Омен 1-3

ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА
ДЭМЬЕН
ЗНАМЕНИЕ

      ГОРДОН МАКГИЛ

            ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА

      (Третья книга цикла "Дэмьен")

                               ПРЕДИСЛОВИЕ

     Астроном не отличался религиозностью. В свой телескоп он рассматривал
именно небо, а не небеса. Когда астроном был еще юношей,  он,  разумеется,
верил в того же Бога, что и его родители. Но, превратившись  во  взрослого
мужчину, он оставил эти детские забавы. По мнению Джона Фавелла, все тайны
Вселенной имели прямое отношение к чудесам математики и физики.
     Зрелище, представшее перед ним благодаря  двухсотдюймовому  телескопу
Фернбэнковской обсерватории в Сассексе, было  достаточно  захватывающим  и
без Высшего Существа, которое только осложнило бы дело.
     В этот раз облачный  покров  был  минимальный,  поэтому  Джон  быстро
справился с ежедневной подготовительной рутиной. И  сейчас  он  погрузился
наконец  в  созерцание  небесного   свода.   Параллельно   Джон   проводил
фотографическое сканирование, раз за разом пополняя  свой  каталог  новыми
группами данных и постепенно составляя космический атлас.
     Джон потягивал кофе,  исподволь  наблюдая,  все  ли  идет  как  надо.
Обсерватория,   почти   все   пространство   которой   занимал   телескоп,
безмолствовала.  Рядом  с  Джоном  сидел  техник,  его  руки   лежали   на
контрольном пульте. Ожидая распоряжений, он оглянулся на Фавелла,  подобно
псу, просящемуся на прогулку.
     Фавелл склонился над столом и прищурился, уставившись на  монитор.  -
Так куда мы сегодня отправляемся? - пробормотал он. - В Кассиопею, сэр,  -
подсказал техник.
     На какую-то долю  секунды  сознание  астронома  затуманилось,  что-то
мелькнуло в памяти - что-то, чему Джон никак не мог найти объяснения, -  и
тут же исчезло. Фавелл устроился возле телескопа.
     - Кассиопея, - повторил он, - подъем  справа.  Один  час  шестнадцать
минут,  двадцать  секунд.  Подберите  угол  на  двадцать  два  градуса   в
соотношении восемь к четырем.
     Фавелл удовлетворенно хмыкнул, когда телескоп выбрал нужный  небесный
участок. Он повторил команду, как делал это каждый раз последние пять лет,
сканируя фотообъективом небо  и  производя  свои  записи.  Наконец  Фавелл
увидел то, что ему было нужно.
     - О'кей, снимок получился классный. Джон оторвался от  своего  стола,
пересек зал и остановился, ожидая,
когда снимок необходимого ему небесного участка  выскользнет  из  бокового
отверстия телескопа.  Он  осторожно  поднял  диапозитив,  перенес  его  на
освещенный стенд и, разгладив на стекле, внимательно вгляделся  в  снимок.
Затем сощурил глаза и фыркнул:
     - Странно. Мы ведь  делали  подобный  снимок  на  днях,  так?  Техник
кивнул: - В понедельник, сэр. Он  достал  картотеку  со  слайдами,  выбрал
нужный и протянул его
Фавеллу. Тот  положил  второй  диапозитив  рядом  с  первым  и  растерянно
заморгал.
     - Произошло какое-то движение, -  промолвил  Фавелл.  -  Три  солнца.
Теперь, в свою очередь, нахмурился помощник. Щеки  Фавелла  порозовели  от
возбуждения, он взглянул на техника. -
Найдите все снимки части звездного неба в хронологической  перспективе.  и
сразу же возвращайтесь.
     Некоторое время астроном следил за тем, как  его  помощник  торопливо
роется в картотеке, затем снова подошел к телескопу, посмотрел на звезды и
поджал  губы.  "Физика  с  математикой   -   вот   пожалуй,   единственная
определенность", - подумал он. И тем не  менее  каждый  раз  на  очередном
банкете или приеме обязательно находился  какой-нибудь  придурок,  который
непременно задавал ему вопросы обо всех этих идиотских штуках - о НЛО  или
о маленьких  звездных  человечках.  Невежественных  людей  всегда  волнует
таинственность и разного рода чепуха, и  ему  иногда  с  трудом  удавалось
скрыть презрение, которое он испытывал к этому сорту людей.
     Помощник дернул его за  рукав  и  протянул  целую  стопку  прозрачных
слайдов.  Фавелл,  внимательно  просмотрев  их,  повернулся   к   молодому
человеку.
     - Что скажете?
     - Скажу, что все это напоминает какой-то сон,  -  как  бы  извиняясь,
промямлил помощник, пожимая плечами.
     - Именно так. - Фавелл жестом указал на монитор. - Каково  ускорение?
Молодой человек снял показания приборов. - Пара тысяч парсеков как
минимум.  Черт  возьми,  похоже,  мы  становимся  свидетелями  еще  одного
грандиозного взрыва.
     Фавелл раздраженно покачал головой: - Это не столкновение, они просто
выстраиваются в одну линию. Суньте все это в компьютер.  Посмотрим,  можно
ли получить приблизительный график сближения.
     Помощник  щелкнул  на  мониторе  нужным  тумблером,  и  ученые  стали
пристально вглядываться в экран, наблюдая за проекцией полета трех  звезд.
Взгляд мужчин то и дело перескакивал со  сближающихся  точек  на  цифровые
показатели в углу экрана.
     Глядя на мельтешащие цифры, Фавелл вдруг вспомнил то,  что  несколько
минут назад промелькнуло у него в сознании.
     Кассиопея. Именно ее  упоминал  священник  три  года  тому  назад  на
международной конференции в Ницце. Итальянский священник в  сутане  явился
на эту встречу незванным гостем  и  призывал  всех  делегатов  внимательно
следить, не возникнут ли в созвездии Кассиопеи три звезды,  которые  будут
стремительно  сходиться.  Он  умолял  участников   конференции   постоянно
наблюдать за небом и, как только они заметят  что-либо  подобное,  тут  же
сообщить ему.
     Теперь Фавелл  ясно  припомнил  все  детали:  священник  находился  в
неимоверном возбуждении, но вместе с тем держался  с  таким  достоинством,
что никому из участников конференции и в голову не пришло насмехаться  над
его искренней верой. Правда, когда он  покинул  зал,  они  позволили  себе
слегка почесать языки.
     - Сэр!  -  Помощник  показывал  на  экран.  Точки  сблизились,  часто
запульсировали и испустили множество
светящихся колец. Числовой датчик замер, и  цифры  четко  отпечатались  на
экране монитора.
     002.26.00.24.03.82
     Время и дата.
     Голос священника прозвучал в мозгу Фавелла, безумные слова о рождении
нового Мессии, втором пришествии Христа.
     24.03.82
     Это была дата рождения.
     Джон Фавел инстинктивно перекрестился.

     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
     Глава первая

     Уже пару часов вгрызался массивный  бур  в  толщу  Земли  на  глубине
десяти футов под улицами Чикаго. Каждые шесть минут туннель удлиннялся  на
один метр. Влажная земля, пройдя через бурильную установку,  выбрасывалась
позади нее на ленту конвейера.
     Тщедушный человечек с трудом удерживал рукоятку бурильной  установки,
он молча наблюдал за струей земли, бьющей на конвейер, и время от  времени
окатывал из шланга вращающийся бур. Воздух в туннеле был  спертый,  и  Джо
обливался потом от духоты.
     Самая мерзкая работенка на земле, во всеуслышанье  объявит  он  своим
друзьям. Но именно это занятие вызывало в нем также и  гордость.  Однажды,
влив в себя пару кружек пива, он сравнил его с отбыванием наказания в аду.
     Неожиданно бур застопорился, странно  чихнул,  а  затем  заскрежетал,
упершись в какую-то плотную массу.  Скрежет  сменился  визгом,  и  Джо,  с
головы до ног обстрелянный кирпичными и бетонными  осколками,  едва  успел
отскочить. Машина выплевывала раздробленный кирпич туннеля.
     Ругаясь на чем свет стоит, Джо заорал оператору, чтобы  тот  отключил
бур, затем проверил, не поврежден ли механизм. Опираясь на стены  туннеля,
Джо глянул вниз и снова чертыхнулся: каменная стена. Джо нанимался  бурить
землю, а не кирпич. Если по какой-то причине происходил сбой в работе,  то
это означало только одно: отсрочку жалованья. Джо яростно  проклинал  всех
этих невидимых начальников, этих безмозглых, с  иголочки  одетых  чистюль,
которые никогда толком не разбирались в своих обязанностях,  в  результате
чего люди вроде Джо постоянно сталкивались с неприятностями.
     Спустя некоторое время его окружили другие рабочие, прибежал  мастер,
с удивлением рассматривавший выбитые буром кирпичные обломки. Насупившись,
Джо ожидал дальнейших распоряжений.
     - Ничего страшного, - заверил мастер, - просто подвальная стена музея
Торна.
     Джо вспомнил это место.  Сам  музей  сгорел  лет  пятнадцать-двадцать
назад.  В  памяти  всплыла  загадочная  история  -   таинственный   пожар,
случившийся невесть по какой причине. Виновного так до сих пор и не нашли.
     Джо сплюнул и опять обложил всех  своих  боссов.  Если  они  знали  о
стене, то какого черта отрядили его с буром для мягкого  грунта?  Джо  так
убедительно крыл руководство, что мастер обернулся и велел ему заткнуться.
     Через несколько минут Джо остался один. Все разошлись,  договорившись
взорвать стену и пробиваться дальше.
     ...Бурильная  установка  чихнула  и  снова  принялась  вгрызаться   в
податливый грунт, только Джо держался теперь подальше от  земляной  струи.
Он потянулся за шлангом, чтобы остудить бур. Внезапно среди грунта  что-то
блеснуло. Обеими руками Джо спихнул с конвейера комья, они,  развалившись,
упали. Джо склонился над ними и вдруг отшатнулся. Из распавшихся на  кучки
комьев торчали обгоревшие кости и остатки раздробленного черепа.  А  среди
этих останков поблескивали какие-то металлические стержни.
     Осторожно,  почти  не  дыша,  Джо  вытянул  ближайший  и  огрубевшими
пальцами стер с него землю. Это оказался кинжал с длинным тонким лезвием и
инкрустированной рукояткой.
     - Необычный ножичек, - констатировал Джо, - пожалуй, старинный. -  Он
провел по лезвию большим пальцем и вздрогнул. Лезвие  было  очень  острым.
Джо поскреб рукоятку и в полумраке рассмотрел, что вырезана  она  в  форме
распятия.
     В фигурку распятого Христа въелась земля, она покрывала тело  и  лицо
Спасителя.
     Джо огляделся. Никого. Его никто не  видел.  А  он  не  промах,  этот
пройдоха Джо. Все как дважды два. Кинжалы плюс кости означали,  что  здесь
произошло убийство. Кто-то закончил свои дни в огне, но если  Джо  сообщит
об этом в полицию, то с кинжалами придется расстаться.
     Он совсем позабыл о бурильной установке. Единственное чего, он сейчас
хотел, это забрать кинжалы. Один, два, три...
     Откинув в сторону кости, Джо счищал с лезвий  и  рукояток  грязь.  Он
спрятал кинжалы под конвейерную ленту до тех  пор,  пока  не  представится
возможность унести их отсюда.

     Ростовщик, разглядывая кинжалы, неопределенно похмыкал. - А что  если
они принадлежали какой-нибудь банде? - предположил он.
     Джо тыльной стороной ладони вытер лоб. - Да ладно, вы же сами видите,
что они древние.
     Ростовщик пожал плечами. - Наверняка совсем старинные и уж  как  пить
дать стоят целое состояние, - настаивал Джо.
     - Неужели? В конце концов Джо пришлось уступить. Из своего  обширного
опыта он
хорошо знал, что спорить с ростовщиком значило попусту тратить время.  Джо
зажал кучку помятых банкнот и покинул лавку.
     Он скользнул в дождь,  на  ходу  пересчитывая  деньги.  Их  оказалось
немного, но все равно это было лучше, чем ничего. Раскапывать  погребенные
сокровища - до чего вдохновляющее занятие. Монетка ли случайная,  иная  ли
драгоценность, свалившаяся в сточную трубу, - с этого  ведь  не  взимаются
налоги. Хотя за кинжалы ему, конечно, следовало выручить гораздо  солидную
сумму. С другой стороны, это был неожиданный презент, небесный дар.
     Джо распахнул двери бара.  Он  был  суеверен.  Такие  деньги  хранить
нельзя. Либо он  их  промотает  на  скачках,  либо  просто  прокутит.  Джо
взгромоздился на стул и для  начала  заказал  порцию  шотландского  виски.
Затем угостил бармена и своих друзей.
     Утром он чувствовал себя так погано, что, пожертвовав  своим  дневным
заработком, счел за благо остаться дома.

     Приблизительно месяц  провалялись  кинжалы,  никем  не  замеченные  в
глубине витрины. И вот наконец один из сотрудников аукциона заметил  их  и
купил. Два дня спустя они были выставлены на аукционе. Экспонат  назывался
"Семь кинжалов", все они - один к одному - красовались  на  бархате.  Семь
ликов  Христа  ослепительно  сверкали,  а  лезвия  были  отполированы   до
звездного блеска. Сначала торг  никак  не  удавалось  сдвинуть  с  мертвой
точки.  Сезон  заканчивался,  и  на  аукционе  присутствовали  всего  лишь
несколько учасников, а "Семью  кинжалами"  заинтересовался,  похоже,  лишь
один человек, стоявший в конце зала. Всего два раза  поднималась  цена  на
кинжалы, прежде чем он купил их.
     По  дороге  домой  он  поглядывал  на  свою  покупку,  завернутую   в
упаковочную материю. Мысль о ней  будоражила  в  нем  любопытство.  Что-то
необъяснимое не давало ему покоя, но тщетно пытался он  вспомнить,  что  и
где читал про самые кинжалы несколько лет тому назад.
     Добравшись домой, он прошел прямо в свой кабинет и разложил  реликвии
на  письменном  столе.  Некоторое  время  смотрел  на  них,  потом  поднял
ближайший кинжал, пробуя его на вес. Едва холодный металл коснулся ладони,
мужчина вскрикнул: лезвие мгновенно рассекло  кожу,  выступила  кровь.  Он
обмотал кисть носовым платком и  зажал  кинжал  между  большим  и  средним
пальцами, так что большой палец пришелся как раз на лик  Христа.  Медленно
приподнял кинжал над лежащим на столе блокнотом  и  отпустил  его.  Лезвие
проткнуло блокнот и воткнулось в стол.
     Христос на рукоятке вздрогнул. Мужчина выдернул  кинжал  из  стола  и
принялся разглядывать дырку. Да, это было страшное  оружие  с  треугольным
лезвием, и любая рана,  полученная  от  него,  заживала  бы  очень  долго.
Мужчина направился к книжным полкам. Выбрав три нужных  тома,  вернулся  к
письменному столу, устроился поудобней и стал читать, поглаживая рукоятку.
     Часом позже мужчина протянул руку к телефону,  набрал  номер  и  стал
ждать.
     - Отца Дулана, пожалуйста, - попросил он и даже не удивился, услышав,
насколько взволнованно прозвучал его голос.

     Пассажиры, очутившиеся на борту "Боинга 747"  рядом  со  священником,
были поначалу несказанно рады этому  соседству.  Люди  в  ожидании  полета
нервничали, и  когда  массивный  самолет,  вздрогнув  на  взлетной  полосе
Нью-Йоркского аэропорта Кеннеди, поднялся над Лонг-Айлендом в чистое  небо
и взял курс на восток, они несколько поуспокоились, вслушиваясь в  молитвы
священника. Но уже через небольшой промежуток  времени  эти  же  пассажиры
ощутили некоторое беспокойство. Почему священник так суетлив? Чем  он  так
глубоко озабочен? Неужели что-то скрывает от них? Что может  находиться  в
странном свертке у него на коленях? Он так вцепился в этот сверток, что не
отложил его даже во время еды. Приземлившись в Риме, люди были  счастливы,
что находятся наконец в безопасности.
     На контроле таможенник, извинившись, попросил  священника  предъявить
багаж. При этом он  испытал  некоторое  смущение  от  того,  что  вынужден
оказать недоверие человеку в сутане, но другого выхода  у  него  не  было.
Наркобизнес применял нынче всяческие уловки, и контрабандисты вполне могли
выдавать себя за служителей церкви.
     Таможенник растерянно заморгал, увидев в сумке священника кинжалы, но
не успел он и рта раскрыть как тот выложил перед ним счет за купленный  на
чикагском аукционе экспонат.
     Пропустив священника, таможенник посмотрел ему в след, размышляя, что
же  собирается  затеять  в  Риме  этот  американский  церковный  служка  с
полудюжиной кинжалов. Неисповедимы пути господни, решил он, повернувшись к
следующему пассажиру. И тут же забыл об отце Дулане.

     В аэропорту священник взял напрокат машину и,  несмотря  на  глубокую
ночь, поехал на юг.
     Приближаясь к нужной деревушке, он сверился с картой  и  взглянул  на
часы. Скоро рассвет. Он зевнул, потянулся и уверенно направил  свой  юркий
"фиат" по деревенской  дороге  мимо  спящих  ферм  и  поселков  в  сторону
местечка Субиако.
     Было еще  темно,  когда  отец  Дулан  затормозил  и  выключил  мотор.
Непривычная тишина заставила его вздрогнуть. Священник  вышел  из  машины,
осмотрелся по сторонам и взглянул на монастырь  -  темное,  потрескавшееся
сооружение, будто выросшее из вершины холма.  Обшарпанная,  видавшая  виды
крыша монастыря четко вырисовывалась на фоне ночного неба.
     Пробираясь к зданию, отец Дулан внезапно осознал,  насколько  древним
являлось это место, впервые  в  жизни  его  пронзило  ощущение  времени  и
истории. Он вдруг отчетливо и ярко представил постоянную борьбу  добра  со
злом,  веками  происходившую  на  этой  бренной  земле,   и   почувствовал
собственную убогость и незначительность.
     Отец Дулан застыл в нескольких ярдах от старинной  двери.  Перед  его
мысленным взором пронеслись вереницы монахов, денно и нощно  молившихся  в
этих  древних  стенах.  Священника  затопило  ощущение   непрерывности   и
бесконечности времени.  Он  вздрогнул.  Никогда  в  жизни  отец  Дулан  не
испытывал необъяснимого страха.
     Наконец священник толкнул тяжелую дверь, и она со  скрипом  подалась.
Медленными шагами он вошел и легонько постучался во внутреннюю дверь.  Она
тут же распахнулась, и поначалу отец Дулан  не  смог  ничего  рассмотреть,
кроме длинного темного силуэта в дверном  проеме.  Жестом  его  пригласили
войти. Теперь священник заметил, что встретивший  его  высокий  монах  был
черен, как гарлемская ночь, и носил козлиную бородку. Монах  повернулся  и
пригласил отца Дулана следовать за ним в маленькую часовню.
     Очутившись в часовенке, отец Дулан вцепился  в  рукоятки  кинжалов  и
принялся оглядываться по сторонам. Он был один. Чернокожий монах удалился.
     Почти все пространство часовенки занимал крест, и в  полумраке  Дулан
различил крошечную молельню  у  противоположной  стены.  Преклонив  колени
перед крестом, он  вдруг  почувствовал,  как  в  часовенку  кто-то  вошел.
Священник обернулся и увидел плотного мужчину  лет  пятидесяти  с  широким
лбом и орлиным носом.
     - Отец де Карло? -  прошептал  Дулан.  Мужчина  кивнул  и  велел  ему
подняться с колен. Дулан встал, протянул
священнику кинжалы. Он ожидал хоть какого-нибудь  объяснения.  Но  в  этот
момент за ним вернулся чернокожий монах. Может быть, потом ему  что-нибудь
и объяснят, а пока он хотел только одного - спать.
     Отец де Карло подождал, пока останется один, затем вытащил из свертка
кинжалы и, прежде чем положить их на  алтарь,  пристально  оглядел  каждый
клинок. Он склонился в молитве, благодаря Господа за возвращение кинжалов,
древних кинжалов из города Мегиддо, известного в свое время под  названием
Армагеддон.
     Священник поднялся, собрал кинжалы и, достав кожаный  кошель,  сложил
их внутрь. Затем вернулся в молельню, распахнул двери, поцеловал кошель  и
положил его в центре молельни.
     Молча воздал он благодарственную молитву за звездочета Джона Фавелла,
сообщившего о дате  рождения  в  Субиако,  и  за  возвращение  кинжалов  -
единственного оружия, способного оборвать жизнь Антихриста.
     Уже дважды предпринимались попытки свести  счеты  с  Антихристом,  но
каждый раз они заканчивались трагедией.
     Но на этот раз неудачи быть не могло,  ибо  Сын  уже  шел  к  ним.  А
Антихрист все еще жил.
     Близился час последней схватки.

     Глава вторая

     Высоко над улицами Чикаго, в маленькой комнатке, где на одной из стен
висел экран, а занавески  на  окнах  были  чуть  приподняты,  в  полумраке
расположились несколько молодых людей. Один мужчина  курил,  Другой  то  и
дело, хватаясь за спинки кресел, расхаживал по комнате. Третий грыз ногти.
Громко и как-то бестолково они переговаривались друг с другом и  постоянно
хихикали. Переполнявшее их возбуждение ощущалось почти физически.
     Дверь открылась и луч света из коридора ворвался в комнату.
     На  пороге  стоял  Дэмьен  Торн  -  председатель  совета  директоров.
Стройный брюнет шести футов роста. Недавно в одном из влиятельных журналов
Дэмьен был представлен как  завидый  жених,  входящий  в  тройку  наиболее
изысканных  и  могущественных  холостяков  Западного  мира.  Не  достигнув
тридцати трех лет, он являлся основным держателем акций "Торн  Корпорейшн"
и, конечно же, одним из богатейших людей на Земле.
     В сопровождении своего помощника Дэмьен Торн проследовал в комнату. -
Господа! - обратился он к присутствующим. - Дэмьен! - хором подхватили те,
пока Торн лавировал между ними к своему месту.
     - Вы все знаете Харвея Дина. Дин кивнул в знак приветствия -  каждому
в отдельности. Худощавый,
щегольски одетый сорокалетний мужчина, он будто испускал  особую  энергию.
Взгляд Дина то и дело перебегал  с  одного  человека  на  другого.  Каждый
считал своим долгом улыбнуться Дину, ибо Харвей Дин  являлся  своего  рода
сторожевым псом председателя. Кто-то из директоров  пошутил  однажды,  что
Дин для Дэмьена все равно что Борман для Гитлера.
     Торн и Харвей уселись и подождали, пока остальные займут свои  места.
Дэмьен легонько хлопнул в ладоши, и  свет  погас.  Люди  начали  щуриться,
осваиваясь в темноте.
     Дэмьену Торну, рожденному самкой шакала, не нужно  было  привыкать  к
мраку.
     Спустя мгновение засветился  экран.  Вот  на  нем  сверкнула  молния,
освещая пустынный пейзаж. Присутствующие внимательно вслушивались в  голос
диктора,  доносящийся  с  экрана:  "Пятьдесят   тысяч   лет   тому   назад
человечество столкнулось с ужасной угрозой собственной гибели..."
     Дэмьен почесал за ухом.
     "Опустошение вызванное природой. Ледниковый период.  Он  длился  пять
тысяч лет. За это время четыре пятых поверхности  планеты  превратились  в
необитаемые  земли.  Ледник  подмял  под   себя   всех,   кроме   наиболее
приспособленных живых существ".
     На экране появилась пещера с примитивными рисунками.
     "Одним из этих выживших существ был человек, -  продолжал  диктор,  -
посреди ледяной пустыни зарождалась новая  эра  и  новая  надежда.  Словно
Феникс, человек восстал из страшной мерзлоты и холода и устремился к своей
мечте".
     Теперь по экрану пробежали кадры, запечатлевшие уничтоженную  засухой
плантацию.
     "С тех пор человечество пережило множество катастроф, но ни  одна  из
них не была безнадежней той, что угрожает ему ныне.  Экологический  кризис
последних десятилетий  коснулся  всех  уголков  земного  шара.  Он  принес
человечеству инфляцию, голод и хаос".
     Дэмьен облизнул нижнюю губу. Мужчина, сидящий сзади, подмигнул своему
соседу и толкнул его локтем.
     "Некоторые считают это Великим Отступлением, - сообщал далее  диктор,
- другие называют Армагеддоном - последней битвой  согласно  предсказаниям
древних пророков. Но вот  в  этом  пессимистическом  хоре  раздается  один
голос, выражающий надежду на будущее. Это голос Торна..."
     Когда по экрану поползло изображение здания  "Торн  Корпорейшн",  все
присутствующие поудобней устроились в своих креслах.  Это  был  сверкающий
небоскреб, взмывший в ночное небо.Огромные светящиеся  буквы  сливались  в
единую гигантскую литеру.
     "Там, где свирепствуют голод или болезни,  "Торн  Корпорейшн"  первой
появляется на месте несчастья..."
     На экране мириадами лампочек  вспыхнула  карта  мира,  каждый  огонек
указывал, что и на эту точку распространяется влияние "Торн Корпорейшн".
     "...ведя  беспощадную  войну  с  нуждой,  снабжая  своими  ресурсами,
технологиями и проектами, которые не только помогают облегчить  страдания,
но и закладывают основу для будущего всеобщего процветания".
     Наступила короткая пауза, потом снова зазвучал голос другого диктора.
     "Торн"  -  это  обнадеживающий  луч  света   в   деле   строительства
завтрашнего рая".
     Рекламный ролик закончился.
     Присутствующие затаили дыхание, боясь пошевелиться и тем самым выдать
свое волнение.
     - Ну и как? - наконец поинтересовался один из зрителей.
     - Все абсолютно ясно, как дважды два, - негромко произнес Дэмьен. Все
за  исключением  Дина,  рассмеялись.  Дэмьен  встал  и   окинул   взглядом
присутствующих. - Думаю, что
телезрители вряд ли обратят внимание на эту ханжескую белиберду.
     Это заявление повисло в воздухе, а служащие заерзали на своих местах.
- Я же говорил, что мне необходимо действие, а не слова. Я хочу видеть как
работает Торн, а не слышать об этом.
     Головы присутствующих поникли, сидящие избегали встречи  со  взглядом
Дэмьена.
     Тысячи голодающих детей, требующих сою  компании  "Торн  Корпорейшн".
Целый штат медиков компании за работой.  Строительный  размах  Корпорации.
Технические сооружения.
     Дэмьен помедлил и обратился к человеку,  прервавшему  молчание  после
просмотра рекламы.
     - Вместо этого вы добрую  половину  ролика  тратите  на  низкосортные
рассказы о ледниковом периоде.
     Колкий  упрек  задел  служащего,   он   слегка   поежился   в   своем
пятисотдолларовом костюме. "Уйма времени, - рассуждал он про себя, - целая
куча денег, творческие усилия - и все ради чего? Чтобы в  один  прекрасный
момент почувствовать рыбой на крючке?"
     Дэмьен повернулся к своему помощнику: - А не отснято ли что-нибудь об
оказании помощи во время австралийской засухи?
     Дин утвердительно кивнул и добавил: - Но там нет  ничего  особенного,
почти все было показано по телевидению.
     Дэмьен снова  обратился  к  человеку,  снявшему  рекламный  ролик:  -
Хорошо, мы что-нибудь найдем для вас. А пока продолжайте работу над старым
роликом. Этот мне не нужен... - Он жестом указал на потухший экран.
 - Этот вообще не выйдет.
     С этими словами Дэмьен прошел между служащими, Дин следовал за ним. -
До  свидания,  мистер  Торн,  -  попрощались  собравшиеся,  но  ответа  не
последовало.
     Дэмьен устремился в свой кабинет. - Ну и что мы имеем на  сегодняшний
день? - спросил он Дина, когда тот нагнал его.
     - Ботсвана - на следующей неделе, затем Асуанская плотина -  в  конце
месяца.
     Дин задумался. Ботсвана являлась проблемой. Но команда,  внедрившаяся
в эту страну, уже предсказывала, что переворот может  произойти  ближайшие
три-четыре  дня.  Начнется  неразбериха.  Надо  будет  прокормить   тысячи
беженцев.  Что  же  касается  Асуанской  плотины,  то   приготовления   по
проведению этой операции еще продолжались, однако имелись все шансы успех.
Ведь у них  работали  лучшие  взрывники.  Да  и  Поль  Бухер  -  президент
Корпорации - сам занимался этим проектом. А у Бухера редко случались сбои.
- Сможем ли мы вовремя доставить в Ботсвану фильм?
     - Определенно, - заверил шефа Дин, - но до переворота  мы  не  вправе
забрасывать туда наши спасательные команды, а никто не  знает,  как  будет
протекать эта заварушка и сколько она займет времени.
     Дин проследовал за своим боссом в кабинет и закрыл  дверь,  скользнув
напоследок  оценивающим  взглядом  по  внутреннему  убранству  только  что
пройденных залов. Как любой новичок, он предполагал увидеть здесь  хром  и
сталь, стекло и кожу, короче, что-то мужское, и был поражен, заметив,  что
стены обшиты деревом, стулья - какие-то старомодные, а  инкрустация  стола
являла собой сценки из охотничьей жизни. Вся атмосфера кабинета напоминала
о старых добрых временах и располагала к неге.
     Однажды Поль Бухер отпустил в адрес Дэмьена шпильку,  предложив  тому
примерить напудренный паричок и шелковые панталоны,  дабы  соответствовать
интерьеру. Разумеется, только Бухер мог отважиться на подобную  вольность,
хотя даже он - второй человек в компании - весьма редко шел на такой риск.
Поначалу он хорошенько  прикидывал  в  уме,  в  каком  настроении  сегодня
Дэмьен, и уж затем мог позволить себе что-то в этом роде.  Он  никогда  не
выделывал подобных фокусов за спиной у босса, как и  не  принимал  никаких
важных решений  без  одобрения  Дэмьена.  Это  правило  он  постиг  давно,
двадцать лет тому назад, когда работал еще на Ричарда Торна  -  тогдашнего
президента компании.
     Дэмьен обошел письменный стол и,  пройдя  к  окну,  уставился  поверх
чикагских крыш.
     - О'кей, пусть  будет  плотина.  Ты  сможешь  обеспечить  необходимый
контингент наших людей, когда заварится каша?
     Дин кивнул. - И удостоверься, чтобы основной фронт  работ  остался  -
таки за  нашими  спасателями.  Чтобы  никакой  там  Красный  Крест  их  не
обскакал.
     Дин улыбнулся и подошел к Дэмьену. У него созрел план. - А почему  бы
тебе не отправиться туда собственной персоной? Вот  это  рекламка:  Дэмьен
Торн лично руководит спасательными работами.
     Дэмьен, усмехаясь, покачал головой: - Мне придется остаться здесь.  -
Но зачем? - Дин никак не мог отыскать причину отказа. Оставаться на  месте
его шефу, было похоже, незачем.
     - Чтобы быть  под  рукой,  когда  меня  вызовет  президент.  Подобное
заявление из каких угодно уст прозвучало бы абсурдно и
претенциозно. Но  только  не  из  уст  Дэмьена  Торна.  Оно,  возможно,  и
смахивало на своеобразную шутку,  однако  Дэмьен  Торн  не  имел  привычки
шутить.
     Он собирается предложить мне пост посла в Великобритании.
     Дин заморгал и пожал плечами. Так и не сумев найти подходящего слова,
он  наблюдал  как  Дэмьен  направился  в  сторону  книжных  полок,  рядами
выстроившихся вдоль стены.
     - Ты что-нибудь слышал о Хевронской книге?
     - О какой книге? - Ну вот, сперва Великобритания, теперь Хеврон. Этот
человек говорит загадками.
     Дэмьен тем временем снял с полки томик: - Хевронская книга - одно  из
апокрифических писаний. "И придет время,
 - прочитал он,  -  когда в конце лет зверь  будет  править  дюжину  сотен  и
тридцать дней и ночей, и воскликнул верующий:  Где  ты,  Господи,  во  дни
торжествующего зла?
     И внемлет Господь их  молитвам,  и  с  острова  Ангелов  призовет  Он
Освободителя, святого отца Агнца Божьего, который сразится со зверем...  и
сотрет его слица Земли.
     Дэмьен захлопнул  книгу.  -  "Зверь  будет  править  дюжину  сотен  и
тридцать дней и ночей"  -  довольно  образная  интерпретация  срока  моего
пребывания на посту главы "Торн Корпорейшн". "И с острова Ангелов  Господь
призовет Освободителя". - Дэмьен помедлил. -  "Остров  Ангелов".  -  Потом
пожал плечами. - "Англия".
     Дин нахмурился, пытаясь собрать воедино все эти загадки;  неохотно  и
как-то болезненно сознание его пыталось выстроить неведомую цепочку.
     - Только не зверь будет стерт с лица  Земли,  -  произнес  Дэмьен,  -
уничтожен будет Назаретянин.
     Это уже слишком! Чтобы переварить  подобное,  требовалось  немыслимое
усилие. Мозг Дина противился информации, как будто в него был впаян  некий
запретный механизм.
     - Так что же там насчет посла  в  Великобритании?  Человека,  который
сейчас в Лондоне.
     Дэмьен расплылся  в  улыбке.  Эта  улыбка  и  послужила  единственным
ответом на заданный Дином вопрос. До поры до времени.

     Глава третья

     Преследование,  казалось,  длилось   уже   целую   вечность,   и   он
окончательно выбился из сил. Дыхание прерывалось. Ноги отяжелели. Когда он
попытался кашлянуть, его стошнило.
     Спотыкаясь, он брел сквозь пустыню и не отрывал взгляда от  маячивших
на горизонте деревьев: покачиваемые легким ветерком  ветви  словно  манили
его, подбадривая, призывали двигаться вперед, к спасению. Но он знал,  что
никогда не доберется до деревьев. Он понимал это изначально, но  продолжал
плестись, хотя ноги его уже  с  трудом  отрывались  от  земли.  Как  будто
завязли в патоке.
     Он слышал, как она тащилась за ним, ощущал ее омерзительное зловоние,
но не мог оглянуться. И даже тогда, когда влажное и горячее дыхание  твари
обожгло ему спину, подернутые пеленой глаза  продолжали  смотреть  вперед.
Внезапно раздалось клацанье челюстей, и  он  почувствовал  боль  в  спине.
Вскрикнув, он взмахнул руками, и чудовище отпрянуло, когтями разодрав  ему
кожу. Он снова закричал, но опять его горло не исторгло ни звука. Он  упал
на колени, тут же попытался подняться, но зверь накинулся на  него.  Тогда
он попробовал свернуться в клубок, но чудовище уже вгрызалось в его  живот
острыми клыками, вспарывало тело,  в  какой-то  момент  он  чуть  было  не
задохнулся от смрада зловонного монстра.
     И тут  он  попытался  зажмурить  глаза,  но  не  смог.  Он  продолжал
сражаться за свою жизнь. На костях чудовища не было ни плоти,  ни  шерсти,
это был скелет с голым черепом.
     Он ухватился за клыки, пытаясь разомкнуть  их,  но  сил  не  хватало.
Каждой  клеточкой  он  ощущал,  как  жизнь  постепенно  уходит  из   него,
просачиваясь сквозь пыль и песок; он наблюдал как бы со стороны,  как  его
на части разрывают чудовищные когти, а жуткие клыки вгрызаются в пах...
     С истошным воплем он проснулся. - Эндрю!  -  Жена  обхватила  его  за
плечи, пытаясь уложить спиной на подушку.
     Какое-то  время  он  пробовал  сопротивляться,  потом  повернулся   и
уставился на ее застывшее в напряжении лицо.
     - Ты себя нормально чувствуешь? Эндрю кивнул и попробовал заговорить,
но едва смог пролепетать что-то
невнятное.
     - Может быть, тебе лучше показаться докто...
     - Нет! - Он ожесточенно замотал головой,  потом  попытался  ободряюще
улыбнуться, но вместо улыбки лицо исказила вымученная  гримаса.  -  Все  в
порядке. Со мной все в полном порядке. Извини. Спи.
     Окончательно расстроившись, жена повернулась на другой бок и  закрыла
глаза. Эндрю дождался пока ее дыхание  станет  ровным,  и  выскользнул  из
постели.  Обнаженный,  он  на  цыпочках  пересек  комнату,  зажимая   свой
израненный живот. Никогда бы Эндрю не решился рассказать об этом жене.  Ее
всегда привлекала его сила, и вряд ли сумела бы жена вынести, простить его
слабость. Если бы Эндрю все-таки попытался посвятить  ее  в  этот  кошмар,
жена бы точно решила, что он свихнулся.
     Он шагнул в душ, пустил струю воды, наблюдая, как  кровь  заструилась
по ногам, и чувствуя, как  когти  впиваются  в  его  спину.  Эндрю  слегка
коснулся раны на животе. Во время схватки тварь все  время  метила  своими
чудовищными клыками прямо  в  его  пах,  будто  получая  от  этого  особое
удовольствие. Эндрю рассмеялся про себя, выключил душ и облачился в халат.
     Вернувшись в спальню, он откинул простыню и уже было собрался рухнуть
в постель, но тут его лицо исказилось гримасой отвращения. На  том  месте,
где он  лежал  всего  несколько  минут  назад,  находилась  кровавая  куча
шакальих экскриментов.
     Эндрю оставалось только надеяться, что Эйлин не пошевелиться во  сне.
Вряд ли перенесет она весь этот ужас. Он опустил простыню на прежнее место
и вышел из комнаты, собираясь пройти в кабинет и уснуть на кушетке.  Может
быть, там, на этой кушетке, зверь оставит его в наконец  покое.  До  конца
ночи.

     Самым светлым моментом в жизни Эндрю Дойла была утренняя прогулка  по
Гайд-парку. Она несла в себе желанное освобождение от  письменного  стола,
телексов и всей той утомительной кутерьмы, которой  до  отказа  забит  его
день.
     За последний год такая прогулка превратилась в  устойчивую  привычку.
Один из престижных журналов даже поместил на своих  страницах  статью  под
названием "День из жизни посла Соединенных Штатов".  Эндрю  вспомнил,  как
вскинулись секретные службы, прочитав  этот  материал.  Ух,  как  они  там
кипятились, разъяренные подробной  информацией  о  расписании  и  маршруте
объекта их пристального внимания! Статья спутала им  все  карты,  усложнив
наблюдение. Хотя, с другой стороны, у этой  организации  всегда  находился
повод пожаловаться на что-нибудь.
     Эндрю взглянул  на  аллею,  раскинувшуюся  в  северной  части  парка.
Впереди,  примерно  в  двадцати  ярдах  от  посла,  шагал  один   из   его
телохранителей. Другой должен находиться на  таком  же  расстоянии  сзади.
Эндрю вдруг улыбнулся, прокрутив в мозгу некоторые воспоминания.  Как  ему
поначалу льстило, что у него появились  телохранители.  Однако  позже  это
начало раздражать, ибо таило  в  себе  и  определенные  неудобства.  Эндрю
понадобилась уйма времени, чтобы привыкнуть к  личной  охране.  Но  сейчас
толку от них не было. Они ведь не имели ни малейшего представления  о  тех
кошмарах и галлюцинациях, что мучили Эндрю в последнее время. А если бы он
им про все это рассказал, ребята попросту решили бы, что он сошел с ума.

     Собака стояла на дороге, ведущей к аллее, и пристально вглядывалась в
даль. Черный, с массивными клыками и желтыми пронзительными глазами  зверь
застыл в ожидании. Он был без ошейника. Не  мигая,  стояло  это  изваяние,
твердо уперевшее в землю лапы. Другие собаки предпочли держаться  подальше
от этого монстра, да и у детей не возникло желания приласкать жуткого пса.
     Собака наконец дождалась  того,  кого  выслеживала.  Она  запрокинула
морду, потрусила вверх по склону, не оставляя следов, и вскоре скрылась  в
кустах.

     Дойл медленно брел по парку, оглядываясь по сторонам  и  наблюдая  за
происходящим. Он улыбнулся, заметив, как  снующие  по  веткам  бука  серые
воробышки  выпрашивали  у  прохожих  еду.  Группа   японцев,   беспрерывно
щелкавших фотоаппаратом, окружила одну из скульптур. Двое мужчин невдалеке
спиливали засохшее дерево.
     Дойл вдруг резко остановился и обернулся. Это произошло так внезапно,
что шедший сзади подросток неожиданно налетел на него.
     - Мистер, лучше смотрите себе под ноги! Эндрю не обратил на мальчишку
никакого внимания. Он только вздохнул,
покачал головой и возобновил прогулку. Затем на мгновение прищурил  глаза,
а когда вновь открыл  их,  то  сразу  же  заметил,  что  охранник,  шедший
впереди, исчез.  Ему  вдруг  показалось,  что  опустел  весь  парк.  Эндрю
вздрогнул, ощутив внезапно налетевший ветер, стремительные порывы которого
раскачивали деревья, скрипевшие и стонавшие. Он посмотрел  направо,  потом
перевел взгляд на вершину холма, надеясь, что вот-вот кого-нибудь заметит.
Но ничего не произошло.
     Дойл ускорил шаг,  пытаясь  подавить  волнение  и  желание  пуститься
наутек, но в это мгновение услышал сзади хрип и знакомое гнусное  урчание.
Еще немного, и он почувствовал мерзкое зловоние...
     - Боже, помоги  мне,  -  прошептал  Дойл.  Ветер  усилился,  и  Эндрю
обхватил себя за плечи, с трудом продвигаясь вперед.  Боль  овладела  всем
его телом.
     - Боже, пожалуйста, - вновь еле слышно пробормотал Эндрю  и  бросился
бежать. Ноги его отяжелели, будто  увязая  в  грязи.  Словно  в  ответ  на
молитву Эндрю, всего в пятнадцати ярдах  от  него  показался  на  повороте
раскрашенный фургончик, и толстый продавец улыбнулся  ему.  Дойл  замедлил
бег и уже шагом направился к фургончику,  на  ходу  приглаживая  волосы  и
пытаясь выдавить хоть  какое-то  подобие  улыбки.  Сейчас  он  купит  себе
гамбургер. Он не брал в рот ни одного со студенческих времен, однако  вкус
их помнил. Конечно, это дрянная еда, но он съест их с горчицей, кетчупом и
луком. Черт с ним,  с  этим  луковым  запахом  изо  рта,  да  и  со  всеми
посольскими посетителями вместе!
     Попросив гамбургер, Эндрю обрадовался, что голос  его  не  дрожит.  -
Минуточку, сэр. - Продавец за  прилавком  склонился,  намереваясь  достать
булочку. Дойл посмотрел вокруг и заглянул в кусты, размышляя при этом, как
отреагирует его язва на лук и кетчуп.
     Когда он снова повернулся, фургончик исчез. Вместо него  Дойл  увидел
череп, таращившийся на него пустыми глазницами,  и  почувствовал  смрадное
дыхание.
     - О Господи! - Посол споткнулся и бросился  бежать.  Он  стремительно
несся назад по той же дороге, что привела его сюда, не обращая внимания на
удивленного  продавца.  Хозяин  фургончика  еще  с  минуту  вглядывался  в
удаляющуюся спину странного покупателя, затем выругался на огромного  пса,
столкнул с прилавка его лапы и бросил  булочку  назад  в  ящик.  Некоторое
время он наблюдал, как пес беззвучно поднимается вверх  по  склону,  затем
пожал плечами и отвернулся.
     А Эндрю Дойл уже никого не видел. Все, что происходило теперь с  ним,
было рождено его воспаленным воображением: его окружали хищники с  острыми
клыками; эти твари питались падалью, вгрызаясь в  останки  когда-то  живых
существ.
     Гиены.
     Стервятники.
     Шакалы.
     Очутившись возле своего  автомобиля,  Дойл  чуть  не  задохнулся,  но
остановиться не смог. Не обращая  ни  малейшего  внимания  на  приветствие
шофера, он помчался в сторону Парк-Лейн. Здесь было  оживленное  движение.
Три  потока  машин  двигались  к  северу  по  направлению  Марбл  -   Арч:
автомобили, грузовик, такси и туристические  автобусы  будто  выбрали  эту
дорогу для гоночного трека, то и дело пытаясь обогнать друг друга.
     Дойл шагнул в этот  сумасшедший  поток,  не  слыша  ни  заскрежтавших
тормозов, ни злых окриков. Живой и  невредимый,  он  добежал  до  барьера,
перешагнул через него и слепо побрел в противоположную  сторону,  снова  и
снова протискиваясь между бамперами, пока наконец не добрался до тротуара.
По тротуару Дойл устремился к Дорчестеру, затем задними улочками к площади
Гросвенор.
     Он взбежал  по  ступеням,  ворвался  в  дверь  посольства,  не  слыша
приветственного оклика охранника, промчался  мимо  стола  секретарши.  Та,
улыбнувшись, встала со своего места и открыла  было  рот,  чтобы  передать
последние сообщения, но Дойл распахнул дверь в свой кабинет, захлопнул  ее
за собой и бросился к столу, с трудом переводя дыхание.
     Вид массивного стола из  черного  дерева,  герб  Соединенных  Штатов,
висящий на стене, а также два свернутых  флага,  казалось  привели  его  в
чувство. Вот оно - его рабочее место.
     Постепенно спокойное дыхание вернулось к нему. Тогда Эндрю направился
в ванную. Там он досчитал до пятидесяти, провел руками по волосам и прижал
большие пальцы к вискам.  Тихонько  напевая,  он  пустил  холодную  струю,
набрал полные пригоршни воды и плеснул себе в  лицо,  затем  потянулся  за
полотенцем и взглянул в зеркало.
     Из зеркала на него уставилась тварь из ночного кошмара.
     Эндрю отшатнулся, его широко открытые  глаза  пристально  смотрели  в
зеркало. Через несколько секунд Эндрю отвернулся  от  черепа  чудовища,  в
пустых глазницах которого пульсировали вены.
     Он вдруг осознал, что  ему  больше  никуда  не  спрятаться  от  этого
кошмара.
     Он медленно направился в кабинет. С минуту постоял возле  письменного
стола, уставившись в стену. Потом протянул руку к кнопке на столе и  нажал
на нее.
     Тут же раздался ответ: - Пресс-офис. -  Это  посол.  -  Дойл  говорил
ровным  безжизненным  голосом.  -  Я  хочу  провести  в   своем   кабинете
конференцию в три часа.
     - Но, господин посол, вы  же  назначили  конференцию  на  завтра,  на
десять утра.
     Дойл взглянул на большой герб и снова пригладил  волосы.  -  Господин
посол? - В три часа в моем кабинете, - повторил Дойл и отключил селектор.
     Сев за стол, посол уставился в пространство, затем потянулся к одному
из ящиков  и  вытащил  ружье.  Прищурился,  рассматривая  его,  приподнял,
оценивая на вес, заглянул в магазин.  Губы  посла  беззвучно  двигались  в
молитве. Он положил оружие на стол, вытащил из пишущей машинки  катушки  и
принялся  раскручивать  ленту.  Продолжая  ее  разматывать,  он  встал   и
направился  к   двери.   Дойл   аккуратно   замотал   ею   ручки   больших
распахивающихся дверей, уверенной походкой вернулся к  письменному  столу,
посмотрел на ружье и сел. Потом взглянул на часы.
     Очень скоро все кончится. Кошмаров больше не будет.

     Кейт  Рейнолдс  расплатилась  с  таксистом  и  поспешила  к  ступеням
парадного входа в посольство.  Она  испытывала  облегчение  от  того,  что
выбралась  наконец  из  такси.  Водитель  оказался  редкостным   болтуном:
моментально  узнав  ее  по  телевизионным  передачам,   он   с   развязной
фамильярностью телезрителя всю дорогу называл ее не иначе, как Кейти.  Еще
минут пять, и он сподобился бы зазвать ее на обед.
     На входе Кейт предъявила свое удостоверение, и ее проводили наверх, в
приемную посла. Там  журналистка  расписалась  в  книге:  "Кейт  Рейнолдс,
Би-би-си", - и ее пропустили.
     Кейт узнала среди посетителей множество журналистов, в  том  числе  и
дипломатический корпус из национальной прессы, репортера  из  Ай-Ти-Эн,  а
также своих коллег, стоящих у окна.
     В приемной царила атмосфера  томительного  ожидания,  все  до  одного
терзались вопросом, что же происходит. Еще не было случая, чтобы  к  послу
вызывали так срочно и внезапно. Никаих  видимых  и  очевидных  причин  для
этого не было.
     Журналистка, как и другие ее  коллеги,  ерзала  от  профессионального
любопытства. Как только секретарша объявила, что посол готов  их  принять,
она потихоньку стала продвигаться к дверям.
     Кейт держалась позади секретарши, когда та потянула за  ручку  двери.
Дверь почему-то не поддавалась. Кейт  взялась  за  дверную  ручку,  и  обе
женщины потянули сильнее. Дверь  распахнулась,  и  Кейт  мельком  заметила
привязанную изнутри ленту от  пишущей  машинки;  лента  протянулась  через
ковер к столу. Посол коленями зажимал направленное вверх дуло ружья.
     Лента натянулась, и у Кейт  чуть  было  не  остановилось  дыхание  от
оглушительного грохота. Она успела разглядеть, как тело вздрогнуло,  будто
его  дернули  за  веревку,  голова   откинулась   назад,   половина   лица
разлетелась, а стена позади обагрилась кровью.
     У Кейт подкосились ноги, но она продолжала смотреть  на  Дойла.  Тело
посла начало заваливаться вперед, левая нога дергалась в конвульсиях, один
глаз уставился на посетителей, другой был выбит -  лицо  Дойла  невозможно
было узнать. Осколки черепа оставили жуткие следы на стене,  кровь  залила
висящий там же герб.
     Тело все еще шевелилось. Кейт, как пригвожденная, застыла  на  месте.
Вокруг раздавались стоны и  крики  ужаса.  За  секунду  до  того,  как  ее
сознание затуманилось, Кейт успела подумать,  что  это  был  исключительно
садистский способ свести счеты с жизнью.

                       Глава четвертая

     Смерть Эндрю Дойла породила массу сплетен. Весь штат  посольства  был
скрупулезно допрошен. Одна из  газет  предлагала  свою  версию  проишедшей
трагедии: сотрудник какой-то  мнимой  террористической  организации  тайно
проник в кабинет Дойла, напичкал посла  наркотиками  и  привязал  ленту  к
ружью. Однако другие версии были еще  похлеще.  "А  почему  бы  и  нет,  -
оправдывались авторы самых невероятных предположений, - если несколько лет
тому назад прямо в центре Лондона средь бела дня отравленным зонтиком  был
заколот болгарский гражданин?"
     Для многих ключа к разгадке и вовсе  не  находилось.  Дипломатическая
карьера Дойла приближалась к концу, его ожидала  прекрасная  пенсия.  Брак
был вполне удачным. Жена не могла дать мало-мальски толковых объяснений. К
тому же она предпочла умолчать о его криках по ночам, ибо каким-то образом
ощущала свою вину, свою молчаливую причастность к  неразделенной  трагедии
мужа. Но для нее, как  и  для  всех  остальных,  гибель  посла  оставалась
тайной.
     В тот самый момент, когда тело Дойла поднимали на борт самолета - ибо
похороны должны были состояться непременно в  Вашингтоне,  -  Дэмьен  Торн
находился в Белом Доме.  Он  стоял  возле  письменного  стола  в  Овальном
кабинете и дожидался президента, который разговаривал по телефону.  Дэмьен
был в прекрасной форме и превосходно себя чувствовал.
     Торн кончиками  пальцев  коснулся  стола,  осознавая,  что  находится
практически в самом сердце политической власти. Именно здесь в свое  время
Кеннеди "сцепился" с Хрущевым по вопросу о Кубе; здесь кончалась неудачная
карьера Никсона и Киссинджера, в этих стенах Картер горевал о заложниках в
Тегеране. Но с проблемами,  которые  возникли  перед  нынешним  владельцем
кабинета, не приходилось сталкиваться ни одному из его предшественников.
     - Назовите мне любую страну, - заявил однажды президент, - и  вы  тут
же столкнетесь с какой-нибудь  проблемой.  Пусть  даже  с  революцией  или
чем-то в этом роде.  Любая  заварушка  может  оказаться  следствием  более
сложой проблемы. Арабы  убивают  друг  друга  в  Лондоне  и  Париже.  НАТО
одолевают собственные  заботы,  которые  эхом  отзываются  даже  в  обычно
спокойных Скандинавских  странах,  не  говоря  уже  о  горячих  точках  от
Белфаста до Тегерана или от Майами до Кабула. Оружие везде наготове, равно
как и те, кто жаждет крови.
     Как всегда, на Ближнем востоке царила полная неразбериха, пальба  там
не стихала. Люди жили в постоянном  напряжении,  даже  старость  наступала
раньше. А теперь еще и плотина взорвалась. Последствия этой трагедии  были
устрашающими.
     Дэмьен чувствовал себя в своей стихии, будто  этот  кабинет  был  его
собственной резиденцией. Он принялся рассматривать портрет Джона  Кеннеди,
висящий на стене. Многие репортеры  давно  обратили  внимание  на  внешнюю
схожесть Дэмьена с семейством Кеннеди, в особенности с Робертом. И они так
часто  использовали  это  сходство  в  своих  материалах,  что  давно  уже
превратили его в клише.
     Конечно,  некоторое  сходство  действительно  существовало.   Дэмьен,
правда, был более черноволосым, чем Роберт Кеннеди, но обоим было  присуще
мальчишеское очарование,  пленявшее  как  женщин,  так  и  мужчин.  Роберт
Кеннеди, как и Дэмьен, пользовался успехом у самых очаровательных  женщин.
Оба были богатейшими  и  могущественными  людьми.  Карьера  Кеннеди  стала
легендой. Теперь наступила очередь Дэмьена.
     Торн резко повернулся и взглянул на президента.  Тот  пожал  плечами,
как бы извиняясь, что телефонный разговор затянулся.
     - Я знаю, - говорил президент утомленным  голосом,  -  но  не  сделаю
никаких заявлений ни для него, ни для кого  бы  то  ни  было.  Это  только
усугубит ситуацию. - Он забарабанил пальцами по столу.  -  И,  пожалуйста,
удостоверьтесь, чтобы телеграмма звучала нейтрально:  "Президент  выражает
соболезнование" и т. д. Перед тем как отправить, дайте  мне  взглянуть  на
нее.
     Он положил трубку и откинулся на спинку стула - солидный  и  уставший
мужчина, изрядно поседевший за последние шесть месяцев.
     - Вы можете поверить в это? - обратился он к  Дэмьену.  -  Египетская
оппозиция, видите ли, желает, чтобы их ноту  протеста  против  плотины  мы
передали Израилю. А откуда мы можем знать, виновен ли в этом Израиль?
     Дэмьен согласно кивнул. - Сдается мне, что это работа НФО, -  заметил
он.
     Президент  недоуменно  уставился   на   него.   -   Нубийский   Фронт
Освобождения, - пояснил Дэмьен. - Это вполне проамериканская  группировка,
которая с самого  момента  построения  плотины  точит  зуб  на  Каир.  Они
заявляют, что плотина отняла  у  них  пятьдесят  процентов  родной  земли.
Кстати, так оно и есть в действительности. Если  помните,  сэр,  во  время
сооружения плотины проводилась потрясающая операция по спасению  бесценных
статуй.
     - Ах да, - уклончиво проговорил президент.
     - Рамзес Второй, - подсказал Дэмьен. - Это был  грандиозный  успех  с
точки зрения археологов, но жизнь сотен  тысяч  нубийцев,  оставшихся  без
крова, он никоим образом не улучшил.
     - Но ведь было обращение ООН, не так ли? - поинтересовался президент.
     - Правильно, сэр. Президент наклонился вперед. -  Откуда  у  вас  эта
информация? - Одна из
наших спасательных команд находилась в это время там.  Еще  до  того,  как
появились египетские спасательные отряды. И они  собрали  воедино  обрывки
сведений, которые услышали от местных жителей.
     - Я хотел бы увидеть их отчет.
     - Но,  как  вы  понимаете,  это  совершенно  неофициально.  Президент
кивнул. - Едва ли необходимо упоминать о том, что если мы
докажем  непричастность  Израиля  к  этой  трагедии,  то  сумеем  избежать
колоссального скандала.
     Дэмьен помедлил, как бы взвешивая в уме слова президента. - Сначала я
проверю все это сам, - объявил он. - Не хотелось бы передавать в Белый дом
фальшивую информацию. Что касается другого вопроса,  боюсь,  мне  придется
отказаться от права контролировать "Торн Корпорейшн", и я...
     -  Ни  в  коем  случае,  -  оборвал  его  президент.  -  Об  этом  мы
позаботимся.
     Дэмьен изобразил на своем лице удивление: - Но это  же  противозаконн
о...
     Президент улыбнулся.  -  Ну,  тогда  мы  слегка  подправим  закон,  -
попытался он закончить беседу.
     - Есть еще два условия, -  продолжал  Дэмьен,  глядя  прямо  в  глаза
президенту. - Во-первых, я бы хотел занять эту  должность  только  на  два
года, до выборов в сенат.
     Президент согласно кивнул. - Во-вторых, мне  хотелось  бы  возглавить
Совет по делам молодежи ООН.
     Президент нахмурился. Вот здесь  собирался  поторговаться.  С  какого
перепугу Торну приспичило завладеть этим  постом?  И  вдруг  его  осенило.
Дэмьен постоянно произносил нескончаемые  речи  о  молодежи.  Чрезвычайное
пристрастие к молодым было похоже на душевное заболевание,  ибо  никто  не
мог объяснить его причины. Возможно, оно  явилось  следствием  воспитания.
Отец Дэмьена был убит при кошмарных обстоятельствах, когда  мальчику  было
всего шесть лет. Потом бесследно исчез дядя, воспитавший ребенка.  Видимо,
все эти трагические события оставили в душе мальчика глубокий след.
     Но просьба Дэмьена была неудобна со многих  точек  зрения.  Президент
покачал головой:
     - Я уже обещал этот пост Фостеру.
     - Я понимаю ваши затруднения, - продолжал Дэмьен, все еще  пристально
глядя в глаза президенту.  Какое-то  время  тот  удерживал  взгляд,  затем
отвернулся и взял в руки блокнот. И тут Дэмьен понял, что выиграл.
     - Так как там - Н, Ф...? - начал президент. О, - подсказал Дэмьен,  -
Нубийский Фронт Освобождения. Президент пометил что-то в  блокноте,  затем
нажал на кнопку селектора.
- Сандра,  пришлите,  пожалуйста,  Крейга  и  не  забудьте  о  билетах  на
субботний спортивный праздник. -  Президент  взглянул  на  Дэмьена.  -  Не
хотите присоединиться к нам? Моя жена и детишки тоже собираются  пойти  на
соревнования.
     Дэмьен покачал головой: - К сожалению, я занят весь день.  -  Сандра,
пять билетов так и остаются.
     Как только президент отключил селектор, раздался легкий стук в дверь,
и на пороге показался молодой человек.
     - Крейг! -  Президент  кивком  подозвал  его.  -  Я  хочу,  чтобы  вы
познакомились с нашим новым послом при английском королевском  дворе  -  с
Дэмьеном Торном.
     Молодой человек протянул руку для пожатия. - И попросите, пожалуйста,
Эйзенберга подготовить для прессы сообщение.
     - Сию  минуту,  господин  президент.  Молодой  человек  направился  к
выходу, а Дэмьен с обескураженным видом
повернулся к президенту.
     - Ах да, Крейг, спохватился тот, - не могли бы вы  там  же  добавить,
что господин Торн назначается президентом Совета  по  делам  молодежи  при
ООН.
     Крейг обернулся. На лице его  застыло  крайнее  удивление.  -  Но,  я
думал... - Пожалуйста, сделайте то, что я сказал,  -  раздраженно  оборвал
его президент.
     - Конечно, господин президент. Президент дождался, когда его помощник
выйдет из комнаты, затем
повернулся к Дэмьену.  На  лице  его  играла  улыбка,  знакомая  миллионам
американских телезрителей. Он поднялся со своего кресла и протянул Дэмьену
руку.
     - Ваш отец гордился бы вами, Дэмьен. Конечно,  президент  намекал  на
то, что отец Дэмьена, являясь одним из
наиболее уважаемых послов в Великобритании, радовался бы назначению своего
сына на этот пост, что само  по  себе  это  назначение  в  некотором  роде
сглаживало кошмарные воспоминания, связанные с гибелью Роберта Торна.
     Однако Дэмьен резко перебил говорящего. - Я ценю ваши соболезнования,
сэр, - заявил он, пожимая руку президенту.
     Они улыбнулись друг другу. И тут президент внезапно почувствовал, как
по его спине пробежали мурашки. Перед ним  стоял  невероятно  уверенный  в
себе человек. Будто этот кабинет  принадлежал  Дэмьену,  а  президент  был
всего-навсего гостем. И пока президент  провожал  взглядом  выходящего  из
кабинета Дэмьена, он осознал, что Торн ни разу  не  упомянул  имени  Эндрю
Дойла. Все остальные как-то выразили свое потрясение  или  соболезнования.
От Дэмьена он не услышал ничего подобного. Будто бывшего посла никогда  не
существовало.

     Глава пятая

     Харвей Дин прищурившись смотрел на стюардессу, склонившуюся над  ним.
Девушка разъясняла пассажирам, что пора отстегнуть ремни безопасности. Дин
попросил  мартини,  откинулся  в  кресле,  мельком  глянул   на   Дэмьена,
погруженного в чтение романа, достал свой кейс и  расслабился.  Обычно  он
редко занимался самоанализом, хотя время от времени  все-таки  оглядывался
на прожитые годы и прикидывал,  на  какие  высоты  занесла  его  нелегкая.
Сейчас был как раз такой  момент.  Дин  находился  на  борту  авиалайнера,
принадлежащего Торну. Это был  самолет,  способный  без  посадки  пересечь
Атлантику. К тому же он был изнутри настолько  роскошный,  что  пассажиры,
при известной доле воображения, могли себе представить,  будто  находятся,
например, в отеле "Савой".
     Дин  взял  мартини,  поблагодарил  стюардессу  и  принялся  смаковать
напиток, который оказался превосходным, как раз то, что надо: особо  сухой
с джином. Дин считал себя удачливым  человеком.  Он  прекрасно  знал  свои
слабые и сильные стороны, что само по себе было уже преимуществом. К своим
слабостям он относил неспособность понимать  людей.  Его  представления  о
человеческой природе были смутными, он не разбирался в  мотивах  поведения
того или иного человека, постоянно удивляясь,  как  по  разному  реагируют
люди на определенные явления. Но вот уловить суть какой-нибудь проблемы он
мог за считанные секунды. У него были  сверхъестественная  хватка  в  мире
бизнеса  и  прямо-таки  пророческий  дар,  если  дело  касалось  важнейших
советов. Дин обладал также острейшим  чутьем  на  неприятности:  чуть  где
запахнет жареным, он уже держит нос по ветру.
     Именно благодаря этим способностям восемь лет назад  Дина  пригласили
из Гарвардской школы бизенса  в  директорат  крупнейшей  транснациональной
компании. Дин с точностью мог припомнить мельчайшие детали своей встречи с
Полем Бухером. Он с благодарностью тогда принял  приглашение  на  обед.  А
Бухер перешел прямо к делу.  Сотрудники  "Торн  Корпорейшн"  были  приятно
поражены стилем работы Дина.  Внимательно  просмотрев  все  характеристики
Дина, Бухер тут же предложил ему место. Дин, конечно  же,  был  польщен  и
принял предложение еще до того, как  подали  горячее.  Он  был  совершенно
очарован Бухером. Дин знал, что это тот самый  Бухер,  который  двенадцать
лет назад настоял на расширении  компании  "Торн  Индастриз"  и  предложил
заняться соей и удобрениями; решение это превратило  "Торн  Индастриз"  из
промышленного гиганта в транснациональный колосс. Именно Бухер понял,  что
люди, занимающиеся пищевыми продуктами, делают погоду во всем.
     А  после  второй  порции  бренди  Дин  почувствовал  к  Бухеру  такое
расположение, что, уже не стесняясь,  поинтересовался,  правда  ли,  будто
именно Бухер произнес фразу, ставшую впоследствии  крылатой:  "Только  при
одном условии мы можем быть уверены в завтрашнем  дне.  И  это  условие...
голод!"
     Бухер слегка улыбнулся: - _ Да, полагаю, что-то в этом роде.
     Месяц спустя  Дин  стал  служащим  "Торн  Корпорейшн".  А  еще  двумя
неделями позже Бухер начал на свой лад перекраивать жизнь Дина  Харвея.  В
один из уик-эндов на загородной вилле Бухера проводилась  вечеринка.  Жена
Дина - Барбара - проводила лето в Хэмптоне, а для мужской  половины  "Торн
Корпорейшн" это время являлось традиционной порой  разного  рода  любовных
похождений и других приключений.
     На вечеринке Бухер познакомил Дина  с  Аэйшей.  Она  была  наполовину
креолкой, наполовину венесуэлкой. Дин, большую часть времени  проведший  в
стенах колледжа, никогда не встречал подобных женщин. Он был ошеломлен  ее
сексуальной ненасытностью. Ее поведение в постели никак не  вписывалось  в
рамки обычных представлений Дина о женщинах: грубая инициатива  в  купе  с
потрясающей чувственностью. Будь Дин чуточку помоложе, он  с  негодованием
отказался бы от подобной женщины.
     После второй бурно проведенной ночи Аэйша ни с того ни с сего достала
Библию. Дин решил было, что это очередной плод  извращенной  фантазии.  Но
женщина казалась на редкость серьезной,  когда  посвящала  его  во  многие
тайны, заключенные  на  страницах  Библии.  И  он  сдался.  Оглушенный  ее
наркотическим  влиянием,  почти  задохнувшийся  в  ее  тягучих  и   острых
благовониях, он уже в каком-то экстазе ощутил, что  все,  о  чем  она  ему
поведала, имеет смысл. После этого, когда Дину объяснили наконец,  кто  же
такой Дэмьен Торн, он чуть не разрыдался от счастья.
     С этого самого дня Дин готов был следовать за Дэмьеном на край  света
и с радостью отдал бы за него жизнь. К своему удивлению, он легко  скрывал
все это от Барбары.
     Он полез в кейс за документами, нашел необходимые и отложил  портфель
в сторону.
     "Советский Союз ведет  переговоры  с  Египтом  о  закупке  сои  ценой
пятьдесят долларов за тонну с рассрочкой  платежа  на  пять  лет.  Это  на
восемь долларов меньше того, что предлагаем мы".
     - Каковы ваши соевые запасы? - поинтересовался Дэмьен,  отрываясь  от
книги.
     - Где-то восемьсот миллионов тонн.
     - Отлично. Пусть покупают  по  тридцать  долларов  за  тонну  и  пять
процентов годовых за десятилетнюю рассрочку платежа.  -  Впервые  за  день
Дэмьен улыбнулся. - В результате этой  акции  правительство  Египта  будет
находиться у нас в кармане ближайшие десять лет.
     Дин сделал  пометку  в  документах.  Дэмьен  продолжал:  -  Президент
настаивает на отчете об НФО, но я не желаю,  чтобы  он  появлялся  на  его
столе, пока информация не устареет. Как скоро мы сможем переложить вину за
взрыв плотины на Израиль.
     - У нас есть в Тель-Авиве свой человек, его зовут Шредер, -  напомнил
Дин, - министр обороны в израильском правительстве. Бухер  разговаривал  с
ним на прошлой неделе, и Шредер заявил, что берется подготовить  подложные
документы, где будет содержаться очевидный намек на  необходимый  нам  ход
событий.
     Дэмьен впился глазами в Дина. -  А  не  выведет  ли  это  на  нас?  -
усомнился он. - Бухер утверждает, что  никоим  образом,  -  возразил  Дин,
прекрасно понимая, что снимает с себя ответственность,  взваливая  все  на
плечи Бухера.
     - Ну что ж,  -  повеселел  Дэмьен,  -  сколько  времени  ему  на  это
понадобится?
     - Самое большее, пару недель.
     - Отлично. Дэмьен опять уткнулся в книгу,  а  Дин  продолжал  изучать
документы.
Самолет набрал высоту, и Дэмьен вдруг обратился к Дину:
     - Когда приезжает Барбара?
     - К концу недели она должна  быть  в  Лондоне.  По  морю  путешествие
занимает около пяти дней. Я пытался убедить  ее  лететь  с  нами,  но  она
испугалась, что родит прямо в самолете.
     Дэмьен  усмехнулся:  -  Лучшего  места  для   рождения   ребенка   не
придумаешь.
     Дин хмыкнул в ответ и вытащил финансовый отчет. Все оставшееся  время
они сидели молча, занимаясь каждый своим делом.
     - Рейс будет несложным, - сообщил  командир  самолета.  Дул  попутный
ветер, и небо над Лондоном было чистым.

     В то время, как самолет Торна снижался над  лондонским  аэропортом  в
Хитроу, в Субиако отец де Карло собирал монахов.
     Один за другим, со склоненными  головами  и  сложенными  под  сутаной
руками, входили они в слабо освещенную часовенку. Когда последний  из  них
зашел в помещение, отец де Карло поднял руки, и монахи преклонили  колени.
Они расположились полукругом перед крестом,  возвышавшемся  над  небольшой
молельней.
     Отец де Карло взял в руки  массивную  Библию,  лежавшую  у  основания
креста, и, перелистав страницы, обратился к "Откровению Иоанна Богослова":
     "И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная въ солнце;  под
ногами ея луна, и на главе ея венецъ изъ двенадцати звездъ. Она  имела  во
чреве, и кричала отъ болей и мукъ рождения. И другое знамение  явилось  на
небе. Вотъ, большой красный драконъ, с седмью головами, и на головахъ  его
седмь диадемъ. Хвостъ его увлекъ с неба третью часть звездъ, и повергъ  их
на землю. Дракон сей сталъ предъ женою, которой  надлежало  родить,  дабы,
когда родитъ  пожрать  младенца.  И  родила  она  младенца  мужеска  пола,
которому надлежитъ пасти все народы жезломъ железнымъ,  и  восхищено  было
дите ея къ Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено
было для ней место от Бога..."
     Священник склонил голову в молчаливой молитве, затем обратил  взор  к
кресту. Монахи тем временем шептали  ответную  молитву.  Священник  открыл
дверь в молельню, достал кожаный кошель и разложил  кинжалы  полукругом  у
подножия креста. Таким образом образовалось полукольцо защищающей стали.
     Когда молитва подошла к концу, отец де Карло склонился перед алтарем.
В часовне воцарилось молчание.
     - О, благословенный Спаситель, - прошептал священник, - который через
признание  отступившего  от  него  слуги,  отца  Спилетто,   раскрыл   нам
присутствие в обличье Антихриста на земле, дай нам Твою силу и укажи  путь
к спасению, чтобы смогли мы освободить мир от Дэмьена Торна  и  обеспечить
святость Твоего второго пришествия.
     Священник распростер над кинжалом руки. - О Господи,  благослови  эти
семь священных кинжалов из Мегиддо,  которые  Ты  вернул  нам.  Пусть  они
послужат своей священной цели и уничтожат Царя Тьмы, ибо жаждет он стереть
с лица земли Дитя Света.
     Монахи еле слышно подхватили: - Аминь.
     Отец де Карло не спеша поднялся с колен и повернулся к ним. -  Теперь
я призываю каждого из вас вооружить себя во имя Господа Бога. Брат Мартин.
     Невысокий человек встал с  колен.  Он  был  лыс,  нервное  лицо  его,
казалось, было освещено изнутри. Брат Мартин шагнул вперед, взял  один  из
кинжалов и, твердо сжав его, вернулся на место.
     - Брат Паоло. Черный монах проделал то же самое. - Брат Симеон. Самый
молодой, по-юношески прекрасный.  -  Брат  Антонио.  Огромный  седобородый
здоровяк с копной волос. - Брат Матвей... Сорокалетний неприметный человек
с мягкими чертами лица. - Брат
Бенито...
     Молодой и черноволосый. С застывшим, напряженным лицом.
     У креста оставался лежать последний кинжал. Отец де Карло поднял  его
и посмотрел в глаза каждому монаху.
     -  Прежде  чем  мы  отсюда  выйдем,  каждый  в  глубине  души  должен
помолиться Господу нашему.
     Молча покидали монахи часовенку. Они направлялись вверх  по  истертым
ступеням, в свои кельи. Из одного коридора - в другой. Так же молча святые
братья разошлись по своим кельям - пустым комнатенкам, где  стояли  только
кровать и стол с кувшином воды. В келье каждый монах склонился у изголовья
кровати, закрыв глаза, зажав в руках кинжалы, как распятия.
     Они молились, а внизу, в часовне, отец де Карло молился за всех.
     "И раз мы готовы отдать наши жизни во исполнение этого святого  дела,
нам надобно сейчас испросить отпущения грехов, дабы не было нам отказано в
последнем предсмертном искуплении..."
     Только  он  произнес  эти  слова,  как  монахи  наверху  одновременно
вздрогнули и прижали к груди кинжалы.
     "Мы должны просить Бога даровать нам силы, мужество  и  указать,  как
нам побороть Сатану и сына его, Антихриста.
     Небесные знамения явили нам точный  час  второго  пришествия  Господа
нашего, о котором мы веками проливали слезы. И теперь надо избавить мир от
Антихриста еще до второго пришествия. Времени у нас остается в обрез".
     Де Карло возвел глаза к небу, где, казалось, видел будущее. Он  знал,
что произойдет.
     "Братья, помните: мы сами да еще эти семь кинжалов - то единственное,
что стоит между Сыном Сатаны  и  Сыном  Бога,  только  эти  кинжалы  могут
уничтожить Дэмьена Торна".
     Он поднялся на ноги и взглянул на крест, думая о Роберте  Торне,  чей
сын был убит  при  рождении,  уступив  дорогу  Антихристу.  Убийца  камнем
проломил череп младенцу, а чудовище, зачатое дьяволом и  рожденное  самкой
шакала, заняло его место.
     Отец де Карло вспомнил, как еще будучи молодым монахом,  он  выслушал
признание отца Спилетто, который помог появлению проклятого ублюдка.
     Священник помолился за душу  Торна,  воспитывавшего  Антихриста.  Сын
Сатаны убил жену Роберта и еще не рожденного в ее чреве ребенка. Де  Карло
припомнил и других людей, погибших только потому, что  стояли  на  пути  у
сатанинского отродья.
     Затем был брат Роберта, Ричард. Он вырастил ребенка, а  после  вместе
со своей женой исчез с лица земли. Ричард Торн, Анна Торн и многие другие.
     Так много невинных жертв!
     На этот раз неудачи быть не могло, ибо судьба мира зависела от них  -
священника и шести монахов, людей добрых и  мягкосердечных,  терпеливых  и
постоянно размышляюших о человеческих судьбах.
     Теперь же им предстояло совершить ужасное дело.
     Де Карло подумал о каждом из братьев-монахов, и глаза его наполнились
слезами.

     Глава шестая

     Собираясь  на  прием  в  посольство,  Кейт  Рейнолдс   облачилась   в
элегантное дорогое платье приглушенных мягких тонов.  Выкроив  часик,  она
забежала в парикмахерскую и теперь была во всеоружии. Эта женщина почти не
пользовалась косметикой. Мужчины часто повторяли Кейт, что она  ей  вообще
не нужна. У журналистки было очень выразительное лицо с высокими  скулами,
широко поставленными глазами и великолепным профилем.
     Кейт Рейнолдс уселась в такси и  прикинула,  что  для  корреспондента
Би-би-си очень даже неплохо выглядит. Она помахала  на  прощание  сынишке,
стоящему возле  автомобильной  дверцы.  Мальчик  подшучивал  над  матерью,
утверждая, что для своего возраста она прекрасно сохранилась.
     Кейт попросила водителя отвезти ее к  американскому  посольству.  Уже
второй раз за этот месяц она направлялась туда. И пока автомобиль не спеша
катил  по  лондонским  улицам,  перед  мысленным  взором   Кейт   предстал
разможженный череп Эндрю Дойла. Она вздрогнула  от  жуткого  воспоминания.
Никто толком не  объяснил  этого  загадочного  самоубийства.  И  очень  уж
скоропалительно прибыл новый посол.
     Кейт разбирало жгучее любопытство относительно  Торна.  И  не  только
оно.  Тридцать  два  года  -  фантастически  молодой  возраст  для   такой
исключительно ответственной должности, и было ясно, как  божий  день,  что
для Торна это место - лишь  первая  ступенька  на  политической  лестнице.
Вспоминая сегодняшний телефонный разговор с корреспондентом из Вашингтона,
Кейт состроила гримасу. Через океан тот подтрунивал над  ней,  расписывая,
какой красавчик этот  Торн,  да  какой  очаровашка,  и  какое  несказанное
удовольствие получит она, взяв у нового посла интервью.
     Кейт заинтересовал тот факт, что Торн не был  женат.  Обычно  у  жены
посла имелся определенный круг обязанностей. Интересно, кто  же  будет  их
выполнять? Похоже, в жизни Торна не было пока прочной  привязанности,  как
не было и ни одного хотя бы незначительного скандального эпизода. Тридцать
два года и не женат - совершенно естественное  подозрение  возникло  в  ее
мозгу, оно тут же исчезло. "Даже  чрезвычайно  раскованные  американцы  не
осмелятся послать в Лондон беспутного посла", - осадила себя Кейт.  Лондон
кишел гомосексуалистами, и воскресные газеты пару раз в месяц выдавали  на
своих страницах новые и новые пикантные истории. Кейт послала к черту свое
расшалившееся воображение  и  достала  кошелек,  потому  что  таксист  уже
подруливал к площади Гросвенор.

     Зал для  приемов  был  отделан  дубом,  по  стенам  висели  старинные
портреты, написанные маслом. Зеркала в золоченных рамах достигали потолка,
драпировка была  из  темного  тяжелого  бархата,  зал  освещали  массивные
светильники. "Потрясающе экстравагантная обстановка", - мелькнуло в голове
Кейт.
     Предъявляя приглашение,  она  механически  пробежала  глазами  список
гостей. Журналистов в этом  списке  было  раз-два  и  обчелся.  Пригласили
только    серьезных     профессионалов,     занимающихся     исключительно
дипломатической хроникой.
     Кейт знала, почему  находится  здесь.  Она  официально  обратилась  в
посольство с просьбой об участии Дэмьена Торна  в  одной  из  телепередач.
Заявку  рассмотрели,  и  теперь  у  Кейт   появилась   возможность   лично
встретиться С Дэмьеном. А заодно, возможно, и очаровать его.
     Осмотревшись  по  сторонам,   Кейт   взяла   бокал   вина   и   стала
прислушиваться к обрывкам разговоров. Вечер начинался как обычно  в  таких
случаях. Справа от Кейт стояли двое пожилых мужчин, и  она  узнала  в  них
служащих иностранного отдела, завсегдатаев встреч. Оба  чувствовали  себя,
как рыба в воде, один из них разглядывал этикетку на бутылке.
     Проходя мимо, Кейт улыбнулась им и невзначай бросила: -  Неужели  ему
действительно всего тридцать два? -  Понятия  не  имею,  -  пожал  плечами
первый. - Вообще-то я не удивлюсь этому.  Американцы  уверены,  что  умеют
управлять раньше, чем научатся ходить. - Он хмыкнул.
     Отвечаю на ваш вопрос, - вдруг раздался голос сзади. -  Да,  тридцать
два. Самый молодой посол за всю историю Соединенных Штатов.
     Кейт обернулась и увидела щегольски одетого, улыбающегося человека  в
очках.
     - Харвей Дин, - представился  он.  -  Личный  секретарь  посла.  Кейт
пожала ему руку и представилась. - Моя супруга Барбара, -
познакомил Дин журналистку со своей женой.
     Барбара представляла собой довольно милую женщину, хотя для  подобной
вечеринки была совсем не к месту. Будучи на сносях, она с упоением  только
об этом и щебетала. Кейт не могла придумать, что же сказать этой женщине.
     - Хотите познакомиться с послом? - поинтересовался Дин. Да, очень.  -
Журналистка уже приметила Дэмьена в противоположном
конце зала и мгновенно оценила его притягательность.  Очарование,  внешняя
привлекательность и, надо полагать интеллект.
     Следом за Дином Кейт протиснулась сквозь  толпу  гостей.  -  Господин
посол, - обратился Дин к Дэмьену, - это Кейт Рейнолдс с  Би-би-си.  Миссис
Рейнолдс ведет собственную шоу-программу "Мир на ТВ".
     "Мир в фокусе", - поправила Кейт.  -  Извините,  "Мир  в  фокусе",  -
продолжал Дин. - Или без фокуса, - пошутила Кейт, - это уж как получится.
     Дэмьен слегка поклонился. - Приятно познакомиться,  миссис  Рейнолдс.
Вы, похоже, английская Барбара Уолтерс?
     - С моим-то жалованьем? - рассмеялась Кейт. Дэмьен широко  улыбнулся,
наклонился к журналистке и
насмешливодоверительным  тоном  сообщил  ей,   что   имеет   отношение   к
благотворительности. Кейт уже поставила себе высшую оценку. Она болтала  с
послом, как со старинным приятелем. И  здорово,  что  на  ней  именно  это
платье. Кейт решила идти на пролом.
     - Вам нравится Лондон?
     - Надеюсь, что понравится, - заверил ее Дэмьен. - Все,  что  я  успел
здесь разглядеть, привлекательно.
     Кейт улыбнулась. - Вы, вероятно, в курсе. Я просила о встрече с вами.
Разумеется, официальной.
     - Нет, я не в курсе, - удивился Дэмьен. - А что вы хотели обсудить?
     -  Ну,  например,  ваши  взгляды  на  молодежь,  -  закинула   удочку
журналистка. - Моему сыну всего двенадцать лет, но он уже глубоко убежден,
что все ваши планы гениальны...
     Ее  прервал  Дин:  -  Посол  Израиля  покидает  нас,  он   хотел   бы
переговорить.
     Дэмьен взял Кейт за руку. -  Буду  счастлив  встретиться  с  вами,  -
сказал он. - Позвоните завтра Харвею, и  он  назначит  время.  Как  насчет
воскресенья?
     - Хорошо, - быстро  ответила  журналистка.  Но  тут  же  вспомнила  о
Питере. Воскресенье - единственный день, который она  проводила  вместе  с
сынишкой. На все остальное в этот священный день накладывалось табу.  Кейт
разрывалась на части. Однако Дэмьен мгновенно разрешил этот конфликт.
     И захватите с собой Питера, - бросил он на прощание.
     Кейт наблюдала, как Дэмьен пересекал зал. Она взяла еще один бокал  и
поздравила себя. Замечательно.  Слишком  все  легко.  Чрезвычайно  хорошо,
чтобы быть правдой.
     Обаятельный, красивый и умный.
     И неженатый.

     Питер и Дэмьен подружились с первой встречи. Их  отношения  настолько
окрепли, что Кейт испытывала к ним  что-то  вроде  ревности.  Никогда  еще
Питер вот так, сходу не попадал под влияние мужчины. С другими бывал,  как
правило, либо замкнут, резок и груб, либо чрезвычайно любезен. С  Дэмьеном
мальчик был самим собой: подвижным и милым ребенком.
     В Гайд-парке Питер и Дэмьен склонились над Серпантином и  следили  за
игрушечной моделью яхты, скользящей по его поверхности. Кейт наблюдала  за
ними. Питеру было двенадцать лет, и  он  превращался  в  красивого  юношу,
очень похожего на своего отца.
     Его бабушка с милой старомодностью утверждала, что Питер разобьет  не
одно сердце. А коллега с Би-би-си был предельно откровенен,  заявляя,  что
Питер восхитительно хорош, и с тех пор мать держала сына подальше от него.
     Кейт полезла в сумочку и, достав фотоаппарат, взглянула на Дэмьена  и
Питера.  Они  склонились  над  водой,  не  замечая  направленного  на  них
объектива. И тут невесть откуда появилась огромная собака. Она  уставилась
на журналистку, и Кейт, вздрогнув от ужаса, невольно отступила. Зверь  был
устрашающих размеров, черный,  с  исполинскими  клыками  и  поразительными
глазами, в которых полыхало желтое пламя.
     Кейт пыталась поначалу не обращать на собаку внимания. Она нажала  на
затвор, затем убрала фотоаппарат в сумочку и направилась к воде.
     - Эй, мам! - Питер поднялся с колен. Когда Кейт подошла к нему, глаза
его сияли. Руками он вцепился в пульт дистанционного управления  яхтой.  -
Ты только посмотри, что мне подарил Дэмьен. Я его не просил. Это он сам.
     Кейт укоризненно покачала головой и повернулась к Дэмьену. Яхта  была
очень дорогой.
     - Но... вы не можете... - начала она.
     - Но... он может, - передразнил ее Питер. - Он ее только что  подарил
мне.
     Дэмьен взглянул на журналистку. -  У  него  яхта,  пожалуй,  будет  в
полной безопасности. А из меня лоцман никудышный. Представляете, столкнись
я с другим судном, вспыхнул бы международный скандал.
     Добавить к этому было нечего.
     Они вместе наблюдали за резвящимся Питером.  -  Вам  не  следует  его
баловать, - упрекнула Дэмьена Кейт. - Но дети заслуживают того,  чтобы  их
время от времени баловали.
     Знаю. Я сама постоянно этим занимаюсь. Мой муж умер, когда Питер  был
совсем крошечным. - Женщина не знала, зачем рассказывает обо всем Дэмьену,
но тем не менее продолжала. - Поэтому Питер вьет из меня веревки.
     Сказать по правде, это он портит  меня,  а  не  наоборот,  -  заметил
Дэмьен. - Далеко не каждый день у меня появляется возможность ощутить себя
снова мальчиком. Вы должны гордиться Питером. Я бы гордился, будь  у  меня
такой сын.
     - Я горжусь, - согласилась Кейт, - только не захваливайте его.  Он  и
так не в меру тщеславен.
     Она пристально посмотрела на Дэмьена и вдруг откровенно спросила: - А
вы сами думали когда-нибудь о женитьбе?
     Дэмьен отрицательно покачал головой. - Я неизлечимый  скептик.  Кроме
того, у меня просто не было времени. - И куда же вы так торопились?
     Дэмьен пожал плечами, наблюдая за Питером. - Знаете, я сам удивляюсь,
частенько думая  об  этом.  -  Несколько  секунд  он  стоял  молча,  потом
обернулся и уставился на собаку. Та как-то незаметно подкралась сзади и не
мигая смотрела на него сузившимися глазами. В ее взгляде сквозило странное
неодобрение.
     - Питер все время пристает ко мне, требуя купить  собаку,  -  сказала
Кейт.
     - Вам следует это сделать. - Дэмьен не сводил глаз со странного  пса.
- Мальчики и собаки очень дружат между собой. А вы знаете, что такие вот
собаки сопровождали римскую армию еще две тысячи лет назад?
     - Неужели?
     - Они такие же древние,  как  и  грех.  Собака  вскочила  на  лапы  и
потрусила в сторону. Дэмьен и Кейт
направились следом за ней, их догнал  Питер,  тащивший  яхту  и  швырявший
время от времени псу палку. Случайный наблюдатель решил бы со стороны, что
по парку прогуливается счастливая семейка.
     Покинув Серпантин, Кейт вдруг сообразила, что прогуливались  они  как
раз по тому маршруту, которым шел Эндрю Дойл  в  день  своей  гибели.  Она
вскользь упомянула об этом, выразив свое  сожаление.  Но  Дэмьен,  если  и
слышал ее слова, не обратил на них никакого внимания. Пожав плечами,  Кейт
решила, что мысли его где-то далеко.
     Когда они дошли до угла, где  выступали  спикеры,  Питер  бросился  к
фургончику с мороженым. Люди собрались в группки, слушая ораторов, но один
голос перекрывал все остальные:
     "...День Христа близок, писал апостол  Павел  во  втором  послании  к
фессалоникийцам..."
     Дэмьен и Кейт продрались сквозь толпу.
     "И не позволяйте ни одному человеку обманывать вас, так как этот день
не наступит,  пока  Человек  Греха  не  будет  обнаружен.  Проклятый  Сын,
Антихрист. И не обманывайтесь,  ибо  сам  Сатана  превратился  в  светлого
ангела..."
     Кейт слушала говорявщего, но смысл слов не доходил до нее. -  Дэмьен,
вы, должно быть, считаете,  что  я  никуда  не  гожусь  как  журналист,  -
заговорила она. - Я ведь не задала вам и половины намеченных вопросов.
     - Так вот почему наша прогулка была  особенно  приятна,  -  улыбнулся
Торн. - А ваши вопросы оставьте для телепередачи.
     "Отлично, - подумала Кейт,  -  значит,  вопрос  об  участии  Торна  в
программе  решен".  Утро  выдалось  на  славу.  Все   усилия   журналистки
увенчались успехом. Новый посол впервые появится на Британском телевидении
именно в передаче Кейт Рейнолдс.
     Поздравив себя, она вдруг обнаружила, что стоит в одиночестве, Дэмьен
продвинулся вперед и, не отрываясь, смотрел на говорящего.
     "Час Второго пришествия Христа приближается..."
     Кейт  проследила  за  взглядом  Дэмьена  и  принялась   рассматривать
священника. Тот стоял на возвышении, а надпись  на  плакате  рядом  с  ним
гласил о близости Второго пришествия. Кейт сдержала улыбку и встала  рядом
с Дэмьеном.
     "Пророчества исполнились - одно за другим, - продолжал священник, - и
возникнут еще знаки и на солнце, и на луне, и на звездах... Прямо  сейчас,
друзья мои, в созвездии Кассиопея сближаются три звезды, чтобы  возвестить
о Втором пришествии Господа нашего, и так  же  как  звезда  над  Вифлеемом
указывала путь древним мудрецам, так и  эта  святая  троица  соберет  всех
верующих".
     Священник обернулся и встретился взглядом  с  Дэмьеном.  На  какое-то
мгновение они уставились друг на друга, забыв обо всем на свете.
     "...горе вам, - говорит святой  Иоанн  в  Откровении,  -  ибо  Дьявол
явился к вам в великом озлоблении, зная, что время его коротко..."
     - Что случилось? - озабоченно спросил Питер, заметив напряженное лицо
Дэмьена.
     - Ничего особенного, - внезапно расслабился тот, взглянул на Питера и
взял у него протянутое мороженое. - Я не устаю поражаться  эксцентричности
одной из ваших общественных организаций.
     Питер кивнул и повернулся к Кейт,  предлагая  и  ей  мороженое.  Взяв
мороженое, Кейт вдруг вздрогнула, как от боли. Питер, испуганный внезапным
выражением лица матери, проследил за ее взглядом и хмыкнул, увидев собаку.
Пес, твердо уперев в землю лапы, застыл в  неподвижности.  Шерсть  на  нем
ощетинилась и встала дыбом.
     - Эй, песик, привет, - помахал чудовищу Питер.
     - Питер! - резко вскинулась Кейт. - Держись от него подальше. Мальчик
отрицательно помотал головой и принялся свистеть собаке. -
Мам, это только ты ей не нравишься.
     Собака миновала Кейт и потрусила дальше  к  деревьям,  устремив  свой
горящий взгляд на высокого человека в черном, наблюдавшего за ними.
     - Эй, песик, пошли! - крикнул Питер. Собака подбежала к нему, лизнула
руку и направилась к Дэмьену. Кейт, держась от них подальше, снова подошла
к ораторам и не слышала, о чем разговаривали Питер и Дэмьен.
     - Интересно, почему собака не любит маму?
     - Потому что мама не принадлежит к  нам.  Кейт  не  заметила  и  того
странного выражения, которое внезапно
промелькнуол на обоих лицах.

     Монахи прождали целый день, и отец де Карло  начал  беспокоиться.  Он
стоял  возле  пыльного   и   грязного   окна,   уставившись   на   красные
полуразвалившиеся кирпичные дома напротив.
     Де Карло взглянул на небо, но оно было покрыто тучами,  напоминавшими
дешевые потолочные  обои.  Он  тряхнул  головой.  Кейбл-стрит  действовала
угнетающе, но их священная миссия должна осуществиться именно в этих сырых
трущобах. Всю свою жизнь отец де Карло прожил в вере, загнав воображение в
строгие рамки. Прелести внешнего мира не коснулись его души. Но  восточный
Лондон так удручал священника, что  Субиако  в  сравнении  с  ним  казался
просто раем. По крайней мере в Субиако светило солнце и можно было  видеть
безоблачное небо. Отцу де Карло стало жаль тех, кто был  вынужден  жить  в
Лондоне всю свою жизнь.
     Он взглянул на остальных монахов,  мрачно  сгрудившихся  в  сумрачной
каморке.
     Со стороны лестницы  послышались  шаги,  и  де  Карло,  повернувшись,
увидел входящих монахов Паоло и Матвея. Они несли с собой  плакат.  Матвей
дрожал от волнения и тут же с порога пытался выложить новости.  Когда  все
расселись, де Карло разрешил Матвею высказаться.
     И тот  поведал,  что  они  видели  его,  Антихриста,  в  человеческом
обличье, сегодня днем, совсем близко. Его сопровождали женщина и  ребенок.
С ними была и собака.
     - Какая женщина? - заинтересовался отец де Карло. Паоло  достал  свою
записную книжку. - Телерепортер. Я справился у тех,
кто просил у  нее  автограф.  Кейт  Рейнолдс.  Очевидно,  очень  известная
личность.
     - А мальчик? Паоло пожал плечами. - Наверное, ее сын. Положив на стол
руки, отец де Карло  склонился  вперед.  "Женщина  и  ребенок,  -  подумал
священник. - Что ему нужно?" Матвей перебил ход его мыслей. -  Пожалуйста,
святой отец, взмолился
он. - Можно мне начать? Мы уже встретились с ним: глаза в глаза. Он клюнул
на меня. Я заманю его и уничтожу.
     Отец де Карло покачал головой и вздохнул. Какие  же  они  порывистые,
храбрые и... наивные.
     - Он наверняка прочел твои мысли, - возразил священник. -  Мы  должны
сначала усыпить его бдительность.
     Де  Карло  оглядел  комнату,  мрачную  и  убогую  даже  при   дневном
освещении. Семь  кинжалов.  Семь  мужчин,  сидящих  за  ветхим,  скрипучим
столом. Такая слабая и крошечная  армия  против  страшного  и  всесильного
противника.
     - Цель должна быть определена, заявил один из монахов.
     - Может быть, когда он спит? произнес другой.  Отец  де  Карло  опять
отрицательно покачал головой. - Его резиденция
охраняется и днем, и ночью. - А посольство?
     Отец де Карло не удостоил высказывание ответом, а Паоло  пробормотал:
"Невозможно". Отец де Карло успел рассмотреть здание на площади Гросвенор
 - сооружение внушительных размеров с кучей охранников. И вот это-то здание
брат Мартин собирался атаковать с одним кинжалом!
     Тихий голос нарушил его мысли: - Вот наш выход.
     Священник взглянул на Бенито, указывавшего в левый угол, где на  трех
ножках стоял сломанный телевизор.
     Сначала он никак не мог взять в толк,  куда  клонит  Бенито.  И  лишь
когда тот вместе с Паоло начали вслух  высказывать  свои  мысли,  отец  де
Карло поднял глаза и возблагодарил Господа за озарение.

     Глава седьмая

     Битый час стоял Бенито под  моросящим  дождем.  Костюм,  который  ему
выдали, сковывал движения. Брюки плотно прилегали к телу, и  он  никак  не
мог взять в толк, зачем люди выдумали такую неудобную одежду. То  ли  дело
просторная сутана.
     Монах стоял у дверей высокого особняка и наблюдал за людьми.  Кинжал,
завернутый в ткань, покоился у  пояса;  Бенито  сжимал  его  рукоятку,  не
вынимая руку из кармана.
     Туристический автобус затормозил у студии. Бенито выскользнул  из-под
козырька и пристроился в хвост  потоку  людей,  сошедших  с  автобуса.  Он
улыбнулся про себя, миновав привратника, а затем  охранников  в  приемной.
Вот он уже в студии. Здесь монах отделился от группы туристов,  свернул  в
сторону и направился в туалет. Он зашел в кабину  и  огляделся.  Пока  ему
везло, и Бенито помолился, чтобы удача и впредь не покидала его.
     Монах подождал некоторое время, пока не почувствовал, как уверенность
наполнила его душу. И тогда он вышел в  коридор.  Ему  понадобилось  минут
пятнадцать, чтобы найти  студию  N$4.  Осмотревшись  по  сторонам,  Бенито
толкнул дверь. Она тут же подалась, и  монах  проскользнул  внутрь.  Здесь
было темно. Монаху без труда удалось  спрятаться  среди  какого-то  хлама.
Теперь оставалось ждать начала передачи.

     Дэмьен прибыл сорок минут спустя. Он перекинулся парой фраз с Кейт  и
продюссером,  затем  в  сопровождении  двух  телохранителей  направился  в
гримерную. Харвей следовал за ним.
     Пока гримерша усердно занималась лицом Торна, тот заметил через плечо
телевизионный монитор. На нем уже появились первые кадры передачи  "Мир  в
фокусе". Демьен бесстрастно наблюдал за  вереницами  беженцев  на  экране.
Люди отрешенно брели вдоль берегов разбушевавшейся реки.  И  тут  в  кадре
возникла рухнувшая Асуанская плотина. Вода хлестала через пробоины.
     Никто не заметил, как на губах Дэмьена мелькнула короткая усмешка.
     В  гримерной  раздался  голос  Кейт  Рейнолдс,  доносящийся  из  двух
динамиков: "Израильское правительство категорически отвергает обвинение  в
причастности Израиля к катастрофе, которая унесла как  было  объявлено  на
сегодняшний день около пятидесяти тысяч жизней. Однако многие  высказывают
опасение, что окончательное число жертв окажется в два раза больше.
     У некотрых беженцев уже начался тиф, и, видимо, не  избежать  тяжелых
эпидемий..."
     Дэмьен  взглянул  на   дверь,   около   которой   застыли   два   его
телохранителя, уставившиеся на экран монитора.
     "Как и в Камбодже, - продолжала Кейт, - основная помощь была  оказана
не правительством пострадавшей страны, а Соединенными Штатами, в частности
"Торн Корпорейшн".
     Гримерша дотронулась до  волос  Дэмьена.  Тот  резко  отстранился:  -
Спасибо, я сам причешусь.
     Женщина передала Торну расческу и повернулась к столу. Она не  первый
раз  сталкивалась  с  различными  проявлениями  тщеславия.  Дэмьен   Торн,
накормивший  добрую   половину   голодающих,   настоял   на   том,   чтобы
причесываться собственными руками. Любопытно. Но в конце  концов  у  всех,
заносимых сюда волею судьбы,  была  своя  изюминка.  Да  и  вообще,  стоит
нацелить на человека телекамеру, как он тут же приобретает  особые  черты.
Профессия наложила  на  гримершу  определенный  отпечаток,  развив  в  ней
наблюдательность. Позже она поведала своей приятельнице, что Дэмьен Торн -
человек с большими странностями. Кожа его казалась чрезмерно огрубевшей, а
кончики пальцев, наоборот, невероятно гладкими. Как будто на них вообще не
было ни одной линии, словно они побывали в огне.
     К сожалению, первопричина, символ которой был запечатлен  на  скальпе
Торна, осталась для гримерши тайной.
     Дэмьен Торн уложил наконец волосы и опять взглянул на монитор.
     "И хотя  некоторые  обозреватели  считают,  будто  "Торн  Корпорейшн"
наживается на человеческой трагедии, тем не менее египетское правительство
сообщило, что Торн поставляет сою почти на  пятьдесят  процентов  дешевле,
чем на мировом рынке".
     Внезапно дверь приоткрылась, и в гримерную заглянул молодой  человек.
Он поинтересовался, готов ли Дэмьен.  Тот  кивнул,  улыбнулся  гримерше  и
покинул комнату в сопровождении своих телохранителей.
     Голос Кейт раздавался и в коридоре.
     "В центре всех проводимых корпорацией мероприятий стоит человек,  имя
которого уже при жизни стало легендой".
     Дэмьен улыбнулся и переступил порог студии. Он увидел  Кейт,  залитую
светом юпитеров. На нее, сидящую в легкой  задумчивости,  были  направлены
три камеры.
     К Дэмьену приблизился один из сотрудников студии и,  прижав  к  губам
палец, повел их за собой. В полумраке Дэмьен  разглядел  Дина.  Он  шагнул
вперед и постучал по часам: полчаса здесь, затем  едем  в  Пирфорд.  Позже
будет звонить Бухер, кроме того,  имеется  целая  куча  бумаг,  касающихся
Израиля...
     Дин внезапно наклонился к уху Дэмьена и прошептал: - Ты заметил,  как
здесь кормят? Потрясающе!
     Дэмьен  улыбнулся.  Харвею  Дину  стукнуло  уже  сорок,  а  он,   как
мальчишка, все еще удивляется жизни.
     В это время на противоположном конце студии медленно выступил  вперед
Бенито. Он все еще сжимал рукоятку кинжала. Ладонь была влажной от пота, а
лоб покрылся испариной.
     "На прошлой неделе, - рассказывала Кейт, -  господин  Торн  прибыл  в
Британию в качестве самого  молодого  посла  за  всю  историю  Соединенных
Штатов. Чуть позже в программе мы еще встретимся с господином послом".
     Когда Дэмьен  приблизился  к  своему  креслу  напротив  Кейт,  Бенито
глубоко вздохнул и отступил в тень.
     "Но сначала, -  продолжала  журналистка,  -  давайте  остановимся  на
главных вехах в его карьере. Ее ведь не зря сравнивают  с  карьерой  Джона
Кеннеди".
     Дэмьен  удобно  расположился  в  кресле.  Бенито   прикинул   в   уме
расстояние, отделявшее его от  Торна.  Примерно  десять-двенадцать  шагов.
Монах закрыл глаза, пробормотал какую-то молитву, затем открыл их.
     - Разрешите вам помочь? -  внезапно  раздался  над  его  ухом  голос.
Бенито вздрогнул и резко  обернулся.  Позади  монаха  стоял  человек  и  с
любопытством рассматривал его.
     - Что-что? - промямлил Бенито, стараясь скрыть свое смятение.
     - Сдается мне, что вы не участвуете в этой передаче, не так ли? - Это
был скорее не вопрос, а вызов.
     - Я ищу студию 8, - попытался выпутаться монах.
     - Но это студия 4, а 8 - в коридоре  напротив,  -  спокойно  объяснил
человек.
     Бенито торопливо поблагодарил незнакомца и поспешил  скрыться.  Голос
Кейт преследовал его. "После окончания Йельского университета Дэмьен  Торн
был зачислен в Оксфорд . Здесь  же,  в  Англии,  он  стал  победителем  по
водному поло на Кубок Уэстчестера..."
     У  двери  Бенито  оглянулся  и  заметил,  что  незнакомец  пристально
наблюдает за ним. В смущении монах двинулся от двери к юпитерам.
     Следивший за ним человек что-то прошептал оператору. Они уставились в
темноту, а затем направились к двери.
     Бенито тихонько простонал и свернул  направо.  Он  двигался  вслепую,
пытаясь сообразить, что делать, если его  обнаружат.  Монах  напоролся  на
что-то плечом и задрал голову. Он  заметил  края  металлической  лестницы,
ведущей к осветительным приборам. Ни минуты не размышляя, монах  ухватился
за перекладину и, подтянувшись, повис на лестнице, пока те двое стояли  от
него в каких-нибудь десяти футах.
     "В 1975 году, - рассказывала Кейт, - Дэмьен взял в свои  руки  бразды
правления "Торн Индастриз" и в течение семи лет превратил ее в  крупнейшую
на планете корпорацию, производящую буквально все, начиная от соевых бобов
и кончая ядерным оружием..."
     Двое мужчин какое-то время всматривались в темноту,  затем  вернулись
на свои места. У Бенито от напряжения заныли руки. Он еще раз подтянулся и
начал  взбираться  по  лестнице,  пока  не  очутился  на  самом  верху   у
осветительной установки. Здесь монах перевел дыхание и  стал  продвигаться
вперед. Снизу до него долетал голос Кейт: "А теперь, в  возрасте  тридцати
двух лет Дэмьен Торн вступил на политическую арену не только как посол США
в Великобритании, но и как президент Совета молодежи при ООН..."
     Из  горла  Бенито  вырвался  хрип,  он  чуть  было  не  послал  Торну
проклятия.
     "Через два года Дэмьен Торн намерен  баллотироваться  в  американский
сенат,  он  уже  сегодня  имеет  серьезные  шансы  стать   самым   молодым
президентом США за всю их историю".
     Бенито наблюдал, как в двадцати футах  под  ним  Кейт  повернулась  к
Дэмьену. Монах остановился и стал осматриваться, намереваясь  продвинуться
хоть еще на несколько дюймов, чтобы оказаться прямо над Торном.
     - Замечательная карьера  для  молодого  мужчины,  господин  посол,  -
обратилась Кейт к Торну.
     - Ну не знаю,  -  возразил  Дэмьен,  -  если  учесть,  что  Александр
Македонский командовал армией в шестнадцать лет.
     Бенито с  отвращением  хмыкнул  и,  цепляясь  за  выступающие  детали
осветительных  установок,  продолжал  продвигаться  вперед.  Внезапно   он
остановился, заметив, что переборки  резко  обрываются  и  с  них  свисают
провода прямо к ногам осветителей. Двое мужчин, только что  преследовавших
монаха, посмотрели  вверх,  но,  ослепленные  ярким  светом  юпитеров,  не
разглядели его. Бенито снова пробормотал  молитву  и  продвинулся  еще  на
несколько дюймов вперед.
     - Многие люди и вас считают Александром двадцатого  века,  -  нашлась
Кейт. - Они убеждены, что под  вашим  руководством  начнется  золотая  эра
процветания.
     Дэмьен улыбнулся: - Вы,  вероятно,  просмотрели  слишком  много  моих
рекламных фильмов. - Но ведь именно этот  образ  вы  пытались  создать,  -
настаивала на своем Кейт.
     - Образ корпорации - да, но не личный образ. Вообще-то я оптимист  и,
естественно, хочу надеяться, что Торн будет играть  не  последнюю  роль  в
будущем.
     Бенито замер на месте и взглянул вперед. Он продвинулся так близко  к
самому краю, что рисковал сорваться вниз. О прыжке и речи не  могло  быть.
Он тут же сломал бы себе шею. Подавив отчаяние, монах принялся соображать,
как выйти из  этого  положения.  Через  всю  студию  под  ним  протянулись
сооружения наподобие лодочек с осветительными лампами.  Он  вспомнил,  как
однажды, давным-давно, вместе с дядей оказался в море, и тот рассказал ему
о кораблекрушениях, о том, как моряки перибираются из одной тонущей  лодки
в другую.
     Бенито сжал губы и кулаки, почти физически ощущая, как поднимается  в
крови адреналин. Только бы веревки выдержали. Он дотянулся до одной из них
и  потянул,  пробуя  на  прочность.  Канат  оказался  достаточно  крепким.
Взглянув вверх, монах убедился, что веревка спускается с  самого  потолка.
Бенито помолился, чтобы крепление выдержало его  вес,  обернул  одну  ногу
веревкой, ухватившись за канат  обеими  руками,  шагнул  с  перекладины  и
бесшумно соскользнул в лодочку. Сжавшись в  комок,  он  затаил  дыхание  и
почувствовал, как кинжал уперся острием в его бедро.  Тогда  он  развернул
ткань и крепко сжал рукоятку в ладони.  Ближайшая  лодочка  находилась  от
него в нескольких футах. Если его не заметят, он без труда  переберется  в
нее.

     - Вы всегда интересовались молодежью, господин посол, -  вела  беседу
Кейт. - Каковы ваши  планы  теперь,  когда  вы  стали  президентом  Совета
молодежи?
     - Масса планов, - заявил Дэмьен. - Я полагаю, что самое  главное  для
меня - помочь молодым людям играть  в  мировых  проблемах  более  заметную
роль, чем мы им сейчас позволяем или, точнее, не позволяем.
     Кейт открыла было рот, чтобы задать  следующий  вопрос,  но  Дэмьена,
похоже, разобрало красноречие:
     - До какой же степени нас  одолело  тщеславие,  заставляющее  думать,
будто мы справимся со всем лучше, чем они?
     Кейт покачала головой, но Дэмьен и не  рассчитывал  на  ответ.  -  Мы
называм их наивными и  незрелыми,  -  продолжал  он.  -  "Подождите,  пока
повзрослет, - говорим им мы, - вот тогда мы вас выслушаем".  На  самом  же
деле  мы  имеем  в  виду  другое:  "Подождите,  вот  состаритесь,  а   там
посмотрим". Таким образом, у молодежи не остается выбора.  Вот  поэтому  с
ней-то я и собираюсь сотрудничать.
     Внимание всех присутствующих было сосредоточено на Дэмьене. Не  часто
интервьюированный так стремительно прибирал к  своим  рукам  инициативу  и
говорил так страстно и убедительно.
     Никто не заметил монаха, перебирающегося из одной лодочки  в  другую,
пока он наконец не оказался прямо над Дэмьеном.
     - Мы усиленно нашпиговываем их  нашими  ценностями,  -  ораторствовал
Торн. - Мы вколачиваем в них  наши  доктрины  до  тех  пор,  пока  они  не
покидают стены институтов с промытыми мозгами. Вот тогда - с  нашей  точки
зрения -  это  "полноценные  граждане".  А  у  них  остаются  выхолощенные
собственные мысли и абсолютно  аморфная  воля.  Стремление  к  поступку  -
нулевое. Зато они абсолютно безопасны.
     Впившись глазами в затылок Дэмьена, Бенито присел. Потом  приподнялся
и наклонился, приготовившись к прыжку. Лодочка чуть сдвинулась  под  весом
монаха  и  качнулась  в  сторону.  От  внезапного  напряжения   натянулась
поддерживающая ее веревка, и  она  резко  нырнула  вниз.  Хлопнула  вторая
веревка. Бенито упал на колени и, чтобы  не  выпасть,  схватился  за  края
лодочки. Разом сдвинулись все крепления.
     Кейт взглянула вверх и вскрикнула. Дэмьен вскочил со  своего  кресла.
Лодочка пронеслась мимо него.  Две  огромные  лампы  вылетели  из  нее  и,
подобно бомбам, оглушительно взорвались на полу. На заднем плане съемочной
площадки мгновенно вспыхнули тяжелые нейлоновые занавески.
     Во время  падения  Бенито  зацепился  ногой  за  кабель,  моментально
обвившийся вокруг его ноги лодыжки, и, как маятник, раскачивался над  всей
студией.
     Он закричал. Но не от страха, а от бессильной ярости. Когда его  тело
относило к пылающим занавескам, он в безграничном отчаянии  думал  о  том,
каким идиотом будет выглядеть в полицейском участке. Он никогда не  сможет
взглянуть в глаза отцу де Карло. Провалился, как последний дурак. И даже в
тот момент, когда языки пламени коснулись его, Бенито не  почувствовал  ни
боли, ни страха.
     Волосы вспыхнули, как сухая трава. Брови и ресницы  тут  же  сгорели,
лицо почернело. Нейлоновые занавеси закрутили его лицо  и  тело,  пока  он
болтался из стороны в сторону.  Они,  как  расплавленный  саван,  облепили
Бенито, заживо  его  зажаривая.  Кто-то  наконец  отыскал  огнетушитель  и
направил на пламя струю. Дэмьен бесстрастно следил за действиями  техника.
Он думал о том,  что  вычитал  где-то,  будто  мозг  и  сердце  сгорают  в
последнюю очередь. Вдруг Торн что-то  заметил.  Он  стремительно  бросился
вперед, несмотря  на  предостерегающие  крики  Дина,  наклонился,  схватил
какой-то блестящий предмет и так же быстро вернулся на свое место.
     От висящего тела исходил пар, все оно было покрыто  пеной.  Занавески
расплавились настолько, что сквозь них проступало черное, обугленное,  уже
нечеловеческое лицо. Ноги, с удовлетворением  заметил  Дэмьен,  продолжали
дергаться. И пока он завороженно рассматривал их, Дин взял его за  руку  и
повел к дверям.
     Поездка до Пирфорда, где находился  загородный  дом  Дэмьена,  заняла
около сорока минут. И пока они добирались до дома, ни один  из  мужчин  не
проронил ни слова. Дэмьен  уставился  в  окно,  обычно  разговорчивый  Дин
уперся невидящим взглядом в газету. Он был бледен от только что пережитого
шока. Оказавшись в кабинете Дэмьена, Дин достал  бутылку  со  спиртным,  и
молчание, наконец, было прервано.
     - Да, мне необходимо выпить,  -  пробормотал  Дин.  -  У  меня  перед
глазами это кошмарное лицо.
     Дэмьен бросил на стул пальто и поднес к  свету  кинжал.  -  Это  была
попытка убийства, - спокойно констатировал он.
     Дин, широко раскрыв глаза, обернулся к нему. - Сядь.
     Дин послушно опустился в кресло и, медленно потягивая  джин,  слушал,
как Дэмьен, словно на уроке  истории,  преподносил  ему  сведения  о  роде
Бугенгагенов, которые на протяжении веков боролись  с  Сатаной.  Девятьсот
лет тому назад одному из них удалось побороть сына сатаны; в  1710  другой
Бугенгаген вновь восстал против  исчадия  ада  и  не  дал  тому  выполнить
страшную миссию. Бугенгагены - сторожевые псы Христа...
     - Ты когда-нибудь слышал о Мегиддо? Дин отрицательно замотал головой.
- Подземный город Мегиддо, что под
Иерусалимом. Он назывался раньше Армагеддон. Двадцать лет  назад  там  жил
Бугенгаген. Именно он обнаружил кинжалы. - Дэмьен снова  поднес  кинжал  к
свету и внимательно посмотрел на него. - Он-то и передал  их  моему  отцу.
Семь кинжалов. Роберт Торн попытался  уничтожить  меня.  Последний  раз  я
видел этот кинжал в занесенной надо мной руке Торна. Мне было тогда  шесть
лет. - Дэмьен выбросил вперед руку с кинжалом, и острие сверкнуло, отражая
свет камина. - Да, он попытался убить меня, но  я  был  защищен  настоящим
отцом.
     Какое-то время Дэмьен  стоял  неподвижно,как  изваяние,  его  рука  с 
кинжалом была словно занесена  для  удара.  Потом  она  упала,  а  сам  он 
бессильно рухнул в кресло. 
     Дин нервно глотнул из своего бокала.  -  Ты  говоришь,  имеются  семь 
кинжалов. А у тебя только один. Где же остальные шесть? 
     - Именно это нам и надо выяснить. Их,  должно  быть,  обнаружили  при
раскопках музея в Чикаго...
     Дин взглянул на Дэмьена в полном недоумении. - Был пожар, -  напомнил 
тот, - ты должен об этом знать. Все было разрушено до основания. Не смогли 
спасти и моих дядю с тетей. 
     - Твой дядя был убит? - удивился Дин.
     - Котел взорвался. Их и завалило в подвале. Никто не  знал,  что  они
были в музее.
     - Но откуда же ты... - Дин вдруг заметил  выражение  лица  Дэмьена  и
запнулся на  полуслове.  На  лице  Торна  было  написано  презрение,  губы
змеились сардонической усмешкой. Конечно, Дэмьен знал.  Ему  ведь  открыто
все, что для другого остается тайным. Ничто не могло  ускользнуть  от  его
мысленного взора.
     - Единственное, что не погибло, - продолжал Дэмьен, - это кинжалы.  И
теперь они в руках моих врагов, прекрасно знающих, кто я.
     - А знающий, кто ты, - пробормотал Дин, - должен знать и пророчество.
     -  Да,  именно.  Вот-вот  грядет  рождение  Назаретянина.  -   Дэмьен
пристально посмотрел на рукоятку в форме распятого Христа и перевел взгляд
на Дина. - Немедленно свяжись с Бухером. Вели ему добраться до Чикаго  как
можно быстрей... Расскажи  ему...  -  Торна  прервал  стук  в  дверь.  Она
распахнулась, и вошел лакей.
     -  Извините,  сэр,  только  что  позвонили  из  больницы  и  спросили
господина Дина.
     - Барбара, - хлопнул себя  по  лбу  Дин,  и  на  его  лице  появилось
выражение вины.  -  Сегодня  днем  она  собиралась  куда-то  пойти.  -  Он
повернулся к Дэмьену. - Ты не возражаешь, если?..
     - Конечно. Бери машину и поезжай, только сначала  все-таки  дозвонись
из посольства Бухеру.
     - Но ведь Бухер В Вашингтоне, - возразил Дин.  -  Он  там  по  поводу
израильской заварушки. Завтра ему необходимо быть в Белом доме...
     Дэмьен разъяренно  накинулся  на  помощника:  -  Идиот,  ты  что,  не 
понимаешь? Они же здесь, чтобы уничтожить меня. Если им это  удастся,  Все 
вы пойдете следом за мной... я имею в виду каждого из вас. 
     Дин покинул кабинет, оставив Торна одного с кинжалом в  руке.  Дэмьен 
медленно подошел к окну и устремил взгляд в небо. Губы его двигались в еле 
слышном шепоте: 
     - И какой же это зверь, чей час пробил, приближается ныне к Вифлеему,
чтобы появиться на свет?

