Урсула ЛЕ ГУИН
Земноморье 1-4

ВОЛШЕБНИК ЗЕМНОМОРЬЯ
ГРОБНИЦЫ АТУАНА
НА ПОСЛЕДНЕМ БЕРЕГУ
ТЕХАНУ. ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА ЗЕМНОМОРЬЯ

                               Урсула ЛЕ ГУИН

                            НА ПОСЛЕДНЕМ БЕРЕГУ

                                              Элизабет, Каролине и Теодору

                                 1. РЯБИНА

     Лучи мартовского солнца пробивались сквозь молодую  листву  ясеней  и
вязов во Дворике Фонтана, а вода играла и струилась среди  мозаики  теней.
Этот открытый дворик окружали со всех сторон высокие  каменные  стены.  За
ними располагались комнаты и площадки для игр, галереи, коридоры, башни и,
наконец, мощные  наружные  стены  Большого  Дома  Рокка,  которые  были  в
состоянии уберечь его  от  войн,  землетрясений  и  даже  от  гнева  моря,
поскольку сделаны они были не столько  из  камня,  сколько  из  неуязвимой
магии. Рокк являлся Островом Мудрости, где преподавали искусство магии,  а
Большой Дом служил школой и средоточием чародейства. Сердцем Дома был  вот
этот маленький дворик, расположенный вдали от внешних стен. Шел ли  дождь,
светило ли яркое солнце, или в небе сияли звезды  -  здесь  всегда  журчал
фонтан и тихонько шелестели деревья.
     Корни ближайшего к фонтану дерева - раскидистой рябины -  взломали  и
раздробили на куски мраморную  плитку  пола.  Прожилки  ярко-зеленого  мха
карабкались по трещинам от полоски поросшей травой земли вверх, к каменной
чаше. Там, на тонком одеяле покрывавшего мрамор  мха,  сидел  паренек.  Он
следил за током воды, бившей из центральной трубки фонтана. Пока что юноша
скорее смахивал на мальчика, чем на мужчину; был строен, богато одет.  Его
поражавшее совершенством линий лицо было абсолютно непроницаемо, и  потому
походило на маску, отлитую из золотистой бронзы.
     Футах в пятнадцати  от  мальчика,  за  его  спиной,  среди  деревьев,
растущих на другом конце этого крохотного патио, стоял человек, а,  может,
и не было там никого - трудно быть в чем-то уверенным в  этой  причудливой
мешанине теней и теплого солнечного света. И все же он был там: одетый  во
все  белое  человек,  стоявший  неподвижно,  словно  статуя.  Пока   юноша
разглядывал фонтан, незнакомец не сводил глаз с него. Во дворике царил мир
и покой, лишь тихонько шелестели листья, да монотонно журчала вода.
     Человек шагнул  вперед.  Дуновение  ветра  привело  в  движение  едва
распустившиеся листья рябины. Юноша, вздрогнув, тут же  вскочил  на  ноги.
Увидев мужчину, он поклонился и произнес:
     - Милорд Верховный Маг.
     Тот подошел к юноше. Это был стройный, невысокий, энергичный  мужчина
в белом шерстяном плаще с капюшоном,  из-под  складок  которого  виднелось
смуглое лицо с ястребиным носом. Одну  из  щек  покрывали  борозды  старых
шрамов. В его пронзительных глазах пылал огонь.
     - Дворик Фонтана - идеальное место для отдыха, - сказал он неожиданно
тихим голосом, предвосхищая извинения юноши. - Ты приехал  издалека  и  не
передохнул ни минуты. Садись же туда, где сидел.
     Упершись коленом в край белоснежной чаши, маг  подставил  ладонь  под
россыпь блестящих капель,  отбрасываемых  самой  высокой  струей  фонтана.
Вода, журча, струилась меж его пальцев. Юноша вновь сел на неровные плиты,
и они оба молчали примерно с минуту.
     - Ты сын Правителя Энлада и всех Энлад, -  сказал  Верховный  Маг,  -
наследник престола княжества Морред. Во всем Земноморье нет более древнего
и завидного титула. Я видел фруктовые сады Энлада  на  Спринге  и  золотые
кровли Берилы... Как тебя зовут?
     - Меня зовут Аррен.
     - Это, должно быть, слово из диалекта твоей страны. Что оно  означает
на общепринятом языке?
     - Меч, - ответил юноша.
     Верховный Маг кивнул. И вновь  воцарилось  молчание,  а  затем  юноша
сказал, не нагло, но и без робости:
     - А я думал, что Верховный Маг знает все языки.
     Мужчина покачал головой, не отрывая глаз от фонтана.
     - И все Имена...
     - Все Имена? Только Сегой, который произнес первое Слово, что подняло
острова из пучины моря,  знал  все  Имена.  Разумеется,  -  и  взгляд  его
пронзительных, пылающих огнем глаз скользнул по лицу Аррена, - если бы мне
понадобилось узнать твое Настоящее Имя, я сделал бы это.  Но  в  этом  нет
нужды. Я буду знать тебя Аррен, а ты  меня  -  Сокол.  Расскажи  мне,  как
прошло твое путешествие.
     - Путь был долгим.
     - Ветра дули еле-еле?
     - С ветрами-то было все в порядке, но вот вести я принес дурные, лорд
Сокол.
     - Тогда поведай мне обо всем, - мрачно произнес Верховный Маг, как бы
уступая нетерпеливости ребенка, и, пока Аррен говорил, Сокол ни на секунду
не отрывал взгляда  от  хрустальной  завесы  капелек  воды,  стекавших  из
верхней чаши в нижнюю, словно он и не слушал вовсе или,  напротив,  слышал
нечто большее, чем просто слова мальчика.
     - Вы  знаете,  милорд,  что  Правитель,  мой  отец,  будучи  потомком
Морреда, с искусством волшебства знаком не понаслышке, а в  юности  провел
год здесь, на Рокке. У него есть определенная сила и знания, хотя он редко
использует  их  на  практике,  будучи  занят  управлением  государством  и
городами, а также вопросами  торговли.  Флотилии  нашего  острова  плавают
далеко на запад, заходя даже в воды Западного Предела,  торгуя  сапфирами,
воловьими шкурами и оловом. В начале нынешней зимы один капитан  принес  в
город Берилу слух, который достиг ушей моего отца, и  он  послал  за  этим
человеком и выслушал его историю.
     Юноша  говорил  быстро,  с  оттенком  неуверенности  в  голосе.   Его
воспитывали вышколенные придворные и  ему  не  свойственна  была  присущая
юности бравада.
     - Капитан рассказал,  что  на  острове  Нарведуен,  который  лежит  в
пятистах милях  к  западу  от  наших  морских  путей,  отныне  нет  магии.
Заклинания но имеют там больше никакой силы, сказал он, а слова их забыты.
Мой отец спросил, не  произошло  ли  это  потому,  что  все  волшебники  и
колдуньи покинули остров. Тот ответил: нет, там остались некоторые из тех,
что прежде называл себя чародеями, но  они  больше  не  в  состоянии  даже
починить котел или найти потерявшуюся иглу с помощью своих чар. Тогда  мой
отец спросил: не был ли  народ  Нарведуена  повергнут  в  уныние?  На  что
капитан вновь ответил: нет, они выглядели беззаботными. Хотя, заметил  он,
многие страдали от болезней, а урожай был  скуден,  как  никогда,  это  их
почему-то ни капельки не тревожило. Капитан сказал (я был  там,  когда  он
разговаривал с  Правителем)  -  итак,  он  сказал:  "Они  были  похожи  на
больного, которому сообщили, что он не протянет и года, а тот знай твердит
себе; это неправда, я буду жить вечно. Они бесцельно слоняются,  -  сказал
он, -  не  видя  белого  света".  Когда  вернулись  другие  торговцы,  они
подтвердили слухи  о  том,  что  Нарведуен  испытывает  упадок  и  утратил
искусство волшебства. Но все это были обычные россказни о Пределе; который
всегда являл собой загадку, и только мой отец воспринял их всерьез.  Затем
в Новый Год, во время Праздника Ягнят, когда жены пастухов несут  в  город
первенцев своих овец, мой отец поручил чародею Руту  наложить  заклинание,
увеличивающее приплод. Но Рут вернулся во дворец ни  с  чем,  бросил  свой
посох и сказал:
     - Милорд, я не в силах произнести заклинание.
     Мой отец стал расспрашивать его, но тот лишь отвечал:
     - Я забыл порядок слов и сами слова.
     Тогда мой отец сам  отправился  на  площадь  и  произнес  заклинание.
Празднество было завершено. Но я заметил, что, вернувшись тем  вечером  во
дворец, отец выглядел угрюмо и устало. Он сказал мне:
     - Я произнес какие-то слова, но не знаю, заключен ли в них какой-либо
смысл.
     И, в самом деле, весной на стада напала порча, множество ягнят сдохло
при родах, а некоторые... утратили свой облик.
     Неторопливый звонкий голос юноши  смолк.  Он  вздрогнул  и  судорожно
вздохнул, когда произнес эти слова.
     - Я видел нескольких из них, - добавил он. Наступила пауза.
     - Мой отец  считает,  что  все  это,  а  также  слухи  о  Нарведуене,
доказывает, что в нашей части  мира  действует  какое-то  зло.  Он  просит
совета у Мудрых.
     -  Уж  если  он  послал  тебя,   значит   его   просьба   не   терпит
отлагательства, - сказал Верховный Маг. - Ты его единственный сын, а  путь
от Энлада до Рокка неблизок. Тебе есть что еще рассказать.
     - Разве то, что болтают некоторые старые перечницы с холмов.
     - И что говорят эти старые перечницы?
     - Будто все колдуньи-предсказательницы увидели  в  дыму  и  в  омутах
знамения беды, а их приворотное зелье потеряло силу. Однако  эти  люди  не
имеют дела с истинным волшебством.
     - Приворотное зелье и предсказания судьбы немногого  стоят,  но  даже
этих старух нельзя сбрасывать со счета. Хорошо, Мастера  Рокка  непременно
обсудят  твое  известие.  Но  я  не  знаю,  Аррен,  смогут  ли  они   дать
какой-нибудь совет твоему отцу. Ибо Энлад не единственная  страна,  откуда
поступили такие вести.
     Поездка Аррена на юг, мимо огромного острова Хавнор, через Внутреннее
Морс к Рокку, была его первым путешествием. За последние несколько  недель
он повидал множество стран, так  непохожих  на  его  родину,  увидел  уйму
нового и интересного и понял, что за пределами  милых  его  сердцу  холмов
Энлада находится целый мир, населенный множеством людей. До сих пор ему не
приходилось мыслить такими категориями, так что сказанное дошло до него не
сразу.
     - А где еще? - чуть погодя  спросил  он  с  некоторой  тревогой,  ибо
надеялся привезти домой, на Энлад, верное средство от напасти.
     - Сперва в Южном Пределе. Затем даже на юге Архипелага,  в  Ватхорте.
Люди говорят, что там нет больше магии. В это трудно  поверить.  Те  земли
всегда были источником  смуты  и  пиратства,  а  торговцы  с  Юга  издавна
считались бесстыдными лжецами. И все же везде говорят одно и то же: "Корни
магии засохли".
     - Но здесь, на Рокке...
     - Здесь, на  Рокке,  мы  ничего  не  почувствовали.  Тут  мы  надежно
защищены от штормов, перемен и всяческих напастей. Возможно, наша изоляция
чрезмерна. Что же ты теперь собираешься предпринять, принц?
     - Я лишь тогда отправлюсь обратно на Энлад, когда  буду  в  состоянии
привезти отцу сколь-либо вразумительное объяснение  природы  этого  зла  и
средство от него.
     Вновь Верховный Маг взглянул на него, и на этот  раз  Аррен,  как  ни
старался, но все же отвел глаза. Он никак не мог понять,  в  чем  причина,
ибо в этих темных глазах не было и следа  неприязни.  Они  были  спокойны,
беспристрастны и полны сочувствия.
     Весь Энлад взирал снизу вверх на его отца, а он был его сыном Ни один
человек не глядел на него просто как на Аррена, а не как на принца Энлада,
сына Правителя. Ему не  хотелось  бы  думать,  что  он  испугался  взгляда
Верховного Мага, но  выдержать  его  он  не  смог.  Этот  взор,  казалось,
заполнил собой весь мир вокруг него, и теперь не только Энлад потерял свою
значимость, но и он сам, ибо в  глазах  Верховного  Мага  Аррен  был  лишь
крохотной  песчинкой  ни  фоне  бескрайнего  моря,  усыпанного  множеством
островов, над которыми нависла тьма.
     Юноша осторожно присел на пушистый  мох,  пробивающийся  из  щелей  в
мраморных плитах и, намного помолчав, сказал, вслушиваясь в  звуки  своего
голоса, который начал грубеть лишь в последние пару лет:
     - И я выполню любой ваш приказ.
     Голос его был тонок и хрипл.
     - Твой отец имеет на то право, а я - нет, - сказал Верховный Маг.
     Он  по-прежнему  смотрел  на  Аррена,  и  тут  юноша  поднял  взгляд.
Продемонстрировав свою готовность подчиниться, он забыл о  себе  и  теперь
как будто впервые увидел Верховного  Мага:  величайшего  волшебника  всего
Земноморья, человека, который одолел Черную Магию Фандаура, извлек  Кольцо
Эррет-Акбе из Гробниц Атуана,  возвел  огромную  дамбу  в  Неппе;  моряка,
который  знал  вдоль  и  поперек  все  моря  от  Астовелла  до   Селидора;
единственного ныне живущего Повелителя Драконов. И вот он стоит,  упершись
коленом в чашу фонтана, невысокий и уже немолодой человек с тихим  голосом
и непроницаемыми, как безлунная ночь, глазами.
     Аррен вскочил и поспешно опустился на оба колена,  приняв  подобающую
позу.
     - Милорд, - сказал он, запинаясь, - позвольте мне служить вам!
     Вся его самоуверенность исчезла  без  следа,  лицо  пылало,  а  голос
дрожал.
     На боку у  Аррена  висел  меч  в  новых  кожаных  ножнах,  украшенных
чеканкой из червонного золота, но само оружие  с  потертой  крестообразной
рукоятью из посеребренной бронзы выглядело неброско. Юноша вытащил  меч  и
протянул  его  рукоятью  вперед  Верховному  Магу,  словно  вассал  своему
сюзерену.
     Однако Верховный Маг не протянул руки и не коснулся рукояти меча.  Он
лишь взглянул сперва на оружие, а затем - на Аррена.
     - Он твой, а не мой, - сказал  маг.  -  И  ты  не  слуга  ни  единому
человеку на свете.
     - Но мой отец сказал, что я могу оставаться на Рокке до тех пор, пока
не познаю природы этого зла и, быть может,  не  научусь  чему-нибудь...  у
меня нет дара, и я не думаю, что обладаю какой-либо силой, но  среди  моих
предков были маги... если бы я мог научиться хоть чему-нибудь, чтобы  быть
полезным вам...
     - Твои предки были прежде всего королями, - сказал Верховный Маг, - а
не волшебниками.
     Он встал, затем, не говоря ни слова, быстро подошел к Аррену и,  взяв
мальчика за руку, поднял его.
     - Благодарю тебя за оказанную честь,  и  хотя  я  не  могу  пока  что
принять тебя на службу, быть может, обсудив  на  совете  эту  проблему,  я
изменю решение. Нелегко отказаться от  того,  что  предложено  от  чистого
сердца. Нельзя пренебрежительно  отвергнуть  меч  сына  Морреда!..  Теперь
ступай. Парень, который привел тебя сюда, проследит за там, чтобы ты поел,
вымылся и отдохнул. Ступай же, - и он легонько толкнул Аррена в спину  меж
лопаток. Подобной фамильярности еще никто себе не позволял, да юный  принц
никому другому и не спустил бы такого, но  прикосновение  Верховного  Мага
было подобно посвящению в рыцари.
     Аррен  был  подвижным  юношей.  Ему  нравились   всевозможные   игры,
поскольку он получал истинное наслаждение от тренировки тела и  духа.  Его
не тяготили обязанности, возложенные на него дворцовым этикетом,  хотя  их
нельзя было назвать ни легкими, ни простыми. И все же  пока  что  не  было
дела, которому он отдал бы всего себя без  остатка.  Многое  давалось  ему
легко, и делал Аррен все в охотку, считая свои  занятия  просто  игрой,  в
которую он с удовольствием играл. Однако теперь дремавшие в нем силы  были
разбужены,  но  не  игрой  или  грезами,  а   благородством,   опасностью,
мудростью, покрытым шрамами лицом и тихим голосом, пожатием смуглой  руки,
словно не ведавшей своей силы, тисовым посохом, в темное  дерево  которого
была врезана у рукояти серебряная пластинка с Утраченной Руной Королей.
     Так, в едином порыве, склонив голову,  не  глядя  по  сторонам  и  не
оставив ничего про запас, Аррен покинул свое детство.
     Забыв о вежливости, он, не попрощавшись, поспешил к выходу, неловкий,
сияющий, полный почтения. А Гед - Верховный Маг глядел ему вслед.

     Гед немного постоял под  ясенем  у  фонтана,  затем  обратил  лицо  к
омытому солнцем небу.
     - Вежливый посыльный принес дурные вести,  -  сказал  он  вполголоса,
словно беседуя с фонтаном. Тот не ответил,  но  продолжал  болтать  что-то
своим серебряным язычком,  и  маг  некоторое  время  прислушивался  к  его
журчанию. Затем подошел к другой двери, которую Аррен  не  заметил,  да  и
вообще очень немногие смогли бы разглядеть ее, и позвал:
     - Мастер Привратник.
     Появился невысокий человечек неопределенного возраста. Молодым он  не
был, но вряд ли у кого-нибудь повернулся бы язык назвать его стариком.  На
его сухоньком лице цвета слоновой кости светилась приветливая  улыбка,  на
щеках играли глубокие ямочки.
     - Что случилось, Гед? - спросил он, так как они были одни.
     Во всем мире, кроме него лишь семеро знали Настоящее  Имя  Верховного
Мага: Мастер Имен с  Рокка;  Огион  Молчаливый,  волшебник  из  Ре  Альби,
который когда-то давным давно дал Геду на горе Гонт это  Имя;  Белая  Леди
Гонта,  Тенар  Хранительница  Кольца;  волшебник  по  прозвищу   Ветч   из
маленького городка Исмэй, что на Иффише; еще одна  уроженка  Иффиша,  жена
плотника, мать троих детей, абсолютно несведущая в колдовстве, зато совсем
неглупая во многом другом, по имени Ярро, и, наконец, два  дракона  -  Орм
Эмбар и Калессин, живущие далеко на западе, на другом конце Земноморья.
     - Мы должны собраться сегодня ночью, -  сказал  Верховный  Маг.  -  Я
зайду за Мастером Образов и пошлю за Курреккармерруком, чтобы тот  отложил
свои списки, дал студентам отдохнуть вечерок и присоединился к  нам,  если
только он не заплыл окончательно жирком. Сможешь предупредить остальных?
     - Да, - улыбаясь, ответил Привратник и удалился. Верховный  Маг  тоже
ушел, лишь фонтан безмятежно болтал сам с собой, и все дышало спокойствием
в теплом солнечном свете ранней весны.

     Где-то к западу от Большого Дома Рокка, а, может, как порою бывает, к
югу от него, обычно виднеется Вечная Роща. Это место не нанесено на  карту
и найти дорогу туда под силу лишь посвященным, ибо для остальных  пути  не
существует. Но увидеть ее могут даже новички, горожане и крестьяне, -  как
правило на  некотором  отдалении:  рощица  состоит  из  высоких  деревьев,
зеленая листва которых имеет золотистый оттенок даже весной.  Все  видящие
Рощу считали, что Роща каким-то немысленным образом перемещается  с  места
на место. Но они заблуждались,  ибо  Роща  не  двигалась.  Ее  корни  были
сущностью бытия. На самом деле в движении пребывал весь остальной мир.
     Гед шагал по полю прочь от Большого Дома. Он снял  свой  белый  плащ,
так как солнце сияло в зените. Крестьянин, вспахивающий бурый склон холма,
приветствовал его  взмахом  руки,  и  Гед  ответил  ему  тем  же.  В  небе
заливались трелями крохотные птахи. На парах и  обочинах  дорог  появились
первые васильки. Где-то высоко-высоко ястреб прорезал небо широкой  дугой.
Гед поднял глаза и вновь помахал рукой. Птицей  камнем  спикировала  вниз,
окруженная  облачком  развевающихся  перьев,  и  приземлилась   прямо   на
подставленное  запястье,  обхватив  его  желтыми  когтями.  Это   был   не
ястреб-перепелятник  [Ястреб-перепелятник  (англ.  Sparrowhawk)  -  точный
перевод прозвища Геда], а  большой  сокол  с  Рокка  -  ястреб  рыболов  с
бело-коричневым оперением. Он искоса взглянул  на  Верховного  Мага  одним
круглым, светло-золотистым глазом,  затем  щелкнул  крючковатым  клювом  и
пристально посмотрел на него обеими глазами.
     - Бесстрашный, - сказал ему человек на языке Творения, - бесстрашный.
     Огромный ястреб забил  крыльями  и  посмотрел  на  него,  еще  крепче
сомкнув когти.
     - Лети, бесстрашный брат.
     Крестьянин, работавший на  дальнем  склоне  холма  под  ясным  небом,
остановился,  глядя  во  все  глаза.  Как-то  прошлой  осенью  он   увидел
Верховного Мага с дикой птицей на запястье, и в тот же миг человек  исчез.
Только два ястреба парили в поднебесье.
     В этот раз,  как  мог  видеть  крестьянин,  они  разлучились:  птицей
взвилась в небо, а человек зашагал через раскисшие поля.
     Он шел по тропе, ведущей к Вечной  Роще,  пути,  который  всегда  был
прямым, как  стрела,  вне  зависимости  от  того,  как  менялось  время  и
пространство вокруг него. Следуя ему, Гед вскоре пришел под сень деревьев.
     Стволы некоторых из них были столь толсты, что  глядя  на  них  легко
было поверить: Роща никогда не движется. Они походили  на  жутко  древние,
посеревшие с годами башни; их корни напоминали горные хребты. Однако среди
самых старых попадались и такие, листва которых поредела,  а  ветви  стали
засыхать. Они  не  были  бессмертными.  Среди  гигантов  росли  и  молодые
деревца, стройные и полные жизненных соков, с ярко-зеленой свежей листвой,
встречались также  и  саженцы  -  тоненькие,  покрытые  редкими  листиками
прутики, ростом не выше юной девушки.
     Почва между деревьями была мягкой, покрытой многолетним слоем опавшей
листвы. На ней росли папоротники и другие лесные растения, но все  деревья
принадлежали к одному виду, названия которому нет  на  языках  Земноморья.
Воздух под пологом деревьев был свеж, наполнен ароматами земли и  оставлял
во рту привкус родниковой воды.
     На просеке, образованной много лет назад падением гигантского дерева,
Гед встретил Мастера Образов, который жил в Роще и редко, -  а,  может,  и
никогда, - покидал ее пределы. Его волосы были желтыми, как масло.  Он  не
был уроженцем Архипелага. Со времен возвращения Кольца Эррет-Акбе  варвары
Каргада прекратили свои набеги и заключили соглашения о мире  и  дружбе  с
Внутренними  Островами.  Они  не  были  общительным  народом  и  держались
отчужденно. Но время от времени какой-нибудь молодой воин или сын торговца
отправлялся на свой страх и риск на запад, влекомый любовью к приключениям
или страстным желанием  изучить  магию.  Таким  вот  опоясанным  мечом,  с
красным султаном на голове молодым дикарем  с  Карего-Ат  был  десять  лет
назад и Мастер Образов, явившийся одним дождливым утром на Рокк и  властно
сказавший Привратнику на ломаном Хардике:
     - Я пришел учиться!
     А теперь он стоял в зеленовато-золотой дымке  под  кронами  деревьев,
стройный белокурый человек с загадочными зелеными глазами - Мастер Образов
Земноморья.
     Возможно, он тоже знал Имя Геда, но даже если так, он  ни  словом  не
обмолвился об этом. Они молча приветствовали друг друга.
     - За кем ты тут наблюдаешь? - спросил Верховный  Маг,  и  другой  маг
ответил:
     - За пауком.
     Меж  двух  высоких  травинок  паук  сплел  свою  паутину  -   искусно
подвешенный  круг.  Ее  серебряные  нити  ловили  лучи  солнца.  В  центре
притаился хозяин - серовато-черное  существо  размером  не  больше  зрачка
человеческого глаза.
     -  Она  тоже  плетет  образы,  -  сказал  Гед,  рассматривая  искусно
сотканную паутину.
     - Что за беда? - спросил молодой человек.
     Круглая паутина с черным центром, казалось, поджидала их обоих.
     - Паутина, которую сплели мы, люди, - ответил Гед.
     В этом лесу не пели птицы. Здесь было тихо и душно в  этот  солнечный
полдень. Их обступали деревья и тени.
     - Пришли вести с Нарведуена и Энлада - там то же самое.
     - Юг и юго-запад. Север и северо-запад, - сказал Мастер  Образов,  не
отрывая взгляда от круглой паутины.
     - Мы должны собраться здесь этим вечером. Лучшего места для совета не
найти.
     - В этом деле я вам не советчик.
     Мастер Образов взглянул на Геда, и его зеленоватые глаза  подернулись
ледком.
     - Я боюсь, - сказал он. - Здесь царит страх. Он среди корней.
     - Ладно, - сказал Гед. - Я думаю,  что  пришла  пора  пробудиться  от
спячки. Мы слишком долго грелись на солнышке, наслаждаясь  миром,  который
Принесло возвращение Кольца,  занимаясь  ерундой  и  ловлей  мух.  Сегодня
вечером мы должны собраться с силами.
     И он ушел, оставив Мастера Образов,  который  все  так  же  продолжал
разглядывать паучка, сидящего на залитой солнцем траве.
     На краю Рощи, где листья гигантских деревьев простираются над обычной
землей, Гед сел, привалившись спиной к могучему корню, положив посох  себе
на колени. Он прикрыл глаза, будто отдыхая, и послал свою мысль над полями
и холмами Рокка на север, к осаждаемому морскими волнами утесу, где стояла
Башня Уединения.
     - Курреккармеррук, - позвал он мысленно. Мастер Имен поднял  взор  от
толстого тому Имен корней, листьев, семян и лепестков,  который  он  читал
своим ученикам, и произнес:
     - Я здесь, милорд.
     Затем он весь обратился  в  слух,  рослый  худощавый  старик,  из-под
капюшона которого пробивались седые пряди волос. А студенты,  сидевшие  за
партами в зале Башни, недоуменно смотрели на него и переглядывались.
     - Я приду, - сказал Курреккармеррук и вновь склонил голову над  своей
книгой, говоря: - Итак, Имя семени цветка Моли "_и_е_б_е_р_а_", чашелистик
зовется "_п_а_т_р_о_н_а_т_", а соплодие, лист и корень имеют  каждый  свое
Имя...
     Тут сидящий под деревом Верховный Маг Гад,  который  знал  все  Имена
Моли, прервал контакт, устроил ноги поудобнее и, прикрыв глаза,  задремал,
залитый испещренным листвой солнечным светом.

                            2. МАСТЕРА РОККА

     Школа на Рокке - это место, куда съезжаются юноши,  подающие  надежды
на поприще  волшебства,  со  всех  Внутренних  Островов  Земноморья,  дабы
овладеть высшим искусством магии. Здесь  они  становятся  специалистами  в
различных областях магических наук, изучая Имена,  руны  и  заклинания,  а
также узнавая, что можно делать, а чего нельзя, и почему. И только  здесь,
после упорных тренировок, когда их руки, разум и дух  слиты  воедино,  они
могут получить звание волшебника, и им будет вручен посох власти.  Колдуны
и ведьмы есть на всех островах, ибо магия столь же необходима их  жителям,
как хлеб, и так же радует, как музыка. Но поскольку истинными волшебниками
становятся только на Рокке, Школа Магов пользовалась  всеобщим  уважением.
Девять  Магов,  являющихся  Мастерами  Школы,  были  равны  по   положению
знатнейшим принцам Архипелага. Их глава, правитель Рокка,  Верховный  Маг,
вообще не имел себе равных среди простых смертных, если не считать  Короля
Всех Островов, да и то это был лишь знак  уважения,  веление  сердца,  ибо
даже король не смог бы заставить столь могучего мага  подчиниться  закону,
если тот имел иное мнение. Но даже и века безвластия Верховный  Маг  Рокка
оставался лояльным  и  подчинялся  общепринятым  правилам.  На  Рокке  все
оставалось неизменным  в  течение  долгих  столетий,  это  место  казалось
надежно защищенным от всех бед, и смех ребятишек звенел в гулких  двориках
и широких холодных коридорах Большого Дома.
     Проводником по Школе Аррену служил коренастый паренек, чей  плащ  был
скреплен у горла серебряной  пряжкой,  свидетельствующей  о  том,  что  он
завершил  начальный  курс  обучения  и  являлся  начинающим   волшебником,
совершенствующим свое волшебство, дабы получить посох. Его звали Гембл.
     - Потому что, - говорил он, - у моих родителей родилось подряд  шесть
дочерей, и седьмой ребенок, по  словам  моего  отца,  был  вызовом  судьбе
[Гембл (англ. Gamble) - вызов, риск].
     Умный и острый на язык, Гембл был приятным собеседником. В иное время
Аррен по достоинству бы оценил его юмор, но сегодня мозг юноши был слишком
переполнен впечатлениями. Честно говоря, Аррен почти не  обращал  внимания
на его болтовню.  А  Гембл,  понятное  дало,  желая  похвастать,  всячески
пытался расшевелить рассеянного гостя. Он поведал ему интригующие факты  о
жизни Школы, затем пересказал последние сплетни о ней же, но на все  Аррен
отвечал "О, да" или "Понятно", пока Гембл не решил, что он полный идиот.
     - Конечно, на самом деле здесь не готовят, - сказал он Аррену,  когда
они  проходили  мимо  огромной  кухни  с  каменными  стенами,  наполненной
бульканием котлов, стуком ножей и режущим глаза запахом лука.
     - Это все показуха. Мы приходим в трапезную, и  каждый  наколдовывает
себе то, что душа желает. Потом и посуду мыть не надо.
     - Ага, понятно, - вежливо сказал Аррен.
     Конечно, новички, не проходившие  нужных  заклинаний,  первые  месяцы
здесь частенько теряют в весе, но потом они  набираются  уму-разуму.  Есть
тут один паренек с Хавнора, который постоянно пытается состряпать цыпленка
табака, но всякий раз у него выходит овсянка. Похоже,  на  большее  он  не
способен. Хотя, вчера он к ней получил сушеную рыбу.
     Гембл аж охрип, изо всех сил стараясь расшевелить гостя.
     - Где... откуда родом Верховный Маг? - спросил тот, даже не  взглянув
на широкую галерею, по которой они шли. Ее стены и потолок  были  украшены
искусно вырезанным Тысячелистным Деревом.
     - Гонт, - ответил Гембл. - Он там пас коз в деревне.
     Услышав об  этом  ничем  не  примечательном  и  общеизвестном  факте,
паренек с Энлада вдруг резко повернулся и с явным недоверием  взглянул  на
Гембла.
     - Пас коз?
     - Этим  заняты  большинство  гонтийцев,  ну,  кроме  тех,  что  стали
пиратами или волшебниками. Однако теперь-то уж  глядя  на  него  никак  не
скажешь, что он был когда-то пастухом!
     - Но как же пастух смог стать Верховным Магом?
     - Так же, как и любой принц смог бы! Надо лишь  приехать  на  Рокк  и
превзойти всех его Мастеров, вернуть Кольцо с Атуана,  проплыть  Драконьей
Тропой, стать величайшим волшебником со времен Эррет-Акбе - вот и все.
     Они вышли из галереи через северную дверь. Ласковое  вечернее  солнце
дарило свой свет и тепло вспаханным холмам, крышам Твилла и лежащей за ним
гавани. Тут они остановились поболтать. Гембл сказал:
     - Конечно, все  это  было  давным-давно.  С  тех  пор,  как  он  стал
Верховным Магом, ему особо нечем похвастаться. Да и всем  остальным  тоже.
Мне кажется, что они только и делают,  что  сидят  на  Рокке  и  созерцают
Равновесие. Кроме того, он уже довольно стар.
     - Стар? Сколько ему лет?
     - Ну, сорок или пятьдесят.
     - Ты видел его?
     - Конечно, я его видел, - резко ответил Гембл. Похоже,  этот  круглый
идиот еще и порядочный сноб.
     - Много раз?
     - Нет. Он держится особняком. Но когда я только приехал  на  Рокк,  я
видел его во Дворике Фонтана.
     - Я разговаривал с ним там сегодня, - сказал Аррен таким  тоном,  что
Гембл невольно взглянул на него и затем ответил более полно:
     - Это было три года назад. И  я  был  так  напуган,  что  даже  и  не
разглядел его толком. Понятное дело, я был тогда совсем желторотым. К тому
же там вряд ли можно  что-либо  хорошенько  разглядеть.  Лучше  всего  мне
запомнились его  голос  и  журчание  фонтана.  -  Мгновение  спустя  Гембл
добавил: - У него гонтийский акцент.
     - Если бы я мог говорить с драконами на их  родном  языке,  -  сказал
Аррен, - мне было бы начхать на мой акцент.
     Тут Гембл взглянул на него с некоторым одобрением и спросил:
     - Ты прибыл сюда, чтобы поступить в Школу, принц?
     - Нет. Я привез Верховному Магу послание от моего отца.
     - Энлад - это одно из княжеств, где правят потомки  Королей,  на  так
ли?
     - Энлад, Илиен и Уэй. Некогда в их число  входили  Хавнор  и  Эа,  но
теперь в тех землях не осталось никого, в чьих жилах текла бы  королевская
кровь. Илиен ведет свой род от  Махариона,  а  через  него  -  от  Гембла,
Рожденного Морем. Уэй - от Акамбера и Дома Шелиета. Энлад - самый  древний
род - от Морреда через его сына Серриада и Дом Энлада.
     Аррен отбарабанил всю эту генеалогию с отсутствующим выражением лица,
словно зубрила-школяр, который думает при этом о чем-то своем.
     - Как ты думаешь, увидим ли мы при своей жизни избрание нового короля
Хавнора?
     - Я никогда над этим особо не задумывался.
     - А на Арке, откуда я родом, людей это беспокоит. Знаешь, с тех  пор,
как был заключен мир, мы - часть княжества Илиен. Сколько уж  лет  прошло,
семнадцать или восемнадцать, с тех пор, как  Кольцо  с  Королевской  Руной
было возвращено в Башню Королей на Хавноре ? Сперва дела вроде бы пошли  в
гору, но  теперь  ситуация  хуже,  чем  когда-либо.  Настало  время  вновь
посадить короля на трон Земноморья, дабы закрепить  Мирный  Договор.  Люди
устали от войн и набегов, от торговцев, что дерут  с  них  три  шкуры,  от
принцев,  которые  душат  их  налогами,  словом  от  всей  этой   сумятицы
безвластия. Рокк руководит, но он не может править.  Рокк  -  сосредоточие
Равновесия, но Власть должна находиться в руках Короля.
     Гембл говорил увлеченно, все дурачество слетело с него, как шелуха, и
ему в конце концов удалось привлечь внимание Аррена.
     - Энлад - богатый и мирный край, - сказал тот с  расстановкой.  -  Он
никогда не встревал во все эти интриги. Мы слышали о  бедах,  обрушившихся
на другие страны. Но короля на трона Хавнора не было уже восемь столетий -
с тех пор, как умер Махарион. Ты уверен,  что  княжества  признают  власть
короля?
     - Если он придет с миром и  во  цвете  лет,  и  если  Рокк  и  Хавнор
поддержат его.
     - Но есть же  пророчество,  которое  должно  исполниться,  так  ведь?
Махарион сказал, что следующий король должен быть магом.
     - Мастер Сказитель родом с Хавнора и интересовался этим вопросом. Вот
уже три года он настойчиво вдалбливает в нас эти слова.  Махарион  сказал:
"_Т_о_т _у_н_а_с_л_е_д_у_е_т _м_о_й _т_р_о_н_,  _к_т_о  _п_р_и  _ж_и_з_н_и
п_е_р_е_с_е_ч_е_т    _с_т_р_а_н_у    _т_ь_м_ы    _и     _д_о_с_т_и_г_н_е_т
д_а_л_ь_н_и_х _б_е_р_е_г_о_в _д_н_я_".
     - Следовательно, маг.
     - Да, так как только колдун или маг смог бы побродить по стране  тьмы
среди  мертвых  и  вернуться  обратно.  Хотя   и   он   не   в   состоянии
п_е_р_е_с_е_ч_ь_ ее. Во всяком случае, они всегда говорят о стране мертвых
так, будто у нес лишь одна граница, ну а дальше  -  бесконечность.  Потом,
что это _з_а _д_а_л_ь_н_и_е_  б_е_р_е_г_а  _д_н_я_?  Но  так  гласят  руны
пророчества Последнего Короля и потому  рано  или  поздно  настанет  день,
когда родится тот, кто исполнит его. И Рокк  признает  этого  человека,  а
флотилии, армии и нации объединятся вокруг него. Тогда в сердце мира  -  в
Башне Королей на Хавноре - вновь воцарится сюзерен, и  я  приду  к  такому
королю и буду  служить  подлинному  владыке  всем  своим  умением  и  всем
сердцем, - сказал Гембл, затем рассмеялся и пожал плечами, дабы  Аррен  не
подумал, что он  говорит  излишне  горячо.  Но  Аррен  глядел  на  него  с
симпатией, думая про себя: "Он испытывает к королю те же  чувства,  что  я
испытываю к Верховному Магу".
     Вслух он сказал:
     - Король будет нуждаться в таких придворных, как ты.
     Они стояли, каждый погруженный в свои, но  в  чем-то  сходные,  думы,
пока за их спинами в Большом Доме не раздался гулкий звон гонга.
     - Пойдем! - сказал Гембл. - Сегодня на ужин чечевица и луковый суп.
     - Кажется, ты говорил,  что  здесь  не  готовят,  -  сказал  все  еще
погруженный в грезы Аррен, идя за ним следом.
     - Ну, иногда - по ошибке...
     В ужине не было ни грамма магии, но зато  вдоволь  всего  остального.
Покончив с едой, они прогуливались по полям в мягкой синеве сумерек.
     - Это Холм Рокка, - сказал Гембл, когда  они  начали  подниматься  по
пологому склону на холм с округлой вершиной. Влажная трава холодила  ноги,
а внизу, в болотах Твиллберна, хор крошечных лягушек приветствовал  первые
теплые и короткие звездные ночи.
     Земля под их ногами скрывала какую-то тайну. Гембл прошептал:
     - Этот Холм первым поднялся над волнами моря, когда было  произнесено
Первое Слово.
     - И он, должно быть, последним  погрузится  в  пучину,  когда  придет
конец всему сущему, - сказал Аррен.
     - Поэтому безопасней места не сыщешь,  -  рассудил  Гембл,  стряхивая
паутину страха, но тут же вскричал, как громом пораженный:
     - Смотри! Роща!
     К югу от Холма от земли поднялось яркое свечение, словно там всходила
луна, однако ее тонюсенький полумесяц уже висел в небе к западу от вершины
сопки. И в этом облачке света что-то едва заметно  мерцало,  словно  ветер
шевелил листву.
     - Что это за свечение?
     - Оно исходит от Рощи. Должно быть, все Мастера сейчас там.  Говорят,
она вот так же сияла,  словно  полная  луна,  когда  они  пять  лет  назад
собрались избрать Верховного Мага. Но зачем они сегодня-то собрались?  Это
из-за новостей, что ты принес?
     - Возможно, - ответил Аррен.
     Гембл, встревоженный и возбужденный, жаждал  немедленно  вернуться  в
Большой Дом, дабы выслушать все  суждения  о  том,  что  предвещает  Совет
Мастеров. Аррен побрел за ним, то и дело оглядываясь на  странное  сияние,
покуда оно  не  скрылось  за  склоном.  И  во  тьме  остались  сиять  лишь
новорожденная луна да весенние звезды.
     Аррен лежал один-одинешенек в темной каменной келье, что служила  ему
спальней. Всю свою жизнь он спал на кровати под мягкими шкурами.  Даже  на
двадцативесельной галере, на которой он приплыл с Энлада,  ему  обеспечили
больший комфорт, чем здесь: соломенный тюфяк, брошенный на  каменный  пол,
да колючее одеяло из войлока - вот и вся постель. Но он ничего не замечал.
     - Я в сердце мира, - думал  он.  -  Мастера  совещаются  в  священном
месте. Что они предпримут? Прибегнут ли они к великой магии,  дабы  спасти
магию как таковую? Неужели волшебство и впрямь умирает в этом  мире?  Есть
ли угроза самому  Рокку?  Я  останусь  здесь.  Я  не  поеду  домой.  Лучше
подметать эту комнату, чем сидеть во дворце в Энлад. Может,  мне  позволят
остаться в качестве новичка? Хотя, возможно, здесь больше не  будут  учить
искусству магии и Настоящим Именам вещей. У моего отца есть дар чародея, а
у меня - нет. Быть может, эти способности и впрямь отмирают в этом мире. И
все же, я остался бы с _н_и_м_, даже если бы он утратил всю  свою  силу  и
опыт. Даже если я отныне никогда его не увижу. Даже если он не скажет  мне
больше ни единого слова.
     Тут пылкое воображение юноши унесло его в прошлое, и он  вдруг  вновь
увидел себя стоящим под рябиной во Дворике  Фонтана  наедине  с  Верховным
Магом. Только небо было черным, ветви деревьев - голыми, а фонтан  молчал.
И он сказал:
     - Милорд, над нами буря, но я останусь с вами и буду служить вам. - И
Верховный Маг улыбнулся ему... Но тут его воображение изменило ему, ибо он
ни разу не видел улыбки на смуглом лице.
     Встав утром, Аррен почувствовал, что эта ночь  превратила  вчерашнего
мальчика в мужчину. Он был готов ко всему. Но когда пришло его  время,  он
застыл, как истукан.
     - Верховный Маг хочет поговорить с  тобой,  принц  Аррен,  -  пискнул
малыш-новичок с порога его кельи, подождал секунду  и  исчез,  прежде  чем
Аррен нашелся, что ответить.
     Он спустился по ступенькам башни и отправился по каменным коридорам к
Дворику Фонтана, не зная, туда ли  он  идет.  В  коридоре  юноша  встретил
старика, который улыбался так широко, что вся кожа  его  щек  от  носа  до
подбородка собралась в гармошку: этот человек ждал его у  дверей  Большого
Дома, когда Аррен впервые прибыл в гавань, и впустил внутрь только  тогда,
когда тот назвал ему свое Настоящее Имя.
     - Ступай вон туда, - показал Мастер Привратник.
     В залах  и  коридорах  этой  части  здания  царила  тишина.  Сюда  не
доносился шум и гам, переполнявший другие крылья  Дома.  Здесь  как  нигде
чувствовалась его невероятная  древность,  и  воздух  пронизывало  могучее
волшебство, скреплявшее и  защищавшее  эти  старые  стены.  На  них  через
определенные  промежутки  были  вырезаны  глубокие  руны,  некоторые  -  с
серебряной инкрустацией. Отец обучил Аррена рунам Хардика, но ни  одна  из
этих рун не была ему знакома, хотя значение некоторых из них он, казалось,
знал или когда-то знал, но никак не мог вспомнить.
     - Сюда, парень, - сказал Привратник,  который  на  придавал  значения
таким титулам, как лорд или принц.. Аррен вошел вслед за  ним  в  длинную,
слабо освещенную комнату, где у одной  из  стен  пылал  в  каменном  очаге
огонь. Языки его пламени отражались на дубовом паркете пола. Сквозь  узкие
окна,  прорезанные  в  противоположной  стене,  пробивался  тусклый   свет
туманного утра. У очага  стояла  группа  людей.  Когда  Аррен  вошел,  все
посмотрели на него, но он ловил взгляд лишь одного  из  них  -  Верховного
Мага. Юноша остановился, поклонился и замер как истукан.
     - Это - Мастера Рокка, Аррен, - сказал Верховный  Маг,  -  семеро  из
девяти. Мастер Образов никогда не покидает своей Рощи,  а  Мастер  Имен  -
своей башни, что находится в тридцати милях к северу отсюда. Все они знают
о данном тебе поручении. Милорды, это сын Морреда.
     Эти слова пробудили в Аррене не гордость, а  нечто  вроде  суеверного
страха. Он гордился своим происхождением, но всегда думал о себе лишь  как
о наследнике Правителя, как о члене Дома Энлада. Морред - родоначальник их
Дома - умер две тысячи лет назад. Об его подвигах ходили легенды,  но  все
это - предания седой старины. Верховный Маг как  будто  назвал  его  сыном
мифа, наследником грез.
     Он не осмеливался взглянуть в лицо восьмерым  мужчинам  и  не  сводил
глаз с железного набалдашника посоха Верховного Мага, чувствуя, как  кровь
стучит в ушах.
     - Пойдемте, давайте позавтракаем вместе, -  сказал  Верховный  Маг  и
подвел их к столу, стоящему у окон. Там было молоко, кислое  пиво,  свежее
масло и сыр. Аррен сидел вместе со всеми и ел.
     Он всю свою жизнь провел среди  вельмож,  землевладельцев  и  богатых
купцов. Дворец его отца в Берилле постоянно  кишил  ими:  людьми,  которые
ворочали крупными делами и имели все, чем богат этот мир.  Они  ели,  пили
вино, спорили до хрипоты и бесстыдно льстили, стараясь  урвать  что-нибудь
для себя. Для своего возраста Аррен был  отлично  знаком  с  человеческими
слабостями и пороками. Но он никогда не был среди такого рода  людей.  Они
ели хлеб, говорили мало, их лица ничего не выражали. Если они и добивались
чего-то, то не в целях личной выгоды. И все  же  они  обладали  величайшей
властью, в этом Аррен нисколько не сомневался.
     Верховный Маг Сокол сидел во  главе  стола  и,  казалось,  ждал,  что
кто-нибудь выскажется, но все вокруг молчали, и ни  один  не  заговорил  с
ним. Аррен тоже оказался в изоляции, так что у юноши было время  прийти  в
себя. Слева от него сидел Привратник, а справа -  седоволосый  мужчина,  с
виду дружелюбно настроенный, который, наконец, заговорил с ним:
     - Мы соотечественники, принц Аррен. Я родился на  востоке  Энлада,  в
лесу Аол.
     - Я охотился в этом лесу, - ответил Аррен, и они поболтали немного  о
рощах и городках Острова Мифов, и юноша,  вспомнив  о  доме,  почувствовал
себя увереннее.
     Когда трапеза подошла к концу, они  вновь  собрались  у  очага.  Одни
уселись, другие остались стоять, и возникла некоторая пауза.
     - Прошлой ночью, - сказал Верховный Маг, - мы держали совет.  Спорили
мы долго, но так ни к чему и не  пришли.  Я  хотел  бы  услышать,  что  вы
скажете сейчас, при свете  дня,  остались  ли  вы  при  своем  мнении  или
изменили его.
     -  Отрицательный  результат,  -  сказал  Мастер  Целитель,  стройный,
темнокожий мужчина  со  спокойными  глазами,  -  тоже  результат.  Роща  -
вместилище образов, но мы не нашли там ничего  такого,  о  чем  стоило  бы
говорить.
     - Все потому, что  мы  на  сумели  разглядеть  их  толком,  -  сказал
седоволосый маг с Энлада, Мастер Изменения. - Мы слишком мало знаем. Слухи
из Ватхорте, новости из Энлада стоят внимания. Но пугаться до смерти из-за
таких мелочей не стоит. От нашей силы не убудет, если  несколько  колдунов
позабыли свои заклинания.
     - И я о том же говорю, - сказал худощавый, с проницательным взглядом,
Мастер Ветров. - Разве утратили  мы  нашу  силу?  Разве  не  растут  и  не
зеленеют деревья в Роще? Разве бури небесные не повинуются нашим приказам?
Кому может прийти в голову бояться за искусство  волшебства  -  старейшего
ремесла, освоенного человеком?
     - Ни человек,  -  сказал  звучным  голосом  Мастер  Вызова,  высокий,
довольно молодой человек со смуглым холеным лицом, - ни какая другая  сила
не могут  помешать  волшебству  свершиться  или,  иными  словами,  сделать
бессильными слова заклинаний. Ибо они - подлинные Слова Творения,  и  тот,
кто сможет лишить их силы, сможет разрушить мир.
     - Да, и тот, кто был бы в состоянии сделать это, не терял бы время  в
Ватхорте или Нарведуене, - сказал Мастер Изменения. - Он пришел бы сюда, к
вратам Рокка, и конец мира был бы  уже  не  за  горами!  Против  этого  не
поспоришь.
     - И все же нельзя сказать, что все идет  своим  чередом,  -  возразил
кто-то, и все взглянули на него. Это был Мастер Сказитель - крепко  сбитый
человек с грудью, похожей на пивной бочонок. Он сидел у огня, и голос  его
звучал спокойно и чисто, словно отдаленный гул гигантского колокола.
     - Где же король, что должен править на  Хавноре?  Сердце  мира  -  не
Рокк, а та башня, где хранится меч Эррет-Акбе,  и  в  которой  стоит  трон
Серриада, Акамбера, Махариона. Восемьсот лет пустует сердце  мира!  У  нас
есть  корона,  но  нет  короля,  достойного  носить  ее.  Мы  восстановили
Утраченную Руну, Королевскую Руну, Руну Мира,  но  установили  ли  мы  тем
самым прочный мир? Лишь когда воцарится на троне король, мы обретем мир, и
даже на самых дальних Пределах колдуны смогут применять свое искусство, не
беспокоясь ни о чем, везде будет тишь да гладь, и  все  будет  идти  своим
чередом.
     - Да, - сказал  Мастер  Руки,  хрупкий  живой  человечек,  незнатного
происхождения, но с  ясными  и  проницательными  глазами.  -  Я  с  тобой,
Сказитель. Нет ничего удивительного в том, что волшебство сбилось с  пути,
когда все мчится незнамо куда. Если все  стадо  мечется,  сможет  ли  наша
черная овечка отстояться в загоне?
     Услышав это, Привратник рассмеялся, но ничего не сказал.
     - В общем, все вы считаете, - подвел итог Верховный Маг, - что ничего
страшного не происходит, а если и случается порой кое-что, причина кроется
в отсутствии должного управления нашими  странами,  из-за  чего  все  виды
искусства и точных ремесел пришли в упадок. С  этим  я  по  большей  части
согласен. Действительно, раз весь Юг  закрыт  для  честных  торговцев,  мы
вынуждены довольствоваться слухами. А кто отважится доставить  достоверные
сведения с какого-нибудь острова Западного Предела, не считая  Нарведуена?
Если корабли еще плавают и возвращаются обратно в целости  и  сохранности,
как в старые добрые времена, если связь между островами Земноморья еще  не
потеряна, мы сможем узнать, как  обстоят  дела  даже  в  самых  отдаленных
местах, и будем действовать согласно обстановке. И мне кажется, мы обязаны
действовать! Ибо, милорды, когда Правитель Энлада рассказывает о том,  что
он произносил Слова Творения в заклинании и не понимал значения того,  что
говорил; когда Мастер Образов сообщает, что страх поселился среди  корней,
и не говорит больше ни слова: неужели  у  нас  нет  веских  оснований  для
беспокойства? Буря начинается с крохотной тучки на горизонте.
     - У тебя нюх на темные силы, Сокол, - сказал Привратник. - Ты  всегда
им обладал. Скажи, что ты учуял?
     -  Не  знаю.  Упадок  сил.  Нерешительность.  Потускнение  солнца.  Я
чувствую, милорды... мне кажется, будто все  мы,  сидящие  здесь  и  мирно
беседующие, смертельно ранены, и пока мы переливаем из пустого в порожнее,
кровь тихонько вытекает из наших вен...
     - А, может, ты встанешь и возьмешься за дело?
     - Так я и поступлю, - ответил Верховный Маг.
     - Что ж, - сказал Привратник, - в силах ли филины  не  дать  взлететь
ястребу?
     - Но какова цель твоего путешествия? - спросил  Мастер  Изменения,  и
Сказитель ответил ему: - Найти нашего короля и возвести его на трон!
     Верховный Маг пронзил Сказителя взглядом, но сказал лишь:
     - Я отправлюсь туда, где случилось несчастье.
     - На юг или на запад, - сказал Мастер Ветров.
     - А если понадобится, на север и на восток, - добавил Привратник.
     - Но вы нужны здесь, милорд, - сказал Мастер Изменения. - Чем рыскать
вслепую среди враждебно настроенных людей, по незнакомым морям,  не  лучше
ли будет остаться здесь, где магия так  сильна,  и  определить  с  помощью
своего искусства, что это - зло или хаос?
     - Мое искусство мне не поможет, - сказал Верховный Маг. В его  голосе
было что-то, заставившее всех взглянуть на него с горечью и беспокойством.
     - Я - Питомец Рокка. Мне нелегко покинуть  его.  Я  хотел,  чтобы  мы
пришли с вами к единому мнению, но теперь  на  это  нет  никакой  надежды.
Решение остается за мной, и я уезжаю.
     - Мы подчиняемся данному решению, - сказал Мастер Вызова.
     - И я уеду один. Вы являетесь Советом Рокка, и я  не  хочу  разбивать
его. И все же одного человека я возьму с собой, если он будет не против.
     Верховный Маг взглянул на Аррена.
     - Вчера ты предложил мне  свои  услуги.  Этой  ночью  Мастер  Образов
сказал: "Никто не прибывает на берега Рокка по воле случая. И не  случайно
именно сын Морреда принес эти вести". За всю ночь он не сказал нам  больше
ни единого слова. Поэтому я спрашиваю тебя, Аррен, поедешь ли ты со мной?
     - Да, милорд, - выдавил юноша из своего пересохшего горла.
     - Принц, твой отец, конечно, не позволил бы тебе плыть навстречу этой
опасности, - насколько  резко  заметил  Мастер  Изменения  и  обратился  к
Верховному Магу:
     - Паренек юн и несведущ в магии.
     - Моих лет и моего опыта хватит на нас обоих, - сухо ответил Сокол. -
Аррен, как насчет твоего отца?
     - Он благословил бы меня.
     - Откуда такая уверенность? - спросил Мастер Вызова.
     Аррен не знал, куда ему потребуется плыть, а также когда и зачем. Его
сбили с толку эти авторитетные, честные, внушающие трепет  люди.  Если  бы
ему дали время подумать, он вообще ничего не смог бы ответить. Но  времени
на раздумья у него не было, и тут Верховный Маг спросил:
     - Поедешь со мной?
     - Когда мой отец посылал  меня  сюда,  он  сказал  мне:  "Боюсь,  что
наступают дурные времена - времена невзгод. Я потому и посылаю тебя, а  не
любого другого вестника, чтобы ты рассудил сам: просить ли  нам  помощи  у
Острова Мудрости или, напротив, предложить  ему  помощь  Энлада".  Значит,
если во мне есть нужда, что ж, я за этим сюда и прибыл.
     И тут он увидел улыбку Верховного Мага. Она сверкнула как молния,  но
за ней скрывалась великая радость.
     - Видите? - сказал он семерым магам. - Может ли  возраст  или  знание
заклинаний добавить ему чего-нибудь?
     Аррен почувствовал, что теперь  они  глядят  на  него  с  одобрением,
смешанным,  однако,  с  прежним  удивлением  и  сомнением.  Мастер  Вызова
нахмурил свои изогнутые брови и сказал:
     - Мне непонятно ваше решение, милорд. Вы просидели здесь пять  лет  и
теперь отправляетесь в путешествие - это ясно. Но до  сих  пор  вы  всегда
держались  обособленно  и  путешествовали  также  в  одиночку.  Зачем  вам
понадобился компаньон?
     - Прежде я не нуждался в помощи, - сказал Сокол с  тенью  угрозы  или
иронии в голосе. - К тому же я нашел достойного спутника.
     От него явственно исходила угроза, и у  высокого  Мастера  Вызова  не
оказалось больше вопросов, хотя тот продолжал хмуриться.
     Но тут поднялся со своего места Мастер Целитель, смуглый  человек  со
спокойными глазами, похожий на мудрого и терпеливого  быка,  и  встал  как
скала.
     - Ступай, милорд, - сказал он, - и возьми с  собой  паренька.  И  вся
наша сила пребудет с тобой.
     Один за другим маги давали свое согласие и  в  одиночку  или  попарно
выходили, пока из всех семи в комнате не остался лишь Мастер Вызова.
     - Сокол, - сказал он, - я не стремлюсь  оспаривать  твое  решение.  Я
только хочу сказать: если ты  прав,  если  Равновесие  нарушено  и  грядет
великое зло, то поездки на Ватхорт или в Западный Предел, и даже  на  край
света будет недостаточно. Сможешь ли ты  взять  с  собой  туда,  куда  ты,
возможно, будешь вынужден отправиться, своего спутника,  и  будет  ли  это
честно по отношению к нему?
     Они стояли вдалеке от Аррена, а Мастер Вызова еще и понизил голос, но
Верховный Маг ответил ясно и четко:
     - Да, это будет честно.
     - Ты что-то утаиваешь от меня, - сказал Мастер Вызова.
     - Если бы я о чем-либо узнал, то рассказал бы. Я ничего  не  знаю.  Я
лишь о многом догадываюсь.
     - Позволь мне сопровождать тебя.
     - Кто-то должен стеречь врата.
     - С эти справляется Привратник...
     - Не только врата  Рокка.  Оставайся  здесь  и  следи  за  восходящим
солнцем: яркое ли оно, следи за каменной стеной, за тем, кто пересекает ее
и куда повернуты их лица. Существует брешь, Торион, прорыв,  рана,  на  ее
поиски я и отправляюсь. Если я сгину, то, может, ты найдешь  ее.  Но  пока
что жди. Я приказываю тебе ждать меня.
     Он говорил на Древнем Наречии, языке Творения,  ни  котором  написаны
истинные заклинания, и от которого зависят все великие  деяния  магии.  Но
его  крайне  редко  используют  при  общении,  разве  что  разговаривая  с
драконами. Мастер Вызова не стал протестовать или выдвигать  еще  какие-то
аргументы. Он вежливо поклонился как Верховному  Магу,  так  и  Аррену,  и
удалился.
     Царила абсолютная тишина, только  огонь  потрескивал  в  очаге.  Окна
застилала густая пелена тумана.
     Верховный Маг пристально смотрел на языки пламени, казалось, забыв  о
присутствии Аррена. Мальчик стоял невдалеке от камина, не зная, должен  ли
он уйти или ему следует подождать,  пока  его  отпустят,  нерешительный  и
немного печальный, вновь ощущавший себя крохотной фигуркой в беспредельном
и загадочном океане тьмы.
     - Сперва мы отправимся  в  Хорттаун,  -  сказал  Сокол,  повернувшись
спиной к огню. - Там скапливаются вести со всего Южного Предела и,  может,
мы наткнемся на след.  Твой  корабль  по-прежнему  ждет  в  гавани.  Скажи
капитану, чтобы он передал пару слов твоему отцу. Мне кажется, нам следует
отправиться как можно быстрее - завтра на рассвете.  Приходи  к  лестнице,
ведущей к навесу для лодок.
     - Милорд, что... - его голос на миг изменил ему, - что мы ищем?
     - Я не знаю, Аррен.
     - Тогда...
     - Тогда как я смогу отыскать это? Я и того не знаю. Может,  оно  само
отыщет меня.
     Он слегка улыбнулся Аррену, но в сером свете, льющемся из окон,  лицо
его было словно выкованным из стали.
     - Милорд, - сказал Аррен, на сей раз уверенным тоном, - если  древней
генеалогии можно верить, я и  впрямь  потомок  Морреда.  И  если  я  смогу
служить вам, это будет величайшей честью для меня  и  главным  делом  моей
жизни. Нет ничего, что я  сделал  бы  с  большей  охотой,  но,  боюсь,  вы
приписываете мне то, чем я не обладаю.
     - Возможно, - сказал Верховный Маг.
     - У меня нет  больших  талантов  и  способностей.  Я  могу  фехтовать
коротким и длинным мечами, умею править лодкой, знаю придворные и народные
танцы. Я могу рассудить спор между вельможами, отлично играю в мяч, знаком
с приемами борьбы, но паршиво стреляю из лука. Я умею петь, играю на  арфе
и лютне. Вот и все. Ничего больше. Какая вам от меня польза? Мастер Вызова
прав...
     - А, ты заметил, не так ли? Он ревнив и  хотел  дать  понять,  что  у
старого друга на то больше прав.
     - К тому же, он более искусен, милорд.
     - Тогда, может, лучше он  отправится  со  мной,  а  ты  останешься  в
стороне?
     - Нет! Но я боюсь..
     - Боишься чего?
     Из глаз юноши хлынули слезы.
     - Подвести вас, - пробормотал он.
     Верховный Маг вновь повернулся к огню.
     - Сядь, Аррен, - сказал он, и юноша подошел к  каменному  сидению  на
углу камина. - Я не принимаю тебя за колдуна, воина или  еще  кого-нибудь.
Вот о чем я не знал, хотя и рад был узнать, так это о том, что  ты  умеешь
править лодкой... Никто не знает, кем ты станешь. Но одно я  знаю  твердо:
ты сын Морреда и Серриада.
     Аррен помолчал.
     - Это правда, милорд, - сказал он наконец. - Но...
     Верховный Маг не перебивал, и юноше пришлось закончить свою мысль:  -
Но я не Морред. Я всего лишь я.
     - Разве ты не гордишься своим происхождением?
     - Да, я горжусь им, ибо оно делает меня принцем, воспитывает  во  мне
ответственность, так как надо быть достойным его...
     Верховный Маг быстро кивнул.
     - Это я и имел в виду. Отказ от прошлого влечет  за  собой  отказ  от
будущего. Человек не выбирает свой удел: он или принимает,  или  отвергает
его. Если отмирают корни рябины, она теряет крону.
     При этих словах Аррен испуганно поднял взгляд, ибо его Настоящее  Имя
звучало как Лебаннен, Рябина.
     - Твои корни глубоки, - продолжал Сокол, - у тебя есть сила, но  тебе
нужно дать пространство для роста. И я предлагаю тебе  вместо  безопасного
плавания домой, на Энлад, небезопасное путешествие в неведомое. Ты  можешь
не ехать. Выбор остается за тобой. Но я предлагаю тебе выбор. Ибо я  лично
устал от укрытий, от стен и крыш вокруг меня.
     Он внезапно умолк, глядя перед собой пристальным,  невидящим  взором.
Аррен прочитал в его взгляде бурную жажду действий, и это испугало его. Но
страх сродни наркотику, и юноша произнес, несмотря на  бешено  колотящееся
сердце:
     - Милорд, я сделал выбор и поеду с вами.
     Аррен покидал Большой Дом со смятенными чувствами. Он  твердил  себе,
что счастлив, но это слово как-то  не  вязалось  с  данной  ситуацией.  Он
твердил себе, что Верховный Маг  назвал  его  сильным  человеком,  творцом
своей судьбы, и что он горд этим, но в действительности Аррен не испытывал
гордости. Однако в чем же загвоздка? Самый  могущественный  маг  на  свете
сказал ему: "Завтра мы поплывем навстречу судьбе", а он  кивнул  и  пошел:
разве ему нечем гордиться? Однако ж, нет. Он чувствовал лишь изумление.
     Аррен  спустился  по  крутым  извилистым  улочкам  Твилла,  нашел  на
пристани капитана своего корабля и сказал ему:
     - Я плыву завтра с Верховным Магом на Ватхорт и в Южный Предел. Скажи
Правителю, моему отцу, что я вернусь домой, в Берилу, тогда, когда покончу
с этим делом.
     Капитан помрачнел. Он знал, как Правитель  Энлада  примет  принесшего
подобные вести.
     - Я вынужден просить, чтобы вы написали обо всем своей рукой,  принц,
- сказал он. Признав, что опасения капитана не беспочвенны, Аррен мигом  -
он чувствовал,  что  все  должно  быть  сделано  незамедлительно  -  нашел
чужеземную лавчонку, где приобрел чернильницу, перо и лист мягкой, толстой
на ощупь бумаги, затем поспешил вернуться на пристань, сел на край причала
и стал писать письмо родителям. Когда он представил  себе,  как  его  мать
держит этот самый клочок бумаги, читая письмо, на него  нахлынула  печаль.
Она была жизнерадостной терпеливой женщиной, но Аррен знал, что он для нес
- свет в окошке, и она ждет не дождется его возвращения. Если его долго не
будет, мать вся  изведется.  Поэтому  письмо  было  сухим  и  кратким.  Он
подписался руной, символизирующей меч, запечатал письмо кусочком смолы  из
тигля, стоящего неподалеку,  и  отдал  его  капитану.  Затем  он  крикнул:
"Подожди!", будто корабль готов был сняться с  якоря  в  любую  минуту,  и
помчался вверх по мощеным булыжником улочкам к чужеземной лавчонке.  Аррен
здорово набегался, ища ее, ибо у улочек Твилла была странная особенность -
они всякий раз, казалось, вели не туда,  куда  прежде.  Наконец  он  нашел
нужную улицу и вошел  в  лавку  сквозь  занавес  красных  бус,  украшавших
дверной проем. Когда он покупал чернила и бумагу, то  заметил  в  витрине,
где лежали пряжки и броши, серебряную брошь в виде дикой розы, а его  мать
звали Роза.
     - Я покупаю это, - бросил он тоном наследного принца.
     - Старинная вещица с острова О. Сразу видно знатока древних  ремесел,
- сказал лавочник, глядя на рукоять -  а  не  на  красивые  ножны  -  меча
Аррена. - С вас четыре фишки из кости.
     Аррен, не говоря ни слова,  уплатил  довольно  высокую  цену.  В  его
кошеле было достаточно этих фишек, которые служили деньгами на  Внутренних
Островах. Идея сделать матери подарок пришлась ему  по  душе.  К  тому  же
юноше нравился сам процесс покупки. Покидая лавку,  он,  рисуясь,  опустил
руку на головку рукояти своего меча.
     Его отец дал ему этот меч  накануне  отъезда  Аррена  из  Энлади.  Он
принял его с благодарностью и носил, словно  неотъемлемую  часть  туалета,
даже на борту корабля. Ему нравилась тяжесть оружия на бедре  и  груз  его
древности - на душе. Ибо то был меч Сирриада - сына Морреда  и  Эльфарран,
во всем мире древней его был лишь меч Эррет-Акбе, что хранился на  вершине
Башни Королей в Хавноре. Меч Аррена давным-давно не обнажали и не  пускали
в дело, но носили. И хотя он пролежал в сокровищнице долгие  столетия,  он
не потерял своей силы, будучи выкованным  с  немалой  толикой  волшебства.
Предание гласит, что его никогда не вынимали из ножен попусту и не  должны
вынимать, если только речь не идет о жизни и смерти. Он  сам  не  позволит
использовать себя ни для кровавой мести, ни для войны ради наживы.  Именно
ему, величайшему сокровищу своей семьи, Аррен обязан  своим  прозвищем:  в
детстве мальчика звали Аррендек - "Маленький Меч".
     Ни он, ни его отец или дед, ни разу не пользовались мечом. На  Энладе
давно царил мир.
     И  теперь,  на  улице  странного  городка  на  Острове   Волшебников,
прикосновение к рукояти меча подарило необычные ощущения. Она вдруг  стала
холодной и неудобной. Тяжелый меч волочился за ним, мешая ему всю  дорогу.
Аррен по прежнему чувствовал себя изумленным, но чувство это было  уже  не
столь острым. Он спустился обратно к пристани и передал подарок для матери
капитану, пожелав тому  благополучного  возвращения  домой.  Повернувшись,
Аррен  накинул  плащ  поверх  ножен,  в  которых  лежал  старинный  меч  -
непобедимое смертоносное оружие, доставшееся ему по  наследству.  Всю  его
чванливость как рукой сняло. "Что я делаю", - спрашивал он себя, не  спеша
поднимаясь по узеньким улочкам к  возвышавшейся  над  городом  похожей  на
крепость громаде Большого Дома. - "Отчего я не  возвращаюсь  домой?  Зачем
мне искать непонятно что с человеком, которого я не знаю?"
     Но ответа на эти вопросы у него не было.

                                3. ХОРТТАУН

     В предрассветной тьме  Аррен  натянул  подаренную  ему  робу  моряка,
порядком поношенную,  но  чистую,  и  поспешил  вниз  по  притихшим  залам
Большого Дома к восточной двери, вырезанной из рога и драконьего зуба. Там
Привратник выпустил его наружу и, едва заметно улыбаясь, показал, куда  он
должен идти. Аррен прошел по самой высокой улице городка, а затем  свернул
на тропинку, ведущую  к  стоянкам  для  лодок,  принадлежащих  Школе,  что
находились на берегу залива к  югу  от  доков  Твилла.  Он  едва  различал
дорогу. Темные силуэты деревьев, крыш и холмов лишь смутно  вырисовывались
во мгле. Холодный ночной  воздух  был  абсолютно  неподвижен.  Все  дышало
спокойствием и казалось каким-то отстраненным и мрачным. Лишь  на  востоке
над черной гладью моря пылала яркая полоска: где-то  там,  за  горизонтом,
всходило невидимое пока солнце.
     Он подошел к ступенькам ангара для лодок. Там никого не  было.  Холод
не проникал под просторную матросскую куртку и шерстяную шапку Аррена,  но
он дрожал как осиновый лист, томясь  в  ожидании  в  темноте  на  каменных
ступеньках.
     Стоянки для лодок  чернели  на  фоне  темной  воды,  и  вдруг  оттуда
послышался монотонный глухой стук, повторившийся трижды. У  Аррена  волосы
на голове встали дыбом. Длинная тень бесшумно скользнула по воде. Это была
лодка, и она мягко причалила к пристани. Аррен  сбежал  по  ступенькам  на
пристань и запрыгнул в лодку.
     - Держи румпель, - сказал Верховный Маг, чья гибкая тень виднелась на
носу, - и покрепче, а я поставлю парус.
     Когда они вышли из порта, парус белым  крылом  взметнулся  на  мачте,
ловя нарождающийся свет.
     - Западный ветер позволит нам не грести в заливе. Это, без  сомнения,
прощальный дар Мастера Ветров. Смотри, паренек, как слушается она руля! Ну
что ж. Попутный ветер и безоблачное утро дня весеннего равноденствия.
     - Эта лодка - "Ясноглазка"? - Аррен знал о лодке Верховного  Мага  из
песен и баллад.
     - Да, - ответил тот, возясь с оснасткой. Как только  ветер  посвежел,
лодка рванулась и стала рыскать из стороны в сторону. Аррен, стиснув зубы,
старался держать ее прямо.
     - Управлять ею легко, но у нес есть характер, господин.
     Верховный Маг рассмеялся.
     - Позволим ей иметь  свою  волю,  она  достаточно  мудра  для  этого.
Послушай, Аррен,  -  он  сделал  паузу  и,  опершись  коленями  на  банку,
посмотрел мальчику прямо в глаза. - Отныне я не господин, а ты - не принц.
Я - торговец по имени Ястреб, а  ты  -  мой  племянник  Аррен,  бороздящий
вместе со мной моря. Мы родом с Энлада. Из какого  города?  Нужен  большой
город, вдруг встретим земляка.
     - Может, Темере, на южном побережье? Они торгуют во всех Пределах.
     Верховный Маг кивнул.
     - Но, - осторожно заметил Аррен, - у вас нет характерного для  Энлада
акцента.
     - Знаю. У меня гонтийский акцент, - рассмеявшись, сказал его спутник,
глядя на пламенеющий восток. - Но мне кажется, я смогу перенять  все,  что
нужно, от тебя. Итак, мы плывем из Темере на нашей лодке  "Дельфин",  и  я
никакой не лорд и не маг, меня зовут не Сокол, а... как?
     - Ястреб, милорд.
     Тут Аррен прикусил язык.
     - Опыт, племянник, - сказал Верховный Маг. - Нужен опыт.  Ты  никогда
не был никем другим, кроме принца. А я сменил много обличий,  и  Верховный
Маг - это лишь последняя и, возможно,  наименее  трудная  моя  роль...  Мы
плывем ни юг  в  поисках  голубого  камня  эммель,  из  которого  вырезают
амулеты. Я знаю, он ценится на  Энладе.  Из  него  делают  амулеты  против
насморка, растяжений, простуд и выпадения языка.
     Мгновение спустя Аррен расхохотался, а когда он поднял голову,  лодка
взлетела на гребень большой волны,  и  юноша  увидел  выглядывающий  из-за
полога океана золотистый серпик солнца, неожиданно блеснувший им.
     Сокол стоял, держась одной рукой за мачту, поскольку маленькая  лодка
скакала как кузнечик на свежей волне, и монотонно  пел,  глядя  на  восход
весеннего равноденствия. Аррен на знал Древнего Наречия - языка колдунов и
драконов, но чувствовал в доносившихся словах хвалу и восторг, в  них  был
какой-то завораживающий ритм, напоминавший чередование приливов и  отливов
или равновесие дня и  ночи,  неумолимо  сменяющих  друг  друга  со  времен
сотворения мира. Ветер доносил крики чаек; обступившие их справа  и  слева
берега  бухты  Твилла  остались  позади,  и  они  вышли   в   неспокойные,
наполненные светом, воды Внутреннего Моря.
     От Рокка до Хорттауна почти что рукой подать, но они провели  в  море
три ночи. Верховный Маг был тяжел на подъем, но если уж  он  отправился  в
путь,  то  терпения  ему  было  не  занимать.  Как  только  они   покинули
заколдованные воды вокруг Рокка, ветер тут же стал встречным, но Сокол  не
стал  наполнять  парус  магическим  ветром,  как  это  сделал   бы   любой
заклинатель погоды. Напротив, он долго  и  упорно  учил  Аррена  управлять
лодкой при сильном ветре, дующем  с  носа,  в  утыканном  скалами  море  к
востоку от Исселя. Всю следующую ночь лил холодный мартовский дождь, но он
так и не произнес заклинания, призванного отогнать его прочь. Третью ночь,
тихую, туманную и  холодную,  они  провели  на  рейде  у  входа  в  гавань
Хорттауна. Аррен поразмыслил над этим и сделал вывод, что за  то  короткое
время, что он знал Верховного Мага, тот ни разу не использовал магию.
     Однако он был бесподобным моряком. Проплавав с  ним  всего  три  дня,
Аррен научился тому, чего не смог добиться, бороздя в течение  десяти  лет
волны Берильской гавани. Вообще то маги и моряки имеют много общего: и  те
и другие имеют дело с морскими и небесными силами,  подчиняют  своей  воле
буйные ветра, делая далекое близким. Верховный Маг или  Ястреб  -  морской
торговец, различия между ними были невелики.
     Сокол был довольно молчалив, хотя обладал прекрасным чувством  юмора.
Неуклюжесть Аррена нисколько не раздражала его. С ним было легко и просто.
О таком товарище по плаванию можно только мечтать, думал Аррен.  Но  порою
тот погружался в свои мысли и молчал часами, а когда ему нужно было что-то
сказать, в голосе его звенел металл, и  он  смотрел  на  Аррена  невидящим
взором. Несмотря на это, юноша по-прежнему любил  Верховного  Мага,  хотя,
возможно, не столь горячо, как прежде, поскольку теперь слегка  побаивался
его. Наверное, Сокол почувствовал это,  и  потому  той  туманной  ночью  у
берегов Ватхорте он с некоторой неохотой принялся  рассказывать  Аррену  о
себе.
     - Мне не хочется завтра вновь оказаться среди людей, - сказал  он.  -
Придется притворяться, что я волен как птица ... Что ничего дурного в мире
не происходит. Что я не Верховный Маг и даже не чародей, а  просто  Ястреб
из Темпере, свободный от обязательств и привилегий, который ничего  никому
не должен...
     Сокол сделал паузу, затем продолжил.
     -  Когда  придет  время  сделать  самый  важный  выбор,  сделай   его
правильно, Аррен. В молодости мне пришлось выбирать между спокойной жизнью
и жизнью, полной опасностей. И я вцепился в  последнее,  словно  форель  в
муху. Но каждое  деяние,  каждый  поединок  тащат  за  собой  целый  ворох
последствий, заставляя тебя действовать  вновь  и  вновь.  И  очень  редко
выдастся свободная минутка вроде этой, перерыв между двумя деяниями, когда
ты можешь остановиться и просто пожить. Или поразмышлять над тем, кем  ты,
в конце концов, стал.
     Как может такой  человек,  подумал  Аррен,  сомневаться  в  себе?  Он
полагал, что подобные сомнения - удел юных, тех, кто еще ничего не добился
в жизни.
     Они качались посреди безбрежного, прохладного океана тьмы.
     - Вот почему я люблю море, - раздался из глубин ночи голос Сокола.
     Аррен понимал его. Но мысли  юноши  безудержно  неслись  вперед.  Его
голова неутомимо работала в течение всех трех дней плавания, он  размышлял
о цели их путешествия. А так как  его  спутник,  наконец-то,  был  склонен
поговорить, Аррен спросил:
     - Как вы думаете, мы найдем то, что ищем, в Хорттауне?
     Сокол покачал головой, возможно, говоря "нет", либо показывая, что он
не знает.
     - Может, это нечто  вроде  заразы,  эпидемии,  что  перекидывается  с
острова на остров, нанося вред посевам и стадам, а также духу людскому?
     - Эпидемия - это движение великого баланса, самого Равновесия.  Здесь
что-то другое. Отсюда смердит злой волей. Мы могли бы потерпеть, если  все
это являлось бы побочным эффектом  восстановления  Равновесия.  Но  мы  не
можем мириться с потерей надежды и упадком искусства, с там, что уходят из
памяти Слова Творения. Природа не терпит  фальши.  Это  не  восстановление
Равновесия, а нарушение его. И лишь одно существо в состоянии сделать это.
     - Человек? - спросил Аррен наугад.
     - Мы, люди.
     - Как?
     - Непомерной жаждой жизни.
     - Жизни? Но что плохого в желании жить?
     - Ничего. Но когда мы стремимся к  власти  над  жизнью  -  к  вечному
здоровью, неуязвимости, бессмертию, - то желание переходит в манию. А если
мания вступает  в  союз  со  знаниями,  то  поднимает  голову  зло.  Тогда
Равновесие мира нарушается, и разрушение перевешивает созидание.
     Аррен некоторое время с грустью размышлял над этим, потом спросил:
     - Значит вы думаете, что тот, кого мы ищем, человек?
     - Человек, и к тому же колдун. Да, мне так кажется.
     - Но как я понял из того, чему меня  учили  наставники  и  мой  отец,
высшее искусство магии зависит от баланса, от Равновесия вещей, и не может
быть использовано со злым умыслом.
     - Это, - сказал Сокол, слегка скривившись, - спорный вопрос. _П_у_т_и
м_а_г_о_в _н_е_и_с_п_о_в_е_д_и_м_ы_... На каждом острове  Земноморья  есть
ведьмы,  использующие  запретные  заклинания;  колдуны,  применяющие  свое
искусство в целях обогащения. Но можно  привести  примеры  и  более  ярких
дарований. Огненный Лорд, пытавшийся победить тьму и остановить в  полдень
солнце на небосводе, был великим магом. Даже Эррет-Акбе  с  трудом  одолел
его. Враг Морреда принадлежал к той же породе. Когда  он  появился,  целые
города пали перед ним на колени, огромные армии сражались на его  стороне.
Заклинание, которое он обрушил на Морреда, оказалось  столь  могучим,  что
даже смерть колдуна не остановился его, и остров Солей погрузился в пучину
моря со всем своим населением. То были люди, чья  великая  сила  и  знания
встали на службу злу, питая его. Всегда ли волшебство,  несущее  добро,  в
конце концов оказывается сильнее, мы не знаем. Но все же надеемся.
     Слова о  лелеемой  надежде  прозвучали  как-то  мрачно,  без  должной
уверенности. Аррен обнаружил, что ему больше не хочется  витать  в  холоде
высоких материй. Немного погодя он сказал:
     - Мне кажется, я понял, почему вы сказали, что лишь люди  несут  зло.
Даже акулы невинны, они вынуждены убивать.
     - Вот почему ничто не в силах защитить нас.  Лишь  одно  существо  во
всем мире  способно  противостоять  человеку  со  злым  сердцем  -  другой
человек. В нашем позоре - наша слава. Только наша душа, способная на  зло,
в силах против устоять ему.
     - А как же драконы? - спросил Аррен. - Разве они  не  причиняют  зла?
Неужто они невинны?
     -  Драконы!  Драконы  алчны,  ненасытны,   вероломны,   им   неведомо
сострадание и угрызения совести. Но злы ли они? Кто я такой, чтобы  судить
драконов?.. Они мудрее, чем люди.  Они  похожи  на  видения,  Аррен.  Нам,
людям, снятся сны, мы колдуем, творим добро и зло. Но драконы  не  грезят.
Они сами - воплощение грез. Они не произносят заклинаний. Магия - плоть от
плоти драконов, способ их существования. Они не действуют - они живут.
     - В Серилане, - сказал Аррен, -  находится  шкура  Бар  Офа,  убитого
Кеором, Правителем Энлада, три столетия назад. С тех пор ни один дракон не
приближался к Энладу. Я видел шкуру Бар Офа. Она тяжелая, будто сделана из
железа, и говорят, что если ее разложить, она покроет всю рыночную площадь
Серилана. Зубы у него длиной с мое предплечье. И все  же  утверждают,  что
Бар Оф был молодым драконом, которому еще расти и расти.
     - Тебе хотелось бы, - сказал Сокол, - увидеть драконов.
     - Да.
     - Их кровь холодна и ядовита. Ты не должен глядеть им  в  глаза.  Они
старше, чем род человеческий.
     Он на мгновение умолк, затем продолжал:
     - И хотя я стремлюсь забыть обо всем и раскаяться в  содеянном  мною,
тем не менее я всегда  буду  помнить,  как  однажды  на  закате  я  увидел
драконов, парящих над западными островами. Это дает мне ощущение покоя.
     Затем они  оба  замолчали,  и  воцарилась  тишина,  наполненная  едва
слышным плеском волн о борта лодки. Вокруг не было ни огонька. Покачиваясь
над пучиной вод, они, наконец, уснули.

     Под пологом легкой утренней дымки  они  зашли  в  Гавань  Хорта,  где
бросали якорь или отдавали концы сотни судов: рыбацкие  лодки,  краболовы,
траулеры, торговые суда, две двадцативесельные  галеры,  одна  потрепанная
шестидесятивесельная галера и  несколько  поджарых  длинных  парусников  с
высокими треугольными парусами, которые были  способны  улавливать  дующие
поверху ветры жаркого Южного Предела.
     - Это боевой корабль? - спросил Аррен, когда  они  миновали  одну  из
двадцативесельных галер, и его спутник ответил:
     - Судя по заглушкам цепей в бортах, работорговец. Они  продают  людей
на острова Южного Предела.
     Аррен поразмыслил минутку, затем  подошел  к  ящику  для  оснастки  и
достал оттуда меч, который он  хорошенько  укутал  и  убрал  туда  в  день
отплытия. Сняв покровы, он остановился в нерешительности, держа убранный в
ножны меч со свободно висящей перевязью обеими руками.
     - Он не похож на меч морского торговца. Ножны слишком хороши.
     Сокол, занятый румпелем, бросил на него беглый взгляд.
     - Если есть охота, так носи.
     - Я подумал, что его могут узнать.
     - Коли пойдут в ход мечи, этот всегда узнают,  ответил  его  спутник,
внимательно следя за их продвижением  по  битком  набитой  гавани.  -  Это
случайно не тот меч, что нельзя обнажить против его воли?
     - Так говорят, - кивнул Аррен. - И все же он способен нести смерть  и
доказал это.
     Юноша глянул вниз на узкую потертую рукоять.
     Он-то способен, а вот я нет, что  заставляет  меня  чувствовать  себя
глупцом. Он гораздо старше меня... Лучше я возьму с собой нож, - решил  он
и, завернув меч, засунул его обратно, вглубь ящика для оснастки. Его  лицо
стало озабоченным и злым. Сокол на это сказал лишь:
     - Может, ты возьмешься за весла, парень? Мы направляемся вон туда,  к
ступенькам на пирсе.
     Хорттаун - один из Семи Великих Портов Архипелага - взбегал,  сверкая
всеми цветами радуги, от шумной береговой  черты  вверх  по  склонам  трех
пологих холмов. Стены глиняных домов были покрашены в красный,  оранжевый,
желтый, белый цвета, крыши - покрыты багрово-красной  черепицей.  Цветущие
деревья пендик окрасили багрянцем  верхние  кварталы.  От  крыши  к  крыше
тянулись яркие полосатые навесы,  бросая  тень  на  узкие  торговые  ряды.
Жаркое солнце заливало своим светом причалы. От  берега  черными  ущельями
струились улицы, где в громком гаме смешались тени и люди.
     Когда они  привязали  лодку,  Сокол  встал  рядом  с  Арреном,  будто
проверяя, крепок ли узел, и прошептал:
     - Аррен, на Ватхорте есть люди, которые знают меня  довольно  хорошо.
Так что не шарахайся в сторону, глядя на меня.
     Когда  он  выпрямился,  с  его  лица  исчезли  шрамы,  волосы   стали
пепельными, нос - толстым и немного курносым, а вместо тисового  посоха  в
человеческий рост в его руках оказался жезл из китовой кости,  который  он
тут же сунул за пазуху.
     - Узнаешь меня? - широко улыбаясь, спросил он Аррена, произнося слова
с явным энладским акцентом. - Неужто ты  впервые  в  жизни  видишь  своего
дядюшку?
     - Аррену приходилось видеть, как придворные волшебники Берилы  меняли
свой облик, разыгрывая "_Д_е_я_н_и_я _М_о_р_р_е_д_а_", и он знал, что  это
всего лишь иллюзия. Едва сдержав рвущуюся с языка остроту, он хихикнул:
     - О, да, дядюшка Ястреб!
     Но пока маг препирался с портовым стражником  относительно  платы  за
стоянку и охрану лодки, Аррен не сводил с него взгляда,  чтобы  убедиться,
что он и впрямь узнает его. И чем дольше он  смотрел,  тем  больше,  а  не
меньше, превращение тревожило его. Оно было слишком совершенным. Перед ним
стоял человек, нисколько не похожий  на  Верховного  Мага  -  его  мудрого
спутника и наставника... Гонорар стражника  был  высок,  и  Сокол,  нехотя
отсчитав его, побрел с Арреном прочь, продолжая ворчать себе под нос.
     - Испытывает мое терпение, - бурчал он. - Платить этому  толстопузому
вору за охрану моей лодки, когда от половинки  заклинания  было  бы  вдвое
больше пользы! Ладно,  это  плата  за  прикрытие...  И  я  забыл  о  своем
правильном выговоре, не так ли, племянничек?
     Они поднимались по битком набитой людьми, зловонной крикливо  пестрой
улице,  состоящей  из  маленьких,  чуть   больше   ярмарочных   балаганов,
магазинчиков, владельцы которых  стояли  в  дверях  среди  груд  и  связок
товаров, громко расхваливая прелесть и  дешевизну  своих  горшков,  чулок,
шляп, лопат,  булавок,  кошельков,  котелков,  корзинок,  ножей,  веревок,
засовов, постельного белья и  прочих  разновидностей  скобяных  товаров  и
галантереи.
     - Это ярмарка?
     - Ась? - переспросил курносый человек, пригнув седеющую голову.
     - Это ярмарка, дядюшка?
     - Ярмарка? Нет, нет. Здесь жизнь кипит круглый год. Убери свои  рыбьи
лепешки, хозяюшка, я уже завтракал!
     А Аррен пытался избавиться от человека с  подносом  маленьких  медных
вазочек, который преследовал его по пятам, вереща:
     -  Попробуйте,  красивый  молодой  господин,  они  не  обманут  ваших
ожиданий, ваше дыхание будет слаще  нумимайских  роз,  очаровывая  женщин,
попробуйте их, юный морской лорд, юный принц...
     При этих словах Сокол тут же очутился между  Арреном  и  разносчиком,
спрашивая:
     - Что это за чары?
     - Никаких чар! - вздрогнул человечек, отшатываясь от  него.  -  Я  не
торгую чарами, господин моряк! Только  сиропы,  освежающие  дыхание  после
выпивки или корня хази - только сиропы, великий принц!
     Он сгорбился, вжимаясь в камни мостовой, вазы на его подносе  звенели
и раскачивались так, что капельки содержимого некоторых из них  -  розовое
или пурпурное желе неприятного вида - пролились через край.
     Не говоря ни слова, Сокол повернулся, и они с  Арреном  пошли  прочь.
Вскоре толпа поредела, магазинчики сменились унылыми хибарами, весь  товар
которых составляли кучки  гнутых  гвоздей,  сломанные  пестики  да  старые
гребешки.
     Эта бедность шокировала Аррена меньше, чем  сутолока  респектабельной
части улицы. Масса выставленных на продажу вещей и истошные крики  "купи",
"купи"  вызывали  у  него  удушье.  Еще   его   возмутило   подобострастие
разносчика. Аррен вспомнил  прохладные  светлые  улицы  родного  северного
города. Ни один житель Берилы, подумал он, не  стал  бы  так  пресмыкаться
перед чужестранцем.
     - Бесчестный народ! - сказал он.
     - Сюда, племянник, - его спутник никак  не  отреагировал  на  реплики
Аррена. Они свернули в переулок, петлявший меж окрашенных в  красный  цвет
высоких глухих стен  домов,  который  вел  по  склону  холма  через  арку,
украшенную гирляндами пришедших в  негодность  флажков,  снова  наружу,  к
солнечному свету - на рыночную площадь, забитую палатками и ларьками,  где
кишмя кишели люди и мухи.
     По краям площади неподвижно сидели  или  лежали  навзничь  мужчины  и
женщины. Их рты чернели как разверстые раны, вокруг воспаленных губ тучами
вились мухи, собираясь в грозди, похожие на кисти сушеной смородины.
     - Как их много, - произнес хриплым голосом Сокол.  Казалось,  что  он
тоже выбит из колеи, но когда Аррен взглянул на него,  то  не  заметил  на
пышущем здоровьем туповатом лице торговца Ястреба и тени эмоций.
     - Что случилось с этими людьми?
     - Хази. Он расслабляет и успокаивает,  позволяя  душе  оторваться  от
тела и витать в облаках свободно, как птицей. Но когда душа возвращается в
тело, оно требует еще больше хази... И жажда растет. А жизнь коротка,  ибо
вещество это - яд. Сперва - судороги, затем - паралич, а потом - смерть.
     Аррен  посмотрел  на  женщину,  что  сидела,  привалившись  спиной  к
нагретой солнцем стене. Она подняла руку, словно хотела отогнать  муху  от
лица, но рука стала совершать судорожные кругообразные движения, как будто
женщина забыла о ней, и та двигалась  в  такт  непроизвольным  сокращениям
мышц.  Ее  жесты  напоминали  сумбурные  магические  пассы  бессмысленного
заклинания.
     Ястреб тоже взглянул на нес, но не моргнул и глазом.
     - Пошли! - сказал он.
     Он повел Аррена через рыночную площадь к увенчанному навесом  ларьку.
Полосы солнечного  света,  окрашенного  в  зеленый,  оранжевый,  лимонный,
малиновый и пурпурный цвета, падали на ткани и шали, блестели  на  пряжках
плетеных ремней, пускали зайчики в многочисленных зеркальцах, что  усыпали
высокий, украшенный перьями, головной убор продавщицы - толстухи с  зычным
голосом.
     - Сатин, кружева, меха, войлок, шерсть, козьи шкуры с Гонта, марля  с
Соула, шелка с Лорбанери! Эй, северянин,  снимай  свою  робу,  не  видишь,
солнце жарит вовсю! Может, возьмешь  что-нибудь  для  девушки  на  далеком
Хавноре? Взгляни на шелк Юга, прекрасный как крылья бабочки!
     Она ловким движением подбросила  в  воздух  рулон  тончайшего  шелка,
розового, с переливающимися серебряными нитями.
     - Нет, хозяюшка, мы не сватаемся к  королевам,  -  сказал  Ястреб,  и
женщина возмущенно взревела:
     - Во что ж вы тогда одеваете своих женщин? В мешковину?  А  может,  в
парусину? Скупцы, не хотите купить бедняжке,  мерзнущей  в  вечных  снегах
Севера, даже клочка шелка! Тогда вот козьи шкуры с Гонта, они согреют  вас
холодными зимними ночами!
     Она развернула перед  ними  на  прилавке  большую  кремово-коричневую
шкуру, тряся  мехом  коз  с  северо-восточных  островов.  Мнимый  торговец
протянул руку, пощупал ее и улыбнулся.
     - Ага, значит ты - гонтиец? - пробасила она. Головной убор качнулся и
отбросил тысячи разноцветных зайчиков на разложенные ткани и навес.
     - Это андрадеанская работа, не так ли? Здесь четыре бечевки на  палец
длины, а на Гонте делают шесть или больше. Но скажи мне, почему ты  больше
не используешь магию, когда продаешь свои безделушки? Когда  я  был  здесь
несколько лет назад, я видел, как ты извлекала огонь из ушей людей,  затем
превращала его в птичек и золотые шарики. И торговля тогда шла бойчее, чем
сейчас.
     - Это и торговлей нельзя назвать было, - ответила толстуха,  и  Аррен
впервые  заметил  ее  глаза,  жесткие  и  темные  как  агаты,   пристально
рассматривающие его с  Ястребом  из-под  круговерти  качающихся  перьев  и
сверкающих зеркал.
     - Извлечение огня из ушей - презабавнейший трюк, - упрямо  гнул  свое
Ястреб с простодушной  ухмылкой.  -  Мне  хотелось,  чтобы  мой  племянник
взглянул на это.
     - Ну, видишь ли, - несколько смягчившись, сказала  женщина,  опершись
на прилавок большими загорелыми руками и необъятной грудью.  -  Мы  больше
подобными фокусами не занимаемся. Люди разлюбили их. Теперь о зеркалах.  Я
вижу, ты помнишь мои зеркала, - и она тряхнула головой так, что вокруг них
причудливо закружились тысячи разноцветных солнечных зайчиков. - Понимаешь
ли, вы можете туманить человеку мозги с помощью зеркал, разных там слов  и
других трюков, о которых я не буду вам рассказывать, до тех пор, пока  ему
не покажется, что он видит то, чего здесь на  самом  деле  нет.  Например,
огонь и золотые шары, или одежду из  золотой  ткани,  украшенную  алмазами
величиной с абрикос, в которую  я  нарядила  матроса,  и  тот  заважничал,
словно стал Королем Всех Островов... Но это все фокусы, обман. Людей легко
одурачить.  Они  словно  цыплята,  очарованные  змеей  или  показанным  им
пальцем. Но в конце концов до них доходит, что их облапошили, они приходят
в бешенство, и подобные фокусы их  больше  не  веселят.  Поэтому  я  стала
торговать одеждой и, быть может, не все шелка подлинны, не все  руно  -  с
Гонта, но их и впрямь можно носить - и ведь носят же! Они  реальны,  а  не
просто смесь обмана с воздухом, как та мантия из золота.
     - Понятно, - сказал Ястреб, - значит, во всем Хорттауне  на  осталось
никого, кто умел бы извлекать огонь  из  ушами  или  делать  любую  другую
подобную магию?
     Услышав это, женщина нахмурилась, затем выпрямилась и  стала  бережно
складывать козью шкуру.
     -  Те,  кому  нужны  ложь  и  видения,  жуют  хази,  сказала  она.  -
Разговаривай с ними, если есть охота!
     Толстуха кивнула в сторону застывших фигур у края площади.
     - Но были же здесь колдуны - те, кто заговаривал  ветры  для  моряков
или накладывал охранные заклинания на их грузы. Неужели они все  поголовно
сменили профессию?
     В ее глазах внезапно вспыхнуло пламя гнева.
     - Есть здесь  и  волшебник,  если  тебе  так  приспичило,  причем  из
великих, с посохом и со всем прочим - вон он,  видишь  его?  Он  плавал  с
самим Эгре, заговаривая ветра и выслеживая груженые  галеры,  но  все  это
было сплошное надувательство, и капитан Эгре в конце концов воздал ему  по
заслугам, отрубив правую руку. И вот он сидит там, взгляни  на  него:  рот
набит хази, а желудок - воздухом. Воздух и ложь. Вот  и  вся  ваша  магия,
Козий Капитан.
     - Ну, ну, хозяюшка, - сказал примирительно  Ястреб.  -  Я  же  только
спросил.
     Блеснув хороводом солнечных зайчиков от зеркал, она повернулась к ним
широкой спиной, и маг не спеша зашагал прочь. Аррен пошел вслед за ним.
     Делая вид, что прогуливается, Ястреб  подошел  к  тому  человеку,  на
которого указала торговка. Он сидел, привалившись к стене  и  глядя  перед
собой невидящими глазами. Его смуглое,  заросшее  бородой  лицо  сохранило
следы былой красоты. Скрюченная рука с отсеченной кистью безвольно  лежала
на нагретых жаркими лучами солнца камнях мостовой.
     Среди  ларьков  позади  них  возникло  какое-то  волнение,  но  Аррен
почувствовал, что не в  силах  отвести  взгляда  от  этого  человека.  Сие
отвратительное зрелище притягивало его.
     - Он и в самом деле был колдуном? - спросил юноша шепотом.
     - Возможно, он был тем, кого звали Хэйр - заклинатель погоды у пирата
Эгре. Они были знаменитыми разбойниками... Эй, Аррен, очнись!
     Человек пронесся во весь опор среди ларьков и чуть не сбил их с  ног.
Его  преследовал  другой,  сгибавшийся  под  тяжестью  огромного  подноса,
заполненного веревками,  тесемками  и  кружевами.  С  грохотом  развалился
ларек, навесы были разорваны  и  мгновенно  втоптаны  в  землю.  По  рынку
носились, испуская пронзительные  крики  и  стоны,  толпы  людей.  Но  все
перекрывали звонкие вопли толстухи с тюрбаном, увешанным зеркалами.  Аррен
мельком увидел, как она пытается  удержать  на  расстояний  группу  людей,
отчаянно размахивая какой-то палкой или шестом, словно  меченосец  в  пылу
сечи. Была ли то ссора, перешедшая в погром или атака шайки воров, а может
две группировки разносчиков делили сферы влияния -  кто  теперь  разберет?
Люди носились с охапками добра в руках, которое могло быть  как  воровской
добычей, так и их собственностью,  спасаемой  от  грабежа.  Вокруг  кипели
драки на кулаках и ножах, над всей площадью витала отборная ругань.
     - Сюда, - сказал  Аррен,  указывая  на  близлежащую  боковую  улочку,
которая вела прочь от рынка и рванулся туда, поскольку им явно  надо  было
уносить отсюда ноги, но его спутник поймал юношу за руку. Аррен  оглянулся
и  увидел,  что  человек  по  имени  Хэйр  пытается  подняться  на   ноги.
Выпрямившись, он с  трудом  обрел  равновесие  и  поплелся,  не  глядя  по
сторонам, вдоль края площади, ощупывая стены домов  здоровой  рукой,  дабы
удержаться на ногах или чтобы не сбиться с пути.
     - Не упускай его из виду, - сказал Сокол, и они последовали  за  ним.
Никто не помешал им или человеку, за которым они  следили.  Минуту  спустя
все трое уже покинули рыночную площадь  и  молча  спускались  по  узенькой
извилистой улочке, петляющей по склону холма.
     Мансарды домов почти смыкались над их  головами,  погружая  улицу  во
мрак. Камни под ногами были скользкими от  воды  и  нечистот.  Хэйр  шагал
довольно бодро, хотя продолжал ощупывать рукой стены домов, точно  слепец.
Они держались почти вплотную за ним,  боясь  потерять  его  где-нибудь  на
перекрестке. Внезапно Аррена охватил азарт погони. Все  его  чувства  были
настороже, как во время охоты на оленей  в  лесах  Энлада.  В  его  память
отчетливо врезалось лицо каждого человека, мимо которого они проходили. Он
полной грудью вдыхал сладковатое зловоние города: запахи гниющего  мусора,
ладана, тухлого мыса  и  цветов.  Пересекая  широкую,  запруженную  людьми
улицу, Аррен услыхал дробь  барабана  и  мельком  увидел  цепь  обнаженных
мужчин и женщин,  прикованных  друг  к  другу  за  талии  и  запястья,  со
спутанными волосами, закрывающими лица. Мгновение спустя они  скрылись  из
виду, а он бросился вслед за Хэйром по ступенькам лестницы и  выскочил  на
пустую узкую площадь, где лишь несколько женщин болтали друг  с  другом  у
фонтана.
     Тут Сокол приблизился к Хэйру  и  положил  руку  ему  на  плечо.  Тот
вздрогнул, как ошпаренный, и  бросился  прочь,  под  прикрытие  массивного
козырька у входа в дом. Там он остановился,  дрожа  как  осиновый  лист  и
глядя на них взглядом загнанного зверя.
     - Тебя зовут Хэйр? - спросил Сокол своим подлинным  голосом,  который
звучал сурово, но вместе с тем вежливо. Человек промолчал, видимо не слыша
или не слушая.
     - Мне от тебя кое-что нужно, - сказал Сокол. Опять никакой реакции.
     - Я заплачу за это.
     Слабый интерес: - Костью или золотом?
     - Золотом.
     - Сколько?
     - Колдун знает цену заклинания.
     Лицо Хэйра вздрогнуло и на миг оживилось, но вспышка была коротка,  и
оно вновь приняло безразличное выражение.
     - С этим покончено, - сказал он, - покончено навсегда.
     Его сотряс приступ кашля, и он  харкнул  кровью.  Выпрямившись,  Хэйр
продолжал стоять, покачиваясь, как сомнамбула, казалось, забыв все, о  чем
они тут говорили.
     И вновь Аррен завороженно уставился на него. Угол, в  который  вжался
Хэйр, был образован двумя фигурами гигантов, что стояли по бокам  дверного
проема. Статуи склонили головы под тяжестью фронтона, их мускулистые  тала
частично выступали из стены, как будто они  пытались  вырваться  из  толщи
камня на свободу, но им не хватало сил. Охраняемая ими дверь вся прогнила,
сам  дом,  некогда  великолепный  дворец,  выглядел  заброшенным.   Унылые
каменные лица великанов покривили борозды трещин и пятна лишайников.  "Меж
этих фигур жался хрупкий человечек по  имени  Хэйр,  провалы  его  глазниц
чернели, подобно  окнам  заброшенного  дома.  Он  простер  к  Соколу  свою
искалеченную руку и заныл:
     - Подайте немного бедному калеке, господин...
     Мага передернуло, словно от боли или стыда.  Аррену  показалось,  что
под маской на миг проступило его подлинное лицо. Сокол вновь положил  руку
на плечо Хэйру и тихонько произнес что-то на языке магов,  которого  Аррен
не понимал.
     Но Хэйр понял. Он вцепился в  Сокола  здоровой  рукой  и,  запинаясь,
прохрипел:
     - Ты все еще можешь говорить... говорить... Пойдем со мной, пойдем...
     Маг взглянул на Аррена, затем кивнул.
     Они спустились по крутым улочкам в одну  из  долин  меж  трех  холмов
Хорттауна. Чем ниже они спускались, тем уже,  темнее  и  тише  становились
проулки. Небо узкой розовой полоской виднелось меж нависающих крыш,  стены
домов по обе стороны от дороги блестели от сырости. По дну узкого  канала,
омерзительно воняя, струился поток нечистот. По его берегам, меж сводчатых
мостов, теснились дома. Хэйр свернул в темный провал двери одного из  этих
домов, пропав, как задутая свеча. Они последовали за ним.
     Неосвещенные ступеньки скрипели и раскачивались  под  их  ногами.  На
самом верху лестницы Хэйр открыл дверь, и они  увидели  пустую  комнату  с
валявшимся в углу соломенным тюфяком и одним незастекленным,  с  закрытыми
ставнями окном, которое пропускало  вовнутрь  немного  пропитанного  пылью
света.
     Хэйр повернулся к Соколу и вновь схватил его  за  руку.  Губы  калеки
зашевелись. Наконец, он выдавил из себя:
     - Дракон... дракон...
     Сокол твердо выдержал его взгляд и не сказал ни слова.
     - Я не  могу  говорить,  -  сказал  Хэйр  и,  выпустив  руку  Сокола,
всхлипывая, опустился на голый пол.
     Маг опустился рядом с Хэйром на колени и мягко  заговорил  с  ним  на
Древнем Наречии. Аррен стоял у  запертой  двери,  держа  руку  на  рукояти
кинжала. Серый свет в запыленной комнате, две  коленопреклоненные  фигуры,
тихий, странно звучащий голос мага, говорящего на  языке  драконов  -  все
это, собранное воедино, казалось  призрачным  сном,  не  имеющим  никакого
отношения к окружающей действительности и текущим вне времени.
     Хэйр медленно поднялся, отряхнул колени  от  пыли  здоровой  рукой  и
спрятал за спину обрубок другой. Он огляделся  по  сторонам,  взглянул  на
Аррена. Теперь он видел то, на что смотрел. Потом он повернулся и  сел  на
свой тюфяк. Аррен остался стоять на страже. А Сокол, с непосредственностью
человека, который в детстве  абсолютно  не  пользовался  мебелью,  уселся,
скрестив ноги, на голый пол.
     - Расскажи мне, как ты утратил свое искусство и забыл язык  магии,  -
сказал он.
     Хэйр помолчал немного и вдруг принялся лупить  со  всей  силой  своей
искалеченной рукой по бедру,  не  останавливаясь  ни  на  секунду,  затем,
наконец, выдавил из себя:
     - Они отрубили мне кисть руки. Я  не  могу  творить  заклинания.  Они
отрубили мне кисть. Кровь текла, пока не вытекла вся без остатка.
     - Но ведь это произошло после того, как ты потерял свою  силу,  Хэйр,
иначе они не справились бы с тобой.
     - Сила...
     - Власть над астрами, волнами и людьми. Ты звал их по Именам,  и  они
подчинялись тебе.
     - Да, я помню, что когда-то жил, - хрипло ответил человек. -  И  знал
Слова и Имена...
     - А теперь ты мертв?
     - Нет. Жив. Жив. Только однажды я превратился в дракона... Я не умер.
Я иногда сплю. Сон не слишком отличается от смерти, все это знают.  Смерть
разгуливает в грезах.  Подходят  тут  к  тебе  живому  и  болтают  всякое.
Спасенье от смерти - во сне. Там есть дорога. И если ты зайдешь достаточно
далеко, то вернуться сможешь лишь пройдя весь путь. Весь путь. Ты  найдешь
эту дорогу, если знаешь, где искать. И если ты готов уплатить цену.
     - Какова же цена? - Голос Сокола проплыл в запыленном  воздухе  будто
тень от падающего листа.
     - Жизнь - что же еще? Чем  можно  заплатить  за  жизнь,  кроме  самой
жизни?
     Хэйр  закачался  взад-вперед  на  своем  тюфяке,  хитро   поблескивая
глазами.
     - Понимаешь, - сказал он, - они отсекли мне кисть. Да пусть они  хоть
голову мне отрубили бы - неважно. Я нашел бы дорогу  назад.  Я  знаю,  где
искать. Только люди, обладающие силой, смогут пройти там.
     - Ты имеешь в виду чародеев?
     - Да, - Хэйр заколебался, словно пытался выговорить это слово, но  не
мог.
     - Люди, обладающие силой, - повторил он. - И они должны... они должны
отдать ее. Заплатить.
     Затем  он  помрачнел,  будто  слово  "заплатить"   вызвало   у   него
определенные ассоциации и до него дошло, что вместо того, чтобы  продавать
информацию, он ее  попросту  дарит.  От  него  больше  ничего  не  удалось
добиться, ни единого намека  относительно  "пути  назад",  которому  Сокол
придавал большое значение, и вскоре маг поднялся на ноги.
     - Что ж, половина ответа не заменит ответ, - сказал  он,  -  и  плата
будет соответствующая.
     И он ловко, словно фокусник, швырнул кусочек золота  на  тюфяк  перед
Хэйром.
     Тот подобрал монету, посмотрел на  нее,  затем  воровато  зыркнул  на
Сокола и Аррена.
     - Подождите, - прохрипел он. Как  только  ситуация  изменилась,  Хэйр
почувствовал себя более раскованно и теперь не спеша  размышлял  над  тем,
что ему сказать.
     - Вечером, - наконец произнес он. -  Подожди  до  вечера.  Я  достану
хази.
     - Мне он не нужен.
     - Чтобы показать тебе... Чтобы показать тебе путь. Вечером. Я  возьму
тебя с собой. Я покажу тебе. Ты сможешь добраться туда, потому  что  ты...
Ты... - Он хватал ртом воздух до тех пор, пока Сокол не сказал:
     - Я - волшебник.
     - Да! Значит мы сможем... мы сможем  добраться  до  дороги.  Когда  я
засну. Во сне. Понимаешь? Я возьму тебя с собой. Ты пройдешь со мной по...
по дороге?..
     Сокол неподвижно стоял, размышляя, посредине комнаты.
     - Не исключено, - сказал он наконец. - Если  мы  решимся,  то  придем
сюда после захода солнца.
     Затем он повернулся к Аррену, который уже открыл дверь, стремясь уйти
поскорее.
     После комнаты Хэйра сырая темная улицы показалась им  райским  садом.
Они отправились в верхнюю  часть  города  по  кратчайшему  пути  -  крутой
каменной лестнице, петлявшей меж заросшими  плющом  стенами  домов.  Аррен
дышал как загнанная лошадь.
     - Уф!.. Вы вернетесь туда?
     -  Да,  вернусь,  если  только  не  получу  ту  же  информацию  более
безопасным путем. Похоже, он готовит нам ловушку.
     - Но разве вы не обезопасили себя от воров и тому подобного сброда?
     - Обезопасил? - переспросил Сокол. - Что ты имеешь в виду? Неужели ты
думаешь, что я хожу, укутавшись в заклинания, как  старая  бабка,  которая
спасается от ревматизма? У меня нет на это времени.  Я  скрыл  свое  лицо,
чтобы никто не узнал о нашей поездке, только и всего. Все дело в том,  что
в данном путешествии нам не удастся полностью  обезопасить  себя  от  всех
напастей.
     - Конечно, нет, -  раздраженно  брякнул  Аррен,  обозлившись  на  его
гордыню. - Да я и не страшусь.
     - Хотя не мешало бы, - с напускной серьезностью сказал  маг,  охладив
этой шуткой разошедшегося Аррена. Впрочем, тот и сам не  понимал,  что  на
него нашло. У него никогда и в мыслях не было разговаривать таким тоном  с
Верховным Магом. Но ведь этот Ястреб нисколько не  походил  на  Верховного
Мага: курносый нос,  круглые,  плохо  выбритые  щеки,  какой-то  странный,
неземной, постоянно меняющийся голос.
     - Есть ли смысл в  том,  что  он  рассказал  вам?  -  спросил  Аррен,
поскольку не имел ни малейшего желания возвращаться в ту  пыльную  комнату
над зловонной рекой. -  Во  всех  этих  баснях  о  жизни  и  смерти,  и  о
возвращении назад после отсечения головы?
     - Я не знаю, есть ли в этом смысл. Я хотел поговорить с  волшебником,
утратившим свой дар. Он сказал, что не потерял  его,  а  отдал...  точнее,
продал. За что? Жизнь за жизнь, сказал он. Власть за  власть.  Нет,  я  не
понимаю его, но он заслуживает того, чтобы его выслушали.
     Спокойная рассудительность  Сокола  еще  больше  смутила  Аррена.  Он
понял, что вел себя будто капризный ребенок. Хэйр заворожил его, но теперь
все очарование как рукой сняло, осталось лишь болезненное отвращение,  как
будто он съел какую-то гадость. Аррен зарекся не  раскрывать  рот  до  тех
пор, пока не возьмет себя в руки. Тут его  нога  скользнула  по  склизкой,
гладкой ступеньке, и он с трудом удержался на ногах, ободрав руки о камни.
     - Будь проклят этот мерзкий город! - выругался он в сердцах.
     - Мне кажется, в этом нет необходимости, - сухо заметил маг.
     С Хорттаун ом действительно  было  что-то  не  в  порядке,  сама  его
атмосфера наводила на мысль, что  на  нем  лежит  печать  проклятья.  Хотя
нельзя сказать, что здесь ощущалось присутствие чет-либо  чуждого,  скорее
чего-то  не  хватало,  образовалась  какая-то  пустота,  которая,   словно
болезнь, разъедала душу всех, кто находился в городе. Даже  несвойственное
марту тепло послеполуденного солнца казалось удушливой пеленой. На  улицах
и площадях города кипела торговля, но ее нельзя было назвать ни бойкой, ни
упорядоченной. Товары были плохи, цены - непомерно высоки, и  на  кишевших
ворами и разбойными шайками рынках не чувствовали себя в  безопасности  ни
продавцы, ни покупатели. На улицах  было  крайне  мало  женщин,  да  и  те
ходили, в основном, группками. В городе царили  беззаконие  и  безвластие.
Поговорив с людьми, Аррен и Сокол быстро выяснили, что в  Хорттауне  давно
уже  не  было  никакого  лорда,  консула  или  мэра.  Некоторые  из  былых
правителей города умерли, другие - ушли в отставку, а иные -  предательски
убиты. Город разбит на районы, у каждого - свой глава, охранники в  гавани
набивают себе карманы, контролируя порт  и  так  далее.  Из  города  будто
вынули сердце. Несмотря на все кипение жизни  казалось,  что  люди  просто
отбывают номер. Ремесленники, судя по всему, практически утратили  интерес
к работе, даже разбойники грабили лишь потому, что не были обучены  ничему
иному. Блеск и нищета огромного портового города мозолили глаза, но чуть в
стороне маячили застывшие фигуры хазиманов. А копни поглубже - и  все  эти
лица, запахи и звуки тут же превращаются в призрачное видение. Разноцветье
города то и дело блекло этим душным бесконечным  вечером,  когда  Сокол  и
Аррен разгуливали по улицам, расспрашивая людей. Полосатые навесы, грязные
булыжники мостовой, раскрашенные стены - все это буйство  красок  норовило
окончательно расплыться и исчезнуть, превратив Хорттаун  в  город-призрак,
пустой и тоскливый, залитый испепеляющим светом солнца.
     Только в самой верхней точке города, куда они поздним  вечером  зашли
передохнуть,  эта  безнадежная   картина   всеобщей   отключки   ненадолго
отступила.
     - В этом городе нам вряд ли улыбнется удача, - сказал Сокол несколько
часов назад, и теперь,  после  долгих  бесцельных  скитаний  и  бесплодных
разговоров с незнакомцами, он выглядел угрюмо  и  устало.  Его  маскировка
поблекла, сквозь добродушное лицо морского торговца просвечивало другое  -
жесткое  и  смуглое.  Аррену  никак  не   удавалось   стряхнуть   с   себя
установившееся с утра дурное настроение. Они сидели  на  грубом  дерне  на
вершине холма под сенью  рощицы  деревьев  пендик,  среди  темных  листьев
которых горели редкие красные бутоны. Отсюда город представлялся им ковром
черепичных крыш, спускавшимся к морю. Бухта широко раскинула свои объятия,
вытянувшись до самого горизонта.  Синим  сланцем  пылала  она  под  лучами
безжалостного солнца. Нс было ей ни конца, ни края. Они сидели,  глядя  на
этот бескрайний голубой ковер.  В  голове  Аррена  прояснилось,  появилось
желание раствориться в этом мире, насладиться им.
     Потом они  пошли  испить  водицы  из  крохотного  ручейка,  журчащего
неподалеку среди бурых скал, который брал начало у прелестного  садика  на
вершине холма за их спинами. Аррен сделал большой глоток и опустил  голову
в  ледяную  воду.  Затем  он  выпрямился  и  продекламировал   строки   из
"_Д_е_я_н_и_й _М_о_р_р_е_д_а_":

            "Хвала фонтанам Шелиета, серебристому журчанью вод
            Но долговечнее потока, что жажду в зной мне утолил,
            Проклятие на имени моем!"

     Этим он рассмешил  Сокола,  да  и  сам  расхохотался.  Аррен  помотал
головой,  словно  собака,  и  разлетевшиеся  брызги  вспыхнули  золотом  в
прощальных лучах заходящего солнца.
     И все же им пришлось покинуть рощу и вновь  спуститься  на  улицы.  А
когда они поужинали у ларька, торгующего жирными рыбными  лепешками,  ночь
уже опустила свой полог. На узких улочках темнело быстро.
     - Пора и нам идти, парень,  -  сказал  Сокол,  и  Аррен  спросил:  "К
лодке?", хотя прекрасно знал, что не к лодке, а в пустую, пыльную и жуткую
комнату дома над рекой.
     Хэйр поджидал их в дверях.
     Он зажег масляную лампу, дабы  осветить  темную  лестницу.  Крошечный
огонек лампы не переставая дрожал, отбрасывая на стены  огромные  пляшущие
тени.
     Хэйр притащил для гостей еще один набитый  соломой  тюфяк,  но  Аррен
предпочел прежнее место и уселся на пол у двери. Та открывалась снаружи  и
чтобы охранять ее, он должен был сидеть также снаружи. Однако находиться в
темной как гроб прихожей было выше его  сил,  да  и  за  Хэйром  следовало
присматривать. Наипервейшая задача  Аррена  -  оградить  мага  от  грязных
трюков.
     Хэйр держался прямо и не так дрожал. Он почистил зубы и рот.  Говорил
он сперва довольно здраво, хотя и возбужденно. В  свете  лампы  его  глаза
казались темными провалами без белков, напоминая глаза животных. Он горячо
спорил с Соколом, уговаривая того съесть хази.
     - Я хочу взять тебя с собой. Мы пойдем  одним  и  тем  же  путем.  Но
прежде мне необходимо убедиться в том, что  ты  готов.  Ты  должен  съесть
хази, чтобы последовать за мной.
     - Мне кажется, я смогу следовать за тобой.
     - Но не туда, куда я собираюсь. Это не... подвластно заклинаниям.
     Казалось,  он  был  не  в  силах  выговорить  слова   "волшебник"   и
"волшебство".
     - Я знаю, ты можешь добраться до того... места,  ну,  ты  знаешь,  до
стены. Но это не там. Это - иной путь.
     - Если ты пройдешь, то и я пройду.
     Хэйр покачал головой. Его красивое, изможденное лицо побагровело.  Он
частенько глядел на Аррена, изучая его, хотя говорил только с Соколом.
     - Смотри: существуют два типа людей, не так ли? Подобные  нам  и  все
остальные. Драконы и отличные от них. Люди без  Силы  на  живут,  а  тлеют
вполнакала. Они в счет  нс  идут.  Они  не  понимают  своих  снов,  боятся
темноты. Но те, другие, сверхлюди, не страшатся окунуться во  тьму.  Мы  -
сильные.
     - До тех пор, пока мы знаем Имена вещей.
     - Но там Имена теряют смысл... в том-то все и дело! Это но похоже  на
то, чем ты занимаешься, о  чем  знаешь,  с  чем  имеешь  дело.  Заклинания
бессильны. Ты должен забыть их напрочь, чтобы пройти. Вот почему  помогает
хази - ты забываешь Имена, окружающий мир покрывается пеленой, и ты идешь,
дабы взглянуть в глаза действительности. Я хочу отправиться прямо  сейчас.
Если хочешь разобраться во всем, - следуй моим указаниям. Я  повторяю  его
слова. Чтобы стать повелителем жизни, ты должен стать сверхчеловеком. Тебе
необходимо понять, в чем секрет. Я мог бы сказать тебе  его  Имя,  но  что
такое Имя? Имя нереально, а реальность - повсюду. Драконы не пройдут  там.
Драконы умрут. Они все умрут. Я принял сегодня столько, что тебе ни за что
не угнаться за мной. На мне нет клейма. Когда  я  отключусь,  ты  поведешь
меня. Помнишь, в чем секрет?  Помнишь?  Нет  смерти.  Нет  смерти...  нет!
Никаких  больше  залитых  потом  кроватей  и  сгнивших   гробов.   Подобно
пересохшему ручью перестанет литься кровь. Нет страха. Нет смерти.  Уходят
Имена, а с ними и Слова, уходит страх. Покажи мне, где я могу  затеряться,
покажи мне, господин...
     Он продолжал, захлебываясь, произносить какие-то  слова,  похожие  на
заклятие, и все же не несущие ни магии, ни толики здравого  смысла.  Аррен
вслушивался, стараясь хоть что-нибудь понять. Если бы он только мог! Сокол
должен поступить, как его просят, и принять наркотик, дабы понять,  о  чем
болтал Хэйр, что это за  тайна,  о  которой  он  не  хочет  или  не  может
поведать. Разве не за этим они здесь? Но, вероятно (Аррен перевел взгляд с
восторженного лица Хэйра на другой профиль), маг уже обо всем догадался...
Его лицо словно каменная маска. Где тот курносый нос и вкрадчивый  взгляд?
Ястреб,  морской  торговец,  исчез,  позабыт.  Теперь  здесь  сидит   маг,
Верховный Маг.
     Теперь от Хэйра доносилось лишь монотонное бормотание. Сидя  скрестив
ноги, он вдруг  покачнулся.  Лицо  его  осунулось,  нижняя  губа  отвисла.
Сидевший напротив него человек, освещенный неясным светом стоявшего  между
ними масляного светильника, не говоря ни слова протянул руку  и  поддержал
Хэйра. Аррен не заметил его движения.  В  череде  событий  зияли  провалы,
минуты небытия... должно быть,  юношу  клонило  в  сон.  Вероятно,  прошло
несколько часов, дело шло к полуночи. Если  Аррен  заснет,  сможет  ли  он
последовать за Хэйром в его сон и добраться до места,  до  тайной  дороги?
Наверное, сможет. Теперь это  казалось  вполне  возможным.  Но  он  обязан
стеречь дверь. Они с Соколом  почти  не  говорили  на  эту  тему,  но  оба
отдавали себе отчет в том, что к их  возвращению  этим  вечером  Хэйр  мог
подготовить какую-нибудь пакость. Он  был  когда-то  пиратом  и  знался  с
разбойниками.  Уговора  об  этом  не  было,  но  Аррен  знал,  что  обязан
оставаться на страже, ибо  пока  душа  мага  витает  неизвестно  где,  тот
совершенно беззащитен. Но он, как дурак, оставил свой меч на борту  лодки,
а какая польза от ножа, если дверь за его спиной  внезапно  откроется?  Но
этого не должно произойти: он  весь  обратился  в  слух.  Хэйр  больше  не
болтал, они с Соколом хранили гробовое молчание.  Весь  дом  погрузился  в
тишину. Никто не смог бы бесшумно подняться по  тем  разбитым  ступенькам.
Если он услышит хоть малейший шум, то заорет во всю  глотку,  транс  будет
нарушен, Сокол развернется, защитит себя  и  Аррена  со  всей  неудержимой
яростью разгневанного волшебника... Когда  Аррен  уселся  у  двери,  Сокол
бросил на него мимолетный понимающий взгляд:  знак  одобрения  и  доверия.
Аррен был часовым. Опасности не существует, пока он начеку. Но как  тяжело
наблюдать за этими двумя лицами, освещенными  крошечным  огоньком  стоящей
между ними на полу лампы. Они неподвижны, глаза открыты, но они  не  видят
ни  света,  ни  пыльной  комнаты.  Они  не  замечают   окружающего   мира,
погруженные в иной мир - мир мечты и смерти... надо следить за ними, но не
пытаться последовать за ними...
     Там, в бескрайней иссушенной тьме, кто-то стоял,  маня  его  к  себе.
П_о_ш_л_и_, - сказал он, властелин теней. В руке он держал  крошечный,  не
больше жемчужины, огонек, и протягивал его Аррену,  предлагая  ему  жизнь.
Аррен медленно сделал шаг навстречу ему.

                              4. МАГИЧЕСКИЙ СВЕТ

     Сухость, рот пересох. На языке привкус пыли. Губы  его  тоже  покрыты
пылью.
     Не отрывая головы от полз он наблюдал за игрой  теней.  Большие  тени
двигались и  останавливались,  увеличивались  в  размерах  и  сокращались,
мелкие - метались по стенам и потолку, ежесекундно  меняя  их  облик.  Еще
одна тень застыла в углу, другая - на полу.
     Его затылок пронзила  боль.  В  тот  же  миг  в  мозгу  Аррена  будто
сверкнула молния, и взор его прояснился: Сокол лежит на спине, подле  нега
на коленях стоит человек, еще один сует золотые монеты в сумку,  а  третий
стоит, наблюдая, со светильником в одной руке и его, Аррена, кинжалом -  в
другой.
     Если они и говорили что-то, он их не слышал. Аррен  воспринимал  лишь
свои собственные мысли, которые подсказывали ему,  что  нужно  действовать
незамедлительно и самым решительным образом. Он  тотчас  исполнил  приказ:
Аррен очень медленно прополз вперед  пару  футов,  молниеносным  движением
левой руки схватил  сумку  с  награбленным,  вскочил  на  ноги  и,  громко
захохотав, выскочил на лестницу. Он скатился  по  ступенькам  в  кромешной
тьме, не слыша своих шагов и не чуя под собой ног, будто слетел.  Выскочив
на улицу, он со всех ног бросился в черноту ночи.
     На фоне звезд дома казались черными неуклюжими  баржами.  Свет  звезд
едва уловимо играл на поверхности реки справа от него  и,  хотя  Аррен  не
видел, куда ведут  улицы,  он  мог  различать  перекрестки  и  всякий  раз
поворачивал, дабы запутать след. Его преследовали, он отчетливо ощущал чье
то присутствие за своей спиной. Они бежали  босиком,  и  громкое  пыхтение
перекрывало топот их ног. Аррен рассмеялся бы, если бы у него было  время.
Наконец-то он  узнал,  что  значит  быть  преследуемым,  а  не  охотником,
загоняющим зверя во главе своры... Нужно отстать и оторваться. Он  свернул
направо  и  сделал  финт:  притормозил  у  моста  с  высокими  парапетами,
скользнул в боковую улочку, свернул за угол и, пробежав по  набережной  до
перекрестка, пересек реку по другому мосту. Его ботинки громко стучали  по
булыжникам,  разрывая  царившую  в   городе   абсолютную   тишину.   Аррен
остановился у крепления моста, чтобы снять их,  но  шнурки  запутались,  а
охотников сбить с толку не удалось. За спиной мигнула лампа, тяжелый топот
бегущих преследователей приближался. Он не  мог  оторваться  от  них.  Ему
оставалось лишь бежать изо всех сил,  держась  впереди,  чтобы  увести  их
подальше от пыльной комнаты... Вместе с кинжалом  они  сорвали  с  него  и
куртку.  Оставшись  в  одной  безрукавке,  он   несся   как   ветер,   его
разгоряченная голова кружилась, боль в затылке обострялась с каждым шагом,
но Аррен бежал... бежал... бежал. Сумка мешала ему. Внезапно он швырнул ее
на мостовую, и монеты, звеня, брызнули во все стороны.
     - Вот ваши деньги!  -  хрипло  крикнул  он,  задыхаясь.  И  припустил
дальше. Но тут вдруг улица закончилась. Ни перекрестка, ни звездного  неба
перед  ним  -  тупик.  Аррен  развернулся  и   побежал   навстречу   своим
преследователям. Свет фонаря ослепил его, и он с отчаянным криком врезался
в них.

     Перед ним взад-вперед раскачивался фонарь -  слабое  желтое  пятнышко
света в бескрайней движущейся пелене. Он долго  смотрел  на  него.  Фонарь
светил все слабее, потом, наконец, мигнул и  погас.  Аррен  погоревал  над
этим немного, или, быть может, он жалел самого себя, понимая, что  вот-вот
проснется.
     Потухший фонарь все так же висел на мачта.  Свет  восходящего  солнца
озарял бескрайнюю гладь моря. Бил барабан. Через равные промежутки времени
раздавался тяжелый скрип  весел.  Древесина  корабля  скрипела  и  стенала
сотнями тоненьких голосков. Человек на носу галеры что-то  кричал  стоящим
перед ним матросам. Мужчины, скованные с Арреном одной цепью,  по-прежнему
хранили молчание. На каждом были железный обруч на талии  и  наручники  на
запястьях, соединенные короткой тяжелой цепью с оковами следующего узника.
Железный пояс был также прикован  к  штырю,  вбитому  в  палубу,  так  что
человек мог сидеть или лежать, но не стоять.  Люди  набились  в  маленький
грузовой трюм как сельди в бочку, поэтому лечь было  никак  нельзя.  Аррен
сидел в переднем углу  помещения.  Если  он  поднимал  голову,  его  глаза
оказывались на уровне палубного настила шириной в пару футов, между трюмом
и перилами.
     О том, что случилось прошлой ночью после отчаянной погони и коварного
тупика, Аррен помнил очень смутно. Он сражался, его сбили с ног, связали и
потащили  куда-то.  Какой-то  человек  говорил  что-то  странным  шепчущим
голосом. Это было в  месте,  напоминающем  кузницу:  там  пылал  кузнечный
горн... Больше он ничего не помнил, хотя  догадывался,  что  находится  на
невольничьем корабле и его намереваются продать.
     Юношу это не слишком волновало. Он страдал от жажды. Все  тело  ныло,
голова раскалывалась. Когда взошло солнце, свет пронзил его глаза  копьями
боли.
     На рассвете каждый невольник получил краюху хлеба и  глоток  воды  из
кожаной фляги, которую им подносил к губам человек с хитрым жестким лицом.
Его  шею  охватывал  широкий,  инкрустированный  золотом,  кожаный  обруч,
похожий на собачий ошейник, и когда он заговорил, Аррен узнал  этот  тихий
странный шепчущий голос.
     Питье и еда временно облегчили страдания его тела, и в голове у  него
прояснилось. Для начала  юноша  взглянул  на  лица  сидящих  рядом  с  ним
собратьев по несчастью - троих в  его  ряду  и  четверых  за  их  спинами.
Некоторые сидели, положив головы на поднятые  колени;  один,  больной  или
одурманенный наркотиками, безвольно откинулся назад. Рядом с Арреном сидел
парень лет двадцати с широким плоским лицом.
     - Куда они нас везут? - спросил у него Аррен.
     Юноша взглянул на него - их головы находились почти вплотную  друг  у
другу - и, ухмыльнувшись, пожал плечами. Наверное, он хотел  сказать,  что
не знает, решил Аррен, но тут парень зашевелил  скованными  руками,  будто
жестикулируя, и открыл свой все еще скалящийся в ухмылке рот, демонстрируя
черный обрубок на том месте, где должен был быть язык.
     - Должно быть, на Соул, - сказал кто-то за спиной Аррена.  -  Или  на
Амрунский Рынок, - подхватил другой, но тут человек в ошейнике, казавшийся
вездесущим, нагнулся над трюмом и прошипел:
     - Заткнитесь, если не хотите попасть  на  завтрак  акулам,  -  и  все
замолкли.
     Аррен попытался представить себе эти места: Соул, Рынок  Амруна.  Там
продают рабов. Их баз смущения ставят  в  ряд  перед  покупателями,  будто
рогатый скот или овец на рынке в Бериле. Он  будет  стоять  там  в  цепях.
Кто-то купит его, приведет домой и будет приказывать ему, а  он  откажется
повиноваться. Или подчинится и попытается бежать. И  его  убьют,  так  или
иначе. Его душа не восставала при мысли о  рабстве,  ибо  он  был  слишком
болен и сбит с толку. Аррен просто знал, что не вынесет этого и в  течение
недели-другой умрет или  будет  убит.  Несмотря  ни  на  что,  его  данная
перспектива пугала, и он прекратил размышлять о будущем.  Юноша  уставился
вниз, на черный от грязи настил трюма. Солнце жгло его плечи, жажда  вновь
высушила рот и тисками сжала горло.
     Солнце село, пришла ночь, ясная и прохладная. На небе высыпали  яркие
звезды. Гулко и размеренно бил барабан, задавая  ритм  веслам,  ибо  стоял
мертвый штиль. Теперь неимоверные страдания причинял холод.  Спину  Аррена
немного согревали скованные ноги сидящего за ним человека, а левый  бок  -
приткнувшийся к нему немой, который сидел скрючившись и  мычал  что-то  на
одной ноте. Произошла смена гребцов, и барабан забил  вновь.  Аррен  хотел
забыться, но никак не мог уснуть. Его кости ныли, но он  не  в  силах  был
изменить позу. Он дрожал, терзаемый болью и жаждой, и смотрел  на  звезды,
которые плясали по небу с каждым взмахом гребцов,  затем  возвращались  на
свои места и замирали, вновь дергались, возвращались, замирали...
     Человек в ошейнике стоял вместе с другими между еще  одним  трюмом  и
мачтой, на которой раскачивался маленький фонарь,  высвечивая  силуэты  их
голов и плеч.
     - Туман, черт  его  задери,  -  послышался  ненавистный  тихий  голос
человека с ошейником. - Откуда мог взяться туман в Южных  Проливах  в  это
время года? Злодейка судьба!
     Бил барабан. Звезды взлетали,  скользили,  останавливались.  Рядом  с
Арреном немой парень вдруг вздрогнул всем телом и,  подняв  голову,  издал
ужасный животный вой.
     - Тихо там! - взревел второй человек, стоящий у  мачты.  Немой  опять
вздрогнул и умолк, стиснув челюсти.
     Звезды украдкой скользили в никуда.
     Мачта качалась и исчезала. На спину Аррена, казалось, упало  холодное
покрывало тумана. Барабан запнулся, затем забил снова, но уже тише.
     - Густой, как свернувшееся молоко, - сказал хриплый голос где-то  над
головой Аррена. - Держите ритм! Здесь на двадцать миль вокруг нет ни одной
мели!
     Обветренная, покрытая шрамами нога возникла из тумана, замерла на миг
у лица Аррена и исчезла.
     В тумане не ощущалось продвижение вперед - лишь тихое покачивание  да
скрип весел. Стук барабана был едва слышен. Промозглая  сырость  пробирала
до костей. Туман заливал Аррену глаза, конденсируясь на  его  волосах.  Он
старался поймать капли языком  и  жадно  вдыхал  влажный  воздух,  пытаясь
утолить жажду. Но зубы его  стучали.  Холодный  металл  цепи  натирал  ему
бедро, и оно горело огнем. Барабан бил, бил и вдруг умолк.
     Наступила тишина.
     - Держать ритм! В чем дело? - раздался хриплый рык с носа. Ответа  не
последовало.
     Корабль слегка покачивался на волнах. За  едва  различимыми  перилами
разверзлась пустота. Что-то задело борт корабля. Слабый скрежет прозвучал,
словно удар грома в этой мертвой неземной тишине и мраке.
     - Мы сели на мель, - прошептал  кто-то  из  пленников,  но  безмолвие
поглотило его голос.
     Туман посветлел, будто в его глубинах зажегся огонек. Аррен отчетливо
увидел головы людей, прикованных рядом с ним, блеск  капелек  влаги  в  их
волосах. Судно вновь вздрогнуло. Он подался  вперед,  насколько  позволили
цепи, и вытянул шею,  пытаясь  разглядеть  как  можно  больше.  Туман  над
палубой сиял, словно луна  из-за  тонкой  тучки,  холодный  и  лучезарный.
Гребцы сидели неподвижно, как статуи. Члены экипажа сгрудились на  шкафуте
корабля, их глаза едва заметно светились. Слева  по  борту  одиноко  стоял
человек. Это от него исходил свет: от его лица, рук  и  посоха,  горевшего
подобно расплавленному серебру.
     У ног испускавшего свет человека сгорбилась черная тень.
     Аррен попытался заговорить, но не смог. Укутанный в  это  великолепие
света Верховный Маг подошел к нему и опустился на голени на палубу.  Аррен
почувствовал прикосновение его руки и услышал его голос.  Вдруг  оковы  на
руках и теле юноши разомкнулись, и по всему трюму зазвенели  цепи.  Но  ни
один человек не пошевелился. Аррен попытался встать, но не смог - все тело
окоченело от долгого бездействия. Верховный Маг крепко сжал  его  руку  и,
опираясь на нее, Аррен выбрался из грузового трюма на палубу.
     Верховный Маг отошел в сторону, и слабое свечение  озарило  застывшие
лица гребцов. Он остановился возле человека, который скрючился у перил.
     - Я не палач, - отчетливо произнес Сокол суровым  голосом,  холодным,
как магический свет, озаривший туман. - Но  во  имя  правосудия,  Эгре,  я
возьму этот груз на себя: я приказываю твоему голосу пропасть до тех  пор,
пока у тебя не найдутся слова, достойные произнесения.
     Сокол вернулся к Аррену и помог ему подняться на ноги.
     - А теперь пойдем, парень,  -  сказал  он,  и  с  его  помощью  Аррен
проковылял вперед и  полувполз,  полуупал  в  лодку,  качавшуюся  у  борта
корабля. Парус "Ясноглазки" напоминал в тумане крылышко мотылька.
     В той  же  абсолютной  тишине  и  мертвом  штиле  свет  погас,  лодка
повернулась и скользнула прочь от корабля. Почти тотчас же утонули во мгле
черная громада борта галеры, тусклый фонарь на мачте и  застывшие  гребцы.
Аррену показалось, что он слышит голоса, срывающиеся на крик, но звук  был
очень тих, а вскоре исчез и он.  Прошло  немного  времени,  и  туман  стал
редеть,  распадаться  на  клочья,  уносимые  ветром  во  тьму.  Показалось
звездное небо, и "Ясноглазка" бесшумно, как бабочка, летела по морю сквозь
ясную ночь.
     Сокол укрыл Аррена одеялами и дал ему воды. Он сидел, положа руку  на
плечо мальчика, когда тот вдруг заплакал.  Маг  ничего  не  сказал,  но  в
прикосновении его  руки  ощущалась  нежность  и  забота.  Постепенно,  под
влиянием тепла, мягкого покачивания лодки и спокойствия  в  сердце,  Аррен
расслабился и обрел покой.
     Он  посмотрел  на  своего  спутника.  Смуглое  лицо  мага  больше  не
испускало неземного сияния. Аррен четко различал его черты в  ярком  свете
звезд.
     Лодка летела вперед, влекомая силой магии. Волны, казалось, удивленно
шептались у ее бортов.
     - Человек в ошейнике, кто он?
     - Лежи спокойно. Морской разбойник,  Эгос.  Он  носит  этот  ошейник,
чтобы  скрыть  шрам  на  глотке.  Похоже,  он  скатился  от  пиратства   к
работорговле. Но на сей раз он поймал медвежонка. - В его сухом  спокойном
голосе проскользнула тень удовлетворения.
     - Как ты меня нашел?
     - Волшебство, взятки... Я  много  времени  потерял  впустую.  Мне  не
хотелось, чтобы узнали о том, что Верховный Маг и Губернатор  Рокка  рыщет
по трущобам Хорттауна.  Я  стремился,  по  мере  возможности,  по-прежнему
сохранять инкогнито. Я выслеживал то одного человека,  то  другого,  пока,
наконец, не узнал, что галера с рабами покинула гавань  на  рассвете.  Тут
терпение мое лопнуло. Я сел в  "Ясноглазку"  при  полном  штиле,  приказал
ветру наполнить ее паруса, приклеив между  делом  весла  всех  кораблей  к
уключинам - на время. Как они объяснят это, если все волшебство - сплошной
обман и надувательство, меня на волнует.  Но  в  запале  гнева  я  упустил
корабль Эгре, который отклонился к юго-востоку, дабы обогнуть мели. В  тот
день у меня все валилось из рук.  Хорттаун  не  приносит  удачи...  Потом,
наконец, я сотворил заклинание поиска и с его помощью обнаружил корабль  в
кромешной тьме. Теперь ты сможешь уснуть?
     - Я в полном порядке, чувствую себя намного лучше.
     Согревшись, Аррен и впрямь чувствовал  себя  неплохо.  Тело  охватила
слабость, но мозг работал в полную силу, резво  перескакивая  с  мысли  на
мысль.
     - Когда ты проснулся? Что с Хэйром?
     - Я пробудился на рассвете и мое счастье, что голова оказалась  цела:
за ухом у меня горела огромная шишка,  смахивающая  на  треснутый  огурец.
Хэйр находился в наркотическом трансе, когда я уходил.
     - Я оказался плохим стражем...
     - Но ты же не уснул.
     - Нет. - Аррен запнулся. - Это было... Я был...
     - Ты шел передо мной. Я тебя видел, - произнес Сокол странным  тоном.
- Словом, они подкрались, оглушили нас с  тобой  как  барашков  на  бойне,
взяли золото,  хорошую  одежду  и  пригодного  к  продаже  раба,  а  потом
скрылись. Они позарились на тебя, парень. Ты  пошел  бы  по  цене  хорошей
фермы на Амрунском Рынке.
     - Они ударили меня недостаточно  сильно.  Я  очнулся  и  заставил  их
побегать. Прежде чем они загнали меня в угол, я успел раскидать их  добычу
по всей улице.
     Глаза Аррена блестели.
     - Ты очнулся, когда они еще были там... и побежал? Зачем?
     - Чтобы увести их от вас. - Удивление, сквозившее  в  голосе  Сокола,
внезапно ударило по самолюбию Аррена, и он запальчиво добавил:
     - Я решил, что потом они примутся за вас. Я подумал,  что  они  могут
вас убить. Я схватил их сумку,  чтобы  они  кинулись  за  мной,  заорал  и
припустил со всех ног. И они побежали за мной.
     - Да-а... они могли бы прикончить меня!  -  вот  и  все,  что  сказал
Сокол, и ни слона благодарности. Однако  он  сел,  ненадолго  задумался  и
затем спросил:
     - Тебе не приходила в голову мысль, что я к тому времени мог быть уже
мертв?
     - Нет.
     - Сперва убить, а затем ограбить - безопасней всего.
     - Я не думал об этом. Я лишь стремился увести их подальше от вас.
     - Почему?
     - Потому что вы смогли бы защитить нас, вытащить  нас  обоих  оттуда,
если бы у вас было время очнуться. Во всяком случае, спаслись бы  сами.  Я
стоял на страже и не справился со своими обязанностями. И потому попытался
исправить ошибку. Я охранял вас, ибо жизнь ваша имеет вес. Я  буду  стоять
на страже, или кто иной, но вы ведете нас, вы должны добраться но  что  бы
то ни стало до цели нашего  путешествия  и  исправить  вышедшее  из  строя
звено.
     - Разве? - сказал маг. - Я сам  так  думал  до  прошедшей  ночи.  Мне
казалось, я обрел последователя, но это я следую за тобой, мой мальчик.
     Тон его был прохладен, но в  нем  сквозила  искусно  скрытая  ирония.
Аррен не знал, что  и  сказать.  Он  был  совершенно  сбит  с  толку.  Ему
казалось, что его проступок - впадение в транс или сон на  посту  едва  ли
может быть заглажен тем, что  он  увел  грабителей  от  Сокола.  А  теперь
выходило, что его подвиг - пустячное дело, тогда как вхождение в  транс  в
самый неподходящий момент - удивительно разумный поступок.
     - Простите, милорд, - прошептал  он,  наконец,  непослушными  губами,
едва не заплакав снова. - Я подвел вас. А вы спасли мне жизнь...
     - А ты, возможно, мне, - раздраженно произнес маг. - Кто  знает?  Они
могли перерезать мне глотку перед тем, как уйти. Хватит об этом, Аррен.  Я
рад, что ты вновь со мной.
     Он подошел к ящику с припасами, зажег маленькую жаровню на  древесном
угле и принялся что-то  стряпать.  Аррен  лежал,  уставившись  на  звезды.
Эмоции схлынули, лихорадочная работа мозга прекратилась.  И  тут  до  него
дошло, что Сокол не собирается разбирать по косточкам каждый его поступок.
Он просто принимает их как должное. "Я не  палач",  -  сказал  Сокол  Эгре
ледяным тоном. Но он и не раздает награды. Однако  ради  Аррена  Верховный
Маг несся, сломя голову, через море, бросив все свои силы без  остатка  на
его поиски. И сделает это снова. Так уж он устроен.
     Сокол был достоин той любви и того доверия,  которые  Аррен  питал  к
нему. Ибо он, без сомнения, доверял юноше. Значит, Аррен был на правильном
пути.
     Верховный Маг вернулся, держа  в  руках  чашку  дымящегося  вина  для
Аррена.
     - Возможно, это поможет тебе уснуть. Осторожно, не обожги язык.
     - Откуда взялось вино? Я никогда не видел на борту меха с вином...
     - На "Ясноглазке" не все бросается  в  глаза,  -  ответил,  садясь  в
темноте рядом с ним, Сокол, и Аррен услыхал его тихий, отрывистый смешок.
     Аррен привстал, чтобы выпить вино. Оно было очень  хорошим,  освежало
тело и душу. Юноша спросил:
     - Куда мы теперь плывем?
     - На запад.
     - Куда вы ходили с Хэйром?
     - Во мрак. Я не отстал от  него,  но  он  заблуждался.  Он  бродил  у
внешних границ, на бескрайних пустошах сумасшествия и ночных кошмаров. Его
душа стонала в этой мрачной пустыне, словно чайка, затерянная в  просторах
моря. Хэйр не в силах показать дорогу. Он всегда заблуждался. Несмотря  на
все свои колдовские способности, он никогда не найдет ее, ибо  видит  лишь
себя одного.
     Аррен ничего не понял, но он сейчас и не стремился в это вникнуть. Он
ненадолго окунулся во "мрак", о котором говорят волшебники и ему нисколько
не хотелось вспоминать об этом. Честно говоря, он боялся спать,  ведь  ему
мог  снова  присниться  тот  сон,  где  черная  тень  протягивала   Аррену
жемчужину, шепча: - Пойдем.
     Внезапно его мозг заработал в другом направлении.
     - Милорд, - начал он, - почему...
     - Спи! - отрезал Сокол.
     - Я не могу уснуть, милорд. Интересно, почему вы не освободили других
пленников?
     - Освободил. Я разбил все оковы на этом корабле.
     - Но люди Эгре вооружены. Если бы вы заковали _и_х_...
     - Ну и что? Работорговцев всего лишь шестеро. Гребцы - такие же  рабы
в цепях, каким был и ты. Сейчас Эгре и его  людей  либо  уже  убили,  либо
сковали, чтобы продать в рабство. Я оставил выбор  за  ними:  драться  или
попасть на торги. Я не работорговец.
     - Но вы же знаете, что они злые люди...
     - И поэтому я должен уподобиться им?  Позволить,  чтобы  их  поступки
предопределяли мои? Я оставляю их выбор за ними, и не  позволю  им  делать
выбор за меня!
     Аррен молчал, обдумывая услышанное. Немного погодя маг мягко сказал:
     - Видишь ли, Аррен, каждый поступок -  это  не  камешек,  как  думает
молодежь, который бросают, а он попадает в цель или пролетает мимо,  и  на
этом все заканчивается. Когда камешек поднимают, земля становится легче, а
рука, что держит его,  тяжелее.  Его  бросок  сказывается  на  круговороте
звезд, а когда он ударяется во что-то или  падает  -  меняется  Вселенная.
Каждый поступок влияет на Равновесие всего сущего. Все, что делают ветры и
моря, силы земли, воды и света, а также звери и растения -  это  хорошо  и
правильно. Эти действия не влияют на Равновесие. Все явления природы -  от
урагана до крика кита, от падения  сухого  листочка  до  полета  комара  -
служат частью Равновесия всего сущего. Но мы, имея власть над миром и друг
над другом, должны _у_ч_и_т_ь_с_я_ поступать так, как поступают ветер  или
комар по природе своей. Мы должны учиться поддерживать Равновесие.  Будучи
наделены разумом, мы не должны поступать необдуманно. Делая выбор,  мы  не
должны поступать безответственно. Кто я такой - хотя у  маня  есть  на  то
сила - чтобы карать или поощрять, играя человеческими судьбами?
     - Но означает ли  это,  -  спросил  юноша,  неодобрительно  глядя  на
звезды,  -  что  лишь  бездействие  поддерживает  Равновесие?  Несомненно,
человек должен действовать, даже не зная всех последствий своего поступка,
ведь что-то же, в конце концов, нужно делать.
     - Не бойся. Человеку гораздо проще совершить какой  нибудь  поступок,
чем воздержаться от оного. Мы будем продолжать творить добро и  зло...  Но
если всеми нами  вновь  будет  править  король  и  ему  потребуется  совет
волшебника, как в старые добрые времена, а я окажусь тем самым магом, то я
скажу ему: "Милорд, не делайте ничего кроме того, что благородно, достойно
похвалы или добродетельно; не  делайте  ничего  кроме  того,  что  кажется
правильным; делайте только то, что вы должны делать,  причем  если  вы  не
можете поступить иначе".
     В его голосе было что-то, заставившее Аррена повернуться и  взглянуть
на него. Глядя  на  ястребиный  нос,  испещренную  шрамами  щеку,  темные,
искрящиеся глаза, юноша подумал, что от лица мага вновь исходит сияние.  И
Аррен смотрел на него с любовью, смешанной со страхом,  думая:  "Насколько
же он превосходит меня". Вглядевшись пристальное,  юноша  понял,  наконец,
что это не магический свет, не холодный ореол волшебства обрисовал  каждую
черточку лица Сокола, а обычный дневной свет -  свет  занимающегося  утра.
Эта сила превосходила силу Верховного Мага. И годы не пощадили Сокола, как
и любого другого человека. У него были морщины, и  он  выглядел  уставшим.
Становилось все светлее. Маг зевнул...
     Вот так глазея, удивляясь и размышляя, Аррен, наконец, уснул. А Сокол
сидел рядом с ним, наблюдая за тем, как занимается заря и восходит солнце.
Он точно изучал сокровище, пытаясь найти в нем  хоть  какой-нибудь  изъян:
треснувший камень или мутное пятнышко.

                            5. МОРСКИЕ ГРЕЗЫ

     Поздним утром Сокол убрал магический ветер  и  отдал  лодку  на  волю
ветра  земного,  который  тихонько  дул  с  юго-запада.  Справа  по  борту
ускользали прочь далекие холмы южного побережья Ватхорта.  Их  приобретшие
голубоватый  оттенок  вершины  едва  возвышались  над  поверхностью  моря,
смахивая на призрачные волны.
     Аррен проснулся.  Бескрайние  воды  моря  грелись  во  всепроникающем
сиянии  жаркого  золотистого  полудня.  На  корме  лодки  в   одной   лишь
набедренной повязке и в тюрбане, сделанном из моряцкой робы, сидел  Сокол.
Он тихонько  напевал  что-то,  отбивая  ладонями  на  сиденье,  словно  на
барабане, легкий монотонный ритм. Песенка, что он напевал, не походила  ни
на заклинания; ни на сказания о деяниях героев или королей. Этот  забавный
набор бессмысленных слов мог напевать мальчишка, который  в  одиночку  пас
коз на заоблачных вершинах Гонта бесконечным летним днем.
     Из моря выпрыгнула рыба и пролетела далеко-далеко на своих  мерцающих
холодным светом плавниках, напоминающих крылышки стрекозы.
     - Мы в Южном Пределе, - сказал Сокол после того, как допел песенку. -
Это странный уголок мира, где рыбы  летают,  а  дельфины,  говорят,  умеют
петь. Но вода здесь вполне  подходящая  для  купания,  к  тому  же  достиг
взаимопонимания с акулами. Смой с себя следы грязных лап работорговцев.
     У Аррена ныл каждый мускул, и поначалу он не мог  даже  пошевелиться.
Кроме того, юноша был никудышным пловцом, ибо с неспокойным  морем  Энлада
скорее сражаешься, чем плаваешь  в  нем,  и  поэтому  быстро  выдыхаешься.
Сперва это синее море показалось ему холодным, а затем  -  восхитительным.
Боль покинула его тело. Он сновал  у  борта  "Ясноглазки"  словно  морской
змей, поднимая фонтаны брызг. Присоединившийся к нему Сокол рассекал  воду
более уверенными взмахами рук. Покорная и надежная "Ясноглазка"  поджидала
их, трепеща белым крылом паруса над сверкающим морем.  Аррен  погнался  за
выпрыгнувшей из моря рыбой. Та нырнула, затем вновь  выпрыгнула.  Спасаясь
от него, она то плыла в воздухе, то летела в глубинах моря.
     Гибкий, покрытый золотистым  загаром  паренек  резвился,  наслаждаясь
водой и теплом, пока солнце не село  в  море.  Смуглый  худощавый  мужчина
плавал со свойственной  возрасту  степенностью,  экономно  расходуя  силы.
Накупавшись, он соорудил навес из парусины и,  держа  лодку  ни  курсе,  с
нескрываемой нежностью следил за мальчиком, который  гонялся  за  летающей
рыбой.
     - Куда  мы  направляемся?  -  спросил  Аррен  после  того,  как  поел
пересоленного мяса и черствого хлеба и уже готов был вновь  погрузиться  в
сон.
     - Лорбанери, - ответил Сокол, и эти тихие бессмысленные звуки явились
последним словом, что услышал Аррен этой ночью, поэтому грезы  его  сперва
вертелись вокруг  них.  Ему  снилось,  что  он  прогуливается  по  чему-то
розоватому, испещренному золотыми  и  лазурными  нитями,  ощущая  какое-то
дурацкое удовлетворение, и  кто-то  говорит  ему:  "Это  -  шелковые  поля
Лорбанери, куда никогда не добирается тьма." Но  затем,  на  исходе  ночи,
когда в весеннем небе сияют осенние  звезды,  ему  приснилось,  что  он  в
разрушенном доме. Там все высохло,  вокруг  одна  лишь  пыль  да  гирлянды
рваных паутин. Ноги Аррена запутались в переплетении паутины, ее  лоскутки
лезли ему в ноздри и рот, мешая дышать. Но хуже всего было то,  что  Аррен
узнал в этой заброшенной комнате с  высоким  потолком  зал  Большого  Дома
Рокка, где он обедал с Мастерами.
     Юноша проснулся веясь в лоту,  сердце  его  рвалось  из  груди,  ноги
упирались в сиденье. Пытаясь отогнать  дурной  сон,  Аррен  сел.  Свет  на
востоке еще не забрезжил, но тьма там уже посерела. Скрипела мачта. Где-то
высоко  над  ним  тускло  мерцал   парус,   по-прежнему   туго   натянутый
северовосточным бризом. На корме крепко спал, не издавая  ни  звуков,  его
компаньон. Аррен снова улегся и дремал до тех пор, пока яркий дневной свет
окончательно не разбудил его.
     О таком синем и спокойном море, как в тот день, он и мечтать не  мог.
Вода была  столь  теплой  и  прозрачной,  что  купание  в  ней  напоминало
скольжение или парение в воздухе - странное, похожее на сон, ощущение.
     Около полудня Аррен спросил:
     - Придают ли волшебники какое-либо значение снам?
     Сокол удил рыбу  и  был  полностью  поглощен  своим  занятием.  После
долгого молчания он спросил:
     - А в чем дело?
     - Интересно, есть ли в них хоть доля правды?
     - Несомненно.
     - Являются ли они вещими?
     Но тут у мага клюнуло, и десять минут  спустя,  после  того,  как  он
выудил их обед  -  превосходного  серебристо-голубого  морского  окуня,  -
вопрос был начисто забыт.
     Во второй половине дня, когда они отдыхали под навесом, защищавшим их
от палящих лучей солнца, Аррен спросил:
     - Что мы будем искать на Лорбанери?
     - То, что мы ищем, - ответил Сокол.
     - На Энладе, - сказал после некоторой  паузы  Аррен,  -  рассказывают
притчу о мальчике, чьим школьным наставником был камень.
     - Да-а?.. И чему он его учил?
     - Не задавать вопросы.
     Сокол фыркнул, словно подавляя смешок, и сел.
     - Ну, ладно, - сказал он. - Хотя я предпочитаю помалкивать, когда сам
толком не  знаю,  о  чем  говорить.  Почему  иссякла  магия  в  Морттауне,
Нарведуене и, возможно, во всех Пределах? Ведь  именно  это  мы  стремимся
узнать, не так ли.
     - Да.
     - Слыхал ли ты старую поговорку:  "_В  _П_р_е_д_е_л_а_х  _и_г_р_а_ю_т
п_о _д_р_у_г_и_м_ п_р_а_в_и_л_а_м_?_" Ее используют моряки, но  пошла  она
от волшебников и означает, что магия привязана к месту. Мощное заклинание,
действующее на Рокке, может оказаться пустыми  словами  на  Иффише.  Слова
Творения, используемые в конкретном заклинании, обычно помнят не все: одно
слово здесь, другое - там. К тому же текст заклинания неразрывно связан  с
землей и водой, ветрами и падением света  -  словом,  с  местом,  где  оно
произносится. Я однажды заплыл так далеко на Запад, что ни ветер, ни  вода
нс подчинялись моим приказам, игнорируя свои  Настоящие  Имена,  или,  что
больше похоже на правду, меня самого. Ибо мир наш очень  велик,  никто  не
знает, где кончается Открытое Море, и быть может, существуют кроме  нашего
мира еще и другие миры. Я сомневаюсь, что среди этой бездны пространства и
океана времени  произнесенное  слово,  каким  бы  оно  ни  было,  сохранит
повсеместно и навечно свою силу и смысл, если это только не  произнесенное
Сегоем Первое Слово, создавшее мир, или не  Последнее  Слово,  которое  не
было и не будет произнесено, пока все не сгинет в  небытие...  Итак,  даже
среди горстки островов известного  нам  мира  -  Земноморья,  имеют  место
различия,  тайны  и  перемены.   И   нет   места   более   загадочного   и
неисследованного,  чем  Южный  Предел.  Лишь   немногим   волшебникам   со
Внутренних Островов довелось пообщаться с населяющими его людьми.  Они  не
привечают  колдунов,  поскольку  пользуются,  согласно  поверью,   магией,
отличной от нашей. Однако  слухи  об  этом  крайне  расплывчаты  и  вполне
возможно, что искусство магии там просто не было оценено по достоинству  и
не получило широкого распространения. Если я прав, то  тому,  кто  задумал
уничтожить магию, здесь  будет  действовать  легче,  и  она  ослабнет  тут
гораздо раньше, чем на Внутренних  Островах.  И  вот  мы  слышим  байки  о
несостоятельности магии на Юге. Дисциплина - это русло,  придающее  потоку
наших действий силу и осмысленность.  Там,  где  нет  единого  направления
деяния людей слабеют, расплываются и пропадают  без  следа.  Например,  та
толстуха с зеркалами утратила свое искусство и решила, что у  нее  никогда
его и не было. А Хэйр жует свой хази и думает, что он продвинулся  дальше,
чем ходят самые великие маги, а на самом деле он потерялся, едва ступив на
поле грез... Но куда, как _е_м_у _к_а_ж_е_т_с_я_, он ходит? Что  он  ищет?
Что поглотило его магическую силу?  Мне  кажется,  мы  собрали  достаточно
сведений о Хорттауне и теперь  продвигаемся  на  юг,  к  Лорбанери,  чтобы
поглядеть, как там обстоят дела у волшебников, а  также  попытаться  найти
то, что мы должны отыскать... Тебя удовлетворил мой ответ?
     - Да, но...
     - Тогда позволь камню немного отдохнуть! - отрезал маг. Затем он  сел
возле мачты в желтоватой душной тени навеса и устремил свой взгляд в море,
на запад, а лодка неспешно плыла, влекомая ветром, сквозь  марево  дня  на
юг. Сокол сидел прямо и неподвижно. Шли часы. Аррен  пару  раз  искупался,
тихонько поплавав у борта  лодки,  ибо  он  не  хотел  оказаться  на  пути
устремленного на запад пристального взгляда  этих  темных  глаз,  который,
казалось, заглядывал далеко  за  сверкающую  линию  горизонта,  за  синеву
воздуха, за пределы света.
     Наконец, Сокол вынырнул из пучины молчания и заговорил, но произносил
при этом не больше одного слова за раз. Воспитание  Аррена  позволяло  ему
быстро распознать чувства, скрываемые за маской учтивости и  сдержанности.
Он понимал, что у его спутника тяжело на душе.  Аррен  нс  задавал  больше
вопросов и лишь вечером поинтересовался:
     - Если я спою, может, это развеет ваши мысли?
     - Смотря как споешь, - несколько вымученно пошутил Сокол.
     Аррен сел, прислонившись спиной к мачте, и запел. Его  голос  уже  не
был столь высок и чист, как в те  годы,  когда  с  ним  занимался  главный
музыкант Дворца в Бериле, добиваясь созвучия со своей арфой: верхние  тона
стали хриплыми, а нижние - напоминали печальные и чистые звуки  виолы.  Он
пел "_Э_л_е_г_и_ю _д_л_я _Б_е_л_о_г_о _М_а_г_а_" - песню, которую сочинила
Эльфарран, когда она, узнав о смерти Морреда, дожидалась своей собственной
смерти. Петь эту песню  нелегко  и  исполняют  ее  нечасто.  Сокол  слушал
молодой,  сильный,  уверенный  и  печальный  голос  Аррена,  витавший  меж
предзакатным небом и морем, и его глаза заволакивала пелена слез.
     Исполнив эту песню,  Аррен  немного  помолчал,  затем  стал  тихонько
напевать менее скорбные  мелодии,  пытаясь  развеять  давящее  однообразие
полного  безветрия,  тяжело  вздымающегося  моря   и   слабеющего   света,
возвещавшего о скором приходе ночи.
     Когда он замолк, воцарилась гробовая тишина. Ветер окончательно стих,
волна спала, лишь изредка поскрипывали  снасти  да  стонало  дерево.  Море
лежало умиротворенное и над ним одна за другой зажигались звезды.  На  юге
вдруг ярко вспыхнул желтый огонек, рассыпая по воде золотые блестки.
     - Глядите! Маяк! - воскликнул Аррен.
     Немного погодя:
     - А может, это звезда?
     Сокол некоторое время пристально смотрел на огонек, а потом сказал:
     - Должно быть, это звезда Гобардон. Ее можно  увидеть  лишь  в  Южном
Пределе. Гобардон означает Корона.  Курреккармеррук  учил  нас,  что  если
продолжать плыть на юг, то над горизонтом вслед за Гобардоном  встают  еще
восемь ярких звезд, образуя гигантское  созвездие,  которое,  как  говорят
одни, похожа на бегущего человека, или, как утверждают другие, на Агнен  -
руну Конца.
     Они  увидели,  как  взошедшая  звезда  озарила  неспокойный   морской
горизонт и уверенно засияла в небе.
     - Ты так пел песню Эльфарран, - сказал Сокол, - будто разделил с  ней
ее печаль, заставив и меня сопереживать вместе с тобой... Из всех преданий
Земноморья это сказание всегда  вызывало  во  мне  самый  сильный  отклик.
Морред, проявивший величайшее мужество перед лицом безысходности,  Серриад
- добрый король, родившийся после полосы отчаяния.  И  она,  Эльфарран.  Я
совершил величайшее зло, которое только мог совершить,  ради  ее  красоты,
которую я надеялся вернуть. И я видел ее... на какой-то  миг  передо  мной
предстала Эльфарран.
     По спине  Аррена  пробежали  мурашки.  Он  сглотнул  и  сидел  молча,
уставившись на пленительную, роковую, желтую как топаз звезду.
     - А кто твой герой? - спросил его маг, и Аррен ответил:
     - Эррет-Акбе.
     - Он действительно был величайшим из всех великих.
     - Но мне не дает покоя мысль о том,  как  он  погиб;  в  одиночестве;
сражаясь с драконом Ормом на берегу Селидора. Эррет-Акбе  мог  бы  править
всем Земноморьем. Однако он сделал свой выбор.
     Маг промолчал. Некоторое время каждый был погружен в свои думы. Затем
Аррен спросил, не отрывая взгляда от желтого Гобардона:
     - Правда ли, что мертвых можно вернуть к жизни с помощью магии?
     - Да, можно, - ответил маг.
     - Но каким образом? И делалось ли это когда-нибудь?
     Казалось, что его спутник отвечал с большой неохотой.
     - С помощью заклинаний  Вызова,  -  сказал  он,  поморщившись.  Аррен
решил, что Сокол не скажет больше ни слова, но тот вдруг продолжил:
     - Подобные заклинания содержатся в "Наследии Пална". Мастер Вызова не
пользуется этим знанием и не рассказывает о нем студентам. Используют  его
редко и, как мне кажется; всякий раз без должного  на  то  основания.  Эти
великие заклинания составил много веков назад Серый Маг Пална. Он  вызывал
души героев и магов, в том числе даже Эррет-Акбе, чтобы те советом помогли
лордам Пална в их войне и правлении.
     - И что произошло?
     - Советы мертвых не подходят живым. Для Полна настали дурные времена.
Серый Маг был изгнан и сгинул без следа.
     Маг отвечал с явной неохотой, но он не обрывал свой  рассказ,  словно
чувствуя, что у Аррена есть право знать обо всем этом. А юноша настаивал:
     - Значит, сейчас никто на пользуется этими заклинаниями?
     - Мне известен  лишь  один  человек,  который  в  свое  время  широко
применял их.
     - Кто он?
     - Он жил на Хавноре и  считался  рядовым  чародеем,  но  способности,
заложенные в него природой,  делали  его  великим  магом.  Он  зарабатывал
деньги своим искусством, вызывая для каждого, кто платил ему,  любой  дух,
какой бы они не пожелали: умершего мужа, жены или ребенка. Его  дом  кишмя
кишел беспокойными тенями прошлых столетий,  прекрасными  женщинами  эпохи
Королей. Я видел как он, забавы ради, вызвал  из  Безводной  Страны  моего
старого наставника Неммерле,  который  был  Верховным  Магом  в  дни  моей
юности. И душа великого человека явилась на его зов,  словно  собачонка  к
хозяину. Я разозлился и бросил ему вызов. Тогда я  не  был  еще  Верховным
Магом. Я сказал: "Ты заставляешь мертвых приходить в свой дом. Не  желаешь
ли ты посетить вместе со мной их дома?" И я заставил его  пойти,  хотя  он
сопротивлялся, как только мог, менял облик и громко рыдал в темноте.
     - Так ты убил его? - прошептал завороженный рассказом Аррен.
     - Нет! Я взял его с собой и вернулся обратно вместе с ним. Тот, кто с
такой легкостью вызывал мертвых, сам, оказывается, боялся смерти  -  своей
собственной смерти - больше, чем любой из известных мне людей. У стены  из
камней... Но я,  однако,  рассказываю  тебе  больше,  чем  положено  знать
новичку. Хотя ты уже не новичок.
     Пристальный взгляд мага пронзил  сумрак  и  впился  в  глаза  Аррена,
приведя того в смущение.
     - Ладно, не важно, - сказал Верховный Маг. - Есть на  границе,  между
миром живых и миром мертвых каменная стена.  Переступив  через  нее,  душа
уходит в мир мертвых, а живой человек может пересечь ее и вернуться,  если
он знает путь... У каменной стены этот человек припал к земле  со  стороны
мира живых. Он вцепился в камни обеими руками, плача и стеная. Я  заставил
его идти дальше. Его страх раздражал и злил меня. Мне следовало бы понять,
что я поступаю неверно. Но  я  просто  обезумел  от  гнева  и  уязвленного
самолюбия. Он был силен, и я стремился доказать, что я - сильнее.
     - Что он делал потом... когда вы вернулись?
     - Пресмыкался, клялся больше никогда не использовать "Наследие Пална"
и целовал мне руку. Он убил бы меня, если бы осмелился.
     - Что с ним стало?
     - Он уехал с Хавнора на запад, возможно, на Палн. Я больше  ничего  о
нем не слышал. Он и в те времена был  уже  в  возрасте,  хотя  по-прежнему
оставался    полным    сил    человеком,    напоминавшим    по    сложению
борца-тяжеловесна. Сейчас его, наверное, уже нет в живых. Я даже  не  могу
припомнить его имя.
     - Его Настоящее Имя?
     - Нет, его-то я помню... - тут Сокол сделал  паузу,  и  на  некоторое
время воцарилась абсолютная тишина.
     - На Хавноре его звали Коб, - продолжил маг  изменившимся  осторожным
тоном. Уже стемнело, и выражение его лица  разглядеть  но  удалось.  Аррен
увидел, как он повернулся  и  устремил  свой  взор  к  желтоватой  звезде,
поднявшейся теперь еще выше над волнами и разбросавшей по  ним  тоненькие,
словно паутинка, золотые лучики. Спустя некоторое время Сокол сказал:
     - Порою, даже бодрствуя, мы вдруг оказываемся лицом к лицу с тем, что
давным-давно позабыто, и произносим слова, которые кажутся нам чушью,  ибо
мы боимся разглядеть их подлинное значение.

                               6. ЛОРБАНЕРИ

     Через десятимильное пространство сверкающей на солнце воды  Лорбанери
казался зеленым-презеленым, словно яркий мох на раковине фонтана. По  мере
приближения сквозь зеленую пелену проступили  листья  и  стволы  деревьев,
отбрасывающие тень, дороги и дома, лица и одежда  людей,  пыль  -  словом,
все, что присуще любому острову, на котором  живут  люди.  И  все  же  он,
несмотря ни на что, оставался зеленым, ибо каждый акр  земли,  который  не
был застроен или отдан под дороги, занимали низенькие деревца  с  округлой
кроной.  Их  листьями  питались  червячки-шелкопряды,  выделения   которых
скручивали в нить, затем делали из  них  ткани  мужчины,  женщины  и  дети
Лорбанери. С наступлением сумерек воздух кишел небольшими серыми  летучими
мышами,  что  питались  червячками.  Они  съедали  многих,  но  оставались
безнаказанными, ибо ткачи  считали,  что  убийство  серокрылых  летунов  -
крайне дурная примета. Ведь раз люди живут за счет  червячков,  рассуждали
они, значит и у крохотных летучих мышей, несомненно, есть на то право.
     Смешные  домишки  с  расположенными  наобум  оконцами  и  соломенными
крышами  сплошь  покрывал  зеленый  ковер  лишайника  и   мха.   Это   был
процветающий остров, впрочем, как и все острова  Предела,  что,  казалось,
подтверждали  ярко  раскрашенные,  добротно  построенные   дома,   большие
прядильные колеса и ткацкие станки  в  коттеджах  и  мастерских,  каменные
причалы миниатюрной гавани Сосары,  где  могли  пришвартоваться  несколько
торговых судов. Однако в ней нс  было  торговых  галер.  Краска  на  домах
выгорела, отделка давно не обновлялась,  а  большинство  колес  и  станков
бездействовали, покрытые пылью и заросшие паутиной, тянущейся от педали  к
педали, от основы к станине.
     - Волшебники? - переспросил мэр Сосары, низенький человечек  с  лицом
столь же грубым и темным, как и подошвы его босых ног. - На Лорбанери  нет
волшебников. И никогда не было.
     - Кто бы мог подумать? - удивленно воскликнул Сокол. Он сидел  вместе
с восемью-девятью жителями деревни, прихлебывая настойку из ягод  харбы  -
некрепкий горьковатый напиток. Ему пришлось сказать  им,  что  он  ищет  в
Южном Пределе камень эммель, но Сокол не стал скрывать под маской ни  свою
внешность, ни лицо своего спутника. Аррен лишь спрятал свой меч в лодке, а
Сокол сделал невидимым прихваченный с собой магический посох.  Островитяне
встретили их угрюмо и  враждебно  и  были  готовы  в  любой  момент  вновь
вернуться к этому состоянию. Лишь находчивость и авторитет  Сокола  покуда
удерживали их.
     - Судя по деревьям, у вас  здесь,  должно  быть,  имеются  прекрасные
садовники, - сказал он. - Как они оберегают сады от поздних заморозков?
     - Да никак, - ответил тощий мужичок  с  того  конца  шеренги  жителей
деревни. Они все сидели в ряд под соломенным навесом, привалившись спинами
к стене постоялого двора. У их босых ног барабанил по  земле  сильный,  но
теплый апрельский дождик.
     - Опасен дождь, а не мороз, - сказал мэр. - Гниют коконы шелкопрядов.
Но остановить дождь человек не в силах. Да никто  и  не  пытается  сделать
это.
     Он был агрессивно настроен по  отношению  к  волшебству  и  чародеям;
остальные, казалось, не разделяли его категоричности.
     - Пока старик был жив, - сказал один из  них,  -  в  это  время  года
дождя, как правило, не было.
     - Кто? Старый Милди? Да, его уже нет в живых. Он умер,  -  подтвердил
мэр.
     - Его обычно звали Садовником, - сказал тощий. -  Да,  Садовником,  -
подхватил другой, и опустилась непроницаемая, словно пелена дождя, тишина.
     Арен сидел за окном единственной комнаты постоялого двора. Он снял со
стены висевшую там  старую  лютню  -  трехструнный  инструмент  с  длинным
грифом, широко распространенный на Острове  Шелка,  -  и  теперь  тихонько
наигрывал на ней, стараясь не перекрывать стук капель дождя по соломенному
навесу.
     - На рынках Хорттауна, - сказал  Сокол,  -  я  видел  ткань,  которую
выдавали эа шелк с Лорбанери. Иногда это действительно  был  шелк,  но  ни
разу - с Лорбанери.
     - Времена наступили тяжелые, - сказал тощий  человек,  -  уже  четыре
года это длится, пятый пошел.
     - Уж пять лет прошло с  того  Кануна  Вспышки,  -  сказал  чавкающим,
самодовольным голосом какой-то старик, -  когда  умер  старый  Милди,  да,
умер... ведь он был моложе меня. В Канун Вспышки он умер.
     - Недостаток товара поднимет цены, - заметил мэр,  -  за  один  рулон
голубого материала мы выручим столько, сколько некогда за три рулона.
     - Если сможем продать.  Где  корабли-то?  Да  и  краска  паршивая,  -
возразил  тощий,  вызвав  там  самым  получасовую  дискуссию  относительно
качества красителей, используемых в больших станках.
     - А кто делает красители? - спросил Сокол и вызвал  тем  самым  новый
всплеск эмоций. В результате выяснилось, что весь процесс крашения  -  это
прерогатива одной семьи, члены которой, ко всему  прочему,  называли  себя
колдунами. Но если они  и  являлись  таковыми,  то  теперь  утратили  свое
искусство, и никто другой, как  метко  подметил  тощий  мужичок,  не  смог
отыскать его.
     Все они,  исключая  мэра,  сошлись  на  том,  что  знаменитая  лазурь
Лорбанери и тот не имеющий себе  равных  пурпур  -  "пламя  дракона",  что
некогда носили королевы Хавнора, уже не те, что раньше. Чего-то в  них  не
хватало. Жаловались на несвоевременные дожди, на красители, на очистители.
     - А может, виноваты глаза людей, не умеющих отличить подлинную лазурь
от голубой грязи, - добавил тощий и  свирепо  взглянул  на  мэра.  Тот  не
принял брошенный вызов, и все снова замолчали.
     Легкое вино, казалось, лишь усугубило их  подавленность  и  на  лицах
островитян застыли хмурые маски.  Тишину  нарушали  только  стук  дождевых
капель по бесчисленным листьям садов в долине, шепот моря внизу на окраине
деревни да мурлыканье лютни в темноте за дверьми.
     - Умеет ли петь этот твой изнеженный паренек? - спросил мэр.
     - Да, умеет. Аррен, спой нам чего-нибудь.
     - Я не могу заставить эту лютню  играть  не  в  миноре,  -  улыбаясь,
сказал выглянувший в окно Аррен. -  Ей  хочется  рыдать.  Что  вы  желаете
послушать, добрые хозяева?
     - Что-нибудь новенькое, - проворчал мэр.
     Лютня легонько затрепетала. Юноша уже нашел с ней общий язык.
     - Вот это, видимо, вы здесь еще не слышали, - сказал он и запел:

                        "У белых Проливов Солеа
                        И согнутых красных ветвей
                        Склонивших соцветья свои
                        Над головою твоей,
                        Поникшей от горя утраты
                        Любимого твоего,
                        Клянусь я именем матери
                        И отца своего,
                        Я, Серриад, сын Морреда,
                        Клянусь у цветущих ветвей
                        Помнить всегда злодеянье
                        И горе родимой моей...
                        ...всегда, всегда..."

