Лекси F
   Рассказы

   ... он же - Автор - неужто не слыхали? Жанр фантасмагории (это  когда
фисгармония, гармония, гормоны, гром и молния в  одной  новелле).  Много
женщин - почти столько же, сколько и в жизни. Иллюзия,  Джулия  и  Эмили
милы, Вика более известна под именем Настя (она же для краткости Дженни-
фер), "Алису укусил скунс", а Лайза оказа... - впрочем, неважно кем, она
объявится под другим именем, в другом образе, не то раньше, не то позже,
в другом рассказе, естественно, другого автора, но тоже здесь. Мужчина -
он один (в широком смысле) не скажу, что это Автор, но
   Адам, а может, они и разные, но это детали) - мужчина изобретателен и
открывателен "... Я изобрел песочно-солнечные часы  ...  тень  от  струи
песка падает на циферблат, только надо все время переворачивать  ...",  
"... В тот день, когда я открыл Закон Сохранения Моркови, я гулял по лу-
гам ...", созерцателен и рефлексивен "... я гулял по лугам, ощущая  вос-
торг соприкосновения со своей сущностью...", и рефлекторно тянется к че-
му-то теплому. Впрочем, это известный путь из Томска в Сюзанск,  а  если
отвлечься от конкретных имен - из Онска в Ейск, но не в обход, а  напря-
мую - через Билебердинск, Собачинск-на-Сене и  Буэно-на-Сайре.  Занятные
обстоятельства, и на обочине растет черте-что , но что такое вариации на
тему Клары и Карла для кораллов и кларнета ("...какое тональное и  темб-
ровое богатство!..") в сравнении с загадкой, почему  эти  реальности  (я
настаиваю - реальности!) не рассыпаются буквенным набором?!
   При этом часто случаются истории с трагическим ... нет, не концом,  а
исходом (почувствуйте разницу!), потому что, собственно, конца-то  ника-
кого и нет, а есть исход куда-то или падение в  пустоту,  запнувшись  за
точку в последнем предложении...

   СОДЕРЖАНИЕ:

" ...произведение категории "роман" на русском языке для читателя 
(точнее читательницы) среднего школьного возраста (на мой взгляд), 
читаемое (зачем-то) и более старшими людьми с выраженным энтузиазмом 
..." (Автор) 
"Капитанская дочка" 
GONE 
БЕССОННИЦА 
ВОЛЧЬЯ КНИГА 
ДЕНЬ РАВНОВЕСИЯ 
ЗАЙЧИК 
ЗАКОН ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫХ ЧИСЕЛ 
ИДЕН 
КОЕ-ЧТО О ВЛИЯНИИ ЛУННОГО СВЕТА НА РОСТ СТОЛБОВ 
КОШКИ-МЫШКИ 
ЛАБИРИНТ 
ЛАЙЗА 
МЕМУАРЫ 
Магента 
НОВЕЛЛА 
НОВОЛУНИЕ 
ПИСЬМА ИЗ ТУРЦИИ 
ПРЕСТУПЛЕНИЯ 
ПРОШЛАЯ ЖИЗНЬ 
РАДИО КЛАРИОН 
Рассказ для служебного пользования 
СТРАШНЫЕ СКАЗКИ 
ТРИПТИХ 
ШАФФЛ 
ШВАРЦВАЛЬДЕ 
ЭКЗОРЦИСТ 

   П Р Е С Т У П Л Е Н И Я
   *
   "Посредственные книги от великих
   отличает чувство превосходства
   читателя над автором"
   (П.В., А.Г.)
   *

   ПРЕСТУПЛЕНИЕ
   Убийство было совершено ночью. Оно было совершено в  полночь.  Убийца
влез по телеграфному проводу в слуховое окно чердачного подвала и подка-
раулил невинно зазевавшуюся жертву с изрядной жестокостью и кровавым са-
дизмом. Одиннадцать металлических ножей для картофеля он вонзил в испещ-
ренную револьверными пулями спину, подключил телеграфный ток к захвачен-
ному с собой электрическому стулу, растворил труп в лимонной кислоте,  а
оставшееся жестоко избил ногами, обутыми в сапоги с подметками из нержа-
веющего циркония. Преступник скрылся. Весь вопрос состоял в том, было ли
совершено убийство, и если да, то с какой целью оно было совершено.  Все
же о содержании состава преступления ничего совсем не было  установлено.
Следователь Херардо - немолодой, но уже с покрасневшими от  времени  ба-
кенбардами и приземистым носом - намерен был не решать дело в  одиночку,
а воспользоваться поддержкой служебного подчиненного инспектора  Мастур-
баки. На темной железнодорожной станции с подъехавшим поездом  инспектор
дедуктивно размышлял о значении для  хода  следствия  дела  задвижечного
шпингалета щеколды, повернутой на шесть оборотов изнутри, в то время как
снаружи была обнаружена осыпавшаяся с известки побелка со следами  отпе-
чатков пальцев, и в этот момент на него упали башенные часы (со стрелка-
ми на пол -второго), ударившись о тяжелую массу которых инспектор угодил
в хитроумную таким образом западню ловушки и был убит насмерть. Его тело
нашли раздавленным маневровым локомотивом, а голова закатилась  в  шахту
лифта, где и сгорела при неожиданно случайном пожаре от недолгого  замы-
кания. Следователь Херардо - немолодой, но  с  уже  поседевшей  строчкой
бровей над моргающими зрачками глаз - намерен был решать дело не в  оди-
ночку, а привлечь содействие объединенных всесторонне-массовых сил Феде-
рального Штаба, в котором и работал сам. Следствие затягивалось. Вот так
бывает: следствие зашло в тупик; хотя на трех федеральных автомобилях  с
сыщиками и был расслежен преступник, преступно коротавший дни  в  ограб-
ленном им же коттедже. "Сдавайтесь! Вы окружены!" - произнес  Херардо  в
федеральный рупор, и началась перестрелка. В переулок влетел  автомобиль
с двухтональной сиреной, эхо его звуков красиво отскакивало от зданий  и
распылялось в жилых кварталах. Наступила весна. Был ранен сержант Пуэбло
в коленную ложечку, а остальные убиты. Следователь Херардо -  немолодой,
но с уже обветрившимися зубами и многослойной  задумчивостью  на  лбу  -
спрашивал юную повернувшуюся к нему спиной женщину: "Что вам известно  о
сути дела?" - которая развешивала белье на веревочную тесемку и отвечала
"Не знаю, вот только одна деталь... то ли собака, то ли  крыса  мяукнула
за углом - и все стихло". В бельевом ящике под ее ногами лежал труп сер-
жанта Пуэбло, простреленный в грудную лопатку.
   Следователь был близок. Он был близок к разгадке и  последующей  раз-
вязке. Если преступник действовал так, как он должен был действовать, то
он должен был клюнуть. Действительно. Преступник клюнуть был должен. За-
подозрить можно было любого. Любой мог бы клюнуть, но если он  не  прес-
тупник, его не стоило бы заподазривать. Жена следователя, синеокая Пара-
белла, была недурна собой. Следователь поворачивался к стене своим немо-
лодым телом и размышлял, потому что его тоже могли убить. Но,  поскольку
он был немолод, его не стали убивать, ведь в субъекте его образа было  и
так достаточно недостатков.
   Наконец страдая подагрой и хрустя складками своего лица, Херардо доп-
рашивал преступника, который клюнул и появился с повинной, врасплох зах-
ваченный при вооруженном сопротивлении  собственной  поимке  работниками
Федерального Штаба еще до того, как все они были убиты. "Задфинуфф шпин-
галет на три оборота и кашлянуфф за углом", - сказал негодяй - "Я никоф-
фо не убифал!" Но Херардо завернул его запястье в замочную  уклюжину,  и
расследование выбежало на финишную прямую, причем убийство было признано
недействительным.
   Всех виновно замешанных привлекли  к  криминально-процессуальной  от-
ветственности. Поголовное большинство действующих лиц данной фабулы  по-
лучило смерть без права реинкарнации, кроме Херардо, который по  немоло-
дости как-то выкрутился. Перечитав написанное, я принялся было  созидать
рассказ "НАКАЗАНИЕ", но тут мне стало так тоскливо, так тоскливо...

   ИСТОРИЯ
   Теплым июльским вечером Пиперазин вышел из дому, имея при себе  соба-
ку, 15 то ли рублей, то ли денег и заграничный паспорт. На нем были  лю-
бимые пижамные штаны и майка.
   Он двинулся к центру, наслаждаясь сответствием настроения погоды сво-
ему имеющемуся сегодня состоянию души, однако дойдя до Елисеевского  об-
наружил, что таковой уже закрыт. Пиперазин подошел тогда к заднему выхо-
ду в поисках рабочих людей из магазина и не замедлил обнаружить двоих из
них. Мне нужно две бутылки шампанского, сказал он - вот вам 15. Э,  воз-
разил рабочий, да за 15 такое уже давно не делаем; здесь 20 по  прейску-
ранту!.. Да, но вы же видите, что я босой, нашелся Пиперазин! И то  вер-
но, вздохнули рабочие. Давай свои 15. Спустя минуту они  вышли,  имея  в
руках шампанское, и тут спохватились: но ведь ты же с  собакой,  сказали
они! Да, но ведь это же дворняжка, парировал Пиперазин; с этими  словами
он взял шампанское, и история на том завершилась, оказавшись таким обра-
зом вовсе изрядно короткой.

   ШЕСТЬ УТРА
   Великий ученый Рудольф Родриго Гонзалес и его друг писатель  Тургенев
сошли с троллейбуса,  и  приветствующие  почтительно  зааплодировали  от
одобрения; "Прилипла, что ли??" - спросил Родриго Тургенев  и  попытался
отодрать швейную машинку от резинового пола ступеньки  -  "А  ну,  нако-
нец-то!" - и упал на руки визжащей от боли аудитории. Гонзалес был умным
человеком, поэтому лег на лавровые венки и уснул. Когда все  более-менее
рассосалось (ни людей, ни троллейбуса, ни швейной машины), Тургенев  со-
чинил, как на станции "Сортировочная" пропали ключи от комнаты, где всех
обыскивали на предмет, а то и на несколько, причем некая женщина  угово-
рила господа Бога серьезно насолить своему более  удачливому  соседу,  и
тот насолил, но не одному соседу, а всем; кстати, ключи нашлись. Кстати,
причем здесь комната, возмутился Гонзалес; и вообще, все твои произведе-
ния... его внимание пересек радиоприемник, напевавший следующее: "От ух-
мылки станет всем хмелей, перестанет какать  самый  злостный  кактус..."
дальше не помню, помню рифму - Водолей, а в конце - "АргУменты и  факты"
(в слове гУ "г" произносится по-украински, что невидимый  исполнитель  и
хотел сделать, но не успел, потому что скобки раскрылись, и оттуда вышел
Тургенев, весьма опечаленный собой.
   - Опоздали, - сказал он, - в этом городе у же сорок минут восьмого!

   ДЕТСКАЯ СКАЗКА
   Гек и Кег жили на одном этаже, но окна их квартир выходили  в  разные
стороны. Когда за окном у Гека была зима, у Кега за окном было  лето,  а
когда у Гека наступала весна, у Кега случалась осень,  и  так  далее.  С
двух остальных сторон дома вообще не было окон.
   Подъезд также выходил на обе стороны, и это было весьма удобно: когда
кому-нибудь из жильцов хотелось выбить ковер или поиграть в  снежки,  он
одевался потеплее и выходил через зимнюю сторону, а если нужно было схо-
дить на пляж или нарвать букетик ромашек, выходили  туда,  где  со  всех
сторон было лето. Только весной и осенью погода  была  похожей,  но  это
обычно тянулось недолго. Главное, походив по городу и  сделав  все  свои
дела, нужно было вернуться через тот же подъезд,  из  которого  вышел  -
иначе зима и лето менялись местами.
   Однажды в февравгусте Гек и Кег одновременно вышли из дома: Кег -  на
летнюю сторону, Гек - на зимнюю; один пошел налево, другой  направо.  Но
встретиться им не удалось ни по дороге, ни в подъезде, куда каждый зашел
с другой стороны, обойдя дом - хотя они ждали друг друга  минут  десять;
за это время Кег от скуки нарисовал на стене мелом козлиную морду, а Гек
отколупал носком ботинка пару кафельных плиток с пола. Устав ждать,  оба
снова вышли: Гек - на летнюю, Кег - на зимнюю стороны,  и,  обойдя  дом,
Гек обнаружил в подъезде козлиную морду, а Кег споткнулся на выбитом ка-
феле, но друг друга они опять не нашли и на этот раз даже ждать не  ста-
ли, потому что Гек вспотел, а Кег замерз, да и вообще все надоело  ужас-
но. Придя домой, они созвонились по телефону и с тех пор  решили  больше
не проводить всяких таких дурацких экспериментов. Вот так и живут...

   РАСПАШКА
   Костлявый пограничник,  волоча  грабли  по  пляжу,  распахивал  госу-
дарственную границу. Когда граница была распахнута, повылезла различней-
шая мерзость изо всех углов, что аж не продыхнуть - а солнце село уже за
бугор - и истоптала всю распашку, так что граница оказалась обратно  за-
пахнутой и запахла. Наутро собачьи наряды повыловили всю мерзость, и  на
пляж были пущены местные отдыхающие. Отдышавшись, те ушли на свои места,
не нарушая границу (это какой же кайф нарушать  до  двадцати  трех  ноль
ноль?). Из-за горизонта вышел костлявый пограничник и, волоча грабли  по
пляжу, вернулся за горизонт. Как только  стемнело,  полезли  нарушители.
Они нарушили на распашку все, что только могло рухнуть, и под  обломками
вскоре не видно осталось ни капли, кроме таблички "Глубокоуважаемые сог-
раждане! Во избежание расстрела настоятельно не рекомендуем заплывать за
буй!", так что наутро пограничник не смог пахать, отдыхающие стали  неу-
местны, а собачьи наряды, пробираясь в руинах, устали, остановились  пе-
редохнуть и передохли на редкость быстро. Однако известно, что если гра-
ницу не распахивать, то никакая мерзость не сможет в нее пройти,  что  и
случилось. Граница перестала существовать. Вот ужас-то!

   ХОЛМ
   Однажды мне довелось бывать в X*-ских провинциях. Я выбрал дом на той
стороне холма, которая упиралась в лесные  болота  и  каменистые  склоны
Y**-ских нагорий. Солнце садилось прямо в зеленое месиво камней и редко-
го можжевельника на скалах; это было тем, что я искал.
   Я покрасил стены и потолок в черный цвет, а пол уложил коврами,  при-
везенными из Индии в 1***-м году. Здесь я должен был закончить рассказ о
Й****-ских событиях.
   Однажды вечером, когда в чавкающей тишине и комарином стоне  разноси-
лись дикие волчьи симфонии (в этих местах луна восходит еще до  заката),
я услышал непривычный звук за дверями.  Распахнутая  дверь  выходила  на
крыльцо - но за ним были болота, и дом приходилось обходить вокруг; поэ-
тому я не видел источника. На столе горела свеча (я  закрывал  все  окна
даже днем), дорожка солнечного света касалась  моих  ног,  но  от  этого
светлее не было; по стенам были развешаны картины в багровых тонах -  их
рисовал художник специально для моего дома, и звук нарушал  мое  мрачное
уединение. Это походило на шаги, только по  мокрому  хрустящему  гравию,
как бы по воде; болото звучит совершенно иначе, я привык к  нему,  и  по
нему пройти невозможно. Я отложил перо и выскочил за дверь, сжимая в ру-
ках двустволку нарезной работы фирмы Z***** и кинжал,  изготовленный  из
бельгийской стали. На мне были охотничьи сапоги из австралийской кожи  и
короткая меховая куртка; в довершение всего черный колпак с мелкими  зе-
леными звездочками по краям. За дверью ничего не было,  кроме  привычной
картины; я обежал вокруг и оказался на вытоптанной  колее  дороги  сзади
дома - сюда не доходил старый забор за поломанными  кустами,  и  дорогой
давно никто не пользовался, потому что оползень снес  ее  участок  внизу
холма в мертвую топь; она мне досталась, как случайное  наследство.  Те-
перь дорога проходила в полутора милях отсюда, по другой стороне холма.
   Мне пришлось взбираться по камням, соскальзывая в грязь и срывая коч-
ки мха с черных выступающих глыб; я почти устал, но, несмотря  на  поло-
гость склона и его незаметную шероховатость, никак не мог увидеть другую
сторону...
   ...Наконец я поднял глаза в очередной раз, и перед взором моим  расс-
тупились низкие кусты и туманная кочковатая равнина за ними; прямо пере-
до мной, перед моими глазами, в каком-нибудь ярде или полутора  (повест-
вование наконец-то обрывается, и продолжения не предвидится совершенно!)
   *

   F.Author/L.Doctor

   КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА
   *
   !Это я спозаранку лежу и скучаю,
   Это я простираю печали крыла,
   И ни чая, ни сахара не привечаю -
   Это Я! Это Мы! ...Э, была - не была,
   Почему я сегодня не чаю истомы ?
   Кто ответит на зовы свирелей в ночи ?..
   (Я прочел "Жизнь свиньи" до тридцатого тома,
   И купил у сосода вчера кирпичи...)
   Как же так, я опять устаю колобродить -
   Топь и выпь, лед и камень, кишмиш и гашиш ;
   Сколько сучьего тленья в безродной природе !
   Сколько нечести всякой в болотной тиши...
   ...Я - козел. Я устал перечитывать книги,
   Сдул пылинку с манжета опухшей души,
   Снял пиджак и решительно вышел из лиги -
   Вашу лигу, подонки, куплю за гроши !
   Отродясь не читаю библейские вирши,
   Испокон не приемлю овсяной лапши,
   Не играю на флейте, валторне и бирже,
   И, опять же не ем натощак анаши -
   Я таков! Но пора начинать эту ренгу.
   Мой пароль - мельхиор, чечевичный обстрел !
   Эта броская россыпь певучего слэнга,
   Это грешное тело на судном костре!
   ...Дней пятнадцать назад я прибыл из Урюгвы.
   Геликоптер трясло на восточных ветрах ;
   Косяки пресноводной коралловой брюквы
   В натюрморт занесла капитана сестра.
   (Эта самая девка за час до заката
   Говорила, держа за щекой абрикос:
   "Как люблю я по клавишам двигать легато
   И пускать эшелоны весной под откос!"
   Говорила еще, что не любит бананы,
   Что не верит тюленям, китам и слонам...)
   Но как раз в это время жена капитана,
   Обещав уплотить Дону Пэдро сполна,
   Умерла. Я грущу и рыдаю натяжно,
   Но лицо капитана в презрении зло;
   Он берет со скамьи чемодан саквояжный
   И тресет бородой, притворяясь козлом...
   А ужо между тем капитанская дочка
   В незастегнутом лифчике вышла в салон;
   Посыпая сиденья свинцовой примочкой,
   Источала флюиды за званным столом...
   - Мы заждались - твержу напредвзято-лукаво;
   Геликоптер летит, напрягая винты;
   Я насыпал гвоздей капитану в какао
   И назвал капитанскую дочку на "Ты":
   - Эй, ты, где, твою ять, выходи по-здорову,
   Иль, етить тебя на хрен, не выйдешь, да, мать?..
   Тут сестра капитана с веслом поллитровым
   Попыталась в обнимку чуток подремать,
   Но не вышло оно. А в салоне тем делом
   Капитанова теща чинила утюг.
   Я в розетку задвинул весло оголтело,
   Чтобы стало понятно, что я не шутю!
   Гликоптер, однако, кренится изрядно;
   Капитан с вермишелью в седой бороде,
   В сапогах, парике, треуголке нарядной
   Попытался в игольное ушко продеть
   Буксировочный трос геликоптера "Вера" -
   Но соленые брызги британских морей
   Прошлой ночью его пропитали сверх меры,
   И известный фарцовщик и старый еврей
   Не хотел присшествия данного факта,
   Так что трос околел в капитанских руках.
   У фарцовщика с детства была катаракта,
   Но еще не случалося рака пока...
   Капитанская дочка, угрюмо горюя,
   На железном тромбоне трубила пассаж.
   Я подумал: "А что, если вновь повторю я
   Эту фразу?". Но начал сначала массаж,
   Потому что массаж - это как бы разминка;
   Замечаю вдали неопознанный торс
   Цвета севшего в полночь на смокву фламинго,
   Подхожу, напевая мотивчик из "Doors",
   И массирую. Жир прилипает к ладоням;
   Ничего не пойму...Но держусь как ни в чем
   Не бывало - мой трезвый рассудок бездонен,
   И безбрежен вдобавок к тому же еще...
   Фамильярно массирую липкую спину,
   Озираясь окрест - не случись ли кого...
   Капитанская дочка такую картину
   Застает, и находит ее роковой.
   Геликоптер буксует в разреженом смраде;
   Чья спина - не пойму... Продолжаю массаж.
   В циклотронах, визжа, разлагается радий,
   Обвисает на пузе витой патронтаж,
   Голосит петухом капитанова теща;
   Все! Бросаю массировать. Челюсти сжав,
   Наблюдаю на траверсе хвойную рощу,
   И усталость в руках (результат массажа).
   Капитана прошу развернуть вертопланец,
   К капитановой дочери в фас захожу
   И вопрос задаю : "А сушительный танец?.."
   (Капитану приказ : "Атакуем баржу !!")
   Геликоптер уже поворачивал юзом,
   Подрезая пропеллером кромку волны...
   Буксировочный траулер "Член профсоюза"
   И баржа до упора народом полны.
   "Пулеметом мочи !" - я командую дочке;
   Лично сзади турели весомо встаю,
   Капитанову тещу послав на три точки,
   Отмечаю - баржа, попадая в струю
   Буксировщика, точно белеет в прицеле...
   От волнения нервно вперед подаюсь -
   Капитана дочурка совсем еле-еле
   Нажимает ладонью на бронзовый плюс (!?)
   Говорю : "Выпускайте немедля ракеты",
   Сам легонько толкаю коленкой ее;
   Ощущаю сильнее волненье при этом.
   Отливает багрянцем ракет острие...
   От азарта румянятся дочкины щеки,
   Чуть качнувшись назад, нажимает на плюс...
   В сей момент, не взирая на тещи упреки,
   Я на дочку, как будто случайно, валюсь...
   ...Через час на мерцающей глади залива
   Расплывается розовым пенистый круг.
   Я обед доедаю стремглав торопливо,
   Вспоминая друзей и, конечно, подруг...
   В этот день потопили мы 8 фрегатов,
   Скутеров, миноносцев и крупных буев.
   Капитан, обмотавшись пеньковым шпагатом
   Заявил : "На рассвете еще раскуем!"
   "Я люблю" - я ответил - "бенгальские сливы,
   Уважаю героев, пронзенных насквозь;
   Капитан, а скажите без фальши, могли Вы
   Голой задницей сесть на заржавленный гвоздь?"
   "Не могу и не мог" - отвечает понуро,
   Одевает кашне и тигроновый плед...
   Капитан отродясь не любил физкультуры,
   И по трезву ни в жизнь не ходил на балет.
   ...Я лежу на спине уж десятые сутки,
   Разгоняя поленом ленивые мысли.
   Капитанская дочка играет на дудке.
   Приводные винты заржавело обвисли,
   Отвалились шасси, и солярка сочится;
   Порастраскались стекла, а также посуда...
   Я не лысый , а значит желаю мочиться,
   И пускай эпидемией бродит простуда,
   И пускай простудилась занудная теща -
   Умирает она в погребальном отсеке;
   Геликоптер садится на главную площадь
   Для того, чтоб купить про запас чебуреки.
   Диво дивное стелется вкруг геликоптера,
   Недовольно урчит пулемета консоль,
   Капитана сестра декламирует Коптева,
   Разбирает затвор и шинкует фасоль...
   Чебуреки !! Они ! ...удивительно плоски,
   Черезмерно жирны и прожарены слмшком...
   Их сестра капитана изрежет в полоски
   И снесет на обед геликоптерным мышкам,
   Их сынишкам, дочуркам.., а мятные пышки
   До отрыжки и язвенной рези в желудке
   Съест сама. Как мартышки, сосущие льдышки -
   И умрет до рассвета у штурманской будки.
   Мы втроем: капитан и евоная дочерь
   (Третий - я) - мы рыдаем, и нет нам возврата
   (И разврата - увы - нету нам между прочим).
   Достаю изумруд в 104 карата.
   - Ты не плачь, дорогая, дарю тебе камень,
   А ,Тебе, капитан, подарю леопарда,
   - Как вернемся - ласкаю дочурку руками...
   Хоть солярки осталась неполная кварта,
   Бороздит геликоптер воздушные выси.
   Поржавелым пропеллером мнем тропосферу,
   Каждый день убегает отсюда по крысе,
   Но недавно помали в каюте химеру:
   Нечто среднее между гориллой и тигром.
   Порубили в капусту. Отправили за борт.
   (Я тогда написал еще сильный эпиграм:
   "Что бюстгалтер - лишь образно сдвоенный капор!")
   Между тем пролетаем над целью немелкой
   На немаленькой скорости с режущим визгом.
   Я швыряюсь по цели песком и побелкой,
   Только мимо - цель ближе и яростней брызги
   От побелки. Давлю на гашетки у пульта.
   Вылетает ракета, но мимо и косо;
   Капитан за рулем в состояньи инсульта,
   И не знаю, кому принимать опоросы...
   Нажимаю еще. Мы готовы к тарану.
   С ужасающим скрежетом близимся к цели.
   Капитан, проглотив колесо дрюперана,
   Молит бога, чтоб мы (хоть не все) уцелели.
   С двух бортов по ракете ушло между делом -
   Не летят, сразу падают, и, не взрываясь,
   Утопают...Тут в рубку чего-то влетело ;
   Чье-то тело !? Гастелло ! О, боже ! Я каюсь...
   Где же цель ? Не видать, ну и фиг с ней, пожалуй...
   Не пойму только, кто это кружится в рубке?..
   Я ему предложил ананас залежалый;
   Он его запихнул в синеватые губки,
   Проглотил и срыгнул бледно-розовым гноем,
   Подмигнул, прослезился, бретельку поправил,
   Сморщил хобот и хрипло проблеял: "Одно им...",
   Опасаясь отсутствия гнили в отраве.
   После скудной беседы за чашечкой кофе
   (Он молчал, я в ответ декламировал ренги),
   Зафиксировав взгляд на трехведерном штофе,
   Он представился : "Пэдро Диего де Энгельс".
   Помолчал, поцарапал монеткою стекла,
   И сказал: "Ну, пора мне..." - с тем вылетев в небо.
   Зеленела на грядках горчичная свекла.
   Я лежал на диване и требовал хлеба.
   ...Между тем по доподлинным данным разведки
   В пол-четвертого ночи в квадрате сто сорок
   Появиться должны были вдруг три креветки,
   Но меня отвлекла непонятная ссора:
   Капитанская дочка, рыдая угрюмо,
   Капитана трясла за распахнутый китель;
   Капитан в тот момент поднимался из трюма,
   И кричал : "Ай-ай-ай, помогите, спасите !"
   Но у дочки железная хватка удава -
   Вся в слезах, расстегнув непредвзято бюстгальтер,
   Капитана хлестнула им слева направо..
   ...Я люблю побренчать на гитаре и альте...
   Как известно, разведка обычно не дремлет.
   Я набрал телефон Федерального штаба;
   "Что изволите, sir?" - вопрошают, мне внемля.
   "Что там нового?" - "Есть подходящая баба,
   В Вашем вкусе; мила, похотлива и очень
   Сексапильна по терминам Крюгера-Шнитке...
   А в квадрате сто сорок в пол-пятого ночи -
   Там креветки, салфетки, конфетки, напитки.." -
   "Все, спасибо. Прощате. Я скоро прибуду."
   "Не забудьте пароль - <<О Гарргаfля Sтенгляwто>> !"
   "Да!" - я трубку повесил, надел холобуду,
   Снял сандали, но старая польская шляхта
   Появилась в прицеле ракетных радаров.
   Проклиная судьбу, я пальнул в нее разик;
   В это время с журналом "Леченье катаров"
   Капитанская дочка в полнейшем экстазе
   Принялась колотить по ракетной гашетке.
   Свист и брызги, вода и древесная крошка,
   Две ракетки назад, претерпев рикошетки,
   Захотели лететь, но локальная кошка
   (То есть кошка, живущая у капитана)
   Валерьянку лакая, скончалась в экстазе.
   С той поры не осталось ракет из титана,
   Деревянные только, со сдвигом по фазе.
   ...Появляется дочь, предлагает отдаться,
   Подле пульта тусуясь походкой нетрезвой.
   Говорит: "А поедем на тачке кататься?
   А желаешь - Оксана - известная лесба
   Навестит нас?" - она вопрошает игриво
   "Выйди вон," - отвечаю, обняв ее нежно
   За упругую ногу и рыжую гриву;
   Сообщение : "Нужно ближайший валежник
   Уничтожить!" - я рацию выключил спешно,
   Но тотчас же включил и добавил: "А так же
   Подорожник и ельник!" - и тут уж, конечно,
   Уничтожил. То было в раоне Орагжи
   (Это город). В Уэльсе... А дочь капитана
   Приставала все, благоухая шампанским...
   Я ответил: "Тебя я сегодня не стану";
   Но она опоила настойкою шпанской
   В этот вечер меня. Обольстительно мило
   Нежно ластилась, что-то шепча и икая...
   Разогрелись во мне неуемные силы,
   И уж внешняя сила теперь никакая
   Не могет задержать меня в чистом порыве...
   ...Встав со стула, я поднял за талию резко
   Капитана дочурку. Губами сырыми
   Поприветствовал, будто бы злая стамеска.
   Как люблю я любовью заняться с любою
   Из любительниц истовых истинной страсти!
   Поместив капитанскую дочь пред собою,
   Начинаю; в любви, как известно, я мастер -
   Погасить ли ланитами страстные очи,
   Воспалить ли за миг неуемное пламя
   Безрассудно - безудержной дьявольской ночи...
   ...Беззаботно - безропотно лани закланье;
   Припади, прикоснись, угорело вздымаясь,
   Опрокинь океан, обожги протоплазмой,
   Заметись декабрем бесконечного мая,
   Понимая - тоска на является праздной,
   Этот мир - каламбур неестественных таинств!
   ...Арчибальд Арбалет (архитектор Арбата),
   Обретя оборот, основал абортарий...
   Так - спринцовка, таблетки, кондомы и вата -
   Все готово. Срываю скорее одежду.
   Рву на ленты трусы, пуловер и колготки,
   И на пульте, локаторов круглых промежду,
   В пароксизме блаженном исходит из глотки
   Перламутровый стон переливчатой неги,
   Феоктистовый крик перепончатой плоти...
   Я секретный пароль забываю навеки,
   И солярка кончается прямо в полете...
   Апогей. Содрогается тело ритмично.
   Опадает в волну геликоптера туша.
   Фюзеляж рассыпается анатомично,
   Я у рации - просьба спасти наши души.
   Леденящей волной заливает кабину,
   Слышу бодрый ответ Федерального штаба,
   Что в квадрате сто сорок поспела рябина;
   На приборной панели прыщавая жаба.
   Покидаем скорей винтокрылого монстра.
   Капитан на плаву с набалдашником трости
   Выгребает на видимый в близости остров -
   Направляемся мы к населению в гости.
   Вот прибрежные рифы, кораллы и крабы;
   Мельтешат осьминоги, дельфины, тюлени;
   Дивный пляж; полукругом растут баобабы;
   Вдалеке непредвзято маячит селенье;
   Вот и хутор. Однако, не видно ни суки...
   Капитанская дочка в промоклой тельняшке
   На груди моей греет озябшие руки.
   Чуть не плачет. Моя дорогая. Бедняжка...
   Между тем капитан постучался в хибару,
   Над которой болталось советское знамя
   И блестела табличка "Совет коммунаров".
   Через час он вернулся веселый за нами;
   Рассказал, что нашел у порога берданку,
   Застрелил комиссара, генсека, наркома,
   Прокурора, а также гражданку-путанку,
   Пуританку и с ними десяток знакомых.
   "Так что можно теперь ночевать в помещеньи" -
   Завершил свой рассказ капитан, улыбнувшись.
   Мы на ужин купили омлет и печенья,
   И каких-то бананов изрядно протухших.
   Отдохнули. Поели. Звонит телефонец.
   Подхожу: "Я на проводе!" - "Срочно генсека!" -
   "Репрессирован!" - "Кто ж одолжит мне червонец?!" -
   "Ишь чего захотел. Десять рубликов, эка!" -
   "Ну пятерку, трояк, ну хотя бы рублишко...
   До среды!" - "До среды?... Что ж, тогда это можно.
   Заходи." Достаю из карманов сберкнижки,
   Что сберег от испанской портовой таможни.
   На сберкнижках вприпрыжку различные фишки:
   Геликоптер, олени и сэры Гордоны -
   Их рисую, когда возникают мыслишки,
   Но излишки, уж если поют баритоны,
   Не излишни. Желаю индийского плова...
   Крысоловы-индусы ужасно щекасты,
   Как парадный портрет генерала Белова.
   - Эй, мне плова, лакеи! Немедля! О, баста!
   Но ни звука в ответ, лишь обои буреют.
   Капитанец с дочуркой в углу на матрасах
   Спят в присутствии трупа наркома-еврея,
   Не излишне живуча еврейская раса...
   Я не сплю. Я голодный и,значит,угрюмый.
   Чертыхаясь,слоняюсь во тьме помещенья.
   В геликоптере были подпольные трюмы -
   Здесь матрасы, и только. Я жажду отмщенья,
   И скорее! Кого бы заделать немедля?!?
   Так прождал с полчаса.Вдруг - шаги у порога;
   Зазвенели, задергались медные петли...
   Я берданку руками скорее потрогал
   И нацелил к двери трехдюймовое дуло:
   "Эй,не заперто!" Дверь,проскрипев,отворилась,
   И в проема потемках, сгибаясь сутуло,
   Появилась... (ну, кто? отгадайте на милость!)
   ...Помолилась и сразу, разнявши одежду,
   Подошла к шифоньеру, достала штоф водки,
   Испила его залпом, и, лягши промежду,
   Отрубилась, не сняв лапсердак и колготки.
   Возлежит и храпит. Я старательно целюсь,
   Но не видно впотьмах - где она, где другие...
   Кто есть кто? Вот по лампочкам целиться - прелесть!
   А, пустое... Желаю служить литургию!
   "Летаргический литр улетевшего лета
   Телетайп - телеграфные литеры терли..." -
   Я пою, контрапункт соблюдая при этом,
   И храня резонанс под зубами и в горле.
   Через час капитан, захрапев басовито,
   Повернулся на правый с лампасами бок,
   Пошуршал и затих, непроснувшийся с виду;
   Я никак не воспринял такой экивок,
   Но мое вдохновенье запнулось сугубо,
   И сошла горделивая песня на нет...
   ...Ковыляют часы. Разлагаются трупы.
   Дребезжит за окном недалекий рассвет.
   Стон и храпы, сопение и пердозвукство
   (Ничего, ничего...). Над лагуной вдали
   Тусовалось летающих мидиев штук сто,
   И еще тусовались, ворча, журавли...
   Капитанская дочка проснулась внезапно,
   Безмятежно-безоблачно-сладко зевнув;
   Я подумал:"Сейчас вот я ежели ляпну
   Про летающих мидиев, про косину,
   Про ирландцев, желающих польского пива,
   Про траншеекопатель у дверцы зари -
   Да хотя бы и просто Gargaffly or Viva! "
   И не ляпныл в итоге. "Желаешь пари?" -
   Предложил полусонной, коснувшись губами
   Также губ, - "Например, я беру револьвер,
   Заряжаю в него не булыжник, но камень,
   Из латуни и, следуя устной молве,
   Разряжаю!" - она улыбается мило;
   Достаю револьвер. Отвожу барабан.
   Заряжаю туда минералец нехилый
   Объявляю: "Умри, дорогая раба!"
   И, нацеливши дуло небрежно в затылок,
   Нажимаю на триггера строгий изгиб.
   Минерал вылетает безудержно с тыла,
   Револьвер выпадает на пальцы ноги.
   Очень больно, а также изрядно обидно -
   По условию нашего с дочкой пари
   Непонятно, кто выиграл... Также не видно
   Револьвера. Кричу: "Ты меня не дури!
   А не то Я тебя... (неплохая идея...)
   Я тебя - неплохая идея - тебя...
   (Говоря, отчего-то крутее балдею
   И в экстазе порывисто плед теребя
   Отпадаю)" Она понимающе-шустро
   Между пледом и мной поместившись сама,
   Объясняет мне: "Так говорил Заратустра,
   Прошлым летом" - буреет на стенах кайма...
   Опускаюсь в колодец мирских наслаждений,
   Погружаюсь в пучину людских возжеланий,
   Ниспадаю в нутро глубины нисхождений,
   Возлагаю проворно вспотевшие длани.
   Словно лани резвимся у двери рассвета.
   Это... Это? Ну...это...ну, так... Просто, в целом,
   Да, пустое, пожалуй...о чeм я?..Ну...это...
   (Я дочуркой любуюсь чрез мушку прицела -
   Пречертовски, чертовка, огнисто-гривиста
   И чиста чересчур)...Это, знаешь ли, как бы
   Вроде соло с затакта минорного твиста
   Или скрюченной в трубку куском диафрагмы...
   Я забылся. Я - только вместилище жизни,
   Семафор замешательства краха Вселенной:
   Если терпкая нить моя, лопнув, повиснет,
   Укоризне не выжить в позиции тленной!
   Помаленьку в себя прихожу боязливо...
   Мы - как скумбрии кайфа, как вепри вопроса:
   Кто поставит маяк над похмельем отлива,
   И кому посадить в усыпальнице просо?..
   Ощущаю печальное эхо пощечин.
   Почему печенеги не щучат лещину -
   Вот проблема, на вид непонятная очень.
   Отдаленные крики: "Желаю мужчину!"
   Это дочка - откуда доносится голос?
   За камином, распахнутой тьмою и тмином
   Пропитавшийся пол из поломанных полос...
   ...Телефон. "Это кто?" - "Говорят из Совмина" -
   "А зачем?" - и вопрос повергает в молчанье
   (Но недолгое) голос из поднятой трубки, -
   "Чтоб вы знали, что завтра в ЦК совещанье
   И на том совещаньи хрустальные кубки
   Распродажею хлынут". Я срочно оделся -
   "Выезжаю!" - и, чмокнув дочурку прощально,
   Поспешил за порог, где по курсу имелся
   Бронированный поезд с дюймовой пищалью.
   Захожу, раздеваюсь и требую кофе.
   "Вас куда?" - "В совнарком" - "Рубь сверх счетчика" - "Ладно";
   Мне приносят напиток в трехведерном штофе
   И газету "Гляди, чтоб не стало повадно!"
   Бронепоезд набрал офигенную скорость,
   Задрожала на стенках кофейная гуща...
   Машинист продавал, находя в этом корысть,
   Порнографию, газ прибавляя все пуще...
   На спидометре старом в ажурной оправе
   "Двести семьдесять с гаком. Трави понемногу!"
   Машинист пятернею плакатик расправил:
   "Обалденная штука!" - присел колченого -
   "Скорость та же, но гаки значительно круче.
   По пятерке за ксеру. Супруга министра...
   А желаешь, стриптиз верблюжачий и сучий?
   А любовь комсомлки и злого фашиста?"
   "Не желаю! Согрей цеилонского чая!"
   Машинист погрустнел и отвял восвояси.
   Я газету раскрыл, капитально скучая,
   Заявил: "Я мечтаю о кроличьем мясе!
   И коль оного мне не достанется тотчас,
   То направлю в президиум ноту протеста!"
   ...В развороте газеты, мучительно корчась,
   Я заметил призыв "Годовая фиеста!!!"
   Это кстати. Заеду туда ненадолго,
   Но потом...Между тем, заскрипев оголтело,
   Тормоза, дребезжа без устатку и толку,
   Тормозили. Я вижу латунную стелу.
   Обелиск. Партизанам? А может, Диего?..
   ...Лобуда. Возле стелы - избушка Совмина.
   Бронепоезд, опухший от долгого бега,
   По инерции въехал в посадки жасмина.
   Выбираюсь. Кусты удивительно крупны.
   За кустами плакат: "За сквалыжность и скважность!!"
   Мне припомнился запах сегодняшний трупный;
   И стоит у кустов экипаж экипажный.
   "Отвези, дорогой, на собрание членов
   Тороплюсь!" - залезаю в резное ландо.
   Скипидаром сочатся у кучера вены,
   Отродясь заниматься такой ерундой
   Не люблю, но его вопрошаю бесстрастно:
   "Эй, любезный, зачем на кобыле хомут?"
   Встепенулся возница и рожею красной
   Улыбнулся, слюняво кусая хурму.
   Но задумался и, поразмыслив недолго
   Простонал: "Ну а хрен его знает - зачем!"
   Мимо нас прошуршала немытая "Волга",
   Я заметил сову на шоферском плече...
   "Догони, сукин сын, эту черную тачку,
   Коль догоним - пожалую лисий тулуп"...
   Надуваю на выдохе мятную жвачку
   И решаю, что кучер, пожалуй, не глуп.
   Вот до цели уже метров 200 осталось,
   Метров 100, 50, 25 и... удар!
   Я в канаве лежу - ощущаю усталость.
   Догорает "Волжанка", собравшись туда,
   Поднимаюсь. Шатает, как после пол-литра,
   Перевернутым тазом зияет ландо,
   Пузырится сгорая на кузове нитра,
   И куда-то пропал из кармана кондом...
   Никого на шоссе; обгорелые трупы,
   Околевшая кляча и только сова
   У меня на плече с выражением глупым
   Повторяет знакомые очень слова:
   "Я отдамся немедля - бери прямо сразу..."
   Не пойму ничего, просыпаюсь в поту.
   Капитанская дочка сготовила зразу,
   И хотя приготовила зразу не ту,
   Я обрадован. "Где я?" - спросил голосисто.
   "Кто-ж теперь разберет" - отвечает она -
   "Принесли Тебя вечером злые марксисты
   С коментарием искренним - он сатана!
   И ушли" - "А откуда Ты тут объявилась?"
   "Приплыла на барже, согласись - это плюс!"
   "На барже - это плюс, приплыла - это минус..."
   "Но... в той хате, меж трупов, одна... я боюсь!"
   "Как - одна, капитан - нуежели он помер?
   Я себе не прощу, принесите стрихнин!"
   "Он уехал вчера на вечернем пароме
   На большой федерального штаба пикник,
   И вернется не скоро" - она замолчала,
   Чуть пушистой рукой отряхая слезу...
   Я представил паром в обрамленьи причала,
   Капитана - его увозили в крэзу
   (Это я догодался; не сразу, конечно).
   Капитанская дочка - изрядно мила -
   Предлагала откушать шашлык изсердечный
   (Из бараньих сердец), но мне челюсть свела
   Судорога. Сижу с перекошенной харей;
   Ни те зразы вкусить, ни отведать шашлык,
   Ни тебе опрокинуть застольный стопарик...
   "Комиссары, они, как известно, пошлы" -
   Я подумал и вмиг распрямилось кусало,
   Стало очень тепло и морозчиво в кайф.
   Наполнялась энергией мрачная зала
   И дочурка просила меня: "Не икай!"
   Шашлыки из сердец и зразовую массу
   Я сожрал за каких-нибудь четверть часа.
   Поикал. Отдохнул. Отчебучил гримасу.
   Откачал капитанскую дочку, а сам
   Обещал, что гримасничать боле не стану.
   Поплевал на шампур отожженный в огне,
   Поигрался с дочуркой (уевши сметану),
   И эскиз набросал - "Капитан на коне".
   ...Между тем в помещение, в коем мы были,
   Набивался угрюмого вида народ.
   Кто в грязи, кто в мазуте, кто в пыли, кто в мыле...
   Вот совсем стало полностью невпроворот;
   Я, занявшись вопросом, к чему бы все это,
   Озираясь, толкаюсь меж ними, хожу;
   Затирают, ни словом, ни дельным советом
   Не стремясь прояснить таковую меньжу...
   Ничего не пойму! "Эй, паскудные твари,
   На хрена и зачем вы собрались сюда?!
   Я по вторникам часто бываю коварен,
   А по средам бываю хитер иногда!
   Что, молчите?.. Ну то-то же! С нами не шутят!!" -
   Плюнул на пол и дверью захлопнул проем;
   В окружающем мире стемнело до жути,
   Пустота и покой... Я и ночь - мы вдвоем...
   ...Разглядев на захлопнутой двери табличку
   "Совнарком", пробурчав "Ни хрена же себе...",
   Я зажег сиротливо последнюю спичку
   И прочел: "Дом 13. Проспект КГБ";
   Непредвзято гуляю по глади проспекта,
   Созерцаю светил заунывный транзит.
   Нынче знаки, планеты, дома и аспекты
   Расположены так, что меня аж знобит
   И тошнит от Вселенной бесстыжего фарса:
   Ретроградное Солнце в квиконсе к Луне,
   В оппозиции к стелле Меркурия с Марсом
   И к десятому дому с Хироном в Овне...
   Не ахти. Но пустое, однако, пустое!!
   Нервотрепчиво локоть засунул в карман,
   Поперхнувшись жевательною берестою
   (Я люблю пожевать на досуге корма
   И фураж, и солому, и сено, и силос,
   И чеснок, и горох, и асбест, и урюк...).
   Сперву-наперво сбоку осина скосилась,
   Накренилась и рухнула прямо на юг.
   Это знак - я подумал - но что это значит?
   Тут пупырчатый ветер, извилисто вздрогнув,
   Не подул, а внезапно гораздо иначе
   Шевельнул бересклетом изрядно любовно...
   Колоброжу во тьме по сырому проспекту;
   Тротуар мелкорябчато выложен кварцем;
   В атмосфере болтаются , ноя, инсекты;
   Возле дома напротив тусуются старцы.
   Ну чего им тут надо, убогим и сирым?!
   Объясняют: "По поводу праздника Случки
   Мы решили собраться сегодня всем миром
   И кефиром укушаться аже до ручки!"
   "Это дело! - ответствовал - "клевое дело!"
   И, в подарок кефира приняв полфунтовку,
   Я направился вдаль, где латунная стела
   Возвышалась. Однако, довольно неловко -
   Я оставил свою боевую подружку?
   (Почему боевую? А черт его знает!)
   Наполняю кефиром литровую кружку
   (Где ж она? Не пойму! Ну, а где запасная?),
   Поспешаю обратно - скорей на проспект!
   Вот тусуются старцы под сенью Нептуна;
   Вот забавная вывеска: "Плюс-К-Вам-Перфект";
   Дом 13. Подъезд. Канделябр латунный.
   Захожу. Раздеваюсь. Комкаю одежду.
   Прохожу на трибуну. Плюю в микрофон.
   Замечаю какого-то рядом невежду
   И стремительно режу могучей строфой
   Полумрак. Приумолкли (точнее заткнулись)!
   Продолжаю, напористо хмуря мозги:
   "Вива финио баста стенглявцио кхули..."
   ...Между тем уже полночь, не видно ни зги...
   "Виваморить! Сквалыжить! Песочить и мылить!
   Гарргаффлировать медленно, челюсти сжав!
   Двадцать первого мая, мы лично решили,
   В пол-второго! Немедленно! Я из вас прав!
   По доподлинно-истинным данным разведки
   (Что разведала очень секретные факты!),
   Ананасы во рту исключительно едки,
   И грядет пандемией болезнь - катаракта!" -
   Провещал. Содрогнулись и вдруг... завизжали,
   Побросали в смятении кейсы и сумки
   И, толкаясь, исчезли. Скрипели скрижали,
   Наряжались ужами, дрожа, недоумки...
   Я устал, я опять - буксировочный скутер,
   Я хочу отдохнуть, выдыхая слезу.
   Где же Ты!? (Где же я, где же мы?.. ути-пути..?)
   Я не трутень; я снова Тебя отвезу
   Отвезу... отвезу!.. Отвезу?.. Непременно!
   Отвезу непременно отсюда тебя!
   И себя! Я куплю тебе шприц внутривенный!
   И уеду! Всех прочих вокруг отрубя!
   Уезжаю. Прощай. Поминай меня лихом.
   Или просто лихим - я действительно крут!
   Хоть и был я нередко значительным психом,
   Но внутри я спокоен - я вовсе не Брут,
   И не Цезарь... Не Зевс. Не Аллах. И не Будда.
   Не Христос. И не Кришна - совсем не лилов! -
   Так что я уезжаю немедля отсюда,
   А не то не сносить негодяям голов!
   Эй, такси! Эй, извозчик! Эй, рикша! Скорее!
   Не могу больше ждать - уезжаю домой!
   Я чем больше, тем дольше совсем фонарею!
   Если ехать - то сразу, вперед, по прямой!!!
   Здесь недолго! Точнее... точнее, не близко.
   Все равно! Мы поедем. Скорее... Такси!
   Подарю голубую с просветом ириску!
   Подарю этикетку "Вуглускр иваси"!
   ...Я охрип, но ни шороха в гвалте кромешном -
   Пустота и безмолвье, не видно ни зги...
   Нет земли под ногой. Бесконечность безбрежна.
   Галактический мрак оплетает мозги...
   ...Эй вы, где вы?.. Где я?.. Почему здесь так пусто?..
   Почему я чем дальше, тем больше один?!!
   Подарю вам ручного с полосксй мангуста,
   И отменно зажаренный вафельный блин!!
   ...Вот какая-то сущность в космической пыли.
   Даже личность... Конечность. Бретелька. Очки.
   Что, его точно так же и здесь же забыли?
   Заблудился в лесу, собирая строчки?
   Или он здесь живет??.. Фокусирую зренье;
   Промахнулся. Еще... Напрягаю зрачки...
   Концентрирую фокус на нем без зазренья,
   Так... Бретелька... Бретелька... Бретелька... Значки...
   Воротник... Подбородок... Морщинистый хобот...
   Я такого урода не видел вовек.
   Гуманоид?.. Даблоид?.. Тигроновый робот?..
   Астероид?.. Андроид?.. Узбек?.. Человек?..
   Нет, мне кажется облик немного знакомым...
   Да, я где-то встречал сей субъект, господа!
   В Пиренеях? В Неваде?? В Бердищеве??? Дома????
   ...Это ж Педро Диего де Энгельс, о да!!
   - Добрый день! - произнес я, - Точней, добрый вечер!
   Как здоровье? Что нового? Как там дела? -
   Он откашлялся в знак одобрения встречи
   И расправил во тьму все четыре крыла...
   - Отвези меня, право, любезный дружище,
   Если можно, домой; здесь тоскливо - беда!
   Подарю тебе гвоздь и шурупов полтыщи! -
   - Отвезу, - прохрипел, - но не знаю, куда!
   Я всегда, - прохрипел, - направляюсь куда-то,
   Направлений не чувствуя, тить его мать...
   Забываю места, направления, даты,
   Имена, направления, мобана ять...
   Направляясь, - (про этом икнул зело громко) -
   Направляюсь... Пока! - и куда-то срыгнул.
   От него отломилась в полете тесемка,
   Но тотчас же ушла вслед за ним в глубину...
   ...Я один. I'm alone. Растворяюсь в пространстве.
   Я забыл, кто я, где я, зачем и когда...
   Был ли я? Был ли кто-нибудь? Было ли странствий
   Беспросветное множество - иль лобуда
   Весь наш мир?.. Исчезаю... Прощайте навеки.
   Все пустое - (конечно, я скоро вернусь) - !
   Я - как все, я - как вы, я - как кто-то, я - некий,
   Я - никто! Но зато... Я - есть я... Ну и пусть!!!

