого посылал на поиски барон
Северин. Капитан арбалетчиков устало бредет мимо моей палатки,
на ходу приподняв полог, заглядывает внутрь. Я в трансе, и он,
скорее всего, принял меня за спящую.
Мне уже доводилось встречать этого человека, и каждый раз
я не могу не отметить его сходства с Флетчером. Та же матово
смуглая кожа и кошачья гибкость движений - но это в нем как раз
типично мутамнийское, а вот широкий рот, всегда готовый к
улыбке... Имя его - Росальве диа Родакаср, так что мутаамн он
только по матери.
- Господин мой, я четыре года служил вам верой и правдой,
и надеюсь, что после этого мои советы могут вызывать у вас лишь
доверие...
- Я слушаю тебя, сын мой, - отзывается Ле Жеанно от своей
палатки.
- В таком случае я бы настоятельно рекомендовал вам
немедленно отпустить эту женщину!
Вот это да!!! Я не могла ослышаться - именно это он и
сказал. Ой, что сейчас будет...
- Что я слышу? Ты осмелился...
- Дослушайте меня до конца, господин мой, я не кончил. Кто
такая эта Ирма диа Алиманд? Одна из многих. По всему Романду,
задрав подолы, бегают десятки таких же, как она, свихнувшихся
на учении этой самой лжесвятой.
- Тем усерднее должны мы выпалывать дурную траву, сын мой!
К тому же у меня есть неоспоримые доказательства, что она
ведьма и состоит в сговоре с дьяволом.
- Но Герхард Диаль-ри - один, и без сомнения, стоит
десятка таких, как она.
- В этом ты прав, - Великий Экзорцист скорбно вздыхает,
даже забыв прибавить "сын мой".
- Эта же ведьма, насколько я понял, влюблена в него, как
кошка. Отпустите ее - и куда она, по вашему мнению, побежит? Не
может быть, чтобы у них не было сговора. И тогда в наших руках
будут и он, и она...
- Тише, сын мой! Она может услышать...
- Да спит она. Я сам только что заглянул. Небось всю ночь
скакала - тут мои ребята лошадь поймали в лесу...
Молчание. Верховный Экзорцист размышляет. А я и сама не
знаю, чего больше хочу - чтобы он согласился или отказался.
Ведь самое скверное в этом то, что диа Родакаср абсолютно прав
- отпустить меня, и я тут же кинусь на поиски Хозяина. Без меня
ему не пройти по Закону Цели, но и в Романде оставаться
небезопасно - он же не знает, кто его выдал, и не может
доверять никому из местных...
- Я всегда ценил твою преданность, - наконец отвечает Ле
Жеанно. - Найдется у тебя полтора десятка людей, способных
незаметно следовать за ней, не привлекая внимания?
- Найдется. Я сам готов их возглавить.
Показалось мне, или на губах диа Родакасра в самом деле
мелькнула злорадная усмешка?
3
Лет эдак сто сорок назад, во время Восьмилетней войны
Романда с Мураамной, старший сын графа Арлетского Роже собрал
небольшой отряд и отправился искать золота и славы в чужих
краях. Что произошло с ним в мутамнийской земле, не ведомо
никому, однако домой он возвратился не только без войска, но
даже без родового меча графов Арлетских (злые языки болтали,
что сей меч был проигран в кости мутаамнам в одном из
притонов), в обтрепанном плаще и с посохом странника. На
беспутного Роже снизошло откровение Господне. Отринув мирскую
суету, пошел он по Романду, по пути основывая монастыри
совершенно особенного типа - женская и мужская общины бок о
бок. "Докажите Господу, что не только на небесах, но и на
грешной земле способны вы быть друг другу лишь братьями и
сестрами!" - призывал Роже.
Так что не я одна такая в Романде. Со времен крещения не
переводились в этой земле разнообразные святые, пророки и
чудотворцы, и всех их воспринимали весьма благосклонно. И лишь
Эренгар Ле Жеанно додумался до мысли, что ближнего своего,
молящегося Господу немного не так, как ты сам, должно за это
посылать на костер...
Монастыри святого Роже обычно стоят вдали от людских
поселений - в горах или глухом лесу. Вот на один из них я и
набрела на третий день своих скитаний по лесу, со стражей
Экзорциста на хвосте. И провалиться мне на месте, если к этому
моменту арбалетчики не дозрели до того, чтобы придушить меня
самостоятельно, не дожидаясь приказа Зверя.
Разрываясь между необходимостью спешить к Хозяину и
нежеланием снова предать его в руки врага, я решила тянуть
время, сколько можно. Тем более, что и мне самой требовалось
восстановить силы.
Первое, что сделала я, покинув лагерь Экзорциста - влезла
на ближайший холм и, стоя на вершине, громко пропела "Боргил"
Габриэля Лормэ, может быть, немного сфальшивив, но с чувством и
по всем правилам Говорения хорошего Слова. Этим были достигнуты
сразу две цели - мое самочувствие и настроение резко поднялись,
а стража, залегшая в отдалении в кустах, была полностью
деморализована.
Два дня водила я их по лесу противолодочным зигзагом и всю
дорогу изощренно над ними издевалась - то орала во все горло
песни, которые в этой обстановке должны восприниматься как
причудливые пророчества, то вдруг ни с того ни с сего
принималась танцевать на полянах без музыки - она была у меня в
голове... Ни одну встреченную кочку с костяникой я не обошла
своим вниманием, а когда наткнулась на заросли малины,
набросилась на ягоду с таким видом, словно это манна
небесная... и тут из зарослей послышалось негромкое ворчание, и
я нос к носу столкнулась с медведем-подростком. Несколько
секунд мы смотрели друг другу в глаза, после чего мишка,
видимо, проникся и начал пастись рядом со мной, не обращая на
меня особого внимания. Что чувствовали наблюдавшие за этой
сценой арбалетчики, я могу только гадать, но предполагаю, что
крестились они много и часто...
На третий день мне уже прискучила однообразная имитация
священного безумия - но тут на моем пути встала обитель святого
Роже.
Запустив для начала камнем в ворота обители, я отхожу от
них подальше и вдохновенно начинаю проповедь:
- Вы, скрывающиеся за этими стенами! Разве не учил вас
Господь, что истинное спасение не в хлопотах о душе своей, но
единственно в добрых делах? "Сберегший душу свою - потеряет ее,
пожертвовавший же душой своей во имя Мое - спасет ее!" Идите
прочь из этого леса, из уединения, где надеетесь вы спрятаться
от суеты мира сего - в то время как западный ветер гонит Тень
на счастливый Романд! Неужели вас пощадят, когда уже распяты
Ланневэль и Монлозана? Зверь идет по вашему следу, и горе
имеющим глаза, но не желающим видеть! Это говорю вам я, Ирма
диа Алиманд - станьте рядом с вашими братьями, что возносят
молитвы святой Бланке, докажите, что вы братья, не словами, но
деяниями своими!..
Ну и так далее - Жерар Лормэ, брат Габриэля, в моем
вольном пересказе. В самый раз для среднего уровня местного
фанатизма. Интересно, совместимо ли с кротостью святой Бланки
подобное поведение ее голоса?
Ворота монастыря внезапно распахиваются, оттуда выходит
девушка моих лет, в синем монашеском одеянии.
- Мир тебе, Ирма диа Алиманд, - робко произносит она. - Мы
привыкли жить отдельно от людей, но для тебя двери нашей
обители распахнуты настежь. Входи и будь нашей гостьей, сестра.
Я отрицательно мотаю головой. Не хватало еще устраивать
этим безобидным людям проблемы с моим конвоем! Но девушка,
естественно, понимает меня неправильно и поспешно достает из-за
спины хороший ломоть пирога:
- Тогда прими хотя бы наше скромное угощение... Не такие
уж мы плохие, поверь...
У меня трое с лишним суток не было во рту ничего, кроме
ягод. Голод пересиливает - я почти выхватываю кусок из рук
девушки, бросив непоследовательно: "Да благословят тебя Господь
и святая Бланка, добрая душа". Девушка торопливо скрывается, я
же сажусь под монастырской стеной и принимаюсь за еду, нимало
не заботясь о хороших манерах. Вкусные пироги пекут в обители
святого Роже - с рыбой и лесным щавелем!
Подкрепившись, я для приличия разоряюсь под воротами еще
минут пятнадцать и, поразив их камнем вторично, танцующей
походкой удаляюсь в лес. Причем из принципа двигаюсь прямо на
стражу, сидящую в засаде, так что ей приходится спешно и шумно
менять дислокацию.
До меня долетает обрывок разговора:
- Нет, ребята, как хотите, а грех ее трогать - безумная
ведь... А может, и вправду - святая?
- Да говорю я вам - лесная фея! Как барон ее вел, у меня
прям сердце захолонуло - не идет, а плывет, трава под ней не
гнется...
- Не знаю, фея она, ведьма или святая - но с каким
удовольствием я прямо сейчас пристрелил бы ее!
Последняя реплика принадлежит капитану арбалетчиков.
...Когда на следующее утро я открываю глаза, мой взгляд
натыкается на пикирующего ястреба, вышитого золотом на груди
черного камзола. От неожиданности я опять закрываю их...
- Кончай дурить, - звучит надо мной голос Росальве диа
Родакасра. - Вижу ведь, что уже не спишь.
Я, покорно глядя на него, сажусь на примятой траве.
- И давай сразу договоримся - ни в какое твое безумие я не
верю ни на грош. Долго ты еще намерена над нами измываться?
Так. Этот человек явно знает больше, чем может показаться
с первого взгляда, но хоть убей, не пойму, чего он добивается.
- А чего ты ожидал? Что я сразу приведу вас к Герхарду?
Плохо же ты обо мне думаешь, эн Росальве!
- Слушай, - он наклоняется ко мне, - мы одни, солдаты нас
не видят и не слышат. Я сказал им, что пошел на тебя взглянуть,
не убежала ли... все равно из всей этой банды по лесу умею
ходить я один. Так что можешь говорить со мной начистоту.
- А кто ты такой, чтобы я говорила с тобой начистоту? -
взвиваюсь я.
- Тот, чье истинное Имя звучит как Гэлт Чинуэй, - отвечает
он с неподражаемой улыбкой.
... (Три строчки непечатностей я просто опускаю, остальные
пятнадцать заменяю точками.)
- Трам-тарарам, - наконец удается мне выговорить. -
Ситуация весьма напоминает древний анекдот, где все до единого
командующие ругианской армией оказываются засланными агентами
Восточной коалиции. Можно подумать, мало нас с лордом Араном...
- Ну, меня, положим, никто не засылал, - возражает он все
с той же улыбкой. - Я родился и вырос в Романде. Просто матушка
моя, как и ее двоюродная сестрица, была моталицей, да не
просто, а членом ведьминской школы Иэвхи. Вот мы с троюродным
братом и унаследовали умение ходить по Закону Цели, хотя
пользуемся им не так уж часто. Я, например, бывал в Городе,
который для всех, только три раза.