     Отец де Карло и пять монахов сгрудились возле стола,  уставившись  на 
мерцающий экран телевизора.  Как  только  новости  закончились,  священник 
перекрестился, поднялся со стула и, выглянув в окно, повернулся к монахам. 
Он пытался осмыслить происшедшее. Отец  де  Карло  припомнил  свою  первую 
встречу  с  Бенито,  когда  монах  был  еще  послушником,  исполнительным, 
спокойным и преданным вере человеком. Он не поддался юношеским  искушениям 
и посвятил свою жизнь Богу. А теперь Бог забрал ее.  Но  эта  смерть  была 
ужасной. 
     - Какой-то неизвестный, - тихо повторил Паоло вслед за диктором. Отец
де Карло повернулся, пытаясь в точности вспомнить, что же
сообщил диктор. 
     - Разве о кинжале ничего не было сказано? - спросил он.
     - Нет, - ответил Паоло. - Они трактуют это как несчастный случай.
     - Торн знает, что это не так, - мягко возразил де Карло.
     - Нет,  -  перебил  его  упрямый  Паоло,  обладающий  фотографической
памятью на детали. -  В  заявлении  американского  посольства  сообщается,
будто Торн удовлетворен, что  между  ним  и  этой  несчастной  жертвой  не
прослеживается никакой связи.
     Отец де Карло с нежностью посмотрел  на  этого  большого  и  наивного 
человека. До чего же Паоло педантичен. Все в этом  мире  раскладывалось  у 
него  на  белое  и  черное.  Вот  и  сейчас   сообщили,   что   связь   не 
прослеживается, и у Паоло ни на минуту не возникло сомнения в обратном. До 
чего же наивен. И все они наивны. 
     Торн прекрасно все знал. И теперь он будет  на  чеку.  Гибель  Бенито 
осложнила их миссию. Но пусть они все-таки верят. В конце концов это  было 
не столь важно. Главное, не позволять им закиснуть от отчаяния.  Де  Карло 
подошел к столу и призвал всех к молчанию. 
     - Наша главная задача: как только Святое Дитя появится на свет, найти
Его, - начал он. - Брат Симеон и брат Антонио, я хочу,  чтобы  вы  сегодня
сопровождали меня. Надо узнать место Его рождения, ибо час приближается.
     Двое монахов кивнули и преданным взглядом впились в глаза священника, 
радуясь, что он назвал именно их. 
     - Остальным придется подождать, когда мы  вернемся.  Затем  нам  надо
будет решить, как действовать дальше. В следующий раз наши  усилия  должны
быть четко скоординированы. Второй раз мы не можем допустить ошибки.
     Стулья заскрипели, и монахи, шепча молитву, поднялись. В душе  каждый 
из них собирал все свое мужество для грядущего противостояния. 

     Глава восьмая 

     Покалывание в пальцах вернуло Дэмьена к  действительности.  Его  взор 
так долго был прикован к небу, что ощущение времени просто пропало. Дэмьен 
взглянул  на  свои  руки,  вцепившиеся  в  кинжал.  Запястья  побелели  от 
напряжения, пальцы посинели.  Он  отбросил  кинжал  и  принялся  растирать 
затекшие руки, мельком глянув на часы. Часы были очень дорогие, их подарил 
ему сам президент. Эта роскошная штуковина не больно-то  нравилась  Торну, 
но из соображений дипломатии он предпочитал-таки носить ее. На циферблате, 
вдогонку друг за другом, бежали какие-то точки и цифры. По  этим  часам  в 
любое время суток можно было определить и дату, и температуру  воздуха,  и 
влажность, и еще Бог знает что, как выразился президент. Кроме  того,  они 
были противоударными, водонепроницаемыми, антимагнитными, в них можно было 
без опасения и взобраться на Эверест и  пересечь  Сахару...  Дэмьен  тогда 
горячо поблагодарил президента, прикинув  в  уме,  а  не  испытать  ли  их 
прочность где-нибудь и на дне океана. 
     Было  десять  тридцать  пять,  двадцать  третье  марта.  Дэмьен  даже 
присвистнул, осознав вдруг, что простоял у окна более получаса.  Он  снова 
взглянул на небо, чувствуя, как кровь  начинает  пульсировать  в  пальцах, 
затем повернулся и вышел из кабинета. Поднявшись по широкой  лестнице,  он 
позвал: 
     - Джордж! Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул лакей.  -  Сегодня
вечером мне
больше ничего не понадобится. - Да, сэр. Спокойной ночи. 
     Дэмьен  подождал,  пока  лакей  закроет  за  собой   дверь.   События 
сегодняшнего страшного дня вновь пронеслись перед его мысленным взором. Он 
вспомнил изуродованного, обугленного человека,  висящего  на  веревках,  и 
взглянул на свою ладонь, где отпечатался след от рукоятки  кинжала.  Вдруг 
его обуяла холодная ярость. 
     Торн миновал галерею, выходившую в  холл,  и  устремился  по  темному 
коридору, двигаясь быстро и целенаправленно. Он свернул  сначала  в  один, 
затем в другой и, наконец, в третий коридор. Миновав  открытую  дверь,  он 
заметил выбежавшую из комнаты  собаку.  Тяжело  дыша,  сверкая  в  темноте 
желтыми глазами, она потрусила следом за ним. 
     В конце узкого коридора Дэмьен остановился.  Он  наклонился,  отворил 
дверь, проскользнул  внутрь  и  закрыл  ее  за  собой.  Собака  устроилась 
снаружи, высунув язык и вытянув лапы. 
     Комната, куда зашел Дэмьен, оказалась часовней для черных  месс.  Она 
была круглой и поддерживалась шестью колоннами. Здесь не было  ни  единого 
предмета, за  исключением  креста,  стоящего  посреди  часовни  и  как  бы 
символизирующего власть в том пространстве. На  кресте  висела  деревянная 
прибитая скульптура Христа в полный рост. Лицо и грудь Христа были прижаты 
к наружной стороне креста, ноги скрещены вокруг продольной перекладины,  а 
руки, распростертые вдоль поперечной перекладины, прибиты  ладонями  вниз. 
Он был обнажен. 
     Единственный  луч  света  падал  с  потолка  на  скульптуру   Христа, 
выхватывая из тьмы его измученную фигуру, выступающие ребра и позвонки  на 
спине. 
     С противоположной стены на Дэмьена смотрело лицо ребенка. Изображение 
красивого мальчика  -  плод  безумной  фантазии  несчастного  сумасшедшего 
художника, заявившего, что его посетил Сатана. Остаток своей жизни  бедный 
художник пытался запечатлеть дьявольский облик. Он рисовал его тысячи  раз 
и как-то изобразил на стене, которую и обнаружил археолог Бугенгаген.  Кто 
хоть однажды видел ту стену, погибал, ибо  на  ней  было  нарисовано  лицо 
Дэмьена Торна. 
     Дэмьен  посмотрел  на  свой  детский  портрет,  затем  повернулся   и 
обратился к окружающей его тьме: 
     - О, отец мой! - тихо молился  он.  -  Князь  тьмы!  Человечество  не
признает Тебя и тем не менее жаждет припасть к Твоим стопам. Поддержи меня
и укрепи мои силы в попытке спасти мир от  Иисуса  Христа  и  его  мирской
ненасытности. - Дэмьен помедлил. - Двух тысяч лет было предостаточно. - Он
прошел вперед,  застыв  перед  крестом.  -  Яви  человеку  величие  Твоего
царствия, и пусть он проникнется и  глубиной  Твоей  скорби,  и  святостью
одиночества, и чистотой зла, и раем  боли.  Что  за  извращенные  фантазии
рождают в человеке мысли, будто ад  сокрыт  в  земных  толщах?  Существует
только один ад: свинцовая монотонность человеческого бытия. И  рай  только
один: царствие отца моего.
     Дэмьен поднял руки ладонями  кверху.  Взгляд  его  уперся  в  затылок 
Христа. Во мраке часовни глаза Торна отсвечивали желтым огнем. 
     - Назаретянин, шарлатан, - раскатистым басом вдруг взревел Дэмьен,  -
что ты можешь предложить человечеству? - Он замолк, словно  ожидая  света,
затем  продолжал:  -  С  тех  самых  пор,  как  ты  явился  на   свет   из
исстрадавшегося чрева женщины  ты  ничего  не  сделал.  Зато  потопил  все
горячие и настоящие желания человеческого естества в потоке  благочестивой
морали.
     Дэмьен сделал шаг вперед,  от  лика  Христа  его  отделяли  несколько 
дюймов. Он яростно вцепился в крест, словно собираясь уничтожить сведенное 
судорогой тело, а затем горячо зашептал в ухо Христа: 
     -  Ты  воспламенил  незрелый  ум  молодежи  своей  мерзкой  догмой  о
первородности греха, и ты же отказываешь человеку в праве на радость после
смерти, пытаясь меня уничтожить. Но ты проиграешь, Назаретянин,  как  и  в
прошлый раз.
     Страшная суть этих слов, казалось, лишила Дэмьена последних  сил.  Он 
склонил  голову,  и  его  волосы  коснулись  плеча  Христа.  Со   звериным 
неистовством Дэмьен схватил и сжал распростертое на кресте тело. Когда  он 
вновь поднял голову, голос его окреп: 
     Мы оба созданы по образу  и  подобию  человеческому,  но  тебя  зачал 
импотентный Бог, меня же -  сам  Сатана,  отверженный,  падший.  -  Дэмьен 
задумчиво покачал головой. - Твоя боль на кресте - это всего  лишь  заноза 
по сравнению с муками моего отца, низвергнутого с небес,  по  сравнению  с 
болью падшего и отвергнутого ангела. - Он  вцепился  в  голову  Христа,  и 
терновые колючки впились ему в ладонь. - Я вгоню эти иголки еще  глубже  в 
твое прогнившее тело, ты, нечестивый, проклятый Назаретянин. 
     Дэмьен резко отстранился от креста,  прикрыл  глаза  и  закричал,  но 
отчаянный и страшный крик этот внезапно прервался. 
     - О, Сатана, возлюбленный отей мой, я отомщу  за  твое  страдание.  Я
уничтожу Христа навсегда.
     Дэмьен почувствовал, как шипы глубоко вонзились в его  ладонь.  Кровь 
закапала с нее на глаза Христу и пурпурной слезой скатилась по искаженному 
в муках лику Спасителя... 

     Глава девятая 

     Подстегиваемый любопытством, Джон Фавелл мчался в своем автомобиле на 
юг. Нервы его были напряжены. Пробежав  глазами  прогноз  погоды,  Джон  в 
мыслях обратился к Богу, в которого, по сути дела, не верил,  умоляя  Его, 
чтобы облачность рассеялась. Молитва астронома была услышана.  Значит,  он 
сможет зафиксировать слияние - слияние Троицы, как он его называл. И вовсе 
не Святой - осложнять дело, привнося  в  это  явление  еще  и  религиозные 
мотивы, не было никакой нужды. 
     Нельзя, правда, сбрасывать со счетов священника. Когда  тот  в  своем 
письме  напросился  присутствовать  при  этом  событиии,  Фавелл  поначалу 
чертыхнулся про себя, разозлившись, что в его дела вечно  кто-то  пытается 
сунуть нос. Но из вежливости он все-таки ответил священнику, и  теперь  от 
рабочей атмосферы не осталось и следа. Фавелл  терпеть  не  мог,  когда  в 
обсерватории  присутствовали  посторонние.  Своими  идиотскими   вопросами 
посетители каждый раз выводили астронома из себя. 
     Однако чем больше Фавелл размышлял над  будущим  визитом  священника, 
тем сильнее росло  его  любопытство.  Понаблюдать  за  реакцией  человека, 
далекого от науки, весьма интересно. Пожалуй, своими действиями  священник 
будет напоминать антрополога, следящего за поведением низших существ. 
     Фавелл  свернул  за  угол  и  взглянул  на  вырисовывающуюся  вдалеке 
обсерваторию с гигантским зеркалом телескопа. Каждый раз  при  виде  этого 
здания его охватывало волнение. Он любил свою работу. 
     Выйдя  из  лифта,  астроном  поднялся  на  залитую  неоновым   светом 
смотровую площадку. Его помощник Барри уже с головой ушел в работу, и  они 
обменялись обычными приветствиями. 
     Первое время они занимались  необходимой  ежедневной  рутиной.  Когда 
раздался звонок, оба ученых взглянули  на  часы.  Барри  пересек  кабинет, 
подошел к селектору, послушал и повернулся к Фавеллу: 
     - Это тот ненормальный монах.
     - Не богохульствуй, - улыбнулся Фавелл. - Пусть заходит.
     - Вот они уже и входят, - констатировал помощник, нажимая на  кнопку,
контролирующую вход внизу.
     - Что?
     - Их трое.
     - Черт возьми, - пробормотал Фавелл. - Здесь вряд ли  найдется  место
для всех. - Астроном опять начал злиться. "Не хватает, чтобы они захватили
с собой ладан и мирту", - сердито подумал он.
     Однако как только отец де Карло вместе с братьями Симеоном и  Антонио 
вошли в кабинет, раздражение Фавелла как рукой сняло. Священник  и  монахи 
были вежливы, скромны и вели себя на редкость достойно. 
     Отец де Карло назвал себя, затем представил монахов. - Мы  благодарим 
вас за сообщение о Троице. - Ну, меня-то не стоит благодарить, -  смущенно 
протянул Фавелл. - Бог вознаградит вас,  -  продолжал  отец  де  Карло.  - 
Боюсь, что я не отвечаю вашим... - Господь все равно  вознаградит  вас,  - 
просто возразил священник. 
     Фавелл пожал плечами и подвел его к телескопу, объясняя на ходу,  что 
это один из лучших в  мире  телескопов.  Астроном  показал  им  компьютер, 
мониторы, а также прозрачные  слайды  на  освещенном  стенде,  позволяющие 
проследить движение трех звезд. 
     - Нам необходимо знать, где произойдет рождение, - напомнил де Карло.
     - Мы сможем определить точку максимальной  интенсивности  в  пределах
квадратного метра. - Фавелл повернулся к телескопу.
     Заметив, что Барри уставился на часы, Фавелл кивком пригласил всех  в 
дальний угол кабинета к сканирующему монитору. 
     - Вы просто понаблюдайте, а мы займемся всем остальным,  -  предложил
он.
     - А что это за цифры? - поинтересовался отец де Карло.
     - Дни, часы, минуты, а самые быстрые - секунды, - пояснил астроном  и
вернулся к пульту. Оборудование  обсерватории  было  настолько  сложным  и
чувствительным, что поэтически настроенный Барри назвал его как-то  мостом
к звездам. Однако сегодня Барри был серьезен. Фавелл  посмотрел  на  него,
затем повернулся к мониторам. На одном из них простиралось звездное  поле.
На другом виднелась изрешеченная карта Земли. Астроном взглянул на цифры в
углу, склонился к селектору, забыв о прежнем волнении, и вперился взглядом
в экран.
     - Переходите к квадрату восемьдесят четыре, - скомандовал  Фавелл.  -
Угол наклона сорок четыре градуса двадцать один. Зафиксируйте АР-4.
     Телескоп, отыскивая нужный  участок  пространства,  так  стремительно 
заскользил по звездному полю, что у отца де Карло закружилась голова. 
     - Задержите этот участок, - приказал Фавелл. Изображение на  мониторе
застыло. - Включите суперфильтр 1-А. Экран потемнел, и Фавелл взглянул  на
часы. Три изумленных вздоха
раздались одновременно, когда отец де Карло и монахи увидели темное небо в 
четком фокусе. Но астроном ничего не слышал, он слился с машиной в  единое 
целое. Случись в эту минуту в  обсерватории  грандиозный  пожар,  вряд  ли 
Фавелл заметил бы его. 
     Еще  какое-то  время  изображение  оставалось  неподвижным,  затем  в 
центре, а также из двух точек снизу, начал пробиваться свет. Отец де Карло 
затаил дыхание. Руки сами собой молитвенно сложились. 
     Постепенно три светлых пятна начали сближаться, разгораясь все ярче и 
ярче, пока наконец экран не озарился  ослепительной  вспышкой.  Ее  сияние 
было настолько ярким и невыносимым, что Антонио,  прикрыв  ладонью  глаза, 
откинулся на спинку стула. 
     - Включите десятый фильтр, - резко произнес Фавелл.  Фильтр  притушил
ослепительный свет трех слившихся дрожащих дисков.
Отец де Карло заморгал,  ожидая,  что  вот-вот  с  экрана  вырвутся  языки 
пламени. Он перевел взгляд на Фавелла и собрался было  заговорить  с  ним, 
надеясь хоть на какое-нибудь разъяснениее, но астроном был погружен в свою 
работу, глаза его перебегали с изображения звезд на цифры в  углу  экрана. 
Здесь, на земной карте, три диска сливались. 
     Фавелл бросил очередное отрывистое указание, и изображение на  экране 
сменилось: теперь это  был  крупный  план  слившихся  звезд.  Максимальное 
свечение приходилось как раз над Британскими островами. 
     Де Карло взглянул на щелкающие в углу экрана секундные показатели: 
     0012 
     0011 
     0010 
     009 
     008 
     007... 
     Он перекрестился и затаил дыхание. 
     В глазах Фавелла, перебегающих с одного монитора на  другой,  плясали 
чертики,  пальцы  барабанили  по  пульту  компьютера,  и  теперь  уже  вся 
обсерватория погрузилась в дрожащее мерцание, исходившее от двух  экранов. 
Священник и монахи купались в сиянии, исторгнутом глубинами Вселенной. 
     003 
     002 
     001 
     000! 
     Оба экрана вспыхнули ярчайшим светом, а на карте, над южным  участком 
Англии, запульсировали три диска. Монахи, молясь, упали на колени, а  отец 
де Карло, не сдерживаясь более, разрыдался. 

     В этот момент в  двадцати  милях  к  северу  от  обсерватории  Дэмьен 
вскочил с кровати. Он резко дернулся, будто с ног  до  головы  был  опутан 
веревками. В течении получаса он метался во сне, мучимый кошмаром,  и  вот 
теперь весь этот ужас становился реальностью. Пот струился  по  его  телу, 
заливая простыни и пропитывая матрац. Глаза горели, а на приоткрытых губах 
застыл беззвучный вопль. Пальцы через скомканную простыню впились в  кожу. 
Он неподвижно уставился в потолок, ничего не видя и не слыша вокруг  себя. 
Он даже не осознал, что за звук раздался совсем рядом: жуткий,  чудовищный 
вой собаки, будто из ее черного тела вырвали душу. 

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава десятая 

     Группа демонстрантов на  площади  Гросвенор,  такая  малочисленная  с 
утра, постепенно росла и  превратилась  к  обеду  в  толпу.  Были  вызваны 
дополнительные  отряды  полиции,  прибыли  репортеры,  толпа   еще   более 
пополнила свои ряды, а отдельные выкрики  можно  было  слышать  уже  и  на 
Оксфорд-стрит, и на Парк-Лейн. 
     Когда к посольству подкатил  автомобиль  Торна,  из  толпы  вырвались 
несколько человек, но их тут же задержали  полицейские.  Дэмьен  вышел  из 
лимузина и повернулся к толпе, задерживая взгляд то на одном, то на другом 
плакате. 
     "Осудить израильских зачинщиков кровавой бойни!" 
     "Где же твой голос, Америка?" 
     "Прекратите поддержку еврейских подонков!" 
     Сквозь толпу репортеров Дэмьен продирался ко входу  в  посольство.  - 
Как вы себя чувствуете, господин посол? - прозвучал первый вопрос.  -  Как 
никогда хорошо. - А не находите ли вы, что существует какая-то связь между 
тем, что произошло на Би-би-си, и сегодняшними событиями? 
     - Никакой связи.  Торн,  окруженный  репортерами  и  телеоператорами,
протиснулся к двери.
В это время отчетливо и громко прозвучал вопрос: 
     - Как бы вы  прокомментировали  заявление  Шредера,  будто  за  взрыв
Асуанской плотины несут ответственность израильтяне?
     - Если это  соответствует  действительности,  -  произнес  Дэмьен,  -
происшедшее - настоящий удар по миру на всем земном шаре.
     - Можно считать ваши слова официальным заявлением? - выкрикнул другой
репортер.
     - Я осуждаю всякое насилие, но делать выводы слишком рано.  Раздались
многочисленные голоса, но Дэмьен, как бы извиняясь, развел
руками и поспешил к дверям,  которые  один  из  его  охранников  услужливо 
распахнул перед ним. 
     Он уже  заходил  в  здание  посольства,  когда  услышал  голос  Кейт, 
позвавшей его. Дэмьен обернулся и увидел журналистку,  проталкивающуюся  к 
нему сквозь толпу. 
     - Доброе утро, миссис Рейнолдс. - Дэмьен кивнул телохранителю, и Кейт
вошла в здание, не обращая внимания на возмущенную толпу репортеров.
     Следом за Дэмьеном она добралась до лифтов и перевела  дыхание.  -  Я 
вчера пыталась вам дозвониться, но телефон не отвечал. - Кейт взглянула на 
посла. В ее взгляде еще  сквозило  тревожное  воспоминание  о  случившейся 
трагедии. - Сможем ли мы хоть как-нибудь исправиться? 
     - Как, например? - полюбопытствовал Дэмьен, останавливаясь у лифта  и
нажимая кнопку вызова.
     Кейт пожала плечами.  Пока  она  в  уме  лихорадочно  перебирала  все 
возможные варианты, Дэмьен сам пришел ей на помощь. 
     - Ну, к примеру, можно закончить интервью. Кейт благодарно  взглянула
на него. - Однако на этот раз я бы
предпочел встретиться у меня, - продолжал Дэмьен. - Ваши апартаменты  меня 
не очень-то устраивают. 
     Кейт облегченно вздохнула. 
     Дэмьен  стоял  перед  разошедшимися  створками  лифта.  -  Вы  можете 
остаться на обед, если захотите. - Он вошел в лифт. - Мы будем втроем. 
     Кейт в недоумении захлопала ресницами. - Вы, я и Питер. 
     "Почему Питер?" - подумала Кейт и выпалила скороговоркой: -  Спасибо, 
но  мне  кажется,  что  Питеру  необязательно  присутствовать.  -  Мне  бы 
хотелось, чтобы он пришел, - бросил на прощание Дэмьен, прежде чем  дверцы 
лифта сомкнулись. 

     Кожа  и  дерево  в  кабинете  Эндрю  Дойла  уступили  место   мебели, 
отвечающей вкусам Дэмьена. Сжав  в  руке  телефонную  трубку,  Харвей  Дин 
испытывал  в  кабинете  Торна  странное  ощущение,  будто  все   это   уже 
происходило. Он стоял у окна и наблюдал за демонстрантами. Сквозь  толстые 
оконные стекла до него долетали выкрики. Дин  пытался  определить  размеры 
толпы. 
     - Когда Белый дом получил все это? - спросил  он  в  трубку.  Услышав
ответ, Дин кивнул и бросил взгляд на  часы.  -  Полагаю,  мы  можем  ждать
ответа... м-м-м... во сколько? К полудню по вашему времени? - Он помедлил,
заметив, отряд полицейских, направлявшихся к площади, затем  продолжал  со
странным  удовлетворением  в  голосе:  -  Я  уже  давно  не  видел  ничего
подобного.  Даже  представить  себе  боюсь,  как  все   это   выглядит   у
израильского посольства.
     Дин прошел на середину кабинета, потянув за собой телефонный шнур. На 
его лице играла торжествующая улыбка. 
     - Нет, - возражал он кому-то, - мальчик. - Тут Дин увидел входящего в
кабинет Дэмьена. - Я потом перезвоню, Поль, -  бросил  он  на  прощание  и
повесил трубку.
     Улыбка Дэмьена улетучилась.  Здесь,  за  закрытыми  дверями,  он  мог 
позволить  себе  быть  самим  собой  и  не  прятать  свое   отвратительное 
настроение. 
     - Это был Бухер, - радостно объявил  Дин,  не  уловив  напряженности,
висящей в воздухе. - Поль сообщил, что отправил сейчас в Белый дом  доклад
о Нубийском Фронте. Однако в этом докладе  такие  дыры,  что  впору  танку
проехать.
     Дэмьен молча подошел к окну. - Спасибо за цветы, - продолжал  Дин.  - 
Барбара очень признательна. - Так  как  же  все-таки  насчет  кинжалов?  - 
раздраженно перебил его Дэмьен. Ему не хотелось говорить о мелочах. 
     Дин  посмотрел  на  Торна,  и  вся   его   оживленность   моментально 
испарилась. 
     - Бухер выясняет. Очевидно, кинжалы появились на аукционе,  где  были
куплены священником, передавшим их в какой-то итальянский монастырь. - Дин
подошел к письменному столу и заглянул в свои записи. - Суби...  В  общем,
что-то в этом роде, - припомнил он.
     - Субиако, - уточнил Дэмьен. - Монастырь святого Бенедикта.
     - Да, точно,  -  согласился  Дин.  -  Мы  подключили  к  этому  наших
итальянских ребятишек, так что...
     - Слишком поздно, - резко оборвал Дина Торн. - Птички уже вылетели из
клетки. - Он не отрываясь смотрел в окно. - Они  уже  в  Англии.  Пытаются
засвидетельствовать рождение Назаретянина и уничтожить меня прежде, чем  я
сотру их с лица земли. - Дэмьен взглянул на небо. - Он родился этой ночью.
Дин склонился над письменным столом. Листки бумаги, разлетевшись, упали на
пол.
     - Как только он родился, я сразу же почувствовал его  присутствие,  -
поворачиваясь к Дину, произнес Дэмьен. - Это  как  вирус,  пожирающий  мои
силы, иссушающий мое тело.
     Дин впервые видел Торна таким измученным. Под глазами  черные  круги, 
лицо прорезали морщины. Это был  уже  не  прежний,  молодой  и  подтянутый 
Дэмьен. Он как бы состарился за одну ночь. 
     - Изо дня в день, пока он живет и  растет,  -  монотонным  и  тусклым
голосом констатировал Торн, - мои силы будут таять.
     Он снова отвернулся от Дина и уставился в окно невидящим взглядом.  - 
Назаретянин, неужели ты  такой  трус,  что  боишься  встретиться  со  мной 
наедине? Прячься, если хочешь, но рано  или  поздно  я  выслежу  тебя.  Ты 
пригвоздил человечество к своему жалкому кресту. Вот так же я распну  тебя 
на кресте забвения. 
     Дин вздрогнул и подошел к окну,  пытаясь  разглядеть  то,  что  видел 
Дэмьен, стремясь понять и разделить его боль. Он заметил  в  центре  толпы 
человека с плакатом. Плакат выделялся среди прочих: "Возрадуйтесь рождению 
Христову!" 
     Дэмьен и Дин увидели глаза священника, державшего плакат. Во  взгляде 
его светилось торжество. Это были глаза победителя. 
     Дэмьен вздрогнул, отпрянул от окна, устало покачал головой и рухнул в 
кресло. 

     С наступлением вечера толпа постепенно рассеялась, площадь  опустела, 
и только один человек оставался сидеть на скамейке. То и дело  посматривая 
на здание посольства, он наблюдал, как постепенно гаснет свет в его окнах. 
Когда ко входу подкатил огромный лимузин, Мэтью поднялся и  приблизился  к 
посольству, но к автомобилю никто не вышел.  Водитель  сидел  в  машине  и 
дремал. Только в одном окне горел свет, и  Мэтью  разглядел  силуэты  двух 
мужчин. 
     - Возрадуйтесь, - еле слышно произнес он, - ибо Христос снова  с  нам
и...

     Дин начинал беспокоиться. Дел накопилась целая куча, а Дэмьен наотрез 
отказывался к  чему-либо  прикасаться.  Вместо  этого  он  впился  мрачным 
взглядом в площадь и не произносил ни слова. Напряжение в воздухе достигло 
предела, и Дин то и  дело  выбегал  в  ванную,  чтобы  хоть  на  мгновение 
избавиться от него. 
     Священник на площади не трогался с места. -  Чего  он  там  сидит?  - 
нарушил молчание Дин. - Он ждет меня, - тусклым голосом объяснил Дэмьен, - 
заманивает в ловушку. 
     Дин  негодующе  хмыкнул:  -  Да,  он,  похоже,  идиот.  -  И  тут  же 
почувствовал, как его ладонь инстинктивно  сжимается  в  кулак.  Уже  одно 
присутствие священника было оскорбительным. - Что заставляет  его  думать, 
будто ты клюнешь крючок? 
     - Он знает, что именно это я  и  собираюсь  сделать.  Дин  недоуменно
пожал плечами. Он вдруг вспомнил человека в студии,
его обгоревщий труп, и внезапно ему в голову пришла  мысль,  что  один  из 
кинжалов находится у этого священника. 
     Дэмьен приблизился к письменному столу, взял бинокль и навел  его  на 
скамейку. 
     - Если у него не хватает времени, я трачу время  впустую,  -  заметил
он.
     Дин покачал  головой.  Это  было  слишком  сложно  для  него.  Полная 
бессмыслица. Дэмьен опять заговорил загадками. Но, может быть, лучше и  не 
понимать всего этого. 

                      Глава одиннадцатая   

     Из  вагонного  окна  Мэтью  наблюдал,  как  фигура  отца   де   Карло 
уменьшилась до размеров пятнышка. Он в последний раз  помахал  ему  рукой, 
размышляя при этом, что ни разу, с тех самых пор, как  силы  добра  и  зла 
столкнулись в битве за его душу, не испытывал подобных мук. 
     Накануне Мэтью проснулся, охваченный паническим страхом. Однако  отец 
де Карло успокоил его. 
     Наконец наступила и его, Мэтью, очередь. Тридцать  лет  он  прекрасно 
ладил и с Богом, и с самим собой. У него  не  возникало  ни  сомнений,  ни 
страхов. В молодости его терзала собственная плоть, и Дьявол  искушал  его 
запретными плодами. В нем происходила настоящая борьба, пока он,  наконец, 
не встал на праведный путь... 
     Мэтью склонил в молитве голову и попросил  Бога  даровать  ему  силы. 
Подняв голову, он вдруг осознал, что впервые остался совершенно один. Один 
- с тех  самых  пор,  как  переступил  порог  монастыря.  Он  взглянул  на 
пассажиров. Сидящий напротив мужчина был занят своим портфелем.  Семья  по 
другую сторону прохода обедала, уплетая сандвичи  и  запивая  их  чаем  из 
термоса. Впереди сидели две женщины,  бесстыдно  выставившие  на  всеобщее 
обозрение свои тела. 
     Мэтью прижал к себе  сумку,  свисавшую  через  плечо,  нащупал  через 
плотную  ткань  кинжал  и  вновь  покрылся  испариной.  А  сможет  ли   он 
воспользоваться  кинжалом,  когда  пробьет  нужный  час?  Будет  ли  он  в 
состоянии вонзить кинжал по самую рукоятку в плоть  и  кровь?  "Пусть  это 
буду я, Отец, - умолял  Мэтью  Господа  в  воскресенье.  -  Пусть  я  буду 
единственной жертвой". Но тогда ушел Бенито. Теперь же была  его  очередь. 
То,  что  ему  предстояло  осуществить,  являлось  невероятной  честью   и 
привилегией. Мэтью вспомнил, как впервые мельком  увидел  Антихриста,  чьи 
пылающие глаза, казалось, буравили его насквозь - желтые,  безумные  глаза 
животного. 
     "Он прочел твои мысли точно так же, как ты прочел  его",  -  объяснил 
тогда отц де Карло. Именно эти слова пробудили в Мэтью мысль  о  приманке. 
Антихрист обязательно последует за ним. Он, Мэтью, вынудит его отправиться 
на поиски Сына Божьего. Эта роль и волновала и пугала его. 
     Укачанный плавным ходом состава, он задремал, но вскоре  проснулся  и 
до самого конца пути не смыкал глаз, то и дело ощущая на  себе  любопытные 
взгляды окружающих. 
     Под  вечер  он  сошел   с   экспресса,   перебрался   по   мосту   на 
противоположную сторону платформы и сел на  другой  поезд,  старенький,  с 
крошечным купе. В нос ударил резкий запах конюшни. 
     Оставшийся путь Мэтью проделал в тишине, если не считать стука  колес 
и поскрипывания вагона. Вокруг простиралась зеленая однообразная  сельская 
местность.  Маленькие  полустанки  были   безлюдны.   Поезд   периодически 
останавливался, но никто не входил в  него  и  не  покидал  вагона.  Монах 
какое-то время разглядывал окленные выцветшими  фотографиями  стены  купе, 
затем выташил кинжал и принялся поигрывать им. Пытался взяться за  чтение, 
но никак не мог сосредоточиться. Когда поезд добрался до  нужной  станщии, 
Мэтью облегченно вздохнул и ступил на платформу. Уже смеркалось. Он  вышел 
со станции и зашагал по проселочной  дороге.  Прижав  к  себе  перекинутую 
через  плчо  сумку,  Мэтью  приблизился  к  автобусной  остановке  и  стал 
дожидаться автобуса. Наконец автобус вынырнул  из-за  угла  и  остановился 
перед монахом. Впереди, рядом  с  водителем,  сидели  двое  мужчин.  Мэтью 
кивнул им и прошел на заднее сиденье. 
     Через некоторое время он заметил роскошный лимузин, свернувший на  ту 
же дорогу. Когда автомобиль поравнялся с автобусом, Мэтью успел  заглянуть 
в глаза водителю. Несколько секунд  они  сверлили  друг  друга  взглядами, 
затем лимузин притормозил и отстал от автобуса. 
     Мэтью в страшном напряжении пытался справиться со своим волнением. Он 
дрожал с головы до ног. Итак, на приманку клюнули. 
     Мэтью раскрыл сумку и достал портативный передатчик, который дал  ему 
отец де Карло. Он коснулся пальцами кнопок на панели и прижал его  к  уху. 
Никогда раньше не приходилось ему пользоваться такой штуковиной, но сейчас 
он был рад, что имел ее при себе. 
     В это время автобус круто повернул и затормозил. Обернувшись к Мэтью, 
водитель объявил, что это конечная остановка. Монах поблагодарил шофера  и 
сошел с автобуса. Ему показалось, что он путешествует уже целую  вечность. 
Автобус  скрылся  из  виду,  а  Мэтью  удовлетворенно  хмыкнул,  обнаружив 
тропинку, что вилась сквозь бархат дерна. Он радостно  устремился  по  ней 
вперед, испытывая облегчение и приказывая себе не  оглядываться.  Он  даже 
начал разговаривать с овцами, которые, оторвав морды от  травы,  удивленно 
поглядывали на него. 
     Послышался рокот автомобиля, и монах оглянулся. Силуэт лимузина четко 
вырисовывался на горизонте в лучах заходящего солнца. 
     - Отлично, - громко проговорил Мэтью, шагая по заболоченному  лугу  и
радуясь, что находится на открытом  пространстве,  вдали  от  автобусов  и
поездов, вызывающих клаустрофобические настроения.
     Ему понадобилось минут двадцать, чтобы добраться до  долины.  Впереди 
на вершине скалы он разглядел очертания часовни. Купол ее был разрушен,  в 
сумеречном свете возвышались лишь неровные, обвалившиеся стены.  Часовенка 
напомнила Мэтью монастырь, и ему вдруг захотелось домой. Глянув под  ноги, 
он заметил белую палочку, воткнутую в  землю.  Мэтью  остановился,  достал 
передатчик, надавил на кнопку и поднес  аппарат  к  губам.  Чувствуя  себя 
несколько глуповато, он заговорил в микрофон, и голос  его  напугал  овец. 
"Мэтью у полукилометровой отметки. Торн следует параллельно в сотне метров 
к северо-востоку от меня. На нем голубой  капюшон.  -  Мэтью  помедлил.  - 
Прием". "Действуй, как договорились, вперед в часовню". -  Услышав  ответ, 
Мэтью округлил глаза от удивления и улыбнулся про себя. Современная  наука 
творит чудеса. Голос Мартина был  слышен  отчетливо,  как  будто  тот  был 
рядом, в каких-нибудь нескольких футах. Мэтью сунул передатчик  обратно  в 
сумку и зашагал вперед, пытаясь уловить шум автомобильного  двигателя.  Но 
единственное, что он услышал, был звук его собственного дыхания. 
     За все время путешествия собака  ни  разу  не  шевельнулась.  Положив 
морду на спинку заднего сиденья, она устремила  взгляд  на  дорогу  сквозь 
автомобильное стекло. Лишь  несколько  раз,  когда  лимузин  подскочил  на 
ухабах  узкой  дороги,  ее  огромное   тело   слегка   дернулось.   Машина 
остановилась, и собака напряглась в ожиданиии. Когда открылась дверца, она 
выпрыгнула из автомобиля и прямиком устремилась вглубь лесочка, бесшумно и 
незаметно двигаясь туда, где на фоне ночного неба  высился  черный  силуэт 
часовни. С каждым метром собака настигала свою жертву. 
     Мэтью добрался до кладбища и взглянул на часовню, высившуюся над ним. 
Сквозь разрушенные стены и пустые оконные  проемы  виднелась  луна.  Мэтью 
поздравил про себя отца де Карло за сделанный выбор.  Место  действительно 
как  нельзя  лучше  отвечало  предназначенной   схватке.   Разрушенная   и 
заброшенная  обитель  Господа  все  равно  являлась  Божьим   пристанищем. 
Гордость переполняла  Мэтью.  Он  выполнил  то,  что  было  ему  поручено. 
Довершить задуманное должны другие. 
     Мэтью крадучись пробирался между могил. Некоторые из них провалились, 
на других надгробия так накренились, что могилы казались сросшимися. Между 
могил метались  какие-то  тени.  Вдруг  Мэтью  услышал  страшный,  как  бы 
предупреждающий звук, и тут же к нему выскочила  крупная  овца.  Несколько 
мгновений она стояла, застыв  от  ужаса,  затем  дернулась  и,  постукивая 
копытами по надгробиям, помчалась в сторону. Мэтью с улыбкой повернулся  и 
проследил за овцой, пока она не скрылась  из  виду.  Взглянув  вперед,  он 
отшатнулся. Из тьмы на  Мэтью  уставилось  адское  видение  с  чудовищными 
клыками... 
     Целый день напролет эти двое не отрывали глаз от дороги. Они  болтали 
друг с другом, обсуждая всякую чепуху,  как  будто  разговорами  о  ерунде 
можно было отстраниться от жуткой реальности, и пристально вглядывались  в 
темноту. 
     - Он уже должен быть здесь... - прошептал Паоло. Когда он  произносил
эти слова, Мартин прижался к скале, ибо в то
мгновение он увидел Антихриста. Схватив Паоло за руку, он потащил  его  за 
собой через  разрушенный  вход  внутрь  часовни.  Они  подошли  к  темному 
массивному алтарю, возвышавшемуся посреди  часовни,  и  спрятались  в  его 
тени. 
     Снаружи  послышалось  движение.  Должно  быть  Антихрист   запыхался, 
взбираясь на вершину скалы. И  немудрено,  так  как  карабкаться  надо  на 
высоту порядка  сорока  футов.  Монахи  слышали  тяжелое  дыхание,  словно 
застревавшее в горле. Заметив в дверях силут, они замерли, будто вросли  в 
стену. "К алтарю, иди же к алтарю!" Это необходимо свершить на алтаре. Как 
бы повинуясь их мысленному приказу, фигура решительно скользнула в сторону 
алтаря, положила на него руки и неподвижно застыла. Зажав кинжал в  правой 
руке, Паоло схватил Антихриста левой рукой за шею, как его учили, и вонзил 
клинок. Он услышал  треск  костей  и  почувствовал,  что  рука  немеет  от 
охватившего его шока. Паоло хотел было выпустить из рук кинжал, но  вместо 
этого погрузил его глубже. Пальцы коснулись капюшона. "Пожалуйста,  только 
не кричи", - пробормотал Паоло. 
     Бубня что-то себе под нос  Мартин  высоко  занес  кинжал,  ударил  по 
капюшону, но промахнулся. Лезвие, попав в  плечо,  скользнуло  по  нему  и 
вонзилось в позвоночник. 
     Выдернув  кинжалы,  монахи  отшатнулись.  В  жутком  оцепенении   они 
наблюдали, как тело качнулось вперед и, медленно оседая, упало  на  алтарь 
лицом вниз. 
     Наступла короткая тишина, затем Паоло шагнул вперед и  перекрестился, 
бормоча  молитву.  Мартин  двинулся  следом  за  ним.  Монахи   с   трудом 
перевернули тело и оцепенели. Перед ними лежал Мэтью. Лицо его  застыло  в 
неестественной гримасе, невидящие глаза закатились так, что сверкали  одни 
белки. 
     Паоло и Мартин отпрянули от тела, отирая об одежду руки,  и  в  ужасе 
уставились друг на друга. Губы их беззвучно двигались, они пытались  найти 
объяснение, но его не было. Паоло поднял к небу  полные  страдания  глаза, 
только бы не смотреть в это страшное,  искаженное  гримасой  смерти  лицо. 
"Господи, Спаситель, - прошептал он, -  избавь  наши  умы  от  помрачения, 
предотврати беду..." 
     Вдруг сзади раздалось  звериное  рычание.  Повернувшись  всем  телом, 
Паоло увидел огромную собаку. Мартин тоже обернулся  и  застыл  на  месте, 
впившись взглядом в черного пса. Монахи инстинктивно  отступили  назад,  а 
чудовище, стоявшее в дверном проеме,  переводило  свои  пылающие  глаза  с 
одного на другого. Шерсть на нем вздыбилась, огромная пасть была оскалена. 
     "Окно", - мелькнула у  Паоло  спасительная  мысль.  Они  заберутся  в 
оконный проем и дождутся, пока эта тварь исчезнет. 
     Паоло почувствовал в руке ладонь Мартина и  двинулся  к  окну,  но  в 
оконном проеме вырисовывался череп шакала,  таращившийся  на  них  пустыми 
глазницами,  в  которых  ритмично  пульсировала  кровь.  Череп  как  будто 
освещался изнутри. 
     Монахи в ужасе отшатнулись. С их губ сорвалось невнятное  бормотание. 
Мартин оступился. Пытаясь  сохранить  равновесие,  он  вцепился  в  волосы 
Мэтью, но пальцы его  соскользнули  в  мертвые  глаза.  Мартин  вскрикнул, 
отскочил и, опять споткнувшись, растянулся на каменных плитках. Взгляд его 
различил на полу ржавую решетку. Она была наполовину отодвинута. Повинуясь 
какому-то внутреннему зову, Мартин подполз к решетке и заглянул вниз.  Это 
был старый  заброшенный  колодец  с  гладкими  черными  стенами.  Дно  его 
находилось у самого основания  скалы.  Не  колеблясь  ни  секунды,  Мартин 
протиснулся в отверстие и ухватился за прутья решетки. Ногами  он  пытался 
нащупать опору. Паоло забрался в колодец следом за  ним.  Монахи  повисли, 
вцепившись в  ржавую  решетку  на  высоте  пятидесяти  футов  от  земли  и 
прижавшись к стенам колодца. 
     Они неподвижно висели  над  пропастью.  И  вдруг  отчетливо  услышали 
какой-то странный, похожий на шлепанье, топот. Монахи  взглянули  вверх  и 
увидели страшного пса. Собака замерла у края колодца, слюна стекала  прямо 
на лицо Мартина. С  минуту  стояла  она  так,  словно  сторожа  их,  затем 
раздался скрежет. Решетка вместе  с  вцепившимися  в  нее  монахами  стала 
задвигаться. У Мартина и Паоло побелели косточки на запястьях - так крепко 
вцепились они в ржавые прутья. Тела их начали  раскачиваться,  ударяясь  о 
стенки колодца, ноги болтались в воздухе. 
     Решетка тяжело и плотно задвинулась.  Собака  торжествующе  зарычала. 
Паоло бросил на пса взгляд  и  почувсвовал,  как  его  левая  ладонь,  еще 
влажная от крови Мэтью, постепенно соскальзывает. И вот он  уже  висел  на 
одной руке,  опираясь  о  стену.  Со  второй  попытки  ему  удалось  опять 
ухватиться правой рукой за прутья. Тяжело дыша,  Паоло  смотрел  вверх.  А 
собака тем временем надавила лапой  на  пальцы  Мартина.  Монах  закричал, 
пытаясь оторвать собачью лапу. 
     - Не двигайся, - прошептал Паоло. - Оставь ее... Лицо его  исказилось
от страха. Мартин, уставившись на Паоло, покачал
головой. Рот у него приоткрылся, будто он силился что-то  сказать,  пальцы 
соскользнули, и Мартин рухнул вниз. Паоло зажмурил глаза, но заткнуть  уши 
он не мог. Он услышал протяжный вопль Мартина и стук тела о скалу. 
     Собака вновь зарычала, а затем как сквозь  землю  провалилась.  Паоло 
открыл глаза. Он был сильным и выносливым, но прекрасно понимал, что может 
провисеть  еще  минуты-полторы  от  силы.  И  тут  Паоло  заплакал,  слезы 
струились по его лицу, стекая на подбородок. В свои последние  секунды  он 
надеялся, что боль не продлится целую вечность... 

                      Глава двенадцатая   

     Впервые за этот год денек  выдался  по  настоящему  теплым.  Весенний 
солнечный свет заливал гостиную в загородном доме Дэмьена. Он бил в  глаза 
телевизионщикам, устанавливающим оборудование. 
     Обычно молчаливые и циничные, сейчас они  перебрасывались  шуточками. 
Удивительно, как на свой лад перекраивало людей весеннее солнце. 
     А на террасе Дэмьен и Дин без особой  радости  разглядывали  весенние 
цветы. Оба предпочитали осень. Молча прогуливались они  вдоль  террасы,  и 
Дин  размышлял  про  себя,  станет  ли  Дэмьен   когда-нибудь   нормальным 
человеком. Напряжение Торна распространялось на весь персонал,  и  Дин  на 
своей шкуре ощущал состояние Дэмьена, как будто страдания того были чем-то 
вроде заразной болезни. Дин плохо спал, стал раздражительным. Он прекрасно 
прожил бы без этой Рейнолдс, вечно торчавшей рядом. Она являлась частью их 
тревог. Дин был в этом уверен. Но в конце концов это не его дело. 
     Дин решил нарушить затянувшееся молчание. - Итак, у  нас  уже  четыре 
кинжала, - начал он. 
     Дэмьен кивнул: - Дин, осталось три, но я не могу больше терять время. 
-  Он  помедлил,  затем  еле  слышно  продолжал:  -  Единственный   способ 
отделаться от Назаретянина - это истребить по всей стране  всех  младенцев 
мужского пола, родившихся ночью двадцать четвертого марта. 
     Дин оторопел, не веря своим ушам, и взглянул на Дэмьена.  Лицо  Торна 
выражало твердую решимость,  и  Дин  даже  присвистнул,  пытаясь  мысленно 
охватить грандиозность предложения. 
     - Но можем ли мы быть уверены, что он до сих пор еще здесь, в стране?
- сделал он слабую попытку возразить.
     - В пророчестве сказано, что Он явится на острове Ангелов,  -  заявил
Дэмьен.  -  А  эти  педантичные  христиане  точно   придерживаются   буквы
предсказания.
     Они пришли в  сад.  Дэмьен  сорвал  цветок  с  куста  рододендрона  и 
принялся обрывать лепестки. 
     - Как Барбара? - поинтересовался он.
     - Хорошо, - ответил Дин.
     - А как твой сын? Дин тут же  подавил  в  себе  страшную  догадку.  -
Прекрасно, прекрасно, -
заверил он Торна. 
     Их окликнули. Дин повернулся и увидел, что  к  ним  подбегает  Питер. 
Дэмьен даже не взглянул на него, по-прежнему не сводя глаз с Дина. 
     - Он ведь родился ночью двадцать четвертого марта, не так ли?
     - Кто? - Дин прикинулся дурачком и тянул время.
     - Твой сын.
     - Нет. - Впервые Дин солгал Дэмьену. До сегодняшнего дня  в  этом  не
было ни нужды, ни смысла. Этот человек читал  все  его  самые  сокровенные
мысли. - Нет-нет, - повторил Дин, - двадцать третьего марта, как раз перед
полуночью.
     Питер подбежал к ним и передал, что  мама  готова  начать  работу.  - 
Скажи ей, что мы уже идем, - пообещал Дэмьен, все еще пристально глядя  на 
Дина. Он оборвал с  цветка  все  лепестки  и  теперь  мял  в  пальцах  его 
сердцевину. - Уничтожьте Назаретянина, - еле слышно произнес Торн. 
     - Но как? - раздраженно бросил Дин.
     - Для этого-то и существуют  ученики,  -  просто  заметил  Дэмьен.  -
Собери их всех на острове в воскресенье. В субботу я прихвачу с  собой  на
охоту в Корнуэлл Кейт и Питера, так что туда доберусь сам.
     Он  повернулся  и  зашагал  к  дому,  улыбнувшись  и   пожелав   Дину 
приободриться. 
     Дин  наблюдал  за  ним.  Да  уж,  приободриться.  Пожелание  в   духе 
британцев: "Возьми себя в  руки.  Вот  теперь  можешь  и  чай  с  орешками 
попить". Внезапно Дин осознал, как остро ненавидит эту женщину. Именно она 
оказывает  на  Дэмьена  плохое  влияние.  И   впервые   Дин   почувствовал 
безотчетный  страх,  будто  совершил  ужасную  ошибку.  Волна  внутреннего 
сопротивления поднялась было в  нем,  но  он  тут  же  совладал  с  ней  и 
направился в кабинет, где хранились документы, в том числе и разнообразные 
списки. Бежать ему было некуда. Он давно продал свою душу и никто  не  мог 
возвратить ее ему.  Сожалеть  о  чем-то  уже  поздно.  Однако,  подойдя  к 
письменному столу и подняв телефонную трубку, он поклялся себе, что  одной 
вещи не сделает никогда, даже если это будет  означать  для  него  великие 
муки... 

     В тридцати милях к востоку, в Чэнсэри Лейн -  самом  сердце  обитания 
английских юристов, -  молодой  адвокат  по  имени  Фрэнк  Хатчинс  поднял 
трубку, внимательно выслушал звонившего и, порозовев от волнения,  повесил 
ее. Он вызвал своего клерка и отпустил его на весь день.  Убедившись,  что 
персонал покинул контору, Хатчинс подошел к сейфу,  вытащил  справочник  и 
положил его рядом с телефоном. 
     Сколько же лет прошло, попытался вспомнить адвокат.  Три  года  назад 
его взяли на службу, правда, целый год он валял дурака, томительно  ожидая 
настоящего дела. Наконец ему оказали такую честь, и он достойно  справился 
со своей работой. А начал  Хатчинс  с  того,  что  принялся  выуживать  из 
воскресных газет нужную информацию. Он выискивал заголовки вроде "Сатанизм 
и сотворенное им зло" и тщательно  исследовал  подобные  статьи.  В  конце 
концов у него собралось изрядное досье. 
     И вот его час пробил. Хатчинс трудился весь день напролет.  Когда  он 
покинул свой  кабинет,  в  ушах  все  еще  стояло  дребезжание  телефонных 
звонков. Адвокат закатился в бар и, в  одиночестве  восседая  за  стойкой, 
потягивал "чери". 

     Для сестры Ламонт  поменять  свою  смену  на  другую  было  делом  не 
сложным. Подружка Шарки знала об ее новом ухажере и догадывалась,  как  он 
ей дорог. Когда Ламонт попросила о  замене,  Шарон  великодушно  уступила, 
проворчав, правда, что теперь у нее получилась двойная смена. 
     Сестра Ламонт поблагодарила Шарон, упаковала свою  дорожную  сумку  и 
отправилась на станцию. В понедельник Шарон потребует  от  нее  детального 
изложения событий, поэтому прямо сейчас, не откладывая в долгий  ящик,  ей 
надо напрячь свою фантазию и сочинить достойную  историю,  чтобы  развлечь 
бедную толстушку... 

     ...В  Хампстеде  десятилетний  Тревор  Грант  разработал   план.   Он 
прекрасно понимал, что родители ни  за  что  не  отпустят  его  одного  на 
уик-энд. Если он исчезнет, то они поднимут на ноги всю полицию и  начнется 
дурацкий переполох. Тревор позвонил своему кузену в Уэмбли  и  узнал,  что 
сможет у того погостить. Значит, он выиграет какое-то время. А когда  мать 
поймет, что он не собирается возвращаться в этот же день, Тревор будет уже 
в Корнуэлле и просто звякнет им, чтобы  они  не  сходили  с  ума.  Положив 
трубку, Тревор  пересчитал  свои  карманные  деньги  и  стал  прикидывать, 
попросить ли у мистера Хатчинса денег на проезд или лучше  просто  стащить 
их. Он остановился на последнем. В будущем  он  еще  не  раз  прибегнет  к 
подобному решению. 

     В Ливерпуле преподобный отец Грэхэм Росс вызвал молодого священника и 
осведомился,  не  сможет  ли  тот  провести  воскресную  службу  за  него. 
Воскресенье - день семейного траура,  объяснил  Росс.  Молодой  человек  с 
готовностью согласился. Он выразил свои соболезнования, испытывая волнение 
при мысли о предстоящем выступлении перед многочисленной аудиторией. 
     - Благослови тебя Господь, - напутствовал священника Росс и  вернулся
в свой приход. Он возьмет с собой в Корнуэлл черное одеяние и свой любимый
крест с фигуркой Христа, висящего вверх ногами...

     ...Доктор Горацио Филмор позвонил из своего кабинета жене и  сообщил, 
что в этот уик-энд ему придется выехать на срочную деловую встречу. По  ее 
голосу он понял, что жена не поверила ему. Возможно, она будет  проверять, 
звонить, выяснять, и когда он, наконец,  вернется,  разразится  чудовищный 
скандал. Да ладно, пусть орет сколько влезет. Он даже находил  прелесть  в 
этих ссорах, добавлявших перцу в их скучную семейную рутину... 

     По всей стране мужчины, женщины и дети собрались в  дорогу.  Они  еще 
раз проверили маршрут перед  путешествием  к  их  общей  заветной  судьбе. 
Каждый осознавал, что готов выполнить  все,  что  пожелает  или  потребует 
Дэмьен Торн. 

                      Глава тринадцатая   

     С тех  пор  как  страшная  весть  обрушилась  на  него,  Антонио  был 
безутешен. Он любил  их  всех,  особенно  Мэтью,  которого  знал  вот  уже 
тридцать лет. Но постепенно его скорбь превращалась в гневное ожесточение. 
Он начал испытывать страстную ненависть к человеку по имени  Дэмьен  Торн. 
Если бы это было в его власти, он не просто вонзил бы в  него  кинжал.  Он 
придумал бы для Торна долгую, мучительную смерть. Лежа в постели,  Антонио 
представлял себе, как разрезает Дэмьена на мелкие кусочки. Бог не стал  бы 
наказывать его за эту жестокость. 
     Днем и ночью монах раздувал пламя своей ненависти. Он  начисто  забыл 
об осторожности. Его безудержная ярость то и дело  выплескивалась  наружу, 
стоило в разговоре коснуться имени Дэмьена Торна. 
     У Антонио имелся собственный план. Торна следует захватить, когда тот 
будет  находиться  без  охраны.  За  ним  нужно  охотиться   на   открытом 
пространстве, зажать, обложить его, как зверя, каковым он и является. 
     На этот раз отец де Карло не возражал, поскольку у него  не  осталось 
выбора. 
     Пока  поезд,  громыхая  по  рельсам  уносил  их  на  запад,   Антонио 
поглядывал на юношу, примостившегося рядом. Симеон так юн и нежен. Он то и 
дело всхлипывал во сне, как будто его одолевали кошмары. Антонио  коснулся 
влажного  лба  юноши.  "Бедный  мальчик,  -   подумал   монах,   -   такой 
чувствительный". Вот он - Антонио - никогда не испытывал кошмаров. Отец де 
Карло  заметил  однажды,  что  причиной  тому  -  отсутствие   у   Антонио 
воображения. Ну а что еще мог сказать священник? 
     Всю дорогу Антонио обдумывал план,  прорабатывал  его  до  мельчайших 
деталей. Выполнение его потребует тщательной подготовки, точности,  вплоть 
до секунды, и, конечно же, удачи. На везение приходилось только надеяться, 
но если разработать план досконально, то у него появятся шансы на победу. 

     Все шло гладко с самого начала. Они устроились в деревенской  таверне 
и через короткое время уже беседовали с местными фермерами. Общаться  было 
довольно сложно. Люди в этой местности говорили на странном  диалекте.  Но 
все равно им удалось понять  друг  друга,  и  они  без  умолку  болтали  о 
политике, спорте и таких штуках, о которых Антонио знал  лишь  понаслышке. 
Но он был прекрасным слушателем. К концу вечера у них с Симеоном  завелась 
уже куча друзей. Хорошенько надравшись пивом, Антонио лежал  в  постели  и 
размышлял  о  том,  что,  останься  он  в  миру,  вполне  мог  бы  достичь 
определенных высот на деловом поприще,  ибо  обладал  умом  расчетливым  и 
предприимчивым. 
     На следующее утро они прогуливались по полям  с  одним  из  фермеров. 
Этот человек не задавал лишних вопросов и, когда Антонио спросил его,  где 
можно достать лошадей и терьеров для  охоты  на  лис,  даже  не  удивился. 
Просто  объяснил,  у  кого  все  это  можно  найти.  Если  человеку  вдруг 
понадобился терьер, разве это не его личное дело? А захочет  рассказать  - 
так расскажет. 
     Милю за милей оставляли они позади себя, вышагивая по полям то  через 
молодую поросль, то через подлесок. По виадуку пересекли узкое ущелье,  по 
дну которого протекала речушка. На несколько минут задержались на мосту  и 
посмотрели вниз, на речку. Но  взгляд  Антонио  впился  в  противоположный 
конец моста. Часть скалы здесь обрушилась,  и  в  месте  обвала  виднелась 
влажная земля. 

     Битый час дремала лисица в своем жилище. Расслабившись и прижав  уши, 
она время от времени принюхивалась и потягивалась, пытаясь повернуться  на 
бок. Но места в норе было недостаточно. Лисица зевнула. При этом ее задние 
лапы вздрогнули, будто она собиралась бежать. 
     И тут животное почуяло опасность.  Навострив  уши,  лисица  мгновенно 
проснулась и  поползла,  задевая  головой  свод  норы.  Снаружи  доносился 
собачий лай и царапанье. Пятно света впереди -  и  без  того  небольшое  - 
внезапно исчезло, как будто вход в нору чем-то загородили... 
     Навстречу ей полз терьер, глаза  его  сверкали.  Лисица  стремительно 
прыгнула на него, вцепилась в собачью морду  и  затрясла  ею.  В  какой-то 
момент она выпустила голову терьера, нацелившись ему  в  глотку.  Подобрав 
под себя задние лапы, лисица завалилась на  бок,  мгновенно  проскользнула 
под собакой и прижалась  к  стене  норы.  Лязгая  зубами,  терьер  пытался 
выхватить клок лисьей шерсти, но его противница оказалась  проворней,  она 
моментально подрыла лапами землю и молниеносно рванулась вперед, к свету. 
     И тут она мордой врезалась в какой-то  предмет.  Охваченная  паникой, 
лисица пыталась развернуться, но не могла  сдвинутться  с  места.  Путь  к 
отступлению был отрезан, ей некуда было деваться - ни вперед, ни назад. 
     Симеон действовал быстро. Как только лисица оказалась  в  клетке,  он 
захлопнул крышку. Монах крепко  держал  клетку,  не  обращая  внимания  на 
вылезшего из норы терьера. Тот был весь заляпан  грязью,  с  морды  капала 
кровь, и он выл от боли и возмущения. 
     Антонио, верхом  на  серой  кобыле,  наклонился,  перехватил  из  рук 
Симеона клетку и торжествующе поднял кверху кулак. 

     Часом пзже возле замка Мэнор  вот-вот  должна  была  начаться  охота. 
Участники уже допивали глинтвейн и возвращали грумам  кружки.  В  утреннем 
тумане клубилось дыхание гончих и лошадей. Собаки  нетерпеливо  перебирали 
лапами, то и дело наталкиваясь друг на друга. Топча копытами  землю,лошади 
были готовы сорваться  с  места  в  карьер.  Кейт  расправляла  на  Питере 
курточку. "До чего же он красив,  -  подумалось  ей,  -  в  этих  бриджах, 
сапожках  и  охотничьей  куртке".  Однако  Кейт  чувствовала,   что   сына 
раздражает ее внимание. Мужчины, отправляющиеся на охоту  не  нуждаются  в 
том, чтобы рядом суетились какие-то женщины, пусть даже  их  матери.  Кейт 
отошла от сына, и тот быстро смешался с остальными участниками. Женщина  с 
трудом  сдерживала  волнение.  Пронзительное  ржание  заставило  ее  резко 
обернуться.  В  дверях  показался  Дэмьен  и  направился  к  великолепному 
антрацитовому  жеребцу.  Конь  бешено  повел  глазами  и,  обнажив   зубы, 
отпрянул. Волнение жеребца передалось  и  другим  скакунам.  Один  из  них 
несколько раз норовисто лягнулся, чуть было не сбросив седока, другие  же, 
яростно раздувая ноздри, зафыркали и захропели. 
     Вокруг черного жеребца засуетились люди. Странно, поражались они, что 
случилось с лошадьми? Обычно они были такими покладистыми. Однако и минуты 
не прошло, как грум успокоил антрацитового жеребца. Дэмьен сунул в  стремя 
ногу и вскочил в седло. Несмотря на охотничью одежду,  он  вдруг  напомнил 
Кейт кого-то из героев вестернов. Видимо, из-за манеры сидеть в седле. Да, 
американцы по-другому скачут на лошадях, и она отдала  должное  мастерству 
Дэмьена. Кучка репортеров толкалась возле  Торна,  и  Кейт  улыбнулась.  А 
неплохо будут смотреться в газетах снимочки: американский посол,  решивший 
поразвлечься на охоте. 
     Питеру достался пони. Мальчик  умело  вскочил  в  седло  и  улыбнулся 
матери, когда та направилась в его сторону. 
     - Держись сзади, возле  Сьюзен,  -  напутствовала  сына  Кейт,  кивая
молодой женщине на небольшой лошадке. - И не выпендривайся перед Дэмьеном.
     - Не буду, - заверил ее Питер с ангельской улыбочкой на  губах.  Кейт
слишком хорошо знала эту улыбку. Он с кротким смирением
соглашался со всем, чтобы мать ни говорила, а сам, разумеется,  делал  все 
наоборот. 
     - И не заводись понапрасну, - Кейт наклонилась, лаская пони,  -  тебе
еще только предстоит крещение кровью.
     - Что означает  "крещение  кровью"?  -  продолжая  наивно  улыбаться,
спросил Питер, и глаза его округлились.
     - Ты прекрасно знаешь, что это означает, - покачала головой Кейт.
     - Честно, нет.
     - Это старая охотничья традиция, - вмешалась в разговор Сьюзен.
     - Ты сейчас впервые на охоте, - терпеливо  объясняла  Кейт.  -  Когда
убьют  лисицу,  ее  кровью  вымажут  тебе  щеки.  -  Она   улыбнулась.   -
Удовлетворен?
     Питер кивнул, скорчил ей рожицу и обернулся на звук охотничьего рога. 
- Будь осторожен! - крикнула Кейт. 
     Сын с любопытством взглянул на нее. - Почему ты всегда  дрожишь  надо 
мной? - Потому, что тебя очень  люблю.  Ты  -  единственное,  что  у  меня 
осталось. 
     И вот они умчались - всадники на лошадях и целая стая  гончих.  Когда 
они  достигли  подножия   холма,   Дэмьен   догнал   передних   всадников, 
непринужденно болтавших о том, как убить лису. 
     - Да, уж давно такого не случалось, - присвистнул  главный  егерь,  -
эти чертовы лисы стали такими хитрыми.
     На вершине холма Дэмьен  оглянулся,  пересчитывая  наездников.  Всего 
двадцать пять человек, считая Сьюзен и Питера. Мальчик помахал ему, Дэмьен 
отсалютовал в ответ, а затем взглянул на главного егеря, который  указывал 
на подлесок внизу, в четверти мили от места, где  они  сейчас  находились. 
Старик принюхивался к чему-то,  как  те  гончие,  которых  он  только  что 
направил вниз с холма. Собаки помчались что есть  духу,  пригнув  к  земле 
морды. Они слились в единое целое, испытывая безудержную радость от  того, 
что вырвались, наконец, за пределы своей собачьей конуры. 
     Пока собаки прочесывали подлесок, всадники - кто  терпеливо,  кто  от 
возбуждения привстав в стременах - ждали, готовые в любой момент рвануться 
вслед за собаками. Наконец тишина была прервана. Гончие  залаяли.  Главный 
егерь протрубил в рог и поскакал вниз. 
     Дэмьен последоавл за  ним.  Остальные  всадники  помчались  вдогонку. 
Переведя лошадей в галоп, они скоро достигли подлеска и,  приблизившись  к 
густой поросли, перешли на шаг. 
     Дэмьен, завороженный охотой, услышал вдруг сзади крик и звук падения. 
Он резко обернулся и  увидел  распростертое  на  земле  неподвижное  тело. 
Дэмьен с беспокойством переводил взгляд с  одного  наездника  на  другого, 
выискивая глазами Питера. Наконец  кусты  раздвинулись.  Заметив  мальчика 
верхом на пони, он улыбнулся. 
     Дэмьен первым выследил лисицу. Глаза его сузились,  ноздри  раздулись 
от возбуждения. Из горла вырвался сдавленный хрип, и Торн замер на  месте, 
поджидая главного егеря. Мгновение спустя старый егерь издал  воинственный 
клич и припустилсвою лошадь сквозь кусты в сторону гончих и огненно-рыжего 
зверька, мчащегося впереди через поле. 
     Дэмьен прижался к лошади и пустился в погоню. Он без  труда  опередил 
всех, возглавив кавалькаду. Еще несколько секунд и он догнал свору  гончих 
и, распластавшись на своем черном жеребце, очень скоро оставил  ее  далеко 
позади. 
     Охотники восхищенно и с удивлением наблюдали как мастерски  управляет 
Дэмьен жеребцом. Никогда еще не доводилось им видеть,  чтобы  лошадь  этой 
породы неслась так быстро... 
     Брат  Антонио  в  бинокль  разглядывал  сцену  погони  и,   довольный 
происходящим, улыбался. Все шло по плану. 
     Он повернулся к серой кобыле, вскочил в седло  и  поправил  на  спине 
ружье, постоянно бившееся о клетку, привязанную  к  передней  луке  седла. 
Лисица внутри клетки огрызнулась и бросилась было на  него,  но  монах  не 
обратил на нее внимания.  Он  проскакал  по  лесу  добрую  сотню  ярдов  и 
очутился, наконец, в намеченном местечке. Антонио спешился,  отвел  лошадь 
подальше в кусты и привязал ее. Потом  отстегнул  ружье  и  поднял  его  к 
плечу. 
     Прищурив глаза, всматривался Антонио  вдаль.  Губы  его  были  плотно 
сжаты. "Если бы все было так легко, - думал он, - если бы  все  это  можно 
было разрешить ружейным выстрелом". 
     И тут Антонио заметил лисицу. Он спустил курок. Осечка. Он  выстрелил 
снова, подбежал к убитой лисице, поднял трупик и, торопливо  возвратившись 
той же дорогой, закинул его в кусты. Затем отвязал от седла клетку и  стал 
продираться  назад  к  тропинке.  Он  то  и  дело  прислушивался,  пытаясь 
определить, насколько приблизилась свора гончих. Она  уже  почти  настигла 
его.  Антонио  молниеносно  распахнул  дверцу  клетки,  и  лисица  тут  же 
выскочила на тропинку. Антонио бросился на землю и прижался  к  ней  лицом 
как раз в тот самый момент, когда  Дэмьен,  а  за  ним  гончие,  преследуя 
лисицу, пронеслись мимо. 
     Антонио подхватил мертвую лисицу,  привязав  ее  к  длинной  веревке, 
вскочил на лошадь и поскакал обратно, надеясь поспеть вовремя.  На  дороге 
он оказался за несколько секунд  до  того,  как  туда  примчалась  собачья 
свора. Когда Антонио внезапно появился среди них и неожиданно  повернул  в 
обратную сторону, собаки замешкались в растерянности,  но  затем  одна  за 
другой бросились следом. Они пытались ухватить труп лисицы, привязанный  к 
лошади Антонио и тащившийся за ней на веревке по грязной дороге. 
     Через некоторое время монах свернул направо и  поскакал  галопом.  За 
ним по пятам мчались гончие. За спиной он уже слышал стук  копыт  и  крики 
отставших охотников. 
     Антонио  ликовал.  Разделив  их,  он  добился  своего.  Все   отлично 
сработало. На полном скаку монах подтянул  веревку  и  ухватил  лисицу  за 
голову. Дорога из лесу  теперь  резко  спускалась  к  берегу,  где  стояла 
мельница. Отвязав веревку от лисьего трупика, Антонио подбросил его высоко 
в воздух и еще успел заметить, как он свалился футах в тридцати от старой, 
разрушенной мельницы. Но монах даже не остановился. Времени было в  обрез. 
К месту встречи он должен подоспеть вовремя. 
     ...Дэмьен, распластавшись, мчался по тропинке, что-то  нашептывая  на 
ухо жеребцу. Лисица скрылась из виду, и Дэмьена это поразило. Похоже,  что 
зверек несся сейчас еще быстрее, чем прежде, на старте. Лес поредел,  Торн 
увидел впереди глубокое ущелье  и  мост  через  него.  Лисица  направилась 
прямиком к ущелью, нырнула в ворота моста и устремилась дальше. 
     Дэмьен  пришпорил  лошадь  и  снова  помчался   вперед.   За   мостом 
расстилалось  открытое  поле.  Там  загнанной  лисе  уже  не   спрятаться. 
Оказавшись на мосту, Дэмьен мельком взглянул через парапет, а когда  вновь 
поднял глаза, то увидел, что лиса вдруг остановилась и неожиданно  исчезла 
в норе.  Дэмьен  выругался  и  в  сердцах  бросил  поводья.  Свора  гончих 
огрызалась возле норы, собаки яростно рыли лапами землю, скуля от отчаяния 
и бессильной злобы. 
     Дэмьен спешился. Хрипло дыша, он сорвал с головы жокейский  картуз  и 
смахнул пот со лба. Похоже, егерь  был  прав  -  день  выдался  неудачным. 
Дэмьен подошел к собакам, наклонился и  попробовал  заглянуть  в  нору.  А 
когда поднял голову, то увидел идущего в его  сторону  молодого  монаха  с 
кинжалом в руке. Дэмьен медленно распрямился, заметив, что монах запер  за 
собой ворота с одной стороны виадука. Резко  обернувшись,  Дэмьен  увидел, 
что  и  на  противоположной  стороне  моста  медленно  закрылись   ворота. 
Седобородый монах, двигающийся к нему верхом на лошади, тоже сжимал в руке 
кинжал. 
     Дэмьен окаменел. Его поймали в ловушку! Но как,  как  они  могли  это 
сделать, как могли угадать, куда именно побежит лисица? Однако времени  на 
размышления не оставалось. С обеих сторон к нему приближались  вооруженные 
кинжалами монахи. 
     Вглядевшись в лицо старца, Дэмьен отметил, что на  губах  его  играет 
победная улыбка. Всадник и лошадь были не дальше, чем в  десяти  ярдах  от 
него, когда Дэмьен перевел взгляд на кобылу и пристально, не  мигая,  стал 
смотреть в глаза лошади. Он нарисовал в воображении страшный финал  погони 
шакалов за лошадью: вот они настигают ее, впиваются зубами в ляжку, виснут 
на боках до тех пор, пока она не падает на колени. Ноги лошади изодраны  в 
клочья, а шакалы яростно рвутся к животу, выгрызают  куски  мяса,  терзают 
внутренности. Лошадь бьется от боли, угасающим взглядом  обводя  тварей  с 
окровавленными пастями, пожирающими ее живую плоть... 
     Кобыла под Антонио  вдруг  резко  остановилась,  не  реагируя  ни  на 
поводья, ни на шпоры. Глаза ее расширились от ужаса, она замотала  головой 
из стороны в сторону, но не смогла избавиться  от  пронзительного  взгляда 
Дэмьена. Внезапно кобыла взвилась на дыбы  и  сбросила  Антонио  прямо  на 
парапет. Лишь  мгновение  его  тело  удерживалось  на  парапете,  а  затем 
сорвалось вниз. Бессильно взлетели и опустились руки,  из  горла  вырвался 
протяжный крик, оборвавшийся на дне ущелья. 
     Дэмьен резко обернулся. Молодой монах стоял  в  нескольких  шагах  от 
него. Лицо его побелело от ужаса, когда он взглянул через парапет  на  дно 
ущелья. Но монах быстро совладал с собой и,  сжав  кинжал,  стал  медленно 
приближаться к Дэмьену. Дэмьен не сдвинулся с  места.  Он  просто  перевел 
взгляд на самую большую собаку и стал смотреть ей прямо в глаза... 
     Однако теперь перед его мысленным взором проносились совершенно  иные 
видения. Собака, как завороженная, не сводила с Дэмьена  сузившихся  глаз. 
Она наклонила голову набок и тяжело дышала. Всего несколько секунд  стояла 
она замерев, потом медленно повернулась. Симеон находился в шаге  от  нее. 
Собака стремительно прыгнула на монаха,  пытаясь  вцепиться  ему  прямо  в 
горло, но промахнулась и ухватила его за плечо, вырвав клок одежды. Симеон 
выронил кинжал, отступил назад  и  в  полнейшем  недоумении  посмотрел  на 
кровь, сочившуюся из раны.  Он  коснулся  плеча  и  нахмурился.  Несколько 
мгновений все стояли молча, застыв, как на картине: двое мужчин и  собака. 
И тут второй пес бросился на спину Симеону.  Собака  когтями  вцепилась  в 
одежду, зубы ее лязгали. Она  пыталась  ухватить  монаха  за  шею.  Симеон 
рванулся, и пес, сильно ударившись о парапет, взвыл от боли.  Но  вот  уже 
третья собака набросилась на монаха, а  за  ней  и  четвертая.  Пинаясь  и 
расшвыривая гончих, Симеон схватил одну из них за горло и сдавил ей морду. 
Тут же, снизу, ему на грудь прыгнула еще одна собака. Симеон споткнулся и, 
неловко расставив руки, упал. Свора собак  мгновенно  облепила  монаха,  и 
крик его внезапно оборвался. 
     Дэмьен взглянул на часы. Схватка длилась всего полторы минуты,  ровно 
столько, сколько одной из собак понадобилось,  чтобы  добраться  до  горла 
монаха и разодрать его. Теперь же свора обезумела от крови  и  еще  долгое 
время терзала мертвое тело Симеона. 
     Для гончих эта утренняя охота выдалась на редкость удачной. 
     Вернувшись в замок,  Питер  принялся  жаловаться  матери:  -  Дэмьен, 
наверное, преследует другую лисицу, - ворчал он, - наша удрала за водопад. 
     Кейт пожала плечами. - Думаю, и я предпочла бы утонуть,  лишь  бы  не 
быть в клочья изодранной. 
     Питер с улыбкой взглянул на  мать.  Чувством  юмора  оба  обладали  с 
избытком,  а  это  уже  было  кое-что,  особенно  в  сложном  подростковом 
возрасте. 
     Кейт стиснула руку сына,  но  Питер  уже  глядел  через  ее  плечо  и 
указывал на что-то пальцем. Она оглянулась и разглядела Дэмьена, скачущего 
в их сторону. Сзади него мчалась свора гончих. Морды их были в крови. 
     Питер  устремился  навстречу  Дэмьену.  -   Ты   поймал   лисицу?   - 
приблизившись, воскликнул мальчик. -  Гончие  не  много  оставили  мне  на 
память, - охладил тот его пыл, - однако  я  кое-что  припас  для  тебя.  - 
Дэмьен полез в карман и вытащил густо пропитанный кровью платок. 
     - Ты можешь окрестить меня  этой  кровью?  -  спросил  Питер.  -  Это
считается?
     - Для меня считается, - заверил его Дэмьен. Он наклонился  и  вымазал
кровью щеки мальчика. Питер коснулся лица,
увидел кровь на своих пальцах и прижал их к губам. 
     В сотне ярдов от них стояла Кейт. Она наблюдала за ними... и ей стало 
не по себе от увиденного. 

     Глава четырнадцатая 

     На протяжении всего долгого  путешествия  в  Корнуэлл  Френк  Хатчинс 
дразнил свое воображение, подогревая себя мыслями о  предстоящей  встрече. 
Он хотел приехать первым, чтобы  стоять  в  первых  рядах  и  видеть  его, 
подойти к нему как можно ближе. Может быть, удастся даже  переброситься  с 
ним хоть парой слов и получить его благословение за все,  что  сделал  он, 
Хатчинс. В конце концов ведь именно он - Френк Хатчинс - собрал их вместе. 
Он являлся жизненно важным элементом в этом огромном организме,  и,  если, 
конечно, повезет, Дэмьен Торн его выделит. 
     Когда Хатчинс очутился на стоянке, он с радостью  обнаружил,  что  ни 
один автомобиль не опередил его. Он прибыл рано. И он будет первым. 
     Хатчинс захлопнул автомобильную  дверцу  и  двинулся  по  тропинке  к 
убежищу среди скал. Нужно было пройти пешком с  полмили,  и,  прежде,  чем 
Хатчинс добрался до места сбора, он услышал,  как  внизу  волны  бьются  о 
скалистый берег, и разглядел мигающий вдали маяк. 
     Хатчинс некоторое  время  любовался  морским  пейзажем,  затем  начал 
спускаться вниз, к морскому берегу. Ночь была  беззвездная,  тьма  -  хоть 
глаз выколи, и он пару  раз  поскользнулся.  Достигнув  подножия,  Хатчинс 
обернулся на скалы, окаймляющие их убежище. 
     Тайное убежище было необычным  и  странным,  и  Хатчинс  почувствовал 
вдруг, как в нем начинает расти волнение. Кровь запульсировала  в  висках. 
Он обернулся и разглядел первых учеников,  пробирающихся  сюда,  маленькие 
световые пятнышки от фонариков - три человека, четыре... еще одна группка, 
и еще. Волна гордости захлестнула Хатчинса - вот он каков! - и он принялся 
расставлять всех на скале. Находясь среди учеников, Хатчинс перезнакомился 
с  ними.  Назначенный  час  приближался.  Хатчинс  стоял  на  пляже  возле 
молоденькой медсестры и озирался по  сторонам.  Каждый  из  присутствующих 
вглядывался  в  море,  тысячи  лиц,  освещеннных  колеблющимся   отблеском 
далекого маяка, тысячи белых пятен подобно чайкам на фоне темной скалы. 
     - Вот он, - шепнула сестра Ламонт, и Хатчинс взглянул на горизонт. Он
тут же услышал шум мотора и свист вертолетных винтов. Хатчинс  поперхнулся
от волнения, когда черный огромный вертолет, мигая посадочными огоньками и
кружась над ними, начал снижаться и  опустился  на  берег  в  каких-нибудь
пятидесяти ярдах от толпы. Хатчинс хотел было двинуться вперед, но остался
стоять на том же месте.
     Теперь он  уже  видел  его,  задержавшегося  на  мгновение  в  проеме 
вертолетного люка. Хатчинс внезапно задохнулся и тут же почувствовал,  как 
медсестра прижалась к нему, ее ладонь коснулась его руки. 
     Дэмьен спрыгнул на берег и стоял неподвижно, ожидая,  пока  вертолет, 
взлетев, покружится над морем и исчезнет за горизонтом. 
     Воцарилось молчание. Дэмьен возвел руки к небу. - Ученики Царя  Ночи! 
- прокричал он. - Я стою перед вами от имени единственно подлинного бога - 
князя Подземной империи, сброшенного с небес, но ожившего во мне. 
     Он помедлил, затем продолжал: - Вы слышите меня? 
     Каждая  женщина,  каждый  ребенок  и  каждый  мужчина  в  один  голос 
ответили: 
     - Мы слышим и подчиняемся. Свет маяка вновь достиг скал, выхватив  из
тьмы лица, застывшие в
немом повиновении и страхе. В этом  неясном  свете  Хатчинс  на  мгновение 
уловил выражение лица своей соседки: глаза горели возбуждением, губы  были 
влажными. 
     - И теперь я вам приказываю, - опять раздался громкий голос Торна,  -
найти и уничтожить младенца - Назаретянина.
     Медсестра ближе придвинулась к Хатчинсу. - Убейте Назаретянина,  и  я 
буду царствовать вечно. Если вам это не удастся, я погибну. 
     - Нет, - прошептала Ламонт, - я не допущу промаха.
     - Убейте Назаретянина, и вы, мои ученики, унаследуете Землю. Если вас
постигнет неудача, вы  бесследно  исчезнете.  Убейте  Назаретянина,  и  вы
познаете райскую жестокость и восторг отца моего.
     Ламонт вцепилась  в  руку  Хатчинса,  и  тот  почувствовал,  как  она 
прижалась к нему всем телом. 
     - Если вам не удастся сделать  это,  вы  будете  навечно  прокляты  в
объятиях немощного вялого Христа. Вы слышите меня?
     - Мы слышим и подчиняемся, - хором прозвучал ответ.
     - Ученики Царя Ночи, нельзя откладывать. Убейте  Назаретянина,  и  мы
победим. Отныне и во веки веков. Вы слышите меня?
     - Мы слышим и подчиняемся. Дэмьен стоял  перед  толпой,  отовсюду  до
него долетали слова: "Убить
Назаретянина. Убить Назаретянина..." 
     В последний раз прокричав эту фразу, Хатчинс рванул к себе медсестру, 
и она вцепилась в него, на ходу раздирая одежду. Они тут  же  по-звериному 
схватили друг друга, совершенно забыв об остальных... Хатчинс услышал крик 
своей партнерши, перекрывающий все  остальные  голоса:  "Дэмьен,  я  люблю 
тебя!", но ревности он не испытал, ибо в этот миг кричал то же самое. 

                      Глава пятнадцатая   

     Барбара  Дин  влюбилась  в  Лондон   с   первого   взгляда.   От   их 
очаровательного  домика  в  Хампстеде  так  и  веяло  уютом.   Барбара   с 
нетерпением дожидалась лета, когда можно  будет  порадовать  новых  друзей 
создавать бербекью. А до чего красивы были лондонские улочки - такие узкие 
и своеобразные! Барбару поразили и антикварные магазины. Очень  скоро  она 
перенесла свое  восхищение  английской  столицей  и  на  жителей  Лондона, 
казавшихся ей чудесными! Конечно, среди ее новых  знакомых  встречались  и 
такие, что вели себя с Барбарой несколько заносчиво. Иногда казалось,  что 
они просто насмехаются над ней. Что за слово употребил Харвей, рассказывая 
ей об этих людях? Барбара порылась в памяти. "Высокомерные". Вот именно. А 
впрочем, это не имело  значения.  Похоже,  англичанам  и  полагалось  быть 
именно такими: высокомерными и отчужденными.  Барбара  разочаровалась  бы, 
окажись они другими. 
     Хампстед являлся для Барбары Дин вершиной мечтаний,  осбенно  теперь, 
когда она стала матерью. Это был идеальный уголок для воспитания ребенка. 
     Напевая про себя, Барбара составляла список покупок. Закончив писать, 
она заглянула в кошелек, проверила наличность и кредитки. Потом подошла  к 
кроватке,  взяла  на  руки  младенца  и  слегка   потрепала   его.   Малыш 
разулыбался. Когда мать уложила его обратно в коляску, он протянул  к  ней 
свои ручонки. И тут раздался стук в окошко. Барбара повернулась. 
     - Привет, Кэрол, - воскликнула  она,  помахав  подружке  рукой,  -  я
сейчас.
     Она завернула ребенка в одеяльце, взбила ему волосики и, направившись 
к двери, крикнула: 
     - Харвей!
     - Да. - Голос Дина слабо доносился откуда-то из комнат.
     - Я пошла в магазин с Кэрол.
     - О'кей.
     - Малыш со мной.
     - О'кей. Барбара  опять  принялась  что-то  напевать  про  себя.  Она
повернулась и
выкатила коляску  в  сад  перед  домом.  Коляска  Кэрол  находилась  возле 
калитки,  и  Барбара  поставила   свою   рядом.   Женщины   с   обожаннием 
рассматривали своих младенцев. 
     - Прямо как близнецы, - заметила Кэрол.
     - Ну, в какой-то мере, - повторила Кэрол, чему-то  улыбаясь.  Барбара
взглянула на подругу и рассмеялась. - Только после тебя, -
сквозь  смех  выдавила  она.  -  Нет,  это  я   после   тебя,   заходилась 
бессмысленным хохотом Кэрол. 
     Заливаясь смехом, они выбрались на солнышко и покатили  свои  коляски 
вдоль улицы. 
     Дин некоторое время постоял у окна, наблюдая за женщинами, пока те не 
скрылись  из  виду.  Затем  повернулся  к  письменному  столу,  где   были 
разбросаны листы. Он аккуратно собрал их в  стопку.  Это  были  фотокопиии 
свидетельств о рождении. Он был знаком с клерком из нотариальной  конторы. 
Никому и в голову не пришло что - либо заподозрить, когда Хатчинс заглянул 
в контору и просмотрел какие-то  документы.  Предполагалось,  что  молодой 
юрист имеет право интересоваться определенными сведениями. 
     Дин перелистал свидетельства. Потом  несколько  минут  сверял  их  со 
своими списками. Сличив данные, Дин вытащил из портфеля радиотелефон. 
     Сделав глубокий вдох, он на мгновение прикрыл глаза. И набрал  номер. 
- Петерсон? - заговорил Дин в трубку. - Это Харвей Дин. Ведь ты  работаешь 
в этом секторе? ТК 1423 до ТК 2223. Понятно? Отлично. У  тебя  еще  три  в 
Ливерпуле. 
     Дин взял в руки три верхние фотокопии и прочитал адреса. Затем набрал 
следующий номер. 

     Когда с покупками было  покончено,  обе  женщины  сложили  пакеты  на 
сетчатые поддоны колясок. Ребенок  Барбары  уже  спал,  а  младенец  Кэрол 
забавно пускал пузыри. 
     Они остановились возле забегаловки на Х-стрит. Кэрол заглянула в  бар 
и вернулась с двумя бокалами пива. Так они  и  стояли,  потягивая  пиво  и 
наслаждаясь ласковым весенним  солнцем.  Барбара  в  шутку  заметила,  что 
выглядит,  наверное,  как  законченный  алкоголик,  подавая  их  крошечным 
сыновьям достойный пример. Допив бокал, она взглянула на часы  и  спросила 
Кэрол: "Ты будешь еще?" 
     Кэрол  отрицательно  замотала  головой.  Пора  возвращаться.   Подняв 
ладошки своих малышей, обе женщины помахали ими друг  другу  и  в  веселом 
настроении разошлись в разные стороны. 
     Некоторое время Кэрол следила за тем, как Барбара  переходила  улицу. 
"Какая же она милая, - подумала Кэрол, - и какая наивная. Но временами она 
слишком серьезна и не понимает, когда люди шутят. Принимает все за  чистую 
монету!" 
     Ребенок пискнул, и  Кэрол  наклонилась  и  приласкала  младенца.  Тот 
заулыбался и выбросил из коляски погремушку. 
     - Ну ты и баловник, - воскликнула  Кэрол,  наклоняясь  к  тротуару  и
подбирая игрушку. Погремушка была в пыли, но женщина сунула  ее  в  сумку.
Малыш замахал ручонками.
     - Саймон Джеймс Фрезер,  -  нарочито  серьезно  произнесла  Кэрол,  -
ведите себя прилично.
     В ответ ребенок что-то пробубнил, и  мать  рассмеялась.  Никогда  еще 
Кэрол не была так счастлива, как теперь. Через два  месяца  Тони  уйдет  в 
отпуск, и они снимут виллу на Корфу. Будут валяться на пляже и впитывать в 
себя солнце. 
     - И ты станешь толстым и загорелым, - обратилась Кэрол к  сынишке.  -
Пухленький Саймон.
     Розовая ножка высунулась из-под одеяльца, Кэрол  пощекотала  пяточку, 
спрятала ее под простынку и развернула коляску, чтобы идти дальше. 
     Вдруг что-то мелькнуло у нее перед глазами и стукнуло по плечу. Кэрол 
застыла на  месте  и  завизжала  от  ужаса.  Откуда-то  сверху  спускалась 
бечевка, и к ее концу, вверх лапками, была привязана серенькая  белочка  с 
перерезанной глоткой. 
     Кэрол отпрянула и в  страхе  оттолкнула  трупик,  всего  на  какое-то 
мгновение выпустив коляску из  рук.  Но  этого  было  достаточно.  Коляска 
стремительно покатилась под уклон. Малыш продолжал  весело  махать  матери 
пухленькими ручонками и улыбаться. 
     Кэрол бросилась вслед за коляской, но  не  успела  схватить  ее.  Она 
побежала, пытаясь на ходу скинуть туфли на высоком каблуке, мешавшие бегу. 
Коляска неслась все быстрее и быстрее. Кэрол споткнулась, упала на колени, 
тут же снова вскочила и  всхлипывая  бросилась  следом.  Коляска  достигла 
подножия холма, отскочила от тротуара и выехала на дорогу, Кэрол  даже  не 
успела  прикрыть  глаза,  когда  огромный  грузовик  налетел  на  коляску, 
раздавил ее, как картонную коробку, и пронесся дальше... 
     Спрятавшийся в кустах Тревор Грант подтянул бечевку с трупиком  белки 
и рассмеялся, поздравив себя с успехом. 

     Роды были трудные. Схватки начались задолго до положенного  срока,  и 
матери сделали кесарево сечение. После операции она быстро пришла в  себя, 
и ей разрешили взглянуть на сынишку,  лежащего  в  инкубаторе  интенсивной 
терапии. Ребенок весил всего полтора килограмма, но врачи  заверили  мать, 
что он вполне здоров и это всего лишь вопрос времени. Ее выписали домой  и 
предложили навещать ребенка в любое время. А главное - не волноваться. 
     Ребенок спал и дышал кислородом. Он был одним из двенадцати таких  же 
крошечных  пациентов.  Врачи  и   медсестры   гордились   сверхсовременным 
медицинским оборудованием палаты. С  тех  пор  как  ее  внедрили,  детская 
смертность в их округе снизилась вполовину. 
     Две медсестры в белых халатах и марлевых повязках еще раз  проверили, 
исправно ли оборудование. Наконец они покинули  палату  и,  сняв  повязки, 
направились выпить чаю. Когда они скрылись в конце коридора, сестра Ламонт 
проскользнула в двери палаты.  Стояла  тишина,  слышалось  только  шипение 
кислорода.  Ламонт  подошла  к  первой  кроватке,  взглянула  на   именную 
табличку, затем к следующей и  так  до  тех  пор,  пока  не  нашла  нужный 
инкубатор. Ламонт с любопытством заглянула в него. Ребенок  набрал  уже  с 
момента рождения пару фунтов.  Личико  его  утратило  неприятный  синюшный 
оттенок, оно порозовело, как и ручки; дыхание стало ровным и легким. 
     Протянув руку к выключателю,  Ламонт  перекрыла  в  трубке  кислород, 
отошла к окну и подождала несколько минут. Потом вернулась снова,  пустила 
кислород и заглянула в инкубатор. Ребенок не шевелился. 

     Она взглянула на мирно спавшего ребенка и возблагодарила Бога. Дважды 
у нее  случались  выкидыши,  и  если  бы  третья  беременность  обернулась 
несчастьем, шансов у нее не осталось бы. 
     Малыш родился чудесный, весил девять фунтов. Глазами и подбородком он 
был в отца. Когда вырастет, будет играть за сборную Англии, заявил ее  муж 
на крещении в той самой церкви, где крестилась и она. У ребенка будет все. 
Они ничего не пожалеют для него. 
     Вокруг нее в церкви раздавалось пение. Она посмотрела  на  мальчиков, 
поющих в хоре, потом на мужа,  на  своих  родителей,  перевела  взгляд  на 
викария и присоединилась к пению. Крестные отец и мать подошли  поближе  к 
купели. 
     - Возлюбленные чада мои, - заговорил преподобный отец Грэхэм Росс,  -
вы принесли сюда этого ребенка, дабы окрестить его.  И  я  требую  во  имя
этого дитяти отречься от  всего  дьявольского,  дабы  ничто  бесовское  не
смогло соблазнить вас.
     - Отрекаемся, - в один голос произнесли родители. Викарий сделал  шаг
вперед и протянул руки. Мать еще раз взглянула на
младенца и передала его викарию. Она вцепилась в руку своего мужа. 
     - Я нарекаю этого ребенка... - начал Викарий
     - Александром-Дэвидом, тихо подсказала мать.
     - Благословляю тебя, Александр-Дэвид, во имя Отца и  Сына  и  Святого
Духа. Аминь. - Росс повернулся, придерживая левой рукой голову мальчика, а
правую опуская в купель, и побрызгал на лицо ребенка водой.  Тот  пискнул,
сморщил носик и расплакался.  -  Мы  принимаем  это  дитя  в  лоно  церкви
Христовой и благословляем его крестным знамением...
     Сильные пальцы Росса нащупали на детском темечке мягкий  пульсирующий 
родничок, и ребенок навсегда перестал плакать. 

     В своей квартире на одном из верхних этажей молодая  мать  находилась 
на грани отчаяния. Какие-то варвары опять сломали лифт,  и  она  не  могла 
вывезти младенца на прогулку. Ее муж ушел в плавание, а ребенок  заливался 
днем и ночью, сводя молодую женщину с ума. Его  вопли  действовали  ей  на 
нервы, а сегодня она проворонила молоко, и оно полностью выкипело. Женщина 
попыталась досчитать до ста. Затем снова принялась  укачивать  ребенка.  В 
какой-то момент ей захотелось выпрыгнуть из окна, лишь  бы  избавиться  от 
этого бесконечного крика. А там пусть разбирается полиция. 
     В прихожей раздался звонок. 
     Ворча себе под нос, она подошла к двери и открыла ее. 
     На пороге стояли два бой-скаута  и  приветливо  улыбались.  -  Доброе 
утро, миссис, - поздоровался один из них. - Мы пришли,  чтобы  помочь  вам 
сегодня. 
     Она молча уставилась на них. - У  кого-нибудь  из  вас  есть  младшие 
братья и сестры? 
     Да, миссис, - ответил мальчик.  -  И  вы  знаете,  как  обращаться  с 
младенцами? 
     Да, миссис, я знаю, как играть с ними. 
     Подождите здесь, - попросила женщина и направилась к своему  ребенку, 
блгодаря Бога за  то,  что  на  свете  существуют  бой-скауты.  Она  взяла 
младенца на руки и подошла к двери. 
     "Может быть, теперь, - подумала она, -  у  меня  будет  хоть  немного 
покоя..." 

                      Глава шестнадцатая   

     Когда позвонил Тони и сообщил Барбаре страшное известие, она поначалу 
никак не могла в него поверить. Потом, переварив,  в  мыслях  случившееся, 
свалилась в обморок. Придя в себя, Барбара проплакала целый час,  а  затем 
побежала  к  Кэрол.  Но  та  находилась  под  присмотром  врачей,  и   это 
продолжалось еще два дня. На третий день  ее  выписали  домой,  и  женщины 
наконец встретились. Обнявшись они разрыдались. 
     И  теперь  Барбара  ежедневно  навещала  Кэрол,  надеясь,  что  своим 
присутствием хоть чуть-чуть развеет тоску подруги. 
     Как только Барбара узнала о происшедшей трагедии, она тут же закатила 
коляску в гараж и никогда больше не пользовалась ею.  Теперь  она  повсюду 
носила своего малыша на руках. Одна  знакомая  предложила  ей  специальный 
рюкзак, чтобы носить ребенка на спине, но Барбара отмела и этот вариант. 
     Несколько раз Барбара изливала свою душу Харвею.  Она  рыдала  в  его 
объятиях, бормоча что-то невнятное. 
     - Это моя вина, - всхлипывала Барбара, - нельзя было соглашаться пить
пиво; если бы я отказалась то, может быть...
     Харвей пробовал  успокоить  жену,  но  она  частенько  видела  своего 
ребенка во сне. Он спал в коляске, а та стремительно неслась вниз с холма. 
Барбара с криком просыпалась. 
     Харвей ничем не мог ей  помочь.  Последнее  время  он  был  постоянно 
чем-то озабочен и отдалился от жены. 
     Барбара Дин возненавидела Лондон. 
     В этот вечер за ужином они едва обменялись парой слов. Харвей  угрюмо 
уставился в экран  телевизора,  а  Барбара  кормила  младенца.  Показывали 
какой-то вестерн. Его сменила очередная передача. 
     "Мир в фокусе", представляемый Кейт Рейнолдс... 
     Барбара задала  себе  вопрос,  почему  Харвею  так  не  нравится  эта 
женщина. Она находила ее довольно приятной. Конечно, несколько  напориста, 
но такова уж ее профессия. А может быть, Харвей просто побаивается ее?  Он 
инстинктивно бежал от агрессивных женщин, как от чумы. 
     - Добрый вечер, - поздоровалась Кейт, улыбаясь  телезрителям.  Харвей
поднялся со стула, чтобы выключить телевизор.
     - Сегодня, первая часть нашей передачи  будет  посвящена  загадочному
явлению, которое озадачило на этой неделе и полицию, и врачей.
     Харвей потянулся к кнопке. - ...загадочная смерть младенцев  мужского 
пола... - Подожди! - воскликнула Барбара,  устраиваясь  в  кресле.  Харвей 
пожал плечами. 
     - ...смерти при ряде  обстоятельств,  классифицируемых  следователями
как "несчастный случай".
     - Харвей, сядь,  мне  не  видно,  -  резко  бросила  Барбара,  и  Дин
подчинился, взяв бокал с вином.
     - В одном только Лондоне, - продолжала Кейт, -  за  последнюю  неделю
умерли семнадцать мальчиков, из Бирмингема нам сообщают о  шести  смертях,
из Манчестера - о четырех, из Лидса - о двух и из Глазго - о восьми.
     Барбара  впилась  взглядом  в  экран.  -  Эти  цифры  далеко  не  так 
безобидны, как кажется на первый взгляд, ибо они означают  подъем  детской 
смертности по стране на пятнадцать процентов. Детали пока  не  выяснены  и 
четкой картины происшедших трагедий  не  имеется.  За  исключением  одного 
факта. - Кейт помедлила. - В каждом случае жертвой стал младенец  мужского 
пола. 
     Барбара застыла, как изваяние, и вцепилась в сынишку. Дин  повернулся 
к ней. Он хотел успокоить ее, заверить, что все хорошо, что он рядом и  их 
ребенок в безопасности. Но слова застревали в горле. Он так  ничего  и  не 
сказал  и  молча  вернулся  в  кресло.  Кейт  тем  временем   представляла 
телезрителям сотрудниц министерства здравоохранения и социальной защиты. 
     - Скажите, пожалуйста, доктор  Филмор,  какое  объяснение  вы  можете
предложить на данный момент?
     Чиновник заерзал на стуле и пожал плечами. - Ну, конечно, еще слишком 
рано делать какие-то определенные заявления... 
     Кейт оборвала его: - Но тем не менее  вы  признаете,  что  совершенно 
необъяснимый подъем смертности среди младенцев мужского пола? 
     - Да, конечно,  тут  наблюдается  подъем,  но  ведь  он  наблюдается,
например, и при эпидемии гриппа.
     Камера вновь остановилась на Кейт, лицо которой выражало теперь явное 
презрение. 
     - Однако сейчас мы не ведем речь об эпидемии, - вскинулась она, -  мы
говорим о ... - тут  она  принялась  выбрасывать  в  счете  пальцы,  -  об
утопленниках,  о  пожарах  в   домах,   автомобильных   авариях,   пищевых
отравлениях. Во всех  этих  случаях  гибли  младенцы.  -  Кейт  помолчала,
размышляя над только что сказанным. Филмор тут же воспользовался паузой  и
обрушил на Кейт целый поток слов:
     - Простите, если я скажу напрямик. Ваш панический репортаж - это  как
раз тот стиль  представителей  средств  массовой  информации,  который  не
делает   им   чести.   Должен   заметить,   что   крайне   безответственно
преувеличивать  факты,  подтасовывая  их,  и  таким   образом   устраивать
очередную сенсацию. Самые бульварные газетчики подумали бы немножко  перед
тем, как напечатать подобный материал.
     Камера снова застыла на журналистке, потерявшей дар речи и сидевшей с 
приоткрытым ртом. 
     Дин взглянул на жену. Она все еще прижимала к себе малыша,  будто  он 
мог рассыпаться на кусочки. "Филмор, конечно, молодчина, - подумал Дин,  - 
именно поэтому они его и выбрали. Это было его лучшее выступление, однако, 
похоже, Барбару он вряд ли убедил". Дину оставалось надеяться, что  Филмор 
убедил остальных. 

     - Что с тобой стряслось? - вопрос прозвучал обвиняюще.
     - Извини, Боб, я просто не ожидала... - начала оправдываться Кейт.
     - И позволила ему нести эту чушь...
     -  Да  говорю  же  тебе,  -  выпалила  Кейт,  -  это  было  абсолютно
неожиданно. Мне и в голову не приходило, что беседа примет такой оборот.
     - Довольно, Кейт, - взорвался коллега. - Надо было держаться с ним  в
том же тоне и не позволить этому негодяю натянуть  тебе  нос.  -  Репортер
резко повернулся и  вышел  из  комнаты,  оставив  Кейт  наедине  со  своим
огорчением.
     - Ах ты, кембриджский  зазнайка,  -  раздраженно  пробормотала  Кейт.
Посмотреть бы на него там, в студии, под лучами юпитеров. Со стороны легко
критиковать.  Но,  в  общем,  он,  конечно  же,  прав.   Настроение   Кейт
окончательно испортилось. Ей никоим образом нельзя было позволить  Филмору
припереть себя к стенке. Он просто захватил ее врасплох. И журналистка  не
смогла дать ему отпор. А ведь это более чем странно. На протяжении  многих
лет Кейт  считалась  мастером  интервью,  где  преобладали  наступление  и
натиск. Ее мишенями становились  люди,  у  которых,  как  говорится,  было
рыльце в пуху.
     А вот почему Филмор повел себя  подобным  образом?  Чем  больше  Кейт 
ломала над этим голову, тем сильнее запутывалась в своих догадках.  И  она 
сочла за благо забежать в бар и опрокинуть стаканчик вина. 

     Вернувшись домой Кейт почувствовала раздражение. Обычно, возвращаясь, 
она забирала с собой на верхний этаж Питера,  но  сейчас  было  уже  очень 
поздно, и он наверняка спал. Женщина припарковала машину и, поднявшись  по 
ступенькам крыльца, принялась шарить в сумке в поисках  ключей.  При  этом 
бубнила себе под нос, до чего же она никудышная мамаша. 
     Миссис Рейнолдс... 
     Внезапно раздавшийся голос испугал журналистку. Она резко  обернулась 
и увидела священника. 
     - Мне необходимо срочно поговорить с вами,  миссис  Рейнолдс...  Кейт
удрученно вздохнула. "Нашел по телефонному справочнику", -
подумала она. Пожалуй, она стала слишком  известной.  Все  новые  и  новые 
незнакомцы прогуливаются у нее под окнами. 
     - ...о вашей передаче. Об этих смертных случаях.
     -  Демонстрация  протеста  одного  из  недовольных  телезрителей,   -
саркастически съязвила Кейт. - Как же все это надоедает.
     - Наоборот, возразил отец де Карло, -  я  поздравляю  вас.  Вы  очень
проницательны.
     Кейт вставила ключ в замочную скважину. - Ну и что дальше? - спросила 
она, наблюдая, как священник внимательно окинул взглядом окрестности. 
     - Нельзя ли мне поговорить с вами в доме? Кейт отрицательно  покачала
головой. - Извините, но... - Меня зовут
отец де Карло. Я священник. - У меня был  тяжелый  день,  святой  отец,  - 
устало произнесла женщина. 
 - Может быть, вы позвоните моему секретарю  на  студию  и  договоритесь  о   
встрече...   
     - Это дело чрезвычайной срочности, миссис Рейнолдс... Кейт пристально
посмотрела на священника. Он совсем не походил на
человека, от которого можно ожидать неприятностей. К тому же  он,  видимо, 
был искренен. "Ладно, -  решила  про  себя  Кейт,  -  пусть  этот  человек 
выскажется и успокоится". 
     Она толкнула дверь и пропустила  священника.  -  Только,  пожалуйста, 
говорите потише, мой сын спит. 
     Кейт проводила священника в гостиную. Как обычно,  там  царил  полный 
хаос:  повсюду  валялись  справочники,  книги  и  листы  бумаги.  Поначалу 
журналистка решила извиниться за этот  беспорядок,  но  потом  передумала. 
Черт с ним, в конце концов. Никого она не приглашала. 
     Кейт усадила священника в кресло, а сама сбросила пальто. Она  хотела 
узнать о цели ночного визита, но священник вдруг  уставился  в  потолок  и 
заговорил: 
     - ...Ирод послал их вперед, и они перебили в Вифлееме всех младенцев,
родившихся в тот же день, что и Исус, о чем царь выспросил у мудрецов.
     С губ Кейт сорвался стон. - Чего ради?.. 
     Но отец де Карло приподнял руки, успокаивая женщину, и  продолжал:  - 
Вы  сообщили  в  своей  передаче,  что  во  всех  этих  смертных   случаях 
прослеживается общая закономерность: жертвами оказались младенцы  мужского 
пола. 
     Опустившись в кресло, Кейт согласно кивнула. - Но есть и другая общая 
деталь, миссис Рейнолдс. Все мальчики родились между  полуночью  и  шестью 
часами утра двадцать четвертого марта. И любой мальчик, явившийся на белый 
свет в это время, подвергается смертельной опасности, если с  ним  уже  не 
покончено. 
     "Не покончено, - мысленно повторила Кейт. - Какой странный священник! 
Однако ну и хватка же у него". 
     - Так вы полагаете, что их всех убили?
     - Нет, я утверждаю, что так оно и было.
     - Но кому же понадобилось совершить это преступление? Отец  де  Карло
наклонился, и Кейт почувствовала, что он волнуется.
Руки священника дрожали, глаза блестели, он вообще выглядел так, будто  не 
спал уже целую вечность. 
     - Он снова родился, миссис Рейнолдс. Taк же,  как  и  Антихрист,  сын
Сатаны, что было предсказано в "Откровении".
     - Извините, святой отец, - прервала его Кейт, поднимаясь с кресла.  -
Я уважаю вашу веру, но не разделяю  ее.  -  В  душе  женщина  ругала  себя
последними  словами,  не  понимая,  как  допустила  с   свой   дом   этого
сумасшедшего. Надо было немедленно выпроводить ненормального священника.
     - Вы не в полном смысле христианка? - поинтересовался де Карло.
     - Я в полном смысле журналист, - отрезала Кейт, - а  первая  заповедь
журналистики - быть Фомой неверующим.  Мне  нужно  увидеть  доказательства
собственными глазами.
     Отец де Карло тут же решил  воспользоваться  этими  словами,  раскрыл 
свой чемоданчик и вытащил кое-какие документы. 
     -  Вот  доказательство.  Почитайте.  Кейт  неохотно  взяла  бумаги  и
разложила на столе. Это были копии
свидетельств о рождении. Ее глаза расширились, когда она узнала  несколько 
фамилий. 
     - Я раздобыл их в центральной нотариальной  конторе,  -  объяснил  де
Карло. Кейт недоуменно уставилась на него, и  священник  продолжал:  -  Я,
конечно, не могу взывать к вашей вере, но  взываю  к  вашей  логике.  Кому
может прийти в голову  уничтожать  мальчиков,  родившихся  в  определенное
время? Не тому ли,  кто  пытается  стереть  с  лица  земли  единственного,
нужного ему, ребенка?
     - И кто же это? - спросила Кейт.
     - Американский  посол  Дэмьен  Торн.  Кейт  ошарашенно  взглянула  на
священника и тут же залилась смехом. -
Дэмьен, - сквозь хохот выдавила она, пытаясь взять себя в  руки.  -  Но  я 
знаю Дэмьена. 
     - Вы знаете мужчину, - парировал священник,  -  но  не  его  душу.  Я
человек религиозный, но не фанатик. Наша вера запрещает нам  клеветать  на
человека... Если бы у меня была хоть капля сомнения  в  отношении  Дэмьена
Торна, моя вера приказала бы мне молчать.
     Кейт заставила себя взглянуть священнику в глаза.  Она  посерьезнела, 
загипнотизированная  его  спокойной  искренностью.  Оба   так   напряженно 
вдумывались в слова друг друга, что не услышали, как  Питер,  на  цыпочках 
прокравшись по коридору, притаился за дверью. 
     - Я наблюдаю за Торном вот уже двадцать  семь  лет,  -  продолжал  де
Карло. - С того момента, когда его отец переступил порог нашего  монастыря
и обратился к нам за помощью, не зная, как уничтожить Антихриста. На  моих
глазах Торн превратился во взрослого мужчину и смел со своего  пути  всех,
кто пытался восстать против него.
     Питер напряженно вслушивался, отступив слегка в темноту  коридора.  - 
Вы знаете Торна, как мужчину, миссис  Рейнолдс.  -  Священник  поднялся  и 
достал из своего чемоданчика папку. - Я оставлю вам все  сведения,  но  вы 
должны прочесть их до конца и только потом составить свое мнение. Когда вы 
дойдете до последней страницы, умоляю вас связаться со мной по адресу... - 
И де Карло записал на папке адрес. - Сделайте это как можно быстрее. 
     Кейт приняла из рук папку и в упор  посмотрела  на  священника.  -  Я 
ничего не могу обещать вам, святой отец, - сказала  она.  -  Вы  говорите, 
будто я знаю Дэмьена, как мужчину, и не знаю его  душу.  Но  ведь  я  и  в 
собственной душе не разберусь, так как же я могу заглянуть в его? 
     - Господь подскажет вам,  улыбнулся  де  Карло  и  почувсвовал  вдруг
неизмеримое облегчение от того, что скептицизм Кейт изрядно поубавился.  -
Имеется  знак,  выделяющий  Антихриста  среди  всех  прочих.  Вы   найдете
упоминание о нем в "Откровении Иоанна Богослова".  А  знак  вы  отыщете  у
Торна на затылке, под волосами. Это клеймо дьявола: 666.  Да  поможет  вам
Бог! - вымолвил он и направился к двери.
     Питер резко отпрянул от нее и бесшумно устремился в свою комнату. 
     Священник ушел, и Кейт,  прихватив  папку,  поднялась  в  спальню.  В 
голове у нее царила полнейшая неразбериха, недоверие граничило  со  жгучим 
любопытством. Конечно, высказывания священника  были  безумными.  Но  надо 
непременно прочесть записи. Кейт  забралась  в  постель  и  стала  листать 
документы. 
     Ее  взгляд  наткнулся  на  газетную  вырезку   о   назначении   Торна 
президентом Совета по делам молодежи.  Рядом,  видимо,  рукой  священника, 
были сделаны несколько пометок. Когда Кейт мельком пробежала  их  глазами, 
на ум ей внезапно пришло интервью с Дэмьеном: он  говорил,  что  стремится 
дать молодым людям большие  полномочия  в  общественной  жизни.  В  памяти 
вспыхнули   страстность   и   красноречие,   сопутствовавшие   тогда   его 
выступлению. Журналистка  вспомнила  древнее  высказывание:  "Отдайте  мне 
мальчика, когда ему нет шести, и я заставладею им навсегда". 
     Кейт вздрогнула, подумав вдруг об охоте, о Питере, о следах крови  на 
его лице после "крещения". 
     В обширную документацию отец  де  Карло  вложил  и  брошюру  о  "Торн 
Корпорейшн" со списком тех стран, кому эта корпорация оказывала помощь. На 
полях он добавил свой вывод: "Президент США к сорока годам". 
     Кейт попыталась разобраться  в  своих  мыслях.  Доверчивость  -  это, 
пожалуй,  самый  серьезный  недостаток  журналиста.   Но   и   агрессивный 
скептицизм - не лучший  стиль  в  этой  области.  Кейт  припомнила  своего 
первого шефа, однажды заявившего ей,  что  никакого  труда  не  составляет 
бросить фразу, вроде "ну и чушь все это". Язвить или насмешничать, конечно 
же, неизмеримо проще. 
     Но ведь как раз в этом-то случае все и  являлось  чушью,  разве  нет? 
Полное безумие. Она  страшно  утомилась,  а  священник  воспользовался  ее 
усталостью и предложил ей эту... ерунду. 
     Дэмьен Торн - сын Сатаны. Абсурд, бред. Кейт  повернулась  на  бок  и 
мгновенно провалилась в сон. 
     Она не слышала, как в спальню вошел Питер, взял в руки папку и впился 
глазами в оставленный священником адрес. 