     Они застыли, как изваяния: угрюмые лица и грубые, отмеченные  печатью
тяжелой работы, руки и тела. Люди сидели не шелохнувшись и слушали  теплым
дождливым южным вечером песню, такую же надрывную и  тоскующую,  как  крик
серого лебедя среди холодных морей За. Даже после того, как смолкла лютня,
они еще долго хранили молчание.
     - Странная музыка, - неуверенно произнес кто-то.
     Другой, убежденный в абсолютном превосходстве острова  Лорбанери  над
всеми и во всем, заявил:
     - Чужеземная музыка всегда странна и мрачна.
     - Сыграйте нам что-нибудь свое, - попросил Сокол. - Я и сам не  прочь
послушать какую-нибудь веселенькую песенку. Паренек всегда поет о  древних
умерших героях.
     - Давай, я попробую, - сказал последний из говоривших,  откашлялся  и
затянул песенку о старом добром барреле вина и гей, гей, мы идем! Но никто
не подхватил разудалый мотивчик, и он уныло продолжал свои "гей, гей".
     - Нс поют больше старые добрые песни, - сказал он со злостью. - В том
виноваты юнцы, всегда пытающиеся изменить ход вещей и  не  желающие  учить
старинные песни.
     - Дело не в этом, - возразил тощий. - Все вокруг  пошло  наперекосяк.
Ничто больше не идет своим чередом.
     - Да, да, - проскрипел самый старый из присутствующих здесь. -  Удача
покинула нас. Вот так-то. Удача покинула нас.
     После этих слов говорить  больше  стало  не  о  чем.  Жители  деревни
уходили парами-тройками, пока не остались лишь Сокол по одну сторону окна,
и Аррен - по другую. И тут Сокол, наконец, рассмеялся. Но в смехе  его  не
было радости.
     Вошла застенчивая жена владельца постоялого двора,  постелила  им  на
полу и ушла. Они улеглись спать.  Но  среди  стропил  под  потолком  кишмя
кишели летучие мыши. Они всю ночь, пронзительно визжа, носились  туда-сюда
сквозь незастекленные окна. Лишь на рассвете они все вернулись на место  и
утихомирились, повиснув крохотными  серыми  сверточками  вниз  головой  на
стропилах.
     Наверное, из-за мышиной возни Аррен засыпал с трудом. Уже много ночей
он не спал на берегу. Его тело отвыкло от  неподвижности  земли,  и  когда
Аррен уснул, ему представилось, что он  качается,  качается...  затем  пол
уходит из-под него... и он  мгновенно  проснулся.  Когда  Аррен,  наконец,
заснул вновь, ему  приснилось,  что  он  прикован  в  трюме  невольничьего
корабля. Вокруг него другие люди, но все они мертвы. Он рванулся из  этого
сна еще яростнее,  чем  из  предыдущего,  но,  едва  освободившись,  вновь
провалился в него. В конце концов, ему  привиделось,  что  он  остался  на
корабле один, но по-прежнему закован в цепи и  не  в  силах  пошевелиться.
Затем странный монотонный голос сказал ему на ухо: "Сбрось  оковы".  Юноша
попытался приподняться, и ему это удалось: он  встал.  Аррен  очутился  на
какой-то обширной сумеречной пустоши, под давящим небом. Земля  и  спертый
тяжелый воздух были  пронизаны  страхом,  первобытным  ужасом.  Это  место
пугало, оно  являлось  воплощением  страха,  и  он  находился  здесь,  где
отсутствовали дороги. Аррену необходимо было найти путь наружу,  но  здесь
его не было, и он был беспомощен, словно дитя  или  крошечная  букашка,  а
место  было  обширным,  необъятным.  Он  побрел  куда-то,   споткнулся   и
проснулся.
     Даже теперь, когда он бодрствовал, страх по-прежнему гнездился в  его
душе: то место оставалось таким  же  обширным  и  необъятным.  Его  душила
непроницаемая тьма  комнаты,  и  он  попытался  отыскать  звезды  в  сером
квадрате окна, но несмотря на то, что дождь кончился, звезд не было. Аррен
лежал без сна, испуганный до смерти, а летучие мыши носились туда-сюда  на
своих бесшумных кожистых крыльях. Временами он слышал их  писк,  настолько
высокий, что был еле уловим для человеческого слуха.
     Пришло ясное утро, и они встали рано. Сокол  настойчиво  расспрашивал
всех о камне эммель. Хотя ни один из  горожан  толком  не  знал,  где  его
искать, у каждого была на этот счет своя теория, и они горячо спорили друг
с другом, а маг внимательно слушал, выуживая, однако, сведения отнюдь не о
камне. Наконец, они с Арреном отправились по дороге, указанной им мэром  -
к карьеру, где добывали окрашенный в голубой цвет  грунт.  Но  на  полпути
Сокол свернул в сторону.
     - Здесь должен быть дом, - сказал  он.  -  Они  говорили,  что  семья
красильщиков и дискредитированных магов живет поблизости от этой дороги.
     - Будет ли от разговора с ними какой-нибудь прок?  -  спросил  Аррен,
слишком отчетливо помнивший Хэйра.
     - Существует место, где таится корень всех бед, - резко бросил маг. -
Место, куда утекает удача. Мне нужен проводник, который довел бы  меня  до
него!
     И  он  зашагал  дальше.  Аррену  ничего  не  оставалось,  кроме   как
последовать за ним.
     Дом стоял особняком посреди собственного сада -  прелестное  каменное
строение, которое, однако, как и весь участок вокруг  него,  имело  весьма
запущенный  вид.  Выцветшие  коконы  несобранных  шелкопрядов  висели   на
поломанных ветках, дохлые личинки и мотыльки толстым слоем покрывали почву
под деревьями. На окруженном  близко  посаженными  деревьями  доме  лежала
печать запустения, и когда они подошли к нему, Аррену вдруг вспомнился его
ночной кошмар.
     Дверь отворилась прежде, чем они приблизились к ней. Наружу выскочила
седая женщина, вытаращила на них покрасневшие глаза и завопила:
     - Вон, будьте вы прокляты, воры, клеветники, бесстыжие лгуны и пошлые
кретины! Убирайтесь прочь отсюда! Пусть удача навечно оставит вас!
     Сокол остановился, глядя на нес с некоторым удивлением, затем  сделал
странный быстрый жест рукой и сказал одно лишь слово:
     - Изыди!
     Женщина тут же замолкла и уставилась на него.
     - Зачем ты это сделал?
     - Дабы отвести твои проклятия.
     Она внимательно оглядела его и, наконец, хрипло спросила:
     - Чужеземцы?
     - Мы с Севера.
     Она подошла  поближе.  Поначалу  Аррен  был  склонен  посмеяться  над
старухой, визжащей на пороге собственного дома, но когда он рассмотрел  ее
получше, ему стало стыдно за себя. Одежда женщины была грязна и неопрятна,
изо рта у нее воняло, а в глазах ее застыла боль.
     - Я больше не в силах проклясть, - сказал она. - Не в силах.
     Старуха повторила жест Сокола.
     - Там, откуда вы пришли, все еще делают так?
     Он кивнул, продолжая смотреть на нее в  упор,  и  она  выдержала  его
взгляд.
     Внезапно выражение ее лица изменилось, и женщина спросился:
     - А где твой посох?
     - Я не показываю его здесь, сестра.
     - Нет, ты не должен поступать так. Это нить, на которой держится твоя
жизнь. Подобно тому, как смысл моей жизни заключался в моей силе.  Поэтому
я утратила ее, забыв все, что знали:  все  Слова  и  Имена.  Они  ушли  по
тоненьким ниточкам, похожим на паутинки,  из  моих  глаз  и  рта.  В  мире
существует отверстие, и в него уходит свет. А Слова уходят вместе  с  этим
светом. Ты знаешь об этом? Мой сын  целыми  днями  сидит,  уставившись  во
тьму, и ищет это отверстие. Он  говорит,  что  будет  лучше  видеть,  если
ослепнет. Он утратил навык красильщика. А мы были  Главными  Красильщиками
Лорбанери! Взгляни!
     Она продемонстрировала  свои  тонкие  сильные  руки,  испещренные  от
кончиков пальцев до плеч несмываемыми пятнами красителей.
     - Эти следы никого не вытравить с кожи, -  сказала  она,  -  но  мозг
отмыт начисто. В нем не осталось ни одного рецепта. Кто вы?
     Сокол промолчал. Его глаза вновь встретились  с  глазами  женщины,  и
стоявший в стороне Аррен с тревогой наблюдал за ними.
     Она снова вздрогнула и прошептала:
     - Я знаю, кто ты...
     - Да, родственные души узнают друг друга, сестра.
     Интересно было наблюдать ее реакцию: она сперва в ужасе отпрянула  от
мага, намереваясь убежать, потом подошла к нему,  словно  желая  пасть  на
колени у его ног.
     Он удержал ее, взяв за руку.
     - Хочешь ли ты вернуть обратно свою силу, искусство, знание  Имен?  Я
могу дать тебе это.
     - Ты -  Великий  Человек,  -  прошептала  она.  -  Ты  Король  Теней,
Повелитель Мрака...
     - Нет, я не король. Я человек, простой смертный, брат твой,  подобный
тебе.
     - Но ведь ты никогда не умрешь!
     - Умру.
     - Но ты вернешься и будешь жить вечно.
     - Ни я, не любой другой человек не в силах вернуться.
     - Тогда ты не... не из Повелителей Тьмы, -  нахмурившись,  произнесла
она, взглянув на него с некоторым подозрением и с меньшим страхом. - Но ты
из Великих. Не так ли? Как тебя зовут?
     Суровое лицо Сокола на мгновение помягчело.
     - Этого я не могу тебе сказать, - вежливо ответил он.
     - А вот я открою тебе секрет, - сказала она.  Старуха  теперь  стояла
прямо, глядя ему прямо в глаза, и в голосе ее появились  прежние  властные
нотки. - Я не хочу жить, жить и жить вечно. Лучше бы мне  вернули  обратно
Имена вещей. Но нет они сгинули, и потеряли теперь  всякий  смысл.  Больше
нет секретов. Хотите знать мое Имя?
     Глаза ее вспыхнули, пальцы сжались в кулаки, старуха подалась  вперед
и прошептала:
     - Меня зовут Акарен.
     Затем она крикнула во весь голос:
     - Акарен! Акарен! Меня зовут Акарен! Теперь все знают мое тайное Имя,
мое Настоящее Имя, и больше нет секретов,  нет  правды,  и  нет  смерти...
смерти... смерти... смерти!
     Она, всхлипывая, выкрикивала это слово, и слюна капала с ее губ.
     - Успокойся, Акарен.
     Старуха замолкла. Слезы текли по ее грязним щекам и терялись в прядях
спутанных седых волос.
     Сокол взял в ладони это морщинистое, залитое слезами лицо и  легонько
с огромной нежностью поцеловал  женщину  в  лоб.  Она  стояла  неподвижно,
закрыв глаза. Затем он приблизил губы к ее уху, прошептал тихонько  что-то
на Древнем Наречии, еще раз поцеловал ее и отпустил.
     Она открыла глаза и некоторое  время  смотрела  на  него  блуждающим,
изумленным взором. Танк новорожденный смотрит на свою мать,  а  она  -  на
него. Затем старуха медленно повернулась и направилась к двери. Войдя, она
закрыла ее  за  собой.  Все  это  делалось  совершенно  молча,  с  тем  же
выражением удивления на лице.
     Маг молча повернулся и зашагал обратно к дороге. Аррен последовал  за
ним, не осмелившись докучать ему  расспросами.  Внезапно  маг  остановился
посреди разоренного сада и сказал:
     - Я забрал у нее ее Имя и дал  ей  взамен  новое.  Она,  в  некотором
смысле, заново родилась на свет. Ничем другим помочь ей было нельзя.
     Голос его звенел и прерывался.
     - Она обладала немалой силой, - продолжал он, - но, будучи  гордой  и
честной женщиной, вкладывала свое умение  не  в  ведьмовство  и  стряпание
приворотных зелий, а в творение прекрасного. В том был смысл ее  жизни.  А
теперь все пошло прахом.
     Внезапно маг свернул в проход между рядами деревьев и  остановился  у
одного из стволов.
     Аррен ждал его на несколько смягченном листвой солнцепеке, зная,  что
Сокол стыдится давать при нем выход своим эмоциям.  К  тому  же  юноша  не
знал, как подбодрить его. Но душа мальчика по-прежнему безудержно  рвалась
к его старшему товарищу. Однако на  смену  первоначальному  романтическому
поклонению и обожанию пришла болезненная, глубоко личная связь, переросшая
в нерушимые узы. Теперь он почувствовал, что в его любви появилась  толика
сострадания,  а  без  него  любовь  несовершенна,  поскольку   тогда   она
постепенно выходит из-под контроля и не длится долго.
     Спустя некоторое время Сокол вернулся к нему, пройдя  сквозь  зеленое
марево сада. Ни один из них не произнес ни слона, и они бок  о  бок  пошли
дальше. Солнце  уже  припекало  вовсю.  Смоченная  ночным  дождиком  почва
высохла, и пыль клубилась на дороге у них под  ногами.  Сперва  день  этот
показался Аррену мрачным и  скучным,  отравленным  его  снами.  Теперь  он
наслаждался теплом  выглянувшего  солнца  и  игрой  теней,  ему  нравилось
бродить по острову, не имея ни малейшего  представления  о  том,  где  они
находятся.
     Да это было и ни к чему, ибо они не узнали ничего нового.  Весь  день
ушел на разговоры с  людьми,  что  добывали  сырье  для  красителя,  и  на
приобретение у них после отчаянной  торговли  нескольких  кусочков  камня,
который и был, по их  словам,  эммелем.  Когда  они  с  последними  лучами
обжигавшего их шеи и затылки солнца вошли в Сосару, Сокол заметил:
     - Это голубой малахит, но я нисколько не сомневаюсь в том, что даже в
Сосаре никто не знает, в чем отличие.
     -  Люди  здесь  какие-то  странные,  -  сказал  Аррен.   -   Эта   их
неспособность отличать одну вещь от другой проявляется во  всем.  Помнишь,
как один человек упрекнул старейшину  прошлым  вечером:  "Ты  не  в  силах
отличить подлинную лазурь от голубоватой грязи..." Они все валят на дурные
времена, но не знают, когда эти времена наступили;  понимают,  что  делают
халтуру, но не пытаются исправить положение. Они  даже  не  видят  разницы
между ремесленником и заклинателем, между  творением  рук  человеческих  и
искусством  магии.  Похоже,  что   в   их   головах   отсутствуют   четкие
представления о форме, индивидуальных отличиях и цвете вещей. Для них  все
едино.
     - Да, - задумчиво произнес маг.  Вот  уже  некоторое  время  он  шел,
втянув голову в плечи, словно ястреб. Несмотря на небольшой рост, шагал он
размашисто.
     - Что же они утратили?
     - Вкус к жизни, - не колеблясь ответил Аррен.
     - Ты прав, - вновь согласился  Сокол  после  некоторого  размышления.
Немного промолчав, он продолжил:
     - Я рад, что ты  в  состоянии  мыслить  самостоятельно,  парень...  Я
чувствую себя усталым и поглупевшим. Что-то гложет  мое  сердце  с  самого
утра, когда мы разговаривали с той, кого некогда звали Акарен. Мне  не  по
нраву запустение и распад. Я на желаю иметь никаких врагов. А если уж  это
неизбежно, то мне абсолютно не хочется гоняться за своим врагом,  находить
его и встречаться с ним лицом к лицу. Если уж  кто-то  вынужден  выйти  на
охоту, то призом должно быть сокровище, а на всякая мерзость.
     - Значит, наш враг - одиночка, - сказал Аррен.
     Сокол кивнул.
     - Когда она упомянула о Великом Человеке, Повелителе Теней, то...
     Сокол снова кивнул.
     - ...мне пришла в голову эта мысль, - закончил маг. - Мне кажется, мы
должны добраться не только до  какого-то  определенного  места,  но  и  до
конкретной личности. Опустошение, охватившее остров, утрата  мастерства  и
гордости, беспросветность жизни - все это работа некоей злой воли. Но  она
ни на секунду на задержалась здесь, даже не заметив ни Лорбанери, ни,  тем
более, Акарен. След, который мы взяли - это полоса разрушений,  как  будто
мы бежим за мчащейся с горы телегой и видим колею, оставшуюся за ней.
     - Не могла ли она - Акарен - рассказать тебе еще что-нибудь  об  этом
враге: кто он такой, откуда взялся и _ч_т_о_ являет собой?
     - Без сомнения, могла бы, но не  сейчас,  -  ответил  маг  мягко,  но
весьма решительно. - При всем своем безумии  она  нс  утратила  магической
силы. По правде говоря, в ее безумии и заключается ее магическая сила.  Но
я не желаю любой  ценой  добиваться  от  нее  ответа.  Она  слишком  много
страдала.
     И он  зашагал  дальше,  немного  покачиваясь,  словно  сам  испытывал
нестерпимую боль и пытался избавиться от нее.
     Услышав топот ног по дороге позади них, Аррен  обернулся.  К  ним  со
всех ног мчался какой-то человек. До него было еще далеко,  но  он  быстро
приближался. Дорожная пыль и его  длинная  нечесанная  шевелюра  создавали
вокруг него в неверном свете заходящего Солнца  некий  красноватый  ореол.
Его длинная тень причудливо скакала по стволам растущих у дороги деревьев.
     - Эй! - кричал он. - Подождите! Я нашел! Я нашел это!
     Он стремительно подбежал к ним. Рука Аррена  сперва  рванулась  туда,
где должна была находиться рукоять меча, затем - к потерянному в Хорттауне
ножу и, наконец, сжалась в кулак - и все это за  каких-нибудь  полсекунды.
Он нахмурился и шагнул вперед. Человек был высок - на голову выше Сокола -
и широкоплеч. Он тяжело дышал и что-то бессвязно бормотал, тараща  горящие
безумием глаза.
     - Я нашел это! - захлебываясь, твердил он, пока  Аррен  не  попытался
взять контроль над ситуацией в свои руки, спросив его  жестким  угрожающим
тоном:
     - Что тебе нужно?
     Человек попытался обойти его и приблизиться  к  Соколу.  Аррен  вновь
встал на его пути.
     - Ты - Главный Красильщик Лорбанери, - сказал Сокол.
     Тут Аррен, вставший на  защиту  своего  спутника,  почувствовал  себя
круглым дураком и отступил в сторону, убравшись с  дороги.  После  четырех
слов, произнесенных магом, безумец перестал тяжело пыхтеть  и  размахивать
своими большими, испещренными пятнами руками.  Неистовый  блеск  его  глаз
слегка приугас, и он кивнул.
     - Я был Красильщиком, - сказал он, - но  теперь  я  не  умею  красить
ткани.
     Затем он искоса взглянул на Сокола и, ухмыльнувшись, покачал  головой
с копной рыжеватых, покрытых пылью, волос.
     - Вы забрали Имя у моей матери, - сказал он. - Теперь я не узнаю  ее,
а она - меня. Она по-прежнему любит меня, и все же оставила  меня  одного.
Она умерла.
     У Аррена бешено заколотилось сердце, но он заметил,  что  Сокол  лишь
слегка покачал головой.
     - Нет, нет, - сказал он, - она не мертва.
     - Но это когда-нибудь случится. Она умрет.
     - Да. Такова участь всех живых существ,  -  сказал  маг.  Красильщик,
казалось, с минуту обдумывал его слова, затем подскочил к Соколу,  схватил
его за плечи и наклонился к нему. Двигался он столь проворно, что Аррен не
успел помешать ему, но мальчик подошел достаточно близко,  чтобы  услышать
шепот безумца:
     - Я нашел отверстие во тьме. Там стоит  повелитель.  Он  наблюдает  и
правит. Он держит крошечное пламя, маленькую свечку в своей руке. Он  дует
на нее, и  она  гаснет.  Затем  он  дует  вновь,  и  она  вспыхивает!  Она
вспыхивает!
     Сокол  не  протестовал  против  столь  бесцеремонного   обращения   и
навязчивого шепота. Он лишь спросил:
     - Где ты был, когда видел это?
     - В постели.
     - Ты спал?
     - Нет.
     - Через стену?
     - Нет, - ответил  Красильщик  неожиданно  спокойным  голосом,  словно
вопрос был ему неприятен. Он отпустил мага и отступил на шаг.
     - Нет, я... я не знаю, где отверстие. Я нашел его, но не знаю где.
     - Именно это мне и хотелось бы узнать, - сказал Сокол.
     - Я могу помочь тебе.
     - Каким образом?
     - У тебя есть лодка. Ты на ней приплыл сюда, на ней  и  уплывешь.  Вы
отправляетесь на запад? Это нужный  вам  путь  -  путь  к  месту,  где  он
появляется. Ведь должно быть какое-то место, определенное место, поскольку
он живой, а не дух или привидение, преодолевшее стену. Нет, мы  все  не  в
силах перенести что-либо кроме души через стену, а  у  него  есть  тело  -
бессмертная плоть. Я видел, как пламя колеблется во тьме от  его  дыхания,
пламя, что гаснет потом. Я видел это.
     Лицо  безумца  преобразилось.  Освещенное  золотистокрасными   лучами
заходящего солнца, оно поражало какой то дикой красотой.
     - Я знаю, что он одолел смерть. Я знаю это. Я  отдал  мою  магическую
силу, чтобы узнать это. Когда-то я был колдуном! И вы знаете об _э_т_о_м_,
раз собираетесь туда. Возьмите меня с собой.
     Тот же свет озарил и лицо Сокола, но оно осталось таким же жестким  и
невозмутимым.
     - Да, я пытаюсь добраться до того места, - сказал он.
     - Позвольте мне отправиться с вами!
     Сокол быстро кивнул.
     - Если тебе с нами по пути, - ответил он так же холодно.
     Красильщик отступил  еще  на  шаг  и  пристально  взглянул  на  него.
Выражение восхищения медленно сползло с его  лица,  на  смену  ему  пришли
настороженность и хмурость. Словно сквозь вихрь  слов,  чувств  и  видений
пробилась  здравая  мысль,  которая  смутила  его.  Наконец  он  безмолвно
повернулся и побежал назад по дороге,  на  которой  еще  не  улегся  столб
поднятой им прежде пыли. Аррен облегченно вздохнул.
     Сокол тоже вздохнул, но, судя по  всему,  на  душе  у  него  вряд  ли
полегчало.
     - Ладно, - сказал он, - странные дороги требуют странных проводников.
Пойдем-ка дальше.
     Аррен держался в шаге за ним.
     - Неужели ты хочешь взять его с собой? - спросил он.
     - Одному ему не пройти.
     "Да и мне тоже", внезапно разозлившись, подумал Аррен, но  промолчал,
и остаток пути они проделали в тишине.
     Когда они вернулись в Сосару, их ждал  весьма  прохладный  прием.  На
таком крохотном островке, как Лорбанери, вести разносятся быстро,  и,  без
сомнения, кто-то видел,  как  они  свернули  к  Дому  Красильщиков  и  как
разговаривали с безумцем на дороге. Хозяин постоялого  двора  вел  себя  с
ними вызывающе, а его жена боялась их, как  огня.  Вечером,  когда  жители
деревни  собрались  под   навесом   гостиницы,   они   демонстративно   не
разговаривали с чужаками, соревнуясь друг с другом в остроумии  и  иронии.
Но надолго их запала не хватило, и  вскоре  веселье  заглохло.  Они  долго
сидели в гробовой тишине, пока, наконец, мэр не спросил Сокола:
     - Нашли ли вы голубые камни?
     - Да, нашли немного, - вежливо ответил Сокол.
     - Сэпли очень точно указал вам, где их искать.
     - Ха, ха, ха, - рассмеялся кто-то, услышав эту восхитительную шутку.
     - Должно быть, Сэпли - это тот рыжеволосый человек?
     - Чокнутый. Вы разговаривали утром с его матерью.
     - Я искал чародея, - ответил маг.
     Тощий человек, сидевший рядом с ним, сплюнул в темноту.
     - Зачем?
     - Хотел расспросить его о том, что ищу.
     - Люди приплывают на Лорбанери за шелком, а не за камнями,  -  сказал
мэр. - Им не нужны чары, размахивание руками и  прочие  колдовские  трюки.
Люди здесь живут честные и работают они честно.
     - Верно. Он прав, - поддержали остальные.
     - И мы не  желаем,  чтобы  разные  там  чужеземцы  разнюхивали  здесь
невесть что и лезли в наши дела.
     - Верно, верно, - вторили ему.
     - Если в округе найдется какой-нибудь  не  свихнувшийся  чародей,  мы
дадим ему честную работу в мастерских, но они не умеют работать честно.
     - Они смогли бы, если бы там было что делать, - сказал Сокол. -  Ваши
склады пусты, сады разорены, последний шелк в ваших мастерских был  соткан
несколько лет назад. Чем же вы здесь, на Лорбанери, занимаетесь?
     - Своими собственными делами, - огрызнулся мэр,  но  тут  в  разговор
решительно встрял тощий.
     - Скажи нам, почему не приходят корабли? Не потому ли, что наши ткани
никуда не годятся?
     Его слова вызвали взрыв возмущения. Они перекрикивали друг друга, мэр
размахивал кулаком прямо перед носом Сокола, кто-то выхватил нож. Ситуация
становилась угрожающей. Аррен тут же вскочил на ноги и взглянул на Сокола,
ожидая увидеть его стоящим посреди внезапно вспыхнувшего магического света
и разящим их своей несокрушимой силой. Но ничего подобного. Он  сидел  там
же, где и раньше,  и  переводил  взгляд  с  одного  человека  на  другого,
спокойно выслушивая сыпавшиеся  на  него  ругательства.  И  внезапно  люди
умолкли, словно были  не  в  состоянии  долго  злиться,  как,  впрочем,  и
изображать дурное  веселье.  Ножи  вернулись  в  ножны,  угрозы  сменились
насмешками. Они начали расходиться,  похожие  на  собак,  покидающих  поле
собачьей брани - немного Задаваясь и слегка труся.
     Когда наши друзья остались одни, Сокол встал,  зашел  в  гостиницу  и
сделал большой глоток из кувшина с водой, стоявшего у двери.
     - Пойдем, парень, - сказал он. - С меня достаточно.
     - К лодке?
     - Да.
     Сокол положил на подоконник пару серебряных монет в качестве платы за
постой и забрал их легкую поклажу. Аррен устал и хотел спать, но,  оглядев
унылую загаженную комнату гостиницы  с  многочисленными  летучими  мышами,
висевшими на стропилах, он вспомнил прошедшую ночь и охотно последовал  за
Соколом. Когда они спускались по одной из  темных  улочек  Сосары,  Аррену
также пришла в голову мысль, что, уезжая сейчас,  они  обманут  Сэпли.  Но
когда они подошли к гавани, тот уже ждал их на пристани.
     - Ты уже здесь, - сказал маг. - Залезай в лодку, если хочешь плыть  с
нами.
     Не сказав ни слова, Сэпли спрыгнул в суденышко и устроился  у  мачты,
как большая лохматая собака. И тут Аррен вышел из себя.
     - Милорд! - вскричал он. Сокол обернулся. Они стояли лицом к лицу  на
пирсе у лодки.
     - Они тут все сумасшедшие на этом острове, но мне казалось, что вы-то
в здравом уме. Зачем вы взяли его?
     - Он будет проводником.
     - Проводником... к еще большему безумию? К смерти в воде или от  ножа
в спину?
     - Да, к смерти, но каким способом, я пока не знаю.
     Аррен говорил с жаром,  да  и  в  вежливом  тоне  Сокола  то  и  дело
проскальзывали стальные нотки. Маг не был расположен отведать на  вопросы.
С тех пор, как Аррен  попытался  защитить  его  от  безумца  на  дороге  и
убедился в тщетности и бесполезности своего  порыва,  настроение  мальчика
окончательно испортилось и от того прилива нежности, что он  чувствовал  с
утра, не осталось и следа. Он был не в состоянии защитить Сокола.  Ему  не
разрешали принимать самостоятельные решения. Он даже не мог, а может,  ему
не позволялось, понять, в чем цель их путешествия. Его,  беспомощного  как
дитя, просто волокли за собой. Но он отнюдь не считал себя младенцем.
     - Я не желаю ссориться с вами, милорд, - сказал он так  холодно,  как
только мог. - Но это... это противоречит здравому смыслу!
     - Да, это противоречит всему. Но мы  отправляемся  туда,  куда  разум
заставить нас не может. Так ты плывешь со мной или нет?
     Слезы гнева брызнули из глаз Аррена.
     - Я сказал, что отправлюсь с вами и буду служить  вам.  Я  не  нарушу
данное слово.
     - Вот и хорошо, - угрюмо сказал маг и повернулся  было  к  лодке.  Но
затем вновь посмотрел на Аррена.
     - Ты нужен мне, Аррен, а я - тебе. Поэтому я и  говорю  тебе  сейчас,
что, по моему мнению, путь, на который мы  ступили,  -  твой  путь  не  по
причине твоей преданности или привязанности ко мне, он стал твоим  прежде,
чем ты увидел меня, прежде, чем нога твоя ступила на землю Рокка,  прежде,
чем ты покинул Энлад. Ты не в силах свернуть с него.
     Тон мага по-прежнему остался жестким. Аррен хмуро спросил его:
     - Как я могу вернуться отсюда, с Края Мира, без лодки?
     - Разве это Край Мира? Нет, далеко нет. Мы только направляемся туда.
     Арен кивнул и прыгнул в лодку. Сокол поставил парус  и  наполнил  его
легким ветерком. По мере удаления  от  неясно  вырисовывающихся  пустынных
доков Лорбанери воздух становился все свежее и чище, луна серебрила  гладь
моря. Ветер дул им в левый борт, когда они  развернулись,  чтобы  обогнуть
остров.

                               7. БЕЗУМЕЦ

     Сумасшедший Красильщик с Лорбанери сидел, прижавшись к мачте спиной и
обхватив руками колени. Его голова безвольно свисала вниз. Спутанная грива
волос казалась черной в лунном свете. Сокол укутался в одеяло и отправился
спать на корму. Никто из  них  не  шевелился.  Аррен  сидел  на  носу.  Он
поклялся себе не смыкать глаз всю ночь. Если магу хочется верить,  что  их
пассажир-лунатик но нападет ночью на него или на Арена, то тем  лучше  для
него. Однако у Аррена есть собственное мнение на этот счет, и он возлагает
на себя определенные обязательства.
     Но ночь была невыносимо длинной и безмолвной. Лунный свет однообразно
лился с небес. Сопли  громко  храпел,  прижавшись  к  мачте.  Лодка  мягко
скользила вперед, и Аррен тихонько погружался в сон. Внезапно он проснулся
и увидел, что луна по-прежнему сияет почти на том же  самом  месте.  Аррен
плюнул на возложенные на себя обязанности, устроился поудобнее и заснул.
     Ему  опять  снились  странные  сны,  к  чему,   впрочем,   за   время
путешествия, он уже привык.
     Сперва его грезы были отрывочны и непривычно приятны и утешительны. У
"Ясноглазки" на месте мачты выросло дерево с большими изогнутыми  ветвями,
покрытыми листвой. Лебеди указывали лодке  путь,  обогнав  ее  на  сильных
крыльях. На горизонте над  бериллово-зеленым  морем  сиял  белыми  башнями
город. Затем Аррен очутился в одной  из  этих  башен,  легко  и  энергично
взбегая по ступенькам  вьющейся  спиралью  лестницы.  Сцены  сменяли  одна
другую, повторялись, не оставляя в памяти  никаких  следов.  Но  вдруг  он
оказался в наводящем ужас тусклом полумраке посреди вересковой пустоши,  и
страх неумолимо рос в нем, пока у  него  не  перехватило  дыхание.  Однако
Аррен упорно шел вперед, поскольку должен  был  двигаться  вперед.  Спустя
долгое время он понял, что идти вперед здесь  означает  ходить  по  кругу,
вновь и  вновь  натыкаясь  на  оставленные  тобой  следы.  И  все  же  ему
необходимо было выбраться отсюда, покинуть это место, и как можно быстрее.
Аррен побежал. Он бегал кругами, которые постоянно сужались, и  земля  под
ногами начала крениться. Аррен мчался все быстрее и быстрее в  сгущающейся
тьме по внутренним стенкам ямы - гигантского водоворота, всасывающего  его
во тьму. И когда он понял это, нога его потеряла опору, и мальчик упал.
     - Что случилось, Аррен? - крикнул с кормы Сокол. На востоке забрезжил
серый рассвет, море было спокойно.
     - Ничего.
     - Кошмар?
     - Ничего.
     Аррен замерз, болезненно ныла прижатая им во сне правая рука. Мальчик
закрыл глаза и подумал: "Он всегда ограничивается намеками  и  никогда  не
скажет мне прямо, куда мы плывем и зачем, и почему я должен плыть туда.  А
теперь он прихватил с собой этого чокнутого. Кто же из нас более безумен -
лунатик или я, коли отправились с ним? Они-то найдут общий язык,  ибо,  по
словам мага, сейчас все колдуны сошли с ума. Я мог бы в эту минуту  сидеть
дома, во Дворце в Бериле, в  моей  комнате  с  резными  стенами,  красными
коврами на полу и огнем в камине, собираясь пойти  с  отцом  на  соколиную
охоту. Почему я отправился с ним? Чем он завлек меня? Он сказал,  что  это
мой путь, но колдуны  любят  громкие  слова,  которые  придают  сказанному
больший  вес.  Однако  смысл  этих  слов  всегда   иной.   Если   и   есть
предначертанный мне путь, то  это  -  дорога  домой,  а  не  бессмысленные
скитания в Пределах. Дома на меня возложены определенные обязанности, а  я
уклоняюсь от них. Если он и впрямь  считает,  что  здесь  действует  некий
враг, обладающий магической силой, то почему он отправился  в  путь  один,
взяв с собой лишь меня? Он мог бы взять в помощники любого мага... да хоть
целую сотню. Он мог бы собрать огромную армию, несметный флот. Разве может
старик вместе с мальчишкой, на лодке, противостоять великой опасности? Это
просто глупо. Он сам свихнулся. По его же словам, он ищет смерти. Он  ищет
смерти, и желает прихватить меня с собой. Но я пока что в своем уме и  еще
не стар, я не хочу умирать и не поплыву с ним".
     Аррен приподнялся на локте и глянул вперед.  Луна,  взошедшая,  когда
они покидали гавань Сосары, теперь заходила. За его  спиной,  на  востоке,
занимался день. Небо было безоблачно, но затянуто легкой дымкой. Взошедшее
солнце жарило вовсю, но светило оно тускло, словно из-под вуали.
     Весь день они  плыли  вдоль  низкого  берега  Лорбанери,  зеленеющего
справа от них. Дувший от суши легкий ветерок наполнял их  парус.  Ближе  к
вечеру они миновали последний длинный  мыс.  Ветерок  стих.  Сокол  вызвал
магический  ветер,  "Ясноглазка"  рванулась,  словно  ястреб  с   запястья
ловчего, и понеслась вперед, оставляя за собой Остров Шелка.
     Красильщик весь день не отходил от  мачты,  панически  боясь  моря  и
лодки, а также жутко страдая от морской болезни. Теперь он хрипло спросил,
хотя солнце заходило прямо по курсу лодки:
     - Мы направляемся на запад?
     Сокол,  всегда  терпеливо  выслушивающий   его   идиотские   вопросы,
утвердительно кивнул.
     - На Обехол?
     - Обехол находится западнее Лорбанери.
     - Много западнее. Вероятно, нужное нам место там.
     - На что оно похоже, это место?
     - Откуда я знаю? Разве я его видел? Оно не на Лорбанери! Я искал  его
годы напролет, во тьме, ночью, закрыв глаза. Оно  постоянно  звало:  "Иди,
иди", а я не мог прийти. Но до него можно добраться и при свете дня, когда
ярко светит солнце. Этого моя мать и Милди  никак  не  могли  понять.  Они
продолжали пялиться во тьму. Затем старый Милди умер, а мать сошла с  ума.
Она позабыла заклинания, что мы использовали при крашении, и  от  этого  у
нее помутился рассудок. Она хотела умереть, но я  уговорил  ее  подождать.
Подождать до тех  пор,  пока  я  не  найду  то  самое  место.  Оно  должно
существовать. Если мертвые могут вновь оживать,  то  в  мире  должно  быть
место, где все это происходит.
     - А мертвые действительно оживают?
     - Мне казалось, что вам известно о подобных  вещах,  -  сказал  после
паузы Сэпли, искоса глядя на Сокола.
     - Я хотел бы о них узнать.
     Сэпли промолчал. Маг вдруг пристально взглянул  ему  прямо  в  глаза,
хотя голос его был по-прежнему мягок:
     - Не ищешь ли ты путь к вечной жизни, Сэпли?
     Мгновение Красильщик выдерживал  его  взгляд,  затем  уткнулся  своей
заросшей спутанной рыжей шевелюрой  головой  в  предплечья  рук,  вцепился
пальцами в лодыжки и стал раскачиваться взад-вперед. Похоже,  он  принимал
эту позу всякий раз, когда был напуган или не хотел  отвечать  на  вопрос.
Аррен отвернулся от него, чувствуя отчаяние и отвращение. Как  они  смогут
находиться с ним в одной восемнадцатифутовой лодке долгие  дни  и  недели?
Это все равно, что делить свое тело с чьей-то больной душой...
     Сокол встал за его спиной на носу и, опустившись на колено,  устремил
свой взор в желтоватые сумерки вечера.
     - Человек по природе своей добр, - сказал он.
     Аррен промолчал, затем холодно спросил:
     - Что за место такое Обехол? Я никогда не слышал Этого названия.
     - Для меня это лишь точка на карте и только... Взгляни  ка:  спутники
Гобардона!
     - Теперь огромная звезда цвета топаза сияла еще выше  в  южной  части
небосклона, а под ней, ясно выделяясь на фоне серого моря, горели еще  две
звезды, - одна, белая, справа, а другая,  голубоватая,  -  слева,  образуя
треугольник.
     - У них есть Имена?
     - Мастер Имен их не знает. Возможно, люди с Обехола и Веллоги дали им
названия. Не знаю. Сейчас мы вошли в странные  воды,  Аррен,  лежащие  под
"Знаком Конца".
     Мальчик не ответил и с внезапной ненавистью  взглянул  на  безымянные
звезды, сверкавшие над бескрайней гладью моря.

     День за днем плыли они на запад, наслаждаясь  теплом  южной  весны  и
ясным небом. Тем не  менее,  Аррену  казалось,  что  солнечный  свет  стал
каким-то тусклым, словно его пропустили сквозь мутное стекло. Вода в  море
была очень теплой, и купание не  слишком  освежало.  Солоноватая  пища  не
лезла в горло. Нигде не было ни тени, ни радующих глаз красок. Лишь ночью,
когда на небе  зажигались  звезды,  горевшие  здесь  ярче,  чем  где-либо,
становилось немного легче. Он лежал и смотрел на них до тех пор,  пока  не
засыпал. В его снах всегда присутствовали вересковая пустошь, яма, долина,
окруженная отвесными скалами, длинный спуск куда-то под нависающим  небом.
Постоянный пропитанный ужасом полумрак и безнадежные попытки спастись.
     Аррен никогда не рассказывал об этом Соколу. Он вообще не обсуждал  с
ним ничего важнее мелких бытовых проблем, что возникали в ходе плавания. А
Сокол, из которого и без того слова приходилось вытягивать клещами, теперь
и вовсе почти не открывал рта.
     Только сейчас Аррен понял, каким дураком он был, когда  доверил  свою
душу и тело этому неутомимому скрытному человеку,  который  поддержал  его
порыв, а теперь не предпринимал никаких  усилий  для  того,  чтобы  помочь
юноше найти свое место в жизни или даже просто остаться в живых. Все  дело
в том, думал Аррен, что маг сейчас пребывает в мрачном расположении  духа,
ибо он но в  силах  признать  своего  фиаско  -  утраты  магией  положения
главенствующей силы.
     Как теперь стало ясно всем  посвященным,  искусство  магии,  которому
Сокол и все поколения колдунов обязаны своей славой и властью,  не  являло
собой большой тайны. В нем не было  ничего,  кроме  умелого  использования
свойств ветра и погоды, хорошего знания целебных свойств трав и  искусного
показа таких фокусов, как туман, испускание  света  и  изменение  внешнего
облика, которые могут впечатлять невежд, но на деле являются лишь  ловкими
трюками. Реальность изменить нельзя. В  магии  нет  ничего,  что  дало  бы
одному человеку подлинную власть  над  другим  человеком.  Все  заклинания
магов не могут и на час отсрочить момента их собственной смерти.
     Даже в менее трудных делах на магию  трудно  было  положиться.  Сокол
крайне редко демонстрировал свое  искусство.  Они,  по  мере  возможности,
плыли, влекомые обычным  ветром,  ловили  рыбу,  чтобы  утолить  голод,  и
запасали роду, как и все моряки. После четырех дней непрерывной борьбы  со
все усиливающимся встречным ветром, Аррен  попросил  его  наполнить  парус
хотя  бы  слабеньким  попутным  ветром,  и  когда  тот  покачал   головой,
поинтересовался:
     - Почему же нет?
     - Я не стал бы просить больного бегать наперегонки, - ответил  Сокол,
- или увеличивать чью-либо и без того непосильную ношу.
     Было непонятно, говорит ли он сам  с  собой  или  со  всем  остальным
миром. Маг всегда отвечал неохотно и крайне расплывчато на любые серьезные
расспросы юноши. В этом,  подумал  Аррен,  и  заключается  суть  искусства
магии: изречь нечто, не имеющее никакого смысла, намекая на глубокий смысл
сказанного, а также сидеть сложа руки, напустив  на  себя  вид  средоточия
мудрости.
     Аррен пытался  не  обращать  внимания  на  Сэпли,  но  это  оказалось
невозможным. В конце концов, сумасшедший даже стал для него  кем-то  вроде
союзника. Сэпли был не так безумен, или, точнее, безумие его не было столь
примитивно, как могло показаться из-за его спутанной шевелюры и бессвязной
речи.  Возможно,  единственным  ярким  проявлением  психоза  являлись  его
патологическая боязнь воды. Плавание на лодке для него явилось проявлением
отчаянной храбрости, и он так и не смог окончательно побороть страх. Сэпли
проводил большую часть времени с опущенной вниз головой потому, что  не  в
силах был вынести вида плещущейся вокруг воды, от которой его отделял лишь
хрупкий корпус лодки. Встать на ноги ему мешало  мгновенно  обрушивающееся
на него головокружение, поэтому он и прилип к мачте. Когда  Аррен  впервые
решил искупаться и спрыгнул с кормы, Сэпли вскрикнул  от  ужаса,  а  когда
мальчик вскарабкался обратно в лодку, бедняга позеленел от изумления.
     - Я решил, что ты утопился, - сказал он, и Аррен нс  смог  удержаться
от смеха.
     Днем, когда Сокол погрузился в медитацию, ничего не видя и  не  слыша
вокруг, Сэпли осторожно перебрался через сидения поближе к Аррену.
     - Ты не стремишься умереть, не так ли? - спросил он вполголоса.
     - Конечно, нет.
     - А вот он стремится, - сказал Сэпли, едва заметно указав подбородком
на Сокола.
     - С чего ты так решил?
     Аррен избрал повелительный тон, который и  впрямь  являлся  для  него
естественным, а  Сэпли  принял  его  как  должное,  хотя  он  был  лет  на
десять-пятнадцать  старше  паренька.  Красильщик  отвечал   с   раболепной
готовностью, хотя и в своей обычной отрывистой манере.
     - Он хочет найти тайное место. Но я не понимаю, зачем. Он не хочет...
Он не верит... в обещание.
     - Что за обещание?
     Слепли взглянул на него, тлеющие угли  былого  мужества  вспыхнули  у
него в глазах, но Аррен обладал более сильной  волей,  и  Красильщик  едва
слышно прошептал:
     - Ты знаешь. Жизни. Вечной жизни.
     Тело Аррена пронзила дрожь. Он вспомнил  свои  грезы:  пустошь,  яму,
утесы, полумрак. Это была смерть, боязнь смерти. Это от нес  он  стремился
удрать, пытаясь отыскать верный путь. А в дверях стояла фигура, закутанная
в тень, держа в руках крошечный,  не  больше  жемчужины,  огонек  -  пламя
вечной жизни. Аррен впервые посмотрел Слепли в глаза.  Они  были  карие  и
очень ясные. В них он увидел обретенное, наконец, знание,  которым  с  ним
поделился Сэпли.
     - Он, - сказал Красильщик и вновь указал челюстью  на  Сокола,  -  не
желает отдавать свое Имя. Но никто не в  силах  пронести  свое  Имя  через
проход. Тот слишком узок.
     - Ты видел его?
     - Во тьме, в моем мозгу. Этого недостаточно. Я хочу  попасть  туда  и
увидеть его своими глазами, при свете дня. Что если... Что если я  умру  и
не смогу найти путь к тому месту? Большинство людей не  в  силах  отыскать
его, они даже не знают, что оно вообще существует. На  это  способны  лишь
те, кто обладает Силой. Но попасть туда нелегко, нужно  пожертвовать  ради
этого всем своим могуществом... Больше никаких заклинаний, никаких Имен. С
этим очень трудно смириться! Но когда ты... умираешь, твои мозг... умирает
вместе с тобой.
     Он вздрагивал от ужаса при каждом слове.
     - Я хочу _б_ы_т_ь _у_в_е_р_е_н_н_ы_м_ в том, что смогу  вернуться.  Я
хочу побывать там со стороны жизни. Мне хочется жить, я хочу  спастись.  Я
ненавижу... Я ненавижу эту воду...
     Красильщик поджал руки и ноги, словно падающий паук,  и  втянул  свою
огненно-рыжую голову в плечи, чтобы не видеть моря.
     Но после этого Аррен не боялся вступать с ним в разговор,  зная,  что
Сэпли разделяет не только его видения, но и его страхи. Если  дела  пойдут
плохо, Сэпли, возможно, выступит вместе синим против Сокола.
     Мало-помалу  продвигались  они,  подгоняемые  легким   ветерком,   по
спокойному морю на запад. Сокол хотел, чтобы Сэпли служил им  проводником,
но от тот толку было мало. Он ничего не знал  о  море,  никогда  не  видел
морских карт и вообще, впервые оказавшись в лодке, смертельно боялся воды.
Именно маг вел их, сознательно сбивая с пути. Теперь Аррен не сомневался в
этом, понимая, в чем причина таких действий. Верховный Маг знал, что они и
им подобные жаждут вечной жизни, которая была им обещана, стремятся к  ней
и, возможно, обретут ее. В своей гордыне, самонадеянной гордыне Верховного
Мага, он боялся,  что  они  добьются  своего,  и  завидовал  им,  страшась
появления людей более могущественных,  чем  он  сам.  Маг  решил  плыть  в
Открытое Море, прочь от всех островов, до тех пор, пока  они  окончательно
не потеряют ориентировку и не умрут от жажды, будучи не в силах  вернуться
обратно. Он умрет сам, но не допустит их к вечной жизни.
     Время  от  времени  Сокол  обсуждал  с  Арреном   какие-то   проблемы
управления лодкой, купался вместе с ним в теплом море или желал ему доброй
ночи под огромными звездами  -  в  такие  минуты  все  эти  идеи  казались
мальчику полной чушью. Он глядел на жесткое спокойное лицо своего спутника
и думал: "Вот мой повелитель и друг".
     И ему казалось невероятным то,  что  он  мог  усомниться  в  нем.  Но
немного погодя  сомнения  вновь  возвращались  к  юноше,  и  они  с  Сэпли
обменивались  многозначительными  взглядами,   предупреждая   друг   друга
относительно их общего врага.
     Каждый день солнце жгло вовсю, но было  каким-то  тусклым.  Его  свет
наводил обманчивый глянец  на  лениво  вздымающиеся  волны  моря.  В  воде
отражалась первозданная,  ничем  не  замутненная,  голубизна  неба.  Подул
легкий ветерок и тут же стих. Они развернули парус,  дабы  поймать  его  и
продолжить свое неспешное плавание в никуда.
     Однажды, после обеда, задул, наконец, попутный ветерок, и Сокол ткнул
пальцем вверх, в сторону заходящего солнца, сказав:
     - Смотрите.
     Высоко над мачтой летела, словно черная руна,  начертанная  на  небе,
стайка чаек. Они направлялись на запад. "Ясноглазка" последовала за  ними,
и на следующий день на горизонте показался большой остров.
     - Вот он, - сказал Слепли.  -  Нужный  нам  остров.  Мы  должны  были
прибыть сюда.
     - Место, что ты ищешь, находится здесь?
     - Да, мы должны высадиться. Дальше нам плыть некуда.
     - Это, должно быть, Обехол. Кроме неглуп в  Южном  Пределе  есть  еще
остров -  Веллога.  А  острова  Западного  Предела  лежат  много  западнее
Веллоги. Ты уверен, Сэпли?
     Красильщик разозлился так, что глаза его вспыхнули огнем безумия,  но
рассуждал он здраво, не то что, подумал  Аррен,  в  тот  день,  когда  они
впервые встретили его на Лорбанери.
     - Да. Мы должны  высадиться  здесь.  Мы  заплыли  достаточно  далеко.
Место, что мы ищем, находится на этом острове. Хочешь,  я  поклянусь,  что
уверен в этом? Могу я поклясться своим Именем?
     -  Не  можешь,  -  сурово  ответил  Сокол,  глядя  на  более  рослого
Красильщика снизу вверх. Держась за мачту, Сэпли выпрямился во весь  рост,
чтобы лучше видеть остров. - И не пытайся, Сэпли.
     Красильщик нахмурился, словно от ярости или от боли. Он  взглянул  на
синеющие прямо по курсу лодки горы, вздымающиеся  над  неспокойной  водной
равниной, и сказал:
     - Вы взяли меня в качестве  проводника.  Вот  нужное  вам  место.  Мы
должны высадиться здесь.
     - Мы высадимся в любом случае,  поскольку  нам  необходимо  пополнить
запасы пресной воды, - заметил Сокол и пошел к румпелю. Сэпли вновь уселся
на свое место у мачты, что-то бормоча себе под нос. Аррен слышал,  как  он
твердит:
     - Я клянусь своим Именем. Своим Именем, - повторяя эти слова вновь  и
вновь, каждый раз морщась, словно от боли.
     Подгоняемые северным ветром, они приблизились  к  острову  и  поплыли
вдоль берега, ища удобное  для  высадки  место  или  гавань,  но  на  всем
протяжении береговой полосы в жарком  мареве  солнца  оглушительно  ревели
буруны. Заросшие лесом до самых вершин склоны гор, расположенных в глубине
острова, купались в океане света.
     Обогнув мыс, они заметили,  наконец,  глубокую  полукруглую  бухту  с
песчаными берегами. Здесь волны  улеглись,  сдерживаемые  мысом,  и  лодка
могла пристать к берегу. Вокруг не было никаких  следов  пребывания  здесь
человека: ни лодок, ни крыш, ни единой струйки дыма. Легкий ветерок  стих,
как только "Ясноглазка" вошла в бухту. Было  безветренно,  тихо  и  жарко.
Аррен греб, а Сокол правил. Лишь скрип весел в уключинах нарушал  царившую
здесь тишину. Заросшие лесом холмы возвышались над бухтой, закрывая обзор;
Поверхность воды ослепительно сверкала в безжалостных лучах солнца.  Аррен
слышал даже стук сердца в собственных ушах. Сэпли оставил безопасное место
у мачты и скрючился  на  носу,  держась  за  планшир  [деревянный  брус  с
гнездами для уключин, идущий по бортам лодки и накрывающий  верхние  концы
шпангоутов]. Он весь подался вперед, пристально разглядывая приближающуюся
землю. Смуглое, испещренное шрамами лицо  Сокола  блестело  от  пота  так,
будто его намазали маслом. Взгляд мага  постоянно  перескакивал  с  легких
бурунов на покрытые зеленью утесы и обратно.
     - Давай, - крикнул он Аррену и лодке. Юноша сделал три мощных гребка,
и "Ясноглазка" легко скользнула на песок.  Сокол  прыгнул  в  воду,  чтобы
вытолкнуть судно подальше  на  последнем  импульсе  теряющей  силу  волны.
Изготовившись для толчка, он вдруг споткнулся и чуть не упал, в  последний
момент ухватившись за  борт  лодки  у  кормы.  Мощным  рывком  маг  послал
"Ясноглазку" на откатывающейся волне обратно в воду и повис  на  планшире,
когда тот болтался между морем и берегом.
     - Греби! - крикнул  Сокол  и  упал  на  четвереньки,  отплевываясь  и
пытаясь восстановить дыхание. Маг держал в руке копье - двухфутовый дротик
с бронзовым наконечником. Где он его раздобыл? Еще один  дротик  возник  в
тот момент, когда Аррен нерешительно взялся  за  весла.  Он  скользнул  по
банке, расщепив дерево, и отлетел в сторону. Среди деревьев,  растущих  на
невысоких утесах, что  нависали  над  полоской  пляжа,  метались  согнутые
фигурки людей, метавших в них дротики. Воздух переполнял их  тихий  свист.
Аррен внезапно втянул голову в плечи, пригнулся и изо всех  сил  налег  на
весла: два гребка, чтобы сойти с мели; три -  чтобы  развернуть  лодку,  и
прочь отсюда.
     Сэпли, стоявший на носу лодки за спиной Аррена, начал  орать  во  всю
глотку. Юношу неожиданно схватили за руки,  весла  повисли  над  водой,  а
тупой конец одного из них так ударил его в солнечное сплетение, что  Аррен
ослеп на миг и чуть не задохнулся.
     - Поворачивай назад! Поворачивай! - кричал Сэпли. Лодка вдруг клюнула
носом, затем выровнялась. Ухватившись снова  за  весла,  Аррен  обернулся,
злой как черт. Сэпли в лодке не было.
     Вокруг сверкала и переливалась в свете солнца водная  гладь  глубокой
гавани.
     Обескураженный Аррен вновь  оглянулся  по  сторонам,  и  тут  заметил
скорчившегося на корме Сокола.
     - Там, - сказал маг, ткнув пальцем куда-то в сторону Но в той стороне
было  лишь  море  да  блеск  солнца.  Мощно  пущенный  дротик  пролетел  в
нескольких ярдах от лодки и бесшумно исчез,  погрузившись  в  воду.  Аррен
сделал еще десять-двенадцать хороших гребков, затем поднял весла  и  вновь
посмотрел на Сокола.
     Кисти и левое предплечье мага были в крови. Он  прикладывал  к  плечу
кусок парусины. На  дне  лодки  лежало  копье  с  бронзовым  наконечником.
Значит, когда Аррен впервые увидал дротик у мага, тот не держал его в руке
- дротик торчал у него из плеча. Сокол внимательно  изучал  полоску  воды,
отделявшую их от белоснежного пляжа, где бегали и прыгали в жарком  мареве
солнца несколько крошечных фигурок.
     - Поплыли, - произнес, наконец, маг.
     - Сэпли...
     - Его не вернуть.
     - Он утонул? - все еще не веря, спросил Аррен.
     Сокол кивнул.
     Аррен греб до тех пор, пока пляж не  превратился  в  тоненькую  белую
полоску у подножия поросших лесом утесов. Сокол сидел у румпеля,  прижимая
клочок ткани к плечу. Он не обращал на рану никакого внимания.
     - В него попал дротик?
     - Он прыгнул.
     - Но он же... не умел плавать и вообще боялся воды!
     - Да, смертельно  боялся.  Он  хотел...  ему  хотелось  добраться  до
берега.
     - Почему они напали на нас? Кто они?
     - Должно быть, местные жители приняли нас за врагов. Не мог бы  ты...
подать мне вот это? - Аррен увидел, что ткань, которую  Сокол  прижимал  к
плечу, насквозь пропиталась кровью.
     Дротик вонзился между плечевым суставом и ключицей, повредив  крупную
артерию, и кровь хлестала вовсю.  Под  руководством  мага  Аррен  разорвал
тельняшку на полоски и наложил повязку  на  рану.  Сокол  попросил  подать
копье, и когда Аррен положил дротик ему на  колени,  маг  обхватил  правой
рукой длинный узкий наконечник из закаленной бронзы, похожий на лист  ивы.
Он попытался произнести заклинание, но спустя минуту покачал головой.
     - У меня нет на это сил, - сказал Сокол.  -  Позже.  Сможешь  вывести
лодку из бухты, Аррен?
     Мальчик молча вернулся к веслам. Он налег на них со всей силой своего
гибкого тренированного тела, и вскоре "Ясноглазка"  вышла  из  полукруглой
гавани в Открытое Море, скованное послеполуденным  штилем  Предела.  Парус
бессильно обвис. Солнце нестерпимо жгло сквозь завесу легкой облачности, и
зеленые вершины, казалось, дрожали и пульсировали  в  этом  мареве.  Сокол
вытянулся на дне лодки, положив голову на  сидение  у  румпеля.  Он  лежал
неподвижно, с полуоткрытыми глазами и губами. Аррен было больно видеть его
лицо, и он глядел поверх кормы. Знойное марево  струилось  над  водой.  На
небо словно накинули покрывало из тончайшей паутины. Руки мальчика дрожали
от усталости, но он продолжал грести.
     - Куда ты нас везешь?  -  хрипло  спросил  Сокол,  немного  привстав.
Обернувшись, Аррен увидел полукруглую гавань, вновь окружившую  их  своими
зелеными рукавами, белую полоску пляжа  впереди  и  горы,  нависающие  над
ними. Сам того не заметив, он сделал круг.
     - Я больше не в силах грести, - сказал мальчик и, убрав весла, прилег
на носу лодки. Ему все казалось, что Сэпли по-прежнему  сидит  у  него  за
спиной около мачты. Они немало дней провели  вместе,  и  его  смерть  была
настолько внезапной и бессмысленной, что просто не укладывалась в  голове.
Аррен был выбит из колеи.
     Лодка качалась на  волнах,  парус  бессильно  обвис  на  перекладине.
Прилив, начавший заполнять бухту, развернул "Ясноглазку" боком к течению и
мало-помалу затаскивал ее все глубже и глубже, направляя к  белой  полоске
далекого пляжа.
     - "Ясноглазка", - ласково позвал маг и добавил пару слов  на  Древнем
Наречии.  Лодка  слегка  покачнулась,  развернулась   против   течения   и
заскользила по сверкающему морю прочь из объятий бухты.
     Но, меньше чем через час, она постепенно начала  терять  скорость  и,
наконец, парус вновь обвис. Оглянувшись, Аррен увидел, что маг лежит в той
же позе, только голова его немного откинута назад, а глаза - закрыты.
     Все это время в Аррене рос  жуткий,  душащий  страх,  который  словно
спеленал его тело  прочными  путами,  не  давая  действовать,  и  подернул
пеленой его мозг. У юноши не хватало мужества бороться с ним, и он  ощущал
лишь глухое неприятие ожидавшей его участи.
     Ему нельзя было позволять лодке дрейфовать столь близко  от  гористых
берегов острова, жители которого нападают на чужеземцев. Но теперь это  не
имело никакого значения. Что Аррен мог предпринять? Плыть обратно на Рокк?
Он потерялся, потерялся окончательно и бесповоротно в бескрайнем  Пределе.
Ему не  под  силу  было  совершить  многодневное  плавание  к  какому-либо
дружественному острову. Аррен мог  сделать  это  только  под  руководством
мага, который лежал теперь больной и беспомощный. Его ранение  было  столь
же неожиданно и бессмысленно, как и смерть Сэпли. Лицо  мага  осунулось  и
пожелтело.  Возможно,  он  умирал.  Аррен  понимал,  что  должен  пойти  и
соорудить над ним навес, дабы защитить Сокола от палящих лучей  солнца,  а
также дать ему воды. Людям, потерявшим  много  крови,  необходимо  вдоволь
пить. Но у них осталось совсем немного пресной  воды,  бочонок  был  почти
пуст. Что из этого следовало? Во всяком  случае,  ничего  хорошего.  Удача
отвернулась от них.
     Шли часы, солнце палило вовсю. Сероватое марево  окружало  неподвижно
сидящего Аррена.
     Наконец, лицо его овеяло прохладой. Мальчик поднял  голову.  Наступил
вечер: солнце уже село, на запада  догорала  полоска  заката.  Подгоняемая
легким ветерком, "Ясноглазка" нс спеша скользила на восток, огибая крутые,
лесистые берега Обехола.
     Аррен прошел на корму и позаботился о своем компаньоне,  положив  его
на соломенный тюфяк под навес и дав ему воды. Он сделал все это  поспешно,
стараясь не смотреть на повязку, которая нуждалась в смене,  ибо  из  раны
продолжала сочиться кровь. Сокол  так  ослаб,  что  не  мог  говорить.  Не
открывая глаз, маг жадно попил и тут же вновь погрузился в сон, в  котором
он нуждался больше всего. Когда опустилась тьма, ветер стих, но магический
ветер не пришел ему на смену, и лодка вновь лениво  закачалась  на  легкой
волне.  Теперь  возвышавшиеся  справа  по  курсу  горы   черными   глыбами
выделялись на фоне усыпанного звездами неба, и Аррен долго не мог оторвать
от них взгляда. Их очертания казались ему странно знакомыми, будто он  уже
видал их прежде, а, может, знал их всю жизнь.
     Когда он лег спать, то расположился лицом к югу, где над  безмятежной
гладью моря высоко в небе горела звезда Гобардон. Чуть ниже виднелись  еще
две звезды, образуя вместе с ней треугольник. А под ними втянулись в линию
еще три,  служа  стороной  большего  треугольника.  Затем,  по  прошествии
некоторого времени, взошли еще две звезды, грациозно скользя по  усыпанной
серебром угольно-черной равнине. Они были желтыми,  как  Гобардон,  но  не
такими яркими, и сияли у правого угла большего треугольника, причем правая
располагалась чуть выше, чем левая. Словом, взошли восемь из девяти звезд,
которые, как считалось, образовывали человеческую фигурку или  Хардическую
руну Агнен. Аррен не видел в этом узоре фигурки человека, разве  что,  как
обычно бывает с созвездиями,  она  была  невероятно  перекошена,  но  руна
различалась отчетливо, не хватало  лишь  последнего  штриха  у  основания,
чтобы завершить ее - девятая звезда пока что не взошла.
     Наблюдая за звездами, Аррен уснул.
     Проснувшись на рассвете,  он  увидел,  что  "Ясноглазку"  еще  дальше
отнесло от Обехола. Берега острова окутал туман, из которого торчали  лишь
верхушки  гор.  Над  фиолетовой  гладью  южного  моря  он  слегка   редел,
превращаясь в дымку, затмевавшую последние звезды.
     Аррен взглянул на своего спутника. Сокол дышал неровно,  словно  боль
скользила  по  поверхности  сна,  не  нарушая  его.  Лицо  мага   казалось
осунувшимся и постаревшим в холодном, не знающем тени свете. Аррен смотрел
и видел перед собой человека, у которого больше  не  было  ни  власти,  ни
магической силы, ни здоровья, ни даже молодости - ничего. Он  не  смог  ни
спасти Сэпли, ни избежать направленного в него дротика. Он вовлек их в это
безумное предприятие и не смог защитить от напастей. Теперь  Сэпли  мертв,
он сам умирает, и Аррен тоже вскоре умрет. А всему виной этот  человек,  и
главное - все напрасно, впустую.
     Итак, юноша глядел на  него  полными  отчаяния  глазами  и  не  видел
ничего.
     В нем не шевельнулись воспоминания о фонтане под раскидистой рябиной,
о белом магическом свете в тумане на невольничьем  корабле,  о  запущенном
саде Дома Красильщиков. В нем не проснулись  ни  гордость,  ни  упрямство.
Аррен наблюдал за тем, как над спокойным морем забрезжил рассвет,  окрасив
едва заметные волны в  нежно-аметистовый  цвет.  Все  вокруг  стало  таким
призрачным, без присущих реальности силы и напора, что больше смахивало на
сон. В глубинах моря и грез не было ничего - пустота, бездна.
     Лодка медленно плыла вперед, повинуясь слабым порывам  ветра.  За  ее
кормой ясно вырисовывались на фоне восходящего солнца вершины гор Обехола.
Оттуда и дул ветер, унося "Ясноглазку" прочь от острова и от всего мира  -
в Открытое Море.

                          8. ДЕТИ ОТКРЫТОГО МОРЯ

     Ближе к полудню Сокол очнулся  и  попросил  воды.  Утолив  жажду,  он
спросил:
     - Куда мы плывем?
     Парус над его головой был наполнен ветром, и лодка скакала по волнам,
словно ласточка.
     - На запад, или на северо-запад.
     - Мне холодно, - сказал Сокол. Солнце палило вовсю, раскаляя лодку.
     Аррен промолчал.
     - Попробуй держать курс  на  запад.  Веллоги  к  западу  от  Обехола.
Высадимся там. Нам нужна вода.
     Мальчик смотрел вперед поверх пустынной глади моря.
     - В чем дело, Аррен?
     Юноша не ответил.
     Сокол попытался сесть, но не смог. Тогда он попробовал дотянуться  до
своего посоха, который лежал у ящика  с  припасами;  но  тот  был  слишком
далеко. Осознав это, маг хотел что-то сказать, однако слова застряли в его
пересохшем горле. Из-под покоробившейся  повязки  вновь  выступила  кровь,
растекаясь темно-красной паутинкой по темной коже  его  груди.  Он  хрипло
задышал и закрыл глаза.
     Аррен бросил на него быстрый бесстрастный взгляд, затем прошел вперед
и вновь устроился на носу, глядя на море. Во рту у него совсем  пересохло.
Сильный  восточный  ветер,  дувший  сейчас  в  Открытом  Море,   напоминал
пустынный суховей. В их бочонке еще  плескались  две-три  пинты  воды,  но
Аррен считал, что вода не для него, а для Сокола. Ему и в голову не пришло
бы выпить ее. Он закинул удочки, помня, что с тех пор,  как  они  покинули
Лорбанери, сырая рыба помогала им утолять не только голод, но и жажду.  Но
клева не было. Хотя это не имело никакого  значения.  Лодка  скользила  по
водной пустыне. Над нею,  также  с  востока  на  запад  двигалось  солнце,
медленно, но верно выигрывая гонку за счет ширины неба.
     Однажды Аррену показалось, что он видел  на  юге  голубоватую  дымку,
которая, возможно, была островом или облаком. Однако лодка  час  за  часом
мчалась примерно на северо-запад,  и  он  не  предпринял  никаких  попыток
развернуть ее, пустив дело на самотек. Был ли там остров или нет -  какая,
в сущности, разница. Для него все это  великолепие  ветра,  света  и  моря
давно стало тусклым и лживым.
     Опустилась тьма, затем взошло солнце, и вновь темнота, и опять  свет,
словно барабанная дробь на туго натянутой канве неба.
     Аррен опустил руку в воду у борта лодки. На мгновение он ясно  увидел
ее бледно-зеленую тень под  поверхностью  журчащей  воды.  Мальчик  поднес
ладонь ко рту и облизал пальцы. Влага была горькой и обжигала губы, но  он
вновь проделал это. Затем ему стало плохо, и мальчик  скрючился  на  днище
лодки. Его рвало, но лишь капелька желчи обожгла горло Аррена. У  него  не
было больше воды для Сокола, и он боялся подойти  к  нему.  Мальчик  лежал
ничком, весь дрожа, несмотря на жару. Было тихо, жарко и светло  -  ужасно
светло. Аррен прикрыл глаза, спасаясь от всепроникающего света.

     Они стояли в лодке. Их было трое: стройные, большеглазые и угловатые,
похожие на странных черных цапель или журавлей.  Голоса  этих  людей  были
тонкие, словно голоса птиц. Он не понимал их речи. Один склонился над  ним
с черным сосудом в руках и поднес его  к  губам  Аррена:  это  была  вода.
Мальчик поспешно отхлебнул, закашлялся, затем жадно пил до тех  пор,  пока
не осушил сосуд до дна. Потом Аррен огляделся и, вскочив на ноги, спросил:
     - Где он? - поскольку на  "Ясноглазке"  кроме  него  были  лишь  трое
стройных незнакомцев.
     Они непонимающе посмотрели на него.
     - Другой человек, мой друг, - хрипло спросил мальчик. У него  страшно
болело горло, да и губы плохо слушались его.
     Один из незнакомцев понял если не его слова, то его горе и  осторожно
взял Аррена за руку, указывая куда-то другой рукой.
     - Там, - успокаивающе сказал он.
     Аррен поднял глаза и увидел рядом с лодкой какой-то силуэт,  а  также
еще несколько таких же чуть подальше - плоты,  множество  плотов,  которые
усеяли воду, словно опавшие листья - бассейн.  Они  едва  возвышались  над
волнами, и в центре каждого  из  них  располагались  один-два  домика  или
хижины, а некоторые имели еще и  мачты.  Плоты  плавали  подобно  листьям,
мягко покачиваясь на волнах западного океана и  пропуская  их  под  собой.
Полоски воды между ними отливали серебром, а высоко  в  небе,  на  западе,
темнели фиолетово-золотистые дождевые облака.
     - Там, - повторил  человек,  указывая  на  гигантский  плот  рядом  с
"Ясноглазкой".
     - Живой?
     Они недоуменно уставились на него, затем до одного, наконец, дошло:
     - Живой. Он жив.
     Услышав  это,  Аррен  заплакал,  рыдая  без  слез.  Тогда   один   из
незнакомцев взял его за запястье своей  узкой  длинной  рукой  и  отвел  с
"Ясноглазки" на плот, к которому она  была  надежно  привязана.  Плот  был
настолько велик и устойчив, что даже не покачнулся, когда они  ступили  на
него. Один из мужчин повел Аррена  через  плот,  в  то  время  как  другой
подтянул тяжелым багром с крюком из зуба китовой акулы ближайший  к  этому
плот настолько, что на него можно было перебраться без труда. Затем Аррена
подвели к открытой с одной из сторон хижине с плетеными стенами.
     - Ложись, - сказал ему человек, и Аррен провалился в небытие.
     Он лежал на спине, уставившись в грубую  зеленую  крышу,  испещренную
крохотными светлыми точечками. Ему показалось, что он  в  яблоневых  садах
Семермина в горах близ Берилы, где принцы  Энлада  обычно  проводят  лето.
Будто он лежит там в густой траве, глядя на небо сквозь ветви яблонь.
     Спустя некоторое время до него донесся  плеск  воды  в  пустотах  под
плотом, а также тонкие голоса его обитателей,  говорящих  на  обыкновенном
Хардике Архипелага, но со столь измененными ударениями и интонациями,  что
он с трудом их понимал. И тут Аррен, наконец, понял, где находится - вдали
от Архипелага, вдали от Предела, вдали от всех островов, посреди Открытого
Моря. Но тем не менее, это его нисколько не  беспокоило,  и  он  устроился
здесь столь же удобно, как на траве в садах своей родины.
     Спустя некоторое время он решил, что пора  вставать,  и  поднялся  на
ноги, обнаружив, что сильно исхудал и обгорел  на  солнце.  Ноги  мальчика
дрожали, но все же слушались его. Он откинул  плетеный  занавес,  служащий
хижине стеной, и вышел наружу. Дело шло к вечеру. Пока Аррен спал,  прошел
дождь, и настил плота, состоящий из больших, ровных, плотно подогнанных  и
проконопаченных брусьев блестел от влаги так хне, как  и  волосы  стройных
полуобнаженных людей. Небо на западе, где сияло солнце, уже очистилось,  и
серебристые громады туч неслись на северо-восток.
     Один из  мужчин  осторожно  приблизился  к  Аррену,  остановившись  в
нескольких футах от него. Он был хрупкого телосложения и невысок ростом  -
не  выше  двенадцатилетнего  мальчишки.  У  него  были   большие,   слегка
удлиненные карие глаза. Он держал в руках копье с острым  наконечником  из
слоновой кости.
     Аррен сказал ему:
     - Вам и вашим людям я обязан жизнью.
     Человек кивнул.
     - Нс могли бы вы проводить меня к моему спутнику?
     Развернувшись, обитатель  плота  издал  громкий  пронзительный  клич,
похожий а  крик  морской  птицы.  Затем  он  присел  на  корточки,  словно
приготовившись к ожиданию, и Аррен последовал его примеру.
     У всех плотов имелись мачты, хотя на том плоте, где  они  находились,
мачта не была установлена.  На  мачтах  полоскались  парус,  крохотные  по
сравнению с шириной плота, из суровой материи, которая явно  была  прочнее
парусины или льна. Ее, по всей видимости,  не  ткали,  а  сбивали,  словно
войлок. Спустя некоторое время на плоту, что качался на волнах в  четверти
мили от них, был поднят с помощью веревок коричневый парус, и он  медленно
двинулся вперед, осторожно огибая другие  плоты,  пока  не  приблизился  к
тому, на котором находился  мальчик.  Когда  полоска  воды  между  плотами
сократилась до трах футов, человек, сидящий рядом с Арреном, встал  и,  не
колеблясь, пригнул. Аррен последовал за  ним  и  неуклюже  приземлился  на
четвереньки.  Его  суставы  утратили  былую  гибкость.  Поднявшись,  юноша
обнаружил, что человек смотрит на него без усмешки,  а  даже  с  некоторым
уважением. Самообладание Аррена явно произвело на нет впечатление.
     Этот плот был больше и выше, чем все остальные -  он  был  сделан  из
бревен длиной футов в сорок и шириной - футов в пять, которые почернели  и
пообтерлись от возраста и  непогоды.  Странные  резные  деревянные  статуи
стояли возле некоторых хижин или внутри их,  а  по  углам  плота  высились
четыре столба, увенчанные пучками перьев морских птиц.
     Проводник подвел Аррена к самой маленькой хижине,  и  там  он  увидел
спящего Сокола.
     Аррен уселся возле него. Его спутник вернулся на другой плот, и никто
больше не беспокоил мальчика. Примерно через час женщина с  другого  плота
принесла ему еду: холодную копченую рыбу  с  какой-то  прозрачной  зеленой
приправой, соленую, но  вкусную,  и  маленькую  чашечку  несвежей  воды  с
привкусом просмоленного бочонка. Он  увидел,  что  она  подаст  ему  воду,
словно  некое  сокровище,  которое  следует  почитать.  Арен  выпил  ас  с
уважительным выражением лица и не попросил давки, хотя вполне мог  осушить
десяток таких чашечек.
     Плечо Сокола было искусно перебинтовано. Маг спал глубоким  спокойным
сном. Когда Сокол проснулся,  он  взглянул  на  Аррена  ясными  глазами  и
улыбнулся  своей  ласковой  и  радостной   улыбкой,   которая   совершенно
преображала его суровое  лицо.  Аррен  внезапно  почувствовал,  что  снова
плачет. Не сказав ни слова, он положил свою ладонь на руку Сокола.
     Приблизился один из обитателей плотов и присел в  тени  расположенной
неподалеку  большой  хижины,  которая  являлась  чем-то  вроде  храма,   с
квадратной доской  над  дверью,  покрытой  искусной  резьбой,  и  дверными
косяками в форме серых китов с открытыми пастями. Этот человек  был  также
хил и худ, как и остальные, походя телосложением на мальчика, но лицо  его
излучало силу и несло печать прожитых лет. На нем  была  лишь  набедренная
повязка, но носил он ее с поистине королевским достоинством.
     - Ему надо поспать, - сказал он, и Аррен, оставив Сокола,  подошел  к
нему.
     - Ты - вождь этого  народа,  -  сказал  мальчик,  умевший  с  первого
взгляда распознавать сильных мира сего.
     -  Да,   -   подтвердил   человек,   утвердительно   кивнув.   Аррен,
выпрямившись, неподвижно стоял перед ним. Наконец, темные глаза старейшины
ненадолго встретились с глазами юноши.
     - Ты - тоже вождь, - заключил тот.
     - Да, - ответил Аррен. Ему очень хотелось спросить, как тот догадался
об этом, но юноша сохранил бесстрастное выражение лица.
     - Однако здесь я служу моему господину.
     Вождь обитателей плотов сказал что-то, но Аррен его не понял: обычные
слова были искажены до неузнаваемости, а упомянутых имен  юноша  не  знал.
Тогда старейшина спросил:
     - Как вы попали на Балатрен?
     - Мы искали...
     Но Аррен не знал, как много он может рассказать и стоит ли ему вообще
это делать. Все, что относилось к их путешествию,  казалось  теперь  таким
далеким, и в мозгу мальчика царила полная неразбериха. Наконец, он сказал:
     - Мы приплыли на Обехол. Когда мы высадились на остров, они атаковали
нас. Мой господин был ранен.
     - А ты?
     - А я - нет, - ответил  Аррен.  Жесткий  самоконтроль,  которому  его
научило проведенное при дворе детство,  здорово  помогал  ему.  -  С  нами
плыл... еще один человек, который был слегка не в  себе.  Он  утопился  от
страха...
     Аррен замолк.
     Вождь смотрел на него своими непроницаемыми черными глазами. Наконец,
он сказал:
     - Значит, вы попали сюда случайно.
     - Да. Мы все еще в Южном Пределе?
     - Предел? Нет. Острова...
     Вождь  провел  своей   тонкой   черной   рукой   дугу,   охватывающую
северо-восточный сектор компаса.
     - Острова - там, - сказал он. - Все острова.
     Затем старейшина указал на темнеющее за его спиной море - с севера на
юг через запад, сказав:
     - Море...
     - С какого ты острова, господин?
     - Ни с какого. Мы - Дети Открытого Моря.
     Аррен взглянул на  его  одухотворенное  лицо,  затем  обвел  взглядом
гигантский плот с храмами и величественными идолами, каждый из которых был
вырезан из отдельного бревна: огромные богоподобные фигуры дельфинов, рыб,
людей и морских птиц; посмотрел на людей,  занятых  своим  делом:  ткущих,
вырезающих,  ловящих  рыбу,  готовящих  еду  на  специальных  возвышениях,
нянчащих детей; на другие плоты, числом не меньше семидесяти, образовавшие
на воде гигантский круг диаметром около мили. Это был целый  город:  дымок
курился над расположенными в отдалении домишками, ветер  разносил  звонкие
голоса детей. Это был город, а под ним зияла бездонная пропасть.
     - Неужели вы никогда не ступаете на землю? - шепотом спросил мальчик.
     - Раз в год. Мы плывем к Длинной Дюне, рубим там лес и  чиним  плоты.
Это происходит осенью, а потом мы следуем за серыми китами на север. Зимой
мы  разделяемся,  и  каждый  плот  плавает  по  одиночке.  Весной  мы  все
встречаемся у Балатрена. Там ходим друг к другу в гости,  играем  свадьбы,
танцуем Долгий Танец. Отсюда берет начало Дорога Балатрена - мощное  южное
течение. Летом  мы  дрейфуем  к  югу,  влекомые  этим  течением,  пока  не
встречаем Великих - серых китов, - мигрирующих на север. Тогда мы  следуем
за ними, в конце концов возвращаясь ненадолго к пляжам  Эмаха  на  Длинной
Дюне.
     - Это крайне захватывающая история,  милорд,  -  сказал  Аррен.  -  Я
никогда не слышал о людях, подобных вам. Мой дом находится  крайне  далеко
отсюда. И все же мы, жители острова Энлад, тоже  танцуем  Долгий  Танец  в
канун середины лета.
     - Вы топчете землю и находитесь в безопасности, - сухо заметил вождь.
- Мы же танцуем на поверхности бездонного моря.
     Помолчав немного, он спросил:
     - Как зовут твоего господина?
     - Сокол, - ответил Аррен. Вождь повторил слово, но оно явно ни о  чем
ему не говорило. И это более, чем что-либо другое, убедило Аррена  в  том,
что услышанная им история правдива, и эти  люди  действительно  всю  жизнь
проводят в Открытом Морс вдали от островов, где землей  и  не  пахнет,  за
пределами полета любой из живущих на островах птиц. Об их существовании не
знают люди, населяющие Архипелаг.
     - Он едва  не  умер,  -  сказал  вождь.  -  Ему  необходимо  поспать.
Возвращайся на плот Стард, я пошлю за тобой.
     Вождь встал. Несмотря на его непоколебимую  уверенность  в  себе,  он
явно не знал, как ему обращаться с Арреном: как с равным или как с юношей.
Арен в данной ситуации предпочел последнее и согласился с тем, что  должен
уйти. Но тут он столкнулся с другой проблемой.  Плоты  вновь  разошлись  в
стороны, и между ними сверкала полоска шелковистой воды  шириной  в  сотню
ярдов.
     Вождь Детей Открытого Моря вновь обратился к нему.
     - Плыви, - сказал он.
     Аррен  осторожно  окунулся  в  воду.  Ее  прохлада  приятно  освежила
обожженную солнцем кожу юноши. Переплыв зазор, он выбрался на другой  плот
и увидел группку  из  пяти-шести  детей  и  подростков,  которые  с  живым
интересом наблюдали за ним. Совсем маленькая девочка пропищала:
     - Ты плаваешь как рыба на крючке.
     - А как я должен плавать? - вежливо спросил слегка уязвленный  Аррен.
Ему не хотелось грубить малышке. Она была похожа на изящную  статуэтку  из
красного дерева, хрупкую и изысканную.
     - Вот  так,  -  крикнула  она  и  нырнула  как  тюлень  в  прозрачную
переливающуюся толщу воды. Только спустя долгое  время  и  на  невероятном
расстоянии Аррен увидел над поверхностью черную гладкую головку и  услышал
ее громкий визг.
     - Поплыли, - сказал мальчик, вероятно, ровесник Аррена, хотя  с  виду
ему можно было дать лет двенадцать: серьезный парень с вытатуированным  на
спине голубым крабом. Он нырнул, и все, даже трехлетние, нырнули вслед  за
ним. Аррен вынужден был последовать их примеру, постаравшись войти в  воду
без всплеска.
     - Как угорь, - сказал паренек, выставляя из воды плечо.
     - Как дельфин, - сказала симпатичная девочка  с  приятной  улыбкой  и
исчезла в пучине.
     - Как я! - взвизгнул трехлетний карапуз, качаясь  на  волнах  подобно
бутылке.
     Так что весь вечер дотемна и весь следующий  долгий  жаркий  день,  и
последующие дни Аррен купался, болтал и трудился вместе  с  подростками  с
плота Стара. Все перипетии его путешествия, начавшегося в  день  весеннего
равноденствия, когда они с Соколом отплыли с Рокка,  казались  ему  теперь
такими далекими! Ибо все, что произошло с ними во время этого путешествия,
да и вся его  предыдущая  жизнь,  не  шло  ни  в  какое  сравнение  с  его
теперешним времяпровождением, а ведь самое интересное  было  еще  впереди.
Ночью, ложась спать при свете звезд вместе с другими, он подумал:  "Словно
я умер, и все это - загробная жизнь: под яркими лучами  солнца,  за  Краем
Мира, среди сынов и дочерей  моря..."  Прежде  чем  уснуть,  Аррен  обычно
бросал взгляд на юг, ища глазами желтую звезду  и  Руну  Конца,  и  всегда
находил Гобардон, а также  больший  или  меньший  треугольник.  Но  сейчас
звезда взошла позднее, и он не сомкнул глаз, пока вся фигура не показалась
над горизонтом. День за днем и ночь за ночью плоты дрейфовали  к  югу,  но
море нисколько не менялось, ибо нельзя уловить перемены на его не  знающем
покоя лике. Майские бури уже прогремели, поэтому ночью ярко сияли  звезды,
а днем вовсю светило солнце.
     Аррен понимал, что вряд ли их жизнь  всегда  настолько  беспечна.  Он
спросил о зиме, и они рассказали ему о проливных дождях и могучих  волнах,
об одиноких плотах, которые долгими неделями дрейфуют вдали друг от  друга
сквозь серую мглу и  кромешную  тьму.  Прошлой  зимой,  во  время  шторма,
длившегося целый месяц, они видели волны, огромные,  по  их  словам,  "как
грозовые тучи", ибо ребята никогда не видели холмов: с гребня одной  можно
было увидеть вдалеке, в нескольких  милях  от  нее,  другую,  стремительно
мчащуюся на них.
     - Выдерживают ли плоты подобные штормы? - спросил он, и они ответили,
что да, но не всегда. Весной, когда все  собираются  у  Дороги  Балатрена,
обычно не досчитываются двух, трех, а иногда и шести плотов...
     Женились они рано. Голубой Краб -  мальчик,  на  спине  которого  был
вытатуирован  его  символ,  и  симпатичная  девочка  по  имени   Альбатрос
считались мужем и женой, хотя ему было лишь семнадцать, а ей - на два года
меньше. На плотах было  полно  таких  пар.  Множество  детишек  ползало  и
ковыляло по плотам, привязанные к четырем столбам центральной хижины,  под
крышей которой они спасались  от  дневного  зноя  и  где  спали  по  ночам
вповалку. Старшие дети нянчили младших, а  мужчины  и  женщины  на  равных
занимались  повседневной  работой.  Они  по  очереди  собирали  коричневые
морские водоросли нилгу, похожие на папоротник длиной в сто  футов.  Потом
все вместе ткали из нилгу одежду, а также плели грубые нити для канатов  и
сетей.  Они  рыбачили  и  сушили  рыбу,  вытачивали   из   китовой   кости
инструменты, занимались разной другой работой. Но у них всегда  находилось
время,  чтобы  поплавать  и  поболтать  друг  с  другом,  поскольку  сроки
выполнения той или иной работы никогда не бывали жесткими. Здесь время  не
делили на часы: различали лишь полный день и  полную  ночь.  После  череды
таких дней и ночей Аррену  стало  казаться,  что  он  живет  на  плотах  с
незапамятных времен, а Обехол и все, что было перед ним - всего лишь  сон,
и в какой-то иной вселенной он жил на острове и был принцем Энлада.
     Когда его, наконец, вызвали на плот вождя, Сокол поглядел на  него  и
сказал:
     - Вот теперь ты похож на того Аррена, которого я  увидел  во  дворике
фонтана: гладкий, как золотистый тюлень. Пребывание здесь явно пошло  тебе
на пользу, парень.
     - Да, милорд.
     - Но где это "здесь"?  Мы  миновали  знакомые  места.  Мы  уплыли  за
пределы карт... Давным-давно мне  приходилось  слышать  истории  о  Народе
Плотов, но я тогда решил, что это просто еще одна  байка  Южного  Предела,
досужий вымысел. Тем не менее, данная фантазия спасла нас,  и  мы  обязаны
своими жизнями мифу.
     Он произносил слова с оттенком иронии, как будто от души  наслаждался
этим бесконечным праздником жизни солнечного лета, но лицо его  оставалось
мрачным, а глаза - непроницаемо черными. Аррен заметил это и решился.
     - Я предал... - сказал он и запнулся. - Я предал ваше доверие ко мне.
     - Как так, Аррен?
     - Там... на Обехоле. Где вы впервые нуждались во мне.  Вас  ранили  и
вам нужна была моя помощь. А я и пальцем не пошевелил. Лодка дрейфовала, и
я не пытался управлять ею. Вам было больно, а я ничем не  помог.  Я  видел
остров... Я видел остров, но даже не попытался развернуть лодку...
     - Успокойся, парень, - произнес маг таким  повелительным  тоном,  что
Аррен подчинился. - Скажи мне, о чем ты думал в те минуты.
     - Ни о чем, милорд... ни о чем! Мне казалось, что бесполезно что-либо
предпринимать. Я думал, что вы утратили магическую силу... нет,  этому  не
бывать... что вы обманули меня.
     Пот струился по лицу Аррена, он с трудом выдавливал из себя слова, но
все же не умолкал.
     - Я боялся мс. Я боялся смерти. Я так испугался, что не в  силах  был
даже смотреть на вас, потому что вы могли уже умереть. Я мог думать лишь о
том, что существует... существует путь к бессмертию, и если я смогу  найти
его... Но жизнь все время утекала, словно где-то  была  огромная  рана,  и
кровь сочилась из нее... совсем как у вас. Ну, вот и все. Я бездействовал,
пытаясь спастись от ужаса смерти.
     Он  умолк,  ибо  было  нестерпимо  больно   произносить   правду   во
всеуслышание. Его остановил не стыд, а страх, все  тот  же  страх.  Теперь
Аррен понимал, почему вся эта беспечная  жизнь  на  плотах  среди  моря  и
солнечного света показалась ему  жизнью  после  смерти  или  чем-то  вроде
несбыточной мечты. Все дело в том, что в глубине души он считал реальность
пустотой без жизни, без тепла, без цвета или звука,  не  имеющей  никакого
значения. В ней не было вершин или глубин.  Вся  эта  прелестная  мешанина
света и цвета в море и в глазах людей являлась лишь  игрой  воображения  в
абсолютной пустоте вакуума.
     Она проходит, оставляя после себя  только  хаос  и  холод.  И  ничего
больше.
     Сокол посмотрел на него, и мальчик опустил глаза, будучи не  в  силах
выдержать его взгляд. Но тут в нем внезапно проснулась смелость, а, может,
презрение к себе. Это чувство возопило высокомерно и  безжалостно:  "Трус!
Трус! Неужели ты не способен даже на это?"
     Поэтому Аррен невероятным усилием воли поднял глаза и встретил взгляд
своего компаньона.
     Сокол крепко  сжал  его  руку,  так  что  они  установили  не  только
зрительный, но и телесный контакт.
     - Лебаннен, - сказал он.  Прежде  маг  никогда  не  произносил  вслух
Настоящего Имени Аррена, да и мальчик не называл ему  его.  -  Что  значит
"рябина". И это - ты. В мире нет  безопасности.  Нет  конца.  Слово  можно
услышать лишь в тишине. Звезды видны только во тьме. Танец всегда  танцуют
над пустотой, над бездонной бездной.
     Аррен попытался отстраниться, но маг не отпускал его.
     - Я обманул твои ожидания, - сказал  мальчик.  -  И  я  подведу  тебя
вновь. Я недостаточно силен!
     - У тебя хватит сил, - голос Сокола был мягок, но в нем чувствовалась
та же твердость, что поднялась из глубин позора Аррена, побуждая  юношу  к
действию.
     - Ты будешь любить то, что любишь сейчас. Ты выполнишь Же,  что  взял
на себя. На тебя можно положиться. Удивительно, что  ты  сам  до  сих  пор
этого не понял. У тебя было лишь семнадцать  лет,  чтобы  понять  это.  Но
пойми, Лебаннен. Отказаться от смерти значит отказаться от жизни.
     - Но я жаждал умереть! - Аррен поднял голову и пристально взглянул на
Сокола. - Как Сэпли...
     - Сэпли не искал смерти. Он лишь пытался покончить со  страхом  перед
смертью.
     - Но существует  же  путь.  Тот  путь,  который  он,  Сэпли,  пытался
отыскать. И Хэйр, и все остальные. Путь возвращения к жизни, к  жизни  без
смерти. Вы... самый великий из них... Вы должны знать этот путь...
     - Я не знаю его.
     - Но другие колдуны...
     - Мне известно о том, _ч_т_о_ они пытались найти. Но  я  уверен:  все
они встретят свою смерть в назначенный час, как встретил  ее  Сэпли.  И  я
умру когда-нибудь. И ты тоже.
     Сокол по-прежнему крепко сжимал руку Аррена.
     - Я знаю цену подобному  знанию.  Это  -  величайший  дар.  Благо  по
отношению к собственной личности. Ибо  мы  можем  потерять  лишь  то,  что
принадлежит нам: нашу личность, нашу муку и славу, нашу человечность.  Она
изменится и уйдет, словно волна в море. Ты когда-нибудь видел, чтобы  море
застыло или прибой замер лишь ради  тот,  чтобы  сласти  одну-единственную
волну, спасти тебя? Пожертвуешь ли ты силой своих  рук,  страстью  души  и
жаждой своею разума ради безопасности?
     - Безопасности... - повторил Аррен.
     - Да, - сказал маг, - безопасности.
     Теперь он отпустил Аррена и устремил свой  взор  куда-то  в  сторону,
оставив юношу наедине с самим собой, хотя они по-прежнему сидели  лицом  к
лицу.
     - Я не знаю, - сказал, наконец, Аррен. - Я не знаю, что я  ищу,  куда
иду и, вообще, кто я такой.
     - Я знаю, - сказал Сокол все тем  же  глухим  шепотом.  -  Ты  -  мой
проводник. Со всей своей чистотой и отвагой, неопытностью и  преданностью,
ты - мой проводник, дитя, которое я посылаю  во  мрак  вперед  себя.  Твой
страх - вот что ведет меня. Ты думал, что я груб с тобой. Ты же никогда не
сталкивался с грубостью. Я использовал твою любовь, как  человек,  который
зажигает свечу и освещает ею свой путь. И мы должны идти  дальше.  Должны.
Мы обязаны дойти до места, где русла рек сухи, оказаться там,  куда  тащит
тебя твой страх перед смертью.
     - Где же находится это место, милорд?
     - Я не знаю.
     - Я не смогу отвести вас туда. Но я пойду с вами.
     Маг взглянул на него мрачными бездонными глазами.
     - Но если я вновь не оправдаю ваших надежд и предам вас...
     - Я доверяю тебе, сын Морреда.
     Тут они оба замолчали.
     Над их головами слегка покачивались  на  фоне  голубого  южного  неба
величественные резные идолы с телами  дельфинов,  со  сложенными  крыльями
чаек и человеческими лицами с вытаращенными глазами-ракушками.
     Сокол с трудом поднялся, ибо рана его только начала подживать.
     - Я устал от бездействия, - сказал он. - От  такого  образа  жизни  я
скоро растолстею.
     Он принялся мерить шагами плот, и  Аррен  присоединился  к  нему.  Во
время прогулки они разговаривали мало.  Аррен  рассказал  Соколу,  как  он
провел  эти  дни,  с  кем  подружился.  Энтузиазм  мага  превосходил   его
физические силы, которые вскоре подошли к концу. Он попросил девочку,  что
ткала нилгу на своем станке за Домом Великих, позвать вождя, и вернулся  в
свою хижину. Вскоре пришел старейшина и  почтительно  приветствовал  мага,
который ответил ему тем же. Затем все трое уселись в хижине на коврики  из
шкуры пятнистого тюленя.
     - Я поразмыслил над тем, что вы  рассказали  мне,  -  степенно  начал
вождь своим  обычным  официальным  тоном.  -  О  том,  как  люди  надеются
вернуться после смерти в свои тела и, в поисках  пути  к  этому,  забывают
поклоняться богам, постепенно опускаются и сходят  с  ума.  Они  поступают
неправедно и крайне глупо. Я также подумал, как это  может  отразиться  на
нас? Мы не имеем ничего общего с другими людьми, с их островами и  образом
жизни, с их надеждами и чаяниями. Мы живем в море, и наши жизни связаны  с
ним. Мы не собираемся спасать их, ибо не надеемся помочь им.  Безумие  нас
не затронет. Мы не высаживаемся на землю, а жители  островов  не  навещают
нас. Когда я был молод, мы иногда болтали с людьми, которые приплывали  на
лодках к Длинной Дюне, где мы рубили лес для плотов и зимних хижин. Мы  не
раз видели суда с Охола и Велаваи  (так  он  называл  Обехол  и  Веллоги),
которые охотились осенью на серых китов. Они  часто  следовали  за  нашими
плотами, ибо мы знаем пути и места встречи Великих в море. Но  это  уже  в
прошлом, мы уже давно не встречали их. Возможно, они все  сошли  с  ума  и
перебили друг друга. Два года назад  мы  видели  с  Длинной  Дюны,  как  с
севера, с Велаваи, три дня таили клубы дыма от гигантскою пожара. Но  даже
если так все и было, что из этого? Мы  -  Дети  Открытого  Моря.  Мы  идем
дорогами моря.
     - Тем не менее, увидев дрейфующую лодку, вы подплыли к ней, -  сказал
маг.
     - Кое-кто из нас утверждал, что мы поступаем  глупо,  и  нам  следует
оставить лодку в покое. Пусть себе дрейфует до конца моря.
     - Но вы не поддержали их.
     - Нет. Я сказал, что хоть они и жители островов, мы должны помочь им,
и со мной согласились. Но мы не будем помогать  твоему  предприятию.  Если
среди островитян бушует  безумие,  это  их  дело.  Мы  следуем  по  дороге
Великих. Мы не будем помогать вам в ваших поисках. Вы можете оставаться  у
нас сколько пожелаете. До Долгого Танца осталось уже совсем немного. После
него мы поворачиваем к северу, следуя восточному течению, которое к  концу
лета приведет нас к Длинной Дюне. Если ты  пожелаешь  остаться  с  нами  и
подлечить свою рану, мы не будем против. Ну, а если ты  захочешь  сесть  в
свою лодку и следовать своим путем, мы также возражать не будем.
     Маг поблагодарил его. Вождь встал, легкий и  чопорный  как  цапля,  и
ушел, оставив их вдвоем.
     - У невинности нет сил бороться со злом, - сказал, чуть  сморщившись,
Сокол. - Но у нее есть силы творить добро... Я думаю, мы останемся  здесь,
пока моя рана немного не подживет.
     - Мудрое решение, -  сказал  Аррен,  удрученный  неважным  состоянием
здоровья Сокола.  Он  решил  защитить  этого  человека  от  его  излишнего
энтузиазма и настоять на том, чтобы они отправились  в  путь  лишь  тогда,
когда у мига перестанет болеть рана.
     Сокол недоуменно взглянул на него, слегка удивленный похвалой.
     - Они добрые, - продолжал не заметивший этого Аррен. - В них нет  той
болезни души, что точит людей в Хорттауне и на других островах.  Возможно,
ни на одном острове нас не ждет такой теплый прием, какой нам оказали  эти
затерянные в море люди.
     - Наверное, ты прав.
     - И они ведут летом весьма приятную жизнь.
     - Конечно. Но есть всю жизнь холодную рыбу и никогда не видеть яблони
в цвету, и не испить воды из родника, согласись, чертовски скучно!
     Итак, Аррен вернулся на плот Стара, где работал, купался  и  играл  с
другими подростками, болтал прохладными вечерами  с  Соколом  и  слал  под
звездами. А Долгий Танец в канун середины лета был уже  не  за  горами,  и
течение несло огромные плоты на юг в Открытое Море.

                               9. ОРМ ЭМБАР

     Когда наступила самая короткая ночь  года,  на  плотах,  образовавших
гигантский круг под щедро усыпанным  звездами  небом,  всю  ночь  напролет
пылали факелы, отбрасывая на гладь моря кольцо мерцающих теней.  Обитатели
плотов танцевали, не используя в качестве аккомпанемента ни  барабаны,  ни
флейты, ни любые другие музыкальные инструменты - лишь топот босых ног  по
качающемуся  настилу  плотов,  да  звонкие   голоса   сказителей,   далеко
разносящиеся над безбрежными просторами моря, которое  служило  им  домом.
Это была ночь новолуния, и тела танцоров  казались  призрачными  тенями  в
свете звезд и факелов. То тут, то  там  подростки,  сверкая,  как  летучие
рыбки, перескакивали с  плота  на  плот.  Прыгали  они  далеко  и  высоко,
соревнуясь друг с другом и стремясь обежать до рассвета все кольцо плотов,
потанцевав на каждом.
     Аррен танцевал вместе с ними, поскольку  Долгий  Танец  танцевали  на
всех островах Архипелага, хотя движения и песни могли  различаться.  Когда
большая часть танцоров  выдохлась  и  присела  отдохнуть  и  подремать,  а
сказители окончательно охрипли, он вместе с группой юных прыгунов очутился
на плоту вождя и остался там, а они последовали дальше.
     Сокол сидел вместе с вождем и  тремя  его  женами  около  храма.  Меж
резных китов, обрамлявших вход, устроился  сказитель,  чей  звонкий  голос
явно не умолкал всю ночь напролет. Он пел  без  устали,  отбивая  пальцами
ритм по деревянной доске.
     - О чем он поет?  -  спросил  Аррен  мага,  поскольку  никак  не  мог
вникнуть в смысл слов, которые  произносились  со  странной  интонацией  и
бешеной скоростью, а также сопровождались всевозможными трелями.
     - О серых китах, об альбатросах и о  шторме...  У  них  нет  песен  о
героях и королях. Они не знают, кто такой Эррет-Акбе. Чуть раньше он пел о
Сегое, о том, как тот поднял  острова  посреди  моря.  Это  все,  что  они
сохранили из знаний людей. Все остальные песни - о море.
     Аррен  прислушался.  Певец,  повествуя  о  дельфине,  имитировал  его
свистящий крик. Мальчик смотрел на черный  и  твердый  как  скала  профиль
Сокола, вырисовывающийся в свете факелов, видел блестящие  глаза  тихонько
шепчущихся жен вождя, чувствовал легкое  покачивание  плота  на  спокойных
водах моря и медленно соскальзывал в пучину сна.
     Он вдруг проснулся: сказитель умолк. Причем  не  только  тот,  вокруг
которого они расположились, но и все  остальные  на  ближайших  и  дальних
плотах. Их  голоса  стихли,  словно  отдаленный  клекот  люрских  птиц,  и
воцарилось молчание.
     Аррен оглянулся через плечо на запад, ожидая увидеть рассвет. Но  над
волнами едва показалась всходившая луна, золотистая на фоне летних звезд.
     Посмотрев затем на юг, он увидел сиявшую в вышине Гобардон, а под ней
горели все восемь ее подружек: наконец завершенная Руна Конца ясно и четко
пылала над морем. Повернувшись к Соколу, Аррен  увидел,  что  его  смуглое
лицо обращено к тем же самым звездам.
     - Почему ты умолк? - спросил певца вождь. -  День  еще  не  наступил,
пока что даже не забрезжил рассвет.
     - Я не знаю, - заикаясь, ответил тот.
     - Пой! Долгий Танец не окончен.
     - Я не знаю слов, - ответил сказитель, голос его звенел от страха.  -
Я не могу петь. Я позабыл слова этой песни.
     - Тогда пой другую.
     - Нет больше песен. Все кончено, -  зарыдал  певец,  клонясь  вперед,
пока не распластался на полу. Вождь удивленно уставился на него.
     Плоты качались под  треск  факелов,  все  молчали.  Безмолвие  океана
сомкнулось вокруг крохотного островка жизни и света и поглотило его.
     Аррену  показалось,  что  блеск  звезд  потускнел,  но   на   востоке
по-прежнему не наблюдалось ни малейших  признаков  рассвета.  Его  охватил
ужас, и он подумал: "Солнце, наверное, не взойдет. День не наступит".
     Маг встал и сделал так, что по от посоху заструилось белое  свечение,
ясно высветив руну, написанную серебром на дереве.
     - Танец не окончен, - сказал он. - День еще не наступил. Аррен, пой.
     Аррен хотел было вскричать: "Я не могу,  господин!..",  -  но  вместо
этого он пристально взглянул на горевшие  на  юге  девять  звезд,  глубоко
вздохнул и запел. Голос его сперва был тихим и хриплым, но  он  постепенно
крепчал. Аррен пел древнейшую песню - песню о Сотворении Эа, о  равновесии
между тьмой и светом, о сотворении  покрытых  зеленью  островов  тем,  кто
произнес первое Слово: Старейшим Лордом, Сегоем.
     Прежде чем была пропета последняя строчка, небо посерело, и лишь луна
и  Гобардон  продолжали  гореть  все  так  же  ярко.  Факелы  зашипели  на
предрассветном ветру. Наконец, Аррен  допел  песню  и  умолк.  На  востоке
забрезжил  рассвет,  и  сгрудившиеся   вокруг   мальчика   танцоры   стали
разбредаться по своим плотам.
     - Хорошая песня, - сказал вождь. Его голос дрожал,  хотя  он  пытался
говорить бесстрастно. - Печально, если бы Долгий Танец  прервался  прежде,
чем должен был завершиться. Я прикажу выпороть ленивых сказителей  плетями
из нилгу.
     - Лучше успокой их, - повелительно сказал Сокол. Он все еще  стоял  в
полный рост. - Ни один певец не  замолчит  добровольно.  Пойдем  со  мной,
Аррен.
     Он повернулся к хижине, и мальчик последовал  за  ним.  Но  необычные
происшествия  нарождающегося  утра  не  закончились  даже  теперь,   когда
восточный край моря уже раскалился добела: с севера приближалась  огромная
птица. Она летела так высоко, что на  крыльях  ее  пламенел  свет  еще  не
взошедшего на миром солнца, и они огненными молниями рассекали воздух. Маг
поднял глаза и уставился на нее. Затем на  лице  его  отразилось  страшное
возбуждение и волнение, он изо всех сил крикнул:
     - Н_а_м _х_и_е_ф_а _а_р_в _Г_е_д _а_р_к_в_а_и_с_с_а_! - что на  языке
Творения означало: если ты ищешь  Геда,  то  найдешь  его  здесь.  Подобно
золотистому ядру с распростертыми гигантскими крыльями, бешено  молотящими
воздух, выставив когти, которые могли разорвать  быка,  словно  маленького
мышонка, окруженный  клубами  пара,  вырывавшегося  из  огромных  ноздрей,
дракон спикировал на покачивающийся на волнах плот.
     Люди на плотах закричали; одни рухнули на бревна, другие - прыгнули в
море, третьи  замерли,  уставившись  на  чудовище  -  изумление  оказалось
сильнее страха.
     Дракон нависал над ними. Мольбу кончиками его  перепончатых  крыльев,
которые казались в лучах восходящего солнца радужной дымкой с  золотистыми
прожилками, было около девяноста футов, да и в его поджаром как у  гончей,
когтистом как у ящерицы, покрытом змеиной чешуей теле  было,  пожалуй,  не
меньше. Вдоль узкого  хребта  шел  гребень  из  острых  зубьев,  по  форме
напоминавших шипы розы. На загривке они достигали трех футов в высоту,  но
постепенно  уменьшались  и  на  кончике-хвоста  были  не  длиннее   лезвия
перочинного ножа. Шипы были серые, шкура дракона также имела  серостальной
оттенок, но с золотистым отливом. В  его  узких  глазах  бушевало  зеленое
пламя.
     Движимый  страхом  за  своих  людей,  вождь,  забыв   о   собственной
безопасности, выскочил из своей хижины с  гарпуном,  с  которым  обитатели
плотов охотились на китов:  тот  был  больше  его  самого  и  имел  острии
костяной наконечник. Держа оружие в  своей  тонкой  мускулистой  руке,  он
бросился вперед, чтобы с разбега метнуть гарпун в  нависающее  над  плотом
узкое, покрытое сверкающей чешуей,  брюхо  дракона.  Увидев  вождя,  Аррен
вышел из оцепенения, бросился наперерез  и,  схватив  его  за  руку,  упал
вместе с ним на доски настила.
     - Ты что, хотел разозлить его своим булавочным уколом? - прошипел он.
- Пусть Повелитель Драконов сперва поговорит с ним!
     Полуоглушенный падением  вождь  тупо  посмотрел  на  Аррена,  мага  и
дракона, но ничего не сказал. И тут заговорил дракон.
     Никто из присутствующих, кроме Года, к которому  тот,  собственно,  и
обращался, не понял ни слова, поскольку драконы говорили лишь  на  Древнем
Наречии, которое являлось их родным языком. Голос рептилии  был  мягким  и
свистящим, словно шипение огромной  разъяренной  кошки,  в  нем  ощущалась
наводящая ужас мелодичность. Те, кто слышал его, замирали и внимали ему.
     Маг коротко ответил, и вновь затворил  дракон,  паря  над  Соколом  с
помощью едва заметных взмахов крыльев. Аррен  подумал,  что  он  похож  на
парящую в воздухе стрекозу.
     Затем маг ответил: "_М_е_м_а_с_" - "Я пойду", и поднял  свой  тисовый
посох. Пасть дракона открылась, и из нее вырвался причудливой  формы  клуб
дыма.  Золотистые  крылья  с  оглушительным  грохотом  рассекали   воздух,
поднимая сильный ветер, который пах гарью. Дракон сделал круг  и  степенно
полетел на север.
     На плотах царила мертвая тишина, нарушаемая лишь всхлипыванием  детей
и причитаниями утешавших их женщин. Мужчины вылезли из моря со  смущенными
лицами. Всеми забытые факелы догорали в первых лучах солнца.
     Маг повернулся к Аррену. На его лице застыло выражение, которое можно
было посчитать как радостным, так и гневным. Но голос его был спокоен.
     - Нам пора отправляться в путь, парень. Прощайся и поплыли.
     Он обернулся, чтобы поблагодарить вождя и попрощаться  с  ним,  потом
прошел с огромного плота через три других, по-прежнему сведенных  вплотную
для танцев, на тот, к которому была привязана "Ясноглазка".  Пустая  лодка
следовала за плотами во время их медленного дрейфа на юг.  Дети  Открытого
Моря наполнили пустой бочонок дождевой водой и существенно пополнили запас
провизии, выразив тем самым уважение своим гостям. Многие из них верили  в
то, что Сокол - один из Великих, сменивший облик кита на  облик  человека.
Когда Аррен присоединился к нему, маг ставил парус. Юноша отвязал конец  и
прыгнул в лодку. В тот же миг она отошла от плота, и парус  ее  наполнился
свежим  ветром,  хотя  на  море  дул  лишь  легкий   бриз.   "Ясноглазка",
накренившись, развернулась и  направилась  на  север  вслед  за  драконом,
легкая, как влекомый ветром лист.
     Оглянувшемуся Аррену городок плотов  показался  горсткой  щепок,  над
которыми возвышались хижины и столбы для факелов.  Вскоре  они  исчезли  в
бликах утреннего солнца на воде. "Ясноглазка" мчалась вперед. Когда ее нос
рассекал  волну,  во  все  стороны  летел  восхитительный  фонтан   брызг,
заставлявший юношу прищуриваться.
     Земной  ветер  смог  бы  так  разогнать  лодку  разве  что  в  шторм,
ежесекундно грозя отправить ее на дно. Но этот ветер вызвала сила магии, и
"Ясноглазка" летела как на крыльях.
     Маг долго стоял у мачты, вглядываясь в даль. Наконец, он  занял  свое
привычное место у румпеля и, положив руку на него, взглянул на Аррена.
     - То был Орм Эмбар, Дракон  Селидора,  -  сказал  он,  -  родственник
великого Орма, который убил Эррет-Акбе, и сам был сражен им.
     - Он охотился за кем-то, господин? - спросил Аррен, который так и  не
понял, говорил ли маг с  драконом  в  доброжелательной  манере  или  же  с
угрозой.
     - За мной. Драконы всегда находят того, кого ищут. Он явился  просить
моей помощи.
     Маг усмехнулся.
     - Если бы мне кто  рассказал,  что  дракон  обратился  за  помощью  к
человеку, то я бы ему не поверил. Причем именно этот,  а  не  какой-нибудь
другой! Есть драконы и постарше его, но он - самый  могущественный  из  их
племени. Он не скрывает своего Имени, подобно  другим  драконам  и  людям,
поскольку не боится, что кто-то сможет обрести власть над ним.  Орм  Эмбар
не  обманщик,  как  большинство  драконов.  Давным-давно  на  Селидоре  он
сохранил  мне  жизнь  и  поведал  великую  тайну,  рассказав,  как   можно
восстановить Руну Королей. Ему я обязан Кольцом Эррет-Акбе. Но  я  никогда
не думал, что мне придется таким образом отдавать долг сему кредитору!
     - О чем он попросил?
     - Позволить ему показать мне путь, который я ищу, - ответил маг более
мрачным  тоном.  -  Он  сказал:  "На  Западе  появился  другой  Повелитель
Драконов. Он причиняет нам вред, и сила его превышает  нашу."  Я  спросил:
"Даже твою, Орм  Эмбар?"  И  он  ответил:  "И  даже  мою.  Ты  мне  нужен.
Поспешим." Он попросил, и я подчинился.
     - Больше вам ничего не известно?
     - Скоро я буду знать больше.
     Аррен смотал причальный  конец  и  уложил  веревку  на  место,  затем
выполнил еще кое-какие мелкие работы по  лодке,  но  напряжение  никак  не
отпускало юношу, нервы дрожали как натянутая тетива, и это  отразилось  на
его голосе, когда он, наконец, произнес:
     - По крайней мере, лучшего проводника нам не сыскать!
     Сокол взглянул на него и рассмеялся.
     - Да, - сказал он. - На этот раз, я думаю, мы не собьемся с пути.
     Так началась для них двоих великая гонка  через  океан.  Тысячи  миль
отделяли неотмеченные на карте моря обитателей плотов от острова  Селидор,
который лежал много западнее всех островов Земноморья. День за днем солнце
всходило из-за чистого горизонта и погружалось  в  пламенеющий  на  западе
закат. Под золотой аркой солнца и серебряной  россыпью  звезд  мчалась  по
волнам океана одинокая лодка.
     Иногда вдалеке появлялись летние грозовые тучи, отбрасывая  пурпурные
тени на горизонт. Тогда Аррен мог видеть, как маг встает на носу  лодки  и
голосом и жестом призывает тучи к  ним,  дабы  они  пролились  дождем  над
"Ясноглазкой". Сверкали молнии, гремел гром, но  маг  стоял  неподвижно  с
поднятой рукой, пока потоки воды не обрушивались  на  него  и  на  Аррена,
наполняя подставленный сосуд и хлеща лодку и море, сглаживая  волны  своим
неистовым напором. Они с Арреном довольно улыбались при этом, ибо  пищи  у
них было вдоволь, а вот воды не хватало. К тому же им нравилось  неистовое
великолепие шторма, вызванного искусством магии.
     Аррена удивляло то, как расточительно  расходует  теперь  Сокол  свои
силы, и он как-то спросил:
     - В начале нашего путешествия ты старался обходиться без чар.
     - Первый урок Рокка, он же и последний,  гласит:  "_Д_е_л_а_й_  т_о_,
ч_т_о _н_е_о_б_х_о_д_и_м_о_." И не больше!
     -   Остальные   уроки,   наверное,   растолковывают,   что   является
необходимым.
     -  Именно  так.  Необходимо  учитывать  Равновесие.  Но  когда   само
Равновесие нарушено... приходится принимать в расчет еще  кое-что.  Прежде
всего - спешку.
     - Но как так случилось, что все колдуны на Юге, а теперь  и  во  всем
Земноморье, даже сказители  на  плотах,  утратили  свое  искусство,  а  ты
сохранил свой дар?
     - Потому что мне не нужно ничего, кроме моего  искусства,  -  ответил
Сокол.
     Спустя некоторое время он добавил более веселым тоном:
     - А если мне уж суждено вскоре утратить его, то надо выжать  из  него
все, пока оно при мне.
     В поведении Сокола действительно  появилась  какая-то  беззаботность,
неприкрытое наслаждение своим искусством, чего Аррен никак не мог  ожидать
от всегда столь осторожного мага. Все волшебники обожают различные  трюки.
Каждый маг - искусный фокусник. Маскировка Сокола в Хорттауне, которая так
пугала Аррена, была для мага лишь игрой, причем весьма примитивной, ибо он
мог при желании  изменить  не  только  лицо  и  голос,  но  и  само  тело,
превратившись в рыбу, дельфина или ястреба. А однажды он сказал:
     - Смотри, Аррен, я покажу тебе Гонт. - И заставил мальчика  взглянуть
на поверхность воды в наполненном до краев  бочонке,  который  он  открыл.
Однако даже неискушенные чародеи могли вызвать такой образ в зеркале воды:
гигантский пик, облепленный серыми облаками, вздымающийся из серого  моря.
Затем картинка изменилась, и Аррен вдруг ясно увидел крутые  склоны  горы.
Он словно превратился в птицу - чайку или сокола, что парила на восходящих
у берега потоках. Ветер бил в лицо, и Аррен смотрел на утес в  две  тысячи
футов высотой. На одном из его уступов стоял маленький домик.
     - Это Ре Альби, - сказал Сокол, - здесь  живет  мой  учитель,  Огион,
который когда-то давным-давно утихомирил  землетрясение.  Он  пасет  своих
коз, собирает травы и хранит молчание. Интересно,  бродит  ли  он,  как  в
былые времена, по горам, ведь он уже очень стар. Но я тут  же  почувствую,
обязательно почувствую, даже сейчас, если Огион вдруг умрет.
     Голосу мага недоставало уверенности,  и  на  миг  образ  заколыхался,
словно сам утес начал внезапно  разваливаться  на  куски.  Затем  картинка
прояснилась, голос Сокола окреп.
     - Он любил бродить по лесам один, особенно поздним  летом  и  осенью.
Так он впервые пришел ко мне, когда я был подростком из горной  деревушки,
и дал мне мое Имя. И мою жизнь вместе с ним.
     Образ в зеркале воды вновь  сменился.  Зритель  словно  стал  птицей,
сидящей на ветке дерева и смотрящей на залитые солнцем  высокогорные  луга
между голой скалой  и  вечными  снегами  вершины,  на  крутую  тропу,  что
терялась внизу в Золотисто-зеленом сумраке.
     - Нигде на свете не царит такая тишина, как в этих лесах, - с  тоской
произнес Сокол.
     Изображение  подернулось  дымкой  и  пропало,  лишь   слепящий   диск
полуденного солнца отражался в воде.
     - Если... -  начал  Сокол,  глядя  на  Аррена  странным,  насмешливым
взглядом, - если я когда-нибудь  вернусь  туда,  то  даже  ты  не  сможешь
разыскать меня.

     Впереди  виднелась  низкая  голубоватая  полоска  земли,  похожая  на
сгусток тумана.
     - Это Селидор? - спросил Аррен, и его сердце бешено забилось.
     - Я думаю, Обб или Джессайдж. Мы не проплыли и половины пути, парень.
     Этой ночью они петляли по проливу, разделяющему  два  острова.  Огней
они не заметили, но воздух был настолько пропитан  смрадом  гари,  что  их
легкие  просто  разрывались  на  части.  Когда  забрезжил   рассвет,   они
оглянулись назад и увидели, что  восточный  остров,  Джессайдж,  насколько
видел глаз, превратился в выжженную пустыню, над которой  курился  голубой
дымок.
     - Они сожгли посевы, - сказал Аррен.
     - Да. И деревни тоже. Мне знаком этот запах.
     - Разве здесь, на Западе, живут дикари?
     Сокол покачал головой.
     - Фермеры, горожане.
     Аррен взглянул на почерневшие руины, на  засохшие  деревья  садов,  и
помрачнел.
     - Чем им помешали деревья? - спросил  он;  -  Почему  природа  должна
расплачиваться за их ошибки? Те люди, что выжигают землю,  поссорившись  с
другими людьми - дикари.
     - Ими никто не управляет, - сказал Сокол. - У  них  нет  короля,  нет
людей, облеченных властью или  магической  силой.  Все  поразъехались  или
свихнулись, пытаясь найти проход сквозь смерть. Так обстоят дела на Юге и,
боюсь, во всем Земноморье.
     - И всему причиной один-единственный человек... Тот о котором говорил
дракон? Это кажется невероятным.
     - Почему нет? Если  изберут  Короля  Островов,  он  будет  править  в
одиночку.  Один-единственный  человек  может  с   одинаковым   успехом   и
управлять, и разрушать, быть Королем или Анти-Королем.
     В его голосе опять проскользнула насмешка или  вызов,  который  вывел
Аррена из себя.
     - У Короля есть слуги, солдаты, курьеры, придворные. Он правит  через
своих слуг. Где же слуги этого... Анти-короля?
     -  В  наших  мозгах,  парень.  В  наших  мозгах.  Предатель  -   твос
собственное  "Я",  которое   вопит:   "_Я   _х_о_ч_у   _ж_и_т_ь_,   _м_н_е
п_л_е_в_а_т_ь _н_а _т_о_, _к_а_к_у_ю _ц_е_н_у _з_а_п_л_а_т_и_т _м_и_р _з_а
м_о_ю _ж_и_з_н_ь_!" Маленький предатель притаился в темных закоулках наших
душ, как паук в коробочке. Он говорит со  всеми  нами.  Но  лишь  немногие
понимают его: колдуны, певцы, поэты. И герои - те, что пытаются  сохранить
свою личность. Быть самим собой  удается  нечасто.  Остаться  самим  собой
навеки - это ли не благословенный покой?
     Аррен пристально взглянул на Сокола.
     - Ты считаешь, что они не правы. Но объясни  мне,  почему.  В  начале
нашего путешествия я  был  ребенком,  не  верящим  в  смерть.  Я  кое-чему
научился, вряд ли многому, но все же чему-то. Я научился верить в  смерть,
но не обучен смиряться с ней, приветствовать свою или твою гибель. Если  я
люблю жизнь, разве не должен я ненавидеть конец ее?
     В Бериле  Аррена  обучал  фехтованию  маленький  лысый  хладнокровный
человечек лет шестидесяти. Мальчику он никогда  не  нравился,  хотя  Аррен
знал, что это великий мастер. Но однажды во время тренировки юноша нащупал
слабое место в обороне своего учителя и обезоружил  его.  Аррену  навсегда
врезалось  в  память  нежданное,  несвойственное  ему  выражение  счастья,
надежды и радости, внезапно осветившее холодное  лицо  мастера  -  равный,
наконец-то равный ему! С этого дня тренировки стали  еще  напряженнее,  но
теперь на  лице  старика  постоянно  играла  все  та  же  улыбка,  которая
вспыхивала особенно ярко, когда Аррен загонял его в угол. Сейчас  на  лице
Сокола застыло то же самое выражение.
     - Жизнь без конца, - сказал маг. - Бессмертие. Каждый человек  жаждет
этого, и крепость его здоровья зависит от  силы  этого  желания.  Но  будь
осторожен, Аррен. Ты - один из тех, кто может добиться желаемого.
     - И тогда?
     - Тогда - вот этот упадок на  островах.  Забытые  ремесла.  Онемевшие
певцы. Ослепшие глаза. Тогда - будет править ложный король. Вечно править.
И всегда одними и теми же. Не будет рождений, появления  новой  жизни.  Не
будет детей. Только такой ценой мертвые смогут обрести жизнь, Аррен.  Ведь
смерть - это залог новой жизни. Равновесие  -  не  косная  структура.  Это
движение, вечное становление.
     - Но какую опасность для Равновесия Всего Сущего  может  представлять
жизнь  и  поступки  одного-единственного  человека.  Это,  без   сомнения,
невозможно, этого нельзя допустить... - Он запнулся.
     - Кто дает разрешение? Кто запрещает?
     - Я не знаю.
     - Я тоже.
     - Тогда почему вы так уверены в этом? - спросил Аррен почти сердито.
     - Я знаю, сколько зла может причинить миру один единственный человек,
- ответил Сокол, и его покрытое шрамами лицо нахмурилось, хотя  скорее  от
боли, чем от гнева.  -  Я  знаю  это,  ибо  сам  когда-то  натворил  нечто
подобное. Я совершил похожее зло, движимый той же  гордыней.  Я  приоткрыл
дверь между мирами. Лишь на чуть-чуть, совсем  крохотная  щелочка,  только
чтобы доказать, что я сильнее самой смерти. Я был молод и  не  сталкивался
еще со смертью - совсем как ты... Понадобилась вся сила, все мастерство  и
сама жизнь Верховного Мага Неммерле, чтобы  захлопнуть  дверь.  Ты  можешь
видеть на моем лице следы той ночи. Но  его  она  убила.  О,  дверь  между
светом и тьмой можно открыть, Аррен. Это нелегко, но  вполне  осуществимо.
Но захлопнуть ее вновь - это совсем другое дело.
     - Но ваш проступок, конечно, был менее тяжким...
     - Почему? Потому что я - хороший человек? - Во взгляде  Сокола  вновь
блеснул холод, похожий на клинок  фехтовальщика.  -  Что  значит  "хороший
человек", Аррен? Всегда ли это тот, кто не сеет зла, не открывает дверь во
тьму и не имеет тьмы в себе? Присмотрись  внимательнее,  парень.  Оглянись
вокруг. Тебе понадобится все твое  умение,  чтобы  пройти  туда,  куда  ты
должен пройти. Загляни в себя!  Разве  ты  не  слышишь  голос,  говорящий:
"_П_о_й_д_е_м_!" Разве ты не противишься ему?
     - Да. Но я... я думал, что это его голос.
     - Его. И твой тоже. Каким еще образом он может общаться с тобой и  со
всеми, кто в силах услышать его,  если  не  с  помощью  ваших  собственных
голосов?
     - Но вы же не слышите его?
     - Потому что я не желаю слышать его! - отрезал Сокол. - Я, как и  ты,
родился для власти. Но ты еще молод и  стоишь  на  границе  возможного,  в
стране теней, в королевстве грез, слыша голос, призывающий: "Пойдем".  Как
и я когда-то. Но я уже стар. Я сделал свой выбор, совершил то, что  должен
был совершить. Я стою на стороне дня и смотрю в лицо собственной смерти. И
я знаю, что существует лишь одна  сила,  имеющая  какую-то  ценность.  Это
способность не брать, но принимать. Не обладать, но давать.
     Джессайдж теперь  остался  далеко  позади,  превратившись  в  голубое
пятнышко на поверхности моря.
     - Тогда я - его слуга, - сказал Аррен.
     - Да, а я - твой.
     - Но кто же он?
     - Я думаю, человек.
     - Тот, о ком  вы  говорили  когда-то...  колдун  с  Хавнора,  который
вызывал мертвых? Это он?
     - Очень может быть.
     - Но вы сказали, что в те далекие годы, когда вы встречались  с  ним,
он был уже стар... Может, он уже умер?
     - Возможно, - ответил Сокол.
     И они замолчали.
     Этой ночью все море  пылало.  "Ясноглазка"  рассекала  носом  крупную
зыбь, и в наполненной светом воде  отчетливо  просматривалось  перемещение
каждой  рыбешки.  Аррен  сидел,  подперев  голову  рукой,  локоть  которой
упирался в планшир, и наблюдал  за  причудливыми  переливами  серебристого
свечения. Он опустил руку в воду и, когда поднял ее  снова,  пальцы  мягко
светились во тьме.
     - Смотрите, - сказал он, - я тоже волшебник.
     - Этим даром ты не обладаешь, - заметил его компаньон.
     - Я помогу вам, чем смогу, и без него, -  сказал  Аррен,  не  отрывая
взгляда от неуемного свечения волн, - когда мы встретим нашего врага.
     Мальчик надеялся - и эта надежда жила в нем с самого  начала,  -  что
Верховный Маг отправился в путешествие, взяв  с  собой  лишь  его  одного,
потому что Аррен обладал некоей врожденной силой, берущей  начало  от  его
далекого предка Морреда, которая могла бы проявиться в самый тяжкий час: и
он таким образом спасет себя, своего господина и  весь  мир  от  всеобщего
врага. Но позднее, когда Аррен  вспомнил  об  этой  затаенной  мечте,  ему
показалось, что теперь он смотрит на нее свысока. Это  напомнило  юноше  о
том,  как  в  далеком  детстве  он  захотел  примерить  корону   отца,   и
расплакался,  когда   ему   отказали.   Данная   мечта   была   столь   же
несвоевременной и детской. Он не обладал магической силой.  И  никогда  не
будет обладать ею.
     Конечно, придет время, когда он будет вынужден принять корону отца  и
станет Правителем Энлада. Но сейчас все это казалось таким незначительным,
а дом его - таким крохотным и далеким. Это не было проявлением неверности.
Просто его преданность приобрела большие масштабы, переросла  границы  его
родного острова. Аррен также узнал свои сильные и слабые  места,  научился
грамотно расходовать свои силы. Но какая от всего этот польза, если он  не
обладает магическим даром, и  ему  по-прежнему  нечего  предложить  своему
господину, кроме верной службы и стойкой привязанности? Хватит  ли  данных
качеств там, куда они отправляются?
     Сокол сказал лишь следующее:
     - Чтобы увидеть свет свечи, нужно поместить ее в темное место.
     Но  Аррен,  как  ни  пытался,  не  нашел  в   данной   фразе   ничего
утешительного.
     Когда они проснулись на следующее утро, воздух и вода имели сероватый
оттенок. Небо над мачтой сияло голубизной сапфира, но  над  водой  стлался
туман. Для северян, уроженца Энлада Аррена и гонтийца  Сокола,  туман  был
желанен, как старый  друг.  Он  мягко  обволок  лодку,  значительно  сузив
пределы  видимости,  и  они  после  долгих  недель  залитого   солнцем   и
продуваемого всеми  ветрами  открытого  пространства  словно  очутились  в
хорошо знакомой комнате. Они вновь оказались в  зоне  привычного  климата,
находясь сейчас примерно на широте Рокка.
     И в каких-то семистах милях к востоку от этих  объятых  туманом  вод,
сквозь которые плыла "Ясноглазка", мягкий  сумеречный  свет  озарял  кроны
Вечной Рощи, лился на зеленый венец Холма Рокка и  на  высокие  черепичные
крыши Большого Дома.
     В комнате в Южной Башне, в  которой  размещалась  лаборатория  магов,
загроможденная  ретортами,  перегонными  кубами  и  пузатыми  бутылками  с
кривыми горлышками,  тонкостенными  жаровнями  и  миниатюрными  горелками,
щипцами, мехами, подставками, плоскогубцами, скрепками, трубками, тысячами
коробочек, пузырьков и запечатанных сосудов с  надписями  на  Хардике  или
более секретными рунами - в общем, металлическими, стеклянными  и  прочими
атрибутами алхимии, среди заваленных  барахлом  столов  и  скамеек  стояли
Мастер Изменения и Мастер Вызова.
     Седоволосый Мастер Изменения держал в руках огромный камень,  похожий
на неограненный алмаз. Это был чистый как слеза горный  хрусталь,  имевший
слабый  аметистово-розовый  оттенок.  Тем   не   менее,   когда   кто-либо
всматривался  в  его  прозрачные  глубины,  он  не  видел  там  ни  своего
отражения, ни каких-либо неясных образов окружающего мира - лишь плоскости
да бездонная бездна, в которую  человек  постепенно  погружался,  засыпая,
пока разум его не терялся там без следа. Это был Камень Шелиета. Он долгое
время принадлежал принцам Уэя, являясь простой  безделушкой  среди  других
сокровищ или средством от бессонницы, но иногда его использовали  в  более
практичных целях, ибо те, кто долго и бездумно  всматривался  в  бездонные
глубины кристалла, частенько сходили с ума. Но Верховный Маг Ганчер с Уэя,
отправившись на Рокк, взял с собой Камень Шелиета,  ибо  в  опытных  руках
мага кристалл отражал великую истину.
     Хотя каждый человек видел в нем свою истину.
     Поэтому  Мастер  Изменения,  крепко   держа   камень   и   пристально
всматриваясь в его бездонные, розоватые,  мерцающие  глубины,  рассказывал
вслух о том, что видел.
     - Я вижу Архипелаг так, словно стою на  вершине  Горы  Онн  в  сердце
мира, и все острова, до самого последнего клочка  земли  в  самом  дальнем
Пределе, раскинулись у моих ног. Все как  на  ладони.  Я  вижу  корабли  в
проливах Илиена, огни домашних очагов Торхевена  и  даже  крышу  башни,  в
которой мы сейчас находимся. Но за Ростком - пустота. На юге и  на  западе
нет островов. Я не вижу Ватхорта там, где он должен  находиться,  не  вижу
вообще ни одного острова Западного  Предела,  даже  такого  близкого,  как
Пендор. А Осскил и Збосскил, где они? Энлад заволок серый  туман,  похожий
на паутину. Остров за островом уходят в небытие, и на  их  месте  плещутся
пустынные и спокойные волны моря, совсем как до Сотворения... - голос мага
сорвался на последнем слове, будто оно с трудом сорвалось с его губ.
     Он поставил Камень обратно на подставку из кости и отошел в  сторону.
На его добродушном лице застыло мрачное выражение.
     - Расскажи мне о том, что увидишь.
     Мастер Вызова взял кристалл в руки и стал медленно поворачивать  его,
словно ища на его грубой сверкающей поверхности смотровое окно.  Затем  он
долгое время пристально всматривался в его глубины. Наконец,  маг  опустил
кристалл и сказал:
     -  Превращатель,  я  почти  ничего  не  увидел.  Какие-то  фрагменты,
отдельные образы, не составляющие единого целого.
     Седоволосый Мастер стиснул руки.
     - Разве это не странно само по себе?
     - Как так?
     - Разве твои глаза часто слепли? - вскричал Мастер Изменения,  словно
охваченный гневом. - Неужели ты не видишь... -  он  запнулся  и  несколько
мгновений не мог произнести ни слова, - руку, прикрывшую твои глаза, тогда
как другая рука зажала мне рот?
     - Ты переутомился, милорд, - ответил Мастер Вызова.
     - Вызови Дух Камня, - сказал Мастер Изменения, держа себя в руках, но
говоря явно через силу.
     - Зачем?
     - Затем, что я прошу тебя.
     - Слушай,  Превращатель,  ты  подзадориваешь  меня....  словно  мы  -
мальчишки, подталкивающие друг друга у берлоги медведя. Разве мы дети?
     - Да! Перед тем, что я увидел в Камне  Шелиета,  я  -  сущее  дитя...
испуганное дитя. Вызови Дух Камня. Должен ли я умолять тебя, милорд?
     - Нет, - ответил  высокий  Мастер,  но  нахмурился  и  отвернулся  от
старика. Потом распростер руки в  широком  жесте,  с  которого  начинались
заклинания его искусства и, подняв голову, стал произносить нужные  слова.
Пока он говорил, в глубинах Камня Шелиета разгорался свет. В комнате стало
темно, сгустились тени.  Когда  камень  разгорелся  вовсю,  он  свел  руки
вместе, поднес кристалл к лицу  и  стал  пристально  всматриваться  в  его
свечение.
     Некоторое время маг молчал, затем заговорил:
     - Я вижу Фонтаны  Шелиета,  -  прошептал  он,  бассейны  и  водопады,
подернутые серебристой зыбью воды озер, на  заболоченных  берегах  которых
растет папоротник, зыбучие пески, весело журчащие ручейки, биение родников
из-под земли, таинственность и прелесть их вод,  источник...  -  Он  вновь
замолчал  и  неподвижно  стоял  некоторое   время.   Его   лицо   казалось
мертвенно-белым в свете камня. Затем он  вдруг  вскрикнул  и,  с  грохотом
уронив кристалл, упал на колени, спрятав лицо в ладонях.
     Тени рассеялись. Свет летнего солнца проник в  захламленную  комнату.
Огромный камень, целый и невредимый, лежал под столом среди пыли и мусора.
     Мастер Вызова слепо зашарил вокруг себя и, словно дитя, ухватился  за
руку своего товарища. Он глубоко  вздохнул.  Наконец,  маг  встал,  слегка
опираясь на Мастера Изменения, и произнес, пытаясь улыбнуться непослушными
губами, следующее:
     - Больше я не попадусь на твою удочку, милорд.
     - Что ты там видел, Торион?
     - Я видел фонтаны. Я видел, как они погружаются в  землю,  бьющие  из
них струи пересыхают, а вода  отступает  прочь.  И  вся  земля  чернеет  и
высыхает. Ты видел Море до Сотворения, а я видел... что наступает после...
я видел Конец.
     Маг облизнул губы.
     - Я хотел бы, чтобы Верховный Маг был здесь, - сказал он.
     - А я бы хотел, чтобы мы сейчас были с ним.
     - Где он? Никто из нас не сможет найти его.
     Мастер Вызова глянул в окно на чистое голубое небо.
     - Никакое послание не дойдет до него, никакой вызов не отыщет его. Он
там, где ты видел пустое море. Он идет туда, где текут сухие реки. Он там,
где наше искусство бессильно...  Хотя,  возможно,  существуют  заклинания,
которые  могли  бы  дотянуться  до  него,  некоторые  из  них  принадлежат
"Наследию Пална".
     - Но эти заклинания позволяют мертвым бродить среди живых.
     - Или живым - бродить среди мертвых.
     - Ты думаешь, он жив?
     - Мне кажется, что он движется прямиком к смерти. Как и все мы.  Наша
власть и наша сила покидают нас, так же, как и надежда и удача.  Источники
пересыхают.
     Мастер  Изменения  некоторое  время  пристально  смотрел  на  него  с
озабоченным лицом.
     - Не пытайся дотянуться до него, Торион, - произнес он наконец. -  Он
понял, _ч_т_о_ надо искать задолго до нас. Для  него  мир  -  это  тот  же
Камень Шелиета:  он  смотрит  и  видит,  как  обстоят  дела  и  что  нужно
сделать... Мы не в силах помочь ему. Великие заклинания становятся  крайне
непредсказуемыми, а то "Наследие", о котором ты говоришь,  содержит  самые
опасные из них. Мы должны до конца оставаться здесь, как  он  просил  нас,
присматривать за стенами Рокка и помнить Имена.
     - Да, ты прав, - сказал  Мастер  Вызова.  -  Но  мне  нужно  пойти  и
подумать над этим.
     И он покинул комнату башни, шагая слегка неуверенно,  но  по-прежнему
высоко держа свою благородную темноволосую голову.
     Утром Мастер Изменения решил зайти к нему. Войдя в его комнату  после
долгого и безуспешного стука в дверь,  он  нашел  Мастера  Вызова  лежащим
навзничь на каменном полу, словно его отбросил назад  сильный  удар.  Руки
его были распростерты, будто он пытался прочесть заклинание, но ладони  их
были холодны как лед, а широко открытые глаза смотрели  на  мир  невидящим
взором. Мастер Изменения опустился на колени и  позвал  его  всей  властью
магии, трижды упомянув его Имя, Торион, но тот  лежал  неподвижно.  Он  не
умер, но в нем теплилось  ровно  столько  жизни,  чтобы  продолжало  слабо
биться сердце и слегка вздымалась грудь. Мастер Изменения взял его руки  в
свои и прошептал:
     - О, Торион, зачем я заставил тебя заглянуть в Камень? Это я во  всем
виноват!
     Затем он поспешно вышел из  комнаты,  предупреждая  всех  Мастеров  и
студентов, что встречались ему по пути:
     - Враг проник к нам, на хорошо защищенный Рокк, и поразил нас в самое
сердце!
     По природе своей мягкий  человек,  он  имел  настолько  обреченный  и
отрешенный вид, что все, кто его видел, пугались до смерти.
     - Взгляните на Мастера Вызова, -  говорил  он.  -  Хотя,  кто  сможет
вытащить обратно его душу, если сам он, знаток данного искусства,  покинул
нас?
     Сторож направился к своей комнате,  и  все  расступились  в  стороны,
давая ему дорогу.
     Послали за Мастером Целителем. Он велел им уложить Ториона на постели
и закутать его в теплые одеяла. Однако он не приготовил никакого целебного
настоя и не спел  какого-либо  заклинания,  врачующего  больное  тело  или
повредившийся рассудок. С ним был один из  его  учеников,  совсем  молодой
паренек, который не стал еще волшебником, но  подавал  большие  надежды  в
искусстве исцеления, и он спросил:
     - Мастер, неужели для него ничего нельзя сделать?
     - Пока он на тай стороне стены - нет, - ответил Мастер Целитель.
     Потом, вспомнив, с кем говорит, добавил:
     - Он не болен, парень. Но даже если бы это  было  следствием  простой
лихорадки, я не уверен, что наше искусство добилось бы многом. В последнее
время травы мои,  кажется,  потеряли  вкус,  а  когда  я  произношу  слова
заклинаний, они лишены всякой силы.
     - Это похоже  на  то,  о  чем  говорил  вчера  Мастер  Сказитель.  Он
остановился посреди песни, которой учил нас, и сказал: "Я не знаю,  в  чем
смысл  этой  песни".  Затем  он  вышел  из  комнаты.  Некоторые  из  ребят
рассмеялись, но я почувствовал, как пол уходит у меня из-под ног.
     Целитель взглянул на  умное,  со  слегка  грубоватыми  чертами,  лицо
юноши, затем перевел взор вниз на застывшее лицо Мастера Вызова, и сказал:
     - Он вернется к нам. Песни не будут забыты.
     Но этой же ночью Мастер Изменения покинул Рокк. Никто не видел, каким
образом он ушел. Он спал в комнате с окном, выходящим в  сад.  Утром  окно
было открыто, а сам он  исчез.  Решили,  что  он,  воспользовавшись  своим
умением изменять облик, превратился в птицу или зверя, а,  может  даже,  в
туман или ветер, ибо не было облика, которого он не  смог  бы  принять,  и
устремился прочь от Рокка, возможно,  отправившись  на  поиски  Верховного
Мага.  Некоторые  беспокоились  за  него,  зная,  что  малейшая  ошибка  в
заклинаниях или секундное ослабление воли  может  навеки  оставить  его  в
новом облике, но они не делились своими опасениями с другими.
     Словом, Совет Мудрецов не досчитался  уже  трех  Мастеров.  Шли  дни,
никаких новостей от Верховного Мага не поступало, Мастер Вызова лежал  как
мертвец,  а  Мастер  Изменения  и  не  думал  возвращаться.  Большой   Дом
постепенно охватывали стих и уныние. Мальчики  шептались  друг  с  другом,
некоторые из них намерились покинуть Рокк, ибо они считали, что  здесь  их
не могут научить ничему полезному.
     - Скорее  всего,  -  сказал  один,  -  все  эти  секретные  приемы  и
заклинания изначально построены на лжи. Из всех Мастеров лишь Мастер  Руки
продолжает показывать свои фокусы, а они, как все  мы  знаем,  всего  лишь
иллюзия. А остальные учителя  прячутся  или  отказываются  демонстрировать
что-либо, потому что их фокусы неминуемо будут разоблачены.
     - В сущности, что такое волшебство?  -  подхватил  другой.  -  В  чем
состоит искусство магии, если из него убрать трюки с иллюзиями? Спасает ли
оно людей от смерти или, хотя бы, продлевает им жизнь? Если бы маги  имели
ту силу, которую им приписывают, они, конечно же, жили бы вечно!
     И они стали вспоминать,  как  умирали  великие  маги:  Морред  сложил
голову на поле брани; Нерегер был убит Серым  Магом;  Эррет-Акбе  погиб  в
схватке с драконом; Ганчер, последний Верховный Маг, вообще  скончался  от
старости в собственной постели, как простой смертный.
     Юноши с завистливой душой одобрительно поддакивали, другие слушали их
с болью в сердце.
     Все это время Мастер Образов  оставался  в  Роще  и  никого  туда  не
пускал.
     Лишь Привратник не изменился, хотя он редко показывался на  людях.  В
его глазах не было и тени сомнения. Он улыбался и охранял вход  в  Большой
Дом, ожидая возвращения своего господина.

                            10. ДРАКОНЬЯ ТРОПА

     На  дальней  границе  Западного  Предела,  посреди  Открытого   Моря,
Повелитель Острова Мудрости проснулся  от  холода  ранним  ясным  утром  в
маленькой лодке, сел,  потянулся,  расправив  онемевшее  тело,  и  зевнул.
Спустя мгновение ой крикнул своему зевающему партнеру, указывая на север:
     - Там! Два остром, видишь  их?  Это  самые  южные  острова  Драконьей
Тропы.
     - У вас соколиный глаз, господин, - пробормотал Арен,  вглядываясь  в
море на горизонте сквозь пелену сна и не видя ничего.
     - Поэтому я - Сокол, - заметил  маг.  Казалось,  что  он  по-прежнему
пребывал  в  хорошем  расположении  духа,  отбросив  раздумья   и   дурные
предчувствия. - Неужели ты их не видишь?
     - Я вижу  чаек,  -  сказал  Арен  после  того,  как  протер  глаза  и
внимательно изучил голубовато-серую линию горизонта прямо по курсу лодки.
     Маг рассмеялся.
     - Даже сокол не увидит чаек с расстояния в двадцать миль.
     Когда солнце  поднялось  над  заволокшим  восток  туманом,  крошечные
кружащиеся  блестки,  которые   привлекли   внимание   Аррена,   казалось,
засверкали, словно золотая пыль над водой или скопище солнечных  зайчиков.
И тут юноша понял, что это - драконы.
     Когда "Ясноглазка" приблизилась к островам, Аррен увидел, как драконы
парят и кружатся в восходящих потоках воздух, и  сердце  его  забилось  от
восторга, разделяя с ними наслаждение жизнью, но радость эта  была  сродни
боли.
     В  полете  драконов  ощущалась  смертоносная  сила.   В   основе   их
великолепия  лежали  невероятная  мощь,  абсолютная  непредсказуемость   и
острота ума. Ибо это были мыслящие существа, наделенные  речью  и  древней
мудростью:  в  рисунке  их  полета   чувствовалась   жесткая   осмысленная
согласованность.
     Аррен не произнес ни слова, но в голову ему пришла  мысль:  "Мне  все
равно, что случится потом, после того, как я  видел  парящих  на  утреннем
ветру драконов".
     Временами узор нарушался и круги разрывались, и тогда  тот  или  иной
дракон выпускал из ноздрей длинную струю пламени, которая повисала на  миг
в воздухе, напоминая своими изгибами поджарое тело дракона. Глядя на  это,
маг сказал:
     - Они ужасно разгневаны и выплескивают свою злобу, кружась на ветру.
     Затем он добавил:
     - Мы попали в гнездо шершней.
     Как только драконы заметили крохотный парус среди волн, они, один  за
другим покидая круговорот танца, выстроились в линию  и,  махая  крыльями,
устремились к лодке.
     Маг взглянул на Аррена, который сидел у румпеля, поскольку  поднялась
сильная встречная волна. Мальчик уверенно держался За рукоять, хотя  и  не
отрывал глаз от биения крыльев. По всей видимости  удовлетворенный,  Сокол
отвернулся и встал у мачты, приказав магическому ветру наполнить парус. Он
поднял свой посох и заговорил.
     Услышав его громкий голос и слова Древнего Наречия, некоторые драконы
развернулись  на  полпути  и,  сломав  строй,  полетели  обратно.   Другие
колебались  и  парили  поблизости,  выпустив  кривые  ятаганы  когтей,  но
нападать не пытались. Один из них, стелясь над водой, медленно  направился
к лодке. Взмахнув пару раз крыльями, он был  уже  над  "Ясноглазкой".  Его
чешуйчатое брюхо едва не задело мачту. Аррен увидел кусок морщинистой,  не
защищенной броней кожи между плечевым суставом и грудью - на  его  взгляд,
единственное уязвимое место на теле дракона,  если  только  пущенный  туда
дротик не будет отведен с  помощью  магии.  Клубы  пара,  вырывавшиеся  из
огромной зубастой пасти, душили мальчика, а от сопровождающего их ужасного
зловония к горлу подступала тошнота.
     Тень миновала лодку. Затем дракон вернулся, летя так же низко, как  и
прежде. На этот раз Аррена сперва  обдал  поток  раскаленного  воздуха,  а
потом уже - клубы пара. Он услышал громкий властный голос  Сокола.  Дракон
проскочил мимо. Затем и все  остальные  устремились  обратно  к  островам,
словно горстка золы, поднятая в воздух порывом ветра.
     Аррен перевел дыхание и вытер  покрывшийся  холодной  испариной  лоб.
Взглянув на своего спутника, он увидел, что волосы того побелели:  дыхание
дракона опалило кончики волос. А тяжелое полотно паруса потемнело с  одной
стороны.
     - Твою голову слегка обожгло, парень.
     - И вашу тоже, господин.
     Удивленный, Сокол провел рукой по волосам.
     - И впрямь!.. То была дерзкая выходка, но я не хочу ссориться с этими
существами. Они, должно быть, сошли с ума, или сильно сбиты  с  толку.  Ни
один из них не произнес ни слова. Я прежде никогда  не  встречал  дракона,
который перед тем, как  напасть,  не  сказал  бы  хоть  что-нибудь,  чтобы
помучить свою добычу... Теперь мы должны плыть  вперед.  Не  смотри  им  в
глаза, Аррен. Отворачивайся, если можешь. Мы поплывем с обычным ветром, он
дует как раз с юга, а мне мое  искусство  понадобится  для  других  целей.
Удерживай лодку на курсе.
     "Ясноглазка" стрелой летела вперед, и скоро слева  показался  вдалеке
еще  один  остров,  а  справа  виднелась  цепочка  островов,  которую  они
приметили вначале. Эти острова  являли  собой  скопище  невысоких  утесов,
усыпанных  драконами  и   черноголовыми   крачками,   которые   бесстрашно
гнездились среди огромных рептилий.
     Драконы взлетали ввысь и кружили в поднебесье словно стервятники.  Ни
один  из  них  не  пытался  вновь  спикировать  к  лодке.  Временами   они
переговаривались друг с другом через воздушные бездны неприятными высокими
голосами, но Аррен не мог разобрать ни единого слова в этих криках.
     Лодка обогнула небольшой мыс, и мальчик увидел на берегу то,  что  он
принял сперва за развалины крепости. Это был дракон. Одно черное крыло  он
поджал под себя, а другое - распростер по берегу и окунул в воду, так  что
набегавшие волны покачивали  его  в  нелепой  пародии  на  полет.  Длинное
змееподобное тело растянулось на песке и  камнях.  Одна  из  передних  лап
отсутствовала, а на ребрах и животе рептилии зияли страшные раны,  поэтому
весь песок на многие ярды вокруг почернел от ядовитой драконьей  крови.  И
все же в нем еще теплилась жизнь. Жизненная сила драконов была так велика,
что  быстро  прикончить  их  могло  лишь  столь  же   мощное   колдовство.
Золотисто-зеленые глаза были  широко  раскрыты  и,  когда  лодка  подплыла
поближе, гигантская голова слегка пошевелилась, а  из  ноздрей  с  громким
шипением вырвался пар вперемешку с кровью.
     Полоска пляжа между умирающим драконом и морским прибоем была  вся  в
следах от лап и тяжелых тел ему подобных, и внутренности его были втоптаны
в песок.
     Ни Аррен, ни Сокол не произнесли ни слова, пока не отплыли достаточно
далеко от этого острова и не вошли в неспокойный пролив  Драконьей  Тропы,
полный рифов и острых скал, направляясь к  северным  островам  се  двойной
цепочки. Лишь тогда Сокол произнес тихим и холодным голосом:
     - Это дурной знак.
     - Они... едят себе подобных?
     - Нет. Не чаще, чем мы. Они сошли с ума. У них забрали дар речи.  Те,
кто умел говорить задолго до  появления  людей;  те,  кто  древнее  любого
живого создания, Дети Сегоя... превратились  в  бессловесных  тварей.  Эх,
Калессин! Куда несут тебя твои крылья?  Неужели  ты  прожил  столь  долгую
жизнь только затем, чтобы увидеть позор своей расы?
     Его голос звенел как натянутая струна,  он  глядел  вверх,  обшаривая
взглядом небо. Но все драконы остались позади, низко кружа  над  гористыми
островами и залитым кровью пляжем, а над лодкой в безоблачном голубом небе
сияло лишь полуденное солнце.
     Ни один  из  живущих  ныне  людей,  кроме  Верховного  Мага,  не  мог
похвастаться тем, что плавал среди островов Драконьей Тропы или видел хотя
бы один из них. Двадцать с лишним лет  назад  Сокол  проплыл  эту  цепочку
островов с востока на запад и обратно. Подобное  предприятие  могло  плохо
кончиться для любого моряка. Поверхность моря здесь являла собой  лабиринт
голубых проток и зеленых отмелей, среди которых маг  вместе  с  Арреном  с
величайшей осторожностью прокладывали себе  путь,  огибая  скалы  и  рифы,
некоторые из которых лежали на небольшой глубине  и  были  сплошь  покрыты
анемонами, морскими уточками  и  длинными  лентами  морского  папоротника,
смахивая на причудливых морских  чудовищ.  Другие  высоко  вздымались  над
поверхностью  моря,  представляя  собой  череду  крутых  обрывов,  арок  и
полуарок, резных башенок, неведомых животных, спин грозных вепрей и  голов
змей - все огромные, причудливо искривленные, слегка расплывчатые,  словно
камень жил какой-то своей жизнью.  Морские  волны  разбивались  о  них  со
звуком, похожим на дыхание, и скалы блестели от ярких соленых брызг. Глядя
на южную сторону одного из таких  утесов,  можно  было  отчетливо  увидеть
согбенные плечи и массивную благородную голову человека, который  внезапно
остановился, задумавшись, посреди моря. Но когда лодка миновала камень, он
потерял все сходство с человеком, ибо северная сторона утеса являла  собой
скопище могучих скал, образовавших  пещеру,  в  которой  плескалось  море,
издавая глухой хлюпающий звук. В  нем,  казалось,  можно  было  расслышать
какое-то слово или слог. Когда  они  отплыли  подальше,  звук  стал  более
отчетливым, и Аррен спросил:
     - В пещере звучит чей-то голос?
     - Голос моря.
     - Но он произносит некое слово.
     Сокол прислушался и внимательно посмотрел на Аррена, затем  снова  на
пещеру.
     - Что ты слышишь?
     - Как будто кто-то говорит: "Ахм".
     - На Древнем Наречии  этот  звук  означает  начало  или  незапамятную
старину. Но мне слышится "Охб", что означает "конец"... - Посмотри вперед!
- внезапно вскрикнул он. - Мель!
     И хотя "Ясноглазка", словно кошка, сама огибала  опасные  места,  они
некоторое время были полностью поглощены управлением судном, и  постепенно
пещера, с незапамятных времен твердящая загадочное слово, осталась позади.
     Вскоре мели кончились, и они выплыли из  фантасмагории  скал.  Спустя
некоторое время перед ними вырос остров,  похожий  на  башню.  Его  черные
утесы являли  соболи  средоточие  бесчисленных  цилиндров  или  гигантских
колонн, спрессованных воедино. Они на добрую сотню метров возвышались  над
морем, и их поверхность казалась мешаниной прямых углов и ровных участков.
     - Это Замок Калессина, - сказал  маг.  -  Так  называли  этот  остров
драконы, когда я бывал здесь много лет тому назад.
     - Кто такой Калессин?
     - Старейший...
     - Он создал этот Замок?
     - Не знаю. Я не знаю даже, строили ли  его  вообще.  Мне  неизвестно,
сколько лет Калессину. Я даже не уверен, что это "он", а  не  "она"...  По
сравнению  с  ним  Орм  Эмбар  -  сущий  младенец,  а   мы   с   тобой   -
мотыльки-однодневки.
     Он задумчиво взглянул на  частокол  ужасных  базальтовых  столбов,  а
Аррен глядел на них с тревогой,  представляя  себе,  как  дракон  выскочит
из-за далекого черного гребня и почти что накроет лодку  своей  тенью.  Но
дракон так и не появился. Они медленно плыли в спокойной воде под  защитой
утеса, слыша лишь плеск и шепот призрачных волн  среди  базальтовых  глыб.
Морс здесь было глубоким, без  подводных  камней  и  рифов.  Аррен  правил
лодкой, а Сокол стоял на носу, пристально вглядываясь в скалы и ясное небо
над ними.
     Наконец  лодка  вышла  из  тени  Замка  Калессина  в  залитый  светом
послеполуденного солнца мир.  Они  миновали  Драконью  Тропу.  Маг  поднял
голову, словно  человек,  решивший  взглянуть  на  то,  что  давно  ожидал
увидеть: сквозь океан света к ним приближался на своих золотистых  крыльях
дракон Орм Эмбар.
     Аррен услышал, как Сокол крикнул ему:
     - А_р_о _К_а_л_е_с_с_и_н_?
     Мальчик догадался, в чем смысл этой фразы, но  не  смог  понять,  что
ответил  магу  дракон.  Вслушиваясь  в  слова  Древнего   Наречия,   Аррен
чувствовал, что он  балансирует  на  грани  понимания,  словно  слышит  не
неизвестный ему, а просто давно забытый им  язык.  Маг  выговаривал  слова
более отчетливо, чем когда он говорил на Хардике, в его  голосе  ощущалась
некоторая приглушенность, которая присутствует в отдаленном гуле огромного
колокола. Голос дракона, напротив,  напоминал  удары  гонга,  одновременно
низкие и пронзительные, или шипящий рокот цимбал.
     Аррен не мог отвести глаз от  своего  компаньона,  который  стоял  на
узком носу лодки, разговаривая с нависающим над ним чудовищем, закрывающим
собой полнеба. Нечто вроде беспредельной гордости наполнило душу юноши при
виде того, насколько могущественным может быть такое крохотное  и  хрупкое
существо, как человек. Ибо дракон мог одним взмахом своей  когтистой  лапы
снести магу голову;  он  мог  сломать  и  потопить  лодку,  как  камень  -
плавающий на воде лист, если бы в расчет принимались лишь размеры тела. Но
Сокол был не менее опасен, чем Орм Эмбар, и дракон знал об этом.
     Маг повернул голову и позвал:
     - Лебаннен.
     Мальчик поднялся и подошел к Соколу, хотя ему не хотелось ни на  дюйм
приближаться к этим пятнадцатифутовым  челюстям  и  большим  желто-зеленым
глазам с удлиненными зрачками, которые прожигали его насквозь.
     Сокол ничего не сказал Аррену, он лишь положил руку ему  на  плечо  и
вновь перебросился с драконом парой фраз.
     -  Лебаннен,  -  бесстрастно  произнес  глухой  голос.   -   _А_г_н_и
Л_е_б_а_н_н_е_н_!
     Мальчик поднял голову. Повинуясь предостерегающему нажатию руки мага,
он постарался избежать взгляда золотисто-зеленых глаз дракона.
     Аррен не знал Древнего Наречия, но не смолчал.
     - Приветствую тебя, Орм Эмир, Лорд Дракон, - громко сказал он,  будто
один принц приветствовал другого.
     Затем возникла пауза, и сердце Аррена бешено забилось. Но тут стоящий
рядом с ним Сокол улыбнулся.
     Потом дракон вновь спросил что-то, а маг  ему  ответил.  Эти  секунды
показались  Аррену  вечностью.  Наконец,   разговор   завершился,   причем
произошло это внезапно для мальчика. Дракон  взмахнул  крыльями  так,  что
лодка покачнулась, взмыл  вверх  и  исчез.  Аррен  взглянул  на  солнце  и
обнаружил, что оно находится почти в  той  же  самой  точке.  Оказывается,
разговор длился недолго. Но когда маг повернулся к Аррену, лицо  его  было
белее полотна, а глаза устало блестели. Он присел на банку.
     - Молодец, парень,  -  сказал  он  хрипло.  -  Нелегкое  это  дело  -
разговаривать с драконами.
     Аррен приготовил им поесть, поскольку за весь день у них  во  рту  на
было ни крошки. Пока они ели и пили, маг не произнес  ни  слова.  Наконец,
солнце склонилось к горизонту, хотя в этих  северных  широтах  ночь  летом
наступает поздно и не спеша.
     - Ну, - сказал, наконец,  маг,  -  Орм  Эмбар,  вопреки  обыкновению,
поведал мне многое. Он  сказал,  что  тот,  кого  мы  ищем,  находится  на
Селидоре и, в то же время, его  там  нет...  От  дракона  трудно  добиться
четкого изложения мысли, ибо сам процесс их мышления отличен от нашего.  И
когда кто-то из них хочет сказать человеку правду, что случается редко, он
не знает, как эта правда выглядит  с  точки  зрения  человека.  Поэтому  я
спросил его: "Так же, как твой отец Орм находится на Селидоре?"  Как  тебе
известно, Орм и Эррет-Акбе погибли, сражаясь друг с другом. И он  ответил:
"И да, и нет. Ты найдешь его на Селидоре, но он не на Селидоре".
     Сокол сделал паузу и задумался, жуя корку черствого хлеба.
     - Возможно, он имел в виду, что этого человека нет на  Селидоре,  но,
тем не менее, я должен отправиться туда,  чтобы  добраться  до  него.  Все
может быть... Тогда я спросил его о других драконах. Он сказал,  что  этот
человек находился среди них, не испытывая ни малейшего страха,  ибо  когда
его убивали, он вновь появлялся, восставая из мертвых, в  прежнем  облике.
Поэтому они боятся его, считая, что он - существо из потустороннего  мира.
Их ужас позволил его волшебству взять над ними верх, и он  лишил  драконов
знания языка Творения, оставив их один на один со своей дикой  натурой.  И
вот они пожирают друг друга или кончают жизнь  самоубийством,  бросаясь  в
море - страшная смерть для огненного змея, порождения огня и ветра.  Тогда
я спросил: "Где ваш Лорд  Калессин?"  -  но  в  ответ  получил  лишь:  "На
Западе". Это могло означать, что Калессин улетел на другие земли, которые,
по словам драконов, находятся за пределами досягаемости наших кораблей, а,
может, он имел в виду что-то другое. Итак, я завершил свои расспросы, и он
начал свои, сказав:
     - Возвращаясь на север, я пролетал над Калтуэлом и  Торинкейтами.  На
Калтуэле я видел, как крестьяне  принесли  в  жертву  на  каменном  алтаре
младенца, а на Ингате - как горожане забили волшебника  насмерть  камнями.
Как ты думаешь, Гед, они съедят ребенка? Восстанет ли волшебник из мертвых
и закидает камнями горожан?
     Я решил, что он насмехается  надо  мной,  и  хотел  было  разразиться
гневной тирадой, но Орм Эмбар был предельно серьезен. Он сказал:
     - Вещи теряют свой смысл. В мире  существует  дыра,  и  море  утекает
сквозь нее. Уходит свет. Мы остаемся в Безводной  стране.  Там  не  о  чем
говорить и незачем умирать.
     И только тогда я, наконец, понял, что он хотел мне сказать.
     Однако Аррен ничего не понял и еще больше  встревожился,  ибо  Сокол,
повторяя слова дракона, назвал себя своим Настоящим Именем, причем  не  по
ошибке. Это событие вызвало в мозгу Аррена неприятные воспоминания  о  той
разгневанной женщине с Лорбанери, которая кричала: "Меня  зовут  Акарен!".
Если силы волшебства, музыки, речи и веры захирели  среди  людей,  если  у
них, как и у драконов, от страха помутился рассудок, и они ступили на путь
разрушения - если дела обстоят подобным образом, сможет  ли  его  господин
избежать безумия? Хватит ли у него сил?
     Сейчас, когда Сокол сидел, согнувшись, над своим ужином  из  хлеба  и
дымящейся рыбы, с обожженными седыми волосами, с тонкими руками и  усталым
лицом, вид у него был не слишком грозный.
     И все же дракон боялся его.
     - Что мучает тебя, парень?
     Ему стоило говорить лишь правду.
     - Милорд, вы произнесли свое Имя.
     - Ах, да. Я и забыл, что не делал этого прежде. Там, куда  мы  должны
попасть, тебе необходимо знать мое Настоящее Имя.
     Жуя, он поднял взгляд на Аррена.
     - Неужели ты решил, что я настолько выжил из ума, что  выболтал  свое
Имя, словно впавший в маразм старик? Я еще в своем уме, парень!
     - Конечно, - пролепетал Аррен, который был настолько  сконфужен,  что
ничего иного сказать не смог. Он очень  устал:  день  был  долог  и  полон
драконов. А их дальнейший путь покрывал мрак.
     - Аррен, - сказал маг, - нет, Лебаннен: там, куда мы идем, нет  тайн.
Там все носят свои Настоящие Имена.
     - Мертвым нельзя причинить вред, - мрачно сказал Аррен.
     - Но не только там, не только после смерти, люди  носят  свои  Имена.
Те, кто наиболее раним, наиболее уязвим; те, кто отдает свою любовь  и  не
требует ничего взамен: они зовут друг друга по  Имени,  Преданные  сердца,
бессребреники... Ты устал парень. Ложись и спи. Нам нужно  лишь  всю  ночь
держаться этого курса. А утром мы увидим самый дальний остров мира.
     В голосе его звучала неприкрытая нежность. Аррен свернулся  клубочком
на носу, и его тут же стал одолевать сон. Он  слышал,  как  маг  тихонько,
почти шепотом, напевал что-то, но не на Хардике, а на  языке  Творения.  И
как только Аррен стал понимать или вспоминать  смысл  слов,  он  сразу  же
заснул.
     Маг молча отложил в сторону еду,  осмотрел  такелаж,  навел  в  лодке
порядок, затем, взяв в  руки  шкот,  сел  на  банку  и  туго  надул  парус
магическим ветром. Не знающая усталости "Ясноглазка" как стрела летела  по
морю на север.
     Он  взглянул  вниз  на  Аррена.  Лицо  спящего  юноши  было   озарено
золотисто-красным светом позднего заката, его непослушные волосы растрепал
ветер. От мягкого, бесхитростного  мальчика-принца,  что  сидел  несколько
месяцев назад у фонтана в Большом Доме, не осталось и следа.  Лицо  Аррена
осунулось, посерьезнело и отражало скрытую силу. Но оно было  все  так  же
прекрасно.
     - Я никого не взял с собой в дорогу, - прошептал Верховный  Маг  Гед,
глядя то ли на юношу, то ли на пустынное море. - Никого, кроме тебя. И  ты
должен идти своим путем, а не  моим.  Хотя  в  том,  что  ты  взойдешь  на
престол, будет и моя заслуга. Ибо я раньше других понял, кто ты.  Я  понял
это первым! Они будут славить меня за это потом больше, чем за все, что  я
сделал с помощью магии... Если "потом" когда-нибудь наступит.  Ибо  сперва
мы с тобой должны восстановить Равновесие, основу основ нашего мира.  Если
паду я, вместе со мной падешь ты и все остальные... На какое-то время,  на
какое-то время. Тьма не  может  длиться  вечно.  И  даже  тогда  останутся
звезды... О, но как бы мне хотелось увидеть твою коронацию  в  Хавноре,  и
солнечный свет на Башне Меча, и Кольцо, которое мы с Тенар добыли для тебя
из темных Гробниц Атуана задолго до твоего рождения!
     Затем маг рассмеялся и повернулся лицом к свету, сказав про  себя  на
обычном языке:
     - Козий пастух возводит потомка Морреда  на  его  трон!  Кто  бы  мог
подумать?
     Некоторое время он сидел молча, держа в руках шкот, и смотрел на туго
натянутое  полотнище  паруса,  багрово-красное  в  свете  последних  лучей
заходящего на западе солнца, а затем тихонько прошептал:
     - Я не останусь ни на Хавноре,  ни  на  Рокке.  Пришла  пора  принять
решение. Хватит играть старыми  игрушками,  надо  уходить.  Настало  время
вернуться домой. Я повидаю Тенар. Я хочу увидеться с Огионом прежде чем он
умрет, и поболтать с ним, в его домике среди утесов  Ре  Альби.  Я  мечтаю
побродить по горам  Гонта,  по  его  лесам  осенью,  когда  листья  залиты
багрянцем. Нет лучшего королевства, чем эти леса! Пришла пора  отправиться
туда, отправиться молча, в одиночку. И, может,  там  я,  наконец,  научусь
тому, чего не может дать мне никакая сила или власть.
     Весь запад взорвался буйством пурпура, море стало малиновым, а  парус
приобрел оттенок крови. Затем тихонько опустилась ночь. Всю ночь  напролет
юноша спал, а мужчина бодрствовал, вглядываясь вперед во  тьму.  Звезд  не
было.

                                11. СЕЛИДОР

     Проснувшись утром, Аррен  увидел  голубеющие  на  западе  туманные  и
низкие берега Селидора.
     Во дворце в Бериле сохранились старые карты, изготовленные во времена
Королей, когда торговцы  и  исследователи  во  Внутренних  Островов  вовсю
бороздили Пределы. Огромные карты Севера и Запада были  выложены  мозаикой
на двух стенах в тронном зале Правителя. Выделенный золотом  остров  Энлад
находился прямо над троном. Аррен отчетливо представлял  себе  эти  карты,
ибо он сотни раз разглядывал их  в  детстве.  К  северу  от  Энлада  лежал
Осскил, к западу от него - Эбосскил, немного южнее тот - Семел и Палн.  На
этом Внутренние Острова заканчивались и там больше не  было  ничего  кроме
сине-зеленой мозаики, обозначавшей чистое море, на которой тут и там  были
раскиданы крохотные фигурки китов и дельфинов. Затем, наконец, в углу, там
где северная стена встречалась с западной, находился Нарведуен, а за ним -
три меньших острова. А потом вновь  пустое  море  и  лишь  на  самом  краю
западной стены, в конце карты, лежал Селидор, ну а дальше - пустота.
     Аррен ясно представил себе причудливые  очертания  острова,  огромную
бухту в самом его сердце с узким проходом на восток. Но они не  собирались
заплывать так далеко на север и направлялись сейчас к глубокой бухточке  у
южной оконечности острова. Там они намеревались высадиться на берег,  пока
солнце не поднялось еще из утренней дымки.
     Здесь закончилась их великая гонка от Дороги  Балатрена  к  Западному
Острову. Им пришлось заново привыкать к неподвижности земной тверди, когда
они вытащили на берег "Ясноглазку" и отправились дальше пешком.
     Гед взобрался  на  низкую,  поросшею  травой  дюну,  гребень  которой
нависал над крутым склоном, удерживаемый на месте  лишь  крепкими  корнями
травы. Добравшись до вершины, маг замер, обозревая север  и  запад.  Аррен
задержался в лодке, чтобы обуть сапоги, которые  он  не  носил  уже  много
дней. Юноша также достал из ящика с припасами свой меч и  прицепил  его  к
поясу, на этот раз не задавая себе мысленно вопроса, должен ли  он  делать
это или нет. Затем Аррен вскарабкался  к  Геду,  чтобы  тоже  взглянуть  с
вершины дюны на остров.
     Примерно на полмили вглубь острова тянулись низкие,  поросшие  травой
дюны, за ними виднелись заросшие осокой старицы, а еще дальше -  пустынные
низкие желто-коричневые холмы. Селидор был прекрасен и безлюден.  Не  было
заметно никаких следов пребывания здесь человека -  каких-либо  жилищ  или
обработанной земли. Зверей также не было видно, а над поросшими тростником
озерами не вились стаи диких гусей или чаек.
     Они спустились по тому склону дюны, что смотрел на остров, и песчаный
гребень поглотил грохот бурунов и свист ветра. Воцарилась тишина.
     Между этой дюной и следующей простиралась укрытая от ветра  лощина  с
чистым песчаным дном. Теплое утреннее солнце пригревало ее западный склон.
     - Лебаннен, - сказал маг, теперь звавший Аррена только его  Настоящим
Именем. - Я не мог спать прошлой  ночью,  и  теперь  я  должен  выспаться.
Оставайся со мной и будь настороже.
     Он лег на солнце, ибо в тени было холодно,  и  прикрыл  рукою  глаза,
затем вздохнул и уснул. Аррен сел подле него. Он ничего  не  видел,  кроме
белых склонов лощины, травы, пригибающейся от  ветра  на  гребне  дюны,  и
желтого солнца на голубом небе. Тишину  нарушал  лишь  приглушенный  рокот
прибоя да тихий шелест влекомого ветром песка.
     Аррен увидел какую-то птицу, возможно орла, которая кружилась  высоко
в небе. Но это был не орел. Она  сделала  круг  и,  остановившись,  камнем
ринулась вниз, с пронзительным свистом разрывая воздух своими  золотистыми
крыльями. Ее огромные когти впились в гребень дюны. Против солнца огромная
голова казалась черной, с огненными бликами.
     Дракон немного спустился вниз по склону и произнес:
     - Агни Лебаннен.
     Встав между ним и Гедом, Аррен ответил:
     - Орм Эмбар.
     Юноша сжимал в руке обнаженный меч.
     Сейчас он не казался тяжелым. Гладкая, потертая рукоятка удобно легла
в руку. Лезвие вышло из ножен легко, без всякого усилия.  Сила  и  возраст
меча были на стороне юноши, ибо теперь он знал, как им  пользоваться.  Это
был его меч.
     Дракон вновь заговорил, но Аррен не  понимал  его.  Он  оглянулся  на
своего спящего компаньона, которого не разбудил даже весь этот  грохот,  и
сказал дракону:
     - Мой господин устал. Он спит.
     При этих словах Орм Эмбар сполз на дно лощины. На земле он был не так
легок и изящен, как в воздухе, но двигался с  какой-то  зловещей  грацией,
неторопливо переставляя свои огромные когтистые  лапы  и  изгибая  колючий
хвост. Наконец, он подобрал лапы под себя, поднял свою гигантскую голову и
застыл, похожий на изображение дракона, вырезанное на шлеме  воина.  Аррен
опасался его желтых глаз, сверкавших не более чем в десяти футах от  него,
и  раскаленного  дыхания,  витавшего  над  его  головой.   Отвратительного
зловония не ощущалось. Сухой, с  металлическим  привкусом,  запах  дракона
хорошо гармонировал с солоноватыми ароматами моря и песка.
     Солнце поднялось выше, осветив бока Орм Эмбара,  и  он  запылал  так,
словно сделан был из стали и золота.
     Гед по-прежнему безмятежно спал, уделяя дракону столько же  внимания,
сколько спящий фермер своему сторожевому псу.
     Так прошел час, и тут Аррен, вздрогнув, обнаружил,  что  маг  за  его
спиной сел.
     - Неужели ты так привык к драконам,  что  засыпаешь  меж  их  лап?  -
сказал, рассмеявшись, Гед и зевнул.  Затем,  встав,  он  заговорил  с  Орм
Эмбаром на языке драконов.
     Прежде чем ответить, тот тоже зевнул - возможно спросонья, а,  может,
из чувства противоречия - и это было зрелище, которое мало  кто  видел  из
ныне живущих: ряды длинных и острых, как меч,  желтоватых  зубов;  красный
раздвоенный язык, который был вдвое длиннее  тела  человека,  и  дымящееся
жерло горла.
     Ори Эмбар заговорил, и Гед приготовился отвечать, но  тут  вдруг  они
оба обернулись к Аррену. В  наступившей  тишине  был  ясно  слышен  глухой
скрежет стали меча о ножны. Аррен глядел вверх на вершину дюны над головой
мага, держа меч наготове.
     Там стоял, освещенный ярким солнцем, человек. Легкий  ветерок  трепал
его  одежду.  Если  бы  не  колыхание  каймы  капюшона  светлого   одеяния
незнакомца, его  можно  было  бы  принять  за  статую.  Это  был  высокий,
широкоплечий, сильный и красивый мужчина с густой копной длинных  курчавых
волос. Глаза его, казалось, глядели поверх них на море. Он улыбался.
     - Орм Эмбара я знаю, - сказал незнакомец. - И  тебя,  Сокол,  я  тоже
знаю, хотя ты и порядком постарел со времени нашей последней встречи.  Мне
говорили, что ты теперь Верховный Маг. Ты высоко  взлетел,  но  и  здорово
состарился.  И  ты  захватил  с  собой  молодого  слугу,   без   сомнения,
начинающего мага, одного из  тех,  кто  обучается  колдовству  на  Острове
Мудрости.  Что  же  вы  делаете  здесь,  в  такой  дали  от  Рокка  и  его
неприступных стен, защищающих Мастеров от всех невзгод?
     - В стенах более могучих, чем те, появилась  брешь,  -  ответил  Гед,
сжимая посох в обеих руках и глядя вверх на человека. - Но не  явишься  ли
ты к нам во плоти, чтобы мы могли поприветствовать того,  кого  так  долго
искали?
     - Во плоти? - переспросил человек и вновь улыбнулся. - Какое значение
имеет для двух магов плоть, бренное тело? Нет, давай лучше встретятся наши
разумы, Верховный Маг.
     - Вот этого, я думаю, мы не сможем сделать. Парень, опусти свой  меч.
Это всего лишь посланник, иллюзия, ненастоящий человек. С таким же успехом
можно рубить ветер. - На Хавноре, где голова твоя была  седа,  тебя  звали
Коб. Но это лишь прозвище. Как же нам называть тебя при встрече?
     - Зовите меня Господином; - ответила высокая фигура на краю дюны.
     - Да, а как еще?
     - Королем и Повелителем.
     Тут Орм Эмбар зашипел, громко и сердито, его огромные глаза вспыхнули
бешенством. Но все же он отвернул свою  голову  от  человека  и  припал  к
земле, как будто не в силах пошевелиться.
     - Куда мы должны придти и когда?
     - В мои владения и с моего позволения.
     - Очень хорошо, - сказал Гед и, подняв  посох,  слегка  качнул  им  в
сторону высокой фигуры - человек исчез, как задутое пламя свечи.
     Аррен вытаращил глаза, а дракон единым махом вскочил на  свои  четыре
изогнутые лапы, бряцая чешуей и скаля зубы. Но маг вновь  оперся  на  свой
посох.
     - Это был лишь посланник.  Ненастоящий  человек,  иллюзия.  Он  может
говорить и слушать, но не обладает реальной силой, рассчитывая  только  на
наш страх перед ним. Даже внешний облик  его  не  имеет  ничего  общего  с
оригиналом, если, конечно, отправитель не пожелает обратного. Мне кажется,
что его хозяин сейчас выглядит совсем не так.
     - Как вы думаете, он сам где-то поблизости?
     -  Водные  преграды  непреодолимы  для  посланников.  Он  здесь,   на
Селидоре. Но Селидор - огромный остров: он шире,  чем  Рокк  или  Гонт,  и
почти такой же длины, как Энлад. Мы можем долго искать его.
     Тут заговорил дракон. Гед выслушал его и повернулся к Аррену.
     - Вот что сказал Лорд Селидора: "Я  вернулся  в  свою  вотчину  и  не
покину ее. Я найду Разрушителя и приведу тебя к  нему,  тогда  мы  сможем,
объединив наши силы, уничтожить его." Разве я не говорил  тебе,  что  если
дракон что-то ищет, он всегда находит желаемое?
     Затем Гед опустился на одно колено перед гигантским созданием, словно
вассал перед королем, и поблагодарил дракона на его родном языке.  Близкое
дыхание дракона пекло склоненную голову человека.
     Орм Эмбар еще раз втащил  свое  чешуйчатое  тело  на  дюну,  взмахнул
крыльями и улетел.
     Гед стряхнул песок с одежды и сказал Аррену:
     - Сегодня ты видел меня на коленях. Возможно, тебе вновь представится
такая возможность - перед Концом.
     Аррен  не  спросил,  что  Гед  имел  в  виду.  За  время  их  долгого
совместного плавания юноша понял, что  у  мага  есть  веские  причины  для
скрытности. И все же, ему показалось, что в этих словах  заключено  дурное
предзнаменование.
     Они еще раз перебрались через дюну на пляж, чтобы  убедиться  в  том,
что лодка покоится за пределами досягаемости прилива, а также  забрать  из
нее оставшуюся пищу и плащи для ночи. Гед задержался немного  у  стройного
носа  "Ясноглазки",  которая  верой  и  правдой  служила  ему  в   дальних
путешествиях. Он положил на него руку, но не сказал ни  слова.  Затем  они
опять отправились на север, вглубь острова, в сторону холмов.
     Они шли весь день, а вечером разбили лагерь у  ручья,  что  нес  свои
воды к заросшим тростником озерам и  топям.  Хотя  лето  было  в  разгаре,
западный ветер, дующий со  стороны  бескрайних  пределов  Открытого  Моря,
пробирал до костей. Небо заволок туман, и ни единой звездочки не  зажглось
над холмами, на которых никогда не теплился ни  огонь  очага,  ни  свет  в
окошке дома.
     Аррен проснулся в темноте. Их костерок погас, а заходящая  луна  едва
освещала  землю  своим  тусклым  светом.  В  долине  ручья  и  на   склоне
близлежащего холма неподвижно и молча стояли, обратив свои лица к Аррену и
Геду, множество людей. В их глазах не отражался свет луны.
     Аррен не осмелился заговорить и  положил  руку  на  плечо  Геда.  Маг
вздрогнул и сел, спросив:
     - Что случилось?
     Он проследил за взглядом Аррена и увидел молчаливую толпу.
     Все они, мужчины и женщины, были одеты в одинаковые темные одежды.  В
призрачном свете луны нельзя было четко  разглядеть  их  лица,  но  Аррену
показалось, что среди тех, кто стоял ближе всего к долине, вдоль  ручейка,
есть те, кого он знал, хотя мальчик никак не мог вспомнить их имена.
     Гед встал, и плащ соскользнул с его плеч. Его  лицо,  волосы,  одежда
мерцали мягким серебристым светом, словно он вобрал в  себя  сияние  луны.
Маг сделал широкий жест рукой и громко сказал:
     - О вы, жившие когда-то, вы  свободны!  Я  разбиваю  сковывающие  вас
путы: _А_н_в_а_с_с_а _м_а_н_е _х_а_р_в _п_е_н_н_о_д_а_т_е_!
     Какой-то миг мириады людей  стояли  неподвижно.  Затем  они  медленно
повернулись и, казалось, зашагали в серую мглу, а затем исчезли.
     Испустив глубокий вздох, Гед сел. Он взглянул  на  Аррена  и  положил
руку на плечо мальчика. Его ладонь была теплой и твердой.
     - Тебе нечего бояться, Лебаннен, - сказал он мягко и чуть насмешливо.
- Это всего лишь мертвые.
     Аррен кивнул, хотя зубы его выбивали дробь, а под  ложечкой  противно
сосало.
     - Как... - начал он, но язык и губы не повиновались ему.
     Но Гед понял.
     - Они явились на его зов. Это то, что он обещал: вечная жизнь. С  его
позволения они могут вернуться. Следуя его приказу они должны  разгуливать
по холмам мира живых, хотя не в силах стронуть там с места ни травинки.
     - А он... он тоже мертв?
     Гед, нахмурившись, покачал головой.
     - Мертвый не может вызывать других мертвых обратно в наш мир. Нет, он
обладает силой живого человека, и даже большей... Но если кто-то  пытается
последовать за ним, он дурачит его. Он приберегает свою силу для себя.  Он
мнит себя Королем Мертвых и не только мертвых... Но все они лишь тени.
     - Я не знаю, почему я испугался их, - смутившись, сказал Аррен.
     - Ты испугался, потому что ты боишься смерти и  неспроста:  смерть  -
ужасная штука и ее нужно бояться, - пояснил маг. Он  подложил  хвороста  в
костер и подул на маленькие угольки под золой.  Крохотный  язычок  пламени
заплясал по веткам кустарника, радуя глаз Аррена.
     - Хотя жизнь - тоже страшная штука, - добавил Гед, - и ее также  надо
бояться и почитать.
     Некоторое время они оба сидели, закутавшись в плащи, и молчали. Затем
Гед произнес серьезным тоном:
     -  Лебаннен,  я  не  знаю,  как  долго  он  собирается  дразнить  нас
различными посланниками и призраками. Но тебе известно, куда  мы  в  конце
концов должны попасть.
     - В царство тьмы.
     - Да, оказаться среди них.
     - Я их уже видел. Я пойду с тобой.
     - Это ведь вера в меня двигает тобой? Ты можешь быть  уверен  в  моей
любви к тебе, но не полагайся на мою силу. Ибо, мне  кажется,  я  встретил
достойного противника.
     - Я пойду с тобой.
     - Но если я потерплю поражение, если я потеряю свою силу или жизнь, я
не смогу отвести тебя назад, а ты не в силах вернуться в одиночку.
     - Я вернусь вместе с тобой.
     На это Год сказал:
     - Ты вступил в пору зрелости на пороге врат смерти.
     И затем он тихонько произнес слово или  имя,  которым  дракон  дважды
назвал Аррена:
     - Агни - Агни Лебаннен.
     Больше они ни о чем не говорили, их вновь сморил сон, и они  улеглись
у своего крохотного, едва тлеющего костерка.
     Следующим утром они  двинулись  на  северо-запад.  Этот  путь  избрал
Аррен, а не Гед, который сказал:
     - Веди нас, парень, своим путем. Для меня все дороги на одно лицо.  -
Они не спешили, ибо не стремились к определенной цели, ожидая известий  от
Орм Эмбара. Они шли по самой низкой, внешней гряде  холмов,  не  теряя  из
виду океан. Постоянно колыхающаяся от ветра трава была сухой и  невысокой.
Справа от них одиноко возвышались залитые золотистым светом холмы, а слева
виднелись соленые болота и морской прибой. Однажды;  далеко  на  юге,  они
увидели лебединую стаю. Это были единственные живые существа,  которые  им
встретились за весь день. Аррена  постоянно  преследовал  страх,  ожидание
самого худшего. В нем поднимались раздражение и бессильная злоба.  Впервые
за последние несколько часов он нарушил молчание:
     - Этот остров также безлюден, как само царство смерти!
     - Не говори так, - отрезал маг. Он некоторое  время  продолжал  молча
шагать дальше, затем сказал изменившимся голосом. - Взгляни на эту  землю,
посмотри на себя. Это твое царство, царство жизни. Это - твое  бессмертие.
Взгляни на эти смертные холмы. Они не будут  существовать  вечно.  На  них
растет живая трава, по ним струятся водные потоки, ручьи... Во всем  мире,
во всех мирах, во всей необъятности  времени,  нет  других  таких  ручьев,
берущих начало из невидимых глазу подземных  ключей  и  струящихся  сквозь
свет и тьму к морю. Глубоки истоки бытия, глубже, чем жизнь или смерть...
     Он замолк, но в его глазах, глядящих на Аррена и на  залитые  солнцем
холмы, читалась огромная, безмолвная печальная любовь. И Аррен увидел  но,
а увидев, впервые заглянул в душу мага, понял его до конца.
     - Я не могу пояснить, что я имею в виду, - горько сказал Гед.
     А Аррен вспомнил минуты  пребывания  во  Дворике  Фонтана,  человека,
преклонившего колени перед падающей струей;  и  радость,  чистая,  как  та
вода, наполнила его душу. Он взглянул на своего спутника и сказал:
     - Я отдал  свою  любовь  тому,  что  достойно  любви.  Разве  это  не
королевство, не нетленный источник?
     - Да, парень, - мягко, но с болью ответил Гед.
     Они молча продолжили свой путь. Но теперь Аррен глядел на мир глазами
своего спутника и видел  великолепие  жизни,  переполнявшей  раскинувшуюся
вокруг них мрачную заброшенную землю, где,  будто  с  помощью  волшебства,
каждая травинка, колышущаяся на ветру, каждый камень не имели себе равных.
Словно  человек,  стоявший  посреди  заботливо   ухоженного   сада   перед
путешествием, из которого не будет возврата, Аррен пытался вобрать ее всю,
такую дорогую и реальную в себя без остатка, как будто он никогда не видел
ее раньше и никогда не увидит впредь.
     Вечер опустился на сомкнутые ряды плывущих с запада облаков, влекомых
дующим с моря сильным ветром, и они ярко вспыхнули багрянцем,  прежде  чем
солнце окончательно зашло за  горизонт.  Собирая  на  закате  хворост  для
костра в пойме небольшой речки, Аррен поднял взгляд и  увидел  примерно  в
десяти футах от себя человека. Лицо его было расплывчатым и  странным,  но
Аррен узнал в нем погибшего Слепли, Красильщика с Лорбанери.
     За ним, с такими же печальными, обеспокоенными лицами, стояли  другие
люди. Казалось, они что-то говорили,  но  Аррен  не  мог  разобрать  слов,
западный ветер доносил до него  лишь  какой-то  шепот.  Некоторые  из  них
медленно приближались к нему.
     Он взглянул на них, затем  вновь  на  Сэпли  и,  повернувшись  к  ним
спиной, наклонился за очередной сухой веткой, хотя руки от дрожали. Подняв
ее, Аррен потянулся за следующей  и  так  далее.  Когда  он  выпрямился  и
оглянулся, в долине никого не было, лишь красный свет струился  по  траве.
Он вернулся к Геду и бросил собранный  хворост  у  костра,  ни  словом  не
обмолвившись о том, что видел.
     Всю эту ночь Аррен то и дело просыпался в  туманной  мгле  безлюдного
острова от того, что рядом с ним шептались души мертвых.  Он  призывал  на
помощь всю свою волю, заставляя себя пропускать  их  шепот  мимо  ушей,  и
вновь засыпал.
     Они с Гедом проснулись поздно, когда  солнце  уже  на  ширину  ладони
поднялось  над  холмами,  рассеяв,  наконец,  туманную  дымку  и   осветив
замерзшую землю. Когда  они  справляли  свою  скромную  утреннюю  трапезу,
прилетел дракон и закружился над  ними.  Из  пасти  его  вырывались  языки
пламени, а из красных ноздрей били клубы  пара  и  снопы  искр.  Его  губы
сверкали как костяные клинки в этом огненном мареве.  Он  не  произнес  ни
слова, хотя Гед окликнул его на Древнем Наречии:
     - Ты нашел его, Орм Эмбар?
     Дракон повернул голову  и  причудливо  изогнул  свое  тело,  загребая
воздух огромными и острыми как бритва  когтями.  Затем  он  устремился  на
запад, постоянно оглядываясь на них.
     Гед сжал свой посох и ударил им оземь.
     - Он не может говорить! - сказал маг. - У него отняли Слова Творения,
и теперь Орм Эмбар, со всей своей мудростью,  превратился  в  рептилию,  в
безмолвную тварь. И все же он способен указывать нам  путь,  и  мы  должны
следовать за ним!
     Закинув на спину свои легкие пожитки, они устремились на запад  через
холмы туда, куда полетел Орм Эмбар.
     Не сбавляя взятого ими быстрого темпа, они прошли около восьми  миль.
Теперь море находилось по другую сторону от них. Они вышли на протяженный,
пологий гребень холма  и,  спустившись  вниз  сквозь  сухой  кустарник  по
извилистому руслу ручья, ползли, наконец, на выступающий  в  море  пляж  с
ослепительно белым песком. Это был самый  западный  мыс  Архипелага,  край
земли.
     Орм Эмбар припал к песку, низко  опустив  голову,  словно  гигантский
разъяренный кот, извергая языки пламени. Неподалеку от него, между  ним  и
морским прибоем, находилось нечто белое, смахивающее на навес  или  хижину
из длинных бревен плавника. Но на этом берегу, смотрящем в Открытое  Море,
не было плавника. Когда они подошли ближе, Аррен увидел, что ветхие  стены
сделаны из гигантских костей: костей китов,  как  он  подумал  сперва,  но
затем разглядел белые треугольники с острыми как бритва гранями  и  понял,
что это кости дракона.
     Они пришли  на  место.  Сквозь  щели  между  костями  сверкало  море.
Перемычкой двери служила  бедренная  кость,  длиной  больше,  чем  в  рост
человека. На  ней  стоял  человеческий  череп,  глядевший  своими  пустыми
глазницами на холмы Селидора.
     Тут они остановились и уставились на череп. Вдруг из  двери  под  ним
вышел  человек.  На  нем  были  древние  доспехи  из  сверкающей   бронзы,
разрубленные, судя по всему,  ударом  топора,  а  украшенные  драгоценными
камнями Ножны меча были пусты. У  него  было  суровое  лицо  с  изогнутыми
черными  бровями,  узким  носом  и  темными,  проницательными,  печальными
глазами. Его руки, горло и бок покрывали раны.  Из  них  уже  не  сочилась
кровь, но раны явно были смертельными. Человек стоял прямо и неподвижно  и
смотрел на них.
     Гед сделал шаг ему навстречу. Они были чем-то  схожи,  стоя  лицом  к
лицу.
     - Ты - Эррет-Акбе, - сказал Гед. Человек пристально взглянул на  него
и кивнул, не произнеся ни слова.
     - Даже ты вынужден подчиняться его приказам! - голос Геда  дрожал  от
ярости. - О мой господин, лучший и храбрейший из всех нас, покойся в чести
и в смерти!
     И Гед, воздев руки, широко взмахнул ими и произнес те же слова, что и
перед сонмом мертвецов. Его руки на мгновенье оставили  за  собой  широкий
яркий след. Когда они опустились, человек в доспехах исчез, и лишь  солнце
озаряло песок в том месте, где он стоял.
     Гед ударил посохом по домику из костей, тот развалился и пропал. От
     него осталось лишь огромное ребро, которое рухнуло на песок.
     Он повернулся к Орм Эмбару.
     - Это здесь, Орм Эмбар? Это то самое место?
     Дракон открыл пасть и издал глухой рык.
     - Здесь, на последнем берегу мира. Хорошо!
     Взяв свой черный тисовый посох  в  левую  руку,  Год  развел  руки  в
магическом жесте и заговорил. Хотя он говорил на языке Творения, Аррен все
же понимал его, как и все, кто слышал это  заклинание,  ибо  обладало  оно
огромной силой.
     - Я вызываю тебя, враг мой, теперь и здесь, перед моими глазами и  во
плоти, зарекая тебя словом, которое не может  быть  произнесено  до  конца
времен. Явись!
     Но там, где должно было быть произнесено Имя вызываемого, Гед  сказал
лишь: _В_р_а_г _м_о_й_.
     Воцарилась тишина, даже шум моря стих. Аррену показалось, что  солнце
потускнело, хотя оно стояло высоко в ясном небе. Тьма опустилась на берег,
словно кто-то взглянул на него  сквозь  закопченное  стекло.  Прямо  перед
Гедом образовался некий черный сгусток и было крайне  трудно  рассмотреть,
что находится внутри него, словно там не было ничего такого, на что мог бы
пасть луч света. Это было нечто бесформенное.
     Внезапно оттуда вышел человек  -  тот  самый  человек,  которого  они
видели на дюне - высокий, длиннорукий, стройный и черноволосый. Теперь  он
держал в руках длинный стальной жезл или клинок, весь испещренный  рунами,
который он наставил на Геда, когда приблизился к нему вплотную. Во взгляде
его глаз было что-то страшное, как будто их слепило солнце.
     - Я пришел, - сказал он, - своим путем и по собственному желанию.  Ты
не в силах вызвать меня, Верховный Маг. Я не тень. Я живой.  И  лишь  я  -
живой! Тебе кажется, что и ты жив, но ты при смерти, при  смерти.  Знаешь,
что у меня в руках? Это - посох Серого Мага, того, что лишил Нерегера дара
речи, Мастера моего искусства. Но теперь Мастер - я. И мне надоело  играть
с тобой в игры.
     С этими словами он внезапно сделал выпад стальным  клинком,  стремясь
коснуться им Геда, который стоял безмолвный и недвижимый. Стоявший на  шаг
позади мага Аррен всеми силами пытался сдвинуться с места, но не  смог  ни
шелохнуться, ни даже положить руку на рукоять меча, а голос застрял у него
в горле.
     Но тут над Гедом и Арреном, над их головами, стремительно  пронеслось
огромное тело дракона и навалилось всей своей тяжестью на врага,  так  что
Заколдованный стальной клинок на всю длину вошел в бронированную грудь Орм
Эмбара, но и человек был раздавлен, разорван и сожжен.
     Вновь поднявшись с  песка,  Орм  Эмбар  выгнул  спину,  забил  своими
огромными крыльями и пронзительно закричал, выплевывая сгустки пламени. Он
попытался взлететь, но не смог. Злобный  и  холодный  металл  пронзил  его
сердце. Дракон упал, и черная ядовитая кровь, дымясь, заструилась  из  его
пасти, а огонь в его ноздрях постепенно угасал, пока они не стали походить
на выгоревшие угли. Затем он уронил свою гигантскую голову на песок.
     Так умер Орм Эмбар. Он погиб там же, где и его предок  Орм,  упав  на
песок, хранивший кости его пращура.
     Но там, куда он отбросил  своего  врага,  лежало  нечто  уродливое  и
сморщенное, похожее на тело гигантского паука, высохшее в  своей  паутине.
Оно было обожжено дыханием дракона и разорвано его когтистыми лапами.  Тем
не менее, Аррен заметил, что оно движется, отползая от дракона.
     Его лицо поднялось к ним. От прежней миловидности не осталось и следа
- лишь уродливая, пережившая свой век старость. Рот у него запал, глазницы
зияли пустотой, причем уже много лет. Итак, Гед и Аррен увидели,  наконец,
подлинное лицо своего врага.
     Он отвернулся и распростер обгоревшие, почерневшие руки.  Между  ними
сгустилась тьма, подобная тому бесформенному мраку, что  поглотил  солнце.
Между руками Разрушителя возникли  неясные,  тусклые  очертания  арки  или
ворот, и сквозь них просвечивал не светлый  песок  или  океан,  а  пологий
черный склон, спускающийся во мрак.
     Туда и вползла  истерзанная  фигура,  но,  окунувшись  во  тьму,  она
внезапно встала и побежала вперед, быстро исчезнув из виду.
     - Пошли, Лебаннен, - сказал Гед, беря мальчика за руку, и они вошли в
безводную страну.