- Слышал бы тебя твой Верховный Экзорцист, которому ты
служил верой и правдой! - невольно улыбаюсь я в ответ.
- Нет. Он не услышит, - произносит Росальве точь-в-точь с
интонацией Флетчера. Все-таки сильно они похожи, но этот
постарше, проще держится, да еще у Флетчера его длинные волосы
свисают, как уши у спаниэля, а Росальве стрижется коротко, и
голова, по мутамнийскому обычаю, повязана черным платком.
- Короче, Гэлт...
- Не здесь, - обрывает он меня. - Хочешь назвать попроще,
зови Шинно. Всем мутаамнам даются звериные имена, моего брата,
к примеру, зовут Линхи, Рысенок, а меня - Лисенок.
- Короче, Шинно, чего тебе надо от меня?
- А давай-ка немного пройдемся к реке, - улыбка еще шире.
- Не ровен час, придет кто-нибудь выяснить, чем это я с тобой
занимаюсь так долго...
Он изящно подает мне руку. Странная мы, конечно, пара -
ведьма со спутанными волосами, в мятом и грязном платье, а
рядом - рыцарь в черно-желтом, выглядящий так, словно собрался
на прием к королю, а не шарился трое суток по лесу...
Между редеющими деревьями сверкает серебром Сорна. Берег
полого стекает к воде, на влажном песке обсыхают несколько
вынесенных рекой обломков деревьев. Шинно смотрит куда-то за
реку, солнце слепит мне глаза, но вот на него набегает облачко
- и тогда и я различаю на том берегу полосатые кангранские
шатры.
- Теперь поняла? - спрашивает Шинно.
- Прикочевали, значит, - произношу я оторопело. - Учуяли.
И что теперь?
- По крайней мере, Верховный Экзорцист и они в любом
случае не окажутся на одной стороне. Значит, вероятнее всего, у
бланкиан и Кангры найдутся общие интересы.
- Ты хочешь сказать...
- Именно это и хочу. Другого безопасного места я на сто
лиг вокруг не знаю. Ищите да обрящете.
Я испуганно меряю взглядом ширину реки.
- То есть я должна плыть на тот берег?
- Ах да, ты же, как все Огненные, плаваешь только топором
на дно... Ну вот подходящее бревнышко - не тяжелое, опять же
сучки есть, держаться удобно. Течение здесь слабое, так что
переправишься без проблем. Только поторопись, потому что когда
солдаты увидят тебя на воде, я не посмею приказать им не
стрелять.
Подхватываю бревнышко - оно действительно совсем легкое -
и иду к воде, но вдруг оборачиваюсь в испуге:
- Откуда ты знаешь, что я... Огненная?!
Улыбка сбегает с его лица.
- Обрати внимание, я назвал тебе истинное Имя, не спросив
твоего, - и одними губами, словно целуя: - Улыбнись, сражайся,
умри!
Я резко поворачиваюсь к нему спиной и, вздрагивая от
холода, вхожу в воду, опираюсь грудью на бревнышко... В платье
плыть неудобно, но Шинно абсолютно прав - некогда. Некогда даже
оглянуться еще раз.
Елки зеленые, я же еще в лагере Верховного Экзорциста
обратила внимание, что кольцо на его руке почему-то надето
камнем внутрь!
Шинно Росальве диа Родакаср, Лисенок мутамнийских кровей,
капитан арбалетчиков...
Солнце бьет мне в глаза. Слабое течение аккуратно сносит
меня к кангранским шатрам.
От судорожного хватания за бревно свело руки. В попытках
выбраться на кангранский берег я совершенно изнемогла - никак
не получалось уцепиться рукой за корни, торчащие из подмытого
обрыва, и не выпустить при этом свое плавсредство. Раз я даже с
головой окунулась, испугавшись больше, чем лицом к лицу с Ле
Жеанно.
Но все рано или поздно кончается. Мокрая, с ног до головы
в песке, я уже карабкаюсь вверх по склону, поднимаю голову над
краем обрыва...
У самого края со спокойствием Будды сидит старуха
кангранка в голубых шароварах и коричневой шерстяной рубахе. В
руках ее тяжелое копье с перекладинкой, и его наконечник
находится в опасной близости от меня - достаточно легкого
толчка, чтобы я полетела назад в Сорну.
- Убери копье, - выговариваю я задыхаясь. - Пусти на
берег.
- Вай-буй, какой невоспитанный романдский девушка! - Бабка
каким-то образом всплескивает руками, не выпустив при этом
копья. - Нет бы сказать старой Хеведи - доброе утро, бабушка,
как твое здоровье и здоровье твоей уважаемой семьи? Вот как бы
поступил приличный кангранский девушка.
Три молодых кангранки, развешивающие на жердях выстиранное
белье, одновременно поворачивают головы на эти слова, смотрят
на меня секунды три и возвращаются к работе.
- Бабуля, - говорю я, начиная раздражаться, - у меня нет
времени на ваши кангранские церемонии. Здесь Герхард Диаль-ри?
- Какой такой Герхард? Знать ничего не знаю. Еще не
хватало всякий беглый еретик пускать в свой шатер! - копье
приближается ко мне еще на сантиметр. - Честный девушка
положено дома сидеть, приданое себе вышивать, а не вылезать из
реки, как водяной ведьма!
Мозг мой лихорадочно работает. Неужели и вправду не здесь?
Да нет, такие люди, как Шинно, не ошибаются, да и логика на его
стороне...
И тут среди развешенного белья мне бросается в глаза
рубашка из тонкого полотна, с широкими рукавами и большим
воротником. Совершенно очевидно, что это не кангранская вещь.
Отсюда я различаю даже вышивку на уголках воротника - хорошо
знакомые мне бледно-зеленые листья клевера.
- Ай и врешь же ты, бабка! - я уже не считаю нужным
скрывать раздражение. - Врешь и не краснеешь! А чья там рубашка
сушится на жердях? Приютили еретика и одежду ему стираете... да
убери ты свою орясину!
На бабкином лице нет и следа смущения, кажется, все
происходящее доставляет ей массу удовольствия.
- С вами, романдцами, дело иметь - легче ежика живьем
съесть! Не знает Кангрань никакой ваш ересь! Мы люди простой,
честный, молимся, как нас пророки учили, Джезу Кристу и супруге
его Мариль. А романдцам Джезу и Мариль сына своего в короли
дали, и где теперь дети его детей? Потому и пришел к вам Зверь,
что отвергли вы власть от бога, а что не от бога, то от
шайтана! А еще вы, богохульники, вино из винограда пьете, хотя
сказал Джезу - не вкушу от плода лозы, доколе не настанет
царствие Божие!
Нет, какова ситуация? Я, вымотанная до предела, еле
держусь на обрыве, на романдском берегу в любой момент могут
появиться арбалетчики, а это старое пугало с копьем еще
пытается здесь устраивать теологические диспуты! Мадлон бы сюда
- послушать это восхитительное безобразие!
- Циркулярный пила хочу, - говорю я устало. До чего же
все-таки заразителен этот ломаный язык - привяжется, потом не
отлипнет! - Хоть знаешь, что это такое?
Бабка чешет в затылке.
- Кангрань Хеведи мудрый женщина, не зря пятьдесят лет на
свете живет - много умный слова романдский знает! Чиркулярный
пила, это от слова "чирк-чирк".
- Во-во, - подтверждаю я с готовностью. - Хочу чирк-чирк
старую Хеведи на много-много маленьких кусочков. А если ты
сейчас же не пустишь меня на берег, с той стороны набежит
тысяча с половиной арбалетчиков, и тогда нам всем будет
шалалай.
- Арбалетчики - это плохо, - произносит бабка задумчиво.
Копье в ее руке на секунду утрачивает твердость, и я таки
выкарабкиваюсь на берег.
- Теперь давай говори, где вы прячете Герхарда. А то ведь
сама найду - хуже будет.
- А с чего это я должна тебе говорить? Почем я знаю,
может, ты его хочешь ножиком зарезать.
- Я Ирма диа Алиманд, - у меня все сильнее создается
впечатление, что эти штучки старой Хеведи - не более чем игра,
имеющая целью каким-то образом меня проверить. - Надеюсь, этого
достаточно? Или тебе еще рекомендательное письмо от Верховного
Экзорциста предъявить? Так ты все равно по-романдски читать не
умеешь.
Имя это произвело на бабку прямо-таки магическое действие
- копье полетело прочь, а лицо затопила медовая сладость.
- Так что ж ты раньше молчал, глупый романдский девушка? -
восклицает она с типично восточным оживлением. - Нет бы сразу
сказать - так и так, я святая Ирма, три ночи шла, не пила, не
ела, все с любимым увидеться хотела!
- Хеведи, - отвечаю я ей в тон, - будь я глупая девушка, я
бы тебе за такие речи все космы повыдергала. Но я девушка умная
и знаю, что сумма длин языка и косы у женщины является
величиной постоянной. Поэтому я лучше помолюсь святой Мариль,
чтобы она вынула из волос шпильку и пронзила ею твой нечестивый
язык - может, тогда он будет меньше молоть чушь.
Во время этого моего монолога бабуля только языком
прищелкивает от восхищения. Нет, я просто балдею с этих
кангранцев!
- Там он, твой еретик, в оранжевом шатре, - наконец
произносит она. - Спит еще. Вчера выпил у старой Хеведи весь
жбанчик яблочной стоялки, кангранский воин от столького питья
до своего шатра не доползет, а у этого хеаля ни в одном глазу!
Я вскакиваю на ноги и мчусь к указанному шатру. В спину
мне летит голос Хеведи:
- На что он тебе сдался, молодой да красивой? Вот тот, что
на том берегу тебя провожал - вай-буй, что за воин! А этот
чародей только притворяется, а самому, поди, уж лет за сто...
- Точнее, тысяча двести с чем-то, - отвечаю я,
обернувшись. - Он ведь на самом деле хеаль - по-нашему это
называется Нездешний, - и вхожу в шатер, совершенно не
беспокоясь о том, в каком состоянии оставляю Хеведи.
В просторном шатре полумрак. Хозяин лежит у стенки на
войлочной подстилке, на нем такая же рубашка из коричневой
шерсти, что и на кангранках. Глаза закрыты, я не вижу их, но
облик - снова его собственный, хорошо знакомый всем, кто хоть
раз бывал на балу в Башне Теней... Я опускаюсь на колени рядом
с ним. Тонкий луч, прошедший сквозь дырочку в плотно натянутой
ткани, ложится на его темные волосы и словно перечеркивает их
седой прядью... Красив - как и положено Нездешнему, а я сейчас
похожа черт знает на что - мокрая, грязная, в драной одежде...
Я наклоняюсь над его лицом, наше дыхание смешивается - и
он открывает глаза, и необыкновенное сияние озаряет его черты:
- Золотоволосая... Как это приятно - проснуться от поцелуя
прекрасной женщины!
Да не целовала я его, и не собиралась, даже в мыслях
ничего такого не было!
Капля с моих мокрых волос падает ему на лоб - и он с
полной уверенностью в своем праве привлекает меня к себе...