                      Глава семнадцатая   

     Симптомы были налицо. Харвей Дин понимал, что  ему  грозит  опасность 
превратиться в бросовую, ненужную вещь. Он боялся  теперь  просыпаться  по 
утрам и идти на работу, чувствовал себя в  присутствии  Дэмьена  на  грани 
срыва. Дин пытался  найти  хоть  какой-нибудь  выход,  но  ничего  путного 
придумать не мог. От этого никуда  не  уйти.  Он  вынужден  помалкивать  и 
надеяться на лучшее. Его будущее в чужих руках. 
     Чудовищность ситуации заключалась в том, что Дин внезапно обнаружил в 
себе страстную отцовскую любовь. Он был без ума  от  своего  сынишки.  Дин 
обожал в нем все, начиная с крошечных ноготков на пальчиках до торчащих на 
голове волосиков. Он любил малыша сильнее, чем Барбару и  Дэмьена,  вместе 
взятых. Однако вздумай он удрать с ребенком хоть на край  света,  его  все 
равно нашли бы. Дин что-то пробормотал в телефонную трубку и  взглянул  на 
Дэмьена. 
     - Израильтяне вцепились в Шредера,  -  заявил  Дин.  -  Придется  его
ликвидировать, пока он еще не проболтался.
     Дэмьен не отрывался от бумаг. - Ну так сделайте это, - бросил он. - У 
нас нет возможности  подобраться  к  нему,  -  возразил  Дин,  не  скрывая 
отчаяния в голосе. - Его ведь  держат  в  Тель-Авиве,  а  ты  один  можешь 
сделать это, Дэмьен. 
     - Ты тоже в состоянии позаботиться об этом.
     - Но ведь я только что сказал тебе...
     - А я сказал тебе, - перебил его Дэмьен, поднимая, наконец, голову от
письменного стола и насквозь  прожигая  взглядом  Дина.  -  Я  еще  раньше
говорил тебе, что силы мои будут убывать с каждым новым днем Назаретянина.
Сколько еще осталось мальчиков?
     - Может быть, один или два, -  заверил  Дин,  взмолившись  про  себя,
чтобы Дэмьен оставил его в покое.
     - Включая твоего сына.
     - Моего сына? - всполошился Дин. - Но, погоди, я же тебе говорил, что
он родился двадцать третьего марта. Дэмьен, поверь, он...
     - Убей Назаретянина,  тогда  поверю.  Зазвонил  телефон,  и  Дин  так
вцепился в трубку, будто это была
соломинка, за которую хватается утопающий. В трубке что-то хлюпало, и  Дин 
нахмурился. 
     - Да? Кто это? - Он повернулся к Дэмьену. - Это сын Кейт Рейнолдс. Он
звонит из автомата. Откуда у него твой номер?
     - Я ему дал. Дэмьен поговорил с мальчиком и  повесил  трубку,  а  Дин
исподтишка
взглянул на него, пытаясь  уловить,  не  вернется  ли  Дэмьен  к  начатому 
разговору. 
     - Будь осторожен, Дэмьен. Его мать звонила  сегодня  утром  и  хотела
тебя видеть. Мне удалось отговорить ее, но...
     - Почему ты мне ничего не сказал об этом? - оборвал его Дэмьен.  -  Я
сам хотел поговорить с ней.
     - Но это опасная женщина, стоял на своем Дин. - Ее телешоу и так  уже
растревожило...
     - Мне решать, кто для меня опасен, а кто - нет, -  отрезал  Дэмьен  с
потемневшим от гнева лицом. -  Найди  ее  по  телефону  и  передай,  чтобы
сегодня днем она приехала ко мне  домой.  Но  не  вздумай  проболтаться  о
Питере.
     - Ты хозяин, - буркнул Дин и сделал пометку в блокноте. Когда  Дэмьен
покинул кабинет, Дин вздохнул с облегчением.

     Харвей рано покинул здание посольства, его терзали страх и  сомнения. 
Автомобиль влился в вечерний поток машин и несся сквозь  город  на  север. 
Через некоторое время Дин достиг холма, радуясь,что едет домой.  Он  желал 
только одного - чтобы телефон умолк навечно. Ах, если  бы  он  мог  прийти 
домой и, захлопнув за собой дверь, отгородиться от всего мира! 
     Дин поставил машину в гараж, вошел в дом и прямо  с  порога  окликнул 
жену. Ответа не последовало. Он заглянул в кухню и столовую.  Может  быть, 
она вышла куда-нибудь? Хотя обычно она оставляла ему записку. Дин  плеснул 
в бокал спиртного и по лестнице поднялся в свой кабинет. Открыв дверь,  он 
замер, ошарашенно уставившись на бедлам, представший перед глазами. 
     Барбара с ребенком на коленях сидела в его кресле. Вокруг нее на полу 
были разбросаны бумаги. Тут же валялась опрокинутая картотека, ящики  были 
выдвинуты. 
     - Какого черта? - начал было  Дин  и  двинулся  вперед.  Барбара  вся
съежилась и крепко прижала к себе  ребенка.  Лицо  ее  исказилось  гневом,
глаза покраснели от слез.
     - Не подходи к нему!.. - закричала она. - Убийца!
     - Ты с ума сошла? - Дин попытался сделать шаг в ее  сторону.  Барбара
схватила нож для разрезания бумаг и  выставила  его  перед  собой.  Дин  с
побелевшим лицом застыл как вкопанный.
     - Только тронь его,  и  я  тебя  прикончу,  -  выдавила  жена.Как  ты
прикончил всех этих детишек.
     Дин протестующе открыл рот, но не смог издать  ни  звука.  -  Сегодня 
приходил священник, - выпалила Барбара, - и рассказал о Дэмьене Торне.  Он 
объяснил, кто такой твой шеф, и предупредил, что Торн убьет моего  ребенка 
так же, как убил всех остальных, родившихся в этот час. 
     "Отрицай, отрицай все!"  -  мелькнула  в  голове  Дина  мысль,  и  он 
заговорил охрипшим голосом: 
     - Ты хочешь сказать, что веришь этим религиозным маньякам, которые...
Нет, - оборвала его Барбара, царапая ножом стол. - Я сама нашла
доказательства. - И протянула ему копии свидетельств о рождении. 
     Крыть Дину было нечем. Он тряхнул головой  и  принялся  тереть  лицо, 
будто получил удар в челюсть. Вид  его  был  жалок.  Ненависть  в  Барбаре 
мгновенно улетучилась, она подошла к Дину. 
     - Ради  Бога,  Харвей,  помоги  священнику  уничтожить  Дэмьена!  Дин
взглянул на жену и кивнул. Окрыленная его согласием, Барбара
кинулась к мужу. 
     - Он говорит, что  ты  можешь  это  сделать.  Дэмьен  доверяет  тебе.
Харвей, пожалуйста, свяжись со священником.  Ради  любви  к  Богу...  ради
любви к сыну.
     Дин обнял жену. Они стояли среди  всего  этого  хаоса,  прижавшись  к 
ребенку, и покачивались из стороны  в  сторону.  Младенец  улыбался  им  и 
дергал Дина за волосы. 

     Глава восемнадцатая 

     Будучи ребенком Кейт, неизменно пробуждала в своих родственниках и их 
знакомых одни и те же чувства. Ее считали излишне  самоуверенной.  С  этим 
клеймом она и росла, пока не отправилась учиться в Лондон и Париж. Вот  уж 
там Кейт развернулась на полную  катушку:  без  всяких  угрызений  совести 
ложилась в постель с каждым встречным-поперечным. Она сама нашла Фрэнка  и 
выскочила за него замуж, ко всеобщему восторгу своих родственников. 
     Когда  Фрэнк  скончался,  все  дружно  решили,  что  Кейт  непременно 
сломается, ибо эта трагедия была в ее жизни первой. Но никто не  увидел  в 
ее глазах даже слезинки. 
     С тех пор у Кейт было еще трое мужчин. Она сама их выбирала,  была  с 
ними  счастлива  и  сама  же  отказывалась  в  дальнейшем  от  них.   Кейт 
рассказывала им о Фрэнке, но запрещала лезть в душу. Ей удалось  сохранить 
со своими бывшими партнерами дружеские отношения.  Кейт  часто  повторяла, 
что первым признаком зрелости  является  способность  сохранить  дружбу  с 
прежним любовником. Однако в холодные часы ночного одиночества она жаждала 
близости с тем, с кем  невозможны  после  расставания  никакие  отношения. 
Проснувшись   утром,   Кейт   отбрасывала   свои   ночные    мечты,    как 
сентиментальный, романтический бред. 
     Самонадеянный, уверенный в себе профессиональный журналист.  Да,  все 
так и было. Пока она не встретила Дэмьена Торна. 
     Кейт проснулась этим утром, цепляясь  за  обрывки  сна.  Сначала  она 
никак не могла понять, где находится, а потом сразу вспомнила. Сумасшедший 
священник  и   его   безумные   теории.   За   завтраком   Кейт   пыталась 
сосредоточиться на бумагах и утреннем сообщении  по  радио,  но  вчерашний 
разговор с де Карло постоянно лез в голову, перебивая все другие мысли. 
     Добравшись до письменного стола, Кейт позвонила в посольство. Она еще 
точно не знала, что скажет, но уж что-нибудь  придумает.  Все  зависит  от 
того, кто снимет трубку. Однако проблема разрешилась сама собой. Торна  не 
было на месте. Кейт продиктовала записку для него  и  постаралась  тут  же 
забыть о Дэмьене.  Она  принялась  просматривать  почту,  затем  пробежала 
глазами свой еженедельник, но так  и  не  смогла  сосредочиться.  Ее  мозг 
напоминал в это утро расстроенное банджо с тренькающими не в лад струнами. 
Через полчаса Кейт сдалась. Это было уже  совсем  плохо.  Она  сгорала  от 
любопытства, и ничего не могла с этим  поделать.  Захлопнув  еженедельник, 
Кейт поднялась из-за письменного стола и направилась в библиотеку. Там она 
попросила все газетные материалы, касающиеся Дэмьена Торна. 
     Библиотекарь скорчил гримасу: - Уж не собираетесь ли вы снова брать у 
него интервью? 
     Кейт одарила его  лучезарной  улыбкой.  С  такими  людьми  необходимо 
поддерживать дружеские  отношения,  иначе  здесь  придется  торчать  целую 
вечность. Она взла подборку и начала читать ее с самого начала, с  заметки 
о няне Дэмьена по имени Чесса, которая повесилась  во  время  праздника  в 
Пирфорде, когда Дэмьену было всего четыре года. Газетная вырезка пожелтела 
от времени. Кейт перевернула страницу и принялась  читать  дальше.  Миссис 
Кейти Торн, жена американского посла,  сильно  пострадала  при  падении  в 
своем загородном особняке. Она была беременна и потеряла ребенка. Катерина 
Торн  умерла  при  таинственных  обстоятельствах,  выбросившись  из   окна 
больницы. 
     - Господи! - выдохнула Кейт. Роберт Торн. Она, конечно, знала о  нем,
это было частью трагедии Дэмьена. Затем шли газетные вырезки о процветании
и росте влияния "Торн Индастриз". Была упомянута история  некоего  Уильяма
Ахертона, исполнительного директора компании. Он утонул во время  уик-энда
на даче Торнов. Трагедия поизошла на  реке,  возле  загородного  особняка.
Сообщалось, что Ахертон во время игры в хоккей провалился под лед.  Следом
за этой заметкой стояла другая: о трагедии с Дэвидом  Пасарианом  -  шефом
отдела по сельскохозяйственным исследованиям компании "Торн Индастриз". Он
погиб, когда в помещении его отдела проходила экскурсия учащихся из  школы
Дэмьена. Этот случай по сравнению с другими был очень коротко изложен, как
будто газетчики вообще не придавали ему никакого значения.
     Кейт  сморщилась,  заметив  на  своем  пальце  капельку  крови.  Она, 
оказывается, сидела и грызла ногти, чего не делала никогда в жизни. 
     Как зачарованная, Кейт продолжала читать: кузен Дэмьена Марк  умер  в 
возрасте  тринадцати  лет.  Также  таинственная  смерть,   хотя   вскрытие 
показало, что был разрыв сосудов головного мозга. 
     - Тринадцать, еле слышно прошептала  Кейт.  -  Всего  на  год  старше
Питера.
     Дальше читать она не смогла. Хватит! 
     Лицо Кейт исказилось от всей этой информации,  из  пальца  продолжала 
сочиться кровь.  Кейт  сходила  в  ванную  и  сполоснула  руки.  Смерть  и 
разрушения, трагедии и загадочность, несчастные случаи без видимых причин. 
Да и тот труп в студии никто не опознал. Здесь крылась еще одна тайна. 
     - Кейт! Журналистка обернулась и увидела на пороге своего  секретаря.
- Некто
по имени Харвей Дин только что позвонил из  американского  посольства.  Он 
передал, что тебя хочет видеть посол. Ты приглашена сегодня на обед в  его 
загородный особняк. 
     Кейт поблагодарила и вытерла руки.  Внезапно  ее  охватило  волнение. 
Чушь все это. Ведет себя, как школьница, собирающаяся на свой первый  бал. 
Кейт взглянула в зеркало и показала своему отражению язык. Она вернулась к 
письменному столу и снова заглянула в свой еженедельник. Если она поедет в 
Пирфорд, придется отложить две встречи. Ничего,  обойдутся.  Эти  могут  и 
подождать. В конце концов, если уж так приспичит, она объяснит  режиссеру, 
что уточняла некоторые детали. 
     Конечно,  для  режиссера  Кейт  могла  придумать  любую  историю,  но 
обманывать себя не было никакой  нужды.  Ведь  не  существовало  ни  одной 
веской причины, побуждавшей ее к визиту. Ехала она только потому,  что  он 
хотел ее видеть. И все. Проще не бывает. 
     Пока Кейт колесила по окраинам западного Лондона,  она  то  подпевала 
песенкам, доносившимся из динамиков  приемника,  то  отвечала  на  вопросы 
радиовикторины. Но как только машина вылетела на загородное  шоссе,  рокот 
мотора заглушил все остальные звуки.  Кейт  выключила  радио  и  принялась 
воображать свой разговор с Дэмьеном. 
     - Вчера вечером ко мне приходил  священник,  -  громко  сказала  Кейт
самой себе.
     - Неужели?
     - Он заявил, что ты - сын Сатаны.
     -  Сатаны?  Кейт  усмехнулась.  -  Ты  что-нибудь  слышал  о   гибели
младенцев? - Да. -
А ты знаешь, что все они родились между полуночью  и  шестью  часами  утра 
двадцать четвертого марта? 
     - Да, что-то в этом есть, не так ли? Кейт встряхнула  головой,  чтобы
избавиться от наваждения. - Вокруг
тебя все время умирают люди... 
     Кейт сделала над собой усилие и попробовала улыбнуться. Перед глазами 
опять возник обгоревший труп. На какую-то долю секунды ей вдруг захотелось 
развернуться и бежать отсюда. Если у  нее  осталась  хоть  капля  здравого 
смысла, надо держаться подальше от Дэмьена Торна.  Но  мысль  эта  тут  же 
исчезла. Кейт  внимательно  следила  за  дорогой  и  вскоре  вынырнула  на 
финишную прямую. 
     Привратник сообщил Кейт, что ее ждут. Она подрулила  к  особняку.  На 
пороге появился Джордж - слуга Дэмьена и,  поклонившись,  пропустил  ее  в 
дом. Кейт зябко поежилась, выйдя из автомобиля. Здесь было холоднее, чем в 
городе. 
     - Посол в кабинете, мадам, - доложил Джордж.
     - Спасибо, - ответила Кейт и подумала про себя: "Неплохо иметь лакея,
а заодно и повара, и шофера, и массажиста, и..."
     - Кейт, как это мило, что вы приехали, - произнес Дэмьен,  поднимаясь
из-за стола. - Хотите выпить?
     - Нет, спасибо. У меня и так после этой  поездки  голова,  как  кочан
капусты.
     - Тогда можно подышать свежим воздухом. Прогуляемся по  окрестностям,
- предложил Дэмьен.
     - Отличная идея. Кейт наблюдала, как он облачался в замшевый  пиджак.
"Да, - прикинула
она, - у него прекрасные глаза и овал лица.  Интересно,  сколько  девчонок 
имел он в колледже и сколько после окончания его? И  почему  о  них  никто 
никогда не упоминал?" 
     Застегивая  на  куртке  "молнию",  Дэмьен  с  трудом  подавил  зевок. 
Сильнейшая усталость проглядывала даже сквозь загар. Интересно,  откуда  у 
него эта усталость? Кейт собралась было спросить Дэмьена, но сдержалась. В 
конце концов это не ее дело. 
     - Готовы? - поинтересовался Дэмьен,  раскрывая  окна  и  дверь.  Кейт
прошла мимо него на террасу, и они направились в сад.  В  какой-то  момент
Кейт вдруг оглянулась на дом, прикидывая, из какого окна с петлей  на  шее
выпрыгнула няня Дэмьена.
     Торн провел ее через  розарий  к  забору,  за  которым  земля  покато 
спускалась к реке. Кейт слушала Дэмьена и никак не  могла  взять  в  толк, 
когда же, наконец, он объяснит, зачем пригласил ее сюда. 
     Возле забора они оглянулись, чтобы еще раз посмотреть на  особняк.  - 
Знаете, - сказал вдруг Дэмьен, - если  я  когда-нибудь  стану  президентом 
США, то первое,  что  я  сделаю,  перенесу  мой  загородный  дом  со  всем 
хозяйством и окружением в Соединенные Штаты. 
     - А я была бы первой, кто встал бы у вас на пути, - возразила Кейт. -
Вы американцы, уже увезли и Лондонский мост, и "Королеву  Мэри".  Скоро  у
нас вообще ничего не останется, кроме тумана,  правда,  и  его  количество
неуклонно понижается.
     Дэмьен лукаво улыбнулся. - А если серьезно, - продолжала Кейт, -  чем 
Англия так запала вам в душу? 
     - Ну не знаю, - протянул он, пожимая плечами. Полагаю, сердце  любого
человека остается там, где прошло его детство. Мое пролетело здесь. Англия
для меня - страна утраченных радостей.
     Кейт  метнула  на  Дэмьена  внимательный  взгляд,  взвешивая  в  уме, 
насколько  слова  Торна  могли  соответствовать  действительности.  Однако 
Дэмьен задумчиво смотрел на дом. 
     - Думаю, что если бы мой отец был послом в Гренландии, я точно так же
пошел по его стопам. - Взяв Кейт за руку, Дэмьен  увлек  ее  за  собой  по
аллее. - Здесь я провел  самые  счастливые  дни  в  своей  жизни,  -  тихо
произнес он. Настроение его вдруг резко изменилось. - Пойдемте,  -  позвал
он Кейт, - я покажу вам реку, где обитает Старый Ник.
     - Старый кто? Но Торн не ответил. Он легко перемахнул через  забор  и
бегом
устремился к реке. 
     "Господи, Всевышний! - подумала Кейт. - Старый Ник и сын Сатаны.  Что 
дальше?" 
     И пока Кейт догоняла Торна, она вдруг осознала,  что  тот  ничего  не 
спросил у нее о Питере. Это было необычно. Однако ведь и она  ни  разу  не 
вспомнила о сыне за все утро. Кейт почувствовала уколы совести. 
     У реки Дэмьен  остановился,  затем  взобрался  на  старые  деревянные 
мостки над узким ручьем, впадающем прямо в реку. Касаясь ветхих  поручней, 
он склонился над ручьем и уставился на воду. 
     Когда Кейт  достигла  мостков,  она  успела  порядком  запыхаться.  В 
изнеможении женщина ухватилась за Дэмьена и поручни. 
     - Он где-то там, - сказал Дэмьен,  указывая  пальцем  на  воду.  Кейт
вглядывалась в ручей и никак не могла сообразить, что же Дэмьен
собирался там увидеть. Или кого? 
     - Это самая гигантская щука, какую вам когда-либо доводилось  видеть,
- пояснил он.
     - А, так это, значит, рыба, - произнесла Кейт  и  почувствовала  себя
дурочкой.
     - Да, и ей уже по меньшей мере лет  сорок.  Впервые  мы  встретились,
когда мне было всего четыре года, и вот с тех пор дружим с ней.
     - А вам известно, что Старым Ником называют в этих местах дьявола?  -
выпалила Кейт.
     - Конечно, знаю. И имя это отлично подходит  щуке.  Кейт  внимательно
посмотрела на Торна. - Вы верите в Бога? - Вопрос
был задан как-то помимо ее воли.  Но  Дэмьен,  даже  если  и  услышал,  не 
обратил никакого внимания на последние слова Кейт. Он просто  улыбнулся  и 
склонился еще ниже. 
     - Смотрите, вот она.
     - Где? - Кейт нагнулась, вглядываясь туда, куда указывал Дэмьен.
     - Да вон же... смотрите. Внезапно раздался треск, Кейт почувствовала,
что соскальзывает, и,
вскрикнув, рухнула в ручей. Оказавшись в воде, она вдруг представила,  что 
попала прямо в огромную зубастую пасть щуки, и принялась неистово колотить 
руками и ногами. Ледяная вода оглушила Кейт, она погрузилась с  головой  в 
ручей, затем стремительно вынырнула,  жадно  хватая  воздух  и  выплевывая 
воду, как фонтанирующий кит.  Ярдах  в  пятидесяти  она  смутно  различала 
сквозь брызги очертания  особняка,  а  впереди,  все  более  затягивая  ее 
бурлила река. Кейт  вновь  ушла  под  воду,  почувствовала,  что  ноги  ее 
коснулись дна ручья и тут же  зацепилась  за  корни  деревьев.  Она  опять 
запаниковала и, вынырнув, замолотила руками по воде. 
     И тут взгляд ее упал на Дэмьена. Ей показалось, что он улыбается,  но 
Кейт видела его нечетко. Протянув руку, она нащупала обломившийся поручень 
и вцепилась в него. Поток был стремительным, и Кейт потребовались  все  ее 
силы, чтобы преодолеть  течение  и  выбраться  на  пригорок.  Наконец  она 
оказалась в безопасности - замерзшая и полуживая от ужаса. 
     Дэмьен опустился  на  колени  и  ухватил  ее  за  запястье.  Кейт  не 
сопротивлялась, когда он вытянул ее из воды и на руках перенес  на  берег. 
Она выплевывала воду, трясла и мотала  головой,  чтобы  вода  вылилась  из 
ушей. Дэмьен предложил ей переодеться, поднял ее на руки и понес. 
     Кейт сидела у камина и,  расчесывая  волосы,  наблюдала,  как  пылают 
потрескивающие поленья. Сейчас, когда шок миновал, она вдруг осознала, что 
никогда в жизни ей не было так хорошо. Кейт потянулась за бокалом  бренди. 
После горячего душа тело ее как будто звенело, а халат был таким шершавым, 
что кожа сделалась гусиной. Кейт казалось, что к ее ногам подвесили  гири, 
и она не могла подняться со своего кресла. Глаза ее ярко  блестели.  Перед 
ее мысленным взором то и дело вставал улыбающийся Дэмьен.  Никогда  ей  не 
удавалось угадать, о  чем  он  думает.  Дэмьен  Торн  был  окутан  тайной. 
Единственный вывод, сделанный ею со всей определенностью, состоял  в  том, 
что Торн являлся уникальным мужчиной, обладавшем незаурядной волей.  Такой 
волей, которой хотелось подчиняться. 
     Кейт никогда не лгала себе. Ее потрясла мысль, что рядом  с  Дэмьеном 
она чувствовала себя настоящей женщиной. 
     Она услышала, как в комнату вошел Дэмьен, но  не  оглянулась.  -  Тут 
вот, наверное, что-нибудь  придется  вам  впору,  -  предложил  тот.  Кейт 
продолжала смотреть на огонь, всем телом ощущая приближение Дэмьена. 
     - Вот, кажется,  то,  что  надо.  Кейт  резко  повернулась,  щеки  ее
пламенели от каминного жара. Дэмьен
уставился на нее, зажав в руках зеленую сорочку. 
     - Зеленая или серая - это уж как настроение подскажет, - произнес он.
Кейт потянулась за рубашкой и коснулась руки Дэмьена. Когда она снова
заговорила, голос ее упал до шепота: 
     - Я чувствую, что мотылек слишком близко подлетел к  пламени.  Дэмьен
улыбнулся и пальцем очертил ей на ладони окружность. - Но кто
же все-таки этот мотылек? - спросил он. 

     Как долго длилось все это? Пожалуй, месяцев шесть. Она только  теперь 
поняла, насколько ей этого не хватало. Первый порыв настиг их в  коридоре. 
Они буквально вцепились друг в друга по пути в спальню. И не было ни  сил, 
ни желания скрывать пожирающую их страсть. Шесть месяцев подряд снедала ее 
эта лихорадка, но теперь их время пришло... 
     - Ну, иди же, иди ко мне, - шептала Кейт, гладя Дэмьена  по  волосам.
Она  ласкала  обнаженные  плечи  и  прижимала  его   к   себе.   И   вдруг
почувствовала, что он сопротивляется. Кейт слегка отстранилась и заглянула
ему в лицо. Веки Дэмьена были плотно сжаты, как от боли.
     - Что такое? Что? - причитала Кейт, стараясь привлечь его к себе,  но
Дэмьен внезапно отпрянул от нее.
     - Нет, плохи дела, - пробормотал он. - Не могу любить.  Не  умею,  не
хочу, не буду любить.
     Да, Дэмьен, да, люби же меня,  -  умоляла  Кейт.  Она  вся  горела  и 
находилась на грани отчаяния. Дэмьен склонился над ней  и  заглянул  ей  в 
глаза. Кейт вдруг показалось, что они полыхнули желтым пламенем. 
     - Хочешь видеть то, что вижу я? - прошептал Дэмьен у самого  ее  уха.
Кейт отрицательно замотала головой, пытаясь вникнуть в смысл его слов.
     - Боль всесильна и всеобъемлюща. - Дэмьен зубами коснулся ее  шеи.  -
Рождение - это боль. Смерть - это боль. И красота - это боль.
     - Люби меня, Дэмьен, - все еще бормотала Кейт,  едва  осознавая,  что
эти слова уже не имели никакого значения.
     - Я дам тебе мою боль, ибо любовь - это тоже боль...  Кейт  обхватила
руками свою голову, пытаясь не слышать его слов, лицо
ее исказилось, но она не могла уйти от его рук, вцепившихся ей в спину, от 
его ногтей, вонзившихся в кожу. 
     - Яви ей настоящую боль, отец, - крикнул Дэмьен. -  Не  мелкие  уколы
повседневного страдания, а подлинную святую боль истязания...
     И Кейт сдалась. Она уже не слышала его  слов,  а  только  выкрикивала 
что-то вместе с ним, и скоро  вопли  ее  смешались  с  торжествующим  воем 
зверя. 

     Было еще темно, когда Кейт проснулась. Она инстинктивно потянулась  к 
Дэмьену, но его  не  оказалось  рядом.  Кейт  выскользнула  из  постели  и 
пробралась к двери. В зеркале она  разглядела,  как  исцарапано  ее  тело; 
синяки и кровоподтеки покрывали спину,  шею  и  руки.  Кейт  вздрогнула  и 
отшатнулась. Накинув рубашку, она выскочила в коридор  и  шепотом  позвала 
Дэмьена, но овета не  последовало.  Ее  окружала  тьма.  На  цыпочках  она 
миновала галерею, заглянула в холл. 
     Через какое-то  время  она  набрела  на  часовню,  толкнула  дверь  и 
разглядела белеющее в полумраке  тело  Христа  гвоздями  приколоченного  к 
кресту.  Кейт  вздрогнула,  увидев  эту  фигуру,  ее  охватил   ужас,   но 
всмотревшись, она заметила Дэмьена. Обнаженный и  скрюченный,  он  спал  у 
подножия креста. Колени его были подтянуты к подбородку, и он обхватил  их 
руками. 
     - Дэмьен? - прошептала Кейт, но тот даже не шелохнулся. Она  бесшумно
подкралась к нему и, склонившись, слегка коснулась его
спины. Он замерз. Кейт протянула руку и  погладила  его  волосы,  а  потом 
опять взглянула на крест. Когда она вновь опустила глаза, то  увидела  под 
раздвинутыми волосами метку. Это была метка зверя. 
     666. 
     Прикрыв глаза, Кейт застыла на месте. Потом поднялась и направилась к 
двери.  Она  ни  разу  не  оглянулась.  Слезы  ручьем  лились  по  лицу  и 
скатывались ей на грудь. 
     Когда она вышла, Дэмьен открыл глаза, отсвечивающие желтым пламенем. 

     Глава девятнадцатая 

     Подъехав на следующее утро к зданию посольства, Харвей Дин  обнаружил 
здесь толпу репортеров, запрудивших вход в вестибюль, вплоть до лифта. Дин 
бросил на охранников выразительный взгляд, в котором сквозило раздражение, 
но те в ответ лишь пожали  плечами.  Дин  не  мог  себе  представить,  как 
журналистам удалось проникнуть внутрь здания, но у него  не  было  времени 
раздумывать над этим. 
     Никто даже не пытался соблюсти формальности. - Торн заплатил Шредеру? 
- задал первый вопрос один из них. - Извините, господа, -  проворчал  Дин, 
проталкиваясь сквозь плотные ряды репортеров и нажимая кнопку лифта.  -  Я 
не собираюсь давать никаких комментариев. 
     - Почему мы не можем видеть посла?
     - Потому, что в настоящее время его нет  на  месте.  -  Дин  все  еще
пробивался к дверям лифта.
     -  А  где  же  он?  Ответа  так  и  не  последовало.   Дверцы   лифта
раздвинулись, и Дин с
облегчением вошел в него, отирая со лба пот. 
     На пороге своего  кабинета  Дин  остолбенел,  заметив  за  письменным 
столом Дэмьена. 
     - Я думал, ты дома, - растерянно протянул он. Дэмьен  не  ответил.  -
Пресса переполошилась в связи с заявлением
Шредера. Надеюсь, мне удастся  удержать  толпу,  пока  ты  переговоришь  с 
Бухером, но... 
     - Что вчера  делал  де  Карло  в  твоем  доме?  -  Вопрос  был  задан
бесцветным голосом, лицо ничего не выражало.
     - Кто? - Недоумение Дина было искренним. - Кто  такой,  черт  побери,
этот де Карло?
     Ярость овладела Дэмьеном. Он медленно поднялся и пристально посмотрел 
на Дина. 
     - Скажи мне правду. Дин пожал плечами. Что он мог сказать? Во взгляде
Дэмьена мелькнуло отвращение. Не отводя глаз, он крикнул:
"Питер!" Открылась боковая  дверь,  и  на  пороге  появился  мальчик.  Как 
сомнамбула, он постоял некоторое время в  дверях,  затем,  странно  волоча 
ноги продвинулся вперед. 
     - Иди, иди сюда, Питер, -  ласково  позвал  Дэмьен.  Мальчик  вытащил
записную книжку и открыл ее. Когда Питер заговорил,
он стал похож на полисмена,  зачитывающего  на  суде  протокол:  "Вчера  в 
половине четвертого я заметил священника по имени де  Карло,  входящего  в 
дом номер 114 на Эбби-Кресит, где он, разговаривал с женой  мистера  Дина, 
провел один час двадцать две минуты". 
     Дин вышел из  себя,  все  его  раздражение  выплеснулось  наружу.  Не 
замечая Питера, он в бешенстве обратился к Дэмьену: 
     - Послушай, я же не знал, кто это, я имею ввиду, Барбара мне ни слова
не говорила.
     - Уничтожь своего сына. Дин тряхнул головой  и  отшатнулся.  Рот  его
приоткрылся, но он не мог
подыскать нужных слов. 
     - Остался только один мальчик, - холодно констатировал  Дэмьен,  -  и
это твой сын. Уничтожь его, или сам будешь уничтожен.
     Дин качал головой и инстинктивно отступал к двери.  Страх  постепенно 
перерастал в панику. 
     Нет, нет... - запинаясь, бормотал он. - Ради Бога, Дэмьен... 
     Дэмьен  и  бровью  не  повел,  услышав  последнюю  реплику  Дина.  Он 
неподвижно стоял, сложив на груди руки. 
     -  И  Бог  сказал  Аврааму:  "Возьми  жизнь   твоего   сына,   твоего
единственного Исаака, которого  ты  любишь,  и  отдай  его  на  жертвенный
огонь".
     Дин наткнулся на стену и принялся судорожно шарить в поисках  дверной 
ручки. 
     - Если Авраам был готов убить сына из любви к своему Богу, то  почему
ты не сделаешь этого из любви к своему?  -  продолжал  Дэмьен,  вцепившись
взглядом в Дина.
     Дин потерял дар речи. Язык его будто прирос к  небу.  Похоже,  только 
ноги могли еще двигаться. Он толкнул дверь, вылетел из кабинета и, забыв о 
достоинстве, промчался мимо секретарш прямо к лифту. 
     Питер спокойно наблюдал за ним, а потом обратился к Дэмьену: - Ты  не 
остановишь его? 
     Дэмьен покачал головой. В этом уже не было нужды. 

     За время супружеской  жизни  Барбара  Дин  впервые  спала  одна.  Она 
втащила в детскую комнату кушетку и расположилась на расстоянии  вытянутой 
руки от колыбели. Трижды за ночь она  просыпалась,  убеждаясь,  что  с  ее 
малышом все в порядке. 
     За завтраком они с Дином едва обменялись парой слов. Если сегодня  он 
ничего не предпримет, то она уедет, с Дином или без него. 
     Барбара опустила трубку и удовлетворенно  покачала  головой.  Подруга 
Кэрол согласилась на время принять Барбару у себя в Сассексе. 
     Перед тем как укладывать чемоданы, Барбара решила  прогладить  белье. 
Она установила доску и залила в утюг воды. Малыш резвился у окна в люльке, 
лучи солнца касались его лица. 
     Гладя белье, Барбара то и дело заглядывала  в  люльку.  Когда  она  в 
очередной раз подошла к колыбели, малыш, сложив ручонки,  заснул.  Барбара 
вернулась к гладильной доске. Скоро они уедут - она, ее ребенок  и,  может 
быть, ее муж. 

     Собака бесшумно двигалась в намеченном направлении. Достигнув  нужной 
улицы, она принюхалась и потрусила дальше вдоль дороги. Люди шарахались от 
нее. Дважды она сворачивала и, наконец, остановилась. Шерсть встала дыбом, 
клыки обнажились в злобном рычании. Поводя носом, собака подбежала к дому, 
встала на задние лапы и заглянула  через  распахнутые  створки  в  люльку. 
Желтые пронзительные глаза ее не мигали,  из  пасти  на  одеяльце  стекала 
липкая слюна. 
     Барбара завопила не своим голосом, а  собака  спрыгнула  на  землю  и 
медленно потрусила прочь. Она сделала свое дело. 
     Барбара захлопнула окно. Сердце ее неистово колотилось. Появившееся в 
окне чудовище  ввергло  женщину  в  состояние  шока.  Она  склонилась  над 
малышом. Он повернулся во сне и лежал  ничком,  его  ножки  подергивались, 
будто он пытался убежать. 
     - Все в порядке, солнышко, -  сказала  Барбара,  -  мы  прогнали  эту
ужасную собаку. - И она перевернула ребенка.
     Из колыбели на нее уставилось старое, сморщенное лицо,  желтые  глаза 
запали в глазницах, кожа  посерела.  Ребенок  протянул  к  ней  скрюченные 
ручонки, и Барбара  отшатнулась.  Рот  у  нее  приоткрылся,  но  крика  не 
последовало. Ребенок взирал на нее умирающими глазами. 

     Припарковав  автомобиль,  Дин  распахнул  двери  и,  вбежав  в   дом, 
остановился в холле. "Как она будет рада!" - подумал он. Теперь, когда Дин 
наконец принял решение, он чувствовал себя значительно лучше.  По  крайней 
мере выбор был сделан. 
     - Барбара? Тишина. Дин нахмурился и заглянул в гостиную.  -  Барбара?
Он распахнул дверь на кухню и увидел Барбару. Она стояла к нему
спиной возле гладильной доски. Дин взглянул на колыбель и заметил поднятую 
детскую ручонку:  крохотные  пальчики,  словно  в  приветствии  замерли  в 
воздухе. 
     - В чем дело, Барбара, ты меня что, не  слышишь?  я  хочу,  чтобы  ты
начала собирать чемоданы. Мы...
     Барбара обернулась, и он застыл на месте, оборвав себя на  полуслове. 
Глаза ее покраснели от слез,  лицо  было  искажено  жуткой  гримасой.  Она 
издала звериный рык и набросилась на него. Последнее, что он заметил, была 
ее рука, сжимающая дымящийся утюг. В следующее мгновение она  нанесла  ему 
удар по глазу. 
     Предсмертный вопль Дина смешался с шипением пара и  запахом  горелого 
мяса. Из обгоревшей глазницы сочилась желтоватая  жидкость  и  стекала  по 
разбитой щеке. 
     Барбара аккуратно поставила утюг на доску и, склонившись  над  трупом 
мужа, коснулась его плеча. Затем подошла к раковине,  взяла  полотенце  и, 
вернувшись к мужу, нежно и осторожно вытерла ему лицо. 
     После этого Барбара села за стол и... окончательно потеряла рассудок. 

                       Глава двадцатая   

     За последнюю неделю отец де Карло превзошел все пределы  человеческой 
выносливости. Ел он очень мало и почти не спал, поддерживаемый  разве  что 
верой и Богом. Священник испытывал неописуемую радость от мысли,  что  Сын 
Божий родился и что он - де Карло - призван защитить Его.  Сознание  своей 
роли вдохновляло священника, укрепляло его силы. Плоть жаждала отдыха,  но 
разум не позволял телу расслабляться. 
     Из окна такси, катившего по улицам Вест-Энда,  де  Карло  разглядывал 
прохожих. Они спешили по своим делам, и священник  завидовал  этим  людям, 
занятым простыми житейскими проблемами. В  одном  из  пешеходов  де  Карло 
уловил сходство с Антонио и снова, в сотый раз, склонил голову, молясь  за 
души шестерых монахов. Иногда печаль и отчаяние овладевали  его  душой,  и 
казалось, будто они вот-вот одержат  верх.  Единственное,  что  спасало  в 
подобные минуты, - это надежда. Святое Дитя должно быть спасено. 
     Де Карло  перелистал  записную  книжку.  В  последнее  время  он  сам 
удивлялся своей хитрости. Ему в одиночку удавалось прятать Дитя,  а  также 
следить за каждым передвижением Торна, этой женщины и ее сына. 
     - Би-Би-Си, приятель, - бросил  через  плечо  шофер.  Отец  де  Карло
поблагодарил его и выбрался из такси. Здание окутывала
мгла, окна не горели, но священник знал,  что  Кейт  обычно  задерживается 
допоздна. Вход никем не охранялся ,  и  де  Карло  возблагодарил  Бога  за 
удачу. По крайней мере ему не надо торчать на холоде.  Он  может  спокойно 
войти и перехватить ее. 

     Кейт сделала в блокноте последние  пометки  и  стала  искать  глазами 
пальто. 
     - Через пять минут закрываем, миссис Рейнолдс.
     - Иду, иду! - крикнула она в ответ.  Обычно  Кейт  радовалась,  когда
программа удачно завершалась, но  сегодня  все  было  иначе.  Она  боялась
возвращаться домой.
     - Миссис  Рейнолдс,  -  внезапно  раздался  чей-то  голос.  Кейт  вся
сжалась. Обернувшись, она гневно взглянула  на  священника.  Как  он  сюда
проник? Вечно появляется в темноте и пугает ее.
     - Что вы здесь делаете? - спросила Кейт.
     - Вы его видели,  не  так  ли,  миссис  Рейнолдс?  Священник  казался
изможденным. В полумраке она смогла разглядеть его
впалые щеки, усталые глаза, поникшие плечи. 
     - Теперь вы знаете, что Торн - Антихрист, - продолжал он. - Почему вы
защищаете его.
     - Либо вы уйдете отсюда, либо я вызову охрану, - раздраженно отрезала
Кейт.
     - Миссис Рейнолдс, а ваш сын... Где он?
     - В кровати. Спит, конечно. Отец де Карло покачал головой. - Нет,  он
не в кровати. Ваш сын с
Дэмьеном Торном. 
     Кейт удивленно уставилась на него. - С  Торном,  миссис  Рейнолдс,  - 
повторил священник. - С ним - душой и телом. Ваш  сын  сделался  апостолом 
Антихриста. 
     Кейт разразилась язвительным смехом.  Она  до  смерти  устала,  и  ей 
хотелось, чтобы священник оставил ее наконец в покое. 
     - Вы думаете, что последние три недели Питер провел в школе,  не  так
ли?
     Кейт насмешливо кивнула. - Проверьте, если не верите мне. Позвоните в 
школу. - Отец де Карло заметил, как переменилось  выражение  лица  Кейт  - 
гнев уступил место сомнению  и  страху.  -  Питер  служит  Торну.  Он  его 
последователь в деле зла. Но им не удастся убить Божьего Сына. Святое Дитя 
вне пределов досягаемости. Оно в безопасности, но ваш сын - нет. 
     Кейт покачала головой и нахмурилась. - Есть только один  путь  спасти 
Питера, миссис Рейнолдс, и путь этот - уничтожение Антихриста. - Священник 
полез в свою куртку, и  вытащил  кинжал.  Кейт  смотрела  на  него  широко 
раскрытыми от ужаса глазами. 
     - Вы просите, чтобы я... - Она замолчала. Взгляд ее  был  прикован  к
лезвию.
     - Нет, миссис Рейнолдс, это уж мой святой долг. Но если  вы  дорожите
бессмертной душой сына, то должны помочь мне.
     Кейт все еще смотрела на кинжал. Отец де Карло пристально вглядывался 
в ее лицо. Он нуждался в помощи Кейт. Если она не поможет, надежды мало. 
     - Пожалуйста, поспешите, миссис Рейнолдс, - раздался голос одного  из
сторожей.
     - Да, да, закрываю! -  воскликнула  Кейт.  Голос  охранника,  похоже,
вернул ее на землю. - Иду! - прокричала Кейт
и, уже полностью овладев собой, проговорила: 
 - Я еду домой, к своему сыну.   
     - Тогда умоляю, разрешите мне присоединиться к  вам,  -  попросил  де
Карло. - Нельзя терять ни секунды после того, как вы  убедитесь,  что  его
нет дома.
     Кейт пожала плечами и пошла к выходу.  Она  не  могла  запретить  ему 
следовать за ней. Она проведет его наверх, в спальню, и  ткнет  пальцем  в 
своего сына. Может, после этого он, наконец, оставит ее в покое! 
     -  Питер!  Дом,  погруженный  во  мрак,  безмолствовал.   Пока   Кейт
поднималась в
спальню сына, отец де Карло дожидался в гостиной. Когда женщина вернулась, 
на ней не было лица. 
     - Вы были правы, - потухшим голосом вымолвила она.  Де  Карло  поднял
телефонную трубку и передал ее Кейт. Она набрала
номер школы и замерла в ожидании. 
     Миссис Грант? Извините за столь поздний звонок. Это Кейт Рейнолдс... 
     Пока Кейт разговаривала, священник поглядывал через окно на улицу.  - 
Вы опять правы, - положив трубку, проговорила Кейт. - Вы  утверждали,  что 
Питер был прошлой ночью Пирфорде? 
     - Боюсь, что так.
     - О, Господи! - Кейт так сжала  свои  руки,  что  кожа  на  запястьях
побелела.
     - Вы поможете мне? - спросил священник.
     - Конечно. Маршрут был ей знаком. Она вела машину, пытаясь переварить
в уме то,
о чем рассказывал ей де Карло. 
     - Я в курсе, что вы читали о трагедии Торнов, - тихим голосом говорил
тот. - Но вы знаете только половину.
     Кейт бросила на него любопытный  взгляд.  -  Отец  Тассоне,  -  тихим 
голосом продолжал де Карло, - трагическая фигура, он помогал при рождении. 
Потом пытался искупить свой грех и предупредить Роберта Торна. Он мертв. 
     Де Карло поднял правую руку и начал загибать пальцы.  -  Фотограф  по 
имени Дженнингс, пытавшийся помочь Роберту Торну. Обезглавлен. 
     Кейт вздрогнула. - Шесть  лет  спустя,  -  продолжал  священник  ,  - 
Бугенгаген, археолог. Похоронен заживо. Билл Ахертон... 
     - Да, - прервала его Кейт, - я читала о нем.
     - Джоан Харт. Как и вы, журналистка. Мертва.  Доктор  Чарльз  Уоррен,
руководитель музея Торнов. Раздавлен...
     - Хватит, - остановила его Кейт. Лицо ее побледнело, голос дрожал.  -
Я не хочу больше слушать.
     - Ладно, - согласился священник.  -  Тогда  я  вам  расскажу  кое-что
другое. - Он прикрыл глаза. - Мы наблюдали вспышку трех  звезд.  Это  были
самые восхитительные минуты в моей жизни. Через  две  тысячи  лет.  Второе
пришествие.
     Кейт слегка расслабилась, пытаясь избавиться от страшных видений. - А 
потом мы бросились на Его поиски. Все было очень просто.  Астроном  указал 
нам точное место Его рождения. И мы нашли Его... у цыган. 
     Кейт всплеснула руками. - Это самое  красивое  и  чудесное  существо, 
которое я когда-либо видел. Цыганам не  нужны  свидетельства  о  рождении, 
потому-то  Он  и  остался  жив.  А  все  остальные  несчастные   младенцы, 
родившиеся в ту же ночь, были перебиты. Ради чего? 
     - А ваш друг, монах? - вставила Кейт. - И он умер? Ради чего?
     - Не только он, - мягко возразил де Карло.
     - Разве был еще кто-то?
     - О, да. Кейт протестующе оторвала руку от  руля.  -  Пожалуйста,  не
говорите
мне. Я больше не вынесу. - Да, я  понимаю.  Но  есть  еще  кое-что  ...  - 
Несмотря на возражения Кейт, священник рассказал ей о рождении Дэмьена,  о 
камне, размозжившем голову младенца, и ужасном  чудовище,  извлеченном  из 
утробы шакалихи. 
     - Чьей? - переспросила Кейт, резко повернувшись к  де  Карло  и  чуть
было не выпустив руль из рук. Она вновь почувствовала на своем теле  укусы
и когти. Кейт передернуло, когда она вспомнила  животную  похоть,  тяжелое
дыхание, странные слова и звериный вой... Гнусная мерзость. Ей  захотелось
выдраить себя до крови, но она понимала, что никогда больше не почувствует
себя чистой.
     - Вот здесь, - указал де Карло.  -  Мы  приехали.  Кейт  затормозила,
подождала, пока священник вылез из машины, затем
развернулась и направилась за Питером. Когда весь  этот  кошмар  кончится, 
она заберет сына с  собой,  и  они  уедут  отдыхать.  Она  обнимет  его  и 
долго-долго не будет выпускать из своих объятий. Пока не залечатся раны  в 
их душах. 
     У ворот особняка охранник улыбнулся Кейт  и  доложил,  чтто  господин 
посол ждет. Она даже не удивилась, ибо ничего на свете  не  могло  удивить 
ее. 

     Часовня была погружена во мрак. но Питер  видел  все,  что  ему  было 
нужно. Он уставился на крест и на Дэмьена, застывшего перед распятием. 
     - Итак, ты думаешь, что ты победил? - обратился Дэмьен к Христу. - Ты
равнодушно наблюдал, как я истреблял вместо тебя сотни младенцев,  и  даже
пальцем не пошевелил, чтобы спасти их... - Дэмьен презрительно взглянул на
распятие и обошел его, чтобы посмотреть в искаженное агонией и прижатое  к
кресту лицо. - Твоя вечная игра в кошки-мышки. На протяжении столетий.  Ну
теперь-то она закончилась. - Дэмьен взглянул на Питера.  Потом  подошел  к
нему, взял за руку и поднял глаза к потолку. - О Сатана, возлюбленный отец
мой, победа за тобой! Благодарю тебя за то, что ты отдал мне этого чистого
отрока, и теперь я смогу встретиться с Назаретянином.
     Дэмьен упал на колени, глядя в лицо Питеру и  удерживая  его  за  обе 
руки. 
     - Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Питер, - произнес он. - Слушай меня
внимательно. Твоя мать на пути сюда. Она собирается забрать тебя...
     Питер  замотал  головой:  -  Нет,  Дэмьен,  не  отдавай  меня.  -  Не 
беспокойся, с этого момента ты принадлежишь мне душой и телом, - улыбнулся 
Дэмьен, коснулся лица мальчика и приподнял его подбородок.  -  У  христиан 
десять заповедей. У меня - всего одна. 
     Питер кивнул. В коридоре послышались шаги, но Дэмьен не обернулся. Он 
впился взглядом в лицо Питера. 
     - Повторяй, что я говорю, и мы станем с тобой единым целым.
     - Я обожаю тебя, - выдохнул Питер.
     - Сильнее всех и превыше всего, - требовал Дэмьен.
     - Сильнее всех и превыше всего.
     - Сильнее самой жизни.
     - Сильнее самой жизни. Дэмьен  вздохнул  и  склонил  голову.  В  этот
момент дверь распахнулась и
на пороге появилась Кейт. 
     - Я здесь, чтобы поторговаться с тобой, Дэмьен, - бросила она.  Питер
испуганно переминался с ноги на ногу. Но Дэмьен крепко держал
его за руки. 
     - Где Он? - спросил Дэмьен, продолжая глядеть Питеру в глаза.
     - Верни мне моего сына, и я отвезу тебя к Нему,  -  предложила  Кейт.
Питер прижался к Дэмьену: - Нет, Дэмьен, я не ее сын. Я принадлежу
тебе. 
     Из груди  Кейт  вырвался  стон.  Услышав  его,  Дэмьен  улыбнулся  и, 
медленно повернувшись, посмотрел на стоящую в дверях женщину. 
     - Веди нас к Назаретянину, - согласился он. -  И  тогда  тты  сможешь
забрать Питера.
     Мальчик съежился и снова замотал головой: - Нет, Дэмьен, это  уловка. 
- Если она хочет вернуть сына, это не может быть уловкой. 
     Кейт кивнула и привалилась к двери, впившись взглядом в Питера. 
     Питер, ее единственный ребенок, превратился во врага.  Она  не  могла 
принять этого. 
     - Пойдем, - произнес Дэмьен. Кейт бросила взгляд  на  крест.  Вся  ее
жизнь разлетелась вдребезги. У
нее не оставалось выбора. Ей  предстояло  вести  своего  сына  в  западню. 
Единственное существо, за которое она легко отдала бы собственную жизнь. 
     - Если можешь помочь мне, - прошептала Кейт, глядя в искаженный мукой
лик Христа, - то помоги.

     Глава двадцать первая 

     Кейт глянула в зеркальце заднего вида. Две пары глаз смотрели на нее, 
две пары  глаз,  отсвечивающих  желтым  пламенем.  Она  слышала,  как  они 
переговариваются, будто два заговорщика, и ее охватила ярость...
     Кейт попыталась взять себя в руки. Но мысли  обрывались  и  путались.
Пожалуй, в таком состоянии она в два счета разобьет машину. Это,  конечно,
шанс спасти Питера. Но если он пострадает, она никогда себе не простит.
     - Мы уже подъезжаем? - голос Питера прервал ход ее мыслей.
     -  Еще  две  мили,  -  вмешался  Дэмьен.  Кейт  удивленно   захлопала
ресницами. Он знал. Он читал ее мысли,
проникал  в  самое  сокровенное.  Сидя  за  спиной  Кейт,   он   наверняка
посмеивался над ее  нелепыми  и  шаткими  планами.  И  Кейт  сдалась.  Она
полностью сосредоточилась на дороге. Кругом не  было  ни  души,  и  только
насекомые то и дело разбивались о лобовое стекло. Ночь  выдалась  ясная  и
светлая. Множество звезд мерцали в высоком небе. Все безмолствовало.
     Наконец Кейт заметила силуэт разрушенного собора.  Питер  поперхнулся
на вдохе и  прикрыл  лицо  руками,  чтобы  не  видеть  собора,  будто  его
присутствие доставляло мальчику боль. Дэмьен облизнул губы.
     Кейт резко ударила по тормозам, из-под самых колес  взметнулась  стая
ворон. Она услышала проклятия Дэмьена и отметила, что он крепче  прижал  к
себе мальчика.
     Неодолимая ненависть поднялась в ней. В конце концов это его  судьба,
а не их. Кейт  вдруг  вспомнила,  как  он  любовался  загородным  домом  и
рассказывал ей о безоблачной поре своего детства. Да черт  с  ним,  с  его
невинным детством, пропади он пропадом, и пусть душа его  вернется  в  ад,
где ей и место!
     Ярдах в пятидесяти от собора Кейт заглушила мотор. Тишина  обрушилась
на них.
     - Разреши мне войти первой, - попросила Кейт. - Давай пойдем  вдвоем,
Дэмьен, только ты и я. Оставь Питера в машине. Пожалуйста!
     - Мы пойдем все вместе, - отрезал Дэмьен
     - Поверь мне, Дэмьен, я просто хочу знать...
     - Нет, - закричал вдруг Питер,  -  не  доверяй  ей!  Он  выбрался  из
машины, Дэмьен - следом за ним. Они стояли рука об
руку - мальчик и мужчина - и ждали Кейт. "У меня нет  выбора,  -  внезапно
осознала Кейт, - я не могу ничего изменить".
     - Веди нас, - приказал Дэмьен. Кейт взглянула на  собор.  Он  казался
холодным и пустым. Разрушившийся
монумент забытому Богу. Кейт нетерпеливо вглядывалась в  темноту,  но  так
ничего и не обнаружила.
     - Иди же, - скомандовал Питер с нетерпением в голосе.  Кейт  медленно
двинулась вперед. Она боялась упасть. Божий Сын родился
среди цыган. Кейт все еще не могла поверить в  это.  Впрочем,  ее  уже  не
волновали подобные мысли. Она думала только о кинжале...
     У  входа  Кейт  остановилась,   каждой   своей   клеточкой   чувствуя
присутствие Дэмьена.
     - Там, внутри, - произнесла Кейт.
     - Открой дверь, - приказал Дэмьен. Кейт  шагнула  вперед  и  потянула
дверную ручку. Краешком глаза она
заметила де Карло,  появившегося  из-за  колонны  с  кинжалом  в  руке,  и
инстинкттивно вскрикнула: "Нет, святой отец!"
     Священник колебался ровно столько,  сколько  хватало  Дэмьену,  чтобы
повернуться, схватить Питера и,  приподняв  его  перед  собой,  прикрыться
мальчиком, как щитом. Однако де Карло уже не мог  остановиь  свой  прыжок.
Кинжал, нацеленный на Дэмьена, вонзился в спину Питера.
     - Питер! - закричала Кейт, когда Дэмьен, швырнув мальчика  на  землю,
ринулся на священника, пытаясь ухватить его за горло.
     - Питер! - Кейт бросилась к сыну, но споткнулась и упала  на  колени.
Мальчик полз на четвереньках, из спины торчала рукоятка кинжала.
     - Сыночек, любимый мой... Не покидай  меня!  -  взмолилась  Кейт.  Но
глаза его уже затуманились, дыхание с хрипом вырывалось  из  груди.  -  Не
умирай, пожалуйста, не умирай!...
     - Я люблю тебя, - пробормотал Питер.
     - Питер...
     - Больше жизни люблю тебя, Дэмьен... - Он улыбнулся, закрыл  глаза  и
поник на руках матери.
     - Нет, Питер, нет!... Кейт несколько секунд смотрела на  сына,  затем
осторожно перевернула
тело и, затаив дыхание, обеими руками вытащила кинжал.
     Демьен повалил отца де Карло и склонился над ним,  пытаясь  добраться
до горла. Он не видел, как Кейт медленно двинулась к нему.  Яростный  крик
прорезал тишину в тот момент,  когда  она  вонзила  кинжал  ему  в  спину.
Послышался хруст костей, и Кейт погрузила лезвие по самую рукоятку. Только
тогда она отступила, а крик ее эхом продолжал отдаватться среди руин.
     Дэмьен поднялся и выпрямился во весь рост. Он пытался  дотянуться  до
кинжала. Из груди его вырывался хрип, он снова  рухнул  на  колени,  затем
встал и, шатаясь, двинулся к дверям собора. Распахнув двери, он застыл  на
пороге.
     Несколько мгновений стоял Дэмьен, не шевелясь, глаза его  лихорадочно
блуждали по разрушенным стенам.
     - Назаретянин! - выкрикнул он рокочущим басом. - Где ты, Назаретянин?
Ты слышишь меня?
     Как бы в ответ на  призыв  в  дальнем  конце  собора  забрезжил  едва
различимый свет, сияющий ореол, разгоравшийся  все  ярче  и  ярче.  Дэмьен
шагнул вперед и направился навстречу свету.  Раскинув  руки,  он  побежал.
Спину жгла невыносимая боль, лицо исказилось от мучительного страдания, но
взгляд его был устремлен в небо,  разгоревшееся  чудесным  сиянием  сквозь
разрушенный купол собора.
     - Сатана! - прорычал Дэмьен. - Почему ты  покинул  меня?  Руины  эхом
отразили бас, и Дэмьен рухнул на четвереньки. - Вот и все,
отец, - прошептал  он.  Забери  меня  обратно  в  свой  рай.  -  Тело  его
задрожало, он ничком упал на каменный пол и затих.
     Сияние становилось невыносимым,  но  отец  де  Карло  впился  в  него
немигающим взглядом. Затем он посмотрел на Кейт,  склонившуюся  над  телом
сына, коснулся ее волос и перекрестил мальчика. Кейт взяла тело Питера  на
руки и встала рядом со священником. Они не отводили глаз от ослепительного
ореола, и по их щекам струились слезы.
     Пробил час рассвета. Противоборство завершилось. Наступала новая эра.

     "И отретъ Богъ слезу съ очей ихъ, и смерти не будет уже; ни плача, ни
вопля, ни болезни уже не будетъ; ибо прежнее прошло. И сказалъ сидящий  на
престоле: се, творю все новое...
     Се, гряду скоро: блаженъ соблюдающий слова пророчества книги сей".

                                              Откровение Иоанна Богослова,
                                                  гл. 21: 4, 5; гл. 22: 7.

                               Жозеф ХОВАРД

                                  ДЭМЬЕН

                           ПРОЛОГ. СЕМЬ ЛЕТ НАЗАД

     Карл Бугенгаген, всемирно  известный  археолог,  нервничал.  Он,  как
крот, ход за ходом буравил  землю.  Но  волновался  Бугенгаген  совсем  не
потому, что забрался так глубоко. Напротив, ему нравилось здесь.  Прохлада
и сумрак будоражили приятные воспоминания. Стояла гробовая тишина.
     Внезапно археолог услышал  какие-то  шорохи.  Бугенгаген  был  не  из
пугливых. Ему давно уже  перевалило  за  пятьдесят,  но  Карл  по-прежнему
оставался в форме: рослый и крепкий, литая шея и  мускулистые  плечи  были
точь-в-точь как у древнегреческих  атлетов.  Поседевшие  волосы  и  борода
вкупе с пронзительным и загадочным взглядом придавали ученому  сходство  с
каким-то ветхозаветным пророком. Отчасти  это  внешнее  сходство  являлось
истинным.  Ибо  Бугенгаген  искал  здесь,  в  недрах  израильской   земли,
доказательства существования Дьявола.
     Услышав шорох,  Бугенгаген  вздрогнул.  Каждой  клеточкой  он  ощутил
угрозу со стороны своего могущественного противника.  Археолог  уже  давно
предчувствовал, что станет очередной жертвой в кровавом списке несчастных,
пытавшихся предупредить мир о страшной опасности. Более  того,  у  Дьявола
была и особая причина избавиться от Бугенгагена, ведь ученый  уже  пытался
убить ЕГО.
     Сам  археолог  не  нуждался  ни  в  каких  доказательствах.  Все  его
подозрения оказались сущей правдой. Но ему необходимо было убедить  в  ней
своего помощника Майкла Моргана - только  так  можно  было  сохранить  эти
страшные сведения. Бугенгаген слишком ясно отдавал себе отчет в том,  что,
покусившись на жизнь Антихриста, он не сможет избежать мести Дьявола.
     Накануне они с Морганом сидели в уютном прибрежном кафе и  наблюдали,
как под их ногами на прохладном плиточном полу удлиняются тени.
     Поначалу Морган не поверил Бугенгагену. Карл прекрасно  понимал,  что
здесь необходимы только факты. И  сейчас,  в  этом  калейдоскопе  ярчайших
средиземноморских красок, когда солнце,  заваливающееся  за  синюю  водную
гладь, дробило ее на огненно-рыжие осколки, а белоснежные  каменные  стены
древнего израильского города Эйкра, отражая, струили мягкий закатный свет,
Бугенгагену пришла вдруг мысль, не сошел ли он просто с ума.
     Но следом за этой внезапно мелькнувшей  мыслью  он  услышал  в  своем
мозгу голос, убедивший археолога в том, что, находясь в  здравом  уме,  он
осенен свыше знанием и ответственность за это знание камнем лежала на  его
плечах.
     Бугенгаген из кожи вон лез, пытаясь убедить скептически  настроенного
Моргана  в  правдивости  своего  рассказа.  Но  если  Майкл  всего-навсего
сомневался, то уж его очаровательная подружка всем своим видом показывала,
что не верит ни одному слову археолога. Бугенгагена вообще  раздражало  ее
присутствие,  но  он  нисколько  не  удивился,  заметив  рядом  со   своим
помощником женщину, он просто разозлился.
     Ее звали Джоан Харт. Броская особа с сияющими глазами  и  каштановыми
волосами. Если бы Бугенгаген был помоложе, такая фемина  вполне  могла  бы
сразить его наповал. Но во времена его молодости женщин, похожих на  Джоан
Харт, просто не существовало. Джоан была фоторепортером, о чем при  первой
же  возможности  сообщала  каждому   встречному.   Мимолетное   знакомство
скреплялось в довершение всего  крепким  рукопожатием  и  профессиональной
улыбкой. Неизгладимое впечатление  на  собеседника  производила  и  манера
Джоан одеваться. Ее костюм от лондонского портного, сшитый,  вероятно,  по
сногсшибательной цене,  напоминал  о  временах  Хемингуэя.  Бижутерию  она
предпочитала огромных размеров, кроме нее на шее у Джоан всегда  болталась
пара фотоаппаратов "Никон". Она беспрерывно  курила  и  ни  на  минуту  не
закрывала рта.
     Нельзя сказать, что в Эйкру журналистку привела  ее  профессиональная
неуемность. Нет. Джоан находилась в этом  городе  потому,  что  здесь  был
Майкл Морган. Он являлся сейчас для Джоан средоточием всей ее жизни. Хотя,
если честно признаться, все, чем жила  и  дышала  эта  молодая  прелестная
женщина, было Майклу глубоко безразлично.
     Джоан, только  что  прилетевшая  из  Лондона,  уже  встречала  где-то
заголовок газеты, которую Бугенгаген  сейчас  так  упорно  совал  Моргану:
"Похороны американского посла и его жены". Майкл тоже не впервые видел эту
газетную строку, заголовок совершенно не привлекал его внимания.
     - Да, - произнес он с хорошо сыгранной, вежливой  заинтересованностью
в голосе, свойственной  только  представителям  высшего  света  Англии,  -
весьма любопытно.
     Бугенгаген, ни на йоту не задетый этим тоном, показал Майклу еще одну
газету - на этот раз американскую - с заголовком: "Президент  и  его  жена
успокаивают осиротевшего сына посла".
     Бугенгаген ткнул толстым пальцем в фотографию шестилетнего мальчика с
черной повязкой на рукаве.  Лицо  мальчика  было  прекрасно  и  лучезарно,
подобно ликам херувимов с полотен эпохи Возрождения или фресок на полотнах
высоких церковных куполов.
     - Вы его узнаете? - спросил Бугенгаген.
     Морган снова взглянул на фотографию, на этот раз более пристально.
     - Нет, - твердо заявил он.
     На  Бугенгагена  -  единственного  живого   свидетеля   разыгравшейся
трагедии - мало-помалу обрушивалась страшная усталость.
     - Вы что, еще не видели стену Игаэля? - резко вскинулся он.
     - Ее ведь обнаружили только на прошлой неделе, Карл, -  пытался  было
оправдаться Морган, но Бугенгаген тут же перебил его.
     Археолог понимал, что единственным выходом из создавшегося  положения
было бы раз и навсегда объясниться с  Морганом,  как  бы  дико  сейчас  ни
звучали доводы ученого. ВРЕМЕНИ ОСТАВАЛОСЬ В ОБРЕЗ. Бугенгаген снова ткнул
пальцем в фотографию и отчетливо произнес: "На стене Игаэля  я  уже  видел
его лицо! Этот мальчик, этот Дэмьен Торн - Антихрист!"
     Морган приподнял брови в знак протеста.
     - Карл, - начал он, но ученый снова перебил его.
     - Ты должен верить мне!
     Морган  вдруг  перестал   улыбаться.   Напряжение,   сковавшее   лицо
Бугенгагена, по-настоящему встревожило Майкла. Ведь  перед  ним  сидел  не
выживший из ума старик, человек с застывшим  от  волнения  лицом  был  его
учителем; всем, что знал и умел Морган, он был обязан Бугенгагену.
     - Карл, - мягко произнес Майкл, - я ведь не религиозный фанатик. Я  -
археолог.
     Бугенгаген никак не отреагировал на это. "И где бы  вы  ни  УСЛЫШАЛИ,
что он идет..." Дальше Карл не мог вспомнить. Он не спал  несколько  ночей
подряд и чудовищно устал. К тому же память начала подводить ученого.
     Морган покачал головой и обратился к Бугенгагену:
     - А где факты, Карл?
     - Неделю назад, - произнес Бугенгаген, - отец Дэмьена  пытался  убить
мальчика. На алтаре лондонской церкви Всех Святых. Посол стремился вонзить
кинжал в сердце ребенка.
     Джоан в ужасе содрогнулась. Морган, потянувшись  за  своим  стаканом,
еще раз пробежал глазами газетные заголовки.
     -  Похоже,  репортерам  не  все  удалось   пронюхать,   -   продолжал
Бугенгаген. Он глубоко вздохнул,  затем  произнес:  -  Эти  кинжалы  послу
вручил я. Мой друг, отец Джеймс, находился тогда в церкви,  он  видел  все
собственными глазами. Святой отец позвонил мне и рассказал  о  происшедшей
трагедии. Он узнал древние кинжалы и убедил полицейских, чтобы они их  мне
вернули.
     За столиком воцарилось молчание. Морган замер со стаканом  в  руке  и
уставился на своего друга. Джоан также не  сводила  с  Бугенгагена  широко
раскрытых  глаз.  Не  давая   им   опомниться,   ученый   яростно,   почти
скороговоркой, продолжил:
     - Американского посла звали Роберт Торн. Его новорожденный сын  погиб
в  римском  госпитале.  И  Торн,  уступив  мольбам  какого-то  священника,
усыновил другого младенца. На самом деле этот священник оказался Апостолом
Зверя. Торн убедил свою  жену,  что  тайно  усыновленный  им  малыш  -  их
собственный ребенок.  Торны  всем  сердцем  полюбили  ребенка,  он  рос  и
воспитывался в Лондоне, а супруги даже не подозревали, что рожден  мальчик
самкой шакала! Вскоре ребенок начал убирать  со  своей  дороги  всех,  кто
каким-то образом догадывался о его подлинной сути. Вот тогда  Торн  пришел
ко мне за помощью. С первых же слов его рассказа я понял, что  говорит  он
чистую правду, ведь мне давно являлись  знамения,  будто  я  скоро  вообще
останусь в одиночестве: один на один с этим Зверем. Я  отдал  тогда  Торну
семь древних кинжалов - единственное оружие против Дьявола, ими надо  была
пронзить Его тело. К тому времени жена Торна была уже мертва, впрочем, как
и двое других несчастных, узнавших правду! - Бугенгаген покачал головой. -
Полицейские застрелили Торна до того, как он успел вонзить кинжалы в  тело
сына Дьявола. Они решили, что посол сошел  с  ума  после  смерти  жены!  -
Бугенгаген снова замолчал и кивком указал  на  газетную  фотографию.  Все,
чего он хотел от Моргана,  заключалось  в  том,  чтобы  тот  поверил  ему,
осознал страшную опасность и начал наконец действовать. - Ребенок все  еще
жив!
     Последовало долгое молчание, затем Морган спросил:
     - Где он теперь?
     - В Америке. Живет со своим дядей - братом  покойного  Торна.  И  как
написано:  "Там  его  власть  распространится,  он   будет   разрушать   и
процветать, орудием в его руках будут и святые и сильные мира сего".
     - О Майкл, немедленно отправляемся в  Америку!  -  воскликнула  Джоан
Харт, репортер до мозга костей.
     - Да замолчи ты! - оборвал ее  Майкл.  То,  что  сообщил  Бугенгаген,
выходило за рамки сенсационной новости.
     Бугенгаген тем временем наклонился к своей ноге и вытащил из  ботинка
чудесно  сшитый  кожей  мешочек  с  парой  кармашков  и  бог  весть  каким
количеством всяких ремешков и кнопок. Когда археолог положил его на  стол,
что-то внутри мешочка звякнуло.
     -  Ты  должен  передать  это  новым  родителям  мальчика,  -   заявил
Бугенгаген. - Тут кинжалы и письмо, которое им все объяснит.
     Морган никак не мог понять, чего добивается от него Бугенгаген.  Одно
дело - услышать эту фантастическую историю, пусть даже поверить в  нее,  и
совсем другое - принять участие во всей этой заварухе.
     - Извини, Карл, - засомневался Майкл,  покачивая  головой.  -  Ты  же
можешь ожидать от меня просто...
     - Их необходимо предупредить! - резко перебил его Бугенгаген.
     Посетители за соседними столиками стали на них оглядываться. Археолог
перешел на хриплый шепот.
     - Я уже стар и  слишком  болен.  Я  не  могу  сделать  этого  сам.  И
поскольку я - единственный, кто знает правду, я должен... - Очевидно, ужас
от осознания этой мысли настолько сковал Бугенгагена, что он  не  в  силах
был закончить фразу вслух.
     - Должен что? - пытал его Морган.
     Ученый уставился на стакан:
     - ...оставаться в безопасности.
     Морган грустно покачал головой.
     - Мой дорогой друг, у меня ведь определенная репутация.
     Бугенгаген ожесточенно прервал его:
     - Именно поэтому это должен сделать ты! Тебе они поверят!
     Майклу подобное заявление совершенно не  льстило.  Его  по-настоящему
начинало беспокоить лихорадочное  состояние  Бугенгагена.  К  тому  же  он
просто не рассматривал просьбу учителя всерьез.
     - Но, Карл, меня же в определенном смысле сочтут за соучастника...
     Бугенгаген поднялся из-за стола. Лучи заходящего  солнца  пронизывали
белоснежную библейскую  бороду  ученого,  строгость  и  отрешенность  черт
делали его лицо похожим на лик святого.
     - Пошли к стене Игаэля, - скомандовал Бугенгаген.
     Это был приказ, и  Морган  почувствовал,  что  не  смеет  ослушаться.
Сопротивление на сей раз было невозможно.
     - Ну и что дальше? - произнес он, хотя знал, что все уже решено.
     - Пошли, - повторил Бугенгаген и,  повернувшись,  зашагал  в  сторону
своего "джипа".
     - Можно, я пойду с вами? - спросила Джоан, пытаясь пустить в ход свою
самую обольстительную улыбку.
     Морган отрицательно покачал головой.
     - Почему бы тебе не подождать в отеле? Это не займет много времени. -
Он наклонился к Джоан и поцеловал ее. Затем поднялся.
     - Ладно, - улыбнулась женщина, притворно вздыхая. - Но предупреждаю -
долго ждать я не собираюсь.
     Майкл засмеялся и, послав ей на прощание воздушный поцелуй, исчез  за
углом. Это было их последнее свидание. Джоан Харт потребовалась  вечность,
чтобы примириться с этим,  и  еще  целая  уйма  времени  для  того,  чтобы
осознать истинную причину.

     Древний замок Бельвуар,  окруженный  стеной,  расположился  на  самой
границе Сибуланской долины, недалеко от города Эйкры.  Он  стоял  здесь  с
двенадцатого века, с тех самых пор,  когда  крестоносцы  явились  сюда  из
Европы, дабы отвоевать Святую Землю у мусульман.  Они  построили  замок  в
память о Христе. И именно в подземельях замка  Бельвуар  Бугенгаген  нашел
необходимое доказательство - Антихрист обитает среди людей СЕЙЧАС.
     Отдаленный рокот мотора  заставил  длинношерстных  овец,  пасшихся  у
древних стен замка, приподнять головы. Занимался рассвет,  красное  солнце
живым шаром зависло над долиной, разбрасывая вокруг  длинные  разноцветные
тени. Когда "джип" неожиданно вынырнул  из-за  ближайшего  холма  и  начал
спускаться в их сторону, овцы, заметавшись, спешно разбежались;  вразнобой
зазвенели колокольчики, будто призывая непрошеных гостей к молитве.
     "Джип", приблизившись к стене замка, остановился. Из машины выбрались
Бугенгаген и Морган. Раннее утро было прохладным, но это, похоже,  заметил
только Майкл. Бугенгаген судорожно  рылся  в  багажнике,  выискивая  среди
автомобильного  хлама  еще  одну   шахтерскую   каску.   Там,   куда   они
направлялись, им ОБОИМ нужны были каски. Внизу было так темно,  что  света
одной лампы недоставало, а опасность обвала была слишком велика.
     Ни Бугенгаген, ни Морган не заметили в суете одной детали. На  стене,
в самой ее высокой точке, сидел огромный ворон и наблюдал за ними.  В  его
глазах застыла ненависть.
     Мужчины пересекли просторный и сумрачный  банкетный  зал,  окруженный
шестью пятидесятифутовыми колоннами. С  потолка,  головами  вниз,  свисали
спящие летучие мыши. Старик прижал кожаный мешочек к  своей  груди,  будто
боялся хоть на секунду расстаться с ним. Мужчины включили фонари на касках
и начали осторожно спускаться по истершимся ступеням в подземные переходы.
     Совсем недавно здесь уже побывали археологи. Плиты были сложены  там,
где производились самые последние раскопки, кругом было грязно, на  каждом
шагу встречались  ямы.  Все  было  свалено  в  одну  кучу:  и  современное
оборудование, и древние  раскопки  -  все  это  было  накрыто  пластиковой
пленкой и лежало вдоль стены.
     Вдруг Морган увидел нечто, заставившее  его  похолодеть.  Сердце  его
судорожно  забилось,  готовое  выпрыгнуть  из  груди.   Морган   чуть   не
задохнулся, разглядев  на  каменной  стене  гравюру  и  отвратительную,  и
прекрасную одновременно. На ней была изображена  женщина,  восседающая  на
багряном Звере. Семь отвратительных и  уродливых  голов  было  у  Зверя  и
десять ужасных рогов; весь он был  испещрен  словами  на  древних  языках,
таких древних, что не говорили на них, наверное, целую вечность.
     - "Вавилонская блудница", - прочел вслух завороженный Морган.
     Ужасное имя эхом  отозвалось  в  подземелье.  Майкл  отвел  глаза  от
гравюры и  заметил,  что  Бугенгаген,  вскарабкавшись  наверх,  скрылся  в
стенном проеме. Морган невольно вздрогнул и последовал за своим  учителем.
Перспектива остаться в темноте один  на  один  с  "Вавилонской  блудницей"
ужаснула Майкла. И он очутился в следующем зале.
     Она была там. Стена Игаэля.  Свет  от  фонаря  на  каске  Бугенгагена
выхватил из мрака гениальную картину художника, сошедшего в  дальнейшем  с
ума. На них смотрело жуткое, зыбкое и вечно изменчивое лицо Сатаны.
     Самый крупный фрагмент картины вызывал  ужас:  Сатана  в  пору  своей
зрелости. Он был уже  почти  сброшен  в  Хаос.  Дьявол  цеплялся  за  край
пропасти, мускулистые  руки  и  ноги  напряглись  в  последнем  усилии,  а
огромная летучая мышь распростерла-над ним крылья, пытаясь защитить своего
господина. Лицо Сатаны было повернуто в сторону и неясно очерчено.
     На втором фрагменте была изображена голова. Вместо волос  из  скальпа
выползали извивающиеся змеи с острыми языками.  Но  голова  эта  также  не
имела четкого рисунка лица.
     Был здесь еще один портрет, самый незначительный по размеру -  Сатана
в детстве. Лицо выписано с  потрясающей  четкостью.  Оно  было  прекрасно,
подобно ликам херувимов эпохи Возрождения. Лицо Дэмьена Торна.
     - Ну что, убедит тебя этот портрет? - проговорил Бугенгаген.
     Но Моргану уже не нужны были никакие доказательства. Зачарованный, он
медленно двинулся к стене, притягиваемый все ближе и  ближе  портретом.  И
вдруг в туннеле раздался звук, напоминающий щелканье кнута. Сразу вслед за
ним послышался грохот. Морган споткнулся и шагнул в  сторону  Бугенгагена.
Оба застыли на месте. Секунды растягивались до бесконечности.
     Внезапно потолок туннеля перед ними подался и стал рушиться, поднимая
столбы  пыли.  Пыль  клубилась,  и  Морган  стал  задыхаться.   Бугенгаген
оставался спокойным. Откашлявшись, Майкл обратился к археологу:
     - Здесь есть еще выход?
     Бугенгаген отрицательно покачал головой и  тотчас  почувствовал,  как
его охватывает дикий страх. Ученый осознал причину происходящего и  в  тот
же момент понял, что они уже ничего не смогут сделать.
     Снова раздался грохот и скрежет. Потолок позади них рухнул. Проход  в
туннеле составлял теперь не более пяти футов шириной,  туннель  становился
их могилой.
     Морган  в  ужасе  взглянул  на  Бугенгагена.  Старик  закрыл   глаза,
смирившись со своей участью. Он был готов к смерти.
     И вдруг послышался новый звук. Поначалу Морган не  понял,  откуда  он
доносится, но потом заметил тоненькую струйку  песка,  просачивающуюся  из
крохотного отверстия в потолке.  Тут  же  образовалось  второе  отверстие.
Через мгновение  их  было  уже  четыре.  Потом  двенадцать.  Вскоре  пошел
настоящий песочный дождь. Песок попадал в глаза, забивался в рот; песочная
куча у ног археологов росла и росла.
     Тут и Морган ясно осознал  приближение  смерти.  Он  окинул  взглядом
туннель: внизу, под его ногами, покоилась "Вавилонская блудница".  Ее  уже
почти засыпало песком. В  диком  и  бессмысленном  порыве  Майкл  принялся
разгребать песок, разбрасывая его в разные стороны. Через несколько  минут
пальцы начали кровоточить, и Морган заплакал.
     - Антихрист здесь! -  прокричал  Бугенгаген  сквозь  шум  струящегося
песка. - Вручи свою душу Господу!
     В ответ снаружи раздался грохот, стены и колонны зашатались  и  стали
оседать. Глубоко под ними  послышался  могучий  гул.  Морган,  всхлипывая,
продолжал расшвыривать песок, пытался  освободить  от  него  стену,  чтобы
докопаться до лаза. Но уровень песка поднялся уже  до  его  пояса  и  стал
стремительно расти.
     Глаза Бугенгагена были закрыты. Он молился: "И дано ему было  вложить
дух в образ зверя... чтобы образ зверя и говорил и действовал  так,  чтобы
убиваем был всякий, кто не  будет  поклоняться  образу  зверя".  -  Старик
замолчал, затем снова заговорил: "Благослови нас, Иисус Христос, и  прости
нам..."
     Песок  достиг  их  подбородков.  Морган  что-то  невнятно   бормотал.
Бугенгаген же продолжал: "...и покажется,  что  силы  зла  одолеют  нас  и
возьмут верх, но ДОБРО _п_о_б_е_д_и_т_. Ибо сказано в  Апокалипсисе:  ...и
не войдет ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи... а  ночи  там
не будет... ибо слава Божия осветила его, и светильник его - Агнец..."
     Песок поднялся до губ, вот он уже засыпал нос, глаза, а когда, накрыл
их каски, свет от фонарей мгновенно погас. Тьма поглотила пространство.  И
пришла смерть.
     Последний исполинской силы толчок, подняв к небу огромное облако пыли
и щебня, превратил замок в руины.
     Лишь две вещи остались нетронутыми.  Стена  Игаэля  и  лежащий  у  ее
основания кожаный  мешочек  Бугенгагена.  Как  будто  в  последний  момент
какая-то другая сила, могучая и равная по мощности первой, вырвала  у  нее
из рук единственное доказательство.
     Внезапно из-под клубящихся пылью облаков стремительно вылетел  черный
ворон. Он кружил над развалинами, издавая пронзительные и  наводящие  ужас
крики, затем взмыл в небо к  поднимающемуся  солнцу  и  растаял  в  раннем
утреннем тумане.

                                    1

     Неровное, потрескивающее пламя костра освещало не по-детски серьезное
лицо  двенадцатилетнего  мальчика.  Напряженно  застыв,  он  уставился  на
мечущиеся огненные языки. Мальчик пытался что-то вспомнить. Он  чувствовал
в крови толчки зыбких первобытных ощущений, где-то в  глубинах  его  мозга
таилась  древняя  мудрость,  связывающая  подростка  с   временами   давно
минувшими...
     - Дэмьен?
     Мальчик не шелохнулся.  Садовники  продолжали  сгребать  вокруг  него
опавшие листья.
     Будто окаменев, стоял мальчик перед большим костром  посреди  широкой
аллеи, ведущей к огромному старому особняку. Этот дом, напоминающий скорее
дворец, находился в северной  части  Чикаго  и  принадлежал  его  приемным
родителям.
     Мысли  подростка  находились  далеко  отсюда,  в   ином   времени   и
пространстве. Мальчик видел себя в окружении  бесконечных  ярких  пылающих
огней, стоны и непрекращающиеся вопли неслись со всех сторон - это стонали
те, кто безмерно страдал, и боль их была оттого отчаянней и  тяжелей,  что
конца ей не предвиделось.
     - Дэмьен!
     Видение исчезло. Дэмьен Торн тряхнул головой и обернулся на голос. Он
прищурился, глядя на солнце, медленно скатывающееся за позолоченную  крышу
дома. На балконе третьего этажа стоял его двоюродный брат Марк и изо  всех
сил махал ему руками.
     Дэмьену нравился Марк. Всегда добродушный  и  щедрый,  Марк  искренне
полюбил сводного брата,  семь  лет  назад  попавшего  в  их  семью.  Между
братьями установилась такая близость, какая  редко  возникает  даже  между
родственниками. Оба носили тщательнейшим образом отутюженную форму военной
академии, где они учились. Мальчики приезжали домой, чтобы  отметить  День
Благодарения в семье. А теперь пришло время  возвращаться  в  школу.  День
Благодарения вообще был самым грустным праздником в  году  -  ведь  именно
после него Торны закрывали свой летний дом и переезжали на зиму в город. И
так до следующего июня.
     Дэмьен помахал в ответ рукой.
     - Иду! - крикнул он и, обернувшись, бросил садовнику: - До следующего
лета, Джим. - Старик едва кивнул в ответ.
     Пружиня четкий и ладный шаг, Дэмьен помчался к дому, стрелой пронесся
по лужайке и влетел в массивные двери особняка.
     Марк тем временем вытащил  свой  любимый  рожок  и  протрубил  что-то
печальное.
     Дэмьен уже поднимался по лестнице.
     Ему вот-вот должно было стукнуть тринадцать. Необыкновенный  возраст,
когда мальчик в полную силу должен ощутить свое мужское начало.
     Дедушка Дэмьена - Реджинальд Торн завладел этим угодьем в 20-е  годы.
Это был обширный кусок земли на озере Мичиган  в  северной  части  Чикаго.
Часть заработанных во время первой мировой войны денег он  использовал  на
постройку пышного особняка. Злые языки утверждали, что он просто свихнулся
на этой почве. Над ним посмеивались, но всем сплетням пришел конец,  когда
сюда проложили прекрасную автомобильную  дорогу.  И  теперь  все,  у  кого
имелся в запасе хоть какой-нибудь  капиталец,  начали  спешно  застраивать
северное побережье озера. Но ни у кого из вновь прибывших не  было  такого
роскошного дома.
     Торн часто повторял, что возвел эти чертоги для своих сыновей Роберта
и Ричарда. Он обожал своих сыновей и, видя в них продолжение  рода,  делал
для  мальчиков  все  возможное.  Когда  их   не   приняли   в   престижную
Дэвидсоновскую Военную Академию по причине того, что  их  отец  занимается
"торговлей", Торн выложил кругленькую сумму на  постройку  новой  гимназии
Мальчиков туда, естественно, приняли, школе было присвоено имя их отца,  а
Ричард и Роберт закончили ее с отличием.
     Роберт, старший сын, занимался дипломатией. А Ричард с головой ушел в
семейный бизнес. Торн был доволен обоими. Все шло по его плану.  Незадолго
до своей смерти Реджинальд вложил деньги в  постройку  огромного  музея  в
самом сердце Чикаго. В этом музее должны  были  демонстрироваться  древние
христианские реликвии и произведения искусства.
     Он не дожил до того дня, когда был достроен музей. Как не  дотянул  и
до времени расцвета "Торн Индастриз". И, к счастью,  его  уже  не  было  в
живых, когда его сын Роберт Торн  -  посол  при  английском  дворе  -  был
застрелен на  церковном  алтаре,  где  он,  вскоре  после  трагического  и
необъяснимого  самоубийства  горячо  любимой  жены,   пытался,   очевидно,
зарезать собственного сына.
     Никто не знал, что помнил Дэмьен из событий того страшного дня,  семь
лет тому назад, когда отец волочил его  к  алтарю,  чтобы  вонзить  в  его
маленькое, бешено колотящееся сердце кинжал, как замертво упал,  сраженный
пулей британского констебля.
     Скорее всего Дэмьен ничего не помнил  об  этом  трагическом  дне,  но
психика его,  по-видимому,  была  травмирована,  и  Ричард  Торн  запретил
обсуждать события семилетней давности. Его  вторая  жена  Анна  -  детский
психолог  -  была  убеждена,  что  вся  эта  драма  погребена  в  глубинах
подсознания Дэмьена, что может наступить час, когда мальчик все  вспомнит,
и совершенно  непредсказуемо,  в  каких  формах  поведения  проявится  это
воспоминание. Анна высказала Ричарду свои опасения. Но муж не дослушал ее.
В конце концов, разве Дэмьену чего-нибудь не хватало?
     Марк ничего не знал об этой трагедии, ему лишь сказали, что  родители
Дэмьена погибли при ужасных  обстоятельствах  и  любое  упоминание  об  их
гибели может оказаться слишком болезненным для его сводного брата.
     Единственным человеком, кто был твердо убежден, что Дэмьен помнил все
отчетливо и ясно, была Мэрион Торн.
     Тетя Мэрион, как ее здесь все звали,  являлась  прямой  родственницей
Реджинальда Торна. Это была редкая штучка, упрямая и своенравная. Никто не
шобил тетю Мэрион, ибо она вечно совала нос не в свои дела. Она никогда не
была замужем и весь свой нерастраченный пыл  посвятила  племянникам  и  их
семьям. Однако Мэрион всегда предпочитала Роберта, потому  что  он  выбрал
свой-путь,  порвал  с  семейным  бизнесом.  Известие   о   неожиданной   и
трагической смерти потрясло  тетушку  до  глубины  души,  с  тех  пор  она
испытывала к Дэмьену  неприязнь.  Тетя  Мэрион  чувствовала,  что  мальчик
каким-то  образом  причастен  к  гибели  Роберта,  хотя  и  не  осознавала
истинного смысла происшедшей трагедии.
     Тетя Мэрион прекрасно понимала, что ее не очень-то любят, но  ее  это
не трогало. Она и раньше не испытывала к себе щедрого внимания.  Ее  редко
звали на обеды, даже родственники не удостаивали приглашением на  семейные
праздники.
     На этот раз тетя Мэрион была вынуждена одолеть свою гордыню. Она  без
приглашения приехала к  Торнам  на  День  Благодарения.  Ибо  тетя  Мэрион
собиралась неожиданно сообщить всем что-то очень важное.
     В этот субботний вечер она наблюдала, как мальчики прощались со всеми
в холле; дверь была  широко  распахнута,  чтобы  Мюррей,  шофер,  спокойно
сносил вещи мальчиков в машину. Из года в год повторялось одно  и  то  же:
приезжали они сюда с парой чемоданов, уезжали  с  шестью.  Холодный  ветер
внезапно ворвался в холл, и Ричард Торн, красивый черноволосый мужчина лет
шестидесяти, поеживаясь от пронизывающего сквозняка, отошел в сторону.  Он
давал Анне возможность не торопясь проститься с мальчиками.
     Анна стояла в дверях и обнимала обоих мальчиков, покусывая свои губы,
чтобы не разрыдаться. Целуя детей,  она  просила  их  не  забывать  писать
письма и вести себя хорошо.  Ричард,  наблюдавший  эту  сцену,  наполнился
вдруг какой-то новой любовью к этой замечательной женщине, вошедшей в  его
жизнь в трудное и полное отчаяния время.
     Марк обернулся у бросился к отцу, чтобы еще раз обнять его.
     - Ну что, встретимся на нашем дне рождения, да, па?
     - Спрашиваешь! Дэмьен! Подойди сюда! Обними, что ли, своего старика.
     Дэмьен подбежал к Ричарду и прижался к нему, правда,  не  так  пылко,
как Марк. В двери появился Мюррей и деликатно кашлянул.
     Анна улыбнулась.
     - Мы поняли намек,  -  проговорила  она,  направившись  к  Ричарду  и
подросткам. - Ну, мальчики, пора.
     Обнявшись на  прощание  с  мачехой,  мальчики  плюхнулись  на  заднее
сиденье роскошного черного  лимузина.  Дверцы  захлопнулись,  мальчишеские
носы и губы расплющились о холодные стекло в прощальном поцелуе, и  машина
плавно покатилась, шурша по дорожному гравию.
     Ричард с Анной стояли на ступенях особняка и махали до тех пор,  пока
автомобиль не скрылся из виду. Когда они повернулись, чтобы войти  в  дом,
Анна рассмотрела в окне третьего  этажа  тетушку  Мэрион,  наблюдавшую  за
отъездом. Старушка тут же отскочила от окна, резко задернув занавески...
     Дэмьен вольготно раскинулся на заднем сиденье.
     - Ну и дела! - воскликнул он и присвистнул.
     - И не  говори,  -  согласился  Марк.  -  Что  за  уик-энд!  Мне  уже
показалось, что я начну орать.
     - А давай сейчас поорем, - предложил Дэмьен. И они  так  пронзительно
завопили, что чуть было не оглушили Мюррея.
     - Мюррей, - позвал Дэмьен, когда им надоело кричать, - а ну-ка, выдай
нам по сигаретке.
     Мюррей отрицательно покачал головой и взглянул в зеркальце.
     - Ты знаешь мое отношение к этому, Дэмьен.
     Дэмьен, вздрогнув, пожал плечами.
     - Пока не спросишь, никогда не узнаешь. - Внезапно он развернулся  на
сиденье, приставил большой палец к носу  и,  пошевелив  другими  пальцами,
загримасничал:  -  Тетя  Мэрион!  Это  тебе  наш  прощальный  приветик!  -
выкрикнул Дэмьен. Марк протрубил в свой охотничий рожок.
     - Боже, - произнес он, оборачиваясь, - до чего она противна.  И  чего
они вообще разрешили ей приехать?
     -  Да  все  для  того,  чтобы  она  тыкала  в  нас  пальцем  и  своей
сварливостью портила праздник. Вот почему, - объяснил Дэмьен.
     - По крайней мере нам не пришлось еще и  сегодня  с  ней  обедать.  -
Когда Марк  сильно  волновался,  он  начинал  излишне  четко  выговаривать
отдельные слова. - Ей, должно быть, уже лет сто, - продолжал он. -  А  чем
это несет от нее постоянно?
     - Дурак, это  лаванда,  -  пояснил  Дэмьен.  -  Все  старые  леди  ею
поливаются.
     - Мальчики, -  прервал  их  Мюррей,  -  только  потому,  что  леди  -
старушка...
     - Старушка действует нам на нервы, - смеясь, перебил его Марк.
     Дэмьен вдруг изменился в лице.
     - Мюррей прав, - заявил он.
     Марк уставился на брата, пытаясь  уловить  в  его  голосе  шутку.  Но
Дэмьен не шутил.
     - Время бедняжки кончилось, - продолжал он, сам себе удивляясь.  -  И
не следует нам над ней подтрунивать!
     Дэмьен говорил такие странные вещи, что Марк, замолчав, разинул  рот.
Мюррей попытался изменить тему разговора.
     - Вы уже встречались с новым командиром взвода?
     Оба подростка отрицательно покачали головами.
     - Я надеялся, что они не смогут найти замену, - сказал Марк.
     Дэмьен опять вздрогнул: "Пока не спросишь, не узнаешь".
     - Вам когда-нибудь говорили, что случилось с  сержантом  Гудричем?  -
поинтересовался Мюррей.
     - Нет, а... - протянул Дэмьен, пихнув  Марка  локтем  под  ребра.  Он
снова, похоже, включился в игру.
     - Говорят, он покончил жизнь самоубийством. - Мюррей бросил взгляд  в
зеркальце. Но никакой реакции на эти слова  не  последовало.  Самоубийство
бывшего взводного, видимо, совершенно не волновало мальчиков.
     - Эка невидаль - сержант взвода, - воскликнул Дэмьен. -  Да  все  они
одним миром мазаны. - И он, войдя в  раж,  начал  выкрикивать  команды:  -
Внимание! Глаза на лоб! Уши торчком! Пузо вперед! Целься!
     Мальчики просто зашлись от  хохота.  Марк  с  обожанием  взглянул  на
брата.
     - Ты все-таки рехнулся, ты это знаешь?
     Дэмьен кивнул, а затем, склонившись, таинственно прошептал:
     - Я практикуюсь.
     Марк хмыкнул.
     - Еще один приветик тете Мэрион! - закричал Дэмьен.
     Марк, всегда готовый доставить своему странному, чудному и обожаемому
брату удовольствие, громко протрубил в свой любимый охотничий рожок.  Звук
получился какой-то хрустальный и завораживающий. Он  долго  еще  звенел  в
холодном ночном воздухе уже после  того,  как  машина  скрылась  в  темных
окрестностях Иллинойса.

     Обеденного стола вполне хватало для того, чтобы  свободно  разместить
двенадцать человек, но сегодня за ним восседало всего лишь четверо. Ричард
Торн занимал место во главе стола,  слева  сидела  Анна.  По  правую  руку
расположилась тетушка Мэрион,  а  рядом  с  ней  примостился  взъерошенный
мужчина средних лет, звали его доктор Чарльз Уоррен. Будучи одним из самых
выдающихся знатоков христианских артефактов, он  являлся  куратором  Музея
Древностей, основанного Реджинальдом Торном.
     Тетушка Мэрион собиралась произнести речь,  и  окружающим  ничего  не
оставалось, как выслушать ее. Ричарду, правда, очень  не  хотелось,  чтобы
при этом присутствовали посторонние.
     -  Уже  поздно,  и  я  устала,  -  начала  тетушка  Мэрион,  окидывая
присутствующих взглядом и убеждаясь, что все трое внимательно слушают  ее.
- Перейду сразу к делу. Я старею и скоро умру. - Она в упор  взглянула  на
Анну. - А вздохи свои  поберегите  на  потом.  -  Анна  попыталась  что-то
возразить, но тетушка продолжала: - Я владею  тридцатью  семью  процентами
"Торн Индастриз" и, кажется, имею право  распорядиться  своей  долей,  как
сочту нужным.
     - Да, конечно, - подхватил  Ричард,  как  всегда  делал,  когда  речь
заходила на подобную тему.
     - Вы знаете также, - продолжала Мэрион, - что в  настоящий  момент  я
все оставляю тебе, Ричард.
     Племянник кивнул.
     - И что?
     - Так вот, я сегодня здесь для  того,  чтобы  объявить:  пока  вы  не
выполните мою просьбу...
     Торн отшвырнул салфетку. Он на дух не переносил  ничего  такого,  что
хоть отдаленно напоминало вымогательство.
     - Мэрион, не шантажируйте меня, - предупредил Ричард, чувствуя, как у
него вскипает кровь. - Меня не волнует...
     - Тебя не может не волновать сумма порядка трех миллионов долларов.
     Доктор Уоррен смущенно привстал.
     - Извините, но я не думаю, что здесь необходимо мое присутствие. - Он
сделал движение, чтобы уйти, но Мэрион остановила его.
     -  Вы,  доктор  Уоррен,  потому  здесь,   что   являетесь   куратором
торновского  музея!  Двадцать  семь   процентов   и   этой   собственности
принадлежит мне!
     Уоррен сел.
     Тетушка Мэрион  торжествовала.  Она  ощущала  на  себе  пронзительный
взгляд Анны, чувствовала, как та ее ненавидит. Но  это  ровным  счетом  не
беспокоило тетушку Мэрион. Ей  никогда  не  нравилась  Анна.  Более  того,
старушка предполагала, что время, когда  Анна  решила  ворваться  в  жизнь
Ричарда,  было   как-то   _с_л_и_ш_к_о_м_   удачным.   Здесь   как   будто
присутствовала охота за  приданым,  и  настойчивость,  с  которой  молодая
женщина обхаживала ее  племянника,  напоминала  скорее  кружение  мух  над
свежим трупом.
     Однако  тетушка  Мэрион  припасла  на  сегодня  еще  кое-что.  Слегка
наклонившись вперед, она произнесла медленно и отчетливо:
     - Я хочу, чтобы вы забрали мальчиков из военной академии и  поместили
их в разные школы.
     Последовало долгое молчание. Наконец Анна, вложив в  слова  всю  свою
ненависть, произнесла:
     - Меня совершенно не волнует ваше  отношение  к  мальчикам.  В  конце
концов это не ваши сыновья, а наши.
     Именно этого и ждала Мэрион.
     - Позвольте вам напомнить, - возразила она, ядовито улыбаясь,  -  что
никто из них не является вашим _с_о_б_с_т_в_е_н_н_ы_м_ сыном. Марк  -  сын
Ричарда от первой жены, Дэмьен - сын Роберта.
     Анна задрожала от гнева. Пытаясь изо всех  сил  сдержать  слезы,  она
резко поднялась.
     - Ну, спасибо. Большое спасибо!
     Ричард нежно тронул жену за руку и заставил ее сесть. Потом обратился
к Мэрион.
     - Ради Бога, что вам нужно?
     - Изолируйте Дэмьена, - проговорила старушка, и взгляд ее был  тверд.
- Его влияние ужасно, неужели вы этого не видите? Вы что, хотите  погубить
Марка, _у_н_и_ч_т_о_ж_и_т_ь_ его?
     Ричард вскочил.
     - Ну, хватит, - оборвал он тетушку. - Я провожу вас в  вашу  комнату,
Мэрион.
     Старушка поднялась ему навстречу.
     - Ты ослеп, Ричард. - Она схватила его за обе руки. - Ты  же  знаешь,
что брат твой пытался убить Дэмьена.
     Доктор  Уоррен  находился  в  состоянии   шока.   Анна   вскочила   и
воскликнула:
     - Уведи ее отсюда, Ричард! _У_в_е_д_и_!
     Мэрион вдруг осознала, что если она не скажет  всего  сейчас,  то  не
скажет этого никогда. И старушка продолжала:
     - Почему он пытался убить Дэмьена? Ну ответь мне! Скажи правду!
     Ричард еле сдерживал свою ярость.
     - Роберт был болен, - отчеканил он, - психически.
     - Ну все, хватит, - заверещала Анна, - не смей разговаривать с ней!
     Доктор Уоррен не знал, что  и  делать.  Он  был  ошеломлен.  Не  смея
произнести ни звука, доктор комкал в руках салфетку.
     Мэрион глубоко вздохнула и предприняла последнюю попытку шантажа.  На
этот раз в ее голосе прозвучала мольба.
     - Если вы не разъедините мальчиков, я весь свой  капитал  оставлю  на
благотворительные фонды, на благотворительные...
     - Да делайте с ним, что хотите! - взорвался Ричард. - Сожгите деньги,
выбросьте их к черту, только не пытайтесь...
     - Ричард, ну пожалуйста, - умоляла его Мэрион. - Послушай меня! Да, я
стара, но я не выжила из ума. Твой  брат  пытался  покончить  с  Дэмьеном.
ПОЧЕМУ?
     - Убирайтесь отсюда! - взвизгнула Анна. Она обежала  вокруг  стола  и
решительно устремилась к старушке, будто собиралась  ударится  ее.  Ричард
попытался удержать жену, но она тут же вырвалась и, ткнув в пеону  тетушки
Мэрион дрожащими пальцами, произнесла:
     - Вели ей уйти!
     - Я и так ухожу! - ледяным тоном произнесла старушка, вложив  в  него
все свое достоинство. Она кивнула на прощание доктору Уоррену  и  покинула
комнату. Ричард последовал за ней. Когда их шаги  затихли,  Анна,  глубоко
вздохнув, обратилась к доктору:
     - Извините, Чарльз, мне и в голову не приходило...
     - Ничего, ничего, все в порядке,  -  успокоил  ее  Уоррен.  -  Я  все
понимаю. - Он поднялся и кивком указал  в  сторону  маленькой  комнаты.  -
Почему бы нам не поглядеть на слайды, - предложил он. - У меня есть  здесь
замечательные штуки, которые я бы хотел продемонстрировать вам и Ричарду.
     В действительности же ему хотелось поскорее покинуть этот дом.
     На площадке третьего  этажа  тетя  Мэрион  высвободила  наконец  свой
локоть из руки Ричарда.
     - Я и сама пока могу идти! - с достоинством бросила она.
     Молча миновали они длинный, покрытый ковром коридор, и лишь  у  двери
спальни старушка снова повернулась к племяннику:
     - Твой брат пытался убить Дэмьена...
     - Но мы же с этим покончили, тетя Мэрион.
     - Должна была быть причина.
     - Я вам уже говорил. Я не могу больше об этом. Особенно в присутствии
посторонних. Иисус Христос...
     - Но зачем он пытался убить собственного сына?
     - Он был болен, тетя Мэрион, психически болен.
     - А Дэмьен? Думаешь, он не болен?
     - Что Дэмьен? С ним ничего особенного не  происходит!  -  Торн  опять
начал выходить из себя. Одновременно он и злился  на  себя,  понимая,  как
легко смогла  Мэрион  довести  его  до  такого  состояния.  Может,  она  и
прекратила бы свои нападки, если бы Ричард так остро не реагировал на них.
Он попытался успокоиться. - Ваша ненависть лишена всяких оснований...
     - Будь поосторожнее, - перебила его тетушка Мэрион.
     "Наконец-то она приходит в  себя",  -  подумал  Торн  и  обратился  к
старушке:
     - Ложитесь спать. Пожалуйста. Вы себя сейчас не контролируете.
     Тетя Мэрион подняла брови. Она знала, куда нанести удар.
     - Дэмьен не унаследует от меня  ничего.  Завтра  я  займусь  этим.  -
Старушка потянулась к дверной ручке.
     - Делайте, как знаете, часть акций компании - ваша! - Ричард  понимал
всю отчаянность положения. Ему была необходима эта доля, чтобы  обеспечить
интересы обоих сыновей. - Но уж если вы в моем доме...
     - То я твоя гостья, - закончила Мэрион.  -  Я  знаю.  Но  это  _м_о_я
комната, и я вынуждена просить тебя уйти. Сейчас же.
     Торн вздохнул, наклонился и чмокнул старуху в макушку.
     - Мюррей будет ждать вас завтра утром в машине.
     Тетя Мэрион некоторое  время  подождала,  пока  он  скроется  в  тени
коридора,  а  потом,  торжествующе  улыбнувшись,  прошагала  в  комнату  и
захлопнула за собой дверь.
     Когда Ричард заглянул в маленькую комнату, Анна с  доктором  Уорреном
уже  установили  проектор  и  экран.  Чарльз  хотел  дать  им  возможность
предварительно  взглянуть  на  экспонаты  новой   выставки,   которую   он
подготовил для чикагского Музея Древностей.
     Ричард унаследовал от своего отца  любовь  к  археологии  и  всячески
поддерживал любое начинание в этой области.  Одним  из  таких  предприятий
были рискованные  раскопки  близ  города  Эйкра,  где  обнаружились  самые
потрясающие за последние двадцать лет находки. И хотя инициатором раскопок
являлся Реджинальд Торн, именно Ричарду предстояло  пожинать  плоды  этого
предприятия.
     Чарльз Уоррен включил проектор, и Ричард притушил свет.
     - Большинство этих экспонатов уже  упаковано  и  находится  сейчас  в
дороге. Вскоре первая партия прибудет сюда.
     Первые  слайды  демонстрировали   вазы   и   миниатюрные   статуэтки.
Разглядывая их, Торн, казалось, забыл о тетушке  Мэрион,  Анна  улыбалась,
поглядывая на мужа. Вдруг она перевела взор на экран, и у нее  перехватило
дыхание. На  слайде  была  запечатлена  фигура  женщины  довольно  больших
размеров, яркая и уродливая, облаченная в багровые  и  пурпурно-золотистые
одежды со  множеством  украшений.  Восседала  блудница  на  Звере  о  семи
головах. Каждая голова  покоилась  на  длинной  чешуйчатой  шее,  из  лбов
торчали рога, а из пастей - клыки и языки. Голова  женщины  была  откинута
назад, длинные волосы беспорядочно спутались, а сама она  казалась  пьяной
от содержимого золотой чаши, которую сжимала в своей руке.
     - О, господи, - пробормотала Анна.
     - Да, - поддержал ее Чарльз, - вид у нее весьма устрашающий.
     - Вавилонская блудница? - поинтересовался Ричард.
     Чарльз кивнул. Анна вопросительно взглянула на мужа.
     - Ты ее знаешь? - удивилась  она,  и  все  рассмеялись.  Чарльз  взял
карандаш и подошел к экрану.
     - Она символизирует Рим. А эти десять острых, как  бритва,  рогов  на
Звере - десять царей, у которых  пока  нет  царств.  Но  Сатаной  им  была
обещана временная власть до тех пор, пока не  явится  он  в  своем  полном
величии.
     - А зачем она взгромоздилась на Зверя? - спросила Анна.
     - Не знаю. Но, очевидно, она не останется на нем  долгое  время.  Ибо
сказано в "Откровении Иоанна Богослова", что  десять  царей  "возненавидят
блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне".
     - Потрясающе, - вздрагивая, произнесла  Анна.  -  И  вы  во  все  это
верите?
     - Ну, я  полагаю,  вся  Библия  целиком  состоит  из  удивительных  и
чудесных метафор. Нам еще предстоит найти разгадки ко многим из них.
     - Например? - заинтересовалась Анна.
     Чарльз был не из  тех  людей,  кто  при  любой  возможности  пытается
обратить в свою веру первого встречного.  Но  он  решил  не  увиливать  от
ответа и четко объяснить все Анне.
     - Ну, имеется, например, масса  свидетельств,  что  конец  света  уже
близок.
     - Что? - не поняла Анна. Она решила, что ученый шутит.
     -  Многие  события,  происшедшие  за  последнее   десятилетие,   были
предсказаны в "Откровении Иоанна  Богослова".  Землетрясения,  наводнения,
голод, небо, потемневшее от смога, отравленные воды, меняющийся климат...
     - Но такие вещи происходили всегда, - запротестовала Анна.
     - Имеются и  более  любопытные  свидетельства.  Например,  существует
предсказание, что конец света наступит вскоре после того, как Библия будет
переведена на все письменные  языки.  В  начале  60-х  годов  это  и  было
сделано.  Предполагают,  что  последний  Армагеддон  начнется  на  Среднем
Востоке.
     - Но... - начала Анна, но тут вмешался Ричард:
     - Вы не возражаете, если мы вернемся к слайдам? Если конец  настолько
близок, мне не терпится узнать, за что я выложил кучу денег, пока все  это
не превратилось в прах?
     Напряжение  рассеялось.  Даже  Чарльз  рассмеялся.  Он  нажал  кнопку
дистанционного управления. На  следующем  слайде  была  также  запечатлена
Блудница, но сфотографированная  издалека.  Рядом  с  изображением  стояла
молодая женщина, так что, сравнивая ее рост и габариты картины, можно было
судить о размерах фигуры Блудницы.
     - Что это за девушка? - полюбопытствовал Ричард.
     - Фи, а я-то подумала, что ты и ее знаешь, - съязвила Анна.
     - Это моя приятельница. Репортер. Ее зовут Джоан Харт. Вы  что-нибудь
о ней слышали? Харт пишет биографию археолога Бугенгагена.
     Следующий слайд демонстрировал Джоан Харт с близкого расстояния.  Это
была потрясающая рыжеволосая женщина с сияющими глазами.
     - Похоже, ты у нее на крючке, а, Чарльз? - бросила Анна.
     Чарльз отрицательно покачал головой и рассмеялся.
     - Да нет, никаких планов на этот счет. Просто она здорово делает свою
работу. Кстати, она собирается в Чикаго. Думаю, скоро явится  сюда.  Хочет
взять у тебя интервью, Ричард.
     - У меня? - удивился Ричард. - По какому, интересно, поводу?
     - Раскопки, выставка, ну и все такое.
     - Ты же знаешь, что я терпеть не могу всякие интервью, Чарльз.
     - Да, знаю. Но я подумал...
     - Так вот, передай ей это.
     - Ладно, ладно. - Чарльз удрученно покачал головой, хотя был в курсе,
насколько дорожил Ричард покоем своей семьи.
     Несколько позже собравшиеся прощались в холле.
     - Я завтра буду в городе, - заговорил Ричард, помогая Чарльзу  надеть
пальто. - А Анне придется остаться здесь  и  проследить,  чтобы  все  было
закрыто.
     Чарльз кивнул.
     - А чудное было лето, - вымолвил он и обернулся, чтобы поцеловать  на
прощанье Анну.
     - Увидимся послезавтра, - пообещала она, распахивая дверь.
     Ричард проводил Чарльза к машине:
     - Да, по поводу тети Мэрион... - начал он.
     - Все, все, я уже все забыл, - улыбнулся Чарльз.
     Ричард захлопнул автомобильную дверцу и помахал Уоррену на  прощанье,
покуда тот не скрылся  во  мраке  холодной  ноябрьской  ночи.  Затем  Торн
вдохнул глоток морозного воздуха и вернулся в дом.

     Тетушка Мэрион слышала каждое слово, сказанное при расставании, в том
числе и сбивчивое извинение  Ричарда  за  ее  сегодняшнее  поведение.  Как
обычно  перед  сном,  старушка  открыла  окно,  что  дало  ей  возможность
подслушать разговор Ричарда с Уорреном.
     - Неблагодарный слепец, - пробормотала Мэрион и  вновь  обратилась  к
старенькой Библии, которую листала каждый вечер. Сегодня она открыла ее на
тексте  Бытия:  "...плодитесь  и  размножайтесь,  и  наполняйте  землю,  и
обладайте  ею,  и  владычествуйте  над  рыбами  морскими,  и  над  птицами
небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся на земле".
     "Ну вот, - вслух размышляла тетушка Мэрион, - разве _э_т_о_  не  знак
уж и не знаю чего!" Она толковала только что прочтенный  отрывок,  имея  в
виду компанию "Торн Индастриз". Ей виделось,  что  компании  предначертано
достичь  таких  вершин,  которые  вообразить  невозможно.  И  еще   крепче
уверилась старушка, что доля ее ни в коем случае не должна попасть в  руки
Дэмьена,  этого  средоточия  зла.  Она  решила  завтра  же,   как   только
возвратится домой, изменить свое завещание. Конечно же, она завещает  свою
долю  очень  благонамеренной  религиозной   общине.   Она   проучит   этих
неблагодарных родственников! Мэрион до такой степени размечталась о мести,
что даже не заметила огромного черного ворона,  неожиданно  возникшего  на
подоконнике  ее  спальни.  В  глазах  замершей  птицы   застыла   холодная
ненависть.