   F. Author

   РАССКАЗ ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ

   "Писательство - любовный акт,
   иначе все это просто писанина!"
   (кто-то из писателей)

   Раз, два, три, четыре, пять. Собрались, собрались с мыслями... Сейчас
быстренько пишем вещичку об изнасиловании в сосновом лесу. Или о  добро-
вольной случке. Или в березовом... Нет, там трава не такая; ну и  бог  с
ней тогда. Изнасилование лучше - впрочем, это как получится... В общем -
порнуха, порнуха, порнуха... Так. Все предыдущие события пропускаем, не-
когда их выдумывать. Писать буду от третьего лица.  Значит,  вот:  лето,
август - нет, даже июль, природа, птички там всякие - ну,  это  вы  сами
домыслите; сосны, сосны... Сосны мощные все, пахнут  смолой,  а  немного
дальше - ели, и под ними темно. Справа у нас спуск вниз, там течет руче-
ечек какой-нибудь. Маленький совсем. Пара валунов для острастки. На  бе-
регу.
   "- А может, пойдем домой? - говорит она.
   (Сейчас я опишу героя: это, значит, мужик лет 35-и, совсем лысый,  но
можно и не лысый; с бородой и под рок-гитариста. Но лысый лучше, а  под-
ружке его лет 12... Нет! 11. Для остроты сюжета.) Ну так вот:
   "- А может, пойдем домой?
   Он кивает:
   - Да, сейчас...
   И смотрит на валуны.
   Она лениво приподнимается с того  места,  где  сидела,  и  одергивает
платье. Он сосредоточенно глядит все туда же.
   - Ну пошли-и...
   - Сейчас.
   Дело в том, что у главного героя эрекция, которая одолевает его с по-
переменным успехом уже часа два. Он пытается вспомнить  дифференциальную
форму уравнения Колмогорова-Авраами, но тут предмет  искушения  зачем-то
входит в поле зрения с очерченными ветром контурами, и  левое  полушарие
запотевает от перегрузки... (О, господи...)
   Она проводит ладонями по ивовым веткам, поворачивается в профиль, где
ее застает новый порыв ветра, поправляет взлетевшие волосы  и,  наконец,
смотрит на него.
   "Еще немного - и некуда будет открывать нижнюю челюсть", - думает он.
   - Слушай-ка... дай мне руку.
   Она с готовностью протягивает.
   Тонкая ладошка - как тепловой удар, а за ней - рука. Как  продолжение
остальных частей тела. Только думать об этом  не  надо...  Пожалуй,  она
протянула руку, чтобы помочь ему встать? Что ж...
   Он дергает руку, и девочка со смехом валится на него.
   - Ты что?
   - Ты слишком тяжелый.
   - Нет, это ты слишком легкая..
   Она приподнимается, бесцеремонно наступая руками ему на грудь,  и  по
телу мечется нездоровое возбуждение.
   "Так",- думает он - "Сейчас отослать  ее  куда-нибудь  за  цветочком,
листиком, черт возьми, камушком,- а самому пойти вон под ту иву и разря-
диться... мануальным способом. Это же невыносимо!.. Черт дернул меня  на
такую прогулку!.."
   Девочка смотрит на него, и в глазах ее появляются озорные бесенята.
   - Догони меня!
   Этого еще не хватало...
   Он встает, странно прихрамывая, и... впрочем,  можно  идти;  уже  все
прошло. Развеяться надо, отвлечься... кстати, куда она подевалась?
   Из-за кустов где-то вспархивает светлоголубое платьице; "Сто-ой!.." -
но она убегает, смеясь; надо, черт возьми, догнать, в игривом  виде  она
невменяема!.. Он это знает. Бог знает куда убежит...
   ...Девочка спряталась за сосной, а он делает вид, что не  видит.  Еще
пара шагов и можно схватить ее за руку (...или еще за что-нибудь...), но
- ах, черт! - она ускользает, смеясь, он хочет ее удержать,  и  тут  она
спотыкается; он тоже, прямо вслед за ней, и  падает,  ощущая  под  собой
трепещущую плоть и кровь..."
   Чего-то оно... как-то слишком быстро у нас  получилось...  давайте-ка
еще разик:
   "Она встает, бесцеремонно наступая руками ему на грудь, и по телу ме-
чется нездоровое возбуждение.
   "Так",- думает он,- "Если кто увидит... А никто и не увидит... А если
узнают потом... Ну, узнают... Ну и что?.. А плевать я на все хотел!"
   - Что это у тебя на ноге? - спрашивает он.
   - Где?
   - Выше... Ага... Давай-ка я ототру... Вот. Кстати, вспомнил, я  читал
в одной книжке - ты ведь любишь фантастику? - дело происходит в будущем,
и... (в течение своего сбивчивого рассказа он водит пальцами по ее ноге,
ощущая теплую кожу, тоненькую и упругую, а она сидит рядом  и  увлеченно
слушает, ни на что не обращая внимания) ...а помимо этого у  них  счита-
лось неприличнным касаться своего тела руками, это называлось  СКИНГИРО-
ВАТЬ; я потому и вспомнил...
   - СКИ-...-что?.. А почему неприличным?
   - Так это ж фантастика ! А нам, наоборот, можно! Давай, что ли, СКИН-
ГИРОВАТЬ друг друга?..
   - Давай! - с готовностью соглашается она.
   Они скингировали друг друга минут пять, и девочке очень нравилось;  у
нее закрывались глаза и на щеках появлялся румянец,  она  даже  увлеклас
ь...а он нашел что-то в глубине у нее под платьем, дотронулся и...
   - Ой... стой... Ты что!.. Я знаю, зачем ты это... но это же НЕЛЬЗЯ!..
   - А... разве тебе не нравится?
   Девочка выбралась из его  объятий  с  испуганно-озабоченно-задумчивым
лицом, несколько секунд молчала, и вдруг внезапно сменила тему  разгово-
ра:
   - Догони меня!
   ...Он догнал ее возле сосны. Она  как  раз  повернулась,  чтобы  выс-
кользнуть из под рук, и тут он настиг, и по инерции  (случайно!)  прижал
ее спиной к стволу, не выпуская.
   - Меня... (она удивлена, глаза широко раскрыты; пожалуй, он в  чем-то
переусердствовал...) Со мной так делали в  школе...  Мальчишки...  Но...
ты...
   - И тебе не нравилось?..
   Она взмахивает головой, вырывается и бежит, он хочет ее  удержать,  и
она спотыкается; он тоже, прямо вслед за ней, и падает, ощущая под собой
ее бьющееся тело..."
   Так; это уже поположе. Вот разве что тот "научно-фантастический" эпи-
зод...
   "- Давай! - с готовностью соглашается она.
   ...Он начал осторожно и медленно; он прошел пальцами по ее лицу - она
улыбалась; разбросал по траве ее волосы; она откинулась на спину, улыба-
ясь и закрыв глаза; он начертил у нее на груди какие-то магические знаки
- она попыталась то же сделать на нем - и положил ладонь на один из  тех
выступов, что имелись, мягко очерченные, под  легкой  тканью;  он  понял
вдруг, что если чуть задрать платьице, то ноги станут еще красивее - они
же станут видны целиком! Кожа на бедрах такая нежная и упругая; она ста-
новится теплее, если двигаться вверх; только двигаться  надо  осторожно;
легко и красиво, скользя подушечками ладони... а девочка совсем обо всем
забыла, ее мягкие руки замерли обе на его спине, даже ближе к поясу;  но
это просто необходимо; он неуловимым движением расстегнул застежку  сбо-
ку, а другая рука трогает ее волосики, личико и шейку; ей же так нравит-
ся, если от краешка уха провести вниз, мимо подбородка, и  дальше,  пока
не начнется платье - так жалко, что оно здесь начинается! - а потом  по-
верх... Но можно и под платье... только еще  чуть-чуть...  там  тепло  и
взволнованно бьется сердце; а чуть ниже еще теплее... Игра "тепло-холод-
но"... и наконец он нашел что-то,  дотронулся  и  раздвинул  пальчиками;
будто лепестки нежного цветка..."
   ...Так. Хватит. С этим понятно. Однако, у нас изнасилование, или что?
! Здесь нужна грубость, прямая физическая сила, и так далее...! Вот:
   "- Аааааааааа!!..."
   Нет. Звуковое сопровождение, пожалуй, выключим, оно ни к чему. Итак;
   "...Волосы сразу попали в рот. Эта дурацкая привычка - хватать губами
все, что попадается - но хочется растворить в себе и погрузиться  в  это
мягко-упругое вещество, состоящее из губ,  глаз,  волос,  рук,  отчаянно
упирающихся, и коленок, сначала соединенных в намерении оттолкнуть  его,
потом побежденно разомкнутых, но все еще надеющихся на какой-то реванш -
увы, тщетно, поскольку страх и растерянность -  близкие  родственники...
Хочется удержать, хочется взять с собой линии, очертания и свойства уво-
рачивающегося бегством из стороны в сторону лица с растрепанными волоси-
ками, где каждая черточка испугана и незащищена, где каждая деталь имеет
вкус и запах, хочется укусить, попробовать, защитить и разрушить  однов-
ременно... это стремление на секунды образовать  одно  целое,  и  дрожь,
пробегающая по обеим частям, означает приближение бури, грозы;  электри-
ческий разряд между телами, импульс забвения, согласие частного с  глав-
ным... Он погружался и проваливался, сминая и комкая эту живую  субстан-
цию под собой, чтобы найти свой смысл и свою истину..."
   ...Так. Вот что. Поменьше завернутой литературщины и побольше натура-
лизма. Это же не "Истоки синдрома Касперского" или там "Прилет аэроплана
АН-2 в аэропорт Мытищи с точки зрения винтореечного пресса М40"!..
   "...Он прижал к земле оба ее запястья, и  теперь  она  пыталась  выб-
раться из-под него, скользя пятками по траве и выгибаясь во все  возмож-
ные стороны; сами по себе эти телодвижения были чрезвычайно возбуждающи,
включая напряжение ее милых маленьких рук со стиснутыми кулачками,  заж-
муренные в испуге глаза и беспорядочно разметавшиеся по траве  волосики.
Каждый раз,  когда  это  тепло-мягко-жесткое  ее  существо  под  платьем
скользило по его - пусть сквозь одежду! - коже, он чувствовал головокру-
жение и странное ощущение усиления земной гравитации, так что скоро  об-
наружил, что почти не опирается ногами, потому что между  ним  и  родной
планетой - то, что надо почувствовать изо всех сил, и именно ради  этого
так возросло притяжение...его голова тоже  оказалась  слишком  тяжела  и
опустилась; ее только что страдальчески сжатые зубы попытались его  уку-
сить, правда, одновременно с тем ее шея считала,  что  подбородок  стоит
задрать и всем лицом отвернуться - влево... нет, вправо... нет, влево...
нет, вправо... она укусила его, это было больно, но замечательно; он то-
же ее, кажется, укусил, а больше кусать было нечего, потому что  он  уже
бесповоротно накрыл своим ртом ее рот; даже если покушение было  кровоп-
ролитным, раны сразу оказались стерилизованными... К этому  моменту  его
жажда потекла от головы по спинному мозгу и особенно  сконцентрировалась
в самом его конце; его руки, все еще удерживающие  запястья,  сместились
вперед так, чтобы можно было держать оба одной  рукой  -  это  оказалось
несложно, хотя локти сразу и заметались, забились, обретя лишнюю степень
свободы - ясно, бестолку; сэкономленная рука метнулась  вниз  ликвидиро-
вать затруднения, однако стоило чуть ослабить нажим - и  ее  вожделенная
половина выскользнула вбок, и снова коленки обрели статус средства  соп-
ротивления, но ненадолго - вот вся композиция повернулась против часовой
стрелки на два часа и стабилизировалась: ее левая нога, его правая нога,
ее правая нога и его левая нога - по порядку; да, и еще его правая рука,
извлекающая из штанины нечто очень значительное - впрочем, этот  предмет
пока подождет...рука находит другое, еще более важное (перед  этим  нес-
колько судорожных попыток спустить ее трусики - они почему-то никак... -
ну и ладно) и обнаруживает, что предварительные действия на полянке име-
ли... (ее рука, вырвавшаяся, отчаянным, но неточным ударом  шлепает  его
по уху и щеке - приходится возвращать беглянку на место) ...имели  неко-
торый успех - (а еще говорила, что не хочет! - нет, кажется, она  ничего
не говорила на эту тему... а, да, она имела в виду,  что  нельзя!  -  но
ведь наверняка хочет?!) палец, погруженный в сладкую (кто сказал, что на
пальцах нет органов вкуса?!) мякоть скользит и прямо-таки  утопает,  его
так и тянет вглубь - хоть и не его, казалось бы, дело! - вот только  ма-
ленькая ягодка совсем не напряжена... Должно быть,  обстановка  чересчур
нервная, неспокойная... Ничего, ничего, главное - начать, там потом  все
образуется! Скорее! К черту эти чертовы трусики (ой, кажется, они порва-
лись?) и платье тоже, его надо задрать  повыше  (платье  тоже,  кажется,
ползет по шву - но это же такие мелочи!) это же такие мелочи - тот  зна-
чительный предмет, упомянутый выше, больше не может ждать, он уже всеце-
ло готов к тому, чтобы скользить и погружаться... Вот. Вот...  О,  какое
очаровательное... нет слов... какое узенькое, нежное, тугое  и  тоненько
е... каждый... каждый предмет, хоть чуть-чуть сюда углубившийся,  должен
просто млеть, таять и  стонать  от  восторга...  а  тем  более  -  самый
чувствительный в организме предмет... в этих вопросах... надо только на-
давить посильнее... там так тоненько, узко и  горячо...  о,  какая  пре-
лесть... нет слов... там дальше какое-то  затруднение,  но  можно  и  не
очень вглубь... у самой наружи вперед-назад, плюс-минус  сантиметр,  фи-
лигранная техника, но сколько восторга и возбуждения;  кто  сказал,  что
так нельзя? Можно чутьчуть увеличить  амплитуду,  сама  природа  требует
этого... Рука здесь уже не нужна, она только мешает - рука  должна  вер-
нуться на прежнее место... рука возвращается, но сразу  же  сбивается  с
пути, найдя под платьем столько всего теплого, милого и уютного... да  и
вообще, что ей делать на прежнем месте - бедная девочка уже устала  соп-
ротивляться, она только дрожит - здесь лучше, вот... одно из  полушарий,
или четвертьшарий... неважно - так вот, если его взять в ладонь...  Если
его...
   ...Он почувствовал, как приближается перелом, склон холма, скольжение
вниз, воздушная яма, кайф крупными хлопьями; он затряс головой и нырнул,
как пикирующий бомбардировщик, в самую глубину, в горячее кричащее  чре-
во, потому что бомбы уже сыпались, а взятый сегодня боекомплект был  как
никогда тяжел; и в самом низу он почувствовал, что из пике уже не выйти.
Стрелка спидометра зашлась до конца, крылья с визжащими моторами отламы-
ваются от фюзеляжа - элероны до отказа вверх - и вибрирующий остов плав-
но, как в жидкий гелий, входит в алую кровь, в податливый дерн, асфальт,
крыши, чтобы воздух сомкнулся над головой, чтобы на самое дно, туда, где
лопаются мыльные пузыри, тротилл жизни, термоядерное Сотворение..."
   Так...последние десять секунд еще разик:
   "...Волна шла от ног к голове. Ее основная тяжесть пришлась на  самую
середину, и в этот момент он вдавил себя до основания в ее сердце, тело,
душу; он затряс головой, чувствуя, как  из  чресел,  пульсируя,  исходит
сладкая тяжесть; небо над головой стало лиловым, и черные всадники силу-
этами сошлись возле пруда - черное на лиловом, небо  над  кружком  воды,
они смотрят, как последняя дрожь стекает по ногам вниз, каждый  спазм  -
падающая звезда, зарницы в лиловом небе, реже, реже, пока их контуры  не
станут совсем неразличимы - черные на лиловом..."
   Ну что за моб вашу ять, все время сползаю на какие-то выкрутасы! Нет,
надо еще раз:
   "...Приближение высшей точки он почувствовал,  когда  уже  невозможно
было ничего задержать. Дальнейшее перестало от него зависеть; он  вонзил
орудие до основания - потому что иначе не мог, и затряс головой - потому
что судорога блаженства уже охватила его тело; он почти  потерял  созна-
ние, он слышал запах и вдыхал ее крик (Вы еще  не  забыли  про  звуковое
сопровождение?), он..."
   Так. Это уже никуда не годится. Надо что-то в другом ключе... Сменить
позу?.. Нет, изнасилование в позе "свастика" или "69" - это уже для сюр-
реалистов... Что бы еще написать??
   "...Он долго не мог кончить: вершина все ускользала от него. Он  полз
за добычей, как охотник, голова уже болела от напряжения; но должно же в
конце концов получиться, черт возьми! Наконец, одновременно с едкой  су-
дорогой левой ноги, победа наступила - и тут он  почувствовал,  что  это
какой-то не такой оргазм, это оргазм с "формантой": все как  обычно,  но
только будто вырезана самая лучшая его часть...
   ...Бедный Йорик! Отчего люди не летают? Тетраэтилсвинец - яд! И какая
тварь не взгрустнет после соития? Не плюй в колодец. Вылетит - не пойма-
ешь. Славься, отечество наше свободное! А может, пойти домой?.."
   (Пояснение: сей опус я пишу по просьбе L.Кукушкина (не путать с А.Ку-
кушкиным!), который очень просил, и просил, чтоб не меньше 20  КБайт;  а
времени уж между тем полвосьмого!)
   "- Ну, пожалуйста, ну еще разик!!! - просит она... (Вид  сверху:  под
ногами полукружок поврежденного дерна, эстетика скульптурной  композиции
ниже среднего, комары со всего леса слетаются на его  потную  спину;  но
слава богу, что не вблизи муравейника и не средь зарослей крапивы.  Зато
под ее лопатками - выступающий сосновый корень, будет синяк...)
   - Что, не стоит? - спрашивают многочисленные советчики.
   - ...а ты резиночку аптекарскую; хошь, дам?
   - Не! Лучше - шпанских мушек!
   - ...оргазм на выходе плохо "давится", это не...
   -    Так    че,    не    можешь     сам     -     дай     другим!    
............................................................
   - Завтра продолжим! - говорит она и удаляется, плюнув  ему  на  лысин
у..."

   ...Кукушкин ворочался всю ночь, а под утро грязно  кончил  в  пододе-
яльник. Поскольку вышеописанное явно не могло привести  его  в  подобное
состояние, будем считать, что причиной сему явился другой рассказ, начи-
нающийся словами "Заяц выкинул черные окна и умер". Мне же остается лишь
выразить уверенность, милостивые господа судьи, присяжные и  заседатели,
что настоящее литературное изделие со всей очевидностью показывает,  что
Автор ни разу и никогда не насиловал  одиннадцатилетних  нимфеток  ни  в
сосновых лесах, ни тем более в березовых, и что даже сама мысль об  этом
ему глубоко противна! Благодарю.

   Д Е Н Ь Р А В Н О В Е С И Я
   (обеденный перерыв)
   *
   В этот день двое беспорядочно и, казалось бы, бессмысленно  слонялись
по городу. С ними была неведомая цель и белая сумка,  забрызганная  мар-
товской грязью.
   Один из них был отчетлив и выразителен; его внешности не хватало раз-
ве что воинского шлема с черным страусовым пером - поэтому, возможно, на
нем выделялись шарф, завязанный винтом, и короткие сапожки.  Второй  был
веселее и общительнее, в его одежде ощущался стиль - подтянутый и однов-
ременно распущенный, а в его глазах - то, что он еще очень молод. Перво-
го звали Гарибальд, а второго - Плиний. Оба были одинакового  роста,  но
Гарибальд почему-то казался выше.
   Они появлялись то там, то здесь, останавливались, снова шли, влекомые
своей неведомой целью; иногда в руке одного из них возникал яркий  крас-
ный цветок, и тот, почтительно склонившись, вручал его какой-нибудь  де-
вочке - и оба снова шли. В городе было полно людей - в этот день в горо-
де всегда много людей - и Гарибальд внимательно вглядывался в  лица,  не
пропуская ни единого; а Плиний рассматривал их просто так, казалось  бы,
из праздного любопытства и оттого, что ему нравится смотреть  по  сторо-
нам. Чаще цветок оказывался в руке у Плиния,  реже  -  у  Гарибальда,  и
только два раза они дарили одновременно - сразу два цветка; один раз это
было в метро, когда девочка сидела и обреченно читала какой-то  учебник,
вынутый из сумки, и подняла свой удивленно-восторженный взгляд - а глаза
у нее были такие же, как вылинявшие джинсы; а в другой раз это  было  во
дворе, где много одинаковых домов вокруг, но лишь здесь  солнце  светило
ярче всего - потому что оно отражалось в веснушках и  оранжевых  волосах
своего десятилетнего творения, перегребавшего воду из одной лужи в  дру-
гую... она даже испугалась, кажется - ей еще никто ничего  подобного  не
дарил - но вспомнила, какой сегодня день, и солнце вспыхнуло еще ярче...
   -...И все же я не могу понять, - сказал Гарибальд, - может  быть,  на
этот раз ее просто нет?
   - Смотря как искать, - сострил Плиний, - Может быть, попробовать мне?
..
   Гарибальд издевательски улыбнулся.
   - Тебе хватит. В нашей сумке еще много цветов...
   - "Его нельзя отдать кому попало - ведь он только один". Да?
   - Ты помнишь полностью это стихотворение?
   - Помню. "Всплывает из многоточия Черный Тюльпан, и черные языки  вы-
сунулись отовсюду; все жаждут смерти, но некому обрести..."
   - Смерти сегодня не надо, - возразил Гарибальд, - Цвет смерти  -  бе-
лый, а черный - это совсем другое... Это - предупреждение... Это - самый
яркий контраст... Настоящая красота - это почти оружие, и  ей  необходим
такой цвет...
   Плиний пожал плечами.
   Они снова дарили цветы, и солнце уже клонилось к закату - только сре-
ди сотен лиц все никак не было того, которое необходимо  было  найти,  и
Гарибальд становился все печальнее.
   -...И все же каждый человек красив по-своему, - сказал Плиний.
   - Да, - согласился Гарибальд, - но считать всех одинаково красивыми -
значит просто не различать.
   - Просто у каждого своя красота; ты заметил, что  мы  практически  не
пересеклись в выборе?
   - Да.
   - И если бы каждый дарил цветы, то  у  каждой  было  бы  по  красному
тюльпанчику...
   - К сожалению, это не так... Хотя  сама  по  себе  игра  забавна.  Но
кто-то не поймет этой игры, а кто-то не поймет, что это  вообще  игра...
Ты знаешь, почему все наши тюльпаны красные?
   - Знаю.
   Гарибальд смотрел на низкое солнце.
   - А может быть, это и к лучшему...
   Плиний был младше и оптимистичнее:
   - Пустяк, пошли! Нам надо посмотреть еще тысячу лиц!
   ...Тысяча лиц, взглядов, глаз, взмахов головы, походок,  рук,  шагов,
волос, ресниц, имен; тысяча мыслей, улыбок, слов,  восторгов,  сомнений,
печалей, для каждой души - свой красный цветок, и пусть это просто бесс-
мыслица - но кто-то же должен это делать, хотя бы  один  день  в  году!;
красота - это самое главное в людях, и хотя бы один день в году надо ис-
кать ее! Просто чтобы найти и видеть, что она действительно есть. И тог-
да ничто не страшно - можно идти дальше, шаг будет легок, потому что мир
создан таким, каким ты его видишь; пусть кто-то считает, что это не  так
- любой человек мыслит по-своему, любой человек не должен быть похож  на
остальных... И именно поэтому он красив.
   ...И Гарибальд снова исчез в толпе - чтобы когда-нибудь  в  его  руке
возник самый красивый тюльпан, черный и единственный; чтобы молча протя-
нуть его, посмотреть в удивленные глаза и,  улыбнувшись,  исчезнуть,  не
оборачиваясь - чтобы на следующий год совершить все снова.
   ...Это же просто игра, да?..

   И Д Е Н
   *
   Это насекомое, сказал Локи, оно развивается в организме человека. Че-
рез год человек умирает, а взрослые особи живут только однажды в течение
4 июня. Нет, усомнился Моррисон. В этой логике есть какой-то ущерб.
   Это ретровирусная инфекция, сказал Локи. Все очень просто.  Нет,  это
болезнь души, сказал Моррисон. Чепуха, возразил Локи. Это  телесный  не-
дуг. И именно бремя неестественной работы организма ложится  на  психику
так, что это создает тот облик видоизмененного сознания и поведения, ко-
торый в первую очередь и отмечают все посторонние. Все сходится,  сказал
Моррисон. Только почему этот облик остается неизменным в  течение  всего
года?
   Они шли слишком быстро. Тонкие травинки пробивались между плиточками,
потому что здесь давно никто не ходил, и подняв взгляд Локи заметил, что
небо стало пасмурным. Ему показалось, что и это заранее включено  в  се-
годняшний распорядок явлений.
   Он вспомнил камни на берегу, свежевыкрашенные скамейки на стадионе  и
Обращение Кларка, который год уже висевшее на пристани: "Уважаемые  дамы
и господа, это тайна. Если хотите, это просто красивая бессмыслица, но -
тактичность цивилизованных людей подсказывает  нам  отнестись  снисходи-
тельно к обычаям здешних аборигенов, связанным со днем 4 июня - тем  бо-
лее что во всем остальном они удивительно похожи на нас с Вами,  не  так
ли? Поэтому. Давайте не нарушать эту странную природу вещей!  Не  судите
меня строго; так же, как и Вы, я не знаю, что такое иден, я  просто  бе-
русь утверждать, что не стоит сюда вмешиваться - и это единственное, что
побуждает меня говорить все это."
   Как они, спросил Моррисон?
   Они нас не видели - Локи обернулся и заметил две фигурки, шедшие  да-
леко сзади - мы их здорово обогнали. Теперь успеем. Пожалуй, даже  стоит
подождать.
   А может быть, прав был Кларк, спросил Моррисон?
   Просто Кларк был первым, кто обратил на это внимание, возразил  Локи.
Но он не интересовался. И поэтому призывал не вмешиваться. А мы  должны,
потому что...
   Да, сказал Моррисон. Мы интересуемся. А скажи, тебе не жалко Эннабел?
   Локи оглянулся.
   Эннабел и Меб шли медленно,  разговаривая  о  чем-то,  их  лица  были
серьезны, а походка осторожна и словно оторвана от земли,  Локи  никогда
не мог понять, откуда берется такая походка. Впрочем, подумал он, у двух
подружек всегда найдется тема для беседы настолько важной, чтобы не  за-
мечать ничего вокруг. Тем более сейчас.
   Иден, сказал он. Мне не нравится это слово. Хорошо бы его  чем-нибудь
заменить.
   Слово-то заменить можно, сказал Моррисон. Но что делать с теми, кото-
рые от него умирают?.. И, собственно, они сами говорят это слово.
   Локи снова задержался у поворота, и, оглянувшись,  видел  мелькнувший
профиль Эннабел и безразличие ее тонких губ, сгиб руки под  просвечиваю-
щей ветровкой и плавную тень по точеному рельефу ног... Даже здесь Энна-
бел не могла изменить себе - очертание буквально каждой детали бросалось
в глаза, и стройность линий подчеркивалась ледяной отрешенностью и  чис-
тотой движений.
   "Кстати... Почему именно через год?.."
   Локи ничего не ответил, думая о своем.
   Они услышали далекий гудок теплохода, означавший начало идена. Тепло-
ход уже час стоял на рейде, а сейчас он разворачивался и уходил в океан.
На этом теплоходе должны были уплыть Локи и Моррисон, но никто не должен
ничего заметить, потому что Кузьмич и Гугенхеймер наверняка  догадались,
что сделать.
   Они были вооружены всеми патентованными и непатентованными средствами
защиты от идена. Одежда без складок, противомоскитные  сетки,  репеллент
"Иден-М", черная ленточка вокруг правого колена, несколько местных  зак-
линаний, браслеты из чистого кремния  и  противоакцептивные  таблетки  -
почти все это было куплено утром у пристани.  Рекомендовалось  также  не
использовать в одежде зеленых тонов, но Моррисон сказал, что в своей ши-
рокополой пробковой шляпе он в любом случае  чувствует  себя  увереннее.
Тем более что большинство правил было выдумано продавцами  красивой  за-
гадки просто на утеху публике.
   Стой, дальше не ходи, сказал Моррисон. Вот у этого куста.
   Локи кивнул. Он видел, как Эннабел и Меб подошли совсем близко  -  до
них не было и метров десяти, но даже если бы Моррисон и  Локи  захотели,
чтоб их заметили, они бы не обратили на них никакого  внимания.  На  Меб
были длинные теннисные шорты, которые по-детски неправильно облегали  ее
бедра и талию, а волосы, обычно распущенные по плечам, были собраны сза-
ди в длинный хвост. Локи видел отчетливо каждую деталь, и  это  казалось
неестественным - он повторил про себя понравившееся заклинание и положил
в рот еще одну таблетку - не отрывая взгляда и  стараясь  не  пропустить
момент, когда их захватит иден...
   Почему ничего не происходит, удивился Локи?
   Подожди. Не все сразу, прошептал Моррисон.
   Эннабел и Меб остановились около куста - здесь обрывался теренкур - и
Локи видел складочку на колене у Эннабел; его дыхание перехватило, и за-
хотелось оказаться рядом: дотронуться до нее и разгладить, и увести сей-
час же куда-нибудь; однако он понимал, что это все бесполезно...
   Пошел снег - летний, не долетающий до земли - это  даже  не  казалось
странным, но Локи инстинктивно поежился, потому что Эннабел и  Меб,  на-
верное, было холодно... Черт знает что, сказал Моррисон, глядя  на  них.
Похоже, для вмешательства идена необходима  изрядная  доля  собственного
желания... Локи ощущал взволнованное дыхание Меб - по едва уловимому су-
жению и расширению тонкой полоски кожи над шортами, видел ее длинные но-
ги и румянец, заливавший лицо... Наверное, мы их никогда не поймем,  по-
думал он. Потому что Эннабел и Меб здешние, и они знают, что делают.  Мы
их никогда не поймем, подумал Локи.
   Эннабел опустила голову - Локи увидел ее новый ракурс и еще несколько
складок на рукавах, ресницы, нежно-розовый цвет лица, снег, листья...
   ...В чем дело, спросил Моррисон - Локи, слышишь??.
   ...Иден, повторял Локи, странно застывшим взглядом созерцая  холодный
куст; Иден. Иден. Иден. Иден...
   *

   Э К З О Р Ц И С Т
   *
   "I`ve invented
   Explodin` Smile..."
   (все части этого произведения
   написаны разными почерками)

   Прежде, чем оттолкнуться от берега...
   ...Прежде, чем оттолкнуться от берега, я пробую рукой  воздух.  Ветер
уже наполнил легкие корабельных сосен, сегодня четвертое  июня  -  некая
средняя точка между... впрочем, судите сами. Итак, мы начинаем...
   В старинных маленьких городах улицы всегда вымощены  булыжником.  Еще
секунду назад все камни смотрели в разные стороны, но -  я  же  говорил,
четырежды ноль - восемьдесят восемь, сегодня совершенно  особенный  день
!.. Я говорю, четырежды ноль - две  бесконечности,  здравствуй.  Ты  мне
очень нравишься. Ты нравишься мне так, что этого просто не может быть!
   Прежде, чем оттолкнуться от берега... Нет, это необъяснимо. Когда  ты
поднимешь свой взгляд, я найду на твоем лице то, что заменит мне все ок-
ружающее. Должно быть, мне не хватало чего-то  главного  всю  предыдущую
жизнь, раз я только сейчас увидел тебя впервые. Понимаешь? Ты  -  просто
сокровище, прелесть моя, но мне повезло больше, потому что я  вижу  тебя
со стороны - я могу видеть тебя не только в  зеркало,  а  прямо  сейчас,
здесь, сегодня, во всех подробностях и с такими деталями, которые тебе и
не снились - да и все равно твои глаза - самые необъективные глаза в ми-
ре, если дело касается тебя самой! Здесь главное - такое сочетание, твоя
серьезная очаровательная мордашка - и шортики из очень коротко  оборван-
ных джинсов; как будто ты не знаешь, что со всем этим делать; ты не  ви-
новата, что все именно так - тем более, все началось только что - и ник-
то не объяснил тебе, как себя вести; только первые несколько шагов  -  и
все... но я чувствую. Я чувствую, как твое черное  электричество  льется
наружу, я хочу дотронуться до тебя; знаешь, это самая  сладкая  неизбеж-
ность в нашем мире - мои руки будут там, где кончается  твоя  маечка,  а
мои губы - там, где твои губы; только не надо такого наигранного удивле-
ния, мы разве не должны быть вместе?? Мне хочется чувствовать тебя;  мне
хочется дотронуться до тебя там, где кончаются твои шортики - это  ниже,
ниже, еще ниже... Смотри. Ну что ты сделала?! как ты могла?! ты  полага-
ешь, что ты можешь распоряжаться своей персоной, как  угодно?!  хотя,  в
общем-то это ничего; я даже знаю, как  исправить;  это  даже  привлекает
чем-то; ты видишь, мне уже нравится все! Здесь  твоя  природа  поставила
вопросительный знак, но я помогу тебе. Ты знаешь, какие прекрасные у нас
могли бы быть дети?.. Сейчас. Я сделаю шаг и спрошу  твое  имя  -  я  не
представляю, как ты выйдешь из положения; вокруг тебя подруги, а ты  так
горда; действительно, это сложный вопрос - уже сейчас в  тебе  есть  ка-
кая-то скованность и напряжение. Четыре, три, два...
   ...сорок шесть сорок один. Я лежал на  поляне,  и  на  меня  сыпались
деньги. Жаль, что больше никто не видел этого - все были слишком  заняты
своей беседой. Меня радовал не столько дождь купюр (вдали  они  казались
большими, а  потом,  приближаясь,  становились  все  меньше  и  меньше),
сколько солнце и небо с полным отсутствием облаков - потому что без это-
го в картине не было бы ничего красивого. И еще - верхушка сосны,  ствол
которой был наполнен точно такими же биотоками, как мои, так что  иногда
мне казалось, что мы с ней - одно и то же...
   ...Попробуем вспомнить. Правый нерв, звездное небо.  Я  выделяю  этот
момент, потому что в нем что-то было - нечто, похожее на дощатую  прони-
цаемость потолка: мое имя состоит из нескольких знаков, нескольких нот -
а что я могу еще? - и твое, я не знаю, что может дать  такое  сочетание,
но, ты знаешь, нас не так уж много на самом острие, главное, я знаю  до-
рогу - звездное небо, правый нерв; если мы будем вдвоем, тогда  произой-
дет то, ради чего, быть может, существует весь этот  мир!..  ну,  тогда,
солнечные лучи сквозь крышу на чердаке, помнишь? Это - дерево,  сосна  -
самое правдивое дерево; может быть, я прав?
   ...Посмотри, ласточка моя, на рентгенограммку  своей  души:  вот  эта
черная точечка с булавочную головку; да, еле видна, но она будет  увели-
чиваться, такие вещи никогда не уменьшаются... Нет, ты не виновата,  это
врожденное; именно из-за нее ты кажешься воплощением всего самого  свет-
лого, самого радостного и лучшего; тебе надо компенсировать  чем-то  это
нечто; ты просто уверена, что в тебе нет ничего черного - именно потому,
что оно есть, и в самом сердце... Еще несколько лет,  и  это  проявится,
это заполнит тебя целиком, и твоя белая сверкающая обложка  опадет,  как
ненужная шелуха - ко всеобщему удивлению; и ты взмахнешь наконец черными
крыльями абсолютно черной души... Я пытаюсь тебя спасти, потому что  мне
еще никого не удалось спасти. Я всякий раз терпел поражение, и я не могу
с этим смириться просто так - смотри, вот - я, а вот - ты, вот -  вечер-
няя пауза, монотонный шелест страниц; и вдруг - линии ресниц,  лба,  во-
лос, прорисовывающаяся улыбка, нос - дырочки и веснушки,  голос;  жесты,
движения; уже  несколько  часов  позади;  твое  внутреннее  противоречие
всплыло на секунду в мучении выбора - как все-таки несправедлива жизнь -
и вот я уже оставлен, потому что на все не хватает рук, глаз, мыслей; но
разве можно меня оставить?; и снова - шаги, глаза, ненастоящая безоблач-
ность; несколько зеленых листьев...
   Я запечатываю и отправляю; все равно не дойдет, потому что нет прямо-
го адреса, только обратный. Я не знаю, кто ты на этот раз, но  мне  нра-
вится изучать твое устройство. Некоторые вещи вызывают удивление, а  не-
которые так похожи, что это еще более удивительно. Хотя все-таки  разли-
чий больше, чем сходства. Или сходств больше, чем различия?.. Но,  пожа-
луй, мне все равно. Все это  достаточно  несовершенно  для  того,  чтобы
очень нравиться. Все это достаточно несовершенно... Четырежды ноль...
   ...Правый нерв...
   ...Теперь я могу  наконец  определить,  кто  я:  I  am  a  master  of
survival. Вот уже двадцать лет не меняется мое лицо.  Я  уже  не  помню,
когда и в связи с чем я выбрал такой облик; может быть, тогда, когда мир
не соответствовал моим амбициям? Мне больно видеть разрушение и увядание
- наверное, это всегда больно, если не  касается  тебя.  Мне  может  ка-
заться,что я неуклонно приближаюсь к своей цели - но медленнее, чем  те,
что вспыхивают и гаснут, потому что мои  силы  растянуты  на  необъятный
промежуток времени; однако мне уже не ясна цель - если  люди  и  события
текут и исчезают вокруг вместе со своими суждениями и ценностями,  выхо-
дит, что точка сравнения - не они, а я?.. Ни одному из  них  не  удалось
совершить задуманное - потому что они сгорали слишком быстро... а  может
быть, причина в чем-то другом?
   Видишь, одна из тех десятидолларовых бумажек запуталась в кроне  моей
сосны...
   Hello friends, welcome home.
   Прежде, чем оттолкнуться от берега...

   G O N E

   (часть 1)

   Time is a never endin'journey,
   Love is a never endin'smile...
   (original epigraphe by R.J.D.)

   1.
   Ниже следует довольно длинное (38 глав) произведение на тему "любви и
дружбы" (действующих лиц с два десятка,  реляционных  линий  между  ними
одиннадцать, актов лишения невинности два, и оба во второй части).  Пер-
вая часть написана в 1983 году, действие же по прихоти Автора проистека-
ет в 79-м.
   Оригинальная рукопись первой части, отданная окрестному народу на оз-
накомление, собрала 32 отзыва (вылезших на приклеиваемые, пришпиливаемые
и прилагаемые листочки), многие из коих тянули на прямо-таки критические
статьи (все же осмелюсь на резюме: "лучшая глава - 19, пиши скорее  вто-
рую часть!!"): плюс ремарки и пометки прямо в тексте; множество рецензий
оказалось написанным абсолютно неизвестными и ни разу мною не  виденными
людьми. Несмотря на такой читательский прием, вторую часть в те  времена
я так и не закончил. Наконец спустя десятилетие вся рукопись была герои-
чески вбита в компьютер заинтересованными лицами, что  наконец  побудило
Автора дописать последние главы и косметически отредактировать все  пре-
дыдущее. Я стрался сохранить неизысканную свежесть исходного слога  вез-
де, где возможно, раз уж "во всем этом что-то есть"; кроме того,  произ-
ведение изобилует натуральными несокращенными диалогами  и  фактическими
деталями, что также по-своему концептуально... Надеюсь, читателю  доста-
нется должная часть переданного настроения - включая лексику и  ментали-
тет (!) 1979 года...
   ...Впрочем, пока еще ничего не началось - имея в виду  текущую  (пер-
вую) главу, единственную из всех, переделанную от  начала  и  до  конца.
(Ущерб от переделки, поверьте, невелик  -  она  и  раньше  была  вступи-
тельной, причем рассуждалось в основном о том, что бы могло значить наз-
вание и почему именно 1979 год; выражаю искреннюю надежду, что эти проб-
лемы вам ныне вполне безразличны...) Кстати, ниже  следует  единственный
абзац, сохранившийся от прежней первой главы:
   "Представляю место действия: Московская область. А может, и  не  Мос-
ковская... Не так уж это важно, короче - недалеко от Москвы, и не в  го-
роде. Пионерский лагерь "Радуга", а также его  окрестности.  Ну,  поехал
и... Третье лицо, прошедшее время..."
   Еще, кстати: притяжательные местоимения с большой  буквы  -  не  плод
неграмотности. Мне так хочется, и все.

   2.
   Они играли в покер. Времени было половина одиннадцатого, и Саша  уло-
жил уже своих орлов - или дал им знать, что он их уже  уложил,  и  знать
более ничего не желает, дескать, если хотите еще чем-то заниматься после
отбоя, то занимайтесь так, чтобы я об этом не знал. Сережа  тоже  уложил
своих орлов - точнее, все свалил на свою сменщицу Ларису, а  сам  просто
ушел играть в покер. Андрюша тоже рад бы был все свалить на Наташу, но и
Наташа, как и он сам, большим опытом не блистала, поэтому  Андрюша  пока
что пребывал в своем отряде, частично разделяя Наташины услилия по усми-
рению засыпающих пионеров. Таким образом, все трое играли в покер у Анд-
рюши в комнате - во втором отряде. Играли на условные денежные  единицы,
олицетворяемые спичками.
   -...Флешь-рояль, - произнес Серж.
   После чего снова снаружи раздался шум, и Андрюша вышел,  недовольный,
что его опять отрывают от дела,
   - Нет, так играть невозможно, - сказал Саша, - пойду сам разберусь, в
чем дело...
   Серж сгреб спички с кона, устало потянулся и тоже вышел наружу, пото-
му как одному ему было скучновато... Полутемная веранда, направо  -  де-
вочки, налево - мальчики. Саша и Андрей что-то выясняют  в  самой  левой
комнате, в остальных же - все такие-же приглушенные голоса,  сливающиеся
в единый гул.
   Еще на веранде - Наташа, в бордовых вельветовых штанах и клечатой ру-
башке. "Очень непритязательно, и... недурно!" - отметил Серж. Наташу  он
видел всего раза два или три до этого, сейчас же он рассмотрел ее  окон-
чательно и пришел к выводу, что "пожалуй, неплохо...".  Примерно  вычис-
лил, сколько ей лет: 19, столько же и ему... "Определенно, что-то в  ней
есть",- думал Серж... Из всех этих мыслей неожиданно вытек полезный  ре-
зультат: Сержу захотелось проявить себя с лучшей стороны, и он воодушев-
ленно отправился успокаивать пионерок; точнее,  сначала  поздоровался  с
Наташей, перекинулся парой общих фраз ("Что, шумят?.. Ну, ничего, сейчас
сделаем..."), и решительно направился в одну из  правых  комнат.  "Какой
красивенький!..." "Смотрите, прям сюда идет!" Серж знал псевдо-игривость
четырнадцатилетних девочек и поэтому начал сурово:
   - Ну? Почему не спим?
   - А... вы откуда?
   - Как - откуда?! Подослан иностранной разведкой!.. Чтобы  собирать  у
вас наиболее секретные сведения. Ну? Что за шум?...
   - Ой, как интересно... А... как вас зовут?
   - Меня зовут Сергей, впрочем, это совершенно секретно...  Ну-ка,  за-
молчали!.. Что вы думаете, я тут просто так?!.. Сейчас соберу  сведения,
и сообщу все Наташе. А она уж вас...
   - А она тоже?
   - Да, да, тоже. И с ней портить отношения вам нее советую... Слышите?
Ну-ка, спим!... Понимаете? Точнее, МОЛЧИМ... Чтоб я ничего не  слышал...
Тогда я, возможно, закрою дверь. Представляете себе перспективу - с зак-
рытой дверью, несомненно лучше, а?... Все! Ни звука.  Через  пять  минут
зайду, проверю...
   И он вышел, закрыв дверь.
   Было уже слегка потише, у мальчиков совсем тихо, только иногда Наташа
вполголоса делала с веранды замечания.
   - Я обещал им зайти через пять минут, - сказал ей Серж, - но к  этому
времени почти все уснут. Дверь можно не открывать.
   - Спасибо, - сказала Наташа, улыбнувшись.
   - Остальные, вроде тоже засыпают.., - продолжал  Серж  мерным  голосо
м...
   - Да, уже намного лучше...
   - Серж, ну где ты? - донесся Сашин голос из комнаты.
   - О, я вынужден Вас покинуть... Дела, дела, - Серж сделал  витиеватый
жест и направился в комнату к друзьям.
   - Серж, тебя ждем! Чего ты там делал?!
   - Да так... ничего, как гласит финал одного анекдота...
   - Давай, раздали уже...
   - О!.. Готовый покер! Поменяй мне четыре штучки..
   ...К одиннадцати, когда пионеры  успокоились,  игра  приобрела  более
конкретный характер: на свет божий появилась бутылка джина, и покер стал
лишь промежуточным средством для торжественного возлияния по поводу  на-
чавшейся смены. Каждые свежепроигранные  десять  спичек  соответствовали
принятию стопки джина, и, как ни странно, распределение пока  получалось
удивительно ровным.
   К половине двенадцатого игра пошла явно веселее и ставки резко увели-
чились.
   - У меня три на дамах!
   - А у меня - три плюс стрит!
   - Не может быть, вот два плюс стрит - это у меня, это точно!
   - Ну и чайник!
   - Сам чайник.
   - Оба вы чайники. У меня три на дамах, у тебя на чем?
   - Э-э... туз.
   - На тузах?
   - Да нет, на восьмерках. И еще - туз!
   - Ну, мое, значит.
   - Ну и что - раздавай!..
   - Э-э... три, четыре пять.
   - Не меняю! Тузовый покер!
   - Флеш-каре! ...Тойсть стрит-рояль.
   - Ставлю десять!
   - Десять?.. Ну и что, я тоже десять!
   - Ого!
   - У меня... фулл!
   - На чем?
   - На дамах! А у тебя?
   - Мистрит. В смысле, мистритие...
   - Ничего, что ли?
   - Ну да! Но зато какой!... I've been mistre-eated!..
   - Не ори. Ну и пей свои десять!
   - Ну и запросто!
   - Ну и пей!
   - Ну и выпью!
   - Раздавай.
   - И-ээ-аа... на...
   - Зачем ты их уронил?
   - Черт с ними...
   - Как это? Раздай ты, Серж.
   - У меня готовый колор!
   - Фигня! Ставлю десять.
   - Гляди-кты, и вправду колор...
   - Что ж я, зря говорить стану?
   - И-ык, пей...
   ...Когда Саша громко объявил, что у  него  ФЛЕШЬ-ОРГАН,  Андрюша  уже
чувствовал себя нехорошо и это могло привести к плачевным  последствиям.
Друзья поочередно переправились через окно (так почему-то  всем  захоте-
лось) и пошли гулять в лес. Там из Андрюши вышел наружу весь джин с  ос-
татками ужина, Серж напрочь промочил полуботинки, потом  решил  протрез-
веть и после долгих мысленных усилий последовал  примеру  Андрюши;  Саша
только ругался под нос и возмущался, зачем это их занесло в какое-то бо-
лото. Наконец все выбрались, Андрюша влез через окно и заснул в  одежде,
Серж долго мучился угрызениями совести, что не почистил зубы перед сном,
но тоже наконец уснул; Саша же на обратном пути заметил какое-то шевеле-
ние в окне своего отряда, но решил на глаза пионерам не попадаться, тихо
прошел к себе и лег спать вполне умиротворенный.

   3.
   ...Начальник лагеря, Венеамин Андреевич Сафронов, тоже раньше работал
вожатым. Что-то он, конечно, забыл с тех пор, но  был  еще  относительно
молод и славился своей мягкостью характера и либерализмом. Надо сказать,
что всяких неожиданностей или просто непредвиденных случаев он очень пу-
гался, но и дисциплины железной не требовал, за что его все и любили.
   В это пасмурное утро Венеамин Андреевич лично явился на зарядку, дабы
посмотреть, как справляются с работой новые вожатые, и, если  что,  под-
бодрить личным примером. В общем и целом все шло нормально, и начлаг ус-
покоился. Заспанные пионеры, преимущественно в шортиках и майках,  выст-
раивались на стадионе. Из вожатых один Саша был в  шортах,  как  человек
привычный и закаленный, и то его не покидало стандартное удивление,  как
это можно в такое прохладное утро (и ведь со сна - холодно, брр!)  выхо-
дить на зарядку столь легко одетыми - особенно младшие  пионеры,  его-то
отряд хоть похож на нормальных людей... Саша сосредоточенно строил  свой
первый отряд - по утрам он был суров, и пионеры это знали. Наконец  поя-
вился физрук с мегафоном и начал изрыгать заученные до автоматизма  фра-
зы. Пионеры нехотя подчинялись.
   Вдоль третьего отряда слонялся Серж, вдвое более сонный, чем все  де-
ти. Серж вычислил, что Андрюша, по всей видимости, проспит до  завтрака,
и поэтому второй отряд на зарядке будет возглавлять Наташа.  Разумеется,
так оно и было, и Серж не зря поднимался в такую рань.
   Наташа была одета так же, как вчера вечером, как будто спать и не ло-
жилась, однако вид у нее был значительно более свежий, чем у Сержа;  ему
вообще было весьма гнусно и холодно, и у него по  спине  бегали  мурашки
при виде раздетых пионеров.
   ...С этого он и начал беседу. Между тем еще и физрук похвалил  третий
и четвертый отряды за хорошую дисциплину, а первый,  наоборот,  обругал:
Серж был доволен. Саша пропустил замечание мимо ушей: он знал,что первый
отряд никогда и нигде не может быть самым дисциплинированным: все лагер-
ные требования для таких дядей - пустая формальность.
   Серж проводил Наташу до отряда, пошел к себе и  решительно  завалился
спать, свалив линейку и завтрак на Ларису. Андрюша еще не просыпался.
   На линейке начлаг сообщил,что завтра состоится открытие смены, и что-
бы до вечера были выбраны председатели советов отрядов, и  т.д.  и  т.п.
Вяло обошел вокруг мачты с неподнятым еще флагом, изрек еще пару  мыслей
и стушевался. Саша морщился на свой отряд: салют держали неровно, пионер
Витя Ухолкин увлеченно любовался длинными волосами  Стеллы  Ивановой,  а
Паша Кузьмин громко острил и делал вместо "салюта" плэйбоевского  зайчи-
ка.
   К концу завтрака проснулся Андрей. Он не  спеша  сходил  в  столовую,
вернулся, застал у себя в отряде  собрание,которым  почему-то  руководил
Серж, но не удивился, а просто сел на самое видное место,  как  почетный
председатель; они с Сержем отлично дополняли друг друга  -  порядок  был
идеальный, к тому же с тылу он еще подкреплялся Наташей.
   В процессе собрания Серж провел ряд глубоких мысленных изысканий, и в
результате пришел к выводу, что из всего женского персонажа лагеря Ната-
ша - "самый дельный экземпляр", к тому же, как установил Серж,  прелест-
ные внешние данные усугублялись "оптимальным складом характера". В таком
вот умильном настроении Серж и покинул собрание второго отряда (чтобы не
вызывать избыточного любопытства) и застал абсолютно аналогичное таковое
у себя в отряде. Поскольку его дети были на год глупее, Серж провел  его
с блеском и погрузился в дальнейшие радужные мысли, изыскивая повод, да-
бы еще зайти во второй отряд.
   Вечером в покер не играли.
   Все как-то оказались заняты, да и джина почему-то никому не хотелось;
короче, все прошло заурядно. Серж укладывал спать второй отряд.
   Утром было открытие смены. Огласили некий план мероприятий (когда бу-
дет смотр строя и песни, а когда-то смотр отрядных  уголков)  и  т.д.  и
т.п., подняли знамя; потом собрали вожатых и дали еще кое-какие рекомен-
дации (например, что утром все же не мешало ходить на планерку, хотя  бы
по одному вожатому от отряда), и прочее, и прочее; короче говоря, в этот
день почти ничего особенного не было.
   ...Впрочем, одно интересное событие в этот день все же  имело  место:
дискотека, посвященная открытию смены. В принципе, это были обычные тан-
цы - но новое слово "дискотека" уже проникло всюду, даже в пионерлагеря,
посему старая терминология совершенно никуда не годилась, и никто не мог
себе представить, как это дискотеку можно обозвать "танцами"...