У кангранцев мы просидели еще двое суток - не знали, на
что решиться дальше. Миссия наша не то чтобы совсем зашла в
тупик, но появление на сцене... в общем, Шинно - спутало нам
все планы.
Все это время кангранцы во главе с Хеведи, местным
матриархом, создавали нам все условия для идиллии вдвоем. А на
третий день с романдского берега вернулся юный внук боевой
старухи и принес известие, как громом поразившее нас обоих.
Через два дня после того, как я покинула лагерь Ле Жеанно,
громадная рысь неожиданно спрыгнула на него с дерева и, прежде
чем кто-либо успел схватиться за арбалет, перервала горло
Верховному Экзорцисту. И после этого он уже не воскрес. В рысь
же, опомнившись, всадили не менее пяти стрел, но она все равно
скрылась в лесу, и впоследствии дохлого зверя не нашли, как ни
старались - кровавый след вел в самую чащобу и там неожиданно
обрывался... И вот тут-то все и припомнили мои слова о том, что
Зверь от зверя и погибнет.
- Это рука Господня, - убежденно заключил свой рассказ
молодой кангранец. Я только хмыкнула, переглянулась с
Хозяином... и промолчала. "У всех нас есть звериные имена,
моего брата зовут Рысенок..."
А старая Хеведи, почесав в затылке уже знакомым мне
жестом, проговорила с хитрым огоньком в глазах:
- Священная загадка, однако...
18-27.04.96
Наталия МАЗОВА
ГОЛОС НОЧИ
Даэрону и... Маглору.
Высокая женщина в черном выступила из тьмы, не торопясь
подошла к костру. С первого взгляда было видно, что это одна из
диких кошек Анхемар. Черная кожаная куртка перехвачена широким
ремнем с заклепками, на котором висит короткий меч, высокие
сапоги, темные волосы выбиваются из-под черного капюшона с
оплечьем. На вид лет тридцать, хотя кто ее разберет, в такой
темноте...
Давно ходили слухи, что Повелительница Стрел любит,
переодевшись простой лучницей, ходить от костра к костру и
слушать, о чем болтают ополченцы, когда их не слышит
начальство. Но на самом деле все было куда проще. Конечно,
Лайгриле было лестно, когда надменные властители из Земель Ночи
с почтением обращаются к ней "владетельная лоини", но...
слишком уж тяготилась она их обществом. Ей, выросшей в горном
роду, всю свою молодость болтавшейся по приграничным
гарнизонам, всегда прямо говорившей все, что думает - так и не
удалось привыкнуть к великосветской манере общения. Из всей
командной верхушки армии Вэнтиса только с Кеасором она могла
говорить как человек с человеком, а не как лоини Анхемар с
властителем Запада. Поэтому после каждого военного совета,
после нескольких часов напыщенных глупостей и борьбы самолюбий
Лайгрилу, словно на свежий воздух, тянуло к этим кострам.
Хейн вздрогнул, когда раздался негромкий спокойный голос
женщины в черном:
- Можно немного посидеть у вашего костра? Я вижу, у вас
тут лютня ходит по кругу.
Алвард ответил за всех:
- Присаживайся, дева стрел... не знаю имени твоего...
- Глорэс из личной сотни Владычицы, - она сняла боевые
перчатки и засунула за пояс. Понятный всем жест дружелюбия - "в
вашем кругу мне незачем браться за оружие".
Кто-то протянул Лайгриле ломоть хлеба и закопченную вилку
на длинной деревянной ручке, на которой аппетитно шипел
свежезажаренный кусок мяса. Она поблагодарила кивком.
Как же это было замечательно - сидеть вот так, глядя на
звездное небо, вгрызаться в жестковатое, но такое вкусное мясо
и слушать, как Алвард распевает незатейливую песенку
ополченцев:
Жизнь моя раздольная - горюшко в стакане,
Кудри мои вылезли от переживаний...
Мелькнуло на миг перед внутренним взором раздраженное лицо
лоина Оромара, что-то пытающегося ей доказать - и исчезло без
следа, лопнуло, как пузырь на воде. В такую минуту просто не
думалось ни о чем дурном.
...Вот пойдут к Лайгриле, скажут - то да се,
А она с работы выгонит, и все!
Лайгрила улыбнулась одними уголками губ. Эту песню уже
распевали обе стороны, только сторонники Синеглазого вместо ее
имени пели: "вот пойдут к Правителю..." Да и почему бы ее не
петь - не так уж велика разница между теми, кто обнажал мечи во
славу Повелительницы Ночи и за Тонд для хиорнцев...
Как и ожидалось, мы вломили всем...
Утро зачиналось, светлое совсем.
На войне с Правителем положил я голову -
Женка погорюет, выйдет за другого!
Алвард кончил, и лютня тут же отправилась куда-то дальше.
И вдруг резкие, четкие аккорды в клочья разорвали покой в душе
Лайгрилы. Снова, в который раз, до боли знакомое: "По выжженной
долине идем, чеканя шаг..." Однако... к обычному раздражению
примешивалась какая-то непонятная тревога. И только когда песня
кончилась, Лайгрила поняла, в чем дело: ТАК петь эту песню мог
только ее автор. Это не мальчишка Левелл из Корма, а сила,
равная ей самой...
Затаив дыхание, Лайгрила подняла взгляд на певца. Голос
Ночи... Если бы она увидела его днем, в толпе - ни за что бы не
отметила своим вниманием. Обычный наемник-северянин, смуглое,
довольно привлекательное лицо обрамлено вьющимися волосами - не
длинными, как у Кеасора, а просто давно не стрижеными. Темные
глаза дерзко поблескивают в свете костра. А одежда и вовсе не
стоит внимания - так, какие-то обноски непонятного цвета.
На секунду их глаза встретились. А затем Голос Ночи снова
ударил по струнам лютни. Мрачная, суровая мелодия, но на этот
раз в ней не издевка, а скрытый яростный накал. Никогда прежде
не слышала Лайгрила этой песни.
Смерть ждет любого героя,
Власть и алчность - ничто перед ней.
Нас же при жизни зароют,
Погребут среди мрачных корней.
Мы не в счет ни для тех, ни для этих,
Износились - спешите в запас!
Мы не бросили слова на ветер -
И отбросили в сторону нас!
- Хейн, ты увлекся! - раздался чей-то обеспокоенный голос.
- Здесь же Ее лучница! Остерегись!
- А что мне с того? - насмешливо отозвался менестрель, не
сбиваясь с ритма. И, вдруг, повернувшись к Лайгриле, запел
следующий куплет, словно бросая обвинение ей в лицо:
- Вам - все большие дороги,
Нам - тропинки, и те по ночам.
Вам - покровители-боги,
Мы ж доверились только мечам!
Да и сталь нас подводит нередко...
Но привыкли мы горечь глотать:
Пусть стреляем мы вовсе не метко,
Но еще продолжаем стрелять!
Лайгрила больше не могла глядеть в эти глаза. Ну что она
могла возразить ему? Да и станет ли слушать ее возражения он,
правый вечной правотой ограбленного? Горечь в голосе, яростная
боль в мелодии...
И на дорогу мы выйдем -
Ведь дорога не только для них!
Там мы, конечно, погибнем -
Что ж, король завербует других!
Нас никто никогда не забудет -
Ведь не помнили нас никогда,
И пришли мы сюда ниоткуда,
И уходим опять в никуда...
Все кончилось внезапно - и лишь дерзкий взгляд Голоса Ночи
по-прежнему жег лицо Лайгрилы.
- Тебе надоела жизнь? - одними губами шепнул Алвард на ухо
Хейну. - Она же немедленно расскажет кому надо, и беги не беги
- ждет тебя легкая смерть. А может быть, и позорная!
В ответ Хейн рассмеялся - чуть принужденно, как отметила
Лайгрила, но все так же дерзко.
- Не думаю, - проговорил он с расстановкой. - Ведь правда
же, Владычица Анхемар, позорная смерть - слишком много за такую
песню?
Задыхаясь, Лайгрила резко вскочила на ноги. Капюшон давно
упал с ее головы, и темные волосы рассыпались по плечам.
Остальные сидевшие у костра, казалось, потеряли дар речи,
только кто-то простонал: "Стальные Когти, рэссла вирз!"
- Как ты меня узнал? - Лайгрила собрала в комок всю волю,
чтобы овладеть собой. - Вроде бы мы не встречались прежде, Хейн
Голос Ночи!
Он тоже встал. Тень странной улыбки мелькнула на его лице
- и исчезла без следа.
- Я никогда не узнал бы тебя, Владычица, - заговорил он, -
если бы первый раз не увидел в таком же полумраке. Месяц назад
на склоне Эреджтэрк я стоял в карауле, а ты прошла мимо меня,
отправляя в разведку трех своих дев. Тебя окликнули, ты
обернулась... И в свете факела я увидел женское лицо,
прекраснее которого не встречал нигде, но такое гордое и
суровое, словно навсегда застывшее на холоде мировой нелюбви. Я
тогда подумал, что если бы среди кервитов были женщины - они
должны бы выглядеть именно так.
- Ты воистину менестрель именем Андсиры, - ответила
Лайгрила в своей обычной манере, уже восстановив душевное
равновесие. - Ты дивно сплетаешь слова, хотя это искусство
всегда считалось привилегией женщин.
- А разве не привилегией мужчин от века было защищать с
оружием в руках интересы своего короля? - он так и рвался в
бой, словно давно предчувствовал эту встречу. Но Лайгрила все
еще пыталась не принять эту игру, уклониться, не отвечая ударом
на удар.
- Ты хочешь сказать, что все, что я делаю в долине Тонда -
не мое дело?
- О, что ты, Владычица! Я всего лишь хочу сказать, что ни
один настоящий мужчина не захочет, чтобы женщина сражалась за
него, - Хейн выделил голосом слово "настоящий".
- Это весьма похоже на оскорбление короля Вэнтиса, -
Лайгрила чуть усмехнулась. - Неужели ты не боишься за свою
жизнь, менестрель?
- Оскорбив короля, я, конечно, подвергаю опасности эту
жизнь, но оскорбив женщину - жизнь будущую, - бесстрашно
ответил Голос Ночи.
Лайгрила ненадолго задумалась.
- Твой язык, менестрель, так же остр, как и твой клинок, -
наконец сказала она. - Я же привыкла иметь дело с луком и
стрелами, а не с лютней. Поэтому вот мое последнее слово: через
три дня, на рассвете, ты вступишь в спор не со мной, но с Сайто
Кетиаром, менестрелем Кеасора. Иначе я буду считать, что ты и
вправду недостоин той жизни, которой так не дорожишь, - С этими
словами она снова надвинула капюшон, ясно давая понять, что
разговор окончен.
- Вижу теперь, Владычица, что слухи о твоей справедливости
- не преувеличение, - по голосу Хейна никак нельзя было понять,
издевается он или говорит серьезно. Он отвесил Лайгриле легкий
поклон: - Да - я приду.