     Ричард читал в кровати, а вокруг возвышались кипы деловых  бумаг.  Он
часто работал по ночам, так как  необходимо  было  постоянно  держаться  в
курсе событий. И  все  равно  он  не  успевал  охватить  всего  того,  что
происходило в его компании. Все данные, которые постоянно  менялись,  надо
было удерживать в голове.
     Сегодня Ричард никак не мог сосредоточиться. Лавина  воспоминаний,  с
таким тщанием закапываемых в самые недра  сознания,  вдруг  обрушилась  на
него. Кто знает, кем мог стать его брат? Может быть, даже президентом.  Но
в расцвете сил быть подстреленным, как собака...
     - Ричард! -  Анна,  сидевшая  перед  туалетным  столиком,  замерла  с
расческой в руке. Он понял, что жена давно пытается привлечь его внимание.
Ричард сдвинул на лоб очки и взглянул на нее. -  Ты  же  обещал  мне...  -
продолжала жена.
     - Обещал что, солнышко?
     Анна вздохнула. Было ясно,  что  он  ни  слова  не  слышал  из  всего
сказанного.
     - Что никогда больше тетя Мэрион  не  переступит  порог  этого  дома.
Никогда.
     - О, Анна...
     - Обещай мне!
     - Ну ради Бога, старушке ведь уже восемьдесят четыре года!
     - Мне наплевать на это. И ноги ее не должно быть здесь.  Она  злющая,
ее надо опасаться, и...
     - Да у нее же старческий маразм, Анна!
     - Она отравляет даже воздух вокруг себя. Она действует мне на нервы и
пугает мальчиков...
     - Ерунда, они-то ее всерьез вообще не воспринимают.
     -  Да,  конечно.  Они  насмехаются  над  ней,  но,  заметь,  избегают
находиться с ней в одной комнате. Особенно Дэмьен.
     Ричард снял очки и положил их на ночной столик возле кровати. Сегодня
он не в состоянии был прочесть ни строчки. Торн собрал документы и  сложил
их на полу.
     - Ну, - попытался он снять напряжение, -  по  крайней  мере  рот  она
раскрывает всего лишь раз в несколько лет, прямо как какой-нибудь  депутат
во время предвыборной кампании.
     - Не смешно, - оборвала мужа Анна. Она отложила расческу и  выключила
над туалетным  столиком  лампу.  Потом  встала,  потянулась  и  подошла  к
постели. Ричард не переставал изумляться, как красива была Анна и как  ему
повезло, что он ее встретил.  Ричард  был  уверен,  что  после  ужасной  и
противоестественной гибели Мэри он уже не в состоянии влюбиться. И  вдруг,
как Божий дар, появилась Анна. Они мельком виделись в  Вашингтоне.  Ричард
находился там по делам компании, она же переехала в этот город  в  надежде
начать жизнь сначала. Сперва Анна принялась  неистово  флиртовать  с  ним,
пока Ричард не рассказал ей о смерти Мэри и о своем нежелании  вступать  в
какие-либо серьезные отношения. Анна резко изменилась  и  начала  искренне
ему сочувствовать. Наверное, из всего этого так ничего бы и не вышло, если
бы, возвращаясь в Чикаго, Ричард не обнаружил свою будущую супругу сидящей
рядом  с  ним.  Анна  утверждала,  что  это  чистое  совпадение,  и  Торн,
польщенный и заинтригованный, великодушно принял эту ложь.  Объявление  об
их помолвке стало настоящим  сюрпризом  для  всех.  Но  Ричард  не  привык
считаться ни с какими условностями, к тому же  он  был  бешено  влюблен  в
Анну.
     И вот Анна, спустя семь лет их супружеской жизни, здесь, в его руках,
а он по-прежнему  сходит  по  ней  с  ума.  Ричард,  конечно,  должен  был
признать, что секс тут играл немаловажную роль. Анна вывела его на вершину
наслаждения, этот пик уже мог показаться и греховным. Мэри была в  постели
робкой и стеснительной, Анна же соблазняла и одурманивала. Ричард даже  не
подозревал, насколько сам он был сексуален, пока в его жизни не  появилась
Анна и не пробудила в нем истинного наслаждения.
     - О чем ты задумался? - прервала мысли Ричарда жена.
     - О тебе. 0 том времени, когда мы встретясь. И о  том,  как  жутко  я
тебя люблю.
     - Ах, об этом...
     Ричард засмеялся. Да, Анна умела заставить его смеяться так,  как  он
никогда не смеялся с Мэри. Но Ричард не мог  сравнивать  этих  женщин.  Он
начинал чувствовать комплекс вины перед Мэри.
     - Опять испытываешь чувство вины? - спросила Анна. Она  умела  читать
его мысли.
     - Нет, - солгал Ричард. Он слишком устал от откровений.
     Анна клубочком устроилась рядом.
     - Что ты ей сказал? - промурлыкала она ему в ухо.
     - М-м-м?
     - Что ты сказал тете Мэрион, когда провожал ее?
     - Я ей велел хорошо себя вести.
     - И все?
     - Ну, я, конечно, был несколько жестче, потверже, что ли...
     - Может быть, выйди Мэрион замуж, она не была  бы  такой  стервой.  -
Анна вновь прильнула к Ричарду.
     - Интересно, чего только не сделает настоящий мужчина, -  возбужденно
проговорил Ричард, привлекая к себе жену. Она на  секунду  отстранилась  и
прошептала, глядя на него глазами невинной девочки:
     - Обещаешь?
     Ричард понял, что не может дальше сопротивляться.
     - Обещаю, - прошептал он, выключая свет, - больше тети  Мэрион  здесь
не будет.

     Два огонька погасли в один и тот же момент. Освещение в спальне  тети
Мэрион и свет в ее глазах.
     Старушка была мертва, Библия выскользнула из ее рук.
     Никто не знал, что же здесь  произошло,  кроме  исполинского  черного
ворона, вылетевшего из ее окна. Огромная черная птица стремительно  взмыла
в ночь.

                                    2

     На  следующий  день  в  Дэвидсоновской  Военной  Академии   состоялся
торжественный парад. Курсанты высыпали на  плац  и  под  грохот  школьного
духового оркестра принялись маршировать в ослепительном блеске всех  своих
регалии.
     Большинство ребят, прокручивая в голове ежедневные утренние  занятия,
пытались при этом демонстрировать что-то вроде бравой военной выправки.
     Полковник стоял на широкой  каменной  лестнице,  ведущей  к  главному
зданию Академии, и сиял  от  гордости,  глядя  на  стройные  ряды  молодых
курсантов. Для военного он был тучноват, но, зная  прекрасно,  что  родная
страна не призовет его под знамена на свою защиту, полковник позволял себе
это удовольствие - сытно и вкусно поесть.
     Рядом с ним стоял строгий, красивый, несколько настороженный  молодой
человек. Его тугие  мышцы  прямо-таки  играли  под  тщательно  отутюженной
формой.  Внешний  вид  молодого  человека  походил  на  вызов   обрюзгшему
полковнику.
     Полковник  произнес  приветственную  речь   по   случаю   возвращения
курсантов  в  Академию  после  Дня  Благодарения.  Затем  был  сделан  ряд
объявлений о школьном расписании на следующие недели.
     Стоя на плацу, Марк незаметно шепнул Дэмьену:
     - Это, кажется, он. - Его слова относились  к  молодому,  атлетически
сложенному офицеру, застывшему рядом с полковником.
     - Вроде ничего выглядит, - прошептал в ответ Дэмьен.
     - Ну, если гориллы в твоем вкусе...
     Как раз в этот момент полковник скомандовал:
     - Взвод Брэдли - оставаться на месте. Всем остальным  -  в  столовую.
Правое плечо вперед... Шагом марш!
     Мальчики сгрудились вокруг двух офицеров. Полковник кивнул в  сторону
молодого человека.
     - Это сержант Дэниэль Нефф. Он здесь вместо сержанта Гудрича.
     Данное сообщение явилось первым упоминанием о сержанте  Гудриче.  Как
бы парадоксально это  ни  выглядело  в  военной  школе,  но  с  курсантами
старались по возможности не заводить разговоров на тему  о  смерти,  а  уж
разговоры о самоубийстве вообще не допускались, ибо подобный акт  считался
позорным для мужчины. Поэтому  упоминание  о  несчастном  Гудриче  явилось
первым и последним.
     - Сержант Нефф - опытный солдат, - продолжал полковник, - и я наперед
уверен, что вы станете лучшим взводом Академии. - Полковник  подбадривающе
улыбнулся.  Потом  повернулся  к  Неффу:  -  Ну,  а  дальше  вы  уж   сами
знакомьтесь, сержант.
     Нефф лихо отсалютовал, а затем, продолжая стоять по стойке  "смирно",
проводил взглядом удаляющегося полковника.
     В заднем ряду взвода стоял огромный парень, на  голову  возвышавшийся
над всеми курсантами. Он был грузен и толст, его  шея  и  кулаки  неуклюже
торчали из воротничка и рукавов рубашки, слишком для него тесной.  Верзилу
звали   Тедди.   Пытаясь   как   бы   скомпенсировать   свою   более   чем
непривлекательную внешность, он измывался над всеми остальными ребятами.
     В этот момент Тедди решил, что неплохо  было  бы  с  ходу  произвести
впечатление на нового сержанта.
     -  Господин  сержант,  -  подобострастно  заулыбался   он,   нарочито
разглядывая ряд ослепительно сверкающих медалей на груди Неффа. -  За  что
вы получили ваши награды?
     - Откроете свой рот только тогда, когда я с вами заговорю, -  рявкнул
Нефф. - Вы будете слушаться каждого моего слова! Я  намерен  довести  вашу
подготовку до самого блестящего состояния. А посему буду полировать вас до
тех пор, пока блеск ваших достижений не ослепит всю Академию.
     Нефф замолчал и окинул взглядом всех курсантов.
     - Ясно?
     Побледневшие мальчики кивнули. Тедди опустил голову  и  сглотнул  ком
обиды, застрявший в горле. Он не выносил, когда его в чьем-то  присутствии
осекали.
     - Я еще поговорю с каждым из вас  отдельно.  После  завтрака  в  моем
кабинете, - продолжал Нефф. - А пока что назовите ваши имена.
     Расхаживая взад-вперед, он остановился перед Марком.
     - Марк Торн, - робко произнес мальчик, изнемогая под жестким взглядом
офицера.
     - У меня,  Торн,  имеется  воинское  звание,  и  оно  меня  пока  что
устраивает.
     - Марк Торн, господин сержант.
     - Торн, а? - заулыбался Нефф. - Вашу семью ведь  многое  связывает  с
этой Академией, не так ли?
     Марк, выросший  в  богатстве  и  роскоши,  был  идеально  воспитан  и
чувствовал, что напоминать о своих славных предках  значило  бы  допустить
ужасную  бестактность  по  отношению  к  остальным  ребятам.  Поэтому  он,
обливаясь краской стыда, молча стоял, не зная, что и ответить.
     - Что, разве не так? - настойчивее повторил свой  вопрос  Нефф.  Марк
деликатно ответил:
     - Мои отец и дед были здесь курсантами.
     - Хорошо, - произнес Нефф, приятно удивленный тактичностью  мальчика.
- Но учти, что это не дает тебе никаких преимуществ, мы все здесь в равном
положении.
     - Да, господин сержант,  -  с  готовностью  кивнул  Марк,  сгорая  от
нетерпения, когда же наконец офицер от него отстанет.
     Тедди не смог удержаться от соблазна вознаградить себя за унижение.
     - Мы все это слышали и раньше, - прошипел  он.  Курсанты  замерли  на
месте.
     Нефф круто повернулся к Тедди и злобно бросил:
     - Но не от меня, ясно?
     Да, этого "новенького" так просто  не  одолеешь.  Тедди  не  выдержал
тяжелого взгляда Неффа и опустил голову.
     Нефф двинулся дальше.
     - Имя?
     - Дэмьен Торн, господин сержант.
     Нефф стрельнул взглядом в сторону Марка,  потом  опять  уставился  на
Дэмьена.
     - Вы не похожи.
     - Мы - двоюродные братья, господин сержант,  -  пояснил  подросток  и
рискнул улыбнуться. Что-то неуловимое мелькнуло в глазах Неффа, но тут  же
исчезло.
     - Хорошо. Но и к тебе относится то же самое. Никаких привилегий.
     Дэмьен кивнул и провожал взглядом  командира,  пока  тот  подходил  к
следующему курсанту. Что-то в этом Неффе взбудоражило Дэмьена, взволновало
его до мозга костей. Но что это было, он не понимал. Пока.

     В шестидесяти милях от Академии, в самом сердце Чикаго,  Ричард  Торн
шагал по затейливо обставленному вестибюлю  огромного  здания  -  главного
офиса "Торн Индастриз". Рядом с ним находился и  президент  компании  Билл
Ахертон. В холле присутствовали еще несколько человек: либо  самые  рьяные
служащие, так как было слишком рано, либо те,  кто  возвращался  с  ночной
смены.
     Ахертон, добрейший и внешне непримечательный, мог бы стать, вероятно,
первоклассным шпионом. Ему стукнуло шестьдесят четыре года, и по жизни  он
скользил  медленно,  но  уверенно,  без  всяческих  усилий  продвигаясь  к
намеченной цели.
     После окончаний колледжа Ахертон пришел  работать  в  компанию  "Торн
Индастриз", в отдел развития и планирования. Он сделал блестящую карьеру и
числился  теперь  вторым  человеком  после  Ричарда   Торна,   являвшегося
председателем правления директоров.
     Ахертон по-прежнему жил в доме, который купил после женитьбы на своей
однокурснице.  Он  горячо  любил  свою  жену,  она  была  его   первой   и
единственной женщиной. Жизнь не  припасла  никаких  особых  сюрпризов  для
Билла Ахертона, и он с удивленным смущением  наблюдал  взлеты  и  крушения
судеб своих друзей, чье существование было значительно  неустойчивей,  чем
его собственное.
     Ахертон, возможно, был слишком мягок, но далеко не глуп.  Да  и  кто,
будучи недалеким человеком, мог бы  стать  президентом  "Торн  Индастриз"?
Одна мысль сегодня не давала президенту покоя, мысль, зародившаяся  в  нем
уже давно. И  она  была  связана  с  Полем  Бухером  -  директором  отдела
Специального Проектирования и его, Ахертона, непосредственным подчиненным.
     Бухер - молодой мужчина, почти на тридцать лет  моложе  Ахертона,  не
делал секрета из того, что метил на место президента компании. Но  не  это
беспокоило Ахертона. У него с давних пор выработался иммунитет ко  всякого
рода  интригам.  Президент  прочно  занимал  свое  место,  ибо   прекрасно
разбирался в работе и понимал, что Ричард Торн, один из  его  старейших  и
лучших друзей, никогда не поддастся ни на какие маккиавеллиевские  уловки.
А волновало Ахертона то, что чем ближе узнавал он Бухера,  тем  явственней
обнаруживал  в  нем   жестокость   и   беспринципность.   Проводимые   его
заместителем деловые операции рано или поздно могли отрицательно сказаться
на  репутации  компании  и,  что  еще  опаснее,  могли  навлечь  на  "Торн
Индастриз" серьезные неприятности, особенно если учесть, что в перспективе
Бухера ожидали более обширные полномочия, чем в настоящее время.
     Все это разом пронеслось в  сознании  Ахертона,  пока  они  вместе  с
Ричардом Торном пересекали вестибюль, направляясь  к  вращающимся  дверям.
Они  должны  были  встретиться  с  Бухером,  предложившим  компании  "Торн
Индастриз" приобрести сельскохозяйственный завод и осмотреть предприятие.
     Ахертон решил сегодня пораньше прийти  на  работу,  чтобы  поделиться
своими опасениями с Торном прежде, чем они попадут на завод.  Он  понимал,
что там у него уже не будет возможности выговориться.
     Торн, как обычно, оставался дипломатом.
     - Я первый, кто признает, что с Полем сработаться трудно, -  высказал
он свое мнение, - но ведь нам потребовалось целых три  года,  чтобы  найти
человека подобной квалификации.
     - Но я не ставлю под вопрос его профессиональные качества, - возразил
Ахертон, - я говорю о...
     - О его стиле, - закончил за него Торн как раз в  тот  момент,  когда
они выходили к автомобилю, поджидавшему их.
     Ахертон отрицательно покачал головой:
     - Я легко мог бы смириться с его стилем. Каждый день я  встречаюсь  с
разными людьми. Не в этом дело. Мне просто не нравится, что он предлагает.
У меня это стоит уже  поперек  горла,  и  я  не  собираюсь  скрывать  свое
отношение ко всем его затеям.
     -  Ты  беспокоишься,  как  бы  у  нас  не  возникли  неприятности   в
департаменте юстиции, - заключил Торн.
     - Но он ввязался в очень щепетильные делишки...
     Они подошли к лимузину, Мюррей открыл дверцу.
     - Давай-ка выслушаем его самого, - предложил Торн, когда  они  удобно
расположились на заднем сиденье автомобиля. -  Я  прошу  тебя  высказывать
свои соображения несколько более... деликатно... чем обычно.
     Мюррей захлопнул  автомобильную  дверцу  под  одобрительное  хмыканье
Ахертона.

     Один за другим  курсанты  взвода  Брэдли  входили  в  кабинет  нового
командира. Они робко и нетерпеливо ожидали своей очереди в коридоре  рядом
с его кабинетом. Тедди с видом неимоверной  скуки  опирался  о  стену.  Он
пытался придать своему лицу этакое бесстрастное выражение, чтобы никому  и
в голову не пришло, будто  Тедди  хоть  на  миг  испугался  Неффа,  дважды
унизившего его в глазах курсантов.
     На самом деле Тедди порядком струхнул. И теперь пытался прояснить для
себя, как изменить тактику своего поведения в отношении нового сержанта.
     Как обычно возле Тедди околачивалась пара-другая подхалимов, на лицах
у них было написано такое же  нарочитое  безразличие.  Чтобы  хоть  как-то
скрасить ожидание, Тедди решился на маленькое представление. Он подошел  к
противоположной стене, где аккуратными рядами были вывешены примерно сорок
фотографий.  На  них  в  хронологическом  порядке  были  запечатлены   все
футбольные команды Академии. Рассматривая фотографии, можно было узнать не
только о том, как развивалась с годами игра в футбол,  но  и  о  том,  кто
учился здесь в разное время,  сопоставив  их  с  сегодняшними  курсантами.
Любопытный  вывод  напрашивался  в  результате  этого  сравнения:  если  и
существовало в старое доброе время нечто, называемое  честью  мундира,  то
теперь ее  место  заняла  озлобленность  -  именно  на  этом  очень  часто
строились сейчас отношения между курсантами.
     Тедди нашел наконец то, что искал:
     - Мой старик играл за эту команду. Вот он, - пояснил он, тыча  жирным
пальцем в одну из  фотографий.  Несколько  слоняющихся  в  ожидании  своей
очереди подростков подошли к верзиле, чтобы взглянуть на фотографию. -  Он
играл на переднем крае, - помедлив, продолжал Тедди, а затем оглянулся  на
Дэмьена.
     - Роберт Торн играл правым защитником, - в  голосе  Тедди  прозвучало
неприкрытое презрение. - Мне кажется, уж ты-то  в  состоянии  купить  себе
все, что угодно?
     Дэмьен оттолкнулся от стены, на которую опирался:
     - Тедди, - угрожающе произнес он.
     Верзила  оглянулся  на  приблизившихся   курсантов,   с   нетерпением
ожидающих развития событий, и откровенно полез на рожон.
     - Ты не прикупил еще право на правого защитника?
     Кругом послышались сдавленные смешки. Дэмьен двинулся на Тедди, но  в
этот момент дверь в кабинет Неффа распахнулась и  оттуда  вышел  Марк.  Он
сразу же почувствовал сгустившуюся, напряженную  вражду,  возникшую  между
его кузеном и Тедди. Марк прокашлялся и спокойно произнес:
     - Дэмьен, ты следующий.
     Дэмьен взглянул на брата, затем снова впился глазами в Тедди.
     - Не смей никогда больше упоминать имени моего отца. _Н_и_к_о_г_д_а_,
- проговорил он, сам удивляясь той угрозе, которая  прозвучала  в  голосе.
Дэмьен резко повернулся и исчез за дверью, тихо закрыв ее за собой.
     Тедди глянул на Марка и фыркнул.
     - Твой братец, очевидно, думает, будто представляет  из  себя  что-то
стоящее, да? - Верзила повернулся к собравшимся.  -  Мой  предок  мне  тут
как-то поведал, что Торны сами  себе  мастерят  шляпы,  ведь  ни  в  одном
магазине не найти чего-нибудь подходящего на их умные и большие головы!  -
Тедди гнусно  захихикал,  и  большинство  курсантов,  побаиваясь  верзилу,
последовали его примеру.
     Марк шагнул к Тедди и отчетливо, с ледяным спокойствием, спросил его:
     - Ты филателист?
     Тедди не мог  распознать  подвоха,  но  прекрасно  понял,  что  здесь
спрятана какая-то уловка. Хотя совершенно не  ожидал  от  Марка,  что  тот
способен хоть на малейшее сопротивление. Вот Дэмьен -  это,  конечно,  да,
это крепкий орешек. Ну, а Марк...
     - Кто, кто? - переспросил Тедди, потягиваясь и еще сильнее возвышаясь
над Марком.
     - Что ж, попробую тогда объяснить, -  с  холодной  иронией  продолжал
Марк. - Ты марки собираешь?
     - Нет, - ответил верзила, все еще не понимая, куда клонит этот Торн.
     - Ну так, - ухмыльнулся Марк, - скоро начнешь. Прямо _с_е_й_ч_а_с_! -
И с этими словами он изо всех сил пнул по левой ноге Тедди.
     Верзила на мгновение застыл. Он был поражен не столько тем, что  этот
сосунок отдавил ему ногу, - хотя боль была преизрядная, и  Тедди  запрыгал
на одной ноге, - его удивило, как Марк посмел сделать это. Никто  в  школе
так  вызывающе  не  вел  себя  с  ним,  и  Тедди   пребывал   в   страшной
растерянности.
     Не отличаясь сообразительностью, верзила медленно раскидывал мозгами,
что же ему предпринять. В это время  Марк,  грустно  покачивая  головой  и
заметно усмехаясь, ударил каблуком  по  другой  ноге  Тедди.  Ошеломленный
Тедди не смог устоять на месте.
     Курсанты еле сдерживали смех, до того нелепо  выглядел  их  мучитель,
прыгая с ноги на ногу. Но тем не менее они хорошо понимали,  что  основная
битва еще впереди, и знали, кто ее выиграет. Поэтому, поставив  на  Тедди,
они прикинули в уме возможные последствия своего смеха и  сочли  за  благо
смолчать. Расступившись, они оставили Марка один на один с Тедди..
     Дэмьен стоял перед массивным письменным столом, за  которым  восседал
Нефф, перелистывая дело Торна. Наконец он обнаружил  то,  что  искал.  Его
палец побежал по списку оценок мальчика.
     - Математика, - начал  он,  -  "хорошо".  Логика...  "очень  хорошо".
Военная  история...  прилично.  -  Брови  его  поднялись.  -  Здесь  можно
постараться как следует.
     - Да, господин сержант. - Дэмьен почти не слушал командира.  Он  едва
заметно покачивался взад-вперед на носках и вслед за Неффом  поглядывал  в
окно, мельком наблюдая,  как  самый  младший  взвод  высыпал  на  утреннюю
переменку.
     - Физические упражнения, - продолжал Нефф, - "отлично". - Он  отложил
папку и,  сцепив  пальцы,  наклонился  вперед.  -  Я  слышал,  ты  хороший
футболист. - Торн вздрогнул. Он знал,  что  играл  неплохо,  но  не  любил
говорить об этом. В конце концов слова  ведь  ничего  не  значили.  Только
действие имело силу.
     - Гордись своими достижениями! - рявкнул Нефф, отчего Дэмьен  тут  же
вытянулся по стойке "смирно". - Гордиться - нормально, правда, когда есть,
чем гордиться! - Нефф для верности треснул кулаком по столу.
     - Да, господин сержант.
     - Я буду присутствовать на сегодняшней игре, -  откинулся  на  спинку
стула Нефф.  Слова  прозвучали  скорее  как  вызов.  Дэмьен  кивнул.  Едва
ощутимое, какое-то глубинное волнение опять начало подниматься в нем. Нефф
странным образом действовал на мальчика.
     Воцарилось неловкое молчание. Сержант как будто собирался с  мыслями.
Наконец он прикрыл глаза и проникновенно начал:
     - Я здесь для того, чтобы обучать тебя. Но не только. Мне  необходимо
и... защищать тебя. - Нефф подбирал каждое слово. - Если у тебя  возникнет
какая-нибудь проблема - приходи ко мне. Не бойся...
     "Не бойся?" - мелькнуло вдруг в голове Дэмьена. Он начал  внимательно
прислушиваться.
     - И днем, и ночью, нужен какой совет... приходи ко мне. - Нефф открыл
глаза. - Понимаешь?
     Дэмьен ничего не понимал, но согласно кивнул.
     - Да, господин сержант.
     - Скоро мы познакомимся с тобой  поближе,  -  продолжал  Нефф.  Затем
взглянул на папку и ткнул пальцем в соответствующий пункт. -  Я  вижу,  ты
сирота.
     Мальчик опять кивнул.
     Нефф подбадривающе улыбнулся.
     - Я тоже, - сообщил он. - Видишь, между нами кое-что общее.
     Дэмьен удивленно взглянул на сержанта. Он совершенно запутался  и  не
мог объяснить, что происходит. Внезапно улыбка исчезла с  лица  Неффа,  он
встал, отвернулся и взглянул в  окно.  Голос  его  снова  приобрел  сухие,
казенные интонации. Он вытер платком лоб и произнес:
     - Пришлите Фостера.
     Дэмьен бесшумно выскользнул за дверь.
     Услышав, что дверь за мальчиком затворилась, Нефф  уронил  голову  на
грудь и глубоко вздохнул. Часть сложнейшего дела была сделана.
     Дэмьен вышел в коридор как  раз  в  тот  момент,  когда  Тедди  нанес
сокрушительный удар по Марку. Марк, скорчившись, лежал на полу и прикрывал
разбитое лицо руками. Ни секунды не раздумывая, Дэмьен крикнул:
     - Тедди!
     Странно прозвучал его голос, совсем не похож он был  на  его  прежний
мальчишеский, к которому здесь все привыкли.  В  этом  окрике  воплотилась
пугающая глубина и сила, в нем прозвучала вся  резкость  команды,  которой
невозможно не повиноваться.
     Верзила обернулся. На губах у него застыла торжествующая ухмылка. Но,
заглянув в ледяные, пронзительные  глаза  Дэмьена,  он  в  тот  же  момент
перестал гримасничать.
     Сгрудившиеся вокруг них курсанты замерли в ожидании.
     И вдруг послышался какой-то странный звук, похожий на  клацанье,  как
будто хлопали друг о друга тонкие металлические пластинки. Тедди  завертел
головой в поисках источника звука. Но, казалось, никто, кроме  верзилы,  и
не  слышал  его.  Ребята  с  удивлением  уставились  на  Тедди.   Клацанье
становилось все громче, пока не стало ясно, что исходило оно от  огромных,
сильных _к_р_ы_л_ь_е_в_, бьющихся в воздухе прямо над головой верзилы! Тот
закрутился на месте и истошно завопил:
     - Прекрати это!
     Он размахивал руками, пытаясь ухватить нечто невидимое, что,  похоже,
стремительно атаковало его голову. Собравшиеся застыли с открытыми  ртами.
Дэмьен, казалось, находился в трансе. Марк вскочил на ноги и уставился  на
Тедди.
     И тут внезапно как будто мощный воздушный  поток  подхватил  верзилу,
его приподняло над полом - все выше и выше - и яростно швырнуло о стену!
     В этот момент дверь кабинета открылась, и на пороге  показался  Нефф.
Неожиданное появление командира  вывело  Дэмьена  из  транса,  он  тряхнул
головой и заморгал. Тедди скорчился у стены. Клацанье  затихло.  Курсанты,
не шелохнувшись, стояли, как пригвожденные к полу.
     - Что это ты делаешь на полу? - поинтересовался Нефф у Тедди.
     Тедди не мог  говорить.  Всхлипывая  и  потирая  челюсть,  он  сделал
попытку привстать.
     - Кто тебя ударил? - настаивал сержант.
     Тедди наконец поднялся.
     - Никто, сэр.
     - О'кей, - согласился Нефф. - Фостер следующий.
     Сержант повернулся и направился в кабинет. Курсант  по  имени  Фостер
последовал за ним, тихо притворив за собой дверь.
     Установившаяся   тишина   невыносимо    давила.    Наконец    Дэмьен,
протолкнувшись сквозь ряды учащихся, устремился к выходу. Марк бросился за
ним. На полпути Марк схватил брата за руку.
     - Что ты с ним сделал? - взволнованно спросил он.
     - Я не знаю, - ответил Дэмьен, не понимая,  что  произошло  на  самом
деле. Может, он начинает сходить с ума, как и его отец?
     - Меня пригласили играть в оркестре, - сообщил Марк.
     Дэмьен улыбнулся, искренне радуясь,  что  предмет  разговора  наконец
переменился.
     - Отлично. - Дэмьен повеселел,  мгновенно  превратившись  в  прежнего
раскованного и веселого мальчишку. Он захлопал ресницами и легонько  ткнул
Марка локтем. - Побежали на поле, я тебя сейчас обставлю!
     И они помчались, хохоча и улюлюкая, расплескивая вокруг себя  веселье
и мальчишескую энергию.
     Как и все обыкновенные дети.

     Особняк Торнов готовился к зиме.  Слуги  вытрясали  пыль  из  широких
белоснежных  покрывал  и  набрасывали  их  на  мебель,  отчего  дом  скоро
превратился в некое подобие музея или усыпальницы.
     Анна вышла из столовой и по широкой мраморной  лестнице  взбежала  на
второй этаж. Эта ежегодная домашняя рутина всегда  угнетала  ее,  хотелось
закончить все побыстрее.
     Проходя мимо спальни, она заметила служанок,  собирающих  в  комнатах
грязное белье, и подошла к одной из девушек:
     - Мисс Мэрион уже встала, Дженни?
     Служанка отрицательно покачала головой:
     - Мне кажется,  она  еще  не  проснулась,  миссис  Торн.  Я  стучала,
стучала, но она не отвечает.
     - Спасибо, - бросила Анна  и  заспешила  в  сторону  спальни  тетушки
Мэрион. Подойдя к дверям, Анна настойчиво постучала.
     Ни звука в ответ.
     Она приложила ухо к дверям, но ничего не услышала.
     - Тетя Мэрион, вы хотите опоздать на самолет?
     И опять ни звука не донеслось из спальни.
     Анна дернула ручку двери и вошла  в  спальню.  Постель  была  пустой.
Несмятые простыни и одеяло свидетельствовали  о  бессонной  ночи  тетушки.
Анна бросилась в ванную и, не добежав до нее, обнаружила, наконец, тетушку
Мэрион. Старушка, вытянувшись, лежала на коврике возле кровати.
     Тело ее застыло в такой неестественной позе, что  было  ясно:  Мэрион
мертва.  Старенькая  Библия  лежала  здесь  же,  в  нескольких  дюймах  от
вытянутой руки.
     Анна зажала рот рукой, чтобы не закричать, и зажмурила глаза, пытаясь
отогнать  от  себя  страшную  реальность.  И  постыдный  скандал  накануне
вечером, и глупые обвинения показались ей в один миг такими бессмысленными
и жестокими.
     Когда Анна вновь открыла глаза, взгляд ее упал на  распахнутое  окно.
Утренний ветер колебал бледные кружевные занавески.
     К югу от Чикаго территория приобретала вид  плоской  равнины,  как  в
Канзасе. Здесь в основном находились  сельскохозяйственные  угодья.  Новый
завод, так приглянувшийся Бухеру, располагался именно  в  этой  местности.
Стеклянный стены завода  простирались,  казалось,  в  бесконечность  -  не
здание, а прямо какая-то научная фантастика, - и все это на  фоне  пейзажа
XIX века.
     Фантомами из будущего казались и опускавшийся прямо на поле  вертолет
компании  "Торн  Индастриз",  и  небольшой  электрокар,  поджидавший   их.
Выглядел электрокар весьма занятно - нечто вроде супертележки для гольфа с
вмонтированной внутрь радиосистемой и телевизором.
     Управлял электрокаром Дэвид Пасариан, шеф отдела сельскохозяйственных
исследований компании Торнов. Это был человек Бухера.
     Пасариан был смуглым индейцем небольшого роста. Еще во времена  своей
юности он испытал на себе, что  такое  голод,  и  уж  кому,  как  не  ему,
следовало заниматься сельским хозяйством. Отдел  Пасариана  выискивал  все
возможные способы накормить ту часть земного  шара,  которая,  к  великому
негодованию индейца, называлась Третьим миром. Как не  понять,  возмущался
он, что мир-то един, неделим, и  либо  все  будут  сыты,  либо  все  будут
голодать.
     Пасариан  вспомнил  Бангладеш,  где  на   улицах   видел   ребятишек,
сбивавшихся, как дикие собаки, в стайки. Эти высохшие, сморщенные дети  со
вздутыми от голода животами готовы были убить за крошку хлеба. Сепаратизм,
заложенный в самом словосочетании "Третий мир", бесил  Пасариана  так  же,
как и отношение к этим странам его начальника Поля Бухера.
     Бухеру было ровным счетом наплевать и на  детей,  и  на  Третий  мир,
вместе взятых. Он не замечал вокруг себя ничего, кроме процентов с прибыли
или иных голых и холодных цифр. Пасариан ненавидел холодный расчет  своего
начальника, но успокаивал себя мыслью, что расчет расчетом - Бог с  ним  в
конце концов,  -  главное  все  же  заключалось  в  том,  чтобы  накормить
голодных.
     Индеец согласился на уговоры Бухера встретить Торна.  Пасариан  сидел
сейчас в этой не то тележке, не то напичканном  всяким  радиооборудованием
контейнере.
     Вертолет приземлился. Поздоровавшись, мужчины расселись в электрокаре
и отправились в поле. Пасариан управлял тележкой, Торн сидел  рядом,  двое
других находились сзади. Бухер с  ходу  начал  высказывать  свою  позицию,
подтвердив все опасения Ахертона.
     - Билл здесь просто ошибается, - склонившись  вперед,  к  самому  уху
Торна, прокричал Бухер. - В моем докладе подчеркивался  неоспоримый  факт,
что главный интерес для "Торн Индастриз"  представляет  в  текущий  момент
область энергетики и электроники. Я пытаюсь доказать, что, идя на поводу у
дурацких предрассудков, мы игнорируем то,  что  происходит,  например,  на
этом заводе. Сами-то мы при этом  рискуем.  Ведь  наше  приносящее  доходы
будущее, -  Бухер  набрал  в  легкие  побольше  воздуха,  -  наше  будущее
заключается только в одном: в _г_о_л_о_д_е_!
     Ахертон даже фыркнул от негодования.
     - Вот весь ты в этом, Поль, - возмутился он, тряхнув головой.  -  Это
же бессердечно и...
     -  П_р_а_в_д_о_п_о_д_о_б_н_о_!  -  закончил  Бухер.  -  Нет,  это  не
бессердечие. Это действительность.
     Ахертон, наклонившись вперед, к Торну, громко и отчетливо произнес:
     - К 1980 году нефть  будет  обходиться  странам  Среднего  Востока  в
двадцать миллиардов  долларов  ежегодно.  До  процветания,  мягко  говоря,
далековато, здесь не спасет и цена: 1 доллар за  галлон.  Мы  взвалили  на
свои плечи ответственность за энергию и перед нацией, и перед всем  миром,
так  давайте  же  тратить  наше  время  и  деньги  на  ее   развитие,   на
совершенствование ее форм. Как насчет  программ,  которые  мы  уже  начали
разрабатывать в солнечной, ядерной и гравитационной энергетике? Что ж нам,
все достижения, имеющиеся у нас в этих областях, списать  на  мусор?  Что,
все это зря делалось, зря время, что ли, тратилось?
     - Кстати, о времени, Билл, - вмешался Бухер, взглянув на часы. - Пока
ты тут взывал к нашим славным достижениям  в  области  энергетики,  восемь
человек померли с голоду. Вообще каждые  шесть  тире  восемь  секунд  один
человек где-нибудь на земле обязательно отдает Богу душу. От голода. Стало
быть, семь человек в минуту. За час - четыреста двадцать. Итого  -  десять
тысяч за день.
     Ахертон не скрывал своего презрения.
     - К чему ты _к_л_о_н_и_ш_ь_, Поль?
     - Да все к тому, Билл, - вскипая, нетерпеливо пояснил Бухер, - что не
имеет смысла создавать новые источники энергии, если не останется никого в
живых, кто бы мог ими пользоваться.
     Торн решил, что самое время вмешаться.
     - Поль, не мрачноват ли твой прогноз? - засомневался он.
     - Страшный день  приближается,  Ричард,  -  убежденно  заверил  Торна
Бухер. - И быстрее, чем тебе кажется.
     - Ну и дальше что? - спросил Торн.
     Бухер испустил какой-то театральный вздох облегчения.
     - А я было подумал, что ты не собираешься даже выслушать меня.
     Ахертон бессильно откинулся на спинку сиденья и, помрачнев,  скрестил
руки. Пасариан натянуто улыбнулся. Если всего  несколько  дней  назад  эти
заявления и походили на искренние, то теперь все это  напоминало  какое-то
представление. Но любой способ, выбранный Бухером  для  решения  очередной
задачи, всегда приводил его к намеченной цели.
     И пока электрокар катился к теплице, никто из четырех  погруженных  в
спор мужчин не заметил служащего, изо всех сил махавшего им. Этот  человек
пытался привлечь внимание Ричарда Торна. Дело  в  том,  что  за  несколько
минут до настоящего момента  раздался  телефонный  звонок.  Ричарда  Торна
спрашивали по чрезвычайно важному и безотлагательному делу.

     В теплице четверо  мужчин  продвигались  по  длинному  проходу  среди
безбрежного  океана  зелени.  Они  шли   молча,   потрясенные   окружающим
многообразием. Наряду с  овощами  каких-то  невероятно  огромных  размеров
здесь ютились миниатюрные растения в тепличных ящичках. Бухер краем  глаза
заметил, что даже Ахертон восхищен. Но, несмотря на  внутреннее  волнение,
Бухер напустил на себя  строгий  и  сдержанный  вид  и  продолжал  бубнить
голосом, похожим на молитву.
     - Жил однажды человек, - монотонно рассказывал он, - который спросил:
"Можете ли вы вспахать море?" Люди решили, что он  свихнулся.  Но  человек
этот не был сумасшедшим, он всего-навсего опередил свое время. Ибо сегодня
на этот  вопрос  мы  можем  ответить  утвердительно  и  не  просто  "можем
ответить", а и обязаны это сделать.  Начало  положит  гидропоника.  -  Они
двигались вдоль овощей, более ярких, чем обычно. Наконец мужчины очутились
в помещении, где были выставлены кое-какие технические  экспонаты.  Стенды
пестрели картами и графиками.
     - Вот здесь, - указал Бухер на  тщательно  выполненный  макет,  -  вы
видите современного фермера  таким,  каким  он  будет.  Вот  он  сидит  за
контрольным щитом в  центральной  башне.  Монитор  компьютера  выдает  ему
информацию  о   состоянии   полей.   Миниатюрный   воздушный   аппарат   с
дистанционным управлением посылает на землю ультразвуковые волны,  которые
вместо самого фермера прекрасно  управляются  со  вспашкой.  Его  автоматы
могут собирать, сортировать и раскладывать по ящикам  сельскохозяйственные
продукты. И все это с помощью механических  пальцев,  так  же  управляемых
компьютером.
     Ахертон обрел наконец дар речи.
     - А что со всего этого будет иметь, к примеру, голодающий китаец?
     - Да это же накормит их, - взбесившись, выкрикнул Бухер.  -  Китайцы,
видите ли, гордятся, что в состоянии сидеть на одной чашке риса в день, но
чем же здесь гордиться? И нам придется накормить  этих  людей!  -  В  этот
момент Бухер, бесспорно, оседлал своего любимого конька. - Чтобы  добиться
этого, надо вспахать океаны, разработать новые виды быстрорастущего  риса,
произвести горы искусственного мяса. И мы -  "Торн  Индастриз"  -  обязаны
возглавить все это. Мы будем владеть землей или  брать  ее  в  аренду.  Мы
будем контролировать  урожай  и  прирост  животных.  Мы  произведем  такие
удобрения, что заставят пищу расти, как  на  дрожжах,  мы  спроектируем  и
построим машины, которые превратят бесплодные земли и отравленные  моря  в
цветущие сады.
     - А вы-то какое место во всей этой  утопии  займете?  -  презрительно
бросил Ахертон. - Царское, что ли?
     Бухер ни на грамм  не  обиделся.  Произнеся  весь  этот  монолог,  он
оглянулся на зеленый океан и, опять погрузившись в себя, заговорил:
     - Вы знаете... однажды жило одно весьма примитивное  племя  высоко  в
горах Мексики. Жили туземцы на очень плодородной земле,  но  не  умели  ее
обрабатывать. Где-то рядом находилась американская строительная  компания,
прокладывавшая  в  тех  местах  дороги.  Закончив  свои  работы,  компания
подарила этому племени трактор. Туземцам подробно объяснили, как управлять
машиной. И вот, когда они научились вспахивать поля,  что  они  сделали  с
трактором?
     - Они его съели, - заявил  Пасариан,  впервые  за  это  утро  нарушив
молчание. Было непонятно, осознал ли Бухер сарказм в  словах  индейца,  во
всяком случае, он проигнорировал это заявление.
     - Туземцы вознесли трактор на алтарь  и  обожествили  его.  Они  всем
племенем валились перед ним на колени и молились.
     Ахертон вдруг весь похолодел.
     В этот момент к ним подбежал техник в белом халате.
     - Извините, мистер Торн, - вмешался он в разговор,  -  вас  просят  к
телефону. Срочно.
     Поблагодарив техника, Ричард извинился перед  всеми  и  направился  к
телефону. Жаркий спор тем временем продолжился.
     - Нефтяные страны, не колеблясь ни секунды, приставили к нашему горлу
нож, разве не так? - неистовствовал Бухер. - Почему же в отношении еды  мы
должны поступать по-другому?
     - Если мы собираемся превратить всех голодных в наемных фермеров, - с
трудом сдерживая захлестнувшую ярость, проговорил Ахертон, - почему бы нам
заодно не превратить их в рабов?
     - Потребителей, а не рабов, - раздраженно поправил Ахертона Бухер,  -
дело ведь в том, что мы накормим их!
     И хотя Пасариану не  нравились  мотивы,  двигавшие  его  начальником,
главной заботой индейца  всегда  оставалась  возможность  прокормить  всех
голодающих.
     - Я вынужден согласиться с Полем, - заявил  Пасариан.  -  Думаю,  нам
надо разрабатывать это направление.
     Тут они заметили Ричарда. Он был бледен.
     -  Мэрион  скончалась  вчера  ночью,  -  произнес  он.  -   Сердечная
недостаточность.
     Ахертон был в шоке.
     - Господи, Ричард. Искренне сочувствую.
     Торн  рассеянно  кивнул:  мысли  его  уже  были  заняты  предстоящими
похоронами.
     - Видимо, мне придется покинуть вас, - обратился он к Ахертону. -  Ты
не подбросишь меня к вертолету?
     - Конечно, - согласился тот.
     - Поль, - продолжал  Торн,  -  пожалуйста,  доберись  до  телефона  и
предупреди  директорат.  И  еще  проследи,   чтобы   во   все   зарубежные
представительства были разосланы телеграммы по поводу статуса управляющего
заводом.
     - Сделаю, сделаю, - заверил его Бухер.
     - Собрание через десять дней. А похороны  через  три  дня.  Надо  еще
сделать  взносы  в  Кардиоционный  Фонд.  О  банках  и  Уолл-стрит  я  сам
позабочусь. - Ричард распрощался со  всеми  и  направился  с  Ахертоном  к
выходу.
     Бухер поймал его за рукав.
     - Ричард, - начал он, - может  быть,  завтра  позавтракаем  вместе  и
закончим наконец обсуждение этого проекта?
     Ахертон негодующе отшатнулся, Ричард  же  спокойно  отнесся  к  этому
предложению.
     - Да, конечно, - согласился он, - приходи завтра ко мне домой часам к
восьми.
     Пасариан покачал головой. "Да, этот не теряет времени даром. Старушка
умерла. Ну, так что из этого, сказал бы Бухер, другие-то продолжают  жить.
Конечно, Поль добьет Торна, и решающим мнением  в  компании  будет  мнение
Поля Бухера".
     Бухер прервал ход мыслей Пасариана.
     - Значит, Торны уже переехали в город? - поинтересовался он.
     - Сегодня, - кивнул индеец.
     - Опять зима, - подытожил Бухер. И  отправился  на  поиски  телефона,
чтобы выполнить инструкции Торна.
     Даже своей смертью Мэрион Торн причиняла всем массу неудобств.

     В этот самый момент неподалеку от Гибралтарского  пролива  на  высоте
тридцать тысяч футов над Атлантическим океаном летел  реактивный  самолет.
Поднявшись из аэропорта в Тель-Авиве, он направлялся на Запад.
     На борту в туристском салоне сидела очень привлекательная рыжеволосая
англичанка с сияющими глазами. Это была Джоан Харт. Как и  сообщал  доктор
Уоррен, она предприняла это путешествие, чтобы взять  интервью  у  Ричарда
Торна. Но не голое  любопытство,  как  предположил  Торн,  вынудило  Джоан
сорваться с насиженного места.
     С момента исчезновения ее друга Майкла Моргана прошло уже  семь  лет.
За это время Джоан сама  провела  кое-какие  расследования:  она  подробно
изучила Библию и ту серию необъяснимых  фактов,  которые  были  связаны  с
рядом странных смертей. И все это каким-то непостижимым образом  вертелось
вокруг одного маленького мальчика - Дэмьена Торна.
     Джоан уверовала наконец, что Бог выбрал ее своей посланницей. И  хотя
Бугенгаген пытался сделать когда-то своим духовным последователем  Майкла,
выбору его не дано было осуществиться. Но на  той  встрече  присутствовала
Джоан - она слышала все и поняла, что это не было простым  совпадением.  И
та Сила, что привела ее семь лет назад в кафе, заставляла  теперь  сделать
так, чтобы новый Антихрист не дожил до своего тринадцатилетия. Ибо в  этот
день Антихрист узнает, кто он, и тогда уничтожить  его  будет  практически
невозможно.
     Джоан выпала участь Кассандры: ей никто не верил. Все, кто ее  раньше
знал, подшучивали над ней  и  утверждали,  что  пророчества  Джоан  -  это
очередная блажь, которая скоро пройдет. Люди незнакомые шарахались от  нее
как от безумной.
     До некоторого времени и сама Джоан не вполне была уверена в здравости
своего рассудка. Еще неделю назад ее мучили сомнения. И  тут  ей  поручили
сделать репортаж о раскопках в  замке  Бельвуар.  Она  давно  ждала  этого
момента. Бродя среди  раскопок,  Джоан  обнаружила  останки  двух  мужчин,
живших, без сомнения, в ХХ веке. Она легко опознала их. Очень  внимательно
рассмотрела Джоан и стену Игаэля.
     Вот тогда-то она и решила лететь в Штаты,  чтобы  рассказать  Ричарду
Торну правду.
     Надо было предупредить о страшной угрозе всех тех, кто находился  уже
в непосредственной опасности, ибо Сын Дьявола пребывал среди них.
     Трудная и опасная была эта миссия, но Джоан стремилась выполнить ее с
тем экзальтированным восторгом, который свойствен только истинно верующим.

                                    3

     Столовая в чикагском  доме  Торнов,  отделанная  темными  деревянными
панелями, выглядела элегантно, мебель была изготовлена  из  хромированного
металла в сочетании со стеклом и  мягкой  коричневой  кожей.  Обычно  Торн
завтракал в светлой и просторной комнате рядом с кухней.  Но  сегодня  это
был не совсем обычный завтрак и Ричард решил перекусить  в  более  строгой
обстановке. Для встречи с Бухером он выбрал столовую.
     Они уже доедали грейпфрут, но ни один из мужчин так и не мог решиться
заговорить о деле, ради которого, собственно, и была назначена сегодняшняя
встреча.
     - И когда же вы планируете открыть эту  выставку?  -  спросил  Бухер,
проявляя нарочитый интерес к археологическому хобби Торна.
     - Это  зависит  от  того,  когда  из-за  границы  прибудут  последние
контейнеры, - пояснил Торн. - Ориентировочно мы планируем ее  к  Пасхе.  А
твой доклад, Поль, был просто великолепен. Я никак не могу понять, как  ты
умудрился подготовиться к нему всего за месяц.
     - Но... - протянул Бухер, соображая,  как  бы  поскорее  коснуться  в
разговоре необходимой темы. - Но... я не уверен, что  осуществление  этого
проекта надо начинать с ходу, без полной поддержки всей нашей верхушки.
     - М-да, к тому же, насколько я понял, Билл Ахертон против проекта.
     - Да, и я ему доверяю. Тебе тоже следует доверять Биллу. Он, конечно,
не из этих скороспелых всезнаек, но дело  свое  знает.  -  Торн  отхлебнул
глоточек кофе. - Я бы советовал тебе  наладить  отношения  с  Биллом.  Это
подстегнуло бы твое продвижение в компании.
     Бухер понимал, что его следующее  заявление  связано  с  определенным
риском, но все же решился:
     - Ричард, если Билл Ахертон не прекратит травить меня и  моя  карьера
будет зависеть от каких-то реверансов в его сторону, то, может быть, лучше
мне уволиться из компании?
     - Чепуха, - возмутился Торн. Затем с улыбкой добавил:  -  Твое  время
еще придет.
     Бухер, торжествуя в душе, удовлетворенно кивнул.
     - Ладно, - согласился он, - отброшу пока эти  мысли.  -  А  про  себя
подумал: "Пока, до того момента, когда _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_  придет
мое время".
     Закончив завтрак, мужчины спустились к автомобилю. Торн, несмотря  на
смерть тетушки Мэрион, вынужден был лететь в Вашингтон, где  у  него  была
назначена важная встреча. Водитель лимузина поджидал его, чтобы отвезти  в
аэропорт. Прощаясь, Торн обратился к Бухеру:
     - Ты придешь на день рождения мальчиков в этот уик-энд?  В  домик  на
озере?
     - Ни за что не упущу такую  возможность,  -  подыграл  Поль  Торну  в
попытке загладить их отношения.  Он  с  удовольствием  принял  необходимое
условие этой джентльменской игры. - А озеро уже замерзло?
     - Спрашиваешь! - Торн положил руку на плечо Бухеру. - Захвати с собой
коньки.
     Поль, улыбнувшись, помахал Ричарду рукой и заспешил  на  угол  ловить
такси. Внутренне он покатывался со смеху, представляя себе Билла  Ахертона
на коньках, в накинутых поверх тройки пальто и  шарфе,  спотыкающегося  на
льду озера. Вот будет потеха.
     Взявшись за ручку автомобильной  дверцы,  распахнутой  Мюрреем,  Торн
услышал за спиной женский голос, принадлежащий, очевидно, англичанке:
     - Мистер Торн? О, мистер Торн!
     Он оглянулся и увидел  необычайно  привлекательную  женщину,  которая
неистово махала  ему,  бросившись  наперерез.  На  ней  было  ярко-красное
шерстяное пальто с пушистым меховым воротником такого  же  цвета,  красные
перчатки, черные кожаные сапоги  на  высоких  каблуках.  На  плече  висела
большая  кожаная  черная  сумка.  Улыбка  у  незнакомки  была   совершенно
обворожительная, но какая-то неуловимая натянутость скользнула в ней.
     На секунду-другую Торн  опешил.  Что-то  знакомое  почудилось  ему  в
облике этой  сногсшибательной  женщины,  но  он  наверняка  знал,  что  не
встречал ее раньше. И тут  Ричард  наконец  вспомнил,  где  он  видел  эту
женщину: на одном из слайдов Уоррена она стояла подле  фигуры  Вавилонской
блудницы.
     Это была Джоан Харт, репортер. Приятное впечатление, вызванное  видом
этой красивой женщины, ищущей с ним встречи, тут же рассеялось.  Она  была
всего-навсего репортером.  И,  как  сообщал  доктор  Уоррен,  намеревалась
выцыганить у него интервью. Но Джоан Харт уже стояла рядом.
     - Извините, что пришлось кричать, но я никак не могла упустить вас...
     - Ничего, - холодно перебил ее Ричард. Он понимал, зачем она здесь, и
не собирался отвечать на ее наверняка бестактные вопросы.
     - Меня зовут Джоан Харт. Полагаю, Чарльз Уоррен рассказывал  вам  обо
мне.
     - Да, рассказывал. И я просил его передать вам...
     - Он говорил, говорил, - нетерпеливо прервала Ричарда  Джоан.  Затем,
сменив вдруг тему, почти жалобно продолжила:  -  Здесь  жуткий  холод.  Не
лучше ли нам посидеть в вашем автомобиле, пока вы  мне  объясните,  почему
отказались от интервью?
     Торн нехотя улыбнулся.
     - Из вас могла бы получиться настоящая леди. -  Он  указал  Джоан  на
просторное заднее сиденье автомобиля.
     Как только они уселись, Джоан залезла в свою сумку  и  принялась  там
копошиться. "В этой огромной сумке, - подумалось вдруг Ричарду, - могло бы
уместиться  обширное  досье  на  Бугенгагена,  от  рождения  и  до  смерти
старика". Внезапно  Джоан  вытащила  из  сумки  дорогой  шелковый  платок,
который  любая  другая  женщина  с  удовольствием  носила  бы  на  шее,  и
высморкалась в него.
     - В холодную погоду я становлюсь жуткой развалиной.
     - Мисс Харт, - начал Торн.
     - Знаю, знаю. Вы на дух не переносите репортеров.
     - И, кроме того, я очень спешу в аэропорт, - добавил он.
     - Только несколько минут. Это все, о чем я вас прошу.
     - Но я не могу опоздать на  самолет.  Может  быть,  мы  встретимся  в
другое время?
     - Мне всегда казалось, что самолет может подождать Ричарда Торна.
     - Только не этот.
     - Ну что ж, тогда  я  буду  сопровождать  вас  в  аэропорт.  -  Джоан
неотразимо улыбнулась. - А куда вы летите?
     Торн нажал кнопку переговорного устройства, позволяющего ему общаться
с Мюрреем через толстое стекло, разделявшее их.
     - Трогайте, Мюррей.
     Затем, отключив связь, повернулся к Джоан:
     - В Вашингтон.
     Джоан опять улыбнулась.
     - Никого  не  ждущий  самолет  номер  один.  А  чем  вы  занимаетесь?
Советуете президенту, как управлять страной?
     - Нет, -  ответил  Торн,  находя  занимательным  ее  юмор.  -  Только
госсекретарю. Ну, а чем я вам могу быть полезен?
     Джоан Харт снова  потянулась  к  своей  сумке  и  вытащила  маленькую
записную книжку в кожаном переплете и золотой карандашик. Женщина  тут  же
преобразилась, будто попавшие к ней в руки записная  книжка  и  карандашик
наделили   ее   особой   силой.   Она   превратилась    в    бесстрастного
профессионального  репортера,  подобно  Бугенгагену,  извлекавшему  из-под
земли свои реликвии, Джоан факт за фактом  вытягивала  сведения  из  своей
очередной жертвы.
     На полпути в аэропорт Торну порядком надоела эта игра в интервью.
     - Мисс Харт, вы уже задали мне семь вопросов,  и  все  они  почему-то
связаны с деньгами, - заявил он.
     - Деньги заставляют крутиться весь мир, не так ли?
     - Да, и не только мир, - вставил Торн.
     Джоан заметила, что Ричарда начинает охватывать раздражение,  но  она
никак не могла сказать ему самого главного. Еще не время. Чуть-чуть позже.
     - М-м-м, ваш отец построил музей, - она взглянула в записную  книжку,
- в 1940 году. Во что это ему обошлось?
     - Порядка десяти миллионов, или что-то около этого.
     - Ну да, миллионом больше, миллионом меньше, -  засмеялась  Джоан.  -
Когда ваш отец впервые приехал в Чикаго, он устроился на биржу?
     - Правильно.
     - Скажите, а не заставлял ли он вас и вашего брата  Роберта  лезть  в
холодную ванну или спать на досках, дабы  испытать  на  своей  шкуре,  что
значит быть бедным?
     Торн расхохотался.
     - Кто же вам такое наплел о нас?
     В этот момент лимузин резко затормозил. Они  подъехали  к  разводному
мосту около Мичиган-авеню. Сигнальные звонки и сверкающие красные  огоньки
на шлагбауме предупреждали: мост вот-вот разведут, чтобы пропустить судно.
Ричард выглянул в окно и узнал  танкер,  принадлежащий  "Торн  Индастриз".
Дорогу Торну пересекало его собственное судно.
     Джоан Харт воспользовалась этой задержкой и внезапно повела атаку:
     - Вы когда-нибудь встречались с Бугенгагеном?
     - Нет, - ответил Торн, почувствовав, как резко сменила Джоан тактику.
     - А вы знаете, что он был не только археологом? Бугенгаген был прежде
всего экзорцистом - изгоняющим Дьявола.
     - Не понимаю, какое это имеет отношение к...
     - Его скелет  нашли  при  раскопках  замка  Бельвуар,  -  не  обращая
внимания на реплику Ричарда, продолжала Джоан. - Вы об этом не знали?
     - Ч_е_й_-_т_о_ скелет, мисс Харт. По-моему, официально  его  пока  не
идентифицировали.
     В голосе женщины звучала твердая уверенность.
     - Там нашли два скелета, мистер Торн. Один - Бугенгагена, а второй  -
молодого археолога по имени  Майкл  Морган.  Майкл  был  моим  женихом.  Я
встречалась с ним в день их исчезновения.
     Как раз в эту минуту шлагбаум был поднят, и Мюррей завел мотор.  Торн
в бешенстве нажал кнопку переговорного устройства.
     - Мюррей, подождите. Мисс Харт выходит.
     Джоан скороговоркой выпалила:
     - За неделю до своей гибели ваш брат прилетал в Израиль для встречи с
Бугенгагеном. А через несколько дней после его смерти Бугенгаген  и  Майкл
Морган были заживо похоронены. Вас не настораживает все это, мистер Торн?
     "Ну вот, этого еще не хватало, -  решил  Ричард.  -  Сейчас  она  мне
выдаст, кто убил Кеннеди". Ледяным голосом он отчетливо произнес:
     - Не заставляйте меня  вышвырнуть  вас,  мисс  Харт.  Мы  задерживаем
движение.
     - А вы знаете, почему полиция  застрелила  вашего  брата?  -  В  дико
сверкающих  глазах  Джоан  появилось  какое-то  безумие.  -  Вам  известно
что-нибудь о кинжалах?
     Мюррей вышел из машины и распахнул заднюю дверцу.
     - Мне одно известно: вы напрасно тратите свое и мое время.
     - Пожалуйста, выслушайте меня! - умоляла женщина.  -  Я  долгие  годы
потратила на изучение всего этого! Все сходится... и теперь...
     Ричард застонал.  Только  не  это.  Он  было  решил,  что  призрачная
мистическая пелена вокруг гибели  брата  навсегда  рассеялась.  Не  тут-то
было!
     Мюррей  грубо  схватил  Джоан  за  руку.  Цепляясь  за  сиденье,  она
воскликнула:
     - Вы в смертельной опасности!
     - Убирайтесь отсюда! И чтобы я вас никогда больше не видел! Ясно?
     - Обратитесь к Христу! - воскликнула Джоан.
     - Мюррей, ради Бога!
     - Поверьте в Христа! - рыдала она.
     Мюррей вытащил ее из  машины  и  захлопнул  дверцу.  На  улице  Джоан
продолжала кричать:
     - Ради _Б_о_г_а_! Только он может защитить вас! Взгляните же на стену
Игаэля, мистер Торн! Вглядитесь в лицо Сатаны и скажите наконец,  чье  это
лицо!
     - Мюррей, черт подери, да поехали же поскорее от этой ненормальной! -
заорал Торн.
     Мюррей вскочил в машину и завел мотор.
     Машина набрала скорость. Джоан застыла посреди дороги, слезы отчаяния
струились по ее лицу, а холодный ветер пытался сорвать ярко-красное пальто
с ее дрожащих плеч.

     Когда Реджинальд Торн вздумал воздвигнуть себе монумент, идея создать
музей пришлась ему как нельзя  более  по  душе.  Он  отправился  к  своему
старинному приятелю - помощнику  главного  чикагского  архитектора,  чтобы
обсудить с ним эту мысль.
     Торн  предпочел  неоклассицизм.  Ему  хотелось,  чтобы  здание  через
десятки лет не выглядело рухлядью. Долго и тщательно присматривался старик
к архитекторам, пока не остановил свой выбор на уверенном в себе и  полном
сил молодом человеке, которого порекомендовал Торну его друг.
     Приятель не подвел его. Он познакомил Торна с Фрэнком Райтом, и  план
создания музея немедленно начал претворяться в жизнь.
     Сегодня, почти сорок лет спустя,  музей  Торна  выглядел  по-прежнему
современно и восхитительно, как будто был  построен  неделю-другую  назад.
Музей расположился на  берегу  озера  Мичиган  и  фасадом  был  обращен  к
наиболее роскошным кварталам Мичиган-авеню. Ни одно соседнее сооружение не
превосходило красотой и элегантностью здание музея.
     Когда такси с сидевшей в нем Джоан Харт затормозило перед  музеем,  в
глаза ей бросились афиши, сообщающие о выставке полотен Эдварда Мюнха.  На
афишах была изображена наиболее известная и шокирующая  картина  художника
под названием "Крик". Вдруг Джоан как вкопанная  застыла  перед  картиной.
Она сочла ее за знак свыше и, вновь обретя утраченное вдохновение, вошла в
музей.
     Очутившись в огромном зале с устремленными к небу потолками, Джоан на
мгновение почувствовала себя крошечной и беззащитной. Но она твердо знала,
зачем пришла сюда, и собралась с духом. Гид направил Джоан  в  галерею  на
втором этаже, где  Чарльз  Уоррен  готовил  выставку  реликвий,  найденных
несчастным Бугенгагеном при раскопках в Бельвуаре.
     Уоррен, окруженный бесчисленными  планами  и  фотографиями,  объяснял
Анне Торн, как он предполагает расположить будущую  выставку.  Анна  давно
сделала для себя выбор, остановившись на музее, и частенько интересовалась
его делами. Но никогда еще Уоррен не наблюдал в  ней  такого  любопытства,
какое проявила Анна к находкам из Бельвуара.
     - Мы собираемся реконструировать катакомбы вон там, в конце. - Уоррен
указал на план. - По этому маршруту посетители будут переходить из галереи
в галерею, и даже издалека какая-то часть  катакомб  будет  всегда  видна.
Заканчивая маршрут, посетители пройдут по ним.
     - Заманчиво, - похвалила Анна.
     Уоррен благодарно заулыбался.
     - Да, мне тут сообщили, что после моего  отъезда  раскопали  кое-что,
называемое стеной Игаэля. После реставрации ее пришлют сюда. -  Он  указал
на еще одно помещение в плане. - Эту галерею я держу про  запас,  так,  на
всякий случай.
     После упоминания о стене Игаэля любопытство Анны достигло апогея.
     - А кто такой был этот Игаэль? - поинтересовалась она.
     - Весьма загадочная фигура, -  начал  объяснять  Уоррен,  -  монах  и
изгоняющий Дьявола. Предполагается, что он жил в XIII веке. Как повествует
легенда, однажды ему явился Сатана, и бедный монах сошел с ума.
     Уоррен ожидал, что Анна, подобно большинству людей, рассмеется, но, к
его удивлению, она даже не улыбнулась. И он продолжал:
     - Затем Игаэль заперся от всего мира. Лицо Сатаны  преследовало  его,
видимо, так неотступно, что монах решил нарисовать  Антихриста,  каким  он
его видел - от рождения и до падения, это был  единственный  выход,  чтобы
избавиться от наваждения.  -  Уоррен  вздрогнул.  -  Самого  Игаэля  никто
никогда больше не видел. Только его стену.
     - Я просто сгораю от нетерпения  взглянуть  на  нее,  -  взволнованно
произнесла Анна. Ученый как будто околдовал ее своим рассказом.
     - А теперь, - сказал Уоррен, снова указывая на план,  -  относительно
вашего любимого экспоната - Вавилонской блудницы! Ее мы  установим  здесь,
посреди галереи номер 4. Таким образом никто из посетителей  не  пропустит
ее.
     В галерею неожиданно вошла Джоан Харт.
     - Джоан, - удивленно и радостно воскликнул Уоррен. -  Отлично!  Когда
вы прилетели?
     - Прошлым вечером, - натянуто улыбнулась Джоан, пытаясь держать  себя
в руках, так рвалось наружу все то, ради чего она сюда пришла.
     - Анна, - обратился к жене Торна ученый, - это  Джоан  Харт,  молодая
женщина...
     - С вашего слайда, - закончила Анна.  Когда  дело  касалось  красивых
женщин, у нее срабатывала фотографическая память.
     Уоррен кивнул.
     - Да, стоящая рядом с Вавилонской блудницей.
     Анна хотела тут же съязвить на этот счет, но прикусила язык.
     - Я Анна Торн. А вы, видимо, пытались взять интервью у моего мужа.
     - Я уже взяла его.
     Уоррен взбесился.
     - Я же ясно сказал вам... - начал он.
     Но Джоан оборвала его:
     - Вы себе не представляете, насколько это было важно. И ваше "нет" не
могло остановить меня.
     - Вы, должно быть, умеете убеждать,  -  проговорила  Анна  уже  менее
дружелюбно. - А как вам вообще удалось к нему попасть?
     Джоан при желании могла вести себя вызывающе, и ей  вдруг  захотелось
подразнить Анну:
     - Я бросилась ему на шею! - воскликнула она. - Прямо в  его  огромной
сверкающей машине.
     - Да-а? - протянула Анна. - Я уверена, он был в восторге.
     - Ну, сначала  не  очень-то,  -  принялась  напропалую  врать  Джоан,
испытывая к Анне неосознанную неприязнь. -  Ваш  муж,  конечно,  не  очень
высокого мнения о репортерах, не так ли?
     - Он считает, что они существуют за счет несчастий  других  людей,  -
заявила Анна, голосом давая понять, что это также и ее мнение.
     Джоан расплылась в улыбке.
     - Как шакалы? - спросила  она,  пытаясь  выведать,  насколько  хорошо
осведомлена жена Торна.
     -  Отличное  сравнение,  -  парировала  Анна.  Лицо   ее   оставалось
бесстрастным.
     Уоррен не знал, как выпутаться из этой  ситуации,  и  сделал  попытку
сгладить разгоравшийся конфликт:
     - Джоан пишет в основном на тему археологии, - робко пояснил он.
     - Неужели? - ядовито улыбнулась Анна.
     В этот момент  визгливо  засигналил  карманный  биппер.  Уоррен,  как
правило, негодовал  на  это  маленькое  пискливое  устройство,  но  сейчас
обрадовался возможности выйти из конфликтной  ситуации  при  помощи  этого
миниатюрного аппарата.
     - Через минуту вернусь, - заверил он женщин.
     - А  знаете,  -  как  бы  между  прочим  заявила  Джоан.  -  Ваш  муж
несправедлив к прессе. Репортеры деликатно относились к его брату.
     - Что вы имеете в виду? - вскинулась Анна, не понимая, к чему  клонит
Джоан.
     - Отчет о гибели Роберта Торна  был  выдержан  в  очень  уважительном
тоне.  Хотя,  строго  говоря,  обстоятельства  его  смерти   были   весьма
необычными.
     - Разве? - спокойно заметила Анна. -  Я,  к  сожалению,  ни  разу  не
встречалась с братом Ричарда.
     Джоан изобразила на лице удивление.
     - Конечно, конечно! Что же это я все время забываю! Вы же вторая жена
Ричарда!
     - Мисс Харт, - начала терять терпение Анна.
     - А теперь позвольте мне  быть  с  вами  откровенной,  -  не  обращая
внимания на попытку Анны вмешаться, продолжала Джоан. - Марк - сын Ричарда
от первой жены, а Дэмьен - сын его брата. Получается, что вы не  являетесь
матерью ни одному из мальчиков!
     - Вы, должно быть,  пишете  для  какого-нибудь  женского  журнала!  -
взорвалась Анна.
     - А Дэмьен? - настаивала Джоан. - Что вы можете сказать  о  нем?  Что
это за мальчик? Нравится ли ему военная академия?
     Анна не успела ответить, так как в галерею ворвался Чарльз Уоррен.
     - Анна, - закричал он, - ни слова больше этой женщине! - Ученый грубо
схватил Джоан за плечи и подтолкнул к  дверям.  -  Вы  превратили  меня  в
посмешище, - с болью заговорил он. - Ричард в бешенстве!
     Терять Джоан было нечего.
     - Вы в опасности! - отчаянно воскликнула она хриплым голосом.  -  Все
вы!
     - Да что же это такое в вас вселилось? - Уоррен выталкивал  Джоан  из
галереи, подальше от Анны.
     - Я видела стену Игаэля! - вскричала  она,  будто  это  могло  что-то
объяснить.
     На Уоррена это не произвело никакого впечатления.
     - Мне все равно, что вы там видели!
     - Но вы _о_б_я_з_а_н_ы_ быть начеку! -  Джоан  вырвалась  наконец  из
тисков и повернулась к Анне. - Дэмьен...
     - Что Дэмьен? - резко спросила Анна.
     - Он... он... - залепетала Джоан и, внезапно  замолчав,  стремительно
бросилась вон из галереи. - Я не знаю! - крикнула она на ходу.
     Анна медленно повернулась к ученому.
     - Черт подери, что все это значит?
     Уоррен грустно покачал головой.
     - Понятия не имею. Христос любит нас всех. Но только очень немногие -
весьма необычные люди - по-настоящему любят Его!
     Он  был  серьезен,  но  Анне  его  замечание  показалось   невероятно
забавным. Улыбнувшись, она  крепко  обняла  ученого,  и  оба  вернулись  к
обсуждению будущей выставки, забыв о странной Джоан Харт, будто  ее  и  не
было вовсе.
     Однако несмотря на то, что и  Уоррен,  и  Анна  заподозрили  Джоан  в
безумии, она никогда еще не действовала так четко и целенаправленно.
     Преследуемая демонами и, как ей казалось, сама бросившаяся  по  следу
одного из них, Джоан точно знала, что ей делать.
     Выскочив  из  музея,  она  прямиком  направилась   в   бюро   проката
автомобилей, над дверями которого красовался  лозунг:  "Мы  изо  всех  сил
стараемся". Арендовав машину, Джоан тут  же  помчалась  на  север  Чикаго.
Через некоторое время она уже тормозила у военной  академии,  где  учились
Дэмьен и Марк. Шла тренировочная футбольная игра.
     Будь  игроки  на  футбольном  поле  несколько   старше,   неожиданное
появление  Джоан  могло  бы  стать  причиной  всеобщего   смятения.   Она,
безусловно, являлась самой красивой из всех женщин,  побывавших  здесь  за
последнее время, а напряжение, отразившееся на чудесном лице, добавляло ей
еще больше привлекательности.
     Однако сегодня здесь не было  никого,  кто  бы  мог  заметить  Джоан:
единственными зрителями  на  футбольном  поле  были  несколько  родителей,
которые подбадривали  своих  драгоценных  чад.  Расположившись  отдельными
группками, они целиком сосредоточились на игре.
     Заметить Джоан мог бы, конечно,  Нефф,  но  он  с  таким  напряжением
следил за ходом игры, будто ребята сражались за суперкубок.
     Рядом с Джоан  Харт  стоял  паренек,  который,  судя  по  форме,  был
курсантом. Профессиональным взглядом Джоан моментально  оценила  ситуацию:
мальчишка был какой-то хлипкий,  прыщавый,  на  нос  ему  сползли  очки  с
толстенными линзами. Все его внимание  было  поглощено  футбольным  полем.
Было совершенно очевидно, что один из игроков - его кумир. В иной ситуации
Джоан Харт с удовольствием побилась бы об заклад, чтобы  угадать,  кто  же
этот кумир. Но сейчас ей хотелось только одного: знать, играет ли  Торн  и
который  из  мальчиков  Дэмьен.  Под  тяжелыми  шлемами  было   совершенно
невозможно  разглядеть  лица  мальчиков.  Джоан  уже  собралась   спросить
прыщавого мальчишку, но в это время Нефф объявил перерыв в игре. Джоан  не
расслышала слов сержанта. Она легонько похлопала  подростка  по  плечу  и,
прервав его оцепенение, громко спросила:
     - Дэмьен Торн играет?
     Один из игроков неожиданно повернулся и впился глазами в спину  Джоан
Харт. Женщина  всем  телом  ощутила  этот  пронзительный  взгляд  и  резко
обернулась. Ей почудилось, что она уже видела эти злобные  желтые  кошачьи
глаза.
     Внезапно игрок сбросил свой шлем, и Джоан в ужасе отпрянула.  У  него
было такое же резко очерченное лицо, что и на картине в Эйкре.
     - Вон Дэмьен Торн, - указал хлипкий курсант,  но  Джоан  и  сама  уже
знала  это.  Она  безоговорочно  верила  в  существование   Дьявола,   но,
неожиданно узрев его в человеческом обличье, запаниковала и отступила.
     Джоан повернулась и, еле передвигая ноги, поплелась прочь с  игрового
поля, изо всех сил пытаясь выглядеть естественно. Но, не  успев  пройти  и
десятка шагов, она ощутила вдруг такой ужас, что побежала, все  быстрей  и
быстрей несли ее ноги. Так, не разбирая дороги, она  долетела  наконец  до
автомобиля.
     Ее обдало жарким потом, под лопатками, как  раз  в  том  месте,  куда
уставились жуткие желтые  глаза  Дэмьена  Торна,  горело.  Плюхнувшись  на
сиденье автомобиля, Джоан услышала резкий крик Неффа:
     - Торн, что уставился как баран на новые ворота?
     Лопатки перестали гореть. Джоан с трудом откопала в своей сумке ключи
зажигания, ткнула ими  в  замок  -  не  заводится,  еще  раз  -  опять  не
получилось. Наконец двигатель  заработал.  Зашуршали  по  гравию  шины,  и
машина покатилась прочь от Дэвидсоновской Академии.

     Джоан направлялась на север. По идее ей нужно было бы развернуться  и
ехать прямиком  в  Чикаго,  но  она  понимала,  что  там  ей  не  на  кого
рассчитывать.
     К  кому  обратиться  за  содействием?.  Чьей  помощью   Джоан   могла
заручиться в борьбе против мощной, хитрой и всепроникающей Силы?
     Она чисто механически продолжал крутить руль, полностью уйдя в  себя.
Подальше, подальше от этой страшной Академии.

     Некоторое   время   спустя    Джоан    поняла,    что    заблудилась.
Сосредоточившись, она огляделась и решила,  что  заехала  далеко  в  глубь
штата.  Кругом  раскинулись  бывшие  фермерские  угодья.  Местность   была
плоская, и Джоан  тут  же  вспомнились  крошечные,  гладкие  облатки,  что
выдавали в церкви по воскресеньям.
     Горизонт простирался до бесконечности. На триста шестьдесят  градусов
вокруг Джоан лежала замерзшая, унылая равнина. Дорога,  по  которой  катил
автомобиль, похоже, была единственной. Она рассекала  местность,  и  Джоан
подумала: "Как кинжал Бугенгагена".
     Внезапно налетел ураганный  ветер.  Несколько  деревьев  надломились.
Женщину  опять  пронзило  леденящее   чувство   страха.   Она   попыталась
сообразить, как ей вернуться в  Чикаго  или  хотя  бы  найти  какое-нибудь
пристанище на ночь.
     В этот момент движок  в  автомобиле  забарахлил  и,  спустя  какое-то
время, заглох.
     Так же внезапно затих и ветер. Некоторое время автомобиль еще катился
по инерции, затем застыл посреди дороги.
     Воцарилась абсолютная тишина. Вокруг не было ни одной живой души.
     Джоан еще раз надавила на педаль газа, подергала ключ зажигания.
     Ни звука в ответ. Она  взглянула  на  бензинный  индикатор.  Бак  был
наполовину заполнен.
     Выходит, причина не в этом.
     Внезапно она вспомнила, как погибли  Бугенгаген  и  Майкл  Морган,  и
почувствовала озноб. Но Джоан не смирилась. Крайнее  возбуждение  охватило
ее, бешено билось сердце,  кровь  стучала  в  висках.  Джоан  с  неистовой
поспешностью прокручивала в мозгу все  возможности  и  лихорадочно  искала
выход, понимая, что находится перед лицом смертельной опасности.
     Судорожно вздыхая, она начала бормотать какие-то  слова:  "Отче  наш,
сущий на небесах! да  святится  имя  Твое;  да  придет  Царствие  Твое..."
Молитва оборвалась. Джоан взглянула на дорогу. Никаких признаков жизни.
     И вдруг она заметила придорожный знак, хотя могла бы поклясться,  что
еще мгновение назад его тут не было. Старый  и  обшарпанный,  он  выглядел
так, будто торчал здесь со времен менестрелей.  Надпись  на  нем  гласила:
"Местечко Нэнси. Вкусно и по сходной цене".  И  затем  более  существенная
информация: "3 мили".
     Если  бы  Джоан  чуть-чуть  получше  знала  эту  местность,  она   бы
сообразила, что бесплодность этого  района  напрочь  исключает  какое-либо
"Местечко Нэнси". Но она предпочла поверить в то,  что  где-то  поблизости
находится уютный ресторанчик, где люди могут спокойно поесть, поболтать  и
вволю повеселиться.
     Ей нестерпимо захотелось туда, к людям.
     Джоан открыта дверцу и выбралась из  автомобиля.  Сильно  похолодало.
Она наклонилась, чтобы вытащить свое пальто, и вдруг  услышала  отрывистые
хлопающие звуки. Затем с крыши автомобиля донеслось странное царапанье.
     Джоан резко выпрямилась и замерла в ужасе. На крыше, не более  чем  в
двух дюймах от ее лица, сидел, нахохлившись, огромный черный ворон.  Он  с
ненавистью уставился на женщину.
     Джоан завизжала и,  споткнувшись,  еле  удержалась  на  ногах.  Ворон
пристально следил за ней - таким же пронизывающим  был  и  взгляд  Дэмьена
там, в Академии. Женщина замахнулась на ворона своим пальто,  но  огромная
птица даже не шелохнулась.
     Джоан захлопнула  дверцу  и  начала  натягивать  пальто,  не  отрывая
взгляда от ворона. Ворон сидел неподвижно, казалось, он пребывал в  полной
уверенности, что одним взмахом крыльев настигнет женщину.  Джоан  пятилась
все дальше и дальше, в сторону "Местечка Нэнси".  Вот  уже  от  ворона  ее
отделяли  добрых  сорок  ярдов.  Она  опустила  голову  и,  сцепив   руки,
пробормотала еще один отрывок из молитвы.  Как  заклинание  звучали  слова
Иисуса Христа из Евангелия от Луки: "А даю вам власть наступать на змей, и
скорпионов, и на всю силу вражию; и ничто не повредит  вам".  Затем  Джоан
еле слышно прошептала: "Слава Тебе,  Господи"  и  взглянула  вверх.  Ворон
у_л_е_т_е_л_.
     Джоан вскрикнула от радости. Значит, то, во что она верила, - правда!
Иисус _о_б_л_а_д_а_л_ силой, он смог изгнать зло!
     Но неожиданно ворон атаковал Джоан сзади, с отвратительным  карканьем
вцепился ей в волосы, глубоко вонзив свои когти.
     Джоан истошно закричала. Она молотила  по  птице  руками  и  пыталась
оторвать ее от своей головы, но ворон в кровь исклевал ей руки.
     Сверкая глазами, в которых все ярче и ярче разгоралось адское  пламя,
ворон вцепился своим желтым клювом в залитое слезами лицо Джоан  и  терзал
его до тех пор, пока лицо не превратилось в страшное кровавое месиво.
     Собрав остатки сил, Джоан со стоном  подняла  голову,  обратившись  к
небу, но она не могла больше его видеть: на месте глаз зияли изодранные  в
кровь  пустые  глазницы.  Женщина  умоляла  избавить   ее   от   страшной,
нечеловеческой боли.
     Внезапно ворон, расправив крылья, взмыл высоко в небо. Клочья волос и
кожи Джоан все еще свисали с его когтей.
     Еле живая, Джоан споткнулась и соскользнула с  дороги  в  наполненную
грязью яму. Силы оставили ее, и она затихла.
     Вдруг откуда-то послышался звук, похожий на шум мотора. Вниз по  реке
двигался грузовик. Он быстро приближался.
     Джоан подняла голову. Возможно ли это? Она с трудом поднялась на ноги
и попыталась выбраться на дорогу. Огромный  восемнадцатиколесный  грузовик
был совсем близко. Джоан крикнула из последних сил, моля о помощи.
     Человеческий  слух  устроен  весьма  своеобразно.  Если  звук   резко
обрушивается на вас,  то  практически  невозможно  определить,  откуда  он
доносится: спереди или сзади.
     У Джоан Харт не было больше глаз. Когда  грузовик  внезапно  вынырнул
из-за поворота, водитель успел заметить  жуткую,  перепачканную  кровью  и
грязью  женщину.  Она  стояла   посреди   дороги,   _о_б_р_а_т_и_в_ш_и_с_ь
л_и_ц_о_м_  в   _п_р_о_т_и_в_о_п_о_л_о_ж_н_у_ю_   о_т_   г_р_у_з_о_в_и_к_а
с_т_о_р_о_н_у_.
     Водитель не успел затормозить.
     Грузовик врезался в Джоан Харт, взметнув ее в воздух. Женщина  умерла
раньше, чем ее тело упало на асфальт.
     Грузовик, проскрежетав тормозами, остановился в сотне ярдов от тела.
     Наступившую тишину нарушали лишь глухой рокот мотора и  пронзительное
карканье ворона. Круг за кругом, он поднимался все выше до тех  пор,  пока
не растаял вдали, в темнеющем синем небе.

                                    4

     Едва ли на всей территории Соединенных Штатов отыщется  второй  такой
уголок, подобный краю Озер в штате  Висконсин;  многие  знатоки  при  этом
небезосновательно полагают,  что  жемчужиной  этого  края  является  озеро
Женева. Расположено оно на редкость удачно и достаточно близко  к  Чикаго,
чтобы стать для его богатых жителей центром зимних развлечений, и в то  же
время на определенном  расстоянии,  которое  отпугивало  в  праздничные  и
выходные дни основную массу населения этого города.
     Зимний дом Торнов, или, как его еще называли, "озерный  уголок",  был
построен из дерева. Дом был  внешне  стилизован  под  охотничью  избу.  Но
внутри его имелись такие удобства, которые  были  по  карману  лишь  очень
обеспеченным людям. Например, внутренняя телевизионная  система  слежения.
Как и многие богатые люди, Ричард Торн  имел  все  основания  остерегаться
кражи детей. В довершение всего рядом с домом была оборудована вертолетная
площадка.
     "Озерный уголок" был снабжен также одной  из  самых  сложных  частных
телефонных систем, имеющихся в США. Конечно, Торн запросто мог  отказаться
от всех звонков, за  исключением  телефонного  вызова  от  президента  или
госсекретаря.  Но,  как  человек,  облеченный  властью,   он   предпочитал
оставаться в пределах досягаемости.
     На этот раз в доме на озере  Женева  собралась  неизменная  компания:
сами  Торны,  их  друзья  и  деловые  знакомые.  Предстояло  отпраздновать
тринадцатилетие мальчиков. Торнам нравилось устраивать вечеринки, особенно
же они любили отмечать семейные торжества.
     Хотя настоящий день рождения Дэмьена был шестого июня, с тех пор, как
он вошел в семью своего дяди, дни рождения мальчиков праздновались в  один
и тот же день. Многие знакомые Торнов решили, что подобное совмещение двух
праздников задумано просто  удобства  ради.  И  лишь  Ричард  помнил,  что
безумный поступок  его  брата  Роберта  каким-то  образом  связан  с  днем
рождения Дэмьена.
     Накануне торжества вечером Марк и Дэмьен устроились в  гостиной.  Они
играли. Обычно Дэмьен всегда  выигрывал.  Но  в  этот  раз  Марк,  похоже,
обскакал брата. Марк совершенно спокойно  относился  к  своим  проигрышам,
если в сражении участвовал только Дэмьен. Однако стоило кому-то из  других
сверстников  вырвать  победу  у  него  или  у  Дэмьена,  Марк  моментально
заводился. Когда же дело касалось только братьев,  проигрыш  не  имел  для
Марка ни малейшего значения.  Возможно,  это  объяснялось  тем,  что  Марк
всегда подсознательно помнил о трагическом прошлом брата.  Он  всегда  был
невероятно деликатен, даже в младенчестве, теперь же, по-своему заботясь о
Дэмьене, Марк самозабвенно отдавал брату все самое лучшее.
     Мальчики расположились  перед  пылающим  кирпичным  камином  огромных
размеров  и  бросали  игральный  кубик.  Тишину  в  зале  нарушали  только
потрескивание поленьев и стук фишек на игральном столе. Высоко над камином
висело чучело оленьей головы. Ричард застрелил оленя как раз  в  тот  год,
когда был построен этот дом. Еще была жива его первая жена Мэри, и  теперь
даже  мимолетный  взгляд  на  чучело  вызывал  в  Ричарде  грусть.   Мэри,
ненавидевшую любое убийство, охватило в ту ночь страшное смятение при виде
туши убитого оленя, которую Ричард тащил от ручья в Лэнд Роувер.  Убийство
животного и твердое  намерение  Ричарда  иметь  чучело  головы  оленя  над
камином привело к их единственной серьезной ссоре. Мэри была настолько  не
в себе, что нарушила неписаное правило:  ограничиваться  предметом  спора.
Она пошла дальше и припомнила мужу чуть ли не  все  его  прегрешения.  Всю
неделю потом Ричард побаивался, как бы Мэри не ушла от него, но через свое
упрямство  так  и  не  смог  переступить:  он-таки  смастерил   чучело   и
взгромоздил его над камином.
     Когда Анна, впервые заметив голову оленя, спросила о ней мужа, Ричард
ограничился рассказом об охоте, где застрелили этого  самца.  О  ссоре  со
своей первой женой Ричард никогда бы не решился заговорить с  Анной.  Хотя
порой сам себе удивлялся: ведь его вторая жена при всей  ее  женственности
испытывала  почти  мужскую  страсть  к  любому  "кровавому"  виду  спорта.
Совершенно очевидно, что Анна разделила бы увлечение Ричарда, заняв в  том
давнишнем, беспокоящем его инциденте позицию мужа.
     Мальчики так увлеклись игрой, что  не  заметили,  как  Анна  вошла  в
гостиную.  Некоторое  время  она  молча  наблюдала  за  ними.  "Какие  они
замечательные", - подумалось ей. Наконец она нарушила молчание:
     - Эй вы, двое, уже поздно. Завтра такой день...
     Марк, которому впервые за этот вечер пришло везение, поднял  глаза  и
попросил:
     - Мам, мы почти закончили. Еще пару минут, хорошо? Ну, пожалуйста!  -
Он обратился к брату за поддержкой. Лукаво прищурившись, Дэмьен возразил:
     - Пошли, Марк. Раз мама говорит, что пора спать, значит,  так  оно  и
есть.
     Анна улыбнулась. Улыбнулся и Марк.
     - У меня идея, - начал он. - Почему бы нам на ночь не оставить  доску
здесь, прямо так - не убирая?
     Все засмеялись. Поцеловав мальчиков, Анна выключила свет  и  ушла.  А
братья отправились наверх по деревянной лестнице в свои спальни.
     - Дэмьен, - заговорил Марк, - я хотел у тебя кое-что спросить.
     - Это очень важно? - акцентируя в голосе  томную  усталость,  обронил
Дэмьен. В этот момент  он  точно  спародировал  занудливого  и  брюзжащего
бизнесмена. Марк рассмеялся.
     - Конечно, нет.
     - Ладно, валяй, - милостиво разрешил Дэмьен.
     - Что за дела у вас с Неффом?
     Чего угодно ожидал Дэмьен, но только не этого вопроса. Он внимательно
взглянул на брата и холодно спросил:
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ну, - протянул  Марк,  остановившись  наверху  у  лестницы,  -  мне
кажется, он все время за тобой наблюдает. Это как-то странно.
     - Да, пожалуй, - согласился Дэмьен. Он прошел по темному  коридору  к
своей комнате и открыл дверь. Потом повернулся к  Марку,  наблюдавшему  за
ним: - Нефф - сержант. А сержанты все странные. Ты что, не  знаешь?  -  Он
драматически поклонился и вдруг улыбнулся, давая понять, что шутит.  Затем
театрально произнес: - Спокойной ночи! - И исчез в своей спальне.
     Гости прибыли вечером на  следующий  день.  Здесь  были  и  Бухер,  и
Пасариан с Ахертоном, и доктор Уоррен. Даже из  Академии  несколько  ребят
умудрились добраться сюда на торжество.
     Посреди просторной и ярко освещенной столовой в  окружении  друзей  и
гостей стояли Марк и Дэмьен. Они зажали глаза ладонями. Приглушили свет. В
столовую доносились изысканнейшие ароматы из великолепной  буфетной  залы,
где был накрыт длинный  узкий  стол.  Этот  стол  XVI  века  долгое  время
принадлежал ордену фламандских монахов. Как-то во время визита в монастырь
Святого  Симона  Ричард  Торн  обратил  внимание  на  антикварный  стол  и
мимоходом заметил своему близкому другу из  семейства  Херстов,  что  этот
старинный предмет ему очень понравился. Спустя несколько недель  стол  был
доставлен в Чикаго вместе с запиской  следующего  содержания:  "Как-нибудь
угостишь меня за  этим  столом".  Поначалу  Ричард  пребывал  в  некотором
замешательстве от подобной щедрости друга. Но подарок тем не менее  принял
и через некоторое время переправил его в Лейксайд.
     Теперь же, стоя посреди зала, стол выдерживал немалую тяжесть:  здесь
были и копченая индейка, и деревенский окорок, и  потрясающий  ростбиф,  и
куча всяких салатов - словом, все то, что так необходимо двум крепким юным
паренькам, дабы набраться сил и превратиться в мужчин.
     Не хватало только десерта, и его вот-вот должны были подать.
     - А можно уже посмотреть? - проговорил Марк, все еще зажимая ладонями
глаза.
     - Пока нет, - ласково ответила Анна.
     Из соседней комнаты донеслись поющие мужские голоса:
     - С днем рождения! С днем рождения!
     - А теперь? - не унимался Марк.
     - С днем рождения, Марк и Дэмьен! - пропели мужчины.
     - Можно! - волнуясь, воскликнула Анна, и оба мальчика тут  же  отняли
руки от лица.
     Они увидели торт таких размеров, что им одним можно  было,  наверное,
накормить досыта всю Дэвидсоновскую Академию. Торт был трехъярусным, а его
верхушка походила  на  озеро  Женева,  если  на  него  взглянуть  из  окна
столовой. По поверхности  озера  из  сахарной  ваты  катались  на  коньках
буковки-человечки  в  длинных  пальто  и  шарфах:  женщины  в  хорошеньких
шляпках, мужчины в цилиндрах. Все  эти  конькобежцы  конца  прошлого  века
застыли на месте, освещенные, будто  фонарями  вокруг  катка,  тринадцатью
свечами. Создатель этого торта обычно оформлял к рождеству  витрины  самых
фешенебельных чикагских магазинов.  Но  тут  его  убедили  применить  свое
искусство в новой области. И он создал нечто, что несомненно явилось самым
восхитительным и, возможно, наиболее дорогим тортом  ко  дню  рождения  из
всех когда-либо существовавших.
     Марк  восторженно  захлопал  в  ладоши,  Дэмьен  заулыбался.  Грянули
аплодисменты.
     - Фантастика! - воскликнул Марк.
     - С днем рождения, мои  дорогие  мальчики!  -  Анна  обняла  Марка  и
Дэмьена и расцеловала их.
     Марк не мог  больше  сдерживать  свое  любопытство,  он  вырвался  из
объятий Анны и бросился к торту, который как раз водрузили на стол. Следом
за ним кинулся к столу и Дэмьен.
     В зал вошел Бухер, пропустивший церемонию поздравлений.  Его  одолела
мучительная мигрень, и он пытался избавиться от нее, отлежавшись  в  одной
из комнат.
     Анна первая заметила Бухера и сочувственно улыбнулась.
     - Ну как, получше, Поль? - поинтересовалась она.
     - Да, намного, спасибо, - ответил  Бухер.  Но  сведенное  болью  лицо
выдавало его состояние. - Последние дни я был страшно занят,  -  признался
он и поглядел в другой угол на Ахертона,  стоявшего  рядом  с  мальчиками.
Марк восхищенно разглядывал маленькие  фигурки  на  торте,  а  Дэмьен  тем
временем успел засунуть в сахарный лед палец и весь вымазался.
     - Мам! Мистер Бухер! Подите сюда, посмотрите же! -  крикнул  Марк,  с
трудом отрывая взгляд от этого произведения искусства.
     Анна улыбнулась и подошла к  Марку,  а  Бухер  направился  в  сторону
Дэмьена, который стоял, прислонившись  плечом  к  стене.  Мальчик  заметил
приближение Бухера, улыбнулся и вежливо кивнул, надеясь, что  тот  пройдет
мимо. Дэмьена не устраивала перспектива заниматься болтовней со взрослыми,
ведь поблизости находился такой роскошный торт!
     - Как к вам относятся в Академии, Дэмьен? - спросил Бухер.
     Дэмьен вздрогнул.
     - Хорошо, мистер Бухер.
     - А сержант Нефф?  Он  как?  -  продолжал  спрашивать  Бухер.  Дэмьен
заинтересовался.
     - Вы его знаете? - удивился мальчик. Растерянность была  написана  на
его лице.
     Бухер рассмеялся и положил руку на плечо Дэмьену.
     - Я спросил о нем только потому, что наблюдаю за  вами,  -  улыбаясь,
пояснил Бухер. Дэмьен не  знал,  что  и  ответить.  Он  смутился  и  снова
уставился на торт. От Бухера, похоже, было трудно отделаться.  -  Скажите,
пожалуйста, Дэмьен, - опять начал тот, - а знаете ли вы, чем я занимаюсь в
"Торн Индастриз"?
     Дэмьен взглянул на него и отрицательно покачал головой:
     - Не совсем, сэр. -  Мальчику  казалось,  что  его  глаза  достаточно
красноречиво выражают скуку, но деликатность не позволяла  резко  оборвать
разговор. Между тем Бухер продолжал:
     - А вам следует знать о  "Торн  Индастриз"  абсолютно  все.  В  конце
концов ведь однажды компания станет вашей.
     - И Марка, - поправил его Дэмьен.
     - "Вашей" - я имел в виду вас обоих, - уточнил Бухер. "Этот мальчик -
не дурак, - подумалось ему. - Такту и дипломатии обучен  прекрасно".  -  А
почему бы вам не зайти  как-нибудь  на  завод?  Поглядеть  на  все  своими
глазами?
     Предложение показалось Дэмьену заманчивым.
     - А можно я приду с друзьями? - спросил он. И тут же представил себе,
как они под  видом  экскурсии  на  целый  день  отделаются  от  занятий  в
Академии.
     - Конечно, конечно, - тут же согласился Бухер, делая при этом широкий
жест политика, только что удачно завершившего дело чрезвычайной важности.
     В это время Ричард Торн постучал серебряной ложечкой по  хрустальному
бокалу; этот звук  заставил  всех  разом  замолчать.  Гости  расселись  за
столом, и Ричард поднял свой бокал:
     - Именно в такие моменты  хочется  поднять  бокал  за  нашу  удачу  и
поблагодарить судьбу за все, что мы имеем.  Потому  что  мы  действительно
имеем очень многое. Торны - особая семья. И очень важно, что мы используем
свое привилегированное положение, как мне кажется, правильно и  мудро.  Мы
ни на минуту не должны  забывать:  так  было  всегда,  но  все  это  может
оборваться,  если  мы  не  будем  много  и  упорно  трудиться,  дабы  быть
достойными того, что нам оставлено. Это все, что я  хотел  сказать.  Марк,
ты, конечно, будешь рад услышать, что  я  не  собираюсь  тут  выступать  с
речью.
     - Но ведь ты как раз только что с  ней  выступил,  папа,  -  возразил
Марк, и все рассмеялись. Ричард жестом призвал гостей к молчанию.
     - Хотя мне действительно надо сказать еще кое о чем...  -  За  столом
раздались дружные и нарочитые стоны. - Помогите! -  театрально  воскликнул
Ричард; - Я чувствую себя как победивший адмирал Нельсон!
     На этот раз все покатились со смеху. Счастливые  слезы  выступили  на
глазах Ахертона, а Чарльз Уоррен ухмылялся, как Чеширский кот.
     Ричард, как ни в чем не бывало, продолжал:
     - Я все-таки скажу, как бы вы ни пытались меня остановить.  -  Он  на
мгновение  замолчал  и  для  пущего  эффекта  затаил  дыхание.  А   затем,
заскользив по паркету, закричал: - Все к окну!
     Несколько  озадаченные,  гости  бросились  за  ним.   Однако   первым
подскочил к отцу Марк,  обожавший  сюрпризы  и  надеявшийся  на  очередную
забаву.
     - Пожалуйста, выключите свет, - попросил Ричард, когда  вся  компания
собралась у широкого окна. Комната  погрузилась  во  мрак.  Деньги  творят
чудеса! Снаружи в темном ночном небе, как по мановению волшебной  палочки,
вспыхнул фейерверк. Это был один из самых ярких и  красочных  фейерверков,
когда-либо виденных присутствующими. Зеленые, голубые,  желтые  и  красные
радужные брызги рассыпались по  небу,  превращая  ночь  в  неоновый  день.
Взлетали ракеты, оставляя  за  собой  хвосты  огненных  брызг;  шипя,  они
взрывались где-то в полутора сотнях футов над  озером.  И  вдруг  вся  эта
полыхающая феерия каким-то образом распалась на огромные красочные  буквы:
С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МАРК И ДЭМЬЕН!
     Все ошеломленно замерли и тут же принялись неистово хлопать в ладоши,
обниматься и целоваться.
     - В это невозможно поверить, папа! - воскликнул  Марк,  бросившись  к
отцу, чтобы обнять его.
     Дэмьен улыбался. Он, пожалуй, был так же взволнован, как и  Марк,  но
не считал нужным выражать свои чувства подобным образом. Его  эмоции  были
глубоко запрятаны и всегда строго контролировались.
     Единственным человеком, оставшимся ко  всему  этому  пиротехническому
зрелищу совершенно безразличным, был Бухер.  Он  стоял  позади  Дэмьена  и
пытался опять поговорить с ним. Склонившись над мальчиком, он зашептал ему
на ухо:
     -  Тринадцатилетие  юноши  многие  расценивают  как  начало   половой
зрелости. Мужского начала. Евреи, например, называют его "бар митцвах".  В
переводе с иврита это означает "Сын Долга", или "Человек Долга".
     Дэмьен никак не мог понять, что  имеет  в  виду  Бухер.  Но  мальчику
ничего не оставалось, как продолжать игру в вежливость.
     - Неужели? - спросил он, все еще не отрывая взгляда от фейерверка.
     - Ты также будешь отмечен,  -  произнес  Бухер.  Дэмьен  обернулся  и
поглядел на него. Глаза их встретились. Бухер мягко  заговорил,  он  почти
завораживал своим голосом: - Извини, мне придется процитировать из Библии:
"В "Первом Послании к коринфянам" говорится: "Когда я  был  младенцем,  то
по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а
как стал мужем, то оставил младенческое".  Время  придет,  и  ты  оставишь
"младенческое" и столкнешься с тем, "кто ты".
     - А кто я?
     Бухер кивнул.
     - Великий момент, Дэмьен. Ты, должно быть, уже чувствуешь его.
     Дэмьена охватило волнение. Поначалу он решил,  что  Бухер  добивается
его расположения, чтобы как-то польстить Ричарду. Но именно  Бухер  только
что выразил словами то глубокое  беспокойство,  которое  испытывал  Дэмьен
последние несколько месяцев.
     - Думаю, что да, - медленно  произнес  Дэмьен,  -  я  чувствую...  не
уверен, но я ощущаю... что-то происходит со  мной...  _с_о_б_и_р_а_е_т_с_я
произойти...
     - Предчувствие судьбы, не так ли? - улыбнулся Бухер. - Оно у  всех  у
нас есть. И у твоего отца, и у Билла Ахертона... и у меня. - Он  помедлил,
а затем с какой-то нарочитой драматичностью в голосе произнес:  -  Я  тоже
сирота, ты этого не знал?
     Дэмьен отрицательно покачал головой.
     -  Поэтому  я  мог  бы  помочь  тебе  преодолеть  возможные   будущие
препятствия. Кстати, ты ведь начал предчувствовать свою судьбу с  прошлого
июня, не так ли? Когда наступил твой _н_а_с_т_о_я_щ_и_й_ день рождения...
     Дэмьен был ошеломлен, но не успел  он  открыть  рот,  как  их  позвал
Ахертон:
     - Эй вы, двое! Присоединяйтесь к нам!
     Церемония по разрезанию торта была в самом разгаре.
     - Дэмьен, иди же сюда! - нетерпеливо  окликнул  брата  Марк.  Он  уже
готовился задувать свечи.
     - И не забудьте загадать желание! - напомнила мальчикам Анна..
     Дэмьен бросился к Марку, испытывая облегчение от того, что  отделался
наконец от Бухера. Слишком тягостным  казалось  мальчику  общение  с  этим
человеком.
     Марк и Дэмьен набрали в легкие воздух и, стремительно  выдохнув  его,
задули все тринадцать свечей, расставленных на торте.
     - Молодцы, мальчики, - воскликнула Анна. - Разрезайте теперь торт.  А
то мы все жутко проголодались!
     - Да, пока мы не начали есть, - заметил Дэмьен, - у меня тут  кое-что
есть для Марка. - Он полез в карман.
     - Ба-а, - хитро протянул Марк, - и я кое-что забыл отдать тебе.  -  С
трудом сохраняя подобие серьезности, он тоже засунул руку в карман.
     Размерами и очертаниями подарки мальчиков походили друг на друга  как
две капли  воды.  Даже  оберточная  бумага  была  одинаковой.  Марк  начал
смеяться:
     - Если ты приготовил для меня...
     - То же самое, что я приготовил для тебя, - перебил его  Дэмьен.  Они
взглянули на Анну и воскликнули:
     - Мам!
     Счастливо улыбаясь, Анна наблюдала за мальчиками, которые нетерпеливо
распаковывали подарки. Наконец  они  вытащили  наборы  красивых  армейских
ножичков. На  сверкающих  клинках  была  выполнена  гравировка.  Раздались
одобрительные возгласы.
     - Я как раз такие хотел! -  воскликнул  Марк  и  легонько  подтолкнул
брата локтем.
     - Я тоже! - заявил Дэмьен.
     Мальчики решили обновить свое сокровище и разрезать праздничный торт.
Но прежде чем они приступили к этому,  Дэмьен  своим  ножичком  неожиданно
срезал с верхушки торта одного конькобежца.  Затем  вдвоем  с  Марком  они
вонзили ножи глубоко в торт под одобрительные возгласы окружающих.

     На следующее утро лучи яркого солнца, отражаясь и дробясь  в  ледяном
панцире озера Женева, заливали все вокруг сверкающим, радужным сиянием.
     На свои собственные средства природа устроила восхитительное  дневное
шоу, перещеголяв вчерашний вечерний фейерверк.
     Из озера вытекала речка; изгибаясь, она убегала далеко в лес.  Именно
здесь проходила сегодня хоккейная битва.
     К полудню игра была  в  разгаре.  Хоккейные  команды  составились,  в
основном, из служащих "Торн Индастриз".
     На первый взгляд  казалось,  что  хоккей  на  свежем  воздухе  -  это
всего-навсего чудесное  развлечение.  Но  и  Ахертон,  с  его  потрясающим
внутренним  чутьем,  и  Бухер,  бесконечно  чуткий  к   любому   изменению
эмоциональной  температуры,  прекрасно   сознавали,   что   происходит   в
действительности. По  ряду  причин  хоккей  в  компании  "Торн  Индастриз"
воспринимался как средство продвижения по служебной лестнице. Ричард  Торн
- человек глубоко порядочный - без сомнения  был  бы  невероятно  поражен,
если бы  узнал,  что  в  нижних  эшелонах  власти  его  компании  классный
хоккейный игрок считается очень важным лицом, что его  молодые  и  ретивые
служащие время от времени проводят свои субботние дни  на  озере  дю  Лак,
тренируясь под руководством стареющего канадского экс-чемпиона.
     Сегодня день выдался на редкость удачным. Все были  полны  сил,  даже
пожилые служащие вышли на площадку, пытаясь укротить холод.
     Здесь  же  присутствовали  и  жены,  разодетые  в  пестрые  шерстяные
шапочки, шарфики и варежки,  теплые,  мягкие  сапожки;  каждая  стремилась
сегодня походить на девушку из мечты, которой  когда-то  грезил  любой  из
присутствующих  мужчин  и   которая   почудилась   ему   либо   на   катке
Рокфеллеровского центра, либо на льду одного из местных озер.
     Дэмьен и Марк были  капитанами.  Они  бросили  жребий,  кому  первому
предстоит набирать команду. Жребий пал на Дэмьена.  Он,  конечно,  тут  же
воспользовался случаем и  первым  выбрал  своего  приемного  отца.  Ричард
забавно раскланялся, выказывая нарочитую гордость тем,  что  его  отметили
первым, а затем присоединился к Дэмьену.
     Марк начал с Ахертона. Строго говоря, игроком тот  был  неважным,  но
недостатки с лихвой восполнялись  энтузиазмом  Билла.  Ахертон  благодарно
улыбнулся и заскользил в сторону Марка. Следующим  Дэмьен  выбрал  Бухера.
Возможно, это был  своего  рода  ответный  шаг  после  вчерашнего,  такого
необычного, разговора. Или Дэмьен вдруг осознал, что Бухер был  из  породы
тех, с кем надо играть в одной команде, а не  против.  Бухер  стремительно
бросился к Дэмьену и Ричарду, обдав их веером ледяных осколков.
     Следующий свой  выбор  Марк  остановил  на  Пасариане.  Ему  нравился
индеец, хотя, по большому счету, от Пасариана был такой же  толк,  что  на
скачках - от задумчивой кобылы.  Но  дух  индейца  компенсировал  неумение
играть. На льду он творил чудеса. Пасариан так умел подбадривать  игроков,
что команда неизменно одерживала победу.
     Наконец команды были сформированы, очерчены  края  площадки,  и  игра
началась.
     Бухер был умелым игроком, всегда уверенным в себе и идущим  напролом.
Видимо, он много  и  упорно  тренировался.  Ричард  держался  в  тени,  не
выказывая желания играть виртуозно и попасть в центр внимания. Он наблюдал
за Бухером и вдруг понял: у Поля начисто отсутствует  понимание,  что  все
это - просто игра. Охотничий азарт Бухера насторожил  и  испугал  его.  Он
исподтишка принялся наблюдать за своим приемным сыном.
     Даже  в  этой  любительской  игре  Дэмьен  выказывал   поразительное,
особенно для мальчика его лет, мастерство. Мелькая то здесь,  то  там,  он
наслаждался  борьбой,  сверкал  лезвиями  коньков,   выписывая   на   льду
замысловатые фигуры. Все восхищенно наблюдали  за  ним;  Дэмьен,  ловко  и
умело орудуя клюшкой, большую часть времени не выпускал шайбу, и, несмотря
на все усилия соперников, именно он определил ход игры.
     Чарльз Уоррен предпочел сегодня не играть. Вместо этого он проковылял
на своих коньках к краю реки, окончательно притомившись, стряхнул  снег  -
следы последнего падения - и  неуклюже  заскользил  туда,  где  Анна  Торн
возилась у большой передвижной жаровни. Все слуги были  отпущены,  поэтому
здесь царила на редкость непринужденная  атмосфера.  Анна  состряпала  уже
целую гору гамбургеров, булочек с сосисками и жареного на углях мяса  -  и
все это так быстро и толково, будто родилась настоящей кухаркой.
     Заметив Уоррена, жена Ричарда крикнула:
     - Что вы хотите?
     - Булочку с сосиской, - запыхавшись, бросил  Уоррен.  Анна  протянула
ему одну.
     - Все?
     - Для начала все,  -  заявил  Уоррен.  -  Я  так  проголодался,  что,
наверное, съел бы все ваши сосиски.
     Он проглотил за один прием полбулочки и водрузил на оставшуюся  часть
целую горку лука с соусом.
     - Я читала о вашей приятельнице  в  газетах,  -  заговорила  Анна.  -
Конечно, бесполезно сейчас об этом говорить, но я очень сожалею.
     Уоррен кивнул:
     - Я никак не пойму, что могло там произойти...
     Но Анна уже отвернулась, продолжая наблюдать за игрой.
     Уоррен дожевал остатки булочки с сосиской  и  воровато  потянулся  за
следующей.
     Никто из присутствующих не заметил  гигантского  черного  ворона.  Он
уселся на ветвях высокого темного дерева всего в двадцати  футах  от  них.
Ворон разглядывал людей холодными, пронзительными глазами.
     Ричард  тем  временем  передал  точный  пас  Дэмьену,  тот  аккуратно
перехватил его своей клюшкой. Ахертон, неуклюжий в хоккейной форме,  играл
защитником. Он двинулся вперед, пытаясь остановить мальчика.
     Дэмьен, наслаждаясь  игрой  и  скоростью,  прорвался  вперед.  Ни  на
секунду не сомневаясь,  что  обыграет  старика,  он  устремился  прямо  на
Ахертона. Тот поскользнулся и, с трудом удержав равновесие, весь  съежился
и закрыл глаза, ожидая столкновения.
     Дэмьен, однако, в самое последнее мгновение  проделал  восхитительный
пируэт вокруг Ахертона и с огромной скоростью помчался вперед  к  воротам.
Когда он выполнял свой эффектный трюк, лед слегка треснул.
     Ахертон открыл глаза и попытался уяснить, что  же  произошло.  Дэмьен
будто испарился. Ахертон обернулся и увидел рвущегося к воротам  мальчика.
То и дело  спотыкаясь,  старик  пересек  площадку  и  заковылял  вслед  за
Дэмьеном.  Незаметная  поначалу  трещина  позади   Ахертона   стремительно
расширялась.
     Вот она  уже  опередила  старика  и  догнала  Дэмьена.  Лед  под  ним
захрустел.
     Бухер первый заметил это и рванулся к обоим игрокам.
     Внезапно   раздался   зловещий   хруст,   трещина   вокруг   Ахертона
превратилась в широкую полынью. Игроки в ужасе застыли  на  своих  местах.
Зрители с берега что-то кричали.
     Наконец Бухер добрался до Дэмьена, обхватил его за пояс, приподнял  и
швырнул в безопасное место. Сам он при этом находился всего  в  нескольких
дюймах от трещины.
     Ахертон испугался. Он  понимал:  происходит  нечто  ужасное,  но  был
бессилен что-либо предпринять. Старик не успел вовремя переступить трещину
на льду.
     - Билл! Держись! - крикнул Торн и бросился к Ахертону.
     В застывшем воздухе опять раздался треск. Он походил на хруст костей.
Лед вокруг Ахертона разломился на отдельные кусочки. Старик  на  крошечном
ледяном островке посреди холодной и темной  реки  оказался  отрезанным  от
берега.
     Трещина тем временем расползалась и расползалась. На  противоположной
от трещины  стороне  сбились  в  кучу  игроки.  Они  протягивали  Ахертону
хоккейные клюшки, предлагая ему уцепиться за них. Но  все  было  напрасно.
Крошечный ледяной островок накренился под весом старика, и  Ахертон  начал
соскальзывать к его краю прямо в темный водоворот.
     Анна  зажала  рот,  чтобы  не  закричать.  Она  поняла,  что  вот-вот
произойдет страшная, непоправимая беда. Дэмьен рвался из  объятий  Бухера.
Полный отчаяния, он стремился  помочь  старику,  но  Бухер  крепко  держал
мальчика.
     - Прыгай! - кричал Пасариан.
     Но  было  уже  слишком  поздно.  Плавучая   льдина   под   Ахертоном,
накренившись, выскользнула  из-под  него  и  вместе  со  стариком  ушла  в
булькающую темную поверхность.
     Несколько секунд  Ахертона  не  было  видно.  Внезапно  он  вынырнул,
судорожно  хватая  ртом  воздух.  Мужчины  цепочкой  легли  на  лед.  Торн
протягивал руки, пытаясь дотянуться до пальцев Ахертона.
     Голова старика едва-едва поднималась  над  водой.  Глаза  были  полны
ужаса. Ахертон судорожно цеплялся за  лед,  пытаясь  выкарабкаться.  Кровь
струилась из расцарапанных ладоней. Он издал душераздирающий крик,  и  тут
же поток подхватил его и утянул вниз. Старик исчез под водой.
     Люди на льду словно окаменели. Они не верили собственным глазам.
     И вдруг прямо под Торном появилось лицо, плотно прижатое к внутренней
поверхности льда. Это был Ахертон. В его широко  открытых  глазах  застыла
мольба. Окровавленными кулаками он пытался снизу пробить  лед.  Послышался
странный звук, отдаленно напоминающий крик, и Ахертона, из  последних  сил
цепляющегося за ледяной панцирь, опять утянуло стремительным потоком.
     Какое-то время присутствующие еще могли по розовому  кровавому  следу
подо льдом проследить страшный путь старика. В  отчаянии  люди  бегали  по
льду, следуя за замерзающим и тонущим Ахертоном.  Пытаясь  проломить  лед,
они  колотили  своими  клюшками  по  застывшей  поверхности  реки,   чтобы
пробиться к погибающему человеку.
     Дэмьен вырвался, наконец,  из  объятий  Бухера  и  помчался  ко  всем
остальным. Тори лезвиями коньков пытался разбить лед.
     Ахертон начал задыхаться.  Сквозь  призму  толстого  льда  он  смутно
распознавал очертания людей, суетящихся на поверхности, до него доносились
какие-то глухие обрывки их криков. Но  старик  не  мог  пробиться  к  ним.
Легкие его разрывались. Вдруг впереди сверху забрезжил свет. Яркий круг на
фоне мрачной воды. Это было дерево,  растущее  на  берегу,  но  часть  его
оказалась под водой  и  образовала  в  ледяном  панцире  промоину.  Собрав
последние силы, Ахертон стал молиться.
     Его чудом вынесло в полынью.
     - Вон он! - закричал Дэмьен. Все бросились к дереву, но  остановились
на некотором расстоянии от него, так как лед  был  слишком  тонок.  Голова
Ахертона отчетливо виднелась над  поверхностью  промоины,  лицо  его  было
искажено, как загарпуненная рыба, он судорожно ловил открытым ртом воздух.
     - Мы идем к тебе! - заорал Ричард, и они с Дэмьеном  дюйм  за  дюймом
стали приближаться к Ахертону по тонкой корке льда.
     Еще какое-то мгновение голова  старика  была  видна.  А  потом  будто
чья-то гигантская рука схватила его за лодыжки и потянула под воду.
     Темная фигура Ахертона все глубже опускалась на дно, пока  совсем  не
пропала.
     - Всем растянуться! - в отчаянии закричал Торн. - Мы потеряли его.
     Но все уже  было  напрасно.  Ахертон  исчез.  И  пока  люди  на  льду
выстраивались в цепочку, огромный черный ворон сорвался с ветки и взмыл  в
небо, затянутое облаками.