   4.
   ...Пионер Витя Ухолкин бродил вокруг клуба. Одновременно  с  этим  он
страдал, поскольку в последнее время это было нормальным его состоянием.
   Рядом с клубом была танцплощадка, и  на  ней  проистекала  означенная
дискотека: пока было всего девять часов, и тем не менее вполне  стемнело
(да, тогда еще не было "летнего времени", и в августе  вечера  наступали
рано; и даже танцы в девять часов в пионерлагере выглядели  вполне  нор-
мально).
   Звучала музыка, и Юра объявлял чего-то в  микрофон;  все  старательно
развлекались. Витя Ухолкин бродил вокруг клуба и страдал.
   Впрочем, страданием это назвать было трудно: это был сложный  конгло-
мерат из совершенно противоречивых мыслей и чувств, да и  не  согласился
бы Витя расстаться с этим состоянием ни за что в жизни. Ничего подобного
раньше он не чувствовал: вот уже месяц, как Витин мир  совершенно  пере-
вернулся, и это было удивительно и великолепно.
   Причину вы, конечно, уже поняли. Витя Ухолкин влюбился в  девочку  из
своего отряда.
   Был он, вообще говоря, относительно развитым и взрослым малым. О  де-
вочках знал все, или почти все, как ему казалось, и этим летом мысленная
разработка сего вопроса достигла своего апогея. Он знал, какой "тип" де-
вочек ему более всего нравится, критически оценивал со всех сторон  зна-
комых женского пола, со знанием дела беседовал  с  друзьями  о  вопросах
"любви и секса", говорил, что пора, дескать, кем-нибудь "заняться", а то
всех хороших девочек расхватают ("вот только лень мне что-то...") и т.д.
и т.п.
   В лагерь он поехал со второй смены. Мы с вами, в общем, готовы  приз-
нать, что Витя был еще глуп и молод, и все случилось так, как  и  должно
было случиться: совершенно стереотипно.
   На зарядку их строили в определенном порядке:  вожатый  второй  смены
был педант, и даже с утра устраивал построение: сначала  девочки,  потом
мальчики, и все по росту; далее полученная колонна определенным  образом
разворачивалась при входе на стадион, и перед Витей  неизбежно  оказыва-
лась впереди метрах в трех Стелла Иванова, девочка с длинными волосами.
   Витя Ухолкин оценил ее еще давно (так ему казалось, по крайней мере).
Высокая и стройная, очень красивые волосы. Длинные ноги. Лица Витя  оце-
нить полностью пока не мог, но в своих туманных  рассуждениях  признавал
его очень правильно сформированным и где-то в общем в его вкусе.  Двига-
лась Стелла на зарядке легко и красиво, хотя и не с большей охотой,  чем
остальные... Вообще, сильных крупных девиц Витя не любил,  подобный  тип
он называл "лошадь". Здесь было нечто совсем другое: Стелла казалась вы-
сокой и "хрупкой" в то же время; Витя интенсивно  отыскивал  поэтические
сравнения для ее стройной фигуры и красивых длинных волос... В общем, на
зарядке он чувствовал себя несколько приятнее, чем его товарищи.
   Тем временем процесс в  неискушенном  Витином  сознании  продолжался.
Всех девочек он сравнивал теперь со Стеллой, как с  этаким  эталоном,  и
постоянно убеждался в ее превосходстве над остальными. "Да нет", - думал
Витя, - "Просто она действительно лучше других,  я  хладнокровно  выбрал
ее, и это совершенно естественно. Если я  увижу  кого-нибудь  лучше,  то
сразу это оценю и сделаю правильный, трезвый вывод..." Но все эти доводы
не в силах были уже что-то изменить, и постепенно все четче  обрисовыва-
лось убеждение, что лучше Стеллы никого быть не может, и  это  убеждение
прочно вставало в центр всего мира... Витя этому еще не верил, он  верил
в свой трезвый расчет, и тому подобные вещи, но само состояние  ему  уже
нравилось - постоянно думать о НЕЙ, вспоминать фрагменты ее лица и любо-
ваться ей самой, вспоминая каждую мелочь. Все существование было  теперь
подчинено одному - жить, чтобы думать о ней и видеть ее: это развлечение
ему нравилось, по крайней мере ничем подобным раньше  он  не  занимался.
Все отношение к лагерному режиму совершенно изменилось: например,  нена-
вистная зарядка стала теперь самым приятным занятием за весь день. Засы-
пая, он начинал разговаривать сам с собой: несколько раз убедительно до-
казывал сам себе, насколько она красивая девочка ("Ты просто не  понима-
ешь, какое у нее прекрасное лицо..." И следовали детали). Лица ее вскоре
он уже просто вспомнить не мог, возникали лишь отдельные фрагменты:  оно
слилось с его восприятием, стало "нулевой точкой". Он  обнаружил  одноз-
начное соответствие Стеллы с его ранее разработанным идеалом: он всерьез
был уверен в этом, хотя на самом деле, по-видимому, сам идеал  незаметно
совместился со Стеллой.
   И вдруг Витя спохватился. Произошло это  очень  просто:  он  внезапно
вспомнил слово "любовь". Именно это слово, которое раньше  ему  казалось
глупым и ненужным, и которого он раньше избегал в своей речи.  Вспомнив,
Витя немного подумал, и с ужасом обнаружил,  что  это,  кажется,  где-то
как-то, наверное, и есть оно самое...
   Витя испугался. Он попытался доказать себе, что все зависит только от
него, он ни в кого не влюбился, это все просто так, и он может  спокойно
забыть ЕЕ и думать о другой девчонке.
   Но ничего не получалось, никакие убеждения и уверения не помогали. Он
снова замирал сердцем, когда видел ее, она нравилась ему до потери  соз-
нания, он просто не видел ничего, кроме нее, это было неизлечимо...
   И Витя сдался. Он признался себе, что ЛЮБИТ ЕЕ, и это  слово,  раньше
казавшееся до ужаса гадким, теперь постоянно было в его мыслях. Ощущение
было удивительным и прекрасным, Витя упивался им, и блаженствовал,  пов-
торяя уникальную общеизвестную фразу из трех  слов,  или  имя:  "Стелла,
Стелла, Стелла, Стелла, Стелла..." Ее имя, заметим, довольно странное  и
неестественное, казалось ему верхом совершенства.
   Однако первая, созерцательная стадия прошла, и Витя все больше  заду-
мывался, чего же ему сделать, чтобы и Стелла обратила на него  внимание.
Просто рассказать кому-нибудь о своем чувстве (тем более ЕЙ!) Витя никак
не мог, ему казалось, что его все засмеют и он этого не  выдержит.  Даже
если бы кто-нибудь об этом догадался, он просто сгорел бы  от  стыда,  и
одни мысли об этом приводили его в ужас. Надо было как-то понравиться ей
самой, и Витя готов был приложить к тому все усилия.
   Прежде всего он стал уделять ненормально много внимания  своей  внеш-
ности: сравнивать себя с товарищами и вообще со  всеми  остальными.  Че-
го-то, несомненно, в нем было, но чего-то все же и не было, и к придти к
однозначному выводу Витя никак не мог.
   Каждый разговор со Стеллой воспринимался как колоссальное достижение,
хотя редко продолжительность такового превышала двух-трех фраз. Разгово-
ры Витя сочинял и репетировал ежесекундно, и хотя сочиненное крайне ред-
ко реализовывалось, каждая минута общения делала его счастливым на  бли-
жайшие полдня. Во время разговора любая фраза стоила неимоверных усилий:
каждое слово десятки раз анализировалось, прежде чем могло быть сказано,
и тем не менее это было для Вити высшим наслаждением. На  линейке  отряд
строился в две шеренги, и он всегда старался оказаться сзади нее,  чтобы
касаться ее волос своим дыханием, и стоять целую четверть часа ничего не
слыша и не чувствуя, кроме того, что ОНА перед  ним,  всего  в  двадцати
сантиметрах - и это были самы счастливые минуты в его жизни...
   Нельзя было сказать, что в отряде никто ничего не заметил,  но  изде-
ваться над Витей никому не хотелось - был он нормально развит физически,
и неплохо относился к друзьям: к тому же, в таком взрослом обществе, как
первый отряд, человек, который приударяет за девочкой (пусть даже и  не-
решительно), не мог вызвать ничего, кроме уважения.
   Однако смена кончалось, а никаких результатов так и не было достигну-
то. Витя почти отчаялся, но тут узнал, что Стелла, как  и  он,  едет  на
третью смену. Радости его не было границ; он счел это совпадение хорошим
предзнаменованием и решил уж в августе взяться за дело сразу, без  коле-
баний. И теперь Витя Ухолкин бродил вокруг клуба, с трепетом  и  страхом
ожидая немедленного танца.
   В сумраке он натыкался на таких же, как он, вздыхателей или на пионе-
ров младших отрядов, для которых развлечение составляли не столько  тан-
цы, сколько их созерцание. Несколько раз он оказывался не в  том  месте,
где нужно было бы; пропустил танец, когда она стояла и  разговаривала  с
подругами (он просто боялся их); время шло, а Витя колебался.
   Была уже половина десятого, и дискотека имела яркую тенденцию зафина-
литься. Витя вошел в прыгающую и переминающуюся с ноги на ногу  толпу  и
решил, что сейчас он пригласит ее обязательно, каких бы  трудностей  это
ни стоило.
   Зазвучало медленное вступление. Ничего не видя и не слыша,  он  подо-
шел. К НЕЙ.
   - Стелла, можно тебя? - произнес он уже полчаса прыгавшую в его мозгу
фразу...
   - Это же белый танец.., - удивилась Стелла.
   Витя опешил. Этими словами было перечеркнуто все, что он  создавал  и
репетировал весь день; ему казалось, что он сейчас умрет... Но с  неимо-
верной скоростью работающие мысли подсказали ему правильное решение:
   - Извини пожалуйста... если ты хотела пригласить кого-то другого.
   Стелла улыбнулась.
   - Нет. Я хотела пригласить именно тебя.
   И только что низвергнутый в пропасть Витя вознесся в рай. С этой  се-
кунды до конца танца он не произнес ни слова - он просто не  мог  ничего
сказать. Он касался ЕЕ, он ощущал ее, и это было высшим наслаждением для
бедного Вити. Больше ничего ему не было нужно.
   ...Забегу немного вперед: это был самый счастливый его  день  за  все
лето.

   5.
   ...А теперь рассмотрим еще одну пару, благо дискотека еще  не  кончи-
лась. Придется, правда, сделать опять некий экскурс в прошлое, дабы сра-
зу представить читателю еше двух действующих лиц. Итак:  Юра,  тот,  кто
ведет дискотеку. Его должность  называется  "музыкальный  руководитель",
или "музыкальный работник"; когда как и кому как нравится. Он  в  непос-
редственном подчинении у радиста; в  его  распоряжении  весь  радиоузел,
ключи от клуба и уйма свободного времени. Он еще молод,  сам  в  прошлом
был пионером и ездил в сей лагерь; ну а теперь  продолжает  ездить  сюда
уже в качестве "руководящей" личности. Парень он, в общем, хороший, да и
оценим мы с вами его потом; старушка-завклубом души в нем не чает и раз-
решает ему репетировать чего-нибудь в клубе в любое  время,  или  вообще
делать неизвестно что. Радист доверяет ему даже такие ответственные  ве-
щи, как включение трансляции горнов и подключение микрофона для  линейки
(сам он по утрам тяжел на подъем), хотя магнитофон у радиста один, он за
него ужасно дрожит, и использование его для дискотек вызывает у  радиста
сильное волнение. Короче, Юра неплохой парень;  в  качестве  недостатков
отметим разве что, что внешностью он вышел не очень (хотя, конечно,  для
мужчины это дело несущественное?), и еще маниакально увлечен тяжелым ро-
ком, что иногда утомляет собеседника. Сам играет на гитаре и фортепиано.
Ну да ладно. Теперь о сути событий.
   Времени у Юры, как мы уже знаем, была уйма, и использовал он  его  на
что придется. Однако так или иначе, коль скоро пребывал он в  пионерском
лагере, большую часть времени он видел пионеров  -  детей  всевозможного
возраста. Наблюдать за ними ему нравилось. Гениальным  педагогом  он  не
был, но любил мысленно пофилософствовать и явно имел склонность  к  кус-
тарной психологии.
   Однако, круг его изысканий в этой области  последнее  время  сузился:
сейчас его интересовала больше всего (если не сказать - только)  девочка
Света из второго отряда (вообще, для пионеров полная номенклатура -  имя
и фамилия. Света Журавлева). Чем же она его столь заинтересовала?
   Ну, во-первых, она была красива. Во-вторых, характерный, точнее, сво-
еобразный склад характера. Первый разговор был по поводу какой-то  репе-
тиции. ("А ты тоже поешь?" "Нет, я просто так." Далее Юра почему-то пус-
тился уверять собеседницу, что у нее прекрасный голос, в ответ - издева-
тельская улыбка, еще чего-то, и в итоге он почувствовал что как-то не на
высоте...) Потом Юра поразмыслил и решил, что у нее высокая склонность к
моральному самоутверждению, а отсюда потребность в игре и  превосходству
над собеседником. Далее следовали теории о воздействии собственной  кра-
соты на психику и прочие сложные идеи. Что красива, это  факт.  Впрочем,
может быть, только для него? Что может быть красивого для такого  взрос-
лого мужика, как наш Юра (20 лет), в четырнадцатилетней еще не полностью
сформировавшейся девочке?
   (Гм... господа, напоминаю, менталитет 79-го года отличается от совре-
менного! Впрочем, читайте... Подумать только, еще что-то объяснять  при-
ходилось!)
   Вот, тут-то и сложность. Получилось так, что здесь  были  задеты  как
раз самые глубокие струны его характера. Превыше всего он ставил  крите-
рий красоты (во всем!), и именно к красоте был наиболее тонко  и  сложно
сенсибилизирован. Именно чистота и свежесть Светы задели его душу, и  он
сразу понял, что это то, что ему нужно. Главное, ему доставляло удоволь-
ствие разговаривать с ней - играть, делать вид, изображать псевдозаинте-
ресованность или псевдоравнодушие, словом, "строить глазки". Здесь  было
нечто сложное: он получал удовольствие в основном эстетическое, от  раз-
говора, от созерцания; такое бывает только в первый раз, да и то  недол-
го, а тут... Он не знал, как это назвать, но он  чувствовал,  что  понял
что-то такое, что не поняли, возможно никто из окружающих, и это  делает
их только менее счастливыми людьми, чем он - им  ничего  неизвестно  про
такой источник ярких мыслей и ощущений... А как это еще можно было  наз-
вать?... Ему просто нравилась девочка Света из второго отряда, ее свежая
и стройная фигурка, ее слегка детская, и уже где-то взрослая психика, ее
оригинальный склад характера... Что он собирался делать дальше? Пожалуй,
он сам не знал. Влечение руководящей личности в пионерлагере к одной  из
девочек, отдыхающих в нем - как бы на это посмотрели остальные? Впрочем,
по этому поводу у него имелось свое мнение.
   Пора, однако, нам  вернуться  в  выбранный  пространственно-временной
эпизод: танцплощадка. Дискотека. Юра объявляет в  микрофон,  что  сейчас
прозвучит композиция "Long Live Rock'n Roll"  группы  "RAINBOW",  причем
название группы совпадает с названием нашего пионерского  лагеря  (...!)
однако пионерам до этого ценного замечания дела никакого нет, им лишь бы
подергаться - а вещь для этого вполне подходит, хотя и в меньшей  степе-
ни, чем хотелось бы...
   - Ну как, окажешь мне дельную консультацию?
   - В чем?
   - В таком малозначащем вопросе, как... проведение нашей дискотеки.
   - О! Какая честь! Спасибо. Ну, и как же я  должна  тебя  консультиро-
вать?
   - Мало ли... Но как угодно; каждое твое слово буду  ценить  буквально
на вес золота.
   - Ну тогда мне их будет жалко, и я ничего не скажу.
   - Ах! Действительно, обидно... Но куда же ты денешь  столько  золота?
Неужели не подаришь мне ни кусочка?
   - Ну, ладно... Я совсем забыла. Для ТЕБЯ мне ничего  не  жалко  -  ты
ведь знаешь...
   - Вот и скажи мне, какую вещь сейчас ставить - быструю или медленную?
   - Скажу. Быструю.
   - А почему?
   - Хочется.
   - Э-э, а на медленную ты, значит, неспособна?
   - Да ну ее... Пригласит еще кто-нибудь...
   - Серьезно?!
   - Еще как. Какой -нибудь дурак...
   - И то верно. Действительно, какая неприятность... А если мы его сде-
лаем белым?
   - Кого?
   - Танец! Пригласишь сама кого-нибудь...
   - Да ну... Неохота мне никого приглашать...
   - Н-да... Эх ты бедная, одинокая девочка... Хоть самому тебя  пригла-
шай для утешения... И то не годится, если танец-то белый...
   - А ты его сделай черным.
   - Чтобы тебя пригласить?
   - Ну, раз уж ты так хочешь.
   - Да, но ты же не любишь, когда тебя кто-то приглашает... Всегда луч-
ше выбрать самой...
   - Самой хуже. Вдруг пригласишь того, кто откажется...
   - Это, конечно, плохо. Но надо знать, кого приглашать. Например, если
пригласить меня...
   - И ты не откажешься?
   - Ну, Света! Какого плохого ты обо мне мнения, если  думаешь,  что  я
могу отказаться!
   - Так ты хочешь, чтобы я тебя пригласила?..
   - А ты не хочешь?..
   - Так мне тебя приглашать?..
   - По крайней мере, мне очень хочется объявить белый танец...
   - Ну уж если ты так хочешь...
   - Ну уж если ты так согласна...
   ...Скажу между делом только, что разговор сей начался, как только Юра
заметил поблизости от себя Свету и довольно мало народу  вокруг  -  хотя
около него всегда толпились любопытные. Покинуть свой пост  он  мог  без
особого труда, потому что рядом находились  двое  братьев  Рябининых  из
четвертого отряда - юные ценители-энтузиасты, которые  помогали  ему  на
всех дискотеках и на них можно было  оставить,  нисколько  не  опасаясь,
хоть передвижной телецентр...
   - And now  the  song  called  "Rainbow  Eyes"!  Белый  танец!  Группа
"Rainbow", она же "Радуга"! До окончания дискотеки десять минут:  Dance,
everybody!...
   Он повернулся к Свете:
   - Ну, что ж, я полностью в твоем распоряжении!
   Света улыбнулась и ответила легким наклоном головы...
   -...Знаешь, о чем эта песня? "Она ушла вчера, ей все равно... Никогда
не думай о вчерашнем..." А сейчас припев: "У нее в глазах - радуга".
   - Странный текст.
   - Это когда переводишь, всегда получается  странно.  К  тому  же  это
только фрагменты. Специфика английского языка - например, нет мужского и
женского рода, это ты знаешь, а, например, ангелы по-английски - все де-
вочки...
   - Как это?
   - Ну, такое у них понятие ангела... Представь, что у тебя сзади  кры-
лышки...
   - Тогда бы я улетела... Хотя, крылышки сзади - это, наверное,  некра-
сиво... Перья там всякие... Но зато можно летать...
   - А еще можно упасть с высоты. С высоты очень легко  падать.  У  меня
есть диск такой - называется "Падший ангел". Ангел, разумеется, женского
пола.
   - А почему падший?
   - Я переводил: там речь идет о любви. В этом, вероятно, все и дело...
   - Ангелам нельзя любить?
   - Наверное. Но зато можно упасть; ради любви стоит упасть, как  дума-
ешь?
   - Не знаю...

   6.
   ...Сержу снились голубые бабочки. Бабочки были ядовитые и применялись
иностранной армией для ведения боевых действий. Они летали во все сторо-
ны по комнате; но жалились только один раз, после чего поверхность нена-
долго становилась безопасной. Серж рвал их на кусочки, но  кусочки  тоже
всюду летали и норовили куда-нибудь залезть, и были они совсем мягкие  и
резиновые: тогда Серж стал их приклеивать к полу клеем ПВА, пока они все
не кончились. Потом был сумасшедший англо-русский словарь,  который  ки-
дался из-за шкафа тяжелыми стульями и гранатами, и в  перестрелке  Сержу
оторвало левую руку и правую ногу. Наконец он проснулся и обнаружил, что
в окно стучит дежурный вожатый и ему, Сержу, нынче идти на планерку.
   Чертыхаясь, он надел куртку.
   Моросил мелкий дождик, и Серж уныло брел,  оглядываясь  по  сторонам.
Потом он увидел Наташу с зонтиком.
   - Привет, - хмуро сказал он и обогнал ее.
   В стеклянный павильон, именуемый пионерской комнатой, собирались зас-
панные вожатые. Поделились новостями, свежими анекдотами, обсудили пого-
ду и т.п., затем наконец началась планерка. Возглавляла ее старшая  пио-
нервожатая Марина - симпатичная, хотя и крашеная, блондинка, которой во-
обще руководило только одно неизлечимое желание похудеть, которое плано-
мерно осуществлялось в обратную сторону, несмотря на усиление желания.
   Планерка своей продолжительностью врезалась в зарядку, которую  отме-
нили из-за дождя: он являл собой уже  ливень  с  трудно  просматриваемым
концом. Двое-трое с зонтиками ушли, кто-то остался  просматривать  конец
ливня за неимением лучшего варианта, и Серж понял, что лучше все же идти
- используя такое явление, как успешное экранирование дождя зонтом; даже
если он чужой.
   - Сережа, довести тебя? Нам по дороге, - предложила Наташа.
   - Спасибо.
   Сначала шли медленно и молча, потом Серж сказал:
   - По-моему, ты держишь зонт нерационально.
   - Почему?
   - Во-первых, каждый, кто несет зонт, думает, что  он  абсолютно  пра-
вильно распределяет его площадь: половину - себе, половину  -  товарищу,
однако на самом деле имеет место где-то семьдесят процентов к  тридцати.
Ты просто руку сдвигаешь в свою сторону, иначе неудобно, а  у  меня  уже
плечо мокрое.
   - Ой, извини пожалуйста...
   - Да что ты, речь совсем не об этом. Просто если  ты  поручишь  нести
зонтик мне, нам обоим станет идти удобнее, и дождь уже точно  никого  не
намочит...
   - На... А как ты это сделаешь?
   Серж взял зонтик в дальнюю руку и немножко развернулся к центру,  ка-
саясь плечом собеседницы: для его второй руки самым естественным положе-
нием теперь было бы пребывание на ее плече, но позволить себе этого Серж
пока не мог.
   - Это естественно, - говорил Серж, - что дождь в тебе не вызывает ни-
каких приятных ощущений. Это только из-за стандартного отношения к нему:
дождь обычно мешает что-то сделать, но как можно понять человека,  кото-
рый увидел утром пасмурное небо, и все его настроение сделалось  "серым"
- причем идти ему никуда не надо?.. При солнечном освещении краски ярче,
но это чувствуется только на рассвете и закате - когда тени, красноватый
свет и так далее - это мне нравится; но равномерно белое освещение  тоже
многое подчеркивает... А свет через  грозовые  тучи  -  представляешь?..
Смотреть на дождь - это все равно что смотреть на море или большую реку,
причем и то и другое во время дождя гораздо красивее. Ты  согласна,  что
почти все предпочитают смотреть на водную гладь?.. А лес во время дождя,
с мокрыми листьями, под белым небом?.. Даже асфальт становится контраст-
нее - чернеет. Дождь, между прочим - это то самое "отсутствие деяния"...
   - Как это?..
   - Понимаешь, каждый человек себя переоценивает... Он всегда  считает,
что способен на большее, чем на самом деле. Некоторые верят в свое  осо-
бое предназначение; это никогда не осуществляется. Все мечтают об  успе-
хах и достижениях, которых они якобы могут добиться, и находят дела, ко-
торые они могли бы сделать; что-то из этого делается, но чаще ничего  не
получается, а переоценка себя продолжает работать; возникают новые  дея-
ния, как правило снова неудачные, основанные на неправильном  подходе  к
самому себе, своих возможностях и окружающем мире, и так далее. И  нако-
нец, человека постигает разочарование - он видит, насколько он "не свер-
шился", насколько неудачно пройден весь путь; времени уже больше нет,  а
жизнь потрачена бесполезно; ему было бы лучше, если бы он продолжал  ве-
рить в свои великие нереализованные возможности, чем видеть свое  бесси-
лие, свои ошибки и... свою никчемность. Ты понимаешь, это  очень  важно:
вся наша жизнь состоит из деяний, и всякое деяние бесполезно, потому что
оно приводит человека только к сознанию своего бессилия. Это действует в
масштабе всего общества: сейчас уже получается, что почти любое  общест-
венное деяние только приближает его к гибели. Любое  деяние  бесполезно:
ты должен сначала понять себя, свои возможности, создать свой взгляд  на
вещи, чтобы, совершая, уверенно получать именно то, что  ожидал;  только
тогда твое деяние станет индифферентным, не приводящим к кризису. Но это
очень трудно; реально человек всегда начинает себя с деяний  над  миром,
даже когда он еще ничего не знает; потом понимает свои ошибки и действу-
ет уже в другую сторону, но это еще неизвестно, насколько лучше: сколько
сейчас уже сделано такого, и сколько из сделанного непоправимо?.. Дело в
том, что надо не вгонять МИР В СЕБЯ, а вгонять  СЕБЯ  В  МИР.  Это  наша
главная ошибка...
   ...Заклеймим философию Сержа, назовем ее "гнилой", или наоборот, ска-
жем, что " в этом что-то есть" - это как нравится; но при этом главное -
не забывать, что в данный момент вся эта  фразеология  играла  для  него
единственную роль - роль ТЕМЫ РАЗГОВОРА.
   ...Наташу, видимо, задели какие-то слова Сержа: она стояла, погрузив-
шись в свои мысли и не замечая ничего вокруг. Они остановились на дорож-
ке напротив корпуса  второго  отряда;  отсюда  наискось  шла  дорожка  к
третьему отряду.
   Катя Слугина стояла на веранде второго отряда и с интересом  смотрела
на картину, открывающуюся ее взору. Вот Серж  наконец  качнул  зонтиком,
сказал еще что-то, и они с Наташей медленно проследовали к третьему  от-
ряду: Катя презрительно хмыкнула и поправила волосы.
   Потом она поймала в зеркале свое отражение, небрежно вскинула  голову
и, повернувшись, проводила поднимающуюся с зонтиком Наташу надменно-гор-
дым взглядом. Пионеры, осчастливленные отменой зарядки, не спеша  одева-
лись к линейке и завтраку, наполняя умиротворяющим голосовым фоном  гас-
нущий шум дождя.

   7.
   Хотя Серж и казался абсолютно незапрограмированным человеком,  иногда
он совершал удивительно точные и хорошо продуманные действия.  Например,
он не появлялся во втором отряде с тех пор целые сутки, и зашел ненадол-
го только вечером следующего дня.
   Все это время Андрюша увлеченно осваивался в новой для  него  работе,
и, пожалуй, вполне успешно. Правда, периодическое вождение отряда на ли-
нейки, завтраки, обеды и так далее его несколько утомляло, и он  предпо-
читал предоставлять это Наташе - но, с другой стороны,  он  обнаружил  в
себе недюжинные творческие способности и в первую  очередь  принялся  за
оформление отрядного уголка: сначала он долго искал в отряде  художника,
чтобы нарисовать лошадь с крылышками, как на обложке диска  Deep  Purple
"Stormbringer" (отряд назывался "Шторм"), потом плюнул и нарисовал  сам.
Получилось красиво, (главное - жутко экспрессивно, сказал Саша), а  рас-
колотое небо поперек всего выглядело просто фатально. Потом Андрюша  во-
шел в азарт и нарисовал еще "совершенно непрорубаемую" абстрактную  кар-
тину в оранжево-черно-зеленых тонах.
   (- Что это? - спросили девочки, увидев картину.
   - Солнечное затмение, - ответил Андрюша, хмуро оборачиваясь в их сто-
рону.
   - А остальное как называется?
   - Последствия солнечного затмения...)
   Наташа была довольна, ей вообще очень нравились все три друга,  кото-
рые приехали с третьей смены (то есть Андрюша, Саша и Серж). Был еще во-
жатый Миша в четвертом отряде, и сменный вожатый Володя - но до их уров-
ня они явно не вытягивали - и на сем вожатые  мужского  пола  заканчива-
лись. Кто же из них ей нравился больше - об этом она почти не думала; ее
просто радовало, что предстоит работать с такими интересными ребятами, и
хотелось их рассмотреть поближе.
   ...Серж, как мы уже говорили,зашел во второй отряд вечером следующего
дня. Он поздоровался, перекинулся парой фраз с Андрюшей и, облокотившись
на теннисный стол, излил несколько дельных замечаний в адрес Андрюшиного
художественного творчества. Все это вылилось  в  светско-развлекательную
беседу, опять же между ним и Андрюшей, в которой каждое новое  остроумие
нанизывалось на предыдущее. Пионеры слушали с восторгом, а  Серж  внима-
тельно наблюдал за Наташей, которая иногда вставляла фразу  в  разговор.
От него не ускользнуло то, чего не замечала и она сама: ее взгляд стано-
вился радостно-восхищенным, когда она смотрела на Сержа, и более спокой-
ным, сосредотеченным и мимолетным, когда на Андрюшу. Это его обрадовало;
задержавшись еще немного, он попрощался и двинулся дальше по  своим  де-
лам.
   "Итак, - думал он, - затравка в Наташины мысли уже внесена; пусть те-
перь в них кристаллизуется то, что надо. Действуем осторожно; ноль  вни-
мания с моей стороны, пусть она останется наедине с "начальной  информа-
цией." Когда появится результат, тогда это будет видно по ее реакции  на
мое присутствие... Тогда сменим тактику."
   Не будем называть его дураком - в  этой  области  он  имел  некоторый
опыт, тем более, далее все случилось именно так, как он и предполагал.
   Конкретно дело заключалось в том, что Серж прочно занял первое  место
среди вожатых, а позже - и среди всех Наташиных знакомых; каждое мыслен-
ное сравнение только подтверждало это. В принципе никакой четкой мотива-
ции поступков не было, не было даже четкой мысли о том, что Серж - самый
интересный парень. Это все сформировалось подспудно, и получались  такие
внешние проявления, которые сама Наташа никак не анализировала и не  ис-
кала их причины. Например, она стала более старательно  причесываться  и
одеваться; с большим интересом почему-то общалась с пионерами  и  водила
их на зарядки, линейки и тому подобное. Андрюша вскоре уловил в ее  раз-
говорах с ним оттенки легкого заигрывания (отдадим ему должное,  оттенки
очень слабые...). Это были не знаки внимания в его адрес, а просто  под-
сознательное желание нравится окружающим. Все эти тонкости, впрочем, за-
метил еще один человек во втором отряде:  Катя  Слугина,  причем  доско-
нально и во всех деталях (тем более интересно, что их не  замечала  сама
Наташа!) Однако при чем здесь Катя, мы поговорим потом; для этого у  нас
будет еще целая глава.
   Серж появлялся эпизодически, стараясь промелькнуть мимо Наташи и пон-
равиться ей еще больше, ни на грамм не одаряя ее своим вниманием, тем не
менее. Андрюша пока не замечал всей этой игры, наверное, по двум  причи-
нам - из-за обилия впечатлений, связанных  с  первыми  днями  работы,  и
из-за... Светы Журавлевой.
   Последнее мы попытаемся прояснить.
   Света была самой красивой девочкой в отряде - она это знала и,  пожа-
луй, признавали все остальные. Влияние  красоты  на  психику,  помнится,
изучал еще Юра; короче говоря, ее поведение вполне соответствовало пове-
дению признанной королевы, за тем исключением, что по молодости  лет  не
так уж она была опытна и неуязвима. Ко всему прочему, в  борьбе  за  ли-
дерство во втором отряде она далеко не всегда  одерживала  победу:  нес-
колько большим успехом пользовалась Оля Иванисова, более общительная де-
вочка и имевшая наибольшее количество подружек. Света же дружила  в  ос-
новном с Апаковой Леной, образуя этакий "диполь" из  двух  противополож-
ностей; впрочем, Лена еще больше оттеняла внешние данные Светы.
   В то время, когда Светой заинтересовался Юра, она  удивилась  и  даже
испугалась; но природная тяга к игре и самоутверждению взяли верх -  она
охотно общалась с музыкальным работником, и очень хотела узнать, чем это
все кончится: неужели Юра в нее влюбился?.. Впрочем,  иначе  и  быть  не
могло, думала Света, и решила проверить это утверждение еще и на  Андрю-
ше...
   ...Даже, пожалуй, и не так: Юра ее тоже так или иначе  заинтересовал,
и теперь ей захотелось на глазах у него немного поиграть  с  собственным
вожатым - как он (Юра) на это отреагирует?.. К тому  же  Андрюша  значи-
тельно симпатичнее, хотя Юра, конечно, умнее - знает английский  язык  и
рассказывает такие интересные вещи...
   Света пыталась немного заинтересовать Андрюшу, и что из этого  вышло,
мы расскажем в ближайшем будущем. А теперь ненадолго затронем другую ис-
торию... не выходя, правда, за рамки все того же второго отряда.
   Итак...

   8.
   Ох уж, эти милые  школьные  вечеринки,  сабантуйчики,  дни  рождения,
"сейшны"... Все готовится тщательно и заранее, нет этого бардака, произ-
вола, внезапных сборищ ("А поедемте..."), к которым уже прочно привыкает
человек за, (например!) студенческие годы... Нет, школьный "сейшн" - это
совсем другое. Это обязательно  накрытый  стол  с  интересными  блюдами,
длинные сборы и приглашения, музыка, красиво одетые  девочки  и  мальчик
и... Наибольшая сложность - пригласить  того,  кого  нужно,  или  просто
пригласить равновесное количество гостей противоположного пола. Как пра-
вило, каждый в ком-то заинтересован, здесь прячутся тихие вздохи, обиды,
надежды, разочарования, удивительные  открытия,  жестокая  бесхитростная
конкуренция, отчаянная смелость на почве  безнадежной  робости...  самые
первые игры. Здесь кто-то танцует, а кто-то сидит на диване, кусая ногти
от обиды... Да что там, сами помните. Ну да ладно.
   На одном из таких дней рождений, уже ближе к  концу,  когда  танцы  в
темноте были в разгаре, один мальчик пригласил одну девочку.  Дело  было
где-то в мае '78 года, точно не помню. Мальчика звали Славик, а  девочку
- Катя. Славик как раз обратил на Катю внимание - они  учились  в  одной
школе - и осторожно пригласил ее потанцевать, коль скоро  оказались  они
на одном дне рождения; после танца они разошлись, потом вечеринка  окон-
чилась и они не виделись после этого три месяца.
   Но почему-то случилось так, что девочке этот танец запомнился. Просто
так вышло - приятная музыка, и очень  длинная  песня  (четырнадцать  ми-
нут!), и слова Славика во время танца... Светятся  фонари  за  окном,  и
свеча в дальнем углу комнаты; очень красиво, приятно, интимно...  В  об-
щем, ей понравились эти четырнадцать минут; и даже после долгого  разно-
образного лета они остались отчетливым воспоминанием. Однако ни  к  чему
началом они бы не послужили, если бы Катя не встретилась со Славиком еще
раз в начале сентября; примерно в такой же  обстановке.  Случилось  так,
что за лето она еще немножко повзрослела, и этот импульс,  полученный  в
мае, вырос вместе с ней - он только прятался в глубине. Славик  вспомнил
девочку Катю, и она ему еще больше понравилась;  его  нескольких  знаков
внимания оказалось достаточно. Катя впервые почувствовала, что такое лю-
бовь... Дамы и господа, послушайте, тринадцать лет - это  много,  уверяю
вас, это - более чем достаточно для любви; впрочем, я вижу, половина  из
вас и не нуждается в моих уверениях?..
   ...Отношения развивались бурно. За сентябрь они исходили все парки  и
кинотеатры вокруг и прочитали сотни разворотов  звездных  небес...  Катя
возвращалась домой как из другого мира, принося на губах сладкие оттенки
нового мировосприятия, и на руках нежные воспоминания того, что они ощу-
щали... Но все кончилось столь же быстро, как и началось. Славик  просто
охладел к Кате - по сути, у него никаких чувств и не было, он был просто
горд, что так легко сумел приобрести "свою  девчонку".  Вообще,  он  был
достаточно глуп, и не слишком высокоморален... но что делать.  Катя  его
идеализировала. Еще месяц прошел в волшебном полусне, хотя они почти пе-
рестали встречаться под теми или иными предлогами, и  в  ноябре  наконец
возникло беспокойство: в чем дело? Когда же мы, наконец, встретимся?!
   В начале декабря Катя устроила, на этот раз сама, еще  один  "сейшн".
Здесь все решилось: Славик был просто фальшив. Он делал вид, ему уже  не
было до Кати никакого дела: все стало ясно.
   Любовь угасала долго: всю зиму, всю весну, и даже лето... Были  сотни
иллюзий, надежд, планов - как заинтересовать его снова, и они  рушились,
рушились, рушились, мир казался мрачным и безвыходным; она пыталась зас-
тавить его ревновать, общалась с другими мальчиками, но ничего не  полу-
чалось, легче не становилось. Сколько раз Катя говорила себе, что "я его
больше не люблю... я его ненавижу", и снова мечтала, и снова  была  рада
любой надежде оказаться опять с ним рядом.
   Все это отразилось и на ее характере: она и так была девочкой гордой,
резкой, не признающей никаких авторитетов, и теперь это стало выражаться
еще ярче. Она ссорилась с учителями, подругами, пыталась связаться с ка-
кой-то "сомнительной" компанией, правда, ничего не  вышло;  мир  казался
несовершенным. Катя слушала магнитофон (Pink Floyd, "Shine On You  Crazy
Diamond", та самая песня...), и снова вспоминала свой первый танец...
   К июню она уже ненавидела Славика с одной стороны, он был противен; с
другой стороны, не было спасения от воспоминаний... Катя удивлялась: ко-
го же она любит?.. Скорее, это была не любовь, а желание любить,  вылив-
шееся из оборванного чувства, тоски и ненависти ко всему, и наконец, не-
нависти к нему самому...
   В таком вот состоянии Катя поехала на дачу летом, а затем внезапно  в
августе родители отправили ее на смену в пионерлагерь. И  тут  произошло
следующее.
   В самый первый вечер, когда в засыпающей палате прочерчивались первые
траектории симпатий и антипатий, намечалась вся будущая схема  контактов
между ее обитателями, в нее вошел какой-то новый вожатый - не  их,  Анд-
рей, которого они уже знали, а другой. "Ну? Почему не спим?"  -  спросил
он. Кто-то из девочек попытался "поймать" его; парочка дурацких вопросов
под смех окружающих... Однако он как-то легко отвертелся и вообще приоб-
рел всеобщее расположение; даже предложил закрыть дверь,  когда  уходил.
Позже Катя узнала, что это вожатый третьего отряда. Видела она его  час-
то, благо Серж навещал второй отряд более, чем регулярно.
   Дело было в том, что он чем-то напоминал Славика - только был гораздо
лучше. Его манера разговора была просто великолепна,  и  внешне  он  был
симпатичен. Катя чувствовала, что этот вожатый ей нравится; она  ощущала
злую радость в адрес Славы: "Ну на тебе!.. Я тебя теперь совсем не  люб-
лю, ни капельки!! Он гораздо лучше!..." С другой стороны,  она  боялась,
что это приведет ее к еще большему огорчению. Она смотрела  на  Сержа  и
думала: "Нет, не надо... Это мне ни к чему... Лучше никого не любить!!",
и все же... ничего не могла с собой сделать. Уже дня за  три  начавшейся
смены она безнадежно проиграла борьбу с самой собой, и... при виде Сержа
ей хотелось только убежать, или без сил пройти мимо, не  оборачиваясь...
а через секунду его снова увидеть. "Это же ужасно, ужасно..."  -  думала
Катя, - "Что же делать?"...
   Собственно, жизнь в лагере как таковая не представлялась ей  особенно
веселой - теперь у нее появился источник волнений; не то, чтобы это  ра-
довало, но как-то разнообразило все. "Какое мне до него дело?" -  думала
Катя, и вновь ее бросало то в жар, то в холод, стоило ему появиться...
   Еще одно занятие, всецело поглощавшее ее мысли: конкуренция  с  Ната-
шей. Конечно, она увидела очень скоро, что привлекало Сержа в их отряде.
Наташа была красива, и Катя никак не могла это вытерпеть.  "Конечно,  ей
девятнадцать лет... а мне только четырнадцать", - думала  она  -  "Какое
ему до меня дело... Но я ничуть не хуже нее... если не лучше!".. И  раз-
мышления о достоинствах и недостатках Наташи теперь  постоянно  занимали
ее мысли.
   Ну, во-первых, таких длинных и абсолютно прямых волос,  как  у  Кати,
Наташе и не снилось! У нее тоже, конечно, ничего, но как-то так -  поко-
роче, вьются местами... Ерунда, в общем. Во-вторых, Наташа совершенно не
стремится продемонстрировать свою фигуру, ей,  наверное,  штаны  ушивать
лень; конечно, вельветовые бордовые на ней вполне ничего так,  сносно  -
но что может сравниться с Катиными джинсами, выверенными  до  миллиметра
(на это ушла неделя в январе!)?.. К ним - рубашку узлом на животе,  и  -
пожалуйста, все мальчики из первого отряда  оглядываются!..  Да...  Еще:
Наташа умеет как-то сделать себе лицо, очень неплохо смотрится,  у  нее,
кажется, нос очень правильной формы, лицо аккуратное, ничего не скажешь,
но у Кати глаза точно больше... Наверняка  больше...  или  не  больше?..
Нет, больше!!! И ресницы длиннее!!..
   ...Сравнив себя с Наташей достаточное число раз и  окончательно  убе-
дившись, что она (Катя) значительно лучше, наша девочка гордо и  насмеш-
ливо обращалась со своей вожатой, и снова ей хотелось убежать или прова-
литься под землю под одним только взглядом Сержа...
   В таком вот виде и пребывали дела, когда на четвертый день после сво-
ей пробной беседы Серж снова появился на веранде второго отряда.

   9.
   Андрюша сидел и рисовал стенгазету -  очередное  малопонятное  веяние
руководства. Разумеется, рисовать ее  должны  были  пионеры  -  но  осу-
ществление сего было бы сюжетом для научной фантастики. Можно было бы  и
не рисовать, а только изо дня в день говорить, что "скоро сделаем";  од-
нако Андрюша решил проявить героизм, дабы потом под видом крайней  утом-
ленности дня два ничего не делать.
   Вдохновение стукнуло во время тихого часа. Андрюша поднял двух пионе-
ров, заставил их подмести угол веранды, расстелил большой белый  лист  и
принес коробку с кисточками и гуашью...
   Далее следовал перерыв в работе - вдохновение слегка иссякло;  однако
после полдника он решительно взялся за дело. Итак,  Андрюша  рисовал,  и
никто ему не мешал: во-первых, футбольный  матч  "первый-второй  отряды"
являл собой зрелищное мероприятие, во-вторых, погода была хорошая, и де-
тям, по велению руководства, в такое время  ненавязчиво  рекомендовалось
быть на свежем воздухе.
   В последние пять минут прошел только какой-то  мальчик  туда-обратно;
потом прошли из корпуса наружу Журавлева Света  и  Апакова  Лена,  потом
Света без Лены прошла обратно.... Свету Андрюша узнавал спиной, не пово-
рачивая головы. Как разговаривать со Светой, он знал  детально.  Сейчас,
по-видимому, предстоит небольшая беседа...
   Вот она проходит в третий раз - возвращается;  взгляд  на  Андрюшу  и
фраза в пространство: "Все рисует..."
   Медленный поворот головы и пристальный взгляд на Свету; Света смотрит
на лист ватмана... Андрюша встал, отряхнул руки.
   - Кстати, вот это вот - линия горизонта; ты ее можешь нарисовать лич-
но. Я пока схожу за плакатными перьями.
   Света пребывает пока в нерешительности.
   - Но не хочешь - как хочешь. (Не оглядываясь; где же эти перья-то ле-
жали?..)
   С коробкой в руке Андрюша вышел из своей комнаты и застал Свету,  ув-
леченно проводящую линию горизонта.
   Ей было неудобно: правая рука на весу. Он молча развернул лист и  по-
ложил на угол листочек из блокнота, чтобы ей можно было встать  на  него
коленкой. Набрал воды и начал перемешивать карандашом оранжевую флуорес-
центную гуашь.
   Света благодарно кивнула, и потом, дорисовав до половины,  посмотрела
на него: "ну как, нравится?"
   - Да, очень, - вслух ответил Андрей.
   Доведя линию до конца, она поднялась и гордо улыбнулась.
   - По-моему, очень красиво.
   - Да, я тоже так подумал...
   - Вот видишь, для ТЕБЯ мне ничего не жалко!..
   - Ах, спасибо! Можешь нарисовать еще что-нибудь.
   - А что?
   - А, например, вот эту штучку. Видишь, вот так и... вот так...
   - Ладно... А ты ОЧЕНЬ хочешь?
   - Да. Просто жажду.
   - Ну, так и быть...
   Закончив "эту штучку", Света встала и хотела поправить волосы.
   - Ой, не надо, у тебя руки все черные!
   - Да...
   Ее растерянный взгляд подействовал на Андрея так, что ему непреодоли-
мо захотелось протянуть руки и поправить ей волосы самому. Он уже сделал
движение...
   ...И в этот момент на веранду вошла Наташа.
   - Андрей, ты посидишь с нашими ребятами на футбольном поле? Я  хотела
уйти на часик.
   - Посижу... через полчасика. И вообще, как только - так сразу.
   Наташа зашла к себе и через минуту вернулась с  сумочкой,  в  которой
лежали мыло, полотенце, расческа и так далее  (...раскладушка,  альпенш-
ток, ручной пулемет, лыжи?.. прим. F'88)... И тут на веранду второго от-
ряда гордой поступью вошел Серж...
   - О! Живописец за работой. Андрюша, а где у тебя магнитофон?
   - Зачем тебе магнитофон, купи лучше лески и пойди на рыбалку...
   - Да. Я его сначала в комиссионный, и тогда - леску...
   - Ну-ну... Так чего ты с ним будешь делать?
   - Я говорил уже. Сегодня _буду_устроить_ отрядные танцы.
   - Н-да... А я его как раз хотел послушать. Ну да ладно.., - он шутли-
во-огорченно повернулся к Свете, - Вот уже и магнитофон забирают...
   Света сочувственно покачала головой... Вообще, как  только  появились
Наташа и Серж, она как-то оказалась очень рядом,  и  Андрюша  ощущал  ее
молчаливую поддержку каждой своей фразе. Хотелось даже пошептаться с ней
в середине общего разговора, эдак по-заговорщически...
   - Так он у тебя в комнате?
   - Да. Это предмет, который невозможно не заметить.
   Серж вошел в Андрюшину комнату. Наташа, как  видно,  раздумала  идти;
она стояла и живо интересовалась происходящим.
   - Кстати, Андрей, завтра - смотр строя, - сказала она, - Надо  бы  их
построить, помаршировать...
   - После ужина перед линейкой.
   - А какую строевую песню, как думаешь?
   - Ммм... (И чего это она вдруг вспомнила, думал он...)
   - В общем, это хорошо бы нам решить. Так. Однако мне надо идти (вмес-
то этого Наташа подошла к зеркалу и причесалась).  Слушай,  Андрей,  как
считаешь - такую прическу лучше оставить, или сделать новую?
   ...Серж безучастно наблюдал происходящее и  делал  для  себя  выводы.
Андрюша увидел его и... понял, что (точнее, кто) был причиной этого  На-
ташиного нюанса разговора.
   - Сделай новую, - сказал он, - То есть это я так считаю;  спроси  еще
кого-нибудь.
   Наташа, даже не глянув в сторону Сержа, отошла  в  сторону,  зачем-то
еще раз причесалась, и... осталась.
   Серж, в планы которого также входило обращать на Наташу  ноль  внима-
ния, с ходу продолжал:
   - А кассеты?
   - Это сложнее. Они могут быть где угодно.
   Серж ушел искать кассеты. Наташа рассматривала стенгазету.
   - А зачем такой мрачный пейзаж?
   - Так надо.
   - А где будут сами надписи?
   - Для них оставлен минимум места, чтоб много не писать. Специально на
это рассчитано.
   - Ага... А здесь можно эмблему отряда - очень  хорошо  впишется.  Как
думаешь?..
   - Может, и не впишется...
   - А вообще, по-моему, мрачновато. Но если ты думаешь, что нормально -
то ладно...
   - А по-твоему как, красиво? - спросил Андрей у Светы.
   - Да. Они просто ничего не понимают.., - тихо ответила она.
   Вошел Серж.
   -...Так, две нашел, а еще две у меня есть. Все, что нужно.  А  теперь
расскажи мне, где добыть удлиннитель.
   - Нигде. Проверено.
   - Э-э... гадость какая. А что же делать?
   - Могу посоветовать. Разбей лампочку, сделай из нее "жучка", и  прев-
ратишь в удлиннитель свою настольную лампу. Здесь шнур такой, что  очень
легко к голым контактам...
   - Ценная мысль. А где взять лампочку?
   - Где угодно. Все равно новую поставят.
   Недолго думая, Серж пошел в ближайшую палату - это была  как  раз  та
женская палата, куда он заходил в первый же вечер.
   - Так.., - сказал он, глядя в потолок, и зафиксировав взгляд на удов-
летворяющем его экземпляре. Потом он огляделся  по  сторонам  в  поисках
стула и узрел перед собой удивленно глядящего на него человека. Это была
Катя Слугина.
   Она как раз собиралась выйти, но остановилась  в  проходе,  глядя  на
странные телодвижения Сержа.
   - Нет ли здесь чего-нибудь, на что можно встать?
   - А зачем вам?
   - Во-первых, не вам, а тебе. Я не начальник лагеря. Меня  зовут  Сер-
гей. Чтобы вывинтить лампочку.
   - Можно подвинуть тумбочку...
   - И из нее что-нибудь посыплется. Знаю я тумбочки.
   - Можно встать на кровать.
   - Мне нельзя, ботинки грязные... А вот тебе... Слушай, не окажешь  ли
мне такую услугу - если, конечно, тебе не трудно. Очень буду обязан...
   - Да... Тойсть нет... Сейчас...
   Катя очень старалась, хотя вывинчивать было и неудобно.  Она  спусти-
лась, Серж вынул у нее из рук лампочку, сказал "Спасибо" и вышел  -  она
стояла в том же положении, и в голове было удивительно пусто...
   Серж молча прошел мимо троих на веранде (демонстрируя полное  безраз-
личие на очередные Наташины знаки внимания к Андрюше), взял магнитофон и
махнул ручкой на прощание. Через полминуты вышла Катя.
   Отойдя от корпуса на десяток шагов, она снова увидела Сержа. Он  при-
сел возле дорожки, и его взгляд шарил по сторонам. Потом он локализовал-
ся где-то у ее ног, Серж вскочил и подошел; поднял небольшой плоский ка-
мень со словами "Еще раз спасибо", и вернулся на  прежнее  место.  Через
секунду раздался хлопок, характерный для разбивающейся лампочки....
   Серж ушел, насвистывая. Катя на этот раз приходила в себя  минут  де-
сять... но так ничего и не поняла.

   10.
   А на следующий день дежурил второй отряд. Заключалось это в том,  что
часть отряда пребывала в столовой, дабы выполнять там текущие задания, а
остальная часть торчала на воротах, в пионерской комнате,  и  т.п.,  или
просто слонялась по лагерю в парадной форме и с очень тоскливым видом.
   В столовой ребят, разумеется, сопровождала Наташа, она же провела ут-
реннюю линейку. Андрюша проспал до завтрака,  а  потом  пошел  проверять
посты. Со второго поста (пионерская комната) это  занятие  ему  надоело;
однако он быстро вышел из положения.
   - Так, вас здесь явно слишком много, - сказал он, - совершенно нечего
пятерым делать в пионерской комнате. Пойдемте-ка лучше  посты  проверим.
Двое со мной, кто хочет?
   Мимоходом он заметил Журавлеву Свету, в которой на этот раз полностью
отсутствовала игривость и повышенное внимание к его персоне. Тут бы  ему
самому с ней заговорить, желательно в повелительной форме...  как  поче-
му-то очень хотелось... но Андрюша чувствовал, что этого делать не  сле-
дует. Ноль - так ноль...
   - Так, ну?.. Ира, Оля. Все. Пошли.
   Пройдя пятнадцать метров, он предоставил Ире и  Оле  проверять  посты
самостоятельно (чего они были не против), и вернулся к себе. Света  ощу-
щала какую-то досаду ("Все-таки он еще в меня не влюбился", думала  она,
или что-то в этом роде)... Погрустив полчасика, она вышла  погулять;  на
дорожке напротив линейки она снова увидела  Андрея.  Он  был,  казалось,
чем-то озабочен, и задумчиво смотрел на нее, но это был НЕ  ТАКОЙ  взгля
д...
   Собственно, данная диспозиция располагала Свету к тому, чтобы  просто
пройти мимо (а) гордо; (б) равнодушно, но еще ее ужасно волновал вопрос:
"неужели он все так же прохладно мне ответит, если я обращу на него вни-
мание?"
   И тут Андрей произнес:
   - Слушай-ка... Ты не хочешь составить мне компанию?.. Там  ведь  надо
все корпуса проверить - оценки за чистоту.., - взгляд его был  столь  же
хмур и озабочен.
   Так разговор приобрел полностью противоположную расстановку. На  спо-
койный вопрос Андрея Света отреагировала  сразу  и  с  нескрываемой  ра-
достью; сама не зная, почему. Ей просто было достаточно,  что  Андрей  с
ней заговорил.
   - А, пойдем... Мне как раз нечего делать.
   - Прекрасно... Так, как ты думаешь,  справимся  мы  вдвоем,  или  еще
взять кого-нибудь?
   - Конечно, справимся. Но вообще - как хочешь...
   Корпуса были пустые - всех погнали в лес по случаю жаркой погоды -  и
Андрюша со Светой делали свой обход практически  в  полном  одиночестве.
Полагалось проверить пол, кровати, порядок в шкафах и тумбочках, дорожки
перед корпусом и много всего другого, чего Андрей просто так  бы  делать
не стал; но у его спутницы внезапно появилось желание проверять все, что
можно, и он почему-то вполне охотно этому содействовал. Он учитывал  все
замечания Светы, и вообще ставил только те  оценки,  которые  предлагала
Света: ему этот стиль поведения представлялся наиболее верным. Ему  нра-
вилось и даже несколько удивляло, что она все делает совершенно  серьез-
но, без фраз типа "Ты же знаешь,  для  ТЕБЯ  мне  ничего  не  жалко...",
как-то даже осторожно... Будто они - хорошие друзья, и нет необходимости
заигрывать и строить глазки. Он боялся нарушить это настроение, и только
спокойно и осторожно помогал ей. Одновременно с этим в него  все  глубже
проникала сладкая отрава ее красоты: он почувствовал, что рад находиться
рядом с ней, и бесконечная проверка пролетела быстро и приятно. Красивая
девочка Света все больше занимала его мысли.
   Следует сказать, что в ее поведении не  было  какого-нибудь  твердого
расчета. Она внезапно почувствовала этакое стеснение и  застенчивость  -
редкое для нее явление - оказавшись рядом с Андреем. Во-первых, можно же
было спросить "А ты действительно ОЧЕНЬ хочешь?", или что-нибудь в  этом
роде; можно было бы немножко с ним поиграть,  но...  Света  чувствовала,
что ТАК гораздо лучше. Андрей поддерживал эту манеру  общения,  и  Свете
было приятно... Итак, чтобы скрыть замешательство,  она  стала  серьезно
заниматься проверкой - или не для этого?.. Или  чтобы  проявить  себя  с
лучшей стороны (всегда же стоит проявить себя с лучшей стороны!)?..  Или
это был просто удобный способ общения - сколько тем для обмена  мнениями
во время этого подробного разглядывания всего вокруг; причем  можно  об-
щаться еще и молча - а это лучше всего...
   Когда проверка окончилась, Света сказала "Ну, вот и все", и наступила
недолгая пауза. Андрей смотрел на нее; потом не  удержался,  и  совершил
то, что уже однажды ему хотелось - протянул руки и поправил ей волосы. И
сказал:
   - Ну, спасибо. Иди.
   Света кивнула и быстро пошла по дорожке неизвестно куда.
   Переполненный мыслями Андрюша пошел к себе и... лег спать.  Проснулся
он уже успокоенный; дело было далеко за полдник, и  проистекал  как  раз
смотр строя. По линейке маршировали Андрюшины пионеры и пели:
   "Сегодня самый лучший день,
   Пусть реют флаги над полками..."
   (Вчера Андрюша долго выбирал строевую песню, и обнаружил, что  именно
эту его дети лучше всего знают. Ко всему прочему, она ритмически  подхо-
дила к месту именно как строевая.)
   Среди зрителей рядом с Андрюшей стояли двое младших пионеров.
   - Смотри, они "Битву с дураками" поют, - сказал один.
   - Во козлы!..
   Потом пришел Серж и начал рассуждать, что давно они что-то  по  ночам
не развлекались... надо бы это сегодня... и вообще... после чего появил-
ся Саша и полностью поддержал эту мысль.  За  ужином  Андрюша  прихватил
несколько тарелок с имевшимся на ужин блюдом - никакой другой еды в  на-
личии не было - и полтора батона хлеба. Подошел Саша и сказал:
   - Хорошо бы еще чай...
   - Наташа, а где у нас чай? - спросил Андрей.
   Наташа показала. Андрюша пошел на кухню и вытребовал грандиозный чай-
ник с чаем, после чего взял его весь и отнес к себе. Между делом Серж на
линейке снял знамя (поскольку завтра ему предстояло дежурить) и тоже от-
нес его к Андрюше - по дороге, чтобы захватить на обратном пути.  В  це-
лом, вечер прошел весело; пожалуй, нет нужды его  описывать.  Тарелки  в
результате сделались летающими, две из них побились об сосны; кассету  с
Uriah Heep '75 намотали на тонвал, а недопитый чайник просто опрокинули.
Утром злой и сонный Серж долго искал знамя, потом пошел к  старшей  пио-
нервожатой и они вместе нашли какое-то старое,  слегка  полинявшее;  его
подняли на линейке, а Андрюша, проспав завтрак,  обнаружил,  что  лежит,
завернувшись для теплоты и уюта в нечто красное...  После  идентификации
предмета он сходил на линейку, где увидел все-таки болтающийся  флаг  на
мачте; это его совсем сбило с толку, но потом  его  встретил  Серж,  они
немного поговорили и разошлись, решив, что и так  пока  неплохо.  Полдня
Андрюша терпел у себя под ногами  большой  алюминиевый  чайник,  наконец
позвал двух пионеров и попросил отнести на кухню.
   - Скажите им, что нашли у административного корпуса. Или возле домика
начлага. Или что вы им цветы поливали... ну, в  общем  сами  придумаете,
что сказать. Да, и во время тихого часа желающий может помыть пол у меня
в комнате...

   11.
   ...Однако мы что-то совсем забыли первый отряд со всеми его действую-
щими лицами - в нем ведь тоже имеется несколько интересующих  нас  чело-
век... Итак, решено: отвлечемся ненадолго от второго отряда, покинем все
его сложные взаимоотношения, и покинем даже... территорию лагеря. На не-
которое время.
   Солнце клонится к закату, и уже слегка пасмурно; в лесу прохладно,  и
все предметы кажутся в какой-то белой дымке - может быть, это уже туман,
а может быть, просто такое освещение... По шоссе за лагерем движутся че-
тыре человека, вожатый и три девочки. Вожатый - Саша,  а  девочек  зовут
Стелла, Лена и Люба; одно из имен нам уже хорошо знакомо.
   Теперь о цели прогулки. Дело в том, что рядом с пионерлагерем  распо-
лагался дом отдыха,  где,  в  свою  очередь,  располагался  переговорный
пункт.
   Таким образом, в Москву позвонить было совершенно элементарно, но пи-
онерам, разумеется, этого не разрешали под страхом всяческих  наказаний.
Несмотря на запрет, многие, конечно, звонили, и Саша об этом знал, и  не
особо тому препятствовал; однако он справедливо полагал, что в его  при-
сутствии эта процедура будет спокойнее и безопаснее. Что  касается  трех
девочек, то это были, что называется, послушные девицы, и хорошо относи-
лись к своему вожатому; это заслуживало поощрения, и визит на переговор-
ный пункт в нарушение лагерного распорядка - очень подходящее для  этого
мероприятие.
   Они миновали два изгиба шоссе, ряд неприглядных стройматериалов очень
внушительных размеров, и вошли на сумрачную территорию дома отдыха:  ряд
красивых корпусов ("Вот бы нам в пионерлагерь такие!"), столовая с  клу-
бом ("Зачем же она им такая здоровая?"), и больше ничего, только сосны и
клумбы: отдыхающих почему-то не было тоже. Саша рассматривал унылый пей-
заж, пока девочки звонили ("Да... Все в порядке... В воскресенье... Нет,
ничего не привози... Не надо... Да, да... Конечно... Да, у нас такой хо-
роший вожатый... Ага... Ну, пока"). Саша позвонил  самым  последним,  но
без желаемого результата: того, кого нужно, не было дома.
   На обратном пути решили зайти в магазин - там же, в доме отдыха -  но
ничего дельного не было, и, ко всему прочему, денег у девочек  почти  не
было тоже. Саша нашел рубль и купил каких-то сложных кондитерских  изде-
лий; угостил всех троих и повел обратно.
   Несмотря на то, что Саша не отличался многословностью,  разговаривать
с ним всегда было просто; каждое изречение было, что называется,  хорошо
сбалансированным и всегда уместным. Сначала обсуждали погоду, потом нач-
лага, сменщицу, старшую вожатую, и т.п. потом почему-то виды спорта, ко-
торыми занимался Саша (это их очень интересовало. Стрельба и легкая  ат-
летика); однако на повороте разговор прервался.
   - Вон Юра, Марина и фотограф, - сказал Саша, - ну-ка, исчезаем.
   Девочки послушно нырнули в лес, через кювет. Трое вдалеке еще  ничего
не успели заметить.
   Немного попетляв, они вышли на тропинку. Здесь уже был близко  лагер-
ный забор.
   - Выбираем: или через забор, или по лесу до калитки. Что довольно да-
леко, - сказал Саша. Все решили через забор.
   Саша сначала подсадил Лену и Любу, затем Стеллу. Потом  положил  руки
на гладкий бетонный торец и одним движением перемахнул на другую сторону
("Вот это да!"); девочки пошли в отряд, а Саша решил зайти к Сержу.
   Через несколько метров им повстречался Витя Ухолкин;  он  выдавил  из
себя лучезарную улыбку и поздоровался, Лена с Любой поздоровались  тоже,
а Стелла... Впрочем, это уже совершенно неинтересные  и  мелкие  детали,
зачем только я все это описываю...
   ...Серж и Андрюша обсуждали проблемы завтрашнего выходного дня, и Са-
ша к ним присоединился. В отгул должны были пойти все трое  одновременно
- так договорились по графику, и теперь возникали отдельные мелкие  воп-
росы. Решено было поехать в ближайший районный центр, провести там  весь
день, попить пива, купить продуктов; алкоголь ПОЧТИ не покупать (ну, бу-
тылки две-три, не более...); Серж внес предложение купить  пару  бутылок
САМОГО ПЛОХОГО портвейна и "раздавить" их в тот же вечер, точнее ночь, в
бане, под душем. Идея вызывала сомнения...
   Итак, они все это обсуждали, сидя у Сержа, а  Наташа  строила  второй
отряд на ужин. Сейчас основным ее состоянием была этакая  озабоченность;
даже беспокойство. Она уяснила полное невнимание  Сержа,  и  это  сейчас
больше всего ее волновало. Она преимущественно одна водила отряд на  все
мероприятия, она даже забыла про Андрюшу; но Серж ограничивался лишь ми-
молетными приветствиями, а Наташе хотелось большего. Она подумывала, что
у Сержа и не было никакой симпатии в ее адрес - это были обычные элемен-
ты вежливости; с другой стороны, она вспоминала то, что он ей говорил, и
ей снова казалось, что это что-то означало... Больше всего ей сейчас хо-
телось, чтобы Серж зашел к ней по какому-нибудь  делу...  Стараясь  быть
красивой, и поглощенная своими мыслями, она все меньше обращала внимания
на пионеров; пионеры ее не слушались. Особенно раздражала Слугина Катя -
такое впечатление, что она старается специально все сделать наоборот, не
так, как говорят, и смотрит даже вызывающе!.. Журавлева с  Апаковой  все
время где-то пропадают; совершенно незапрограммированные девочки, только
Андрей каким-то образом ухитряется с ними управляться...
   Но Андрей был занят, да и не очень-то много времени  он  уделял  пио-
нерской работе... Что умеет общаться со Светой и Леной - это точно,  что
верно, то верно... Однако последнее время он больше ни с кем другим и не
хочет общаться. Последнее время все больше и больше мыслей занимает Све-
та...

   12.
   Для начала они опоздали на автобус, который ходит раз в два часа, по-
том остановили какой-то многотонный рефрижератор и совершенно за так до-
ехали до города - попался добрый водитель. В городе пошли пить пиво.
   - По-моему, это не пиво, - сказал Андрей после первого глотка.
   - По-моему, тоже, - сказал Саша.
   - Все очень просто, - объяснил Серж, - здесь половина пива,  половина
желудочного сока. Очень удобно. Уже частично переваренное. Меня,  напри-
мер, вполне закономерно тянет на "дизайн"...
   Таким образом, питья пива не получилось. Друзья двинулись  в  большой
магазин электро-радио товаров, где злой Андрюша рвался попросить  прове-
рить ему электроорган, угрожая исполнить при этом марш пионеров  "Взвей-
тесь кострами, синие ночи", а Серж почему-то увяз в большой толпе  холо-
дильников, выбирая самый лучший, а когда его  увели,  долго  и  серьезно
объяснял, какой хороший холодильник "Апшерон", и что здесь их  почему-то
навалом. Потом предложил пройтись по винным магазинам в  поисках  самого
плохого портвейна. Саша слушал их, слушал, и внезапно купил красную лам-
пу на 40 ватт.
   - Зачем она тебе?
   - Ввинчу у себя в комнате. Чтоб знали. И вообще, может, я фотопечатью
увлекся...
   ...Потом дошли до кинотеатра, где шел фильм  "Рукопись,  найденная  в
Сарагосе". Делать было нечего.
   - Фигня. Жуткая, - сказал Серж.
   - Сам знаю что фигня, - сказал Саша, - Все равно пойдем.
   Билеты купили на через час, а пока решили продолжить прогулку.
   - Надо запомнить улицу, - сказал Серж, - Вот. Улица Иммануила  Дарви-
на.
   - Почему Иммануила?
   - Смотри, написано: "УЛИЦА ИМ. ДАРВИНА".
   - А-а...
   ...За час они обнаружили еще улицы Иммануила Кирова и Иммануила Луна-
чарского, и Андрюша купил  большой  флакон  шампуня  "Селена"  (Надо  же
чем-то мыть голову, сказал он...)  После  чего  приступили  к  просмотру
фильма.
   Несколько пугала его двухсерийность и чернобелость, а также  редкост-
ная запутанность сюжета; зато зал был заполнен где-то на 1/8 и на их ря-
ду больше никого не сидело.
   Через час просмотра кто-то предложил попить лимонада, и Андрюшу  сна-
рядили наружу за означенным напитком. Он отсутствовал двадцать  минут  и
вернулся с пятикилограммовым арбузом.
   - Ну ты и извращенец, - сказал Саша.
   - Ничего подобного. У меня ножик есть.
   - А-а... Тогда режь.
   Буквально через поларбуза фильм кончился, и  друзья  обрели  свободу.
Еще через поларбуза они набрели на магазин на улице Иммануила Пушкина, в
котором имелся "портвейн молдавский розовый" за два двадцать.
   - О! То, что нам надо, - сообщил Серж, - ГАДОСТЬ жуткая... Я гаранти-
рую.
   - А может, не стоит...
   - Стоит, стоит. Итак, две бутылки...
   Потом возникла проблема, в чем все это нести (в руках  -  это  как-то
слишком игриво, сказал Серж),  и  в  ближайшем  табачном  киоске  купили
авоську. Туда загрузили портвейн, шампунь "Селена" и лампочку,  и,  пос-
кольку районный центр уже порядком всех утомил, решили поехать  обратно.
По дороге придумали экспортное название  купленного  шедевра  виноделия:
"FLOYD МОЛДАВСКИЙ PINK".
   Лагерь пребывал в состоянии между полдником и ужином. Андрюшу приятно
удивили радостные крики пионеров "Андрей приехал! Андрей  приехал!";  он
еще не знал, что полдня без любимого вожатого - это довольно много. Серж
был встречен так же; он бодро прошел со своей авоськой к себе и водрузил
ее на стол.
   После отбоя все трое, пользуясь освобожденностью по поводу  выходного
от укладывания пионеров, пошли в баню, как и намеревались. Заведение сие
работало всю ночь, что вообще было удобно. Серж  пришел  все  с  той  же
авоськой, звеня бутылками.
   - Лампочку-то зачем взял?
   - Ничего не понимаешь. Чтобы ввинтить...
   Ввинтили ее в предбаннике, а в самом душевом отделении просто  выклю-
чили свет. Молдавский PINK FLOYD шел под душем удивительно хорошо.  Было
замечено странное явление: действие алкоголя наступает значительно быст-
рее. Вскоре Андрюша от избытка чувств лег на пол под струями  воды;  для
разнообразия ощущений он поливал отдельные части тела и пола вокруг шам-
пунем "Селена", и его (Андрюшу? - прим. AS) сразу смывало волной; а Саша
с Сержем катали по полу пустые бутылки, изучая изменение звука от степе-
ни наполнения их водой (f=K/(Vo-V) - прим. AS). Потом было замечено дру-
гое явление: проходит действие алкоголя тоже необычайно  быстро.  Вскоре
наступило полное просветление и освежение тела и  духа;  правда,  непос-
редственно перед этим Андрюша зачем-то кинул в Сержа куском мыла и попал
в маленькое окошко под потолком, которое, соответственно, разбилось.
   Еще в предбаннике так и забыли красную лампочку;  говорят,  ее  потом
вывинтили, и были уверены, что это - дело рук  руководителя  фотокружка;
он сам недостаточно убежденно оправдывался, посему лампочку вернули ему.
   А Саша в тот вечер почувствовал необычайный прилив бодрости  и  решил
прогуляться перед сном. Никто его не поддержал, и он пошел один: миновал
калитку, темный ночной лес, и вышел к полю... Это было  гороховое  поле,
однако днем на нем можно было встретить сторожа, посему рвать горох наи-
более целесообразно было в темноте. Этот горох был весьма престижен сре-
ди пионеров, потому что на эту сторону их никогда не  водили,  и  вообще
нарвать его было достаточно трудно.
   Стояла красивая звездная ночь. Теплый воздух был тих и неподвижен,  и
свежие аэроионы смешивались с запахом травы и полевых цветов. Саша подо-
шел к опушке леса...
   И тут его внимание привлек подозрительный  шорох  неподалеку.  Будучи
человеком решительным, Саша пошел на звук, и, хотя шорох больше не  пов-
торялся, сразу нашел его источник и извлек из куста двух девочек.
   Девочки были из второго отряда, как он  понял,  выведя  их  на  более
светлую опушку. По крайней мере, одну он помнил точно - с белыми волоса-
ми, стройную и вообще выделяющуюся; Саша находил ее симпатичной.  Вторая
была гораздо хуже, но, наверное, тоже из  второго  отряда,  какая-нибудь
подружка. "Ну и отрядец, - думал он, - даже не посмотрели, сколько чело-
век у них спит..."
   Сначала Саша хотел отвести их к начлагу, но передумал, видя их ужасно
испуганный вид - да и зачем лишние разборки с начлагом Наташе  и  Андрею
?.. Как он понял, они пошли за горохом, его увидели  первыми  и  спрята-
лись...
   ...Андрюша ложился спать. Когда  он  собирался  совсем  раздеться,  в
дверь постучали, вошел Саша и за ним - Света и Лена. Саша молча поставил
обеих посередине комнаты и столь же молча удалился.
   Андрюша рассматривал это явление секунд десять и  пришел  к  твердому
убеждению, что сие - не галлюцинация. Обе были бледны от  страха,  и  на
красивом Светином лице это было совершенно новым выражением.  В  неярком
освещении это придавало ей даже какую-то необычную прелесть...
   "Так," - думал Андрюша, - "Обе по-вечернему одеты... Значит, Саша  их
где-то поймал после отбоя и привел сюда..."
   - Ну, вы садитесь, - сказал он дружелюбно.
   Девочки сели. Последовала пауза.
   - Ну и в чем, собственно дело?.. - спросил он наконец. Лена ответила:
   - Мы... ходили... смотреть на звезды.
   - Куда?
   - За территорию... На опушку... Где горох...
   - А. Понятно.
   Последовала снова пауза. Андрюша любовался Светой... Света молчала  и
смотрела в пол. По сути ситуации моральное превосходство было не  на  ее
стороне, и это было для нее непривычным  состоянием.  Выражалось  оно  в
полной беспомощности и, опять же, страхе. Андрюша спросил:
   - Ну и... как звезды?
   - Ничего...
   Андрюша встал. Ему хотелось спать, и еще хотелось смотреть на  Свету,
но вовсе не разговаривать с Леной. "Чего их держать" - думал он, -  "По-
думаешь, в лес сходили"... И он сказал:
   - Короче, это очевидная глупость. Ночью лучше спать: и вообще, снача-
ла могли бы у меня спросить... (при этом он выдвинул ящик тумбочки; ящик
был доверху набит горохом). Вот видите? Сейчас берете себе некоторое ко-
личество , и идете к себе в палату. Нарвали, якобы, там. И больше не на-
до гулять по ночам: ну ей-богу, поймают, отведут куда-нибудь к  начлагу,
мне потом влетит... Совершенно очевидно, не стоит...
   Света подняла глаза. На них было написано удивление и восхищение;  ей
хотелось сказать Андрею, обьяснить ему, что они пошли  только  чтобы  не
отставать от остальных, Слугина каждый день ходит, даже Иванисова с тре-
мя подружками... И еще им действительно хотелось посмотреть на звезды, и
просто узнать - страшно ли ночью в лесу... Она чувствовала облегчение  и
радость от того, что у них такой вожатый, которому можно сказать все,  и
он сразу все поймет; даже горох им дал, как  будто  они  нарвали  больше
всех, а как было бы плохо, если бы все узнали, что их  поймали...  Свете
было просто легко и хорошо, и ей даже не хотелось превосходства над Анд-
реем; хотя именно после последних слов он был действительно на высоте.
   Андрюша на прощание выдавил сонную улыбку и проводил до двери.  Успо-
коенная Лена и возбужденно-радостная Света ушли к себе, и через полчаси-
ка все уже спали. Андрюше снилась  Света.  Свете  снились  австралийские
медведи (?!).

   13.
   Утром было солнечно, а точнее, даже жарко. Никому ничего не  хотелось
делать, даже играть в настольный теннис; пионеры  дислоцировались  между
прохладными корпусами и пятнисто-жаркими полянами вдоль  забора  лагеря.
Перед вторым отрядом по утрам была тень; и на  лавочке  в  тени  в  этот
день, где-то в половине одиннадцатого, можно было застать трех  человек,
трех вожатых: Сержа, Андрюшу и Наташу. Причем сидели они именно в поряд-
ке перечисления.
   Наташа была внимательна и красива, как картинка; однако Серж разгова-
ривал не с ней, а с Андрюшей. Андрюша разговаривал с Сержем, а иногда  с
Наташей: беседа содержала абсолютный нуль информации, и всем было просто
лень, особенно Андрюше.
   В отдалении на детских качелях сидела Слугина  Катя  и  наблюдала  за
происходящим, иногда слегка покачиваясь от нечего делать. Тишина наруша-
лась только скрипом качелей, редким шорохом листьев и отдельными фразами
вполголоса.
   Тут на веранде громко хлопнула дверь, и на площадку выскочила  Журав-
лева Света. Чем-то очень рассерженная, обиженная и  вообще  не  знающая,
чего сделать; должно быть, после очередной ссоры с Иванисовой, а  заодно
и со всеми остальными.
   Она увидела группу на лавочке в тени боярышника, остановилась секунды
на три (никто еще не успел отреагировать на ее быстрое появление), и  на
лице ее были написаны ненависть и обида; надо сказать, что в этот момент
красивая, как картинка, Наташа что-то говорила Андрюше, и он кивал голо-
вой. Света сделала еще пару шагов и громко огласила:
   - Андрей, скажи им, что я не пойду купаться!!  Что  я,  нанялась  та-
щиться к какой-то грязной луже в такую жару, и бултыхаться в ней по  ко-
лено?!
   И, больше не обращая внимания ни на что, Света повернулась  и  быстро
пошла по дорожке, отходящей под углом. Пока никто ничего не успел  заме-
тить на ее лице...
   У Андрюши в голове был сумбур. Однако он что-то  предположил  относи-
тельно взвинченного состояния Светы; он просто сравнил ее  с  Наташей  в
момент произнесения фразы. Растрепанные волосы, старые мятые джинсы, за-
сученные до колен, какая-то полурасстегнутая рубашка навыпуск... И - На-
таша, которая смотрелась сейчас необыкновенно здорово... И все-таки Све-
та была лучше.
   Андрюша посидел еще минуту, пока окончательно не потерял нить  разго-
вора, и встал прогуляться.
   - Жарко сегодня.., - сказал Серж после долгой паузы.
   - Да, жарко.., - ответила Наташа.
   - И дождя еще два дня не будет, - продолжал Серж после следующей пау-
зы.
   - По-моему, в понедельник обещали попрохладнее, -  поддержала  беседу
Наташа.
   ...Короче, описывать этот разговор было бы полным  идиотизмом;  перед
каждым изречением Сержа протекала долгая пауза, а Наташа,  как  правило,
отвечала сразу. И, как Серж ни изнывал от жары, он сделал свое  наблюде-
ние: Наташа волнуется. Она не может разговаривать с ним спокойно и хлад-
нокровно... Ну, а если так - все ясно, думал Серж; с ней все в  порядке,
теперь можно уже действовать нормально. Этак через пару деньков  сходить
с ней искупаться ночью...
   ...А Андрюша в это время брел по поляне, о чем-то думая. Детей вокруг
было мало; подняв голову, он увидел впереди качели.  На  качелях  сидела
Света, которая уже успела причесаться. В остальном ее  настроение,  оче-
видно, было таким же, как и пять минут назад; Андрюшу она пока не  виде-
ла.
   Он никак не мог сообразить, как себя вести сейчас; и все в  такой  же
задумчивости Андрюша прошел мимо Светы. Она даже  не  посмотрела  в  его
сторону, хотя и заметила. Андрюша почему-то замедлил  шаг,  повернулся  
и... подошел к ней. Просто он чувствовал, что иначе не может; лицо Светы
не отразило ни радости, ни равнодушия, оно оставалось все таким  же  пе-
чальным.
   - Ты одна не хочешь идти купаться?
   - Не знаю. А что?
   - Если несколько человек, то можно было бы отделиться от остальных  и
пойти, скажем, в лес. Там сейчас прохладно. А если все  хотят  купаться,
то мне придется пойти со всеми, и тебе, разумеется, тоже.
   - Да... Пойдем лучше в лес.
   - Спроси у ребят, кто еще пойдет в лес.
   Света радостно кивнула и пошла спрашивать. Ее глаза, в которых только
что блестели слезы, снова вспыхнули, будто еще два безоблачных  небосво-
да.
   Андрей проводил ее взглядом и тоже пошел  вербовать  желающих  прогу-
ляться в лес. Набралось семь человек; этого было вполне достаточно. Пять
мальчиков, Света и еще одна девочка, Вера Цирунова, которая очень хотела
поймать в поле бабочку. Это была тихая девочка, которая дружила со всеми
сразу и ни с кем в отдельности.
   Для прогулки Света надела шорты, в которых Андрюша ее еще ни разу  не
видел. Она сейчас была очень довольна и не обращала ни  на  кого  больше
внимания. К тому же это был редкий случай, когда Света была не  в  комп-
лекте с Леной: очевидно, с ней она поругалась тоже.
   Андрюша вывел компанию в лес, и, немного погуляв,  все  расположились
на опушке с великолепными соснами. Это была не та, гороховая, опушка,  а
по другую сторону лагеря; на поле росла одна трава.
   Мальчики дружно полезли на дерево. Вообще, здесь  прекрасно  работало
правило о том, что они в среднем отстают на два года...  Итак,  мальчики
полезли на дерево, а остальные наблюдали.
   - Что же они так невысоко.., - сказала Света.
   - Боятся... А ты можешь выше?
   Света пожала плечами, помедлила секунду, и пошла к ближайшей сосне...
Потом Андрей долго бродил вокруг ствола и говорил: "Ну ладно,  достаточ-
но... Свет, слезай... Я вижу, ты можешь все!.."
   (Примечание. "Автор, скажите, Вы когда-нибудь  залезали  на  сосну?..
Так вот, я Вам напомню, как она выглядит: весьма гладкий ствол  и  внизу
почти нет сучьев..." - в ответ я продемонстрировал фильм, в котором юная
особа по имени Света легко залезает на сосну, и вдобавок позднюю  фотог-
рафию Автора лично, восседающего на ветке опять  же  сосны  -  и  это  в
его-то не детские годы, 1989!)
   ...Итак, значительно превысив рекорд мужской половины, Света  спусти-
лась и скромно отошла в сторону, отряхивая испачканные руки.
   Вера давно уже ловила бабочку в поле. Андрюше это занятие  показалось
интересным...
   - Хочешь, тоже поймаем бабочку?
   - Давай...
   Давно Андрюша не занимался настолько приятным делом.  Они  со  Светой
искали бабочку, сидящую на траве, и осторожно подкрадывались с двух сто-
рон, пытаясь накрыть ее руками; бабочка улетала, и они  бежали  за  ней,
пока не замечали следующую, или пока бабочка не садилась.  В  Андрюшиных
мыслях витали только Светины радостные  глаза,  разлетающиеся  в  разные
стороны волосы, и вся она, такая стройная и невыносимо красивая, в белых
шортах... Наконец они нашли бабочку, которая не собиралась улетать, хотя
они подошли уже совсем близко. Еще секунда... и Андрюшины и Светины руки
легли друг  на  друга  одновременно.  Бабочка  была  под  ними.  Андрюша
чувствовал Светины волосы, коснувшиеся его волос, чувствовал ее дыхание,
и чувствовал ее лицо, которое вдруг оказалось так близко...  Все  в  нем
замерло, и он просто не мог пошевелиться. Света тоже  остановилась;  она
чувствовала то же самое...
   Прошло несколько минут (секунд?..). Андрюша медленно вынул свои  руки
из-под рук Светы, и, держа бабочку в кулаке, осторожно положил ее на пе-
ревернутые ладони Светы. Бабочка встрепенулась  и  улетела,  а  она  все
смотрела на свои ладони, а Андрюша смотрел на нее, и изображение раздва-
ивалось, Света стояла все так же на коленях, их плечи и волосы  соприка-
сались...
   Наконец они поднялись на ноги и бесцельно побрели по полю. Света  со-
бирала цветы.
   - Ты хочешь набрать букет?
   - Нет... Я сделаю венок.
   ...Когда через час обеспокоенные пионеры отправились на поиски Андрю-
ши и Светы, их нашли где-то в середине поля. Света сидела, надев  венок,
и рассматривала Андрюшу, а Андрюша лежал на спине, глядя в небо, и  меч-
тательно перебирал пальчики ее левой руки - они даже не разговаривали...
Они были просто вместе, и все.
   Эту картину застали только двое мальчиов, вполне безучастных ко всему
подобному... Андрюша вспомнил, что пора идти  обратно,  и  с  сожалением
поднялся. На территорию лагеря он вступил за десять минут  до  обеда,  с
великолепным венком на голове. Его гурьбой окружали  отдохнувшие  и  ра-
достные дети.

   14.
   Больше в тот день ничего достойного не произошло, за исключением дра-
ки во время киносеанса, которую устроили двое из Андрюшиного отряда (пи-
онер Сережа ударил по лицу пионера Петю). Ни его, ни Наташи при этом  не
было, и такое положение дел крайне возмутило старшего педагога,  Надежду
Иосифовну, этакую пожилую фундаментального вида даму.
   Наташу она отругала, Андрюшу же просто не нашла; на сем дело и закон-
чилось.
   На следующий день было столь же жарко, и все отправились  купаться  -
на сей раз полным отрядом. Света в этот день абсолютно  не  обращала  на
Андрюшу внимания, и это было настолько в противовес вчерашнему, что Анд-
рюша не знал, что и подумать... Во всяком случае, натура у нее была  не-
вероятно сложная, он в этом все больше убеждался, и в то же время всегда
подсознательно чувствовал, как себя с ней вести в том или ином случае.
   Однако, если бы он проанализировал эту оптимальную  манеру  обращения
со Светой, то обнаружил бы, что вся она сводится к простой идее: "Мне от
тебя ничего не нужно; я с тобой общаюсь только по долгу службы, или  по-
тому что тебе так хочется. Я могу сделать то, что ты просишь, но МНЕ  от
тебя ничего не нужно"; именно сей странный  мотив  воспринимался  Светой
как чисто мужское поведение, вызывал желание играть дальше и завлекал ее
все больше. Отметим кстати, что и она довольно часто изображала из  себя
нечто подобное, например, сегодня... Итак, Света равнодушна к Андрюше, а
Андрюше ну абсолютно никакого дела нет до Светы. Отряд рассаживается  на
пляже.
   Народу здесь уже было более, чем достаточно, по берегу ходил  Саша  в
шортах на подтяжках, без майки, и его красивые мышцы вызывали восторг  у
подопечных. Глядя на десятиминутные окунания пионеров в узенькие  огоро-
женные полоски воды с максимальной глубиной метр сорок, Андрюше станови-
лось тоскливо. Сначала он тоже принимал участие в  проведении  мероприя-
тия, а потом вместе с Сашей и Сержем сел в тени, и они  долго  играли  в
карты. Одновременно с игрой Андрюша  получал  тонкое  эстетическое  удо-
вольствие от созерцания Светы в купальнике: больше времени она  была  на
берегу, чем в воде. С ней постоянно  разговаривали  еще  двое  подружек,
Андрюша созерцал их тоже, но Света была на порядок выше  в  его  глазах.
Как все точно, красиво, пропорционально... нет, взрослая женская фигура,
даже идеальная - это совсем не то... почему он раньше не замечал  ничего
такого? Может быть, это величайшая удача, что он  поехал  в  пионерлагер
ь...
   ...На обратном пути все было по-прежнему. Перед обедом, когда  Андрей
задумчиво смотрел, как пионеры моют руки, Света вдруг подошла и  подели-
лась впечатлением:
   - Это же надо столько мыть руки... Как будто хотят  их  стерилизовать
до блеска.
   Совершенно спокойно и хорошо сказала, будто они только что разговари-
вали, и это была ее следующая фраза.
   - Да... Только почему стерилизованное обязательно должно блестеть?
   - Не знаю. Это я просто так.
   Тут, кстати, мытье рук закончилось и  беседа,  соответственно,  тоже.
Однако с этого момента Андрей чувствовал некую невидимую связь со Светой
- как у людей, которые понимают друг друга без слов,  достаточно  только
посмотреть друг на друга; а остальные ничего не замечают...  Что-то  по-
добное иногда появлялось и раньше, но сейчас это было просто  прекрасно.
Может быть, это мне только кажется, думал Андрюша... да нет же,  вот  ее
взгляд, он именно ТАКОЙ...
   Впрочем, оставим его наедине со своими мыслями. Весь  этот  день  на-
чальство, очевидно, решило посвятить купанию -  просто  на  субботу  был
запланирован банный день в некоторых отрядах, и никто  его  отменять  не
собирался, несмотря на утреннюю часть программы... Кстати,  в  бане  был
ремонт, и работало только одно отделение; туда запускались дети группами
по пол-отряда одного пола и мылись по очереди.
   - А твои сегодня тоже моются? - спросил Серж у Андрюши.
   - Кажется... да.
   - Ага... Слушай, ты не посмотришь - как там, не освободилось  уже?  А
то мне сейчас своих вести.
   - Ладно. Сейчас.
   Андрюша пошел к бане, и у задней ее стены обнаружил музыкального  ра-
ботника Юру, который заглядывал в маленькое окошко. Это  было  то  самое
окошко, что они разбили ночью два дня назад. Новое  стекло  вставили,  а
белой краской еще не закрасили, благо большинство пионеров до такой  вы-
соты не доставало.
   Увидев Андрюшу, Юра хотел что-то сказать, но подумав, что  все  равно
ничего не обьяснишь, просто отошел и скрылся из виду. Желая узнать,  что
же так привлекло Юру в этом окне, Андрюша тоже заглянул... и увидел  де-
вочек своего отряда.
   ...Объясним, что Юра оказался здесь совершенно случайно - он сам  хо-
тел вымыться, и заглянул, чтобы узнать - девочки там сейчас, или мальчи-
ки. Однако зрелище оказалось слишком интересным...
   ...А в воскресенье приезжали родители: часть пионеров отдавали им  на
растерзание до обеда, а остальная часть гуляла по лагерю в ожидании при-
езда или просто так. Андрюша спал, и Саша  спал  тоже.  Саша  был  очень
утомлен утренней раздачей детей родителям; ему снились большие  междуго-
родные автобусы - "Икарусы", которые ехали по вертикальным стенкам  эта-
кого стакана, а может столба, а может, это были трамваи, а Саша хватался
за них руками, причем потом оказалось, что там был еще зеленый  забор  с
башенными часами, и сквозь него португальские партизаны ходили  на  раз-
ведку... Саша проснулся и решил прогуляться, однако от приехавших  нигде
не было спасенья. Как только он вышел из корпуса, сразу наткнулся на ро-
дителей Стеллы Ивановой, и на саму Стеллу, которая радостно произнесла:
   - О, вот он - это Саша!.. Да, наш вожатый... Саш, ничего, что мои ро-
дители на территории?..
   Саша поздоровался, ответил на пару вопросов, и родители Стеллы вместе
с ней самой пошли к воротам наружу. "Ну и маразм",- думал Саша, -  "Про-
водить родителей на территорию лагеря только для  того,  чтобы  показать
вожатого..."
   К Свете Журавлевой родители приехали тоже. Кстати, они предложили  ее
забрать - прямо сейчас, или где-нибудь через недельку, если Свете надое-
ло в лагере... Света отказалась. По ее описаниям, в лагере ей было очень
хорошо и интересно.

   15.
   Кстати, в '79 году еще выпускали "Маяк-203",  этот  самый  популярный
тогда магнитофон. Последовавший "Маяк-205" совершенно по сравнению с ним
не тянет: дороже, а внутри то же самое, только отделка  корпуса  другая.
Много сейчас выпускают магнитофонов (да, это в оригинале, 1983),  и  все
их одинаково плохо берут... Так, о чем это я... Ах, да, о "Маяке-203".
   Итак, Юра стоял перед вышеупомянутым магнитофоном  и  втыкал  в  него
шнуры. Это был тот самый особоценный аппарат, который радист  никому  не
доверял, кроме Юры, потому что с него  транслировались  на  весь  лагерь
горны и прочие насущные звуковые эффекты. Юра же проводил с ним дискоте-
ки или огоньки, как, например, сейчас - огонек второго отряда.
   К вечеру родители разьехались, и огонек прекрасно вписывался в  общее
приподнятое настроение. Проистекать он должен был в игротеке - отдельном
павильончике, в котором имелись столы, стулья,  еще  что-то  и  умеренно
настроенное пианино. Юра подключал аппаратуру, пионеры что-то рисовали и
готовили необходимые аксессуары для вечера. В павильон вошел Андрюша.
   - Что это вы здесь изображаете? Номерочки какие-то...
   - А это почта. Каждому дают номер, и все посылают друг другу  письма.
Я, например, почтальоном буду...
   - А, хорошо... Ну дайте мне, что ли, номер...
   Андрюша был первый, кому дали номер, и  номер  поэтому  дали  первый.
Очень красивый и нарисованный на первом взлете вдохновения...
   Наконец мероприятие началось. Сначала были выступления, затем  легкая
трапеза, потом танцы. Первую часть большинство воспринимало как  суровую
необходимость, в основном дожидаясь  второй  и  особенно  третьей  части
программы. Все уныло смотрели на двадцать раз виденные и из года  в  год
повторяющиеся сценки, шуточки и прочие актерские испорожнения.  Еще  Юра
чего-то играл на пианино, и кто-то что-то пел; в общем, сие заняло минут
сорок. Еще полчаса заняла трапеза.
   Но вот выключили свет и включили фотоосветительную лампу внутри  тум-
бочки, накрытой красным пионерским знаменем; каждый желающий мог  махать
им туда-сюда и устраивать мигающее красно-белое освещение. Юра  поставил
первую серию быстрых танцев и сел попить чаю.
   По его опыту проведения танцев, за вечер, где состав танцующих не ме-
няется, нужны две быстрых "волны"  и  две  медленных:  минут  пятнадцать
быстрых, одна песня медленная, еще  пару  быстрых  и  последние  полчаса
сплошь медленные. Однако когда компания более интимная - например,  сей-
час, огонек одного отряда - такое уже хуже работало;  здесь  нужно  было
полчаса быстрых и все оставшееся время - медленные.
   Итак, Юра сел пить чай, и Андрюша с  неприятным  удивлением  заметил,
что сел он за стол с Апаковой Леной и Журавлевой  Светой.  Следует  ска-
зать, что Андрюша по воле случая с начала огонька со Светой не общался и
сидел вообще довольно далеко от нее. Света разговаривала с Юрой,  причем
с видимым интересом. Иногда она смотрела на Андрея, но он в этот  момент
специально смотрел в другую сторону. Потом Юра, Света  и  Лена  пошли  в
кружок потанцевать: Андрюша становился все более хмурым,  но  безучастно
наблюдал за происходящим. Наконец Юра со Светой  что-то  долго  выбирали
около магнитофона, Юра сменил ленту и зазвучал медленный танец. Юра тан-
цевал со Светой. Было еще несколько Светиных взглядов на Андрюшу, но тот
сидел совершенно спокойно и читал письма:
   "1 от 19. Какую погоду ты любишь?"
   "1 от 8. Какая девочка из нашего отряда тебе больше всех нравится?"
   "1 от 25. Будь здоров."
   "1 от 33. Что такое любовь?"
   "1 от 9. Как ты относишься ко мне?"
   "1 от 12. Мы пойдем завтра купаца?"
   "1 от 24. Что лучше - джинсы или шорты?" (Кто бы это мог быть с таким
вопросом?.. К сожалению, большинство носило номера в карманах и  показы-
вало их только почтальону, посему  определить  авторов  было  непросто).
Андрюша написал:
   "19 от 1. Лунную"
   "8 от 1. А тебе?"
   "25 от 1. Спасибо"
   "33 от 1. Это я тебе потом скажу..."
   "9 от 1. Да. Именно так, как ты думаешь".
   "12 от 1. Нет"
   "24 от 1 Лучше плавки".
   Когда танец кончился, Света вернулась за столик, и  тут  ей  принесли
письмо:
   "25 от 1. Спасибо"
   Андрюша с увлечением ел лимонные вафли.
   И тут Юра, который все это время возился с аппаратурой, обьявил белый
танец. Света встала... и пошла к Андрею.
   - Андрей, пошли потанцуем.., - произнесла она.
   Андрей увидел ее взгляд, в котором ничего не пытались скрыть... и по-
чувствовал себя необычайно счастливым человеком.
   - Пошли...
   - Ты не обиделся на меня за что-нибудь?
   - Да нет...
   - Это хорошо. Я совсем ничего не имела в виду...
   Юра смотрел на них, и думал. С одной стороны, причин для беспокойства
вроде бы и не было - для Светы такое было абсолютно нормальным - и в  то
же время у него возникло какое-то ощущение... что-то в этой  сцене  было
не так.
   Андрюша со Светой танцевали уже несколько танцев подряд. Когда музыка
кончалась, они стояли рядом и разговаривали,  ожидая  следующего  танца.
Юра становился все мрачнее... и тут он увидел последнюю мелочь,  которая
ему сказала все... и на душе сделалось невыносимо горько. Андрюша  гово-
рил что-то Свете на ухо; Светины глаза были закрыты.
   Юра сидел и ел в тоске конфеты "Ласточка". Танцевали почти все, крас-
ный фонарь уже никто не трогал; потом Юру пригласила какая-то девочка, и
он присоединился ко всем тоже.
   Так продолжалось бы очень долго, если бы не появилась старший педагог
Надежда Иосифовна и не сообщила всем, что огонек пора кончать, уже поло-
вина одиннадцатого, и о чем только думают вожатые... И еще ей  очень  не
понравилась Светина голова на Андрюшином плече, но пока  она  ничего  не
сказала...
   Юра выключил магнитофон. "Ну еще, еще немножко!" -  кричали  пионеры;
"Никаких "еще"! Спать всем!" - кричала Надежда Иосифовна;  наконец  уви-
дев, что дело сделано, удалилась.
   - Хочешь еще? - спросил Андрюша Свету.
   - Да. Давай еще...
   Андрюша выволок предусмотрительно заготовленный  Сашин  магнитофон  и
включил кассету с подписью "Eloy '78". Юра унес только  "Маяк-203",  как
самую ценную аппаратурную часть, а усилитель "Электрон-20" готов был ос-
тавить. Можно было бы, конечно, из вредности и его забрать, но  Юра  был
не таким человеком. Он был просто печален и не собирался ни с  кем  сра-
жаться... Итак, огонек продолжался. Андрюша  не  думал  о  последствиях.
Каждая минута этого танца стоила дня из тех, что проходили раньше...
   Пока Андрюша возился с магнитофоном, Юра подошел к Свете:
   - Какие новости?
   - Да так... А что тебя интересует?
   - Вдруг скажешь что-нибудь хорошее...
   - Нет. Ничего хорошего - для тебя. До свидания!
   ...Юра был разбит и уничтожен. Юра был низвергнут.

   16.
   Наташа шла по дорожке от корпуса к игротеке - возвращалась после  не-
долгого визита к себе в комнату. Кажется,  теперь  ее  присутствие  было
просто необходимо: огоньку давно бы уж пора закончиться, а Андрюша,  как
видно, и не думает об этом...
   Итак, Наташа шла, и навстречу ей шел... Серж. Вот они  встретились  и
поздоровались. Серж спросил:
   - А ты что сейчас делаешь?
   - Да так, ничего, - ответила Наташа, у которой все проблемы сразу вы-
летели из головы, - у нас, вообще-то, сейчас огонек...
   - А, понятно.., - сказал Серж, пропустив мимо ушей последнее  сообще-
ние, - а у меня сейчас настроение какое-то мрачное... Пойдем ко мне, по-
сидим, а?.. Очень хочется поговорить с кем-нибудь...
   - Хорошо, пошли.., - она с трудом сдерживала внезапную  радость;  про
огонек уже не было ни малейшего воспоминания. Серж, вообще говоря,  пра-
вильно подумал, что может уже с ней обращаться, как со своей girlfriend;
Наташа была такому только счастлива.
   Начав какую-то длинную тираду с присутствием лирики, философии и лег-
кой поэтической грусти, Серж довел Наташу до своих аппартаментов.
   - Ты любишь темноту? Я люблю в такое время сидеть без света, так луч-
ше думать...
   - Да... лучше не включай...
   -...Возьмем темноту за исходную точку... Когда человек  рождается,  у
него нет ничего, кроме времени: из времени он создает себя, все, что со-
бой представляет... То есть, время заключает в себе некую  ценность.  Но
человек сначала никогда не знает, сколько стоит время, он не может срав-
нить его с остальными, материальными ценностями... Это трудно хотя бы  и
потому, что сначала его много - и весь путь кажется бесконечным...
   ...В открытое окно вливались крики ночных птиц и ярко-серебряный лун-
ный свет; он отражался в Наташиных глазах и в глазах Сержа, когда он го-
ворил. Все, что говорил Серж, было очень похоже на правду и на  какой-то
высший смысл; скоро он увидел в Наташиных глазах слезы.
   - Тебе не холодно? - внезапно спросил он и положил руку на ее  плечо.
Он почувствовал легкую дрожь, но дрожь была не от холода, а от его  при-
косновения... - о, тебе холодно! - тотчас заявил он,  оборачивая  Наташу
своей курткой (частично) и своей рукой (в основном)... Наташа  была  те-
перь вплотную к нему, и даже наклонила голову в его сторону. Серж  гово-
рил почти шепотом... Следующая внезапная фраза была такая:
   - А у тебя жесткие волосы?.. Вот здесь как будто  жесткие,  а  так  -
раз, и рассыпаются... Вот у меня -  очень  жесткие  волосы;  потрогай...
Вот... А ничего, если я тебе прическу поправлю - будет чуть-чуть другая?
...
   Наташа была в волшебном полусне; ей было все  естественно,  хорошо  и
приятно... да и надо отдать должное: Серж действовал деликатно. Все было
медленно, постепенно и осторожно.
   - Нет, не здесь... Это лучше вот так...
   ...Однако отвлечемся наконец от сей счастливой пары (пусть только чи-
татель не усердствует в домысливании дальнейшего!), и отвлечемся от дру-
гой счастливой пары, которая танцует в игротеке... давайте-ка рассмотрим
вон того одинокого человека, который бродит по темным аллеям...
   Юра бродил по лагерю и думал, почему он проиграл. Нет, дело не в кра-
соте, и не в подходе... хотя, может быть. Так, надо проанализировать все
сначала.
   Итак, в 12-13 лет у девочек впервые появляется  заинтересованность  в
рассматриваемом вопросе, что обусловлено чисто биологическими факторами;
это явление Юра называл "сексуаль-

ружающим, изменения манеры поведения, изменения отношения к 
подругам... Потом возникает способностью ЛЮБИТЬ - ей может 
понравиться кто-то, только это обычно не сразу реализует- 
ся... Сначала долгие оценки и разговоры между собой... так, 
все правильно... а теперь допустим, что кому-то она понрави- 
лась до того, как возникла способность любить. Ей хочется 
нравиться, и так оно и есть - это воспринято как должное... 
Так, но это отпадает. Юра понимал, что у Светы эта стадия 
давно пройдена. Правда, она уверена, что нравится чуть ли не 
поголовно всем вокруг - это в данном случае естественно... И 
тут - подтверждение: кто-то взрослый ею заинтересовался. Это 
ее радует, потому что ей хотелось этого, и, разумеется, ин- 
тересно узнать поближе такого человека. Она еще не подозре- 
вает, что может влюбиться. Просто она так долго была увере- 
на, что нравится всем вокруг, но никто ей ничего такого не 
показывал, разве что кто-нибудь ее возраста... а он в ее 
глазах - дебил, глупее на два года... Да, к человеку, кото- 
рый ее заметил, есть уважение - ведь оценил же, что она дей- 
ствительно вся из себя такая; и еще любопытство - а как же 
это он так подумал, почему это он решил; и еще радость: во 
здорово-то!.. И еще хочется поиграть с ним, чтобы полностью 
насладиться новым ощущением... Стоп. Вот тут-то у нее и есть 
вероятность влюбиться. Совершенно неожиданно, "играючи"... А 
любят они по первому разу сильно, будь здоров как... Отсутс- 
твует способность сравнить и сознательно оценить, все проис- 
ходит с ними моментально... Нравится вообще непредсказуемо 
что. Внешние данные. Манера общения. Еще черт знает что... и 
совсем непонятно что. Как правило, обьектом увлечения стано- 
вится совершенно произвольный человек, и он ни о чем не до- 
гадывается... или часто просто посылает бедную девочку куда 
подальше, особенно если он значительно старше. "Молода 
еще"... Так, вот здесь Андрюша-то и мог стать предметом ув- 
лечения. Совершенно случайно: он ведь все время рядом... 
   "Какой же я дурак! Почему же я не поехал вожатым! Ведь так же ничего,
ничего не можешь сделать, а вожатый может все, что угодно.., и все  эле-
ментарно, "по долгу службы"... Какой же я дурак!.."
   А Андрюша?
   Он тоже оценил Свету, думал Юра; правда, немного и с  ее  помощью,  а
хотя... наверное, они понравились друг другу одновременно.
   Как ни странно, Юра в общем уважал Андрея... хотя бы потому, что  тот
пришел к тому же, что и он сам...
   ...Однако читатель уже порядком утомлен. Опишем-ка мы еще двух  чело-
век, очень серьезных и решительных в эту минуту. Они  идут  к  игротеке.
Это - начальник лагеря и, опять же, старший педагог.
   Вот дверь в игротеку распахивается, и их взору предстает  второй  от-
ряд, покачивающийся в танце в полной темноте.  Вот  вожатый,  обнимающий
какую-то девочку... "Все ту же!" - в ужасе отмечает про себя Надежда Ио-
сифовна, и ужас переходит в силу и решительность.
   - Э-э... В чем дело?! - произносит начлаг.
   ...Не буду описывать жуткие сцены разгона  огонька;  достаточно  ска-
зать, что через двадцать минут все были уложены старшим педагогом лично,
и малейшее сопротивление угрожало повлечь за собой страшные кары...
   - А вас, Андрей, э-э... я прошу зайти ко мне сразу же, как  освободи-
тесь, - сказал начлаг с максимальной глубиной суровости в голосе.  Потом
подумал и добавил:
   - А где э-э... Наташа?..
   - Не знаю, - признался Андрей.

   17.
   Венеамин Андреевич, начальник лагеря, был,  надо  сказать,  в  этаком
озабоченном и озадаченном настроении. Только что Надежда Иосифовна  под-
робно осветила ему состояние дел во втором отряде, и он чувствовал,  что
надо принимать крутые меры; случай же с огоньком - вообще абсолютное бе-
зобразие. Итак, налицо полный развал работы, еще  немного  -  и  пионеры
начнут тонуть, убегать, нарушать все правила внутреннего  распорядка,  а
вожатые своим наплевательским отношением будут только содействовать это-
му. Да и не просто наплевательским - прямо противоположным, разлагающим,
ниспровергающим все нормы советской морали! Это надо же  -  после  отбоя
проводить огонек, назло всем, когда  уже  было  сказано  немедленно  его
прекратить...
   Итак, Венеамин Андреевич думал обо всем этом, о крутых мерах, которые
необходимы, и... все же совершенно не знал, что именно делать.  По  мяг-
кости своего характера он почти никогда не мог принять твердого решения;
он чувствовал себя хорошо, когда все шло так или иначе  по  расписанному
плану, по заранее установленному распорядку, и сразу терялся, когда про-
исходило что-либо из ряда вон выходящее. Кстати, здесь он  мог  наделать
редких глупостей, особенно когда его действиями руководили кучи разнооб-
разных и взаимно исключающих рекомендаций от многих советчиков  сразу...
Пока советчик был один - Надежда Иосифовна, и она настоятельно требовала
влепить Андрею выговор или вообще отстранить  от  работы,  перевести  на
должность сменного вожатого.
   Андрюша предстал перед начлагом,когда тот сидел  за  столом  и  хмуро
придумывал первую фразу разговора. Он встретил  спокойно-сосредоточенный
взгляд Андрея, взял в руки большую стопку каких-то листов, и, постукивая
ее об стол - чтобы подровнять - начал:
   - Э-э... садитесь.
   Андрей сел. Начлаг продолжал постукивать пачкой листов то об стол, то
об ладонь, пачка подравнивалась, снова расползалась, снова собиралась  в
ровный бумажный монолит, и конца этому процессу видно не было.  Венеамин
Андреевич выдавил наконец из себя самое едкое выражение и произнес:
   - Э-э... скажите мне: что вы лично сделали  за  истекшие  две  недели
смены?
   Андрюша молчал. Перечисление всех  мелочей  представлялось  ему  нес-
колько унизительным делом.
   - Огонек после отбоя?.. Но, э-э... согласитесь, что этого как-то  ма-
ло...
   Андрюша помолчал и произнес:
   - Лучше меньше, да лучше.
   Начлаг рассыпал бумаги по столу и ошеломленно поднял на  него  глаза.
Секунд десять он открывал и закрывал рот, и наконец спросил:
   - Что вы имеете в виду?!
   На этот вопрос невозможно было ответить.
   - Нет; что вы имеете в виду?!
   - Ничего.
   - Ах, ничего!! - ...но дальше ничего изречь не  смог:  только  гневно
собирал листы снова в стопку,  переворачивал,  подравнивал,  причем  чем
больше подравнивал, чем больше листов выбивалось обратно...  "Интересно,
что на них написано?" - думал Андрюша.
   Видя, что начлаг как-то иссяк, в разговор вступила Надежда Иосифовна:
   - Скажите, Андрей... а какое отношение вы имеете к этой девочке - Жу-
равлевой Свете, если не ошибаюсь?..
   - Что значит - какое отношение? Отношение вожатого к своему пионеру.
   - Нет, просто я замечала, что вы ей уделяете какое-то повышенное вни-
мание, не укладывающееся в рамки взаимоотношений между вожатым и его по-
допечными... Вы, надо сказать, мало  общаетесь  со  своими  ребятами,  и
только Света и Лена как-то в центре вашего внимания. Как-то это... наво-
дит на странные размышления...
   - Мне непонятны Ваши рассуждения. К каждому  необходим  свой  подход:
уделять всем одинаковое количество времени просто нецелесообразно.
   - Однако ваш подход... несколько иного порядка... Не мне  вас  учить,
что может из этого получиться. Вы - вожатый, и вам  доверили  детей;  вы
несете за них ответственность. Ваши же действия... просто неприемлемы  с
этих позиций.
   - Мне непонятно, о чем вы говорите.
   ...Начлаг слушал, и в нем росли испуг и беспокойство. Чрезмерно близ-
кие отношения вожатого с пионеркой - этого еще не хватало... Черт знает,
что еще можно от него ожидать... А что, если они УЖЕ... и тогда...
   В испуганной фантазии начлага росли все новые и новые картины, он по-
думал, что необходимо провести медицинскую экспертизу... потом  предста-
вил, что из этого выйдет. Какой позор, если  подозрение  не  подтвердитс
я... а если подтвердится? Позор еще больший. Он, начальник лагеря...
   "Нет, никакой экспертизы! А ему... ему же нельзя... нельзя  оставлять
его с детьми! Немедленно... надо что-то делать... Только что?.."
   - Я отстраню вас от работы! - вскочил начлаг.
   - Как нравится.
   - Что!?
   - Как вам нравится, говорю.
   - М-м... э-э.., - но продолжения фразы опять не последовало... Начлаг
был растерян полностью, ему хотелось забыть все и остаться одному;  а  в
следующую секунду опять приходил страх за возможные деяния этого вожато-
го - что-то все же надо было делать, но что?..
   ...Он стучал, и стучал, и стучал свей стопкой бумаги по столу, и ста-
новился все более нервным. Вдруг он произнес:
   - Идите.
   - Что?
   - Идите!
   Андрей ушел.
   - До свидания...
   Начлаг не ответил, только хмуро опустил надоевшую стопку  на  дальний
край стола... А Надежда Иосифовна сразу заговорила:
   - Да снять его с работы за такое! Поставить на подмену. Или вообще из
лагеря выгнать! Какое безобразие, и ведет-то себя как!.., - и так  далее
и в том же духе еще довольно долго; а начлаг думал, что выгнать из лаге-
ря - это как-то слишком, а поставить на подмену - это ничего не дает; он
же и там будет заниматься развращением несовершеннолетних!
   - Э-э...Так надо ему просто запретить!
   - Что? Так он же даже не признает свою вину, ведет себя как  нахал,  
и...
   - Э-э... а что же делать?
   - Так снять его с должности! Или выгнать!
   - Ну, выгнать, это... А если поставить на подмену - вы полагаете, это
все равно? Речь ведь не только э-э... о развале работы,  а  еще  и  о...
э-э...
   - Венеамин Андреевич, он заслуживает немедленного увольнения.  Просто
хам! И как он...
   - А не слишком ли это..
   - Слишком? Да что вы! Выгнать его в три шеи! Если такого оставишь, он
же весь лагерь превратит... ну я не знаю во что, просто неприлично  ска-
зать...
   - А выгнать, вы полагаете... э-э... надо?..
   ...Так они разговаривали довольно долго, а может, и не так -  восста-
новить подробности уже очень трудно; да и не стоит,  пожалуй,  отягощать
данную главу слишком обильным повествованием; пусть лучше читатель восп-
римет ход мыслей начлага и старшего педагога как некое авторское упроще-
ние действительных событий... Итак, начлаг все колебался, но каждое  но-
вое рассуждение говорило в пользу предложенного решения: Андрея выгнать.
Вспомнили и прочие "неприглядные" поступки вожатого второго отряда; пос-
тепенно начлаг утвердился в своем убеждении, что  это  сразу  решит  все
проблемы, и успокоился. Надежда Иосифовна была довольна:  этот  нахал  и
хам Андрей наконец получит по заслугам.
   - Ладно. Значит, завтра, э-э... приказ? Прямо так сразу?..
   ...Однако отметим здесь еще одну черту начальника лагеря: когда реше-
ние было уже принято, и он больше не колебался, переубедить его станови-
лось абсолютно невозможным, даже если неправота начлага становилась оче-
видной. К несчастью, в тот вечер с ним не было никого, кроме Надежды Ио-
сифовны; иначе суровое решение начлага не стало бы уверенностью.
   Кстати, Наташу в тот вечер так и не нашли. О ней просто не вспомнили.

   18.
   На следующее утро, еще до линейки, Андрюшу вызвали к начлагу и потре-
бовали написать заявление об увольнении по собственному желанию. Что  он
и сделал.
   Перед линейкой Андрюша вернулся в отряд, тщательно выстроил всех пио-
неров, и, встав перед строем, сообщил:
   - С сегодняшнего дня начальство лагеря больше не нуждается в моей по-
мощи. Таким образом, меня выгоняют. Поднимите руки, кто согласен с  этим
решением.
   Строй вскипел. Все были явно возмущены происшедшим: "Нет!" -  кричали
пионеры,- "Мы не согласны!.." Вместо линейки все гурьбой  отправились  к
резиденции начлага, и остановить это побуждение было совершенно  невозм-
рожно.
   Начлаг испугался снова, однако скоро этот испуг перешел в суровость и
непреклонность. Присутствие Андрея в лагере представлялось ему все более
опасным; для усмирения второго отряда были мобилизованы остальные  вожа-
тые.
   - Это же надо! Просто э-э... бунт поднял!
   - Может, милицию вызвать? - посоветовала Надежда Иосифовна.
   - Это зачем же? - отозвался оказавшийся поблизости Саша.
   - Как? Пооведение этого Андрея просто возмутительно, криминально!...
   - Э, нет. Он здесь ни при чем. Это сами дети...
   - Что же, они сами пошли к начальнику лагеря, чтобы кричать и  созда-
вать беспорядок?
   - Да. Андрей им очень понравился, и они не хотят с ним расставаться.
   - Вот это уже непонятно.
   - И действительно, э-э... чем он мог завоевать такую  популярность?..
Он же вроде, э-э... не очень много с ними работал...
   - Все дело в подходе. Такие вожатые попадаются  редко.  Прежде  всего
его должны уважать.
   - Мм... э-э...
   - Надо держать себя не так - как лицо, назначенное командовать, чтобы
заставлять их выполнять режим - а как равный с ними, но только - умнее и
авторитетнее! И не надо ничего заставлять делать, надо просто давать по-
нять целесообразность и нужность этого!
   - Это как же... Позволять им что угодно?!
   - А что значит, что угодно?
   - Ну там, убегать... Не спать во время тихого часа...
   - А почему... Почему к ним такое отношение, будто они только и  стре-
мятся что-то нарушить?.. Это - нормальные, хорошие дети, и лагерный  ре-
жим создан специально для них, а не против них! Надо просто им дать  по-
нять, что одному скучно, что на тихом часу стоит  поспать,  чтобы  снять
усталость, что даже зарядка - тоже, в общем, дело... Они  же  нормальные
люди, и в них нет изначально криминальных побуждений. Просто они не  все
понимают...
   - Между прочим, - в разговор вмешался Серж,- мне даже девочки сообща-
ют, когда они ночью собираются мазать мальчиков зубной пастой. А вам та-
кое сообщали, когда вы работали?
   - И что же, э-э... позволяете?!
   - Да. Только я говорю: ну ладно, но для этого же вам надо  проснуться
среди ночи... а как не хочется вставать в такое время, да и будильника у
вас нет, проспите небось... Утром будете - сонные,  жуть...  Результатов
все равно не увидите, умоются все уже... А на следующую ночь к вам  пой-
дут... И знаете - не осуществляется обычно мероприятие после такой бесе-
ды: "Че-то лень было", - говорят, - "мы проспали..."
   - Э-э... мм-да...
   ...Начлаг туманно констатировал, что что-то где-то в этом есть,  хотя
и не все (э-э) безусловно правильно, Надежда Иосифовна была категоричес-
ки против таких методов.. однако разговор есть разговор, а более  насущ-
ная задача - усмирение пионеров второго отряда...
   Линейку провели кое-как, завтрак тоже. Андрюша ходил  по  лагерю,  за
ним толпой - его дети, многие девочки плакали. На Наташу никто не  обра-
щал внимания. Наконец детей "изолировали", то есть просто заперли в сто-
ловой. Причем заперли всех, кроме... Журавлевой Светы и  Апаковой  Лены,
которые успели спрятаться; но об этом потом. Пионеры первого и  третьего
отрядов явно прониклись настроением Саши и Сержа соответственно  и  тоже
вели себя беспокойно; Серж и Саша явно были на стороне  Андрея.  Короче,
когда Серж вернулся в отряд, он обнаружил всех  детей  угнанными  в  лес
посредством Ларисы - осталась только одна девочка, Белавкина Ира,  кото-
рая скорбно сидела на лавочке перед корпусом.
   Стоп. Надо же представить одно из важных действующих лиц  нашего  по-
вествования - да простит мне читатель, что оно впервые появилось  только
в восемнадцатой главе!.. Итак, Ира. Она в третьем отряде нашего  лагеря,
очень милая и послушная девочка, ей тринадцать лет. Если  посмотреть  на
нее непредвзято, то она весьма симпатична; однако на сей  раз,  пожалуй,
достаточно.
   - Здравствуй. А тебя почему не взяли?
   - А я не пошла. У меня почему-то голова болит...
   - Ах ты, бедная... Ну что, отвести тебя ко врачу?
   - Вообще-то я не хочу... А ты считаешь, нужно сходить?
   - Ну, я же не знаю, что с тобой... Прямо смотреть жалко. Давай я тебя
в утешение поглажу по головке, и пошли...
   Серж выполнил свое намерение и повел Иру в изолятор. Там все  недомо-
гание обьяснилось простым перегревом на солнце, и даже не  дали  никаких
таблеток - пройдет, только нужно отдохнуть...
   - Вот видишь, нужно было не ходить...
   - Зато теперь все ясно; ты уже знаешь, что пройдет, и теперь  пройдет
быстрее.
   - Да. А все-таки хорошо, что я не пошла с ними. Здесь сейчас лучше.
   - Конечно, лучше. Я сам поэтому не пошел...
   Они вернулись к корпусу отряда, и тут их застали Саша и Андрей. Пого-
ворили о том, о сем, чего могло бы быть и чего можно было бы  сделать...
и в конце концов сошлись на мысли, что Андрюше стоит еще приехать, посе-
му взяли с него честное слово приехать на последнюю ночь. Разместить его
тайком от начлага гарантировали. Поскольку все это было страшной тайной,
Ире обьяснили важность сохранения услышанного в  секрете...  но  на  нее
можно было положиться, Серж это знал.
   Андрюшу изолировали тоже: в его комнату  поместили  бывшего  сменного
вожатого Володю, ныне вожатого второго отряда, а он сам должен был  про-
вести последнюю ночь в корпусе с обслуживающим  персоналом;  рано  утром
следующего дня отправлялась очередная оказия в Москву.
   У Андрея было много впечатлений за этот  день,  однако  главным  было
прощание со Светой.
   - Может быть, мне тоже уехать?.. Меня родители могут забрать... через
недельку...
   - Не надо. В этом случае они наверняка что-нибудт скажут родителям.
   - Ну и что?..
   - Да нет, оставайся. Я ведь еще сюда приеду...
   - Когда?
   - В последнюю ночь.
   - Вот здорово!.. Я буду тебя ждать...
   ...Андрей даже не знал, плохо это или хорошо - то, что его  выгоняют.
Ему было больно видеть эту растерянную плачущую девочку, очень жаль было
с ней расставаться, и в то же время он чувствовал себя необычно счастли-
вым человеком. Случившееся событие сразу отбросило все условности в  от-
ношениях между ними, и остались только самые искренние и чистые побужде-
ния; совершенно незабываемым ощущением были ее  теплые  руки,  державшие
его так, словно боялись отпустить....
   Они погуляли в лесу, оставив Апакову Лену на территории; когда  нако-
нец вернулись, Лена сообщила, что Свету уже ищут. Андрей  последний  раз
погладил ее по волосам и грустно улыбнулся; Света кивнула и вытерла сле-
зы.
   На ужин она пришла с абсолютно  спокойным  и  каменным  лицом,  глядя
сквозь всех своими прекрасными небесно-стеклянными голубыми глазами...

   19.
   Ночью в лагере тоже были кое-какие беспорядки. Такой  возраст:  стоит
только всколыхнуть, и долго потом их не успокоишь.... Начало было тихое:
второй отряд был уложен спать лично старшим педагогом, вожатые тоже лег-
ли спать, и все, казалось было в порядке. Но к середине ночи  такое  ут-
верждать уже было сложно...
   ...Больше всего досталось бедной Наташе, и заслуга в том была, конеч-
но, Кати Слугиной. Пробравшись к Наташе в комнату, она отрезала пуговицы
от всей одежды и сложила их в конверт "для вопросов и предложений",  ви-
сящий на отрядном уголке... третьего отряда! Единственное платье, на ко-
тором не было пуговиц, обнаружили на верхушке флаговой мачты (!), причем
блок-подьемник был надежно заклинен. Саму же Наташу Катя слегка измазала
зубной пастой "Сигнал", а также немножко покрасила ей волосы флакончиком
зеленки.
   Володю просто измазали пастой с ног до головы; в процессе живописания
он немного просыпался, поворачивался на другой бок, и засыпал снова. Од-
нако здесь фантазия, признаем, была гораздо беднее, чем у Кати...
   Домик начлага был заперт, поэтому ему просто стрельнули в форточку из
тюбика все той-же зубной пастой, а потом для верности замотали  проволо-
кой ручку двери снаружи. То же самое сделали и Надежде  Иосифовне,  плюс
разрисовали ей стекла - довольно живописно, правда, в несколько  излишне
откровенной манере...
   Между обособленным от корпусов туалетом - возле столовой -  и  первым
отрядом красовалась длинная дорожка из сорока пар обуви, устремленная  к
туалету, с подписью: "не зарастет сюда народная тропа"...
   ...В общем, всего было достаточно, но совершенно неожиданнным был фи-
нал. Дело в том, что из всех нарушителей порядка поймали  только  одноко
человека........ это была Стелла Иванова! И на нее-то и  обрушился  весь
гнев начальства.
   Все было просто. Марина, старшая пионервожатая, разбуженная  каким-то
тер-актом в ее адрес, бегала по всем отрядам, пытаясь поймать  нарушите-
лей. И вот в комнате у Саши, вожатого первого отряда, была найдена выше-
означенная Стелла. Она стояла рядом с кроватью, явно  намереваясь  нама-
зать вожатого зубной пастой или еще чем-нибудь; а Саша мирно спал,  при-
чем он даже не проснулся, когда вошла Марина.
   Стеллу вывели и повели к начлагу: Марина была очень зла. Странным бы-
ло то, что у Стеллы не нашлось ни зубной пасты, ни чего-либо  подобного;
но этот парадокс как-то не волновал Марину. Чертыхаясь, она  разматывала
проволоку, коей начлаг был надежно опечатан снаружи... а Саша спал,  ни-
чего и не подозревая о сорвавшемся покушении.
   Начлаг был злой и сонный ("Что это у вас  на  лице?"  "Э-э...  где?..
А-а... М-да... Зубная паста.."). За пятиминутную беседу он не извлек  из
Стеллы ни единого слова; она просто стояла и смотрела в  пустоту  широко
раскрытыми глазами, не отвечая на вопросы, как будто намеревалась  стои-
чески перенести все мучения, которым ее здесь подвергнут.
   Ничего не добившись, начлаг выгнал Стеллу, сказав, что  будет  разби-
рать ее поведение утром при всех, на линейке, и лег  спать.  Но  заснуть
ему больше не удалось...
   Венеамин Андреевич был возмущен, оскорблен,  просто  шокирован  таким
хамством. "Да выгнать ее из лагеря к чертовой матери!"- думал он уже под
утро, яростно ворочаясь на жесткой лагерной кровати, - "Чтоб все видели!
Чтоб другим неповадно было! Ишь, распустились!.." Пасмурное утро застало
начлага в настолько злом и выведеннном из себя состоянии, какового  сот-
рудники лагеря не помнили уже года два. Он хмуро проследовал мимо линей-
ки, на которой дежурные пионеры снимали с мачты Наташино платье и  отмы-
вали с асфальта красивую надпись: "Начлаг - <ч>удак"; встретил Таню, де-
журную вожатую, и снова вызвал к  себе  Стеллу  Иванову.  Результат  был
прежний.
   Стелла смотрела на него молча и терпеливо,  точнее,  смотрела  СКВОЗЬ
него, словно начлаг был какой-то несущественной мелочью...  Стелле  было
абсолютно все равно, и любое  разбирательство  окружающих  казалось  уже
смехотворным. "Ну, погоди же", - подумал Венеамин Андреевич и потащил ее
на линейку; она как раз началась.
   - Вот! Э-э... Видишь, на тебя смотрит теперь вся дружина. Вот и расс-
кажи им, что ты делала этой ночью... Молчишь?!.  Ну  тогда  я  расскажу.
Эта... э-э... девочка вчера хотела измазать зубной э-э... пастой вожато-
го своего отряда, э-э... Сашу. Ну, так?! (смех в отрядах) А что вы смее-
тесь?! А ну-ка, кто смеется, сейчас будет здесь, э-э, тоже...
   ...Серж смотрел на начлага, и ему становилось нехорошо. Он  представ-
лял себе, каких дров сейчас может наломать начлаг; сейчас  он  был  нас-
только непредсказуем, что мог выкинуть любую глупость. Некоторые знающе-
ие его вожатые думали примерно то же; но остановить начлага было уже не-
возможно.
   - Ну? Так? Ты хотела...
   - Я не хотела.
   Голос Стеллы был ясен и отчетлив; это были ее первые слова. Она  спо-
койно и безразлично смотрела на весь лагерь, стоящий перед ней,  зеленые
деревья сзади и серую слоисто-дождевую облачность...  Начлаг,  казалось,
был удивлен. Но не дольше секунды - он сразу же кинулся дальше в бой, не
разбирая дороги.
   - Э-э... не хотела? А что же ты хотела?.. Нет, ты всем скажи, в  мик-
рофон: зачем ты НОЧЬЮ пробралась в комнату вожатого?
   - Я... хотела на него посмотреть.
   Серж в ужасе ждал, что будет дальше. В радиоузле морщился Юра, слушая
бестактные слова начлага.
   - Посмотреть?.. Э-э... А... почему? Почему?! Молчишь?! Нет,  ты  всем
скажи, в микрофон: ПОЧЕМУ это ты хотела посмотреть на вожатого?!
   Стелла стояла, и ей было уже все равно. И линейка, и начлаг,  и  весь
лагерь - все было таким ничтожным, несущественным, мелким... Ей было уже
неважно, что с ней сделают дальше, и что о ней подумают,  все  было  как
будто в тумане... белом, как эти облака... Стелла думала, что и так  еще
дня два - и она бы не выдержала... И все стало ясным, ровным  и  безраз-
личным. И над притихшим лагерем отчетливо прозвучали ее слова:
   - Потому что я люблю его.
   ...Были еще полсекунды. И был крик.
   Кричали младшие пионеры - сами не зная, почему, просто от необычности
ситуации, и все сразу слилось просто в монотонный громкий гул голосов...
Вдоль отряда шел Серж, не глядя на Стеллу, на начлага, не глядя на  три-
буну, спиной к ним, и автоматически одергивал своих детей... В радиоузле
замер Юра, ожидая дальнейшего; он вслушивался в динамики, и  только  еле
заметно покачал головой в ответ на какую-то свою  мысль.  В  общем  гуле
раздавались команды дежурной вожатой Тани:  "Дружина!  Напра-нале-во!  С
линейки! Шагом! Марш!.." - пожалуй, действительно самое лучшее, что мож-
но было сделать...
   Стеллу сразу оставили в покое; начлаг  лишился  дара  речи  минут  на
тридцать. К Стелле подошли двое подружек и повели ее на завтрак.
   На опустевшей линейке стоял Витя Ухолкин, который ничего не  видел  и
не слышал вокруг. Он был полностью ошеломлен, и даже забыл о  том,  куда
нужно сейчас идти...
   А Саши не было на линейке, он дежурил в столовой. Когда ему путано  и
взахлеб рассказали о случившимся и передали, что ему срочно надо подойти
к административному корпусу, он еще ничего не понимал. Он шел от  столо-
вой, а навстречу пионеры шли с линейки на завтрак; все взгляды были уст-
ремлены на него. Возле административного корпуса стояли начлаг,  Надежда
Иосифовна и Марина. Они осторожно попытались прозондировать почву  отно-
сительно причин случившегося, но Саша был настолько неподдельно удивлен,
что все успокоились; тем более Саша был на очень хорошем счету.
   В общем, изумленного Сашу проинструктировали, насколько осторожно ему
следует  вести  себя  дальше;  Стеллу  выгонять  никто  не  собирался  -
единственным выходом в такой ситуации было просто замять  дело  и  вести
себя как можно более корректно... Смятенный Саша сидел в столовой и  пы-
тался понять, как это такое может быть и почему же все это  так  получи-
лось; ничего он понять не мог, лишь с удивлением обнаружил, что уже дол-
го в упор смотрит на какую-то пионерку из четвертого отряда  с  длинными
рыжими волосами; она оглянулась на него и отвернулась.  Саша  на  всякий
случай вышел из столовой.
   ...Два часа назад лагерь покинул Андрюша; он еще  ничего  не  знал  о
случившемся. Водитель лагерного "рафика" гнал машину в Москву по очеред-
ным делам, по шоссе навстречу белому небу. Солнца не было видно, но  для
Андрюши весь мир был освещен: солнце светило внутри него.
   *

   З А Й Ч И К

   "От летящей птицы остается
   лишь голос ее..." (33)
   *
   Зайчик прыгал и прыгал, и я все отчетливей и радостней осознавал, что
вдвоем с ним мы можем уйти от любой погони. Уже  далеко  позади  остался
приток, где Аксакал советовал: "Не бери слишком много хлеба" (И я  пока-
зал тогда ему - единственный маленький ржаной ломтик,  половина  -  мне,
половина - Зайчику). Снежный лес уже обволакивал нас со всех сторон...
   ...Однажды вверх по реке плыл человек с портфелем, который хотел дать
советы, как улучшить текущую жизнь; он знал о ней больше, чем остальные.
Но вскоре река обмелела, и он почувствовал под пальцами и коленями  пес-
чаное дно, и тогда встал и пошел пешком... Здесь-то его и  настигли  Оп-
ричники, на грязном голубом "Запорожце" ехавшие по руслу реки.
   - А ну-ка, - сказали они, - полезай под винтореечный пресс!
   И завернули до отказа редуктором его упитанное тело, но тут  "Запоро-
жец" утонул в грязи, и это нарушило спокойный ход работы  машины:  пресс
начал вдруг разворачиваться, кося головы и руки направо и налево, и  ни-
кого из них не осталось в живых. Откуда-то отсюда и начались Зайчики...
   ...Мне казалось, до Вершины уже совсем немного, но лес все  прыгал  и
мельтешил перед моими глазами, и я понимал, что это и есть "эффект  вее-
ра" - до нее сотни зимних лесных километров, а кажется, что  она  совсем
рядом; нет никакой Горы, это просто пространство, встопорщившееся от ис-
кажения перспективы - и я бы давно уже бросил этот путь, если бы не  ви-
дел, что Зайчик не знает усталости...
   ...Еще через бесконечное количество прыжков я нашел на снегу еще один
ломтик ржаного хлеба, и это придало сил и уверенности, что мы идем  пра-
вильно...
   ...Я так и не видел само Окно снаружи - потому что давно перестал ог-
лядываться - поэтому наконец когда мы оказались на Вершине,  я  не  смог
понять,как это произошло.
   Отсюда виднелась излучина реки и безграничные пространства елок и со-
сен вокруг - таково наше  черно-белое  государство;  Вершина  напоминала
второй этаж дачного домика с окном и письменным столом перед ним,  зава-
ленным самыми случайными предметами. Здесь давно не было никого, и я по-
нял, что все наши правители давно погрязли в нижних коридорах и  этажах,
не в силах больше пробиться сюда. Люк  вниз  находился  сзади,  это  был
единственный вход на Вершину (по поверхности, по земле сюда никто не мог
добраться, кроме таких, как я и Зайчик) - чуть ниже  он  разветвлялся  и
продолжал ветвиться до бесконечности, образуя ту гибельную сеть, в кото-
рой барахтаются все, и совсем недавно барахтался я (память услужливо вы-
сунула, как язык, эпизод: я стою возле дверцы служебного входа и  объяс-
няю: вы понимаете, что мне идти уже нет никакого смысла, меня  сразу  же
повяжут, они меня уже запомнили и разыскивают; меня тоже видели,  возра-
жает Пэтроф, но ты был в тени, объясняю я; тебя помнят плохо  и  поэтому
даже скорее примут за своего, уловив что-то смутно припоминаемое в твоем
лице; ты же не перелезал через купол, как я, обходя тот опасный коридор,
объяснив ошалелым господам потом, что я  это  делаю  наспор...  Шимански
сказал: ну да, но я же не ходил ни разу, так что за себя не отвечаю... И
больше я их не видел с тех пор, хотя и ныне могу отчетливо  представить,
как Пэтроф в осторожных  круглых  очках  крадется,  избегая  вахтеров  и
праздных стукачей, а сзади Шимански, скаля зубы, карабкается по  лестни-
цам...)
   ...Зайчик весело заглядывал мне в глаза. Ему тоже очень нравилось  на
вершине, наверное, из-за спокойствия обстановки, хотя он  воспринимал  и
чувствовал все иначе, чем я.
   - Сиди здесь, - сказал я, - и если что, дай знать; - он радостно  за-
кивал в ответ и устроился на полу.
   ...После первого разветвления я повторил команду, но никто не  откли-
кался: здесь еще не было людей, они не добирались  досюда.  Я  дошел  до
следующего разветвления и, проверив его, вернулся:  всю  сеть  следовало
прочесывать очень осторожно, потому что если  хоть  кто-нибудь  окажется
ближе меня к Вершине, он сможет командовать мной... Вот если бы все раз-
ветвления до самого верхнего были заполнены, я один с Вершины мог бы ко-
мандовать всей страной. Но кто в этом случае мог бы поручиться, что тог-
да, когда я вступил на Вершину сегодня, я бы никого на ней не застал?
   ...Красные ковровые дорожки с одинаковыми желтыми светильниками разд-
ражали, я был давно уже сыт по горло этими интерьерами; я возвращался  к
первой развилке - и тут я услышал:
   - Прелестная встреча! У нас обоих есть по двадцать секунд, чтобы...
   ...В конце коридора стоял Командир, едко улыбаясь; он не успел  дого-
ворить, потому что я выстрелил в него - и сразу же понял, что это не Ко-
мандир, а только его фантом, голография, сам он может  быть  в  соседнем
помещении или уже на  Вершине;  я  рванулся  вперед,  мне  потребовалось
меньше двадцати секунд, чтобы вернуться; мои глаза вынырнули, скользнули
по дощатому полу, зафиксировали во весь рост  стол,  окно  и  деревянную
бескрайность за ним - и я увидел, что Вершин уже две, и в одной  из  них
Зайчик радостно прыгает мне навстречу, а Командир  повинуется,  опоздав-
ший, а в другой тот же Зайчик лежит, уткнувшись носом в красную  лужицу,
а рука Командира бесконечно медленно разряжает в  меня  одну  за  другой
шесть пуль, и я сливаюсь, конвульсивно дернувшись лапами и ушами, с этим
маленьким белым в неудобной позе застывшим на полу тельцем...

   Б Е С С О Н Н И Ц А
   *
   "Я побочный продукт моей матери,
   наравне с ее менструацией - не
   имею поэтому возможности что-либо
   уважать ... и в обществе я буду
   не член, а стынущая конечность"
   А. Платонов
   *
   Дождь выпал вниз весь без остатка, и ветер тащил за окнами серую ват-
но-рваную облачность. Элиотт завязал шнурки и вышел, оставив  дома  зву-
чать "Pictures At Eleven".
   На улице асфальт впитывал в себя лужи вместе с имеющимися в них отра-
жениями. За углом стоял Незнакомый со стеклянной емкостью в руке и смот-
рел вдаль. Выпьем керосину, предложил он? Элиотт в задумчивости  остано-
вился. Незнакомый наполнил жидкостью два стакана, взял свой в правую ру-
ку, выдохнул наружу немного использованного воздуха и порывисто  употре-
бил налитое. Элиотт видел, как лицо его приобрело страдальческое выраже-
ние, рот скривился, и оттуда, подталкиваемый серией желудочных  спазмов,
раздался кашель, переходящий в отрыжку, фигура Незнакомого согнулась еще
более к тротуару, и из нее решительно полилось всякое  содержимое  пита-
тельного тракта.
   ...Ах, это вы! - воскликнул Почтальон, со стороны подходя к  Элиотту.
Нет, не я! - запротестовал Элиотт; но это не имеет уже  никакого  значе-
ния, возразил Почтальон. Вам повестка из военкомата. Получите и распиши-
тесь. Элиотт поставил завтрашнее число, поддельную подпись и неправдопо-
добное время и отправился восвояси, взяв повестку с  собой,  чтобы  дома
наткнуть ее на гвоздь (на нем было уже много повесток) - пока  Почтальон
смотрел на мучающуюся персону  Незнакомого,  размышляя,  впитает  ли  до
завтра асфальт растущую лужу желудочных эксцессов, или нет...
   По дороге Элиотту встретился  Социалистический  Способ  Производства.
Был он суров на вид и спешил на заседание по  повышению  повышаемости  и
понижению понижаемости. А остается ли дифференциальная рента II в распо-
ряжении сельскохозяйственных кооперативов, задал  вопрос  ребром  в  лоб
Элиотт? Ума не представляю. Понятия не приложу, ответил Социалистический
Способ Производства и хмуро двинулся дальше на совещание  по  углублению
расширяемости. Всемерное Одобрение натужно тянулось вслед.
   Элиотт подождал немного автобуса; через шесть минут пришел сорок пер-
вый, а еще через шесть - сорок второй. Элиотт решил не ждать сто восьмо-
го и уехать сразу же на каком-нибудь сорок третьем, но тут  к  остановке
подгреб явно заблудившийся речной трамвай (на проезжей части не было  ни
воды, ни рельсов) с вопросом, куда ему теперь правильнее ехать;  Элиотту
оказалось целиком и полностью по пути. Сойдя  через  три  остановки,  он
направился перпендикулярно вглубь.
   На с трудом и плохо проезжей части рабочие углубляли траншею для раз-
ведения грязи на экспорт или еще с какими-то целями, тем более что в ней
как раз утонул экскаватор (и потому работали вручную); Элиотт одолжил по
обыкновению резиновые боты у бригадира и перебрался по висячему из  пос-
ледних сил мосту на тот берег, где располагался вход в Институт  Деления
На Два. Здесь Элиотт был занят служебным трудом в рамках получаемого жа-
лования в отдельные эпизоды рабочего времени, как, например, сейчас.
   У входа Вневедомственный Вахтер сразу узнал Элиотта, но вида  не  по-
дал, и, держа в стороне свою бесцветно-чистую репутацию,  взял  предъяв-
ленный пропуск за нижние уголки, переместил центр тяжести на левую ногу,
перенес взгляд с фотографии на лицо Элиотта, выдохнул, отдал  пропуск  и
кивнул, по инструкции сохраняя максимально многозначитьельный вид.
   Элиотт поднялся на свой этаж, посидел недолго на рабочем месте,  ощу-
тил скромную радость свободного (от чего бы то ни было) труда  и  напра-
вился в соседнюю лабораторию, где, обойдя вниманием шахматы, шашки, саб-
ли, нарды и кегли, углубился в периодику, пролистав  журналы  "Верзилка"
(детский), "Туфта" (атлас мод) и "Рак Сознания" (медицинский), в послед-
нем из которых, кстати, имелся рассказ буквально следующего содержания:
   "Гугенхеймер и Плиний ехали в автомобиле. Стоит ли так развращать ре-
бенка своим вниманием, спросил Плиний? Из  эстетических  соображений  не
стоит, сказал Гугенхеймер. Да нет. На эстетические соображения мне  нап-
левать, объяснил Плиний; все это просто-напросто затруднит твою же зада-
чу. Да, вздохнул Гугенхеймер. Дождь расплывчато разбрызгивался по ветро-
вому стеклу. Может быть, я в чем-то не прав,  продолжал  он?  Но,  может
быть, это последнее, на что я по-серьезному способен - и что делать, ес-
ли она на одиннадцать лет младше меня? Послушай-ка,  сказал  Плиний.  Я,
конечно, не очень хорошо ее знаю. Но в любом случае я бы не  стал  вести
себя столь церемонно. Она глупа. Тебе просто надо поменьше от  нее  тор-
чать, и все получится... (Элиотт пропустил несколько  страничек)  ...Да,
мне пора, сказал Автор, и она поднялась чтобы проводить его.  Автор  шел
спереди, и ее очертания вкупе с распущенными волосами  и  трепетом  шага
остались незамеченными. Плиний разглядел прореху на ее  старом,  немного
тесном платьице - по шву, на талии сбоку - и участок кожи под ней... Се-
кунды спустя она вернулась и села, босиком задрав ногу на ногу,  и  игра
глаз возобновилась - только уже с несколько иным оттенком; Тебя  интере-
сует Автор, спросил Плиний? Напрасно. Ты думаешь, он станет тебя лечить?
Он напишет про тебя рассказ. Пусть даже всерьез, по-настоящему очарован-
ный своей прелестной собеседницей. Ему ведь нужно для этого тебя любить,
но даже здесь он смотрит в окно чаще, чем на тебя, потому что более нае-
дине сам с собой - ведь ты можешь перевесить в композиции? Он анатомиру-
ет твою душу и уйдет, а тебе не станет ни тепло, ни холодно. И слава бо-
гу, если ты этого никогда не прочтешь..."
   Дальше читать Элиотт действительно не стал (бог знает, чем там у  них
все кончилось!), потому что заболела голова и  в  комнату  вломился  На-
чальник Всяких Проверок Пал Секамыч Задницин с вопросом "На  что  жалуе-
тесь?"; Элиотт пожаловался на бессонницу и вышел.
   В соседней комнате сотрудник, занимавшийся проблемами деления на  два
в глубоком вакууме, ползал на коленках по полу, выковыривая  вакуум  изо
всех щелей, чтобы напихать его в камеру; он чувствовал себя  на  работе,
как дома, дома, как в гостях и в гостях, как на работе, и, кроме  вакуу-
ма, его ничего не интересовало  -  тем  более  деление  на  два.  Элиотт
чувствовал себя на работе, как в гостях, дома, как на работе и в гостях,
как дома, поэтому прошел мимо.
   На выходе Вахтер опять узнал Элиотта, но снова не подал виду и,  шли-
фуя мастерство, взял пропуск за нижние уголки, сверил правильность  под-
писей, штампов, печатей, потертостей и царапин, перенес центр тяжести на
левую ногу, переместил взгляд, кивнул, отдал пропуск и лишь после  этого
выдохнул (чтобы показать лишний раз, что при его стаже инструкция  -  не
догма, а руководство к действию).
   На улице моросил дождь. Рабочие, сосредоточенно матерясь,  закапывали
траншею обратно вместе с экскаватором, потому что по плану она оказалась
быть в другом месте, причем никто не знал где. Бригадир  отсутствовал  в
поисках куска какой-нибудь трубы, чтобы по традиции поместить ее на  бу-
дущее дно. Работа кипела ударным образом. Элиотт заметил на другой  сто-
роне почтальона с военкоматовской повесткой в руке, и, вдруг решив  поз-
вонить, отправился спешно прочь к телефонному автомату  за  углом.  Зак-
рывшмсь дверью, он набрал номер, с утра вертевшийся в голове; Алло, ска-
зала Эмили, это ты или не ты?.. О! Да, конечно. Да,  приходи,  но  тольк
о... Нет, нет, ты все равно приходи. Обязательно. Жду.
   Теперь был нужен совершенно другой автобус, и  Элиотт  мог  позволить
себе двинуться в другую сторону. Дождь  испарялся  на  тротуарах,  чтобы
вскорости выпасть заново.
   ...Внизу подъезда дома, где жила Эмили, функционировал лифтер в проп-
лешенной кепке и валенках, переживший империалистическую войну,  коллек-
тивизацию, эвакуацию,  две  перестройки  и  упадок  с  крыши  в  далеком
детстве. Он не узнал Элиотта, но вида не подал и поздоровался.
   Элиотт поднялся на нужный этаж, позвонил, и, помедлив  незначительно,
толкнул незапертую дверь. В прихожей добавилось обстановки,  отметил  он
про себя, наблюдая выросшие там и сям мраморные колонны извилисто-шизоф-
реничных конфигураций и какие-то еще дизайнерские детали неясного назна-
чения. На люстре сидела полутораметровая стрекоза, электрически  трепеща
крыльями, и это создавало оригинально неестественный полумрак;  сливаясь
с декорациями, из-за кресел и штор выглядывали гномы, эльфы,  цвельфы  и
другие расплывчатые создания, явно напуганные появлением Элиотта; но вот
вышла Эмили, и тут они повылезали изо всех  щелей,  норовя  привлечь  ее
рассеянное внимание каждый по-своему. Эмили шла стеклянной походкой, за-
жав в правом кулаке свои мысли и отбиваясь свободной рукой  от  какой-то
особо навязчивой галлюцинации; на ней был измятый прикид, а лица не  бы-
ло. Привет, как дела, спросил Элиотт, имея в виду понимание, что из  че-
ловека нельзя вычесть то или иное свойство, и если он нравится, то  сле-
дует принять его целиком - что с тобой? Здравствуй, ответила Эмили, про-
должая любить собственно созданные композиции  из  кусочков  знакомых  и
незнакомых субъектов, одним из которых был Элиотт - но я уже  больше  не
буду; что, спросил Элиотт? Понимаешь, Прелесть кончилась, ответила  Эми-
ли, глядя в пол, но мне очень хотелось, и пришлось - Гадость... Две под-
ряд... Но мне уже почти больше не хочется. Может быть, я некстати, спро-
сил Элиотт? Что ты. Ты очень кстати, сказала Эмили, удерживая Элиотта за
руки. Меня ужасно давно с тобой не было...
   Элиотт посмотрел на нее и подумал, что хорошо бы зайти в другой  раз,
но было поздно. Кошачье пламя уже вспыхнуло в ее глазах. Ты давно ничего
не ел, спросила Эмили, медленно обволакивая взглядом его лицо, тебе надо
поужинать, пойдем на кухню, сказала она, взяв его за плечо, вот, сейчас;
и тут дыхание смешалось с огнем; вся возбужденная  круговерть  мыслей  и
чувств Эмили вплелась в разомкнутые силовые линии Элиотта,  и  магнитное
прикосновение сквозь два слоя ткани медленно и неотвратимо  спаяло  обои
х... Эмили забыла про ужин Элиотту и про все остальное; мраморные колон-
ны беззвучно корчились и рассыпались одна за другой, эльфы  с  цвельфами
таяли в воздухе, электрическая стрекоза  всосалась  в  люстру  вместе  с
электричеством, а Элиотт оторвал Эмили от пола вместе с прикидом и отнес
в комнату, где имелась мебель для горизонтального  расположения  в  лице
дивана. Одежда на Эмили испугалась и съежилась,  плотно  обхватив  тело,
отчего ее с большим трудом удалось стащить; зато одежда Элиотта вела се-
бя совершенно наоборот, а диван самопроизвольно покрылся постелью и втя-
нул спинку в плечи, не желая пятнать свою репутацию в лице обивки. Когда
последняя штанина, все еще цеплявшаяся за ногу Эмили, была  отброшена  и
покатилась с грохотом по ковру, шелковое тепло накрыло обоих,  и  мягкая
ткань Эмили оплела стальной каркас Элиотта, чтобы образовать единую неч-
ленораздельную композицию... География зубов, бровей и блаженно  смежен-
ных век бархатно разворачивалась под ресницами и губами  ищущего  спаси-
тельной влаги, и лишь ладони и пальцы Элиотта путешествовали по знакомым
холмам, долам и равнинам, а руки Эмили сбились с пути, потому что  Эмили
забыла думать... Наконец в чаще у источника гость  коснулся  дверей,  за
которыми его давно ждали, и трепет жажды прошел по всей субстанции  Эми-
ли; изгиб тетивы, и со стоном, таким же, как у первого шага пути, приро-
да Той, Что Хранит, приняла начало Того, Кто  Ищет...  Самый  главный  и
значительный звук покинул легкие Эмили,  почувствовав  свою  секунду,  и
растаял, когда мир расширился и воздух остался в  нерешительности,  куда
ему течь - потому что Эмили забыла дышать... Наконец природа восстанови-
ла свои свойства, и Элиотт почувствовал ладони Эмили, горячо объяснявши-
еся в любви всем частям его тела; однако пульсация  ритма  не  была  еще
полностью исчерпана и, удвоив гравитацию усилием рук, он отправился  ту-
да, где вещество Эмили приобретало что-то от жидкости или газа в резино-
вой оболочке; впрочем, это было задумано изначально при ее разработке  и
сотворении, не так ли?.. Маленький обрыв мысли; маленький кораблик с ат-
ласным парусом застигла буря; в самом открытом  море  с  самыми  черными
волнами и белыми гребешками на них, с грозовыми тучами и молниями;  все,
все, все рушится, это самый неистовый шквал на свете - потому  что  буря
кончается так внезапно...
   ...Элиотт выбрался из сплетения конечностей в поисках полотенца. Эми-
ли лежала с закрытыми глазами в зашкаленном состоянии; Элиотт стер с се-
бя штормовую пену и извлек из глубокого ущелья дивана свою сбежавшую на-
бедренную принадлежность. Эмили прикинулась майкой и направилась в  ван-
ную приобретать уверенность в завтрашнем дне путем орошения пашни  раст-
вором перманганата калия, Элиотт тем временем приобрел  исходную  экипи-
ровку. Тебе надо позавтракать, сказала Эмили, вернувшись и глядя на него
так, что все прошедшее, похоже, готово было произойти еще раз по тому же
сценарию... Спасибо, сказал Элиотт, оглядывая ее с  ног  до  головы,  но
мне, к сожалению, уже пора. Кстати, ты неважно  выглядишь.  Может  быть,
тебе что-нибудь сменить в твоей жизни? Да, сказала Эмили, но я знаю. Это
скоро пройдет. Я не выспалась. И вообще, я в этом месяце  всегда  толсте
ю... Ты, может быть, все-таки поужинаешь? Ну, ладно. Вот увидишь. Я буду
стараться. Правда. И добавила, сладко млея в его последнем  рукопожатии:
ты мне ужасно нравишься...
   ..."А я?!!?" - раздался вдруг до боли обиженный тоненький голосок ка-
кого-то гномика, вылезающего из-под обоев с готовым расплакаться  видом;
Эмили разжала правый кулак, и ее мысли решительно разбрелись по всем уг-
лам и в разные стороны...
   ...Элиотт шел по тротуарной панели, и его волосы росли  со  скоростью
0,016 миллиметра в час. На углу в  киоске  проджавали  сувенирные  часы,
оригинальность стрелок которых (минутная - в форме серпа,  часовая  -  в
форме молота) скрадывала социалистическую неточность хода. На  рекламном
плакате невдалеке пребывал умерший мамонт, причем вся  флора  в  радиусе
двадцати метров вымерла от трупного яда - остались лишь этикетки с  при-
балтийскими надписями да несколько повесток из военкомата на имя  Элиот-
та; на переднем плане врачи в маскировочных халатах кололи труп  адрена-
лином подкожно лошадиными и львиными дозами с выражением крайнего  опти-
мизма на лицах. Элиотт поужинал в государственной столовой напротив  вы-
вески "Горячий Джеф", где его и настиг интересующийся абсолютными  исти-
нами жизни Валькирий. Здравствуй, сказал он, наблюдая  на  лице  Элиотта
уверенность знания своей цены и спокойствие  мудрости.  Привет,  ответил
Элиотт, ничего подобного не имея в виду, и они вышли  рядом.  Ты  знаешь
эти места, спросил Валькирий? Да, здесь раньше  протекала  речка  Стикс,
ответил Элиотт, но в процессе градостроительства ее задвинули в  подзем-
ные трубы. Никто уже не помнит, где какой берег, потому что дома с обеих
сторон полностью одинаковые. А что есть время, спросил Валькирий,  глядя
по сторонам? Время - это одно из свойств твоего сознания,  ответил  Эли-
отт, глядя в точку, где он намеревался оказаться в конце пути.  А  зачем
людям деньги, спросил Валькирий? Тут зазвонил телефон-автомат, торчавший
из тротуара; Элиотт поднял трубку, опустил монету, чтобы можно было раз-
говаривать, и услышал: Алло! Здравствуйте. Вам надо зайти в  воен...  До
свидания, тотчас возразил он, резко вешая трубку, и ответил: для компен-
сации собственной глупости. Поэтому их всегда не хватает...
   Они шли, глядя в бессмысленную поверхность асфальтированного  тротуа-
ра. Дома и прочие предметы ландшафта тянулись поодаль, не оставляя в па-
мяти никаких следов. Быть может, и мне изобрести какой  филисофский  за-
кон, всеобъемлющий и фундаментальный, думал Валькирий, глядя в  окружаю-
щее одиночество? И он, достав блокнот, записал: "В бродячем состоянии не
участвуют неподвижные предметы диалектическим образом" - после чего  го-
рячо попрощался с Элиоттом и заспешил домой, пока его не замочили многие
капли дождя...
   ...Элиотт вошел в дверь, зажег свет  и  выключил  "The  Principle  Of
Moments". В одежде его накопилось слишком много израсходованных  состоя-
ний сегодняшнего дня, поэтому он разделся и, чтобы завершить все чем-то,
набрал телефонный номер; Алло, сказал Доктор. Как эдоровье, спросил Эли-
отт? Пустое, ответил Доктор, страдая  воспалением  инфекции  в  каком-то
внутреннем органе; ну тогда до встречи, сказал Элиотт.
   Было слышно, как по водосточной трубе карабкается посыльный из  воен-
комата, держа повестку в зубах. Элиотт выключил свет, принял смертельную
дозу дрюперана и заснул.
   *

   Л А Б И Р И Н Т

   "(театр начинается с виселицы,
   не потеряй номерка...)"
   *
   Каждый слышал что-то о нем. Если хватало времени и сил, об этом люби-
ли поговорить - каждый, казалось, знает больше, чем остальные, но на са-
мом деле никто из них почти ничего не знал.
   Если ориентироваться от двери мужского туалета - здесь всегда  насту-
пало просветление на несколько минут - то три поворота налево.  "Налево,
налево, и еще налево..." - таинственно шептали все, но мало кто выбирал-
ся дальше первого поворота.  Потому  что  обслуживающий  персонал  почти
всегда появлялся, стоило только выйти за рамки дозволенного, и возвращал
заблудшего на место. Служебные двери - одна за другой, и  как  мимо  них
успеть до следующего левого поворота?
   Но через лабиринт существовал выход наружу; это было сладкой легендой
- надо было только добраться до него. Все же это так просто - после оче-
редного промывания желудка, когда голову немного отпустит, в мыслях поя-
вится свежесть и живительная прохлада - доковылять на  ватных  ногах  до
угла, и, если из служебной двери никто не выйдет  -  скорее,  скорее!  -
метров пятьдесят до следующего угла; там уже дверей нет, и  пол  кажется
странным, но - некогда рассуждать; за третьим поворотом начинается  тем-
нота, и начинается ЛАБИРИНТ...
   ...Почему-то никому не приходило в голову: если воспользоваться  при-
вычной геометрией, то после третьего поворота налево коридор должен  был
замкнуться - ведь все это один этаж; но рассуждать на подобные темы ник-
то не привык. Зачем, если и так сознание едва держится на краешке осмыс-
ленного восприятия? Главное - лабиринт, и где-то в  нем  -  выход;  надо
дойти до него, и - "там, в лабиринте, мы еще поборемся, мы еще попробуем
себя; мы будем жить, пока не выберемся отсюда"...
   ...Он вспомнил, как в полусне, куда нужно идти - в  правой  руке  был
нацарапанный кем-то план; лабиринт изменился с тех пор, но это  -  част-
ности; главные туннели остались прежними... Память работает  чуть  лучше
здесь, здесь такой воздух или еще что-то - неважно, главное, не потерять
ориентира...
   Нигде нет более черной темноты. До стен не всегда  можно  дотронуться
обеими руками - и от этого трудней, можно не заметить ответвления в  од-
ной из сторон; воздух - надежный проводник в подземельях и каменных  пе-
щерах - здесь неподвижен, никуда не течет и  н  подсказывает  ни  одного
правильного шага. Бесполезно пользоваться правой рукой, обычная  тополо-
гия здесь нарушена. Лабиринт горизонтален, но он перекрещивается во мно-
гих местах, совершенно противоестественно и вне  представлений  длины  и
направления. Его можно нарисовать, изображая  туннели  проходящими  друг
под другом - хотя пол нигде не наклонен -  но  и  то  схематически,  вне
масштаба. Иногда кажется, что это - живое существо, потому что он посто-
янно и медленно изменяется; пересечения и ответвления возникают и  исче-
зают по одному ему, лабиринту, известным законам - однако во всех переп-
летениях есть какая-то логика, только надо ее постичь...
   ...Он почувствовал под ногой маленькую ступеньку, темнота стала слег-
ка молочной, и он понял, что вступил в  дальнюю  оконечность  лабиринта.
Ступенек должно быть две, справа и слева - он откуда-то точно знал  это;
выход должен быть где-то поблизости, нужно идти вперед - вот только сте-
ны слишком далеко...
   ...и тут рука ощущает чье-то прикосновение
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Его везли назад, на больничной каталке, а он метался и бредил от  ра-
дости; в его правой руке был план, и он знает теперь, как дорисовать его
до конца - надо только найти карандаш  и  уединиться...  Когда  включили
свет в лабиринте, он понял логику  всего  этого  переплетения;  осталось
только несколько необозначенных ответвлений... По ним и надо будет прой-
ти, выход в одном из них - а остальное все замкнуто, причем на удивление
логично и просто... Он помнил, как отбивался и кричал;  глаза  почему-то
привыкли к темноте - или это были галлюцинации? - и он видел чьи-то  ру-
ки, пытавшиеся его поймать и вогнать в вену иглу шприца - а этого он бо-
ялся больше всего на свете; откуда им знать, чего именно он боится?  Вы-
ходит, действительно галлюцинации; он вырывался и бежал, а его ловили, и
их было много, и везде целились в руки эти страшные уколы, от которых он
потеряет себя и никогда, никогда, никогда не выберется отсюда...
   ...И вот наконец кто-то появился из лабиринта. Он, шатаясь, добрел до
мужского туалета, там его стошнило, и он рассказал всем, что  теперь  он
обрел настоящую свободу - потому что выход у лабиринта там же, где вход,
и выбраться из него - значит вернуться, потому что в мире не  существует
более ничего...
   Шла ночь; и снова самые слабые умирали во сне - их души медленно  от-
делялись от тел и брели по коридору налево, налево и еще раз налево...
   *

   ЗАКОН ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫХ ЧИСЕЛ
   "Буря, это - "
   (ВИЛ)
   *
   В тот час, когда Перций миновал порог хозяйственного магазина "Безде-
лицы", по телевизорам, радиоприемникам и служебным  селекторам  как  раз
шла утренняя серия фильма "Фиалка Разврата", купленная у  Западной  Лап-
сердакии за большую валюту в знак улучшения всеобщей жизни,  так  что  в
шаропокатистом пространстве торгового зала не было никого, кроме продав-
щицы Вики, более известной по имени Настя, мы же для краткости будем на-
зывать ее Дженнифер. Она коротала время за прецезионным педикюром право-
го четвертого ногтя, если начинать считать с левой ноги, с  помощью  ме-
бельного лака "Привет".
   Перций повертел в руках электрическую москитобойку, скользнул  внима-
нием по вантусам, плинтусам, компасам, и остановился стоять у витрины  с
особо разноплановой билиберденью.
   - О! - произнес он, - препарат "Мортал"! А вы знаете,  для  чего  его
используют?
   - Это средство для уничтожения божих коровок, когда их слишком  много
разводится в вашей квартире, - терпеливо объяснила Вика,  выполняя  слу-
жебный долг... То бишь Дженнифер.
   - Если бы... Если бы! Знаете ли вы, что некоторые еще не искушенные в
жизни и (заметьте!) совсем юные лица употребляют его в себя? И - о, если
б вы знали, что с ними от этого происходит...
   - Что? - удивилась Дженнифер.
   Глаза Перция заволокло туманом воспоминания прожитых эпизодов жизнен-
ного времени...
   - Я расскажу вам, - сказал он, - Было это давно, ах, простите, совсем
недавно - да и могло ли это тянуться долго?! Бедная, бедная крошка Элси!
.. (Лицо Перция задрожало от горя, и он опустился без сил на ящик берто-
летовой селитры, а Дженнифер побрызгала его для приведение в чувство по-
павшимся под руку дезодорантом "Скунс".)
   - Простите, - Перций поднялся - Я расскажу все по порядку. Я занимал-
ся с Элси музыкой - сольфеджио, арпеджио и адажио... Кстати, у меня  аб-
солютный слух и абсолютный голос (Перций взял в доказательство ноту "фа"
сильно засурдиненным колоратурным басом). Ну, вот... Собственно, ее  ма-
тушка сперва пригласила меня как репетитора по математике - крошка  тре-
тий год не могла перейти в пятый класс - но, увидев ее любовь ко  многим
другим дисциплинам, я отрепетировал с ней также ботанику,  астрологию  и
гинекологию, а любовь ее к музыке была столь велика, что, бывало, мы  до
поздней ночи засиживались, разучивая какую-нибудь там арию  Гугенхеймера
из оперы "Гибель мозгов":
   "Sehr schlecht
   Nicht patronen!" (Перций смахнул из глаз две взволнованные  слезинки)
- да, прекрасное было время! - но однажды... (лицо его  посугробело  об-
ратно) ...Однажды, сильно разволновавшись, она накапала себе вместо  ва-
лерьянки "Мортала" -  помните,  экранизация  "Не  ставь  мне  на  могиле
крест", то самое место, где атаман Родриго в исполнении  Джулио  Кончини
восклицает "Пустое все, что есть не репа!.." Собственно,  из  такого  же
пузырька как раз перед этим Родриго отравил негодяя Херардо, того  само-
го, подменившего спрятанную в электрополотере репу на  сахарную  брюкву;
поэтому ее рука, нащупав флакончик, не отметила ничего подозрительного -
а жаль! С этого-то все и началось. Она стала  принимать  "Мортал  каждый
день, и с каждым разом все больше -  ведь  пристрастие  развивается  так
стремительно!
   - О, боже... И ведь это, наверное, такая гадость! - ужаснулась  Джен-
нифер.
   - Еще бы! - закивал Перций - При приеме через рот от него  начинается
расслоение пищевода на слизистую и жилистую оболочки и катаракта  желуд-
ка, при вдыхании - эпилепсия чихательного нерва, а от самого изощренного
способа введения - через клизму в задний проход - аневризма  двенадцати-
перстной кишки! И все это на фоне общего рака памяти и уксусного диабета
серьезной тяжести.
   - Кошмар... А что же такого приятного ощущается после приема  "Морта-
ла"? - поинтересовалась Дженнифер.
   - Ничего. Совершенно никакого удовольствия. Только какой-то голос все
время твердит: "Прими "Мортала" еще... Прими "Мортала" еще..." - и проще
принять, чем объяснить ему, что не хочется...
   - Но ведь после этого он будет твердить еще громче!
   - Ну да! И в этом-то весь и ужас!
   Дженнифер ничего не могла ответить на такое,  она  только  озадаченно
покачала головой, а Перций продолжал:
   - С этой поры все кувырком. Она совершенно забросила  учебу  и  снова
осталась на второй год. Она похудела на двести граммов. Она  не  слушает
ничего, кроме группы "Силиций Предатель" - а ведь раньше мы с ней слуша-
ли только "Негодяй Полтораки"! - и часами может рассуждать  о  различиях
между двумя солистами этой группы, Питом Тикетом и Китом Плиткиным;  они
играют на двух совершенно одинаковых автомобильных клаксонах, всегда од-
ну и ту же ноту, и стараются как можно более походить друг на друга, что
и ценится поклонниками этой группы; вот в "Негодяе Полтораки"  -  совсем
другое, там милицейский свисток - какое тональное и тембровое богатство!
.. Да что там, - Перций махнул рукой, - Она совсем изменилась. Ее  глаза
выцвели, а волосы потемнели и начали выпадать, лицо стало серым, а голос
- хриплым, она не может взять даже си диез первой октавы, а раньше  зап-
росто брала до бемоль второй! У нее дрожат руки и совершенно бессмыслен-
ный пустой взгляд, она все переспрашивает и ничего не помнит!
   - Кажется, как раз такая девочка покупала сегодня утром два  пузырька
"Мортала", - вспомнила Дженнифер.
   Перций в ужасе закрыл руками лицо:
   - Боже! Она продала за бесценок  свою  бас-гитару!..  Бедная,  бедная
крошка Элси.., - его плечи затряслись, а  слова  задрожали  -  но  самое
ужасное - это... закон двадцать первых чисел... он погубит меня...
   - Закон двадцать первых чисел? - переспросила Дженнифер, - А что это?
Сегодня же двадцать третье... В чем суть этого закона?
   - Не знаю, откуда он взялся, - Перций приобрел задумчивость, - Я могу
только догадываться. Но даже у канадской группы "Тростник", что в  пере-
воде на английский означает "RUSH", есть диск "2112", и в нем...
   -...Прроклятье! - раздалось со стороны входа, и в зал ввалился  пере-
нахмуренно-сумрачный Касперский, - Мне нужен новый трамвайный башмак со-
рок шестого размера и расческа для макарон!
   - Есть только автобусные пантографы тридцать пятого размера, -  отве-
тила ему Дженнифер, - Будете брать? Лицензия фирмы "Дженерал Чугуник"!
   - Посмотрю.., - пробурчал Касперский, и они с Дженнифер  удалились  в
наидальнейший угол магазина. Перций рассеянно поглаживал  рукой  пузырек
"Мортала", трагически глядя в пространство растроганными глазами.
   - И знаете, - сказал он, когда Дженнифер вернулась, а Касперский  по-
кинул торговый зал, рассыпая проклятья и ничего не купив, - сегодня сижу
я и вижу: они! Красные с черненькими пятнышками божьи коровки ползают по
столу, а некоторые кружатся вокруг люстры - и так стало мне  плохо,  так
плохо...
   - Вам надо купить "Мортала",  -  немедленно  посоветовала  Дженнифер,
поскольку сегодня торговля продвигалась не очень.
   - Да... Эх, "Мортал", "Мортал"... Да и ведь средство-то не бог весть:
действительно, красные с черными точками божьи коровки от него  пропада-
ют, но взамен ужасно разводятся черные с красными точками!
   - Против черных с красными точками выпускается препарат "Иммортал", -
объяснила Дженнифер.
   - Да, но от него опять разводятся красные  с  черными!  А  вместе  их
сольешь - вода получается... Правда, с небольшим запахом дерьма - но ку-
да от этого запаха денешься в нашей жизни?
   - Все-таки я вам советую взять "Мортала", - настаивала Вика, -  Лучше
даже два пузырька. Или три. Давайте, я заверну...
   - Не надо, я так, - махнул рукой Перций, рассовывая пузырьки по  кар-
манам и спешно расплачиваясь, - Спасибо. Пойду, пожалуй, - и дрожащей от
нетерпения походкой он направился к выходу...
   ...Пройдя до угла, Перций свернул в скверик, сел на  лавочку,  закрыл
глаза, и, отвинтив рифленую крышечку, опрокинул  в  себя  сто  пятьдесят
миллилитров обжигающей жидкости. Сладкая черная судорога прошла по телу,
в глазах запрыгали красные точки и крапинки, и на двадцать первой секун-
де возникло изображение крошки Элси - с посеревшей  пергаментной  кожей,
выпадающими волосами и бессмысленным остекленелым взглядом -  бесконечно
недосягаемой и безнадежно прекрасной...

   П И С Ь М А И З Т У Р Ц И И
   *
   (Сидеть лучше, чем стоять,
   лежать лучше, чем сидеть, причем
   спать лучше, чем бодрствовать)
   (..??..)
   "Но тут тротуар коллапсировать начал..."
   *
   В ТУМАНЕ
   В Москве построили Политехнический музей из двух параллельных  зданий
с позолоченным островом между ними. По  случаю  торжественного  открытия
музея в него отправилась делегация во главе с тов. Мордасовым на позоло-
ченной лодке. Радиосвязь с ними поддерживал лично тов. Сталин. "А что, -
спросил он, - хорошо ли вы меня слышите?" "Отменно," - отозвался  Морда-
сов. "Голос у вас какой-то надтреснутый, - возразил Сталин, - а скажите,
надежны ли те люди, с которыми вы везете золото к пролетарскому Политех-
ническому музею?" "Вполне," - ответил Мордасов. "Ну, тогда я спокоен," -
сказал Сталин и отключился. В эфире же этим временем появились слова то-
варищей, ожидавших лодку на туманном берегу  позолоченного  музея:  "От-
ветьте! В чем дело? До сих пор нет никакой лодки!" А сам архитектор  му-
зея, уже пожилой Касперский, с дочкой Евой* (*14 лет) ожидавший на  ост-
рове, кричал: "Наденьте мне на руки наручники! Я знать ничего не знаю!!!
" И так продолжалось, пока каждый не увидел, как сходит  позолота  с  их
рук, испаряясь в воздух; никто не знал, почему, поэтому всех присутство-
вавших расстреляли. При этом Касперский продолжал кричать: "Оставьте ме-
ня! Я был в наручниках, вы сами видели!..", но с тех пор многое утекло и
над позолоченными протоками уже нет тумана.
   ГОРДЕЕВОЙ Н.
   Возвращаясь домой  в  состоянии  натуралистического  настроения  моей
эпистолярной природы я поднял сухую ветку и принялся царапать  на  снегу
(за неимением бумаги) описание  субстанции  этого  снега,  изобиловавшее
рассыпчатыми и прозрачно-туманными метафорами, пока  не  обнаружил,  что
снег все более приближается по консистенции к описываемому образу и бук-
вы уже совершенно не держатся в силу его  пушистости,  легкости  и  пря-
мо-таки вызывающей слезу нежности. Тогда я отправился домой за  бумагой,
и тут девочка лет десяти, нараспев произносившая какие-то фразы,  слегка
ударила меня по голове длинной металлической полосой,  объяснив  притом,
что у меня паранойя. Я стерпел это происшествие, но  когда  спустя  нес-
колько шагов она повторила то же самое, отнял у  нее  полосу,  обнаружив
при том, что хватка ее руки чрезвычайно сильна; девочка заплакала и  об-
ратилась к вышедшему из подъезда человеку, который оказался ее отцом,  с
жалобой на мое действие. Я отдал металлическую  полосу  этому  человеку,
объяснив причину своего насилия, и он, произнеся нечто невнятное, слегка
ударил ею меня по голове, должно быть, не удержав тяжелый предмет в руке
сразу; мое терпение лопнуло на этом, и, выхватив полосу обратно (он дер-
жал ее слабее, чем девочка), я ударил ею его по голове достаточно сильно
один раз. Далее вошел в подъезд, комкая в бараний рог несчастную полосу,
и обнаружил, что там уже положили новый кирпич и кафель, но на лестницах
нет ступеней... Наконец, вернувшись, я увидел, что снег растаял, и, мало
того, что героем описанного был не я, а давно всеми проклятый Касперский
П...
   ЦЕМЕНТ
   ...К одиннадцати Джулия собралась выпить, в это время по второму пути
шел нескончаемый товарный поезд. Через некоторое время его обогнал  пас-
сажирский (идущий в город), что было странно, поскольку Джулия стояла на
третьем пути, а кроме того, в городе не было рельсов.  Предположим,  что
часть пути поезд условно висел в воздухе. По прибытии из города навстре-
чу ему вылетел грузовик с цементом и приземлился на первый путь,  а  так
как первого пути не было, значит, просто упал в  реку.  Джулия  уже  как
следует выпила к этому моменту. Касперский брился и думал, что  вся  его
жизнь - фикция и игра, особенно включая идею размножать  коньячные  эти-
кетки для их последующего использования... Мыло имелось на его лице,  но
он не мог отыскать бритву. По второму пути все еще шел товарный поезд.
   Оглядевшись, Касперский заметил, что Джулия совсем не одета (она раз-
девалась догола, когда ложилась спать, и иногда утром забывала одеться),
и Джулия заметила это тоже. Поскольку в таком виде она вряд ли могла ку-
да-нибудь пойти, то, скорее всего, она вообще ничего не пила в тот день.
Касперский и Викторов были друзьями.
   Викторов принес коньячную бутылку с  этикеткой,  которую  нужно  было
размножить. Касперский был зол, потому что думал, что жизнь его - фикция
и игра, к тому же мыло оказалось не на той стороне лица (ужасно щипало),
поэтому он отправился посмотреть,  скоро  ли  освободится  второй  путь.
Бритва нашлась, но не было воды. К одиннадцати  Джулия  снова  собралась
выпить. Викторов наклеил коньячную этикетку на бутылку с цементом и ушел
в город. Касперский лег на второй путь и стал ждать конца товарного  по-
езда...
   ИЛЛЮЗИЯ
   ...Стойте!
   Эту гору я насыпал перед дождем, работая на экскаваторе - два  полных
ковша; и еще я видел, как внизу дважды зачерпывал вручную - очень увлек-
ся... А когда пошел дождь, я дополз до чердака и заснул, не  снимая  са-
пог. Вроде бы, высота нормальная... Пожилому человеку не под силу. Э, да
так высоту не измеришь - идешь косо. Или  просто  хочешь  наверх?..  Ну,
пойдемте, хотя у меня ноги еле поднимаются... Нет, плато насыпал  не  я,
это еще вчера... А после кольцевой террасы - моя горка. Стойте,  не  де-
лайте следов! На моей горе еще нет следов, все  дорожки  симметричные  и
абсолютно гладкие... Они мокрые после дождя - и туман в  воздухе...  Моя
гора абсолютно чистая и нетронутая, это будут первые следы... Как вы  ее
портите!.. Но - ладно, что ж поделаешь... Э, да я вижу, вы не умеете хо-
дить - от вас не следы, а полосы?..
   ПЕТРОВ И ДРУГИЕ
   ...Инспектор ГАИ Петров думал о крысах. Вчера ему объявили выговор за
черносмородиновый мармелад и лишили премии, так что настроение было хуже
некуда. "Двадцать крыс", - думал он, - "Двадцать одна крыса. Эх... Двад-
цать две крысы..." Тут автомобиль напротив поехал боком поперек проезжей
части, и Петров остановил его, чтобы оштрафовать; первая  буква  фамилии
водителя была К, а дальше начинался черносмородиновый мармелад,  поэтому
Петров захлопнул удостоверение и спешно отвял. Он думал о крысах. "Двад-
цать семь крыс", - думал он. Настроение было хуже некуда. Мимо  пронесся
злостный нарушитель государственного порядка на "Запорожце",  давно  ра-
зыскиваемый Госавтоинспекцией; Петров полез в кобуру,  чтобы  выстрелить
ему в спину, но вместо пистолета был черносмородиновый мармелад. "И  за-
чем только вы его всюду носите?!" - возмущался, бывало, майор, но Петров
не мог на это ответить, и майор злился еще больше. Он предпочитал  папи-
росы "Беломорказбек". Петров возвращался к своему  постаменту  и  снимал
трубку телефона, подозрительно  похожего  на  что-то  черносмородиновое;
"Алло", - докладывал он, - "Никаких происшествиев не зафиксировано!"  Но
его не слышали. Если дела так пойдут дальше, Петрова понизят в  должнос-
ти...
   ...Петров спустился на две ступеньки. Мимо проехал  черносмородиновый
мармелад. Петров думал о крысах. Ступеньки уже тоже на девяноста процен-
тов состояли из... И тут его наконец осенило: "А может, это были не кры-
сы, а козы?!"!
   МАЛЕНЬКАЯ МИНИАТЮРА
   И с тех пор я пишу маленькие миниатюры - этакие коротенькие  вещички,
которые рассказами не назовешь, как нельзя назвать песней то, что  назы-
вается скучным словом "композиция" - одним словом, Касперский в этой ис-
тории не участвует, но смутный дух  его  витает  повсюду.  В  тот  вечер
кто-то играл в теннис на втором этаже. Через некоторое время он спустил-
ся вниз и спросил у меня "Ну, как?"; Все в порядке, ответил я, хотя  да-
леко не все было в порядке. Например, я не мог понять, почему мой  трам-
вай (?) все время врезается в дома, хотя я веду его достаточно прямо,  а
об остальном и говорить не хотелось. Он (вы следите?) с сомнением  пока-
чал головой, но ничего не возразил ответить. Когда он вернулся в следую-
щий раз, все было нормально. Ты как, спросил он?  Я  ничего  не  сказал,
поскольку рельсы пересекали его слова слишком наискось.  Он  приблизился
и, выдержав еще немного, снял маску. Ты что,  спросил  я?  Все  же  нор-
мально. Но он не мог меня слышать, потому что я уехал  уже  далеко-далек
о...
   ОТЧАЯНИЕ
   Сухой осиновый лист со скрежетом опал с дерева.  Касперский  вошел  в
электропоезд и выбрал свободное место (поскольку занятых почти и не  бы-
ло), обнаружив притом, что напротив него расположен ребенок лет  пяти  в
шортиках и рубашечке с синими в  красных  шапочках  медвежонками  и  еще
чем-то. Ребенок был спокоен и задумчив, наблюдая позеленевшие от  хлоро-
филла кусты в окне и прочие частности ускальзывающих  назад  ландшафтов;
поскольку при этом ему хотелось спать, он закрывал иногда глаза и посте-
пенно склонял свою глубокомысленную с мягкими светлыми волосиками голову
в одну из сторон до тех пор, пока его веки не вздрагивали оттого, что он
просыпался, чтобы не потерять равновесие, и принимал  тогда  изначальное
положение, мучительно моргая ресницами и пытаясь снова найти  отвлечение
от дремоты в оконном проеме. На Касперского он смотрел столь же невозму-
тимо-неудивленно, что вызывало подсознательное желание  хоть  чем-нибудь
специально обратить на себя внимание несмотря на понимание  полной  глу-
пости подобного действия. Касперский огляделся - вокруг не было явно ни-
кого могущего иметь отношение к этому действующему лицу -  у  него  была
тонкая кожа, делавшая это загадочное существо еще  более  прозрачным,  и
тонкая по-аристократически кость, отчего коленки и руки, на одной из ко-
торых имелся только что спокойно а аккуратно облизанный, чтоб не  чесал-
ся, комариный укус, вызывали иллюзию хрупкости и особой  незащищенности;
тут в окне замелькали бетонные плиты платформы очередной станции, и Кас-
перский ринулся в тамбур - быть может, платформа совсем не заасфальтиро-
вана, и тогда это большая удача - но поезд проехал ее,  не  останавлива-
ясь. Касперский вернулся, проклиная свою судьбу, и  тут  обнаружил,  что
ребенок исчез вместе с шортиками, медвежонками и шапочками, вместе с ко-
ленками, руками и комариным  укусом.  Касперский  попытался  представить
снова его трогательное в своей невозмутимости лицо, но это удалось  лишь
отчасти оттого, что его пристальное внимание уже успело разобрать  изоб-
ражение на мелкие составляющие части, полностью проанализировав,  и  те-
перь каждый фрагмент был отнесен к строго определенной ассоциативной зо-
не сознания... Касперский проклял все тротуары мира и погрузился в  сла-
достное воображение той черты, за которой уже совершенно ничего  не  бу-
дет...
   ДВИЖЕНИЕ
   ...Я живу на берегу моря. Чтобы попасть на пляж, вам  нужно  пересечь
шоссе (осторожно, здесь такое интенсивное движение!) и железную  дорогу;
впрочем, можете сначала железную дорогу, потом шоссе, не имеет  значения
- только, пожалуйста, поаккуратнее, не наступайте мне на грудь,  я  ведь
тоже здесь! Главное, не попадите под поезд, он проходит по самой  кромке
прибоя каждые полчаса - я не знаю, вы говорите - две  рельсы  даже  если
одноколейка; от какой же мерить? - здесь какая-то неувязочка; я понимаю,
поезд ходит по двум рельсам, но надо же было разместить  все  как-нибудь
на такой узкой полоске - может быть, это монорельс? - и ведь шоссе тоже,
согласитесь, имеет некоторую ширину... А, вот: прибой-то смачивает не то
чтобы безразмерную линию, а все-таки какую-то неопределенную зону - там,
где пена, галька, воздух и ракушки - ведь это все одинаковое, так  ведь?
Ну, в общем, здесь кроется какой-то подход к ответу на ваш  вопрос...  В
принципе, я состою из пляжа, шоссе, железной дороги; куда бы вы ни  нас-
тупили, останетесь здесь же, потому что я не  имею  поперечных  размеров
(ох уж эта ваша геометрия!), а идти вдоль берега бесполезно, потому  что
до бесконечности в обе стороны одно и то же  (чтобы  в  этом  убедиться,
лучше сесть на поезд или автобус). Вообще-то я и сам не понимаю, как это
все так получилось: с одной стороны, пляж тянется бесконечно,  с  другой
стороны все умещается на расстоянии одного шага в ширину... Быть  может,
мы забыли что-то из координатных осей? В  целом,  сведения,  которыми  я
располагаю, чересчур запутаны, чтобы хоть что-то во  всем  этом  понять;
может быть, вы - и есть я; или: нервная система, состоящая из одного ак-
сона (зато какого длинного!) - вот кто я. Вот кто мы. Линия  соприкосно-
вения воды, воздуха и суши - здесь возникает жизнь ; что ж  удивительно-
го, что все окружающее расположено вне такого пространства - и  какая  ж
жизнь без шоссе и железной дороги?.. По-моему, так. Вот я и живу  здесь.
Между пляжем, рельсами и асфальтом. Между берегом и водой. Чтобы попасть
на пляж, вам нужно пересечь шоссе (осторожно,  здесь  такое  интенсивное
движение!) и железную дорогу; впрочем, можете сначала  железную  дорогу,
потом шоссе, не имеет значения...
   В МУЗЕЕ
   - Здравствуйте. Я хотел бы посмотреть аквариум.
   - Сейчас, я ее позову, - служащий озабоченно посмотрел  на  странного
посетителя.
   Касперский пошел по залу, рассматривая экспонаты. Одет он был в  кос-
тюмную пару, только на ногах вместо обуви какие-то полуразмотанные поло-
тенца, и все лицо в белых пятнах. Выставлялись преимущественно  одинако-
вые предметы, зато их было много.
   - А... Это вы меня спрашивали?
   - Да. Я как раз нашел. Аквариум - это вот этот?
   - Нет, что вы, здесь все свежее. Пойдемте, покажу.
   Они пошли мимо витрин и стеллажей, (Вот это что  -  вы  сами  налили?
Нет, что вы; это кто-нибудь из туристов еще вздумает  попить  отсюда...)
наконец остановились.
   - Вот (весь верх аквариума был заставлен грязной посу-
   дой).
   - Скажите, а когда его будут чистить?
   - Когда... (она задумалась).. Да вот, видите (она показала на стеллаж
справа) - пока немного. Наверно, здесь нет того, что вы ищете... А вооб-
ще - хоть сейчас. Открывайте и ловите все, что поймаете.  Может,  найдет
е...
   Она открыла крышку; стала видна вода и плавающие на поверхности пред-
меты (кости, куски какие-то). На дне тоже что-то болталось.
   Женщина наконец ушла ("Вот в этих тарелочках - рыба жареная, если хо-
тите"), и Касперский, оглянувшись, достал из-за пазухи странную  трубча-
тую рогатку с тремя концами. Посмотрел в черную воду и опустил предмет в
аквариум.
   - И чего будет? - спросил я.
   - Всплывет. Но не навсегда: завтра потонет снова.
   И действительно! Назавтра всплыло три таких же рогатки, две большие и
одна маленькая, причем одна из них состояла  из  цилиндриков  с  разными
этикетками, а на остальных этикетки были  одинаковые  и  сливались,  как
будто их и не было вовсе...
   СРЕЗАЯ УГЛЫ
   ...На сто сороковой день зимы меня повезли на Востряковское кладбище.
Помню, снег крошился на маленькие льдинки, и все  кресты  показывали  на
север; я запомнил номер дома: сто два, это  мой  вечный  опознавательный
знак в пространстве черно-желтых координат, черная цифра на желтом стол-
бике, синяя надежда на белом отчаянии - ты знаешь меня? Я - Автор,  я  -
тот, которого нет, ты видишь, мне приходится все время напоминать о  се-
бе! Мне приходится все время отвоевывать простое право иметь собственное
лицо - то, что всегда есть даже у самого ничтожнейшего  персонажа!  -  и
все равно никто не замечает моего лица... Люди вокруг меня  могут  появ-
ляться и исчезать, быть похожими или отличаться - они  принадлежат  друг
другу; кажется, в отличие от них мне принадлежит весь мир - но  это  еще
раз доказывает, что у меня ничего... ты слышишь?..
   ...Я сидел у несуществующего зеркала в словесной раме, ожидая восхода
Солнца. Снег крошился на меленькие льдинки, все кресты показывали на се-
вер, и только на могиле Касперского дымился вечносвежий асфальт.

   Л А Й З А
   (очень простой рассказ)
   *
   Она была теплее обычного в тот день. Когда Бруно помогал ей  перешаг-
нуть через свежевскопанную грядку с подснежниками, она не  сразу  отняла
руку - и прикосновение длилось гораздо дольше  необходимого  (Бруно  по-
чувствовал, как наполняется какой-то волшебной субстанцией, льющейся  из
ее руки); кроме того, ее оливковые глаза смотрели нежнее и мечтательнее;
от них по-прежнему нельзя было оторваться, но теперь можно было смотреть
долго-долго, потому что она не старалась сразу отвести взгляд.
   -...Какая-то тварь ест мои мухоморы, - сказал Бруно, - это уже давно,
но сегодня я наконец поставил на нее капкан. Вот ее следы. Как  думаешь,
незаметно?
   Лайза равнодушно пожала плечами.
   - Я ее видел один раз, - продолжал Бруно, - Может, ласка, может,  ле-
мур. Может, соболь. Вообще-то от крыс потери больше, но все-таки...
   - Да, - сказала Лайза. Ее не слишком интересовала эта история.
   - Пойдем, я лучше покажу тебе мои астролябии, -  предложил  Бруно,  -
Как думаешь, завтра будет град? Весь чертополох побьет!..
   Лайза увидела цветок примуса и наклонилась, чтобы его понюхать -  она
никогда не рвала цветы - и Бруно подумал, что  теперь  будет  вспоминать
этот ее наклон весь вечер, всю ночь и все утро, пока назавтра  не  прои-
зойдет еще что-нибудь подобное... Он шел к ней с развесистым черно-розо-
вым цветком астролябии.
   - Будет здорово вставить его тебе в волосы!
   - Не хочу.
   - Ну, я только попробую!
   Почему-то Лайза не стала упорствовать, как обычно. Бруно подошел сов-
сем близко, дотрагиваясь до нее своим дыханием, и пока цветок  никак  не
хотел держаться, запах ее волос совершенно вывел его за пределы здравого
рассудка, так, что он стал перебирать ее локоны, потом  выронил  цветок,
нежно-нежно коснулся ее лба, щеки, краешка уха - а Лайза стояла, как за-
колдованная - и когда через минуту оба чуть-чуть отступили,  чтобы  пос-
мотреть друг на друга, взгляд ее был совсем теплый, а ее платье немножко
смято так, что отчетливо проступали все мелочи ее чертовски стройной фи-
гурки.
   - Я приду завтра, - сказала она, - Жди!  -  и,  повернувшись,  быстро
пошла, не оглядываясь; Бруно стоял и смотрел вслед,  пока  пестики  всех
гортензий не завернулись бантиками с двойными узлами.
   На следующий день туман лился с неба вместо дождя, и от этого  черные
волосы Лайзы казались еще чернее - она оделась по-другому и с виду  была
холодна, как раньше. Бруно снова не знал, с чего начать разговор. В  се-
редине дня, впрочем, выглянуло солнце.
   - Черт знает какая жара, - сказал Бруно, - двадцать  восемь  в  тени!
Должно быть, завтра будет заморозок. Я  как  раз  накрыл  полиэтиленовым
парником лучшую грядку с мухоморами. Кстати, эта  проклятая  зверюга  не
попалась в капкан, хотя опять излазала весь участок! - но, вспомнив, что
Лайзу не интересует эта тема, продолжал:
   - Возможно, скоро я разбогатею. Цены на мухоморы  на  рынке  в  Крим-
зон-Сити так высоки! Знаешь, я хотел тебя угостить:  суфле  из  толченых
осьминогов, баобабовый сок...
   Но Лайза, как всегда, не притронулась ни к одному из его угощений.
   -...Потрясающе, - удивлялся Бруно через полчаса, разглядывая линии ее
ладони, - отчего у тебя такие нежные руки? У  девушек  в  здешних  краях
обычно не бывает таких рук. Работа в земле, да и просто - все это...  Ты
ведь выросла и все время живешь здесь?
   - Да, - хитро улыбнулась Лайза.
   - Странно... Еще вот, знаешь, мне нравится: у  тебя  волосы  едва  до
плеч - а ведь самое то, что надо! Здешние обычно отпускают  волосы,  ну,
парикмахеров-то нет, грива - во, а толку?.. Наверное, у тебя  прирожден-
ный вкус. Мне нравится, как ты одеваешься. Мне все нравится. Вот  только
браслет у тебя так себе...
   - Много ты понимаешь в браслетах! - испепеляюще посмотрела Лайза. Ви-
димо, она собиралась замкнуться и обидеться, а этого Бруно допустить ни-
как не мог, поэтому подошел и поцеловал ее, взяв ее голову своими  рука-
ми, а в следующую секунду оба оступились и упали на одиннадцать  пороло-
новых матрасов, сложенных для просушки на веранде в одну стопку, и лежа-
ли так целую вечность, пока рядом с ними не шлепнулся большой  колорадс-
кий жук, обожженный светом керосиновой лампы. А может, птичка. Или  даже
летучая рыбка.
   - Почему ты никогда не остаешься на  ночь?  -  спросил  Бруно,  когда
солнце село за водонапорную башню, - Ведь ты же не тринадцатилетняя  де-
вочка!
   - Сегодня ни в коем случае, - пропела Лайза, - Но вот, скажем,  завт-
ра...
   - О!!!
   - Однако не очень-то на что-то такое сразу рассчитывай! И вообще, мо-
жет быть, я еще девственница. В здешних краях в моем возрасте это  более
чем естественно...
   ...Их прощание было теплым, как никогда.
   - Ты по-прежнему считаешь, что мне не стоит тебя провожать? - спросил
Бруно.
   - По-прежнему. Возвращаясь назад, ты обязательно  утонешь  в  болоте.
Ведь тропинку знаю только я! Пока, - и Лайза улыбнулась в последний раз.
   Бруно ничего не мог делать в этот вечер, хотя все, за что  бы  он  ни
взялся, сразу грозило получиться. Поздно ночью, выйдя на крыльцо, он ус-
лышал сквозь моросящий дождь какое-то шуршание у любимой грядки -  приг-
лядевшись, он различил зверюгу, ее профиль хорошо был виден на фоне  бе-
лого парника; то ли ласка, то ли лемур, то ли соболь - осторожно принеся
дробовик, он тщательно прицелился в голову и выстрелил, и  по  короткому
хриплому писку понял, что не промахнулся. "Удача! - думал Бруно,  -  Се-
годня удивительно удачный день!"
   Наутро белесый снег валил торжественными крупными хлопьями. Бруно вы-
шел из дома.
   Возле парника с мухоморами лежала Лайза, простреленная в голову.  Она
была такой, какой Бруно представлял ее себе в самых сладких мечтах - бе-
зо всякой одежды; лишь с тоненьким неказистым браслетиком на руке.

   М А Г Е Н Т А
   /A dedication
   *
   - Она была похожа на кокаин, -  Глюк  прицелился  в  рекламу  сигарет
"Pale Male" на борту вражеского танка, - По ней сходили с ума  все  биз-
несмены нашего города. Фу, черт, мимо... Она уходила от меня три раза. И
каждый раз у меня начинались озноб, бессонница, нервная дрожь, я  ничего
не мог есть, кроме мороженного по чайной ложке - все признаки кокаиновой
абстиненции! Я, правда, не пробовал, но читал.
   - А я пробовал, - сказал Сэконд, - но ничего такого не помню...  Слу-
шай, почем ты гранаты брал?
   - По восемь.
   - Дай глянуть... Какие-то они левые. Это че за фирма?
   - Нормальные. Я проверял. Эти можно брать.
   - Да? Ага... Надо поискать их за семь... Так че там про героин?
   - Одолжи патрон. Отдам с получки.
   - Давай так: если попадешь, навар поровну, -  У  Сэконда  с  похмелья
дрожали руки, и он не мог целиться.
   - А вдруг не попаду?
   - Да ты моими обычно не мажешь... Только смотри, чтоб весь  не  выго-
рел. За горелые меньше дают.
   Глюк прицелился, выстрелил. Танк загорелся.
   - Эх... Не, ничего... Ничего, молодец... Ага... Ну, нормально.  Расс-
казывай дальше.
   - Когда она ушла от меня в последний раз,  у  меня  совсем  кончились
деньги. Мои картины не шли, рассказы не брал никто, я даже пробовал  пи-
сать ренги - все бестолку. Она сказала: "Бэйби, мы остаемся друзьями.  Я
вернусь к тебе, когда ты заработаешь миллион!" - и у меня перестали дро-
жать коленки, я выпил томатного сока и даже  смог  съесть  бутерброд,  и
отправился на войну. Я сказал: "Бэйби, я привезу тебе..."
   -...У нас на базаре тоже художник был, - вспомнил вдруг Сэконд, - об-
долбанный такой старикан. Он продавал подделки всяких там  самых  шедев-
ров, но требовал за них только фальшивые деньги, и дохлый номер ему было
всучить настоящую купюру... А  меня  завербовал  торговец  радиоактивным
плутонием. Он сказал: "Чувак, фигли ты продаешь эти  чиперные  использо-
ванные презервативы, ты мог бы..."
   ...С визгом напротив окопа затормозил  крытый  "джип"  с  медицинским
крестом.
   - Трупы есть?
   - Нет пока. А свежие сегодня берете?
   - Берем, но не позже трех минут.
   - По двойной?
   - По двойной цене. Мы вон там, за ветряной мельницей. Полминуты  езды
от вас.
   - Ладно. Свистнем, если чего.
   "Джип" отъехал, огибая воронки.
   - Че-то так тихо?..
   - Должно быть, обеденный перерыв уже.
   - Не. Еще рано. Ты жрать хочешь?
   - Нет.
   - А я буду... (Сэконд высунулся и огляделся) Эй, бабуль,  у  тебя  че
там? "Сникерс"?.. А почем?.. Дорого, бабуль... Ну ладно,  давай...  Пол-
пиццы и "Сникерс"... Горячая?.. Ага... Не, я "Пепси" не  люблю,  бабуль,
сгоняй за "Колой" - ну ладно, че тебе стоит, одна нога здесь - ...  Зап-
лачу, заплачу, давай... Только скоренько, а то остынет!
   Глюк достал блокнот с ручкой и в несколько линий занес рисунок  обла-
ков на небе.
   - Че там у тебя за чумовая сигнальная ракета в сумке? -  спросил  Сэ-
конд с набитым ртом.
   - О, это я сегодня утром купил! Здорово  повезло.  Это  самый  редкий
цвет!
   - Какой?
   - Магента.
   - Чего-о?
   - Ну, типа лилового...
   - А зачем тебе?
   - Она так любит праздники и фейерверки - и  я  пообещал  ей:  "Бэйби,
когда ты вернешься ко мне, я устрою..."
   ...Звякнула пуля, ухнула мина, жахнула бомба. Со стороны фронта  под-
полз обляпанный грязью фюрщик и крикнул, едва слышимый сквозь канонаду:
   - Валюту сдаете?!
   - Почем?!
   - Девять дхарм за один йокиль!!
   - Давай десять!!
   Фюрщик махнул рукой и уполз. Над головами прошла пара вертолетов  те-
лекомпании "Эл Эс Ди", выпускающей новости до обеда, потом вдалеке зара-
ботала зенитная батарея "Шницель", и наконец все опять стихло.
   - Сегодня вечером снова нажрусь, - пророческим  голосом  объявил  Сэ-
конд, - Скажи, вот ты сам не киряешь, а твоя бэйби была не  дура  выпить
или тоже нет?
   - Она пила каждый день. В последнюю неделю. От безысходности.  Я  был
мрачен и уделял ей слишком мало внимания. Я работал целыми днями, и  все
бестолку. Я отдал за бесценок все, кроме ее  "портрета  в  сиреневом"...
Она больше всего любила оттенки лилового, сиреневого и фиолетового.  Она
была так красива, что я подарил ей совершенно  прозрачный  косметический
набор - чтоб не портить ненужными красками ее лица... Она всегда говори-
ла, что любит только меня, но однажды нашелся  человек,  который  просто
посадил ее в свой лимузин и сказал: "Расслабься!" - и тогда  она  решила
уйти от меня... Я позвонил ей на следующий день, и она сказала -  ...  Я
уже рассказывал, что она сказала.
   - Да, - Сэконд отпил глоток из фляжки Глюка, - классная фляга!  Давай
ченч: ты мне - флягу, я тебе - американскую военную отвертку М6! В нату-
ре, ни у кого такой нет...
   - Нет, спасибо, не нужна.
   ...Заработал миномет за бугром, и что-то плюхнулось на песок  в  рес-
кольких метрах спереди.
   - Разрывная... Не взорвалась, ого!.. Надо ее взять,  классная  штука!
Сползай, а, а то я с похмелья!..
   - А не рванет?
   - Не... Раз за десять секунд не рванула - значит, все...
   Глюк осторожно вылез  на  бруствер,  приподнялся,  осматриваясь  -  и
тут-то она и рванула. Он неестественно дернулся и молча  съехал  на  дно
окопа, сочась киноварно-красным в трех местах...
   Сэконд подскочил к нему, оценил опытным взглядом, засуетился,  выхва-
тил магентовую ракету, пустил ее в сторону ветряной мельницы  и  замахал
руками:
   - Эй, свежий, только что!! По двойной цене, пока не остыл! Пятнадцать
секунд назад! Семнадцать! Восемнадцать... Девятнадцать... Двадцать...
   *

   М Е М У А Р Ы
   (на соискание титула самого дебильного произведения Автора
   за весь исторический период)
   *
   28.9'88
   ...Проснулся утром. Спел два раза "Before the Dawn" пополам с Халфор-
дом. Поехал домой за военным билетом и еще чем-то, там попилил на  орга-
не, от чего на втором десятке минут сторчались все регистры ниже  4',  и
хрен с ними. Далее (~12 ч.) зашел в поликлинику, а оттуда поехал в  пси-
хо- и наркологический диспансеры, ни в одном из которых, как выяснилось,
на учете не состою. Проезжая обратно мимо биофака МГУ заметил, что  вре-
мени без десяти два и по такому случаю решил сойти и посмотреть,  в  чем
одета сегодня А.В., если я на нее наткнусь по дороге -  в  красно-черном
или нет. Углубился в ботанический сад МГУ, пытаясь найти в  нем  вереск,
чтобы написать о нем песню, но не нашел ни вереска, ни А.В. И фиг с  ни-
ми. Попытался запомнить контраст между небом и листьями, в основном кле-
нов, а также между листьями и асфальтом (черным), что в эпистолярном из-
ложении абсолютно не производит впечатления, и зачем только  я  об  этом
пишу?.. Далее на станции метро Университет какой-то  кришнаит  (4854110,
Костя) предлагал книжки по означенной тематике ценой от 6 до 150  рублей
как фирменные, так и местные; красиво, но не покупать же... В поликлини-
ке (мне нужна справка, выписка из карты для  профпатолога,  понимаете?!)
поругался с врачом, сестрой, зав. отделением и регистратурой, а главвра-
ча не было, он (она) до четырех; в промежутках  читал  журнал  "Радуга",
где, по обыкновению, крыли последними совами Маркса, Ленина и  советское
правительство особенно. Над станцией метро "Проспект  Вернадского"  было
красивое небо с перистокучевыми облаками, очень долго  его  разглядывал;
наконец поехал к М., потому что очень хотелось есть, и приехал  на  чет-
верть часа раньше нее, поэтому ужинал чем  попало.  Поговорили.  Написал
письмо в "Московский Комсомолец" какой-то фишке, которая "не против  по-
ловой жизни, но не со всем же подряд?" с поддержанием ее жизненных пози-
ций на обороте стандартного бланка (рассказ "Кое-что о  влиянии  лунного
света на рост столбов"); пустое, но ведь и труд невелик, авось... но тут
М. сказала, что мне пора идти в кино (фестиваль в "Ударнике"), что  я  и
сделал, причем очень не хотелось. Ну а поскольку сейчас уже за полночь и
день я провел совершенно бездарно (см. выше), то и пишу сейчас  то,  что
сейчас пишу, для очистки совести, спокойствия сна и ощущения,  что  хоть
что-то сделал...
   29.9'88
   Проснулся утром. Спел два раза "Before the Dawn" с Халфордом  и  без.
Поехал на работу, но перед этом повинуясь неясному предчувствию зашел  в
дисочную на Профсоюзной, где и вправду в это время давали Led Zeppelin и
"Радио Африка"; наконец (13 ч.) добрался до работы, отказался  пить  чай
и, проскучав полчаса, отправился погулять по улице Гизера Батлера.  Нихт
кайфен. Вернулся и скучал еще часа три. С.М. пригласила по  телефону  на
дачу к А.С. с сегодня на завтра. Пустое. Вернулся к М. Позвонила Е.А. на
(вот, кстати, какого черта я всех обозначаю буквенными  аббревиатурами?!
Но что прикажете делать, если все в дневниках  испокон  веков  почему-то
так писали?) на предмет взятия у меня  красного  фосфора  (??)  и  зашла
спустя недолго. Пока она пересыпала фосфор из банки в штормглас над  га-
зеткой, с М. происходили какие-то экстрасенсорные эффекты,  о  чем  я  с
удивлением узнал от нее по отбытии Е.А. Но мало ли. Приехал В. с  проек-
тором и слайдами, причем петь "Before the Dawn" отказался все пять  раз,
и далее мы (я) с ним цветасто и за полночь словоблудили о  литературе  и
политике. Что верно, то верно, ничуть не содержательнее, чем вчера, хотя
это с какой стороны смотря поглядеть, да и впрочем вообще шут с  ними  и
какая разница...
   30.9'88
   Встал. Спел четыре раза "Before the Dawn" с Халфордом, без  и  молча.
Сделал трехрублевый суфокл. Поехал на работу, и притом рано (10 ч.); там
уже вовсю тусовался шеф, так что не зря. Проработал  до  двух.  К  полт-
ретьему поехал на Крымский Вал на выставку того гвоздиста из ФРГ, у  ко-
торого все либо торчит, либо тащится. М. там тоже присутствовала и  тор-
чала так же как и тащилась совместно с прочими. Еще там была пара выста-
вок и буфет, после чего мы расстались и я поехал за зарплатой. Вернулся,
приехал Д. потом Н.А., через еще потом вернулась  М.,  и  мы  поли  чай,
смотрели слайды, разговаривали, еще пили чай и разглядывали письмо  А.В.
к М., полученное сегодня - круто шизофреничная схема с тучей  мужских  и
женских символов. соединенных красными и синими стрелками, причем симво-
лы были тоже разных цветов (все больше лиловых и зеленых),  все  женщины
перевернутые, кроме одной, а все мужики - нормальные тоже  кроме  одного
перевернутого. Д. сказал, что это, вероятно, план  нового  секс-турнира;
потом ему поплохело после сгущенки и он уехал, взяв с собой Н.А., проек-
тор и слайды. Все. Больше не буду писать дневник.

   КОЕ-ЧТО О ВЛИЯНИИ ЛУННОГО СВЕТА НА РОСТ СТОЛБОВ
   (увертюра)
   *
   - А хочешь, - сказал Касперский, - приобщу тебя к... альтовой  импро-
визации?
   И, упирая в пол виолончель, начал что-то.
   - Нет, не так, - возразил Голубой Джон, - ты ее  слишком  давишь.  Ты
лучше возьми диезом...
   ...Но тут комната распахнулась, и в окно впорхнула семикрылая Плеято-
нетуда ("Ах, здравствуйте!"). Скажем прямо, что на нее никто внимания не
обратил, поскольку времени и так было между тем.
   - Мы горцы, - скандировал Вова под виолончелью, - мы старцы мы перцы!
   - И-и, еще раз! - не унимался Гугенхеймер.
   - Мы старцы мы горцы мы жалкие перцы!
   - Прекрасно! Теперь у нас следует скерцо.
   Набычившись, взял Гугенхеймер три ноты, но виолончель промолчала  че-
го-то.
   - Добавь канифоли, - советовал Вова.
   - Да нет, - объяснил ему Джон, - с ней херово...
   Касперский ушел. Вслед ему монотонно шуршала листва, и протяжные сто-
ны в зажженном окне импровиза на альте - в пустом переулке он был прези-
дентом (поэзия здесь пропадает на этом)  вице-Уругвайского  Общества  по
Перфорированию Отверстий Зубами По Краям - тогда они будут быстрее  (не-
которые утверждают, что По Стеклу - но не верьте им!!!).  Потом  остано-
вился трамвай, и тень Касперского утонула в нем. Весь  -  как  окончатый
выплеск света в тенистой трущобе, разбросал квадратики по булыжной  мос-
товой и, думает, гармония восстановлена... Но -  нет.  Желтые  пассажиры
морщатся от боли, а Вова повторяет, упирая саксофон в колено:
   - Мы старцы! Мы горцы мы перцы. Жалкие.
   - Убогие! - поправляет его Гугенхеймер.
   - Ну да, (...да,...да,...да,...да! - эхо это), -  соглашается  он,  и
тут в форточку влетает четырежды черепичный чумлоид с  двумя  прорезями,
на который также никто внимания не обратил, потому что он  оказался  как
раз недавно проколлапсировавшим Касперским непосредственно из трамвая.
   - Эк Кассиопейку перекосило! - удивился Фламинго вблизи открытого ок-
на, - И окружающие созвездия отвяли куда-то... И  вообще,  я  ожидал  ее
совсем, совсем в другом полушарии!..
   -...Да что вы знаете вообще о жизни! - возразил  Пуэбло,  -  Скажите,
что может быть лучше прохладной пыли в полнолуние июльской ночи?!.. А?..
А вы слышали, как ложится снег на троллейбусные провода?.. Или - как по-
ют дорожные знаки на осеннем ветру?.. А вам знаком холод кафеля  в  под-
земных переходах - когда наверху мартовский дождь, а в метро уже наполо-
вину притушены люстры?!. У меня двоюродная дочь в Пензе, она...
   - Кстати, о кафеле, - перебил его Файв, - столбы могут влиять на лун-
ный свет?
   - Черта лысого! Столбов много, а луна одна.
   - Тогда отпадает...
   - Что?
   - Луна тоже не может влиять на столбы. А то вот  если  бы  столб  был
один, а лун - тьма-тьмущая, то все равно из всего этого ну ни  хрена  бы
не вышло.
   - Под луной, - глубокомысленно заметил Фламинго, - превосхитительней-
ше писать гальярды...
   Они промолчали, и стало слышно, как налоговый инспектор за дверью жу-
ет большой кусок жевательной резины,  прислонившись  глазом  к  замочной
скважине.
   - А звезды? - продолжал Файв уже из сортира.
   - Ну ты подумай, - перекосил рожу Пуэбло, - сколько столбов  и  звезд
сколько, какая у них вышла бы путаница промежду влияний - это ж предста-
вить противно! Да и вообще они - тьфу, еле видны...
   Касперский набрал телефонный номер,  но  на  клавиатуронажимателе  не
хватило цифр; тогда он пересчитал колечки на трубке шнура и вполне удов-
летворился их численностью, успокоенный.
   - "Мм-эээ...да", - подумал Пуэбло, но никому не сказал об этом.
   - "О чем?" - не понял непонятно кто.
   - "Да хрен его знает!!!" - промолчали глубоковыразительно  остальные,
и беседа приобрела уже немыслимый оттенок. Кстати, ее и не было. (Но от-
тенок был!!)
   -...Мы репетируем, - заключил Голубой Джон, - и просим нам  не  мешат
ь...
   А через год все столбы в городе выросли на один сантиметр.
   *

   Н О В О Л У Н И Е
   *
   "A rose, is a rose, it`s a rose!"
   "В день новолуния
   Дым под водой..." (У Кукушкина
   что-то так, не помню...)
   *
   Солнце заваливалось за девятый сектор эклиптики. Пиперазин  стоял  на
балконе и смотрел вдаль. Его интересовало - надломится ли у основания то
столь неестественно тонкое здание почти у самого  горизонта,  раскачива-
ясь, как высохшая осинка, или начнет рассыпаться сверху  вниз  карточным
домиком, поднимая пыль цементных швов и брызги оконных стекол?  Пожалуй,
на это стоило посмотреть. О сегодняшнем землетрясении упоминули  даже  в
газете промежду объемистых репортажей с Текущего Государственного Собра-
ния - коим были поглощены все умы и мысли - так что Пиперазин  спустился
на лифте и вышел. Ему не особенно хотелось гулять, но  он  решил  сохра-
ниться живым, если землетрясение сбудется.
   Он двинулся по дорожке через пустырь, слушая голоса включенных на од-
ну волну телевизоров из удаляющихся распахнутых окон, а  когда  перестал
их слышать, включил висящий на шее приемник, чтобы не пропустить ни сло-
ва - ведь члены Государственного Собрания намеревались решить сразу  все
неопределенности жизни - но почему-то никак  не  мог  правильно  настро-
иться: на всех частотах слышались только скрип заржавелых уключин,  тре-
ние ветхого такелажа и безрадостные шлепки волны о позеленевшую древеси-
ну. Звук шагов Пиперазина молча рассеивался в окружающем  одиночестве  и
беззвучии. В воздухе не летало ни одного насекомого,  трава  стояла,  ни
разу не шелохнувшись.
   Добредя до автобусной остановки, он приостановился, потому что увидел
медленно подползающий издалека автобус; ему некуда было ехать, но и идти
тоже было некуда. Автобус подполз и раздвинул дверцы. В небе не было  ни
облаков, ни ветра, только солнце в девятом секторе эклиптики.  Пиперазин
вошел и взялся за поручень.
   Здесь не было сидячих мест и было уже несколько  стоячих  пассажиров.
Все затаив дыхание прислушивались к голосам ораторов Текущего  Госсобра-
ния из своих приемников, и только приемник Пиперазина издавал звук  пом-
пы, выкачивающей из протекающих трюмов воду.
   Через несколько человек ближе к кабине  водителя  стояла  девушка  по
имени Сьюзи, но Пиперазин и понятия не имел, как ее зовут.  У  нее  была
сумка с изображением профиля женской головы, особенно модная после того,
как некие террористы везли в такой сумке взрывчатку для  подрыва  устоев
нынешнего порядка, о чем массово сообщалось всеми средствами информации;
Пиперазин скупил тогда эти сумки во всех ближайших киосках и продавал их
своим знакомым по три рубля, а прочим желающим - по десять. Сьюзи  стоя-
ла, не интересуясь окружающим, потому что ее природа  требовала  чего-то
иного.
   Пиперазин заметил возвышеность ее скульптурного вещества и правильную
овальность большинства очертаний, но крапинки  ее  джинсов  сливались  с
крапинками стоящего рядом пассажира, поэтому Пиперазин никак не мог  по-
нять, где она, а где пассажир. Пиперазин  подался  вперед,  но  билетный
компостер продолжал упорно загораживать выпуклость ее верхнего бюста,  к
тому же он был такого же цвета, как ее маникюр. Автобус качнуло на пово-
роте, Пиперазин разглядел грациозную пуговичку чуть ниже ее талии и неп-
роизвольно передвинулся на пару шагов к передней площадке, но все же ни-
как не мог понять, где ее рука, а где спинка сиденья - рукав  с  обивкой
были одинакового оттенка. "Ставлю вопрос на голосование", - сказал  ора-
тор. Послышался звук открывающихся кингстонов. Волнение Пиперазина пере-
далось Сьюзи; она нервно оглянулась и расстегнула молнию на своей  блуз-
ке... Пиперазин давно подозревал какую-то  взаимосвязь  всех  предметов,
событий и явлений, и сейчас чувствовал эту  взаимосвязь  всеми  клетками
своего тела, спешно протискиваясь вперед. Шел подсчет голосов,  в  трюмы
изо всех сил хлестала вода, крысы одна за другой прыгали в  кильватер...
Сьюзи нервным жестом распустила волосы. Пиперазин споткнулся о коврик на
полу, но удержал равновесие. Сьюзи, вынырнув левым плечом, а  затем  так
же - правым, порывисто стащила с себя блузку и сбросила ее на  пол...  В
зале послышались апплодисменты. Автобус качнуло. Корма  медленно  задра-
лась и понемногу пошла вверх. Пиперазин пытался разобрать, где кончается
ее локоть, а где начинается колено сидящей напротив дамы,  но  никак  не
мог, хотя до Сьюзи оставалось уже не более двух шагов; она тем временем,
умоляюще поглядев на него, расстегнула джинсы и  томно  провела  ладонью
где-то под ними... Пиперазин хотел дотронуться до нее, но поймал в  воз-
духе только металлический поручень. По палубам скользили и катились  не-
закрепленные предметы; нос зарывался в воду, корма поднималась все выше.
Сьюзи терлась головой о табличку "Не  стойте  спобыху!",  конвульсивными
движениями стаскивая с себя одежды; Пиперазин, поглощенный зрелищем про-
явления имевшихся до сих пор только в его  воображении  картин,  раскрыв
рот, комкал в кармане носовой платок, он не мог еще до конца понять, где
Сьюзи, а где остальное, но ясно видел ее горячий профиль, блаженно  опу-
щенные ресницы и верхние зубы, прикусившие спелую нижнюю губу;  ежевика,
персики, вишни - вздох открывающихся дверей автобуса...  В  этот  момент
Сьюзи дотянулась до задней пуговички бюстгальтера, и под бурные, продол-
жительные апплодисменты, переходящие в овацию, крен превысил сорок  пять
градусов, и раздавшийся страшный грохот заглушил все остальные  звуки  -
это сорвался с места реактор двигателя, проломив при падении все носовые
переборки; корпус судна встал почти вертикально,  продолжая  погружаться
мелкими толчками метр за метром - над водой оставалась  уже  только  его
четверть... Ритмично вздрагивала земля. С хрустом лопались одна за  дру-
гой кормовые переборки под натиском  воды.  Пиперазин  стиснул  поручень
обеими руками и затряс головой, ощущая неистовое блаженство... То же са-
мое чувствовали все окружающие предметы  и  вещества,  что  продолжалось
добрый десяток секунд, пока все не стихло...
   Сьюзи сидела на полу, забывшись от  счастья.  Пиперазин  окончательно
любовался ее незащищенностью и откровенной  естественностью,  только  не
мог понять, где ее голова, а где женский профиль  на  сумке...  По  воде
расходились последние круги, изломанные рябью волн, и в их центр из глу-
бины поднимались пенистые пузыри воздуха. Наконец Пиперазин поправил  на
себе одежду и вышел наружу из автобуса вслед за остальными  пассажирами,
которые тоже вышли еще гораздо заранее.
   ...С первого взгляда он обнаружил, что тонкое здание на горизонте те-
перь отсутствует. Правда, горизонт здесь полностью отличался от видимого
с его балкона, однако это еще ни о чем не говорило.  Пиперазин  выключил
приемник и кинулся в метро, чтобы выяснить, живы ли его друзья -  но  не
смог доехать до нужной станции, потому  что  из-за  перемещения  пластов
земли вследствие землетрясения схема метрополитена  полностью  перепута-
лась: после Щукинской шла Тургеневская, а сразу за Красными  воротами  -
Площадь Ильича, и так далее. Поотваливалась еще часть кафеля на Академи-
ческой и Профсоюзной, ну а в остальном все было  по-прежнему;  промучав-
шись с полчаса, Пиперазин вылез обратно опять на Новых Черемушках.
   В небе не было ни облаков, ни ветра. Солнце заваливалось  за  восьмой
сектор эклиптики. По улице маршировали солдаты и пели:
   "Горела хата у Панкрата,
   И вместе с ней горел Панкрат,
   А мимо храбрые ребята
   Шли непредвзято на парад.
   Достойно славные ребята
   На страже Родины стоят:
   Враг не пройдет в родную хату!
   Гори спокойно, наш Панкрат!"

   Н О В Е Л Л А

   (Four Years After...)
   *
   Шестиклассница Юля вскинула реснички - испуганно и сразу же  удивлен-
но, будто не понимая ничего вокруг; ее рука провела еще несколько  линий
в картинке, которую рисовала (ах, это вышли совсем неудачные  линии!)  и
окончательно сбилась. Ее взгляд выразил  неподдельное  изумление  (Как?!
Меня?!?! Прямо сейчас??) и, уловив в насмешливых глазах  напротив  подт-
верждение услышанному, презрительно прищурился  и  обжег.  Юля  положила
ручку, медленно-медленно-медленно встала (в этом уже чувствовалась некая
непродуманность, то ли означающая, что шестиклассница Юля - еще не самый
великий и профессиональный актер, то ли что шестиклассник au  naturel  -
не самый развитый и тонкий зритель, поэтому  перед  подобной  аудиторией
следует играть доходчиво и просто) - и, не торопясь, пошла...
   ...Здесь, в этом движении, должна была случиться одна деталь - подъем
на ступенечку вверх: в кабинетах физики  и  химии  (больше  нигде)  учи-
тельский стол с доской располагались на возвышении высотой в  ступеньку,
все это называлось кафедрой и придавало солидность месту  учителя;  шес-
тиклассница Юля обошла баррикаду учительского стола справа и шагнула  на
ступеньку одним выверенным легким движением, еще более медленным, чем ее
шаг: приобретение потенциальной энергии с потерей кинетической, дело яс-
ное; но волшебство заключалось в  том,  что  этой  кинетической  энергии
должно было не хватить - и лишь неуловимо рассчитанное усилие,  мимолет-
ный изгиб ее физического тела приоткрывал тайну взору  гениально  внима-
тельного наблюдателя, навевая думы о совершенстве мира... Учитель поймал
себя на странной мысли, что, может быть, он вызвал ее к доске лишь пото-
му, что ему хотелось посмотреть на это движение (полминуты назад,  когда
он, просканировав журнал, неожиданно произнес "К доске пойдет... к доске
пойдет Юля", в голове представилась именно эта картинка); и  сейчас,  за
мгновение до совершения, он подумал, не попробовать ли отвести взгляд  -
чтобы доказать себе, что не ради этого - но сразу  же  понял,  насколько
это глупо: опровержение заведомого абсурда - пустая  трата  усилий  -  и
взгляд отводить не стал...
   Юля сделала еще три шага, в каждом из которых при ближайшем  рассмот-
рении оказалось почти по столько же волнующего волшебства ("нет, это уже
слишком!" - подумал учитель физики) и остановилась, глядя гордо  распах-
нутыми глазами в пустоту мирового пространства, сквозь стены с изречени-
ями внушительно выцветших портретов, поверх  океанов  и  государственных
границ, возвышаясь над классом и  насмешливым  по  обыкновению  взглядом
учителя физики... Учитель мог бы встать и посмотреть на нее сверху вниз,
но преимущество боевых сил и так было на его стороне, поэтому он остался
сидеть вполоборота к доске, закинув ногу на ногу и облокотясь на  спинку
стула и стол.
   - Дано: масса тела - три килограмма, объем тела -  три  литра,  плот-
ность воды - тонна на кубический метр, - произнес он, - найти вес тела в
воде, - и повернулся, чтобы поставить точку на перекрестье юлиной строки
и сегодняшнего столбца, означающую неминуемость той или иной оценки. Ис-
пытуемая стояла, изобразив математическое раздумье на лбу, во  взоре  ее
появилось какое-то потепление ("ну, ты только помоги мне немножко, и  мы
вдвоем все решим, можешь поставить мне за это четыре,  я  же  понимаю  -
всех надо спрашивать иногда, чтоб ничего не  подумали..."),  но  учитель
физики сегодня не поддался на провокацию.  Он  снисходительно  -  лениво
встал, взял мел, провел вертикальную черту, написал слева "Дано" и иже с
тем, ниже - "Найти" и иже с ним, положил мел и, не поглядев  на  присты-
женную ученицу, сел рассматривать журнал. Уничтожающий жест. Правда, аб-
солютно бестолку - она и понятия не имеет, что так записываются  условия
любой задачи. Впрочем, сам виноват, надо было построже с самого  начала,
когда все это еще только -  только  завязывалось...  Спохватившись,  что
точка в перекрестье прицела  становится  чересчур  жирной  от  бессозна-
тельных действий его предоставленного самому себе пера, он отложил ручку
в сторону и быстро повернулся.
   Держа мел в левой руке, Юля водила пальчиками правой по белесым  раз-
водам на плохо вытертой доске. Справа от черты по-прежнему ничего не бы-
ло написано. Тотчас же отвернувшись от своих нематериализованных  вычис-
лений, она произнесла с надеждой во взгляде:
   - Вес тела в воде равняется девяти килограммам!
   Увидев поехавшую вверх левую бровь учителя, сразу выдала запасной ва-
риант:
   - Ой, тойсть нет, одному килограмму...
   ...В арсенале арифметики оставались еще сложение и вычитание. Из  си-
туации разрастались жестикулирующие и шепчущие попытки передачи информа-
ции из зала в президиум, поэтому учитель задал свой вопрос, как всегда в
таких случаях, глядя в класс:
   - В чем измеряется вес физических тел?
   Через десять секунд тяжелого молчания сзади - владельцу  поднятой  на
первой парте руки:
   - Грамаков.
   - В ньютонах.
   - Верно, - учитель снова вопросительно повернулся к доске.
   - Ньютон - великий английский физик... - начала Юля с оттенком стран-
ного удивления в голосе - и опять погрузилась в безразмерную паузу...
   - Так. С задачкой у нас не вышло. А расскажи-ка мне закон Архимеда.
   Умоляющий взгляд сменился на гневный ("Ты издеваешься надо мной, да?!
")
   - Архимед был великий  греческий  физик...  (...пауза.  "Открывший  в
двести пятьдесят затертом году до нашей эры свой закон, до которого  мне
нет никакого дела", -  продолжил  мысленно  ее  речь  учитель  физики  -
только, разумеется, ни года, ни эры она наверняка не знает...)
   - Так в чем же суть открытого им закона?
   - Тело... погруженное в... жидкость... действует на...
   Учитель стоял и смотрел в класс, а в голове вертелось: "Тело, втисну-
тое в воду, выпирает на свободу весом выпертой воды телом, втиснутым ту-
ды..." Далее его воображение "втиснуло" в воду именно тело, стоящее сей-
час у доски, причем лишенное всех обыкновенно окружающих его дополнений;
и, чтобы пресечь странную игру фантазии, он решительно вернулся к  суро-
вой действительности:
   - Я ставлю вам два очка. За ярко выраженное незнание.
   Шестиклассница Юля положила мел, отряхнула неиспачканные руки, подня-
ла лицо с ярко выраженными ресницами и посмотрела  на  учителя  с  таким
презрением и разочарованием, что тот всей кожей  почувствовал  секундное
погружение в ванну с ледяной водой; совсем не похожей  на  архимедову...
Она направила свои зрачки в бесконечность, и еще секунду в  них  отража-
лись портреты Ньютона и Паскаля, слова "Дано" и "Найти", шкала  электро-
магнитных колебаний над доской ("Запомните, дети  мои,  что  радиоволны,
свет, рентгеновское излучение - все одного поля  ягоды...")  и  он  сам,
учитель физики Евгений Малышев, стоящий на  кафедре  своего  кабинета  в
конце двадцатого столетия текущей эры в возрасте  двадцати  семи  лет  и
шестидесяти четырех дней, еще секунду назад самоуверенный и спокойный, а
теперь смешной и беспомощный в  своей  искаженной  проекции,  совершенно
ничтожный в самом ничтожнейшем из миров... Зеркала захлопнулись и унесли
с собой все, что было вокруг. Учитель физики почувствовал, что они  зах-
лопнулись - (как бы это выразить?) - навсегда...  для  него.  Или  почти
навсегда: он может терзать ее, спрашивать на  каждом  уроке,  заставлять
приходить после уроков, тыкать мордой в вопиющее незнание и невежество -
она будет теперь смотреть в пол, в потолок, в пространство, но только не
на него... Он может потакать ей во всем, ставить завышенные оценки, про-
таскивать из четверти в четверть  -  и  взамен  она  будет  строить  ему
фальшивые глазки, с каждым днем требуя все большего - до  публичных  де-
монстраций безграничности собственной власти, на мельчайшее  сопротивле-
ние реагируя всплеском ярости... И, как бы в подтверждение всему, движе-
ние со ступеньки кафедры в класс оказалось начисто лишенным  волшебства,
оно было будто в отместку ему выполнено до обиды буднично и тривиально.
   "Дрянь, - думал учитель физики, - Маленькая дрянь!..  Куда  ни  кинь,
везде один и тот же блин..."
   Это было странное  ощущение.  Что-то  вроде  отчаяния.  Ему  хотелось
стряхнуть с себя наваждение, стать снова нормальным  человеком,  с  лег-
костью необязательности созерцающим прекрасный пол и не  видящим  ничего
мучительно-травмирующего, безболезненно вступающим в контакт и безболез-
ненно же выходящим из него; получающим удовольствие именно от разнообра-
зия лиц, красок, очертаний и от того, как много всего этого одновременно
может очень нравиться - и все благодаря отсутствию потребности оценивать
все видимое только в сравнении с каким-либо загадочным в своем  несовер-
шенстве эталоном...
   ...Учитель физики Евгений Малышев сел за стол и разрядил свое замеша-
тельство в центр распахнутой мишени, стараясь изо всех сил, чтобы  цифра
по толщине и стилистике письма не отличалась от остальных на этой  стра-
нице...
   - Ну а теперь, дети мои, тема нашего сегодняшнего урока, - сказал  он
и, вставая, оттолкнулся подошвами от пола, но - нет, не взлетел - потому
что масса вытесняемого им воздуха равнялась всего лишь восьмидесяти шес-
ти и двум десятым грамма...
   *

   С Т Р А Ш Н Ы Е С К А З К И
   ("on life")
   *
   ЗИМА
   - Плохо, что температура стоит на месте, - сказал Пигг,  -  лучше  бы
она повышалась или понижалась.
   - Да, - согласился Вибли, - стены дома промерзли насквозь...
   ...У Вибли был Helloween, и поэтому они сидели вдвоем и слушали Grave
Digger. Еще должны были придти Фигг и Грибли, но  их  не  было  пока,  а
Вригг так и не пришел. И Дрыгли тоже. И Бигг. А Мрыгли и Пригк не должны
были придти, но писать более не могу: холодно очень...
   ЗИГМА
   Спереди всего к окружающему безразличию одиночества - нет, не то;  а,
впрочем, то: спереди всего к окружающему  безразличию  одиночества  была
Окма, которая ничем особенным не была.  Однако;  пусть  даже  беспечным,
жизнерадостным и скучающим, безразличным в восторженности, каким он был,
сладкая Хербалинка - да, сладкая Хербалинка, о которой даже нельзя  про-
изнести без сладкого хербаления, настолько  хербальной  она  оказывалась
постоянно, была тоже - в пределах, но, увы, почти и за ними,  что  жаль.
Больше ничего не было. Мы не будем здесь говорить об  отчаянной  Первии,
хотя она тоже была. Так вот, рядом со сладкой Хербалинкой (это открылось
позже) была Зигма. В чем-то она сливалась с Хербалинкой, и это пугало, и
при этом была похожа на Окму. Если принять Окму за  точку  отсчета,  то,
перепутав ее с Зигмой, можно было ожидать Хербалинку,  отчаиваясь  и  не
находя, что стало проблемой. Зигма была больше Хербалинки, как  и  Окма,
но контрастнее Окмы, тревожнее, резче и в целом жутче, напряженнее и со-
вершенно кошмарнее, этого просто нельзя было вынести вовсе.  И  главное:
когда все закончилось, все прошло, ничего не осталось, тем более  Первии
- всплыла Зигма! Неизменяющаяся  до  дрожи  и  режуще-резкая,  полукруг-
ло-краеугольная, упорная в совершенно отчаянном несовершенстве, абсолют-
но отталкиваюшая, если бы не примеси сладкой Хербалинки,  которой  более
не было, не было, не было, а была только Зигма, Зигма, Зигма, Зигма...
   ПЕЙЗАЖ
   Пигг ехал на производственное совещание.  "Надо  построить  еще  один
бомбульдер", - думал он, а за окном остервенело прыгающего по колдобинам
автобуса виднелись пульпопроводы, циклотропы и силовые линии на железно-
арматурных пантографах; остальное скрывала морозная мгла.
   - Надо построить еще один бомбульдер! - решило совещание, - а  грызо-
лит перфорировать! Иначе нельзя!..
   ...Пигг ехал обратно, вибрируя шляпой и портфелем в такт  колдобинам.
"Надо построить еще один бомбульдер", - думал он,  с  печалью  глядя  на
жалкие циклотропы и пульпопроводы, тянущиеся до горизонта, - "А грызолит
перфорировать квадратным лекалом! Вот так."
   - Приехали! - сказал водитель и с визгом открыл заскорузлые дверцы...
   КАДР 2112
   Розмари протерла зубы, проверила пломбы и подоткнула полотенцами дес-
ны, чтоб не кровоточили. Все было хорошо, но тут одна десна начала  отс-
лаиваться, и полотенце упало куда-то в образовавшуюся щель. Розмари  по-
пыталась его достать, но не могла дотянуться, а десна  отслаивалась  все
больше, и между полуразжатыми зубами появилось что-то постороннее.  Роз-
мари привыкла ко всему и была спокойна, но не знала, как починить десну,
и попыталась прижать ее обратно к зубам вместе с  полотенцем,  пока  все
это не кончится; но вот в проеме за зубами возник чей-то отчаянно  арти-
кулирующий рот, и все начало  расползаться,  расслаиваться  и  рушиться.
Розмари застыла, по-своему очарованная этим зрелищем. Теперь видны  были
только громадные губы, настойчиво лезущие внутрь; возможно,  они  хотели
всего лишь поцеловать Розмари, потому что ее хрупкая фигурка, с  цветоч-
ком в левой руке и полотенцем в правой, смотрелась чем-то волшебным сре-
ди окружающего ее нагромождения бесформенной плоти... Розмари  вспомнила
красивые ярко-белые зубы, которых сейчас на было видно за  тянущимися  к
ней губами, и оцепенела, не в силах сопротивляться; все вокруг  ломалось
и умирало, остро требуя ее участия, но она не видела ничего; на  громад-
ных губах были тоненькие морщинки, а на коже вокруг -  нежные  маленькие
волоски, некоторые из которых сгорели от  напряжения,  когда  увеличение
стало чересчур большим и не осталось ничего, кроме губ...
   ПАУЗА
   - Пакость, - сказал Пигг.
   - Да, - согласился Вибли, - и еще какая!
   ...Голубой Джон поднял с пола гитару и взял ре мажор, а остальные ак-
корды оставил. Да и так там не  хватало  уже  фа  минора,  ля  минора  и
соль-бекар-кварт-секс-аккорда, которые до него взял Диего...
   СКИДЫШ
   Джайфу хотелось усвоить хотя бы одного мурмура. Причиной  всему  было
странное неудовлетворение, взявшееся невесть откуда в  последнее  время.
Джайф не знал, для чего существуют мурмуры и он сам;  каждое  желание  и
ощущение приходило слишком в подсознательной форме, чтобы его можно было
осмыслить. Джайф делил все предметы на живые и мертвые - к мертвым отно-
силось пространство, а к живым - он и мурмуры.  Ровно  посередине  между
этими понятиями находился скидыш - его нельзя было назвать живым, потому
что он не функционировал, но и нельзя было назвать мертвым,  потому  что
он существовал с определенной целью. Джайф знал, что скидыш скоро  будет
коллапсировать.
   Мурмуры были ближе к скидышу, чем джайф, потому что они не  восприни-
мали никакой посторонней информации, лишь  подавали  сигналы,  благодаря
которым держались вместе - и в этом просвлялась их жизненная  оргнаниза-
ция. С этих позиций джайфу казпался странным один мурмур - он тоже пода-
вал сигналы, но держался отдельно от остальных; может быть,  его  вообще
не следовало считать мурмуром? Можно было бы усвоить именно этого мурму-
ра; тогда, возможно, все встало бы на свои места; но если это не мурмур,
то и усваивать незачем, и, во всяком случае, полагал  джайф,  это  стоит
сделать только после того, как скидыш начнет  коллапсировать  и  исчезне
т...
   ...Пространство стало сворачиваться в длинный рулон, края сомкнулись,
и тут джайф и мурмуры исчезли, а вместо них возник еще один скидыш...
   СКОРПИОНЫ
   - Тяжелый случай, - сказал Пигг.
   - Да, - согласился Вибли, - Хорошо еще, если  она  не  станет  разде-
ваться...
   ...Под дверь вползла "This Is My Song", и, распухая на ходу, заполни-
ла собой все пространство.
   - А теперь, - сказал Сидоров голосом, похожим  на  фольгу  с  острыми
краями, - дискотека!..
   ПРОБЛЕМА
   "!" - подумал Акваларингат, набрав воды в  кишечную  полость;  "?"  -
возразил он сам себе, опорожнив емкость, но вскоре  вернулся  к  прежней
мысли: "!" (Более сложно он размышлять не умел из-за особенностей  нерв-
ной системы.) От дум его оторвал оказавшийся рядом  Гаструлафаг;  "+"  -
подумал тот о своем, и дальше последовал диалог между ними:
   - "!"
   - "+"
   - "?"
   - "+"
   - "??"
   - "+"
   - "!!!"
   - "+"
   - "!?!?!?!"
   Дальнейший обмен мнениями оказался невозможен, потому что Гаструлафаг
съел Акваларингата...
   "+!" - подумал Гаструлафаг.
   ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО
   - Доктор!
   - Что?
   СИДОРОВ
   У Сидорова была длинная палка с гвоздем  на  конце,  которой  Сидоров
уничтожал комаров. Бывало, подкрадется Сидоров, рраз! - и вонзит  краси-
вым выпадом гвоздь в зазевавшееся насекомое; а иногда и наоборот, бегает
он по комнате, палкой машет, не дает комару сесть - и когда вконец пере-
пугает его своими истошными воплями, валится комар на пол - а тут и  да-
вит его Сидоров своим мокасином... Не всегда, конечно, сразу попадал Си-
доров в комара - иной раз целый час он уж гвоздем в стены  тыкает,  весь
пол в отлетевшей штукатурке, а комар - цел-целехонек.
   Однажды пришел к Сидорову Мыгг. У Мыгга была черная ленточка, которую
он перевязывал вокруг правого колена, двоюродная жена в Стамбуле и осте-
охондроз. Но Сидорова не было дома, потому что Мыгг был пьян и к тому же
не мог дотянуться до дверного звонка, а палка с черной ленточкой на кон-
це уже была восклицательным знаком в слове "Ну!"...
   А. ВИКТОРОВУ
   - Прроклятье! - вскричал Касперский, промахиваясь и упуская  быстрого
и жесткого таракана.
   - Ты в корне неправ, - возразил ему А. Викторов, появляясь -  Предос-
тавь это дело мне.
   И, облеченный доверием Касперского, полностью прекратил  обращать  на
тараканов свое внимание.
   Лишенные естественного отбора, они перестали терять отрицательный ге-
нетический и социальный опыт вместе с погибающими индивидами, и его  мо-
ментально набралась огромная куча. В течение  ночи  в  тараканьих  рядах
развились идейная шаткость, разврат и токсикомания, а к утру они  вымер-
ли, полностью деградировав.
   ЗМЕЕР
   Он торопливо выполз из водосточной трубы и двинулся вниз по тротуару:
ближайший муравейник находился в телефонной  будке  за  углом,  а  после
одиннадцати муравьи становились невкусными.
   - Привет, - высунулся дежурный, - Нынче трое.
   - Двоих, - сказал змеер, - у меня разгрузочный день.
   - Тогда третьему - амнистия.
   Привели двоих обвиняемых в покушении на президента; змеер сжевал их и
выплюнул хитиновую скорлупу.
   - Куда теперь? - поинтересовался дежурный.
   - На пляж, - змеер почесался мордой об водосточную решетку.
   - Сегодня ж туман...
   - Да мне много не надо. Рентген пятьдесят - и хватит. В такую  погоду
- самый загар!
   - Ну, ладно. Пивной ларек не погни.
   - Ага, - и, шелестя чешуей по мокрому булыжнику, змеер  изящно  прос-
кользил через проезжую часть...
   ГРЕЦИЯ
   Фруктовый Мордобород не носил очков. Борода его росла прям из  морды,
и он ее волочил прям по грязи, выплевывая косточки во все стороны.
   - Вам с земляникой? - спросил Вибли,  спешно  нарезая  гостю  фешене-
бельной колбасы и кинув на стол парадные салфетки; далее  он  воткнул  в
видеоплеер самую предназначенную кассету и с максимально скучающим видом
уселся на полу в небрежной позе хайлайфиста...
   ...Но Фруктовый Мордобород не носил очков.
   ОН
   Исчезающий, иллюзорный, однозначный, импульсивный, антропогенный, ог-
неупорный, револьверный, пермонентный,  интерферирующий,  вестибулярный,
метаболический, профилирующий, одноместный, синфазный, псевдостереофони-
ческий, моноклинный. Неортодоксальный, термотропный,  парасимпатический,
инвентарный, идентичный, эндотермический,  карбюраторный,  гетерофазный,
самшитовый, шиншилловый,  шестилетний,  чересчур  черепичный,  индивиду-
альный, игольчатый, игривый, иллюзорный, но - исчезающий!
   ПОРНОГРАФИЯ
   Магнитная лента очень любила магнитофон и просто тащилась от его лен-
топротяжного механизма. Магнитофон тоже предпочитал эту ленту всем  про-
чим: водя по ней своей универсальной головкой, он просто млел от степени
соприкосновения, находя эту ленту особенно тонкой и нежной по  сравнению
с остальными; особенное наслаждение ему доставляло  крепко  стиснуть  ее
тонвалом и прижимным роликом и заставить  чуть-чуть  виться  вверх-вниз,
поочередно дотрагиваясь до нее нерабочими  и  потому  неискушенными  еще
участками прижимного ролика, от чего лента была  уже  измята  во  многих
местах... Сигналы, записанные на ней, тоже очень нравились  магнитофону;
во всяком случае, его электронные механизмы нахожили их весьма логичными
и эстетически грамотно скомпонованными как по амплитуде, так и по  дина-
мическому диапазону. Когда  магнитофон  доходил  до  высшей  точки  бла-
женства, он переходил из режима воспроизведения в режим записи и записы-
вал на ленту несколько секунд своего личного  сигнала  (фон  переменного
тока), и таких фрагментов на ней становилось все больше, что  еще  более
нравилось магнитофону. Ленте тоже каждый раз хотелось оставить ему  хоть
маленькую часть себя, и она с удовольствием наносила свой магнитный слой
на все соприкасающиеся с ней детали магнитофона, отчего была уже протер-
та до прозрачности во многих местах. Особенно  нравилось  ленте  наматы-
ваться на тонвал и застревать в  глубинах  лентопротяжного  механизма  ,
чтобы продлить подольше контакт с магнитофоном... Слава богу, что ее  не
ставили на другие магнитофоны - от одной такой даже мысли ей становилось
не по себе.
   ...Они жили счастливо и умерли в один день. Однажды лента была выбро-
шена в мусорное ведро, а магнитофон тотчас перегорел до полного  прекра-
щения электронных процессов и остановки мотора. Говорят, это было самоу-
бийство.
   ЕЩЕ
   Брюкве нравились брюки, вот только пуговицы ее пугали. В брюках  была
некоторая ширинка, что импонировало многим, но не было прихода,  а  один
прикид, да и то не весь.
   Поэтому Голубой Джон не любил брюкву.
   ВЕЧНОЕ
   Пигг бросил горсть зерна в стекло кабины трактора - в бункере  закан-
чивались семена - Прохор мелькнул кивком сквозь бледное отражение и  по-
кинул остановленный "Кировец".
   - А может, добить поле хреном? - спросил он.
   Пигг с сомнением огляделся. Из бункера выползла амбарная зерножуйка и
уставилась на все умным и понятливым взором.
   - А, тудыть тебя распротак! - разразился Прохор многоэтажной  метафо-
рой, но твари удалось увернуться и  спрятаться  за  левым  боронительным
торсионом.
   -...Тогда ждем, пока вырастет, и сеем дальше, - сказал Пигг.
   *

   П Р О Ш Л А Я Ж И З Н Ь
   *
   А. Л. Воронцову
   (But please you must forgive me:
   I'm old but still a child
   - ADAD, B.M.)
   *
   - У меня к тебе дело, - сказала она. Ее лицо светилось розовым изнут-
ри.
   Я прервал занимавшее меня исследование (можно ли разбить  об  асфальт
большой карболитовый изолятор) и обратился весь во внимание.
   Она достала заткнутую бумагой грязноватого вида бутыль из-под куртки.
   - Вовка, Томас и Макарон проковыряли гвоздем какой-то  бак  во  дворе
химчистки, а я как раз шла мимо... (я усомнился, так ли уж она шла мимо,
но подавил угрызения ревности в целях объективности восприятия) ...и они
сказали, что если эту жидкость понюхать, то будут глюки;  я  попробовала
немножко, и что-то такое интересное начала чувствовать; но мне в их ком-
пании не захотелось этого делать, поэтому я попросила отлить мне и ушла.
Вот... У меня к тебе просьба. Ты можешь побыть рядом, пока я допробую  и
выясню, что же там все-таки получается?
   Я был польщен. Меня предпочли Томасу! Конечно, могу побыть рядом, ка-
кой бы глупостью она ни занималась... И я выразил всестороннее согласие.
   - Только надо найти укромное место, - сказала она.
   - Запросто, - кивнул я и повел ее на дальний пустырь за гаражами.
   Мы остановились между буграми с прошлогодним чертополохом и  наклонно
торчащей бетонной плитой. Она расположилась на плите, предварительно по-
пытавшись отряхнуть ее - но только руку испачкала - а  я  сел  на  бугор
чуть повыше, чтобы наблюдать все окружающее.
   Она достала розовый носовой платок, смочила его,  поставила  бутылку,
посмотрела на меня (я смотрел вдаль), поднесла платочек к лицу и сделала
несколько задумчивых осторожных вдохов. Потом сделала  паузу  секунд  на
десять и вдохнула еще несколько раз. Я подумал, что ей,  наверное,  неу-
добно - она попыталась сменить положение, пошевелившись; я стал смотреть
на дальний высотный дом, но меня тотчас же отвлекло ее следующее шевеле-
ние - и я обнаружил, что она глядит на меня широко  раскрытыми  голубыми
глазами.
   - Что? - спросил я.
   - Ничего... Ты слышишь, как дует ветер?..
   Я прислушался.
   - Да почти и не дует.
   - Нет... Дует... Травинки еле слышно качаются, то там, то здесь...
   Она вдохнула воздух, потянулась вверх, и даже привстала.
   - Весна... Какой запах!.. Ты чувствуешь?.. Все свежее, и такое - чис-
тое!.. Вот только на выдохе так себе, какая-то хвойная химия... А ты  не
хочешь попробовать?
   Я подумал и сказал:
   - Нет.
   Она опустила взгляд, смочила платок из бутылки, но снова что-то оста-
новилась, приподнятыми ресницами нацелившись в мою сторону...
   - Здесь так уютно... Знаешь,  сестра  мне  рассказывала  про  прошлую
жизнь - ее можно вспомнить, оказывается; и мне кажется, я как раз ее на-
чинаю вспоминать от этого растворителя... Мне кажется, мы были знакомы с
тобой в прошлой жизни - а тебе не кажется?..
   Я еще ни разу не видел ее в таком настроении. Не зная, что  ответить,
я пожал плечами.
   - Слушай, тебе точно надо попробовать, и ты сам все  почувствуешь!  Я
посмотрю пока, да и здесь все равно никто не ходит, а?..
   ...Каюсь, но я поддался.
   - А от меня не будет пахнуть после этого? - спросил я.
   - Нет, - успокоила она, - Макарон говорил, что пробовал, и  никто  не
замечает, запах очень слабый.
   - Ну ладно. Только немного!..
   Я спустился с бугра, и она передала мне свой носовой  платок,  стара-
тельно смочив его еще раз.
   Я присел на плиту. Она отошла на пару шагов и с серьезностью  огляде-
лась, однако было видно, что она наблюдает за мной. Я понюхал платочек -
сквозь мерзостный запах растворителя проступала какая-то милая  парфюме-
рия, более свойственная этому нежному предмету; понюхав его еще, я ниче-
го особенного не почувствовал.
   - Ты не так, - сказала она, - Нужно плотнее и ближе, и вдыхать глубо-
ко.
   Я попробовал, и обнаружил, что эта гадость щиплет лицо...
   "Нет, это невозможно!" - подумал я; она присела рядом (вид у меня был
глупый и обескураженный) и сказала:
   - Дай... Да, я его слишком намочила, сейчас... (она развернула платок
и помахала им) ...вот, теперь лучше. Смотри.
   Она закрыла глаза, вдохнула - задерживая дыхание, со вкусом и расста-
новкой - несколько раз, затем медленно  распахнула  ресницы  и  странным
взглядом окинула меня. Потом повернула голову (ее профиль был  красив  и
мечтателен) и, поднеся платок к лицу, медленно отклонилась назад,  наме-
реваясь лечь на плиту; я в ужасе увидел, что сейчас  ее  светлая  голова
коснется пыльного бетона, и инстинктивно подсунул руку с рукавом - своей
куртки мне было не жаль - она легла, промычав "Ага", и,  глядя  в  небо,
сделала еще несколько вдохов... Я рассматривал ее лицо. На нем оказалось
множество мелочей, невидимых с обычного расстояния; я подумал, что  ста-
рые люди, наверное, вблизи выглядят хуже, чем издали, а молодые - наобо-
рот... вообще, было бы неплохо сделать ее высококачественную цветную фо-
тографию в натуральную величину и рассматривать каждый день...
   - Здесь жарко, - пробормотала она, расстегивая молнию; я подумал, что
скорее наоборот, но возражать не стал. Она поднялась, нащупала у ног бу-
тылку, но передумала и стащила с себя куртку (оказавшись  в  чем-то  бе-
ло-голубом) с явным намерением расстелить.
   - Стой, лучше мою! - сказал я.
   - И твою тоже, - объяснила она, - нас же двое...
   Не найдя доводов против, я последовал ее примеру (хотя мне было  сов-
сем не жарко) - ожидая, что же будет дальше.
   - Давай по очереди, - предложила она, - и я сама буду тебе держать.
   Вся моя уверенность и инициатива вот уже несколько минут как  куда-то
делись, поэтому я ничему не сопротивлялся.
   Она смочила платок, и мы легли рядом. Я читал тоже что-то про прошлые
жизни; в частности, что знакомые в них люди легко узнают  друг  друга  и
чувствуют некую особую симпатию; с этих позиций я явно знал ее раньше...
В ней было что-то светящееся, и при этом что-то от объемной  акварельной
картинки - все мягкими, но яркими пятнами: светящиеся голубым  -  глаза,
нежно-розовым - кожа и ярко-розовым - губы; к тому - розовый, но  несве-
тяшийся носовой платок с волнами запаха  от  него  и  очень  фотогенично
растрепанные волосы (должно быть, в прошлой жизни мы жили совсем  давно,
когда еще не существовало расчесок); странно, но сияние  будто  усилива-
лось, когда она (а не я!) вдыхала эту гадость (я, честно говоря,  халту-
рил и задерживал дыхание, когда она подносила платок - к счастью, не че-
ресчур регулярно - но все равно, я думаю, это были глюки!).  Мне  нрави-
лось также наблюдать за ее дыханием по колебаниям  бело-голубой  поверх-
ности - оно было очень сложным! После очередного вдоха она  поежилась  и
произнесла:
   - Здесь холодно...
   Я был нормальным человеком своего возраста  и  твердо  (теоретически)
знал, что если девочка говорит "Мне холодно", то это означает только од-
но, и медлить в такой ситуации - преступление. Я заботливо  запахнул  ее
куртку с дальней от меня стороны (при этом пришлось придвинуться  совсем
вплотную, так что я ощутил тепло, которое надо было сохранить) и  сверху
натянул, насколько это было возможно, свою.
   - Так теплее? - поинтересовался я.
   Она не ответила, а как-то хитро улыбнулась; я воспринял это как подт-
верждение; однако в тот момент, когда я попробовал еще немного  ненавяз-
чиво уплотнить наше взаиморасположение, она вдруг приподнялась и села  -
я сразу отступил - однако, как оказалось, всего  лишь  для  того,  чтобы
смочить платок из бутылки. Вслед за тем мы сразу же снова легли,  причем
более тесно, чем раньше, и смоченный платок почему-то оказался в  сторо-
не, точнее, в ее руке, но без движения; от нее пахло весной, соломенными
волосами и ракетным топливом (я подумал, что  в  прошлой  жизни  еще  не
должно было быть ракет и химчисток - но и бог с ними!!); я чувствовал ее
бело-голубое дыхание - уже не зрением, а осязанием; это было здорово!; я
делал то, что мне нравилось - и, по-моему, ей это нравилось  тоже:  мед-
ленно и осторожно переплел все, что можно было переплести - ноги,  руки;
мне начало казаться, что мы соприкасаемся уже всеми клетками кожи, тако-
го крутого сексуального опыта у меня еще не было!  Кажется,  я  перестал
понимать, где она, а где я. Мое лицо, зарытое в ее волосы, начало пропи-
тываться розовым светом; я решил изучить вкус ее губ (с  запахом  и  так
было ясно) и почувствовал в ответ стремление всех ее частей переплестись
с моими еще теснее; контакт стал абсолютно  потрясающим,  вкус  оказался
молочно-розовым, как и вся она... Я почувствовал, что  здесь  останавли-
ваться нельзя (остановиться было просто немыслимо!); мне хотелось дотро-
нуться до ее теплой светящейся кожи где-нибудь под одеждой, что я и поп-
робовал сделать; мне это удалось... и первое прикосновение я  буду  пом-
нить вечно.
   Ее тело оказалось более мягким, чем мое - но только  на  первые  нес-
колько миллиметров!  Само  прикосновение  получалось  совершенно  шелко-
во-бархатным, а дальше почти сразу - но плавно! - становилось упругим  и
каким-то электрическим, что ли... Я такого больше ни у кого не  встречал
потом - точнее, встречал похожее, но не то.
   Ее реакция была более, чем странной. Она поднесла  к  носу  платок  и
вдохнула.
   Ей явно были по кайфу мои действия - но два кайфа,  наверное,  лучше,
чем один?..
   В данном случае я не был уверен в этом, к тому же  ее  действия  явно
были мне не в кайф (я тоже вдохнул по причине геометрической близости, и
по телу прошло что-то неприятное); поэтому я вежливо спросил:
   - А может быть, фиг с ними, с глюками?
   - Нет, - ответила она, - Мы должны ВМЕСТЕ!..

   ...Итак. Я зашел уже далеко и не встречал  никакого  сопротивления  -
скорее наоборот. Я мог бы, наверное, довести дело до победного конца - а
может, и нет: как-то боязно на пустыре и по первому разу (я вообще всег-
да представлял эту процедуру в несколько более  интимной  обстановке)...
Но дело было в другом. В лучшем случае (не "вместе",  а  только  она  со
своим платком) - получалось какое-то изнасилование под наркозом;  а  это
было совсем не тем... Это просто задевало мою гордость.
   И я решился на отчаянный жест. Я выбрался отовсюду, где я был  -  как
ни печально было это совершать - и  остался  просто  лежать  рядом.  Она
смотрела на меня, но ничего не делала. Кажется, я обиделся. Да, она тоже
могла обидеться, что я не разделяю ее кайф от этой дряни...  Между  нами
росло явное непонимание. Чувствуя, что все пустое, я достал свой носовой
платок, смочил его из бутылки и начал вдыхать так же, как делала это она
- мне хотелось все забыть, отключиться и, наконец, понять, что же в этом
есть - но чувствовал только, как  окружающий  мир  покрывается  каким-то
дерьмом и плесенью, и ничего больше... Я встал, ощущая выросшую в легких
горькую елку с последними хвоинками, торчащими из ноздрей, и сказал, на-
деясь уже неясно на что:
   - А может, пойдем отсюда?
   - Ммм.., - сказала она, глядя сквозь меня в пространство, и не  поше-
велилась...
   Я надел куртку - было холодно. Я чувствовал, что уже  ни  на  что  не
способен. Слегка подташнивало. Я посидел на бугре, наблюдая, как в домах
зажигаются окна, потом побродил вокруг - действительно, ни единой  живой
души; когда в бутылке оставалась четверть исходного количества, она мед-
ленно надевала куртку, чтобы затем снова лечь...
   Я ушел. Может быть, это было не по-джентльменски, но  я  ушел.  Может
быть, кто-то поймет мое настроение. Я хотел поговорить с ней на  следую-
щий день, но не удалось, и через день тоже (я знал ее с  детского  сада,
но мы учились все время в разных школах);  прошло  наконец  недели  две,
кончился учебный год, и она куда-то делась из города; а летом  я  узнал,
что они только что переехали...
   Я видел ее еще раз через год - ей было уже шестнадцать, и мне столько
же. Она шла в полутрезвой компании, смеясь так же неестественно  громко,
как и остальные. Ее лицо не светилось розовым, а наоборот, было  бледным
с нарисованными ресницами и губами - но тем не менее все равно остальные
трое выглядели лишь бездарной рамой к этой гениальной картине. Я остался
стоять там, где стоял (на автобусной остановке), и  остался  неузнанным;
да, когда-то давно, в прошлой жизни, я, кажется, любил ее...
   *

   Р А Д И О К Л А Р И О Н

   "6 - 0 = 6 ; 0 - 3 = -3
   5 - 0 = 5 ; 0 - 2 = -2
   4 - 0 = 4 ; 0 - 1 = -1
   3 - 0 = 3 ; 0 - 0 = -0"
   (из таблицы вычитания)
   *
   Добрый день, уважаемые радиослушатели, я счастлив, что вы  именно  на
этой волне! Вы только что слышали наши позывные - звук лепестков раскры-
вающегося эдельвейса в ускоренном воспроизведении, если не слышали -  не
огорчайтесь: настойчивый, но нежный звук нашего клариона вместе  с  вами
две дюжины часов в сутки, и в честь этого я поставлю доселе  неизвестную
композицию "The Doors" о смысле жизни минут на десять. Слушайте!
   Если бы у меня был номер телефона, по которому  я  мог  бы  позвонить
Господу Богу и задать любой вопрос, я не стал бы спрашивать  всякое  там
основопологаюшее типа "Кто я??" или даже "Почему печенеги не щучат лещи-
ну??", а я спросил бы: "Допустим, если взять бутылку  какой-нибудь  нес-
ладкой газировки, ну, там, боржома или  нарзана,  не  обязательно  мине-
ральной, но обязательно газировки, хотя минеральная, конечно,  солиднее;
отхлебнуть из горла, но не проглатывать, а подержать пару секунд, и так:
прррфффффф!.. - наружу, не видно куда, наверное, на пол, и наблюдать  за
этим процессом в профиль - имеет ли все это какой-нибудь смысл??"
   Но - нет у меня телефона, а главный герой ждет, экономя себя,  своего
часа, живет, занимаясь спортом, не пьет-не курит, и только постоянно бе-
рет бутылку нарзана, отхлебывает из горлышка, и - прррффффф!; а сам сос-
редоточен, думает о своем; потому что жизнь тяжела и о нем могут  просто
забыть, но он верит; и вот очередное письмо, отправленное с меньшей  си-
лой (потому что о нем почти и забыли), огибает выпуклость горизонта и не
доходит, поворачивает на полдороге; а он наблюдает эту  петлю  издали  и
ему делается плохо - ведь вы знаете, как теперь работает почта,  следую-
щего письма запросто вообще не будет! - он не может понять, откуда такая
месть судьбы, а может, он и подозревал, чувствовал что-то и боялся; но -
он берет бутылку нарзана, и - прррфффффф!; а нервный срыв с ним случает-
ся после, у него есть жена, которая все время моет пол, и она берет  но-
совой платок и накрывает ему лицо - а потом мы узнаем, что такое  бывало
уже (с носовым платком), здесь закрадывается какая-то тайна;  но  он  же
тоже не каменный, такое не всякий  выдержит!  И  я  отправляю  следующее
письмо, надеясь, что дойдет, а загадочный ресивер  за  линией  горизонта
пропадает из нашего поля зрения; но я надеюсь, что ваши ресиверы на  на-
шей волне, в эфире радио Кларион, и мы всегда с  вами!  Мы  передаем  на
частотах. Чаще нас никто не передает, вы  можете  уловить  нас  всюду  -
только прислушайтесь! Еще одна композиция, чтобы вам не было  грустно  -
мы поставим одновременно сразу все песни одной великой команды  из  трех
человек... под нами - темно-зеленые хвойные леса, то ли  Сибирь,  то  ли
Канада; Columbia is steerin' now for its precise window in  spaсe...  о,
двенадцатая минута десятого, мы входим в  сумеречную  зону...  полночное
масло таиландского экспресса... национальный Марс уже высоко...  цепочка
молний отражается в другой паре глаз... это заблаговременное  предупреж-
дение, Absalom-Absalom-Absalom... Я говорю, существует взаимосвязь  всех
гостиничных номеров мира - где, как не в гостинице слушать радио  Клари-
он! Только настроиться - и попадешь во все гостиничные номера мира; но в
первую очередь в одноместные (двухместные в  следующей  композиции!),  и
непременно чтоб не работал ни один буфет, ни один бар, чтоб в  холлах  и
коридорах стоял штиль, а за стенками ворочался ветер  -  северный  лучше
всего: на север далеко видно, равнина с сужающимися меридианами; как раз
за ней - то ли Сибирь, то ли Канада, не все ли равно; даже маленькая Эс-
тония присовокуплена к этому арктическому пространству!; так что  ложись
спать и просыпайся в любой точке земного шара, тебя поймут: привет, Аме-
рика, другая сторона жизни-смерти, я тоже здесь - рядом с окошком в  вы-
сокой отвесной стене, нависаю над космосом, как все мы, у меня из окна -
полосатая поляна с будущим урожаем не знаю чего, туман, и лес - а у вас?
.. В центре города?.. Это ничего, лишь бы не работал ни один бар, и  так
далее... Кто со мной говорит?.. Это - радио Кларион, это -  тропосферная
связь всех времен и событий!.. Да, нас можно поймать на любой  электроп-
рибор: включите утюг в сеть, приложите к нему ухо и встаньте под  холод-
ный душ - или накройтесь с головой одеялом и прислушайтесь к  генератору
фотовспышки... Если у вас нет ничего, закиньте два провода на два  дере-
ва, поставьте между ними два встречно-параллельных диода с двумя наушни-
ками - и слушайте радио Кларион! Ничего, если громкий фон - мы  как  раз
передаем минуту белого шума для тех, кто скорбит...
   ...О чем? Конечно же, об ушедшем когда-то миге!.. Но  это  -  светлая
скорбь, просто сегодня пасмурный день, легкий дождик: ты сидишь  не  пе-
чальной веранде дачного домика, а за окном - сосны, слезы  капают  с  их
длинных ресниц... Нет, поверьте мне, все, что прошло  -  осталось,  все,
чего нет - есть, оно вместе с нами; достаточно  посмотреть  вверх  после
дождя: стволы сосен оранжевы, как недостающее солнце; а время -  фиктив-
ная величина, просто чтоб было легче копаться в памяти,  выдумка,  и  не
больше; смотри на верхушки сосен, и ты обретешь небо в своей душе... что
это мы все время о соснах? Должно быть, вы закинули на  них  оба  провод
а... Есть сосны на дюнах у всегда прохладного моря, чей-нибудь там мираж
на пустынном пляже... перекиньте, пожалуйста, один  провод  на  цветущую
вишню! Да, низковато, зато какой цвет... ладно, так уж и быть, мы  пере-
даем Розовый Шум - это цветущая яблоня, самые кончики лепестков...  Ком-
нозиция "Метаболизмы". Кстати, если у вас нет проводов, приложите к  уху
раковину (можно водопроводную) - и вы услышите  радио  Кларион!  Ничего,
если звук немного пыльный и скомканный; одно дело - сущность, другое де-
ло - содержание... В каком-нибудь заплесневелом углу памяти: улица пово-
рачивает налево, переулок упирается в аллею столетних стволов по ее тро-
туарам-обочинам; здесь живут в деревянных домах. Здесь живут  деревянные
дома. Здесь в деревянных домах живут старые мысли и впечатления,  заживо
похороненные; дети ходят в заплесневелую школу, на вешалке висит  дорога
сквозь блеклый приторможенный двор, а плескать в рожу чаем  я  тоже  уме
ю... Не надо, друзья мои: прошлое есть прошлое, прошлое всегда  есть;  и
не только посеребренно-позолоченное для успешной сохранности, но  и  та-
кое, не нужное никому - чертополох, консервная жесть да октябрьский  лед
в лужах; пойдемте, послушайте лучше шелест густой  высокой  листвы,  это
настраивает; - вот для чего этот переулок в заплесневелом углу, из кото-
рого никак не выехать на улицу: прямо посреди проезжей части - стволы...
Натюрморт на прощанье: лампочка без абажюра отражается в крашеной масля-
ной краской стене, непременно неровной - тень подчеркивает горбы и  впа-
дины штукатурки; грязно-зеленый цвет, желтое электричество... Кстати,  о
лампочках. Есть такая тема - гостиничный номер. Гостиничный номер,  и  в
нем - незнакомец, что-то открывший тебе... Хотел он или не хотел?.. Лам-
почка придает стенам цементный  оттенок,  в  дрянных  гостиницах  всегда
тусклые лампочки, в наше время таких уже нет; и нет одноместных номеров,
вот откуда сей незнакомец. В качестве действующего  лица  подходит  даже
молоденькая девушка (нет, конечно, это не гостиница! тогда что?..), одна
с ним в комнате с дрянной обстановкой, переночевать  больше  негде  -  а
незнакомец почему-то суров и не играет с ней совершенно в глазки-сказоч-
ки... Потом всю жизнь пытаешься вспомнить его лицо, но ничего определен-
ного - борода? короткие волосы? какая-нибудь дурацкая  майка  под  стать
гостинице? А может, он здесь и живет? А может, он для этого и существует
- в убогой комнате ночью открыть что-то кому-то (ну, то  есть,  открытие
делаешь сам - находка, которая меняет тебе всю жизнь - а он  только  на-
талкивает, подсказывает...); есть такая, одним словом, тема.  Во  всяком
случае, некоторые пути приходят именно в эту комнату (кстати, незнакомца
могло и не быть!!), и отсюда уже - потолок распахивается, вверху -  бес-
конечные стеллажи, сектора, ящики памяти, абсолютный порядок и  простор,
взлетай... Так вот, о лампочках. Радио Кларион  можно  поймать  даже  на
светящуюся спираль накаливания, правда, трудно услышать - стекло мешает;
звука нет, зато есть изображение. Со следующей недели мы  будем  переда-
вать видеоряд, освещаемый любой вакуумной лампой, а пока - слушайте "Чу-
довищные Напряги" с их доселе несозданной композицией "Ржавое Обаяние"!
   ...Пусть распрямятся рельсы железной дороги, пусть  они  потянутся  и
подышат...
   Ржавый мир, ржавый город, кажется, мы где-то не туда свернули...  Или
не были здесь слишком долго? Дома, дороги, тротуары - все проржавело  до
дыр, все из негнущегося литого железа, все в дырах с негнущимися краями,
все дороги ведут вниз. Как это нас угораздило заплутать здесь  с  банкой
печеночного паштета наедине, чем дальше вниз - тем больше  будут  буксо-
вать колеса на обратном пути, здесь есть хоть  одна  дорога,  никуда  не
спускающаяся?!..
   ...Пусть распрямятся рельсы железной дороги, пусть  они  потянутся  и
подышат!..
   Ржавая улица, ржавая в дырах литая  негнущаяся  церковь,  в  промоины
ржавого литого асфальта сейчас начнут проваливаться колеса... Часть мира
- новая, привычная и многоцветная, часть - ржавая, мы как  раз  случайно
попали в одну из таких областей... Она не может быть слишком большой, но
что-то конца-края не видно... И вообще, здесь не должно было быть  тако-
го, этот город еще вчера не был ржавым!.. Эй, есть здесь кто-нибудь?..
   ...А не все ли равно, в конце концов, радио Кларион слышно  и  здесь!
Нас можно поймать даже на диффузор донышка консервной банки... Наша сле-
дующая металлическая вещица - секунда  молчания:  .  А  теперь  передаем
принципы для всех начинающих. Первый принцип: начни с себя. Второй прин-
цип, поскольку он не первый и является неким продолжением, то он уже для
продолжающих, так что мы его передавать  не  будем.  Кстати,  о  погоде:
F1112, завтра будет F2112. Радио Кларион всегда с вами!..
   ...Расцветает почка с микрофоном, и  на  наших  цветущих  антеннах  -
странный ландшафт: асфальтированный тротуар, вдоль по которому  мальчика
послали пинать пустую жестянку, и конец  широкой  эстакады,  по  которой
давно не ездят, так что она поросла травой и на ее середине можно  зани-
маться любовью; причем тротуара мы не видим, потому что  стоим  на  нем,
зато на другой стороне автострады - обломанный черный  дом,  за  который
садится солнце. Больше совсем ничего не  видно.  Где-то  здесь  проходит
метро, а может, и нет. Где-то сзади иногда проявляются модно одетые люди
и пристают к вам с дурацкими разговорами, но сейчас их нет. Да, сейчас -
не время. Сейчас вы слушаете радио Кларион... Сейчас стемнеет, и вы луч-
ше увидите их, они вливаются именно по этой автостраде... Эфирные псы  в
бесконечном городе!
   ...Каждый из нас устроен просто, совсем просто, проще некуда. Я  сос-
тою из дыхания и прыжка, я собран, и я выстреливаю, глоток за глотком, я
немного чужой здесь, во мне какой-то  источник  энергии...  Гончие  псы,
эфирные волкодавы, это радио Кларион, уже стемнело, траектории  габарит-
ных огней в открытом затворе, оранжевый город... Светофор. Переключи пе-
редачу: одна композиция началась,  другая  кончилась...  Передаем  знаки
препинания:.,;!`"'\/{[(*)]}-<>? и прочие знаки -  ЪъьЬ;  в  эфире  песня
`The Sign' в знак того, что мы всегда с вами! Не огорчайтесь,  если  вам
что-то непонятно: мы и сами редко понимаем то, что  передаем.  Например,
сейчас - абсолютная загадка, что там, за сводчатым сияющим проемом  вхо-
да; надо только не забыть свое имя, а то - все... Если жизнь - это двер-
ной порог, то мы все еще живы. Но - надо же понять,  решиться!..  Допус-
тим, ты - девушка с длинными ногами и сексуальным ртом,  тень  от  твоих
ног ласкает мистически-синий тротуар,  ты  ждешь  успеха,  сенсации  или
просто убежища на тысячу реинкарнаций вперед; ты -  спица,  выпавшая  из
солнечного колеса; неважно, кто ты!.. Если не забыть свое имя, ты сдела-
ешь шаг, но еще немного - и ты потеряешь его; улица стирает все, абсолют
вечного движения, но это - знак! Допустим, если шагнуть внутрь, наступит
конец света с центром в тебе, чем не  профессия  -  Инициализатор  Конца
Света; а может быть, это лишь сохранит тебя в вечности и эфире, но это -
непредсказуемое! Это ожидание - атом души,  суть  жизни,  но  здесь  уже
сплошные радиопомехи, это труднее всего почувствовать...  Ты  стоишь  на
пороге... В эфире радио Кларион, мы продолжаем жить, вы  слышите  нас?..
Нас слышно, и нас не слышно... Или слышно не нас, а если и нас, то может
быть слышно совсем не то, что должно быть слышно... Не  важно,  было  бы
хоть что-нибудь, и этого вполне достаточно. Достаточно подумать о  радио
Кларион, и этого вполне хватит; а можно и не думать, этого тоже  хватит.
Одним словом, все можно выразить одним  словом,  одной  точкой...  Одним
словом, в эфире радио Кларион, доброе утро, до свидания, и в то же время
- привет! Мы переходим на подсознательный уровень, только сначала - эвук
падающего снега................................

   Ш В А Р Ц В А Л Ь Д Е

   "Свершение!.." (64)
   *
   Вдоль обочины росли сучье лыко и волчье вымя.
   Файв вышел на проезжую часть и остановил седельный тягач системы "Ка-
мАЗ -1115".
   - Что значит "Шварцвальде, тонкая кромка льда"? - спросил он, пытаясь
попасть в тональность звуку мотора.
   Водитель тягача Диего открыл дверцу и спрыгнул на  асфальт,  раздавив
при этом двух дождевых червей - гомосексуалистов.
   - Сейчас разберемся...
   Он попинал баллоны и проверил давление в камерах - систолическое выш-
ло вдвое больше диастолического; Диего плюнул на них и махнул рукой:
   - Поехали. Там видно будет.
   Файв забрался в кабину.
   - Сними дворники, - посоветовал он, - Сопрут...
   - Некогда!
   ...Вдоль черного от росы асфальта мелькали облепихты, еле-ели и  пла-
кучие сосны.
   - Я изобрел песочно-солнечные часы, - рассказывал о себе Файв, - тень
от струи песка падает на циферблат, только надо  все  время  переворачи-
вать...
   Зазвонил телефон.
   - Диспетчерская в эфире, - послышалось в трубке, снятой Диего.
   - Спроси у них, что такое "Шварцвальде, тонкая кромка льда"! - попро-
сил Файв.
   - Что такое "Шварцвальде, э-э... тонкий лед"? - спросил Диего.
   - Неправильно! "Тонкая кромка льда"! - поправил Файв...
   - Schwarzwalde - "черный лес", - объяснил Диспетчер, - а льда в  лесу
быть не было и не может!
   Файв выхватил трубку у Диего:
   - А скажите тогда, кто ползает быстрее, чем..., - но Диспетчер  пере-
шел уже в неприем всякой передачи и вырубился от эфира.
   Из-за поворота выплыл дорзнак: скамеечка и справа  по-дружески  изог-
нувшаяся к ней бензоколонка.
   - Сейчас будет населенный пункт, - огорчился Диего...
   ...За поворотом на улицу Генерала Тошнилова пошел дождь. Диего  наце-
пил дворники, но их тут же сперли.
   - Как медленно... - бормотал он.
   - Дороги расбухли от дождя и удлинились, - предположил Файв.
   - Да! - Диего резко затормозил перед ларьком с надписью "КАССА".
   - Скажите, у вас остались билеты на самолет?  -  поинтересовался  он,
подскочив к окошку.
   - Остались. А вам на какой - на синий с желтыми полосками или на жел-
тый с синими?
   - Все равно. Лишь бы хвост и пропеллер были одного цвета.
   - Тогда вот этот, - кассирша показала цветное фото, - вам сколько би-
летов?
   - Два! - отозвался Файв, - а вы случайно не знаете, что такое "Шварц-
вальде, тонкая кромка льда"?..
   ...Диего раскрыл зонт, чтобы дождь перестал попадать на  землю.  Файв
достал акустическую трубу и дунул вслух...
   - А может, зайти сюда? - предложил он, указывая на табличку "Нарколо-
гический диспансер. Психолиспансер. Служба доверия".
   - Только ненадолго. Нам надо спешить! - Диего распахнул дверь и обоих
всосало сквозняком в полутемный холл, в котором сначала ничего  не  было
заметно, кроме многих поднятых ветром бланков,  этикеток  и  талончиков,
неохотно и медленно оседающих на пол. Файв увидел наконец квадратик  ре-
гистратурного окошка и направился к нему.
   - Скажите, что значит "Шварцвальде, тонкая кромка льда"?
   - Не знаю, - ответила регистраторша, - но, если хотите, я вызову  са-
нитаров, и они вас повяжут, загасят и измочат. Хотите? - и  она  потяну-
лась к кнопке звонка, обворожительно улыбаясь...
   - Нет, нет, благодарю Вас, не надо, - отказался Диего и спешно  вытя-
нул Файва обратно на улицу против внезапно усилившегося ветра.
   - Стой, подожди-ка, - сказал он, отдирая от товарища успевшие прикле-
иться к нему этикетки и ярлычки, пока те не присосались намертво; а  те-
перь ты от меня...
   ...Здание аэровокзала отличал от других флюгер, показывавший, в какую
сторону сегодня дешевле лететь.
   Миновав проем таможенного просвистывания, Диего и Файв вышли на  поле
с самолетами. Подошел специальный автобус без сидений - для пущей убеди-
тельности в нем также не было стекол, колес, пола и дверец.
   - Я лучше пешком, - поделился Файв, - а какой самолет наш?
   - Вон тот, в черно-красную горошину, - показал Диего.
   Над взлетной полосой болтала лопастями дюжина вертолетов с целью раз-
гона облачности и туманов. Ежась от холода, Диего и  Файв  поднялись  по
трапу и заняли свои места в уютном от неподвижности салоне. За иллюмина-
тором слышались удары молотка по железу - это механик наносил на  правое
крыло такие же вмятины, как образовавшиеся  на  левом  крыле  вследствие
контакта со стаей диких дятлов в последнем  рейсе.  Стюардесса  обносила
всех заранее коньяком и бутербродами с горчицей, чтобы в полете заняться
любовью с кем-нибудь из пилотов; наконец дверцы  захлопнулись  и  моторы
взвыли. Самолет долго ехал, потом летел некоторое время, а как  надоело,
шмякнулся на посадочную полосу и остаток пути опять ехал (благо до аэро-
вокзала была еще тьма-тьмущая метров). Файв и Диего вышли. Светило  сол-
нышко, щебетали птички, все до горизонта было заасфальтировано - выпирал
только аэровокзал приземистым зданием и механик  елозил  напильником  по
левому элерону, повинуясь внезапно нахлынувшему позыву  придать  лайнеру
более реактивные формы.
   - Нам вон туда, - предположил Файв, - а может быть, туда?.. Нет,  сю-
да! Постой-ка..., - но Диего уже остановил такси.
   - Нам надо спешить, - объяснил он.
   - А хотите, я расскажу вам анекдот? - поддержал тему Файв, но таксист
не выслушал и уехал.
   - Они не понимают нашего языка, - предположил Файв;  Диего  остановил
следующее такси и попробовал объясниться знаками, показывая  на  часы  и
вперед.
   - Их бин дубист! - попытался дополнить его Файв, но таксист снова уе-
хал.
   - Тяжелый случай, - заключил Файв, разглядывая окружающие ландшафты и
экстерьеры, - А куда мы вообще прилетели?
   - Да черт его знает!
   - Ага... А куда нам нужно все время спешить?
   ...По улице проехал седельный тягач системы "КамАЗ-1115". Сухой  каш-
тановый желудь упал к ногам, звеня и подпрыгивая. Диего крепко задумался
и остановился, приобретая сразу растерянный и безвольный вид...
   И в этот момент все вздрогнуло и стало погружаться в черную и  холод-
ную, быстро льющуюся из появившихся трещин воду.
   Это надломилась тонкая кромка льда.
   *

   Ш А Ф Ф Л
   *
   "Теперь вместо борделей женщин берут
   на войну как наемниц. Должен признать,
   что отчаянной храбростью они превосхо-
   дят мужчин, а из-за секса фронт стал
   еще более адским: убивают и совокупля-
   ются вповалку, без разбору. Кровь,
   сперма, кишки, околоплодная жидкость,
   потроха, зародыши, блевотина, орущие
   новорожденные, мозги, глаза и последы
   потоками катятся с гигантских глетчеров
   в бездонные пропасти"
   (Фридрих Дюрренматт)
   *

   Абвгдежзийклмнопрстуфхцчшщьыъэюя. Рассказом больше, рассказом  меньше
- какая разница? Я придумываю сюжет (камушки, пена, волны, бикини, либи-
до, обломы), тут морская брызга внезапно разъедает буквы, и мысли с ляз-
ганьем осыпаются на дно черепной коробки.
   Нет. Не буду я об этом писать. Ведь как бывает: пишешь,  пишешь  (или
наоборот - не пишешь, не пишешь), а все одно (или  два);  ну  в  крайнем
случае три; сюжет придумывать - самая мерзость, чем больше сюжета -  тем
больше тоски. Ну вот, например, сюжет:
   1) Главный герой закусывает зеленый лук жевательной резинкой
   2) Ему приходит в голову, что в каждой части есть отражение целого, и
по любой детали возможно теоретически восстановить исходное изначальное
   3) Он долго выплевывает жевательную резинку в мусорное ведро,  но  во
рту все время что-то остается
   4) Эпиграф: "пейте пепси-колу" (эзотерическое)
   5) Зеленый лук тоже имеет какое-то значение...
   ...Замечу, философия - штука нудная, ведь есть  истины,  которые  чем
дальше, тем становятся истинней, и истины, становящиеся чем дальше,  тем
более ложными (это смотря как смотреть!); вот, кстати,  Волновая  Теория
Возникновения Дебильной Улыбки: как только дебильная  улыбка  пропадает,
начинаешь пытаться предотвратить ее следующее появление, однако  осозна-
ние самого факта борьбы со столь дебильной вещью смешит и вызывает улыб-
ку - дебильную, разумеется, в соответствии с предметом раздумий. Вот так
она и возникает. В автоколебательном режиме... Довольно об этом.  О  чем
мы, собственно? - о писательском творчестве, вот о чем.  Да...  Сюжет  -
это еще полкайфа, еще надо придумывать слова и буквы, целые предложения,
например: "Плохие раньше были времена; часто кровь из носу текла,  да  и
погоды стояли так себе" (чаще падали?) или "Старый лорд сидел  в  старом
кресле. Мысли его башки не умещались в мозгах и вылетали часто из  голо-
вы, как бабочки, они покидали череп и возвращались обратно, не  в  силах
будучи существовать вне его..." - а иногда еще требуется резкое интригу-
ющее развитие фабулы: "Вдруг в окно залетевший багровый отблеск брякнул-
ся оземь и зазвенел о булыжный паркет с алебардами и алебастрами по кра-
ям железобетонных мумий с каменными нишами и чашами  в  глубинах  прост-
ранств гулкого зала..." Опять же, можно бывает удариться в описания: "На
нем были парадные мокасины с ботфортами и серебряные гальюны. Ветер  дул
в зарослях моржевельника. Хлябь и топь простиралась  далеко  за  пределы
старинного замка..."
   ...Значит, так: "из конюшни вышли в сизую  ночь  два  рыцаря  и  один
царь. Губастый Твидо  сыграл  на  губчатой  губной  гармонике  мотив  из
(...из?..) ...Sex Pistols, вот. "Круто!", -  сказал  Брутто,  -  "Но  не
то!"; "Нет, то!" - возразил Нетто; он дал Твидо оплеуху, и  тот  упал  в
облепиху. Наступила весна..."
   "Херардо снова попал за решетку, сказал Хулио. Будем брать  президен-
та, сказал Марио и передернул карабин своего парабеллума. Наступила луч-
шая жизнь..."
   "...Как  слюда  между  зубами,  иней  обсахарил  коржики  придорожных
листьев и стоящий мимо того охряновый "Фольксвагенен". А хочешь, спохва-
тил его за рукав Отходняк, поедем в Кржиштоф?.. Нет, осколупнулся Папер-
ник, меня лучше ждет Витчеровски. До видзения, заулыбнулся он,  захлопы-
вая фаланду твиндового пальто, и добавил: в саквояже хербатники.  Назва-
ние рассказа: "Конденсация"..."
   Старый лорд сидел в старом кресле. "Круто!" - сказал Брутто. Наступи-
ла весна. Хулио снова попал за решетку. Иней обслюденил хербатники и па-
перники, а также шпили далекого Кржиштофа и Фольксвагена между пуговиц и
зубов. Витчерело...
   ...А, вот! Придумал. Лирическое повествование:
   "Они привыкли говорить друг другу только правду и поэтому  почти  все
время молчали. Ей было одиноко без него, и ему было одиноко без нее,  но
вместе им сразу становилось двояко" - на этом месте в поисках  продолже-
ния я раскрываю телефонную книжку на букву Д и нахожу следующее:
   - Давай, будто я - крыса и выгрызаю тебе живот!
   - Нет.
   - Скучный ты...
   ...Нет, нет... Один Сюжет раздавил Другого, третий же  давит,  давит,
но - никак... Семейная сцена выглядит так: Иван Иваныч Змей засыпает под
настольную лампу (Примечание. В  силу  неясности  происхождения  данного
персонажа беру слово никогда более о нем  не  вспоминать  и  не  спраши-
вать!).
   ...Ну ее, к фигам, вообще, прозу! Пожалуй, поэзия - это мощнее:
   (одна белорусская (?) поэтесса)
   ВОЗЗРАСТ
   1.
   В вене моей ззанозза.
   Зздравствуй.
   2.
   Буря мглоет:
   Ззззззззззз...
   3.
   З. З. З. З. З. З. З.
   4.
   (Зз)а что?!
   5.
   Добыв синтеззатор жужжания жадно
   Я жестом ззаказзывал джазз
   Или:
   ВОСКРЕСЕНИЕ ЧЕРЕЗ СУББОТУ
   Понедельник
   Фторник
   Хлорник
   Бромник
   Йодник
   Эвтеназия
   Остатник
   (насчет эвтеназии дело ясное, что бы там ни асталось)
   "Если солнышко встанет по-прежнему
   Мы поедем до города Лежнева
   ПРИПЕВ:
   В Лежнев, Лежнев, Лежнев, Лежнев,
   Лежнев, Лежнев едет Брежнев!"
   (детская песенка, к делу отношения не имеет по причине отсутствия де-
ла)
   ХЕРЛАБРЯК
   Бум-ца-ца бум ца-ца эхва!
   Гоп-ца-ца топ ца-ца плюх!
   (танец. Музыка, текст и либретто совпадают!)
   Я не говорю о рифме (всякое там, "соски-тиски",  "Лежнев-Брежнев")  -
она используется только в морально устаревшей поэзии. Или детской...  Да
что, собстна-гря, стихия - хорошая проза сама с буквой и духом работает,
как поэзия, из нее слога не выкинешь! Да.
   Вот, скажем, так: "Пантыкин мурлял. Мурлял он по-бухлому: заштополив-
шись, отбухивался и снова мурлял. И так, мурляя, а то и впадая в  канна-
биоз, отмечал следующее:
   1) Ребенок в театре с зубами
   (Это пичего, что цифры?..)
   2) Длинный стружками идущий звук
   3) Часовая стрелка, резина вращалась по, была направлена на...  (...,
...?)
   4) Чучхел Плюмоза с большим опозданием грызет потолок
   5) Магноли-юлики, тилибилида!
   6) Заблудоги
   7) Достаточно."
   (Это ничего, что сюжет немного чересчур отвернут?)
   ?) В голове моей затылки, да, да, да...
   (Это ничего!)
   ...В этот момент в поисках хоть  чего-нибудь  я  открываю  телефонную
книжку на букву А, и там написано:
   - А если я пописаю, простыня намокнет, а диван - нет, потому что жид-
кость растекается, да?
   - Нет, диван тоже намокнет.
   - А ты не хочешь писать?
   - Нет.
   - Скучный ты...
   (дальше идет с купюрами - приводить в тексте их толку нет, все  равно
инфляция)
   22) Закон подлости: "Оставаться в нем следует четыре раза" (в чем ос-
таваться - объяснить не могу, я недостаточно подл для этого)
   24) Извали, чуточки извали (!)
   49) Третий миллион километров поезд идет по непостроенному пути
   25) У Ю до шалнолав дошалнолавты
   25) Жольмут мечтателен, сказал А...
   26) Бунир (древач)
   27) Геоцентрические катаклизмы
   29) Межуя махту царя ноздрету
   40) Дж. Бернир "Ножевая тупица"
   41) Важно знать:
   а) где ваши, где наши
   б) и какой счет
   в) и почем наши проигрывают
   г) и кто на чьей стороне
   Вот как кончится наша Вселенная: Вечная Пауза. (Но это ничего!)
   - Скучный ты...
   *

   Т Р И П Т И Х
   *
   "..Кроме того, я покончил жизнь
   самоубийством и умер одновре-
   менно в разных точках планеты"
   (Карлос К.)
   НОМЕР
   Рейджинальд Б. был псом. Природа сыграла над ним злую шутку,  разучив
любить по-собачьи - став человеком, он сожалел об этом, пока  не  пришли
свекровь и жена. "Я должен что-то предпринять" -  думал  он,  мечась  по
квартире, но ясно было, что ничего не предпримешь. Тем более, когда  уже
поздно...
   "Мне необходимо контролировать ситуацию", - объявил  Рейджи  жене,  -
"Чтобы знать, что я делал вчера и как собирался  жить.  Подай,  пожалуй,
сегодняшние газеты!" - (он выглядел  недовольным,  чтобы  контролировать
ситуацию) - "А теперь еще и позавчерашние!" Но природа сыграла над  ними
опять злую шутку, поменяв их местами: "Принеси прошлогодние журналы!"  -
требовала уже жена; она еще вчера была псом, в  крайнем  случае,  сукой.
Рейджи вышел за дверь...
   ...В телефонную будку на углу зашел бурый медведь и стал набирать но-
мер - но что-то все более семи цифр, и всякий раз разных. Рейджи  раздо-
садовало это - так быстро забыть свою человеческую природу! "Пойдем",  -
сказал Посторонний, проталкивая Рейджи обратно в дверь, - "И  закрой  на
цепочку: медведь все-таки!"
   ...Свекровь с женою уже ушли, не  в  силах  контролировать  ситуацию.
Рейджи прошелся по квартире, наблюдая, как  Посторонний  наблюдает  его;
"Я, пожалуй, выйду!" - озабоченно воскликнул тот наконец, - "А ты подож-
ди!" - и, сорвав цепочку с двери, захлопнул ее перед носом Рейджи. Рейд-
жи схватился за голову (еще вчера он был псом) и обнаружил -  рога,  ма-
ленькие еще, растущие - и еще - о, ужас! - уши, уши, уши, уши...
   СКУНС
   Алису укусил скунс. Рейджи уже показалось это в середине ночи,  когда
она заскрипела зубами, но сновидения взяли верх (снились  черные  статуи
величиной с дом, которые ловили его всю ночь);  теперь  же,  проснувшись
утром, он обнаружил вместо жены уродливое серое  тело  -  нечто  среднее
между крысой и летучей мышью, только в человеческий рост и без волос - и
понял, что это действительно произошло. Но мало ли, в конце концов,  что
происходит! В четверг летала по комнате какая-то птица, оставляя за  со-
бой в виде траектории лиану с листьями, причем самой птицы не было видно
- быть может, именно возникновение  и  рост  листьев  напоминали  взмахи
крыльев; заштриховав всю комнату своими диагоналями,  птица  вылетела  в
форточку, и вскоре вслед за ней куда-то рассохлась  и  рассосалась  лиан
а... Рейджи помнил, что скунса можно убить только тогда, когда он еще не
проснулся: револьвер под подушкой, осторожное движение (они так чувстви-
тельны!)... - но не станешь же на самом деле  прятать  под  подушку  ре-
вольвер, ложась спать с любимой женой, объяснив это тем, что  наслушался
дурацких рассказов! Так... (Рейджи попробовал на всякий случай еще прос-
нуться и немедленно обнаружил себя частью мелко дрожащей поверхности не-
известно чего, причем вокруг ничего не было, даже  вакуума;  поняв,  что
перестарался, он заснул обратно) -  лежать  дальше  бессмысленно,  скунс
вот-вот должен проснуться сам!.. Он переместил взгляд  с  середины  тела
мерзкой твари на ее морду и чуть не умер: скунс смотрел  на  него  своим
желтым немигающим ехидным глазом. "Странно," - скреблась  полуобморочная
мысль, - "он должен загрызть человека, как только проснется - чего же он
ждет? Может быть, ждет, чтобы я пошевелился?" У Рейджи тотчас  задрожали
руки и ноги; тут он почувствовал, что тело не его, и спустя секунду  уже
стоял посредине комнаты, ощупывая и разглядывая себя: точно то же, что и
его жена. Так вот оно что...
   "Что лучше - умереть или превратиться в скунса? Первое, пожалуй, даже
эстетичнее. Неужели нет выхода?.."
   Он подошел к раскрытому окну и подождал, пока на его  серую  кожу  не
сядет гигантский мохнато-чешуйчатый комар. Убедившись, что укус  сделан,
Рейджи принял снотворное и лег спать, чтобы, проснувшись, улететь отсюда
черт знает куда...
   ГРИБЫ
   В пять утра в детском кинотеатре ужасно хочется спать, тем более  что
вокруг - пионерки в наглаженных галстуках и белых рубашках;  они  горячо
обсуждают все видимое на экране. В ближайшей тюрьме забастовка, преступ-
ники режутся в компьютерные игры в соседнем  оффисе,  спрашивая  всех  и
каждого, какую кнопку нажать. Новость: отважный путешественник, желавший
быть раздавленным меж Симплигадами, отправился восвояси, так и не покон-
чив с собой, поскольку его плотик все время выносило течением из  проли-
ва, как только скалы начинали сближаться. На  экране  виден  его  ценный
кадр: собачий единорог на песчаном пляже из-за промеж скал,  сейчас  они
его загородят... Но самое важное - это грибы. Грибы помогают жить,  сте-
кая через бактерицидный фильтр на крыши товарного поезда. Грибы огороже-
ны со всех сторон и им не прорваться - это подтвердил и один из них (во-
обще-то они микроскопические), сообщив также свою позицию, "мы  помогаем
жить" (на экране изложена метаболическая картина, в которой ни черта  не
понятно). Рейджи хочется спать. Рейджи стыдно, что у него слиплись руки,
и он не может поздороваться с Главным Преступником, уже сумевшим  выклю-
чить свой компьютер. Пионеркам неприятно, что Рейджи стекает  по  обивке
кресла, капая с подлокотников на пол: он уже превратился  в  плесень,  а
они - еще нет. Но ничего, скоро он снова покажется им человеком - подоб-
ное подобному не представляется омерзительным, ведь грибы помогают  жить
даже пионерским галстукам из ацетатно-искусственного волокна...
   *

   В О Л Ч Ь Я К Н И Г А
   *
   ("Какие-то скрипки где-то впились
   В чьи-то узкие плечи...")
   јјјјјјјјјјјј
   Тебе надо пойти сдать экзамен, говорят они. Да, говорю я, но мне ник-
то не говорит, что мне надо сдать экзамен, вот я и не знаю. Ладно, гово-
рят они. Ну, пока...
   В тот день, когда я открыл Закон Сохранения Моркови, я гулял  по  лу-
гам, ощущая восторг от соприкосновения со своей сущностью; точнее,  сущ-
ность осталась (я и раньше ее  замечал  когда-то),  но  осязание  прост-
ранства, воздуха и травы под ногами будили меня  к  продолжению  начатой
жизни. Может быть, большую роль играла температура всего этого. Я  заме-
тил: облака были шариковые, я никогда раньше не изобретал таких облаков;
это было красиво, но слишком индустриально, что вселяло какое-то  ощуще-
ние дополнительной опасности.
   Наш институт расположен на улице, мощеной серым кирпичным булыжником.
За парадным входом стоит охранник и проверяет у всех пропуска, но мне не
хотелось предъявлять пропуск, и я вышел в дверь  из  заднего  вестибюля.
Она тоже соприкасается с булыжной кирпичностью нашего переулка. И тут  я
заметил Вуглускра, спускавшегося по тротуару к парадной  двери.  Привет,
(он сильно постарел за прожитые годы) сказал он. Кстати, ты знаешь, тебе
нужно сдать экзамен. Пустое, ответил я. Да, кивнул  он  мне  озабоченно,
мне тоже его нужно сдать. Ты со мной?
   ...Я помню государственное устройство племени Найтингейлов. Когда  им
требовалось выбрать нового вождя, каждый желающий выдвигал свою кандида-
туру; все баллотирующиеся выходили в круг и кидали в середину свои плат-
ки, а далее тайным голосованием по шведской системе из них выбирали луч-
шего. А чтобы удобнее было выбирать, все предки всех предполагаемых вели
книгу - она называлась Волчья Книга - в которую записывали все факты  их
биографий. (Быть может, мне завести некую беспокойную постельную принад-
лежность, которая бы своим теплом и прерывистым дыханием регулярно увле-
кала меня в мир более развернутых ощущений, подумал я?)...
   На стене висит список всех задолжников (7 человек) с фамилией  препо-
давателя. Напротив даты каждой из пересдач значатся оценки: колы,  нули,
двойки, тройки. И у меня что-то стоит, но это вранье: я не был ни на од-
ной пересдаче. Я же не знаю, что мне нужно сдать экзамен.
   ...Мне нравится попадать иногда в страну, где водятся  Распускающиеся
Ромашки. Когда я еду в автобусе, я знаю, что  здесь  обязательно  войдет
кто-нибудь из них - и устроится именно надо мной, и пальчиками в  тонких
красных перчатках будет держаться за поручень, выглядывая из-под волос в
равнодушный оконный проем, а я буду рассматривать все невозможные молнии
на ее возможной одежде и в изгибе линий снова улавливать некоторую  пре-
лесть. Ей выходить раньше, чем мне. Быть может, мне и  вправду  попробо-
вать сдать экзамен?..
   Мы играли, и у кого-то пошла кровь. Мне просто нравилось,  что  снова
наступило лето, и пятнистый солнечный свет просачивается на дорожку;  но
мы были внизу, у камней на берегу - потому что так договорились. У  тебя
идет кровь, спросил я? Пустяки, ты же знаешь, что я наверняка взял  нуж-
ные таблетки. Мы играли на деньги в русскую рулетку. Может быть, сущест-
венную роль играла температура всего этого.
   Ах вы мои бедные, сказала она, сейчас я вас покормлю; (и в белом  до-
мике сразу появилось что-то теплое) но у нас же продукты кончатся только
через неделю, возразил я. (А может, не поедешь сегодня? Здесь  же  такой
чистый воздух...) Нет, сказал я. Я не надеялся, что мы будем играть  всю
жизнь.
   Вот и все фразы, что рождены мертвыми.
   _________

   К О Ш К И - М Ы Ш К И
   (сказка для альтруистов)
   *

   - Вижу мусорный бак и лужу у  трансформаторной  будки,сообщила  Мэри-
лонг, нервно комкая меховые волокна радиостанции, - И еще, Доктор, когда
я могу отдать Вам Ваш диск "Траурные марши Вагнера?"
   - Не отвлекайся на ерунду! - сделал замечание ей Силиций.
   "Умираю без Вагнера", - ответил Доктор шершавым от  радиосвязи  голо-
сом, - "А теперь прямо и до конца тротуара."
   Силиций выплюнул на осенний асфальт жевательную резинку "Хитиновая".
   - Ага. Вижу канализационный люк и угол здания, - продолжала Мэрилонг,
искоса посмотрев на Силиция, - левый канал там, правда,  порядком  запи-
лен...
   "Знаю, что запилен. Что ж делать. За углом  будет  дверь,  входите  в
нее."
   - Эта, - Мэрилонг распахнула дверь, складывая радиостанцию  вчетверо,
чтобы засунуть ее в самый дальний карман. Они молча  пересекли  покрытый
кафелем вестибюль и вызвали лифт, который пришел со свистом  и  изрядной
поспешностью.
   - О! - сказал Силиций, заглянув в него, - В нем нет  пола!  Это  лифт
для перевозки травматических больных, их кладут горизонтально вон на  те
выступы, видишь, а гипс не дает согнуться и провалиться... Поедем?
   Мэрилонг огляделась.
   "Если вам нужен служебный лифт, - прочла она  предрасположенную  таб-
личку, - это прямо и до конца коридора".
   - Отлично!
   Сменив походку и выражение лица, Силиций отправился вслед за Мэрилонг
(он менял выражение лица и походку каждые полчаса,  чтобы  не  выглядеть
однобоким).
   Внутри служебного лифта сидел Кузьмич и курил двенадцатисантиметровую
сигарету.
   - Лифт не поедет, - объяснил он, пронаблюдав минут пять за действиями
Силиция и Мэрилонг, - а куда вам, собственно, надо?
   - Девятый этаж. Девятнадцатая палата.
   - Не слыхал. Но такой же лифт есть и на любом другом этаже.
   - Это нерационально, - взялся возразить Силиций, -  достаточно  иметь
один лифт, и он будет приезжать  к  любому  желающему  на  всякий  этаж,
только вызови!
   - Ну а если желающих много? Вот я, например... (Кузьмич увесисто  за-
тянулся и выпустил галлон отменно вонючего дыма) ...сижу здесь  кажинный
день...
   - А как обратно открывается дверь? - поинтересовалась Мэрилонг.
   - Нужно, чтоб кто-нибудь снаружи вызвал, - объяснил Кузьмич, - да  вы
не спешите, все равно на девятый этаж не попадете...
   В этот момент дверцы открылись, и в лифт вошел Неизвестный с журналом
"За жизнь" и стаканом краснодарского чая с сахаром; больше ничего  Мэри-
лонг и Силиций не успели заметить, потому что покинули лифт со всем  его
содержимым, включая Кузьмича и его четырехсантиметровый окурок.
   - Надо найти лестницу, - сказал Силиций, - Не страдаешь апоплексией?
   - Нет.
   Лестница тянулась как вверх, так вниз. Поднявшись на  восемь  этажей,
Силиций озадаченно посмотрел в окно у начала коридора.
   - Первый этаж, - объяснил он догнавшей его Мэрилонг, - Мы  здесь  уже
были. Ну-ка, поднимись еще на один этаж...
   Мэрилонг отправилась наверх и тут же появилась снизу.
   - Все верно. Такая лестница никуда не ведет. Зато как  здорово  съез-
жать по перилам...
   Мэрилонг молчаливо осмыслила происходящее и заплакала, причитая:
   - О Боже! Моя бедная бабушка!.. Я ее никогда, никогда не увижу!..
   - Тихо! - цыкнул на нее Силиций, - Я, кажется, знаю, что делать, - и,
подойдя к "Плану пожарной эвакуации первого этажа" с  красным  фломасте-
ром, переправил его на "План пожарной эвакуации девятого этажа",  прири-
совав для пущей особости несколько лишних стрелок.
   - Ну вот, видишь, - сказал он, подводя размазывавшую по щекам  косме-
тику Мэрилонг к окну, сквозь которое теперь  прослеживалось  несомненное
удаление от исходной земли, - а ты - "Служебный лифт, служебный лифт..."
   ...Девятнадцатая палата имелась правее восемнадцатой, но левее  один-
надцатой.
   - Ну, это черт знает что! - воскликнула бабушка  Мэрилонг,  вскакивая
навстречу ей и Силицию, - Зоологические кошки говорят "Му"?
   Силиций задумался.
   - Наврядли.
   - Тогда как понимать "Зоокошкам все темнее, утро ночи (Му!) дряннее"?
   - Э-э... Может быть, "Утро. Но чему дряннее?"?
   - Разве?
   - Запросто! Тем более - кошкам.
   - Ну, это иной коленкор! А вы умеете писать бамбук?
   - Зачем?
   - Бамбук?
   - Слушайте. ЧТОБЫ ПИСАТЬ БАМБУК, НАДО СНАЧАЛА ВЫРАСТИТЬ ЕГО  В  СВОЕЙ
ДУШЕ. НАБЕРИСЬ ТЕРПЕНИЯ И БУДЬ ВНИМАТЕЛЕН, ИБО УЖЕ ЧЕРЕЗ ДВЕНАДЦАТЬ  ЧА-
СОВ ПЕРВЫЕ СТРЕЛКИ ВЫЛЕЗУТ НА  СВЕТ  ОДНОДНЕВНОЙ  ЩЕТИНОЙ,  ПОКАЛЫВАЯ  И
РАЗДРАЖАЯ ТВОЮ НЕОБУТУЮ СУЩНОСТЬ. (Силиций огляделся:  в  палате  лежали
еще трое, но они не проявляли никакого участия в силу своего безразличия
или по причине наступления смерти.) БУДЬ БЛАГОДАРЕН ЗА  ПРОБУЖДЕНИЕ,  НО
ОСТОРОЖЕН: ЕЩЕ ЧУТЬ-ЧУТЬ, И ПОЧТИ ОКРЕПШИЕ СТЕБЛИ, ВЫГЛЯДЯЩИЕ В ИЗМЕНЕН-
НОМ МАСШТАБЕ СВЕРХУ ОСТРО ОТТОЧЕННОЙ ЯРКО-ЗЕЛЕНОЙ СТЕРНЕЙ, СМОГУТ ПРОТК-
НУТЬ ТЕБЯ НАСКВОЗЬ, ЕСЛИ ТЫ УПАДЕШЬ НА НИХ  С  ВЫСОТЫ  СВОЕГО  ПОЛЕТА...
(Силиций отошел к окну и задумался о глобальном) ...ВЫЖДИ ЕЩЕ ДВА ЗАКАТА
И ОДИН ВОСХОД, НАБЛЮДАЯ И ЧУВСТВУЯ, И ТОЛЬКО ТОГДА БЕРИСЬ  ЗА  КРАСКИ  И
КИСТИ - И ТОГДА, В ЭТОТ МОМЕНТ, НИ ОДИН ХУДОЖНИК НЕ БУДЕТ ТАК ЖЕ  ВЕЛИК,
КАК ТЫ...
   ...Резко распахнулась дверь, и в палату ворвалась Уборщица с ведром и
шваброй в руках.
   - Опять все прибрали, черти! - запричитала она, - мусоришь,  мусоришь
кажный день, и все как в бездонную яму! Попробовали бы сами за мою зарп-
лату, а то ишь...
   Она набросала на пол фантиков, окурков и  использованных  презервати-
вов, посыпала пылью подоконник и начала остервенело размазывать  шваброй
по полу грязную жижу из ведра. Силиций и  Мэрилонг  вышли,  почувствовав
себя лишними.
   - Сообщай, - сказал Силиций, -  пусть  отправит  телеграмму  в  Феде-
ральный Штаб!
   Мэрилонг кивнула. За окном послышались звуки сирены и визг  тормозов.
Мэрилонг достала радиостанцию и свернула из нее кулек, чтоб было удобнее
говорить. Но радиоволны в закрытом воздухе отскакивали от  потолка,  за-
полняя бестолку помещения своими безрадостными синусоидами, поэтому тре-
бовалось подойти к окну для уверенности передачи.
   В это время в холле шестеро санитаров вытаскивали из  лифта  какое-то
полностью загипсованное лицо, чтобы погрузить его на  каталку;  Мэрилонг
походя заглянула ему в глаза и, внезапно узнав, остолбенела от ужаса...
   Она до сих пор так и не отдала Доктору диск "Траурные марши Вагнера",
и его теперь везли на реинкарнацию.