                           12. БЕЗВОДНАЯ СТРАНА

     Тисовый  посох  светился  в   руке   мага   серебристым   сиянием   в
беспросветной давящей тьме. Глаз Аррена уловил еще одно  слабое  мерцание:
блик света на лезвии обнаженного меча, который он держал в руке.  Атака  и
гибель дракона разорвала путы заклинания, и он выхватил меч, там, на пляже
Селидора. И хоть юноша и был здесь не  более  чем  тенью,  это  была  тень
живого человека, которая держала в руках тень меча.
     Больше вокруг  не  было  ни  единого  проблеска  света.  Здесь  царил
промозглый  полумрак,  как  облачным  ноябрьским  вечером,   когда   можно
разглядеть лишь  неясные  очертания  близлежащих  предметов.  Аррен  узнал
поросшие вереском пустоши своих ночных кошмаров. Но ему показалось, что он
зашел дальше, неизмеримо  дальше  того  места,  где  он  побывал  во  сне.
Видимость была хуже некуда, и Аррен мог разглядеть лишь то, что они  стоят
на склоне холма, а перед ними находится низкая, по колено, каменная стена.
     Гед продолжал держать Аррена за руку. Маг двинулся  вперед,  и  юноша
последовал за ним. Они перешагнули через каменную стену.
     Неясный, длинный спуск уходил во тьму.
     Над их головами, где Аррен ожидал увидеть плотную пелену облаков,  на
угольно-черном небе сияли звезды. Он посмотрел на них  и  ему  показалось,
что сердце его сжала ледяная рука. Таких звезд  юноша  никогда  не  видел.
Недвижимые, они сияли  холодным  ровным  светом.  Эти  звезды  никогда  не
садились и не вставали, их никогда не  закрывали  облака,  и  не  затмевал
восход  солнца.  Крохотные  и  неподвижные,  сверкали  они  над  Безводной
страной.
     Гед начал спускаться по дальнему склону холма бытия, и Аррен не спеша
последовал за ним. Ему было страшно, но тем  не  менее,  сердце  его  было
полно решимости, а воля -  непреклонна.  Он  не  позволял  страху  править
собой, даже не отдавая себе в этом  отчета.  Аррен  ощущал  лишь  какую-то
глухую тоску, словно  посаженное  на  цепь  животное,  забившееся  в  угол
комнаты.
     Ему показалось, что они спускались по склону  холма  довольно  долго,
хотя, возможно, он ошибался: в краю,  где  не  дул  ветер  и  вечно  сияли
звезды, не чувствовалось течение времени. Они ступили на улицы  одного  из
местных городов, и Аррен увидел дома, в окнах которых никогда не загорался
свет. В дверях со спокойными лицами и пустыми руками стояли мертвые.
     Рыночные площади пустовали.  Здесь  никто  ничего  не  покупал  и  не
продавал, никто не тратился и не получал прибыль. Ничего не потреблялось и
ничего не создавалось. Гед и Аррен одни  шагали  по  узким  улочкам,  хотя
несколько раз видели вдалеке у поворота некую фигуру, едва  различимую  во
мраке. Увидев ее впервые, Аррен насторожился и поднял меч, но Гед  покачал
головой и пошел дальше. Юноша  разглядел,  что  то  была  фигура  женщины,
которая медленно шла, не пытаясь скрыться от них.
     Те немногие, кого они видели,  -  мертвые  многочисленны,  но  и  эта
страна огромна, - неподвижно стояли или бесцельно бродили туда-сюда. Ни на
ком из них не зияли раны, как на призраке Эррет-Акбе, который появился при
свете дня в месте своей гибели. На них не лежала печать болезни. Они  были
целы и невредимы. Их вылечили от боли и от жизни. Вопреки страхам  Аррена,
они не вызывали отвращения  и  не  пытались  их  запугать.  Их  лица  были
спокойны, лишены каких-либо эмоций, а в пустых глазницах не было  и  следа
надежды.
     Тогда вместо ужаса в Аррене пробудилось сострадание,  а  если  в  его
основе и лежал страх, то не за себя, а за всех их, ибо  видел  он  мать  и
дитя, что умерли вместе и вместе попали в  царство  тьмы.  Но  ребенок  не
бегал и не плакал, а мать не брала его на руки и даже не смотрела на него.
А те, кто умер из-за любви,  безразлично  проходили  мимо  друг  друга  по
улице.
     Гончарные круги были недвижимы, ткацкие станки  -  пусты,  а  печи  -
холодны. Не было слышно гомона голосов.
     Темные  улицы  меж  мрачных  домов  вели  их  все  дальше  и  дальше.
Абсолютную тишину нарушал лишь звук их шагов. Было холодно.  Аррен  сперва
не обращал на холод внимания, но тот постепенно сковал его  душу,  которая
здесь являлась одновременно и его плотью. Юноша  почувствовал,  что  очень
устал. Они были в пути уже очень долго. "Зачем идти дальше?" - подумал  он
и слегка замедлил шаг.
     Гед внезапно остановился, повернувшись лицом к человеку, что стоял на
перекрестке двух дорог. Он был высок и строен. Аррену показалось,  что  он
где-то видел это лицо,  но  мальчик  никак  не  мог  вспомнить,  где.  Гед
заговорил с ним, впервые открыв рот с тех пор, как они  переступили  через
каменную стену.
     - О, Торион, друг мой, как ты попал сюда?
     И маг простер руки к Мастеру Вызова Рокка.
     Торион не сделал ответного жеста. Он стоял неподвижно, с невозмутимым
лицом, но серебристое свечение посоха Геда нашло слабый отклик а  запавших
глазах Ториона. Гед пожал руку, которую тот не подал, и повторил вновь:
     - Что ты  здесь  делаешь,  Торион?  Ты  же  еще  не  подданный  этого
королевства... Возвращайся!
     - Я последовал за бессмертным и сбился с пути.
     Голос Мастера Вызова был тих и глух, как у человека, который  говорит
во сне.
     - Тебе нужно наверх, к стене, -  сказал  Гед,  указывая  на  длинную,
темную, пустынную улицу, по которой они с Арреном пришли сюда. Тут по лицу
Ториона пробежала судорога, будто лучик надежды  болезненно  пронзил  его,
словно меч.
     - Я не найду дороги, - сказал он. - Милорд, я не найду дороги.
     - Надеюсь, ты сможешь, - прошептал Гед и, коротко  обняв  его,  пошел
дальше. Торион остался стоять на перекрестке.
     Чем дальше они шли, тем сильнее Аррен укреплялся  во  мнении,  что  в
этих бесконечных сумерках нет ни севера, ни юга, ни запада, ни востока,  и
невозможно узнать, туда ли ты идешь. Да и существовал ли путь  наружу?  Он
вспомнил, что как бы они не поворачивали при спуске с холма, дорога всегда
шла под уклон, значит для того, чтобы вернуться к  каменной  стене,  нужно
все время идти в гору, и на вершине холма они  найдут  выход.  Но  они  не
поворачивали обратно. Плечом к плечу они продвигались вперед. Следовал  ли
он за Гедом? Или Аррен вел мага?
     Они покинули пределы города. Сельская местность  в  стране  мертвецов
пустовала. Ни  деревца,  ни  кустика,  ни  единой  травинки  не  росло  на
каменистой почве под неподвижными звездами.
     Горизонта  здесь  не  было,  ибо  поле  зрения  в  полумраке   сильно
ограничено, но прямо по пути их следования крохотные  звезды  загораживала
некая  темная  масса,  возвышавшаяся   над   равниной.   Это   беззвездное
пространство являло собой чередование зубцов и склонов и сильно напоминало
горную цепь. Когда они подошли ближе,  тени  обрели  более  четкую  форму:
высокие пики, без всяких следов выветривания или вымывания. На них не было
снега, который блестел бы в свете звезд. Вид их  черных  склонов  наполнял
отчаянием сердце Аррена, и он старался не глядеть  в  их  сторону.  Но  он
догадался, что это за горы,  и  они  неудержимо  притягивали  его  взгляд.
Каждый раз, когда юноша смотрел на эти вершины, он ощущал холодную тяжесть
в груди и едва удерживался от того, чтобы не пасть  духом.  Тем  не  менее
Аррен продолжал шагать вперед, по-прежнему под  уклон,  ибо  почва  полого
спускалась к подножью гор. Наконец, он спросил:
     - Что это, милорд?... - и указал на горы,  ибо  у  него  пересохло  в
горле, и он не мог говорить.
     - Они стоят на границе с миром света, - ответил Гед, - так же, как  и
стена из камней. У них нет другого Имени, кроме как Скорбь. Их  пересекает
дорога. Для мертвых она является запретной. Путь по ней не долог,  но  это
горький путь.
     - Я хочу пить, - сказал Аррен, на что его спутник ответил:
     - Здесь пьют пыль.
     Они пошли дальше.
     Аррену  показалось,  что  маг  замедлил  шаг   и   временами   слегка
спотыкается. Его самого  больше  не  обуревали  сомнения,  хотя  усталость
продолжала расти. Они должны идти дальше, и они шли вперед.
     Иногда они пересекали другие города мертвых, темные  кровли  домов  в
которых вечно торчали под одним и тем же углом к неподвижно  висящими  над
ними звездами. После городов снова  шли  пустоши,  на  которых  ничего  не
росло. Как только они покидали какой-либо город,  он  тут  же  терялся  во
тьме. Ничего не было видно ни  впереди,  ни  позади,  кроме  гор,  которые
порядком приблизились и высились теперь прямо перед ними.  Справа  от  них
бесформенный склон уходил в сторону. Подобное ответвление - ох, как  давно
это было? - они пересекли у стены из камней.
     - Куда ведет этот путь? - шепотом спросил Аррен  у  Геда,  ибо  юноша
жаждал услышать звук человеческой речи.
     - Не знаю, - покачал головой маг. - Быть может, это дорога в никуда.
     В том направлении, куда они шли, склон становился все более  пологим.
Почва сухо скрипела у них под  ногами,  словно  застывшая  лава.  Они,  не
торопясь, шагали дальше, и теперь Аррен уже  и  думать  забыл  о  повороте
назад, а также о том,  как  они  будут  возвращаться.  Не  думал  он  и  о
передышке, хотя очень устал.  Как-то  раз  юноша  попытался  отвлечься  от
безмолвной тьмы, изнеможения и  страха,  думая  о  доме.  Но  он  не  смог
вспомнить ни как выглядит солнечный свет, ни  лица  матери.  Словом,  идти
дальше - единственное, что ему оставалось делать. И он шел дальше.
     Аррен почувствовал под ногами ровную почву, и тут Гед за  его  спиной
замедлил шаг. Тогда он тоже остановился. Долгий спуск завершился - это был
конец. Дальше пути не было. Как и необходимости идти дальше.
     Они находились в долине прямо перед Горами Скорби.  Под  ногами  была
галька и шершавые на ощупь, словно пемза, валуны. Эта узкая  долина  могла
быть пересохшим руслом реки, некогда несущей здесь свои воды, или  слезами
застывшего впоследствии потока лавы, извергнутой черными пиками  вулканов,
что нависали над их головами.
     Аррен застыл как статуя в этом погруженном во мрак  узком  ущелье,  и
Гед так же замер рядом с ним. Они стояли молча,  подобно  безразличным  ко
всему мертвым, уставившись в никуда. Слегка содрогнувшись, Аррен  подумал:
"Мы зашли слишком далеко".
     Хотя, теперь это не имело никакого значения.
     Словно вторя его мыслям, Гед сказал:
     - Мы зашли чересчур далеко, чтобы повернуть назад.
     Голос его был тих, но стенки огромной впадины частично отразили звук,
и Аррен слегка вздрогнул от неожиданности. Неужели они пришли сюда,  чтобы
встретиться здесь с тем, кого искали?
     Голос во тьме произнес: - Вы зашли слишком далеко.
     - Лишь столь долгий путь оказался достаточным, - ответил Аррен.
     - Вы пришли к Безводной  Реке,  -  сказал  голос.  -  Вы  не  сможете
вернуться к каменной стене. Вы не сможете вернуться к жизни.
     - Этой дорогой - нет, - сказал Гед во тьму. Аррен с  трудом  различал
его силуэт, хотя стояли они бок о бок, ибо  возвышавшиеся  над  ними  горы
отрезали добрую половину света звезд, а по Безводной Реке, казалось, текла
сама тьма. - Но мы должны отыскать твой путь.
     Ответа не последовало.
     - Мы здесь в равном положении. Если ты слеп, Коб, то ведь и мы  стоим
во тьме.
     Ответа не было.
     - Здесь мы не в силах убить тебя или причинить  тебе  вред.  Чего  ты
боишься?
     - Я не боюсь, - ответил голос из тьмы. Затем медленно, сопровождаемый
слабым свечением, подобным тому, что испускал  посох  мага,  среди  темных
масс валунов, расположенных вверх по течению  от  Геда  и  Аррена,  возник
человек: такой же  высокий,  широкоплечий  и  длиннорукий,  как  тот,  что
появлялся на дюне и песчаном пляже Селидора, только этот был много старше.
Его густые спутанные волосы над высоким лбом были белы,  как  лунь.  Итак,
дух колдуна появился в царстве смерти не обожженный дыханием  дракона,  но
все же не целый и невредимый - его глазницы были пусты.
     - Я не боюсь, - повторил он. - Чего может страшиться мертвец?
     При этих словах Коб рассмеялся. Звуки смеха прозвучали так фальшиво и
жутко здесь, в этой узкой долине у подножья  гор,  что  у  Аррена  на  миг
перехватило дыхание. Но он сжал рукоять меча и внимательно слушал.
     - Я не знаю, чего может страшиться мертвец, - ответил Гед. - Ведь  не
смерти же? Тем не менее, ты боишься ее. Ибо ты нашел способ избежать ее.
     - Да, и я жив: мое тело живо.
     - Не совсем, - сухо заметил маг; - Иллюзия может скрыть  возраст,  но
Орм Эмбар был не слишком ласков с этим телом.
     - Я могу восстановить его. Я знаю секреты исцеления и  омоложения,  и
это не какие-нибудь там иллюзии. Что ты можешь противопоставить  мне?  Что
ты, Верховный Маг, можешь противопоставить мне,  деревенскому  колдуну?  Я
единственный из всех магов нашел Путь к Бессмертию, что еще  не  удавалось
никому!
     - Возможно, мы его и не искали, - заметил Гед.
     - Нет, вы искали его. Все вы. И ты искал  его  и  не  смог  найти,  а
потому несешь заумную чушь о принятом порядке, балансе и равновесии  жизни
и смерти. Но  эти  слова  -  насквозь  лживы.  Они  призваны  скрыть  вашу
беспомощность, ваш страх перед смертью! Какой человек  не  хотел  бы  жить
вечно, если бы смог? А я могу. Я бессмертен. Я сделал то, чего  не  смогли
сделать вы, и поэтому я - ваш повелитель, и вы знаете это. Знаешь  ли  ты,
как я добился своего, Верховный Маг?
     - Узнаю.
     Коб сделал шаг им навстречу. Аррен заметил, что  хотя  у  колдуна  не
было глаз, его манера держаться порядком отличалась от  поведения  слепца.
Казалось, он точно знал, где стоят Гед и Аррен,  и  побаивался  их  обоих,
хотя ни разу не повернул головы в сторону юноши. Должно  быть  он  обладал
неким  колдовским  вторым  зрением,  позволявшим  ему  ориентироваться   в
пространстве, чем-то, дающим ему представление об  окружающем  мире,  хотя
оно не могло заменить ему настоящее зрение.
     - Я отправился на Палн, - сказал он Геду, - после  того,  как  ты,  в
своей  гордыне,  решил,  что  проучил  меня,  преподав  мне  урок.  О,  ты
действительно  преподал  мне  урок,  но  только  не  тот,  на   какой   ты
рассчитывал! Тогда я  сказал  себе:  теперь  я  видел  смерть  и  не  хочу
принимать ее как должное. Пусть глупцы идут предначертанным  им  идиотским
путем, а я - человек, я сильнее природы. Я не  пойду  на  заклание,  я  не
перестану быть собой! Приняв решение, я вновь взялся за "Наследие  Пална",
но нашел там лишь намеки на то, что мне было нужно. Поэтому я перекроил  и
переделал их и составил  заклинание  -  величайшее  из  всех  существующих
заклинаний. Величайшее и последнее!
     - Произнеся это заклинание, ты умер.
     - Да. Я умер! У меня хватило мужества умереть, дабы найти то, что вы,
трусы, никогда не смогли бы обнаружить -  обратную  дорогу  из  смерти.  Я
отворил дверь, что была закрыта с  начала  времен.  И  теперь  я  свободно
передвигаюсь здесь, а также в любой момент могу  вернуться  в  мир  живых.
Единственный из всех людей во все времена, я - Повелитель Обоих  Миров.  И
дверь, что я распахнул, открыта не только здесь, но  и  в  умах  людей,  в
укромных уголках их душ, где все мы один на один с тьмой. Они знают это  и
приходят ко мне. И мертвые тоже вынуждены являться на мой зов,  ибо  я  не
утратил магии живых: души всех  умерших,  лордов,  магов,  гордых  женщин,
преодолевают стену из камней по  моему  приказу.  Туда-сюда,  от  жизни  к
смерти, потакая моей прихоти. Все должны явиться  ко  мне,  и  мертвые,  и
живые - ко мне, который одновременно и жив, и мертв.
     - Куда они являются, Коб? Где ты находишься?
     - Между мирами.
     - Но это ни жизнь, ни смерть. Что есть жизнь, Коб?
     - Власть.
     - Что есть любовь?
     - Власть, - не колеблясь, повторил слепец, пожав плечами.
     - Что есть свет?
     - Тьма!
     - Как тебя зовут?
     - У меня нет Имени.
     - Все в этой стране носят свои Настоящие Имена.
     - Тогда скажи мне свое!
     - Меня зовут Гед. А тебя?
     Слепец усмехнулся и ответил:
     - Коб.
     - Это твое прозвище, а не Имя. Как тебя  зовут?  Где  твоя  подлинная
сущность? Не оставил ли ты ее на Палне, когда умер? Ты многое  позабыл,  о
Повелитель Двух Миров. Ты забыл, что такое свет, любовь и даже собственное
Имя.
     - Теперь у меня есть твое Имя  и  власть  над  тобой,  Верховный  Маг
Гед... Гед, который был Верховным Магом, когда был жив!
     - Мое Имя не даст тебе ничего, - сказал Гед. - Ты не имеешь надо мной
никакой власти. Я - жив. Мое тело лежит на берегу Селидора,  под  солнцем,
на вращающейся Земле. А когда это тело умрет, я окажусь здесь: но только в
виде Имени, одного лишь Имени, в виде тени. Неужели ты не понял этого? Ты,
который вызывал столько теней мертвых, неисчислимые легионы умерших, в том
числе даже милорда Эррет-Акбе, мудрейшего из всех нас, так  никогда  и  не
понял, что все они и в том числе и он, - лишь совокупность тени  и  Имени.
Но Смерть не зачеркнула его жизнь и  не  унизила  его.  Он  там  -  именно
т_а_м_, а не здесь! Здесь ничего нет, лишь пыль и тени. Там он растворился
в земле и в солнечном свете, в листьях деревьев и полете орла. Он  жив.  И
все, кто когда-либо умер, живы. Они родятся вновь, и этому не будет конца.
Все, кроме тебя. Ибо ты не умрешь. Ты утратил как жизнь, так и смерть ради
того, чтобы спасти себя. Себя! Свое бессмертное "Я"! Что это? Кто ты?
     - Я - это я. Мое тело не разрушится и не умрет...
     - Живое тело испытывает боль, Коб, оно стареет и  умирает.  Смерть  -
это цена, что мы должны заплатить за нашу жизнь, и За все живое.
     - Я не собираюсь платить! Я могу умереть и в тот же миг  воскреснуть!
Меня нельзя убить, я бессмертен. Я один на  свете  всегда  останусь  самим
собой!
     - Тогда кто ты?
     - Бессмертный!
     - Назови свое Имя.
     - Король.
     - Назови мое Имя. Я сказал его тебе минуту назад. Назови мое Имя!
     - Ты нереален. У тебя нет Имени. Существую лишь я один.
     - Ты существуешь без Имени и без облика. Ты не видишь дневного света,
как не видишь и тьмы. Ты продал покрытую зеленью землю, солнце  и  звезды,
чтобы спасти себя. Но у тебя нет личности. Ты продал самого себя. Ты отдал
все, что имел, не получив ничего взамен. И поэтому ты ищешь теперь способ,
как затащить к себе весь мир - тот свет и ту жизнь, что ты утратил, - дабы
заполнить твое небытие. Но ты не сможешь сделать это. Даже все песни земли
и все звезды небесные не заполнят пустоты твоей души.
     Голос Геда бил наотмашь в этой холодной  долине  у  подножия  гор,  и
слепец съежился от его ударов. Он поднял лицо, и на него упал тусклый свет
звезд. Казалось, он плакал, но у него не было глаз, а значит и  слез.  Коб
открыл и закрыл, темный провал рта, но вместо слов  оттуда  вырвался  лишь
стон. Наконец он выдавил из  себя  непослушными  губами  одно-единственное
слово - "жизнь".
     - Я бы вернул тебя к жизни, если бы смог,  Коб.  Но  я  не  могу.  Ты
мертв. Но я могу дать тебе смерть.
     - Нет! - воскликнул слепец и, рыдая, припал к земле,  хотя  щеки  его
оставались такими же сухими, как каменное русло реки, по  которому  вместо
воды струилась тьма. - Ты не сможешь. Я отворил дверь между мирами и не  в
силах теперь захлопнуть ее. Никто не сможет закрыть  ее.  Она  никогда  не
закроется вновь. Она тащит, она тащит меня. Я должен вернуться  к  ней.  Я
вынужден проходить сквозь нее  и  возвращаться  сюда,  к  пыли,  холоду  и
безмолвию. Она засасывает меня. Я не могу избавиться от  нес.  Я  не  могу
затворить ее. В конце концов она высосет  из  мира  весь  свет.  Все  реки
станут такими же, как Безводная  Река.  Нет  такой  силы,  которая  сможет
закрыть дверь, что я отворил!
     Его слова являли собой странную смесь отчаяния и мстительности, ужаса
и тщеславия.
     Гед лишь спросил:
     - Где оно?
     - Вон там.  Недалеко.  Вы  дойдете  туда.  Но  ты  бессилен  что-либо
изменить. Ты не сможешь закрыть ее; даже если вложишь  в  рывок  всю  свою
мощь. На это не хватит никакой силы.
     - Возможно, - ответил Гед. - Но помни, что ты уже  отчаялся,  опустил
руки, а мы еще нет. Проводи нас к тому месту.
     Слепец поднял лицо, и на нем отразилась борьба страха  с  ненавистью.
Ненависть взяла верх.
     - Я не пойду, - сказал он.
     Тут Аррен вышел вперед и сказал:
     - Пойдешь.
     Слепец застыл.  Холодное  безмолвие  и  тьма  царства  мертвых  вновь
окружила их, беря в полон их слова.
     - Кто ты?
     - Меня зовут Лебаннен.
     - Неужели ты, зовущий себя Королем, не знаешь, кто он?
     Коб вновь замер. Затем он, задыхаясь, прохрипел:
     - Но он мертв... И ты мертв. Вы не сможете вернуться.  Обратною  пути
нет. Вы попались в ловушку!
     При этих словах свет вокруг него  померк,  и  они  услышали,  как  он
развернулся во тьме и поспешил прочь.
     - Дайте мне свет, милорд! - вскричал Аррен, и Гед, подняв свой  посох
над головой, позволил его белому сиянию рассеять эту древнюю тьму,  полную
скал и теней, среди которых высокая фигура слепца убегала от них вверх  по
руслу реки, стремясь к своей загадочной, неведомой цели. Аррен  устремился
вслед за ним, сжимая в руке меч. Гед поспешил за юношей.
     Аррен  вскоре  оторвался  от  своего  компаньона,  и   свет   померк,
заслоненный валунами и излучинами реки. Но звук шагов Коба,  ощущение  его
присутствия служили хорошим  ориентиром.  Постепенно  слепец  сбавил  шаг,
словно дорога стала круче.  Они  вошли  в  крутое  узкое  ущелье,  забитое
обломками скал. Безводная Река сужалась к истоку, зажатая между  отвесными
берегами. Камни срывались из-под их ног и рук, ибо им пришлось  встать  на
четвереньки. Аррен почувствовал  близкий  тупик  и,  рывком  догнав  Коба,
схватил его за руку, чтобы он не скрылся.  Перед  ними  открылась  ниша  в
скале, шириной футов в пять-шесть, которая могла бы быть  бассейном,  если
бы здесь текла вода. А над ней - полуобвалившийся утес  и  гора  шлака.  В
утесе чернела дыра - исток Безводной Реки.
     Коб не пытался вырваться. Он стоял совершенно неподвижно до тех  пор,
пока свет от посоха приближающегося к ним Геда не озарил его лишенное глаз
лицо. Он повернулся к Аррену.
     - Вот это место, - произнес наконец  он,  и  его  губы  скривились  в
некоем подобии улыбки. - Именно его ты искал. Видишь его? Там  ты  сможешь
обрести второе рождение. Все, что ты должен сделать - пойти  за  мной.  Ты
будешь жить вечно. Мы будем править вместе.
     Аррен взглянул на это темное, пересохшее жерло,  набитый  пылью  зев,
где мертвые души, ползая в кромешной тьме, вновь рождаются  мертвыми.  Его
вдруг передернуло от отвращения, и он  прохрипел,  борясь  со  смертельной
слабостью:
     - Пусть она захлопнется!
     - Она захлопнется, - сказал возникший за их спинами Гед. Его  руки  и
лицо светились теперь так ярко, словно он был  звездой,  упавшей  с  небес
этой бесконечной ночью. Перед ним зиял пересохший источник  -  распахнутая
дверь. Дыра была широка, но судить о ее  глубине  было  трудно,  ибо  свет
уходил в нее как в бездонную прорву и глазу не за что было уцепиться.  Это
была бездна, которую не в силах были  преодолеть  ни  свет,  ни  тьма,  ни
жизнь, ни смерть. Там не было ничего. Это был путь, ведущий в никуда.
     Гед поднял руки и заговорил.
     Аррен все еще держал Коба за руку. Свободную руку слепец  положил  на
скалистую стену утеса. Они оба замерли, завороженные мощью заклинания.
     Поставив на кон все свое отточенное с годами мастерство  и  все  силы
пламенной  души,  Гед  силился   захлопнуть   дверь,   дабы   восстановить
целостность мира. И, повинуясь звукам его голоса и жестам его  рук,  скалы
начали со стоном сдвигаться, пытаясь слиться воедино. Но  в  то  же  время
свет неумолимо тускнел, покидая руки, лицо и тисовый посох мага, покуда не
остался лишь слабый его отблеск. В этом призрачном свечении Аррен  увидал,
что дверь почти закрыта.
     Слепец почувствовал, как движется под его рукой, смыкаясь, скала.  Но
он ощутил также, что искусство и силы  человека,  вершащего  это,  уже  на
исходе...  И  тогда  Коб  вдруг  вскрикнул:  "Нет!",  отбросил  Аррена  и,
рванувшись вперед, стиснул Геда в своих мощных объятиях. Под тяжестью  его
тела Гед рухнул на землю, и слепец вцепился ему в горло, пытаясь  задушить
его.
     Аррен  поднял  меч  Сериада  и  рубанул  по  склоненной   шее   Коба,
видневшейся под гривой спутанных волос.
     В мире мертвых живая душа обладает определенной массой, а  тень  меча
сохраняет режущую кромку. Поэтому лезвие перерубило Кобу  позвоночник.  Из
раны хлынула черная кровь, поблескивая в призрачном свете самого меча.
     Но убить мертвеца - дело нелегкое, а Коб уже давным давно умер.  Рана
затянулась, и кровь перестала течь. Слепец поднялся во весь  свой  немалый
рост и с искаженным от  ярости  и  ненависти  лицом  двинулся  на  Аррена,
протягивая к нему свои длинные руки. Казалось, что он только теперь понял,
кто его настоящий враг и соперник.
     Так страшно было  видеть  его  исцеление  от  смертельной  раны,  эту
неспособность умереть,  которая  ужаснее  самой  мучительной  смерти,  что
неистовая ярость затопила Аррена, и он, как варвар ринувшись вперед, нанес
сокрушительный удар мечом сверху вниз. Коб упал с разрубленным  черепом  и
залитым кровью лицом, тем не  менее  Аррен  встал  рядом  с  ним,  готовый
нанести удар прежде, чем рана затянется, и бить до тех пор,  пока  тот  не
умрет...
     За его спиной Гед, с трудом встав на колени, произнес какое-то слово.
     Услышав его голос, Аррен замер, словно чья-то рука удержала его  руку
с  мечом.  Начавший  было  вставать  слепец  тоже  застыл.   Гед,   слегка
пошатываясь, поднялся на ноги. Обретя равновесие, он повернулся к утесу.
     - Стань единым целым! - сказал он громко  и  ясно,  и  концом  посоха
нарисовал на каменных вратах огненную  фигуру:  руну  Агнен,  Руну  Конца,
которую выбивают на крышках гробов и ставят там, где оканчиваются  дороги.
И между валунами не осталось ни единой щелочки. Дверь была закрыта.
     Почва Безводной Страны задрожала у них под ногами,  а  по  застывшему
небу прокатился раскат грома и стих вдали.
     - Словом, которое не будет произнесено  до  конца  времен,  я  вызвал
тебя. Словом, что было произнесено при сотворении мира, я освобождаю тебя.
Ты свободен!
     И склонившись над стоявшим на коленях слепцом, Гед шепнул ему  что-то
на ухо.
     Коб  встал  и  медленно  огляделся  _в_и_д_я_щ_и_м_и_   глазами.   Он
посмотрел на Аррена, затем на Геда, но не произнес ни слова,  прожигая  их
пристальным взглядом своих темных глаз. На его лице не читалось ни ярости,
ни ненависти, ни сожаления. Коб медленно повернулся и побрел прочь вниз по
руслу Безводной Реки. Вскоре он скрылся из виду.
     Ни лицо Геда, ни его посох больше не  испускали  света.  Он  стоял  в
полной тьме. Когда Аррен подошел к нему, маг оперся на плечо юноши,  чтобы
не упасть. По его телу прошла судорога.
     - Дело сделано, - сказал Гед, - все в порядке.
     - Да, господин. Нам пора возвращаться.
     - Ты прав. Мы должны вернуться домой.
     Гед был похож на человека, пораженного  тяжким  недугом  и  полностью
потерявшего ориентацию. Он шел вслед за Арреном по руслу  реки,  с  трудом
переставляя ноги и то и дело спотыкаясь. Аррен держался рядом с ним. Когда
берега Безводной Реки стали более низкими, а наклон почвы - менее  крутым,
он  сперва  свернул  на  дорогу,  по  которой  они   пришли   -   длинный,
неопределенных очертаний склон, поднимающийся  во  тьму.  Но  потом  Аррен
избрал иной путь.
     Гед смолчал. Когда они устроили привал, маг присел на кусок застывшей
лавы и склонил голову.
     Аррен понимал, что та дорога, по которой они пришли сюда, закрыта для
них. Им необходимо было идти дальше. Они должны пройти весь путь до конца.
Даже очень далеко - еще недостаточно  далеко,  подумал  он.  Аррен  поднял
взгляд на холодные черные пики, молчаливо и угрожающе высившиеся  на  фоне
неподвижных  звезд.  И  тут  в  нем  заговорил   неумолимый,   насмешливый
внутренний голос:
     - Неужели ты остановишься на полпути, Лебаннен?
     Юноша подошел к Геду и сказал очень мягко:
     - Мы должны идти дальше, милорд.
     Гед ничего не ответил, но встал.
     - Я думаю, мы должны перевалить через горы.
     - Веди нас, парень, - прохрипел Гед. - Помоги мне.
     Итак, они стали карабкаться по покрытому пылью  и  шлаком  склону  на
гору. Аррен как мог помогал своему компаньону. Но на  гребнях  и  в  узких
ущельях царила абсолютная тьма, и юноше  приходилось  находить  дорогу  на
ощупь, так что ему было трудно одновременно поддерживать Геда.  Идти  было
нелегко, они постоянно спотыкались. Но чем дальше,  тем  хуже,  ибо  склон
постепенно становился все круче и круче. Шершавые скалы  обжигали  пальцы,
словно раскаленное железо. Тем не менее, они дрожали от холода, а по  мере
подъема температура все падала. Прикосновение к почве вызывало мучительную
боль. Она пылала, как раскаленные угли, ибо  в  сердце  этих  гор  бушевал
огонь. Но воздух был пронизан холодом  и  мраком.  Ни  единого  звука.  Ни
дуновения ветерка. Острые камни ранили  руки,  скользили  под  их  ногами.
Впереди них виднелись такие  же  черные  вершины  и  отвесные  скалы,  что
остались во тьме у них за спиной. Царство мертвых лежало  где-то  сзади  и
внизу. Впереди, над ними, высились неприступные утесы и скалы. И ничто  не
двигалось на всем протяжении них черных гор, кроме душ двух смертных.
     От усталости Гед часто  спотыкался  и  едва  не  срывался  вниз.  Его
дыхание становилось все более тяжелым, и он вскрикивал от боли каждый раз,
когда ему приходилось хвататься  за  скалы.  Эти  стоны  разрывали  сердце
Аррена. Он старался поддерживать Геда,  не  давая  ему  падать.  Но  часто
дорога становилась такой узкой, что они не могли идти плечом к плечу,  или
Аррену приходилось заходить  вперед,  дабы  разведать  путь.  Наконец,  на
крутом, восходящем к звездам склоне, Гед, поскользнувшись, упал  ничком  и
не смог встать.
     - Милорд, - позвал Аррен, склонившись над ним, а затем  произнес  его
Имя: - Гед.
     Маг не ответил и даже не шелохнулся.
     Аррен поднял Геда на руки и внес на крутой склон. В  конце  его  была
ровная  площадка.  Аррен  опустил  свою  ношу  на  землю  и   сел   рядом,
опустошенный и скорбящий, потерявший  всякую  надежду.  Это  была  верхняя
точка перевала между двумя горными пиками, к которой они шли так долго. Но
за ней был тупик. Дальше идти было некуда. Ровная  площадка  заканчивалась
крутым обрывом: за ним плескался бездонный океан тьмы, а в  черной  бездне
неба горели крохотные звездочки.
     Терпение - последний бастион надежды. Собравшись  последними  силами,
Аррен, извиваясь, пополз вперед и заглянул за край обрыва. И там он увидел
прямо  перед  собой  белоснежную  ленту  пляжа,  на  которую  накатывались
янтарные волны, и заходящее в золотистом мареве за горизонт солнце.
     Аррен вернулся обратно во тьму, поднял Геда так бережно,  как  только
мог, и побрел вперед. Вдруг он словно наткнулся на  какую-то  преграду,  и
все исчезло: жажда, боль, тьма, свет солнца и гул прибоя.

                          13. КАМЕНЬ СТРАДАНИЙ

     Когда Аррен очнулся, над морем, а также над холмами и дюнами Селидора
висела серая дымка тумана. Буруны с тихим рокотом появлялись из мглы и тут
же исчезали в ней вновь. Было время прилива, и полоска  пляжа  значительно
сузилась. Крохотные пенные язычки лизали откинутую в  сторону  левую  руку
Геда, который лежал ничком на  песке.  Одежда  и  волосы  Аррена  промокли
насквозь, и он дрожал от холода. Судя по всему, волны хотя бы раз  окатили
его с головой. Мертвое тело Коба бесследно исчезло. Возможно, его смыло  в
море. Повернувшись, Аррен увидел на прежнем месте огромное серое тело  Орм
Эмбара, похожее на рухнувшую башню.
     Дрожа от холода, Аррен встал. Он едва держался на ногах, ибо все тело
у него онемело, а голова кружилась от слабости,  как  бывает,  если  долго
лежишь без движения. Его шатало, как пьяного. Едва  Аррен  смог  управлять
своими конечностями, он подошел к Геду и, собравшись с последними  силами,
оттащил его подальше от полосы прибоя. Это все, что  юноша  мог  для  него
сделать. Тело Геда показалось Аррену ледяным и очень тяжелым. Он перетащил
мага через границу между жизнью и смертью, но, похоже, все было  напрасно.
Аррен приложил ухо к груди Геда, но бьющая юношу дрожь и клацание зубов не
давали ему возможности расслышать стук сердца. Он снова встал и  попытался
попрыгать, чтобы хоть как-то согреться, а затем, дрожа и волоча  ноги  как
старик, отправился на  поиски  их  поклажи.  Они  сложили  ее  у  ручейка,
сбегавшего с гребня холма, когда собирались спуститься к домику из костей.
Честно творя, Аррен искал скорее сам ручей, чем пожитки,  поскольку  не  в
состоянии был думать ни о чем другом, кроме воды, свежей воды.
     На ручей он наткнулся неожиданно быстро, ибо тот,  путано  ветвясь  и
извиваясь, словно серебряное деревце, стекал на берег  и  впадал  в  море.
Аррен опустился на колени и стал жадно пить, опустив  в  струящийся  поток
лицо и руки, наполняя водой не только рот, но и душу.
     Наконец он сел и  тут  же  увидел  на  противоположном  берегу  ручья
огромного дракона.
     Его отливающая  сталью  голова  со  словно  припорошенными  ржавчиной
ноздрями, глазными впадинами и челюстями почти что  нависала  над  юношей.
Огромные когти глубоко вонзились во влажный песок на краю потока.  Похожие
на паруса сложенные крылья были еще немного видны, но оставшаяся часть его
исполинского темного тела терялась в тумане.
     Дракон словно врос в землю. Возможно, это произошло несколько  часов,
лет или столетий назад. Он напоминал скалу, обшитую железом... но глаза, в
которые Аррен не осмелился заглянуть, глаза, похожие на масляные пятна  на
воде, на желтоватый  дымок  за  стеклом,  опаловые,  проницательные  глаза
дракона неотступно следили за юношей.
     Аррен встал. Что юноша мог противопоставить дракону? Если тот захочет
его убить, он это сделает. А если нет, Аррен попытается помочь Геду,  если
тому еще можно хоть чем-то помочь. Он встал и побрел вверх по течению, ища
их поклажу.
     Дракон даже не шелохнулся. Он  лежал  неподвижно  и  наблюдал.  Аррен
нашел их пожитки и, наполнив обе кожаные фляги водой из ручья,  побрел  по
песку к Геду. Стоило ему удалиться на пару шагов  от  потока,  как  дракон
исчез в густой пелене тумана.
     Он дал Геду воды, но не  смог  приподнять  его;  Маг  лежал  вялый  и
холодный, положив голову на руку Аррена. Его смуглое лицо посерело, нос  и
скулы заострились, на них явственнее проступили старые  шрамы.  Даже  тело
мага выглядело худым и хрупким, словно наполовину ссохлось.
     Аррен сел на влажный песок, уложив голову компаньона себе на  колени.
Туман  образовывал  вокруг  них  зыбкую  полусферу,  слегка   утончавшуюся
наверху. Где-то покоилось, скрытое мутной пеленой, тело Орм  Эмбара,  а  у
ручья ожидал чего-то живой дракон. И  где-то  на  берегу,  по  ту  сторону
Селидора, лежала пустая,  без  провизии,  "Ясноглазка".  А  еще  дальше  к
востоку - море. До ближайшего островка Западного Предела  было  не  меньше
трехсот миль. А до Внутреннего  Моря  -  добрая  тысяча.  Неблизкий  путь.
"Далеко, как до Селидора", -  говорили  на  Энладе.  Сказки  и  мифы,  что
рассказывали  детям   на   Энладе,   всегда   начинались   примерно   так:
"Давным-давно,  как  Сотворение,  и  далеко-предалеко,  как  Селидор,  жил
принц..."
     Аррен  был  принцем.  Но  в  старых  преданиях  с  этого  все  только
начиналось. Здесь, пожалуй, этим все и закончится.
     Нельзя сказать, что он был крайне удручен. Несмотря  на  усталость  и
тревогу за Геда, Аррен нисколько не раскаивался и не сожалел, что все  так
вышло. Он сделал все, что было в его силах.
     Отдохнув немного, Аррен подумал, что  может  попробовать  порыбачить,
взяв леску из поклажи, ибо, утолив жажду, он ощутил посасывание в желудке,
а из провизии у них осталось лишь немного сухарей. Юноша  решил  приберечь
их, поскольку он мог попробовать размочить  хлеб  в  воде  и  хоть  как-то
покормить Геда.
     Больше ему ничего не оставалось делать. Кроме того, не было видно  ни
зги. Туман плотной стеной сомкнулся вокруг них.
     Сидя прижавшись к Геду, Аррен пошарил  в  своих  карманах  в  поисках
чего-либо полезного. В карманах туники он нащупал нечто твердое и  острое.
Юноша вытащил  предмет  и  стал  озадаченно  его  рассматривать.  Это  был
небольшой черный камешек, твердый и пористый. Аррен едва не выбросил  его,
но, покатав камень  в  руке  и  почувствовав  его  вес,  а  также  остроту
оплавленных граней, он понял, что это осколок скалы с Гор Скорби.  Камешек
закатился ему в карман, когда он карабкался вверх или когда тащил  Геда  к
краю обрыва. Юноша держал на ладони камень страданий. Он сжал руку в кулак
и улыбнулся одновременно грустной и радостной  улыбкой,  впервые  в  жизни
познав и одиночество на краю света, и отсутствие похвал, и победу.

     Туман поредел  и  начал  рассеиваться.  Вдалеке  над  Открытым  Морем
проглянуло солнце. Постепенно проступали холмы  и  дюны,  обесцвеченные  и
слегка размытые пеленой тумана. Солнечный свет ярко вспыхнул на  теле  Орм
Эмбара, величественного даже в смерти.
     На  той  стороне  ручья  неподвижно  лежал  отливающий  иссиня-черным
металлическим блеском дракон.
     После полудня солнце засияло ясным теплым светом,  развеяв  последние
клочья тумана. Аррен сбросил влажную одежду и положил ее сохнуть,  оставив
на себе лишь перевязь меча. Он поступил так же и с одеждой Геда,  но  хотя
на мага  вовсю  лился  живительный  поток  тепла  и  света,  тот  даже  не
шелохнулся.
     Раздался скрежет стали о сталь, словно где-то воины  скрестили  мечи.
Отливающий металлом дракон поднялся на своих кривых  лапах  и,  двинувшись
вперед, перешел через ручей. Его огромное тело с тихим шипением терлось  о
песок. Аррен увидел складки кожи подмышками, изрубленную,  словно  доспехи
Эррет-Акбе, покрытую шрамами чешую на боках и длинные тупые  желтые  зубы.
Всю эту уверенность, неторопливость движений и пугающее спокойствие  юноша
посчитал признаками глубокой старости,  бессчетного  числа  прожитых  лет.
Дракон остановился в нескольких футах от места, где лежал Год. Аррен встал
между ними и спросил на Хардике, поскольку не знал Древнего Наречия:
     - Ты - Калессин?
     Дракон не ответил,  но,  казалось,  улыбнулся.  Затем,  склонив  свою
огромную голову и вытянув шею, он посмотрел на Геда и произнес его Имя.
     Голос его был тихим, но гулким, и пах кузнечным горном.
     Он произнес Имя мага еще и еще раз... На третий раз Гед открыл глаза.
Немного погодя он попытался сесть, но не смог. Арен встал рядом с  ним  на
колени и помог ему. Тут Гед заговорил.
     - Калессин, - сказал он, - _с_е_н_в_а_н_и_с_с_а_й_'_п _а_р _Р_о_к_к_!
     При этих словах его покинули последние силы, и он, склонив голову  на
плечо Аррена, закрыл глаза.
     Дракон ничего не ответил и  вновь  застыл,  как  статуя.  Снова  стал
сгущаться туман, подернув дымкой опускающееся в море солнце.
     Аррен оделся сам и накинул на Геда его плащ. Далеко отступившая  вода
опять начала прибывать, и юноша подумал,  что  ему  лучше  отнести  своего
компаньона вверх, к дюнам, на более  сухую  почву,  ибо  Аррен  чувствовал
некоторый прилив сил.
     Когда он нагнулся, чтобы поднять Геда, дракон  выставил  вперед  свою
гигантскую бронированную лапу, едва не  коснувшись  Аррена.  На  ней  было
четыре когтя со шпорами, как у петуха, но  только  из  стали  и  длиной  с
лезвие косы.
     -  С_о_б_р_и_о_с_т_,  -  сказал  дракон,   словно   январский   ветер
зашелестел примороженным тростником.
     - Оставь в покое моего господина. Он спас всех нас, истратив при этом
всю свою силу, а, может, и жизнь. Оставь его в покое!
     Аррен говорил с жаром и в повелительном тоне. Он был  жутко  напуган,
страх переполнял его и выворачивал наизнанку. Юноша дорого бы  дал,  чтобы
больше никогда в жизни не испытать подобного. Он был зол на дракона за его
животную силу и огромные  размеры  -  несправедливое  преимущество.  Аррен
видел смерть, попробовал ее на вкус, и никакие  угрозы  не  могли  смутить
его.
     Старый  дракон  Калессин  взглянул  на  него  ужасным   продолговатым
золотистым глазом. В глубинах этого  глаза  растворились  тысячелетия.  Он
видел зарю мира. Хотя Аррен и не смотрел в него, он знал, что  тот  глядит
на него с мягкой и мудрой насмешкой.
     -  А_р_в  _с_о_б_р_и_о_с_т_,  -  сказал  дракон,  и  его  присыпанные
ржавчиной ноздри раскрылись настолько, что  стал  виден  бушевавший  в  их
глубинах едва сдерживаемый огонь.
     После того, как дракон остановил Аррена,  пытавшегося  поднять  мага,
рука юноши осталась на плече Геда. Сейчас Аррен почувствовал,  как  голова
Геда немного повернулась, и услышал голос мага:
     - Это означает "забирайтесь сюда".
     На миг Аррен замер. Это казалось полным безумием. Но перед  ним  была
огромная когтистая лапа, похожая на ступеньку, над ней -  изгиб  локтевого
сустава, а еще выше - выступ плеча  и  отходящая  от  лопатки  мускулатура
крыла: лестница в четыре ступеньки. А перед  крыльями  и  первым  огромным
шипом на позвоночнике, у основания шеи было место, где мог усесться верхом
один человек или двое. Если они, конечно, сошли с ума или утратили  всякую
надежду.
     - Забирайтесь! - сказал Калессин на языке Творения.
     Аррен поднялся и помог встать своему компаньону. Держа голову  прямо,
Гед с помощью  Аррена  вскарабкался  по  крайне  необычным  ступеням.  Они
уселись верхом на покрытый массивной броней загривок  дракона.  Аррен  сел
сзади, готовый в любую секунду  поддержать  Геда,  если  в  том  возникнет
необходимость. Они начали согреваться, прижавшись к теплой, как полуденное
солнце, шкуре дракона: под бронированными доспехами бурлил огонь жизни.
     Аррен заметил, что они оставили в песке на берегу тисовый посох мага.
Море готово было поглотить его. Юноша хотел  спуститься  за  ним,  но  Гед
остановил его.
     - Не надо. Я оставил всю  свою  волшебную  силу  у  того  пересохшего
источника. Я больше не маг.
     Калессин повернул голову и искоса взглянул  на  него.  В  его  мудрых
глазах таилась насмешка. Был ли Калессин самцом  или  самкой,  неизвестно.
Никто не знает, какие мысли роились у него  в  голове.  Гигантские  крылья
медленно поднялись и раскрылись. Они были не золотые, как у Орм Эмбара,  а
красные, темно-красные, цвета ржавчины или  крови,  а,  может,  пурпурного
шелка Лорбанери. Дракон  осторожно,  дабы  не  смахнуть  своих  ослабевших
наездников, взмахнул крыльями, поджал гигантские задние лапы и как  кошка,
прыгнул в небо. Пара взмахов, и  они  поднялись  над  туманом,  затянувшим
Селидор.
     Махая пурпурными крыльями, Калессин взвился  в  сгущающихся  сумерках
над Открытым Морем и повернул на восток.

     Поздним летом, сначала над островом  Улли,  затем  над  Усидеро  и  к
северу от Онтуего пролетел низко над водой огромный дракон. Хотя драконы в
Западном Пределе - не редкость, и люди знали о них не понаслышке,  тем  не
менее,  когда  дракон  пролетал  над  ними,  фермеры  высыпали  из  домов,
приговаривая:
     - Оказывается, не все драконы умерли,  как  мы  думали.  Возможно,  и
волшебники где-то еще сохранились.  Как  величественно  он  летит!  Скорее
всего, это Старейший.
     Где Калессин приземлился, не видел никто. На  этих  дальних  островах
есть леса и холмы, куда редко забредают люди, и даже появление там дракона
может пройти незамеченным.
     Но на Девяноста Островах поднялся шум и  переполох.  Люди  гребли  от
одного островка к другому, крича:
     - Прячьтесь! Прячьтесь! Дракон Пендора нарушил свою клятву! Верховный
Маг сгинул, а Дракон явился сожрать нас!
     Не приземляясь и не глядя вниз, огромная  отливающая  сталью  ящерица
мчалась над маленькими островками и  крохотными  городами  и  фермами,  не
желая даже тратить огонь на таких малявок. Так они пронеслись над Гетом  и
Сердом и, преодолев проливы Внутреннего Моря, подлетели к Рокку.
     Ни память людская, ни древние легенды  не  сохранили  свидетельств  о
том, чтобы какой-либо дракон презрел  видимые  и  невидимые  Стены  хорошо
защищенного острова. Тем  не  менее,  этот  гигантский  дракон  бесстрашно
пронесся на своих мощных крыльях над северным побережьем Рокка, над полями
и деревнями, и мягко приземлился на вершину зеленого холма, возвышавшегося
над городом Твилл. Затем он сложил свои кроваво-красные  крылья  и  словно
врос в почву Холма Рокка.
     Юноши гуртом высыпали из Большого Дома. Ничто не могло  удержать  их.
Но несмотря  на  свою  молодость,  они  не  смогли  обогнать  Мастеров,  и
прибежали к Холму вслед за ними. Когда ребята появились на вершине, Мастер
Образов был уже там. Его светлые волосы пылали  на  солнце.  Рядом  с  ним
стоял Мастер Изменения, который вернулся пару дней назад в облике  большой
морской скопы, едва живой, с переломанными крыльями. Он долго находился  в
этой оболочке, удерживаемый своим собственным заклинанием, и  вернул  свой
истинный облик лишь в Роще, придя туда в ту ночь,  когда  Равновесие  было
восстановлено и связывающие  его  путы  опали.  Пришел  и  Мастер  Вызова,
изможденный и обессиленный, который  только  прошлым  вечером  поднялся  с
постели. А позади него стоял Привратник и другие Мастера Острова Мудрости.
     Они смотрели, как слезали наездники, причем один поддерживал другого.
Они видели, как те оглянулись вокруг  со  странным  выражением  удивления,
удовлетворения и огорчения на лице.  Пока  они  спускались  с  его  спины,
дракон лежал неподвижно. Затем он слегка повернул голову, прислушиваясь  к
словам  Верховного  Мага,  и  что-то  коротко   ответил   ему.   Некоторые
наблюдатели разглядели насмешку в  холодно  поблескивающих  желтых  глазах
дракона. Те, кто в состоянии был понять, услышали, как он сказал:
     - Я доставил молодого короля в его королевство, а  старика  -  к  его
дому.
     - Мой дом чуть подальше, Калессин, - ответил Гед. - Я еще не добрался
до туда.
     Он взглянул на залитые солнечным светом крыши и башни Большого Дома и
едва заметно улыбнулся. Затем  он  повернулся  к  Аррену,  который  стоял,
стройный и легкий, в  поношенной  одежде,  едва  держась  на  ногах  после
долгого сидения верхом и всего пережитого, и встал перед  ним  на  колени,
склонив свою седую голову.
     Поднявшись, Гед поцеловал молодого человека в щеку и сказал:
     - Когда  ты  сядешь  на  трон  в  Хавноре,  мой  господин  и  дорогой
компаньон, правь долго и справедливо.
     Он вновь взглянул на Мастеров  и  молодых  волшебников,  мальчишек  и
горожан, сгрудившихся на  склонах  и  у  подножия  Холма.  Лицо  его  было
спокойно, а в глазах застыла та же насмешка, что  и  в  глазах  Калессина.
Повернувшись к ним спиной, Гед снова вскарабкался по лапе и плечу  дракона
и занял прежнее место между огромными крыльями на шее дракона. Расправив с
оглушительным  грохотом  красные  крылья,  Калессин  Старейший  взвился  в
воздух. Из пасти дракона вырвались дым и  пламя,  от  гигантских  крыльев,
молотящих воздух, поднялся сильный ветер. Он  сделал  круг  над  Холмом  и
отправился на северо-запад, где в  четверти  Земноморья  отсюда  находился
остров-гора Гонт.
     Привратник, улыбаясь, сказал:
     - Он сделал все, что мог, и полетел домой.
     Они наблюдали за летевшим между морем и солнцем драконом, пока тот не
скрылся из виду.

     В "_Д_е_я_н_и_я_х _Г_е_д_а_" говорится, что  тот,  кто  был  когда-то
Верховным Магом, явился на коронацию Короля Всех Островов в сердце мира  -
в Башне  Меча  в  Хавноре.  В  песне  утверждается,  что  когда  церемония
коронации завершилась и начался фестиваль, он покинул веселящуюся толпу  и
в одиночку спустился в порт Хавнора. Там качалась  на  волнах  потрепанная
штормами и годами лодка, пустая и без паруса. Гед позвал ее: "Ясноглазка",
- и она подплыла к нему. Прыгнув с пирса в лодку, Гед повернулся спиной  к
земле и без помощи ветра, паруса или весел лодка отправилась в  путь.  Она
вышла из гавани и устремилась на запад, мимо островов, через море.  Больше
никто ничего о нем не слышал.
     Но на острове Гонт эту историю рассказывают по-иному. По  их  словам,
молодой Король Лебаннен лично отправился на поиски  Геда,  чтобы  привезти
его на коронацию. Однако он не нашел его ни в Порт-Гонте, ни в  Ре  Альби.
Никто не мог сказать  точно,  где  Гед,  знали  лишь,  что  он  бродит  по
высокогорным лесам. Говорили, что он гуляет там долгие месяцы и  никто  не
знает его тайных троп.  Кое-кто  предложил  поискать  его,  но  Король  не
позволил им, сказав:
     - Королевство, которым он правит, величественнее моего!
     И он спустился с гор, сел на корабль  и  вернулся  на  Хавнор,  чтобы
вскоре взойти на престол.

                               Урсула ЛЕ ГУИН

                    ТЕХАНУ. ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА ЗЕМНОМОРЬЯ

                                  1. БЕДА

     Когда умер фермер Флинт из Срединной Долины,  его  вдова  осталась  в
усадьбе одна-одинешенька. Сын ее ушел  в  море,  а  дочь  вышла  замуж  за
торговца из Вальмута. Так что все заботы о Ферме-под-Дубами легли на плечи
вдовы. Люди болтали, что на своей далекой родине она  была  весьма  важной
персоной, недаром маг Огион всегда навещал ее, когда бывал в  этих  краях;
но само по себе это ничего не значило, ибо  мало  ли  к  кому  наведывался
Огион.
     У нее было чужеземное имя, но Флинт звал  ее  Гоха  -  так  на  Гонте
называли маленьких белых паучков, плетущих ажурные паутины.  Это  имя  как
нельзя лучше подходило к невысокой светлокожей женщине, искусно  владевшей
вязальными спицами. Теперь Гоха,  вдова  Флинта,  стала  владелицей  стада
овец, пастбища, четырех полей, грушевого сада, двух коттеджей для  наемных
работников, старой  каменной  усадьбы,  обсаженной  дубами,  и  фамильного
кладбища на склоне холма, где упокоился прах ее мужа.
     - Мне не привыкать жить возле надгробий, - сказала она своей дочери.
     - Мама, переезжай к нам в город! - немедленно предложила Эппл  [Apple
- яблоко (англ.)], но вдове хотелось пожить одной.
     - Возможно, позже, когда у тебя появятся дети и за ними  нужно  будет
присматривать, - сказала она, с любовью глядя на свою сероглазую  дочь.  -
Но не сейчас. Я вам пока не нужна. А здесь мне нравится.
     После того, как  Эппл  отправилась  домой,  к  молодому  мужу,  вдова
заперла дверь и осталась стоять на каменном  полу  кухни  в  усадьбе.  Уже
наступили сумерки, но она не зажигала лампу, вспоминая, как это  делал  ее
муж: движение рук, искра, смуглое лицо, освещенное  пляшущим  огоньком.  В
доме царила тишина.
     "Мне не привыкать жить одной в погруженном в тишину доме", - подумала
она и зажгла свечу.
     В один из первых душных вечеров наступающего лета  вдова  пропалывала
на огороде бобы и вдруг увидала свою лучшую подругу Ларк, спешившую к  ней
из деревни по пыльной тропинке.
     - Гоха, - выдохнула, подбежав, та. - Гоха, произошло нечто жуткое. Ты
можешь отложить дела?
     - Да, - ответила вдова. - А что, собственно, случилось?
     Ларк с трудом перевела дыхание. Этой полной, уже не первой  молодости
женщине, казалось,  совсем не подходило ее имя  [Lark (англ.) - жаворонок.
Это слово имеет также второе значение: шутить, забавляться, резвиться]. Но
когда-то  она  была  хрупкой,  хорошенькой  девчушкой,  которая  сразу  же
сдружилась с Гохой, несмотря на  пересуды  соседей,  в  штыки  встретивших
белокожую каргадскую ведьму, что Флинт привел в дом. Они  и  по  сей  день
оставались близкими подругами.
     - Ребенок сильно обжегся, - сказала она.
     - Чей ребенок?
     - Бродяг.
     Гоха заперла дверь усадьбы, и они отправились по тропинке к  деревне.
Ларк трещала без умолку, хотя жутко запыхалась и  обильно  потела.  Тонкие
семена росшей по бокам тропинки густой травы прилипали к ее щекам и лбу, и
она то и дело стряхивала их, не переставая болтать.
     - Они разбили стоянку на заливном лугу у реки и  уже  с  месяц  живут
там: мужчина, объявивший себя лудильщиком, хотя на самом деле  он  вор,  и
женщина. Большую часть времени вокруг них крутится еще один  мужчина,  тот
помоложе. Ни один из них  не  работает.  Существуют  на  то,  что  удается
стянуть или выпросить, а также торгуют  женщиной.  Парни  с  низовий  реки
расплачиваются с ними  продуктами.  Ты  же  знаешь,  что  сейчас  творится
вокруг. Да еще банды с больших дорог постоянно нападают на фермы. На твоем
месте я бы в наше неспокойное время постоянно держала дверь на запоре... И
вот сегодня утром заявляется в деревню тот парень, что помоложе, и, увидев
меня во дворе перед домом, говорит:
     - Ребенок заболел.
     Я пару раз видела в их  лагере  некое  крохотное  пугливое  создание,
которое так быстро куда-то пряталось, что я даже не была  уверена  в  том,
что мне не изменило зрение. Итак, я спросила: "Болен? У него что, жар?"  А
парень мне отвечает: "Она обожглась, разжигая  костер."  И  прежде  чем  я
успела собраться, чтобы пойти с  ним,  его  и  след  простыл.  А  когда  я
добралась до речки, оказалось, что его приятели  собрали  пожитки  и  тоже
ушли. Все забрали подчистую. Будто их никогда здесь и не было. Лишь костер
еще дымил, а рядом с ним - частично даже в нем - на земле...
     Ларк некоторое время шагала молча, глядя прямо перед собой  невидящим
взглядом.
     - Они даже не прикрыли ее одеялом, - наконец выдавила из себя  она  и
прибавила шагу.
     - Ее толкнули в костер, когда тот еще горел, - продолжила  Ларк.  Она
судорожно сглотнула и смахнула липкие семена с разгоряченного лица. - Если
бы девочка упала в огонь случайно, то обязательно попыталась бы  выбраться
оттуда. Нет, эти люди жестоко избили малышку и,  решив,  что  она  умерла,
попытались замести следы. Тогда они...
     Она опять запнулась, но тут же продолжила.
     - Возможно, тот парень как раз ни при  чем.  Быть  может,  именно  он
вытолкнул ее из огня. В конце концов, пришел же он в деревню  за  помощью.
Должно быть, всему  виной  ее  отец.  Не  знаю.  Какое  это  теперь  имеет
значение? Кого это беспокоит? Никому нет дела до ребенка.  Почему  мы  все
стали такими жестокими?
     Гоха, понизив голос, спросила:
     - Она выживет?
     - Кто знает, - вздохнула Ларк. - Может да, а, может, и нет.
     Немного погодя, когда они подошли к деревне, она добавила:
     - Не знаю, с чего я решила, что нужно сходить за  тобой.  Там  с  ней
Иви. Мы сделали все, что было в наших силах.
     - Я могла бы сходить в Вальмут за Бичем. [Beech - бук (англ.)]
     - Он ничем не сможет помочь. Это... выше человеческих сил. Я  укутала
девочку в одеяла, Иви напоила ее  целебным  отваром  из  трав,  и  малышка
уснула. Я отнесла девочку домой. Ей, должно быть, лет шесть или  семь,  но
весит она не больше двухлетнего ребенка. У  девочки  сильный  жар,  и  она
мечется в бреду... Я знаю, что ты не в силах помочь ей. Но  я  нуждаюсь  в
тебе.
     - Я хочу взглянуть на девочку, - сказала Гоха. Однако перед тем,  как
переступить порог дома Ларк, она на  миг  зажмурилась  и  с  трудом  уняла
бившую ее дрожь.
     Детей Ларк отослали пока на улицу и в доме царила непривычная тишина.
Погруженная в беспамятство девочка лежала на постели хозяйки.  Деревенская
знахарка Иви втирала целебные масла в менее опасные  ожоги,  но  к  правой
стороне лица и к правой руке, что обгорели до кости, она притрагиваться не
решалась. Закончив, Иви нарисовала над  кроватью  руну  Пирр  и  вышла  из
комнаты.
     - Ты можешь что-нибудь сделать? - шепотом спросила Ларк.
     Гоха внимательно осмотрела обожженное  дитя  -  руки  у  нее  уже  не
дрожали - и покачала головой.
     - Разве тебя не обучали там, на Горе, искусству исцеления?
     В голосе пытавшейся ухватиться за соломинку Ларк смешались боль, стыд
и гнев.
     - Даже Огион не в силах исцелить эти раны, - ответила вдова.
     Прикусив губу, Ларк отвернулась и заплакала. Гоха обняла ее, гладя по
тронутым сединой волосам.
     Вышедшая из кухни знахарка Иви нахмурилась при виде Гохи. Хотя  вдова
никогда не накладывала чар и не плела заклинаний, люди  болтали,  будто  в
первые месяцы своего пребывания на Гонте она  жила  у  мага  Огиона  в  Ре
Альби, что она на дружеской ноге с самим  Верховным  Магом  Рокка,  и  уж,
конечно,  ей  известны  разного  рода  чужеземные   зловещие   заклинания.
Рассерженная вмешательством в ее дела знахарка подошла к кровати и, присев
на корточки, принялась помешивать курящийся  на  блюде  порошок  из  трав,
бормоча себе под  нос  исцеляющие  заклятия.  От  резкого  пряного  запаха
девочка закашлялась и, почти придя в себя, задрожала всем телом. В груди у
нее клокотало, дыхание было частым и  неглубоким.  Ее  единственный  глаз,
казалось, смотрел на Гоху.
     Вдова шагнула вперед и, взяв в ладони левую руку девочки,  заговорила
на своем родном языке.
     - Я служила им, и я ушла от них, - сказала она. -  Я  не  позволю  им
забрать тебя.
     Девочка уставилась то ли на нее, то ли в бесконечность, вновь и вновь
пытаясь вздохнуть полной грудью.

                       2. ДОРОГА К СОКОЛИНОМУ ГНЕЗДУ

     С тех событий минуло уже больше года, когда в  один  из  жарких  дней
после Долгого Танца в Срединную Долину с севера пришел путник. Он  спросил
у местных жителей, где живет вдова по имени Гоха и, следуя  их  указаниям,
добрался до Фермы-под-Дубами незадолго до наступления темноты. Остролицый,
с бегающими глазками человечек окинул взглядом Гоху и пасущихся  невдалеке
овец.
     - Прелестные ягнята, - сказал он. - Маг Ре Альби хочет тебя видеть.
     - И он послал за мной _т_е_б_я_? - с недоверием и некоторой насмешкой
в голосе переспросила удивленная Гоха. Раньше Огион передавал ей свой  зов
с помощью более эффективных средств - призывного клекота орла  или  просто
тихого шепота в ее мозгу: "_Н_е _п_р_и_д_е_ш_ь_ л_и_ т_ы_ к_о_ м_н_е_?"
     Человечек кивнул.
     - Маг болен, - пояснил он. - Не продашь ли ты нескольких ягнят?
     - Может, и продам. Если хочешь, обсуди этот  вопрос  с  пастухом.  Он
там, за изгородью. Ты не голоден? Можешь остаться здесь  на  ночь,  а  мне
пора отправляться в дорогу.
     - Прямо сегодня?
     Вдова вновь усмехнулась, но на этот раз в ее улыбке не  было  и  тени
издевки.
     - Я не могу ждать, - сказала она. Перекинувшись  несколькими  словами
со старым пастухом Клирбруком [Clearbrook  -  прозрачный  ручей  (англ.)],
вдова зашагала к усадьбе, построенной  на  склоне  холма  у  дубовой рощи.
Посланец последовал за ней.
     В кухне с каменным полом маленькая девочка, на чье лицо  странник  не
мог себя заставить взглянуть во второй раз, подала ему молоко, хлеб, сыр и
зеленый лук, а затем исчезла, так и не вымолвив ни слова. Вновь  появилась
она уже вместе с хозяйкой дома. Обе были в дорожной одежде и несли  легкие
кожаные мешки. Посланец вышел во двор вслед за ними, и вдова заперла дверь
усадьбы.  Затем  каждый  отправился  по  своим  делам.  Странник,  передав
послание и оказав тем  самым  услугу  Огиону,  пошел  в  деревню  покупать
племенных ягнят  для  Лорда  Ре  Альби,  и  вдова  с  обожженным  ребенком
распрощалась с ним на развилке дорог. Они пошли вверх  по  той  тропе,  по
которой спустился посланец. Она вела из Долины на север, сворачивая  затем
на запад, к подножию Горы Гонт.
     Час за часом шли они долгими летними сумерками, пока, наконец, совсем
не стемнело. Тогда они свернули с тропинки и разбили  стоянку  в  лесистой
лощине у быстрого ручейка, в котором отражались пробившиеся сквозь  густые
кроны плакучих ив первые звезды. В  глубине  зарослей  Гоха  соорудила  из
сухой травы и листьев постель, похожую на заячью лежанку, и, уложив на нее
девочку, тщательно укутала малышку одеялом.
     - Теперь ты - куколка, - сказала  она.  -  Утром  ты  превратишься  в
бабочку и упорхнешь отсюда.
     Вдова не стала разводить костер.  Она  легла,  завернувшись  в  плащ,
рядом с малышкой, и стала смотреть, как на небе одна за другой  загораются
звезды. Вскоре она заснула под тихое журчание ручейка.
     Когда они  проснулись  перед  рассветом  от  пробирающего  до  костей
холода, вдова развела костерок и сварила в котелке овсянку для себя и  для
девочки. Маленькая опаленная бабочка, дрожа, выбралась из  своего  кокона.
Гоха охладила посудину во влажной от росы траве, так чтобы  девочка  могла
взять котелок в руки и есть из него. На востоке, над могучим плечом темной
громады Горы, забрезжил рассвет, и они снова отправились в путь.
     Они шли весь день, приноравливаясь к  шагу  девочки,  которая  быстро
уставала. Сердце женщины рвалось вперед, но она сдерживала себя,  понимая,
что не  сможет  нести  ребенка.  Она  пыталась  скрасить  малышке  дорогу,
рассказывая ей всякие истории.
     - Мы идем повидаться с человеком, со старым человеком, которого зовут
Огион, - говорила Гоха  девочке,  пока  они  карабкались  вверх  по  узкой
тропинке, петлявшей между деревьев. - Он мудрый,  и  он  -  волшебник.  Ты
знаешь, кто такие волшебники, Ферру?
     Если у девочки и было имя, она его не знала или не  желала  говорить.
Гоха звала ее Ферру.
     Малышка помотала головой.
     - Что ж, и я не знаю, - сказала женщина. - Но мне известно,  что  они
могут делать. Когда я была молодой - постарше, чем ты сейчас,  но  все  же
молодой - Огион заменил мне отца, как я  сейчас  заменила  тебе  мать.  Он
присматривал за мной и пытался  научить  тому,  что  мне  необходимо  было
знать. Огион возился со мной вместо того, чтобы странствовать в  одиночку.
Он любил бродить по тем самым тропам, которыми мы идем сейчас,  по  лесам,
по редко посещаемым человеком уголкам острова.  Огион  исходил  весь  Гонт
вдоль и поперек, присматриваясь и прислушиваясь. Он  постоянно  к  чему-то
прислушивался,  поэтому  его  и  прозвали  "Молчаливый".  Но  со  мной  он
разговаривал часто. Огион рассказывал мне различные  предания,  причем  не
только широко известные сказания о деяниях давно умерших королей и героев,
о событиях, что произошли давным-давно и далеко-предалеко от Гонта,  но  и
истории, которые знал только он.
     Некоторое время она шла молча, а затем продолжила:
     - Сейчас я расскажу тебе одну из тех историй.
     Среди прочего маги обладают способностью превращаться в кого захотят,
изменять свой облик. Они  называют  это  "перевоплощением".  Даже  рядовой
волшебник может сделать себя настолько похожим  на  другого  человека  или
даже на зверя, что ты первое время  просто  не  веришь  своим  глазам.  Он
словно надевает маску. Но искусные маги способны на большее.  Они  как  бы
срастаются с маской, действительно превращаясь в иное существо.  Например,
если волшебнику нужно  пересечь  море,  а  у  него  нет  лодки,  он  может
превратиться в чайку. Однако при этом он начинает думать, как птица, а  не
как человек, и существует опасность, что он навсегда  останется  чайкой  и
никогда не станет вновь человеком. Говорят, жил когда-то на свете  великий
волшебник, которому очень нравилось превращаться в медведя. Он  делал  это
столь часто, что  и  впрямь  стал  медведем  и  задрал  своего  маленького
сынишку. Тогда люди выследили его и убили. Но Огион порой и шутил  на  эту
тему. Как-то раз мышь залезла  в  кладовку  и  изгрызла  сыр.  Маг  поймал
зверька с помощью заклинания-мышеловки, взял его в руки, сурово глянул  на
него и сказал: "Я же просил тебя не превращаться без надобности в мышь!" Я
не сразу поняла, что он меня разыгрывает...
     Что ж, данная история повествует о чем-то похожем на  перевоплощение,
хотя Огион утверждал, что это явление  выходит  за  рамки  известного  ему
искусства изменения облика, ибо здесь, в одном теле, под одной  оболочкой,
уживались сразу два существа, а это, по его словам, никакому волшебнику не
под силу. Огион столкнулся с этим феноменом в маленькой деревушке, носящей
имя Кемай, на северо-западном побережье Гонта. Там жила старая рыбачка, не
знахарка, не обученная искусству колдовства. Но она слагала песни. Вот как
Огион нашел ее. Однажды он по своему обыкновению  скитался  по  острову  и
прислушивался. Где-то на побережье он услышал, как люди напевают себе  под
нос, чиня сети или конопатя лодку:

                          "Далеко-далеко на Западе
                           На самом краю света
                           Мой народ танцует
                           На ином ветру".

     Таких слов и такой мелодии Огион никогда прежде не слышал, и он  стал
расспрашивать людей, от кого они  услыхали  эту  песню.  Его  посылали  от
одного человека к другому, пока, наконец, кто-то не сказал  ему:  "А,  так
это же одна из песен Женщины из Кемая". Тогда Огион  отправился  в  Кемай,
маленькую рыбацкую деревушку, где в крохотном домишке у самой гавани  жила
та самая женщина. Он постучал в дверь  своим  магическим  посохом,  и  она
открыла ему.
     Помнишь, мы говорили с тобой  об  именах?  Тогда  ты  узнала,  что  у
каждого ребенка есть "детское" имя, а у взрослых -  прозвища  или  клички.
Разные люди могут  звать  тебя  по-разному.  Для  меня  ты  -  Ферру,  но,
возможно, ты получишь, когда подрастешь, какое-то  иное  прозвище.  Однако
когда ты вступишь в пору отрочества,  тебе,  если  все  будет  идти  своим
чередом, дадут твое Настоящее  Имя.  Его  даст  тебе  человек,  обладающий
подлинной властью, маг или волшебник, поскольку давать имена -  это  часть
их искусства. И это Имя ты должна скрывать от  других  людей,  ибо  в  нем
заключена твоя сущность. В нем - твоя сила,  твоя  власть.  Но,  с  другой
стороны, это тяжкая ноша. Открыть его можно  лишь  человеку,  которому  ты
безгранично веришь, и только в случае  крайней  нужды.  Но  великие  маги,
которым известны все Имена, могут узнать твое Имя и без твоей помощи.
     Итак, Огион, который  был  великим  магом,  терпеливо  ждал  у  двери
маленького домика, приткнувшегося к дамбе, пока  старуха  не  открыла  ему
дверь. Тут Огион невольно подался  назад,  поднял  свой  дубовый  посох  и
выставил его вперед, вот так, словно пытаясь оградить себя от нестерпимого
жара. Затем маг с удивлением и страхом в голосе произнес  вслух  Настоящее
Имя старухи: "Дракон!"
     В тот первый миг, рассказывал мне Огион, в дверном проеме  он  увидел
не женщину, а великолепие пламени, блеск золотистых  клыков  и  когтей,  и
огромные глаза дракона. Говорят, что человек не должен  смотреть  в  глаза
дракону.
     Затем наваждение прошло, перед ним в дверном проеме стоял не  грозный
дракон, а слегка ссутулившаяся старуха с  натруженными  руками.  Некоторое
время они глядели друг на друга. Затем женщина сказала:
     - Входите, Лорд Огион.
     И он вошел в дом. Она приготовила рыбный  суп,  они  поели,  а  потом
долго разговаривали  у  очага.  Огион  подумал  сперва,  что  она  владеет
искусством изменения облика, но, видишь ли, он никак не  мог  решить,  кто
перед ним: женщина, способная  превращаться  в  дракона,  или  же  дракон,
принявший облик женщины. Наконец, он спросил ее прямо: "Так ты женщина или
дракон?" На что она ответила ему: "Я спою тебе одну из своих песен".
     Ферру в ботинок попал  маленький  камешек.  Они  остановились,  чтобы
вытащить его, а затем пошли дальше, постепенно замедляя шаг, ибо тропинка,
петлявшая меж поросших лесом каменистых  утесов,  становилась  все  круче.
Тишину полуденного зноя нарушало лишь пение цикад.
     - Вот какую историю поведала она Огиону:
     Когда Сегой в начале времен поднял острова из моря, земля и  гулявший
по ней ветер сперва породили драконов.
     Так гласит Песнь Сотворения. Но в  песне  старухи  утверждалось,  что
когда мир был юн, люди и драконы  были  единым  народом,  крылатой  расой,
говорящей на Древнем Наречии.
     Они были прекрасны, сильны, мудры и свободны.
     Но ничто не вечно в нашем  мире.  Некоторые  люди-драконы  постепенно
стали все больше времени проводить в небе,  наслаждаясь  свободой  полета.
Они уделяли все меньше и меньше внимания наукам и ремеслам, своим домам  и
городам. Единственным их желанием было  летать  все  дальше,  охотиться  и
поедать свою добычу, не беспокоиться ни о чем,  нуждаясь  лишь  в  свободе
полета.
     Остальные люди-драконы все реже и реже поднимались в воздух,  занятые
накоплением денег, а также изучением различных ремесел и наук. Они строили
крепкие дома, в  которых  хранили  свои  постоянно  умножаемые  сокровища,
предназначенные для передачи их детям. И вскоре они  стали  бояться  своих
диких собратьев, которые могли прилететь и уничтожить их достояние,  сжечь
их дома вместе со скарбом просто из природной свирепости и забавы ради.
     Диким сородичам людей-драконов был неведом страх. Они не  учились  на
своих  ошибках.  Пользуясь  их  безразличием  и  бесстрашием,   утратившие
способность летать расставляли на них ловушки, как на  диких  животных,  и
безжалостно убивали их. Но  им  на  смену  прилетали  все  новые,  которые
сжигали прекрасные дома, сея смерть и разрушение. Сила вступила с  разумом
в схватку, которая шла с переменным успехом.
     Те, кто не в силах был побороть страх, старались держаться в  стороне
от схватки, а когда это  стало  невозможным,  они  бежали  с  поля  битвы.
Построив лодки, они  уплыли  на  восток,  покинув  западные  острова,  где
гигантские  крылатые  бились  со  своими   бескрылыми   собратьями   среди
разрушенных городов.
     Так некогда единая раса разделилась на два народа:  злобных  и  диких
драконов, сметавших все  на  своем  пути  в  своей  беспредельной,  слепой
ярости, которые жили  на  островах  Западного  Предела;  и  намного  более
многочисленных людей, чьи богатые города были раскинуты по всем Внутренним
Островам, а также по южному и Восточному Пределам. Однако среди  последних
нашлись такие, кто сохранил знание Древнего Наречия, на котором до сих пор
говорят драконы. Этих людей и зовут волшебниками.
     Но песня утверждает, что среди людей  встречаются  также  и  те,  кто
знает, что их предки были драконами,  а  некоторые  драконы  сознают  свое
сродство с людьми. В песне говорится, что когда единый народ разделился на
две расы, некоторые  особи  сохранили  в  себе  черты  как  людей,  так  и
драконов, не утратив при этом крылья. Они устремились не на восток,  а  на
запад, в Открытое Море, и летели до тех пор, пока не достигли края  света.
Там они зажили в мире и согласии, огромные крылатые  существа,  с  разумом
человека и сердцем дракона. Поэтому старуха и пела:

                          "Далеко-далеко на Западе
                           На самом краю света
                           Мой народ танцует
                           На ином ветру".

     Вот какую историю поведала магу в своей песне Женщина из Кемая.
     Тоща Огион сказал ей: "Когда я впервые взглянул  на  тебя,  я  увидел
твой истинный облик. Та женщина, что сидит сейчас у очага - это всего лишь
оболочка, подобная платью, которое она носит."
     Но старуха, смеясь, покачала головой и ничего не сказала, кроме  как:
"Если бы все было так просто!"
     Вскоре Огион вернулся в Ре Альби. Поведав мне эту историю, он сказал:
"С того самого дня я не перестаю думать о том, действительно ли  кто-то  -
неважно, люди или драконы - живет много западнее самых западных  островов,
не перестаю размышлять над  тем,  кто  мы  такие,  как  нам  обрести  свою
целостность..." Ты не проголодалась, Ферру? Вон, смотри, у поворота дороги
отличное место для привала. Возможно, оттуда мы сможем увидеть  Порт-Гонт,
что лежит внизу, у подножия Горы. Это  большой  город,  больше  даже,  чем
Вальмут. Когда дойдем до поворота, давай присядем и отдохнем немного.
     С высоты изгиба дороги они и впрямь увидали  обширные  леса  и  луга,
уступами спускавшиеся к городу; величественные скалы,  охранявшие  вход  в
бухту; качавшиеся на темной глади моря лодки, похожие на горстку щепок или
на жучков-водомерок. Далеко впереди над дорогой нависал огромный утес,  на
котором располагалась деревушка Ре Альби, Соколиное Гнездо.
     Ферру ни разу не пожаловалась на усталость, но когда  Гоха,  наконец,
сказала: "Что ж,  пошли  дальше?",  девочка,  сидевшая  на  пятачке  между
дорогой и бескрайней ширью неба и  моря,  отрицательно  помотала  головой.
Солнце припекало вовсю, а они после завтрака на рассвете прошагали  немало
миль.
     Гоха достала бутыль с  водой,  и  они  вновь  попили.  Затем  женщина
накормила девочку, достав из мешочка изюм и грецкие орехи.
     - До цели нашего путешествия уже рукой подать, - сказала Гоха. - И  я
хочу, если удастся, прийти туда засветло. Я тороплюсь увидеть Огиона.  Ты,
конечно же, жутко устала, но мы пойдем потихоньку. Зато сегодня  мы  будем
спать в тепле и безопасности. Бери мешочек, вешай его на пояс. Изюм вернул
силу твоим ногам. Может, сделать тебе посох - как у волшебника - чтобы  ты
опиралась на него при ходьбе?
     Ферру живо кивнула. Гоха достала нож и срезала  для  девочки  толстый
ореховый прут, а затем из ветки лежавшей на обочине дороги засохшей  ольхи
сделала и себе прочный, легкий посох.
     Они вновь двинулись в  путь.  Подкрепившись  изюмом,  малышка  шагала
веселее. Чтобы подбодрить  ее  и  себя,  Гоха  начала  распевать  любовные
песенки, а также пастушьи частушки и  баллады,  которым  она  научилась  в
Срединной Долине. Внезапно она оборвала песню на полуслове и остановилась,
сделав предостерегающий жест рукой.
     Впереди,  на  дороге,  стояли  четверо  мужчин  и  смотрели  на  нее.
Прятаться в кустарнике и ждать, пока они пройдут мимо, было уже поздно.
     - Путники, - шепнула Тенар девочке,  и  она  зашагали  дальше.  Вдова
судорожно сжимала свой ольховый посох.
     Когда Ларк говорила о бандах и ворах, это не было обычными стенаниями
человека в летах о старом добром времени и о  том,  что  весь  мир  сейчас
катится в тартарары. Последние несколько лет города  и  деревни  Гонта  не
знали покоя. Повсеместно молодые люди вели себя так,  словно  были  чужими
среди собственного народа. Они злоупотребляли гостеприимством, воровали  и
торговали краденым. Редкие прежде нищие теперь попадались на каждом  шагу,
а отказ подать милостыню мог спровоцировать их на насилие. Женщины  теперь
опасались ходить в одиночку по улицам и дорогам  и  вообще  старались  без
нужды не  выходить  из  дома.  Некоторые  молоденькие  девицы  убегали  от
родителей и присоединялись к шайкам воров  и  грабителей.  Чаще  всего  не
проходило и года, как они возвращались домой,  заплаканные,  оборванные  и
беременные. И среди деревенских колдунов и  ведьм  тоже  царило  смятение:
проверенные временем исцеляющие заклинания не  лечили,  приворотные  зелья
вызывали не любовное желание, а черную зависть и ревность. Но хуже  всего,
по их словам, было то, что люди, ничего не смыслящие в искусстве магии, не
знавшие ее законов и не осознававшие  опасности  их  нарушения,  объявляли
себя колдунами и магами, обещая своим последователям не только здоровье  и
богатство, но даже бессмертие.
     Иви, знахарка из деревни близ Фермы-под-Дубами, с  болью  говорила  о
всеобщем упадке магического искусства. Того же мнения придерживался и Бич,
волшебник из Вальмута, проницательный и  скромный  человек,  который,  как
мог, помогал Иви в исцелении ужасных ожогов Ферру. Он как-то сказал Гохе:
     - Мне кажется, время, когда в  мире  творятся  подобные  вещи,  можно
считать эрой упадка, предшествующей концу мира. Сколько веков прошло уже с
тех пор, как опустел трон на Хавноре? Так не может больше продолжаться. Мы
объединимся или погибнем. Остров  пойдет  войной  на  остров,  человек  на
человека, отец на сына...
     Он взглянул на нее  с  некоторой  робостью  в  ясном,  проницательном
взоре, и продолжил:
     - Кольцо Эррет-Акбе вновь стало единым  целым  и  хранится  теперь  в
Башне Хавнора. Я знаю, кто вернул его туда... Это, без сомнения, знамение,
знак близкого прихода новой эры! Но  мы  ничего  не  предпринимаем,  чтобы
приблизить ее. У нас по-прежнему нет короля. Мы разобщены. Нам  необходимо
обрести свою душу, свое сердце. Быть может, Верховный Маг  поможет  нам  в
этом.
     Понизив голос, Бич добавил:
     - В конце концов, он сам родом с Гонта.
     Но давно уже ничего не было слышно ни о деяниях Верховного Мага, ни о
каких-либо претендентах на трон в  Хавноре.  Между  тем  положение  дел  в
Архипелаге продолжало ухудшаться.
     Вот почему Гоха почувствовала страх и неумолимый гнев, когда  увидала
четырех мужчин, ставших по двое с каждой стороны дороги  с  тем  расчетом,
чтобы она с ребенком вынуждена была пройти между ними.
     Они не сбавили шага, лишь Ферру ниже обычного опустила голову  и  еще
теснее прижалась к Гохе, хотя так и не взяла ее за руку.
     Один из незнакомцев, здоровяк с длинными нестрижеными черными  усами,
наползавшими на верхнюю губу, ухмыльнувшись, негромко окликнул их:
     - Эй, вы там!
     Ответ Гохи прозвучал громче и решительнее.
     - Прочь с дороги! - крикнула она, угрожающе поднимая ольховую  ветвь,
словно это был посох волшебника. - У меня дело к Огиону!
     Она прошла между бандитов и, не оборачиваясь, зашагала прочь. Рядом с
ней семенила Ферру. Мужчины, смущенные их  ведьмовским  обликом,  остались
стоять на месте. Сыграло свою роль и упоминание  имени  Огиона.  А  может,
дело было в том, что некое настораживающее ощущение силы исходило от самой
Гохи  или  от  ребенка.  Когда  зловещая  пара  удалилась  на  достаточное
расстояние, один из мужчин спросил:  "Видали?",  затем  смачно  сплюнул  и
сделал рукой жест, отвращающий зло.
     - Ведьма и ее чудовищное отродье, - сказал другой. - Пусть идут своей
дорогой!
     Один из бандитов, молодой мужчина в кожаной шапочке, стоял  и  глядел
им вслед, тогда как другие уже собрались идти дальше.  На  лице  его  были
написаны испуг и изумление. Казалось, он собирался броситься в  погоню  за
женщиной и ребенком, но тут его окликнул усатый здоровяк: "Пошли,  Хэнди!"
[Handy - ловкач (англ.)], и он подчинился.
     Едва свернув за поворот дороги,  Гоха  подхватила  Ферру  на  руки  и
бежала до тех пор, пока не начала задыхаться и не была вынуждена  опустить
малышку на землю. Девочка не задавала никаких вопросов и, похоже, не очень
испугалась. Как только Гоха смогла идти дальше, Ферру взяла ее за  руку  и
постаралась идти так быстро, как только могла.
     - Ты красная, - сказала девочка. - Как огонь.
     Она говорила крайне редко, речь ее была невнятна,  а  голос  хрипл  и
тих, но Гоха понимала ее.
     - Я разозлилась, - усмехнувшись, сказала Гоха. -  Я  всегда  краснею,
когда злюсь. И становлюсь похожей на вас,  краснокожих  варваров  западных
островов...   Смотри,   вон   тот   городок    впереди,    должно    быть,
Родник-под-Дубами. Это единственное жилье человека на этой дороге. Мы  там
остановимся и малость передохнем. Возможно, нам дадут  немного  молока.  А
затем, если ты почувствуешь, что в силах идти дальше, мы снова двинемся  в
путь и будем в Соколином Гнезде, надеюсь, еще до прихода ночи.
     Девочка кивнула. Она развязала мешочек и немного подкрепилась  изюмом
и грецкими орехами. Затем они зашагали дальше.
     Солнце  уже  давно  скрылось  за  горизонтом,  когда  они  добрались,
наконец, до деревни и направились  к  дому  Огиона,  стоящему  на  вершине
утеса. На западе, над темными громадами туч,  что  нависли  над  свинцовой
гладью моря, засияли первые звезды. Легкий бриз шевелил короткую траву.  В
загоне за  низеньким  домиком  блеяла  коза.  Единственное  окошко  тускло
светилось в темноте.
     Гоха прислонила свой посох и тростинку Ферру к стене у  двери,  взяла
девочку за руку и постучала.
     Ответа не последовало.
     Тогда она толкнула дверь, и та открылась. Огонь в очаге давно  погас,
оставив после себя золу и черные головешки, но масляная лампа на стене еще
испускала едва заметное свечение. И тут послышался голос Огиона,  лежащего
на соломенном тюфяке в дальнем углу комнаты:
     - Входи, Тенар.

                                 3. ОГИОН

     Уложив девочку спать в алькове в западной части комнаты, она разожгла
огонь, а затем села, скрестив ноги, у тюфяка Огиона.
     - Никто не присматривает за тобой!
     - Я их всех отослал, - прошептал он.
     Его лицо было таким же смуглым  и  суровым,  как  всегда,  но  густые
некогда волосы поседели и  передели,  а  тусклый  свет  лампы  не  вызывал
ответной искры в его глазах.
     - Ты ведь мог умереть в одиночестве! - с жаром в  голосе  воскликнула
она.
     - Так помоги мне это сделать, - прошептал старик.
     - Только не сейчас, - умоляла она, прижавшись лицом к его руке.
     - Не сегодня, - согласился он. - Завтра.
     Собрав последние силы, старый маг поднял руку и погладил  женщину  по
волосам.
     Она снова села прямо. Разгоревшийся на славу  огонь  в  очаге  бросал
отсветы на стены и низкий потолок, отчего тени в углах длинной комнаты еще
больше сгустились.
     - Если бы Гед смог прийти, - прошептал старик.
     - Ты послал за ним?
     - Он пропал,  -  сказал  Огион.  -  Сгустились  тучи.  Пелена  тумана
затянула острова. Он отправился на запад, держа в руках  ветвь  рябины.  И
канул во мрак. Я потерял своего сокола.
     - Нет, нет, - прошептала она. - Он вернется.
     Они  оба  замолчали.  Тепло  очага  начало   убаюкивать   их.   Огион
расслабился и задремал, Тенар  наслаждалась  покоем  после  тяжелого  дня,
проведенного в дороге. Она растерла ноющие ноги  и  плечи.  Большую  часть
последнего долгого подъема ей пришлось тащить Ферру на закорках, поскольку
малышка от усталости начала задыхаться.
     Тенар поднялась, согрела воды и смыла с себя дорожную пыль, перекусив
хлебом с парным молоком, которые она нашла  в  маленькой  кладовой.  Потом
опять села у постели мага. Пока он спал, она думала о чем-то своем,  глядя
на его лицо, на пламя очага, на густые тени.
     Тенар вспоминала, как давным-давно, еще  девочкой,  она  так  же  вот
сидела, погруженная в свои мысли,  далеко-далеко  отсюда,  в  комнате  без
окон, будучи Съеденной, служанкой и жрицей темных сил земли. А  затем  она
словно вновь стала женщиной, урвавшей часок ото сна, чтобы побыть одной  и
поразмышлять, сидя на кухне погруженного  в  тишину  дома,  во  внутренних
комнатах которого мирно спали муж и дети. И вот, наконец, она снова вдова,
пришедшая сюда с обожженным ребенком, которая сидит у постели  умирающего,
надеясь, как и все женщины,  на  скорое  возвращение  из  дальнего  похода
мужчины. Но все они - жрица, жена и вдова  -  носили  имена,  отличные  от
того, каким назвал ее Огион. Так звал ее Гед во тьме Гробниц Атуана. Так -
давным-давно, далеко-предалеко отсюда - звала ее мать, от которой в памяти
остались лишь тепло рук и желтоватое пламя очага; мать, давшая ей это имя.
     - Я - Тенар, - прошептала она. Огонь  в  очаге,  вцепившись  в  сухую
сосновую ветку, выбросил ярко-желтый язычок пламени.
     Вдруг Огион захрипел и начал хватать ртом  воздух.  Она,  как  могла,
помогала ему, пока он немного не успокоился. Затем они оба  задремали,  ее
усыпило его ровное дыхание,  изредка  прерываемое  невнятным  бормотанием.
Однажды, глубокой ночью, он вдруг громко спросил, словно  встретившись  на
узкой тропинке с каким-то старым другом: "Так ты  здесь?  Ты  его  видел?"
Когда  Тенар  встала,  чтобы  подложить  хвороста  в  огонь,  Огион  вновь
заговорил, но на этот раз он общался  с  пришельцем  из  самых  отдаленных
уголков своей памяти, поскольку голос мага вдруг стал по-детски высоким  и
чистым: "Я пытался ей помочь, но крыша дома рухнула  и  погребла  ее.  Это
было  землетрясение".  Тенар  прислушалась.  Она  тоже   была   свидетелем
землетрясения. - "Я пытался помочь!" - простонал мальчик устами старика. И
Огион вновь стал задыхаться.
     Как только забрезжил рассвет, Тенар проснулась, разбуженная, как  она
сперва подумала, рокотом прибоя. Но то было  хлопанье  множества  крыльев.
Огромная стая птиц буквально стелилась над  крышей  хижины.  Их  было  так
много, что стены задрожали от  биения  крыльев,  а  в  окне  потемнело  от
мелькания стремительных силуэтов. Стая описала круг и улетела, не издав ни
крика, ни клекота. Тенар так и не поняла, что это были за птицы.
     Утром пришли люди из деревушки Ре Альби, расположенной к югу от  дома
мага, у подножия утеса.  Пришла  девушка-пастушка;  женщина,  доившая  коз
Огиона, и многие другие,  желавшие  узнать,  что  они  могут  сделать  для
старого мага. Мосс, деревенская знахарка, сразу заметила у двери  ольховый
посох и ореховый прут и обратила на них внимание остальных, но  стоило  ей
войти в дом, как Огион прорычал со своего тюфяка:
     - Пошли прочь! Все пошли прочь!
     Он выглядел  посвежевшим  и  отдохнувшим.  Когда  проснулась  малышка
Ферру, Огион поговорил с ней  таким  памятным  Тенар  мягким,  дружелюбным
тоном. Вскоре девочка вышла поиграть на солнышке, и маг спросил вдову:
     - Что это за имя ты дала ей?
     Он говорил на Древнем Наречии, но не знал ни слова по-каргадски.
     - Ф_е_р_р_у_ означает горение, буйство пламени.
     - Понятно, - сказал  маг.  Его  глаза  сверкнули,  и  он  нахмурился.
Казалось, что Огион никак не может подобрать подходящие слова.
     - Эту девочку, - сказал он наконец. - Эту девочку... будут бояться.
     - Ее уже боятся, - сказала Тенар с горечью в голосе.
     Маг покачал головой.
     - Учи ее, Тенар, - прошептал он. - Учи ее всему!.. Не на  Рокке.  Они
боятся... Почему я отпустил тебя? Почему ты ушла? Может, для  того,  чтобы
привести ее сюда?.. Хотя уже слишком поздно.
     - Успокойся,  успокойся,   -  мягко  прошептала  она,  видя,  как  он
судорожно ловит ртом воздух, пытаясь еще что-то сказать.
     Огион покачал головой и выдохнул: "Учи ее!", а затем вновь  бессильно
откинулся на подушку.
     Он не стал ничего есть, лишь выпил немного воды. Около полудня старый
маг уснул. Проснувшись незадолго до наступления сумерек, он сказал:
     - Настало время, дочка.
     И сел.
     Тенар взяла старика за руку, нежно улыбаясь ему.
     - Помоги мне встать.
     - Нет, не надо.
     - Прошу тебя, - сказал он. - Я не хочу умирать в душной комнате.
     - Куда же ты хочешь отправиться?
     - Все равно, куда. Если смогу, дойду по лесной тропинке до  бука  над
пастбищем.
     Увидев, что старик в силах  подняться  и  доковылять  до  двери,  она
помогла ему. Они вместе вышли наружу, и тут  он  остановился  и  оглянулся
через плечо. В темном углу единственной  комнаты  его  жилища,  справа  от
дверного проема, - слегка светился прислоненный к стене высокий магический
посох. Тенар рванулась было, чтобы принести его, но Огион покачал головой.
     - Не надо, - сказал он. - Незачем.
     Старик вновь оглянулся, словно проверяя, не забыл ли он чего.
     - Пошли, - сказал, наконец, Огион.
     Свежий западный ветер овеял его лицо, и он сказал, взглянув на чистое
небо:
     - Отличный денек.
     - Позволь мне позвать нескольких жителей деревни, чтобы  они  сделали
носилки и несли на них тебя,  -  сказала  она.  -  Им  всем  хочется  хоть
что-нибудь сделать для тебя.
     - Я хочу идти сам, - твердо сказал старик.
     Выбежавшая из-за дома Ферру, затаив дыхание, наблюдала  за  тем,  как
Огион с Тенар брели, останавливаясь через каждые пять-шесть  шагов,  чтобы
старик мог перевести дыхание, через заросший высокой травой  луг  к  лесу,
который зеленой волной покрывал крутой склон Горы, вздымающейся  вверх  от
плоской вершины утеса. Солнце палило, ветер пробирал до костей.  Казалось,
прошла целая вечность, прежде чем они пересекли луг. Лицо Огиона посерело,
ноги его дрожали,  как  трава  на  ветру,  когда  они  с  Тенар,  наконец,
добрались до молодого стройного  бука,  росшего  на  самом  краю  леса,  в
нескольких ярдах от начала ведущей в гору тропинки. Маг без сил рухнул меж
корней дерева, привалившись спиной к стволу. Долгое время  он  не  мог  ни
двигаться, ни говорить, пытаясь  унять  сотрясавшее  его  тело  судорожное
биение сердца. Наконец, он кивнул и прошептал:
     - Все в порядке.
     Ферру всю дорогу следовала за ними,  держась  немного  позади.  Тенар
подошла к девочке и, обменявшись с ней парой слов, вернулась к Огиону.
     - Она принесла одеяло.
     - Мне не холодно.
     - Зато я замерзла.
     На ее лице мелькнула тень улыбки.
     Девочка подошла, сунула Тенар одеяло из козьего пуха, что-то  шепнула
ей на ухо и опять убежала.
     - Она поможет Хифер подоить коз,  а  та  присмотрит  за  девочкой,  -
сказала Тенар Огиону. - Поэтому я могу остаться с тобой.
     - У тебя всегда было полно забот, - сказал старик  хриплым  свистящим
шепотом - жалким подобием его некогда звучного голоса.
     - Ты прав, - сказала она. - Но сейчас я целиком в твоем распоряжении.
     Он кивнул.
     Долгое время старик молча сидел  с  закрытыми  глазами,  привалившись
спиной к стволу дерева. Всматриваясь в лицо мага, Тенар  видела,  как  его
выражение медленно меняется по мере того, как солнце клонится к горизонту.
     Наконец Огион открыл глаза и сквозь прореху в густой кроне  уставился
на пламенеющее на закате небо. Казалось, он наблюдал за  неким  действием,
разворачивающимся на далеком светло-золотистом  полотне.  Как-то  раз  маг
неуверенно, словно сомневаясь, шепнул:
     - Дракон...
     Солнце село, ветер стих.
     Огион взглянул на Тенар.
     - Кончено, - ликующе прошептал он. -  Все  изменилось!..  Изменилось,
Тенар! Жди... жди здесь, пока не...
     Спазм сотряс его тело, и старый маг задрожал, словно ветвь дерева  на
ураганном ветру. Он задыхался, глаза его открывались и закрывались,  глядя
сквозь Тенар. Огион взял  ее  за  руку,  она  склонилась  над  ним,  и  он
прошептал ей свое Имя, которое  при  его  жизни  было  известно  лишь  ему
одному.
     Старый маг судорожно сжал ее руку, закрыл глаза и вступил в последнюю
схватку за глоток воздуха, в которой он так и не смог одержать победу.  Он
лежал, сливаясь с корнями дерева, а в вечернем небе, видном  сквозь  кроны
деревьев, одна за другой загорались звезды.
     Сгустились сумерки, затем пришла ночь, а  Тенар  все  сидела  у  тела
Огиона. Женщина разделила  с  мертвецом  шерстяное  одеяло,  но  рука  ее,
по-прежнему  сжимавшая  ладонь   старика,   онемела   от   холода,   будто
прикоснулась к заиндевевшему камню. Наконец Тенар  прижалась  на  прощанье
лбом к щеке Огиона, встала, пошатнувшись от внезапно  охватившей  ее  тело
слабости  и  головокружения,  и  пошла  навстречу  двигавшемуся  по   полю
светлячку лампы, чтобы встретить и проводить до места тех, кто шел сюда.
     Эту ночь соседи Огиона провели подле него, и он не отослал их прочь.

     Поместье Лорда Ре Альби  стояло  на  скальном  выступе  над  Обрывом.
Утром, задолго до того, как солнце  обрисовало  контуры  Горы,  в  деревню
спустился волшебник, состоящий на службе у Лорда, и сразу вслед за ним  из
Порт-Гонта пришел другой чародей, судя по всему, пустившийся  в  путь  еще
затемно. Вероятно, до них дошли слухи о том, что Огион при смерти, или  же
сам уход из жизни великого  мага  не  прошел  незамеченным  для  окрестных
волшебников.
     В деревушке Ре  Альби  Огион  был  единственным  магом.  Всю  работу,
которую он считал зазорной для себя, выполняла  местная  колдунья  тетушка
Мосс - упрямая  старуха,  одинокая,  как  и  большинство  знахарок,  вечно
грязная, с копной седых спутанных волос, с красными от дыма целебных  трав
глазами. Это ее лампу увидела тогда  Тенар  на  лугу,  и  старая  колдунья
провела всю ночь у тела  Огиона  вместе  с  односельчанами.  Тетушка  Мосс
установила там, под деревом, восковую свечу со стеклянным колпаком, и  всю
ночь жгла на глиняной тарелке благовония. Она произнесла все нужные  слова
и сделала все, что было необходимо сделать. Когда  пришло  время  готовить
тело к погребению, она сперва бросила взгляд на Тенар, словно испрашивая у
той разрешения, и только потом приступила  к  делу.  Деревенским  колдунам
было не привыкать готовить мертвецов к последнему пути.
     Когда к  буку  подошли  волшебники  -  высокий  юноша  с  серебристым
сосновым посохом из поместья и крепкий  средних  лет  мужчина  с  коротким
тисовым  посохом  из  Порт-Гонта  -  тетушка  Мосс  склонила  голову,   не
осмеливаясь поднять на них взгляд налитых кровью глаз, и попятилась назад,
дабы не помешать им своими примитивными чарами и ведьмовством.
     Ночью, придавая телу то положение, в  котором  оно  будет  опущено  в
могилу, знахарка, опустившись на колени, положила в раскрытую левую ладонь
мага крохотный  магический  узелок  -  полоску  выделанной  козьей  шкуры,
перевитый разноцветными нитками. Увидев этот комочек, маг Ре Альби тут  же
отбросил его прочь концом посоха.
     - Выкопана ли могила? - спросил волшебник из Порт-Гонта.
     -  Да,  -  ответил  волшебник  из  Ре  Альби.  -  На  кладбище  моего
властелина, - и он махнул рукой в сторону поместья.
     - Понятно, - сказал  портгонтиец.  -  Но  мне  кажется,  нашего  мага
следует похоронить со  всеми  почестями  в  городе,  который  он  спас  от
землетрясения.
     -  Мой  повелитель  настаивает  на  том,   чтобы   эта   честь   была
предоставлена ему, - не сдавался молодой маг.
     - Но ведь... - начал было  портгонтиец  и  тут  же  умолк,  не  найдя
достаточно веского аргумента в свою пользу и не желая спорить попусту.  Он
взглянул на покойного и сказал с сожалением и горечью в голосе:
     - Придется похоронить его  безымянным.  Я  шел  всю  ночь  и  все  же
опоздал. Огромная потеря стала от этого еще больше!
     Молодой маг промолчал.
     - Его звали Айхал, - сказала Тенар. - Он  пожелал  быть  похороненным
там, где лежит сейчас.
     Оба мага взглянули на нее. Молодой, увидев  средних  лет  крестьянку,
молча отвернулся. Портгонтиец присмотрелся к ней и спросил:
     - Кто ты?
     - Здесь меня знают как Гоху, вдову Флинта, - ответила она. -  Кто  я,
узнай сам, с помощью своего искусства. Мне незачем тебе это говорить.
     Услыхав такие речи, маг из Ре Альби удостоил ее краткого взора.
     - Следи за языком, женщина, когда говоришь с сильным мира сего!
     - Постой-постой, - вмешался  портгонтиец,  жестом  успокаивая  своего
оскорбленного собрата по профессии и одновременно пристально вглядываясь в
лицо Тенар. - Ты была... Ты некогда была его ученицей?
     - И другом, -  добавила  Тенар  и  молча  отвернулась.  Она  услыхала
гневные нотки в своем голосе,  произносящем  это  слово  -  "друг".  Тенар
опустила взгляд на своего друга, потерянного и безмолвного - хладное тело,
подготовленное к погребению. Они стояли над ним, живые и  полные  сил,  от
них  исходили  волны  гнева,  непримиримости  и  презрения,  а  отнюдь  не
дружелюбия.
     - Извините, - сказала она. - Эта ночь вымотала меня. Я  была  с  ним,
когда он умер.
     - Не хочешь ли... - начал молодой маг, но его  внезапно  оборвала  на
полуслове тетушка Мосс.
     - Она была. Да, она была с ним, - почти что выкрикнула старуха. - Она
одна, больше никого не было.  Он  послал  молодого  Таунсенда  -  торговца
овцами, чтобы тот передал ей его зов, и Огион не  позволял  себе  умереть,
пока она не пришла, и встретил он свою смерть именно там, где  желал  быть
похороненным - здесь, у молодого бука.
     - И он сказал тебе... - начал портгонтиец.
     - Свое Имя. - Тенар взглянула на чародеев и увидела то, что и ожидала
увидеть:  недоверие  старшего  и   презрение   на   лице   младшего.   Это
спровоцировало ее на очередную дерзость.
     - Я произнесла вслух это Имя, - сказала она. - Может,  мне  повторить
его для вас?
     По выражению их лиц Тенар, к  своему  ужасу,  поняла,  что  попала  в
точку: они и впрямь не обратили внимания  на  ее  слова  и  не  расслышали
произнесенное ею Настоящее Имя Огиона.
     - Да-а! - сказала она. - Воистину настали  смутные  времена.  Слыхано
ли, чтобы _т_а_к_о_е_ Имя было пропущено мимо ушей! Разве умение слушать -
не часть Искусства Магии? Ладно, повторяю: его звали  Айхал.  Его  имя  во
смерти - Айхал. В  песнях  он  будет  известен  под  именем  Айхал.  Если,
конечно, кто-то еще складывает песни. Он был молчаливым человеком.  Теперь
он замолчал навеки. Быть может, не будет больше  никаких  песен,  наступит
мертвая тишина. Не знаю. Я очень устала. Я потеряла отца и лучшего друга.
     Тут у нее к горлу подступил ком, она замолчала и  повернулась,  чтобы
уйти. Тут Тенар увидала на тропинке сделанный тетушкой  Мосс  амулет.  Она
подняла его, встала на колени у тела покойного, поцеловала открытую ладонь
левой руки мертвеца и положила на нее узелок. Не вставая  с  колен,  Тенар
еще раз взглянула на двух чародеев и мягко спросила:
     - Теперь вы понимаете, что его нужно похоронить здесь, у бука, как он
сам того пожелал?
     Сначала кивнул зрелый мужчина, затем юнец.
     Поднявшись с колен, женщина отряхнула юбку и пошла обратно через  луг
в призрачном свете раннего утра.

                                4. КАЛЕССИН

     "Жди", - сказал ей Огион, теперь уже  Айхал,  перед  тем,  как  ветер
смерти унес его  душу.  "Кончено...  все  изменилось,  -  прошептал  он  и
добавил: - Жди, Тенар..." Но он не сказал,  чего  она  должна  дожидаться.
Возможно, Изменения, которое он предвидел или  предчувствовал.  Но  какого
Изменения? Имел ли он в виду свою смерть, свое расставание  с  жизнью?  Но
старый маг говорил об Изменении радостно, торжествуя. И он велел ей ждать.
     - Что мне еще остается делать? - спросила она себя,  подметая  хижину
мага. - Мне всегда  только  и  оставалось  делать,  что  ждать.  -  И  она
обратилась к своим воспоминаниям о нем: - Должна ли я ждать здесь, в твоем
доме?
     - Да, - кивнул, загадочно улыбаясь, Айхал Молчаливый.
     Она не торопясь подмела дом,  вычистила  очаг  и  просушила  матрасы.
Затем выбросила несколько треснувших  тарелок  и  прохудившуюся  кастрюлю,
обращаясь с ними, однако, с должным почтением. Тенар даже прижалась  щекой
к одной из треснувших тарелок, перед тем, как положить ее в мусорную кучу,
ибо она была живым примером  того,  что  старый  маг  в  последние  месяцы
чувствовал себя крайне неважно. Хотя Айхал был аскетом  и  жил  не  богаче
последнего крестьянина в деревне, он  никогда,  пока  позволяло  зрение  и
здоровье,  не  стал  бы  есть  с   треснувшей   тарелки   и   пользоваться
прохудившейся кастрюлей. У Тенар щемило сердце,  когда  ей  попадались  на
глаза подобные свидетельства его слабости. Она корила себя за то,  что  не
была рядом со старым магом в самые трудные минуты его жизни.
     - Мне это пришлось бы по душе, - взывала она к  его  образу  в  своем
сознании, но он не отвечал ей. Старик никому бы не  позволил  приглядывать
за собой, кроме себя самого. Неужели он сказал бы ей: "У тебя есть дела  и
поважнее..."? Она не знала. Маг молчал.  Но  в  одном  Тенар  была  твердо
уверена: она должна до поры до времени оставаться здесь.
     Шенди и ее пожилой муж, Клирбрук, который жил на  ферме  в  Срединной
Долине много дольше, чем сама Тенар,  присмотрят  за  овцами  и  огородом.
Другая супружеская чета - Тифф и Сис - позаботятся  о  посевах.  Остальное
хозяйство не требует каждодневного присмотра и подождет до ее возвращения.
Жалко лишь, что соседские ребятишки  оборвут  всю  малину.  Тенар  так  ее
любила. Ведь здесь, над Обрывом, постоянно дуют ветры с  моря,  несущие  с
собой холод, и малина тут не приживается. Но на старом  персиковом  дереве
Огиона,  что  росло  в  укромном  уголке  дворика,   висели   восемнадцать
бархатистых плодов, и Ферру глядела на них, как кошка на сметану.  Однажды
она подошла к Тенар и сказала своим хриплым, глухим голоском:
     - Два персика уже совсем созрели.
     - Ага, - сказала Тенар. Они вместе пошли к дереву, сорвали оба спелых
персика и вмиг съели их вместе с кожурой. Сок тек у них по  щекам.  Они  с
наслаждением облизали липкие пальцы.
     - Можно мне посадить ее? - спросила Ферру, вертя в руках  морщинистую
косточку своего персика.
     - Можно. Вот хорошее место, рядом со старым деревом. Только не  сажай
слишком близко. Обоим деревьям должно хватать места для корней и ветвей.
     Выбрав место, девочка выкопала маленькую ямку  и  осторожно  положила
туда косточку, присыпав ее землей. Тенар наблюдала  за  ней,  отметив  про
себя, что за несколько дней, проведенных здесь, Ферру  сильно  изменилась.
Она по-прежнему никак не проявляла своих чувств, не выказывая ни гнева, ни
радости, но присущие ей  постоянная  настороженность,  скованность  теперь
практически исчезли. Ей захотелось персиков. Девочка задумалась  над  тем,
как сделать, чтобы  персиков  было  больше,  и  решила  посадить  в  землю
косточку. На Ферме-под-Дубами Ферру сторонилась всех, кроме Тенар и  Ларк;
здесь же она легко нашла общий язык с Хифер [Heather  -  вереск  (англ.)],
пастушкой из Ре Альби,  звонкоголосой,  мягкой,  недалекой  двадцатилетней
девушкой, которая относилась к девочке как к слабенькому, хворому ягненку.
Ферру в ней души не чаяла. Как, впрочем, и в тетушке Мосс, хотя  пахло  от
той весьма неважно.
     Когда почти двадцать пять лет назад  Тенар  впервые  появилась  в  Ре
Альби,  Мосс  была  еще  довольно  молодой  колдуньей.  Она   беспрестанно
кланялась и улыбалась "юной госпоже", "Белокожей Госпоже", ученице Огиона,
разговаривая с ней с подчеркнутым уважением.  Тенар  чувствовала,  что  ее
пресмыкательство лживо, что это всего лишь маска,  за  которой  скрывались
зависть, неприязнь  и  недоверие.  Подобные  чувства  испытывали  к  Тенар
женщины, стоявшие ниже ее в социальной иерархии и считавшие ее  выскочкой,
не такой, как все. Жрица Гробниц Атуана или служанка-чужеземка Гонтийского
Мага, она вынуждена была держаться особняком, в сторонке. Мужчины наделили
Тенар властью, передав ей часть своей. Поэтому женщины сторонились  Тенар,
считая ее соперницей, а порою и подсмеиваясь над ней.
     Она чувствовала себя отрезанным  ломтем,  отверженной.  Тенар  сперва
бежала от Темных Сил пустынных Гробниц, а  затем  -  от  Искусства  Магии,
которое предложил ей изучать ее друг и наставник Огион. Она отвернулась от
всего этого и перешла на другую сторону  дороги  жизни,  туда,  где  живут
простые женщины,  чтобы  стать  одной  из  них:  женой  фермера,  матерью,
домохозяйкой, вняв изначальному предназначению женщины, смирившись  с  той
ролью, что была отведена ей обществом.
     И там, в Срединной Долине, Гоху, жену Флинта, почитали за равную  все
женщины; без сомнения, чужеземка, кожа слишком белая, и слова выговаривает
немного странно, но отличная  хозяйка,  великолепная  пряха,  дети  хорошо
воспитаны и накормлены, ферма процветает -  в  общем,  достойная  уважения
мать и жена. А для мужчин она была женщиной Флинта,  делавшей  то,  что  и
надобно  делать  женщине:  рожать,  готовить,   стирать,   прясть,   шить,
прислуживать. Хорошая женщина, говорили они. Флинт попал  прямо  в  точку,
когда выбрал ее. Интересно, как выглядит под  платьем  белокожая  женщина,
белая с головы до пят? - вопрошали их глаза,  когда  мужчины  смотрели  на
нее, но шли годы,  Тенар  становилась  все  старше,  и,  наконец,  на  нее
перестали пялиться.
     Теперь, спустя столько лет, в Ре Альби все  изменилось.  После  того,
как они с Мосс бок о бок  продежурили  всю  ночь  у  тела  Огиона,  старая
колдунья дала понять Тенар, что стоит  той  только  захотеть,  и  знахарка
станет ее верной подругой, последовательницей и служанкой. Нельзя сказать,
что Тенар была  в  восторге  от  данного  предложения,  поскольку  считала
тетушку  Мосс  непредсказуемой,  ненадежной,  сумасбродной,   вспыльчивой,
невежественной, пронырливой и грязной старухой. Но Мосс,  судя  по  всему,
поладила с Ферру. Вполне возможно, что именно она  была  виновницей  столь
разительных перемен в поведении девочки.  Внутреннее  напряжение  оставило
малышку. На первый взгляд Ферру не выделяла тетушку Мосс и держалась с ней
так  же,  как  и  с  другими:  безразлично  и  равнодушно,  с  бесконечным
послушанием, свойственным скорее какому-то неодушевленному предмету  вроде
камня, чем человеку. Но старуха постоянно крутилась около девочки,  дарила
ей разные безделушки и сладости, стараясь задабриванием и лестью завоевать
ее расположение.
     - Пошли с тетушкой Мосс, дорогуша! Пойдем, тетушка Мосс покажет  тебе
такое, что ты никогда в жизни не видела...
     Нос старой колдуньи клювом нависал над ее  беззубым  ртом  и  тонкими
губами; на щеке у нее сидела бородавка размером с  вишневую  косточку;  ее
черные с проседью волосы представляли собой причудливую копну всевозможных
колечек и завитушек; от нее исходил резкий, богатый оттенками  запах,  как
из лисьей норы.
     - Пойдем со мной в  лес,  дорогуша!  -  частенько  говаривали  старые
ведьмы в сказках, которые рассказывали детишкам  на  Гонте.  -  Пойдем  со
мной, и я покажу тебе прелестный уголок!
     А затем старая ведьма засовывала  ребенка  в  свою  печь,  хорошенько
поджаривала его и съедала, или бросала его в колодец, где он превращался в
лягушку и вынужден был прыгать и квакать там  до  конца  своих  дней  безо
всяких надежд на спасение, или погружала прелестную девушку в вечный  сон,
замуровав ее в гигантскую каменную глыбу, пока через много  столетий  туда
не являлся королевич-маг и одним словом не разбивал  скалу  вдребезги,  не
пробуждал поцелуем деву ото сна и не расправлялся с вероломной ведьмой.
     - Пойдем со мной, дорогуша!
     И тетушка Мосс вела Ферру на какое-нибудь дальнее поле  и  показывала
ей гнездо жаворонка среди высокой травы, или в глубь топей - собирать  там
белые лилии, дикую мяту и голубику. Она не  пыталась  засунуть  девочку  в
печку или превратить ее в чудовище, или замуровать ее в  камень.  Все  это
уже было сделано до нее.
     Мосс относилась к Ферру очень тепло, даже немного  подобострастно,  и
когда они были вместе, возникало  впечатление,  что  старуха  обсуждает  с
девочкой нечто очень важное. Тенар не знала, чему Мосс учит Ферру,  и  она
всерьез подумывала над тем, стоит ли позволять  старой  колдунье  забивать
девочке голову  подобной  чепухой.  Тенар  сотни  раз  слышала  присказку:
"_С_л_а_б_ы_й_, _к_а_к  _ж_е_н_с_к_о_е  _к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_,  _з_л_о_й_,
к_а_к _ж_е_н_с_к_о_е_ к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_", в справедливости которой  она
не раз убеждалась: колдовство таких ведьм, как  Мосс  или  Иви,  частенько
оказывалось неэффективным, и порою, по  злому  умыслу  или  по  неведению,
приносило людям боль и страдания. Хотя деревенские знахарки были сведущи в
заклятиях и зельях, да еще знали пару-тройку песен  о  деяниях  королей  и
героев, их никогда не учили Высшему Искусству Магии. Ни  одна  женщина  не
могла составить достойной конкуренции мужчинам-магам.  Волшебство  -  удел
мужчин, их тайное искусство. Подлинную магию могли творить только мужчины.
История  не  знала  ни  одной  женщины-мага.  Женщины,   называющие   себя
чародейками или волшебницами, на самом деле самоучки, обладающие Силой, не
подкрепленной знаниями, за ними не было многовекового опыта великих магов,
и от этого они вдвойне опасны и непредсказуемы.
     Обыкновенные   деревенские    колдуньи    вроде    Мосс    обходились
десятком-другим  слов   Древнего   Наречия,   как   величайшее   сокровище
передаваемых из поколения в поколение или купленных  за  высокую  плату  у
мужчин-колдунов; годившимися на все случаи жизни  заклинания  Обретения  и
Исправления; множеством бессмысленных ритуалов, сопровождавшихся невнятным
бормотанием, призванных пустить пыль в глаза заказчику. Они были  хорошими
акушерками и костоправами, прекрасно разбирались во всевозможных хворях  и
недугах людей и животных, знали множество целебных трав  и  вместе  с  тем
свято верили во всякие бредовые суеверия - в основе  всего,  как  правило,
лежали природные способности к целительству и наложению заклятий. Подобная
адская смесь заклятий могла служить как добру, так и злу. Некоторые ведьмы
были жестокими, обозленными на мир женщинами, готовыми  по  поводу  и  без
повода причинять людям вред и не видящими причин, по которым им не следует
этого  делать.  Остальные   (и   их   большинство)   были   акушерками   и
целительницами,  которые  между  делом  готовили   приворотные   зелья   и
накладывали заклинания плодородия на женщин и мужской силы  на  их  мужей,
относясь к своим побочным  занятиям  с  изрядной  долей  цинизма.  И  лишь
считанные единицы, необразованные, но мудрые, использовали свой дар во имя
добра, хотя, как и все начинающие чародеи, не понимали,  почему  в  каждом
конкретном случае они поступают именно так, а  не  иначе,  и  несли  нечто
невразумительное о Равновесии и Пути Силы, дабы  оправдать  свои  действия
или бездействие.
     - Я следую зову своего сердца, - сказала одна из таких женщин  Тенар,
когда последняя была служанкой и ученицей Огиона.  -  Повелитель  Огион  -
великий маг. Обучая тебя, он оказывает тебе великую  честь.  Но  следи  за
тем, девочка, чтобы то, чему он учит, было,  в  конечном  счете,  тебе  по
сердцу.
     Даже тогда Тенар понимала, что хотя слова мудрой женщины и  содержали
зерно истины, это  все  же  не  вся  правда.  Что-то  она,  без  сомнения,
упустила. Тенар и сейчас так считала.
     Наблюдая за Мосс и Ферру, она решила,  что  старуха  следует  велению
своего сердца, но черного, неистового, непредсказуемого сердца,  подобного
дикому вепрю,  что  бродит  ему  одному  известными  тропами.  И  еще  она
подумала, что Мосс привязалась к девочке не столько по  доброте  душевной,
сколько из-за ее увечья, вреда, которые ей причинили насилие и огонь.
     Однако Ферру ни разу ни действием, ни словом  не  показала,  что  она
научилась у тетушки Мосс чему-то большему, чем  искусство  плести  кошачьи
колыбельки [Колыбель для кошки (англ. cat's cradle)  -  детская  игра,  во
время которой веревка, накинутая на обе ладони, образует при движении  рук
и шевелении пальцами самые разнообразные узоры] одной рукой  или  находить
гнезда жаворонков и россыпи голубики. Правая рука Ферру была так обожжена,
что  после  исцеления  ран  превратилась  в  культю,  напоминавшую   из-за
уцелевшего большого пальца клешню краба. Ее можно было использовать  разве
что в  качестве  пинцета  или  зажима.  Но  тетушка  Мосс  знала  забавное
заклинание, позволявшее  плести  кошачьи  колыбельки  одной  рукой.  Рифмы
словно сплетались в узор:

                          Трещи, пламя, трещи!
                          Гори, сжигая все, гори!
                          Явись, дракон, явись!

     ...и нить свивалась в четыре треугольника, которые затем превращались
в квадрат... Ферру никогда не пела вслух, но Тенар  не  раз  слышала,  как
девочка шепчет себе под нос эту присказку, сидя  на  пороге  дома  мага  и
творя всевозможные узоры.
     И Тенар вдруг подумала, а какие, собственно,  узы,  если  не  считать
сострадания и жалости к калеке, связывают ее и ребенка?  Если  бы  она  не
взяла девочку, это сделала бы Ларк. Но  Тенар  удочерила  Ферру,  даже  не
спрашивая себя: почему, зачем ей это? Может, она последовала  зову  своего
сердца? Огион не задал ни единого  вопроса  о  девочке,  но  сказал:  "Эту
девочку... будут бояться". Тенар добавила:  "Ее  уже  боятся",  и  она  не
солгала.  Быть  может,  она  сама  боялась  Ферру,  как   всегда   боялась
жестокости, насилия  и  огня.  Не  был  ли  страх  той  самой  нитью,  что
привязывала ее к девочке?
     - Гоха, - позвала  Ферру,  сидевшая  на  корточках  перед  персиковым
деревом и глядевшая на едва  заметное  углубление  в  твердой,  иссушенной
солнцем земле, куда она посадила косточку от персика. - Кто такие драконы?
     - Гигантские создания, похожие на ящериц, - ответила Тенар. -  Только
длинные, как парусник, и большие, как дом. Они крылатые, словно  птицы,  и
выдыхают огонь.
     - Они залетают сюда?
     - Нет, - сказала Тенар.
     Больше вопросов у Ферру не было.
     - Это тетушка Мосс рассказала тебе о драконах?
     Девочка отрицательно помотала головой.
     - Ты рассказывала, - прошептала она.
     - Понятно, - сказала Тенар и  после  некоторой  паузы  продолжила:  -
Персику, который ты посадила, нужна вода, чтобы расти. Поливай его  раз  в
день, пока не наступит пора дождей.
     Ферру поднялась и вприпрыжку умчалась за угол дома к колодцу. Ее  ног
и ступней  не  коснулось  пламя  костра.  Тенар  нравилось  смотреть,  как
смуглые, изящные, припорошенные пылью ножки девочки топают по земле, когда
она ходит или бегает. Ферру вернулась с лейкой Огиона в  руках  и,  слегка
пошатываясь под ее тяжестью, окропила посаженную косточку тонкой  струйкой
воды.
     - Вспомни предание о том, как люди и драконы были единой  расой...  Я
рассказывала тебе, что люди в незапамятные времена переселились  сюда,  на
восток, а драконы остались на далеких западных островах.
     Ферру кивнула. Казалось,  она  слушала  в  пол-уха,  но  когда  Тенар
упомянула "западные острова", махнув рукой в сторону моря,  повернулась  к
чистому от облаков горизонту, пламеневшему из-за стеблей бобов  и  козьего
загона.
     Вдруг на крыше загона появилась коза и величаво повернулась к  ним  в
профиль, гордо вскинув  рогатую  голову;  вероятно,  она  вообразила  себя
архаром.
     - Опять Сиппи сбежала, - сказала Тенар.
     - Хес-с-с! Хес-с-с! - позвала Ферру, подражая Хифер.  Тут  к  бобовым
грядкам подбежала сама Хифер и тоже стала кричать козе "Хес-с-с!",  но  та
не обратила на нее никакого внимания и продолжала задумчиво смотреть  вниз
на аппетитные бобы.
     Тенар оставила всех троих играть в игру "поймай  Сиппи".  Она  прошла
вдоль грядок к краю утеса и пошла вдоль него. Дом Огиона  стоял  особняком
от деревни на испещренном скальными выходами  крутом  травянистом  склоне,
где паслись козы,  и  от  него  до  Обрыва  было  рукой  подать.  По  мере
продвижения на север наклон все увеличивался,  пока  склон  не  становился
абсолютно отвесным. Сквозь плодородную почву то тут,  то  там  пробивалось
гранитное основание, а примерно в миле к северу от деревни  Обрыв  сужался
до узкого выступа из красноватого песчаника, нависавшего  над  морем,  чьи
волны бились о его подножье на дне двухтысячефутовой пропасти.
     Ничто не росло  на  гребне  скального  выступа,  кроме  лишайников  и
раскачиваемых ветром  голубых  маргариток,  что  подобно  крепко  пришитым
пуговицам вцепились в грубый, крошащийся гранит. К  северу  и  востоку  от
утеса возвышалась над узкой полоской заболоченных  земель  темная  громада
Горы Гонт, поросшая густым лесом почти до самой  вершины.  Утес  настолько
возвышался над бухтой, что с него были видны скалистые берега  и  обширные
низины близ Эссари. За ними, насколько мог видеть глаз, на юге и западе не
было ничего, кроме неба над бескрайними просторами моря.
     Тенар правилось бывать здесь в те далекие годы, когда она жила  в  Ре
Альби. Огион, напротив, любил бродить по лесам, но  ее  детство  и  юность
прошли в пустыне, где на сотни миль вокруг не  было  ни  единого  деревца,
кроме чахлых груш и яблонь в саду, которые  приходилось  поливать  вручную
каждое бесконечно долгое лето, где само по себе ничто не растет, где  тебя
окружают лишь горы, бесплодные равнины и небо - поэтому Тенар предпочитала
скалистый  выступ  обступавшим  человека  со  всех  сторон  лесам.  Ей  не
нравилось, когда что-то нависало над ее головой.
     Еще она любила лишайники и маргаритки без стебля. Они были ее старыми
знакомыми. Тенар села на валун в нескольких футах от края  обрыва  и,  как
обычно, стала всматриваться в морские дали. Солнце палило немилосердно, но
свежий ветерок овевал прохладой ее руки и лицо.  Тенар  откинулась  назад,
оперевшись  на  ладони,  и  выбросила  из  головы  абсолютно  все   мысли,
наслаждаясь солнцем, ветром, небом  и  морем.  Но  тут  левая  рука  Тенар
напомнила ей о своем существовании, и она оглянулась, дабы посмотреть, что
это впилось в ее ладонь. То был проросший  в  трещине  песчаника  стебелек
чертополоха, робко тянувший  свои  бесцветные  листочки  к  свету.  Крепко
вцепившись корнями в  скалу,  он  мужественно  боролся  с  ветром,  упруго
клонясь под его порывами. Тенар долго не могла оторвать от него глаз.
     Когда она вновь обратила свой  взгляд  к  морю,  то  увидела  там,  в
голубоватой дымке, где море  переходит  в  небо,  синюю  полоску  острова:
Оранэа, восточный форпост Внутренних Островов.
     Тенар смотрела на его  туманные,  призрачные  очертания  и  думала  о
чем-то своем, когда ее внимание привлекла летящая над морем  с  запада  на
восток птица. Для чайки она летела слишком неторопливо, а для  пеликана  -
слишком высоко. Скорее всего это был  дикий  гусь,  а,  может,  неутомимый
скиталец альбатрос, гигантская птица  Открытого  Моря,  залетел  в  пролив
между островами. Тенар следила за степенными взмахами его крыльев вдалеке,
у самого горизонта, в бездонных глубинах пронизанного светом  неба.  Вдруг
она вскочила на ноги, отступила от края утеса и  застыла  неподвижно,  как
статуя. Сердце ее бешено колотилось, а  дыхание  с  хрипом  вырывалось  из
груди. Тенар не в силах  была  оторвать  взгляда  от  причудливых  изгибов
отливающего  сталью  тела,  которое  несли  длинные,  алые,   как   пламя,
чешуйчатые крылья; от гигантской пасти, от  вырывавшихся  из  его  ноздрей
клубов дыма, что медленно таяли в воздухе.
     Он летел к Гонту, прямо к Обрыву, прямо  к  ней.  Тенар  видела,  как
мерцают багрово-красные чешуйки на его теле, видела огонь в  его  огромных
глазах, и еще длинный красный язык, казавшийся ей  языком  пламени.  Ветер
донес  до  нее  запах  гари  и  рев  огнедышащего  дракона,   готовящегося
приземлиться на скалистый выступ.
     Когти клацнули о камень. Заскрипел по мягкому песчанику  извивающийся
шипастый хвост, забили багровые на просвет крылья,  и  через  мгновение  с
шелестом сложились, прижавшись к  закованным  в  броню  бокам.  Гигантская
голова медленно повернулась, и дракон посмотрел  на  женщину,  стоявшую  в
пределах досягаемости его острых как бритва когтей.  Женщина  смотрела  на
дракона, ощущая жар его тела.
     Тенар рассказывали, что люди не должны глядеть драконам в  глаза,  но
раньше эти слова были для нее пустым звуком. Дракон пристально разглядывал
ее широко  расставленными,  защищенными  массивными  веками,  пронзительно
желтыми глазами, сверкавшими над узким носом и курящимися ноздрями. Темные
глаза Тенар на маленьком, беззащитном личике, в свою очередь,  внимательно
изучали гигантскую рептилию.
     Никто из них не проронил ни слова.
     Дракон слегка повернул голову,  чтобы  не  испепелить  женщину,  и  с
оглушительным   "Ха!"   выдохнул   язык   оранжевого   пламени,   то    ли
поприветствовав Тенар, то ли посмеявшись над ней.
     Затем он лег животом на скалу и заговорил, обратившись, однако, не  к
ней.
     - А_х_а_й_в_е_р_а_й_х_,  _Г_е_д_,  -  выпустив  клуб  дыма,  негромко
пророкотал дракон и склонил голову.
     И тут Тенар вдруг заметила, что на загривке дракона, меж  гигантских,
похожих на сабли, шипов спускавшегося от головы к хвосту гребня, у  самого
основания крыльев сидит человек. Его голова покоилась на основании шипа, и
он, казалось, крепко спал, но руки мужчины были накрепко  сомкнуты  вокруг
закованной в ржаво-красную броню шеи дракона.
     - А_х_а_й_в_е_р_а_й_х_, _Г_е_д_! - сказал, повысив голос, дракон. Его
широкая пасть, казалось, была растянута в вечной улыбке, показывая  желтые
клыки длиной с предплечье Тенар.
     Мужчина даже не шелохнулся.
     Дракон повернул свою гигантскую голову и посмотрел на Тенар.
     - С_о_б_р_и_о_с_т_, - его шепот напоминал скрежет металла об  металл.
Это слово Древнего Наречия было ей знакомо. Огион научил  ее  всем  словам
этого наречия, которые она смогла усвоить. Дракон приказал: "Лезь наверх!"
И тут она увидела ступени, по  которым  следовало  подниматься.  Когтистая
лапа, согнутый локоть, плечевой  сустав,  основание  крыла:  всего  четыре
ступени.
     Тенар тоже сказала "Ха!", но то была  не  насмешка,  а  лишь  попытка
перевести внезапно спертое дыхание. Она  на  миг  опустила  голову,  чтобы
справиться с приступом слабости  и  головокружения.  Затем  Тенар  шагнула
вперед и, миновав когти, огромную безгубую  пасть  и  пронзительно  желтые
глаза, вскарабкалась на спину дракона. Она положила руку мужчине на плечо,
но тот даже не шелохнулся, хотя, несомненно, был еще жив, иначе дракон  не
принес бы его сюда и не разговаривал бы с ним.
     - Пойдем, - сказала Тенар. Расцепив  судорожно  сжатые  пальцы  левой
руки человека, она, наконец, увидела его лицо. - Пойдем, Гед. Пойдем...
     Он слегка приподнял голову и посмотрел на нее  невидящим  взором.  Ей
пришлось обойти Геда со спины, обдирая в кровь ноги об  горячую,  шершавую
шкуру дракона, чтобы оторвать  его  правую  руку  от  рогового  выступа  у
основания  саблевидного   шипа.   Крепко   обхватив   Геда   руками,   она
полустащила-полуснесла его вниз, на землю, по тем же  четырем  невероятным
ступенькам.
     Гед уже почти очнулся и пытался помочь ей, но силы покинули  его.  Он
сполз с дракона на скалу, словно мешок с костями, и так и остался лежать.
     Дракон повернул свою исполинскую голову и по-звериному  обнюхал  тело
человека.
     Затем  он  поднял  голову,  крылья  его   наполовину   раскрылись   с
пронзительным металлическим скрежетом, и дракон степенно  отошел  от  тела
Геда к краю утеса. Затем он повернул голову на шипастой  шее  и,  еще  раз
пристально взглянув на Тенар, произнес гулким голосом, напоминающим  рокот
пламени в плавильной печи.
     - Ф_е_с_с_е _К_а_л_е_с_с_и_н_.
     Морской бриз свистел в полуоткрытых крыльях дракона.
     - Ф_е_с_с_е _Т_е_н_а_р_, - громко  сказала  женщина  слегка  дрожащим
голосом.
     Дракон устремил свой взор на запад, в  открытое  море.  Его  огромное
тело подобралось, клацнув железными  чешуйками,  затем  гигантские  крылья
внезапно раскрылись, дракон присел и прыгнул с утеса, словно  подхваченный
порывом ветра. Волочившийся за ним хвост  пропахал  борозду  в  песчанике.
Багровые крылья  опали,  взметнулись  вверх  и  вновь  опустились,  и  вот
Калессин уже вдалеке от острова стрелой летит на запад.
     Тенар смотрела  ему  вслед,  пока  его  удаляющийся  силуэт  не  стал
размером с дикого гуся или чайку. Холод пробирал до  костей.  Пока  дракон
был здесь, он испускал живительное тепло,  ибо  внутри  его  пылал  огонь.
Поежившись, Тенар села  на  скалу  подле  Геда  и  заплакала.  Она  рыдала
навзрыд, пряча лицо в ладонях.
     - Что мне делать? - причитала она. - Что мне теперь делать?
     Наконец она успокоилась, вытерла рукавом платья глаза и нос, откинула
руками назад непослушные волосы и повернулась к мужчине, что  лежал  подле
нее. Он был так спокоен, так безмятежен,  что  казалось,  будто  он  может
пролежать здесь, на голом камне, целую вечность.
     Тенар судорожно вздохнула. Нужно было что-то делать,  хотя  сама  она
нести его была не в силах.
     Ей нужно было позвать кого-то на помощь. Но это означало оставить его
одного. На ее взгляд, Гед лежал слишком близко  к  краю  утеса.  Он  может
упасть вниз, если, несмотря на свою слабость, все  же  попытается  встать.
Сможет ли она перетащить его? Когда Тенар  звала  и  трясла  его,  Гед  не
отзывался. Она взяла мужчину подмышки и попыталась сдвинуть его с места. К
ее величайшему удивлению, ей это удалось: Гед повис у нее на руках мертвым
грузом, но он весил меньше, чем она думала.  Собравшись  с  силами,  Тенар
оттащила Геда на десять-пятнадцать футов от края пропасти, с  голой  скалы
на каменистую почву, где сухой кустарник хоть как-то  укрывал  от  солнца.
Здесь она была вынуждена оставить его. Тенар  не  могла  бежать  -  у  нее
подгибались колени, и дыхание с хрипом вырывалось из груди. Она, насколько
могла быстро, зашагала к дому Огиона, а когда подошла  к  нему  достаточно
близко, стала звать Хифер, Мосс и Ферру.
     Девочка выбежала из-за угла козьего загона, явившись  на  зов  Тенар,
но,  по  своему  обыкновению,  остановилась  на  некотором  отдалении,  не
подбегая, чтобы приласкаться.
     - Ферру, беги в деревню и позови кого-нибудь, кто посильнее... Там на
утесе раненый человек.
     Ферру не сдвинулась с места. Она никогда не ходила одна в деревню,  и
теперь в ее душе боролись страх и послушание. Заметив это, Тенар сказала:
     - Тетушка Мосс дома? А Хифер? Мы втроем сможем поднять его.  Быстрее,
быстрее, Ферру!
     Тенар чувствовала, что если беспомощный Гед полежит там еще  немного,
он неминуемо умрет. Возможно, его не окажется на месте, когда она вернется
за ним - упадет с обрыва или драконы унесут его. Всякое  может  случиться.
Поэтому она должна была спешить изо всех сил. Флинт умер от удара  посреди
своих полей, и ее не было рядом с ним. Он скончался в одиночестве.  Пастух
нашел его, бездыханного, у ворот. Огион тоже умер, и она не смогла уберечь
его от смерти, помочь ему дышать. Гед вернулся домой умирать,  и  это  был
конец всему, ничего нельзя было поделать, но она обязана была попытаться.
     - Быстрее, Ферру! Приведи всех сюда!
     Она пошла было на подгибающихся ногах к деревне сама, но тут  увидала
старую Мосс, которая спешила к ней через пастбище, опираясь  на  массивную
клюку из боярышника.
     - Ты звала меня, дорогуша?
     При виде Мосс у Тенар словно гора  с  плеч  свалилась.  Она  перевела
дыхание, и в голове у нее прояснилось. Мосс  не  стала  тратить  время  на
расспросы. Узнав лишь, что близ края утеса лежит раненый мужчина, которого
нужно  перенести  сюда,  она  схватила  тонкое  покрывало,  которое  Тенар
повесила проветриться и заковыляла к краю Обрыва.  Они  с  Тенар  закатали
Геда  в  покрывале  и  волоком  потащили  его  к  дому.   Вскоре   к   ним
присоединилась Хифер, а затем Ферру и Сиппи. Хифер была молода и сильна, и
с ее помощью они без труда занесли Геда в дом.
     Тенар  и  Ферру  спали  в  алькове,  вырезанном  в   западной   стене
единственной комнаты дома. В дальнем конце комнаты стояла кровать  Огиона,
укрытая теперь плотной льняной простыней. Там они  и  пристроили  мужчину.
Тенар укрыла его  одеялом  Огиона,  пока  Мосс  суетилась  около  кровати,
бормоча какие-то  заклинания,  а  Хифер  и  Ферру  стояли  и  пялились  на
незнакомца.
     - А теперь давайте оставим его в покое, - сказала Тенар  и  вытолкала
всех в переднюю часть дома.
     - Кто он такой? - спросила Хифер.
     - Что он делал у Обрыва? - поинтересовалась Мосс.
     - Ты знаешь его, Мосс. Когда-то он был учеником Огиона... Айхала.
     Ведьма покачала головой.
     - То был парень из Тэн Алдерс, дорогуша, - сказала она. -  Теперь  он
Верховный Маг на Рокке.
     Тенар кивнула.
     - Нет, дорогуша, - возразила Мосс. - Этот похож на него,  но  все  же
это не он. Этот человек не маг. Он даже не колдун.
     Заинтригованная Хифер  переводила  взгляд  с  одной  на  другую.  Она
зачастую не понимала, о чем говорят люди, но тем не менее была благодарной
слушательницей.
     - Но я узнала его, Мосс. Это - Сокол.
     Когда Тенар произнесла прозвище Геда, волна нежности охватила  ее,  и
тут она окончательно и бесповоротно уверовала в то, что это  действительно
он, и что все эти годы, с тех пор,  как  она  впервые  встретила  его,  их
связывали неразрывные узы. Давным-давно она увидала  во  мраке  подземелья
мерцавший, словно звезда, огонек, и его лицо, освещенное пламенем свечи.
     Тенар улыбнулась.
     - Я узнала его, Мосс.
     Затем она улыбнулась еще задорнее.
     - Еще бы, он же был первым мужчиной, которого я увидела в жизни.
     Мосс что-то бормотала себе под нос и переминалась  с  ноги  на  ногу.
Старухе крайне не хотелось перечить "госпоже Гохе",  но  доводы  Тенар  ни
капельки ее не убедили.
     - Все это фокусы, маскировка, подделка, - упорствовала  она.  -  Будь
поосторожнее с ним, дорогуша. Интересно, как он попал  туда,  где  вы  его
нашли? Как он смог пройти незамеченным через деревню?
     - Разве никто из вас не видел?..
     Все выжидающе  смотрели  на  нее.  Она  попыталась  произнести  слово
"дракон" и не смогла. Ее язык отказался повиноваться ей. Но  вдруг  нужное
слово  сформировалось  само  собой,  помимо  ее  воли,  и  тяжким  вздохом
вырвалось наружу.
     - ...Калессина, - вымолвили непослушные губы.
     Ферру  смотрела  на  нее  широко  раскрытыми  глазами.  От  ее  тела,
казалось, повеяло жаром, словно она горела в лихорадке. Она молчала и лишь
шевелила губами, словно повторяя услышанное имя, и жар волнами исходил  от
нее.
     - Фокусы! - упорствовала Мосс. -  Стоило  нашему  магу  умереть,  как
всякие шарлатаны слетелись сюда как мухи на мед.
     - Я плавала с Соколом в открытой лодке с Атуана на  Хавнор,  затем  с
Хавнора на Гонт, - раздраженно возразила Тенар. -  Ты  видела  его,  Мосс,
когда он привел меня сюда. Тогда он еще не был Верховным Магом. Разве  это
не тот  самый  человек?  Таких  шрамов  нет  больше  ни  у  кого  во  всем
Архипелаге.
     Встретив такой отпор, старуха замолкла, собираясь с мыслями.
     - Что правда, то правда, - начала она, взглянув на Ферру. - Но...
     - Ты думаешь, я обозналась?
     Мосс скривила рот, нахмурилась и принялась разглядывать свои ногти.
     - Наш мир наполнен злом, госпожа, - сказала она.  -  Некоторые  твари
могут иметь человеческий облик, но  души  у  такого  существа  нет...  она
съедена...
     - Геббеты?
     Услыхав это слово, Мосс поежилась, но кивнула.
     - Говорят, что когда-то давным-давно маг  Сокол  приезжал  сюда.  Это
было еще до твоего появления здесь. И за ним сюда явилось порождение тьмы,
преследуя его по пятам. Быть может, эта тварь еще жива. Быть может...
     - Дракон, что принес его сюда, - перебила ее Тенар, -  назвал  Сокола
его Настоящим Именем. Ибо мне известно это Имя.
     Гнев на чересчур подозрительную колдунью заставил ее голос звенеть.
     Мосс не стала ей возражать. Но молчание ее было  красноречивее  любых
аргументов.
     - Быть может, тень на его челе предвещает близкий  приход  смерти,  -
сказала Тенар. - Возможно, он умирает. Я не знаю. Если бы Огион...
     При мысли об Огионе слезы вновь хлынули у нее из глаз.  Если  бы  Гед
появился пораньше! Тенар утерла слезы и сходила к поленнице  за  растопкой
для очага. Затем она послала Ферру наполнить чайник, нежно коснувшись  при
этом лица девочки. Зарубцевавшиеся шрамы были горячими на ощупь, но жара у
девочки не было. Тенар опустилась на колени, чтобы разжечь огонь. Каждый в
этом уютном доме - знахарка, вдова, калека и слабоумная - занимался  своим
делом, не ноя и не жалуясь. Раз дракон улетел, что еще могло явиться сюда,
кроме смерти?

                         5. ДЕЛА ИДУТ НА ПОПРАВКУ

     Он выглядел, как мертвец, но был еще жив. Где он побывал?  Откуда  он
явился? Ночью, при свете  очага,  Тенар  сняла  с  него  грязную,  рваную,
пропитанную потом одежду и обнаженным положила на льняную простыню,  укрыв
сверху мягким одеялом из теплого козьего пуха. Несмотря на небольшой  рост
и хрупкое телосложение, он всегда был жилистым и сильным. Сейчас  от  него
остались лишь кожа да кости - так он исхудал  и  ослаб.  Даже  шрамы,  что
бороздили его плечо и левую сторону лица  от  лба  до  челюсти,  казалось,
ссохлись, побелели. И он был седой, как лунь.
     "Я устала скорбеть, -  подумала  Тенар.  -  Устала  скорбеть,  устала
печалиться. Я не буду горевать о нем! Разве он не прилетел ко мне на спине
дракона?!"
     "Когда-то я хотела убить его, - думала она. - Теперь  я  выхожу  его,
если смогу". Отныне, когда она глядела  на  него,  в  ее  глазах  не  было
жалости, один лишь вызов.
     - Кто из нас кого спас тогда в Лабиринте? Гед?
     Безразличный ко всему,  он  спал  мертвым  сном.  Она  очень  устала.
Искупавшись в той воде, что они  согрела  для  Геда,  Тенар  скользнула  в
кровать за спину маленькому, теплому, молчаливому комочку - спящей  Ферру.
Заснув,  Тенар  очутилась  посреди  бескрайнего,  наполненного  ветром   и
розовато-золотистой  дымкой  пространства.  Она  летела.  Ее  голос  звал:
"Калессин!" И чей-то голос отвечал ей из омытых светом далей.

     Когда она проснулась, на полях и на крыше дома звонко чирикали птицы.
Сев на кровати, Тенар увидела в  выходящем  на  запад  оконце  с  неровным
стеклом, что уже рассвело. В глубине ее  души  зародилось  какое-то  новое
чувство, слишком слабое пока, чтобы изучить его  и  осмыслить.  Ферру  еще
спала.  Тенар  сидела  возле  нее  и  смотрела  в  маленькое   окошко   на
подсвеченные солнцем тучи, пытаясь вспомнить, как выглядела ее дочь Эппл в
детстве. В памяти всплыл лишь смутный  обрывок  воспоминаний,  моментально
растаявший, стоило ей только  попытаться  за  него  ухватиться:  крохотное
пухлое тельце, содрогавшееся от звонкого смеха, редкие мягкие волосенки...
После Эппл Тенар родила мальчика, которому, шутки ради, назло Флинту  дали
прозвище Спарк [Spark -  весельчак,  искра  (англ.)].  Она  не  знала  его
Настоящего  Имени.  В  отличие  от  Эппл,  которая   отличалась   завидным
здоровьем, он в детстве много болел. Рожденный  раньше  срока,  мальчик  в
первые два месяца жизни не раз находился на волосок от смерти, а в течение
последующих лет сильно смахивал на едва оперившегося  воробьишку-заморыша.
Никто не мог поручиться, что он доживет до  следующего  утра.  Но  мальчик
выжил, крохотная искорка не погасла. Когда Спарк подрос, он превратился  в
жилистого паренька, из которого фонтаном била энергия. На ферме пользы  от
него не было никакой, поскольку мальчик был нетерпелив  и  невнимателен  к
работникам и  к  животным.  Разговаривал  он  с  другими  людьми  лишь  по
необходимости, а не ради удовольствия или из тяги к знаниям.
     Огион заглянул  к  Тенар  во  время  своих  очередных  странствий  по
острову, когда Эппл сравнялось тринадцать, а Спарку - одиннадцать.  Именно
тогда старый маг дал Эппл среди родников,  питавших  Кахеду,  в  горловине
долины,  ее  Настоящее  Имя,  Хейя.  Когда  девушка  пересекала  водоем  с
зеленоватой водой, от нее просто нельзя было оторвать глаз - так она  была
прекрасна. Огион, остановившись  на  ночлег  в  Ферме-под-Дубами,  спросил
мальчика, не желает ли тот побродить с ним по лесам. Спарк  в  ответ  лишь
отрицательно покачал головой. "А каково твое самое  заветное  желание?"  -
спросил его маг, и мальчик поведал ему то, что  никогда  бы  не  осмелился
сказать отцу или матери: "Уйти в море". Три года спустя, после  того,  как
Бич дал ему Настоящее Имя, он  записался  в  матросы  на  торговое  судно,
плававшее из Вальмута на Оранэа и Северный Хавнор. Время от времени  Спарк
навещал родителей, но не слишком часто и  никогда  не  оставался  надолго,
хотя ферма после смерти  отца  переходила  в  его  собственность.  Он  был
белокож, как Тенар, и узколиц, но ростом  пошел  в  отца.  Спарк  не  счел
нужным сказать родителям свое Настоящее Имя. Впрочем, скорее всего, он  не
сообщил его никому. Тенар уже три года не видела сына. Возможно, он  и  не
знал о смерти отца, а, может, и его самого уже не  было  в  живых,  пошел,
например, ко дну вместе с судном, но Тенар почему-то так не думала.  Спарк
был способен пронести искру своей жизни через все шторма.
     В глубине ее души сейчас  тоже  тлела  искра.  Там  скрывалась  некая
перемена, нечто новое. Что бы там ни было, она к этому не  стремилась.  Но
иногда и не нужно просить. Никто же не спросит у другого человека,  каково
его Настоящее Имя. Его вам говорят... или не говорят.
     Тенар встала с  постели  и  оделась.  Для  столь  раннего  часа  было
довольно тепло, и она не стала разжигать  огонь  в  очаге.  Тенар  села  в
дверном проеме выпить чашечку молока и понаблюдать за тем, как  тень  Горы
отступает от моря. Легкий бриз, дувший почти постоянно  на  этом  открытом
всем ветрам каменном  уступе,  был  наполнен  ароматами  трав.  В  воздухе
чувствовалась особая сладость, неуловимая перемена.
     - Все изменилось! - радостно  прошептал,  умирая,  старик.  Он  умер,
сжимая в своей руке ее руку, преподнеся ей перед смертью бесценный  дар  -
свое Имя, отторгнув его от себя.
     - Айхал! - прошептала она. В ответ заблеяли в сарае  козы,  ожидавшие
прихода Хифер.
     -  Бе-е,  -  блеяла  одна,  а  другая  вторила  ей  более  низким,  с
мсталлическим оттенком, голосом:
     - Бла-а! Бла-а!
     "Доверили козе", - говорил Флинт, когда кто-то чего-то портил.  Флинт
пас овец, а коз не любил. Но Сокол в детстве пас именно коз по ту  сторону
Горы.
     Тенар вернулась в дом и нашла Ферру наблюдавшей за  спящим  мужчиной.
Она обняла одной рукой девочку, и та, вопреки обыкновению, не отстранилась
и не осталась безучастной, а даже слегка прижалась к Тенар.
     Гед был погружен в глубокий, но спокойный сон. На  его  повернутом  к
ним лице отчетливо выделялись четыре белых шрама.
     - Его обожгли? - шепотом спросила Ферру.
     Тенар ответила не сразу. Она сама не знала, откуда у него эти  шрамы.
Когда-то давно, в Раскрашенном Зале Гробниц Атуана, она спросила у него  с
издевкой:
     - Дракон поцарапал?
     -  Нет,  это  был  не  дракон,  а  один  из  ближайших  родственников
Безымянных. Правда, в конце концов я узнал его.
     Больше Тенар ничего об этом не знала. Но она понимала, как важно  для
ребенка, чтобы то были шрамы от ожогов, и поэтому ответила:
     - Да.
     Ферру продолжала рассматривать  его,  склонив  при  этом  чуть  набок
голову, дабы лучше видеть своим единственным зрячим глазом. Это делало  ее
похожей на крохотную птаху - воробышка или зяблика.
     - Пойдем,  пичужка  моя,  ему  необходим  сон,  а  ты,  я  думаю,  не
откажешься от персика. Интересно, появился ли на дереве этим утром  спелый
персик?
     Ферру  побежала  взглянуть  на  персиковое  дерево.  Тенар  не  спеша
последовала за ней.
     Наслаждаясь сочным персиком, девочка внимательно  разглядывала  ямку,
куда она вчера посадила косточку. Она,  без  сомнения,  была  разочарована
тем, что за ночь не выросло новое дерево, но промолчала.
     - Полей его, - сказала Тенар.

     Ближе к полудню пришла тетушка Мосс.  В  число  ее  талантов  входило
умение плести корзины из болотного тростника, и  Тенар  попросила  старуху
научить ее этому искусству. Еще  ребенком  на  Атуане  она  показала  себя
способной ученицей. Будучи чужеземкой на Гонте, Тенар открыла,  что  людям
нравится учить другим людей. Она с готовностью училась у  местных  жителей
всему новому, и они прощали ей за это ее непохожесть на других.
     Огион учил ее одному, Флинт - другому. Всю свою жизнь Тенар только  и
делала, что училась. Оказалось, что в мире есть уйма вещей, которые просто
необходимо знать, много больше, чем она  представляла  себе,  будучи  юной
жрицей или ученицей мага.
     Прутья уже отмокли, и  этим  утром  они  принялись  расщеплять  их  -
нетрудное, но требующее большой аккуратности занятие, оставлявшее  вдоволь
времени дли разговоров.
     - Тетушка, - спросила Тенар, когда они уселись  на  крыльцо,  положив
перед собой охапку вымоченных прутьев  и  циновку,  на  которую  следовало
класть расщепленные. - Каким образом ты  определяешь,  маг  тот  или  иной
мужчина, или нет?
     Мосс, по своему обыкновенно, начала издалека, напустив должную толику
тумана.
     - Рыбак рыбака видит издалека, - заметила она проникновенным голосом,
и рассказала Тенар притчу о муравье,  который  поднял  с  пола  во  дворце
тоненький волосок и отнес его в свой муравейник; той  же  ночью  подземные
туннели озарились призрачным светом, похожим на свет  звезд,  ибо  волосок
тот был с головы Великого Мага  Броста.  Но  только  мудрый  замечал,  что
муравейник светится. Для всех остальных ничего не изменилось.
     - Словом, нужен наметанный глаз, - заключила Тенар.
     Может так, а может и нет - такова была суть мрачного ответа Мосс.
     - Некоторые рождаются с этим даром, - сказала она. -  Он  всегда  при
них, даже когда они сами того еще не осознают. Настанет время,  и  их  дар
засияет, как волосок мага в темной норке.
     - Да, - сказала Тенар.  -  Теперь  мне  все  ясно.  -  Она  аккуратно
расщепляла тростинки и клала лубок на циновку. - Но как  ты  узнаешь,  что
тот или иной мужчина - _н_е_ маг?
     - По отсутствию, -  ответила  Мосс,  -  по  отсутствию  в  нем  Силы,
дорогуша. Дело вот в чем. Коли у меня есть глаза, я безошибочно  определю,
слепая ты или зрячая, один ли у тебя глаз, как у малышки, или целых три. Я
у_в_и_ж_у_ это, не так ли? Но если бы я была слепа, как крот, то ничего не
заметила бы, пока ты мне сама не сказала бы. Но я-то  зрячая.  Я  знаю,  я
вижу - третьим глазом!
     Она коснулась пальцем своего  лба  и  громко,  отрывисто  кудахтнула,
словно курица, снесшая яйцо. Мосс  была  явно  довольна  тем,  что  сумела
подобрать нужные слова и удачно выразила свои  мысли.  Тенар  решила,  что
несмотря на браваду  и  излишнюю  образность,  в  словах  старой  колдуньи
содержалась немалая толика истины. Никто же не  учил  Мосс  ясно  выражать
свои мысли. Ведь к ее словам никто  никогда  не  прислушивался.  Невнятное
бормотание - все, что от нее ожидали и требовали. Она была ведьмой и никто
не пытался разобраться, почему она поступает так, а не иначе.
     - Я поняла, - сказала Тенар. - Выходит - возможно, на этот вопрос  ты
не захочешь отвечать - выходит, ты глядишь на человека третьим глазом и  с
помощью своей силы определяешь, обладает он аналогичной силой или  нет.  Я
правильно ухватила?
     - Зрение тут не при чем, - ответила Мосс. -  Нельзя  сказать,  что  я
"вижу" эти способности, как я вижу тебя, этот  тростник,  Гору  за  нашими
спинами. Я просто _з_н_а_ю_. Знаю, что у тебя эти способности  есть,  а  у
бедной пустоголовой Хифер их нет. Знаю,  что  у  девочки  они  есть,  а  у
лежащего в доме мужчины их нет. Знаю...
     Она не стала продолжать, лишь что-то  пробормотала  себе  под  нос  и
сплюнула.
     - Любая колдунья, в  коей  есть  хоть  капля  Силы,  признает  другую
колдунью! - почти выкрикнула она, не в силах сдержать своих чувств.
     - Вы распознаете себе подобных.
     - Да, так и есть, - кивнула Мосс. - Вот нужное слово. Распознаем.
     - Ну, а чародей распознает твою силу, поймет, что ты - колдунья?..
     Но Мосс в ответ лишь улыбнулась темным провалом рта в паутине морщин.
     - Дорогуша, - сказала она. - Ты имеешь в виду мужчину-чародея?  Какой
маг захочет иметь дело с нами, ведьмами?
     - Но Огион...
     - Повелитель Огион был добрым человеком, - без тени иронии  в  голосе
сказала Мосс.
     Некоторое время они работали молча.
     - Не обрежь о стебель пальцы, дорогуша, - предостерегла Мосс.
     - Огион учил меня, словно я была парнем, а не девушкой. Словно я была
его учеником, таким, как некогда был Сокол. Он учил меня Древнему Наречию,
Мосс. Когда я спрашивала его, он всегда отвечал мне.
     - Другого такого мага нет во всем Архипелаге.
     - Это я не захотела учиться и покинула его. К чему мне его книги? Что
они могли мне дать? Я хотела  жить  полнокровной  жизнью:  выйти  замуж  и
рожать детей.
     Тенар ловко и быстро расщепляла стебли ногтем.
     - И я получила то, что хотела.
     - Бери стебель правой рукой, бросай на циновку левой, -  посоветовала
ей ведьма. - Что ж, дорогуша, кто спорит? Кто спорит. Тяга  к  мужчинам  и
меня не раз втравливала в жуткие  неприятности.  Но  у  меня  и  в  мыслях
никогда не было выйти замуж! Нет, нет. Это не для меня.
     - Почему? - поинтересовалась Тенар.
     Застигнутая врасплох, Мосс ответила прямо и честно:
     - Какой мужчина возьмет в жены колдунью?
     А потом, подвигав челюстью, словно корова, жующая жвачку, добавила:
     - И какая, интересно, колдунья выйдет замуж за мужчину?
     Они продолжали работать.
     - А чем вам, колдуньям, не  угодили  мужчины?  -  осторожно  спросила
Тенар.
     Мосс ответила так же осторожно, понизив голос до шепота:
     - Не знаю, дорогуша. Я думала над этим. Частенько думала. И  вот  что
надумала. Понимаешь, мужчина похож на орех в скорлупе. - Мосс развела свои
длинные, кривые, влажные пальцы, словно держала в них грецкий орех. -  Его
скорлупа тверда и прочна, она наполнена им  до  отказа.  Наполнена  плотью
мужчины, а также его личностью, его "я". И это все. Он весь  там,  внутри.
Наружу ничто не высовывается.
     Тенар поразмыслила над ее словами и, наконец, сказала:
     - Но если он чародей...
     - То вся его сила там же, внутри. Понимаешь ли, мужчина и его Сила  -
это единое целое. Она постоянно с ним.  И  когда  Сила  покидает  его,  он
абсолютно опустошен и умирает.
     Мосс раздавила воображаемый орех и выкинула скорлупки.
     - Не остается ничего.
     - Ну, а женщина?
     - Эх, дорогуша, женщина слеплена из другого  теста.  Кто  знает,  где
начинается и где кончается женщина? Знаешь, госпожа, у  меня  есть  корни,
что уходят глубоко в недра этого острова, ниже дна морского.  Они  старше,
чем сам Архипелаг. Я веду отсчет от первозданного мрака!
     Испещренные красными прожилками глаза Мосс горели странным огнем,  ее
голос звенел, как натянутая струна.
     - Я веду отсчет от первозданного мрака. Я старше, чем Луна. Никто  не
знает, никто не может сказать, кто я, что есть женщина, обладающая  Силой;
что есть женская Сила, чьи корни уходят в лоно  земли  глубже,  чем  корни
островов; она существовала до Сотворения, она старше Луны.  Кто  осмелится
задавать вопросы мраку? Кто испросит у мрака его Имя?
     Старуха долго тряслась и бормотала что-то себе под нос,  завороженная
собственными речами. Тенар сидела прямо, как  струна,  и  ногтем  большого
пальца расщепляла точно посередине одну тростинку за другой.
     - Я осмелюсь, - сказала, наконец, она и, расщепив еще  один  стебель,
добавила: - Я много лет прожила во мраке.

     Время от времени Тенар заглядывала в дом, дабы убедиться,  что  Сокол
по-прежнему спит. Сделав это в очередной раз, она вновь  уселась  рядом  с
Мосс и, поскольку настроение у той явно ухудшилось, Тенар  решила  сменить
тему разговора.
     - Когда я проснулась сегодня утром, - сказала  она,  -  у  меня  было
такое  чувство,  будто  в  воздухе  повеяло  свежестью.  Произошла   некая
перемена. Возможно, все дело лишь в погоде. Ты что-нибудь почувствовала?
     Но Мосс ответила уклончиво.
     - Мало ли какие ветры дуют над Обрывом. Среди них есть  и  благие,  и
недобрые. Одни несут с собой тучи,  другие  -  ясную  погоду;  на  крыльях
третьих прилетают новости, которые расслышат, однако, лишь избранные,  те,
кто умеет слушать. Разве я, темная старуха, никогда не учившаяся искусству
магии, вхожу в их число?  Мое  знание  питают  корни,  скрытые  в  мрачных
глубинах земли, которую попирают ногами гордые маги и вельможи. К чему им,
ученым людям, смотреть себе под ноги? Что может знать старая колдунья?
     Дружить с ней непросто, подумала Тенар, но враждовать - еще  хуже,  в
гневе она страшна.
     - Тетушка, - мягко сказала она, беря в руки очередной  стебель.  -  Я
родилась и выросла на Атуане - далеком острове,  принадлежащем  Каргадской
Империи. Маленькой девочкой меня забрали у родителей и  привезли  в  некое
священное место посреди пустыни, которое не имело собственного названия  и
на тамошнем языке именовалось просто "Место". Я стала  жрицей.  Словом,  с
раннего детства меня окружали исключительно женщины.  Там,  были,  правда,
солдаты-стражники, но они никогда не заходили внутрь Места. А нам, горстке
девочек и женщин, запрещено было выходить наружу, за священные стены.  Так
мы и жили под присмотром евнухов, не имея возможности видеть  мужчин  даже
издалека.
     - Кто вас стерег?
     - Евнухи. - Тенар по привычке, сама  того  не  заметив,  использовала
каргадское слово. - Кастрированные мужчины, - пояснила она.
     Ведьма недоуменно уставилась на  нее,  затем  возмущенно  фыркнула  и
сделала рукой жест, отвращавший зло. Она не скрывала своего негодования.
     - Один из них заменил мне мать... В общем, тетушка, мужчину я впервые
увидела уже в довольно зрелом по каргадским меркам возрасте.  Раньше  меня
окружали лишь девочки и взрослые женщины. Но тогда меня это  нисколько  не
смущало, потому что кроме женщин я там  не  видела  никого.  То  же  самое
происходит  с  мужчинами,  которые  живут  в  ограниченном,  исключительно
мужском мирке - например, с солдатами, с моряками, с магами на Рокке.  Что
они знают о женщинах, если практически не видят их?
     - Они что, хватают их и кастрируют, словно баранов или козлов, особым
ножом? - спросила Мосс.
     Ужас с оттенком мстительного  удовлетворения  взял  в  ней  верх  над
гневом и здравым смыслом. Теперь Мосс не могла говорить ни о  чем  другом,
кроме евнухов.
     Тенар трудно было просветить  ее,  поскольку  она  никогда  особо  не
задумывалась над этим вопросом. Девочкой, на  Атуане,  она  имела  дело  с
евнухами. Один из них был добр к ней, и она отвечала сну  взаимностью.  Он
пытался помешать ей бежать, и Тенар убила его. Живя на Гонте, где не  было
евнухов, она постепенно забыла об их существовании, похоронив их  во  тьме
вместе с телом Манана.
     -  Я  могу  предположить,  -  сказала  Тенар,  пытаясь  удовлетворить
болезненное любопытство Мосс, - что они берут маленьких мальчиков  и...  -
Она смолкла и прекратила работать.
     - Совсем как Ферру... - продолжила Тенар после долгой  паузы.  -  Как
только люди могут так обращаться с детьми?  Использовать  их.  Насиловать,
кастрировать... Слушай, Мосс. Люди поступали так в  полных  мрака  местах,
где я жила раньше. Но когда  я  попала  сюда,  то  думала,  что,  наконец,
вырвалась на волю, к свету. Я выучила язык,  нашла  себе  мужчину,  родила
детей. Я жила, не зная забот, в царстве света. И вдруг,  средь  бела  дня,
кто-то сделал такое... с ребенком. На лугу у реки  -  той  самой  реки,  у
истоков которой Огион дал Имя моей дочери. Средь бела дня! Я хочу отыскать
место, где я смогу жить спокойно. Ты понимаешь меня, Мосс? Понимаешь,  что
я хочу этим сказать?
     - Дорогуша, - ответила ее старшая подруга, - мир  полон  страданий  и
отчаяньи, куда не пойди - от них не скрыться.
     И увидев, что руки Тенар дрожат, когда та пытается расщепить  стебель
тростника, Мосс добавила:
     - Смотри, не порежь пальцы, дорогуша.

     На следующий день Гед впервые  пришел  в  себя.  Мосс,  которая  была
превосходной, хотя и неряшливой сиделкой, удалось скормить  ему  несколько
ложек мясного бульона.
     - Исхудал до крайности, - сказала она, - а лихорадка высосала из него
всю воду. Откуда бы он не явился,  ему  там  нечасто  удавалось  нормально
поесть и попить.
     Окинув его оценивающим взглядом, она добавила:
     - Мне кажется, он не выживет. Человек в таком состоянии  не  в  силах
даже пить, хотя вода - спасение для него. Я видела, как  высокие,  сильные
мужчины сгорали, словно свечки, всего  за  несколько  дней  превращаясь  в
бледные тени самих себя.
     Но, благодаря своему бесконечному терпению, Мосс все же заставила его
проглотить несколько ложек своего мясного бульона,  сдобренного  целебными
травами.
     - Теперь поглядим, что из этого выйдет, - сказала она. -  Боюсь,  что
дело зашло слишком далеко. Он угасает.
     В ее голосе сквозило  нескрываемое  удовлетворение.  Жалости  она  не
испытывала. Этот мужчина  не  значил  для  нее  ничего,  а  его  смерть  -
какое-никакое, а все же событие. Раз ей не  позволили  похоронить  Огиона,
так хоть этого мага она, быть может, предаст земле.
     Когда на следующий день Тенар перевязывала Геда, он  вдруг  пришел  в
себя. Во время долгого полета на спине  Калессина  он  так  крепко  сжимал
стальные чешуи, что содрал всю кожу с ладоней и до кости  изрезал  пальцы.
Даже во время сна Гед не ослабил хватки, словно  по-прежнему  держался  за
воображаемого дракона. Тенар  пришлось  силой  разжать  ему  пальцы,  дабы
промыть и смазать его раны. Когда она разжала его пальцы, Гед  закричал  и
начал хватать воздух руками, словно ему почудилось,  будто  он  падает,  а
потом открыл глаза. Тенар тихо позвала его. Он посмотрел на нее.
     - Тенар, - прошептал он без тени радости в голосе, просто констатируя
факт. Произнесенное вслух Имя доставило ей не  меньшее  удовольствие,  чем
сладкий аромат цветка, ибо после смерти ее мужа, из всех мужчин только Гед
знал ее Настоящее Имя.
     Тенар наклонилась и поцеловала его в щеку.
     - Лежи спокойно, - сказала она. - Дай мне закончить.
     Он подчинился и вскоре вновь  погрузился  в  пучину  сна.  Напряжение
покинуло его, мышцы рук расслабились.
     Позже, лежа в постели рядом со спящей Ферру, она вдруг  подумала:  "А
ведь я никогда его раньше не целовала!" Эта мысль потрясла ее. Сперва  она
усомнились и стала перебирать в памяти  события  давно  минувших  дней.  В
Гробницах?.. Нет. Может, потом, когда они вместе карабкались по горам... В
"Ясноглазке", когда они плыли на Хавнор... Когда он привез ее на Гонт?..
     Нет. И Огиона она тоже никогда не целовала, впрочем,  как  и  он  ее.
Старый маг любил ее, звал дочкой, но ни  разу  не  приласкал  ее.  А  она,
взращенная как далекая ото всех, неприкасаемая  жрица,  не  искала  ласки,
возможно, просто не зная, что это такое. Хотя порою она прижималась на миг
лбом или щекою к ладони Огиона, и тот неуловимым движением проводил  рукой
по ее густым волосам.
     Но Гед никогда не позволял себе даже такого.
     "Неужели  я  никогда  _н_е  _д_у_м_а_л_а_  об  этом?"  -  недоверчиво
спрашивала она себя, охваченная каким-то благоговейным ужасом.
     Тенар не знала. Когда она попыталась  вспомнить,  ее  с  новой  силой
охватили страх и угрызения совести,  но  вскоре  они  ушли,  исчезнув  без
следа. Ее губы помнили слегка шершавую, сухую и прокладную кожу  его  щеки
чуть правее рта, и только это было важным, только это имело смысл.
     Тенар уснула. Ей снилось, что чей-то голос зовет ее: "Тенар! Тенар!",
и она отвечает ему, крича словно чайка и паря в пронизанной светом вышине.
Но Тенар никак не могла понять, кого она зовет.
     Сокол разочаровал тетушку  Мосс.  Он  выжил.  Через  день-другой  она
смирилась с  этим.  Старуха  приходила  и,  заботливо  поддерживая  голову
Сокола, поила его своим бульоном из козьего мяса и целебных  трав  обдавая
больного ядреным ароматом своего тела. Бормоча что-то себе под  нос,  она,
ложка за ложкой, вливала в него жизнь. Несмотря на то, что он узнал  ее  и
назвал по имели, она не желала признавать его,  хотя  и  не  отрицала  его
сходства с человеком, которого звали Сокол.  Он  ей  не  правился.  По  ее
словам, в нем все было неправильно.  Тенар  тоже  беспокоилась,  ибо  была
достаточно высокого мнения о проницательности старой колдуньи, но ее  вера
в  Геда  оставалась  непоколебимой.  Она  ощущала  лишь  радость  от   его
присутствия здесь и от его постепенного возвращения к жизни.
     - Вот увидишь, скоро он станет самим собой, - сказала она Мосс.
     - Самим собой! - фыркнула та и сделала  вид,  будто  она  раскалывает
орех и отбрасывает прочь скорлупу.
     Вскоре он спросил об Огионе. Тенар боялась этого вопроса.  Она  почти
убедила себя в том, что Гед не задаст его, ибо он уже догадался  обо  всем
сам, как и положено  магу.  Ведь  даже  маги  из  Порт-Гонта  и  Ре  Альби
почувствовали, что Огион умер. Но на четвертое утро, когда она  подошла  к
нему, увидев, что он проснулся, Сокол посмотрел на нее и сказал:
     - Это дом Огиона.
     - Дом Айхала, - поправила его она слегка дрогнувшим голосом.  Ей  все
еще нелегко было произносить вслух Настоящее Имя мага. Она не была уверена
в том, что Гед знал его. Наверное, знал. Скорее всего, Огион  поведал  ему
обо всем, а может, в том не было необходимости.
     Некоторое время Гед молчал, а затем сказал без тени эмоций в голосе:
     - Значит, он умер.
     - Десять дней назад.
     Он лежал, глядя перед собой невидящим взором, словно  погрузившись  в
какие-то свои, ему одному ведомые мысли.
     - Когда я появился здесь?
     - Четыре дня назад, вечером.
     - Там, в Горах, я никого не встретил, - сказал  он.  Затем  его  тело
содрогнулось, пронзенное болью или невыносимым воспоминанием о былой боли.
Он закрыл глаза, нахмурился и тяжело вздохнул.
     Силы мало-помалу возвращались к  Геду.  Тенар  привыкла  к  постоянно
угрюмому выражению на его лице, затрудненному дыханию, часто  стиснутым  в
кулаки руками. Возвращались силы, но не здоровье и покой.
     Однажды теплым летним утром Гед вышел  на  крыльцо  дома.  Дальше  от
постели он пока еще не отходил. Он сел на  пороге  и  уставился  невидящим
взором куда-то вдаль. Возвращавшаяся с бобовых грядок Тенар остановилась у
угла дома, не в силах оторвать от  него  глаз.  Он  по-прежнему  оставался
бледной, призрачной тенью самого  себя.  Дело  было  не  столько  в  седых
волосах, сколько в мертвенном оттенке туго обтягивающей кости кожи.  Былой
огонь в его глазах угас. И  все  же  эта  тень,  этот  выгоревший  изнутри
человек был тем самым могучим магом, чье лицо она впервые увидела когда-то
во всем блеске его величия; лицо сильного мужчины  с  ястребиным  носом  и
резко очерченным ртом, красивое  лицо.  Он  всегда  был  гордым,  красивым
мужчиной.
     Тенар подошла к нему и сказала:
     - Солнечный свет тебе сейчас необходим.
     Тот согласно кивнул, но руки его дрожали  от  напряжения,  словно  он
ехал верхом, оседлав поток летнего зноя.
     Гед не промолвил ни слова, и  она  подумала:  может,  ее  присутствие
сковывает его. Возможно, он теперь не мог  быть  с  ней,  как  раньше,  на
короткой ноге. В конце концов, он же Верховный Маг... она совсем забыла об
этом. Уже четверть века минуло с тех пор, как они бродили по горам  Атуана
и плыли вдвоем на "Ясноглазке" по восточным морям.
     - Где "Ясноглазка"? - внезапно спросила она, сама удивленная тем, что
вспомнила про нее, и тут же подумала: "Какая же я глупая!  Прошло  столько
лет, теперь он Верховный Маг, и ему не к лицу плавать на крохотной лодке."
     - На Селидоре, - ответил Гед. На лице его застыла маска  невыразимого
отчаяния.
     "_Д_а_в_н_ы_м_-_п_р_е_д_а_в_н_о_,      _к_а_к      _в_е_ч_н_о_с_т_ь_,
д_а_л_е_к_о_-_п_р_е_д_а_л_е_к_о_, _к_а_к _С_е_л_и_д_о_р_..."
     - Самый далекий остров, - сказала она с оттенком вопрос в голосе.
     - Западный край света, - прошептал он.

     Поужинав, они задержались за столом. Ферру вышла во двор поиграть.
     - Значит, ты с Селидора прилетел сюда на Калессине?
     Когда она собиралась произнести Имя дракона, оно вновь сорвалось с ее
губ непроизвольно, как бы само по себе, согрев ее дыхание своим огнем.
     Услыхав знакомое Имя, Гед пристально взглянул на нее, - тут она вдруг
поняла, что он, по возможности, старается не встречаться с ней глазами,  -
и утвердительно кивнул. Затем, в порыве вымученной честности, поправился:
     - С Селидора на Рокк. А затем с Рокка на Гонт.
     Тысяча  миль?  Десять  тысяч  миль?  Тенар  понятия   не   имела.   В
сокровищницах Хавнора она видела огромные карты,  но  никто  не  помог  ей
разобраться    в    нанесенных     на     них     шкалах     и     цифрах.
"_Д_а_л_е_к_о_-_п_р_е_д_а_л_е_к_о_, _к_а_к _С_е_л_и_д_о_р_"... Да и  можно
ли полет дракона измерить в милях?
     - Гед, - сказала она, называя его  Настоящим  Именем,  поскольку  они
были одни, - я знаю, ты был на волосок от  смерти  и  перенес  невероятные
страдания. И если ты  не  хочешь,  а,  может,  не  смеешь  или  не  должен
рассказывать мне об этом - не говори... Но если я хоть что-то узнаю о том,
через чего тебе пришлось пройти, возможно, я смогу тебе чем-то помочь. Мне
бы хотелось быть тебе полезной. Ведь вскоре за  Верховным  Магом  с  Рокка
пришлют корабль, да что я говорю, они пришлют за тобой дракона! И ты снова
уедешь. И нам с тобой может больше не представится  случая  поговорить  по
душам.
     Она  даже  сжала  руки  в  кулаки  -  настолько  фальшиво  прозвучали
произнесенные ею слова.  А  шутка  про  дракона  столь  же  вымучена,  как
оправдания неверной жены, застигнутой на месте преступления!
     Гед не отрывал взгляда от  стола.  Он  был  мрачен  и  угрюм,  словно
фермер, вернувшийся после тяжелого дня с  поля  домой,  где  его  пытаются
втянуть в мелочную перепалку.
     - Думаю, никто с Рокка за мной не приедет, - сказал он. Это признание
отняло у него столько сил,  что  прошло  немало  времени,  прежде  чем  он
добавил:
     - Не торопи меня.
     Решив, что он больше ничего не добавит к сказанному, она сказала:
     - Да, ты прав. Извини, - и поднялась, собираясь вытереть стол, но тут
он едва слышно прошептал, по-прежнему не поднимая глаз:
     - Теперь времени у меня в достатке.
     Затем он тоже встал, положил свою тарелку в мойку и закончил вытирать
стол. Потом Тенар счищала с тарелок остатки пищи, а Гед мыл их.  Это  было
для нее внове. Она невольно сравнила его с Флинтом. Тот ни разу в жизни не
вымыл за собой тарелку, считая сне женской работой. Однако когда Гед жил у
Огиона, они вели хозяйство без помощи женщин. Да и впоследствии Гед  делал
все сам. Ему и  в  голову  не  приходило  делить  работу  на  "женскую"  и
"мужскую". Печально, подумала она, если он начнет задумываться  над  этим,
если решит, что такая работа недостойна его.
     Никто и не думал приплывать за ним с Рокка. К тему времени, когда они
впервые заговорили об этом, обычный корабль еще не успел бы  добраться  до
Гонта, если, только, конечно, в его паруса на протяжении всего пути не дул
магический ветер. Но шло время, а с  Рокка  не-прежнему  не  было  никаких
вестей. Тенар показалось странным,  что  их,  судя  по  всему,  ничуть  не
обеспокоило отсутствие Верховного Мага. Должно быть, Гед запретил посылать
за ним, а, может, он окружил себя непроницаемой магической стеной, так что
они просто не знали, где его искать. Да и жители деревни,  вопреки  своему
обыкновению, практически не обращали на него никакого внимания.
     То, что никто не пришел сюда из поместья Лорда Ре Альби, не  вызывало
особого удивления. Его владельцы никогда  не  были  дружны  с  Огионом.  В
деревне шептались, что женщины в той семье не чурались темных сил.  Ходили
слухи, что одна из них вышла замуж за  знатного  лорда  с  севера,  и  тот
замуровал ее заживо. Другая наложила чары на дитя  в  своем  чреве,  желая
превратить его в могущественнейшего волшебника, и  стоило  тому  родиться,
как он уже умел говорить, но в теле его не было ни единой кости.
     -  Точь  -в-точь  как  кожаный  бурдюк  с  глазами,  -   рассказывала
деревенским кумушкам акушерка, - даже сосать не умел, зато разговаривал на
каком-те непонятном языке, и вскоре умер... - Была в тех  историях  толика
правды или нет, но Лорды  Ре  Альби  всегда  держались  особняком.  Будучи
соратницей мага Сокола, ученицей мага Огиона, героиней,  вернувшей  Кольцо
Эррет-Акбе на Хавнор, Тенар, судя по всему, могла бы,  когда  она  впервые
появилась в Ре Альби, если бы захотела, остановиться в поместье  -  стоило
ей  только  попросить.  Но  она  не  стала  этою  делать.  Тенар  тогда  с
удовольствием  остановилась  в  маленьком  домике,   который   принадлежал
деревенскому ткачу Фану и был предоставлен в  ее  полное  распоряжение,  а
людей из поместья она видела лишь изредка и издалека.  Теперь,  по  словам
Мосс, в доме не было хозяйки. Там жили старый Лорд,  уже  древний  старик,
его внук и молодой волшебник по имени Аспен, окончивший  Школу  на  Рокке,
который работал на них.
     Тенар не видела Аспена с тех пор, как Огиона похоронили под  буком  у
горной тропинки с талисманом тетушки Мосс в руке. Казалось  странным,  что
молодой маг не  почувствовал  присутствия  Верховного  Мага  Земноморья  в
окрестной деревушке, хотя, возможно,  у  него  были  причины  держаться  в
стороне. Однако и чародей из Порт-Гонта, который так же  присутствовал  на
похоронах Огиона, тоже больше не возвращался. Даже если он и не знал,  что
Гед здесь, ему, без сомненья, было известно, что  она  -  та  самая  Белая
Леди,  некогда  носившая   Кольце   Эррет-Акбе   на   своем   запястье   и
воссоединившая Руку Мира...  "Вспомни,  сколько  лет  прошло  с  тех  пор,
старуха! - одернула она себя. - А ты все по-прежнему задираешь нос."
     Как бы то ни было, именно она сообщила им Настоящее Имя Огиона.  Хотя
бы из-за этого с ней следовало обращаться учтиво.
     Но от чародеев ей учтивости не  дождаться.  Они  -  люди,  наделенные
властью, которые воспринимают всерьез лишь себе подобных.  А  обладает  ли
она сейчас какой-либо властью? И обладала ли она ей когда-либо? В детстве,
будучи жрицей, она служила проводником темных сил, которые струились по ее
телу, использовали его и бесследно уходили, не затрагивая ее  сущности.  В
юности Тенар училась у искуснейшего мага могущественнейшему искусству,  но
не приняла его, отвернулась  от  него.  Она  подчинилась  власти  женского
начала, была хорошей женой и матерью, но и это уже в  прошлом.  В  ней  не
осталось ничего, ни капельки силы, способной внушить кому-либо уважение.
     Но дракон разговаривал с ней.
     - Я - Калессин, - сказал он ей, и она ответила:
     - Я - Тенар.
     - Кто  такие  Повелители  Драконов?  -  спросила  она  Геда  во  тьме
Лабиринта, пытаясь унизить его, заставить подчиниться ей. И он  ответил  с
обезоружившей ее честностью:
     - Люди, с которыми драконы разговаривают.
     И она стала женщиной, с которой разговаривают драконы.  Было  ли  это
той  новой  чертой,  скрытым  знанием,  непроросшим   семенем,   что   она
почувствовала в  себе,  проснувшись  на  кровати  под  маленьким  окошком,
смотрящим на запад?
     Прошло несколько дней после того короткого разговора за столом. Тенар
пропалывала на огороде Огиона  заросший  летними  сорняками  лук,  который
старый маг посадил весной.  Из  калитки  в  высокой  изгороди,  защищавшей
огород от коз, появился Гед  и  сразу  принялся  полоть  с  другого  конца
грядки. Поработав немного, он выпрямился и посмотрел на свои руки.
     - Дай им еще немного поджить, - мягко сказала Тенар.
     Он кивнул, соглашаясь.
     На соседней грядке зацвели  поддерживаемые  колышками  высокие  бобы,
распространяя вокруг приторный аромат. Гед сидел  на  корточках,  упираясь
исхудалыми руками в колени, и пристально всматривался в залитую  солнечным
светом путаницу лоз,  цветов  и  стручков.  Тенар  сказала,  не  прекращая
работы:
     - Когда Айхал умирал, он прошептал: "Все изменилось..." С тех  пор  я
не перестаю горевать и оплакивать его, но что-то все же не дает мне упасть
духом, поскольку нечто новое родилось... освободилось  от  оков.  Я  тогда
проснулась утром и почувствовала: что-то в мире переменилось.
     - Да, - сказал он. - Зло ушло. И...
     Гед продолжил лишь после долгий  паузы.  Он  по-прежнему  избегал  ее
взгляда. Но голос мага впервые был таким, каким она его помнила -  мягким,
тихим, с заметным гонтийским акцентом.
     - Помнишь, Тенар, как мы с тобой припыли на Хавнор?
     "Как я могла забыть такое?" - ответило ее сердце, но она  промолчала,
боясь, что спугнет его, к он вновь замкнется в себе.
     - Привязав "Ясноглазку", мы стали подниматься по  мраморным  ступеням
на набережную. Там  собрался  весь  город...  и  ты  подняла  руку,  чтобы
показать им Кольцо...
     - А другой рукой цеплялась за тебя,  потому  что  была  вне  себя  от
страха:  лица,  голоса,  буйство  красок,  белоснежные   башни,   флаги  и
знамена... но видела я только одного тебя, идущего рядом со мной...
     - Слуги из Королевского Дворца  отвели  нас  по  запруженным  народом
улицам к подножию башни Эррет-Акбе. Но по ее  высоким  ступеням  поднялись
лишь мы вдвоем. Ты помнишь это?
     Она кивнула и прижала ладони к земле, ощущая ее животворную прохладу.
     - Я открыл дверь. Она была жутко тяжелой и поддалась не сразу.  И  мы
вошли. Помнишь?
     Казалось, его обуревали сомнения: не приснилось ли мне  все  это?  Не
подводит ли меня память?
     - Мы очутились в огромном зале с высоким потолком, -  продолжила  она
за него. - Это заставило меня вспомнить о том Зале, в котором я ела,  хотя
походили они друг на друга лишь гигантскими размерами. Свет падал из окон,
прорезанных где-то на невообразимой вышине в куполе башни. Солнечные  лучи
скрещивались, словно шпаги.
     - И там был трон, - напомнил Гед.
     - Да, огромный, пурпурно-золотистый трон. Но пустой,  как  и  трон  в
Зале на Атуане.
     - Но теперь все переменилось, - сказал Гед и взглянул на  нее  поверх
зеленых побегов лука. На его лице лежала печать  задумчивости  и  скрытого
напряжения, словно его переполняла радость, которую  он  не  мог  выразить
словами.
     - На троне в Хавноре, в центре мира, сидит Король,  -  сказал  он.  -
Пророчество сбылось. Руна восстановлена, и  Архипелаг  вновь  стал  единым
целым. Междоусобице пришел конец.
     Гед замолчал и, опустив глаза, сжал руки в кулаки.
     - Он вернул меня к жизни. Аррен с Энлада. В песнях, которые сложат  о
нем, он будет известен под  своим  Настоящим  Именем  -  Лебаннен,  Король
Земноморья.
     - Значит, вот откуда, - сказала она, не сводя  с  него  глаз,  -  эта
радость, этот свет, рассеявший тьму.
     Он промолчал.
     Король на Хавноре, подумала она, и произнесла вслух:
     - Король на Хавноре!
     Перед ее мысленным взором встал образ прекрасного города  с  широкими
улицами, башнями  из  мрамора,  покрытыми  черепицей  и  бронзой  крышами,
сверкающими белизной парусов кораблями в  гавани;  величественным  тронным
залом, где солнечные  лучи  падали,  словно  копья.  Там  сам  воздух  был
пропитан богатством, достоинством и гармонией. Она представила  себе,  как
из этого ослепительного средоточия власти во все стороны, словно круги  на
воде,   со   стремительностью   влекомого    попутным    ветром    корабля
распространяются закон и порядок, неся с собой мир. Все постепенно  встает
на свои места.
     - Ты на славу потрудился, друг мой, - сказала Тенар.
     Гед протестующе взмахнул рукой, словно призывая ее  замолчать,  затем
отвернулся и прижал ладонь к губам. Тенар не в силах была вынести его слез
и поспешно вернулась к работе. Она выдернула один сорняк, рванула  другой,
но глубоко сидящий корень сломался.  Тенар  принялась  раскапывать  руками
неподатливую почву, пытаясь нащупать в темных  глубинах  земли  оставшийся
там обломок.
     - Гоха, - тихо позвала своим хриплым голоском появившаяся  в  калитке
Ферру, и Тенар подняла голову.  С  изуродованного  лица  девочки  на  нее,
казалось, смотрели оба глаза - слепой и зрячий. Тенар подумала: "Должна ли
я сказать ей о том, что на Хавноре вновь появился Король?"
     Она встала и подошла к калитке, дабы  девочка  излишне  не  напрягала
голос. Когда Ферру металась в лихорадке, Бич сказал,  что  она  надышалась
огня.
     - Пламя выжгло ей голос, - объяснил он.
     - Я пошла проведать Сиппи, - прошептала Ферру, - но ее в ракитнике не
оказалось. Я не смогла найти ее.
     Это была, наверное, самая длинная речь за всю короткую жизнь девочки.
Малышка вся запыхалась от бега и с трудом сдерживала слезы. Сейчас мы  все
тут хором разревемся, - сказала себе Тенар. Как глупо, этого им только  не
хватало!
     - Сокол! - крикнула она, обернувшись. - Коза пропала.
     Гед тут же поднялся и подошел к калитке.
     - Посмотрите у колодца, - сказал он.
     Гед взглянул на Ферру так, словно не замечал ее  шрамов,  словно  она
был для него просто маленькой девочкой, у которой потерялась  коза,  а  он
должен найти ее, и только.
     - Или она прибилась к деревенскому стаду, - добавил он.
     Ферру уже со всех ног мчалась к колодцу.
     - Она твоя дочь? - спросил он Тенар. Прежде Гед никогда не  спрашивал
ее о ребенке, и Тенар невольно подумала, что за странные создания  все  же
эти мужчины.
     - Нет, и даже не внучка. Но это мой ребенок, -  ответила  Тенар.  Кто
она, в конце концов, такая, чтобы насмехаться над ним?
     Стоило ему отойти от калитки, как  мимо  вихрем  промчалась  белая  в
коричневых подпалинах Сиппи, преследуемая далеко отставшей Ферру.
     - Хай! - внезапно выкрикнул Гед и прыгнул навстречу  козе,  направляя
ее к открытой калитке и прямо в руки Тенар. Та ухитрилась поймать Сиппи за
свободный кожаный ошейник. Коза тут  же  послушно  замерла,  одним  желтым
глазом косясь на Тенар, другим - на зеленые побеги лука.
     - Прочь, - сказала хозяйка и повела ее из козьего рая  к  каменистому
пастбищу, где той и следовало находиться.
     Гед, хватая ртом воздух, присел на землю, вымотанный не меньше,  если
не больше, чем Ферру. У него дико кружилась голова. Но по крайней мере  он
не плакал. Происшествие с козой затмило все.
     - Хифер не просила тебя  присматривать  за  Сиппи,  -  сказала  Тенар
девочке. - За ней никому не уследить. Если она вновь убежит, не волнуйся и
расскажи обо всем Хифер. Хорошо?
     Ферру  кивнула,  не  сводя  глаз  с  Геда.  Она  крайне  редко  столь
пристально рассматривала людей, в особенности мужчин, но  сейчас  малышка,
нахохлившись как воробышек, не отрывала от  него  глаз.  Означало  ли  это
рождение ее героя?

                             6. СГУЩАЮТСЯ ТУЧИ

     После дня солнцестояния прошло уже больше месяца, но сумерки на  краю
смотрящего на запад Обрыва по-прежнему тянулись долго, и  тьма  опускалась
не скоро. Ферру весь день собирала с тетушкой Мосс целебные растения и так
умоталась, что не в силах была даже есть. Тенар уложила ее  в  постель  и,
сев рядом, стала петь ей песни. Когда Ферру так выбивалась из сил, что  не
могла уснуть, она свертывалась клубком, как домашний зверек, и погружалась
в  полудрему,  постепенно  переходившую  в  полное  кошмаров  забытье,  из
которого ее потом было крайне трудно  вывести.  Чтобы  предотвратить  это,
Тенар держала девочку за руку и  пела  ей  песни.  Исчерпав  запас  песен,
которым она научилась в Срединной Долине, Тенар  переходила  к  Каргадским
балладам,  которые  она  выучила,  будучи  юной  жрицей  Гробниц   Атуана,
убаюкивая Тенар  заунывными  и  слащавыми  молитвами  Безымянным  Силам  и
Пустому  Трону,  наполненному  теперь  пылью  и   обломками   разрушенного
землетрясением Зала. Тенар не взывала к  могучим  силам,  а  просто  пела,
наслаждаясь звуками родного языка, поскольку она  не  знала,  какие  песни
поют матери своим детям на Атуане, какие песни ее мать пела ей.
     На этот раз Ферру уснула быстро. Тенар сняла голову девочки со  своих
коленей, подложила под нее подушку и подождала  немного,  дабы  убедиться,
что малышка уснула крепко. Затем, оглянувшись  вокруг  и  убедившись,  что
никто ее не видит,  она  поспешно,  словно  совершая  нечто  зазорное,  но
получая от этого подлинную радость, превеликое наслаждение, положила  свою
узкую, белокожую ладонь на лицо  девочки,  туда,  где  глаз  и  щека  были
съедены безжалостным огнем,  оставившим  после  себя  безобразный  гладкий
рубец. После ее прикосновения  он  исчез.  Плеть  круглого,  нежного  лица
спящего ребенка казалась неповрежденной, словно прикосновение  руки  Тенар
исцелило ее.
     Затем она  осторожно,  с  большой  неохотой  отняла  руку  и  увидела
глубокие рубцы, залечить которые не удастся никогда.
     Солнце  медленно  погружалось  в  плотную  молочно-белую   дымку   на
горизонте. Все куда-то разошлись. Сокол, скорее всего,  пропадал  в  лесу.
Последнее время он часто приходил на могилу  Огиона  и  часами  сидел  под
буком в этом уединенном месте, а когда достаточно окреп, стал  бродить  по
лесным тропинкам, по  которым  так  любил  гулять  Огион.  Про  еду  Сокол
постоянно забывал, и Тенар приходилось напоминать ему, чтобы он поел.  Ища
уединения, он избегал общества других людей. Столь же молчаливая Ферру, не
мешая ему, ходила за ним по пятам, но Сокол был неутомим, и когда  малышка
уставала, он отсылал ее домой, а сам продолжал  бродить  по  лесам  уже  в
одиночку. Что он там искал, Тенар не знала. Он возвращался  домой  поздно,
неслышно  укладывался  спать,  и  частенько  уходил  вновь   прежде,   чем
просыпались Тенар и Ферру, взяв с собой хлеб и мясо, которые сну оставляли
на ужин.
     Тут Тенар увидала  Сокола,  идущего  к  дому  по  петлявшей  по  лугу
тропинке, которая показалась ей бесконечной, усеянной рытвинами дорогой  в
ту ночь, когда она помогла Огиону преодолеть ее  в  последний  раз.  Сокол
отрешенно шагал  среди  колышущейся  от  ветра  травы,  сквозь  светящуюся
предзакатную дымку, безразличный ко всему, с головой  погруженный  в  свое
несчастье.
     - Не последишь ли ты за домом?  -  спросила  она,  когда  он  подошел
поближе. - Ферру спит, а я хочу немного прогуляться.
     - Хорошо. Иди,  -  ответил  он,  и  она  ушла,  удивляясь  про  себя,
насколько безразличны мужчины к побудительным мотивам женщин. Ведь  кто-то
же  должен  был  присматривать  за  спящим  ребенком.  Свобода  одного  не
обходится без  закрепощения  другого,  если  только  не  удастся  добиться
некоего равновесия,  подобного  четкому  взаимодействию  ног  при  ходьбе.
Раз-два, левой-правой, идет она сейчас, ни секунды не задумываясь над тем,
какое это великое искусство - сохранять  равновесие  при  ходьбе...  Затем
пронзительная  красота  предзакатного  неба  и  мягкое  дуновение  ветерка
завладели ее вниманием. Выбросив из головы все  метафоры,  она  продолжала
шагать, пока не  пришла  к  песчаным  утесам.  Там  Тенар  остановилась  и
некоторое время  наблюдала  за  тем,  как  солнце  медленно  опускается  в
безмятежную розоватую дымку.
     Она опустилась  на  колени  и  нашла  глазами,  а  затем  и  нащупала
подушечками пальцев длинную размашистую борозду на  камне  у  самого  края
обрыва - след от хвоста Калессина. Тенар вновь и вновь проводила  по  нему
пальцами, задумчиво всматриваясь в сумеречные дали и о чем-то  грезя.  Она
произнесла вслух лишь одно слово. Имя с шипением и свистом сорвалось с  ее
губ, на этот раз не обдав огнем горло:
     - Калессин...
     Она посмотрела на восток. Возвышавшиеся над лесами склоны  Горы  Гонт
отливали багрянцем, ловя последние лучи заходящего солнца. Они тускнели  у
нее на глазах. Тенар на миг отвела взгляд,  а  когда  посмотрела  на  Гору
вновь, ее склоны уже приобрели тускло-серый оттенок, переходивший внизу  в
темень лесов.
     Она дождалась появления первой звезды. Когда та засияла  над  дымкой,
Тенар нехотя побрела к дому.
     К дому, но не _д_о_м_о_й_. Почему она торчит здесь, в доме Огиона,  и
присматривает за его  козами  и  огородом,  вместо  того,  чтобы  жить  на
собственной ферме, работать на своем огороде и пасти свои стада?
     "Жди", - сказал старый маг, и она ждала. И дождалась прилета дракона.
Гед теперь уже достаточно окреп. Она выполнила свою миссию.  Нужда  в  ней
отпала. А ей  необходимо  было  присматривать  за  фермой.  Настало  время
уходить отсюда.
     И все же Тенар не могла  без  боли  в  сердце  думать  о  том,  чтобы
покинуть этот утес, это ястребиное гнездо, и вновь спуститься в низины,  к
плодородным полям, не знающим безжалостных ветров. Что за мечты будоражили
ее разум у крохотного окошка, глядящего на запад? Что за дракон прилетал к
ней сюда?
     Дверь дома, как всегда, была распахнута, чтобы внутри было светлее  и
легче дышалось. Сокол сидел, не зажигая лампы, на  табуретке  у  потухшего
очага. Он частенько сидел здесь. Тенар решила, что это  было  его  любимое
место в те далекие дни, когда он, будучи еще мальчишкой, учился у  Огиона.
Когда Тенар  сама  была  ученицей  Огиона,  она  тоже  любила  сидеть  там
холодными зимними днями.
     Гед услышал, как она вошла, но не оторвал глаз от темного угла справа
от двери. Там стоял дубовый  посох  Огиона,  тяжелый  и  длинный,  в  рост
человека, отполированный до блеска там,  где  его  касалась  рука  старого
мага. Рядом с ним Ферру поставила свой ореховый прутик  и  ольховый  посох
Тенар, которые та срезала, когда они шли в Ре Альби.
     Тенар  подумала:  "А  где,  интересно,  его  посох,   буковый   посох
волшебника, который дал ему Огион?.." И тут же:  "Почему  я  вспомнила  об
этом только сейчас?"
     Из-за царящей в доме темноты воздух в комнате казался спертым.  Тенар
чувствовала себя подавленной. Она  надеялась,  что  Сокол  еще  не  лег  и
поговорит с ней, но вот он сидит там, а им нечего сказать друг другу.
     - Я подумала, - начала, наконец, она, поправляя  тарелки  на  дубовой
полке, - что мне пора возвращаться на свою ферму.
     Гед промолчал. Возможно, он  кивнул,  но  Тенар  не  смотрела  в  его
сторону.
     Она вдруг почувствовала жуткую усталость и захотела  лечь  спать,  но
еще не совсем стемнело, а  он  сидел  посреди  комнаты,  и  она  не  могла
раздеться у него на глазах. Покраснев от стыда, Тенар  разозлилась  и  уже
готова была попросить его  выйти  на  минуту  из  дома,  когда  он,  вдруг
прочистив горло, нерешительно заговорил.
     - Книги Огиона. Книги Рун и две книги Заклинаний. Возьмешь ли ты их с
собой?
     - Я?
     - Ты же была его последней ученицей.
     Она подошла к очагу и села напротив Геда на треногий стул Огиона.
     - Я научилась писать руны  Хардика,  но,  скорее  всего,  уже  забыла
большинство из них. Огион еще учил меня языку, на котором говорят драконы.
Некоторые слова я помню до сих пор. И это все. Я не стала волшебницей.  Ты
же знаешь, я вышла замуж. Разве Огион оставил бы свои  мудрые  книги  жене
фермера?
     После некоторой паузы Гед ответил безразличным тоном:
     - А кому же тогда он их оставил?
     - Тебе, конечно.
     Сокол промолчал.
     - Ты был его лучшим учеником, его гордостью и другом.  Он  ничего  не
сказал, но они, конечно, теперь принадлежат тебе.
     - И что мне с ними делать?
     Она изумленно уставилась на него в полумраке комнаты. Сквозь западное
окно  еще  сочился  призрачный  свет.  Неприкрытая,  необъяснимая  ярость,
прозвучавшая в его голосе, вывела ее из себя.
     - И это ты, Верховный Маг, спрашиваешь меня? Почему ты,  Гед,  хочешь
сделать из меня большую дуру, чем я есть на самом деле?
     Он вскочил на ноги. Голос его дрожал.
     - Но разве... ты не  видишь,  что  все  кончено...  все  исчезло  без
следа!?
     Она ошеломленно  смотрела  на  него,  пытаясь  разглядеть  в  темноте
выражение его лица.
     - Я полностью утратил магическую силу. Я отдал ее... истратил всю без
остатка. Чтобы закрыть... Что сделано, то сделано.
     Тенар попыталась осмыслить его слова, не не смогла.
     - Я будто выплеснул чашку воды на песок, - сказал он. - На иссушенную
землю. Я вынужден был сделать это. Но теперь мне нечем  напиться.  Но  что
изменилось? Что такое чашка воды для  необъятной  пустыни?  Разве  пустыня
исчезла?.. Прислушайся!.. Кто-то шепотом звал меня из-за порога  вот  этой
самой двери: "Прислушайся!  Прислушайся!"  -  и  я  смолоду  отправился  в
безводную страну. Там и встретил свою Тень, я слился с ней,  породнился  с
собственной смертью... Я выжил благодаря воде, животворной  влаге.  Я  был
журчащим фонтаном, родником, источником. Но там не бегут  ручьи.  В  конце
концов у меня осталась последняя чашка воды, и мне пришлось выплеснуть  ее
на черный песок у истока пересохшей реки. И вот вода кончилась,  истрачена
до последней капли... Что сделано, то сделано.
     Благодаря тому, что она узнала от Огиона  и  от  самого  Геда,  Тенар
понимала, о какой  стране  идет  речь.  Гед  оперировал  образами,  но  те
являлись  не  иносказательным  отражением  истины,  а  голой,  неприкрытой
правдой, как он ее понимал. Тенар  также  было  абсолютно  ясно,  что  она
должна отрицать сказанное им, независимо от того, правда это или нет.
     - Ты просто не успел  еще  восстановиться,  Гед,  -  сказала  она.  -
Возвращение к жизни - очень  долгий  путь,  даже  если  лететь  верхом  на
драконе. Это займет какое-то время. Тебе необходимы лишь тишина  и  покой.
Ты был ранен. Тебя вылечат.
     Гед долго стоял и молча смотрел на нее.  Она  решила,  что  попала  в
точку, и у него слегка отлегло от сердца. Но тут он вдруг сказал:
     - Так же, как вылечат Ферру?
     Ее словно ударили столь острым ножом, что она даже не  почувствовала,
как он вошел в ее тело.
     - Я не знаю, - продолжил он тем  же  тихим,  равнодушным  голосом,  -
зачем ты взяла девочку, отлично понимая, что ее не вылечить,  зная,  какая
жизнь ее ждет. Мне кажется, причина кроется в том времени,  в  котором  мы
жили - смутном времени, веке упадка. Я  думаю,  ты  взяла  ее  по  той  же
причине, какой руководствовался я, когда шел навстречу врагу -  мы  просто
не могли  поступить  иначе.  Итак,  мы  с  тобой  вступили  в  новую  эру,
обогащенные плодами  нашей  победы  над  злом.  Тебе  достался  обожженный
ребенок, а я вот остался ни с чем.
     Его ровный, тихий голос дрожал от отчаяния.
     Повернувшись, Тенар взглянула на магический посох,  стоявший  в  тени
справа от двери. Он был пропитан тьмой. В дверном  проеме  тускло  мерцали
первые две звезды. Она посмотрела на  них.  Ей  вдруг  захотелось  узнать,
какие они носят имена. Дымка еще не рассеялась, и остальные звезды пока не
были видны. Одну из тех двух звезд, что горели сейчас  в  дверном  проеме,
Тенар узнала. Это была яркая летняя звезда,  которую  на  Атуане  называли
Техану. Она не знала, как звалась Техану на Хардике, а, может, это было ее
Настоящее Имя, данное ей драконами. Она лишь  знала,  что  так  звала  эту
звезду ее мать. Техану, Техану. Тенар, Тенар...
     - Гед, - спросила она, не  отводя  глаз  от  дверною  проема,  -  кто
заботился о тебе в детстве?
     Гед подошел я встал рядом с ней, глядя  на  затянутые  легкой  дымкой
море, звезды и темную громаду Горы.
     - Да, в общем-то, никто, - ответил он. - Моя мать умерла, когда я был
совсем малышом. У меня были старшие братья. Я их совсем не помню. Отец мой
был кузнецом. А тетка, сестра матери, была деревенской колдуньей.
     - Как тетушка Мосс? - спросила Тенар.
     - Та была моложе, но обладала той же силой.
     - Как ее звали?
     Гед помолчал, а затем прошептал:
     - Я не помню.
     После паузы он добавил:
     -  Она   показала   мыс,   как   звучат   Настоящие   Имена   сокола,
сокола-странника,      орла,       пустельги,       ястреба-тетеревятника,
ястреба-перепелятника...
     - А как вы зовете вон ту белую звезду?
     - Лебединое Сердце, - ответил он,  посмотрев  туда,  куда  показывала
Тенар. - В моей родной деревне ее называли Стрелой.
     Но Гед не произнес Имени звезды на Древнем Наречии, как не назвал  он
раньше Настоящих Имен ястреба, сокола и других птиц, которым  его  научила
деревенская колдунья.
     - Вес, что я наговорил тоща, - неправда, -  тихо  сказал  он.  -  Мне
вообще не следовало открывать рот. Прости меня.
     - Если бы ты все время молчал, я давно бы ушла, оставив тебя одного.
     Тенар повернулась к нему.
     - Почему ты думаешь только о себе? Всегда только  о  себе?  Выйди  на
минуту за дверь, - рявкнула она на него. -  Я  хочу  раздеться  и  лечь  в
постель.
     Ошеломленный, он  вышел  из  дома,  бормоча  себе  под  нос  какие-то
извинения. А она подошла  к  алькову,  быстро  разделась  и  скользнула  в
постель, уткнувшись лицом в теплый шелковистый затылок Ферру.
     "Зная, какая жизнь ее ждет..."
     Ее злость на  него,  глупое  отрицание  очевидного,  были  следствием
глубокого разочарования. Хоти  Ларк  постоянно  твердила  ей,  что  ничего
нельзя поделать, она все же в глубине души  надеялась,  что  Тенар  сможет
исцелить раны девочки. Да и сама Тенар, несмотря на все свои слова о  том,
что даже Огион не смог бы ничего  поделать,  надеялась,  что  Гед  вылечит
Ферру - просто положит свою руку на шрам, и тот затянется,  ослепший  глаз
прозреет, изувеченная рука заживет, и пошедшая наперекосяк жизнь войдет  в
свою колею.
     "Зная, какая жизнь ее ждет..."
     Перекошенные от отвращения лица; жесты, призванные отогнать  нечистую
силу; страх и любопытство, унизительная жалость и неприкрытая враждебность
- зло всегда тянет за собой новое зло... К ней никогда не  прикоснется  ни
один мужчина. Ей не на кого будет опереться,  кроме  Тенар.  Да,  Гед  был
прав, лучше бы девочка умерла тогда. Мы - она, Ларк и  Иви,  вечно  сующие
нос не в свои дела, мягкосердечные и, одновременно,  жестокие  старухи,  -
должны были позволить малышке уйти в безводную страну.  Он  был  прав,  он
всегда оказывается прав. Но тогда и те мужчины, что использовали ее, и  та
женщина, что позволила им сделать это  -  они  тоже  поступили  правильно,
когда избили ее до потери сознания и бросили в костер  на  верную  гибель.
Только они не довели дело до конца. Они струсили и не добили ее. Вот в чем
была их ошибка. А вот она, Тенар, с самого начала пошла по  ложному  пути.
Она безропотно позволила темным силам, скрывающимся под  личиной  ребенка,
обмануть себя, и была съедена ими. Неужели она всерьез рассчитывала на то,
что, переплыв море, выучив чужой язык, выйдя  замуж  и  родив  детей,  она
сумеет зажить собственной жизнью, навсегда забыть те  времена,  когда  она
была их покорной  служанкой,  их  пищей,  безвольной  игрушкой?  Уничтожив
Гробницы, она унесла частицу похороненного под их обломками зла  с  собой,
став его невольным носителем.
     Густые, теплые волосы Ферру издавали приятный аромат. Девочка  спала,
свернувшись калачиком в объятиях  Тенар.  Разве  может  малышка  причинить
кому-то вред? Да, ее изуродовали, изуродовали на  всю  жизнь,  но  она  не
озлобилась,  не  потеряна  навеки.  Тенар  еще  крепче  обняла  девочку  и
погрузилась в светлую пучину сна. Ей снился бездонный  океан  пронизанного
светом неба, а в ушах звучали Имя дракона и Ими звезды - Лебединое Сердце,
Стрела, Техану.
     Тенар вычесывала гребнем из  шкуры  черной  козы  густой  подшерсток.
Опытный ткач превратит его в пушистую шелковистую ткань,  которой  издавна
славится остров Гонт. Старую козу расчесывали уже несчетное число  раз,  и
ей это жутко нравилось. Она  всем  телом  подавалась  навстречу  движениям
жесткой проволочной щетки. Серо-черный пух собирался в мягкие  облачка  на
полу, которые Тенар по окончании работы затолкала в мешочек. Затем  она  в
знак благодарности несколько раз провела гребнем за ушами козы и  дружески
похлопала ее по мясистому боку.
     - Бе-е! - проблеяла коза и отбежала в сторону. Тенар вышла из  загона
и, обойдя кругом дом, бросила взгляд на луг,  дабы  убедиться,  что  Ферру
по-прежнему играет там.
     Мосс в свое время показала ей, как  плести  из  травы  корзиночки,  и
теперь она осваивала эту премудрость, работая настолько  ловко,  насколько
позволяла ей искалеченная руки. Сейчас Ферру сидела на лугу с недоделанной
корзинкой на  коленях,  но  вместо  того,  чтобы  работать,  наблюдала  за
Соколом.
     Он стоял вдалеке, у самого края утеса, спиной к ним, и не подозревал,
что за ним кто-то наблюдает. Он следил за молоденькой пустельгой, а та,  в
свою очередь, высматривала  в  траве  добычу.  Она  шумно  била  крыльями,
надеясь, что какая-нибудь мышка испугается и в панике выскочит  из  норки.
Человек стоял, впившись в птицу таким же нетерпеливым, голодным  взглядом.
Затем он медленно вытянул вперед правую руку, держа ее  ладонью  вверх  и,
похоже, что-то проговорил, хотя ветер  унес  его  слова  прочь.  Пустельга
метнулась в сторону, издав высокий пронзительный крик,  набрала  высоту  и
полетела в сторону леса.
     Человек опустил руку и замер, глядя вслед птице.  Ребенок  и  женщина
тоже не сдвинулись с места. Лишь пустельга свободно парила в вышине.

     - Однажды он явился ко мне в облике  сокола-странника,  -  обмолвился
одним холодным  зимним  днем  Огион,  когда  они  сидели  у  очага,  и  он
рассказывал Тенар о заклинаниях  Изменения,  о  перемене  облика,  о  маге
Борджере, который превратился в медведя.
     - Сокол прилетел откуда-то с запада и сел на мое запястье. Я внес его
в дом и посадил у огня. Он не говорил на языке людей, но  я  узнал  его  и
потому смог помочь. Он  сбросил  с  себя  оперение  сокола  и  вновь  стал
человеком. Но в нем навсегда осталось что-то от птицы.  В  родной  деревне
Геда прозвали Соколом потому, что крылатые хищники  прилетали  к  нему  по
первому его зову. Кто мы  такие?  Что  это  за  создание  такое,  человек?
Прежде, чем Гед получил свое Имя, свои знания, свою силу, в нем  уже  было
что-то от сокола, так же, как и от человека, и от мага... Больше  того,  в
нем скрывалось нечто, что мы не в силах  выразить  словами.  То  же  можно
сказать и обо всех нас.
     Сидевшая  тогда  у  огня  девушка  вся   обратилась   в   слух.   Она
всматривалась в языки пламени и видела ястреба; видела юношу; видела,  как
птицы, названные их Настоящими Именами, слетаются на  его  зов  и,  хлопая
крыльями, садятся на его руку, осторожно обхватывая ее  грозными  когтями;
видела себя в облике ястреба, вольной птицы.

                                 7. МЫШКИ

     Однажды вечером в дом мага заглянул Таунсенд - скупщик овец,  который
в свое время доставил послание Огиона на ферму в Срединной Долине.
     - Теперь, когда господина Огиона не стало, не продашь ли ты его коз?
     - Возможно, - уклончиво ответила Тенар. Она уже задумывалась над тем,
на что они будут жить, если решат остаться  в  Ре  Альби.  Огиона,  как  и
любого другого волшебника, содержали  люди,  которым  он  служил  верой  и
правдой, отдавая им все свои силы и все мастерство. А старого мага почитал
весь Гонт. Стоило ему только попросить, и он тут же получил бы все, в  чем
нуждался. Люди с радостью исполнили бы любую его просьбу, ибо расположение
мага дорого стоит, да ему никогда и не приходилось просить. Более того, он
вынужден  был  отсылать  обратно  горы  пищи,  одеяний,   инструментов   и
всевозможной домашней утвари всех видов и расцветок, которые ему приносили
или просто оставляли на пороге его дома.
     - Что же мне со всем этим делать? - растерянно спрашивал он, держа  в
руках выводок негодующе пищащих цыплят,  рулоны  материи  или  горшочки  с
маринованной свеклой.
     Но у Тенар, в одночасье собравшейся и покинувшей Срединную Долину, не
было времени на то, чтобы собраться с мыслями и подумать,  как  долго  она
собирается отсутствовать. Тенар даже не захватила с собой заначку Флинта -
семь кусочков кости. В их деревне за деньги покупали лишь землю и домашний
скот, а также рассчитывались ими с торговцами из  Порт-Гонта,  снабжавшими
мехом пеллави и шелками с Лорбанери богатых фермеров и знать Гонта.  Ферма
Флинта полностью обеспечивала ее и Ферру едой  и  одеждой,  в  отличие  от
шести  коз  и  маленького  огорода,  которые  Огион  завел   скорее   ради
собственного удовольствия, чем по суровой необходимости. До сих пор  Тенар
жила за счет кладовой, щедрости жителей  деревни,  подкармливающих  ее  из
уважения к памяти старого мага, и великодушия тетушки Мосс. Не далее,  как
вчера, старая ведьма сказала:
     - Дорогуша, у моей несушки вылупились цыплята. Я  дам  тебе  троечку,
когда они подрастут. Маг ас держал кур, говорил, что от них много  шума  и
мало толку, но дом не дом, если у дверей не копошатся куры, разве не так?
     И впрямь, дверь дома Мосс всегда была открыта для кур, они  спали  на
ее кровати, и ими пропахла и без того вонючая, задымленная комната.
     - Тут есть одна годовалая белая  в  пятнах  козочка,  которая,  когда
подрастет,  будет  давать  хорошие  надои,  -  сказала  Тенар  остролицему
человечку.
     - Я имел в виду все стадо, - уточнил он. - Если это возможно.  У  вас
же всего пять или шесть коз, не так ли?
     - Шесть. Если вы хотите взглянуть на них, то они пасутся вон там,  на
лужку.
     - Я так и поступлю.
     Но он не сдвинулся с места. Со стороны хозяйки особого  рвения  тоже,
конечно, не наблюдалось.
     - Вы не видели, как в бухту входил большой корабль? - спросил он.
     Окна дома Огиона глядели на северо-запад и  оттуда  были  видны  лишь
Боевые Утесы - скалы, защищавшие вход в  гавань.  Но  в  самой  деревне  с
нескольких мест просматривалась извилистая тропинка, ведущая в  Порт-Гонт,
а также доки и вся гавань. Наблюдение за кораблями велось  в  Ре  Альби  с
завидной регулярностью. На скамеечке у кузницы, с которой открывался самый
лучший вид, всегда сидели несколько стариков, и хотя те за всю свою жизнь,
возможно, ни разу не преодолевали  пятнадцать  миль  извилистой  тропинки,
ведущей к Порт-Гонту, они воспринимали прибытие и  отплытие  кораблей  как
странный, но привычный спектакль, разыгрываемый  исключительно  для  того,
чтобы развлечь их.
     - Сынишка  кузнеца  утверждает,  что  корабль  с  Хавнора.  Мальчонка
спускался в Порт прикупить заготовок  и  вернулся  вчера  поздно  вечером.
Говорит, что видел огромный корабль из Великого Порта Хавнора.
     Возможно, он заговорил об этом, дабы у нее не было  времени  подумать
над тем, какую цену запросить за коз, а лукавинка в его взоре  объяснялась
просто природной хитростью торговца. Но Великий Порт  Хавнора  практически
не торговал с Гонтом - отдаленным, нищим островом, знаменитым лишь  своими
козами, пиратами, да  волшебниками.  К  тому  же  было  в  этих  словах  -
"огромный корабль", нечто, что встревожило и испугало ее, хотя  она  и  не
понимала, почему.
     - Парень сказал, будто по, их словам, на Хавноре теперь есть  Король,
- продолжил торговец скотом, искоса глядя на нее.
     - Что ж, это благая весть, - сказала Тенар.
     Таунсенд кивнул.
     - Может, теперь всякое иноземное отродье не будет лезть к  нам  почем
зря.
     Чужестранка Тенар вежливо кивнула.
     - Но многие там, в Порту, возможно, этому кораблю не слишком рады.
     Он имел в виду гонтийских пиратов, чье господство  в  северо-западных
морях значительно укрепилось за последние  годы,  так  что  многие  старые
торговые пути,  связывающие  Гонт  с  центральными  островами  Архипелага,
оказались перерезанными. Из всех жителей острова из этого извлекали выгоду
лишь сами пираты, от чего они, однако, не переставали выглядеть героями  в
глазах многих гонтийцев. Насколько Тенар  было  известно,  ее  сын  служил
матросом на пиратской шхуне. Возможно,  это  безопаснее,  чем  плавать  на
торговом корабле. Недаром говорят, что _л_у_ч_ш_е _б_ы_т_ь  _а_к_у_л_о_й_,
ч_е_м _с_е_л_ь_д_ь_ю_.
     - Что бы ни случилось, всегда потом кто-то оказывается  недоволен,  -
заметила Тенар не слишком заинтересованным тоном - просто чтобы поддержать
нить разговора - и тут же торопливо добавила:
     - Я покажу вам коз. Вы можете на них взглянуть, но я  пока  не  знаю,
будем ли мы их вообще предавать.
     Она отвела торговца к воротам загона и оставила его там одного. Он ей
не нравился. В том, что он уже дважды  приносил  ей  дурные  новости,  его
вины, конечно, не было. Тенар просто не хотела иметь никаких дел со  столь
скользким типом. Она не продаст ему ни одной козы Огиона. Даже Сиппи.

     После того, как он ушел ни с чем, Тенар чувствовала себя неловко. Она
ведь сказала ему:
     - Не знаю, будем ли мы их вообще предавать.
     С ее стороны было глупо говорить _м_ы_ вместо _я_, поскольку Таунсенд
не только не пожелал переговорить с Соколом, но даже ни разу не упомянул в
разговоре  его  имя,  будто  мужчинам  не  привыкать  заключать  сделки  с
женщинами, в особенности нарываться на отказ.
     Тенар не знала, что болтали о Соколе в деревне. Молчаливый  отшельник
Огион, вызывающий в их душах  благоговейный  страх,  все  же  был  местным
магом, соседом по деревне. Они могли гордиться  тем,  что  Сокол,  который
какое-то время жил в Ре  Альби,  стал  Верховным  Магом  и  совершил  уйму
замечательных  деяний:  отвадил  дракона  от  Девяноста  Островов,  вернул
утерянное Кольцо Эррет-Акбе и так далее; но они не знали его как человека.
А он, в свою очередь, не знал их. С тех пор, как Сокол появился здесь,  он
ни разу не ходил в деревню, только  в  лес,  на  природу.  Она  как-то  не
замечала этого раньше,  но  он,  подобно  Ферру,  держался  в  стороне  от
деревни.
     Наверное, они хотели  бы  поболтать  с  ним.  Люди  в  деревне  любят
почесать языки. Но они никогда не заходили  слишком  далеко  в  обсуждении
деяний и  поступков  колдунов  и  магов.  Говорить  об  этом  было  как-то
жутковато; жизнь людей, обладавших волшебной силой, уж слишком  отличалась
от их собственной жизни.
     - Оставь его в покое,  -  говорили  жители  Срединной  Долины,  когда
кто-то из них начинал излишне раскованно обсуждать  заезжего  колдуна  или
местного волшебника Бича. - Оставь его в покое. У него своя дорога, у  нас
- своя.
     Что касается ее самой, раз уж она решила стать сиделкой  и  служанкой
мага, значит так тому и быть. Своя рука - владыка. Тенар не слишком  часто
показывалась в деревне. Жители деревни не питали к ней  ни  дружеских,  ни
враждебных чувств. Она жила когда-то в домике  ткача  Фана,  была  в  свое
время служанкой старого мага, тот сам послал за ней Таунсенда  к  подножию
Горы. Тут все было в порядке. Но зачем она привела с собой столь  ужасного
с виду ребенка, с которым никто не хотел бы столкнуться нос  к  носу  даже
средь бела дня? Что она за человек, коли смогла стать ученицей мага и  его
сиделкой? Наверняка ведьма, да к тому же, чужестранка. Но в  то  же  время
она была женой богатого фермера - там, внизу, в Срединной Долине - хотя он
недавно умер, и она овдовела. Да и кто поймет этих ведьм?  Лучше  оставить
их в покое...
     Она встретила Верховного Мага Земноморья у садовой изгороди.
     - Говорят, прибыл корабль из столицы Хавнора.
     Он остановился, и мышцы  его  напряглись.  Казалось,  Гед  готов  был
развернуться и бежать без оглядки, подобно мыши, преследуемой коршуном. Но
он мгновенно взял себя в руки.
     - Гед! - встревожилась она. - В чем дело?
     - Я не могу, - прошептал он. - Я не могу встречаться с ними.
     - С кем?
     - С людьми Короля.
     Его лицо стало пепельно-серым,  совсем  как  в  тот  день,  когда  он
впервые появился здесь. Он озирался по сторонам, ища место, где можно было
спрятаться.
     Гед выглядел таким беспомощным  и  напуганным,  что  Тенар  не  могла
думать ни о чем другом, кроме как о его спасении.
     - Тебе не нужно встречаться с ними. Если они придут сюда, я их отошлю
прочь. А теперь иди в дом. У тебя сегодня во рту не было ни крошки.
     - Тут был какой-то мужчина, - сказал Гед.
     - Таунсенд, он приценивался к козам. Я _о_т_о_с_л_а_л_а_ его. Пошли!
     Он пошел за ней. Когда они вошли в дом, она плотно прикрыла дверь.
     - Эти люди не причинят тебе  никакого  вреда,  Гед.  Или  они  что-то
против тебя имеют?
     Он сел у стола и вяло покачал головой.
     - Нет, ничего.
     - Им известно, что ты здесь?
     - Не знаю.
     - Чего же ты боишься? - участливо спросила она с  покровительственной
ноткой в голосе.
     Он спрятал лицо в ладонях.
     - Я... Я не... - только и выдавил он из себя.
     - Ну ладно, ладно, - прервала она его.
     Тенар  не  осмеливалась  прикоснуться  к  нему,  боясь,   что   любое
проявление жалости только усугубит охватившее его чувство  самоуничижения.
Она злилась и на него и на предполагаемых визитеров.
     - В конце концов, какое им дело  до  того  где  ты,  кто  ты,  и  что
собираешься или не собираешься делать! - взорвалась она. - Если они пришли
совать свой нос в чужие дела, то им придется уйти ни с чем.
     Она повторила слова Ларк.  Тенар  сейчас  особенно  не  хватало  этой
простой, доброй женщины.
     - Кроме того, не исключен вариант, что приход корабля вообще никак не
связан с твоим присутствием здесь. Возможно, они хотят  разогнать  пиратов
по домам. Хорошо, что у Короля, наконец, дошли  до  этого  руки...  Я  тут
нашла пару бутылей вина в дальнем углу буфета Огиона. Кто  знает,  сколько
они простояли там? Мне  кажется,  нам  обоим  не  помешает  пропустить  по
стаканчику. Тут осталось еще немного хлеба и сыра. Малышка уже  пообедала,
и они с Хифер побежали ловить лягушек.  Возможно,  у  нас  на  ужин  будут
лягушачьи лапки. Но сейчас давай перекусим хлебом с сыром и  выпьем  вина.
Интересно, что это за вино, сколько ему лет и как оно попало к Огиону?
     Она болтала без умолку, тем самым  не  позволяя  Геду  вставить  хоть
слово и не давая ему ни секунды передышки до тех пор, пока он не  перестал
испытывать муки стыда и  не  поел  немного,  запив  скудный  обед  бокалом
приятного на вкус старого красного вина.
     - Будет лучше, Тенар, если я уйду, - сказал он. - До той  поры,  пока
не пойму, кем я стал теперь.
     - Уйдешь куда?
     - Наверх, в горы.
     - Скитаться... как Огион?
     Тенар пристально посмотрела на Сокола, вспоминая,  как  она  спросила
его, когда они карабкались по горам Атуана:
     - Часто ли приходится попрошайничать магам?
     Тогда он ответил ей так:
     - Да, часто, но волшебники умеют расплачиваться за гостеприимство.
     Тенар вновь наполнила его бокал и осторожно спросила:
     - Ты можешь хоть немного управлять погодой и излагать заклятия?
     Гед покачал головой, отпил из бокала и уставился куда-то вдаль.
     - Нет, - ответил он. - Не могу. Забыл все подчистую.
     Она не поверила ему. Ей хотелось протестовать,  отрицать  услышанное,
сказать ему: "Как это могло случиться? Как у тебя язык повернулся  сказать
такое... Неужели ты мог забыть то, что знал, все, чему научился у  Огиона,
на Рокке  и  за  долгие  годы  странствий!?  Ты  не  в  силах  забыть  все
заклинания, жесты и Имена, которыми столь искусно владел. Своим трудом  ты
заслужил ту власть, которой обладал!"
     Но сдержав свой порыв она прошептала лишь:
     - Я не понимаю, как можно все это...
     - Чашка воды, - сказал он, слегка наклонив свой бокал, словно выливая
его содержимое на землю. И, помолчав немного, продолжил:
     - Вот чего я никак не могу понять, так  это  зачем  он  вытащил  меня
оттуда? Иногда молодые поступают крайне жестоко, руководствуясь  при  этом
самыми лучшими побуждениями... Итак, я здесь, я вынужден жить с этим, пока
не придет время вернуться.
     Тенар так до конца не поняла,  что  он  имел  в  виду,  но  его  тон,
одновременно жалобный и обличительный, потряс и разозлил ее.
     - В конце концов, тебя принес сюда Калессин, - отрезала она.
     Тенар не могла различить выражение его  лица,  поскольку  дверь  была
закрыта,  в  комнате  царил  полумрак  и  лишь  сквозь  крохотное  окошко,
глядевшее на запад, пробивался призрачный свет заходящего солнца. Внезапно
Гед отсалютовал ей бокалом и, невесело улыбнувшись, выпил его до дна.
     - Это вино, - сказал он, - должно быть, подарил  Огиону  какой-нибудь
богатый торговец или пират. Мне не доводилось пробовать  ничего  подобного
даже на Хавноре.
     Гед покатал бокал между ладонями, задумчиво глядя на него.
     - Я возьму себе какое-нибудь другое имя, - сказал он, - и  отправлюсь
через горы в Восточный Лес, к истокам Ара, туда,  где  я  родился.  Вскоре
начнут заготавливать сено, а во время сенокоса и сбора урожая всегда нужны
рабочие руки.
     Она не знала что и ответить. Человека столь хрупкого  телосложения  н
болезненного вида мог нанять на подобную работу только крайне жестокий или
чрезмерно жалостливый фермер. Но даже получив ее, Гед все  равное  ней  не
справится.
     - Обстановка на дорогах в последние годы уже не  та,  что  прежде,  -
сказала она. - Повсюду рыскают банды разбойников и  грабителей.  Иноземное
отребье, как выражается мой друг Таунсенд. Ходить по  дорогам  в  одиночку
теперь небезопасно.
     Она пристально вглядывалась в полумраке в его лицо, дабы понять,  как
он воспринял ее слова, и тут ее вдруг осенило: Геду, должно быть,  неведом
страх. Ему придется научиться бояться других людей.
     - Огион продолжал скитаться до... - начал он и тут же прикусил  язык,
вспомнив, что Огион был магом.
     - В южной части острова, - сказала Тенар, - много скота.  Овец,  коз,
крупного рогатого скота. Стада загоняют в горы перед Долгим Танцем и пасут
их там до наступления сезона дождей. Им всегда нужны пастухи.
     Она сделала большой глоток. Вино обожгло ей рот, точно Имя дракона.
     - Но почему ты не можешь остаться здесь?
     - Только не в доме Огиона. Тут будут искать в первую очередь.
     - Ну, придут они, и что из этого? Что им от тебя нужно?
     - Чтобы я и дальше оставался тем, кем был.
     Прозвучавшее в его голосе отчаяние охладило ее  пыл.  Она  помолчала,
пытаясь вспомнить, что чувствовала Съеденная, могущественная Первая  Жрица
Гробниц Атуана, когда лишилась всего, распрощавшись с прежней жизнью, став
просто самой собой, Тенар. Она подумала о  том,  каково  женщине  в  самом
расцвете сил, любимой мужем к детьми,  утратить  все  но,  превратиться  в
старую немощную вдову. Но даже будучи не в силах  поставить  себя  на  его
место, она могла понять, как ему стыдно, как глубоко он унижен.  Вероятно,
такие чувства мог испытывать только мужчина. Женщинам не привыкать к стыду
и унижению.
     А, может, тетушка Мосс права - ядрышко исчезло, и осталась лишь  одна
скорлупа.
     Ведьмовские  мысли,  подумала  она.   Мягкое,   восхитительное   вино
прояснило ее разум и развязало язык, и она решила  перевести  разговор  на
другую, менее болезненную для них обоих, тему.
     - Знаешь, - сказала она со смехом. - Мне тут пришла в голову мысль...
Огион учил меня, а я  не  захотела  продолжать  учебу,  ушла,  нашла  себе
фермера и вышла за него замуж... В день нашей свадьбы я подумала: "Вот Гед
рассердится, когда прослышит об этом!"
     - Так и случилось, - сказал он.
     Она ждала.
     - Я был разочарован, - добавил Гед.
     - Зол, - возразила Тенар.
     - Зол, - согласился он и вновь наполнил ее бокал.
     - В те времена и мог распознать Силу в другом человеке, - сказал Гед.
- А ты... ты просто-таки излучала ее в том ужасном месте, в Лабиринте,  во
тьме...
     - Что ж, тогда скажи мне, что я должна  была  сделать  с  этой  своей
Силой и с теми знаниями, которые пытался дать мне Огион.
     - Применить их на практике.
     - Каким образом?
     - Так же, как применяют Искусство Магии.
     - Кто применяет?
     - Волшебники, - сказал он с болью в голосе.
     - По  магией  подразумевается  искусство  и  сноровка  волшебников  и
чародеев?
     - А что же еще?
     - И никогда ничего сверх этого?
     Он погрузился в  размышления,  пару  раз  подняв  на  нее  задумчивый
взгляд.
     - Когда Огион учил меня, - продолжала она, - здесь,  у  этого  самого
очага, говорить на Древнем Наречии, слова срывались  с  моих  губ  так  же
легко и уверенно, как и с его собственных. Словно я учила язык, на котором
я говорила до того, как появилась на свет. Но все  остальное  -  предания,
руны власти, заклинания, правила - было для меня пустым звуком, чужим  мне
языком. Мне часто приходила в голову следующая мысль: да,  на  меня  можно
нацепить доспехи воина, дать мне копье, меч и шлем с плюмажем, но разве из
этого выйдет толк? Что я буду делать с мечом? Неужели он превратит меня  в
героя? Хорошо, если я вообще смогу  переставлять  ноги  в  этом  абсолютно
неподходящем для меня наряде.
     Тенар пригубила вино.
     - Словом, сбросила я доспехи,  -  закончила  она,  -  и  надела  свою
собственную одежду.
     - Что сказал Огион, когда ты решила уйти от него?
     - А что обычно говорил Огион?
     По губам Геда вновь скользнула грустная улыбка. Он промолчал.
     Тенар кивнула.
     Выдержав паузу, она продолжила с большей теплотой в голосе:
     - Он принял меня, потому что меня привел к нему ты. После тебя он  не
хотел брать новых учеников и уж никогда не взял бы девушку, если бы ты его
об этом не попросил. Но он полюбил меня. Он оказал мне  честь.  И  я  тоже
любила и уважала его. Но Огион не мог дать мне того, к чему я  стремилась,
а я не могла принять то, что он стремился мне дать,  и  он  это  знал.  Но
когда за день до смерти он увидел Ферру, его реакция была совершенно иной.
Как говорите вы с Мосс, Сила  узнает  другую  Силу.  Не  знаю,  что  Огион
разглядел в ней, но он сказал:
     "Учи ее!" И еще добавил...
     Гед ждал.
     -  Он  сказал:  "Эту  девочку...  будут  бояться".  И  еще:  "Учи  ее
в_с_е_м_у_!.. Не на Рокке". Я не знаю, что он имел в виду. Да и откуда мне
знать? Если бы я осталась здесь с ним,  я  смогла  бы  понять,  смогла  бы
научить ее. Но я решила: придет Гед, уж он-то  наверняка  знает,  чему  ее
следует учить, что нужно знать моей бедняжке.
     - Я не знаю, - прошептал Гед. - В ребенке я вижу только...  уродство.
Зло.
     Он допил свое вино.
     - Мне нечего дать ей, - сказал он.
     Кто-то тихонько поскребся в дверь. Гед тут  же  встрепенулся  и  стал
беспомощно озираться, ища место, где можно было спрятаться.
     Тенар подошла к двери, чуть-чуть приотворила ее и по  запаху  поняла,
что это Мосс, даже прежде, чем увидела старую знахарку.
     - Люди в деревне, - прошептала  старуха  трагичным  тоном.  -  Видные
такие люди. Пришли из Порта. Говорят, они с того самого большого  корабли,
что приплыл из столицы Хавнора.  Говорят,  что  они  пришли  за  Верховным
Магом.
     - Он не желает видеть их, - слабо возразила  Тенар.  Она  понятия  не
имела, что делать.
     - Я дерзнула утверждать, будто его  тут  нет,  -  сказала  ведьма  и,
выждав мгновение, спросила: - Так где же он?
     - Здесь, - ответил Сокол, подойдя к двери и распахнув ее. Мосс  молча
уставилась на него.
     - Они знают, где я?
     - Только не от меня, - ответила Мосс.
     - Если они явятся сюда, - сказала Тенар, - отошлешь их прочь,  только
и всего... В конце концов, ты же Верховный Маг...
     Ни Сокол, ни Мосс не обратили на ее слова никакого внимания.
     - В _м_о_й_ дом они не заявятся, - сказала Мосс. - Пойдем, если ты не
против.
     Бросив взгляд на Тенар, Гед молча пошел за старухой.
     - Но что мне сказать им? - спросила Тенар вдогонку.
     - Ничего, дорогуша, - ответила знахарка.

     Хифер и Ферру вернулись с болот с семью мертвыми лягушками в сетке, и
Тенар принялась готовить ужин охотницам, обдирая кожу с лягушачьих  лапок.
Едва закончив с этим, она услышала чьи-то голоса, доносившиеся снаружи  и,
подняв глаза, увидела сквозь открытую дверь  группу  мужчин  в  изысканных
шляпах, расшитых сверкавшей на солнце золоченой вязью...
     - Госпожа Гоха? - спросил вежливый голос.
     - Входите! - крикнула она. Вошли пятеро мужчин. Из-за низкого потолка
комнаты казалось, что их, по  меньшей  мере,  вдвое  больше,  а  сами  они
выглядели  выше  и  представительнее,  чем  в  действительности.  Вошедшие
огляделись, и она представила, что они увидели.
     Они увидели женщину, стоящую у стола с длинным и острым ножом в руке.
На столе лежала разделочная доска. На одном ее краю -  горстка  ободранных
зеленовато-белых  лягушачьих  ножек,  а   на   другом   -   кучка   жирных
окровавленных тушек лягушек. В тени за дверью притаилось какое-то существо
- увечный, с обезображенным лицом и похожей на клешню рукой,  ребенок.  На
кровати в алькове под единственным окном сидела высокая костистая  молодая
женщина и, открыв рот, пялилась на них. Ее руки  были  заляпаны  кровью  и
грязью, а платье все промокло и провоняло болотной жижей. Когда та поняла,
что на нее смотрят, она попыталась укрыть лицо подолом платья, обнажив при
этом бедра.
     Они отвели взоры от нее и от  ребенка,  и  им  не  оставалось  ничего
другого, как вновь уставиться на женщину с дохлыми лягушками.
     - Госпожа Гоха? - переспросил один из них.
     - Так меня зовут, - подтвердила она.
     - Мы приплыли с Хавнора,  от  короля,  -  продолжил  вежливый  голос.
Против света она не могла толком разглядеть лица говорившего.
     - Мы ищем Верховного Мага, Сокола с Гонта. Король Лебаннен взойдет на
престол на исходе осени,  и  он  ищет  Верховного  Мага,  своего  друга  и
повелителя,  чтобы  тот  помог  ему  подготовиться  к  церемонии  и,  если
пожелает, короновал его.
     Мужчина говорил с ней официальным тоном, словно с  придворной  дамой,
четко выговаривая каждое слово. Он был  едет  в  строгого  покроя  кожаные
брюки и льняную куртку с вышитым золотом воротом, порядком запылившиеся за
время долгого подъема из Порт-Гонта, но не утратившие своей элегантности.
     - Его здесь нет, - сказала Тенар.
     Парочка мальчишек из деревни  заглянули  в  дверь,  отпрянули  назад,
заглянули вновь и с гиканьем умчались прочь.
     - Может, вы сможете подсказать нам, Госпожа Гоха, где  он  сейчас,  -
настаивал мужчина.
     - Нет.
     Тенар обвела гостей взглядом. Сперва она, поддавшись  панике  Сокола,
или,  возможно,  просто  из-за  глупого  волнения  при  виде   чужеземцев,
побаивалась их, но теперь страх улетучился. В конце концов, она находилась
в доме Огиона, а тот, насколько ей было  известно,  никогда  не  испытывал
трепета перед сильными мира сего.
     - Должно быть, вы устали после долгой дороги, - сказала Тенар.  -  Не
желаете ли присесть? Выпейте вина. Сейчас, я только вымою бокалы.
     Она убрала разделочную доску  в  буфет,  сложила  лягушачьи  ножки  в
кастрюлю, бросила тушки в ведро с помоями,  которые  Хифер  потом  отнесет
свиньям ткача Фана, сполоснула руки и нож в тазу, налила туда чистой  воды
и вымыла бокалы, из которых пили они с Соколом. В буфете нашелся еще  один
бокал и две чашки без ручек. Она выставила всю посуду  на  стол  и  налила
гостям вина. Того, что оставалось в  бутылке,  как  раз  хватило.  Мужчины
переглянулись и не стали присаживаться, сославшись  на  нехватку  стульев.
Правила приличия обязывали их,  однако,  отведать  предложенное  ею  вино.
Бормоча себе под нос  слова  благодарности,  мужчины  разобрали  бокалы  и
чашки. Отсалютовав хозяйке, они пригубили вино.
     - Ого! - воскликнул один из них.
     - Андрадское "Поздняя жатва", - сказал другой, выпучив глаза.
     Третий покачал головой.
     - Андрадское "Год Дракона", - восхищенно пробормотал он.
     Четвертый кивнул и с благоговением вновь пригубил вино.
     Тот, кто первым издал возглас, вновь отсалютовал своей чашкой  Тенар,
сказав:
     - Вы угостили нас вином, достойным самого Короля, Госпожа.
     - Оно принадлежало Огиону, - сказала она. - А это - дом  Огиона.  Дом
Айхала. Вам это известно, милорды?
     - Да, госпожа. Король послал нас сюда, в надежде на то, что Верховный
Маг появится здесь. Его уверенность в этом только возросла, когда до Рокка
и Хавнора дошли слухи о кончине учителя Верховного Мага. Но Сокола унес  с
Рокка дракон. И с тех пор ни Король, ни чародеи с Рокка ничего о Верховном
Маге не слыхали. Для Короля, да и для  всех  нас,  крайне  важно  было  бы
знать, что он здесь и с ним все в порядке. Он появлялся здесь, Госпожа?
     - Этого я не могу вам сказать.
     Двусмысленность ее ответа была налицо, и по выражению  их  лиц  Тенар
поняла, что гости тоже это заметили. Она поднялась из-за стола.
     - Я вам ничего не скажу - вот что я имела в виду. Мне  кажется,  если
Верховный Маг захочет увидеться с вами, он придет. Если же он не желает ни
с кем встречаться, вам его не найти. Ведь не будете же  вы  искать  с  ним
встречи против его воли?
     Старейший и самый представительный вельможа заметил:
     - Мы исполняем волю Короля.
     Предыдущий оратор добавил примирительным тоном:
     - Мы лишь посланники.  Какие  бы  отношения  не  связывали  Короля  и
Верховного Мага Архипелага, нас  это  не  касается.  Мы  ищем  его,  чтобы
передать послание и получить ответ.
     - Я сделаю все возможное, чтобы ваше послание дошло до него.
     - А как быть с ответом? - поинтересовался пожилой вельможа.
     Она промолчала, и тогда в разговор вновь вступил  его  более  молодой
спутник.
     - Мы остановимся  на  несколько  дней  в  поместье  Лорда  Ре  Альби,
который, услыхав о приходе нашего судна, предложил нам пожить у него.
     Неизвестно, откуда у нее возникло чувство, будто она попала в ловушку
и вокруг ее шеи затягивается петля.  Уязвимость  Сокола,  испытываемое  им
чувство собственного  бессилия  передалось  и  ей.  Сбитая  с  толку,  она
попыталась    играть    роль    недалекой,     не     первой     молодости
вдовушки-домохозяйки... Но удалось ли ей провести их? В  этой  маске  была
изрядная толика правды, и игра здесь шла  более  тонкая,  чем  все  уловки
магов, связанные с изменениями облика.
     Она склонила голову и сказала:
     - Там вам будет удобнее, вы же привыкли к комфорту. А  мы  здесь,  вы
сами видите, живем просто, как жил старый маг.
     - И пьете андрадское вино, - добавил светлоглазый, красивый мужчина с
располагающей улыбкой, который верно определил  урожая  какого  года  было
вино. Продолжая играть свою роль, Тенар не подняла  глаз.  Но  она  трезво
оценивала ситуацию и прекрасно понимала, что даже если они уйдут сейчас ни
с чем, так и не догадавшись, что она - Тенар, Спасительница Кольца, правда
все равно вскоре выплывет наружу. Тогда посланники поймут, что  она  лично
знает Верховного Мага и может  направить  их  к  нему,  если  они  всерьез
намерены разыскать его.
     Когда посетители ушли, она вздохнула с облегчением. Хифер последовала
ее примеру и захлопнула,  наконец,  рот,  который  оставался  открытым  на
протяжении всего визита чужеземцев.
     - Я - никогда, - сказала она  с  ноткой  глубокого  удовлетворения  в
голосе и вышла взглянуть, как там козы.
     Ферру выбралась из темного закоулка за дверью, где она заслонилась от
чужеземцев  посохом  Огиона,  ольховым  прутом  Тенар  и  своим   ореховым
прутиком. Она двигалась скованно, выставив  вперед  одно  плечо  и  прижав
изуродованную щеку к другому. Она не  ходила  так  с  той  поры,  как  они
перебрались в дом Огиона.
     Тенар подошла к девочке, опустилась перед ней на колени и обняла ее.
     - Ферру, - сказала она. - Они не причинят тебе никакого вреда. Они не
злые.
     Малышка упорно смотрела в сторону. Она не противилась объятиям Тенар,
но держалась напряженно и скованно, словно вязанка хвороста.
     - Стоит тебе пожелать, и я больше ни под каким видом  не  пущу  их  в
дом.
     Спустя несколько мгновений  девочка  пошевелилась  и  спросила  своим
хриплым голоском:
     - Что они сделают с Соколом?
     - Ничего, - ответила Тенар. - Пальцем не тронут! Они пришли...  чтобы
воздать ему почести.
     Но Тенар начинала понимать, что они, со своими попытками воздать  ему
должное, не берут в расчет то, что он опустошен, скорбит о  своей  утрате.
Они пытаются заставить его играть роль, справиться с которой он уже  не  в
состоянии.
     Тенар, наконец, отпустила девочку. Та побежала к кладовке  и,  достав
метлу Огиона, тщательно подмела пол там, где стояли посланники с  Хавнора,
вышвырнув принесенную ими пыль за дверь, далеко за порог.
     Наблюдая за ней, Тенар собралась с мыслями.
     Она подошла к полке, на которой стояли три огромных книги  Огиона,  и
пошарила там. Она нашла несколько  гусиных  перьев  и  полупустой  пузырек
чернил, но там не было ни клочка бумаги. Тенар  стиснула  зубы,  поскольку
терпеть не могла наносить какой-либо вред столь священной вещи, как книга,
но все же оторвала тоненькую полоску от чистого листа в конце  Книги  Рун.
Она села за стол, наточила перо и принялась за дело. Слова, впрочем, как и
чернила, ложились на бумагу с трудом. Ей не часто приходилось брать в руки
перо с тех самых пор, как четверть  века  назад,  за  этим  самым  столом,
Огион, поглядывая через плечо Тенар, учил ее рукам Хардика и Великим Рунам
Власти. Она написала:

                 иди фермаподдубами в срдиной длине к
                 клербруку скажи гоха прислала
                 тебя приглядывать за содом и овцами

     Читала она свою записку едва ли не столько же, сколько писала ее. Тут
Ферру закончила подметать и выжидающе посмотрела на нее.
     Тенар добавила еще два слова:

                          сегодня вечером

     - Где Хифер? - спросила она девочку, попутно дважды сложив записку. -
Я хочу, чтобы она отнесла вот это в дом тетушки Мосс.
     Ей очень хотелось пойти  самой,  повидаться  с  Соколом,  но  она  не
осмеливалась. Вдруг они следят за ней, рассчитывая, что она приведет их  к
нему.
     - Я сама схожу, - прошептала Ферру.
     Тенар пристально взглянула на нее.
     - Тебе придется идти одной, Ферру. Через всю деревню.
     Девочка кивнула.
     - Отдашь записку прямо ему в руки!
     Малышка снова кивнула.
     Тенар сунула записку в карман Ферру, обняла ее  и  поцеловала.  Ферру
ушла, ступая прямо, свободно, а  не  скрючившись  в  три  погибели.  Тенар
подумала, следи за тем, как  ее  фигурка  растворяется  в  сгущающихся  за
порогом сумерках, что Ферру парит свободно, как птица, как дракон,

                                8. КОРШУНЫ

     Ферру вернулась быстро и передала ответ Сокола:
     - Он сказал, что уйдет сегодня же вечером.
     Тенар было приятно это услышать. Хорошо,  что  Гед  принял  ее  план.
Скоро он будет далеко от посланников и их  посланий,  нагонявших  на  него
страх. Пока Тенар кормила Хифер и Ферру поджаренными лягушачьими  лапками,
укладывала малышку в постель и пела ей колыбельную, все  было  ничего,  но
стоило ей остаться одной в темной комнате с потухшим очагом, как сердце ее
судорожно забилось. Он ушел. Он  слаб,  напуган,  неуверен  в  собственных
силах и нуждается в поддержке друзей. А она оторвала его от тех, с кем  он
был дружен. Он ушел, а она вынуждена остаться, дабы  сбить  гончих  с  его
следа или, по крайней мере, быть в курсе всех их  передвижений,  дожидаясь
отплытия корабля на Хавнор.
     Она подумала, что ее паника столь же беспричинна и нелогична,  как  и
его стремление бежать как можно дальше. Если бы Гед пораскинул мозгами, то
он просто бы продолжал прятаться в  хижине  тетушки  Мосс.  Это  последнее
место во всем Земноморье, где Король стал бы искать Верховного Мага. Лучше
бы ему оставаться там, пока посланники Короля не покинут остров. Затем  он
вернулся бы обратно в ставший ему почти что родным дом Огиона,  и  все  бы
шло своим чередом. Она приглядывала бы за ним,  пока  он  окончательно  не
окреп, деля с ним все радости и невзгоды.
     В дверном проеме появилась чья-то фигура, загородив собой звезды:
     - Тс-с-с! Не спишь?
     Вошла тетушка Мосс.
     - Ну, он ушел, - ликующе прошептала она. - По  старой  лесной  тропе,
сказал,  что  сократит  путь  к  Срединной  Долине,  если   пойдет   через
Родники-Под-Дубами.
     - Хорошо, - сказала Тенар.
     Вопреки обыкновению тетушка Мосс уселась на стул без приглашения.
     - Я дала ему с собой в дорогу ломоть хлеба и кусок сыра.
     - Спасибо, Мосс. Ты очень добра.
     - Госпожа Гоха.
     Доносящийся из темноты  голос  Мосс  вдруг  обрел  ту  напевность,  с
которой старуха произносила заклинания и заговоры.
     - Я хочу кое-что сказать тебе, дорогуша, не взирая на то, что я  знаю
о тебе, а мне известно, что ты жила среди сильных мира сего  и  сама  была
одной из них. Стоит мне подумать об этом, и слова тут же застревают у меня
в глотке. Но все же о некоторых вещах, насколько я знаю, ты не  имеешь  ни
малейшего представления, несмотря на все твое знание рун, Древнего Наречия
и всего того, чему ты научилась у мудрецов далеких стран.
     - Ты права, Мосс.
     - Да уж, наверное. Помнишь, мы  разговаривали  с  тобой  о  том,  как
ведьмы распознают себе подобных, и я сказала тогда, - о том,  кто  сегодня
ушел - что кем бы он ни был в прошлом, теперь он  не  маг,  а  ты  все  не
соглашалась со мной... Но я была права, не так ли?
     - Да.
     - Конечно, я была права.
     - Он сам в этом признался.
     - Ясное дело, признался. К чему ему лгать, называя  белое  черным,  а
черное - белым, пока ты окончательно не запутаешься, если мне все про него
известно. Он не из тех, кто пытается стронуть с места телегу без вола. Но,
если говорить начистоту, я рада, что он ушел, так больше  продолжаться  не
могло,  ведь  он  стал  совершенно  другим  человеком,  и  ничего  тут  не
поделаешь...
     Болтовня старухи показалась Тенар лишенной всякого  смысла,  если  не
считать той фразы, где говорилось о тщетности  попыток  сдвинуть  с  места
телегу без вола.
     - Я не могу понять, почему он так напуган, - сказала  она.  -  Но  на
этот счет у меня все же есть кое-какие соображения.  А  вот  чего  он  так
стыдится, я понять никак не могу. Насколько я могу рассудить, смысл  жизни
каждого человека в том, чтобы найти занятие по душе  и  иметь  возможность
посвятить себя ему.  Это  доставляет  радость  и,  одновременно,  приносит
славу. И если ты не можешь  больше  заниматься  любимым  делом,  если  его
забрали у тебя, тебе ничего не остается, кроме как найти что-то взамен...
     Мосс слушала и кивала, будто во всем соглашалась с  Тенар,  но  после
короткой паузы добавила:
     -  Старику,  без  сомненья,  нелегко  вновь  стать   пятнадцатилетним
мальчишкой!
     У Тенар с губ едва не сорвался вопрос: "О чем ты, Мосс?",  но  что-то
остановило ее. Она вдруг поймала себя на том, что  прислушивается,  ожидая
возвращения Геда домой из его странствий по склонам Горы,  прислушивается,
надеясь услышать его голос, что  всем  своим  существом  не  верит  в  его
отсутствие,  Тенар  внезапно  подняла  глаза  и  посмотрела  на  ведьму  -
бесформенный сгусток тьмы, притулившийся на стуле Огиона  подле  погасшего
очага.
     - Ага! - воскликнула она, и мириады мыслей вдруг пронеслись  за  доли
секунды в ее сознании.
     - Т_а_к_ в_о_т_ почему, - сказала она.  -  _Т_а_к  _в_о_т_  почему  я
никогда...
     Спусти некоторое время Тенар спросила:
     - Неужели они... неужели волшебники... неужели это заклятие?
     - Конечно, дорогуша, - ответила тетушка Мосс. - Они околдовывают сами
себя. Кое-кто болтает, будто они подписывают  обязательство,  нечто  вроде
брачного договора, только наоборот, и дают клятву, и только затем обретают
свою силу. Но я во все это не верю, как и в то, что истинная ведьма  может
зайти слишком далеко, имея дело с Древними Силами. Да и старый маг мне  ни
о чем таком не рассказывал. Хотя, насколько мне известно, некоторые ведьмы
занимались этим, и ничего страшного с ними не приключилось.
     - Те, кто воспитывал меня, проповедовали непорочность.
     - Ах да, ты рассказывала мне, одни женщины вокруг,  если  не  считать
евнухов. Жуть!
     - Ну почему... Я ни разу даже _н_е _п_о_д_у_м_а_л_а_...
     Ведьма громко расхохоталась.
     - Это их рук дело, дорогуша. Ты даже и думать об этом не могла!  Как,
впрочем, и они, раз уж наложили на себя подобное заклятие. Разве они могли
делиться с кем-то собственной мощью?  Этого  просто  не  могло  произойти.
Нельзя брать, ничего не давая взамен. Это непреложная истина. Колдуны, как
люди, обладающие властью, осознают это яснее, чем кто-либо. Но, знаешь ли,
мужчине нелегко перестать быть мужчиной, даже если само солнце  повинуется
его приказам. Поэтому они с помощью своих заклятий выбрасывают  из  головы
подобные мысли. Навсегда. Даже в наше смутное время, когда чары  действуют
из рук вон плохо, до меня не доходили служи о том, чтобы  какой-то  колдун
разорвал путы заклятия и использовал искусство  магии  для  удовлетворения
собственной похоти. Даже самых злобных магов  удерживает  страх.  Конечно,
они могут творить иллюзии, дурача при этом прежде всего самих себя. И лишь
некоторые колдуны самого мелкого  пошиба,  чародеи-ремесленники  и  иже  с
ними,  пытаются  одурачить  своими  трюками  деревенских  простушек,   но,
насколько я могу судить, эти заклятия немногого стоят. Словом, ни одна  из
двух великих сил не превосходит по мощи другую,  и  они  текут  каждая  по
своему руслу. Вот как я все это вижу.
     Тенар долго молчала, обдумывая услышанное. Наконец она сказала:
     - Они держатся особняком.
     - Да. Колдуны вынуждены так поступать.
     - Но ты же не сторонишься людей.
     - Я? Я всего-навсего старая ведьма, дорогуша.
     - Насколько старая?
     После минутной паузы Мосс ответила из темноты с легкой насмешкой:
     -  Достаточно  старая,  чтобы   стараться   держаться   подальше   от
неприятностей.
     - Но ты говорила... Ты же не давала обет безбрачия.
     - Что, дорогуша?
     - Ну, как мужчины-колдуны.
     - А, нет. Нет-нет! Нечасто я этим занималась, но стоило мне взглянуть
на мужчину по-особому... никакого ведьмовства, ты знаешь, дорогуша, что  я
имею в виду... в общем, по-особому, и он начинал ошиваться у моей  хижины,
как кот у крынки со сметаной: "Мне нужна мазь от чесотки для моей собаки",
"Мне нужен отвар для больной тетушки", но я-то знала,  что  ему  на  самом
деле было нужно, и если мужчина мне нравился, то  порою  он  получал,  что
хотел. А любовь... знаешь, я не из тех ведьм, что делают это за деньги. По
мне, так они порочат наше искусство. Я так скажу: я  беру  плату  за  свою
работу, а любовью занимаюсь ради собственного удовольствия.  А  совсем  не
ради як удовольствия. Когда-то давным-давно  я  была  без  ума  от  одного
мужчины, видного такого мужчины, но с жестоким, холодным сердцем. Он давно
умер. Это был отец Таунсенда, ты знаешь его. О,  я  была  так  влюблена  в
этого мужчину, что призвала на помощь все свое искусство.  Я  наложила  на
него несметное множество заклятий, но все напрасно. Вес без  толку.  Крови
из репы не выжмешь. А сюда, в Ре Альби, я  попала  еще  совсем  девчонкой,
потому что связалась с одним парнем из Порт-Гонта. Я не могла  болтать  об
этом, так как он происходил из богатой и влиятельной семьи. Сила  была  на
их стороне, а не на моей! Его родные не хотели, чтобы  их  сын  путался  с
простой девчонкой, с неряшливой дурехой, как они меня называли,  и  решили
убрать меня с дороги. Если бы я не дала деру, они прихлопнули бы меня  как
муху. Но мне и впрямь правился тот паренек с  его  пухленькими  ручками  и
ножками и большими темными глазами. Даже спустя столько лет он  как  живой
стоит у меня перед глазами...
     Они долго сидели молча в темноте.
     - Когда у тебя были мужчины, Мосс, разве не приходилось тебе делиться
своей силой?
     - Ни единой каплей, - самодовольно ответила ведьма.
     - Но ты же говорила,  что  нельзя  брать,  ничего  не  давая  взамен.
Значит, к женщинам это не относится?
     - А что тебя смущает, дорогуша?
     - Не знаю, - сказала Тенар. -  По-моему,  мы  сами  выдумали  большую
часть различий между женщинами и мужчинами, чтобы в случае надобности  все
свалить на них. Я не понимаю, почему Магическое Искусство, сила колдуна  и
сила ведьмы, должны отличаться друг  от  друга.  Если  только  отличие  не
кроется в самой природе этих сил. Или искусства.
     - Мужчина отдает, дорогуша. А женщина - берет.
     Такой ответ не убедил Тенар, но она промолчала.
     - Наша сила по сравнению с их - ничтожна, - сказала Мосс. - Но у  нее
более глубокие корни.  Она  смахивает  на  старый  куст  ежевики.  А  сила
чародеев больше похожа на ель.  Она  высока  и  величественна,  но  ей  не
устоять в жестокую бурю. А ежевичный  куст  не  вырвет  с  корнем  никакой
ураган.
     Старуха хихикнула, довольная удачно подобранным сравнением.
     - Вот так-то! - воскликнула она. - Поэтому, может, оно и  к  лучшему,
что он ушел прежде, чем люди из деревни начали молоть языками.
     - Молоть языками?
     - Тебя считают порядочной женщиной, а неподмоченная репутация -  это,
дорогуша, капитал.
     - Капитал, - повторила Тенар безразличным голосом. - Мой капитал. Мое
сокровище. Мое достояние. Мое богатство...
     От долгого сидения у нее затекли руки и спина, и она встала.
     - Совсем как у драконов, что находят пещеры или строят  крепости  для
своих сокровищ и спят на них, оберегая свое  богатство.  Брать,  брать,  и
никогда ничего не отдавать!
     - Ты узнаешь, чего стоит доброе имя, - сказала  Мосс  сухо,  -  когда
потеряешь его. Свет клином  на  нем  не  сошелся.  Но  его  утрату  трудно
восполнить.
     - Будучи ведьмой, ты уже не надеешься стать почтенной женщиной, Мосс?
     - Не знаю, - задумчиво ответила Мосс после некоторой паузы. -  Узнать
бы как. Может, дело в тем, что нельзя получить и то и другое одновременно.
     Тенар подошла к ней и взяла ее за руки. Удивленная таким  проявлением
чувств,  Мосс  слегка  отстранилась,  но  Тенар  привлекла  ее  к  себе  и
поцеловала в щеку.
     Старуха протянула руку и, робко коснувшись  волос  Тенар,  приласкала
ее, как это обычно делал Огион. Затем она отстранилась, пробормотала,  что
ей пора домой, и уже от самой двери спросила:
     - Или мне лучше остаться, раз чужеземцы где-то поблизости?
     - Иди, - сказала Тенар. - К чужеземцам мне не привыкать.

     В эту ночь, уснув, Тенар  вновь  очутилась  в  наполненной  светом  и
ветром бездне без конца и  края,  но  теперь  свет  потускнел  и  приобрел
оранжево-красный, янтарный оттенок, словно пылал  сам  воздух.  Она  будто
очутилась в своей стихии: парила по ветру, сама становилась ветром, его не
знающим преград дуновением. И никакой голос не окликал ее.
     Утром она сидела на пороге и расчесывала волосы. Несмотря на  белизну
кожи  Тенар,  ее  волосы  были  иссиня-черными,  а  не  светлыми,  как   у
большинства каргадцев. Они до сих пор оставались такими, если  не  считать
редких седых прядей. Тенар  вымыла  волосы,  воспользовавшись  водой,  что
согрела для стирки. Она решила, что раз уж Гед ушел и ее репутации  теперь
ничего не угрожает, самое время заняться грязным бельем. Тенар расчесывала
волосы, просушивая их на солнце. В это теплое ветреное утро  искры  так  и
били из-под расчески, срываясь с кончиков развевающихся волос.
     Подошла Ферру и встала  неподалеку,  наблюдая  за  ней.  Когда  Тенар
обернулась и увидела ее, она даже вздрогнула от неожиданности.
     - Что случилось, воробышек?
     - Пламя... - сказала девочка со страхом или торжеством в голосе. - По
всему небу!
     - Это всего лишь искры сыплются с моих волос, - поправила  ее  Тенар,
слегка подавшись назад. Ферру улыбалась, а Тенар никак не могла вспомнить,
видела ли она когда-нибудь улыбку на лице малышки.  Ферру  вытянула  перед
собой обе руки, здоровую  и  обожженную  и  сделала  вид,  будто  пытается
поймать что-то, вьющееся вокруг распущенных, развевающихся на ветру  волос
Тенар.
     - Искорки. Так и летят, - повторила она и засмеялась.
     В эту секунду Тенар впервые задала себе вопрос: какой Ферру видит ее?
Каким ей видится мир... и вдруг поняла, что не знает ответа. Да  и  откуда
ей знать, что видит тот, у кого выжжен один  глаз.  Ей  вспомнились  слова
Огиона: "_Э_т_у _д_е_в_о_ч_к_у_  б_у_д_у_т  _б_о_я_т_ь_с_я_",  но  она  не
испытывала  страха  перед  ребенком.  Тенар  вновь  принялась  расчесывать
волосы, так что искры забили фонтаном,  и  опять  она  услышала  тихий,  с
хрипотцой, смех.
     Тенар выстирала простыни, кухонные полотенца,  свое  нижнее  белье  и
платья, одежду Ферру, и оставила сохнуть (предварительно  убедившись,  что
все козы в загоне) на теплой траве луга, прижав их камнями,  дабы  уберечь
от резкого порывистого ветра позднего лета.
     Ферру подросла. Ей было что-то около  восьми,  и  хотя  девочка  была
слишком мала и худа дли своего возраста,  за  последние  пару  месяцев  ее
болячки поджили, и боль ушла. Ферру стала гораздо подвижнее и ела  намного
больше. Она быстро  вырастала  из  своей  одежды,  большую  часть  которой
составляли платьица младшей, шестилетней дочери Ларк.
     Тенар подумала, что ей стоит сходить  в  деревню  и  навестить  ткача
Фана, дабы узнать, сможет ли он дать ей пару отрезов сукна  за  те  помои,
что она регулярно посылает его свиньям. Ей хотелось сшить  что-нибудь  для
Ферру. Да и проведать старика Фана тоже не помешало бы.  Смерть  Огиона  и
болезнь Геда вынудили Тенар держаться в стороне от деревни  и  от  живущих
там старых знакомых. Последние события вырвали ее из привычной  среды,  из
выбранного ею мира - мира, где нет  королей  и  принцесс,  могучих  магов,
властителей и кудесников, путешествий и приключений (убедившись, что Хифер
присматривает за Ферру, Тенар отправилась в деревню, и  сейчас  размышляла
по дороге), не обычные люди совершают обычные поступки: женятся и  выходят
замуж, заводит детей, пашут, сеют,  поливают.  Ее  мысли  приобрели  некий
оттенок мстительности, ибо Гед сейчас, по расчетам Тенар, был на полпути к
Срединной Долине. Она представила его бредущим по дороге где-то неподалеку
от лесистой лощины, в которой они с Ферру провели ночь. Перед  ее  глазами
возник образ худощавого седого мужчины, шагавшего  с  краюхой  хлеба,  что
дала ему ведьма, в кармане, и с бременем отчаяния на душе.
     - Возможно, настало время обрести себя, - подумала Тенар  о  Геде.  -
Время понять, что на Рокке тебя научили далеко не всему.
     Пока она мысленно спорила с ним, другой образ всплыл в  ее  сознании:
Тенар увидела рядом с Гедом одного из тех людей, что поджидали ее с  Ферру
тогда на  дороге.  Тенар  непроизвольно  крикнула:  -  Осторожно,  Гед!  -
беспокоясь за него, ибо в его руках не было даже посоха.  Она  увидела  не
волосатого здоровяка-предводителя, а более молодого члена банды,  человека
в кожаной шапочке, который пристально разглядывал тогда Ферру.
     Тут Тенар подняла глаза и увидела  маленький  домик  по  соседству  с
домом Фана, где она жила много лет назад. Между ним и ей  прошел  человек.
Это был тот самый человек, о котором она только что  вспомнила  -  молодой
мужчина в кожаной шапочке. Он прошел мимо дома ткача, не заметив  ее.  Она
видела, как он, не сбавляя  шага,  удаляется  по  деревенской  улочке.  Он
направлялся к развилке, где одна из дорог вела вниз, другая - к поместью.
     Ни секунды не раздумывая, Тенар последовала за ним, дабы  проследить,
куда тот свернет. Он выбрал дорогу, ведущую вверх,  к  поместью  Лорда  Ре
Альби, а не ту дорогу, по которой ушел Гед.
     Она развернулась и зашагала к домику старика Фана.
     Живущий почти  что  затворником,  как  большинство  ткачей,  Фан  был
трогательно добр к каргадской девочке,  но  бдителен.  Сколько  же  людей,
подумала она, пеклись об ее добром  имени?!  Теперь  Фан  почти  ослеп,  и
большую часть работы выполняла его ученица.  Старик  был  рад  гостье.  Он
сидел в массивном резном кресле под предметом,  которому  Фан  был  обязан
своим прозвищем: гигантским раскрашенным веером, семейной реликвией [Fan -
веер (англ.)] Люди говорили, что столь  щедрый  дар  преподнес  деду  Фана
некий морской пират, для судна  которого в критический момент был соткан с
невероятной быстротой парус. Открытый веер висел на стене.  На  нем  рукой
мастера были выписаны мужчины и женщины в великолепных розовых, нефритовых
и лазурных одеждах; башни, мосты и стяги Великого  Порта  Хавнора.  Стоило
Тенар взглянуть на веер, как она тут же узнала до боли  знакомый  рисунок.
Гости Ре Альби всегда приходили взглянуть на него.  По  всеобщему  мнению,
это была главная достопримечательность деревни.
     Тенар полюбовалась веером, желая сделать приятное старику, к тому  же
он и в самом деле был великолепен.
     - Ты где-нибудь видела что-либо подобное во время своих странствий? -
спросил Фан.
     - Нет-нет, равного ему нет во всей Срединной Долине, - ответила она.
     - Когда ты жила в соседнем доме, показывал ли я тебе обратную сторону
веера?
     - Обратную сторону? Нет, - ответила Тенар, у которой и  в  мыслях  не
было, что веер вообще когда-либо снимают со  стены.  Поскольку  Фан  видел
неважно и не мог взобраться на кресло, ей пришлось сделать  это  самой  и,
следуя несколько нервным указаниям старика, снять веер. Она вложила его  в
руки старика. Тот поднес полуоткрытый веер к  подслеповатым  глазам,  дабы
убедиться, что ребра ходят свободно, затем полностью закрыл, перевернул  и
протянул его Тенар.
     - А теперь медленно открой его, - сказал он.
     Она так и поступила. По мере того, как расправлялись  складки  веера,
перед ее взором представали  драконы.  Искусно  выписанные  на  желтоватом
шелке розовые, синие, зеленые драконы расправляли крылья, в то  время  как
фигуры, изображенные на другой стороне,  терялись  меж  облаков  и  горных
вершин.
     - Посмотри его на просвет, - посоветовал старый Фан.
     Она подчинилась и увидела, как обе картины слились воедино  благодаря
струившемуся сквозь шелк свету, так что  тучи  и  вершины  превратились  в
башни города, мужчины и женщины обрели крылья, а драконы взглянули на  нее
человеческими глазами.
     - Видишь?
     - Вижу, - прошептала Тенар.
     - А я уже ничего не вижу. Но эта картина так и стоит передо  мной.  Я
немногим ее показывал.
     - Она великолепна!
     - Я хотел показать ее старому магу, - сказал  Фан,  -  но  так  и  не
собрался.
     Тенар опять перевернула веер, держа его против света, затем  повесила
вещицу на место. Драконы скрылись во тьме, а мужчины и женщины гуляли  при
свете дня.
     Затем Фан сводил ее во двор взглянуть на  пару  великолепных  свиней,
нагуливавших  жир,  дабы  осенью  превратиться  в  колбасу.  Они  обсудили
недостатки Хифер как носильщицы помоев. Тенар поведала ему, что мечтает  о
куске  полотна  для  детского  платьица,  и  он  с  радостью  наделил   ее
полновесным отрезом великолепного льняного полотна, которое его ученица  -
молоденькая женщина, коей он передал вместе с ремеслом  умение  отрешиться
от внешнего мира - с сосредоточенным видом ткала на станке.
     По дороге домой Тенар мысленно представила Ферру за ткацким  станком.
По правде говоря, неплохая перспектива. Работа эта по большей части нудная
и однообразная, но ткачей уважают, более  того,  их  считают  своего  рода
привилегированной кастой. Люди хотят видеть ткачей застенчивыми,  зачастую
одинокими  отшельниками,  с  головой  ушедшими  в  свою  работу  и  потому
заслуживающими уважения. Если Ферру будет целыми днями работать на  станке
за закрытыми дверьми, никто не увидит ее лица. Но как же изувеченная рука?
Сможет ли она толкать ею челнок и направлять нить?
     И сможет ли Ферру всю жизнь прятаться?
     Но что ей оставалось делать? "Зная, что ее жизнь будет..."
     Тенар заставила себя думать о чем-либо другом.  Например,  о  платье,
которое она сошьет. Платья дочери Ларк  были  сшиты  грубо  и  примитивно.
Тенар могла бы  выкрасить  половину  рулона  в  желтый  или  красный  цвет
красильной мареной, растущей на болоте, а затем смастерить белый  передник
с оборочками. Неужели девочка обречена прятаться во  мраке  за  станком  и
никогда не надевать платья с оборочками?  А  если  она  раскроит  материал
аккуратно, его хватит еще и на рабочее платье и еще на один передник.
     - Ферру! - позвала Тенар, подходя к дому. Когда она уходила, Хифер  и
Ферру прибирались в загоне. Она  позвала  снова,  желая  показать  девочке
материал на платье. Из-за колодца вышла, неуклюже переваливаясь с ноги  на
ногу, Хифер, таща за собой на веревке Сиппи.
     - Где Ферру?
     - С тобой, - ответил Хифер с такой убежденностью в голосе, что  Тенар
невольно огляделась вокруг, ища глазами  девочку,  и  лишь  потом  до  псе
дошло, что Хифер не имеет ни малейшего представления о том, где Ферру. Она
просто убедила себя в том, во что ей хотелось верить.
     - Где ты оставила ее?
     Хифер не могла вспомнить. Раньше  она  никогда  не  подводила  Тенар,
казалось, понимая, что за Ферру  все  время  нужно  приглядывать,  как  за
козой. А,  может,  в  том  была  заслуга  Ферру,  которая  сама  старалась
держаться на виду? На том Тенар и порешила. Не добившись толка  от  Хифер,
она принялась разыскивать и звать Ферру, но та не отвечала.
     Тенар, пока это было  возможно,  старалась  не  приближаться  к  краю
утеса. Она в первый же день объяснила Ферру, что та ни в  косм  случае  не
должна гулять одна по крутым террасам у дома или по  скальному  выступу  к
северу от него, ибо одним глазом трудно точно оценить расстояние.  Малышка
ни разу не ослушалась. Она вообще была послушна.  Но  дети  забывчивы.  А,
может, она и не забыла, а просто случайно оказалась  у  края  обрыва.  Но,
скорее всего, Ферру пошла навестить Мосс. Прошлым вечером она ходила  туда
одна и, возможно, пошла вновь. Конечно же, так оно и было.
     Но Ферру там не оказалось. И Мосс ее не видела:
     - Я найду ее, я найду ее, дорогуша,  -  уверяла  старуха,  но  вместо
того, чтобы подняться  к  лесной  тропинке,  куда,  как  надеялась  Тенар,
забежала Ферру, и поискать девочку там.  Мосс  начала  завязывать  узелком
свой волос, готовясь произнести заклинание поиска.
     Тенар со всех ног бросилась к дому Огиона, вновь и  вновь  выкрикивая
имя девочки. На этот раз она тщательно осмотрела сверку крутые  террасы  у
дома, надеясь увидеть маленькую фигурку играющей среди валунов девочки. Но
она ничего там  не  обнаружила.  Лишь  темная  гладь  моря  морщинилась  у
подножия крутого Обрыва. Беспокойство Тенар достигло апогея.
     Она сходила к могиле Огиона, прошла немного вверх по лесной тропинке,
ни на минуту не прекращая звать  Ферру.  Возвращаясь  обратно  через  луг,
Тенар увидела пустельгу, охотившуюся примерно там же, где и  тогда,  когда
за ней наблюдал Гед. В  тот  самый  миг  птица  вдруг  резко  спикировала,
нанесла удар и вновь воспарила, сжимая в когтях какого-то  зверька.  Затем
она упорхнула к лесу. Наверное, кормит птенцов, подумала  Тенар.  Вереница
разнообразных мыслей, живых и ярких образов, вихрем  пронеслась  у  нее  в
голове, пока Тенар шла мимо разложенного на траве белья.  Оно  высохло,  и
она должна вечером собрать его. Ей следует тщательно обшарить  двор  дома,
загон и колодец. Во всем виновата лишь она одна. Стоило Тенар  подумать  о
том, как бы сделать из Ферру ткачиху, запереть ее на веки вечные во  тьме,
дабы дать ей возможность завоевать своим трудом уважение людей, как тут же
случилась беда. Недаром Огион говорил: "Учи ее, Тенар.  Учи  ее  всему!.."
Теперь она поняла,  что  потерю,  которую  нельзя  восполнить,  необходимо
искупить, что она обманула надежды девочки,  отданной  ей  на  воспитание,
утратила ее доверие, потеряла ее, растратила свое  единственное  бесценное
достояние.
     Тщательно обыскав все сараи и пристройки, Тенар  вернулась  в  дом  и
вновь заглянула в альков и под другую кровать. Во рту у нее было сухо, как
в пустыне, и она налила себе воды.
     Стоявшие за дверью прутья -  посох  Огиона  и  их  дорожные  палки  -
шевельнулись в полумраке, словно говоря: - Здесь.
     Девочка свернулась калачиком в этом  темном  углу,  словно  маленькая
собачонка, уткнувшись головой в плечо, крепко обхватив руками  прижатые  к
груди колени и зажмурив единственный глаз.
     - Пташка, воробышек, искорка, что с тобой? Что случилось? Что с тобой
сделали?
     Она плакала, и слезы ее орошали личико девочки.
     - О, Ферру, Ферру, не покидай меня!
     По  скованным  судорогой  конечностям  малышки  пробежала  дрожь,   и
напряжение медленно спало. Ферру пошевелилась, и вдруг повисла  на  Тенар,
уткнувшись лицом в ложбинку между ее грудью  и  плечом.  Она  прижалась  к
Тенар настолько крепко, насколько у нее хватило сил. Ферру не плакала. Она
никогда не плакала. Возможно, огонь выжег все ее слезы  без  остатка.  Она
лишь протяжно стонала, жалобно всхлипывая.
     Тенар тихонько укачивала ее.  Постепенно,  крайне  медленно,  мертвая
хватка ослабла. Голова Ферру лежала, как на подушке, на груди Тенар.
     - Расскажи мне, - прошептала женщина, и девочка едва слышно  ответила
своим хриплым голоском.
     - Он приходил сюда.
     Тенар сперва подумала  на  Геда,  и  ее  подстегнутый  страхом  разум
ухватился за эту мысль, невольно показав, что "он" значил дли нее, но  тут
же с кривой ухмылкой отмел данную возможность и вновь насторожился.
     - Кто приходил сюда?
     Тело девочки содрогнулось, но она промолчала.
     - Мужчина, - тихо сказала Тенар, - мужчина в кожаной шапочке.
     Ферру кивнула.
     - Я видела его, когда возвращалась из деревни.
     Молчание.
     - Помнишь четверых мужчин... я тогда на них  жутко  рассердилась?  Он
был одним из них.
     Но тут Тенар вспомнила, что при виде чужаков Ферру  тут  же  опускала
голову, пряча обожженную щеку, и старалась не смотреть на них.
     - Ты знаешь его, Ферру?
     - Да.
     - Он жил с вами на стоянке у реки?
     Кивок.
     Руки Тенар крепче обняли девочку.
     - Он заходил в дом?  -  спросила  она.  Леденящий  душу  страх  вдруг
испарился, его сменил жуткий гнев, ярость, что бушевала в ее теле,  словно
огонь в печи. Она издала короткий смешок: "Ха!", - вспомнив в тот миг, как
смеялся Калессин.
     Но человеку, тем белее женщине, непросто вторить дракону. Не  хватает
пламени в утробе. И нужно успокоить девочку.
     - Он тебя видел?
     - Я спряталась.
     Тенар прошептала, гладя девочку по волосам:
     - Он и пальцем не  посмеет  тебя  тронуть,  Ферру.  Выслушай  меня  и
поверь: он никогда больше не притронется к тебе. Отныне  когда  бы  ты  ни
встретила его, всегда рядом с тобой буду я, и ему придется иметь  дело  со
мной. Ты слышишь меня, родная моя, сокровище мое? Тебе  не  нужно  бояться
его. Ты не должна бояться его. Он хочет, чтобы ты боялась его. Он питается
твоим ужасом. Мы  заставим  его  голодать,  Ферру.  Мы  будем  морить  его
голодом, пока он не начнет рвать зубами  собственную  плоть.  Пока  он  не
обглодает до костей собственные руки... Ох, не  слушай  меня,  малышка,  я
просто разозлилась, жутко разозлилась... Я покраснела? Стала  краснокожей,
как гонтийка? Красной, как дракон?
     Она пыталась развеселить девочку, но Ферру, подняв голову, обратила к
ней свое изуродованное огнем лицо и сказала:
     - Да, ты - красный дракон.

     Мысль о том, что этот человек побывал в ее доме, рыскал вокруг  него,
дабы взглянуть на дело рук своих, возможно,  намереваясь  довести  его  до
конца,  по-прежнему  терзала  Тенар,  но  сейчас  все   затмила   внезапно
скрутившая ее желудок судорога. Но  ярость  одержала  верх  над  приступом
рвоты.
     Они оторвались друг от друга, умылись, и тут  Тенар  обнаружила,  что
больше всего ее сейчас беспокоит пустота в желудке.
     - У меня живот прилип к позвоночнику,  -  сказала  она  Ферру,  и  на
скорую руку состряпала ужин из холодных бобов в масле с приправой из трав,
нарезанного ломтиками репчатого лужа, копченой колбасы и  хлеба  с  сыром.
Ферру съела немало, а Тенар и того больше.
     Когда они покончили с едой, Тенар сказала:
     - С сегодняшнего дня, Ферру, мы ни на секунду не должны  терять  друг
друга из виду. Понятно? А сейчас мы с тобой пойдем навестим тетушку  Мосс.
Она пытается найти тебя с помощью заклинания поиска, и хотя  надобность  в
нем теперь отпала, Мосс может и не знать об этом.
     Остановившись на полдороге, Ферру бросила взгляд на открытую дверь  и
отпрянула от нее.
     - Нам нужно еще собрать белье на обратном пути. А когда  мы  вернемся
домой, я покажу тебе материал, что мне дали сегодня. Ка  платье.  На  твое
новое красивое платье. Красное платье.
     Девочка стояла, не в силах сдвинуться с места.
     - Если мы будем прятаться, Ферру, он будет сосать из нас  соки.  Нет,
мы будем есть сами, а его - заморим голодом. Идем.
     Проем ведущей наружу двери наводил ужас на  Ферру.  Казалось,  ей  не
преодолеть этого  барьера.  Она  старалась  держаться  от  него  подальше,
прятала лицо, дрожала, как осиновый лист. Было жестоко  заставлять  ее  во
что бы то ни стало преодолеть этот барьер, не позволять  ей  спрятаться  в
каком-нибудь темном углу, но Тенар была беспощадна.
     - Идем! - приказала она, и девочка пошла с ней...
     Они шли, держась за руки, через поля к домику Мосс. Раз-другой  Ферру
заставляла себя поднять глаза.
     Завидев их, Мосс нисколько не удивилась, но  вид  у  нее  был  крайне
встревоженный. Она  сразу  отослала  Ферру  в  дом  взглянуть  на  недавно
вылупившихся цыплят кривошеей несушки и выбрать себе парочку. Девочка  тут
же исчезла.
     - Она все это время пряталась в доме, - сказала Тенар.
     - Ну, этого и следовало ожидать, - пробормотала Мосс.
     - Почему? - взорвалась Тенар. Она была не в настроении ходить  вокруг
да около.
     - Всякие... всякие люди бродят вокруг, - уклончиво ответила Мосс.
     - Всякие мошенники!  -  рявкнула  Тенар.  Мосс  взглянула  на  нее  и
подалась немного назад.
     - Да, дорогуша, - сказала  она.  -  Воздух  вокруг  тебя  того  гляди
вспыхнет. От твоих  волос  искры  просто  фонтаном  брызжут.  Чтобы  найти
девочку, я произнесла заклинание, но оно сработало не так, как  ожидалось.
Оно потекло по какому-то новому руслу, и я пока что не  знаю,  закончилось
его действие или нет. Я напугана. Мне привиделись гигантские  создания.  Я
искала маленькую девочку, а увидела их, парящих среди  гор  и  облаков.  А
теперь мне чудится, будто твои волосы объяты пламенем.  В  чем  дело?  Что
случилось?
     - Человек в кожаной шапочке, - сказала  Тенар.  -  Молодой,  довольно
симпатичный мужчина. У него еще на плече рубашка порвалась по шву.  Бродил
здесь поблизости такой?
     Мосс кивнула.
     - В поместье наняли его на работу на время сенокоса.
     - Я рассказывала тебе, что она, - Тенар указала  глазами  на  дом,  -
жила с женщиной и двумя мужчинами? Он - один из тех двоих.
     - Ты хочешь сказать, он - один из тех, кто...
     - Да.
     Мосс застыла, как громом пораженная, напоминая в тот  миг  вырезанную
из дерева статую погруженной в свои мысли сурового вида старухи.
     - Не знаю, - прошептала она. - Я думала, что  мне  известно  все  или
почти все. Но я ошибалась. Что... Зачем...  Неужели  он  пришел,  чтобы...
в_з_г_л_я_н_у_т_ь_ на нее?
     - Если он - ее отец, возможно, он пришел потребовать назад девочку.
     - Потребовать назад?
     - Она - его по праву.
     Тенар отвечала на вопросы бесстрастным тоном,  рассеянно  разглядывая
вздымающиеся перед ней склоны Горы Гонт.
     - Но мне кажется, ее отец не он, а  тот,  другой.  Ведь  именно  этот
парень в кожаной шапочке пришел в  деревню  и  сказал  моей  подруге,  что
девочка "поранилась".
     Мосс никак не могла оправиться от испуга, вызванного ее  собственными
заклинаниями и видениями, неистовством Тенар, тем, что  поблизости  бродит
столь мерзкий подонок. Полностью опустошенная, она покачала головой.
     - Я думала, что знаю достаточно. Зачем он вернулся?
     - Утолить голод, - ответила Тенар.  -  Утолить  голод.  Я  больше  не
отпущу ее от себя ни на шаг. Но завтра, Мосс,  присмотри  за  ней  с  утра
часок-другой, покуда я схожу в поместье.
     - Конечно, дорогуша. Конечно. Если хочешь, и наложу на  нас  защитное
заклинание. Но... Но они же там, высокие гости из Столицы.
     - Ну что ж, им не помешает посмотреть,  как  живут  простые  люди,  -
отрезала Тенар, и Мосс вновь отшатнулась, ибо ей в лицо будто ударил  сноп
искр, вырванный ветром из жаркого пламени.

                            9. ОБРЕТЕННЫЕ СЛОВА

     На обширном лугу Лорда люди косили траву, двигаясь  цепочкой  поперек
склона под яркими лучами утреннего солнца. Там работали три женщины и двое
мужчин, причем один - насколько Тенар могла судить с такого  расстояния  -
совсем мальчишка, а другой - сутулый и седой, как лунь, старик. Она прошла
вдоль ровного ряда стожков и спросила одну из женщин о человеке в  кожаной
шапочке.
     - А, тот, что пришел снизу, из Вальмута, - вспомнила та. -  Не  знаю,
где его и искать-то.
     К  ним  подтянулись  остальные  косари.   Они   были   рады   немного
передохнуть. Никто из них не знал, где сейчас человек из Срединной Долины,
и почему он не косит траву вместе с ними.
     - Таких типов отовсюду гонят, - заметил старик. - Неумеха  и  лентяй.
Вы его знаете, госпожа?
     - Имею несчастье, - ответила Тенар. - Он  крутился  у  моего  дома...
напугал ребенка. Я даже не знаю, как его зовут.
     - Хэнди, так он себя назвал, - встрял паренек. Остальные  промолчали,
уставившись на нее или гляди куда-то в сторону. Они начинали догадываться,
что она, должно быть, та самая каргадка, что живет в  доме  старого  мага.
Будучи батраками Лорда Ре Альби, они искоса смотрели на жителей деревни  и
старались держаться как можно  дальше  от  Огиона.  Они  подхватили  косы,
повернулись к ней спиной и, вновь выстроившись в цепь, продолжили  работу.
Тенар спустилась с поля по склону холма, мимо  рощицы  ореховых  деревьев,
обратно на дорогу.
     Там стоял, поджидая ее, какой-то мужчина. У  Тенар  защемило  сердце.
Она направилась прямо к нему.
     Это был Аспен, придворный волшебник Лорда Ре Альби. Он поджидал ее  в
тени придорожного дерева, грациозно  опираясь  на  свой  высокий  сосновый
посох. Когда Тенар вышла на дорогу, он спросил:
     - Ты ищешь работу?
     - Нет.
     - Моему господину требуются рабочие руки. Жара вот-вот спадет, и надо
торопиться с заготовкой сена.
     Для вдовы Флинта в этом предложении не было ничего оскорбительного, и
Гоха ответила ему вежливо:
     - Без сомнения, в ваших силах не дать дождю пролиться на  поля,  пока
не будет убрано сено.
     Но он знал, что она - та самая женщина, которой Огион, умирая, открыл
свое  Настоящее  Имя,  и  в  свете  этого  знания  его  слова   прозвучали
оскорбительно  фальшиво,  в  них  сквозила  явная  угроза.  Она  не  стала
расспрашивать его о человеке по имени Хэнди. Вместо этого она сказала:
     - Я пришла сообщить управляющему, что человек, которого он  нанял  на
время сенокоса, известен в моей деревне как вор и разбойник,  и  не  стоит
позволять ему находиться  здесь.  Но  тот  человек,  похоже,  уже  покинул
владения Лорда.
     Под ее пристальным взглядом Аспен с трудом выдавил из себя:
     - Мне ничего не известно о наемных работниках.
     В то утро, когда умер Огион, Аспен показался ей высоким, закутанным в
серый плащ смазливым юнцом с серебристым посохом в  руке.  Теперь  маг  не
выглядел таким уж молодым. Он жутко осунулся и помрачнел. Судя  по  всему,
что-то вымотало его до предела. В  его  взгляде  и  в  голосе  по-прежнему
сквозило явное презрение, и она сказала голосом Гохи:
     - Я в этом не сомневаюсь. Прошу меня извинить.
     Тенар не хотелось с ним связываться. Она развернулась и зашагала было
обратно в деревню, но Аспен вдруг крикнул:
     - Подожди!
     Она остановилась.
     - "Вор и разбойник", - сказала ты и грязно  солгала.  Женские  язычки
страшнее любого кинжала. Ты пришла сюда  сеять  драконье  семя  наветов  и
клеветы среди работников. Думаешь, я не знаю, что ты  -  ведьма?  Думаешь,
мне не известно, кто породил это мерзкое  существо,  что  жмется  к  твоим
ногам, и для каких целей? Человек, который пытался уничтожить  эту  тварь,
поступил верно, но дело должно быть доведено до конца. Ты уже  раз  встала
на моем пути, у тела старого мага, но я не покарал тебя тогда из  уважения
к нему, да и столько свидетелей мне ни к чему. Но сейчас ты зашла  слишком
далеко, женщина, и я предупреждаю тебя: чтоб ноги твоей больше не было  во
владениях Лорда! Если ты вновь пойдешь  наперекор  моей  воле,  осмелишься
перечить мне, я вышвырну тебя из Ре Альби, затравлю тебя собаками. Поняла?
     - Нет, - ответила Тенар. - Я никогда не понимала таких людей, как ты.
     Она отвернулась и зашагала вниз по дороге.
     Вдруг что-то словно ударило ей в спину, и  волосы  у  нее  на  голове
зашевелились. Тенар живо развернулась и увидела, что маг наставил  на  нес
окруженный грозными молниями посох и двигает губами, произнося заклинание.
В тот миг ей в  голову  пришла  мысль:  _Я  _р_е_ш_и_л_а_,  _р_а_з  _Г_е_д
у_т_р_а_т_и_л  _с_в_о_ю   _с_и_л_у_,   _т_о   _и   _в_с_е   _м_у_ж_ч_и_н_ы
у_т_р_а_т_и_л_и _е_е_, _н_о _я _о_ш_и_б_л_а_с_ь_!
     - Ну, ну, и что же здесь происходит? -  осведомился  чей-то  приятный
голос.
     Из вишневого сада, что рос по ту сторону дороги, вышли двое посланцев
с Хавнора. Они недоуменно уставились на Аспена и  Тенар,  словно  понимая,
что им следует остановить чародея,  собирающегося  наложить  проклятие  на
почтенную вдову, но все же до конца не веря, что подобное может произойти.
     - Госпожа Гоха, - сказал мужчина в расшитом золотом камзоле и вежливо
поклонился ей.
     Другой,  ясноглазый  юноша,  так  же  отсалютовал  Тенар,  дружелюбно
улыбаясь.
     - Госпожа Гоха, мне кажется, из тех, -  сказал  он,  -  кто,  подобно
Королю, может без опаски носить свое Настоящее Имя. Живя  на  Гонте,  она,
возможно, предпочитает, чтобы ее звали Гонтийским именем. Но  я  сочту  за
честь преклонить колени перед ней,  ибо  она  -  единственная  женщина  со
времен Эльфарран, носившая Кольцо.
     Юноша преклонил перед ней колено так, словно делал  это  тысячи  раз;
быстро, но очень нежно, взял Тенар за руку, и на миг прижался  лбом  к  ее
запястью. Затем он отпустил Тенар и поднялся на ноги, улыбаясь ей  доброй,
слегка заговорщицкой улыбкой.
     - Ох, - вырвалось у вмиг зардевшейся Тенар, - вот  уж  не  чаяла,  не
гадала!.. Благодарю вас.
     Окаменевший чародей не  отрывал  от  нее  взора.  Он  закрыл  готовый
извергнуть проклятие рот и опустил посох, но вокруг его головы по-прежнему
клубилось черное облако.
     Тенар не знала, было ли ему известно, кто она такая, или нет, да  это
и не имело никакого значения. Он и без  того  ненавидел  ее  сверх  всякой
меры. Ее вина состояла в том, что она родилась женщиной. На его взгляд,  в
мире  не  было  преступления  страшнее.   Наказания,   достойного   такого
проступка, просто не существовало. Он целиком и полностью одобрял то,  что
сделали с Ферру.
     - Господин, - обратилась она к более зрелому мужчине,  -  я  не  могу
ждать от Короля, от чьего имени вы говорите и  действуете,  ничего,  кроме
искренности и открытости. Я с удовольствием воздам все  почести  Королю  и
его посланникам. Но я буду молчать, пока мой друг  не  освободит  меня  от
клятвы. Это дело чести. Я не сомневаюсь,  господа,  что  он  даст  о  себе
знать. Только, молю вас, дайте ему время на раздумье.
     - Конечно, - ответил один, а другой продолжил: - У него будет столько
времени, сколько ему понадобится. Ваше доверие, госпожа, крайне ценно  для
нас.
     И вот, наконец, она спускалась по дороге в Ре Альби, еще не отойдя от
перенесенного  щека  и  от  крутых  поворотов  событий.  Слепая  ненависть
чародея; ее собственное гневное презрение; страх  перед  неожиданными  для
нее желанием и способностью мага причинить ей вред;  внезапное  избавление
от ужаса в лице посланников Короля - людей, что приплыли на стоящем сейчас
в гавани корабле с белоснежными парусами от  самой  Башни  Меча  и  Трона,
центра правопорядка. Тенар переполняла благодарность к  ним.  Воистину  на
троне теперь был Король, и величайшим сокровищем его короны являлась  Рука
Мира.
     Ей понравилось умное и дружелюбное лицо юноши и то, что он  преклонил
перед ней колени, словно она была королевой, а также его  улыбка  с  умело
скрытой хитринкой. Она обернулась.  Посланники  поднимались  по  дороге  к
поместью вместе с чародеем Аспеном. Казалось, они по-дружески беседовали с
ним, как будто ничего не случилось. Это слегка уменьшило  ее  безграничную
веру в них. Прежде  всего,  они  были  придворными.  Данная  ссора  их  не
касалась. И не им было судить, кто тут прав, а кто виноват. Кроме того, он
был чародеем, причем состоявшим на службе их гостеприимного хозяина. И все
же, подумала она, им не следовало так беспечно прогуливаться и  дружелюбно
болтать с ним.

     Люди с Хавнора гостили у Лорда Ре Альби еще несколько дней, вероятно,
надеясь, что Верховный Маг передумает и заглянет к ним, но они не пытались
его искать и не докучали Тенар вопросами о его вероятном  местонахождении.
Когда они, наконец, покинули поместье, Тенар сказала себе, что пришла пора
принять решение. Здесь ее ничто не удерживало, а причин для  ухода  отсюда
было целых две, и весьма веских: Аспен и Хэнди. Ни один из них не  оставит
их с Ферру в покое.
     И все же Тенар нелегко  было  принять  решение,  ибо  уходить  ей  не
хотелось. Покинув Ре Альби, она навеки теряла Огиона, поскольку  пока  она
жила в его доме и полола его лук, потеря почти не ощущалась.
     - Там, внизу, мне никогда  не  снилось,  что  я  парю  в  облаках,  -
подумала она.
     Здесь, куда прилетал Калессин, она была  Тенар.  Внизу,  в  Срединной
Долине, она вновь станет Гохой. Она медлила, уговаривала себя:  "Стоит  ли
мне бояться этих негодяев, убегать от них со всех ног? Ведь  этого  они  и
добиваются. Разве можно позволять им помыкать мной?"
     В конце концов она решила:
     - Ладно, вот только закончу делать сыр.
     Тенар не отпускала Ферру от себя ни на шаг. А время шло.
     Когда Мосс заглянула к ней поболтать, Тенар  спросила  ее  о  чародее
Аспене, не открыв ей, впрочем, всей правам, но упомянув, что  он  порядком
напугал ее - хотя, возможно, маг только этого  и  добивался.  Мосс  обычно
обходила стороной владения старого Лорда,  но  она  всегда  интересовалась
тем,  что  там  происходило  и  никогда  не   отказывалась   переброситься
словечком-другим  с  работавшими  там  товарками:  бабкой,  что  учила  ее
принимать роды, и  женщинами,  которых  она  время  от  времени  лечила  и
оказывала разные другие услуги.  Знахарка  с  готовностью  выслушивала  их
сплетни о том, что творилось в  поместье.  Они  все  как  одна  ненавидели
Аспена и поэтому всегда  были  не  прочь  посудачить  о  нем.  Однако  эти
рассказы немногого стоили из-за пропитавших их страха и злобы.  И  все  же
среди гор домыслов встречались зерна истины. По воспоминаниям  самой  Мосс
до того, как три года назад здесь появился Аспен, молодой  господин,  внук
владельца поместья, хотя и был  застенчив  и  замкнут,  -  "словно  мешком
пришибленный", как выразилась Мосс, - но на здоровье не жаловался.  Вскоре
после смерти его матери старый Лорд послал слугу на Рокк  за  волшебником:
"Зачем? Разве поблизости не жил Огион? К тому же они  все  там  колдуны  в
этом поместье".
     Но, так или иначе, явился Аспен. Он нанес визит вежливости к  Огиону,
но не более того, и, по словам Мосс, больше носа не казал из  поместья.  С
той поры внука видели все реже и реже, а теперь, говорят, он  и  вовсе  не
встает с постели. Одна из женщин, выполняя какое-то поручение, побывала  в
доме и болтала, будто он "слаб, как младенец,  и  все  время  дрожит".  Но
старый Лорд, по прикидкам Мосс ему было "лет сто или что-то около того"  -
старуха не испытывала ни уважения к цифрам, ни страха перед ними -  просто
расцвел на глазах, как они говорили: "налился соком". А  один  из  слуг  -
среди челяди в поместье не было ни одной женщины - болтал своей  подружке,
будто старик нанял чародея для того, чтобы тот дал ему бессмертие,  и,  по
словам мужчины, волшебник делает свое дело, кормя  Лорда  жизненной  силой
внука. Причем тот слуга не видел в этом ничего дурного,  говоря:  "Кто  не
хочет жить вечно?"
     - Что ж, - вымолвила Тенар, откидываясь на спинку  стула.  -  Мерзкая
история. А что на этот счет говорят в деревне?
     Мосс пожала плечами. Вновь срабатывал принцип  "наша  хата  с  краю".
Деяния сильных мира  сего  неподсудны  черни.  Сказывалась  еще  и  слепая
преданность, местная солидарность: старик был _и_х_ господином, Лордом  Ре
Альби, и кому какое  дело,  чем  он  занимается...  Мосс,  в  общем,  была
согласна с ними.
     - Подобный трюк, - сказал она, - связан с огромным риском.
     Однако в ее словах не было осуждения.
     Хэнди по-прежнему в поместье не  появлялся.  Желая  удостовериться  в
том, что он покинул Обрыв, Тенар спросила нескольких крестьян,  не  видели
ли они его, но те отвечали крайне неохотно  и  уклончиво.  Они  не  желали
лезть не в свое дело. "Наша хата с краю..." Один лишь старик Фан считал ее
своим другом... Возможно, все дело было в том, что видел он неважно  и  не
мог как следует разглядеть Ферру.
     Теперь Тенар, нужно ли ей было сходить в деревню или  просто  на  два
шага отойти от дома, постоянно брала девочку с собой.
     Ферру это нисколько не тяготило. Она не отходила от Тенар ни на  шаг,
будто была совсем малышкой, играла около  нее  и  как  могла  помогала  по
хозяйству. Ее любимыми игрушками были кошачья колыбелька и пара вырезанных
из кости фигурок, что Тенар нашла в сплетенной из травы сумочке  на  одной
из полок шкафа Одна из фигурок, скорее всего изображала собачку или  овцу,
другая - мужчину или женщину,  Тенар  чувствовала,  что  они  не  обладают
какой-либо магической силой, а, значит, не опасны, да и  Мосс  утверждала,
что это всего лишь игрушки. Но Ферру считала их могучими талисманами.  Она
могла часами возиться с ними, разыгрывая  какие-то  сценки.  Ферру  всегда
играла молча. Иногда она строила своим любимцам домики из мха и  соломы  с
каменным полом. Фигурки хранились в сплетенном из травы  мешочке,  который
Ферру постоянно таскала в  кармане.  Еще  девочка  научилась  прясть.  Она
приспособилась держать прялку в обожженной руке и  крутить  колесо  другой
рукой. Все время, пока они жили здесь, Тенар с Ферру регулярно расчесывали
коз, и отличной шелковистой шерсти у них было в достатке.
     - Но я должна буду учить ее, - эта мысль не  давала  Тенар  покоя.  -
"Учи ее _в_с_е_м_у_", - сказал Огион, а чему я могу ее научить? Готовить и
прясть!
     Тут другая часть ее "Я" возразила голосом Гохи:
     - А что в этом зазорного? Всякий труд почетен  и  уважаем,  разве  не
так? Неужели мудры лишь те, у кого хорошо подвешен язык?
     Однако эта проблема по-прежнему волновала Тенар,  и  однажды  вечером
она сказала Ферру, которая перебирала и чистила вместе с ней козий пух:
     - Малышка, наверное пришло время тебе учить  Настоящие  Имена  вещей.
Существует язык, который все вещи в мире называет их Настоящими Именами, а
это означает, что поступок и слово становятся единым целым. Сегой  звуками
этого языка поднял острова Земноморья из морской  пучины.  На  этом  языке
говорят драконы.
     Девочка молча внимала ей.
     Тенар отложила в сторону чесальные гребни и подняла с пола камушек.
     - В том языке, - сказала она, - этот камень зовется "_т_о_л_к_".
     Ферру, не спускавшая с Тенар глаз, повторила за ней: "_т_о_л_к_",  но
беззвучно, одними губами, чуть впалыми на  правой,  изуродованной  шрамами
щеке.
     Камешек мирно покоился на ладони Тенар.
     Они обе молчали.
     - Нет, - сказала вдруг Тенар, - начинать твое  обучение  нужно  не  с
этого.
     Она уронила камушек на пол, вновь взяла в  руки  гребни  и  пригоршню
воздушного козьего пуха, что разобрала для нее Ферру.
     - Наверное, в свое время ты получишь от колдуна свое  Настоящее  Имя.
Когда-нибудь, но не сейчас. А  теперь  слушай  меня  внимательно.  Настало
время  рассказать  тебе  истории,  которые  необходимо  знать  каждому.  Я
познакомлю тебя с преданиями об Архипелаге и об островах  Империи  Каргад,
перескажу легенду, что поведал мне когда-то мой друг Айхал  Молчаливый.  А
сейчас послушай-ка сказку, которую моя  подруга  Ларк  любит  рассказывать
своим детям. Это история об Андаре и Авад. Давным-давно, на  далеком,  как
Селидор, острове, жил дровосек по имени Андар, который в  одиночку  бродил
по холмам. Однажды в лесной чащобе  он  срубил  огромный  дуб.  Упав,  тот
вскричал человеческим голосом...
     Этот вечер понравился им обоим.
     Но ночью Тенар, лежа рядом со спящей девочкой, никак не могла уснуть.
Она ворочалась с боку на бок - не давали покоя разные мелочи,  всплывавшие
одна за другой: закрыла ли я ворота загона, болит ли моя  рука  от  гребня
или это уже начинают болеть суставы, и так далее.  Затем  ей  послышалось,
будто по двору кто-то бродит, и Тенар почувствовала  себя  неуютно.  А  не
завести ли мне собаку,  подумала  она.  Глупо  не  иметь  собаки.  В  наше
неспокойное время одинокой женщине с ребенком собака просто необходима. Но
это же дом Огиона! Никто не войдет сюда со злым умыслом. Но Огион  умер  и
похоронен меж древесных корней на краю леса. И  никто  не  придет  мне  на
выручку. Сокола тоже нет, он сбежал. Да в нем  ничего  и  не  осталось  от
прежнего Сокола - жалкое, ни на что не годное подобие  человека,  мертвец,
силящийся сойти за живого. Во мне нет Силы. Слова Творения для меня пустой
звук. Они умирают, не успев сорваться с моих  уст.  Я  -  женщина,  старая
слабая глупая женщина. Все мои усилия тщетны. Все, к  чему  я  прикасаюсь,
обращается в прах, в призрачную тень, в бездушный камень. Я  -  порождение
тьмы, на мне ее отметина. Только огонь даст мне очищение. Только  огонь  в
силах поглотить меня, выжечь...
     Она села и крикнула во весь голос на своем родном языке:
     - Да обратится проклятие вспять! - и сделала правой рукой отвращающий
зло жест, указывая на запертую дверь.  Затем,  вскочив  с  постели,  Тенар
подошла к двери, распахнула ее и выкрикнула во мрак ночи:
     - Ты опоздал, Аспен! Я была съедена еще много лет назад.  Возвращайся
и очисть от скверны свой собственный дом!
     Ответа не последовало,  лишь  откуда-то  потянуло  горьким,  смрадным
дымком от паленых волос или одежды.
     Тенар захлопнула дверь, подперла ее посохом  Огиона  и,  оглянувшись,
увидела, что Ферру по-прежнему крепко спит. Сама она в эту ночь так  и  не
смогла уснуть.

     Утром Тенар отправилась вместе с Ферру в деревню - спросить  у  Фана,
нужна ли ему та пряжа, что они спряли для него. Это  был  удобный  предлог
уйти из дома и побыть немного среди людей. Старик был рад их приходу,  они
поболтали с ним малость, сиди под огромным раскрашенным  веером,  пока  не
вошла хмурая ученица и с треском не уселась за ткацкий станок.  Когда  они
вышли из дома Фана, кто-то юркнул за угол домика, где некогда жила  Тенар.
Вдруг что-то принялось жалить шею и лицо Тенар, словно рой ос или пчел, по
земле забарабанило, будто пошел дождь, но на небе не  было  ни  облачка...
Камни. Она увидела, как мелкие камушки поднимают  фонтанчики  пыли.  Ферру
остановилась  и  стала  недоуменно  оглядываться   по   сторонам.   Стайка
мальчишек, пригибаясь, выбежала из-за домика и умчалась  прочь,  хохоча  и
перешучиваясь на ходу.
     - Пойдем, - сказала ровным голосом  Тенар,  и  они  зашагали  к  дому
Огиона.
     Тенар била дрожь, которая все  усиливалась  по  мере  того,  как  они
удалялись от деревни. Она хотела скрыть свой страх от Ферру, которая  была
встревожена,  но  не  напугана,  поскольку  так  и  не  поняла,  что   же,
собственно, произошло.
     Стоило им войти в дом, как Тенар сразу же поняла, что пока они ходили
в деревню, здесь кто-то побывал. Пахло палеными волосами и горелым  мясом.
Покрывало на кровати было смято.
     Когда она попыталась обдумать случившееся, то сразу  поняла,  что  на
нее наложено заклятие. Оно поджидало  ее  здесь.  Тенар  по-прежнему  била
дрожь, а мысли в ее голове смешались и замедлили свой бег. Она была  не  в
состоянии сосредоточиться, Тенар произнесла вслух Настоящее Имя  камня,  и
ее забросали камнями, швырнули их ей в лицо - в лик зла, в ужасный  лик...
Она осмелилась произнести... Теперь она не могла вымолвить ни слова...
     Тенар подумала на своем родном языке: "_Я _н_е _м_о_г_у_  д_у_м_а_т_ь
н_а _Х_а_р_д_и_к_е_. _Я _н_е _д_о_л_ж_н_а_..."
     Но она могла думать на каргадском. Не слишком быстро. Словно она была
вынуждена советоваться с явившейся из мрака и  думавшей  за  нее  девочкой
Аркой, которой Тенар была когда-то давным-давно. Явившейся,  чтобы  помочь
ей, как она помогла Тенар прошлой ночью, повернув проклятие чародея против
него самого. Арка не знала многого из того, что знали Тенар и Гоха, но  ей
было не привыкать накладывать проклятья, и еще она  знала,  как  выжить  в
кромешной тьме и умела молчать.
     Молчать было нелегко. Ей хотелось кричать во весь голос. Ей  хотелось
поговорить с кем-нибудь... сходить к  Мосс  и  объяснить,  что  случилось,
объяснить, почему она должна  покинуть  Ре  Альби,  попрощаться,  в  конце
концов. Тенар хотела сказать:
     - Козы теперь твои, Хифер. -  И  она  попыталась  произнести  это  на
Хардике, чтобы та могла ее понять, но Хифер с недоумением взглянула на нее
и хихикнула.
     - О, все козы принадлежат господину Огиону! - сказала она.
     - Тогда... ты... - Тенар хотела сказать: "сбережешь их для него",  но
ее тело охватила внезапная слабость,  и  она  вдруг  услышала  собственный
визгливый голос: "Идиотка, полоумная придурковатая баба!" Хифер  перестала
смеяться и изумленно уставилась на нее.  Тенар  зажала  рукой  собственный
рот. Она взяла Хифер за плечо, развернула ее  к  зреющим  в  сарае  сырам,
указала пальцем на них, потом на Хифер,  и  так  несколько  раз,  пока  та
понимающе не закивала и вновь не захихикала,  поскольку  Тенар  вела  себя
жутко смешно.
     Тенар кивнула Ферру - пошли! - и вошла в дом,  где  неприятный  запах
усилился, заставив девочку испуганно съежиться.
     Тенар вытащила из шкафа их пожитки и дорожную обувь. В  свою  поклажу
она  положила  сменное  платье  и  белье,  два  старых  платьица  Ферру  и
наполовину законченное новое, а также два веретена, что она  вырезала  для
себя и для Ферру, немного еды и глиняную бутыль с водой в дорогу. В  сумку
Ферру были сложены лучшие корзинки девочки, костяные фигурки в  сплетенном
из травы  мешочке,  несколько  перышек,  маленький  коврик  с  причудливым
рисунком, что подарила ей Мосс, а также мешочек с орехами и изюмом.
     Тенар хотела сказать: "Полей  персиковое  деревце",  но  не  рискнула
вновь открыть рот. Она вывела девочку наружу и знаками объяснила,  что  от
нее хочет. Ферру обильно полила тоненький прутик.
     Они дружно всхлипнули и вернулись  в  дом,  где  молча  принялись  за
работу.
     Тенар поставила кувшин обратно на полку и тут увидела  в  дальнем  ее
углу три больших книги, некогда принадлежавшие Огиону.
     У Архи эти большие кожаные шкатулки, битком набитые бумагой,  никаких
ассоциаций не вызывали.
     Но Тенар не могла оторвать от них глаз, и,  покусывая  от  напряжения
костяшки пальцев, пыталась решить, как ей поступить: взять их с собой  или
оставить здесь. Тенар просто обязана была взять их с собой,  хотя  ноша  и
без того была тяжела. Их нельзя было оставлять в оскверненном  доме,  там,
где побывало зло. Они принадлежали им всем: Огиону, Геду, ей. Знание.  Учи
ее всему! Тенар вытащила из дорожной сумы всю  шерсть  и  пряжу,  что  она
хотела взять с собой, и, положив на освободившееся место  одна  на  другую
книги, туго перевязала горловину сумы кожаным ремешком. Затем она сказала:
     - Нам пора, Ферру.
     Тенар  говорила  по-каргадски,  но  имя  девочки  осталось   прежним,
поскольку это было каргадское слово, означавшее пламя, горение. И девочка,
не спрашивая ни о чем, пошла за ней, закинув свой кожаный мешок за плечо.
     Они взяли с собой свои дорожные посохи -  ореховый  прут  и  ольховую
ветвь. Посох Огиона так и остался стоять в  темном  углу  за  дверью.  Они
оставили входную дверь распахнутой настежь навстречу морскому бризу.

     Животный инстинкт уводил Тенар прочь от возделанных  полей  и  горной
дороги, по которой она пришла  сюда.  Держа  Ферру  за  руку,  она  шагала
напрямик через крутые террасы  к  тропе,  которая,  причудливо  изгибаясь,
спускалась к Порт-Гонту. Тенар понимала, что если она столкнется  лицом  к
лицу с Аспеном, то пиши пропало, а он наверняка  поджидает  ее  где-то  на
дороге. Но, возможно, не на этой.
     Прошагав примерно милю вниз по склону, Тенар вновь обрела способность
размышлять здраво. Первой же мыслью,  пришедшей  ей  в  голову,  было:  "Я
выбрала правильную дорогу". К ней вернулось знание Хардика, а чуть позднее
и слов Древнего Наречия. Она тут же остановились, подняла с земли  камушек
и, держа его в руке, произнесла про себя: "_т_о_л_к_",  а  затем  опустила
камень в карман. Затем Тенар обратила взор на  бескрайние  просторы  неба,
где степенно  плыли  тучи,  и  сказали  про  себя  один-единственный  раз:
"_К_а_л_е_с_с_и_н_". И в голове у  нее  тут  же  прояснилось,  словно  там
повеяло свежим ветерком.
     Они ступили в длинную тенистую расщелину с  поросшими  густой  травой
склонами, испещренными выходами скальных пород, и тут Тенар вдруг стало не
по себе. За поворотом открылся вид на  раскинувшуюся  внизу  иссиня-черную
гладь бухты, в которую на всех парусах входил меж Боевых Утесов прекрасный
корабль. В прошлый раз Тенар испугалось подобного корабля, но  сейчас  она
была готова со всех ног бежать по дороге навстречу этому паруснику.
     Но она не могла - приходилось подлаживаться  под  шаг  Ферру.  Сейчас
девочка шла быстрее, чем пару месяцев назад,  да  и  под  гору  идти  было
легче. Корабль мчался им навстречу, влекомый магическим ветром.  Он  резал
воды гавани, словно лебедь - воздух. Парусник причалил к пристани  прежде,
чем Тенар и Ферру дошли до следующего поворота дороги.

     Города, сколь бы маленькими они не были, оставались для  Тенар  сущей
загадкой. Она никогда не жила в них. Однажды, давным-давно, Тенар побывала
в самом большом городе Земноморья, на Хавноре, да еще, в свое время, они с
Гедом  причалили  на  лодке  к  пристани  Порт-Гонта,  но  на  улицах   не
задержались, а сразу двинулись  вверх  по  этой  самой  дороге  к  Обрыву.
Третьим и последним городом, в котором она побывала, был Вальмут, где жила
ее дочь - сонный,  прогретый  солнцем  городок,  раскинувшийся  на  берегу
бухты, заход в которую торгового  корабля  с  Андрад  считался  выдающимся
событием, и все разговоры его жителей вертелись вокруг засолки и  копчения
рыбы.
     Они ступили на улицы Порт-Гонта, когда  солнце  стояло  уже  довольно
высоко в западной части неба. Ферру  прошагала  все  пятнадцать  миль  без
жалоб и нытья, хотя порядком утомилась. Тенар тоже устала, поскольку ночью
она не сомкнула глаз, а утром на ее долю так же выпало  немало  испытаний.
Да и книги Огиона  совсем  не  облегчили  ее  поклажу.  На  полпути  Тенар
переложила их в заплечный мешок, а еду и одежду сунула  в  дорожную  суму.
Стало легче, но ненамного.  Так  они  добрели  мимо  загородных  домов  до
входных ворот города, где дорога, пройдя  меж  двух  высеченных  из  камня
драконов, переходила в улицу. Там их  поджидал  грозного  вида  мужчина  -
страж ворот. Ферру склонила голову на бок, прижав обожженную щеку к  плечу
и спрятав искалеченную кисть руки под передних платья.
     - Вы идете в  гости  к  кому-нибудь  в  городе,  госпожа?  -  спросил
стражник, косясь на девочку.
     Тенар не знала, что и ответить. Она  не  предполагала,  что  у  ворот
города стоит  стража.  Ей  нечем  было  заплатить  хозяину  гостиницы  или
постоялою двора. У нее не было ни единого знакомого в  Порт-Гонте...  если
не считать, припомнила вдруг она, волшебника, который приходил на похороны
Огиона. Тенар не имела ни малейшего понятия, где он живет и как его зовут.
Она стояла и, открыв рот, смотрела на стражника, как две капли воды походя
в тот момент на Хифер.
     - Проходи, проходи, - раздраженно бросил тот и отвернулся.
     Тенар хотела спросить его, где тут дорога, ведущая на юг, через мыс и
вдоль побережья к  Вальмуту,  но  не  решилась  вновь  привлекать  к  себе
внимания, дабы страж не решил, что она попрошайка или ведьма, словом, одна
из тех, кого он и каменные драконы должны отваживать от города. Итак,  они
миновали драконов - Ферру подняла  глаза,  чтобы  взглянуть  на  них  -  и
зашагали по булыжникам мостовой, все глубже и глубже погружаясь  в  пучины
удивления, смущения и  страха.  Насколько  могла  судить  Тенар,  вряд  ли
кого-либо или что-либо в мире не пускали за ворота Порт-Гонта. Их окружали
высокие каменные дома, повозки, фургоны,  подводы,  коровы,  ослы,  шумные
базары, лавки и везде толпы людей - чем дальше в город, тем  больше  людей
встречалось  им  на  пути.  Ферру  намертво  вцепилась  в  руку  Тенар   и
скособочилась, пряча лицо под завесой волос. Тенар крепко  сжимала  ладонь
Ферру.
     Остановиться   где-то   на   ночь   не   представлялось    возможным.
Единственное, что им оставалось делать - отправляться  прямиком  на  юг  и
идти  до  захода  солнца,  который  был  уже  не  за  горами,  рассчитывая
заночевать в лесу. Тенар заметила на другой стороне улицы рослую женщину в
широком белом фартуке, которая закрывала ставнями окна  лавки,  и  перешла
дорогу, надеясь узнать у нее, как им найти дорогу из  города,  ведущую  на
юг. Женщина с полным,  раскрасневшимся  лицом,  казалось,  была  настроена
довольно дружелюбно, но Тенар пришлось собрать  всю  свою  волю  в  кулак,
чтобы решиться заговорить с ней. Однако не успела  она  открыть  рот,  как
Ферру до боли вывернула ее руку,  пытаясь  спрятаться  у  нее  за  спиной.
Оглянувшись, Тенар увидела, что по улице идет, приближаясь к ней,  человек
в кожаной шапочке. В этот миг он также заметил ее и остановился.
     Тенар схватила Ферру за предплечье и силой развернула ее кругом.
     - Пошли! - сказала она и потащила девочку вниз по улице мимо мужчины.
Миновав его, Тенар прибавила шагу,  стараясь  как  можно  быстрее  достичь
пламеневшей внизу в лучах предзакатного солнца в конце крутой улочки, воды
с доками и причалами. Ферру бежала за ней, хватая ртом воздух так же,  как
в тот день, когда ее нашли на пепелище костра.
     На фоне оранжево-красного неба вздымался лес высоких мачт. Корабль со
спущенными парусами  покачивался  на  волнах  у  каменною  пирса  рядом  с
весельной галерой.
     Тенар оглянулась назад. Мужчина, не отставая, следовал за ними. Он не
торопился.
     Она метнулась к пирсу, но тут Ферру запнулась и  остановилась,  не  в
силах перевести дыхание. Тенар подхватила ее на руки, и девочка всем телом
прижалась к ней, уткнувшись лицом ей в плечо. Но Тенар с такой ношей  сама
едва могла передвигать ноги. Она сделала шаг, затем еще один  и  еще.  Она
дошла до деревянных сходней, перекинутых с  пирса  на  палубу  корабля,  и
ухватилась рукой за их перила.
     Стоящий на палубе  морях  -  остриженный  наголо  жилистый  парень  -
уставился на нее.
     - Что случилось, госпожа? - спросил он.
     - Это... это корабль с Хавнора?
     - Да, он из столицы.
     - Позвольте мне взойти на борт!
     - Я не могу, -  ответил,  ухмыляясь,  парень,  но  тут  его  внимание
привлек выросший за спиной Тенар мужчина.
     - Тебе не надо убегать, - обратился к ней Хэнди. -  Ты  не  так  меня
поняла. Я и пальцем тебя не трону, не обижу ничем.  Разве  не  я  спас  ее
тогда, позвав на помощь? Мне действительно жаль, что все так обернулось. Я
хочу помочь ей.
     Он протянул руку, чтобы беспрепятственно дотронуться до Ферру.  Тенар
застыла, как статуи. Она обещала Ферру, что он никогда  больше  к  ней  не
притронется, а сейчас она лишь бессильно наблюдала за тем,  как  его  рука
касается беззащитной, дрожащей ручки ребенка.
     - Чего тебе от нее нужно?  -  вмешался  новый  голос.  Другой  морях,
совсем еще юноша, встал на место бритого. Тенар  показалось,  что  это  ее
сын.
     Хэнди за словом в карман не лез.
     - Она  забрала...  моего  ребенка.  Мою...  племянницу.  Видите,  эта
женщина околдовала ее и убежала с ней...
     Тенар не могла вымолвить ни слова. Она вновь утратила дар  речи.  Его
опять забрали у нее. Молодой морях не имел ничего общего  с  ее  сыном.  У
него было тонкое лицо с резкими чертами и ясными, умными глазами. Глядя на
него, она сумела выдавить из себя:
     - Позвольте мне подняться на борт. Пожалуйста!
     Молодой человек протянул руку. Тенар ухватилась за  нее  и  буквально
взлетела по сходням на палубу корабля.
     - Жди там, - бросил он Хэнди, а затем обратился к ней: - Пойдемте  со
мной.
     Но ноги уже не держали ее. Она тяжело опустилась  на  палубу,  уронив
тяжелый мешок, но не выпустив девочку.
     - Не отдавайте ее ему, ох... нельзя, чтобы они вновь  заполучили  ее,
только не снова, только не снова!

                                10. ДЕЛЬФИН

     Она ни в коем случае не должна отпускать девочку, нельзя позволить им
забрать ее - здесь на корабле одни мужчины. Прошло немало времени,  прежде
чем до нее стало доходить, что ей говорят и что вообще происходит  вокруг.
Когда Тенар, наконец, поняла, кто  на  самом  деле  тот  молодой  человек,
которого она приняла за своего сына, ей показалось,  что  она  всегда  это
знала, только никак не могла осмыслить. Ей тогда вообще ничего  не  шло  в
голову.
     Он вернулся из доков  на  корабль,  и  теперь  разговаривал,  стоя  у
сходней, с седовласым мужчиной, судя по всему, капитаном корабля, время от
времени поглядывая на Тенар с Ферру, которые  приткнулись  в  углу  палубы
между перилами и массивным брашпилем. Испытания минувшего дня  до  предела
вымотали девочку, и она, забыв про свои страхи, крепко прижалась к Тенар и
быстро заснула, подложив под  голову  дорожный  мешок  я  укрывшись  своим
плащом, как одеялом.
     Тенар медленно поднялась на ноги, и молодой человек тут же подошел  к
ней. Она расправила юбку и попыталась зачесать назад волосы.
     - Я - Тенар с Атуана, - сказала она. Он молча смотрел на нее. - А ты,
я думаю, Король.
     Он был совсем еще юн, моложе даже ее сына Спарка. Ему едва сравнялось
двадцать. Но он выглядел старше своих лет, что-то в его взгляде заставляло
подумать: этот человек прошел сквозь огонь и воды.
     - Меня зовут Лебаннен с Энлада, моя  госпожа,  -  представился  он  и
попытался поклониться ей или даже преклонить колено. Она  успела  удержать
его, схватив за руки, так что они стояли вплотную, лицом к лицу.
     - Ни ты передо мной, - сказала она, - ни я перед тобой!
     Удивленный, он рассмеялся и пристально посмотрел на Тенар,  держа  ее
за руки.
     - Откуда ты узнала, что я искал тебя?  Ты  шла  ко  мне,  когда  этот
мужчина?..
     - Нет-нет. Я спасалась... от него...  от...  от  бандитов...  я  хочу
вернуться домой, вот и все.
     - На Атуан?
     - О, нет! На свою ферму в Срединной Долине. Здесь, на Гонте. -  Тенар
тоже рассмеялась, но в глазах у нее  блестели  слезы.  Теперь  можно  было
плакать, и она  плакала.  Чтобы  утереть  слезы,  Тенар  выпустила  ладони
Короля.
     - А где она, Срединная Долина? - спросил он.
     - К юге-востоку отсюда, нужно обогнуть пару  мысов.  Там  есть  порт,
Вальмут.
     - Мы доставим тебя туда, - сказал юный Король, обрадованный тем,  что
может чем-то помочь ей, что-то сделать для нее.
     Она улыбнулась и согласно кивнула головой, вытирая слезы.
     - Выпей стакан вина, поешь, отдохни и уложи спать своего  ребенка,  -
сказал   он.   Капитан   корабля,   уловивший   последнюю   фразу,   отдал
соответствующие распоряжения. Бритый  наголо  матрос,  возникший,  как  ей
показалось, из далекого уже, покрытого туманной дымкой, прошлого,  подошел
и хотел взять Ферру на руки. Тенар встала между ним  и  девочкой.  Она  не
могла позволить ему прикоснуться к ребенку.
     - Я отнесу ее сама, - отрезала она. Ее голос звенел, как струна.
     - Там ступеньки, госпожа, - сказал матрос, и  Тенар  поняла,  что  он
добрый малый, но она не могла позволить ему прикоснуться к Ферру.
     - Позволь мне, - сказал молодой Король и,  взглядом  испросив  у  нее
позволения, опустился на колени, взял на руки спящую девочку, отнес  ее  к
люку и осторожно спустился с ней вниз по трапу, Тенар следовала за ним.
     Он неуклюже, но крайне бережно положил девочку на койку  в  маленькой
каюте и укрыл ее плащом, Тенар не препятствовала ему.
     Затем они прошли в более просторную каюту, протянувшуюся вдоль  кормы
судна, с огромным окном, глядящим на погрузившуюся в сумерки бухту. Король
предложил ей присесть за дубовый стол,  принял  от  юнги  поднос  с  едой,
наполнил тяжелые хрустальные бокалы красным вином, предложил ей  фрукты  и
печенье.
     Тенар попробовала вино.
     - Очень хорошее, но это не "Год Дракона", - заметила она.
     Он удивленно посмотрел  на  нее,  похожий  сейчас  на  растерявшегося
мальчишку.
     - Оно энладское, а не андрадское, - тихо сказал он.
     - Отличное вино, - уверила его Тенар, вновь отпив  из  бокала.  Затем
она попробовала пышное, немного пресноватое песочное  печенье.  Отливающий
янтарем терпкий виноград был сладок,  как  мед.  Разнообразные  кушанья  и
вино, словно швартовы корабля, стянули Тенар с небес на  землю,  прояснили
ее разум.
     - Я очень испугалась, - сказала она извиняющимся тоном.  -  Думаю,  я
скоро  приду  в  себя.  Вчера...  нет,  сегодня,  этим  утром...   меня...
околдовали...
     Следующую фразу она выдавила из себя с большим трудом:
     - На меня наложили... за-заклятие. Оно лишило меня дара речи, спутало
мои мысли. И мы бежали от него, но чуть  не  попали  в  руки  к  человеку,
который...
     Не в силах продолжать,  Тенар  посмотрела  на  внимавшего  ей  юношу.
Сосредоточенное выражение его лица подбодрило ее,  и  она  заставила  себя
закончить рассказ.
     - Он был одним из тех, кто изуродовал девочку. Это  сделал  он  и  ее
родители. Они надругались над малышкой, избили ее до полусмерти и  бросили
в костер. Вот как было дело, милорд. Вот что вытворяют порой с  детьми.  И
он продолжал преследовать девочку, домогаться ее. И...
     Она  прервала  свой  рассказ  и  пригубила  вино,   наслаждаясь   его
изысканным букетом.
     - Итак, спасаясь от него, я попала сюда. В небесные чертоги.
     Она окинула взглядом низкий резной потолок каюты, полированный  стол,
серебряный поднос и остановила свой взор на тонком, спокойном лице  юноши.
У него были темные мягкие волосы и чистая, отливающая  бронзой,  кожа.  Он
одевался изысканно, но просто, не носил золотых  цепочек  и  перстней  или
каких-либо иных символов власти. Но выглядел он именно так, как должен был
выглядеть Король, подумала она.
     - Прости, что я отпустил  мужчину,  -  сказал  он.  -  Но  его  могут
разыскать. Кто наложил на тебя заклятие?
     - Волшебник.
     Ей не хотелось называть имя. Она вообще не желала больше вспоминать о
случившемся. Пусть все останется в прошлом. К чему  кого-то  преследовать,
кому-то метить? Оставим этих людей наедине с их совестью, забудем  о  них.
Что было, то было, да быльем поросло.
     Лебаннен не стал настаивать, но все же спросил:
     - Будете ли вы в безопасности от этих людей на своей ферме?
     - Думаю, что да. Если бы не жуткая усталость и вся эта... мешанина  в
голове, которая затуманила мне разум, я не испугалась бы Хэнди. Что он мог
со мной сделать посреди многолюдной улицы? Мне не следовало  сломя  голову
убегать от него. Но меня ослепил ее страх. Она такая беззащитная,  что  не
может не бояться его. Ей необходимо научиться пересиливать свой  страх.  Я
должна научить ее этому...
     Погрузившаяся в свои мысли Тенар поймала  себя  на  том,  что  думает
по-каргадски. Неужели она и говорит на каргадском? Он  мог  подумать,  что
она - выжившая из  ума,  что-то  бубнящая  себе  под  нос  старуха.  Тенар
украдкой взглянула на Короля. Его темные глаза  смотрели  не  на  нее.  Он
задумчиво разглядывал яркий неподвижный язычок пламени подвешенного  низко
над столом стеклянного светильника. Его лицо было омрачено не по  возрасту
глубокой печалью.
     - Ты явился сюда, чтобы отыскать его, -  сказала  она.  -  Верховного
Мага, Сокола.
     - Геда, - поправил ее он с тенью  улыбки  на  лице.  -  Ты,  он  и  я
выступаем под нашими Настоящими Именами.
     - Ты и я, да. А он - только для нас с тобой.
     Юный Король кивнул.
     - Ему грозит опасность со стороны завистников и людей с черной душой,
а он теперь... беззащитен. Тебе это известно?
     Тенар не смогла  заставить  себя  высказаться  более  откровенно,  но
Лебаннен понял ее.
     - Он говорил мне, что утратил  магическую  силу,  отдав  ее  всю  без
остатка, чтобы спасти меня... и всех нас. Но в это трудно поверить. И я не
хотел ему верить.
     - Я тоже. Но это правда. Вот почему он... - Она вновь запнулась.
     - Ему хочется побыть одному, пока его раны не  затянутся,  -  наконец
осторожно закончила она.
     - Мы, Верховный Маг и я, умерли одновременно и рука об руку  вошли  в
царство  тьмы,  в  безводную  страну,  -  сказал  Лебаннен.  -  Мы  вместе
перевалили горный хребет. Из безводной страны можно вернуться  лишь  через
горы. Там есть тропа. Он знал  ее.  Но  те  горы  недаром  зовутся  Горами
Страданий. Камни... камни  там  остры,  как  бритвы,  и  порезы  долго  не
заживают!
     Он посмотрел на свои ладони. Она вспомнила  искромсанные  руки  Геда,
что сжимались в кулаки, дабы сомкнуть порезы.
     Ее рука стиснула в кармане маленький камушек - слово, поднятое ею  на
горной тропе.
     - Почему он прячется от меня? - в  отчаянии  выкрикнул  юноша.  Затем
продолжил уже более спокойным тоном. - Я и впрямь  надеялся  повидаться  с
ним, но если он того не хочет, я, конечно же, не буду настаивать на своем.
     Тенар оценила проявившиеся в этих словах вежливость, такт  и  чувство
собственного достоинства, свойственные всем посланцам столицы  Земноморья,
но полюбила она юного Короля за его отчаяние.
     - В конце концов он явится к тебе. Только  дай  ему  время  прийти  в
себя. Его поразили в самое сердце...  он  лишился  всего...  Но  когда  он
говорит о тебе, когда он произносит твое Имя... О, в этот краткий  миг  он
на моих глазах превращается в прежнего Геда... в того,  кем  он  рано  или
поздно станет вновь... в гордого человека!
     - Гордого? - переспросил, судя по всему, удивленный Лебаннен.
     - Да. Конечно, гордого. Кто, если не он, должен быть горд за себя?
     - Я всегда считал его... Он никогда  не  выказывал  своих  чувств,  -
сказал Лебаннен и улыбнулся, думая о своей непрозорливости.
     - Теперь от его былой выдержки не осталось и следа, - сказала она,  -
и это угнетает Геда больше всего прочего. Как мне  кажется,  все,  что  мы
можем для него сделать - это дать ему возможность идти  своей  дорогой  и,
как говорят на Гонте, самому распутать клубок...
     Свой  клубок  Тенар,  похоже,   только   что   распутала,   поскольку
почувствовала вдруг страшную усталость.
     - Думаю, мне необходимо немного отдохнуть, - сказала она.
     Он тут же поднялся из-за стола.
     - Леди Тенар, так вышло, что вы бежали от одного врага  и  наткнулись
по пути на другого; я явился сюда, чтобы отыскать одного друга,  а  взамен
обрел себе другого.
     Тенар улыбнулась, отдавая должное его остроумию и  доброте.  "Славный
мальчуган", - подумала она.

     Когда Тенар проснулась, жизнь  на  корабле  била  ключом.  Трещали  и
стонали палубы, сверку  доносились  крики  матросов,  топот  ног  и  скрип
снастей. Ей с трудом удалось вырвать Ферру из  пелены  сна.  Та  выглядела
вялой, возможно, из-за жары. Тело девочки всегда  было  горячим,  и  Тенар
трудно было рассудить, есть ли у нее лихорадка или нет.  Полная  раскаяния
за то, что заставила больного ребенка прошагать шестнадцать миль и  вообще
за  все  события  вчерашнего  дня,  Тенар  пыталась  развеселить  девочку,
рассказав ей о том, что они плывут на корабле, на борту которого находится
настоящий Король, а та комнатка, в которой они сейчас находятся  -  личные
покои Короля; что корабль везет  их  домой,  на  ферму,  где  их  ждет  не
дождется  тетушка  Ларк.  Сокол,  наверное,  тоже  там.  Но  даже  это  не
заинтересовало Ферру. Она по-прежнему оставалась вялой и  безразличной  ко
всему.
     На ее маленькой тонкой ручке Тенар увидала метку - багровый отпечаток
четырех пальцев, похожий на клеймо, словно кто-то  изо  всех  сил  стиснул
руку девочки, хотя Хэнди лишь дотронулся до нее и  не  более  того.  Тенар
уверила Ферру, что тот никогда больше не прикоснется к ней, но  не  смогла
сдержать своего обещания. Ее слова оказались пустым  звуком.  Но  что  она
могла противопоставить грубой силе?
     Тенар наклонилась и поцеловала отметину на ручке Ферру.
     - Надеюсь, у меня  будет  время  закончить  твое  красное  платье,  -
сказала она. - Наверное, Королю оно  понравится.  Но,  мне  кажется,  даже
короли не носят свои лучшие одежды  на  корабле,  не  говоря  уже  о  всех
остальных.
     Ферру молча сидела на  койке,  понурив  голову,  Тенар  расчесала  ей
волосы. Они, наконец, отросли  как  следует,  прикрыв  шелковистым  черным
занавесом обожженные участки кожи на голове.
     - Ты не проголодалась, воробышек? Ты же вчера не  ужинала.  Наверное,
Король покормит нас завтраком. Он угощал меня  вчера  вечером  печеньем  и
виноградом.
     Ответа не было. Когда Тенар сказала, что пора  выходить  из  комнаты,
девочка подчинилась.  На  палубе  Ферру  стояла  неподвижно,  как  статуя,
склонив голову на плечо. Она  не  глядела  на  белые  паруса,  наполненные
утренним ветром, на сверкающее  море,  на  величественно  вздымающуюся  за
кормой махину Горы Гонт, покрытую вековыми лесами, на вонзавшиеся  в  небо
пики утесов. Она не подняла глаза, даже когда с ней заговорил Лебаннен.
     - Ферру, - мягко сказала Тенар, присев рядом с  ней  на  корточки,  -
когда Король спрашивает что-то у тебя, ты должна отвечать ему.
     Девочка промолчала.
     Когда Лебаннен смотрел на Ферру, его лицо становилось  непроницаемым.
Возможно, под этой вежливой маской скрывались отвращение  и  шок.  Но  его
темные глаза  оставались  спокойными.  Он  легонько  прикоснулся  к  ручке
девочки и сказал:
     - Должно быть, ты удивилась, когда проснулась посреди моря.
     Ферру съела лишь немного фруктов. Когда Тенар спросила ее, не  желает
ли  она  вернуться  обратно  в  каюту,  девочка   утвердительно   кивнула.
Разочарованная Тенар оставила ее свернувшейся калачиком на койке,  а  сама
вновь поднялась на палубу.
     Корабль проходил меж Боевых  Утесов,  чьи  угрюмые  стены,  казалось,
нависали над парусами. Лучники, сидящие в маленьких фортах, которые, точно
ласточкины гнезда, прилепились к  скалам,  глазели  на  корабль  и  весело
перешучивались с матросами.
     - Дорогу Королю! - кричали последние. Ответные  возгласы,  когда  они
доходили донизу, были не громче криков чаек в поднебесье:
     - ...королю!
     Лебаннен стоял на высоком мостике  вместе  с  капитаном  и  худощавым
мужчиной в летах со слегка раскосыми глазами, закутанным в серый плащ мага
с острова Рокк. На Геде был такой же великолепный плащ в тот  день,  когда
они с ним вернули Кольцо Эррет-Акбе в Башню Меча. Подобный же плащ, только
поношенный и  испачканный  за  время  долгих  странствий,  спасал  его  от
пронизывающего холода Гробниц Атуана и пыльных бурь в горах, которые они с
ним преодолевали бок о бок. Пока она  предавалась  воспоминаниям,  высокие
утесы остались  за  кормой,  а  в  борт  корабля,  пенясь,  ударили  волны
открытого моря.
     Когда парусник миновал последние рифы и взял  курс  на  восток,  трое
мужчин сошли с мостика и подошли к ней. Лебаннен сказал:
     - Моя госпожа, перед вами Мастер Ветров с острова Рокк.
     Маг поклонился ей. В его  проницательных  глазах  читалось  уважение,
смешанное с любопытством. "Мужчина, который предпочитает  знать,  в  какую
сторону дует ветер", - подумала она.
     - Теперь я не столько уповаю на то, что погода не испортится, сколько
уверена в этом, - сказала она ему.
     - В такой день, как  сегодня,  я  всего  лишь  никчемный  балласт,  -
возразил маг. - Кроме того, когда за штурвалом такой бывалый морской волк,
как Мастер Серратен, кому нужны услуги повелители ветров?
     "Как все мы - Господа,  Дамы  и  Мастера  -  вежливы  и  галантны,  -
подумала она. -  Кланяемся  друг  другу,  расточаем  комплименты".  -  Она
бросила взгляд на молодого Короля. Он смотрел на нее с легкой  улыбкой  на
устах.
     Когда она девчонкой попала на Хавнор, то чувствовала себя  точно  так
же, как сейчас: неуклюжей дикаркой среди лощеных щеголей. Но будучи теперь
зрелой женщиной, Тенар не стушевалась, а лишь  подивилась  тому,  с  каким
упорством мужчины превращают свою жизнь в сплошной маскарад,  и  насколько
легко женщины подлаживаются под них.
     Они сообщили ей, что корабль прибудет в порт Вальмут этим же вечером,
если паруса по-прежнему будет наполнять попутный ветер.
     Еще не до конца оправившись от тягот и испытаний дня минувшего, она с
благодарностью опустилась в импровизированное кресло,  сделанное  для  нес
бритым матросом из соломенного матраца и куска парусины, и стала наблюдать
за волнами и чайками, а также  за  тем,  насколько  меняются  затуманенные
синеватой дымкой полуденного марева очертания Горы Гонт по мере того,  как
корабль удаляется от скалистых  берегов  острова.  Тенар  заставила  Ферру
подняться на палубу, чтобы та погрелась  на  солнышке,  и  теперь  девочка
дремала рядом с ней, изредка бросая взгляд на море.
     К ним подошел загорелый дочерна беззубый матрос,  чьи  огрубевшие  от
мозолей босые ноги с причудливо искривленными ногтями смахивали на копыта,
и положил что-то на парусину рядом с Ферру.
     - Для девчушки, - сказал он хриплым голосом и сразу  отошел,  хотя  и
недалеко. Взявшись за какую-то работу, он то и дело украдкой поглядывал  в
их сторону, чтобы понять, понравился Ферру его подарок или нет. Но та даже
не прикоснулась к маленькому свертку, и Тенар  самой  пришлось  развернуть
его. Внутри лежала прелестная фигурка  дельфина  величиной  с  ее  большой
палец, вырезанная из кости.
     - Он будет жить в травяном мешочке,  -  сказала  Тенар,  -  вместе  с
остальным костяным народцем.
     Девочка слегка оживилась и, достав мешочек, положила  туда  дельфина.
Но  Тенар  пришлось  самой  благодарить  застенчивою  матроса,  Ферру   не
вымолвила ни слова и даже не взглянула на  него.  Вскоре  она  попросилась
обратно в каюту. Тенар отвела ее  туда  и  оставила  в  компании  костяных
человечков и животных.
     "Как легко, - подумала она, охваченная гневом, - Хэнди забрал  у  нее
теплое солнце, парусник, Короля и само детство, и как трудно будет вернуть
их ей обратно! Целый год я мало-помалу возвращала Ферру к жизни,  а  Хэнди
одним прикосновением свел на нет весь мой труд.  Но  что  это  дало  лично
ему... какова его корысть? А, может, он  состоит  на  службе  у...  хаоса,
пустоты?"
     Она присоединилась  к  стоящим  на  мостике  Королю  и  магу.  Солнце
ослепительно сияло на безоблачном небе, и корабль словно  парил  в  океане
света, что напомнило Тенар тот ее сон, где она летала вместе с драконами.
     - Леди Тенар, - сказал Король. - Я не буду передавать с вами послание
моему другу, поскольку, как мне кажется, это  доставит  неудобство  вам  и
свяжет руки ему. Я этого не хочу. Меня коронуют через месяц.  Если  именно
его руки возложат на меня венец, то лучшего начала своего правления  я  не
мог бы и желать. Но будет он там или нет, я все равно всем обязан ему.  Он
сделал меня Королем. Я никогда этого не забуду.
     - Я знаю, что ты не забудешь, - с теплотой в голосе сказала Тенар. Он
был предельно серьезен, скованный высотой своего  положения,  и  в  то  же
время так пылок и уязвим в  своей  искренности  и  душевной  чистоте.  Она
тянулась к нему всем своим существом. Он думал, что познал  боль,  но  ему
еще не раз придется испытать ее за свою жизнь, сохранив все до  мельчайших
подробностей в глубинах своей памяти.
     Причина крылась в  том,  что  он  не  шел,  подобно  Хэнди,  по  пути
наименьшего сопротивления.
     - Я охотно передам послание, - сказала она. - Это нисколько  меня  не
затруднит. Все, что вы скажете, будет передано ему-слово в слово.
     Мастер Ветров усмехнулся и сказал:
     - Так было всегда. Ничто не могло поставить его в тупик.
     - Вы знакомы с ним давно?
     - Даже дольше, чем-вы, миледи. Я учил его, - ответил  маг.  -  Всему,
что знал сам... Как вам известно, он явился в Школу на  Рокке  совсем  еще
мальчишкой с письмом Огиона в руке, в котором тот сообщал  нам,  что  этот
парень обладает огромной силой. Но когда я в  первый  раз  посадил  его  в
лодку и научил заговаривать ветер, он поднял целый шторм. Тут я  понял,  с
кем имею дело. Я подумал тогда: "Или  он  утонет  прежде,  чем  ему  минет
шестнадцать, или он станет Верховным Магом, прежде чем ему минет сорок..."
А может, память подводит меня, и я ни о чем таком в то время не думал.
     - Он все еще Верховный Маг? - спросила  Тенар.  Вопрос  был  довольно
глупый, а если судить по наступившему вслед за ним гробовому молчанию,  он
еще и задел за живое.
     Наконец маг ответил, тщательно подбирая слова:
     - На Рокке нет сейчас Верховного Мага.
     Тенар не осмелилась уточнить, что он имел в виду.
     - Мне кажется, - сказал Король, - что  человек,  восстановивший  Руну
Мира, имеет право войти в любую структуру власти этого королевства.  Разве
вы не такого же мнения?
     Маг помедлил и затем с некоторым трудом выдавил из себя:
     - Конечно.
     Король ждал, но тот ничего не добавил к сказанному.
     Лебаннен устремил взгляд на  сверкавшую  на  солнце  водную  гладь  и
заговорил так, будто рассказывал предание:
     - Когда мы с ним прилетели на Рокк с Селидора верхом на драконе...
     Он сделал паузу, и Имя дракона само возникло в  мозгу  Тенар,  словно
удар колокола: _К_а_л_е_с_с_и_н_.
     - Дракон ссадил меня там, а его унес прочь. Мастер Привратник  сказал
тогда: "Он сделал все, что мог, и полетел домой". А до того - на пустынном
берегу Селидора - Гед запретил мне брать с собой его посох, сказав, что он
больше не маг. И тогда  Мастера  Рокка  собрались,  чтобы  избрать  нового
Верховного Мага.
     - Они взяли меня с собой, дабы я узнал  все,  что  мне,  как  Королю,
нужно знать о Совете Мудрых. Я оказался среди них еще и потому, что должен
был заменить одного из них - Ториона, Мастера  Вызова.  То  самое  великое
зло, которое обнаружил и которому положил  конец  милорд  Сокол,  обратило
против Ториона его искусство. Когда мы были там, в безводной стране, между
стеной из камней и горами, я видел Ториона.  Милорд  разговаривал  с  ним,
убеждая его перешагнуть стену и вернуться к жизни. Но тот  не  послушался.
Он так и не вернулся из царства мертвых.
     Изящные,  но  сильные  пальцы  юноши  мертвой  хваткой  вцепились   в
ограждение мостика. Он по-прежнему не отрывал глаз от глади моря. Помолчав
немного, Король продолжил свой рассказ.
     - Итак, со мной их стало  девять,  тех,  кто  пришел  избрать  нового
Верховного Мага.
     - Они... мудрые люди, - сказал он, бросив взгляд на Тенар. - Сведущие
не только в своем искусстве. Мне до  этого  приходилось  видеть,  как  они
сводили  различные  подходы  к  проблеме  разных  членов  Совета  воедино,
принимая абсолютно верное решение. Но на этот раз...
     - Случилось так,  -  продолжил  за  него  Мастер  Ветров,  видя,  что
Лебаннен, судя по всему, не хочет критиковать Мастеров Рокка, - что мнения
наши разошлись, и решение принято не было. Мы так и не  пришли  к  единому
мнению. Ведь Верховный Маг не умер... он жив, но больше  не  маг...  хотя,
кажется, по-прежнему может  повелевать  драконами...  В  довершение  всего
Мастер Изменений, который сам еще не отошел от  потрясения,  перенесенного
им, когда его искусство обратилось против него, продолжает  верить  в  то,
что Мастер Вызова восстанет из мертвых. Он горячо  убеждал  нас  дождаться
его возвращения... А Мастер Образов вообще не раскрывал рта.  Он  -  карг,
как вы, миледи. Вы знали об этом? Он прибыл на Рокк с Карего-Ат.
     Проницательные глаза мага изучали ее, как  бы  желая  узнать,  откуда
дует ветер.
     - Словом, мы зашли в тупик.  Когда  Мастер  Привратник  попросил  нас
назвать имена тех, из кого будет сделан выбор, не было названо ни  единого
имени. Мы глядели друг на друга и молчали...
     - Я глядел в землю, - вставил Лебаннен.
     - Наконец, мы обратили свои взоры на того, кто знает об Именах больше
других - на Мастера Имен. Тот, в свою очередь, посмотрел на молчавшего  до
сих пор Мастера Образов, который сидел среди своих деревьев, как  истукан.
Как тебе известно, мы  собрались  в  его  Роще,  ибо  корни  ее  деревьев,
согласно преданию, доходят до невиданных глубин. Был  уже  поздний  вечер.
Иногда меж листьев пробивается свет, но в ту  ночь  небо  над  рощей  было
затянуто облаками, через которые не пробивался свет звезд.  И  тут  мастер
Образов встал и заговорил - не на Древнем Наречии, не  на  Хардике,  а  на
своем родном каргадском. Немногие из нас были знакомы с этим языком, и  мы
не знали, что и думать. Но Мастер  Имен  перевел  нам  его  слова.  Мастер
Образов сказал: "_Ж_е_н_щ_и_н_а _н_а _Г_о_н_т_е_".
     Маг замолчал. Он больше не  смотрел  на  нее.  Спустя  секунду  Тенар
спросила:
     - И это все?
     - Ни слова больше. Когда мы набросились на него, он лишь  смотрел  на
нас пустыми глазами, не в  силах  ответить  нам.  Наверное,  у  него  было
видение... Он видит очертания  предметов,  различные  образы.  Лишь  малую
часть увиденного он может выразить словами,  и  еще  меньшую  -  осознать.
Объяснить собственные слова он мог не лучше нашего. Его слова -  это  все,
что у нас было.
     В конце концов, Мастера Рокка были прежде всего учителями,  а  Мастер
Ветров был прекрасным учителем. Но и он не мог изложить свою историю более
доходчиво. А может, просто не  хотел.  Он  вновь  пристально  взглянул  на
Тенар, и опять отвел глаза.
     - Что ж, всем стало ясно, что поездки на Гонт не избежать. Но  какова
ее цель? Кого там искать? "Женщину"... задача не из легких!
     Возможно, женщина направит нас каким-то образом, укажет,  где  искать
Верховного Мага. И мы сразу, как вы могли догадаться, миледи, вспомнили  о
вас... ни о какой другой женщине  с  Гонта  нам  слышать  не  приходилось.
Остров невелик, что нельзя сказать о вашей славе. Тут один из нас  сказал:
"Она отведет нас к Огиону".  Но  мы  все  знали,  что  Огион  давным-давно
отказался от поста Верховного Мага, и  вряд  ли  примет  наше  предложение
сейчас, когда он стар и болен. Я думаю, в ту минуту, когда мы заговорили о
нем, Огион был уже при смерти.  Тогда  другой  предложил:  "Но  она  может
отвести нас и к Соколу". Тут все вокруг погрузились во тьму.
     - Стало темно, хоть глаз выколи, - согласился Лебаннен.  -  Поскольку
вдруг пошел дождь.
     Он улыбнулся.
     - Я жутко обрадовался, поскольку уж не чаял вновь услышать шум дождя.
     - По крайней мере  один  из  десяти  промокших  до  нитки  людей  был
счастлив, - вставил Мастер Ветров.
     Тенар рассмеялась. Она ничем не могла помочь этому человеку, но он ей
нравился. Маг держал себя с ней настороженно, и  ей  приходилось  отвечать
ему тем же. Однако по отношению к  Лебаннену  и  в  присутствии  Лебаннена
можно было высказываться лишь прямо.
     - Только ваша "женщина с Гонта" не может быть мною, поскольку я ни за
что не отведу вас к Соколу.
     - Я тоже считаю, что это не вы, миледи, - сказал маг с тенью вызова в
голосе, видимо, и впрямь не кривя  душой.  -  Дело  в  том,  что  он,  без
сомнения, назвал бы ваше имя, если бы увидел вас в своем видении. Немногие
осмеливаются носить свои Настоящие Имена! Но я уполномочен  Советом  Рокка
спросить у вас: не знаете ли вы гонтийку, которая может быть той, кого  мы
ищем - сестрой или матерью обладающего силой, или  даже  его  наставницей,
ведь многие ведьмы по-своему мудры. Может,  Огион  знал  ее?  Говорят,  за
время своих скитаний по глуши он повидался чуть ли  не  с  каждым  жителем
Гонта. Как бы я хотел, чтобы он был сейчас жив и направил нас к целен!
     Тенар вновь подумала о рыбачке из рассказа Огиона. Но та женщина  уже
тогда, много  лет  назад,  когда  Огион  встретил  ее,  была  стара.  Она,
наверное, давно умерла. Хотя драконы, подумала Тенар, говорят, живут очень
долго.
     Она помолчала, а затем сказала:
     - Я не знаю ни одной такой женщины.
     Тенар  почувствовала,  что  Мастер  Ветров  ей  не  верит.  "Что  она
скрывает? Чего добивается?" -  несомненно  гадал  он.  А  Тенар  не  могла
понять, какой ей резон о чем-либо умалчивать. От его полнейшей глухоты она
утратила дар речи, и даже не смогла объяснить магу, в чем его ошибка.
     - Что ж, -  наконец  выдавила  она  из  себя,  -  Верховного  Мага  у
Земноморья нет, но есть Король.
     - На нем зиждутся все наши чаяния и надежды, - сказал маг с теплотой,
которая делала ему честь. Следивший за их разговором Лебаннен улыбнулся.
     - В последние годы, - неуверенно начала Тенар, - люди пережили  много
бед и страданий. Моя... малышка...  Их  уже  принимают  как  должное.  Мне
приходилось слышать, как обладающие магической  силой  мужчины  и  женщины
рассказывают о ее ослаблении, переменах к худшему.
     - Тот человек по имени Коб, которого милорд Верховный  Маг  одолел  в
безводной стране, наделал много бед.  Нам  еще  предстоит  возродить  наше
искусство, исцелить магов и вернуть им их силу,  -  сказал  Мастер  Ветров
уверенным тоном.
     - Боюсь, одним восстановлением и исцелением не  обойтись,  -  сказала
она, - хотя они, конечно, необходимы... Но  не  могло  ли  так  случиться,
что... что Коб обрел такую  власть  потому,  что  мир  уже  переменился...
Кто-то изменил привычный порядок вещей, или он изменился сам. В результате
происшедшей перемены у Земноморья вновь есть Король... Возможно, Верховный
Маг теперь и не нужен.
     Мастер Ветров взглянул на нее так, словно увидел вдали грозовую тучу.
Он даже поднял руку, собираясь разбудить ветер  и  очистить  небосвод,  но
опомнился, принял прежнюю позу и улыбнулся.
     - Не бойтесь, миледи, - сказал он. - Рокк и искусство магии  выстоят.
Наше достояние под надежной охраной!
     - Расскажите это Калессину, - не выдержала Тенар, которой  до  смерти
надоела его самодовольная снисходительность. Маг недоуменно  уставился  на
нее, услышав Имя дракона, но  это  не  заставило  его  прислушаться  к  ее
словам. Впрочем, она ничего другого и не ожидала от человека, ни  разу  не
прислушавшегося к словам женщин с  тех  самых  пор,  как  мать  спела  ему
последнюю колыбельную.
     - Она права, - поддержал Тенар Лебаннен, -  Калессин  приземлился  на
Рокке, который считался надежно защищенным от драконов... и тому  причиной
не заклинания Сокола, поскольку он к тому времени уже  утратил  магическую
силу... к тому же, я не думаю, Мастер Ветров, что  леди  Тенар  боится  за
себя.
     Маг предпринял героическую попытку исправить допущенный им просчет.
     - Извините меня, миледи, - сказал он. - Я разговаривал с вами, как  с
простой женщиной.
     Тенар с трудом сдержала рвущийся наружу смех. Ей хотелось взять  мага
за плечи и хорошенько встряхнуть. Но вместо этого она сказала безразличным
тоном:
     - Обычные женские страхи.
     Бесполезно. Мастер Ветров опять пропустил ее слова мимо ушей.
     Чего нельзя сказать о не встревавшем в их разговор молодом Короле.
     Вдруг  из  ходящего  ходуном  поднебесья  мачт,  парусов  и  оснастки
послышался крик юнги:
     - Прямо по курсу город!
     И в ту же минуту стоящие на палубе увидели горстку черепичных крыш  с
курящимися голубым дымком трубами, пускающие блики окна, а  также  доки  и
причалы Вальмута,  раскинувшегося  на  берегу  тихой  бухты  с  кристально
чистой, голубоватой водой.
     - Мне завести корабль в гавань самому,  или  за  это  возьметесь  вы,
милорд? - спросил невозмутимый капитан, на что Мастер Ветров ответил:
     - Лучше правьте вы, капитан. Я не хочу толкаться среди этих лоханок!
     Он махнул рукой в сторону десятков снующих туда-сюда рыбачьих  лодок.
Вскоре королевский флагман степенно, словно лебедь посреди  выводка  утят,
вошел в бухту, приветствуя каждое встречавшееся по пути суденышко.
     Тенар окинула взглядом доки, но не заметила там  ни  одного  корабля,
способного бороздить открытое море.
     - Мой сын - морях, - сказала она Лебаннену. - Я подумала, может,  его
судно стоит здесь.
     - Как называется его корабль?
     - Он плавал матросом на "Эскельской  чайке",  но  то  было  два  года
назад. С тех пор он мог сменить не один корабль. Ему не сидится  на  одном
месте.
     Она улыбнулась.
     - Когда я впервые увидела тебя, я приняла тебя за своего  сына,  хотя
внешнего сходства между вами  нет  никакого,  разве  что  вы  оба  высокие
худощавые молодые люди. Но я тогда  была  перепугана  до  смерти  и  плохо
соображала... Обычные женские страхи.
     Маг удалился в капитанскую каюту на корме, и она осталась  наедине  с
Лебанненом.
     - Что-то слишком много женских страхов, - заметил он.
     Это был ее единственный шанс поговорить с ним с глазу на глаз, и  она
заговорила быстро и сбивчиво:
     - Я хочу сказать... я ничем не могу помочь...  я  не  знаю,  не  имею
представления, где искать эту "женщину с Гонта", но,  если  такая  женщина
существует... разве не может такого случиться, что они ищут  именно  ее...
что им нужна она сама... эта женщина?
     Лебаннен выслушал ее. Он не был глух к словам Тенар, но явно  понимал
ее с большим трудом, как будто она говорила на иноземном наречии.
     - Не исключено, - наконец выдавил он из себя.
     - Откуда вы? - окликнула их рыбачка на утлой лодчонке.
     - Из Столицы! - крикнул ей в ответ ломким фальцетом юнга с мачты.
     - А как  называется  этот  корабль?  -  спросила  Тенар.  -  Мой  сын
обязательно спросит меня, на каком паруснике я плавала.
     - Д_е_л_ь_ф_и_н_, - улыбнувшись, ответил Лебаннен.
     "Мой сын, мой Король, мой милый мальчик, - подумала она. - Как мне не
хочется расставаться с тобой!"
     - Мне надо сходить проведать малышку, - сказала она.
     - Как вы доберетесь до дома?
     - Пешком. Долина всего в нескольких милях отсюда.
     Она указала пальцем поверх  города,  вглубь  острова,  где  меж  двух
горных отрогов раскинулась обласканная солнцем Срединная Долина.
     - Деревня стоит на берегу реки, а моя ферма - в полумиле от нее.  Это
прелестный уголок твоего королевства.
     - Но будете ли вы в безопасности?
     - О, да. Здесь, в Вальмуте, я остановлюсь у своей дочери. А в деревне
все держатся друг за друга. Я не останусь одна.
     На миг их глаза встретились, но никто не произнес вслух имя,  которое
им обоим пришло на ум.
     - Нагрянут ли сюда опять посланцы с Рокка? - спросила  она.  -  Чтобы
найти "женщину с Гонта"... или его?
     - Только не его. Если они  вновь  заговорят  об  этом,  я  решительно
воспротивлюсь, - успокоил ее Лебаннен, даже  не  догадываясь,  какой  груз
снял он этим с души Тенар. - Что же  касается  поисков  нового  Верховного
Мага или женщины из видения Мастера Образов, да,  это  может  привести  их
сюда. Возможно, даже к тебе.
     - Посланцы Рокка  будут  желанными  гостями  на  Ферме-под-Дубами,  -
сказала Тенар. - Хотя и не столь желанными, как ты.
     - Я приеду, когда смогу, - пообещал он и с легкой грустью добавил:  -
Если смогу.

                                 11. ДОМА

     Едва ли не все жители Вальмута столпились на пристани,  чтобы  своими
глазами увидеть корабль с Хавнора, на борту которого, по слухам,  был  сам
Король, новый Король, юный Король, о ком уже начали слагать  песни.  Новых
песен они пока не слышали, но знали наизусть старые. Старик  Релли  пришел
со своей арфой и спел несколько строф из  "_Д_е_я_н_и_й  _М_о_р_р_е_д_а_",
ибо Король Земноморья, без сомнения, продолжит дело Морреда. Наконец и сам
Король вышел на палубу, молодой,  стройный  и  красивый,  как  и  подобает
Королю. С ним были маг с Рокка, а  также  похожие  на  нищенок  женщина  и
девочка в поношенных плащах, с  которыми  обращались  как  с  королевой  и
принцессой, коими, возможно, они и являлись.
     - Наверное, это его мать, - сказала  Шенди,  поднимаясь  на  цыпочки,
чтобы глянуть поверх голов стоящих перед ней мужчин, но  тут  ее  подружка
Эппл стиснула ей руку и сдавленно всхлипнула:
     - Это... Это мама!
     - Чья мама? - переспросила ее Шенди.
     - Моя, - прошептала Эппл. - А с ней - Ферру.
     Однако она не стала проталкиваться сквозь толпу вперед, даже когда на
берег спустился офицер с корабля и пригласил старого  Релли  подняться  на
борт и сыграть для Короля. Эппл ждала вместе с остальными.  Она  смотрела,
как Король приветствует первых лиц Вальмута, и слушала, как поет для  него
старый Релли.  Она  видела,  как  Король  попрощался  со  своими  гостями,
поскольку,  как  говорили  люди,  корабль  собирался  покинуть  бухту   до
наступлении темноты и взять курс на Хавнор. Последними подошли  к  сходням
Ферру и Тенар. Каждую Король обнял на прощание, прижавшись щекой  к  щеке,
причем ему пришлось  преклонить  колено,  чтобы  обнять  Ферру.  Толпа  на
причале дружно ахнула. Солнце погружалось в  золотистую  дымку,  расстилая
огненную дорожку по  глади  бухты,  когда  женщина  с  девочкой  сошли  по
обнесенным перилами сходням. Тенар несла тяжелый дорожный мешок  и  сумку;
Ферру шла, опустив голову, и густая копна волос скрывала ее  лицо.  Сходни
были убраны, матросы  сновали  по  вантам,  офицеры  выкрикивали  команды.
Парусник  "Дельфин"  развернулся,  ложась  на  курс.  Тут  Эппл,  наконец,
протолкалась сквозь толпу.
     - Привет, мама, - сказала она.
     - Привет, дочка, - ответила Тенар, и  они  поцеловались.  Эппл  взяла
девочку на руки и воскликнула:
     - Как ты выросла, Ферру! И поправилась! Пойдем, пойдем ко мне домой.
     В этот вечер Эппл  в  прелестном  домике  ее  молодого  мужа-торговца
чувствовала себя немного неловко в присутствии матери и время  от  времени
бросала на нее задумчивые, даже боязливые взгляды.
     - Знаешь, мама, - сказала она, стоя в дверях спальни Тенар, - у  меня
до сих пор все это не укладывается в голове... Ну, Руна  Мира...  то,  что
именно  ты  вернула  Кольцо  в  Хавнор.  Это   напоминает   мне   какое-то
древнее-древнее предание! Но ведь это и впрямь была ты, а?
     - То была девчонка с Атуана, - ответила Тенар. - И прошла с  тех  пор
не одна сотня лет. Мне кажется, я сейчас усну и не проснусь  до  скончания
времен.
     - Тогда ложись.
     Эппл направилась к двери,  затем  вдруг  остановилась  и  обернулась,
держа лампу в руке.
     - Любимица Королей, - съехидничала она.
     - Ступай отсюда, - шутливо прикрикнула Тенар,

     Тенар погостила у Эппл и ее мужа пару дней и засобиралась  домой,  на
ферму. Эппл взялась проводить ее, и сейчас они вместе с Ферру шагали вдоль
берега степенно несущей  свои  серебристые  воды  Кахеды.  Лето  сменилось
осенью. Солнце по-прежнему  припекало,  но  ветер  пронизывал  до  костей.
Листья деревьев пожухли и потускнели, с  полей  почти  повсюду  бью  убран
урожай.
     Эппл говорила о том, как окрепла Ферру, насколько уверенней стала  ее
походка.
     - Видела бы ты ее в Ре Альби, -  не  удержалась  Тенар,  -  до  того,
как...
     Она  умолкла,  вспомнив,  что  решила  не   рассказывать   дочери   о
случившемся, чтобы не расстраивать ее.
     - Что стряслось? - спросила Эппл таким решительным тоном,  что  Тенар
сдалась и, понизив голос, ответила:
     - Один из _н_и_х_.
     Длинноногая в своем не по росту коротком платьице, Ферру  семенила  в
нескольких ярдах впереди них, выискивая  в  придорожном  кустарнике  ягоды
черники.
     - Ее отец? - спросила Эппл, холодея при одной мысли об этом.
     - Ларк говорила, что тот, кто, по всей видимости, был ее отцом,  звал
себя Харком. Этот - моложе.  Именно  он  тогда  пришел  и  сказал  Ларк  о
девочке. Его зовут Хэнди. Он... крутился  вокруг  Ре  Альби.  И  когда  мы
бежали в Порт-Гонт, нас угораздило столкнуться с ним там нос  к  носу.  Но
Король прогнал его. Теперь я здесь, а Хэнди - там, вот и вся история.
     - Но Ферру жутко перепугалась, - мрачно заметила Эппл.
     Тенар кивнула.
     - Но почему вы бежали из Ре Альби?
     - Ну, этот Хэнди работал на одного человека... на чародея из поместья
Ре Альби, который невзлюбил меня...
     Она  попыталась  вспомнить  прозвище  волшебника  и  не  смогла.   Ей
приходило на ум лишь каргадское слово _Т_у_а_х_о_. Так называлось какое-то
дерево, она уже не помнила, какое.
     - И?..
     - Ну я и решила, что лучше вернуться домой.
     - Но с чего это волшебник так тебя невзлюбил?
     - В основном за то, что я - женщина.
     - А-а, - протянула Эппл. - Старый козел.
     - В данном случае, молодой.
     - Тем хуже. Что ж, насколько мне известно, никто с тех пор  не  видел
ее родителей. Но если они до сих пор шатаются где-то поблизости,  то  тебе
не стоит жить одной на ферме.
     Приятно, когда дочь проявляет материнскую заботу, иногда так  хочется
вновь стать маленькой девочкой.
     - Все будет в полном порядке! - отрезала Тенар.
     - По крайней мере, могла бы завести собаку.
     - Я думала об этом. Кто-нибудь в  деревне  даст  мне  щенка.  Спросим
Ларк, когда придем домой.
     - Не щенка, мамочка. Собаку.
     - Но молодую... чтобы Ферру могла с ней играть, - не сдавалась Тенар.
     -  Маленького  щеночка,  который  будет  лизать  ноги  грабителям,  -
посмеялась над матерью пышущая здоровьем сероглазая Эппл.
     Они пришли в деревню около полудня.  Ларк  встретила  Тенар  и  Ферру
круговертью объятий, поцелуев, вопросов  и  лакомств.  Тихий  муж  Ларк  и
другие жители деревни пришли поздороваться с  Тенар.  Она  в  полной  мере
ощутила, как здорово вернуться домой.
     Ларк вместе с двумя младшими из своих  семи  детей  проводила  их  до
фермы. Дети, естественно, знали Ферру с тех самых  пор,  как  она  впервые
попала в дом Ларк, и привыкли к ней, хотя два  месяца  разлуки  не  прошли
бесследно, и они сперва немного стеснялись. Однако ни сверстники, ни  даже
Ларк не расшевелили девочку.  Она  оставалась  такой  же  безразличной  ко
всему, как в старое недоброе время.
     -  Все  эти  странствия  вымотали  ее  до  предела.  Ты  не   успеешь
оглянуться, как Ферру придет в себя, вновь вернется  к  жизни,  -  уверяла
Тенар подругу, но Эппл не позволила ей так легко уйти от ответа.
     - Один из _н_и_х_ вернулся и напал на Ферру и маму, - сообщила она.
     Мало-помалу, слово за слово, дочь и подружка совместными  усилиями  в
первый же день вытянули из Тенар всю  подноготную,  пока  они  все  вместе
отпирали выстуженный, с застоявшимся воздухом  и  толстым  слоем  пыли  на
мебели, дом, приводили его  в  порядок,  проветривали  постель,  пополняли
запасы пищи в кладовой, то и дело задевая головами связки сушеного лука  и
ставили на плиту большую кастрюлю с супом на ужин. Тенар рассказала им все
без утайки, опустив лишь то, чего сама не понимала. Например, что сделал с
ней волшебник? "Наложил заклятие", - неопределенно сказала она.  Возможно,
он и натравил на нее Хэнди. Но когда  Тенар  заговорила  о  Короле,  слова
хлынули потоком.
     - И тут появился он - Король!..  Словно  гром  среди  ясного  неба...
Хэнди задрожал и отпрянул назад... Я сперва подумала, что он - это  Спарк!
Я и впрямь на секунду поверила в это, настолько я была... не в себе...
     - Что ж, - сказала Эппл, - в этом нет ничего  удивительного,  раз  уж
Шенди решила, что ты - его  мать.  Ну,  когда  мы  стояли  на  пристани  и
смотрели, как причаливает твой великолепный  парусник...  Знаете,  тетушка
Ларк, она поцеловала его. Поцеловала Короля... вот так.  Я  подумала,  что
следующим она поцелует мага. Но она не стала этого делать.
     - Мне такая мысль и в голову бы не пришла.
     - Какого еще мага? - спросила Ларк, заглядывая в шкаф. - Где  мешочек
с мукой, Гоха?
     - У тебя под носом. Маг с Рокка, ищущий нового Верховного Мага.
     - Здесь?
     - А почему бы и нет? - спросила Эппл. - Последний был родом с  Гонта,
разве не так? Они что-то не больно долго искали. Высадили маму на берег  и
отправились прямиком на Хавнор.
     - Точно подмечено.
     - Он сказал, что ищет женщину, - объяснила им  Тенар.  -  "Женщину  с
Гонта". Хотя подобное занятие ему вряд ли по душе.
     - Чародей ищет женщину? Ну, это что-то новенькое, - изумилась Ларк. -
Я думала, ее давно жучки съели, ан нет, словно  вчера  смололи.  Я  испеку
пару пресных лепешек, ладно? Гас у тебя масло?
     - Отлей сколько нужно из кувшина в кладовой.  О,  Шенди!  Здравствуй!
Как дела? Как Клирбрук? Все ли в порядке? Продала ли ты ягнят?
     Около девяти они сели ужинать. В мягком  желтоватом  свете  весеннего
солнца, струившегося через окна кухни с каменным полом,  сидя  за  длинным
столом,  Ферру  немного  распрямилась  и  даже  перебросилась  несколькими
словами с другими детьми. Но страх до сих  пор  не  оставил  ее,  и  когда
сгустились сумерки, она села так, чтобы видеть здоровым глазом окно. Тенар
подождала, пока Ларк с детьми ушла домой, а Эппл пошла  укладывать  Ферру,
напевая ей колыбельную, и лишь тогда спросила Шенди, которая осталась мыть
с ней посуду, о Геде.
     Ей не хотелось, чтобы при этом разговоре присутствовали Ларк и  Эппл.
На то было много причин. До сих пор Тенар ни словом не обмолвилась  о  его
пребывании в Ре Альби. Каждый раз, как она вспоминала  об  этом,  ее  мозг
словно заволакивало черной пеленой.
     - Не заглядывал ли сюда в прошлом  месяце  мужчина  с  поручением  от
меня... помочь тебе по хозяйству?
     - Ах, напрочь вылетело из головы! - воскликнула Шенди. - Ты имеешь  в
виду Ястреба... у него еще шрамы на лице?
     - Да, - подтвердила Тенар. - Ястреба.
     - Конечно, он сейчас в горах, у Горячих Ключей, над Лиссу,  по-моему,
с старой Серри. Он пришел сюда и сказал, что вы его послали,  но,  знаете,
здесь дли него работы не нашлось. Мы с Клирбруком присматриваем за овцами,
я дою коз, да и старый Тифф с Сис помогают нам, когда в этом  есть  нужда,
так что я призадумалась, но Клирбрук тут  ему  и  говорит:  "Сходи  спроси
работников Серри, он сам сейчас наверху, у Кахеданана,  не  нужны  ли  ему
пастухи для высокогорных пастбищ?" Ястреб так и сделал, получил работу,  и
на следующий день его уже здесь не было. "Сходи спроси работников  Серри",
- посоветовал ему Клирбрук, он  послушался  и  попал  в  точку.  В  общем,
Ястреб, скорее всего, спустится с гор вместе со стадом перед  наступлением
холодов. С высокогорных пастбищ у Больших Вырубок над Лиссу. Кажется,  они
наняли его пасти коз. Язык у парня хорошо подвешен. То ли овец, то ли коз,
я точно не помню. Надеюсь, ты не сердишься, Гоха, что мы не  оставили  его
на ферме, но здесь и вправду нет такой работы, с которой не справились  бы
мы с Клирбруком и старым Тиффом, да и Сис помогает нам, чем может. К  тому
же Ястреб сказал, что пас коз там, за горой, где-то над Армутом, откуда он
пришел, хотя, по его словам, он никогда не  имел  дело  с  овцами.  Должно
быть, ему поручили пасти коз.
     - Скорее всего, - согласилась Тенар. Она  почувствовала  одновременно
разочарование и облегчение. Она была рада узнать, что он жив, здоров  и  в
безопасности, но в то же время Тенар надеялась встретить его здесь.
     Вполне достаточно,  убеждала  она  себя,  просто  очутиться  наконец,
дома... может, даже к лучшему, что его здесь нет, что  канули  в  прошлое,
остались позади все разочарования и мечты, колдовство и страхи  Ре  Альби.
Она была дома, на ферме с  каменными  полами  и  стенами,  тихими  чистыми
комнатками с узкими окнами, за которыми чернели  на  фоне  звездного  неба
могучие дубы. Тенар долго не могла уснуть этой ночью. Ее дочь легла  спать
в соседней комнате, в детской, вместе с Ферру, а Тенар легла одна  в  свою
постель,  которую  она  некогда  делила  с  мужем.  Она  уснула,  а  когда
проснулась, не помнила, что ей снилось.