                                    5

     Почти месяц миновал с тех пор, как погиб Ахертон, а Бухер  все  никак
не мог закончить  переустройство  своего  нового  кабинета.  Стены,  ранее
оклеенные обоями, он отделал деревянными панелями, на смену старым кожаным
креслам из мужского клуба Ахертона появилась современная мебель, обтянутая
черной кожей и сверкающая хромировкой. Бухеру льстило,  что  его  нынешний
кабинет имел сходство со столовой Торнов в  их  чикагском  доме.  В  конце
концов ведь именно там все и началось.
     Бухеру нравилось так же иметь собственный портрет в красивом  багете.
Он висел в зале перед кабинетом, где  сидели  секретарь  и  администратор,
там, где ему и полагалось висеть... на месте бывшего портрета Ахертона.
     Но больше всего в это январское утро Бухера  порадовал  его  помощник
Байрон. Это был послушный и сообразительный молодой человек.
     Как только лимузин Бухера  затормозил  перед  главным  зданием  "Торн
Индастриз", от его дверей отделился Байрон с журналом в руках.
     Это был последний номер журнала "Форчун", на обложке его  красовалась
копия портрета, висевшего перед кабинетом Бухера. Поль специально  вылетал
в Нью-Йорк, чтобы заказать эту фотографию. Надпись на  журнальной  обложке
гласила: ПОЛЬ БУХЕР, НОВЫЙ ПРЕЗИДЕНТ "ТОРН ИНДАСТРИЗ".
     Байрон, не шелохнувшись,  стоял  у  дверей  в  ожидании  распоряжений
босса.
     Бухер слегка кивнул и, на ходу бросив помощнику:  "Спасибо,  Байрон",
прошел мимо.
     - О, так вы уже видели журнал, - разочарованно протянул Байрон.
     Бухер взглянул на своего помощника с нескрываемым презрением.
     - А вы думали,  что  подобные  вещи  происходят  случайно?  -  Иногда
наивность помощника казалась ему наигранной. Десять лет назад  сам  он  не
был таким. Во всяком случае, так ему казалось. Ибо чем  старше  становился
Бухер, тем более тщательно срабатывала его память.
     Байрон оборвал ход мыслей босса.
     - Мне кажется, снимок  получился  удачным,  -  заявил  он,  кивая  на
обложку.
     Бухер не соизволил даже ответить.
     Стоя в холле, они ожидали лифта.
     - От Пасариана есть какие-нибудь известия? - поинтересовался Бухер.
     - Нет, сэр, - заговорил Байрон. - Похоже, он совсем исчез.
     Плавно разошлись двери лифта, и мужчины вошли  в  него.  Бухер  нажал
нужную кнопку. Когда лифт миновал  три  этажа,  Байрон  вдруг  обрушил  на
Бухера новость: "Ричард хочет видеть вас прямо сейчас".
     Поль на мгновение растерялся, но лишь  на  мгновение.  Он  узнал  эту
игру. Сам он сотни раз играл в нее, карабкаясь по служебной лестнице. Суть
этой игры сводилась в данном случае к следующему: Ричард рано вернулся  из
отпуска. Я это знаю, а ты  -  нет.  Он  хочет  тебя  видеть.  Сейчас.  Это
означает, что у тебя,  возможно,  неприятности.  Я  назвал  его  Ричардом.
Раньше я никогда не называл его иначе, как мистер Торн. Это означает,  что
у нас с ним теперь, возможно, другой уровень отношений. И был он достигнут
за твоей спиной, пока ты занимался своим кабинетом и  фотографировался  на
всякие там обложки. Может быть, я даже знаю _п_о_ч_е_м_у_ Ричарду - как  я
его теперь называю - не терпится увидеть тебя.
     Но Байрон не  учел  того,  что  Бухер  был  опытнейшим  и  прожженным
игроком. Затевать против него какую-то комбинацию все равно, что применить
защиту Капабланки против самого Капабланки.
     - О! - спокойно протянул Бухер. - Он уже у себя?
     Байрон был сражен.
     - Да, - хмурясь, ответил помощник. Он  судорожно  пытался  придумать,
что можно еще добавить.
     Наконец Байрон произнес:
     - И он здорово загорел.
     Оба прекрасно понимали, что ответ оказался неудачным.

     За столом,  где  совершенно  свободно  могла  бы  разместиться  целая
делегация ООН, сидел Торн и пил кофе.
     Не успел Бухер открыть для приветствия рот, как Ричард выпалил:
     - Какого черта Пасариан ошивается в Индии?
     Бухер,  поставив  на  стол  свой  "дипломат",  сел.  "Надо  дать  ему
возможность выговориться. Попытаюсь угадать, что все это значит.  И  какой
странный вид у Торна, - размышлял Бухер. -  Воротничок  с  монограммой  на
рубашке расстегнут. Отсутствует галстук. Небрит. Конечно, Ричард  имел  на
все это право, но он никогда не позволил бы себе появиться здесь  в  таком
виде, не имея на то определенных причин".
     Это была уже не игра, Ричард действительно был взбешен.
     - Мне необходимо еще одно компетентное мнение по поводу закупки земли
в тех краях, - начал Бухер. - Кто лучше...
     - А мы уже покупаем эти земли? - испуганно спросил Торн.
     - Вы согласились с  тем,  что  я  полностью  реализую  выводы  своего
доклада, - продолжал Бухер, оправдываясь и испытывая при этом унижение.  -
Это явилось условием моего согласия стать президентом компании.
     Торн потер обеими руками лицо и вздохнул:
     - Но это не означает, что вы можете исключить меня из управления моей
собственной компанией. Прежде чем что-то реализовывать, вам  следовало  бы
спросить меня.
     - Но вы же были в отпуске, - запротестовал Бухер. - Я  решил  вас  не
беспокоить лишний раз. - Произнося  эти  слова,  Поль  понимал,  насколько
фальшиво звучит его объяснение.
     - Меня в любой момент можно было найти по телефону, - парировал Торн.
Затем он устало опустил голову на грудь и грустно добавил: - Билл  никогда
бы не принял подобного решения, не поставив меня в известность.
     - Я не Билл, - возразил Бухер.
     - А я и не жду от вас, чтобы вы им были, - вскинулся Ричард. -  Но  я
очень рассчитываю, что вы будете соблюдать правила поведения в компании!
     Наступило долгое молчание. Торн решил смягчить удар.
     - Поль, - начал он, - вы блестящий  специалист.  И  вы,  конечно  же,
заслуживаете, чтобы быть  на  самом  верху.  Но,  пожалуйста,  никогда  не
забывайте, чья это компания.
     -  Это  больше  никогда  не  повторится.  -  Похоже,  Бухер  искренне
раскаивался. Он попробовал сменить тему разговора: - Вы искали  Пасариана.
Зачем?
     - Там какие-то неполадки с его установкой П-84,  -  сообщил  Торн.  -
Уолкер начал по этому поводу психовать. Я, конечно,  понимаю,  что  Уолкер
всегда чего-нибудь боится: то катастроф, то других  неприятностей,  но  на
этот раз он и меня заставил беспокоиться.
     - Я позабочусь об этом,  -  поднимаясь,  заверил  Ричарда  Бухер.  Он
понял, что беседа закончилась.
     - Надеюсь, что так. - Торн дождался, пока Бухер  вышел  из  кабинета,
потом встал и подошел к большому  окну,  выходившему  на  красивую  старую
водонапорную башню. Вид из окна, как правило, успокаивал его, но только не
сегодняшним утром. Торн был слишком огорчен.
     Что-то терзало его с момента трагической смерти Ахертона,  но  Ричард
не мог объяснить, что конкретно его беспокоило.

                                    6

     Курс лекций назывался "Военная история: теория и  практика".  И  хотя
название заинтриговывало, на самом  деле  эти  лекции  представляли  собой
несколько расширенный обзор наиболее знаменитых сражений.  Предполагалось,
что они должны вселить в курсантов  уважение  к  воинским  доблестям.  Это
иногда  срабатывало,  но  в  большинстве  случаев   подростки   оставались
совершенно равнодушными к боевым заслугам предков. Курс был  обязательным,
и каждому мальчику надлежало пройти его.
     На сегодняшнем уроке истории присутствовали  почти  все  курсанты  из
взвода сержанта Неффа. Школьный священник рассказывал ребятам о знаменитом
гунне Аттиле. Священник Будмэн  был  высок,  худощав,  его  черные  волосы
разделял прямой пробор. Он носил церковный  воротник  и  твидовый  пиджак.
Читая повествования о жизни и подвигах Аттилы, Будмэн проникал за  пределы
холодных и бесстрастных страниц, заглядывал в  душу  воинственного  гунна.
Священник  чувствовал,  что  Аттила  был  глубоко  несчастным   человеком,
страдальцем, что по-настоящему он не был никем понят. И это  роднило  его,
Будмэна, с великим гунном.
     -  Этого  беднягу,   -   любил   повторять   священник,   -   история
интерпретирует, конечно  же,  неправильно.  Вам  необходимо  уяснить,  что
Аттила считался среди своих соотечественников справедливым правителем...
     Единственным подростком в классе, кто внимательно слушал лектора, был
Дэмьен, что явилось неожиданностью даже для него  самого,  ибо  Дэмьен  не
очень-то жаловал историю.  Напротив,  он  чувствовал  какое-то  внутреннее
сопротивление к этому предмету.  Однако  за  последние  несколько  месяцев
Дэмьен вдруг начал испытывать странное и смутное очарование  при  мысли  о
тех, кто жил и умер много-много лет назад.
     - Меньше всего Аттила стремился к разрушениям, - продолжал священник,
- во всяком случае, по  сравнению  с  другими  завоевателями  до  и  после
него...
     Марк и Тедди, который пристроился с некоторых пор к  Торнам,  затеяли
возню. Марк что-то накарябал на обрывке бумаги, и Тедди  еле  сдерживался,
чтобы не захихикать.
     - В самом деле, - рассказывал Будмэн, -  ведь  Аттила  так  стремился
получить всестороннее образование, что пригласил  к  своему  двору  многих
ученых римлян...
     В этот момент Марк сунул клочок бумаги Дэмьену. Тот глянул на обрывок
и, захваченный врасплох, не сумел сдержать смех.
     Священник замер на полуслове:
     - Кто смеялся? - спросил он.
     Дэмьен тотчас вскочил:
     - Я, господин священник.
     - Подойди сюда и захвати с собой этот  листок.  -  Дэмьен  немедленно
исполнил приказание.
     Марк беспокойно заерзал на стуле, Тедди слегка пихнул его в бок.
     - Ну и дела, - прошептал он.
     Курсанты с любопытством наблюдали за происходящим.
     Будмэн взял в руки клочок бумаги. На нем  был  нарисован  он  сам:  в
высоком церковном воротнике и верхом на коне. Над собой  священник  держал
несколько вражьих голов.
     Будмэн похолодел. Получалось, что насмехались даже не над ним, а  над
его обожаемым Аттилой. И делал это один из самых толковых ребят.
     Будмэн скомкал рисунок и выбросил его в мусорную корзину.
     - Итак, - произнес  он  после  драматической  и,  как  ему  казалось,
наводящей страх паузы, - у нас  в  классе  объявился  художник.  Торн,  я,
похоже, навожу на вас скуку? Вы, конечно, все знаете о подвигах Аттилы?
     Глубоко вздохнув, Дэмьен ответил:
     - Кое-что, сэр. - И сам удивился своему ответу.
     - Кое-что, да? - повторил священник с тем же сарказмом. - Вот если бы
Аттила так же знал всего-навсего "кое-что" о военном деле, мы бы сегодня и
имени его не вспомнили. - Он прищурил глаза.  -  Торн,  а  вы  что-нибудь,
кроме своего имени, знаете? Что-нибудь об Аттиле или римлянах?
     Дэмьен еще раз глубоко вздохнул:
     - Думаю, что да, сэр. - Но он же ничего не знал! Что за чертовщину он
вдруг понес?!
     В классе зашушукались, обсуждая, что за  штуку  затеял  Дэмьен.  Всем
было известно, что прямая конфронтация была не в его духе.
     - Значит, "думаете, что знаете", - передразнил мальчика священник.  -
Ну что ж, сейчас мы это выясним, не возражаете? Ответьте мне, Торн, какова
была численность войска Аттилы, когда тот завоевал Галлию?
     - Примерно полмиллиона человек, сэр, - заявил Дэмьен, даже  не  успев
удивиться, откуда в его голове появился ответ. И  тут  же,  как  будто  со
стороны, услышал сам себя: - Но он был разбит Аэцием в битве при Шалоне  в
451 году. Он вернулся назад, завоевав Северную  Италию,  на  не  дошел  до
Рима.
     Будмэн опешил. Он не ожидал этого. Но класс ждал, и не в его правилах
было сдаваться. Придется доводить опрос до конца.  В  любом  случае  ответ
мальчика  напоминал  скорее  цитату  из   энциклопедии.   Возможно,   Торн
принадлежал к такому типу учащихся,  которые  знали  все  наизусть,  такие
всегда отвечали, что Америку в 1492 году открыл Колумб, но  они  не  имели
представления о том, что искал-то путешественник Индию.
     Будмэн решил задать вопрос на сообразительность.
     - А почему Аттила не дошел до Рима?
     И снова Дэмьен ни на секунду не задумался.
     - Считается,  что  это  заслуга  папы  Льва  I,  его  дипломатии.  Но
настоящая причина крылась в  отсутствии  провизии...  -  Здесь  Дэмьен  на
мгновение заколебался. Будмэну показалось, что мальчик сбился. В  сознании
Дэмьена тем временем всплыло жуткое видение венерического  заболевания,  и
мальчик пытался подобрать слова, чтобы объяснить это. Наконец он произнес:
- И кроме того, армия была подкошена... чумой.
     Несколько  курсантов  уловили  суть  заминки  и  захихикали.   Дэмьен
покраснел.
     Священник был взбешен.
     - Тихо! -  заорал  он  на  курсантов.  Затем,  опять  повернувшись  к
Дэмьену, решил подловить мальчика на каких-нибудь малоизвестных  фактах  и
покончить, наконец, с этим тягостным инцидентом.
     - Когда родился Аттила?
     - Это неизвестно, сэр.
     - Дата правления?
     - С 434 по 453 год нашей эры, сэр. Умер от носового  кровотечения  во
время... м-м-м... празднования своей последней свадьбы.
     На этот раз взорвался уже весь класс.
     - Замолчать! - взвизгнул священник, и его уверенность пошатнулась. Он
вплотную подошел к Дэмьену и  проговорил  прямо  в  лицо  мальчику,  будто
испытывая его:
     - Как звали его брата?
     - Бледа. - И  снова  Дэмьен  не  ограничился  этим  простым  ответом.
Мальчик, вдруг наполнившись каким-то могучим и всесильным  знанием,  начал
его излучать. Глаза Дэмьена  заблестели.  Казалось,  что  пульсация  этого
знания распространяется по всему классу. Она словно обрела материальность.
Дэмьен вдруг узнал все о гунне Аттиле, но он не мог  понять,  _о_т_к_у_д_а
пришло это озарение. Он как будто растворился в мозге Аттилы. Дэмьен читал
его мысли, как будто они были его собственными. Ему  внезапно  показалось,
что он знал Аттилу в одной из своих прошлых жизней.
     А, может, _о_н _и_м_ и _б_ы_л _к_о_г_д_а_-_т_о_?
     - Аттила и его брат Бледа унаследовали  империю  гуннов  в  434  году
нашей эры, - продолжал Дэмьен. - Она протянулась  от  Альп  и  Балтики  до
Каспийского моря. - Дэмьен императорским  жестом  широко  распростер  свои
руки. - Два брата были неразлучны. - Тут Дэмьен уставился на  брата.  Марк
вздрогнул и оцепенел под этим тяжелым и всепроникающим взглядом.  -  Между
435 и 439 годами, хотя никаких письменных упоминаний об этом нет,  принято
считать, что Аттила подчинил себе варваров в северном и  восточном  концах
империи... - Внезапно Дэмьен остановился и  взглянул  на  Будмэна.  -  Мне
продолжать?
     Священник  прекрасно   понимал,   что   теперь   остановить   Дэмьена
невозможно. Он был ошеломлен, непонятный ужас начал  овладевать  Будмэном,
но он чувствовал, что необходимо довести  эту  игру  до  конца.  Священник
кивнул в ответ.
     Дэмьен заговорил снова.
     - В 441 году Римская империя отказалась платить  Аттиле  дань,  и  он
атаковал Дунайскую границу. Аттила был великолепным воином,  и  невозможно
было устоять против него. Годом позже римляне попросили перемирия.
     Подростки завороженно слушали Дэмьена.
     - Аттила был также мудрым политиком,  -  продолжал  тот.  -  Он  умел
обратить предрассудки своего  народа  себе  на  пользу  и  заставил  людей
обожествлять,  например,  обнаженный  меч.  Однажды  в   пустыне   пастух,
разыскивая пропавшего теленка, наткнулся на меч, торчащий в  песке,  будто
его сбросили с небес. Пастух принес его Аттиле. Тот тут  же  явился  перед
своей армией и, высоко взметнув над собой этот меч, объявил, что  обладает
духом "Смерть - в - Бою".
     Класс ловил каждое слово Дэмьена. Марк  же  внезапно  ощутил  смутное
чувство страха.
     И тут Дэмьен выдал такое, что даже священник слышал впервые.
     - Возможно, - произнес мальчик, -  Аттила  потому  высоко  над  собой
вознес меч, что он напомнил ему  детство.  Ведь  его  мать  точно  так  же
поднимала малыша над собой, считая, что если она подобным образом подержит
его в течение часа каждый день, то он проникнется силой  солнца.  Говорят,
это изменило даже цвет его кожи, он стал  смуглым.  -  Дэмьен  на  секунду
остановился. Сердце его бешено колотилось. - Это происходило, когда Аттиле
было три года.
     Священник, открыв рот, уставился на мальчика.
     Но Дэмьен знал гораздо больше. Неведомая сила как будто  выжимала  из
него факты.
     - Внешне Аттила мало походил на своего брата, - продолжал мальчик,  -
уж не говоря о цвете кожи. Но его мать прославилась тем, что развлекла  не
одного мужчину. Причем совершенно открыто. Когда Аттила затеял свое первое
сражение, он был моим ровесником... - Дэмьен остановился и через мгновение
поправился: - Нашим ровесником. Есть даже картина, где он в этом  возрасте
изображен с мечом, пронзившим одновременно трех взрослых мужчин. Возможно,
это преувеличение. Он был очень красив в эти годы, и многие женщины желали
его. Примерно в этом же возрасте Аттила начинает участвовать  и  в  черных
мессах...
     Этого Будмэн уже не мог вынести.
     - Возмутительно! - воскликнул он. - Откуда  вы  взяли  эти  сведения?
Н_а_з_о_в_и_т_е _в_а_ш _и_с_т_о_ч_н_и_к_! -  Это  было  любимое  выражение
Будмэна.
     Впервые Дэмьен растерянно запнулся.
     - Я... я не знаю, сэр. -  Ошеломленный  и  потрясенный,  он  внезапно
смешался, будто нарушил какую-то заповедную границу.
     Священник тут же воспользовался замешательством мальчика.
     - А что, его брат - я полагаю, - он тоже участвовал в черных мессах?
     - О нет, сэр, - возразил Дэмьен, уверенно покачав головой. - К  этому
времени Аттила уже убил его.
     Марк задохнулся.
     А Дэмьен уже не понимал того, что произносили  его  губы.  Слова  как
будто сами выплескивались из него.
     - Ему пришлось пойти на это, чтобы править в одиночестве. А потом,  -
внезапно мальчик понизил голос, будто пытаясь  поделиться  каким-то  очень
важным секретом, - он начал называть  себя  такими  именами,  как  Великий
Нимрод, Бич Божий и... _А_н_т_и_х_р_и_с_т_!
     В классе воцарилось мертвое  молчание.  В  этот  момент  дверь  резко
распахнулась, и в класс вошел Нефф. Он подошел к священнику. Будмэн дрожал
всем телом, на лице его  выступила  испарина.  Он  находился  в  состоянии
полнейшей растерянности. Нефф прошептал ему  что-то.  Священник  кивнул  в
ответ.
     Сержант обратился к Дэмьену:
     - Следуйте за мной, Торн.
     Дэмьен молча пошел за Неффом.
     - Спишите то, что на доске, - выпалил  Будмэн  и  поспешил  вслед  за
Дэмьеном и Неффом, оставляя застывших в  абсолютной  тишине  ребят.  Через
мгновение класс взорвался жарким и ожесточенным спором.
     Нефф уводил Дэмьена в такое место, где  их  не  смогли  бы  услышать.
Семенивший за ними священник проскользнул  в  туалет.  Ему  необходим  был
глоток воды. Как только дверь за Будмэном захлопнулась, Нефф  обернулся  и
сердито произнес:
     - Что это вы  там  пытались  проделать,  Дэмьен?  -  Впервые  сержант
обращался к Торну по имени.
     Дэмьен, до сих  пор  находящийся  в  состоянии  прострации,  медленно
произнес:
     - Я отвечал на вопросы, господин сержант.
     Нефф отрицательно покачал головой.
     - Вы просто выпендривались, - коротко бросил он.
     Дэмьен даже не удивился, откуда Неффу все известно. Он был переполнен
происшедшим,  той  внутренней  колоссальной  _с_и_л_о_й_,  которая   вдруг
открылась ему. - Но я знал все ответы! - твердил он Неффу. - Я  их  просто
знал!
     Сержант был неумолим.
     - Вы не должны привлекать к себе внимание.
     - Но я и не старался... - пытался  оправдаться  Дэмьен.  -  Я  просто
чувствовал это...
     Нефф перебил мальчика.
     - Наступит день, когда все узнают, кто вы, - отчеканил он. - Но  этот
день еще не пришел.
     То же самое говорил Дэмьену и Бухер.
     Опешив, Дэмьен пролепетал:
     - К_т_о_ же я? - Подсознательно он начал испытывать страх. Мальчик не
понимал происходящего, не ведал своего предназначения  в  этой  жизни,  он
только заметил, что все  эти  люди  как-то  особо  выделяли  его.  Дэмьену
показалось, что он начинает сходить с ума.
     -  Почитай  Библию,  -  посоветовал  Нефф.  -  В  Новом  Завете  есть
"Откровение Святого Иоанна Богослова". Это как  раз  для  тебя,  Дэмьен...
"Откровение"... для тебя... о тебе...
     Дэмьен уставился на Неффа.
     - Прочти его, - как-то слишком поспешно  бросил  сержант.  -  Прочти,
выучи и осознай.
     Слезы навернулись на глаза Дэмьену. От ужаса и усталости он заплакал.
     - Что мне  полагается  осознать?  -  Мальчик  с  мольбой  протянул  к
сержанту руки. - Пожалуйста, объясните мне.
     Нефф долго и пристально разглядывал мальчика, прежде чем ответить.  А
затем тихо и с нескрываемым подобострастием в голосе произнес:
     - К_т_о_ т_ы_ е_с_т_ь_.
     Дэмьену показалось, что перед уходом Нефф слегка поклонился ему.
     Мальчик остался один в темном гулком коридоре, слезы струились по его
лицу. Он пытался сосредоточиться и понять,  что  наговорили  ему  все  эти
люди. Наконец Дэмьен решил заглянуть в "Откровение Иоанна Богослова".
     И узнать, было ли там действительно что-нибудь о нем самом.

                                    7

     В Дэвидсоновской Академии имелся вполне  приличный  оркестр,  который
принимал участие во всех праздниках. Марк  был  здесь  ведущим  горнистом.
Хотя нотные возможности  горна  несколько  ограничены,  Марк  удивительным
образом приспособился вкладывать в звучание этого музыкального инструмента
всю свою экспрессию. Кроме того, Марк получил и особое задание -  выдувать
на  горне  различного  рода  сигналы.  Он  горнил  подъем   по   школьному
громкоговорителю. Ребятам очень нравилось, как мальчик интерпретировал  на
свой лад обеденный призыв. Даже в постный день, когда повар, кашеваривший,
по слухам, еще во времена  гражданской  войны  под  началом  генерала  Ли,
стряпал для  ребят  осточертевшую  вермишель  с  сыром  или  какого-нибудь
резинового  тунца,  Марк  непостижимым  образом  мог  поднять   подросткам
настроение. В таких случаях он трубил к обедне  дополнительное  "у-у-у-у",
будто импровизировал для солистки стриптиза.
     День сегодня выдался пасмурный, и оркестр  решил  порепетировать  для
парада. Второй этаж общежития делился на маленькие комнатки,  напоминавшие
клетушки. Окнами  они  выходили  на  плац.  На  первом  этаже,  прямо  под
спальнями, располагались классные комнаты. В центре находился просторный и
свободный зал. Именно здесь репетировались различные парадные оркестровки.
     Сейчас  оркестр  исполнял  марш,  который  нравился   Марку.   Музыка
обволакивала мальчика, а барабан стучал в такт с его собственным  пульсом.
Прекрасные  акустические  параметры  зала  превращали  обычную   репетицию
оркестра в праздник.
     Была еще только середина дня, но на  улице  уже  потемнело.  Курсанты
коротали свободное время либо в  своих  комнатах,  либо  в  гимнастическом
зале.
     Никто не обращал внимания на Дэмьена. Мальчик  только  что  стащил  у
Будмэна Библию. В спальнях курсантов  не  было  Библии.  Школа  обеспечила
своих учеников книгами по футболу и другим  видам  спорта,  но  не  Словом
Божьим. Первым делом Дэмьен отправился искать эту книгу в  библиотеку,  но
не обнаружил здесь ни одного экземпляра. Возможно,  он  искал  не  на  тех
полках. Дэмьен  был  слишком  осторожен,  чтобы  попросить  у  кого-нибудь
помощи. Он тут же сообразил, что найдет Библию у священника.  Нужно  будет
поискать у него в кабинете.
     Дэмьен дождался дневного перерыва. Это было время, когда  большинство
курсантов и учителей  разбредались  по  своим  комнатам.  Начинал  греметь
оркестр. Мальчик прокрался в кабинет священника. Кабинет, как всегда,  был
не заперт: в Дэвидсоновской Академии все полагались на кодекс чести.
     На письменном столе и  на  полке  лежало  несколько  томиков  Библии.
Дэмьен выбрал книгу в самой тусклой и неприметной обложке, надеясь, что ее
хватятся в самую  последнюю  очередь.  Он  рассчитывал,  что  уже  сегодня
прочитает нужный текст и к вечеру вернет томик на место.
     Когда Дэмьен по балкону возвращался к себе  в  комнату,  кровь  вдруг
запульсировала  в  висках.  Он  отодвинул  занавеску,   которая   заменяла
курсантам дверь, и присел, чтобы собраться с мыслями.  Он  едва  не  терял
сознание от головокружения и возбуждения.
     Вот-вот прояснится, кто  же  он  такой.  Перспектива  была,  конечно,
жуткой. Да и скольким людям достанет мужества открыть указанную  страницу,
если там сказано об их судьбе?
     Дэмьен сорвал одеяло и простыни с кровати и подоткнул их под  дверную
занавеску. Мальчик пытался загородить свет, чтобы никто не догадался,  что
он  в  комнате.  Дэмьен  вытащил  из-под  рубашки  украденную  Библию   и,
растянувшись на животе, положил книгу на пол так, чтобы на нее падал  свет
от единственной лампочки возле кровати. Расположившись на  голом  матрасе,
мальчик принялся листать Библию и, найдя  "Откровение  Иоанна  Богослова",
углубился в чтение:
     "...и дивилась вся земля, следя за  зверем,  и  поклонились  дракону,
который дал власть зверю. И поклонились зверю, говоря: кто  подобен  зверю
сему? и кто может сразиться с ним?"
     Дэмьен оторвался от книги и  попытался  понять,  что  все  это  может
означать. Мальчик вспомнил Марка, который обожал его с самых первых  дней,
вспомнил и Тедди, который теперь так же в нем души не чаял. Дэмьен подумал
о Бухере, о Неффе - они странным образом выделяли  мальчика  и  заставляли
думать о его  особой  значимости.  Дэмьен  вдруг  осознал,  что  никто  из
курсантов не может превзойти его по физическим данным, что никто из них не
в состоянии ни в чем опередить его.
     Волнуясь, мальчик продолжал читать:
     "И увидел я зверя и царей земных  и  воинства  их,  собранные,  чтобы
сразиться с сидящим на коне и воинством Его..."
     Внезапно Дэмьен вспомнил, как ясно и  отчетливо  представил  он  себе
Аттилу, насколько пугающе вжился он в этот образ: ведь мальчик видел  себя
там, на поле боя, верхом на коне, его окружала воинственная орда,  готовая
к любым его приказам.
     Дэмьен судорожно сглотнул. Что-то росло в  нем,  и  это  _ч_т_о_-_т_о
готово было вот-вот взорваться. Мальчик вскочил с  постели  и  заходил  по
комнате. Ему необходимо было двигаться.  И  хотя  по  мере  чтения  Дэмьен
чувствовал, как его заполняет ужас, мальчик  понял,  что  должен  дочитать
текст. Он наклонился и схватил книгу, впиваясь в текст горящими глазами.
     "Зверь, которого я видел, был подобен  барсу;  ноги  у  него,  как  у
медведя, а пасть у него, как пасть у льва; и дал ему дракон  силу  свою  и
престол свой и великую власть".
     Дэмьен сообразил, что это всего-навсего метафоры, так же описывали  и
Аттилу. Когда его воины возвращались с поля битвы, они  рассказывали,  как
свиреп был их вождь и на кого он был  похож  во  время  сражения.  Мальчик
прикинул в уме, как эти повествования обрастали со временем подробностями,
пока не стали легендами, а Аттила в них  превратился  в  страшного  зверя,
против которого не мог устоять ни один человек.
     Дэмьен  подумал,  что,  возможно,  когда-нибудь  о  нем  самом  будут
рассказывать подобные истории.
     Однако, как только Дэмьен осознал свою власть, в  его  мозгу  тут  же
мелькнула мысль: "Я не могу! Я же всего-навсего ребенок!"
     Мальчик чувствовал, что надо читать дальше, хотя  буквы  расплывались
перед его глазами, полными слез:
     "И он сделает то,  что  всем,  малым  и  великим,  богатым  и  нищим,
свободным и рабам, положено будет начертание на правую  руку  их,  или  на
чело их. И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме  того,
кто имеет сие начертание, или имя зверя, или число имени его. И дано  было
ему вести войну со святыми, и _п_о_б_е_д_и_т_ь_ их; и дана была ему власть
над всяким коленом и народом, и языком и племенем!"
     Сердце Дэмьена готово было выскочить из груди. Он испытывал  огромное
желание схватить книгу, выбросить ее, затоптать,  сжечь  и  все-все  разом
забыть.
     Мальчик  зашвырнул  Библию  в  дальний   угол.   Она   стукнулась   о
противоположную стену и упала на пол. Тут же в стену постучали, требуя  не
шуметь.
     Дэмьен застыл, уставившись  на  книгу.  Она  манила  его,  как  пламя
бабочку. И хотя мальчик уже понимал, что Библия сожжет его  дотла,  он  не
мог сопротивляться. Разгадка была совсем близко, и ему  предстояло  узнать
ее, даже ценой собственной жизни.
     Как в бреду, Дэмьен поднял книгу. Страницы в месте удара  измялись  и
сморщились. Лихорадочная дрожь охватила мальчика. Его руки тряслись. Он  с
трудом нашел то место в тексте, где  остановился,  и  с  огромным  усилием
продолжил чтение:
     "Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя: ибо  это  число
человеческое. Число его шестьсот шестьдесят шесть".
     Дэмьен захлопнул книгу. Итак, вот оно, доказательство!  Если  у  него
нет этого знака, он в безопасности! Он свободен!
     С отвращением прижав к груди Библию, готовый в любой момент разодрать
ее в клочья, Дэмьен выскочил из комнаты, распинав по дороге  баррикаду  из
постельного белья. Мальчика уже не беспокоило, видит ли его кто-нибудь. Он
мчался по коридору в ванную комнату.
     Здесь никого не было. В  свете  люминесцентной  лампы  ярко  сверкала
кафельная плитка, а сумерки за окном сгущались.  Ветер  шумел  в  вершинах
деревьев. Темные облака стремительно неслись по угасающему небу.
     Дэмьен дрожащими руками положил украденную Библию в раковину и  встал
перед зеркалом, забрызганным зубной пастой. У  него  почти  не  оставалось
никаких сомнений. Ребром ладони мальчик протер зеркало и вгляделся в  свое
отражение. Он знал, что на его правой руке не было никакого  знака,  иначе
он давно бы его заметил. И тем не менее, Дэмьен еще раз осмотрел  в  свете
люминесцентной лампы свою руку со всех сторон.  Никаких  меток.  Рука  как
рука.
     Тогда Дэмьен, глядя на свое отражение, раздвинул надо лбом волосы.
     Никакого знака.
     Он  раздвинул  волосы  в  другом  месте  и  снова  взглянул  на  свое
отражение.
     Опять ничего. Дэмьену внезапно показалось, что он сходит с ума. Что с
ним происходит? Зачем он позволил себе  вообразить  весь  этот  ужас?  Как
легко пошел он на поводу у взрослых, внушивших ему подобные мысли. Ему  же
тринадцать лет,  он  становится  взрослым  мужчиной.  Он  просто  начинает
ощущать первые сексуальные позывы. Возможно, именно  так  они  и  начинают
проявляться. И они, наверное, не одного его сводили с ума.
     Если бы на месте Дэмьена был кто-то другой, он вполне ограничился  бы
этой догадкой. Но только не Дэмьен. В конце концов он же причислял себя  к
клану Торнов, а уж они-то всегда доводили начатое дело до конца.
     Дэмьен раздвинул волосы на своем темени.
     И тут он увидел нечто ужасное.
     Конечно, этой метки никто никогда не видел. Это  были  три  крошечные
шестерки, едва различимые даже в свете люминесцентной лампы.
     666.
     Дэмьен чуть не задохнулся. Он привалился к стене, еле удерживаясь  на
ногах. Мальчика ошеломило это открытие. Он  никак  не  мог  оправиться  от
потрясения. Значит, все это было правдой. Все, чего  Дэмьен  страшился,  о
чем ему толковал Нефф, на что намекал Бухер. Все, все было п_р_а_в_д_о_й_.
     Слезы брызнули у  него  из  глаз.  Он  выскочил  из  ванной  комнаты,
по-прежнему прижимая к груди Библию. Дэмьен не знал, что ему делать,  куда
идти. Единственное, что ему хотелось -  это  остаться  на  какое-то  время
одному.
     Он  рванулся  к  лестнице.  Оркестр  все  еще  гремел  внизу.  Дэмьен
протолкался сквозь встречную  толпу  курсантов  и  понесся  мимо  классных
комнат. В этот момент его заметил Марк и крикнул:
     - Дэмьен!
     Но Дэмьен  даже  не  обернулся.  Возле  кабинета  священника  мальчик
остановился, чтобы вернуть Библию на место. Дверь в кабинет была  открыта,
и это означало, что  священник  находился  внутри.  Тогда  Дэмьен  швырнул
Библию на пол рядом с дверью и помчался обратно. Выскочив из общежития, он
пересек стадион, миновал входные ворота в Академию и  устремился  вниз  по
дороге.
     Так, ничего не соображая, пытаясь скрыться от всех,  Дэмьен  несся  и
несся вперед, в неизвестность. Он бежал до тех пор,  пока  его  легкие  не
начали пылать, а ноги одеревенели и перестали  ему  повиноваться.  Дэмьену
показалось, что он умрет, если сделает еще хоть один шаг. Споткнувшись, он
остановился возле одиноко растущего дерева, упал на колени и зарыдал.
     Долго сидел Дэмьен, оцепенев и уставившись в одну точку, затем поднял
глаза и взглянул вверх, на потемневшее небо. Прямо над головой  собирались
дождевые тучи, а откуда-то издалека доносились раскаты грома. В  отчаянном
и безнадежном протесте Дэмьен протянул к небу руки. Что это было - мольба?
Или он уже сдался в эти минуты?
     Высоко над ним, на самую верхушку дерева спланировал огромный  черный
ворон. Он уставился на охваченного отчаянием и болью мальчика. Глаза птицы
как будто источали торжество.

     Дэмьен был бы еще сильнее потрясен,  окажись  он  сегодня  свидетелем
двух невероятных событий.
     Первое событие имело место в спальне Поля Бухера.  Тот  готовился  ко
сну. Бухер снял с безымянного пальца правой руки кольцо, которое  носил  с
момента "посвящения", и вдруг обнаружил на этом пальце  отметку.  Знак,  с
нетерпением ожидаемый им все  это  время.  Отметка  была  крошечной,  едва
различимой. Бухера охватил  восторг.  Три  цифры  -  666.  Наконец-то  его
приняли.
     Второе событие произошло в ванной комнате  в  небольших  апартаментах
Дэниэля Неффа. Умывшись и  почистив  зубы,  Нефф,  как  всегда  с  момента
"посвящения", откинул со лба волосы и наклонился  к  зеркалу.  Вглядевшись
сегодня в свое отражение, он заметил ее - эту метку. Наконец-то. Три цифры
- 666.
     Теперь уже ничто не стояло у них на пути.

     Марк беспокойно ворочался в кровати.
     После репетиции он сразу же вернулся в  комнату,  где  жил  вместе  с
братом. Здесь, на полу, он  обнаружил  смятую  постель.  Заправив  кровать
Дэмьена,  он  лежал  на  своей  койке  и  пытался  расслабиться.  Марк   с
нетерпением ждал брата. Он никак не мог понять, что же произошло.  Сегодня
на уроке Марк заметил какое-то неистовое состояние Дэмьена, затем это  его
поспешное бегство из общежития. Они не успели поговорить, а Дэмьен до  сих
пор не вернулся. Марк был не на шутку встревожен и не мог заснуть.
     Наконец он услышал легкие шаги Дэмьена. Марк повернулся  и  увидел  в
дверях брата, пристально смотревшего на него.
     - Где ты был? - с беспокойством спросил Марк. - Я так боялся за тебя!
     Дэмьен ни слова не проронил в ответ. Он молча двинулся к своей  койке
и как-то отрешенно рухнул на нее. Дэмьен  уставился  в  потолок,  даже  не
заметив, что Марк заправил ему постель.
     - Дэмьен! - нетерпеливо прошептал Марк, но опять не  получил  ответа.
Он проследил за взглядом приемного брата  и  снова  позвал,  на  этот  раз
громче: - Дэмьен, с тобой все в порядке?
     Долгой время Дэмьен молчал. Наконец он произнес:
     - Теперь все в порядке. Выключи свет. А то у нас  с  тобой  возникнут
неприятности.
     Марк погасил свет. Комната погрузилась во мрак. Когда глаза  привыкли
к темноте, Марк  разглядел  неподвижно  лежащего  брата;  он  уставился  в
потолок невидящими глазами и тихо спросил:
     - Ты уверен, что с тобой все в порядке?
     - Спи, - приказал Дэмьен  непривычно  резким  и  твердым  голосом.  И
отвернулся к стенке.
     Но прошло еще много времени, прежде чем Марк уснул.

                                    8

     Пасариан, измученный сменой часовых поясов, с раздувшимся  портфелем,
спешил по покрытому гудроном шоссе.  Позади  него  остывал  самый  большой
самолет компании, только что проделавший беспосадочный перелет из Индии.
     Пасариан направился к ближайшему телефонному  автомату.  Несмотря  на
поздний воскресный вечер, отложить этот звонок он не мог. Торну необходимо
рассказать, что произошло. И немедленно.
     В кармане индеец обнаружил кредитную  телефонную  карточку  и  горсть
индийских монет. Он нервно постукивал по стеклу телефонной будки,  ожидая,
пока, наконец, соединится с дачей Торнов на озерах. Поднявший трубку лакей
доложил, что Торн будет сегодня только поздно вечером и пообещал  передать
своему хозяину послание индейца.
     Пасариан расстроился, он никак не мог сообразить, что же ему  делать.
Некоторое время он размышлял, затем  опять  снял  трубку  и,  не  придумав
ничего подходящего, набрал номер Бухера.
     Квартира Бухера выглядела такой же безликой и  холодной,  как  и  его
кабинет.  Единственное,  что  тут  по-настоящему  привлекало   взгляд,   -
захватывающая дух панорама Чикаго.
     Бухер читал, когда раздался звонок. Он протянул руку и снял трубку.
     - Бухер, - представился Поль.
     Последовала пауза, легкая заминка,  потом  в  трубке  раздался  голос
Пасариана:
     - Поль, это я, Дэвид. Мне надо кое-что сообщить тебе.
     - Где ты? - Голос Бухера напрягся.
     - В аэропорту. Здесь, в Чикаго. Мне надо уехать. Неприятности.
     Бухер оборвал его:
     - Немедленно приезжай сюда.
     В  это  время  Ричард  и  Анна  наслаждались  одиночеством.  Мальчики
вернулись в Академию; гости,  которых  непременно  надо  было  развлекать,
разъехались по домам. Да и ни на какие встречи не надо было мчаться  сломя
голову.  Телефон  молчал.  Торны  пребывали   в   каком-то   романтическом
настроении и решили вечерком прокатиться по снегу на санях.
     Это были настоящие сани, огромные и тяжелые. Справиться с ними  могла
только одна лошадь - Клайдсдэйл. Пару таких  лошадей  Ричард  прикупил  на
прошлое  Рождество  у  своего  приятеля.  Анна  тогда  перекрасила   сани,
прикрепила к ним колокольчики. И теперь их заливистый звон предупреждал  о
приближении упряжки.
     Заскрипели полозья, раздался  конский  топот  -  это  возвращались  с
прогулки Ричард и Анна. Тесно прижавшись друг к  другу  под  одним  теплым
одеялом, счастливые и радостные, они только удивлялись: за  что  им  такая
благодать...

     Войдя в дом, Ричард тут же обнаружил  послание  Пасариана.  Он  сразу
попытался дозвониться до него, но индейца не оказалось  на  месте.  Ричард
пожал плечами и повесил трубку.
     - Нет дома, - обратился он к Анне и привлек ее к себе. - Завтра утром
увижу его. В конце концов не так уж это и важно.
     Анна, порозовевшая на морозе, со сверкающими  в  волосах  снежинками,
была очаровательна. Она потянулась, чтобы поцеловать мужа.
     - Ничего не  может  быть  более  важным,  чем  то,  что  я  для  тебя
припасла... - вымолвила Анна.
     Ричард ответил ей долгим и страстным поцелуем. Тогда Анна  взяла  его
за руку и повела наверх, в их спальню.

     Пасариан  сидел  на  черной  кожаной  кушетке  в  строгой  элегантной
гостиной Бухера и медленно  потягивал  кофе.  Мысли  его  разбегались.  Он
чувствовал себя выжатым как лимон. Когда Бухер  предложил  индейцу  выпить
что-нибудь  крепкое,  тот  отказался,  зная,  что  моментально  уснет   от
спиртного.
     Бухер пытался осмыслить все то, что сейчас рассказал ему Пасариан.
     - Итак, ты думаешь, - начал Бухер, -  что  этот  человек  не  захотел
продавать нам землю и потому был убит? Да еще одним из наших людей?
     Пасариан устало кивнул.
     - Я почти уверен в этом.
     - Но это невозможно! - воскликнул Бухер и направился  к  бару,  чтобы
плеснуть в бокал спиртного.
     - Я объездил восемь провинций, прицениваясь и  проверяя  землю,  и  в
трех из них...
     - Трех?
     - Три убийства. - Пасариан отхлебнул глоток кофе и поставил чашку.
     - Но кто это мог быть?
     - Понятия не имею.
     - Да, - глубоко вздохнул Бухер. - Пожалуй, будет лучше, если во  всем
этом разберусь я сам.
     Индеец поднялся.
     - Доложить Ричарду? - Он потянулся за пальто.
     - Да уж, придется! - ожесточенно  произнес  Бухер.  -  Я  звякну  ему
утром. - Он помог Пасариану надеть  пальто.  -  Кстати,  -  как  бы  между
прочим, проговорил Бухер, - Торн хочет тебя видеть.
     - Ричард? Зачем?
     Бухер проводил Пасариана до дверей.
     - Очевидно, что-то с твоей П-84. У тебя на  письменном  столе  должна
быть докладная, Ричард обеспокоен. Надо срочно проверить утром. - Он пожал
индейцу руку и добавил: - Я не хочу покрывать это, Дэвид.
     Пасариан кивнул.
     - Ладно, я проверю, - бросил он и открыл дверь.
     Бухер устремил взгляд в окно, рассматривая очертания Чикаго.
     - Надеюсь, эти люди на полях не слишком энергичны?  -  тихо  произнес
он. Потом обернулся к индейцу и улыбнулся: - Спасибо, что заглянул, Дэвид.
Я действительно ценю твое доверие.
     Пасариан кивнул, попрощался с Бухером и вышел,  чувствуя  себя  не  в
своей тарелке. Он размышлял, правильно ли только что поступил.

     Плохие  новости,  привезенные  внезапно  возвратившимся   Пасарианом,
начисто выбили из колеи Бухера. Надо было доложить обо всем  Торну.  Кроме
всего прочего, предстояла мышиная возня с установкой П-84. Голова у Бухера
шла кругом от всех забот. Поэтому неудивительно,  что  он  начисто  забыл,
какой сегодня день. А ведь именно сегодня должны были приехать курсанты из
Академии,  чтобы  осмотреть  недавно  приобретенный   сельскохозяйственный
завод.
     Бухер выглянул из окна и, увидев внизу автобус Дэвидсоновской Военной
Академии, весьма удивился. Когда до него наконец дошло, зачем  здесь  этот
автобус, Бухер немедленно вызвал секретаршу и велел на время отменить  все
телефонные разговоры. Необходимо было заняться мальчиками.
     "Едва ли можно было выбрать более неудачный день", - подумал Бухер.
     Тем временем подростки оживленно обменивались впечатлениями. До  сего
момента они имели лишь отдаленное представление, насколько  богаты  Торны.
Но сегодня, увидев кирпичные громады, занимающие по площади целый город  -
в таких небольших городках жили некоторые из курсантов,  -  мальчики  были
просто ошеломлены. Кто-то даже присвистнул.
     Тедди решил разрядить возникшую напряженность.
     - А входит ли в экскурсию обед?  -  Он  похлопал  себя  по  животу  и
облизнул губы наподобие некоего гротескового персонажа из мультфильма.
     - Конечно, - вежливо заверил его Дэмьен.
     Марк решил продолжить начатую Тедди игру.
     - Мы проверим на тебе действие нового пестицида, - заявил он,  и  все
рассмеялись.
     Курсанты вошли в главное здание компании, где их уже ждал Бухер.
     Дэмьен вдруг почувствовал, что несколько смущается в его присутствии.
У мальчика не было времени, чтобы усвоить даже _с_о_т_у_ю_ часть того, что
он узнал о себе. И  хотя  Дэмьен  ощущал  себя  сильнее  и  увереннее,  он
прекрасно понимал, что время действий еще не наступило.  Мальчик,  мельком
глянув на Бухера, прочитал надпись на стеклянной стене, мимо  которой  они
проходили: "Сектор пестицидов. Вход воспрещен. Только для сотрудников".
     Бросив взгляд сквозь  стекло,  Дэмьен  успел  рассмотреть  просторное
помещение  размером  с  добрую  баскетбольную  площадку.  Мальчик  заметил
Пасариана. Зал был битком набит разноцветными, замысловато  переплетенными
трубами и шлангами и походил на внутренности  очень  большого  и  сложного
робота.
     Эта лаборатория, созданная Пасарианом, была его детищем. Именно здесь
собирались совершенствовать и  другое  приобретение  индейца  -  установку
П-84.
     Пасариан стоял у большого  компьютерного  пульта,  наблюдая,  как  на
монитор поступает нужная информация.

     Представив мальчиков одному из своих сотрудников, Бухер  отрядил  его
сопровождать  ребят.  Сам  же  поспешил  назад,  в  свой  кабинет.   Здесь
предстояла очень  важная  конференция.  Эту  встречу  готовили  в  течение
нескольких недель.
     Бухер предпочитал иметь дела с людьми, в чьих жилах  бурлила  молодая
кровь, кто был до краев наполнен энергией  и  силой.  Он  безгранично  мог
сеять свои идеи в таких пытливых и  одержимых  жаждой  деятельности  умах.
Только  эти  молодые  люди  могли  стать  достойными   и   исполнительными
союзниками в борьбе за осуществление его проектов.
     Бухера не переставало удивлять, какими же юными выглядели  эти  люди:
одинаково причесанные, в костюмах-тройках. Ему вдруг  показалось,  что  он
обращается  со  вступительным  словом  к  выпускникам  Гарвардской   школы
бизнеса.
     -  Если  проект  приобретения  земель,  какой  мы   сейчас   пытаемся
осуществить в Индии, станет реальностью, - разглагольствовал Бухер, -  нам
придется опасаться местного населения, которое вдруг решило, что мы начнем
его эксплуатировать. Ерунда, мы не собираемся этого делать!  Мы  находимся
там, чтобы помогать! У этих людей, - конечно, не по их вине, - отсутствуют
и  культура,  и  образование.  Мы  принимаем  все  это,  как  само   собой
разумеющееся.  Мы  нерадиво  будем  исполнять  свои  обязанности   и   как
сотрудники "Торн Индастриз", и  как  американцы,  -  Бухер  удовлетворенно
отметил про себя, что  в  должном  порядке  расставил  слова,  -  если  не
поделимся нашим  изобилием  с  теми,  кто  несчастлив  и  голоден.  И  еще
запомните: обеспечивая пищей  Индию  и  Ближний  Восток,  мы  предотвратим
продвижение в эти регионы русских. Таким образом мы приобретем  не  только
благодарность, но и ресурсы.
     В кабинет вошла секретарша.
     - Мистер  Пасариан  приступил  к  испытанию  П-84,  -  сообщила  она,
залившись краской при виде столь многочисленного племени молодых мужчин. -
Вы просили доложить.
     - Спасибо, - поблагодарил Бухер, повернулся к аудитории и  улыбнулся.
- Джентльмены, отдохните полчасика. - Он вышел, прикрыв за собой дверь.
     Эти могли и подождать. Никаких отлагательств не терпело лишь  дело  с
Пасарианом.

     Сотрудник, сопровождавший мальчиков по заводу,  был  благовоспитанным
молодым человеком. Он принадлежал к низшим эшелонам  власти  и  работал  в
отделе связей с общественностью. И действительно, молодой  человек  в  это
утро всего себя посвятил ребятам, надеясь, что его ретивость произведет на
юных сыновей Торна благоприятное впечатление, и  они  со  временем  о  нем
вспомнят.
     Молодой сотрудник только что привел ребят в сектор пестицидов.
     - Чтобы урожай был как можно богаче и для ускорения его созревания, -
объяснял он, - требуются более эффективные и улучшенные удобрения, а также
вновь изобретенные пестициды.
     Группа остановилась перед запертыми  дверями.  Это  и  был  отдел  по
производству пестицидов, где Пасариан проводил испытание  своей  установки
П-84.  Гид  показал   охраннику   свои   документы   и   незаметно   сунул
двадцатидолларовую бумажку. Это помещение никогда не включалось в  обычную
экскурсию, но молодому сотруднику так хотелось сделать для юных  Торнов  и
их друзей что-то особенное.
     Распахнулись массивные двери,  и  курсанты  вошли  внутрь  помещения.
Двери за ними немедленно захлопнулись. На полную мощность гудели машины, и
сопровождающему  ребят  сотруднику  пришлось  повысить  голос,  чтобы  его
услышали.
     - Сложная работа, - он почти кричал, - целиком выполняется всего лишь
тремя сотрудниками вон  там,  у  компьютерных  пультов.  -  Гид  указал  в
направлении застекленной площадки прямо посреди  зала.  -  Вот  почему  вы
здесь никого не видите.
     Большинство ребят были несколько ошарашены  масштабом  происходящего.
Но только не Тедди. Мысли его опять застопорились на привычной теме.
     -  А  существуют  ли  в  природе  пестициды,  повышающие  сексуальную
активность? - поинтересовался Тедди.
     - О господи, Тедди, - накинулся на него один из курсантов. - Ты опять
об этом!
     Но  молодой  сотрудник  как  ни  в  чем  не  бывало  продолжал   свое
объяснение.
     - Тедди совершенно прав, - возразил он, - сексуальные  стимуляторы  -
феромоны - извлекают из насекомых  и  прячут  в  ловушку,  чтобы  привлечь
особей противоположного пола, в этом-то  капкане  и  гибнут  насекомые.  А
истребив достаточное количество представителей одного пола, вы по существу
уничтожите и сам  вид,  так  как  не  остается  никого,  кто  бы  мог  его
воспроизводить.
     Однако  вся  эта  информация  бледнела  по  сравнению  с   окружающей
грандиозностью происходящего. Гид провел ребят по  металлической  лестнице
прямо  под  потолком.  Они  находились  теперь   высоко   над   лабиринтом
разноцветных труб.
     - Это устройство  для  сортировки,  -  на  ходу  продолжал  объяснять
молодой сотрудник, то и дело срываясь на крик. - Оно, как и все  остальное
тут, компьютеризировано. Установка запрограммирована таким образом,  чтобы
поставлять на главный завод точные порции смесей вещества и  растворов  из
складских цистерн.
     Теперь все могли видеть Пасариана, расположившегося внизу,  рядом  со
сложнейшей измерительной системой. Она фиксировала необходимое давление  и
крепилась в связке желтых труб.
     Пасариан взглянул вверх и узнал своих юных друзей.
     - Марк! Дэмьен! - позвал он. - Что вы здесь  делаете?  -  Индеец  был
встревожен  их  присутствием.  С  испытанием  установки  что-то  никак  не
клеилось.
     Мальчики улыбнулись ему.
     - У нас грандиозная экскурсия! - прокричал Дэмьен. Потом они вместе с
Марком помахали Пасариану рукой и двинулись  дальше.  Индеец  почувствовал
замешательство.
     Как раз в этот момент в дальнем углу зала внезапно лопнула  труба,  и
из нее с шипением повалил густой зеленоватый пар. Он стремительно наполнял
зал.
     - Утечка! - закричал кто-то.
     Пасариан поднял глаза и увидел, как лицо его помощника исказилось  от
вдыхания ядовитого газа. Помощник  еще  раз  судорожно  вздохнул,  потерял
сознание и опрокинулся через поручень. Он  упал  на  пол,  размозжив  себе
голову.
     Пасариан не верил собственным глазам.  Он  бросился  к  компьютерному
пульту и заорал:
     - Всем выйти! Заберите отсюда детей!
     Его приказ долетел до экскурсантов. Гид испуганно оглянулся. Газ  уже
почти поднялся до их уровня.
     Пасариан впился глазами в показания измерительных приборов.  Давление
стремительно падало по мере того, как из развороченной трубы мощной струей
уходил газ.
     На пульте имелась кнопка тревоги. Пасариан изо всей силы  надавил  на
нее. Сквозь стекло он глянул в прилегающий компьютерный зал и увидел,  что
два техника в белых халатах оживленно болтают  друг  с  другом.  Аварийная
кнопка, похоже, не срабатывала. Откуда мог знать индеец,  что  эту  кнопку
сегодня утром установил его начальник Бухер?
     Пасариан снова нанял кнопку, но оба техника как ни в  чем  не  бывало
продолжали свою беседу. Очевидно, они ничего не замечали.
     И тут индеец услышал крики курсантов. Ребята  задыхались  и  кашляли,
они, спотыкаясь, наталкивались друг на друга в отчаянной попытке выбраться
отсюда. Охваченные  ужасом  курсанты  жадно  хватали  ртом  воздух.  Слезы
струились у них из глаз. У некоторых  ребят  на  лицах  и  руках  высыпали
крошечные волдыри.
     Сопровождающий курсантов  сотрудник  бросился  к  грузовому  лифту  и
принялся неистово нажимать подряд все кнопки.
     Но безуспешно. Лифт не работал.
     Сотрудник тыкал в кнопку за кнопкой. Он  не  знал,  что  ему  делать.
Меньше всего в этой ситуации молодой человек боялся  за  свою  собственную
жизнь. Но допустить, чтобы с кем-нибудь из юных Торнов случилась  беда,  -
этого он не мог. Чего будет стоить тогда его собственная жизнь?
     Единственным  человеком,  кого,  казалось,  совершенно  не  коснулась
всеобщая паника, был Дэмьен. Газ не действовал на него.  Он  оглянулся  на
своих друзей, уже начинающих терять сознание. И тут впервые Дэмьен  ощутил
свою особую силу.
     Понял мальчик и другое. У него появилась  свобода  выбора.  Он  может
сейчас уйти и остаться в живых. Он будет  единственным  уцелевшим  в  этой
аварии. Но есть  еще  одна  возможность.  Дэмьен  поможет  всем  остальным
выпутаться из этой ситуации и, конечно, тут же попадет в герои.
     Странно, но все это начинало обретать для него некий смысл.
     Дэмьен решил помочь ребятам. Ему пришлась  по  вкусу  мысль  прослыть
героем. Мальчик быстро  оглядел  потолок  и  заметил  металлический  трап,
закрепленный на стене и ведущий к  люку,  который  выходил,  очевидно,  на
крышу.
     - Туда! - крикнул Дэмьен и устремился к трапу. Он ловко  и  грациозно
вскарабкался по нему,  дотянулся  до  портика  и  наконец  распахнул  люк,
впустив потоки солнечного света и свежего воздуха.
     Остальные ребята брели, еле передвигая ноги,  вдоль  узкого  прохода.
Они опирались друг на друга. Мальчики на  ощупь  взобрались  по  трапу  на
крышу, где тут  же  рухнули,  распластав  руки  и  глубоко  вдыхая  воздух
тяжелыми, жадными глотками.
     Внезапно Дэмьен вспомнил про Пасариана.  Он  огляделся  по  сторонам,
чтобы убедиться, все ли на месте, потом повернулся и снова скользнул вниз.
Мальчик двигался  быстро  и  осторожно  по  верхнему  коридору.  Потом  он
молниеносно сбежал по металлической лестнице.
     Никого. Пасариана и след простыл. Лишь зеленый ядовитый газ, клубясь,
наполнял зал. Сработал  наконец  аварийный  сигнал,  и  кругом  замелькали
красные огни.
     Дэмьен перебежал на другую сторону и опустился по лестничному пролету
на следующий уровень.
     Здесь он увидел Пасариана. Но индеец уже ни  на  что  не  реагировал.
Скорчившись, он лежал рядом с  развороченной  трубой.  Рука  индейца  была
вытянута вперед, по-видимому, это  была  его  последняя  попытка  заделать
отверстие.  Вздувшееся  и  покрытое  волдырями   лицо   было   практически
неузнаваемо.
     Дэмьен с отвращением отвернулся и со всех ног кинулся к лестнице.
     Вновь очутившись на крыше, мальчик обнаружил,  что  остальные  ребята
все еще находятся в состоянии панического смятения. Они катались по крыше,
задыхались, жадно хватая ртом воздух. Дыхание с присвистом  вырывалось  из
легких. От боли слезы струились из глаз.
     Дэмьен пробирался между корчившимися телами к Марку.  Ему  необходимо
было узнать, в каком состоянии находится его брат.
     И пока Дэмьен разыскивал Марка, он внезапно осознал, что вот такой  -
нынешний - он начинает себе нравиться. И плевать на то,  кто  он  есть  на
самом деле.

                                    9

     Узнав о случившемся, Ричард Торн и Анна  покинули  Озерный  уголок  и
помчались в Детский госпиталь, куда после аварии отвели курсантов.
     Торн стоял бледный и небритый. Его трясло от гнева. Он разговаривал с
Бухером по больничному телефону рядом с палатой мальчиков.
     - Кажется, с ними  обошлось,  -  говорил  Ричард,  -  но  я  пока  не
переговорил с врачом. Мне нужен полный отчет о том, что произошло, и  этот
отчет должен лежать сегодня на моем письменном столе!
     Ричард бросил трубку и, вконец измученный, тяжело привалился к стене.
     Краешком глаза он заметил высокого  и  красивого  чернокожего  врача,
входящего в палату мальчиков. Торн бросился за ним. Он а нетерпением  ждал
результатов предварительных анализов.
     Анна сидела на стуле меж двух  кроватей.  Марк  был  бледен  и  слаб.
Однако Дэмьен, похоже, чувствовал себя вполне прилично.
     Врач подошел к Анне. Он назвался доктором Кейном. Торн  стоял  позади
него.
     - С мальчиками все будет в порядке, - обнадежил  доктор  Кейн.  -  Мы
проверили, не повреждены ли у кого из  ребят  легкие.  Никаких  признаков.
Какое-то время их еще будет подташнивать, но постоянных...
     - Я хочу, чтобы за всеми ухаживали самым лучшим  образом,  -  прервал
его Торн.
     Доктор Кейн утвердительно кивнул.
     - Конечно, - согласился он, отводя Торна в сторону. - А нельзя ли мне
переговорить с вами лично? Всего минуту? - прошептал врач.
     - Да, да, конечно. - Торн последовал за доктором в коридор.
     Дэмьен, лежа в кровати, пристально наблюдал, как они выходили.
     Выйдя в коридор, доктор Кейн подождал,  пока  пройдет  медсестра,  и,
когда уже никто не мог услышать их, тихо заговорил.
     - Мы провели все  возможные  анализы  крови  и  поврежденных  тканей.
Каждый мальчик в той или иной степени подвергся воздействию газа.  Каждый,
за исключением вашего сына Дэмьена.
     Мускулы на лице Торна дрогнули.
     - Что вы имеете в виду? - спросил Ричард. - Он что...
     Доктор Кейн перебил его.
     - Нет, нет, мистер Торн. Это совсем не то, что вы думаете. - Врач изо
всех сил старался объяснить все как можно деликатней. - Дэмьен  вообще  не
подвергся _н_и_к_а_к_о_м_у_ воздействию... _с_о_в_с_е_м_.

     В палате Дэмьен обратился к Анне.
     - Как ты думаешь, что происходит? - Его глаза  начали  затуманиваться
темным и холодным гневом.
     - О, скорее всего ничего, - рассеянно произнесла Анна. - Доктора ведь
так любят всякие секреты.
     Когда мужчины вернулись в палату, Ричард выглядел очень расстроенным.
     - Доктор просил оставить Дэмьена здесь еще на пару дней,  -  произнес
он,  пытаясь  говорить  непринужденно.  -  Ему  необходимо  провести   еще
кое-какие анализы.
     Дэмьен сел на кровати.
     - Но со мной же все в порядке, - запротестовал он. - Почему мне  надо
остаться, если...
     - Вы хотите провести повторные анализы?  -  прервала  мальчика  Анна,
обращаясь к доктору Кейну.
     Торн выразительно взглянул на них: не в присутствии ребят.
     Дэмьен снова заговорил:
     - Я не хочу оставаться здесь!
     Анна подошла к мальчику и взяла его руки в свои.
     Марк тоже поспешил на помощь брату.
     - Если он останется, то и я с ним.
     Анна устремила взгляд на врача.
     - Почему мы не можем сейчас же забрать их  домой?  Мы  приведем  сюда
Дэмьена на следующей неделе. Ужасно все, что с ним произошло.
     - Может быть, так и сделаем? - робко спросил Ричард.
     Похоже, доктору  Кейну  не  очень  нравился  этот  вариант,  но  врач
прекрасно понимал, что он окончательный.
     - Хорошо, - согласился доктор Кейн.
     Анна, торжествуя, улыбнулась и еще раз обняла Дэмьена.
     - Замечательно, мальчики, - обратилась она к ним.  -  Почему  бы  вам
теперь не отдохнуть, а попозже мы заедем  за  вами  и  отвезем  на  озера,
договорились? Свежий воздух будет вам полезен.
     Мальчики радостно закивали, расцеловались с родителями  и  проследили
взглядом, как за ними и доктором Кейном закрылась дверь.

     В  тот  же  день  поздно  вечером  доктор  Кейн  сидел  в  больничной
лаборатории, склонившись над  микроскопом.  Он  пытался  усвоить  значение
только что увиденного и в сотый раз уставился на  стеклянную  пластинку  с
мазком крови. Затем заглянул в справочник, лежащий подле  него:  это  была
толстая голубая книга с мелким шрифтом и до мельчайших деталей  подробными
фотографиями, потом снова уставился на слайд. Ошибки быть не могло.
     Кровь Дэмьена Торна содержала хромосомный набор шакала.
     Это походило на какую-то абракадабру, что-то вроде дурацкой шутки,  и
тем не менее доказательство было налицо. Вот с  ним-то  рассудительный  ум
Кейна и вел сейчас борьбу.
     По необъяснимой причине Кейну не  хотелось  заниматься  всем  этим  в
одиночестве. Врач поднял трубку  и  набрал  внутренний  добавочный  номер.
Совершенно случайно его друг и коллега оказался на работе.
     - Да, - буркнул знакомый голос.
     - Бен! - крикнул Кейн. - Слава Богу, ты еще на месте! Можно я спущусь
к тебе на минутку? Надо перекинуться парой слов.
     - Вообще-то, - раздался хрипловатый голос, - я уже уходил.
     - Пожалуйста, это срочно, - попросил Кейн.
     - Ладно, спускайся, - согласился наконец коллега.
     - Спасибо, Бен. Через минуту буду. - Кейн повесил  трубку,  аккуратно
поставил слайд в контейнер и, засунув справочник под мышку,  направился  к
лифту.

     В Озерном уголке все крепко спали.  И  лишь  Дэмьен  бодрствовал.  Он
неподвижно лежал в постели. Его широко раскрытые глаза были  устремлены  в
одну точку. Казалось, они глядели на что-то невидимое, находящееся в ином,
далеком измерении. Мальчик чувствовал, что ему необходимо  сосредоточиться
на этом. Он изо всех сил сконцентрировался. Пот выступил  на  лбу,  и  все
тело охватила дрожь.

     Доктор Кейн вошел в лифт и нажал кнопку. Ему надо было спуститься  на
шестнадцатый этаж. Дверцы плавно захлопнулись, и лифт двинулся.
     Но почему-то не вниз, а вверх.
     Врач глянул на светящееся табло. 21... 22... 23... Он снова нажал  на
кнопку "16". Лифт остановился, и дверцы разошлись.
     Доктор Кейн в третий раз надавил ту же кнопку.
     Дверцы лифта сомкнулись, и он наконец поехал вниз: 19... 18... 17...
     Лифт  миновал  шестнадцатый  этаж  и,  набирая  скорость,   продолжал
спускаться.
     Кейн испугался  и  ощутил  замешательство.  Он  уронил  справочник  и
слайды. Врач судорожно тыкал пальцем во все кнопки подряд. Они вдруг разом
загорелись и начали мигать. Лифт набирал скорость. Он стал  вибрировать  и
трястись.
     10... 9... 8...
     - Господи, Боже мой! - закричал Кейн, колотя по панели и нажимая  все
кнопки и выключатели.
     5... 4... 3...
     Внезапно лифт, дернувшись, застопорился. Кейна  швырнуло  на  пол.  В
мертвой тишине на полу лифта неподвижно лежал врач, боясь шевельнуться или
вздохнуть.
     Потом он перевернулся, медленно и осторожно. Сел. Ощупав  себя,  Кейн
убедился, что ничего не сломал. Кажется, все обошлось. Он  был  ошеломлен,
но не ранен. Кейн заметил, что слайды разбились, но сейчас ему было на это
наплевать. Он радовался, что остался жив.
     А высоко над ним, в шахте, от  внезапной  остановки  лифта  оборвался
один трос.  В  эти  мгновения  он  падал  с  молниеносной  скоростью,  как
огромный, смертоносный кнут.
     И тут Кейн услышал звук: высокий, пронзительный, металлический  визг.
Врач огляделся, но так и не понял, откуда  исходит  этот  шум.  Он  поднял
глаза и успел заметить, как трос надвое перерезал крышу  лифта,  скользнул
вниз и то же самое проделал с полом, заодно  расчленив  пополам  и  самого
Кейна.

     Дэмьен наконец расслабился; глаза его  закрылись,  и  он  уснул,  так
мирно и безмятежно, как не спал уже целую вечность с тех самых пор,  когда
почувствовал это странное внутреннее волнение. На шестой день июня.

                                    10

     Ричард с Анной валялись в постели, просматривая доставленные вместе с
завтраком утренние газеты. Ричард уткнулся  в  свою  любимую  "Уолл  Стрит
Джорнал", Анна же предпочитала "Чикаго трибун".
     Раскрыв газету, Анна чуть не задохнулась.
     - Ричард! Посмотри! - вскрикнула она, протягивая мужу газету.
     Там помещалась жуткая фотография погибшего доктора Кейна. Внизу  была
напечатана сопровождающая статья о  трагедии  в  лифте  накануне  вечером.
Рядом коротко излагалось и об утечке газа на "Торн Индастриз".
     Ричарда не особенно взволновала  гибель  доктора  Кейна.  Он  тут  же
пробежал глазами заметку об аварии в компании, интересуясь, в каком  свете
выставили журналисты эту историю.
     - Только вчера мы разговаривали с ним, - задумчиво  произнесла  Анна,
накручивая на палец прядь волос. - Тебе  не  кажется,  что  во  всем  этом
присутствует нечто сверхъестественное?
     - Гм-м-м...
     Анна отхлебнула глоток кофе и в упор посмотрела на мужа.
     - В любом случае интересно, что за анализы собирался провести  доктор
Кейн?
     - Я не уверен, - пробормотал Ричард, - я не думаю, что даже  он...  -
Торн вдруг умолк. - А где мальчики? - внезапно спросил Он.
     - Спят, я полагаю. А что?
     Ричард отложил газеты и повернулся к Анне.
     - Я просто не хочу, чтобы они об этом узнали.
     - Но почему? - Анна забеспокоилась. - Что тебе сказал врач?
     - Похоже, на Дэмьена газ никак не подействовал.
     - Ну, а что же в этом плохого-то? Нам следует благодарить судьбу...
     - Но именно это обстоятельство взволновало врача, - возразил  Ричард.
-  Так  произошло  потому,  что  у  Дэмьена,  как  утверждал  Кейн,   иная
хромосомная структура.
     - Иная? - воскликнула его жена. - Да это просто какой-то абсурд!
     - Именно так я ему и ответил, -  согласился  Ричард.  -  Но,  похоже,
доктор Кейн был по-настоящему обеспокоен.
     Анна некоторое время сидела молча, потом спросила:
     - И что же ты намерен предпринять?
     - Да ничего. - Ричард снова  потянулся  за  своей  газетой.  -  Я  не
покупаюсь на эти генетические штучки. Дэмьен в полном порядке.

     Доктор Чарльз Уоррен только что вернулся  из  Эйкры,  где  возглавлял
утомительную отправку последних экспонатов, найденных во время раскопок  в
замке Бельвуар. Экспонаты было намечено выставить в музее Торна.
     Уоррену так и не удалось увидеть стену  Игаэля.  Бесценный  экземпляр
был упакован  и  отправлен  до  того,  как  прибыл  ученый.  Уоррен  очень
расстроился  по  этому  поводу.  С  тех  самых  пор,  как   его   погибшая
приятельница журналистка Джоан Харт устроила из-за  стены  такой  скандал,
его словно магнитом потянуло к  этому  экспонату.  А  теперь  он  вынужден
дожидаться, когда стена Игаэля прибудет, наконец, в Чикаго, или же мчаться
в Нью-Йорк и отлавливать ее там, карауля приход судна.
     Уоррен испытал нечто, похожее  на  счастье,  когда  ступил  на  порог
своего кабинета. Ученый полагал, что его кабинет является  лучшим  рабочим
местом во всем здании музея.  Кабинет  находился  на  уровне  подвала,  он
примыкал  к  котельной  и  тем  самым  обеспечивал  тишину  и   уединение,
необходимые для работы. Особенно в  такие  вот  вечера,  как  сегодняшний,
когда музей уже закрыт и все разбрелись по домам.
     Кабинет Уоррена был оборудован по последнему слову техники,  все  это
оснащение помогало ученому сохранять  и  реставрировать  древние  находки.
Здесь имелись специальные кондиционеры,  инфракрасное  с  ультрафиолетовым
освещение,  переносные  обогреватели,   напичканные   термостатами,   уйма
каких-то  химикатов  в  бутылках,  многочисленные  кисти,  а  также  масса
различных ножей и ножичков.
     Имея в  своем  распоряжении  эту  любопытную  комбинацию  из  древних
памятников и современной технологии, ученый  добивался  того,  что  фреска
вековой давности выглядела как новенькая. При  этом  оригинальный  замысел
художника оставался неповрежденным.  Для  реставрации  Уоррен  использовал
только те материалы, что были доступны древним художникам.
     Доктор Уоррен рассматривал некоторые вещицы, полученные  накануне  из
Эйкры. Отодвинув в сторону  несколько  бронзовых  ножей  и  пару  глиняных
плошек, он вытащил  очень  древний  кожаный  сундучок.  Это  был  один  из
экспонатов, которые Уоррен привез сюда на самолете лично.  Предполагая  их
ценность, он только  и  ждал  подходящего  момента,  чтобы  в  одиночестве
внимательно осмотреть находки.
     Доктор Уоррен развязал кожаные ремешки и открыл сундучок. Заглянул  в
него, понюхал. На поверку оказалось, что сундучок был не таким уж древним,
хотя, конечно же, далеко не современным.
     Ученый сунул  внутрь  руку  и  вытащил  несколько  туго  перевязанных
пергаментных свитков. Он  отложил  их  в  сторону.  Потом  снова  полез  в
сундучок и  извлек  оттуда  миниатюрное  распятие  с  фигуркой  Спасителя.
Христос, казалось, мучился в страшной агонии. Ученый уставился на предмет.
Затем отложил его и снова запустил руку внутрь сундучка,  доставая  оттуда
вполне современный конверт! Доктор Уоррен был крайне  заинтригован,  но  и
этот конверт последовал за уже извлеченным содержимым.
     В сундучке кое-что еще оставалось.
     Уоррен поднял со дна довольно увесистый сверток, обернутый в  ветхую,
разодранную тряпку: когда ученый вытаскивал этот  сверток,  что-то  внутри
его звякнуло. Он развернул ткань и обнаружил семь тонких, очень острых  и,
похоже, невероятно древних кинжалов. Рукоятки их - каждая в виде распятого
на кресте Христа - были вырезаны из слоновой кости.
     Любопытство Уоррена достигло предела. Он схватил конверт  и  разорвал
его. Оттуда вывалилась кипа каких-то бумаг. Ученый изумленно уставился  на
нее. Он узнал почерк Карла Бугенгагена.
     Уоррен начал читать бумаги.

     Сегодня был один из тех редких чудесных вечеров, когда  семья  Торнов
собралась  в  собственном  кинозале  и  смотрела  захватывающий   вестерн.
Полсеместра мальчики уже отзанимались и теперь приехали на отдых.
     На  экране  высокий  мужчина  шагал  по  улице  какого-то  заштатного
городка. Руки его находились на бедрах, в нескольких  дюймах  от  рукояток
револьверов.
     Мужчина,  конечно  же,  не   заметил   короткого   дула   винчестера,
нацеленного на него из окна третьего этажа, как  не  заметил  и  колебания
занавесей в окне второго этажа, где находился, по мысли режиссера,  пустой
продуктовый склад.
     И вот грянул выстрел, мужчина упал.
     Внезапно изображение начало множиться,  стало  каким-то  размытым,  а
затем перескочило с экрана на стену.
     - Пристрелить киномеханика! - завопил Дэмьен.
     И тут же из  отверстия  в  стене  высунулась  голова  Марка.  Мальчик
крикнул в ответ:
     - Упал замертво! - Он нетерпеливо повернулся к  проектору,  исправляя
неполадки.
     Как правило, у проектора  стоял  один  из  лакеев,  но  Марк  упросил
Ричарда  научить  его  пользоваться  аппаратом.  Сегодня  мальчик  впервые
выступал в роли киномеханика и, как нарочно,  застопорил  фильм  на  самом
интересном месте.
     К счастью, Марк быстро справился с забарахлившим проектором  и  снова
запустил фильм. Все это время Дэмьен сочувственно подбадривал брата.
     И вот герой вскакивает на ноги и  устраивает  восхитительную  пальбу.
Правой рукой он выхватывает  пистолет  и  наповал  укладывает  человека  с
винчестером, а левой вытаскивает еще один пистолет  и  отправляет  на  тот
свет кого-то за колеблющейся  занавеской.  Этот  кто-то  вынужден  рухнуть
прямиком на крышу склада, а потом, прокатившись по ней,  свалиться  оттуда
на стоящую внизу лошадь. Сам герой тут  же  прыгает  на  другую  лошадь  и
скачет навстречу заходящему солнцу под общие громкие аплодисменты.
     - Ну! Хоть конец счастливый! - произнесла Анна, пока  Дэмьен  включал
свет.
     - Так, средненький фильм, - резюмировал Дэмьен.
     Анна улыбнулась и покачала головой.
     - А не слишком ли ты молод для подобной циничности? -  Она  встала  и
потянулась. - Кто желает сэндвич?
     - Первый! - Ричард поднял руку.
     - Второй! - присоединился к нему Дэмьен.
     - По-моему, Марк тоже не против, - сказала Анна и пошла на кухню.
     Тем временем Марк в  будке  осторожно  сматывал  фильм,  стараясь  не
поцарапать  киноленты.  Дэмьен  свертывал  экран,   а   Ричард   складывал
настольную игру.
     Внезапно раздался звонок в дверь. Ричард  с  Дэмьеном  в  один  голос
воскликнули:
     - Кто бы это мог быть?
     Дэмьен пожал плечами.
     - Пойду открою, - бросил он и направился к входной двери.

     На пороге стоял  Чарльз  Уоррен.  Он  насквозь  продрог  и  весь  был
запорошен снегом. В руках он сжимал конверт с бумагами Бугенгагена. Ученый
дрожал, но не от холода. Только что он прочел нечто такое, что  до  смерти
напугало его.
     Когда дверь открылась и Уоррен увидел перед собой Дэмьена, он чуть не
задохнулся  от  неожиданности.  Чарльз  попытался  улыбнуться,  но  улыбка
получилась какая-то вымученная, и Дэмьен мгновенно уловил эту перемену. Он
моментально насторожился.
     - Хэллоу, доктор Уоррен, - чеканя слова, произнес мальчик.
     - Привет, Дэмьен, - Чарльз пытался говорить как можно естественней. -
Ты не передашь папе, что мне необходимо повидать его?
     - А он вас ждет?  -  вопрос  Дэмьена  прозвучал  сухо  и  официально.
Мальчик даже не пригласил ученого в дом.
     - Пожалуйста, передай ему, что я здесь, - произнес Уоррен,  и  в  его
голосе зазвенели стальные нотки.
     Дэмьен на секунду заколебался, потом проговорил:
     - Входите.
     Уоррен шагнул в холл, и мальчик прикрыл за ним дверь.
     - Я передам ему, что вы здесь, - сказал он и направился в комнату.
     Уоррен стряхнул с куртки снег.
     - Там доктор Уоррен, - сообщил отцу Дэмьен.
     - Чарльз? - Ричард обрадовался, но удивился. - Отлично! Так  веди  же
его!
     Но Уоррен, не вытерпев, уже сам входил следом за мальчиком.
     - Попроси маму слепить еще один сэндвич для доктора Уоррена, -  велел
Ричард Дэмьену, который молча вышел из комнаты,  плотно  закрыв  за  собой
дверь.
     Оставшись в одиночестве, Дэмьен дал волю  своему  бешенству.  Ему  не
требовалось никакого объяснения, зачем здесь Уоррен и какова причина столь
странного взгляда, каким ученый окинул в дверях мальчика. Но он ничего  не
мог  сделать  -  пока...  Дэмьен  поспешил  на  кухню  заказать  еще  один
бутерброд, как ему было велено.
     Пока Ричард наполнял коньяком два бокала, Уоррен  размышлял,  с  чего
начать.
     Торн совершенно забыл о Марке, который все еще продолжал перематывать
пленку. Мальчик находился в будке, откуда было слышно каждое слово  беседы
доктора Уоррена с отцом.
     Чарльз взял предложенный Ричардом бокал с коньяком и отхлебнул  такой
большой глоток, что хозяин удивленно взглянул на него.
     Алкоголь  придал  Уоррену  храбрости,  и  он  решил  спросить   Торна
напрямик.
     - Ричард, - начал он, - можно я спрошу тебя об одном очень деликатном
деле?
     - Чарльз, мы же друзья, - подбодрил приятеля Торн. - Продолжай.
     Уоррен глубоко вздохнул и поинтересовался:
     - Ты не мог бы мне сказать, что на самом деле произошло в  Лондоне  с
твоим братом?
     Голос и поведение  Ричарда  резко  изменились,  в  них  появилась  та
холодная твердость, которая пресекала все разговоры на подобную тему.
     - Почему ты задал этот вопрос? - наконец выдавил из себя Ричард.
     - Накануне я распечатал прелюбопытнейший сундучок,  который  нашел  в
Эйкре. Принадлежал он Бугенгагену. В этом сундучке содержались личные вещи
археолога. А нашли его рядом со скелетом Бугенгагена.
     - Ну и что? - выпалил Торн. В его голосе начинало звучать нетерпение.
     Уоррен сделал еще один приличный глоток.
     - Знал ли ты, что именно Бугенгаген вручил твоему брату  кинжалы?  Те
самые, которыми Роберт пытался заколоть Дэмьена?
     Торн резко оборвал друга.
     - Что ты такое несешь, черт подери?
     В проекционной будке Марк, холодея, вслушивался в разговор.
     - Семь лет назад Бугенгаген написал тебе письмо, - продолжал Уоррен.
     - Письмо? Мне? - Торн принялся взад-вперед ходить по комнате. - Я  не
получал никакого письма.
     - Он не успел его отослать. Письмо находилось в сундучке.
     - И ты его прочел? - произнес Торн обвиняющим тоном.
     Уоррен как-то весь сжался.
     - Ричард, - умоляюще вымолвил он. - Ты же знаешь меня.  Я  -  человек
рациональный. Но то, что я хочу тебе сейчас сказать,  прозвучит  наверняка
совсем по-иному.
     - Ну давай же, Уоррен, выкладывай все поскорее, ради Бога!
     - Бугенгаген утверждает, что Дэмьен... - Уоррен судорожно сглотнул, -
что Дэмьен... орудие Дьявола. Антихрист!
     Торн уставился на Уоррена так, будто тот сошел с ума.
     А в проекционной будке у Марка перехватило дыхание.
     Уоррен тем временем продолжал:
     - Он не человек, Ричард. Я понимаю, все это  выглядит  сумасшествием,
но Бугенгаген утверждает, что Дэмьен - порождение шакала!
     Торн рассмеялся.
     - И ты не преминул тут же выложить мне все это? - Он мотнул головой и
собрался уйти.
     Уоррен осушил бокал и поставил его на стол.
     - Твой брат все понял, - заговорил он, следуя за Торном. - Он приехал
к Бугенгагену в отчаянии, не зная, что ему делать. Старик поведал Роберту,
как покончить с мальчиком.
     Торн с грохотом опустил на столик стакан и повернулся к Уоррену.
     -  Мой  брат  был  болен,  -  ледяным  тоном  произнес  он.  -  Болен
психически. Смерть его жены...
     - ...вызвал Дэмьен! - закончил за Ричарда Чарльз. - И  все  остальные
смерти...  пять  необъяснимых  случаев.  Кажется,  это  лишь   часть   тех
предначертаний, что записаны в "Откровении  Иоанна  Богослова".  -  Уоррен
понимал, что вступил на опасный путь, но продолжал, не обращая внимания на
раздражение Торна. - Бугенгаген...
     - Который, очевидно, свихнулся, - перебил Чарльза хозяин.
     Уоррен в изнеможении покачал головой. Страх вновь овладел ученым.
     - Я знаю, все это звучит безумно... - признался он.
     - Но ты этому веришь, - возразил Ричард.
     Уоррен вытащил из кармана письмо Бугенгагена и швырнул его на стол.
     - Вот это письмо. Прочти его сам.
     - Нет.
     - Если Бугенгаген прав, - настаивал Чарльз, - то все мы в  опасности.
Ты, Анна, Марк - все мы. Вспомни-ка, что случилось  с  Джоан  Харт  -  она
знала.
     Торн оставался несокрушимым.
     - Я не намерен читать бредни старого маразматика! - произнес он.
     - Ричард, - умолял Уоррен, - я знал Бугенгагена.  Он  не  был  старым
маразматиком. Неужели ты не испытываешь ни малейшего  подозрения?  Неужели
ничего странного...
     - Нет! - заорал Торн.
     Уоррену вдруг  показалось,  что  Ричард  его  сейчас  ударит,  но  он
настойчиво продолжал: - Ты не замечал ничего  такого,  что  показалось  бы
тебе странным? Ни в словах, ни в поведении мальчика?
     - Я хочу, чтобы ты сейчас же ушел, Чарльз...
     - Смерть уже не раз посетила нас...
     - Убирайся! - Торна затрясло от ярости.
     Но Уоррен уже не мог остановиться.
     - Знаки слишком очевидны, Ричард. Да и совпадения  что-то  уж  больно
участились. Куда уж дальше. Почитай Библию - "Откровение Иоанна Богослова"
- там все сказано! Нам придется испить чашу до дна!
     - До какого дна?
     - Стена Игаэля, - выдохнул Уоррен, тяжело дыша. - В письме Бугенгаген
сообщает, что эта стена явилась последним доказательством, убедившим  его.
Сейчас стена Игаэля на пути в Нью-Йорк. И будет там со дня на день.
     - Ты уже закопался  в  прошлом,  -  язвительно  произнес  Торн,  -  и
превратился в религиозного маньяка, как и твоя  приятельница  Джоан  Харт.
Нет уж, я в этом не участвую. Сам поезжай и смотри на что хочешь!
     - Я поеду, - мягко промолвил Чарльз и вышел, тихо  прикрыв  за  собой
дверь.
     Ричард, подавленный и оглушенный, опустился  на  стул.  Он  ощущал  в
словах Уоррена долю правды, но  Торна  обескураживало,  что  Чарли  вообще
обладал  этими  сведениями.  Что  касается  всего   остального...   Ричард
удрученно покачал головой. Он чувствовал, что потерял  близкого  друга,  а
почему - Ричард не понял.

     В проекционной будке Марк дрожал как осиновый лист. Он  дотянулся  до
заслонки отверстия и осторожно задвинул ее.
     Тем временем на кухне Дэмьен помогал Анне лепить  сэндвичи.  Услышав,
как хлопнула входная дверь, затем завелся мотор  и  по  дороге  заскрипели
шины, они взглянули друг на друга, а потом на вновь слепленные бутерброды.
     - Ну ладно, так уж и быть, - бойко затараторил  Дэмьен.  -  Придется,
как видно, съесть их мне.

                                    11

     Сон Дэмьена был  таким  безмятежным,  каким  и  полагалось  быть  сну
тринадцатилетнего мальчика.
     Анна тоже мирно спала.
     Но Ричард Торн не смыкал глаз, точно так же бодрствовал и Марк.
     Занимался рассвет.
     Торн, усталый и изможденный;  сидел  за  письменным  столом  в  своем
кабинет. Обхватив голову руками, он пытался сообразить, что же ему делать.
Перед  Ричардом  лежало  письмо  Бугенгагена,  адресованное  ему.   Ричард
несколько раз перечитал его. Намеки были слишком  очевидны  и  невероятны,
так что Торну требовалось некоторое время, чтобы все это переварить.
     Ричард собрал странички письма и запер их  в  столе.  Потом  встал  и
потянулся. Подошел к  окну.  Солнце  едва-едва  вытягивало  свои  лучи  за
далекими, покрытыми снегом холмами.
     "Все это не может быть правдой, - прошептал Торн. - Такая штука,  как
Дьявол, существует лишь в людском воображении".
     Он повернулся и зашагал наверх, в спальню, надеясь прилечь  и  уснуть
хотя бы на пару часов.
     Ричард не мог предположить, что  сегодня  не  спал  и  Марк.  Мальчик
сделал вид, что спит, а когда все в доме стихло, выскользнул из постели  и
пробрался вниз, в библиотеку. Там он снял с полки большую семейную  Библию
и принялся читать "Откровение Иоанна Богослова".
     Сумеречный утренний свет проник в окно библиотеки, когда Марк наконец
оторвался от книги. Он  чувствовал  себя  смертельно  уставшим.  Но  самым
страшным было то ужасающее знание, которое  он  только  что  почерпнул  из
Библии.
     Ибо Марк, не задумываясь, сразу уверовал, что Дэмьен плоть  от  плоти
Дьявола.
     Он поднялся и поставил Библию на место. Потом тихонько, на  цыпочках,
выбрался в холл, стащил с вешалки свое тяжелое зимнее пальто, облачился  в
него и незаметно выскользнул на улицу. Ему необходимо было уйти  отсюда  и
подумать, что делать...

     - Кто, кто? Кто - Дэмьен? - воскликнула Анна, отрываясь от плиты, где
она жарила яичницу. - И ты этому _в_е_р_и_ш_ь_, Ричард?
     - Я не говорил, что верю этому,  Анна,  -  возразил  муж,  стоящий  в
дверях кухни с письмом Бугенгагена в руках. - Я тебе  просто  пересказываю
то, что наболтал тут Чарльз и что написано в этом послании.
     - Но ты же не собираешься лететь в  Нью-Йорк,  Бог  ты  мой!  -  Анна
отшвырнула ложку и направилась к шкафу за тарелками. Разговор показался ей
каким-то бредом. - Уж не означает ли это...
     - Нет! - рявкнул Ричард. - Все это чушь, и я, конечно, не верю в это.
Но Роберт был убит в церкви, когда пытался заколоть Дэмьена, а...
     - Да-да, Уоррен все-таки добрался до тебя. - Анна подошла к  столу  и
поставила  тарелки.  -  Теперь  и  ты  заразился  этим  безумием.  -   Она
приблизилась к мужу, перехватила из его рук письмо Бугенгагена и  положила
на стол. Затем взяла Ричарда  за  руки.  -  Я  не  позволю  этому  безумию
овладеть тобой. Ты устал и не  соображаешь,  что  делаешь.  Ты  никуда  не
едешь. И забудь обо всей этой ерунде...
     - Анна...
     - Нет-нет, покончим с этим. Ты услышал глупую,  дурацкую  историю,  -
теперь забудь ее, - Анна расплакалась. - О Ричард, что с нами  происходит?
Или мы все посходили с ума?
     Ричард прижал ее к себе.
     - Не плачь, - пытался он успокоить  жену.  -  Ты  права.  Я  устал  и
заработался. Прости меня, пожалуйста, прости...
     - О Господи, конечно же, - пробормотала Анна, уткнувшись ему в плечо.
     - Ну, успокойся, все в порядке. Я никуда не еду.
     - А Дэмьен?.. Ты будешь по-прежнему к нему относиться?..
     - Ну конечно, конечно.
     - Обещай мне.
     - Обещаю.
     Обнимая жену и слегка покачивая ее в своих объятиях, Ричард  стоял  и
глядел в окно. Вдруг он заметил  на  улице  Дэмьена,  пересекающего  аллею
позади дома. Мальчик направлялся в лес.
     Эта картина пробудила в Ричарде смутное волнение.
     - А где Марк? - спросил он, стараясь скрыть охватившую его тревогу.
     - Он уже давно куда-то ушел, - ответила Анна, отстраняясь от  мужа  и
вытирая глаза. - Когда я утром выходила за газетами, то заметила,  что  на
вешалке нет его пальто.
     - А почему бы и нам не погулять, а? - предложил Ричард.
     - Но яичница... - Анна бросилась к плите, где уже начинали  пригорать
яйца.
     - Я бы предпочел свежий воздух.
     Анна уставилась на мужа. Что-то невероятное происходило в  их  семье,
то, чего она никак не могла понять. В свое время, выходя замуж за Ричарда,
она вполне отдавала себе отчет,  насколько  сложной  будет  их  совместная
жизнь. Но Анна так любила Ричарда и его мальчиков, что ей казалось,  будто
она преодолеет любые семейные кризисы.
     Однако сейчас уверенность Анны несколько пошатнулась.
     Женщина пожала плечами и поставила сковородку в раковину.
     - Хорошо, - с легкостью согласилась она, - идем на прогулку.

     Марк сидел под деревом далеко  от  дома.  В  глазах  мальчика  застыл
недетский ужас. Он судорожно вцепился в колени, но  не  от  холода,  а  от
пронзительного страха, ибо никогда в жизни Марк так не боялся.
     Мальчик не знал, у кого просить помощи. Ведь раньше все свои  тревоги
и страхи он выкладывал Дэмьену. А теперь?
     Теперь он остался один на один со всем этим кошмаром.
     Вдруг совсем рядом Марк услышал шаги.
     - Марк? Эй, Марк!
     Это был Дэмьен. Вездесущий Дэмьен.
     Марк вскочил на ноги и, крадучись, стал отступать в глубь леса.
     Дэмьен шел по пятам.
     Марк бросился бежать.
     - Эй, Марк!
     Марк в глубине души понимал, что не уйдет далеко. Мальчик не спал всю
ночь, он был измучен, ужас сковывал движения. Он  поравнялся  с  огородным
деревом и нырнул за его ствол, пытаясь хоть чуть-чуть отдышаться.
     Прошло всего несколько минут, и он снова услышал рядом с собой  голос
Дэмьена.
     - Я знаю, что ты здесь, - произнес Дэмьен.
     Марк задрожал всем телом.
     - Оставь меня одного, - еле слышно проговорил он.
     Дэмьен обошел дерево и остановился в шести футах от Марка.
     - Почему ты убегаешь от меня? - с горечью в голосе спросил Дэмьен.
     Воцарилась длительная пауза. Наконец Марк хрипло вымолвил:
     - Я знаю... кто ты.
     Дэмьен улыбнулся:
     - Знаешь?
     Марк кивнул.
     - Я слышал, что рассказал доктор Уоррен папе.
     Дэмьен нахмурился.
     - Так что же он сказал? - Это был уже скорее приказ, нежели вопрос.
     - Он сказал... - Марк с трудом подыскивал слова,  -  он  сказал,  что
Дьявол может создать свой образ на земле.
     - Продолжай.
     Марк отвернулся. Слеза скатилась по его щеке.
     - Ну скажи это,  Марк,  -  почти  прошептал  Дэмьен.  Марк  судорожно
сглотнул.
     - Он сказал... что ты - сын Дьявола.
     Дэмьен тяжелым взглядом уставился на брата.
     - Продолжай, - скомандовал он.
     И тут Марка словно прорвало.
     - Я видел, что ты тогда сделал с Тедди, - громко воскликнул он.  -  Я
видел, что случилось и с Ахертоном, и  с  Пасарианом!  Твой  отец  пытался
убить тебя! - кричал Марк. - Считают, что он сошел с ума, но  если  это  и
так, то только потому, что он _з_н_а_л_. - Марк, весь дрожа  с  головы  до
ног, рухнул на колени.
     Дэмьена охватило волнение. Он не собирался причинять брату боль.
     - Марк, - начал он.
     - У-у-у-у, - всхлипывал Марк.
     - Ты мой брат, и я люблю тебя...
     - Не называй меня своим братом! - вскинулся Марк. - У  Антихриста  не
может быть брата!
     Дэмьен тряхнул Марка за плечи.
     - Послушай меня! - закричал он.
     Марк отрицательно покачал головой.
     - Признай же, - выпалил он, - признай, что ты убил  свою  собственную
мать!
     Это была последняя капля. Связующая мальчиков нить оборвалась.
     - Она не была _м_о_е_й_ матерью, - яростно возразил  Дэмьен.  -  Моей
матерью...
     - ...была самка шакала.
     - Да! - с гордостью вскричал Дэмьен, и голос его еще долго  отдавался
эхом в лесу. Теперь мальчик полностью осознал  всю  свою  силу.  В  глазах
Дэмьена разгоралось пламя, а от его лица исходило какое-то  нечеловеческое
сияние. - Я рожден по образу и подобию величайшей силы,  -  заявил  он,  и
голос его  напрягся.  -  Отвергнутый  ангел!  Лишенный  своего  величия  и
сброшенный в  бездну!  Но  он  _в_о_с_с_т_а_л  _в_о  _м_н_е_!  Он  смотрит
м_о_и_м_и_ глазами, и у него _м_о_е_ тело!
     Марк с отчаянием огляделся по сторонам.  Страх  уже  прошел.  Мальчик
чувствовал чудовищную опустошенность. Происходящее походило на бесконечный
кошмарный сон, и убежать из него не было никакой возможности.
     - Пойдем со мной, - предложил Дэмьен. - Я могу взять тебя с собой.
     Марк поднял на него  глаза.  Он  перестал  дрожать,  долгим  взглядом
уставился на кузена, наконец медленно покачал головой:
     - Нет.
     Дэмьен попытался еще раз:
     - Не заставляй упрашивать тебя...
     Марк твердо стоял на своем:
     - Нет!
     И этот отказ как будто вдохнул в него силы. Марк вскочил  с  земли  и
бросился бежать так быстро, как только позволяли его ослабевшие ноги.
     - Марк! - позвал его Дэмьен.
     - Отстань от меня, - бросил он Дэмьену.
     - Марк! - крикнул вслед Марку Дэмьен. Это был голос,  только  однажды
слышанный Марком. Тогда, в коридоре, когда Дэмьен расправился с  Тедди.  -
П_о_с_м_о_т_р_и_ н_а _м_е_н_я_! - приказал он.
     Марк остановился. Он был не в состоянии сделать ни шагу.
     - Пожалуйста, уходи, - умолял мальчик.
     Голос Дэмьена пригвоздил его к месту.
     - Я еще раз прошу тебя, - спокойно промолвил  Дэмьен,  -  пожалуйста,
пойдем со мной.
     Марк обернулся и посмотрел прямо в глаза Дэмьену.
     -  Нет,  -  решительно  ответил  он  и  внезапно  ощутил  потрясающее
спокойствие. - Ты, Дэмьен, не можешь избежать своей судьбы. А я -  убежать
от своей. - Марку вдруг показалось, что какая-то  другая  сила  заставляет
его произносить эти слова. -  Ты  обязан  делать  то,  что  тебе  на  роду
написано.
     Марк, покорившись своей судьбе, молча ожидал развязки.
     Гнев охватил Дэмьена, гнев, порожденный отверженностью. Он рос и  рос
в мальчике, глаза которого разгорались все ярче, все  пламенней.  Внезапно
слезы навернулись на них, и Дэмьен, взглянув на небо, весь задрожал...

     Ричард и Анна заметили следы  ног  обоих  мальчиков  и  поспешили  на
поиски. Шагая рядом  с  мужем  и  постоянно  касаясь  его,  Анна  казалась
спокойной. А Ричард то и дело поглядывал на небо. Будто ощущал  в  воздухе
какое-то предзнаменование.
     И вдруг до Марка донесся шум, тот самый шум, какой  услышал  Тедди  в
коридоре, рядом с кабинетом сержанта Неффа. Клацанье, будто бились друг  о
друга тонкие металлические пластинки.
     Звук хлопающих крыльев ворона.
     Защищаясь от невидимого, стремительно атаковавшего  противника,  Марк
вытянул руки и принялся отбиваться. Он кричал и визжал, пытаясь  вырваться
и убежать, но страшный клюв и когти безжалостной птицы рвали его плоть. Он
упал  на  колени  и  застонал  от  боли.  Кровь   застилала   ему   глаза;
единственным, кого он перед собой видел,  был  Дэмьен  -  воплощение  зла:
выпрямившийся в полный рост, безжалостный и холодный.
     Клюв  птицы  разбил  череп  Марка.  Лицо  мальчика  побелело,   глаза
закатились. Он упал лицом в снег.
     Шум крыльев затих. Дэмьен взглянул вниз, на  мертвое  тело  Марка,  и
закричал. Его крик походил скорее на вой, в  нем  сквозили  одиночество  и
тоска.
     Снег вокруг Марка постепенно краснел от сочившейся крови.
     Дэмьен подбежал к Марку, упал на колени и попытался  поднять  хрупкое
безжизненное тело. Он стремился вернуть брата к жизни.
     Жуткий вопль Дэмьена донесся до Анны и Ричарда. Подбежав, они увидели
Дэмьена, склонившегося над безжизненным телом брата. Он всхлипывал: "Марк,
о Марк..."
     Услышав крик Анны, Дэмьен поднял глаза и мгновенно пришел в себя.  Он
отскочил от Марка.
     - Мы просто гуляли...  -  воскликнул  Дэмьен,  -  ...и  он  упал!  Он
только...
     - Возвращайся в дом! - завопил Ричард. Он подбежал к Анне, стоящей на
коленях возле тела Марка.
     Дэмьен пытался возразить:
     - Но я ничего не сделал!
     - Возвращайся домой, _ч_е_р_т_ т_е_б_я_ п_о_б_е_р_и_! - Ричард дрожал
от гнева.
     Дэмьен повернулся и бросился к дому. Слезы струились по его лицу.
     - Он упал! - бросил мальчик через плечо. - Я ему ничего не сделал!
     Ричард отвернулся  от  убегающего  Дэмьена  и  склонился  над  женой.
Обхватив ее за плечи, он приподнял Анну. Удостоверившись,  что  она  может
стоять на ногах,  Ричард  наклонился  и  подхватил  на  руки  тело  своего
мертвого сына.
     Потом распрямился и в упор взглянул на Анну. Глаза его обвиняли.
     Анна нервно дернула головой и, запинаясь, произнесла:
     - Нет-нет, это не Дэмьен. Он не...
     Но она так и  не  закончила  фразу.  Ричард  отвернулся  от  жены  и,
прижимаясь щекой к  окровавленному  лицу  своего  погибшего  сына,  побрел
прочь.

                                    12

     Фамильный склеп Торнов располагался на Северном берегу, неподалеку от
поместья. Тут вместе со своей женой  спал  вечным  сном  Реджинальд  Торн;
первая, жена Ричарда, Мэри, была похоронена здесь же;  да  и  тетя  Мэрион
обрела последний приют вблизи своего брата.
     Марка похоронили рядом с матерью.
     "Однажды, -  подумал  вдруг  Ричард  Торн,  обводя  невидящим  взором
собравшихся этим морозным и тоскливым  днем  вокруг  небольшой  могилы,  -
однажды я тоже окажусь здесь".
     Анна с Ричардом были облачены  в  черное.  Дэмьен,  стоящий  рядом  с
Анной, был одет просто - в синюю курсантскую форму с  черной  повязкой  на
рукаве.
     Поль Бухер представлял на похоронах компанию "Торн Индастриз".  Здесь
же находился и сержант Нефф, прибывший из Академии  с  небольшим  почетным
караулом. Когда гроб опускали в могилу, курсанты взяли под козырек, а один
из них выступил вперед и протрубил на горне сигнал,  которым  обычно  Марк
провожал всех ко сну.
     Услышав звуки горна, Анна разрыдалась, Торну же, как ни странно, этот
сигнал напомнил вдруг старую ковбойскую песенку. Давным-давно, когда он  и
его бра Роберт были еще детьми и учились  в  Академии,  они  собирались  с
другими курсантами вокруг костра и весело  горланили  эту  песенку.  Слезы
выступили у Ричарда от этого воспоминания, и он  заплакал.  Впервые  после
гибели сына.
     Когда священник приступил к проповеди,  Ричард  отвернулся.  Что  мог
сказать о Марке совершенно незнакомый человек?
     Священники  вынуждены  говорить  штампами,  а  Ричарду  меньше  всего
хотелось слышать сейчас какие-то банальности о Марке.
     Взгляд Ричарда упал на Дэмьена, и то, что он вдруг уловил,  привлекло
его внимание.  Мальчик  уставился  на  Неффа,  который,  в  свою  очередь,
пристально смотрел  на  Бухера.  Взгляд  же  Бухера  был  сосредоточен  на
Дэмьене. Четкий, маленький треугольник.
     Торн почувствовал, что его дернули за рукав. Он  обернулся  и  увидел
Анну. Ее лицо было залито  слезами,  а  глаза  молили  не  отвлекаться  от
церемонии.
     Ричард погладил руку жены и снова взглянул на могилу,  заставив  себя
вслушиваться в проповедь и отыскивая в ее словах хоть какой-нибудь  смысл.
Но вскоре опять мысленно перескочил к событиям последних лет.
     Память возвратила его к разговору,  состоявшемуся  после  вскрытия  в
кабинете доктора Фидлера.

     - Как это  могло  произойти?  -  спросил  Ричард  врача.  -  Ведь  вы
наблюдали его с момента рождения. Неужели же не было ни единого признака?
     Семейный врач грустно покачал головой.
     - К сожалению. Мне уже как-то приходилось сталкиваться с подобным,  -
начал он. - Совершенно здоровый мальчик или  мужчина,  но  эта  штука  уже
сидит  в  организме,  выжидая  своего  часа,   какого-то   непредвиденного
напряжения. У  него  была  очень  тонкая  артериальная  стенка.  Она-то  и
лопнула... - Врач широко развел руками - жест неизбежности и сострадания.
     Анна перебила его:
     - Значит, он был обречен с рождения?
     Доктор Фидлер кивнул.
     - Более чем вероятно, - мягко заверил он. - Я очень сожалею, очень.

     Похоронная церемония  закончилась,  и  траурная  процессия  двинулась
прочь от могилы. Начинался сильный ливень, и с последними словами утешения
все начали разбредаться но своим машинам.
     Ричард принял от собравшихся соболезнования,  ограничившиеся  скупыми
грустными улыбками и легкими прикосновениями рук, а затем рухнул на заднее
сиденье автомобиля рядом с Анной и  Дэмьеном.  Он  подал  знак  Мюррею,  и
лимузин медленно тронулся.

     В один из поздних вечеров на следующей неделе в доме  Торна  раздался
звонок.  Звонил  священник  из  Нью-Йорка  и  просил  Ричарда   немедленно
приехать. Он сообщал также, что доктор Чарльз Уоррен  находится  в  плохом
состоянии и не перестает звать Ричарда Торна.
     Несколько минут понадобилось Ричарду на сборы, он побросал в  чемодан
кое-какие вещи. Анна пыталась убедить мужа остаться хотя бы до утра, но он
и слышать не хотел об этом. Он должен был ехать немедленно.
     - Я не хочу ехать, - кричал он жене, - но я _в_ы_н_у_ж_д_е_н_!
     Анна опустилась  на  кровать  и  потянулась  за  сигаретой.  Ее  руки
дрожали.
     - Почему ты не можешь поговорить с Чарльзом по телефону?  -  спросила
она. - Зачем тебе ехать в Нью-Йорк? Чарльз в конце концов  не  самый  твой
близкий друг, чтобы сломя голову мчаться к нему на ночь глядя.
     - Мне передали, что он в смертельной опасности и нуждается во мне,  -
перебил жену Ричард. Он окинул взглядом комнату, соображая,  не  забыл  ли
чего.
     - Здесь ты нам тоже нужен, - тихо проговорила Анна.
     Ричард повернулся и посмотрел на нее.
     - Я вернусь как можно быстрее. - Он наклонился и, чмокнув ее в  щеку,
направился к двери.
     - Что я завтра утром скажу Дэмьену? - спросила Анна.
     Стоя в дверях, Ричард на мгновение  заколебался.  Он  не  подумал  об
этом.
     - Скажи ему, - произнес Ричард, все еще соображая, - скажи,  что  мне
надо  помочь  Чарльзу  утрясти  кое-какие  таможенные  дела  в  Нью-Йорке.
Придумай что-нибудь. Только не говори ему  правду!  -  И  он  поспешил  из
комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
     Пока Ричард на цыпочках спускался по  лестнице  к  ожидавшему  его  в
лимузине шоферу, он,  конечно  же,  не  заметил,  как  приоткрылась  дверь
спальни Дэмьена. И взгляд желтых, как у кошки, глаз пронизал тьму.
     Сразу после того, как шасси самолета отделились от  взлетной  полосы,
Ричард  включил  над  головой  свет  и  вытащил  из   "дипломата"   письмо
Бугенгагена. Колоссальный объем информации, а времени в обрез. Торн глянул
на часы. Половина пятого утра. В Нью-Йорке он будет в семь  тридцать  или,
самое позднее, в восемь. Город в это время только начинает пробуждаться.
     Ричард снова посмотрел на странички и уже в четвертый или  пятый  раз
принялся читать:
     "И дано ему было вложить дух в  образ  зверя,  чтобы  образ  зверя  и
говорил  и  действовал  так,  чтобы  убиваем  был  всякий,  кто  не  будет
поклоняться образу зверя".
     Торн вздрогнул. За  последние  несколько  месяцев  произошло  столько
смертей  -  слишком  много  для  банального  совпадения.  Отдельные  части
начинали, наконец, складываться в единое целое.
     Первой в этой страшной цепочке оказалась  тетушка  Мэрион.  Ее  голос
вдруг зазвучал в мозгу Торна.
     "Дэмьен  оказывает  ужасное  влияние,  ты  разве  не   замечаешь?   -
спрашивала   тетушка   Мэрион.   -   Ты   хочешь,   чтобы   Марк    _б_ы_л
у_н_и_ч_т_о_ж_е_н_, _ч_т_о_б_ы _е_г_о _п_о_г_у_б_и_л_и_?"
     Потом эта журналистка Джоан Харт. Жуткая, жуткая гибель. Судя по  той
короткой газетной заметке, смерть была  мучительной.  И  кому  она  только
понадобилась?
     "Все вы в _с_м_е_р_т_е_л_ь_н_о_й _о_п_а_с_н_о_с_т_и_! - предупреждала
Джоан. - _У_в_е_р_у_й_т_е_ в _Х_р_и_с_т_а_!"
     И Ахертон. Еще одна невероятная, страшная потеря. А  он  кому  мешал?
Торн не мог этого  понять.  Смерть  Пасариана  тоже,  казалось,  не  имела
смысла.
     Ричард   подумал   о   своей   компании   -   одной   из   крупнейших
трансконтинентальных корпораций мира. О том,  как  однажды  ее  унаследует
Дэмьен. И тут все встало на свои места. Ахертон стоял на  пути  Бухера,  и
Ахертон исчез с лица земли. Бухер стал президентом компании,  и  его  план
уже начал осуществляться. Но не так гладко, как  тому  хотелось.  Возникли
кое-какие проблемы, и первым их обнаружил Пасариан. И... погиб.
     Когда-нибудь, если, конечно, все будет развиваться в  соответствии  с
планом Бухера, Дэмьен унаследует корпорацию, контролирующую питание  всего
земного населения.
     Торн вспомнил похороны Марка  и  странную,  треугольную  связь  между
Дэмьеном, Бухером и Неффом. Но Нефф-то тут при чем? Ричард опять  вернулся
к страничкам письма, чтобы попытаться найти ключ к разгадке:
     "...и дивилась вся земля, следя за  зверем,  и  поклонились  дракону,
который дал власть зверю. И поклонились зверю, говоря: кто  подобен  зверю
сему? и кто может сразиться с ним?"
     Дракон.
     Может, Нефф как раз и являлся этим драконом? Военный  стратег,  чтобы
обучить и выпестовать...
     "И дано было ему вести войну со святыми, и _п_о_б_е_д_и_т_ь _и_х_:  и
дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем...
     И восстанет он против Царя Царей..."
     Торн не мог читать дальше. У него  заболели  глаза,  а  мысли  начали
путаться. Он уже был не в  состоянии  о  чем-нибудь  думать.  Ричарду  как
воздух были необходимы несколько часов сна.
     Его преследовала фраза Уоррена, брошенная Чарльзом в тот вечер, когда
ученый  демонстрировал  им  слайды  из  мест   раскопок:   ИМЕЕТСЯ   МНОГО
СВИДЕТЕЛЬСТВ О БЛИЗКОМ КОНЦЕ СВЕТА.
     Анна рассмеялась тогда, но Уоррен продолжал как ни в  чем  не  бывало
читать выдержки из библейских пророчеств. И что же? Все они осуществились,
и все сразу. Наводнения, голод, тьма, войны...
     Торн подумал вдруг о некоторых тревожных событиях в мире, происшедших
совсем недавно. Ситуация на Ближнем Востоке все еще  грозила  вылиться  во
всеобщую войну, в нее, возможно, будут вовлечены и все  другие  страны.  И
будет она называться Третья мировая война. Конечно, если останется в живых
хоть один человек, кто будет ее так называть.
     Ядерное  вооружение  распространяется  устрашающими  темпами.   Почти
каждая нация имеет уже доступ к атомной бомбе. И все что требуется  -  это
где-нибудь, пусть даже случайно, по самой дурацкой  причине  рвануть  хоть
одну бомбу. Тут-то и произойдет неизбежная и необратимая  цепная  реакция:
каждая нация будет стремиться  стереть  с  лица  земли  другую,  пока  та,
другая, не уничтожила ее саму.
     Нью-Йорк не являлся исключением из числа городов, перенесших  в  этом
году те или иные потрясения.  Лондон,  Париж,  Москва,  Токио  -  все  эти
столицы претерпевали мощные мистические  крушения.  Конечно,  здесь  можно
было подозревать и саботаж, но не было найдено  ни  одного  свидетельства,
подтверждающего эту версию. Везде грабежи, разбой, насилие и убийства, все
более жестокие и изощренные. И не оставалось уже на мировой карте  города,
где бы не происходили какие-нибудь катаклизмы.
     Похоже, человеческие  существа  постепенно  превращались  в  роботов,
орудующих без чувств и сострадания. В  этой  суматошной  жизни  у  них  не
оставалось  ни  минутны,  чтобы  остановиться   и   задуматься.   Стольким
разочарованиям и такому частому бессмысленному насилию подвергались  люди,
что рано или поздно замыкались  в  себе,  изолируя  свой  дом-крепость  от
окружающего мира.
     Да и в природе происходили весьма странные  и  необъяснимые  явления.
Снег сыпал там, где раньше его и в помине не было, засуха обрушивалась  на
области, прежде подверженные  ливням,  а  засушливые  земли  затапливались
водой. Ураганы, торнадо и землетрясения все  чаще  опустошали  и  разоряли
планету. Трудно сказать, на самом ли деле участились  подобные  проявления
стихии, или же мир просто получал большее количество  информации  об  этих
случаях. Но результат оставался тем же.  Казалось,  будто  этих  катастроф
стало больше.
     Торн был уже не в состоянии бороться с дремотой. Веки  его  слипались
от усталости и вскоре закрылись. Он забылся неглубоким и беспокойным сном.