Лайгрила знала, что он придет. Слишком хорошо умела она
разбираться в людях, чтобы усомниться.
Вроде никто никого ни о чем не предупреждал, но к тому
моменту, когда Эннор поднялся над вершиной Эреждтэрк и
солнечные лучи заглянули в долину, где был разбит лагерь, все
уже были в сборе. Тесным кругом стояли они на
площади-не-площади, поляне-не-поляне между командных шатров,
именуемой Кругом Совета. Крестоносцы и лучницы ждали.
Лайгрила, как всегда во время совещаний, опустилась на
огромный серый камень, Кеасор привычно встал у ее правого
плеча. Сайто Кетиар уже стоял здесь, скрывая напряжение за
презрительной усмешкой... а вот самой Кетиар что-то было не
видать. Сколько ни скользил взгляд Повелительницы Стрел по
толпе собравшихся, но ни разу не мелькнула в ней голова с
волосами, скрытыми под алым шелком.
"Интересно, а Ассэн придет?" - мимолетно подумала она. И в
этот миг толпа на противоположном конце поляны зашевелилась,
расступаясь. Краем глаза Лайгрила заметила, как Сайто сжался,
словно перед решительным броском. В толпе образовался проход, и
по нему спокойно и уверенно в середину круга вышел тот, кого
вся Долина Тонда знала как Голос Ночи, и лишь немногие - как
Хейна. Впервые Лайгрила могла ясно разглядеть при дневном свете
этого дерзкого возмутителя спокойствия. А он, казалось, даже не
смотрел в ее сторону, остановился прямо перед Сайто, и, вскинув
руку, четко проговорил:
- Рэ ванва! Я, Хейн по прозванию Голос Ночи, пришел сюда,
чтобы вызвать тебя, Сайто-крестоносец, на песенный поединок по
законам, принятым в Долквире.
Ропот пробежал по кругу собравшихся: Хейн говорил с Сайто
не как с высокородным, а как равный с равным, и произнося
формулу вызова, не опустился перед менестрелем Кеасора на одно
колено. Он слишком много позволял себе, этот Голос Ночи!
Сегодня вся одежда Сайто была темно-серого цвета
Вэйандолы. На плечо небрежно накинут черный плащ, а голову
охватывает широкая золотая лента, концы которой лежат на его
длинных, сильно вьющихся волосах как две солнечные змейки. И
все же сегодня было, как никогда, видно, что в нем есть примесь
дорисской крови: вроде и кожа достаточно светлая, но широкие
губы, крупные черты лица, странный разрез темных глаз... Рядом
с ним загорелый (а может быть, просто грязный) Голос Ночи
выглядел почти красавцем, несмотря на то, что его вязаная
туника, когда-то серая, а теперь бесцветно-белесая, была
прожжена в двух местах, а кожаные штаны украшала свежая
заплата. Но Лайгриле сразу же бросилась в глаза его лютня. Это
был не расстроенный и поцарапанный инструмент, каких полно в
палатках ополченцев, а великолепная лютня северной работы,
покрытая темно-вишневым лаком.
Сайто вынул меч из ножен и с размаху вонзил его в землю
рядом с собой - на песенный поединок нельзя выходить с оружием.
- Я, лоин Сайто Кетиар из Устья, принимаю твой вызов,
Голос Ночи, менестрель наемников, - высокомерно ответил он. -
Твои условия?
- Тебе известно, что ставка в этом поединке - моя жизнь. -
голос Хейна был спокоен и тверд. - Поэтому назвать условия -
твоя привилегия, менестрель крестоносцев.
- Хорошо. Две песни, поем по очереди. Право первенства
решает жребий.
- Эн йе-о джалет! - Голос Ночи выхватил свой меч резким
движением, но не вонзил в землю, а просто отбросил в сторону.
Лайгрила поняла, что настал ее черед. Она поднялась со
своего почетного места, держа над головой руку с зажатой в ней
монетой Вэнтиса.
- Клинок! - произнес Голос Ночи таким тоном, каким
называют пароль.
- Корона! - эхом отозвался Сайто.
Лайгрила разжала руку. Золотая монета звякнула о камень и
шесть голов тут же склонились к ней, но Кеасор опередил всех.
- Корона, - хрипло сказал он.
- Ты счастлив в игре,.. лоин Кетиар! - поклон, который
отвесил сопернику Голос Ночи, трудно было назвать иначе как
издевательским. - Тебе начинать!
В эту минуту алая шелковая повязка мелькнула среди
непокрытых голов. Все-таки Кетиар пришла взглянуть, как ее брат
будет отстаивать свою честь перед этим... подстрекателем! Алая
повязка на секунду отвлекла взор Лайгрилы, а когда она снова
взглянула в круг, Сайто уже стоял в центре, и лютня - его,
серебристая - висела у него на груди.
- К вам обращаюсь, Владычица Анхемар и Владыка Кеасор! -
Гул толпы сразу смолк. - Да не будете вы пристрастны в своих
суждениях и отдадите победу тому, чья она по праву!
- Разве Владычица Анхемар - сама Андсира, что ты
приписываешь ей высшую справедливость? - насмешливо возразил
Голос Ночи.
Сайто ничего на это не ответил. Его руки легли на лютню, и
струны дрогнули. И Лайгрила тоже дрогнула - она сразу узнала
эту гордую и тоскливую песню, любимую всеми крестоносцами:
Я не чужой, я не святой,
Меня мой грех не тяготит...
Да, менестрелю Кеасора нельзя было отказать в уме - песни
Голоса Ночи знала уже вся армия, и Сайто намеренно выбрал песню
в том же стиле. Это был козырь, который не бьется.
Меня любовь не берегла -
Я ей иное предпочел,
Я пил из звездного котла
И осенял себя мечом...
Последний суровый аккорд замер над безмолвным Кругом
Совета. Сайто поклонился Владыкам и ушел из круга, уступая
место Голосу Ночи. Интересно, как тот будет выпутываться из
этой ситуации - ведь "Наемники" или другая песня в этом роде
сейчас будут просто неуместны!
Хейн поднял руки вверх и лишь произнес тихо - но его
услышали все: "Храни меня, Властная, и ты, Гэльдаин!"
Из перебора струн родилась медленная мелодия, в которой
были и насмешка, и вызов. Голос Ночи не торопился запеть,
дразня слушателей целую минуту, и вдруг не то пропел, не то
проговорил, удивляясь и издеваясь:
Менестрель, а менестрель!
А давай мы тебя...(небольшая пауза) уничтожим!
И тогда, без сомнения, нам будет легче дышать -
о-о!
Последний возглас Голоса Ночи стоном отозвался в
ошеломленной толпе - и Лайгрила внезапно ясно осознала, что
этот поединок Сайто проиграл еще в тот момент, когда она
спровоцировала Хейна на этот вызов...
Ох, люблю! Ох, люблю беззащитных прохожих!
Вот убьем, и не будет никто наших дев отвлекать -
во!
Случайно Лайгрила натолкнулась взглядом на Кетиар и
увидела, что щеки у нее полыхают ярче повязки на голове. Ох не
к добру это, ома-эдж Сира!
А Голос Ночи, как ни в чем ни бывало, продолжал
издеваться:
Менестрель, а менестрель!
Вот ты все время поешь о свободе, ведь так?
А вот взять бы тебя, например, заковать в кандалы -
о-о!
И живи, как посмешище в нашем народе...
Или нет - лучше чисти до блеска котлы - во!
Напряжение в толпе нарастало... Воистину, Голос Ночи при
рождении был отмечен самой Андсирой - то, что он нахально
проделывал на глазах у всех, было просто гениально...
Ой, народ, все сюда! Посмотрите, он вынул мечишко!
У любой из нас ножик длинней -
да он кервит, видать!..
Он запнулся на полуслове и умолк: большой метательный нож
вылетел из толпы и вонзился в землю у самых его сапог. И тут же
раздался гневный, чуть хрипловатый женский голос:
- Сайто! Я женщина и не имею права с ним драться - но и ты
не мужчина, если до сих пор терпишь все это!
- Я действительно вытерпел слишком много от этого наглеца!
- Сайто резко повернулся к Голосу Ночи. - Но как ты, грязный
наемник, смеешь публично оскорблять мою сестру?!
- Видят Эннор на небе и Андсира на земле, - Хейн снова
воздел руки к небу, - не я первым обнажил оружие в этом кругу!
А что до твоей сестры - ты сам назвал ее, лоин Кетиар!
Ах, вы же еще не знаете, Владычица! - он покосился на
Лайгрилу. - Вчера Левелл из Корма снова был пойман у палаток
ваших диких кошек. Согласно вашему приказу, его следовало гнать
в шею - но мальчишка обнажил меч. И ваша пятисотница Кетиар...
справилась, - лицо его перекосила презрительная усмешка. -
Предварительно наигравшись с ним, как кошка с мышью... -
последние слова он проговорил, торопясь, так как перед ним уже
вырос Сайто с мечом в руке:
- Защищайся, шут без чести и совести!
- С удовольствием! - Голос Ночи одним прыжком добрался до
своего клинка и в последнюю секунду ловко парировал удар.
Все оцепенели - песенный поединок был одним из самых
святых ритуалов Долквира. Лишь в смутных легендах сохранились
воспоминания о том, как его оскверняли поднятием оружия, и уж
никогда никто не слыхал о подобной схватке, ниспровергающей все
законы и традиции!
О том, что Кетиар с мечом не уступит Кетиару с лютней,
знали все. Но сейчас силе и напору Сайто противостояли гибкость
и ловкость его противника. Казалось, Голос Ночи даже не
пытается атаковать, но ни один удар Кетиара не достигал цели.
Менестрель наемников уходил легко, словно танцуя, и на пути
меча Сайто оказывались то его собственный клинок, то рука,
обернутая старым зеленовато-бурым плащом. Кетиару же его
великолепный черный плащ только мешал.
- Я впервые вижу столь совершенную школу Поречья, -
коснулся слуха Лайгрилы нервный шепот Кеасора. - Сайто, с его
тондской выучкой, долго не продержится...
И в этот самый момент менестрель крестоносцев, уже
порядком измотанный своим противником, совершил ошибку. Голос
Ночи сделал какое-то неуловимое движение - и серебряное шитье
на рукаве Сайто окрасилось кровью. Толпа ахнула, и это вывело
Лайгрилу из оцепенения. Начисто забыв про свое звание и про то,
что ей уже давно не двадцать, она сорвалась с места и зеленой
стрелой кинулась к дерущимся:
- Остановитесь! Не надо, ... Хейн!
Голос Ночи как раз отражал очередной удар Кетиара. Но крик
Лайгрилы заставил дрогнуть его руку, конец меча прошел ниже,
чем ему хотелось, и со всей силы полоснул Сайто по пальцам, не
защищенным боевой перчаткой. Тот выронил меч, а Лайгрила уже
стояла между ними, и взгляд ее, полный ужаса, метался от одного
менестреля к другому.
- Будь ты проклят, наемник! - Кетиар пытался обтереть
кровь с раненой руки краем плаща, но она все равно капала на
землю, и темные капли выделялись в пыли и вытоптанной,
умирающей траве, как приговор Голосу Ночи. - Ты хоть понимаешь,
что натворил?!
- Я не хотел... - Вся дерзкая самоуверенность моментально
слетела с Хейна, во взгляде застыло отчаяние. - Клянусь
милосердием Гэльдаин, Владычица - я мог бы его убить, но
искалечить руку другому менестрелю - на такое даже я
не способен! Сегодня я и вправду заслужил смерть.
- Смерть! - глухо отозвалось в толпе, и уже начали
продвигаться вперед лучница Кетиар и несколько таких же, как
она... Но Лайгрила шагнула вперед и заслонила собой менестреля.
- Стойте! В том, что случился этот поединок, виновна лишь
я, и он мой, а не ваш!
Сколько раз за эти годы ей приходилось вот так стоять
лицом к лицу с разъяренной толпой! Но впервые то, что она
сейчас провозгласит, не будет воспринято как должно...
- То, что он сделал с моим братом, хуже, чем смерть! -
глаза Кетиар были совершенно бешеными. - Мы повязаны кровью!
- Дева стрел Кетиар, не Голос Ночи, а ты и твой брат
первыми схватились за оружие на песенном поединке! - Это было
сказано так, что даже неукротимой пятисотнице сделалось жутко.
- Поэтому слушайте мой приговор. Властью, данной мне Андсирой и
королем из дома Вэйанор, с этого часа в течение четырех дней
Голос Ночи находится под моей рукой! По истечении их он будет
объявлен вне закона - но лишь в пределах долины Тонда, от
Каменных Колец на западе до владений Кети и границы с Эреджраэн
на востоке. Эти четверо суток даются ему на то, чтобы покинуть
эти места, но до тех пор никто, и в особенности ты, дева стрел
Кетиар, не смеет причинить ему никакого вреда! Я, Лайгрила
Анхемар, скаллоини-нэ-джельтар короля Вэнтиса, сказала - и да
будет так!
- Услышано и засвидетельствовано! - Пятисотница Энаннин
Полуведьма, стоявшая в первом ряду, отсалютовала мечом своей
владычице. Кеасор встал рядом с нею и повторил ее слова и жест.
- А сейчас он уйдет отсюда, и уйдет невредимым, - Лайгрила
произнесла эти слова и почувствовала, что силы вот-вот оставят
ее.
И тогда свершилось небывалое: дерзкий Голос Ночи, не
желавший склоняться ни перед кем из Властителей Запада,
опустился на одно колено перед Лайгрилой и поднес к губам край
ее зеленого плаща. Так мог приветствовать только высокородный и
только своего непосредственного властителя, которому присягал
на верность. Затем он подхватил лютню, шагнул в толпу, которая
расступилась перед ним, как перед прокаженным и быстро скрылся
с места происшествия.
Синеватые сумерки сползли в долину. Лайгрила сидела в
своем шатре совершенно одна. Только что ушел Кеасор, и она
осталась наедине со своими мрачными мыслями.
С Кетиарами надо было что-то делать. Правда, брат уже и
так был достаточно наказан всем происшедшим. Хальдок-целитель
осмотрел его рану и нашел ее не такой уж опасной - порез был
глубоким, но кость задета только на мизинце. Хотя ему пришлось
долго повозиться, Хальдок клятвенно обещал, что по истечении
двух или трех созвездий - на это уж воля одной Андсиры - Сайто
будет владеть правой рукой так же свободно, как до поединка.
Но вот сестра... Информация Голоса ночи полностью
подтвердилась, и за одно это Кетиар заслуживала кары. А уж
сотворенное сегодня... Но и нарушение приказа, и осквернение
ритуала, если они не повлекли за собой слишком непоправимых
последствий, на легкую смерть не тянули. Изгнание из армии?
Кого угодно, только не Кетиар. Зная ее жестокость и
мстительность, это означало существенно уменьшить надежду
дожить до того дня, когда Ассэн узнает имя своего отца. Другую
пятисотницу - Майлин или Гэйвин - Лайгрила не задумываясь,
разжаловала бы в рядовые лучницы, но Кетиар все же была
высокородной...
Внутрь просунулась голова Оллаты - одной из девушек,
стоявших в карауле у шатра.
- Скаллоини, некий молодой властитель Севера желает
говорить с вами.
- Кто такой? - вскинулась Лайгрила.
- Он не назвал себя, скаллоини. Утверждает, что вы хорошо
его знаете.
- Оружие при нем есть?
- Только обычный длинный кинжал.
- Ладно, - тяжело вздохнула Лайгрила, - пусть войдет.
Он вошел и встал в центре шатра, так, чтобы свет упал на
его лицо. Молодой стройный воин с кожей цвета темного серебра,
как у многих северян, в темно-синей дорогой одежде,
перехваченной серебряным поясом-цепью с кинжалом. Рубашка более
светлая, оттенка морской волны, белоснежный плащ лежит на
плечах, не скрывая серебристого ожерелья изумительной работы:
две чайки с развернутыми крыльями, клювами друг к другу,
вплетены в волнистые линии узора цепи.
- Кто ты? - спросила Лайгрила и вдруг услышала в ответ
знакомый насмешливый голос:
- Значит, и ты не узнала, Владычица?
Секунду Лайгрила стояла, отказываясь верить своим глазам,
а потом выглянула из шатра и окликнула девушек:
- Оллата, Эламин, вы обе свободны до полуночи. У меня
важный разговор с этим человеком.
Лучницы не заставили ее повторять дважды и удалились,
весело переговариваясь. И только тогда Лайгрила посмела
изумленно спросить:
- Рэссла вирз, неужели это ты, Хейн?
- С твоего позволения, Владычица - Хейнед Рондмар из
Ирганто. Тебя это удивляет? Тем не менее, это мое настоящее
имя, - он усмехнулся, и эта усмешка вдруг поставила все на свои
места. Перед Лайгрилой был все тот же Голос Ночи, несмотря на
металлический пояс высокородного, ожерелье и темную
переливающуюся ленту через лоб.
- Зачем же ты скрывал это имя, если оно твое по праву?
Он, не дожидаясь приглашения, опустился рядом с нею на
подушки.
- Долгая история, но ты, Владычица, заслужила право ее
услышать. Я был старшим сыном в семье прибрежного властителя из
Ирганто, и чем старше становился, тем больше отец подозревал,
что я не его сын. Отец внешностью был истинный Властитель
Запада, а я... сама видишь. Мое появление на свет связывалось с
одним капитаном, который как раз в ту пору был вхож в его дом.
Да и характер мой отцу всегда не нравился...
Когда мне было шестнадцать, у меня появился брат - до
этого была только сестра, моложе меня. А когда мне исполнилось
двадцать, отец лишил меня наследства в пользу братишки, по
официальной версии - за дела с пиратами и участие в их
экспедициях. Но все это было ложью - корабль, на котором я
плавал в Кайтомару и на Солнечное взморье, не был пиратским. А
правда была мне хорошо известна...
Тогда-то я и надел фиолетовый плащ воина Сиры. Да,
Владычица, как это ни странно, но и я был крестоносцем. Всем в
Землях Ночи хорошо известно, как легко в долине Тонда делаются
имена, состояния, карьеры... а как у ведьм обстоят дела с
истинной верой, меня поначалу не слишком-то волновало. Два года
я бесчинствовал на побережье в составе конников Аренна Ласдора.
Но постепенно я стал прозревать. Если дело обстояло, как
уверяли меня, во власти ведьм-еретичек - то почему воины Сиры
не покинули долину Тонда вскоре после того, как пал последний
оплот Хозяйки Димерл? Неужели Правителю Эланару было не под
силу править Дорисом без помощи дома Вэйанор? И когда я
окончательно понял, что ведьмы давно не являются силой и
последние пятнадцать лет Вэнтис воюет со свободным Хиорном -
тогда я дезертировал. А еще через полгода в отрядах ополчения,
подчиненных лоину Кеасору, объявился менестрель Хейн, простой
наемник без имени рода...
Голос Ночи умолк, но было очевидно, что его рассказ еще не
окончен.
- А сколько тебе лет сейчас? - неожиданно спросила
Лайгрила.
- Двадцать пять, Владычица.
- Мой сын моложе тебя на три года... - задумчиво
произнесла она. Теперь настала его очередь изумиться:
- Что ты говоришь, Владычица! Я думал, ты старше меня лет
на семь-восемь, не больше! - Он окинул взглядом ее стройную
изящную фигуру, темные волосы, рассыпанные по плечам - не
длиннее, чем носили Властители Запада. Часто издалека ее
принимали за юношу-крестоносца, и Лайгрила знала это.
Хейн вдруг рассмеялся:
- Однако, Владычица, это было редкостное зрелище, когда ты
сегодня, как юная дева, кинулась нас разнимать!
- Да уж, представляю! - невесело усмехнулась Лайгрила.
- А знаешь, - он осторожно коснулся ее руки, - только
потому я и пришел с тобой попрощаться. Да, я благодарен тебе за
спасение моей жизни - но еще больше за то, что ты не пожалела
для меня частички себя истинной. За вскрик: "Не надо, Хейн!"
- И из уважения ко мне ты решил одеться подобающим
образом?
- Ни в коей мере! Просто я слишком хорошо знаю Карис
Кетиар...
- Карису, - машинально поправила Лайгрила.
- Именно Карис. Имя ей нарекли явно не жрицы Андсиры, и
передо мной нечего этого стесняться.
- Откуда ты это знаешь? Твоя осведомленность меня иногда
просто убивает.
- Работа у меня такая, - он опять рассмеялся. - Так вот, я
слишком хорошо знаю Карис Кетиар, чтобы понимать, что ее не
остановит ни твое четырехдневное покровительство, ни границы
долины Тонда - ведь я принародно посмеялся над ней. Еще
подошлет какого-нибудь наемного убийцу... А этот облик
властителя хорош тем, что даже ты, Владычица, не узнавала меня,
пока я не заговорил - а голос при случае и изменить можно. Кто
ожидает от скромного менестреля наемников чего-то подобного? -
он поиграл длинным концом своей головной ленты. - Так что это
всего лишь дополнительный шанс скрыться.
- Так вот почему ты не преклонил колено перед Сайто во
время вызова! - внезапно догадалась Лайгрила.
- А с какой стати? Конечно, одна Андсира знает, чей сын я
на самом деле, и я уже давно привык неплохо чувствовать себя в
любом облике - но все же я Рондмар! Другого имени рода у меня
нет, и от этого я отказываться не собираюсь!
- А мне больше нравилось имя Алкар Вэйан, - возразила
Лайгрила. - Что-то в этом было таинственное и красивое...
- Ну конечно, для прекрасной лоини Анхемар...
- Да какая я, к Айлучи, Анхемар! Это Кеасор придумал,
чтобы Вэнтис и прочее командование ко мне уважением прониклись.
А на самом деле я просто Лайгрила-найденыш, выросшая среди так
называемых презренных коневодов. Так вот жизнь сложилась, что
фактически воюю против своих. И тоже в любом облике чувствую
себя неплохо, так что тогда, у костра, это была не маскировка.
Пожалуй, это был первый случай в жизни Голоса Ночи, когда
что-то заставило его лишиться дара речи. Наконец, он с трудом
проговорил:
- Владычица, ты говоришь такие слова, что рассудок
отказывается их воспринимать. Я по твоим глазам вижу, что все
это истинная правда - но это глаза Владык Лигодола, зеленые,
как трава! Поверь, я повидал немало, но в жизни не встречал
женщины, более, чем ты, подходящей для роли властительницы.
- А Правитель Эланар, по-твоему, родился некоронованным
королем Тонда, мановением руки посылающим в бой вольных
хиорнцев? - глаза Лайгрилы недобро сверкнули. - Жизнь заставила
- и его, и меня.
- Теперь мне многое стало ясно, - Хейн произнес это, и в
голосе его прозвучали печаль и боль. - Слава твоя разлетелась
далеко за пределами долины Тонда. Когда я вместе с ожерельем
приморских властителей спрятал подальше имя Хейнед Рондмар и
сделался... Голосом Ночи, я понимал, что ты - главный узел
всего. Без тебя все интересы Земель Ночи в этой израненной
долине никогда бы не осуществились. Ты знала все! Каким-то
неведомым чутьем ты угадывала все действия Эланара - и там, где
была ты, он не ведал успеха. Традиции юга, характер тех, кто
служил дому Эланар - ты видела насквозь каждого хиорнца! Тебя
называли Лайгрилой Стальные Когти, боевой кошкой короля
Вэнтиса, тебя проклинали в каждом хиорнском доме... И я пел,
заставляя людей задуматься - так ли уж хорошо идти в бой под
твоими знаменами? За что воевать Детям Ночи с хиорнцами, если у
них одна Андсира на всех? И лишь недавно мне открылось другое -
любой крестоносец на твоем месте наломал бы столько дров, что
ополчение с проклятиями отвернулось бы он него. За тобой же
по-прежнему шли! При твоем необыкновенном знании Юга вред,
причиненный тобой, был куда меньше, чем мог быть. Три четверти
жестокостей, приписываемых тебе, сочинила досужая молва, а за
оставшуюся четверть надо благодарить Карис Кетиар. И когда я
это понял, меня охватило желание увидеть наяву тебя, заглянуть
тебе в глаза и понять, в чем же твоя тайна...
Лайгрила выпрямилась.
- А как ты отнесешься, если я предложу тебе перейти на мою
сторону? Снова сражаться под своим настоящим именем в отряде
Кеасора, пользоваться его и моим покровительством, достойно
заработать себе славу и имя?
- Я не продаюсь, лоини Лайгрила, хотя и был наемником! -
презрительно отчеканил Хейн.
- Прости... Я не думала, что это тебя оскорбит...
Неожиданно он опустился на колени перед нею.
- Владычица! Я видал Ладрину Хиорнскую, принцессу
Эленморну и молодую королеву Лигодола, Винату - все они перед
тобою не более, чем драные кошки! Я не желал бы себе другой
королевы - но в том-то и дело, что корона никогда не увенчает
твою голову. Долквир давно поделен. Старый черный Вэйанор
крепко положил глаз на долину Тонда - и он завоюет ее твоими
руками и присвоит себе плоды победы, ты же останешься ни с чем.
А воевать на стороне Земель Ночи против народа Юга, который
всего лишь отстаивает свою свободу - даже под твоими знаменами
это не прибавит мне чести.
- Ха! Ты выведал секрет моего успеха - и тем не менее
продолжаешь думать, что я бескорыстно работаю на Вэнтиса? Так
слушай: если Каменные Кольца падут второй раз - их новым
властелином станет мой сын, Ассэн Анхемар! В этом помогу ему не
только я, но и лоин Кеасор, а дом Вэйанор в самом лучшем случае
добьется протектората. Вот моя цель с того самого дня, как я
покинула заштатный гарнизон в Сухих Землях и приняла под
командование лучниц принцессы Эленморны.
Глаза Хейна расширились.
- Так вот оно что... Прости за нескромный вопрос,
Владычица: кто отец твоего сына?
Лицо Лайгрилы приняло такое выражение, что она стала
выглядеть именно той Властительницей Запада, какими их
представляют на Черном Востоке - высокомерной и гордой,
существом высшей расы.
- Молодой король-кервит - так считает вся долина Тонда, а
я не опровергаю. Но ты, я думаю, слишком умен, чтобы верить в
эти сказки! Ты прекрасно знаешь это имя - догадайся! А
догадавшись, помни, что это всего лишь твоя догадка...
- Неужели... сам Синеглазый?!
- Ты этого имени не произносил, а я его не слышала, -
холодно бросила Лайгрила, отворачиваясь от своего собеседника.
Но он схватил ее за руку и снова повернул к себе:
- Я больше ни о чем не спрашиваю. Слишком мало я любил
сам, чтобы судить о чужой любви и нелюбви. Но вот мое слово: в
день, когда Тонд признает тебя и твоего сына, когда Каменные
Кольца распахнутся перед вами - у вас не будет более верного
вассала. Однако до тех пор, пока это не произошло, я буду
подчиняться лишь голосу своей совести. А что до клятвы -
фактически я принес ее тебе еще утром.
- Я принимаю твою клятву, Хейнед Рондмар от Ирганто, -
впервые Лайгрила назвала менестреля его полным именем.
Несколько минут длилось молчание. Потом Хейн нерешительно
сказал:
- Что ж, Владычица, видно, мне пора уходить....
- А вот теперь я тебя никуда не выпущу! - Ни с того ни с
сего Лайгрила вскочила на ноги и, раскинув руки, загородила
выход из шатра. - До тех пор не выпущу, пока ты не споешь мне
вторую песню, которую хотел петь утром. Или кто-то здесь
думает, что если Голос Ночи угодил в Стальные Когти, то он так
легко отделается?
Он с лукавой усмешкой скрестил руки на груди:
- Помилуй, Владычица! Все мои вещи, в том числе и лютня,
давно уже в Змеином Ущелье. Меня бы по ней вмиг опознали.
Лайгрила наклонилась и вынула откуда-то из-за подушек
золотистую лютню.
- Видишь, я и это предусмотрела. Подойдет?
Хейн бережно принял инструмент в руки, взял несколько
пробных аккордов и кивнул с довольным видом:
- Замечательная вещь! Никогда бы не подумал, Владычица,
что ты еще и этим балуешься...
- Не я - Кеасор.
- Ну тогда слушай, - Он заиграл вступление, и Лайгрила
моментально узнала песню, после которой она и начала
доискиваться, кто такой этот Голос Ночи. Ту самую песню,
которой когда-то оскорбил ее Левелл...
Зачем ты лез, ломая цепь щитов,
И делал то, что трудно одному?
Ты предпочел пролить на землю кровь
уму.
А при дворе, едва закончен бой,
Идет разбор поступков на войне -
И те, кто шел по трупам за тобой,
в цене...
Грозно зазвенели струны... Да, вот оно:
К чему твоя победа,
Когда другим награда,
К чему твои морали -
Они мешают жить,
К чему твое молчанье,
Когда молчать не надо?
И вдруг, неожиданное, усталое, до конца жизни
оправдывающее ее:
Но если шрамов много,
Их невозможно скрыть...
Ах, Голос Ночи... Сейчас, когда он не издевался, не
упрекал, не обвинял, а просто пел, только и можно было в полной
мере оценить его силу. И даже было чуть грустно, что вот по ее
вине приходит конец одной из красивых загадок долины Тонда...
Был бы у Ассэна такой друг...
К чему твоя победа,
Когда другим награда?
А им нужней награда -
И так им скучно жить!..
Хейн кончил и теперь смотрел на нее выжидающе - не
разозлилась ли она? Да нет, вроде не должна.
- Когда ты это про меня сочинил? - спросила она, глядя
открыто и спокойно.
- На следующий день после бегства из отряда Ласдора. А
самое главное - не про тебя, а про самого себя.
- Так, значит...
- Именно. Ну разве стал бы я петь про тебя: "Но ты сказал,
что скоро будешь с ней"? Ни легенда про кервита, ни правда сюда
как-то не вяжутся. Ой, прости, - торопливо прибавил он,
заметив, как Лайгрила закусила губу.
- А вот какая песня воистину про меня, так это та, что пел
Сайто, - добавил Хейн после некоторой паузы. - Особенно это:
"Был на щите и на коне, изведал власти и плетей". Вот подберу и
буду петь - ему-то уже не доведется...
- Да ничего страшного с ним не случилось, - перебила
Лайгрила. - Кость не задета, Хальдок говорит - через три
созвездия будет играть, как играл.
- Это правда, Владычица? Ты такой камень с моей души
сняла! Ведь этот Сайто, какой бы он ни был, тоже менестрель,
каких поискать. Встретились бы мы при других обстоятельствах -
нашли бы, чему друг у друга поучиться...
Его пальцы снова затанцевали по струнам.
- На этот раз песня про Ирганто, - пояснил он перед тем,
как запеть.
Здесь на скале громоздится скала,
Город от бурь защищая,
Цепь валунов белоснежно-бела
От многочисленных чаек.
А между скал - безопасный проход
Судну с осадкой любою...
Лево руля - город, светел и горд,
Встал пред тобою!
Судно на якорь и шлюпки спустить,
Новые выдать одежды!
Нас на руках будут долго носить -
Мы оправдали надежды.
И в завершение дивного сна,
После речей и объятий -
Выбежит молча из дома она
В праздничном платье.
Он, улыбаясь, надел на нее
Цепь темно-синих сапфиров -
Сладко мечтать, веря в счастье свое
С тем, кто объехал полмира!
Он за три года везде побывал,
Земли на полдень разведал,
Бился с пиратами и торговал,
Бури изведал...
Внезапно мелодия оборвалась на полуфразе.
- А дальше я так и не сочинил, - Хейн развел руками. -
Другое навалилось...
Он пел целый вечер - Лайгриле даже не приходилось просить.
Пел свое и нет, из долины Тонда и с севера, лирические, боевые,
пиратские...
В рваную куртку проникнет соленый ветер,
Вспыхнет звезда и дорогу мою осветит,
Теплые брызги ударят в лицо...
Ждать надоело, в конце-то концов!
Я уничтожу светила, коль мне не светит!
Долго потом ходили слухи, один другого странней, о том,
как ночью, непонятно откуда, над Кругом Совета звучал голос
менестреля наемников...
Наконец Хейн встал и поклонился:
- А вот теперь мне действительно пора. Алвард заждался в
Змеином Ущелье.
- Что ж, еще ни один менестрель не уходил от меня без
награды, - Лайгрила протянула ему исписанный листок. -
Подорожная на твое настоящее имя. Мало ли что случится...
- Спасибо, Владычица. Прощай, или, вернее, до свидания!
- До свидания, Голос Ночи, и да хранит тебя Гэльдайн
Милосердная!
Лайгрила долго смотрела, как в темноте мелькает белый
плащ. Кто-то остановил его, Хейн ответил коротко и властно -
властитель Севера, Кетиар с ним лицом к лицу столкнется, и то
не узнает...
- Я верю тебе, - тихо прошептала Лайгрила. - Однажды ты
вернешься.
8-15.03.94
Наталия Мазова
ШПИОН
Туське в память о ХИ-93 (свердловских).
Неожиданно гул толпы резко смолк. Сенито обернулся и
увидел, что, раздвигая толпу, к месту происшествия пробирается
всадник на серой берут, рога которой посверкивали сталью. На
нем не было лилового плаща крестоносца, но он явно принадлежал
к высокому роду - на это указывали металлический пояс с длинным
кинжалом, серебряная цепь на груди, длинный темно-серый плащ,
отделанный на плечах серебристым мехом и в особенности -
гордое, почти надменное выражение красивого лица, не привыкшего
к возражениям... "Младший сын кого-то из Владык Мечей" -
подумал Сенито, и вдруг, пристальнее вглядевшись в резкие
черты, осознал, что перед ним не всадник, а всадница - и колени
его предательски задрожали. Только у одной женщины во всей
долине Тонда были эти темные с сильным металлическим отблеском
волосы и чисто-зеленые глаза Властителей с Запада - ибо среди
крестоносцев не было ни одной женщины. И только одна женщина в
здешних краях могла себе позволить одеваться подобным образом -
Лайгрила Анхемар, скаллоини-нэ-джельтар, именем Вэйанор одна из
двух командующих силами Земель Ночи в "южной сфере влияния".
Никто не знал, откуда взялась на Черном Востоке эта
женщина с внешностью прекраснейшей из лоини Лигодола. Лет
двадцать назад она всего-навсего командовала полусотней
девчонок из отрядов охраны южной границы, где ее и заприметили
воины Вэнтиса Вэйанора, уже отчаявшегося установить свое
господство в залитой кровью долине Тонда. А теперь - о, теперь
под началом у нее было двадцать пять сотен лучниц, две с
половиной тысячи диких кошек, не знающих, что такое поражение,
и медленно, но верно, без ненужной жестокости и излишнего
милосердия, эти сотни приводили окрестности Оэнноры в вид,
угодный королю Земель Ночи. Впрочем, известно было, что
Повелительница Стрел старается всегда поступать, как того
требует справедливость - и именно поэтому Сенито предпочел бы
иметь дело с кем угодно, только не с ней.
Рядом с Лайгрилой, слева и чуть сзади, на черной берут
ехала одна из ее лучниц в доспехе из толстых кожаных пластин,
сшитых медными скрепками, в шлеме из таких же кожаных кусочков
и черным мехом на гребне - а из-под шлема на грудь падают две
черные змейки кос. Юная, застенчивая, очень милая девушка, но
при этом на лице спокойствие и решительность. Стреляет только
раз, хотя зря за лук не хватается.
Да, умеет Лайгрила подбирать себе людей... Сенито ведь
знал и эту деву - ее звали Дирита-лучница, и до брачного
возраста ей оставалось еще три созвездия. И тем не менее, это
ее взял под свой щит Гилсорн Счастливчик во время штурма Южной
Крепи Оэнноры, а Гилсорн с кем попало на приступ не пойдет...
Сенито тогда и оглянуться не успел, как под прикрытием строевых
щитов Гила и его белокурого напарника Дирита аккуратно
поснимала всех арбалетчиков с надвратной башни - и тогда к
воротам с тараном рванулась орущая, опьяненная боем толпа
ополчения.
Может быть, еще и потому была так памятна ему эта
маленькая лучница, что тогда, под Южной Крепью, Сенито
последний раз бился на одной стороне с ополченцами долины...
Он видел ее еще раз, вечером того же дня, в кабачке
Мохнатого Черо. Самая шумная и бесшабашная компания - Гилсорн,
Дирита, белокурый и та дева с пепельными волосами, которую
Счастливчик вытащил из горящего дома. Тянули стаканами золотое
вино Устья, обсуждали подробности сегодняшнего боя,
захлебываясь смехом, потом девы что-то пели под аккомпанемент
лютни Гилсорна... И в упор - прозрачные глаза вербовщика от
Каменных Колец, и тихий вкрадчивый голос: "Да, правильно
называет вас скаллоин Кеасор - пища для мечей! Северяне отнимут
вашу свободу вашими же руками, и будете вы во славу
Повелительницы Ночи вкалывать на них, как не вкалывали и на
ведьм!"
Сенито презрительно усмехнулся прямо в эти глаза цвета
горного потока: "Я наемник. Я за деньги продаю свой клинок и
свою кровь, а крестоносцы платят немалые денежки. А ваш Владыка
Каменных Колец, насколько мне известно, не платит ни рожна."
"Наемник! Ты хиорнец, ты синеглазый, как и Правитель
Эланар! А в вашем ополчении на каждого синеглазого давно уже
приходится четверо из Земель Ночи. Из всех, какие только
есть, Земель Ночи! Взгляни хотя бы на эту черненькую - разве
она тондка?"
Сенито пил и смеялся, а в голове против воли ворочалось:
вот уйдут крестоносцы в свой Лигодол, и что тогда? Король
Вэйандолы, въехавший в свою южную провинцию на плечах воинов
Сиры? Или все-такм - свобода, как в Хиорне, свободные роды под
номинальным, не вассальным главенством Элохира Эланара? Он ведь
совсем не то, что эти заносчивые высокородные в нейсене и
серебре - говорят, в юности он сам гонял берут на горные
пастбища...
Дезертировал Сенито в ту же ночь, но четыре долгих
созвездия проплыло над головой, прежде чем он провел по верху
своего щита синюю полосу.
- Что тут происходит? - голос Повелительницы Стрел был
звучным и холодным, как звон меча о доспехи. - Говори сначала
ты, воин Андсиры!
- Свидетельствую, владетельная лоини, что в тот момент,
когда кони торговца понесли, этот подлый южанин срезал кошелек
у мириэле Морналлы! - поднял руку вверх мальчишка.
- Можете обыскать, - мрачно бросил Сенито, стараясь не
встречаться взглядом с обеими женщинами. - На кой мне ваши
северные деньги, когда мне и за службу неплохо платят, - в
качестве доказательства он вытащил из кармана золотые четки,
полученные от Исиллы, и потряс ими перед носом
щенка-крестоносца.
- А что скажешь ты, дева? - Лайгрила повернула голову к
Морналле.
- Лгать не буду, госпожа, - кто срезал кошелек, я не
заметила. Я рассыпала фрукты из корзины и не видала, что кони
несутся прямо на меня, как вдруг этот ополченец схватил меня и
оттащил прочь, в толпу. Я и понять ничего не успела, как мимо
меня промчались берут торговца. И почти сразу же после этого
воин Сиры начал кричать, чтобы презренный коневод вернул то,
что взял не добром. Хватаюсь за пояс - и вот... - девушка
коснулась обрезанных кожаных шнурков на поясе.
- Ты своими глазами видел, как был срезан кошелек? -
зеленые глаза впились в смуглое лицо крестоносца. - И знай, что
солгав мне, ты солжешь Андсире!
Мальчишка сразу сник. Так тебе, мстительно подумал Сенито.
Думаешь, если родом с севера и мечом прирубил к имени низкого
рода окончание "-ор", то теперь можешь зря оскорблять честных
жителей Устья? Коневод презренный, видите ли... Да уж получше
вас, горожан, которые и на берут толком сесть не умеют!
- Нет, - наконец выдавил из себя крестоносец, опустив
глаза долу. - Но кому же еще, владетельная лоини, если он
обнимал ее за талию в общей суматохе?
- Знаете, - тихо заговорила Морналла, - если по-честному,
кошелек срезать мог кто угодно в течение последних двадцати
минут. После того, как я ссыпала туда сдачу за фрукты, я за ним
совершенно не следила. Так что, в отличие от воина, я не буду
поспешна в своих обвинениях.
Сенито посмотрел на нее с благодарностью. Кажется, удастся
выкрутиться. В конце концов, это он так хорошо помнит Дириту, а
Дирита вовсе не обязана помнить всех ничем не примечательных
хиорнцев из толпы, рубившейся на стенах Южной Крепи.
Лайгрила легко соскочила с коня.
- Я сама обыщу его, - бросила она на ходу, - и если
обнаружу кошелек, то он ответит по закону, если же нет - ты,
воин, уплатишь ему за оскорбление клеветой.
Обыскивай, обыскивай, скаллоини... Чтобы найти, надо
знать, что искать.
- Владычица! - вдруг раздался звонкий голосок Дириты. -
Разреши вмешаться не по делу.
- Говори, дева стрел, - Сенито заметил, что, несмотря на
официальное обращение, в голосе Лайгрилы промелькнула странно
теплая интонация.
- Я долго пыталась вспомнить, где же видела этого
ополченца, и, наконец, вспомнила. Он из отряда Сияющих Крыльев,
с которым полусотня Кетиар брала Крепи Оэнноры.
- Ну и что? - вскинула брови Повелительница Стрел.
- Насколько мне известно, никого из этого отряда сейчас не
должно быть на левом берегу Тонда, потому что их перебросили на
охрану проходов в Эвир Наски Хиор.
Ногти Сенито вонзились в ладони и окрасились кровью. Все
пропало! Погореть всего лишь через два созвездия после
принесения присяги дому Эланар! И из-за чего - из-за какого-то
нервного щенка, радующегося любому поводу, чтобы прицепиться к
хиорнцу!
В следующий миг тонкие холодные пальцы скаллоини-нэ-
джельтар коснулись его шеи, нашаривая цепочку. Рэссла вирз,
откуда она знает про ЭТО? Ее осведомленность о делах Эланаров
просто поражает, но откуда ей известно о Горной Лилии, пароле
вестников?!
Лайгрила выдернула цепочку из-под рубашки Сенито. На ней
качался медальон в форме щита, в который был вписан нежный
цветок-колокольчик с поникшей головкой.
- Все ясно, - в голосе Лайгрилы зазвенела сталь. - Шпион
Синеглазого! - она обернулась к следовавшим за ней и Диритой
пяти молчаливым щитоносцам в темно-серых плащах Вэйандолы. -
Взять его!
Сенито попытался метнуться прочь, но услужливый щенок в
лиловом плаще кинулся на него, предупреждая любую попытку к
бегству. А затем на его плечи легли тяжелые руки щитоносцев.
- Доставьте его в ставку Кеасора, - приказала
Повелительница Стрел без всякого выражения. - Не мое дело
разбираться с людьми Синеглазого.
В голубых глазах хиорнца сверкнула такая ярость, что
Дирита вздрогнула и крепче обняла за шею свою берут.
- Значит, руки пачкать не хочешь, владычица? - с
ненавистью произнес он сквозь зубы и вдруг резко выкрикнул ей в
лицо: - Гадюка вэйанорская! Мужней рукой не тронутая, кровь
застоялая!
Лайгрила резко обернулась, ее глаза метнули две зеленые
молнии. Медленно, с какой-то кошачьей грацией она подошла к
Сенито и хлестнула его по лицу перчатками - раз, другой,
третий...
- Мразь! - сказала она таким тоном, что вся ярость хиорнца
схлынула без следа. Впервые в жизни ему стало по-настоящему
жутко. - Не твое дело, с кем и когда я была, ты, изменник!
Пересиливая ужас, Сенито облизал кровь с треснувшей губы и
четко произнес:
- Договаривай, владетельная лоини: "подлый синеглазый и
грязный коневод"!
Произнес - и вдруг увидел, как горькая усмешка ломает
надменный перламутровый рот Лайгрилы.
- Эх, южанин, наивная душа... За оскорбление высокородной
отвечать не будешь, ибо по незнанию, а не по злому умыслу.
Знай, что Повелитель Копья левого крыла конников Кеасора,
Ассэн, прозванный вами Еретиком - мой сын, и сын от
единственной моей любви. И если бы не развела нас кровь и
грязь... - она замолчала и холодно закончила: - А за измену
ответишь перед трибуналом.
И, не оборачиваясь, пошла к своей берут, и Сенито с
удивлением отметил, что плечи под серым бархатом и серебристым
мехом еле заметно вздрагивают...
Все время, пока щитоносцы тащили его через весь город в
ставку Кеасора, хиорнец думал не о провале своей миссии, не о
предстоящей легкой или позорной смерти, а лишь об одном:
значит, правда! Ведь о том, что Ассэн на самом деле не простой
смертный, а кервит, в открытую говорили и в ополчении и среди
людей Эланара, а Реджано Полторы Бочки с хрустом жевал
приморский песок с ракушками в доказательство того, что своими
глазами видел, как на Клык-башню опустился черный наск, а через
минуту Ассэн Еретик уже проверял посты на стене Северной
Крепи... И увидев однажды Ассэна наяву - высокого, с резкими
чертами лица и сумрачным взглядом стальных глаз, в неизменном
черном плаще, развевающемся на ветру, как драконьи крылья, -
Сенито еще больше поверил этим разговорам.
Значит, воистину - был сын владыки кервитов, утащивший из
Лигодола прекрасную Лайгрилу, и необыкновенная любовь - ведь
после кервита ни одна женщина не станет любить простого
смертного, и гибель принца-кервита, помогавшего крестоносцам,
от рук злобных ведьм... И забыв о своей незавидной участи,
Сенито неожиданно от души пожалел эту стальную женщину в одежде
Властителей Запада.
16-18.11.93
Наталия Мазова
ВОДА ПОНИМАНИЯ
Эта история не выдумана мною, а на самом деле
имела место с одним из моих знакомых, который и
поведал ее мне.
Церковь стояла на краю села, на отшибе - главная улица
вырывалась из домов, как река из теснины, взбегала на холм и
упиралась в двери храма. Светлая и радостная, высилась церковь
на зеленой круче, с улыбкой глядя на излучину реки в отдалении
и на обступивший холм со всех сторон прозрачный лес (а может
быть, просто большую рощу?) И по лесу вилась дорога, дойдя до
холма, растекалась на два рукава - ухоженный и укатанный тоже
вел к церкви, а широкая тропа, проложенная в те годы, когда
церковь стояла в руинах, огибала подножие холма.
Время обедни уже прошло, когда из леса по широкой тропе
вышел человек - и остановился, любуясь стройной красотой
церкви.
С виду это был обычный городской паренек никак не старше
двадцати лет - среднего роста, с вьющимися светлыми волосами,
длинными, как у многих современных молодых людей. Лицо его
притягивало взгляд не какой-то особенной красотой, а открытым
взглядом и доверчивой улыбкой. Белая рубашка, кожаная
безрукавка, тесные джинсы, и никаких этих дешевых побрякушек,
которые так любит теперь молодежь, не было даже традиционной
повязки на голове. За спиной - опять же самый обычный городской
кожаный рюкзачок. Единственной деталью, могущей привлечь
внимание постороннего, была ореховая палка-посох высотой почти
в рост пришельца. Но и она была вполне понятна - при ходьбе
юноша заметно прихрамывал.
Он подошел к склону холма, коснулся рукой травы... Белый
рукав скатился, открывая, что одно украшение гость все же носил
- стальная цепочка-браслет на запястье, и в нее вделана
пластинка с изящно выгравированным словом "Rechie". Может быть,
это было чье-то имя?
Казалось, что он к чему-то прислушивается. Церковь
нависала над ним, устремленная в небо, и он глядел на нее снизу
вверх, как и подобает смотреть на подобную красоту, но даже не
делал попытки подняться ближе, хотя склон был не так уж крут.
Наконец он снова выпрямился и, по-прежнему опираясь на
свой посох, направился в обход церкви к разросшейся на склоне
группке деревьев, обступивших невысокую ограду, какими обносят
могилы. Но в этой ограде была маленькая часовенка, из подножия
которой по каменному желобку сбегала вниз тонкая струйка воды.
Единственное дерево, допущенное в оградку - молодая плакучая
ива, - осеняло источник зеленым пологом, и один или два длинных
тонких листа катились по желобку, подхваченные водой.
Оставив посох снаружи, юноша осторожно вошел в оградку.
- Здравствуй, ива, Тинкино дерево, - произнес он негромко
и слегка тронул одну из ветвей, словно пожимая руку друга. -
Позволь напиться из этого святого родника.
Ива, конечно, не ответила - впрочем, при желании в шелесте
ее веток под легким летним ветерком можно было услышать
благосклонное "да". Гость из леса опустился на колени перед
желобком и, сняв с пояса фляжку, подставил ее под струйку. Пока
вода звенела о дно фляжки, он осторожно вел рукой по каменной
стенке над родником, словно желая прочитать стертую временем
надпись. Наверное, только так это и можно было сделать - годы и
непогода долго трудились над сероватым камнем часовенки, и
только в самом низу еще можно было разобрать слова "...рабы
Божией Анны..."
Фляжка наполнилась, юноша снова привесил ее к поясу и
только тогда подставил под ледяную струйку сложенные ковшиком
ладони. Пил он не спеша, мелкими глотками, делая это столь же
почтительно, как и все остальное. Светлые пряди упали ему на
лицо, и он не отводил их...
- Вот он!
- Господи спаси и сохрани!
Юноша резко вскинулся, вода выскользнула из разжатых
ладоней. У входа в оградку, преграждая ему путь, стоял
немолодой уже священник в потрепанной рясе, с проседью в
бесформенной бороде. За его спиной и вокруг оградки толпились
шесть или семь пожилых женщин, судя по всему, прихожанок. У
некоторых в руках были довольно увесистые поленья.
- Добрый день, - произнес пришелец растерянно, и в светлой
его улыбке было недоумение, но не испуг.
Вместо ответа священник осенил его размашистым крестным
знамением, сопроводив его возгласом:
- Изыди!
Женщины вокруг оградки замерли, словно ожидая, что гость с
жалобным стоном обратится в дым или хотя бы отрастит рога... Но
он только поднялся на ноги и проговорил все с тем же удивленным
видом:
- Объясните, наконец, в чем дело! И простите, если что-то
не так, но мне показалось, что любой человек может без страха
пить...
- Вот именно - ЧЕЛОВЕК! - перебил его священник с
торжествующим видом. - Убирайся, откуда пришел, нелюдь, не
вводи в соблазн своим бесовским ведовством! Таким, как ты, не
место здесь, на освященной земле!
- Но с чего вы взяли... - начал юноша - и умолк. Стоявший
у оградки посох было невозможно не заметить. Женщины бросали
злобные взгляды на его белую рубашку - слишком чистую! - на
короткие сапожки вместо ожидаемых стоптанных кроссовок...
Мелочи, казалось бы, но они еще больше усиливали то неуловимо
ЧУЖОЕ, что проступало в чертах открытого и привлекательного
лица.
Ибо не бывает на смертных лицах такой отрешенности даже не
от мирских забот, а от сопутствующих им злобы и грязи, от
сознания своей приниженности и незначительности.
Он сделал шаг к выходу - и толпа во главе со священником в
страхе попятилась от него. Удивление на его лице сменила боль,
когда он протянул руку к своему посоху - и вскрикнул, когда на
нее обрушилась тяжесть полена.
- Не смей... нелюдь! Ты уйдешь отсюда без этой вещи!
- А вот этого не будет, - негромко и спокойно ответил
гость. В ответ из толпы вылетел весьма приличный камень,
ударивший его в плечо, так что он даже пошатнулся. Он стоял
один - в кольце...
Еще одна рука занесла полено - и тогда он резким движением
сдернул с руки стальной браслет с загадочным словом.
И доверчивые светло-карие глаза утонули в двух озерах
золотисто-медового пламени, а светлые волосы словно окутало
едва уловимое сияние. Из толпы раздался истерический женский
визг.
- Вы напали на безоружного, - спокойно произнес Нездешний.
- Но теперь вы не можете причинить мне вреда - к счастью,
никакого железа при вас нет. Прочь с дороги!
С этими словами он взял свой посох и прошел сквозь толпу,
как клинок сквозь плоть. Не обращая внимания на летящие вслед
исступленные проклятия, он легко, словно не касаясь травы,
сбежал вниз по склону и исчез в лесу.
Священник упал на колени перед оградкой, не решаясь
ступить на оскверненную землю, и стал молиться.
...Юноша сидел у небольшого костерка на соседнем холме, и
над его головой шумела старая липа. Стальная цепочка вернулась
на его запястье, и золотистые глаза снова стали глазами
простого смертного.
- Без оружия... - выговорил он, размышляя вслух. - Без
единого кристалла, в совершенно нейтральной одежде... Неужели
достаточно было орехового посоха, чтобы ОСОЗНАЛИ? Вроде бы
самые обычные люди, не умеющие смотреть не глазами...
Ветер донес с холма, на котором стояла церковь, неурочный
колокольный звон. Юноша вскочил с травы и ловко полез на липу.
Добравшись до высоты, с которой взгляд скользил над морем
зелени, он увидел следующую картину: у святого ключа, в кругу
женщин с иконами, орудовал кадилом священник, очищая место, на
котором побывал "нелюдь".
- Господи, - страстно проговорил молодой Нездешний, -
неисповедимы пути Твои, но если уж даровал Ты этим людям Огонь
видения, почему не прибавил к нему даже малости Воды понимания?
Почему не открыл, что мы, идущие сквозь миры, такие же дети
Твои, как и они?
...Слезая с липы, он снова прислушался к себе. Пять часов,
которые должно было ему провести в этой Сути, подошли к концу.
Загасив свой огонек, он положил руку на гладкость ореха,
отполированного множеством прикосновений. Три шага вниз с холма
- и только дрогнул зыбко, как над костром, воздух в том месте,
где секунду назад был идущий своим путем по Закону Цели.
ночь 1-2.06.96