     После нескольких  дней  на  ферме  Тенар  и  думать  забыла  о  лете,
проведенном у  Обрыва.  Это  было  давно  и  далеко  отсюда.  Несмотря  на
заверения  Шенди,  работы  по  хозяйству  было  невпроворот:  нужно   было
наверстать упущенное за лето, а также закончить  уборку  полей  и  дела  в
маслодельне. Тенар трудилась от зари до зари, а если  выдавался  свободный
часок, она  шила  и  вязала  для  Ферру.  Красное  платье  было,  наконец,
закончено и вышло  премиленьким:  с  белым  фартучком  на  праздники  и  с
оранжево-коричневым - для будней.
     - Тебе оно очень идет! - воскликнула  Тенар,  любуясь  творением  рук
своих, когда Ферру впервые примерила его.
     Ферру отвернулась.
     - Тебе оно  очень  идет,  -  повторила  Тенар  изменившимся  голосом.
Подойди  ко  мне,  Ферру.  Выслушай  меня.  С  тобой   поступили   мерзко,
безжалостно, на твоем лице  остались  уродливые  шрамы.  Люди  видят  твои
шрамы. Но они видят и тебя, и ты не уродлива. Ты  -  не  живое  воплощение
зла. Ты - Ферру, и ты - прекрасна. Ты  -  Ферру,  девочка,  которая  может
работать, гулять, бегать и танцевать; тебе так идет твое красное платье.
     Девочка слушала Тенар  внимательно,  но  здоровая  половина  ее  лица
оставалась столь же безжизненной, как и изуродованная шрамами,  огрубевшая
маска другой половины.
     Ферру посмотрела вниз на ладони Тенар и внезапно коснулась их  своими
пальчиками.
     - Красивое платье, - сказала она тихим хриплым голосом.
     Когда Ферру  ушла,  Тенар  принялась  собирать  разбросанные  обрезки
материи, глотая катящиеся по щекам слезы. Хотя упрекнуть себя ей было не в
чем,  Тенар,  разговаривая  с  девочкой,  ни  разу  не  солгала  ей.   Она
действительно вложила душу в платье, но  этого  было  недостаточно,  чтобы
заполнить разверзшуюся пропасть, бездну.  Любовь,  ее  любовь  к  Ферру  и
любовь девочки к ней, перекинули паутину места  через  пропасть,  но  даже
любовь не могла заполнить ее. Ничто не могло. И Ферру понимала это  лучше,
чем кто-либо.
     Наступил день равноденствия. Яркое осеннее солнце утонуло в  туманной
дымке. В зеленых кронах дубов появилась первая позолота. Скребя  подойники
в маслобойне с открытыми настежь навстречу свежему ветру окнами и  дверью,
Тенар вдруг вспомнила, что ее юный Король будет коронован этим вечером  на
Хавноре. Вельможи и придворные дамы будут щеголять в  голубых,  зеленых  и
малиновых одеждах, но он, решила она, будет во всем белом. Он поднимется в
Башню Меча по ступеням, по которым некогда ступали они  с  Гедом.  На  его
голову наденут корону Морреда. Он повернется под звуки фанфар и  сядет  на
трон, пустовавший многие столетия,  и  окинет  свое  королевство  взглядом
темных глаз, которые видели и страдания, и страх.
     "Правь долго и справедливо, бедный мальчик!" - подумала она.  И  еще:
"Именно Гед должен был короновать его. Он должен был быть там".
     Но Гед в это время пас не то коз, не  то  овец  богатого  фермера  на
высокогорных пастбищах. Осень обещала быть теплой и не дождливой, так  что
стада вернутся с гор лишь когда там выпадет снег.
     Отправившись в деревню, Тенар решила заглянуть по дороге в домик Иви,
что стоял в конце Мельничного Переулка. Подружившись с Мосс  в  Ре  Альби,
Тенар хотела познакомиться с Иви поближе. Для этого  требовалось  добиться
расположения подозрительной и завистливой ведьмы. Тенар скучала  по  Мосс,
хотя здесь у псе была Ларк. Она многому научилась у старой ведьмы, к  тому
же Мосс давала им с Ферру что-то, в чем  они  нуждались.  Тенар  надеялась
найти ей замену в лице Иви. Но та, хоть  и  была  намного  чистоплотнее  и
рассуждала более здраво,  чем  Мосс,  даже  не  пыталась  преодолеть  свою
неприязнь к Тенар. Иви отвергала все попытки  к  сближению  с  презрением,
которого они, как признавала сама Тенар, возможно, и заслуживали.
     "Иди своей  дорогой,  а  я  пойду  своей",  -  читалось  во  всем  ее
поведении, не обращаясь, однако, в слова. Тенар  смирилась  с  поражением,
хотя продолжала при встрече приветствовать Иви с  подчеркнутым  уважением.
Она считала, что приставала к знахарке слишком  долго  и  бесцеремонно,  и
теперь, как могла, заглаживала свою вину. В общем  разделявшую  ее  мнение
Иви все это, тем не менее, жутко раздражало.
     В один из погожих осенних дней Долину посетил  колдун  Бич,  которого
позвал богатый фермер, дабы тот вылечил  его  подагру.  Бич,  как  всегда,
остановился на постой в  одной  из  деревень  Срединной  Долины,  а  когда
выдалась свободная минутка, заглянул на Ферму-под-Дубами проведать Ферру и
поболтать с Тенар. Он хотел узнать у нее как можно больше о последних днях
Огиона. Бич был  учеником  Огиона  и  испытывал  неподдельное  уважение  к
старому магу. Тенар нашла, что говорить об Огионе не  так  тяжело,  как  о
других жителях Ре Альби, и  рассказала  ему  все,  что  знала.  Когда  она
закончила, он осторожно спросил:
     - А Верховный Маг... он появлялся?
     - Да, - ответила Тенар.
     Вес еще неплохо выглядевший для своих сорока лет, немного  полноватый
Бич, с темными кругами под глазами, которые  не  шли  к  его  добродушному
лицу, пристально взглянул на нее, но промолчал.
     - Он пришел после  смерти  Огиона.  И  ушел,  -  сказала  она.  Затем
добавила:
     - Он больше не Верховный Маг. Вам это известно?
     Бич кивнул.
     - Слышно ли что-нибудь о выборах нового Верховного Мага?
     Колдун покачал головой.
     - Недавно заходил корабль с Энлада, но его матросы только и говорили,
что о коронации. Их просто распирало от восторга! Судя  по  всему,  судьба
благоволит ему. Если доброе расположение магов хоть чего-нибудь стоит, наш
Король - сказочно богатый человек... И, похоже, он не  сидит  сложа  руки.
Перед  тем,  как  я  покинул  Вальмут,  из  Порт-Гонта  доставили  приказ,
разосланный  по  всему  острову.  Мэру  города  надлежало  собрать  совет,
пригласив на него всю знать и богатых торговцев, и  избрать  на  должности
окружных судебных исполнителей уважаемых и ответственных  людей,  ибо  они
отныне состоят на службе у Короля и призваны были  исполнять  его  волю  и
твердо следовать  букве  закона.  Что  ж,  можешь  себе  представить,  как
встретил эту весть Лорд Хено!
     Хено считался покровителем пиратов. Большинство судебных исполнителей
и морских шерифов Южного побережья плясали под его дудку.
     -  Но  теперь  люди,  заручившись  поддержкой  Короля,  не  побоялись
выступить против Хено. Они сместили его ставленников и избрали  пятнадцать
новых судебных исполнителей, достойных  людей,  которым  платит  жалованье
городская казна.  Хено  рвал  и  метал,  грозя  всех  стереть  в  порошок.
Наступила новая эпоха! Не все сразу, конечно, но лед тронулся. Как я хотел
бы, чтобы Мастер Огион мог видеть это.
     - Он видел, - сказала Тенар. - Перед  тем,  как  испустить  последний
вздох, он улыбнулся и сказал: "Все изменилось..."
     Бич спокойно воспринял ее слова. Он кивнул и медленно повторил:
     - Все изменилось.
     Помолчав немного, он сказал:
     - Малышка просто расцвела.
     -  Да,  дела  идут  на  поправку...  Хотя  порою  мне  кажется,   что
недостаточно быстро.
     - Госпожа Гоха, - сказал чародей, - если бы я или любой другой колдун
или ведьма, или - дерзну предположить - даже волшебник с Рокка,  взяли  бы
девочку к себе и лечили бы ее все эти месяцы,  используя  всю  живительную
силу магического искусства без остатка, мы не  добились  бы  большего.  А,
может, и того меньше. Вы сделали  осе,  что  было  в  человеческих  силах,
госпожа. Вы совершили чудо.
     Тенар тронула его искренняя похвала,  и  все  же  он  не  рассеял  ее
печали. Она объяснила ему, в чем причина.
     - Этого недостаточно, - сказала она. - Я не могу исцелить ее.  Она...
Что ей делать? Что с ней станет?
     Тенар закрепила нить, которую она наматывала на  колено  веретена,  и
добавила:
     - Я боюсь.
     - За нее, - сказал Бич, скорее утверждая, чем задавая вопрос.
     - Мне страшно, потому что ее ужас притягивает к  ней  тех,  кого  она
боится. Мне страшно, потому что...
     Тенар не могла подобрать слова, чтобы выразить свои чувства.
     - Если Ферру будет жить в страхе, она натворит немало бед, - сказала,
наконец, она. - Этого я боюсь больше всего.
     Чародей задумался.
     - Я вот что думаю, - сказал он уже другим тоном, - если  у  нее  есть
дар, а мне кажется, он у нее есть, наверное, лучше будет обучить  ее  азам
Искусства. Если она станет ведьмой... внешность, возможно, будет не  такой
уж помехой в ее жизни.
     Он откашлялся и добавил:
     - Многие ведьмы пользуются заслуженным уважением.
     Тенар пропустила немного пряжи между пальцами, пробуя ее гладкость  и
прочность.
     - Огион просил меня стать ее наставницей. "Учи ее всему!.." -  сказал
он и добавил: "Не на Рокке." Я не знаю, что он имел в виду.
     Чародею не составило труда сделать это.
     - Огион хотел сказать, что обучение на Рокке - Высшим Искусствам - не
для девочки, - объяснил он. - Она там  будет  белой  вороной.  Но  раз  он
просил обучить ее всему, не посылая на Рокк,  значит  он  тоже  прочил  ей
карьеру ведьмы.
     Бич вновь задумался, но на душе у него  полегчало,  поскольку  мнение
Огиона совпадало с его собственным.
     - Через год-другой, когда она подрастет и немного окрепнет, вы можете
попросить Иви научить Ферру чему-нибудь. Не слишком  многому,  конечно,  с
остальным лучше повременить, пока она не получит свое Настоящее Имя.
     Сердце Тенар немедленно взбунтовалось против этого решения, но она не
подала виду, поскольку Бич был крайне обидчив.
     - Иви упрямая женщина, - сказал он, - но дело свое знает  и  работает
на  совесть.  Что  нельзя  сказать  о   многих   ведьмах.   Сами   знаете:
"_С_л_а_б_ы_й_, _к_а_к  _ж_е_н_с_к_о_е  _к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_;  _з_л_о_й_,
к_а_к  _ж_е_н_с_к_о_е_  к_о_л_д_о_в_с_т_в_о_"_!   Но   я   знавал   ведьм,
обладающих настоящей целительной силой. Эта  сила  приличествует  женщине.
Она плоть от плоти ее. И девочка сможет исцелять людей...  ведь  она  сама
жестоко пострадала.
     Тенар подумала, что он невинен в своей доброте.
     Она сердечно поблагодарила его, сказав, что как следует обдумает  все
сказанное им. И она не покривила душой.
     В конце того же месяца жители Срединной Долины собрались  у  Круглого
Амбара, в Содеве, чтобы назначить новых судебных  исполнителей  и  стражей
порядка, а также определить размер налога, из которого тем  будут  платить
жалованье. Таково было распоряжение Короля,  которое  довели  до  сведения
мэров и  старейшин  всех  городков  и  деревень.  Те  охотно  подчинились,
поскольку  всем  надоело  засилье  заполонивших  дороги   банд   воров   и
разбойников, и мирные горожане и фермеры мечтали, наконец, зажить в  покое
и безопасности. Правда, поговаривали о  том,  что  Лорд  Хено  сформировал
Совет  Мошенников  и  стал  сколачивать  из  окрестного   отребья   банды,
призванные рубить головы ставленникам Короля. Но большинство собравшихся у
Амбара решило: "Пусть только попробует!", и все разошлись по домам, уверяя
друг друга, что честные люди  могут  теперь  спать  спокойно,  что  Король
поступил правильно, хотя налоги невыносимо высоки, и им придется  снять  с
себя последнюю рубашку, чтобы уплатить их.
     Узнав обо всем со слов Ларк, Тенар порадовалась вместе с ней,  но  не
придала случившемуся большого значения. Она  трудилась  не  покладая  рук.
Весь дом держался на ней, и она без лишних сомнений решила, что  не  стоит
отравлять себе жизнь, думая о разных там головорезах вроде Хэнди.  Она  не
могла все время держать девочку при себе, потакая, тем  самым  ее  страху,
постоянно напоминая ей о том, что та хотела бы забыть. Ферру должна  расти
с сознанием того, что она - вольна, как ветер и может бродить где угодно.
     Малышка мало-помалу перестала  путаться  собственной  тени  и  теперь
ходила по всей ферме и даже в деревню одна. Тенар  не  препятствовала  ей,
хотя порой с трудом сдерживала себя. Ферру была в безопасности на ферме  и
в деревне, никто не причинит ей здесь вреда -  в  этом  не  было  никакого
сомнения. Тенар и впрямь нечасто задумывалась над этим. Она сама, Шенди  и
Клирбрук присматривали за фермой, Сис и Тифф - за ее окрестностями,  семья
Ларк - за деревней, да и что, в конце концов, могло случиться  с  ребенком
теплой осенью в Срединной Долине?
     Тенар все же завела собаку. Она ни секунду не раздумывала,  когда  ей
предложили то, что она хотела: щенка большой  серой  гонтийской  пастушьей
собаки с умной, кудрявой головой.
     Раз за разом приходила Тенар в голову мысль,  которая  не  давала  ей
покоя в Ре Альби: "Я должна учить девочку! Так сказал Огион". Но чему  она
могла ее научить, если не считать работы по ферме, да старинных  преданий,
которые Тенар рассказывала Ферру вечерами, когда за окнами темнело, и они,
поужинав, сидели у очага на кухне перед тем, как лечь спать. Наверное, Бич
был прав, и Ферру следовало отдать на обучение ведьме. Это все  же  лучше,
чем отдать  ее  в  ученицы  ткачу,  о  чем  Тенар  в  свое  время  всерьез
подумывала. Хоти ремесло ведьмы - не такая  уж  блестящая  перспектива.  К
тому же девочка была еще слишком мала. Дело даже  не  в  возрасте.  Нельзя
забывать,  что  ее  ничему   не   учили,   покуда   она   не   попала   на
Ферму-под-Дубами. Ферру походила на маленького зверька, который  едва-едва
научился разговаривать на языке людей, но совсем не знал, как  они  живут.
Она жадно впитывала в себя знания и была вдвое усидчивее и прилежнее,  чем
взбалмошные дочки и ленивые сыновья Ларк. Она научилась  стирать,  убирать
дом, прясть, немного готовить и шить,  приглядывать  за  домашней  птицей,
ухаживать за коровами, делать прекрасные масло и сыр. Старый Тифф в  шутку
звал ее "фермершей". Тенар не раз замечала, как он  украдкой  делал  знак,
отвращающий зло, когда Ферру проходила мимо него. Как и большинство людей,
Тифф свято верил, что судьба человека неразрывно связана  с  его  натурой.
Богатые и сильные люди наверняка добродетельны, а  тот,  с  кем  случилось
несчастье, несомненно, мерзкий тип, и за это справедливо наказан.
     Поэтому даже если бы Ферру стала лучшей фермершей на  Гонте,  это  не
слишком бы ей помогло. Никакое богатство не заставит людей  позабыть,  что
случилось с ней, не сотрет клейма с  ее  лица.  Недаром  Бич  пророчил  ей
карьеру ведьмы, тут ее недостаток мог обернуться достоинством. Не  это  ли
имел в виду Огион, когда говорил: "Не на Рокке", и "Эту  девочку...  будут
бояться"? Только ли это?
     Однажды, когда по воле случая они встретились на  деревенской  улице,
Тенар спросила у Иви:
     - Я хотела бы спросить вас кое  о  чем,  госпожа  Иви.  Это  касается
вашего ремесла.
     Ведьма злобно уставилась на нее.
     - Моего ремесла?
     Тенар утвердительно кивнула.
     - Что ж, спрашивайте, - пожав плечами, сказала  Иви,  направляясь  по
Мельничному Переулку к своему домику.
     Он не был похож, в отличие от дома Мосс, на грязный курятник, но, тем
не менее, это было жилище ведьмы: с балок свисали гирлянды сухих  трав,  в
сером пепле погасшего очага тускло мерцал, словно красный  глаз,  одинокий
уголек, на полке мирно дремал толстый черный кот с седыми  усами,  повсюду
стояли  всевозможные   горшочки,   коробочки,   противни,   кувшинчики   и
закупоренные бутылочки, испускавшие странный, сладковато-едкий аромат.
     - Чем я могу вам помочь, госпожа Гоха? - сухо спросила Иви, когда они
вошли вовнутрь.
     - Скажите мне, если это вас не затруднит, обладает ли, на ваш взгляд,
моя питомица, Ферру, неким даром... какой-то магической силой?
     - Она? Конечно! - воскликнула ведьма.
     Тенар слегка ошеломил ее прямой и недвусмысленный ответ.
     - Что ж, - сказала она. - Бич, судя по всему, тоже так считает.
     - Даже слепой котенок это разглядит, - отрезала Иви. - Все?
     - Нет. Мне нужен ваш совет. Вы сообщите мне цену вашего ответа на мой
вопрос после того, как я его задам. Договорились?
     - Договорились.
     - Должна ли я отдать Ферру в ученицы ведьме,  когда  девочка  немного
подрастет?
     Иви некоторое время молчала, - наверное, подумала Тенар, прикидывает,
сколько ей запросить за совет.
     - Я ее не возьму, - наконец ответила она.
     - Почему?
     - Я боюсь, - ответила ведьма, бросив на Тенар полный злобы взгляд.
     - Боитесь? Кого?
     - Ее! Кто она?
     - Ребенок! Покалеченный ребенок!
     - Это не вся правда.
     Черная волна гнева затопила Тенар, и она выпалила:
     - Может, дело в том, что ученица ведьмы обязана быть девственницей?
     Иви опешила.
     -  Я  не  это  имела  в  виду,  -  ответила  она   после   секундного
замешательства.
     - Тогда что?
     - Я не знаю, кто она, - вот что я имела в виду. Когда она смотрит  на
меня как зрячим, так и слепым глазом, я не знаю, что она  видит.  Когда  я
вижу, что ты относишься к ней как к любому другому ребенку, я думаю:  "Кто
они? Какой же силой обладает эта  женщина,  коли  она,  не  будучи  дурой,
играет с огнем, забавляется с грозным вихрем?" Говорят,  госпожа,  что  вы
ребенком жили среди Древних, Черных, Властелинов Недр, что  вы  повелевали
этими силами и служили им. Возможно, именно  поэтому  вы  не  боитесь  ее.
Какой силой она обладает, я не  могу  сказать,  поскольку  сама  не  знаю.
Однако ясно, что это за пределами не только моих знаний, но  также  знаний
Бича, знаний любого известного мне колдуна или чародея! Я дам  вам  совет,
госпожа, причем бесплатный: будьте настороже. Опасайтесь  ее,  ибо  придет
день, когда она проявит свою силу! Больше мне сказать нечего.
     - Я благодарю вас, госпожа Иви,  -  ледяным  тоном  сказала  Тенар  в
лучших традициях жриц Гробниц Атуана, и вышла из темной комнаты на  улицу,
где гулял сильный, пронизывающий ветер поздней осени.
     Ярость все еще клокотала в ней. Никто не в силах помочь  мне,  думала
она. Тенар и без их советов понимала, что ей  самой  не  справиться...  но
никто из них не в силах был помочь ей. Огион умер, старая  Мосс  только  и
могла, что болтать языком, Иви  ощетинилась,  Бич  остался  в  стороне,  а
единственный, кто действительно мог  помочь,  Гед,  -  удрал.  Удрал,  как
побитая собака, ни разу не дав о себе знать, ни разу не вспомнив о  ней  с
Ферру. Кроме  "священных"  мыслей  о  своем  позоре  для  него  ничего  не
существовало. Он холил и лелеял их, словно собственного ребенка. Ни о  чем
другом он думать уже не мог. Его никогда не интересовала сама  Тенар,  его
заботила лишь Сила - ее Сила, его Сила, какую пользу  он  мог  извлечь  из
нес, как ему подчинить себе еще большую Силу. Дабы слить воедино половинки
разорванного Кольца, дабы восстановить Руну, посадить на  трон  Короля.  И
когда Сила покинула его, он уже ни о чем другом думать не мог, кроме того,
что она ушла, оставив его наедине с самим собой, с собственным  позором  и
пустотой.
     "Ты несправедлива к нему", - сказала Гоха Тенар.
     "Справедлива! - возразила Тенар. - Разве он играл по правилам?"
     "Да, - ответила Гоха. - По крайней мере, он пытался".
     "Что ж, теперь он может забавляться с козами, которых пасет. Меня это
нисколько не волнует", - отрезала Тенар, бредя по направлению к ферме  под
порывами резкого ветра и редкими каплями холодного дождя.
     - Наверное, ночью выпадет снег, - сказал старый  Тифф,  встретившийся
ей по дороге у лугов близ Кахеды.
     - Снег, так скоро? Надеюсь, этого не случится.
     - По крайней мере, заморозков не избежать, уж будьте уверены.
     Когда солнце село, и впрямь ударил морозец: лужи и желоба  для  стока
воды подернулись ледком; стебли травы на берегах Кахеды подернулись инеем;
даже ветер стих, словно не в силах пошевелиться из-за сковавшей его стужи.
     У огня очага - чей дым был ароматнее, чем у очага Иви,  поскольку  на
дрова пустили срубленную весной старую яблоню - сидели Тенар и Ферру, суча
пряжу и болтая после сытного ужина.
     - Расскажи мне сказку о кошачьих призраках, - попросила  Ферру  своим
хриплым голоском. Темная масса темной шелковистой козьей шерсти в ее руках
на глазах превращалась в превосходную пряжу.
     - Это летняя сказка.
     Ферру насупилась.
     - Зимой люди рассказывают друг другу великие предания. Этой зимой  ты
выучишь "_С_о_т_в_о_р_е_н_и_е _Э_а", чтобы  ты  могла  ее  петь  во  время
Долгого  Танца,  когда  наступит  лето.  Этой  зимой  ты  так  же  выучишь
"_Д_е_я_н_и_я  _Ю_н_о_г_о  _К_о_р_о_л_я_",  чтобы  петь  ее  на  Празднике
Возвращения Солнца, который знаменует приход весны.
     - Я не могу петь, - прошептала девочка.
     Тенар ловкими, уверенными движениями смотала  в  клубок  сбегающую  с
прялки нить.
     - Поет не только голос, - сказала она. - Поет еще и разум. Что  толку
обладать прекраснейшим голосом в мире, если ты не знаешь ни единой песни.
     Она смотала в клубок остаток прями.
     - У тебя есть Сила, Ферру, и если не обращать на  нее  внимания,  она
может натворить бед.
     - Как у тех, кто не способен учиться, - сказала Ферру. - У диких.
     Тенар не поняла, что та имела в виду и  вопросительно  посмотрела  на
девочку.
     - Тех, что живут на Западе, - пояснила Ферру.
     - А-а... драконы... из песни Женщины из Кемая. Да. Ты права. Итак,  с
какого предания мы начнем? С того,  что  повествует  о  том,  как  острова
поднялись из пучины моря, или ты хочешь узнать, как Король  Морред  разбил
Черный Флот?
     - С островов, - прошептала Ферру. Тенар в глубине души надеялась, что
девочка выберет "_Д_е_я_н_и_я _Ю_н_о_г_о _К_о_р_о_л_я_",  ибо  Морред  для
нее означал Лебаннена. Но выбор ребенка был однозначен.
     - Очень хорошо, - сказала Тенар и бросила взгляд на стоящие на  полке
книги Огиона, подбадривая себя тем, что если она забудет нужные слова,  то
найдет их там. Глубоко вздохнув, она начала рассказ.
     Когда пришло время ложиться спать,  Ферру  знала,  как  Сегой  поднял
острова из пучины Времени. Уложив девочку в постель, Тенар,  вместо  того,
чтобы спеть ей колыбельную, тихо  повторила  с  ней  первые  строфы  песни
Сотворения.
     Тенар отнесла маленькую масляную лампу обратно в кухню, вслушиваясь в
царившую в доме абсолютную тишину.  Мир  был  скован  морозом.  Ни  единая
звездочка не мерцала в темноте за единственным окном в кухне. От каменного
пола веяло холодом.
     Тенар вновь  подсела  к  огню,  поскольку  ей  было  уже  не  уснуть.
Величественные слова песни разбередили ей  душу,  где  тлели  еще  гнев  и
тревога, появившиеся после разговора с Иви.  Тенар  взяла  кочергу,  чтобы
поворошить поленья. Когда она сунула кочергу в очаг, с заднего двора  дома
понесся какой-то шум.
     Тенар выпрямилась и прислушалась.
     Опять:  тихий,  глухой  стук  или  удар...   снаружи   дома...   окно
маслобойни?
     По-прежнему сжимая в руке кочергу, Тенар прошла через погруженную  во
тьму прихожую к  двери,  что  вела  в  кладовую.  За  кладовой  находилась
маслобойня. Дом стоял на  склоне  невысокого  холма,  и  обе  эти  комнаты
уходили вглубь последнего, словно  пещеры,  хотя  и  находились  на  одном
уровне с другими комнатами. В кладовой были только отверстия для  воздуха;
в наружной стене маслобойни имелись дверь и окно, низкое и широкое, как  в
кухне.  Стоя  у  дверей  кладовой,  она  слышала,  как  скрипит   окно   и
перешептываются мужские голоса.
     Флинт был хорошим хозяином. На всех дверях, кроме одной, в этом  доме
имелись надежные железные щеколды, которые регулярно смазывали. Ни одна из
них не была сейчас задвинута.
     Тенар закрыла изнутри дверь в  кладовую.  Длинная  щеколда  беззвучно
скользнула в массивное стальное ушко, укрепленное на дверном косяке.
     Она услышала, как открылась наружная дверь маслобойни. Один из них, в
конце концов, додумался проверить  ее,  прежде  чем  ломиться  в  окно,  и
обнаружил, что она не заперта. Тенар вновь  услыхала  гул  голосов.  Затем
наступила тишина, и она  услышала  стук  собственного  сердца,  барабанной
дробью отдающийся в ушах. Тенар испугалась, что он заглушит все  остальные
звуки. Она чувствовала, как у нее задрожали ноги,  а  холод  от  каменного
пола, словно бесстыдная рука, пробрался ей под платье.
     - Открыто, - прошептал совсем рядом мужской голос, и сердце чуть было
не выпрыгнуло из ее груди. Тенар положила руку на  засов,  думая,  что  он
открыт - она отодвинула, а не задвинула щеколду... Она уже хотела  вернуть
ее  в  первоначальное  положение,  когда  вдруг  услышала,  как   скрипит,
открываясь, дверь между маслобойней и кладовой. Она знала, что это скрипит
верхняя петля. А еще Тенар узнала голос говорившего.
     - Это чулан, - сказал Хэнди, и  тут  заходила  ходуном  дверь,  перед
которой она стояла.
     - Эта дверь заперта.
     Дверь дернули снова. Между ней и косяком пробился  тонкий,  не  толще
лезвия нежа, лучик света. Он коснулся ее груди,  и  она  отпрянула  назад,
будто тот мог порезать ее.
     На дверь вновь нажали, но она не поддалась. Это была массивная  дверь
с прочными петлями и надежным засовом.
     Они навалились на дверь все вместе. Она поняла, что теперь они  решат
обойти дом кругом и  попытать  счастья  с  парадной  дверью.  Тенар  вдруг
обнаружила, что стоит перед парадной дверью и запирает ее,  совершенно  не
помня, как она здесь оказалась. Наверное, ей просто снился страшный сон, в
котором какие-то люди пытались проникнуть в ее  дом,  стараясь  отодвинуть
щеколду узкими лезвиями ножей, просунутых в зазор между косяком и  дверью.
Двери... не могут ли они войти через какую-нибудь  другую  дверь?  Окна...
ставни  на  окнах  спальни...  у  нее  сразу  перехватило  дыхание.  Тенар
подумала, что ей ни за что не добраться до комнаты Ферру, но вот  она  уже
там, закрывает массивные деревянные ставни. Из-за тугих петель они сошлись
со стуком. Теперь эти люди знают. Теперь они придут. Они придут к  окну  в
следующей комнате, ее спальне.  Они  будут  там  прежде,  чем  она  успеет
закрыть ставни. И они пришли.
     Тенар увидела расплывчатые очертания их лиц, появившиеся в темноте за
окном, когда пыталась высвободить левый  ставень  из  его  крепления.  Тот
застрял. Она не могла сдвинуть его с места. К  стеклу  прикоснулась  рука,
белым пятном расплющившись на нем.
     - Вот она.
     - Впусти нас. Мы не причиним тебе вреда.
     - Мы только хотим поговорить с тобой.
     - Он лишь хочет взглянуть на свою малышку.
     Она освободила ставню и закрыла ее. Но если  они  разобьют  окно,  то
почти наверняка смогут открыть ставни  снаружи,  поскольку  те  запирались
только на крючок, который можно было выбить из дерева сильным ударом.
     - Впусти нас, и мы не причиним тебе вреда, - уверяли они.
     Тенар слышала,  как  под  их  ногами  хрустят  прихваченные  морозцем
спавшие листья. Не проснулась ли Ферру? Стук закрываемых ставен вполне мог
разбудить ее. Она не должна была отходить от  малышки  ни  на  шаг.  Тенар
готова была сражаться за Ферру. У нее в руках была кочерга, где она? Тенар
положила ее на пол, когда закрывала ставни, и теперь  никак  не  могла  ее
найти. Кочерга утонула во мраке комнаты,  у  которой,  казалось,  не  было
стен.
     По парадной двери, ведущей в кухню, забарабанили.  Она  тряслась,  но
держалась.
     - Сюда! - крикнул один  из  них,  и  Тенар  тут  же  поняла,  что  он
обнаружил. Человек увидел большое, не защищенное ставнями  окно  кухни,  в
которое было легко забраться.
     Она пошла - ей казалось, что она еле волочит ноги - к двери  комнаты.
Теперь тут жила Ферру, но когда-то здесь была детская. Поэтому  она  и  не
запиралась изнутри -  чтобы  дети  случайно  не  задвинули  щеколду  и  не
испугались, если ее заест.
     По другую сторону  холма,  в  глубине  сада,  в  своем  домике  спали
Клирбрук и Шенди. Если она позовет, Шенди, наверное, ее  услышит.  Но  для
этого ей нужно открыть окно спальни и  крикнуть...  или  разбудить  Ферру,
вылезти вместе с ней в окно и бежать через сад, но  снаружи  их  поджидали
бандиты.
     Это  было  последней  каплей,  переполнившей  чашу  терпения   Тенар.
Поднявшаяся волна гнева растопила сковывавший ее ужас, и она с горящими от
ярости глазами вбежала  в  кухню,  схватила  со  стола  длинный  и  острый
разделочный нож, отодвинула щеколду и встала в дверном проеме.
     - Ну, я жду вас! - сказала она.
     Вдруг раздался чей-то вопль, перешедший в протяжный стон, и  какой-то
мужчина крикнул:
     - Смотри!
     - Сюда! Сюда! - вопил другой.
     Затем наступила тишина.
     Свет из открытой двери отражался в темном льду луж, блестел на  голых
ветвях  дубов  и  серебрил  спавшие  листья.  Когда  в  глазах   у   Тенар
прояснилось, она увидела, как что-то темное ползет к ней по тропе, жалобно
скуля.  Внезапно  в  круг  света  ворвалась  черная  тень,   ощетинившаяся
блестящими лезвиями.
     - Тенар!
     - Стой, где стоишь, - приказала она, поднимая нож.
     - Тенар! Это же я... Ястреб. Сокол!
     - Оставайся на месте, - сказала она.
     Стремительная черная тень  замерла  рядом  с  лежащей  посреди  тропы
темной массой. Тусклый свет из дверного проемы высветил тело, лицо, острые
вилы, которые он держал вертикально. Как посох чародея, подумала она.
     - Это действительно ты? - спросила она.
     Он опустился на колени у темной массы на тропе.
     - Кажется, я убил его, - сказал он  и,  поднявшись,  оглянулся  через
плечо. Остальных бандитов и след простыл.
     - Куда они делись?
     - Убежали. Помоги мне, Тенар.
     Держа в одной руке нож, она взялась за предплечье человека,  лежащего
на тропинке. Гед взял его за другую руку, и они затащили тело в  дом.  Оно
лежало на каменном полу кухни, и кровь хлестала из его живота и груди, как
вода из дырявого кувшина. Верхняя губа задралась  в  предсмертном  оскале,
глаза закатились.
     - Запри дверь, - приказал Гед, и она подчинилась.
     - Белье в стенном шкафу, - сказала Тенар. Он взял простыню и разорвал
ее на бинты, которыми она принялась обматывать  грудь  и  живот  раненого,
куда со всего размаху вошли острия вил,  оставив  три  страшных  раны,  из
которых фонтаном била кровь. Пока она накладывала повязку, Гед поддерживал
торс мужчины.
     - Как ты сюда попал? Ты пришел вместе с ними?
     - Да. Но они об этом  не  подозревали.  Больше  мы  для  него  ничего
сделать не можем, Тенар.
     Гед опустил бесчувственное тело мужчины на пол и  сел  рядом,  тяжело
дыша и вытирая лоб тыльной стороной своей испачканной кровью руки.
     - Кажется, я убил его, - повторил он.
     - Неверное, убил, - сказала Тенар, посмотрев на алые пятна,  медленно
проступавшие на плотной ткани, которой была обмотана худосочная,  заросшая
волосами грудь и живот мужчины. Она поднялась с пола и едва не упала - так
у нее вдруг закружилась голова.
     - Подсаживайся к огню, - сказала она. - Ты, должно быть,  продрог  до
костей.
     Тенар сама не понимала, как она узнала  его  в  темноте.  По  голосу,
наверное. На нем  был  мешковатый  зимний  пастуший  тулуп  из  выделанной
овчины, вывернутый кожей наружу, и теплая шерстяная шапочка, надвинутая на
самые брови. Лицо обветрилось, тронутые сединой волосы отросли до плеч. От
него веяло холодом горных ночей, дымом костров и смрадом овечьих стар.  Он
дрожал всем телом, не в силах согреться.
     - Подсаживайся к огню, - повторила Тенар. - Подложи дров.
     Он так и сделал. Тенар налила  воды  в  чайник  и  повесила  его  над
пламенем.
     Ее платье было запачкано кровью, и она, намочив  край  простыни,  как
могла отчистила его. Затем Тенар передала  тряпку  Геду,  чтобы  тот  стер
кровь со своих рук.
     - Что ты имел в виду, - спросила она, - когда сказал,  что  пришел  с
ними, оставшись при этом незамеченным?
     - Я спускался с гор. По тропе. От истоков Кахеды.
     Он говорил ровным голосом, словно выдыхал слова, но из-за  колотившей
его дрожи Тенар понимала его с трудом.
     - Услышал за спиной мужские  голоса  и  сошел  с  тропы.  В  лес.  Не
хотелось с ними встречаться. Сам не знаю, почему. Что-то в них было такое.
Я испугался их.
     Тенар понимающе кивнула и села напротив него по другую сторону очага,
слегка подавшись вперед, чтобы лучше слышать, и сцепив  руки  на  коленях.
Влажное платье прилипло к ногам, и она стали мерзнуть.
     - Когда они проходили мимо, я слышал,  как  кто-то  из  них  упомянул
"Ферму-под-Дубами". Тоща я пошел за ними. Один из них говорил о девочке.
     - Что именно?
     Гед помолчал, затем ответил:
     - Что он  собирается  вернуть  девочку.  Сказал,  что  накажет  ее  и
примется за тебя. За то, что ты, по его словам, украла ее.
     Гед замолчал.
     - ...накажет и меня тоже.
     - Они все поддержали его.
     - Это не Хэнди.
     Она кивнула на лежащего на полу человека.
     - Он случайно не...
     - Он говорил, что девочка - его.
     Гед тоже взглянул на мужчину, затем вновь уставился в огонь.
     - Он умирает. Мы должны сходит за подмогой.
     - Он не умрет, - сказала Тенар. - Утром я пошлю за Иви. Остальные все
еще болтаются где-то неподалеку... сколько их?
     - Двое.
     - Если ему суждено умереть, он умрет, если суждено выжить -  выживет.
Никто из нас не выйдет наружу.
     Она вдруг вскочила на ноги, охваченная ужасом.
     - Ты взял с собой вилы, Гед?!
     Он ткнул пальцем в сторону двери.  Они  стояли  там,  прислоненные  к
стене, и языки пламени играли на их грозных лезвиях.
     Тенар вновь уселась у очага,  но  теперь  ее  тоже  била  дрожь.  Гед
протянул руку над пламенем и коснулся ее плеча.
     - Все в порядке, - сказал он.
     - А что, если они все еще здесь?
     - Они убежали.
     - Они могли вернуться.
     - Двое на двое? И у нас есть вилы.
     Она испуганно прошептала:
     - В амбаре полным-полно кое и серпов.
     Он покачал головой.
     - Они убежали. Они видели... его... и тебя в дверях.
     - Что ты сделал?
     - Он бросился на меня, а я - на него.
     - Нет, до того. По дороге сюда.
     - Они замерзли, пока шли. Начался дождь, они продрогли  до  костей  н
начали обсуждать, зачем идут сюда.  Перед  этим  только  один  из  них  не
переставая говорил о тебе и о  девочке,  о  том,  что  нужно...  преподать
урок...
     Он закашлялся и прохрипел:
     - У меня во рту пересохло.
     - У меня тоже. Но чайник еще не вскипел. Продолжай.
     Гед перевел дыхание и продолжил рассказ, стараясь не перескакивать  с
одного на другое.
     - Остальные двое слушали его вполуха. Наверное, слышали все  это  уже
не один раз. Они очень спешили. Торопились добраться до  Вальмута.  Словно
их кто-то преследовал. Гнался за ними. Но тут резко  похолодало,  и  когда
тот мужчина  вновь  упомянул  "Ферму-под-Дубами",  другой  его  поддержал,
сказав:
     - Что ж, может нам и вправду заглянуть сюда и провести ночку с...
     - ...с вдовой.
     Гед спрятал лицо в ладонях. Тенар терпеливо ждала.
     Уставившись в огонь, он нехотя продолжил:
     - Затем я на какое-то время потерял их  из  виду.  Тропа  свернула  в
Долину, и  я  больше  не  мог  следовать  за  ними  по  пятам,  прячась  в
придорожных зарослях. Мне пришлось идти в  обход,  через  поля,  чтобы  не
попасться им на глаза. Я не знаком с местностью,  и  поэтому  боялся,  что
заблужусь среди полей и не найду дом. Начало темнеть. Я решил, что  прошел
мимо дома. Я вернулся на дорогу и чуть не  столкнулся  с  ними...  у  того
поворота. Они увидели  какого-то  старика  в  саду  и  решили,  что  стоит
подождать, пока совсем не стемнеет, и они не будут уверены в том,  что  им
никто не помешает. Они спрятались в амбаре. Я остался снаружи. Прямо через
стенку от них.
     - Ты, наверное, замерз, - прошептала Тенар.
     - Было не жарко.
     Он протянул  руки  к  огню,  как  будто  одно  воспоминание  об  этом
заставило его поежиться от холода.
     - Я взял прислоненные к стене амбара вилы. Когда стемнело, они  вышли
и тут же отправились к задней двери дома. Мне следовало бы  подкрасться  к
парадной двери дома и предупредить тебя, я просто обязан был это  сделать,
но у меня тогда в голове крутилась только одна мысль - я должен застать их
врасплох. Я решил, что это мое единственное преимущество, мой единственный
шанс... Я думал, что дверь заперта и им  придется  ломать  ее.  Но  тут  я
услышал, что они вошли внутрь, там,  через  заднюю  дверь.  Я  вошел...  в
маслобойню... вслед за ними. Только я вошел, как они уперлись  в  запертую
дверь.
     Гед издал нечто вроде смешка.
     - В темноте они прошли в шаге от меня. Я мог бы дотронуться до них...
У одного из бандитов  было  огниво,  и  он  поджег  кусочек  трута,  чтобы
разглядеть замок. Затем они обогнули дом. Я слышал, как ты заперла ставни,
и понял, что ты знаешь о них. Они видели тебя через  окно  и  заспорили  -
вышибать его или нет. Тут тот, что в шапочке, увидел  другое  окно...  вон
то...
     Гед  кивнул  в  сторону  кухонного  окна   с   широким   и   глубоким
подоконником.
     - Он сказал: "Дайте мне камень, и я расколочу его". Они  встали,  как
он велел, и подсадили его... Тут я завопил, он прыгнул на землю, а один из
бандитов - этот вот - бросился на меня.
     Мужчина на полу застонал, словно понял, что Гед говорит  о  нем.  Гед
поднялся и подошел к нему.
     - Кажется, он умирает.
     - Нет, не умирает, - возразила Тенар. Полностью унять дрожь  ей  пока
не удалось, но теперь та ушла вглубь тела. Пока заваривался чай, она грела
ладони о теплые бока заварного чайника. Затем она разлила чай в три чашки,
причем в последнюю добавила немного холодной воды.
     - Чай еще слишком горячий, -  сказала  она  Геду,  -  не  пей  сразу,
подожди, пока малость остынет. А я попробую напоить его.
     Она села на пол у изголовья мужчины, свободной рукой  приподняла  ему
голову и попыталась напоить его охлажденным  водой  чаем,  упершись  краем
чашки  в  стиснутые  зубы.  Теплая  жидкость  наполнила  рот  мужчины.  Он
судорожно сглотнул.
     - Он не умрет, - сказала Тенар. - Пол холодный, как лед.  Помоги  мне
перенести его поближе к огню.
     Гед хотел взять  со  скамьи,  что  стояла  у  стены  между  дверью  и
дымоходом, плед, но Тенар остановила его.
     - Не надо, - сказала она. - Это работа мастера ткацкого дела.
     Она подошла  к  шкафу,  достала  оттуда  ветхий  плащ  из  войлока  и
расстелила  его  по  полу.  Они  положили  на  него  бесчувственное  тело,
тщательно укутав его полами плаща. Проступившие на повязках красные  пятна
больше не увеличивались в размерах.
     Тенар выпрямилась и вдруг замерла, как громом пораженная.
     - Ферру, - прошептала она.
     Гед огляделся, но девочки в комнате не увидел. Тенар стрелой вылетела
из кухни.
     В детской было темно и тихо. Тенар  ощупью  добралась  до  кровати  и
положила руку на укрытое теплым одеялом плечо малышки.
     - Ферру?
     Девочка дышала ровно и глубоко. Она не проснулась.  Стоя  в  холодной
комнате, Тенар чувствовала, как от ее тельца исходит тепло.
     Выходя, она провела  рукой  по  комоду  и  ее  пальцы  наткнулись  на
холодный металл - вот куда она положила кочергу, когда  закрывала  ставни.
Тенар отнесла кочергу обратно на кухню  и,  переступив  через  неподвижное
тело на полу, повесила  ее  за  ручку  у  дымохода.  Затем  она  задумчиво
уставилась в огонь.
     - Я ничего не могла поделать, - сказала она. - Может,  мне  следовало
выбежать на улицу и вопить во весь  голос,  зовя  на  помощь  Клирбрука  и
Шенди? Бандиты просто не успели бы добраться до Ферру.
     - Они оказались бы в доме вместе с ней, а ты  -  снаружи,  вместе  со
стариком и старухой. Или они схватили бы девочку  и  спокойно  удрали  бы,
прихватив ее с собой. Ты сделала все, что было в твоих силах.  И  вовремя.
Свет в доме, ты на пороге с ножом, я снаружи - тут  они  заметили  вилы  в
моих руках - и его ранение. Поэтому бандиты и бежали без оглядки.
     - Те, кто смог, - заметила Тенар. Она повернулась  и  дотронулась  до
ноги мужчины носком своей туфли так, словно он ее мало интересовал, скорее
вызывал легкое отвращение, как дохлая жаба.
     - Это _т_ы_ действовал, как надо, - сказала она.
     - Я не думаю, что он видел вилы. Он мчался прямо на них. Словно...
     Гед так и сказал, на что это было похоже.
     - Пей свой чай, - сказал он и добавил себе немного горячей заварки из
чайника, стоящего на теплых камнях очага.
     - Все в порядке. Садись, - сказал Гед, и она послушалась.
     - Когда я был мальчишкой, - сказал он после некоторой паузы, -  карги
напали на мою деревню. У них были пики... длинные, с перьями на древке...
     Тенар кивнула.
     - Воины Богов-братьев, - сказала она.
     - Я сотворил... туманную завесу с помощью заклинаний. Чтобы  запутать
их. Но несколько воинов все же добрались до деревни. Я видел, как один  из
них бросился прямо на вилы... совсем как он. Только солдата  они  пронзили
насквозь. Ниже пояса.
     - Ты ударил в ребро, - сказала Тенар.
     Он кивнул.
     - Это была твоя единственная ошибка, - заметила она. Ее зубы выбивали
дробь. Она отпила глоток чая.
     - Гед, - спросила Тенар, - а что, если они вернутся?
     - Они не вернутся.
     - Они могли поджечь дом.
     - Этот дом?
     Гед окинул взглядом каменные стены.
     - Сеновал...
     - Они не вернутся, - стоял на своем он.
     - Ты прав.
     Они осторожно прихлебывали чай из чашек, грея о них озябшие ладони.
     - Она все проспала.
     - Ничего лучшего она сделать не могла.
     - Но она же увидит его... здесь... утром...
     - Если я убил его... если он умрет, - с яростью в голосе сказал  Гед,
- я сам похороню его, закопаю в саду...
     - Сделай это.
     Он яростно замотал головой.
     - Но почему? Почему мы не можем этого сделать?! - настаивала Тенар.
     - Не знаю.
     - Как только начнет светать...
     - Я увезу его из дома. На тележке. Старик мне поможет.
     - Ему нельзя ничего поднимать. Я сама помогу тебе.
     - И все же я отвезу его в деревню. Там есть какой-нибудь знахарь?
     - Ведьма, Иви.
     На Тенар вдруг накатила такая слабость, что она  едва  могла  держать
чашку в руках.
     - Там еще остался чай, - сказала она, едва ворочая языком.
     Он налил себе вторую чашку.
     В ее зрачках плясал огонь. Языки пламени плыли по воздуху,  вспыхивая
и угасая, вновь разгораясь на фоне закопченных  камней,  на  фоне  черного
неба, на фоне розовеющего  неба,  бездонных  глубин  сумерек,  безбрежного
океана воздуха и света. Языки пламени отливали  желтым,  оранжевым,  алым,
кроваво-красным... другими  оттенками,  которые  Тенар  не  могла  описать
словами.
     - Тенар.
     - Мы называем рту звезду Техану, - сказала она.
     - Тенар, дорогая. Пойдем. Пойдем со мной.
     Они не ступили в огонь. Они очутились во тьме  -  в  темном  зале.  В
темном коридоре. Они уже бывали здесь  раньше,  поочередно  указывая  друг
другу путь в темноте подземелья.
     - Нам - вон туда, - сказала она.

                                 12. ЗИМА

     Она проснулась, сама не желая того. Сквозь узкие щели между  ставнями
струился призрачный  серый  свет.  Почему  окна  закрыты  ставнями?  Тенар
вскочила с постели и прошла на кухню. У очага никого  не  было,  никто  не
лежал на полу. Не было никаких признаков того, что здесь  кто-то  побывал,
если не считать чайника и трех чашек в мойке.
     Ферру встала  с  рассветом,  и  они  вместе  позавтракали.  Умываясь,
девочка вдруг спросила:
     - Что случилось?
     Она вынула из стоявшего в углу чулана таза мокрый лоскут ткани.  Вода
в тазу была бурой от крови.
     - Ах, мой цикл наступил слишком рано, -  воскликнула  Тенар,  тут  же
устыдившись собственной лжи.
     Ферру  какое-то  время  стояла  неподвижно,  вытянув  шею   и   жадно
принюхиваясь, словно  собака,  взявшая  след.  Затем  она  бросила  тряпку
обратно в таз и отправилась кормить цыплят.
     Тенар чувствовала себя разбитой. Все тело ныло. На улице было все так
же холодно, и она старалась  по  возможности  не  выходить  во  двор.  Она
пыталась и Ферру загнать в дом, но вышло из-за туч  солнце,  подул  свежий
ветерок, и девочке захотелось побыть на улице.
     - Помоги Шенди в саду, - сказала Тенар.
     Ферру молча ускользнула.
     Обожженная сторона ее лица превратилась  в  неподвижную  маску  из-за
поражения лицевых мышц и  появления  глубоких  рубцов.  Однако  постепенно
шрамы разглаживались, да и Тенар со временем научилась видеть перед  собой
не уродливую маску, а лицо, на котором, в определенной степени, отражаются
чувства девочки.  Когда  Ферру  была  испугана,  обожженная  сторона,  как
подметила Тенар, словно бы "закрывалась", сжималась, твердела.  Когда  она
радовалась или была целиком погружена во что-то,  слепой  глаз,  казалось,
прозревал, рубцы краснели и становились  горячими  на  ощупь.  Но  сейчас,
перед тем, как она выбежала во двор, на ее лице застыло странное выражение
-  ее  лицо  скорее  напоминало  в  тот  миг  морду  какого-то  животного,
молчаливого  чешуйчатого,  поблескивающего  единственным  глазом  зверька,
спасавшегося бегством.
     Тут Тенар поняла, что в ответ  на  ее  первую  ложь  девочка  впервые
готова была пойти наперекор ее воле. В первый, но не в последний раз.
     Тяжело вздохнув, она села  у  очага,  и  некоторое  время  неподвижно
сидела, уставившись в одну точку.
     Стук в дверь: Клирбрук и Гед - нет, она должна звать его  Ястребом  -
Ястреб стояли на пороге. Старик Клирбрук чуть не  лопался  от  важности  и
важных новостей, Гед, казавшийся грузным в своем овчинном  полушубке,  был
мрачен и задумчив.
     - Входите, - сказала она. - Выпейте чаю. Какие новости?
     - Они пытались бежать к Вальмуту, но за ними по  пятам  шли  судебные
приставы из Кахеданана и взяли их в амбаре  на  выгоне  Серри,  -  выпалил
Клирбрук, возбужденно жестикулируя.
     - Он убежал?
     Сердце Тенар сжалось от страха.
     - Не он, - сказал Гед. - Остальные двое.
     - В общем, они нашли тело в старой бойне  на  Круглом  Холмс,  просто
жуть как изуродованное, там, в старой бойне на  холмах,  и  сразу  десять,
нет, двенадцать мужчин объявили себя судебными приставами и  погнались  за
ними. Прошлой ночью они  прочесали  все  деревни  и  наутро,  перед  самым
рассветом, их обнаружили в амбаре  Серри.  Они  там  чуть  не  околели  от
холода.
     - Так он мертв? - испуганно спросила Тенар.
     Гед снял свой тяжелый полушубок и теперь стягивал, сидя  на  плетеном
стуле у двери, кожаные гетры.
     - О_н_ жив, - спокойно сказал Гед. - С ним Иви. Я  отвез  его  к  ней
утром на тачке. Люди на рассвете прочесывали местность, искали всех троих.
Они убили женщину на холмах.
     - Ту самую женщину? - шепотом спросила Тенар.
     Ее глаза встретились с глазами Геда. Он легонько кивнул.
     Клирбрук не захотел ни с кем делиться лаврами  рассказчика  и  громко
продолжил:
     - Я говорил с некоторыми из тех,  что  спустились  с  холмов,  и  они
рассказали мне, что эти четверо шатались близ Кахеданана, время от времени
посылая женщину побираться в деревню. У бедняжки  все  тело  было  покрыто
синяками,  ссадинами  и  пятнами  ожогов.  Словом,  мужчины  посылали   ее
побираться, и она говорила людям в деревне, что если  она  вернется  ни  с
чем, они  еще  сильнее  изобьют  ее,  а  когда  ее  спрашивали,  зачем  ей
возвращаться к ним, она отвечала, что сели она не вернется, они придут  за
ней, к тому же ей, видишь ли,  некуда  больше  идти.  Но  как-то  раз  они
перегнули палку и забили ее насмерть, тогда они спрятали ее тело в  старой
бойне, где до сих пор вонь стоит еще та, и, наверное, думали, что  надежно
замели следы. Прошлой ночью они спустились с холмов сюда, в Долину. Почему
ты не позвала на помощь, Гоха? Ястреб  сказал,  что  они  шатались  вокруг
дома, прежде чем он прогнал их.  Если  бы  ты  позвала  нас,  я  наверняка
услышал бы, или Шенди проснулась бы, у нее слух поострей моего. Ты еще  не
рассказала ей обо всем?
     Тенар покачала головой.
     - Тогда я сам пойду и расскажу ей, - сказал старик, обрадованный тем,
что первым поведает супруге столь захватывающие новости, и заковылял через
двор.
     - Никогда бы не подумал, что ты так искусен в обращении с  вилами!  -
крикнул он Геду, хлопнул себя по ляжке, и, посмеиваясь, ушел.
     Гед снял тяжелые гетры  и  заляпанные  грязью  ботинки,  и  в  носках
подошел к огню. Шаровары, жилет и свитер были из  теплой  шерсти  домашней
вязки: ни дать ни взять гонтийский  пастух  с  суровым  лицом,  ястребиным
носом и темными, ясными глазами.
     - Скоро сюда придут люди, - сказал он. -  Дабы  рассказать  тебе  обо
всем и узнать, что случилось здесь. Теперь они посадят тех двух беглецов в
пустой винный погреб, поставят человек пятнадцать-двадцать охранять их,  а
двадцать-тридцать мальчишек будут пытаться хотя бы одним глазком взглянуть
на пленников...
     Он зевнул, потянулся, чтобы размять затекшие руки и плечи, и взглядом
спросил у Тенар разрешения присесть к огню.
     Она жестом указала на стул у очага.
     - Ты, должно быть, вымотан до предела, - прошептала Тенар.
     - Я прикорнул немного здесь ночью, не смог больше бороться со сном.
     Он снова зевнул. Затем оценивающе посмотрел на нее, чтобы понять, как
она себя чувствует.
     - Это была мать Ферру, - все  так  же  шепотом,  будучи  не  в  силах
повысить голос.
     Гед кивнул. Он сидел, слегка  подавшись  вперед,  упершись  руками  в
колени, как некогда любил сидеть Флинт, и  задумчиво  глядел  на  огонь  в
очаге. Они были одновременно очень похожи и совсем не похожи, как не похож
вросший в землю валун на парящую в вышине птицу. У  нее  защемило  сердце,
заныли кости, ее одолевали дурные предчувствия и горечь, давние  страхи  и
мертвящая апатии.
     - Ведьма взяла к себе того мужчину, - сказал Гед. - Связала  его,  на
случай, если он вдруг разгуляется. Заткнула зияющие в нем дыры паутиной  и
кровеостанавливающими заклятиями. Говорит, он доживет до виселицы.
     - До виселицы?
     - Уж как решит Королевский Суд. Или виселица, или каторжный труд...
     Она нахмурилась и покачала головой.
     - Нельзя же просто отпустить их, Тенар, - мягко сказал ей Гед,  глядя
на нее.
     - Нельзя.
     - Их необходимо наказать, - добавил он, продолжая смотреть на нее.
     - "Наказать". Именно так  _о_н_  говорил.  Наказать  девочку.  Она  -
плохая. Ее нужно наказать. Наказать также и меня, за то, что  взяла  ее  к
себе. За то...
     Она с трудом выдавливала из себя слова.
     - Я не хочу, чтобы кого-то наказывали!.. Этого не должно случиться...
Лучше бы ты убил его!
     - Я сделал все, что мог, - сказал Гед.
     После долгой паузы она рассмеялась немного нервным смехом:
     - Ты и впрямь сделал все, что мог.
     - Подумай, как все было легко, -  сказал  он,  снова  уставившись  на
угли, - когда я был волшебником. Не успели бы они глазом моргнуть,  как  я
наложил бы на них там, на дороге, нужное заклятие а погнал бы их  прямиком
в Вальмут как стадо овец. Или, представь себе, какую заварушку  я  устроил
бы им этой ночью! Они так никогда и не узнали бы, что обрушилось на них.
     - Они и сейчас не знают, - сказала она.
     Гед посмотрел на нее. В его  глазах  блеснул  робкий,  едва  заметный
огонек триумфа.
     - Да, - подтвердил он. - Не знают.
     - Что ты так искусен в обращении с вилами... - промурлыкала она.
     Он зевнул во весь рот.
     - Почему бы тебе не пойти и не вздремнуть немного? Вторая комната  по
коридору. Если, конечно, тебе не хочется быть в центре внимания.  Я  вижу,
сюда идут Ларк и Дэйзи с детьми.
     Услышав голоса, она встала и выглянула в окно.
     - Так я и сделаю, - сказал он и вышел из комнаты.

     Ларк с мужем, жена кузнеца Дэйзи, и  другие  жители  деревни,  как  и
предсказывал Гед, приходили, сменяя друг друга, в течение всего дня, чтобы
сообщить ей новости и услышать ее рассказ. Тенар нашла,  что  их  общество
благотворно действует на нее, напряжение, вызванное ужасными переживаниями
прошедшей ночи, мало-помалу отпускало ее, пока она наконец не нашла в себе
силы взглянуть на происшедшее как на закрытую страницу своей жизни  -  что
случилось, то случилось, горевать больше не о чем.
     Этому необходимо было научиться и Ферру, подумала она, но не за  одну
ночь: на это порой уходит вся жизнь.
     Тенар сказала Ларк, когда все остальные ушли:
     - Я злюсь на саму себя, когда вспоминаю, как глупо я себя вела.
     - Я же говорила тебе, что нужно запирать двери на ночь.
     - Нет... А может... Да, говорила.
     - Уж я-то помню, - сказала Ларк.
     - Однако я имела в виду нечто другое... Когда они явились  сюда,  мне
следовало бежать со всех ног и разбудить Шенди  и  Клирбрука...  возможно,
прихватив с собой Ферру, или самой сходить  в  амбар  и  взять  вилы.  Или
секатор для яблонь. У него острые, как бритва, лезвия в семь футов длиной.
Я содержу его в порядке, как это делал Флинт. Почему я этого  не  сделала?
Почему я ничего не предприняла? Почему я  лишь  заперла  двери  и  закрыла
ставни? Если бы он... Если бы Ястреб не пришел на выручку...  Все,  что  я
сделала - соорудила западню для себя и Ферру. В конце концов  я  выскочила
за дверь  с  разделочным  ножом  в  руках  и  заорала  на  них.  Я  просто
ополоумела. Они вряд ли бы бежали без оглядки, едва увидев меня.
     - Не знаю, не знаю, - протянула Ларк. - Это  выглядит  безумием,  но,
быть может... Не знаю. Что ты могла  сделать  кроме  как  запереть  дверь?
Похоже, мы всю жизнь только тем и занимаемся, что запираем дверь  дома,  в
котором живем.
     Они оглядели  каменные  полы,  стены  и  дымоход,  освещенные  лучами
солнца,  бьющими  сквозь  широкое  окно  кухни  Фермы-под-Дубами,  усадьбы
фермера Флинта.
     - Та девушка, женщина, которую они убили, - сказала Ларк, глядя Тенар
прямо в глаза. - Она тоже попалась в ловушку.
     Тенар кивнула.
     - Мне сказали, что она была на четвертом-пятом месяце беременности.
     Они обе замолчали.
     - Попалась, - шепотом повторила Тенар.
     Ларк откинулась на спинку стула, положив руки на свои  полные  бедра,
ее красивое лицо застыло.
     - Страх, - сказала она. - Чего мы так боимся? Почему мы даем  им  это
понять? А чего боятся _о_н_и_?
     Она вновь взяла чулок, который перед этим  штопала,  некоторое  время
молча вертела его, затем, наконец, сказала:
     - Почему они боятся нас?
     Тенар промолчала.
     В дом вбежала Ферру, и Ларк запричитала:
     - Вот и моя лапушка пришла! Ну, обними меня, моя девочка!
     Ферру  торопливо  обняла  ее  и  тут  же  спросила   своим   хриплым,
невыразительным голоском, всматриваясь в лица Ларк и Тенар:
     - Что за мужчин они поймали?
     Тенар положила веретено и нехотя ответила:
     - Один из них - Хэнди. Другого зовут Снаг. Того, кого  ранили,  зовут
Хейк.
     Ее  глаза  задержались  на  лице  Ферру.  Оно  горело  огнем,   шрамы
побагровели.
     - Женщину, которую они убили, звали, кажется, Сенни.
     - Сенини, - прошептала девочка.
     Тенар кивнула.
     - Они убили ее до смерти?
     Тенар опять кивнула.
     Девочка оглядела комнату, как это сделали перед этим женщины,  но  ее
взгляд, казалось, видел дальше этих каменных стен.
     - Вы их убьете?
     - Возможно, их повесят.
     - Насмерть?
     - Да.
     Ферру  почти  безразлично  кивнула  и  вновь  выскользнула  во  двор,
присоединившись к игравшим у колодца детям Ларк.
     Обе женщины не проронили ни слова. Они молча пряли и штопали, сидя  у
очага в доме Флинта.
     Затянувшееся молчание прервала Ларк.
     - Что стало с тем парнем, пастухом, который следовал за ними до самой
Фермы? Ты вроде говорила, что его зовут Ястреб?
     - Он спит там, - сказала Тенар, кивком головы указав в глубь дома.
     - А-а, - протянула Ларк.
     Колесо прялки взвизгнуло.
     - Я знала его и до вчерашней ночи.
     - Ага. По Ре Альби, не так ли?
     Тенар кивнула. Колесо вновь взвизгнуло.
     - Для того, чтобы преследовать тех троих и напасть на них в темноте с
вилами, нужно обладать немалым мужеством. Он уже не молод, ведь так?
     После некоторой паузы Тенар продолжила:
     - Он перенес тяжелую болезнь, и ему нужна была работа. Я послала  его
сюда, чтобы он помог Клирбруку. Но старик думает, что все еще в силах  сам
справиться с работой по ферме, и поэтому он отослал его в горы, к Истокам,
пасти овец. Ястреб как раз возвращался оттуда.
     - Думаешь теперь оставить его здесь?
     - Если он захочет, - сказала Тенар.

     Очередная группа жителей деревни пришла  на  Ферму-под-Дубами,  желая
услышать рассказ Гохи и поведать о своем участии в поимке убийц, взглянуть
на вилы и мысленно соотнести их грозные острия с тремя  кровавыми  пятнами
на повязках человека по имени Хейк, а затем  вновь  обсудить  случившееся.
Когда, наконец, наступил вечер, Тенар  облегченно  вздохнула,  позвала  со
двора Ферру и захлопнула дверь.
     Она подняла  было  руку,  чтобы  задвинуть  засов,  но  усилием  воли
заставила себя опустить руку и отойти от двери, оставив ее незапертой.
     - Сокол - в твоей комнате, - сообщила ей Ферру, принеся на кухню яйца
из кладовой.
     - Я забыла сказать тебе, что он здесь... Извини.
     - Я знала это, - сказала Ферру,  умываясь  и  моя  руки.  А  когда  в
комнату вошел еще до конца не  проснувшийся,  с  всклокоченными  волосами,
Гед, она тут же бросилась к нему.
     - Ферру! - воскликнул он и подхватил ее на руки. Она на миг прижалась
к нему, но тут же отстранилась. Гед опустил ее на пол.
     - А я знаю начало "С_о_т_в_о_р_е_н_и_я_", - сообщила она ему.
     - Ты споешь его мне?
     Бросив взгляд на Тенар и получив разрешение, он сел на свое  место  у
очага.
     - Я могу только рассказать его с выражением.
     Он кивнул и весь обратился в слух. Лицо его посуровело.

             Создание ли проистекает из небытия,
             Конец ли - из начала,
             Кто знает наверняка?
             Единственное, что нам известно - дверь между ними,
             которую мы проходим поодиночке.
             Первым явился оттуда Сегой, Привратник...

     Голос девочки напоминал скрежет металла, трущегося о  металл,  шелест
сухих листьев, потрескивание дров в костре,

             И тогда из светлой пены показалось Эа.

     Гед одобрительно кивнул.
     - Очень хорошо, - сказал он.
     - Вчера вечером, - сказала Тенар. - Она выучила песню вчера  вечером.
Теперь кажется, что это было год назад.
     - Я могу выучить еще, - похвасталась Ферру.
     - Верно, - сказал Гед.
     - Пойди  вымой  тыкву,  пожалуйста,  -  попросила  Тенар,  и  девочка
подчинилась.
     - А что мне делать? - спросил Гед. Тенар изумленно посмотрела на него
и ответила не сразу.
     - Нужно наполнить чайник водой и вскипятить его.
     Он кивнул и, взяв чайник, пошел к крану.
     Они приготовили ужин, поели и вымыли посуду.
     - Расскажи мне "Созидание" до туда, до куда ты его знаешь, - попросил
Гед Ферру, когда они уселись у очага, - и мы продолжим с того места.
     Девочка повторила вторую строфу один  раз  вместе  с  ним,  другой  -
вместе с Тенар, и еще раз - сама.
     - Спать, - сказала Тенар.
     - Но ты еще не рассказала Соколу о Короле.
     - Расскажи ему сама, - разрешила Тенар, удивленная тем, какой предлог
был выбран для того, чтобы лечь спать позже.
     Ферру повернулась к Геду. На ее лице, изуродованном и невредимом,  со
зрячим и незрячим глазом, застыло сосредоточенное, вдохновенное выражение.
     - Король приплыл на корабле. У него был меч.  Он  дал  мне  костяного
дельфина.  Его  корабль  летел,  но  я  тогда  болела,  потому  что  Хэнди
дотронулся до меня. Но Король тоже дотронулся до меня, и отметина исчезла.
     Ферру показала на свою кругленькую ручку. Тенар изумленно  уставилась
на нее. Она и думать забыла об отметине.
     - В один прекрасный день я  хочу  полететь  туда,  где  он  живет,  -
сказала Ферру Геду. Он кивнул.
     - Я обязательно это сделаю, - сказала она. - Ты знаком с ним?
     - Да, знаком. Мы с ним совершили далекое путешествие.
     - Куда?
     - Туда, где не восходит солнце, и где звезды светят вечно. И обратно.
     - Вылетали?
     Он покачал головой.
     - Я могу лишь ходить по земле.
     Девочка поразмыслила и, судя по всему, удовлетворенная  его  ответом,
сказала:
     - Спокойной ночи.
     И ушла в свою комнату. Тенар пошла за ней, но Ферру на  этот  раз  не
захотела, чтобы ей пели на ночь.
     - Я прочитаю в темноте сама себе "Сотворение", - сказала она. - О_б_е
строфы.
     Тенар вернулась на кухню и вновь села у очага напротив Геда.
     - Как она изменилась! - сказала Тенар. - Я уже с ней не справляюсь. Я
слишком стара, чтобы воспитывать малышку. И она... Она слушается меня,  но
только потому, что сама этого хочет.
     - Это только видимость послушания, - заметил Гед.
     - А что мне делать, если она вообще перестанет меня слушаться? В  ней
словно дремлет дикий зверь. Временами  она  вновь  становится  моей  милой
Ферру, но порой превращается в непостижимое, странное существо. Я спросила
Иви, не хочет ли она взять девочку  в  ученицы.  Это  предложил  Бич.  Иви
отказалась наотрез. "Почему нет?" - спросила я. "Я боюсь ее!"  -  ответила
она... Но  ты  ее  не  боишься.  И  она  тебя  тоже.  Вы  с  Лебанненом  -
единственные мужчины, которым  Ферру  позволила  прикоснуться  к  себе.  Я
позволила... Хэнди... Я не хочу вспоминать об этом. Ох, как  я  устала!  Я
окончательно запуталась...
     Гед подбросил хворост в приугасший очаг, и некоторое  время  они  оба
наблюдали за пляской языков пламени.
     - Я хотела бы, чтобы ты остался здесь, Гед, - сказала она. - Если  ты
не против.
     Он медлил с ответом.
     - Может, ты собираешься плыть на Хавнор... - начала она.
     - Нет, нет. Мне некуда идти. Я ищу работу.
     - Что ж, здесь  ее  невпроворот.  Хоть  Клирбрук  и  хорохорится,  но
старика с его ревматизмом хватает лишь на сад.  Я  не  перестаю  думать  о
помощнике с тех пор, как вернулась  на  Ферму.  Я  даже  говорила  старому
упрямцу, что ему следует послать за тобой кого-нибудь в горы, но ему  хоть
кол на голове теши. Он не желает ничего слушать.
     - Мне там было  совсем  неплохо,  -  сказал  Гед.  -  Мне  надо  было
отдохнуть.
     - Ты пас овец?
     - Коз. На самых высокогорных пастбищах. Мальчик, которого  для  этого
наняли, заболел, и Серри послал меня туда сразу же, как только  принял  на
работу. Они пасут их в горах  до  первых  холодов,  чтобы  подшерсток  был
погуще. Этот месяц в горах благотворно  подействовал  и  на  меня  самого.
Серри дал мне этот полушубок и немного припасов и попросил  загнать  стадо
так высоко в горы, как только смогу, и пасти его там столько, скольку  сам
выдержу. Так и и сделал. Там, наверху, было просто здорово.
     - Полное одиночество, - сказала Тенар.
     Гед кивнул, улыбнувшись уголком рта.
     - Ты всегда был одиночкой.
     - Да.
     Она промолчала. Гед посмотрел на нее.
     - Мне понравилось трудиться там, - сказал он.
     - Теперь стада загнали под крышу, - сказала она.
     - По крайней мере, на зиму, - добавила она после некоторой паузы.
     К вечеру ударил  морозец.  В  доме  царила  абсолютная  тишина,  лишь
потрескивали дрова в  очаге.  Молчание  становилось  невыносимым.  Наконец
Тенар подняла голову и посмотрела на Геда.
     - Что ж, - сказала она, - в какую постель мне ложиться, Гед?  В  твою
или Ферру?
     У него перехватило дыхание.
     - В мою, если хочешь, - с трудом выдавил из себя он.
     Вновь воцарилась тишина. Тенар видела, каких сил стоило ему  нарушить
ее.
     - Если ты будешь терпелива со мной, - прошептал он.
     - Я терпелива с тобой вот уже двадцать пять лет,  -  сказала  она  и,
взглянув на него, рассмеялась. -  Ничего,  ничего,  дорогой  мой...  Лучше
поздно, чем никогда! Я всего лишь старая женщина... Что не происходит, все
к лучшему. Ты сам меня этому учил.
     Она встала, и он тоже встал.  Она  взяла  его  руки  в  свои,  и  они
обнялись. Их объятия становились все крепче, все  страстнее,  все  нежнее.
Они полностью отрешились от окружающего  мира,  сосредоточившись  друг  на
друге. Им не нужна была постель. Они провели всю ночь на теплых  камнях  у
очага, где она учила Геда премудростям, которым его  не  смог  бы  обучить
могущественнейший из магов.
     Он еще раз подбросил дров в огонь и взял искусно сотканный коврик  со
скамьи. На этот раз Тенар не возражала. Ее плащ и его  овчинный  полушубок
заменили одеяла.
     Они  проснулись  на  рассвете.   Первые   лучи   восходящего   солнца
посеребрили ветви с полуоблетевшей листвой растущих за окном дубов.  Тенар
вытянулась в полный рост, ощущая тепло лежащего рядом  с  ней  тела  Геда.
Минуту спустя она прошептала:
     - Он лежал здесь. Хейк. В точности там, где мы лежим...
     Гед издал протестующий стон.
     - Теперь ты и впрямь мужчина, - сказала она. - Наделал дырок в другом
мужике, раз, и переслал  с  женщиной,  два.  Одно  за  другим,  причем,  я
полагаю, в правильном порядке.
     - Замолчи, - повернувшись к Тенар, пробормотал Гед и  положил  голову
ей на плечо. - Не надо.
     - Хорошо, Гед. Бедняга!  Во  мне  нет  ни  капли  милосердия,  только
праведный гнев. Меня  не  научили  миловать.  Любовь  -  это  единственная
милость, которой я могу удостоить. О, Гед,  не  бойся  меня!  Ты  уже  был
мужчиной, когда я впервые увидела тебя! Ни женщина, ни грозное оружие,  ни
власть, ни даже магия - никто и ничто, кроме него самого, не может сделать
из человека настоящего мужчину.
     Они лежали в тепле и блаженной тишине.
     Он что-то сонно пробормотал.
     - Как ты умудрился подслушать  их  разговор?  Хейка,  Хэнди  и  того,
третьего. Как ты умудрился оказаться в нужное время в нужном месте?
     Гед приподнялся на локте, чтобы заглянуть ей в глаза. На его открытом
лице застыло такое уязвимое, беззащитное  выражение,  что  Тенар  невольно
потянулась и дотронулась до его губ, прикоснувшись к тому месту, куда  она
впервые поцеловала его несколько месяцев назад. Он мгновенно обнял  ее,  и
слова им были уже не нужны.

     Требовалось  соблюсти  некоторые  формальности.  Самым  важным   было
объявить Клирбруку и другим наемным работникам Фермы-под-Дубами,  что  она
официально заняла место "старого хозяина". Она выложила  им  все  прямо  и
открыто, поскольку это никак не отражалось на их положении, да и  поделать
с этим они ничего не могли. К вдове  переходила  вся  собственность  мужа,
если у того не было наследников мужского пола. Прямым  наследником  Флинта
был их сын, морях, и вдова просто поддерживала порядок  на  Ферме  до  его
появления. Если она умрет, заботы о Ферме лягут на плечи  Клирбрука.  Если
Спарк так никогда и не появится, Ферма  отойдет  к  дальнему  родственнику
Флинта из Кахеданана. Две семейные пары, которые  не  владели  землей,  но
обрабатывали ее и жили плодами своего труда, что практиковалось  сплошь  и
рядом на Гонте, могли не  беспокоится,  что  их  выгонит  новый  избранник
вдовы, даже если та выйдет за него замуж. Но Тенар боялась, что они сочтут
ее поведение недостойным памяти Флинта, которого они,  ко  всему  прочему,
знали дольше, чем она. К ее величайшей радости, они не возражали. "Ястреб"
одним ударом вил завоевал их уважение. Кроме того,  считали  они,  женщине
совсем не помешает мужчина-защитник в доме. Если она, к тому же,  делит  с
ним свою постель, что ж, аппетиты вдовушек общеизвестны. И,  в  довершении
всего, она была чужеземкой.
     Жители деревни, в общем, считали точно также. Посудачили,  помыли  ей
косточки, но не больше. Оказалось, что оставаться  порядочной  женщиной  в
глазах соседей проще, чем думалось Мосс. А может, все дело было в том, что
подержанные вещи стоят недорого.
     Тенар  была  бы  меньше  уязвлена  их  праведным  гневом,  чем   этой
безучастностью. Одна лишь Ларк щадила ее чувства и  никогда  не  поднимала
больной вопрос, не судачила о "вдове и чужеземце", а  просто  смотрела  на
них с Ястребом с интересом, любопытством и некоторой завистью.
     Поскольку Ларк не смотрела на Ястреба  сквозь  дымовую  завесу  таких
слов, как "пастух", "наемный работник", "вдовушкин сожитель", многое в нем
удивляло ее. Его достоинство и простота в обращении были  несколько  иного
свойства,  чем  у  большинства  знакомых  ей  мужчин.  Он  был  выдающимся
человеком, но на благодаря гигантскому росту или ширине  плеч,  но  доброй
душе и острому уму. Она как-то сказала Иви:
     - Этот человек в своей жизни повидал не только коз. Он знает  о  мире
гораздо больше, чем простой фермер.
     - Если хочешь знать мое мнение, он  -  волшебник,  по  той  или  иной
причине утративший свою силу, - сказала знахарка. - Такое порой случается.
     - А-а, - протянула Ларк.
     Однако титул "Верховный Маг" для Ларк был неразрывно связан с блеском
роскошных дворцов на далеких островах, и  ей  в  голову  не  могло  прийти
соотнести его с темноглазым, седым мужчиной с Фермы-под-Дубами. Хотя мысль
о том, что он когда-то был  волшебником,  сперва  смутила  ее,  но  всякое
смущение исчезло без следа, стоило  ей  вновь  увидеть  его.  Он  сидел  в
развилке одной  из  старых  яблонь  и  спиливал  высохшие  сучья.  Завидев
пришедшую на ферму Ларк, он радостно приветствовал ее.  Его  имя  подходит
ему как нельзя лучше, подумала она,  помахала  Ястребу  в  ответ  рукой  и
улыбнулась, когда проходила мимо.
     Тенар не забыла о вопросе, заданном ею Геду на теплых камнях у  очага
под овчинным полушубком. Она вернулась к тому  разговору  через  несколько
дней или месяцев спустя - для  них  время  летело  быстро  и  незаметно  в
каменной усадьбе посреди укрытой снежным одеялом Фермы.
     - Ты так и не  ответил  мне,  -  сказала  она,  -  как  тебе  удалось
подслушать их разговор тогда, на дороге.
     - Мне казалось, что  я  все  объяснил  тебе.  Услышав  приближающиеся
мужские голоса, я сошел с дороги я спрятался.
     - Почему?
     - Я был один, а вокруг, сама знаешь, сколько бандитов.
     -  Да,  конечно...  Значит,  когда  они  проходили  мимо  тебя,  Хейк
заговорил о Ферру?
     - Кажется, он упомянул "Ферму-под-Дубами".
     - Что ж, это вполне возможно. И выглядит вполне правдоподобно.
     Понимая, что она ему не верит, Гед промолчал.
     - Нечто подобное порой случается с волшебниками, - сказала она.
     - И со многими другими.
     - Возможно.
     - Дорогая, не пытаешься ли ты сказать...
     - Нет,  совсем  нет.  Может,  это  все  твое  предчувствие?  Будь  ты
волшебником, ты ведь не остался бы здесь?
     Они лежали на большой дубовой кровати под  горой  выделанных  овечьих
шкур и пуховых покрывал, поскольку  в  комнате  не  было  очага,  а  ночью
здорово подморозило и выпало много снега.
     - Но вот что мне хотелось бы знать. Существует ли что-то помимо того,
что ты зовешь Силой... возможно, то, что предшествует ей? Или сама Сила  -
лишь одно из проявлений некоего скрытого дара? Я вот о чем. Огион сказал о
тебе однажды, что ты был  волшебником  еще  до  того,  как  научился  азам
магического искусства. Маг от рождения, говорил он о тебе. Я себе это  так
представляю: Силу может получить лишь тот,  у  кого  есть  для  нее  некое
вместилище. Пустота, которую необходимо заполнить. Чем  больше  ниша,  тем
больше Силы туда поместится. Но если  Силу  туда  не  поместили,  или  она
иссякла, или ее забрали у тебя... по-прежнему останется на месте...
     - Та пустота, - закончил он.
     - Пустота - это не самое подходящее слово.
     - Вероятно, возможность? - предложил он, и тут же покачал головой.  -
Это предполагает возможность... восстановления.
     - Мне кажется, что ты очутился тогда, на дороге, в нужное время и  на
нужном месте потому, что... из-за того, что это должно было  случиться.  И
твои "Сила" здесь ни при чем. Это просто случилось с тобой. Из-за твоей...
пустоты.
     Помолчав немного, он сказал:
     - Все это не слишком противоречит тому, чему  меня  учили  на  Рокке,
когда я был еще мальчишкой: истинная магия заключается в том, чтобы делать
только то, что ты должен делать. Но ты говоришь о большем. Не поступать, а
быть вынужденным поступить...
     - Не думаю, что ты совершенно прав. Правильно  ли  ты  поступишь  или
нет, зависит все же, прежде всего, от тебя самого. Разве ты не пришел и не
спас мне жизнь... разве ты не воткнул вилы  в  Хейка?  Вот  это  и  впрямь
"поступок", ты действительно сделал то, что должен был сделать...
     Он опять задумался, а затем спросил ее:
     - Неужели этому тебя научили, когда ты была Жрицей Гробниц?
     - Нет.
     Она слегка поежилась, уставившись в темноту.
     - Арку учили, чтобы быть сильной, нужно жертвовать. Собой и  другими.
Простая сделка: даешь и получаешь что-то взамен. Не могу утверждать, что в
этом нет смысла. Но моя душа задыхалась в этих тисках: одно за другое, зуб
за  зуб,  смерть  за  жизнь...  Хотелось  вырваться  на  свободу.  Никаких
платежей, долгов и выкупов... никаких сделок и расчетов -  вот  что  такое
свобода.
     - Д_в_е_р_ь _м_е_ж_д_у _н_и_м_и_, - тихо сказал он.
     Этой   ночью   Тенар   приснился   сон.   Ей   снилась    дверь    из
"_С_о_т_в_о_р_е_н_и_я_ _Э_а_". Она  представлялась  ей  во  сне  маленьким
окошком с неровным, мутным толстым стеклом. Оно было  врезано  в  западную
стену старого дома на берегу моря. Окно  было  закрыто  на  задвижку.  Она
хотела открыть его, но существовало некое слово, ключ, который она забыла,
слово, ключ, Имя, без которого она не  могла  открыть  его.  Она  пыталась
отыскать  его  в  комнатах  с  каменными  стенами.   Комнаты   мало-помалу
уменьшались  в  размерах,  постепенно  погружаясь  во  мрак...   Тут   она
почувствовала,  что  Гед  сжимает  ее  в  объятиях,  пытаясь  разбудить  и
успокоить, приговаривая:
     - Успокойся, любимая, все хорошо, все в порядке!
     - Я не могу вырваться на свободу! - плакала она, прижимаясь к нему.
     Он успокоил ее, гладя по волосам.  Наконец,  они  оба  откинулись  на
подушки.
     - Взгляни-ка, - прошептал Гед.
     Взошла полная луна. Ее призрачный свет, переливаясь на густых хлопьях
падающего снега, сочился в окно, от которого  веяло  холодом  -  Тенар  не
закрыла ставни. Ночное небо мягко светилось. Они  лежали  в  густой  тени,
однако казалось, что потолок - всего лишь легкая вуаль, отделяющая  их  от
бездонного, безмятежного океана серебристого света.

     Эта зима на Гонте выдалась долгой, с  обильными  снегопадами.  Урожай
был собран отменный, и ни люди, ни животные  не  испытывали  недостатка  в
пище. Они ели и сидели в тепле - больше заняться было нечем.
     Ферру выучила "Сотворение За" до конца. Ко Дню Зимнего  Солнцестояния
она разучила Зимнюю Песнь и "_Д_е_я_н_и_я _Ю_н_о_г_о  _К_о_р_о_л_я_".  Она
научилась печь пироги с румяной корочкой, прясть и варить суп.  Она  знала
название каждого не скрытого снегом растения, а также впитала в себя  уйму
других сведений, которые остались в голове  у  Геда  после  его  короткого
ученичества у Огиона и долгого - в Школе Рокка. Но он ни разу не снимал  с
полки Книги Рун и не научил девочку ни единому слову Древнего Наречия.
     Он обсудил этот вопрос с Тенар. Она рассказала ему, как научила Ферру
одному слову, _т_о_л_к_, и на этом остановилась, поскольку ей  показалось,
что этого делать не стоит, хотя она толком не знала, почему.
     - Думаю все из-за того, что и никогда не разговаривала на этом языке,
не использовала его в магических заклинаниях. Я решила, что пусть уж лучше
ее научит тот, кто знает его в совершенстве.
     - Не один мужчина не может этим похвастаться.
     - Самой мудрой женщине известно вполовину меньше.
     - Я хотел  сказать,  что  лишь  драконы  знают  его  в  совершенстве,
поскольку это их родной язык.
     - Но они учатся ему?
     Ошарашенный вопросом, Гед медлил с ответом, перебирая в  памяти  все,
что он читал или слышал о драконах.
     - Я не знаю, - ответил он наконец. - Да  и  что  мы  вообще  знаем  о
драконах? Учат ли они друг друга,  как  мы:  мать  -  ребенка,  старший  -
младшего? Или они,  подобно  животным,  могут  научиться  лишь  немногому,
получая большинство знаний при своем появлении на свет? Даже этого  мы  не
знаем. Но мне лично кажется, что язык драконов неотделим от них самих. Они
вместе составляют единое целое.
     - И они не говорят ни на каком другом языке.
     Гед кивнул.
     - Они не способны учиться, - сказал он. - Такова их природа.
     Через кухню прошла Ферру. В ее обязанности входило  следить  за  тем,
чтобы ящичек для растопки был всегда полон, и сейчас она была занята  тем,
что, нацепив жилет и шапочку из телячьей кожи, таскала в  кухню  щепки  из
дровяного сарая. Свалив очередную порцию в ящичек у дымохода, Ферру вышла.
     - Что это она напевает? - спросил Гед.
     - Ферру?
     - Когда остается одна.
     - Но она никогда не поет. Она не может петь.
     - Ну, на свой лад. "Далеко-предалеко на западе..."
     - А-а! - воскликнула Тенар. - Эту песню! Разве Огион  не  рассказывал
тебе о Женщине из Кемая?
     - Нет, - ответил он, - расскажи мне.
     Тенар поведала ему эту историю под аккомпанемент поскрипывания колеса
прялки. Закончив, она сказала:
     - Когда Мастер Ветров сказал мне, что они ищут  женщину  с  Гонта,  я
сразу подумала о ней. Но она, наверняка, давно уже умерла. Да  и  виданное
ли дело, чтобы рыбачка, будь  она  хоть  трижды  дракон,  стала  Верховным
Магом!
     - Что ж, Мастер Образов и не утверждал, что женщина  с  Гонта  станет
Верховным Магом, -  заметил  Гед.  Он  штопал  порядком  порванные  штаны,
примостившись на подоконнике, поскольку день был пасмурный,  и  в  комнате
царил полумрак. Прошло едва ли не полмесяца со дня Зимнего  Солнцестояния,
и зима была в самом разгаре.
     - Тогда что же он сказал?
     - "Женщина с Гонта". Ты же мне сама рассказывала.
     - Но они же спрашивали, кто же будет новым Верховным Магом.
     - И не получили ответа на свой вопрос.
     - Д_о_в_о_д_а_м _м_а_г_о_в _н_е_с_т_ь _ч_и_с_л_а_, -  заметила  Тенар
довольно язвительным тоном.
     Гед перекусил нитку и намотал излишек нити вокруг двух пальцев.
     - Я научился на Рокке играть словами, - согласился он. - Но это,  как
мне кажется, не тот случай. "Женщина с Рокка"  не  может  стать  Верховным
Магом. Среди них никогда не было  женщин.  Этого  просто  не  может  быть,
потому что не может быть никогда.  Маги  Рокка  -  мужчины...  их  сила  -
мужская сила, их знания - мужские знания. У мужского начала и  у  магии  -
общие корни. Власть - удел мужчин. Правь  миром  женщины  -  кем  были  бы
мужчины, если не женщинами, не способными рожать  детей?  А  кем  были  бы
женщины, если не мужчинами, способными на это?
     - Ха! - воскликнула Тенар, и тут же возразила с хитринкой в глазах: -
А как же королевы? Кто они, если не женщины, обладавшие властью?
     - Королева - это всего лишь женщина-король.
     Тенар фыркнула.
     - Я хочу  сказать,  что  своей  властью  она  обязана  мужчинам.  Они
позволяют ей использовать частицу собственной власти. Но  в  этом  нет  ее
заслуги, понимаешь? Королева могущественна не потому, что она  женщина,  а
вопреки этому.
     Тенар кивнула. Она выпрямилась и отодвинулась от прялки.
     - В чем же тогда сила женщины? - спросила она.
     - Не знаю.
     - Интересно, кем же тогда правит женщина именно  потому,  что  она  -
женщина? Наверное, своими детьми. До поры до времени...
     - Своим домом, наверное.
     Тенар окинула взглядом кухню.
     - Только двери плотно закрыты, - сказала она. - И заперты на замок.
     - Потому что ты имеешь определенную ценность.
     - О, да. Мы бесценны. До тех пор, пока мы бессильны... Я помню, как я
впервые познала это! Кессил притесняла меня - меня, Первую Жрицу  Гробниц.
Тогда я поняла, что бессильна перед ней. Мне оказывались почести, а у  нее
была власть, данная ей Божественным Королем,  мужчиной.  О,  как  я  тогда
разозлилась! И в то же время испугалась... Мы с Ларк как-то обсуждали  эту
проблему. Она спросила меня: "Почему мужчины _б_о_я_т_с_я_ женщин?"
     - Если ваша сила основана лишь на слабости других, вы живете в вечном
страхе, - ответил Гед.
     - Да, но женщины, похоже, страшатся собственной  силы,  боятся  самих
себя.
     - Научатся ли они когда-нибудь доверять самим себе? - спросил Гед,  и
в эту минуту в кухню вновь вошла занятая  своим  делом  Ферру.  Его  глаза
встретились с глазами Тенар.
     - Нет, - ответила она. - Доверию нам не научиться.
     Тенар наблюдала за тем, как девочка складывает щепки в ящик.
     - Если власть подразумевает доверие, -  продолжила  она.  -  Мне  это
слово нравится. Если только за ним не стояли бы - один над  другим  -  все
эти короли,  властители,  маги  и  богачи...  Наверное,  без  этого  можно
обойтись. Подлинная власть, истинная  свобода,  должны  быть  основаны  на
доверии, а не на силе.
     - Подобно тому, как дети доверяют своим родителям.
     Они оба замолчали.
     - Случается, - сказал Гед, -  что  доверие  предают.  Маги  на  Рокке
доверяют самим себе  и  друг  другу.  Их  власть  целомудренна,  ничем  не
запятнана, поэтому  они  принимают  эту  чистоту  за  мудрость.  Они  даже
представить себе не могут, что можно поступить неправильно.
     Тенар удивленно посмотрела на него. Он никогда еще не говорил о Рокке
так бесстрастно, как сторонний наблюдатель.
     - Может, им стоит принять туда несколько женщин, чтобы те раскрыли им
глаза на истинное положение вещей, - сказала она, и он рассмеялся.
     Она опять придвинула к себе прялку.
     - Я никак не могу понять: если были женщины-короли, почему  не  может
быть женщин - верховных магов?
     Ферру вся обратилась в слух.
     - Г_о_р_я_ч_и_й _с_н_е_г_, _с_у_х_а_я _в_о_д_а_, -  напомнил  им  Гед
гонтийскую поговорку. - Королей возводят на трон другие люди.  Маг  обязан
своей Силой и влиянием самому себе... и никому больше.
     - И это - мужская сила. Потому что  мы  так  и  не  выяснили,  в  чем
заключается женская сила. Хорошо. Понятно. Тогда вернемся к тому,  с  чего
начали: почему они никак не могут найти нового Верховного Мага - мужчину?
     Гед внимательно изучал прореху на штанине.
     - Что ж, - сказал он, - если Мастер Образов не  ответил  на  заданный
ему вопрос, возможно, он ответил на вопрос невысказанный. И тогда все, что
им нужно сделать - задать этот вопрос.
     - Это как загадать загадку? - спросила Ферру.
     - Да, - ответила Тенар.  -  Только  мы  не  знаем,  как  звучит  сама
загадка. Нам известна лишь отгадка: "Женщина с Гонта".
     - Женщин на  Гонте  много,  -  сказала  Ферру,  поразмыслив  немного.
Вероятно, удовлетворив свое любопытство, она  ушла  за  следующей  порцией
растопки.
     Гед задумчиво посмотрел ей вслед.
     - Все изменилось, - сказал он. - Все... Иногда  мне  кажется,  Тенар,
что возведение на трон Лебаннена -  это  лишь  начало.  Дверь...  А  он  -
привратник. Не пускающий никого внутрь.
     - Он выглядит совсем юным, - сказала Тенар с нежностью в голосе.
     - Морред был так же молод, когда встретил Черные Корабли.  Не  больше
лет было и мне, когда я...
     Он умолк, уставившись  в  окно,  где  сквозь  частокол  голых  ветвей
величественных дубов виднелись серые, замерзшие поля.
     - Или ты, Тенар,  в  том  мрачном  месте...  Когда  юность  сменяется
зрелостью? Я не знаю ответа на этот вопрос. Порою  я  чувствую  себя  так,
будто прожил не одно  тысячелетие.  Иногда  мне  кажется,  что  моя  жизнь
подобна ласточке, видной сквозь щель в стене. Я не единожды умирал и вновь
воскресал  -  и  в   безводной   стране,   и   здесь,   под   солнцем.   В
"_С_о_т_в_о_р_е_н_и_и_"  говорится,  что  мы  всегда  возвращаемся,  вечно
возвращаемся  к  некоему  истоку,  который  не   подвластен   тлену,   "_И
т_о_л_ь_к_о _в _с_м_е_р_т_и _ж_и_з_н_и_..." Я много думал над этим,  когда
пас коз там, наверху, где день длится вечно: не успевает наступить  вечер,
как над Горой снова восходит солнце... Я научился у  коз  их  мудрости.  Я
подумал тогда: чего, собственно, я горюю?  Кого  я  оплакиваю?  Верховного
Мага Геда? Почему Ястреб, козий пастух, должен испытывать горечь и стыд за
него? Чего я натворил такого, чтобы не находить себе места от стыда?
     - Ничего, - подхватила Тенар. - Абсолютно ничего!
     -  О,  да,  -  согласился  Гед.  -  Основа  величия  человека  -  его
способность испытывать стыд. Итак, Ястреб-пастух оплакал Геда - Верховного
Мага и вернулся к своим козам, как и подобает мальчишке его возраста...
     Тенар улыбнулась, хотя и не сразу, и немного застенчиво сказала:
     - Мосс говорила мне, что тебе не больше пятнадцати.
     - Похоже, что-то около этого. Огион дал  мне  Имя  осенью.  Следующим
летом я отправился на Рокк... Кем был  тот  мальчик?  Чистой  страницей...
Свободным, как ветер, мечтателем...
     - Кто такая Ферру, Гед?
     Он медлил с ответом. И лишь тогда, когда  она  уже  решила,  что  оно
промолчит, Гед, наконец, сказал:
     - Вопрос в том... Насколько она здесь свободна и раскована?
     - Но мы-то с тобой свободны?
     - Я думаю, да.
     - С твоей властью, ты, казалось, был свободен, как никто на свете. Но
какой ценой? Что делало тебя свободным? А я... Я словно глиняная  фигурка,
вылепленная руками женщин, что служат Древним  Силам  или  людям,  которые
стоят за всеми этими обрядами и храмами, я уж сама не знаю,  кому  именно.
Убежав, я на миг обрела свободу, общаясь с тобой и с Огионом.  Но  это  не
стало _м_о_е_й_ свободой. Мне всего лишь предоставили возможность  выбора,
и я сделала его. Тот бесформенный кусок глины,  коим  я  являлась,  принял
форму предмета, необходимого в хозяйстве  фермера  и  его  детей  -  форму
горшка. Я свыклась с этим, хоти все мое нутро протестовало.  Жизнь  играла
мною. Я знаю правила игры. Но я не знаю, кто их устанавливает.
     - А она, - сказал Гед после долгой паузы,  -  что  будет,  когда  она
включится в игру...
     - Ее будут бояться, -  прошептала  Тенар.  Тут  вернулась  девочка  и
разговор пошел о пекущемся в духовке  хлебе.  Так  она  проводили  большую
часть коротких зимних дней: разговаривали обо  всем  и  ни  о  чем,  часто
перескакивая с одного на другое, сплетая свои судьбы воедино рассказами  о
годах, проведенных вдали друг  от  друга,  о  своих  думах  и  испытаниях,
выпавших на их долю. Затем они умолкали, погружаясь в работу,  раздумья  и
мечты, а молчаливая девочка не отходила от них ни на шаг.
     Так прошла зима, ночи становились все короче, а дни - длиннее, начали
появляться на свет ягнята, и работы  стало  невпроворот.  Затем  с  теплых
островов южного Предела, над которыми сияет звезда Гобардон из  созвездия,
образующего Руну Конца, вернулись ласточки,  неся  миру  весть  о  приходе
новой эпохи.

                                13. ХОЗЯИН

     Подобно ласточкам, с приходом весны между островами  вновь  засновали
корабли. Из Вальмута в Долину поползли слухи,  что  королевские  парусники
гоняются за пиратскими судами, берут их  на  абордаж  и  забирают  корабли
вместе с добычей, вконец разоряя некогда преуспевающих пиратских  баронов.
Сам Лорд Хено  снарядил  три  самых  быстрых  своих  корабля,  поручив  им
устроить засаду у Оранэа и потопить  королевские  суда.  Во  главе  своего
флота он поставил старого морского волка, колдуна Талли, которого боялись,
как огня, все торговцы от Солеа до Андрад. Однако вскоре в бухту  Вальмута
вошел один из королевских парусников с закованным в цепи Талли на борту. У
команды был приказ  арестовать  Лорда  Хено  за  пиратство  и  убийства  и
препроводить его в Порт-Гонт. Хено  забаррикадировался  в  своей  каменной
усадьбе, расположенной среди холмов за Вальмутом, но, поскольку  на  дворе
стояла теплая весенняя погода, он не зажег огонь в камине,  так  что  пять
или шесть молодых ратников Короля пробрались в дом через дымоход. В цепях,
с вооруженным  эскортом,  Лорда  пиратов  провели  по  улицам  Вальмута  и
посадили на корабль, чтобы после передать его в руки правосудия.
     Услыхав об этом, Гед сказал с любовью и гордостью в голосе:
     - Все, за что ни возьмется Король, он делает на совесть.
     Вскоре Хэнди со Снагом отправили по дороге на север, в  Порт-Гонт,  а
когда раны Хейка  немного  поджили,  его  отправили  туда  же  с  попутным
кораблем, чтобы и он мог ответить перед судом за убийство.  Весть  о  том,
что их приговорили к галерам, вызвала в Срединной Долине бурю восторга, но
Тенар  с  Ферру  остались  равнодушными  к  многочисленным   поздравлениям
соседей.
     Один за другим приходили корабли с посланцами Короля на борту, причем
некоторых из них горожане и фермеры своенравного Гонта совсем не рады были
видеть:  королевские  шерифы,  призванные   выслушать   доклады   судебных
исполнителей и офицеров органов правопорядка, а также жалобы  и  пожелания
простых людей; сборщики  налогов;  знатные  визитеры,  чьей  задачей  было
тактично  подвести  мелких  властителей  Гонта  к  мысли  о  необходимости
присягнуть на верность Короне; и разного  рода  маги  и  колдуны,  которые
разбрелись по острову, крайне редко во  что-либо  вмешиваясь  и  еще  реже
вступая в разговоры.
     - Я думаю, они скорее всего ищут нового Верховного  Мага,  -  сказала
Тенар.
     - Или выискивают тех, кто  использует  искусство  магии  в  корыстных
целях, - предположил Гед. - Сейчас подобное случается сплошь и рядом.
     Тенар собралась сказать: "Ну, тогда им следует заглянуть  в  поместье
Лорда Ре Альби!", но ее язык словно  присох  к  гортани,  "Что  же  это  я
собиралась сказать?" - подумала она. "Говорила ли я Геду о  том...  что  я
становлюсь забывчивой? О чем это я собиралась попросить Геда? Ах, да.  Нам
следует  починить  ворота  на   нижнем   пастбище,   прежде   чем   коровы
разбредутся".
     У нее всегда на первом месте стояла ферма.  "Ничто  не  затмит  ее  в
твоих глазах", - бывало, говаривал Огион. Несмотря на то, что ей  во  всем
помогал Гед, она денно и нощно думала о ферме. Да, Гед помогал ей в работе
по дому, чего никогда не делал Флинт,  но  Флинт  был  фермером  до  мозга
костей, чего нельзя было сказать о Геде. Он быстро учился, но учиться надо
было  слишком  многому.  Они  работали,  не  покладая  рук.  Времени   для
разговоров  теперь  почти  не  оставалось.  Вечером  они  садились  вместе
ужинать, ложились в постель, засыпали, поднимались на  рассвете  -  и  так
день за днем, словно белки в колесе.
     - Привет, мать, - сказал худенький паренек, стоявший у ворот фермы.
     Тенар решила, что это старший сын Ларк, и сухо спросила:
     - Чего тебе, мальчик?
     Затем она пригляделась к нему,  атакуемая  со  всех  сторон  пищащими
цыплятами и крякающими утками.
     - Спарк! - вскрикнула она и  бросилась  к  нему,  насмерть  перепугав
домашнюю птицу.
     - Ладно, ладно, - сказал он. - Только не надо нежностей.
     Он позволил ей обнять себя и погладить по лицу. Затем он вошел в  дом
и уселся за стол в кухне.
     - Ты обедал? Виделся ли ты с Эппл?
     - Я, пожалуй, поел бы.
     Она стала рыться в избитой продуктами кладовой.
     - На каком корабле ты плаваешь? По-прежнему на "Чайке"?
     - Нет.
     Пауза.
     - Моего корабля больше нет.
     Она в ужасе обернулась к нему.
     - Затонул?
     - Нет.
     Он невесело улыбнулся.
     - Команда распалась. Ее разогнали люди Короля.
     - Но... это же не было пиратское судно...
     - Нет.
     - Тогда почему...
     -  Говорят,  они  хотели  отобрать   какие-то   товары,   а   капитан
воспротивился, - неохотно ответил Спарк. Он всегда был таким тощим, однако
сейчас выглядел старше своих лет из-за продубленной солнцем кожи и длинных
прямых волос, обрамлявших узкое длинное  лицо,  похожее  на  лицо  Флинта,
только еще уже и жестче.
     - Где отец? - спросил он.
     Тенар окаменела.
     - Ты не заходил к Эппл?
     - Нет, - сказал он безразлично.
     - Флинт умер уже три года назад, - объяснила она. - От  удара.  Среди
полей... прямо на тропинке, ведущей к овечьему загону. Его нашел Клирбрук.
Прошло уже три года.
     Спарк промолчал. Он либо не знал, что сказать, либо ему просто нечего
было сказать.
     Тенар поставила перед ним тарелку с едой. Он так набросился на  пищу,
что она тут же подставила еще одну тарелку.
     - Когда ты в последний раз ел?
     Он пожал плечами, продолжая жевать.
     Она села за стол напротив него. Мягкий свет теплого весеннего солнца,
струившийся сквозь низкое окошко,  освещал  стол  и  играл  на  начищенной
медной решетке очага.
     Наконец Спарк отодвинул тарелку.
     - Так кто приглядывал за фермой? - спросил он.
     - А почему это тебя интересует, сынок? - вежливо,  но  довольно  сухо
переспросила Тенар.
     - Она же моя, - ответил он ей так же сухо.
     Через пару минут Тенар поднялась и убрала со стола грязные тарелки.
     - Да, это так.
     - Ты, конечно,  можешь  остаться,  -  сказал  явно  смущенный  Спарк,
довольно неуклюже пытаясь обратить все в шутку. Однако он был не из породы
шутников. - Старик Клирбрук все еще здесь?
     - Они все здесь. И еще мужчина, которого  зовут  Ястреб,  и  ребенок,
которого я взяла к себе. Эти двое живут здесь, в доме. Тебе придется спать
на чердаке. Я приставлю лестницу.
     Она вновь повернулась к нему лицом.
     - Ты ведь будешь жить теперь здесь?
     - Может быть.
     Именно так Флинт отвечал на многие ее вопросы все двадцать  с  лишним
лет их совместной жизни. Он специально  не  говорил  ни  "да",  ни  "нет",
отрицая тем самым ее право  задавать  вопросы,  а  также  считая,  что  ее
неведение  развязывает  ему  руки.  Однако  это  выхолощенная,  вымученная
свобода, подумала она.
     - Бедненький, - сказала Тенар. - Команду твоего судна разогнали, отец
твой умер, а в доме - незнакомцы, и все в один день. Тебе  нужно  какое-то
время, чтобы привыкнуть ко всему этому. Извини меня, сынок. Ко я на  самом
деле рада, что ты вернулся.  Я  часто  думала  о  тебе,  особенно  долгими
зимами, или когда за окном бушевала гроза.
     Спарк промолчал. Ему нечего было предложить  ей,  а  принять  от  нее
что-то он был не в состоянии. Он отодвинул стул и собрался было встать, но
тут в кухню вошла Ферру. Спарк так и замер, уставившись на нее.
     - Что с ней случилось? - выдавил он из себя.
     - Она обожглась. Это мой сын,  я  рассказывала  тебе  о  нем,  Ферру.
Моряк, Спарк. Это твоя сестра, Спарк.
     - Сестра!?
     - Я удочерила девочку.
     - Сестра!? - вновь вскричал он и обвел кухню взглядом,  словно  желая
призвать кого-то в свидетели, а затем впился глазами в мать.
     Она выдержала его взгляд.
     Он выскочил из кухни,  как  ошпаренный,  шарахнувшись  по  дороге  от
неподвижной, как статуя, Ферру, и громко хлопнул дверью.
     Тенар хотела что-то сказать Ферру, но слова застряли у нее в горле.
     - Не плачь, - сказала  девочка,  которая  сама  никогда  не  плакала,
подойдя к ней и коснувшись ее руки. - Он сделал тебе больно?
     - О, Ферру! Дай я обниму тебя!
     Подхватив девочку на руки, Тенар присела на  стол,  хотя  держать  на
руках порядком выросшую девочку было нелегко, да и не привыкшая  к  такому
обращению  Ферру  чувствовала  себя  неловко.  Но  Тенар,  плача  навзрыд,
продолжала обнимать Ферру, а та прижалась своим израненным  лицом  к  лицу
Тенар, так что оно вскоре тоже стало мокрым от слез.

     Когда сгустились сумерки, с противоположных концов фермы явились  Гед
и Спарк. Последний наверняка успел  поговорить  с  Клирбруком  и  обдумать
сложившуюся ситуацию. Поставленный перед  фактом  Гед,  напротив,  пытался
получить о ней хоть какое-то представление. За ужином они  говорили  мало,
тщательно подбирая слова. Спарк, казалось, спокойно воспринял то, что  ему
не вернули его собственную комнату. Покончив с ужином, он тут же  взлетел,
словно по трапу, по приставной лестнице на чердак и, судя  по  всему,  его
вполне устроила  та  постель,  что  приготовила  ему  мать,  поскольку  он
спустился оттуда лишь поздним утром.
     Спарк сразу же потребовал, чтобы ему подали завтрак. Его отец никогда
не начинал есть, пока к нему не присоединялись мать, жена и  дочь.  Может,
Спарку просто недоставало отцовского такта? Должна Тенар  указать  ему  на
его просчет или нет? Она накормила его, вымыла за ним тарелку  и  вышла  в
сад, где вместе  с  Ферру  и  Шенди  принялась  окуривать  ядовитым  дымом
расплодившихся гусениц, грозивших уничтожить листву на  саженцах  плодовых
деревьев.
     Спарк присоединился к Клирбруку  с  Тиффом.  И  все  последующие  дни
проводил, большей частью, в их обществе. Всю тяжелую и требующую  немалого
мастерства работу по севу зерновых и уходу за овцами выполняли Гед,  Шенди
и Тенар, а два старика, прожившие всю жизнь на ферме я работавшие  еще  на
его отца, вертелись вокруг Спарка, рассказывая  ему,  что  они  тут  всему
голова. Похоже, старики искренне верили в то, что именно  они  здесь  всем
заправляют, заставив и Спарка поверить в это.
     В доме Тенар не находила себе места. Лишь на свежем воздухе,  работая
во дворе или в поле, она забывала о гневе и стыде, что поднимались в ней в
присутствии Спарка.
     - Я вне себя, - с горечью призналась  она  Геду,  лежа  в  пронзаемой
светом звезд темноте их комнаты. - Я вне  себя,  ибо  потеряла  того,  кем
гордилась больше всего на свете.
     - Кого ты потеряла?
     - Своего сына. Я  не  смогла  воспитать  его  настоящим  мужчиной.  Я
упустила, упустила его.
     Она закусила губу, уставившись в темноту сухими глазами.
     Гед не стал спорить с ней или уговаривать ее не впадать  в  отчаяние.
Он лишь спросил:
     - Думаешь, он останется?
     - Да. Он побоится вновь выйти в море. Спарк не сказал мне всей правды
о своем корабле. Он был вторым помощником капитана и, я  полагаю,  помогал
укрывать награбленные товары.  Тоже  как  пиратство.  В  этом  нет  ничего
страшного. Все гонтийские моряки немного пираты. Но он солгал мне. Солгал!
К тому же, он завидует тебе. Бесчестный, завистливый человечишка!
     - До смерти перепуганный, как я погляжу, - сказал Гед.  -  Но  он  не
злодей. И это его ферма.
     - Так пусть забирает ее! Она воздаст ему сполна за...
     - Не надо, милая, - сказал Гед, удерживая ее рукой и  словами.  -  Не
желай ему зла!
     Призыв его был столь искренен и страстен, что гнев ее вновь обратился
в любовь, породившую его, и Тенар воскликнула:
     - Я и не собиралась проклинать его или эту ферму! У меня и  в  мыслях
этого не было! Мне так стыдно, я  чувствую  себя  такой  виноватой!  Жутко
виноватой, Гед!
     - Не надо, не надо, милая, мне плевать на то,  что  мальчишка  думает
обо мне. Но он крайне неприветлив с тобой.
     - И с Ферру. Он обращается с ней как с... Он  сказал,  он  спросил  у
меня:  "Почему  она  так  выглядит,  что  она   натворила?"   Что   _о_н_а
н_а_т_в_о_р_и_л_а_!..
     Гед несколько раз медленно и нежно провел рукой по ее волосам, как он
часто делал, и они оба испытали сладостную истому.
     - Я мог бы опять отправиться пасти коз, - сказал он наконец. - Это бы
немного разрядило ситуацию. Если не считать работы по ферме...
     - Тогда я отправлюсь с тобой.
     Гед, похоже, задумался, поглаживая ее по волосам.
     - Думаю, мы могли бы уйти вместе, - сказал он. - Там, над Лиссу, овец
пасли две женатые пары. Но когда наступит зима...
     - Возможно, какой-нибудь  фермер  приютит  нас.  Я  могу  готовить...
приглядывать за овцами... а ты - за козами... и вообще,  у  тебя  в  руках
работа спорится...
     -  Ловко  обращаюсь  с  вилами,  -  прошептал  он,  и  она   невольно
рассмеялась.
     На следующее утро  Спарк  встал  рано,  поскольку  собрался  идти  на
рыбалку со стариком Тиффом, и  завтракал  вместе  со  всеми.  Встав  из-за
стола, он сказал более приветливым, чем обычно, тоном:
     - Я наловлю к ужину свежей рыбы.
     За ночь Тенар набралась решимости.
     - Постой, - сказала она. - Помоги мне убрать со стола, Спарк.  Положи
тарелки в мойку и залей их водой.
     Он изумленно посмотрел на нее и, надев шапку, буркнул:
     - Это женская работа.
     - Это работа всякого, кто ест на кухне.
     - Только не моя, - отрезал он и вышел.
     Тенар пошла за ним и остановилась на пороге дома.
     - Хороша для Ястреба, но не для тебя? - крикнула она.
     Он небрежно кивнул, шагая через двор.
     - Слишком поздно, -  сказала  она,  вернувшись  на  кухню.  -  Момент
упущен, упущен.
     Тенар вдруг почувствовала каждую морщинку на своем обветренном  лице,
их мелкую сеточку в уголках губ и на переносице.
     - Камень можно поливать, - сказала она, - но он не прорастет.
     - Нужно начинать, когда они юны и невинны, - заметил Гед. - Как я.
     На этот раз она не улыбнулась.
     Возвращаясь  домой  после  трудового   дня,   они   увидели   Спарка,
разговаривающего с каким-то мужчиной у входных ворот.
     - Не из Ре Альби ли тот малый? - спросил Гед,  отличавшийся  отменным
зрением.
     - Не отставай, Ферру, - попросила Тенар приостановившуюся девочку.  -
Какой еще малый?
     Она была слегка близорука, и ей пришлось прищуриться.
     - А-а, это же торговец овцами, как его  там...  Таунсенд.  Что  здесь
надо этому стервятнику?
     Тенар весь день  пребывала  в  скверном  настроении  и  Гед  с  Ферру
благоразумно промолчали.
     Она подошла к стоящему в воротах мужчине.
     - Пришел за ягнятами, Таунсенд? Ты  опоздал  ровно  на  год.  Хотя  в
загоне, пожалуй, еще остались несколько ягнят этого помета.
     - Хозяин уже сказал мне об этом, - заметил Таунсенд.
     - Неужели? - съязвила Тенар.
     Лицо Спарка налилось кровью от ее пренебрежительного тона.
     - Тогда не буду мешать твоим переговорам с хозяином, - бросила она  и
было развернулась, чтобы уйти, но тут Таунсенд сказал:
     - У меня для тебя есть послание, Гоха.
     - Вот как?
     - Знаешь, старая ведьма, Мосс, совсем плоха. Узнав, что я собираюсь в
Срединную Долину, она попросила меня: "Скажи  Госпоже  Гохе,  что  я  хочу
повидаться с ней перед смертью, пусть придет, если сможет".
     Стервятник,  подумала  Тенар,  с  неприязнью   глядя   на   человека,
принесшего дурные вести.
     - Она больна?
     - Она  умирает,  -  сказал  Таунсенд,  натянуто  улыбнувшись,  словно
испытывал к старухе симпатию. - Прихворнула зимой, потом ей  делалось  все
хуже и хуже, и вот  Мосс  попросила  меня  сказать  тебе,  что  она  хочет
повидаться с тобой перед смертью.
     - Спасибо, что передал послание,  -  сухо  поблагодарила  его  Тенар,
повернулась и зашагала к дому. Таунсенд со Спарком отправились  к  овечьим
вагонам.
     Тенар сказала Геду и Ферру, когда они все вместе готовили обед:
     - Я должна сходить к ней.
     - Конечно, - согласился Гед. - Мы пойдем с тобой, если ты не против.
     - Правда?
     В первый раз за этот день лицо ее просветлело, словно  ветер  развеял
грозовые тучи.
     - Ох, как... как я рада...  мне  не  хотелось  просить,  я  подумала,
может... Ферру, ты не возражаешь против того, чтобы какое-то  время  вновь
пожить в домике Огиона?
     Ферру задумалась.
     - Я смогу проведать свое персиковое деревце, - сказала она.
     - Да, а также Хифер... и Сиппи... и Мосс, бедняжка Мосс! Ох, мне  так
давно хотелось навестить их, но как  то  не  случалось.  Да  и  за  фермой
необходимо было присматривать...
     Ей показалось, что существовала еще одна, более  веская  причина,  по
которой они не могла вернуться, более того, сама того  не  осознавая,  она
даже  думать  себе  не  позволяла  о  возвращении.  И  не  подозревала  до
сегодняшнего дня, что ей так хочется вернуться. Но Тенар  никак  не  могла
вспомнить, что это была за причина, разгадка все время ускользала от  нее,
словно тень или забытое слово.
     - Надеюсь, за Мосс присматривают, и кто-нибудь додумался  послать  за
лекарем. Она единственная знахарка на всем Обрыве, но внизу, в Порт-Гонте,
наверняка есть люди, которые могут  ей  помочь.  Ах,  бедняжка  Мосс!  Мне
хочется выйти прямо сейчас, но уже слишком поздно. Завтра, рано  утром.  И
хозяину придется самому готовить себе завтрак!
     - Он научится, - сказал Гед.
     - Нет, не научится. Он найдет  какую-нибудь  дурочку,  которая  будет
делать это за него.
     Тенар окинула взглядом кухню. Лицо  ее  раскраснелось,  глаза  метали
молнии.
     - Я скоблила этот проклятый стол последние двадцать лет. Надеюсь, она
это оценит!
     Таунсенд принял приглашение Спарка  поужинать  с  ними,  но  на  ночь
торговец овцами не остался, хотя ему, конечно, по законам  гостеприимства,
был предложен кров. В противном случае ему пришлось бы  уступить  одну  из
кроватей, а Тенар эта мысль не нравилась. Она была  рада  видеть,  как  он
уходит по тропинке в деревню, к своим  знакомым,  в  голубоватых  сумерках
теплого весеннего вечера.
     - Мы на рассвете уйдем в Ре Альби, сынок, -  сказала  она  Спарку.  -
Ястреб, Ферру и я.
     Он выглядел слегка испуганным.
     - Просто, вот так уйдете, и все?
     - Как ты пришел, как ты явился сюда, - сказала  его  мать.  -  Теперь
взгляни-ка сюда, Спарк. Это шкатулка с деньгами твоего  отца.  Здесь  семь
костяных пластинок и долговые расписки старого Бриджмана, но он никогда не
расплатится по ним, ему печем платить.  Эти  четыре  Андрадских  пластинки
Флинт выручил,  продав  овечьи  шкуры  в  Вальмуте  какому-то  чужеземному
торговцу четыре года назад. А тремя Хавнорианскими Толи расплатился с нами
за ферму у Высокогорного Ручья. Я заставила твоего отца купить эту  ферму,
помогла ему привести ее в порядок и продать ее. Я возьму эти три пластины,
они принадлежат мне по праву. Остальные, так же, как и ферма  -  твои.  Ты
теперь хозяин.
     Высокий, худощавый юноша будто оцепенел, уставившись  на  шкатулку  с
деньгами.
     - Возьми все деньги. Мне они ни к чему, - прошептал он.
     - Мне они тоже не нужны. Но спасибо, что  предложил,  сынок.  Сбереги
эти четыре пластинки. Когда женишься, подари их от моего имени своей жене.
     Она убрала шкатулку туда, где Флинт  всегда  держал  ее  -  на  самую
верхнюю полку серванта, за большую тарелку.
     - Ферру, собери свои вещи сейчас, потому что завтра мы выйдем из дома
очень рано.
     - Когда ты вернешься? - спросил Спарк. Его тон напомнил Тенар,  каким
беспокойным, болезненным ребенком он был когда-то. Но она ответила лишь:
     - Не знаю, дорогой мой. Если во мне возникнет нужда, я приду.
     Тенар занялась дорожными мешками и походной обувью.
     - Спарк, - сказала она. - Сделай кое-что для меня.
     Он сидел у очага, угрюмый и встревоженный.
     - Не откладывая в долгий ящик, сходи в Вальмут и повидайся с сестрой.
Скажи ей, что я вернулась на Обрыв. Если я ей  понадоблюсь,  скажи,  пусть
сразу даст мне знать.
     Он кивнул, наблюдая за Гедом,  который  уже  упаковал  свои  нехитрые
пожитки с быстротой и  уверенностью  опытного  путешественника,  и  теперь
расставлял тарелки, чтобы оставить кухню  в  полном  порядке.  Покончив  с
этим, он сел напротив  Спарка  и  стал  вдевать  новый  шнур  в  петли  на
горловине своего дорожного мешка.
     - Для этого используют особый узел, - сказал Спарк. - Морской узел.
     Гед молча протянул ему  через  очаг  мешок,  и  Спарк  так  же  молча
продемонстрировал нужный узел.
     - ...и вверх. Понятно? - спросил он. Гед кивнул.
     Они вышли из дома ранним утром, когда было еще темно и холодно.  Лучи
солнца добираются до западного склона Горы Гонт в последнюю очередь, и они
согревались лишь  быстрой  ходьбой,  пока,  наконец,  солнце  не  обогнуло
громаду южного пика и не окатило теплом их спины.
     Ферру могла идти раза в два быстрее, чем прошлым летом,  но  за  один
день им все равно было не дойти. Около полудня Тенар спросила:
     - Не заглянуть ли нам по дороге в Родник-под-Дубами? Там есть  что-то
вроде постоялого двора. Помнишь, Ферру, как тебя напоили там молоком?
     Гед смотрел вверх, на склон Горы, с отрешенным выражением на лице.
     - Мне знакомы эти места...
     - Вот и отлично, - сказала Тенар.
     Немного не  доходя  до  крутого  изгиба  тропы,  с  которого  впервые
открывался вид на Порт-Гонт, Гед  свернул  с  дороги  в  лес,  покрывавший
крутые склоны высившихся над тропой утесов.  Клонящееся  к  западу  солнце
косыми, отливающими червонным золотом лучами пронзало царивший под густыми
кронами деревьев полумрак. Они карабкались вверх полмили или  около  того,
причем Тенар показалось, что никакой тропинки не было и в помине, пока  не
вышли, наконец, на небольшой уступ или террасу на склоне Горы - крохотный,
поросший травой пятачок, укрытый от ветра утесами и окружающими деревьями.
Отсюда были видны горные хребты на севере, а меж  вершин  двух  гигантских
слей на западе открывался прекрасный вид на  море.  Воздух  был  абсолютно
спокоен, лишь иногда легкий ветерок шелестел среди елей. Горный  жаворонок
рассыпал свои трели в омытой солнцем синеве неба, пока не  упал  камнем  к
своему скрытому в нескошенной траве гнезду.
     Они втроем перекусили хлебом с сыром и стали наблюдать за тем, как от
моря вверх по склону Горы карабкается черная тень. Сделав себе  из  плащей
постели, они уснули: Ферру посередине, Тенар и Гед  -  по  бокам.  Посреди
ночи Тенар вдруг проснулась. Неподалеку ухал, словно бил в гулкий колокол,
филин, а где-то высоко в горах ему отдаленным набатом вторила самка, Тенар
подумала: "Надо посмотреть, как звезды будут садиться в море",  -  но  тут
вновь со спокойной душой провалилась в сон.
     Проснувшись на рассвете, она увидела, что  Гед  сидит  рядом  с  ней,
закутавшись в свой плащ, и смотрит  сквозь  прогалину  на  запад.  На  его
смуглом лице, отмеченном печатью спокойствия и  задумчивости,  застыло  то
самое выражение, что Тенар видела на нем лишь однажды - много  лет  назад,
на берегу Атуана. Только на этот раз он не потупил взор, а устремил его  в
бескрайние просторы неба на западе. Проследив за его взглядом, она увидела
прочертившую небо золотисто-красную зарницу занимающегося дня.
     Он повернулся к ней, и она сказала ему:
     - Я влюбилась в тебя с первого взгляда.
     - Ты подарила мне жизнь, - прошептал он и, наклонившись, поцеловал ее
в грудь и в губы. Она на мгновение прижала его к себе. Затем  они  встали,
разбудили Ферру и продолжили свой путь. Но когда  они  вступили  под  сень
деревьев, Тенар  обернулась  и  бросила  прощальный  взгляд  на  крошечную
поляну, как бы желая запечатлеть в памяти тот краткий миг счастья, который
она испытала здесь.
     Весь первый день своего похода они провели в дороге. К вечеру второго
дня они рассчитывали добраться до Ре Альби. Поэтому Тенар не могли  думать
ни о ком другом, кроме Мосс, о том, что за ведут ее свалил,  действительно
ли она умирает. Но мало-помалу усталость вытеснила из ее  головы  мысли  о
Мосс, да и вообще все мысли.  Ей  до  смерти  надоело  шагать  по  пыльной
дороге. Они миновали Родник-под-Дубами, спустились в ущелье,  потом  вновь
начали карабкаться в гору. На последнем долгом подъеме к Обрыву Тенар  уже
с  трудом  переставляла  ноги,  мысли  в  голове  путались,  цепляясь   за
какое-нибудь слово или образ до тех пор, пока они не теряли всякий смысл -
образ серванта в доме Огиона  и  словосочетание  "костяной  дельфин",  что
всплывало у нее в мозгу через  образ  сплетенного  из  травы  мешочка  для
игрушек, принадлежащих Ферру, появлялись особенно часто и настойчиво.
     Гед шагал  уверенной  поступью  опытного  путешественника,  Ферру  не
отставала от него ни на шаг - та самая Ферру, которая  еще  год  назад  на
этом самом подъеме окончательно выбилась из сил и Тенар пришлось нести  ее
на руках. Правда, тогда они за день прошли гораздо большее расстояние,  да
и девочка в то время еще не вполне оправилась от болезни.
     А вот Тенар постарела, стала слишком старой, для того,  чтобы  ходить
так быстро и на такие расстояния. Старухе  следовало  оставаться  дома,  у
теплого очага. Костяной дельфин,  костяной  дельфин.  Кость,  связывающий,
опутывающее заклинание. [На англ. языке слова "кость" (bone),  "связанный"
(bound) и "опутывающее"  (binding)  звучат  похоже.]  Костяной  человек  и
костяной зверек. Они поджидали ее там, впереди. Тенар отстала от них.  Она
очень устала. Собрав  волю  в  кулак,  Тенар  преодолела  последние  метры
подъема и присоединилась к своим спутникам там, где дорога вышла  на  один
уровень с Обрывом. Слева виднелись полого сбегавшие к краю утеса крыши  Ре
Альби. Справа дорога сворачивала к усадьбе Лорда Ре Альби.
     - Туда, - сказала Тенар.
     - Нет, - возразила девочка, указывая влево, на деревню.
     - Туда, - повторила Тенар и свернула направо. Гед последовал за ней.
     Они шли между ореховых рощ и зеленеющих полей. Уже  давно  перевалило
за полдень, и  в  воздухе  ощущалось  теплое  дыхание  наступающего  лета.
Повсюду  во  фруктовых  садах   пели   птицы.   По   дороге,   ведущей   к
величественному особняку, им навстречу шел человек, чье имя она  не  могла
вспомнить.
     - Добро пожаловать! - воскликнул он, улыбаясь им.
     Они остановились.
     - Какие великие люди почтили своим  присутствием  поместье  Лорда  Ре
Альби, - сказал он. Нет, его звали не Туахо.  Костяной  дельфин,  костяной
зверек, костяной ребенок.
     - Милорд Верховный Маг!
     Мужчина низко поклонился, и Гед поклонился ему в ответ.
     - И миледи Тенар с Атуана!
     Он поклонился еще ниже, и она упала на колени.  Ее  голова  клонилась
все ниже и ниже, пока Тенар не уперлась сначала ладонями, а потом и  лицом
в дорожную пыль.
     - Теперь ползи, - приказал он, и она поползла к нему.
     - Прекрати, - и она остановилась.
     - Вы можете говорить? - спросил он. Тенар молчала. В ее мозгу  царила
пустота, поэтому ни единого слова не сорвалось с ее уст. Гед ответил своим
обычным ровным голосом:
     - Да.
     - Где чудовище?
     - Не знаю.
     - Я думал, ведьма захватит свою любимицу с собой. Но она взяла вместо
нее тебя, лорд Верховный Маг Сокол. Приятная  неожиданность!  Я  собираюсь
очистить мир от ведьм и чудовищ, и с ними церемониться не  намерен.  Но  с
тобой, кто когда-то был мужчиной, я поговорить не прочь. По крайней  мере,
ты способен связно излагать свои мысли, а также понять, за что  ты  будешь
наказан. Я полагаю, ты думал, что бояться тебе нечего, раз твой Король  на
троне, а мой повелитель, наш повелитель, сгинул. Ты думаешь,  что  навязал
свою волю и похоронил мечту о вечной жизни, не так ли?
     - Нет, - ответил голос Геда.
     Тенар не могла их видеть. Она видела одну лишь придорожную пыль, и та
скрипела у нее на зубах. Она услышала голос Геда, который сказал:
     - В смерти заключена жизнь.
     - Давай, давай, рассказывай сказочки, Мастер Рокка -  книжный  червь!
Умора, да и только -  Верховный  Маг  превратился  в  козьего  пастуха,  в
котором магии не осталось ни на грош, ни единого словечки.  Эй,  Верховный
Мат, можешь ты произнести хоть одно заклинание? Ну, хоть самое простейшее,
дабы сотворить крохотную иллюзию? Нет? Ни одною словечка?  Мой  повелитель
перехитрил тебя. Надеюсь, теперь ты это понимаешь? Тебе не удалось одолеть
его. Его Сила не исчезла! Я  уничтожу  тебя  не  сразу.  Сперва  дам  тебе
возможность увидеть эту  Силу.  Мою  Силу.  Увидеть  старика,  которого  я
вытащил из лап смерти, если понадобится, я использую твою  жизненную  силу
для поддержания его жизни - увидеть, как строит из себя дурака твой Король
со своими пустоголовыми придворными и глупыми  чародеями,  сбивающимися  с
ног в поисках какой-то там женщины! Женщины, что призвана править нами! Но
подлинные повелители судеб мира находятся здесь,  в  этом  поместье.  Весь
последний год я собирал в этом  доме  тех,  в  ком  живет  истинная  Сила.
Некоторые из них явились с Рокка, улизнув из-под носа у своих наставников.
Другие - с Хавнора, они улизнули из-под носа так называемого Сына Морреда,
который желает, чтобы им помыкала женщина, твоего Короля, который даже  не
скрывает  своего  Настоящего  Имени,   так   он   уверен   в   собственной
безопасности. А известно ли тебе мое Имя, Верховный Маг? Помнишь ли ты имя
юнца, поступившего в школу на Рокке четыре года назад, когда во  главе  ее
стоял ты, величайший Мастер из всех Мастеров?
     - Тебя звали Аспен, - ответил величавый голос.
     - А каково мое Настоящее Имя?
     - Я не знаю твоего Настоящего Имени.
     - Что? Ты не знаешь его? Разве ты не в  силах  вычислить  его?  Разве
магам не известны все Имена?
     - Я не маг.
     - А ну, повтори-ка.
     - Я не маг.
     - Мне нравится, когда ты это говоришь. Повтори еще раз.
     - Я не маг.
     - Зато я - маг!
     - Да!
     - Повтори!
     - Ты - маг!
     - Ох! Действительность превзошла самые  смелые  мои  ожидания!  Хотел
поймать селедку, а в сети попал кит! Теперь, пошли со мной,  встретимся  с
моими друзьями. Ты можешь идти. А ты - ползи.
     Они поднялись по тропинке к усадьбе Лорда Ре  Альби  и  вошли  внутрь
дома. Тенар проползла на карачкак всю дорогу  до  дома,  вскарабкалась  по
мраморным ступеням к входной двери и ступила на мраморный пол  коридора  и
комнат.
     В доме царила тьма. Она словно просочилась в мозг Тенар, и  разговоры
окружавших ее людей становились  все  более  и  более  непонятными,  Тенар
улавливала  только  отдельные  слова  и  узнавала  некоторые  голоса.  Она
понимала, что говорит Гед, поскольку при  звуке  его  голоса  в  ее  мозгу
всплывало его Имя, и она цеплялась за него. Но он  говорил  крайне  редко,
лишь отвечая на вопросы того, чье имя было не Туахо.  Этот  человек  часто
обращался к ней, называя ее Сучкой.
     - Это моя новая любимица, - говорил он другим людям, что скрывались в
тени за пределами освещенного свечами пространства.
     - Видите, как я ее выдрессировал? Крутись, Сучка!
     Она крутилась волчком, и мужчины хохотали.
     - У нее есть щенок, - сказал он, -  которого  я  хотел  добить  после
того, как его не удалось  поджарить.  Но  вместо  него  она  принесла  мне
пойманную ею птицу - Сокола. Завтра мы будем учить его летать.
     В разговор вступили другие голоса, но она не могла разобрать слов.
     Что-то  стиснуло  его  шею,  и  ей  пришлось  вновь  карабкаться   по
ступенькам, пока она не попала в комнату, где пахло мочой, гниющим мясом и
цветами. Послышались чьи-то голоса. Холодная, как  камень,  немощная  рука
похлопала ее по голове, кто-то рассмеялся: "Хе, хе, хе" - тихим, скрипучим
голосом. Затем ее выпихнули из комнаты и заставили ползти на  карачках  по
длинным коридорам. Она не могла ползти быстро, и ее подгоняли  ударами  по
лицу и груди. Наконец, за  ней  захлопнулась  дверь,  и  она  очутилась  в
кромешной тьме. Она услышала, как  кто-то  плачет,  и  подумала,  что  это
ребенок, ее ребенок. Она хотела, чтобы  ребенок  замолчал.  Наконец,  плач
стих.

                           14. СУЩЕСТВО ДРАКОНОВ

     Девочка повернула налево, зашла за цветущую  живую  изгородь  и  лишь
тогда обернулась.
     Человек, которого звали Аспен, чье Имя было Ерисен - он представлялся
ей сгустком пульсирующей тьмы - пленил ее мать и отца,  продев  одну  узду
через язык Тенар, другую - через сердце Геда, и теперь  вел  их  к  своему
логову. От смрада его берлоги у нее кружилась  голова,  но  она  пошла  за
ними, держась на безопасном расстоянии, чтобы увидеть, что он  предпримет.
Он втолкнул их внутрь и захлопнул за ними  дверь.  Дверь  была  из  камня.
Здесь ей не войти.
     Если бы она умела летать! Но она не была одной из крылатых.
     Она бросилась бежать со всех ног  через  поля,  мимо  домика  тетушки
Мосс, мимо хижины Огиона и загона для коз, по  тропинке,  ведущей  к  краю
утеса, где она еще ни разу не была, поскольку могла  видеть  только  одним
глазом. Она была настороже и ни разу не оступилась. Она  стояла  на  самом
краю. Далеко внизу шумело море, в бездонной глубине неба сияло солнце. Она
посмотрела на запад другим глазом  и  выкрикнула  другим  голосом  Имя,  к
которому ее мать взывала во сне.
     Не дожидаясь ответа, она повернулась и поспешила обратно -  сперва  к
хижине Огиона, чтобы посмотреть, насколько подросло ее персиковое деревце.
Старое дерево стояло  все  усыпанное  маленькими  зелеными  персиками,  но
саженца нигде не было видно. Вероятно,  его  съели  козы.  Или  он  засох,
потому что она его не поливала. Она  постояла  там  еще  немного,  надеясь
обнаружить  на  земле  хоть  ямку  от  него,  затем  тяжело  вздохнула   и
отправилась через поля к дому тетушки Мосс.
     Цыплята кинулись врассыпную с громким кудахтаньем и писком, протестуя
против ее вторжения. В наполненной резкими ароматами хижине было темно.
     - Тетушка Мосс! - позвала она голосом, предназначенным для людей.
     - Кто здесь?
     Старуха пряталась в своей кровати. Она была жутко напугана и пыталась
отгородиться от незванных гостей горсткой камней, выложенных в ряд, но без
толку - у нее не хватило на это сил.
     - Кто это? Кто здесь? Ой,  дорогуша...  моя  маленькая  девочка,  моя
красавица, что ты здесь делаешь? Где она, где твои мать,  ох,  неужто  она
тоже здесь? Она пришла?  Не  входи,  не  входи,  дорогуша,  на  мне  лежит
проклятие, он проклял старуху, не приближайся ко мне! Не приближайся!
     Она заплакала. Девочка протянула руку и коснулась ее плеча.
     - Ты - холодная, - сказала она.
     - А ты горячая, как огонь, малышка, твоя рука обожгла  меня.  Ох,  не
смотри на меня! Из-за него моя плоть гниет и ссыхается, но он не дает  мне
умереть. Он сказал, что я приведу вас сюда. Я пыталась умереть,  пыталась,
но он держит меня, не позволяет расстаться с жизнью, не дает мне  умереть,
ох, позволь мне умереть!
     - Тебе не надо умирать, - сказала, нахмурившись, девочка.
     - Малышка, - прошептала старуха, - дорогуша... назови меня по Имени.
     - Ната, - сказала девочка.
     - Ах. Так я и знала. Освободи меня, дорогуша!
     - Я должна подождать, - сказала девочка. - Пока они не придут.
     Ведьма перестала дрожать и задышала легко и свободно.
     - Пока кто не придет, дорогуша? - прошептала она.
     - Мой народ.
     Девочка крепко сжимала в своей руке большую, прохладную,  похожую  на
вязанку хвороста, ладонь ведьмы. Теперь снаружи хижины было так же  темно,
как внутри нее. Ната, которую все звали Мосс, уснула.  Вскоре  и  девочка,
что сидела на полу у ее матраца в окружении несушек, тоже заснула.

     Мужчина вошел вместе со светом.
     - Вставай, Сучка, вставай! - рявкнул он.
     Она встала на четвереньки.
     Он рассмеялся и сказал:
     - Вставай на ноги! Ты же умная Сука, ты ведь умеешь ходить на  задних
лапах, не так ли? Правильно. Сделай вид, будто  ты  -  человек!  А  теперь
давай-ка прогуляемся. Пошли!
     Он дернул за поводок, прикрепленный к сжимающему ее горло ошейнику, и
она пошла за ним.
     - Ну вот, теперь ты веди ее, - сказал он, и поводок взял в руки  тот,
кого она любила, но чьего Имени больше не помнила.
     Тут из тьмы возникли остальные. Каменный зев открылся и, выпустив их,
снова захлопнулся.
     Он ни на шаг не отходил  от  нее  и  от  того,  кто  держал  поводок.
Остальные, их было трое или четверо, шли за ними.
     Поля  седели  от  росы.  Гора  черным  силуэтом  выделялась  на  фоне
розовеющего небосвода. В садах и  в  кустарниках  одна  за  другой  начали
заводить свои трели птицы. Они подошли к краю мира и зашагали вдоль  него.
Наконец, они остановились на узком, голом каменном выступе. На камне  была
прочерчена борозда, и она уставилась на нее.
     - Ястреб столкнет ее, - сказал он. - А затем "полетит" сам.
     Он расстегнул ошейник и снял его.
     - Встань на край, - приказал он. Следуя  за  бороздой  в  камне,  она
приблизилась к обрыву. Внизу бушевало море. Вокруг раскинулись  бескрайние
просторы неба.
     - Теперь Соколу достаточно лишь слегка подтолкнуть ее, - сказал он. -
Но сперва давайте  выясним,  не  желает  ли  она  что-нибудь  сказать  нам
напоследок. Ей, наверняка, не терпится высказаться. Женщины  любят  молоть
языком. Не хотите ли что-нибудь сказать нам, леди Тенар?
     Она не смогла вымолвить ни слова, я лишь указала пальцем на небо  над
морем.
     - Альбатрос, - сказал он.
     Она громко  рассмеялась.  В  безбрежном  океане  света,  лившемся  из
дверного проема неба, парил дракон, оставляя  всполохи  пламени  за  своим
причудливо изогнутым, закованным в броню телом.
     - Калессин! - крикнула она, затем  повернулась  и,  схватив  Геда  за
руку, повалила его на голый камень скалы, так что огненный язык прошел над
ними. Мелькнуло  чешуйчатое  тело  дракона,  засвистел  ветер  в  поднятых
крыльях, заскрежетали о камень острые, как бритва, когти.

     Налетел ветер  с  моря.  Крохотный  побег  чертополоха,  проросший  в
трещине скалы у ее ладони, клонился под его порывами.
     Гед был рядом  с  ней.  Они  лежали,  прижавшись  друг  к  другу,  на
крохотном пятачке между морем и драконом.
     Тот искоса посмотрел на них большим желтым глазом.
     Гед произнес хриплым, дрожащим голосом какую-то  фразу  на  драконьем
языке. Тенар поняла ее без труда: "Благодарим тебя, Старейший".
     Глядя на Тенар, Калессин спросил гулким, словно удар гонга, голосом:
     - А_р_о _Т_е_х_а_н_у_?
     Девочка, вдруг вспомнила Тенар. - Ферру!
     Она вскочила на ноги, готовая  броситься  искать  свою  малышку.  Тут
Тенар увидела, что девочка идет по узкой каменной  тропке  между  морем  и
горой, направляясь к дракону.
     - Не беги, Ферру! - крикнула она, но девочка увидела ее и со всех ног
кинулась к ней. Они стиснули друг друга в объятьях.
     Дракон повернул свою гигантскую, охряно-красную голову и взглянул  на
них обеими глазами. Бездонные ямы ноздрей курились дымом,  в  их  глубинах
клокотал огонь. Несмотря на холодный морской бриз, от тела  дракона  веяло
теплом.
     - Техану, - сказал дракон.
     Девочка повернулась и посмотрела на него.
     - Калессин, - сказала она.
     Тут, наконец, с колен с трудом, опираясь на руку Тенар, поднялся Гед.
Он улыбнулся и сказал:
     - Теперь я знаю, кто позвал тебя, Старейший!
     - Это я его позвала, - сказала девочка. -  Иного  выхода  у  меня  не
было.
     Продолжая глядеть на дракона, она говорила на его языке,  на  Древнем
Наречии.
     - Ты правильно поступила, малышка, - сказал дракон.  -  Я  так  долго
тебя искал.
     - Можем мы отправиться туда прямо сейчас? - спросила девочка. - Туда,
где "мой народ танцует на ином ветру"?
     - Ты хочешь бросить этих людей?
     - Нет, - ответила она. - Разве они не могут отправиться со мной?
     - Нет, не могут. Их дом - здесь.
     - Тогда я останусь с ними, - сказала девочка после секундной запинки.
     Калессин отвернулся, чтобы выпустить огненную струю в приступе  смеха
или радости, разочарования или гнева: - Ха! - Затем он вновь обратил  свой
взор на девочку.
     - Хорошо. Тебе придется здесь многое сделать.
     - Я знаю, - сказала она.
     - Я вернусь за тобой, - пообещал Калессин, - когда настанет время.
     И, обращаясь к Тенар и Геду, добавил:
     - Я отдаю вам своего ребенка с условием, что вы отдадите мне своих.
     - Когда настанет время, - сказала Тенар.
     Калессин слегка склонил свою громадную  голову  и  улыбнулся  уголком
ощетинившегося острыми клинками зубов рта.
     Гед и Тенар отошли вместе с  Ферру  в  сторону,  дракон  развернулся,
скрежеща бронированным брюхом по камням и осторожно переступая  когтистыми
лапами, присел, как кот, на задние лапы,  и  взмыл  в  воздух.  Раскрылись
отливающие пурпуром полотнища крыльев, шипастый хвост заскользил по скале,
дракон воспарил и исчез - чайка, ласточка, воспоминание.
     На каменистом выступе  остались  лежать  лохмотья  одежды  и  бренные
останки.
     - Пойдемте, - сказал Гед.
     Но женщина и девочка стояли и смотрели на эти предметы.
     - Они были  костяными  людьми,  -  прошептала  Ферру,  отвернулась  и
зашагала прочь. Следом за  ней  по  узкой  тропинке  поспешили  мужчина  и
женщина.
     - Ее родной язык, - заметил Гед. - Язык ее матери.
     - Техану, - прошептала Тенар. - Ее зовут Техану.
     - Это Имя ей даст тот, кто дает Имена.
     - Она была Техану с самого начала. Она всегда была Техану.
     - Пойдемте же!  -  обернувшись,  крикнула  девочка.  -  Тетушка  Мосс
больна.

     Они вынесли Мосс из душной темной хижины на свежий воздух,  омыли  ее
язвы и сожгли пришедшие в  негодность  простыни,  пока  Ферру  сбегала  за
чистой постелью в дом Огиона. Она еще привела с собой  пастушку  Хифер.  С
помощью Хифер они удобно  устроили  старуху  на  ее  постели  в  окружении
любимых цыплят. Хифер пообещала раздобыть для них какой-нибудь еды.
     - Кто-то должен сходить в Порт-Гонт,  -  сказал  Гед,  -  за  местным
волшебником,  дабы  тот  осмотрел  Мосс.  Ее  можно  вылечить.  Нужно  еще
заглянуть в поместье. Старик теперь умрет,  но  внук  может  выжить,  если
привести дом в порядок...
     Он уселся на пороге  домика  Мосс  на  самом  солнцепеке,  привалился
спиной к дверному косяку и прикрыл глаза.
     - Почему мы поступаем именно так, а не иначе? - спросил он.
     Умывшись и вымыв  руки  в  бочонке  с  чистой  водой,  накачанной  из
колонки, Тенар огляделась. Вымотанный до предела Гед уснул, спрятав лицо в
тень. Она села на порог рядом с ним и положила голову ему на плечо.
     Тенар взглянула на расслабленную руку Геда, лежащую ладонью вверх  на
земляной  ступеньке.   Она   вспомнила   крохотный   росток   чертополоха,
сгибающийся на  ветру,  и  отливающую  червонным  золотом  когтистую  лапу
дракона. Тенар начало клонить в сон, но тут пришла девочка и села рядом  с
ней.
     - Техану, - сонно пробормотала она.
     - Маленькое деревце погибло, - сообщила малышка.
     Погруженная в полудрему Тенар не сразу сообразила, о чем это  она,  и
отреагировала лишь после изрядной паузы:
     - А на старом дереве есть персики?
     Они разговаривали шепотом, чтобы не разбудить спящего.
     - Совсем крохотные и зеленые.
     - Они созреют после Долгого Танца. Уже недолго осталось.
     - Мы посадим новую косточку?
     - И не одну, если захочешь. С домом все в порядке?
     - Там пусто.
     - Будем там жить?
     Тенар уселась поудобнее и обняла рукой девочку.
     - У меня есть деньги, - сказала она. - Их хватит на то, чтобы  купить
стадо коз и зимний загон Тарби, если он по-прежнему продается. Гед  знает,
как и где коз надо пасти летом в горах...  Наверное,  шерсть,  которую  мы
спряли, все еще там?
     Сказав это, она вдруг вспомнила: - Мы забыли взять книги Огиона!  Они
остались стоять на полке, на  Ферме-под-Дубами...  А  ведь  Спарк,  бедный
мальчик, совершенно не умеет читать!
     Однако это больше  не  имело  никакого  значения.  Нет  сомнений,  им
придется учиться чему-то новому, абсолютно иному. К  тому  же,  она  может
послать кого-нибудь за книгами, если она зачем-то понадобятся Геду.  И  за
ее веретеном. А, может, она как-нибудь осенью сходит  туда  сам,  повидает
сына,  навестит  Ларк  и  поживет  немного  у  Эппл.  Им  нужно   порядком
потрудиться в огороде Огиона, если они хотят получить какие-то овощи  этим
летом. Тенар вспомнила запах цветущих бобов, рассаженных по всему огороду.
Она вспомнила маленькое окошко, смотрящее на запад.
     - Думаю, мы сможем там жить, - сказала она.

                              Урсула  ЛЕ ГУИН

                              ГРОБНИЦЫ АТУАНА

                                  ПРОЛОГ

     - Домой, Тенар, домой, скорее!
     Вечер. В глубокой долине  вот-вот  расцветут  полным  цветом  яблони.
Кое-где первые цветы уже появились - маленькие розовые звездочки на черных
ветках. Между деревьями по упругой, свежей, мокрой  траве  бежит  девочка,
бежит просто так, ради удовольствия, которое дает бег. Услышав зов матери,
она делает широкий круг и только после этого  поворачивает  к  дому.  Мать
стоит в дверях и смотрит на подпрыгивающую маленькую фигурку,  похожую  на
пушинку над темнеющей травой.
     Отец у крыльца очищает от прилипшей земли мотыгу и говорит:
     - Ну что ты так привязалась к ней? Все равно через месяц ее  заберут.
Навсегда. Это все равно, что похоронить ее. И забыть. Какой  смысл  любить
того, кого потеряешь? Она для нас ничто. Если бы за нее хоть заплатили,  а
то ведь не получим ни гроша... Ее просто увезут и все. Конец.
     Мать молчит. Она не сводит глаз  с  дочери,  которая  остановилась  и
сквозь  ветви   деревьев   смотрит   на   небо.   Над   высокими   холмами
пронзительно-ярко горит вечерняя звезда.
     - Она не наша, она перестала быть нашей дочерью в тот день,  когда  к
нам пришли и сказали, что ей предназначено  быть  Жрицей  Гробниц  Атуана.
Неужели ты до сих пор не поняла этого? - В голосе отца горечь и обида. - У
тебя есть еще четверо. Они останутся, а эта исчезнет. Не цепляйся за  нее,
отпусти!
     - Когда придет время, - произносит женщина, - я отпущу ее.
     Она нагибается и смотрит, как Тенар мчится к ней на своих  маленьких,
перепачканных землей ножках. Она подхватывает дочь на руки, заходит в  дом
и прижимается лицом к ее черным волосам. При  свете  очага  видно,  что  у
самой женщины волосы светлые.
     Отец, уверенно попирая босыми ногами холодную землю,  все  еще  стоит
снаружи и наблюдает, как темнеет чистое весеннее небо.  Взгляд  его  полон
печали, унылой и одновременно яростной, которая никогда  не  найдет  слов,
чтобы выразить себя. Он пожимает плечами и входит вслед за  женой  в  дом,
звенящий детскими голосами.

                               1. СЪЕДЕННАЯ

     Рожок пронзительно запищал и  смолк.  Наступившая  тишина  нарушалась
только шумом множества ног, двигавшихся почти под неслышимый рокот бьющего
в ритме сердца барабана. Через трещины в крыше Тронного Зала, через проемы
в тех местах,  где  между  колоннами  обрушились  целые  секции  кирпичной
кладки, в помещение пробивались косые солнечные лучи. После восхода солнца
прошел час. В холодном воздухе не ощущалось  никакого  движения.  Сорняки,
вылезшие сквозь щели в мраморном полу, покрылись инеем и ломались, задетые
мантильями жриц.
     По четыре в ряд шли они по огромному залу между рядами колонн.  Глухо
бил барабан. Факелы в руках закутанных  в  черное  женщин  ярко  горели  в
темноте и  бледнели,  попадая  в  столбы  солнечного  света.  Снаружи,  на
ступенях Тронного Зала остались мужчины, стражники, трубачи,  барабанщики.
Только одетые в черное женщины могли войти в эти огромные двери, чтобы  по
четыре в ряд подойти к Пустому Трону.
     Появились еще две высоких жрицы,  тоже  в  черном.  Одна  -  худая  и
изможденная, другая - тяжелая и массивная.  Между  ними  шла  девочка  лет
шести, одетая в белоснежный хитон,  оставляющий  открытыми  руки  и  босые
ноги. Казалось, она совсем еще малышка. У ведущих к Трону ступеней, где их
уже ждали черные ряды жриц, великанши остановились  и  вытолкнули  девочку
вперед.
     Трон стоял на высоком помосте, и казалось, был окутан со всех  сторон
свисавшей с потолка черной паутиной. Непонятно было, то ли это занавес, то
ли густые тени. Сам Трон был черным, только тускло светились  вделанные  в
спинку и подлокотники драгоценные  камни.  И  был  он  огромен  -  человек
показался бы на нем карликом. И был он пуст - ничто не восседало на нем.
     Девочка взобралась на четвертую из семи  ведущих  к  Трону  ступенек.
Вырубленные  из  черного  с  красноватыми  прожилками  мрамора,  они  были
настолько высоки и широки, что девочке приходилось вставать обеими  ногами
на одну, прежде чем ступить на  следующую.  На  средней  ступеньке,  прямо
перед Троном стояла большая деревянная плаха  с  углублением  для  головы.
Девочка опустилась на колени и,  слегка  повернув  голову,  вложила  ее  в
углубление, после чего застыла в неподвижности.
     Некто в туго перепоясанном белом  хитоне,  со  скрытым  белой  маской
лицом вышел  из  теней  справа  от  Трона.  В  руке  его  был  пятифутовый
сверкающий стальной меч. Молча занес он его над головой  ребенка.  Барабан
смолк.
     Когда кончик лезвия достиг высшей точки, из тьмы  слева  от  Трона  к
палачу метнулась черная фигура и схватила  его  за  руки  своими  изящными
руками. Острие меча блестело  в  темноте.  Словно  танцоры,  балансировали
безликие силуэты над ребенком, потом отпрыгнули и  исчезли  в  темноте  за
Троном. Из рядов жриц вышла  одна  и  вылила  чашу  какой-то  жидкости  на
ступеньку рядом с плахой. В темноте Тронного Зала пятна,  оставленные  ей,
выглядели черными.
     Девочка поднялась и с  трудом  спустилась  по  лестнице,  у  подножия
которой уже ждали ее две жрицы-великанши. Они одели на  нее  черный  плащ,
капюшон, мантию и повернули лицом к лестнице, плахе, Трону.
     - О, Безымянные, взгляните на девочку, которую  мы  отдаем  вам!  Она
рождена истинно безымянной! Примите ее жизнь и те годы,  что  осталось  ей
прожить! Смерть ее будет и вашей смертью. Примите ее! Съеште ее!
     Другие голоса, пронзительные и хриплые, ответили:
     - Она Съедена! Она Съедена!
     Из-под черного капюшона девочка еще раз посмотрела на Трон. Вделанные
в него драгоценности покрылись  слоем  пыли,  и  сверкание  их  было  едва
заметно в полутьме, на спинке видна была паутина и совиный помет.  На  три
самых высоких ступеньки, прямо перед Троном никогда не  ступала  еще  нога
смертного. На них скопилось столько пыли, что они казались одним землистым
склоном - мраморные плоскости совсем скрылись под вековым слоем грязи.
     - Съедена! Съедена!
     За дверями снова застучал барабан, быстрее, чем прежде.  В  молчании,
нарушаемом только шарканьем ног, процессия двинулась к яркому  и  далекому
прямоугольнику выхода.
     Двойные ряды колонн, как  ноги  великанов,  уходили  в  полумрак  под
потолком. Среди жриц, такая же черная, как они, шла девочка,  торжественно
ступая босыми ногами по замерзшей траве и ледяным камням. Когда на ее пути
сверкнул пробившийся сквозь разрушенную кровлю солнечный  луч,  она  и  не
подумала глянуть наверх.
     Черная процессия вышла из  Тронного  Зала  и  окунулась  в  холодный,
призрачный утренний свет. Солнце только что  появилось  над  горизонтом  и
осветило горы на западе и стену Тронного Зала. Остальные  здания  все  еще
лежали в красновато-пурпурной тени, если не считать блестящей, только  что
заново позолоченной кровли  храма  Богов-Братьев,  стоящего  на  невысоком
холме.  По  четыре  в  ряд  процессия  черных  жриц  двинулась  по  тропе,
спускавшейся по склону Холма Гробниц, и в ней родилась молитва. В  мелодии
ее  было  только  три  ноты  и  одно-единственное  слово,  потерявшее   от
бесконечного повторения всякий смысл, как верстовой столб  на  заброшенной
дороге. Снова и снова повторяли его жрицы, и День  Возрождения  Первой  из
них заполнился тихим речитативом, нескончаемым жужжанием.
     Девочку водили из храма в храм, из зала в зал. В одном месте ей  дали
лизнуть соли, в другом - заставили встать на  колени  и  остригли  голову,
после  чего  смазали  оставшиеся  короткие  волосенки  маслом  и  душистым
уксусом. Потом она легла лицом  вниз  на  исполинскую  мраморную  плиту  и
пронзительные голоса пропели над ней поминовение усопших. Ни  девочка,  ни
жрицы ничего не ели и не пили весь этот день. На  заходе  солнца  девочку,
прикрыв овчиной, уложили спать в комнате, которой она  прежде  никогда  не
видела, в доме, простоявшем запертым много лет. Потолок в этой комнате был
очень высок, но окон не было и  чувствовался  застоявшийся  запах  смерти.
Здесь молчаливые женщины оставили девочку в темноте.
     Она лежала неподвижно, с широко раскрытыми глазами.
     На  стене  затрепетал  отблеск  света.  Кто-то   шел   по   коридору,
загораживая  рукой  свечу  так,  что  она  давала  света  не  больше,  чем
светлячок. Послышался хриплый шепот:
     - Ну, как ты, Тенар?
     Девочка не ответила.
     В дверь просунулась голова, странная голова -  лысая,  как  очищенная
картошка, и такого же желтоватого цвета. Глаза на этой  голове  напоминали
картошку  неочищенную.  Нос,  утонувший  среди  свисавших   щек,   казался
крошечным, безгубый рот походил на щель. Девочка лежала, не двигаясь и  не
сводя глаз со странного посетителя.
     - Эй, Тенар, моя маленькая пчелка!
     Голос хотя и был хрипловатым, походил на женский, но  исходил  не  от
женщины.
     - Мне нельзя здесь быть, мое место на крыльце, я сейчас уйду.  Просто
мне  хотелось  взглянуть,  как  там  моя  маленькая  Тенар  после   такого
утомительного дня, как там моя маленькая пчелка.
     Пришелец бесшумно подошел к девочке и протянул руку, чтобы  погладить
ее по голове.
     - Я больше не Тенар, - сказал она, пристально глядя  на  собеседника.
Рука замерла, так и не коснувшись волос девочки.
     - Нет... - прошептал он и через минуту добавил: - Знаю, знаю.  Теперь
ты маленькая Съеденная Арха. Но я...
     Девочка молчала.
     - Трудный день был для малышки, - сказал человек со свечой.
     - Тебе нельзя входить сюда, Манан!
     - Нельзя... Знаю. В  этот  дом  нельзя.  Спокойной  ночи,  малышка...
Спокойной ночи...
     Манан, не торопясь, повернулся и  вышел.  Отблески  света  на  стенах
постепенно угасли. Девочка,  имя  которой  теперь  было  Арха,  Съеденная,
лежала молча, неотрывно глядя в чернильную тьму.

                           2. СТЕНА ВОКРУГ МЕСТА

     Она росла и, не сознавая того, забыла мать. Ее место  было  здесь,  у
Гробниц, и так было всегда. Лишь иногда, июльскими вечерами, когда девочка
смотрела  на  окрашенные  закатом  в  желтоватый  цвет  горы  на   западе,
вспоминала она огонь в очаге  того  же  самого  цвета.  Ей  казалось,  что
когда-то ее держали на руках, что было странно, потому что здесь к  ней  и
прикасались-то редко, и вспоминался ей чудесный запах вымытых  в  душистой
воде волос цвета заката и огня.
     Конечно,  знала  она  больше,  чем  помнила  -  всю  историю  ей  уже
рассказали. Когда ей было лет семь или восемь и ей захотелось узнать,  кто
же она такая, девочка подошла к своему телохранителю, стражнику  Манану  и
спросила:
     - Манан, расскажи, как меня выбрали.
     - Но ведь ты и так все это знаешь, малышка.
     Она и в самом деле знала. Высокая и сухая жрица Тар  рассказывала  ей
об этом пока Арха не заучила все  наизусть,  и  теперь  она  повторила  ее
слова:
     - Когда умирает Первая жрица, церемонии похорон и  очищения  занимают
месяц  по  лунному  календарю.  После  этого  Жрицы  и  Стражники  Гробниц
переходят пустыню и идут по городам Атуана, расспрашивая народ.  Они  ищут
девочку, родившуюся в ночь смерти Первой  Жрицы.  Найдя  ее,  они  ждут  и
наблюдают. Ребенок должен быть здоровым физически и умственно,  не  болеть
оспой и рахитом, не получать увечий. Если девочке исполнилось пять  лет  и
она совершенно здорова, становится ясно, что ее тело -  это  тело  умершей
Первой Жрицы. Ее привозят в Место и учат целый год. В конце этого года  ее
вводят в Тронный Зал и отдают ее имя Хозяевам -  Безымянным.  Она  и  есть
Безымянная, Вечно Возрождающаяся Жрица.
     Так рассказала ей  Тар,  слово  в  слово,  и  девочка  не  осмелилась
расспросить ее поподробнее. Тар нельзя было назвать жестокой, хотя и  была
она сурова и жила по железным  законам.  Арха  благоговела  перед  ней.  К
Манану же она таких чувств не испытывала и потому скомандовала бы:
     - Расскажи, как меня выбрали!
     И он снова, в который раз, поведал бы ей:
     -  Мы  вышли   отсюда   в   третий   день   новолуния,   потому   что
Жрица-Которая-Была умерла именно в третий  день  новой  луны.  Сначала  мы
пошли в Тенабах. Он считается  большим  городом,  хотя  те,  кто  видел  и
Авабат, говорят, что Тенабах в сравнении с ним все равно, что блоха  рядом
с коровой. Для меня-то он достаточно велик, ведь в нем десять тысяч домов!
Потом мы направились в Гат, но никто в тех местах  не  слыхал  о  девочке,
рожденной в третий день прошлого новолуния. Были мальчики, но мальчики  не
подходят... Так что мы двинулись в холмистые места на север от Гата. Я сам
из тех краев, где текут реки  и  на  земле  растет  трава...  Не  из  этой
пустыни...
     На этом месте хриплый голос Манана приобрел бы  странный  оттенок,  а
поросячьи глазки совсем  скрылись  бы  в  складках  век.  Он  помедлил  бы
чуть-чуть, а потом продолжал:
     - Мы  нашли  всех  родителей,  у  кого  месяц  назад  родились  дети.
Некоторые врали: - "Ну конечно, наша девочка родилась  как  раз  в  третий
день месяца!" Бедняки, как ты знаешь, рады воспользоваться любым  случаем,
чтобы избавиться от лишнего рта. Были и другие, такие нищие,  что  жили  в
своих одиноких хижинах, не вели счета времени и не знали, когда же  именно
рождались их дети. Мы не отступались и в конце концов всегда  докапывались
до истины. Но до чего же утомительная  эта  работа!  Но  вот  в  маленькой
деревушке из десяти домов, среди садов к западу от Энтата, мы нашли нужную
нам девочку. Восемь месяцев было ей -  вот  как  долго  мы  искали...  Она
родилась не только в ту ночь, когда умерла Первая Жрица, но  и  в  тот  же
самый час. Чудесный ребенок! Она сидела  на  коленях  у  матери  и  яркими
глазами смотрела на нас, набившихся в единственную  комнату,  как  летучие
мыши в пещеру.  Отец  ее  был  бедняком,  ухаживал  за  яблоневыми  садами
помещика, а своего у него  было  -  пятеро  детей  и  коза.  Даже  дом  не
принадлежал ему. Мы столпились в комнате и потому, как жрицы  смотрели  на
девочку  и  переговаривались  меж  собой,  поняли,  что  перед  нами  сама
Возрожденная. Поняла это и мать. Она молчала  и  только  крепче  прижимала
дочь к себе. На  следующий  день  мы  вернулись.  И  что  же  мы  увидели?
Ясноглазая малышка лежит в кроватке  и  плачет,  все  ее  тело  в  красных
пятнах. А мамаша вопит еще  громче  дочери  и  причитает:  "О,  горе  нам!
Ведьмины пальцы схватили мою малышку!" Она  имела  в  виду  оспу.  В  моей
деревне оспу тоже называли ведьмиными пальцами... Но  Коссил,  она  сейчас
Верховная жрица у Божественного Короля, вышла вперед и  взяла  девочку  на
руки. Остальные отпрянули, и я вместе с  ними...  Нельзя  сказать,  что  я
высоко ценю свою жизнь, но кто же по доброй воле заходит в дом,  где  есть
оспа? Но Коссил не испугалась. Подержав девочку на руках, она  сказал:  "У
нее нет жара". Потом она послюнявила палец, потерла красное пятно,  и  оно
исчезло.  Клубничный  сок!  Глупая  мать  вознамерилась  обмануть  нас   и
сохранить для себя ребенка!
     Тут Манан непременно бы расхохотался. Лицо  его  при  этом  почти  не
менялось, только начинали тяжело вздыматься бока.
     - Муж поколотил ее за это, потому что боялся  гнева  жриц.  Скоро  мы
вернулись в пустыню, но каждый  год  наши  люди  приходили  в  тот  дом  и
смотрели, как растет девочка. Так прошло пять лет, а потом  Тар  и  Коссил
под охраной храмовых стражников и  королевских  солдат  в  красных  шлемах
совершили последнее путешествие, Они привезли с собой девочку, потому  что
это и в самом деле оказалась Возрожденная Жрица, и ее место было здесь.  И
кто же эта девочка, а, малышка?
     - Я, - ответила бы  Арха,  всматриваясь  в  даль,  словно  в  попытке
увидеть что-то уже невидимое, только что исчезнувшее.
     Однажды она спросила:
     - А что делала... что делала мать, когда девочку забирали?
     Этого Манан не знал, в тот раз жрицы не взяли его с собой. А  она  не
помнила. Что хорошего в воспоминаниях? Все,  все  ушло.  Она  там,  где  и
должна быть. Из всех мест в мире она знает только одно: Гробницы Атуана.
     В первый год своего  пребывания  здесь  она  спала  в  одной  большой
комнате с другими новичками - девочками от четырех  до  четырнадцати  лет.
Уже тогда Манана  выделили  из  Десяти  Стражников  как  ее  персонального
телохранителя, а кровать Архи стояла в  алькове,  частично  отделенном  от
большой комнаты с низким потолком, где девочки хихикали и шептались  перед
сном, а утром, позевывая, заплетали друг другу косы. Когда имя  забрали  у
нее и дали в замен другое, Арха  переселилась  в  Малый  Дом,  в  комнату,
которая отныне будет принадлежать ей  до  конца  жизни.  Весь  Малый  Дом,
жилище Первой Жрицы, стал ее домом, и  никто  не  мог  войти  в  него  без
разрешения. Когда Арха была совсем еще маленькой,  ей  нравилось  слушать,
как люди почтительно стучат в дверь, и говорить: "Я разрешаю  вам  войти".
Раздражало ее только то, что две Верховные Жрицы, Тар и Коссил, не считали
это правило обязательным для себя и входили без стука.
     Летели дни, летели  похожие  один  на  другой  годы.  Девочки-ученицы
проводили свое время в классах и мастерских. Они не играли ни в какие игры
- для игр не было времени. Они изучали священные песни  и  танцы,  историю
Империи Каргад, ритуалы и таинства богов,  которым  были  посвящены  сами:
Божественного Короля, правившего в  Авабате,  или  Близнецов  -  Арваха  и
Валуаха. Из всех них только Арха занималась обрядами Безымянных и  обрядам
этим учила ее только Тар -  Верховная  Жрица  Богов-Братьев.  Эти  занятия
отрывали ее от других девочек на час-полтора  в  день,  но  все  остальное
время было посвящено работе. Девочки учились прясть овечью шерсть и  ткать
из нее холсты, возделывать  всяческие  растения  и  готовить  повседневную
пищу: чечевицу, кукурузные зерна, грубо измолотые для каши и тонко  -  для
выпечки хлеба, лук, капусту, козий сыр, яблоки и мед.
     Единственным развлечением была ловля рыбы в мутной зеленоватой  реке,
протекавшей в полумиле от Места. Как хорошо было взять с собой яблоко  или
ячменную лепешку и сидеть весь день,  глядя  на  неторопливую  зеленоватую
воду и постоянно меняющиеся тени, отбрасываемые облаками на склоны гор. Но
стоило только завизжать от удовольствия, когда  леска  натягивается  и  ты
выбрасываешь на берег  бьющуюся  серебристую  рыбку,  тут  же  раздавалось
похожее на змеиное шипение Меббет:
     - Тише, дурочка, чего развопилась!
     Меббет,  жрица  из  храма  Божественного  Короля,  была  еще  молодой
женщиной, но жесткой и острой, как кремень. Рыбалка была  ее  страстью.  С
ней нужно было поддерживать хорошие  отношения  и  ни  в  коем  случае  не
шуметь, иначе она никогда не возьмет тебя  на  рыбалку  и  ты  никогда  не
попадешь снова на реку, кроме тех случаев,  когда  начинали  пересыхать  в
жару источники и нужна была вода. Ужасное занятие - прошагать  полмили  по
опаляющей жаре вниз до реки, наполнить два ведра на коромысле и как  можно
быстрее вернуться. Первые сто  ярдов  были  еще  ничего,  но  потом  ведра
начинали тяжелеть, а коромысло жечь плечи как раскаленный  железный  прут.
Солнечный свет молотом бьет по пыльной дороге, и  каждый  шаг  дается  все
труднее. Наконец, ты добираешься до огорода за Большим Домом и  с  плеском
выливаешь ведра в  бак...  Потом  нужно  вернуться  и  проделать  всю  эту
процедуру снова. И снова. И снова.
     Внутри стен, окружающих Место - это было  единственное  имя,  которое
оно имело и в котором нуждалось, потому  что  оно  было  самым  древним  и
священным местом во всех Четырех странах  Каргада  -  жило  около  двухсот
человек и стояло множество зданий: три храма, Большой и Малый Дома, жилища
евнухов-стражников, а сразу за стеной, прилепившись  к  ней  -  солдатские
казармы и хижины рабов, склады, овчарни и загоны для коз. Если глядеть  на
Место  издалека,  оно  походило  на  небольшой  город,  стоящий  в  кольце
опаленных солнцем холмов, на которых росли только шалфей, какие-то сорняки
да пустынные колючки. Издалека, с Восточных Равнин казалось, что золоченая
крыша храма Богов-Братьев подмигивает, словно пластинка слюды в базальте.
     Сам храм представлял собой побеленную каменную  кладку  без  окон,  с
низким  крыльцом  и  дверью.  Куда  более  привлекательно  выглядел   храм
Божественного Короля, стоящий немного пониже, с высоким резным крыльцом  и
двумя рядами толстых белых колонн с раскрашенными  капителями.  Каждая  из
них была сделана  из  целого  кедрового  ствола,  которые  везли  морем  с
Гур-ат-Гура, где еще сохранились леса, а потом  тащили  на  себе  рабы  по
иссушенным пустыням Атуана.  Только  после  того,  как  идущий  с  востока
путешественник разглядит эти два  храма,  он  заметит,  почти  на  вершине
холма, приземистый полуразрушенный Тронный Зал, самый старый храм  Империи
Каргад.
     Окружая  всю  вершину  холма,  стояла  на  его   склонах   массивная,
обвалившаяся в нескольких местах каменная стена.  Внутри  нее  торчали  из
земли несколько двадцатифутовых каменных столбов, походивших  на  грозящие
небу пальцы. Заметив их, глаз был уже  не  в  силах  оторваться  от  этого
зрелища. Они стояли, полные тайны,  и  никто  не  знал,  в  чем  смысл  их
существования. Их было девять, почти все покосились, и только  один  стоял
прямо, а один совсем упал. Столбы были покрыты серым налетом, поросли мхом
и разноцветными лишайниками, кроме одного, обнаженного и  черного,  тускло
поблескивающего под лучами солнца. Наощупь он был совершенно гладким, в то
время как на остальных под мхом можно было нащупать, а  иногда  и  увидеть
таинственную резьбу - знаки, символы. Эти девять каменных столбов  и  были
Гробницами Атуана. Говорили, что они  стоят  здесь  с  тех  времен,  когда
Архипелаг поднялся с морского дна. Они были старше  Божественного  Короля,
старше Богов-Братьев, старше самого света. Они были  гробницами  тех,  кто
правил миром, когда людей еще не было. Гробницами Безымянных, и у той, что
служила им, тоже не было имени.
     Нечасто  приходила  она  сюда,  и  кроме  нее  никто  не   входил   в
пространство за Тронным Залом, окруженное каменной стеной. Дважды в год  в
полнолуния, ближе к  весеннему  и  осеннему  равноденствиям  перед  Троном
приносилась жертва, и она выходила из задней двери Тронного Зала с  чашей,
полной дымящейся козлиной крови.  Половину  ее  она  выливала  к  подножию
стоящего прямо монумента, половину на один из  упавших,  покрытый  ржавыми
пятнами прошлых жертвоприношений.
     Иногда ранним утром,  когда  косые  солнечные  лучи  позволяли  лучше
рассмотреть резьбу на Монументах, Арха приходила сюда и бродила между них,
вглядываясь в таинственные символы.  Потом  она  садилась  и  смотрела  на
далекие горы, на крыши и  стены  Места,  наблюдая  за  первыми  признаками
дневной активности вокруг Большого Дома и в казармах, за  стадами  овец  и
коз, которых гнали на скудные пастбища у  реки.  Среди  Монументов  нечего
было делать, и она шла сюда только потому, что ей  это  было  разрешено  и
давало возможность побыть  в  одиночестве.  Что  и  говорить,  место  было
жуткое. Даже в  самые  жаркие  дни  пустынного  лета  здесь  чувствовалась
прохлада. Ветер свистел между двумя столбами, которые стояли ближе всего и
наклонились к друг другу, словно поверяя соседу какую-то тайну.
     От стены Гробниц отходила еще  одна  каменная  стена,  делая  длинный
неправильный полукруг вокруг холма и уходя дальше на север, к реке. Она не
столько защищала Место, сколько делила его на две части: на одной  стороне
- храмы, дома жриц и стражников, на другой - казармы и жилища рабов. Никто
из них не переходил на другую сторону, кроме дней священных праздников,  в
которых участвовали солдаты, барабанщики и трубачи. Но внутрь  храмов  они
не допускались никогда: никто из посторонних  не  имел  права  входить  во
внутренние  дворы.  Когда-то  Место  посещалось  паломниками,  королями  и
вождями Четырех Стран. Первый Божественный Король, например, полтора  века
назад лично освятил ритуалы поклонения своей персоне в  своем  собственном
храме. Но даже ему не разрешили подойти к Гробницам, даже он вынужден  был
спать и принимать пищу за окружавшей Место стеной.
     По трещинам и выбоинам легко было забраться на стену. Как-то весенним
днем Съеденная сидела на ней вместе с  другой  девочкой  по  имени  Пенте.
Обоим было по двенадцать лет. В  это  время  им  было  нужно  находится  в
ткацкой мастерской Большого  Дома,  среди  гигантских  станков,  опутанных
черной шерстью, на которых ткался холст для одеяния  жриц.  Они  выскочили
оттуда попить из родника, а потом Арха сказала:
     - Пойдем со мной! - и повела подругу по склону холма вниз,  к  стене.
Теперь они сидели на ней, в десяти футах от земли,  свесив  босые  ноги  и
разглядывая пустынные равнины, уходившие от Места на север и восток.
     - Как хотелось бы мне увидеть море! - воскликнула Пенте.
     - Зачем? - спросила Арха, жуя сорванную по дороге горькую травинку.
     Пустыня только что отцвела. Все маленькие цветочки  рассыпали  теперь
свои семена, пуская на ветер  пушинки  или  зонтики.  Почва  под  яблонями
покрылась бело-розовым ковром лепестков, а сами деревья  стояли  зелеными,
единственная зелень на много миль от Места. Все остальное, от горизонта до
горизонта, было грязного желто-бурого цвета, только горы  слегка  отливали
голубым из-за цветущего шалфея.
     - О, я не знаю зачем... Просто мне хочется увидеть что-нибудь другое,
ведь здесь всегда одно и тоже. Ничего не меняется.
     - Все, что случается в других местах,  берет  свое  начало  здесь,  -
сказала Арха.
     - Да, конечно... Но мне хочется посмотреть, к_а_к это случается!
     Пенте,  мягкая,  какая-то  особенно  домашняя  девочка,   улыбнулась.
Почесав пятки о нагретые солнцем камни, она продолжила:
     - Ты знаешь, что когда я была маленькая, то жила у моря. Наша деревня
стояла прямо за дюнами, и мы часто играли на  пляже.  Однажды  мы  увидели
много кораблей, целый флот, они  плыли  далеко  в  море.  Мы  прибежали  в
деревню, рассказали про это, и все  вышли  на  берег  посмотреть.  Корабли
выглядели как драконы с красными крыльями, а у некоторых и  в  самом  деле
были длинные шеи с драконьими головами. Это корабли из  внутренних  стран,
не из Каргада, объяснил нам староста.  Плыли  они  с  запада.  Они  просто
прошли мимо, и никто так и не узнал, куда же  они  направлялись.  Подумать
только, они и в самом деле явились из страны волшебников, где кожа у людей
цвета грязи и где мигнуть не успеешь, как на тебя наложат заклинание!
     - Только не на меня! - яростно воскликнула Арха. - Мне даже  смотреть
не хочется на них! Все они - нечистые, проклятые маги! Как они  осмелились
подплыть так близко к Священному острову!
     - Божественный Король скоро завоюет их всех и превратит  в  рабов.  А
море мне и  правда  хочется  увидеть.  В  лужицах  после  отлива  остаются
маленькие осьминожки, и  если  крикнуть  на  них:  "Бу!",  они  становятся
белыми. Смотри, Манан идет, тебя ищет!
     Слуга и телохранитель  Архи  медленно  шел  вдоль  стены.  Иногда  он
нагибался, срывал росток дикого лука, которого накопился у него порядочный
пучок, потом выпрямлялся и озирал окрестности маленькими мутными глазками.
За последние годы он еще больше растолстел, и его лысая желтоватая  голова
блестела на солнце.
     - Спускайся на мужскую половину, - прошептала Арха, и девочки,  точно
маленькие ящерки, соскользнули по внешней стороне стены так,  что  изнутри
их не стало видно. Шаги Манана приближались.
     - У-у, у-у, нос картошкой! - едва слышно  проворковала  Арха,  словно
ветер прошелестел в ветвях яблони.
     Шаги стихли.
     - Эй, там, - произнес неуверенный голос. - Малышка? Арха?
     Тишина. Манан пошел дальше.
     - У-у, у-у, нос картошкой.
     - У-у-у, живот  картошкой!  -  в  свою  очередь  прошептала  Пенте  и
застонала, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех.
     - Кто тут?
     Тишина.
     - Ну ладно, ладно, - вздохнул Манан и медленно зашагал дальше.  Когда
он скрылся за склоном, девочки снова забрались на стену.  Пенте  была  вся
красная от пота и сдерживаемого смеха. Арха была в ярости.
     - Глупый старый баран! Нигде от него покоя нет!
     Пенте рассудительно ответила:
     - Но ведь это его работа, ходить за тобой по пятам и следить.
     - За мной следят те, кому я служу! Я радую их и мне незачем  радовать
своим поведением кого-то еще! Пусть все эти старухи оставят меня в  покое!
Я - Первая Жрица!
     Пента в изумлении уставилась на нее и пробормотала:
     - О, я знаю, знаю это, Арха...
     - Пусть они отстанут от меня и перестанут говорить, что мне делать!
     Пенте вздохнула и продолжала молча сидеть, пристально всматриваясь  в
безбрежную равнину, однообразие которой нарушалось только вздымающимися на
горизонте горами. Наконец, она сказала:
     - Скоро ты сама начнешь приказывать. Через два  года  нам  исполнится
четырнадцать, и мы перестанем быть детьми. Я пойду  в  Храм  Божественного
Короля, и для меня мало что изменится. А ты... ты станешь настоящей Первой
Жрицей. Даже Коссил и Тар должны будут слушаться тебя!
     Съеденная ничего не ответила. Рот  ее  был  упрямо  сжат,  глаза  под
черными бровями горели упрямством.
     - Пора возвращаться, - сказала Пенте.
     - Нет.
     - Но мастерица может рассказать про нас Тар и, кроме того,  наступает
время Девяти Молитв.
     - Я остаюсь здесь. И ты тоже оставайся.
     - Тебя-то не накажут, достанется мне одной, - спокойно сказала Пенте.
     Арха не ответила. Пенте снова вздохнула и осталась. Солнце постепенно
погружалось в туманную дымку, хотя стояло  еще  довольно  высоко.  Вдалеке
зазвенели колокольчики, заблеяли ягнята. Пахучий ветер налетал  внезапными
порывами.
     Девять Молитв уже подходили к концу, когда девочки вернулись.  Меббет
заметила, что они сидели на "мужской"  стене  и  доложила  об  этом  своей
начальнице, Коссил, Верховной Жрице Храма Божественного Короля.
     У Коссил были громоздкие ноги, громоздкое лицо. Без всякого выражения
в голосе она приказала девочкам идти за ней.  Они  поднялись  на  холм,  к
храму Арваха и Валуаха, а там Коссил поговорила с Верховной  Жрицей  этого
храма, Тар, высокой и сухой, словно нога косули.
     Коссил сказала Пенте:
     - Снимай хитон!
     Она выпорола девочку пучком тростника, который  немного  резал  кожу.
Пенте перенесла наказание терпеливо и молча,  после  чего  ее  отослали  в
мастерскую, оставив без ужина сегодня и без еды на следующий день.
     - Если тебя еще раз увидят на той стене, наказание будет  суровее,  -
сказала Коссил. - Ты понимаешь это, Пенте?
     - Голос ее был тих, но недобр.
     Пенте ответила: - Да, - и убежала,  вздрагивая,  когда  грубая  ткань
хитона задевала свежие порезы на спине.
     Арха наблюдала за поркой, стоя рядом  с  Тар,  которая  по  окончании
экзекуции сказала ей:
     - Нехорошо, когда видят, что ты бегаешь и карабкаешься  по  стенам  с
другими девочками. Ты - Арха!
     Арха угрюмо молчала.
     - Будет лучше, если ты не  станешь  нарушать  определенные  для  тебя
правила поведения. Ты - Арха!
     Девочка быстро посмотрела в глаза сначала одной жрице, потом  другой,
и во взгляде ее сверкнули ненависть и злоба. Но Тар сделала вид,  что  это
ее  не  касается.  Она  наклонилась  к  девочке  и  прошептала,  словно  в
подтверждение своих слов:
     - Ты - Арха! Ничего не осталось, в_с_е_ с_ъ_е_д_е_н_о!
     - Все съедено, - повторила девочка, как повторяла  каждый  день,  все
эти дни своей жизни, начиная с шести лет.
     Тар слегка поклонилась ей, то же самое сделала и  Коссил,  отложив  в
сторону кнут. Девочка не ответила на  поклон,  но  покорно  повернулась  и
пошла.
     День закончился ужином из вареной картошки с луком, молча съеденным в
узкой, мрачной трапезной, вечерними гимнами, наложением священных слов  на
дверь и коротким ритуалом Невыразимого.  Девочки  ушли  в  спальню,  чтобы
поиграть там перед сном в кости и палочки и пошептаться, пока не  погаснет
единственный факел. Арха удалилась в Малый Дом, где спала в одиночестве.
     Ночной ветерок был напоен запахами душистых  трав.  Звезды  в  черном
небе сияли,  как  незабудки  в  весенних  лугах,  как  отблески  света  на
поверхности апрельского моря. Но девочка не помнила ни моря,  ни  весенних
лугов. Она не смотрела на небо.
     - Эй, малышка! - настиг ее голос у двери.
     - Манан, - сказала она безразлично.
     Его огромная тень придвинулась  ближе,  звезды  отражались  на  лысой
голове.
     - Тебя наказали?
     - Меня нельзя наказывать.
     - Конечно, нельзя... просто...
     - Они не могут наказать меня. Не посмеют.
     От Манана исходил сильнейший запах дикого лука, старый  черный  хитон
его пропах потом и шалфеем и был к тому  же  порван  по  кайме  и  слишком
короток для него.
     - Они не осмелятся прикоснуться ко мне.  Я  -  Арха,  -  сказала  она
напряженным, пронзительным голосом и разразилась слезами.
     Большие сильные руки обхватили ее, обняли, погладили по голове.
     - Ну, ну, моя пчелка, малышка... - услышала  Арха  хриплый  рокочущий
шепот Манана и сильнее прижалась к нему. Слезы скоро иссякли,  но  девочка
не отпускала своего телохранителя, словно не могла стоять без поддержки.
     - Бедная малышка, - еще раз прошептал Манан. Он взял девочку на руки,
внес ее на крыльцо дома, в который не имел права входить без разрешения, и
поставил на ноги.
     - Все в порядке, малышка?
     Арха кивнула, повернулась и вошла в темный дом.

                                3. УЗНИКИ

     Ровные уверенные шаги Коссил раздались в  коридоре.  Высокая,  тучная
фигура жрицы заполнила дверной проем, уменьшилась, когда она склонилась на
одно колено, снова выросла, когда она выпрямилась в полный рост.
     - Повелительница!
     - Что такое, Коссил?
     - До этого дня  мне  было  поручено  заниматься  делами,  касающимися
Безымянных. Пришло время, когда тебе самой нужно вникать в них  и  учиться
вещам, которые ты еще не успела вспомнить в этой жизни.
     Девочка сидела в это время в своей комнате без окон.  Предполагалось,
что предается размышлениям, но фактически она ничего не делала и почти  ни
о  чем  не  думала.  Потребовалось  некоторое   время,   чтобы   застывшее
упрямо-высокомерное  выражение  ее  лица  изменилось.  Но   оно   все-таки
изменилось, хотя Арха и постаралась скрыть это.
     - Лабиринт?
     - Мы не пойдем пока в Лабиринт, но пересечь Подземелье-Под-Холмом нам
придется.
     В голосе Коссил  чувствовался  страх,  хотя  не  исключено,  что  она
притворялась, чтобы напугать Арху. Девочка не спеша встала и  с  кажущимся
безразличием сказала:
     - Ну что же, пойдем.
     Сердце ее пело от радости  и  возбуждения,  и,  следуя  за  массивной
фигурой Коссил, она думала:
     - Наконец-то! Наконец-то я увижу свои владения!
     Ей было пятнадцать лет. Прошло уже больше года с  тех  пор,  как  она
вступила во взрослое сословие и стала одновременно Первой  Жрицей  Гробниц
Атуана, высочайшей из Верховных Жриц всех Четырех Стран  Каргада,  жрицей,
которой сам Божественный Король - не указ.
     Все преклоняли теперь перед  ней  колени,  даже  Тар  и  Коссил,  все
разговаривали с  ней  с  подчеркнутым  уважением.  Но  ничего,  ничего  не
изменилось. Как только завершилась церемония ее посвящения, одинаковые дни
потекли как и раньше. Шерсть. которую надо  прясть,  холст,  который  надо
ткать, зерно, которое нужно молоть, ритуалы... Девять Молитв  должны  быть
произнесены, двери - освящены, танцы новолуния -  исполнены  перед  Пустым
Троном. Целый год прошел так же, как и год перед этим. Неужели все годы ее
жизни пройдут так же?
     Скука разрослась до таких размеров, что вызывала ужас - она буквально
хватала Арху за горло. Недавно ей пришлось даже заговорить об этом - иначе
она сошла бы с ума. Собеседником  был  Манан  -  гордость  запрещала  Архе
изливать душу перед другими девочками,  а  осторожность  предупреждала  от
разговоров со жрицами, но Манан был никто - старый верный осел, и не имело
никакого значения, что она скажет ему. К удивлению Архи,  у  него  нашлись
ответы на его вопросы.
     - Давным-давно, когда четыре страны еще не объединились в  империю  и
нами стал править Божественный Король, на наших  островах  было  множество
царьков, принцев, вождей. Все они постоянно ссорились друг с другом, и вот
настал день, когда все они собрались здесь, чтобы уладить разногласия. Да,
они явились с нашего Атуана, с  Карего-Ат  и  Антини  и  даже  с  далекого
Гур-Ат-Гура, все вожди и принцы со своими  слугами  и  армиями.  Тогда  ты
вышла к Пустому Трону и передала им совет  Безымянных  Давно  это  было...
Потом, через некоторое время, Святые Короли стали править Карего-Ат, затем
Атуаном и вот уже четыре или пять  поколений  Божественные  Короли  правят
всеми  Четырьмя  Странами  и  создали  на  них  Империю.   Будучи   богом,
Божественный Король может позволить себе не слишком часто  советоваться  с
Безымянными.
     Арха  попробовала  обдумать  услышанное.  Здесь,   под   никогда   не
меняющимися Монументами, понятие времени размывалось и теряло свой смысл.
     Жизнь здесь почти не изменилась  с  начала  мира.  Арха  не  привыкла
думать о каких-либо изменениях, особенно об изменениях обычаев и ритуалов.
     - Могущество Божественного Короля не идет  ни  в  какое  сравнение  с
могуществом Тех, кому служу я, - сказала Арха, нахмурившись.
     - Конечно, малышка, конечно... Но не подобает говорить такое ни богу,
ни его жрице...
     Заметив, как карий глаз евнуха подмигивает ей, Арха сразу вспомнила о
Коссил, Верховной Жрице Божественного  Короля,  вселившей  в  нее  ужас  с
первого дня пребывания в Месте и поняла, что именно он хотел сказать ей.
     - Божественный Король и его  подданные  пренебрегают  Гробницами,  не
почитают их, как должно! Никто не приходит сюда!
     -  Он  посылает  сюда  узников  для  жертвоприношений.  Этим  он   не
пренебрегает, как и дарами для Безымянных.
     - Тоже мне, дары! Его храм красят заново каждый год, на алтаре  полно
золота, в лампах горит розовое масло! А посмотри на Тронный Зал - крыша  в
дырах, купол в трещинах, везде мыши, совы... Но все равно он  переживет  и
Короля и все его храмы, и всех королей, которые придут за  ним.  Он  будет
стоять, когда все остальное исчезнет! Это центр всего сущего!
     - Это центр всего сущего!
     - Есть в моем храме богатства, Тар рассказывала мне о них. Их хватит,
чтобы заполнить десять королевских храмов. Золото и трофеи, преподнесенные
сто, кто знает сколько поколений назад! Они лежат под землей, в погребах и
подвалах. Мне их не показывают, все чего-то ждут. Но я знаю! Есть  комнаты
по Залом, под холмом, под всем Местом!  Невообразимая  путаница  туннелей,
Лабиринт. Это огромный черный город, полный золота, мечей погибших героев,
старых корон, костей и тишины.
     Арха говорила словно в трансе. На обвисшем лице внимавшего ей Манана,
обычно печальном, никогда не выражалось еще _с_т_о_л_ь_к_о_ печали.
     - Ты властительница всего этого - тьмы и тишины...
     - Да! Но мне ничего не показывают, только то, что наверху, за Троном.
Мне не показали даже входы в подземелья, только бормочут  про  них  что-то
непонятное. Меня не пускают в собственные владения! Почему меня заставляют
ждать?
     - Ты еще слишком молода. И, может быть, они боятся, малышка,  боятся.
Всем остальным входить туда опасно. Нет такого смертного, кто не боялся бы
Безымянных.
     Арха промолчала, но глаза ее  сверкнули;  слова  Манана  показали  ей
окружающее в совершенно новом свете. Такими ужасными, спокойными, сильными
казались Архе Тар и Коссил, что ей и в  голову  не  приходило,  будто  они
могут чего-то бояться. Но Манан был прав. Они были в ужасе от  этих  мест,
от тех сил, частью  которых  была  Арха,  которым  она  принадлежала.  Они
боялись темноты, боялись быть съеденными в ней.
     И вот теперь, когда Арха спустилась с  Коссил  по  ступенькам  Малого
Дома и поднялась по ступенькам Тронного Зала, душа ее  ликовала.  Неважно,
куда ее заведут, что ей покажут - она не испугается. Она узнает свой путь.
     Шедшая немного позади нее Коссил заговорила:
     - Одной из обязанностей моей госпожи, как она уже, несомненно, знает,
является  принесение  в  жертву  узников,  высокорожденных   преступников,
святотатством или изменой согрешивших против Лорда  нашего,  Божественного
Короля.
     - Или против Безымянных, - добавила Арха.
     - Конечно. Но ребенку, хотя  и  съеденному,  не  подобает  заниматься
такими делами. Теперь моя госпожа выросла. В Зале  Цепей  сейчас  как  раз
есть узники, присланные месяц назад милостью  Лорда  нашего  Божественного
Короля.
     - Я ничего не знала про них. Почему?
     - Древними обычаями и ритуалами  Гробниц  предписано,  чтобы  узников
привозили ночью, тайком. По этому-то тайному пути  мы  и  последуем,  если
пойдем по тропинке вдоль стены.
     Арха свернула на указанную ей тропу. Камни, из которых  была  сложена
стена, были огромны - наименьший из них  мог  легко  перевесить  человека.
Хотя и неотесанные, они были тщательно совмещены и подогнаны друг к другу.
В некоторых местах, правда, валуны лежали  беспорядочными  кучами.  Только
время могло произвести такие разрушения - столетия огненных пустынных дней
и ледяных ночей, неуловимые глазом движения самой Земли.
     - А на нее очень легко взобраться, - сказала Арха по дороге.
     - У нас не хватит людей, чтобы перестроить ее!
     - Но у нас достаточно людей, чтобы охранять ее!
     - Только рабы. Им нельзя доверять.
     - Можно, если их как следует запугать. Пусть наказание будет для  них
такое же, как и для человека, которому они позволят ступить  на  священную
землю внутри стены.
     - Что же это за наказание? - Коссил задала вопрос не для того,  чтобы
услышать ответ, который она сама подсказала Архе много лет назад.
     - Отсечение головы перед Троном.
     - Другими словами, Госпожа желает, чтобы вокруг стены была выставлена
стража?
     - Таково мое желание! - Арху переполняла злобная  радость,  и  она  с
удовольствием сжала маленькие кулачки под широкими рукавами своего хитона.
Ей прекрасно было известно, что Коссил не хотела  выделять  рабов,  и  так
немногочисленных, для совершенно бесполезной  работы  -  охраны  стены.  В
самом деле: кому придет в голову  нарушить  священные  границы?  Никто  не
подойдет сюда и на милю - ни по ошибке, ни по умыслу. Но Коссил  не  могла
спорить с Архой. Она могла только повиноваться.
     - Здесь! - произнес холодный голос Верховной Жрицы.
     Арха остановилась. Она часто проходила здесь  раньше  и  знала  Стену
Гробниц также хорошо, как и остальные части Места - каждый камень,  каждая
растущая на ней травинка были ее добрыми знакомыми.  Величественная  стена
возвышалась слева от  нее  на  три  человеческих  роста;  справа  пролегла
неглубокая  каменистая  долина,  которая   через   несколько   сот   ярдов
поднималась к подножиям холмов  западной  гряды.  Арха  осмотрелась  и  не
увидела ничего, чего не замечала раньше.
     - Здесь! Под красными камнями, госпожа...
     В нескольких ярдах ниже по склону выход  красноватой  лавы  образовал
нечто вроде миниатюрного утеса на холме. Арха спустилась к нему и заметил,
что камни отдаленно напоминают дверь, четырех футов высотой.
     - Что нужно сделать? - Арха давно усвоила, что  в  святых  местах  не
следует пытаться открывать дверь, если не знаешь, как это делается.
     - Госпожа владеет всеми ключами к погруженным во тьму местам.
     С ритуала совершеннолетия Арха носила на  поясе  железное  кольцо,  к
которому были прицеплены маленький кинжал и тринадцать ключей.
     - Вот этот, - указала Коссил на один из них,  а  потом  на  крошечное
углубление в красноватом камне.
     Ключ, длинный железный прут с двумя резными головками, легко вошел  в
скважину, и Арха, не прилагая почти никаких усилий, повернула  его  справа
налево.
     - А теперь?
     - Вместе...
     Арха и Коссил нажали на шершавую скалу слева  от  замочной  скважины.
Тяжело, но бесшумно и нигде не застревая, каменный блок пошел внутрь, пока
перед женщинами не открылась узкая щель, явив за собой непроглядную тьму.
     Арха нагнулась и вошла.
     Коссил,  женщине  тучной  и   тепло   одетой,   пришлось   с   трудом
протискиваться внутрь. Очутившись в подземелье,  она  тут  же  закрыла  за
собой дверь.
     Абсолютная тьма. Ни малейшего проблеска света. Казалось,  тьма  имеет
вес и давит, давит на открытые глаза.
     Они согнулись почти вдвое, потому что высота прохода, в  котором  они
стояли, не превышала четырех футов, и был он  такой  узкий,  что,  вытянув
руки, Арха могла дотянуться одновременно до обоих стен.
     Шепотом,  как  свойственно  людям  разговаривать  в   темноте,   Арха
спросила:
     - Ты захватила свечу?
     - Нет, - ответила стоящая за ее  спиной  Коссил.  Она  тоже  говорила
пониженным тоном, но в голосе ее чувствовался какой-то  странный  оттенок,
словно он улыбалась. Сердце Архи сжалось, кровь забилась в висках, но  она
упрямо повторила про себя: "Это мои владения! Мне нечего бояться!"
     Вслух она ничего не сказала и пошла вперед - другого  пути  не  было.
Туннель вел вниз, под холм. Коссил двинулась за ней, тяжело дыша и шелестя
одеждами по каменному полу.
     Коридор сразу же стал выше и шире - Арха выпрямилась и, разведя руки,
не  нащупала  стен.  В  затхлом,  сыром  воздухе  чувствовалось  движение,
указывавшее на то, что перед ними - большое  открытое  пространство.  Арха
осторожно сделала несколько шагов вперед, в полную темноту.  Потревоженный
камешек ударился о другой, и слабый этот звук пробудил тысячекратное  эхо,
тоже едва слышимое. Пещера должна быть невероятных размеров, но не  пустая
- что-то в темноте, поверхность или  предмет,  разбило  эхо  на  множество
мельчайших частичек.
     - Наверное, мы уже под Монументами, - прошептала  девушка.  Шепот  ее
убежал в черную пустоту и разделился на отдельные  нити,  которые  тут  же
сплелись в тончайшую, прилипающую к ушам паутину.
     - Да, это Подземелье-Под-Гробницами. Пойдем,  я  не  могу  оставаться
здесь. Держись левой стороны и пропусти три коридора.
     Коссил говорила свистящим шепотом, и эхо шипело ей в ответ. Да, ей  и
в самом деле было страшно,  ей  не  хотелось  задерживаться  здесь,  среди
Безымянных, их могил во тьме. Это место было для нее чужим.
     - Нужно прийти сюда с факелом,  -  сказала  Арха,  шагая  вдоль  стен
пещеры, легко касаясь ее пальцами и удивляясь странным  формам  камня.  На
нем были впадины. Некоторые места были  шершавы,  как  кружево,  другие  -
гладки, как полированная медь. Безусловно, это работа резчиков... а может,
и вся пещера - произведение древних мастеров?
     - Свет здесь вне закона, - шепот  Коссил  напоминал  остротой  хорошо
отточенный нож, и Арха сразу же поняла, что так и  должно  быть.  Это  был
родной дом тьмы, центр вечной ночи.
     Трижды пальцы  девушки  нащупывали  отверстия  в  невидимой  скальной
стене. На четвертый раз она  остановилась,  ощупала  очертания  прохода  и
вошла в него. Коссил последовала за ней.
     В этом, идущем под небольшим углом вверх  туннеле,  они  прошли  одно
ответвление налево и на перекрестке коридоров повернули направо - все  это
наощупь, среди полной темноты и  безмолвия.  В  туннеле,  подобном  этому,
необходимо чувствовать сразу две стены,  чтобы  не  пропустить  подлежащие
счету проходы и разветвления. Осязание - единственный проводник, и  идущий
буквально держит жизнь в своих собственных руках.
     - Это Лабиринт?
     - Это Малый Лабиринт, под Троном.
     - Где же выход в сам Лабиринт?
     Архе нравилась эта игра в темноте, она жаждала новых трудных загадок.
     - Второй  коридор  в  Подземелье-Под-Гробницами,  мы  проходили  его.
Нащупай теперь деревянную дверь справа, если мы ее еще не проскочили...
     Коссил стала шарить рукой по камню, и Арха услышала скрип ее  ногтей.
Она  легко  прикоснулась  кончиками  пальцев  к  шершавой  стене  и  через
мгновение почувствовала под ними ровное, бархатистое дерево. Арха толкнула
дверь, та с еле слышным скрипом отворилась и  выплеснула  в  лицо  девушки
ослепительный, как ей показалось, сноп света.
     Они вошли в большую комнату с низким потолком и стенами  из  тесаного
камня. Освещалась она всего одним чадящим факелом, свисавшим с потолка  на
цепи и отравлявшим воздух ужасным смрадом. Глаза Архи начали слезиться.
     - Где же узники?
     - Здесь.
     Присмотревшись, Арха поняла, что три кучи чего-то у дальней  стены  -
люди.
     - Дверь не заперта. Неужели они не охраняются?
     - В этом нет никакой нужды.
     Арха сделала несколько  шагов  вглубь  комнаты,  стараясь  проникнуть
взором сквозь дымную завесу. Узники были прикованы  за  обе  ноги  и  одно
запястье к массивным железным кольцам,  вделанным  в  стену.  Если  бы  им
захотелось лечь на пол, одна рука осталась бы поднятой - ее удерживала  бы
свисающая цепь. Волосы и бороды узников превратились в  спутанные  грязные
клочья и, объединив усилия с тьмой, полностью скрывали их лица. Одежды  на
них не было никакой, и исходивший от немытых тел запах перебивал даже вонь
факела.
     Один из них, казалось, наблюдал за Архой -  ей  почудился  блеск  его
глаз. Остальные даже не пошевелились. Арха отвернулась.
     - Они больше не люди.
     - Они никогда не  были  людьми.  Демоны,  звери,  заговорщики  против
священной особы Божественного Короля!
     Глаза Коссил сверкнули красноватыми отблесками.
     С удивлением и любопытством Арха снова обратила взор на узников.
     - Как может человек бороться с богом? Как это  случилось?  Вот  ты...
как ты осмелился злоумышлять против бога?
     Один из узников посмотрел на нее через спутанные волосы, но ничего не
сказал.
     - Им отрезали языки еще до выезда из Авабата, - ответила вместо  него
Коссил. - Не разговаривай с ними, госпожа, не оскверняй себя. Они твои, но
не для разговоров, не для раздумий. Они здесь только затем, чтобы ты могла
отдать их Безымянным.
     - Каким образом должно совершиться жертвоприношение?
     Арха смотрела уже не на узников, а в глаза Коссил, черпая силу из  ее
тучного тела, спокойного лица. Голова у нее кружилась, от  вони  факела  и
испражнений она чуть не падала в обморок, но мысли и голос ее были ясны  и
спокойны. Разве не бывала она здесь уже множество раз?
     - Первая жрица сама лучше знает, какая смерть  придется  по  душе  ее
Хозяевам, и выбирает сама. Существует много способов...
     - Пусть Гобар, капитан стражников, отрубит им головы и  выльет  кровь
на ступеньки перед Троном.
     - Совсем, как при жертве козы?
     Казалось,  Коссил  издевается  над  недостатком   воображения   своей
ученицы. Арха потупила взор. Коссил продолжала:
     - С другой стороны, Гобар -  мужчина.  Госпожа  конечно  помнит,  что
мужчины не имеют доступа в Темные Места Гробниц. Если он войдет  туда,  то
обратно не выйдет.
     - Кто привел их сюда? Кто их кормит?
     - Стражники из моего храма, Дуби и Уато. Они евнухи и  могут  входить
сюда для служения  Безымянным,  как  и  я.  Солдаты  Божественного  Короля
оставили их связанными у стены, и мы привели их в Подземелье сквозь  Дверь
Узников, что в красной скале. Так делается всегда. Еду и питье спускают им
через люк в одной из комнат за Троном.
     Арха смотрела вверх и рядом с цепью, на которой висел факел,  увидела
вделанный в потолок деревянный прямоугольник.  Он  был  слишком  узок  для
человека, но спущенная из него  веревка  опускалась  бы  как  раз  в  руки
среднему из троих прикованных. Девушка быстро опустила глаза.
     - Тогда не давайте им больше еды. Пусть и факел погаснет!
     Коссил почтительно поклонилась.
     - Что делать с трупами, когда узники умрут?
     -  Дуби  и  уато  похоронят  их  в   той   пещере...   Подземелье-Под
-Гробницами, - ответила девушка, и с каждым словом ее голос становился все
торопливее и пронзительнее. - Они должны сделать это в темноте. Безымянные
съедят трупы.
     - Будет исполнено, госпожа!
     - Коссил, я правильно поступила?
     - Правильно, госпожа.
     - Тогда пойдем, - из последних сил крикнула Арха. Она  повернулась  и
быстро пошла к деревянной двери, прочь из Комнаты Цепей, в  благословенную
тьму Подземелья. Чернота за дверью показалась ей  сладкой  и  мирной,  как
беззвездная ночь, тихой, без света, без жизни. Она окунулась в  прозрачную
тьму и заскользила по ней, как пловец по спокойной воде. Коссил отстала, и
только вдалеке были слышны ее топот и сопение. Без малейшей  запинки  Арха
повторила пройденный путь, со всеми его пропусками и поворотами, пересекла
заполненное эхом Подземелье-Под-Гробницами, пригнулась и  почти  пробежала
по последнему туннелю до закрытой каменной двери. Остановившись перед ней,
Арха нащупала длинный железный ключ, но не смогла найти замочную скважину.
Ничто, ни искорки света, не пронизывало тьму. Пальцы ее лихорадочно искали
замок, засов, ручку, и не находили. куда  вставлять  ключ,  как  выбраться
отсюда?
     - Госпожа!
     Усиленный эхом голос Коссил загремел за спиной девушки.
     - Госпожа, эта дверь не открывается изнутри! Здесь нет выхода!
     Не в силах выговорить ни слова, Арха прижалась к стене.
     - Арха!
     - Я здесь...
     - Сюда!
     Карабкаясь, словно собака, на четвереньках, Арха  добралась  до  юбок
Коссил.
     - Направо! Быстрее! Мне нельзя задерживаться под землей!
     Арха вскочила, уцепилась  за  рукав  Коссил,  и  жрицы  быстро  пошли
направо, вдоль странно украшенной стены пещеры. Вот  они  вошли  в  черный
проем в черноте, потом побежали наверх, по коридорам и лестницам. Арха  не
отпускала одежд Коссил, глаза ее были плотно закрыты.
     Появился свет, сквозь сомкнутые веки он  казался  Архе  красным.  Она
подумала, что они снова вошли в освещенную факелом комнату, и  не  открыла
глаз. Но воздух был свежим и сухим, знакомым воздухом, а под  ногами  была
крутая лестница. Она набралась смелости и открыла глаза. Над ней был  люк.
Арха выбралась через него вслед за Коссил и очутилась в знакомой  комнате,
маленькой каморке, заставленной деревянными и железными ящиками, одной  из
множества комнат за Тронным Залом.
     -  Та  дверь,  Дверь  Узников,  ведет  только  в  туннели.  Пути   на
поверхность там нет, а если он и есть, ни я, ни Тар  про  него  не  знаем.
Попробуй найти его сама!
     Коссил все еще говорила пониженным тоном,  но  в  голосе  ее  звучало
торжество. Обвисшее лицо под черным капюшоном было бледно  и  блестело  от
пота.
     - Но я не помню ни одного поворота на обратном пути!
     - Я их перечислю. Один раз. Запомни их, потому что я больше не  пойду
с тобой в подземелье. Это не мое место. Оно твое.
     Девушка кивнула. Посмотрев на старуху, она подумала: какое странное у
нее сейчас лицо -  перекосившееся  от  страха  и  одновременно  довольное,
словно Коссил от души радовалась ее слабости.
     - Да, в следующий раз я пойду одна, - сказала Арха, но  тут  ноги  ее
подкосились, она лишилась чувств и маленькой бесформенной кучкой  упала  к
ногам Верховной Жрицы.
     - Ты научишься, - сказала Коссил, тяжело дыша и повторила уже громче:
- Ты научишься!

                            4. СНЫ И РАССКАЗЫ

     Арха болела несколько дней, и лечили ее от лихорадки. С  постели  она
вставала только затем, чтобы посидеть на крыльце Малого Дома и  посмотреть
на западные холмы. Чувствовала она себя слабой и  глупой.  Одни  и  те  же
мысли возвращались к ней снова и снова, стыд за собственную  слабость  жег
ее. Ни одного стражника не  появилось  у  Стены-Вокруг-Гробницы,  но  Арха
знала, что никогда не осмелится упрекнуть в этом Коссил.
     Часто, сидя на солнышке, Арха размышляла о том, как она поведет  себя
при следующем посещении подземелий. Много думала она и  о  том,  на  какую
смерть обречь следующую партию узников -  несомненно,  более  мучительную,
лучше отвечающую ритуалам Пустого Трона... Каждую ночь она  просыпалась  с
криком: - Они еще не умерли! Они все еще умирают!!!
     ...Архе  снилось  множество  снов.  Снилось,  например,   что   нужно
приготовить еду - огромные чаны вкусной каши, а  затем  вылить  ее  всю  в
какую-то дыру в земле. Снилось, что  она  несет  чашу  с  водой,  глубокую
медную чашу, в темноте, кому-то, кого мучает жажда, но не может  добраться
до подземной тюрьмы. Она проснулась с пересохшим горлом, но не  осмелилась
встать и налить себе воды и долго  лежала  с  открытыми  глазами  в  своей
комнате без окон.
     Как-то утром ее пришла навестить Пенте. Со своего  места  на  крыльце
Малого Дома Арха заметила, как она приближается с беззаботным,  рассеянным
видом, словно просто идет прогуляться. Если бы Арха не окликнула ее, Пенте
ни за что бы не поднялась на крыльцо. Но Арха чувствовала себя одинокой  и
позвала девушку к себе.
     Пенте отвесила Архе  предписанный  этикетом  глубокий  поклон,  потом
плюхнулась на ступеньку рядом с ней и издала своеобразный  звук  -  что-то
наподобие "Фью-ю-юх!" Она выросла, растолстела, и любое усилие вызывало  у
нее прилив крови к лицу. Вот и сейчас от простой ходьбы она раскраснелась,
как вишня.
     - Я узнала, что ты болеешь, и принесла тебе яблок.
     С этими словами она внезапно извлекла откуда-то из-под одежд сетку  с
несколькими изумительными желтыми плодами.
     Пенте уже была допущена к служению в храме Божественного  Короля  под
началом  Коссил,  но  полноправной  жрицей  еще  не  стала  и   продолжала
заниматься уроками и тяжелой работой вместе с ученицами.
     - Поппе и я сортировали яблоки, и я отложила для тебя  самые  лучшие,
которые все равно пошли бы на сушку. Конечно, в сушеном  виде  они  дольше
сохраняются, но все равно обидно... Правда, они красивые?
     Арха ощупала золотистую бархатную кожицу, посмотрела  на  черенок,  с
которого еще не оборвались засохшие листочки, и согласилась:
     - Красивые!
     - Съешь одно.
     - Потом. Съешь ты.
     Из вежливости Пенте выбрала себе самое маленькое яблоко и  прикончила
его десятком сочных, умелых укусов, после чего сказала:
     - Я могу есть целый день, никогда не наедаюсь. Нужно было становиться
поваром, а не жрицей. Готовлю я лучше, чем эта старая костлявая Натабба, а
потом можно еще и кастрюли облизать... Слышала, что случилось с Мунит?  Ей
дали почистить медные кувшины из-под розового  масла,  ну,  знаешь,  такие
длинные и узкие, с крышками. А ей показалось, что чистить надо  не  только
снаружи, но и внутри. Засунула она в кувшин руку с тряпкой, а вытащить  не
может! Она дергала ее до тех пор, пока рука  не  распухла  и  не  застряла
по-настоящему. Тут она стала бегать взад и вперед и вопить во все горло: Я
не могу вытащить ее! Не могу вытащить  ее!  А  Пунти,  он  совсем  глухой,
подумал, что пожар, и заорал на стражников,  чтобы  те  бежали  и  спасали
девочек. Тут Уато - он доил  коз  -  выскочил  из  хлева  посмотреть,  что
случилось, забыл закрыть дверь, и все козы рванулись во двор и налетели на
Пунти и стражников, и девочек! А Мунит все бегает и машет  кувшином,  и  у
нее истерика начинается, и все они носятся сломя голову, и  тут  из  храма
выходит Коссил и спрашивает: Что такое? Что такое?
     На круглом белом лице Пенте появилась при этих  словах  презрительная
усмешка, совсем не похожая на ледяное выражение лица  Коссил  и  в  то  же
время напоминающая ее настолько, что Арха  не  смогла  сдержать  короткого
испуганного смеха.
     - Что такое? - сказала Коссил,  а  потом...  потом...  Рыжая  коза...
боднула ее... в зад... - глаза Пенте набухли  от  еле  сдерживаемых  слез,
лицо растворилось в смехе, - а М-мунти... стукнула козу... кувшином... - в
приступе смеха обе  девочки  раскачивались  взад-вперед,  обхватив  руками
колени, - а Коссил повернулась... и говорит... козе... Что такое?
     Конец рассказа потерялся в безудержном смехе. Через  некоторое  время
Пенте вытерла глаза и нос и задумчиво взяла второе яблоко.
     Отсмеявшись, Арха спросила:
     - Пенте, как ты попала к нам?
     - Я была шестой дочерью у родителей, они просто  не  могли  вырастить
всех нас и выдать замуж. Так что, когда мне  исполнилось  семь  лет,  меня
отвели в храм Божественного Короля и посвятили ему. Это было в Оссаве. Там
у них было слишком много учениц, и скоро меня перевели сюда. А  может,  им
показалось, что из меня выйдет какая-нибудь особенная жрица или что-нибудь
в этом роде. Но они ошиблись!
     С беззаботной улыбкой Пенте впилась зубами в яблоко.
     - Так ты не можешь быть жрицей?
     - Конечно! Я лучше бы вышла замуж за пастуха и  жила  в  канаве.  Что
угодно, только не оставаться похороненной среди старух на всю  жизнь!  Эта
пустыня... К нам никто не приходит! Никогда мне не вырваться отсюда,  ведь
я посвящена и застряла здесь навеки! Вот было бы здорово стать в следующей
жизни танцовщицей в Авабате! Я заслужила это!
     Арха  не  могла  отвести  от  нее  мрачного  упорного  взгляда.   Она
чувствовала, что никогда раньше не  видела  настоящей  Пенте,  никогда  не
пробовала рассмотреть ее, круглую, как яблоко, такую же полную соков жизни
и такую же прекрасную. Хриплым от волнения голосом Арха спросила:
     - Неужели храм ничего не значит для тебя?
     Всегда готовая подчиниться более  сильному,  Пенте  на  этот  раз  не
склонила головы.
     - Конечно, ты ценишь  и  уважаешь  своих  Хозяев,  -  сказала  она  с
безразличием, потрясшим Арху. - В этом есть смысл,  потому  что  ты  -  их
особая служанка. Ты была не просто посвящена им, ты рождена специально для
них! А посмотри на меня! Как я могу благоговеть и все такое  прочее  перед
Божественным Королем? Пусть он живет в Авабате во  дворце  десяти  миль  в
окружности и с золотыми крышами, он - прежде всего человек. Ему  пятьдесят
лет и он совсем лысый. Спорю на что угодно, что он стрижет себе  ногти  на
ногах, как все люди. Да, я знаю, что он заодно и бог, но по мне он  станет
куда божественнее, когда помрет!
     Арха согласилась с Пенте, потому что в глубине души она  смотрела  на
Императоров Каргада как на самозванцев,  фальшивых  богов,  укравших  свою
долю поклонения у богов истинных и вечных. Но звучало в словах Пенте и еще
что-то, противоречившее всему складу ума Архи, совершенно для нее новое  и
потому пугающее. Она  не  понимала,  какие  люди  разные,  как  по-разному
воспринимается жизнь. Ей представилось,  будто  она  выглянула  из  своего
окошка и  внезапно  увидела  совсем  рядом  огромную  населенную  планету,
непонятный мир,  в  котором  не  было  богов.  Твердость  неверия  подруги
испугала Арху, и с испуга она нанесла ответный удар:
     - Верно... Мои Хозяева никогда не были людьми и умерли давнымдавно...
Знаешь, Пенте, ведь я могу призвать тебя на службу в Гробницы...
     Арха говорила приятно и дружелюбно, словно предлагая  подруге  лучшую
жизнь.
     Розовые щеки Пенте мгновенно побледнели.
     - Конечно, ты можешь. Но я... Ты будешь не довольна мной...
     - Почему?
     - Я боюсь темноты, - еле слышно прошептала Пенте.
     Арха  презрительно  фыркнула,  но  в  душе  она  была  довольна.  Она
выяснила, что хотела - пусть  Пенте  не  верит  в  богов,  но  как  всякий
смертный она обязана бояться не имеющих имени сил тьмы.
     - Не хочешь - не надо, - сказала Арха.
     Обе надолго замолчали, потом Пенте  сказала  своим  тихим,  дремотным
голосом:
     - Ты становишься все больше и больше похожей на Тар. Хорошо,  что  не
на Коссил... Какая ты сильная! Я тоже хочу быть сильной,  но  не  могу.  Я
такая обжора...
     -  Так  ты  не  стесняйся,  -  сказала  Арха,  наслаждаясь   чувством
превосходства над подругой, и Пенте не спеша обгрызла до  косточек  третье
яблоко.
     Требования бесконечных ритуалов Места вызволили Арху  из  одиночества
два дня спустя. У козы родились двое козлят, и по обычаю они  должны  были
быть принесены в жертву Богам-Братьям - важный обряд, и присутствие на нем
Первой Жрицы было обязательно. Потом наступило новолуние, и церемонии тьмы
должны  были  быть  исполнены  перед  Пустым   Троном.   Арха   надышалась
наркотических  паров  от  растений,  горевших  на  медных  подносах,  и  в
одиночестве, одевшись в черное, танцевала перед Троном. Она танцевала  для
духов умерших и нерожденных, и  духи  столпились  вокруг  нее  в  воздухе,
следуя поворотам ее тела и плавным, уверенным  движениям  рук.  Она  спела
песни, слова которых не были понятны смертным и которым  научила  ее  Тар.
Хор скрытых за двойным рядом колонн жриц повторял слова за ней, и воздух в
огромном полуразрушенном зале гудел от голосов,  словно  собравшиеся  духи
повторяли молитвы снова и снова.
     Божественный  Король,  что  правил  в  Авабате,  не  присылал  больше
узников, и Архе перестали сниться кошмары о тех троих, давно уже мертвых и
похороненных  в  наскоро  вырытых  могилах   в   необъятной   пещере   под
Монументами. Она набралась храбрости  и  вернулась  в  подземелье.  У  нее
просто не было другого  выхода  -  Первая  Жрица  должна  входить  в  свои
владения без страха.
     Спускаться в люк в первый раз было тяжело, но в общем  все  оказалось
не так страшно, как она себе представляла. Она так хорошо подготовилась  к
этому путешествию, что когда спустилась во тьму, была  почти  разочарована
тем, что в подземелье нечего бояться. Да, могилы были здесь, но она их  не
видела; она вообще ничего не видела. Тьма, тишина... Вот и все...
     Она стала каждый день навещать подземелье, спускаясь в него через люк
в комнате за Троном, пока досконально не познакомилась со всей окружностью
пещеры. Она никогда ни на шаг не отходила от стен - она  знала,  что  если
решит пересечь пещеру напрямик, обязательно потеряет чувство направления и
когда дойдет до противоположной стены, не будет знать, где находится.  Еще
в первое свое посещение подземелья она поняла, что самое главное в темноте
- знать, в какие боковые туннели сворачивать, а какие пропускать.  В  этом
мог помочь ей  только  точный  счет,  потому  что  все  туннели  ощущались
одинаково. Память Архи была хорошо натренирована, и  ей  было  не  труднее
находить дорогу с помощью осязания и счета, чем другим - с помощью  зрения
и здравого смысла. Она запомнила все ведущие из  Подземелья-Под-Гробницами
коридоры, выучила все зигзаги меньшего  лабиринта,  лежащего  под  Тронным
Залом и вершиной холма. Но в один туннель она так ни разу и не свернула  -
второй налево от входа под красной скалой, тот самый, из которого, забреди
она туда по ошибке, ей никогда не выбраться. Но хотя желание войти в  него
и познать, наконец, Лабиринт, росло в ней с каждым днем,  Арха  решила  не
делать этого, пока не узнает о нем все, что возможно, от своих учителей.
     Знания Тар о Лабиринте ограничивались названиями некоторых его  залов
и перечнем поворотов, необходимых, чтобы добраться до них. Она перечислила
их Архе, но при этом ни в дорожной пыли, ни даже жестом в воздухе ни  разу
не обрисовала ни одного поворота. Сама она ни разу не входила в  Лабиринт,
и когда Арха спрашивала: Как пройти от  железной  двери  до  Раскрашенного
Зала? или: Каков путь от Зала Скелетов до туннеля  под  рекой?  -  Тар  на
мгновение  задумывалась,  а   потом   декламировала   наизусть   указания,
сообщенные   ей   давным-давно   Архой-Которая-Была:   Пройти   столько-то
пересечений, повернуть налево столько-то раз, и так далее.  Арха  все  это
запоминала с первого раза и часто, лежа  в  постели,  повторяла  про  себя
услышанное за день.
     Тар рассказала Архе о множестве  потайных  отверстий,  через  которые
можно наблюдать, что происходит  под  землей.  Они  были  почти  в  каждом
помещении Места, а некоторые и под открытым небом. Паутина  вырубленных  в
камне туннелей простиралась не только под всем Местом, но  и  выходила  за
его пределы - несчетные мили мрачных коридоров. Никто,  кроме  Архи,  двух
Верховных Жриц и их личных телохранителей-евнухов, Манана, Уато и Дуби, не
догадывался о существовании Лабиринта, по крыше которого ежедневно ступали
сотни людей. Конечно, слухов не заглушить, и почти каждый обитатель  Места
знал о каких-то пещерах под Монументами. Но никто  не  проявлял  излишнего
любопытства,  когда  дело  касалось  Безымянных  и  посвященных  им  мест.
Всеобщее чувство было таково, что чем меньше суешь нос в такие  дела,  тем
лучше.  Архе  же,  естественно,  все  это  было  интересно  и,   узнав   о
существовании потайных отверстий, она потратила уйму времени на их  поиски
в разнообразнейших укромных местах, но не нашла ни одного,  даже  в  своей
собственной комнате, пока Тар не  показала  ей  -  так  искусно  были  они
спрятаны.
     Однажды  ранним  весенним  вечером  Арха  взяла  незажженную   свечу,
спустилась вниз и подошла ко второму от двери  в  красной  скале  повороту
налево.
     В темноте она прошла тридцать шагов по туннелю до  железной,  глубоко
вделанной в скалу двери, крайней до сих пор точки ее  вылазок.  Перешагнув
невысокий порожек, она  еще  долго  шла  по  туннелю,  и  когда  тот  стал
загибаться вправо, зажгла свечу и огляделась. Здесь свет  был  разрешен  -
Лабиринт был менее святым местом, чем Подземелье-Под-Гробницами,  но  зато
куда более ужасным.
     Грубо обработанные стены, сводчатый потолок и неровный пол  появились
перед ней в слабом желтоватом свете. Впереди и  сзади  туннель  уходил  во
тьму.
     Все  туннели  были   одинаковые   -   они   сходились,   расходились,
пересекались, закруглялись. Арха внимательно считала боковые ответвления и
повороты, вслух повторяя  наставления  Тар,  хотя  и  знала  их  наизусть.
Заблудиться     в     Лабиринте     означало     верную     смерть.      В
Подземелье-Под-Гробницами или в коротких коридорах вокруг него Коссил, Тар
или даже Манан еще могут найти ее. Здесь же никто из них не был. Даже если
они все-таки придут и будут звать ее, а она застрянет в путанице  туннелей
в  полумиле  от  выхода,  ничего  хорошего  из  этого  не   выйдет.   Арха
представила, как она  услышит  тысячекратно  отраженное  эхо  их  голосов,
побежит и заблудится окончательно. И так живо она  представила  себе  это,
что ей даже показалось, будто где-то вдалеке слышен чей-то голос... Но она
никогда не заблудится! Она внимательна и осторожна -  здесь  ее  владения,
здесь Безымянные будут направлять ее шаги в нужном направлении  и  они  же
заставят заблудиться любого смертного, осмелившегося войти в Лабиринт.
     Для первого раза Арха не стала заходить слишком  далеко,  но  все  же
успела ощутить приятное чувство полнейшего одиночества и независимости.
     И с каждым разом она забиралась в  Лабиринт  все  глубже  -  посетила
Раскрашенный Зал и Шесть  Путей,  прошла  по  длинному  Внешнему  Туннелю,
проникла в невообразимую путаницу коридоров, ведущих к Залу Скелетов.
     -  Когда  был  сделан  Лабиринт?  -  спросила  она  Тар,  и  высокая,
изможденная жрица ответила:
     - Владычица, я не знаю. Никто не знает.
     - Зачем он был сделан?
     - Чтобы  спрятать  в  нем  сокровища  Гробниц  и  наказать  тех,  кто
попытается украсть эти сокровища.
     - Все сокровища, которые я тут видела, лежат или в комнате за Троном,
или в подвале под ней. Что же спрятано в Лабиринте?
     - Куда более ценные и древние сокровища. Хочешь посмотреть на них?
     - Да!
     - Никто, кроме тебя, не сможет войти в Сокровищницу. Ты можешь  взять
кого угодно в Лабиринт, но только не туда. Даже на Манана обрушится ярость
тьмы, и ему  не  выйти  оттуда  живым...  Я  знаю,  где  спрятаны  Великие
Сокровища. Ты сама рассказала мне,  как  добраться  туда,  пятнадцать  лет
назад, перед смертью, чтобы я смогла напомнить  тебе  об  этом,  когда  ты
вернешься. Я расскажу тебе, как нужно идти по  Лабиринту  за  Раскрашенным
Залом.  Ключ  к  Сокровищнице  у  тебя  в  связке,  вот этот,  с  фигуркой
дракона... Но ты должна идти одна.
     - Рассказывай!
     Тар  рассказала,  и  Арха  запомнила,  как  запоминала  все   однажды
услышанное. Но она не пошла сразу в Сокровищницу. Внутренний голос говорил
ей, что ее знаний и силы воли еще недостаточно для такого  путешествия.  А
может быть, она  подсознательно  хотела  оставить  что-нибудь  напоследок,
сохранить  в  себе  чувство   ожидания,   придать   налет   таинственности
бесконеччным коридорам,  всегда  кончавшимся  глухой  стеной  или  пыльным
залом. Она подождет...
     Да и разве не бывала она уже в Сокровищнице?
     Арху все еще смущало, когда Тар или Коссил говорили с  ней  о  вещах,
которые она делала до своей смерти.  Конечно,  она  знала,  что  умерла  и
возродилась в новом теле в час смерти своей старой бренной  оболочки...  И
не только пятнадцать лет назад, а много, много раз - путь прослеживался на
сотни лет, поколение за поколением, до  тех  времен,  когда  был  вырублен
Лабиринт, воздвигнуты Монументы и Первая Жрица Безымянных танцевала  перед
Пустым Троном. Той жрицей тоже была  Арха.  Все  люди  возрождаются  после
смерти, но только Арха возрождается в своем собственном обличьи.
     Иногда ей казалось, будто она что-то вспоминает.  Темные  пещеры  под
холмами выглядели настолько знакомыми, что она ощущала их не только своими
владениями, но и своим домом. В новолуние она вдыхала наркотические пары и
чувствовала, как тело ее становится легким и  чужим,  а  потом,  босая,  в
черном хитоне танцевала перед Пустым Троном и знала,  что  танец  этот  не
кончится никогда.
     ...Но все равно, странно было ей слушать слова Тар:
     - Это ты говорила до того, как умерла...
     Однажды Арха спросила:
     - Кто были эти люди, приходившие грабить Сокровищницу? Удалось ли  им
это?
     Идея ограбления показалась ей заманчивой, но совершенно невыполнимой.
Как подобраться к Месту незамеченным? Паломники были  немногочисленны,  их
было даже меньше, чем узников. Время  от  времени  младшие  храмы  Четырех
Стран присылали сюда новых учениц или рабов, или  небольшие  посольства  с
дарами золота и редких благовоний. Вот и все... Никто не  появлялся  здесь
ни случайно, ни чтобы купить или продать, ни чтобы полюбоваться на  храмы,
ни чтобы украсть. Никто не появлялся здесь иначе, как по принуждению. Арха
не знала даже, каково расстояние до ближайшего города - двадцать миль  или
больше, а ближайший город был  весьма  мал.  Лучше  всяких  стражей  Место
охранялось пустыней и одиночеством. Каждый, кто захочет пересечь  пустыню,
думала Арха, будет также заметен, как черная овца на снежном поле.
     Был холодный ветреный апрельский вечер. Арха сидела вместе  с  Тар  и
Коссил у крохотного очага в комнате за  храмом  Божественного  Короля,  во
владениях Коссил. Почти все время, когда Арха не была одна  в  Малом  Доме
или под холмом, она проводила с Верховными Жрицами. За дверью Манан и Дуби
играли в палочки - подбрасывали в воздух кучку палочек и  ловили,  сколько
можно, обратной стороной ладони. Арха все еще играла с Мананом  тайком  от
жриц в эту игру во внутреннем дворике  Малого  Дома.  Сухой  стук  упавших
палочек, хриплые возгласы триумфа или поражения, треск огня в  очаге  были
единственными звуками, помимо голосов жриц, нарушавшими тишину.  Время  от
времени слышался еще стук дождевых капель по крыше.
     - Многие приходили в надежде ограбить Сокровищницу. Это было давно, и
никто не преуспел, - сказала Тар.
     Хотя она и была молчалива, но любила  иногда  рассказать  что-нибудь,
часто делая это для пополнения знаний Архи.  Сегодня  Тар  выглядела  так,
словно из нее можно было вытянуть очередную историю.
     - Да как же они осмелились?
     - О_н_и осмелились!  -  сказала  Коссил.  -  Волшебники,  колдуны  из
Внутренних Стран... Это было еще до того,  как  Божественный  Король  стал
править Империей Каргад. Тогда мы  еще  не  были  так  сильны.  Волшебники
приплывали с запада на Карего-Ат или Атуан, грабили  прибрежные  города  и
фермы, нападали даже на священный Авабат. Они  говорили,  что  их  цель  -
убивать драконов, а вместо этого опустошили города и храмы.
     - Их герои являлись к нам опробовать новые мечи, - продолжила Тар,  -
и накладывать свои безбожные чары. Один,  величайший  из  них,  Повелитель
Драконов, нашел здесь свой конец. Это было давно, очень давно, но  историю
эту помнят, и не только у нас. Имя волшебника было Эррет-Акбе, у  себя  на
Западе он был еще и королем. Он явился в каргад, в Авабате  объединился  с
мятежными лордами и, желая захватить власть над городом, вступил в битву с
Верховным Жрецом Внутреннего  Храма  Богов-Братьев.  Долго  они  бились  -
человеческая  магия  против  божественных  молний,  пока  стены  храма  не
рухнули. В конце концов Верховный Жрец сломал колдовскую палку волшебника,
разбил надвое его амулет и победил его. Эррет-Акбе  ухитрился  сбежать  из
Авабата, из Каргада далеко-далеко на запад. Там его и убил дракон,  потому
что сила его исчезла. С тех  пор  могущество  Внутренних  Стран  неуклонно
слабеет. Имя того Верховного Жреца было Интахин. Он стал основателем  рода
Тарб, от которых берет начало династия Королей-Жрецов Карего-Ат, а потом и
Божественных Королей Четырех Стран Каргада. Могущество  нашей  империи  со
времен Интахина сильно  выросло...  Так  вот,  те,  кто  приходил  грабить
Сокровищницу,  были  волшебниками,  снова  и  снова  пытавшимися   вернуть
сломанный амулет Эррет-Акбе. Верховный Жрец отдал его на хранение  нам,  и
он все еще здесь. И кости грабителей тоже...
     Тар показала рукой вниз:
     - А вот другая половина утеряна навеки...
     - Как утеряна? - переспросила Арха.
     - Та половина, что осталась в руке Интахина, осталась в  Сокровищнице
и будет пребывать там до конца времен. Другая же половина осталась в  руке
волшебника, и перед  своим  постыдным  бегством  он  отдал  ее  одному  из
мятежных лордов по имени Хорег-Хунун. Не понимаю, зачем он сделал это...
     - Чтобы вызвать новый мятеж, заставить Хорега возгордиться, - сказала
Коссил. - Так и случилось. Его потомки взбунтовались против династии Тарб,
а потом и против первого Божественного Короля, не желая признавать  в  нем
ни короля, ни бога.  Сейчас  не  осталось  уже  ни  одного  потомка  этого
проклятого рода. Все они мертвы.
     Тар кивнула.
     -  Отец  нынешнего  Божественного  Короля  Лорд-Который-Был-Возвышен,
истребил всю семью Хунун и разрушил их  замки.  Когда  все  было  кончено,
обнаружилось, что половина  амулета,  которой  Хунуны  владели  со  времен
Эррет-Акбе и Интахина, исчезла. Никто не знает, что  с  ней  случилось,  а
прошло с тех пор уже не одно десятилетие.
     - Несомненно, - сказала Коссил, - она была выброшена вместе с  прочим
хламом. Говорят, внешний вид Кольца Эррет-Акбе  совсем  не  соответствовал
его ценности. Будь проклято и оно, и все западные волшебники!
     В сердцах Коссил сплюнула в огонь.
     Арха спросила Тар:
     - А ты сама видела ту половину, что хранится у нас?
     Жрица отрицательно покачала головой.
     - Оно лежит там, куда кроме Первой Жрицы,  никто  не  имеет  доступа.
Может быть, это величайшее из хранящихся там сокровищ. Почему-то  мне  так
кажется... Столетиями Внутренние Страны присылали сюда магов и грабителей,
и все они проходили мимо раскрытых сундуков  с  золотом,  ища  только  эту
невзрачную половинку кольца. Давным-давно умерли Эррет-Акбе и Интахин,  но
никто не забыл про  Кольцо.  Идут  столетия,  множество  вещей  стареет  и
исчезает, но только самые ценные такими же  и  остаются.  И  только  самые
волнующие истории кочуют из века в век...
     Арха ненадолго задумалась, а потом спросила:
     - Должно быть, эти люди были или очень храбрыми, или  очень  глупыми.
Разве им не было известно могущество Безымянных?
     - Нет! - ледяным тоном ответила ей Коссил. - У них нет  своих  богов.
Они занимаются магией и полагают, что сами - боги.  Но  они  ошибаются,  и
когда умирают, то не возрождаются. Они превращаются в  пыльные  скелеты  и
призраки их отчаянно воют, пока их не унесет ветер.
     - Но что это за магия, которой они занимаются? - зачарованно спросила
Арха. Она уже забыла свои давние слова, что  отвернулась  бы  и  не  стала
осквернять свой взор зрелищем кораблей из  Внутренних  Стран.  -  Что  она
может?
     - Фокусы, уловки, жонглерство, - сказала Коссил.
     - Иногда и побольше, - добавила Тар, - если хоть  малая  часть  того,
что  про  них  рассказывают  -  правда.  Маги  Запада  могут  поднимать  и
утихомиривать ветры, заставлять их дуть, куда они  пожелают.  В  этом,  по
крайней мере,  все  рассказчики  соглашаются...  Поэтому-то  они  и  стали
великими мореходами. Еще говорят, что они могут делать свет...  и  тьму...
превращать камни в алмазы, а свинец в золото, построить дворец  или  город
за одно мгновение, или это просто так кажется. Они  могут  превращаться  в
медведей, рыб, драконов...
     - А я ничему этому не верю, - прервала ее Коссил. -  Я  знаю  только,
что они опасны, хитры и увертливы, как угри, и что если отнять у мага  его
посох,  он лишается  всей своей силы.  Наверное,  на них  написаны  дурные
руны...
     Тар не согласилась с ней.
     - Да, они и в самом деле носят посох, но это  только  инструмент  для
проявления скрытой в них самих силы.
     - Но как приобретают они эту силу? Откуда она берется?
     - Все это ложь! - воскликнула Коссил.
     - Слова, - ответила Тар. - Мне рассказывал один  солдат...  Во  время
набега на Внутренние Острова  взяли  они  в  плен  одного  волшебника.  Он
показал им сухую палку, сказал что-то и - раз! - палка расцвела. Потом  он
сказал другое слово - и два! - на ней выросли красные яблоки. А  потом  он
сказал еще одно слово - и три! - палка, цветы, яблоки  -  все  исчезло,  а
вместе с ними и волшебник. Произнеся всего одно слово,  он  исчез  так  же
бесследно, как радуга с неба. Больше его солдаты так и не  увидели...  Кто
же он? Жонглер?
     - Одурачить дураков - проще простого, - сказала Коссил.
     Избегая спора, Верховные  Жрицы  замолчали,  но  Арха  не  собиралась
сдаваться так легко.
     - Как они выглядят? Неужели правда, что они все черные и только белки
глаз белые?
     - Они черные и злобные. Я ни одного еще не видела,  -  удовлетворенно
сказала Коссил и, тяжело встав со стула, протянула к очагу руки.
     - Да удержат их Боги-Братья подальше от нас, - прошептала Тар.
     - Сюда они больше носа не сунут, - заявила Коссил.
     ...Потрескивал огонь, дождь стучал по крыше, а за  дверью  послышался
пронзительный голос Манана:
     - Ага! Половина моя! Половина!

                           5. СВЕТ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

     Летом Тар заболела какой-то  непонятной  болезнью  и  в  начале  зимы
умерла. Всегда казавшаяся изможденной, она превратилась  почти  в  скелет,
всегда немногословная, она почти совсем замолчала. Говорила она  только  с
Архой, да и то оставаясь с ней наедине, но в конце концов  прекратилось  и
это, и Верховная  Жрица  Богов-Братьев  тихо  ушла  во  тьму.  Арха  долго
горевала. Тар  была  женщиной  суровой,  но  не  жестокой,  и  учила  свою
воспитанницу гордости, а не страху.
     Осталась только Коссил. Замену Тар должны были  прислать  из  Авабата
только весной, и до того времени  Арха  и  Коссил  остались  полноправными
владычицами Места. Коссил называла Арху "госпожой" и выполнила бы любой ее
приказ, но Арха давно усвоила, что приказывать ей опасно. У  нее  было  на
это право, но не хватало силы, а сила, чтобы выдержать зависть и ненависть
Коссил ко всему, что было выше ее, требовалась немалая. С тех пор, как  от
нежной Пенте Арха  узнала  о  существовании  неверящих  в  богов  людей  и
восприняла это пусть как пугающую, но реальность, она смогла лучше  понять
Коссил. В сердце Верховной Жрицы не было преклонения ни перед Безымянными,
ни перед богами.  Она  не  поклонялась  ничему,  кроме  власти.  Император
Каргада обладал ею, и в  глазах  Коссил  в  самом  деле  был  Божественным
Королем, достойным преклонения.  Но  храмы  были  для  нее  лишь  красивым
фасадом, Монументы - простыми камнями, Гробницы - дырками в  земле,  пусть
ужасными, но пустыми. Коссил  отреклась  бы  от  Пустого  Трона,  если  бы
посмела, и расправилась бы с Первой Жрицей, если бы смогла. Арха смирилась
с таким положением дел. Это помогла  ей  сделать  Тар,  хотя  она  никогда
ничего не говорила прямо. На первой стадии своей  болезни,  когда  Тар  не
совсем еще погрузилась в тишину, она часто просила  Арху  зайти  к  ней  и
рассказывала девушке о деяниях Божественного Короля и его предшественника,
о жизни в Авабате  -  короче  о  том,  что  она,  как  занимающая  высокое
положение жрица, должна была знать, но что делало мало чести Королю и  его
придворным. Она рассказывала и о своей собственной жизни,  и  о  том,  как
выглядела и что делала Арха-Которая-Была,  а  иногда,  хотя  и  не  часто,
упоминала об опасностях,  подстерегающих  Арху-Которая-Есть.  Ни  разу  не
назвала она имени Коссил, но Арха одиннадцать лет была ее ученицей,  и  ей
достаточно  было  намека,  чтобы  понять  и  запомнить.  После  того,  как
закончились унылые церемонии похорон и оплакивания, Арха взяла за  правило
избегать Коссил. После дневных трудов  она  удалялась  в  свое  уединенное
жилище и при первой возможности шла в комнату за Троном, открывала  люк  и
спускалась в темноту.
     Днем ли, ночью ли (в подземелье это не имело никакого значения), Арха
систематически обследовала свои владения. Тяжкий  груз  святости  запрещал
вход в Подземелье-Под-Гробницами всем, кроме Верховных Жриц  и  их  личных
телохранителей. Каждого поразит здесь гнев  Безымянных.  Однако  ничто  не
запрещало вход в Лабиринт, да и не было в таком запрете нужды. В  Лабиринт
можно было войти только через Подземелье... Да  и  нужен  ли  мухе  закон,
ограничивающий ее возможности залетать в паутину?
     Поэтому Арха часто  брала  с  собой  Манана,  давая  ему  возможность
получше узнать ближние  части  Лабиринта.  Нельзя  сказать,  чтобы  Манану
нравились такие путешествия, но  подчинялся  он  Архе  безоговорочно.  Она
позаботилась также и о том, чтобы Дуби и Уато, слуги Коссил, знали путь до
Комнаты Цепей и выход из Подземелья, но не  более  того.  Она  никогда  не
брала их в Лабиринт, желая, чтобы только безгранично  преданный  ей  Манан
знал его тайные тропы.
     Скоро Арха приступила к  обследованию  всего  Лабиринта.  Осенью  она
провела множество дней, шагая по  его  бесконечным  коридорам,  но  смогла
обойти только малую  его  часть.  Путешествия  по  бессмысленной  путанице
туннелей утомляли ее ноги, а постоянные отсчеты  поворотов  и  пересечений
погружали в уныние разум. Лабиринт и был сделан для того, чтобы утомить  и
погубить очутившегося в нем смертного, и даже  его  хозяйка  не  могла  не
признать, что это всего-навсего своеобразная ловушка. Так что  зимой  Арха
стала все больше времени посвящать изучению Тронного  Зала,  его  алтарей,
альковов  за  и  под  алтарями,  комнат,  забитых  сундуками  и   ящиками,
содержимого  сундуков  и  ящиков,   переходов   и   чердаков,   населенных
бесчисленным множеством летучих мышей, подвалов и подвалов под подвалами -
своеобразных прихожих и темных коридоров под землей.
     С руками, перепачканными превратившимся за восемь столетий в  порошок
мускусом и прилипшей  к  лицу  паутиной  она  могла  часами  стоять  перед
шкатулкой, вырезанной из кедрового дерева.  Этот  дар  какого-то  древнего
короля не пощадило время, но все равно она была прекрасна. Крышка ее  была
покрыта тончайшей резьбой  -  творением  безвестного  художника,  ставшего
прахом много веков назад. Вот сам Король -  крохотная  фигурка  с  большим
носом, вот Тронный Зал со своим куполом и двойным рядом колонн. А вот сама
Первая Жрица, она вдыхает с бронзового подноса наркотические пары и что-то
говорит Королю. Черты ее лица неразборчивы, и Архе кажется, что это лицо -
ее собственное. Интересно, что  напророчила  она  тогда  носатому  королю,
остался ли он доволен ее словами?
     В Тронном Зале у Архи были свои любимые места. Часто заходила  она  в
одну из комнат  в  задней  части  Зала,  где  хранились  старые  одежды  -
великолепные платья и  костюмы,  преподнесенные  Месту  великими  лордами,
когда они приходили сюда и поклонялись Безымянным, признавая тем самым  их
превосходство над собой. Иногда их дочери-принцессы надевали мягкие шелка,
расшитые топазами и черными аметистами, и танцевали вместе со  жрицами.  В
одной из комнат стояли столики слоновой кости,  на  крышках  которых  были
выгравированы сцены таких танцев, а  также  лорды  и  короли,  стоящие  на
ступенях Тронного Зала, потому что  тогда,  как  и  сейчас,  вход  в  него
мужчинам был запрещен. А девицы  в  белых  шелках  танцевали  со  жрицами,
облаченными в грубые домотканые черные хитоны, как и теперь.  Арха  любила
прикасаться к  белой,  тонкой,  истлевшей  от  времени  ткани,  с  которой
драгоценные камни отрывались под действием собственного  ничтожного  веса.
Да и запах в этой комнате отличался от запаха благовоний, пропитавших весь
храм - он был слабее, нежнее, моложе.
     Арха   могла    провести    целую    ночь,    перебирая    содержимое
одной-единственной шкатулки, камешек за камешком, или вглядываясь в ржавые
доспехи, сломанные плюмажи на шлемах, пряжки, заколки, брошки  из  бронзы,
серебра, золота.
     Совершенно не боящиеся Архи совы сидели на потолочных балках,  моргая
желтыми глазами. Сквозь щели в кровле пробивался иногда солнечный свет,  а
иногда -  мелкий  сухой  снег,  холодный,  как  рассыпающиеся  в  прах  от
малейшего прикосновения древние шелка.
     В одну из ночей, когда в храме было слишком холодно, Арха  подошла  к
люку, открыла его, скользнула на лестницу, закрыла за собой тяжелую крышку
и пошла по знакомому тоннелю, ведущему в Подземелье-Под-Гробницами.  Здесь
она никогда не зажигала света, даже если у нее был с  собой  фонарь,  Арха
гасила его, прежде, чем войти в огромную  пещеру.  Ни  разу  за  всю  свою
многовековую жизнь не видела она, как выглядит Подземелье.  Вот  и  сейчас
она задула свечу и, не замедляя шага, пошла  вперед,  в  чернильную  тьму,
легко, словно рыбка в ночном море. Здесь  никогда  не  было  ни  жары,  ни
холода, только неизменная сырая прохлада. Наверху ледяной ветер гнал  снег
над замерзшей пустыней, здесь же не было ветра. Здесь  было  тихо,  уютно.
Здесь было безопасно.
     Арха направлялась в Раскрашенный Зал. Ей нравились  странные  картины
на его стенах, появляющиеся из темноты при слабом свете фонаря  -  люди  с
длинными крыльями и огромными глазами, спокойно-печальные.  Никто  не  мог
сказать Архе, кто это такие - подобных картин нигде больше не было, но  ей
казалось, что  она  знает:  это  духи  людей  проклятых,  умерших,  но  не
возродившихся к новой жизни. Раскрашенный Зал находился в самом Лабиринте,
так что сначала Архе нужно было пересечь Подземелье. И вот, приближаясь  к
нему, она уловила еле видимое серое мерцание, отражение движения  далекого
света.
     Архе показалось, что это обман зрения - так уже бывало  в  чернильной
тьме подземелий. Она закрыла глаза, и мерцание исчезло, открыла  -  и  оно
появилось снова.
     Арха остановилась и замерла на месте. Свет был еле заметен, но это  -
свет, а тут всегда должна царить тьма. Она сделала несколько шагов вперед,
подняла руку, чтобы  коснуться  стены  и  -  удивительно!  -  заметила  ее
движение...
     Изумление вытеснило из ее головы все мысли - даже страх. Свет  здесь,
в самом сердце тьмы? Вся в черном, босая Арха бесшумно шла  вперед.  Перед
последним поворотом она на  мгновение  остановилась,  собралась  с  духом,
осторожно сделала последний шаг... посмотрела... и увидела...
     ...увидела то, чего не видела никогда, хотя  прожила  не  одну  сотню
жизней - грандиозную  сводчатую  пещеру,  вырубленную  в  скале  не  рукой
человека,  но  силами  самой  Земли,  украшенную  кристаллами,  иглами   и
завитушками белого известняка - плодом тысячелетней работы подземных  вод.
Она была огромна - с мерцающей крыше й и стенами  -  дворец  алмазов,  дом
аметиста и хрусталя, из которого древняя тьма была изгнана сиянием.
     Свет, совершивший это чудо, не был ярок, но почти ослепил  Арху.  Это
был слабо светящийся, похожий на болотный огонь шарик. Он  двигался  через
пещеру, высекая тысячи искр из потолка и передвигая тысячи  фантастических
теней на резных стенах.
     Свет горел на конце деревянного посоха, без дыма, не  обжигая.  Посох
держала человеческая рука... Мельком Арха увидела и лицо  -  черное  лицо,
человеческое.
     Она замерла.
     Человек долго ходил по пещере, пересекая ее в разных направлениях. Он
словно что-то искал, заглядывая за кружевные переплетения сталактитов и  в
ведущие из пещеры туннели.
     Первая Жрица неподвижно стояла за поворотом и ждала...
     Труднее всего была для Архи мысль, что может быть, она смотрит сейчас
на незнакомого ей  человека.  Очень  редко  доводилось  встречаться  ей  с
незнакомцами. Ей показалось, что это один из стражников... нет, это кто-то
из-за Стены - пастух или раб, а пришел он выведать секреты Безымянных  или
украсть что-нибудь из Гробниц...
     Украсть! Ограбить! Святотатство - именно это слово пришло Архе на ум.
Он был мужчиной, а у мужчин нет права ступать на священную землю  Гробниц.
Тем не менее, он пришел. Он вошел. Он создал запрещенный свет, а света  не
было здесь с самого начала времен. Почему же Безымянные не покарали его?
     Человек  стоял  у  стены  и  смотрел  вниз,  туда,  где  пол  немного
поднимался. Он смотрел на могилы узников.
     Хозяева Архи съели тех троих. Почему они не  съели  этого?  Чего  они
ждут?
     - Прочь! Прочь! Изыди!  -  во  всю  мощь  своих  легких  пронзительно
закричала  Арха.  Эхо  загрохотало  в  ответ,  удивленное  лицо  грабителя
повернулось к ней, и на мгновение глаза их встретились. Свет тут же погас.
Великолепие исчезло. Остались тьма и тишина.
     Способность мыслить вернулась к Архе. Чары света отпустили ее.
     Должно быть, человек пришел сюда через дверь в красной  скале,  Дверь
Узников, и постарается выйти через нее же. Легко и тихо,  как  мягкокрылая
сова, Арха пробежала вдоль стены пещеры до низкого  коридора,  ведущего  к
двери, открывающейся  только  внутрь,  и  остановилась.  Не  чувствовалось
никакого движения воздуха - значит, человек захлопнул дверь. Если он вошел
в этот туннель, то сам загнал себя в ловушку.
     Но его не было  в  туннеле,  иначе  Арха  услышала  бы  его  дыхание,
почувствовала тепло и биение его жизни. Никого не было в  туннеле...  Арха
прислушалась. Куда же он исчез?
     Тьма,  как  тугая  повязка,  давила  на  глаза.  Возможность  увидеть
Подземелье не просто смутила Арху - она потрясла ее. Она знала  Подземелье
как место, где можно ориентироваться  по  слуху  и  осязанию,  как  место,
обреченное навеки оставаться во тьме.  Она  увидела  его,  и  загадочность
уступила место... нет, не ужасу, но чувству красоты, более  таинственному,
чем сама тьма.
     Мучимая неуверенностью  в  себе,  Арха  медленно  прошла  ко  второму
туннелю слева, ко входу в Лабиринт. Там она  остановилась  и  прислушалась
еще раз.
     Уши поведали ей не больше, чем глаза. Но прикоснувшись рукой к стене,
Арха  почувствовала  слабую  ее  дрожь,  а   слабое   дуновение   затхлого
промозглого воздуха донесло до нее неуместный здесь запах -  запах  дикого
шалфея, растущего только на холмах под открытым небом.
     Следуя за запахом, Арха бесшумно  пошла  вниз  по  туннелю.  Примерно
через сотню шагов она услышала е_г_о. Он двигался почти так же тихо, как и
она, но не  так  уверенно.  Арха  слышала  слабый  шорох,  словно  человек
споткнулся обо что-то, но тут же восстановил  равновесие.  Больше  ничего.
Помедлив, Арха  снова  двинулась  вперед,  едва  касаясь  стены  кончиками
пальцев правой руки, пока они не наткнулись на круглый металлический прут.
Она остановилась и, встав на цыпочки,  почти  у  самого  потолка  нащупала
ржавую железную рукоятку. Собрав все силы, Арха потянула рукоятку вниз.
     Раздался оглушительный скрежет, а за ним -  не  менее  громкий  удар.
Множественное эхо, ссорясь между собой, унеслось в туннель.  Арха  ощупала
изъеденную временем поверхность железной,  перегородившей  путь  двери,  и
облегченно вздохнула.
     Она вышла в Подземелье,  потом  к  люку,  ведущему  в  храм.  Она  не
торопилась, но продолжала двигаться бесшумно, хотя нужда  в  этом  отпала.
Арха поймала своего грабителя. Дверь отрезала ему  единственный  выход  из
Лабиринта, и открыть ее можно было только со стороны Подземелья.
     Человек остался во тьме и никогда не сможет выбраться на поверхность.
     Шествуя медленно и гордо, Арха прошла мимо Трона в зал с колоннами. У
бронзовой  чаши  на  треножнике,  в  которой  тлела  горсть  угольев,  она
повернула и подошла к семи тронным ступеням. На самой нижней  из  них  она
преклонила колени и коснулась лбом холодного пыльного  камня,  на  котором
там и сям валялись мышиные кости, сброшенные сюда совами-охотниками.
     - Простите меня за то, что я видела,  как  рассеялась  ваша  тьма,  -
сказала  Арха,  не  разжимая  губ.  -  Простите  за  то,   что   я   стала
свидетельницей насилия  над  вашими  Гробницами.  Вы  будете  отмщены.  О,
Хозяева! Смерть отдаст его вам, и дух его никогда не возродится!
     Но во время молитвы перед мысленным взором Архи снова встало дрожащее
сияние освещенного Подземелья - жизнь на месте смерти, и не праведный ужас
горел  в  ее  душе,   не  ненависть  к  грабителю,  а  только  бесконечное
изумление...
     Что сказать Коссил? - спросила себя Арха, выходя из храма и поплотнее
запахивая теплый плащ. - Ничего... Пока ничего. Я - хозяйка Лабиринта. Это
дело не имеет никакого отношения к Божественному Королю  и  его  храму.  Я
расскажу обо всем, когда  грабитель  умрет.  Может  быть...  Какую  смерть
избрать для него? Нужно попросить Коссил присутствовать при  казни...  Она
так любит смотреть на умирающих... Как ухитрился он проникнуть вниз. Ключи
к дверям есть только у меня и у Коссил. Только волшебник мог  открыть  их.
Волшебник...
     Арха остановилась, хотя ветер чуть не сбивал ее с ног.
     - Да, он -  волшебник,  колдун  с  Внутренних  островов,  и  ищет  он
сломанный амулет Эррет-Акбе!
     И было в этой мысли столько потрясающего величия, что Арху бросило  в
жар на пронизывающем ветру. Она громко рассмеялась.  Место  вокруг  нее  и
пустыня вокруг Места - все было погружено во тьму и тишину. Ни огонька  не
было видно в окнах Большого Дома, и только ветер  стонал,  неся  на  своих
крыльях крошечные невидимые снежинки.
     "Если он волшебством смог открыть дверь в красной скале, то откроет и
любую другую."
     Эта мысль бросила ее в холод, но не убедила. Безымянные позволили ему
войти. А почему бы и нет? Какой от него вред?  Какой  вред  от  грабителя,
который не может покинуть место преступления? Маг должен обладать силой и,
судя  по  всему,  немалой  силой,  но  что  такое  его  сила  против  воли
Безымянных, против их Гробниц, против владык, чей Трон пуст?
     Чтобы убедиться в этом, Арха поспешила в Малый  Дом.  Манан  спал  на
крыльце, закутавшись в плащ  и  ветхое  шерстяное  одеяло,  служившее  ему
зимней постелью. Стараясь не разбудить его и не зажигая света,  Арха  тихо
открыла  дверь  в  дальней  стене  зала  и  вошла  в  маленькую  комнатку.
Несколькими ударами кремня о кресало она высекла  достаточно  искр,  чтобы
найти определенное место на полу. Встав на колени, она вынула из пола одну
дощечку,  потом  вынула  из  углубления  кусок  старой  грязной   материи,
нагнулась и... отпрянула назад, потому что из отверстия прямо ей  в  глаза
ударил луч света.
     Переждав несколько мгновений, Арха снова заглянула в  отверстие.  Она
забыла, что маг носит на конце своего посоха свет, и теперь  увидела  его.
Маг был именно там, где Арха и ожидала найти  его  -  точно  под  потайным
отверстием, перед загородившей ему выход из Лабиринта железной дверью.
     Он стоял, положив руку на пояс и держа в  другой  посох,  на  вершине
которого светился мягкий огонек-обманка. Голова его, видимая Архе с высоты
шести  футов,  склонилась  на  бок.  Одет  он  был  обычно   для   зимнего
путешественника или пилигрима - короткий  меховой  плащ,  кожаная  куртка,
шерстяные  гетры,  шнурованные  сандалии.  К  заплечному  мешку  привязана
кожаная фляга с водой. На поясе - кинжал в ножнах. Он стоял неподвижно,  в
расслабленной, задумчивой позе.
     Волшебник, не спеша, поднял посох и приблизил его светящийся конец  к
двери, которую Арха из своего потайного отверстия  не  видела.  Светящийся
шар изменился - он стал меньше и ярче. Волшебник заговорил.  Язык  его  не
был понятен Архе, но более всего удивил ее голос  волшебника  -  глубокий,
певучий бас.
     Свет разгорелся, мигнул, потускнел. На мгновение он совсем  погас,  и
Арха потеряла пришельца из вида.
     Но  свет  снова  появился,  на  этот  раз  устойчивый  и  немигающий.
Заклинание мага не сработало, он отвернулся от двери. Сила, державшая  его
взаперти, превзошла магию Внутренних Островов.
     Он огляделся, словно обдумывая, что же делать дальше.
     Туннель, в котором стоял волшебник, был  шириной  около  пяти  футов,
высотой - от десяти до двенадцати. Стены были сложены из каменных  блоков,
без штукатурки, но так точно, что в щели между ними с трудом пролезал лишь
кончик ножа. Поднимаясь, стены наклонялись внутрь,  образовывая  сводчатый
потолок.
     Маг шагнул назад, и шаг этот увел  его  из  поля  зрения  Архи.  Свет
погас. Подождав немного, Арха собралась уже было закрыть отверстие, как из
него снова ударил луч света. Значит, он вернулся  к  двери.  Возможно,  он
понял, что, углубившись в Лабиринт, никогда  больше  не  найдет  дорогу  к
этому месту.
     Волшебник тихо произнес одно слово:
     - Эменн, - потом снова, но уже громче, - Эменн!
     Дверные петли заскрежетали, похожее на раскат грома эхо покатилось по
туннелю, и Архе показалось, что пол под ее ногами задрожал.
     Но дверь выдержала.
     У волшебника  вырвался  короткий  смешок,  как  у  человека,  который
думает: "Ну и остолоп же я!" Он  еще  раз  внимательно  осмотрел  стены  и
потолок, и Архе почудилось, будто он улыбается. Усевшись на пол, волшебник
снял с плеч мешок, достал оттуда сухарь и принялся жевать. Потом он поднял
флягу и, прислушиваясь, встряхнул ее. Архе фляга показалась почти  пустой.
Не отпив ни глотка, волшебник улегся, положив голову на мешок и  укрывшись
плащом. Посох остался в его правой руке.  Светящийся  шарик  оторвался  от
посоха, проплыл  в  воздухе  несколько  футов  и  остановился  за  головой
волшебника. Левую руку он положил на грудь, зажав в ней что-то свисавшее с
его шеи на тяжелой цепи. Волшебник улегся поудобнее, положил ногу на ногу,
взгляд его рассеянно блуждал по потолку. Вот он вздохнул и  закрыл  глаза.
Свет медленно померк.
     Левая рука волшебника расслабилась, сползла с груди, и  Арха  увидела
то, что он сжимал в ней - кусочек металла серповидной формы.
     Умерли последние отблески магического света, тьма и  тишина  окружили
его.
     Арха  заткнула  отверстие,  поставила  на  место   дощечку   и   тихо
проскользнула в свою комнату. Долго не могла она уснуть, и стояли перед ее
взором хрустальное сияние в обители  смерти,  нежный  необжигающий  огонь,
каменные стены туннеля и спокойное лицо спящего человека.

                              6. В ЛОВУШКЕ

     На следующий день, покончив с делами в различных храмах  и  дав  урок
священных танцев новичкам, Арха сразу ушла к себе в Малый  Дом,  задернула
шторы в комнате с потайным отверстием и, открыв его, заглянула вниз. Света
не было. Волшебник ушел. Арха и не думала, что он долго просидит у  двери,
просто  это  было  единственное  известное  ей  место.  Как  найти  теперь
заблудившегося человека?
     Общая длина туннелей Лабиринта, судя по рассказам Тар и  собственному
опыту Архи, со всеми ответвлениями, спиралями  и  тупиками  составляла  не
менее двадцати миль. По прямой самый дальний тупик находился всего в одной
миле от Монументов, но там, внизу,  не  было  прямых  линий.  Все  туннели
изгибались, раздваивались, снова пересекались, соединялись,  закручивались
в петли и в итоге возвращались в исходную точку - в Лабиринте не  было  ни
начала, ни конца. Можно было идти, идти, и не прийти никуда.  У  Лабиринта
не  было  центра,  не  было  сердца,  начала.  А  теперь,  когда   туннели
перегородила железная дверь, у него не стало и конца.
     Арха хотя и хорошо запомнила счет  поворотов  и  пропусков,  в  самые
дальние путешествия брала с собой моток тонкой  пряжи  и  разматывала  ее,
отмечая, пройденный путь. Свет не помог  бы  ей,  потому  что  на  стенках
туннелей не было никаких отметин - все они были одинаковы - и если бы Арха
пропустила хоть один поворот, то тоже заблудилась бы.
     Волшебник мог отшагать уже не одну  милю  и  удалиться  от  двери  не
больше, чем на сорок футов.
     Арха побывала в Тронном Зале, потом в храме Богов-Братьев, в кухонных
подвалах, и везде,  выбирая  момент,  когда  никого  не  было  поблизости,
заглядывала в темные потайные отверстия.
     Пришла морозная, полная звезд ночь, и Арха обошла все заветные  места
на холме, поднимая известные ей одной камни, прочищая отверстия,  напрасно
вглядываясь в зияющие в земле черные дыры.
     Он там! Он не мог выбраться из Лабиринта, он  ухитрился  скрыться  от
Архи. Он умрет от жажды, и она не успеет найти его. Когда  Арха  уверится,
что он мертв, она пошлет на поиски Манана. Мысль об этом была  нестерпима,
и Первая Жрица роняла в снег слезы бессильной ярости.
     По склону холма Арха спустилась к  храму  Божественного  Короля.  Его
покрытые инеем колонны мерцали в  звездном  свете,  словно  вырезанные  из
слоновой кости.
     Арха постучала в заднюю дверь, и Коссил впустила ее в храм.
     - Что привело ко мне госпожу? - холодно спросила Верховная Жрица.
     - В Лабиринте появился человек.
     Коссил была застигнута врасплох. Впервые  за  многие  годы  случилось
нечто такое, чего она не ожидала. Она просто стояла и  молча  смотрела  на
Арху мгновенно расширившимися глазами. Архе пришло в голову, что  когда-то
Пенте изображала Коссил именно такой, и она  с  трудом  подавила  рвущийся
наружу истерический смех.
     - Человек? В Лабиринте?
     - Да, мужчина, - ответила Арха и, видя, что Коссил не  сводит  с  нее
недоверчивого взгляда, добавила: - Уж мужчину-то я узнаю, хотя  видела  их
так мало...
     Коссил не обратила внимания на иронию.
     - Как он попал туда?
     - Колдовством, как же  еще?  У  него  черная  кожа,  наверное,  он  с
Внутренних Островов. Он пришел что-то  украсть.  Сначала  я  нашла  его  в
Подземелье, под  самыми  Монументами.  Увидев  меня,  он  убежал  прямо  в
Лабиринт, как будто хорошо знал вход в него. Я закрыла  его  там  железной
дверью. Он произносил какие-то заклинания, но так и не  справился  с  ней.
Утром он ушел вглубь Лабиринта, и теперь я не могу найти его.
     - У него есть свет?
     - Да.
     - Вода?
     - Одна фляга, да и в той осталось на донышке.
     - Свеча его, наверное, уже догорела, -  размышляла  вслух  Коссил.  -
Четыре, пять дней. Или шесть. Потом  ты  можешь  послать  моих  стражников
вытащить труп наружу. Кровь мы выльем к Трону, а...
     - Нет! - с неожиданной горячностью воскликнула Арха. - Он  нужен  мне
живым!
     С высоты своего гигантского роста  жрица  внимательно  посмотрела  на
девушку.
     - Зачем?
     - Чтобы... чтобы он умирал подольше! Он согрешил  против  Безымянных!
Он осквернил Подземелье светом! Он хочет украсть сокровища Гробниц! Нельзя
просто позволить ему лечь и умереть!
     - Конечно, - задумчиво  сказала  Коссил.  -  Но  как  ты  собираешься
поймать его, госпожа? Это рискованно, а у  него  не  осталось  ни  единого
шанса выжить. Разве нет где-то в Лабиринте комнаты, полной костей тех, кто
забрел в нее и не не смог выйти? Пусть Безымянные  накажут  его  по  своим
обычаям, черным обычаям Лабиринта! Смерть от жажды - жестокая смерть...
     - Знаю, - ответила Арха, повернулась и  вышла  прочь.  Она  поплотнее
запахнула капюшон, защищаясь от пронизывающего ледяного ветра.
     Разве она не знает?
     Глупо было приходить к Коссил, не от нее нужно ждать помощи.  Она  же
толком ничего не знает, и единственное, что может предложить  -  терпеливо
дожидаться  смерти  волшебника.  До  ее  сознания  не  дошло,  что   нужно
обязательно поймать его. Нельзя, чтобы он умер также, как и те,  другие...
Смерть должна быть быстрой и  настигнуть  его  при  дневном  свете.  Будет
только справедливо, если грабитель, первым за многие столетия отважившийся
проникнуть в Лабиринт, умрет от удара меча. У него нет  бессмертной  души,
он не возродится, и призрак его с воем будет носиться по туннелям...
     Нельзя оставлять его умирать от жажды в темноте и одиночестве.
     Следующей  ночью  Арха  почти  не  спала.  Покончив  с  утомительными
церемониями в  храмах,  она  провела  ее,  переходя  от  одного  потайного
отверстия к другому во всех темных зданиях Места и  на  продуваемом  всеми
ветрами холме. За два часа до рассвета  она  вернулась  в  Малый  Дом,  но
тревожные мысли долго не давали ей уснуть.
     На исходе третьего дня Арха вышла в пустыню, к реке, скованной льдом,
из которого торчали замерзшие стебли тростника. Она вспомнила, что  как-то
осенью, зайдя  очень  далеко  в  Лабиринт  за  Перекресток-Шести-Дорог,  в
длинном, слегка изогнутом туннеле услышала за стеной звук  льющейся  воды.
Добравшись до этого места, умирающий от жажды человек вряд ли покинет его.
Даже там, у реки, были потайные отверстия, и пользуясь наставлениями  Тар,
Арха нашла их без особого труда. Ее воспоминания были сродни воспоминаниям
слепого. Арха скорее чувствовала, чем видела путь от  одного  отверстия  к
другому. Во втором из них,  самом  дальнем  от  монументов,  она,  натянув
поплотнее капюшон, чтобы не дать дневному свету просочиться  в  отверстие,
увидела слабое мерцание колдовского света.
     Да, он был там, наполовину скрытый из вида. Отверстие глядело в самый
конец тупика. Арха видела только спину волшебника,  его  согбенную  шею  и
правую руку. Он сидел у стены, ковыряя камни  своим  стальным  кинжалом  с
украшенной драгоценными камнями рукояткой. Но лезвие было  уже  сломано  -
кончик кинжала лежал  прямо  под  отверстием.  Он  сломал  его  в  попытке
раздвинуть  камни,  чтобы  добраться  до  струящейся  совсем   рядом,   но
недоступной воды.
     В движениях волшебника не чувствовалось силы, он уже  не  походил  на
человека, спокойно стоявшего перед железной дверью и смеявшегося над своей
минутной,  как  ему  тогда  казалось,  слабостью.  Он  не  пал  духом,  но
уверенность в себе покинула его. Не к помощи заклинаний прибег  он,  чтобы
раздвинуть непослушные камни, а к помощи бесполезного  кинжала;  даже  его
светящийся шарик стал маленьким и  тусклым.  Вот  огонек  мигнул,  человек
вздрогнул, выронил кинжал, но тут же подобрал его и снова упрямо  принялся
вгонять его в щель между камнями.
     Лежа среди скованного льдом тростника,  забыв,  кто  она  и  что  тут
делает, Арха сложила ладони рупором, чтобы звук не  убежал  в  сторону,  и
поднесла свои губы к холодным каменным губам отверстия.
     - Колдун! - позвала Арха, и ее голос, скользнув по  каменному  горлу,
холодно отразился от стен туннеля.
     Человек быстро вскочил на ноги, совсем скрывшись при  этом  из  вида.
Арха еще крепче прижала рот к отверстию и произнесла:
     - Иди назад вдоль стены до второго поворота, поверни  налево,  пройди
два справа, поворачивай в третий, потом налево, потом  направо.  Оставайся
там в Раскрашенном Зале.
     Подняв голову, чтобы  снова  заглянуть  в  отверстие,  Арха  нечаянно
спустила в него лучик света, потому что человек шагнул точно под отверстие
и поднял к нему свой взор. Наконец-то Арха смогла как следует  рассмотреть
его лицо - недоверчивое, напряженное, изборожденное ужасными шрамами. Губы
его почернели и растрескались, но в  глазах  горел  ясный  огонь.  Вот  он
поднял посох, поднося свет ближе и ближе  к  глазам  Архи.  В  испуге  она
отпрянула от отверстия,  закупорила  его  каменной  пробкой,  поднялась  и
поспешила прочь. Руки ее тряслись, к горлу подкатывала  тошнота.  Арха  не
знала, что ей делать.
     Если волшебник пойдет, куда ему было сказано, то очутится  в  зале  с
картинами. У него самого не было никакой причины  стремиться  туда,  но  в
потолке Раскрашенного Зала было прекрасное  потайное  отверстие.  Выходило
оно в сокровищницу храма Богов-Братьев,  и,  может  быть,  именно  поэтому
пришла Архе  в  голову  такая  мысль...  Зачем  вообще  заговорила  она  с
грабителем?
     Она может спустить ему в какое-нибудь отверстие немного воды, а потом
привести его к этому месту. Она может  подарить  ему  еще  несколько  дней
жизни - столько, сколько захочет. Если она даст ему еще немного  пищи,  он
будет жить дни, месяцы, блуждая в Лабиринте, она же будет следить  за  ним
через отверстия и подсказывать дорогу. Иногда она будет обманывать  его  -
пусть прогуляется впустую! Но он пойдет, ибо у него  нет  другого  выхода.
Это  научит  его,  как  насмехаться  над   Безымянными,   как   хвастаться
принадлежностью к мужскому полу в обители Бессмертных Мертвецов!
     Правда, пока он останется в Лабиринте, сама Арха не сможет спуститься
в него. Почему? - спросила она себя и ответила: - Потому что мне  придется
оставить железную дверь открытой, и он сможет убежать... Но  добраться  он
сможет только до Подземелья...
     Настоящий же ответ был таков: Арха боялась встретиться с  волшебником
лицом к лицу. Она боялась магии, с помощью которой он проник в Подземелье,
магии, способной рассеять вечную тьму. Но оправдан ли  ее  страх?  Владыки
Темных Мест - на ее  стороне.  Здесь,  в  царстве  Безымянных,  могущество
волшебника ограничено. Он не смог открыть  дверь,  не  смог  добраться  до
воды, не создал демона, чтобы проломить стены Лабиринта - не смог  сделать
ничего! За три дня скитаний он не нашел Великую Сокровищницу - цель своего
безумного предприятия. Сама Арха еще ни разу не  была  в  ней,  откладывая
посещение до лучших времен -  из  благоговения,  неуверенности  в  себе  и
уверенности в том, что время для этого еще не настало.
     Внезапно Арха подумала: а почему бы ему не совершить это  путешествие
вместо меня? Пусть полюбуется сокровищами! Какой  ему  от  них  толк?  Она
всласть потешится, советуя колдуну откушать золота и испить алмазов!
     С  нервной,  лихорадочной  торопливостью,  владевшей  Архой  все  три
последних дня, она помчалась в  храм  Богов-Братьев,  отомкнула  крохотную
сводчатую  сокровищницу  и  расчистила  искусно  замаскированное  потайное
отверстие.
     В раскрашенном зале царила тьма. Указанный волшебнику путь  на  целую
милю длиннее прямого, но в  горячке  Арха  забыла  об  этом.  Кроме  того,
ослабленный жаждой человек не мог идти быстро. А что,  если  он  перепутал
порядок поворотов? Мало кто мог, как Арха, запомнить услышанное с  первого
раза. А вдруг он просто не понял её языка? Если так, пусть плутает  внизу,
пока не околеет - глупец,  иноземец-неверующий!  Пусть  дух  его  воет  на
каменных тропах Гробниц Атуана, пока тьма не сожрет даже его!
     Следующим утром,  после  ночи,  в  которой  было  мало  сна  и  много
кошмаров, Арха вернулась к потайному отверстию в храмовой сокровищнице. Не
увидев ничего, она спустила вниз фонарь на  железной  цепочке.  Вот  он...
Арха увидела его ноги, одну безжизненную руку и позвала:
     - Колдун!
     Человек не шевельнулся. Умер? Неужели он исчерпал  в_с_е  свои  силы?
Сердце Архи бешено колотилось.
     - Колдун! - крикнула она громче, и  ее  молодой  голос  зазвенел  под
землей. Человек с трудом сел и  озадаченно  осмотрелся  вокруг.  Потом  он
поднял голову и прищурился, словно  свет  крохотного  фонарика  резал  ему
глаза. Лицо его было ужасно черное, распухшее, как у мумии.
     Он положил руку на  посох,  но  огонек  не  появился  на  его  конце.
Магическая сила покинула волшебника.
     - Ну что, колдун, хочешь увидеть сокровища Гробниц Атуана?
     Человек устало посмотрел вверх,  но  единственное,  что  он  мог  там
увидеть, был фонарик. Через несколько мгновений лицо его исказила  гримаса
(неужели улыбка?) и он кивнул. Один раз.
     - Выходи отсюда налево. Сверни в  первый  коридор  налево...  -  Арха
быстро отбарабанила длинный  перечень  поворотов  и  добавила:  -  Там  ты
найдешь сокровище, за которым пришел, а может  быть  и  воду.  Что  бы  ты
предпочел сейчас, колдун?
     Опираясь на посох, человек встал. Глядя вверх, он  попробовал  что-то
сказать, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Он пожал плечами и
вышел из Раскрашенного Зала.
     Она не даст ему воды. Он не  найдет  пути  в  Сокровищницу.  Перечень
поворотов был слишком длинным, и  он  не  запомнил  его,  а  даже  если  и
запомнил, на пути его была Яма.  Он  остался  без  света.  Он  заблудится,
провалится в Яму и умрет  где-нибудь  в  Подземелье-Под-Лабиринтом.  Манан
найдет его, вытащит оттуда. И  это  будет  конец.  Арха  обхватила  руками
голову и принялась раскачиваться взад и  вперед,  кусая  губы,  словно  от
непереносимой боли. Она не даст ему воды... Она даст  ему  только  смерть,
смерть, смерть, смерть, смерть...
     В эту минуту, тяжело ступая, в храмовую сокровищницу вошла Коссил.
     - Тот человек умер?
     Глаза Архи были сухи и прятать их было незачем.
     - Кажется, умер, - ответила она, вставая и отряхивая юбки от пыли.  -
Света нигде не видно.
     - Он мог притаиться где-нибудь. Таким ни в чем нельзя доверять.
     - Для верности я подожду еще один день.
     - Лучше два. Потом Дуби вытащит его. Он сильнее старика Манана.
     - Но в отличие от Дуби Манан  служит  Безымянным.  В  Лабиринте  есть
места, запретные для твоего слуги, а грабитель сейчас как раз в  одном  из
них.
     - Оно уже осквернено...
     - Смерть грабителя очистит  его!  -  твердо  сказала  Арха.  Судя  по
взгляду Коссил, с ее собственным лицом творилось что-то непонятное. -  Это
мои владения, уважаемая жрица,  и  я  должна  заботится  о  них  так,  как
подсказывают мне Хозяева. Уроки смерти мне больше не потребуются.
     Лицо  Коссил,  казалось,  втянулось  в  черный  капюшон,  как  голова
пустынной черепахи в панцирь.
     - Повинуюсь, госпожа.
     Они расстались перед алтарем Богов-Братьев. Не торопясь больше,  Арха
зашла в Малый Дом и приказала Манану сопровождать себя. Разговор с  Коссил
подсказал ей, что нужно делать.
     Арха и Манан спустились в Подземелье и, навалившись вместе на длинную
рукоятку, открыли  железную  дверь.  Потом  они  зажгли  фонари,  вошли  в
Лабиринт, и Арха принялась отсчитывать дорогу к Сокровищнице.
     Грабитель не ушел далеко. Они наткнулись на него, не пройдя и пятисот
шагов по извилистым туннелям. Он был в беспамятстве и походил на брошенную
в спешке кучу старого тряпья. Посох  лежал  в  некотором  отдалении  -  он
выпустил его перед тем, как упасть. Губы волшебника были искусаны в кровь,
глаза полузакрыты.
     Манан опустился на колени и своей  огромной  желтой  ручищей  нащупал
пульс на шее волшебника.
     - Он жив. Задушить его, госпожа?
     - Нет. Он нужен мне живым. Поднимай его и неси за мной.
     -  Живым?  -  обеспокоенно  переспросил  Манан.  -  Зачем,  маленькая
госпожа?
     - Он станет рабом Гробниц!  А  теперь  придержи  язык  и  делай,  что
приказано!
     С видом более печальным, чем обычно,  Манан  легко  взвалил  ношу  на
плечи и, нагруженный таким образом, зашагал вслед  за  Архой.  Но  возраст
Манана  в  конце  концов  сказался,  и  на  обратном  пути   им   пришлось
останавливаться добрый десяток раз. На каждой остановке коридоры выглядели
совершенно одинаково: грязно-желтые стены  из  плотно  пригнанных  друг  к
другу  камней,  сводчатый  потолок,  неровный   пол,   спертый   воздух...
отдувающийся Манан, неподвижный незнакомец, два тусклых фонаря и  уходящая
в оба конца туннеля непроницаемая для глаза тьма. На каждой остановке Арха
выливала немного воды в запекшийся рот волшебника, совсем чуть-чуть, чтобы
возвращающаяся жизнь не убила его.
     - В Комнату Цепей? - спросил Манан,  когда  они  подошли  к  туннелю,
ведущему к железной двери. При этих словах Арха впервые  задумалась,  куда
же девать пленника. Она не знала.
     - Нет, только не туда! - воскликнула она. У Архи при воспоминаниях  о
дыме, вони и безжизненных, тупых лицах  узников  закружилась  голова  и  к
горлу  подступила  тошнота.  Кроме  того,  в Комнату  Цепей  может  прийти
Коссил...
     - Он... он должен остаться в Лабиринте, тут он не сможет вернуть себе
магическую силу. Где-то тут есть комната...
     - Госпожа, в  Раскрашенном  Зале  есть  дверь  с  замком  и  потайное
отверстие. Если он бессилен против дверей...
     - Здесь, внизу, не сможет. Вернемся.
     И Манан потащил его назад, а это была почти половина уже  пройденного
пути. Бедняга слишком устал... Добравшись, наконец, до Раскрашенного Зала,
Арха сняла с себя длинный шерстяной плащ и расстелила его на пыльном полу.
     - Клади его сюда.
     Манан уставился на нее в печальном оцепенении и чихнул.
     - Маленькая госпожа...
     - Пойми, Манан, я хочу, чтобы этот человек  жил.  Тут  он  замерзнет,
смотри, как он дрожит!
     - Одеяние твое будет осквернено. Одеяние жрицы.  Он  же  не  верит  в
Безымянных, он - мужчина! -  почти  выкрикнул  Манан,  закатывая  глаза  в
непереносимой душевной муке.
     - Тогда я сожгу плащ и велю соткать другой! Ну, давай же, Манан...
     Манан послушно нагнулся, и пленник соскользнул с его плеч  на  черное
одеяние. Он лежал, как мертвец, и только артерия судорожно билась  на  его
шее и спазмы время от времени сотрясали изможденное тело.
     - Нужно его приковать, - сказал Манан.
     - Боишься? - с издевкой спросила Арха,  но  когда  Манан  показал  ей
торчащий из стены железный стержень,  к  которому  можно  было  прикрепить
цепь, она разрешила ему  принести  ее  из  одноименной  комнаты.  Топая  и
повторяя вполголоса указания Архи, Манан удалился - он уже много раз бывал
в Лабиринте но без своей госпожи - никогда.
     Архе показалось, что в  свете  оставшегося  фонаря  картины  на  всех
четырех стенах ожили - задвигались, задергались  жуткие  фигуры  печальных
людей  с  обвисшими  крыльями,  пребывавшие   до   этого   в   безысходной
неподвижности.
     Она нагнулась и влила еще несколько капель воды в  рот  пленника.  На
этот раз он закашлялся и движением,  в  котором  отсутствовала  какая-либо
сила, протянул руку к фляге. Арха позволила ему  выпить  пару  глотков,  и
пленник с мокрым, перепачканным кровью  и  грязью  лицом  снова  откинулся
назад и пробормотал что-то на непонятном Архе языке.
     Вернулся Манан, с грохотом волоча за собой железную  цепь.  Прикрепив
ее одним концом к торчавшему из стены стержню, а другим к железной полосе,
обернутой вокруг пояса пленника, он с сомнением оглядел свою работу
     - Не очень туго, он может проскользнуть...
     Страх Архи перед пленником почти пропал. Она смело подошла к  нему  и
попробовала просунуть ладонь между железной полосой и ребрами волшебника.
     - Видишь? Не выскользнет, если не поголодает еще недельку.
     - Маленькая госпожа, - жалобным голосом произнес Манан, - обычно я не
осмеливаюсь беспокоить тебя вопросами, но скажи, какой толк от  него,  как
от раба Безымянных? Ведь он мужчина.
     - Манан, ты просто старый дурак. Хватит кудахтать.
     Пленник наблюдал за ними  острыми,  яркими,  но  бесконечно  усталыми
глазами.
     - Манан, где его посох? Ага, вот он. Пусть побудет у  меня  -  в  нем
магическая сила... и это пусть тоже станет моим! - Быстрым  движением  она
сдернула с пленника серебряную цепочку, хотя он и попытался схватить ее за
руку. Манан пнул его в бок. Арха покрутила цепочку перед пленником.
     - Это  и  есть  твой  талисман?  Неужели  он  дорог  тебе?  Какой  он
некрасивый, разве ты не мог позволить себе что-нибудь получше?  Успокойся,
я сберегу его для тебя!
     С этими словами она одела цепочку себе на шею и спрятала свисающий  с
нее кусочек металла под толстым воротником своего одеяния.
     - Ты не знаешь, что делать с ним, - хрипло сказал пленник,  произнося
слова каргадского языка не совсем правильно, но внятно.
     Манан еще раз пнул его, пленник застонал от боли и закрыл глаза.
     - Хватит, Манан, пошли.
     Она вышла в туннель. Манан, ворча, последовал за ней.
     Вечером, когда огни во всех зданиях Места погасли, Арха в одиночестве
поднялась на холм. Она наполнила флягу водой  из  родника,  отнесла  ее  и
большой ломоть грубого ржаного хлеба в Раскрашенный Зал и  оставила  рядом
со спящим пленником. Он даже не пошевелился. Вернувшись в Малый Дом,  Арха
сразу уснула и спала долго и крепко.
     Утром она, опять  одна,  вернулась  в  Лабиринт.  Хлеб  исчез,  фляга
опустела, а пленник сидел, прислонившись к стене.
     Арха остановилась там, где, по ее мнению, прикованный пленник не  мог
дотянуться до нее. Она не знала,  куда  девать  глаза,  что-то  мешало  ей
говорить, а сердце  колотилось,  словно  от  испуга.  Нет  никаких  причин
бояться его. Он - в ее власти.
     - Как приятно снова увидеть свет!
     Голос  пленника  звучал  тихо,  но  в  нем  чувствовалась  глубина  и
самообладание.
     - Как тебя зовут? - властно спросила  Арха.  Мой  собственный  голос,
подумала она, слишком визглив и пронзителен.
     - Многие зовут меня Соколом.
     - Сокол? Это твое настоящее имя?
     - Нет.
     - Так как же тебя зовут?
     - Я не могу назвать тебе своего имени. А ты -  Первая  Жрица  Гробниц
Атуана?
     - Да.
     - Как тебя зовут?
     - Арха.
     - Та,  что  съедена?  -  глаза  волшебника  внимательно  и  чуть-чуть
насмешливо смотрели на нее. - Ну, а все-таки, как тебя зовут?
     - У меня нет имени, не задавай глупых вопросов! Откуда ты?
     - Из Внутренних Стран, с Запада.
     - С Хавнора?
     Это было единственное название, связанное в голове Архи с Внутренними
Островами.
     - Да, с Хавнора.
     - Зачем ты явился сюда?
     - Гробницы Атуана знамениты среди моего народа.
     - Но ты же не веришь!
     Пленник покачал головой.
     - Ты ошибаешься, жрица. Я верю в темные  силы.  Я  уже  встречался  с
Безымянными, правда, в других местах.
     - Где?
     - В Архипелаге - это Внутренние Острова -  есть  места,  где,  как  и
здесь, правят Древние Силы Земли. Но нигде власть их не сильна так, как на
Атуане. Нигде больше нет у них храмов, жриц и такого поклонения.
     Оскалив в злобной усмешке зубы, Арха спросила:
     - Неужели ты явился поклониться им?
     - Нет, я пришел ограбить их.
     Арха внимательнее всмотрелась в его совершенно серьезное лицо.
     - Хвастун!
     - Я знал, что это будет нелегко.
     - Нелегко! Да это просто невозможно! Не будь ты неверующим,  ты  знал
бы это. Безымянные не расстаются со своей собственностью!
     - То, что я ищу, не принадлежит им.
     - Значит, тебе?
     - Оно может стать моим.
     - Кто ты?  Бог?  Король?  -  Арха  бросила  презрительный  взгляд  на
грязного, изможденного, закованного в  цепи  пленника.  -  Ты  всего  лишь
грабитель!
     Он не ответил, но взгляды их встретились.
     - Не смей смотреть на меня! - взвизгнула Арха.
     - Леди, у меня и в мыслях не было  нанести  тебе  оскорбление.  Я  не
знаком с вашими обычаями, я не знаю,  как  следует  вести  себя  с  Первой
Жрицей. Я в твоей власти и прошу прощения за нанесенную невольно обиду.
     Арха почувствовала, как мгновенно прилила к  лицу  горячая  и  глупая
кровь. Но волшебник уже отвел взгляд и не  видел,  как  покраснела  Первая
Жрица Гробниц Атуана. Он выполнил ее приказ.
     Некоторое время оба молчали. Печальными невидящими  глазами  смотрели
на них со стен крылатые люди.
     Арха принесла в Раскрашенный Зал каменную  чашу  с  водой  и  теперь,
натолкнувшись на нее взглядом, сказала:
     - Пей, если хочешь.
     Он сразу же схватил чашу и, подняв ее легко, словно  бокал  с  вином,
надолго припал к ней губами, после чего намочил рукав куртки  и  тщательно
стер с лица и рук запекшуюся кровь, грязь и паутину.
     Пока он занимался этим важным делом,  Арха  пристально  рассматривала
его. Такое, кошачье по сути, умывание сделало его привлекательнее, но  оно
же обнажило шрамы на щеке - старые, бледные шрамы на черной  коже,  четыре
параллельных борозды от глаза к подбородку, словно след огромной когтистой
лапы.
     - Что это? - спросила Арха. - Шрам?
     Волшебник не торопился с ответом.
     - Дракон поцарапал? - Арха постаралась  вложить  в  свой  вопрос  как
можно больше иронии. В самом  деле,  разве  не  для  того  спустилась  она
сегодня в Лабиринт,  чтобы  всласть  поиздеваться  над  жертвой,  помучить
пленника ощущением беспомощности?
     - Нет, не дракон.
     - Значит, ты не Повелитель Драконов?
     - Ты заблуждаешься, - неохотно ответил волшебник. -  Я  -  Повелитель
Драконов. Но шрамы появились на моем лице еще до того, как я заслужил  это
имя. Я уже говорил, что знаком с Темными Силами. Эти полоски оставил  один
из ближайших родственников твоих Безымянных... Правда, в  конце  концов  я
узнал его Имя.
     - Что ты мелешь? Какое имя?
     - Этого я тоже не могу сказать тебе, - ответил он и  улыбнулся  одним
ртом.
     - Это чушь, дурацкий лепет, святотатство! Они безымянны! Ты просто не
понимаешь, о чем говоришь!
     - Понимаю, жрица, и куда лучше тебя, - бросил  он  внезапно  окрепшим
голосом. - Смотри!
     Он повернул к ней изуродованную шрамами щеку.
     - Я не верю тебе! - воскликнула Арха, но голос ее дрожал.
     - Жрица, - очень тихо сказал волшебник, - ты молода, ты  еще  недолго
успела послужить Безымянным.
     - Я служу им! И очень давно! Я - Первая Жрица, Та-Что-Возродилась!  Я
служу Хозяевам тысячу лет, и тысячу лет до этого! Я  -  их  слуга,  голос,
руки! Я - орудие их отмщения тому, кто оскверняет Гробницы и останавливает
свой взор там, где это запрещено! Кончай лгать и хвастаться, неужели ты не
понимаешь, что по одному моему знаку лишишься головы? А еще я могу  просто
уйти, закрыть за собой дверь,  и  никто  никогда  не  придет  к  тебе!  Ты
подохнешь в темноте, и те, кому я служу, пожрут твою плоть и  пожрут  твою
душу, оставив одни кости. А кости быстро рассыпаются в пыль!
     Волшебник спокойно кивнул.
     Арха запнулась и, не найдя больше слов, выскочила из зала, с грохотом
задвинув дверной засов. Пусть пленник подумает, что она не вернется!
     Пусть мучается в темноте, пусть ругается и дрожит, пусть плетет  свои
грязные бесполезные заклинания!
     ...Но в глубине души Арха знала, что  он  не  ругается  и  не  плетет
заклинаний, а устраивается поудобнее и засыпает,  как  тогда,  у  железной
двери, спокойный, как овца на знакомом солнечном лугу.
     Она плюнула на запертую дверь, сделала рукой отгоняющий скверну  знак
и побежала к выходу из Лабиринта.
     Когда Арха добралась до Подземелья  и  принялась  ощупывать  пальцами
тончайшую структуру его каменных стен, ей вдруг страстно захотелось зажечь
фонарь и еще раз, хоть на мгновение, увидеть их алмазное сияние.
     Она плотно сжала веки и заторопилась вперед.

                          7. ВЕЛИКОЕ СОКРОВИЩЕ

     Никогда еще дневные заботы не казались  Архе  столь  многочисленными,
бесполезными, утомительными. Девчонки  с  бледными  лицами  и  уклончивыми
ответами, заплаканные новички, жрицы, чей вид был строго холоден,  но  чьи
глаза были полны скрытой от посторонних глаз смесью  зависти  и  отчаяния,
мелких амбиций и неутоленных страстей - все  эти  женщины,  среди  которых
Арха прожила жизнь и кто составлял для нее весь мир - начали  казаться  ей
невыносимыми и одновременно жалкими.
     Но она, кто  служит  великим  силам,  она,  принцесса  угрюмой  ночи,
свободна от повседневной суеты.  Она  не  забивает  себе  голову  постылой
обыденностью, не сгорает от зависти, если  соседке  плюхнут  в  тарелку  с
бобами  кусочек  бараньего  жира  побольше...  Она  вольна   распоряжаться
течением своих дней. Там, внизу, нет дня. Только ночь.
     И в этой бесконечной ночи - пленник. Он сам черен,  как  ночь,  он  -
последователь черных искусств, но он закован в железо и сидит  в  каменном
мешке. Он ждет ее прихода, он ждет воды, хлеба, жизни... или удара меча  и
смерти. Как пожелает Первая Жрица.
     Арха рассказала о пленнике  только  Коссил,  а  та  держала  язык  за
зубами. Может, она думает, что он уже  умер  и  Манан  отнес  труп  в  Зал
Скелетов... Хотя непохоже, чтобы Верховная  Жрица  приняла  что-нибудь  на
веру... Арха попыталась уверить себя, что в  молчании  Коссил  нет  ничего
зловещего. Просто она не любит  задавать  вопросов,  а  кроме  того,  Арха
приказала ей не соваться не в свои дела. Коссил послушалась ее.
     Однако, если считать, что человек мертв, Архе нельзя просить для него
еды. Вот и пришлось ей ограничиваться  украденными  из  подвалов  Большого
Дома яблоками  и  сушеным  луком.  Объявив,  что  будет  отныне  кушать  в
одиночестве, Арха приказала доставлять ей завтраки и ужины в Малый Дом,  и
каждый вечер относила  их  в  Лабиринт,  оставляя  себе  только  суп.  Она
привыкла поститься по три-четыре дня, и такой режим не доставлял ей особых
неудобств. Пленник же поедал скудные  порции  хлеба,  сыра  и  бобов,  как
лягушка муху - хлоп! - и нет мухи... Конечно, он может съесть и в пять,  и
в шесть раз больше, но после каждой трапезы с серьезным  видом  благодарил
Арху, словно он был ее гостем, а она - хозяйкой такого праздника,  как  во
дворце Божественного Короля, о котором она столько  слышала  и  где  столы
завалены горами жареного мяса и хлеба с маслом и  заставлены  хрустальными
кувшинами с вином.
     - Расскажи мне про Внутренние Острова...
     Арха принесла в Лабиринт маленький стульчик из слоновой кости,  чтобы
не стоять во время разговоров с пленником и не спускаться до  его  уровня,
усаживаясь на пол.
     - Говорят, только в самом Архипелаге четыре раза по сорок островов, а
есть еще и Внешние Пределы. Никто еще не смог ни объехать их все, ни точно
сосчитать. Каждый остров непохож на соседний, но самый прекрасный из них -
Хавнор, величественная страна в центре  мира.  В  сердце  ее,  на  берегах
широкой, полной кораблей бухты раскинулась Столица Хавнора. Башни ее -  из
белого мрамора. У дома каждого принца или купца есть  своя  башня,  и  они
возвышаются одна над другой. Крыши домов крыты  красной  черепицей,  мосты
над каналами расцвечены мозаикой - красной, зеленой,  голубой.  А  знамена
принцев, развевающиеся над белыми башнями - всех цветов радуги. В верхушку
самой высокой башни как шпиль, острием к  солнцу  вделан  меч  Эррет-Акбе.
Когда солнце восходит в Хавноре, лучи его сначала касаются меча,  а  когда
садится, меч долго еще горит золотом над погруженной в сумерки Столицей.
     - Кто такой Эррет-Акбе? - спросила хитрая Арха.
     Волшебник помолчал немного и улыбнулся.
     - Конечно, вы здесь знаете про то, как он появился в Каргаде, но вряд
ли еще что-нибудь. Что знаешь ты сама?
     - Он потерял  посох,  амулет  и  свою  силу...  совсем,  как  ты.  Он
ускользнул от Верховного Жреца, убежал на запад  и  драконы  убили  его...
Если бы он появился здесь, у нас, драконам не пришлось бы заботиться о его
судьбе!
     - Верно, - согласился пленник.
     Арха  почувствовала  в  разговоре  об  Эррет-Акбе  какую-то   неясную
опасность и решила переменить тему.
     - Говорят, он тоже был  Повелителем  Драконов...  Расскажи,  что  это
такое.
     Тон Архи  был  неизменно  насмешлив,  ответы  волшебника  -  прямы  и
понятны, словно он воспринимал их разговор всерьез.
     - Повелитель Драконов - это человек, с которым драконы разговаривают.
Драконами нельзя  повелевать,  как  многие  думают.  Если  имеешь  дело  с
драконом, существуют только две возможности - он или съест тебя, или будет
разговаривать. Если у тебя есть способ заставить дракона сделать второе  и
не делать первого, значит, ты - Повелитель.
     - Разве драконы умеют разговаривать?
     - Ну, конечно. Они разговаривают на Древнем Языке, который мы,  люди,
учим  так  долго  и  которым  пользуемся,  хотя  и  с  трудом,  для  наших
заклинаний. Никто не знает всех слов этого языка, не знает даже десятой их
части. Для этого просто  не  хватает  времени,  отпущенного  человеку.  Но
драконы живут по тысяче лет... С ними есть о чем поговорить.
     - А на Атуане водятся драконы?
     - Их здесь нет уже много столетий, и на Карего-Ат тоже. Говорят,  что
на самом северном вашем острове,  Гур-Ат-Гуре,  в  горах  еще  сохранились
большие экземпляры. У нас они держатся подальше к  востоку,  много  их  на
безлюдных островах Восточного Предела. Когда их начинает мучить голод, они
нападают на западные острова, но такое случается все реже и реже. Я был на
острове, куда они прилетают,  чтобы  вместе  танцевать.  Почти  не  двигая
гигантскими крыльями, они  спиралями  поднимаются  все  выше  и  выше  над
бушующим морем, и издалека кажется, что это  ветер  носит  желтые  осенние
листья...
     Полные воспоминаний, глаза его пронзили невидимые картины на  стенах,
сами стены, и землю, и  тьму,  и  увидели  бескрайнюю  морскую  гладь  под
солнцем и золотых драконов на золотом ветру...
     - Ты лжешь! Ты все это выдумал!
     Волшебник удивленно вскинул глаза.
     - Зачем же мне обманывать тебя, Арха?
     - Чтобы я почувствовала себя круглой дурой, чтобы  испугалась!  Чтобы
предстать  в  моих  глазах  мудрым,  храбрым,  могущественным  Повелителем
Драконов и все такое прочее! Ты видел, как танцуют драконы, ты видел башни
Хавнора, ты все видел и все знаешь, но все это - ложь! Ты был  всего  лишь
грабителем, а стал всего лишь пленником, у тебя нет души, и ты никогда  не
выйдешь отсюда! Океаны, драконы и мраморные башни  перестали  существовать
для тебя, потому что больше ты  их  никогда  не  увидишь!  Ты  не  увидишь
солнечного света! Я  знаю  только  тьму  и  ночь,  и  это  -  единственные
реальности в мире. Тишина и мрак. Колдун, ты знаешь все, а я  знаю  только
одно, и вот как раз это и есть то единственное, что стоит знать!
     Волшебник склонил голову. Его руки цвета темной меди спокойно  лежали
на коленях. Арха с новым интересом посмотрела на его шрамы:  он  спускался
во тьму глубже  ее,  он  знает  смерть  лучше  ее,  даже  смерть...  Волна
ненависти к сидящему напротив человеку поднялась в Архе, чуть  не  задушив
ее. Почему он так беззащитен и так силен? Почему Арха чувствует себя рядом
с ним ребенком?
     - Поэтому я разрешаю тебе жить! - слова эти слетели с языка Архи сами
по себе. - Я хочу, чтобы ты показал мне, как делаются фокусы. Пока у  тебя
будет, что показать мне, ты будешь жить. Если же твое  искусство  окажется
обманом, считай себя мертвецом. Понятно?
     - Да.
     - Ну и прекрасно. Начинай.
     Волшебник  опустил  голову  на  руки.  Железный  пояс  мешал  ему   и
единственным удобным положением для него было лежачее. Но  вот  он  поднял
голову и серьезно заговорил:
     -  Слушай,  Арха.  Я  -  маг,  то,  что  ты  называешь  колдуном  или
волшебником. Я владею кое-каким искусством,  это  так.  Верно  и  то,  что
здесь, в обители Древних Сил мне  нечего  рассчитывать  на  него.  Я  могу
создать для тебя иллюзию и показать сколько угодно чудес. Это  всего  лишь
мельчайшая частичка магии.  Иллюзии  получались  у  меня  еще  в  детстве,
получатся и сейчас. Но если ты поверишь им, то испугаешься, страх пробудит
в тебе ярость, и ты можешь захотеть  убить  меня.  Если  не  поверишь,  то
посчитаешь их всего лишь фокусом и... снова моя жизнь в опасности! Моя  же
главная цель в настоящий момент - сохранить ее.
     Арха невольно рассмеялась и сказала:
     - Ты еще поживешь немного, разве это непонятно? До чего же  ты  глуп!
Ну, ладно, покажи мне эти иллюзии, я не испугаюсь. Кстати, я не испугалась
бы в любом случае. Начинай и  не  бойся,  по  крайней  мере  сегодня  твоя
драгоценная шкура в безопасности...
     Волшебник в свою очередь рассмеялся, как  и  она  минуту  назад.  Они
перебрасывали его жизнь от одного к другому, как мячик.
     - Что же показать тебе?
     - A что ты можешь?
     - Все.
     - До чего же ты любишь хвастаться!
     - Нет, - уязвленно ответил маг. - Я никогда не хвастаюсь.
     - Ну так покажи мне что-нибудь стоящее, что угодно!
     Волшебник пристально смотрел на свои  руки.  Ничего  не  происходило.
Высокая свеча в фонаре горела тускло и ровно. Мрачные картины на стенах  -
крылатые люди, прикованные к земле - громоздились над ними. Стояла  полная
тишина.
     Арха вздохнула, разочарованная и почему-то огорченная. Да,  он  слаб.
Говорил о великих вещах  и  ничего  не  сделал.  Даже  грабитель  из  него
никудышный - только врун он заправский.
     - Ну что же... - начала Арха и подобрала юбки, чтобы  встать.  Шерсть
как-то  странно  зашелестела...  Арха  посмотрела  на   свои   одежды   и,
потрясенная, вскочила на ноги.
     Тяжелая черная ткань исчезла, вместо нее был бирюзовый шелк, яркий  и
нежный,  как  предзакатное  небо.  Юбка,  украшенная  серебряными  нитями,
жемчугом и кристалликами  горного  хрусталя  сверкала,  словно  апрельский
дождь.
     Арха, не в силах вымолвить ни слова, смотрела на волшебника.
     - Нравится?
     - Откуда...
     - Такие же одежды я видел на одной принцессе в Новом Дворце  Хавнора,
на празднике Возвращения Солнца, - сказал он, с удовлетворением  глядя  на
Арху. - Ты просила показать что-нибудь стоящее. Я решил показать тебе саму
себя.
     - Пусть... пусть это исчезнет!
     - Ты отдала мне свой плащ, - несколько обиженно сказал  волшебник.  -
Неужели я ничего не могу дать тебе взамен? Ну,  ладно,  не  волнуйся,  это
только иллюзия, посмотри.
     Он  не  произнес  ни  слова,  не  шевельнул  ни  одним  пальцем,   но
великолепие пропало, и Арха долго молча стояла в  своей  привычной  черной
хламиде.
     - Откуда мне знать, - спросила она наконец, - что ты  на  самом  деле
такой, каким кажешься?
     - Действительно... Я не знаю, каким кажусь тебе.
     Подумав, Арха сказала:
     - Ты можешь заставить увидеть себя как...
     Тут маг поднял  руку  и  показал  наверх  быстрым,  почти  неуловимым
движением. Архе показалось, что это заклинание, и  она  отпрянула  было  к
двери, но проследив за его жестом,  заметила  в  высокой  сводчатой  крыше
маленький  прямоугольник  -  потайное   отверстие,   выходящее   в   малую
сокровищницу храма Богов-Братьев.
     Арха не увидела света, не услышала никакого движения там, наверху, но
волшебник показал именно туда и теперь не  сводил  с  нее  вопросительного
взгляда. На какое-то время оба застыли в неподвижности. Потом Арха  громко
и отчетливо произнесла:
     - Твоя магия - всего лишь  детская  забава  и  нагромождение  лжи.  Я
видела достаточно и отдаю тебя Безымянным. Больше ты меня не увидишь.
     Сказав это, Арха встала, взяла фонарь, преувеличенно громко и  твердо
задвинула за собой засов и в растерянности стала  думать,  что  же  делать
дальше.
     Что успела  увидеть  и  услышать  Коссил?  Арха  не  помнила  деталей
разговора с пленником, но, кажется, она так и не собралась  высказать  ему
все, что хотела. Он все время смущал ее баснями о драконах и башнях, давал
имена Безымянным, берег свою жизнь и благодарил  ее  за  подаренный  плащ.
Ему, видите ли, удобно на нем спать! А она... она даже не спросила его про
талисман, спрятанный теперь на ее груди.
     Но если Коссил подслушивала, это не имеет уже никакого значения.
     Какой вред ей может причинить Коссил? Задавая себе этот вопрос,  Арха
уже знала ответ. Нет ничего легче, чем отнять жизнь у запертого  в  клетке
сокола. Человек беспомощен, он прикован железными цепями к стенам каменной
клетки. Стоит Верховной Жрице храма Божественного Короля шепнуть пару слов
своему слуге Дуби, и маг будет задушен сегодня же ночью. А  если  Дуби  не
знает дороги, Коссил может  просто-напросто  вдуть  в  потайное  отверстие
какой-нибудь яд. У нее есть множество шкатулочек  и  бутылочек  с  разными
веществами - для еды, питья, воздуха... К  утру  он  будет  мертв,  и  все
кончится. Никогда больше не увидит она света в Подземелье-Под-Гробницами.
     Узкими каменными  тропинками  Арха  заторопилась  к  выходу,  где  ее
терпеливо ждал Манан, сидя в темноте на корточках, словно старая жаба.  От
этих визитов к пленнику ему было не по себе. На этот  раз  Арха  приказала
ему ждать. Все к лучшему... Уж кому-кому, а Манану она доверяла полностью.
     - Слушай меня внимательно. Иди в Раскрашенный Зал и  скажи  пленнику,
что уводишь его оттуда, чтобы похоронить живым под Монументами...
     Маленькие глазки Манана радостно загорелись.
     - ...Скажи это вслух, громко. Потом отомкни цепь и отведи его...
     Тут Арха замолчала, потому что еще не решила, где спрятать пленника.
     - В Подземелье? - услужливо подсказал Манан.
     - Да нет же, дурачина! Ты только скажи это, но не делай. Помолчи...
     Где пленник будет в безопасности  от  Коссил  и  ее  шпионов?  Нигде,
только в самой  глубине  Лабиринта,  в  самых  святых  и  сокровенных  его
уголках, куда Коссил не отважится войти. Но разве не способна она почти на
все? Да, она боится темноты, но в силах преодолеть страх,  чтобы  добиться
своего. Неизвестно, планы каких частей Лабиринта успела узнать она от  Тар
или  от  Архи-Которая-Была,  или  даже  в  результате  своих   собственных
путешествий в далеком прошлом. Арха  подозревала,  что  знания  Коссил  не
ограничиваются Подземельем-Под-Гробницами. Однако существовал  один  путь,
которого она наверняка не не знала...
     - Ты отнесешь пленника, куда я тебе укажу, но пойдем  мы  без  света.
Потом я приведу тебя обратно в Подземелье, ты выроешь там могилу, сделаешь
гроб, опустишь его в могилу и закопаешь так, что  если  кто-нибудь  станет
искать его - обязательно найдет. Но могила должна быть глубокой. Понятно?
     - Нет, - с несчастным видом ответил бедный Манан. - Малышка, не  надо
хитрить, из этого  не  выйдет  ничего  хорошего.  Там  не  место  мужчине.
Наказание...
     - Да, наказание  будет,  и  знаешь,  какое?  Одному  старому  дуралею
отрежут язык! Как ты смеешь сомневаться в моих словах! Я выполняю волю Сил
Тьмы! Иди за мной!
     - Прости, маленькая госпожа, прости!
     Они вернулись к раскрашенному Залу. Пока Арха  ждала  снаружи,  Манан
вошел внутрь и расковал пленника. Она услышала, как густой и сочный  голос
спрашивает: - Куда теперь, Манан? - и писклявый ответ: - Госпожа приказала
похоронить тебя живым. Под Монументами. Вставай!
     Вышел пленник. Руки его были связаны кожаным поясом  Манана,  который
шел следом, держа его, словно пса, на коротком поводке. Только ошейник был
одет на пояс  пленника,  а  сам  поводок  заменяла  железная  цепь.  Манан
вопросительно посмотрел на Арху, но она тут же  задула  свечу  и  зашагала
вперед неторопливо, но ровно и уверенно, как всегда  ходила  в  Лабиринте.
Кончиками пальцев она едва касалась обоих  стен  туннеля  сразу.  Манан  с
пленником потащился сзади, спотыкаясь, шаркая ногами и громыхая цепью,  но
Арха твердо решила идти в темноте. Никто не должен знать э_т_о_й дороги.
     Налево из  Раскрашенного  Зала,  пропустить  один  поворот,  направо,
пропустить один правый поворот, потом длинный изгибающийся коридор,  потом
лестница вниз, скользкая и со ступенями, слишком узкими  для  человеческих
ступней. Дальше этой лестницы она еще никогда не заходила.
     Воздух тут был хуже, еще более спертым, застывшим, и  чувствовался  в
нем резкий неприятный запах. В голове Архи, как живой, зазвучал голос Тар,
и она стала послушно следовать его  указаниям.  Вниз  (она  услышала,  как
пленник споткнулся и  Манан  могучим  рывком  поставил  его  на  ноги),  у
подножия лестницы сразу налево, пройти  три  туннеля  слева,  потом  сразу
направо. Туннели изгибались и сворачивали, ни один из них не шел прямо.
     - Потом нужно будет обойти Яму, -  прошептала  Тар  в  пустоте  мозга
Архи, - а тропинка узкая.
     Арха замедлила шаги, нагнулась и стала  ощупывать  перед  собой  пол.
Туннель уже некоторое время  шел  прямо,  создавая  у  путника  обманчивое
ощущение безопасности. Но  вот  рука  Архи  перестала  ощущать  под  собой
шероховатость пола. Каменная губа, край, на ней  -  ничего.  Правая  стена
туннеля уходила вниз, в бездонную, казалось, пропасть. У левой стены  Арха
нащупала карниз шириной не более ладони.
     - Тут яма. Вставайте лицом к левой стене, прижимайтесь к ней и  идите
боком. Не отрывая ног от карниза, Манан... держи цепь крепче... Уже пошли?
Карниз сужается, осторожнее. Не опирайтесь на пятки... Я уже пришла.  Бери
меня за руку. Ну вот...
     Туннель пошел короткими зигзагами с множеством  боковых  ответвлений.
Из некоторых звук их шагов отражался странным, пустым эхом, а еще страннее
было  то,  что  в  воздухе  чувствовалось  восходящее  движение.  В   этих
ответвлениях - тоже ямы. Может  быть,  под  этой,  самой  глубокой  частью
Лабиринта - пустота? Грандиозная пещера, по сравнению с которой Подземелье
- домик пигмеев?
     Туннели становились все уже  и  ниже  и  в  конце  концов  даже  Архе
пришлось нагнуться. Будет ли им конец?
     Конец объявился внезапно - запертая дверь. Арха шла  немного  быстрее
обычного и больно ударилась об нее руками и головой. Она ощупала  замочную
скважину, потом нашла ключ на поясе, ключ,  которым  она  еще  никогда  не
пользовалась  -  серебряный,  исполненный  в  виде  дракона.  Он  вошел  в
скважину, повернулся, и Арха открыла дверь в Великую Сокровищницу  Гробниц
Атуана. Затхлый воздух в ней вздохнул словно от облегчения.
     - Манан - не входи сюда, подожди снаружи.
     - Ему можно, а мне нельзя?
     - Если ты войдешь сюда, обратно уже не выйдешь.  Это  закон.  Еще  ни
один смертный не выходил отсюда живым. Ну что, пойдешь?
     - Я подожду здесь, - ответил из темноты печальный голос. -  Только...
госпожа, не закрывай дверь...
     Тревога Манана так расстроила Арху, что она выполнила его  просьбу  и
оставила дверь приоткрытой.  И  в  самом  деле,  место  это  наполнило  ее
каким-то унылым страхом и недоверием даже  к  связанному  пленнику.  Войдя
внутрь, она дрожащими руками высекла огонь и с трудом зажгла свечу, и в ее
слабом  желтоватом  свете  оглядела  покрытые  движущимися  тенями   стены
Сокровищницы.
     По  периметру  комнаты  стояли  шесть  огромных  каменных   сундуков,
покрытых толстым слоем пыли. Больше ничего.  Стены  из  грубо  обтесанного
камня, низкий потолок. Было холодно, и холод  этот,  глубокий  и  мертвый,
останавливал кровь в жилах. Не было даже паутины, только  пыль.  Ничто  не
жило здесь, даже маленькие белые пауки Лабиринта. Пыль  покрывала  все,  и
каждая пылинка могла быть днем, прошедшим здесь с тех пор, когда  не  было
еще ни света, ни времени: месяцы, годы, века - все обратилось в пыль.
     - Вот место, которое ты  искал,  -  сказала  Арха,  и  голос  ее  был
спокоен. - Это - Великая Сокровищница. Ты добрался  до  нее,  но  уйти  не
сможешь.
     Пленник ничего не ответил. Хотя лицо  его  осталось  невозмутимым,  в
глазах появилось нечто  такое,  что  тронуло  Арху  -  отрешенность,  горе
человека, которого предали.
     - Ты говорил, что хочешь сохранить  жизнь.  Так  вот,  Сокол,  это  -
единственное известное мне место, где у тебя есть шанс  отсрочить  смерть.
Коссил прикончила бы тебя или заставила бы сделать это меня саму, но  сюда
она не достанет.
     Он по-прежнему молчал.
     -  Разве  ты  не  понимаешь,  что  в  любом  случае  не  остался   бы
безнаказанным? Странствия твои закончились! То, что ты искал - здесь!
     Смертельно уставший пленник уселся на один из  сундуков,  звякнув  по
камням волочившейся за ним цепью. Посмотрев на стены, он перевел взгляд на
Арху.
     Она отвернулась. Каменные сундуки... У нее не было  никакого  желания
открывать их, ей все равно, что за чудеса гниют внутри.
     - Здесь нет нужды в цепях, - сказала  Арха  после  долгого  молчания,
подошла к пленнику и  освободила  его  от  ошейника  и  стягивающего  руки
кожаного пояса. - Мне придется запереть дверь, но когда я вернусь...  могу
ли я доверять тебе? Пойми, ты не  выйдешь  отсюда...  ты  не  должен  даже
пытаться. Я - орудие  мести,  я  сделаю  то,  что  мне  прикажут,  а  если
ослушаюсь, если ты окажешься недостойным моего доверия, они отомстят сами.
Не пробуй обмануть меня... или убить. Постарайся поверить мне.
     - Я верю тебе, - тихо сказал пленник.
     - Я буду приносить тебе еду и воду. Чуть-чуть. Воды достаточно, но  с
едой пока будет трудно. Я и сама голодаю, ты  заметил?  Но  я  постараюсь,
чтобы ты не умер с голоду. Может случиться и так, что меня не  будет  два,
три дня, но я приду, обещаю тебе. Возьми флягу и постарайся  растянуть  ее
содержимое подольше. Я вернусь.
     Волшебник внимательно и как-то странно посмотрел на Арху.
     - Осторожнее, Тенар, - сказал он.

                                8. ИМЕНА

     Арха вывела Манана из Лабиринта  темными  путями  и  оставила  его  в
темноте Подземелья, приказав вырыть могилу. Могила должна  была  послужить
для Коссил доказательством, что  грабитель  понес  заслуженное  наказание.
Было уже поздно. Арха сразу ушла в Малый Дом и улеглась в постель. Посреди
ночи  она  внезапно  проснулась,  вспомнив,  что  забыла   свой   плащ   в
Раскрашенном  Зале.  Значит...  ему  нечем  будет  укрыться  в  промозглом
подвале, нечем защититься от тысячелетнего холода пыльных камней.  Ледяная
могила, подумала Арха, но она слишком устала и скоро снова  провалилась  в
небытие.  Ей  приснился  сон.  Ей  снились  души   мертвецов   на   стенах
Раскрашенного  Зала,  фигуры,  похожие  на  гигантских  грязных   птиц   с
человечьими лицами, руками и ногами, сидящие в пыли посреди  океана  тьмы.
Они не могут летать. Глина  -  их  еда,  пыль  -  их  питье.  Они  -  души
невозрожденных,  души  сожранных  Безымянными  неверующих.  Они  сидели  в
темноте вокруг Архи, издавая время от  времени  какое-то  поскрипывание  и
слабый писк. Один из них подошел совсем близко к Архе.  Она  испугалась  и
хотела убежать, но не могла  сдвинуться  с  места.  У  подошедшего  к  ней
существа голова была птичья, не человечья, но волосы отливали золотом. Оно
сказало женским голосом:
     - Тенар, - нежно, тихо, - Тенар...
     Она проснулась. Рот ее был забит глиной, лежала она в каменной могиле
под землей, а руки и ноги оказались спутанными похоронным саваном.
     Отчаяние Архи было столь велико, что вырвалось из ее  груди,  разбило
подобно огненной птице каменные оковы и вырвалось в дневной свет  -  свет,
тусклый в ее комнате без окон.
     Проснувшись на этот раз окончательно, Арха села  в  постели,  пытаясь
прогнать остатки  окутавшего  ее  мозг  тумана.  Одевшись,  она  вышла  во
внутренний дворик Малого  Дома  и  окунула  в  заполненное  ледяной  водой
каменное углубление лицо и руки, а потом и всю голову,  пока  тело  ее  не
начало оживать и кровь быстрее побежала по  жилам.  Потом,  откинув  назад
волосы, с которых капала вода, она стала смотреть в утреннее небо.
     Солнце только что  показалось  из-за  горизонта.  Чистое,  со  слегка
желтоватым оттенком небо обещало ясный зимний день.  Высоко,  так  высоко,
что казалось солнечной искрой в небе, кружила какая-то птица -  сокол  или
пустынный орел.
     - Я - Тенар, - негромко сказала она и вздрогнула  от  холода,  ужаса,
возбуждения. - Мое имя вернулось ко мне. Я - Тенар!
     Золотая точка в небе ушла на запад,  к  горам,  и  пропала  из  виду.
Солнце уже золотило крышу Малого Дома. Внизу, в оврагах, зазвенели  овечьи
колокольчики. Ветерок донес из кухни запахи дыма и овсяной каши.
     - Как есть хочется... Откуда он узнал? Мое имя... Нужно поесть, а  то
свалюсь...
     Она натянула капюшон и побежала завтракать.
     После трех дней полуголодного существования плотный  горячий  завтрак
сотворил с Архой чудо - она перестала ощущать себя  такой  разболтанной  и
испуганной, почувствовала уверенность в том, что способна справиться  даже
с Коссил.
     Выходя из трапезной Большого Дома, Арха догнала Коссил и как бы между
прочим сказала:
     - С грабителем покончено... Какой чудесный сегодня день!
     Из-под черного капюшона на нее глянули серые глаза-льдинки.
     - Мне казалось, что после человеческого жертвоприношения Первая Жрица
три дня должна поститься.
     Верно. Арха просто забыла об этом, и это  тут  же  отразилось  на  ее
лице.
     - Он еще не умер, - сказала  она  после  короткой  заминки,  стараясь
подделаться под беспечный тон, так хорошо удавшийся ей минуту назад. -  Мы
похоронили его живьем. Под  Монументами.  В  гробу.  В  нем  есть  немного
воздуха, гроб деревянный. Он будет умирать долго. Как только я узнаю,  что
он умер, тут же начну поститься.
     - К_а_к ты узнаешь об этом?
     Застигнутая врасплох, Арха снова помедлила с ответом.
     - Я... я узнаю. Мои... мои хозяева скажут мне.
     - Понятно. Где могила?
     - В Подземелье-Под-Гробницами. Я приказала Манану вырыть ее у Ровного
Камня. - Нельзя отвечать  так  быстро,  таким  заискивающим  тоном.  Нужно
поддерживать свое величие.
     - Живой, в деревянном гробу... Рискованно оставлять  так  волшебника,
госпожа. Уверена ли ты в том, что его рот заткнут достаточно надежно и  он
не сможет произнести ни слова? Связаны ли  его  руки?  Они  способны  вить
заклинания всего одним пальцем, даже если отрезать язык.
     - Его волшебство -  обыкновенные  фокусы,  -  ответила  Арха  немного
громче и пронзительнее, чем ей того хотелось. - Он  похоронен,  и  Хозяева
ждут его. Пусть остальное не волнует тебя, Жрица!
     На этот раз она зашла слишком далеко. Рядом были другие - Пенте,  еще
две девушки, Дуби, жрица Меббет - и все  они  обратились  в  слух.  Коссил
заметила это.
     -  Все,  что  случается  здесь,  заботит  меня,  госпожа.  Все,   что
происходит  в  королевстве,   заботит   Божественного   Короля,   Человека
Бессмертного, чьим покорным слугой я состою. Он заглядывает  и  в  людские
сердца, и в темные подземелья, и никто не силах запретить ему это!
     - Я запрещаю! В Гробницах правит воля Безымянных, они были до  твоего
Божественного Короля и будут после него! Говори о них помягче,  Жрица,  не
навлекай на себя их гнев. Они войдут в твои сны, в темные закоулки разума,
и ты сойдешь с ума!
     Глаза Архи метали молнии. Коссил втянула голову как  можно  глубже  в
капюшон. Пенте и все  остальные  смотрели  на  них,  пораженные  ужасом  и
недоумением.
     - Они стары, - донеслось из-под капюшона змеиное  шипение  Коссил.  -
Они стары. Им поклоняются только здесь и нигде  больше.  Время  их  власти
прошло, и они теперь - всего лишь тени. Не пугай  меня,  Съеденная.  Ты  -
Первая Жрица, не значит ли это,  что  ты  и  последняя?  Тебе  не  удастся
обмануть меня, я проникаю взглядом в глубину твоего сердца, и  тьма  не  в
силах скрыть от меня предательства! Берегись, Арха!
     Коссил повернулась  и  не  спеша  направилась  к  окруженному  белыми
колоннами  дому  Божественного  Короля,  круша  под  тяжелыми   сандалиями
замерзшую траву.
     Высокая и стройная, осталась Арха стоять, словно примерзнув к  земле.
Ничто не двигалось. Никто не двигался. Только Коссил, одна среди холмов  и
пустынь, гор и равнин.
     - Да пожрут Черные твою душу, Коссил! - похожим на  соколиный  клекот
голосом выкрикнула Арха и, подняв правую руку с  растопыренными  пальцами,
прокляла Верховную Жрицу как раз в тот момент, когда та поставила ногу  на
нижнюю ступеньку своего храма. Коссил пошатнулась, как  от  удара,  но  не
остановилась, не обернулась. Все так же неспешно взошла она по лестнице  и
скрылась за дверью, за которой ждал ее Божественный Король.

     Весь день просидела Арха на нижней ступеньке Пустого  Трона.  Она  не
отважилась ни спуститься в Лабиринт,  ни  показаться  среди  других  жриц.
Непонятная тяжесть наполнила ее  и  час  за  часом  держала  в  промозглом
полумраке Тронного Зала. Она бездумно смотрела  на  двойной  ряд  уходящих
вглубь Зала толстых колонн, на пробивающиеся сквозь крышу копья солнечного
света, на густые клубы поднимающегося из  чаши  на  треножнике  дыма.  Она
сосредоточенно составляла фигурки из валяющихся на полу и ступенях мышиных
костей.  Мозг  ее  работал  активно,  и  в  то  же  время  как-то  странно
замедленно. Кто я? - спросила себя Арха и не получила ответа.
     Когда свет исчез, а холод начал пробирать до костей, в  Тронный  Зал,
шаркая  подошвами  сандалий,  пришел  Манан.  Печальное  лицо,   безвольно
повисшие плетьми руки, изорванный колючками подол хитона...
     - Маленькая госпожа...
     -  Что  такое,  Манан?  -  Арха  посмотрела   на   него   с   прежней
привязанностью, но уныло и безрадостно.
     - Малышка, позволь мне сделать то, что ты приказала... что якобы  уже
сделано. Он должен умереть, малышка, он околдовал тебя.  Коссил  отомстит.
Она - жестокая старуха, а ты так еще молода... Ты не в  силах  бороться  с
ней.
     - Она не сможет сделать мне ничего плохого.
     - Даже если она убьет тебя днем, на  глазах  у  всех,  в  Империи  не
найдется человека, который осмелится наказать ее. Она  -  Верховная  Жрица
Божественного Короля, а  он  правит  нами.  Но  она  расправится  с  тобой
по-другому - тайком, ночью, с помощью яда...
     - Моя душа возродится снова!
     Манан заломил руки и пролепетал:
     - Может быть, она и не станет убивать тебя...
     - Что ты имеешь в виду?
     - Она может запереть тебя там... внизу, как ты заперла его. Ты будешь
жить долгие годы. Годы... И не родится новая Арха, потому  что  не  умерла
еще старая. Но Первая Жрица исчезнет, танцы новолуния не будут  исполнены,
жертвы останутся непринесенными, кровь - не пролитой на ступени  Трона,  и
Безымянные будут забыты навсегда. Коссил и ее  повелителю  только  того  и
надо.
     - О_н_и вернут мне свободу, Манан!
     - Да, как только перестанут гневаться на тебя, госпожа.
     - Гневаться?
     - Из-за него... Грех еще не искуплен. Ах  малышка,  малышка,  они  не
простят тебя!
     С поникшей головой, зажав в  кулаке  крохотный  мышиный  череп,  Арха
сидела в пыли на нижней ступеньке  Трона.  Надвигалась  ночь,  и  совы  на
чердаке зашевелились.
     - Не ходи сегодня в Лабиринт, - еле слышно прошептал Манан. -  Иди  к
себе и выспись, а утром скажи Коссил, что снимаешь с нее проклятие.  Этого
будет  достаточно,  не  волнуйся.  Особенно,   когда   я   представлю   ей
доказательство.
     - Доказательство?
     - Да, что волшебник мертв.
     Хрупкий череп треснул,  и,  раскрыв  ладонь,  Арха  увидела,  что  он
превратился в кучку обломков и пыли.
     - Нет! - сказала она и стряхнула мусор с ладони.
     - Он должен умереть! Он зачаровал тебя, Арха, и  ты  не  соображаешь,
что творишь!
     - Ничего подобного! Просто ты, Манан  -  старый  трус!  Как  это  ты,
интересно,   собираешься   добраться   до   него,   убить    и    получить
"доказательство"? Как ты выйдешь к лестнице, обойдешь Яму, откроешь дверь?
Бедный старичок Манан, мозги твои совсем заржавели! Как же  напугала  тебя
Коссил! Иди, иди в Малый Дом, успокойся, забудь обо всем и не приставай ко
мне больше с разговорами о смерти... Я приду попозже. Иди, мой  старенький
дурачок...
     Арха встала, мягко толкнула Манана  в  широкую  грудь,  похлопала  по
плечу. - Спокойной ночи и хороших снов.
     Манан, которого одолевали нехорошие предчувствия, но в ком послушание
всегда брало верх, повернулся и, сгорбившись, медленно, нехотя пошел между
колонн к выходу. Арха задумчиво смотрела ему вслед.
     Когда Манан вышел из храма, она обошла Трон и скрылась в  темноте  за
ним.

                            9. КОЛЬЦО ЭРРЕТ-АКБЕ

     Великая Сокровищница Гробниц Атуана лежит вне времени, вне света, вне
жизни. Ни паук не пошевелится в пыли, ни  червь  в  земле.  Поток  времени
огибает Великую Сокровищницу.
     Распростершись по земле, грабитель  из  Внутренних  Стран  неподвижно
лежал на исполинском каменном сундуке, похожий на статую павшего воина  на
крыше склепа. Поднятая его движениями пыль усеяла его одежды.
     Заскрипел замок, и дверь  отворилась.  Свет  разогнал  мертвую  тьму,
сквозняк всколыхнул мертвый воздух. Человек даже не вздрогнул.
     Арха замкнула дверь изнутри, поставила фонарь и медленно приблизилась
к неподвижной фигуре. Двигалась она осторожно, зрачки ее глаз все еще были
расширены до предела после долгого путешествия в темноте.
     - Сокол!
     Она коснулась его плеча, позвала еще  раз,  и  еще.  Он  пошевелился,
застонал и с трудом сел.  Лицо  его  осунулось,  в  глазах  не  отражалось
никакой мысли.
     - Это я, Арха... Тенар. Я принесла тебе воды, вот она, попей.
     Онемевшими руками он нащупал флягу, отпил несколько глотков.
     - Как долго?.. - спросил он, еле ворочая языком.
     - Два дня. Это уже третья ночь. Я не могла прийти раньше,  мне  нужно
было украсть еду, возьми...
     Арха вынула из принесенной с собой котомки большую серую лепешку,  но
волшебник отрицательно покачал головой.
     - Я не голоден. Это... это - смертоносное место...
     Он положил голову на руки и снова замер в неподвижности.
     - Ты замерз? Я принесла плащ из Раскрашенного Зала.
     Он не ответил.
     Арха положила плащ и, дрожа, смотрела на волшебника черными  широкими
глазами. Вдруг она упала на колени и забилась в рыданиях,  которые  ломали
ее тело, но так и не выжали ни слезинки из пересохших глаз.
     Волшебник неуклюже сполз с сундука и склонился над ней.
     - Тенар...
     - Я не Тенар, я не Арха. Богов нет. Боги умерли.
     Он осторожно стянул с ее головы капюшон и заговорил.  Голос  его  был
мягок и спокоен, и хотя язык, на котором он говорил, не был понятен  Архе,
слова его упали на ее иссохшее сердце подобно каплям  нежного  дождя.  Она
затихла.
     Легко, словно ребенка, волшебник поднял ее с пола, посадил на  крышку
сундука, где только что лежал сам, и взял ее руки в свои.
     - Почему ты плакала, Тенар?
     - Я расскажу тебе, но ты все равно ничего не сможешь сделать, ты не в
силах помочь. Ведь ты тоже умираешь? Ничто  больше  не  имеет  значения...
Коссил... Верховная Жрица храма  Божественного  Короля,  она  всегда  была
жестокой женщиной, она хотела заставить меня убить тебя, как я  убила  тех
троих... А  я  не  хочу.  Почему  она  присвоила  себе  такое  право?  Она
насмехалась над Безымянными, а я прокляла ее и с тех пор боюсь, потому что
Манан сказал правду: она не верит в богов. Она хочет, чтобы их  забыли,  и
собирается убить меня во сне. Я не сплю. Я не хожу к  себе  в  малый  Дом.
Прошлой ночью я пряталась в своем храме, в комнате,  где  хранятся  одежды
для танцев. Перед рассветом я спустилась  в  Большой  Дом,  украла  еду  с
кухни, а потом вернулась в храм и просидела там весь день, раздумывая, что
же мне делать. А сегодня, сегодня я слишком устала и подумала,  что  смогу
выспаться где-нибудь в святом месте, и пошла в  Подземелье-под-Гробницами.
Это та самая пещера, где я впервые увидела тебя. А  она...  она  была  уже
там, с фонарем... Она разгребала  могилу,  которую  выкопал  Манан,  чтобы
посмотреть, есть в ней труп или нет. Черная жирная  крыса...  В  священном
месте горел свет, а Безымянные не сделали ничего - не убили ее, не  лишили
рассудка. Коссил сказала, что они постарели. Нет, они уже умерли. Их  нет.
Я больше не жрица...
     Слегка  склонив  голову  набок,  не  выпуская  рук  Архи,   волшебник
внимательно  слушал  ее.  По  его  лицу  и  позе  было  видно,  что   силы
возвращаются к нему, хотя шрамы на щеке выступали особенно ярко, а  одежда
и волосы были все еще перепачканы пылью.
     - Я прошла мимо нее. Ее свеча  давала  больше  теней,  чем  света,  а
ходить я умею бесшумно... Прячась от нее, я ушла в Лабиринт,  но  мне  все
время казалось, что кто-то крадется за мной. Я не  знала,  куда  идти,  но
думала, что в Лабиринте буду в безопасности, что Хозяева защитят  меня.  А
их нет, они умерли...
     - Значит, ты оплакиваешь их смерть?  Но  они  не  умерли,  они  живы,
Тенар, они здесь!
     - Откуда ты знаешь? - безразлично спросила Тенар.
     - С того самого момента, как я ступил в Подземелье, я только и делаю,
что пытаюсь обмануть их, усыпить их бдительность. Я потратил  на  это  всю
свою силу, я  заполнил  туннели  бесконечной  паутиной  заклинаний  сна  и
скрытности,  но  они,  хотя  и  бодрствуют  наполовину,   знают   о   моем
существовании. Борьба изнурила меня. Я никогда еще не был в более  ужасном
месте. В одиночку человек тут бессилен. Я умирал от жажды, когда  ты  дала
мне воды, но не только вода спасла меня, а и сила подавших ее рук.
     При этих  словах  волшебник  повернул  руки  Архи  ладонями  вверх  и
несколько мгновений пристально смотрел на них. Потом он встал, прошелся по
комнате и снова остановился перед ней.
     - Неужели ты веришь, что они умерли?  Они  черны  и  бессмертны,  они
ненавидят свет - короткую, яркую вспышку  нашего  бренного  существования.
Они бессмертны, но они не боги и никогда ими не были. Они не  стоят  того,
чтобы им поклонялся человек.
     Уставившись немигающим взглядом  на  свечу  в  фонаре,  Арха  слушала
волшебника.
     - Тенар, что дали тебе Хозяева?
     - Ничего, - прошептала она.
     - Им нечего дать человеку, у них нет власти созидать. Все, на что они
способны - разрушать и топить во мраке. Они не могут покинуть  это  место,
э_т_о_ м_е_с_т_о_ и_ е_с_т_ь_ О_Н_И! Разумнее будет оставить их  в  покое.
Их нельзя отрицать, нельзя забывать, но нельзя  и  поклоняться  им!  Земля
прекрасна, светла, добра, но это  не  все.  Земля  еще  и  ужасна,  темна,
жестока. Умирая среди зелени лугов, верещит кролик.  Горы  сжимают  полные
скрытого огня кулаки. В  море  водятся  Акулы,  а  в  глазах  людей  живет
жестокость. Там, где человек поклоняется злу, зло умножается. В мире  есть
места,  где  собирается  тьма,  места,  отданные  тем,  кого  мы  называем
Безымянными, древним и святым силам Земли,  бывшим  до  пришествия  света,
силам мрака, разрушения, безумия... Мне почему-то кажется, что они  лишили
Коссил разума давным-давно. Она бродит по Лабиринту  в  одиночестве  и  не
выносит дольше солнечного света. Она сказала, что  Безымянные  мертвы,  но
только потерянная душа, потерянная для правды может поверить  в  это.  Они
существуют, но они  не  хозяева  тебе.  Ты  свободна,  Тенар.  Воспитанная
рабыней, ты разбила оковы!
     Арха выслушала волшебника, и ни один мускул не дрогнул в ее лице.  Он
замолчал.  Наступившая  тишина  ничем  не  напоминала  ту,  что  царила  в
Сокровищнице до появления Архи.  Она  наполнилась  дыханием  двоих  людей,
биением жизни в их сердцах, еле слышным, но веселым потрескиванием свечи в
оловянном фонаре.
     - Как получилось, что ты знаешь мое имя?
     Волшебник помахал руками в надежде заставить кровь быстрее бежать  по
жилам, прошелся несколько раз по комнате, поднимая тончайшую пыль.
     - Знать имена - моя работа, мое искусство. Чтобы подчинить что-нибудь
законам магии, надо  узнать  его  Настоящее  Имя.  Люди  Внутренних  Стран
скрывают свои Имена от всех, кроме тех, кому доверяют, как самим  себе.  В
имени - великая сила, но и великая опасность.  Давным-давно,  когда  Сегой
поднял Архипелаг из морских глубин, каждая вещь  носила  свое  собственное
Настоящее Имя. Вся магия  основана  на  знании  древнего  языка  Творения.
Конечно, нужно учиться заклинаниям, нужно правильно пользоваться  словами,
нужно знать, к какому результату может привести заклинание.  Но  настоящий
маг проводит всю свою жизнь в поисках имен или в поисках  способов  узнать
эти имена.
     - Как ты узнал мое имя?
     - Я не могу открывать тебе  этого.  Ты  -  фонарь,  прикрытый  черной
тканью. Но свет пробивается из-под  покрывала,  тебя  не  удалось  затмить
полностью. Я вижу свет, я вижу тебя, я знаю твое имя,  Тенар.  Это  -  мой
дар, моя сила. Не требуй от меня других объяснений. А теперь скажи, что ты
собираешься делать?
     - Не знаю.
     - Коссил уже поняла, что могила пуста. Что она предпримет?
     - Не знаю... Кажется, стоит мне подняться на поверхность, как она тут
же прикончит меня. Захочет Коссил и принесет меня  в  жертву  на  ступенях
Трона. Вот тогда Манан действительно отрубит мне голову. И никто Темный не
выскочит в этот раз из-за Трона, чтобы остановить его меч...
     Арха говорила безжизненным лишенным всяких красок голосом.  Волшебник
нахмурился.
     - Тенар, если мы останемся здесь надолго,  ты  сойдешь  с  ума.  Гнев
Безымянных давит на твой разум все сильнее. И на мой  тоже...  Мне  лучше,
когда ты рядом... Пока тебя не было, мне приходилось слишком щедро тратить
свою силу. Никто  не  может  слишком  долго  сопротивляться  Безымянным  в
одиночку. Они могущественны...
     Постепенно речь его стала не совсем разборчивой. Казалось, он  забыл,
о чем говорил, и замолк, растерянно потирая ладонями виски... Отпив глоток
воды из фляги, он отломил кусок хлеба и принялся жевать.
     Действительно, Арха почувствовала какую-то тяжесть, непонятный  груз,
замедляющий и путающий мысли.  Однако  она  ничего  не  боялась,  шагая  в
одиночку по туннелям, только  полнейшая  тишина  показалась  ей  зловещей.
Почему? Она никогда не страшилась безмолвия подземелий. Но никогда еще  не
осмеливалась она ослушаться Безымянных, открыто восстать против их воли.
     Собрав остатки сил, Арха невесело рассмеялась.
     - Мы сидим на  величайших  сокровищах  Империи.  Божественный  Король
отдал бы всех своих жен за один-единственный сундук из этой комнаты. А  мы
даже не открыли ни одного...
     - Я открывал, - с набитым ртом ответил Сокол.
     - В темноте?
     - Я сделал немного света. Ох, до чего тяжело было... Даже  с  посохом
здесь не всегда мне это  удавалось,  а  уж  без  него...  все  равно,  что
разжигать сырые дрова под дождем. Но я сделал свет и нашел то, что искал.
     Арха с трудом подняла голову.
     - Кольцо?
     - Половину кольца. Другая половина сейчас у тебя.
     - У меня? Она потерялась давным...
     - Она нашлась. Я носил ее на цепочке, которую ты  сорвала  с  меня  и
спросила при этом, почему я не подыщу себе талисман получше. Единственное,
что может быть лучше половины кольца - это целое кольцо. С другой  стороны
- половина лепешки лучше,  чем  ничего.  Так  что  теперь  у  тебя  -  моя
половина, а у меня - твоя.
     Улыбка волшебника на мгновение разогнала зловещие тени Сокровищницы.
     - Когда я отняла ее у тебя, ты сказал, что  я  не  знаю,  что  с  ней
делать.
     - Верно, не знаешь.
     - А ты знаешь?
     Он кивнул.
     - Расскажи! Расскажи мне про  кольцо  Эррет-Акбе,  расскажи,  как  ты
нашел его потерянную половину, как ты появился здесь  и  зачем.  Я  должна
знать все это, потому что тогда, может быть, пойму, что мне делать.
     - Может быть, и в  самом  деле  поймешь.  Хорошо.  Что  такое  кольцо
Эррет-Акбе? Это не драгоценность, это в общем-то даже  и  не  кольцо,  оно
слишком велико для пальца. Браслет? Для этого оно слишком мало.  Никто  не
знает, для кого оно было сделано. Эльфарран Белоснежная носила его еще  до
того, как остров Солеа погрузился в морскую пучину, но  уже  тогда  кольцо
считалось древним. В конце концов, неважно, как оно попало к Эррет-Акбе...
Оно серебряное и пронизано девятью отверстиями. На внешней его  стороне  -
волнообразный рисунок, на внутренней - выгравированы Девять Рун Власти. На
каждом куске их теперь по четыре с половиной. Трещина пришлась как раз  на
одну руну, уничтожила ее, и  с  тех  пор  она  зовется  Потерянной  Руной.
Остальные восемь хорошо известны магам: Пирр, защищающая от  сумасшествия,
огня и ветра; Гез, дающая выносливость, и так  далее.  Но  пропавшая  руна
оказалась как раз той, что связывает страны, Руной  Уз,  знаком  единения,
знаком мира. Ни один король не  может  достойно  править,  кроме  как  под
знаком этой руны, но никто уже не знает, как она пишется.  Со  времени  ее
утраты не было великих правителей в Хавноре. Были принцы и тираны, и  были
войны между островами Архипелага. Чтобы прекратить  братоубийство,  мудрым
лордам и магам и потребовалось Кольцо Эррет-Акбе. Долго они пытались найти
его, посылали на поиски множество людей. Но никто не смог добыть  половину
кольца из Гробниц Атуана, а  вторая  половина,  которую  Эррет-Акбе  отдал
каргадскому королю, казалась утерянной безвозвратно. Так что  много  веков
назад от поисков отказались.
     Теперь я подхожу к главному. Когда я был чуть-чуть старше  тебя,  мне
пришлось заняться... своего рода охотой  в  открытом  море.  Жертва  ловко
провела меня и заставила выброситься на пустынный островок  неподалеку  от
берегов Карего-Ат и Атуана. Островок оказался всего лишь песчаной косой  с
поросшими жесткой травой дюнами и единственным  источником  с  солоноватой
водой. Больше там ничего не было. Однако  на  островке  жило  двое  людей.
Старик и старуха, брат и сестра. при виде меня они пришли в ужас. Ведь они
не видели человека... кто знает,  сколько  лет?  десять?  тридцать?  Но  я
нуждался в помощи, и они дали ее мне. Жили они в  хижине,  построенной  из
выброшенного морем дерева,  и  был  у  них  огонь.  Старуха  кормила  меня
моллюсками, которых собирала  во  время  отлива,  и  сушеным  мясом  чаек,
убитых... камнями! Она боялась меня, но кормила, а когда поняла, что вреда
от меня ждать нечего, доверилась мне и показала свое  сокровище.  Да,  она
тоже владела сокровищем... Это было детское платьице,  шелковое,  расшитое
жемчугом, одеяние маленькой принцессы. Сама же она куталась в невыделанные
тюленьи шкуры... Мы не разговаривали. Я в то  время  не  знал  каргадского
языка, а они не знали  языка  Архипелага,  да  и  свой  собственный  почти
забыли. Скорее всего, их привезли туда детьми и оставили умирать. Сам я не
знаю, почему с ними так поступили, и  сомневаюсь,  чтобы  они  это  знали.
Когда я покидал остров, старуха сделала  мне  подарок.  Она  подарила  мне
канувшую вглубь веков половину кольца Эррет-Акбе.
     Предавшись воспоминаниям, волшебник ненадолго замолк.
     - Я не знал тогда, что это  такое.  Величайший  дар,  который  только
можно  сделать  в  нашем  веке,  и  сделала  его  полубезумная,  одетая  в
разлагающиеся вонючие шкуры старуха молодому  лоботрясу,  который  запихал
его себе в карман, буркнул "спасибо!" и отбыл в неизвестном направлении...
Охота моя закончилась... успешно, потом мое присутствие  потребовалось  на
Драконьей Тропе, потом...  В  общем,  где  бы  я  ни  был,  я  никогда  не
расставался  с  амулетом  из  чувства  благодарности  к  старухе,  которая
подарила мне единственное, да, единственное, что могла. Я приделал к  нему
цепочку, повесил на шею и не слишком часто вспоминал о его  существовании.
Но однажды на Селидоре, Самом Дальнем  Острове,  где  Эррет-Акбе  погиб  в
битве с драконом Ормом, я разговорился с прямым  потомком  Орма.  Он-то  и
сказал мне, ЧТО я ношу на груди. Его сильно развеселило,  что  я  не  знал
этого. Драконы вообще уверены, что мы довольно забавные создания... Но они
помнят Эррет-Акбе и говорят о нем не как о человеке, но как  о  драконе...
Вернувшись в Архипелаг, я  решил  первым  делом  посетить  Хавнор.  Сам  я
родился на  острове  Гонт,  не  так  далеко  от  вашей  Империи,  и  много
странствовал, но ни разу не бывал на Хавноре.  Настало  время  побывать  и
там. Я увидел белоснежные башни и поговорил с великими людьми -  принцами,
купцами, владыками древних княжеств. Я сказал им,  чем  владею,  и  сказал
еще, что готов отправиться за второй половиной кольца в  Гробницы  Атуана,
чтобы овладеть Потерянной Руной, ключом к всеобщему миру. Мир  -  вот  что
нужно нам больше всего. Они превознесли меня до небес, а один  купец  даже
дал денег, чтобы снарядить корабль. Я выучил ваш язык и приплыл на Атуан.
     Волшебник замолк и сидел, рассеянно вглядываясь  в  танцующие  вокруг
тени.
     - Как случилось, что люди в наших городах не  догадались,  что  ты  с
Запада?
     - О, людей ничего не стоит обмануть, -  ответил  он  с  отсутствующим
видом, - если знать, как это сделать.  Стоит  окружить  себя  иллюзиями  и
никто, кроме мага, не в силах проникнуть сквозь них. Вот что мне непонятно
- вы изгнали магов, запретили заниматься Великим Искусством и в итоге сами
перестали верить в него.
     -  Да,  меня  учили  не  верить  в  магию.  Она  противоречит  учению
Божественных Королей. Теперь-то я понимаю, что только магия могла  довести
тебя до Гробниц Атуана и открыть дверь в красной скале.
     - Не только магия, но и хороший совет.  Мы  пользуемся  письменностью
дольше вас... Ты умеешь читать?
     - Нет. Это - Черное Искусство.
     Маг кивнул.
     - Но полезное.  Один  древний  грабитель-неудачник  оставил  описание
Гробниц Атуана и способов, как в  них  проникнуть.  Нужно  только  владеть
Великим Заклинанием Открытия. Все это записано в одной из книг, хранящихся
в сокровищнице одного принца. Он разрешил мне  познакомиться  с  ней.  Так
вот, я вошел в ту гигантскую пещеру...
     - Подземелье-Под-Гробницами...
     - Тот грабитель, что написал книгу, был уверен, что половинка  кольца
хранится именно в Подземелье. Я внимательно осмотрел пещеру и  решил,  что
сокровище спрятано где-то глубже. Я знал, где находится вход в Лабиринт и,
увидев тебя, подумал, что лучше всего будет спрятаться в нем и как следует
его обыскать. Это оказалось ошибкой...  Безымянные  уже  начали  опутывать
сетями мой разум, и с каждым часом я становился все слабее и глупее. Чтобы
сопротивляться  им,  нужно  постоянно  держать  свои  мысли  под   жестким
контролем. Этот закон я усвоил давно, но здесь,  где  они  сильнее  любого
смертного...
     Оба надолго замолчали.
     - Что ты нашел в сундуках с сокровищами?
     - Всякий хлам - золото, бриллианты, короны, мечи.  Ничего  нужного  и
полезного... Расскажи мне, Арха, как ты была избрана Первой Жрицей.
     - Когда умирает Первая  Жрица,  по  всему  Атуану  начинаются  поиски
девочки, рожденной в ночь ее смерти. Находят ее  всегда,  потому  что  она
возрождается именно в этом ребенке. В пять лет девочку приводят в Место, а
в  шесть  -  отдают  Безымянным,  которые  пожирают  ее  душу.  Она  -  их
собственность, и так было с начала времен.
     - Ты веришь в это?
     - Я всегда верю в это.
     - Веришь ли ты теперь?
     Арха промолчала, и снова наполненная тенями тишина легла между ними.
     - Расскажи... расскажи мне про драконов... на западе...
     - Тенар, что ты собираешься  делать?  Мы  не  можем  сидеть  здесь  и
рассказывать друг другу всякие истории, пока  не  догорит  свеча  и  снова
воцарится тьма!
     - Я не знаю, что делать. Мне страшно.
     Арха сидела на крышке сундука, сидела прямо,  крепко  сцепив  руки  и
говорила громко, как мучимый болью человек.
     - Я боюсь темноты!
     Волшебник ответил ей тихо, спокойно:
     - Пришло время сделать выбор. Ты можешь оставить меня, закрыть дверь,
подняться к алтарям, отдать меня Безымянным и заключить мир с Коссил.  Это
будет конец. Или... ты можешь отпереть дверь  и  выйти  отсюда  вместе  со
мной. Уйти из Гробниц, покинуть Атуан, переплыть море. Это  будет  начало.
Будь Архой или будь Тенар. Ты не в силах быть сразу и той, и другой.
     Глубокий голос произносил слова мягко и уверенно. Арха  в  сотый  раз
посмотрела в лицо волшебника и в первый раз увидела, что хотя оно твердо и
изборождено шрамами, нет в нем ни жестокости, ни коварства.
     - Отречение от Безымянных равно смерти. Я умру, если покину Место.
     - Ты не умрешь. Умрет Арха.
     - Я не могу...
     - Чтобы возродиться, нужно умереть. Это не так трудно, как кажется.
     - Они не выпустят меня отсюда. Никогда!
     - Может, и не выпустят, но попробовать стоит. У тебя - знания, у меня
- искусство, а у нас обоих..
     - Кольцо Эррет-Акбе!
     - Да, Кольцо. Но я думал еще и о другом,  что  есть  у  нас...  Можно
назвать это доверием, но это только одно из названий великого  чувства.  В
одиночку каждый из нас слаб, но вместе мы могущественнее Темных Сил.
     Глаза на изуродованном лице мага горели ясным, чистым огнем.
     - Слушай, Тенар! Я пришел сюда как вор,  как  враг,  но  сердце  твое
оказалось добрым, ты поверила мне. А я... я поверил в тебя с  того  самого
момента, когда увидел  твое  прекрасное  лицо  в  темноте  Подземелья.  Ты
доказала свое доверие, а я еще  не  успел  этого  сделать.  В  знак  моего
отношения к тебе возьми самое ценное мое достояние... Мое Настоящее Имя  -
Гед. Храни его.
     Он встал и протянул Архе полукруглый кусочек серебра.
     - Пусть кольцо соединится!
     Арха сняла с шеи цепочку, отсоединила от нее  свою  половину  кольца,
положила ее на раскрытую ладонь. Потом она взяла у Геда вторую половину  и
приложила ее к первой так, что концы их встретились.
     Не поднимая глаз, Арха произнесла:
     - Я пойду с тобой.

                               10. ГНЕВ ТЬМЫ

     Когда Арха сказала это, человек по имени Гед  протянул  руку  и  взял
талисман с ее ладони. Она взглянула на него и увидела, что лицо его  полно
жизни и торжества. Арха даже немного перепугалась.
     - Ты подарила свободу нам обоим, - сказал Гед. - В  одиночку  свободы
не завоюешь... Пойдем, не будем терять времени, пока оно у нас  еще  есть.
Подержи-ка его еще немного...
     Он снова положил половинки кольца на ладонь Архе и приставил  друг  к
другу сломанные концы.
     Он прикоснулся к ним пальцами, произнес несколько  слов,  и  внезапно
лоб его покрылся крупными каплями пота. Арха почувствовала, как что-то еле
заметно шевельнулось  на  ее  ладони,  словно  проснулся  спавший  на  ней
маленький пушистый зверек. Гед глубоко вздохнул, вытер пот, и  морщины  на
его заострившемся лице постепенно разгладились. Быстрым движением, хотя  и
с трудом, он надел кольцо на правое  запястье  Архи  и  с  удовлетворением
посмотрел на результаты своего труда.
     - Подходит... Должно быть, это женский браслет. Или детский.
     - Он не  развалится?  -  прошептала  Арха,  когда  серебряное  кольцо
холодно и деликатно скользнуло на ее тонкую руку.
     - Не развалится. Кольцо Эррет-Акбе требует более сложного заклинания,
чем то, каким пользуется деревенский колдун,  чинящий  кастрюлю.  Пришлось
применить Учение Образов, чтобы Кольцо снова стало одним целым, каким было
до того, как сломалось. Тенар, нам пора идти. Я возьму мешок и  флягу,  ты
одевай плащ. Что еще?
     Когда Арха возилась с ключом, Гед позади нее еле слышно сказал:
     - Эх, если бы у меня был посох...
     Девушка услышала и прошептала в ответ:
     - Он за дверью, я принесла его с собой.
     - Зачем? - с любопытством спросил Гед.
     - Я хотела... вывести тебя отсюда. Отпустить...
     - Т_а_к_о_г_о_ выбора у тебя не было. Ты могла сделать меня  рабом  и
при этом сама остаться рабыней  или  освободить  меня  и  обрести  свободу
самой. Ну, малышка, смелей, поворачивай ключ!
     Наконец, Арха повернула ключ в виде дракона и открыла дверь в  низкий
черный коридор. Неся на руке Кольцо Эррет-Акбе, она вышла из Сокровищницы,
и Гед последовал за ней.
     Внезапно по стенам пробежала какая-то непонятная  дрожь,  похожая  на
отдаленный раскат грома или падение чего-то большого и тяжелого.
     От страха волосы на голове Архи зашевелились,  и,  не  раздумывая  ни
секунды, она задула свечу. За ее спиной послышались шаги Геда, и его тихий
голос произнес так близко, что согрел дыханием ее щеку:
     - Оставь фонарь. Если понадобится, я сделаю свет. Какое время  сейчас
наверху?
     - Когда я уходила, было уже далеко за полночь.
     - Тогда надо торопиться.
     Он продолжал стоять, и Арха догадалась, что должна вести его.  Только
она знает выход из Лабиринта. Нагнувшись, чтобы не  чиркнуть  макушкой  по
низкому потолку, Арха быстрее обычного пошла вперед. Из невидимых  боковых
туннелей вырывалось ледяное дыхание и острый, мертвящий запах  необъятного
подземелья под подземельем. Туннель стал  выше,  Арха  выпрямилась,  пошла
медленнее и начала отсчитывать оставшиеся до Ямы шаги. Легко повторяя  все
ее движения, Гед шел за ней. Останавливалась Арха, и  в  то  же  мгновение
останавливался Гед.
     - Вот и Яма, - прошептала Арха. - Я  не  могу  найти  карниз...  Ага,
нашла... Подожди, камни шатаются... - она быстро  сошла  с  предательского
места. Сердце ее бешено колотилось. Гед  схватил  ее  за  руку  и  оттащил
подальше от Ямы.
     - Ступать на карниз нельзя, камни еле держаться.
     - Надо посмотреть на них поближе. Может  быть,  удастся  укрепить  их
правильным словом. Успокойся, малышка.
     Странно, подумала Арха, он называет меня в точности как Манан...
     Но вот Гед зажег на конце посоха слабый, похожий на полускрытую слоем
тумана звездочку, огонек, ступил на узкую тропу над зияющим провалом, и  в
этот момент Арха увидела за ним, еще  дальше  в  темноте,  огромную  тень.
Манан, безнадежно подумала она, но крик, словно стянутый удавкой,  застрял
у нее в горле.
     Манан уже протянул руки, чтобы столкнуть Геда с шаткого  карниза,  но
тот быстро поднял голову, увидел противника  и,  издав  крик  удивления  и
ярости, замахнулся на него  посохом.  Свет  на  его  конце  разгорелся  до
ослепительной,  непереносимой  яркости  и  ударил  прямо  в  лицо  евнуха.
Заслоняя глаза, Манан вскинул одну руку,  другой  пытался  схватить  Геда,
промахнулся и упал.
     Падая, он не издал ни звука, ни звука не донеслось из черной бездны -
ни удара упавшего тела, ни предсмертных хрипов... Ничего. Ни Гед, стоя  на
карнизе и цепляясь за стену, ни Арха, встав на колени на краю пропасти, не
услышали ничего.
     Свет превратился в едва заметную искорку.
     - Пойдем, - сказал Гед и, взяв Арху за руку, в три  отчаянных  прыжка
буквально перебросил ее через Яму и погасил свет. Оцепеневшая,  ничего  не
соображающая Арха зашла вперед, чтобы  показывать  дорогу,  но  уже  через
несколько шагов подумала: Куда же теперь, направо или налево?
     Она остановилась.
     Гед спросил:
     - В чем дело?
     - Я заблудилась. Зажги свет.
     - Заблудилась?
     - Я... потеряла счет поворотов.
     - Зато я считал, - подойдя ближе, сказал Гед.  -  После  Ямы  налево,
направо и еще раз направо.
     - Тогда сейчас опять направо, - автоматически ответила  Арха,  но  не
сдвинулась с места. - Зажги свет.
     - Тенар, свет не укажет нам путь.
     - Ничто не укажет его нам. Для нас все кончено.
     Мертвая тишина, как дикий зверь, набросилась на ее  шепот  и  пожрала
его.
     - Пошли, Тенар. Первый поворот направо...
     - Зажги свет, - молила она. - Туннели так жутко изгибаются...
     - Я не могу сделать этого, нужно хранить силы для более  важных  дел.
Тенар, они... они знают, что мы вышли из сокровищницы. Они знают,  что  мы
миновали яму. Они ищут нас, ищут  проблески  нашей  воли,  нашего  духа...
чтобы погасить, пожрать их. Вот какой свет нужно поддерживать, и  вся  моя
сила уходит сейчас на это. Необходимо сдержать их напор,  а  это  возможно
только с твоей помощью. Вперед!
     - Нам не выбраться отсюда, - сказала Арха, но сделала один шаг. Потом
еще один. Шла она с таким чувством, будто в следующее мгновение под ногами
разверзнется черная пустота. Но теплая, уверенная рука держала ее руку,  и
она превозмогала оцепенение.
     Казалось,  прошла  целая  вечность,  прежде  чем  они  добрались   до
Лестницы. Никогда еще не была она такой крутой, никогда еще  ступеньки  не
были такими скользкими и узкими... Преодолев ее, они пошли быстрее - Тенар
знала,  что  после  Лестницы  в  слегка  изгибающемся  туннеле  долго   не
встретится боковых ответвлений. Но вот  пальцы  ее  левой  руки  встретили
пустоту.
     - Сюда, - прошептала она, но Гед  остановился,  как  будто  что-то  в
поведении Тенар заставило его усомниться в правильности такого решения.
     - Нет, - поправилась Тенар, - налево. Не знаю...  Я  ничего  не  могу
сделать, мы не выберемся отсюда.
     - Нам нужно в Раскрашенный Зал, - произнес тихий голос в  темноте.  -
Как туда добраться?
     - Второй поворот налево.
     Они сделали большой обход, миновали один ложный след и вошли в правый
туннель, ведущий к их цели.
     - Прямо, - прошептала Арха. Дела у них пошли лучше,  потому  что  она
уже не одну сотню раз отсчитывала повороты в туннелях, ведущих к  железной
двери. Лежавшая на ее душе тяжесть  не  мешала  ей  сворачивать  в  нужную
сторону, надо было только стараться не думать ни о чем другом. Все  время,
пока они шли, Гед  и  Тенар  приближались  к  источнику  давившей  на  них
ненависти. Ноги девушки казались ей такими тяжелыми и неповоротливыми, что
она даже всхлипнула, подавленная необходимостью переставлять их. А рядом с
ней мужчина дышал глубоко и надолго задерживал выдох, снова и  снова,  как
человек, могучим усилием напрягающий все до единого мускулы  своего  тела.
Из его горла время от времени вырывался хриплый приглушенный возглас -  то
ли слово, то ли обрывок фразы.  У  самой  железной  двери  Арха  в  порыве
панического страха вытянула вперед руку.
     Дверь была открыта.
     - Быстрее! - воскликнула она и за руку вытащила Геда из Лабиринта.  -
Почему она открыта?
     - Чтобы закрыть ее, Безымянным нужны твои руки.
     - Мы подходим к... - голос ее сорвался.
     - К сердцу тьмы. Знаю. Однако, мы уже вышли из  Лабиринта...  Сколько
существует выходов из Подземелья?
     - Всего один. Та  дверь,  через  которую  вошел  ты,  не  открывается
изнутри. Нужно пройти через пещеру и вверх по туннелю к люку в комнате  за
Троном. В Тронном Зале...
     - Значит нам надо туда.
     - Но ведь она там, - прошептала девушка, - в  Подземелье,  в  пещере.
Она копается в пустой могиле. Я не смогу  пройти  мимо  нее  еще  раз,  не
смогу!
     - Наверное, она уже ушла.
     - Нет...
     - Тенар, в этот самый момент я держу крышу над нашими головами, чтобы
она не обрушилась на нас, я держу стены, чтобы  они  не  сомкнулись,  пол,
чтобы он не разверзся под нашими ногами. Занимаюсь  я  этим  с  той  самой
минуты, как мы перебрались через Яму, где ждал нас Их  слуга.  Неужели  ты
чего-нибудь боишься рядом с человеком, способным  укротить  землетрясение?
Доверься мне! Пойдем!
     Бесконечный  туннель  кончился.  Тьма  расширилась,   они   вошли   в
исполинскую пещеру под Монументами.
     Тенар прошла всего несколько шагов вдоль правой стены и в  недоумении
остановилась.
     - Что такое? - еле слышно прошептала она пересохшими губами.
     В мертвом, черном, необъятном пузыре воздуха послышался шум -  дрожь,
ощущаемая только кровью и мозгом костей. Гравированные временем стены  под
ее пальцами гудели глухо, монотонно.
     - Вперед! - подобно удару бича треснул  рядом  в  пересохшем  воздухе
пересохший голос. - Быстрее, Тенар!
     Спотыкаясь, она пошла  вперед,  беззвучно  выкрикивая  потрясенным  и
черным, как Яма сознанием: - Простите! О, Хозяева,  неназванные,  древние,
простите, помилуйте меня!
     Ответа не было. Они не отвечали никогда.
     Они прошли длинный туннель, вскарабкались по ведущей к люку лестнице.
Крышка люка  оказалась  закрытой.  Арха  нажала  на  скрытую  пружину,  но
механизм, поднимающий крышку, не сработал.
     - Сломалась. Не открывается.
     - С пружиной все в порядке просто на крышке стоит что-то тяжелое.
     - Ты можешь открыть ее?
     - Смогу, хотя мне кажется, что наверху нас поджидает Коссил. Кто  еще
может быть с ней.
     - Дуби и Уато, другие стражники. Мужчинам сюда нельзя.
     - Я не могу в одно и то же  время  произносить  заклинание  Открытия,
обороняться от стражников и  сдерживать  гнев  Безымянных,  -  сказал  Гед
задумчиво, но без паники. - Нужно поискать другой выход. Дверь  в  красной
скале. Значит, Коссил уверена, что ее нельзя открыть изнутри?
     - Уверена. Она дала мне однажды попробовать...
     - Значит ее не охраняют! Пошли!
     Арха  почти  скатилась  с  каменных  ступеней,  которые   дрожали   и
вибрировали, словно в глубине кто-то натягивал тетиву исполинского лука.
     - Что это?.. Откуда дрожь?..
     - Идем,  -  сказал  он  так  спокойно  и  уверенно,  что  Арха  сразу
повиновалась и решительно зашагала к жуткой пещере.
     Не успела она войти в подземелье, как такой ужасающий шторм слепой  и
злобной ненависти набросился на ее разум, что она съежилась и во всю  мощь
своих легких закричала:
     - Вот они! Они здесь!
     - Тогда пусть знают, что и мы здесь! - крикнул Гед,  и  белое  сияние
вырвалось из его посоха и кончиков пальцев. Как волна на  залитом  солнцем
берегу разбилось оно о тысячи алмазов на крыше Подземелья  и  его  стенах.
Сквозь это пиршество света устремились мужчина и женщина к низкому входу в
туннель, а тени бежали впереди них по сверкающим  стенам,  по  белоснежным
колоннам, по пустой разрытой могиле. Пригнувшись, пробежали они по туннелю
- Тенар впереди, Гед следом. Скалы вокруг них скрежетали и колыхались.  Но
с ними был ослепительный свет, и Тенар  впервые  увидела  изнутри  мертвую
закрытую дверь в красной скале. Перекрывая голос разгневанной  Земли,  Гед
произнес всего одно слово. Тенар опустилась на колени, и над ее  плечом  в
дверь ударил сияющий посох. Скала вспыхнула и разлетелась на куски.
     Бледнело  предрассветное  небо.  В  необъятной  вышине  еще   холодно
сверкало несколько звезд.
     Свежий ветер омыл пылающее лицо Тенар, глаза ее  увидели  звезды,  но
она не поднялась, продолжая стоять на коленях между небом и землей.
     Гед, незнакомый и мрачный на фоне розовеющего неба, повернулся и взял
Тенар за руку, чтобы помочь ей встать. Лицо его  было  черно  и  искажено,
словно у демона. Арха отпрянула от него и закричала  чужим,  пронзительным
голосом, как будто во рту у нее дергался язык мертвеца:
     - Нет! Нет! Не прикасайся ко мне! Оставь! Уходи!
     Извиваясь, она поползла назад, в черный, безгубый рот Гробниц.
     Стальные тиски пальцев Геда разжались, и он тихо произнес:
     - Именем Кольца, что носишь ты на руке, приказываю тебе идти со мной!
     Тенар увидела, как звездный свет отражается от серебряной поверхности
Кольца. Не отрывая от него глаз, она встала, пошатнулась. Гед  снова  взял
ее за руку и повел за собой. Сил, чтобы бежать, у них уже не осталось...
     Вот из черного рта посреди скал, уже далеко от  них,  позади  донесся
долгий стон, исполненный  ненависти  и  страдания.  Вокруг  начали  падать
камни, земля задрожала. Они шли вперед, и Тенар  не  отрывала  взгляда  от
сияющего на ее запястье света далеких звезд.
     Они  спустились  в  долину,  пересекли  ее  и  начали  взбираться  на
противоположный склон. Внезапно Гед остановился и крикнул:
     - Смотри!
     Тенар обернулась. И увидела... Они уже поднялись по  склону  на  один
уровень с девятью исполинскими монолитами, которые стояли или  лежали  над
пещерой,  полной  алмазов  и  могил.  Стоящие  камни   начали   двигаться.
Вздрогнув, они медленно наклонились,  словно  мачты  корабля,  в  бушующем
море. Один из них конвульсивно дернулся и,  став  на  одно  мгновение  как
будто выше, рухнул. На него с грохотом свалился еще один. Дальше за  ними,
черный на фоне желтовато-розоватого неба, заколыхался купол Тронного Зала.
Стены его как бы вздулись. Вся огромная масса камней и штукатурки поплыла,
меняя свой облик как глина в быстром ручье, начала заваливаться набок и  с
оглушительным ревом рухнула во  взметнувшемся  фонтане  обломков  и  пыли.
Долина  вздыбилась,  вверх  по  склону  холма  побежала  волна,  и   среди
Монументов открылась гигантская трещина,  зияя  мраком  и  извергая  клубы
серой, похожей на дым, пыли. Камни, что  еще  стояли,  повалились  и  были
проглочены ею. Потом с грохотом, отразившемся, казалось  от  самого  неба,
черные уста сомкнулись. По земле пробежала короткая дрожь, и все стихло.
     Тенар перевела взгляд  с  раскинувшейся  перед  ней  ужасной  картины
смерти и разрушения на стоящего рядом с ней мужчину, чьего лица она еще ни
разу не видела при дневном свете.
     - Ты удержал его, - сказала она, и после грохота, рева и плача  Земли
голос  ее  показался  шелестом  ветра   в   тростниках.   -   Ты   удержал
землетрясение, ты выстоял против гнева самой Тьмы...
     - Нам нужно идти, - сказал Гед, отворачиваясь от восходящего  солнца,
бросившего первые лучи на руины. - Я устал и хочу есть.
     Он споткнулся, и Тенар взяла его за руку.  Оба  они  еле  передвигали
ноги. Медленно, как пауки по стене, взбирались они по  длинному,  длинному
склону холма, пока не добрались до его купающейся в рассвете и исчерченной
тенями от стеблей шалфея вершины. Далеко на западе стояли  горы.  Подножия
их были пурпурными, пики - золотыми. Глядя на них, Гед  и  Тенар  постояли
несколько минут и пошли вниз, оставив за спиной развалины Гробниц Атуана.

                            11. ЗАПАДНЫЕ ГОРЫ

     Тенар проснулась,  усилием  воли  изгнав  из  затуманенного  сознания
кошмары, в которых она так долго странствовала по темным местам, что плоть
ее совсем иссохла и стали видны тонкие двойные кости предплечий, когда она
вытягивала вперед руки. Тенар открыла глаза, и в  них  полился  золотистый
свет, она глубоко вздохнула и пряные запахи опьянили ее.  Сладость  бытия,
ни с чем не сравнимое удовольствие жить на свете неторопливо наполнило  ее
и полилось через край... Она села, потянулась, расправила черный хитон и с
наслаждением огляделась вокруг.
     Вечер. Солнце уже ушло за громоздящиеся на западе горы, но  лучи  его
еще заполняли землю и небо, необъятное, чистейшее зимнее небо,  необъятную
пустынную золотистую землю с ее горами и широкими долинами. Ветер стих,  в
морозном воздухе царила первозданная тишина. Ничто не двигалось. Листья на
ближних кустиках висели желтые и высохшие, крошечные  стебельки  пустынной
травы щекотали ладони девушки. Невообразимое великолепие света  вобрало  в
себя каждую веточку, каждый поникший листик и стебелек, холмы, горы и  сам
воздух.
     Она посмотрела налево, и там был Гед. Закутавшись в плащ  и  подложив
руку под голову, он крепко спал. Лицо мага во сне казалось упрямым,  почти
гневным, но  левая  рука  его,  расслабившись,  упала  на  землю  рядом  с
пушинкой, на которой еще сохранились свалявшийся клочок пуха  и  крохотные
пики, призванные защищать потомство. Человек и пушинка, пушинка  и  спящий
человек...
     Он - Маг, чья власть сродни и равна  власти  Древних  Сил  Земли.  Он
беседовал с драконами и одним словом укротил землетрясение. И вот он  спит
на голой земле, а рядом с ним пристроилась  отдохнуть  крохотная  пушинка.
Непонятно... Жить, просто жить  -  это  оказалось  куда  величественнее  и
удивительнее, чем Тенар могла себе  вообразить.  Льющееся  с  неба  золото
коснулось ее покрытых пылью волос и на мгновение превратило  в  сверкающую
драгоценность пушинку, ту самую пушинку.
     Свет угасал и по мере  его  исчезновения  воздух  становился  заметно
холоднее. Тенар встала и принялась обламывать с кустов сухие ветки,  такие
же кривые и крепкие, как ветки дуба в миниатюре.  Гед  решил  остановиться
здесь в полдень, когда было тепло, а они устали настолько,  что  не  могли
переставлять ноги. Заросли низкорослого  можжевельника  и  западный  склон
холма,  с  которого  они  спустились,  показались  им  вполне   приемлемым
убежищем. Допив остатки воды из фляги, они растянулись на земле и уснули.
     Заметив невдалеке множество сухих веток, Арха подобрала их с земли и,
выкопав руками небольшую ямку, с помощью верного огнива  разожгла  костер.
Кучка листьев и тоненьких веточек занялась мгновенно, а  от  них  и  ветки
потолще скоро расцвели  роскошным  пламенем,  пропитанным  запахом  смолы.
Стемнело, и первые звезды высыпали на непостижимое небо.
     Треск огня разбудил спящего, он потер ладонями грязное лицо,  зевнул,
с трудом поднялся на ноги и подошел к костру.
     - Я вот думаю, - сонным голосом начал он.
     - Понимаю, но мы не продержимся всю ночь без огня... - Подумав, Тенар
добавила: - Если только у тебя  в  запасе  нет  какого-нибудь  заклинания,
чтобы согреть нас или сделать костер невидимым...
     Гед уселся рядом с костром и обхватил колени руками.
     - Б-р-р, настоящий костер лучше любого заклинания. Я соорудил  вокруг
маленькую иллюзию - постороннему глазу мы с тобой покажемся сухими ветками
и валунами... Итак, как ты полагаешь? Будет ли за нами погоня?
     - Это было бы весьма неприятно, но мне кажется, что погони не  будет.
О твоем существовании знали только Коссил и Манан. Оба погибли.  Наверняка
Коссил была в Тронном Зале, когда он рухнул... Она ждала нас у  люка.  Все
остальные будут думать, что меня завалило в Лабиринте.
     Тенар тоже обхватила руками колени. При последних словах по  ее  телу
пробежала дрожь.
     - Надеюсь, все остальное уцелело. С холма ничего не было видно  из-за
пыли. Я почти уверена, что с храмами и Большим Домом, где  спали  девочки,
не случилось ничего плохого.
     - Скорее всего. Это только  Гробницы  пожрали  сами  себя.  Когда  мы
уходили, я видел золотую крышу какого-то храма, а вниз  по  склону  бежали
люди.
     - Что они скажут, что подумают... Бедная Пенте!  Теперь  ей  придется
стать Верховной Жрицей храма Божественного Короля.  А  ведь  это  она  все
время хотела сбежать, не я... Наверное, все-таки убежит...
     Тенар  улыбнулась.  Радость  вошла  в  нее,  когда  Тенар  проснулась
навстречу золотому свету. Ничто не могло убить эту  радость  -  ни  черное
слово, ни  злое  дело...  Она  развязала  котомку  и  вынула  оттуда  пару
крохотных лепешек. Одну она передала Геду, в другую тут же впилась  зубами
сама. Лепешки были черствые, кислые и необыкновенно вкусные.
     Некоторое время они ели в молчании.
     - Далеко ли мы от моря?
     - Я шел два дня и две ночи. Теперь выйдет подольше.
     - Я сильная, - сказала Тенар.
     - Да, сильная. И храбрая. Но твой спутник устал, - улыбнулся  Гед.  -
Да и с едой у нас плоховато.
     - Ты найдешь воду?
     - Завтра, в горах.
     - А еду? - робко спросила Тенар.
     - Охота отнимает много времени, и оружия у нас нет никакого...
     - Я думала... может... магия?..
     - Я могу позвать кролика, - ответил  Гед,  разгребая  угольки  кривой
веточкой можжевельника. - Сейчас они вылезают из норок, настает их  время.
Я позову одного по имени,  и  он  прискачет.  Но  способна  ли  ты  убить,
освежевать и поджарить кролика, которого назвала Настоящим  Именем?  Может
быть, если умираешь от голода... Но это все равно, что предать друга.
     - Да, конечно, но я думала, можно...
     - Вызвать нам ужин? Это нетрудно. И даже на  золотых  тарелках,  если
тебе так захочется. Но когда ешь иллюзию, встаешь из-за  стола  еще  более
голодным. Подобный ужин примерно так же питателен, как собственные слова.
     В свете костра на мгновение блеснули белые зубы Геда.
     - Твоя магия особенная, - сказала Тенар с величием равного  -  Первая
Жрица беседует с магом. - Кажется,  она  способна  решать  только  мировые
проблемы.
     Гед подбросил в  костер  веток,  и  к  ночному  небу  взвился  фонтан
благоухающих смолой искр.
     - Так можешь ты позвать кролика?
     - Хочешь?
     Она кивнула.
     Гед отвернулся от костра и тихо сказал в окружающую тьму:
     - Кеббо... О, Кеббо...
     Молчание. Ни звука. Ни движения. Потом на самой  границе  освещенного
круга, у самой земли сверкнул глаз, похожий на кусочек обкатанной  быстрой
речкой гальки. Изгиб пушистой спинки. Внимательное ухо торчком.
     Гед  сказал  еще  слово.  Ухо  вздрогнуло,  из  тьмы  появилось   его
ухо-собрат. Зверек повернулся, и на мгновение Тенар увидела  его  целиком.
Тут же последовал искусный прыжок, и пушистый  комочек  вернулся  к  своим
таинственным ночным делам.
     - Ах! - выдохнула Тенар. - Как здорово! А я могу?
     - Ну...
     - Это секрет! - сразу же сказала она, обретая былое величие.
     - Секрет - _И_м_я_ кролика. По крайней мере, не следует  пользоваться
им без нужды... Но вот _у_м_е_н_и_е_ позвать  кролика  -  не  секрет,  это
таинство, искусство...
     - Которым ты владеешь! Знаю, знаю!
     В голосе  Тенар  звучала  страсть,  которую  не  могла  замаскировать
напускная ирония. Гед быстро глянул на нее и ничего не ответил.
     Схватка с Безымянными  измотала  его,  предательские  туннели  отняли
почти все его силы. Хотя Гед  и  остался  победителем,  он  не  чувствовал
никакого желания торжествовать победу. Посидев еще немного,  он  свернулся
калачиком поближе к огню и уснул.
     Тенар продолжала подкладывать ветки в костер и смотреть на сверкающие
от горизонта до горизонта созвездия, пока голова ее не начала клониться на
грудь и сон не сморил ее.
     Проснулись они почти одновременно.  Костер  погас.  Звезды,  которыми
любовалась Тенар, исчезли за горами и на смену им взошли на востоке новые.
Разбудил их холод, трескучий  мороз  пустынной  ночи,  и  ветер,  ледяной,
острый, как бритва ветер.
     Топливо для костра кончилось.
     - Пора двигаться, - сказал Гед. - Скоро рассвет.
     Зубы его так стучали, что Тенар с трудом разобрала слова. Они  начали
взбираться по длинному пологому склону. Кусты  и  валуны  ясно  выделялись
своей чернотой, и идти было легко, как днем. Через некоторое время  ходьба
согрела их, шаг убыстрился и стал  увереннее,  дрожь  и  зубовный  скрежет
прекратились. К рассвету они были уже  у  подножия  первой  горной  гряды,
служившей до этого дня границей мира, в котором жила Тенар.
     Привал устроили в роще. Желтые трепещущие листья еще льнули к ветвям.
Гед сказал, что эти деревья  называются  осинами.  До  этого  Тенар  знала
только можжевельник, хилые тополя на  берегах  речных  заводей,  да  сорок
яблонь, растущих в саду Места. Птичка среди ветвей нежно сообщила им:
     - Ди-и, ди-и.
     Между деревьями шумела узкая,  но  быстрая  горная  речушка.  Ворочая
камешки и прыгая по перекатам, она очень спешила куда-то по своим делам, и
у нее не хватало  времени  замерзнуть.  Тенар  побаивалась  ее,  ведь  она
привыкла к пустыне, где все молчит и движется неторопливо:  ленивые  реки,
тени облаков, парящие стервятники.
     Разделив последнюю лепешку и  последний  засохший  ломтик  сыра,  они
отдохнули и пошли дальше.
     К вечеру они забрались довольно высоко. Небо  скрылось  за  облаками,
подул пронизывающий ветер. Лагерь они устроили в лощине у другого  горного
потока. Сухого дерева тут было в изобилии, и на этот раз они  не  пожалели
топлива для костра, у которого можно было отогреться по-настоящему.
     Уставшая и счастливая Тенар нашла в дупле упавшего дерева оставленный
белкой на зиму запас орехов - грецких и еще каких-то, которые Гед, не зная
их каргадского названия, именовал "убир".  Девушка  аккуратно  разбила  их
между двумя плоскими камнями, передавая каждое второе ядрышко Геду.
     - Как  мне  хочется  остаться  здесь,  -  сказала  она,  указывая  на
сумеречную долину, укрывшуюся среди высоких гор.
     - Да, неплохое местечко, - согласился Гед.
     - Сюда никогда не приходят люди.
     - По крайней мере, нечасто... Я сам родился в горах, точнее  на  горе
Гонт. Если мы поплывем на Хавнор северным путем, непременно увидим ее. Она
особенно красива зимой - белоснежная вершина  вздымается  над  морем,  как
исполинская волна. Мое родное селение стоит на берегу такой  же  речки.  А
где родилась ты, Тенар?
     - Где-то на севере Атуана, в Энтате, кажется... Не помню...
     - Значит тебя взяли в Место совсем ребенком.
     - Мне было пять лет. Помню только огонь в очаге... Больше ничего.
     Гед потер заросший щетиной, но относительно чистый теперь  подбородок
- несмотря на холод, оба не могли отказать себе в удовольствии  покупаться
в речке. Тенар смотрела на него, но как и раньше, не могла догадаться, чем
заняты его мысли и какой груз лежит на сердце. Обращаясь больше к  костру,
чем к своей спутнице, Гед спросил:
     - Что ты собираешься делать в Хавноре? Ведь  ты...  ты  на  этот  раз
воистину возродилась.
     Тенар с улыбкой кивнула. Она и вправду чувствовала  себя  так,  будто
только что народилась на свет.
     - В первую очередь тебе нужно выучить язык.
     - Твой язык? С удовольствием!
     - Ну что ж... Это - кабат.
     Гед бросил ей на колени камешек.
     - Кабат... Это на языке драконов?
     - Нет, нет! Тебе  нужны  не  заклинания,  а  умение  разговаривать  с
людьми.
     - Конечно. Но как будет "камень" на языке драконов?
     - "Толк"... Не рассчитывай, что я возьму тебя в ученики. Мы  с  тобой
будем учить язык Архипелага. Ведь пришлось же мне выучить язык Каргада.
     - Но ты как-то странно произносишь слова...
     - Несомненно. А теперь: "аркемми-кабат", - и  Гед  протянул  руку  за
камешком.
     - А если я не поплыву на Хавнор?
     - А куда?
     Тенар промолчала.
     - Хавнор - прекрасный город. Ты принесешь ему в  дар  Кольцо,  символ
мира, неоценимое сокровище. Тебя встретят как принцессу, осыпят почестями.
В Хавноре живут гордые и благородные люди. Они  назовут  тебя  Белоснежной
Леди  -  ведь  кожа  твоя  так  бела!  -  и  полюбят  тебя еще  больше  за
молодость... и красоту.  У тебя будут сотни одеяний,  подобных тому, что я
показал  тебе   в  Лабиринте,   только  настоящих.   Ты  познаешь  людскую
благодарность и любовь, ты, кто знал только одиночество, зависть и мрак.
     - Но был же Манан, - сказала  Тенар,  словно  защищаясь,  и  губы  ее
задрожали, но самую малость. - Он любил меня,  я  видела  от  него  только
добро. Он защищал меня, как умел, и за это я  убила  его.  Он  нашел  свою
смерть в бездне. Я не хочу на Хавнор, я не поплыву туда. Я останусь здесь.
     - Здесь... на Атуане?
     - Здесь, где мы сейчас сидим.
     - Тенар, - сказал Гед тихо и серьезно - давай  останемся.  Правда,  у
меня нет ножа, а когда пойдет снег, нам придется туго. Но пока  мы  сможем
добывать пищу...
     - Нет. Я понимаю, что мы не можем остаться.  Просто  лезут  в  голову
дурацкие мысли.
     Рассыпая с подола черного хитона ореховые скорлупки, Тенар  встала  и
подбросила в костер поленьев. Она стояла - маленькая,  изможденная,  очень
прямо, в перепачканных черных одеждах.
     - Все, что я знаю, теперь никому не  нужно.  Я  постараюсь  научиться
чему-нибудь полезному.
     Гед отвел глаза и вздрогнул, как от боли.

     На следующий день они перевалили через последний хребет. На  перевале
завывал слепящий,  жалящий  ветер,  несущий  тяжелые  снежные  заряды.  Им
пришлось довольно долго спускаться по противоположному склону, прежде  чем
они выбрались из снежных облаков  и  Тенар  смогла,  наконец,  рассмотреть
лежащую за горами  страну.  Страну,  зеленую  от  сосновых  рощ,  лугов  и
невспаханных полей. Даже в разгар зимы, когда леса окрашены в  основном  в
цвет голых сучьев, страна эта зеленела - скромно и ненавязчиво. Они стояли
и смотрели на нее с горного склона, и вдруг Гед  молча  показал  рукой  на
запад, где в облаках  садилось  солнце.  Самого  его  не  было  видно,  но
горизонт, край мира сверкал, как алмазные стены Подземелья-Под-Гробницами.
     - Что это?
     - Море, - ответил Гед.
     Через некоторое время ей пришлось увидеть хоть и менее  чудесное,  но
все же удивительное для нее зрелище. Они вышли на дорогу и пошли по ней, и
она привела их к деревне - дюжине выстроившихся в ряд домов. Осознав,  что
они очутились среди людей, Тенар с тревогой посмотрела на своего спутника.
Посмотрела и не увидела его. Рядом походкой Геда, в его одежде и сандалиях
шел другой человек, белокожий и без  бороды.  Вот  он  повернул  голову  и
подмигнул ей голубым глазом.
     - Как ты думаешь, удастся нам обмануть их? - спросил он. -  Как  тебе
нравится твое одеяние?
     Тут Тенар обнаружила, что облачена в темно-коричневую юбку и такой же
жакет, а волосы ее прикрывает большая красная шерстяная шаль.
     - Ох! - выдохнула она и остановилась, словно натолкнувшись на  стену.
- Но ведь ты - Гед!
     Произнеся Имя Геда, она увидела его совершенно отчетливо  -  знакомое
черное обезображенное лицо... Но все равно, рядом с ней стоял незнакомец с
молочно-белой физиономией.
     - Никогда не произноси  моего  Имени  там,  где  его  могут  услышать
другие, а я сохраню в тайне твое. Мы  с  тобой  брат  и  сестра,  идем  из
Тенабаха. Как только я увижу какое-нибудь доброе лицо, тут же напрошусь на
ужин.
     Гед взял Тенар под руку и вместе они вошли в деревню.

     Покинули они ее на следующее утро, прекрасно выспавшись на сеновале и
с полными желудками.
     - Часто ли приходится попрошайничать Магам? - спросила  Тенар,  когда
они шли по дороге между лугов, на которых  паслись  козы  и  еще  какие-то
мелкие пятнистые животные.
     - Почему ты об этом спрашиваешь?
     - Уж больно у тебя это хорошо получается.
     - Неужели?.. Можно сказать, что я попрошайничал  всю  жизнь.  Ты  уже
заметила, что у волшебников нет почти ничего своего?  Только  посох  и  та
одежда, которая на нем. Но их везде принимают, дают кров и пищу  и  делают
это  с  радостью,  потому   что   волшебники   умеют   расплачиваться   за
гостеприимство.
     - Чем же?
     - Вспомни ту женщину в деревне. Я вылечил ее коз.
     - А разве они были больны?
     - Воспаленное вымя. Я в детстве тоже был козьим пастухом.
     - Ты сказал ей, что вылечил коз?
     - Нет. Зачем?
     После долгого молчания Тенар сказала:
     - Да, твоя магия годна не только на великие дела...
     - Гостеприимство, - сказал Гед,  -  само  по  себе  великое  чувство.
Обычно за него достаточно простой благодарности. Но мне стало жаль коз.
     Примерно в полдень они вошли в большой город. Как  и  все  каргадские
города,  построен  он  был  из  глиняных  кирпичей  и  обнесен  стеной   с
контрэскарпами, сторожевыми башнями на всех четырех углах и  единственными
воротами, сквозь которые в этот момент погонщики прогоняли  блеющее  стадо
овец. Красные черепичные крыши сотни  и  более  домов  высовывались  из-за
грязно-желтой стены. У ворот стояли два  стражника  в  шлемах  с  красными
перьями, обозначавшими  принадлежность  к  гвардии  Божественного  Короля.
Тенар уже доводилось видеть солдат в таких шлемах, когда  раз  в  год  они
приводили  в  дар  храму   своего   повелителя   караваны   с   рабами   и
драгоценностями. Когда она сказала об этом Геду, тот ответил:
     - Я тоже видел их, будучи еще мальчишкой. Они напали на Гонт и пришли
в мою деревню, чтобы сжечь и разграбить ее. Но их прогнали, а  потом  была
битва в устье реки Ар, на берегу моря. Сотни людей погибли... Может  быть,
теперь, когда Кольцо воссоединилось, войны между  Империей  и  Внутренними
островами прекратятся.
     - Да, пора прекращать кровопролитие, - сказала  Тенар.  -  Да  и  что
будет Божественный Король делать с таким огромным количеством рабов?
     Фраза эта застала Геда врасплох.
     - Ты хочешь сказать, если Империя победит Архипелаг?
     Тенар кивнула.
     - Почему-то мне кажется, что этого не произойдет.
     - Но посмотри, как сильна Империя: этот огромный  город,  эти  стены,
эти воины!  Архипелаг  просто  не  сможет  сопротивляться,  если  на  него
нападут!
     - Положим, город этот не так уж и велик, - осторожно  сказал  Гед.  -
Если бы я увидел его в то время, когда только что спустился со своей горы,
он тоже показался бы мне гигантским. В Архипелаге  множество  городов,  по
сравнению с которыми этот -  всего  лишь  деревушка.  В  Архипелаге  много
островов, Тенар, и ты увидишь их все!
     Тенар ничего не ответила. Она шла молча, поджав губы.
     - Тебя ожидают чудесные мгновения: корабль идет вперед, и ты  видишь,
как новая страна поднимается из моря. Леса и поля,  города  с  гаванями  и
дворцами, базары, где  можно  купить  что  угодно,  чудеса  самых  дальних
закоулков мира!
     Тенар кивнула. Она понимала,  что  Гед  пытается  подбодрить  ее,  но
радость осталась в горах, в долине, по которой спешит деловитый  ручей.  В
душе ее поселился  ужас,  который  рос  с  каждым  часом.  Впереди  лежала
неизвестность. Она не знала ничего, кроме пустыни и  Гробниц.  Кому  нужны
такие знания? Она знает все до единого повороты Лабиринта, умеет танцевать
перед разрушенным  алтарем...  Она  ничего  не  знает  о  лесах,  городах,
человеческих сердцах...
     Вдруг она спросила:
     - Гед, ты останешься со мной на Хавноре?
     Она не смотрела  на  него.  Он  был  рядом,  но  пребывал  в  обличье
каргадского деревенщины. Тенар не хотела видеть его таким.  Но  голос  его
оставался таким же, как и в Лабиринте.
     Гед ответил не сразу.
     - Тенар, я иду туда, куда меня посылают, или на зов о помощи. Еще  ни
в одной стране я не задерживался  надолго.  Понимаешь?  Я  делаю  то,  что
должен, и делаю это в одиночку. Пока я нужен тебе, я останусь на  Хавноре.
А если я понадоблюсь тебе в будущем, позови, и я приду... Я приду  к  тебе
даже из могилы, Тенар! Но остаться с тобой я не смогу.
     Тенар молчала, и Гед добавил:
     - На Хавноре мне недолго придется пробыть твоим провожатым. Ты будешь
счастлива там.
     Тенар молча кивнула.
     Держась за руки, они пошли к морю.

                             12. ДОРОГА К ДОМУ

     Лодку Гед спрятал в гроте под скалистым утесом.  Мыс  Туманов  -  так
называли его рыбаки из близлежащей деревушки. Один из них угостил Тенар  и
Геда дымящейся ухой. Поужинав, они спустились на берег. День угасал.
     Грот представлял собой узкую трещину в скале, уходившую вглубь  футов
на тридцать, с песчаным полом. Песок был  сырым,  так  как  пол  едва-едва
возвышался над уровнем прилива. Сам грот смотрел на море, и Гед  решил  не
разжигать огня, чтобы рыбаки не заметили его, если выйдут на ночной лов, и
не проявляли излишнего любопытства.  Так  что  несчастные  путешественники
расположились на холодном  песке,  таком  мягком,  когда  пропускаешь  его
сквозь пальцы, и жестком, как скала, когда лежишь на нем.
     Тенар слушала море. Оно бесновалось всего в нескольких ярдах от входа
в грот - ревело, вздыхало, грохотало, снова, снова и снова произнося  одни
и те же звуки... нет, не совсем одни и те же. Оно не помышляло об  отдыхе,
на всех берегах всех островов всего  мира  вздымало  оно  безразличные  ко
всему волны. Пустыня, горы - вот где прибежище тишины. Никто не плачет там
громко и печально. А море... оно ведет свой рассказ с  начала  времен,  но
Тенар неведом его язык.
     Проснулась  она  при  первых  проблесках  серого  утреннего  света  и
увидела, что Геда нет в гроте. Босой, он  шагал  по  выступавшим  из  пены
прибоя поросшим черными водорослями камням и что-то искал.
     Войдя, наконец, в грот, он сказал:
     - Возьми, - и протянул  девушке  горсть  чего-то  ужасного,  мокрого,
похожего на бордовые камешки с оранжевыми ртами.
     - Что это?
     - Мидии, я собрал их на камнях. А вот эти  две  -  устрицы,  они  еще
вкуснее. Смотри, вот так...
     Кинжальчиком, который Тенар одолжила  ему  еще  в  горах,  Гед  ловко
вскрыл раковину и проглотил ее оранжевое содержимое, запив морской  водой,
как соусом.
     - Ты даже не сварил ее! Ты ешь ее живую!
     Тенар в ужасе отвернулась и не смотрела, как  Гед,  пристыженный,  но
голодный, опустошил все до единой раковины.
     Покончив с завтраком, Гед обратил свое внимание  на  лодку,  лежавшую
кормой к выходу на нескольких круглых бревнах, чтобы не засосало в  песок.
Прошлым вечером Тенар недоверчиво  рассмотрела  ее  и  ничего  не  поняла.
Девушка не представляла себе, что лодки бывают такие огромные  -  почти  в
три ее роста! К тому же  в  ней  лежало  множество  предметов,  назначения
которых она не понимала и потому боялась. На носу лодки, на  каждом  борту
был нарисован глаз,  и  ночью,  в  судорожном  полусне,  Тенар  все  время
казалось, будто лодка подглядывает за ней.
     Покопавшись среди вещей, Гед подошел к Тенар и  протянул  ей  большой
сухарь, тщательно завернутый в листья для предохранения от влаги.
     - Я не хочу есть.
     Гед внимательно посмотрел на ее печальное лицо, убрал сухарь и сел  у
выхода из грота.
     - Прилив начнется через два часа, и можно будет  спускать  лодку.  Ты
плохо спала ночью, отдохни, пока есть время.
     - Я не хочу спать.
     Гед больше ничего не сказал. Он сидел боком  к  Тенар,  в  обрамлении
черной арки входа, на фоне  мятущихся  сверкающих  волн,  и  не  двигался.
Неподвижность   его   была   сродни   неподвижности   скал,    и    тишина
распространялась от него во все стороны, подобно кругам  от  брошенного  в
воду камня. Молчание его стало не просто отсутствием произносимых  звуков,
но почти осязаемым, как молчание пустыни.
     Некоторое время спустя Тенар  встала  и  подошла  к  волшебнику.  Она
заглянула ему в лицо, словно отлитое из меди -  напряженное,  с  глядящими
внутрь полузакрытыми глазами и плотно сжатым ртом.
     Он был так же далеко от нее, как и море.
     Где он сейчас, по каким тропинкам странствует его  душа?  Никогда  не
сможет Тенар последовать за ним в те края.
     Он поманил ее. Он назвал ее по имени и она прибежала,  подобострастно
виляя хвостиком... как тот дикий кролик  в  ночной  пустыне.  Он  завладел
Кольцом. Гробницы лежат в руинах, Первая Жрица опозорена навеки и не нужна
ему больше.
     Бывшая Первая Жрица не может идти за Магом, Маг не может  остаться  с
Первой Жрицей. Он обманул ее и оставляет на развалинах жизни.
     Молниеносным движением Тенар выхватила  из-за  пояса  Геда  маленький
стальной кинжал.
     Маг сидел, подобно закутанной в плащ статуе.
     Лезвие кинжала - уменьшенной копии жертвенного меча -  было  в  длину
всего  около  четырех  дюймов  и  заточено  с  одной  стороны.  Вместе  со
сплетенным  из  конского  волоса  ремешком,  связкой  ключей   и   другими
предметами,  назначение  которых  забылось  за  долгие  столетия,   кинжал
составлял часть обязательного наряда Первой Жрицы. Тенар  не  пользовалась
им, если не считать одного  из  танцев  новолуния,  когда  ей  приходилось
подбрасывать и ловить его перед пустым Троном. Тенар любила этот  танец  -
безудержный, дикий, исполняемый под аккомпанемент босых ног, притопывающих
по каменному полу. Много раз резала она себе  пальцы,  пока  не  научилась
безошибочно ловить кинжал за рукоятку.  Короткое  лезвие  было  достаточно
острым, чтобы порезать палец до кости... или  перерезать  сонную  артерию.
Хозяева предали и прокляли Первую Жрицу, но она  еще  послужит  им!  Пусть
направят они ее руку - орудие последней мести мрака! Они примут жертву...
     Прижав кинжал к бедру, Тенар нагнулась, но тут Гед  поднял  голову  и
посмотрел на нее. Глаза его были глазами человека, вернувшегося издалека и
видевшего нечто ужасное. Лицо его было спокойно, но полно боли. Он смотрел
на Тенар, и взгляд его постепенно прояснялся.
     - Тенар... - сказал он, словно здороваясь,  и  доверчиво,  успокаивая
свой мятущийся дух, коснулся пальцами резного  серебряного  Кольца  на  ее
запястье. Не обратив никакого внимания на кинжал,  он  перевел  взгляд  на
бьющиеся о скалы волны и с усилием произнес:
     - Пора... пора в путь.
     Звук его голоса изгнал неправедный  гнев  из  мыслей  Тенар.  Остался
только страх.
     - Забудь их, Тенар! Впереди свобода!
     С неожиданной легкостью Гед вскочил на ноги, затянул потуже пояс.
     - Помоги-ка  мне  с лодкой.  Она  на бревнах,  покатили...  Толкай...
еще... еще... прыгай в нее, как только я скажу...  неудобное место,  чтобы
спускать ло... Прыгай!
     Вскочив в лодку следом за Тенар, Гед поймал девушку за руку, не давая
ей упасть за борт,  усадил  на  что-то  мягкое  и,  расставив  пошире  для
устойчивости ноги, взялся за весла. Несколькими мощными гребками он провел
лодку между  торчащими  из  воды  скалами,  мимо  покрытой  клочьями  пены
оконечности Мыса Туманов и вывел в относительно спокойное море.
     Уложив весла на дно лодки, Гед поставил мачту.  Теперь,  когда  Тенар
очутилась внутри лодки, а море - снаружи, суденышко показалось  ей  совсем
крохотным.
     Взвился в воздух парус. Снаряжение и все снасти  лодки  носили  следы
долгой и упорной борьбы со стихиями, хотя парус  был  заштопан  с  большой
аккуратностью, а само суденышко выглядело чистым и ухоженным.  Оно  чем-то
напоминало своего владельца -  много  путешествовало  и  не  везде  с  ним
обходились вежливо.
     -  Вот  мы  и  ушли.  Никто  не  гонится  за  нами,  туман  в  мыслях
рассеивается.
     И действительно, черная рука, всю жизнь державшая  Тенар  за  сердце,
начала постепенно ослаблять свою мертвую хватку. Но радость, переполнявшая
ее там, в горах, куда-то исчезла.
     Тенар уронила голову на руки и заплакала, и щеки ее стали  мокрыми  и
солеными. Она оплакивала годы, отданные служению  мраку.  Она  плакала  от
боли, потому что завоевала, наконец, свободу.
     Она уже ощущала на себе ее тяжкий  груз.  Да,  свобода  -  это  груз,
который может оказаться непосильным для слабого.  Свобода  -  не  подарок,
свобода -  выбор,  иногда  нелегкий.  Дорога  ведет  вверх,  к  свету,  но
нагруженный предрассудками путник никогда не достигнет вершины.
     Гед не стал утешать ее, и  даже  когда  слезы  Тенар  иссякли  и  она
обратила тоскливый взор на голубоватые скалы оставшегося за кормой Атуана,
не произнес ни слова.
     Долго они молчали...
     - Можно спросить тебя кое-о-чем?
     - Спрашивай.
     - Я не хочу плыть на Внутренние Острова, на Хавнор. Мне нечего делать
в больших городах, среди незнакомых людей. Мне нигде нет места. Я  предала
свой народ и лишилась родины. Я совершила непростительный поступок. Оставь
меня на каком-нибудь острове, где нет людей, где нет н_и_к_о_г_о... Отвези
Кольцо на Хавнор - оно твое, я не имею к нему _н_и_к_а_к_о_г_о_ отношения,
как и к твоему народу. Оставь меня _о_д_н_у!!!
     Медленно, постепенно, но поразив тем не менее Тенар до глубины  души,
разгорался свет, возникший по желанию Мага. Это было похоже на восход луны
среди непроглядного мрака. Свет загорелся на конце посоха Геда  и  осветил
нижний край паруса, уключины, доски, из которых была сделана лодка, и лицо
Мага, пристально смотревшего на девушку.
     - Что дурного ты успела сделать?
     - Я приказала запереть троих людей в комнате под Троном.  Они  умерли
от  голода...  и  жажды.  Их  похоронили  в  Подземелье-Под-Гробницами,  и
Монументы рухнули на их могилы...
     - Что еще?
     - Манан.
     - Его смерть - дело моих рук.
     - Нет! Он погиб, потому что любил меня и остался верен до  конца.  Он
думал, что спасает меня... Он держал меч над моей головой. Он  всегда  был
добр ко мне... а когда я была маленькая... и плакала...
     Тенар замолчала. Рыдания снова поднялись в ней, но слез не  принесли.
Руки ее судорожно сжимали черные складки одеяния.
     - Я никогда не относилась к нему так, как он того заслуживал... Я  не
поплыву на Хавнор. Я не поплыву с тобой. Найди остров, высади меня  там  и
оставь. Пусть это будет расплатой за причиненное людям зло. Мне еще далеко
до свободы.
     Нежный, посеребренный туманом свет мерцал между ними.
     - Слушай меня, Тенар, и  слушай  внимательно.  Ты  была  вместилищем,
сосудом зла, но зло вылилось и похоронило себя в  собственном  склепе.  Ты
рождена не для мрака и  жестокости,  ты  похожа  на  горящий  фонарь,  что
содержит свет в себе самом и освещает то, что его  окружает.  Несмотря  на
молодость, ты многое познала... Я отвезу тебя на Гонт, мой родной  остров,
к старому мастеру Огиону. Да, он старик, но он - великий Маг и  человек  с
добрым сердцем. Люди прозвали его Молчаливым. Он живет в маленькой хижине,
высоко над морем, на утесах Ре Альби. У него есть козы и сад. Каждую осень
он покидает свою хижину и в одиночку уходит странствовать по  острову,  по
его лесам, горам и долинам. Я жил с ним, когда  был  еще  моложе,  чем  ты
сейчас, но мне не хватило здравого  смысла,  чтобы  остаться  в  Ре  Альби
навсегда. В поисках Зла я отправился путешествовать и, будь уверена, нашел
его... Ты придешь к нему, оставив позади мрак, придешь в  поисках  тишины,
свободы и новой дороги в жизни. Там ты  найдешь  все  это  и  еще  найдешь
доброту. Пусть фонарь погорит немного в воздухе, не терзаемом  штормами...
Согласна?
     - Согласна, - вздохнула Тенар и после долгого  молчания  добавила:  -
Хорошо бы поскорее... добраться туда.
     - Доберемся! Потерпи еще немного, малышка!
     - Ты... приедешь ко мне?
     - Конечно. Как только смогу.
     Свет погас. Осталась тьма.

     Много рассветов и закатов встретили они, много пережили  ненастных  и
погожих дней в долгом путешествии к внутренним Островам. Они  проплыли  по
оживленным морским путям, среди исполинских кораблей, по  проливу  Эбавнор
пересекли бухту в сердце Хавнора и вошли в Великий Порт. Они увидели белые
башни в заснеженном, лучащемся светом городе. На крышах мостов  и  красных
крышах домов лежал снег, иней на мачтах ста кораблей сверкал под  солнцем.
Весть об  их  появлении  опередила  "Ясноглазку"  -  штопаный-перештопаный
красный парус хорошо был известен в этих водах. Огромная  толпа  собралась
на заснеженном причале, разноцветные флаги развевались на зимнем ветру.
     Тенар, в своем старом изорванном черном хитоне, встала в  лодке.  Она
посмотрела на охватившее запястье Кольцо, потом на  переполненный  народом
разноцветный берег, дворцы, высокие  башни.  Она  подняла  правую  руку  и
солнце  отразилось  в  серебре.  Ветер  разнес  над  беспокойными   водами
радостные возгласы собравшихся горожан. Гед  подвел  лодку  к  причалу,  и
сотни рук протянулись за брошенной им веревкой.  Он  прыгнул  на  берег  и
подал руку Тенар.
     - Пойдем, - сказал он с улыбкой, и она встала и пошла.
     Рядом с Гедом шла Тенар по  белым  улицам  Хавнора,  как  вернувшийся
домой ребенок.

                              Урсула ЛЕ ГУИН

                           ВОЛШЕБНИК ЗЕМНОМОРЬЯ

                              Посвящаю моим братьям: Клифтону, Теду, Карлу

                                     Лишь в тишине услышишь слово,
                                     И лишь во тьме увидишь свет,
                                     Лишь в смерти жизнь восходит к жизни,
                                     И гордый сокола полет
                                     Заметен только в чистом небе...
                                                        - Сотворение Земли

                               1. БИТВА В ТУМАНЕ

     Остров Гонт, единственная гора которого на целую милю  вздымает  свою
вершину над истерзанным штормами Северо-Восточным морем,  знаменит  своими
волшебниками. Множество уроженцев Гонта покидало города в его высокогорных
долинах и порты в узких темных бухтах, чтобы волшебством и магией  служить
Лордам Архипелага или странствовать в поисках  приключений  с  острова  на
остров  по  всему  Земноморью,  зарабатывая  на   жизнь   чародейством   и
колдовством.
     Говорят, что величайшим из них, и уж, конечно, самым неутомимым,  был
человек, прозванный Соколом. Впоследствии он стал Повелителем  Драконов  и
Великим Чародеем. О его жизни поется в "Славных деяниях Геда" и  множестве
баллад, но наш рассказ - о времени,  когда  баллады  о  нем  еще  не  были
сложены.
     Он родился в отдаленной деревушке, именуемой  Тэн  Алдерс,  высоко  в
горах, в самом сердце Северного Дола. Ниже деревни  луга  и  пашни  долины
терраса за  террасой  спускались  к  морю.  В  излучинах  реки  Ар  стояли
маленькие уютные городки, а выше - только лес поднимался до самых  скал  и
снегов Высокогорья.
     Свое первое имя - Дани - он получил от матери. Кроме  этого  имени  и
самой жизни она ничего не смогла дать ему - женщина умерла, когда мальчику
не было и года. Отец Дани, деревенский кузнец, был хмурым, неразговорчивым
человеком, и когда шестеро его братьев, которые были старше его  на  много
лет, один за другим покинули дом, чтобы возделывать землю, бороздить  моря
или работать кузнецами в других  селениях  Северного  Дола,  некому  стало
приласкать мальчика.  Он  рос  заброшенным  сорняком  высокий,  подвижный,
гордый и вспыльчивый мальчишка. Вместе с другими  деревенскими  детьми  он
пас козьи стада на кручах над родниками, из которых брала начало река  Ар,
а когда стал  достаточно  силен,  чтобы  раздувать  кузнечные  мехи,  отец
заставил его работать в кузнице. Плату Дани получал немалую -  в  основном
затрещинами и кнутом. Пользы от него было мало. Вечно он где-то пропадал -
бродил в лесной чаще, купался в быстром и холодном, как и все реки  Гонта,
Аре, или взбирался по уступам на заоблачные высоты, откуда  видно  море  -
бескрайний северный океан, в котором дальше Перрегаля не было  ни  единого
островка.
     В этой же деревне жила сестра его умершей матери.  она  заботилась  о
нем, пока он был еще совсем крохой, но у нее были  свои  заботы,  и  когда
Дани вырос, она  перестала  обращать  на  него  внимание.  Однажды,  когда
мальчику было семь лет, и он еще ничего не знал о силах, которые управляют
миром, он случайно услышал, как тетка разговаривает с козлом,  забравшимся
на соломенную крышу какой-то хижины и ни за  что  не  желавшим  спускаться
оттуда. Тем не менее, как только женщина произнесла  странную  рифмованную
фразу, животное послушно спрыгнуло на землю. На следующий день, когда Дани
пас свое длинношерстное стадо на лугу  у  Высокого  Обрыва,  он  выкрикнул
услышанное им накануне двустишие, не имея  ни  малейшего  представления  о
том, что это за слова и для чего они могут служить: Ноф хирф мелк мен Холк
хен мерт хен!
     Едва Дани замолчал, все козы вдруг ринулись к нему, причем не издавая
ни звука. Они столпились около него и вопросительно уставились на мальчика
своими узкими желтыми глазами.
     Дани весело засмеялся и еще раз произнес двустишие, давшее ему  такую
власть над козами. Они придвинулись  еще  ближе,  теснясь  и  толкая  друг
друга. Но вдруг он испугался частокола  острых  рогов,  их  остановившихся
глаз, этой жуткой тишины. Он попробовал вырваться и кинулся бежать со всех
ног, но козы не отставали от него, обступив мальчика плотным кольцом.  Так
они и примчались в деревню плачущий мальчик и  козы,  окружившие  его  так
плотно, что, казалось, все они стянуты крепкой веревкой, разорвать которую
у них не было сил. Люди выбегали из домов,  проклиная  коз  и  смеясь  над
Дани. Среди них была и его тетка, но она не смеялась. Она  что-то  сказала
козам, и те,  освобожденные  от  чар,  превратились  в  обычных  животных,
разбрелись по сторонам и принялись щипать травку. Тетка сказала Дани:
     - Пойдем со мной.
     Она привела его в  хижину,  в  которой  жила  одна.  Она  никогда  не
позволяла детям заходить в нее, и  они  боялись  этого  места,  как  огня.
Низкая и сумрачная, без  единого  окна,  хижина  была  заполнена  запахами
целебных трав, развешенных для просушки  мяты  и  дикого  чеснока,  тмина,
тысячелистника и парамала, королевского листа и клевера, пижмы и лаврового
листа. Скрестив ноги, тетушка уселась у  очага,  и  искоса  поглядывая  на
мальчика сквозь космы спутанных черных  волос,  спросила,  что  он  сказал
козам и осознает ли он значение этих  слов.  Выслушав  бессвязный  рассказ
Дани и уразумев, что не имея ни малейшего понятия о  колдовстве,  он  смог
полностью подчинить коз своей воле, она сразу поняла, что у Дани есть  все
задатки настоящего чародея.
     Как племянник, Дани был для нее пустым местом, но теперь он  предстал
перед ней совершенно в ином свете. Она похвалила мальчика и  сказала,  что
может научить его другим заклинаниям, которые понравятся ему  еще  больше.
Он сможет заставить улитку выглянуть из раковины, а сокола - спуститься из
поднебесья.
     - Ну что ж, научи меня, - сказал Дани, оправившись от страха, который
нагнали на него козы, и задрав нос от ее похвал. Колдунья сказала ему:
     - Ты никогда не расскажешь об этих заклинаниях другим детям,  если  я
научу тебя им.
     - Я обещаю.
     Она только улыбнулась  этому  наивному  ответу,  который  лишний  раз
подчеркивал его полное невежество.
     - Что ж, прекрасно. Но я сделаю твое обещание еще крепче. Ты  станешь
немым на столько, на сколько я сочту нужным, но даже когда я  снова  верну
тебе дар речи, заветные слова не сорвутся у тебя с  языка  там,  где  тебя
могут услышать. Мы должны крепко хранить секреты нашего ремесла!
     - Согласен, - повторил мальчик, потому что он и  без  того  не  думал
ничем делиться со своими товарищами. Ему хотелось обладать такими знаниями
и умением, каких у них никогда не будет.
     Он сидел неподвижно, пока тетка откинула назад свои нечесаные волосы,
туго затянула поясом одежды и снова села  скрестив  ноги,  бросив  в  очаг
пригоршню листьев, так что клубы дыма заполнили  всю  хижину.  Она  начала
петь. Ее голос становился то низким, то пронзительно высоким, словно  пели
разные люди. Песня лилась не переставая, и скоро мальчик уже не осознавал,
спит он или бодрствует. Старая черная собака колдуньи, которая никогда  не
лаяла, со слезящимися от дыма глазами подошла и уселась рядом с ним. Потом
колдунья заговорила с Дани на неизвестном ему языке и заставила его до тех
пор повторять за ней непонятные рифмы и слова, пока колдовство не овладело
им и не заставило замолкнуть.
     - Говори, - потребовала она, проверяя  силу  заклинания.  Мальчик  не
смог произнести ни слова, но вдруг рассмеялся.
     Этот смех заставил колдунью с опаской взглянуть на мальчика, так  как
она наложила на него самое сильное из известных ей  заклинаний,  желая  не
только подчинить себе его речь, но и полностью связать его своими  чарами,
сделав Дани своим помощником в колдовском ремесле. А он смеется, как ни  в
чем не бывало, даже связанный заклинанием!  Колдунья  молча  залила  огонь
чистой водой, а остаток  дала  выпить  мальчику.  Когда  воздух  в  хижине
очистился от дыма, а Дани снова обрел  дар  речи,  она  научила  его,  как
произносится  Настоящее  Имя  сокола,  на  которое   тот   не   может   не
откликнуться...
     Это был первый шаг Дани на длинном пути, которым он  шел  всю  жизнь:
пути волшебства и магии, пути, на котором он  преследовал  зловещую  тень,
гнал ее над морем и над сушей, до самых призрачных берегов царства смерти.
Но когда он делал только первые шаги, путь этот еще казался ему широкой  и
светлой дорогой.
     Когда он обнаружил,  что  услышав  свое  Имя,  дикие  соколы  подобно
молниям  спускаются  к  нему  с  заоблачных  высот,  оглушительно   хлопая
крыльями, и садятся ему на руку, будто ловчие птицы какого-нибудь  принца,
он очень захотел узнать больше и умолял тетку назвать ему Имена пустельги,
скопы и орла. Чтобы заработать право знать эти слова власти, он делал все,
что заставляла его колдунья и учился у нее всему, что она ему давала, хотя
далеко не все поручения  приходились  ему  по  вкусу.  Есть  пословица  на
острове Гонт: "Слабый, как женское колдовство". Но есть и  другая:  "Злой,
как женское колдовство".  Колдунья  деревушки  Тэн  Алдерс  не  была  злой
ведьмой и никогда не пыталась воспользоваться изощренными приемами Древней
Магии, но, будучи невежественной женщиной  среди  невежественного  народа,
она часто употребляла свое искусство  в  весьма  сомнительных  целях.  Она
понятия не имела о Равновесии и Структуре, о которых знали и  использовали
в  своих  заклинаниях  настоящие  маги,  и  которые  позволяли  заниматься
волшебством лишь тогда, когда это было  действительно  необходимо.  У  нее
были заклинания на все случаи жизни, и почти все свое время она проводила,
налагая или снимая чары.  Большая  часть  ее  колдовства  была  чепухой  и
надувательством, она с трудом отличала настоящее заклинание от фальшивого.
Она  знала  множество  проклятий,  ей  гораздо  проще  было   наслать   на
кого-нибудь  недуг,  чем  вылечить  от  него.  Как  и  всякая  деревенская
колдунья,  она  запросто  могла  приготовить  приворотное  зелье,  но   не
гнушалась  и  более  опасными  снадобьями,  прекрасно  служившими  людской
зависти и злобе. Правда, свои темные делишки она хранила в секрете от Дани
и, как могла, учила его настоящему делу.
     Поначалу все удовольствие, получаемое им от  занятий,  заключалось  в
осознании огромной власти над зверями и птицами. Это  чувство  осталось  у
него на всю жизнь. Часто видя его на высокогорных лугах в компании  хищных
птиц, другие дети  прозвали  его  Соколом.  Так  он  и  получил  это  имя,
известное теперь всему Архипелагу. Настоящего же его Имени не  знал  почти
никто...
     Пока колдунья продолжала  твердить  о  славе,  богатстве  и  огромной
власти над людьми, которые якобы имеют чародеи, Дани стремился узнать  как
можно больше по-настоящему полезного. Он все схватывал на  лету.  Колдунья
не могла нарадоваться на него, деревенские дети стали его бояться,  а  сам
он пребывал в уверенности, что скоро станет  знаменитым  волшебником.  Так
Дани шел от слова к слову, от заклинания  к  заклинанию,  и  к  двенадцати
годам знал почти все, что знала она  -  не  так  уж  и  много,  но  вполне
достаточно для деревенской колдуньи и слишком много для  двенадцатилетнего
мальчика. Она передала ему все,  что  знала  о  травах  и  врачевании,  об
искусствах Нахождения, Связывания, Исправления и Распечатывания. Она спела
ему все баллады о Великих Деяниях, которые помнила, и сообщила  все  слова
Истинной  Речи,  которым  научил  ее  когда-то  другой   чародей.   А   от
заклинателей погоды  и  бродячих  жонглеров,  странствовавших  по  городам
Северного Дола  и  Восточного  Леса,  Дани  научился  различным  трюкам  и
розыгрышам, а также заклинаниям Иллюзий. Именно с помощью одного из  таких
заклинаний он впервые доказал всем, какая великая сила дремлет в нем.
     В те годы Империя Каргад находилась в расцвете своего  могущества.  В
нее входили четыре больших острова, лежавшие между  Северным  и  Восточным
Пределами: Карего-Ат, Атуан, Гур-ар-Гур, Атнини. Язык, на котором говорили
их жители, белокожие и желтоволосые  злобные  дикари,  пьянеющие  от  вида
крови и пылающих городов, не походил ни на один из языков  Архипелага  или
других Пределов. Год назад они  напали  на  Торикл  и  хорошо  укрепленный
остров Торхевен, налетев, как саранча, на кораблях с парусами цвета крови.
Весть об этом  быстро  дошла  до  Гонта,  но  Лорды  были  слишком  заняты
пиратством, и им не было дела до чужих горестей. Потом под ударами  врагов
пал остров Спеви. Он был разгромлен  и  опустошен,  жители  его  угнаны  в
рабство. По сей день остров этот лежит в руинах. И вот Карги появились  на
Гонте,  атаковав  Восточный  Порт  огромной  армией  на  тридцати  больших
кораблях. Они прорубились сквозь город, захватили его  и  сожгли.  Оставив
корабли с небольшой охраной в устье Ара, дикари двинулись вглубь  острова,
сея на своем пути смерть и разрушение, не щадя ни людей, ни домашний скот.
По дороге они разбились на отдельные банды, каждая из  которых  грабила  и
убивала где ей нравилось. В высокогорные деревни стали прибывать  беженцы.
Вскоре восточный горизонт затянула дымная пелена. А  как-то  ночью  те  из
жителей Тэн Алдерса, кто пришел к  Высокому  Обрыву  посмотреть  вниз,  на
Долину,  увидели  охватившие  ее  бесчисленные  костры   пожаров.   Пылали
созревшие хлеба, горели сады и плоды поджаривались на  полыхавших  ветках,
дымились развалины домов...
     Некоторые убежали и спрятались в лесах и ущельях, но многие  остались
и готовились к схватке, а были и  такие,  кто  никак  не  мог  ни  на  что
решиться и надоедал остальным своими жалобами. Сбежала и  колдунья  -  она
спряталась в  пещере  в  Каппердинском  утесе  и  запечатала  вход  в  нее
заклинаниями. Отец Дани остался, он не  мог  бросить  на  произвол  судьбы
плавильный горн и кузницу, в которой проработал пятьдесят лет. Всю ночь он
ковал наконечники копий, а остальные привязывали их к  рукояткам  мотыг  и
грабель, так как не было времени проделывать в  наконечниках  отверстия  и
вырезать древки для копий.  В  деревне  не  было  никакого  оружия,  кроме
охотничьих луков и коротких кинжалов, потому что горцы  не  воинственны  -
они больше прославились как похитители коз, морские пираты и волшебники.
     C рассветом деревню окутал густой белый туман, как это всегда  бывает
осенью на высокогорье. Вдоль единственной улицы Тэн Алдерса  молча  стояли
люди, сжимая в руках охотничьи луки и самодельные  копья.  Они  ничего  не
знали о Каргах - далеко  те  или  близко,  и,  сохраняя  полное  молчание,
напряженно  вглядывались  в  туман,  который  скрывал  под  своим  пологом
окружающие предметы и опасности.
     Дани стоял вместе со всеми.  Он  всю  ночь  не  выходил  из  кузницы,
раздувая меха - два длинных рукава из козьих шкур,  которые  питают  огонь
воздухом. Его руки так болели и  дрожали  от  усталости,  что  он  не  мог
держать копье, которое выбрал для себя. Он понимал, что в схватке от  него
не будет никакой пользы. Его  мучила  мысль,  что  он  должен  умереть  от
каргадской пики таким молодым, уйти в страну теней, так и не узнав  своего
Имени, настоящего мужского Имени. Он посмотрел  на  свои  маленькие  руки,
сырые от росы, и горечь охватила его ведь он-то знал свою силу. Но как  же
заставить ее работать? Он начал вспоминать заклинания,  которые  могли  бы
дать преимущество жителям деревни или хотя бы уравнять шансы. Но одна лишь
нужда в его магической силе не могла освободить ее  -  нужны  были  еще  и
знания.
     Взошло солнце, и под его лучами туман начал  редеть.  Когда  сплошная
пелена распалась на отдельные слои и клочья, люди  увидели  толпу  воинов,
поднимавшихся в гору. На них были доспехи - бронзовые шлемы с султанами из
перьев, наколенники и кирасы из толстых кож, в руках они держали бронзовые
щиты. Вооружены они были  мечами  и  длинными  пиками.  Бряцая  оружием  и
доспехами, они беспорядочной  цепью  поднимались  по  крутому  извилистому
берегу Ара и были уже так близко, что стали видны их бледные лица и слышны
возгласы на незнакомом языке. В этой шайке, отбившейся  от  основной  орды
завоевателей, было около ста человек, что само по себе не очень много.  Но
в деревне осталось только восемнадцать мужчин и юношей...
     Знание пришло, когда возникла нужда в нем:
     Дани, видя как рассеивается туман на тропе перед  Каргами,  вспомнил,
наконец,  магическую  формулу,  которая  могла  подойти.  Однажды   старый
заклинатель погоды,  надеясь  уговорить  Дани  пойти  к  нему  в  ученики,
кое-чему научил его. Один из этих трюков назывался "сплетение тумана":  он
собирал на некоторое время все мельчайшие частички тумана в одном месте. С
его помощью  искусный  маг  может  превратить  туман  в  призрачные  тени,
постоянно меняющие свой облик... Мальчик не владел  этим  искусством,  но,
благодаря своим разносторонним способностям, имел  достаточно  сил,  чтобы
держать  под  контролем  это  заклинание.  Дани  быстро  и  громко  назвал
местоположение и границы деревни и произнес заветное заклинание, но  среди
его слов мальчик вплетал слова другого заклинания, означающего  скрытность
и, наконец, громко выкрикнул слово, приводящее волшебство в действие.
     В это время сзади к нему подбежал  отец  и,  размахнувшись,  с  силой
ударил Дани по голове, сбив с ног.
     - Заткнись, дурачина. Держи свой болтливый рот на  замке  и  прячься,
если не можешь сражаться!
     Дани поднялся на ноги и увидел, что первые Карги уже входят в деревню
- они поровнялись с высоким тисовым деревом, росшим у дома кожевника. Ясно
были слышны голоса и звяканье доспехов. Но опять спустился туман и  накрыл
деревню, стирая все краски и размывая очертания предметов так, что  трудно
стало различить пальцы вытянутой вперед руки.
     - Я спрятал нас всех, - тихо сказал Дани. Голова его болела от удара,
а  произнесение  двойного  заклинания  совсем  обессилило  мальчика.  -  Я
постараюсь продержать этот туман сколько смогу, а ты собирай  остальных  и
веди к Высокому Обрыву.
     Кузнец уставился на сына, который  стоял  словно  призрак,  окутанный
липким, жутким туманом. Он не сразу понял смысл сказанного,  но  когда  до
него дошло, что имел в  виду  Дани,  он,  ни  слова  не  говоря,  бесшумно
бросился в туман, чтобы найти остальных и сказать им,  что  нужно  делать.
Кузнец прекрасно знал все углы и заборы Тэн Алдерса...
     Сквозь туман пробилось красное  размытое  пятно  это  Карги  подожгли
соломенную крышу какого-то  дома.  Они  не  торопились  войти  в  деревню,
ожидая, пока туман рассеется и явит их взору желанную добычу.
     Хозяин горящего дома, кожевник, послал двоих ребят, и они прошмыгнули
под самым носом Каргов, вопя во всю глотку и дразня их, а потом растаяли в
дымке тумана. Тем временем мужчины, крадясь вдоль заборов и  перебегая  от
дома к дому, обошли их с тыла и осыпали сгрудившихся в кучу врагов  дождем
стрел и копий. Один из Каргов упал, пронзенный копьем, наконечник которого
еще не успел остыть. Другие были  лишь  поцарапаны  стрелами  и  в  слепой
ярости рванулись вперед, горя желанием изрубить  нападающих  в  куски,  но
встретили только туман, полный  таинственных  голосов.  Они  погнались  за
этими голосами, вслепую нанося удары длинными, запятнанными кровью пиками.
Крича, побежали они по деревенской улице мимо  пустых  домов,  которые  то
вырастали перед ними, то вновь растворялись  в  клубящемся  сером  тумане.
Жители разбегались в разные стороны - они знали в деревне каждую травинку,
но некоторые, в основном старики и мальчишки, не  могли  бегать  быстро...
Карги протыкали их пиками или рубили мечами, сотрясая воздух своим  боевым
кличем - именами Белых Богов-Братьев острова Атуан:
     - Вула! Атва!
     Некоторые  из  бандитов   остановились,   почувствовав   под   ногами
каменистую почву, но другие напирали сзади, разыскивая призрачную  деревню
и преследуя  неясные  тени,  которые  мелькали  перед  ними  за  пределами
досягаемости. Все вокруг было  заполнено  этими  ускользающими  видениями,
которые возникали со всех сторон и, нанося  удар,  исчезали.  Одна  группа
Каргов гналась за ними до Обрыва - высокого  утеса  над  истоками  Ара,  и
здесь призраки исчезли, растворившись в тумане, а их  преследователи  один
за другим с криками ужаса срывались и целых сто  футов  падали  на  острые
камни  среди  родниковых  ключей.  Те,  кто  бежал  позади  и   не   упал,
остановились и стали прислушиваться.
     Сердца  Каргов  сжались  от  ужаса,  и  они  начали  искать  в   этом
сверхъестественном тумане уже не врагов, а друг друга.  Они  собрались  на
склоне холма, но призраки и туманные образы все так же терзали их,  нанося
удары копьями и ножами и снова исчезая. Толпа Каргов побежала без оглядки,
вниз, в полном молчании, пока внезапно они не выскочили  из  серой  пелены
тумана и не увидели реку  и  пустынные  овраги,  залитые  ярким  солнечным
светом. Они остановились, сгрудившись в кучу, и  оглянулись.  Колеблющаяся
серая стена преграждала тропу, скрывая все, что лежало  за  ней.  Из  этой
стены выскочило еще несколько отставших, которые спотыкались и  шарахались
из стороны в сторону, длинные пики качались на плечах.  Ни  один  Карг  не
оглянулся дважды. Все сломя голову понеслись вниз, прочь от заколдованного
места.
     А внизу этих вояк ждала битва, к  которой  они  так  стремились.  Все
мужчины из городов Восточного Леса, от Овария до  побережья,  собрались  и
выступили против завоевателей... Они сбрасывали с холмов банду за бандой и
весь этот день, а также следующий гнали Каргов к Восточному  Порту.  Встав
спиной к морю, Карги бились, пока не пал последний из них. Песок на берегу
стал красным от крови, и только прилив смыл ее.
     А в то утро туман в деревне Тэн Алдерс повисел еще немного, поредел и
рассеялся. Один за другим этим ясным ветреным  утром  люди  поднимались  с
земли и с недоумением осматривались вокруг. Здесь  лежали  вместе  мертвый
Карг с окровавленными желтыми волосами и деревенский  кожевник,  павший  в
битве подобно королю.
     На окраине деревни еще горел его дом, и люди принялись тушить  пожар,
так как их битва была уже выиграна. Около тисового дерева они  нашли  Дани
сына кузнеца. Он стоял один-одинешенек, совершенно невредимый, но в глазах
его была пустота. Жители деревни прекрасно понимали,  что  он  сделал  для
них. Его отвели в отцовский дом и пошли звать из  пещеры  колдунью,  чтобы
она вылечила парня, который спас их жизни и  имущество,  если  не  считать
четверых, погибших от рук каргов, и одного сгоревшего дома.
     Мальчик не был ранен, но он не ел, не разговаривал  и  не  спал.  Он,
казалось, не слышал обращенных к нему слов и не узнавал подходивших к  его
постели. К сожалению, не было в тех краях волшебника настолько  искусного,
чтобы вернуть ему разум. Колдунья помочь ему не смогла, сказав только:
     - Он слишком щедро тратил свою силу...
     Пока Дани лежал  глухой  и  немой,  история  о  пареньке,  испугавшем
знаменитых воинов - Каргов обыкновенным туманом, неслась  по  острову.  Ее
рассказывали и в Восточном Лесу, и в Северном Доле, и высоко  в  горах,  и
даже за горами - в Порту Гонта. И случилось так, что на пятый  день  после
Великого Истребления Каргов в  деревню  Тэн  Алдерс  пришел  незнакомец  -
человек средних лет, закутанный в плащ и с непокрытой головой. Опирался он
на длинный  дубовый  посох,  высотой  с  него,  и  пришел  не  снизу,  как
большинство людей, а сверху, из высокогорных  лесов.  Это  было  в  высшей
степени необычно. Деревенские кумушки с первого  взгляда  признали  в  нем
волшебника, и когда он сказал, что может вылечить любую болезнь,  его,  не
мешкая, отвели в дом кузнеца. Выпроводив из дома всех, кроме отца и  тетки
Дани, незнакомец  склонился  над  кроваткой,  на  которой,  уставившись  в
темноту, лежал Дани. Он лишь положил руку мальчику на лоб и пальцем другой
руки коснулся его губ.
     Озираясь по сторонам, Дани медленно сел в  постели.  Через  некоторое
время он начал разговаривать, к нему стали возвращаться силы, а  вместе  с
ними - и аппетит. Подкрепившись, он снова прилег, не отрывая от  странника
своих темных глаз в которых застыло удивление.
     Кузнец сказал незнакомцу:
     - Ты не простой человек.
     - Этот мальчик тоже не будет простым  человеком,  -  ответил  тот.  -
Рассказы о битве в тумане дошли до Ре Альби, где я живу.  Я  пришел  сюда,
чтобы дать ему Имя, если он еще не прошел Обряд Посвящения.
     Колдунья прошептала на ухо кузнецу;
     -  Братец,  это,  должно  быть,  Маг  Ре  Альби,  Огион   Молчаливый,
укротитель землетрясения...
     - Господин, -  сказал  кузнец,  которого  знаменитое  имя  отнюдь  не
повергло в трепет, - тринадцать лет моему сыну исполнится через месяц,  но
мы хотели исполнить  Обряд  Посвящения  зимой,  на  Празднике  Возвращения
Солнца...
     - Пусть он получит Имя как можно скорее, -  сказал  маг,  -  оно  ему
необходимо. У меня сейчас другие дела, но я обещаю вернуться в назначенный
тобой день. Потом, с твоего согласия,  я  заберу  его  с  собой.  Если  он
покажет себя, я возьму его в  ученики,  или  прослежу,  чтобы  он  получил
приличествующее его  таланту  образование.  Нельзя  держать  в  невежестве
разум, рожденный для великих дел. Это опасно.
     Огион говорил очень тихо, но с такой уверенностью,  что  его  правоту
вынужден был признать даже упрямый кузнец.
     И вот настал день тринадцатилетия Дани - изумительный  осенний  день,
когда еще не опали ярко-желтые листья с деревьев. Из своих  странствий  по
горам Гонта вернулся Огион, и  Обряд  Посвящения  был  исполнен.  Колдунья
взяла у мальчика имя, которое дала ему в детстве мать. Безымянный и  нагой
ступил он в холодный родник под высокими утесами, из которого  берет  свое
начало река Ар. Когда он вошел в воду, облака затмили солнце,  и  огромные
тени упали на воду источника. Он  пересек  небольшое  озерцо  и  вышел  на
другой берег, дрожа от холода, но держась  как  полагается  -  медленно  и
прямо. На берегу его ждал Огион. Он взял мальчика за руку  и,  нагнувшись,
прошептал ему на ухо Настоящее Имя: ГЕД.
     Так Гед получил свое Имя из уст  того,  кто  был  мудр  и  знал,  как
пользоваться данной ему властью.
     Празднество было в самом разгаре - стол уставлен яствами и напитками,
а сказитель из нижней Долины  пел  песню  о  славных  деяниях  Повелителей
Драконов, когда маг тихо сказал Геду:
     - Пойдем, парень. Простись со всеми, и пусть они веселятся.
     Гед взял с собой только самое  необходимое:  хороший  бронзовый  нож,
выкованный для него отцом, кожаную  куртку,  подогнанную  под  его  размер
вдовой кожевника, и ольховый посох, который зачаровала колдунья. Это  было
все его имущество, если не считать одежды, которая была на нем.
     Он попрощался со всеми - с единственными людьми, которых  он  знал  в
целом мире, и бросил прощальный  взгляд  на  беспорядочно  разбросанные  у
подножия высоких утесов дома родной деревни...  И  отправился  в  путь  со
своим новым учителем,  по  извилистым  лесным  тропинкам,  сквозь  буйство
красок и теней чудесной золотой осени.

                                  2. "ТЕНЬ"

     Геду представлялось, что будучи учеником  великого  мага,  он  тотчас
окунется в тайны волшебства. Он думал, что сразу  научится  понимать  язык
животных и  шепот  листьев  в  лесу,  управлять  ветром,  принимать  любое
обличье, какое пожелает. Может они вместе с учителем  побегут  по  лесу  в
облике оленей, или долетят до Ре Альби на орлиных крыльях.
     Действительность жестоко обманула его ожидания.  Они  шли  -  сначала
вниз по Долине, потом постепенно сворачивая  на  юго-запад,  огибая  Гору.
Иногда они ночевали в маленьких деревушках, но большей частью отдыхали под
открытым небом, подобно бедным странствующим  заклинателям,  бродягам  или
нищим. Ни одного заколдованного замка не встретилось на их  пути,  никаких
приключений.  Дубовый  посох  мага,  на  который  Гед  поначалу  взирал  с
благоговейным ужасом, казался обыкновенной палкой  -  на  нее  было  очень
удобно опираться при ходьбе. Прошло  три  дня,  затем  четыре,  а  Гед  не
услышал из уст Огиона ни одного заклинания,  не  узнал  ни  одного  нового
Имени, ни одной руны.
     Несмотря на свою молчаливость, Огион был настолько спокойным и мягким
человеком, что Гед быстро утратил благоговение перед ним и через пару дней
набрался достаточно дерзости, чтобы спросить:
     - Мастер, когда же ты начнешь учить меня?
     - Я уже начал, - ответил Огион.
     Некоторое время Гед молчал,  как  бы  обдумывая  что-то.  Наконец  он
спросил:
     - Но я еще ничему не научился!
     - Ты думаешь так, потому что не знаешь, чему я учу  тебя,  -  ответил
маг, не сбавляя широкого шага. В это время они проходили  высокий  перевал
между Оварком и Виссом. Как и у большинства  жителей  Гонта,  кожа  Огиона
была цвета темной меди; он был светловолос, строен и жилист,  как  хорошая
гончая, и мог шагать без устали много миль. Говорил он редко, ел  мало,  а
спал еще меньше. Зрение и слух его были остры чрезвычайно, он  часто  имел
такой вид, будто к чему-то прислушивается.
     Гед промолчал: иногда очень трудно ответить волшебнику.
     - Тебе хочется знать заклинания, - неожиданно  ответил  Огион.  -  Ты
выпил уже слишком  много  воды  из  этого  источника.  Не  торопись.  Быть
мужчиной значит быть терпеливым. Быть мастером - значит быть в десять  раз
терпеливее. Скажи мне, что это за растение около тропинки?
     - Бессмертник.
     - А вон то?
     - Не знаю.
     - Оно  называется  четырехлистник.  -  Огион  остановился  и  показал
окованным медью наконечником  своего  посоха  на  невзрачный  сорняк.  Гед
внимательно рассмотрел его, взял засохший стручок, и, видя, что  Огион  не
собирается больше ничего говорить, спросил:
     - Какая от него польза, Мастер?
     - Никакой, насколько я знаю. - Они пошли дальше, и Гед скоро выбросил
стручок. - Когда ты будешь узнавать четырехлистник во все времена года  по
корешку, по листочку и по цветку, по виду, по запаху и по  семени,  только
тогда ты сможешь научиться произносить его настоящее Имя.  А  это  больше,
чем знать, какую он приносит пользу. Какую  пользу  приносишь  ты  или  я?
Полезна ли Гора Гонта или Открытое Море?
     Какое-то время он шли молча, и наконец Огион сказал:
     - Чтобы слышать, нужно молчать!
     Мальчик нахмурился. Ему показалось, что учитель смеется  над  ним,  и
это ему совсем не понравилось. Но он  не  показал  виду.  Когда  же  Огион
снизойдет до того, чтобы научить его хоть чему-нибудь?  Ему  уже  начинало
казаться,  что  он  узнал  бы  гораздо  больше,  взяв  себе  в  наставники
какого-нибудь собирателя трав или деревенского колдуна, и пока они огибали
Гору, углубляясь в безлюдные леса за Виссом, он все больше задумывался над
тем, в чем же заключается могущество великого  Мага  Огиона.  Когда  пошел
дождь, Огион даже не попытался его остановить или отвести в  сторону,  что
на его месте сделал бы любой заклинатель погоды. В таких странах, как Гонт
или Энлад,  где  наблюдается  большой  избыток  волшебников,  часто  можно
видеть, как грозовое облако мечется с места на место, гонимое  летящими  с
разных сторон заклинаниями, пока наконец не окажется над морем, где сможет
без помех избавиться от молний и пролиться дождем. Но Огион позволил дождю
идти, где ему вздумается. Он нашел густую ель и прилег под ней  отдохнуть.
Гед угрюмо скрючился среди промокшей хвои и стал думать о том, какой смысл
обладать властью, если ты слишком мудр, чтобы пользоваться ей. Лучше бы он
пошел в ученики к старому заклинателю погоды из  Вали,  по  крайней  мере,
спал бы на сухой земле. Но вслух он не сказал  ни  слова.  А  его  учитель
улыбнулся украдкой и уснул под дождем.
     К тому времени, как на перевалах Гонта начал  выпадать  первый  снег,
они добрались до Ре Альби родины  Огиона.  Это  был  маленький  городок  у
подножия высоких скал Оверфелла,  а  его  имя  означало  "Гнездо  сокола".
Отсюда открывался прекрасный вид на глубокую гавань и башни  Порта  Гонта;
на корабли, входившие в нее между Боевыми Утесами,  а  в  ясную  погоду  у
самого горизонта виднелись поддернутые голубоватой  дымкой  холмы  острова
Оранея самого восточного из Внутренних Островов.
     Хотя в доме Огиона, большом и добротном, вместо  обычного  очага  был
настоящий камин с дымоходом, тем не менее  он  очень  походил  на  простую
деревенскую хижину: всего одна комната, а  в  углу  -  загон  для  коз.  В
западной стене было что-то вроде ниши, где и спал Гед. Над его  соломенной
постелью было окно, выходившее на море, но большую  часть  времени  ставни
держали закрытыми, чтобы защитить дом от ураганных ветров, дувших с севера
и запада. В уютном полумраке этого дома Гед и провел зиму, обучаясь чтению
и написанию Шестисот Рун. Он был рад овладеть этим, ведь  без  знания  Рун
простое зазубривание заклинаний не дает человеку  настоящей  власти.  Руны
были написаны на языке Хардик. В этом  языке  было  не  больше  магической
силы, чем в любом другом языке, на котором говорили  люди,  но  корни  его
уходили в Древний Язык, в котором все в мире называется своими подлинными,
настоящими Именами. Путь к его пониманию начинается с этих Рун, записанных
еще в те времена, когда Архипелаг впервые поднялся из морской пучины.
     ...Никаких чудес по-прежнему не происходило. За стенами дома бушевала
непогода, а Гед по прежнему  переворачивал  тяжелые  страницы  Книги  Рун.
Огион возвращался из своих путешествий по  обледеневшему  лесу,  стряхивал
снег с одежды и молча присаживался к огню. И долгое молчание мага  как  бы
заполняло комнату и, вместе с ней, мозг Геда, пока ему иногда не  начинало
казаться, что он забыл,  как  звучит  человеческая  речь,  а  когда  Огион
наконец что-то говорил, то его слова звучали так,  словно  он  только  что
изобрел их, первым в мире. Они обозначали самые простые вещи: хлеб,  воду,
ветер, сон, не касаясь более сложных понятий.
     Наконец, пришла  весна,  быстрая  и  яркая.  Гед  выполняя  поручения
Огиона, часто делал вылазки за целебными травами на  горные  луга  над  Ре
Альби. Маг давал ему полную свободу, и Гед целые дни проводил  в  лесах  и
полях, странствуя по берегам бурных ручьев и  получая  при  этом  огромное
удовольствие. Он уходил с рассветом, а приходил, когда уже темнело, но  не
забывал и о травах. Он высматривал их,  карабкаясь  по  скалам,  бродя  по
лесу, переходя вброд мелкие речки,  и  всегда  приноси  что-нибудь  домой.
Однажды он случайно набрел на луг, где  росло  великое  множество  цветов,
именуемых "белый орел", которые очень ценились у врачевателей. Он вернулся
туда на следующий день и обнаружил, что  какая-то  девочка  уже  опередила
его. Он узнал ее это была дочь лорда Ре Альби. Он  промолчал  бы,  но  она
сама подошла к нему и начала разговор.
     - Я  тебя  знаю,  ты  -  Сокол,  ученик  нашего  Мага.  Расскажи  мне
что-нибудь про волшебство!
     Он угрюмо уставился под ноги, на белые цветы, легко касавшиеся подола
ее белого платья, и что-то пробурчал в ответ. Но она говорила  и  говорила
открыто, беззаботно и  своенравно,  и  мало-помалу  он  почувствовал  себя
свободнее. Она была  высокой  девушкой  примерно  его  возраста,  с  очень
бледной, почти белой, кожей. В деревне говорили, что ее мать была родом  с
какого-то дальнего острова, чуть ли  не  с  Осскилла.  Ее  длинные  прямые
волосы  черным  водопадом  рассыпались  по  плечам.  Хотя  она  совсем  не
понравилась Геду, ему почему-то захотелось порадовать ее  и  заслужить  ее
благодарность. И чем дольше они  говорили,  тем  сильнее  становилось  это
желание. Она заставила его  подробно  рассказать  всю  историю  о  тумане,
победившем воинов-каргов. Слушала  она  с  таким  видом,  словно  ей  было
чрезвычайно интересно, но когда он закончил, не стала хвалить его и вскоре
разговор перешел в другое русло:
     - Ты можешь подзывать к себе зверей и птиц? - спросила она.
     - Могу, - ответил Гед.
     Он знал, что тут совсем рядом на утесе, возвышающемся над лугом, есть
гнездо сокола, и он назвал птицу по Имени. Сокол прилетел, но  не  захотел
сесть ему на руку, боясь девочки. Он закричал,  взмахнул  своими  широкими
крыльями и взлетел в поднебесье.
     - Как ты называешь волшебство, которое заставило прилететь сокола?
     - Это заклинание Вызова.
     - А ты можешь заставить придти к себе призраки умерших?
     Уж не издевается ли она над ним,  подумал  он.  Ведь  даже  сокол  не
полностью подчинился его воле. Но нельзя же позволить  ей  посмеяться  над
ним...
     - Смогу, если захочу, - ответил он уверенно.
     - Наверно, это очень трудно и опасно...
     - Трудно? Да. Опасно? - он пожал плечами.
     На этот раз он  был  почти  уверен,  что  в  ее  глазах  промелькнуло
восхищение.
     - А можешь заставить одного человека полюбить другого?
     - Для этого не надо быть большим мастером.
     - Верно, - сказала  она,  -  любая  деревенская  колдунья  может  это
сделать. А знаешь ли ты заклинания Изменения? Сможешь ли  ты  менять  свой
облик, как настоящий волшебник?
     И опять он не был уверен, спрашивает ли она всерьез и снова ответил:
     - Смогу, если захочу.
     Она начала упрашивать его  превратиться  во  что-нибудь:  в  ястреба,
быка, огонь, дерево. Он стал уклончиво отказываться, как обычно делал  его
учитель, но окончательно отказать ей так и не смог, так как она стала  ему
льстить. С другой стороны, он сам  не  мог  понять,  верит  ли  своему  же
хвастовству, или нет. Он ушел, сказав, что его ждет учитель и не  вернулся
обратно на следующий день. Но еще через день он пришел опять, уверив себя,
что ему совершенно необходимо нарвать  побольше  белых  цветов,  пока  они
распустились. Она была уже там, и они вместе  бродили  босиком  по  мокрой
траве, срывая  тяжелые  белые  соцветия.  Сияло  весеннее  солнце,  и  она
говорила с ним так весело и непринужденно,  как  пастушка  из  его  родной
деревни. Опять  она  расспрашивала  его  о  колдовстве,  слушая  с  широко
открытыми  от  удивления  глазами,  и  снова  он  не  смог  удержаться  от
хвастовства. Она спросила, может ли он произнести заклинание Изменения,  а
когда Гед начал отказываться, поглядела на  него,  откинула  с  лица  свои
черные волосы и сказала:
     - Боишься?
     - Нет. Не боюсь!..
     Она улыбнулась с едва заметным презрением:
     - Наверно, ты еще слишком молод.
     Вот это он вынести не смог. Он не стал  оправдываться,  но  про  себя
решил доказать ей, что она не права. Он сказал, что если она хочет,  пусть
приходит на луг завтра. Распрощавшись с ней,  он  быстро  вернулся  домой,
пока не пришел Огион. Гед сразу кинулся к книжной полке и взял с  нее  два
тома Книги Заклинаний, которые  Огион  еще  ни  разу  не  открывал  в  его
присутствии.
     Гед  начал  искать  заклинание  Перевоплощения,  но  все  еще   плохо
разбираясь в древних рунах, не нашел его.  Эти  книги  были  очень  стары,
Огион получил их от своего учителя  Хелета  Ясновидящего,  а  тот  в  свою
очередь от своего учителя - Мага Перрегаля,  и  эта  линия  уходила  в  те
времена, когда зарождались древние мифы. Почерк  был  мелкий  и  странный,
слова были исправлены и исчерканы множеством рук, которые давно обратились
в прах. Но в некоторых местах Гед понимал кое-что  из  того,  что  пытался
прочесть и, помня вопросы,  которые  задавала  ему  девочка,  а  также  ее
насмешки, остановился на странице, где было записано о  заклинании  Вызова
душ умерших.
     Когда он начал читать его, с трудом  разбирая  руны  и  символы,  его
охватил ужас. Он не мог отрывать глаз от книги до тех пор, пока не дочитал
заклинание до конца.
     И только подняв голову, он заметил, что уже стемнело.  Он  читал  без
света, в темноте. Гед опять посмотрел в книгу и не смог различить ни одной
руны. Но страх рос в нем, не было сил  встать  со  стула,  на  котором  он
сидел. Внезапно ему стало очень холодно. Оглянувшись,  он  увидел  что-то,
притаившееся возле закрытой двери - бесформенный сгусток тени, который был
чернее, чем сама тьма. Казалось, это что-то тянется к нему, шепчет и зовет
его к себе, но он не понимал смысла этих слов.
     Вдруг дверь широко распахнулась, и кто-то вошел в комнату  в  сияющем
белом ореоле и заговорил громко и решительно. Тьма растаяла и шепот стих.
     Леденящий ужас отпустил Геда, но страх остался,  потому  что  не  кто
иной, как Маг Огион, стоял  в  дверном  проеме,  окруженный  ослепительным
сиянием. Его дубовый посох горел белым пламенем.
     Молча он подошел к Геду, зажег лампу и поставил книги на полку. Потом
он повернулся к мальчику и сказал:
     - Ты ради него открыл книгу?
     - Нет, Мастер, - пробормотал Гед, и, залившись краской стыда, поведал
Огиону, что он искал и почему.
     - Разве ты не помнишь, я ведь говорил тебе, что  мать  этой  девочки,
жена Лорда - колдунья?
     И в самом деле, Огион однажды упоминал  об  этом,  но  Гед  тогда  не
обратил на это внимания. Теперь-то  он  отлично  усвоил,  что  если  Огион
говорит о чем-то, то на это у него есть серьезная причина.
     - Девочка сама уже  наполовину  колдунья.  Может  быть,  именно  мать
послала ее поговорить с тобой. Может быть,  именно  он  открыла  книгу  на
нужной ей странице. Силы, которым мы служим - разные силы. Я  не  знаю  ее
намерений, но добра она мне не желает. Слушай меня внимательно, Гед:  тебе
никогда не приходило в голову, что опасность  неотделима  от  власти,  как
тень неотделима от света? Магия  -  не  игра,  в  которую  мы  играем  для
собственного удовольствия или похвальбы. Помни, что каждое  слово,  каждый
поступок в нашем Искусстве служит или добру или злу.  Прежде  чем  сказать
или сделать что-либо, ты должен узнать -  какова  цена,  которую  придется
заплатить!
     Со стыдом и отчаянием в голосе Гед воскликнул:
     - Откуда же мне знать все это, если ты ничему меня не  учишь!  Я  еще
ничего не сделал ничего не увидел...
     - Сегодня, - прервал его маг, -  ты  кое-что  увидел...  у  двери,  в
темноте, когда я вошел.
     Гед умолк.
     Огион, встав на колени, положил в камин дрова и зажег огонь, так  как
в доме стало прохладно. Все еще стоя на коленях,  он  сказал  своим  тихим
голосом:
     - Гед, мой юный сокол, ты не обязан жить здесь или служить мне. Не ты
пришел ко мне, а я к тебе. Ты  слишком  молод,  чтобы  сделать  правильный
выбор, а я не могу сделать его за тебя. Хочешь, я  пошлю  тебя  на  остров
Рокк, где обучают великому искусству магии? Любая  наука  покорится  тебе,
потому что в тебе есть сила. Надеюсь, что она больше даже твоей  гордости.
Не стоит и говорить, что я охотнее оставил бы  тебя  здесь,  но  не  стану
удерживать тебя против воли. Выбирай между Рокком и Ре Альби.
     Гед, сбитый с толку, молчал. Он полюбил этого  человека,  вылечившего
его одним прикосновением и в котором не было ни капли злобы. Он любил  его
и осознал это лишь сегодня. Гед взглянул на прислоненный к  стене  дубовый
посох, вспоминая ослепительное  сияние,  которое  выжгло  притаившееся  во
мраке Зло, и на мгновение ему захотелось остаться с Огионом, чтобы бродить
с ним по лесам и учиться молчанию. Но в нем жили  и  другие  желания,  уже
властно заявившие о себе - жажда славы и действия. Слишком длинный путь  к
совершенству  предлагал  Огион...  тогда  как  хороший   парусник   быстро
перенесет его во Внутреннее Море, на  остров  Мудрецов,  где  даже  воздух
пронизан волшебством, и где среди чудес живет сам Верховный Маг.
     - Учитель, - сказал он, - я должен ехать на Рокк.
     Прошло несколько дней и солнечным весенним утром Огион шагал вместе с
ним по крутой пятнадцатимильной дороге через перевал, ведущей из Ре  Альби
в Порт Гонта. У городских ворот, между  высеченными  из  камня  драконами,
стражники столицы Гонта, увидев мага, опустились на колени и  отсалютовали
Огиону обнаженными мечами. Узнав его, они отдали  ему  почести  не  только
повинуясь приказу Принца, но и выражая свою любовь к  нему  -  десять  лет
назад Огион спас город  от  землетрясения,  грозившего  разрушить  его  до
основания и засыпать ведущий в гавань канал между Боевыми  Утесами.  Тогда
он успокоил трепещущую Гору мягкими словами, как  успокаивают  испуганного
зверя. Гед когда-то слышал об этом и теперь, пораженный видом  стражников,
преклонивших колени перед его  невозмутимым  учителем,  почти  со  страхом
смотрел на человека, который укротил стихию. Но лицо мага  было  спокойно,
как всегда.
     Они спустились к гавани, где начальник порта радушно встретил  Огиона
и осведомился, чем может быть полезен. Маг объяснил, и тот сразу указал на
корабль, который направлялся во Внутреннее Море,  и  на  котором  Гед  мог
отплыть пассажиром.
     - Или его могут взять ветрогоном, если он владеет  этим  ремеслом,  -
добавил он. - У них на борту нет заклинателя погоды.
     - Ему удавалось кое-какие трюки с туманом, - сказал маг, положив руку
на плечо Геда. - Не шути с морем и штормами, Сокол, ты пока еще сухопутная
крыса. Начальник, как называется этот корабль?
     - "Тень" с Андрада, идет в Хортаун с грузом мехов и  слоновой  кости.
Хороший корабль, мастер Огион.
     Маг помрачнел, услыхав название судна, но, тем не менее, сказал:
     - Пусть так  и  будет.  Отдай  это  письмо  Хранителю  Школы,  Сокол.
Попутного ветра... Прощай!
     Огион отвернулся и пошел к выходу из  гавани,  не  сказав  больше  ни
слова. Гед, несчастный и покинутый, с тоской смотрел ему вслед.
     - Пойдем, парень, - сказал начальник порта и повел его к причалу, где
"Тень" готовилась поднять паруса.
     Может показаться странным, что на  острове  шириной  всего  пятьдесят
миль, человек может провести все детство и юность в  деревне,  у  подножия
утесов, с которых видна бесконечная гладь моря,  так  ни  разу  не  увидев
вблизи лодки и не опустив палец в соленую  воду...  Но  это  так.  Фермер,
пастух, охотник или ремесленник видит в океане только соленое неустойчивое
царство, с которым не желает иметь ничего общего. Два дня  пути  от  своей
деревни приводят его в чужую  страну,  а  остров  на  расстоянии  дневного
перехода под парусом - это уже мираж, туманные холмы на горизонте, а не та
твердая земля, по которой он ходит.
     Для Геда, никогда не опускавшегося со своей Горы,  порт  был  местом,
внушающем одновременно страх  и  восхищение.  Огромные  дома  и  башни  из
тесаного камня, набережная, доки и пристани - морские ворота острова,  где
полсотни шхун и галер качались на волнах у пирсов, или лежали,  вытащенные
на берег, перевернутые для ремонта, или  стояли  на  рейде  со  спущенными
парусами и убранными  веслами;  моряки,  кричащие  на  странных  наречиях;
грузчики, бегущие  с  тяжелыми  тюками  на  плечах  между  бочек,  ящиков,
свернутых канатов и сваленных в кучи весел;  бородатые  купцы  в  подбитых
мехом плащах, которые  беседовали  друг  с  другом,  осторожно  ступая  по
скользким камням набережной; рыбаки, выгружающие  улов.  Бондари  колотили
молотками,  корабелы  пилили,  продавцы  моллюсков   расхваливали   товар,
капитаны ругались,  и  за  всем  этим  -  тихая,  залитая  солнцем  бухта.
Совершенно ошарашенный всем этим, Гед проследовал за начальником  порта  к
причалу,  где  была  пришвартована  "Тень",  и  был  представлен  капитану
корабля.
     После коротких переговоров капитан согласился взять  Геда  пассажиром
до Рокка - не принято отказывать магу в пустячной просьбе. Начальник порта
ушел, оставив их... Капитан, он же хозяин "Тени", был настоящим  великаном
- высокий и толстый, как бочка. Одет он был в красный,  отороченный  мехом
плащ, который носили андрадские купцы. Не глядя на Геда, он спросил густым
басом:
     - Можешь делать погоду?
     - Могу, сэр.
     - А ветер можешь менять?
     Гед сознался, что не может, после чего  капитан  приказал  ему  найти
такое местечко, где он не будет  путаться  под  ногами,  и  не  высовывать
оттуда носа.
     На борт стали подниматься гребцы - "Тени" нужно было до заката  выйти
на рейд, чтобы успеть с ночным отливом выйти в море. Места, где  можно  не
путаться под ногами, на корабле не было, но  Гед  ухитрился  забраться  на
кучу прикрытых шкурами тюков на корме судна, и оттуда внимательно наблюдал
за всем, что  происходило  вокруг.  Подошли  последние  гребцы  -  крепкие
мужчины с огромными ручищами, грузчики с грохотом закатили последние бочки
с водой и поставили их под скамьями. Готовый  к  отплытию,  тяжелогруженый
корабль слегка покачивался на волнах. Рулевой занял свое место  справа  от
мостика и поглядывал на капитана, стоявшего на  дощатом  настиле  на  носу
корабля, который был украшен деревянной скульптурой Старого Змея  Андрада.
Капитан проорал во  все  горло  приказ,  "Тень"  отдала  швартовы  и  была
отбуксирована от причала двумя  баркасами.  Потом  он  проревел:  "Открыть
порты!" - и на воду опустились огромные  весла,  по  пятнадцать  с  каждой
стороны. Спины гребцов напряглись, и мальчик, стоявший рядом с  капитаном,
начал отбивать ритм на маленьком  барабане.  Легко,  как  чайка,  помчался
корабль, городской шум отдалялся, пока, наконец, не затих вдали. Они вышли
в спокойные воды бухты, над которой  возвышалась  вершина  Горы,  которая,
казалось, нависла над морем. В устье ручья у подножия  Боевого  Утеса  был
брошен якорь, и там они провели ночь.
     На корабле было около  семидесяти  членов  экипажа,  среди  них  было
несколько ровесников Геда. Они пригласили  его  разделить  с  ними  еду  и
питье, и были настроены вполне  доброжелательно,  хотя  держались  немного
грубовато и так и сыпали шуточками, иногда совсем небезобидными. Они сразу
прозвали его Пастушком - ведь он был родом с Гонта, но Гед не обиделся. Он
был высоким, сильным парнем для своих пятнадцати лет, не лез за  словом  в
карман, так что его быстро приняли в компанию. С первого же  дня  он  стал
жить  одной  жизнью  с  командой,  не  отлынивая  от  работы.  Это  вполне
устраивало офицеров - на торговых судах нет места праздношатающимся.
     На беспалубной галере, битком набитой людьми и грузом, не могло  быть
и речи о каких-то удобствах, но Гед о них и не помышлял.  Он  лежал  среди
тюков кож с северных островов, глядя на яркие весенние звезды и  городские
огни, отражающиеся в спокойной воде залива. Незаметно для себя он уснул  и
проснулся в прекрасном настроении.
     Незадолго до восхода солнца начался отлив. Они подняли якорь и "Тень"
на веслах вышла между Боевыми Утесами в море.  Когда  первые  лучи  солнца
коснулись вершины Горы, корабль поднял главный парус и  резво  побежал  на
юго-запад через гонтийское море.
     При легком попутном ветре они прошли между Варниском и  Торхевеном  и
на второй день увидели Хавнор, Великий Остров, сердце Архипелага. Три  дня
плыли они вдоль зеленых холмов его восточного берега, не приставая к нему.
Только через много, много лет довелось Геду ступить  на  землю  Хавнора  и
своими глазами увидеть белоснежные башни великого Порта.
     Одну ночь они провели, лежа в дрейфе у Кембермаута,  северного  порта
острова Уэй, следующую -  у  маленького  городка  в  бухте  Фолкви,  и  на
следующий - обогнули мыс О и вошли в проливы Эвенора. Здесь  они  спустили
парус и взялись за весла,  медленно  лавируя  среди  больших  и  маленьких
кораблей.  Некоторые  из  них  возвращались  со  странными  грузами  после
многолетних скитаний во Внешних Пределах, другие, словно воробьи,  прыгали
с острова на остров во Внутреннем Море. Выйдя из  переполненных  кораблями
проливов и повернув на юг, они оставили Хавнор за кормой и между  сказочно
красивыми островами Арк и Илиен, на склонах гор которых возвышались  башни
городов, вошли во Внутреннее Море,  встретившее  их  штормом  и  проливным
дождем. Корабль начал с трудом пробираться к острову Рокк.
     Когда ночью свежий ветер перешел в ураган, они спустили парус,  сняли
мачту и гребли без отдыха целый день. Длинный корабль  устойчиво  держался
на волнах и храбро шел вперед, но вокруг был только дождь и  ничего  кроме
дождя. Они шли по компасу на юго-запад, четко представляя себе, куда идут,
но совершенно не зная, где находятся. Гед слышал,  как  некоторые  матросы
говорили об опасностях мелководья к северу от  Рокка  и  скал  Борильо  на
востоке, а другие утверждали, что "Тень", должно быть, сбилась с  курса  и
блуждает теперь в безлюдных водах к югу от Камеры. Ветер  все  усиливался,
на верхушках волн стали появляться хлопья пены, а они все гребли и  гребли
на юго-запад. Смены на веслах были сокращены - работа  выжимала  из  людей
последние силы. Юноши садились по  двое  за  одно  весло  и  Гед  трудился
наравне со всеми. Те, кто в данный момент не греб, вычерпывали воду - море
принялось за "Тень" всерьез. Но корабль упрямо  продолжал  пробивать  себе
путь сквозь волны, которые из-за ураганного ветра  походили  на  дымящиеся
горы. Холодный дождь хлестал гребцам  в  спины,  а  стук  барабана  звучал
сквозь рев ветра, как биение изнемогающего сердца.
     Гед сидел у весла, когда к нему подошел человек и сменил его, сказав,
что капитан хочет его видеть. Вода ручьями стекала с плаща капитана, но он
стоял на мостике твердо, как полная до краев  винная  бочка.  Поглядев  на
Геда сверху вниз, он спросил:
     - Можешь прекратить бурю?
     - Нет, сэр!
     - А с железом обращаться умеешь? - он хотел спросить,  может  ли  Гед
заставить стрелку компаса вместо севера показывать  направление  на  Рокк,
повинуясь не законам природы, а воле  человека.  Но  Чародеи  Моря  крепко
хранили этот секрет, и Гед опять ответил отрицательно.
     - Тогда, - прорычал капитан сквозь вой ветра, придется тебе  поискать
корабль, чтобы вернуться на Рокк из Хортауна. Рокк должен  быть  сейчас  к
западу от нас, и только волшебство  может  помочь  нам  попасть  туда.  Мы
вынуждены двигаться строго на юг.
     Геду это совсем не понравилось. Хартаун был  воплощением  беззакония,
там человека запросто могли схватить и продать в рабство в  Южный  Предел.
Вернувшись от капитана, он уселся на свое место, рядом с крепким парнем из
Андрада, и продолжал грести. Он слышал стук барабана, видел  раскачиваемый
ветром мерцающий фонарь на корме - светлое  пятно  в  исхлестанном  дождем
полумраке. Но как только позволял ритм гребли, он поглядывал на  запад,  и
когда большая волна в очередной раз подняла корабль, увидел между облаками
и темной водяной пылью свет, похожий на последний отблеск заката: но  свет
был белый, а не красный...
     Хотя его напарник не мог видеть света, он сообщил об этом другим.
     Рулевой стал смотреть в ту сторону каждый раз, когда судно подымалось
на высокой волне и тоже увидел свет, но  крикнул,  что  это  всего-навсего
садится солнце.  Тогда  Гед  попросил  одного  матроса,  черпавшего  воду,
немного погрести вместо него, и пробрался по  загроможденному  проходу  на
нос корабля. Ухватившись за канат, чтобы не  смыло  за  борт,  он  крикнул
капитану:
     - Сэр! Тот свет на западе остров Рокк!
     - Не вижу никакого света! - прозвучал в ответ зычный голос, но в этот
миг Гед протянул вперед руку и сквозь бушевавший вокруг кромешный  ад  все
увидели ясное белое сияние.
     Не ради пассажира,  а  спасая  корабль  из  объятий  шторма,  капитан
мгновенно отдал приказ рулевому следовать  на  запад,  к  свету,  а  потом
сказал Геду:
     - Парень, ты говоришь, как Чародей Моря, но если ты ошибся, я  своими
руками вышвырну тебя за борт. Добирайся до Рокка вплавь!
     Изменив курс, "Тень" пошла наперерез волнам. Грести стало еще труднее
- весла то и дело вырывались из воды. Волны били в борт,  кружа  и  сбивая
корабль  с  курса,  перекатываясь  через  него.  Воду  теперь  вычерпывали
беспрерывно. Тьма окружила их, но свет на западе не слабел, и они уверенно
держали курс. Скоро ветер немного утих, и сияние перед  ними  стало  расти
вширь. Внезапно, между  двумя  ударами  весел,  корабль  прорвался  сквозь
завесу шторма и в прозрачном воздухе перед  ними  засияла  вечерняя  заря.
Невдалеке, среди покрытых пеной волн, они увидели высокий круглый  зеленый
холм, а подле него - город в маленькой бухте, в которой стояли  на  якорях
несколько рыбацких баркасов.
     Кормчий устало облокотился на руль и позвал капитана:
     - Сэр, это действительно земля или наваждение?
     - Держи курс, дубина стоеросовая! А вы, бесхребетные рабские душонки,
гребите! Каждому идиоту видно, что это бухта Твилл и Холм! Гребите!
     Подчиняясь ритму барабана, устало склоняясь над веслами, они вошли  в
бухту. Здесь было так тихо, что можно  было  расслышать  голоса  людей  на
берегу, звон колоколов в городе, и только где-то  далеко  позади  ревел  и
бесновался шторм. Низкие черные облака затянули все небо, не приближаясь к
острову ближе чем на милю. В тихом ясном небе над Рокком  одна  за  другой
загорались звезды...

                            3. ШКОЛА ВОЛШЕБНИКОВ

     Гед провел эту ночь на борту "Тени", а ранним утром, распрощавшись  с
товарищами-моряками, кричавшими ему с корабля веселые напутствия, сошел на
берег. Твилл оказался небольшим  городком,  его  высокие  дома  сгрудились
вдоль нескольких крутых и узких улочек. Но Геду Твилл  показался  огромным
городом. Не зная,  в  какую  сторону  направиться,  он  остановил  первого
попавшегося ему навстречу прохожего и спросил, где ему  найти  привратника
Школы Рокка. Человек посмотрел на него искоса и сказал:
     - Умный сам найдет дорогу, а глупцу совет не поможет,  -  после  чего
отправился дальше по своим делам. Гед шел вверх по улице до тех пор,  пока
не вышел на площадь. С трех сторон  ее  окружали  дома  с  остроконечными,
покрытыми  шифером,  крышами,  а  четвертая   представляла   собой   стену
величественного здания, чьи маленькие окошки были выше, чем дымовые  трубы
соседних  домов.  Сложенное  из  огромных  серых  каменных   блоков,   оно
напоминало крепость или замок. Рядом  с  ним  расположился  небольшой,  но
весьма оживленный  рынок.  Гед  повторил  свой  вопрос  какой-то  старухе,
которая несла корзину моллюсков. Она ответила:
     - Не всегда можно найти Привратника там, где он есть, но  иногда  его
можно найти там, где его нет, -  и  продолжала  громко  расхваливать  свой
товар.
     Ближе к углу здания была расположена небольшая деревянная дверь.  Гед
подошел, громко постучал и решительно сказал старику, открывшему дверь:
     - У меня есть письмо  от  Мага  Огиона  к  Хранителю  Школы  на  этом
острове. Мне нужен Привратник, и я  не  собираюсь  выслушивать  загадки  и
насмешки!
     - Это и есть та самая Школа, - дружелюбно ответил старик,  -  а  я  -
Привратник. Входи, если сможешь.
     Гед шагнул вперед. Ему показалось, что он переступил порог, но, к его
величайшему удивлению, он остался стоять на том же месте на тротуаре.
     Он сделал еще шаг и  опять  не  сдвинулся  с  места.  Старик  изнутри
спокойно наблюдал за ним.
     Геду  был  не  столько  озадачен,  сколько  разозлен  этим,  как  ему
казалось, продолжающимся издевательством над ним. Руками и голосом  соткал
он заклинание Открытия, которому в свое время его научила тетка. Это  было
лучшее из всех ее заклинаний, и Гед произнес его уверенно, но  деревенское
колдовство не произвело на силу, которая мешала ему  войти,  ни  малейшего
впечатления.
     Не зная, что делать дальше, Гед  долго  стоял  у  двери.  Наконец  он
посмотрел на старика, который стоял внутри.
     - Я не смогу войти, - сказал он бессильно, - если ты не поможешь мне.
     - Скажи свое Имя, - ответил тот.
     И снова Гед задумался. Человек не должен произносить вслух свое Имя -
разве только когда ставка  больше,  чем  его  жизнь.  Но  это  был  особый
случай...
     - Меня зовут Гед, - сказал он громко и вошел в  открытую  дверь.  При
этом ему показалось, что, хотя солнце светило ему в спину,  какая-то  тень
проскользнула внутрь вместе с ним.
     Теперь он мог как  следует  осмотреться.  Дверь,  которую  Привратник
закрыл за ним, была  сделана  вовсе  не  из  дерева,  как  ему  показалось
сначала. Потом он узнал, что она - белая, как снег, без единого шва - была
выточена из зуба Великого Дракона. Сквозь нее тускло просвечивало  солнце,
на внутренней ее стороне было вырезано Тысячелистное Дерево.
     - Добро пожаловать, парень, - сказал старик и, не произнеся больше ни
слова, повел его по залам и коридорам вглубь здания.
     Скоро они вышли в вымощенный камнем внутренний дворик,  расположенный
прямо под открытым небом. В центре его, на лужайке под молодыми деревцами,
играл и переливался в лучах  солнца  небольшой  фонтан.  Здесь  Привратник
оставил Геда на некоторое время одного. Он стоял, не  двигаясь,  и  сердце
его отчаянно  колотилось  -  ему  казалось,  что  он  ощущает  присутствие
каких-то могучих сил, выполняющих здесь  свою  неведомую  ему  работу.  Он
понял, что все здесь построено не только из камня,  но  и  из  волшебства,
куда более крепкого, чем камень. Он стоял в самом  сердце  Дома  Мудрости,
открытом небу. Внезапно он увидел перед собой закутанного  в  белый  хитон
человека, наблюдавшего за ним сквозь падающие струи фонтана.
     В тот момент, когда  глаза  их  встретились,  какая-то  птица  звонко
запела на ветке. И Гед понял, о чем поет птица; понял язык журчащей в чаше
фонтана воды. Он понял, о чем говорят  облака  на  небе,  о  чем  шелестят
качаемые  ветерком  деревья.  Ему  показалось,  что  и  сам  он  -  слово,
произнесенное солнечным светом.
     Но этот миг прошел, и он, вместе с окружающим его миром,  стал  таким
же, как и  прежде.  Впрочем,  не  совсем  таким...  Он  ступил  вперед  и,
опустившись на колени перед Великим Магом, подал  ему  написанное  Огионом
письмо.
     Неммерле, Великий Маг, Хранитель Школы Рокка, был глубоким  стариком.
Говорили, что старше его  нет  никого  на  свете.  Добрым,  но  слабым  от
старости голосом, поздоровался он с Гедом; и  борода,  и  хитон  его  были
белы, как снег. Казалось, медленное течение времени  вымыло  из  него  всю
черноту и тяжесть, оставив только легкость и белизну, и сделав его похожим
на ствол дерева, проплававший сто лет в море.
     - Глаза мои стары, и я не могу прочитать  письмо  твоего  учителя,  -
сказал он дрожавшим голосом. - Прочти мне письмо, паренек.
     Гед вскрыл конверт и громко начал читать письмо вслух.  Оно  гласило:
"Лорд  Неммерле!  Посылаю  к  тебе  того,  кто  станет  величайшим   среди
волшебников Архипелага, если ветер подует  в  нужную  сторону".  Подписано
письмо  было  не  настоящим  именем  Огиона,  а  его  руной,  обозначающей
Сомкнутые Уста.
     - Тебя послал тот, кто смог удержать в узде землетрясение, и  поэтому
мы рады тебе вдвойне. Я любил  Огиона,  когда  он  был  совсем  молодым  и
приплыл к нам с Гонта. Расскажи-ка мне, парень, о  морях,  по  которым  ты
путешествовал, и о предзнаменованиях, которые наблюдал.
     - Все было хорошо, мой господин, если не считать вчерашнего шторма.
     - На каком корабле ты приплыл?
     - "Тень", корабль с Андрада.
     - Чья воля привела тебя сюда?
     - Моя собственная.
     Великий Маг взглянул на  Геда,  потом  отвел  глаза  и  заговорил  на
незнакомом Геду языке. Речь его была неразборчива, как у старого человека,
чей разум странствует среди  прожитых  лет  и  далеких  стран.  Но  в  его
бормотании слышны были слова, которые пропела птица, и  которые  прожурчал
фонтан. Он не произносил заклинаний, но в голосе его  чувствовалась  такая
сила,  что  Гед  был  совершенно  зачарован.  На  какое-то  мгновение  ему
показалось, что он видит себя со  стороны,  одиноко  стоящим  на  обширной
пустоши среди призрачных теней. На самом деле, он по-прежнему находился на
залитом солнцем дворе возле журчащего фонтана.
     В это время, ступая по камням и траве, к ним подошел ворон с  острова
Осскилл - огромная черная птица. Ворон приблизился к Великому Магу и встал
рядом с ним,  черный,  как  ночь,  с  кинжалообразным  клювом  и  глазами,
похожими на прибрежную гальку. Он искоса посмотрел на Геда, потом три раза
клюнул  посох,  на  который  опирался  Неммерле,  и  бормотание   внезапно
прекратилось. Великий Маг улыбнулся. Беги и  поиграй,  паренек,  -  сказал
наконец он Геду, словно ребенку. Гед опять  опустился  на  одно  колено  и
склонил голову. Когда он поднялся, Хранитель исчез. Только ворон глядел на
него, вытянув шею, словно пытаясь клюнуть исчезнувший посох.
     Он заговорил, как предположил Гед, на языке острова Осскилл.
     - Терренон уссбак, - хрипло прокаркал ворон. Потом, подумав, добавил:
- Терренон уссбак оррек. - И, важно ступая, ушел туда, откуда появился.
     Не зная толком, куда направиться, Гед повернулся и пошел.  Под  аркой
ему встретился высокий юноша, который очень вежливо  представился,  слегка
поклонившись:
     - Меня зовут Джаспер, сын Энвита. Я из Эолга, что на острове  Хавнор.
Сегодня я буду в вашем распоряжении, покажу наш Большой Дом  и  отвечу  на
ваши вопросы, если смогу. Как прикажете величать вас, сэр?
     Гед, деревенский парень, никогда не бывавший в обществе детей богатых
купцов и знатных вельмож, подумал, что Джаспер просто издевается над  ним,
когда кланяется и говорит ему "сэр". Он коротко ответил:
     - Меня называют Соколом.
     Юноша подождал еще минутку, как будто ожидая более  вежливого  ответа
и, не получив такового, выпрямился и отступил немного в сторону. Он был на
два или три года старше Геда,  очень  высок  и  двигался  со  своеобразной
грацией. "Как танцор", - подумал Гед.
     На Джаспере был серый плащ с откинутым назад капюшоном. Первым  делом
он привел Геда в гардероб, где тот, как студент Школы,  мог  выбрать  себе
такой же плащ по своему размеру, а также любую другую одежду, которая  ему
понадобится. Гед  одел  понравившийся  ему  темно-серый  плащ,  и  Джаспер
сказал: Теперь ты один из нас.
     Джаспер имел обыкновение чуть-чуть улыбаться  при  разговоре,  и  Гед
невольно начинал искать в его вежливых словах скрытую насмешку. Он  угрюмо
спросил:
     - Разве одежда делает человека магом?
     - Нет, - последовал ответ, - хотя я где-то слышал, что хорошие манеры
делают человека человеком... Куда теперь?
     - Куда хочешь. Я тут ничего не знаю.
     Джаспер повел его по коридорам Большого Дома, показывая ему дворики и
залы: Комнату Полок, где хранились  книги  преданий  и  исписанные  рунами
тома, огромный Зал Очага, где вся  Школа  собиралась  в  праздничные  дни.
Потом он провел его наверх  -  в  башни  и  мансарды  под  крышей,  где  в
маленьких комнатках жили студенты и  Мастера.  Комната  Геда  оказалась  в
Южной Башне. Из ее окна были видны крутые крыши Твилла, а за ними -  море.
Как и в других комнатах, здесь не было никакой мебели, только в углу лежал
набитый соломой матрас.
     - Мы живем очень скромно, - сказал Джаспер, - но я думаю,  ты  ничего
не имеешь против.
     - Я привык к этому, - ответил Гед и, желая показать, что он ничем  не
хуже этого вежливого надменного юнца, добавил: - Правда, мне кажется,  что
когда ты появился здесь, у тебя еще не было такой привычки.
     Джаспер посмотрел на него, и его  взгляд  как  бы  говорил:  "Что  ты
можешь знать о том, к чему я, сын лорда Эолга, привык или не  привык?"  Но
вслух он сказал лишь:
     - Нам сюда.
     В это время прозвучал гонг, и они спустились вниз, в столовую,  чтобы
за Длинным Столом разделить полуденную трапезу с сотней других мальчиков и
молодых людей. Каждый обслуживал себя  сам,  накладывая  еду  из  огромных
дымящихся котлов и перекидываясь при этом шутками с поварами,  после  чего
занимал любое понравившееся место.
     - Говорят, - сказал Джаспер, - что сколько бы народу не село за  этот
стол, всегда остается свободное место.
     И действительно, места хватало и для  шумных  групп  юнцов,  евших  и
разговаривавших  с  одинаковым  усердием,  и  для  старших   студентов   с
серебряными застежками на плащах около шеи, молча поглощавших еду с  таким
серьезным и задумчивым видом, словно они решали мировые проблемы.  Джаспер
и Гед уселись рядом с приземистым парнем по имени Ветч, который в основном
молчал и с решительным видом запихивал в себя еду.  По  его  акценту  было
заметно, что родом он из Восточного Предела. У него была очень темная кожа
- не красновато-коричневая, как у Геда,  Джаспера  и  большинства  народов
Архипелага,  а  черно-коричневая.  Он  не  выделялся  ни  внешностью,   ни
изысканными манерами. Закончив обед, он повернулся к Геду и сказал:
     -  По  крайней  мере,  этот  обед  -  не   иллюзия,   которых   здесь
предостаточно. Чувствуется, как он прилипает к ребрам.
     Гед не понял, что Ветч имел в виду, но почему-то  сразу  почувствовал
расположение к нему и был рад, когда тот после обеда остался с ними.
     Они все вместе спустились в город, и Гед смог наконец  повнимательнее
рассмотреть его. Хотя улицы в Твилле были короткие и немногочисленные, они
так извивались и поворачивали под такими немыслимыми углами среди домов  с
высокими крышами, что заблудиться было делом нетрудным. Странный  это  был
город, и странные люди жили в нем. На первый взгляд они казались  обычными
рыбаками,  ремесленниками,  землевладельцами,  но,   живя   в   постоянной
атмосфере волшебства, и сами казались наполовину волшебниками. Как Гед уже
убедился на собственном опыте, они всегда говорили загадками и ни один  из
них не моргнул бы  и  глазом,  если  бы  увидел,  как,  например,  мальчик
превращается в рыбу, или дом взмывает в небо. Они сразу догадались бы, что
это проделки безответственного юнца-студента и продолжали бы как ни в  чем
не бывало чинить ботинки или рубить баранину.
     Выйдя из задней Двери, ребята  прошли  через  сад  Большого  Дома  и,
перейдя по деревянному мостику через чистую  и  быструю  речку  Твиллбурн,
зашагали по петляющей среди лугов и рощ тропинке на север. Они прошли мимо
дубового леса, в глубине которого, несмотря  на  яркое  солнце,  прятались
густые черные тени. Впереди они увидели рощу, которую Гед никак не мог как
следует рассмотреть. Тропинка, казалось, вот-вот приведет к ней, но они не
приближались ни на шаг. Гед  не  мог  даже  разобрать,  какие  там  растут
деревья. Ветч сказал тихо:
     - Это Вечная Роща. Но мы не можем дойти до нее...
     На залитых горячим солнцем лугах во всю цвели какие-то желтые цветы.
     - Искрянка, - сказал Джаспер. - Она  растет  там,  где  ветер  уронил
пепел горящего острова Илиен, когда Эррет-Акбе оборонял Внутренние острова
от Огненного Лорда.
     Он сорвал один увядший цветок,  подул  на  него,  и  семена,  подобно
огненным искрам, взлетели вверх.
     Через некоторое время тропа привела их к  высокому,  круглому  холму,
поросшему яркой зеленой травкой. Именно этот холм и видел Гед  с  корабля,
когда тот вошел в зачарованные воды острова Рокк. Джаспер  остановился  на
склоне холма.
     - Дома, на Хавноре, я много слышал об искусстве волшебников Гонта,  и
всегда о них говорили с похвалой. Теперь и у нас появился  гонтиец,  и  мы
стоим на склонах холма Рокк,  чьи  корни  доходят  до  центра  Земли.  Все
заклинания имеют здесь огромную силу. Сделай что-нибудь, Сокол. Покажи нам
свой стиль.
     Застигнутый врасплох и сконфуженный, Гед не нашелся, что ответить.
     - Потом, Джаспер, - сказал Ветч в своей  обычной  прямой  и  открытой
манере. - Пусть он сначала немного освоится.
     - У него есть и мастерство, и сила, иначе Привратник  не  впустил  бы
его. Почему бы ему не показать себя? Верно, Сокол?
     - Правильно, у меня есть и то и другое, - сказал Гед. - Объясни, чего
ты хочешь от меня.
     - Иллюзий, конечно - разных  трюков,  обмана  зрения.  Например,  как
этот!
     Вытянув палец, Джаспер произнес  несколько  странных  слов  и  в  том
месте, куда он указывал, среди  зеленых  стеблей  травы  появилась  тонкая
струйка воды. Вскоре из склона Холма забил родник. Гед опустил в него руку
- казалось, это настоящая вода, чистая и  прохладная.  Но  ей  не  утолить
жажды - это была всего лишь иллюзия. Еще одним  словом  Джаспер  остановил
поток и все стало как прежде, даже трава не намокла.
     - Теперь ты, Ветч, - сказал он с холодной улыбкой.
     Ветч угрюмо почесал затылок, взял в руки немного земли и начал что-то
немелодично напевать. Пальцы его в это время  мяли,  гладили,  раскатывали
комок земли, придавая ему какую-то форму,  и  внезапно  он  превратился  в
маленькое существо - не то в шмеля, не то в мохнатую муху. Посидев немного
на руке Ветча, оно с жужжанием унеслось прочь.
     Гед  совершенно  упал  духом.  Что  он  знает,   кроме   деревенского
колдовства? Он умеет лишь созывать коз,  лечить  бородавки,  перетаскивать
мешки, да чинить протекающие горшки.
     - Я не занимаюсь такими фокусами, - сказал он.
     Для Ветча этого было вполне достаточно, но Джаспер тут же спросил:
     - А почему?
     - Волшебство - не забава. Мы, гонтийцы, не играем в  волшебников  для
собственного удовольствия, - ответил Гед высокомерно.
     - А для чего же? - вкрадчиво осведомился Джаспер. - Ради денег?
     - Нет... - но он так и не смог придумать, что бы еще  сказать,  чтобы
скрыть свое невежество и спастись от позора. Джаспер беззлобно  рассмеялся
и повел их дальше вокруг Холма. Гед плелся сзади, понимая,  что  вел  себя
как глупец, и виня во всем Джаспера.
     В эту первую ночь, когда он,  закутавшись  в  плащ  и  вслушиваясь  в
заполнившую Большой Дом Рокка тишину, лежал на соломенном матраце в  своей
темной и холодной  каменной  каморке,  мысль  о  всех  тех  заклинаниях  и
заклятьях, которые звучали в этих  стенах,  захватила  все  его  существо.
Вокруг была тьма, в его  душе  царил  ужас.  Как  ему  хотелось  оказаться
где-нибудь вдали от Рокка! Но в  этот  момент  в  дверь  постучал  Ветч  и
спросил, можно ли ему зайти и  поговорить.  Над  его  головой  покачивался
голубоватый  огонек-обманка,  освещавший  ему  путь.  Он  присел  и  начал
расспрашивать Геда о Гонте, а потом с любовью  заговорил  о  своих  родных
островах в Восточном Пределе. Он рассказывал, как по вечерам  тихий  ветер
носит дым деревенских очагов между островами с  забавными  именами:  Корп,
Холп и Копп, Венвэй и  Вемиш,  Иффиш,  Коппиш  и  Снег.  Чтобы  Геду  было
понятнее, он пальцем рисовал на каменном полу их очертания, и  проведенные
им линии некоторое время светились тусклым серебристым светом. Ветч был  в
Школе уже три года и скоро должен был стать Волшебником - и он пользовался
магией так же непринужденно, как птица - крыльями. Но он владел еще  одним
искусством, которому  нельзя  было  научиться  добротой.  В  эту  ночь  он
предложил и дал Геду свою дружбу, спокойную и открытую, и Гед  не  мог  не
ответить ему тем же.
     Правда, Ветч дружил и с Джаспером, который  сразу  же  заставил  Геда
показать себя на Холме круглым дураком. Гед не забыл этого, казалось,  что
не забыл и Джаспер, который всегда разговаривал с ним  очень  вежливо,  но
постоянно  усмехаясь.  Это  больно  задевало  Геда.  Он  поклялся  в  один
прекрасный день показать Джасперу, да и всем остальным, среди которых  тот
был заводилой, насколько в действительности велика его сила. Ведь  не  эти
мелкие фокусники спасли деревню, и ни об одном из них  Огион  не  написал,
что он станет величайшим волшебником Архипелага.
     Питая таким образом свою  гордость,  Гед  усиленно  налег  на  науки,
которым учили носящие серые плащи Мастера Рокка - их звали Девять Мудрых.
     Каждый день часть своего времени он проводил с  Мастером  Сказителем,
впитывая Деяния героев и Слои мудрости, начиная с  самой  древней  баллады
"Сотворение Эа". Потом, с дюжиной других  студентов,  он  практиковался  с
Мастером Повелителем Ветров в умении управлять ветрами и погодой. Весной и
ранним летом они все погожие дни проводили в бухте Рокка, учась  управлять
маленькой легкой лодкой при помощи слов, усмирять волны,  разговаривать  с
настоящим ветром и поднимать ветер магический. Это очень тонкое искусство,
и Гед частенько получал синяки и шишки, не  успевая  увернуться  от  гика,
когда ветер внезапно начинал дуть в другую сторону. Или  вдруг  его  лодка
сталкивалась с другой, хотя вся бухта  была  в  их  распоряжении:  или  он
вместе с двумя товарищами оказывался в воде,  когда  огромная,  неизвестно
откуда взявшаяся волна переворачивала их утлое суденышко. Более спокойными
были походы по суше с Мастером Целителем, вводившим  их  в  мир  растений.
Мастер Руки учил фокусам, жонглированию и азам искусства Перевоплощения.
     Наука давалась Геду легко,  и  уже  через  месяц  он  обогнал  ребят,
проведших в школе целый год. Особенно хорошо получались  у  него  иллюзии.
Казалось, этот дар заложен в нем с рождения и теперь  он  лишь  вспоминает
что-то давно забытое. Мастер Руки, мягкий и добрый человек, был бесконечно
влюблен в то искусство, которое преподавал. Гед сначала  благоговел  перед
ним, но скоро это чувство прошло, и он начал одолевать старика  вопросами.
Мастер всегда улыбался в ответ и показывал Геду все,  что  тот  хотел.  Но
однажды, желая наконец посрамить Джаспера, Гед сказал Мастеру:
     - Сэр, все заклинания одинаковы, если знаешь одно, можно сказать, что
знаешь все. Но в конце концов каждая иллюзия  исчезает.  Если  я  превращу
камешек в алмаз, - и он быстро сделал  это,  взмахнув  рукой  и  произнеся
какое-то слово, - что я должен сделать, чтобы алмаз остался  алмазом?  Как
заставить заклинание длиться вечно?
     Мастер Руки внимательно посмотрел на драгоценность, которая  сверкала
на ладони Геда, словно гордость  коллекции  какого-нибудь  дракона.  Затем
произнес одно слово: "Толк", и алмаз снова стал невзрачным серым  осколком
скалы. Мастер взял его и поднес поближе к глазам.
     - Этот камень, - сказал он, мягко глядя на Геда, - на Истинном  Языке
называется "Толк". Кусочек камня, из которого сложен наш  остров,  частица
суши,  на  которой  живут  люди.  Он  -  часть  нашего   мира.   Пользуясь
заклинаниями, можно заставить его выглядеть как алмаз, цветок, пчела, глаз
или огонь. Камень принимает ту форму, какую ты пожелаешь,  а  затем  вновь
превращается в камень. Но все это  только  видимость.  Иллюзия  обманывает
чувства смотрящего, она  заставляет  его  видеть,  слышать  и  чувствовать
превращение какого-либо предмета. Но иллюзия не изменяет самой вещи. Чтобы
сделать из этого камня настоящую драгоценность, ты должен дать ему  другое
Имя. А для этого, сынок, необходимо  изменить  сам  мир,  частью  которого
является камень. Это действительно можно сделать.  Ты  научишься  этому  у
Мастера Превращений, когда будешь готов.  Но  ты  не  должен  изменять  ни
единой песчинки, пока не  будешь  точно  знать,  что  последует  за  твоим
действием - добро или зло.  Мир  находится  в  равновесии,  но  заклинания
Изменения или  Вызова  могут  поколебать  его.  Это  очень  опасно.  Такие
поступки обязательно должны опираться на  знания  и  служить  определенной
цели. Когда зажигаешь свечу, появляются тени...
     Он вновь взглянул на камешек.
     - Знаешь, камень - тоже неплохая штука. Если  бы  острова  Земноморья
были сложены  из  алмазов,  у  нас  была  бы  трудная  жизнь.  Наслаждайся
иллюзиями, паренек, и пусть камни останутся камнями.
     Он  улыбнулся,  но  Гед  отнюдь  не  был  удовлетворен.  Как   только
попытаешься  выудить  из  мага  его  секреты,  он   обязательно   начинает
разглагольствовать, подобно Огиону, о равновесии, опасности, тьме. Гед был
бы уверен, что настоящий маг, прошедший весь путь от этих детских трюков с
иллюзиями до секретов Вызова  и  Изменения,  может  делать  все,  что  ему
угодно. Он может сбалансировать мир, как ему нравится  и  отодвинуть  тьму
своим собственным светом.
     В коридоре он встретил Джаспера, который в последнее время, слыша  об
успехах Геда, разговаривал с ним, казалось, более дружелюбно, но, на самом
деле, с еще большей издевкой.
     - Почему у тебя такой унылый вид, Сокол? Не получается что-нибудь?
     Стараясь, как всегда, не уронить себя в глазах Джаспера, Гед ответил,
не обращая внимания на насмешливый тон:
     - Я по горло сыт жонглированием, меня мутит от иллюзий  и  всех  этих
трюков, годных только для развлечения скучающих Лордов  в  их  замках.  Из
всего, чему я здесь научился, только малая часть действительно полезна.  А
все остальное просто глупости!
     - Даже глупости опасны, - ответил Джаспер, - в руках глупца.
     Геду вздрогнул, будто его ударили,  и,  шагнул  к  Джасперу.  Но  тот
только улыбнулся, как бы показывая, что не хотел никого оскорбить, и,  как
обычно, легонько кивнув на прощание, пошел дальше.
     Клокоча  от  ярости  и  глядя  вслед  Джасперу,  Гед  поклялся,   что
превзойдет его, и не в каком-нибудь пустяковом состязании, а  в  настоящем
деле. Он покажет себя, унизит Джаспера, и не позволит никому  смотреть  на
него сверху вниз.
     Геду не давал покоя вопрос: почему Джаспер  ненавидит  его?  Он  лишь
знал, за что сам ненавидит Джаспера. Другие студенты давно поняли, что  им
трудно тягаться с Гедом. Они говорили о нем - кто с похвалой, а кто  и  со
злобой: "Он прирожденный волшебник, и не позволит никому превзойти  себя."
Один только Джаспер не хвалил, но и не избегал его. Он просто  смотрел  на
Геда сверху вниз, слегка улыбаясь. И поэтому Джаспер был его  единственным
соперником, которого любой ценой необходимо было поставить на место.
     Гед не видел или не хотел видеть, что в этом противоборстве,  ставшем
частью его жизни, таятся те самые опасности, о которых  предостерегал  его
Мастер Руки.
     Когда ярость не затмевала разум Геда, он понимал, что ему еще  далеко
до Джаспера или до других старших студентов, и продолжал учиться. К  концу
лета напряжение в работе немного спало, так что  оставалось  время  и  для
развлечений - лодочных гонок в бухте,  состязаний  в  мастерстве  владения
иллюзиями во дворах Большого Дома, игр  в  прятки  долгими  вечерами,  где
водящий и игроки были невидимы, и только веселые юные голоса звенели среди
деревьев. Потом пришла осень, и все с  новыми  силами  взялись  за  учебу.
Словом, первые месяцы в Школе пролетели для  Геда  незаметно,  наполненные
новыми впечатлениями.
     Зима принесла перемены. Вместе с еще семью студентами его послали  на
другой конец острова, на Северный мыс, где стоит Башня  Уединения.  Там  в
одиночестве жил Мастер Слова. Имя у него было странное -  Курремкармеррук,
ни в одном языке Архипелага не встречалось такого слова. На несколько миль
от  Башни  не  было  ни  одного  поселения.  Уныло  возвышалась  она   над
прибрежными  утесами.  Серы  были  облака  над  суровым  зимним  морем,  и
бесконечны были списки Имен, которые следовало выучить. На высоком стуле в
окружении своих учеников сидел Курремкармеррук, записывая  слова,  которые
нужно был запомнить до темноты, потому что в полночь чернила  исчезали,  и
пергамент опять становился чистым. Здесь царил полумрак,  было  холодно  и
тихо. Тишина нарушалась только скрипом пера  Мастера,  да  иногда  вздохом
бедного студента,  которому  предстояло  до  полуночи  вызубрить  название
каждого мыса, бухты, фарватера, канала, гавани,  мели,  рифа  и  скалы  на
берегах Лосса, крохотного островка  в  море  Пелна.  На  жалобы  студентов
Мастер обычно не отвечал, но удлинял список. Иногда он говорил:
     - Тот, кто хочет стать Владыкой  Моря,  должен  знать  Настоящее  Имя
каждой капли воды.
     Гед хоть и вздыхал иногда, но не жаловался. Он понимал,  что  в  этой
пыльной и беспросветной зубрежке Имен каждого места, предмета  и  существа
содержится, как бриллиант на дне высохшего источника, та власть, к которой
он стремится. Ведь вся магия и состоит в том, чтобы назвать каждое  место,
вещь или существо их Настоящими Именами. Так сказал Курремкармеррук  в  их
первый вечер в Башне. Он больше не повторял этих слов, но Гед их запомнил.
     - Много великих волшебников потратили всю жизнь на  то,  чтобы  найти
Имя одной-единственной вещи, одно-единственное забытое или скрытое Имя. Но
списки наши далеко неполны. И они не будут завершены  никогда.  Послушайте
меня, и вы поймете, почему. В мире под солнцем, и в другом мире,  где  нет
солнца, есть много такого, что не имеет ничего общего с людьми  и  людской
речью, и есть силы, по сравнению с которыми силы людей - ничто. Но  магия,
истинная магия, подвластна лишь тем, кто говорит на языке Хардик,  или  на
Древнем языке, из которого он вырос.
     На этом языке говорят драконы,  на  нем  говорил  Сегой,  сотворивший
острова Архипелага, на этом языке мы поем баллады и песни, произносим свои
заклинания и заклятья. Слова его разбросаны и скрыты среди  привычных  нам
слов. Например, мы зовем пену на волнах "сакиен". Это слово составлено  из
двух слов Древнего языка: "сак" - перо, и "иниен" - море. Перо моря -  вот
что такое пена. Но нельзя зачаровать пену, назвав ее "сакиен";  вы  должны
использовать ее Настоящее Имя - "эсса".  Любая  колдунья  знает  несколько
слов Древнего языка, маг  знает  их  много.  Но  слова  забыты,  некоторые
известны только драконам и Древним  Силам  Земли,  а  некоторых  не  знает
никто... И ни один человек не может знать их все, так как им нет конца.
     Вся загвоздка - в следующем. Например, слово для моря - "иниен".  Что
ж, прекрасно. Но то, что мы называем Внутреннем Морем, имеет свое название
на Древнем языке. Так как ничто не  имеет  двух  Настоящих  Имен,  "иниен"
может означать только "все море, кроме Внутреннего". Но оно,  конечно,  не
означает даже этого: ведь существуют бесчисленные заливы, бухты и проливы,
у которых тоже есть Имена... Если  какой-нибудь  маг  окажется  достаточно
глуп, чтобы попробовать наложить чары на шторм, или успокоить весь  Океан,
в его заклинаниях должны звучать названия каждого фута моря, не  только  в
Архипелаге, но и за Внешними Пределами - везде, где волшебство имеет силу.
Таким  образом,  как  раз  то,  что  позволяет  нам   заниматься   магией,
одновременно ограничивает наши возможности.  Маг  может  управлять  только
тем, что рядом с ним и что он может назвать точно и полно. И  это  хорошо,
иначе какой-нибудь извращенный или капризный маг давным-давно попытался бы
изменить то, что не может  быть  изменено,  и  Равновесие  нарушилось  бы.
Разбушевавшееся море затопило бы острова, где мы живем, и похоронило бы  в
бездонной пучине все голоса и Имена.
     Гед много думал над этими словами и кое-что начал понимать...  Однако
даже великая цель не могла сделать работу в Башне менее трудной и сухой. В
конце года Курремкармеррук сказал ему:
     - Ты хорошо начал...
     Не более того. Маги говорят только правду,  а  правда  заключалась  в
том, что все,  чему  научился  Гед  за  один  год,  было  только  началом,
прелюдией к тому, что он должен узнать за  всю  жизнь.  Он  запоминал  все
быстрее остальных и покинул Башню  Уединения  раньше  всех,  но  это  была
единственная награда, которой его удостоили.
     Поздней осенью, в одиночестве, по пустынным дорогам, отправился он на
юг. Ночью пошел дождь. Гед не пытался остановить его, потому что погода на
острове находилась в руках Мастера Ветров, а он не одобрял вмешательства в
свои дела. Гед нашел убежище  под  огромным  дубом,  закутался  в  плащ  и
подумал об Огионе. Наверное, как и каждую осень, он странствует сейчас  по
Гонту, спит под крышей из голых ветвей, а вместо  стен  его  окружают  его
струи дождя. Гед невольно улыбнулся - мысли об  учителе  всегда  приносили
ему утешение и, несмотря на промозглую тьму, окружающую его,  он  уснул  с
легким сердцем под шелест дождя. Когда он проснулся, дождь  уже  кончился.
Он поднял голову и в складках своего  плаща  увидел  какого-то  маленького
спящего зверька, забравшегося к нему в поисках тепла. Гед удивился,  когда
понял, что это отак - редкое и странное животное.
     Они водятся только  на  четырех  южных  островах  Архипелага:  Рокке,
Энсмере, Поди и Воорорте. Отаки  -  небольшие  гладкошерстные  зверьки,  с
широкой мордочкой, темно-коричневым или полосатым мехом и огромными яркими
глазами. Зубы их остры, нрав вспыльчив - редко  кому  удавалось  приручить
отака. Они совершенно немы. Гед погладил отака.  Тот  проснулся  и  широко
зевнул, показав маленький коричневый язычок и острые зубы,  но  совсем  не
испугался.
     - Отак, - сказал Гед, но затем, вспомнив имена всех зверьков, которые
он выучил в Башне, он назвал его Настоящим Именем: - Хог! Хочешь пойти  со
мной?
     Отак уселся на раскрытую ладонь Геда и принялся расчесывать шерстку.
     Гед посадил зверька себе на плечо и отправился дальше. Несколько  раз
отак спрыгивал и убегал в кусты, но всегда возвращался. Один раз  он  даже
принес только что пойманную лесную мышь. Гед  засмеялся  и  сказал  отаку,
чтобы он съел ее сам. В этот день был Праздник Возвращения Солнца, и когда
Гед в сумерках добрался до Холма, то увидел яркие  огни,  плавающие  среди
струй дождя над крышей Большого Дома. Он  вошел  в  него  и  был  радостно
встречен Мастерами и своими приятелями.
     При виде такого  множества  знакомых  лиц  Геду  показалось,  что  он
вернулся домой, а когда он увидел, как через толпу к нему пробирается Ветч
с широкой улыбкой на смуглом лице, радости его не было предела.  Как  Геду
не хватало его в Башне! Ветч уже  не  был  студентом,  срок  его  обучения
закончился, и он стал Волшебником, но это не отдалило их  друг  от  друга.
Они сразу оживленно заговорили, и Гед подумал, что  за  час  сказал  другу
больше слов, чем произнес в Башне Уединения за целый год.
     Скоро все уселись за длинные столы, накрытые для праздничного ужина в
Зале Очага. Отак все еще сидел на плече Геда, уютно устроившись в складках
капюшона. Ветч  удивился,  увидев  это  маленькое  создание  и  попробовал
погладить его, но отак огрызнулся, щелкнув острыми зубами. Ветч засмеялся.
Говорят, что с человеком, полюбившимся дикому зверю, Древние Силы камня  и
воды разговаривают человеческим голосом.
     - Говорят еще, что маги с  Гонта  часто  приручают  диких  зверей,  -
заметил сидевший рядом с  Ветчем  Джаспер.  -  У  нашего  Лорда  Неммерле,
например, есть ворон, а в песнях поется, что Рыжий Маг с острова Арк водил
за собой на золотой цепочке дикого вепря.  Но  я  никогда  не  слышал  про
волшебника, у которого крыса сидела бы в капюшоне!
     Все рассмеялись, и Гед тоже. Вечер был праздничный, он был  счастлив,
что находится здесь, в тепле, со своими друзьями. Хотя шутка Джаспера, как
и все его шутки, была далеко не безобидной.
     В этот вечер гостем Школы был Лорд О, сам прославленный маг.  В  свое
время  он  учился  у  Неммерле  и  иногда  возвращался  на   Рокк,   чтобы
повеселиться на Встречи Зимы или на Долгом танце летом.  С  ним  была  его
жена, юная, стройная и сияющая. Ее черные волосы украшали огромные  опалы.
Женщин редко можно было встретить  в  Большом  Доме,  и  некоторые  старые
Мастера поглядывали на нее неодобрительно... Молодежь же не сводила с  нее
глаз.
     - Для такой, как она, - сказал Ветч, - я соорудил бы такую иллюзию...
     - Она всего лишь женщина, - ответил Гед.
     - Принцесса Эльфарран тоже была всего лишь  женщиной,  но  из-за  нее
весь Энлад был обращен в руины, ради нее  умер  Герой  Хавнора,  и  остров
Солеа погрузился в море.
     - Старые сказки,  -  заявил  Гед,  но  после  слов  Ветча  стал  чаще
поглядывать в сторону Леди О,  стараясь  понять,  та  ли  это  неувядающая
красота, которая воспета в древних балладах.
     Мастер Сказитель спел "Деяния юного короля", и все вместе  они  спели
Гимн Зиме. Потом, прежде чем  люди  начали  подниматься  с  мест,  Джаспер
подошел к столу у очага, за которым сидел Великий Маг, его гости и  другие
Мастера, и заговорил с Леди О. За год Джаспер из  мальчика  превратился  в
высокого красивого юношу и, как  и  Ветч,  был  произведен  в  Волшебника,
получив право носить серебряную застежку на плаще.
     Леди улыбнулась его словам и опалы переливались в ее черных  волосах.
Но вот Мастера кивнули головами в знак благосклонного согласия, и  Джаспер
принялся за работу. Белое дерево выросло  из  каменного  пола.  Ветви  его
коснулись высокой крыши, и  на  каждой  веточке,  словно  солнце,  засияло
золотое яблоко - как на Дереве Жизни. Белые, как только что выпавший снег,
птицы  запорхали  среди  ветвей,  золотые  яблоки   начали   тускнеть   и,
превратившись в хрустальные капли, упали с мелодичным звоном  на  пол.  По
залу  разнеслось  благоухание,  дерево  зацвело  белоснежными  цветами   и
покрылось алыми листьями... Мираж медленно  растаял.  Леди  вскрикнула  от
изумления и склонила свою  сверкающую  голову  перед  юным  магом  в  знак
уважения к его мастерству.
     - Поедем с нами, будем вместе жить на О-токне. Можно  ему  поехать  с
нами? - совсем по-детски спросила она своего  сурового  мужа.  Но  Джаспер
сказал только:
     -  Когда  мое  искусство  станет  достойным  моих  Учителей  и  Вашей
благосклонности, Леди, тогда я приеду на ваш  остров  и  с  радостью  буду
служить вам вечно.
     Так что все остались довольны, кроме Геда. Он присоединил к  похвалам
свой голос, но не сердце. У меня получилось бы лучше, - пробормотал он про
себя, обуреваемый завистью. После этого все радости  вечера  померкли  для
него.

                         4. ТЕНЬ ВЫРЫВАЕТСЯ НА ВОЛЮ

     В  ту  весну   Гед   нечасто   видел   Ветча   и   Джаспера.   Будучи
дипломированными волшебниками, они занимались теперь с Мастером Порядка  в
Вечной Роще, куда путь студентам был закрыт.  Гед  же  остался  в  Большом
Доме, изучая искусства тех, кто уже может заниматься  магией,  но  еще  не
имеет посоха:  управление  ветром  и  погодой,  нахождение  и  связывание,
искусство сказителей и целителей.  По  ночам,  в  своей  каморке,  зажигая
вместо свечи или лампы огонек-обманку, он штудировал Дальние Руны  и  Руны
Эа основу Великих Заклинаний. Все давалось ему легко, и по Школе  поползли
слухи, будто какой-то Мастер сказал, что парень с Гонта - лучший  студент,
которого  он  видел  за  свою  жизнь.  Про   отака   говорили,   что   это
замаскированный дух, нашептывающий Геду в ухо мудрые  мысли.  Рассказывали
даже, что впервые увидев Геда, ручной  ворон  Неммерле  приветствовал  его
словами: "Будущий Великий Маг". И вне зависимости от того,  верили  в  это
остальные студенты или не верили, нравился им Гед или не  очень,  все  без
исключения восхищались им и охотно  признавали  его  лидерство,  когда  он
присоединялся к их играм в весенние вечера. В остальное время  он  целиком
погружался в работу и держался обособленно.  Ветч  был  далеко,  а  больше
друзей у него не было. Гед не ощущал потребности в дружбе.
     Ему  исполнилось  пятнадцать  лет.  Он  был  еще  слишком  юн,  чтобы
постигать Высокие Магические Искусства тех, кто  носит  посох,  однако  он
настолько быстро овладел Иллюзиями, что Мастер Изменений, сам еще  молодой
человек, начал заниматься  с  ним  отдельно  и  поведал  ему  о  настоящих
Заклинаниях Превращения. Он объяснил, что если  какая-нибудь  вещь  должна
быть превращена в другую, ее нужно  переименовать  и  рассказал,  как  это
влияет на Имена и природу всего того, что окружает  превращенный  предмет.
Он говорил об опасностях превращений и в особенности о той, что  поджидает
волшебника, когда тот превращается в другое существо - он может так  и  не
выбраться из нового образа, оставшись в нем навеки. Мало-помалу, уверенный
в том, что Гед понимает его,  молодой  Мастер  начал  делать  больше,  чем
просто рассказывать об этих тайнах. Сначала он научил  его  одному,  потом
другому Великому Заклинанию Превращения, потом дал Геду для  работы  Книгу
Образов.  Сделав  это  без  ведома  Великого  Мага,  он  поступил   весьма
необдуманно, хотя и не хотел ничего плохого.
     Гед работал и с Мастером Вызова, строгим стариком, закаленным сложным
и мрачным волшебством, которым он владел в совершенстве. Он не баловался с
миражами, а занимался настоящей магией имел дело с такими  понятиями,  как
снег, тепло, магнетизм, с тем, что люди  ощущают  как  вес,  форма,  цвет,
звук: с реальными силами, происходящими из безграничной энергии Вселенной,
равновесия которой не нарушить  никакими  заклинаниями.  Его  ученики  уже
владели искусством управления погодой и ветрами, но именно он объяснил им,
что настоящие  маги  никогда  не  применяют  эти  заклинания  без  крайней
необходимости,  потому  что  управление  явлениями  природы   приводит   к
изменению мира, частью которого они сами являются. Он говорил:
     - Если вы  хоть  чуть-чуть  ошибетесь,  то  дождь  на  Рокке  вызовет
наводнение на Осскилле, а спокойное море  в  Восточном  Пределе  обернется
ужасным штормом на Западе.
     Он никогда не говорил о  вызывании  реальных  вещей,  живых  людей  и
призраков умерших, воплощении Невидимого - всех  тех  заклинаний,  которые
были вершиной искусства Вызова и власти мага. Несколько  раз  Гед  пытался
навести Мастера на разговор об этих вещах,  но  тот  в  ответ  лишь  долго
молчал, строго глядя на него.
     Иногда Гед, работая даже с теми простыми заклинаниями Вызова, которым
его обучал Мастер, ощущал непонятную тяжесть  и  неуверенность.  Кое-какие
руны на некоторых страницах казались ему знакомыми, но  он  никак  не  мог
вспомнить, в какой книге он их видел раньше. Иногда ему почему-то очень не
хотелось произносить отдельные фразы заклинаний Вызова они вызывали у него
смутные воспоминания о неясных тенях в  темной  комнате,  закрытой  двери,
рядом с которой... Он гнал от себя эти мысли и  продолжал  трудиться.  Эти
мгновения страха и тьмы, - убеждал он себя, - просто  от  невежества.  Чем
больше он будет знать, тем меньше будет возникать поводов  для  страха,  а
когда он станет волшебником, ему не надо будет бояться  ничего  на  свете,
совсем ничего.
     Во второй месяц лета все, и ученики, и учителя, собрались  в  Большом
Доме, чтобы отметить праздники Лунной Ночи и Долгого Танца.  На  этот  раз
они совпадали, а это случается только раз в пятьдесят два года.  В  первую
ночь, самую короткую ночь полнолуния в  году,  в  полях  заиграли  флейты,
узкие улицы Твилла заполнились  барабанным  боем  и  светом  факелов,  над
залитыми лунным светом водами  бухты  Рокк  звенели  песни.  Утром,  после
восхода  солнца,  Сказители   Рокка   запели   длинную   балладу   "Деяния
Эррет-Акбе", повествующую о том, как были построены белые башни Хавнора, о
странствиях Эррет-Акбе по  Архипелагу  и  Пределам,  пока  на  самом  краю
Открытого Моря он не  встретил  дракона  Орма...  И  доныне  кости  его  в
разбитых доспехах лежат среди костей дракона на берегу одинокого Селидора,
но меч его все еще горит кровавым пламенем в лучах заката на самой высокой
башне Хавнора. Закончилась баллада,  и  начался  Долгий  Танец.  В  теплых
сумерках горожане, Мастера, студенты, фермеры, мужчины и женщины под  звук
флейт и барабанов, не прекращая танца, двинулись по дорогам со всего Рокка
к морскому берегу. Они вошли в море, залитое светом полной луны, и  музыка
потерялась в шуме волн. Когда на востоке забрезжил первый свет, все  вышли
на берег и отправились обратно вверх по улицам. Барабаны  уже  молчали,  и
только флейты пели тихо и пронзительно. То же самое происходило на  каждом
острове Архипелага: один танец и одна музыка объединяли разделенные  морем
страны.
     Долгий Танец закончился. Большинство людей  проспали  весь  следующий
день и собрались вместе только вечером, для ужина. Несколько молодых магов
и студентов, среди которых были Ветч, Джаспер и Гед, взяли с собой  еду  и
расположились на свежем воздухе в одном  из  внутренних  двориков.  К  ним
присоединилось несколько ребят, отпущенных из Башни Уединения  -  праздник
заставил  даже  Курремкармеррука  покинуть  ее.  Они   ели,   смеялись   и
проделывали из озорства трюки, сделавшие бы честь королевскому двору. Один
придумал осветить двор  сотней  маленьких  разноцветных  огоньков-обманок,
медленной процессией плывших между небом и землей.  Двое  ребят  играли  в
кегли - шары были сделаны из зеленого пламени, а сами кегли подпрыгивали и
разбегались, когда шары приближались к ним. Ветч, скрестив ноги  и  вкушая
жареного цыпленка, сидел в воздухе. Один из младших  студентов  попробовал
стянуть его оттуда, но Ветч лишь поднялся  повыше  и  продолжал  сидеть  в
пустоте, спокойно улыбаясь. Время от времени он подбрасывал вверх цыплячью
косточку, которая превращалась в сову и летала, ухая, среди  огоньков.  Но
Гед выпускал совам вслед стрелы из хлебных крошек, сбивая их, и когда  они
касались земли, то превращались снова в кости и крошки. Иллюзия кончалась.
Гед захотел присоединиться к Ветчу наверху, но плохо  знал  заклинание  и,
чтобы  удержаться  на  плаву,  ему  приходилось  размахивать  руками.  Все
смеялись, и Гед, чтобы поддержать всеобщее веселье, продолжал  строить  из
себя дурачка. После двух ночей танцев, лунного света, музыки  и  магии  он
был в прекрасном настроении и готов к чему угодно.
     Наконец, он легко опустился  на  землю  рядом  с  Джаспером,  который
никогда не смеялся вслух. Тот отодвинулся в сторону и пробормотал:
     - Сокол, не умеющий летать...
     - А разве Джаспер - драгоценный камень? - ухмыляясь, сказал Гед. - О,
драгоценность среди чародеев, о, Бриллиант Хавнора, посверкай для нас!
     Парень, управляющий танцующими  огоньками,  приказал  одному  из  них
опуститься на голову Джаспера. Тот нахмурился и одним жестом погасил его.
     - Как я устал от мальчишек, шума и глупостей! - сказал он.
     - Да, ты стареешь, - заметил Ветч сверху.
     - Если тебе хочется тишины и уныния,  -  вставил  один  из  ребят,  -
поживи немного в Башне вместе с нами!
     Гед спросил:
     - Так чего же ты хочешь, Джаспер?
     - Общества равных себе, -  ответил  Джаспер.  -  Пошли,  Ветч.  Пусть
приготовишки веселятся.
     Гед повернулся к Джасперу.
     - Что это такое имеется у волшебников, чего  нет  у  приготовишек?  -
спросил он очень  тихо,  но  присутствующие  сразу  замолчали.  И  в  тоне
Джаспера, и в вопросе  Геда  ненависть  прозвучала  словно  свист  клинка,
вылетающего из ножен.
     - Сила! - ответил Джаспер.
     - Моя сила не уступит твоей!
     - Это вызов?
     - Да, я вызываю тебя!
     В этот момент Ветч спрыгнул на землю  и  с  решительным  видом  встал
между ними.
     - Довольно! Дуэли между магами запрещены, и вы прекрасно знаете это!
     Гед и Джаспер молчали. Они знали закон Школы и понимали, что если  их
собственные слова продиктованы злобой, то Ветч движим только  любовью.  Но
злоба и ненависть не исчезают в одно мгновение.  Не  обращая  внимания  на
остальных, Джаспер сказал Ветчу, кривя губы в холодной улыбке:
     - Мне кажется, ты правильно сделал, напомнив своему дружку-пастушонку
о законе, оберегающем его. Он как будто обиделся. Интересно, неужели он  в
самом деле подумал, что я приму вызов  от  него,  еще  не  отмывшегося  от
козлиного запаха и путающегося в простейших заклинаниях?
     - Джаспер, что ты можешь знать обо мне?
     Внезапно Гед исчез и над тем местом, где он стоял,  повис  в  воздухе
огромный сокол с раскрытым крючковатым клювом. Это продолжалось всего одно
мгновение, и Гед опять появился  в  мерцающем  свете  факелов,  пристально
глядя в глаза Джасперу.
     Пораженный Джаспер отступил на шаг, но быстро пришел  в  себя,  пожал
плечами и пробормотал:
     - Иллюзия...
     Остальные разом заговорили, а Ветч произнес:
     - Нет, это Истинное Перевоплощение. И вообще, Джаспер, подумай...
     - Этим он доказал только, что тайком от  Мастера  успел  заглянуть  в
Книгу  Превращений.  Ну  и  что?  Давай,  давай,  Пастушок!  Мне  нравится
смотреть, как ты роешь для себя яму, и чем  больше  ты  усердствуешь,  тем
яснее становится, кто ты есть на самом деле.
     Услышав это, Ветч повернулся к Геду и очень мягко сказал:
     - Сокол, будь мужчиной! Оставь его и пойдем со мной...
     Гед посмотрел на друга, улыбнулся и сказал:
     - Подержи мою зверушку. - С этими словами он  снял  со  своего  плеча
отака и передал его Ветчу. Обычно отак никому,  кроме  Геда,  не  позволял
прикасаться к себе, но сейчас он охотно взобрался на плечо Ветча и  сжался
в комочек, не сводя глаз с хозяина.
     - Итак, Джаспер, - все так же  тихо  сказал  Гед,  -  чем  ты  можешь
доказать, что сильнее меня?
     - А я и не должен ничего доказывать, пастушок. Но  тем  не  менее,  я
попробую. Зависть ест тебя, как  червяк  яблоко,  давай-ка  выгоним  этого
червяка. Как-то у Холма ты хвастался, что  гонтийские  маги  не  играют  в
волшебство. Идем, и ты покажешь нам, чем же они все-таки занимаются. А  уж
потом, так и быть, я покажу тебе несколько фокусов.
     - С удовольствием посмотрю  на  них,  -  ответил  Гед.  Их  спутники,
привыкшие, что Гед  взрывается  при  малейшем  намеке  на  оскорбление,  с
удивлением взирали на это ледяное спокойствие. Ветч уже не удивлялся - его
охватил панический страх. Он попробовал еще  что-то  сказать,  но  Джаспер
остановил его:
     -  Не  вмешивайся,  Ветч!  Сокол,  как  ты  собираешься  использовать
предоставленный тебе шанс? Что ты нам покажешь? Мираж,  огненный  шар  или
заклинание, чтобы лечить коз от глистов?
     - А что бы ты предпочел, Джаспер?
     - Вызови призрак умершего!
     - Я сделаю это!
     - Ты не сделаешь этого! - Джаспер смотрел прямо в глаза  Геду.  Злоба
его превзошла, наконец,  презрение.  -  Ты  не  сможешь!  Ты  хвастаешь  и
хвастаешь...
     - Клянусь своим Именем, я сделаю это!
     Все застыли в молчании.
     Вырвавшись из рук безуспешно пытавшегося удержать его Ветча, Гед,  не
оглядываясь, вышел из дворика. Танцующие огоньки наверху погасли.  Джаспер
выждал мгновение, а затем пошел  за  ним.  Остальные,  мучимые  страхом  и
любопытством, толпой побрели вслед.
     ...Холм Рокк темной массой вздымался в черноте летней ночи. Луна  еще
не взошла. Само присутствие этого необычного Холма,  на  склонах  которого
произошло много чудесного, обычно усмиряло самых  бурных  студентов  -  на
память сразу приходили мысли о том, что корни его уходят  глубже  морского
дна,  к  древнему  слепому  и  таинственному  огню  в  центре  мира.   Они
остановились на восточном  склоне.  Звезды  мерцали  над  поросшей  травой
вершиной Холма. Не чувствовалось ни дуновения ветерка.
     Гед  поднялся  по  склону  на  несколько  шагов  выше  остальных   и,
обернувшись, сказал ясным и чистым голосом:
     - Джаспер, с чьим призраком хотелось бы тебе встретиться?
     - Зови, кого хочешь! Никто не  послушается  тебя!  -  голос  Джаспера
немного дрожал - вероятно от ярости.
     Гед насмешливо спросил:
     - Побаиваешься?
     Но он не слышал, что ответил Джаспер, и ответил  ли  он  вообще.  Ему
больше не было дела до Джаспера. Он  стоял  на  вершине  Холма.  На  смену
ослепляющей ярости и ненависти пришла непоколебимая  уверенность  в  себе.
Никогда раньше не чувствовал он себя таким сильным. Сила переполняла  его,
он с трудом удерживал ее в узде. Ему представилось, что Джаспер  -  просто
покорный слуга судьбы, приведший его сюда в этот час. Он ощущал, как корни
Холма под ним идут все глубже и  глубже,  а  над  головой  сияют  холодным
светом далекие звезды. Все, что существует между верхом  и  низом,  должно
подчиняться ему, служить ему. Он стоял в сердце мира.
     - Не бойтесь, - сказал он с улыбкой, - я вызову  призрак  женщины,  а
вам не пристало бояться женщин. Я вызову  Эльфарран,  прекрасную  леди  из
"Героев Энлада".
     - Но она умерла тысячу лет назад, и кости ее покоятся на дне моря  и,
может быть, она вообще только миф.
     - Годы и расстояния ничего не значат для мертвых... и  разве  баллады
врут? - ответил Гед с той же самой тихой насмешкой и добавил: - Следите за
воздухом между моими руками.
     Он отвернулся, медленно вытянул руки в приветственном жесте  и  начал
говорить.
     С тех пор, как два года назад Гед прочитал руны заклинания  Вызова  в
книге Огиона, он больше не видел их. И этой ночью  знакомая  страница  как
будто снова открылась перед ним. Но сейчас он понял, что там  написано,  и
как можно соткать нужное заклинание голосом и движением рук и тела.
     Все молча следили за ним - великое заклинание  начинало  действовать.
Гед говорил  тихо,  произнося  внезапно  изменившимся  голосом  незнакомые
певучие слова. Наконец он замолк. Внезапно поднялся  ветер  и  зашелестела
трава. Гед опустился на колени, громко что-то  выкрикнул  и  упал  вперед,
словно пытаясь обнять всю землю своими распростертыми руками. Вот он снова
поднялся, держа в своих напрягшихся руках что-то  черное  и  очень,  очень
тяжелое. Горячий ветер застонал в темноте. Если звезды и светили, никто не
видел их.
     Когда последние слова заклинания хрипло сорвались с губ Геда, он ясно
и громко произнес:
     - Эльфарран!
     Потом еще раз:
     - Эльфарран!
     И в третий раз:
     - Эльфарран!
     Бесформенный клубок тьмы между его руками раскололся.  Овал  бледного
света поднялся с земли,  коснулся  их,  и  в  нем  на  мгновение  мелькнул
человеческий образ - высокая женщина, оглядывающаяся через плечо. Лицо  ее
было прекрасно, но полно горечи и страха.
     Все это длилось лишь мгновение. Бледный овал  между  рук  Геда  вдруг
начал светлеть. Он стал выше и шире  и  превратился  в  то,  что  казалось
разрывом пространства. Оттуда полился ослепительный свет,  и  сквозь  этот
пролом выбралось что-то,  напоминающее  сгусток  черной  тени,  быстрое  и
ужасное. Внезапно это Нечто вцепилось Геду в лицо.
     Пошатнувшись от удара, Гед громко крикнул. Маленький отак, сидящий на
плече  Ветча,  немая  зверюшка,  пронзительно  заверещал  и  бросился   на
обидчика.
     Корчась в агонии, Гед упал, а  яркая  трещина  в  темноте  продолжала
расширяться. Зрителей словно ветром сдуло,  а  Джаспер  нагнулся,  защищая
глаза от ослепительного света. Один только Ветч бросился к своему другу, и
только он один смог разглядеть сгусток  тьмы,  который  вцепился  в  Геда,
терзал его плоть. Это было похоже на небольшого  черного  зверя,  размером
примерно с рысь и, казалось, что оно распухает и  растет  на  глазах...  У
него не было головы и лица, только  четыре  когтистых  лапы,  впившихся  в
жертву. Всхлипывая от страха, Ветч протянул руку, чтобы  оторвать  хищника
от  Геда.  Но,  не  успев  коснуться  его,  Ветч  застыл,  словно  потеряв
способность двигаться.
     Внезапно  невыносимое  сияние  померкло,  и  разверстые  врата   мира
медленно закрылись. Рядом послышался чей-то  голос,  тихий,  словно  шепот
листвы или журчание фонтана.
     Звезды снова засияли на небе и  траву  на  склоне  Холма  залил  свет
только что взошедшей луны. Ночь словно выздоровела после тяжелой  болезни.
Равновесие света и тьмы восстановилось  вновь.  Тень-хищник  исчезла.  Гед
лежал, распростершись на земле, широко раскинув руки. Его  лицо  потемнело
от крови, рубашка была запятнана черным. Маленький отак, дрожа, прижался к
его плечу. Над ним стоял старик, облаченный в отливающий серебром в лунном
свете плащ - Великий Маг Неммерле.
     Серебристый наконечник его посоха коснулся сначала груди Геда,  потом
его губ, и Неммерле что-то прошептал. Гед вздрогнул  и  глубоко  вздохнул.
Старый маг поднял свой посох, затем  поставил  его  на  землю,  сложил  на
рукояти руки и опустил на них голову. У него не осталось сил стоять прямо.
     Ветч  обнаружил,  что  к  нему   вернулась   способность   двигаться.
Оглянувшись, он увидел Мастеров  Вызова  и  Превращения.  Несомненно,  они
почувствовали  действие  могучих  заклинаний,  и  знали,  как   в   случае
необходимости быстро оказаться там, где они нужны. Но все-таки Великий Маг
опередил их... Кто-то устремился за  помощью,  некоторые  ушли  с  Великим
Магом, а оставшиеся - и Ветч в их числе - перенесли Геда в комнату Мастера
Целителя.
     Всю ночь Мастер Вызова нес стражу на Холме, но  ничего  не  произошло
там, где была разорвана ткань Вселенной. Никакая тень не кралась в  лунном
свете,  пытаясь  вернуться  в  свое  собственное   царство.   Она   смогла
ускользнуть  и  от  Неммерле,  и  от  могущественных  чар,  окружающих   и
защищавших Рокк,  и  рыскала  теперь  по  Архипелагу.  Где-то  там  она  и
притаилась. Если бы Гед умер этой ночью, тень могла  бы  попытаться  найти
открытую дверь и последовать за ним в страну мертвых или уйти туда, откуда
появилась. Поэтому и остался на Холме Мастер Вызова. Но Гед выжил.
     Его уложили на кровать, и Мастер Целитель промыл раны  на  его  лице,
шее и плечах. Раны были рваными, глубокими  и  очень  нехорошими  на  вид.
Черная кровь в них не свертывалась, она продолжала сочиться,  несмотря  на
заклинания и завернутые в паутину листья перриота, положенные на них. Гед,
ослепший и потерявший дар речи, лежал,  сжигаемый  лихорадкой,  и  никакая
магия не помогала ему.
     Не так далеко от того места,  где  пребывал  Гед,  посреди  открытого
внутреннего дворика с фонтаном, лежал так же  неподвижно  Великий  Маг.  В
отличии от Геда он был холоден, очень  холоден,  только  глаза  еще  жили,
наблюдая за освещенными лунным светом струями воды  и  листьями  деревьев.
Сидевшие рядом с ним не произносили заклинаний и не пытались  лечить  его.
Иногда  они  негромко  переговаривались  между  собой,  после  чего  вновь
смотрели на своего господина. Он лежал  неподвижно.  Его  ястребиный  нос,
высокий лоб и седые волосы, залитые лунным  светом,  были  цвета  слоновой
кости. Неммерле истратил всю свою силу на то,  чтобы  остановить  действие
заклинания и прогнать Тень от Геда, а вместе с силой из его  тела  ушла  и
жизнь. Он умирал. Но смерть Великого Мага, еще при жизни не раз ступавшего
по крутым иссушенным тропам царства мертвых, не похожа на смерть  обычного
человека - он уходит уверенно, хорошо зная дорогу.
     Ворон с Осскилла, живший у  Неммерле  тридцать  лет,  куда-то  исчез,
никто не видел его.
     -  Он  улетел  немного  раньше,  -  сказал  Мастер  Образов,  и  маги
продолжали бдение.
     Пришло теплое, солнечное утро. Большой Дом и улицы Твилла погрузились
в молчание, и длилось оно до полудня,  когда  с  Башни  Мастера  Сказителя
хрипло зазвонили колокола...
     На  следующий  день  девять  Мастеров  Рокка  собрались   под   сенью
таинственных деревьев в Вечной Роще. Но даже там они  возвели  еще  девять
непроницаемых стен, чтобы никто - ни человек, ни дух - не смогли  повлиять
на выбор нового Великого Мага из величайших волшебников Архипелага. Избран
был Ганчер с острова Уэй. Туда  сразу  же  был  снаряжен  корабль.  Мастер
Ветров взошел на его борт, магический ветер наполнил его паруса и  унес  в
море.
     Гед ничего не знал об этом. Четыре  долгих  недели  он  пролежал  без
сознания, и лишь иногда рычал и стонал, как зверь. Но мало-помалу упорство
и заботы Мастера Целителя делали свое дело - раны начали  затягиваться,  и
горячка спала. Он стал немного  слышать,  но  по-прежнему  не  говорил  ни
слова. Наконец, в ясный осенний  день,  Мастер  впервые  открыл  ставни  в
комнате Геда. С той самой ночи на Холме он все  время  лежал  в  полутьме.
Увидев свет, Гед закрыл израненное лицо руками и заплакал.
     Пришла зима, и Гед  заговорил,  сильно  запинаясь  при  этом.  Мастер
Целитель не выпускал его из дома, надеясь постепенно вернуть силу его телу
и разуму. Только ранней весной позволил он  Геду  покинуть  свою  комнату,
чтобы  принести  клятву  верности  Великому  Магу  Ганчеру.  Когда  Ганчер
появился на Рокке, Гед не смог исполнить этот  долг  вместе  с  остальными
студентами.
     Во время болезни никому из прежних приятелей  не  позволяли  навещать
Геда и теперь многие в недоумении спрашивали, когда он проходил мимо:
     - Кто это такой?
     Раньше Гед был легким, гибким и сильным юношей.  Теперь  же  он  шел,
хромая и не поднимая головы, чтобы никто не видел жутких шрамов  на  левой
стороне лица. Избегая встреч, с теми, кто его знал, Гед  сразу  направился
во двор Фонтана, и там, где он впервые встретил  Неммерле,  его  уже  ждал
Ганчер.
     Как и прежний Великий Маг он был закутан в белый плащ,  но  как  и  у
большинства уроженцев Восточного Предела, кожа его была черна. И черен был
его взгляд из-под косматых бровей.
     Гед опустился на колени и поклялся в верности  и  покорности.  Ганчер
ответил не сразу.
     - Мне известно, что ты сделал, но я не знаю, кто ты такой. Я не  могу
принять твою клятву.
     Гед встал и, чтобы  не  упасть,  вынужден  был  ухватиться  за  ствол
молодого деревца.
     - Мой господин, должен ли я покинуть остров?
     - Ты хочешь этого?
     - Нет.
     - А чего ты хочешь?
     - О-остаться. Учиться. Чтобы исправить... зло.
     - Сам Неммерле не смог  сделать  этого...  Правда,  я  все  равно  не
разрешил бы тебе уйти. Тебя защищает сила Мастеров и сам остров.  Если  ты
покинешь его сейчас, создание, выпущенное тобой в мир солнца, найдет  тебя
и подчинит своей воле.  Ты  перестанешь  быть  человеком,  превратишься  в
геббета, марионетку, исполняющую волю злобной тени. Ты останешься здесь до
тех пор, пока не накопишь достаточно мудрости и силы, чтобы защитить себя,
если когда-нибудь это время наступит. Тень ждет тебя,  я  уверен  в  этом.
Видел ли ты ее с тех пор?
     - Только в снах, господин. - Помолчав, Гед с болью и стыдом в  голосе
продолжил: - Лорд Ганчер, я не знаю, что это такое бросилось на меня...
     - Я тоже не знаю. У него нет Имени. В тебе дремлет  великая  сила,  а
посмотри, как ты распорядился ей! Стал вить  заклинания,  которые  не  мог
контролировать, не зная при этом, как оно повлияет на баланс света и тьмы,
жизни и смерти, добра и  зла.  Ты  сделал  это,  движимый  высокомерием  и
ненавистью. Стоит ли удивляться тому, что  произошло?  Ты  вызвал  призрак
умершей, но вместе с ним пришла одна  из  Сил,  враждебных  всему  живому.
Незванная, она пришла оттуда, где не существует Имен. Сама  по  себе  зло,
она будет творить зло твоими руками. Та сила, при помощи которой ты вызвал
Тень, дает ей власть над тобой. Вы  связаны  навеки.  Она  -  тень  твоего
невежества, твоего высокомерия - тень, которую отбрасываешь ты  сам.  Есть
ли имя у тени?
     Гед был потрясен. Он пробормотал:
     - Лучше бы мне умереть...
     - Кто ты такой, чтобы судить об этом? Неммерле отдал  свою  жизнь  за
тебя. На острове ты в безопасности, живи здесь и учись. Говорят, ты  очень
умен. Делай свою работу и делай ее хорошо. Это все, что тебе осталось.
     Так закончил Великий Маг свою речь и мгновенно, как это принято среди
магов, исчез. В солнечном  свете  искрился  фонтан.  Прислушиваясь  к  его
голосу, Гед  вспомнил  Неммерле.  Когда-то,  давным-давно,  в  этом  самом
дворике Гед почувствовал, что он - слово,  произнесенное  солнцем.  Теперь
настал черед тьмы...
     Покинув двор Фонтана, Гед направился в  Южную  Башню,  где  была  его
комната, которую оставили за ним. Там он посидел  немного  в  одиночестве.
Когда прозвучал гонг на ужин, он спустился в Зал Очага, но во время еды ни
разу не поднял головы от тарелки и ни с кем не заговорил, даже со  старыми
знакомыми. Так продолжалось несколько дней, и его оставили в покое.  Этого
Геду и хотелось. Он  боялся,  сам  того  не  желая,  сказать  или  сделать
что-нибудь дурное, злое.
     Ветча и Джаспера нигде не было видно, и Гед не стал расспрашивать про
них. Ребята, с которыми он вместе учился и у которых был вожаком, обогнали
его, так что весну и лето Гед провел со студентами моложе себя.  Он  ничем
не выделялся среди них слова и жесты любого заклинания получались  у  него
также медленно и неуклюже.
     Осенью ему опять пришлось отправиться в Башню  Уединения,  к  Мастеру
Слова. Гед воспринял эту весть с  удовольствием  -  тишина  и  кропотливая
работа манила его. Там не нужны будут заклинания, и никто не потребует  от
него показать свою силу.
     В последний вечер в Большом Доме к нему  явился  посетитель.  Он  был
одет в дорожный плащ и в руке держал окованный железом дубовый посох,  при
виде которого Гед почтительно встал.
     - Сокол...
     Услышав знакомый голос, Гед поднял глаза - перед ним стоял Ветч,  все
такой же крепкий и широкоплечий. Темное лицо его стало жестче,  но  улыбка
осталась прежней. На плече  у  него  сидел  маленький  зверек  с  большими
горящими глазами и коротким мехом.
     - Пока ты болел, он жил со мной, и теперь мне не хочется расставаться
с ним. А еще больше мне не хочется расставаться с  тобой,  Сокол...  Но  я
возвращаюсь домой. Эй, Хог, иди к своему хозяину!
     Ветч погладил отака и опустил его на пол. Тот  уселся  на  соломенный
матрац Геда и принялся вылизывать шерстку коричневым, похожим на  засохший
листик, язычком. Ветч рассмеялся, но Гед даже не улыбнулся. Пряча лицо, он
нагнулся к отаку и стал гладить его.
     - Я думал, ты уже не придешь, - сказал Гед.
     Он ни в чем не хотел винить Ветча, но тот ответил:
     - Я не мог придти раньше, Мастер Целитель не пускал  меня.  Зимой  же
меня заперли в Роще, я зарабатывал там свой посох. Слушай, когда  ты  тоже
будешь свободен, плыви в Восточный Предел. Я буду ждать  тебя.  Там  полно
маленьких приятных городков, которым нужен волшебник.
     - Свободен... - прошептал Гед и поморщился, пытаясь улыбнуться.
     Ветч, не отрываясь, смотрел на Геда, и во взгляде его любви  было  не
меньше, чем раньше, но, возможно, больше мудрости. Он мягко сказал:
     - Ты не останешься здесь на всю жизнь.
     - Я подумывал о том, чтобы остаться в Башне насовсем, став  одним  из
тех, кто ищет среди книг и звезд потерянные Имена и...  не  делать  больше
никому зла, если творить добро - не в моих силах.
     - Может, я не ясновидец, - сказал Ветч, - но я вижу в  твоем  будущем
не  темные  комнаты  и  пыльные  фолианты,  а  дальние  моря,  огнедышащих
драконов, башни прекрасных городов... То, что видит сокол с высоты  своего
полета!
     - А в прошлом, что ты видишь в моем прошлом? - спросил Гед и встал.
     Освещавший комнату огонек-обманка оказался между  ними  и  отбрасывал
тени на противоположные стены. Гед отвернулся и, запинаясь, спросил:
     -  Расскажи  мне,  куда  ты  собираешься  отправиться  и  чем  будешь
заниматься?
     -  Я  еду  домой,  повидать  братьев  и  сестру,  о  которой  я  тебе
рассказывал. Когда я уезжал, она была совсем еще крошкой, а скоро ей  пора
давать Имя  как  странно!  Потом  я  найду  себе  работу  на  каком-нибудь
маленьком островке... Мне очень хочется поговорить с тобой еще немного, но
мой корабль скоро отплывает. Сокол,  если  ты  когда-нибудь  окажешься  на
Востоке, приходи ко мне. Окажешься  в  беде  -  позови  меня.  Мое  Имя  -
Эстарриол.
     При этих словах Гед поднял свое израненное лицо и посмотрел  прямо  в
глаза Ветчу.
     - Эстарриол, - сказал он, - меня зовут Гед.
     Они тихо простились друг с другом. Ветч повернулся и  спустился  вниз
по каменной лестнице. Вскоре он покинул остров.
     Гед остался стоять с  видом  человека,  который  только  что  получил
важную новость  и  пытается  осознать  ее  значение.  Ветч  преподнес  ему
величайший подарок - свое Настоящее Имя.
     Никто не знает Настоящего Имени человека, кроме него самого  и  того,
кто дал ему это Имя. Конечно, иногда он может открыть его брату, жене  или
другу, но  и  они  никогда  не  должны  пользоваться  им,  если  их  могут
подслушать посторонние. В присутствии других они обязаны называть человека
его обычным именем или прозвищем, как, например, Сокол,  Ветч  или  Огион,
что значит "еловая шишка". Если даже простые люди  скрывают  свое  Имя  от
всех, кроме тех, кого любят и кому полностью доверяют,  то  что  же  тогда
говорить о магах, которые подвергаются в тысячу  раз  большим  опасностям!
Знающий Имя человека держит его жизнь в своих руках.  Ветч  доказал  Геду,
который было совсем уже потерял веру в себя, что и у него есть друг.
     Гед уселся на постель и погасил огонек-обманку, оставивший после себя
слабый запах болотного газа. Он погладил отака, который растянулся и уснул
у него на коленях с таким видом, словно никогда в жизни не спал  в  других
местах. Большой Дом затих. Геду вдруг вспомнилось, что завтра -  годовщина
его собственного Посвящения - дня, когда Огион дал ему Имя. Прошло  четыре
года с тех пор. В  памяти  возник  холод  горного  источника,  который  он
пересек обнаженный и безымянный; сверкающие заводи реки  Ар,  где  он  так
любил купаться, деревушка Тен Алдерс на  склонах  великой  Горы;  утренние
тени на пыльной деревенской улице; темная,  полная  таинственных  ароматов
хижина колдуньи; огонь, гудящий в  горне  отцовой  кузни  холодным  зимним
днем. Казалось, он давно забыл детство,  но  в  ночь  семнадцатилетия  оно
вернулось к нему. Все годы и события его короткой изломанной  жизни  снова
сошлись вместе и  образовали  единое  целое.  И  он  снова  осознал  после
стольких долгих дней, наполненных отчаянием и  горечью,  кто  он  такой  и
зачем живет.
     Гед не мог видеть своего будущего, но боялся его. На следующее  утро,
как всегда, посадив на плечо отака, Гед отправился в  путь.  Только  через
три дня (вместо двух, как раньше) увидел он  Башню,  угрюмо  торчащую  над
ревущими волнами Северного Мыса. За эти  три  дня  Гед  смертельно  устал.
Внутри все  осталось  по-прежнему  -  темнота,  холод  и  Курремкармеррук,
восседающий на высоком табурете над длиннющим списком Имен.  Он  обернулся
на звук шагов Геда и, не здороваясь, словно тот и не уходил, произнес:
     - Ложись и спи. Усталый  человек  глуп.  Завтра  откроешь  Книгу  Дел
Создателей и начнешь учить Имена.
     В конце зимы Гед вернулся в Большой Дом.  На  этот  раз  Великий  Маг
принял его клятву. После этого Гед  приступил  к  изучению  более  сложных
вещей, настоящей магии, готовясь к получению желанного посоха.  Запинки  в
его речи и движениях исчезли, и новые заклинания давались ему  без  труда,
хотя прежняя ловкость так и не вернулась к нему. Это  была  плата  за  тот
жестокий  урок.  Теперь  даже  работа   с   наиболее   опасными   Великими
Заклинаниями Созидания не вызывала у него  никакой  боли.  Тень  перестала
являться ему во снах, и Гед часто задумывался, что же случилось с ней.  То
ли она ослабела, то ли покинула наш мир... Но в глубине души  он  понимал,
что эти надежды тщетны.
     Из разговоров с Мастерами и древних книг Гед попытался разузнать, что
представляет собой это кошмарное создание, но  почти  ничего  не  выяснил.
Никто и нигде не говорил  прямо  о  подобных  существах,  ограничиваясь  в
лучшем случае намеками. Они  не  были  ни  призраками  умерших  людей,  ни
творениями Древних Сил Земли, но  имели  кое-что  общее  и  с  теми,  и  с
другими.  В  "Существе  драконов",  книге,  прочитанной   Гедом   особенно
внимательно, был рассказ  об  одном  из  Великих  Драконов,  попавшем  под
всласть Древних  Сил,  принявших  образ  некоего  Говорящего  Камня.  Дело
происходило на одном из далеких северных островов. "По  приказу  Камня,  -
говорилось в книге, - он начал вызывать призрак  из  царства  мертвых,  но
воля Камня извратила заклинание, и вместе с  призраком  явилось  незванное
существо, которое подчинила дракона своей воле, отправилось в  его  облике
странствовать по свету, уничтожая людей". Книга не объясняла, что это было
такое, и чем все кончилось. Мастера тоже не знали, откуда могла  появиться
Тень: из Антижизни, - сказал Ганчер, из другой Вселенной, - ответил Мастер
Изменения. Мастер же Вызова сказал: Я не знаю. Он часто  навещал  Геда  во
время болезни. Он всегда был строг  и  серьезен,  но  Гед  чувствовал  его
участие и отвечал ему тем же.
     - ...Я знаю только одно - лишь  огромная,  невообразимая  сила  могла
вызвать   подобное   существо,   возможно   одна-единственная    сила    -
один-единственный  голос  -  твой  голос.  А  что  это  означает,  ты  сам
узнаешь... или узнаешь, или погибнешь. И хорошо, если ты просто умрешь,  -
задумчиво говорил Мастер Вызова, печально глядя на Геда. - Тебе  казалось,
что маг всемогущ. В свое время я тоже так думал, и не я один... Но  истина
такова, что когда  сила  человека  растет,  а  знания  его  увеличиваются,
одновременно сужается открытый для него путь. В конце  концов  он  уже  не
выбирает, а делает лишь то, что должен делать...
     Когда Геду исполнилось восемнадцать, Великий Маг послал его к Мастеру
Образов, в Вечную Рощу. Мало, что известно о ней.  Рассказывают,  будто  в
ней не действует ни одно заклинание, но что  само  по  себе  это  место  -
источник всех заклинаний. Роща эта не всегда находится на одном  месте,  а
деревья ее не  всегда  видимы.  Говорят  еще,  что  деревья  эти  обладают
разумом, и что если они умрут, то волны поднимутся и затопят  все  острова
Земноморья, которые Сегой поднял из пучины вод в незапамятные времена, где
обитают люди и драконы.
     Но все это - домыслы. Маги не говорят об этом.
     Месяцы пролетели незаметно, и весенним днем Гед  вернулся  в  Большой
Дом, не зная, что ему  еще  предстоит.  У  дверей  его  встретил  какой-то
старик. Поначалу Гед не узнал  его,  и  только  покопавшись  хорошенько  в
памяти, вспомнил, что это именно он впустил его в Школу пять лет назад.
     Улыбнувшись, старик спросил:
     - Ты знаешь, кто я?
     Гед задумался. Люди всегда говорили: "Девять Мастеров Рокка",  а  Гед
знал  только  восьмерых  -  Целитель,  Рука,  Сказитель,  Мастера  Ветров,
Изменения, Вызова, Слов и Образов.  Ему  почему-то  всегда  казалось,  что
девятый - Великий Маг. Но Ганчера избрали все-таки девять Мастеров...
     - Я думаю, ты - Мастер Привратник!
     - Верно. Когда ты назвал свое Имя,  я  впустил  тебя.  Получи  теперь
свободу, отгадав Мое Имя, - так сказал старик и,  улыбаясь,  ждал  ответа.
Гед ничего не понимал.
     Конечно, он знал тысячи способов отыскать Имя человека или вещи - это
было частью его мастерства, без этого  не  было  бы  настоящей  магии.  Но
совсем другое дело - узнать Имя мага или Мастера. Оно спрятано, как рыба в
море и охраняется лучше  драконьего  логова.  На  заклинание  маг  ответит
заклинанием, на уловку - более  хитрой  уловкой,  на  силу  сокрушительным
ударом.
     - У твоей двери очень узкий  проем,  Мастер.  Мне  придется  посидеть
рядышком и поголодать, пока я не стану толщиной  с  травинку  и  не  смогу
проскользнуть в нее.
     - Я не тороплюсь, - улыбаясь, ответил Привратник.
     Гед отошел и уселся под ивой на берегу Твиллбурна.  Отак  спрыгнул  с
его плеча и отправился половить  маленьких  крабов  на  песчаных  отмелях.
Зашло яркое весеннее солнце,  в  окнах  Большого  Дома  зажглись  свечи  и
огоньки-обманки. Улицы  Твилла  у  подножия  Холма  погрузились  во  тьму.
Заухали над крышами филины, замелькали летучие мыши во влажном воздухе над
рекой, а Гед все думал, с помощью чего - силы,  обмана  или  волшебства  -
можно узнать Имя Привратника. Чем дольше он думал, тем  яснее  становилось
следующее: никакими известными ему способами сделать этого нельзя.
     Он уснул в поле под звездами, вместе с забравшимся к  нему  в  карман
отаком. Проснувшись, он опять подошел к двери и постучал.
     - Мастер, - сказал Гед, - я недостаточно силен,  чтобы  забрать  твое
Имя и недостаточно мудр, чтобы узнать его. Я смирился с  мыслью,  что  мне
придется остаться здесь и выполнить все твои просьбы, если  только  ты  не
ответишь на один вопрос.
     - Спрашивай.
     - Как тебя зовут?
     Привратник улыбнулся и сказал свое Имя. Гед повторил его  и  вошел  в
Большой Дом в последний раз.
     Когда он покинул его, на плечах у него был тяжелый темно-синий плащ -
дар города Лоу Торнинг, куда он направлялся. Городу нужен был маг. Он  нес
посох, высотой с него самого, вырезанный из бука и окованный медью. Мастер
Привратник открыл ему дверь и попрощался.  И  Гед  пошел  вниз  по  улицам
Твилла к кораблю, который ждал его, покачиваясь на прозрачных волнах.

                             5. ДРАКОН ПЕНДОРА

     К западу от Рокка, между большими островами Хоск и Энсмер, сгрудились
так называемые Девяносто Островов. Ближний из них к Рокку назывался  Серд,
а дальний - Сеппиш, он лежит  почти  у  моря  Пелн.  Действительно  ли  их
девяносто - неизвестно. Если считать  острова  с  пресной  водой  -  около
семидесяти, а если каждую скалу - больше ста. Во время  прилива  число  их
меняется. Каналы между островами очень узки, а приливы здесь самые высокие
во всем Внутреннем море, поэтому там, где в приливы было  три  острова,  в
отлив может остаться один. Так как приливы одинаково опасны для  всех,  то
если здешний ребенок умеет ходить и  может  грести,  значит  у  него  есть
маленькая лодка. Домохозяйки переправляются через  проливы,  чтобы  выпить
чашку чая с соседкой, а бродячие торговцы расхваливает свой товар в такт с
ударами весел. Все дороги здесь - соленая вода.  В  некоторых  местах  они
перегорожены сетями, в которые попадается маленькая рыбка тарбис, чей  жир
богатство островов. Больших городов нет и очень  мало  мостов.  На  каждом
островке - множество ферм и рыбацких домиков, и группы из  десяти-двадцати
таких островов называются городами. Лоу Торнинг самый западный из них.  Он
глядит в открытый Океан, пустынный уголок  Архипелага,  где  лежит  только
Пендор - испорченный драконами остров... За  ним  -  совершенно  безлюдные
воды Западного Предела.
     Дом для нового волшебника был уже готов.  Он  стоял  на  холме  среди
зеленых полей, и от западного ветра его защищала рощица цветущих  деревьев
пендик. Из открытой двери дома видны были не только соломенные крыши, рощи
и сады, но и другие крошечные островки с их полями и холмами, а между ними
яркие извилистые проливы. Дом был плох - без окон, с земляным полом, но он
был лучше того, в котором  Гед  родился.  Островитяне  с  Лоу  Торнинга  с
благоговением взирали на волшебника с острова Рокк и сгорали со  стыда  за
скромность приема.
     - У нас нет строительного камня, - сказал один.
     - Мы не богаты, но никто не  голодает,  -  сказал  другой,  а  третий
добавил:
     - Крыша, по крайней мере, не будет протекать. Я настелил ее сам, сэр.
     Геда дом вполне устраивал. Он искренне поблагодарил  островитян,  так
что все восемнадцать встречавших его  человек  разъехались  на  лодках  по
своим островкам и рассказали согражданам,  что  новый  волшебник  оказался
странным угрюмым юношей, говорящим мало, но дружелюбно и без гордыни.
     По правде говоря, гордиться Геду было нечем. Обычно выпускники  Школы
уходили в большие города или замки служить их правителям,  и  пользовались
огромным уважением. При обычном стечении обстоятельств рыбаки Лоу Торнинга
имели  бы  простую  колдунью  или   доморощенного   заклинателя,   который
заговаривал бы рыбацкие сети, накладывал чары на новые лодки и лечил людей
и скотину от всяких пустяковых болячек. Но  в  последние  годы  у  старого
Дракона, что обитал на острове Пендор, появилось потомство и,  по  слухам,
уже целых девять драконов таскали  свои  чешуйчатые  животы  по  мраморным
лестницам в развалинах дворца Повелителей Моря. Пендор - пустынный остров,
и  было  ясно,  что  научившись  летать,  они  не  удовлетворятся  скудным
пропитанием. Четыре дракона уже были замечены к юго-западу от  Хоска.  Они
нигде не опускались, но кружили над островами, высматривая овчарни, амбары
и  деревни.  Голод  драконов  трудно  пробуждается  и   долго   утоляется.
Островитяне обратились с просьбой к Великому Магу прислать  им  способного
защитить их волшебника, и Ганчер решил, что страхи их вполне обоснованы.
     В тот день, когда Великий Маг  возвел  Геда  в  ранг  волшебника,  он
сказал ему:
     - Там не ждут тебя слава и  богатство.  Жизнь  твоя  будет  унылой  и
однообразной. Пойдешь?
     - Пойду, - ответил Гед, движимый не только послушанием. Памятная ночь
на Холме Рокка начисто изгнала из него страсть к  славе  и  богатству.  Он
начал сомневаться в  своей  силе  и  страшиться  серьезных  испытаний,  но
разговор о драконах разбудил в нем любопытство. На Гонте драконов не  было
уже много сотен лет, и ни один из  них  не  осмеливался  появиться  вблизи
Рокка, так что для него они были существами, о которых поют  в  песнях,  и
только. Гед довольно много знал о драконах, но одно дело знать, а другое -
встретиться с ними наяву. Возможность эта показалась ему заманчивой, и  он
ответил: - Пойду.
     Ганчер кивнул, но глаза его были тревожны.
     - Скажи мне, - произнес он наконец, - ты не  боишься  покинуть  Рокк,
или тебе не терпится сделать это?
     - И то, и другое, мой Лорд.
     Ганчер снова кивнул.
     - Не знаю, правильно ли я поступаю, лишая  тебя  безопасности  нашего
острова, - сказал он задумчиво. - Я не вижу твоего пути, он  скрыт  тьмой.
Далеко на севере дремлет какая-то сила, которая может уничтожить тебя,  но
что это такое и где прячется в твоем прошлом или будущем -  мне  неведомо.
Получив прошение из Лоу Торнинга, я сразу  вспомнил  о  тебе.  Город  этот
показался мне достаточно  тихим  местом,  там  у  тебя  будет  возможность
отдохнуть и собраться с силами. Но я не  знаю,  существует  ли  вообще  то
место, где ты почувствуешь себя в безопасности. Мне  не  хочется  посылать
тебя во тьму...
     Геду понравился маленький домик в тени цветущих деревьев. Здесь он  и
жил, часто поглядывая на запад  и  внимательно  следя,  не  видно  ли  там
взмахов чешуйчатых крыльев. Но драконы не появлялись. Гед проводил  время,
ухаживая за огородом и рыбача на крохотной лодке. Иногда он  целыми  днями
размышлял над какой-нибудь страницей, словом или буквой в  Книгах  Легенд,
которые привез с собой с Рокка. Он сидел в тени деревьев, а отак спал  или
охотился в густой траве.  Гед  безотказно  служил  жителям  Лоу  Торнинга,
выполняя все их немудреные просьбы - заживить рану или  послать  дождь  на
поля фермеров. Ему никогда не  приходила  в  голову  мысль,  что  все  это
недостойно настоящего волшебника, так как в детстве он жил среди таких же,
если не беднее, людей. Они же, благоговея перед ним, не  слишком  докучали
ему - не только потому, что он  был  волшебником  с  легендарного  Острова
Мудрецов, но и потому, что его молчание и покрытое ужасными  шрамами  лицо
не побуждали к излишней назойливости.
     Одного друга он все-таки приобрел -  плотника,  жившего  на  соседнем
островке,  звали  его  Печварри.   Познакомились   они,   когда   Печварри
устанавливал мачту на почти готовой лодочке, а Гед остановился  посмотреть
на его работу. Печварри с улыбкой взглянул на Геда и сказал:
     - Я трудился над ней месяц, а ты, наверное, смог бы сделать это одним
словом, а?
     - Да, но стоило бы мне  ослабить  внимание  хоть  на  секунду,  лодка
мгновенно пошла бы на дно. Если хочешь... - Гед замолчал.
     - Что?
     - Ты построил чудесную маленькую лодку. Она хороша сама по себе, но я
могу зачаровать ее так, что она никогда не разобьется  о  скалы  и  всегда
найдет дорогу домой.
     Ему не хотелось обижать плотника, сомневаясь  в  его  мастерстве,  но
лицо Печварри просияло.
     - Я готовил ее для моего маленького сына, и было бы здорово, если  бы
она никогда не разбилась.
     После этого случая они часто стали работать вместе,  переплетая  чары
Геда с искусством плотника и в новых, только что построенных лодках,  и  в
тех, что им приходилось чинить. Гед научился строить лодки, управлять  ими
без помощи магии - этому на Рокке не учили. Часто Гед вместе с Печварри  и
его маленьким сынишкой Иоэтом плавал по бесчисленным лагунам и проливам на
веслах и под парусами, и на глазах превратился в опытного  моряка.  Дружба
их крепла.
     Поздней осенью Иоэт заболел. Его мать послала за колдуньей с  острова
Теск и один или два дня казалось,  что  мальчик  выздоровеет...  Но  одной
штормовой ночью Печварри постучал в дверь Геда, умоляя  спасти  его  сына.
Сквозь тьму и бурю они на веслах с трудом добрались до дома плотника.  Там
Гед увидел  больного  ребенка,  склонившуюся  над  ним  мать  и  колдунью,
воскурявшую корень корли в углу комнаты.  Это  было  все,  что  она  могла
сделать. Но она прошептала Геду:
     - Лорд Волшебник, мне кажется, что у ребенка рыжая лихорадка, и он не
доживет до завтрашнего утра.
     Когда Гед взял Иоэта за руку, он подумал то же самое, и на  мгновение
упал духом. В последние месяцы его  собственной  болезни  Мастер  Целитель
передал ему многое  из  искусства  врачевания,  в  том  числе  и  основное
правило: лечи рану и болезнь, но если душе тесно в телесной  оболочке,  не
мешай ей уйти.
     Мать заметила его нерешительность и, догадавшись,  чем  она  вызвана,
заплакала навзрыд. Печварри стал успокаивать ее, приговаривая:
     - Лорд Сокол спасет его, не надо  плакать,  ведь  он  здесь,  он  все
может...
     Видя отчаяние матери и безграничную веру в него Печварри, Гед был  не
в силах разочаровать их. Споря сам с собой, он подумал, что ребенок  может
быть спасен, если удастся сбить жар. Он сказал:
     - Я сделаю все, что в моих силах...
     Обмывая мальчика холодной дождевой  водой,  Гед  забормотал  одно  из
подходящих к случаю заклинаний. Оно почему-то не действовало,  и  внезапно
Гед понял, что ребенок умирает у него на руках.
     Призвав на помощь все свое мастерство, забыв обо всем на свете, Гед в
почти безнадежной попытке послал свой дух вдогонку за духом  мальчика.  Он
позвал:
     - Иоэт! - и услышав, как ему показалось,  слабый  голосок,  продолжил
погоню. Через некоторое время Гед увидел впереди мальчика,  бегущего  вниз
по склону высокого черного холма. Стояла полная тишина.  Звезды,  горевшие
над холмом, он видел впервые,  хотя  и  знал  названия  созвездий:  Ножны,
Дерево, Дверь... Звезды эти обычно исчезали с приходом дня, и  Гед  понял,
что зашел вслед за умирающим ребенком слишком далеко.
     Внезапно  он  почувствовал,  что  остался  один  на  темном   склоне.
Повернуть назад было мучительно тяжело.
     Медленно он начал взбираться обратно  по  склону.  Шаг  за  шагом,  и
каждый последующий шаг был труднее предыдущего.
     Звезды были неподвижны. Ветер не дул над этой иссушенной  землей.  Во
всем  нескончаемом  царстве  тьмы  двигался  только  он   один,   медленно
карабкаясь вверх. Добравшись, наконец, до вершины,  Гед  увидел  невысокую
каменную стену. За стеной была Тень.
     Тень не имела образа, она  была  бесформенна,  едва  видима,  но  она
шептала что-то и тянулась к нему. Она стояла на стороне живых, а он  стоял
на стороне мертвых.
     Он должен был или уйти вниз, в пустынные степи и погруженные во  тьму
города мертвых, или шагнуть через стену в жизнь, где его ждало  само  Зло,
принявшее облик бесформенной тени.
     В руках Геда был посох, и он поднял его.  Это  движение  вернуло  ему
силы. Он приготовился прыгнуть через стену прямо на тень, и посох внезапно
загорелся ослепительным белым  пламенем.  Он  прыгнул,  почувствовал,  что
падает, и провалился в темноту.
     А в это время Печварри, его жена и  колдунья  видели  вот  что:  юный
волшебник вдруг остановился посреди заклинания и некоторое время  молча  и
не двигаясь держал ребенка в руках. Потом он осторожно положил  маленького
Иоэта в кроватку, выпрямился, взял посох и снова застыл без движения.  Вот
он высоко поднял посох, и тот ярко вспыхнул, словно  Гед  держал  в  руках
молнию. Когда зрение вернулось к  ним,  они  увидели,  что  Гед  лежит  на
земляном полу. Рядом в кроватке лежал мертвый ребенок.
     Печварри показалось, что маг  тоже  умер.  Жена  его  плакала,  а  он
выглядел крайне озадаченным.  Но  колдунья  слышала  кое-что  о  том,  как
умирают настоящие маги и проследила за тем, чтобы с  Гедом  обращались  не
как с мертвым, хотя он и был холоден и не подавал признаков жизни, а как с
больным человеком. Геда перенесли домой, и старуха осталась  сидеть  около
его постели.
     Маленький отак, как всегда при появлении  посторонних,  спрятался  на
чердаке. Здесь он и просидел, слушая шум дождя,  а  когда  огонь  в  очаге
начал гаснуть и старуха задремала, потихоньку спустился вниз к кровати, на
которой  неподвижно  лежал  Гед.  Своим  крошечным   язычком-листиком   он
терпеливо, не останавливаясь ни на секунду, принялся лизать руки Геда, его
виски, израненную щеку, закрытые глаза. И медленно,  очень  медленно,  Гед
стал пробуждаться. Он пришел в себя, не понимая,  где  он  был  и  где  он
сейчас, и откуда взялся окружающий  его  бледный  свет.  Это  был  рассвет
наступающего дня. Сделав свое дело, отак, как обычно, свернулся  клубочком
у его плеча и уснул.
     Позднее, вспоминая эту ночь, Гед догадался, что если бы  никто  тогда
не прикоснулся к нему, когда он лежал бездыханный, не позвал бы из  страны
теней, он остался бы там навсегда. Спас его только мудрый инстинкт  зверя,
который лижет своего больного или раненого товарища.  Гед  почувствовал  в
этой мудрости что-то сродни своей собственной силе, сродни истинной магии.
И с тех пор он верил, что истинный мудрец тот, кто  не  отделяет  себя  от
других существ  -  неважно,  могут  они  говорить  или  нет.  И  всю  свою
последующую  жизнь  Гед  старался  проникнуть  в   мысли   неразговорчивых
собратьев - читать в  глазах  животного,  разбираться  в  полете  птицы  и
размашистых жестах деревьев.
     Вот так Гед  впервые  сознательно  пересек  границу,  которую  только
величайшие маги могут пересечь с открытыми глазами, и даже  для  них  этот
шаг связан с огромным риском.  Вернулся  он  полный  сожаления  и  страха.
Сожаления к своему другу Печварри и страха за  себя.  Теперь  он  понимал,
почему Великий Маг боялся  отпускать  его  с  Рокка,  и  почему  оказалось
скрытым даже от него будущее Геда. Сама тьма ждала его, нечто, не  имеющее
имени, существо, не принадлежащее нашему миру, освобожденное, а может быть
и созданное самим Гедом. Долго ждало оно его  у  стены,  разделяющей  миры
живых и мертвых и, наконец, дождалось. Теперь оно пойдет  по  его  следам,
будет подбираться все ближе и  ближе,  чтобы  высосать  из  него  жизнь  и
облачить себя в его плоть.
     Вскоре Геду стала сниться Тень в облике медведя без  головы  или  без
лица. Ему казалось, что она кружит вокруг дома  в  поисках  двери.  Ничего
подобного ему не снилось с тех пор, как зажили раны, которые  нанесла  эта
тварь. Он проснулся замерзшим и совсем разбитым - шрамы  на  лице  и  теле
нестерпимо ныли.
     Настали тяжелые времена. Когда ему снилась тень, или когда он  просто
думал о ней, его охватывал леденящий ужас - казалось, что силы вытекают из
него, и он беспомощно бродил в  потемках.  Гед  досадовал  на  собственную
трусость, ругал себя, но все было бесполезно. Не от кого было ждать защиты
- у тени не было ни плоти, ни жизни, ни  духа.  Безымянная,  она  обладала
силой, которую он сам дал ей - ужасной  силой,  не  подчиняющейся  законам
мира под солнцем. Но он не знал, в какой форме придет она к нему, как  она
придет и когда.
     Он решил, что мог бы возвести магический барьер вокруг своего дома  и
островка, на котором жил. Но эта защита требовала постоянного  подновления
и вскоре он понял, что если будет тратить все силы на это, то от  него  не
будет никакой пользы жителям островов. А что он будет делать, если  дракон
нападет с Пендора и он окажется между двух огней?
     И снова ему приснился сон - тень пробралась в  дом,  она  тянулась  к
нему и шептала слова, которых он не понимал. Гед проснулся в холодном поту
и несколькими огоньками-обманками ярко осветил все темные углы так,  чтобы
ни  один  предмет  не  отбрасывал  тени.  Он  подбросил  дров   и   сидел,
прислушиваясь как осенний ветер шелестит соломой на крыше и свистит  среди
голых веток деревьев. В сердце его начала пробуждаться первобытная  ярость
- он не будет покорно ждать смерти, сидя на маленьком островке и защищаясь
бесполезными заклинаниями. Но просто покинуть остров  Гед  не  мог  -  это
означало предать доверие  островитян  и  оставить  их  беззащитными  перед
драконом с Запада. Ему оставался только один путь.
     На следующее утро Гед пришел с толпой рыбаков на главную пристань Лоу
Торнинга и, разыскав Старейшину острова, сказал ему:
     - Мне необходимо покинуть остров. Мне угрожает опасность и поэтому вы
тоже в опасности. Я должен уйти, поэтому необходимо покончить с  драконами
на Пендоре и этим выполнить свой долг  перед  вами.  Если  меня  постигнет
неудача сейчас, значит я не справлюсь с ними никогда. Чем раньше встречусь
я с ним, тем лучше.
     У Старейшины отвисла челюсть от изумления.
     - Лорд Сокол, - пробормотал он, - но там же девять драконов!
     - Говорят, что восемь из них совсем молоды.
     - Да, но один старый...
     - Повторяю, мне  нельзя  оставаться  здесь!  Но  я  прошу  разрешения
сначала избавить вас от драконов, если мне суждено это сделать.
     - Как пожелаете, - уныло ответил Старшина.
     Всем  присутствующим  при  этом  разговоре   показалось,   что   юным
волшебником овладел либо каприз, либо безумная храбрость, и они  с  тоской
провожали  Геда  глазами,  не  ожидая  более  увидеть   его.   Мнения   их
разделились: одни считали, что он хочет удрать и бросить  их  на  произвол
судьбы, другие - и Печварри в их числе - были уверены, что он сошел с  ума
и ищет смерти.
     Вот уже четыре поколения  корабли  старались  держаться  подальше  от
берегов Пендора. Так как остров лежал в  стороне  от  проторенных  морских
дорог, еще ни один маг не пытался сразиться с  драконом  на  его  берегах.
Древние  правители  Пендора  были  пиратами  и   работорговцами,   которых
ненавидели все на юго-западе Земноморья. Поэтому никто не пытался отмстить
за Лорда Пендора, когда с запада на остров внезапно налетел дракон. Самого
Лорда, пировавшего с приближенными в башне, дракон опалил  огнем,  вопящих
от страха  горожан  загнал  в  море  и  стал  властелином  острова  и  куч
награбленных за долгое время драгоценностей.
     Все это было хорошо известно Геду, который с тех пор, как приехал  на
Лоу-Торнинг, не переставал по крупицам собирать все известные  сведения  о
драконах. Он вел свое  утлое  суденышко  на  запад,  используя  магический
ветер,  а  не  весла  или  навыки  моряка,  полученные  им  от   Печварри;
закрепленный чарами руль держал верный курс - и наблюдал, как на горизонте
встает мертвый остров.  Он  торопился  и  поэтому  использовал  магический
ветер. Впереди его ждало тяжелое испытание, но  оно  не  шло  ни  в  какое
сравнение с тем, что осталось за кормой. Но прошел день и  страх  сменился
холодной яростью. По крайней мере, эту опасность он выбрал себе сам и  эти
последние часы, возможно  перед  скорой  смертью,  он  свободен.  Тень  не
осмелилась последовать за ним в пасть  дракона.  Среди  увенчанных  белыми
барашками волн, под низкими серыми  облаками,  гонимыми  северным  ветром,
приблизился он, влекомый ветром магическим,  к  скалам  Пендора  и  увидел
перед собой пустынные городские улицы и полуразрушенные башни.
     У входа в спокойные воды гавани  он  остановил  магический  ветер,  и
лодка закачалась на волнах. Поднявшись  во  весь  рост,  он  бросил  вызов
дракону:
     - Узурпатор Пендора! Выходи и защищай награбленное!
     Голос его растворился в грохоте  волн,  разбивающихся  о  темно-серые
скалы, но у драконов острый слух. Через мгновение один из них, темнокрылый
и покрытый чешуей, похожий на исполинскую черную летучую мышь, вылетел  из
развалин какого-то дома и, кружась в порывах северного ветра,  приблизился
к Геду. При  виде  знакомого  только  по  легендам  чудовища  сердце  Геда
учащенно забилось. Он громко засмеялся и крикнул:
     - Эй, ты, червяк небесный, скажи Старику, что я его жду!
     Это был один из молодых  драконов,  рожденный  несколько  лет  назад,
когда на Пендор с дальнего Запада прилетала  дракониха  и,  отложив  среди
руин  восемь  гигантских  кожистых  яйца,  улетела  обратно.  Вылупившихся
малышей взял под свое покровительство Старый Дракон.
     Молодой дракон не ответил Геду. По размерам  он  еще  не  превосходил
сорокавесельного корабля, и  весь,  от  головы  до  кончика  крыльев,  был
совершенно черен. У него не было еще ни  голоса,  ни  драконьей  хитрости.
Раскрыв зубастую пасть, подобно стреле, бросился  он  прямо  на  маленькую
лодку. Так что Геду не составило труда одним быстрым и резким  заклинанием
связать ему лапы и крылья... Камнем врезался дракон в море, и серые  волны
навеки сомкнулись над ним.
     От подножия самой высокой башни в воздух взмыли еще два дракона.  Как
и первый, ринулись они  на  Геда  и  тоже  нашли  свою  смерть  в  морских
глубинах. А ведь Гед еще не пускал в дело свой посох.
     Через некоторое время с острова поднялись еще три  дракона.  Один  из
них был значительно больше остальных, из его пасти вырывалось пламя.  Двое
устремились на Геда спереди, а большой, сделав быстрый  круг,  бросился  в
атаку сзади, чтобы сжечь его вместе  с  лодкой  своим  огненным  дыханием.
Никакие чары не смогли бы остановить их сразу - слишком  были  они  далеко
друг от друга. Как только Гед понял  это,  он  тут  же  соткал  заклинание
Изменения и в образе дракона поднялся в небо.
     Распростерши свои широкие крылья и выставив вперед когти, он встретил
первых двух лицом к лицу, испепелил их одним сгустком пламени и  сразу  же
развернулся, чтобы встретить третьего, который  был  крупнее  его  и  тоже
вооружен огнем.  В  порывах  ветра,  над  бурлящим  морем,  раз  за  разом
бросались они друг на друга, сталкивались, рвали когтями, пока все  вокруг
не заволокло дымом, сквозь который сверкали  кроваво-красные  отблески  их
дыхания. Внезапно Гед рванулся  вверх,  и  противник  устремился  на  него
снизу. Гед резко остановился, подняв крылья  и,  как  это  делают  соколы,
вытянув когти, обрушился на врага. Он вцепился ему в голову и шею.  Черные
крылья затрепетали, и капли черной драконьей  крови  с  шипением  упали  в
море. Последним усилием дракон с Пендора вырвался и,  стелясь  над  водой,
медленно и неуверенно полетел к берегу, мечтая спрятаться  в  какой-нибудь
пещере или разрушенном доме.
     Увидев это, Гед постарался как можно  быстрее  принять  свой  обычный
облик и оказаться в лодке - опасно быть драконом дольше,  чем  необходимо.
Руки его были еще ошпарены черной кровью, волосы на голове обгорели, но он
не замечал этого. Гед перевел дыхание и снова разнесся  над  островом  его
голос:
     - Я  видел  шестерых,  пятерых  лишил  жизни!  Говорят,  вас  девять!
Выползайте, черви!
     Но ничего не двигалось на острове и ответом ему был только глухой шум
прибоя. Но вот Геду показалось, что самая высокая башня на  берегу  начала
менять свои очертания, вспучиваясь с одной стороны, словно в этом месте  у
нее росла рука... Гед боялся драконьей магии, потому  что  старые  драконы
очень  сильны  и  коварны  в  этом  искусстве,  совершенно  непохожем   на
человеческое волшебство. Но это не было магией - Геда обманули собственные
глаза. То, что  он  принял  за  выступ  башни,  оказалось  плечом  Дракона
Пендора, который медленно приподнимал свое чешуйчатое тело.
     Его  голова  с  тремя  языками,  украшенная  остроконечным  выступом,
поднялась выше башни, когтистые  лапы  попирали  развалины  города.  Чешуя
дракона напоминала полированный гранит.  Он  был  строен,  как  гончая,  и
огромен, как гора. Гед смотрел на него с благоговейным  ужасом  -  никакие
песни и легенды не в силах описать подобное великолепие.  Он  смотрел,  не
отрываясь, и едва не  совершил  роковой  ошибки  чуть  было  не  посмотрел
Дракону в глаза. Усилием воли отвел он  свой  взор  от  маслянисто-зеленых
зрачков и высоко поднял посох, казавшийся сейчас не более, чем лучиной.
     - Восемь сыновей было  у  меня,  маленький  волшебник,  -  проскрипел
оглушительный голос исполина. Пятеро погибло, еще один вскоре умрет, этого
достаточно. Убивая их, ты не получишь моих богатств!
     - Твои богатства не интересуют меня!
     Желтый дым с шипением вырвался из ноздрей дракона - это был его смех.
     - А ты не хочешь выйти  на  берег  и  посмотреть  на  мои  сокровища,
маленький волшебник? На них стоит посмотреть!
     - Нет, Дракон.
     Драконы рождены для ветра и огня, и не любят морских просторов.  Пока
Гед был в море, преимущество оставалось на его стороне.  Он  не  собирался
терять его, каким бы хрупким оно не выглядело.
     Трудно, очень трудно было не  смотреть  в  эти  внимательные  зеленые
глаза...
     - Ты очень молод, - молвил Дракон. - Я и  не  подозревал,  что  столь
юные волшебники могут обладать таким могуществом.
     Как и Гед, Дракон Пендора говорил на Древнем Языке, на котором до сих
пор объясняются драконы. Человек,  пользуясь  им,  может  говорить  только
правду, но к драконам это не относится - это их  родной  язык.  Они  могут
лгать на нем, искажая смысл  слов,  запутывая  неосторожного  слушателя  в
лабиринте слов-зеркал,  каждое  из  которых  отражает  истину,  тем  самым
искажая ее. Зная об этом, Гед был настороже, слушал  Дракона  недоверчиво.
Но его слова казались простыми и ясными:
     - Ты пришел ко мне просить помощи, маленький волшебник?
     - Нет, Дракон!
     - А ведь я могу помочь тебе. И помощь потребуется тебе очень скоро  -
против того, что преследует тебя во тьме.
     От изумления Гед потерял дар речи.
     - Так что же охотится за тобой? Назови это.
     - Если бы я мог... - Гед умолк.
     Желтый дым заклубился над головой Дракона, извергаясь из  похожих  на
кратеры вулканов ноздрей.
     - Справиться с тенью ты сможешь, только зная ее Имя.  Может  быть,  я
смогу узнать его для тебя, когда увижу ее поближе. Давай подождем  немного
- она обязательно явится сюда за тобой. Если ты не стремишься  к  встрече,
ты должен бежать, не останавливаясь. А эта тварь будет преследовать  тебя.
Так ты хочешь узнать ее Имя?
     Гед молчал. Он не мог понять, как Дракон проведал о тени,  выпущенной
им на свободу, и каким образом  он  сможет  узнать  ее  Имя.  Великий  Маг
сказал, что у  тени  нет  Имени.  Но  мудрость  драконов  велика,  род  их
значительно древнее человеческого. Очень мало  людей  могут  угадать,  что
знает дракон и как он  это  узнал  -  таких  людей  называют  Повелителями
Драконов. Геду же было ясно только одно: даже если Дракон говорит правду и
действительно способен назвать Геду Имя тени и тем самым дать  ему  власть
над ней, то сделает он это только в своих собственных интересах.
     - Очень редко, -  сказал  наконец  Гед,  -  предлагают  драконы  свою
помощь.
     - Но очень часто, - ответил Дракон, - кошка  играет  с  мышкой  перед
тем, как съесть ее.
     - Я приплыл сюда не для игр, а чтобы заключить с тобой договор.
     Словно меч,  взвился  над  башней,  над  закованной  в  броню  спиной
Дракона, кончик его  скорпионьего  хвоста,  который  был  впятеро  длиннее
любого меча. Он прохрипел:
     - Я не заключаю договоров. Я просто беру. Что  ты  можешь  предложить
мне такого, чего я сам не могу взять?
     - Безопасность. Твою безопасность. Поклянись, что ты не будешь летать
к востоку от Пендора, и я обещаю, что не причиню тебе вреда.
     Похожий на шум далекого горного обвала скрежещущий звук  вырвался  из
горла Дракона, огонь выплеснулся из его пасти. Возвышаясь над руинами,  он
поднялся на задние лапы.
     - Ты мне предлагаешь безопасность! Ты угрожаешь мне! Чем?
     - Твоим Именем, Еавуд!
     Голос Геда дрожал, но Имя Дракона он произнес ясно и громко.  Услышав
его, Дракон замер. Прошла минута, потом другая, и Гед, стоящий в крохотной
качающейся лодчонке, улыбнулся. Его судьба и сама жизнь зависела от  того,
правильно ли он угадал Имя. Еще будучи в Школе,  он  выискивал  в  древних
книгах все  упоминания  о  драконах,  и  в  результате  у  него  появилось
предположение, что Дракон Пендора это тот  же  самый  дракон,  который  во
времена Эльфарран и Морреда натворил много бед на западном берегу Осскилла
и был изгнан оттуда  магом  Эльтом,  большим  знатоком  всяческих  Имен  и
названий. Догадка оказалась верной.
     - Мы равны, Еавуд. У тебя - сила, у меня - твое  Настоящее  Имя.  Как
насчет договора?
     Дракон по-прежнему молчал. Много лет прожил он на этом  острове,  где
слитки золота и  изумруды  раскиданы  среди  битых  кирпичей  и  истлевших
костей. Он наблюдал, как  его  черное  отродье  резвится  в  развалинах  и
планирует с высоких утесов. Он долго спал на солнышке, и его не беспокоили
чужие голоса. Он постарел. И теперь ему было трудно  шевелиться,  и  очень
трудно  разговаривать  с  хрупким  мальчишкой-волшебником.  Еавуд,  Старый
Дракон, посмотрел на посох в его руках и вздрогнул, как от  боли.  Шипящим
от ненависти голосом он произнес:
     - Разрешаю тебе взять девять моих  камней.  Выбирай  самые  лучшие  и
уходи.
     - Мне не нужны твои камни, Еавуд.
     - Куда девалась людская жадность? В добрые старые времена люди любили
яркие камешки... Мне известны все твои желания,  волшебник.  Я  тоже  могу
предложить  тебе  безопасность,  ведь  мне  скоро   станет   известно   то
единственное Имя, что может спасти тебя! Ужас преследует  тебя.  Я  назову
тебе его Имя.
     Внезапно вспыхнувшая надежда ошеломила Геда. Он крепко сжал  посох  и
стоял, не двигаясь, как только что стоял Дракон.
     Но с драконом можно заключить одно и только одно соглашение...  Не  о
своей жизни  беспокоился  Гед,  направляясь  к  Пендору.  Гоня  из  памяти
последние слова Дракона, он сказал, что должен был сказать.
     - Не этого хочу я от тебя, Еавуд, - когда Гед произнес Имя Дракона, у
него было такое чувство, будто он держит  Дракона  на  тоненьком  поводке,
затянутом на шее исполина. Немигающий изумрудный  взгляд  Дракона  источал
злобу, стальные когти величиной с человеческую руку впивались в израненную
землю, пламя клокотало в пасти. Но поводок  затягивался  все  туже...  Гед
снова заговорил: - Еавуд! Поклянись своим Именем, что тебя и твоих сыновей
никогда не увидят над Архипелагом!
     Ярчайшее пламя прыгнуло из пасти Дракона, и он проревел:
     - Я клянусь в этом своим Именем!
     В наступившей тишине Еавуд опустил свою исполинскую голову.
     Когда он снова поднял ее, белый парус превратился в маленькую точку у
самого горизонта и  скоро  совсем  исчез,  направляясь  к  тучным,  полным
богатств  островам  на  востоке.  В  бессильной  ярости   повалив   башню,
распростер Дракон свои  гигантские  крылья  над  разрушенным  городом,  но
клятва связывала его и больше ни разу не появился он в небе Архипелага.

                               6. ПРЕСЛЕДУЕМЫЙ

     Как только Пендор скрылся из виду, Гед почувствовал, глядя на восток,
что страх перед Тенью снова закрадывается в его сердце. Невыносимо  тяжело
было поворачиваться лицом к бесформенному кошмару. Он остановил магический
ветер и двигался только при помощи обычного. Скорость ему теперь была ни к
чему. Он не представлял, что же теперь делать. Дракон сказал, что спасение
- в бегстве. Но куда бежать? Рокк - там он, по крайней мере, сможет  найти
защиту и получить мудрый совет.
     Однако, первым делом нужно посетить Лоу Торнинг  и  отчитаться  перед
островитянами. Прошло уже пять дней с его отплытия. При вести о  том,  что
Гед вернулся, послушать и посмотреть на него собралось полгорода. Когда он
закончил свой рассказ, кто-то сказал:
     - Но  кто,  кроме  тебя,  видел  все  эти  чудеса  мертвых  драконов,
одураченных драконов? А что, если он...
     - Заткнись! - грубо оборвал его Старейшина. Он  прекрасно  знал,  что
волшебники обычно молчаливы, но если они что-то говорят, так оно  и  есть.
Волшебство  невозможно  без  правды...  Так  что   островитяне   понемногу
успокоились, и ворчание сменилось  радостью.  Началось  веселье.  Они  еще
теснее обступили своего молодого волшебника  и  попросили  рассказать  обо
всем еще раз. Потом подошли новые слушатели... К вечеру Геду уже ничего не
нужно было рассказывать. Островитяне смогли  сделать  это  вместо  него  и
гораздо лучше.  Деревенские  сказители  уже  приспособили  его  рассказ  к
какой-то старой мелодии, и на каждом углу толпы  народа  распевали  "Песню
Сокола". Огромные костры запылали не  только  в  Лоу  Торнинге,  но  и  на
ближайших островах.  От  лодки  к  лодке,  от  острова  к  острову  рыбаки
передавали друг другу новость:
     - Зло повержено! Нам можно не бояться Дракона Пендора!
     В эту ночь, одну-единственную ночь, Гед радовался  вместе  со  всеми.
Никакая тень не смогла бы пробиться к нему сквозь яркие огни,  горевшие  в
знак благодарности и признательности на каждом утесе и пляже, сквозь толпы
танцующих и смеющихся людей, громко славивших его. Снопы искр взлетали  от
факелов и быстро гасли на осеннем ветру...
     На следующий день Гед встретил Печварри, который сказал:
     - Не знал я, что ты столь могуществен, мой повелитель, - в голосе его
слышался страх, потому что он осмеливался называть Геда своим  другом,  но
слышалось и осуждение. Гед победил  драконов,  но  не  смог  спасти  жизнь
маленького мальчика. После этой  встречи  Гед  снова  почувствовал  то  же
нетерпение, что раньше гнало его к Пендору, а сейчас - из Лоу-Торнинга.  И
хотя  островитяне  готовы  были  держать  его  у  себя  всю  жизнь,  чтобы
восхвалять его и хвастаться им  перед  соседями,  на  следующий  день  Гед
покинул дом на холме. С собой он взял только книги, посох и верного отака.
     Он отплыл в шлюпке с  двумя  молодыми  рыбаками,  удостоенными  чести
стать его  лодочниками.  Они  плыли  среди  судов,  заполнявших  восточные
проливы Девяноста островов, под окнами и балконами стоящих  у  самой  воды
домов; мимо гаваней Неша, лугов  Дрогмана,  зловонных  маслобоен  Гета,  и
везде  молва  обгоняла  их.  При  его   появлении   островитяне   начинали
насвистывать "Песню Сокола" и  умолять  его  провести  ночь  именно  в  их
гостеприимном городе и рассказать о победе над драконом.  В  конце  концов
они прибыли на Серд и капитан корабля, которого Гед попросил доставить его
на Рокк, ответил:
     - Это будет огромной честью для меня и моего корабля, Лорд Волшебник!
     Но как  только  корабль  вышел  из  гавани  Серда  и  поднял  паруса,
навстречу подул сильный восточный ветер.  Всем  это  показалось  странным,
потому что небо было чистым и с утра ничто не предвещало бури. От Серда до
Рокка всего тридцать миль и, посчитав это  расстояние  пустячным,  капитан
смело отправил судно в путь. Ветер усиливался, но корабль не сдавался. Как
и на большинстве торговых судов, на  нем  был  высокий  косой  парус,  при
помощи которого можно лавировать против ветра, а капитан судна был  старым
морским волком, который гордился своим искусством. Итак, отклоняясь  то  к
северу, то к югу, они все же продвигались в восточном  направлении.  Но  к
ветру скоро прибавился  дождь,  заряды  которого  были  столь  мощны,  что
грозили перевернуть судно. Гед стоял на корме рядом с капитаном. Это место
считалось почетным, хотя весьма трудно соблюсти достоинство, промокнув  до
нитки и судорожно цепляясь за поручни, чтобы не смыло за борт.
     - Лорд Сокол, - сказал капитан. - Не сможешь  ли  ты  вразумить  этот
ветер?
     - Как далеко мы от Рокка?
     - Примерно на полпути, но за последний час мы не продвинулись  вперед
ни на дюйм, сэр.
     Гед поговорил с ветром, тот немного  утих,  и  корабль  пошел  легче.
Внезапно порыв сумасшедшей силы ударил с юга и  корабль  отбросило  назад.
Облака в небе закипели, а капитан хрипло выругался:
     - Этот чертов ураган дует со  всех  сторон  сразу!  Лорд,  нам  может
помочь только магический ветер!
     Просьба Геду не понравилась, но эти люди рисковали ради  него  своими
жизнями и он решился... Судно сразу  рвануло  вперед  и  морщины  на  лице
капитана стали разглаживаться. Но мало-помалу, хотя  Гед  и  старался  изо
всех сил, магический ветер слабел и слабел, пока  корабль  не  остановился
совсем и, казалось, завис на бушующих  волнах  с  обвисшим  парусом  среди
бешеной круговерти дождя и ветра. Продержавшись так  несколько  минут,  он
вдруг сам по себе сделал  поворот  фордевинд  и,  словно  испуганный  кот,
прыгнул на север.
     Гед ухватился за поручень и крикнул:
     - Поворачивай обратно, капитан!
     Тот прокричал в ответ:
     - Как? Волшебник на борту, я - лучший капитан Архипелага на лучшем из
кораблей, которые у меня были когда-либо - и поворачивай назад?!
     В этот момент судно почти легло на борт, будто попало в водоворот  и,
чтобы удержаться на ногах, капитан сам вцепился в ахтерштевень. Гед сказал
ему:
     - Высади меня на Серде и плыви куда  хочешь.  Этот  ураган  направлен
против меня, а не против твоего судна.
     - Против тебя, волшебника Рокка?
     - Ты слышал что-нибудь о Ветрах Рокка?
     - Конечно, эти ветры отгоняют от Острова Мудрецов злые силы, но какое
отношение имеют они к тебе, Повелителю Драконов?
     - Это касается только меня и тени, - коротко, как  и  подобает  магу,
ответил Гед. Судно легло на обратный курс и  под  проясняющимися  небесами
полетел обратно к Серду.
     ...Когда Гед выходил из гавани Серда, в сердце  его  царили  страх  и
уныние. Наступила зима, и сумерки не заставили себя  ждать.  Сумерки  были
плохим временем для Геда - тревога его удваивалась,  за  каждым  поворотом
мерещился враг. Только усилием воли он  заставлял  себя  не  оборачиваться
через плечо... Он направился к Дому Моря, где путешественники и  купцы  за
счет городских властей могли плотно поужинать и переночевать в большом, но
теплом зале - таково было гостеприимство процветающих островов Внутреннего
Моря.
     Гед оставил от ужина немного мяса и перед сном, сидя у очага, выманил
из складок плаща, где тот прятался весь день,  своего  верного  отака.  Он
пытался накормить зверюшку, ласково приговаривая:
     -  Хог,  маленький  мой,  тихонький  мой,  -  но  отак  от   угощения
отказывался и снова забирался в свое убежище. И  это,  и  его  собственная
унылая неуверенность, и тьма,  собравшаяся  в  углах  огромной  залы  все,
казалось, говорило о том, что Тень где-то поблизости.
     С разных островов собрались здесь люди. Никто из них не слышал "Песни
Сокола", никто не узнал Геда и не заговорил  с  ним.  В  конце  концов  он
выбрал себе соломенный тюфяк, улегся на него, но  всю  ночь  пролежал,  не
сомкнув глаз. Он старался  угадать,  какую  избрать  дорогу,  что  следует
делать, а чего не следует.  Каждый  план  казался  заранее  обреченным  на
неудачу, на всех дорогах его могла поджидать Тень. Только на Рокке мог  бы
он жить в безопасности, но туда ему не позволяли добраться могучие древние
заклинания, охраняющие остров. Ветры Рокка восстали против  него.  Значит,
охотник, должно быть, рядом.
     Это бестелесное существо было  порождением  царства,  в  котором  нет
понятий пространства,  времени  и  света.  Днем  оно  было  слепо  и  было
вынуждено преследовать его, полагаясь лишь на осязание и принимая  видимый
облик только в темноте и во снах, так как оно было невидимо при  солнечном
свете. Настигнув Геда, оно вытянет из его тела жизнь, силу, тепло  и  саму
волю, управляющую этим телом.
     Вот о чем он думал в эту бессонную ночь. Гед знал, что Тень, которая,
находясь рядом с ним, становилась еще сильнее, могла использовать в  своих
целях силы зла или злых людей, скрывая свой облик и говоря чужим  голосом.
Он предполагал, что в одном из тех людей, что  спали  этой  ночью  в  зале
Дворца моря, могла скрываться Тень. Она таилась в темных закоулках  черной
души и терпеливо ждала,  следя  за  Гедом  и  наслаждаясь  его  слабостью,
неуверенностью и страхом.
     Это было выше его сил. Он мог надеяться только на счастливый случай и
бежать до тех пор, пока удача не  улыбнется  ему.  Лишь  только  забрезжил
холодный рассвет, Гед поднялся и поспешил в гавань Серда, решив  сесть  на
первый попавшийся корабль. Какая-то галера загружалась маслом тарбис,  она
должна была вот-вот сняться  с  якоря  и  держала  курс  на  большой  Порт
Хавнора. На большинстве кораблей посох волшебника  служит  и  паспортом  и
платой за проезд, так что Геда охотно взяли на  борт.  Через  час  корабль
вышел в море и звук маленького барабана, отбивающего ритм гребцам, музыкой
зазвучал в сердце Геда.
     Гед не представлял себе, что  он  будет  делать  на  Хавноре  и  куда
отправится потом. Можно было податься на север, он  сам  был  северянином.
Может быть, с Хавнора ему удастся перебраться на Гонт, и он  снова  увидит
Огиона... Или сесть на корабль, плывущий в далекие  Пределы,  так  далеко,
что Тень потеряет его след  и  прекратит  охоту...  Эти  смутные  идеи  не
подкреплялись никаким планом. Только бежать, только спасаться...
     К исходу второго дня сорок крепких весел унесли его  корабль  на  сто
пятьдесят миль от Серда. Они встали на якорь в Оррими - порту на восточном
берегу большого острова Хоск. Торговые галеры всегда  стараются  держаться
поближе к берегам и, если возможно, обязательно заходят на  ночь  в  порт.
Было еще светло. Гед сошел  на  берег  и  принялся  бесцельно  бродить  по
городским улочкам.
     Оррими - старый город. Дома в нем сложены из огромных камней, высокая
стена защищает его от разбойных Лордов внутреннего Хоска. Купеческие  дома
больше походили на крепости, а склады и магазины - на форты. Но  для  Геда
эти исполинские здания были лишь вуалью,  за  которой  пряталась  зловещая
тьма, а люди, спешащие мимо него по  своим  делам,  казались  бестелесными
тенями. Стало смеркаться и Гед отправился  обратно  к  гавани,  которая  в
кровавом свете угасающего солнца показалась ему угрюмой и притихшей -  как
и он сам.
     - Куда держишь путь, господин Волшебник? -  внезапно  раздался  голос
позади него. Гед обернулся и увидел человека в сером плаще и  с  увесистой
палкой в руке, которая была непохожа на посох волшебника. Лицо  незнакомца
было скрыто капюшоном, но Гед почувствовал, как  внимательно  изучают  его
невидимые глаза. Непроизвольно он поднял свой буковый посох.
     Человек спокойно спросил:
     - Чего ты боишься?
     - Того, что идет за мной по пятам.
     - Вот как? Но я же не твоя тень!
     Гед молчал. Он знал, что кем бы ни был этот человек, не  следует  его
бояться - он не был тенью, призраком или марионеткой.  В  этом  призрачном
мире он казался единственной реальностью. Вот он откинул капюшон  и  перед
Гедом  предстало  страшное,  изборожденное  морщинами  лицо.  Хотя   голос
собеседника звучал твердо, выглядел он глубоким стариком.
     - Я  не  знаю  тебя,  -  сказал  человек  в  сером,  -  но,  кажется,
встретились мы не случайно. Недавно я услышал рассказ о  молодом,  но  уже
покрытом страшными шрамами волшебнике, завоевавшем всеобщее уважение.  Про
тебя этот рассказ или нет, запомни мои слова: Меч для схватки с тенями  ты
найдешь при дворе Терренона. Буковый посох тебе не поможет.
     Гед слушал, и в сердце его боролись надежда и  недоверие.  Любой  маг
скоро начинает понимать, что случайных встреч в жизни почти не бывает.
     - На каком острове находится двор Терренона?
     - На Осскилле.
     При звуке этого имени перед мысленным взором Геда на мгновение  встал
черный ворон на зеленой траве. Он искоса смотрел на него глазами-пуговками
и что-то говорил. Слов Гед не помнил...
     - В имени этого острова  слишком  много  мрака,  сказал  он,  пытаясь
понять, кто же такой его собеседник. Что-то подсказывало Геду, что  он  не
чужд  волшебства,  но  выглядел  он  каким-то  поникшим,  словно  раб  или
смертельно больной человек.
     - Ты с Рокка. Волшебники Рокка дают черные имена тайнам,  которых  не
знают.
     - Что ты за человек?
     - Странник. Торговец с Осскилла, здесь по  делам.  -  Видя,  что  Гед
больше не задает вопросов, он тихо пожелал ему спокойной ночи,  повернулся
и ушел.
     Гед стоял в нерешительности, не зная, стоит ли обращать  внимание  на
слова незнакомца. Красноватый  свет  заката  быстро  угасал  над  высокими
холмами и неспокойным морем. Опустились серые сумерки, а  за  ними  пришла
ночь.
     Внезапно решившись, Гед быстро подошел к рыбаку, возившемуся в  своей
лодке, и окликнул его:
     - Не знаешь ли ты, идет какой-нибудь корабль на север, к Семелу  или,
может быть, на Энлад?
     - Вот тот большой корабль - с Осскилла. Он может сделать остановку на
Энладе.
     Так же поспешно Гед подбежал  к  указанному  судну,  на  которую  ему
указал рыбак - шестидесятивесельной, узкой как змея, с носом, напоминающим
клюв ворона, галере. Высокая резная корма была инкрустирована  раковинами,
порты выкрашены в красный цвет и на каждом черной  краской  выведена  руна
Сифл. Это был серьезный, быстроходный корабль,  уже  готовый  к  выходу  в
море, с полным экипажем на борту. Гед подошел к капитану и попросил  взять
его на Осскилл.
     - А ты можешь заплатить за себя?
     - Я умею обращаться с ветрами.
     - Я и сам умею. Деньги у тебя есть?
     Жители Лоу  Торнинга  хотели  заплатить  Геду  за  работу  множеством
перламутровых  дисков,  которыми  пользуются   торговцы   Архипелага   при
расчетах. Он взял только десять, хотя они давали ему намного больше. Их он
и предложил осскиллианцу, но тот отрицательно покачал головой.
     - У нас они не в ходу. Если у тебя нечем заплатить,  то  у  меня  нет
места.
     - А рабочие руки тебе нужны? Когда-то я греб на галере.
     - Договорились, у нас не хватает двух гребцов. Ищи свою скамью.  -  С
этими словами капитан отвернулся и больше не обращал на Геда внимания.
     Вот так и случилось, что положив под скамью  свой  посох  и  мешок  с
книгами, Гед на десять промозглых зимних дней превратился в гребца на этом
корабле с севера. Судно покинуло Оррими на рассвете  и  в  тот  день  Геду
пришлось туго. От старых ран его левая рука плохо сгибалась, а путешествия
в проливах Девяноста островов не  могли  как  следует  подготовить  его  к
изнурительной работе с длинным веслом пол ритм  барабана.  Вахта  у  весла
длилась два или три часа и отдыха хватало только на то, чтобы мускулы Геда
успели как следует задеревенеть. А потом - опять  за  весло.  Второй  день
оказался еще  тяжелее,  но  скоро  Гед  пообвык  и  справлялся  со  своими
обязанностями довольно сносно.
     В отличие от "Тени", корабля, на котором Гед приплыл на Рокк, на этом
судне совершенно отсутствовало чувство товарищества. Матросы андрадских  и
гонтийских кораблей - партнеры, работающие для общей выгоды.  Торговцы  же
Осскилла или  пользуются  трудом  рабов  и  крепостных,  или  же  нанимают
гребцов, платя им маленькими золотыми кружочками. Золото  может  быть  чем
угодно, но только не источником дружбы между людьми.  Это  относится  и  к
драконам, которые тоже  ценят  его  весьма  высоко.  Половина  гребцов  на
корабле была крестьянами, которых принудили работать и поэтому корабельные
офицеры выглядели скорее надсмотрщиками, причем довольно жесткими. Они  не
трогали лишь гребцов, работающих за плату или за  проезд.  Вряд  ли  можно
было ожидать добрых отношений в  экипаже,  половину  которого  разрешается
бить, а половину - нет. Соседи Геда редко говорили друг с  другом,  и  еще
реже с ним. В большинстве своем они были уроженцами Осскилла и объяснялись
не на языке Архипелага, а на своем собственном наречии. Они были  угрюмыми
людьми, с бледной кожей, обвислыми усами и длинными волосами. Между  собой
они называли Геда "Келуб", что означает "красный". Гребцы  хотя  и  знали,
что он волшебник, относились к  нему  безо  всякого  почтения,  а  даже  с
каким-то осторожным злорадством. Да и сам он  был  не  в  том  настроении,
чтобы набиваться в приятели. Даже на  своей  скамье,  захваченный  могучим
ритмом  гребли,  в  окружении  шестидесяти  крепких  мужчин,  на  огромном
корабле, летящем по серому морю, он чувствовал себя беззащитным.  Когда  с
наступлением ночи они заходили в очередной незнакомый порт и  Гед  пытался
заснуть, завернувшись  в  свой  плащ,  его  начинали  мучить  кошмары.  Он
просыпался и снова проваливался в сон  только  для  того,  чтобы  в  ужасе
проснуться через несколько  минут.  Он  не  помнил  своих  снов,  но  они,
казалось, угрожающе нависали над кораблем и матросами. Гед не доверял  уже
никому.
     Все свободные осскиллианцы носили на поясе  длинные  ножи  и  как-то,
когда смена Геда обедала, один из них спросил:
     - Келуб, ты кто - раб или клятвопреступник?
     - Ни то, ни другое.
     -  Тогда  почему  у  тебя  нет  ножа?  Боишься  драться?  -  спросил,
ухмыляясь, человек, которого звали Скиорх.
     - Нет.
     - Так значит за тебя дерется твоя маленькая собачка?
     - Отак, - поправил его один из гребцов. - Это не собака, а отак, -  и
прошептал осскиллианину нечто  такое,  что  заставило  того  помрачнеть  и
отвернуться.  Гед  заметил,  что  на  какое-то  мгновение   лицо   Скиорха
изменилось - черты его расплылись и сдвинулись, словно  что-то  посмотрело
на Геда его глазами. Но уже в следующую секунду лицо стало обычным  и  Гед
постарался  убедить  себя,  что  это  его  собственное  отчаяние  и  страх
отразились в чужих глазах. Но в следующую ночь на стоянке  в  порту  Эзела
ему приснился этот человек. Впоследствии Гед всячески избегал  его,  да  и
осскиллианин старался держаться от волшебника подальше, не пытаясь  больше
с ним заговорить.
     Скоро снежные вершины Хавнора растворились в морозном тумане. Корабль
прошел мимо входа в море Эа, на дне которого с давних пор покоятся останки
прекрасной Эльфарран, и вошел в Энлады. Здесь он два дня простоял в  порту
Берила,  прозванном  Городом  Слоновой  Кости  за  белизну  своих   башен,
вздымающихся над водами легендарных Энлад. Во всех портах, в  которые  они
заходили, экипаж всегда оставался на борту судна. На третий день с первыми
лучами красноватого зимнего солнца они отплыли наперерез ветру, дующему  с
необъятных  морских  равнин  Северного  Предела.   Еще   через   два   дня
исхлестанный жгучим ледяным морем корабль вошел в Несхум -  торговый  порт
на  восточном  побережье  Осскилла,  доставив  свой  груз  в   целости   и
сохранности.
     Гед увидел перед собой  пологий,  продуваемый  всеми  ветрами  берег,
серый, притаившийся под защитой длинных волноломов город, а за ним - голые
холмы и свинцовое небо.  Слишком  далеко  оказался  он  от  солнечных  вод
Внутреннего Моря.
     На борт  поднялись  грузчики  Морской  Гильдии  Несхума  и  принялись
таскать на берег груз - золото, серебро, драгоценные камни, тончайший шелк
и южные ковры, короче, все то, что так любят Лорды  Осскилла.  Экипаж  был
распущен. Гед остановил одного из матросов, чтобы  спросить  дорогу  -  до
этого он держал в  секрете  цель  своего  путешествия,  но  сейчас  просто
вынужден был открыть ее, оказавшись совершенно один на незнакомом острове.
Матрос терпеливо ответил, что ничего  не  знает,  но  стоявший  поблизости
Скиорх сказал:
     - Двор Терренона? Это на болотах Кексемт. Я тоже иду туда.
     Такая компания была Геду не по душе, но выбора не было - он  не  знал
ни языка, ни дороги. Он сказал себе, что это не имеет значения  -  привела
его сюда чужая воля, и эта же воля вела его дальше. Он натянул  на  голову
капюшон, взял в  руки  посох,  мешок  с  книгами  и  последовал  за  своим
провожатым вверх по улицам города к заснеженным холмам. Маленький отак  не
пожелал оставаться у него на плече - прячась от холода,  он  забрался  под
плащ, в  карман  куртки.  Они  шли  молча.  Тишина  нависла  над  холмами,
постепенно перешедшими в поросшую вереском пустынную равнину.
     - Далеко ли нам идти? - спросил Гед после нескольких  миль  пути,  на
котором они не встретили ни единой деревни или фермы. Еды у них с собой не
было ни крошки. Скиорх обернулся, поплотнее закутался в плащ и ответил:
     - Нет...
     У него было  отвратительное  лицо  -  болезненно  бледное,  грубое  и
жестокое. Геда  беспокоила  мысль,  куда  он  может  его  завести.  Дорога
казалась тонким шрамом на пустоши, покрытой толстым слоем снега и поросшей
низкорослым  кустарником.  В  нескольких  местах  ее  пересекали  какие-то
тропинки. Дымки Несхума скрылись за холмами и в опускающихся сумерках  Гед
потерял всякое представление о том, откуда и куда они  идут.  Единственным
ориентиром был ветер он дул всегда с востока. Прошло еще несколько  часов.
Геду показалось, что впереди, на  склоне  далекого  холма,  в  направлении
которого они держали путь,  он  видит  какую-то  крохотную  царапинку.  Но
дневной свет угасал и он не мог разобрать, что это такое -  башня,  дерево
или еще что-нибудь.
     - Мы идем туда? - спросил он, указав рукой вперед.
     Скиорх не ответил, но упрямо продолжал  шагать,  закутавшись  в  свой
грубый плащ с подбитым мехом капюшоном. Гед догнал его. Шли они уже  долго
и от размеренного ритма и усталости, наложившейся  на  долгие  корабельные
дни и ночи, Гед стал дремать на ходу. Ему начинало казаться, что  он  идет
вечно и будет  так  же  вечно  шагать  сквозь  темное  безмолвие  рядом  с
молчаливым  спутником.  Осторожность  покинула  его.  Он  шагал  словно  в
полусне, не чувствуя под собой ног.
     Отак заворочался в кармане и  смутный  страх  Геда  начал  расти.  Он
заставил себя проговорить:
     - Скоро пойдет снег и станет совсем темно. Далеко еще, Скиорх?
     Не оборачиваясь, тот ответил, немного помедлив:
     - Нет...
     Но голос его уже не был похож на человеческий хриплый и невнятный, он
больше  напоминал  рычание  дикого  зверя,   пытающегося   говорить.   Гед
остановился.
     - Скиорх! - позвал  он  его,  и  тот  обернулся,  остановившись.  Под
капюшоном была пустота.
     Прежде чем Гед смог что-либо сказать или собраться с силами,  геббет,
в которого превратился Скиорх, прохрипел:
     - Гед!!!
     Услышав свое настоящее имя, Гед понял, что вся  его  магическая  сила
потеряна и он, вынужденный оставаться в человеческом облике, беззащитен. В
этой чужой стране неоткуда ждать помощи, никто не откликнется на его  зов.
Между Гедом и врагом не было ничего, кроме букового посоха, зажатого в его
правой руке.
     Существо, сожравшее разум Скиорха и завладевшее его плотью, заставило
тело сделать шаг вперед и поднять руки, нащупывая Геда. Смешанная с ужасом
ярость наполнила юношу и подняв свой посох, он со свистом обрушил  его  на
капюшон, скрывавшей Тень. Под страшным ударом плащ сжался почти до  земли,
но сразу же, извиваясь и размахивая пустыми рукавами, поднялся опять. Тело
геббета похоже на скорлупу из призрачной плоти, прикрывающей Тень, которая
совершенно реальна. Дергаясь и колыхаясь как от ветра,  Тень  распростерла
руки и попыталась схватить Геда, как в свое время на Холме Рокка. Если  бы
ей это удалось, она отбросила бы шелуху, оставшуюся от Скиорха и  вошла  в
Геда, уничтожив его разум и овладев им изнутри. Это было  ее  единственным
желанием. Гед  снова  ударил  ее  тяжелым,  уже  дымящимся  посохом  и  на
мгновение Тень отступила, но тут же атаковала опять. Гед  снова  ударил  и
раскаленный посох,  опалив  ему  руку,  упал  на  землю.  Он  отступил  на
несколько шагов, повернулся и побежал.
     Гед бежал, а геббет несся за ним, не отставая. Гед  не  оборачивался,
он бежал, бежал через огромную сумеречную страну и негде было  спрятаться.
Хриплым шепотом геббет еще раз позвал Геда  по  Имени,  но  хотя  этим  он
отнимал у него силу магическую, над силой телесной он не был властен и  не
мог заставить Геда остановиться. Он бежал...
     Над охотником и его жертвой спустилась ночь. Началась метель,  и  Гед
уже не различал тропинки. Сердце готово  было  выпрыгнуть  из  его  груди,
воздух раскаленным ножом резал горло. Он уже не бежал, а спотыкаясь,  брел
неведомо куда.  Но  неутомимый  преследователь,  казалось,  никак  не  мог
догнать его, оставаясь все время в нескольких  шагах  позади.  Тень  опять
начала шептать его Имя и он понял, что именно этот шепот всю жизнь  звучал
у него в ушах, чуть-чуть ниже уровня слышимости. Теперь он расслышал его и
должен  был  остановиться,  сдаться...  Но  он  продолжал  взбираться   по
какому-то бесконечному склону. Ему начало казаться, что впереди  забрезжил
слабый свет и какой-то голос зовет:
     - Ко мне! Ко мне!
     Гед хотел ответить, но не смог. Бледный свет был теперь ясно различим
- он горел перед ним в каком-то проеме. Он не видел стен, но  догадывался,
что это - ворота. При виде их он остановился. Геббет тут же  ухватился  за
плащ, пытаясь  задержать  его.  Собрав  последние  силы,  Гед  ворвался  в
светящуюся дверь, хотел захлопнуть ее  перед  геббетом,  но  тут  отказали
ноги. Гед пошатнулся, в глазах  его  все  поплыло,  он  почувствовал,  что
падает. Кто-то  подхватил  его  обессилившее  тело,  и  Гед  провалился  в
темноту.

                               7. ПОЛЕТ СОКОЛА

     Гед проснулся и долго лежал, думая о том,  как  приятно  пробуждаться
(ведь он не ожидал,  что  вообще  проснется),  как  приятно  видеть  свет,
обыкновенный дневной свет. Он как бы плыл в  этом  свете,  подобно  лодке,
скользящей по зеркальной глади. Он догадался, что лежит в  постели,  но  в
такой, в какой ему еще не  приходилось  спать.  Она  покоилась  на  резных
изогнутых ножках, алый полог ограждал  спящего  от  сквозняков.  Мягчайшие
пуховые перины создавали иллюзию мягкой морской качки. С двух сторон полог
был отдернут и Гед увидел, что находится в  комнате  с  каменным  полом  и
стенами. За высокими окнами видна была освещенная тусклыми лучами  зимнего
солнца знакомая пустошь, прикрытая кое-где  снежными  заплатами.  Судя  по
открывавшемуся из окон виду, комната была расположена довольно высоко.
     Гед  сел  в  постели  и  набитое  пухом  бархатное  покрывало   мягко
соскользнуло с него. Словно лорд, одет был он в шелковую  ночную  рубашку.
На кресле подле кровати лежали приготовленные явно  для  него  ботинки  из
тончайшей кожи и плащ, отороченный  мехом  пеллави.  Он  немного  посидел,
стараясь окончательно придти в  себя,  затем  встал  и  протянул  руку  за
посохом. Но посоха не было.
     Его правую руку, хотя и забинтованную, саднило - ожог от посоха давал
о себе знать. Все мышцы нестерпимо ныли.
     Он постоял немного, приходя в себя, потом тихо и безнадежно позвал:
     - Хог! Хог!
     Но маленький верный зверек, бессловесное  создание,  спасшее  его  из
царства мертвых, куда-то пропал. Был ли отак с ним прошлой ночью, когда он
бежал? Или  это  произошло  много  ночей  назад?  Он  не  знал...  Геббет,
полыхающий посох, бегство, шепот, ворота - все  это  вспоминалось  смутно,
мозг Геда словно заволокло туманом. Он еще раз позвал отака, но без всякой
надежды на ответ, и на глазах его выступили слезы.
     Где-то далеко прозвенел колокольчик. Ему ответил второй, совсем рядом
с дверью. Тут же открылась  дверь  и  в  комнату  вошла  молодая  женщина.
Улыбнувшись, она произнесла:
     - Добро пожаловать, Сокол.
     Она была высока ростом, одета в белые с серебром одежды, и волосы ее,
черным водопадом ниспадавшие на  плечи,  прикрывала  тончайшая  серебряная
сетка. Гед неловко поклонился.
     - Значит, ты не помнишь меня?
     - Вас, леди?
     Один-единственный раз в жизни довелось Геду увидеть женщину,  красота
одежды которой равнялась красоте лица - Леди острова О,  которая  посетила
Школу в праздник Возвращения Солнца. Но если она была похожа на хрупкое  и
яркое пламя свечи, то эта женщина напоминала белую полную луну.
     - Я так и думала, - сказала она с легкой улыбкой,  -  но  хотя  ты  и
забывчив, мы рады тебе, как старому другу.
     - Что это за место? - спросил Гед. Язык все еще плохо слушался его, и
он не мог оторвать глаз от женщины. Ее  королевские  одежды  смущали  его,
камни, по которым она ступала, казались незнакомыми, воздух в комнате  был
чужим, да и сам Гед был уже не тот, что раньше.
     - Эта крепость зовется зовется Двор Терренона. Мой Лорд, Бендереск  -
властелин страны, простирающейся от Моховых Болот Кексемт до  горы  Ос  на
севере. Он же - хранитель драгоценного  камня,  именуемого  Терренон.  Что
касается меня, то здесь, на Осскилле,  меня  зовут  Серрет,  что  означает
"серебряная". А тебя, я знаю,  зовут  Сокол,  и  ты  стал  волшебником  на
Острове Мудрецов.
     Гед посмотрел на свою обожженную руку и ответил:
     - Я не знаю, кто я. Когда-то я обладал  силой,  но  сейчас,  кажется,
потерял ее.
     - Нет! Ты потерял ее только для того, чтобы стать  сильнее  в  десять
раз! Друг мой, здесь ты в безопасности. Нашу башню окружают крепкие стены,
сложенные из непростых камней. Здесь ты сможешь отдохнуть и вновь  обрести
силу, новую силу. Другим станет и посох -  он  не  сгорит  дотла  в  твоих
руках. В конце концов дурная  дорога  может  привести  к  хорошему  концу.
Пойдем, я покажу тебе наши владения.
     Гед  плохо  различал  слова,  завороженный  звуками  ее  голоса.   Не
раздумывая, он последовал за ней.
     Как оказалось, его комната находилась почти  на  самом  верху  башни,
выраставшей, словно  острый  зуб,  из  вершины  холма.  Они  шли  вниз  по
мраморным винтовым лестницам, через богато убранные комнаты и  залы,  мимо
высоких окон, выходивших на север, запад, юг и восток. Из них  были  видны
только бесконечные и безжизненные унылые холмы, простирающиеся  до  самого
горизонта и сливавшиеся с омытым зимним солнцем небом.  Только  далеко  на
севере на голубом фоне ярко выделялись снежные пики, а на юге  можно  было
угадать сверкание морской глади.
     Слуги открывали для них двери и отступали в сторону -  все  они  были
бледные, мрачные осскиллианцы. Сама Леди тоже была очень белокожей,  но  в
отличие от  них  прекрасно  говорила  на  языке  Архипелага  -  Геду  даже
показалось, что с гонтийским акцентом. Она привела его  к  своему  мужу  -
Бендереску, Лорду Терренона. Втрое старше ее, бледный  как  кость,  и  как
кость же худой, с затуманенными глазами, Бендереск  приветствовал  Геда  с
угрюмой холодной вежливостью, пригласив его быть гостем замка, сколько  он
пожелает. Казалось, ему нечего больше сказать - он не спросил  Геда  ни  о
его странствиях, ни о враге, загнавшем его сюда. Впрочем, Леди Серрет тоже
не касалась этих вопросов.
     Все это было частью одной большой тайны, окружавшей и  замок,  и  его
пребывание в нем. Разум Геда еще не прояснился окончательно и  он  не  мог
трезво оценить ситуацию. Он оказался в этой башне случайно, но не была эта
случайность предопределена заранее? По  совету  незнакомца  из  Оррими  он
решил отправиться искать помощь на север - и в порту его  ждал  корабль  с
Осскилла. Скиорх оказался его  проводником.  Неужели  все  это  подстроено
Тенью? Не исключено, что и сам Гед и его противник были игрушками какой-то
другой, неизмеримо более могущественной силы, а Скиорх просто  подвернулся
под руку в удобный момент? Скорее всего, дело обстояло именно так,  потому
что Тень все-таки не  смогла  проникнуть  в  крепость.  С  момента  своего
пробуждения в башне Гед не чувствовал ее присутствия. Но что  привело  его
сюда? Двор Терренона не был местом, куда приходят случайно  -  даже  своим
затуманенным разумом он понимал это. Ни один чужак не проходил  через  эти
ворота. Одиноко  стояла  башня,  отвернувшись  от  Несхума,  единственного
близкого города. Никто не входил в  нее,  и  никто  не  выходил.  Окна  ее
глядели в пустыню.
     ...Один серый день сменял другой, а Гед,  отчаявшийся  и  продрогший,
все смотрел и смотрел в эти  окна.  Несмотря  на  богатые  ковры,  меховые
одежды и мраморные камины, в башне царствовал холод. Он пробирал до  самых
костей,  от  него  не  было  спасения.  не  было  спасения  и  от   стыда,
поселившегося в сердце Геда. Стыд обжигал его каждый раз при  воспоминании
о своем позорном бегстве. Ему представлялось,  что  собрались  вместе  все
Мастера Рокка во главе с хмурым Ганчером, и среди них - Огион, и  даже  та
ведьма, что научила его первому заклинанию - все они смотрели на  Геда,  и
он знал, что обманул их доверие. Он умолял их:
     - Если бы я не убежал, Тень завладела бы мной... У нее была вся  сила
Скиорха и часть моей, я не мог бороться с  ней  -  она  знала  мое  Имя...
Геббет служил страшным силам зла и разрушения. Я должен был бежать!  -  Но
никто не отвечал ему... И он продолжал смотреть,  как  падает  бесконечный
снег на безжизненную равнину, и в нем не осталось  никаких  чувств,  кроме
усталости.
     Много дней провел Гед в  одиночестве,  заново  переживая  свои  беды.
Когда он вышел из своей комнаты, то был молчалив и неловок.  Красота  леди
смущала его,  и  в  этом  богатом  и  довольно  странном  замке  он  снова
чувствовал себя козьим пастухом.
     Когда Геду хотелось побыть одному - его оставляли в  покое,  а  когда
больше не мог смотреть на падающий снег и  оставаться  наедине  со  своими
мыслями  -  Серрет  встречала  его  в  каком-нибудь  из   залов,   и   они
разговаривали. Мало веселья было в Леди Серрет - она никогда не  смеялась,
хотя улыбалась часто. При виде ее улыбки Гед забывал  стыд  и  неловкость.
Скоро они начали встречаться каждый день, и разговоры их стали длиннее. Он
держались немного поодаль от фрейлин, всегда  сопровождавших  Серрет  -  у
камина или высоких окон огромных залов башни.
     Старый Лорд пребывал в основном в своих покоях, выходя оттуда  только
по утрам, чтобы побродить по заснеженным внутренним дворикам,  похожий  на
старого колдуна, который всю ночь бормотал заклинания. Встречаясь с  Гедом
и с Серрет за ужином, он молчал, иногда поглядывая на  свою  жену  тяжелым
алчным взглядом. Геду было жаль ее.  Она  казалась  ему  белой  газелью  в
клетке, лебедем с подрезанными крыльями, серебряным кольцом на  скрюченном
старческом пальце, частью замковой казны. Бендереск удалялся к себе, а Гед
оставался,  пытаясь  скрасить  ее  одиночество,  как  она  скрашивала  его
собственное.
     - Что это за камень, в честь которого назван ваш замок? - спросил  он
в один из таких вечеров, когда они сидели у  стола  в  освещенном  свечами
огромном зале, заставленного пустыми золотыми тарелками и кубками.
     - Разве ты не слышал о нем? Мне казалось, это известно всем.
     - Нет... Но мне  известно,  что  Лорды  Осскилла  владеют  несметными
богатствами.
     - Ах, этот камень превосходит все. Хочешь посмотреть? Пойдем.
     На этот раз в ее улыбке проскользнула насмешливая  отвага,  но  видно
было, что она чего-то ужасно боится. Она повела Геда  по  узким  коридорам
вниз, к основанию башни, а потом еще ниже, к запертой двери,  которой  Гед
раньше не замечал. Серрет открыла  ее  серебряным  ключом,  поглядывая  на
молодого волшебника со своей обычной улыбкой на устах, как бы поддразнивая
его. Открылся короткий проход, а  в  конце  его  еще  одна  дверь.  Серрет
отперла  ее  золотым  ключом.  Опять  короткий  коридор  и  третья  дверь,
подчинявшаяся только Великим Словам Заклинания Открытия. За этой последней
дверью свеча осветила маленькую, напоминавшую тюремную камеру комнатку  ее
пол, стены и  потолок  были  выложены  грубыми,  необработанными  камнями.
Внутри было совершенно пусто.
     - Видишь? - спросила Серрет.
     Гед внимательно оглядел комнату  и  его  наметанный  глаз  волшебника
сразу выделил один камень из тех, что  покрывали  пол.  Он  был  таким  же
шершавым и сырым, как и остальные  -  один  из  тех  булыжников,  которыми
мостят улицы, но сила,  таившаяся  в  нем,  кричала  во  весь  голос.  Гед
почувствовал, что у него перехватывает дыхание и подкашиваются  ноги.  Это
было сердце всего замка и здесь было холодно, страшно холодно -  ничто  не
могло согреть эту комнату. Камень был древний, как сама Земля, и столь  же
древний и ужасный призрак был погребен в этом куске скалы. Он  не  ответил
Серрет, не произнес ни слова, и через минуту, бросив  на  него  любопытный
взгляд, она сказала, указав на камень:
     - Это и есть тот самый Терренон. Как ты  думаешь,  почему  мы  храним
такую драгоценность за семью замками?
     Из осторожности Гед продолжал молчать. Может быть, Серрет  испытывала
его, но он был почти уверен, что  она  плохо  представляла  себе  сущность
этого камня, и потому говорила о нем столь  небрежно.  Она  знала  слишком
мало, чтобы бояться его.
     - В чем его сила? - спросил он наконец.
     - Он был создан до того, как Сегой поднял острова  из  моря.  Он  был
создан одновременно с Землей, и будет существовать, пока существует Земля.
Время для него - пустой звук. Если положить на него руку и задать  вопрос,
он ответит, но чтобы услышать его голос, надо уметь слушать. Он говорит  о
том, что было, есть и будет. Он давно  предсказал  твое  появление  здесь.
Спроси его о чем-нибудь!
     - Нет.
     - Он ответит тебе.
     - Мне не о чем спрашивать его.
     - Он может сказать, - тихо произнесла она, как победить твоего врага.
     Гед молчал.
     - Неужели ты боишься этого камня? -  спросила  она,  словно  не  веря
своим ушам.
     И Гед ответил:
     - Да.
     В смертельном холоде и безмолвии комнаты,  окруженный  магическими  и
каменными стенами, при слабом свете свечи, которую она  держала  в  руках,
Серрет смотрела на него пылающим взором.
     - Сокол, - сказала она, - ты не боишься!
     - Но я не  буду  разговаривать  с  призраком,  -  пробормотал  он  и,
повернувшись к Серрет, добавил с  неожиданной  решимостью:  -  Леди!  Этот
призрак  заключен  в  камне,   а   камень   запечатан   могущественнейшими
заклинаниями  и  окружен  неприступными  стенами   не   потому,   что   он
драгоценный, а потому, что чрезвычайно опасен. Я  не  знаю,  что  говорили
тебе о нем, когда ты впервые появилась  здесь,  но  ты,  такая  молодая  и
нежная, не должна прикасаться к  нему,  и  даже  глядеть  на  него.  Может
случиться непоправимое.
     - Но я уже прикасалась к нему. Я спрашивала, и он отвечал. Со мной не
случилось ничего плохого.
     Она повернулась и вышла из комнаты. Гед последовал за ней. Они прошли
сквозь те же двери и коридоры, и Серрет задула свечу. Попрощавшись друг  с
другом, они расстались.
     В эту ночь Гед спал мало. Он  думал  не  о  Тени  перед  его  глазами
неотрывно стоял Камень, на котором  покоилась  башня,  и  прекрасное  лицо
Серрет. Снова и снова чувствовал он на себе ее взгляд и мучительно пытался
вспомнить,  что  же  промелькнуло  в  этих  глазах,  когда  он   отказался
прикоснуться к Камню: презрение или разочарование? Много раз просыпался он
под холодным, как лед, покрывалом, и все время были  перед  ним  Камень  и
глаза Серрет.
     На следующий день он разыскал ее в сводчатом мраморном зале, где  она
часто проводила полуденное время, играя или занимаясь рукоделием со своими
фрейлинами.
     - Леди Серрет, - сказал он. - Я оскорбил тебя и прошу прощения.
     - Нет, - сказала она задумчиво, и снова, - нет.  -  Отослав  фрейлин,
она продолжила: - Мой гость, мой друг! Взор твой ясен, но может  быть,  ты
не видишь самого необходимого. На Рокке преподают высокое искусство магии,
но там не учат всей магии. Осскилл - Страна Ворона. Это необычный  остров,
и маги не знают о нем почти ничего, и не  властны  здесь.  Тут  происходят
странные  события  и  обитают  существа,  Имен  которых  нет  в   списках.
Неизвестности страшатся, но тебе нечего бояться при Дворе Терренона. Пусть
трепещут слабые духом! В тебе есть сила, способная подчинить то, что живет
в запертой комнате. Я знаю это, и потому ты здесь.
     - Не понимаю.
     - Мой Лорд Бендереск был  не  совсем  откровенен  с  тобой.  Я  скажу
больше. Садись рядом со мной.
     Гед уселся на подоконнике. Последние лучи заходящего солнца  заливали
зал сиянием, в котором не было тепла; выпавший прошлой  ночью  снег  белым
саваном лежал на вересковой пустоши.
     Серрет заговорила очень тихо:
     -  Бендереск  Лорд  и   наследник   Терренона,   но   он   не   может
воспользоваться им, не может заставить его служить себе. Я тоже  не  могу.
Даже у нас двоих не хватает для этого ни силы, ни искусства. У тебя есть и
то, и другое.
     - Откуда тебе это известно?
     -  Сам  Камень  сказал  это!  Я  говорила,  что  он  предсказал  твое
появление! Он знает, кто его  хозяин.  Он  ждал  тебя,  когда  ты  еще  не
родился: ждал того, кто придет  и  будет  владеть  им.  Тот,  кто  владеет
Терреноном, будет всемогущ: у него  хватит  сил,  чтобы  сокрушить  любого
врага, будь  он  даже  из  царства  теней.  Он  будет  обладать  знаниями,
богатством, и такой властью, что не снилась самому Великому  Магу!  Сделай
правильный выбор, и весь мир ляжет к твоим ногам!
     Странные светящиеся глаза Серрет пронзили Геда, и он задрожал, словно
в лихорадке. Но во взгляде этом был страх - она искала его помощи, и  была
слишком горда, чтобы просить. Гед был потрясен. Когда она начала говорить,
то положила свою руку на его. Прикосновение ее руки было очень легким, она
выглядела маленькой и беззащитной по сравнению  с  его  темной  и  сильной
рукой. С мольбой в голосе он сказал:
     - Серрет, сила моя не столь велика, как ты думаешь. Я ничем  не  могу
помочь тебе. Но я твердо знаю - людям нельзя тешить себя мыслью, что можно
приручить Древние Силы Земли. В наших руках они могут только разрушать,  а
не созидать. Негодные средства ведут к плохому концу. Я пришел сюда не  по
своей воле и та сила, что вела меня, рано или поздно меня же и погубит.  Я
ничем не могу помочь тебе.
     - Отрекающийся от своей силы часто обладает силой еще более  великой,
- сказала Серрет и улыбнулась, словно все ее страхи были сущим пустяком. -
Мне лучше известно, что привело тебя сюда. С кем ты разговаривал на улицах
Оррими? Этот человек был посланцем, слугой Терренона. Когда-то  и  он  был
волшебником, но отложил посох, чтобы служить силе более могущественной. Ты
приплыл на Осскилл и на пустоши  попытался  бороться  с  Тенью  деревянным
посохом... Мы с трудом спасли тебя - это создание  оказалось  значительнее
более коварным, чем можно было предполагать, к тому же оно успело отобрать
часть твоей силы. Только тьма может победить тьму! Сокол,  хочешь  ли  ты,
наконец, победить притаившуюся за нашими стенами Тень?
     - Для этого мне нужно то, чего я никогда не смогу узнать - Имя.
     - Всемогущий Терренон, который знает  Имена  всех  -  живущих  и  уже
мертвых, а также еще не родившихся, скажет его тебе!
     - А цена!
     - Даром! Повторяю, он будет твоим рабом!
     Потрясенный и страдающий, Гед молчал. Солнце  скрылось  в  тумане,  в
зале потемнело, но глаза Серрет не потеряли своего блеска. Она  взяла  его
руки  в  свои  и,  глядя  ему  прямо  в  глаза,  с  торжествующей  улыбкой
прошептала:
     - Ты станешь величайшим среди  людей,  их  властелином...  И  я  буду
царствовать вместе с тобой...
     Гед вдруг встал и сделал шаг вперед. С того места, где  он  оказался,
прекрасно было видно, что за изгибом мраморной стены стоит Лорд  Бендереск
и слегка улыбается...
     Мозг Геда очистился от тумана. Он посмотрел на Серрет.
     - Только свет может победить тьму, -  запинаясь,  пробормотал  он,  -
только свет...
     Слова его сами по себе подобны были лучу света  -  произнеся  их,  он
отчетливо увидел и понял, как его заманили сюда, как,  пользуясь  страхом,
навязывали ему непоправимое решение,  как  использовали  его  в  корыстных
целях. Да, его спасли от Тени, но лишь затем, чтобы прежде он  стал  рабом
Камня. Они ждали только того момента, когда Гед окажется в  его  власти  и
готовились впустить в башню Тень, потому что геббет - раб более послушный,
чем человек. Скажи он Камню одно лишь слово, или прикоснись к нему  -  все
было бы кончено. Ведь Камень, как и Тень до этого, иначе не мог  полностью
овладеть им. А ведь он уже почти сдался, почти... Но не совсем. Злу трудно
завладеть непокорной душой.
     Бендереск подошел к ним, и Гед стоял теперь между двух людей, которые
сдались.
     - Я предупреждал тебя, - сухо сказал Лорд Терренона своей Леди, - что
он выскользнет из твоих  рук,  Серрет!  Хоть  твои  гонтийские  колдуны  и
глупцы, они хитры. Ты - женщина Гонта и тоже глупа, если  думала  провести
нас обоих и, завоевав нас своей  красотой,  воспользоваться  Терреноном  в
собственных интересах. Но я - Лорд Камня,  и  вот  что  я  сделаю  с  моей
неверной женой: Екавроэ аи олвантар...
     Это были первые слова заклинания Превращения, длинные руки Бендереска
уже поднялись, чтобы вылепить для сжавшейся от страха женщины  ее  ужасный
новый образ - свиньи, собаки или безумной старухи... Гед шагнул  вперед  и
ударил по рукам Бендереска, произнеся  только  одно  короткое  слово.  Без
посоха, на чужой враждебной территории, в окружении темных сил  -  но  его
воля победила. Бендереск не сдвинулся  с  места,  и  только  с  ненавистью
смотрел на Серрет, не видя ее.
     - Бежим, - крикнула Серрет,  -  быстро,  пока  он  не  окликнул  слуг
Камня...
     И будто в ответ на ее  слова  сухой  дребезжащий  шепот  пробежал  по
стенам башен, как будто заговорила сама Земля...
     Взявшись за руки, Гед и Серрет понеслись по  коридорам  и  залам,  по
длинным извивающимся лестницам. Скоро они выскочили во двор, где последние
серебристые лучи солнца еще освещали мокрый, истоптанный снег. Трое слуг с
выражением недоумения на  лицах  преградили  им  путь,  словно  подозревая
заговор против их хозяина.
     - Темнеет, Леди, - мрачно сказал один из них, уже поздно выезжать.
     - Прочь с дороги, мерзавец! - воскликнула Серрет и добавила что-то на
шипящем осскиллианском наречии. Слуги отпрянули и, извиваясь, попадали  на
землю. Один из них пронзительно закричал.
     - Нужно найти ворота, другого выхода отсюда нет. Ты можешь найти  их,
Сокол?
     Она тянула его за руку, но он медлил.
     - Что ты сделала со слугами?
     - Я влила в их кости расплавленный свинец. Они скоро умрут.  Быстрее,
говорю я тебе, скоро здесь будут слуги Камня, а я не  могу  найти  ворота,
они заколдованы... Скорее!
     Гед не понимал, что она имеет в виду - сам он видел ворота совершенно
ясно. Он подвел ее к нужному месту, произнес заклинание Открытия и  провел
ее сквозь зачарованную стену.
     В тот момент, когда они очутились снаружи, вне серебристого полумрака
Двора Терренона, Серрет  изменилась.  Она  не  стала  менее  прекрасной  в
тусклых сумерках вересковой пустоши, но в  красоте  ее  появились  резкие,
яростные черты, словно у лесной ведьмы. И Гед, наконец, узнал  ее  -  дочь
Лорда  Ре  Альби  и  волшебницы  с  Осскилла.  Это  она  много  лет  назад
насмехалась над ним на зеленых лугах близ  дома  Огиона,  это  она  первая
заставила его прочитать заклинание, выпускающее Тень на свободу. Но не это
было сейчас  главным  для  Геда.  Он  настороженно  озирался  вокруг,  ища
признаки близости врага, который наверняка ждет его у  заколдованных  стен
башни. Тень могла остаться  геббетом,  одетым  в  кожу  Скиорха,  а  могла
притаиться в надвигающейся тьме, выжидая момент,  когда  сможет  соединить
свою бесформенность с его живой плотью. Гед  чувствовал,  что  она  где-то
рядом, но не видел ее. Вдруг Гед заметил под ногами в нескольких шагах  от
ворот  какой-то  маленький,  темный,  полузасыпанный  снегом  предмет.  Он
остановился, нагнулся и медленно выпрямился, держа в ладонях  труп  крошки
отака. Его тонкая шерстка была залита кровью, и  тельце  казалось  легким,
холодным и безжизненным.
     - Изменяйся, изменяйся, они идут! -  пронзительно  закричала  Серрет,
хватая его за руку и указывая на башню,  возвышавшуюся  над  ними,  словно
клык. Из низких окон около  ее  основания  выбирались  какие-то  существа,
расправляя длинные перепончатые крылья.  Дребезжащий  шепот,  который  они
слышали еще в башне, стал громче, и земля застонала под их ногами.
     Ярость  горячим  пламенем  вспыхнула  в  сердце  Геда,  его  ослепила
ненависть ко всем смертоносным жестоким силам, что обманули его,  заманили
в ловушку и загнали, как охотники раненного зверя.
     - Изменяйся! - продолжала  вопить  Серрет,  и  сама  пробормотала  на
едином вздохе быстрое  заклинание,  превратилась  в  серебристую  чайку  и
взмыла в воздух. Но Гед не торопился. Он сорвал с того места,  на  котором
лежал отак, сухую травинку, торчавшую из-под снега. Он поднял ее  и  начал
громко произносить фразы на Древнем Языке. По мере того, как  он  говорил,
травинка удлинялась, становилась толще,  и  когда  он  закончил  последнюю
фразу, в руке его был большой посох, посох волшебника.  Черные  порождения
Дворца Терренона стали пикировать на него и посох  загорелся  не  багровым
огнем, как прежде - из него било чисто белое магическое сияние, которое не
обжигает, но рассеивает тьму.
     Черные создания не отступили - древние звери, жившие на Земле еще  до
появления драконов и людей, давно забытые, но вызванные к  жизни  злобной,
древней властью Камня. Нацелив  на  Геда  острые  как  бритва  когти,  они
окружили его. От испускаемого ими зловония Гед чуть не  потерял  сознание.
Неистово он отражал их удары и нападал  сам,  потрясая  огненным  посохом,
сотворенным из его ярости и крохотной травинки. Внезапно, словно спугнутые
с трупа вороны,  они  как  один  взмыли  вверх  и  молча  полетели  в  том
направлении, куда унеслась в образе серебристой  чайки  Серрет.  Казалось,
крылья их двигаются медленно, но летели они быстро - каждый  взмах  уносил
их на огромное расстояние. Никакая чайка не в состоянии была состязаться с
ними в скорости.
     Не мешкая более не секунды, Гед принял образ гигантского Сокола -  не
крошечной  пустельги,  а  сокола-странника,  что  летает  быстрее  стрелы,
быстрее ветра. И на мощных острых крыльях бросился в  погоню  за  врагами.
Уже совсем стемнело, и в разрывах облаков появились первые  звезды.  Скоро
Гед увидел, как впереди черная туча словно собралась в одну точку на небе.
Дальше, за этим зловещим пятном, лежало море, бледное от  последних  лучей
угасающего солнца. Не сворачивая, Гед-сокол бросился  в  самую  гущу  слуг
Камня и они разлетелись в стороны, будто капли воды,  упавшие  на  камень.
Враги успели завладеть добычей - кровь капала с клюва одного, белые  перья
прилипли к когтям другого. И нигде не было видно серебристой чайки...
     Быстро развернувшись, черные существа  устремились  на  Геда,  широко
раскрыв стальные клювы. Но он, увернувшись от  них  и  издав  гордый  клич
разъяренного сокола, молнией полетел прочь, в свободное небо над морем.
     Его враги, хрипло крича, покружились еще немного  и  один  за  другим
тяжело полетели вглубь острова. Древние Силы не пересекают моря, каждая из
них привязана к какому-либо острову, определенному месту - пещере,  камню,
источнику. Итак, они вернулись в башню, и неизвестно, смеялся  или  плакал
Лорд Бендереск при их  возвращении.  А  Гед  на  крыльях  сокола,  подобно
стреле, подобно мысли, мчался над морем сквозь зимнюю ночь.  Он  летел  на
восток. Огион Молчаливый поздно вернулся  домой,  в  Ре  Альби,  из  своих
осенних странствий. С годами он говорил все  меньше  и  все  больше  любил
одиночество. Даже новый Лорд Гонта не услышал от него  ни  единого  слова,
когда,  потратив  много  сил,  взобрался  к   самому   его   дому,   чтобы
посоветоваться насчет их  пиратского  рейда  на  Андрады.  Огион,  который
беседовал с пауками и вежливо приветствовал  деревья,  не  удостоил  Лорда
своим вниманием и пришлось тому удалиться несолоно хлебавши.
     Проведя все лето и осень в странствиях по  острову,  Огион  только  к
празднику Возвращения Солнца вернулся к своему очагу.
     На следующее утро Огион  поднялся  поздно  и  отправился  к  роднику,
который весело журчал, стекая по склону холма  за  его  домом,  за  свежей
водой для чая. Родник по краям замерз, и мох  вокруг  покрылся  островками
инея. Солнце должно было выйти из-за Горы только через час - весь западный
Гонт от пляжей до вершины Горы дремал в огромной тени. Этим  ясным  зимним
утром маг стоял около родника,  всматриваясь  в  раскинувшуюся  перед  ним
панораму острова, гавани и необъятных  серых  просторов  моря,  как  вдруг
услышал над головой шум крыльев. Он поднял глаза вверх. Исполинский  сокол
спустился с неба и сел прямо на  его  вытянутую  руку.  Он  сидел  твердо,
словно хорошо  выдрессированная  ловчая  птица,  но  на  нем  не  было  ни
ошейника, ни колокольчика. Когти его больно  впились  в  запястье  Огиона,
крылья дрожали, в круглых золотистых глазах не было видно мысли.
     - Кто ты, посланник или послание? - тихо спросил Огион. -  Пойдем  со
мной.
     Сокол посмотрел на мага и тот на минуту остановился.
     - Кажется,  когда-то  именно  я  дал  тебе  Имя,  -  сказал  Огион  и
направился к дому. Он вошел, молча неся птицу, посадил ее  около  очага  и
предложил воды. Сокол отказался. Тогда, очень  тихо,  Огион  начал  читать
заклинания, плетя волшебную паутину больше руками, чем голосом. Кончив, он
нежно произнес только одно  слово:  -  Гед...  -  и  отвернулся.  Подождав
немного, он снова повернулся к очагу и подошел к  юноше,  который,  дрожа,
стоял на том месте, где только что был сокол, и глядел пустыми  глазами  в
пламя очага.
     Одет Гед был по-королевски - в меха, шелка и бархат, но одежда была в
лохмотьях и затвердела от морской соли. Сам он был  сгорблен  и  изможден,
нечесаные волосы безвольно свисали на покрытое ужасными шрамами лицо.
     Огион снял с плеч Геда тяжелый плащ, подвел его к небольшому алькову,
где тот спал, когда был его учеником, заставил прилечь на соломенный тюфяк
и, пробормотав насылающее сон заклинание, отошел. Он не сказал  ему  более
ни слова, зная, что Гед пока не помнит человеческой речи.
     Когда-то давно, будучи еще мальчишкой, Огион (как  и  все  мальчишки)
думал, что принимать любой образ, какой захочется -  человека  или  зверя,
дерева или тучи - очень приятное времяпровождение. Став магом,  он  узнал,
что у этой игры есть своя страшная цена - потеря собственного "Я",  распад
личности. Чем дольше пребывает человек в чужом  облике,  тем  сильнее  эта
опасность. Каждый маг-ученик на первых же уроках  узнает  историю  некоего
Борджера с острова Уэй, которому очень нравилось превращаться  в  медведя.
Он делал это все чаще и чаще и наконец разум человека совсем умер в нем  -
он стал настоящим медведем. Забыв прошлую жизнь, он задрал в  лесу  своего
маленького сына и был за это безжалостно убит... Никто не  знает,  сколько
дельфинов, резвящихся во Внутреннем Море, были прежде людьми, чья мудрость
и Имя растворились в неугомонном веселье.
     Гед принял  образ  сокола  в  приступе  неукротимой  ярости  и  когда
устремился прочь от Осскилла, он думал только  о  том,  как  бы  опередить
Камень и Тень, умчаться подальше  от  предательского  ледяного  острова  и
поскорее оказаться дома. Воля  его  стала  волей  сокола  и  мысли  начали
постепенно  принимать  чужую  окраску.  Так  он  пролетел  над   Энладами,
спустившись только раз, чтобы  попить  из  затерянного  лесного  озера,  и
продолжал  свой  полет,   подгоняемый   страхом   перед   Тенью,   которая
преследовала его по пятам. Он пересек  широкий  залив,  именуемый  Челюсти
Энлада, и продолжал мчаться вперед, на юго-восток, оставляя  холмы  Оранеи
справа и Андрады далеко слева, пока на  горизонте  из  катящихся  волн  не
поднялась одна волна, которая не двигалась  -  белоснежный  пик  Гонта.  К
этому времени из всех чувств в нем остались лишь  чувства  сокола:  голод,
ветер, направление  полета.  Всего  лишь  несколько  человек  на  Рокке  и
один-единственный на Гонте способны были вернуть ему прежний облик.
     ...Когда Гед проснулся, взгляд его был дик и он молчал.  Огион,  тоже
молча, усадил его у очага и дал воды и мяса. Целый  день  просидел  он  не
двигаясь, словно огромная нахохлившаяся птица. Пришла ночь и  он  уснул...
На третье утро он подошел к магу, который сидел, пристально глядя на языки
пламени и сказал:
     - Учитель...
     - Здравствуй, парень, - ответил Огион.
     - Я вернулся к тебе таким же, каким ушел - самонадеянным  глупцом,  -
хрипло произнес юноша. Маг слегка улыбнулся, жестом показал Геду на  место
рядом с собой и принялся заваривать чай.
     Падал снег, первый снег в эту зиму на Гонте. Окна в доме Огиона  были
закрыты ставнями, но слышно было, как мокрые хлопья тихо ложатся на крышу.
Долго сидели они у огня и Гед рассказывал старому учителю  обо  всем,  что
произошло с ним с того  момента,  как  он  покинул  Гонт  на  корабле  под
названием "Тень". Огион не задавал вопросов  и  когда  рассказ  подошел  к
концу, надолго задумался. Потом он встал, поставил на  стол  хлеб,  сыр  и
вино. В молчании они поели. И только после того, как со стола было убрано,
Огион заговорил:
     - Твои шрамы ужасны, парень.
     - Я был бессилен против Тени.
     Огион покачал головой и сказал:
     - Странно... У тебя хватило сил, чтобы превзойти искусного мага в его
собственных владениях, на Осскилле.  У  тебя  хватило  сил,  чтобы  отбить
нападение слуг Камня. А на Пендоре ты справился с драконом...
     - На Осскилле мне просто повезло, - сказал Гед и при  воспоминании  о
ледяном и дремотном Дворе Терренона по его телу  пробежала  дрожь.  -  Что
касается дракона, то ведь я знал его Имя. У черной Тени, что  охотится  за
мной, нет Имени.
     - Все  на  свете  как-нибудь  называется,  -  сказал  Огион  с  такой
уверенностью, что Гед не осмелился повторить слова Великого Мага  Ганчера,
сказавшего, что выпущенное Гедом на волю существо безымянно.  Хотя  Дракон
Пендора и предложил назвать Имя Тени,  но  Гед  не  доверял  драконам.  Не
поверил он и словам Серрет, когда та предложила спросить Имя у Камня.
     - Если у Тени и есть Имя, она вряд ли откроет его мне.
     - Конечно, - сказал Огион, - но ведь и ты не сам  сказал  ей  свое...
Однако оно ей известно, Имя, данное тебе мной. Странно...
     Он опять глубоко задумался. Наконец Гед сказал:
     - Я здесь не для того, чтобы прятаться. Я пришел за советом. Учитель,
я не хочу привести за собой  Тень,  а  она  непременно  появится,  если  я
задержусь здесь. Однажды ты изгнал ее из этой самой комнаты...
     - Это был всего лишь ее предвестник, тень Тени. Сейчас я не справился
бы с ней. Только тебе это по силам!
     - Но я не могу! Если бы нашлось  такое  место,  он  оборвал  себя  на
полуслове.
     - Безопасного места не существует,  -  мягко  ответил  Огион  на  его
невысказанный вопрос. - Не перевоплощайся  больше,  Гед.  Тень  уже  почти
добилась своего, заставив тебя принять образ Сокола. Я не знаю,  что  тебе
следует сделать. Тяжело говорить это.
     Взгляд Геда требовал только правды, и после  долгого  молчания  Огион
произнес:
     - Ты должен повернуться.
     - Повернуться?
     - Если ты  будешь  продолжать  спасаться  бегством,  опасность  будет
поджидать тебя повсюду. Тень гонит  тебя,  это  она  выбирает  твой  путь.
Повернись лицом к Тени и начни охоту за охотником.
     Гед молчал.
     - Я дал тебе Имя у источника реки Ар, что  сбегает  с  Горы  в  море.
Человек должен знать, к чему он идет, что его  ожидает.  Но  это  навсегда
останется для него тайной, если он не  сможет  вернуться  к  началу  своей
жизни, к своим первым поступкам, и удержать в себе это начало. Если он  не
хочет стать щепкой, увлекаемой потоком, он сам должен стать потоком,  всем
потоком - от истоков до устья. Ты вернулся на Гонт, ты  вернулся  ко  мне,
Гед. Вернись же теперь к самому началу и к тому, что было до него. В  этом
твоя надежда!
     - В этом, учитель? - с ужасом воскликнул Гед. - В чем?
     Огион не ответил.
     - Если я повернусь, - продолжал Гед, - если, как ты говоришь, я начну
охоту за охотником, охота будет  недолгой.  Тень  ищет  встречи  со  мной!
Дважды это случилось, и дважды я был побежден.
     - Посмотрим, что будет в третий раз, - сказал Огион.
     Гед возбужденно ходил по комнате - от  очага  к  двери,  от  двери  к
очагу.
     - Если она победит меня окончательно, - говорил он,  споря  то  ли  с
Огионом, то ли сам с собой, - то завладеет моими знаниями, моей силой,  и,
конечно, воспользуется ими. Пока она угрожает только мне, но одолев  меня,
сможет натворить много зла!
     - Верно. Если одолеет тебя.
     - Если я побегу опять, она непременно найдет меня.  Бегство  отнимает
много сил. - Гед походил по комнате еще немного,  внезапно  остановился  и
опустился перед магом на колени. С любовью и радостью в голосе он  сказал:
- Я беседовал с великими волшебниками и жил на Острове  Мудрецов,  но  ты,
Огион - мой настоящий и единственный учитель!
     - Хорошо, - сказал Огион. - Теперь ты знаешь это. Лучше  поздно,  чем
никогда. В конце концов ты станешь моим учителем. -  Он  встал,  подбросил
дров в очаг, подвесил над ним чайник и, накинув теплый непромокаемый плащ,
сказал: - Пойду посмотрю, как там мои козы. Последи за чайником, парень.
     ...Когда он вернулся, стряхивая с себя снег, в руках его была длинная
буковая палка. Весь день при свете  лампы  работал  он  над  ней  ножом  и
магией. Часто проводил он по ней рукой, словно выискивал малейшие  изъяны.
Иногда он что-то тихо напевал. Гед,  все  еще  слабый,  задремал,  и  этой
снежной ночью в полумраке комнаты ему представилось, будто он находится  в
хижине ведьмы в деревушке Тен Алдерс. Воздух пропитан ароматом трав,  и  в
полусне он слушает длинные песни о героях, сражавшихся со  злом  в  давние
времена на далеких островах, и побеждавших. Или умиравших...
     - Вот, - сказал Огион, - сказал Огион, протягивая Геду готовый посох.
- Великий Маг выбрал для тебя бук, и это хороший выбор,  я  разделяю  его.
Сначала мне хотелось сделать из этой ветки лук, но, по-моему,  так  лучше.
Спокойной ночи, сынок.
     Когда Гед, не найдя  слов,  чтобы  отблагодарить  его,  отвернулся  и
направился к своей постели, Огион тихо прошептал:
     - О, мой юный сокол, летай высоко!
     Когда ранним промозглым утром Огион проснулся, Геда  уже  не  было  в
доме. От него остались только руны, выцарапанные на камнях очага,  которые
пропали, как только Огион прочел их: Учитель, я выхожу на охоту!

                                 8. ОХОТА

     Гед ступил на  дорогу,  ведущую  от  Ре  Альби,  еще  до  рассвета  и
незадолго до полудня пришел в Порт Гонт. Взамен  роскошных  осскиллианских
одежд Огион снабдил его приличной гонтийской обувью,  бельем,  рубашкой  и
кожаной курткой. Но королевский плащ, подбитый мехом пеллави, Гед сохранил
для защиты от холода. Одетый таким образом,  без  багажа,  но  с  посохом,
высота которого точно равнялась его росту, подошел он к городским воротам.
Стражники, скучавшие, облокотясь на резных  драконов,  с  первого  взгляда
признали в нем волшебника, раздвинули копья и  впустили  его,  не  задавая
вопросов, а потом долго провожали глазами.
     В гавани и  в  Доме  Морской  Гильдии  он  задавал  один  вопрос:  не
отправляется ли какой-нибудь корабль на  север  или  запад  -  на  Энлады,
Андрады, Оранею? Везде ему отвечали, что зимой корабли стоят на приколе  и
даже рыболовные шхуны не выходят за  Боевые  Утесы  в  столь  неустойчивую
погоду.
     Ему предложили пообедать в Доме - волшебникам редко приходится  самим
просить об этом. Он посидел немного с грузчиками, плотниками и рыбаками, с
удовольствием  прислушиваясь  к  их   скупым,   неторопливым   разговорам,
ворчливому гонтийскому выговору. Он мечтал  о  том,  что  останется  здесь
насовсем, забудет всю магию и приключения, власть и ужас, и будет  жить  в
мире, как все люди, на хорошо знакомой, такой родной земле.  Но  это  были
только мечты, сделать же он собирался прямо  противоположное.  Узнав,  что
кораблей не будет, он не стал задерживаться ни в порту,  ни  в  городе,  а
зашагал по берегу бухты,  пока  не  дошел  до  первой  маленькой  рыбацкой
деревушки к северу от столицы Гонта. В ней он быстро нашел рыбака, который
собирался продавать лодку.
     Рыбак оказался  угрюмым  стариком  и  его  двенадцатифутовая  обшитая
досками лодка настолько растрескалась и покоробилась, что едва ли годилась
для морских путешествий.  Тем  не  менее  старик  запросил  высокую  цену:
безопасность для своей новой лодки, самого себя и сына сроком на один год.
Гонтийские рыбаки не боятся никого, даже волшебников,  они  боятся  только
моря.
     Подобное заклинание, на  которое  очень  надеются  в  северной  части
Архипелага, никого еще  не  спасало  от  тайфунов  и  штормовых  волн,  но
сотканная магом, хорошо знающим местные воды, устройство лодки и искусство
рулевого, оно надежно защищает от всяких мелких неприятностей. Гед  честно
занялся трудной работой - он строил заклинания весь день и  всю  следующую
ночь, не пропуская ни единого слова, ни единого жеста, хотя мысли его  все
время возвращались к тому, где и как он встретится  с  Тенью,  и  в  каком
облике явится она ему. Когда труд был завершен, он очень устал.  Следующую
ночь он провел в хижине рыбака, в гамаке, сделанном  из  желудка  кита,  и
утром проснулся, весь пропахший копченой селедкой.  Не  мешкая,  он  сразу
отправился к гроту под утесом Катнорт, где стояла его новая лодка.
     Гед столкнул ее в спокойное море и вода сразу же начала просачиваться
внутрь сквозь многочисленные трещины. Мягко, словно кот, он залез в нее  и
поправил все кривые доски и колышки, работая инструментами и заклинаниями,
как в свое время с лодкой Печварри  в  Лоу-Торнинг.  Подошли  жители  и  с
почтительного  расстояния  молча  следили  за  его   быстрыми   руками   и
прислушивались к его тихому голосу.  И  эту  работу  он  выполнял  так  же
терпеливо, пока последняя дырочка не была наглухо запечатана. Вместо мачты
Гед поставил свой посох, укрепил его короткой фразой и  поперек  пристроил
крепкий деревянный брус длиною в ярд. С этого бруса он  спустил  сотканный
из заклинаний прямоугольный парус, белый, как снега на вершине горы  Гонт.
Следившие за ним женщины завистливо вздохнули. Встав рядом с  мачтой,  Гед
поднял легчайший магический  ветер  и  лодка  заскользила  через  бухту  в
направлении Боевых Утесов. Когда молча наблюдавшие  за  всем  этим  рыбаки
увидели, что полусгнившая гребная шлюпка летит под парусами словно молодой
кулик,  они  разразились  приветственными  криками,  широко   улыбаясь   и
притопывая ногами под холодным морским бризом. Гед на мгновение  обернулся
и посмотрел на них, весело махавших ему руками на фоне темной  зазубренной
громады Катнорта, над которым уходят в облака белоснежные склоны Горы.
     Гед пересек бухту и между Боевых Утесов вышел в Гонтийское  море.  Он
рассчитал курс так, чтобы пройти к  северу  от  Оранеи.  У  него  не  было
никакого плана, просто он решил вернуться уже пройденной однажды  дорогой.
Он не мог точно сказать, каким путем  идет  за  ним  Тень,  он  знал,  что
разминуться в открытом море им невозможно.
     Геду хотелось, чтобы встреча произошла именно в море.  Он  не  совсем
понимал причину такого желания, но при мысли о встрече на суше сердце  его
сжимал ужас. Из моря поднимаются штормовые волны и чудовища, но не  черные
силы. Все зло -  на  суше.  В  стране  тьмы,  где  Геду  довелось  однажды
побывать, не было моря, рек, озер, ручьев. Царство смерти безводное место.
Хотя зимнее море и таило опасности, но его изменчивость и бурный нрав  Гед
рассматривал скорее как свою защиту. Когда они в конце концов  встретятся,
думал Гед, может быть, ему удастся схватить ее и весом своего тела и своей
смерти утащить во тьму морских глубин, откуда, если держать  ее  покрепче,
она уже не поднимется. Может быть, смертью ему удастся  искупить  то  зло,
что совершил он в жизни.
     Гед плыл по неспокойному  бурному  морю,  над  которым  низко  висели
свинцовые облака. Он не  использовал  магический  ветер,  лишь  иногда  он
короткими словами поддерживал свой парус,  и  тот  сам  принимался  ловить
ветер, устойчиво дующий с северо-запада. Без  этого  ему  трудно  было  бы
удержать утлое суденышко на правильном курсе в этом бурном  море.  Так  он
плыл и внимательно следил за тем, что происходит вокруг. Жена рыбака  дала
ему в дорогу два больших ломтя хлеба и кувшин воды.  Близ  скалы  Катебер,
единственного острова между Гонтом и Оранеей, он  поел,  с  благодарностью
вспоминая  молчаливую  женщину.  Проплыв  мимо  облачком  видневшейся   на
горизонте земли, Гед стал уклоняться к западу.  Над  морем  висела  мелкая
морось, на суше она могла бы оказаться мокрым  снегом.  В  окружавшем  его
безмолвии слышны были только скрип лодки и слабый плеск волн о ее дно.  Не
было видно даже птиц. Ничто  не  двигалось,  кроме  волн  и  облаков.  Гед
помнил, как в полете, когда он летел точно тем же курсом,  но  в  обратном
направлении, они плотной пеленой окружали его, и он смотрел тогда на серое
море так же, как сейчас на серое небо.
     Когда он посмотрел вперед, то не  обнаружил  там  ничего.  Он  встал,
продрогший и усталый от постоянного напряжения, и пробормотал:
     - Иди ко мне, иди, ну чего же ты ждешь? - Но ответом была тишина.  Ни
что черное не двигалось  в  тумане,  но  с  каждой  минутой  в  нем  росла
уверенность, что совсем близко Тень слепо рыщет по  его  холодному  следу.
Наконец он не выдержал, закричал:
     - Я здесь! Я - Гед! Я - Сокол! Я вызываю свою Тень!
     Поскрипывала лодка, шелестели волны, ветер тихо шипел в белом парусе.
Текли мгновения. Положив руку на мачту из бука, Гед ждал и  вглядывался  в
пелену  дождя,  неторопливо  тащившего  с   севера   свои   струи.   Текли
мгновения... Но вот далеко, в тумане, он увидел Тень. Она шла к нему.
     Она уже сбросила с себя тело осскиллианского гребца  Скиорха,  но  не
приняла облика зверя, в котором Гед видел ее на  Холме  Рокка  и  в  своих
снах. Однако у нее была форма и даже при дневном свете Гед мог видеть  ее.
Во время преследования и короткой схватки с Гедом  на  вересковой  пустоши
она смогла высосать из него и принять в себя достаточно  сил...  а,  может
быть, как раз то обстоятельство, что Гед вызвал ее, заставило Тень принять
какое-то подобие образа. Сейчас она имела некоторое сходство с  человеком,
но, будучи Тенью, сама тени не отбрасывала. Из Челюстей Энлада устремилась
она на Геда, туманное нечто, неуклюже бегущее по волнам, слегка  колеблясь
от порывов ветра. Холодные капли дождя пролетали сквозь нее.
     При дневном свете Тень была почти слепа и Гед первый заметил ее.  Гед
и Тень могли узнать друг друга где угодно, в любом обличье.
     Так, в беспредельном одиночестве  холодного  зимнего  моря,  встретил
наконец Гед то, чего так страшился. Казалось, что ветер и волны гонят Тень
прочь, но она приближалась. Теперь и она увидела Геда. А он,  захлестнутый
смертельным ужасом, который высасывал из  него  жизненные  силы,  стоял  и
ждал. Вот он произнес одно слово, похожее  на  удар  хлыста,  белый  парус
мгновенно заполнился магическим ветром и лодка рванулась вперед,  прямо  к
врагу.
     По Тени волнами прокатилась дрожь, она повернулась и в полной  тишине
обратилась в бегство.
     Она устремилась к северу, против ветра, и против ветра  направил  Гед
свое суденышко: быстрота зла против искусства магии;  дождь  бил  обоим  в
лицо. Не жалея голоса, подгонял Гед  лодку,  ветер,  парус,  волны  -  как
охотник подгоняет гончих, завидев волка. Ни один  сделанный  человеческими
руками парус не выдержал бы такого напора и лодка словно летела по волнам,
как сгусток пены.
     Тень, став еще более туманной и расплывчатой, словно колеблющаяся  на
ветру дымка, повернула и устремилась по ветру в направлении Гонта.
     Гед тоже  развернул  лодку  с  помощью  руля  и  заклинания,  подобно
дельфину выпрыгнула она из воды и  понеслась  быстрее  прежнего,  но  Тень
удалялась все же быстрее.  Ударил  снежный  заряд,  шторм  крепчал  и  Гед
потерял Тень из виду. Он был уверен, что идет по верному следу - для  Геда
столь же ясному, как след зверя на свежевыпавшем снегу. Хотя ветер  и  был
попутным, он не  ослаблял  силы  ветра  магического,  и  парус  дрожал  от
напряжения, а лодка со свистом рассекала воду.
     День клонился к вечеру, а отчаянной гонке не было  видно  конца.  Гед
понимал, что при такой скорости он плывет  уже  южнее  Гонта,  направляясь
мимо него к Спеви или Торхевену, а может быть, и в открытый Предел. Но это
мало его заботило - он вышел на Охоту и страх покинул его.
     На мгновение он увидел впереди Тень. Ветер стихал и  на  смену  дождю
появился холодный туман, густевший с каждой минутой. Сквозь это туман он и
заметил Тень - немного справа от своего курса. Сказав нужные слова ветру и
парусу, Гед руками повернул руль, и  охота  продолжалась,  снова  вслепую.
Туман, рвущийся в клочья там, где  он  сталкивался  с  магическим  ветром,
сгустился настолько, что плотным занавесом сомкнулся впереди лодки, снизив
видимость до минимума. Когда он произнес первые слова заклинания Очищения,
то снова заметил Тень она была совсем рядом  и  двигалась  еле-еле.  Туман
свободно  проникал  сквозь  ее  голову,   напоминающую   искаженную   тень
человеческой головы. Гед  успел  подумать  только,  что  загнал,  наконец,
жертву, но в это самое  мгновение  Тень  исчезла.  Вместо  нее  из  тумана
выросла скала и лодка на полном ходу врезалась в нее. Гед  успел  намертво
вцепиться в мачту, прежде чем подоспела новая  волна.  Это  была  огромная
волна, она со всего размаха бросила лодку на скалу - как человек разбивает
раковину улитки.
     Волна потянула Геда обратно в море, но крепок был сработанный Огионом
посох и велика была заключенная в нем сила. Стараясь удержать  голову  над
водой, ослепший и задыхающийся Гед из последних сил вцепился в него.  Чуть
в стороне он разглядел лоскуток песчаного пляжа, когда  приподнимался  над
волнами, чтобы глотнуть воздуха. Напрягая все свои силы и силу  волшебного
посоха, он пытался доплыть до него. Волны швыряли его как пробку  и  холод
моря быстро высасывал из Геда тепло, он уже еле шевелил руками. Он потерял
из вида и скалу, и пляж, и не  сознавал,  где  находится.  Вода  шипела  и
вздымалась вокруг Геда, стараясь задушить его, утащить на дно.
     Но одна из тысячи волн все-таки подхватила его, перевернула несколько
раз и, словно кусок плавника, со вздохом мягко положила на песок.
     ...Он лежал, крепко ухватившись за посох обеими руками. Шторм стихал,
но волны все еще доставали до него, пытаясь стащить обратно в море.  Туман
опустился снова, пошел дождь и струи его  били  и  били  в  бесчувственное
тело...
     Много часов прошло, прежде чем Гед смог  пошевелиться.  Он  встал  на
четвереньки и пополз по песку, прочь от воды. Стояла ночь, но он пошептал,
и над посохом повис слабый огонек. При его мерцающем  свете  он  продолжил
путь к дюнам. Он так замерз и был так избит и изломан,  что  эта  короткая
дорога показалась ему самым тяжким из всех выпавших на его долю испытаний.
Несколько раз Геду начинало казаться, что рев ветра и моря  затих,  мокрый
песок под руками превратился в сухую пыль и  странные  неподвижные  звезды
светят ему в спину, но, не поднимая головы, он полз и полз вперед, и через
некоторое время снова начинал слышать море и чувствовать, как струи  дождя
стекают по его лицу.
     Движение немного согрело его и, добравшись наконец до дюн, где не так
чувствовался ветер, он  даже  ухитрился  встать.  Заставив  огонек  гореть
поярче, потому что мир вокруг него был беспросветно темен, и  опираясь  на
посох, он прошел примерно полмили вглубь острова. Но поднявшись на одну из
дюн, он совершенно неожиданно услышал шум моря, но  не  сзади,  а  впереди
себя. Значит, его выбросило даже  не  на  остров,  а  на  какой-то  риф  -
заплатку на великой равнине моря.
     Гед  слишком  устал,  чтобы  впадать  в  отчаяние,  но  долго   стоял
неподвижно, опираясь на посох. Потом, повернув налево,  чтобы  по  крайней
мере ветер дул в спину, он  упрямо  поплелся  дальше  в  надежде  отыскать
углубление среди  обледеневшей  травы,  которое  могло  бы  послужить  ему
убежищем. Пройдя сотню ярдов, нащупывая дорогу посохом, он  чуть  было  не
наткнулся на деревянную стену...
     Это было  что-то  вроде  сарая,  маленького  и  шаткого,  словно  его
построил ребенок. Гед постучал в низкую дверь своим посохом, но  никто  не
открыл. Тогда он открыл дверь и вошел, согнувшись для  этого  чуть  ли  не
вдвое. И внутри хижины, как выяснилось потом, он не мог  стоять  в  полный
рост. В очаге тлели угольки и в красноватом свете Гед  увидел  человека  с
длинными, совершенно седыми волосами,  в  ужасе  скорчившегося  у  дальней
стены, и другое существо (он не мог сказать, женщина это или мужчина),  со
страхом взиравшее на него из кучи тряпья на полу.
     - Не бойтесь меня, - прошептал Гед. Молчание. Он переводил  взгляд  с
одного на другого и в глазах их читал только ужас. Когда он  положил  свой
посох, существо, прятавшееся в тряпье, еще  глубже  зарылось  в  зловонную
кучу. Гед сбросил с себя промокшую насквозь, обледеневшую одежду и  присел
к огню.
     -  Дайте  мне  что-нибудь  накинуть  на  себя,  -  сказал  он,   едва
выговаривая слова одеревеневшим языком.  Если  они  услышали  его,  то  не
показали этого. Тогда он протянул руку и поднял какую-то тряпку, рваную  и
засаленную - много лет назад она была, вероятно, козьей  шкурой.  В  ответ
послышался протяжный стон. Не обращая на него внимания, Гед насухо вытерся
и спросил: - У вас есть дрова? Подкинь немного в огонь, старик. Я пришел к
вам не по своей воле и не причиню вам никакого вреда.
     Глядя на него, как кролик на удава, старик не сдвинулся с места.
     - Вы понимаете меня? На каком языке вы говорите?  -  Гед  помедлил  и
добавил: - Каргад?
     Услышав это слово, старик кивнул - один короткий кивок, словно он был
марионеткой на веревочке. Это означало конец разговора, потому что  больше
по-каргадски Гед не знал ни слова. Гед обнаружил сложенную  у  стены  кучу
сухого плавника, сам подбросил  в  огонь  несколько  деревяшек  и  жестами
попросил пить - он наглотался соленой воды и рот его горел от жажды. Дрожа
от страха, старик показал на огромную раковину, в которой оказалась вода и
подвинул к нему другую раковину -  с  кусочками  копченой  рыбы.  Усевшись
поближе к огню, Гед немного поел  и  попил,  и  по  мере  того,  как  силы
возвратились к нему, начал задумываться - где же он? Империя Каргад лежала
далеко и вряд ли он мог добраться до нее даже с помощью магического ветра.
Этот островок, наверное, лежал к востоку от Гонта, но все же западнее, чем
Карего-Ат. Казалось очень странным,  что  здесь,  на  затерянной  песчаной
косе, живут люди. Изгнанники? Гед настолько  устал,  что  не  стал  ломать
голову над этой загадкой.
     Он попробовал подсушить у огня свой  плащ.  Серебристый  мех  пеллави
высох быстро и как только тяжелая ткань немного согрелась, он закутался  в
нее и вытянулся у очага.
     - Спите, бедняги, - сказал  он  своим  молчаливым  хозяевам,  положил
голову на песчаный пол и мгновенно уснул.
     Три ночи провел Гед на этом безымянном островке. В первое утро каждый
его мускул болел и сам он горел в лихорадке. Словно бревно пролежал  он  у
очага весь день и всю следующую ночь. Утром второго  дня  он  почувствовал
себя немного лучше. Облачившись в  свои  покрытые  соляной  коркой  одежды
пресной воды для стирки на острове не оказалось, серым ветреным утром  Гед
вышел посмотреть, куда же заманила его Тень.
     Шириной островок был примерно в милю и  длиной  около  полутора.  Все
подступы к нему были покрыты торчащими из  воды  скалами.  Кроме  жесткой,
стелющейся под ветром травы, ничего на  нем  не  росло.  Хижина  стояла  в
углублении между дюн,  и  старик  со  старухой  жили  в  ней  в  полнейшем
одиночестве. Построена она была или скорее  сложена  из  бревен  и  веток,
принесенных морем. Воду  ее  обитатели  брали  из  солоноватого  источника
неподалеку, пищей им служила рыба, моллюски и водоросли. Изодранные  шкуры
в хижине оказались не козьими, как Гед думал вначале, а тюленьими.  Тюлени
снабжали их также костяными иголками,  рыболовными  крючками,  сухожилиями
для лесок. Островок был местом, где летом тюлени  выводили  детенышей.  Но
кроме них никто не появлялся здесь. Старики испугались Геда  не  от  того,
что приняли его за призрак и не потому, что он был волшебником, а  потому,
что он был человеком. Они забыли, что кроме них в мире есть другие люди.
     Страх, поселившийся в старике с появлением Геда, не  проходил.  Когда
ему казалось, что Гед подошел слишком близко, он быстро  ковылял  подальше
от него, оглядываясь сквозь космы  спутанных  грязных  волос.  Старуха  же
поначалу, стоило Геду шевельнуться, хныкала  и  зарывалась  в  тряпье,  но
когда Гед лежал в лихорадке, то в немногие моменты просветления видел, что
она сидит рядом с ним на корточках и чувствовал  на  себе  ее  неподвижный
тоскливый взгляд. Когда Гед  пришел  в  себя,  она  принесла  ему  воды  в
раковине, но, стоило ему приподняться, как она  от  испуга  уронила  ее  и
расплакалась, вытирая слезы концами нечесаных седых волос.
     Она наблюдала за ним, когда он работал на берегу, пытаясь при  помощи
каменного топора и заклинания  Связывания  соорудить  новое  суденышко  из
плавника и выброшенных морем обломков своей лодки. Эту работу нельзя  было
назвать ни ремеслом, ни строительством - Геду  не  хватало  дерева  и  все
потребности в нем он вынужден был удовлетворять при помощи  чистой  магии.
Лодка женщину не интересовала,  именно  на  Геда  смотрела  она  умоляющим
взором. Один раз она куда-то отошла, но скоро вернулась,  неся  подарок  -
горсть собранных на прибрежных камнях мидий. Гед поклонился старухе и съел
мидии сырыми. Благодарность Геда придала ей решимости. Она вошла в  хижину
и вынесла оттуда что-то, завернутое в тряпку.  Развернув  ее,  не  отрывая
робких глаз от Геда,  она  показала  ему  то,  что  было  внутри:  детское
парчовое платьице, расшитое пожелтевшим от времени жемчугом. На  крошечном
лифе жемчужинки слагались  в  фигуру,  хорошо  известную  Геду  -  Двойную
Спираль Братьев-богов  Каргадской  Империи;  над  ней  вышита  королевская
корона.
     Старуха, морщинистая, грязная, одетая в засаленный мешок из  тюленьих
шкур, указала пальцем на платьице,  потом  на  себя  и  совсем  по-детски,
беззащитно улыбнулась. Из кармана она извлекла какой-то маленький  предмет
и протянула Геду. Это был кусочек темного  металла,  половинка  сломанного
кольца. Знаками она  показала  Геду,  чтобы  он  оставил  его  себе  и  не
переставала жестикулировать до тех пор, пока Гед не взял его. После  этого
старуха довольно улыбнулась - она сделала подарок. Но платьице  она  снова
бережно завернула в тряпку и унесла в хижину.
     Так же бережно Гед положил половинку кольца в карман куртки -  сердце
его было полно жалости.
     Эти двое, думал он, могут быть членами королевской  фамилии  Каргада.
Какой-нибудь  тиран  или  узурпатор,  боясь  пролить  царственную   кровь,
приказал отвезти их сюда, на затерянный островок  недалеко  от  Карего-Ат,
где они могли умереть или  жить,  как  им  заблагорассудится.  Старик  был
тогда, наверно,  мальчишкой  лет  восьми-десяти,  а  старуха  -  маленькой
принцессой в расшитом жемчужном платье. Они выжили и жили на  этом  клочке
тверди в океане может тридцать,  а  может,  и  пятьдесят  лет  -  Принц  и
Принцесса Одиночества.
     Догадка Геда подтвердилась только много лет спустя, когда  в  поисках
кольца Эррет-Акбе он приплыл на остров Каргад, к Гробницам Атуана.
     Третий день пребывания Геда  на  острове  оказался  Днем  Возвращения
Солнца, самым коротким в году,  и  природа  приветствовала  его  спокойным
ясным  рассветом.  Лодочка,  сооруженная  из  досок  и  магии,   щепок   и
заклинаний, была готова. Гед  попробовал  объяснить  старикам,  что  может
отвезти  их  на  любой  остров  -  Гонт,  Спеви,  Торикл,  он  может  даже
попробовать доставить их в какое-нибудь  уединенное  место  на  Карего-Ат,
если они его об этом попросят, хотя  каргадские  воды  и  небезопасны  для
жителей Архипелага. Но им явно не хотелось покидать  свой  пустынный  риф.
Старуха, казалось, вообще не понимает, что он хочет сказать своими жестами
и тихими  словами.  Старик  же  понял  и...  наотрез  отказался,  все  его
воспоминания о других странах и людях были  детским  кошмаром,  в  котором
ручьями лилась кровь и слышались хриплые крики умирающих.
     Геду нечем было отблагодарить стариков за тепло и пищу,  нечего  было
подарить женщине, и он сделал единственное, что было в его силах - наложил
чары на солоноватый, ненадежный источник, и из него хлынула вода такая  же
чистая и прозрачная, что бьет из горных ключей  прекрасного  Гонта.  Из-за
этого источника остров теперь нанесен на  карты  и  приобрел  имя:  моряки
зовут его островом Родника. Но хижины уже нет  и  штормы  не  оставили  на
острове ни малейшего следа людей, проживших на нем всю жизнь и  умерших  в
одиночестве.
     Они спрятались в хижине, словно боясь увидеть, как Гед спустил  лодку
на воду  с  южного  песчаного  мыса  островка,  позволил  северному  ветру
наполнить волшебный парус и вышел в море.
     Предприятие  Геда  выглядело  довольно  странным  он  был  охотником,
который не знает толком, за кем охотится и где ожидать встречи с  жертвой.
Он должен был искать ее только при помощи догадок, намеков,  случайностей,
то есть действовать так же, как и Тень, когда она охотилась за ним. Каждый
из  них  был  слеп  по  отношению  к  другому  -  Геда  ставила  в   тупик
неосязаемость Тени; ее - дневной свет и материальность  окружающего  мира.
Гед был уверен только в одном - теперь в роли  охотника  выступает  именно
он. Когда Тень заманила его на скалы и он, полумертвый, бродил по острову,
она не воспользовалась возможностью расправиться с ним. Она обманула его и
сразу исчезла, Огион оказался прав Тень не могла пить его  силы,  пока  он
сам охотился за ней. Теперь он должен найти ее, хотя след врага  затерялся
в безбрежном океане и ему ничего не оставалось делать, как  отдаться  воле
ветра, дующего на юг, и надеяться, что выбрал правильное направление.
     Перед заходом солнца Гед увидел слева от себя берег огромного острова
Карего-Ат. Он находился на самых оживленных морских дорогах белых варваров
и внимательно следил, не покажется ли где-нибудь их  корабль.  Он  плыл  в
багровом закатном свете и вспоминал то утро из своего  детства:  воинов  с
перьями на шлемах, огонь, туман. С содроганием он понял, что Тень  провела
его с помощью такого же трюка сгустив туман, лишив его возможности  видеть
опасность, она поступила с ним точно  так  же,  как  он  тогда  с  воинами
Каргада.
     Гед держал курс на юго-восток, и  когда  из-за  западного  края  мира
начала свое наступление ночь, Карего-Ат скрылся  из  виду.  Впадины  между
волнами  заполнились  темнотой,  но  верхушки  их  еще  продолжали  ловить
багровые отсветы. Гед спел Зимнюю Песню и те куплеты из "Подвигов Молодого
Короля", которые помнил, - эти песни поют на Празднике Возвращения Солнца.
Голос его был чист и тверд, но плеск заглушал  слова.  Быстро  стемнело  и
появились зимние звезды.
     В эту ночь, самую длинную в году,  он  не  спал.  Ветер  нес  его  по
невидимому морю на юг, а он лежал в лодке  и  смотрел  на  звезды  -  одни
всходили слева, другие же,  завершив  ночной  путь,  заходили  справа,  на
западе. Несколько раз он задремывал, но сразу же  просыпался.  Его  лодка,
более чем наполовину сработанная волшебством,  на  самом  деле  лодкой  не
являлась,  и  стоило  ему  немного  ослабить  различные   скреплявшие   ее
заклинания, она превратилась бы в кучку досочек  и  щепочек,  плывущих  по
волнам  каждая  в  отдельности.  И  парус,  сделанный  из   воздуха,   сам
превратился бы в порыв ветра. Заклинания Геда были  хороши,  но  время  от
времени в них нужно было добавлять новые силы - и Гед не спал. Конечно, он
двигался бы быстрее в облике дельфина или сокола, но  Огион  не  советовал
ему перевоплощаться... Гед знал цену советам  Огиона.  Он  плыл,  и  ночь,
какой бы длинной она ни казалось, пришла к концу. Первый свет  нового  дня
нового года взошел на востоке...
     Вскоре Гед увидел впереди остров, но ветер утих,  и  лодка  почти  не
двигалась. Он вызвал легкий магический ветер,  и  чем  ближе  подплывал  к
острову, тем невыносимее становился ужас, который гнал его  обратно.  Ужас
этот был свежим следом, и он шел по нему, словно охотник,  рассматривающий
отпечатки когтистой медвежьей лапы и ждущий, что хищник  вот-вот  бросится
на него из засады. Тень была близко - он знал это.
     С каждой прошедшей минутой остров приобретал все  более  жуткий  вид.
То, что издалека казалось плотной скальной стеной, постепенно распалось на
несколько крутых хребтов, между которыми в узких каналах  кипело  море.  В
свое  время   Гед   усердно   корпел   над   картами   в   башне   Мастера
Курремкармеррука,  но  на  них  были  в  основном  нанесены  Архипелаг   и
внутренние моря. Теперь же он был в водах Восточного Предела  и  не  знал,
что это за земля. Да и нельзя сказать,  чтобы  его  сильно  волновал  этот
вопрос. Перед ним лежал страх. Страх рыскал среди лесов острова,  прячась,
поджидая его... Уверенной рукой Гед направил к цели лодку.
     Темные,  поросшие  лесом  скалы  нависли  над   водой   и   пена   от
разбивающихся волн стала падать дождем, когда влекомая  магическим  ветром
лодка вошла в узкий фиорд, глубоко врезавшийся  в  сушу,  в  котором  едва
могли разминуться две галеры. При полном  безветрии  сжатое  скалами  море
бурлило и билось о крутые берега. Пляжей  здесь  не  было,  утесы  отвесно
опускались в черную от холодных отражений их вершин воду. Было безветренно
и очень тихо.
     Сначала Тень заманила его в пустоши Осскилла, потом разбила его лодку
о неведомые скалы... Что приготовила она для  него  на  этот  раз?  Он  ли
загнал ее сюда, или она его заманила? Этого Гед не знал, он ощущал  только
пытку ужасом и уверенность, что нужно идти вперед, к его источнику.  Очень
осторожно он продвигался вперед, осматривая все вокруг.  Свет  нового  дня
остался позади, в открытом море. Здесь  же  царил  полумрак  и  когда  Гед
обернулся, устье фиорда показалось ему просто сияющей аркой. По мере того,
как он двигался дальше, полоска воды становилась  все  уже,  а  скалы  все
выше. Гед до боли в глазах всматривался в их склоны, изъеденные пещерами и
поросшие деревьями.  Их  корни  наполовину  висели  в  воздухе.  Ничто  не
двигалось. Но вот он увидал конец залива - высокую  морщинистую  скалу,  о
которую из последних сил  бились  ослабленные  морские  волны.  Ловушка...
Мрачная ловушка под корнями молчаливой горы, и он попался в нее...  Дальше
дороги не было. Вокруг - могильная тишина.
     С величайшей осторожностью, стараясь не  ударить  лодку  о  подводные
камни и не запутать в ветвях затонувших деревьев, он развернулся с помощью
нескольких слов и неуклюжего кормового весла. Гед  уже  собирался  поднять
ветер и вывести лодку обратно, но  слова  заклинания  застряли  у  него  в
горле, к сердцу подступила ледяная волна. Он оглянулся через  плечо.  Тень
была уже в лодке.
     Промедли Гед хоть мгновение, и все было бы кончено, но он был готов к
встрече. Он бросился на Тень с одной мыслью  -  схватить  и  держать  этот
кошмар, дрожащий и переливающийся перед ним. Никакая магия не могла помочь
ему в эти минуты, только его плоть - Жизнь боролась  с  Антижизнью.  Атака
его была безмолвна и от броска лодка чуть не перевернулась. Боль пробежала
по рукам Геда и достигла груди, лишив  дыхания;  обжигающий  холод  сковал
его; он  ослеп,  но  коснувшись  Тени,  пальцы  его  почувствовали  только
пустоту.
     Он споткнулся, ухватился за мачту, и свет вернулся к нему. Он увидел,
как Тень сжалась в комок, отпрянула  от  него,  потом  широким  покрывалом
распласталась над лодкой и,  словно  черный  дым  на  ветру,  бесформенной
массой понеслась к выходу из фиорда.
     Гед обессиленно опустился на колени. Лодка качнулась еще  раз,  потом
выпрямилась и успокоилась, слегка покачиваясь на волнах. Гед сидел в  ней,
судорожно хватая ртом воздух и ни о чем не думал до тех пор, пока холодная
вода не коснулась его ног и не напомнила, что  пора  укрепить  скрепляющие
лодку чары. Держась за мачту, он встал и сделал то,  что  требовалось.  Он
очень устал, замерз, руки нестерпимо болели, силы покинули  его.  Как  ему
хотелось заснуть в этом полумраке, где море встречается с высокой горой, и
спать, покачиваясь на легкой волне.
     Гед не знал, откуда взялась эта  усталость  -  от  наложенного  Тенью
леденящего прикосновения, или просто от голода, бессонницы и  неимоверного
напряжения всех его сил. С трудом  заставил  он  себя  вызвать  магический
ветер и направить лодку туда, куда скрылась Тень.
     Страх ушел. Ушло и возбуждение -  он  не  был  охотником,  не  был  и
жертвой. В третий раз встретились они и прикоснулись друг  к  другу...  По
своей воле повернулся он лицом к врагу. Он не мог удержать Тень, но  своим
прикосновением к ней выковал между ними цепь, в  которой  не  было  слабых
звеньев. Не надо было  больше  выслеживать  и  спасаться  бегством.  Когда
настанет время их последней встречи, она произойдет обязательно.
     Но до той минуты нигде не будет мира и покоя для Геда,  ни  днем,  ни
ночью, ни в море, ни на суше. Теперь  он  осознал,  и  знание  это  тяжким
грузом легло  на  него,  что  цель  состоит  ни  в  том,  чтобы  исправить
содеянное, а в том, чтобы завершить начатое.
     Гед проплыл под черными утесами и его встретил яркий утренний свет  и
легкий ветерок.
     Он допил оставшуюся воду и поплыл вдоль берега. Скоро он добрался  до
широкого пролива, отделяющего остров от его  западного  соседа,  и  понял,
наконец, где находится - карты Восточного Предела встали в его памяти. Эти
острова  именовались  Руки,  пара  одиноких  островов,  простирающих  свои
гористые пальцы к Империи Каргад. Гед направил лодку в пролив между  ними,
и когда полуденное солнце скрылось  в  надвигающихся  с  севера  штормовых
облаках, увидел в устье реки  какую-то  деревушку.  Ничуть  н  заботясь  о
приеме, который ему окажут, Гед высадился на  берег.  Вода,  тепло  и  сон
означали для него жизнь.
     Жители  деревни  оказались  суровыми,  но  застенчивыми   людьми.   С
благоговением глядели они на посох и с опаской - на  лицо  незнакомца.  Но
тому, кто пришел из моря один,  и  перед  штормом,  островитяне  не  могли
отказать в гостеприимстве. Они  дали  ему  вдоволь  еды,  питья,  тепла  и
человеческих голосов, произносивших простые и понятные слова...  Они  дали
ему горячей воды, чтобы смыть  соль  и  грязь,  и  постель,  где  он  смог
спокойно уснуть.

                                  9. ИФФИШ

     Три  дня  провел  Гед  в  деревушке   на   острове   Западная   Рука,
восстанавливая силы и готовя к плаванию лодку, сделанную на этот раз не из
обломков и заклинаний, а из  настоящего  дерева,  добротно  сколоченную  и
проконопаченную. На ней было крепкая мачта с отличным парусом, в ней можно
было позволить себе такую роскошь, как сон. Как  и  большинство  лодок  на
севере и востоке, она была обшита досками внахлест и все ее  части  плотно
пригнаны одна к другой - море в этих краях  неспокойное.  Гед  укрепил  ее
сильными заклинаниями, рассчитывая совершить на ней не один дальний поход.
Рассчитана она было на троих, и старик, ее хозяин, поведал Геду, что ему с
братьями уже приходилось попадать на ней в жестокие шторма, и  что  она  с
честью вышла из всех испытаний.
     Совсем не похожий на хитрого гонтийского рыбака, этот  старик,  боясь
и, одновременно, восторгаясь искусством Геда, хотел отдать ему  эту  лодку
бесплатно. Гед не мог допустить этого - в благодарность он вылечил его  от
катаракты, из-за которой тот уже начинал слепнуть.  Вне  себя  от  радости
старик сказал:
     - Мы звали эту лодку "Песчанка", а ты назови "Ясноглазкой" и  нарисуй
на ней глаза, чтобы благодарность моя глядела из этого мертвого  дерева  и
предупреждала тебя о рифах и скалах. Я уже забыл, сколько в мире света,  а
ты подарил его мне.
     Силы возвратились к Геду, и он переделал множество  дел  в  деревушке
под крутыми скалами. Внешне жители ее походили на гонтийцев, но были  куда
беднее. Именно среди таких людей, а не  богачей  и  знати,  чувствовал  он
себя, как дома, и без лишних вопросов знал, в  чем  они  нуждаются  больше
всего. Он вылечил хромых и больных детей, наложил чары плодородия на тощие
стада овец и коз. Он написал руны  Симн  на  веретенах,  ткацких  станках,
веслах и топорах из камня и бронзы,  чтобы  они  исправно  выполняли  свою
работу; и руну Пирр на крышах хижин, чтобы защитить их обитателей от огня,
ветра и сумасшествия.
     "Ясноглазка" была готова к плаванию. В нее уже погрузили запасы воды,
сушеной рыбы и мяса, но Гед задержался еще на день, чтобы научить молодого
деревенского певца "Деяниям Морреда" и "Балладам Хавнора". Редко  заходили
сюда  корабли  Архипелага,  и  баллады,  сложенные  столетия  назад,  были
новостью для изголодавшихся по ним островитян. Будь  Гед  свободен,  он  с
радостью остался бы на неделю, а то и на месяц, чтобы спеть им все  песни,
которые знал. К сожалению, он не был  властен  в  своих  поступках,  и  на
следующее утро  уже  плыл  по  бескрайним  морям  Восточного  Предела.  Не
требовалось никакого волшебства, чтобы догадаться, что Тень ушла на  юг  -
Гед знал это так же точно, как будто их связывала прочная цепь..  Неважно,
сколько миль, островов и морей лежало между ними - Гед знал... Безнадежно,
уверенно и неторопливо ступил он на свою дорогу и  холодный  зимний  ветер
понес его на юг.
     Сутки плыл он по пустынному морю, и на второй день  увидел  небольшой
островок - Вемиш было его название. В маленьком порту люди почему-то стали
поглядывать на него с недоверием и неприязнью.  Загадка  такого  поведения
мучила Геда до тех пор, пока в гавань  не  прибежал  запыхавшийся  местный
колдун. Он долго в упор рассматривал Геда, после чего произнес  напыщенным
и одновременно льстивым голосом такую речь:
     - Лорд Волшебник! Простите меня за  смелость  и  окажите  нам  честь,
приняв в подарок все, что может потребоваться в путешествии - еду,  питье,
парусину, канаты. Моя дочь несет сюда связку только  что  зажаренных  кур.
Однако мне кажется, что вы поступите в высшей степени благоразумно,  выйдя
в море как можно скорее. Народ встревожен, потому что не далее  как  вчера
многие видели, как некая персона пешком пересекала наш скромный  остров  с
севера на юг, но никто не видел ни корабля,  на  котором  он  приплыл,  ни
корабля, на котором он убыл. Кроме того, некоторым показалось, что персона
сия не отбрасывает тени, а другим - что Ваша Светлость  весьма  похожа  на
нее.
     Услышав это, Гед поклонился, повернулся, сел в  лодку  и  отплыл,  ни
разу не оглянувшись и н промолвив ни слова. Ни  к  чему  было  еще  больше
пугать островитян и  приобретать  лишнего  врага  в  лице  их  волшебника.
Выспаться он сможет и в море, а кроме того,  ему  надо  было  как  следует
обдумать зловещую новость.
     Закончился день. Всю ночь моросил холодный  дождь,  переставший  лишь
под утро, а  ветер  все  нес  "Ясноглазку"  на  юг.  После  полудня  опять
показалось солнце, которое рассеяло тучи. Был уже вечер,  когда  прямо  по
курсу низкие голубоватые холмы большого острова, ярко освещенные заходящим
солнцем. Дым очагов слался над шиферными крышами, приятно радуя глаз после
однообразных морских просторов.
     Гед ввел "Ясноглазку"  в  порт  и,  высадившись  на  берег,  разыскал
таверну под названием "Харрекки", где огонь, эль и жареный барашек согрели
его душу и тело. За столом  оказалось  еще  двое  путников,  торговцев  из
Восточного Предела, но все остальные посетители  были  местными  жителями,
заглянувшими сюда отведать хорошего эля и обменяться новостями.  Настоящие
горожане, внимательные, спокойные, они совершенно не походили на боязливых
неотесанных рыбаков. Конечно, они сразу признали  в  Геде  волшебника,  но
никто, кроме трактирщика, не сказал об этом ни слова.  Трактирщик  же  (он
вообще оказался разговорчивым человеком)  высказывался  в  том  духе,  что
город этот, Исмей, главное свое счастье видит в том, что вместе с  другими
городами  этого  прекрасного   острова   владеет   неоценимым   сокровищем
волшебником, обучавшимся в Школе Рокка и получившем посох  из  рук  самого
Великого Мага, и который, хотя и находится  в  данный  момент  в  отлучке,
имеет постоянное место жительства в доме  своих  предков  прямо  в  городе
Исмей, каковой город, вследствие этого, не  нуждается  в  услугах  другого
представителя Высокого Искусства.
     - Ведь недаром говорят, что если в городе есть два посоха,  то  скоро
не останется ни одного, не так ли? - спросил трактирщик с приятной улыбкой
на устах.
     Таким образом до сведения Геда  было  доведено,  что  если  он  хочет
немного подработать здесь волшебством, то только зря теряет время. Его уже
открыто изгнали с Вемиша, теперь вежливо просили убраться отсюда, и у него
стали  возникать  сомнения   в   правдивости   рассказов   о   доброте   и
мягкосердечности жителей Восточного Предела. Остров этот назывался  Иффиш,
тут родился его друг Ветч, и  Гед  был  уверен  в  гостеприимстве  местных
жителей...
     Однако Гед видел, что у здешнего народа добрые лица. Дело было  не  в
них, а в нем самом. Он оказался чужим, как порыв холодного ветра в знойный
день, и как принесенная ураганом черная  птица.  И  чем  скорее  он  уйдет
отсюда, унося с собой зло, тем лучше для всех.
     - Я тороплюсь, - холодно сказал он трактирщику,  -  и  пробуду  здесь
всего один-два дня.
     Тот ничего не ответил, но бросив выразительный взгляд  на  стоящий  в
углу буковый посох, так наполнил  чашу  Геда  коричневым  элем,  что  пена
полилась через край.
     Гед понимал, что пробудет в городе только  одну  ночь,  и  так  будет
всегда и везде, пока он не достигнет цели.  Но  ему  настолько  опротивело
пустое безмолвное море,  что  он  решил  провести  еще  сутки  на  суше  и
отправиться в путь послезавтра утром. Так что проснулся  он  на  следующий
день поздно. Падал легкий приятный снежок, и Гед лениво бродил по улицам и
переулкам Исмея, наблюдая за людьми, занятыми своими делами. Он смотрел на
ребятишек в меховых шапках, строящих замки из снега и лепивших снеговиков,
послушал нехитрые сплетни, перелетавшие из одной открытой двери в  другую,
посмотрел на работу  кузнеца,  рядом  с  которым  раскрасневшийся  мальчик
усердно раздувал мехи.  В  скупо  освещенных  окнах  он  видел  женщин  за
ткацкими станками; иногда они отрывались от дела, чтобы улыбнуться ребенку
или мужу в тепле своих домов. Все это видел Гед и чудовищный груз лежал на
его сердце - он не принадлежал к этому миру. Пришла ночь, а он все не  мог
заставить себя вернуться в таверну. Но вот он услышал голоса - это  весело
разговаривали юноша  и  девушка,  проходившие  по  улице  мимо  него.  Гед
мгновенно обернулся - он узнал голос...
     Несколькими быстрыми шагами он догнал эту пару и встал рядом с  ними.
Дневной свет почти угас, на улице царил  полумрак.  Девушка  отпрянула,  а
мужчина пристально вгляделся в него и поднял посох, словно желая  оградить
себя от нападения злых сил. Этого Гед уже  не  мог  вынести,  и  когда  он
заговорил, голос его дрожал...
     - А я-то думал, ты узнаешь меня, Ветч...
     Ветч еще минуту помедлил, потом опустил посох и словно не веря  своим
глазам, произнес:
     - Я  узнаю  тебя...  Здравствуй,  друг,  здравствуй!  Извини,  что  я
встречаю тебя так, словно ты призрак, воскресший из  прошлого!  А  ведь  я
ждал тебя, надеялся... - он крепко обнял Геда.
     - Так ты и есть тот самый волшебник, которым хвастаются в Исмее!  Как
же я не догадался!
     - Да, я здешний волшебник, но послушай, я хочу объяснить, почему я не
признал тебя сразу. Может быть, мне слишком хотелось увидеть  тебя...  Три
дня назад - где ты был три дня назад, на Иффише?
     - Я приплыл только вчера.
     - Три дня назад на улице Квора, деревушки в холмах,  я  увидел  тебя.
Теперь-то я понимаю, что это была подделка  или  просто  похожий  на  тебя
человек. Он шел впереди и скрылся за каким-то поворотом. Я позвал его,  но
он не ответил. Тогда я побежал за ним, но не нашел ни его,  ни  следов,  а
земля там была покрыта инеем. Все это  было  довольно  жутко,  и  сегодня,
увидев тебя в полумраке, я засомневался... Прости меня, Гед!  -  последние
слова он произнес очень тихо, чтобы девушка,  стоявшая  чуть  поодаль,  не
могла расслышать их.
     В свою очередь понизив голос, Гед сказал:
     - Это действительно я, Эстарриол, и я очень рад видеть тебя.
     Но Ветч услышал  в  голосе  Геда  больше,  чем  простую  радость.  Не
выпуская друга из объятий, он сказал на Истинном Языке:
     - Ты пришел в беде и вышел из тьмы, но твое появление -  счастье  для
меня, - и продолжил уже на языке Архипелага: - Пойдем, пойдем с  нами!  Мы
идем домой - пора наконец выбраться из  темноты!  Это  моя  сестра,  самая
младшая. Она самая красивая из нас, но не самая хитрая и  зовут  ее  Ярро.
Ярро, это Сокол, мой лучший друг!
     - Лорд Волшебник, -  чинно  произнесла  девушка  и,  склонив  голову,
прикрыла в знак уважения лицо руками  -  таков  обычай  женщин  Восточного
Предела. Глаза ее были чисты, застенчивы и любопытны. На вид ей  было  лет
четырнадцать. Как и у брата, кожа ее была очень темна,  но  в  отличие  от
него девушка была стройна и легка. На рукаве у нее, вцепившись  в  платье,
сидел дракон - размером в ладонь, но с крыльями и когтями, очень  похожими
на настоящие.
     Они пошли по улице вместе и Гед заметил:
     - На Гонте живут смелые женщины, но я никогда не видел, чтобы  вместо
браслета они носили дракона.
     Ярро засмеялась и ответила:
     - Это всего лишь харрекки, разве они не водятся на Гонте? - но тут же
смутилась и отвела взор.
     - Драконов у нас нет. Ведь это дракон?
     -  Маленький  дракончик.  Они  живут  на  дубах  и  питаются   осами,
червячками и воробьиными яйцами. Этот харрекки совсем уже взрослый... Брат
много рассказывал мне о вашей зверюшке, диком отаке. Он с вами?
     - Его больше нет со мной.
     Ветч повернулся к Геду,  словно  хотел  задать  какой-то  вопрос,  но
сдержался и ни о чем не спрашивал его до  тех  пор,  пока  они,  оставшись
вдвоем, не уселись у очага в доме Ветча.
     Хотя Ветч и был главным  волшебником  такого  большого  острова,  как
Иффиш, жил он в этом крохотном городке, в котором родился.  Вместе  с  ним
жили его младшие брат и сестра. Дом построил отец Ветча, морской торговец.
Получился он просторным и крепким и украшен глиняной посудой, вышивками  и
множеством медных и бронзовых вещей, разместившихся на  резных  полках.  В
одном углу гостиной стояла большая  арфа  с  острова  Таони,  в  другом  -
инкрустированный слоновой костью ткацкий станок Ярро.  Так  что  Ветч,  на
свой тихий и скромный манер, был и могущественным волшебником, и  хозяином
в собственном доме. Здесь жили двое старых  слуг,  процветавших  вместе  с
домом, брат - замечательный парень, и Ярро -  быстрая  и  молчаливая,  как
маленькая рыбка. Она подала друзьям ужин, поела вместе с ними и  незаметно
ускользнула в  свою  комнату.  Все  в  этом  доме  было  крепкое,  мирное,
уверенное, и Гед, оглянувшись вокруг, сказал со вздохом:
     - Так и должен жить человек!
     - Ну, можно и так, а можно и по-другому, - сказал Ветч. -  А  теперь,
парень, расскажи мне, что пришло к тебе и что  ушло  с  тех  пор,  как  мы
разговаривали последний раз,  два  года  назад.  И  поведай  мне  о  своем
путешествии, ведь я вижу, что ты не собираешься долго задерживаться у нас.
     Гед рассказал другу обо всем, что с ним приключилось, и Ветч  надолго
задумался. Потом он сказал:
     - Я поплыву с тобой, Гед.
     - Нет!
     - Поплыву...
     - Нет, Эстарриол. Это не твое дело. Я, я один заварил эту  кашу,  мне
ее и расхлебывать. Мне совсем не хочется, чтобы пострадал еще  кто-нибудь,
а особенно ты, кто с самого начала пытается удержать меня!
     - Гордость всегда была твоим бедствием, - с  улыбкой  произнес  Ветч,
словно речь шла о пустяках.  -  Подумай,  конечно,  это  дело  касается  в
основном тебя, но если  ты  проиграешь  -  кто  предупредит  Архипелаг  об
опасности? Ведь Тень тогда  будет  обладать  страшной  силой.  А  если  ты
победишь, разве не должен кто-то рассказать об этом подвиге? О тебе  будут
слагать песни! Знаю, что проку от меня будет мало, но  я  просто  не  могу
бросить тебя одного!
     В ответ на это Гед смог только простонать:
     - Я так и знал! Нельзя мне было задерживаться здесь!
     - Волшебники никогда не встречаются случайно... А еще ты сказал,  что
я был с тобой с самого начала, и будет только справедливо, если я дойду до
конца.
     Ветч подбросил дров в огонь, и долго сидели друзья  молча,  глядя  на
языки пламени. Потом Гед спросил:
     - Есть один человек, о котором я ничего не слышал с той самой ночи на
Холме, и о ком никогда не расспрашивал - Джаспер...
     - Мастера сочли, что он не достоин посоха. Тем же летом он отправился
на остров О, надеясь стать там волшебником при дворе Лорда О-Токне. Больше
я о нем ничего не знаю.
     И снова они надолго замолчали, наслаждаясь теплом и  светом,  вытянув
ноги так, чтобы огонь не лизал подошвы.
     Через некоторое время Гед тихо сказал:
     - Одного я боюсь и буду бояться еще больше, если  со  мною  поплывешь
ты. Так в конце узкого фиорда я хотел схватить Тень,  но  хватать-то  было
нечего! Я не смог одолеть ее, она убежала. Это  может  случиться  снова  и
снова. Я бессилен перед этим. В моем плавании может не быть ни смерти,  ни
победы, ни конца, и не о чем будет слагать баллады. Может  случиться  так,
что я проведу всю жизнь в нескончаемой гонке за Тенью из моря  в  море,  с
острова на остров и ничего не добьюсь.
     - Да минует нас эта опасность! - сказал Ветч  и  сделал  левой  рукой
жест, отгоняющий зло. Несмотря на унылое настроение, Гед не  мог  сдержать
улыбки это не  было  настоящим  заклинанием,  скорее  мальчишеством.  Ветч
всегда слыл немного простодушным, но вместе с тем ум его был остр,  словно
бритва, и мысленным взором он всегда  проникал  в  самую  суть  вещей.  Он
сказал:
     - Довольно  мрачная  мысль,  но,  думаю,  ты  неправ.  Почему-то  мне
кажется, что я увижу конец тому, чему видел начало.  Рано  или  поздно  ты
узнаешь, что представляет собой  это  создание,  поймешь  его  природу  и,
поймав, сможешь удержать. Но что же это все-таки  такое?  Вот  чего  я  не
понимаю, и это тревожит меня - в последние дни Тень передвигается в  твоем
облике, или, по крайней мере, очень похожем на твой. Ее видели на Вемише и
я здесь, на Иффише. Как и почему это могло случиться, и  почему  этого  не
происходило на Архипелаге?
     - Есть такая поговорка: в Пределах играют по другим правилам.
     - Верно... Некоторые прекрасные заклинания, которым меня  научили  на
Рокке, не имеют здесь никакой силы, или действуют вкривь и  вкось,  а  про
некоторые заклинания я впервые узнал только здесь. В  каждой  стране  свои
собственные  законы,  и  чем  дальше  от  внутренних  островов,  тем   они
непонятнее. Хотя  мне  кажется,  это  не  единственная  причина  странного
поведения Тени.
     - Согласен. Наверное то, что я перестал бегать  от  нее  и  сам  стал
охотником, помогло ей обрести образ и форму. И по этой же причине она  уже
не способна питаться моей силой. Что бы я ни сделал,  любая  моя  мысль  и
поступок влияет на Тень - мы связаны крепко.
     - На Осскилле она произнесла твое Имя и лишила тебя магической  силы.
Почему же она не сделала этого тогда,  когда  ты  пытался  схватить  ее  в
фиорде?
     - Не знаю... Что если она черпает силу в моей слабости?  Она  говорит
моим языком - как иначе могла она узнать мое Имя? Я ломаю над этим  голову
с тех пор, как покинул  Гонт,  и  не  вижу  ответа.  Наверное,  она  нема,
пребывая в своей собственной форме или, вернее, бесформии, а  на  Осскилле
воспользовалась геббетом. Я не знаю.
     - Значит, тебе нужно избегать второй встречи с геббетом.
     Гед протянул к огню руки, словно внезапно замерз.
     - Мне кажется, что этого не произойдет. Тень так связана со мной, а я
с ней, что она сможет  овладеть  только  мной,  если  я  вдруг  ослабею  и
попытаюсь бежать, она вряд ли найдет где-нибудь второго Скиорха.  Когда  я
схватил ее, она превратилась в пар и ускользнула от меня...  И  так  будет
происходить каждый раз, до тех пор, пока я не узнаю ее Имя.
     Ветч осторожно спросил:
     - Существуют ли вообще Имена там, откуда она вышла?
     -  Великий  Маг  Ганчер  сказал  "нет",  мой  учитель  Огион   думает
по-другому.
     - Бесконечные споры магов, - процитировал Ветч с улыбкой,  в  которой
было мало веселья.
     - Та, что служила Древним Силам  на  Осскилле,  клялась,  что  Камень
откроет мне тайну, но я мало в это верю. Был еще и дракон,  который  хотел
обменять Имя Тени на свое собственное, чтобы избавиться от  меня.  Драконы
иногда знают больше магов.
     - Да, драконы мудры, но нет в них милосердия... А что это  за  дракон
такой? Ты успел поговорить и с драконом?
     До поздней ночи просидели они у очага, и хотя разговор их  все  время
возвращался к главному вопросу - что  делать  с  Тенью,  это  не  омрачало
удовольствия, которое они получали друг от друга. Со  временем  дружба  их
стала лишь крепче. Утром Гед проснулся  в  доме  своего  друга  и  у  него
возникло чувство, что это место надежно защищено от любых опасностей. Весь
день ощущение это не покидало его - не как доброе предзнаменование, а  как
бесценный дар; ему казалось, что покинув этот дом,  он  покинет  последнюю
безопасную гавань в своей жизни, и он старался не думать о будущем.
     Перед отплытием у Ветча обнаружилось множество неотложных дел, и он в
сопровождении своего ученика принялся объезжать  деревни.  Гед  остался  с
Ярро и ее братом, Мюрре, который был старше ее, но младше Ветча.  Выглядел
он совсем мальчишкой, потому что не  обладал  даром  -  или  проклятием  -
магической силы. Он нигде не бывал, кроме Иффиша, Толка и  Холпа  и  жизнь
его была легкой  и  беззаботной.  Гед  наблюдал  за  ним  с  удивлением  и
некоторой завистью, и точно так же наблюдал за Гедом Мюрре. Каждому из них
казалось очень странным, что можно так отличаться друг  от  друга,  будучи
одного возраста. Гед удивлялся, что можно дожить  до  девятнадцати  лет  и
остаться таким беззаботным. Он восхищался красотой Мюрре и казался  самому
себе безобразным и грубым - он и не подозревал,  что  Мюрре  больше  всего
нравились уродующие его шрамы. Думая, что это  следы  от  когтей  дракона,
Мюрре признал в нем героя.
     По всем этим причинам молодые люди  немного  стеснялись  друг  друга.
Ярро же,  оставшись  за  хозяйку  дома,  быстро  преодолела  благоговение,
которое питала к Геду. Он был  с  ней  очень  ласков,  и  она  задала  ему
бесчисленное множество вопросов, так как, заявила  она,  Ветч  никогда  ей
ничего не рассказывает. Эти два дня она была очень занята, готовя провизию
для путешественников - сухие пшеничные лепешки, вяленую рыбу и  мясо.  Она
готовила и готовила, пока Гед  не  сказал,  что  этой  горы  продуктов  им
хватит, чтобы без остановки доплыть до Селидора.
     - А где находится Селидор?
     - На самом краю Западного Предела. Драконы на этом острове  такое  же
обычное явление, как мыши.
     - Оставайтесь лучше здесь, на Востоке - драконы у нас маленькие,  как
мыши. Вот твое мясо, ты уверен, что его достаточно? Послушай, вот  чего  я
не  понимаю:  ты  и  мой  брат  -  могущественные  волшебники.  Стоит  вам
чего-нибудь захотеть, вы помашете  руками,  пошепчете  -  и  раз-два,  все
готово. Почему же вы хотите есть? Когда  в  море  наступает  время  обеда,
почему бы не сказать: "Пирожок с мясом", получить его и съесть?
     - Почему? Да просто нам не очень хочется есть свои слова. "Пирожок  с
мясом" - это всего лишь слова... Их можно сделать пахучими, вкусными, даже
утоляющими голод, но слова остаются словами. Они обманывают желудок, но не
придают сил голодному человеку.
     - Да, волшебник - это не повар, - произнес Мюрре, который тоже  сидел
на кухне, вырезая из дерева ящичек - он был резчиком по профессии, хотя  и
не очень искусным.
     - А повара - не волшебники, - добавила Ярро, стоя  на  коленях  перед
очагом и наблюдая, как подрумянивается последний противень с пирожками.  -
Все же мне многое непонятно, Сокол. Я видела, как  мой  брат  и  даже  его
ученик освещают темное место одним словом. Это настоящий свет: не слово, а
свет! Он ярок и его видят все!
     - Да, - ответил Гед. - Свет  -  это  сила,  великая  сила,  благодаря
которой мы существуем. Он есть сам по себе, а не для того,  чтобы  служить
нам. Свет солнца и звезд - это время, а время - это свет.  Жизнь  возможна
только в солнечном свете и живое существо может вызвать свет,  назвав  его
Имя. Почти всегда, когда волшебник называет  какой-нибудь  предмет  и  тот
появляется, это иллюзия. Чтобы действительно получить что-то, чего  раньше
не было, требуется настоящее искусство. Нельзя заниматься этим без крайней
нужды, а тем более утолять таким образом голод. Ярро, твой малютка  дракон
украл пирожок!
     Ярро слушала так внимательно, что харрекки потихоньку слез с  теплого
крючка для чайника, на котором уютно сидел,  и  схватил  пирожок  размером
больше него самого. Она посадила маленькое чудовище себе на колени и стала
кормить его крошечками, обдумывая услышанное.
     - Так что ты не будешь делать настоящего пирожка  с  мясом,  если  не
хочешь нарушить  то,  о  чем  постоянно  толкует  мой  братец...  как  оно
называется...
     - Равновесие, - очень серьезно подсказал Гед.
     - Да, равновесие. А вот когда  ты  потерпел  кораблекрушение  у  того
островка, то уплыл оттуда на лодке, сделанной  из  заклинаний,  и  она  не
протекала. Это была иллюзия?
     -  Не  совсем.  Море,  видимое  сквозь  дыры  в  лодке,  в   основном
неприглядно, и я заштопал их в основном для красоты. Это и было  иллюзией.
Прочность лодке придало другое заклинание - Связывания.  Я  связал  дерево
так, что оно стало единым целым - лодкой. Ведь что такое  лодка?  Предмет,
который не пропускает воду.
     - Мне приходилось вычерпывать воду, - сказал Мюрре.
     - Моя лодка протекала, как только я забывался и заклинание слабело, -
Гед взял лепешку и принялся жонглировать ей, дуя на пальцы. - Я тоже украл
пирожок.
     - И обжегся. Когда в  далеком  море  тебя  начнет  мучить  голод,  ты
вспомнишь этот пирожок и скажешь: "Ах, если бы  я  не  утащил  его  тогда,
сейчас мне было бы что поесть!" Я съем еще один,  чтобы  братец  поголодал
вместе с тобой...
     - Так поддерживается равновесие, - заметил Гед. Ярро, которая  жевала
горячий пирожок, засмеялась и чуть не подавилась, но тут же снова  приняла
серьезный вид и сказала:
     - Как хотелось бы мне понять все это! Но я слишком глупа...
     - Сестричка, это моя вина, я плохой рассказчик. Будь у меня  побольше
времени...
     - У нас будет время. Ведь ты побудешь у нас еще немного?
     - Если смогу, - тихо ответил Гед.
     Они  немного  помолчали,  наблюдая,  как  харрекки   карабкается   на
облюбованный крючок.
     - Скажи мне вот что, если это не секрет: какие еще кроме света,  есть
Великие Силы?
     - Это не секрет. У  всех  сил  одно  начало  и  один  конец.  Годы  и
расстояния,  звезды  и  свечи,  вода  и   ветер,   волшебство,   искусство
человеческих рук и мудрость человеческого разума - все  это  части  одного
целого. Мое Имя, твое Имя, Настоящее Имя Солнца или родника,  или  еще  не
родившегося ребенка - все  это  -  слоги  одного  великого  слова,  Имени,
которое  очень  медленно  произносится  сиянием  звезд.  Других   сил   не
существует. Других Имен тоже.
     Прервав работу, Мюрре спросил:
     - А смерть?
     Ярро внимательно слушала, склонив голову.
     - Чтобы произнести слово, - медленно сказал Гед, - нужна тишина  -  и
до, и после. - Он встал и закончил: - Но я не имею права говорить об этом.
То слово, что было моим, я  произнес  неправильно.  Будет  лучше,  если  я
промолчу. Может быть, кроме тьмы, нет в  мире  других  сил...  -  С  этими
словами он накинул плащ и вышел из теплой кухни  на  улицу,  под  холодный
зимний дождь.
     - На нем лежит какое-то проклятие, - боязливо сказал Мюрре, глядя ему
вслед.
     - Почему-то мне кажется, что в этом путешествии его  ждет  смерть,  -
сказала Ярро. - Он боится этого, но идет. -  Она  пристально  смотрела  на
огонь, словно видя в нем одинокое суденышко, уходящее все дальше и  дальше
в безбрежное море. Глаза ее наполнились слезами и  больше  она  ничего  не
сказала.
     Ветч вернулся на следующий день и, обратившись  к  совету  старейшин,
попросил разрешения на некоторое время покинуть Иффиш. Членам совета очень
не хотелось отпускать его в зимнее море, да  еще  по  делу,  которое  (как
считали они) его не касается. Но хотя они и  не  одобряли  его  намерений,
воспрепятствовать ему не могли. Устав выслушивать укорявших  его  старцев,
Ветч сказал:
     - Я - ваш по рождению, обычаю и долгу. Я  ваш  волшебник.  Но  пришло
время вспомнить, что хотя  я  и  слуга,  но  не  ваш  слуга.  Когда  смогу
вернуться - вернусь. А пока до свидания!
     На  следующее  утро,  с  первыми  проблесками   света   на   востоке,
"Ясноглазка", поймав в свой крепкий парус устойчивый северный ветер, вышла
из гавани Исмея. Ярро стояла на причале и смотрела им вслед  так  же,  как
сестры и жены моряков стоят на причалах всего Земноморья и  смотрят  вслед
уходящим в море мужчинам. Они молчат и не машут платками, а, закутавшись в
серые плащи, молча стоят на берегу, который с корабля кажется все  меньше,
а полоска разделяющей их воды - все шире.

                             1O. ОТКРЫТОЕ МОРЕ

     Гавань скрылась из  виду.  Исхлестанные  волнами  нарисованные  глаза
"Ясноглазки"  снова  увидели  сумрачную  морскую   пустыню.   Двое   суток
понадобилось друзьям, чтобы пройти сто миль от Иффиша до  острова  Содерс,
двое суток ужасной погоды и  постоянно  меняющихся  ветров.  В  порту  они
пробыли ровно столько времени, чтобы пополнить запасы воды и купить  кусок
просмоленной парусины - прикрыть свое имущество от дождя и  брызг.  Обычно
волшебник справляется с такими мелочами при помощи простейших заклинаний и
не возит с собой  воды,  опресняя  морскую,  но  Геду  очень  не  хотелось
пользоваться магией. Он и Ветча уговорил не делать этого.
     - Лучше не надо, - только и сказал Гед. Его друг не стал  спорить.  С
первой минуты плавания у них появилось мрачное предчувствие, холодное, как
зимний ветер. Бухта, гавань, мир, спокойствие все это осталось позади.  На
их пути все таило в себе опасность, каждая  мелочь  имела  свое  значение.
Самое простое  заклинание  могло  резко  нарушить  равновесие  сил  -  они
приближались к самому центру этого равновесия, к  месту,  где  встречаются
свет и мрак. Те, кто  ступил  на  этот  путь,  должны  следить  за  своими
словами.
     Обогнув покрытые снегом пологие берега Содерса,  Гед  снова  направил
лодку на  юг.  Они  вошли  в  воды,  крайне  редко  посещаемые  торговцами
Архипелага самую окраину Восточного Предела.
     Ветч не спрашивал, куда они плывут. Он  знал,  что  Гед  не  выбирает
путь, а просто следует туда, куда необходимо. Когда Содерс совсем  скрылся
из вида и огромное серое кольцо воды  окружило  их  со  всех  сторон,  Гед
спросил своего друга:
     - Какие острова лежат впереди?
     - К югу от Содерса вообще нет земли. На  юго-востоке,  очень  далеко,
есть маленькие островки  -  Пелимер,  Корнай,  Госк  и  Астовелл,  который
называют еще Последним Островом. Дальше - Открытое Море.
     - А на юго-запад?
     - Роламени, он относится к Восточному Пределу, и несколько  островков
вокруг него. Потом - пустота до самого Южного Предела. Там -  Руд,  Тум  и
остров Ухо, на который люди не заглядывают.
     - А мы будем, - с кривой ухмылкой сказал Гед.
     - Мне бы этого не хотелось. Говорят, это  одна  из  самых  неприятных
частей  мира,  полная  чудес  и  древних  полуистлевших   костей.   Моряки
рассказывают, что в тех водах  можно  увидеть  звезды,  которых  не  видно
больше нигде. У них нет названий.
     - Да, когда я плыл на Рокк,  на  корабле  был  один  матрос,  который
говорил об этом. Еще он рассказывал о Плавучем Народе, что живет  на  краю
Южного Предела. Они высаживаются на сушу только раз в году, чтобы нарубить
деревьев для своих плотов, а все остальное время странствуют по морям и не
видят земли. Хотелось бы мне посмотреть на их поселения...
     - А мне - не очень,  -  усмехнулся  Ветч.  -  Мне  подавай  остров  и
островитян пусть море спит в своей постели, а я - в своей.
     Держась за канат и обозревая серую пустыню вокруг, Гед произнес:
     - Мне хочется увидеть все города, все острова Архипелага... Хавнор  в
центре мира; Эа, где родились  легенды;  фонтаны  Шельета  на  Уэе  -  все
великие города и страны. Но не  только  их,  а  и  все  крошечные  острова
Пределов... Гнездовья драконов на западе, ледяные поля на севере,  которые
тянутся до самой страны Хоген. Одни  говорят,  что  это  огромный  остров,
больше Архипелага. Другие - что это просто рифы и скалы,  покрытые  льдом,
но никто не знает точно. Я хочу увидеть китов, которые  живут  в  северных
морях... А пока что я  должен  отвернуться  от  всех  сияющих  берегов.  Я
слишком торопился, и  теперь  у  меня  не  осталось  времени!  Я  променял
солнечный свет, прекрасные города и дальние страны на пригоршню власти, на
тень, на мрак. - И как всякий волшебник, Гед выплавил из своего  страха  и
сожаления песню, короткую жалобу,  спетую  для  друга.  Ветч  ответил  ему
словами из "Подвигов Эррет-Акбе":

                     Увижу ль снова я Блеск Очага Земли
                     И белые, как снег, Хавнора Башни...

     В тот день они увидели только стайку серебристых рыбок,  спешивших  к
югу, но ни разу не выпрыгнул из воды дельфин, не пролетела чайка. Вечером,
на закате солнца, Ветч достал из-под парусины еду и  разделил  ее,  сказав
при этом:
     - Это последний эль... Я  хочу  выпить  его  за  здоровье  того,  кто
догадался поставить его в лодку, чтобы согреть нас в холод - за мою сестру
Ярро!
     При этих словах  Гед,  уныло  глазевший  по  сторонам,  оторвался  от
мрачных мыслей и отдал Ярро салют даже более горячо,  чем  Ветч.  В  своей
детской и мудрой прелести она не была похожа ни на одну  из  девушек  (Гед
как-то забыл о том, что вообще не знал девушек).
     - Она похожа на маленького пескарика в  прозрачном  ручье  -  кажется
совсем беззащитной, а попробуй-ка, поймай ее!
     Ветч с улыбкой посмотрел на него.
     - Да ты просто родился магом! Ее настоящее Имя - Кест, что на Древнем
Языке означает "пескарь".
     Почему-то Геда это не очень обрадовало. Однако подумав, он сказал:
     - Наверное, не надо было говорить мне ее Имя...
     Но Ветча не так-то легко было устрашить.
     - Ее Имя в полной безопасности, так же, как и мое. Вдобавок, ты узнал
его без моей помощи...
     Багровые отсветы  погасли  на  западе  и  все  погрузилось  во  тьму.
Завернувшись в теплый, подбитый мехом плащ, Гед улегся  на  дно  лодки,  а
Ветч запел "Подвиги Энлада" о  том,  как  Маг  Морред  по  прозвищу  Белый
покинул Хавнор на своем корабле и,  приплыв  на  остров  Солеа,  увидел  в
цветущем весеннем саду Эльфарран. Гед уснул прежде, чем Ветч  добрался  до
печального конца  их  любви,  смерти  Морреда,  развалин  Энлада,  горьких
морских волн, затопивших сады Солеа. В полночь он  проснулся  и  встал  на
вахту, а Ветч уснул. Подгоняемое попутным ветром маленькое суденышко легко
неслось вперед. В облаках появились  разрывы,  в  них  иногда  проглядывал
узкий серп луны.
     - Скоро новолуние,  -  пробормотал  Ветч,  проснувшись  на  рассвете.
Ледяной ветер немного стих. Гед посмотрел  на  белый  полумесяц,  висевший
низко  над  горизонтом,  но  ничего  не  сказал.  Первое  новолуние  после
Возвращения Солнца - несчастливое время для больных и путешественников.  В
такие дни детям не дают Имен, не поют песен, не точат мечей, не  клянутся.
В этот день все, что ни происходит, ведет к несчастью.
     Через три дня после отплытия с Содерса, следуя за  морскими  птицами,
они добрались до  Пелимера,  небольшого  гористого  островка.  Жители  его
говорили на языке Архипелага, но со своим акцентом, странным даже для ушей
Ветча.  Поначалу  они  встретили  молодых  людей,  сошедших  отдохнуть   и
наполнить бурдюки с  водой,  с  благосклонным,  хотя  и  несколько  шумным
удивлением. Все шло очень хорошо,  пока  не  появился  местный  волшебник.
Друзья сразу поняли, что перед ними сумасшедший -  он  говорил  только  об
огромной змее, которая, по его словам, подтачивала основание острова  и  в
самом скором  времени  весь  Пелимер  должен  пуститься  в  плавание,  как
отвязанная лодка и свалиться с края света. Сначала он был вежлив,  но  чем
больше он говорил,  тем  подозрительнее  поглядывал  на  путешественников.
Скоро он впал в  исступление  и  начал  называть  их  шпионами  и  слугами
Морского Змея. Услышав это, горожане стали тоже коситься  на  них,  потому
что хотя волшебник и был сумасшедшим, он был их волшебником.  Гед  и  Ветч
решили не задерживаться здесь. Вечером они вышли в море и  взяли  курс  на
юго-восток.
     За все время плавания Гед ни слова не произнес ни о Тени, ни  о  цели
их путешествия. Они уже покинули знакомые воды Земноморья и  удалялись  от
них все дальше и дальше. Ветч задал Геду всего один вопрос:
     - Ты уверен? - на что Гед ответил другим вопросом:
     - Как железо узнает, где лежит магнит?
     Ветч кивнул и больше они на эту тему не говорили.  Но  весьма  охотно
обсуждали они разные приемы и приспособления, которыми  пользовались  маги
древности, чтобы  отыскать  Имена  Темных  Сил  -  как  Нерегер  Пелнский,
подслушав разговор Драконов, узнал Имя Черного Мага; как Морред увидел Имя
своего врага, выбитое  каплями  дождя  в  пыли  на  равнинах  Запада.  Они
говорили о заклинаниях Обнаружения и о том, как поступил бы в этом  случае
Мастер Образов с Рокка. Часто  Гед  заканчивал  такие  разговоры  словами,
услышанными им от Огиона той далекой осенью, когда он стал  его  учеником:
"Чтобы слышать, надо молчать!" Он молчал, час за часом, размышляя и  глядя
вперед. Ветчу иногда казалось, что сквозь волны, мили и грядущие  дни  Гед
действительно видит Тень, которую  они  преследуют,  и  мрачный  конец  их
путешествия.
     Они прошли между островами Корнэй и Госк, не заметив их в  тумане,  и
догадались об этом только на следующий день,  увидев  перед  собой  крутые
скалы, над которыми в огромном количестве кружили чайки - их пронзительные
крики далеко разносились над водой. Ветч сказал:
     - Это Астовелл, судя по виду. Край Земли. К югу и востоку от него  на
картах - пустые места.
     - Но те, кто живет здесь, знают, наверное, о других далеких островах,
- сказал Гед.
     - Почему ты говоришь об этом? - спросил Ветч.
     Ответ Геда прозвучал очень странно:
     - Не здесь! - сказал он, глядя на Астовелл и, в  то  же  время,  мимо
него, сквозь него. - Не здесь. Не на море. Не на море, а на суше,  но  где
она, эта суша? За истоками Открытого Моря, за вратами дневного света...
     Когда он заговорил снова, речь его была по-прежнему ясна,  словно  он
освободился от каких-то чар, или прогнал некое видение...
     Порт Астовелла оказался на северном побережье, в  устье  реки,  среди
крутых скал. Окна всех домов смотрели на север и запад,  как  будто  город
повернулся лицом к Архипелагу, к человечеству.
     Прибытие незнакомцев вызвало в порту всеобщее возбуждение и  смятение
- ни один корабль еще не осмеливался зайти сюда в это  время  года.  Когда
Гед и  Ветч  вошли  в  город,  женщины  попрятались  в  плетеных  хижинах,
осторожно выглядывая из-за приоткрытых  дверей  и  заслоняя  собой  детей.
Мужчины же, истощенные и, несмотря на холод, легко одетые, толпой окружили
их, и у каждого в руке был каменный топор или сделанный из  раковины  нож.
Убедившись, что никакой опасности путешественники не представляют, они тут
же успокоились и засыпали их вопросами. Астовелл был беден, торговать  его
жителям, кроме бронзы, было нечем и поэтому корабли с Содерса  и  Роламени
редко появлялись здесь. У островитян не было даже дерева. Лодки они  плели
из  тростника  и  обтягивали  шкурами  -  нужно  обладать   исключительной
храбростью, чтобы на таком ненадежном суденышке попробовать добраться хотя
бы до Госка или Корнея. Так островитяне и жили - в угрюмом одиночестве, на
краю всех карт. На острове не было ни волшебника, ни даже самой  захудалой
колдуньи и жители не признали в друзьях магов. Посохи же вызвали их бурное
восхищение лишь потому, что  были  сделаны  из  драгоценного  материала  -
дерева. Единственным из островитян, кто хоть раз в жизни  видел  уроженцев
центральной части Архипелага, оказался их вождь, а он был очень  стар.  На
путешественников смотрели как на чудо - привели детей, чтобы те  запомнили
чужестранцев и этот день на всю жизнь. Они никогда  не  слышали  о  Гонте,
только о Хавноре и  Эа,  и  приняли  Геда  за  Лорда  Хавнора.  Как  смог,
рассказал он им о белоснежном городке, которого никогда не видел. По  мере
того, как приближалась  ночь,  Гед  становился  все  беспокойнее.  Вечером
мужчины собрались в портовом домике у вонючего очага, в котором тлел козий
помет и сухой тростник - единственное их топливо. Гед спросил:
     - Какая земля лежит к востоку от вашего острова?
     При этих словах улыбки на лицах медленно угасли. Ответил ему вождь:
     - Только море.
     - Я спрашиваю об острове.
     - Это Край Земли, и дальше на восток нет суши.
     Один из молодых рыбаков спросил:
     - Отец, эти люди мудры, они странствуют по свету и  могут  знать  то,
чего не знаем мы.
     Старик долго смотрел на Геда, потом сказал: "На востоке нет земли", -
и не произнес больше ни слова.
     Ночь друзья провели в этом домике, где было хоть и дымно,  но  тепло.
Солнце еще не взошло, когда Гед разбудил своего друга словами:
     - Эстарриол, просыпайся, нам пора уходить!
     - Почему так рано? - пробормотал Ветч спросонья.
     - Мы уже опаздываем! Тень нашла способ скрыться, а  если  она  сейчас
убежит, я обречен гоняться за ней до скончания века.
     - Куда мы направимся?
     - На восток. Пойдем, я уже набрал воды.
     Они покинули свое пристанище затемно.  Улицы  были  безлюдны,  стояла
полная тишина - только младенец заплакал  в  какой-то  темной  хижине,  но
быстро замолк. При свете звезд они отыскали путь к  устью  реки,  отвязали
"Ясноглазку" от каменной пирамиды, столкнули ее в черную воду и поплыли на
восток, в Открытое Море. Это был первый день новолуния.
     Наступил  день,  ясный  и   холодный.   Порывы   ветра   налетали   с
северо-востока, и Гед поднял ветер магический - первый  акт  волшебства  с
тех пор, как он покинул остров Руки. Лодка быстро понеслась по  волнам  на
восток. Удары огромных курившихся пеной волн  сотрясали  "Ясноглазку",  но
она  отважно  шла  вперед,  как  обещал  ее  прежний  хозяин,  и  уверенно
подчинялась магическому ветру, словно была построена на самом Рокке.
     За исключением нескольких слов, предназначенных для поддержания  силы
заклинания, Гед в то утро не произнес ни единой фразы. Ветч завершил  свой
потревоженный сон, свернувшись калачиком на корме. В полдень они пообедали
- Гед выделил каждому по пшеничной лепешке и кусочку соленой рыбы.
     Никуда не сворачивая и  не  сбавляя  скорости,  "Ясноглазка"  неслась
вперед. Долгое молчание нарушил Гед, спросив:
     - Одни верят, что  за  Внешними  Пределами  лежит  только  безбрежное
пустое море, другие - что за горизонтом есть  еще  не  открытые  страны  и
острова. Как думаешь ты?
     - Пока что я согласен с теми, кто утверждает, что у Земли только одна
сторона и тот, кто заплывет слишком далеко, просто свалится с Края Мира.
     Гед не улыбнулся. В нем не осталось веселья.
     - Кто может сказать, что человек встретит там,  далеко?  Мы  проводим
всю жизнь среди островов и вряд ли узнаем это...
     - Те, кто хотел узнать, не вернулись, и ни один чужой корабль ни разу
не появлялся в Архипелаге.
     Гед промолчал.
     Весь этот день и следующую ночь могучий магический ветер  нес  их  на
восток. Ночную вахту стоял Гед - притягивающая его сила в темноте  крепла.
Смотрел он только вперед, хотя в непроглядной тьме  его  глаза  видели  не
больше, чем те, что нарисованы на носу лодки. К рассвету темное  лицо  его
от усталости посерело, он так закоченел от холода, что  едва  мог  двигать
руками и ногами. Прошептав:
     - Эстарриол! Держи ветер с запада! - Гед уснул.
     Утром они не увидели солнца - небо затянуло  плотным  слоем  облаков,
пошел дождь. Несмотря на просмоленную парусину, все в лодке отсырело. Ветч
чувствовал, и что промок насквозь, а  Гед  дрожал  во  сне  от  сырости  и
холода. Полный сострадания к своему другу, да и к себе тоже,  Ветч  сделал
слабую  попытку  остановить  дождь.  Но  если  магический  ветер  все-таки
повиновался ему и не ослабел, то пропитанный влагой ветер  Открытого  Моря
не прислушался к его голосу - чем дальше от суши, тем слабее волшебство.
     Ветч понял это и  в  его  душу  стали  закрадываться  сомнения  -  не
потеряют ли они всю свою магическую силу, удаляясь все дальше и дальше  от
населенных мест?
     Следующую ночь Гед опять не изменил курса - на восток,  и  только  на
восток. Наутро ветер немного стих, и в разрывах облаков  стало  появляться
солнце, но волны остались такими же высокими - "Ясноглазка" взбиралась  на
них, как на небольшие горы, мгновение отдыхала на вершине  и  стремительно
летела вниз. Через секунду эта мучительная процедура повторялась вновь,  и
так без конца.
     Вечером этого изнурительного дня Ветч сказал:
     - Друг, ты говорил,  что  впереди  нас  ждет  суша.  Я  не  собираюсь
оспаривать твое предчувствие. Но скажи, не кажется ли тебе, что это  всего
лишь очередная уловка, чтобы заманить нас подальше от  обитаемых  стран  и
лишить  нас  последнего  преимущества?  Ведь  сама  Тень  не  устает,   не
испытывает голода, не может утонуть...
     Они сидели рядом, но Гед посмотрел на друга так, словно их  разделяла
бездна, взгляд его был полон тревоги, и ответил он не сразу.
     - Эстарриол, мы уже совсем близко...
     Ветч ни на  секунду  не  усомнился,  что  это  правда.  Липкий  страх
мгновенно охватил его, но он положил руку на плечо друга и сказал:
     - Ну вот, наконец-то!
     Пришла ночь, и снова Гед не спал - он не  мог  позволить  себе  такой
роскоши. Не смог он уснуть и когда настал третий  день.  Бег  "Ясноглазки"
был по-прежнему легок, и даже ужасен в  своей  стремительности.  Ветч  мог
только удивляться тому, что Гед сохранил столько  сил  -  его  собственные
убывали с каждым часом. Но магический ветер был все  так  же  силен  и  не
ослабевал ни на минуту. Они продолжали свой путь и Ветчу  стало  казаться,
что они миновали истоки моря и врата дневного света.  Гед  стоял  на  носу
лодки, по-прежнему глядя только вперед. Но он не видел океан,  по  крайней
мере, тот океан, что видел Ветч - обширное  пространство  свинцовой  воды,
сливающейся на горизонте с небом. На глаза его словно упала темная пелена,
которая закрывала от него море и небо, и с каждой милей, с каждой  минутой
пелена эта становилась все плотнее. Заглянув другу в глаза,  Ветч  заметил
это и на мгновение увидел то же, что и Гед - тьму. И  хотя  они  сидели  в
одной лодке, Ветч плыл на восток по обычному морю, а Гед  уходил  от  него
все дальше и дальше, в страну, где нет востока и запада, где  не  восходит
солнце и только незнакомые звезды сверкают в черном небе.
     Внезапно Гед встал во весь рост и громко  что-то  сказал.  Магический
ветер стих и потерявшую скорость "Ясноглазку" начало  бросать  на  волнах,
словно щепку. Хотя обычный ветер и продолжал  дуть  с  востока,  парус  их
безжизненно обвис. Лодка остановилась.
     Гед сказал:
     - Спусти парус.
     Ветч быстро выполнил команду, а Гед в это время достал весла, вставил
их в уключины и принялся грести.
     Ветч, видя вокруг  только  водяные  горы,  не  понял  сначала,  зачем
понадобились весла, но потом заметил, что слабеет  даже  обычный  ветер  и
волны уменьшаются. Через некоторое время лодка под мощными  ударами  весел
Геда вошла как будто в тихую бухту, в круг совершенно спокойной воды.  Гед
греб, сидя лицом к корме, и между ударами весел оглядывался  через  плечо,
стараясь заглянуть вперед. Хотя Ветч и не видел того,  что  Гед  -  темных
склонов под неподвижными звездами,  опытным  глазом  волшебника  он  начал
различать на медленной, тяжелой воде  сгустки  мрака.  вода  вокруг  лодки
стала превращаться в песок.
     Если это и было иллюзией, то  необычайно  могущественной  -  открытое
Море обратилось в сушу. Собрав  остатки  храбрости,  Ветч  начал  медленно
произносить заклинание Откровения,  после  каждого  слова  поглядывая,  не
заколеблется, не исчезнет ли песчаная отмель посреди  безбрежного  океана.
Но она не исчезла. Возможно, это заклинание не имело здесь силы. Но  вдруг
это не иллюзия и они действительно добрались до Края Мира?
     Гед греб все медленнее, часто оглядываясь  через  плечо  и  тщательно
выбирая путь, осторожно направляя лодку в  одному  ему  видимые  каналы  и
протоки.  Время  от  времени  киль  "Ясноглазки"  задевал   дно,   и   она
вздрагивала, хотя под килем  лежала  бездонная  пучина  моря.  Гед  поднял
весла, они заскрежетали в уключинах и звук этот был ужасен. Все  остальные
звуки смолкли, затерялись в молчании, которое, казалось,  ничто  не  могло
нарушить. Лодка застыла неподвижно. Ветер полностью стих Море превратилось
в песок. Ничто не двигалось ни в темном  небе,  ни  на  прозрачной  земле,
простиравшейся во все стороны и теряющейся в кольце сгущающегося мрака.
     Гед встал, взял посох и легко перешагнул через борт. Ветч был уверен,
что его друг сейчас упадет и утонет в море, которое, несомненно,  прячется
за этой призрачной пеленой, скрывавшей воду, небо и свет. Но  моря  больше
не было и Гед пошел прочь от лодки  по  черному  песку,  на  котором  ясно
отпечатывались его следы.
     Посох его начал светиться, из него исходило все  усиливающееся  белое
сияние.
     Там, где шел Гед, не было направления - севера или юга,  востока  или
запада, были только "навстречу" и "от".
     Мрак все сгущался. Свет в руке Геда казался Ветчу странствующей в нем
звездой. Это заметил и Гед, но не отвел глаз,  продолжал  смотреть  только
вперед. И, наконец, на границе света  и  тьмы,  он  увидел  Тень,  которая
двигалась ему навстречу по песку.
     Поначалу она была бесформенной, но очутившись ближе,  превратилась  в
человека. Это был старик, седой и угрюмый, и в тот момент, когда Гед узнал
в нем своего отца, он увидел, что это уже не старик, а  юноша.  Джаспер...
его надменное красивое лицо, серый плащ с серебряной застежкой, его прямая
походка. С ненавистью смотрел он на Геда. Гед не остановился, но  замедлил
шаг и поднял повыше посох. Испускаемый им луч света стал  ярче,  и  в  нем
приближающаяся фигура превратилась в Печварри, но лицо его было раздуто  и
бледно, как у утопленника. Он вытянул руки  и  поманил  Геда.  Между  ними
осталось всего несколько шагов, но Гед  продолжал  идти  вперед.  Внезапно
Тень совершенно изменилась - она распростерлась, будто раскрыв  гигантские
тончайшие крылья, съежилась снова. На мгновение Гед  увидел  в  ней  белое
лицо Скиорха и его  затуманенные  глаза,  а  потом  -  ужасную  морду,  ни
звериную, ни человеческую, с дергающимися губами и черными ямами  глазниц,
которыми глядела на него черная пустота.
     Гед еще выше поднял посох и сияние  его  стало  нестерпимым.  В  этом
безжалостном свете все формы спали с Тени, словно шелуха. Она собралась  в
клубок, почернела и на четырех коротких когтистых лапах двинулась  вперед,
вытянув к Геду бесформенное рыло, на котором уже не было ни губ, ни  глаз,
ни ушей. Они сблизились и Тень поднялась во весь  рост.  В  полной  тишине
человек и тень сошлись лицом к лицу и остановились.
     Громко и ясно, разбив на куски древнее безмолвие,  Гед  произнес  Имя
Тени и одновременно с ним, не имея губ и  языка,  Тень  произнесла  то  же
самое слово, то же самое Имя:
     - Гед!!! - и голоса их слились.
     Гед бросил посох, вытянул руки и схватил свою Тень, свое черное  "я".
Свет и тьма встретились, соединились и стали одним целым.
     Ветчу, который в ужасе следил за ними издалека, показалось,  что  Гед
побежден - он увидел, как померкло  ослепительное  сияние.  В  отчаянии  и
ярости выпрыгнул он из лодки, чтобы помочь другу или умереть вместе с ним,
и что было сил  помчался  по  направлению  к  слабому  проблеску  света  в
кромешной тьме пустыни.  Но  суша  начала  растворяться  под  его  ногами,
превращаясь в зыбучий песок... и внезапно его оглушил рев  ветра  и  волн,
ослепил дневной свет, он почувствовал жгучий холод и горечь соли на  языке
- мир вернулся к нему в образе настоящего, живого моря.
     Неподалеку от него качалась на волнах пустая "Ясноглазка", но  больше
ничего не было видно - вода заливала глаза. Ветч плавал плохо, но  все  же
сумел доплыть до лодки и тяжело перевалиться через борт. Кашляя и  вытирая
льющуюся с волос воду, он стал  осматриваться,  точно  не  зная,  в  какую
сторону смотреть. Наконец далеко-далеко он смог различить в волнах  что-то
темное. Взявшись за весла, он могучими рывками начал  грести.  Хоть  и  не
скоро, но все же он доплыл до Геда, поймал его за руку и втащил в лодку.
     Хотя Гед был в полубессознательном состоянии и, казалось,  ничего  не
видел вокруг, на нем не  было  заметно  никаких  ран.  Посох,  потухший  и
превратившийся  в  обыкновенную  палку,  был  крепко  зажат  в  его  руке.
Обессиливший и промокший до нитки, он молча лежал около мачты и не смотрел
на Ветча, когда тот поднимал парус и  разворачивал  лодку,  чтобы  поймать
северо-восточный ветер. Он не обращал внимания на окружающий мир, пока  на
потемневшем небе в разрыве облаков не появилась, словно круг  из  слоновой
кости, новорожденная луна, и отраженный ею солнечный свет не засиял сквозь
океан тьмы.
     Тогда Гед поднял голову и долго, долго вглядывался в яркое светило.
     Вот он встал, держа посох обеими руками, словно воин - длинный меч, и
посмотрел на небо, на море, на парус над  своей  головой,  в  лицо  своему
другу.
     - Эстарриол, посмотри, ведь я сделал это! И наконец-то все кончено. -
Он рассмеялся.  -  Рана  затянулась,  и  я  такой  же,  как  и  прежде.  Я
свободен...
     Он сел и, пряча в ладони лицо, заплакал как ребенок.
     До этого момента Ветч с беспокойством следил за Гедом.  Он  не  знал,
чем закончилась схватка во тьме, не знал, кто находится с ним в лодке и  в
любую секунду готов был пробить дно и затопить "Ясноглазку" посреди  моря,
только бы не привести в гавани Архипелага это  порождение  мрака,  которое
могло принять облик Геда. Но когда он увидел глаза  друга  и  услышал  его
голос, последние сомнения исчезли. Гед ни победил, ни  проиграл  -  назвав
Тень своей смерти своим собственным Именем,  он  стал  цельной  личностью,
человеком, до конца познавшим себя, человеком,  в  душе  которого  уже  не
осталось места для  ненависти,  мрака  и  боли.  В  самой  старой  балладе
"Сотворение Эа" поется:

                      Лишь в тишине услышишь слово,
                      И лишь во тьме увидишь свет,
                      Лишь в смерти жизнь восходит к жизни,
                      И гордый сокола полет
                      Заметен только в чистом небе...

     Эту балладу и запел Ветч в  лодке,  несущейся  на  запад  на  крыльях
холодного ветра зимы из пустыни Открытого Моря.
     Они плыли восемь дней, и еще восемь, прежде чем увидели землю.  Много
раз приходилось им наполнять бурдюки водой, полученной при  помощи  магии.
Они рыбачили, но даже призвав на выручку все  рыбацкие  заклинания,  почти
ничего не поймали, потому что рыбы Открытого Моря не знают своих настоящих
Имен и не обращают внимания на волшебство. Когда у них  остался  последний
ломтик вяленого мяса, Гед вдруг вспомнил слова Ярро:
     "Когда в море тебя настигнет голод, ты пожалеешь, что украл пирожок".
     Но хоть голод и был мучительной пыткой, воспоминание это согрело его,
потому что тогда же Ярро сказала, что будет ждать их возвращения.
     Путь  на  восток  они  проделали  за  три  дня,  а  чтобы  вернуться,
потребовалось шестнадцать. Никто еще не возвращался  из  такого  далека  в
разгар зимы, а тем более - в открытой лодке. Но штормы и ураганы не  очень
донимали их,  и  они  уверенно  вели  "Ясноглазку"  по  компасу  и  звезде
Толберген так, чтобы пройти севернее Астовелла, Госка и  Пелимера.  Первая
земля, увиденная ими, оказалась  южной  оконечностью  Коппиша,  поднявшего
перед ними свои могучие утесы, подобно огромным замкам. Остров встретил их
криками чаек и дымом очагов маленьких деревень.
     Отсюда до Иффиша было рукой  подать...  Тихим  вечером  вошли  они  в
гавань Исмея, привязали "Ясноглазку",  доставившую  их  домой  от  берегов
царства мертвых, и по узким улочкам пошли к дому волшебника. Друзья  вошли
в его тепло и свет, сердца их были легки, и Ярро  выбежала  им  навстречу,
плача от счастья.

     Если Эстарриол с Иффиша сдержал свое обещание и сложил песню о первом
великом деянии Геда, то она была забыта. На  островах  Восточного  Предела
рассказывают предание о лодке, которая села на  мель  в  бездонной  пучине
океана, в неделях пути от любого острова. На Иффише говорят, что в ней был
Эстарриол, на Токе  рассказывают  о  двух  рыбаках,  заброшенных  жестоким
штормом далеко в Открытое Море, а на Холпе утверждают, что это был местный
рыбак, лодка которого застряла в невидимом песке и он до сих пор скитается
там. От предания о Тени остались лишь  крохотные  клочки,  которые  многие
годы, как плавник, кидает от острова к острову. Но в "Деяниях Геда" ничего
не говорится ни об этом плавании,  ни  о  его  встречи  с  Тенью,  которая
произошла прежде, чем он живой и невредимый  возвратился  из  скитаний  по
стране Драконов, или вернул кольцо Эррет-Акбе из гробниц Атуана обратно на
Хавнор, или опять поселился на Рокке, но уже в  качестве  Верховного  Мага
всех островов мира.