                                    13

     Было уже светло, когда  самый  маленький  самолет  компании  коснулся
посадочной полосы в аэропорту Ла Гардиа.
     Торн потянулся и, зевнув, взглянул на часы. Семь сорок пять.
     Вдруг Ричард почувствовал  себя  одураченным.  То,  что  он  пролетел
тысячу миль  -  и  все  из-за  какого-то  ночного  звонка  от  священника,
сообщавшего ему о состоянии Уоррена, - внезапно  показалось  Торну  чем-то
нереальным. К тому же последняя встреча Ричарда с Чарльзом вылилась  в  их
ссору, и Уоррен уехал. Торн был уверен, что им уже  не  доведется  обрести
былые дружеские отношения.
     Но сведения, которыми Уоррен пытался  поделиться  с  Ричардом  в  тот
вечер, как дамоклов меч зависли над самим Торном. Теперь и  Ричард  ощущал
жгучую потребность увидеть стену Игаэля собственными глазами и понять  все
до конца.
     Он был уверен, что Уоррен уже был у стены.
     Ричарда серьезно обеспокоил тот факт, что звонил священник, а не  сам
Чарльз. Возможно, таким образом Уоррен пытался заманить Торна в  Нью-Йорк.
Откуда  Ричард  мог  знать,  что  там  происходило?  Торн  пересек  здание
аэропорта,  взял  такси  и  назвал  адрес,  следуя  указаниям  священника,
полученным накануне ночью. Таксист, удивленно  взглянув  на  Торна,  пожал
плечами, и машина тронулась.
     Сидя в  такси,  Торн  задавал  себе  вопрос  по  поводу  происходящих
событий: кому это может быть выгодно? Вдруг  Ричард  понял,  что  все  эти
ужасные события были выгодны Дэмьену Торну.
     Только  два  человека  отделяли   сейчас   Дэмьена   от   возможности
контролировать могущественнейшую компанию: Ричард Торн и его жена.
     Торн знал наверняка, зачем Уоррен ищет с ним  встречи.  Чарльз  будет
просить его убить Дэмьена.
     Это уже было. Бугенгаген и Роберт Торн. Они намеревались сделать  это
семь лет назад, однако попытки эти привели их к гибели.
     "Опять меня понесло не туда, - подумал Торн.  -  Я  обязан  сохранять
спокойствие. И ясный ум. Слишком много поставлено нынче на карту".
     - Вы предпочитаете заплатить  сейчас?  Мне  подождать  вас  здесь?  -
Таксист прервал размышления Торна.
     Ричард пробормотал какие-то извинения и полез в карман за бумажником.
Проезд влетал ему уже в тридцать долларов. Торн сунул  таксисту  еще  пару
банкнот сверху, чтобы тот дождался его, вышел из  машины  и  огляделся  по
сторонам. Он находился у  старой,  разрушенной  церкви,  стоящей  рядом  с
железнодорожными путями. Рельсы тянулись сюда издалека  -  с  Центрального
вокзала.
     Церковь выглядела заброшенной. Ричард подошел к ней и толкнул  дверь.
Она легко распахнулась. Торн оглянулся на такси. Машина стояла на месте, у
обочины тротуара, тихо работал мотор.  Таксист  сдвинул  на  глаза  кепку,
похоже, он уже задремал. Торн повернулся и вошел в здание.
     Внутри церковь была такая же пыльная и обшарпанная,  как  и  снаружи.
Деревянные скамьи были сработаны из рук вон плохо,  они,  похоже,  вот-вот
развалятся. Окна были грязными, казалось, что  стекла  в  них  никогда  не
мылись, кое-где они были выбиты. И  лишь  почти  неуловимый  запах  ладана
говорил о том, что здесь время от времени проходят службы.
     Ричард направился к алтарю. Как только он подошел  к  поручню,  дверь
слева внезапно отворилась, и оттуда вышел невысокий горбатый священник.
     - Мистер Торн?
     Торн кивнул.
     Хромая, священник подошел к Ричарду и протянул для приветствия руку.
     - Я отец Уэстон. Спасибо, что пришли. - Он  пожал  протянутую  Торном
руку. - Доктор Уоррен ждет вас. - Священник жестом указал на боковую дверь
справа от алтаря и направился к ней.
     Ричард последовал за ним.
     - Спасибо, что позвонили, - прошептал он. - Что случилось с  доктором
Уорреном?
     - Он не хочет говорить со мной, я только  уверен,  что  этот  человек
обуреваем жутким страхом.
     Они подошли к небольшой боковой дверце, и священник легонько  стукнул
в нее один раз. Изнутри  донесся  хриплый  голос:  "Кто  это?"  Голос  был
какой-то чужой и совсем не походил на голос Уоррена.
     - Здесь мистер Торн, - объявил священник.
     Дверь  распахнулась,  и  на  пороге  появился  Уоррен.  Выглядел   он
чудовищно. Казалось, его подкосила какая-то внезапная и  ужасная  болезнь.
Глаза Чарльза покраснели, щеки впали, а кожа под трехдневной щетиной имела
неестественный  бледно-желтый  цвет.  Уоррен  трясущимися  руками   сжимал
распятие.
     - Ричард? - воскликнул он голосом, в котором сквозил ужас.
     - Это я, Чарльз.
     Уоррен ринулся вперед. Он схватил Торна за воротник плаща и втащил  в
комнату. Захлопнув за собой дверь, он запер ее на засов.
     Торн украдкой взглянул на Уоррена, почти уверенный, что тот  сошел  с
ума.
     - Чарльз, - осторожно начал Ричард ласковым голосом, - я вот сразу же
приехал, как только...
     Казалось, Уоррен не слышал его. Дикий взгляд  ученого  был  устремлен
сквозь Торна куда-то вдаль.
     - Зверь с нами, - прошептал он. - Это все  правда,  сущая  правда!  Я
видел стену...
     - Чарльз, пожалуйста, выслушай меня...
     - Я видел ее! Она кошмарна! - Уоррен вздрогнул и в ужасе  зажмурился.
- Она свела с ума и Джоан Харт, и Бугенгагена...
     Торн подскочил к Уоррену и схватил его за плечи.
     - Возьми же, наконец, себя в руки! - Ричард не  верил  своим  глазам.
Неужели перед ним стоял человек, который на протяжении многих лет управлял
его музеем и долгие годы был его лучшим и верным другом? Если во всем этом
и присутствовал Бог, то какое же нелегкое существование уготовил  Он  всем
тем, кто в Него верил!
     Внезапно Уоррен  перестал  дрожать.  Он  уставился  на  Торна,  будто
пытался прочесть на его лице разгадку.
     - Теперь ты веришь мне, Ричард, -  спросил  он,  -  или  до  сих  пор
считаешь, что я свихнулся?
     Ричард все еще держал Чарльза за плечи. Он пока  не  хотел  говорить,
что поверил Уоррену. Кто-то из  них  должен  по  крайней  мере  оставаться
спокойным и рассудительным. Но кое-что надо было сделать. Торн должен  был
увидеть стену Игаэля собственными глазами.
     - Где она? - наконец проговорил он. - Где стена Игаэля?

     Вслед за Уорреном, указывающим дорогу, Торн шагал по  железнодорожным
путям вдоль длинной линии  товарных  вагонов.  Уоррен  шел,  вцепившись  в
распятие; он казался еще более возбужденным, чем прежде. Время от  времени
Чарльз останавливался и поднимал глаза к небу.
     - Что ты там высматриваешь? - поинтересовался Торн.
     Но возбуждение Уоррена переходило уже все возможные границы. Он  едва
мог говорить. И лишь невнятное бормотание слетало с его  губ:  "...еще  не
здесь... ничего... скоро..."
     Наконец они подошли к месту, где на рельсах в  тупике  одиноко  стоял
вагон с контейнерами "Торн Индастриз". Уоррен, повозившись некоторое время
с замком, позвал Ричарда. Торн удивленно взглянул на Чарльза.
     - Разве ты не полезешь со мной? - обратился он к Уоррену.
     Уоррен отрицательно  замотал  головой  и  снова  посмотрел  на  небо.
Внезапно он застыл на месте, скованный жутким страхом.
     Торн проследил за его взглядом. Не более чем в двадцати футах от  них
в небе медленно кружил огромный черный ворон.
     Ричард снова посмотрел на Уоррена,  боязливо  жавшегося  к  вагону  и
вцепившегося в распятие.
     - Пойдем, Чарльз. - Он попытался успокоить Уоррена. - Это  же  просто
птица.
     Уоррен затряс головой, не спуская с ворона глаз.
     Торн глубоко вздохнул и взобрался в вагон.
     Вагон был уставлен ящиками разных размеров, все  они  были  тщательно
заколочены. Все, за исключением одного, взломанного  кем-то,  очевидно,  в
большой спешке. Горн подошел к развороченному ящику.
     А в это время издалека вдруг начал откатываться назад длинный эшелон.
Тяжелые вагоны,  с  грохотом  наталкиваясь  друг  на  друга,  двигались  в
направлении отдельно стоящего вагона с контейнерами "Торн Индастриз".
     Стоящий у вагона Уоррен закрыл глаза и начал  молиться.  Внезапно  по
соседнему пути на огромной скорости прогрохотал поезд. Он так оглушительно
засвистел, что заставил Уоррена броситься на землю. Когда  поезд  умчался,
Чарльз поднялся на  ноги  и  поплелся  к  носовой  части  вагона.  Там  он
остановился и приготовился к неизбежному.
     Внутри вагона Торн сорвал с ящика доски и обнаружил  фрагмент  стены.
Выступающий край был, похоже, вытесан из камня.
     Он казался  очень  древним.  Краски  на  нем  совсем  поблекли.  Торн
продолжал отдирать доски. Глаза Ричарда внезапно остановились на  рисунке.
Это  было  изображение  маленького  ребенка.   Но   лицо   было   каким-то
расплывчатым.
     Снаружи тяжелый эшелон стремительно набирал скорость. Головной  вагон
был весь покрыт огромными ржавыми штырями. Они угрожающе выпирали.  Эшелон
достиг стрелки. Она сработала и перевела пути. Состав, грохоча, направился
в сторону вагона с контейнерами "Торн Индастриз".
     Уоррен снова зажмурил глаза и принялся неистово бормотать молитву.  А
над ним в небе ворон описывал все более и более сужающиеся круги.
     Торн добрался до очередной секции ящика и обнажил ту часть стены, где
Сатана уже в зрелом возрасте был изображен цепляющимся за  край  пропасти.
Но и здесь лицо Сатаны было как-то размыто.
     "Я что, тоже сошел с  ума?  -  подумал  Торн.  -  Здесь  нет  никаких
доказательств".
     Ричард сорвал последние доски.
     И тут, наконец,  он  увидел  лицо.  Казалось,  его  нарисовали  всего
несколько лет назад, так четко и ясно было оно изображено.
     Лицо Дэмьена Торна.
     Имелись,  конечно,  и  некоторые  отличия.  Вместо   волос   художник
изобразил извивающихся злобных змей с острыми языками, а глаза на  рисунке
были не человеческие, а кошачьи - желтые и пронзительные. Но в  целом  это
было лицо Дэмьена.
     В этот момент длинный состав, грохоча, приблизился  к  вагону  Торна.
Уоррен, погруженный в молитву, широко раскрыл глаза, но было  уже  слишком
поздно,  чтобы  отскочить  от  выпирающих  штырей   вагона,   стремительно
надвигающегося на ученого. Штыри молниеносно пронзили  Уоррена,  пришпилив
его тело к передней стенке  вагона  "Торн  Индастриз".  Уоррен  еще  успел
крикнуть от ужаса и мучительной, нечеловеческой боли,  а  затем  повис  на
острых концах, как заживо пришпиленная бабочка.
     От столкновения Ричард растянулся на полу вагона. Стена Игаэля позади
него начала медленно крениться. Ричард заметил, что она вот-вот упадет  на
него, и едва успел увернуться. Стена рухнула как раз на то место,  где  он
стоял минуту назад. Она разлетелась на миллион крошечных кусочков.
     Доказательства, ради которого Торн отмахал столько  мыль,  больше  не
существовало.
     Но Торну некогда было думать об этой потере. Он выпрыгнул из вагона и
с  колотящимся  сердцем  огляделся  по   сторонам   в   поисках   Уоррена.
Непостижимо, но Уоррен был все еще жив. Кровь  струйкой  вытекала  из  его
рта, а в местах, где ржавые штыри  распороли  грудь,  рубашка  пропиталась
кровью, уже слегка запекшейся.
     - Боже! Чарльз! -  Торн,  охваченный  ужасом,  кинулся  к  умирающему
другу.
     Уоррен с трудом протянул руку с распятием.
     - Возьми, - хриплым голосом прошептал он. - И  возьми...  кинжалы.  -
Чарльз силился вздохнуть. - Мальчик... должен... быть... убит.
     - Кинжалы? - вскричал Торн. - Они у тебя?
     - Уходи, - выдохнул Уоррен, - пока не поздно!
     Торн поднял глаза. На крыше вагона сидел ворон,  уставившись  на  них
цепким, пронизывающим взглядом. Торн снова посмотрел на Уоррена.
     - Г_д_е _к_и_н_ж_а_л_ы_? - Он внезапно осознал, что и сам находится в
смертельной опасности.
     Но Уоррен уже ничего не слышал.  Глаза  его  закатились,  и  распятие
выпало из безжизненной руки.
     Торн в ужасе отскочил назад.
     В эту секунду ворон издал хриплый, отвратительный звук и стремительно
ринулся вниз с крыши вагона прямо на Торна.
     Ричард бросился к распятию. Он схватил его и выставил крест над собой
за мгновение до того, как на него обрушился ворон. Птица злобно  закаркала
и отлетела, выжидающе кружась над Ричардом.
     Торн бросился бежать, взметнув высоко над  собой  распятие.  И  тогда
ворон улетел.
     А Ричард все бежал и бежал.

                                    14

     В  Дэвидсоновской  Военной  Академии  проходил   вечер,   посвященный
ежегодному вручению личного оружия.
     Церемония проводилась на внутреннем плацу.  А  родители  и  остальные
курсанты  собирались  на  балконе  и  наблюдали,  как  особо  отличившимся
мальчикам вручают сверкающие символы их достижений.
     В этом году подобной чести удостоились шесть курсантов. Среди них был
и Дэмьен.  Марк  такими  должен  был  получить  парадный  клинок,  и  пять
курсантов растянулись таким образом, чтобы было ясно: одного человека в их
ряду не хватает.
     Дэмьен, подтянутый и гордый, застыл, ожидая своей очереди. Он до  сих
пор носил черную повязку, туго стягивающую его левое плечо.
     Анна стояла  на  балконе  рядом  с  Бухером.  Казалось,  она  вот-вот
расплачется. Бухер заметил это и предложил женщине носовой  платок.  Анна,
признательно улыбнувшись, взяла его.
     Внизу, на некотором расстоянии от курсантов, одиноко стоял трубач. Он
трубил каждый раз, стоило только  очередному  мальчику  выступить  вперед,
чтобы получить клинок.
     На  противоположной  стороне  балкона  собралась  стайка  хорошеньких
девушек. Все они оделись в одинаковые  нарядные  платьица.  Среди  девушек
выделялась одна юная особа. И не  только  своей  ошеломляющей  красотой  и
свежестью. Позади нее стояли два здоровенных мужчины  в  темных  костюмах.
Глядя на них, любому становилось ясно, что это  телохранители.  Хотя  саму
девочку вряд ли кто-нибудь смог бы узнать. Поскольку отец  ее,  губернатор
штата Иллинойс, всячески пытался оградить своего единственного ребенка  от
любопытных взоров общественности.
     Во время торжественной церемонии девочка не сводила глаз с Дэмьена.
     Когда объявили его  имя,  Дэмьен,  как  на  марше,  выступил  вперед.
Эффектно щелкнув каблуками, он застыл на  расстоянии  шага  от  вручающего
награду.
     На балконе Анна нервно вцепилась в руку Бухера. Он погладил ее руку и
ободряюще улыбнулся.
     После того как Дэмьен получил личное  оружие,  награждающий  протянул
ему второй клинок.
     - Возьми его, - заявил он, вручая оружие. - Это клинок  вашего  брата
Марка, которого уже нет среди нас. Но он заслужил эту награду.
     Толпа разразилась неожиданными аплодисментами.  Анна  вытерла  глаза.
Энергичнее всех  хлопала  дочка  губернатора  на  противоположной  стороне
балкона.
     Дэмьен элегантно поклонился и отступил назад, на свое место в строю.
     Позади Анны возникла фигура шофера Мюррея. Он что-то прошептал ей  на
ухо. Анна кивнула и обратилась к Бухеру:
     - Мне придется уехать, Поль. Ричард только что позвонил  с  самолета.
Через несколько минут он прилетает. Я хочу встретить его в аэропорту...
     Бухер кивнул.
     - Вы приедете на котильон? - поинтересовался он.
     Анна пожала плечами.
     - Постараемся, - бросила она и поспешила вслед за Мюрреем.
     Бухер проследил за ее уходом, потом посмотрел вниз  и  поймал  взгляд
Неффа. Оба одновременно кивнули и отвернулись.
     Анна учась ка заднее сиденье автомобиля. Она  с  нетерпением  ожидала
возвращения Ричарда.
     Самолет подрулил почти вплотную к автомобилю и  остановился.  Моторы,
наконец, заглохли, и сбоку был спущен трап. Дверь распахнулась, и  Ричард,
заметив Анну с шофером, торопливо начал спутаться.
     Не поздоровавшись с Анной, Ричард обратился к Мюррею:
     - Где Дэмьен? - Его голос дрожал от возбуждения.
     -  В  Академии,  сэр,  -  опешив  от  такого   странного   поведения,
пробормотал Мюррей.
     - Мы возьмем такси до музея. Я хочу, чтобы вы сейчас же привезли туда
Дэмьена. - Открыв заднюю дверцу, Ричард подождал, пока его жена выйдет  из
машины. - Пойдем, - скомандовал он, - ты едешь со мной.
     Оба поспешили к зданию аэровокзала. Анна силилась не отстать от мужа.
Она никак не могла понять, что происходит. Мюррей посмотрел им вслед, и  в
его глазах вдруг загорелась ненависть.
     Котильон был в полном разгаре. Казалось, что эти мальчики  и  девочки
явились сюда из старых добрых  времен.  Курсанты  были  одеты  в  парадные
мундиры, а большинство девочек облачились в корсажи и длинные - до пола  -
платья.
     У стены возле стола с пуншем стояли подростки, которые по  каким-либо
причинам не желали танцевать: кто стеснялся, а кому и просто было  скучно.
Девочки сбились в стайку по одну сторону  стола,  мальчики  находились  по
другую. И хотя они обменивались друг с другом взглядами и хихикали,  никто
так и не решался предложить пойти потанцевать.
     У противоположной стены стояли Дэмьен и сержант Нефф, оба внимательно
наблюдали за танцующими. Наискосок через зал Нефф вдруг заметил девочку  с
двумя телохранителями, пристально разглядывавшую Дэмьена.
     - Наберись-ка смелости  и  пригласи  ее  потанцевать,  -  посоветовал
Дэмьену сержант.
     - Дочку губернатора? - полюбопытствовал Дэмьен. Он прекрасно понимал,
чего хотел от него Нефф.
     Нефф кивнул.
     Дэмьен улыбнулся.
     - Вы забываете, что я знаком с  этой  семьей,  -  на  ходу  кинул  он
сержанту и направился через зал к противоположной стене.
     Нефф наблюдал за ним. На лице сержанта было написано удовлетворение.

     Ричард мчался по лестнице, ведущей на нижний этаж музея.  За  ним  по
пятам бежала Анна.
     - Ты не убедишь меня в этом! - запыхавшись и  пытаясь  догнать  мужа,
выкрикнула она.
     - Тебе _п_р_и_д_е_т_с_я_ поверить!  -  возразил  Ричард.  -  Он  убил
Марка. Он убил Ахертона и Пасариана.
     - Прекрати! - взмолилась Анна, догнав его и схватив за  руку.  Ричард
оглянулся.
     - Убийства будут продолжаться. Он убьет любого, кто  встанет  на  его
пути. - Ричард  вырвался  из  тисков  жены  и  бросился  вниз  по  широкой
мраморной лестнице.
     Внутри Анны все кипело.
     - Как? - воскликнула она. - И как же он их  убил?  Ой  что,  заставил
треснуть лед?..
     - Нет, - прервал ее муж, - он не сам...
     - Или он разворотил трубу, по которой шел газ?..
     Ричард как вкопанный замер на полдороге и взглянул на жену.
     - Есть другие, - произнес он. - Те, кто его окружает.
     - Ричард, - начала Анна, пытаясь  казаться  спокойной,  -  ты  только
послушай, что ты несешь! Это же бред сумасшедшего!  Какие-такие  "другие"?
Еще дьяволы? Тайная организация дьяволов? Ричард, ну, пожалуйста!
     Ричард схватил ее за руки.
     - Анна, - проговорил он умоляющим  голосом,  -  я  видел,  как  погиб
Чарльз...
     Анна задохнулась. Она впервые услышала о смерти Уоррена.
     - И я видел на стене Игаэля _л_и_ц_о _Д_э_м_ь_е_н_а_!
     Наступила долгая, тревожная пауза.
     Ричард и Анна застыли  друг  перед  другом:  два  противника  в  этой
страшной борьбе. Ричард страстно желал сейчас только  одного:  чтобы  Анна
поверила ему. Анна же больше всего на свете хотела обратить все  в  шутку.
Пусть в ужасную, но в шутку. Ее вдруг охватил  ужас  при  мысли,  что  еще
может произойти.
     - Что ты собираешься делать? - спросила она тихо.

     Дэмьен танцевал с  дочкой  губернатора.  Казалось,  что  для  девочки
котильон с Дэмьеном являлся самым счастливым событием в ее жизни. Мальчики
благоговейно  наблюдали  за  этой  парой,  а  большинство   девочек   были
переполнены ревностью. Ибо эти двое составляли потрясающе красивую молодую
пару.
     Развернувшись в танце, Дэмьен заметил в дальнем конце  зала  Неффа  и
Мюррея. Они о чей-то оживленно беседовали. Шофер поймал взгляд Дэмьена.
     - Прошу прощения, - обратился Дэмьен к своей даме, - я скоро вернусь.
- Он проводил губернаторскую дочку до ожидавших ее верзил и  направился  в
сторону Мюррея и Неффа. Когда Дэмьен приблизился к ним,  Нефф  шагнул  ему
навстречу и очень четко произнес:
     - Будьте осторожны!
     Дэмьен окатил его ледяным презрением и надменно отчеканил:
     - Вы забыли, кто я.
     Нефф, словно извиняясь, склонил голову.
     Дэмьен повернулся на каблуках и вышел из зала, следуя за Мюрреем. Они
направились к автомобилю.

     Ричард нашел, наконец, ключ и открыл  дверь  в  кабинет  Уоррена.  Он
бросился в комнату, включил свет и начал суматошно что-то искать: выдвигал
и задвигал многочисленные ящики, забирался под столы и другую мебель.
     - Что ты делаешь? - воскликнула Анна, стоя в  дверях.  Ричард  поднял
глаза и очень отчетливо произнес:
     - Кинжалы здесь. Они _д_о_л_ж_н_ы_ быть здесь.
     Анна ворвалась в кабинет.
     - Ричард, нет! - закричала она.  -  Не  делай  этого!  Я  не  позволю
тебе... - Ричард оттолкнул ее.
     - Уйди! - приказал он. - Я знаю, что они где-то здесь.
     Анну охватил ужас.
     - Ты собираешься _у_б_и_т_ь_ его?
     Ричард продолжал рыться в шкафу.
     - Он должен быть...
     - Нет!
     - Анна, этот мальчик  не  человек!  -  Торн  наткнулся,  наконец,  на
запертый ящик и с ожесточением дернул за ручку.
     - Но он же сын твоего брата! - Анна зарыдала. -  Ты  целых  семь  лет
любил его, как собственного сына!
     Но Ричард больше не слушал ее. Ему  надо  было  вскрыть  ящик.  Он  в
отчаянии огляделся по сторонам, ища какой-нибудь подходящий инструмент,  и
вдруг заметил поднос, доверху заполненный разным  археологическим  хламом.
Тут же лежало долото. Торн схватил его и опять повернулся к ящику.

     На улице перед музеем затормозил автомобиль. Из него вышел Дэмьен. Он
что-то  быстро  проговорил  Мюррею,  а  затем,  перескакивая   через   две
ступеньки, помчался по лестнице наверх.

                                    15

     - Подожди, Ричард! - умоляла Анна. - Пожалуйста, ради меня, подожди!
     Но с таким же успехом она могла обращаться к глухому. Ибо Ричард  уже
не слышал жену. Он взломал ящик  и  с  каким-то  странным  удовлетворением
смотрел на семь кинжалов; сверкающих в холодном свете.
     А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ДЭМЬЕН СБЕГАЛ  ВНИЗ  ПО  ШИРОКОЙ  МРАМОРНОЙ  ЛЕСТНИЦЕ,
ВЕДУЩЕЙ ИЗ ВЕСТИБЮЛЯ  НА  НИЖНИЙ  ЭТАЖ.  ОТКУДА-ТО  ИЗДАЛЕКА  ДО  МАЛЬЧИКА
ДОНОСИЛИСЬ  ПРИГЛУШЕННЫЕ  ГОЛОСА,  АННА  О  ЧЕМ-ТО   УМОЛЯЛА,   А   РИЧАРД
СОПРОТИВЛЯЛСЯ. НА ЛИЦЕ ДЭМЬЕНА, ОДНАКО, НИЧЕГО НЕ ОТРАЗИЛОСЬ. ОН ПРОДОЛЖАЛ
СПУСКАТЬСЯ.
     Анна бросилась к ящику, отпихнув мужа от страшных кинжалов.
     - Я не позволю тебе... - завизжала она. Ричард  пристально  посмотрел
на Анну.
     - Дай мне кинжалы, Анна.
     Она замотала головой, слезы заструились по ее щекам.
     - Анна. - Ричард говорил очень внятно, подчеркивая  каждое  слово.  -
Дай - их - мне.
     Они немигающим взглядом уставились друг на  друга.  Казалось,  минула
целая вечность.
     Наконец, Анна первая отвела глаза и растерянно осмотрелась.  Неземная
тоска овладела сердцем женщины. Медленно-медленно выдвинула она ящик.
     ДЭМЬЕН СТОЯЛ ПРЯМО ЗА ДВЕРЬЮ КАБИНЕТА УОРРЕНА. ОН НАПРЯЖЕННО
ПРИСЛУШИВАЛСЯ. ВЗГЛЯД ЕГО БЫЛ СОСРЕДОТОЧЕН. КАЗАЛОСЬ, МАЛЬЧИК НАХОДИЛСЯ В
СОСТОЯНИИ ТРАНСА. ДЭМЬЕН ЗАКРЫЛ ГЛАЗА. ДРОЖЬ ОХВАТИЛА ЕГО С ГОЛОВЫ ДО НОГ.
     Анна колебалась. Движения ее устрашали своей целенаправленностью.  Но
тем не менее в поведении  женщины  ощущалось  и  странное  противоборство,
будто она силилась сама себя остановить, отстранить  от  той  неведомой  и
страшной участи, уготованной ей кем-то жестоким и могущественным. Голос ли
звучал внутри Анны, гораздо более мощный, чем ее собственная слабая воля?
     Анна извлекла из ящика кинжалы. Потом повернулась лицом к мужу.
     Ричард протянул руки за кинжалами.
     Внезапно  Анна,  охваченная  странной,  демонической  силой,  рванула
вперед. Лицо ее исказилось, стало похожим на страшную и злую маску. Взгляд
блуждал, как у безумной. Она приблизилась к мужу и прошептала ему на ухо:
     - Вот, Ричард, вот твои кинжалы! - и вонзила  в  его  тело  все  семь
ножей.
     От ужаса и боли Ричард широко раскрыл глаза.
     - Анна! - только и успел выдохнуть он, упал ничком, и острия кинжалов
еще глубже вонзились в его тело.
     Анна гордо откинула голову назад, глаза  ее  победно  заблестели,  на
губах заиграла торжествующая улыбка. И тут женщина выкрикнула:
     - ДЭМЬЕН!
     ДЭМЬЕН ПЕРЕСТАЛ ДРОЖАТЬ И ОТКРЫЛ ГЛАЗА. ОН ПОТЯНУЛСЯ К ДВЕРНОЙ РУЧКЕ,
ПОТОМ ЗАКОЛЕБАЛСЯ, БУДТО ЧТО-ТО ЗАСТАВИЛО ЕГО ПЕРЕМЕНИТЬ РЕШЕНИЕ.  ДЭМЬЕН,
НЕ ДВИГАЯСЬ, ПОСТОЯЛ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ  В  ГЛУБОКОЙ  ЗАДУМЧИВОСТИ.  А  ПОТОМ
РЕШИТЕЛЬНО ПОВЕРНУЛСЯ И ПОШЕЛ НАЗАД, К ЛЕСТНИЦЕ.
     В КОТЕЛЬНОЙ, НЕПОСТРЕДСТВЕННО ПРИМЫКАЮЩЕЙ К КАБИНЕТУ УОРРЕНА, ОДИН ИЗ
САМЫХ БОЛЬШИХ КОТЛОВ НАЧАЛ ЗЛОВЕЩЕ ВИБРИРОВАТЬ...
     Анна стояла в кабинете, спокойная и безмятежная.
     ДЭМЬЕН ПРИБАВИЛ ШАГ.
     В этот момент  котел  взорвался.  Струи  горящего  топлива  пробились
сквозь вентиляционную решетку в кабинет Уоррена. Огненная лава  обрушилась
на Анну, застывшую в самозабвенном исступлении.  Женщина  вскрикнула  и...
превратилась в пылающий факел.
     МИССИЯ ДЭМЬЕНА НА ЭТОТ РАЗ ПОДХОДИЛА К КОНЦУ. ОН БЫСТРО ПЕРЕСЕК ХОЛЛ.
ВЕЗДЕ ОГЛУШИТЕЛЬНО ЗАВЫВАЛА СИСТЕМА АВАРИЙНОЙ СИГНАЛИЗАЦИИ, СРАБОТАВШАЯ ОТ
ПОЖАРА ВНИЗУ.
     И тогда,  наконец,  включилась  система  тушения  пожара.  Тело  Анны
окуталось облаками пара.
     Слишком поздно.
     Торжествуя в своем страшном исступлении, подобная демонической  Жанне
д'Арк, Анна подняла глаза и прокричала:
     - Дэмьен! Д_э_м_ь_е_н_!! Д_Э_М_Ь_Е_Н_!!!
     У выхода из музея Дэмьен помедлил и оглянулся назад. Какое-то подобие
грусти мелькнуло в его глазах. Затем он распахнул дверь и шагнул в ночь.
     Перед ним, распростершись во всем  великолепии,  лежал  Чикаго,  ярко
сверкавший на фоне ясного ночного неба.
     Вдруг издалека раздались завывающие звуки сирен. Это спешили к зданию
музея пожарные машины.
     Внизу у входа ждал длинный черный лимузин. Мюррей,  вытянувшись,  как
всегда, стоял справа возле открытой дверцы.
     Дэмьен быстро сбежал по широким ступеням и нырнул на  заднее  сиденье
автомобиля.
     Там, удобно раскинувшись в темноте, сидели Поль Бухер и сержант Нефф.
Оба удовлетворенно улыбались.
     Дэмьен нажал кнопку, и Мюррей завел  мотор.  Когда  лимузин  бесшумно
заскользил в ночь, Дэмьен еще раз  оглянулся  на  окна  музея,  уже  почти
целиком охваченного пламенем. Огненные сполохи отражались в  автомобильных
стеклах, они же мелькали на лице Дэмьена.
     В глазах его застыл восторг...
     Дэмьен улыбался.

     "ИБО ТАКОВЫЕ ЛЖЕАПОСТОЛЫ, ЛУКАВЫЕ ДЕЛАТЕЛИ, ПРИНИМАЮТ  ВИД  АПОСТОЛОВ
ХРИСТОВЫХ. И НЕУДИВИТЕЛЬНО, ПОТОМУ ЧТО САМ  САТАНА  ПРИНИМАЕТ  ВИД  АНГЕЛА
СВЕТА".
                                     (Второе послание к коринфянам, 11:13)

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

                               Дэвид ЗЕЛЬЦЕР

                                 ЗНАМЕНИЕ

                                           Здесь мудрость. Кто имеет
                                           Ум, тот сочти число зверя;
                                           Ибо это число человеческое.
                                           Число его
                                             шестьсот шестьдесят шесть.
                                                    (Книга Откровений.)

                                 ПРЕДИСЛОВИЕ

     Все произошло в тысячную долю секунды. Движение в галактиках, которое
должно было бы зиять века, свершилось в мгновение ока.
     Молодой астроном в обсерватории Кейп  Хэтти  сидел  ошеломленный.  Он
спохватился  слишком  поздно,  и  фотокамера  была  бессильна  запечатлеть
случившееся: расщепление  трех  созвездий,  в  результате  чего  появилась
сияющая звезда. Частицы вещества из Козерога, Рака и Льва неожиданно стали
слетаться навстречу друг другу  с  поразительной  точностью  и  слились  в
пульсирующее галактическое тело. Оно становилось  все  ярче,  и  созвездия
задрожали, а может быть, просто задрожал окуляр -  у  астронома  от  обиды
затряслись руки.
     Он боялся, что оказался  единственным,  кто  видел  это.  Но  глубоко
из-под земли послышался гул. Это были голоса, человеческие, но не  совсем,
усиливающиеся в религиозном экстазе, пока звезда набирала силу. В пещерах,
подвалах, открытых полях  собирались  они:  повивальные  бабки,  ожидающие
рождения, и было их двадцать тысяч. Они соединили руки и уронили головы, и
голос их возрастал и стал слышен повсюду. Это был звук "ОХМ!", и он звоном
взлетал в небеса и падал в самое сердце земли.
     Был шестой месяц, шестой  день  и  шестой  час.  Именно  этот  момент
предсказан в Ветхом Завете. Именно в этот  миг  должна  измениться  судьба
Земли. Все войны и перевороты были только лишь репетицией,  проверкой  для
того момента, когда человечество будет подготовлено  к  великим  событиям,
знаменующим переворот. Книга Откровений давно его предсказывала...
     Высоко и далеко в небе разгоралась звезда, и пение людей  становилось
все громче, и земное ядро задрожало от этой силы.
     В  древнем  городе  Меггидо  это  почувствовал  старик  Бугенгаген  и
заплакал, ибо теперь все его записи и свитки стали ненужными. А наверху, в
Израиле, группа студентов-археологов на минуту прекратила свою работу. Они
опустили лопаты и прислушались: земля под ними начала шевелиться.
     В салоне первого класса самолета,  выполняющего  рейс  Вашингтон-Рим,
сидел Джереми Торн. Он тоже  почувствовал  нечто  странное  и  механически
застегнул ремни, занятый своими мыслями и делами, ждущими его там,  внизу.
Но даже если бы он и знал истинную причину этого волнения, то  ничего  уже
не смог бы изменить. Потому что в этот момент в подвале госпиталя Женераль
камень размозжил голову его собственного ребенка.

                                    1

     Ежесекундно в самолетах, находящихся в воздухе, летят  тысячи  людей.
Эта статистика, которую Торн вычитал в журнале Скайлайнер,  заинтересовала
его, и он тут же разложил людей на тех, кто пребывает в  воздухе,  и  тех,
кто остался на земле. Обычно Торн не занимался подобной ерундой, но именно
сейчас он цеплялся за все, лишь бы не думать о том, что может ожидать  его
на Земле. По статистике выходило,  что  если  вдруг  земное  население  по
какой-то причине внезапно погибнет, то в живых останется всего сотня тысяч
людей, спокойно посасывающих в полете коктейли и  смотрящих  кино,  -  они
даже не узнают, что стряслось на Земле.
     Самолет летел над Римом, и Торн задумался: сколько же тогда останется
женщин и мужчин? И как  же  они,  при  условии,  что  смогут  благополучно
приземлиться, будут восстанавливать здоровое общество? Ведь очевидно,  что
большинством будут мужчины, причем занимающие в экономике солидные  посты,
а значит, их деятельность на Земле будет бесполезна, поскольку все рабочие
погибнут. Менеджеры останутся, но руководить-то будет  некем!  Неплохо  бы
нанять несколько самолетов, которые постоянно  возили  бы  рабочих,  чтобы
после катаклизма было с чего начинать.
     Самолет заложил крутой вираж, и Торн затушил  сигарету,  рассматривая
тусклые огни внизу. Он так часто летал на самолетах в последнее время, что
привык к этому зрелищу. Но сегодня оно  возбудило  его.  Двенадцать  часов
назад в Вашингтоне Торн получил телеграмму, и если  что-то  за  это  время
случилось, то все уже было позади. Катерина наконец-то родила и нянчит  их
ребенка в госпитале или же находится в  состоянии  безнадежного  отчаяния.
Она уже была два раза беременна, но оба раза случались выкидыши, теперь же
беременность продлилась целых восемь  месяцев.  Он  знал,  если  и  сейчас
что-то случится, он навсегда потеряет Катерину.
     Они были знакомы  с  детства,  и  Торн  все  время  замечал  какое-то
беспокойство  в  ее  поведении.  Испуганные  глаза,  ищущие   покровителя,
преследовали его, но роль покровителя вполне удовлетворяла. Именно  это  и
лежало в основе  их  отношений.  Только  в  последнее  время,  когда  Торн
значительно продвинулся по службе, у него накапливалось столько неотложных
дел, что Катерина осталась одна, совсем одна, и никак не могла  свыкнуться
с ролью жены видного политического деятеля.
     Первый сигнал о душевном смятении жены прошел незаметно. Вместо того,
чтобы проявить внимание и заботу, Торн только рассердился, когда Катерина,
ни с того ни с сего, взяла ножницы и состригла свои роскошные волосы.  Она
носила парик с прической "Сессун", пока волосы не  отросли,  а  через  год
забралась зачем-то  в  ванну  и  начала  бритвой  разрезать  себе  кончики
пальцев, а потом с ужасом  вспоминала,  зачем  она  все  это  делала.  Вот
тогда-то они и пригласили психиатра, который  сидел,  тупо  уставившись  в
стену, и ничего не понимал. Через месяц Катерина перестала его посещать  и
решила, что ей нужен ребенок.
     Она забеременела сразу же, и эти три месяца беременности были лучшими
в их супружеской жизни. Катерина чувствовала себя  прекрасно  и  выглядела
настоящей красавицей. В довершение всего она даже отправилась  с  мужем  в
путешествие по Ближнему Востоку. Но беременность  прервалась  в  самолете,
прямо в туалете, и  все  ее  надежды,  заглушаемые  рыданием,  унеслись  в
никуда.
     Вторая  беременность  наступила  только  через  два  года,   но   она
расстроила всю сексуальную жизнь,  которая  была  вершиной  их  отношений.
Явился специалист по системе зачатий и назначил им день и час,  исходя  из
менструального цикла жены, но это время было чертовски неудобно для Торна,
он чувствовал себя дураком, сбегая со службы раз в месяц, чтобы  проделать
свою чисто механическую работу. Ему даже предложили заняться мастурбацией,
чтобы потом его семя можно было ввести, когда понадобится,  но  здесь  его
терпению пришел конец. Если ей так нужен ребенок, пускай усыновит  чужого.
Но теперь уже не соглашалась она. Катерине был  нужен  только  СОБСТВЕННЫЙ
ребенок.
     В конце концов одна-единственная клеточка разыскала ту, которая  была
ей нужна, и в  течение  пяти  с  половиной  месяцев  надежда  снова  стала
хозяйкой в их доме. Ранние схватки застали Катерину в супермаркете, но она
продолжала делать покупки и игнорировала боль, пока та стала  невыносимой.
Врачи говорили, что ей сильно повезло, поскольку зародыш был очень слабым,
но депрессия ее продолжалась целых полгода. Теперь Катерина была беременна
в третий раз, и Торн знал, что это их последняя надежда. Если  и  на  этот
раз что-нибудь произойдет, рассудок жены не выдержит.
     Самолет коснулся взлетной дорожки. "Зачем мы вообще летаем? - подумал
Торн. - Неужели жизнь такая дешевая штука?" Он оставался  на  месте,  пока
другие пассажиры, толкаясь, пробирались к выходу. Его  обслужат  быстро  в
отделе для особо важных персон, и машина уже  ждет.  Торн  был  советником
президента по вопросам экономики и председателем Всемирной Конференции  по
экономике, которая недавно перенесла свою штаб-квартиру из Цюриха  в  Рим.
Четырехнедельная программа растянулась на шесть месяцев, и в это время его
начали замечать видные люди. Скоро пошел слушок, что через  несколько  лет
он станет главной надеждой и опорой президента США.
     В свои сорок два года Торн уже вращался в верхах, и карьера сама  шла
ему в руки. Избрание Председателем  и  Президентом  Всемирной  Конференции
повысило его в глазах общественности и стало вехой на пути к посту  посла,
затем к кабинету министра, а там, возможно, он смог бы  баллотироваться  и
на высший пост в стране.
     Семейные заводы Торнов процветали во  время  войны,  и  Джереми  смог
получить самое лучшее и самое дорогое образование, не  думая  о  том,  как
заработаны эти деньги. Но когда умер отец, Джереми Торн закрыл все  заводы
и объявил, что никогда не будет поощрять разрушения. Каждая  война  -  это
братоубийство.  Но  и  в  интересах  мира   состояние   Торна   продолжало
приумножаться. Он начал развивать строительство в своих поместьях, улучшал
районы гетто, давал займы  нуждающимся  и  перспективным  дельцам.  В  нем
соединились дар накопления и чувство ответственности перед  теми,  у  кого
денег  не  было.  По  подсчетам  выходило,  что  личное  состояние   Торна
исчисляется сотней миллионов долларов, хотя  проверить  это  было  трудно,
даже сам Торн не знал точных данных. Подсчитывать -  значит  делать  пусть
короткую, но остановку, а Торн находился в постоянном движении...

     Такси  остановилось  у  темного  здания  госпиталя   Женераль.   Отец
Спиллетто выглянул из своего кабинета на третьем этаже и сразу  же  понял,
что человек, идущий  к  ним,  не  кто  иной,  как  Джереми  Торн.  Волевой
подбородок и седеющие виски были знакомы по газетным фотографиям,  походка
и манера держаться тоже  были  знакомы.  Торн  выглядел  именно  так,  как
подобает выглядеть человеку  в  его  положении.  Выбор  сделан  правильно,
отметил про себя отец Спиллетто. Священник встал,  подбирая  полы  одежды.
Стол показался совсем крошечным по сравнению с его могучей  фигурой.  Шаги
Торна уже слышались в коридоре, они гулко звучали в темном здании.
     - Мистер Торн?
     Торн, уже поднявшийся на первую ступень лестницы, повернулся и поднял
глаза кверху, пытаясь разглядеть человека в темноте.
     - Да, это я.
     - Меня зовут отец Спиллетто. Я послал вам...
     - Да. Я получил вашу телеграмму. Я выехал  сразу,  как  только  стало
возможным.
     Священник передвинулся в круг света и навис над  лестничной  клеткой.
Что-то в его движениях, в окружающей его зловещей тишине подсказывало, что
здесь не все в порядке.
     - Ребенок... родился? - спросил Торн.
     - Да.
     - А моя жена?..
     - Отдыхает.
     Священник спустился вниз, и глаза его встретились  с  глазами  Торна,
как бы пытаясь подготовить его, смягчить удар.
     - Что-нибудь произошло? - спросил Торн.
     - Ребенок умер.
     Наступила  страшная  тишина,  казалось,  пустые  кафельные   коридоры
зазвенели от нее. Торн стоял как громом пораженный.
     - Он дышал только одно мгновение, - прошептал священник,  -  а  потом
дыхание оборвалось.
     Священник наблюдал, как Торн, ничего не видя перед собой,  подошел  к
скамейке, сел на нее, склонил голову и заплакал. Рыдание  эхом  пронеслось
по коридорам, священник же заговорил снова.
     - Ваша жена в безопасности, но она больше не сможет рожать.
     - Это конец, - прошептал Торн.
     - Вы можете усыновить ребенка.
     - Она хотела иметь собственного...
     На мгновение установилась тишина, и священник шагнул вперед.  У  него
были грубые, но правильные черты  лица,  в  глазах  светилось  сочувствие.
Только выступивший пот выдавал его волнение.
     - Вы очень сильно любите ее, - сказал он.
     Торн кивнул. Он был не в силах отвечать.
     - Тогда вы должны согласиться с божьей волей.
     Из темноты коридора возникла пожилая монахиня, глазами  она  отозвала
священника  в  сторону.  Они  отошли   и   начали   о   чем-то   шептаться
по-итальянски, потом женщина ушла, и священник снова повернулся  к  Торну.
Что-то необычное было в его взгляде, Торн напрягся.
     - Пути господа неисповедимы, мистер Торн. - Священник протянул вперед
руку, Торн невольно поднялся и двинулся за ним.
     Палаты для рожениц находились тремя этажами выше, и они пошли туда по
запасной  лестнице,  потом  по  узкому   коридору,   освещенному   редкими
электрическими  лампочками.  Больничные  запахи  усилили  чувство  потери,
которое  билось  во  всем  теле  Торна.  Они  остановились  у   стеклянной
перегородки, и священник проследил взглядом, как Торн, колеблясь,  подошел
поближе и взглянул на  то,  что  находилось  с  другой  стороны.  Там  был
ребенок. Новорожденный, похожий  на  маленького  ангелочка.  У  него  были
взъерошенные черные волосы и глубоко  посаженные  голубые  глаза,  которые
инстинктивно тут же отыскали Торна.
     - У него никого нет, - сказал священник. - Его мать умерла.  Так  же,
как и ваш ребенок... в один и тот же час. - Торн резко повернулся к  нему.
- Вашей жене нужен ребенок, - продолжал священник, - а этому ребенку нужна
мать.
     Торн медленно покачал головой.
     - Мы хотели иметь собственного, - сказал он.
     - Осмелюсь сказать... он очень сильно похож...
     Торн снова взглянул на ребенка и не мог не согласиться с этим. Волосы
младенца были такого же цвета, как у Катерины, а черты  лица  походили  на
его собственные. Тот же волевой подбородок и даже маленькая ямочка на нем.
     - Сеньора никогда об этом не узнает, - сказал священник.
     Торн внезапно закрыл глаза, руки у него задрожали.
     - А ребенок... здоровый?
     - Абсолютно здоров.
     - Остались родственники?
     - Никого.
     Торна и священника обволакивала  полная  тишина.  Это  было  до  того
необычно, что безмолвие словно давило на барабанные перепонки.
     -  Я  здесь  главный,  -  сказал  священник.  -  Никаких  записей  не
останется. Никто об этом не узнает.
     Торн отвел взгляд, все еще сомневаясь.
     - Можно мне... посмотреть на МОЕГО ребенка? - спросил он..
     - Что это изменит? - ответил священник. - Отдайте любовь живым.
     За стеклянной перегородкой ребенок поднял обе ручки и  вытянул  их  в
сторону Торна, как бы желая обнять его.
     - Ради вашей жены, сеньор, Бог простит вам этот обман. И  ради  этого
ребенка, у которого иначе никогда не будет дома...
     Он замолчал, потому что добавить было уже нечего.
     - В эту ночь, мистер Торн... Бог подарил вам сына.
     Высоко в небе пульсирующая звезда достигла зенита и задрожала, как от
неожиданного удара молнией. А  в  больничной  кровати  очнулась  Катерина,
думая, что просыпается сама. Она ничего не  знала  об  уколе,  который  ей
сделали несколько минут назад. Она рожала в течение десяти часов и помнила
все до последних схваток, но потом потеряла сознание и ребенка не  видела.
Придя в себя, она начала волноваться  и  попыталась  успокоиться,  услышав
приближающиеся шаги в коридоре. Дверь  распахнулась,  и  Катерина  увидела
своего мужа. В руках Джереми держал ребенка.
     - Наш ребенок, - сказал Торн, и голос его задрожал от  радости.  -  У
нас есть сын!
     Она протянула руки, взяла ребенка и зарыдала от нахлынувшего счастья.
Слезы застилали  глаза  Торну,  и  он  благодарил  Бога  за  то,  что  ему
подсказали верный путь.

                                    2

     Торны были из семей католиков, но сами  никогда  в  Бога  не  верили.
Катерина редко произносила молитвы и посещала церковь только на  рождество
и пасху, но больше по традиции, нежели из-за веры  в  католические  догмы.
Сам же Торн относился весьма спокойно в отличие от Катерины к тому  факту,
что их сына Дэмьена так и не окрестили. Правда, они пробовали сделать это.
Сразу же после рождения супруги принесли младенца в церковь, но его страх,
как только они вошли  в  собор,  был  таким  очевидным,  что  им  пришлось
остановить церемонию. Священник вышел за ними на улицу, держа святую  воду
в руках, и предупредил, что если ребенок не будет окрещен, то  никогда  не
сможет войти  в  Царство  Божие,  но  Торн  наотрез  отказался  продолжать
крещение, видя, что ребенок сильно испуган. Чтобы успокоить Катерину, было
устроено импровизированное крещение на дому, но она так и  не  поверила  в
него до конца, собираясь как-нибудь потом вернуться с Дэмьеном в церковь и
сделать все как следует.
     Но этот день так и не  наступил.  Скоро  они  окунулись  в  водоворот
неотложных  дел,  и  о  крещении  было  забыто.  Конференция  по  вопросам
экономики закончилась, и Торны снова вернулись в Вашингтон. Торн приступил
к обязанностям советника президента и стал видной политической фигурой.  В
его поместье в Маслине, штат Вирджиния, начали  происходить  совещания,  о
которых писали газеты от Нью-Йорка до Калифорнии,  и  семья  Торнов  стала
известной  всем  читателям  национальных  журналов.  Они  были   богатыми,
фотогеничными и быстро  поднимались  вверх.  Что  не  менее  важно,  в  их
обществе часто можно было видеть и, президента. Поэтому  ни  для  кого  не
было неожиданностью назначение Торна послом США в Великобритании.  В  этой
должности он мог развернуть все свои потенциальные возможности.
     Переехав  в  Лондон,  Торны  обосновались  в  Пирфорде,  в   поместье
семнадцатого века. Жизнь их стала походить на прекрасный сон, особенно для
Катерины: она была так чудесна и совершенна, что это даже пугало. В  своем
загородном доме она жила в уединении - счастливая мать  с  любимым  чадом.
При желании могла выполнять обязанности жены дипломата  и  была  при  этом
замечательной хозяйкой. Теперь у нее было все: и ребенок, и  любовь  мужа.
Катерина  расцвела,  как  очаровательный  цветок  -  хрупкий   и   нежный,
удивляющий всех подруг своей свежестью и красотой.
     Поместье  Пирфорд  было  очень  респектабельным,  его   существование
уходило глубоко в историю Англии. Здесь были  погреба,  где  долгое  время
скрывался сосланный герцог, пока его не  отыскали  и  не  казнили;  вокруг
простирался лес, в котором король Генрих Пятый охотился на диких  кабанов.
В доме были  подземные  переходы  и  таинственные  секретные  лазы,  но  в
основном там царила радость, потому что дом был полон  смеха  и  гостей  в
любое время суток.
     Для выполнения домашних дел были наняты слуги, кроме того в доме жила
постоянная пара слуг, Гортоны, выполнявшие обязанности кухарки и шофера, -
настоящие англичане  с  неповторимым  чувством  собственного  достоинства.
Когда Катерина была занята своими делами, с  Дэмьеном  занималась  няня  -
юная пухленькая англичанка по имени Чесса. Она была умницей,  знала  много
игр и обожала Дэмьена, как будто это был ее собственный  сын.  Они  часами
были вместе, Дэмьен ходил за ней по  большой  лужайке  или  тихо  сидел  у
пруда, пока Чесса ловила ему головастиков и стрекоз, которых они  потом  в
баночках приносили домой.
     Ребенок  подрастал  и,  с  точки   зрения   художника,   был   просто
совершенством. Ему  исполнилось  три  года,  предсказание  о  превосходном
здоровье сбывалось. Кроме  того,  он  поражал  своей  изумительной  силой.
Дэмьен обладал таким спокойствием и наблюдательностью, которые редко можно
встретить у детей его возраста, и гости часто чувствовали себя неуютно под
его взглядом. Если ум измерять способностью к внимательному созерцанию, то
его можно было считать гением, потому что мальчик  мог  часами  сидеть  на
маленькой кованой лавочке под яблоней и наблюдать за  людьми,  проходящими
мимо, не упуская из виду ни одной детали. Гортон, шофер семьи, часто  брал
Дэмьена с собой, когда ему приходилось выполнять различные поручения.  Ему
нравилось  молчаливое  присутствие  малыша,  и  он  удивлялся  способности
ребенка с таким вниманием и удовольствием познавать окружающий мир.
     - Он похож на маленького марсианина, -  сказал  как-то  Гортон  своей
жене, - как будто его прислали сюда изучать человечество.
     - Мать в нем души не чает, - ответила она. - Не  вздумай  сказать  ей
что-нибудь подобное.
     - Я не имел в виду ничего плохого. Просто он немного странный.
     И еще одно было необычно: Дэмьен редко пользовался  голосом.  Радость
он показывал широкой улыбкой, отчего на щеках проступали ямочки. Когда  он
грустил, то молча плакал. Однажды Катерина сказала об этом врачу,  но  тот
успокоил ее, рассказав об одном ребенке, который не говорил до восьми лет,
а однажды произнес за обедом: "Я не  люблю  картофельного  пюре".  Мать  в
изумлении спросила, почему же он молчал все это время?  На  что  мальчуган
ответил, что говорить не было необходимости, поскольку раньше пюре никогда
не подавали.
     Катерина рассмеялась и успокоилась насчет  Дэмьена.  В  конце  концов
Альберт Эйнштейн не говорил до  четырех,  а  Дэмьену  было  только  три  с
половиной. Кроме его  поразительной  наблюдательности  и  молчаливости,  в
остальном он был совершенным ребенком, достойным плодом  идеального  союза
Катерины и Джереми.

                                    3

     Человек по имени Габер Дженнингс родился под созвездием  Водолея.  По
гороскопам выходило, что во время его рождения  произошло  сближение  двух
небесных  тел  -  Урана  и   прибывающей   Луны.   Он   всегда   отличался
отвратительной прической и  настойчивостью,  доходящей  до  умопомрачения.
Дженнингс был фанатиком в своей работе - работе фоторепортера. Как  кошка,
выслеживающая мышь, он мог днями лежать в  засаде  и  ждать  момента  ради
одной-единственной  фотографии.  Его  и  держали  на  работе  как  мастера
"оригинального жанра". Он знал, где и  когда  надо  быть,  чтобы  получить
такие фото,  какие  никто  из  его  коллег  не  добудет.  Репортер  жил  в
однокомнатной квартире в Челси и редко позволял себе роскошь  носить  дома
носки. Но относительно своих фотографий он был так же щепетилен, как  Солк
в поисках лекарства от полиомиелита.
     В последнее время его внимание привлек американский посол в  Лондоне.
Это была достойная цель, хотя бы из-за его идеального лица. Занимается  ли
он сексом со своей женой, и если да, то как именно? Дженнингс заявил,  что
хочет показать их, как он говорил, "ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ КАЧЕСТВА", хотя на  самом
деле ему мечталось нарисовать всех в наихудшем свете.  Чем  же  они  лучше
его? Может быть, посол покупает неприличные журналы, а может, у него  есть
девочка на стороне? Вот эти-то вопросы  и  интересовали  Дженнингса.  Хотя
ответов на них пока что не было, оставалась надежда, и был смысл  ждать  и
наблюдать.
     Сегодня он должен был идти в Пирфорд. Возможно, фотографий не  будет,
потому что там и без него будет хватать фотографов и гостей, но он  сможет
пронюхать все ходы и определить, кого из слуг можно кутать за пару фунтов.
     Дженнингс встал  рано  утром,  проверил  фотоаппараты,  протер  линзы
салфеткой, а потом ею же выдавил прыщ  на  лице.  Ему  было  уже  тридцать
восемь, но прыщи на коже до сих пор преследовали  его.  Видимо,  это  было
следствием работы - репортер постоянно прижимает камеру к лицу. Он вытащил
одежду из-под кровати и облачил в нее свое худое тело.
     Перед самым  отъездом  он  порылся  в  бумагах,  отыскивая  листок  с
приглашением. В Пирфорде должно было состояться празднество  в  честь  дня
рождения: сыну Торна исполнялось четыре года,  из  всех  районов  гетто  в
сторону  Пирфорда  уже  направились  автобусы,  переполненные  сиротами  и
детьми-калеками.
     Вести машину по пригороду было  легко,  и  Дженнингс  решил  покурить
опиума, чтобы немного расслабиться. Через некоторое время ему  показалось,
что дорога сама катится под колеса, а машина стоит на месте, и он  позабыл
о действительности, полностью отдав себя закоулкам своего подсознания. Его
воображение  походило  на  картинки  в  красочном  комиксе,  где   главным
действующим лицом был он сам.
     В миле от поместья Торнов стояли полицейские, наблюдавшие за машинами
и проверявшие пригласительные карточки. Дженнингс тупо глядел вперед, пока
они изучали его приглашение. Он уже привык к этому и  знал,  что  не  надо
придавать себе чересчур уж достойный вид, будто его карточка не может быть
поддельной.
     В конце  концов  он  оказался  перед  большими  коваными  воротами  и
постарался стряхнуть с себя опиумный  дурман.  Во  всем  поместье  бушевал
великолепный карнавал: лужайки были разукрашены и кипели  жизнью,  детишки
шныряли  между  цирковыми  палатками  и  каруселями,  а  мимо   вышагивали
лавочники, предлагая всем сладости и фрукты. Их голоса заглушала  органная
музыка, под которую дети поднимались  и  опускались  на  качелях,  оседлав
розовых  лошадок  и  лебедей.  Здесь  же  была  палатка  предсказательницы
будущего, и многие известные в Лондоне люди  уже  заняли  к  ней  очередь.
Маленькие шотландские пони бегали без привязи по  поместью,  и  был  здесь
даже  маленький  слоненок,  разрисованный  красными  яблоками   и   охотно
принимающий орехи из рук веселых ребятишек. Повсюду шныряли,  обезумев  от
удачной вечеринки, фотографы, но  Дженнингсу  здесь  фотографировать  было
нечего.  Разве  что  фасад  здания.  Кирпичную  стену,  которая  для  всех
остальных казалась настоящей.
     - Что с тобой, коллега? Кончилась пленка?
     Это был Гоби, неизменно представляющий "Геральд Ньюс".  Он  судорожно
заправлял новую ленту, опершись  о  столик  с  горячими  сосисками,  когда
Дженнингс подошел к нему и небрежно загреб изрядное количество еды.
     - Жду канонизации, - ответил Дженнингс, набив полный рот.
     - Как тебя понимать?
     - Не знаю, кого здесь приветствуют: наследника миллионов Торна или же
самого Иисуса Христа.
     - Дурак, ты же все пропустишь! Не так уж часто приходится нам  бывать
в подобных местах.
     - Ну и что? В случае чего я куплю эти фотографии у тебя.
     - А, опять ждешь чего-нибудь необычного?
     - А мне другого и не надо.
     - Ну ладно, желаю удачи. Хотя вряд ли она  тебе  улыбнется:  Торны  -
самая лучшая семья по эту сторону Монако.
     Исключительное фото. Вот что нужно было  Дженнингсу.  Вторгнуться  во
что-то интимное и недоступное. Он выслеживал свои жертвы, но каждый раз не
был уверен, что из этого что-нибудь выйдет.  Если  бы  только  можно  было
пробраться ВОВНУТРЬ...

     - Эй! Нянюшка! Нянюшка! - закричал вдруг Гоби. - Посмотрите-ка  сюда!
- И все устремили взгляд на огромный торт, который вывезли из дома.
     Няня ребенка была  наряжена  клоуном,  лицо  ее  было  покрыто  белой
пудрой, а на губах  толстым  слоем  лежала  красная  помада,  изображающая
широкую  улыбку.  Фотографы  заплясали  и  забегали  вокруг  нее,  а  она,
довольная, кривлялась, обнимала Дэмьена  и  размазывала  по  ребенку  свой
грим.
     Дженнингс обежал взглядом толпу  и  заметил  Катерину  Торн,  стоящую
далеко от всех. По ее  выражению  репортер  понял,  что  она  не  одобряет
происходящего. Через секунду Катерина сняла свою  полумаску,  и  Дженнингс
инстинктивно поднял камеру и щелкнул затвором. При виде праздничного торта
послышались радостные аплодисменты, Катерина шагнула вперед.
     - Пусть ему предскажут судьбу! -  выкрикнул  один  из  репортеров.  -
Давайте сводим его к  предсказательнице!  -  И  как  единое  целое,  толпа
понеслась вперед, к палатке предсказательницы, увлекая  за  собой  нянюшку
вместе с ее любимым чадом.
     - Я понесу его, - сказала Катерина, подходя к Чессе.
     - Я могу все сделать сама, мэм, - ответила няня.
     - Нет, я сама это сделаю, - холодно улыбнулась Катерина.
     Через секунду их глаза встретились, и  няня  молча  передала  ребенка
матери. Никто не обратил на это  внимания,  толпа  понесла  их  дальше,  и
только Дженнингс видел все через видоискатель своей камеры.  Толпа  прошла
мимо, няня осталась одна, позади нее высилась  башня  поместья,  и  костюм
клоуна еще сильнее подчеркивал ее одиночество. Дженнингс успел сделать два
снимка, прежде чем Чесса повернулась и медленно пошла в дом.
     Возле палатки предсказательницы Катерина  попросила  всех  репортеров
оставаться снаружи, вошла внутрь и вздохнула с облегчением,  окунувшись  в
покой и полумрак.
     - Здравствуй, малышка.
     Голос  доносился  из-под  капюшона,   предсказательница   сидела   за
маленьким зеленым столиком и старалась, чтобы голос казался  таинственным.
Лицо ее было вымазано зеленым гримом. Дэмьен посмотрел на нее, напрягся  и
вцепился в плечо матери.
     - Не бойся, Дэмьен, - засмеялась Катерина. - Это добрая  фея.  Правда
же, вы добрая фея?
     - Конечно, - ответила предсказательница, - я не сделаю тебе больно.
     - Она расскажет, что ждет тебя впереди,  -  пыталась  уговорить  сына
Катерина.
     - Иди ко мне, - подозвала его предсказательница, -  и  дай  мне  свою
ручку.
     Но Дэмьен только сильнее прижался к матери.  Тогда  предсказательница
сняла резиновую маску, под которой скрывалось милое девичье лицо.
     - Посмотри на меня. Я такая же, как все. Это совсем не больно.
     Дэмьен успокоился и протянул  руку.  Катерина  оперлась  о  карточный
столик.
     - О, какая мягкая, премиленькая ручка! У тебя  будет  хорошее,  очень
хорошее будущее.
     Но вдруг она запнулась, вглядываясь с недоумением в ладонь.
     - Ну-ка, дай мне вторую ручку.
     Дэмьен протянул вторую, и гадалка поразилась еще больше.
     - Я никогда такого не видела, - сказала девушка. - Вот уже три  года,
как я гадаю на детских праздниках, но такое вижу впервые.
     - Что вы видите?
     - Посмотрите сами. У него нет линий на руках! Одни только складки.
     - Что?
     Катерина посмотрела на ладони сына.
     - Он не обжигался?
     - Разумеется, нет.
     - Тогда посмотрите на свою руку. Посмотрите на эти  мелкие  черточки.
Они делают каждого из нас неповторимым. Это линии вашей судьбы.
     Наступила напряженная тишина, ребенок с удивлением  смотрел  на  свои
руки, не понимая, что в них было плохого.
     - Посмотрите,  какие  гладкие  у  него  кончики  пальцев,  -  сказала
девушка. - По-моему, у него даже не будет отпечатков!
     Катерина присмотрелась и поняла, что это действительно так.
     - Ну и хорошо, - рассмеялась девушка. - Если он ограбит банк, то  его
никогда не найдут.
     - Не могли бы вы предсказать его будущее? За этим мы и пришли к  вам.
- Голос Катерины дрожал, беспокойство никак не покидало ее.
     - Конечно.
     Когда девушка взяла ребенка за руку, снаружи раздался  громкий  крик.
Няня Чесса звала мальчика:
     - Дэмьен! Дэмьен! Выходи! У меня есть для тебя сюрприз!
     Предсказательница замолчала. В голосе Чессы чувствовалось отчаяние.
     - Дэмьен, иди сюда и посмотри, что я сейчас сделаю ради тебя!
     Катерина вышла из палатки, держа Дэмьена на руках,  и  посмотрела  на
крышу дома. Там, наверху, стояла Чесса, держа в руках прочный  канат.  Она
подняла его, показав, что один конец кадет  на  шею.  Толпа  внизу  начала
оглядываться, а маленький клоун наверху встал на край крыши и сложил руки,
будто собираясь прыгнуть в бассейн.
     - Смотри, Дэмьен! - закричала Чесса. - Это все для тебя! - И  шагнула
вперед с крыши.
     Ее тело тяжело полетело вниз, остановилось, удерживаемое  канатом,  а
потом безвольно повисло. Чесса была мертва.
     Люди на лужайке ошеломленно глядели, как маленькое тело раскачивается
в такт карусельной музыке. И тут раздался крик ужаса. Кричала Катерина,  и
четыре человека рванулись к ней, успокаивая и помогая войти в дом.
     Дэмьен остался один в своей комнате. Он глядел на пустую лужайку, где
стояли только рабочие и продавцы, уставившись  наверх,  куда  поднялся  по
лестнице мрачный полицейский, чтобы перерезать веревку. Тело  упало  вниз,
задев головой кирпичную кладку. Разбитое, оно лежало на траве, глаза Чессы
глядели в небо, а на лице продолжала сиять нарисованная клоунская улыбка.

     Дни перед похоронами Чессы были мрачными. Небо  над  Пирфордом  стало
серым и постоянно содрогалось от далекого грома.  Катерина  проводила  все
время  в  одиночестве  в  темной  гостиной,  уставившись  в   никуда.   Из
письменного сообщения следователя выходило, что  у  Чессы  в  крови  перед
смертью был высокий уровень бенадрила, лекарства против аллергии,  но  это
только добавило неясности. Все вокруг только  и  говорили  о  самоубийстве
няни. Чтобы не давать репортерам пищи для  всяческих  домыслов  по  поводу
происшедшего, Торн оставался дома, посвящая  свое  время  жене.  Он  очень
боялся, что она впадет в то состояние, которое мучило  Катерину  несколько
лет назад.
     - Ты вся извелась, дорогая, - сказал он однажды, войдя в гостиную.  -
Ведь Чесса не была членом нашей семьи.
     - Была, - тихо ответила Катерина. - Она говорила мне, что  хотела  бы
всегда жить с нами.
     Торн покачал головой.
     - Видимо, она передумала. - Он не хотел, чтобы его  слова  прозвучали
бездушно, и боялся встретиться с Катериной взглядом в темноте.
     - Извини, - добавил он,  -  но  мне  не  нравится,  что  ты  в  таком
состоянии.
     - Я во всем виновата, Джереми.
     - Ты?
     - На дне рождения был один момент...
     Торн пересек комнату и сел рядом.
     - На нее все обращали внимание, - продолжала Катерина, - и  я  начала
ревновать.  Я  забрала  у  нее  Дэмьена,  потому  что  сама  хотела   быть
центральной фигурой.
     - По-моему, ты к себе слишком строга.  У  девушки  была  расстроенная
психика.
     - И у меня тоже, - проговорила Катерина. - Если для  меня  так  важно
быть в центре внимания.
     Она замолчала. Все уже было сказано. Торн обнял ее и  подождал,  пока
она не заснула. Сон ее был похож на тот, который он наблюдал  во  времена,
когда она принимала либриум, и Торн подумал, что, может быть, смерть Чессы
ее так потрясла, что она опять стала его принимать. Он просидел так  около
часа, а потом аккуратно взял жену на руки и отнес в спальню.
     На следующий день Катерина пошла на похороны Чессы и  взяла  с  собой
Дэмьена. Народу было  очень  мало,  только  семья  девушки  и  Катерина  с
Дэмьеном. Все происходило на маленьком кладбище в  пригороде.  При  обряде
присутствовал лысеющий священник,  который  читал  отрывки  из  священного
писания и держал при  этом  над  головой  сложенную  газету,  спасаясь  от
моросящего дождя. Торн отказался  присутствовать  на  похоронах,  опасаясь
общественного мнения, и предупредил Катерину, чтобы та тоже не ходила.  Но
она не послушалась, так  как  любила  девушку  и  хотела  проводить  ее  в
последний путь.
     За оградой кладбища толклись репортеры, сдерживаемые  двумя  морскими
пехотинцами-американцами, которых в последнюю минуту прислал из посольства
Торн. Среди газетчиков был и Дженнингс. Закутанный в черный  непромокаемый
плащ, обутый  в  высокие  сапоги,  он  основательно  устроился  в  дальних
деревьях,  наблюдая  оттуда  за  церемонией  с   помощью   длиннофокусного
объектива. Это был  даже  не  объектив,  а  некое  чудовищное  сооружение,
установленное  на  штативе.   С   такой   штукой   можно   было   запросто
сфотографировать спаривающихся мух на Луне. Репортер  аккуратно  переводил
объектив с одного лица на другое: семья в  слезах,  Катерина  в  состоянии
прострации, рядом с ней ребенок, беспокойный,  возбужденный,  с  горящими,
воспаленными глазами.
     Именно  ребенок  заинтересовал  Дженнингса,  и  он   стал   терпеливо
поджидать момента, когда  можно  будет  щелкнуть  затвором.  Такой  случай
представился. Блеск в глазах и  выражение  лица  Дэмьена  изменились,  как
будто что-то испугало мальчика, но через  минуту  он  опять  был  спокоен.
Глаза Дэмьена были обращены в сторону дальнего  угла  кладбища.  Дженнингс
перевел туда свой телескопический объектив, но  ничего,  кроме  надгробных
плит, не увидел. Затем вдали  что-то  шевельнулось.  Темный,  расплывчатый
предмет возник в объективе, и Дженнингс навел  резкость.  Это  был  зверь.
Собака. Огромная и черная, с глубоко посаженными на узкой  морде  глазами.
Нижняя челюсть пса выступала вперед, обнажая зубы. Никто больше не заметил
ее. Собака  замерла,  а  Дженнингс  проклинал  себя  за  то,  что  зарядил
черно-белую пленку: желтые собачьи  глаза  делали  всю  сцену  страшной  и
таинственной. Он поставил диафрагму так, чтобы на фотографии они  казались
совсем белыми, затем перевел объектив на мальчика и щелкнул затвором.
     Для подобной сцены стоило  потратить  утро,  и,  упаковывая  аппарат,
Дженнингс  почувствовал  себя  вполне  удовлетворенным,   но   не   совсем
спокойным. Он поглядел на вершину холма -  гроб  уже  опускали  в  могилу.
Собака и ребенок казались издали крохотными, но их бессловесная связь была
очевидной.
     На следующий день произошли  два  события:  дождь  пошел  сильнее,  и
появилась миссис Бэйлок, энергичная ирландка, которая подошла к воротам  и
объявила, что она новая няня. Охранник хотел было задержать ее, но  миссис
Бэйлок протаранила себе путь, вызвав таким бурным натиском и  уважение,  и
страх.
     - Я знаю, вам сейчас нелегко, - сказала она Торнам, снимая  пальто  в
вестибюле, - поэтому я не буду напоминать о вашем  горе.  Но,  между  нами
говоря,  каждый,  кто  нанимает  няней  такую  молоденькую  девочку,   сам
напрашивается на неприятности.
     Она передвигалась быстро, и, казалось,  даже  воздух  зашевелился  от
движений  ее  грузного  тела.  Торн  и  Катерина  молчали,  пораженные  ее
уверенностью.
     - А знаете, как определить хорошую няню?  -  Она  рассмеялась.  -  По
размеру груди. Эти маленькие девочки с пупырышками могут сменяться  каждую
неделю. А с таким размером,  как  у  меня,  остаются  надолго.  Сходите  в
Гайд-парк и увидите, что я права.
     Она на секунду замолчала и подняла чемодан.
     - Ну, хорошо. А где же мальчик?
     - Я покажу, - сказала Катерина, поднимаясь по лестнице.
     - Оставьте нас пока вдвоем, ладно? Мы сами познакомимся, - предложила
миссис Бэйлок.
     - Дэмьен стесняется незнакомых людей.
     - Ну, уж только не меня, поверьте.
     - Нет, право же...
     - Чепуха. Я попробую.
     В ту же секунду она двинулась, и ее массивное тело скрылось из  виду.
В тишине, наступившей после ее ухода, Торны переглянулись,  потом  Джереми
неопределенно кивнул.
     - Мне она нравится, - сказал он.
     - И мне тоже.
     - Где ты ее нашла?
     - Где я ее нашла? - переспросила Катерина.
     - Ну да.
     - Я ее не находила. Я подумала, что это ты ее нашел.
     В ту же секунду Торн позвал новую няню:
     - Миссис Бэйлок!
     Она вышла на площадку второго этажа и взглянула на Торнов сверху:
     - Да?
     - Извините... мы не совсем понимаем.
     - В чем дело?
     - Нам непонятно, как вы сюда попали.
     - На такси. Но я его уже отпустила.
     - Нет, я имею в виду... кто вас прислал?
     - Контора.
     - Контора?
     - Из газет они узнали, что вы потеряли няню, и прислали другую. Меня.
     Торн знал, как трудно сейчас в Лондоне  найти  работу,  и  объяснение
показалось правдоподобным.
     - Они весьма предприимчивы, - сказал он.
     - Может быть, я позвоню, чтобы они все это подтвердили? -  предложила
Катерина.
     - Конечно, - холодно ответила женщина. -  А  мне  пока  подождать  на
улице?
     - Нет-нет... - постарался сгладить неловкость положения Торн.
     - Я похожа на иностранного шпиона? - довольно грозно спросила  миссис
Бэйлок.
     - Да нет, не очень, - натянуто улыбнулся Торн.
     - Не будьте так самоуверенны, - ответила большегрудая няня.  -  Может
быть, у меня за корсажем полно магнитофонов.  Можно  вызвать  молоденького
солдата - пусть меня обыщет.
     Все рассмеялись, и громче всех сама миссис Бэйлок.
     - Ладно, идите, - сказал Торн. - Мы потом проверим.
     Торны прошли в кабинет, но Катерина все же позвонила  в  контору.  Ей
сказали, что у миссис Бэйлок  большая  практика  и  хорошие  рекомендации.
Единственная загвоздка в том, что она  числится  работающей  в  Риме.  Но,
видимо, у нее изменились обстоятельства, и это просто не успели занести  в
бумаги. Они все выяснят, как только вернется из четырехнедельного  отпуска
менеджер конторы, направивший ее к Торнам.
     Катерина повесила трубку и посмотрела на мужа. Он пожал  плечами,  но
был  доволен,  что  все  прояснилось.  Миссис  Бэйлок  казалась  несколько
эксцентричной, но зато полной жизни, что сейчас было самым  необходимым  в
их доме...
     Наверху миссис Бэйлок без улыбки глядела на  мальчика,  дремавшего  в
кровати, и губы у нее тряслись, будто она созерцала произведение искусства
неповторимой красоты. Ребенок услышал неровное  дыхание,  открыл  глаза  и
встретился с ней взглядом. Он напрягся  и  сел  в  кровати,  прижавшись  к
спинке.
     - Не бойся, крошка, - прошептала новая няня срывающимся голосом. -  Я
пришла, чтобы защищать тебя.
     С небес раздался неожиданный раскат грома. Дождь усиливался.

                                    4

     К июлю в сельской местности  Англии  все  расцвело.  Необычно  долгий
дождливый сезон привел к тому, что все притоки Темзы разлились и вызвали к
жизни даже засохшие семена. Откликнулись на  это  и  земли  Пирфорда:  они
густо зазеленели и  ожили;  леса,  начинавшиеся  сразу  за  садами,  стали
непроходимыми от трав и скрывали множество животных.  Гортон,  боясь,  что
дикие кролики скоро начнут выходить из леса и грызть тюльпаны, поставил на
них ловушки: пронзительные крики попавших в капканы  зверьков  можно  было
слышать по ночам. Но скоро все кончилось, и не только потому, что Катерина
настояла на этом, но также из-за того, что Гортону самому  было  неприятно
ходить в лес и  собирать  останки  несчастных  кроликов.  Кроме  того,  он
чувствовал на себе чей-то взгляд, будто следящий за ним из зарослей. Когда
он признался в этом своей жене, та рассмеялась и сказала, что  это  скорее
всего призрак короля Генриха Пятого. Но  Гортону  было  не  до  шуток,  он
отказался ходить в лес, будучи очень озабочен тем, что новая няня,  миссис
Бэйлок, часто брала туда Дэмьена и находила  там  бог  знает  какие  вещи,
которые развлекали его часами. Гортон также заметил, помогая жене стирать,
что на одежде мальчика  было  много  черных  волос,  будто  он  возился  с
каким-то животным. Но он  не  смог  обнаружить  связи  между  волосками  и
путешествиями в Пирфордский лес и решил считать это еще  одной  неприятной
загадкой дома Пирфорд, которых становилось все больше.
     Катерина стала уделять  все  меньше  и  меньше  времени  ребенку,  ее
заменила новая  няня.  Миссис  Бэйлок  и  в  самом  деле  была  прекрасной
гувернанткой, и ребенок полюбил ее. Одно только тревожило и казалось  даже
неестественным: мальчик предпочитал ее общество обществу своей собственной
матери. Все слуги замечали и обсуждали это, им  было  обидно  за  хозяйку,
которую новая няня вытеснила из сердца сына.  Им  хотелось,  чтобы  миссис
Бэйлок уехала. Но вместо этого ее положение укреплялось с каждым  днем,  а
влияние на хозяев дома усиливалось.
     Катерина чувствовала то же самое, но не могла что-либо изменить.  Она
не хотела показывать ревность к человеку, которого любил ее  ребенок.  Она
чувствовала себя виноватой в том,  что  однажды  лишила  Дэмьена  любимого
друга, и не хотела, чтобы это повторилось. Когда  в  конце  второй  недели
миссис Бэйлок попросила перевести ее в комнату напротив  спальни  Дэмьена,
Катерина согласилась. Наверное, у богатых так бывает всегда. Сама Катерина
воспитывалась в более скромной семье, и только мать была  ее  единственным
другом и защитником. Но здесь жизнь  иная.  Она  была  хозяйкой  огромного
дома, и, возможно, пришло время для подобных поступков.
     Вновь обретенная свобода использовалась Катериной в полной  мере:  по
утрам она занималась  благотворительностью,  днем  посещала  чаепития,  на
которых велись  беседы  о  политике.  Муж  одобрял  ее  занятия.  Катерина
перестала быть хрупким цветком -  она  стала  львицей,  обладающей  такими
энергией и уверенностью, которых он  раньше  никогда  в  ней  не  замечал.
Именно такую жену он мечтал иметь, и, хотя резкая  перемена  ее  характера
слегка обеспокоила его, он никоим образом не мешал ей. Даже в постели  она
стала другой - более возбужденной и страстной. Торн не  понимал,  что  это
было скорее выражение отчаяния, чем желания.
     Работа Торна занимала все его время, с назначением в Лондон  он  стал
центральной фигурой по вопросам нефтяного  импорта.  Президент  США  очень
рассчитывал на результаты его встречи с нефтяными шейхами. Через несколько
недель Торн должен был лететь в Саудовскую Аравию,  но  один,  потому  что
арабы считали присутствие женщин в  деловой  поездке  проявлением  мужской
слабости.
     - Я не могу понять  этого,  -  сказала  Катерина,  когда  он  ей  все
объяснил.
     - Это часть их культуры, - ответил Торн. - Я еду в их страну и должен
считаться с национальными обычаями.
     - А они не должны считаться с тобой?
     - Конечно, должны.
     - Но я ведь тоже часть культуры!
     - Катерина...
     - Я видела этих шейхов. Я видела женщин, которых они  покупают.  Куда
бы они ни шли, вокруг них всегда вертятся проститутки. Может быть,  они  и
от тебя ждут того же?
     - Честно говоря, я не знаю.
     Они разговаривали в спальне, было уже поздно - не самое лучшее  время
для споров.
     - Что ты имеешь в виду? - тихо спросила Катерина.
     - Это очень важная поездка, Кэти.
     - И если они захотят, чтобы ты спал с проституткой...
     - Если они захотят, чтобы я спал с их евнухом,  я  буду  спать  с  их
евнухом! Ты знаешь, ЧТО поставлено на карту.
     Катерина с трудом нашла в себе силы ответить.
     - А какова моя роль в этом? - тихо спросила она.
     - Ты будешь здесь. То, что делаешь ты, не менее важно.
     - Мне не нужен твой покровительственный тон!
     - Я просто хочу, чтобы ты поняла...
     - Что ты спасешь мир, если будешь делать то, что они захотят?
     - Можно сказать и так.
     Она взглянула на него пристально. С неприязнью.
     - Наверное, все мы проститутки, Джереми. Ты - для  них,  а  я  -  для
тебя. Поэтому пошли в постель.
     Он нарочно пробыл в ванне долгое время, надеясь, что, когда вернется,
жена уже будет спать. Но она не спала. Она ждала  его,  и  Торн  ощутил  в
воздухе запах духов. Он сел на кровать и долго смотрел на нее. Наконец она
улыбнулась и сказала:
     - Извини меня. Я все понимаю.
     Она взяла его голову и притянула к себе. Потом они  стали  заниматься
любовью, но совершенно по-новому. Катерина  отказалась  двигаться,  но  не
отпускала мужа, прося, заставляя его довести все до конца. Когда все  было
закончено, она расслабила руки, и он посмотрел на нее с болью и смятением.
     - Иди и спасай мир, - прошептала Катерина. - И  делай  все,  что  они
тебе прикажут.
     В эту ночь Торн не мог заснуть, он  сидел  у  застекленной  балконной
двери и любовался лунной ночью.  Он  видел  лес,  онемевший  и  застывший,
словно некое сонное существо.
     Но лес не спал, и Торну вдруг почудилось,  будто  кто-то  смотрит  на
него. Торн подошел к порогу,  взял  бинокль  и  приставил  его  к  глазам.
Сначала он не видел ничего, кроме темноты.  И  вдруг  заметил  глаза!  Два
темных светящихся уголька,  отражающих  свет  луны,  близко  поставленные,
темно-желтые. Они  были  направлены  в  сторону  дома.  Торн  содрогнулся,
опустил бинокль и отступил назад. Он оставался некоторое время в  комнате,
потрясенный увиденным, а потом босиком спустился  по  лестнице  к  входной
двери и медленно вышел на улицу. Было совсем тихо, даже сверчки замолчали.
Торн снова двинулся вперед, как будто его что-то влекло к лесу. В чаще  он
остановился. Никого не было. Два светящихся уголька исчезли. Он повернулся
и угодил ногой во что-то теплое и мокрое. У Торна перехватило дыхание,  он
отступил в сторону и склонился над землей. Это был мертвый кролик,  только
что убитый. Головы у зверька не было...
     На следующее утро Торн встал пораньше и спросил  Гортона,  продолжает
ли тот ставить ловушки на кроликов. Гортон ответил отрицательно,  и  тогда
Торн привел его в лес, к тому месту, где  лежали  останки  животного.  Над
тельцем кружились мухи. Гортон веткой  отогнал  их,  а  потом  нагнулся  и
исследовал трупик.
     - Что вы думаете? - спросил Торн. - У нас завелся хищник?
     - Не могу понять, сэр. Но сомневаюсь.
     Он поднял окоченевшую тушку и с отвращением показал ее Торну.
     - Хищники обычно _о_с_т_а_в_л_я_ю_т_ голову,  а  не  _с_ъ_е_д_а_ю_т_.
Тот, кто убил его, сделал это для развлечения.
     Торн велел Гортону убрать труп и никому  не  говорить  об  этом.  Они
двинулись вперед, но Гортон вдруг остановился.
     - Мне очень не нравится этот лес, сэр.  И  не  нравится,  что  миссис
Бэйлок водит сюда вашего мальчика.
     - Скажите ей, чтобы она больше этого не делала, - ответил Торн. -  На
лужайке тоже много интересного.
     Гортон исполнил приказание, и Торн впервые заметил, что в доме не все
ладно. Миссис Бэйлок отыскала его  вечером  в  кабинете  и  выразила  свое
негодование по поводу того, что приказания ей передаются через слуг.
     - Конечно, я все сделаю, - сказала она презрительно, - но считаю, что
приказания мне должен давать непосредственно хозяин.
     - Не вижу никакой  разницы,  -  ответил  Торн.  Его  удивила  ярость,
сверкнувшая в глазах женщины.
     - Это разница между большим домом и маленьким домишкой, мистер  Торн.
У меня появляется чувство, что здесь нет главного человека.
     Она повернулась на каблуках и вышла, а Торн так и не понял,  что  она
имела в виду. Если она намекала на  слуг,  то  ими  командовала  Катерина.
Кроме того, он часто отсутствовал. Возможно, миссис Бэйлок хотела сказать,
что в доме не  все  так  хорошо,  как  кажется.  Что  поведение  Катерины,
возможно, вышло из-под контроля...
     В Челси на третьем этаже своего убогого жилища не спал репортер Габер
Дженнингс. Он смотрел на растущую галерею  фотографий  Торнов,  украшавшую
стену в темной комнате.  Фотографии  похорон,  темные  и  унылые:  крупным
планом  собака  среди  надгробий,  крупным  планом   мальчик.   Здесь   же
фотографии, сделанные на дне рождения: Катерина смотрит на  няню,  няня  в
клоунском  костюме,  совершенно  одна.   Последняя   фотография   особенно
заинтересовала его, потому что над головой  няни  темнело  пятно.  Обычный
фотодефект, но сейчас он смотрелся как некое знамение  несчастья.  Видимо,
была повреждена эмульсия,  и  над  головой  няни  в  виде  легкого  тумана
образовался обруч, заходящий на  шею.  При  других  обстоятельствах  такая
испорченная фотография была бы выкинута, но эту стоило оставить.  Конечно,
при условии, что были известны дальнейшие  события,  это  пятнышко  носило
символический характер - будто  бы  над  несчастной  Чессой  нависла  тень
судьбы. На последней фотографии было  запечатлено  ее  тело,  висевшее  на
веревке, - страшная реальность, которой заканчивалась  подборка.  Вся  эта
галерея создавала некую фотозапись кошмара. И это нравилось Дженнингсу. Он
изучал Торнов по всем доступным  источникам  и  нашел  в  их  семье  нечто
необычное, что никто до него  еще  не  находил.  Он  принялся  копаться  в
истории семьи, для чего завел контакты с американцами.
     Выяснилось, что Катерина происходила из семьи русских  эмигрантов,  и
ее родной отец покончил жизнь самоубийством: статья в "Миннеаполис  Таймс"
рассказывала, что он  бросился  с  крыши  своей  конторы  в  Миннеаполисе.
Катерина родилась через месяц после самоубийства, а ее мать вторично вышла
замуж и переехала с мужем в Нью-Гэмпшир. Катерина носила его фамилию, и  в
скудных интервью, данных ею за все эти годы, она никогда не  упоминала  об
отчиме. У репортера росла уверенность в том, что он попал в нужную струю.
     Ему не хватало только фотографии самого посла, и  Дженнингс  надеялся
получить ее на следующий день. В церкви Всех Святых должно было состояться
венчание  знатных  особ,  и  семья  Торнов  скорее  всего  будет  на   нем
присутствовать. Конечно, такое событие было не в стиле Дженнингса, но пока
что ему везло, и, может быть, повезет снова.
     ...За день до венчания Торн оставил свои  обычные  субботние  дела  в
посольстве и поехал с Катериной за город. Его очень беспокоил  их  спор  и
странная близость, которая последовала за ним, поэтому он хотел  побыть  с
ней наедине и  выяснить,  что  с  ней  происходит.  Впервые  за  последние
несколько месяцев Катерина повеселела, наслаждалась поездкой и держала его
за руку, пока они бродили на лоне  природы.  В  полдень  они  очутились  в
Стрэтфорде-на-Эвон  и  пошли  на  любительский  спектакль  "Король   Лир".
Катерина была поглощена пьесой и даже прослезилась. Монолог  короля  Лира:
"Зачем собака, крыса дышит... коль у тебя дыханья нет..." растрогал ее  до
глубины души; она заплакала уже открыто, и  Торн  долго  успокаивал  ее  в
пустом театре, после того как пьеса закончилась и зрители разошлись.
     Они вернулись в машину и поехали дальше, Катерина продолжала легонько
сжимать руку мужа, и всплеск эмоций вернул близость, которая давно исчезла
в их отношениях. Теперь она была  чувствительна  ко  всему,  и  когда  они
остановились у реки, Катерина снова расплакалась. Она рассказала  о  своих
страхах, о боязни  потерять  Дэмьена  -  она  не  переживет,  если  с  ним
что-нибудь случится.
     - Ты не потеряешь его, Кэти, - нежно успокаивал ее Торн. -  Жизнь  не
может быть настолько жестокой.
     Он давно уже не называл ее Кэти, и  это  слово  как  бы  напомнило  о
расстоянии, увеличивающемся между ними в последние  месяцы.  Они  сели  на
траву под огромным дубом, и голос Катерины упал до шепота.
     - Я так боюсь, - сказала она.
     - Бояться совершенно нечего.
     Огромный  майский  жук  полз  мимо  нее,  и  она  смотрела,  как   он
пробирается между травинок.
     - Чего ты боишься, Катерина?
     - А чего мне не бояться?
     Он смотрел на нее, ожидая продолжения.
     - Я боюсь хорошего, потому что оно уйдет... Я боюсь  плохого,  потому
что я очень слабая... Я боюсь твоих успехов и неудач. И я  боюсь,  что  не
имею никакого отношения  к  ним.  Я  боюсь,  что  ты  станешь  Президентом
Соединенных Штатов, Джереми.. и тебе придется терпеть жену,  которая  тебя
недостойна.
     - Ты все делаешь прекрасно, - попытался успокоить ее Торн.
     - Но мне это не нравится!
     Признание было таким простым и как-то успокоило их, кое-что прояснив.
     - Тебя это шокирует? - спросила Катерина.
     - Немного, - ответил Джереми.
     - Ты знаешь, чего я хочу больше всего.
     Он покачал головой.
     - Я хочу, чтобы мы вернулись домой.
     Он лег на траву, уставившись на зеленые листья дуба.
     - Больше всего, Джереми. Уехать туда, где мы  будем  в  безопасности.
Туда, где мы родились.
     Последовала долгая пауза. Она легла рядом, и Торн обнял ее.
     - Здесь тоже безопасно. В твоих объятиях.
     - Да.
     Катерина закрыла глаза, и на ее лице появилась мечтательная улыбка.
     - Это Нью-Джерси, правда? - прошептала она. - А там, на том холме, не
наша ли маленькая ферма? Та самая, на которой мы работаем?
     - Это очень большой холм, Кэти.
     - Я знаю. Знаю. Нам никогда через него не перейти.
     Поднялся легкий ветерок и зашевелил листву под ними. Торн и  Катерина
молча наблюдали, как солнечные зайчики бегают по их лицам.
     - Может, Дэмьен сумеет, - прошептал Джереми. - Может быть, он  станет
процветающим фермером.
     - Вряд ли. Он весь в тебя.
     Торн не ответил.
     - Это правда, - продолжала Катерина. - Как будто я вообще не  имею  с
ним ничего общего.
     Торн приподнялся и посмотрел на ее погрустневшее лицо.
     - Почему ты так говоришь?
     Она пожала плечами, не зная, как это объяснить.
     - Он очень самостоятельный. Похоже, ему вообще никто не нужен.
     - Так только кажется.
     - Он не привязан ко мне, как обычно ребенок привязывается к матери. А
ты любил свою мать?
     - Да.
     - А свою жену?
     Их глаза встретились, и он погладил ее по лицу.  Катерина  поцеловала
его руку.
     - Я не хочу уходить отсюда, - прошептала она. - Я хочу лежать так всю
жизнь.
     - Знаешь, Кэти, - произнес Торн после долгого  молчания,  -  когда  я
увидел тебя в первый раз, я подумал, что  ты  самая  красивая  женщина  на
свете.
     Она благодарно улыбнулась.
     - Я до сих пор так думаю, Кэти, - прошептал он. - До сих пор.
     - Я люблю тебя, - сказала Катерина.
     - Я очень люблю тебя, - ответил Джереми.
     Она сжала губы, в глазах заблестели слезы.
     - Я даже хочу, чтобы мы с тобой больше ни о чем не говорили.  Я  хочу
запомнить сказанное только что.
     ...Когда она снова открыла глаза, было уже темно.
     Они вернулись в Пирфорд поздно. В доме все  спали.  Супруги  разожгли
огонь в камине, налили вина и сели рядом на мягкую, обитую кожей кушетку.
     - А чем мы будем заниматься в Белом Доме? - спросила Катерина.
     - Он очень далеко.
     - А любовью там можно заниматься?
     - Почему бы и нет?
     - А не будет ли это противно в спальне Линкольна?
     - Противно?
     - Что мы такие низменные.
     - В спальне Линкольна?
     - Прямо на его кровати!
     - Ну, он, наверное, подвинется.
     - О, он может к нам присоединиться.
     Торн засмеялся к прижал ее к себе.
     - Придется еще как-то привыкать к туристам, -  добавила  Катерина.  -
Они проходят через спальню Линкольна три раза в день.
     - А мы запрем дверь.
     - Нет, так не пойдет. Вот  что:  будем  брать  с  них  дополнительную
плату!
     Он опять засмеялся, довольный ее хорошим настроением.
     - Взгляните сюда, - продолжала дурачиться Катерина. - Посмотрите, как
Президент трахает свою жену.
     - Кэти!
     - Кэти и Джерри вместе. Старик Линкольн переворачивается в гробу.
     - Что это на тебя нашло? - попытался урезонить жену Торн.
     - Ты.
     Она засмеялась, и Торн присоединился к ней. И этот день, и  эта  ночь
были именно такими, о которых она мечтала всегда.
     Следующий день начался прекрасно. К девяти часам утра  Торн  был  уже
одет для посещения венчания и весело спустился в гостиную.
     - Кэти! - позвал он.
     - Еще не готова, - раздался из ванной ее голос.
     - Мы опоздаем.
     - Наверняка.
     - Они будут ждать нас, поэтому поторопись.
     - Я стараюсь.
     - Дэмьен уже одет?
     - Надеюсь, что да.
     - Я не могу опаздывать.
     - Попроси миссис Гортон приготовить тосты.
     - Я не хочу завтракать.
     - Я хочу.
     - Лучше поторопись.
     Гортон уже подал лимузин к подъезду, Торн вышел  на  улицу  и  жестом
попросил его подождать еще немного, потом быстро вернулся на кухню.
     Катерина вышла из комнаты, на ходу завязывая пояс на белом платье,  и
направилась в комнату Дэмьена, громко говоря:
     - Пошли, Дэмьен! Все уже готовы!
     В комнате мальчика не было. Она услышала плеск воды в ванной,  быстро
прошла туда и вскрикнула от негодования: Дэмьен все еще сидел в ванной,  а
миссис Бэйлок продолжала его мыть.
     - Миссис Бэйлок, - грозно сказала Катерина, - я  просила  вас,  чтобы
мальчик был одет не позднее...
     - Если вы не против, мэм, я думаю, что ему  лучше  пойти  погулять  в
парк.
     - Я сказала, что мы собираемся взять его с собой в церковь!
     - Церковь -  неподходящее  место  для  маленького  мальчика  в  такой
солнечный день.
     Женщина  улыбалась.  Очевидно,  она  не  понимала  всей   серьезности
положения.
     - Уж вы простите, - Катерина старалась говорить спокойно,  -  но  нам
очень важно быть в церкви.
     - Он еще очень мал для церкви. Он там будет шалить, -  настаивала  на
своем миссис Бэйлок.
     - Вы, кажется, не понимаете меня? -  твердо  сказала  Катерина.  -  Я
хочу, чтобы он поехал с нами в церковь.
     Миссис Бэйлок напряглась, оскорбленная тоном Катерины.  Ребенок  тоже
почувствовал неладное и придвинулся поближе к няне, а та,  сидя  на  полу,
смотрела снизу вверх на его мать.
     - Он раньше бывал в церкви? - спросила миссис Бэйлок.
     - Я не понимаю, какое это имеет значение...
     - Кэти! - закричал Торн.
     - Иду! - отозвалась  она  и  строго  посмотрела  на  женщину,  но  та
ответила точно таким же взглядом.
     - Извините, что я высказываю свое мнение, но неужели вы думаете,  что
четырехлетний  ребенок  поймет  церковный  бред  церемонии   католического
венчания?
     У Катерины перехватило дыхание.
     - Я католичка, миссис Бэйлок, и мой муж тоже!
     - Кому-то надо быть католиками, - отпарировала женщина.
     Катерина стояла, окаменев от внезапного нападения.
     -  Вам  придется  одеть  моего  сына,  -  произнесла  она  как  можно
спокойней, - и привести к машине в течение пяти минут. Или же подыскивайте
себе работу в другом месте.
     - Возможно, я так и поступлю.
     - Это ваше дело.
     - Я подумаю.
     - Надеюсь.
     Наступила напряженная тишина, Катерина вдруг повернулась и  собралась
уходить.
     - Кстати, насчет церкви... - сказала миссис Бэйлок.
     - Да?
     - Вы пожалеете, что взяли его.
     Катерина вышла. Не прошло и пяти минут, как Дэмьен, чистый и  одетый,
стоял у машины.
     Они поехали через Шеппертон, где строилось новое шоссе,  и  попали  в
большую пробку. От  этого  напряжение,  и  без  того  царившее  в  машине,
усилилось.
     - Что-нибудь случилось? - спросил Торн, посмотрев на жену.
     - Ничего особенного.
     - Ты очень сердита.
     - Ерунда.
     - Что случилось?
     - Да так.
     - Ну, ладно. Рассказывай.
     - Миссис Бэйлок, - сказала со вздохом Катерина.
     - Что там у нее?
     - Мы поговорили.
     - О чем?
     - Она хотела погулять с Дэмьеном в парке.
     - Разве это плохо?
     - Вместо церкви.
     - Не могу сказать, что я был бы против этого.
     - Она делала все, чтобы он с нами не поехал.
     - Наверное, ей без него скучно.
     - Я не знаю, хорошо ли это.
     Торн пожал плечами и невидящим взглядом уставился вперед, в то  время
как они продвигались в рычащей веренице автомобилей.
     - Объехать никак нельзя, Гортон? - спросил он.
     - Нет, сэр, - ответил Гортон, - но если вы  не  против,  я  хотел  бы
сказать кое-что о миссис Бэйлок.
     Торн и Катерина переглянулись, удивившись такому заявлению.
     - Говорите, - сказал Торн.
     - Я не хочу говорить в присутствии малыша.
     Катерина посмотрела на Дэмьена. Он играл шнурками  новых  ботинок  и,
очевидно, не прислушивался к разговору.
     - Все в порядке, - сказала Катерина.
     - Мне кажется, она плохо на него влияет, - продолжал Гортон. - Она не
уважает правила, заведенные в доме.
     - Какие правила? - спросил Торн.
     - Я не хотел бы вдаваться в подробности, сэр.
     - Пожалуйста.
     - Ну, вот, хотя бы: у нас принято, чтобы слуги ели вместе,  а  посуду
мыли по очереди.
     Торн посмотрел на Катерину. Очевидно,  ничего  страшного  в  этом  не
было.
     - Она с нами никогда не ест, -  продолжал  Гортон.  -  Наверное,  она
спускается после того, как все поедят, и берет еду для себя.
     - Понимаю, - сказал Торн с напускной озабоченностью.
     - И потом оставляет свои тарелки.
     - Я думаю, можно попросить ее больше так не делать.
     - Также у нас принято не выходить на улицу после  того,  как  в  доме
погасили свет, - продолжал Гортон, - а я не раз видел, как она среди  ночи
шла в лес. И шла очень тихо, явно надеясь, что ее никто не услышит.
     Торны задумались, сказанное очень удивило их.
     - Это как-то странно... - пробормотал Джереми.
     - И еще одно деликатное дело. Вы уж меня извините, - сказал Гортон, -
но мы заметили, что она не пользуется  туалетной  бумагой.  Мы  не  меняли
рулон в ее кабинке с тех пор, как она появилась.
     На  заднем   сиденье   Торны   переглянулись.   История   становилась
непонятной.
     - Я думаю, что она делает  это  в  лесу,  что  совсем  не  похоже  на
поведение цивилизованного человека.
     Наступило молчание. Торны были ошеломлены.
     - И еще одно, сэр. Еще одно плохо.
     - Что еще, Гортон? - со страхом спросил Торн.
     - Она заказывает по телефону разговоры с Римом.
     Закончив свою речь, Гортон отыскал свободное место между  машинами  и
быстро выехал из пробки. Пейзаж замелькал перед глазами. Катерина  и  Торн
тихо переговаривались, изредка поглядывая друг на друга.
     - Сегодня она вела себя вызывающе, - сказала Катерина.
     - Ты хочешь ее уволить?
     - Не знаю. А ты?
     Торн пожал плечами.
     - Похоже, что Дэмьен к ней привык.
     - Я знаю.
     - С этим надо считаться.
     - Да, - вздохнула Катерина. - Конечно.
     - Но ты можешь ее уволить, если хочешь.
     Катерина помолчала немного.
     - Я думаю, она сама уйдет.
     Дэмьен сидел между ними, уставившись в пол; Машина въезжала в город.
     Церковь Всех Снятых была гигантским строением. Здесь слились  воедино
элементы архитектуры XVII, XVIII, XIX и XX веков. Огромные  входные  двери
были всегда открыты, внутри днем и ночью  горел  свет.  Сегодня  лестница,
ведущая к дверям, была покрыта ковром цветов, и по обе ее  стороны  стояли
торжественно одетые шафера. На  торжество  собралось  множество  людей,  и
охранники с  трудом  сдерживали  толпу.  Это  отнимало  много  времени,  и
лимузинам пришлось выстроиться в цепочку в  ожидании  своей  очереди.  Они
подъезжали к дверям церкви и высаживали пассажиров.
     Лимузин Торнов из-за опоздания оказался позади остальных машин. Здесь
охраны не было, и люди окружили машину,  бесцеремонно  заглядывая  внутрь.
Автомобиль медленно продвигался вперед, а толпа все сгущалась. Задремавший
Дэмьен очнулся, и  его  испугали  люди,  заглядывающие  в  окна.  Катерина
прижала мальчика к себе и посмотрела вперед. Людей становилось все больше,
они уже начали толкать машину. Уродливая голова гидроцефала приблизилась к
окошку, и он начал стучать по стеклу, как будто просился в машину.
     Катерина отвернулась, ей стало нехорошо, а урод расхохотался и  понес
какую-то чушь.
     - Боже  мой,  -  сказала  Катерина,  поборов  тошноту.  -  Что  здесь
происходит?
     - Затор на целый квартал, - ответил Гортон.
     - Объехать никак нельзя?
     - Машины стоят бампер к бамперу и сзади, и спереди.
     Стук по стеклу продолжался, и  Катерина  закрыла  глаза,  пытаясь  не
слышать все усиливающийся неприятный звук.
     - Неужели никак нельзя отсюда выбраться? - взмолилась она.
     Дэмьен  тоже  разделял  тревогу  матери,  в  его   глазах   появилось
беспокойство.
     - Все хорошо... все в порядке, - успокаивал малыша Торн, заметив  его
тревогу. - Эти люди нас не обидят, они только хотят посмотреть, кто  сидит
в машине.
     Но глаза ребенка начали расширяться от ужаса, только смотрели они  не
на толпу, а выше, - на поднимающийся совсем рядом шпиль церкви.
     - Не надо бояться, Дэмьен, - сказал Торн. - Мы идем смотреть свадьбу.
     Страх ребенка  усиливался,  лицо  его  напряглось.  Машина  неумолимо
приближалась к церкви.
     - Дэмьен...
     Торн взглянул на Катерину, не спускавшую глаз с ребенка. Лицо Дэмьена
стало совсем каменным, он весь сжался, хотя толпа давно отступила, и перед
ними предстал величественный собор.
     - Все в порядке, Дэмьен, - шепнула Катерина. - Люди уже ушли...
     Но взгляд ребенка был по-прежнему устремлен на церковь,  а  в  глазах
застыл страх.
     - Что с ним случилось? - резко спросил Торн.
     - Не знаю.
     - Что с тобой, Дэмьен?
     - Он перепуган до смерти.
     Катерина протянула мальчику руку, и он вцепился в  нее,  с  отчаянием
заглядывая в глаза то ей, то Торну.
     - Это всего лишь церковь, дорогой, - напряженно выговорила Катерина.
     Мальчик резко отвернулся. Губы у него пересохли, он начал  впадать  в
панику: дыхание стало прерывистым, кровь отхлынула от лица.
     - Боже мой! - ахнула Катерина.
     - Ему нехорошо?
     - Он весь как лед. Холодный как лед!
     Лимузин резко затормозил  у  церкви,  дверца  распахнулась:  один  из
шаферов протянул руку Дэмьену, и тот забился в ужасе, вцепившись в  платье
Катерины.
     - Дэмьен! - закричала Катерина. - Дэмьен!
     Она пыталась разжать его пальцы, но он  держался  за  платье  со  все
большим отчаянием.
     - Джереми! - Катерина теряла самообладание.
     - Дэмьен! - крикнул на него Торн.
     - Он рвет мое платье!
     Торн наклонился к ребенку, но мальчик еще сильнее  вцепился  в  мать,
царапая ее по лицу, хватаясь за волосы, отчаянно пытаясь удержаться.
     - Помогите! Боже! - взвизгнула Катерина.
     - Дэмьен! - заорал Торн, тщетно пытаясь оторвать ребенка.  -  Дэмьен!
Отпусти!
     Дэмьен  от  ужаса   пронзительно   закричал.   Собралась   толпа,   с
любопытством наблюдающая за их схваткой. Гортон,  пытаясь  как-то  помочь,
повернулся с переднего сиденья и попытался подтолкнуть его, чтобы вытащить
на улицу. Но ребенок превратился в настоящего зверя, он орал, а его пальцы
с острыми ногтями вонзились в лицо и голову  Катерины.  Ему  удалось  даже
вырвать изрядный клок ее волос.
     - Уберите его! - закричала Катерина.
     В ужасе она начала бить Дэмьена, пытаясь вывернуть руку,  вцепившуюся
ей в лицо. Резким движением Торн оторвал ребенка, схватил его в  охапку  и
прижал к себе.
     - Поехали! - крикнул он, задыхаясь, Гортону. - Поехали отсюда!
     Ребенок продолжал биться. Гортон захлопнул  двери,  лимузин  рванулся
вперед.
     - Боже мой, - всхлипывала Катерина, обхватив голову руками. - Боже...
мой...
     Лимузин двигался вперед, и судороги ребенка постепенно  стихали,  его
голова запрокинулась в полном изнеможении. Гортон выехал на шоссе, и через
несколько минут в машине наступила тишина. Глаза у Дэмьена горели, на лице
проступили капельки пота. Торн все еще не отпускал его руки. Рядом  сидела
потрясенная Катерина,  с  растрепанными  волосами,  один  ее  глаз  совсем
закрылся. Ехали молча, никто не осмеливался заговорить.
     Приехав в Пирфорд,  они  отвели  Дэмьена  в  его  комнату  и  немного
посидели с ним. Лоб ребенка был холодный, и врача  вызывать  не  пришлось.
Дэмьен старался не смотреть на них: он, похоже, и сам испугался того,  что
натворил.
     - Я позабочусь о нем, -  спокойно  сказала  миссис  Бэйлок,  войдя  в
комнату.
     Увидев ее, Дэмьен немного успокоился.
     - Он очень перепуган, - сказала Катерина.
     - Он не любит церковь, - ответила служанка. - Я же хотела повести его
в парк.
     - Он стал... совсем диким, - произнес Торн.
     - Он просто рассердился.  -  Миссис  Бэйлок  прошла  вперед  и  взяла
Дэмьена на руки. Он  прижался  к  ней,  а  Торны  молча  наблюдали.  Затем
медленно вышли из комнаты...
     - Здесь что-то не так, - сказал ночью Гортон своей жене.
     Она молча выслушала его рассказ о том, что произошло днем.
     - Что-то не так с этой миссис Бэйлок, - продолжал он, - и  что-то  не
то с этим мальчиком, и что-то не то во всем этом доме.
     - Ты слишком серьезно все воспринимаешь, - ответила она.
     - Если бы ты это видела, то поняла бы меня.
     - Детская вспышка раздражительности.
     - Звериная вспышка.
     - Он очень горяч, вот и все.
     - С каких это пор?
     Она покачала головой и не ответила.
     - Ты заглядывала когда-нибудь ему в глаза? - спросил  Гортон.  -  Все
равно как на зверя смотришь. Эти глаза наблюдают. Они ждут. Они ведают то,
чего не знаешь ты. Они помнят места, в которых мы никогда не бывали.
     - Опять ты со своими суеверными страхами.
     - Подожди, и увидишь сама, - убеждал ее Гортон.  -  Здесь  происходит
что-то дурное.
     - Что-то дурное происходит везде.
     - Мне все это не нравится, - мрачно сказал он. - Я  думаю,  нам  надо
отсюда уехать.
     В это время Торны сидели во  внутреннем  дворике.  Было  уже  поздно.
Дэмьен спал. Они молчали и смотрели в  ночь.  Лицо  у  Катерины  припухло,
виднелись  кровоподтеки,  и  она  ритмично  прижимала  к  больному   месту
салфетку, смачивая ее время от времени теплой водой  из  кувшина,  который
стоял рядом.
     - Ну, - сказала она наконец, - самое  лучшее,  что  можно  сделать  с
плохим днем, это покончить с ним. Я иду спать.
     - Я еще немного посижу и приду.
     Шаги жены затихли, и Джереми остался наедине со своими мыслями.
     Он смотрел на лес, но вместо  него  видел  госпиталь  в  Риме,  себя,
стоящим у стеклянной перегородки и давшим согласие на усыновление ребенка.
Почему он не расспросил о  матери  Дэмьена?  Кто  она?  Откуда?  Кто  отец
ребенка,  и  почему  он  не  пришел?  За  эти  годы  он  делал   некоторые
предположения, которые  усмиряли  его  страхи.  Возможно,  настоящая  мать
Дэмьена была простой крестьянской девушкой, религиозной, и поэтому  пришла
рожать в католический госпиталь. Это был дорогой госпиталь, и она, не имея
связей, не смогла бы туда попасть. Возможно, она была сиротой,  а  ребенок
родился вне брака, - этим объяснялось и отсутствие отца. Что еще надо было
знать? Что еще могло иметь значение? Ребенок родился подвижный, красивый и
"совершенно здоровый".
     Торн не привык сомневаться в своих поступках  и  обвинять  себя,  его
мозг упорно настаивал на том, что он все сделал правильно. Тогда он был  в
отчаянии. Будучи чересчур ранимым и чувствительным, он мог легко поддаться
внушению. Возможно, он поступил неправильно. Может быть, следовало  узнать
побольше?
     Ответа на эти вопросы Торн так и не получил.
     Только  маленькая  горстка  людей  знала  их,  но  теперь  они   были
разбросаны по всему земному шару.  Сестра  Тереза,  отец  Спиллетто,  отец
Тассоне. Только они знали. Лишь на их совести лежала эта тайна.  Во  мраке
той далекой ночи они занимались  своим  делом,  гордые  тем,  что  избрали
именно их. За всю историю Земли проделать подобное пытались  лишь  дважды,
но лишь сейчас все должно было получиться. Их было трое, дело продвигалось
безукоризненно, и ни одна живая душа не ведала о происходящем здесь. После
рождения Дэмьена сестра Тереза подготовила его: вывела депилятором  шерсть
с рук и лба, припудрила его, чтобы дитя выглядело хорошо к  тому  моменту,
когда появился Торн. Волосы на голове у новорожденного были очень  густые,
как они и  рассчитывали,  при  помощи  фена  она  распушила  их,  проверив
сначала, есть ли на скальпе родинка. Торн  никогда  не  увидит  ни  сестру
Терезу, ни более мелкую фигуру - отца  Тассоне,  который  тем  временем  в
подвале укладывал в  корзины  два  тела,  чтобы  увезти  их.  Первое  тело
принадлежало ребенку Торна - он  замолчал  прежде,  чем  успел  закричать,
второе - матери того, кто выжил. Снаружи  ждал  грузовик,  готовый  увезти
трупы в Черветери, где в тишине кладбища Сент-Анджело у гробниц уже  ждали
могильщики.
     План разрабатывался обществом  дьяволопоклонников,  и  Спиллетто  был
главным. Он выбирал соучастников с большой  осторожностью.  Сестра  Тереза
вполне удовлетворяла его, но в последние минуты Спиллетто стал  беспокоить
отец Тассоне, чья вера рождена была страхом. В последний день  он  проявил
нерешительность,  что  заставило   Спиллетто   задуматься.   Тассоне   был
энергичным, но энергия его направлялась на себя самого, он  делал  все  на
грани отчаяния. Тассоне  забыл  о  важности  их  миссии,  и  вместо  этого
полностью отдался своей роли. Такое самосознание  вело  к  возбуждению,  и
Спиллетто хотел вывести Тассоне из игры. Если один из них не выдержит,  то
отвечать придется всем троим. Но  самое  главное,  это  отложится  еще  на
тысячу лет.
     В конце концов Тассоне оправдал себя,  преданно  и  усердно  выполняя
работу, и даже справился со случайностью, которую никто не мог предвидеть.
Когда корзину грузили в машину, ребенок не  был  мертв  и  издавал  звуки.
Быстро  сняв  корзину,  Тассоне  вернулся  с  ней  в  подвал  госпиталя  и
постарался, чтобы ребенок больше никогда не произнес ни  звука.  Содеянное
сильно потрясло его. Но он сделал это, а остальное было неважно.
     В ту ночь все вокруг казалось обычным:  доктора  и  сестры  выполняли
свои ежедневные обязанности, ничуть не подозревая  о  том,  что  произошло
совсем рядом. Все было сделано с  тщательной  осторожностью,  и  никто,  в
особенности Торн, не смог бы ничего узнать.
     Он сидел во внутреннем дворике и смотрел в ночь. Вдруг Торн  осознал,
что Пирфордский лес больше не вызывает у него дурных предчувствий.  Теперь
лес  казался  мирным,  а  сверчки  и  лягушки   создавали   обычный   шум,
успокаивающий и наводящий на размышление о том, что жизнь везде шла  своим
естественным путем. Джереми перевел взгляд на дом, на комнату Дэмьена. Там
горел ночник, и Торн представил себе лицо  спящего  мальчика.  Сейчас,  на
исходе  этого  страшного  дня,  стоило  посмотреть  на  Дэмьена.   Джереми
поднялся, погасил лампу и направился в спящий дом.
     Внутри было совсем темно, тишина звенела в ушах. Торн ощупью  отыскал
лестницу и поднялся наверх. Он тщетно  попытался  нащупать  выключатель  и
прошел  дальше.  Все  вокруг  него  навевало  сон,  и   Джереми   медленно
продвигался  вдоль  стены,  затем  повернул  за  угол  коридора.   Впереди
находилась комната Дэмьена, слабый отсвет ночника выползал  из-под  двери.
Торн остановился как вкопанный: ему показалось, что он услышал звук.  Этот
звук походил на вибрацию или глухой рокот, который сразу  же  прекратился,
прежде чем Торн успел в нем разобраться. Снова воцарилась  полная  тишина.
Торн собрался шагнуть вперед, но звук  повторился,  на  этот  раз  громче,
отчего сердце Джереми чуть не взорвалось от собственного стука. Он  глянул
вниз и увидел глаза. Дыхание перехватило, и  Торн,  окаменев,  прижался  к
стене; рычание усилилось, и из тьмы возникла собака, как страж бросившаяся
к  двери  ребенка.  Глаза  сверкали,  уставившись  на  него,  рычание   не
прекращалось.
     - Ну... ну, - выговорил Торн срывающимся  голосом,  и  от  звука  его
зверь сжался, готовясь к прыжку.
     - Спокойно, - сказала миссис Бэйлок, выходя из своей комнаты.  -  Это
хозяин дома.
     Собака  сразу  успокоилась,  напряжение  рассеялось.  Миссис   Бэйлок
дотронулась до выключателя, и коридор  тут  же  наполнился  светом.  Торн,
уставившись на собаку, затаил дыхание.
     - Что... это? - выдавил он.
     - Сэр? - спокойно спросила миссис Бэйлок.
     - Эта собака.
     - По-моему, овчарка. Красивая? Мы нашли ее в лесу.
     - Собака, неожиданно присмирев, легла у ее ног.
     - Кто дал вам разрешение...
     - Я подумала; что нам может пригодиться сторожевая собака, и  мальчик
очень любит ее.
     Торна, стоявшего в напряжении у стены, еще трясло, и миссис Бэйлок не
смогла сдержать своего любопытства.
     - Она вас напугала?
     - Да.
     - Видите, какая она хорошая.  В  смысле,  как  сторож.  Поверьте,  вы
будете мне благодарны за нее, когда уедете.
     - Куда я уеду? - спросил Торн.
     - Разве вы не собираетесь в Саудовскую Аравию?
     - Откуда вам известно про Саудовскую Аравию?
     Она пожала плечами.
     - Я не знала, что это такая тайна.
     - Я никому не говорил о поездке.
     - Миссис Гортон мне рассказала.
     Торн кивнул и снова посмотрел на собаку.
     - Она не будет никого беспокоить, - заверила его женщина. - Мы  будем
кормить ее объедками...
     - Я не хочу, чтобы она оставалась, - отрезал Торн.
     Миссис Бэйлок посмотрела на него с удивлением.
     - Вы не любите собак?
     - Когда я захочу иметь собаку, я сам ее выберу.
     - Но мальчику она очень нравится, сэр, она ему нужна.
     - Я сам решу, какая собака ему нужна.
     - Дети считают животных своими  защитниками,  сэр.  Остальное  их  не
интересует.
     Она посмотрела на него так, будто собиралась сообщить какую-то  очень
важную вещь.
     - Вы... хотите еще что-то сообщить?
     - Я не осмеливаюсь, сэр.
     Но ее вид обеспокоил Торна.
     - Если вы что-то хотите сказать, миссис Бэйлок, я с удовольствием вас
выслушаю.
     - Нет, сэр. У вас и так много дел...
     - Я сказал, что выслушаю вас.
     - Мне кажется, что ребенок чувствует себя одиноким.
     - Почему он должен быть одиноким?
     - Его мать не очень благожелательно относится к нему.
     Торн застыл при этом замечании.
     - Вот видите? - сказала она. - Мне не надо было говорить.
     - Не очень благожелательно?
     - Мне кажется, она не любит его. И он это чувствует.
     Торн промолчал. Он не знал, что сказать.
     - Мне иногда кажется,  что  у  Дэмьена  никого  нет,  кроме  меня,  -
добавила женщина.
     - Я думаю, что вы ошибаетесь.
     - А теперь у него есть собака. Она  ему  нравится.  Ради  ребенка  не
выгоняйте ее.
     Торн посмотрел вниз на огромного зверя и покачал головой.
     - Мне не нравится эта собака. Завтра же выставите ее.
     - Выставить - куда? - в изумлении спросила она.
     - Отдайте собачникам.
     - Но они же УБИВАЮТ их!
     - Тогда просто вышвырните. Чтобы завтра ее не было.
     Лицо миссис Бэйлок окаменело, и Торн  отвернулся.  Женщина  и  собака
смотрели ему вслед; в их глазах горела ненависть.

                                    5

     Торн провел бессонную ночь. Он сидел на террасе спальни и курил, вкус
сигарет был ему уже отвратителен. Из комнаты доносились стоны Катерины,  и
он задумался над тем, с каким демоном борется она во сне. Не  вернулся  ли
это старый демон депрессии, который снова начинает преследовать ее?
     Чтобы  не  думать  о  действительности,  Торн  начал   размышлять   и
погрузился в свои фантазии, позабыв  о  реальных  заботах  и  тревогах.  В
мечтах Торн провел всю ночь напролет.
     Когда Катерина проснулась, раненый глаз распух еще сильнее  и  совсем
закрылся. Уходя, Торн посоветовал ей все же обратиться к врачу. Больше они
ни о чем не говорили. Катерина молчала, а Торн был занят проблемами нового
дня. Оставалось собрать кое-какие мелочи для поездки в Саудовскую  Аравию,
но предчувствие, что ему не следует уезжать, угнетало Торна. Он боялся. За
Катерину, за Дэмьена, за самого себя, и не мог понять  почему.  В  воздухе
ощущалось напряжение, казалось, что жизнь висит на  волоске.  Торн  раньше
никогда не задумывался о смерти, прежде она витала где-то очень далеко. Но
сейчас сознание, что его жизнь каким-то образом  находилась  в  опасности,
занимало все его мысли.
     В лимузине, по дороге  в  посольство,  он  небрежно  заполнил  бланки
страховых полисов и набросал кое-какие указания, которые  необходимо  было
соблюсти в случае его смерти. Торн делал это  автоматически,  не  замечая,
что подобное происходит впервые в его жизни.  И  только  теперь,  закончив
писать, Торн вдруг ощутил  страх;  оцепенев,  он  просидел  в  напряженной
тишине до тех пор, пока автомобиль не подъехал к посольству.  Предчувствие
чего-то страшного не покидало Джереми.
     Лимузин остановился, и Торн вышел из него,  дождавшись,  пока  машина
уедет. Он увидел, как к нему стремительно приближаются двое  мужчин.  Один
щелкнул фотоаппаратом, а другой принялся сыпать вопросами. Торн направился
к посольству, но они встали у него на дороге.
     - Вы читали сегодняшний "Репортер", мистер Торн?
     - Нет, не читал...
     - Там есть статья о вашей няне, о той, которая спрыгнула...
     - Я не видел.
     - В ней пишут, что няня оставила после себя записку.
     - Чепуха.
     - Посмотрите в эту сторону, пожалуйста. - Это  сказал  Дженнингс,  он
быстро передвигался и щелкал фотоаппаратом.
     - Дайте мне пройти, - попросил Торн, когда  Дженнингс  преградил  ему
дорогу.
     - Это правда, что она принимала наркотики? - спросил второй репортер.
     - Конечно, нет.
     - После вскрытия в крови было обнаружено лекарство.
     - Это было лекарство против аллергии, - ответил Торн, стиснув зубы. -
У нее была аллергия...
     - Говорят, там была передозировка...
     - Не двигайтесь секундочку, - попросил Дженнингс.
     - Уйдите же с дороги! - зарычал Торн.
     - Это наша работа, сэр.
     Торн шагнул в сторону, но они продолжали  его  преследовать  и  снова
преградили путь.
     - Она принимала наркотики, мистер Торн?
     - Я уже сказал вам.
     - А в статье говорится...
     - Мне наплевать, что говорится в этой статье!
     - Прекрасно! - воскликнул Дженнингс. - Еще секундочку не шевелитесь!
     Он слишком быстро придвинул фотоаппарат, Торн  резко  толкнул  его  и
вышиб из рук Дженнингса. Фотоаппарат с грохотом разбился о тротуар,  и  на
какое-то мгновение все застыли, пораженные резкой вспышкой гнева.
     - Неужели у вас нет никакого уважения? - выдавил Терн.
     Дженнингс опустился на колени и снизу вверх взглянул на него.
     - Извините, -  удрученно  произнес  Торн.  Голос  у  него  дрожал.  -
Пришлите мне счет за убытки.
     Дженнингс поднял разбитый аппарат, медленно встал  и  пожал  плечами,
глядя в глаза Торну.
     - Все в порядке, мистер посол, - сказал он. - Давайте считать...  что
вы мне "должны".
     Из  посольства  выбежал  солдат  морской  пехоты,  но   увидел   лишь
последствия столкновения.
     - Он разбил мою камеру, - обратился  Дженнингс  к  солдату.  -  Посол
разбил мою камеру.
     Они постояли немного в замешательстве, потом разошлись каждый в  свою
сторону.
     В кабинете Торна царил переполох. Поездка в Саудовскую Аравию была  в
опасности, потому что Торн отказывался ехать, не давая никаких объяснений.
Разработка планов поездки заняла почти  две  недели,  и  теперь  помощники
требовали от него объяснений, считая, что их разыграли, и весь труд пропал
даром.
     - Вы не можете отменить ее, - убеждал один  из  помощников.  -  После
всей подготовки вы не можете просто так взять и сказать...
     - Она не отменяется, - возразил Торн, - она откладывается.
     - Они воспримут это как оскорбление.
     - Пусть будет так.
     - Но почему?
     - Я не могу сейчас уезжать, -  сказал  Торн.  -  Сейчас  неподходящее
время.
     - Вы понимаете, что поставлено на карту? - спросил другой помощник.
     - Дипломатия, - ответил Горн.
     - Гораздо больше.
     - Я пошлю кого-нибудь другого.
     - Президент хотел, чтобы поехали вы.
     - Я поговорю с ним. Я все объясню.
     - Боже мой, Джереми! Мы планировали две недели!
     - Тогда перепланируйте! - закричал Торн.
     Такая внезапная вспышка  гнева  заставила  всех  умолкнуть.  Зазвонил
селектор, и Торн протянул к нему руку.
     - Да?
     - Вас хочет видеть отец Тассоне, - раздался голос секретаря.
     - Кто?
     - Отец Тассоне из Рима. Он говорит, что у него срочное личное дело.
     - Я никогда о нем не слышал, - ответил Торн.
     - Он говорит, что займет всего минуту. Что-то насчет госпиталя.
     - Наверное, попросит пожертвований, - пробормотал один из  помощников
Торна.
     - Или передачи даров, - добавил второй.
     - Хорошо, - вздохнул Торн. - Пустите его.
     - Я и не знал, что вас  так  легко  растрогать,  -  заметил  один  из
помощников.
     - Общественные дела, - пробормотал Торн.
     - Не принимайте  окончательного  решения  насчет  Саудовской  Аравии.
Хорошо? У вас сегодня плохое настроение. Давайте подождем.
     - Решение уже принято, - устало  ответил  Торн.  -  Или  едет  кто-то
другой, или мы откладываем поездку.
     - Откладываем на какой срок?
     - На потом, - ответил Торн. - Когда я почувствую, что смогу ехать.
     Двери распахнулись, и в огромном проеме возник  маленький  человечек.
Это был священник. Одежда на нем была в полном беспорядке, и весь вид  его
говорил о неотложном деле. Помощники обменялись настороженными  взглядами,
не будучи уверены, могут ли они оставить комнату.
     - Можно ли... попросить, - сказал  священник  с  сильным  итальянским
акцентом, - ...поговорить с вами наедине?
     - Это насчет госпиталя? - спросил Торн.
     - Si.
     Торн кивнул, и помощники  неохотно  двинулись  к  выходу.  Когда  они
вышли, священник закрыл за ними дверь, затем повернулся с выражением  боли
на лице.
     - Да? - с участием спросил Торн.
     - У нас мало времени.
     - Что?
     - Вы должны меня выслушать.
     Священник не двигался, прижавшись спиной к двери.
     - И о чем же вы будете говорить? - спросил Торн.
     - Вы должны уверовать в Христа, вашего Спасителя. Вы должны уверовать
прямо сейчас..
     На секунду воцарилось молчание.
     - Пожалуйста, синьор...
     - Извините меня, - перебил его Торн. - Если я вас правильно понял,  у
вас ко мне срочное личное дело?
     - Вы  должны  уверовать,  -  продолжал  священник,  -  выпейте  крови
Христовой и съешьте его тела, потому что только тогда он будет внутри вас,
и вы сможете победить сына дьявола.
     Атмосфера в кабинете накалялась. Торн протянул руку к селектору.
     - Он уже убил один раз, - прошептал священник,  -  и  убьет  еще.  Он
будет убивать до тех пор, пока все ваше имущество не перейдет к нему.
     - Если вы подождете немного в коридоре...
     Священник стал приближаться, в голосе его росло волнение.
     - Только с помощью Христа вы сможете  бороться  с  ним,  -  угрожающе
произнес он. - Уверуйте в Христа. Выпейте его крови.
     Торн нащупал кнопку селектора и нажал ее.
     - Я запер дверь, мистер Торн, - сказал священник.
     Торн напрягся, его испугал тон священника.
     - Да? - раздался в селекторе голос секретаря.
     - Пришлите охрану, - ответил Торн.
     - Что случилось, сэр?
     - Я умоляю вас, синьор, - воскликнул священник, - послушайте,  что  я
вам скажу.
     - Сэр? - повторила секретарша.
     - Я был в госпитале, мистер Торн, - сказал священник, -  в  ту  ночь,
когда родился ваш сын.
     Торн застыл. Он не мог отвести взгляда от отца Тассоне.
     - Я был... акушером, - сказал священник запинающимся голосом. -  Я...
был... свидетелем рождения.
     Опять  послышался  голос  секретаря,  на  этот  раз  в  нем   звучало
беспокойство.
     - Мистер Торн? - спросила она. - Извините, я не расслышала вас.
     - Ничего, - ответил Торн. - Просто... будьте на месте.
     Он отпустил кнопку, с ужасом глядя на священника.
     - Я умоляю вас... - произнес Тассоне, едва сдерживая слезы.
     - Что вам угодно?
     - Спасти вас, мистер Торн. Чтобы Христос простил меня.
     - Что вам известно о моем сыне?
     - Все.
     - Что вам известно? - строго переспросил Торн.
     Священник задрожал, в голосе его чувствовалось крайнее волнение.
     - Я видел его мать, - ответил он.
     - Вы видели мою жену?
     - Его МАТЬ, мистер Торн!
     Лицо Торна стало жестким.
     - Это шантаж? - тихо спросил он.
     - Нет, сэр.
     - Тогда что вы хотите?
     - РАССКАЗАТЬ вам, сэр.
     - Что рассказать?
     - Его мать, сэр...
     - Продолжайте, что там насчет его матери?
     - Его матерью, сэр...  была  _с_а_м_к_а  _ш_а_к_а_л_а_!  -  Священник
застонал. - Он родился от _ш_а_к_а_л_а_. Я сам это видел!
     Послышался треск, и дверь распахнулась. В кабинет ворвался солдат, за
ним   помощники   Торна   и   секретарь.   Торн   сидел,   не    шевелясь,
мертвенно-бледный. По лицу священника катились слезы.
     - Здесь что-нибудь произошло, сэр? - спросил солдат.
     - У вас был странный голос, - добавила секретарь. - А дверь оказалась
запертой.
     - Я хочу, чтобы этого человека выпроводили отсюда, - сказал Торн. - А
если он когда-нибудь снова появится, посадите его в тюрьму.
     Никто не шевельнулся. Солдат не знал, что ему делать со  священником.
Тассоне медленно повернулся и пошел к двери. Здесь он оглянулся на Торна.
     - Уверуйте в Христа. Каждый день  пейте  кровь  Христову,  -  грустно
прошептал он и вышел.
     - Что он хотел? - спросил один из помощников.
     - Не знаю,  -  тихо  ответил  Торн,  глядя  вслед  священнику.  -  Он
сумасшедший.
     На улице рядом с посольством Габер Дженнингс прислонился к автомобилю
и проверял запасной фотоаппарат, отложив разбитый в  сторону.  Он  увидел,
как солдат сопровождает священника из посольства, и сделал  пару  снимков.
Солдат заметил Дженнингса и подошел поближе, недовольно глядя на него.
     - Вам недостаточно хлопот с этой штукой? - спросил  он,  указывая  на
аппарат.
     - Хлопот? Их никогда не бывает достаточно, - улыбнулся Дженнингс, еще
раз сфотографировав маленького священника, прежде чем тот исчез вдали...
     Поздно вечером Дженнингс сидел в своей темной комнатке и  разглядывал
фотографии. Чтобы убедиться  в  исправности  запасной  камеры,  он  сделал
тридцать шесть снимков с разной диафрагмой и выдержкой, и три из них вышли
неудачными. Это был тот же дефект, что и несколько месяцев назад, когда он
снимал няню на дне рождения в поместье Торнов. Теперь нечто  похожее  было
на снимках со священником. Опять создавалось впечатление,  что  повреждена
эмульсия, но теперь  это  было  не  на  одном  снимке.  Брак  задевал  два
негатива, потом шли два хороших кадра, потом опять точно  такой  же  брак.
Самым поразительным, однако, было  то,  что  брак,  казалось,  преследовал
определенного  человека:  странное  мутное  пятно  зависло   над   головой
священника.
     Дженнингс  вынул   из   проявителя   пять   фотографий   и   принялся
рассматривать их вблизи. Два снимка  священника  с  солдатом,  два  снимка
солдата крупным планом и еще один, с удаляющимся священником. На последнем
снимке пятно стало меньше, в соответствии с размерами  самого  священника.
Как и раньше, этот брак напоминал какое-то свечение, но в отличие от пятна
на снимке с няней оно было продолговатой формы и зависло над  священником.
Пятно походило на призрачное копье, готовое вот-вот пригвоздить священника
к земле.
     Дженнингс достал опиум и погрузился в размышления. В  свое  время  он
вычитал, что эмульсия фотопленки очень чувствительна к сильному теплу, так
же, как и к свету.
     Возможно, тепло,  которое  вырабатывается  при  чрезмерном  волнении,
прорывается через человеческое тело, и его можно заснять на пленку рядом с
человеком, находящимся в состоянии сильного стресса.
     Все это взволновало Дженнингса, и  он  стал  рыться  в  справочниках,
отыскивая  самый  чувствительный  в  мире  образец  фотопленки   -   номер
Три-Х-600. Пленку начали выпускать  только  недавно.  Чувствительность  ее
была настолько высока,  что  позволяла  запечатлеть  предметы,  освещенные
пламенем свечи. Видимо, она была также чувствительна к теплу.
     На следующее утро Дженнингс  купил  двадцать  четыре  кассеты  пленки
Три-Х-600 и набор сопутствующих фильтров, чтобы испытать пленку на  улице.
Фильтры будут закрывать часть света, но пропускать при этом  тепло,  и  он
таким образом скорее обнаружит то, что ищет. Ему надо было найти  людей  в
состоянии сильного стресса, поэтому он направился  в  больницу  и  скрытой
камерой снимал обреченных на смерть больных. Результаты разочаровали  его:
из десяти использованных пленок ни на  одном  кадре  не  появилось  пятна.
Теперь стало ясно, что  бы  ни  означали  эти  пятна,  они  не  связаны  с
предчувствием смерти.
     Результаты этой съемки несколько разрушили теорию Дженнингса,  но  он
не  упал  духом,  интуитивно  чувствуя,  что  находится  на  верном  пути.
Вернувшись в свою темную комнату, он отпечатал  еще  несколько  снимков  с
няней и священником на разной фотобумаге и исследовал  каждое  зерно  этих
отпечатков. При большом увеличении было  видно,  что  там  на  самом  деле
присутствовало нечто, невидимое невооруженным глазом.
     Всю последующую неделю мысли и  время  Дженнингса  были  заняты  этим
таинственным явлением. А потом он решил еще раз выйти на Торна.
     Торн  выступал  на  территории  местного  университета,  на   деловых
завтраках, даже на фабриках, и все могли прийти послушать его.  Посол  был
очень красноречив, говорил страстно и неизменно овладевал аудиторией,  где
бы ни выступал.
     - У нас так много разделений! - выкрикивал посол. - Старые и молодые,
богатые и  бедные...  но  самое  главное  деление  -  на  тех,  кто  имеет
возможность, и на тех, у кого ее нет! Демократия - это равные возможности!
А без равных возможностей слово "демократия" превращается в ложь!
     Торн отвечал на вопросы и контактировал с  публикой  во  время  таких
выступлений, но самым ценным являлось  то,  что  он  мог  заставить  людей
п_о_в_е_р_и_т_ь_.
     Эта страстность, на которую так охотно откликались люди, рождалась от
отчаяния. Торн  убегал  от  самого  себя,  пытаясь  заполнить  свою  жизнь
общественными делами, ибо растущее  предчувствие  чего-то  ужасного  стало
преследовать его. Два раза в толпе, собиравшейся на  его  выступления,  он
замечал знакомую черную  одежду  священника.  Торн  не  придал  серьезного
значения словам Тассоне: просто человек, религиозный фанатик, преследующий
политического деятеля, сошел с ума, а то, что он упомянул  ребенка  Торна,
могло быть простым совпадением. И тем не менее слова священника  врезались
в  память.  Ему  пришла  в  голову   мысль,   что   священник,   возможно,
потенциальный убийца, но Торн отринул и это предположение. Разве  смог  бы
он куда-нибудь выходить, если бы все время думал, что в  толпе  его  может
ожидать смерть? И все же Тассоне  был  хищником,  а  Торн  -  жертвой.  Он
чувствовал  себя,  как  полевая  мышь,  постоянно   опасающаяся   ястреба,
кружащегося над ней высоко в небе.
     В  Пирфорде  все  казалось  спокойным.  Но  за  внешним  спокойствием
скрывалось  волнение.  Торн  и  Катерина  виделись  редко:   из-за   своих
выступлений он был постоянно в разъездах. Когда  же  они  встречались,  то
говорили лишь о мелочах, избегая тем,  которые  могли  бы  их  расстроить.
Катерина стала уделять Дэмьену больше времени. Но это только  подчеркивало
их отчуждение: в ее присутствии ребенок был  замкнут  и  молчалив,  долгие
часы томясь в ожидании возвращения миссис Бэйлок.
     С няней Дэмьен играл и смеялся, а Катерина неизменно вызывала  в  нем
оцепенение. Чего только не пробовала Катерина в поисках  способа  пробить,
наконец, его замкнутость.  Она  покупала  детские  книжки  и  альбомы  для
раскрашивания, конструкторы и заводные игрушки, но он принимал все  это  с
неизменным равнодушием. Правда, один раз ребенок проявил интерес к альбому
с рисунками зверей, и вот тогда она решила поехать с ним в зоопарк.
     Собираясь на прогулку, Катерина  вдруг  подумала  о  том,  как  резко
отличается их жизнь от жизни обычных людей. Ее  сыну  было  уже  четыре  с
половиной года, а он ни разу не был в зоопарке. Семье посла все подавалось
на блюдечке, и они редко искали развлечений  вне  дома.  Возможно,  именно
отсутствие  путешествий   и   переживаний   лишило   Дэмьена   способности
веселиться. Но сегодня глаза у него были веселые, и, когда он сел рядом  с
ней в машину, Катерина почувствовала, что  наконец-то  сделала  правильный
выбор. Он даже заговорил с ней: пытался произнести слово  "гиппопотам"  и,
когда оно получилось правильно, рассмеялся. Этой мелочи  было  достаточно,
чтобы Катерина почувствовала себя счастливой. По дороге в  город  она  без
умолку болтала, и Дэмьен внимательно слушал ее... Тигры похожи на  больших
котов, а гориллы - это просто большие мартышки,  белки  -  все  равно  что
мыши, а лошади - как ослики. Ребенок был восхищен, старался все запомнить,
и Катерина даже придумала что-то  вроде  стихотворения,  повторяя  его  по
дороге. "Тигры - будто бы коты, а лошадки  -  как  ослы.  Белки  -  словно
мышки, гориллы -  как  мартышки".  Она  быстро  повторила  его,  и  Дэмьен
рассмеялся, потом она пересказала его еще быстрей, и он рассмеялся громче.
Они хохотали всю дорогу до зоопарка.
     В тот зимний воскресный день в Лондоне было солнечно, и  зоопарк  был
заполнен посетителями до  отказа.  Звери  тоже  наслаждались  солнцем,  их
голоса были слышны повсюду, даже  у  входных  ворот,  где  Катерина  взяла
напрокат прогулочную коляску для Дэмьена.
     Они остановились около лебедей и наблюдали, как ребятишки кормят этих
красивых птиц. Катерина с Дэмьеном подошли поближе, но в эту минуту лебеди
вдруг прекратили есть и, величественно развернувшись, медленно  отплыли  к
середине пруда. Там они остановились и с царской надменностью смотрели  на
ребятишек, кидающих им хлеб и зовущих вернуться. Но лебеди не трогались  с
места. Когда Катерина с Дэмьеном отошли, лебеди снова подплыли к детям.
     Подходило время обеда,  и  людей  становилось  все  больше.  Катерина
пыталась отыскать клетку, у которой стояло бы  поменьше  зрителей.  Справа
висел плакат "Луговые  собаки",  и  они  направились  туда.  По  пути  она
рассказала Дэмьену все, что знала о луговых собачках. Подойдя  к  вольеру,
Катерина увидела, что и здесь народу не меньше.
     Неожиданно животные попрятались в свои норы,  а  толпа  разочарованно
зашумела и начала расходиться. Когда Дэмьен вытянул шею, чтобы  посмотреть
на собак, он увидел только кучи грязи и разочарованно взглянул на мать.
     - Наверное, они тоже  пошли  обедать,  -  сказала  Катерина,  пожимая
плечами.
     Они пошли дальше, купили сосиски и булочки и съели их на скамейке.
     - Мы пойдем  смотреть  обезьян,  -  сказала  Катерина.  -  Ты  хочешь
посмотреть на обезьян?
     Путь до вольера  с  обезьянами  сопровождали  таблички  с  названиями
животных,  и  они  подошли  к  длинному  ряду  клеток.  Глаза  у   Дэмьена
засветились от нетерпения,  когда  он  увидел  первое  животное.  Это  был
медведь,  уныло  передвигающийся  взад-вперед  по  клетке,  равнодушный  к
галдящей толпе. Но стоило Катерине с  Дэмьеном  подойти  поближе,  медведь
встрепенулся. Он остановился, посмотрел на них и сразу же удалился в  свое
логово. В соседней клетке сидела большая  дикая  кошка;  она  застыла,  не
сводя с них своих желтых  глаз.  Дальше  жил  бабуин,  который  неожиданно
оскалился, выделив их из толпы проходящих  мимо  людей.  Катерина  ощутила
действие, которое они производили  на  зверей,  и,  проходя  мимо  клеток,
внимательно наблюдала за животными. Они не сводили глаз с Дэмьена. Он тоже
почувствовал это.
     -  Наверное,  ты  им  кажешься  вкусным,  -  улыбнулась  Катерина.  -
По-моему, это верно.
     Она подтолкнула коляску на соседнюю дорожку. Из павильона  доносились
крики, веселый смех, и Катерина поняла, что впереди вольер  с  обезьянами.
Она оставила коляску у входа и взяла Дэмьена на руки.
     Внутри было жарко и противно пахло, ребячьи голоса звенели повсюду, и
звук этот усиливался, эхом отражаясь от стен. Они стояли у дверей и ничего
не видели, но по  возгласам  посетителей  Катерина  поняла,  что  обезьяны
играют в  самой  дальней  клетке.  Она  протолкнулась  вперед  и  увидала,
наконец, что  происходило  в  клетке.  Это  были  паукообразные  обезьяны,
находившиеся в прекрасном расположении духа: они раскачивались  на  шинах,
бегали по клетке, развлекая публику акробатическими трюками.  Дэмьену  это
понравилось, и  он  рассмеялся.  Катерина  продолжала  проталкиваться,  ей
хотелось встать в первом ряду. Обезьяны не обращали внимания на людей, но,
когда Катерина и Дэмьен подошли поближе, настроение их  резко  изменилось.
Игра сразу же закончилась, животные начали  нервно  выискивать  кого-то  в
толпе. Люди тоже  замолчали,  удивляясь,  почему  замерли  животные.  Все,
улыбаясь, ждали, что они так же внезапно снова разыграются.  Вдруг  внутри
клетки раздался вой - сигнал опасности и тревоги.  К  нему  присоединились
крики других  обезьян.  Звери  заметались  по  клетке,  пытаясь  выскочить
наружу. Они бросались во все стороны,  разламывали  проволочную  сетку,  в
безумии царапали друг друга, пуская в ход зубы  и  когти,  на  их  раненых
телах выступа кровь. Толпа в ужасе притихла, а Дэмьен хохотал, указывая на
обезьян, и с удовольствием  наблюдал  за  кровавой  сценой.  Страх  внутри
клетки разрастался, и одна большая обезьяна кинулась вверх  к  проволочной
сетке на потолке, зацепилась шеей за проволоку,  тело  ее  задергалось,  а
потом бессильно повисло. Люди в ужасе закричали, многие бросились к двери,
но их крики тонули в визге животных. С вытаращенными глазами и оскаленными
пастями обезьяны метались от стены к стене. Одна из них  начала  биться  о
бетонный пол и упала, дергаясь в  судорогах,  остальные  прыгали  рядом  и
кричали в страхе. Люди, расталкивая друг друга, рванулись к выходу. Вместо
того  чтобы  убежать  от  вольеров,  Катерина  продолжала  стоять,   будто
окаменев. Ее ребенок смеялся. Он указывал на истекающих кровью  обезьян  и
заливался смехом. Это именно ЕГО они испугались.  Это  ОН  все  сделал.  И
когда бойня в клетке усилилась, Катерина пронзительно закричала.

                                    6

     В Пирфорде ее ждал Джереми.  Джереми  надеялся,  что  она  приедет  в
хорошем настроении, и попросил не подавать обеда до ее приезда. Они сидели
за маленьким столиком, Торн смотрел на Катерину, пытавшуюся спокойно есть,
но напряжение сковывало ее.
     - С тобой все в порядке, Катерина?
     - Да.
     - Ты все время молчишь.
     - Наверное, просто устала.
     - Много впечатлений?
     - Да.
     Она отвечала коротко, будто не хотела расспросов.
     - Понравилось?
     - Да.
     - Ты взволнована.
     - Разве?
     - Что случилось?
     - Что могло случиться?
     - Я не знаю. Но ты чем-то расстроена.
     - Просто устала. Мне надо поспать.
     Она попыталась выдавить из себя улыбку, но у нее не получилось.  Торн
забеспокоился.
     - С Дэмьеном все в порядке?
     - Да.
     - Ты уверена?
     - Да.
     Он внимательно посмотрел на Катерину.
     - Если что-нибудь было не так... ты бы рассказала мне, правда? Я хочу
сказать... насчет Дэмьена.
     - Дэмьена?  Что  может  случиться  с  Дэмьеном,  Джереми?  Что  может
случиться с нашим сыном? Мы ведь так счастливы!
     Катерина слегка улыбнулась, но выражение ее лица оставалось грустным.
     - Я хочу сказать, что двери нашего дома  открыты  только  для  добра.
Темные тучи обходят наш дом стороной.
     - Но что же все-таки _с_л_у_ч_и_л_о_с_ь_? - тихо спросил Торн.
     Катерина опустила голову.
     - Мне кажется... - ответила  она,  пытаясь  совладать  с  голосом,  -
...что мне надо обратиться к врачу. - В глазах ее застыло  отчаяние.  -  У
меня... страхи. Причем такие страхи, которых у нормального человека просто
не может быть.
     - Кэти, - прошептал Торн. - ...Какие страхи?
     - Если я тебе расскажу, ты меня запрячешь подальше.
     - Нет, - убедительно ответил он. - Нет... я люблю тебя.
     - Тогда помоги мне, - взмолилась она. - Найди врача.
     По щеке поползла слеза, и Торн взял ее за руки.
     - Конечно, - сказал он. - Конечно.
     И тут Катерина разрыдалась. То, что произошло днем,  осталось  камнем
лежать на ее сердце.

     Психиатра в Англии найти было не так просто, как в Америке, но тем не
менее Торну удалось разыскать такого, которому можно было доверять. Он был
американец,  правда,  моложе,  чем  хотелось  бы  Торну,  но  с   хорошими
рекомендациями и огромным опытом. Его звали  Чарльз  Гриер.  Он  учился  в
Принстоне и работал интерном в Беллеву. Особенно ценным было  то,  что  он
некоторое время жил в Джорджтауне и лечил нескольких сенаторских жен.

     - Обычная проблема жен политических деятелей - алкоголизм,  -  сказал
Гриер, когда  Торн  расположился  у  него  в  кабинете.  -  Я  думаю,  это
происходит от чувства одиночества.  Чувства  собственной  неполноценности.
Из-за ощущения, что они не представляют цельной личности.
     - Вы, конечно, понимаете, что наш разговор строго  конфиденциален,  -
сказал Торн.
     - Разумеется, - улыбнулся психиатр. - Люди доверяют  мне,  и,  честно
говоря, больше я им ничего не  могу  предложить.  Они  не  обсуждают  свои
проблемы с другими, боясь, как бы их откровение не "аукнулось"  им.  А  со
мной можно. Не могу обещать многого, но вот это именно могу.
     - Она должна прийти к вам?
     - Просто дайте ей мой номер. Не _з_а_с_т_а_в_л_я_й_т_е_ ее приходить.
     - Да нет, она сама хочет прийти. Она просила меня...
     - Хорошо.
     Торн поднялся, и молодой врач улыбнулся.
     - Вы позвоните после того, как поговорите с ней? - спросил Торн.
     - Сомневаюсь, - просто ответил Гриер.
     - Я хочу сказать... если вам будет что сказать.
     - Все, что мне надо будет сказать, я скажу ЕЙ.
     - В смысле, если вы будете БОЯТЬСЯ за нее.
     - Она склонна к самоубийству?
     - ...Нет.
     - Тогда мне нечего за нее бояться. Я уверен, все не так серьезно, как
вы предполагаете.
     Приободренный, Торн направился к выходу.
     - Мистер Торн?
     - Да?
     - А зачем вы пришли ко мне?
     - Чтобы увидеть вас.
     - Для чего?
     Торн пожал плечами:
     - Наверное, посмотреть, как вы выглядите.
     - Вы хотели сообщить что-нибудь важное?
     Торн почувствовал себя неловко. Немного подумав, он покачал головой.
     - Вы хотите сказать, что мне самому нужен психиатр? Я так выгляжу?
     - А я? - спросил психиатр.
     - Нет.
     - А у меня есть свой врач, - улыбнулся Гриер. - При  моей  работе  он
просто необходим.
     Эта беседа  расстроила  Торна,  и,  вернувшись  в  свою  контору,  он
размышлял над ней весь день. Сидя у Гриера, он почувствовал, что ему  надо
все рассказать, все, о чем он никогда никому не говорил. Но  что  хорошего
могло из этого получиться? Этот обман стал уже частью его жизни.

     День тянулся медленно, и Торн решил подготовить одну важную речь.  Ее
предстояло  произнести  на  следующий  вечер   перед   группой   известных
бизнесменов, там будут  присутствовать  представители  нефтяных  компаний.
Торн  стремился,  чтобы  его  выступление  послужило  в   конечном   итоге
установлению мира на Ближнем Востоке. Из-за длительного арабо-израильского
конфликта Арабский блок все  дальше  отдалялся  от  США.  Торн  знал,  что
арабо-израильская вражда была исторической и корнями уходила  в  Священное
писание. - Для этого он решил проштудировать  целых  три  издания  Библии,
надеясь выяснить для себя кое-что с помощью вековой мудрости. Кроме  того,
тут была еще и практическая цель, потому что  во  всем  мире  трудно  было
найти аудиторию, на которую не произвели бы впечатления цитаты из Библии.
     В тишине кабинета Торн услышал стон, доносившийся из комнаты наверху.
Он повторился дважды и прекратился. Торн вышел из кабинета и  тихо  прошел
наверх, в комнату Катерины. Она спала беспокойно,  лицо  ее  было  покрыто
потом. Джереми подождал, пока дыхание ее не выровнялось, а потом вышел  из
комнаты и направился к лестнице. Проходя по темному коридору, он  заметил,
что  дверь  миссис  Бэйлок  была  слегка  приоткрыта.  Огромная   женщина,
освещенная луной, спала на спине. Торн  собрался  идти  дальше,  но  вдруг
застыл, пораженный ее видом. На лице лежал толстый слой белой пудры,  губы
были безвкусно намазаны ярко-красной помадой. Ему стало  не  по  себе.  Он
попытался найти этому объяснение, но ничего не приходило на ум.
     Закрыв дверь, Торн вернулся к себе и посмотрел на разложенные  книги.
Он чувствовал волнение, сосредоточиться никак не удавалось,  и  глаза  его
бесцельно блуждали по страницам. Маленькая Библия Якова  была  открыта  на
книге Даниила, и он молча уставился в нее.

     "...И восстанет на месте его презренный, и не  воздадут  ему  царских
почестей, но он придет без шума и  лестью  овладеет  царством.  И  полчища
будут потоплены им и сокрушены...  он  будет  идти  обманом  и  взойдет  и
одержит верх с малым народом. Он войдет в мирные и  плодоносные  страны  и
совершит  то,  чего  не  делали  отцы  его  и  отцы  отцов  его.   Добычу,
награбленное имущество и богатство будет расточать своим,  и  на  крепости
будет иметь замыслы свои. И будет поступать царь тот по своему  произволу,
и вознесется, и возвеличится выше всякого божества, и о Боге богов  станет
говорить хульное, и будет иметь успех, доколе же свершится гнев:  ибо  что
предопределено, то исполнится".

     Торн порылся в столе, нашел сигареты, потом налил себе  стакан  вина,
стараясь занять себя рассуждениями и не думать об  увиденном  наверху.  Он
снова принялся перелистывать страницы.

     "Горе вам, на земле и на море, ибо дьявол с  гневом  посылает  зверя,
ибо знает, что время его мало... Здесь мудрость. Кто имеет ум,  тот  сочти
число зверя. Ибо это число человеческое.  Число  это  шестьсот  шестьдесят
шесть".
     Армагеддон. Конец света.
     "...и придет Господь... и стоять он будет на горе Олив, что  напротив
Иерусалима, на восточной стороне его... И  Господь  Бог  придет  со  всеми
своими святыми".

     Торн закрыл книги  и  выключил  настольную  лампу.  Долгое  время  он
просидел в тишине, раздумывая над книгами Библии, над тем, кто их сочинил,
и зачем вообще они были написаны, затем прилег на кровать  и  заснул.  Ему
приснился страшный сон. Он видел себя в женской одежде, хотя знал, что  он
мужчина. Он находился на шумной улице.  Подойдя  к  полицейскому,  пытался
объяснить, что заблудился и ему  страшно.  Но  полицейский  не  слушал,  а
продолжал управлять движением.  Когда  машины  приблизились  к  Торну,  он
почувствовал ветерок. Ветер усиливался,  и  машины  поехали  быстрее.  Ему
показалось, что он попал в шторм. Ветер стал таким сильным, что  он  начал
задыхаться. Джереми схватился за полицейского,  но  тот  его  не  замечал.
Джереми  закричал,  но  крик  потонул  в  бушующем  ветре.  Черная  машина
неожиданно поехала на него, и Джереми не мог сдвинуться  с  места.  Машина
приближалась, и он увидел лицо шофера. Ни одной человеческой черты не было
на этом лице, шофер начал хохотать, плоть расступилась в  том  месте,  где
должен быть рот, оттуда выплеснулась кровь, и машина наехала на него.
     В этот момент Торн проснулся. Он задыхался и был в поту. В  доме  еще
спали. Торн с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать.

                                    7

     Торн должен был произнести речь перед бизнесменами в отеле  "Мэйфер",
забитом к семи часам до отказа. Посол  заявил  помощникам,  что  хотел  бы
довести эту речь до прессы,  и  газеты  поместили  заметку  о  собрании  в
дневных выпусках. Народу собралось много, явилось немало репортеров и даже
просто людей с улицы, которым разрешили стоять в задних рядах.
     Проходя  к  своему  месту,  Торн  заметил  среди   небольшой   группы
фоторепортеров того, которому он разбил камеру перед посольством. Фотограф
улыбнулся и поднял вверх  новый  аппарат,  Торн  улыбнулся  ему  в  ответ,
обрадованный  столь  миролюбивым  жестом.  Потом  подождал,   пока   толпа
затихнет, и начал свою речь. Он говорил о мировой экономической  структуре
и о важности "Общего рынка". В любом  обществе,  даже  в  демократическом,
рынок играл огромную роль, он был как бы  общим  знаменателем,  подводимым
под разные культуры. Когда один хочет продать, а другой купить, появляется
основа для мирного сотрудничества. Когда же один хочет  купить,  а  другой
о_т_к_а_з_ы_в_а_е_т_с_я_ продавать, вот тогда мы и  делаем  первый  шаг  к
войне. Торн говорил  о  человечестве,  о  том,  что  все  люди  -  братья,
наследующие богатства земли, которые должны достаться всем.
     - Мы живем все вместе, - сказал он, цитируя Генри Бестона, -  в  сети
времени. Все мы пленники великолепия и тяжелого труда на земле.
     Речь захватывала, и публика внимательно ловила  каждое  слово.  Потом
посол перешел к вопросам политических беспорядков  и  их  последствий  для
экономики. Торн заметил в зале группу арабов и обратился непосредственно к
ним.
     - Легко понять, какое отношение беспорядки имеют к нищете,  -  сказал
он, - но надо еще помнить, что цивилизациям может  грозить  падение  и  от
избытка _р_о_с_к_о_ш_и_!
     Торн говорил страстно, и Дженнингс, стоявший у стены,  поймал  его  в
объектив и начал торопливо щелкать аппаратом.
     - Есть одна грустная и парадоксальная истина,  -  продолжал  Торн,  -
уходящая корнями во времена царя Соломона. Те, кто рожден для богатства  и
знатного положения...
     - Уж вы точно должны кое-что об этом знать, - выкрикнул вдруг  кто-то
из задних рядов. Торн замолчал, вглядываясь в  публику.  Крикун  умолк,  и
Торн продолжал:
     - Еще во времена фараонов в Египте те, кто родился  для  богатства  и
знатного положения...
     - Ну-ну, расскажите нам об этом! - опять раздался тот же голос, и  на
этот раз толпа возмущенно зашевелилась. Торн напряг зрение. Реплики бросал
какой-то бородатый студент в драных джинсах.
     - Что вы знаете о бедности,  Торн?  -  продолжал  он.  -  Вам  же  не
пришлось гнуть спину ни одного дня в жизни!
     Толпа  недовольно  зашикала  на  студента,  некоторые   начали   даже
покрикивать, но Торн поднял руки, требуя тишины.
     - Молодой человек хочет что-то сказать. Давайте его выслушаем.
     - Если вы так заботитесь о том, чтобы поделить все богатство,  почему
не делитесь своим? - громко говорил парень. - Сколько у вас миллионов,  вы
знаете? А знаете, сколько людей в мире  голодает?  Вы  знаете,  что  можно
сделать на ваши карманные деньги?  На  ту  зарплату,  которую  вы  платите
своему шоферу, вы смогли бы кормить в Индии целую семью в течение  месяца!
А растительностью с вашей сорокаакровой лужайки  перед  домом  можно  было
накормить половину населения Бангладеш! На деньги, которые вы  тратите  на
устройство вечеринок для своего ребенка, можно было бы  основать  больницу
прямо здесь, на юге Лондона! Если вы призываете людей делиться богатством,
покажите пример! Не  стойте  здесь  перед  нами  в  костюме  за  четыреста
долларов и не вещайте о бедности! Действуйте!
     Выпад студента  понравился  публике.  Парень  явно  выигрывал  раунд.
Раздались даже аплодисменты, и все тут же  замерли,  ожидая,  что  ответит
Торн.
     - Вы закончили? - вежливо спросил он.
     - Каково ваше богатство, Торн? - выкрикнул юноша. - Как у Рокфеллера?
     - Гораздо меньше.
     - Когда Рокфеллера выбрали вице-президентом, газеты сообщили, что его
состояние  немногим  больше  трехсот  миллионов.  Вы  знаете,  что   такое
"немногим больше"? Это еще тридцать три миллиона! Это даже и в  расчет  не
берется! Это его карманные деньги, в то время как половина населения Земли
умирает от голода! В  этом  нет  ничего  оскорбительного?  Неужели  одному
человеку может понадобиться столько денег?
     - Я не мистер Рокфеллер...
     - Это мы видим!
     - Вы позволите мне ответить?
     - Один ребенок! Один голодающий ребенок! Сделайте что-нибудь хотя  бы
для одного голодающего ребенка! Тогда мы вам поверим! Протяните  ему  руку
вместо своих речей, только руку, протяните ее голодающему ребенку!
     - Возможно, я уже сделал это, - спокойно ответил Торн.
     - Ну, и где же он? - спросил парень. - Где ребенок? Кого  вы  спасли,
Торн? Кого вы пытаетесь спасти?
     - Некоторые из нас  имеют  обязанности,  которые  выходят  далеко  за
интересы одного голодающего ребенка.
     -   Вы   не   можете   спасти   мир,   Торн,   пока    не    поможете
одному-единственному голодающему ребенку.
     Публика была явно на стороне студента.
     - Я в невыгодном положении, - ровным голосом заявил Торн. - Вы стоите
в темноте и произносите свои обвинения оттуда...
     - Тогда дайте свет на меня, но я начну говорить громче!
     Публика засмеялась, прожекторы повернулись, а фотографы поднялись  со
своих мест. Дженнингс проклинал себя за то,  что  не  взял  длиннофокусных
объективов, и нацелил аппарат на группу  людей,  среди  которых  находился
сердитый студент.
     Торн вел себя спокойно, но когда прожекторы осветили людей  в  задних
рядах, поведение его сразу же изменилось. Он смотрел не  на  юношу,  а  на
кого-то рядом с ним. Держа в руках шляпу, там стоял  невысокий  священник.
Это был Тассоне. Торн узнал своего странного посетителя и застыл на месте.
     - В чем дело, Торн? - поддразнил его юноша. - Вам нечего сказать?
     Весь запал Торна куда-то исчез, волна страха  накатила  на  него,  он
стоял молча, вглядываясь в темноту. Дженнингс направил камеру  туда,  куда
был устремлен взгляд Торна, и сделал несколько снимков.
     - Ну, давайте, Торн! - потребовал студент. - Теперь,  когда  вы  меня
видите, что вы можете сказать?
     - Я думаю... - начал Торн сбивающимся голосом, - ...вы правы. Мы  все
должны делиться богатством. Я... я попытаюсь что-нибудь сделать.
     Юноша по-детски заулыбался, и  напряжение  в  толпе  исчезло.  Кто-то
попросил, чтобы убрали прожекторы. Торн пытался прийти в себя,  но  взгляд
его то и дело возвращался в темноту, где мелькала знакомая сутана.

     Дженнингс вернулся домой поздно вечером и зарядил пленки в бачок  для
проявки. Посол, как  обычно,  произвел  на  него  изрядное  впечатление  и
заинтересовал еще больше. Репортер увидел в его глазах  страх,  он  почуял
его, как крыса чует сыр. Это не был  беспричинный  страх.  Очевидно,  Торн
увидел что-то или кого-то в глубине аудитории. Света было  очень  мало,  а
угол съемки слишком велик, но Дженнингс  надеялся  увидеть  что-нибудь  на
проявленной пленке. Ожидая,  пока  пленка  обработается,  он  почувствовал
голод и разорвал пакет с едой, которую купил на обратном  пути  из  отеля.
Вытащив небольшого жареного цыпленка и бутылку шипучки, Дженнингс разложил
их перед собой и приготовился к пиршеству.
     Сработал таймер, и он прошел в темную комнату, вынул  щипцами  пленки
из бачка. Увиденное так сильно обрадовало его, что он  даже  вскрикнул  от
радости, затем вставил пленку в увеличитель и при свете стал рассматривать
прекрасные кадры перепалки Торна и  студента.  Далее  шла  серия  снимков,
запечатлевших дальнюю часть зала. Ни одного лица или  фигуры  нельзя  было
отчетливо различить в темноте, но на каждом кадре виднелся похожий на  дым
копьеобразный отросток.
     На снимках был увековечен какой-то толстяк с сигарой. Отросток вполне
мог оказаться простым дымом. Вернувшись  к  негативам,  Дженнингс  отобрал
лучшие, зарядил их в увеличитель и минут пятнадцать рассматривал пленки  с
нарастающим вниманием. Нет. Это был не дым. Цвет и текстура  были  другие,
так же как и относительное расстояние до камеры. Если бы это  был  дым  от
сигары, то толстяку  пришлось  бы  слишком  много  курить,  чтобы  создать
подобное облако. Это было бы неудобно для стоящих рядом: они же, напротив,
не обращали на курящего никакого внимания и невозмутимо  смотрели  вперед.
Призрачный  отросток  поднимался  откуда-то  из  конца   зала.   Дженнингс
установил добавочное увеличение и  начал  изучать  снимки  подробнее.  Под
дымом он увидел край одежды, которую  носят  священники.  Репортер  поднял
руки вверх и издал победный клич. Опять тот же маленький священник!  И  он
каким-то образом давно связан с Торном.
     - Священник! - выкрикнул Дженнингс. - Снова чертов священник!
     Радуясь, он вернулся к столу, оторвал крылья цыпленку и  обглодал  их
до костей.
     - Я найду этого паразита! - расхохотался он. - Я выслежу его!

     ...На  следующее  утро  репортер  взял  с  собой  один   из   снимков
священника, сделанный у посольства. Он показывал его в нескольких церквах,
а потом в региональной конторе Лондонского прихода. Но  никто  не  опознал
человека на фотографии. Репортера уверили, что если бы священник служил  в
городе, то его наверняка знали бы.  Он  был  явно  из  других  мест.  Дело
усложнялось. Дженнингс пошел в Скотланд-Ярд и взял  книги  с  фотографиями
преступников, но и там ничего не нашел. Оставалось одно. Впервые он увидел
священника, когда тот выходил из здания посольства. Возможно,  там  о  нем
знали.
     Проникнуть в посольство оказалось сложно. Охранники  долго  проверяли
его документы, но внутрь не пропустили.
     - Я бы хотел увидеть посла, - заявил Дженнингс. - Мистер Торн сказал,
что возместит мне стоимость фотокамеры, которую он сломал.
     Охранники  позвонили  наверх,  а  потом,  к   удивлению   Дженнингса,
попросили его пройти  в  вестибюль,  сказав,  что  ему  позвонят  туда  из
кабинета. Через несколько  секунд  Дженнингс  разговаривал  с  секретаршей
Торна, которая интересовалась, какую сумму должен  переслать  посол  и  на
какой адрес.
     - Я бы хотел объяснить ему лично, - сказал Дженнингс. -  Я  бы  хотел
показать ему, что можно купить на такие деньги.
     Она ответила, что это невозможно,  так  как  у  посла  сейчас  важная
встреча, и Дженнингс решил идти напролом.
     - Говоря по правде, я надеялся, что он сможет помочь мне  по  личному
вопросу. Может быть, и вы сможете. Я разыскиваю одного священника. Это мой
родственник. У него было какое-то дело в посольстве,  и  я  подумал,  что,
может быть, его здесь видели и могли бы мне помочь в поисках.
     Это была очень странная просьба, и секретарша промолчала.
     - Он невысокого роста, - добавил Дженнингс.
     - Итальянец? - спросила она.
     - Я думаю, он провел какое-то время в  Италии,  -  уклончиво  ответил
Дженнингс, ожидая, какое впечатление произведет такое заявление.
     - Его имя не Тассоне?
     -  Видите  ли,  я  не  совсем   уверен.   Я   разыскиваю   пропавшего
родственника. Понимаете, моя мать и ее брат были разлучены еще в  детстве,
и он поменял фамилию. Моя мать сейчас при смерти и хочет его разыскать. Мы
не знаем его фамилии, у нас есть только внешние приметы. Мы знаем, что  он
очень маленький, как и моя мать, и  что  он  стал  священником.  Один  мой
знакомый  увидел,  как  из  посольства  примерно  неделю   назад   выходил
священник. Приятель утверждал, что тот священник был очень  похож  на  мою
мать.
     - Здесь был один священник, - сказала секретарша. -  Он  сказал,  что
приехал из Рима, и его звали, по-моему, Тассоне.
     - Вы знаете, где он живет?
     - Нет.
     - У него было дело к послу?
     - Похоже, что так.
     - Может быть, посол знает, где он живет?
     - Не думаю. Вряд ли.
     - Можно будет его спросить?
     - Да, я спрошу.
     - А когда?
     - Попозже.
     - Моя мать очень больна. Она сейчас  в  госпитале,  и  я  боюсь,  что
дорога каждая минута.
     В  кабинете  Торна  зазвенел  сигнал  селектора.   Голос   секретарши
осведомился, не знает ли он, как найти священника, который приходил к нему
две недели назад. Торн похолодел.
     - Кто об этом спрашивает?
     -  Какой-то  человек,  который  утверждает,  что   вы   разбили   его
фотокамеру. Он считает, что священник - его родственник.
     Помолчав секунду, Торн произнес:
     - Попросите его зайти ко мне.
     Дженнингс сразу же отыскал кабинет Торна. Все вокруг было  обставлено
в современном стиле. Кабинет находился в конце длинного коридора, по обеим
сторонам которого были  развешаны  портреты  всех  американских  послов  в
Лондоне. Проходя мимо них, Дженнингс с удивлением узнал, что  Джон  Квинси
Адамс и Джеймс Монро занимали этот пост,  прежде  чем  стали  президентами
США. Неплохое начало карьеры! Может быть, старина Торн  волею  судеб  тоже
станет великим.
     - Входите, - улыбнулся Торн, когда репортер открыл дверь в кабинет. -
Садитесь.
     - Извините, что я врываюсь...
     - Ничего.
     За все годы работы в амплуа фотоохотника Дженнингс впервые  находился
так близко от своей жертвы. Попасть сюда оказалось проще,  чем  он  думал.
Теперь  же  его  трясло:  дрожали  колени,  учащенно  колотилось   сердце.
Возбуждение было так велико, что почти граничило с сексуальным.
     - Мне бы хотелось еще раз принести свои извинения за разбитую камеру,
- сказал Торн.
     - Она все равно была старая.
     - Я хочу возместить вам убытки.
     - Нет, нет...
     - Мне бы очень хотелось. И вы должны мне в этом помочь.
     Дженнингс пожал плечами и кивнул.
     - Скажите, какая камера самая лучшая, и вам ее доставят.
     - Ну... Вы очень великодушны.
     - Просто назовите мне самую лучшую.
     - Немецкого производства. "Пентафлекс-300".
     - Договорились. Скажите моему секретарю, где вас можно найти.
     Торн изучал репортера, рассматривал каждую мелочь, от  разных  носков
на ногах до ниток, свисающих  с  воротника  куртки.  Дженнингсу  нравилось
вызывающе одеваться. Он знал, что его внешность ставит людей  в  тупик.  В
каком-то извращенном смысле это давало ему нужные зацепки в работе.
     - Я видел вас на собрании, - сказал Торн.
     - Я всегда стараюсь быть в нужном месте и вовремя.
     - Вы очень усердны.
     - Спасибо.
     Торн встал из-за стола, подошел к бару и  откупорил  бутылку  бренди.
Дженнингс наблюдал, как он  разливает  напиток,  потом  взял  предложенный
стакан.
     - Вы отлично разговаривали с  тем  парнем  вчера  вечером,  -  сказал
Дженнингс.
     - Вы так считаете?
     - Да.
     - А я не уверен.
     Они тянули время, и  оба  это  чувствовали,  ожидая,  что  собеседник
первый приступит к делу.
     - Я с ним согласен, - добавил Торн. - Очень скоро газеты назовут меня
коммунистом.
     - Ну, вы же знаете цену прессе.
     - Да.
     - Им тоже надо на что-то жить.
     - Верно.
     Они пили бренди маленькими глотками. Торн подошел к окну и,  выглянув
в него, спросил:
     - Вы ищете родственника?
     - Да, сэр.
     - Это священник по имени Тассоне?
     - Он священник, но я не уверен в точности имени. Он брат моей матери.
Они были с детства разлучены.
     Торн взглянул на Дженнингса, и репортер почувствовал  в  его  взгляде
разочарование.
     - Итак, вы его, собственно, не знаете? - спросил посол.
     - Нет, сэр. Я просто пытаюсь его найти.
     Торн нахмурился и опустился на стул.
     - Можно спросить?.. - начал Дженнингс. - Если бы я знал, какое у него
к вам было дело, я смог бы...
     -  Это  была  просьба   насчет   одного   госпиталя.   Он   просил...
пожертвование.
     - Какого госпиталя?
     - В Риме. Я точно не помню.
     - Он не оставил вам свой адрес?
     - Нет. Видите ли, я сам  немного  этика  расстроен,  так  как  обещал
послать чек и теперь не знаю, куда именно.
     Дженнингс кивнул:
     - Выходит, мы с вами идем по одному следу.
     - Видимо, да, - ответил Торн.
     - Он просто пришел и ушел?
     - Да.
     - И больше вы его не видели?
     Лицо Торна напряглось. Дженнингс  заметил  это  и  решил,  что  посол
скрывает что-то.
     - Больше нет.
     - Я подумал... может быть, он бывал на ваших выступлениях?
     Взгляды их встретились, и Торн понял, что с ним ведут какую-то игру.
     - Как вас зовут? - спросил он.
     - Дженнингс. Габер Дженнингс.
     - Мистер Дженнингс...
     - Габер.
     - Габер. - Торн изучал его лицо, потом отвел глаза и снова  глянул  в
окно. - Мне тоже очень  важно  найти  этого  человека.  Этого  священника,
который был здесь. Мне кажется, я был с  ним  резок,  и  мне  хотелось  бы
извиниться.
     - В каком смысле резок?
     - Я довольно грубо его выпроводил, даже не  выслушав,  что  он  хотел
сказать мне.
     - Я уверен, что  он  привык  к  атому.  Когда  приходится  просить  о
пожертвованиях...
     - Я хотел бы разыскать его. Для меня это очень важно.
     Посмотрев на Торна, можно было легко убедиться, что это действительно
так. Дженнингс понял, что он на верном пути, но не знал,  куда  этот  путь
его приведет. Все, что он сейчас мог, - это играть в открытую.
     - Если я его найду, дам вам знать, - сказал он.
     - Будьте так добры.
     - Разумеется.
     Торн кивнул. Дженнингс поднялся, подошел к Торну и пожал ему руку.
     - Вы чем-то взволнованы, мистер посол?  Надеюсь,  мир  не  собирается
взорваться?
     - О нет, - улыбнувшись, ответил Торн.
     - Я ваш поклонник. Поэтому и преследую вас.
     - Спасибо.
     Дженнингс направился к двери, но Торн остановил его.
     - Мистер Дженнингс?
     - Да, сэр.
     - Я хотел бы знать... вы ведь никогда не видели этого священника?
     - Нет.
     - Вы сказали, что он мог быть на моих выступлениях. Я  подумал,  что,
возможно...
     - Что?
     - Да нет... Это неважно.
     - Можно, я как-нибудь сделаю ваши фотографии дома? -  попросил  вдруг
Дженнингс. - Так сказать, в кругу семьи?
     - Сейчас не самое лучшее время для этого.
     - Может быть, я позвоню вам через несколько дней?
     - Да, пожалуйста.
     - Хорошо, я позвоню.
     Репортер вышел, и Торн внимательно посмотрел ему вслед. Этот  человек
определенно что-то знает, но что он может  знать  о  священнике?  Было  ли
простым  совпадением,  что  человек,  с  которым  он  познакомился   чисто
случайно, разыскивает именно того самого священника, который днем и  ночью
преследует его? Торн долго думал, но так ничего и не решил. Как  и  многие
другие недавние события в его жизни, все это казалось простым совпадением,
за которым скрывалось, однако, нечто большее.

                                    8

     Для Эдгаро Эмилио Тассоне жизнь на земле была не лучше, чем  жизнь  в
чистилище. Из-за этого он, как и многие другие, присоединился  к  обществу
сатанистов в Риме. Сам Тассоне был  португальцем,  сыном  рыбака,  который
погиб у берегов Ньюфаундленда, вылавливая треску. От детских  воспоминаний
остался лишь запах рыбы. Тассоне осиротел  в  восемь  лет  и  был  взят  в
монастырь, где монахи избивали его день и ночь, чтобы он признался во всех
своих смертных грехах. К десяти годам он был уже спасен и смог прильнуть к
Христу, но зато у него начались боли в позвоночнике - как  раз  там,  куда
ему вбивали веру.
     Из-за страха перед Богом он посвятил свою жизнь  церкви,  восемь  лет
учился в семинарии, день и ночь изучая Библию, читал о любви и гневе  Бога
и в возрасте двадцати пяти лет отправился в свет спасать грешных людей  от
пламени ада. Он стал  миссионером,  сначала  поехал  в  Испанию,  потом  в
Марокко, проповедуя  везде  слово  божье.  Из  Марокко  он  отправился  на
юго-восток Африки, и там обнаружил племена, которые нужно было обратить  в
веру. Он начал избивать несчастных, как это в свое время делали с  ним,  и
вскоре понял, что их мучения вызывали у него почти физическое наслаждение.
     Смерть преследовала его, ходила за ним по  пятам,  и  каждый  раз  он
считал, что станет ее жертвой. В Найроби он познакомился  с  обходительным
священником, отцом Спиллетто, и признался ему в грехах.  Спиллетто  обещал
защитить его и взял с собой в Рим. Именно здесь, на собрании  в  Риме,  он
был ознакомлен с догмами поклонников Ада. Сатанисты  обеспечивали  убежище
тем, кто скрывался от  гнева  божьего.  Они  жили,  наслаждаясь  телесными
удовольствиями, и Тассоне делил свое тело с теми, кто  ему  нравился.  Это
была группа изгоев, которые, объединившись, могли противостоять остальным.
Дьявола почитали путем оскорбления Бога.
     Именно  в  это  время,  в  расцвет  успешных   действий   сатанистов,
библейские символы указывали на приближение момента, когда  история  Земли
будет  внезапно  и  бесповоротно  изменена.  В   третий   раз   за   время
существования планеты Нечистый сможет послать своего  потомка  и  доверить
его воспитание до зрелости своим ученикам на  земле.  Два  раза  до  этого
такие попытки были предприняты, и оба раза неудачно: сторожевые псы Христа
обнаруживали Зверя и убивали его еще в младенчестве. На этот  раз  провала
быть не должно. План продуман до мелочей.
     Неудивительно,  что  Спиллетто   выбрал   Тассоне   одним   из   трех
исполнителей плана.  Этот  маленький  ученый  священник  был  по-собачьему
предан и выполнял приказы без малейшего раздумья и колебания.  Поэтому  на
его долю выпала самая жестокая часть плана: убийство  невинного  младенца,
который, на свое несчастье, тоже был частью плана.  Спиллетто  должен  был
найти приемную семью и позаботиться о том, чтобы заветного ребенка приняли
в нее. Сестра Мария-Тереза (которую знали раньше под именем Баалок) должна
была наблюдать за беременностью и помогать при родах. Тассоне  нужно  было
проследить, чтобы не осталось никаких улик, и захоронить тела на кладбище.
     Тассоне с радостью вступил в заговор, потому что понимал, что он  уже
больше не новичок в секте. Его  будут  помнить  и  почитать:  он,  который
когда-то был сиротой-изгнанником, теперь принадлежит к числу Избранных, он
вошел в союз с самим Дьяволом! Однако за несколько дней до события  что-то
начало происходить с Тассоне. Силы покинули его. Давали о себе знать шрамы
на спине. Каждую ночь, лежа в кровати, он  тщетно  пытался  заснуть,  боли
усиливались. Пять ночей он ворочался в постели, отгоняя прочь  беспокойные
картины, встающие перед глазами. Тассоне начал принимать настойки из трав,
вызывающие сон, но ничего не смог поделать  с  кошмарами,  преследовавшими
его и во сне.
     Он видел Тобу, африканского мальчика, умолявшего  его  о  помощи.  Он
видел фигуру человека без кожи, глазные яблоки были устремлены на него, на
лице были обнажены все связки  и  мышцы,  безгубый  рот  кричал,  молил  о
помиловании. Тассоне увидел себя мальчиком: он стоит  на  берегу  и  ждет,
когда вернется отец. Потом он увидел  свою  мать  на  смертном  одре.  Она
молила его простить ее за то, что умирает и  оставляет  его  одного  таким
беззащитным наедине с судьбой. Той ночью он проснулся в слезах, как  будто
сам был матерью, молящей о прощении. А когда сон снова одолел его,  фигура
Христа появилась у его кровати. Христос во всей своей чистой  красоте,  со
шрамами на стройном теле, встал на колени у кровати Тассоне и сказал,  что
путь в царство Божье для него не закрыт, что он может быть  прощен.  Нужно
только покаяться.
     Эти  кошмары  так  потрясли  Тассоне,  что  Спиллетто   заметил   его
напряжение. Он вызвал его к себе,  надеясь  выяснить,  что  произошло.  Но
Тассоне зашел уже слишком далеко и знал, что его жизнь может  оказаться  в
опасности, если он  покажет,  что  у  него  зародились  сомнения.  Тассоне
объяснил, что его очень мучают боли в спине, и Спиллетто дал ему пузырек с
таблетками, успокаивающими боль.  До  самого  последнего  момента  Тассоне
пребывал в состоянии-наркотического транса,  и  видения  Христа  перестали
преследовать его.
     Наступила ночь на шестое июня. Шестой  месяц,  шестое  число,  шестой
час. Свершились события, которые будут потом мучить Тассоне до  конца  его
дней. У матери Антихриста начались схватки, и она стала подвывать.  Сестра
Мария-Тереза успокоила ее  эфиром,  и  гигантский  плод  прорвался  сквозь
матку. Тассоне покончил с роженицей камнем, который дал ему Спиллетто.  Он
размозжил ей голову и таким образом подготовил себя к тому, что  ему  надо
было  совершить  и  с  человеческим   сыном.   Но   когда   ему   принесли
новорожденного, он замешкался, потому что ребенок был  необычайно  красив.
Он посмотрел на них: два младенца  лежали  рядом.  Один,  покрытый  густой
шерстью, весь в крови,  и  рядом  с  ним  -  нежный,  розовый,  прекрасный
ребенок, смотрящий на Тассоне с безграничным доверием. Тассоне  знал,  что
ему надо было совершить, и сделал это,  но  сделал  неудачно.  Нужно  было
повторить, и он плакал, открывая корзину. На  какое-то  мгновение  Тассоне
почувствовал безудержное желание схватить ребенка и бежать с  ним,  бежать
подальше, туда, где они будут в безопасности. Но он увидел,  что  младенец
уже почти безнадежен, и на голову младенца еще раз опустился камень. И еще
раз. И еще. Пока плач не прекратился, и тело не застыло в неподвижности.
     В темноте той самой ночи никто не видел  слез,  струящихся  по  щекам
Тассоне; более того, после этой ночи никто не видел его больше в секте. На
следующее утро он скрылся из Рима и четыре года жил, как во тьме. Он уехал
в Бельгию и работал среди бедняков, потом пробрался в клинику,  где  нашел
доступ к наркотикам. Теперь они нужны были ему не только для  того,  чтобы
успокоить боль  в  спине,  но  и  противостоять  воспоминаниям  той  ночи,
преследовавшим его. Силы постепенно оставляли Тассоне. Когда же он наконец
пошел в больницу, его диагноз  быстро  подтвердился.  Боли  в  спине  были
вызваны злокачественной опухолью. Операция была невозможна.
     Тассоне умирал и хотел получить прощение от Бога.
     Собрав остатки сил, он поехал в  Израиль,  захватив  с  собой  восемь
пузырьков с морфином, чтобы успокаивать пульсирующую  боль  в  спине.  Ему
нужен был человек по имени Бугенгаген. Это имя связано с Сатаной с  самого
начала истории Земли. Именно  Бугенгаген  в  1092  году  разыскал  первого
потомка Сатаны и изобрел средство уничтожить его. И  в  1710  году  другой
Бугенгаген нашел второго потомка и лишил его возможности проявить какую бы
то ни было власть на  Земле.  Это  были  религиозные  фанатики,  настоящие
сторожевые псы Христа. Их задачей было  не  допустить  власти  Дьявола  на
Земле.
     Семь  месяцев  потребовалось  Тассоне,  чтобы  разыскать   последнего
потомка Бугенгагенов, укрывшегося в крепости под землей. Здесь он,  как  и
Тассоне, ждал своей смерти,  мучимый  беспорядками  века  и  тем,  что  не
исполнил своей  миссии.  Он  знал,  что  времени  осталось  мало,  но  был
беспомощен и не мог воспрепятствовать рождению сына Сатаны на Земле.
     Тассоне нашел старика и рассказал ему всю историю, упомянув  о  своем
участии в рождении  зверя.  Бугенгаген  слушал  с  отчаянием,  но  не  мог
вмешиваться в ход событий, не осмеливаясь выйти из своей подземной тюрьмы.
К нему должен был прийти человек, непосредственно связанный с ребенком.
     Боясь упустить драгоценное время,  Тассоне  поехал  в  Лондон,  чтобы
разыскать Торна и убедить его посетить Бугенгагена.
     Он снял однокомнатную квартиру в Сохо  и  превратил  ее  в  крепость,
такую же  надежную,  как  церковь.  Главным  его  оружием  было  священное
писание. Он заклеил все стены и окна страницами Библии. На это у него ушло
семьдесят Библий. Повсюду висели кресты, он старался не выходить на улицу,
если на кресте, усеянном осколками зеркала, который висел у него  на  шее,
не отражался солнечный свет. Боль в спине усиливалась, встреча в  кабинете
Торна оказалась неудачной. Теперь Тассоне ходил  за  послом  по  пятам,  и
отчаяние его росло. Сегодня он  с  утра  наблюдал  за  Торном,  который  с
группой высокопоставленных чиновников передавал  в  дар  обществу  будущий
жилой дом в бедном районе Челси.

     - ...Я счастлив начать осуществление именно этого проекта... - громко
говорил Торн, превозмогая шум ветра и обращаясь к  толпе,  наблюдавшей  за
ним, - ...так как это представляет волю самого общества  улучшить  уровень
жизни.
     При этих словах он  копнул  лопатой  землю.  Ансамбль  аккордеонистов
заиграл польку, и Торн направился к железному забору пожать руки зрителям,
просовывающим их через решетку. Он старался пожать каждую протянутую  руку
и пару раз даже пригнулся к забору, чтобы его поцеловали  тянущиеся  губы.
Неожиданно Торн застыл: чьи-то руки с необычной  силой  притянули  его  за
отвороты пиджака к самому забору.
     - Завтра, - тяжело задышал Тассоне прямо в лицо перепуганному  послу.
- В час дня, в Кью Гарденс...
     - Отпустите меня! - задохнулся Торн.
     - Пять минут, и вы больше никогда меня не увидите.
     - Уберите свои руки...
     - Ваша жена в опасности. Она умрет, если вы не придете.
     Торн отпрянул, и священник так же неожиданно исчез.
     Торн долго размышлял, как ему поступить. Он мог бы послать на встречу
полицейских,  но  его  беспокоило  обвинение,  которое  он  должен   будет
предъявить.  Священника  начнут  допрашивать,   дело   станет   достоянием
общественности. Нет, это не выход. По крайней мере, не сейчас. Торн  никак
не мог понять, о чем хочет рассказать ему священник. Он говорил  что-то  о
рождении ребенка: страшное совпадение  заключалось  как  раз  в  том,  что
именно в этом вопросе Торн был  вынужден  прятать  свою  тайну.  Возможно,
вместо полиции сложно будет послать  на  встречу  какого-нибудь  человека,
который либо заплатит священнику, либо запугает его так, чтобы тот  исчез.
Но и в этом случае придется кого-то впутывать.
     Он вспомнил о Дженнингсе,  фотографе,  и  почувствовал  непреодолимое
желание позвонить ему и сообщить, что нашелся человек, которого тот  ищет.
Но этот вариант тоже не пойдет. Нет ничего более опасного,  чем  впутывать
представителя прессы. И все же ему хотелось, чтобы  с  ним  был  еще  хоть
кто-нибудь, с кем можно было бы поделиться. Он был по-настоящему  напуган,
боялся того, ЧТО мог рассказать ему священник.
     На следующее утро Торн взял свою машину, объявив Гортону,  что  хочет
некоторое  время  побыть  один,  и  все  утро  провел  за  рулем,  избегая
появляться  в  офисе.  Ему  пришло  в  голову,   что   он   может   просто
проигнорировать требование священника, и такой отказ,  возможно,  заставит
священник потерять к нему интерес и исчезнуть. Но и это  не  удовлетворило
его, так как  Торн  сам  искал  встречи.  Он  должен  встретиться  с  этим
человеком лицом к лицу и выслушать все, что тот скажет. Священник  сказал,
что Катерина в опасности и умрет, если Торн не придет. Катерина  не  могла
быть в опасности, но Торна очень беспокоило, что и она теперь стала  одной
из центральных фигур в воспаленном мозгу ненормального человека.
     Торн приехал в двенадцать тридцать, припарковал машину за углом  и  с
напряжением принялся ждать.
     Ровно в час Торн внутренне собрался и медленно пошел в парк. Он надел
плащ и темные очки, чтобы его не узнали, но попытка изменить внешность еще
более  усиливала  его  возбуждение.  Торн  стал  взглядом  искать   фигуру
священника. Тассоне в одиночестве сидел на скамейке спиной  к  нему.  Торн
легко мог уйти и остаться незамеченным, но вместо этого двинулся вперед  и
подошел к священнику.
     Тассоне  вздрогнул  от  неожиданного  появления   Торна.   Лицо   его
напряглось и покрылось испариной, как  будто  он  страдал  от  невыносимой
боли. Долгое время они молчали.
     - Мне надо было прийти сюда с полицией, - коротко бросил Торн.
     - Они вам не помогут.
     - Говорите. Что вы хотели мне сообщить?
     Тассоне заморгал, руки у него  затряслись.  Он  был  весь  во  власти
сильнейшего напряжения, одновременно борясь с болью.
     - ...Когда еврей в Сион придет... - прошептал он.
     - Что?
     - Когда еврей в Сион придет. И небеса пошлют комету.  И  Рим  познает
свой восход. Мы больше... не увидим света.
     Сердце у Торна оборвалось. Этот человек определенно  сумасшедший!  Он
читал стихи, лицо его было неподвижным, как в трансе, а  голос  постепенно
повышался.
     - Из вечного моря зверь тот восстанет. И войско придет, чтобы  биться
до смерти. Убьет брата брат, и свой  меч  не  оставит.  Пока  не  умолкнет
последнее сердце!
     Торн наблюдал за священником, а тот в  экстазе  с  трудом  выдавливал
слово за словом.
     - Книга Откровений предсказала все это! - крикнул он наконец.
     - Я здесь не для того, чтобы  выслушивать  религиозные  проповеди,  -
сухо сказал Торн.
     - Только через человека, находящегося полностью в его власти,  сможет
Сатана повести свое последнее и самое страшное наступление.  Евангелие  от
Даниила, Евангелие от Луки...
     - Вы сказали, что моя жена в опасности.
     - Езжайте в город Меггидо, - с натугой произнес Тассоне. -  В  старом
городе Джезриль вы найдете  старика  Бугенгагена.  Только  он  один  может
рассказать, как должен умереть ребенок Сатаны.
     - Видите ли...
     - Тот, кого не спасет Агнец, будет разорван Зверем!
     - Прекратите!!!
     Тассоне  замолчал,  обмяк  и  дрожащей  рукой   стер   пот,   обильно
выступивший у него на лбу.
     - Я пришел сюда, - тихо сказал Торн, - потому что вы сказали, что моя
жена в опасности.
     - У меня было видение, мистер Торн.
     - Вы сказали, что моя жена...
     - Она беременна!
     Торн замолчал и отступил.
     - Вы ошибаетесь.
     - Нет. Она на самом деле беременна.
     - Это не так.
     - ОН не даст этому ребенку родиться. ОН убьет его, пока  тот  спит  в
утробе.
     Священник застонал от боли.
     - О чем вы говорите? - спросил Торн. Ему было трудно дышать.
     - Ваш сын, мистер  Торн!  Это  СЫН  САТАНЫ!  Он  убьет  неродившегося
ребенка, а потом убьет и  вашу  жену!  А  когда  убедится,  что  все  ваше
богатство переходит к нему, тогда, мистер Торн, он убьет и ВАС!
     - Довольно!
     - Обладая вашим  богатством  и  властью,  он  создаст  свое  страшное
царство здесь, на Земле, получая приказы непосредственно от Сатаны.
     - Вы сумасшедший, - прохрипел Торн.
     - Он ДОЛЖЕН умереть, мистер Торн!
     Священник задохнулся, и слезы покатились из его глаз.
     - Пожалуйста, мистер Торн...
     - Вы просили пять минут...
     - Езжайте в город Меггидо, - умолял Тассоне. -  Найдите  Бугенгагена,
пока не поздно!
     Торн покачал головой, указав дрожащим пальцем на священника.
     - Я вас выслушал, - сказал он с ноткой  предупреждения  в  голосе,  -
теперь я хочу, чтобы вы выслушали меня. Если я еще когда-нибудь вас увижу,
вы будете арестованы.
     Резко повернувшись, Торн зашагал прочь.  Тассоне  крикнул  ему  вслед
сквозь слезы:
     - Встретимся в  аду,  мистер  Торн!  Мы  там  вместе  будем  отбывать
наказание!
     Через несколько секунд Торн скрылся,  а  Тассоне  остался  один.  Все
кончено, он проиграл.
     Медленно поднявшись, священник оглядел опустевший парк. Вокруг стояла
зловещая тишина. И тут Тассоне услышал какой-то звук. Звук несся откуда-то
издали, будто рождаясь в его собственном  мозгу,  и  постепенно  нарастал,
пока не заполнил собой все вокруг. Это был звук "ОХМ!". И  когда  он  стал
громким до боли, Тассоне схватился руками за распятие и в  страхе  оглядел
парк. Тучи на небе  сгущались,  поднялся  ветерок,  постепенно  набирающий
силу, и кроны деревьев грозно задвигались.
     Зажав крест в обеих руках, Тассоне пошел вперед, отыскивая безопасное
местечко на улице. Но ветер неожиданно усилился, бумаги и  прочий  уличный
мусор завертелись у его ног, священник пошатнулся и чуть не задохнулся  от
порыва ветра, кинувшегося ему в лицо. На другой стороне улицы  он  заметил
церковь, но ветер с ураганной силой набросился на него. Звук "ОХМ!" звенел
теперь у него в ушах, смешиваясь со стоном усиливающегося  ветра.  Тассоне
пробирался вперед. Туча пыли не позволяла ему  разглядеть  дорогу.  Он  не
увидел, как перед ним остановился грузовик, не услышал скрип огромных  шин
в нескольких дюймах от себя. Автомобиль рванулся в сторону  автостоянки  и
резко замер. Раздался звук битого стекла.
     Ветер неожиданно  стих,  и  люди,  крича,  побежали  мимо  Тассоне  к
разбитому грузовику. Тело шофера бессильно привалилось к  баранке,  стекло
было забрызгано кровью. Тассоне стоял посередине улицы и плакал от страха.
В небе  прогремел  гром;  вспышка  молнии  осветила  церковь,  и  Тассоне,
повернувшись, снова побежал в парк. Рыдая от  ужаса,  он  поскользнулся  и
упал в грязь. В тот момент, когда Тассоне пытался подняться на ноги, яркая
молния сверкнула рядом и превратила ближайшую скамейку в  пылающие  щепки.
Повернувшись, он пробрался через кустарник и вышел на улицу.
     Всхлипывая и пошатываясь, маленький священник двинулся вперед, смотря
прямо в грозное небо. Дождь пошел сильнее, обжигая его лицо, город впереди
расплывался в сплошном потоке  прозрачной  воды.  По  всему  Лондону  люди
разбегались в поисках убежища, закрывали окна, и через шесть кварталов  от
парка учительница никак не могла  справиться  со  старомодным  шестом  для
закрывания фрамуг, а ее маленькие ученики наблюдали за ней. Она никогда не
слышала о священнике Тассоне и не знала, что судьба свяжет ее с ним.  А  в
это время по скользким и мокрым улицам Тассоне неотвратимо  приближался  к
зданию  школы.  Задыхаясь,  он  брел  по  узеньким  переулкам,  бежал  без
определенной цели, чувствуя на  себе  неотступный  гнев.  Силы  у  Тассоне
иссякали, сердце отчаянно колотилось. Он обошел угол здания и  остановился
передохнуть, раскрыв рот и жадно глотая воздух. Маленький священник  и  не
думал бросить взгляд наверх, где в этот миг  неожиданно  произошло  легкое
движение. На высоте третьего этажа прямо у него над головой железный  шест
для  закрывания  оконных  фрамуг  выскользнул  из  рук   женщины,   тщетно
пытавшейся удержать его, и ринулся вниз. Его наконечник рассекал воздух  с
точностью копья, которое метнули с небес на землю.
     Шест  пробил  голову  священника,  прошел  сквозь  все  его  тело   и
пригвоздил человека к земле.
     И в этот момент дождь неожиданно прекратился. Из окна третьего  этажа
школы выглянула учительница и закричала. С другой стороны парка люди несли
мертвого шофера разбитого грузовика, на лбу которого отпечатался  кровавый
след от руля.
     Тучи рассеялись, и  солнечные  лучи  коснулись  земли.  Стайка  детей
собралась вокруг священника, висящего на шесте. Капли воды стекали по  его
шляпе, по лицу, на котором застыло выражение  крайнего  удивления.  Рот  у
того, кого звали Тассоне, был открыт. Рядом прожужжал слепень и сел на его
раскрытые губы.

     На следующее утро из ящика у входных ворот в  Пирфорде  Гортон  вынул
газеты и принес их в комнату, где в это время завтракали Торн и  Катерина.
Уходя, Гортон заметил, что лицо у миссис Торн было усталым и  напряженным.
Она выглядела так уже несколько недель, и он полагал, что это связано с ее
посещением врача. Сначала он думал, что у нее какая-то  телесная  болезнь,
но потом в вестибюле больницы на табличке  прочел,  что  ее  врач,  мистер
Гриер, специалист по психиатрии. Сам Гортон никогда не испытывал  нужды  в
психиатре и не знал людей, которые обращались бы к ним. Он всегда  считал,
что психиатры существуют только для того, чтобы сводить людей с ума. Когда
в газетах писалось о людях, совершавших какие-нибудь зверства, обычно  тут
же сообщалось, что они обращались к психиатру. Причина и следствие  вполне
очевидны. Теперь, наблюдая за миссис Торн, он видел  только  подтверждение
своей теории. Какой бы жизнерадостной ни казалась  Катерина  по  дороге  в
Лондон, на обратном пути она всегда молчала и выглядела крайне плохо.
     С тех пор, как начались  эти  визиты,  настроение  ее  ухудшилось,  и
теперь она пребывала  в  постоянном  напряжении.  Отношение  ее  к  слугам
выражалось в резких приказах, а в отношениях с ребенком  было  все,  кроме
материнских чувств. Самое ужасное заключалось в том,  что  ребенок  теперь
сам искал с ней контакта. Долгие недели, когда она  пыталась  вернуть  его
любовь, не прошли даром. Но теперь, когда Дэмьен искал мать, ее  нигде  не
было.
     Для самой  Катерины  психотерапия  казалась  пугающей:  под  внешними
страхами она обнаружила бездонную пропасть волнений  и  отчаяния.  Она  не
понимала, кто же она такая на самом деле. Она помнила,  кем  была  РАНЬШЕ,
помнила свои желания, но теперь все прошло,  и  она  не  видела  для  себя
будущего. Каждый пустяк приводил ее в состояние страха:  звонок  телефона,
звук срабатывающего таймера на плите, свисток чайника... Все вокруг  будто
требовало внимания. Она находилась в таком состоянии, что общаться  с  ней
стало почти невозможно, а в этот день было особенно трудно, потому что она
обнаружила нечто, требующее немедленных действий. Необходим бью  серьезный
разговор с мужем, на который она все не решалась, а теперь, помимо  всего,
сюда вмешивался ребенок. Он начал липнуть к ней по утрам, пытаясь привлечь
ее внимание. Сегодня Дэмьен  с  шумом  и  грохотом  катался  на  педальном
автомобильчике по паркету, постоянно натыкаясь на ее стул и вопя во  время
игры на манер паровозного гудка.
     - Миссис Бэйлок!!! - закричала Катерина.
     Торн, сидящий напротив жены и приготовившийся развернуть газету,  был
поражен яростными нотками в ее голосе.
     - Что-нибудь случилось? - спросил он.
     - Это все Дэмьен. Я не выношу такого шума!
     - По-моему, не так уж и громко.
     - Миссис Бэйлок! - снова крикнула она.
     В дверях показалась грузная женщина.
     - Мэм?
     - Уберите его отсюда, - скомандовала Катерина.
     - Но он же только играет, - воспротивился Торн.
     - Я сказала, уберите его отсюда!
     - Да, мэм, - ответила миссис Бэйлок.
     Она взяла Дэмьена за руку и вывела из комнаты. Ребенок  посмотрел  на
мать, в глазах его застыла обида. Торн заметил это и с досадой  повернулся
к Катерине. Она продолжала есть, избегая его взгляда.
     - Почему мы решили иметь ребенка, Катерина?
     - Наш образ жизни... - ответила она.
     - ...Что?
     - А как бы мы могли без ребенка, Джереми? Ты разве  слышал,  чтобы  в
прекрасной семье не было прекрасного ребенка?
     Торн, пораженный ее словами, не ответил.
     - Катерина...
     - Это ведь верно, да? Мы просто не  думали,  что  значит  воспитывать
ребенка. Мы просто  вычисляли,  как  будут  выглядеть  наши  фотографии  в
газетах.
     Торн удивленно посмотрел на нее, она спокойно выдержала этот взгляд.
     - Верно? - спросила она.
     - Об этом с тобой врач говорил?
     - Да.
     - Тогда и мне надо будет с ним побеседовать.
     - Да, он тоже хотел с тобой встретиться.
     Она говорила открыто и холодно. И Торн вдруг испугался того, что  она
может ему сейчас сказать.
     - О чем же он мне расскажет? - спросил он.
     - У нас есть проблема, Джереми, - сказала она.
     - ...Да?
     - Я больше не хочу иметь детей. Никогда.
     Торн внимательно смотрел на нее.
     - Хорошо?
     - Если ты этого так хочешь... - ответил он.
     - Тогда ты дашь согласие на аборт.
     Торн застыл. Он был поражен.
     - Я беременна, Джереми. Я узнала об этом вчера утром.
     Наступила тишина. У Торна закружилась голова.
     - Ты меня слышишь? - спросила Катерина.
     - Как это могло случиться? - прошептал Торн.
     - Спираль. Она иногда не помогает.
     - Ты беременна?
     - Недавно.
     Торн побледнел. Он уставился на стол, руки у него затряслись.
     - Ты кому-нибудь говорила об этом?
     - Только доктору Гриеру.
     - Ты уверена?
     - В том, что я не хочу больше иметь детей?
     - Что ты беременна...
     - Да.
     Зазвонил телефон, и Торн автоматически снял трубку.
     - Да? - Он замолчал,  не  узнавая  голоса.  -  Да,  это  я.  -  Потом
удивленно посмотрел на Катерину. - Что? Кто говорит? Алло, алло!
     В трубке послышались короткие гудки. Торн  не  шевелился,  глаза  его
наполнились тревогой.
     - Что там? - спросила Катерина.
     - Насчет газет...
     - И что же насчет газет?
     - Кто-то сейчас позвонил... и сказал "прочитайте газеты".
     Он посмотрел на сложенную газету, медленно открыл ее и сжался, увидев
фотографию на первой странице.
     - Что там? - спросила Катерина. - Что случилось? - Она взяла газету у
него из рук и обратила внимание на фотографию. Это был снимок  священника,
пронзенного оконным шестом. Заголовок под ним гласил: "В смерти священника
повинен лишь случай".
     Катерина посмотрела на мужа и увидела, что он дрожит. Она в  смущении
взяла его за руку. Рука была ледяная.
     - Джерри...
     Торн медленно поднялся.
     - Ты знал его? - спросила Катерина.
     Но он не ответил. Катерина снова взглянула  на  фотографию  и,  читая
статью о происшествии, услышала, как завелась и отъехала  от  дома  машина
Торна. В статье было сказано:
     "Для миссис Джеймс Акрюиан,  учительницы  третьего  класса  в  Бишопс
Индастриал Скул, день начался, как обычно. Была пятница,  и,  когда  пошел
дождь, она готовила класс к чтению вслух. Хотя капли дождя и не попадали в
класс, учительница решила закрыть окно, чтобы было не  так  шумно.  Она  и
раньше жаловалась на старинные окна, потому что  не  могла  дотянуться  до
верхних фрамуг и всегда вставала на табуретку, даже имея в руках шест.  Не
попав на этот раз в  металлическое  кольцо  на  окне  крючком  шеста,  она
высунула  шест  наружу,  намереваясь  достать  внешнюю  часть  фрамуги   и
подтащить ее к себе. Шест выскользнул у нее из рук  и  пронзил  случайного
прохожего, остановившегося у здания, очевидно, в поисках убежища от дождя.
Личность погибшего устанавливается в настоящий  момент  полицией  с  целью
розыска его родственников".
     Катерина ничего не могла понять. Она  позвонила  в  контору  Торна  и
попросила, чтобы он перезвонил ей, как  только  появится.  Потом  Катерина
позвонила доктору Гриеру, но он был так занят, что даже не смог подойти  к
телефону. После этого она связалась с больницей, чтобы договориться насчет
аборта.

                                    9

     Увидев  фотографию  священника,  Торн  сразу  же  поехал  в   Лондон,
судорожно перебирая в мозгу все, что могло помочь разобраться в этом деле.
Катерина БЫЛА беременна, священник оказался прав. И теперь Торн уже не мог
игнорировать остальные слова Тассоне. Он попытался припомнить их встречу в
парке: имена, места, куда он должен был поехать по настоянию  Тассоне.  Он
попытался  успокоиться,  вспомнить  все  недавние  события:   разговор   с
Катериной, анонимный телефонный  звонок.  "Прочитайте  газеты",  -  сказал
знакомый голос, но Торн никак не мог припомнить, кто  это  мог  быть.  Кто
вообще знал, что он был связан  со  священником?  Фотограф!  Это  был  его
голос! Габер Дженнингс!
     Приехав в офис, Торн заперся в кабинете. Он соединился с  секретаршей
по селектору и попросил ее позвонить Дженнингсу. Дженнингса не было  дома.
Она доложила об этом Торну и добавила, что звонила Катерина, но  он  решил
перезвонить ей попозже. Она захочет поговорить об аборте, а он еще не  был
готов ответить ей со всей определенностью.
     "Он убьет его", - вспомнил Торн слова священника. -  "Он  убьет  его,
пока тот спит в утробе".
     Торн быстро отыскал телефон Чарльза Гриера и  объяснил  ему,  что  им
необходимо срочно увидеться.
     ...Визит Торна не удивил  Гриера.  Между  беспокойством  и  отчаянием
Катерины теперь почти не было границы, и доктор видел, что  несколько  раз
она уже переступала эту черту. Страхи женщины росли, и он беспокоился, как
бы Катерина не решилась на самоубийство.
     - Никогда нельзя угадать, как далеко зайдут эти страхи, - сказал врач
Торну в кабинете. - Но, честно говоря, я должен сознаться, что она готовит
себя к серьезнейшему эмоциональному потрясению.
     Торн напряженно сидел на жестком стуле,  а  молодой  психиатр  сильно
затягивался  табачным  дымом,  стараясь  поддержать  огонь  в  трубке,   и
расхаживал по комнате.
     - Ей стало хуже? - спросил Торн дрожащим голосом.
     - Скажем так: болезнь прогрессирует.
     - Вы можете чем-нибудь помочь?
     - Я вижу ее два раза в неделю и считаю, что  ей  нужны  более  частые
консультации.
     - Вы хотите сказать, что она сумасшедшая?
     - Она живет в мире своих фантазий. Эти фантазии очень страшны, и  она
реагирует на этот кошмар.
     - Что за фантазии? - спросил Торн.
     Гриер помолчал, раздумывая, стоит ли все  рассказывать  или  нет.  Он
тяжело опустился на стул и прямо взглянул в глаза Торна.
     - Во-первых, она выдумала, что ее ребенок на самом деле не ее.
     Эта фраза поразила Торна, как гром среди ясного  неба.  Он  застыл  и
ничего не мог ответить.
     - Честно говоря, я рассматриваю это не как страх, а как желание.  Она
подсознательно хочет быть  _б_е_з_д_е_т_н_о_й_.  Так  я  это  трактую.  По
крайней мере на эмоциональном уровне.
     Торн сидел ошеломленный и продолжал молчать.
     - Конечно, я не могу даже предположить, что ребенок для нее не  имеет
значения, - продолжал Гриер. - Наоборот, это единственное и  самое  важное
для нее на свете! Но почему-то она считает, что ребенок - угроза для  нее.
Я не  знаю,  откуда  именно  идет  этот  страх,  от  чувства  материнства,
эмоциональной привязанности или просто мышей, что она неполноценна. Что ей
не справиться.
     - Но она сама _х_о_т_е_л_а_ ребенка, - выдавил наконец Торн.
     - Ради вас.
     - Нет...
     - Подсознательно. Она старалась доказать, что достойна вас. А как это
лучше доказать, чем родить вам ребенка?
     Торн смотрел прямо перед собой, в глазах его горело отчаяние.
     - А теперь обнаруживается, что она не справляется с реальной  жизнью,
- продолжал Гриер. - И она пытается отыскать  причину,  чтобы  не  считать
себя неполноценной. Она выдумывает, что  ребенок  не  ее,  что  ребенок  -
зло...
     - ...Что?
     - Что она не может полюбить его, -  объяснил  Гриер.  -  Потому  ищет
причину, отчего он недостоин ее любви.
     - Катерина считает, что ребенок - зло?
     Торн был потрясен, на лице его отражался страх.
     - Сейчас ей необходимо это чувствовать, - объяснил Гриер. -  Но  дело
также и в том, что другой ребенок был бы для нее гибелью.
     - Все же в каком смысле ребенок - зло?
     - Это только ее фантазия. Так же, как и то, что этот ребенок не ее.
     Торну стало трудно дышать, к горлу подступил комок.
     - Не стоит отчаиваться, - ободрил его Гриер.
     - Доктор...
     - Да?
     Торн не мог продолжать.
     - Вы хотели что-то сказать? - спросил Гриер.
     На лице доктора появилась озабоченность. Человек, сидевший перед ним,
просто-напросто боялся говорить.
     - Мистер Торн, с вами все в порядке?
     - Мне страшно, - прошептал Торн.
     - Конечно, вам страшно.
     - Я хотел сказать... я боюсь.
     - Это естественно.
     - Что-то... ужасное происходит.
     - Да. Но вы оба это переживете.
     - Вы не понимаете...
     - Понимаю.
     - Нет.
     - Поверьте мне, я все понимаю.
     Почти плача, Торн схватился за голову руками.
     - У вас тоже сильное  переутомление,  мистер  Торн.  Очевидно,  более
сильное, чем вы предполагаете.
     - Я не знаю, что мне делать, - простонал Торн.
     - Во-первых, вы должны согласиться на аборт.
     Торн поднял глаза на Гриера.
     - Нет, - сказал он.
     - Если это исходит из ваших религиозных принципов...
     - Нет.
     - Но вы легко должны понять необходимость...
     - Я не дам согласия, - твердо сказал Торн.
     - Вы должны.
     - Нет!
     Гриер откинулся на стуле и с ужасом посмотрел на посла.
     - Я бы хотел знать причины, - тихо произнес он.
     Торн смотрел на него и не шевелился.
     - Мне предсказали, что эта беременность прервется. Я  хочу  доказать,
что этого не произойдет.
     Доктор уставился на него в крайнем изумлении.
     - Я знаю, что это звучит нелепо. Возможно, я... _с_о_ш_е_л_ с у_м_а_.
     - Почему вы так говорите?
     Торн тяжело посмотрел на него и заговорил, с трудом выдавливая слова.
     - Потому что эта беременность должна продолжаться,  чтобы  я  сам  не
начал верить...
     - Верить?..
     - Как и моя жена. Что ребенок - это...
     Слова  застряли  у  него  в  горле,  он   поднялся   и   почувствовал
беспокойство. Дурное предчувствие охватила его. Торн  ощутил,  что  сейчас
должно что-то случиться.
     - Мистер Торн?
     - Извините меня...
     - Пожалуйста, садитесь.
     Резко тряхнув головой, Торн вышел из кабинета  и  торопливо  пошел  к
лестнице, ведущей на улицу. Очутившись на улице, он кинулся к  машине,  на
ходу вынимая ключи.  Чувство  панического  страха  усиливалось.  Ему  надо
скорее вернуться домой. Включив мотор, Торн  развернулся  так  резко,  что
завизжали шины, и рванул по направлению к шоссе. До Пирфорда было  полчаса
езды, и он почему-то боялся, что не успеет  вовремя.  Улицы  Лондона  были
переполнены  транспортом,  он  постоянно  сигналил  машинам,  обгонял  их,
проезжал на красный свет, и чувство беспокойства  все  сильнее  охватывало
его...
     Катерина тоже почувствовала гнетущее беспокойство и  решила  заняться
домашними делами, чтобы подавить страх. Она стояла  на  лестничной  клетке
третьего этажа с кувшином в руке  и  раздумывала,  как  ей  полить  цветы,
подвешенные над перилами. Ей не хотелось  расплескать  воду  на  кафельный
пол. В детской, за ее спиной, Дэмьен катался на своей  машине,  пыхтя  как
паровоз, и звук этот становился все громче по мере того,  как  он  набирал
скорость. Незаметно для Катерины  миссис  Бэйлок  встала  в  дальнем  углу
комнаты и закрыла глаза, как бы молясь про себя...

     По шоссе с предельной  скоростью  несся  Торн.  Он  уже  выбрался  на
магистраль М-40, ведущую прямо к дому. Лицо его  было  напряжено,  он  изо
всех сил сжимал руль, каждая  клеточка  тела  словно  старалась  подогнать
машину, заставить ее ехать еще быстрее. Автомобиль мчался по  шоссе,  Торн
сигналил машинам, и все пропускали его вперед.  Он  подумал  о  полиции  и
взглянул в зеркальце дальнего  вида.  Увиденное  потрясло  его:  по  пятам
следовал громадный черный автомобиль - катафалк.  Катафалк  приближался  к
машине, и лицо Торна окаменело...
     В Пирфорде  Дэмьен  все  сильнее  разгонял  свою  игрушечную  машину,
подпрыгивая на ней, как на скаковой лошади. В коридоре Катерина встала  на
табуретку. В комнате Дэмьена миссис Бэйлок пристально смотрела на ребенка,
направляя его действия усилием воли и заставляя его ездить все  быстрее  и
быстрее. Мальчик разгонялся, глаза и лицо отражали безумие.
     В  автомобиле  Торн  застонал  от  напряжения.   Стрелка   спидометра
показывала девяносто миль, потом сто  десять,  но  катафалк  не  отставал,
настойчиво преследуя  его.  Торн  уже  не  мог  остановить  себя,  не  мог
допустить, чтобы его обогнали.  Двигатель  машины  ревел  на  пределе,  но
катафалк приближался и наконец поравнялся с бежевым автомобилем Торна.
     - Нет... - простонал Торн. - Нет!
     Некоторое время  они  ехали  рядом,  потом  катафалк  начал  медленно
уходить вперед. Торн налег на руль, приказывая машине  ехать  быстрее,  но
катафалк  продолжал  удаляться.  Гроб,  установленный  в   нем,   медленно
раскачивался...
     В доме Торнов Дэмьен разогнался еще сильней, его машина  наклонялась,
когда он бешено носился по комнате, а в коридоре  Катерина  пошатнулась  и
протянула руки вперед, стараясь удержаться на табуретке.
     На шоссе катафалк неожиданно резко поддал  газу  и  рванулся  вперед.
Торн испустил страшный крик. В этот момент Дэмьен пулей вылетел  из  своей
комнаты и столкнулся с Катериной. Она упала с табуретки, судорожно пытаясь
ухватиться за что-нибудь, сбила рукой круглый аквариум с золотыми рыбками,
который полетел вслед за ней.  Послышался  глухой  удар.  Через  мгновение
аквариум упал и разлетелся на маленькие кусочки.
     ...Катерина лежала, не шевелясь. Рядом с ней на кафельном полу билась
золотая рыбка...
     Когда Торн приехал в больницу, там уже  успели  собраться  репортеры.
Они засыпали его вопросами и слепили вспышками фотокамер,  а  он  отчаянно
пытался пройти сквозь их строй к двери с табличкой "Интенсивная  терапия".
Приехав домой, он нашел миссис Бэйлок в состоянии истерики: она  только  и
успела сказать ему, что Катерина упала и "скорая" отвезла ее  в  городскую
больницу.
     - Скажите что-нибудь о состоянии жены, мистер Торн! -  закричал  один
из репортеров.
     - Убирайтесь отсюда!
     - Говорят, что она упала.
     - С ней все в порядке?
     Газетчики пытались остановить Торна, но он прошел через двойные двери
и побежал по коридорам, оставляя репортеров позади.
     Навстречу ему быстро шел врач.
     - Меня зовут Беккер, - сказал он.
     - С ней все в порядке? - в отчаянии спросил Торн.
     - Она поправится. У нее сотрясение мозга, перелом ключицы и небольшое
внутреннее кровоизлияние.
     - Она беременна.
     - Боюсь, что уже нет.
     - Был выкидыш? - задохнулся он.
     - Прямо на полу, когда она упала. Я хотел  сделать  исследование,  но
ваша служанка все убрала к нашему приезду.
     Торн вздрогнул и обмяк, прислонившись к стене.
     - Естественно, - продолжал врач, - подробности мы сообщать не  будем.
Чем меньше людей об этом узнает, тем лучше.
     Торн уставился на него, и врач понял, что он ничего не знает.
     - Вы же ЗНАЕТЕ, что она сама бросилась вниз, - сказал он.
     - ...Бросилась?
     - С третьего этажа. На глазах у ребенка и его няни.
     Торн тупо  посмотрел  на  него,  псом  повернулся  к  стене.  У  него
затряслись плечи, и врач понял, что Торн плачет.
     - При подобном  падении,  -  добавил  врач,  -  обычно  больше  всего
страдает голова. В каком-то смысле можно считать, что вам повезло.
     Торн кивнул, пытаясь сдержать слезы.
     - Вообще вам во многом повезло, - сказал  врач.  -  Она  жива  и  при
правильном лечении никогда этого больше не повторит. Жена моего брата тоже
была склонна к самоубийству. Однажды она залезла в ванну и взяла  с  собой
тостер. Решила включить его и убить себя электричеством.
     Торн повернулся к врачу.
     - Дело в том, что ей удалось выжить, и она больше ничего подобного не
делала. Прошло уже четыре года, и с ней все в порядке.
     - Где она? - спросил Торн.
     - Живет в Швейцарии.
     - Моя жена!
     - Палата 44. Она скоро придет в себя.
     В палате Катерины было тихо и темно. В углу с журналом в руках сидела
сестра. Торн вошел и остановился, потрясенный увиденным. Вид Катерины  был
страшен:  бледное,  распухшее  лицо,  капельница  с  плазмой.  Рука   была
загипсована и причудливо вывернута. Застывшее лицо не  подавало  признаков
жизни.
     - Она спит, - сказала сестра. Торн медленно подошел к кровати. Словно
почувствовав его присутствие,  Катерина  застонала  и  медленно  повернула
голову.
     - Ей больно? - дрожащим голосом спросил Торн.
     - Она сейчас на седьмом небе, - ответила сестра. - Пентотал натрия.
     Торн сел рядом, уткнулся лбом в  спинку  кровати  и  заплакал.  Через
некоторое время он почувствовал, что рука Катерины коснулась его головы.
     - Джерри... - прошептала она.
     Он посмотрел на нее. Катерина с трудом открыла глаза.
     - Кэти... - выдавил он сквозь слезы.
     - Не дай ему убить меня.
     Потом она закрыла глаза и забылась сном.
     Торн приехал домой после полуночи и долго стоял в темноте фойе, глядя
на то место кафельного пола, куда упала Катерина. Он устал, напряжение  не
спадало, и Торн очень хотел заснуть, чтобы хоть на некоторое время  забыть
о происшедшей трагедии.
     Торн не стал включать лампы и  некоторое  время  постоял  в  темноте,
смотря наверх, на  площадку  третьего  этажа.  Он  попробовал  представить
Катерину, стоящую наверху и  обдумывающую  свой  прыжок.  Почему  же  она,
серьезно решив покончить с жизнью, не прыгнула с крыши? В доме было  много
таблеток, бритвенных лезвий, десятки других  вещей,  помогающих  покончить
жизнь самоубийством. Почему именно так? И почему на  глазах  у  Дэмьена  и
миссис Бэйлок?
     Он снова вспомнил о  священнике  и  его  предостережении.  "Он  убьет
неродившегося ребенка, пока тот спит в утробе. Потом он убьет  вашу  жену.
Потом, когда он убедится, что унаследует все, что  принадлежит  вам..."  -
Торн закрыл глаза, пытаясь вычеркнуть эти слова из памяти.  Он  подумал  о
Тассоне, пронзенном шестом, о телефонном  звонке  Дженнингса,  о  безумной
панике, охватившей его во время гонок с катафалком. Психиатр был прав.  Он
переутомился, и такое поведение только подтверждает это.  Страхи  Катерины
начали  распространяться  и  на  него,  ее  фантазии  в  какой-то  степени
оказались заразными. Но больше он не допустит этого! Теперь, как  никогда,
ему надо быть в полном разуме.
     Чувствуя физическую слабость, он пошел наверх по лестнице,  нащупывая
в темноте ступени. Он выспится и утром проснется свежим, полным энергии  и
способным действовать.
     Подходя к своей двери, Торн  остановился,  глядя  в  сторону  спальни
Дэмьена. Бледный свет ночника пробивался  из-под  двери.  Торн  представил
себе невинное лицо ребенка, мирно  спящего  в  своей  комнате.  Поддавшись
желанию посмотреть на мальчика, он медленно  подошел  к  комнате  Дэмьена,
убеждая себя, что здесь ему нечего бояться. Но открыв комнату,  он  увидел
нечто такое, что заставило его содрогнуться. Ребенок спал, но  он  был  не
один. По  одну  сторону  кровати  сидела  миссис  Бэйлок,  сложив  руки  и
уставившись в пространство перед собой, по  другую  были  видны  очертания
огромного пса. Это был тот самый пес, от которого  он  просил  избавиться.
Теперь собака сидела здесь, охраняя сон его  сына.  Затаив  дыхание,  Торн
тихо прикрыл дверь, вернулся в коридор и пошел в свою  комнату.  Здесь  он
попытался успокоить дыхание и понял, что  его  трясет.  Неожиданно  тишина
взорвалась телефонным звонком, и Торн бегом кинулся к трубке.
     - Алло!
     - Это Дженнингс, - раздался голос. - Помните, тот самый,  у  которого
вы разбили фотокамеру.
     - Да.
     - Я живу на углу Гросверном и Пятой в Челси, и думаю, что  вам  лучше
всего приехать прямо сейчас.
     - Что вы хотите?
     - Что-то происходит, мистер Торн. Происходит нечто такое,  о  чем  вы
должны знать.
     Квартира Дженнингса находилась в дешевом, запутанном районе,  и  Торн
долго разыскивал ее. Шел дождь, видимость была плохой, и он  почти  совсем
отчаялся, прежде чем заметил красный свет в башенке  наверху.  В  окне  он
увидел Дженнингса, тот помахал ему, а потом вернулся в комнату, решив, что
ради такого выдающегося гостя можно было бы немного прибраться. Он кое-как
запихнул одежду в шкаф и стал дожидаться  Торна.  Вскоре  появился  посол,
задыхающийся после пешего похода по пяти лестничным пролетам.
     - У меня есть бренди, - предложил Дженнингс.
     - Если можно.
     - Конечно, не такой, к какому вы привыкли.
     Дженнингс закрыл входную дверь и исчез в алькове, пока  Торн  мельком
рассматривал его темную  комнату.  Она  была  залита  красноватым  светом,
струящимся из подсобной комнатки, все стены были увешаны фотографиями.
     - Вот и я, - сказал Дженнингс, возвращаясь с бутылкой и стаканами.  -
Выпейте немного и перейдем к делу.
     Торн принял у него стакан, и Дженнингс разлил бренди. Потом Дженнингс
сел на кровать и указал на кипу подушек на полу, но Торн продолжал стоять.
     - Не хотите ли закурить? - спросил Дженнингс.
     Торн покачал головой, его уже начинал раздражать  беспечный  домашний
тон хозяина.
     - Вы говорили, будто что-то происходит.
     - Это так.
     - Я бы хотел узнать, что вы имели в виду.
     Дженнингс пристально посмотрел на Торна.
     - Вы еще не поняли?
     - Нет.
     - Тогда почему вы здесь?
     - Потому, что вы не захотели давать объяснений по телефону.
     Дженнингс кивнул и поставил стакан.
     - Я не мог объяснить, потому что вам надо кое-что увидеть.
     - И что же это?
     - Фотографии. - Он встал и прошел в темную комнату, жестом  пригласив
Торна  следовать  за  ним.  -  Я  думал,  вы  захотите   сначала   поближе
познакомиться.
     - Я очень устал.
     - Ладно, сейчас у вас появятся силы.
     Он включил небольшую лампу, осветившую серию фотографий. Торн вошел и
сел на табуретку рядом с Дженнингсом.
     - Узнаете?
     Это были снимки того дня рождения, когда Дэмьену  исполнилось  четыре
года. Детишки на каруселях, Катерина, наблюдающая за ними.
     - Да, - ответил Торн.
     - Теперь посмотрите сюда.
     Дженнингс убрал верхние фотографии и  показал  снимок  Чессы,  первой
няни Дэмьена. Она стояла одна в клоунском костюме на фоне дома.
     - Вы видите что-нибудь необычное? - спросил Дженнингс.
     - Нет.
     Дженнингс коснулся фотографии, обводя пальцем  едва  заметный  туман,
зависший над ее головой и шеей.
     - Сначала я подумал, что это дефект пленки, - сказал Дженнингс. -  Но
теперь смотрите дальше.
     Он достал фотографию Чессы, висящей на канате.
     - Не понимаю, - сказал Торн.
     - Следите за ходом мысли.
     Дженнингс отодвинул пачку  фотографий  в  сторону  и  достал  другую.
Сверху лежала фотография  маленького  священника  Тассоне,  уходившего  из
посольства.
     - А как насчет этой?
     Торн с ужасом посмотрел на него.
     - Где вы ее достали?
     - Сам сделал.
     - Я считал,  что  вы  _р_а_з_ы_с_к_и_в_а_е_т_е_  этого  человека.  Вы
говорили, что он ваш родственник.
     - Я сказал неправду. Посмотрите на снимок.
     Дженнингс снова коснулся  фотографии,  указывая  на  туманный  штрих,
видневшийся над головой священника.
     - Вот эта тень над его головой? - спросил Торн.
     - Да. А теперь посмотрите сюда. Этот снимок  сделан  на  десять  дней
позже первого.
     Он достал другую фотографию и положил ее под лампу. Это  был  крупный
план группы людей, стоящих в задних рядах аудитории. Лица Тассоне не  было
видно, только контуры одежды, но как раз над тем местом, где  должна  быть
голова, нависал тот же продолговатый туманный штрих.
     - Мне кажется, что это тот же самый  человек.  Лица  не  видно,  зато
хорошо видно то, что над ним висит.
     Торн изучал фотографию, глаза его выражали недоумение.
     - На этот раз он  висит  ниже,  -  продолжал  Дженнингс.  -  Если  вы
мысленно очертите его лицо, станет очевидным, что туманный  предмет  почти
касается его головы. Что бы это ни было, оно опустилось.
     Торн молча уставился на фотографию. Дженнингс убрал ее и  положил  на
стол  вырезку  из  газеты,  где  был  запечатлен   священник,   пронзенный
копьеобразным шестом.
     - Начинаете улавливать связь? - спросил Дженнингс.
     Сзади зажужжал таймер, и Дженнингс  включил  еще  одну  лампочку.  Он
встретил взволнованный взгляд Торна.
     - Я тоже не мог этого объяснить, -  сказал  Дженнингс.  -  Поэтому  и
начал копаться.
     Взяв пинцет, он повернулся к  ванночкам,  вынул  увеличенный  снимок,
стряхнул с него капли фиксажа, прежде чем поднести к свету.
     - У меня есть знакомые в полиции. Они дали мне несколько негативов, с
которых я сделал фотографии. По заключению патологоанатома, у Тассоне  был
рак. Он почти все время употреблял морфий, делая  себе  уколы  по  два-три
раза в день.
     Торн взглянул на фотографии. Перед ним предстало  мертвое  обнаженное
тело священника в разных позах.
     - Внешне его тело  совершенно  здорово  и  нет  ничего  странного,  -
продолжал Дженнингс,  -  кроме  одного  маленького  значка  на  внутренней
стороне левой ноги.
     Он передал Торну увеличительное стекло и подвел его руку к последнему
снимку. Торн внимательно пригляделся и увидел знак, похожий на татуировку.
     - Что это? - спросил Торн.
     - Три шестерки. Шестьсот шестьдесят шесть.
     - Концлагерь?
     -  Я  тоже  так  думал,  но  биопсия  показала,  что  знак  буквально
вгравирован в него. В концлагере этого не делали. Я полагаю,  что  это  он
сделал сам.
     Торн и Дженнингс переглянулись.
     - Смотрите дальше, - сказал Дженнингс  и  поднес  к  свету  еще  одну
фотографию. - Вот комната, где он жил. В Сохо, квартира без горячей  воды.
Она  была  полна  крыс,  когда  мы  зашли  внутрь.  Он  оставил  на  столе
недоеденный кусок соленого мяса.
     Торн  начал  рассматривать  фотографию.  Маленькая  каморка,   внутри
которой был лишь стол, шкафчик и кровать.  Стены  были  покрыты  какими-то
бумагами, повсюду висели большие распятия.
     - Вот так все и было. Листочки на стенах - это  страницы  из  Библии.
Тысячи страниц. Каждый дюйм на стенах был  ими  заклеен,  даже  окна.  Как
будто он охранял себя от чего-то.
     Торн сидел пораженный, уставившись на странную фотографию.
     - И кресты тоже. На одной только входной двери он прикрепил их  сорок
семь штук.
     - Он был... сумасшедший? - прошептал Торн.  Дженнингс  посмотрел  ему
прямо в глаза.
     - Вам видней.
     Повернувшись на стуле, Дженнингс открыл ящик  стола  и  вынул  оттуда
потрепанную папку.
     - Полиция посчитала его  помешанным,  -  сказал  он.  -  Поэтому  они
разрешили порыться в его вещах и забрать все, что может оказаться  нужным.
Вот так я достал это.
     Дженнингс встал и прошел в жилую комнату.  Торн  последовал  за  ним.
Здесь фотограф раскрыл папку и вытряхнул ее содержимое на стол.
     - Во-первых, здесь есть дневник, - сказал он, вынимая из  кипы  бумаг
обветшалую книжечку. - Но в нем говорится не о  священнике,  а  о  ВАС.  О
ВАШИХ передвижениях: когда вы ушли  из  конторы,  в  каких  ресторанах  вы
питаетесь, где вы выступали...
     - Можно мне взглянуть?
     - Конечно.
     Торн дрожащими руками взял дневник и перелистал его.
     - В последней записи говорится, что вы должны встретиться  с  ним,  -
продолжал Дженнингс, - в Кью Гарденс. В тот же день он погиб.
     Торн поднял глаза и встретил взгляд Дженнингса.
     - Он был сумасшедшим, - сказал Торн.
     - Неужели?
     В тоне Дженнингса прозвучала скрытая угроза, и  Торн  замер  под  его
взглядом.
     - Что вам угодно?
     - Вы с ним встретились?
     - Н-нет...
     - У меня есть еще кое-что, мистер посол, но я ничего не  скажу,  если
вы будете говорить мне неправду.
     - Какое вам дело до всего этого? - хрипло спросил Торн.
     - Я ваш друг и хочу вам помочь, - ответил Дженнингс.
     Торн продолжал напряженно смотреть на него.
     - Самое главное вот здесь, - продолжал Дженнингс, указывая на стол. -
Так вы будете говорить или уйдете?
     Торн стиснул зубы.
     - Что вы хотите узнать?
     - Вы виделись с ним в парке?
     - Да.
     - Что он вам сказал?
     - Он предупредил меня.
     - О чем?
     - Он говорил, что моя жизнь в опасности.
     - В какой опасности?
     - Я не совсем понял.
     - Не дурачьте меня.
     - Я говорю серьезно. Он непонятно выражался.
     Дженнингс отодвинулся и посмотрел на Торна с недоверием.
     - Это было что-то из Библии, - добавил Торн. - Какие-то стихи.  Я  не
помню их. Я подумал, что он ненормальный. Я не помню стихи  и  не  мог  их
понять!
     Дженнингс скептически посмотрел на него.
     - Думаю, вам стоит довериться мне, - сказал Дженнингс.
     - Вы говорили, что у вас есть еще кое-что.
     - Но я еще не все от вас услышал.
     - Мне больше нечего сказать.
     Дженнингс кивнул, показав, что этого хватит, и вернулся к бумагам  на
столе. Включив лампочку без плафона,  подвешенную  над  столом,  он  нашел
газетную вырезку и протянул ее Торну.
     - Это из журнала "Астролоджерс Монтли". Заметка астролога о необычном
явлении.  Комета,  которая  превратилась  в  сияющую  звезду.  Как  звезда
Бетельгейзе две тысячи лет тому назад.
     Вытирая пот со лба, Торн изучал заметку.
     - Только ЭТО произошло над ДРУГИМ полушарием, - продолжал  Дженнингс.
- В Европе. Четыре с небольшим года тому назад. Точнее, шестого июня.  Это
число вам что-нибудь говорит?
     - Да, - прохрипел Торн.
     - Тогда вы узнаете вторую вырезку, - ответил Дженнингс, поднимая  еще
одну бумажку со стола, - с последней страницы римской газеты.
     Торн взял заметку и сразу же вспомнил ее. Точно такая же хранилась  у
Катерины в записной книжке.
     - Это сообщение о рождении вашего сына. Это  ТОЖЕ  произошло  шестого
июня, четыре года назад. Я бы сказал, что это совпадение. А вы?
     У Торна тряслись руки, бумажка дрожала  так,  что  он  с  трудом  мог
прочитать ее.
     - Ваш сын родился в шесть часов утра?
     Торн повернулся к нему, в его глазах светилась невыносимая боль.
     - Я хочу выяснить,  что  это  за  знак  на  ноге  у  священника.  Три
шестерки. Я думаю, он как-то связан с вашим сыном.  Шестой  месяц,  шестой
день...
     - МОЙ сын УМЕР! - выпалил Торн. - МОЙ сын УМЕР. Я  не  знаю,  кого  я
воспитываю.
     Он закрыл лицо руками, отвернулся  и  тяжело  задышал.  Дженнингс  не
сводил с него глаз.
     - Если вы не против, - тихо произнес он, - я мог бы  помочь  выяснить
это.
     - Нет, - простонал Торн. - Это мое дело.
     - Здесь вы ошибаетесь, сэр. Теперь это и МОЕ дело.
     Торн повернулся к нему, и их глаза  встретились.  Дженнингс  медленно
прошел в темную комнату и вернулся оттуда с фотографией.  Он  протянул  ее
Торну.
     - В углу каморки у священника было  небольшое  зеркало,  -  с  трудом
выговорил Дженнингс. -  Случайно  в  нем  отразился  я  сам,  когда  делал
фотографии. Довольно необычный эффект, вы не находите?
     Он придвинул лампочку поближе, чтобы было виднее. На фотографии  Торн
увидел небольшое зеркало в  дальнем  углу  комнаты,  где  жил  Тассоне.  В
зеркале отражался  Дженнингс  с  поднятым  к  лицу  фотоаппаратом.  Ничего
необычного в том, что фотограф поймал свое изображение,  не  было.  Но  на
этом снимке явно чего-то не хватало.
     У Дженнингса не было шеи.
     Его голова была  отделена  от  туловища  темным  пятном,  похожим  на
дымку...

                                    10

     После того как стало известно о несчастье с  Катериной,  Торну  легко
было объяснить свое отсутствие в  офисе  в  течение  нескольких  дней.  Он
сказал, что поедет в Рим за травматологом, хотя на самом деле цель поездки
была иной. Дженнингс убедил его, что начинать надо  с  самого  начала,  то
есть поехать в тот самый госпиталь, где родился Дэмьен. И там  они  начнут
по крохам восстанавливать истину.
     Все было устроено быстро и  без  лишнего  шума.  Торн  нанял  частный
самолет, чтобы выехать из  Лондона,  не  привлекая  внимания  публики.  За
несколько часов  до  отлета  Дженнингс  подобрал  кое-какой  материал  для
исследования: несколько вариантов Библии, три книги по оккультным  наукам.
Торн вернулся в Пирфорд, чтобы собрать вещи  и  захватить  большую  шляпу,
которая делала его неузнаваемым.
     В Пирфорде было необычайно тихо, машины стояли в гараже в таком виде,
будто на них больше никто не собирался ездить. Гортоны отсутствовали.
     - Они оба уехали, - пояснила миссис Бэйлок, когда он вошел в кухню.
     Женщина стояла у раковины и резала  овощи,  точно  так  же,  как  это
делала раньше миссис Гортон.
     - Как уехали? - спросил Торн.
     - Совсем. Собрались и уехали. Они  оставили  адрес,  чтобы  вы  могли
переслать туда зарплату за последний месяц.
     Торн был поражен.
     - Они не объяснили причину? - спросил он.
     - Это неважно, сэр. Я сама справлюсь.
     - Они должны были объяснить...
     - Мне, во всяком случае, они ничего не сказали. Хотя  они  вообще  со
мной  мало  разговаривали.  Мистер  Гортон  настаивал  на   отъезде.   Мне
показалось, что миссис Гортон хотела остаться.
     Торн обеспокоенно  посмотрел  на  миссис  Бэйлок.  Ему  было  страшно
оставлять ее с Дэмьеном. Но другого выхода не было. Он должен  был  срочно
уехать.
     - Вы здесь справитесь одна, если я уеду на несколько дней?
     - Думаю, что да, сэр. Продуктов нам хватит  на  несколько  недель,  а
мальчику не помешает тишина в доме.
     Торн кивнул и хотел выйти, но вдруг остановился:
     - Миссис Бэйлок...
     - Сэр?
     - Та собака.
     - Да, я знаю. К концу дня ее уже не будет.
     - Почему она до сих пор здесь?
     - Мы отвели ее в лес и  там  отпустили,  но  она  сама  нашла  дорогу
обратно. Она сидела на улице вчера после... после несчастья, а мальчик был
так потрясен и попросил, чтобы собака осталась с ним в комнате. Я  сказала
Дэмьену, что вам  это  не  понравится,  но  при  таких  обстоятельствах  я
подумала...
     - Я хочу, чтобы ее здесь не было.
     - Я сегодня же позвоню, сэр, чтобы ее забрали.
     Торн повернулся к выходу.
     - Мистер Торн?..
     - Да?
     - Как ваша жена?
     - Поправляется.
     - Пока вас не будет, можно с мальчиком навестить ее?
     Торн  задумался,  наблюдая  за  женщиной,  вытиравшей  руки  кухонным
полотенцем. Она была настоящим олицетворением домохозяйки, и он  удивился,
отчего так не любит ее.
     - Лучше не стоит. Я сам с ним схожу, когда вернусь.
     - Хорошо, сэр.
     Они попрощались, и Торн поехал в больницу. Там он проконсультировался
с доктором Беккером, сообщившим ему, что Катерина не спит и чувствует себя
лучше. Доктор спросил, можно ли пригласить к ней психиатра, и Торн дал ему
номер Чарльза Гриера. Потом он прошел к Катерине. Увидев  его,  она  слабо
улыбнулась.
     - Привет, - сказал он.
     - Привет, - прошептала она.
     - Тебе лучше?
     - Немного.
     - Говорят, что ты скоро поправишься.
     - Я знаю.
     Торн пододвинул стул к кровати и сел. Он был удивлен  тем,  насколько
она казалась красивой даже в таком состоянии. Солнечный  свет  проникал  в
окно, нежно освещая ее волосы.
     - Ты хорошо выглядишь, - сказала она.
     - Я думал о тебе, - ответил он.
     - Представляю, как выгляжу я, - натянуто улыбнулась она.
     Торн взял ее руку, и они молча смотрели друг на друга.
     - Странные времена, - тихо сказала она.
     - Да.
     - Неужели когда-нибудь все наладится?
     - Думаю, что да.
     Она грустно улыбнулась, и он протянул руку,  поправляя  прядь  волос,
упавших ей на глаза.
     - Мы ведь добрые люди, правда, Джереми?
     - Думаю, что да.
     - Почему тогда все против нас?
     Он покачал головой не в состоянии ответить.
     - Если бы мы были злыми, - тихо сказала Катерина, - я считала бы, что
все в порядке. Может быть, это то, что мы заслужили.  Но  что  мы  сделали
неправильного? Что мы когда-нибудь сделали не так?
     - Я не знаю, - с трудом ответил он.
     Она казалась такой несчастной, что чувства переполняли его.
     - Ты здесь в  безопасности,  -  прошептал  Торн.  -  А  я  уезжаю  на
несколько дней.
     Она не ответила. Она даже не спросила, куда он едет.
     - Дела. Это неотложно.
     - Надолго?
     - На три дня. Я буду звонить тебе каждый день.
     Катерина кивнула,  он  медленно  поднялся,  потом  нагнулся  и  нежно
поцеловал ее поцарапанную бледную щеку.
     - Джерри?
     - Да?
     - Они сказали мне, что я сама спрыгнула.  -  Она  взглянула  на  него
по-детски удивленно и невинно. - И ТЕБЕ они так же сказали?
     - Да.
     - Зачем мне надо было это делать?
     - Я не знаю, - прошептал Торн. - Но мы выясним.
     - Я сошла с ума? - просто спросила она.
     Торн посмотрел на нее и медленно покачал головой.
     - Может быть, мы все сошли с ума, - ответил он.
     Она приподнялась, и он снова наклонился, прижимаясь лицом к ее лицу.
     - Я не прыгала, - шепнула она. - Меня... столкнул Дэмьен.
     Наступило долгое молчание, и Торн медленно вышел из палаты.
     Шестиместный самолет "Лир" вез только Торна и Дженнингса. Он несся по
направлению к Риму сквозь ночь, и внутри  него  было  тихо  и  напряженно.
Дженнингс разложил вокруг себя книги и заставлял Торна вспомнить все,  что
говорил ему Тассоне.
     - Я не могу, - мучительно произнес Торн. - У меня все как в тумане.
     - Начните заново. Расскажите мне все, что помните.
     Торн повторил рассказ о  своем  первом  свидании  со  священником,  о
дальнейшем преследовании, наконец,  о  встрече  в  парке.  Во  время  этой
встречи священник читал стихи.
     - Что-то насчет... восхождения из моря... -  бормотал  Торн,  пытаясь
припомнить. - О смерти... и армии... и Риме...
     - Надо постараться вспомнить получше.
     - Я был очень расстроен и подумал, что он сумасшедший! Я в общем-то и
не слушал его.
     - Но вы все слышали. Значит, вы можете вспомнить. Давайте же!
     - Я не могу!
     - Попробуй еще!
     Лицо Торна выражало отчаяние. Он закрыл  глаза  и  пытался  заставить
себя вспомнить то, что ему никак не удавалось.
     - Я помню... он умолял меня принять веру. "Пей кровь Христа". Так  он
сказал. "Пей кровь Христову"...
     - Для чего?
     - Чтобы побороть сына дьявола. Он сказал: "Пей кровь Христову,  чтобы
побороть сына дьявола".
     - Что еще? - не унимался Дженнингс.
     - Старик. Что-то насчет старика...
     - Какого старика?
     - Он сказал, что мне надо увидеться со стариком.
     - Продолжайте...
     - Я не могу вспомнить!..
     - Он назвал имя?
     - М... Магдо. Магдо. Меггидо. Нет, это название города.
     - Какого города? - не отступал Дженнингс.
     - Города, куда мне, по его словам,  надо  было  поехать.  МЕГГИДО.  Я
уверен в этом. Мне надо поехать в Меггидо.
     Дженнингс возбужденно начал рыться в своем портфеле, отыскивая карту.
     - Меггидо... - бормотал он. - Меггидо...
     - Вы слышали о нем? - спросил Торн.
     - Могу поспорить, что это в Италии.
     Но его не было ни в одной европейской стране. Дженнингс  рассматривал
карту добрых полчаса, а потом закрыл ее, покачивая в отчаянии головой.  Он
посмотрел на посла, увидел, что тот заснул, не стал будить его, а принялся
за свои книги по оккультизму. Маленький самолет ревел  в  ночном  небе,  а
Дженнингс погрузился в предсказания о втором пришествии Христа.  Оно  было
связано с пришествием Антихриста, сына Нечистого, Зверя, Дикого Мессии.
     "...и  придет  на  землю  дикий  Мессия,  потомок  Сатаны  в  обличье
человеческом.  Родительницей   его   будет   изнасилованное   четвероногое
животное. Как юный Христос нес по свету любовь и  доброту,  так  Антихрист
понесет ненависть и страх... получая приказы прямо из Ада..."
     Самолет   приземлился,   и   Дженнингс   кинулся   собирать    книги,
рассыпавшиеся во все стороны.
     В Риме шел дождь. Быстро пройдя через пустой аэропорт,  они  вышли  к
стоянке такси. Пока машина везла их  на  другой  конец  города,  Дженнингс
слегка прикорнул, а  Торн,  глядя  на  освещенные  статуи  на  Виа  Венто,
вспомнил, как он и Катерина, еще молодые и полные надежд, бродили по  этим
улицам, держась за руки. Они были невинны и любили друг друга. Он вспомнил
запах ее духов, ее обворожительный смех.  Влюбленные  открывали  для  себя
Рим, как  Колумб  когда-то  открывал  Америку.  Они  считали  город  своей
собственностью. Здесь они впервые отдались друг другу. Вглядываясь в ночь,
Торн подумал, будут ли они вообще когда-нибудь заниматься любовью...
     - Госпиталь Женераль, - сказал водитель такси и резко затормозил.
     Дженнингс проснулся. Торн выглянул в окно.
     - Это не то, - сказал Торн.
     - Si. Госпиталь Женераль.
     - Нет, тот был старый. Кирпичный. Я же помню.
     - У вас правильный адрес? - спросил Дженнингс.
     - Госпиталь Женераль, - повторил шофер.
     - E differente [это другое место (итал.)], - настаивал на своем Торн.
     - Fuoco [пожар (итал.)]. - ответил шофер.  -  Tre  anni  piu  o  meno
[примерно три года назад (итал.)].
     - Что он говорит? - спросил Дженнингс.
     - Пожар, - ответил Торн. - "Фуоко" значит "пожар".
     - Si, - добавил водитель. - Tre anni.
     - Что там насчет пожара? - спросил Дженнингс.
     - Очевидно, старый госпиталь сгорел. А теперь его перестроили.
     - Tre anni piu o meno. Multo morte.
     Торн посмотрел на Дженнингса.
     - Три года назад. Многие умерли.
     Они  заплатили  таксисту  и  попросили  его  подождать.   Тот   начал
отказываться, но, разглядев,  сколько  ему  дали,  охотно  согласился.  На
ломаном итальянском Торн объяснил ему, что они хотели бы пользоваться  его
услугами, пока не уедут из Рима.
     В  госпитале  их  ждало  разочарование.   Было   поздно,   начальство
отсутствовало. Дженнингс решил разыскать хоть кого-нибудь, а  Торн  в  это
время встретил монашку, говорящую по-английски, которая  подтвердила,  что
пожар три года назад разрушил госпиталь до основания.
     - Но он же не мог уничтожить все, - настаивал Торн. -  Записи...  Они
должны были сохраниться...
     - Меня в  то  время  здесь  не  было,  -  объяснила  она  на  ломаном
английском. - Но люди говорят, что огонь спалил все.
     - Но, возможно, какие-то бумаги хранились в другом месте?
     - Я не знаю.
     Торн был в отчаянии, а монашка пожала плечами, показав, что ей больше
нечего сообщить.
     - Послушайте, - сказал Торн. - Для меня  это  очень  важно.  Я  здесь
усыновил ребенка, и мне нужны сведения о его рождении.
     - Здесь не было усыновлений.
     - ОДНО здесь было. То есть это было не совсем усыновление...
     - Вы ошибаетесь. У нас все усыновления проходят в Агентстве по  делам
освобождения от ответственности и оказания помощи.
     - У вас сохранились записи о рождении? Вы храните документы о  детях,
которые здесь рождаются?
     - Да, конечно.
     - Может быть, если я назову число...
     - Бесполезно, - прервал его Дженнингс. Он  подошел  к  Торну,  и  тот
увидел на его лице выражение крайнего разочарования.
     - Пожар начался именно в зале документации. В подвале, где лежали все
бумаги. Потом огонь распространился  вверх  по  лестнице,  и  третий  этаж
превратился в ад.
     - Третий этаж?..
     - Родильное отделение, - кивнул Дженнингс. - Остался один пепел.
     Торн поник и прислонился к стене.
     - Извините меня... - сказала монашка.
     - Подождите, - попросил ее Торн. - А служащие? Наверняка ведь  КТО-ТО
выжил.
     - Да. Немногие.
     - Здесь был один высокий мужчина. Священник. Настоящий великан.
     - Его звали Спиллетто?
     - Да, - возбужденно ответил Торн. - Спиллетто.
     - Он был здесь главным.
     - Да, главным. Он...
     - Он выжил.
     В сердце Торна вспыхнула надежда.
     - Он здесь?
     - Нет.
     - А где же?
     - В монастыре в Субьяко. Многих пострадавших отправили  туда.  Многие
умерли там, но он выжил. Я помню, говорили, что это просто чудо,  ведь  во
время пожара он был на третьем этаже.
     - Субьяко? - переспросил Дженнингс.
     Монашка кивнула.
     - Монастырь Сан-Бенедетто.
     Кинувшись к машине, они сразу же  начали  рыться  в  картах.  Городок
Субьяко находился на южной границе Италии, и чтобы попасть туда,  пришлось
бы ехать на машине всю ночь. Таксисту нарисовали маршрут на карте  красным
карандашом, чтобы он мог спокойно ехать, пока они будут спать.
     Монастырь Сан-Бенедетто был наполовину разрушен, но огромная крепость
сохранила свою мощь и величие. Она веками стояла здесь, на юге  Италии,  и
выдержала не одну осаду. Во время второй  мировой  войны  немцы,  занявшие
монастырь под штаб, казнили в нем всех монахов. В 1946 году сами итальянцы
обстреляли его из минометов, как бы в отместку за зло, происходившее в его
стенах.
     Несмотря на все испытания, Сан-Бенедетто оставался священным  местом,
величественно возвышаясь на холме, и эхо молитв в течение веков  пропитало
его стены.
     Маленькое, забрызганное грязью такси подъехало  к  стенам  монастыря.
Шоферу пришлось расталкивать уснувших пассажиров.
     - Сеньоры?
     Торн зашевелился. Дженнингс опустил стекло и вдохнул утренний воздух,
озираясь по сторонам.
     - Сан-Бенедетто, - пробурчал усталый шофер.
     Торн протер глаза и увидел величественный силуэт  монастыря  на  фоне
красноватого утреннего неба.
     - Посмотри-ка туда... - прошептал Дженнингс в благоговейном страхе.
     - Нельзя ли подъехать поближе? - спросил Торн.
     Шофер отрицательно мотнул головой.
     Предложив ему выспаться, Торн и Дженнингс  побрели  дальше  пешком  и
скоро оказались по пояс в  траве,  вымочившей  их  до  нитки.  Идти  стало
трудно, одежда не соответствовала такой прогулке: она  постоянно  липла  к
телу, пока они пробивались вперед через поле. Тяжело  дыша,  Дженнингс  на
секунду остановился, взял камеру и отснял полпленки кадров.
     - Невероятно, - прошептал он. - Невероятно, черт возьми.
     Торн нетерпеливо оглянулся, и  Дженнингс  поспешно  догнал  его.  Они
пошли вместе, прислушиваясь к собственному  дыханию  и  к  далеким  звукам
пения, как стон, доносящимся изнутри монастыря.
     - Как много здесь грусти, - сказал Дженнингс, когда  они  подошли  ко
входу.
     Звук внушал трепет, монотонное пение  исходило,  казалось,  от  самих
стен, в каменных коридорах и  арках.  Они  медленно  продвигались  вперед,
оглядывая окружающее пространство и пытаясь обнаружить источник звука.
     - Я думаю, сюда, - сказал  Дженнингс,  указывая  в  сторону  длинного
коридора. - Посмотри, какая грязь.
     Впереди виднелась коричневая тропинка. Люди,  ходившие  здесь  многие
столетия подряд, ногами протерли в камне ложбинку, и во время ливней  сюда
стекала вода.  Тропинка  вела  к  огромной  каменной  ротонде  с  закрытой
деревянной дверью. Они подошли поближе, и пение  стало  громче.  Приоткрыв
дверь, Торн и Дженнингс с благоговением уставились на происходящее  внутри
ротонды. Казалось, они неожиданно перенеслись в средневековье, так  сильно
ощущалось присутствие Бога и духовной  святости.  Они  увидели  просторный
древний зал.  Каменные  ступени  вели  к  алтарю,  на  котором  возвышался
деревянный крест с фигурой распятого Христа,  высеченной  из  камня.  Сама
ротонда была сложена из каменных блоков, украшенных виноградными лозами  и
сходившихся в центре купола. Теперь с вершины купола пробивался  солнечный
свет и освещал фигуру Христа.
     - Священное место, - прошептал Дженнингс.
     Торн кивнул и продолжал осматривать помещение.  Взгляд  его  упал  на
группу монахов в капюшонах, стоящих на  коленях  и  произносящих  молитву.
Пение их было  очень  эмоциональным,  оно  то  затихало,  то  усиливалось.
Дженнингс  достал  экспонометр  и  в  полутьме  попытался  разобрать   его
показания.
     - Убери, - прошептал Торн.
     - Надо было захватить вспышку.
     - Я сказал, убери это.
     Дженнингс взглянул  на  Торна  с  удивлением,  но  повиновался.  Торн
выглядел чрезвычайно расстроенным, - у него  дрожали  колени,  будто  тело
приказывало опуститься на них и принять участие в молитве.
     - С тобой все в порядке? - шепнул Дженнингс.
     - ...Я католик, - тихо ответил Торн.
     Вдруг взгляд его застыл, уставившись  куда-то  в  темноту.  Дженнингс
увидел инвалидное кресло-коляску и сидящего в нем неуклюжего  человека.  В
отличие от остальных, стоящих на коленях с  опущенными  головами,  этот  в
коляске сидел прямо, голова его словно окаменела, руки были выгнуты, как у
парализованного.
     - Это он? - шепнул Дженнингс.
     Торн  кивнул,  глаза  его   широко   раскрылись,   как   от   дурного
предчувствия. Они подошли ближе, и Дженнингс поморщился, когда увидел лицо
инвалида. Половина его была как  будто  расплавлена,  мутные  глаза  слепо
смотрели  вверх.  Вместо  правой   руки   из   широкого   рукава   торчала
изуродованная культя.
     - Мы не знаем, может ли он видеть и слышать, - сказал монах,  стоящий
рядом со Спиллетто во внутреннем дворике монастыря. - После пожара  он  не
произнес ни слова.
     Они находились в заросшем саду, который был завален осколками статуй.
После окончания службы монах вывез коляску Спиллетто  из  ротонды,  и  оба
путешественника последовали за ними.
     - Братья за ним ухаживают, - продолжал монах, - и мы  будем  молиться
за его выздоровление, когда кончится епитимья.
     - Епитимья? - спросил Торн.
     Монах кивнул.
     - "Горе пастуху, который покидает своих овец. Пускай же  правая  рука
его иссохнет, а правый глаз его ослепнет".
     - Он согрешил? - спросил Торн.
     - Да.
     - Можно спросить, как именно?
     - Он покинул Христа.
     Торн и Дженнингс удивленно переглянулись.
     - Откуда вам известно, что  он  покинул  Христа?  -  спросил  Торн  у
монаха.
     - Исповедь.
     - Но он не разговаривает.
     - Это была письменная исповедь. Он может шевелить левой рукой.
     - И что это было за признание? - не отступал Торн.
     - Можно мне узнать причину ваших расспросов?
     - Это жизненно важно, - искренне признался Торн. -  Я  умоляю  вас  о
помощи. На карту поставлена жизнь.
     Монах внимательно посмотрел на Торна и кивнул.
     - Пойдемте со мной.
     Келья  Спиллетто  была  совсем  пуста:  только  соломенный  матрас  и
каменный стол. От вчерашнего  ливня  на  полу  осталась  лужа  воды.  Торн
заметил, что и матрас был влажным. Неужели, подумал  он,  все  они  терпят
подобные лишения, или же это было частью епитимьи Спиллетто?
     - Рисунок на столе, - сказал монах, когда они  прошли  внутрь.  -  Он
нарисовал его углем.
     Коляска скрипела,  передвигаясь  по  неровным  камням.  Они  окружили
небольшой столик, рассматривая-странный символ, начертанный священником.
     - Он сделал это, когда впервые оказался здесь, - продолжал  монах,  -
мы оставили уголек на столе, но больше он ничего не рисовал.
     На столе была коряво нацарапана неуклюжая фигурка. Она была согнута и
искажена, голова обведена кругом. Внимание Дженнингса сразу  же  привлекли
три цифры, начертанные над головой согнувшейся фигуры. Это были  шестерки.
Их было три. Как отметка на ноге Тассоне.
     - Видите эту линию над  головой?  -  сказал  монах.  -  Она  означает
капюшон монаха.
     - Это автопортрет? - спросил Дженнингс.
     - Мы так считаем.
     - А что это за шестерки?
     - Шесть - это знак дьявола, -  ответил  монах.  -  Семь  -  идеальное
число, число Христа. А шесть - число Сатаны.
     - А почему их три? - спросил Дженнингс.
     - Мы считаем, что это означает дьявольскую Троицу. Дьявол,  Антихрист
и Лжепророк.
     - Отец, Сын и Святой дух, - заметил Торн.
     Монах кивнул.
     - Для всего святого есть свое нечистое. В этом сущность искушения.
     - Но почему вы считаете, что это исповедь? - спросил Дженнингс.
     - Вы назвали  рисунок  автопортретом  или  что-то  в  этом  роде.  Он
символически окружен Троицей ада.
     - Но ведь вы не знаете конкретно, что он хотел рассказать?
     - Детали не так важны, -  сказал  монах.  -  Самое  главное,  что  он
раскаивается.
     Дженнингс и Торн пристально взглянули друг на друга. Торном  овладело
отчаяние.
     - Можно мне поговорить с ним? - спросил он.
     - Это вам не поможет.
     Торн посмотрел на Спиллетто и содрогнулся при  виде  его  застывшего,
обезображенного лица.
     - Отец Спиллетто, - твердо сказал он. - Меня зовут Торн.
     Священник смотрел вверх. Он не шевелился и не слышал Джереми.
     - Бесполезно, - сказал монах.
     Но остановить Торна было уже невозможно.
     - Отец Спиллетто, - повторил Торн. - Помните  того  РЕБЕНКА?  Я  хочу
знать, откуда он.
     - Я прошу вас, сеньор, - предупредительно произнес монах.
     - Вы сознались ИМ, - закричал Торн, - теперь сознайтесь МНЕ!  Я  хочу
знать, откуда тот ребенок!
     - Мне придется попросить вас...
     Монах хотел взяться за кресло Спиллетто, но Дженнингс  преградил  ему
путь.
     - Отец Спиллетто! - заорал Торн в немое, неподвижное лицо. - Я умоляю
вас! ГДЕ ОНА? КТО ОНА?! Пожалуйста! Отвечайте же!
     Вдруг все загудело.  В  церкви  начали  звонить  колокола.  Звук  был
невыносимый,  Торн  и   Дженнингс   содрогнулись   при   страшном   звоне,
отражающемся от каменных монастырских стен. Торн взглянул вниз  и  увидел,
как рука священника начала подниматься.
     - Уголь! - закричал Торн. - Дайте ему уголь!
     Дженнингс моментально кинулся вперед, схватил кусок угля со  стола  и
сунул его в трясущуюся руку. Колокола продолжали звонить, рука священника,
дергаясь, чертила на столе корявые буквы, каждый раз вздрагивая при  звуке
колокола.
     - Это какое-то слово, - возбужденно вскричал Дженнингс. -  Ч...  Е...
Р...
     Священник  затрясся  всем  телом,  пытаясь  чертить  дальше,  боль  и
напряжение переполняли его, он раскрыл рот, и оттуда  послышался  какой-то
звериный стон.
     - Продолжайте же! - настаивал Торн.
     - В... - читал Дженнингс. - Е... Т...
     Неожиданно колокольный звон оборвался.  Священник  выронил  уголь  из
судорожно сжатых пальцев, и голова его упала на спинку кресла.  Измученные
глаза уставились в небо, лицо было покрыто потом.
     Все стояли в тишине, вглядываясь в слово, нацарапанное на столе.
     - Червет?.. - спросил Торн.
     - Червет, - отозвался Дженнингс.
     - Это по-итальянски?
     Они обернулись к монаху, тоже смотревшему на слово.
     - Вам это слово о чем-нибудь говорит? - спросил Торн.
     - Черветери, - ответил монах. - Я думаю, что это Черветери.
     - Что это? - спросил Дженнингс.
     - Это старое кладбище. Этрусское. Кладбище ди Сантанджело.
     Тело священника снова задрожало, он застонал, пытаясь что-то сказать,
но потом внезапно затих.
     Торн и Дженнингс посмотрели на монаха, тот покачал головой и произнес
с отвращением:
     - Черветери - это сплошные развалины. Остатки гробницы Течалка.
     - Течалка? - переспросил Дженнингс.
     - Этрусский дьяволобог. Они сами были почитателями дьявола. Место его
захоронения считалось священным.
     - Почему он написал это? - спросил Торн.
     - Я не знаю.
     - Где оно находится? - спросил Дженнингс.
     - Там ничего нет, сеньор, кроме могил и... одичавших собак.
     - Где оно? - нетерпеливо переспросил Дженнингс.
     - Ваш шофер должен знать. Километров пятьдесят к северу от Рима.

     Гроза из  Рима  перенеслась  за  город,  сильный  дождь  замедлял  их
движение, особенно после того, как они свернули с главного шоссе на  более
старую дорогу, грязную и всю в рытвинах. Один раз машина застряла,  въехав
задним левым колесом в канаву, им всем пришлось выходить и толкать ее.
     Приближалось  утро,  небо  светлело.  Дженнингс   заморгал,   пытаясь
разглядеть, куда же они заехали. Постепенно до него  дошло,  что  это  уже
Черветери.  Перед  ним  возвышался  железный  забор,  а  за  ним  на  фоне
светлеющего неба виднелись силуэты надгробий.
     Дженнингс вернулся к машине, открыл багажник, отыскал свой аппарат  и
зарядил новую пленку. Взгляд его упал на железный ломик, валявшийся в углу
багажника среди промасленных  тряпок.  Дженнингс  достал  его,  оглядел  и
заткнул за пояс, потом осторожно закрыл багажник и пошел в сторону ржавого
железного забора. Земля была сырая, Дженнингс замерз  и  дрожал,  двигаясь
вдоль забора в поисках ворот. Но их не было. Проверив еще раз фотоаппарат,
он влез с помощью дерева на забор, на секунду потерял равновесие и  порвал
пальто,  неудачно  приземлившись  с  другой  стороны.  Поправив  камеру  и
поднявшись, Дженнингс направился в глубь кладбища.  Небо  становилось  все
светлей, и теперь он мог разглядеть вокруг могилы и разбитые  статуи.  Они
были сделаны довольно искусно, хотя  и  подверглись  сильному  разрушению.
Изуродованные каменные лица холодно и отрешенно взирали на  снующих  внизу
грызунов.
     Несмотря на заморозки, Дженнингс почувствовал, что вспотел. Он нервно
оглядывался, продолжая идти дальше. Дженнингса не покидало  ощущение,  что
за ним наблюдают. Пустые глаза статуй, казалось, следили за ним, когда  он
проходил мимо.  Дженнингс  остановился,  чтобы  успокоиться,  и  посмотрел
вверх. Прямо перед ним высилась огромная фигура  идола,  уставившегося  на
Дженнингса сверху вниз,  лицо  истукана  застыло  в  гневе.  У  Дженнингса
перехватило дыхание, выпученные глаза идола как будто требовали, чтобы  он
убирался отсюда. Заросший волосами лоб, мясистый нос, яростно открытый рот
с толстыми губами. Дженнингс поборол в себе чувство страха, поднял аппарат
и сделал три снимка со вспышкой, молнией осветившей каменное лицо идола...
     Торн открыл глаза и обнаружил,  что  Дженнингс  исчез.  Он  вышел  из
машины и увидел  перед  собой  кладбище,  разбитые  статуи  были  освещены
первыми лучами солнца.
     - Дженнингс?!
     Ответа  не  последовало.  Торн  подошел  к  забору  и  снова   позвал
Дженнингса. Вдали послышался звук. Торн схватился за скользкие прутья и  с
трудом перелез через забор.
     - Дженнингс?..
     Звуки затихли. Торн  искал  Дженнингса  в  лабиринте  полуразрушенных
статуй. Он медленно брел вперед. Ботинки хлюпали в грязи.  Полуразваленная
скульптура горгульи вдруг выросла перед Торном, и ему стало  не  по  себе.
Кладбищенская тишина давила. Все вокруг, казалось, внезапно застыло. То же
ощущение Торн испытывал и  раньше.  Тогда,  в  Пирфорде,  он  заметил  два
сверкающих глаза, следящих за домом. Торн остановился,  решив,  что  и  на
этот раз за ним могут следить. Он осмотрел статую и заметил рядом  большой
крест, врытый в землю. Джереми замер.  Откуда-то  из-за  куста  послышался
шум. Звук шагов быстро приближался.  Торн  бросился  бежать,  но  ноги  не
слушались, и он  остановился  как  вкопанный  с  расширившимися  от  ужаса
глазами.
     - Торн!
     Это был Дженнингс. Задыхаясь, с диким взглядом, он  прорвался  сквозь
кусты и быстро подошел к Торну, сжимая в руках железный ломик.
     - Я нашел! - выпалил он. - Я нашел!
     - Что нашел?
     - Пошли! Пошли со мной!
     Они двинулись вперед. Дженнингс легко прыгал через надгробия, Торн из
последних сил пытался не отставать от него.
     - Вот!  Посмотри  сюда!  Это  те  самые!  -  воскликнул  Дженнингс  и
остановился на пустой площадке около двух могил, вырытых рядом. В  отличие
от всех остальных эти могилы были выкопаны сравнительно недавно,  одна  из
них  была  обычных  размеров,  другая  -  маленькая.  Надгробия  выглядели
скромно: на них упоминались только даты и имена.
     - Видите число? -  возбужденно  спросил  Дженнингс.  -  Шестое  июня.
Ш_е_с_т_о_е _и_ю_н_я_! Четыре года назад. Мать и ребенок...
     Торн медленно подошел к могилам и встал, глядя на холмики.
     -  Эти  -  единственно  свежие  на  всем  кладбище,  -  гордо  заявил
Дженнингс. - Другие настолько древние, что даже надписи не разберешь.
     Торн не ответил. Он встал на колени и  стряхнул  с  камней  присохшую
грязь, чтобы прочитать надписи.
     - ...Мария Аведичи Сантойя... Младенец Сантойя...  In  Morte  et  in.
Nate Amplexa rantur Generationes.
     - Что это значит?
     - Латынь.
     - Что там написано?
     - ...В смерти... и рождении... поколения объединяются.
     - Вот так находка!
     Дженнингс опустился на колени рядом с Торном и  удивленно  обнаружил,
что его товарищ плачет. Торн, склонивши голову, рыдал. Дженнингс подождал,
пока тот успокоится.
     - Вот он, - простонал Торн. - Теперь  я  знаю.  Здесь  похоронен  мой
ребенок.
     -  И,  возможно,  женщина,  родившая  ребенка,  которого  вы   сейчас
воспитываете.
     Торн посмотрел на Дженнингса.
     - Мария Сантойя, - сказал Дженнингс, указывая на надгробия.  -  Здесь
мать и ребенок.
     Торн покачал головой, пытаясь вникнуть в смысл слов.
     - Послушай, - сказал Дженнингс. - Мы ведь требовали, чтобы  Спиллетто
рассказал, где мать. Вот мать. А это, возможно, ваш ребенок.
     - Но почему здесь? Почему в таком месте?
     - Я не знаю.
     - Почему в этом ужасном месте?!
     Дженнингс посмотрел на Торна. Он сам ничего не понимал.
     - Есть только один способ узнать. Главное, мы нашли их, теперь  можно
разузнать и остальное.
     Он поднял лом и воткнул его глубоко в землю. Лом вошел по рукоятку  и
с глухим звуком остановился.
     - Это не так сложно. Они всего где-то на фут под землей.
     Он разрыхлил ломиком землю, а потом взялся разгребать ее руками.
     - Ты не хочешь мне помочь? - спросил он  Торна,  и  тот  без  особого
желания принялся помогать онемевшими от холода пальцами.
     Через полчаса, грязные, мокрые от нота, они  очищали  последний  слой
земли с бетонных плит. Закончив разгребать, Торн и Дженнингс уставились на
гробовые плиты.
     - Чувствуете запах? - спросил Дженнингс.
     - Да.
     - Наверное, все делалось в спешке, правила не соблюдались.
     Торн не отвечал, переживая страшные мучения.
     - Какую сначала? - спросил Дженнингс.
     - Может быть, не надо этого делать?
     - Надо.
     - Но это как-то не по-человечески.
     - Если хотите, я позову шофера.
     Торн стиснул зубы и покачал головой.
     - Тогда начнем, - сказал Дженнингс. - Сначала большую.
     Дженнингс подсунул домкрат под плиту. Потом, используя его в качестве
рычага, отодвинул крышку гроба ровно настолько, чтобы под нее  можно  было
просунуть пальцы.
     - Ну, давай, черт возьми! - закричал он, и  Торн  пришел  на  помощь.
Руки его тряслись от напряжения, когда он вместе  с  Дженнингсом  поднимал
тяжелую крышку.
     - Весит не меньше тонны!.. - промычал Дженнингс. Навалившись на плиту
всем телом, им удалось приподнять ее  и  удерживать,  пока  глаза  изучали
темную яму.
     - Боже мой! - вырвалось у Дженнингса.
     В гробу лежал труп шакала.
     Личинки и насекомые облепили его со всех сторон, ползая  по  останкам
плоти и шкуры, каким-то образом еще сохранившейся на скелете.
     Торн вздрогнул и отпрянул  назад.  Плита  выскользнула  из  рук  и  с
грохотом упала в склеп,  разбившись  на  куски.  Туча  мух  взмыла  вверх.
Дженнингс в ужасе кинулся к Торну, поскользнулся в грязи и,  схватив  его,
попытался увести подальше от склепа.
     - Нет!!! - заорал Торн.
     - Пошли!
     - Нет! - продолжал орать Торн. - ВТОРУЮ!
     - Для чего? Мы видели все, что нам было нужно.
     - Нет, другую, - в отчаянии простонал Торн. - Может, там тоже зверь!
     - Ну и что?
     - Тогда, может быть, мой ребенок где-нибудь живет!
     Дженнингс остановился под  обезумевшим  взглядом  Торна  и  попытался
ломом приподнять маленькую крышку. Торн подошел к нему, просунул под плиту
пальцы. Через секунду она слетела, и лицо  Торна  исказилось  от  горя.  В
маленьком склепе лежали останки ребенка, его крошечный череп был разбит на
кусочки.
     - Голова... - всхлипывал Торн.
     - ...Боже...
     - Они убили его!
     - Пошли отсюда.
     - Они убили моего сына! - закричал Торн изо всех сил. Крышка упала, и
оба посмотрели на нее в диком ужасе.
     - Они убили его! - рыдал Торн. - Они убили моего сына!
     Дженнингс поднял  Торна  на  ноги  и  силой  потащил  его  прочь.  Но
неожиданно он остановился, вздрогнув от страха.
     - Торн, смотри.
     Торн глянул туда, куда указывал Дженнингс, и  увидел  впереди  голову
черной немецкой овчарки. У нее были близко посаженные светящиеся глаза, из
полуоткрытой пасти текла слюна. Где-то рядом послышался злобный рык.  Торн
и Дженнингс не двигались, зверь медленно вышел из-за кустов и наконец стал
виден полностью. Он был тощий, весь в шрамах,  на  боку  виднелась  свежая
рана. Соседние кусты зашевелились, и показалась еще  одна  собачья  морда,
серая и изуродованная. Потом появилась  еще,  и  еще  одна,  все  кладбище
пришло в движение. Отовсюду возникали темные силуэты, теперь  их  было  не
меньше десятка - бешеных голодных псов. С морд стекала слюна.
     Дженнингс и Торн замерли на  месте,  боясь  даже  взглянуть  друг  на
друга. Воющая стая держалась пока на расстоянии.
     - Они чуют... трупы... - прошептал Дженнингс. - Надо идти... назад.
     Сдерживая дыхание, они начали медленно отступать,  в  тот  же  момент
собаки двинулись на них, низко пригнув головы и как бы выслеживая  добычу.
Торн споткнулся и невольно вскрикнул, Дженнингс тут же вцепился в него  и,
пытаясь сохранить спокойствие, прошептал:
     - Не бежать... им нужны... только трупы...
     Но, миновав вскрытые могилы, собаки не  остановились,  следя  глазами
только за живыми людьми. Расстояние между людьми и  собаками  сокращалось,
звери подходили все ближе. Торн оступился и ухватился за Дженнингса, обоих
колотила дрожь. Они продолжали отступать,  спины  их  уперлись  во  что-то
твердое. Вздрогнув, Торн оглянулся. Они стояли у подножия каменного идола,
это была западня. Собаки окружили людей, перекрыв все доступы к побегу. На
какое-то мгновение и хищники, и их  жертвы,  стоящие  в  кругу  оскаленных
пастей, застыли.  Солнце  уже  взошло  и  красноватым  отблеском  освещало
надгробия. Собаки замерли, ожидая сигнала броситься вперед.  Шли  секунды,
люди теснее и теснее прижимались друг к другу, собаки пригнулись, готовясь
к прыжку.
     Испустив боевой клич, Дженнингс замахнулся ломиком на вожака стаи,  и
собаки тут же кинулись на них. Дженнингса сбили с ног, звери подбирались к
его шее. Репортер катался по земле, ремни фотоаппарата крепко прилегали  к
его шее, а звери сновали рядом, пытаясь добраться до его плоти. Беспомощно
отбиваясь от них, Дженнингс почувствовал у подбородка  камеру.  Захрустели
линзы в собачьих зубах, звери рвали ее, пытаясь отодрать от Дженнингса.
     Торну удалось отбежать  к  забору,  в  этот  момент  огромная  собака
бросилась на него, и челюсти ее сомкнулись на его спине. Джереми  упал  на
колени, и тут другие собаки кинулись на него.  Щелкали  челюсти,  брызгала
слюна. Торн отбивался, пытаясь подползти поближе к  забору.  Он  сжался  в
комок, чувствуя на себе яростные, жалящие укусы. На какую-то долю  секунды
ему удалось разглядеть Дженнингса, который  катался  по  земле,  и  собак,
пытавшихся в бешенстве добраться до его шеи. Торн не  чувствовал  боли,  в
нем кипело одно  лишь  страстное  желание  -  убежать!  Джереми  встал  на
четвереньки - собачьи клыки впивались  ему  в  спину  -  и  так  продолжал
подбираться к забору. Рука его нащупала что-то холодное.  Это  был  ломик,
брошенный Дженнингсом. Он сжал его и ткнул назад, туда,  где  были  звери.
Раздался страшный визг, и он понял, что попал. Кровь хлынула ему на плечи,
и, обернувшись, Торн увидел, что у одного пса выбит глаз. Это придало  ему
храбрости, он начал бить ломом направо и налево и вскоре смог подняться на
ноги.
     Дженнингс  откатился   к   дереву.   Собаки   разъяренно   продолжали
наскакивать на него, разрывая зубами ремни фотоаппарата. Во время  схватки
внезапно сработала вспышка, и звери в ужасе отскочили.  Торн  был  уже  на
ногах и яростно  размахивал  ломом,  отступая  к  заграждению.  Дженнингс,
пятясь, пробирался к забору, выставив перед собой вспышку, и  всякий  раз,
когда собаки оказывались слишком близко, нажимал на кнопку. В конце концов
ему удалось добраться до забора.
     Он быстро пошел к Торну, вспышкой сдерживая собак. Торн влез на забор
и там, неудачно  повернувшись,  напоролся  подмышкой  на  один  из  ржавых
прутьев. Вскрикнув от боли, он дернулся, подался вперед и рухнул на  землю
с другой стороны забора. Дженнингс последовал за  ним,  время  от  времени
нажимая на спуск вспышки, а потом, спрыгивая с забора,  швырнул  камеру  в
собак. Торн шатался. Дженнингс с трудом  дотащил  его  до  машины.  Шофер,
оцепенев от ужаса, смотрел на них. Он  попытался  завести  автомобиль,  но
ключей  на  месте  не  оказалось.  Тогда  он  выскочил  из  машины,  помог
Дженнингсу  усадить  Торна  на  заднее  сиденье.  Дженнингс   подбежал   к
багажнику, чтобы достать ключ зажигания, и тут его взгляд  опять  упал  на
собак. Они кидались на забор  и  выли  от  злобы,  одна  из  них  пыталась
перескочить заграждение  и  почти  преодолела  его,  но  один  из  прутьев
проткнул ей горло, кровь  из  раны  хлынула  фонтаном.  Остальные  собаки,
почуяв кровь, бросились на нее и заживо разорвали на части.
     Машина рванула вперед. Захлопала незакрытая дверь, шофер  со  страхом
смотрел в зеркальце на своих пассажиров. Их тела составляли в этот  момент
единое месиво из крови и лохмотьев. Тесно прижавшись друг к другу, Торн  и
Дженнингс рыдали, как дети.

                                    11

     Шофер такси подвез их  к  отделению  неотложной  помощи,  вытащил  из
машины их багаж и уехал. Торн был настолько потрясен случившимся,  что  на
все вопросы отвечал  Дженнингс.  Он  назвал  выдуманные  имена  и  изложил
историю, которая вполне удовлетворила больничные власти. Он рассказал, что
они  изрядно  выпили  и   забрели   в   частные   владения,   где   висели
предупредительные таблички об охране территории сторожевыми собаками.  Это
было в пригороде, но где именно, он не помнил, там  был  высокий  железный
забор, с которого свалился его приятель. Им обработали раны, сделали уколы
против столбняка и велели вернуться через неделю на  анализ  крови,  чтобы
проверить, подействовало ли  лекарство.  Они  переоделись  и  ушли,  потом
отыскали небольшую гостиницу и подписались вымышленными именами.  Консьерж
потребовал, чтобы они заплатили деньги вперед,  и  после  этого  выдал  им
ключ.
     Торн принялся тут же звонить по телефону и, пока Дженнингс метался по
комнате, безуспешно пытался соединиться с Катериной.
     - Они  могли  бы  убить  тебя,  но  не  убили,  -  испуганно  говорил
Дженнингс. - Они преследовали МЕНЯ, пытались добраться до моей шеи.
     Торн  поднял  руку,  умоляя  Дженнингса  замолчать,  сквозь   рубашку
просвечивало темное кровавое пятно.
     - Ты слышишь, что я тебе говорю, Торн?! Им нужна была моя шея!!
     - Это больница? Да, она в палате 4А.
     - Боже мой, если бы не моя камера... - продолжал Дженнингс.
     - Подожди, пожалуйста, у меня срочный звонок.
     - Мы должны что-то делать, Торн. Слышишь?
     Торн обернулся к Дженнингсу и вгляделся в раны на его шее.
     - Найди мне город Меггидо, - тихо сказал он.
     - Как, черт возьми, я его найду?
     - Не знаю. Сходи в библиотеку.
     - В библиотеку? Иисусе Христе!
     - Алло? - сказал Торн в трубку. - Катерина?
     Катерина, чувствуя озабоченность в голосе мужа, приподнялась  и  села
на  больничной  кровати.  Она  держала  трубку  здоровой  рукой,   другая,
загипсованная, лежала неподвижно.
     - С тобой все в порядке? - спросил Торн в отчаянии.
     - Да. А с тобой?
     - Да. Я просто хотел убедиться...
     - Где ты?
     - Я в Риме. В гостинице "Императоре".
     - Что случилось?
     - Ничего.
     - Ты не болен?
     - Нет, я боялся...
     - Возвращайся, Джерри.
     - Я не могу сейчас вернуться.
     - Мне страшно.
     - Тебе нечего бояться.
     - Я звонила домой, но там никто не подходит.
     Торн посмотрел на Дженнингса.  Тот  переодевал  рубашку  и  собирался
уходить.
     - Джерри, - сказала Катерина. - Я думаю, мне лучше пойти домой.
     - Оставайся на месте, - попросил Торн..
     - Я волнуюсь за Дэмьена.
     - И близко к дому не подходи, Катерина!
     - Мне НАДО...
     - Послушай меня, Катерина. Не подходи к дому!
     Катерина замолчала, встревоженная его тоном.
     - Если ты  боишься  за  меня,  -  сказала  она,  -  то  не  стоит.  Я
разговаривала с  психиатром  и  начала  кое-что  понимать.  Это  не  из-за
Дэмьена, это все из-за меня самой.
     - Катерина...
     - Послушай меня. Я сейчас принимаю литиум. Это  против  депрессии.  И
мне помогает. Я хочу домой. Я хочу, чтобы ты вернулся.  -  Она  замолчала,
голос ее вдруг охрип. - И я хочу, чтобы все было хорошо.
     - Кто дал тебе это лекарство? - спросил Торн.
     - Доктор Гриер.
     - Оставайся в больнице, Катерина. Не уходи, пока я не вернусь.
     - Я хочу домой, Джерри.
     - Ради Бога...
     - Я чувствую себя хорошо!
     - Нет, не хорошо!
     - Не беспокойся.
     - Катерина!
     - Я пойду домой, Джерри.
     - Нет! Я вернусь.
     - Когда?
     - Утром.
     - А вдруг дома что-то случилось? Я туда звонила...
     - Да, дома ЧТО-ТО случилось, Катерина.
     Она снова замолчала, от этих слов ее затрясло.
     - Джерри? - спросила она тихо. - Что случилось?
     - Не по телефону, - умоляюще произнес Торн.
     - Что случилось? Что произошло у нас дома?
     - Жди меня на месте. Не уходи из больницы. Я буду дома  утром  и  все
тебе объясню.
     - Пожалуйста, не надо...
     - Это не из-за ТЕБЯ, Катерина. С тобой все в порядке.
     - Что ты говоришь?
     Дженнингс взглянул на Торна и мрачно покачал головой.
     - Джерри?
     - Это не наш ребенок, Катерина. Дэмьен принадлежит не нам.
     - Что?
     - Не ходи домой, - предупредил Торн. - Жди меня.
     Он повесил трубку. Потрясенная Катерина сидела,  не  шевелясь.  Вдруг
она  почувствовала,  что   панический   ужас   отпускает   ее.   Лекарство
действовало, и голова у нее была ясная. Катерина сняла  трубку  и  набрала
домашний номер. Ответа не было. Тогда  она  повернулась  к  селектору  над
кроватью и с усилием нажала кнопку.
     - Да, мэм? - раздался голос.
     - Мне нужно уйти из больницы. Я должна с кем-нибудь  переговорить  по
этому поводу?
     - Вы должны получить разрешение от врача.
     - Найдите мне его, пожалуйста.
     - Попробую.
     Голос замолчал, и Катерина снова  очутилась  в  полной  тишине.  Няня
принесла обед, но у нее не  было  аппетита.  На  поднос  стояло  маленькое
блюдечко с желе. Катерина случайно дотронулась до него, оно показалось  ей
прохладным и подействовало успокаивающе, она медленно растерла  его  между
пальцев.
     За сотни миль от больницы, на кладбище Черветери все  было  спокойно,
небо хмурилось, безмолвие прерывалось  лишь  тихим  звуком,  будто  кто-то
копал землю. У  разрытых  могил  две  собаки  скребли  землю,  механически
работая лапами и заваливая открытые склепы. Земля мягко падала на  останки
шакала  и  ребенка.  Позади  на   железном   заборе   безжизненно   висело
изуродованное тело. Один из псов запрокинул морду и издал низкий  скорбный
вой. Этот собачий стон зазвучал  по  всему  кладбищу,  постепенно  набирая
силу, и другие звери присоединялись к нему, пока все вокруг не наполнилось
их нестройным завывающим хором.
     В палате Катерина снова протянула  руку  к  селектору,  в  ее  голосе
звучало нетерпение.
     - Кто-нибудь есть? - спросила она.
     - Вас слушают, - ответил голос.
     - Я просила найти мне врача.
     - Боюсь, что это невозможно. Он в операционной.
     На лице Катерины отразилось раздражение.
     - Вы не могли бы прийти сюда и помочь мне?
     - Я пошлю кого-нибудь.
     - Побыстрее, пожалуйста.
     - Постараюсь.
     Катерина с трудом встала с постели и подошла к шкафу,  где  сразу  же
отыскала свою одежду. Платье было с запахом и легко надевалось, но  ночная
рубашка была застегнута у шеи, и, взглянув на  себя  в  зеркало,  Катерина
подумала, что с загипсованной рукой ей  вряд  ли  удастся  снять  рубашку,
сшитую из  пурпурной  газовой  материи.  Она  потянула  за  пуговицы,  они
расстегнулись сами собой, и Катерина, пытаясь снять рубашку через  голову,
совершенно запуталась в этой пурпурной ловушке. - Она сражалась с  газовой
материей, все туже закручивая ее вокруг шеи,  и  чувствовала,  как  паника
охватывает ее. Внезапно открылась дверь, и женщина вздохнула с облегчением
- наконец-то подоспела помощь.
     - Эй, - произнесла Катерина, пытаясь разглядеть через  тонкий  пурпур
вошедшего.
     Но ответа не последовало.
     - Здесь есть кто-нибудь?
     И тут она застыла.
     Перед ней стояла миссис Бэйлок. Ее лицо  было  сильно  напудрено,  на
губах  алой  помадой  была  нарисована  страшная  улыбка.  Катерина  молча
наблюдала, как миссис Бэйлок медленно прошла мимо нее, распахнула  окно  и
посмотрела вниз на улицу.
     - Вы не могли бы помочь мне... - прошептала Катерина. - По-моему... я
немного запуталась.
     Миссис  Бэйлок  только  ухмыльнулась,  от   этой   усмешки   Катерина
похолодела.
     - Прекрасный день, Катерина, - сказала женщина. - Хороший  денек  для
полета.
     Она шагнула вперед, крепко схватив Катерину за ночную рубашку.
     - Прошу вас, - взмолилась Катерина.
     Их глаза встретились в последний раз.
     - Вы такая красивая, -  сказала  миссис  Бэйлок.  -  Пошлите  же  нам
воздушный поцелуй.
     Она навалилась на Катерину и,  придавив  ее  к  подоконнику,  мощными
руками выпихнула в окно.
     К приемному отделению подъехала машина "скорой помощи" с  вращающейся
красной лампочкой и гудящей сиреной. В этот момент из окна седьмого  этажа
выпала женщина, лицо ее было закутано в пурпурный газ.  Она  падала  очень
долго, но никто не успел заметить  ее,  пока  она  не  ударилась  о  крышу
"скорой помощи". Потом тело ее еще раз дернулось и успокоилось навсегда.
     В ту же минуту на Черветерском кладбище наступила тишина. Могилы были
засыпаны, и собаки убрались в кусты...
     Торн ужасно устал и сразу же заснул. Его разбудил телефонный  звонок.
Было темно, Дженнингс еще не вернулся.
     - Да? - сонным голосом ответил Торн.
     Звонил доктор Беккер, тревожный голос выдавал его состояние.
     - Я рад, что застал вас, -  сказал  он.  -  Название  гостиницы  было
записано на ночном столике у Катерины, но я с трудом разыскал...
     - Что случилось?
     - Катерина выбросилась из окна больницы.
     - ...Что? - еле выговорил Торн.
     - Она умерла, мистер Торн. Мы сделали все возможное.
     Комок застрял в горле у Торна, он не мог говорить.
     - Мы не знаем точно, что произошло. Она хотела уйти  из  больницы,  а
потом мы нашли ее на улице.
     - Она умерла?.. - с трудом произнес Торн.
     - Сразу же. У нее был разбит череп.
     Торн застонал и прижал трубку к груди.
     - Мистер Торн...
     Но Торн уже повесил трубку. Он плакал.
     В полночь вернулся Дженнингс, его неуклюжая фигура была сгорблена  от
усталости. Он взглянул на Торна, лежащего на кровати.
     - Торн?
     - Да, - прошептал Торн.
     - Я ходил в библиотеки, в автоклуб, а потом справился  в  Королевском
Географическом Обществе.
     Торн не ответил, и Дженнингс тяжело опустился на кровать. Он  увидел,
что кровавое пятно на рубашке Торна увеличилось.
     -  Я  выяснил  насчет  города  Меггидо.  Название  взято   от   слова
"Армагеддон". "Конец света".
     - Где он? - безучастно спросил Торн.
     - Боюсь, что это порядка пятидесяти футов  под  землей.  В  пригороде
Иерусалима. Там сейчас идут раскопки. По-моему, от какого-то американского
университета.
     Ответа не последовало, Дженнингс лег и расслабился. Он выглядел очень
усталым.
     - Я хочу поехать туда, - шепотом сказал Торн.
     Дженнингс кивнул и протяжно вздохнул.
     - Если бы вспомнить имя старика...
     - Бугенгаген.
     - Бугенгаген?
     - Да. И стихи я тоже вспомнил.
     Дженнингс недоуменно взглянул на Торна.
     - Имя человека, с которым вы должны были встретиться, - Бугенгаген?
     - Да.
     - Бугенгаген - это человек, изгоняющий из людей  дьявола,  он  жил  в
семнадцатом веке и упоминался в одной из наших книг.
     - Именно это имя, - безучастно ответил Торн. - Я вспомнил  все.  Все,
что он говорил.
     - Аллилуйя! - выдохнул Дженнингс.
     - "Когда еврей в Сион придет... -  почти  шепотом  начал  Торн.  -  И
небеса пошлют комету... И Рим познает свой восход... Мы больше  не  увидим
света".
     Дженнингс  напряженно  слушал  его  в  темноте.  Потом,  завороженный
безжизненным тоном Торна, он понял, что в нем что-то резко и  бесповоротно
изменилось.
     - "Из Вечного Моря Зверь тот  восстанет...  -  продолжал  Торн.  -  И
войско придет, чтобы биться до смерти... Убьет брата брат и  свой  меч  не
оставит... Пока не умолкнет последнее сердце".
     Он замолчал. Дженнингс  переждал,  пока  стихнет  сирена  полицейской
машины, проезжающей внизу, и подошел к окну.
     - Что случилось? - спросил он.
     - Катерина погибла, - безразлично ответил Торн. -  И  я  хочу,  чтобы
ребенок тоже умер.
     Они прислушивались к звукам на  улице,  так  и  не  уснув  до  самого
рассвета. В восемь часов Торн позвонил по номеру ЕI-АI и заказал билеты на
дневной рейс в Израиль.
     Торн часто путешествовал, но в Израиле никогда не был. Все его знания
об этой стране сводились к новостям из  газет,  а  также  к  его  недавним
поискам цитат из Библии. Он удивился,  что  Израиль  оказался  современным
государством.  Страна,  существовавшая  еще  во   времена   фараонов,   но
родившаяся вновь только сейчас, в век асфальта и бетона,  была  похожа  на
огромный кусок штукатурки, брошенный посреди сухой пустыни. Это небо  было
когда-то свидетелем бегства евреев из Египта; теперь же его сплошь и рядом
протыкали высотные здания и гостиницы.
     Отовсюду доносился  шум  строек.  Огромные  краны  наступали,  словно
механические слоны, перенося грузы в  своих  "хоботах".  Город  как  будто
стремился побыстрее разрастись во всех  направлениях.  Асфальт  во  многих
местах  был  разбит,  и  дороги,  выстроенные  совсем  недавно,   но   уже
устаревшие, теперь  заново  перестраивались.  Повсюду  висели  объявления,
зазывающие на экскурсии по Священной Земле. У полиции тоже хватало работы:
они проверяли чемоданы и сумки, выискивая потенциальных диверсантов.
     Торна и  Дженнингса  задержали  в  аэропорту:  их  ссадины  и  синяки
вызывали подозрение. Торн предъявил свой гражданский паспорт, чтобы скрыть
принадлежность к американской администрации.
     На такси они добрались до гостиницы Хилтон, потом в магазине  мужской
одежды купили себе легкие костюмы. Жара усиливалась. Пот проникал  в  рану
Торна и вызывал сильную боль. Рана до сих пор  кровоточила,  и  Дженнингс,
заметив  это,  предложил  Торну  обратиться  к  врачу.   Но   Торн   горел
единственным желанием - найти старика Бугенгагена.
     Торн и Дженнингс направились в сторону рынка, спрашивая всех  подряд,
слышал ли кто имя "Бугенгаген". Это имя никому ничего не говорило,  и  они
продолжали поиски. Торн был на краю  отчаяния,  он  еле  передвигал  ноги.
Дженнингс, напротив, был бодр и носился по городу, забегая в магазины,  на
фабрики, проверяя  телефонные  справочники  и  даже  один  раз  побывав  в
полиции.
     - Возможно, он сменил фамилию,  -  со  вздохом  сказал  Дженнингс  на
следующее утро, когда они с Торном уселись на лавочке  в  парке.  -  Может
быть, теперь он Джордж Буген. Или Джим Гаген. Или Иззи Гагенберг.
     Через день они переехали в Иерусалим и сняли там комнату в  небольшой
гостинице. Снова и снова продирались они  сквозь  толпы  людей  в  поисках
того, кто хотя бы раз слышал это странное имя. Но все было тщетно.
     - Похоже, пора сдаваться, -  сказал  Дженнингс,  выглядывая  из  окна
гостиничной веранды.
     В комнате было жарко. Торн, обливаясь потом, лежал на кровати.
     - Если здесь всего один-единственный Бугенгаген,  то  у  нас  нет  ни
малейшего шанса его отыскать. А пока мы стоим перед фактом, что его вообще
не существует.
     Он прошел в комнату и стал искать сигареты.
     - Черт побери, этот маленький священник все время кололся морфием,  а
мы все его слова принимаем на веру. Слава Богу,  он  не  посоветовал  тебе
отправиться на Луну, иначе бы мы уже отморозили себе задницы.
     Он тяжело опустился на кровать и посмотрел на Торна.
     - Я не понимаю, Торн.  Еще  несколько  дней  назад  я  был  уверен  в
необходимости наших поисков, а теперь все это кажется мне безумием.
     Торн кивнул и; сморщившись от боли, сел на кровати. Он снял  бинт,  и
Дженнингс скривился, увидев открытую рану.
     - Эта штуковина мне не нравится.
     - Все нормально.
     - Похоже, начинается заражение.
     - Все нормально, - повторил Торн.
     - Почему ты не хочешь, чтобы я нашел врача?
     - Найди лучше старика, - огрызнулся Торн. - Он единственный,  кого  я
хочу найти.
     Дженнингс собрался ответить Торну, но  его  остановил  тихий  стук  в
дверь. Распахнув ее, он увидел нищего. Это  был  невысокий  пожилой  араб,
голый до пояса. Араб улыбнулся, обнажив при этом золотой зуб,  и  чересчур
вежливо раскланялся.
     - Что вы хотите? - спросил Дженнингс.
     - Это вы ищете старика?
     Дженнингс и Торн быстро переглянулись.
     - Какого старика? - осторожно спросил Дженнингс.
     - Мне сказали на рынке, что вы ищете старика.
     - Да, мы ищем одного человека.
     - Я вас поведу к нему.
     Торн с трудом поднялся и многозначительно посмотрел на Дженнингса.
     - Быстрей-быстрей, - подгонял их араб. - Он говорит,  что  вы  пришли
как раз вовремя.
     Они отправились пешком по переулкам Иерусалима. Шли быстро  и  молча.
Маленький араб указывал им путь. Он был удивительно  проворен  для  своего
возраста. Торн и Дженнингс пытались не упустить его из виду,  а  он  ловко
нырял в кривые закоулки и подворотни. Араб улыбался,  как  чеширский  кот,
когда Торн с Дженнингсом, задыхаясь,  наконец-то  догнали  его.  Очевидно,
здесь был конец их путешествию, но перед ними  высилась  кирпичная  стена.
Дженнингс и Торн внезапно пришли к мысли, что их просто Надули.
     - Вниз, - сказал араб, приподнял решетку и  жестом  указал,  куда  им
лезть.
     - Это еще что за чертовщина? - возмутился Дженнингс.
     - Живо-живо. - Араб снова ухмыльнулся.
     Торн и Дженнингс переглянулись и молча повиновались.  Араб  спустился
вслед за ними. Внизу было темно, и араб зажег факел. Он торопливо  семенил
впереди; увлекая их все глубже и глубже в  подземелье.  При  слабом  свете
путешественники успели разглядеть скользкую  лестницу  из  грубого  камня.
Рядом  проходила  канализационная  система,  и  все  вокруг  было  покрыто
скользкими коричневатыми растениями, которые отвратительно пахли и  мешали
идти. Они спускались медленно и осторожно, но,  когда  ступени  кончились,
араб снова трусцой  припустился  вперед.  Торн  с  Дженнингсом  попытались
бежать, но  не  могли  при  этом  удержаться  на  скользких  камнях.  Араб
удалялся, и его факел стал похож на крошечную светящуюся точку.  Спутников
окружал полумрак, туннель впереди сужался, и  они  с  трудом  умещались  в
узком проходе. Этот туннель походил  на  часть  ирригационной  системы,  и
Дженнингс вдруг подумал, что они, возможно, как раз  путешествуют  по  тем
самым  "сложным  и  запутанным  системам  каналов",  о  которых   говорили
археологи  в  пустыне.  Они  пробирались  наугад,  окруженные  темнотой  и
камнями. Шаги гулко отдавались  в  напряженной  тишине.  Светящаяся  точка
факела исчезла окончательно, и, замедлив  шаг,  они  вдруг  осознали  свое
одиночество, ощущая взаимное присутствие лишь по тяжелому дыханию.
     - Дженнингс, - задыхаясь, произнес Торн.
     - Я здесь.
     - Я не вижу...
     - Этот негодяй...
     - Подожди меня.
     - Нет смысла, - отрезал Дженнингс. - Мы уперлись в стену.
     Торн двинулся вперед, дотронулся  до  Дженнингса  и  коснулся  стены.
Тупик. Араб исчез.
     - Он не мог уйти другим путем, - пробормотал Дженнингс. - Я уверен.
     Он зажег спичку, и она осветила небольшое  пространство  вокруг  них,
похожее на склеп: каменный свод почти придавил их, влажные трещины  кишели
тараканами.
     - Это что - сточная труба? - спросил Торн.
     - Здесь сыро, - заметил Дженнингс. - Какого черта здесь сыро?
     Спичка потухла, и они снова очутились в темноте.
     - Это сухая пустыня. Откуда, черт побери, здесь вода?
     - Наверное, где-то должен  быть  подземный  источник...  -  размышлял
Торн.
     - Или резервуары. Я не удивлюсь, если узнаю, что мы находимся рядом с
водопроводом.
     Торн не отвечал, он не мог справиться со своим дыханием.
     - Пойдем, - выговорил он.
     - Через стену?
     - Назад. Давай выбираться отсюда.
     Они возвращались на  ощупь,  скользя  ладонями  по  влажным  каменным
стенам.  Путешественники  еле  передвигались  в  темноте,  и  каждый  дюйм
выматывал  похлестче  целой  мили.  Внезапно  рука  Дженнингса  повисла  в
воздухе: он ощутил пустое пространство.
     - Торн?
     Дженнингс взял Торна за руку и притянул поближе к себе. Рядом с  ними
под прямым углом к туннелю обнаружился проход. Очевидно, они  не  заметили
его в темноте и проскочили.
     - Там внизу свет, - прошептал Торн.
     - Наверное, это наш остроумий проводник.
     Торн и Дженнингс медленно плелись по проходу. Через  некоторое  время
он влился в пещеру; пол здесь был выложен булыжником, стены не доходили до
потолка,  а  были  похожи  скорей  на  зазубрины.  Они   разглядели,   что
пространство впереди освещалось не одним факелом. Это был светлый каменный
зал, в центре  которого  стояли  два  человека,  наблюдавшие  за  ними  и,
очевидно, ожидавшие их появления. Один из них был тот  самый  нищий  араб.
Его затушенный факел валялся поодаль. Вторым был пожилой человек, одетый в
шорты цвета хаки и рубашку с короткими рукавами. Он был серьезен, лицо его
выглядело изможденным,  рубашка,  пропитанная  потом,  прилипала  к  телу.
Позади старика Торн и Дженнингс разглядели  деревянный  стол,  на  котором
валялись кипы бумаг и свитков.
     Дженнингс и Торн вошли внутрь пещеры. Они  стояли  молча,  щурясь  от
неожиданно яркого света. Зал освещался десятками висящих светильников,  на
стенах обозначились тусклые контуры зданий, лестниц,  впаянных,  казалось,
прямо в скалы. Под ногами была простая земля, но в некоторых  местах  явно
проглядывались  фрагменты  булыжной  мостовой,  свидетельствующие,  что  в
древности здесь пролегала улица.
     - Двести драхм, - сказал араб и протянул руку.
     - Вы можете заплатить  ему?  -  спросил  человек  в  шортах  и  пожал
плечами, как бы извиняясь.
     - Вы... - Дженнингс запнулся, потому что старик утвердительно кивнул.
- Вы... Бугенгаген?
     - Да.
     Дженнингс подозрительно взглянул на него.
     - Бугенгаген - это человек, изгонявший дьявола и живший в семнадцатом
веке.
     - Это было девять поколений назад.
     - Но вы...
     - Я последний, - снова перебил старик, - и самый из них неудачливый.
     Он прошел за свой стол и с трудом сел за него. Свет от  лампы  озарил
его лицо: оно было настолько бледным, что казалось прозрачным, сквозь кожу
просвечивали вены.
     - Что это за место? - спросил Торн.
     - Джезриль, город Меггидо, - безучастно ответил тот. - Моя  крепость,
моя тюрьма. Здесь начиналось Христианство.
     - Ваша тюрьма?.. - спросил Торн.
     - С точки зрения географии это и есть сердце  Христианства.  Поэтому,
покуда я нахожусь здесь, ничто не может причинить мне вреда.
     Он замолчал, ожидая, видимо, их реакции. На лицах Торна и  Дженнингса
отразилось крайнее удивление.
     - Вы могли бы заплатить моему гонцу? - спросил старик.
     Торн сунул руку в карман и вынул оттуда несколько банкнот. Араб  взял
деньги и тут же исчез, оставив их втроем. В комнате было холодно  и  сыро.
Торн и Дженнингс, оглядываясь вокруг, дрожали.
     - По этой деревенской площади, -  продолжал  Бугенгаген,  -  когда-то
маршировали  римские  войска,  а  старики,  сидя  на  каменных  скамейках,
судачили о рождении Христа. То, о чем они говорили, было записано здесь, -
указал он рукой на стены, - в этом здании, очень тщательно,  и  собрано  в
книги, которые известны нам под названием Библии.
     Дженнингс  уставился  на  темную  пещеру  позади  них,  и  Бугенгаген
перехватил его взгляд.
     - Здесь находится весь город. Тридцать пять километров  с  севера  на
юг. Большая часть пока проходима. Там, наверху, идут раскопки, и от  этого
случаются обвалы. Когда они сюда докопаются, здесь останутся одни обломки.
Но это так похоже на человека, считающего, что все видимое должно быть  на
поверхности.
     Торн и  Дженнингс  стояли  молча,  пытаясь  понять  все  увиденное  и
услышанное здесь.
     - А тот маленький священник? - спросил Бугенгаген. - Он уже умер?
     Торн повернулся к нему, с ужасом вспомнив о Тассоне.
     - Да, - ответил он.
     - Тогда садитесь, мистер Торн. Нам лучше сразу приступить к делу.
     Торн не шевелился, старик перевел взгляд на Дженнингса.
     - Вы извините нас. Но это должен знать только мистер Торн.
     - В этом деле мы с ним ВМЕСТЕ, - ответил Дженнингс.
     - Боюсь, что нет.
     - Это я привез его сюда.
     - Я уверен, что он благодарен вам за это.
     - Торн...
     - Делай, как он говорит, - отрезал Торн.
     Мышцы на лице Дженнингса напряглись от обиды.
     - И где же, черт побери, мне его ждать?
     - Возьмите одну лампу, - сказал Бугенгаген.
     Дженнингсу пришлось повиноваться. Бросив злобный взгляд на Торна,  он
взял с полки лампу и направился в темноту.
     Последовала неловкая пауза. Старик поднялся из-за стола  и  подождал,
пока стихнут удаляющиеся шаги Дженнингса.
     - Вы доверяете ему? - спросил Бугенгаген.
     - Да.
     - Не доверяйте никому.
     Он повернулся и стал рыться  в  шкафу,  вырубленном  в  скале,  потом
достал оттуда матерчатый сверток.
     - А должен ли я доверять вам? - спросил Торн.
     Старик  вернулся  к  столу  и  развернул  сверток.  Там  лежало  семь
стилетов, холодно блеснувших на свету. Они  были  очень  узкими,  рукоятки
были вырезаны из  слоновой  кости,  каждая  из  них  являла  собой  фигуру
распятого Христа.
     - Доверяйте вот им, - сказал он. - Только они могут спасти вас.
     В пещерах стояла гробовая тишина. Дженнингс, пригнувшись,  пробирался
вперед. Прямо над ним нависал неровный  скалистый  потолок.  Дженнингс  со
страхом вглядывался в пространство, освещенное лампой, которую  он  нес  в
руках. Он видел стены зданий, заключенные в камни,  замурованные  в  скалы
скелеты, казалось, они вот-вот выступят из сточных каменных канав, которые
когда-то окаймляли древнюю улицу. Дженнингс брел дальше, и коридор впереди
начал сужаться...
     Огни в квадратном зале уже померкли, Торн с ужасом  глядел  на  стол.
Семь стилетов были разложены в форме креста.
     - Это надо  сделать  на  священной  земле,  -  шептал  старик.  -  На
церковной земле. А его кровью надо оросить божий алтарь.
     Слова отчетливо слышались в тишине, но старик внимательно наблюдал за
Торном, чтобы убедиться, правильно ли тот его понимает.
     - Каждый нож нужно вонзать по рукоять. До ног Христа на каждой  ручке
ножа... и так, чтобы они составили фигуру креста. - Первый кинжал -  самый
важный. Он отнимает физическую жизнь и образует  центр  креста.  Следующие
ножи отнимают духовную жизнь, и втыкать их надо в таком порядке...
     Он замолчал и опять взглянул на Торна.
     - Вы должны быть безжалостны, - объяснил он. - Это не сын человека.
     Торн попытался заговорить.  Когда  голос  вернулся  к  нему,  он  был
каким-то чужим, грубым и срывался, выдавая состояние Джереми.
     - А вдруг вы ошибаетесь? - спросил он. - А вдруг он не...
     - Ошибки быть не может.
     - Должно быть какое-то доказательство...
     - У него есть родимое пятно. Три шестерки.
     У Торна перехватило дыхание.
     - Нет, - прошептал он.
     - Так сказано в Библии, этим знаком отмечены все апостолы Сатаны.
     - Но у него нет знака.
     - Псалом Двенадцатый, стих шестой.  "Имеющий  разум  число  сосчитает
Презренного Зверя, несущего смерть. Число с  человеком  всегда  совпадает.
Шесть сотен оно, шесть десятков и шесть".
     - Я говорю вам, у него нет этого знака.
     - Знак ДОЛЖЕН быть.
     - Я КУПАЛ его. Я знаю каждый сантиметр его кожи.
     - Его не видно на теле. Вы найдете знак под  волосами.  Ведь  мальчик
родился с пышными волосами, не так ли?
     Торн вспомнил тот момент, когда впервые увидел ребенка.  Он  вспомнил
свое удивление при виде густых и длинных волос.
     - Сбрейте волосы, - посоветовал Бугенгаген. - И вы увидите  под  ними
этот знак.
     Торн закрыл глаза и уронил голову на руки.
     -  С  самого  начала  вы  должны  исключить  малейшее  колебание.  Вы
сомневаетесь в моих словах?
     - Я не знаю, - вздохнув, ответил Торн.
     Старик откинулся назад и посмотрел на него.
     - Неродившийся ребенок был убит, как предсказано. Ваша жена погибла.
     - Это _р_е_б_е_н_о_к_!
     - Вам нужны еще доказательства?
     - Да.
     - Тогда  ждите  их,  -  сказал  Бугенгаген.  -  Но  знайте,  что  вам
необходима вера. Иначе вы не справитесь. Если вы будете  сомневаться,  они
одолеют вас.
     - Они?
     - Вы говорили,  что  в  доме  есть  еще  женщина.  Служанка,  которая
ухаживает за ребенком.
     - Миссис Бэйлок...
     Старик кивнул, будто вспомнив что-то.
     - Ее настоящее имя Баалок. Это регент  дьявола.  Она  костьми  ляжет,
чтобы не дать вам свершить необходимое.
     Они  замолчали.  В  пещере  послышались  шаги.  Из  темноты  медленно
появился Дженнингс, на лице у него было написано крайнее удивление.
     - ...Тысячи скелетов... - прошептал он.
     - Семь тысяч, - уточнил Бугенгаген.
     - Что здесь случилось?
     - Меггидо - место Армагеддона. Конец света.
     Дженнингс шагнул вперед, его до сих пор трясло от увиденного.
     - Вы хотите сказать... Армагеддон уже был?
     - О да, - ответил старик. - И будет еще много раз.
     С этими словами он передал сверток с ножами Торну.
     Торн попытался отказаться, но Бугенгаген буквально всучил ему  пакет.
Глаза их встретились.
     - Я жил очень долго, - сказал Бугенгаген срывающимся голосом. -  И  я
молюсь, чтобы жизнь моя не оказалась напрасной.
     Торн последовал вслед за Дженнингсом  в  темноту,  туда,  откуда  они
пришли. Он лишь раз оглянулся, но  комната  уже  исчезла.  Огней  не  было
видно, и все растаяло в темноте.
     По Иерусалиму они шли молча.  Торн  крепко  сжимал  в  руке  сверток.
Настроение у него было подавленное, он шел, как автомат, не обращая ни  на
что внимания, глядя прямо  перед  собой.  Дженнингс  задал  ему  несколько
вопросов, но Торн  не  ответил.  Они  вошли  в  узкий  переулок,  где  шло
строительство, и фотограф подошел к Торну  вплотную,  пытаясь  перекричать
шум работающих кранов.
     - Послушай! Я только хочу узнать, что сказал старик. У меня ведь тоже
есть на это право, так или нет?
     Но Торн упрямо шел вперед, ускоряя шаг, словно пытался отделаться  от
попутчика.
     - Торн! Я хочу знать, что он сказал!
     Дженнингс кинулся вперед и схватил Торна за рукав.
     - Эй! Я не посторонний наблюдатель! Ведь это Я НАШЕЛ его!
     Торн остановился и взглянул Дженнингсу прямо в глаза.
     - Да. Верно. Это ты нашел ВСЕХ НАС.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Ты уверяешь, что  все  это  правда.  Ты  вбивал  мне  этот  бред  в
голову!..
     - Подожди минутку...
     - Ты наснимал все эти фотографии!
     - Погоди...
     - Ты привез меня сюда!
     - Что с тобой?
     - А я даже не знаю, кто ТЫ на самом деле!
     Торн вырвался из рук Дженнингса, но Дженнингс  снова  привлек  его  к
себе.
     - А теперь подожди минутку и выслушай, что я скажу.
     - Я уже достаточно слушал.
     - Я пытаюсь помочь!
     - Хватит!
     Они смотрели в упор друг на друга. Торна трясло от ярости.
     - Подумать только, что я мог на самом деле поверить в это! ПОВЕРИТЬ!
     - Торн...
     - Этот твой старик всего-навсего очередной факир, торгующий  дешевыми
ножами!
     - О чем ты говоришь?
     Торн взмахнул свертком.
     - Вот здесь НОЖИ! ОРУЖИЕ! Он хочет, чтобы я заколол его! Он  считает,
что я должен убить этого ребенка!
     - Это не ребенок!
     - Это _р_е_б_е_н_о_к_!
     - Ради бога, какое еще доказательство...
     - За кого ты меня принимаешь?
     - Успокойся...
     - Нет! - закричал Торн. - Я не буду этого делать! Я больше в этом  не
участвую! Убить ребенка? За КОГО же вы меня все принимаете?!
     Торн в ярости размахнулся и далеко зашвырнул сверток. Он  ударился  о
стену дома и исчез. Дженнингс замолчал и повернулся, чтобы уйти,  но  Торн
остановил его.
     - Дженнингс...
     - Сэр?
     - Я не хочу больше вас видеть. Я больше в этом не участвую.
     Стиснув зубы, Дженнингс быстро  перешел  улицу,  пытаясь  отыскать  у
стены ножи. Земля была усеяна мусором. В воздухе раздавался рев работающих
кранов и машин. Дженнингс ногами  разбрасывал  мусор  в  надежде  отыскать
маленький сверток. Он заметил его возле грязного ведра и наклонился, чтобы
взять сверток в руки, не обратив внимания  на  стрелу  крана,  двигавшуюся
прямо над его головой. Она словно споткнулась на долю секунды, и от толчка
из огромной оконной рамы вылетело стекло.
     Стекло сработало с точностью гильотины.
     Оно отсекло голову Дженнингса как раз по воротнику и  разлетелось  на
миллион осколков.
     Торн услышал звон, потом  крики,  увидел  людей,  бросившихся  на  ту
улицу, где скрылся Дженнингс. Он пошел за ними и протолкался сквозь толпу.
     На земле лежало  обезглавленное  тело,  кровь  толчками  вытекала  из
горла, как будто сердце  еще  продолжало  работать.  Женщина,  стоящая  на
балконе прямо над ними, истерически хохотала и указывала вниз. В  мусорном
ведре лежала отрубленная голова и смотрела в небо невидящими глазами.
     Пересилив себя, Торн прошел вперед и поднял сверток с ножами, который
лежал около безжизненной руки Дженнингса. Не видя ничего перед  собой,  он
выбрался из переулка и побрел по направлению к гостинице.

                                    12

     Обратный перелет в Лондон занял  восемь  часов.  Торн  сидел  и  тупо
молчал - мозг его отказывался работать. Не было больше ни страха, ни горя,
ни колебаний - только бездумное осознание того, что необходимо совершить.
     В Лондонском аэропорту стюардесса вернула ему пакет с ножами, который
был изъят у него при посадке в целях безопасности. Она заметила,  что  они
очень красивые, и спросила Торна, где  ему  удалось  приобрести  ножи.  Он
пробормотал что-то несвязное, запихнул их в карман пиджака и прошел  мимо.
Было уже за  полночь,  аэропорт  закрывался  -  это  был  последний  рейс,
разрешенный по стандартам допустимой видимости. Город погрузился в  густой
туман,  и  даже  таксисты  отказывались  везти   его   в   Пирфорд.   Торн
почувствовал, что его обволакивает тоскливое одиночество.
     Наконец он сел в такси,  машина,  казалось,  зависла  в  тумане.  Это
почему-то помогало Торну не думать о том, что ждет  его  впереди.  Прошлое
ушло навсегда, а предсказать будущее было невозможно. Был только настоящий
момент, сиюминутность, которая длилась целую вечность.  Машина  въехала  в
Пирфорд. Торн вылез из такси и остановился, в оцепенении глядя на дом, где
еще совсем недавно они так счастливо и безмятежно  жили,  и  Торна  начали
одолевать видения прошлых событий. Он видел в саду  Катерину,  играющую  с
Дэмьеном, смеющуюся Чессу, гостей на веранде.  Внезапно  видения  оставили
Джереми, и  он  почувствовал,  как  колотится  его  собственное  сердце  и
пульсирует в жилах кровь.
     Собрав все свое мужество, Торн двинулся к входной  двери  и  ледяными
руками вставил ключ в замочную скважину. Сзади донесся какой-то звук.  Ему
показалось,  что  кто-то  выскочил  из  Пирфордского   леса.   У   Джереми
перехватило дыхание; войдя в дом, он захлопнул дверь и немного  постоял  в
темноте, прислушиваясь к звукам в доме. Миновав гостиную, Торн добрался до
кухни, открыл дверь в гараж, подошел к "мерседесу" и вставил ключ в  замок
зажигания. Бак  был  заполнен  на  четверть,  этого  бензина  было  вполне
достаточно, чтобы добраться до Лондона. Затем он вернулся назад  в  кухню,
закрыл дверь и прислушался.
     На кухне все было как  прежде,  будто  хозяин  вернулся  домой  после
рабочего дня. На плите в термостате стоял горшочек с кашей  на  утро.  Это
потрясло Торна.
     Подойдя к стойке, Джереми достал сверток и выложил  содержимое  перед
собой. Все семь ножей были на месте. Разглядывая их сверху, Торн увидел  в
отточенных клинках свои глаза -  холодные  и  решительные.  Джереми  снова
завернул ножи и дрожащими руками засунул сверток в карман пальто.
     Он вошел в кладовую и направился вверх по узкой деревянной лестнице.
     Торн дошел до площадки, ведущей на второй этаж, и  вступил  в  темный
коридор. Смятение, овладевшее им перед смертью Дженнингса, опять  проникло
в душу. Он молился о том, чтобы Дэмьена  не  оказалось  в  детской,  чтобы
миссис Бэйлок успела увезти его из этого дома. Но Джереми  уже  слышал  их
дыхание, и его сердце сильно забилось от отчаяния. Храп  женщины  заглушал
легкое дыхание ребенка. Раньше у Торна часто  возникало  ощущение,  что  в
этих комнатах во время сна их жизни как бы  объединялись.  Он  прижался  к
стене и прислушался, затем быстро пошел в свою комнату и зажег свет.
     Постель была разобрана, как будто его ждали. Он подошел к  кровати  и
тяжело опустился на нее. Взгляд его упал на фотографию, стоящую в рамке на
ночном  столике.  Какими  молодыми  и  счастливыми  выглядели  Джереми   и
Катерина. Торн лег и почувствовал, что глаза его полны слез.
     Внизу часы пробили два раза. Торн поднялся, прошел в ванную,  включил
свет и в ужасе отшатнулся. Тумбочка  Катерины  была  перевернута,  вся  ее
косметика была разбросана вокруг, как будто здесь происходила дикая оргия.
Баночки с кремами и пудрой был раздавлены на полу, стены исчерканы  губной
помадой, унитаз забит расческами и бигуди. Вся картина говорила о страшном
гневе, и, хотя Торн ничего не мог понять, он ясно видел, что гнев этот был
направлен против  Катерины.  Устроить  этот  вертеп  мог  только  взрослый
человек: баночки раздавлены страшной  силой,  а  следы  от  губной  помады
слишком высоко. Здесь орудовал сумасшедший. Но сумасшедший,  переполненный
чувством ненависти. Торн оцепенел и взглянул на свое отражение в  разбитом
зеркале.  Черты  лица  заострились  еще  сильнее,  стали  жестче.  Джереми
нагнулся и открыл шкафчик. Он рылся в нем до  тех  пор,  пока  не  отыскал
электрическую бритву. Торн нажал на выключатель, и бритва зажужжала в  его
руке. Когда он ее выключил, ему вдруг опять показалось, что он слышит шум.
Скрип половиц над головой. Торн замер и, затаив дыхание, прислушался. Звук
больше не повторился.
     На верхней губе Торна выступили капельки пота, он смахнул их дрожащей
рукой, потом вышел из ванной и, скрипя  половицами,  направился  в  темный
коридор. Спальня ребенка находилась за комнатой миссис Бэйлок, и,  проходя
мимо ее двери, Торн остановился. Дверь была приоткрыта, и  Джереми  увидел
женщину. Она лежала  на  спине,  одна  рука  свесилась  вниз,  ногти  были
намазаны ярко-красным лаком, лицо миссис Бэйлок  было  снова  размалевано,
как у  шлюхи.  Она  храпела,  и  ее  громадный  живот  то  поднимался,  то
опускался.
     Дрожащими пальцами Торн прикрыл дверь и заставил себя идти  дальше  к
спальне приемного сына. Дэмьен спал, лицо его было спокойным  и  невинным.
Торн отвел глаза, напрягся, глубоко вздохнул  и  двинулся  вперед,  крепко
сжимая бритву в руке;  бритва  зажужжала,  и  звук  разлился  по  комнате.
Ребенок спал. Торн нагнулся, и руки у него задрожали. Он  поднял  жужжащую
бритву, щелчком выдвинул из корпуса приспособление для стрижки и  коснулся
шевелюры ребенка. Прядь волос упала  рядом,  и  Торна  передернуло:  белый
скальп был похож на отвратительный шрам в  гуще  темных  волос.  Он  снова
прижал бритву, и она пробежала  по  голове  еще  раз,  оставляя  за  собой
обнаженную кожу. Волосы мягко падали на подушку. Ребенок застонал во сне и
зашевелился. Задыхаясь от страха и отчаяния, Торн  заработал  бритвой  еще
быстрее; еще несколько прядей упало с головы, веки ребенка затрепетали, он
начал двигать головой, инстинктивно пытаясь увернуться. Дэмьен просыпался.
Торн почувствовал прилив панического страха и начал прижимать его голову к
подушке. Испуганный ребенок попробовал высвободиться, но Торн  прижал  его
еще сильнее и  застонал  от  напряжения,  продолжая  орудовать  бритвой  и
состригая все больше и больше волос. Теперь Дэмьен вертелся и бился у него
в руках, его приглушенный крик становился все отчаянней. Но Торн продолжал
удерживать его. Почти весь череп мальчика  был  обнажен.  Торн  задыхался,
пытаясь  удержать  ребенка,  тельце  которого  дергалось  и  изгибалось  -
мальчику тоже не хватало воздуха. Торн провел бритвой по затылку  Дэмьена.
Вот оно. Родимое пятно. Похоже на бугорок. Бритва врезалась  в  него,  оно
кровоточило, но тем не менее родинка отчетливо  виднелась  на  фоне  белой
кожи. Шестерки!  Три  шестерки,  расположенные  в  форме  листка  клевера,
хвостиками соединялись в центре.
     Торн отшатнулся. Мальчик плакал и задыхался, в ужасе глядя  на  отца.
Его руки ощупывали бритую голову.  Увидев  свои  ладони  в  крови,  Дэмьен
закричал.  Он  бросился  к  отцу  и  разрыдался.  Торн  оцепенел,  заметив
беспомощный  страх  в  его  глазах.  Он   расплакался   сам,   видя,   как
окровавленные ручки ребенка тянутся к нему, моля о помощи.
     - Дэмьен!
     В этот момент дверь позади него распахнулась, и в  комнату  ворвалась
миссис Бэйлок. Ее красные губы были широко  растянуты  в  яростном  крике.
Торн хотел схватить ребенка, но женщина  отпихнула  его,  и  он  рухнул  у
двери. Дэмьен взвизгнул от страха и спрыгнул с кровати. Женщина навалилась
на Торна, а он  пытался  схватить  ее  за  руки,  которыми  она  старалась
вцепиться ему в глаза и горло. Вес женщины был слишком велик для него,  ее
мясистые руки уже нащупали его шею и начали сжиматься на  горле  так,  что
глаза полезли у него из орбит. Торн в исступлении  вывернулся,  но  миссис
Бэйлок успела вцепиться зубами в его руку. Совсем рядом с ними со  столика
упала лампа, Торн дотянулся до нее и изо всех сил ударил миссис Бэйлок  по
голове. Основание лампы раскололось, и женщина  бессильно  упала  на  бок.
Торн ударил ее еще раз. Череп треснул,  и  кровь  потекла  по  напудренным
белым щекам. Торн вскочил на ноги, шатаясь, подошел  к  стене,  у  которой
стоял  ребенок,  с  ужасом  наблюдавший  за  происходящим,  схватил   его,
вытолкнул из комнаты, протащил по коридору к черному ходу и  захлопнул  за
собой дверь. Дэмьен ухватился за дверную ручку, и Торн  с  силой  вывернул
ему руки. Тогда ребенок вцепился  ногтями  ему  в  лицо,  и  они  чуть  не
скатились с лестницы вниз. Пытаясь сохранить равновесие,  мальчик  схватил
электропровод. Торн изо всех сил  пытался  разжать  его  руки,  и  тут  их
ударило током...
     Очнувшись на полу в кладовой, Торн встал на четвереньки и  огляделся.
Ребенок лежал рядом без чувств. Торн попробовал поднять его, но это ему не
удалось. Он зашатался, свалился на бок и вдруг услышал  скрип  открываемой
кухонной двери. Торн с трудом повернул голову.  Перед  ним  стояла  миссис
Бэйлок. С ее головы струилась  кровь.  Она  ухватила  Торна  за  пальто  и
повалила. В отчаянии он  попытался  удержаться  за  ящики  шкафа,  но  они
вывалились, их содержимое рассыпалось по полу. Женщина навалилась на  него
и тянула окровавленные руки к его горлу. Лицо миссис Бэйлок  было  покрыто
розовой кашей  из  пудры  и  крови.  Рот  был  приоткрыт,  она  рычала  от
напряжения.
     Торн  задыхался.  Он   видел   безумные   глаза   миссис   Бэйлок   и
приближающееся страшное лицо; ее губы вот-вот должны  были  коснуться  его
губ. Вокруг валялась кухонная утварь.  Торн  беспомощно  шарил  руками  по
полу. Вдруг он нащупал две вилки, зажал их в руках и с силой вонзил миссис
Бэйлок в виски. Она взвизгнула и отпрянула.  Торн  с  трудом  поднялся  на
ноги. Женщина с воем металась по комнате, тщетно пытаясь  вытащить  вилки,
торчащие у нее из головы.
     Торн кинулся в кладовую, поднял ребенка,  который  еще  не  пришел  в
себя, и рванулся через дверь кухни к гаражу. Дверца машины  была  открыта,
но неожиданно рядом с собой он  услышал  грозное  рычание.  Черная  фигура
мелькнула в воздухе и сбила его с ног ударом в плечо. Торн повалился прямо
в машину. Громадный  пес  яростно  рвал  его  клыками  за  руку,  стараясь
вытащить из машины. Ребенок лежал рядом на сиденье. Свободной  рукой  Торн
изо всех сил ударил собаку в морду. Закапала кровь,  пес  взвыл  от  боли,
выпустил руку. Дверца захлопнулась.
     Торн судорожно искал ключи, а снаружи бесился пес.  -  Он  прыгал  на
капот и  с  огромной  силой  бился  о  ветровое  стекло.  Стекло  тревожно
дребезжало.  Дрожащей  рукой  Торн  нащупал,   наконец,   ключи.   Ребенок
пошевелился и застонал, а пес все продолжал кидаться  на  стекло,  которое
уже дало трещину. Торн глянул вперед и застыл в ужасе.  Он  увидел  миссис
Бэйлок. Она была жива и, собрав остатки сил,  ковыляла  к  машине,  волоча
огромную кувалду. Торн включил зажигание, и в  тот  момент,  когда  машина
тронулась, миссис Бэйлок швырнула кувалду,  пробившую  в  ветровом  стекле
порядочную дыру. Тут же в отверстии показалась собачья голова. Пес  щелкал
зубами, из пасти текла слюна. Торн откинулся на спинку сиденья и сжался, а
собачьи зубы клацали в нескольких дюймах от него. Одной рукой Торн  достал
из кармана пальто стилет и изо всей силы вонзил его в собачью голову между
близко  посаженными  глазами.  Стилет  ушел  по  самую   рукоятку.   Пасть
раскрылась, собака издала рык - скорее львиный, чем собачий,  -  рванулась
назад, сползла с капота и заплясала  на  задних  лапах.  Предсмертный  вой
огласил гараж. Горн переключил заднюю скорость  и  рванул  машину.  Миссис
Бэйлок, шатаясь, стояла у окна и в  ужасе  размазывала  по  лицу  кровавую
кашу.
     - Моя крошка... - всхлипывала она. - Моя крошка...
     Машина тронулась с места, женщина выскочила на дорогу  и  в  отчаянии
пыталась преградить ей путь. Торн  мог  объехать  женщину,  но  не  сделал
этого. Стиснув зубы, он дал полный газ, на мгновение разглядев в свете фар
ее отчаянное лицо. Машина врезалась  в  миссис  Бэйлок,  и  она  подлетела
вверх. Джереми взглянул в зеркальце заднего обзора. Он увидел тело женщины
- безжизненную громадную  массу,  застывшую  на  асфальте,  на  лужайке  в
бледном свете луны лежал пес, дергаясь в предсмертных конвульсиях.
     Торн снова дал полный ход и выехал на дорогу; обогнув  каменный  угол
дома, машина понеслась в сторону  шоссе.  Рядом  лежал  ребенок,  все  еще
находившийся без сознания. Торн  выскочил  на  шоссе,  ведущее  в  Лондон.
Приближался рассвет, туман начал рассеиваться.  Машина  Торна  неслась  по
пустому шоссе, и мотор гудел от нарастающей скорости.
     Мальчик начал приходить в себя, пошевелился и застонал от боли.  Торн
переключил  все  внимание  на  дорогу,  пытаясь  не  думать,  что  ребенок
находится с ним рядом.
     - Это не человеческий ребенок! - шептал он сквозь стиснутые  зубы.  -
Это не человеческий ребенок!
     Машина мчалась вперед, а мальчик, так и не  очнувшийся  окончательно,
продолжал стонать.
     Поворот  на  дорогу  оказался  слишком  крутым,  Торну   не   удалось
справиться с машиной, его занесло, и Дэмьен свалился на  пол.  Теперь  они
направлялись к Церкви Всех Святых. Торн уже видел впереди ее возвышающиеся
шпили, но от резкого торможения мальчик пришел в себя и смотрел на Джереми
испуганными глазами.
     - Не смотри на меня... - прорычал Торн.
     - Я ушибся... - заплакал ребенок.
     - Не смотри на меня!
     Ребенок  послушно  уставился  на  пол.  Шины  заскрипели;   они   уже
подъезжали  к  церкви,  когда  Торн,  взглянув  наверх,   поразился,   как
неожиданно  потемнело  над  ними  небо.  Мрак  сгустился,  казалось,  ночь
возвратилась на землю. Почерневший небосвод стремительно опускался, и  вот
уже его прорезали молнии, вонзившиеся в землю.
     - Папа... - хныкал Дэмьен.
     - Замолчи!
     - Меня тошнит.
     Ребенка начало рвать. Торн громко закричал, чтобы не слышать Дэмьена.
Разразился жуткий ливень, ветер  швырял  уличный  мусор  прямо  в  лобовое
стекло. Торн затормозил у церкви и распахнул дверцу. Вцепившись Дэмьену  в
воротник пижамы, он протащил его через сиденье. Мальчик  начал  кричать  и
пинаться, сильно ударяя Торна ногами в живот,  пока  не  отбросил  его  от
автомобиля. Торн снова кинулся к машине, схватил ребенка за ногу и вытащил
его наружу. Дэмьен вывернулся и бросился  бежать.  Торн  кинулся  за  ним,
ухватил за пижаму и швырнул на асфальт.  В  небе  прогремел  гром,  молния
полоснула совсем рядом с машиной, а Дэмьен завертелся  на  земле,  пытаясь
выползти из рук Торна. Джереми навалился на ребенка, зажал  его  и  крепко
обхватил за грудь. Дэмьен продолжал пинаться и вопить, пока Торн волок его
к церкви.
     На  противоположной  стороне  улицы  распахнулось  окно,  и  какой-то
мужчина громко окликнул  Торна,  но  Джереми  пробирался  сквозь  сплошную
дождевую завесу, ни на кого не обращая внимания. Лицо его было  похоже  на
страшную маску. Ветер бил  Торна  в  лицо,  валил  с  ног,  и  он  еле-еле
продирался вперед. Ребенок извивался в его руках, вцепился зубами  в  шею,
Торн кричал от  боли,  но  продолжал  идти.  Сквозь  гром  послышался  вой
полицейской сирены, а высунувшийся мужчина отчаянно  кричал  Торну,  чтобы
тот отпустил ребенка. Но Джереми ничего не слышал, он приближался к порогу
церкви. Ветер взревел, и Дэмьен вцепился руками Торну в лицо.  Один  палец
попал в глаз, Джереми упал на колени и почти  вслепую  потащил  ребенка  к
высоким ступенькам. Молния рванулась вниз и ударила совсем рядом, но  Торн
был уже на пороге и собирал последние силы, втаскивая ребенка по ступеням.
     Дэмьен продолжал остервенело царапать ногтями лицо и  молотить  Торна
ногами в живот. Нечеловеческим усилием удалось Джереми  повалить  ребенка,
он сунул руку в карман и стал искать ножи.  Дэмьен  дико  заорал  и  выбил
пакет у него из рук. Стилеты рассыпались по ступенькам. Торн схватил  один
из них, пытаясь другой рукой удержать Дэмьена. Еще раз взвыла  полицейская
сирена и замолчала. Торн взмахнул стилетом.
     -  Стой!  -  С  улицы  донесся  голос,  и  из  дождя  вынырнули  двое
полицейских. Один из них на ходу  вытаскивал  револьвер  из  кобуры.  Торн
глянул на них, потом на  ребенка,  и,  закричав  от  ярости,  стремительно
опустил вниз руку  со  стилетом.  Вскрик  ребенка  и  пистолетный  выстрел
раздались одновременно.
     Наступила тишина -  полицейские  словно  окаменели.  Торн  застыл  на
ступеньках, тело ребенка  распростерлось  перед  ним.  Потом  распахнулись
двери церкви и оттуда вышел священник, глядя сквозь  завесу  дождя.  Он  в
ужасе уставился на страшную неподвижную картину.

                                    13

     Сообщение о трагедии разнеслось по всему  Лондону.  Рассказ  принимал
причудливые формы, подробности противоречили одна другой, и  сорок  восемь
часов репортеры осаждали приемную в городской больнице, пытаясь  разузнать
у врачей, что же все-таки произошло. На следующее утро в одной  из  комнат
собрались врачи, и, прежде  чем  они  сделали  заявление,  телекамеры  уже
назойливо  жужжали.  Специальный  хирург   Грут   Шуур,   прилетевший   из
южноафриканской больницы, выступил с заключительным сообщением.
     - Я хочу объяснить, что смерть  наступила  в  восемь  часов  тридцать
минут утра. Мы  сделали  все,  чтобы  спасти  его  жизнь,  но  ранение  не
оставляло надежды на выздоровление.
     Горестные вздохи пронеслись по толпе  репортеров,  и  врач  дождался,
пока они стихнут.
     - Больше сообщений не будет. Служба пройдет  в  Церкви  Всех  Святых.
Затем тело будет перевезено в Соединенные Штаты для захоронения.

     ...В Нью-Йорке на катафалке, за которым выстроилась  длинная  очередь
лимузинов, стояли рядом два гроба. Впереди на мотоцикле ехал  полицейский.
Когда похоронная процессия добралась до кладбища, там уже собралось  много
народу. Охрана из отдела безопасности сдерживала любопытных, а официальная
группа подошла к свежевырытым могилам.  Священник  в  длинной  белой  рясе
стоял у колонны с американским флагом. Зазвучала музыка, и гробы поставили
перед священником. Рабочий проверял механизмы,  с  помощью  которых  гробы
должны были опустить в могилы.
     - Мы скорбим сегодня, - нараспев начал священник,  -  о  безвременной
кончине двоих из нас. В путешествие навстречу вечности они взяли с собой и
частицу наших душ. Давайте же скорбеть не о них, нашедших свой покой, а  о
нас самих. Какой бы короткой ни была их жизнь, эта жизнь закончена,  и  мы
должны быть им благодарны за то короткое время, которое  они  разделили  с
нами.
     Мы говорим сегодня "прощай" сыну  большого  человека...  который  был
рожден в богатстве  и  благополучии...  имевшему  все  земные  радости,  о
которых только может мечтать человек. Но на  его  примере  мы  видим,  что
одних земных благ недостаточно...
     Снаружи   у   ворот   кладбища   толпились   репортеры   и    щелкали
фотоаппаратами.  Небольшая  группа  людей  стояла  поодаль   и   обсуждала
происшедшие события.
     - Как все это дико, а?
     - Ничего дикого. В первый раз, что ли, людей убивают на улице?
     - А как тот парень, который видел их  на  лестнице?  Тот  самый,  что
вызвал полицию?
     - Он был пьян. У него брали  кровь  на  анализ  и  выяснили,  что  он
изрядно принял.
     - Не знаю, - отозвался третий. - Странно как-то. Что они могли делать
у церкви в такой час?
     - У посла умерла жена; возможно, они приходили молиться.
     - Какой идиот будет совершать преступление на ступенях церкви?
     - Да полно таких. Поверь мне.
     - Не понимаю,  -  вмешался  третий.  -  Похоже,  что  от  нас  многое
скрывают.
     - Это не в первый раз.
     - И не в последний.
     Два гроба медленно опускались в могилы, и священник  простер  к  небу
руки. Среди скорбящих выделялась стоящая в стороне пара. Она была окружена
телохранителями и переодетыми  полицейскими,  которые  тайком  осматривали
толпу. Статный мужчина имел величественный вид, рядом с ним стояла женщина
в черном и держала за руку четырехлетнего мальчика. Его вторая  рука  была
забинтована и висела у груди.
     - Провожая Джереми и Катерину Торн в мир вечного покоя,  -  продолжал
священник, - мы обращаем свой дозор к их ребенку  Дэмьену,  последнему  из
живых в этой великой семье. Ребенок сейчас переходит в другую семью. Пусть
он процветает в любви, которую получит от своих новых родителей, пусть  он
примет наследство отца и станет вождем всего человечества.
     Дэмьен стоял рядом и наблюдал, как опускаются гробы.  Он  вцепился  в
руку женщины.
     - И наконец, пусть тебе, Дэмьен Торн, - выразительно простирая к небу
руки, говорил священник, - Бог  дарует  свое  благословение  и  милость...
Пусть дарует Христос тебе свою вечную любовь.
     Из глубин безоблачного неба  послышался  отдаленный  рокот  грома,  и
толпа начала  понемногу  расходиться.  Новые  родители  Дэмьена  терпеливо
ждали, пока все разойдутся, потом подошли к могилам, и  ребенок  склонился
над ними, шепча молитву. Люди оглянулись и застыли на месте. Многие из них
разрыдались.  Наконец  ребенок  поднялся  и  медленно  отошел  со   своими
приемными родителями от могил. Телохранители окружили их со всех сторон  и
проводили до президентского лимузина.
     Четверо полицейских  на  мотоциклах  сопровождали  автомобиль  сквозь
толпу репортеров,  снимавших  ребенка.  Дэмьен  сидел  на  заднем  сиденье
лимузина и пристально глядел на  них  сквозь  заднее  стекло.  Однако  все
фотографии оказались испорченными. На них явно выделялось  пятно,  видимо,
эмульсионный брак на пленке. Пятно своими размытыми  контурами  напоминало
дымку.
     Эта дымка неумолимо зависала над президентским лимузином.

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј