ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА КОАПП
Сборники Художественной, Технической, Справочной, Английской, Нормативной, Исторической, и др. литературы. 



   Владимир Кунин
   КЫСЯ 1-3 части

   роман

   Счастлив, кто падает вниз головой
   Мир для него, хоть на миг, - а иной
   Владислав Ходасевич.

   Только я пристроился сзади к этой кошечке,  только  прихватил  ее  за
нежный пушистый загривочек, только почувствовал, как ее потрясающий  ры-
жий хвостик туго напружинился и стрункой вытянулся вверх и чуть  вбок  в
ответном желании, открывая мне, как сказал бы мой Человек Шура Плоткин -
"врата блаженства"... А Шура знает, что говорит - он литератор. И  когда
к нам приходят разные его бабешки, он сначала читает им свои  сочинения,
а потом начинает их раздевать, бормоча разные  вот  такие  слова,  вроде
"врата блаженства", "жаркий оазис любви", "испепеляющее желание", и  так
далее. Причем, ни в одном его сочинении, которые он этим дурочкам  чита-
ет, я никогда не слышу этих слов. Шура как я - абсолютно беспородный, но
ума у него хватает, чтобы в своих статьях и  рассказах  такие  роскошные
выражения не употреблять. Тем более, я же слышу, с какими интонациями он
эти пышные слова произносит. Будто бы внутренне хихикает...
   Он иногда пытается и со мной так разговаривать, не такими словами,  а
такими интонациями. И, не скрою, я этого очень не люблю. В таких случаях
я просто отворачиваюсь от Шуры и сажусь к нему спинои. И тогда Шура  на-
чинает извиняться передо мной и подлизываться. Должен отметить -  совер-
шенно искренне. И я его прощаю.
   Ну, так значит, только я взобрался трахнуть эту кошечку, эту прелест-
ную рыжую киску, или, как выражается иногда мой  Шура,  влезая  на  свою
очередную гостью, - "вонзиться в ее пылающий рай", как вдруг  совершенно
неожиданно что-то большое, жесткое, сетчатое, очень больно стукнув  меня
по кончику хвоста, накрыло нас обоих, и прежде, чем я успел сообразить -
что же произошло, я услышал мерзейший голос этой сволочи Пилипенко:
   - Пиздец коту!!! Васька, затягивай сачок поскорей, а то этот  прохин-
дей опять вырвется!.. Он уже от нас раз пять смыливался! Это котяра того
самого жида, который в газеты пишет.
   Ну надо же, гад, подонок, в какой момент подловил!.. Прав  был  Шура,
когда говорил мне: "Ах, Мартын, не доведут нас с тобой яйца до добра..."
   - Затягивай сачок, кому говорю! - орет Пилипенко, и подлец Васька за-
тягивает сачок туго-натуго. И мы с моей рыжей лапочкой оказываемся тесно
спеленутые сетью. Естественно, тут уже не до "врат блаженства" и "жарко-
го оазиса", да и, честно говоря, у меня от испуга и неожиданности просто
нечем было бы "вонзиться в пылающий рай" этой рыжей дурехи,  которая  от
ужаса, кретинка, завопила таким дурным голосом, что если бы я в  другой,
менее экстремальной обстановке, услышал бы от нее такую истерику, у меня
просто вообще не встал бы на нее никогда..
   - Все, бля, - говорит Пилипенко. - Теперь он мой!
   - Кто? - спрашивает Васька.
   Васька с первого раза ни во что не врубается. Редкостный болван!  От-
куда эту дубину стоеросовую Пилипенко себе в помощники  выискал?  Ваську
напарить - проще простого. Он - не Пилипенко. Тот, хоть и  гад,  хоть  и
сволочь, и живодер, но далеко не дурак.
   - Кто "твой-то"? - переспрашивает Васька.
   - А они обеи! И еврей, и его котяра. Они у меня теперь вона где, -  и
Пилипенко хлопает себя по карману. - Захочет свою  животную  взад  полу-
чить? Наше вам пожалуйста. Пришлите полсотни баксов, и кот  ваш.  Я  его
все едино еще раз отловлю. Не хочете платить - я вашего котика в  лучшем
виде в НИИ физиологии представлю. Нехай этот ваш  ебарь-террорист  науке
послужит. Его там распотрошат на составные части, и он еще своим  трупом
миру пользу принесет. Конечно, капусты будет меньше, гроши одни  -  счас
на науку ни хрена не дают, но, как говорится, с худой овцы...
   - Был бы он породистьй, можно было бы яво на шапку пустить, - говорит
Васька. - Гля, какой здоровущий!..
   - А хули толку, что здоровущий? - отвечает ему Пилипенко. - У его вся
шкура спорчена, морда исполосована, уши рваные.  Весь,  куда  ни  глянь,
везде в шрамах. Его даже овчарки боятся! Будешь пересаживать из сетки  в
"воронок", рукавицы надень. И поглядывай. С им только зазевайся - враз в
глотку вцепится!
   И несмотря на унизительность моего сиюсекундного положения,  несмотря
на, честно говоря, заползающий в душу холодок обреченности, чему  немало
способствовали истошные вопли этой рыжей идиотки, прижатой ко мне безжа-
лостными пилипенковсками узами, я не без гордости вспомнил, как два  ме-
сяца тому назад, когда Пилипенко накрыл меня своим гнусным сачком  почти
в аналогичной ситуации, я прокусил ему ухо и разодрал левую руку чуть ли
не до кости. Чем, не скрою, и спасся...
   Он был просто вынужден отшвырнуть меня и броситься к своей машине,  к
этому своему отвратительному "воронку", за аптечкой. При этом он изрыгал
из себя такой чудовищный мат, которого я не слышал даже от  своего  Шуры
Плоткина, когда тот схватил триппер на одной, как он говорил,  "оччччень
порядочной замужней женщине"...
   - Так что ты с ним поосторжней, - говорит Пилипенко про меня.
   - Ладно... Учи ученого, - отмахивается Васька. - А с  этой  рыжей  чо
делать? Хозяев не знаем, для лаболатории, вроде, мелковата. Они  просили
крупняк подбирать...
   - Ничо!.. Пока пихай ее в общую клетку. Приедем на место  и  выпустим
на хер. Нехай блядюшка теперь там погуляет. Я на ее, как на  живца,  уже
шешнадцатого кота беру!..
   Вот это да!!! О, Господи!.. Боже ж ты мой, скольких же невинных, вле-
комых лишь нормальным здоровым половым инстинктом, эта рыжая стерва, эта
предательница, эта гнусная тварь привела к мучениям на лабораторных сто-
лах института физиологии?! Из скольких же бедолаг эти два умельца -  Пи-
липенко и Васька - сотворили свои уродливые шапки для Калининского  рын-
ка?.. Кошмар!..
   Первым моим желанием было - немедленно перекусить ей  глотку.  Но  мы
были спеленуты одной сетью и я не мог пошевелиться. И от  полной  невоз-
можности мгновенно произвести справедливый акт отомщения и  заслуженного
наказания я вдруг  впал  в  такую  апатию,  такое  безразличие  к  своей
дальнейшей судьбе, что от охватившего меня  бессилия  захотелось  просто
тихо заплакать...
   Поэтому, когда Васька принес нас к "воронку" - старому, раздолбанному
"Москвичу" с фургончиком, открыл заднюю дверцу и выгрузил нас из сачка в
стоящую внутри фургона клетку, - я даже не рыпнулся, а эта рыжая  прово-
каторша, эта тварь продолжала орать, как умалишенная.
   - Гля, какой смирный!.. - удивился Васька  и  опустил  вниз  заслонку
клетки. - А ты говорил...
   - Смирный - еще не покоренный, - ответил ему Пилипенко и сел за руль.
- Этот еврейский котяра так себе на уме, что не  знаешь,  чего  от  него
ждать. Жаль только, что у его жида вошь в кармане да блоха на аркане,  а
то б я с него за этого кота и сто баксов слупил бы. Садись,  Васька,  не
мудохайся! А то кто-нибудь из хозяев этих шмакодявок  объявится,  и  нам
опять морду набьют...
   Васька заторопился, захлопнул дверь фургона, и во внезапно  наступив-
шей темноте, я отчетливо увидел, что впопыхах он забыл защелкнуть метал-
лическую задвижку на опущенной заслонке кошачей клети. Так что при жела-
нии и некотором усилии заслонку можно было бы приподнять лапой... Апатии
у меня - как не бывало!
   Пилипенко завел мотор и мы поехали.
   Я огляделся. В нашем кошачьем отделении (в фургончике была  еще  одна
клетка - для собак) сидели и понуро лежали штук пятнадцать  малознакомых
мне Котов и Кошек. Но, судя по тому, как многие увидев  меня,  подобрали
под себя хвосты и прижали уши, меня тут знали.
   И только один Кот не прижал уши к голове. Тощий, обшарпанный, с клоч-
коватой свалявшейся шерстью, со слезящимися глазами и обрубленным  хвос-
том - типичный представитель  безымянно-бездомного  подвально-помоечного
сословия, без малейшего страха подошел ко мне и сел рядом, глядя на меня
с преданностью и надеждой.
   Когда-то на пустыре за нашим домом я отбил этого несчастного  бродягу
от двух крупных домашних Котов, изрядно попортив им шкуры и наглые сытые
морды.
   На следующий день после этого побоища  Шура  выпустил  меня  прошвыр-
нуться по свежему воздуху и совершить свои естественные отправления. До-
ма я этого не делал никогда, даже в самые лютые морозные зимние дни. Та-
ким образом мой Человек Шура Плоткин был начисто избавлен  от  необходи-
мости заготавливать для меня песок и нюхать едкую вонь кошачьей  мочи  и
кала.
   Наш дом стоит в новом районе, в глубине квартала, и я с  детства  вы-
торговал себе право в любое время уходить из квартиры и  возвращаться  в
нее только тогда, когда мне этого захочется.
   Короче, когда я на следующий день выполз из нашей парадной и  с  нас-
лаждением потянулся до хруста, до стона, и новое прохладное  утро  стало
вливаться во все мое тело - от влажного носа, устремленного в синее  ве-
сеннее небо, до кончика хвоста, туго вытянутого к горизонту, -  я  вдруг
увидел вчерашнего кота-бродягу, сидящего неподалеку от моего дома. Между
его тощих и грязных лап лежала здоровенная мертвая крыса.
   Бродяга приветливо дернул обрубком хвоста и переместился  сантиметров
на двадцать левее задушенной им крысы, предлагая мне ее в подарок.
   Я подошел. Как и положено, мы обнюхались, а потом  я  ему  битый  час
втолковывал, что вообще-то я крыс не ем, что жратвы у меня и дома  нава-
лом, но подарок его я ценю и очень ему благодарен.
   В подтверждении искренности своих чувств я на его глазах отнес  крысу
за дом, выкопал там ямку и зарыл ее туда, делая вид, что как-нибудь обя-
зательно вернусь за ней и вот уж тогда-то мы и устроим  пир  горой!..  А
пока, если он хочет шмат нормальной сырой рыбы под названием "хек  моро-
женый", я могу смотаться домой и принести ему. Тем более,  что  она  уже
оттаяла.
   Но то ли этот несчастный кот не знал, что такое "рыба", то  ли  никак
не мог взять в толк, как это возможно "не есть крыс?!.", но он деликатно
(что, кстати, гораздо чаще встречается у простых дворовых особей, чем  у
породистых и домашних) отказался от моего предложения, куда-то сбегал  и
привел мне совершенно незнакомую, очень миловидную грязно-белую кошечку,
которую я тут же и трахнул за его здоровье.
   А он смотрел, как я это делаю, жмурился от удовольствия  и,  кажется,
был абсолютно счастлив, что наконец-то смог мне угодить...
   Вот этот-то Кот и сидел сейчас рядом со мной. Сидел и смотрел на  ме-
ня. Только один-единственный раз он покосился на незащелкнутую  задвижку
от заслонки, давая мне возможность понять, что и он тоже заметил Васьки-
ну оплошность.
   Я клянусь, что мы с ним не произнесли ни звука!
   Но в громких рыданиях рыжей потаскушки-провокаторши... Или  "провока-
торки"? Как говорят Люди, когда провокатором оказывается особа  женского
пола? Короче, в истерике этой бляди, в жалобном мяуканье совсем еще  па-
цана-Котенка, в нервной, хриплой зевоте старухи-Кошки, в неумолчном  лае
идиота-Фоксика из соседней собачьей клетки, в трагическом вое ухоженного
и до смерти перепуганного Шпица, в робком гавканьи  моего  знакомого  по
пустырю - огромного и глупого, но очень доброго Пса, в котором было  на-
мешано с десяток пород и кровей, - я УСЛЫШАЛ немой вопрос Кота-Бродяги:
   - Что делать будем?
   - А черт его знает! - говорю я, даже НЕ ОТКРЫВАЯ рта. - Ну, предполо-
жим, мы поднимем заслонку, а потом? Фургон-то снаружи закрыт...
   - Слушай, Мартын, - говорит Бродяга. - Безвыходных положений не быва-
ет. Это тебе говорю я, у которого никогда не было Своего  Человека.  Ко-
нечно, ты за Шурой Плоткиным - как за каменной стеной...
   Я, действительно, много раз рассказывал Бродяге о Шуре и однажды даже
познакомил их.
   - Да, причем тут Шура?! - разозлился я.
   - При том, что ты, даже не сознавая этого, надеешься, что тебя  выру-
чит твой Шура. А мне надеятся не на кого. Только на себя. Ну, и на тебя,
конечно. А ты даже пошевелить мозгами не хочешь...
   Слышать это было дико обидно!.. Тем более, что на Шуру я и не рассчи-
тывал. Во-первых, потому, что не он меня, а в основном я его  всю  жизнь
выручал из разных неблагоприятных ситуаций, а во-вторых, Шуры просто фи-
зически не было в Санкт-Петербурге. Он еще позавчера уехал в Москву, по-
вез свою рукопись в издательство. Специально для ухода за мной - кормеж-
ка, впустить меня, выпустить, дать попить, включить мне телевизор, - Шу-
ра оставил в нашей квартире очередную прихехешку,  которая  начала  свою
бурную деятельность в нашем доме с того, что сожрала  мой  замечательный
хек и сутки обзванивала всех своих хахалей, как внутрироссийского, так и
заграничного розлива. Трепалась она по полчаса с каждым, и  я  в  панике
представлял себе, какой кошмарный счет придет нам с Шурой в конце месяца
за эти переговоры! Поэтому сегодня, уходя из дому, я перегрыз телефонный
шнур и таким образом спас Шуру Плоткина от необходимости пойти по  миру,
ведя меня на поводке. Шура вернется домой - я ему покажу  место,  где  я
перегрыз провод, и Шура все сделает. В отличии от других наших  знакомых
литераторов, руки у Шуры вставлены нужным концом.
   В-третьих, даже если бы Шура был в городе, он все  равно  никогда  не
смог бы выкупить меня у Пилипенко. У моего Плоткина долларов отродясь не
было.
   Но Бродяге я этого ничего не сказал. А только спросил:
   - Как ты думаешь, куда нас везут?
   - Чего мне думать, я точно знаю - на Васильевский остров, в лабората-
рию института физиологии. Я уже один раз там был. Еле выдрался. Пришлось
со второго этажа прыгать...
   Я с уважением посмотрел на Кота-бродягу..
   - Думай, Мартын, думай, - сказал он мне. - У меня  лично  с  голодухи
башка не варит...
   ...И я придумал!!!
   Единственное, о чем я попросил Бродягу - это максимально  точно  пре-
дупредить меня, когда до остановки у дверей лаборатории института физио-
логии останется ровно три минуты.
   В нас - Кошачьих, есть ЭТО. Я не знаю, как ЭТО  объяснить.  Наверное,
потому, что сам не очень отчетливо понимаю, как  возникает  в  нас  ЭТОТ
процесс предвидения, ощущение оставшегося времени, полная  ориентация  в
темноте или закрытом помещении (даже передвигающемся  в  пространстве  -
как мы сейчас), относительно точное чувство расстояния...
   Естественно - необходимы одна-две вводных.  Ну,  например:  почему  я
попросил именно Бродягу предсказать мне подъезд к лаборатории  точно  за
три минуты? Не смог бы сам? Смог бы! Но не настолько точно, как Бродяга.
И я, и все остальные Коты и Кошки, ни разу  не  ездившие  этой  дорогой,
могли бы ошибиться - плюс-минус минута. Мне  же  была  нужна  абсолютная
точность. А для этого был необходим Бродяга. То есть  Кот,  который  уже
один раз ехал этой дорогой...
   И вот этот, казалось бы, ничтожный опыт,  эта,  прямо  скажем,  очень
слабенькая эмпирика, рождает в наших кошачьих мозгах поразительно точные
определения - расстояния, времени, ощущения в пространстве...
   Пример из собственной практики: мы с Шурой живем в девятиэтажном  со-
рокапятиквартирном доме с одной парадной лестницей и одним лифтом.
   Основная интенсивность движения и загруженности нашего  лифта,  когда
он, как сумасшедший, мотается между этажами - это период  с  четырех  до
семи часов вечера. То есть, когда Люди возвращаются с  работы.  Это  три
часа непрерывного гудения огромной электрической машины, рокотание толс-
тенных стальных тросов, поднимающих и опускающих лифт, скрип и  постоян-
ное повизгивание могучих блочных колес с желобками, через которые и пол-
зут эти тросы... Я как-то шлялся на чердак и видел это чудовищное соору-
жение.
   И ко всем этим звукам - еще три часа безостановочного хлопанья желез-
ных дверей шахты лифта, щелканье деревянных створок кабины, звуки  вклю-
чения и выключения разных реле... И вся эта какафония с совершенно  неп-
редсказуемой периодичностью!
   И клянусь вам, я все эти три часа могу продрыхнуть в СВОЕМ кресле, не
прислушиваясь и не настораживаясь. Но в какой-то мне  и  самому  неясный
момент, что-то меня будит, и я, лежа в кресле с еще  закрытыми  глазами,
точно ощущаю, что к дому подходит Мой Шура. С этой секунды я  знаю  все,
что должно произойти дальше! Мне даже кажется, что  я  это  вижу  сквозь
стены!..
   Сейчас, для наглядности я выстрою и свое, и Шурино поведение в  стиле
"параллельного монтажа". Это я в свое время так от Шуры  нахватался.  Он
когда-то, как сам говорил, "лудил" сценарии для киностудии  научно-попу-
лярных фильмов и несколько месяцев подряд выражался исключительно по-ки-
нематографически...
   Итак:
   Вот Шура подходит к нашей парадной...
   В это время я, еще лежа, приоткрываю один глаз...
   Вот Шура набирает "секретный" код замка входной двери... А код не на-
бирается. Тогда Шура говорит свое извечное - "Ну, елки-палки!..  Неужели
снова сломали?!" и толкает дверь ногой. Дверь распахивается, зияя  выло-
манным кодовым устройством...
   Тут я открываю второй глаз...
   Шура входит в парадную, морщит свой длинный нос,  внюхивается  (хотя,
чем он там может внюхиваться?!. Люди в  этом  совершенно  беспомощны)  и
бормочет: "Опять всю лестницу обоссали, засранцы!.."
   Это он про мальчишек из соседних домов и заблудших пьянчуг...
   Тут я приподнимаю задницу, потягиваюсь  и  вижу...  Да,  да!..  ВИЖУ,
как...
   ...Шура нажимает кнопку вызова лифта!!!
   И пока лифт к нему спускается, я мягко спрыгиваю со СВОЕГО  кресла  и
потягиваюсь еще раз. Времени у меня навалом...
   Шура входит в темную кабину лифта со словами "Ничтожества!  Разложен-
цы!.. Дремучая сволочь! Страна вырожденцев и  уродов!..  Опять  лампочку
выкрутили!!!"
   Мне-то все равно было бы - в темноте ехать или при свете, а Шуре бед-
ному приходилось...
   ...искать пульт с этажными кнопками, наощупь отсчитывать  восьмую,  и
так в темноте, чертыхаясь и матерясь, подниматься до нашего этажа...
   За это время, я медленно... Ну, очень медленно!..  иду  через  вторую
комнату в коридор, слышу как останавливается лифт, ВИЖУ...
   ...как выходит из него Шура и вытаскивает ключи из кармана...
   Я слышу, как он отпирает первую железную дверь, слышу, как он  встав-
ляет ключ во вторую - деревянную, и...
   ...скромненько сажусь у двери и поднимаю нос кверху...
   Тут-то и входит Шура! И говорит:
   - Мартын! Сонная твоя морда!... Хоть бы пожрать чего-нибудь  пригото-
вил, раздолбай толстожопый...
   А я ему... Вот чего не умею - так это мяукать. А я ему  в  ответ  так
протяжно, басом:
   - А-а-аааа!.. А-а-аааа!...
   И он берет меня тут же на руки, чего я никогда никому не позволяю де-
лать. Зарывается своим длинным носом в мою шкуру и шепчет:
   - Мартышка... Единственный мой!..
   И за шесть лет жизни с Шурой Плоткиным я не ошибся ни разу!
   Откуда в нас эта странная, таинственная,  почти  мистическая  способ-
ность?! Может быть, потому, что в наших кошачьих носах находится  девят-
надцать миллионов нервных окончаний, а у Человека всего пять?.. А  может
быть, потому, что Коты и Кошки слышат на две октавы  больше,  чем  Чело-
век?..
   Я лично понятия не имею, что все это такое, но если у нас  "девятнад-
цать", а у них всего "пять" - значит, мы почти в четыре раза лучше? Пра-
вильно?.. Или они слышат так себе, а мы на "две октавы больше" -  следо-
вательно, мы гораздо совершеннее?! Так ведь? Уже не говоря о том, что  в
темноте Люди просто жалкие создания, в то время как для  нас  темнота  -
хоть бы хны!
   Или, к примеру: на ушах у нас больше тридцати мускулов! У собак всего
лишь семнадцать, а у Человека - вообще всего шесть!.. И мы своими муску-
листыми ушами способны улавливать любые оттенки звуков с любого  направ-
ления!.. А что могут Люди со своими шестью паршивенькими мускулами?
   Нужно быть до конца справедливым - все эти сведения  я  почерпнул  от
того же Шуры Плоткина, который одно время очень серьезно занимался наши-
ми Личностями, поразительными особенностями наших организмов и перечитал
по этому поводу уйму прекрасных книг. Кстати, он  же  мне  сообщил,  что
древние египтяне почитали Котов и Кошек как Божественные Создания, укра-
шали их драгоценностями, и ни один Человек не имел права  причинить  Ко-
шачьему существу ни беспокойства, ни тем более страданий...
   Вот было Время! Вот были Люди!.. Не то, что эти постсоветские подонки
- Пилипенко и его вонючий Васька...
   - Боюсь, всех нам не выручить, - сказал я Бродяге, когда поделился  с
ним планом предстоящей операции.
   - Спасение утопающего - есть дело лап самого утопающего, - безжалост-
но ответил Бродяга.
   И я подумал, что в чем-то Бродяга прав. Действительно,  всем  помочь,
практически невозможно. Но...
   За шесть с половиной лет моей достаточно бурной жизни,  я  перетрахал
такое количество Кошек, которое обычному рядовому домашнему  Коту  и  во
сне не приснится! Я никогда не шел на поводу у сочиненной Людьми  весьма
распространенной и унизительной теорийки, будто "брачным" месяцем у  Ко-
тов и Кошек считается только март. А все остальные одинадцать месяцев  в
году они, дескать, даже и не помышляют о совокуплении. Какой-то  собачий
бред Людей-импотентов, подсказанный им пухлыми и пушистыми  Котами-каст-
ратами!
   Да я все триста шестьдесят пять дней в году, просыпаясь каждое  утро,
только и думаю - кого-то я сегодня оприходую?! Что мне сегодня за  Киска
попадется между лап?.. А не смотаться ли мне в соседний квартал, в  парк
при спортивном комплексе "Зенит"? Говорят, там  недавно  появилась  одна
такая сиамская лапочка, которая никому не дает, да еще и огрызается, как
стерва...
   И я иду в этот их спортивный парк, нахожу там эту недотрогу  и  через
семь секунд трахаю ее на глазах у всех наших изумленных Котов-пижонов, а
потом эта сиамская дурочка бегает за мной все лето, как умалишенная.
   Так что все эти теории про "брачный период" и  про  "март  месяц"  ни
хрена не стоят! У меня "март" - с января по  декабрь  включительно.  Мне
лично всегда хочется. Я, как говорит мой Шура, "завсегда об этом думаю".
Он, кстати, тоже...
   Ну, и конечно, время от времени то одна, то другая Кошка с уже отвис-
шим брюхом вдруг начинает с неуклюжим кокетством валиться на спину и так
печально-выразительно поглядывать на меня. Но я беременных принципиально
не трогаю. Не дай Бог, еще повредишь им там чего-нибудь...
   Так что сколько Котят посеяно мною во чревах невероятного  количества
Кошек - я и понятия не имею. Конечно, прав Бродяга, всем  помочь  невоз-
можно...
   И к большинству Кошек, которых я употреблял когда-то, честно  говоря,
у меня отношения никакого - спасибо и привет! Но, когда на нашем пустыре
я вдруг вижу какого-нибудь скачущего Котенка-несмышленыша, я почти  бес-
сознательно тянусь заглянуть ему в мордочку - а вдруг, это мой? А вдруг,
он произошел от меня?! Вот ведь чудо-то какое!
   В такие моменты мне всегда хочется накормить его, защитить от  Собак,
от Котов-идиотов, от больших и злобных Крыс, от всего на свете...
   Одного такого бесприютного я даже как-то привел к нам домой.  На  что
Шура Плоткин торжественно сказал:
   - Ах, Мартын, дорогой мой друг! Хоть ты и  половой  бандит  и  сексу-
альный маньяк, хоть ты и разбойник и  ебарь  без  зазрения  совести,  но
сердце у тебя мягкое, интеллигентное, я бы сказал... Существо, ощущающее
комплекс вины за содеянное, уже благородное существо!
   И подарил этого замухрышку одной своей московской знакомой. Как-то он
там теперь в Москве поживает? Вырос, небось, засранец...
   Вот почему я показал Бродяге на забившегося в  угол  клетки  насмерть
перепуганного Котенка и решительно заявил:
   - Но этого пацана мы все-таки вытащим! Сколько у нас времени?
   - До сигнала или до приезда?- деловито спросил Бродяга.
   - До сигнала.
   - Около пяти минут.
   - Порядок. Подгони пацана поближе к дверце клетки, а я пока  дотрахаю
эту рыжую падлу! Не пропадать же добру...
   Я прыгнул сзади на верещавшую рыжую Кошку, жестко прихватил ее зубами
за загривок, примял к полу клетки задними лапами, и на  глазах  полутора
десятков уже обреченных Котов и Кошек и нескольких Собачек, я стал драть
ее, как сидорову козу!
   Нежности, обычно сопровождающей этот акт, не было и в  помине.  Нена-
висть к этой "подсадной утке", к этой предательнице  вдруг  сублимирова-
лась в такое жестокое и могучее желание, что я готов  был  проткнуть  ее
насквозь и разорвать на куски. Я знал, что причиняю ей сильную боль сво-
ими зубами и когтями задних лап, но это знание еще больше усиливало  мое
наслаждение - и на миг у меня в мозгу  промелькнуло,  что  подобного  со
мной никогда не бывало! Уж не сбрендил ли я на секспочве?!
   Теперь рыжая не орала, а только хрипела, прижатая к полу. На долю се-
кунды я вдруг увидел ухмыляющегося Бродягу,  потрясенную  Старуху-Кошку,
насмерть перепуганного Котенка, с  отвалившейся  от  удивления  челюстью
и...
   ...в момент пика моих трудов, в пароксизме  страсти,  я  еще  сильней
сжал зубы у нее на затылке и услышал, как она тихонько  взвизгнула  подо
мной...
   Когда же я кончил и, как ни в чем не бывало, слез с нее - она  так  и
не смогла встать на лапы. Со всклокоченной шерстью, с безумными глазами,
негромко постанывая, она, словно раздавленная, поползла на брюхе в  угол
клетки. На мгновение сердце мое кувыркнулось от жалости,  но  я  тут  же
вспомнил про пятнадцать замученных Котов, погибших из-за нее в лаборато-
рии института, и моя слабость уступила место гадливому презрению. Я дол-
жен был быть у нее шестнадцатым...
   Неожиданно мы почувствовали, что наш автомобиль стал притормаживать.
   Я тут же подскочил к дверце клетки и вопросительно посмотрел на  Бро-
дягу. Неужели мы уже подъехали к институту, к  этому  Кошачьему  лобному
месту?! Неужто Бродягу так подвела знаменитая  наша  интуиция?  А  может
быть, от постоянного многолетнего недоедания он утратил ощущение  Време-
ни, Предвидения, и все те качества, которые ставят  нас  в  недосягаемое
интеллектуальное превосходство над всеми остальными живыми существами?!
   Бродяга и сам недоумевал.
   Автомобиль еще катился по инерции, когда раздался  негромкий,  испол-
ненный злобой, голос Пилипенко:
   - Вот, ссссука!.. Чего этому-то козлу от нас надо?!
   - Чего, чего!.. А то ты не знаешь - "чего"? - ответил Васька.
   Но тут наш "москвич" окончательно остановился и кто-то сипло прогово-
рил:
   - Здравия желаю, граждане. Па-апрашу документики!
   Я почувствовал новый букет запахов, ворвавшийся в наш тюремный мир: и
запах устоявшегося, многодневного водочного перегара;  и  кислые  запахи
маленьких, но сильных аккумуляторов для переносных  радиостанций;  ни  с
чем не сравнимый запах оружия;  пропотевшей  кожаной  амуниции;  и  сла-
бенький запашок мятной жевательной резинки, наивно призванной  заглушить
все остальные запахи.
   Нет, это не институт, слава Богу!.. Это милиционер. Или бандит.  Что,
впрочем, с моей точки зрения, одно и то же - человек с оружием.  У  меня
сразу отлегло от сердца - значит, время еще есть.
   - Здравия желаем, товарищ начальник! Научно-исследовательский  инсти-
тут физиологии приветствует нашу доблестную милицию, - одновременно про-
пели Васька и Пилипенко такими сладкими, липкими голосами, как  если  бы
вдруг заговорило растаявшее мороженое.
   Я как-то жрал такое. Гадость - чудовищная, оторваться  -  невозможно!
Та-ак... Значит, это все-таки милиционер. Тоже неплохо...
   - Документы попрошу, - повторил милиционер.
   - Пожалуйста... - голос Пилипенко совсем упал. - Какие проблемы-то?
   - Счас посмотрим, - сказал милиционер. - Не будет проблем - создадим.
Все в наших руках. Тэ-зк-с... Пилипенко Иван Афанасьевич?.. Вот и ладуш-
ки, Иван Афанасьевич, пришлите двадцатничек от греха подальше,  и  поез-
жайте с Богом.
   - Какой "двадцатничек"?.. - растерялся Пилипенко.
   - Зелененький, - пояснил милиционер.
   - За что-о-о?.. - простонал Пилипенко.
   - Дымление двигателя, прогар глушителя,  левый  "стоп"  не  работает,
коррозия по низу дверей и крыльев, машина грязная, номера ржавые, правое
наружное зеркало отсутствует... Еще нужно?
   - Нет... - выдохнул Пилипенко. - Может, рублями возьмете?
   - Ты чего? Мне, при исполнении, взятку предлагаешь, что ли?
   - А доллары - не взятка?! - слышно было, что Пилипенко разозлился.
   - А доллары - это доллары.
   - Товарищ начальник... - заныл Пилипенко. - Мы бедные научные сотруд-
ники, мы сейчас работаем над одной диссертацией...
   - Ты, "научный сотрудник"! Ты мне мозги не пудри и лапшу  на  уши  не
вешай, - тихо сказал милиционер. - Я вот сейчас открою двери твоего фур-
гона, и вся твоя "диссертация" враз с мяуканьем и лаем по городу  разбе-
жится. А я тебя еще и прав лишу, и техпаспорт отберу, мудила. Черт с то-
бой, гони червонец и вали отсюда на хуй, "диссертант" ебаный...
   - Нет вопросов! - бодро ответил Пилипенко, чем-то пошелестел  и,  на-
верное, отдал милиционеру десять долларов.
   Милиционер удовлетворенно крякнул и интеллигентно сказал:
   - Получите ваши документы и к следующему  разу  прошу  привести  ваше
транспортное средство в порядок, товарищ водитель.
   Тут Пилипенко ничего не ответил и мы снова поехали.
   - Вот где надо сейчас работать, - завистливо вздохнул Васька. - А  мы
эту срань болотную сачком ловим...
   - Погоди, погоди, Васька... - Пилипенко даже зубами скрипнул. - Будет
и на нашей улице праздник. Сейчас время революционное! "Кто  был  ничем,
тот станет всем..." Есть, есть у меня одна мыслишка!.. А уж тогда не  на
этом говне, а на белом "мерседесе" ездить будем!.. Этот же ментяра,  ко-
торый сейчас с нас ни за что, ни про что десять долларов слупил, на  мо-
тоцикле, бля, с сиреной и мигалками, бля, впереди будет ехать и  дорожку
нам расчищать...
   Бродяга услышал это и презрительно ухмыльнулся.
   А я подумал - все может быть... Сейчас, как раз, время для таких, как
Пилипенко. Наглых, напористых, неглупых,  неотягощенных  интеллектом,  а
поэтому и не стесняющих себя в выборе средств для достижения цели.
   Мы много раз болтали об этом с Моим Шурой. Особенно, когда он  где-то
выпьет, придет домой и начнет передо мной извиняться, что,  дескать,  он
мне даже приличной рыбы не может купить, что его доходов только на  этот
"хек мороженый" и хватает... Ну, и всякие такие дурацкие излияния.
   А потом - несколько многословный, но уже почти трезвый  анализ  всего
происходящего сегодня в нашей стране. И кто в это прекрасно вписывается,
а кто - вроде нас с Шурой Плоткиным, - никак не может вписаться, да  ни-
когда и не впишется, хоть за бугор уезжай!..
   Один раз, когда от него уж очень сильно пахло алкоголем, (чего  я,  к
слову сказать, не перевариваю!) он даже заплакал, когда мы снова загово-
рили об этом...
   Помню, я так разнервничался! Мне его так стало жалко!.. И несмотря на
то, что от него буквально разило водкой, я принес ему остатки моего  сы-
рого хека и лизнул его в щеку. А он еще сильнее заплакал,  лег  на  пол,
прижал меня к себе и заснул.
   Он тогда так храпел!.. Как я вынес все это в течении нескольких часов
- уму непостижимо! Навалился, пьяница чертов, на меня, храпит  так,  что
лампа под потолком качается, запахов от него отвратительных - неисчисли-
мо... Только два-три приличных. Остальные - не приведи  Господь!  Тут  и
водка, и пиво, и какое-то ужасное вино, и селедка, и дешовая колбаса  (я
ее, кстати, никогда не ем), и тошнило его, видать,  по  дороге  домой...
Кошмар!!!
   Только я попытаюсь вылезти из-под его руки, как он приоткрывает глаза
и в слезы: "Мартынчик... Родимый! Ты-то хоть не бросай меня..." Ну, что?
Мог я уйти?..
   Под утро я все-таки сумел выползти  из-под  Шуры.  Писать  захотел  -
удержу нет!
   Обычно, когда со мной такое происходит дома, а Шура еще спит, я  пос-
тупаю очень просто: сажусь на Шурину подушку точненько перед его  физио-
номией, и начинаю не мигая, неотрывно смотреть на его закрытые глаза. Не
проходит и тридцати-сорока секунд, как Шура просыпается и говорит  хрип-
лым ото сна голосом:
   - Что, обоссался, гипнотизер хренов?
   Я молча спрыгиваю на пол и иду к дверям. Шлепая босыми  ногами,  Шура
бредет за мной в чем мать родила, и выпускает меня на лестницу. Дальше -
дело техники. Я сбегаю на первый этаж и начинаю орать дурным голосом:
   - А-а-аааа! А-а-аааа!
   Обязательно кто-то из жильцов первого этажа выйдет, откроет мне дверь
парадной, и со словами "А, это ты Мартинчик?! Ну, выходи,  выходи..."  -
выпустит меня на улицу.
   Почему-то соседи называют меня на иностранный манер -  "Мартин".  На-
верное, считают, что у такого человека, как Мой Шура Плоткин - литерато-
ра и журналиста, Кот с обычным плебейским именем "Мартын"  быть  не  мо-
жет...
   В нашем доме меня знают все. Особенно после того, как я  набил  морду
огромной овчарке наших нижних соседей. Она теперь ко мне то и дело  под-
лизывается, но я и ухом не веду в ее сторону.
   Но в тот раз, когда Шура надрался до положения риз, мой гипноз так  и
не достиг цели. Не скрою, я запаниковал! Напрудить в квартире - я такого
себе даже Котенком, не позволял. Еле-еле выцарапал на себя дверь в Шурин
туалет, вспрыгнул на горшок и сделал свои дела. Помню,  потом  встал  на
задние лапы и, опираясь одной передней о сливной бачок, второй лапой на-
жал на рычаг и спустил за собой воду...
   - Внимание, Мартын! Осталось ровно три минуты! -  услышал  я  команду
моего кореша Бродяги.
   Я быстро вонзил когти правой передней лапы в деревянную  опускающуюся
заслонку на передней стенке клетки, что было сил потянул  ее  вверх,  и,
когда между полом клетки и заслонкой образовалась щель, я тут же  поддел
заслонку второй, левой лапой.
   - Помогай, браток! - крикнул я Бродяге.
   Тот мгновенно просунул в щель и свою лапу. Вдвоем - в три лапы,  (од-
ной Бродяга держал Котенка) мы приподняли тяжеленную заслонку настолько,
что смогли просунуть туда свои головы.
   Теперь заслонка лежала на наших плечах и шеях,  всей  своей  тяжестью
придавливая нас к полу клетки.
   - Вылезаем одновременно, - приказал я Бродяге. - А то заслонка  тяже-
лая - одному не удержать.
   - А с этим недоноском что делать? - спросил Бродяга.
   - Выталкивай его первым! Внимание... Раз, два, взяли!..
   И мы втроем выскользнули из клетки. Заслонка со стуком опустилась  за
нашими хвостами. Точнее, за моим хвостом и хвостом Котенка. Бродяга  ли-
шился хвоста еще года три тому назад при весьма смутных  обстоятельствах
- то ли был пойман в мясном отделе нашего гастронома, когда  хотел  спе-
реть кусок мяса, то ли еще что-то...
   Во всяком случае, сам он об этом не рассказывал, я не расспрашивал, а
на то, что болтали об этом всякие Коты и Кошки нашего квартала - мне бы-
ло совершенно наплевать.
   Теперь мы - Котенок, Бродяга и я - были вне клетки. Но это составляло
лишь пятую часть операции. И ликовать по этому  поводу  было  более  чем
преждевременно.
   Между Кошачьей и Собачьей клетками и внутренними стенками фургона бы-
ло достаточно расстояния даже для  взрослого  Кота,  а  уж  Котенок  мог
чувствовать себя там совершенно свободно. Но где гарантия, что этот  ма-
лолетка стремглав выскочит из фургона, когда Васька или  Пилипенко  рас-
пахнут снаружи дверцы? Где гарантия  того,  что  Котенок  от  страха  не
забьется в угол фургона и будет там трястись, пока  кто-нибудь  из  этих
сволочей не сгребет его за шкирку и не сунет в мешок?..
   - Как только Васька откроет "воронок" - выталкивай  этого  дурачка  и
сам рви когти, - тихо сказал я Бродяге.
   - А ты? - встревожился Бродяга.
   - За меня не дрейфь. Сейчас я устрою маленький концертик - как отвле-
кающий маневр, а ты с пацаном будь на старте! Я этих "Пилипенков" в гро-
бу и в белых тапочках видел!..
   Это не мое. Это - Шурино. Это он так иногда выражается,  когда  хочет
высказать свое презрение к кому-нибудь или чему-нибудь.
   Я обошел сзади Собачью клетку, просунул туда лапу, на всю  длину  вы-
пустил когти и с размаху хорошенько тяпнул  по  заднице  идиота-Фоксика.
Тот завизжал, забился в истерике, и немедленно укусил моего  приятеля  -
огромного беспородного доброго Пса.
   Как выяснилось, доброта тоже имеет границы,  за  которые  переступать
нельзя: Пес-громадина, не разобрав в чем дело, тут же опрокинул Шпица  и
схватил его за глотку...
   На свое несчастье Пес вывалил свою хвостяру между прутьями  клетки  и
(да простит меня мой друг Пес - это нужно было  для  дела)  я  мгновенно
прокусил его хвост своими клыками!..
   Что тут началась!
   Пес спрыгнул со Шпица и тут же прихватил какого-то Дворнягу!..
   Шпиц бросился на Фоксика!..
   Дворняга вырвал клок из бока Шпица!..
   Вой, лай, рычание, визг,  мяуканье,  шипенье!..  В  нашей,  Кошачьей,
клетке Коты и Кошки на нервной почве сплелись в клубок, из которого  ле-
тели клочья шерсти!.. Трещал штакетник, ходуном ходили клетки!..
   - Что там еще такое?! - раздался голос Пилипенко.
   - Видать, чуют - куда едут, - рассмеялся Васька. - Ладно, счас разбе-
ремся...
   И в это время Бродяга сказал:
   - Приехали!
   Наш "воронок" остановился. На всякий случай, чтобы скандал  не  зату-
хал, и чтобы поддержать панику в необходимом градусе, я просунул лапу  в
собачью клетку и рванул когтями по чьей-то собачьей спине. Этот "кто-то"
укусил моего приятеля-Пса за заднюю ногу. Пес шарахнулся и  выломал  пе-
реднюю стенку клетки как раз в тот момент, когда Васька и Пилипенко рас-
пахнули фургон.
   Одновременно с этим произошла уйма событий: выломав стенку,  огромный
Пес выпал на Пилипенко и щелкнул своей мощной челюстью прямо  перед  его
носом!..
   ...Бродяга вышвырнул Котенка на  улицу,  а  сам,  словно  привидение,
растворился в воздухе!..
   ...в образовавшийся пролом Собачьей клетки  ринулись  обезумевшие  от
страха и злости Собаки!..
   ...идиот-Фоксик оказался не таким уж идиотом и мертвой хваткой  повис
на Ваське!..
   ...белый ухоженный Шпиц очень симпатично тяпнул Пилипенко за ногу...
   - Закрывай фургон!!! Фургон закрывай, мать твою в душу в  гроб,  всех
вас ети!.. - закричал Пилипенко.
   Пытаясь стряхнуть с себя Фоксика, Васька захлопнул одну половину две-
рей фургона и выхватил откуда-то лопату... Тут и Пилипенко очухался, но-
гой сшиб Фоксика с Васьки и бросился  закрывать  вторую  половинку  две-
рей...
   Когда между створками дверей фургона оставалось не больше десяти сан-
тиметров, я с жутким шипением и воплем вылетел оттуда и  всеми  четырьмя
лапами с максимально выпущенными когтями вцепился в голову Пилипенко.
   Пилипенко упал навзничь и, пытаясь содрать меня со своей головы, зак-
ричал так, что к нам стал сбегаться народ.
   - Сейчас, сейчас, Афанасьич... - метался вокруг нас Васька. -  Сейчас
я его лопатой!..
   Я увидел занесенную над собой лопату и подумал, что я и так уже слиш-
ком задержался в компании этих мерзавцев. Пора и честь знать.
   Васька замахнулся.... И тут я прокусил Пилипенко ноздрю и бросился  в
сторону. За моей спиной раздался глухой удар и такой дикий визг Пилипен-
ко, что наше Кошачье преимущество в две октавы - показалось  мне  просто
ничтожным. Пилипенко сумел завизжать на ТРИ октавы выше, чем любая  наша
Кошка-истеричка!..
   Все остальное произошло помимо моего сознания - в сотые доли секунды:
выпрыгивая из-под опускавшейся на меня лопаты, я  взлетел  на  гору  ка-
ких-то ящиков, оттуда молниеносно сиганул еще выше на крышу мрачной дву-
хэтажной пристройки, а уже на крыше, в условиях  относительной  безопас-
ности, я вновь обрел способность четко осознавать происходящее и  видеть
все вокруг.
   Без ложной скромности должен признаться, что мне - автору всего этого
"хипеша" и "халеймеса", как сказал бы Шура Плоткин, вид сверху  очень  и
очень понравился! "Картинка маслом!" добавил бы Шура, увидев...
   ...визжащего и катающегося по земле Пилипенко с  разбитой  головой  и
прокушенной ноздрей...
   ...разбегающуюся во все стороны разномастную Собачню...
   ...стремглав улепетывающего Котенка...
   ...и толпящихся вокруг Пилипенко растерянных Людей.
   Вот только Бродяги не было видно нигде. Но за него я не очень  волно-
вался. Бродяга - Кот самостоятельный, стопроцентно уличный, а это  очень
неплохая закваска! Ему рассчитывать, действительно, не на кого, он сам о
себе позаботится...
   Но пока я тщеславно любовался на творение лап и мозгов своих, я и  не
заметил, как из слухового чердачного окна с одной  стороны,  и  по  горе
ящиков с другой стороны, на крышу влезли двое в замызганных серых  хала-
тах и стали меня окружать. Причем, у одного в руке был  точно  такой  же
сачок, как и у Пилипенко!..
   Запах от них шел - слов не подобрать! Меня буквально затрясло от ужа-
са!... Я не знаю, как я это понял - но это был запах СМЕРТИ. Этим  запа-
хом пахли Убийцы. Мои Убийцы...
   Я быстро огляделся по сторонам - положение  практически  безвыходное.
Внизу - Люди, Васька с лопатой, уже запертые  ворота,  высокий  каменный
забор...
   Забор... Забор!!! Ах, как он далеко стоит от крыши!.. Ох, не  допрыг-
нуть мне!.. Ох, не допрыгнуть... А может,  попробовать?..  Господи!  Дай
мне силы... И если я останусь жив, я клянусь тебе...
   - Он, кажись, на забор целится, - сказал один Убийца другому.  Перек-
рой ему там кислород.
   - Да куды он денется? - ухмыльнулся второй Убийца. - До забора ему  в
жисть не допрыгнуть...
   А тут еще все  Люди,  стоявшие  внизу  вокруг  Пилипенко,  этот  бол-
ван-Васька, да и сам сволочь-Пилипенко стали орать на весь  двор:  "Хва-
тайте его!.. Заходите сбоку!.. Не упустите! Прекрасный экземпляр!!!"
   И тут я вдруг решил - или я погибну сейчас, или докажу им  всем,  что
я, действительно, "ПРЕКРАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР"! Я-то знаю себе истинную  цену!
Кто Вы, и кто Я?! Разве нас можно сравнивать? Вы же  себе  только  каже-
тесь, а я настоящий... Вы в массе своей очень мелковаты  и  неприглядны.
За крайне редким исключением. В то время, как Я...
   Ну, кто из Вас смог бы в одну ночь трахнуть четырех Кошек, да  еще  и
не по одному разу?! Кто из Вас смог бы начистить рыло немецкой  овчарке,
превосходящей Вас в росте и весе раз в десять?! Кто из Вас  может  прыг-
нуть вверх вшестеро выше самого себя?.. Только один... Как его? "Бубка",
что ли... Так и то при помощи длинной палки. А  ты  без  палки,  как  я,
прыгни! Да, я сквозь стены вижу! Я сотни тысяч  запахов  чувствую!  Я  в
темноте - как рыба в воде!!! Я сто раз на день умываюсь и привожу себя в
порядок, а Вас, грязнулей паршивых, не заставить ноги вымыть на ночь!..
   Я Шуру Плоткина, когда он запил после развода с женой и  чуть  совсем
не деградировал, - к жизни вернул! Я его Человеком сделал! Сочинять зас-
тавил!.. Вы его статьи и рассказы читаете - ахаете, руками  всплескивае-
те, засранцы, а потом, только потому, что он вроде меня -  непородистый,
то есть "нерусский" - "Жидом" или "Евреем" называете. А он в тысячу  раз
умнее Вас всех, которые сейчас стоят там внизу, валяются на земле и  ла-
зают за мной по крышам! Бляди Вы все! Вы еще не знаете, что такое "ПРЕК-
РАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР"! Смотрите, болваны!
   И я ПРЫГНУЛ!!!
   Я никогда в жизни не прыгал так далеко! На какое-то мгновение мне по-
чудилось, будто я парю в воздухе, будто бы какая-то таинственная и неве-
домая сила несет меня в пространстве и мягко опускает сверху на  высокий
институтский забор...
   Но я реалист. Я не очень-то верю во всякие там мистические  сверхъес-
тественные явления. Поэтому я лишний раз утвердился в уважении к  самому
себе и к собственной теории - все СИЛЫ мы черпаем в ЛЮБВИ и НЕНАВИСТИ.
   Я ненавижу Предателей и Провокаторов, Пилипенко и Ваську, этих  убийц
в серых гнусных халатах, пахнущих смертью...
   Я люблю Своего Шуру Плоткина, Свой Дом, разных Кошек, приятелей-Котов
и хорошую жратву!.. Вот почему я смог прыгнуть так далеко, как  не  пры-
гал, наверное, еще ни один Кот в мире!
   Даже мои враги там, внизу, ахнули!.. Хотя нескольким из  них  это  не
помешало выскочить на улицу, чтобы теперь именно там отловить меня,  как
говорит Шура, "в лучшем виде".
   Верх институтского забора был широким и плоским. Через равные  проме-
жутки в него были забетонированы метровые железные штыри, торчащие в се-
рое петербургское небо, а между штырями в три ряда была натянута  ржавая
колючая проволока. Судя по этим признакам, я  подозреваю,  что  институт
занимался не только мирной физиологией.
   Я подлез под нижний ряд колючей проволоки и даже нахально  присел  на
задние лапы - вроде бы я отсюда никуда уходить не собираюсь. Меня только
кончик хвоста выдавал. Он нервно и непроизвольно метался  из  стороны  в
сторону, и я ничего не мог с ним поделать.
   На мое счастье, из какого-то переулка на нашу улицу вывернул  громад-
ный грузовик с длиннющим синим очень высоким фургоном, и,  набирая  ско-
рость, помчался мимо ворот института.
   Прыжок с забора на проносившийся мимо меня брезентовый фургон  -  был
уже просто детским лепетом, и ни в какое сравнение с предыдущим  рекорд-
ным прыжком идти не мог.
   Как говорится, за этот прыжок я и  не  ждал  аплодисментов.  Это  был
крайне средненький, рядовой прыжочек, доступный любому мало-мальски ува-
жающему себя Коту.
   Но мог ли я представить себе, что этот, прямо скажем, немудрящий пры-
жок на очень долгое, долгое время будет моим последним прыжком  на  этой
Земле?..
   Мог ли я, прыгая с забора на огромный дальнорейсовый грузовик,  вооб-
разить, что быть может, навсегда расстаюсь со Своим Шурой  Плоткиным,  с
Нашим Домом, с этим мрачноватым, обезображенным  хлипкими  разноцветными
ларьками, но таким прекрасным городом, в котором я родился  и  вырос,  в
котором почувствовал себя Бойцом и Личностью, и без которого никогда  не
мыслил своего и Шуриного существования...
   Помню, в последнюю секунду, когда все осознали,  что  ПРЕКРАСНЫЙ  ЭК-
ЗЕМПЛЯР уезжает от них в неизвестном направлении  на  громадном  фургоне
дальнорейсового грузовика, этот кретин-Васька не  нашел  ничего  лучшего
как поднять обломок кирпича и метнуть его в мою сторону.
   Кирпич перелетел через фургон. На противоположной стороне улицы  раз-
дался звон разбитого стекла, и я еще успел увидеть, как осыпается витри-
на какого-то магазина, как срабатывает магазинная охранная  сигнализация
- тревожные короткие и очень мощные звонки с одновременным миганием жел-
тых ламп на фасаде. Уже издалека я услышал резкие  милицейские  свистки,
живо представил себе, что должно произойти дальше, и подумал: "Так  тебе
и надо, дубина!.."
   В отличие от маленького металлического фургончика  на  пилипенковском
"Москвиче", эта громадина была сотворена из  крепкого  синего  брезента,
укрепленного на каркасе. К борту площадки брезент был пришит здоровенны-
ми стежками из тонкого стального троса. Эти стежки шли не только по низу
фургона, но и по его торцевым стенкам.
   Я лег на крышу и внимательно осмотрел шов именно передней стенки. Мне
это было удобнее тем, что у передней стенки не так дуло -  большой  нак-
лонный козырек-обтекатель, укрепленный на крыше водительской кабины, на-
дежно защищал от холодного встречного ветра. Это во-первых. А во-вторых,
подумал я, если мне и суждено сорваться с крыши  фургона  на  ходу,  так
между кабиной и передней стенкой будет хоть за что зацепиться...
   Свесив голову вниз, я увидел, что по вертикальному шву тросик затянут
не очень сильно, и там нет такого плотного прилегания одной стороны бре-
зента к другой. И в любой из этих "стежков" нормальный Кот может  вполне
пролезть внутрь фургона. Мне же для  этого  было  необходимо  спуститься
метра на полтора вниз, к наиболее ослабленному "стежку". Ибо я не только
ПРЕКРАСНЫЙ, но и очень КРУПНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР. И там,  где  пролезет  обычный
кот, я просто могу застрять...
   И я стал спускаться вниз по отвесной стенке фургона, отчаянно  цепля-
ясь когтями всех четырех лап. После того, что я только что пережил и со-
вершил, сорваться под колеса мчащегося грузовика было бы просто глупо!
   Без какого бы то ни было бесшабашного героизма  и  безоглядной  реши-
тельности, достаточно осторожно и расчетливо, с  той  необходимой  долей
естественной боязни, которая зачастую сохраняет нам  жизнь,  я  все-таки
добрался до "моего стежка", просунул туда голову и передние лапы, и  че-
рез секунду был уже внутри фургона.
   Здесь было тепло и сухо. От передней стенки фургона до задней было по
меньшей мере метров пятнадцать, а в ширину - метра три.
   Хотя тут я могу и ошибиться. В измерении расстояний я, честно говоря,
не силен. Все мои познания в этой области ограничены нашей с Шурой квар-
тирой. У нас, я точно знаю, сколько метров в одной комнате, сколько мет-
ров в другой. Шура об этом говорил при мне много раз - я и запомнил.
   Ну, а высота фургона совершенно точно соответствовала высоте потолков
нашей квартиры - два метра пятьдесят сантиметров. Это я уже знал  доско-
нально. Три года тому назад, когда Шура был в состоянии еще  что-то  ку-
пить, он приобрел книжные стеллажи у одной семьи, уезжавшей в Израиль. И
когда Шура перевез эти стеллажи к нам, выяснилось, что они  в  высоту  -
два метра семьдесят пять сантиметров.  А  у  нас  потолок  всего  -  два
пятьдесят!
   Целую неделю Шура сам укорачивал эти стеллажи под наш размер, нескон-
чаемые матюги и перманентные восклицания:
   - Свободы им, видишь ли, мало!.. На "землю предков"  потянуло!  Да  у
вас все предки из Жмеринки! Ну, как же можно было так ничего не понять в
собственной стране, где прожита вся жизнь?! Поразительно! Да у нас "сво-
боды" сейчас - хоть жопой ешь! Что хочешь - то и говоришь, что хочешь  -
то и пишешь!.. В кого хочешь - в того и стреляешь!!! Нет в  мире  сейчас
более свободного государства, чем наше... Ни законов,  ни  обязательств,
ни уголовного кодекса, ни хрена! Живи и радуйся!.. Какого черта уезжать?
Здесь ты можешь стать "Новым русским", "Новым евреем",  "Новым  узбеком"
или "Новым чеченцем", что в сущности - одно и то же, и поехать  отдыхать
на Канарские острова... А уезжать совсем - полнейший идиотизм!..
   Поэтому я очень хорошо усвоил, что такое высота в два метра пятьдесят
сантиметров, как пахнет столярный клей, чем воняют лаки, и  какой  запах
имеет фанера.
   Так вот, утверждаю безошибочно - весь фургон был  забит  фанерой.  На
первый взгляд это были просто огромные квадратные  кипы,  упакованные  в
толстый непрозрачный полиэтилен, а сверху еще и  перетянутые  крест-нак-
рест стальными лентами. И все-таки это была фанера. Со времени переделки
тех стеллажей, я ее запах запомнил навсегда.
   Когда же я осмотрелся и слегка освоился в этом фургоне, то сквозь до-
вольно мерзкий запах полиэтилена, металла, брезента и подавляющего запа-
ха фанеры, я почувствовал присутствие еще одного запаха - почти неулови-
мого, странного, кажется, когда-то встречавшегося, таинственно-манящего,
навевающего неясные мысли и желания.
   В этом запахе было что-то сладострастно-запретное... А что - я  никак
не мог взять в толк. Не скрою, у меня даже немножко "крыша поехала", как
говорит Шура Плоткин. В некотором ошалении я забегал по фанерным кипам в
поисках источника этого дивного запаха. Черт побери, откуда я его знаю?!
Что это?! Когда это было? Где?..
   Через десять минут мои поиски увенчались успехом! Одна из кип, стояв-
ших у левого борта фургона, почти у самой передней стенки, источала  та-
кую концентрацию этого запаха, что я чуть не потерял сознание!
   Однако, здоровое начало во мне возобладало, в обморок я не хлопнулся,
а наоборот, (до сих пор не могу понять почему?!) вдруг с неожиданной для
самого себя яростью стал срывать когтями полиэтилен с этой кипы. Что  со
мной происходило - понятия не имею! Помню только - слепая злоба,  безот-
четное желание в клочья разодрать эту кипу фанеры и добраться до  ЭТОГО,
которое пахнет ЭТИМ, а потом...
   ...а потом в меня стало тихо вливаться какое-то успокоение...
   ЭТОТ запах стал улетучиваться, исчезать, в тело мое просочилась  бла-
женная усталость, в голову вползло какое-то сладостное безразличие...
   Слабенькие, еле ощутимые остатки ТОГО запаха заставили меня  прилечь,
и в моей тяжелой отуманенной голове стали громоздиться  неясные  обрывки
видений, голоса... Будто бы вернулся я на пять лет назад и увидел своего
Шуру Плоткина...
   ...его молоденькую приятельницу тех лет - актрису детского театра...
   Они о чем-то спорили, и Шура беззвучно кричал на свою подругу, а  она
рыдала и тоже кричала на него...
   Все это я только видел. Слов было не разобрать, все  звуки  дробились
на маленькие отдельные кусочки, а потом...
   ...я увидел, как Шура вырвал у нее из рук какой-то небольшой пакетик,
бросил его на пол и стал топтать ногами...
   Из-под его башмаков взлетело облачко белого порошка...
   ТАК ВОТ, ЧТО ЭТО БЫЛ ЗА ЗАПАХ!!!
   Это был запах того порошка, который Шура Плоткин отобрал тогда у сво-
ей подружки и растоптал на моих глазах!
   Я отчетливо вспомнил, как мне тогда стало худо,  когда  я  самую  ма-
лость, ну буквально чуть-чуть, понюхал этот порошок!  Молодой  был  еще,
глупый, совал нос черт-те куда. Помню, как меня рвало, как я  убежал  из
дому и не возвращался к Шуре двое суток.
   С тех пор я больше никогда не видел в нашем доме эту маленькую актри-
су из детского театра...
   Исчезли куда-то кипы фанеры. Фургон перестало бросать на  рытвинах  и
выбоинах...
   Тихо и плавно я поплыл над своим родным пустырем, над нашим домом  и,
совершенно не удивляясь ничему, сверху увидел СЕБЯ и ШУРУ.  Мы  с  Шурой
чинно гуляли. Шура мне что-то рассказывал, видимо интересное, потому что
я все время поднимал голову, чтобы заглянуть ему в лицо...
   Увидел я и своего приятеля бесхвостого Кота-Бродягу, который  вел  на
двух поводках Пилипенко и Ваську. И Васька, и Пилипенко, оба  на  четве-
реньках, грызлись между собой и тянули в разные стороны так, что Бродяга
еле справлялся с ними обоими...
   Я увидел, как за мной и Шурой на брюхе ползла та самая  рыжая  Кошка,
которую я все-таки дотрахал тогда в клетке. Она жалобно стонала и умоля-
ла о прощении, и я понимал, что в конце концов она не так уж виновата...
Что независимо от ее желания эти два мерзопакостных существа - Пилипенко
и Васька, использовали ее в своих гнусных  целях.  Это  сейчас,  в  моих
странных видениях, они неопасны и  тупо  рвутся  со  своих  поводков,  а
раньше, в той жизни, встреча с ними не обещала ничего хорошего...
   Видел я сверху, как Фоксик, Шпиц и Большой Пес мирно выгулизают своих
"Хозяев" по нашему пустырю.
   Мы с Шурой смотрели на них и ужасно веселились - мы-то знали что "Хо-
зяева" считают, будто это ОНИ выгуливают Шпица, Пса и Фоксика!
   А потом вдруг, откуда ни возьмись, раздалось какое-то страшное  рыча-
ние, словно в ярость пришли сто тысяч Больших  Псов,  что-то  ужасное  в
своей невидимости гремело и лязгало, завыл и налетел холодный,  порывис-
тый ветер, и я сверху увидел...
   ...как нас с Шурой разбросало в разные стороны...
   ...и Шура рвется ко мне, пытается преодолеть злобный, уже ледяной ве-
тер, протягивает ко мне руки и...
   Я вижу, вижу, вижу!.. Я не слышу, я только вижу, как Шура кричит:
   - Мартын!!! Мартышка!.. Мартынчик, не улетай!.. Не бросай меня,  Мар-
тын...
   Я тоже рвусь к нему, но ноги мои вдруг становятся  мягкими,  я  теряю
силы, теряю сознание, а порывы ветра с воем и ревом закручивают меня,  и
последнее, что я вижу - маленький-маленький Шура Плоткин кубарем катится
по нашему огромному загаженному пустырю, не в силах совладать  с  урага-
ном, разносящим нас в разные стороны...
   И вдруг - неожиданно явственно и отчетливо:
   - Здрасс-сьте, Жопа-Новый-Год, приходи на елку!  Ты-то  откуда  здесь
взялась, Кыся?!
   Я открываю глаза. Задняя стенка фургона расстегнута и распахнута нас-
тежь, внутри гуляет холодный  ветер,  что-то  ровно  гудит  внизу,  весь
большой грузовик слегка  трясется  мелкой,  но  спокойной  дрожью,  и  я
чувствую, что совсем где-то рядом очень много воды...
   В фургоне надо мной навис здоровенный мужик  в  джинсе.  Раза  в  два
больше Шуры. От него вкусно пахнет разной хорошей едой с небольшой  при-
месью запаха алкоголя.
   Алкоголь я ему тут же прощаю. Ссориться с первых же секунд знакомства
мне не очень хочется, ибо меня сейчас, после сна и моих кошмаров, разди-
рает целый букет совершенно иных желаний: жрать хочу, "как  семеро  вол-
ков"! Шурино выражение... Хочу писать и гадить так,  что  просто  удержу
нет! И очень хочется понять - где я, на каком я свете, скоро ли  я  могу
вернуться домой к Шуре и почему, кроме фанеры, в этом фургоне пахнет еще
и этим самым... Ну, как его?.. Ну, Шура еще сколько  раз  потом  называл
этот белый порошок!.. Господи, да что же это со мной?!  Хотя,  чего  тут
удивляться? Денек у меня выдался, прямо скажем, не из легких... И я, на-
верное, еще и этой дряни нанюхался. Иначе, чего бы это меня  так  в  сон
сморило? Тут даже собственное имя немудрено забыть... А, вспомнил!  Этот
белый порошок назывался - кокаин! Однако, при чем тут фанера?..
   К черту! Сначала - немедленно пописать и покакать!
   Продемонстрировать свой хороший характер никогда не вредно, и поэтому
я быстренько на всякий случай потерся головой о здоровенную  лапу  этого
мужика, и выпрыгнул из фургона.
   - Эй, ты куда, Кыся-а?! - заорал мне мужик в джинсе.
   Но я, не обращая на него внимания, помчался прочь от его  гостеприим-
ного, но странного грузовика. То, что это был ЕГО грузовик,  у  меня  не
возникло и тени сомнений. Уж слишком по-хозяйски он  чувствовал  себя  в
этом фургоне.
   Тем более, я должен был "сделать свои дела" как можно дальше от этого
мужика и его громадного автомобиля. Ведь за  последние  несколько  часов
этот автомобиль в какой-то степени чуть-чуть стал и "моим". А как  гово-
рил Шура Плоткин - "Там, где живут, там не гадят..."
   Правда, говоря это, Шура имел в виду всех нетрахнутых им девиц, с ко-
торыми он вместе работал в редакции. Хотя некоторые из них по Человечес-
ким понятиям были очень и очень ничего себе и только и  мечтали  уложить
моего Шуру к себе в койку.
   Боже мой!.. Где же мне облегчиться?! Это же просто черт знает что!
   Огромное, чудовищное, необозримое помещение, величиной с наш пустырь,
с металлическим полом и уходящим черт знает в какую высь железным потол-
ком было заставлено сотнями автомобилей, рядами стоящими вплотную - один
за другим. Каждый автомобиль, будь это дальнорейсовый грузовик с длинню-
щим фургоном, автобус или обычный легковой автомобиль,  был  притянут  к
полу цепями и толстыми брезентовыми ремнями. И все это  тряслось  мелкой
дрожью, а за стенками четко прослушивался ритмичный плеск воды...
   Я промчался вдоль этого железного пустыря подо всеми машинами в поис-
ках мало-мальски пристойного места для  немедленного  отправления  своих
естественных нужд, не обнаружил такого, и на последних усилиях воли пос-
какал поперек этого мрачного автоприюта...
   И... О, счастье!!! У самой стенки, где плеск воды  слышался  наиболее
отчетливо и близко, я увидел на стене большой красный щит  с  различными
противопожарными штуками,  скатанный  в  аккуратное  кольцо  брезентовый
шланг с медной штуковиной на конце, а внизу, под щитом,  -  спасительный
ящик с песком, из которого торчали вмятые туда окурки сигарет!
   Ласточкой я взлетел на этот ящик, лихорадочно очистил себе  место  от
окурков, быстренько докопался до слоя абсолютно чистого песка, и....
   Клянусь, через пятнадцать секунд жизнь приобрела совершенно иной  от-
тенок!
   А еще через полминуты, уже зарывая все, мною исторгнутое, я  подумал,
что зачастую, квалифицируя понятие "Счастье" в нашей жизни, мы невероят-
но примитивизируем и ограничиваем список составляющих. Пять-шесть  пунк-
тов типа - Сытость, Благосостояние, Взаимная любовь, Победа (если она не
очень кровава...), ощущение Дома, Восторг соития... И все.
   И совершенно не учитываем десятки будничных, но  поразительно  важных
элементов, дополняющих это понятие.
   Ну, например, прекращение боли. Я помню, как дико болела у меня  зад-
няя левая лапа, когда я подрался со взрослым Ротвейлером! Я, правда, ус-
пел располосовать ему всю харю, но он прихватил меня так, что я уже слы-
шал пение наших Кошачьих Ангелов на небе!.. Хорошо еще, что Шура  зонтом
отбил меня у этой сволочи...
   Тоже были заморочки, не приведи Господь! Шура принес меня домой,  сам
промыл мне рану, и страдал, по-моему, больше меня. Пока ему не пришло  в
голову дать мне обезболивающую таблетку. Он растер ее в порошок, переме-
шал с несколькими каплями валерьянки, затем выколупал косточку  из  кон-
сервированной оливки и нафаршировал оливку этой массой. А я...
   Хотите - верьте, хотите - нет, но я обожаю оливки и маслины!  Я  бук-
вально трясусь, когда их вижу... Короче, я проглотил эту чудодейственную
оливку и через полчаса я был абсолютно СЧАСТЛИВ!
   Боли - как не бывало, от валерьянки - кайф и расслабуха, а в доверше-
нии всего Шура тут же скормил мне полбанки оливок и сочинил в мою  честь
веселые стихи о моей героической победе над Ротвейлером. Что само по се-
бе составляло тоже одну из граней Счастья.
   А разве не Счастье, что я все-таки наткнулся на этот ящик с  противо-
пожарным песком? Что не посрамил чести  нормального  и  самостоятельного
Кота, выросшего в интеллигентном окружении!
   Разве не счастье, что мне сегодня  удалось  уберечь  Котенка,  помочь
спастись Бродяге, дать возможность разбежаться Собакам, да и чего скром-
ничать, и самому довольно эффектно избежать соприкосновения с  Наукой  в
том виде, в котором мне это предлагали сделать Пилипенко и Васька!..
   Нет, Счастье - это очень многогранная штука! И  если  вот,  например,
мне сейчас еще удастся раздобыть пожрать...
   И я отправился на поиски "своего" грузовика.
   Еще издалека я услышал голос своего нового знакомого:
   - Кыся!.. Кыся!.. Кыся!.. Кыся...
   Честно говоря, я никогда ни на какие  "кис-кис"  не  откликаюсь.  Это
безликое "кис-кис" мне до лампочки. Те, кто меня  знает,  может  назвать
меня по имени, а я уже решу сам - имеет мне смысл подходить к этому  Че-
ловеку или нет. Незнакомые мне Люди, которые вдруг  начинают  мне  "кис-
кать", - всегда вызывают у меня подозрение. Не то, что я кого-то там бо-
юсь. Нет. Я знаю, что всегда сумею за себя постоять или вовремя смыться,
но просто неохота ввязываться в лишние неприятности. А за последние нес-
колько лет, особенно с того момента, как из  магазинов  исчезли  обычные
недорогие зимние шапки из крашеных кроликов, а на  рынках  и  в  ларьках
стали появляться кустарные уродливые шапки из Котов и Кошек, неприятнос-
тей можно ждать от кого угодно.
   Шура Плоткин как-то говорил, что этим занимается даже один его бывший
знакомый - доктор наук. Я сознательно подчеркиваю -  "бывший  знакомый".
Потому что, как только Шура узнал, чем промышляет теперь этот доктор ис-
кусствоведения, он сразу же прекратил с ним какие бы то ни было  отноше-
ния.
   Так что, если мы не знакомы, вы можете "кискать" до упоения. Я и  го-
ловы не поверну.
   Но на это неумелое "Кыся! Кыся!.." хозяина того грузовика, я  побежал
без малейшего опасения. Что-то в нем мне было симпатично. Даже  то,  как
монотонно и беспомощно он кричал это свое безграмотное "Кыся!.. Кыся!.."
Уже на бегу я успел подумать, что он вполне может не знать о  кокаине  в
его фургоне! Сравните - девятнадцать миллионов нервных окончаний в  моем
носу и всего пять миллионов в его.
   А, может, я и ошибался. Несмотря на всю  мою  жесткость  характера  и
бойцовские качества, счастливо воспитанные во мне улицей,  нашим  пусты-
рем, чердаками и подвалами, постоянной борьбой за выживание, за  облада-
ние, за первенство - мне, как и любому существу,  выросшему  все-таки  в
интеллектуальной среде, была свойственна некоторая идеализация симпатич-
ных нам персонажей и событий.
   Шура как-то заметил, что революция семнадцатого и события  девяностых
в очень большой степени обязаны этому интеллигентскому заблуждению.
   Я, правда, ни черта не понял, что Шура хотел этим сказать, но по при-
вычке поверил ему на слово.
   Когда я подбежал у "своему" грузовику, я увидел, что дверцы его каби-
ны распахнуты, а рядом стоит двухметровый  хозяин  "моего"  грузовика  и
низкорослый, квадратненький и совершенно лысый  мужичишко.  Несмотря  на
то, что оба они были абсолютно разными людьми, - сходство между ними бы-
ло, тем не менее поразительным! То ли джинсовыми курточками, то ли  раз-
ноцветными тренировочными штанами (мечта Шуры Плоткина!) то ли возрастом
- сорок, сорок пять - то ли обветренностью лиц, и конечно,  руками!  Вот
руки у них были полностью одинаковые. Чисто вымытые, с  грубыми  потрес-
кавшимися ногтями, с неистребимо въевшимися следами масел, грязи, метал-
ла. В застарелых шрамах и ссадинах. Сильные пальцы в безвкусных  золотых
перстнях, широкие запястья перепоясаны браслетами дорогих  красивых  ча-
сов. Из-под расстегнутых воротников клетчатых рубах поблескивают золотые
цепи толщиной с хороший поводок для крупной Собаки.
   Но самое главное - они пахли совершенно одинаково!  Бензином,  соляр-
кой, перегоревшими маслами и хорошим коньяком. Нет, конечно, личные  за-
пахи, я бы сказал - индивидуальные, у них тоже были достаточно выражены.
Но запах их профессии - водителей тяжелых дальнорейсовых огромных грузо-
виков - был един.
   - Слава те Господи! Пришла, кыся хренова!.. - сказал "мой" двухметро-
вый. - Я, понимаешь, открываю шаланду, а она  лежит  себе  на  пакете  и
дрыхнет без задних ног! Все проспала - и таможню, и паспортный контроль,
и отплытие...
   - Ох, и кот! Ну, здоровый, стервец!.. - восхитился Лысый.
   - Да, кошечка - будьте-нате, - сказал "мой". - А может, она того?.. С
"икрой"? Как говорится, "кыся в положении", а?..
   - Ты чо?! Повылазило у тебя, что ли! - возмутился Лысый. - "Кошечка",
"в положении", "кыся"... У тебя глаза есть? Какая это тебе "кыся"?!  Это
же форменный кот! Глянь, у твоей "кыси" - яйца, как у жеребца! Нашел се-
бе "кысю"...
   - Точно! Ну, надо же?!. - поразился "мой" и  вытащил  из-под  сиденья
бутылку. - Надо за его здоровье шлепнуть. Ну, и за тех, кто в море, само
собой...
   Из кабины грузовика жратвой тянет - просто голова кругом идет! И тог-
да я предъявил своим новым знакомым один из своих любимых  аттракционов.
Есть у меня несколько трюков в запасе, которыми я иногда пользуюсь, что-
бы расположить к себе окружающих. Один из них - Неожиданный Прыжок Вверх
Из Положения Сидя. Это я делаю так, что даже Большие Собаки от удивления
приседают на задние лапы, а про Людей и говорить нечего...
   Привалился я так (с понтом) ласково к  ноге  "моего"  мужика,  присел
скромнененько на хвост, даже муркнул чего-то, мужик  и  растаял.  Только
нагнулся, хотел в умилении погладить меня (чего я, кстати, не  перевари-
ваю!), я ка-а-ак со всех четырех лап сигану вверх -  прямо  с  железного
пола в кабину на водительское сиденье! А это метра два с лишним в  высо-
ту...
   Они оба так и ахнули. Бросились тушонку открывать,  котлетки  куриные
домашние распаковывать, колбаска такая, колбаска сякая,  "мой"  литровый
пакет молока откуда-то приволок... Гуляй, Мартын, во все завертки!
   Разные имена, клички мне придумывают, потрогать норовят...
   Ну, я особенно морду не стал воротить. Я, слава Богу, тоже не пальцем
деланый, как говорит мой Шура Плоткин. Тоже знаю,  где,  как  говорится,
лизнуть, а где и тявкнуть.
   Выпили они за меня вдвоем две бутылки коньяка, закусывали  вместе  со
мной - что я, то и они. Из их трепатни я понял, что мы  плывем  по  Бал-
тийскому морю в Германию. А уже оттуда - кто куда. Мы  с  "моим",  вроде
бы, потом через всю страну в какую-то Баварию поедем. А тот, который  во
мне Кота признал, Лысый, вместе с нами только до Нюренберга.
   Тут подошло время их ужина. Они все прибрали, оставили  мне  на  полу
кабины молока в плошке, приспустили стекла для свежего воздуха и заперли
меня. Чтобы я никому из команды теплохода на глаза не попался.
   А то начнутся расспросы - чей Кот, что за Кот?! Откуда? Почему на не-
го документов нет? Куда смотрел санэпидемконтроль? Вечно с этими бывшими
"совтрансавтовскими" водилами всякие заморочки! Они  теперь  на  частные
фирмы молотят, валюты у них немеряно, так они совсем  оборзели  -  своих
Котов за границу отдыхать возят! И пошло, поехало...
   Так что ты, Кыся-Барсик-Мурзик, уж лучше в кабине посиди, не отсвечи-
вай. Дрыхнуть можешь, где хочешь: хоть здесь на сиденьях, хоть в подвес-
ную коечку забирайся. Вот тут, за занавеской... Ну, а уж  если  я  какую
бабу там наверху заклею и в машину приведу -  не  обессудь,  извини-под-
винься, я тебя с коечки обратно на сиденье ссажу... А то в каюте  мы  из
экономии по двое, и многие бляди, особенно иностранные, при  постороннем
не желают, суки. Приходится в кабины своих грузовиков водить. А  я  тебя
потом, Мурзик-Барсик-Кыся, ночью в сумке на палубу вынесу и  море  пока-
жу... Так что ты, Кыся, не боись - одиночество тебе не грозит.
   И ушли.
   Вообще-то, они еще что-то говорили, и на какую-то  долю  секунды  мне
вдруг показалось, что от низкорослого крепыша с лысиной, который во  мне
Кота признал, (видать, с пережору причудилось) идет слабенький такой за-
пашок кокаина. От его куртки и штанов. Да, нет... Не может быть.  Скорее
всего - причудилось...
   Меня  от  обжорстаа  (полагаю,  на  нервной  почве  -  денек-то   был
ой-ой-ой!) так раздуло, что я и впрямь стал похож на  беременного.  Лежу
на сиденьи, отдышаться не могу. Мысли всякие лезут...
   Шура Плоткин из головы не выходит. Ну, вернется Шура из  Москвы,  эта
дуреха, которую он оставил за мной присматривать, скажет ему,  что  меня
уже несколько дней нет дома, что телефон не работает. Хорошо, если у не-
го приняли в Москве рукопись... А если не приняли? И меня  дома  нет.  И
телефон не работает. Что тогда? Ну, трахнет он разок для порядка эту лю-
бительницу Кошачьего хека и телефонных разговоров, даст денег на таксяр-
ник и отправит восвояси. И сядет меня ждать. И еще пару дней будет  спо-
коен. Я его приучил к этому. Я иногда дня три-четыре гуляю,  и  Шура  не
нервничает. Он про меня все знает и не волнуется. Жру я во  время  таких
загулов обычно в шашлычной нашего районного Торгового центра - меня  там
знают, как облупленного. По помойкам я не лазаю, крыс не ловлю. Меня  от
одного их запаха тошнит...
   Правда, однажды дохлая крыса сослужила мне прекрасную службу! Я был в
трехдневном загуле, почти ничего не жрал, трахался, как  сумасшедший,  и
пару раз подрался - со своими Котами сцепился и с  какой-то  посторонней
Собакой. Да так, что потом пришлось в котельной Торгового центра чуть не
сутки отлеживаться! Не идти же домой в таком виде. С Шурой же  худо  бу-
дет...
   И мой приятель, бесхвостый Бродяга, снова принес мне дохлую  крысу  -
подкрепиться. Все надеялся приучить меня к ним. А во втором этаже Торго-
вого центра - шашлычная. И из нее пахнет - обалдеть можно!..
   Я, когда немного оклемался, взял эту дохлую крысу, поднялся с  ней  в
Шашлычную со стороны кухни, аккуратненько  проскользнул  в  какой-то  их
предбанник, положил крысу перед собой и сел.
   Бежит мимо молодая девка в черном клеенчатом переднике чуть ли не  на
голое тело, тащит гору грязной посуды. Увидела дохлую крысу, как  заорет
на всю шашлычную! Кухня сбежалась на крик, кладовая, разделочная,  посу-
домойка... Даже шеф-повар Сурен Гургенович. Даже  два  бандита,  которые
охраняли эту шашлычную, и то прибежали с пистолетами в  руках.  Картинка
маслом!
   Все столпились вокруг меня и дохлой крысы, ахают, руками машут,  а  я
сижу себе так невзрачненько, головку опустил, умываюсь, усы лапой  разг-
лаживаю, дескать, "Что вы... Какие пустяки. Не извольте беспокоиться - я
для вас всех крыс в мире переловлю..."
   Сурен Гургенович так задумчиво говорит:
   - Значить, у нас появились крысы... Значить, может приехать санэпидс-
танция... Значить, все  посыпют  ядохимикатами,  а  нас  закроют...  Или
возьмут с нас столько долларов, что мы потом кровью кашлять будем.
   У нас теперь все почему-то на доллары...
   - Значить, этого нельзя допустить, - говорит Сурен Гургенович. - Каж-
дый сам понимает. Значить, нам нужен этот Кот!!! Крысу  выбросить,  Кота
накормить! В нем наше спасенье. Вот, что это значить!!!
   С тех пор, я изредка приношу в эту шашлычную дохлую крысу, имени мое-
го друга Бродяги, и тем самым подтверждаю свою беззаветную службу Сурену
Гургеновичу, его шашлычной и всем остальным жуликам, которые здесь рабо-
тают.
   Я даже Бродягу сюда приводил кормить. А прошлой зимой у меня был дли-
тельный, почти двухнедельный роман с одной Кошечкой - она сейчас эмигри-
ровала по еврейской линии - так мы туда вдвоем жрать ходили. И  все  это
воспринимали, как должное. А крыс в этой шашлычной отродясь не было! Это
я их туда носил.
   Господи, как мысли скачут... Бедный Шура! Три, от силы четыре дня  он
будет спокоен, а уже на четвертый он же помчится искать  меня  по  всему
району! Он же просто с ума сойдет от горя. Работать не сможет... Он  мне
уже раз сто говорил, выпуская меня на улицу:
   - Мартышка, вот ты уходишь, а ведь я без тебя ничего  не  могу  сочи-
нить. А если я не смогу сочинять - мы останемся без  заработка.  Ты  еще
пожрешь в своей шашлычной, а я куда денусь без денег? Я могу  умереть  с
голоду. Так что ты уж, пожалуйста, сильно не задерживайся - одна  драка,
две Кошки, и все! Договорились? Помни, что ты моя Муза, Мартын...
   Боже мой, что же делать?!. Ведь если я правильно понял  из  разговора
этих "водил", как они сами себя называют, именно мы, с "моим" джинсовым,
будем три дня плыть до Киля, два дня пилить до Мюнхена, там  разгрузимся
у какого-то "Сименса" и, возможно, отдадимся этому Сименсу во фрахт.  То
есть станем работать на Сименса, потому, что мы,  русские,  для  Сименса
гораздо дешевле, чем их собственные немецкие водилы. Тогда мы задержимся
в Германии еще недели на три-четыре... Потом снова загрузимся у  Сименса
в Мюнхене и вернемся в Киль. Там въедем на наш теплоход и  поплывем  до-
мой. Это еще почти трое суток. Короче, дома меня не будет, значит, около
месяца?.. Или того больше... Мама родная!.. Что же это  с  Шурой-то  бу-
дет?!!
   Я чуть не расплакался. Я представил себе исхудавшего, небритого  Шуру
Плоткина, одиноко лежащего на своей широченной тахте.  Он  ее  почему-то
"станком" называет... Невидящими глазами Шура смотрит в потолок и шепчет
слабым-слабым голосом:
   - Мартынчик, где ты?.. Мартышка, единственный мой. На  кого  ты  меня
покинул?..
   В квартире срач, грязная посуда со ссохшимися объедками горой громоз-
дится в кухонной раковине. Пишущая машинка покрыта толстым слоем пыли, а
клавиатура затянута паутиной... Телефон не работает... Отопление и  свет
выключены за неуплату по счетам. Один раз у нас уже было такое.
   А с тахты несется тихое:
   - Где ты, Мартын? Я не могу жить без тебя... Я погибаю, Кыся! КЫСЯ!!!
КЫСЯ!..
   ...Что такое?!! Что за "КЫСЯ"?.. Я в сонном оцепенении открываю  гла-
за.
   - Кыся... Барсик! А у нас гости!..  Ишь,  заспался...  Ну-ка,  позна-
комься с тетей. Тетю зовут... Слушай, как  тебя  зовут?  Кыся  спрашива-
ет.... Да, Кыся? Она по нашему ни хера не тянет! Я с  ней  исключительно
по-немецки. Ви дайне наме, майне либер медхен?
   Оказывается, Шура мне приснился. И квартира наша, и кухня - все  было
во сне... А сейчас по кабине гуляет свежий воздух, одна дверь  распахну-
та, и мой временный приятель Водила - изрядно уже пьяненький, в  костюм-
чике, галстучке и рубашечке, подсаживает в кабину, не  поверите,  совер-
шенно ЧЕРНУЮ девицу!!!
   Вот это да! Таких у нас с Шурой еще не было!
   - Я тебя спрашиваю, ви дайне форнаме, бля?.. - упрямо повторяет Води-
ла. - Извини, забыл.
   - Айм но эндостайн, - говорит черная и повисает на Водиле.
   - Ногу-то выше поднять можешь? - спрашивает у нее Водила и сам  своею
рукой задирает ей ногу на высокую подножку кабины грузовика. Потом берет
ее за пышный зад и легко вкидывает девицу прямо в кабину.  Она  начинает
хохотать по-своему и падает прямо на меня. Я еле успеваю из-под нее выс-
кользнуть. Водила тоже влезает в кабину и захлопывает  за  собою  дверь.
Черная девушка тут же с хохотом начинает расстегивать ему ширинку брюк.
   - Да погоди ты, торопыга... - стыдливо поглядывая на  меня,  бормочет
Водила. - Дай хоть окна занавешу... Неровен час,  увидит  кто.  Неудобно
же! Ну, вартен, вартен, кому говорю...
   Водила задергивает занавески на боковых окнах кабины, опускает  плот-
ную шторку на лобовом стекле и включает верхний плафон. Мягкий свет рас-
текается по кабине. Теперь мы трое отделены от всего остального мира.
   - Вот, познакомьтесь... Дарф их форштелен... - медленно и громко  го-
ворит Водила и показывает на меня пальцем. - Дас ист майне Кыся...  Про-
секла? В смысле - ферштеен?.. Кыся! А ты кто?
   И Водила потыкал пальцем в  грудь  этой  черненькой.  Та  поняла  это
по-своему и тут же сбросила с себя маечку типа лифчика, юбочку величиной
с носовой платок, и какие-то кукольные трусики.
   - Да нет... Не то. Хотя и это сгодится - сокрушенно сказал Водила.  -
Повторяю... Дас ист майне Кы-ся-а-а! Кыся, ебть, сколько раз  говорить?!
А ты? Ви хайст ист ду?!
   Он снова ткнул пальцем в плечо черненькой. Та вдруг догадалась, о чем
он ее спрашивает, и снова звонко расхохоталась:
   - Сузи! Су-зи!...
   - Точно, Сузи... - несколько растерянно повторил Водила. - Ты же  еще
в баре говорила... Сузи. Вот теперь - порядок! А это мой Кыся...
   Но Сузи не обратила на меня никакого внимания, воскликнула не  по-на-
шему "Ах!.." и двумя руками сама вытащила из штанов Водилы его...
   Ну, ладно, ладно... Не буду! Я же знаю, что  у  Людей  это  почему-то
считается неприличным, постыдным. Хотя, что тут неприличного - убей Бог,
не пойму. Одна из частей тела и все. Вы же носа своего  не  стесняетесь?
Или, к примеру, руки, уха... Дикость какая-то!
   Тем более, что Сузи вытащила из штанов Водилы ТАКОЕ, что, как говорит
Шура Плоткин - "ни в сказке сказать, ни пером описать"! ТАКОГО не  стес-
няться надо, а гордиться ИМ!..
   Уж-на что мой Шура был силен по ЭТОЙ линии, но при всей моей любви  к
нему, я должен быть объективным - то, что сейчас держала  в  своих  чер-
неньких руках с розовыми ладошками Сузи,  превосходило  ШУРИНО  намного.
Это, я вам скажу, было - НЕЧТО!
   Сузи увидела, ЧТО она вытащила, и обмерла!.. А потом, как  заорет  на
весь наш огромный автомобиль:
   - Ооо-о-о!..
   Наклонилась над НИМ... Хорошо, хорошо! Сказал же - не буду.
   Водила глаза прикрыл, стонет, хрипит, шепчет мне по-русски:
   - Смотри, Барсик... Это надо же?!. Негритяночка... Угнетенная,  можно
сказать, раса, а что вытворяет!.. И как?!! Потряс!..  Ой,  бля,  "Хижина
дяди Тома"!.. Ну, все, счас кончу!..
   Посмотрел я немного на это все - чувствую,  сам  начинаю  заводиться.
Да, пошли вы, думаю, к чертям собачьим! Вам хорошо,  а  мне  где  искать
Кошку посредине Балтийского моря?!
   Подлез под боковую занавеску, встал на задние лапы, вцепился передни-
ми за край слегка приспущенного стекла, подтянулся,  пролез  в  щель,  и
выпрыгнул из кабины.
   Послушал, как что-то гудит под теплым железным полом, как  Водила  из
кабины уже чуть не в голос вопит:
   - Ну, Сузи!!! Ну, ебть!.. Ну, все!.. Ах, ты ж моя кыся!..
   Видать, меня стеснялся, пока я был в кабине...
   Этот Водила мне определенно нравился. Жаль только, что он с  кокаином
связался. Шура мне еще тогда, когда был случай с той маленькой  актрисой
детского театра, говорил, что это очень опасная  штука!  Как  валерьянка
для Котов, только намного страшнее.
   А может, мой Водила, действительно, и сам не знает, что у него  среди
тяжеленной фанеры в "шаланде" спрятано! Интересно, могу я ему чем-нибудь
помочь?..
   Не сейчас, конечно. Судя по тому, ЧТО я видел, сейчас он и сам  прек-
расно со всем справится. Потом. Когда мы с ним один на  один  останемся.
Время, вроде, еще есть - они сами говорили, что до Киля нам еще "топать"
двое суток...
   Да! И еще одно... Почему от того квадратненького  -  Лысого,  который
при первом знакомстве во мне сразу же Кота  признал,  тоже  шел  запашок
этого... Как его?! Тьфу, черт... Кокаина! Вполне вероятно, что и  Лысого
надо предупредить.
   От моего "Водилы" кокаином не пахло - тут я голову  кладу  на  плаху.
Значит, он к нему не прикасался. Следовательно, кто-то другой к  нему  в
фургон это погрузил.
   А от того квадратненького слабенько, но тянуло  кокаинским  порошком.
Почему?
   Да ни почему! Залез в фургон - груз  проверить,  передвинуть  что-ни-
будь, а там где-то тоже засунуты пакетики с кокаином. Он там  повозился,
где-то нечаянно коснулся лапой... рукой, то есть, - вот тебе и запах!
   Но он, к несчастью, Человек. Так сказать, существо, я не утверждаю  -
низшей ступени, а так себе - средненькой... Ну, чуть выше. И он этот за-
пах абсолютно не чувствует. Ну, не дано ему! Обделила его Природа-матуш-
ка, как говорил Шура Плоткин.
   А я Кот. Я - существо Высшего порядка. И мне доступно то, о чем Чело-
век даже понятия не имеет. Поэтому, мой долг части - попытаться  уберечь
этих двух Водил (моего и того - Лысого) от  возможных  неприятностей!  Я
очень хорошо помню, как Шура говорил, что кокаин во всем мире  преследу-
ется.
   И я решил прошвырнуться между машинами, найти грузовик Лысого  и  ма-
лость его пообследовать.
   Как обычно МЫ ищем то, чего никогда и в глаза не видели?
   Я не собираюсь утверждать, что у Котов все  построено  на  некой  та-
инственно-фантастической интуиции, ниспосланной им Высшими силами.
   Конечно, нужна хотя бы маленькая, буквально микроскопическая, но  со-
вершенно реальная зацепка. Ну, например. Любой  неодушевленный  предмет,
кроме сотен своих собственных запахов, обязательно несет отпечатки запа-
хов Людей, соприкасавшихся с этим предметом.
   Значит, нужно постараться припомнить характерные запахи обоих Водил и
выделить из них запахи, присущие только тому квадратненькому Лысому.
   Дальше, как говорит Шура, дело техники. Бережно сохраняя в памяти за-
пахи одного Лысого, уже ничего не стоит обнаружить любой предмет, с  ко-
торым этот Лысый когда-либо контактировал!
   Естественно, я слегка упрощаю процесс. Но делаю я это совершенно соз-
нательно, чтобы излишне не унижать Людей, читающих эти строки.  Не  зас-
тавлять Людей вторгаться в области, чуждые их пониманию.
   Они сами наделяют нас некими сверхъестественными  качествами  как-то:
"Черный Кот, переходящий дорогу - к несчастью", "Кошка, умывающая  лапой
морду, - к непрошенным гостям", "Коты притягивают к  дому  молнии!.."  и
тому подобный провинциально-обывательский идиотизм.
   Попытка же объяснить Людям действительно  имеющие  место  мистические
явления в наших Кошачьих душах, - обречены на полный провал!
   Нужно признаться, что мы, Коты, сами не всегда ясно понимаем происхо-
дящее с нами. Объяснить, откуда я знаю, лежа в кресле в запертой кварти-
ре, что в эту секунду мой Шура Плоткин подходит к нашему дому, я не могу
при всем желании. И Шура не может!
   А уж если чего-то не может Шура Плоткин -  значит,  все  Человечество
просто еще не доросло до уровня понимания этих явлений.  НЕДОЭВОЛЮЦИОНИ-
РОВАЛО, как однажды выразился Шура.
   Через пятнадцать минут шатания неторопливым прогулочным шагом под де-
сятками гигантских автомобилей, больших и маленьких автобусов  и  доброй
сотни легковых машин самых разных марок я обнаружил грузовик Лысого.
   Как это произошло - объяснить сложно. Запахи Лысого были крайне невы-
разительными, если не считать очень слабенького запаха кокаина,  который
на его грузовике, как оказалось, вообще не присутствовал. Но  мне  ОЧЕНЬ
нужно было найти грузовик Лысого! И в какой-то момент я вдруг почувство-
вал, как нечто необъяснимое ведет меня в направлении, которое я уже  сам
не контролирую...
   Что это было? Зов?.. Интуиция?.. Предвидение? Что это была за сила  -
точно приведшая меня к грузовику  Лысого?!  Говорю  честно:  понятия  не
имею!
   Шесть лет тому назад, когда я был еще совсем Котенком, мой Шура Плот-
кин разошелся со своей женой. (Кстати, я совершенно забыл, как она  выг-
лядит.) При разделе имущества я оказался в одной компании с телевизором,
холодильником, стиральной машиной, посудой, постельным бельем  и  мягкой
мебелью у жены.
   Шуре достались только книги, которые, слава Богу, его жена не читала,
и старая раздолбанная пишущая машинка "Москва", на которой Шурина  жена,
к счастью, не умела печатать.
   Со всем отвоеванным хозяйством и мною бывшая жена Шуры  переехала  на
другой конец города - на Обводный канал, угол Лиговки, и счастливо зажи-
ла там с одним поразительно глупым Человеком.
   На второй день я ушел от них к Шуре.
   Так вот, я до сих пор не имею понятия, каким образом я  прошел  тогда
через весь Ленинград, шел почти неделю без малого, добрался, наконец, до
проспекта Науки, нашел Шурин дом, нашел его квартиру и в изнеможении сел
под его дверью...
   Короче, отыскал я грузовик Лысого, пролез в него таким  же  способом,
что и в грузовик моего Водилы, и стал обследовать содержимое фургона са-
мым тщательным образом.
   Как я уже говорил - никакого присутствия кокаина. Запаха  алкоголя  -
сколько угодно. Кокаина - ни в малейшей степени. Фургон Лысого  чуть  не
до верху был забит сотнями картонных коробок с водочными  бутылками.  По
всей вероятности, при погрузке пара бутылок разбилась, упаковки  промок-
ли, и сейчас в фургоне стоял хорошо знакомый мне запах "Сталичной"  вод-
ки.
   Причем должен отметить, что при всем моем  неприятии  алкоголя,  этот
запах был на несколько порядков благороднее и лучше, чем запах  "Столич-
ной", которую Шура покупает в Петербургских ларьках и магазинах.
   Помимо алкогольных запахов, я обнаружил,  повторяю,  очень  невырази-
тельные запахи Лысого, чьи-то еще (вероятно, грузчиков), и запах  незна-
комых мне денег вперемешку с запахами сотен неизвестных Людей, когда-ли-
бо державших эти деньги в своих руках...
   Запах этот шел от одной из верхних коробок, и не успел  я  сообразить
из какой, как вдруг услышал негромкие шаги, и уже  в  следующую  секунду
увидел, как Лысый отстегивает заднюю брезентовую полость фургона.
   Откинув ее в сторону, Лысый осторожно и неторопливо огляделся по сто-
ронам, убедился, что его никто не видит, и очень ловко вскочил в фургон,
плотно задернув за собою заднюю брезентовую полость.
   Я подумал, что мне лучше и безопаснее всего не информировать Лысого о
своем присутствии в его фургоне и не бросаться к нему  навстречу  с  ра-
достным мурлыканьем. Я затаился между коробками, сохраняя за собой  пре-
восходную возможность обзора. И побега.
   Лысый вытащил из кармана куртки маленький фонарь (вот  оно,  несовер-
шенство Человеческих возможностей! Мне, например, фонарь в темноте - как
рыбе зонтик...) и полез наверх под самый  брезентовый  потолок,  откуда,
как мне казалось, и идет запах незнакомых мне денег.
   И действительно, Лысый нащупал одну из  верхних  коробок,  перевернул
ее, отклеил со дна коробки первый слой картона и вынул  оттуда  две  не-
толстые пачки зеленых денег. Я присмотрелся - доллары.
   Вот доллары я даже очень хорошо знал. Один Шурин Знакомый еще по  ар-
мии, а потом и по университету, быстро разбогател. Как  говорил  Шура  -
"на первой клубнике и ранних помидорах". Помню, как этот  Знакомый  нес-
колько раз приезжал к нам с зернистой икрой, которую я не ем, и с  фран-
цузским шампанским, которого не пьет Шура.
   Этот тип был шумным, наглым и хвастливым, и я видел, что Шуре он неп-
риятен. Когда он уходил от нас, Шура всегда что-то вяло  мямлил  мне  об
"армейском братстве", о "студенческой дружбе" и еще что-то очень  малов-
разумительное, во что Шура, по-моему, уже давно и сам не верил.
   Потом Знакомый решил свалить в Америку. Купил документы - будто бы он
еврей и жутко страдает от антисемитизма - что было абсолютно  беззастен-
чивым враньем: достаточно было посмотреть на его рязанскую харю, - и по-
лучил из легковерной Америки вызов, как он  теперь  выражался,  "на  всю
мишпуху".
   Бывшему генералу КГБ - ныне Президенту  огромного  банка,  он  загнал
свою роскошную Комаровскую дачу, бывшему второму секретарю горкома  пар-
тии - ныне Генеральному директору совместного российско-шведско-германс-
кого предприятия, он продал квартиру на Невском, а "Волгу" какому-то ры-
ночному боссу. И в ожидании визы поселился у кого-то за городом. Сто ты-
сяч долларов он сумел переправить, как он говорил, "за бугор", а остаток
в тридцать пять тысяч привез к нам и передал их на хранение Шуре Плотки-
ну, заявив, что такую сумму он может доверить только моему Шуре. Ибо все
остальные его друзья - жулики и прохвосты!
   - Я не государства боюсь, не ментов, - сказал он тогда Шуре. - На се-
годняшнее государство я болт положил, а ментов покупаю, как хочу. Я  бо-
юсь обыкновенного пошлого рэкета. Они за пять долларов кому угодно глот-
ку перережут. А тут - тридцать пять тысяч!..
   - М-да... - сказал тогда Шура и посмотрел на меня.
   - Представляешь, Шурик, как они будут из меня  эти  доллары  вытряхи-
вать?!. Раскаленным утюгом по спине, иголки под ногти, за ноги  подвеши-
вать...
   - А ты хочешь, чтобы это все досталось мне, да?  -  рассмеялся  тогда
Шура. - И утюг, и иголки, и за ноги?..
   - Шурка! Ну, не сходи с ума!.. Ну, что ты сравниваешь? Кто ты, и  кто
я!? У меня же на всех рынках места откуплены - на Кузнечном, на  Сытном,
на Некрасовском, на Торжковском, на Калининском... Что  же  ты  думаешь,
люди не понимают - сколько это стоит, и что за этим стоит?!  А  у  тебя,
Шурик... Извини, конечно, эти бабки никто искать не станет. Кто тебя бу-
дет принимать всерьез?
   - Мартын! - тут же ответил ему Шура.
   - Верно. Разве что Мартын. А за мной охота идет, как за соболем!
   - Ладно, "соболь", - сказал ему тогда Шура, и я увидел, что  ему  все
это жутко не нравится! - Оставляй свои деньги и вали  к  ебеней  матери.
Мне работать надо. Заберешь, когда захочешь. Все. Чао!
   Причем, весь этот разговор происходил именно в то время, когда у  нас
с Шурой денег даже на хек не было, а задолженность за газ, воду,  элект-
ричество, телефон и квартиру, "превысили всякие допустимые пределы", как
нам заявили на собрании нашего жилищного кооператива.
   Тридцать пять тысяч этого тошнотворного Типа у нас месяца два  проле-
жали. Так что у меня было достаточно времени насмотреться на доллары...
   ...Даже без нижнего куска картона коробка с водкой казалась  нетрону-
той - как на фабрике запаковали. Никаких нарушений! Просто к низу короб-
ки был прилеплен еще один кусок фальшивого  дна,  а  между  настоящим  и
фальшивьм лежали доллары.
   Лысый лег на спину прямо на верхние коробки, расстегнул джинсы, слов-
но собирался раздеться и лечь спать. Оказалось, что к внутренней стороне
пояса джинсов у Лысого был пристрочен длинный мешочек с застежкой-липуч-
кой, величиной как раз с формат долларовой бумажки.
   Лысый аккуратно сложил деньги в одну пачку, спрятал их в  этот  внут-
ренний "карман", снова надел на себя джинсы, затянул ремень и стал  сле-
зать вниз. Я поглядел - ну, нипочем не скажешь, что  у  него  на  животе
доллары спрятаны! Ай да Лысый...
   Я дождался, когда он выберется из фургона, когда зашнурует  брезенто-
вые полости, когда затихнут его удаляющиеся шаги, когда закроется за ним
водонепроницаемая тяжеленная дверь автомобильного трюма, и только  тогда
вылез на свет Божий.
   Естественно, я поспешил к своему грузовику - авось, Водила уже закон-
чил упражнения с этой Сузи и я, наконец, смогу обратить его внимание  на
нежелательное присутствие кокаина в нашем фургоне.
   Был бы Шура на месте Водилы - проблем вообще не было бы. У нас с  Шу-
рой прочная, многолетняя телепатическая связь. Я его понимаю с  полусло-
ва, он меня - с малейшего движения кончика моего хвоста.  Вот  это  кон-
такт!
   Кстати, об этом много писал английский доктор биологии  Ричард  Шелд-
рейс, книжку которого мне Шура как-то читал. Вокруг теории доктора Шелд-
рейса до сих пор идут разные идиотские споры - возможна такая связь  или
нет. И Шура, помню, даже собирался написать статью в защиту теории этого
доктора. Но ему в редакции сказали:
   - Да, вы что, Плоткин! О котах!.. В те дни, когда вся страна...
   Короче, статьи Шура так и не написал.
   А вот, как мы теперь с Водилой дотолкуемся - я совершенно  не  предс-
тавлял себе. Но то, что я это обязан сделать - тут у меня не было  ника-
ких сомнений!
   Подбегаю к нашему грузовику - не тут-то было! Из кабины несутся такие
крики Сузи, такое рычание Водилы, так откровенно торчит голая черненькая
ножка нашей гостьи из бокового окна кабины, а вся  кабина  так  мягко  и
ритмично покачивается из стороны в сторону, что  я  решил  отложить  наш
разговор до утра и поспешил прочь, потому что снова стал  заводиться  со
страшной силой!
   Ах, рыженькую бы мне ту сейчас!.. С пушистым хвостиком!!!  Я  бы  ее,
стервочку!.. Ой, батюшки, что же делать?!. Так приспичило - спасу нет!!!
   Бегу, бегу под машинами подальше от нашего грузовика, и вдруг  слышу,
кто-то неподалеку тоненько поскуливает!..
   Ну-ка, ну-ка... Кто это там, и на что жалуется?..
   Встал, как вкопанный. Прислушался. Скулеж идет явно из какой-то  лег-
ковой машины. Покрутил башкой, пошевелил ушами - точно! Вон из того  се-
ребристого "Мерседеса"!
   То, что это был "Мерседес" - я даю хвост на отруб! Это я  в  грузовых
автомобилях ни черта не смыслю, а в легковых -  будьте  нате!  Шура  всю
жизнь так хотел иметь свою машину, что даже меня всем маркам  легковушек
выучил!
   Прыгнул я на капот серебряного "Мерседеса", гляжу, на заднем  сиденьи
лежит крохотная Собачонка - впятеро уменьшенная копия Добермана Пинчера.
Лежит, мордочку вверх задрала и поскуливает от тоски и одиночества. При-
чем, явная Сучка...
   Увидела меня через стекло, испугалась,  вскочила  на  свои  тоненькие
ножки и затявкала со страху. А затявкала-то -  ну,  просто  помереть  со
смеху! Стекла у "Мерседеса" все закрыты. Чем же она дышит там,  бедняга,
думаю?
   Вспрыгнул с капота на крышу машины, смотрю, а там такой люк  в  крыше
открыт. Для Кота или Кошки такой люк - самое милое дело. Один прыжок без
напряга, и гуляй, не хочу... А Собачонка, да еще такая плюгавенькая,  ни
в жисть не допрыгнет. Вот хозяева ее без боязни  и  оставили.  Наверное,
чтобы не платить за нее в Собачье-Кошачью гостиницу.
   Водилы, когда пили за мое здоровье, говорили,  что  на  каждом  таком
теплоходе есть гостиница для путешествующих Котов и Псов. И стоит - будь
здоров! Исключительно в СКВ...
   Бедная Собачонка трясется от страха, тявкает каким-то  детским  голо-
сом, ножки у нее дрожат, попкой забилась в угол... Еще бы! Я же  раза  в
два больше ее и тяжелее раза в три. Ну, как мой Водила против  той  чер-
ненькой Сузи.
   А, ну-ка, подумал я, чем черт не шутит, когда Бог спит! Какого  рожна
я должен придерживаться каких-то расовых предрассудков?!  Водила  же  не
придерживается - вон, как негритяночку охаживает!
   Шура мой, помню, однажды китаянку заклеил. Правда, на вторую ночь вы-
яснилось, что она чистокровная киргизка с Иссык-Куля, но ее дядя по  ма-
тери - уйгур. Помесь казаха с китайцем. И живет за Талгарским перевалом.
А это уже Китай.
   Короче, она плела такую несусветную чушь, что Шура в полном  восторге
купил ей на наши последние деньги билет на поезд и отправил ее в  Кирги-
зию.
   Вот и я решил разрушить все межвидовые границы к чертовой матери! Тем
более, что эта малышка была достаточно элегантна и  симпатична  даже  по
строгим Кошачьим меркам.
   Я спрыгнул вниз на задние сиденья, вытащил ее лапой из угла, обнюхал,
как положено, а она вдруг - шмяк на спину, лапы в стороны, и  как  зады-
шит, как задышит!..
   А у меня в ушах еще вопли черненькой Сузи, рык моего  Водилы,  запахи
совершенно определенные, эти... Ну, как их? Половые! Голова кругом идет!
   И, что самое поразительное, чувствую - собачонка-то сама  хочет!  Ну,
надо же?! Наверное, такое ни  одному  биологу,  ни  одному  доктору  Ко-
шачье-Собачьих наук и во сне не приснится!
   Уж и не помню, как я ее перевернул, прижал всем своим весом к  мерсе-
десовским подушкам, ласково так, легонько  прихватил  зубами  за  шкирку
и...
   Как и было обещано - в подробности не вдаюсь. Одно могу сказать:  это
было так здорово, что и не высказать!!! Ласковая оказалась - очень  мно-
гим нашим Кошкам поучиться.
   Мы потом валялись у нее в машине - она рассказывала мне, что я,  дес-
кать, у нее первый. Хозяева ей ЭТО не разрешают. Боятся, что  ЭТО  может
ее испортить, а она очень дорого стоит. А ей ЭТО очень даже  необходимо,
потому что время идет, возраст поджимает, она становится нервной,  слез-
ливой, вспыльчивой. Аппетит пропадает. Спит плохо. Но уж если  спит,  то
урывками, и сны всю дорогу исключительно про ЭТО. Она три раза уже виде-
ла ЭТО у Людей, два раза у Собак, и один раз у Кроликов.  И  с  тех  пор
только об этом и думает.... Так что, если я не очень устал, то  не  смог
бы я сделать ЭТО еще один раз?..
   - Об чем речь!.. - говорю я словами Шуры Плоткина. - Какие проблемы?!
Желанье дамы - закон для джентльмена!
   И еще пару раз ЭТО сделал.
   ...Лежим, отдыхаем. Я смотрю, между передними сиденьями из-под коври-
ка выглядывает краешек чего-то желто-блестящего.
   - Слушай, Дженни, - говорю я.
   Ее, оказалось, Дженни зовут...
   - Слушай, Дженни, - говорю. - А чего это там под  сиденьем  валяется?
Во-он блестит, видишь?
   - А это Его зажигалка, - говорит Дженни. - Между прочим, золотая. Тя-
желая, кошмар! Я пробовала ее вытащить оттуда, но мне это  оказалось  не
по силам. Да я и не очень старалась... Он из-за этой  зажигалки  устроил
такой хамский скандал в вашей "Астории",  что  двух  горничных,  которые
убирали наши апартаменты, уволили по подозрению в воровстве, а  дежурную
по этажу перевели в горничные. Выглядело  это  отвратительно!  Он  орал,
брызгал слюной, писал какие-то письма, доносы, приходила ваша полиция...
Моя Хозяйка, его жена, умоляла Его прекратить эти чудовищные сцены,  так
он и на нее накричал! При всех... Причем, я не преувеличиваю: таких  за-
жигалок он может покупать тысячу штук в день... При его  состоянии,  при
всех его гешефтах, при всех его домах в Германии, в Швейцарии, в  Италии
- так себя вести?! Причем, я сама видела, как он выронил ее из кармана и
она завалилась за сиденье. А уж потом проскользнула под коврик...
   Честно говоря, из всей ее великосветской болтовни, я понял  одно:  ее
Хозяин - богатый мудак и жлоб, выронил зажигалку, а потом кого-то  обви-
нил в воровстве вместо того, чтобы поискать ее в собственном автомобиле.
И эта зажигалка сейчас лежит у меня перед глазами, а Хозяин Дженни,  ус-
пев наплевать в душу сразу же многим Людям, считает эту  зажигалку  без-
возвратно утерянной.
   Все остальное - "Астория", "горничные",  "апартаменты",  "гешефты"  -
мне было до фонаря. Я ничего этого не знал, и мне на это было решительно
наплевать.
   Что главное в этой истории: существует зажигалка,  которая  считается
утерянной. Все!
   - Есть идея! - сказал я Дженни. - Давай, подарим эту зажигалку одному
моему знакомому Хорошему Человеку. Это будет своеобразной местью  твоему
Плохому Человеку.
   - Прелестная идея! - воскликнула Дженни и лизнула меня в  нос.  -  Но
как ты ее достанешь? Она ужасно тяжелая!..
   - Детка... - я снисходительно посмотрел на Дженни. - О чем  ты  гово-
ришь! Не смеши меня, малыш.
   - Кыся-а!.. Барсик!.. Мурзик!.. Кы-ся-а-а-а!.. - еще издалека услышал
я.
   Черт подери! Как мне втолковать Водиле, что я не "Барсик",  не  "Мур-
зик", и уж тем более, не "КЫСЯ"!
   Я бежал, зажав в зубах тяжелую золотую зажигалку, а Водила,  стараясь
смягчить свой хриплый голос ласковыми бабьими интонациями,  монотонно  и
тупо орал на весь корабельно-автомобильный трюм:
   - Кы-ся а-а-а!!!
   Костюма на нем не было. Рубашки и галстука тоже. В одних трусах и ре-
зиновых сапогах по колено, Водила мыл в кабине пол, споласкивал тряпку в
ведре, оттирал педали, руль и ступеньки.
   По запаху я сразу понял,что произошло. Мне было  только  неясно  -  с
кем. Во всяком случае, черненькой Сузи в кабине уже не было.
   - Кыся!.. - расплылся Водила в доброй и хмельной улыбке. И словно от-
вечая на мой вопрос сокрушенно сказал: - Вот видишь, что  бывает,  когда
девушка мешает "Московскую" с "Кампари", "Кампари" с пивом, пиво  с  су-
хоньким, а сухонькое опять с водкой... И не закусывает. А ты чего там  в
зубах держишь? Мышку поймал? Ах ты ж моя Кыся! Ай да  молодец!  Охотник.
Ну, покажи мне мышку, покажи...
   И тут я не удержался от небольшого, но весьма эффектного спектакля: я
просто разжал зубы и зажигалка с нежным звоном  упала  на  металлический
пол трюма.
   Водила наклонился, поднял зажигалку, ошеломленно осмотрел ее со  всех
сторон. Потом взвесил на руке, добыл из нее огонь, защелкнул и тихо ска-
зал почти трезвым голосом:
   - Ни хера себе!.. Это где же ты слямзил, Кыся ты чертов? Она ж с чис-
того золота, бандитская твоя рожа! Ну, Кыся, ты даешь.
   ...Минут через двадцать, когда Водила очухался от нашего с Дженни по-
дарка,
   пакет с фанерой, который прямо-таки благоухал  длительным  заключени-
ем!..
   Как я обычно делаю, когда хочу, чтобы Человек пошел за мной туда, ку-
да мне это нужно? Естественно, это ни в коей мере не  относится  к  Шуре
Плоткину. Тут мне достаточно одного взгляда на  Шуру.  Как,  впрочем,  и
ему. Он только посмотрит на меня - я уже знаю, чего он хочет.
   Но когда мне нужно позвать за собой постороннего Человека,  например,
- лифт не работает, а мне нужно подняться к себе на восьмой этаж  и  на-
жать кнопку звонка, чтобы Шура открыл мне дверь, я делаю все очень прос-
то и доступно для Человеческого понимания.
   Шура называет таких Людей моими Клиентами.
   Итак: дождавшись перед входом в дом такого Клиента, я начинаю негром-
ко кричать "А-а-ааа!..", иду туда, куда нужно мне, и оглядываюсь на это-
го Клиента. Он останавливается, и я останавливаюсь. Ору громче,  огляды-
ваюсь на него, опять начинаю идти. Клиент за мной. Снова  останавливает-
ся. Я ору еще громче! И стараюсь заглянуть ему в глаза. Клиент, конечно,
ни черта не понимает, и растерянно спрашивает:
   - Ты чего, кошечка?..
   Тогда я напрягаю всю свою волю и мысленно говорю ему: "Кретин! Иди за
мной, тетеря! Делай то, что МНЕ  нужно!  Слышишь,  ты?!  Недоумок!  Впе-
ред!!!"
   Тут Клиенту начинает казаться, будто он такой умный и проницательный,
что вдруг стал понимать даже "бессловесную тварь". И говорит  счастливым
голосом:
   - Ах, ты хочешь, чтобы я поднялся (или "поднялась") за тобой и  нажал
кнопку звонка твоей квартиры?
   Вот тут наступает самый ответственный момент! Тут самое время изобра-
зить прилив бесконечной благодарности и любви ко всему роду Человеческо-
му!.. Тут, как это тебе  ни  противно,  необходимо  мурлыкнуть,  задрать
хвост трубой и слегка потереться о ногу Клиента.
   После чего, ты можешь брать Клиента, как говорится, голыми лапами, не
выпуская когтей! Спокойно иди на свой этаж и  будь  уверен,  что  Клиент
идет за тобой.
   У своей двери ты должен снова сесть и уже без мурлыканья, (тут техни-
ка отработана идеально!) на своем обычном "А-а-ааа!" еще раз  терануться
головой о Клиента и снова пристально заглянуть ему в глаза. Это срабаты-
вает как поощрение. И я ручаюсь, что Клиент расколется!
   Он нажмет кнопку звонка, подождет, пока Шура откроет дверь, и  обяза-
тельно произнесет сладким голосом до омерзения ходульную фразу:
   - Извините, пожалуйста, это ваша кошечка?
   - Конечно, конечно, - отвечает в таких  случаях  Шура.  -  Очень  вам
признателен. Проходи, Мартын...
   - Какая хорошая кошечка! - обычно говорит Клиент. - Сама  гулять  хо-
дит, такая ласковая, такая умная...
   "Зато ты - полный идиот! Не мог сразу понять, что мне нужно,  жлоб  с
деревянной мордой!.." - думаю я про Клиента и, не скрою, в ту же секунду
забываю, как он выглядит.
   - Спасибо, спасибо большое! - говорит вежливый Шура и закрывает дверь
перед носом Клиента.
   С Водилой у меня этот номер ну абсолютно не прошел! Он уже направился
было за мной к торцовой, открывающейся стороне фургона, посмотрел на мои
отчаянные попытки зазвать его внутрь фургона, и недовольно сказал:
   - Ну, ты нахал, Кыся! На кой тебе хрен фургон? Чего ты там забыл? Те-
бе в кабине места мало? Я, конечно, тебе очень благодарен за эту зажига-
лочку, но правила есть правила: в фургон больше ни шагу. Там груз, я  за
него головой отвечаю. Отправитель мне доверяет, получатель меня ждет.  А
ты уже одну пачку когтями подрапал. Что ж ты думаешь, я не видел? А  это
нарушение целостности упаковки. Могут быть неприятности, Кыся...
   "О, дубина!.." - подумал я. "У тебя могут быть такие  неприятности  с
этой ПОДРАПАНОЙ, как ты выражаешься, пачкой, что тебе небо с овчинку по-
кажется!.. Ах, Шуру бы нам сюда! Он бы тебя носом в эту пачку  сунул  да
уголовный кодекс тебе вслух, как мне когда-то, почитал! Так ты  бы  меня
еще под хвост целовал, что я тебя предупредил. Если, конечно, этот кока-
ин не твоих рук дело!.."
   - Идем-ка, Кыся, в каюту заглянем. Может, мой сокамерник уже  освобо-
дился от своей лахудры, так хоть на палубу сходим вместе.  Я  тебе  море
покажу, - сказал мне Водила. - А потом в  ночной  бар.  Холодного  пивка
попьем. Айда?
   Он вытащил из кабины небольшую дорожную сумку, посадил  меня  туда  и
перекинул сумку через плечо.
   - Ты пока там не высовывайся. Мы сейчас с  тобой,  как  партизаны,  -
околицами да огородами, чтоб нас никто из обслуги не засек. Понял?
   "Чего ж тут не понять? - думаю. - Это ты, дундук здоровый, никак меня
понять не хочешь. А я-то тебя понимаю прекрасно!"
   И я наклонился в сумке так, чтобы он мог застегнуть молнию  над  моей
головой. Слышу, говорит негромко:
   - Ох, и умница же ты у меня, Кыся! У тебя ж не голова,  а  Совет  ми-
нистров! Хотя, чего я вас ровняю?! Им до тебя еще маком какать, и то  не
дотянутся! Поехали?
   Мы и поехали. Сижу себе в застегнутой сумке и думаю:
   "Действительно, чего меня сравнивать с каким-то "советом  министров"?
Кто они, и кто Я? Я - КОТ! Я происхожу от Тигров и Ягуаров, от Пантер  и
Леопардов, от Гепардов и Рысей, наконец... Во мне  же  потрясающая  нас-
ледственность!..
   А что такое  "совет  министров"?  Л  ю  д  и.  И  предок  у  них  был
один-единственный - Обезьяна...
   Как иногда говорил Шура Плоткин, многие из них даже не закончили про-
цесс переходной формации. Или  застряли  посередине:  вроде  бы  уже  не
Обезьяна, но пока еще и не Человек...
   Я же КОТ - создание законченное и совершенное. У меня даже  языкового
барьера нет. Пожалуйста - можете болтать со мной на любом языке.  Я  вас
пойму. А вот поймете ли вы меня - неизвестно.  Но  это  будут  уже  ваши
проблемы. Как в случае с Водилой...
   Кстати, о Водиле. Вот он меня похвалил, назвал "умницей" - и мне  это
приятно и лестно. Хотя, когда меня хвалит кто-то из посторонних, мне  на
это плевать с восьмого этажа. Я себе и сам цену знаю.
   Как меня только не называли?! И "ловкий", и "смелый", и  "сильный"...
Только "красивый" - никто никогда не говорил. Но я и не претендую. Вид у
меня, действительно, хамоватый: уши рваные, загривок торчком, через  всю
морду шрам, брыли здоровущие...
   Так вот, на комплименты посторонних я чихать хотел. Другое дело, если
Шура меня похвалит! Тут крылья появляются, летать хочется... Кстати, для
Шуры я даже очень красивый. Он много раз говорил, что я обладаю "не  са-
лонной, а классической мужественной красотой воина". Звучит, да? Во вся-
ком случае, пока что мне еще ни одна кошка не отказала.
   Теперь вернемся к Водиле. Он меня похвалил, и я на это  клюнул!  Зна-
чит, он для меня становится не таким уж "посторонним"?..
   А может быть, он тоже, как и Шура Плоткин, читал, что  сказал  о  нас
Леонардо да Винчи? А великий Леонардо сказал: "Даже самая маленькая Кош-
ка - чудесное произведение!"
   - Эй, Кыся! Заснул? - услышал я голос Водилы, и молния над моей голо-
вой расстегнулась.
   Ну-с, и где же ваше море?..
   Ах, это пока еще каюта... Ну и каюта!  У  нас  с  Шурой  дома  сортир
больше. Окна нет, туалета нет, душа нет. Словно щель, узенький  шкафчик,
игрушечньй столик - максимум на одну бутылку и два бутерброда, духота  и
две койки - одна над другой.
   На нижней койке в одних джинсах, без туфель и рубашки, лежит и стара-
тельно изображает спящего... Кто бы вы думали? Лысый!
   Оказывается, они с моим Водилой в одной каюте плывут.
   - Вот, Кыся, видишь, как мы живем? - тихо говорит мне Водила.  -  Са-
мая, что ни есть дешевка. Помыться, поссать, или еще чего, - беги в  ко-
нец коридора... Дышать нечем. Наши хозяева миллионами ворочают, а на нас
экономят, бля. Все никак от совковости не отскребутся! Нет, чтоб водилам
приличные условия создать - ну, не с окошком, хоть с иллюминатором...  И
чтоб параша под боком, и душ какой-никакой. Мы ж месяцами на них  горба-
тимся, день и ночь из-за руля не вылезаем, тыщи  и  тыщи  километров,  а
они...
   Тут Лысый заворочался, глазами хлопает, жмурится, будто спросонок,  -
ну, чистый фальшак! А мой лопух - все за звонкую монету:
   - Проснулся? Извини, это мы тебя с Кысей, наверное, разбудили, Ну че-
го, была у тебя та, светленькая? Которая в шортах выплясывала?
   - А куда она денется? - говорит Лысый и ужасно ненатурально потягива-
ется. - Только ушла.
   - Это с той самой поры, как я негритяночку в машину повел,  ты  и  из
каюты не выходил?! - поразился мой Водила.
   - А ты что думал! - отвечает Лысый и садится на койку.
   - Ох, силен! - заржал мой. - Ну, ты даешь!.. Айда с нами  на  палубу.
Кысе море покажем. А потом в ночной бар - пивка холодненького для оттяж-
ки.
   Тут этот сукин сын Лысый притворно зевает и говорит:
   - Что ты, что ты... У меня и денег-то таких нет. Гроши какие то оста-
лись. На них не то что пива, воды сырой не купишь... Я же в вашей систе-
ме недавно.
   Я чуть не обалдел от такого вранья! Все - ложь. От первого и до  пос-
леднего слова! Он и джинсы свои вонючие не снимал, потому что у него там
долларов жуткое количество... И никакой "светленькой в шортах" в его ка-
юте не было! И сам он в это время в трюме шастал и по своему фургону ла-
зал - доллары заныканные доставал!.. Я же все это  собственными  глазами
видел! И вообще - сволочь он, этот Лысый. Пилипенке подстать.  А  может,
Лысый еще хуже?..
   А мой Водила... Ну, слов нет! Вот уж права была наша дворничиха  Вар-
вара, когда говорила, что "простота - хуже воровства".  Мой  поверил  во
все, что ему Лысый наплел, да еще и страшно застеснялся, что Лысый может
подумать, будто мой хочет с ним в бар на халяву:
   - Да Бог с тобой... Ты, что? Какие деньги?! Это  же  я  тебя  пригла-
шаю... Об чем речь? Обижаешь.
   - Тогда-то что, - говорит Лысый и начинает одеваться.
   Вот тут от его одежды снова пахнуло кокаинчиком. Ох, не к добру  это!
Ох, не к добру...
   Ну, море, как море... Ничего особенного.
   Темно, сыро, холодно. Ужасно много воды вокруг, и шумит она так,  что
Водиле и Лысому приходится даже кричать, чтобы расслышать друг друга.
   Мы на самом носу нашего корабля. Это мне объяснил Водила.
   Водила и Лысый сидят на скамейке, курят. Уже ночь, на  палубе  никого
нет, и Водила выпустил меня из сумки. Я примостился у его ног -  от  них
хоть какое-то тепло идет.
   Сижу, смотрю вперед в далекую темноту и сырость, и чудится мне, будто
я поздним вечером холодной, дождливой осенью сижу вместе  с  моим  Шурой
Плоткиным на подоконнике настежь распахнутого  окна  нашей  квартиры  на
восьмом этаже и смотрю в черноту понурого ночного неба поверх  обшарпан-
ных крыш старых пятиэтажных домиков...
   В оранжевом свечении оконных квадратов поздних  высоких  домов  крыши
пятиэтажек покачиваются и дрожат, и я, словно завороженный, никак не мо-
гу отвести глаз от этого покачивания. А Шура гладит меня по спине и  так
негромко-негромко спрашивает не своим голосом:
   - Нравится тебе море, КЫСЯ?..
   Тьфу, пропади ты пропадом!.. Тут же в черноту холодного ночного  неба
взлетели и там исчезли - и мой Шура, и наш дом, и наша квартира, и  нас-
тежь распахнутое окно...
   Дрожащие крыши пятиэтажек оказались небольшими волнами, косо бегущими
нам наперерез, а оранжево-абажурный свет из окон высоких  домов  превра-
тился в свет нашего корабля.
   И я сижу между теплых ног Водилы, посередине черт знает какого  коли-
чества тревожной черной холодной воды на носу огромного  корабля,  очень
похожего на гигантский двенадцатиэтажный десятиподъездный  дом,  который
только недавно выстроили напротив нашего с Шурой дома. Увижу  ли  я  его
когда-нибудь?..
   - Что молчишь, Кыся? Как тебе море?.. - и  большая  жесткая  шершавая
ладонь Водилы нежно погладила меня по голове.
   Вот тут я совсем расклеился! Мне вдруг захотелось стать совсем-совсем
маленьким Котенкам и ткнуться носом в родной, пахнущий молоком  и  мамой
сосок, ощутить тепло и податливую ласковость ее большого тела,  подлезть
под ее переднюю лапу, закрыть глаза и сладко заснуть, зная,  что  в  эту
секунду я защищен от всего на свете... Поразительно! Я же никогда в жиз-
ни ее не вспоминал!.. Я даже не знаю, как она выглядела... Что со мной?!
   И уже не отдавая себе отчета в своих действиях, абсолютно  рефлектор-
но, я сделал то, чего никогда не ожидал от самого себя, - я лизнул  руку
Водилы!
   - Ах, ты ж моя Кыся... - растроганно шепнул Водила и сказал Лысому: -
Айда в ночной бар! По соточке пропустим, пивком переложим,  Кысю  покор-
мим...
   Я же в ночном баре никогда в жизни не был. Я про  "ночной  бар"  один
только раз от Шуры Плоткина слышал.
   Помню, вернулся раз Шура под утро домой - трезвый,  злой,  раздражен-
ный! Так ему там не понравилось. Все, помню, матерился - цены  сумасшед-
шие, выпивку подают какими-то наперстками; бармены в Запад  играют,  так
сказать, пытаются создать атмосферу "изячной заграничной жизни", пожрать
нечего; сегодняшнее "деловое" жлобье в красных пиджачках с блядями гуля-
ют под большое декольте - прикуривают от стодолларовых бумажек;  тут  же
их бандиты в кожаных курточках и два-три перепуганных иностранца  в  по-
тертых джинсиках. И мой Шура Плоткин, которого один из этих  иностранцев
и пригласил. Как журналист - журналиста...
   Так что о ночном баре у меня были самые  неважненькие  представления.
Потому что Шура зря ничего хаять не станет.
   А тут, когда Водила принес меня в ночной бар, поставил сумку  на  ди-
ванчик рядом с собой и расстегнул у меня над головой  молнию,  я  слегка
высунулся, огляделся и офонарел! Красиво - слов нет!!! Почти так же, как
в шашлычной у Сурена Гургеновича. Только в тысячу раз красивее!..
   М-да... Тут Сурен Гургенович проигрывал со страшной силой! И в ассор-
тименте напитков, и в интерьере, и вообще...
   Зато в защиту Сурена Гургеновича должен заметить, что таких  аппетит-
ных запахов, как в нашей шашлычной, здесь, конечно, не  было.  Запахи  в
ночном корабельном баре, прямо скажем, были - не фонтан. Слегка  алкого-
лем, чуть-чуть пивом, еле-еле какими-то бутербродиками, жареными орешка-
ми и...
   ...клянусь, сильно попахивало нашим братом - Котом! .. Вот это да!
   Я сразу подумал, что кто-то из посетителей бара  с  собой  тоже  Кота
принес. Огляделся кругом - ни души. Только Лысый, мой Водила и я. И все.
А тянет котовым запахом прямо из-за стойки, за которой пожилой  мужик  в
голубой жилетке и голубой "бабочке" моет стаканы и рюмки. Увидел он мое-
го Водилу и говорит:
   - Привет! Ну как, эта черненькая тебе ничего не откусила?
   - Ладно тебе... - неожиданно застенчиво прервал его мой Водила. -  Ты
нам по полторашечке беленькой сделай и пивка холодненького. И орешков на
загрыз. О'кей?
   - Ноу проблем! "Фишер" будешь?
   - У тебя "Фишер" есть?! - удивился Водила.
   - Для своих держу, - подмигнул мужик в голубой жилетке.  -  Покурите,
сейчас принесу.
   - Что за "Фишер"? - удивился Лысый.
   - Пиво такое. Лучше "Карлсберга", лучше  "Туборга",  лучше  любого...
Очень редко им его поставляют. И мало.
   - Я смотрю, тебя тут все знают, - позавидовал Лысый.
   - Нет, не все. Новенькие - те и в упор не видят. А кто давно плавает,
- те, конечно. Я ж только в "Совтрансавто" двадцать лет отышачил. И  ко-
торый год уже на фирму вкалываю. Считай, минимум раз в месяц я со  своей
лайбой плыву туда и обратно. Я этого бармена уже лет пятнадцать знаю...
   Тут Бармен принес Водиле и Лысому водку, пиво, орешки и даже сухарики
с запеченным сыром.
   Шура их просто обожал! Сам запекал в нашей  духовке,  всех  угощал  и
ужасно хвастался этими сухариками. На меня прямо домом нашим пахнуло!..
   - Не заложишь? - спросил Водила у Бармена и приоткрыл сумку над  моей
головой. - Гляди, какую я животную везу. У тебя пожрать для него  ничего
не найдется?
   Бармен посмотрел на меня, усмехнулся и спросил Водилу:
   - Сколько на твоих?
   - Пять минут четвертого.
   - Все! - решительно произнес Бармен. - Имеем право.
   Он закрыл двери бара на ключ, погасил свет, оставив  его  только  над
нашим столом и своей стойкой. Сразу стало даже уютнее...
   Потом он пошел за стойку, снял с бутербродов разную всячину и все это
сложил на небольшой подносик. Туда же он поставил глубокую плошку,  типа
Шуриной пиалы, которую ему подарила та наша  киргизская  китаянка.  А  в
плошку налил до краев сливок из красивого  картонного  пакета.  Все  это
притащил к нашему столу и сказал:
   - Зная тебя, думаю, что и ты меня не заложишь... - и снова  пошел  за
стойку бара.
   Оттуда он вышел, держа на руках огромного толстого  белого  пушистого
Кота. Так вот, чей это запах почуял я с самого начала!
   Кот висел на руках Бармена без каких-либо признаков жизни. Если бы не
его сонные, вяло мигающие глаза, я подумал бы, что он мертв.
   - Твоего как зовут? - спросил Бармен.
   - Кыся... Может, Барсик там. Или Мурзик. Хрен его знает... Я его "Кы-
сей" зову.
   - А моего - Рудольф, - Бармен поставил тарелку со жратвой и  сливками
под стол между своим Котом и мною и сказал нам: -  Знакомьтесь,  ребята.
Надеюсь, поделитесь по-братски...
   Я тут же приготовился было к драке, но толстый Рудольф  посмотрел  на
меня своим сонным глазом и нехотя промямлил по-нашему:
   - Ты, давай, лопай... Меня уже тошнит смотреть на все это.  Не  стес-
няйся. Как тебя?.. "Кыся", что ли?..
   - Мартын меня зовут, - ответил я и понял, что драка не состоится.
   Бармен принес для себя большую домашнюю фаянсовую чашку с крепким го-
рячим чаем и присел за наш столик.
   - А водочки? - спросил его Лысый, но Бармен отрицательно покачал  го-
ловой.
   - Не пьет он, не пьет, - усмехнулся Водила.
   - А может, стопарик все-таки врежешь? - настаивал Лысый.
   - Ежели я при своей профессии буду еще и стопарики врезать, недолго и
в ящик сыграть, - рассудительно ответил  Бармен.  -  А  у  меня,  в  мои
пятьдесят два годика, как говорит наш доктор Раппопорт Иван Евсеевич,  -
сердце, как у двадцатилетнего! И это при том, что я чуть не каждую  ночь
только под утро спать ложусь. Да, Рудольф?..
   Но Рудольф в его сторону даже ухом не повел. А мне сказал:
   - Он на своем здоровье - прямо чокнулся. Ни жены, ни детей...  Раз  в
месяц девку какую-нибудь из бара снимет, она на нем минут пять попрыгает
- и все. Таблетки глотает, витамины жрет. Когда в Стокгольм на  "Ильиче"
ходили, все какие-то порошки шведские покупал для долголетия.  Еще  года
два назад говорил мне: "Клянусь, Рудик! Миллион долларов сделаю - и сва-
лю с судна. Куплю на юге  Франции  (он  по-французски  запросто...)  ма-
ленький кабачок, домик, и заживем мы с тобой, как белые люди..." Сегодня
у него, по-моему, за третий миллион пошло, а он все не сваливает. Конеч-
но, где мы еще столько заработаем? Только на нашей  русской  территории.
То - недолив, то - пересортица, то - неучтенка, то -  списание...  А  на
"ченче" сколько мы имеем?! Ты ему бундесмарки - он тебе сдачу долларами,
ты ему доллары, он тебе сдачу - франками... И все по СВОЕМУ СОБСТВЕННОМУ
курсу! Представляешь, сколько мы здесь навариваем?! Это еще при том, что
мы всем поголовно "отмазки" платим - и кухонному шефу, и кладовщикам,  и
старшему бармену, и директору ресторана. А уж командный плавсостав у нас
весь пьет на халяву!
   - Ты извини меня, Рудик, - говорю. - Я в этом - ни уха, ни рыла.  Мой
вроде писателем был, и мы с такими делами очень редко сталкивались. Один
раз только мой в газету про что-то похожее написал, так  его  через  два
дня отловили на нашем пустыре и чуть не до смерти изувечили. Я его потом
недели две выхаживал... Ты бы поел чего-нибудь, а, Рудик?.. А то  я  уже
чуть не всю тарелку сожрал.
   - Ладно, - говорит Рудольф. - Подцепи мне вон тот осетровый хрящик.
   - Чего? - не понял я. - Какой хрящик?
   - Осетровый. Что, осетрины не знаешь?
   - Нет.
   - Господи... Что же ты тогда знаешь? - удивился Рудик.
   - Хек знаю мороженый. Зато, когда оттает...
   Судя по толстой роже Рудольфа, по его заплывшим, ленивым,  нелюбопыт-
ным глазкам - он о хеке вообще впервые слышал. Поэтому я  даже  не  стал
продолжать.
   - Чего тебе дать-то? - спрашиваю.
   - Вон тот хрящик, - говорит Рудольф. - Он у тебя под носом лежит. За-
помни - осетрина самая дорогая рыба! Мы на ней будь здоров, какие  бабки
делаем... Есть еще, правда, севрюга, но нам ее в этот рейс почему-то  не
завезли.
   Выцарапал я для Рудольфа хрящик этой сев... Тьфу! -  осетрины...  Сам
попробовал. Не хек, конечно, но есть можно. И взялся за ростбиф.  А  над
столом плывет свой разговор:
   - Куда идете, чего везете? - спрашивает Бармен.
   - Я водочку "Столичную" в Нюренберг везу, - говорит Лысый.
   - А я фанеру в Мюнхен к "Сименсу", - отвечает мой Водила. - Хотя гру-
зились на одной фирме. У его хозяев, - и Водила кивнул на Лысого.
   При этом известии у меня уши торчком встали,  а  хвост  непроизвольно
мелко-мелко забил по полу.
   Рудольф даже испугался:
   - Ты чего?! - говорит. - Успокойся.
   - Заткнись... - шиплю ему. - Не мешай слушать!
   Мой Водила и говорит Бармену:
   - Они меня вместе с тачкой у моих делашей перекупили на месяц, загру-
зили фанерными кипами - полтора метра на полтора - и вместе с этой фане-
рой запродали меня на корню "Сименсу". Я в Мюнхене разгружусь и начну на
этого "Сименса" почти месяц по Германии, как  папа  Карло,  вкалывать...
Да, кстати!.. - мой Водила повернулся к Лысому. - Я все хотел тебя спро-
сить, да в суматохе запамятовал... Чего это  твои  вино-водочники  вдруг
взялись фанерой торговать?
   - Откуда мне знать? Может, излишки распродают... Тебе-то что? - отве-
тил Лысый, и я четко почувствовал, что он снова врет!  Что-то  он  такое
знает, чего моему Водиле знать не положено. Я даже жрать перестал.
   Смотрю, и Рудольф навострил уши. Уж  на  что  ленивый,  обожравшийся,
разжиревший Котяра, а и то в словах Лысого какую-то подлянку почуял. Ви-
дать, есть еще у него порох в пороховницах, как говорил Шура Плоткин! На
то мы и Коты.
   - С таможней заморочек не было? - спросил Бармен. - А то  они  сейчас
лютуют по-страшному! Все жить хотят, да не на что...
   - Меня даже не досматривали - столько лет,  каждая  собака  знает,  -
сказал мой Водила и спросил у Лысого: - А тебя вроде пошерстили малость,
да?
   - А, пустяки... - отмахнулся Лысый. - Водка и водка. Груз  под  плом-
бой, накладные в порядке. Сам - чистенький.
   "Если не считать полного кармана долларов и запаха кокаина..." -  по-
думал я, но Рудольфу об этом не сказал.
   - Ну, и слава Богу! - сказал Бармен. - А то после того, как  немецкая
таможня нескольких наших за жопу взяла за провоз наркотиков, так они те-
перь и в Киле, и в Любеке, и в Бремерхафене, и в самом Гамбурге чуть  ли
не каждый российский груз вскрывают и собачонок таких маленьких пускают,
которые специально на наркотики натасканы.  Поляки  горят  на  этом  еще
больше наших!..
   И тут мы с Рудольфом в четыре глаза увидели, как Лысый нервно  зашар-
кал под столом ногами! Ясно было, что хотел сдержаться и не смог.  Нервы
не выдержали.
   - Тебе не кажется, что этот мудак, - и толстый  Рудик  показывает  на
ноги Лысого, - во что-то сильно вмазан? Уж больно он дергается...
   - М-гу, - говорю. - Еще как кажется!
   А сам смотрю на ноги моего Водилы - дернутся они тоже или нет. Ноги -
как ноги. Полуботиночки такие стильные. Примерно сорок четвертого разме-
ра. Это я так на глаз определил. Потому, что у Шуры Плоткина  был  сорок
первый, а эти размера на три побольше. И стоят Водильские задние лапы ну
совершенно спокойно! Не дергаются, не сучат, не перескакивают, как у Лы-
сого, с места на место...
   Вот под стол рука Водилы опустилась. Меня погладила, штанину задрала.
Почесала ногу выше носка своими железобетонными ногтями.  И  снова  меня
погладила. И исчезла. А ноги как стояли спокойненько, так  и  продолжают
стоять.
   Рудольф тоже следит за ногами моего Водилы и так лениво, едва не  за-
сыпая, говорит мне:
   - По-моему, Твой даже понятия не имеет, о чем идет разговор.
   - Да, нет, - говорю. - Понятие-то он имеет, - знаешь, сколько лет  он
Водилой работает? А вот то, что Он лично сам ни в чем таком не участвует
- я готов всем святым для себя поклясться!
   Причем, с этой секунды я в невиновности своего Водилы был стопроцент-
но убежден. Он о кокаине в своей машине и не подозревает!..
   - А что для тебя "святое"? - сквозь сытую дремоту поинтересовался Ру-
дольф.
   - Как бы тебе это объяснить... - надо сказать, что я так не перевари-
ваю об этом говорить, что даже не понимаю, как можно задавать такие бес-
тактные вопросы! - Двух примеров достаточно?
   - Вполне, - говорит толстый Рудик.
   - Пожалуйста: чтоб мне век моего Шуру Плоткина не  увидеть,  и  чтобы
мне больше в жизни ни одной Кошки не трахнуть!!!
   - Тоже мне - "святое"!.. - презрительно усмехнулся этот жирный  кабан
Рудик. - Не будет какого-то там Шуры, будет кто-то другой. Никакой  раз-
ницы. Плевать на них на всех с верхней палубы. А насчет Кошек.... Я  вот
уже около трех лет плаваю - ни одной Кошки не видел. Да они мне уже и не
нужны... Подумаешь, невидаль - Кошки!..
   Боже мой! И это говорит Кот, имеющий доступ к таким харчам?!
   - Так ты, может быть, вообще, кастрат? - испугался я.
   - Да нет... Пожалуйста, - Рудольф перевалился на  спину  и  предъявил
мне небольшие, но достаточно явственные признаки несомненного Котовства.
   Это поразило меня еще больше. Вот такого я никогда ни в  ком  не  мог
понять! Я просто обалдел:
   - И тебе никогда, никогда не хочется ЭТОГО?!
   - Когда начинал плавать - чего-то в голову лезло, а теперь я даже  об
ЭТОМ и не думаю. Иногда, что-то ЭТАКОЕ приснится, я глаза открою -  съем
кусочек вестфальской ветчины, или чуть-чуть страсбургского паштета,  или
севрюжки немного, попью сливочек и снова спокойно засыпаю.
   - Господи!!! Рудольф! Как же это можно так?!  Ни  привязанностей,  ни
наслаждений!.. Да что же это за жизнь, Рудик?!
   - Прекрасная жизнь, Мартын. И если ты этого не  понимаешь,  мне  тебя
очень и очень жаль.
   А мне чего-то вдруг стало его жаль - толстого, ленивого, обожравшего-
ся, пушистого Кота Рудольфа... И его Бармена, которому пятьдесят два,  а
сердце у него, как у двадцатилетнего. Только он им - этим сердцем -  со-
вершенно не пользуется. Во всем себе и своему сердцу отказызает. Не  то,
что мой Шура Плоткин. Или вот Водила... Тут как раз слышу, Водила  гово-
рит Лысому и Бармену:
   - Все. По последней сигаретке на ход ноги и  разбегаемся  по  койкам,
да?
   - Погодите, я вам только пепельницу сменю, - говорит Бармен.
   Унес пепельницу с окурками, принес чистую и с упреком  заметил  моему
Водиле:
   - А ты все куришь и куришь! Ну, зачем ты куришь?!
   - Курить хочется, - незатейливо отвечает Водила.
   - Ты не заметил, что вся "крутизна", вся "фирма", все  сильно  упако-
ванные - уже никто не курит. Как я, например.
   - Почему? - простодушно спросил Водила.
   - А потому, что Люди,  которые  живут  хорошо  -  хотят  прожить  еще
дольше, - назидательно проговорил Бармен и, слышу, тут же воскликнул из-
менившимся голосом: - [dieresis]-мо[cedilla]!.. Это откуда же у тебя та-
кая зажигалка?! Это же настоящий золотой "Картье"! Ей же цены нет!
   - Ну, парень, ты даешь!.. - ахнул Лысый.
   Я чуть не зашелся от гордости! Водила снова опустил  руку  под  стол,
гладит меня и говорит:
   - Это мне сегодня мой Кыся откуда-то приволок. Я после той черненькой
прибираюсь в машине, а Кыся мне в зубах эту зажигалку волокет... Видать,
кто-то обронил. Завтра утром хочу через корабельную информацию по  всему
судну объявить - дескать, кто потерял такую-то и такую-то зажигалочку...
   - Что, совсем дурак?! - сдавленным голосом спросил Лысый.
   - Почему? - удивился Водила. - Человек, может, ищет, с ног сбился...
   - Послушайся доброго совета, - тихо сказал Бармен. - Спрячь эту зажи-
галку и не вздумай ничего объявлять по судну. Человек, который мог поте-
рять ТАКУЮ зажигалку, может купить себе еще с десяток  ТАКИХ  зажигалок!
Ей цена - минимум три тысячи баксов...
   То есть Бармен чуть ли не слово в  слово  повторил  то,  что  сказала
Дженни! Только Дженни чисто по-дамски в сто раз преувеличила возможности
бывшего хозяина этой зажигалки. А может быть, она была права, а  Бармен,
наоборот, недооценил Хозяина Дженни...
   - Ладно вам, - сказал Водила. - Утро  вечера  мудренее.  Посчитай-ка,
браток, сколько с нас...
   - Нисколько, - прервал его Бармен. - Имею право угостить старого зна-
комого и его друга?
   - Ну, спасибо тебе, - просто сказал Водила. -  Ежели,  что  нужно  из
Мюнхена - не стесняйся. Привезу в лучшем виде. Айда, Кыся, в сумку. Про-
щайся с Рудольфом.
   Но попрощаться с Рудиком мне так и не удалось. Он  уже  минут  десять
как дрых без задних ног.
   Поэтому я в последнюю секунду подцепил лапой здоровенный  кусок  этой
самой... Ну, как ее?.. - "осетрины"! - и захватил его с собой  в  сумку.
Гостинец для Дженни.
   Остаток ночи я провел в серебристом  "мерседесе"  с  Дженни,  которая
клялась мне в любви, и в подтверждении искренности своих клятв, ублажала
меня столь изощренно, что я было сильно засомневался в  ее  утверждении,
будто с ней это происходит впервые, и я у нее самый что ни есть  -  Пер-
вый.
   Но вот уж на это мне было совершенно наплевать. Важно, что с ней  мне
неожиданно было очень и очень неплохо.
   Осетрину, которую я приволок для  Дженни,  пришлось  сожрать  самому.
Оказалось, что ей всякие такие натуральные штуки есть категорически зап-
рещено. Кормят ее обычно разными там "Гефлюгель-Крекс", или "Кляйне Либ-
лингскнохен", или, на худой конец, "Крафтфолле Фольнарунг". И строго  по
часам! Что все это значило - я так и не смог понять. Хотя Дженни искрен-
не пыталась мне объяснить преимущества той еды перед тем, что обычно жру
я. Она перечисляли количество витаминов,  лекарственных  добавок,  сухих
овощей, и еще черт знает чего, о чем я вообще слышал впервые.
   Я же с печалью думал, что эта маленькая утонченная  бедняжка,  объез-
дившая весь мир, так никогда и не пробовала нашего российского хека, за-
мороженного, наверное, еще во времена ледникового периода, - и не  менее
искренне сожалел по поводу ее столь примитивных представлений "о вкусной
и здоровой пище". Это у нас с Шурой Плоткиным  такая  книга  есть.  Шура
очень дорожит ею. Он всегда говорит, что эта книга - образец  полиграфи-
ческого и идеологического искусства Сталинского периода. Что это за  пе-
риод, я не знаю, но полагаю, что он слегка позже  ледникового.  А  может
быть, и раньше. Понятия не имею.
   - Вполне вероятно, что завтра Твой  Мудак  снова  станет  обладателем
своей собственной зажигалки, - сказал я Дженни.
   И рассказал ей все, что заявил по этому поводу мой Водила. Назвал да-
же стоимость зажигалки - три тысячи долларов.
   - Очень жаль... - вздохнула Дженни. - Мне так хотелось, чтобы наш Хам
был хоть чем-то наказан! Зажигалка эта, действительно, от  "Картье".  Он
ее при мне покупал. Но стоила она не три тысячи долларов, а  семь  тысяч
марок. Что в переводе на доллары по курсу того времени -  четыре  тысячи
шестьсот шестьдесят шесть долларов с мелочью. А сегодня доллар  упал,  и
поэтому теперь зажигалка стоит еще дороже - тысяч пять с половиной  дол-
ларов...
   У меня глаза на лоб полезли! Не от дороговизны этой  дерьмовой  зажи-
галки, а от того, как свободно Дженни оперировала всеми этими понятиями.
Курсы, цены, валюты... Фантастика!
   - Елки-палки!.. - поразился я.- Откуда ты все это знаешь?!.
   - Мартынчик, родной мой... Ну  подумай  сам,  в  нашем  доме  говорят
только о деньгах. Кроме биржевых ведомостей и сводок курсов валют, никто
ничего не читает. Деньги, налоги, проценты...  Проценты,  деньги,  нало-
ги!.. Как скрыть деньги от налогов, как  выторговать  большие  проценты,
как обмануть партнеров. И все. А у меня есть уши. И я круглосуточно  ва-
рюсь в этом котле. Чего же ты удивляешься, что я так хорошо в этом пони-
маю?
   Под утро, когда я, пресыщенный и опустошенный этой маленькой Мессали-
ной из серебристого "мерседеса", благодарно облизанный ею от  хвоста  до
кончиков моих усов, снова оказался в кабине своего грузовика, - я, преж-
де чем сомкнуть глаза в тяжелом и заслуженном сне, все-таки  решил  под-
вести некоторые итоги увиденному и услышанному.
   - Пора, Мартынчик, подбивать бабки и постараться понять, с чем мы ос-
тались и на что еще можем рассчитывать, - так обычно говорил Шура  Плот-
кин после очередного скандала в редакции  или  внеочередного  недельного
загула с какой-нибудь девахой, заскочившей к нам в гости  "буквально  на
две минутки!" И добавлял: - Начинаем мыслить логически...
   Мне иногда хотелось  посоветовать  Шуре  начинать  мыслить  логически
прежде, чем он совершит какой-то шаг, после которого нам волей-неволей с
грустью приходилось "подбивать бабки". Но как это сделать, я не знал  да
и сам задумывался над этим только после произошедшего. Ибо одним из  Шу-
риных качеств, которые меня роднили с ним и безумно в нем нравились, бы-
ла "непредсказуемость", очень часто осложнявшая наше существование.
   Если рассматривать наши с Шурой характеры именно в этой, узкой  плос-
кости, тут, как и во многом другом, мы были слиты воедино. Может быть, я
был чуточку рассчетливей и хитрей. Но это во мне уже  шло,  конечно,  от
моих предков - тигров, пантер, леопардов, ягуаров там разных...  От  ры-
сей, на худой конец.
   Храни меня Господь утверждать, что Шура не  обладал  качествами  моих
предков только потому, что произошел от обезьяны! Как раз в Шурином про-
исхождении этот старичок... Дай Бог памяти... Ну, как  его?..  Чарльз...
Шура часто его поминал. Ладно, хрен с ним - потом вспомню... Так вот,  с
Шурой Плоткиным этот старикан явно что-то напутал!
   В Шуре никакими Обезьянами и не пахло! И вовсе не потому, что в  Рос-
сии Шура был беспородным евреем. Я знал десятки его знакомых - и евреев,
и русских, от которых так и разило "обезьянством"! Особенно  этот  запах
усилился в Людях за последние пять-шесть лет.
   Нет, происхождение Шуры Плоткина брало свое начало от  редкой  теперь
разновидности высокообразованых, умных, талантливых и порядочных  особых
Существ, которых Шура называл "Интеллигентами". Так как эти Существа бы-
ли совершенно не похожи на общую Людскую массу, то эта масса, произошед-
шая именно и конкретно от Обезьян, во все времена  и  при  всех  режимах
старалась избавиться от такого невыгодного для себя сравнения. Путем фи-
зического уничтожения этих самых "Интеллигентов".
   Ну, как Пилипенко с нами...
   Помню, Шура говорил, что даже само слово "Интеллигент",  стало  руга-
тельством. Хуже матерного!
   Итак, во имя незабвенного Шуры Плоткина, мыслим логически:
   ...о кокаине, спрятанном в одной из огромных  пачек  фанеры  в  нашем
грузовике, мой Водила не имеет ни малейшего представления!
   Почему? Пожалуйста! Ноги Водилы под столом ночного бара во время раз-
говора о таможенных собачонках,  натасканных  на  наркотики  в  немецких
морских портах. Так вот, ноги моего Водилы были в  это  время  абсолютно
спокойны! Даже толстый обжора Рудольф не преминул это заметить. Это раз.
   Второе. Если продолжать мыслить логически...
   Золотая зажигалка, которую мы с Дженни преподнесли моему Водиле.  Го-
товность моего честного кретина Водилы вернуть  зажигалку  стоимостью  в
приличный автомобиль (хрупкая и несбыточная мечта моего Шуры!) этому ха-
му, хозяину Дженни, который даже не оценит благородства души и  порядоч-
ности нашего дурачка Водилы, а только лишний раз подумает, что все русс-
кие - непроходимые идиоты! Потому что он на месте этого болвана русского
хрен бы вернул такую зажигалку кому бы то ни было! Даже  самому  Бундес-
канцлеру.
   Это мне так Дженни сказала. А мне она врать не станет.
   В-третьих же, я вообще безо всяких доказательств беру  на  себя  сме-
лость утверждать, что в деле с кокаином Водила невинен, как грудной мла-
денец. Тут я кладу хвост на плаху!
   Я совершенно не собираюсь его идеализировать! Наверняка, во всем  ос-
тальном Водила - и хитрован, и добытчик, и шустрила, и еще черт-те  что.
Недаром он без сучка и задоринки столько лет отработал в одной из  самых
воровских организаций нашего бывшего государства - в  "Совтрансавто"!  И
по сей день продолжает там вертеть-крутить, только под другой вывеской.
   Мой Шура Плоткин как-то писал статью о "Совтрансавто", даже в рейсы с
ними ходил - порассказал мне...
   Но к кокаину Водила не имеет никакого отношения. И тут, извините, ло-
гика - по боку! Тут в дело вступают наши Котово-Кошачьи  интуитивно-инс-
тинктивные силы, в анализ которых мне не очень  хотелось  бы  вдаваться.
Это надо ЧУВСТВОВАТЬ. Объяснить это невозможно. Тем более, логически.
   Это, что касается моего Водилы. Теперь - о Лысом.  Вернемся  к  ногам
под столом.
   Бармен начинает молоть про спецсобачек по наркотикам, и  ноги  Лысого
моментально и недвусмысленно реагируют на эту информацию  самым  что  ни
есть нервным образом. Прямо-таки - истерически. Это раз!
   Второе. Что это за доллары, вынутые по-лисьи  из-под  фальшивого  дна
одной из коробок с водкой? За что? От кого? Тем более, что Лысый  сказал
моему Водиле, что денег у него нет.
   Третье. Зачем он соврал моему, что от него только что ушла девка и из
каюты он не отлучался? Лишь затем, чтобы мой Водила не узнал, что  Лысый
в это время был в трюме?
   Четвертое. И, по-моему, самое главное. В машине Лысого нет кокаина  -
это точно. Откуда же на самом Лысом этот запах? Значит, он участвовал  в
погрузке кокаина в наш грузовик? Так?!!
   И вообще, с каких это пор винно-водочная фирма вдруг закупает у  дру-
гой фирмы проверенного таможнями чуть ли не всех европейских  государств
моего Водилу с его громадным автофургоном, загружает его на СВОЕЙ терри-
тории - почему-то фанерой, и одна из таких пачек - полтора метра на пол-
тора толщиной в полметра - чуть не сводит меня с ума!.. Сначала  приведя
меня в безотчетную ярость, а потом повергая чуть  ли  не  в  смертельный
сон!..
   Хорошо, что я уже сталкивался с запахом кокаина, и Шура рассказал мне
- что это такое. А был бы на моем месте обычный домашний  Кот-полудурок,
или Котяра типа Рудольфа, который ни о чем, кроме жратвы,  и  думать  не
может? Что тогда было бы?!.
   Вот уж точно, как выражался этот гад Пилипенко, пришел бы "пиздец Ко-
ту"!
   Короче, этой мутноватой винно-водочной конторе для переправки кокаина
за границу, нужен был опытный АВТОРИТЕТНЫЙ Водила, которого все  таможни
давно уже знают в лицо. Который двадцать с лишним лет катается туда-сюда
и ни в чем предосудительном никогда замечен не был. Вот они и перекупили
моего Водилу у его фирмы - дескать, машин у нас не хватает, не  уступите
ли своего нам на месячишко вместе с тягачом и фургоном? А мы вам  хорошо
заплатим.
   Прав был Шура - у нас сейчас самая свободная страна в мире! Сейчас  у
нас можно купить все - дом, самолет, автомобиль, человека. Хотите  цели-
ком, хотите - частями: не целый дом, а только второй  этаж  с  верандой.
Или автомобиль - не целиком, а только двигатель с колесами. Так же  и  с
Человеком. Не нужен вам весь Человек? Берите только его печень. Или поч-
ку. Или, если хотите, сердце. Товар абсолютно свежий! Вы  только  плати-
те...
   Итак, Лысый завязан в это дело по уши. Он только и  ждет,  чтобы  мой
Водила прошел немецкую таможню со своим грузом. А уж потом он (или ОНИ?)
попытается перегрузить ту пачку с "фанерой" из нашей машины в свою.  Или
еще в чью-нибудь.
   Если же таможня и ее вонючие собачки обнаружат кокаин в нашей  машине
- моему Водиле придется очень и очень кисло! Зато Лысый и его  винно-во-
дочно-кокаиновая фирма - в стороне. Убыток, наверняка,  серьезный,  зато
голова на плечах.
   Теперь, что могу сделать я? Ну, этих спецсобачек я  целиком  беру  на
себя. В гробу и в белых тапочках видал я этих шмакодявок! От  меня  доги
шарахались. А дальше?..
   Судя по тому, как строго Водила предупредил меня, чтобы я не околачи-
вался в фургоне, ибо там груз, за который он  привык  отвечать  головой,
так просто он эту пачку "фанеры" с кокаином  не  отдаст  никому...  Зна-
чит...
   Картинка вырисовывалась довольно смутная. Явно не хватало  нескольких
важных звеньев, чтобы  попытаться  просчитать  всю  ситуацию  целиком...
Кстати! А почему это все  наши  российские  дальнорейсовые  Водилы  едут
только туда и обратно, а моего Водилу запродали какому-то Сименсу на це-
лый месяц?
   В этой детали было что-то особо настораживающее, и  для  того,  чтобы
мне легче размышлялось, я вяло вспрыгнул с пассажирского сиденья на под-
весную койку Водилы и прилег там за занавеской на аккуратно, по-армейски
застеленную постель.
   Шура когда-то часто вспоминал о своей службе в армии.
   Тэ-эк-с... Значит... О чем это я?.. Что же я хотел сказать про  Шуру?
Или про постель? Нет... Про Водилу!..
   Ох, черт, как я устал! Хоть бы один миг вот так полежать  спокойно  с
прикрытыми глазами и ни о чем не думать...
   Но как только я закрываю глаза, так сразу же передо мной...
   ...возникает пустынная широкая солнечная дорога.
   И мы мчимся по этой дороге навстречу слепящему солнцу, а за рулем на-
шего грузовика сидит мой родной Шура Плоткин и, с искаженным от напряже-
ния и горя лицом, кричит мне:
   - Мартын! Мартынчик!.. Ну, сделай же что-нибудь! Ты разве не  видишь,
что он умирает?! Мартышка, миленький - помоги ему скорей! Я не могу  ос-
тановиться!..
   Я в ужасе оглядываюсь и на пассажирском сиденьи вижу  нашего  Водилу.
Глаза у него закрыты. Белое  лицо  залито  кровью.  Из  пробитого  виска
пульсируют и мелкими брызгами лопаются кровавые пузыри...
   - Мартын, сволочь!!! - со слезами кричит Шура. -  Сделай  же  что-ни-
будь!.. Он же погибает! Я не могу отпустить руль!.. Смотри, кто за  нами
гонится?!.
   Я бросаю взгляд в боковое зеркало и вижу, что нас настигает  грузовик
Лысого! А рядом с Лысым сидит... Бармен с Рудольфом на  руках!  Господи!
Они-то тут при чем?!
   У Водилы из уголка рта стекает тоненькая струйка крови, капает на его
джинсовую куртку.
   Шура гонит машину вперед к блистающему солнечному диску и кричит  мне
сквозь рев мотора:
   - Если он сейчас умрет - его же целый месяц никто даже искать не  бу-
дет!!!. Все будут думать, что он где-то там работает на  Сименса...  Они
его специально туда продали, чтобы иметь время замести следы!..  Это  ты
можешь понять?! Как же тебе это в голову не пришло, Мартын?!
   Ах, вот оно что... Действительно, как же я это сам не дотумкал?.. Как
хорошо, что Шура рядом... Но что же со мной-то происходит?  Почему  я  в
полном оцепенении сижу между Шурой и умирающим Водилой, и не могу  поше-
велить ни лапой, ни хвостом?!.
   И тут, на моих глазах, Водила перестает дышать.
   - Ну, что, дождался, бездарность?! - в отчаянии  кричит  мне  Шура  и
плачет, плачет... - Он же тебя кормил!.. Он же тебе радовался - море по-
казывал, в ночной бар водил!.. Он же тебя  называл  "Кысей"...  А  ты!..
Дерьмо ты, Мартын, а не "КЫСЯ"!!!
   - Кыся... А, Кыся!.. Ну-ка, открой глазки. Ишь, заспался. Кушать  по-
ра.
   Я открываю глаза. Передо мной - чистое, розовое, свежевыбритое улыба-
ющееся лицо моего Водилы, пахнущего хорошим дешевым одеколоном.  У  Шуры
Плоткина - точно такой же.
   Значит,  мне  это  все  приснилось?!.  Значит,  Водила  -  жив!   Вот
счастье-то!..
   И тут я вдруг, неожиданно для самого себя делаю то, чего  никогда  не
делал с детства, с ушедших в далекое прошлое неразумных Котенкиных  вре-
мен: я вспрыгиваю на широкое плечо Водилы, и ужасно неумело пытаясь мур-
лыкать, закрываю глаза от нежной радости и начинаю  тереться  мордой  об
наодеколоненную физиономию Водилы! Хотя, если честно признаться,  запаха
одеколона - не выношу.
   - Ну, надо же, какая ласковая тварь! - удивляется Водила. - А  погля-
деть, и не скажешь... На-ка вот покушай, Кыся. Слезай,  слезай  с  меня.
Оголодал, небось? И с тетей познакомься. Дианой зовут. А это мой Кыся!..
   Гляжу я на эту Диану и глазам своим не верю! Никакая это не  "Диана",
а самая обыкновенная Манька-поблядушка - судомойка из  шашлычной  Сурена
Гургеновича! Я ее даже однажды со своим Шурой  Плоткиным  познакомил,  и
Шура ее трое суток драл, как сидорову козу! У нее в шашлычной отгулы бы-
ли, так она из нашей тахты семьдесят два часа не вылезала...
   Потом она куда-то исчезла, и  в  шашлычной  стали  поговоривать,  что
Манька стала теперь "сильно крутая" - в "загранку" на корабле ходит, де-
ло имеет только с иностранцами, и только за твердую валюту. Даже финские
марки уже не берет!
   - Ты давай, кушай. Кушай! Я тебе тут в мисочке всего нанес, - говорит
мне Водила и поворачивается к этой Маньке-Диане:
   - Здоровый у меня Кыся? Гляди, какой богатырь!..
   - Видала я и поздоровей, - отвечает ему Манька. - У  меня  в  прошлом
годе был один знакомый еврейчик-корреспондент, так у него кот был в  два
раза больше!..
   Врет, мерзавка, без зазрения совести! Я уже который год в одном и том
же весе. Жаль Шура ее не слышит...
   - Только звали того кота очень грубо - "Потап", что ли?.. Или, нет  -
"Михей", кажись... Счас уж и не помню. И этот еврейчик с ним как с чело-
веком разговаривал. Все у нас в шашлычной ошивался. Крыс ловил -  беспо-
добно!
   - Кто? Еврейчик?! - удивился Водила.
   - Да, нет! Кот его - Михей...
   "Мартын", идиотка! - хотелось мне ее поправить, но, понимая всю  бес-
полезность моих усилий, я просто спрыгнул на пол  кабины  и  заглянул  в
миску. Чего там только не было! Да здравствует Водила!
   - А ты, Дианочка, быстренько залезай в коечку, сблочивай  там  все  с
себя, а уж потом и я туда. А то двоим там не  разобраться.  Узковато,  -
говорит Водила, и отработанно начинает задергивать занавесками окна  ка-
бины.
   - А ты чего обещал? - спрашивает Манька-Диана.
   - А чего я обещал? - переспрашивает ее Водила.
   - А десять долларов?
   - Ох, батюшки... Я и забыл. Прости, ради Господа. Тебе сейчас или по-
том?
   - Конечно, счас! Я  теперь  только  вперед  беру.  Хватит!  Меня  уже
сколько раз так напаривали. И все ваша шоферня "Совтрансавтовская"!..
   - Нет проблем, Дианочка! О чем ты говоришь?! Вот, пожалуйста...  -  и
Водила вытащил из заднего кармана бумажник.
   Мы как-то с Шурой по телевизору смотрели выступление одного  фокусни-
ка. У него всякие предметы в руках исчезали. Потрясающий  был  фокусник.
Так вот у этой Маньки десять долларов исчезли в руке - втрое быстрее!
   Посбрасывали они одежду на сиденья, Манька ловко и привычно  сиганула
наверх - в подвесную шоферскую койку, Водила влез за ней  следом.  Стали
они там дышать и устраиваться.
   Вдруг слышу, Манька так испуганно охнула и возмутилась:
   - Ой, мамочка!.. Это что же за оглобля такая?! Да, если бы я знала, я
бы ни в жисть не согласилась!
   - Ничего, Дианочка... - шепчет мой Водила. -  Я  тебе  еще  пятерочку
наброшу за вредность... Ну, с Богом!..
   Подвесная коечка скрипнула, и Манька к-а-а-ак заорет,  ка-ак  завоет,
ка-а-ак заверещит!..
   У меня даже кусок ветчины в глотке застрял. Хорошо,  рядом  плошка  с
молоком стояла. Я хоть запить успел. А то так и подавиться недолго.
   Нет, что ни говори, а вчерашняя черненькая - Сузи, та покрепче  была!
Главное, что Сузи это делала с удовольствием. Как Дженни...
   А Маньке теперь - не до удовольствия. Не то, что прежде, когда ее вся
шашлычная трахала - и сотрудники, и посетители. Теперь Манька - деловая.
Бизнесмен. Теперь Манька деньги зарабатывает. Крутая - дальше некуда...
   Покряхтела она там наверху, поохала фальшивым голосом,  и  вдруг  так
деловито, как в очереди за огурцами, говорит моему Водиле:
   - Ты, давай, закругляйся поскорей, а то у меня перерыв кончается.
   И если от всхлипов вчерашней Сузи я даже сам завелся на это дело,  то
тут мне стало так тошно, так противно, что я бросил  свою  замечательную
жратву, и выпрыгнул из кабины к чертовой матери на железный пол  автомо-
бильного трюма. Тьфу! Пропади она пропадом, эта Манька-Диана...
   Ну, нельзя! Нельзя, как говорил Шура, "разлагать гармонию  алгеброй!"
Я понятия не имею, что это такое, но Шура обычно  говорил  эту  фразу  в
очень схожих ситуациях. И я был с ним совершенно согласен - нельзя!..
   Смотался я к пожарному ящику с песком, сделал все  свои  естественные
дела, зарыл поглубже, и побрел под машинами. И чувствую - лапы меня сами
несут к серебристому "мерседесу". Причем, без какого бы то ни было жела-
ния трахаться. Просто поболтать... А то, и с Водилой,  и  со  всеми  ос-
тальными, у меня, как бы сказать, "игра в одни ворота". Я их всех  пони-
маю, а они меня - нет. А тут, с Дженни, вариант обоюдный. Она меня пони-
мает, я ее понимаю, болтай, пока язык не отсохнет! Можно было бы, конеч-
но, потрепаться и с Рудольфом, я этот ночной бар нашел бы  запросто,  но
Водила так просил "не отсвечивать", что подвести его под неприятности  с
администрацией судна, с моей стороны было бы просто непростительным гре-
хом. Я и попер напрямик к "мерседесу"...
   Иду, а в башке у меня вдруг начинает крутиться этакая логическая спи-
раль: "мерседес" - Дженни - золотая зажигалка - мой Водила - его желание
объявить по корабельному радио - дескать, "кто потерял  такую-то  и  та-
кую-то зажигалочку?" - возврат зажигалки этому хаму - хозяину Дженни...
   Нет! Этого я не мог допустить! Пока мой Водила-Мудила со своей искон-
но-посконной, чисто российской совестливостью еще не добрался до  радио-
рубки, я должен кое-что предпринять. Тем более, что для этого  сейчас  -
самый подходящий момент!
   Я развернулся и галопом помчался к своему грузовику.  Вскарабкался  в
кабину через приспущенное боковое стекло как раз в тот момент, когда мой
Водила под истошный вой Маньки-Дианы заканчивал свои половые упражнения.
   Зажигалку я увидел сразу же. Она валялась на полу  кабины,  выпав  из
кармана джинсов моего Водилы, впопыхах брошенных на сиденье. Там же,  на
полу, валялись рассыпаные сигареты и какая то медная денежная мелочь.
   Я прихватил зажигалку зубами, снова выполз из ходуном ходившей  каби-
ны, но уже не спрыгнул вниз, а наоборот, вскарабкался на крышу кабины. А
уже оттуда пробраться в запретный фургон было для меня делом плевым.
   Внутри фургона, в кромешной темноте, стараясь не вдыхать запахи  иду-
щие от "той" пачки фанеры, я проскакал по остальным упаковкам  к  самому
заднему борту. Там я обнаружил провонявшую соляркой и  перегоревшим  ма-
шинным маслом грязную коробку с ветошью и зарыл туда золотую зажигалочку
от самого "Картье" стоимостью в пять с половиной тысяч долларов.  А  это
не хвост собачий! Это пятьсот пятьдесят Манькиных шоферов-дальнорейсови-
ков!..
   Если считать каждого по червонцу. Потому  что,  кроме  моего  Водилы,
вряд ли найдется  еще  кто-то,  кто  станет  добровольно  доплачивать  к
Манькиной таксе пять долларов за нестандартность собственных размеров.
   А мой Водила пусть пока думает, что он потерял зажигалку. Зато, когда
через месяц мы будем возвращаться в Петербург к Шуре Плоткину, я препод-
несу эту зажигалку своему Водиле "в самом лучшем виде",  как  сказал  бы
Шура.
   Вылез я из фургона и уже с легким сердцем  побежал  к  "мерседесу"  -
рассказать все Дженни. Однако, серебристый "мерседес" сухо и неприветли-
во встретил меня наглухо поднятыми стеклами дверей и намертво задраенным
верхним люком.
   Дженни в машине и след простыл.
   Мне ничего не оставалось делать, как вернуться к своему грузовику.
   Маньки-Дианы не было. Видимо, у нее кончился перерыв в  судомойке,  и
она умчалась готовить посуду к обеду шестисот пассажиров.
   Водила ползал по кабине, поднимал на полу коврик, заглядывал под  си-
денья. Увидел меня и огорченно сказал:
   - Вот, Кыся... Зажигалочка-то твоя- тю-тю! Видать,  мало  ей,  сучке,
пятнадцати долларов показалось, этой Диане задроченной, так  она  еще  и
зажигалочку нашу скоммуниздила...
   Неожиданно мне стало вдруг очень жалко эту дуреху Маньку! Мало  того,
что она все еще радуется десяти долларам, в то время как валютные потас-
кухи уже давно перешли на стодолларовую оплату, а гостиничные проститут-
ки - Шура как-то говорил - меньше, чем за полтораста и разговаривать  не
начинают, так ее, беднягу, еще и в воровстве, которого она не совершала,
обвинили...
   Не дай Бог, думаю, сейчас мой Водила пойдет в ресторанную  судомойку,
разыщет Маньку-Диану и начнет права качать! Кто там будет разбираться  -
брала, не брала?! Вышибут с хлебного места в два счета. Как тех теток из
"Астории"...
   А так как интрига с зажигалкой от начала до конца - моих лап дело, то
я просто обязан встать на защиту Маньки!
   Но, как?! Единственный способ - это попытаться немедленно  установить
с Водилой хотя бы намек на  телепатическую  связь  "по  доктору  Ричарду
Шелдрейсу". Правда, в своей теории английский биолог считал, что  Начало
Установления Контакта обязательно должно идти от Человека,  как  от  су-
щества более высоко организованного в своем развитии. Как в моем  случае
с Шурой Плоткиным.
   С Водилой же, при всех моих симпатиях к нему, об этом не могло быть и
речи. Здесь, конечно, я должен был взять на себя  основную  нагрузку  по
Установке Контакта, и осторожно, бережно относясь к психике моего  реци-
пиента-Водилы, попытаться подключить его к своему собственному мышлению.
Я впрыгнул в кабину, уселся напротив Водилы, уставился ему глаза в  гла-
за, собрался с силами, сосредоточился чуть ли не до обморочного  состоя-
ния, и отчетливо, мысленно  произнес:  "ВОДИЛА!  СЕЙЧАС  ИЛИ  НИКОГДА...
СМОТРИ НА МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО... СТАРАЙСЯ  МЕНЯ  ПОНЯТЬ.  ИНАЧЕ  МНЕ  БУДЕТ
ОЧЕНЬ ТРУДНО ПОМОЧЬ ТЕБЕ ВО ВСЕМ ОСТАЛЬНОМ. ВНИМАТЕЛЬНО СЛУШАЙ И  СМОТРИ
НА МЕНЯ... ОНА НЕ БРАЛА ТВОЕЙ ЗАЖИГАЛКИ. НЕ БРАЛА... ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ?  ОНА
ТВОЕЙ ЗАЖИГАЛКИ НЕ БРАЛА!"
   Несколько секунд Водила неотрывно и обалдело смотрел мне в глаза. И я
видел, что в его голове сейчас происходит какой-то чудовищно напряженный
процесс! Мне показалось, что я даже слышу, как он у него там происходит.
   А потом Водила вдруг облегченно выдохнул, будто ему неожиданно откры-
лось то, что было сокрыто от него за  семью  загадками.  И...  О,  Боже!
Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить...
   Водила улыбнулся и сказал мне слегка виновато:
   - А может, она тут и не при чем... Да, Кыся? Может, я сам  эту  зажи-
галку где-то обронил. А то так очень даже  легко  возвести  на  человека
напраслину. Ладно, черт с ней, с этой зажигалкой. Да, Кыся? Ты  на  меня
не сердишься, что я ее потерял?
   Наконец-то!!! У меня - как гора с плеч.
   И тут наваливается такая расслабуха, что хоть  ложись  и  помирай.  Я
вдруг почувствовал себя таким вымотанным, таким  опустошенным  -  сердце
частит, перебои, лапы дрожат, хвост висит тряпкой... Нет сил ничего даже
одобряющего муркнуть моему Водиле. Хотя в таких случаях поощрение должно
последовать незамедлительно. Чего Шура никогда не забывал делать!
   Надо заметить, что и Водила выглядел не лучше. Он буквально на глазах
постарел. Резко обозначились морщины, глаза запали, рот  безвольно  отк-
рыт, дыхание неровное, огромные лапища мелко трясутся. Вид,  прямо  ска-
жем, довольно жалкий.
   Что ни говори, а Первый Телепатический Контакт - дико тяжелая  штука.
Как для одной стороны, так и для другой. Тем не менее,  я  был  безмерно
счастлив: впервые Водила понял меня так, как этого хотел я.
   Хорошо, что Первый Контакт с Водилой мне удалось установить на приме-
ре достаточно примитивной ситуации. Если бы я ему сразу  попытался  вну-
шить все знания, которыми я сейчас обладаю - кокаин в фанере, доллары  и
вранье Лысого, его участие в погрузке кокаина в машину Водилы,  мои  по-
дозрения, почему Водилу продали вместе с машиной на целый месяц к  этому
Сименсу, и так далее, - мы просто оба сдохли бы от перенапряжения!
   Теперь я должен беречь, холить и лелеять эту тоненькую ниточку связи.
Не перегружать ее излишней и усложненной информацией. Ждать,  когда  эта
ниточка укрепится новыми волокнами и превратится в некое подобие  посто-
янной двухсторонней связи.
   Естественно, что такого соития душ, вкусов и пристрастий, такого еди-
ного понимания Людей и Событий, какое было у нас с Шурой Плоткиным, ког-
да двадцать четыре часа в сутки у нас мог идти  ДИАЛОГ  НА  РАВНЫХ,  тут
мне, конечно, не добиться. Да это, наверное, и не нужно. Ибо такое,  как
с Шурой, бывает только однажды в жизни, и любая попытка вторично воссоз-
дать нечто подобное всегда обречена на неудачу.
   Я повторяю: Водила мне крайне симпатичен! Я обнаружил в нем  качества
чрезвычайно нам с Шурой близкие - прекрасную половую мощь,  незатухающие
сексуальные желания, какую-то трогательную застенчивость и подлинную ши-
роту нормально воспитанного русского Человека.
   Однако, при всем при этом, уже своей Котовой  интуицией,  я  понимал,
что Водила - жесткий, решительный и достаточно мужественный господин.
   Но Шура есть Шура, и мне не хотелось бы даже никого с ним сравнивать.
   Лишь бы у нас с Водилой хватило времени на  укрепление  той  ниточки,
которую с таким трудом мне только что удалось создать. Что-то мне  подс-
казывало, что времени у нас с ним все-таки маловато.
   Поэтому я попытался слегка и очень осторожно потянуть за эту ниточку.
Я снова заглянул Водиле в глаза, тронул его лапой и мысленно спросил:
   "Как ты думаешь, Водила, нам еще долго плыть по морю?"
   И ниточка не оборвалась! Водила погладил меня по голове и рассмеялся:
   - Все, Кыся! Сегодня все блядки по боку. Вечерком сходим в  бар  -  я
пивка шлепну, ты попрощаешься с Рудольфом, а завтра в шесть тридцать ут-
ра швартуемся в Киле. Так что, Кыся, приготовься к дальней дороге. Ноче-
вать будем только в Нюренберге. Нам, груженым, это весь день топать. За-
то послезавтра проснемся, позавтракаем и по холодку в Мюнхен. Это  всего
полтораста верст. Два часа и мы тама! Весь день впереди...
   Он ни словом не вспомнил ни про таможню, ни про спецсобачек. Так  был
уверен в себе.
   Завтра, если нам удастся доехать до этого Нюренберга, я ему по дороге
кое-что втолкую. Отвлекающих факторов в виде черненьких и беленьких поб-
лядушек не будет, Водила сосредоточится только на своем грузовике  и  на
мне, и я думаю, что успею предупредить его о том, ЧТО он везет кроме фа-
неры...
   Последний день в этом огромном плавучем автостойбище я провел  доста-
точно тоскливо.
   Водила принес мне после своего обеда опять какое-то гигантское  коли-
чество жратвы и абсолютно свежие сливки. Жрать совершенно не хотелось. Я
все никак не мог отойти от утреннего эксперимента. Чтобы  не  показаться
неблагодарным, я все-таки чего-то там пожевал, а в основном  прихлебывал
сливки. Все думал - как бы мне, не очень сильно  нагружая  мозг  Водилы,
осторожно спросить, есть ли у  него  в  Петербурге  семья,  дети...  Ну,
что-нибудь примитивное. Не потому, что мне это было так уж интересно,  а
просто хотелось проверить - не развязался ли  тот  самый  телепатический
узелок, который связывал нас уже несколько часов.
   Я еще только придумывал упрощенную форму вопроса, как Водила  почесал
мне за ухом и сам сказал:
   - Ничего, Кыся, придем обратно в Питер, тебе не придется в машине ку-
шать. Квартира большая, места много. Жена у меня баба  добрая,  хорошая.
Малость на Боге тронулась, так оно и понятно. Как Настю родила, так  все
хворает и хворает, и никто ничего сделать не может... Чего-то у нее  там
с головой. Куда только мы не совались, кому только не башляли - и валют-
кой, и деревянными. И презентики всякие возил. Ни хрена! Поневоле в Бога
уйдешь. Зато Настя, - не смотри, что ей  всего  одиннадцать  лет,  такая
башковитая девка! Умрешь... На музыку ходит, по-английски чешет обалден-
но! Я ее счас в частную школу определил... Конечно, отслюнил кому  поло-
жено, а то - хрен прорвешься. Сам посуди, все учителя  не  ниже  доктора
наук! Русский язык этим малявкам  профессор  с  университета  преподает,
арифметику - член-корреспондент Академии наук... Каждый жить хочет. А то
им там в этом университете или Академии плотют - одни слезы. Я тебе, Кы-
ся, между нами, скажу... Я этого даже жене не говорю. Я в эту школу каж-
дый месяц столько баксов отстегиваю, что сказать страшно! Но девка  того
стоит. Вот познакомишься - поймешь меня...
   Потрясающе способный мужик этот Водила! Обязательно надо их  будет  с
Шурой Плоткиным свести. Я даже подумал - а не начать ли мне прямо сейчас
передачу серьезной информации? Но Водила погладил меня, запер  кабину  и
ушел, оставив стекла дверей приспущенными.
   После его ухода я сбегал в пожарный ящик с песком, и на обратном пути
снова заглянул к "мерседесу". Дженни не было. Я вернулся в  свой  грузо-
вик, впрыгнул в подвесную койку, предательски сохранявшую все запахи Су-
зи, Маньки-Дианы и Водилы, и задрых там самым пошлым образом  -  начисто
исключив из башки все тревожное ожидание наворота событий.
   Под вечер я продрал глаза, снова смотался к пожарному ящику -  сливок
перепил, что ли?.. Опять сделал круг к легковым машинам, убедился в том,
что Дженни так и не появлялась, и на всякий  случай,  прошвырнулся  мимо
грузовика Лысого.
   Какие-то люди уже таскали из кают в свои машины багаж, наверное, что-
бы завтра рано по утру не возиться с тяжестями; время от времени по трю-
му шлялась корабельная обслуга в грязно-голубых комбинезонах,  и  я,  от
греха подальше, никем не замеченный, вернулся в свою подвесную койку.  И
окунулся в воспоминания о прошлой жизни с Шурой Плоткиным.
   Водила пришел за мной лишь после одиннадцати. Я сам прыгнул в  сумку,
и на этот раз Водила не застегнул молнию у меня над головой.
   - Ты, Кыся, так аккуратненько поглядывай по сторонам... Тебе это  мо-
жет быть интересным. Последний вечер - они  нам  могут  только  соли  на
хвост насыпать, - усмехнулся Водила, неожиданно закончив  фразу  любимой
пословицей Шуры Плоткина!
   Сначала мы долго ждали лифта, который метался между этажами  и  никак
не хотел опускаться до нашего автомобильного уровня. Потом в лифт  наби-
лась туча народу, празднично и нарядно разодетых, и Водиле даже пришлось
приподнять мою сумку у себя над головой, чтобы меня не притиснули в дав-
ке.
   Затем мы поднялись этажа на четыре, а  может  быть,  даже  на  шесть,
прошли по широкому коридору и немного постояли в боковом проходе  огром-
ного роскошного салона (я такие только по телевизору  видел!),  где  шел
концерт. Уйма людей сидели за столиками, что-то  пили  и  смотрели,  как
один наш Тип, ростом с моего Водилу, но в белом костюме с белыми  шелко-
выми лацканами, в белых лакированных туфлях, с физиономией полного идио-
та, безумно довольного самим собой, - очень красиво пел басом.
   - Фарца - каких свет не видел! - тихо сказал мне про него  Водила.  -
Но голос... Отпад!
   После Типа в белом танцевали шесть девушек  в  сверкающих  платьицах.
Одной из шестерых была наша Манька-Диана!..
   - Видал? - шепнул мне Водила. - Многостаночница!.. И в судомойке вла-
мывает, и шоферню обслуживает, и пляшет - зашибись! Во молодец  девка...
Счас только так и надо. Иначе - пропадешь. Вон те, две крайние - настоя-
щие балетные, я их в прошлый рейс обеих поимел, так наша Дианочка -  ну,
ничуть не хуже... Скажи, Кыся?..
   И я почувствовал, что несмотря на Манькину коечную неумелость,  моему
Водиле она все-таки, как сказал бы  Шура  Плоткин,  "классово-социально"
ближе, чем эти профессиональные балерины. Хотя Водила их тоже  "поимел",
по его выражению.
   На этом концерт кончился, и мы с Водилой пошли в наш ночной бар.
   Народу в баре - масса! Как на антисемитском митинге у Казанского  со-
бора.
   Мы с Шурой случайно оказались там. Он возил меня к ветеринарному вра-
чу после одной драки, когда четыре посторонних Кота хотели  оккупировать
наш пустырь. Естественно, я их разметал и троим изрядо начистил рыло.  А
четвертого, самого гнусного, который располосовал мне всю морду и проку-
сил заднюю лапу, я честно говоря, придушил насовсем. Но Шура, слава  Бо-
гу, об этом так и не узнал. Он категорически против подобного радикализ-
ма!
   Как мы тогда с этого митинга живыми ушли - ума не приложу. Держа меня
на руках - еще не отошедшего от наркоза, с только что зашитой  мордой  и
перевязанной задней лапой - мой Шура тут же рванулся к микрофону,  чтобы
заявить свою ненависть и презрение ко всем фашиствующим  антисемитам,  к
любому национализму и ко всем собравшимся на этот митинг в частности.
   Что тут началось!... Почему нас там не прикончили - одному  Богу  из-
вестно. Даже меня раз сто "жидом" обозвали!
   Ладно, черт с ними. Не о них речь. Так вот, в этом баре  пьяных  было
не меньше, чем на том митинге.
   Все столики заняты, ни одной свободной высокой табуретки у стойки ба-
ра... Шум, гам, музыка, крики!
   В одном углу - разборки на разных языках с одинаковыми жлобскими  ин-
тонациями; в другом - баварцы поют хором, стучат  кружками  с  пивом  по
столам; в третьем - счастливо визжит наша черненькая Сузи,  как  говорит
Шура Плоткин, "в жопу пьяная"; из четвертого угла -  истерический  зали-
вистый собачий лай...
   Мамочка, родная! Да ведь это Дженни! Учуяла меня, лапочка, и надрыва-
ется.
   Я голову из сумки высунул, она как увидела меня, так  и  совсем  заш-
лась. Рвется с рук своей Хозяйки ко мне, та ей что-то тихо выговаривает,
а напротив них сидит Человек с удивительно несимпатичным лицом,  видимо,
ее Хозяин, и так злобно говорит, видимо, жене, по-немецки:
   - Отнеси немедленно эту тварь в машину. Сама можешь не возвращаться.
   Права была Дженни - Хам с большой буквы. Жена его встала, глаза  пол-
ные слез, поцеловала Дженни в головку и унесла ее из бара.
   Бармен как увидел нас, так сразу же мигнул двум здоровым молодым пар-
ням и глазами показал на крайний табурет у стойки. Там восседал уже  хо-
рошо поддавший финн с бутылкой "Московской" в одной руке и со стаканом -
в другой.
   Парни неторопливо подошли к финну, вежливо взяли его под  руки,  при-
подняли, сняли с табурета, и вынесли из бара вместе с бутылкой  водки  и
стаканом.
   - Садись! Будь гостем, - сказал моему Водиле Бармен и показал на  ос-
вободившийся табурет. - Сейчас я тебе хорошего  пивка  организую.  Давай
своего. Я его заодно к Рудольфу определю. Там для них всего навалом.
   Водила передал сумку Бармену, и тот занес меня в закулисную часть ба-
ра - небольшую комнатку за занавеской, служившую Бармену, как я понял, и
комнатой отдыха, и кладовкой. Два стула,  маленький  столик,  наполовину
занятый небольшим элегантным компьютером (несбыточная мечта Шуры Плотки-
на), самые разные коробки, коробки, коробки с самыми разными  бутылками,
бутылками, бутылками... Два больших холодильника, внутренний телефон без
диска и кнопок и неширокая кушетка с двумя чистенькими подушками -  одна
на другой. На верхней подушке - вмертвую дрыхнущий толстый пушистый  Ру-
дольф.
   Бармен поставил сумку со мной на кушетку и сказал мне:
   - Буди, буди этого дармоеда. Он с утра  глаз  не  открывал.  Рудольф!
Подъем! У тебя гости...
   Из холодильника Бармен достал бутылку пива "Фишер", вылил ее в  полу-
литровый высокий стакан и покинул нас.
   Я слышал, как там, уже за занавеской, Бармен со смешком сказал  моему
Водиле:
   - А вот и для вас пивко, сударь.
   - Спасибо, браток, - ответил ему Водила.
   Бармен тут же стал разговаривать с  кем-то  по-английски,  а  Рудольф
приоткрыл один глаз, уставился на меня и пробормотал:
   - Не сплю я, не сплю... Вылезай из своей дурацкой сумки. Там под сто-
лом жратвы навалом.
   Я вылез из сумки. Рудольф открыл и второй глаз, попытался перевернуть
себя на спину, чтобы потянуться, но неловко брякнулся с подушки  на  ку-
шетку. Некоторое время Рудольф неподвижно лежал, будто упал он не с  по-
душек на кушетку, а с самой верхотуры Адмиралтейского шпиля на асфальт и
разбился в лепешку.
   Я даже малость перетрусил. Подхожу к нему и говорю по-нашему:
   - Ты чего, Рудик? Тебе плохо, что ли?
   - Почему? Мне лично хорошо, - отвечает Рудик. - Это тебе плохо.
   - Ни хрена мне не плохо, - говорю. - Я тоже почти весь день спал.
   - Ты спал, а я нет. Моему это только казалось. И  поэтому  я  говорю,
что тебе плохо.
   Своей безапелляционностью, своим тупым упрямством этот жирный Рудольф
вдруг начал меня дико раздражать. Так и захотелось дать ему по морде!
   - Ну почему, почему мне должно быть плохо? Что ты мелешь?
   - Потому что теперь я знаю то, чего не знаешь ты. Жрать будешь?
   - Нет. У тебя попить ничего не найдется?
   - Вон - сливки.
   - Я уже от этих сливок три раза гадить бегал. Обычная вода есть?
   - Сейчас будет, - лениво сказал Рудольф и достаточно грациозно спрыг-
нул с кушетки на пол.
   Под столом стояли три миски. Одна - полная всякой вкуснятины,  вторая
- со сливками, третья - пустая. Рудольф  уселся  точно  напротив  пустой
миски, повернул голову к занавеске, отделяющей комнатенку от  закулисной
части стойки бара, и вдруг неожиданно громко завопил противным до  омер-
зения голосом:
   - Мяа-а-а-а!!!
   - Тихо ты! - испугался я. - Услышат - скандал будет.
   - Быстрей прибежит, - спокойно сказал Рудик. - Мяа-а-а!..
   Бармен влетел в комнату, увидел, что Рудольф сидит перед пустой  мис-
кой, и тут же наполнил эту миску чистой свежей водой. И снова умчался за
занавеску.
   - Ну, как я его надрочил? - тщеславно спросил Рудик и добавил:  -  Ты
пей, пей!..
   - У тебя с ним такой серьезный  Внутренний  Контакт?  -  с  уважением
спросил я и принялся лакать воду.
   - Боже меня упаси! Когда-то он пытался установить Контакт между нами,
но я это сразу же пресек. На кой мне хрен, чтобы он все про  меня  пони-
мал? Пошел он...
   - Как же ты добиваешься, чтобы он верно реагировал на то, что ты  хо-
чешь?
   - Самым элементарным способом - я выработал в нем три-четыре условных
рефлекса, а больше мне от него ни черта не нужно.
   Вот гадость-то! Какой отвратительный расчетливый цинизм  и  ничем  не
прикрытое потребительство. Ну, не сволочь ли?! И это при  такой  обеспе-
ченности!.. - подумал я и раздраженно спросил:
   - Неужели в тебе нет к нему и капли благодарности? Я смотрю, он же на
тебя не надышится, Рудик...
   - Плевал я на него. Он это все обязан делать.
   - За что?! - я чуть не завопил от возмущения и почувствовал, что  еще
минута, и я разделаю этого жирного, пушистого, наглого Рудольфа, как Бог
черепаху! Просто разберу его на составные части!.. - За что?! За то, что
ты жрешь, пьешь, спишь и серешь за его счет! За то, что ты сутками  жопу
от его кушетки не отрываешь? За то, что он по  первому  твоему  вонючему
"Мяа-а-а!" бежит выяснять - что тебе нужно? За то, что он тебя за грани-
цу возит, в то время, когда миллионы Котов и мечтать об этом не могут...
За что он все это тебе обязан, блядь ты толсторожая?!
   У меня сама собой поднялась шерсть на загривке, прижались уши,  мелко
забарабанил хвост и непроизвольно обнажились клыки.
   Но Рудольф, надо отдать ему должное, не  испугался.  Напротив,  очень
спокойно, я бы даже сказал, благодушно переспросил меня:
   - 3а что? - он сел на свою пухлую задницу, поскреб лапой  за  ухом  и
сказал, глядя мне прямо в глаза: - А за то, что он меня искалечил.
   Я внимательно осмотрел Рудольфа с головы до кончика хвоста и не отме-
тил в его фигуре ни одного изъяна, кроме нормального  обжорского  ожире-
ния.
   - Чего ты треплешься? Где он тебя искалечил? - рявкнул я на него.
   - Не "где", а "как", - невозмутимо поправил меня Рудольф. - Он  иска-
лечил меня не физически, а нравственно.
   - Что-о-о?!.
   - Нравственно, - повторил Рудольф. - В  течении  четырех  лет  я  был
единственным поверенным и свидетелем его подлостей, его  воровства,  его
жульничества, предательств, обманов... Но я понимал -  он  живет  в  той
среде, в тех условиях, где иначе не выжить. Это одна из граней его  про-
фессии. Так сказать, сегодняшняя норма нашей жизни. И вот это "мое пони-
мание" постепенно стало приводить меня к мысли, что ни в подлости, ни  в
воровстве, ни в предательстве - нет ничего  особенного.  Все  остальные,
кто этого не делают - нищие, слабоумные существа, не  имеющие  права  на
существование. То есть, постепенно я стал оправдывать его  во  всех  его
мерзостях, с легкостью находя им  естественное  и  логическое  обоснова-
ние...
   Мамочки! Я слушал и только диву давался. Кто  бы  мог  подумать,  что
этот сонный, разожравшийся Котяра, который ради куска осетрины или како-
го-то там сраного заграничного паштета напрочь забыл о счастье Обладания
Кошкой, о вкусе Победы над другим Котом; живущий без любви и без  привя-
занностей, - вдруг начнет говорить такое! Да еще таким языком... Я прос-
то обалдел!
   - Ты меня слушаешь? - спросил он.
   - Да, да... Конечно, - ошарашенно пробормотал я.
   - Я стал мыслить его убеждениями, его  принципами,  -  продолжил  Ру-
дольф. - Нет, я не повторял все то, что делал Он, - для этого я  слишком
изолирован от реальной жизни, но в том, что Он совершал, я уже не  видел
ничего дурного. И это было самое ужасное! Где-то, в глубине сознания,  я
ощущал, что нравственно я падаю все ниже и ниже...
   - Но осетрина, паштет, сливки... Да? - не удержался я.
   - Да. В значительной степени, - честно признался Рудольф. - Но,  пов-
торяю, с некоторых пор я начал ощущать некое уродство и  своего,  и  Его
бытия...
   - А хули толку? - снова прервал я его и с нежностью  вспомнил  своего
приятеля - бездомного и безхвостого Кота-Бродягу. - Ты  что-нибудь  сде-
лал, чтобы помешать Ему и самому не стать окончательным говнюком?
   - Сейчас сделаю, - ответил Рудольф. - И не смей больше  меня  переби-
вать! А то твой... Как его?
   - Водила?
   - Да. А то твой Водила сейчас допьет пиво и унесет тебя в  этой  иди-
отской сумке. И ты ни черта не успеешь узнать. Заткнись. Понял?
   Вот тут мне показалось, что сейчас я услышу то, чего мне так не  хва-
тало! И я покорно сказал Рудольфу:
   - Понял, понял... Все! Молчу, - и действительно заткнулся.
   - После вчерашнего нашего разговора я много думал... - смущенно  про-
говорил Рудольф. - Не насчет Кошек... Тут, я  полагаю,  нужно  поставить
крест уже навсегда.
   - Ну, что ты, Рудик... - фальшиво вставил я.
   - Заткнись. Я много думал про твою клятву. Когда ты говорил про свое-
го Шуру Плотникова...
   - Плоткина, - поправил я его.
   - Неважно, - сказал он. - Я подумал - хватит! Пора  расставить  точки
над "и".
   - Это чего такое? - спросил я.
   - В смысле - пора назвать вещи  своими  именами.  Помнишь,  когда  ты
спросил меня - не плохо ли мне, я сказал, что мне-то хорошо, а вот  тебе
плохо.
   - Да.
   - Так вот. Слушай. Сегодня утром, когда бар был еще закрыт и мой  го-
товил вчерашнюю выручку к сдаче в бухгалтерию, раздался стук в дверь...
   И Рудик рассказал абсолютно леденящую душу историю.
   Я постараюсь кратко пересказать ее чуточку по-своему, потому что  Ру-
дик все время прерывал основной сюжет длинными и красочными отступления-
ми, в которых было все: и плач о проданной за кусок ветчины чести и сво-
боде, стенания о загубленных в этой плавучей коробке годах,  куча  ФИЛО-
СОФСКИХ СЕНТЕНЦИЙ  (так  выражался  Рудольф  -  я  тут  не  при  чем)  о
нравственном падении общества и самого Рудика, о  поголовной  искалечен-
ности душ и так далее...
   Нетрудно представить, как Рудик замусорил этим свой рассказ, если  за
это время мой Водила, слава Богу и на здоровье, не торопясь, успел высо-
сать четыре бутылки "Фишера". Итак.
   ...Когда раздался стук в дверь бара,  Бармен  запер  рассортированную
валюту в стенной сейфик,  завесил  его  большим  календарем  Балтийского
морского пароходства и вышел из комнатки. В  дверь  бара  постучали  еще
раз. Рудик клянется, что стук повторился с определенно заданной  ритмич-
ностью. Не спрашивая "Кто там?"  Бармен  приоткрыл  дверь  и  впустил  в
бар... Лысого!
   Как утверждает Рудик, Лысого бил нервный колотун. Бармен запер  двери
на ключ и спросил его:
   - Ты чего дергаешься, как свинья на веревке?
   - Пойдем в твою каптерку, - дрожащим голосом сказал Лысый.
   Но Бармен откупорил банку "Туборга" и пододвинул ее Лысому.
   - Пей. И стой здесь. Ты зашел опохмелиться после вчерашнего. Это час-
то бывает. Я пожалел тебя и нарушил инструкцию - впустил тебя в  неполо-
женное время. Невелика беда. А в каптерке - это уже  "сговор".  Мало  ли
кто из наших захочет заглянуть ко мне на такую же опохмелку?  Бабки  на-
шел?
   - Да, где вы сказали. Но там две пачки по пять штук.
   - Правильно. Так и должно быть. Одна тебе, вторая - твоему  подельни-
ку. Ему сейчас денежка - ой, как нужна! У него все, что нашустрит  -  на
лекарства для его бабы уходит, на гимназию для дочки... Так что ему лиш-
них пять штук совсем не помешают.
   - А если он не согласится? - спросил Лысый.
   Тогда-то и произошло то, что привело Рудика к  решению  начать  новую
жизнь.
   Бармен внимательно посмотрел на Лысого через стойку бара, натянул  на
правую руку резиновую перчатку для мытья посуды, вынул из-под стойки не-
большой пистолет с длинным глушителем (мы с Шурой  такие  пистолеты  раз
сто видели по телевизору!), второй рукой сгреб Лысого за отвороты  курт-
ки, а пистолет сунул ему под нос. И сказал негромко, но отчетливо:
   - Так вот, если он не согласится перегрузить ту пачку из своего  фур-
гона в микроавтобус "Тойота" с мюнхенскими номерами "М-СН 74-26",  кото-
рый пойдет за вами от самого Киля, ты вот из этой "дуры"  отправишь  его
гулять по небу. А вторые пять косых заберешь себе. Как за  сверхурочные.
Понял? - и отпустил Лысого, сунув ему пистолет за пазуху.
   Лысый чуть не заплакал:
   - Да вы что?! Я на такое не подписывался!..
   Бармен стянул резиновую перчатку с руки и доходчиво объяснил  Лысому,
что если он этого не сделает, то тогда ему  на  помощь  придет  водитель
микроавтобуса "Тойота". Он профессионал высокого класса, и Бармен  дума-
ет, что ему будет достаточно трех-четырех секунд, чтобы отправить на тот
свет и моего Водилу, и Лысого одновременно. Так что пусть Лысый сам  ре-
шает - стать бедным и мертвым, или остаться живым и богатым.
   А еще Бармен открытым текстом сказал, что это его последнее дело - он
собирается на покой и рисковать провалом операции не имеет никакого пра-
ва. В этом деле завязаны такие люди, что Лысый может умереть от  испуга,
если Бармен назовет хоть одну фамилию! Хотя в средствах массовой  инфор-
мации встречает эти имена чуть ли не каждый день. Вот такие пироги,  до-
бавил Бармен.
   Тем более, что это Он запродал моего Водилу на ту винно-водочную фир-
му. Он рассчитал всю операцию.  Он  придумал  способ  транспортировки  -
взять пачку десятимиллиметровой фанеры в пятьдесят листов,  и  в  сорока
шести вырезать круг диаметром в один метр. И образовавшееся пространство
забить пачками кокаина, прикрыв сверху и снизу двумя  листами  фанеры  с
каждой стороны. А уже потом запечатать эту пачку - полтора метра на пол-
тора, - в плотный полиэтилен.
   Это Он на всякий случай купил ту смену русской таможни, которая  отп-
равляла судно в этот рейс. Это Его немецкие партнеры  постараются  всеми
силами смягчить внимание германской таможни, несмотря на все новые  вея-
ния. Это Его последнее дело, и он должен выиграть его любой ценой!
   - Судя по тому, как Мой был откровенен, я понял, что  Лысому  никогда
не остаться живым и богатым, - мудро заметил Рудик.  -  Как  только  его
функции закончатся - он сразу же станет бедным и мертвым.
   Ну вот, я и получил недостающие звенья в этой цепи... Я только с Бар-
меном пролопушил. Но, наверное, он был слишком умный для меня.
   Я внимательно слушал толстого Рудольфа, а внутри, где-то между  ушей,
все время билась одна и та же мыслишка, почему-то раньше не возникавшая:
какого черта я с самого начала посчитал, что обязан ехать с  Водилой  на
целый месяц в Германию к какому-то там Сименсу! Почему мне не  пришло  в
голову слинять с этого грузовика сразу же по приходе корабля  в  Киль  и
спокойненько остаться на судне, точно зная, что через три  дня  я  снова
вернусь в Петербург, улягусь в собственное кресло и буду безмятежно под-
ремывать в ожидании возвращения Шуры из редакции...
   Естественно, это не ускользнуло от Рудольфа. Вероятно, слишком сильно
меня захватила эта запоздалая идейка!
   - Послушай, Мартын, - задумчиво сказал Рудик, старательно отводя гла-
за в сторону. - А почему бы тебе не остаться на судне? Ведь  через  трое
суток мы снова будем в Питере, и ты вернешься к своему Шуре. А,  Мартын?
Ну, почему МЫ должны участвовать в ИХ делах?!
   - О чем он еще говорил? - спросил я.
   - Кто?
   - Твой.
   - А... Еще он сказал, что все это должно произойти там, где вы  оста-
новитесь на ночлег. Да, и еще он сказал Лысому, что тот  может  спокойно
ликвидировать твоего Водилу. В России его никто искать не станет минимум
месяц. Все будут думать, что он в Германии работает на Сименса. А  потом
будет пущен слух, что он  вообще  остался  за  бугром.  Пусть,  дескать,
ищут...
   "Значит, это произойдет в Нюренберге..." - подумал я.
   - Оставайся, Мартын. Не глупи, - настойчиво повторил Рудик. - Вернем-
ся домой, на Васильевский, я  с  тобой  вместе  с  судна  уйду.  Проживу
как-нибудь...
   Значит, это произойдет в Нюренберге. И он там будет совершенно один.
   Я вспомнил свой недавний сон - окровавленного Водилу, плачущего  Шуру
за рулем грузовика... Его крик: "...бездарность!.. Он же тебя  кормил!..
Он же тебе радовался - море показывал! Он же тебя называл  "Кысей"...  А
ты?! Дерьмо ты, а не "Кыся"!.."
   - Спасибо тебе, Рудик, - сказал я. - У меня просто даже нет слов, как
я тебе благодарен! Ты прости меня, что я нашипел на  тебя  поначалу.  Ни
хрена ты не "искалеченный". Ты даже очень, очень "нравственный"! Я  пра-
вильно сказал это слово?..
   - Правильно, - прошептал Рудик. - Ты все-таки поедешь с ним?
   - Да, Рудик. Постарайся понять меня.
   И подумал, что в этой ситуации мой Шура Плоткин обязательно  бы  меня
понял.
   Ночь я провел с Дженни в ее "мерседесе".
   Оказалось, что накануне, когда ее Хозяйка спустилась в  автомобильный
трюм покормить "Свою Любимую Собачку", "Свою Маленькую Дорогую Девочку",
Дженни на радостях...
   Тут я должен как можно точнее процитировать Дженни:  "...НА  РАДОСТЯХ
ПЕРВОГО ПОЛОВОГО ПРИЧАСТИЯ, В ИЗУМЛЕНИИ ОТ ТОГО СЕКСУАЛЬНОГО ШКВАЛА, КО-
ТОРЫЙ СВОИМ СЛАДОСТНЫМ ВИХРЕМ ПОДНЯЛ ЕЕ НАД ВСЕМ ТЕМ, ЧТО БЫЛО В ЕЕ ЖИЗ-
НИ ДО ЭТОГО ИЗУМИТЕЛЬНОГО МИГА...", - при виде  Хозяйки  закатила  такую
восторженную истерику, что Хозяйка всполошилась и помчалась с ней к  де-
журному ветеринару при корабельном Кошачье-Собачьем интернате.
   У ветеринара Дженни продолжала безумствовать. За  пятьдесят  немецких
марок бравый российский доктор мгновенно поставил диагноз - "Нервное пе-
ревозбуждение". А еще за двадцать марок дал  для  Дженни  успокоительное
драже, которое следовало примешивать в ее пищу. И посоветовал не  остав-
лять Дженни одну в машине. За что Хозяйка дала доктору еще пять марок.
   Дженни отнесли в каюту-люкс с огромными окнами, гостиной, спальней  и
телевизором и кормили уже там.
   С перетраху "Маленькая Дорогая Девочка" жрала,  как  дворовый  цепной
Полкан, и аккуратнейшим  образом  выплевывала  успокоительные  таблетки.
"Любимая Собачка" и не собиралась успокаиваться!
   Она визжала, носилась по каюте, кувыркалась на хозяйских  кроватях  и
один раз даже прыгнула с письменного стола на  диван,  прямо  на  голову
дремлющего после обеда Хозяина. За что получила от него увесистый шлепок
и такой взрыв ругани, который, наверное, был одинаково хорошо слышен и в
Петербурге, и в Гамбурге.
   Но Дженни, познавшая счастье секса и половой раскованности,  в  долгу
не осталась - она юркнула в приоткрытую дверцу платяного шкафа  и  мгно-
венно написала в вечерние туфли Хозяина, чего никогда бы раньше не  сде-
лала! А потом продолжала визжать, лаять, скакать и кувыркаться, как ни в
чем не бывало...
   Бедная добрая Хозяйка ломала голову - что происходит с ее  "Обожаемой
Маленькой Девочкой" и как уберечь ее от гнева главы семьи, которому  фо-
кусы Дженни так осточертели, что он пообещал выкинуть Дженни за борт.
   - Ну что?.. Что ты хочешь? -  пугливым  шепотом  спрашивала  Хозяйка,
прижимая Дженни к груди и покрывая ее шелковистое маленькое тельце  иск-
ренними материнскими поцелуями.
   А Дженни ничего не хотелось, кроме русского Кота Мартына!
   В ответ она лизала Хозяйку в нос, губы, щеки  и  пыталась  втолковать
ей, что ничего слаще и прекрасней, чем то, что у нее было с Котом Марты-
ном, - быть не может! И если бы Хозяйка хоть один-единственный раз  поп-
робовала бы сделать ЭТО не с тем Хамом, который сейчас лежит на  диване,
накрыв голову подушкой, а в настоящим Специалистом ЭТОГО дела - вроде ее
Кота Мартына, она бы поняла состояние Дженни!..
   Поэтому она просто требует, чтобы ее  немедленно  отнесли  в  автомо-
бильный трюм, в "мерседес", который теперь Дженни воспринимает не только
как средство передвижения, но в первую очередь как "ЛОЖЕ  ПОЗНАНИЯ  СЛА-
ДОСТИ ГРЕХА И ПЕРВОЙ ЛЮБВИ..."
   Естественно, это тоже цитата из Дженни. Мне б такое  и  в  голову  не
пришло.
   Истерика Дженни достигла апогея тогда, когда она увидела меня в  ноч-
ном баре и когда этот немецкий жлоб - ее Хозяин - приказал отнести Джен-
ни в машину. Чего Дженни, собственно говоря, и добивалась.
   Сейчас она лежала рядом со мной на задних сиденьях "мерседеса" - при-
тихшая, ласковая, счастливая, умиротворенная и чуточку встревоженная мо-
им состоянием.
   Я ни о чем ей не рассказал, но, оказывается,  у  карликовых  пинчеров
женского пола очень развита интуиция. Почти как у нас! Надо отдать долж-
ное и ее деликатности - она не задала мне ни одного  вопроса.  Напротив,
чтобы хоть немного снять с меня напряжение, она болтала сама,  не  очень
заботясь о том, внимательно я ее слушаю или нет:
   - Запомни, Мартынчик... Мы живем в Грюнвальде. Это  и  Мюнхен,  и  не
Мюнхен... Это такая окраина для очень богатых людей.  Там  у  всех  свои
собственные дома. Наш дом ты найдешь запросто - у нас  самая  безвкусная
ограда, самые отвратительные завитушечные ворота,  а  у  входа  -  самые
большие стеклянные матовые шары и  самые  мерзкие  цементные  скульптуры
львов, величиной и выражением морд очень смахивающих на  бульдогов-деби-
лов. Все это - и ворота, и ограда, и львы - выкрашено непотребной  золо-
той краской и является предметом гордости и тщеславия моего Хозяина.  Во
всем, что не касается денег, он - клинический идиот...
   Дженни щебетала, а я слушал ее вполуха и все время думал, что мой Во-
дила просто обязан согласиться на перегрузку той пачки фанеры из  своего
фургона туда, куда они скажут. Не задирать хвост и не показывать зубы, а
немедленно согласиться и, может быть, для понта, даже взять их пять  ты-
сяч долларов.
   Тут, как говорил Шура Плоткин, "мы сразу ухлопываем трех  зайцев",  -
во-первых, мы избавляемся от кокаина в нашей машине. Это раз. Во-вторых,
мы почти гарантированы, что Лысый не выстрелит. Два. А в-третьих...
   Вот в-третьих - хреново дело. В-третих,  нет  никакой  уверенности  в
том, что когда кокаин будет перегружен в "Тойоту", этот Профессионал  не
прикончит и Лысого, и моего Водилу. Бармен же говорил, что он это здоро-
во умеет делать.
   Думай, Мартын, думай!.. - как совсем недавно  требовал  от  меня  мой
бесхвостый друг Кот-Бродяга в пилипенковском фургончике Кошачье-Собачьей
смерти. "Безвыходных положений не бывает!!!" - утверждал Бродяга,  а  он
знал, что говорил. Ему, кроме как на меня, надеяться было не на кого.
   Господи! Боже мой! Если Ты есть на свете, услышь меня... Помоги Води-
ле хорошенько меня понять! Я Тебя больше ни о чем  не  прошу.  Тогда  со
всем остальным мы и сами справимся. Ты только  помоги  Водиле...  Ты  же
Един для всех - и для Котов, и для Собак, и для Людей. В  конце  концов,
Ты даже обязан это сделать!.. А я непременно что-нибудь придумаю - слово
Тебе даю... Клянусь Тебе, Господи, - за одного себя я никогда не стал бы
ничего просить...
   Через полтора часа доселе безжизненный  гигантский  железный  трюм  с
сотнями автомобилей перестал трястись мелкой дрожью, стихли  звуки  рит-
мично плещущейся воды за стенами нашего судна, но зато  трюм  наполнился
корабельными людьми в синих комбинезонах, владельцами легковых машин - с
детьми, женами и сумками - водителями дальнорейсовых грузовиков, как мне
сказал Водила, из всех европейских стран.  Тут  были  немцы,  итальянцы,
французы, испанцы, голландцы и какие-то скандинавы. Что это  такое  -  я
так и не понял. А Водила не объяснил: был занят  подготовкой  документов
для немецкой таможни и паспортного контроля. Но это я только про  "скан-
динавов" не понял. Всех остальных-то я знал по рассказам Шуры и по теле-
визионным передачам, которые мы с моим Плоткиным обычно смотрим по вече-
рам, свободным от Шуриных сексуально-половых и литературных упражнений.
   Еще недавно безмолвный трюм заполнился гулом голосов, матюгами  синих
комбинезонов, лязганьем падающих отстегнутых цепей,  которые  удерживали
автомобили на качающемся железном полу трюма, хлопаньем дверей и  багаж-
ников машин, рычанием двигателей...
   - Гляди, Кыся, вперед, - сказал мне Водила. - Сейчас  аппарель  опус-
тится. По первому разу картинка - зашибись!
   Мы сидели в кабине нашего грузовика. Водила - на своем месте, за  ру-
лем, я - на своем, пассажирском. Я посмотрел вперед, куда  указывал  мне
Водила, и вдруг увидел, как перед нами, между высоченным потолком и  ог-
ромной стеной трюма, неожиданно появилась узкая голубая полоска  чистого
неба. Полоска стала медленно, но неуклонно  расширяться,  все  больше  и
больше заливая мрачноватый железный трюм утренним солнечным светом.
   Передняя стенка опускалась все ниже и ниже, и поток свежего  прохлад-
ного воздуха хлынул в провонявший железом трюм,  принеся  десятки  новых
прекрасных запахов незнакомого моря и неведомой земли.
   Одновременно заработали двигатели всех машин. Когда же огромная стен-
ка трюма опустилась совсем и стала широким мостом между причалом и  суд-
ном, из нашей высокой кабины нам с Водилой стало хорошо видно, как  пер-
выми из трюма стали выезжать легковые  автомобили.  Один,  другой,  тре-
тий...
   Неожиданно в этом потоке я увидел знакомый  мне  серебристый  "мерсе-
дес", увидел Дженни, стоявшую на своих тоненьких ножках за спинкой  зад-
него сидения. Передними лапками она опиралась о стекло. Я видел, как она
трагически разевает ротик, скребет по стеклу  передними  лапками  и  все
смотрит и смотрит назад, в глубину трюма, в поисках нашей большой  маши-
ны, в неистовом и отчаянном желании на прощание встретиться со мной хотя
бы глазами.
   Мне даже причудилось, что сквозь грохот сотен автомобильных моторов я
слышу, как она тявкает и плачет своим детским голоском!.. Я и  не  заме-
тил, что тоже встал на задние лапы, тоже  уперся  передними  в  ветровое
стекло, а потом стал махать ей одной лапой, чтобы она увидела -  где  я.
Но "мерседес" быстро выехал из трюма и растворился в потоке разноцветных
автомобилей с номерами всех стран Европы.
   - Ты чего, Кыся?! - удивился Водила. - Увидел кого-нибудь?
   Отвечать на этот вопрос мне совсем не хотелось, да  и  задан  он  был
просто так, из праздного любопытства. Тем более, что в следующие секунды
Водила был уже вовсю занят своим  прямым  делом.  Поток  легковых  машин
быстро иссякал, и к выезду потихоньку стали продвигаться большие  грузо-
вики с фургонами и автобусы. Тронулись с места и мы.
   - Ты, Кыся, не светился бы здесь. Шел бы в коечку и лежал бы  там,  -
посоветовал мне Водила. - Нас, скорей всего, проверять не  будут,  но...
Чем черт не шутит. Санитарный контроль пристанет, как банный лист к  жо-
пе, - что за кот, на каком основании ввозите в страну кота?.. Немцы  та-
кие формалисты! Умрешь...
   Он уже протянул было руку, чтобы пересадить меня наверх, за  занавес-
ку, но я опередил его, и вспрыгнул туда сам.
   Водила даже поперхнулся:
   - Ну, ты, Кыся, даешь!.. Вот расскажи кому - ведь ни в жисть не пове-
рят...
   Через таможню двигались строго по определенным линиям: легковые маши-
ны по одной полосе, грузовые - по другой. Легковые даже не  останавлива-
ли. Выдергивали из общего потока одну из двадцати, отгоняли ее в сторон-
ку и начинали шерстить.
   Как выразился Водила - "брали на стук". То есть, по поступившему  за-
ранее доносу. Или - информации, если угодно.
   Зато грузовые - особенно русские, чешские, польские, болгарские - те,
которые приплыли в Германию из России, досматривали очень строго.  Заго-
няли на длиннющую яму рядом с основным проездом и подвергали самому тща-
тельному обыску и снизу, и сверху, и изнутри.
   - Дурь ищут, - спокойно сказал Водила и показал мне на немецких тамо-
женников с маленькими Собачками на руках.
   Такие плюгавенькие, лохматые собачонки, жутко похожие на одного Шури-
ного знакомого японского журналиста. Этих собачонок запускали в  фургон,
прямо на ввозимый груз, и они там носились, как  сумасшедшие,  обнюхивая
каждый пакет, каждую коробку, каждый уголок...
   Но Водиле вдруг показалось, что я могу не понять, что такое "дурь", и
он простодушно пояснил мне:
   - "Дурь" - значит, "наркота". По-научному, наркотик. Люди его нюхают,
жрут, ширяются... В смысле, укол себе делают. И чумеют!.. Хотя от  такой
жизни, как сегодня, и без "дури" крыша едет. Я не про себя. Я про стари-
ков там разных, которые, кто, конечно, дожил, медали свои по  праздникам
нацепят и орут "Уря-а! За Родину! За Сталина!" А назавтра с голоду поды-
хают, потому как ему Родина пенсию уже полгода забывает выплатить...
   Я смотрел Водиле в затылок и думал - странно... Вот взять моего  Шуру
Плоткина и Водилу. Ну, абсолютно же разные породы! Причем, один из них -
чистый полуеврей... Это Шура. У него мать была украинкой. А второй,  Во-
дила, - совершенно русский. И мой Шура Плоткин знает столько, что Водиле
и во сне не приснится. Хотя, надо сказать, что Водила, как про таких лю-
дей говорит Шура, - тоже не пальцем деланный! Про жизнь  Водила,  навер-
ное, даже побольше Шуры понимает. Только с другой стороны...
   М-да... К чему же это я? Совсем из головы выскочило...  А-аа!  Вспом-
нил!
   Так вот, казалось бы, их только одно объединяет -  оба  всегда  и  во
всех ситуациях хотят бабу. Но это не показатель похожести. Я тоже посто-
янно хочу трахаться, но я же статей не пишу и грузовиком не управляю!  И
потом, я - Кот, а они - нет. Хотя все мы трое  очень  сильно  склонны  к
ЭТОМУ самому делу. Ну, в смысле... Сами понимаете!  Так  вот,  повторяю:
Шура и Водила ни в чем не похожи друг на друга. А мыслят (я имею ввиду -
сегодняшний день, стариков-ветеранов, и вообще) ну стопроцентно одинако-
во! Я это от Шуры десятки раз слышал, только еще с большей злобой, чем у
Водилы.
   Он даже в "Час пик" писал об этом. А потом мы нашли в нашем  почтовом
ящике письмо. Шура даже мне его прочитал. Такое коротенькое-коротенькое.
Всего несколько слов: "Жидовская морда! Убирайся в своей ебаный Израиль,
а то яйца вырежем и на фонаре повесим". И подпись - "Доброжелатели".
   Я и не заметил, как автомобиль Лысого оказался перед самым нашим  но-
сом. То ли это была случайность, то ли немцы нас  так  рассортировали  -
грузовики двигались по четырем полосам, и таможня осматривала сразу  че-
тыре машины.
   Я видел, как Лысый направил свой грузовик на длинную яму,  в  которой
уже сидели два немца в зеленых комбинезонах с длинными фонарями в руках.
Грузовик остановился над ними. Лысый суетливо выскочил из кабины,  расш-
нуровал заднюю стенку фургона и снова метнулся к кабине. Влез и  тут  же
выскочил обратно уже с документами в руках.
   - Чего дергается, чего суетится? - недовольно  пробормотал  Водила  и
сказал мне: - Ты, Кыся, давай, лежи тут. Я сейчас... Только документы на
груз предъявлю и паспорт покажу. Лежи, плюй в потолок.
   Водила обстоятельно сложил все свои бумаги в красивую  кожаную  папку
(Шура все мечтал купить себе такую, да денег не было), опустил  противо-
солнечный козырек, куда было вмонтировано небольшое зеркало,  причесался
и открыл дверцу кабины. Уже спрыгивая на землю, крикнул одному  пожилому
немцу в форме таможенника:
   - Гутен морген, герр Вебер!
   - Гутен морген, майне либер фройнд, - ответил ему тот. - Ви гейтс?
   - Аллес гут! - ответил Водила.
   Они пожали друг другу руки, и немец спросил Водилу по-русски:
   - Героина, амфетамина, метадона, перветина, кокаина - много привез?
   Я видел, как Лысый втянул голову в плечи. Мне даже показалось, что  я
почувствовал, как у Лысого на пару секунд остановилось сердце.
   - Не, не много, - ухмыльнулся Водила. - Тонн двадцать, нихт меер.
   - Зер гут, - почти серьезно сказал немец. - Теперь я всем буду  гово-
рить, что у меня есть старый знакомый - русский миллиардер!
   Водила ушел в помещение таможни, а Вебер дал знак двум молодым  тамо-
женникам с лохматыми собачками в руках. Молодые запустили собачек в фур-
гон Лысого, и эти маленькие засранки деловито и молча, что меня,  честно
говоря, очень удивило, стали шнырять по всему фургону, принюхиваясь чуть
ли не к каждой коробке с водкой.
   Мой Водила уже вышел из помещения, пряча на ходу документы и  паспорт
в свою красивую кожаную папку.
   Собачонки помотались по фургону и так же молча прибежали обратно.  Но
когда Вебер показал Лысому, что тот может зашнуровывать  заднюю  полость
фургона, собачки вдруг страшно окрысились на Лысого! Они прямо-таки заш-
лись от злости и облаяли Лысого с ног до головы!..
   - Вот дурочки, - усмехнулся Водила,
   - Нервы, возраст... - сказал пожилой Вебер. - Бедные маленькие  хунды
на этой работе сами стали наркоманами. Ошибка...
   "Ой, нет, братцы! Никакой ошибки. И не дурочки они, и возраст тут  не
при чем. Служат они будьте-нате! На совесть... Но уж если  я  почувство-
вал, что от него попахивает кокаином, то этим япошкам сам Бог велел  об-
лаять Лысого!"
   Вебер подписал Лысому какую-то бумажку, шлепнул в нее штамп и  махнул
рукой - поезжай, мол. Еле переставляя ноги от страха, Лысый полез в  ка-
бину.
   Следующая очередь на досмотр была наша. Я  понял,  что  настала  пора
действовать и мне. Будут они нас досматривать или не будут, как  на  это
рассчитывал Бармен и, собственно, из-за чего и затеял всю эту подлянку с
моим Водилой, - на всякий случай, я должен принять СВОИ меры!
   Воспользовавшись тем, что Водила еще разговаривал с Вебером, я, никем
не замеченный, быстро вылез на крышу кабины и уже совершенно  отработан-
ным путем проник внутрь фургона.
   В нос мне сразу ударил стойкий запах кокаина. Голова закружилась, ды-
шать стало трудно, и мгновенно потянуло в сон... Видно, в  приливе  той,
самой первой, психопатической и безотчетно яростной реакции на этот  за-
пах я, наверное, здорово разодрал плотный полиэтилен, в который была за-
паяна эта пачка "фанеры"! От такой концентрации запаха этой дряни те со-
бачки, смахивающие на Шуриного японца, должны просто сойти с ума!
   Только бы мне не заснуть от этой гадости, как тогда.
   Я проскакал по верхним пачкам поближе к задней части фуры - как назы-
вает Водила этот фургон, - где хоть не намного кокаиновый запах был сла-
бее. Там слегка просвечивала неплотно  зашнурованная  щель  между  двумя
прорезинеными брезентовыми полостями задней части фуры. Задняя щель была
меньше передней, через которую я сюда влезал, но все-таки,  несмотря  на
то, что никакого обзора внешнего мира она не давала, ибо полости  накла-
дывались одна на другую, - дышать через эту щель было можно. Тем  более,
что мы теперь стояли к морю спиной, а ветер дул со стороны моря,  и  это
давало мне возможность вдыхать почти свежий воздух. Я прильнул  носом  к
щели и стал ждать дальнейшего хода событий...
   Я слышал, как съехал с досмотровой ямы грузовик Лысого...
   Слышал, как мой Водила влез в нашу кабину. Как захлопнул дверцу.  Как
завел двигатель...
   А потом я услышал, как он внезапно выключил двигатель  и  завопил  на
весь морской Кильский порт:
   - Кыся! Кыся!!! Кыс-кыс-кыс!.. Кыся-а-а-а!..
   Я слышал, как он выскочил из кабины, как стал  бегать  вокруг  своего
грузовика. Я даже представил себе, как он - здоровенный мужик,  чуть  ли
не двухметрового роста - на карачках ползает под машиной, заглядывая под
колеса!..
   Слышно было, как он рванулся назад, туда, где выстроились другие гру-
зовики, ждущие своей таможенной проверки. На бегу он продолжал истошно и
тупо "кыскать", пока, наверное, его не перехватил  испугавшийся  пожилой
Вебер и взволнованно спросил его на двух языках:
   - Вас ист лос?! Вас ист пассирт?! Что такое? Что случилось?!
   И я отчетливо услышал, как Водила отчаянно, почему-то тонким голосом,
прокричал:
   - Да кот у меня сбежал!.. Такой кот!!! Елочки точеные, бля!  Он,  на-
верное, ваших собак испугался... Что же делать?.. Мужики, вы кота не ви-
дели?! Майне каце нихт гезеен?.. У него  еще  ухо  рваное...  Кыся!  Кы-
ся-а!.. Как же я без него?! Кыся а-а-а!!!
   Сердце у меня разрывалось от жалости! В голосе  Водилы  было  столько
неподдельного страдания, что я чуть было не откликнулся.
   Но я сдержал себя. Я сдержал себя "ВО ИМЯ ВЫСШЕГО СМЫСЛА!", как  ска-
зал бы Шура Плоткин.
   Мои тщетные попытки установить немедленно с Водилой Наш Контакт -  не
увенчались и малейшим успехом. То ли слишком велико в нем было отвлекаю-
щее ощущение потери, то ли мешал плотный прорезиненный брезент фуры... А
может быть, из-за отвратительного одуряющего запаха кокаина внутри  -  я
посылал недостаточно четкие сигналы? Хотя я напрягался, как только  мог,
чуть ли не до обморока:
   "Успокойся, Водила! Немедленно возьми себя в руки!!! Я здесь, не  па-
никуй!.. Успокойся сейчас же и садись за руль! Я рядом и никуда от  тебя
не денусь! Так надо. Ты слышишь? Так надо, черт бы тебя побрал?!" - вну-
шал я ему.
   А сзади уже сигналили на разные голоса десятки грузовиков. Они  вытя-
нулись за нами в длиннющую вереницу и были страшно раздражены такой дли-
тельной задержкой. Какой-то кретин даже включил тревожную аварийную  си-
рену!
   Я слышал, как на эту сирену из помещения таможни выскочили  несколько
полицейских с Овчаркой. То, что это были полицейские, я сразу  понял  по
запаху оружия. А Овчарка у меня будто перед глазами предстала - так  она
пахла Овчаркой!
   Но Вебер стал всех успокаивать и объяснять, что один русский водитель
потерял свою любимую кошечку, и, кажется, даже помог моему вконец  раск-
леившемуся Водиле подняться в кабину, оттуда убитый горем Водила еще па-
ру раз сипло и слабо выкрикнул:
   - Кыся, а Кыся!.. Ты где?..
   - Не надо всех задерживать, - мягко проговорил Вебер. -  Поедешь  об-
ратно, я приготовлю тебе очень хорошего дойтче каца. Маленького. Киндер-
каца. Бэби. О'кей? Лос! Лос...
   Водила снова завел мотор и въехал на досмотровую яму. Остановился над
ней, выключил двигатель, и я услышал, как Вебер сказал парням в яме:
   - Отдыхайте. Мы эту машину знаем, - а Водиле добавил уже по-русски: -
Покажи фургон. У нас сейчас новый очень строгий  приказ.  А  ты  наделал
столько шума, что даже полиция прибежала. Видишь?
   - Кайн проблем... - горестно прошептал Водила, и я  услышал,  как  он
принялся расшнуровывать заднюю стенку фуры.
   А теперь я попытаюсь продолжить рассказ об этом  аттракционе  словами
моего Водилы. Так, как он мне это потом, по дороге, раз десять рассказы-
вал:
   - ...тут Вебер говорит: "Открывай фургон". Да, Бога ради, говорю, по-
жалуйста... Нет проблем! И начинаю расшнуровывать эту мудянку на фуре. А
в башке одна мысль - где мой Кыся? Запугали,  думаю,  суки,  моего  Кысю
своими сраными собачками!.. И даже в голову не беру, что  меня  на  этой
границе так знают, что уже лет пять не досматривают. Ни смена Вебера, ни
Рихтера, ни того третьего... Забыл фамилию. А тут... В голове  только  -
где Кыся?! На хипеш, мать их ети, полиция выскочила. С  автоматами,  ов-
чарками!.. Эти два молодых гондона по наркотикам приготовили своих  лох-
матых наркоманок.Сзади наши мудаки сигналят! Некогда им, видишь ли...  А
я ни об чем не думаю - исключительно про Кысю... Руки трясутся, никак не
могу задник расшнуровать. Там такой тросик стальной идет, видел? Тут Ве-
бер взялся мне помогать. Мужик - зашибись! Когда-то он из  своей  ГэДээР
на надувной лодке в ФээРГэ дрыснул, да так в Киле и остался...
   Ну, распатронили мы с ним в четыре руки задник фуры, отдергиваем полы
брезента в стороны, а там!..
   Е-мое, и сбоку бантик!!! Ну, надо же?!
   Сидит моя родная Кыся на верхнем пакете фанеры, и умывается, бля, ум-
ница!!! Да, так спокойненько, что я просто охуел!..
   А эти раздолбаи со своими маленькими зассыхами  -  специалистками  по
дури, - стоят, как обосравшиеся. Собачонки визжат от злости, а в  фургон
лезть боятся! Полицейская овчарка лает, аж заходится, а все вокруг, -  и
таможня, и полиция, и водилы разные, - все ржут как  умалишенные!..  Что
тут было, бля!!!
   Дальше шел уже такой восторженный мат, что смысл  рассказа  буквально
тонул в ругательствах. Тем более, что ничего нового Водила так и не  мог
сказать. Все повторял одно и то же - как он увидел  меня  фургоне  и  от
счастья "охуел". Что означало - "обрадовался".
   Поэтому рассказ продолжу я. Все, что касается самого Водилы - все так
оно и было. А все, что касается меня - Водила, конечно, изрядно напутал.
   ...Когда они с Вебером распахнули заднюю стенку фургона,  я  действи-
тельно сидел на пакете с фанерой и умывался.
   Но вовсе не потому, что всем стоящим вокруг я хотел показать, какой я
чистоплотный. И уж вовсе не так "спокойненько", как это показалось моему
Водиле и так умилило его!
   Спокойствия не было и в помине. Внутри у меня все дребезжало от дико-
го нервного перенапряжения. И умываться я взялся только для того,  чтобы
скрыть это напряжение и продемонстрировать наглую  уверенность  в  своем
абсолютном праве - плевать на всех таможенных Собак в мире!
   Вероятно, это в какой-то степени их и ошарашило, но  в  основном  они
зашлись в истерике, когда на них пахнуло из фургона таким плотным кокаи-
новым духом, что они обе от злости чуть сознание не потеряли!..
   Подозреваю, что и Овчарка почуяла этот запах. Но судя по ее растерян-
ной морде, она только не знала, что это такое.
   Когда же молодые таможенники - руководители этих маленьких  наркоище-
ек, все-таки попытались их запустить ко мне в фургон, мне ничего не  ос-
тавалось делать, как сказать этим лохматым малявкам по-нашему, по-живот-
ному:
   - Только суньтесь. Я из вас такие фрикадельки наделаю,  что  вы  маму
родную забудете.
   Одна Собачонка, я видел, жутко перетрусила, хотя  и  продолжала  виз-
жать, как зарезанная. А вторая собралась с духом и кричит мне:
   - Убирайся оттуда, идиот! Там такая концентрация кокаина, что ты  че-
рез пять минут сдохнешь, самоубийца!
   - Не твое Собачье дело, - говорю. - Что русскому здорово, то немцу  -
смерть.
   Помню, Шура Плоткин так сказал по поводу какой-то  там  их  пьянки  с
иностранными журналистами, и мне это страшно понравилось! Все ждал, ког-
да и я смогу ввернуть в разговор это выраженьице.
   Тут обе Собачонки так развопились, что хоть уши затыкай! Но в  фургон
- ни лапой. Наоборот, шарахаются от меня, как черт от ладана.
   На подмогу этим обгадившимся микросыщикам стал ко мне  рваться  Поли-
цейский Овчар. Да так настырно, что его еле на поводке удерживают.  При-
чем, видно невооруженным глазом - морда глупая, связываться ему со мной,
ну, смерть как неохота, но служба!.. Вот он и рвется - верность  присяге
показывает. Жратву свою полицейскую отрабатывает.
   Я, как обычно в таких случаях, несколько раз хвостом постучал по  па-
кету с фанерой, уши плотненько прижал к голове, верхнюю губу  приподнял,
предъявил ему свои клыки, коготочки выпустил на показуху, и говорю:
   - А ты, говно, молчи, тебя не спрашивают. Кто ты такой, засранец?
   Этот Овчар чуть от злости не перекинулся! Рвется  к  нашей  машине  -
удержу нет!.. Поводок натянул так, что ошейник ему в глотку врезался.  И
хрипит мне полузадушенно:
   - Я сотрудник немецкой полиции!.. Я чистокровная Немецкая Овчарка! Да
я тебя в куски!... В клочья!.. Коммунист!!!
   - Лучше к моей машине не приближайся, болван, - говорю я ему. -  Сей-
час у меня как раз время второго завтрака, а на второй завтрак я  обычно
ем только Чистокровных Овчарок. Так что смотри  сам,  жлобяра  полицейс-
кая...
   А вокруг хохот стоит - гомерический! Никто ж из Людей не понимает - о
чем Мы. Все видят только одно - три Собаки своим лаем  прямо  на  дерьмо
исходят, а Кот преспокойненько сидит себе в фургоне и в ус  не  дует.  И
все. Вот Люди и хохочут.
   Вебер слезы вытер и говорит своим Собачьим помощникам и полицейским:
   - Уберите собак. Кончайте этот цирк. Я уже почти оглох.
   И сам начинает помогать моему Водиле обратно зашнуровывать задник на-
шей фуры. Я еще пару секунд выждал, убедился, что теперь больше никто не
станет проверять наш груз, и в последнее мгновение выпрыгнул из  фургона
прямо на широкое плечо своего Водилы.
   От неожиданности Полицейский Овчар попятился, закрутился и  чуть  сам
себя не задушил собственным поводком. А обе Нарко-Собачки так  перепуга-
лись, что одна из них со страху даже описалась!
   - Я кому сказал - уберите собак, - строго повторил Вебер.
   ...Мы распрощались с этим пожилым симпатягой и поехали.
   Я таких чистеньких, ухоженных, гладких, ровных и удобных дорог еще  в
жизни своей не видел!
   Хотя мы с Шурой поездили не так уж мало. Один раз его приятель -  те-
атральный драматург, возил нас  на  своей  "Волге"  к  себе  на  дачу  в
Усть-Нарву, и мы целую неделю там у него жили.
   Шура писал заказной очерк о славном творческом пути  драматурга  (он,
кстати, уже три года как живет в Америке и работает в журнале "Еврейская
жизнь"!), а я только и занимался тем,  что  трахал  драматургову  Кошку,
Кошку соседа драматурга - одного известного композитора  -  и  всех  ос-
тальных прочих дачных Кошек,  которые  узнали  от  первых  двух,  что  в
Усть-Нарву на несколько дней прибыл "ОДИН КОТ" из Ленинграда,  и  делает
ЭТО по высшему классу.
   Конечно, не обошлось без парочки драк с местными Котами, но это  нис-
колько не умалило нашего с Шурой удовольствия от поездки.  Кошек  я  там
перепробовал - не меряно! Помню, я тогда так вымотался в  этой  чертовой
Усть- Нарве...
   Несколько раз мы с Шурой на автобусе ездили за город - в Разлив,  Ре-
пино, Комарово...
   Мой Плоткин считал, что я тоже должен дышать свежим воздухом  и  хоть
изредка бывать на природе, а не только драться на нашем пыльном и  гряз-
ном пустыре и трахаться по чердакам и подвалам.
   Так что я очень неплохо знаю наши автомобильные дороги. И, как в этом
ни горько признаться, даже самые лучшие наши трассы, специально вылизан-
ные для проезда иностранцев и Людей, держащих в руках власть, - не  идут
ни в какое сравнение с обычными немецкими автобанами, как назвал эти до-
роги Водила.
   Я помню, что когда волей-неволей приходилось признавать наше  общего-
сударственное поражение (а в последнее время это происходило все чаще  и
чаще!), Шура Плоткин всегда цитировал фразу из какого-то кинофильма. "За
державу обидно..." - говорил Шура, и я видел,  что  ему,  действительно,
очень обидно за свою державу. Иногда он еще от себя добавлял:  "И  жутко
стыдно..."
   Может быть, потому, что мой Плоткин в своей редакции изо всех сил на-
ивно старался сделать все, чтобы не было ни обидно, ни стыдно  за  "свою
державу", - мы никогда с ним не задумывались об отъезде из этой страны.
   Хотя я знал, что круг Шуриных и моих друзей, - и евреев, и русских, а
также их Котов и Кошек - катастрофически таял буквально с  каждым  днем.
Последние пару лет мой Шура чуть не спился с этими навсегдашними  прово-
дами, очень похожими на похороны.
   Я однажды видел похороны в Комарово.  Более  грустного  и  фальшивого
зрелища никогда не встречал...
   - Как тебе автобанчик, Кыся? - гордо спросил меня Водила  так,  будто
он - хозяин этого автобана, и автобан - его любимое детище.
   Вообще-то, если вдуматься, наверное, так оно и есть.
   В ответ я только потерся носом о его плечо, благо мне было удобно это
сделать - я сидел высоко, на спинке пассажирского сиденья, чтобы  видеть
мчащуюся навстречу нам дорогу. Кроме всего, я хорошо  помнил  слова  Ру-
дольфа о том, что от самого Киля за нами пойдет микроавтобус "Тойота"  с
мюнхенскими номерами "М-СН...", цифры я не запомнил, так как  все  равно
не умею их читать. Поведет "Тойоту" тот  самый  Профи,  который  здорово
умеет убивать Людей. О чем мне сказал Рудик со слов Бармена.
   Вот я и взгромоздился на спинку пассажирского кресла, чтобы в в боко-
вом зеркале видеть, когда к нам пристроится эта "Тойота".
   - Ну, Кыся, ты дал в порту стружку!.. - вдруг расхохотался  Водила  и
стал в который раз очень матерно пересказывать мне все, что я  знал  го-
раздо лучше него.
   Признаться честно, я не слушал Водилу. Я следил за идущим перед  нами
грузовиком Лысого и поглядывал в правое  выносное  зеркало  величиной  с
Большую Советскую Энциклопедию в надежде во время увидеть ту самую  жут-
коватую "Тойоту".
   Была еще и вторая причина, почему я был так невнимателен  к  рассказу
Водилы. Я все думал, какого черта российские Люди так уснащают свои уст-
ные (а Шура говорил, что сейчас и письменные) рассказы таким количеством
ругательств, что иногда на слуху остается один мат, в котором исчезают и
сюжет, и идея повествования. А многие общественные или политические дея-
тели даже с трибун матерятся. Чтобы быть, так сказать, "ближе к Народу".
   Естественно, это не мои Котовые умозаключения. Я так прекрасно нахва-
тался от Шуры Плоткина, что иногда его мысли и соображения  на  тот  или
иной счет автоматически начинаю считать своими. Не потому, что тщеславно
хочу присвоить его идею, а только потому, что я с ним совершенно  согла-
сен.
   Однако, это вовсе не значит, что я согласен с Шурой во всем. Да и Шу-
ра на этот счет не очень-то обольщается. Он очень хорошо чувствует, ког-
да мне что-то не нравится.
   Кстати, по поводу того же мата. Несмотря  на  всю  свою  интеллигент-
ность, Шура пользуется матом достаточно часто и свободно.  Хотя  у  него
прекрасный словарный запас и без этого. Но я заметил, что в так называе-
мой интеллектуальной среде мат считается неким шиком! Дескать, вот какая
у меня речевая палитра. Могу так, а могу и эдак!..
   Но у большинства Шуриных приятелей и приятельниц по университету,  по
редакции, по Союзу журналистов мат звучит и выглядит в их речи достаточ-
но нелепо. Ну, например, как если бы женщина к вечернему платью,  пахну-
щему дорогими французскими духами, напялила бы вонючие солдатские кирзо-
вые сапоги!
   Я привел этот пример не потому, что у нас есть  французские  духи,  а
потому, что у нас есть такие сапоги. Они валяются в кладовке как  Шурино
воспоминание о службе в армии.
   Другое дело - Шура Плоткин. У него матерные выражения всегда остроум-
ны и составляют ироничную основу почти любой фразы. Или  точно  выражают
всю степень его неудовольствия и раздражения по поводу  того  или  иного
явления. У Шуры мат столь органичен, так прекрасно вплетается  в  слова,
исполненные глубокого и тонкого смысла, что иногда  даже  не  замечаешь,
был в этой Шуриной фразе мат или нет!...
   Но Шура - человек талантливый. А это дано не каждому.
   Теперь обо мне. Почему я так против Человеческого мата?
   Может быть, если бы его основу составляла другая тема, или вообще, он
был бы совершенно другим, я бы на него и внимания не обратил. Но ругань,
построенная (кстати, достаточно бедно!..) только на том,  чтобы  послать
кого-то на Мужской половой член, или в Женскую половую... эту,  как  ее?
Ну, вы знаете, что я имею в виду. Сейчас я просто забыл, как это называ-
ется.
   Или почему через каждое слово так необходимо трахнуть чью-то,  навер-
ное, престарелую Мать, когда вокруг есть туча молодых  девок,  только  и
мечтающих об этом?!
   И потом... Это же совершенно алогично - считать оскорбительными руга-
тельствами самые замечательные действия, дарованные природой любому  жи-
вому существу! Действия, доставляющие ни с чем не сравнимое,  величайшее
наслаждение! Продолжение рода, наконец!.. Что может  быть  изумительнее,
чем "куда-то всунуть" и "кого-то трахнуть"?!
   Как же можно из ЭТОГО делать грязную ругань, да еще и пользоваться ею
в большинстве случаев категорически не по делу?..
   Вот с чем я не согласен. И мой Шура прекрасно об этом знает.
   У Водилы же, при всех моих к нему симпатиях, словарный запас  конечно
же меньше, чем у Шуры. Поэтому мат ему иногда просто  необходим.  Тут  я
его понимаю. И если я изредка берусь пересказывать события его  словами,
то лишь потому, что мне необходимо наиболее точно передать ЕГО впечатле-
ния от происходящего. Безусловно, с соответствующей корректировкой текс-
та Водилы!
   Не из ханжества, как вы понимаете.  Из  элементарной  чистоплотности,
свойственной всему Котово-Кошачьему племени - от саблезубых Тигров древ-
ности до сегодняшнего бездомного Кота-Бродяги.
   - ...мы, понимаешь, с Вебером расшнуровываем задник у  фуры,  а  там,
бляха-муха, сидит моя золотая Кыся и умывается, бля!
   "Черт подери! Да заткнись ты! Неужели ты, дубина стоеросовая, не  по-
нимаешь, что я не так уж просто залез в  фургон!"  -  с  изрядной  долей
раздражения подумал я.
   - Слушай, Кыся... Кстати!.. - вдруг насторожился Водила. -  А  какого
хера ты вообще туда полез?
   Ну, все... Услышал Господь мои молитвы. Мы - в Контакте!
   Теперь осторожненько, небольшими щадящими порциями мне нужно поведать
Водиле  обо  всем,  что  мне  известно.  И  выработать  совместный  план
действий... Только очень осторожно! Иначе переизбыток информации, идущей
от меня, как от более сильной Личности, может Водиле  только  повредить.
Заклинит, и все тут!.. Мне об этом Шура читал в книге доктора Шелдрейса.
   - Уж не подложили ли мне чего-нибудь такое в  фуру,  когда  загружали
мою тачку этой ебаной фанерой? - подозрительно прищурился  Водила.  -  В
той ликеро-водочной шараге, мать их...
   Нет, Водила определенно талантлив! Мне с ним просто очень повезло.
   Я вообще из везучих Котов. Правда, я стараюсь  не  сильно  обременять
Судьбу и для своего "везения" многое  делаю  собственными  лапами.  Как,
например, с Шурой...
   Ведь Шуру Плоткина таким, каким он сейчас есть, практически создал я!
Надо было посмотреть, что получил я шесть лет  тому  назад,  будучи  еще
совсем Котенком, в лице Шуры Плоткина!
   Это был какой-то кошмар: молодой, пьющий  еврей-неудачник,  нигде  не
работающий из-за уже сложившейся репутации и принадлежности к знаменито-
му "пятому пункту".
   - Да, пишет очень неплохо, но... Вы же сами понимаете, - говорили про
Шуру.
   Ко всему, Шура был женат на хорошенькой злобной сучке, которой в свое
время нужно было всеми правдами и неправдами после университета остаться
в Ленинграде, а не возвращаться в свою Вологду. История примитивнейшая и
банальная, но от этого не менее горькая...
   Счастье, что тогда они не обзавелись детьми и в их доме появился Я!
   - Во, гляди, Кыся, как они тут ездят, бля! -  неодобрительно  покачал
головой Водила. - Мы ж с тобой на нашей "Вольве" не  слабо  идем  -  сто
двадцать в час, а они, суки, на своих легковых "мерсах",  "беэмвухах"  и
"поршах" нас как стоячих делают! По сто восемьдесят,  по  двести  чешут,
придурки немецкие!.. Единственная страна, Кыся, где скорость не  ограни-
чена, мать их. Вот они друг перед другом и выдрючиваются. А потом  удив-
ляются - откуда у них на автобанах такие аварии, машин по сорок за раз -
в хлам!..
   Я с досадой отметил, что Водила, как сказал  бы  Шура  Плоткин,  явно
"сорвался с крючка". То есть, неожиданно оборвал нить Контакта со мной и
переключил свое внимание на чисто внешние, привычные  ему  раздражители.
Но тут же я честно признался себе, что виноват в этом сам. Уж слишком не
во время я стал вспоминать Шуру, себя и то время, когда  мы  были  моло-
ды... Слишком отвлекся.
   "Водила! - мысленно сказал я и напрягся так, что у  меня  даже  между
ушей заломило. - Постарайся сосредоточиться и понять  все,  что  я  тебе
скажу. Пожалуйста, вспомни опять про свою фанеру. Я  тебя  очень,  очень
прошу, Водила!!!"
   - И знаешь, Кыся, что мне еще не нравится? - тут же, почти без паузы,
проговорил Водила. - То, что меня пытались на наркоту  проверить.  Меня!
Которого здесь столько лет знают как облупленного. И собачки эти чуть на
говно не изошли... Ну, их еще можно понять - им службу  служить,  а  тут
мой Кыся им кислород перекрывает! А если они не только на тебя лаяли, а,
Кыся?...
   Я поощрительно положил ему на плечо лапу и даже  муркнул.  Но  Водила
ласково отодвинул меня и сказал:
   - Отсунься маленько, Кыся. Я закурю. На хера тебе дымом  дышать?  Эх,
жаль я твою зажигалочку посеял...
   Я испугался, что Контакт снова прервется и опять напрягся до головной
боли: "У тебя в фуре - минимум сто килограммов кокаина! Его  погрузил  в
твою фуру Лысый. Осторожней с ним! Он вооружен. Он трус и от испуга  мо-
жет начать стрелять..."
   Стоп, стоп, Мартын!.. Слишком много информации! Что я делаю?!  Посте-
пенно, постепенно...
   - А не загрузили ли меня чем-нибудь этаким в  той  шараге?  -  Водила
приспустил боковое стекло, закурил и уточнил: - Кроме фанеры...  А,  Кы-
ся? Если пошурупить мозгами - в любую пачку фанеры можно  килограмм  сто
кокаина спрятать. Вырезал в листах круг диаметром с метр, снизу и сверху
по паре целых листов прихреначил, а в середку хоть слона запихивай! Дес-
кать, водитель на этой машине проверенный, его трясти не станут. А  если
и стопорнут - все тут не при чем. Водилу - за жопу и в конверт. И  пусть
доказывает, что он не верблюд!
   Признаюсь, я был ошеломлен. Не в обиду Шуре Плоткину сказано - теперь
я никогда не поручился бы за то, что Шура понял бы меня лучше, чем Води-
ла!...
   - Конечно, - продолжал размышлять Водила. - Товар они  потеряют...  А
это минимум по сотне баксов за грамм! То есть, - сто  тысяч  зеленых  за
кило... А за сто кило?! Охренеть можно!
   "Ты молодец, Водила! Ты умница! - похвалил я его. - Но ты, как мудак,
пропустил мимо ушей то, что я сказал тебе про Лысого!.."
   На что Водила мгновенно отреагировал:
   - И знаешь, что, Кыся?  Если  они  мне,  действительно,  какую-нибудь
срань в фуру подбросили - слово даю, что вон тот, -  Водила  показал  на
идущий впереди фургон Лысого, - наверняка, в этом деле хвост замочил!
   Мне так понравилось это выражение - "замочил хвост"! Потрясающе! Нуж-
но запомнить. Очень может пригодиться...
   - Уж больно он шустрил при погрузке, - вспомнил Водила. - Я еще тогда
подумал - чего он так суетится? И потом... Помнишь,  Кыся,  когда  ночью
Бармен вдруг про наркотики заговорил... Не, ты ни хрена тогда, наверное,
не слышал - вы там с Рудольфом под столом по буфету гуляли. А  я  видел,
как мой этот лысый сокамерник занервничал!..
   "Да видел я все, Водила! - мысленно завопил я. - Во  всем  этом  деле
самый страшный человек - Бармен!!! Это он тебя подсунул  той  фирме,  он
тебя запродал Сименсу на месяц!.. Он велел Лысому пристрелить тебя, если
ты не согласишься на их условия! Он дал Лысому  пистолет  с  глушителем!
Видел по телевизору такие?! Когда я сказал тебе, что Лысый  вооружен,  -
ты почему-то не обратил на это внимания. Думай, Водила, думай!.."
   От волнения я даже не заметил, что дословно повторил фразу  Кота-Бро-
дяги, сказанную им мне тогда - в пилипенковском фургончике.
   - Вот я и думаю... - почти впрямую ответил мне Водила. - Что за  этим
стоит кто-то очень крутой. Который и меня хорошо знает, и бабок у него -
хоть жопой ешь. Чтобы и за дурь отстегнуть, и вокруг всех купить. Ну,  и
не без своих людей здесь, конечно. В Германии. А может, и еще  где...  И
из рук они свой товар так просто не выпустят. Если все  и  вправду  так,
кто же дирижирует всей этой филармонией?.. А, Кыся?
   "БАРМЕН!!!" От злости я чуть не укусил Водилу за ухо!
   - Неужто, бармен?! - вдруг спросил Водила и потрясенно посмотрел  мне
в глаза.
   Чего делать на скорости сто двадцать километров в  час,  конечно,  не
следовало. Наша огромная машина непроизвольно вильнула из крайнего  пра-
вого ряда в средний, и обгонявший нас бельгийский автобус от ужаса исте-
рически засигналил и замигал всеми своими фарами.
   Водила тут же вывернул руль вправо, вернулся в свой ряд и, глядя  те-
перь только вперед, жестко повторил уже  даже  без  намека  на  вопроси-
тельную интонацию:
   - БАРМЕН...
   И физиономия Водилы застыла в неподвижном, жутковатом  и  беспощадном
выражении, как у рабочего со скульптуры "Булыжник -  оружие  пролетариа-
та". Я когда-то про такие скульптуры видел целую передачу по телевизору.
   На подъезде к Ганноверу мой Водила знал уже все!
   Последние полчаса, видимо на нервной почве,  а  попросту  говоря,  на
обоюдном вздрюче, наш телепатический Контакт по доктору Шелдрейсу  прев-
ратился в быстрый диалог двоих, понимающих друг друга не только  "с  по-
луслова", но и "с полувзгляда".
   Так мы с Водилой в жилу настроились на одну волну! О чем этот  симпа-
тяга Ричард Шелдрейс даже и мечтать не мог в своей Англии. Он и  не  по-
дозревал, что два обыкновенных, беспородных русских - я и Водила, - нас-
только расширят границы его теории.
   - На чем зтот убивец должен за нами ехать? - спрашивал Водила и  вни-
мательно поглядывал по сторонам и в оба зеркала.
   "Микроавтобус "Тойота" с мюнхенскими номерами - "М-СН"..."
   - По ихнему, это "М-ЦеХа". А цифры запомнил?
   "Нет. С цифрами у меня с детства заморочки..."
   - Ну, ты даешь, Кыся... Цифры же - самое  главное!  Что  еще  говорил
Бармен?
   "Что это его последнее дело. Потом он уходит на покой".
   - Покой я ему, суке, гарантирую. А кто из двоих должен  меня  на  тот
свет отправить?
   "Или Лысый, или тот - из "Тойоты". Но тогда и Лысого с тобою вместе".
   - Ага... А они ху-ху не хо-хо? Бляди!
   "Как только они перегрузят кокаин - ты им больше не нужен..."
   - Я им уже не нужен, Кыся. Перевез дурь через границу - и  ладушки...
Когда в деле корячатся такие бешеные бабки и торчат такие крупные  фигу-
ра, как говорил Бармен, - кто же меня в живых оставит? Так что ты, Кыся,
если что начнется - не высовывайся. Я и сам справлюсь...
   "Дурак ты, Водила! Мы с Шурой никогда своих не закладывали! Учти,  те
оба с оружием..."
   - Хер я положил на их оружие. Не боись, Кыся - прорвемся. И еще шоро-
ху наделаем. И на ночевку в Нюренберге пусть они не рассчитывают. Сейчас
в Ганновере пообедаем с тобой, заправился под завязку и почешем мимо Ню-
ренберга с песнями аж до Мюнхена. По дороге они с нами ни хрена не  сде-
лают. А там поглядим...
   "Сколько мы уже от Киля проехали?" - спросил я.
   - Километров двести пятьдесят. А что?
   "А до Мюнхена еще далеко?"
   - Примерно, шестьсот с небольшим. Тебе-то это зачем?
   "Устанешь так, что они нас голыми руками возьмут".
   - Не смеши меня, Кыся. Когда я работал на внутрисоюзных рейсах - я по
полторы тыщи верст без сменщика и без отдыха шуровал по нашим  советским
колдоебинам и выебинам. И на чем?! На  стошестидесятисильной  "Шкоде"  с
рефрижиратором!.. А у нас с тобой почти четыре  сотни  лошадей  вот  под
этим шведским капотом. И дорожка - лабораторная... Об чем ты, Кыся!  Как
говорят в Одессе - мне с вас смешно.
   "Ты тогда был моложе..."
   - Зато, сейчас я умнее. Гляди, Кыся, как эта лайба ходит!
   И Водила пошел на обгон грузовика Лысого.
   Я вообще-то ни хрена не понимаю в вождении автомобиля,  но  по-моему,
Водила это делал мастерски!
   Ах, как я в эту секунду  пожалел,  что  с  нами  нет  Шуры  Плоткина!
Во-первых, потому, что ВТРОЕМ мы наверняка бы нашли выход из создавшего-
ся положения. А во-вторых, мне бы так хотелось, чтобы Шура  увидел  меня
сейчас - мчащегося по роскошному германскому  автобану  в  замечательном
огромном шведском грузовике, запросто и на равных болтающего  с  Водилой
этого грузовика, которьй вполне мог бы стать Шуриным приятелем.
   Но еще больше я пожалел, что рядом с нами нет Шуры, когда мы  остано-
вились на обед и заправку под Ганновером!
   Он же никогда не владел таких автозаправочных станций...  Где,  кроме
бензина и дизельного топлива, Шура мог бы купить себе все,  что  взбрело
бы ему в голову - от немецкой бутылки водки с милым названием "Ельцин" и
американской шапочки с большим козырьком и надписью "Я  люблю  Нью-Йорк"
до автомобильного аккумулятора и шин любого размера.
   Здесь же Шура мог бы сходить в неправдоподобно чистенький туалет  без
запахов мочи и кала, принять горячий душ;  пообедать  в  очень  красивом
ресторане или (как мы с Водилой и Лысым) в столовой  самообслуживания  с
невероятно аппетитной жратвой; тут же Шура мог бы снять уютную  комнатку
с ванной в мотеле и переночевать под телевизор с двадцатью шестью  прог-
раммами из Германии, Австрии, Америки, Англии, Франции,  Италии  и  даже
Турции, как сказал мне Водила.
   Вот что увидел я и чего никогда, к сожалению, не видел мой Шура Плот-
кин. Подозреваю, что и я все это увидел из-за экстремальности ситуации.
   Как говорится - не было бы счастья, да несчастье помогло: приехав  на
эту "заправку", Водила не оставил меня в кабине, а посадил в сумку,  ре-
мень перекинул через плечо и потащил меня по всему этому сказочному при-
дорожному раю, приговаривая тихо:
   - А хер их знает, может, они захотят взорвать нашу  машину?..  Сейчас
это очень даже модно. Мало ли что им в башку  встрянет...  Так  что  да-
вай-ка, Кыся, порознь не гулять. Куда я, туда и ты. О'кей? С этой минуты
мы оба на военном положении - только вместе! Приказ понял?
   Я чего-то муркнул ему в ответ, и Водила добавил:
   - А кроме всего, это тебе и поглядеть полезно. Такого у нас в России,
к сожалению, еще лет сто не увидишь. А в Германии на каждом шагу. Это их
сильная сторона...
   То, что такие автозаправочные станции не просто  "сильная",  а  ОЧЕНЬ
сильная сторона немцев, я убедился, когда при  входе  в  столовую  вдруг
увидел две пластмассовые миски на низких подставках. В одной миске  были
навалены аккуратненькие кубики тушеного мяса с какой-то пахучей  подлив-
кой, а в другой - чистая, свежая вода.
   Сверху, над мисками, было написано - "Хунде-Бар", что по-нашему, ока-
зывается, - "Собачий Бар"! Так мне перевел Водила и объяснил, что проез-
жающие мимо Собаки могут тут бесплатно перекусить и утолить жажду.
   - Лопай, Кыся. Халява, - сказал мне Водила и поставил сумку  со  мной
прямо у мисок.
   Не вылезая из сумки, я немного попил воды, а мясо есть не стал  из-за
подливы. Хека у них в этом "Хунде-Баре", конечно, не было. Их  халява  о
нашем хеке даже представления не имела.
   Но несмотря на подливу, несмотря на то, что само название "Хунде-Бар"
для меня звучало несколько оскорбительно,  -  можно  было  вспомнить  не
только о Собаках, но и о Котах, разъезжающих по  германским  дорогам,  -
сама идея создания такой кормушки показалась мне просто превосходной!
   Лысый в Германии был всего во второй раз, языка не знал ни  словечка,
и поэтому не отставал от нас ни на шаг. А может быть, и не только поэто-
му. Может, ему хотелось найти наиболее подходящий момент, чтобы  погово-
рить с Водилой насчет кокаина, предложить ему те пять тысяч  долларов  и
договориться насчет возможности перегрузки той "фанеры" в "Тойоту".  Ко-
торой, кстати, почему-то все не было и не было...
   Я чувствовал, что Лысый в глубине души молится своему  Господу  Богу,
чтобы мой Водила согласился на все его предложения и взял бы пять  тысяч
долларов.Чтобы Лысому не пришлось хвататься за пистолет с глушителем.
   На голове у Лысого красовался зеленый военный берет десантника, снизу
обшитый тоненькой полоской коричневой кожи. Полностью  закрывал  лысину.
Джинсовая куртка распахнута - и всему миру была  предъявлена  бьющая  по
глазам ярко-красная рубашка с выпущенным  на  куртку  воротником.  Я  уж
грешным делом подумал, что Лысый специально надел  такую  рубаху,  чтобы
тот Тип из "Тойоты" с мюнхенскими номерами мог его сразу узнать.
   К слову сказать, я обнюхал Лысого со всех сторон и оружейного  запаха
не обнаружил. Наверное, на время пересечения границы Лысый заныкал  пис-
толет в одну из коробок с водкой в своем фургоне.
   По логическому развитию событий случай напрямую поговорить с моим Во-
дилой представился Лысому в столовой  самообслуживания,  где  мы  втроем
обедали.
   Я на секунду отвлекусь от всей этой сволочной  криминальной  истории,
чтобы поведать о блюде, которого я никогда в своей жизни раньше не  про-
бовал и узнал о его изумительном существовании только лишь на той  авто-
заправочной станции под Ганновером.
   Интересно, ел ли когда-нибудь мой Шура Плоткин "татарский бифштекс?!"
Не знаю, не знаю...
   А вот я - ел! Я его ел в центре самой богатой страны Европы, как ска-
зал мне мой Водила. А еще он сказал, когда принес мне  "татарский  бифш-
текс":
   - Я, Кыся, поглядел у "Хунде-Бара" - ты тушонку с подливой  не  очень
уважаешь. Может, тебе эта хреновина подойдет? Мне лично она  жутко  нра-
вится.
   И показывает мне тарелку, на которой лежит такой довольно крупной ле-
пешкой одуряюще пахнущий сырой мясной фарш! А вокруг него - кучка  мелко
нарезанного лука, горка порубленных в крошево соленых огурчиков  и  штук
десять моих любимых оливок без косточек!
   - Етиттвоюмать! - удивился Лысый. - Ну, ты даешь,  парень!..  Так  ты
обе эти тарелки с сырым мясом коту взял, что ли?!.
   - Нет. Одну - себе, а что?
   - Так они же по двенадцать марок!.. Я же видел...
   - Ну, и что?
   - Как "что"?!.. Это же почти по девять долларов!..
   - А и хер с ним, - сказал Водила. - Лично мне - Кот дороже.
   Мне это так понравилось, что я даже об его ногу потерся.
   А Водила... Вот он иногда такой умный, такой сообразительный  бывает,
а иногда - мудак мудаком... Водила, видишь ли, подумал, что я так  выра-
жаю свое нетерпение скорей пожрать, и говорит:
   - Не торопись, Кыся, не торопись. Я вот  только  эти  приправки  себе
ссыплю, а то ты их вряд ли есть будешь.
   И сгребает с моей тарелки в свою - лук, соленые огурчики и оливки.
   Вот когда он дошел до оливок - тут уж извините! Я  пулей  вылетел  из
сумки к нему на колени, мгновенно подцепил когтями пару оливок  и  быст-
ренько отправил их себе в рот!
   За маслины и оливки я могу, по выражению Шуры Плоткина, "продать план
родного завода". Шура считал, что такой гастрономический изыск  -  подт-
верждение моей яркой индивидуальности.
   С тех пор, как Шура случайно обнаружил  мою  необъяснимую  страсть  к
этому, далеко не кошачьему продукту, он мне с каждого гонорара, с каждо-
го аванса, с любой халтурки покупал банку консервированных оливок и пер-
вое время даже устраивал маленькие представления для  своих  друзей.  Он
брал самую большую оливку в зубы, опускался на ковер, становился на  ка-
рачки и, оскалившись, тянулся ко мне. Я подходил и осторожно зубами  вы-
нимал изо рта Шуры эту оливку под шумные аплодисменты присутствующих.
   Если же гостей не было, а оливки имелись, то мы все  равно  частенько
исполняли этот, как говорил Шура, "смертельный номер". Просто так.  Друг
для друга.
   Иногда, глядя на то, как я лопаю оливки или маслины,  Шура  вспоминал
какую-то "чеховскую Кошку", которая жрала с голодухи огурцы.
   Долгое время я думал, что "чеховская Кошка"  -  название  неизвестной
мне кошачьей породы. Вроде "сиамской Кошки" или "сибирской".
   Но потом узнал от Шуры, что Чехов, вроде моего Плоткина, тоже был ли-
тератором, и Шура его очень любил и уважал. А вот как сам Чехов относил-
ся к моему Плоткину - об этом никогда разговора не было.
   ...Короче, жрал я это потрясающий "татарский  бифштекс"  -  свежайший
сырой мясной фарш, закусывал своими любимыми оливками, чем привел в  не-
малое удивление и своего Водилу, и Лысого,  который  время  от  времени,
заглядывал ко мне под стол и говорил:
   - Ну и котяра... Вот это да!..
   - Кыся - что надо. Можно сказать - друг, товарищ и брат.  А  башкови-
тый!.. Он про тебя счас такое понимает, что если бы ты, к примеру, узнал
- сразу бы выпал в осадок! - вдруг сказал Водила.
   Я с перепугу даже есть перестал. Ну, что за трепло?! Кто его за  язык
тянет раньше времени?! Ты подожди, когда  Лысый  сам  расколется.  Когда
первым заговорит о деле...
   Но Лысый, слава Богу, не принял всерьез последнюю  фразу  Водилы.  Он
рассмеялся и, словно отвечая мне, сказал:
   - Слушай... Я все хотел с тобой об одном деле поговорить.
   Ох елки-палки! Неужели я действую и на Лысого?! Потряс!!! Как же  это
обратить в нашу с Водилой пользу?
   А мой Водила, засранец такой, не  просек  ответственности  момента  -
заткнуться и слушать - и говорит Лысому:
   - Ты еврей или русский?
   Лысый обиделся, разозлился, разнервничался:
   - Да ты чо?! Белены объелся?! Нашел, бля, еврея!.. Да я русак чистей-
ших кровей! Да я этих жидов!.. Ты, чо? В своем уме?!
   - Ну, все, все... Извини, браток, - говорит мой Водила. -  Просто  ты
счас в столовке сидишь, кушаешь, а беретку свою не снимаешь, как положе-
но по христианскому обычаю. Вот я и подумал - уж не еврей ли  ты?  Им-то
как раз по ихней вере положено за столом сидеть в такой шапочке  -  кипа
называется...
   Лысый нехотя стянул берет с головы и обиженно произнес:
   - Ты тоже, знаешь, говори, да не заговаривайся.  Я  может,  стесняюсь
здесь своей плешью отсвечивать. Вот и ношу беретку.
   - Госссподи!.. - виновато вздохнул Водила. - Да, носи  ты  хоть  шап-
ку-ушанку, хоть с голой жопой ходи - кто тебе тут чего скажет? Не, прав-
да, извини меня, корешок... Не хотел обидеть. Тем более, что я лично ев-
реев даже очень уважаю. Не обижайся. Давай, я лучше тебе частушку  хоро-
шую спою, чтобы ты на меня зла не держал...
   И Водила тихонько запел:
   Кудри вьются, кудри вьются,
   Кудри вьются у блядей...
   Ах, почему они не вьются
   У порядочных людей?..
   Неожиданно, чей-то молодой и приятный голос так же  негромко  продол-
жил:
   Потому, что у блядей
   Деньги есть для бигудей,
   А у порядочных людей
   Все уходит на блядей!..
   Я сидел под столом со своей тарелкой и, кроме чужих ног в потрепанных
джинсах и кроссовках на липучках, ни черта больше не видел. А  сердце  у
меня уже тревожно кувыркнулось, дыхание перехватило, и последняя  оливка
стала поперек горла. Еле проглотил. Уж слишком от этого любителя  часту-
шек тянуло кисло-оружейным металлическим запахом!
   - Здоруво, мужики! - услышал я и, на всякий случай, вспрыгнул на один
из двух свободных стульев у нашего столика.
   Мало ли... Чем черт не шутит? Может, и я пригожусь.
   У нашего стола стоял худенький, невысокий и по-человечески очень сим-
патичный паренек лет девятнадцати-двадцати. В руках он держал  пластмас-
совый поднос с тарелками, стаканом апельсинового сока и большой  кружкой
кофе. Он открыто и обаятельно улыбался моему Водиле и Лысому,  а  увидев
меня, удивленно поднял брови, рассмеялся и сказал:
   - Вот так Котик!.. Прямо - громила с большой  дороги!  А  я  слышу  -
по-русски говорят да еще и частушки поют. Что же такое, думаю? Это  ж  у
нас тут не каждый день... Я и решил подойти. Ничего? Не помешаю?
   - Присаживайся, браток, - приветливо сказал ему мой Водила.
   Звали его Алик. Наш - ленинградец. Или - петербуржец? Теперь с  этими
ново-старыми названиями вечная путаница.
   Алик успел захватить и последний год Афганистана, и в Карабахе повое-
вал. Сначала на одной стороне, потом -  на  другой.  Там  стали  платить
больше. И не в рублях, а в долларах.
   Сейчас живет в Мюнхене со старенькой еврейской  мамой.  Он  у  нее  -
поздний ребенок. Отец был эстонцем. Умер уже давно. Сам Алик  говорит  и
по-немецки, и по-английски. По-английски - хуже. А  эстонский  -  совсем
забыл И лет ему, оказалось, двадцать девять. Хотя больше, чем  на  двад-
цать, он никак не выглядел!
   - Помню, в кино "детям до шестнадцати" билет не продают, сигареты  не
отпускают, ну, а насчет выпивки - полный атас!.. По любому поводу прихо-
дилось паспорт предъявлять, - смеялся Алик.
   - Это все уже древняя история, - сказал Водила. - Сейчас наши  "цветы
жизни" и куревом, и водкой, и порнухой, и наркотой - чуть не  с  детсада
начинают задвигаться. Малолетние проституточки - от восьми до двенадцати
лет, смех сказать, - у Дворца Пионеров, угол Фонтанки и Невского, кучку-
ются. Или в Гостином Дворе промышляют... Вот так-то, Алик. Приезжай,  не
пожалеешь. Давно в Союзе не был?
   - В России, - поправил Лысый Водилу.
   - Один хер. Сколько лет, как ты уже дрыснул оттуда? Если я тебя  пра-
вильно понял, - сказал Водила и в упор посмотрел на Алика.
   - Приятно иметь дело с  понятливым  человеком!  -  весело  рассмеялся
Алик. - Вот уж пятый год здесь кручусь. А в Питер ехать,  честно  скажу,
неохота. Говорят, у вас там беспредел, бандитизм...
   - Устарелые сведения, сынок, - сказал Водила. - Раньше  -  да,  было.
Захочешь дельце организовать, к тебе тут же бандюги с пушками,  граната-
ми: "Плати бабки!" А ты еще ни копья не заработал. Они тебя  и  за  ноги
подвесят, и раскаленным утюгом по причинному месту, а то и вовсе в твоей
же ванной тебя и утопят... А счас все культурненько. У тебя юрист и бух-
галтер, и у них - юрист и бухгалтер. Да еще покруче твоих. В конце  каж-
дого месяца - пожалте документацию... Хочешь иметь "крышу" - чтобы  тебя
больше никто не трогал - десять процентиков с чистого дохода! Все по-бо-
жески. Так что, не боись, Алик! Посети нашу колыбель уже четырех револю-
ций. А то с этими немцами - тоска одна...
   - Не в немцах дело, мужики. Я ведь, в основном, с нашими, с  русскими
работаю. Всю дорогу в разъездах... То в Америку лечу на один день, то на
три-четыре часа в Италию, то в Швейцарию. Последнее  время  очень  много
приходится в Испанию ездить. А недавно даже в Австралию  летал  на  сут-
ки!..
   - И это все за свой счет?! В Австралию,  в  Америку?..  -  ошарашенно
спросил Лысый.
   - Что ты, что ты! Нет, конечно. Все переезды за счет заказчика, - ус-
покоил Лысого добродушный Алик.
   - Что же это за работа такая?! - не мог уняться Лысый.
   - Чисто юридическая, - симпатично улыбнулся Алик.
   Мы с Водилой видели, что от зависти и жадности Лысый  даже  багровыми
пятнами покрылся:
   - И сколько же тебе плотют за эту работу?..
   - Ты даешь, паря, - сказал мой Водила Лысому. - Кто же  теперь  такие
вопросы задает?
   - Нет, почему же? - мило возразил Алик. - Я свою работу люблю, делать
ее стараюсь толково, и платят мне очень неплохо. Хотя и  каждый  раз  по
разному. Тут учитывается и дальность расстояния, и сложность исполнения,
и, как всегда, сжатые сроки... Словом, любое такое задание слегка  попа-
хивает нашей родной совковой штурмовщинкой. Но главное, конечно  -  Кли-
ент! Кто он, что он, сколько стоится. И само собой, срывы там, ошибки  -
абсолютно исключены. Иначе я могу вылететь с этой работы так далеко, что
лучше об этом даже не думать... А платят вполне прилично - хватает и  на
хлеб с маслом, и на кусок очень хорошей ветчины.
   Водила снял меня со стула и посадил к себе на  колени.  Положил  свою
огромную лапищу мне на загривок, и я тут же услышал его вопрос:
   "Ты все понял, Кыся?"
   "Еще бы! Я это понял, как только он допел твою  дурацкую  песенку!  -
ответил я. - От него же просто несет пистолетом! Неужели ты не  чувству-
ешь на нем запаха оружия?!"
   "Нет, - сказал Водила. - Зато я чувствую все остальное".
   "Пожалуйста, спроси его, куда и на чем он едет. Нам  нужно  исключить
какие-либо сомнения".
   - А сейчас куда, Алик? - тут же спросил Водила.
   - В Мюнхен.
   - На чем?
   Алик повернулся к окну, показал пальцем на стоянку легковых автомоби-
лей и сказал:
   - А во-о-он моя "Тойота"... Белый  микроавтобусик  видишь?  Номера  -
"эМЦеХа семьдесят четыре - двадцать шесть". Это и есть мой катафалк! - И
Алик весело и внимательно посмотрел на Лысого.
   У Лысого самым натуральным образом отвалилась нижняя  челюсть!  Таким
растерянным я его еще ни разу не видел.
   - Все, ребятишки, - решительно сказал мой Водила и встал со стула.  -
Кончили травить. Еще пилить черт-те сколько. А перед дорожкой надо и Кы-
сю выгулять, и самому вдумчиво отлить. Еще и в лавочку заскочить...  За-
нимай свое место, Кыся!
   Я впрыгнул в сумку, и мы вышли из столовой. У "Хунде-Бара"  пританцо-
вывал какой-то пуделек. Почуяв меня, он стал  тревожно  оглядываться  по
сторонам и даже чего-то вякать. Однако, как только мы  вышли  на  свежий
воздух, пуделек тут же вернулся к миске с той отвратительной подливкой и
тушеным мясом.
   Было отчетливо видно, что Лысый все еще не может придти в себя. Никак
он не ожидал, что "исполнителем", профессиональным убийцей,  может  ока-
заться этот невысокий, худенький мальчик с беленькими вьющимися  волоси-
ками. Такой улыбчивый, смешливый и умненький. Ни дать, ни взять -  деся-
тиклассник, отличник и комсомолец из недавнего советского прошлого...
   - Что, земляки, в Мюнхен вместе пойдем? - весело спросил Алик.
   - Дак... Вот, как напарник скажет, - Лысый совсем смешался.
   - А чего!... - беспечно сказал Водила. - Ежели вы нас с Кысей  подож-
дете - кайн проблем. Нет вопросов. Айда, Кыся, вон к тем кустикам.
   У кустов Водила вытряхнул меня из сумки, сел на скамейку у  мусорного
бака и закурил сигаретку. Рядом присели Лысый и Алик.
   - Давай, Кыся, не задерживайся! - крикнул мне Водила. - Я лучше потом
остановлюсь и еще раз тебя выпущу!..
   Я юркнул в кусты, быстренько сделал все, что требовалось, зарыл, заб-
росал все свежим песочком, отряхнул лапы, подмылся и только собрался бы-
ло вылезать на свет Божий, как вдруг увидел поверх кустов пожилую даму в
больших темных очках, которая говорила по-французски:
   - Лола, дорогая... Ну, сделай пи-пи!.. Мамочка умоляет тебя, Лола!...
Пис-пис, пис-пис... Ну, пожалуйста, Лола!..
   Затем я услышал шорох и прямо на меня выползло какое-то ну совершенно
небесное создание!... Это была Кошка такой неземной красоты, какой  я  в
жизни еще не встречал. На ее пушистой  шейке  красовался  очаровательный
голубенький бантик, и Кошечка была на поводке. Но не с  ошейником,  а  с
такой системой ремешочков, очень похожей на парашютную подвесную  систе-
му. Я как-то смотрел по телевизору соревнования парашютистов на точность
приземления и отметил для себя, что особо драгоценные породы Кошек и ма-
леньких Собачек типа Дженни непременно одевают вот в  такие  сбруйки.  У
этой красотки Лолы поводок крепился именно  так.  Второй  конец  поводка
этой фантастической Кошечки уходил через кусты наверх - в руки  Хозяйки,
которая буквально не закрывала рта:
   - Лолочка, детка! Ну, не стесняйся, сделай пи-пи... Умоляю! Ты же всю
машину уже загадила, стерва!!! Там же дышать невозможно!  Лола,  пупсик,
ну, пожалуйста...
   Красотка Лола увидела меня и глаза ее мгновенно  зажглись  совершенно
бесовски-блядским светом! Изображая внезапно нахлынувшее на  нее  сумас-
шедшее желание, она разинула рот, сладострастно облизнулась и, прикрывая
глаза в любовном томлении, мордой потянулась ко мне...
   От такой откровенной прямолинейности я несколько опешил. За свою дол-
гую, бурную и не всегда разборчивую сексуальную жизнь я  впервые  столк-
нулся с таким четким исключением из каких-либо Кошачье-Половых правил  -
ложного "сопротивления", фальшивого "нежелания", притворной "боязни" за-
беременеть и тому подобное, что так свойственно нашим российским Кошкам.
   - Ты что же это гадишь в машине? - строго спросил я ее, чтобы  скрыть
свое замешательство.
   - Ненавижу автомобили! Это моя форма протеста... - прошептала  она  и
тут же недвусмысленно стала задирать хвост вверх и чуть вбок, подворачи-
вая под меня свой задик.
   - Ну!.. У тебя есть другие предложения?
   - О, черт!.. - на секунду растерялся я.
   Оставляя свой задранный хвост у самого моего  носа,  Лола  изогнулась
так, что сумела повернуть свою наглую, сытую, холеную рожицу дорогой по-
таскухи ко мне и спросить, глядя мне прямо в глаза:
   - А может быть, ты - кастрат?..
   - Вот я тебе сейчас покажу, какой я "кастрат", шалава французская!  -
рявкнул я и показал этой Лоле все, на что я был способен.
   Выяснилось, что на нервной почве я был способен на многое. Достаточно
сказать, что я затрахал эту красотку с бантиком так, что в руках ее  Хо-
зяйки, которая совершенно не понимала, что там в кустах происходит с  ее
Лолочкой, чуть не лопнул поводок! А он мне, кстати, изрядно мешал.  Если
бы не поводок, я ей вообще "показал небо в алмазах"! Я не  очень  предс-
тавляю себе, что это такое, но в сходных ситуациях, так  всегда  говорил
Шура Плоткин. А Шура, как известно, знает толк в таких штуках.
   Я первым выдрался из этих кустов, подбежал к скамейке, где сидели Во-
дила, Лысый и Алик, и сам впрыгнул в сумку.
   - Ай да Кыся!.. Ай да умница... - ласково сказал Водила и очень  тро-
гательно погладил меня своей шершавой огромной лапой.
   Уже из сумки я видел, как Хозяйка вытащила Лолу за поводок из  из-под
кустов к мусорному баку. Но, Боже мой, в каком виде?!
   Бывший бантик, теперь - мокрая, измочаленная  моими  зубами,  драная,
грязно-голубая ленточка - неопрятно свисала до  самой  земли,  роскошная
белая шубка свалялась и была вся забита каким-то пересохшим  мусором,  у
сбруйки поводка лопнул один из ремешочков, сбруйка перекосилась, съехала
Лоле на морду, и она, лежа на спине, пыталась содрать ее  с  себя  всеми
четырьмя лапами. Поэтому из кустов Лолу удалось вытащить только волоком.
Хозяйка была в ужасе!..
   Но мне на это было уже наплевать. Уж слишком эта французская говнюшка
была целенаправленна! Слишком механистична. Вот уж точно - "ни любви, ни
тоски, ни жалости...", как говорил Шура. И потом это  гнусное  свойство,
которое я ненавижу и в Кошках, и в Котах в равной степени. Когда во вре-
мя ЭТОГО думают только о себе, только о своих ощущениях!  Будто  партнер
для них - всего лишь бездушная трахательная машина.
   Ну, хорошо, - я ЭТО всегда могу. А попадись ей другой Кот? Да у  него
от такого хамского напора и наплевательского отношения вообще на эту Ло-
лу не встал бы никогда!  Несмотря  ни  на  какую  ее  внешнюю  привлека-
тельность.
   Поэтому сейчас, с легким сердцем и пустыми яйцами, я с  удовольствием
покачивался в сумке, которую нес на своем широком плече  мой  Водила,  и
все дальше и дальше удалялся от тех кустов, откуда слышался голос  Лоли-
ной Хозяйки:
   - Так ты сделала наконец это свое "пи-пи" или нет, я тебя  спрашиваю,
лахудра?!
   Туалеты находились рядом с прозрачным магазином, сквозь широкие стек-
ла которого просматривалась почти вся стоянка грузовиков  и  заправочные
колонки под уютными навесами.
   Водила снял с плеча сумку и протянул ее Алику и Лысому:
   - Подержите Кысю, ребята. Я схожу отолью и заскочу в  лавочку  -  че-
го-нибудь попить в дорожку прихвачу. А ты, Кыся, слушай  все,  что  дяди
будут говорить - потом мне доложишь.
   Алик и Лысый рассмеялись, но как только  Водила  скрылся  в  туалете,
Алик тут же засунул руку ко мне в сумку, тщательно обшарил ее и с  улыб-
кой сказал Лысому:
   - Киса - кисой, а диктофончик тоже мог оказаться в  сумочке.  Ты  уже
разговаривал с ним?
   - Да вы что?! Когда? Вы бы видели, что у нас в порту было!..
   - Я видел, - спокойно сказал Алик. - Вы этого кота должны  под  хвост
целовать, идиоты. То есть, не вы идиоты, а те, кто придумал такой способ
транспортировки. Инструмент от Бармена получил?
   - Какой инструмент?..
   - Который пиф-паф делает.
   - А... Да, получил.
   - Я так и думал. Вот и засунь его себе в задницу. Или выброси к  чер-
тям собачьим. Один кретин дал, второй кретин взял. Когда же вы, наконец,
поймете, что тут вам не  Россия-матушка  -  с  пистолетами  разгуливать.
Здесь полиция не шутит и в лапу не берет.
   - А если он не захочет? Как же...
   - Никак. Все, что надо будет, - я сам сделаю.
   В это время мой Водила вышел из туалета.
   - Сейчас, мужики! Секунду. Только в лавку заскочу еще...
   И распахнул перед собой стеклянную дверь магазина. Прямо из  сумки  я
видел через широкие окна, как Водила стал набирать разные продукты в ма-
ленькую корзиночку, которую он взял у входа.
   - Бармен сказал, что пакет нужно перегрузить к вам в машину во  время
ночевки в Нюренберге, - почтительно сказал Лысый и показал на Водилу.
   - А он не собирается ночевать в Нюренберге, - усмехнулся  Алик,  а  у
меня мороз пошел по коже. - Ты не видел, сколько он солярки  заправил  в
оба бака? А я видел. И сейчас, смотри, он запасается питьем  и  едой  до
самого Мюнхена. С одной стороны, это неплохо - чем дольше товар будет  у
него в машине, тем меньше риска...
   Ну, надо же! Как этот молоденький сукин сын все просекает?!  Вот  уж,
действительно, "Профессионал".
   А еще я чувствовал, как Алик смотрит на Лысого и холодно  прикидывет,
когда удобнее всего будет переселить Лысого с этого света на другой - до
перегрузки или сразу же после? Ибо теперь нужды в Лысом уже почти не бы-
ло. Все, что мог, он уже сделал - обеспечил погрузку товара в машину мо-
его Водилы, проследил за отправкой, а вот самое важное  -  поговорить  с
Водилой, попытаться его купить, дать возможность  "фирме"  всегда  иметь
под руками такого Водилу - мужика крепкого и авторитетного,  и  судя  по
всему, к сожалению, очень неглупого, - Лысый так и не смог  сделать.  То
ли перетрусил, то ли упустил подходящий момент для такого  разговора,  а
может быть, и решил сэкономить для себя те пять тысяч  зеленых,  которые
предназначались моему Водиле.
   Теперь, этот глуповатый и алчный лысый человек представлял  собою  не
более, как очень опасное свидетельское звено в этой, и без того  бездар-
ной, цепочке. А это звено нужно было еще на корабле отсечь самым  безжа-
лостным образом! Там это сделать было так удобно.
   Как только этим безликим московско-ленинградским бездарностям,  бесс-
мысленно цепляющимся за неведомые им  рукоятки  управления  гигантского,
стремительно рушащегося аэроплана, в котором сидит полтораста  миллионов
несчастных пассажиров, обреченных на гибель, могла придти в голову такая
бессмысленная схема реэкспорта товара?! В то время, когда существует, по
меньшей мере, с десяток блистательно зарекомендовавших себя образцов пе-
реправки любых наркотиков через любые границы!..
   Все это дерьмо теперь должен своими руками разгребать Алик -  человек
тонкий, интеллигпентный и глубоко порядочный в своем деле. За достаточно
серьезный куш, однако не избавляющий от целого ряда омерзительных ощуще-
ний, не говоря уже о прямом риске.
   - Сколько весит этот пакет с фанерой?
   Ответ Лысого сразу же продлил ему жизнь почти до Мюнхена:
   - Сто семьдесят килограммчиков. Полтора метра на  полтора.  Сам  гру-
зил...
   Алик понял, что одному ему такой пакет не перегрузить, а Водила  вряд
ли будет ему помощником, и милостиво сказал Лысому:
   - Ладно. Поживем - увидим. Тормознем его у самого Мюнхена.
   - Не боись, Кыся. Уж какую-нибудь козу мы им обязательно заделаем!  -
успокоил меня Водила, когда на подъезде к Касселю я закончил  рассказ  о
том, что говорил и про что думал наш новый знакомый Алик.
   Наверное, Водиле показалось, что такого слабого  заверения  для  меня
явно недостаточно, и он добавил в своей обычной манере:
   - И на хитрую жопу есть хуй с винтом, Кыся...
   Водила это добавил с такой святой убежденностью, что несмотря на тре-
вожность ситуации и нависшую над нами опасность, я тут же живо  предста-
вил себе, как может выглядеть "хитрая жопа" и "хуй с винтом"!
   Это показалось мне таким смешным, что я расхохотался по-своему  и  от
хохота свалился со спинки пассажирского кресла прямо на  сиденье.  Глядя
на то, как я валяюсь на спине и от смеха дрыгаю всеми  четырьмя  лапами,
Водила тоже развеселился. И даже спел, как говорит Шура, "ни к селу,  ни
к городу":
   Ах, не гляди тетя в окошко,
   Твоя щучья голова!
   Твоя дочка согрешила -
   Мне на праздничек дала!
   Мы еще немножко с Водилой похихикали - каждый по-своему,  а  потом  я
посчитал необходимым не давать ему так уж расслабляться.  Мне  почему-то
все время казалось, что Водила явно недооценивает опасность ситуации. То
ли потому, что он с такими штуками никогда не сталкивался, то ли потому,
что ощущал себя вот таким большим, сильным, мощно-сексуальным самцом,  а
это всегда несколько обманчиво гипертрофирует уверенность в самом  себе.
Со мной тоже иногда происходит такое. Естественно, - в моих  собственных
масштабах. Но в отличии даже от очень умных и чутких  Людей,  я  обладаю
даром  предвидения,  неким   мистически   Котово-Кошачьим   необъяснимым
свойством почти точно предсказывать ближайшее будущее.  Я  уже  об  этом
как-то говорил.
   Поэтому мы - Коты крайне редко попадаем в  неожиданные  неприятности.
Для того, чтобы вляпаться в нежелательную или опасную историю, Кот в эту
секунду должен быть так увлечен каким-то иным событием, что этот  данный
ему Богом дар - просто не успевает сработать!
   Ближайший пример: наш пустырь... Рыжая Кошка... сачок... Как  выража-
ется Шура Плоткин - "коитус интерубтус", то есть -  "прерванный  половой
акт"... Васька-сволочь... Мерзавец-Пилипенко... Ну, и так далее...
   В результате я неожиданно оказываюсь за границей, черт знает на каком
расстоянии от собственного дома, а мой Шура  Плоткин  уже  третьи  сутки
сходит там с ума от горя, мечется, как угорелый по всем окрестным  квар-
талам и спрашивает у каждого встречного: "Вы такого крупного  котика  не
видели?.. У него еще левое ухо разорвано и шрам через всю мордочку?.."
   А я в это время ввязываюсь в отвратительную и  опасную  уголовщину  с
наркотиками...
   Слава Богу, сталкиваюсь с очень пристойным мужиком Водилой...
   Слава Мне, устанавливаю с ним Телепатический Контакт по доктору Шелд-
рейсу...
   ...и теперь мы с Водилой катим уже пятую сотню километров в  его  ог-
ромном грузовом "Вольво" по центральному автобану Германии в толпе самых
разных легковых и грузовых автомобилей из всех европейских стран...
   Спереди и сзади нас  практически  КОНВОИРУЮТ  -  такая  же  громадина
"Вольво" с этим гнусным Лысым и белый микроавтобусик "Тойота" с жуткова-
тым Аликом за рулем.
   Все же началось с того, что на нашем родном  пустыре  я  самозабвенно
трахал ту Рыжую Кошку. И вот что из этого получилось!
   Я снова вспрыгнул на спинку пассажирского сиденья - чтобы  лучше  ви-
деть дорогу и все вокруг. Умылся, привел себя в порядок и достаточно ре-
шительно и волево сказал Водиле:
   "Все, Водила. Все! Закончили хиханьки и хаханьки. Вернемся к козе".
   - Какой еще "козе"?! - удивился Водила.
   "Которую ты обещал заделать Лысому и Алику".
   - А... Это только так говорится - "заделать козу". Тут надо будет со-
ображать по ходу...
   "Нет. Мы должны все продумать заранее. Может случиться так, что у те-
бя не будет времени соображать по ходу".
   - А что ты предлагаешь, Кыся?
   "Полное смирение! Никакого героизма. Они оба вооружены, а..."  -  за-
кончить мысль мне не удалось, потому что Водила прервал меня и  закончил
за меня ее сам:
   - ...а против лома - нет приема, да, Кыся? Это ты хочешь сказать?
   Ура-ура-ура! Да здравствует гениальный  доктор  Ричард  Шелдрейс!  Да
здравствуют Люди, решившие перевести и издать эту книгу у нас в  России!
Шура говорил, что сегодня это равносильно подвигу или  самоубийству.  Он
имел в виду именно такие книги.
   И, конечно же, да здравствует мой Шура Плоткин, который от одиночест-
ва (Я - не в счет. Я - Кот. Я говорю о Человеческом одиночестве) насоба-
чился читать мне вслух разные умные книжки!
   А чуть ли не ежедневные половые упражнения  с  разными  девицами  или
Кошками, как выяснилось, от одиночества не спасают.  Это  я  и  по  себе
знаю.
   Хорошо еще, что у меня нет халата! Счастье, что Котам халат не  поло-
жен. А то все Шурины девицы по утрам напяливают на себя его старый  мах-
ровый халат, и спросонок наблюдать за этой процедурой несколько диковато
- халат один и тот же, а бабы в нем разные! Одной  -  халат  короток,  у
другой - волочится по полу, кому-то - широк, у кого-то  не  сходится  на
груди. И если смотреть сзади - на тот же самый воротник каждое утро сви-
сают абсолютно разные волосы. Беленькие, черненькие,  коричневые...  Ко-
роткие и длинные, вьющиеся и прямые, густые и жиденькие...
   Иногда это смешно и забавно. Иногда грустно. Шуру жалко.
   Как-то утром он признался мне, что от этого зрелища ему очень хочется
повеситься. Но это было уже в русле его любимой пословицы - "Чем лучше с
вечера, тем хуже утром", поэтому я не очень разволновался и  посоватовал
ему сделать хотя бы недельный перерыв. Шура послушался и  за  это  время
написал, как потом все говорили, самый лучший рассказ в своей жизни!
   - Ты про кого это, Кыся? - осторожно спросил меня Водила.
   "Да, так... Ты не знаешь. Про одного своего друга".
   - Давай, Кыся, не отвлекаться, - сказал мне Водила, и я услышал в его
голосе легкие нотки ревности. - Значит, ты считаешь, что я должен  взять
у них пять штук зеленых, на все согласиться и помочь им перегрузить  па-
кет? А они мне сразу же после этого засандалят пулю в лоб! Да?
   "Нет, не сразу", - подумал я...
   ...И вдруг, сначала не очень отчетливо, а протом все  яснее  и  яснее
УВИДЕЛ, как это произойдет! Вот ОНО - наше, Кошачье-Котовое! Я же  гово-
рил!.. Это внезапное озарение БУДУЩЕГО. Как? Что? Откуда?.. В голове  не
укладывается... Но ЭТО же ЕСТЬ!!!
   - А если я не захочу остановиться? - донесся голос Водилы.
   "Ты будешь вынужден это сделать", - с сожалением заметил я...
   ...Я УВИДЕЛ, как за двести метров до съезда с автобана к "зоне  отды-
ха", в темноте, пронзенной фарами десятков машин,  когда  от  невидимого
горизонта в глухое черно-лиловое небо стало вздыматься гигантское дрожа-
щее зарево вечернего Мюнхена, с  нами  поравнялся  белый  микроавтобусик
"Тойота".
   Правое стекло его кабины автоматически опустилось, и  оттуда  высуну-
лась худенькая рука Алика с большим пистолетом, на котором был  навинчен
длинный глушитель...
   Я на слышал, я ВИДЕЛ тот выстрел! Наша машина резко вильнула,  Водила
выматерился, с трудом выровнял огромный грузовик и стал притормаживать.
   - Передний скат, бля, спустил, сука!.. Ну, надо же?!
   ...Потом видение стало терять четкость, помню только,  что  мы  тремя
машинами - Лысый, мы и Алик - съехали на параллельную автобану пустынную
и почти неосвещенную "зону отдыха", отгороженную от проезжей части шоссе
густым кустарником и высокими деревьями... Что-то явно  происходило,  но
что - разобрать было уже трудно, да, честно признаться, я  и  побаивался
так уж пристально вглядываться в ЭТО БУДУЩЕЕ...
   Кажется, потом еще кто-то подъехал... На  зеленой  машине.  И  Водила
стал, вроде бы, менять переднее колесо...
   Или, наоборот, кто-то уехал?.. А может быть, нас  было  всего  только
четверо - Водила, Лысый, Алик и я?..
   Я почему-то сидел на крыше кабины нашего грузовика...
   - Кыся, а Кыся!.. - услышал я голос Водилы. - Ну-ка, очнись, родимый.
Ты чего это замер, как памятник Ленину? Гляди, чего я тебе купил на  той
заправке!..
   Я с облегчением вернулся в сиюсекундное НАСТОЯЩЕЕ, в предвечерний, но
еще светлый день, в несущуюся нам навстречу дорогу, глубоко  вздохнул  и
даже слегка помотал головой, стряхивая с себя остатки  мистического  на-
важдения, которое позволило мне на несколько секунд  заглянуть  в  БУДУ-
ЩЕЕ...
   Впереди нас по-прежнему катил грузовик Лысого, и в правом большом бо-
ковом зеркале я видел бегущую за нами "Тойоту" Алика.
   - Кыся... У тебя совесть есть? Я тебе кыскаю, кыскаю, и так, и  эдак,
а ты - ноль внимания... - обиделся Водила.
   Я спохватился, потерся мордой о Водилино ухо  и  виновато  промурчал:
"Прости, Водила... Задумался. Извини меня, пожалуйста..."
   - То-то же! - обрадовался Водила. - Я говорю, глянь, чего я  тебе  на
дорожку в той лавке припас!..
   И Водила выкладывает на мое сиденье коротенькую колбаску величиной  с
нормальную сардельку в прозрачной упаковке, сквозь  которую  видно,  что
это никакая не колбаска, а самый настоящий сырой  фарш!  Такой  же,  как
тот, который я лопал в столовой на Ганноверской заправке. Только там это
называлось "Татарский бифштекс".
   Я спрыгнул со спинки кресла вниз на  сиденье,  обнюхал  эту  колбаску
и... несмотря на то, что она была с обоих концов запакована  металличес-
кими скобками, я все-таки почувствовал, что к фаршу там явно примешан  и
сырой лук, с которым у меня с детства натянутые отношения.
   Мне очень не хотелось огорчать Водилу и я промолчал. Но Водила тут же
сказал:
   - Я посмотрел там в столовке, как ты этот фарш трескаешь,  так  сразу
сообразил - надо моему Кысе  эту  хреновину  на  дорожку  купить.  "Цви-
бельнвурст" называется. Там лучок, приправки всякие. Я его лично - жутко
обожаю! Но ты не стесняйся, если тебе с луком не по вкусу -  кайн  проб-
лем! Я и ветчинкой отоварился. Так что - выбирай. И молока я тебе  пакет
купил. Честно скажу - пожиже. Всего полтора процента жирности.  А  то...
По себе знаю, я как тут в Германии нормального молока попью, потом  дри-
щу, как умалишенный! Извини за выражение - сутки с горшка  не  слезаю...
Непривычные наши русские желудки к нормальному молоку - нам, как всегда,
подавай разбавленное, бля...
   Спустя часа полтора стало быстро темнеть. Встречные машины уже  почти
все шли с зажженными фарами. Мы тоже включили "ближний свет", как сказал
мне Водила.
   Теперь, когда за окнами стала опускаться на землю темно-серая мгла, в
нашей кабине, достаточно симпатичной и при дневном освещении  от  мягкой
зеленой подсветки приборов, - стало удивительно уютно и благостно.
   На какое-то мгновение вдруг показалось, что нет в мире никакого кока-
ина, пистолетов с глушителями,  Барменов,  Лысых,  и  разных  профессио-
нальных Аликов...
   Будто бы всякие Пилипенки, Васьки, сачки, тюремные фургончики, отвра-
тительные и уродливые, кустарные шапки из несчастных, когда-то свободных
Котов, Кошек и Собак, - просто кем-то выдуманы! Будто  все  это  рождено
чьей-то злобной фантазией, чьим-то больным воображением, воспаленным не-
навистью ко всему нормальному и живому.
   - Нет, Кыся, нам главное, чтоб нас никто до Мюнхена не  тормознул!  -
упрямо сказал Водила, напрочь разрушив мои  сладкие  иллюзии,  навеянные
мягким светом приборного щитка. - Не  станут  же  они  пулять  в  центре
большого города?! Там-то мы уж как-нибудь отмахнемся.  Мне  бы  товарища
"Калашникова". Я бы им, блядям, показал светлое будущее!  Ладно,  хер  с
ними пока... Давай-ка перекусим лучше.
   Очень ловко, не снижая скорости и не снимая левую руку с руля,  одной
правой рукой и зубами, Водила разорвал целлофановый  пакет  с  ветчиной,
"колбаску" с фаршем, открыл коробочку с сыром и вытащил булочки. Все это
он разложил на бумажном полотенце прямо на моем сиденьи и для себя  отк-
рыл большущую бутылку "Кока-колы". Мне же Водила ухитрился налить молока
в неизвестно откуда появившуюся квадратную пластмассовую коробочку.
   - Ты не брезгуй этой посудкой, - сказал мне Водила. - Она из-под  мо-
роженого, чистая. Я ее специально для тебя в  лавке  попросил.  Так  что
прошу к столу, Кыся!..
   А через два с половиной часа произошло то, что я  уже  один  раз  ВИ-
ДЕЛ...
   Когда до Мюнхена оставалось километров десять, и в лилово-черном небе
уже светилось гигантское розовое зарево  большого  вечернего  города,  я
увидел, как белый микроавтобус "Тойота" выехал из правого ряда  в  сред-
ний, мгновенно поровнялся с нами, а затем...
   Вымотанный дальней дорогой Водила смотрел только вперед. Я же,  чтобы
лучше видеть, что произойдет дальше, перелез со спинки своего кресла  на
спинку кресла Водилы и привалился боком к его затылку. Мало ли куда  еще
захочет выстрелить этот страшненький Алик?.. А так я хоть  смогу  успеть
наклонить голову Водилы пониже.
   Водила рассмеялся, сказал мне хриплым от усталости голосом:
   - Точно, Кыся... Давай, помассируй мне шею, а то затекла, черт бы  ее
побрал! Старею, Кыся. Мать ее за ногу - судьбу шоферскую...
   Затем я увидел, как автоматически  опустилось  правое  стекло  кабины
"Тойоты" и оттуда высунулась худенькая рука Алика с большим пистолетом и
навинченным длинным глушителем из американских  телевизионных  сериалов.
Мало того, я увидел лицо Алика... Левой рукой он держал руль, поглядывая
на дорогу, бежавшую нам навстречу со скоростью сто двадцать километров в
час, и старался перегнуться от руля в нашу сторону так, чтобы точно  по-
пасть из пистолета нам в левое переднее колесо. В какой-то миг он увидел
меня, стоящего на задних лапах, в ужасе прилипшего к стеклу, и тут прои-
зошло то, чего не было в том моем ВИДЕНИИ!  Алик  усмехнулся,  подмигнул
мне весело, и выстрелил... Выстрела я не слышал. Я только  почувствовал,
как резко вильнула наша машина в сторону, услышал, как под нашей кабиной
что-то тревожно зашлепало, и Водила хрипло выматерился  такими  словами,
каких я не мог бы услышать ни в каком своем самом  фантастическом  виде-
нии.
   "Ах, ебть!.. Передний скат спустил, бля, сука!!! Мать их..."  -  были
самыми-самыми приличными. Просто для  детей  дошкольного  возраста.  Ос-
тальные слова были чудовищным  и  бессмысленным  нагромождением  омерзи-
тельно грязного мата, призванного выразить всего лишь два нормальных че-
ловеческих ощущения - злости и удивления. Под нескончаемые матюги Водила
стал притормаживать, и когда в свете наших фар появилась табличка "Р"  -
200 м", хрипло выдохнул:
   - Слава те, Господи!.. Есть хоть куда съехать...
   ...Все было, как в моем видении - параллельная автобану  "Зона  отды-
ха", скрытая плотным высохшим кустарником и деревьями, слабый свет  трех
фонарей, врытые в землю деревянные столы и скамейки, мусорные баки  и...
И то, чего я не мог бы вообразить себе даже в самом ярком своем озарении
- чистенький, веселый домик с двумя дверцами, на одной из которых красо-
вался маленький силуэтик женской фигурки, на второй - мужской.
   Но Водила мой был сейчас так раздражен, что  обрушился  даже  на  это
достижение немецкой дорожной цивилизации:
   - Сральник они умудрились поставить, а нормально осветить площадку  -
кишка тонка, ети их в глотку мать! Все экономят, суки! А  у  меня,  бля,
скат спустил...
   "Он не спустил, - сказал я Водиле. - Это Алик прострелил тебе колесо,
чтобы ты остановился..."
   - Та-а-ак... Тогда приплыли мы с тобой, Кыся, - потерянно  проговорил
Водила и остановил машину под слабым светом  двух  фонарей.  -  Что  де-
лать-то будем?..
   В боковом зеркале я видел, как сзади к нам  уже  подъезжала  "Тойота"
Алика. Я понял, что нельзя терять ни секунды:
   "Соглашайся на все! Нужно выиграть время... Что-то должно  произойти!
Я чувствую - нам что-то поможет!!!"
   Я врал самым беспардонным образом! Ничего я  не  чувствовал!  Никакой
помощи ниоткуда не ждал... Но мне так  нужно  было  сейчас  хоть  как-то
взбодрить Водилу... Я же видел, как неожиданно этот большой,  сильный  и
решительный Человек вдруг растерялся и утратил над  собой  контроль.  Он
даже внешне обмяк - будто из него воздух выпустили...
   "Не нервничай! Умоляю - возьми себя в руки. У тебя есть  какое-нибудь
оружие?" - я дале взмок от напряжения, чего с Котами никогда не бывает.
   Водила достал из-за спинки своего кресла метровый кусок электрическо-
го кабеля толщиной с бывшую краковскую колбасу:
   - Вот... От хулиганья держу. Когда ночью из гаража возвращаюсь.
   "Отлично!!! Прекрасно!.. - фальшиво возликовал  я  только  для  того,
чтобы поддержать в Водиле боевой дух сопротивления. - Засунь свой кабель
под куртку. Держи его наготове..."
   Спереди на нас надвигался задним ходом грузовик Лысого. Нас  попросту
запирали со всех сторон!
   - Ты ж смотри, чего делают... - в отчаянии проговорил Водила.
   "Водила! Послушай... Что ты обычно делаешь, когда у тебя спускает ко-
лесо?" - быстро спросил я.
   - Ставлю запасное...
   "Замечательно! Начинай немедленно ставить запасное, будто  ничего  не
произошло. Ни слова о том, что ты знаешь, КАК спустило  это  колесо.  На
всякий случай не выключай мотор. Ты сможешь им объяснить, почему ты  его
не выключаешь?"
   - Смогу.
   "Очень хорошо!.. Я попытаюсь тебя подстраховать,  как  смогу.  Помни,
Водила, я все время с тобой! Начинаем... Пошел, Водила!.."
   Водила засунул кусок электрического кабеля под  куртку,  застегнулся,
открыл дверь кабины, тяжело спрыгнул на землю и  несколько  раз  присел,
разминая затекшие ноги.
   Я тут же вскарабкался на крышу кабины и уселся, будто бы ни в чем  не
бывало. Единственное, что могло бы выдать мое волнение, это внезапно на-
павшая на меня нервная зевота. Но такое понять  могли  бы  только  Коты,
Кошки и Шура Плоткин.
   Кстати, по любимому выражению того же Шуры Плоткина,  -  "дальше  все
шло уже, как в посредственном кино":
   ...Лысый выскочил из кабины - правая рука в кармане куртки.  Он  явно
не последовал совету Алика - засунуть пистолет Бармена себе  в  задницу,
достал его из заначки и теперь в кармане сжимал  его  рукоять  потной  и
скользкой от страха ладонью.
   - Ну, ты даешь! Ты чего в Нюренберге на ночевку  не  встал?!  Я  тебе
что, двужильный?! - начал он тут же орать на моего Водилу. - Куда  тебя,
бля, понесло?..
   - Вольному - воля, спасенному - рай, - неожиданно очень спокойно про-
говорил мой Водила и стал натягивать брезентовые рукавицы. - Устал - ос-
тановись, отдохни. Хочешь спать - залезай в койку и дави ухо. Чего ты за
мной поперся? Ты чо, в детском саду, что ли?
   Водила надел рукавицы и стал доставать разные  инструменты,  вытаски-
вать запасное колесо.
   Тут, наконец, вылез из своей "Тойоты" и Алик.  Внимательно  огляделся
и, не подходя близко, улыбаясь спросил Водилу:
   - Чего бы тебе двигатель не заглушить?
   - Аккумулятор - говно. Банка замыкает - идет  саморазряд...  Заглушу,
потом ни в жисть не завести. Пускай пока на генераторе помолотит, - лег-
ко ответил Водила, не прекращая что-то доставать, что-то отвинчивать...
   В голосе его не было даже намека на растерянность, на испуг.  Человек
делал свое привычное дело и был абсолютно уверен в благополучном его ис-
ходе.
   Ай да Водила! Как мгновенно сумел перестроиться!
   Я так и знал, что он очень сильный Человек! Поэтому он  имеет  полное
право и на минутную растерянность, и на естественное чувство  страха,  и
на целый ряд слабостей, совершенно нормальных для всех нас. Ибо ни о чем
не думают и ничего не боятся - одни идиоты. У нас в Питере среди уличных
Котов, десятками погибающих под колесами автомобилей, таких  кретинов  -
величайшее множество!
   Но тут в руке у Алика внезапно появился уже знакомый мне большой  ав-
томатический пистолет с глушителем, и Алик ласково, но твердо сказал:
   - Внимание, детки! Не двигаться! Или, как говорят наши друзья немцы -
"Кайне бевегунг!" А то эта штучка, которая у меня в руке - очень  быстро
стреляет. А теперь, детки, начнем передачу "В гостях у сказки". Ты, жлоб
с деревянной мордой...
   Алик навел пистолет на Лысого:
   - Я тебе что сказал, болван? Чтобы ты даже не притрагивался к оружию.
А ты?.. Вот теперь осторожно и аккуратненько возьми там у себя в кармане
свой пистолетик за ствол двумя пальцами... За ствол, а не  за  рукоятку!
Только двумя пальцами - большим и указательным. Понял, дубина? И по моей
команде будешь тихохонько вытаскивать его из кармана. И даже не  мечтай,
что ты сможешь выстрелить раньше меня. Ясно?
   - Да... - в ужасе выдохнул Лысый.
   - Тогда прекрасно, - улыбнулся Алик и подмигнул моему Водиле.  -  Вот
видишь, какой он у нас понятливый?
   Водила молчал, со спокойным интересом переводил взгляд то на  Лысого,
то на Алика. Но я чувствовал, что в его голове сейчас творится черт зна-
ет что!..
   Я перепрыгнул с крыши кабины на фургон и, будто ни в чем  не  бывало,
неторопливо прошел по нему к задней части фуры - поближе к Алику.  Когда
Алик со своим пистолетом оказался почти подо мной, я уселся  и  стал  (с
понтом) умываться. А сам весь напружинился, приготовившись к прыжку. Кто
его знает, а вдруг он начнет целиться в моего Водилу?
   - Так ты все понял? - переспросил Алик и двумя руками поднял пистолет
до уровня лба Лысого. - За ствол двумя пальцами... А теперь вынимай  эту
бяку, детка. И не трясись. Вынимай, вынимай...
   Лысый медленно вытащил свой пистолет из кармана куртки так,  как  ему
приказал Алик - за ствол и только двумя пальцами.
   - Умничка, - похвалил его Алик, продолжая держать Лысого на мушке.  -
А теперь сделай два шага назад, подними крышечку мусорного бака и  брось
туда эту гадость. Вот так... Молодец! И отойди от бака к чертовой  мате-
ри.
   Алик перевал ствол пистолета в сторону моего Водилы, а я в свою  оче-
редь присел на задние лапы и свесил голову вниз с фургона, чтобы в  одно
мгновение влететь когтями всех четырех лап в физиономию Алика.
   Есть у нас, у Котов, такой специальный приемчик. В обычных драках  он
практически никогда не применяется. Им пользуются  только  тогда,  когда
бой идет уже не на жизнь, а на смерть: ты прыгаешь на противника, выста-
вив вперед все четыре лапы с выпущенными на всю длину когтями. Передними
лапами вцепляешься во что угодно - в голову, в грудь, в глотку противни-
ка. И вплотную притягиваешь его к себе. А когтями задних лап, нескольки-
ми мощными ударами, разрываешь врага до внутренностей!
   Это, как говорится, Последний Шанс, - у нас, у Тигров,  у  Пантер,  у
Леопардов... Короче, у всех Котово-Кошачьих!
   - А ты, не торопясь, расшнуровывай фуру, - сказал Алик моему  Водиле.
- Там одна пачечка у тебя в накладной не числится.
   - Что еще за "пачечка"? - чуть напряженно спросил Водила.
   - Много будешь знать - не успеешь  состарится.  Не  станешь  задавать
глупые вопросы - получишь пять штук зеленых и предложение на  дальнейшее
сотрудничество. Каждый рейс - на тех же условиях. Так я говорю?  -  пос-
мотрел Алик на Лысого.
   - Так, так!.. - в испуге Лысый мелко закивал  головой  и  вытащил  из
кармана джинсов пачечку в пять тысяч долларов.
   - Устраивает? - спросил Алик у Водилы.
   "Соглашайся, Водила!!! - мысленно завопил я  всеми  своими  мозговыми
извилинами. - Тяни время!.. Что-то должно произойти!  Миленький  Водила,
подожми хвост, не показывай зубы - соглашайся на все! Сам же  говорил  -
против лома нет приема... А "козу" мы им потом все равно обязательно за-
делаем! Соглашайся!"
   "Не гони картину, Кыся... - ответил мне по доктору Шелдрейсу мой  Во-
дила. - Чем быстрее сдамся - тем меньше мне будет веры!"
   Водила недоверчиво посмотрел на доллары, спросил у Алика:
   - Где гарантия, что это не фальшак?
   Не опуская пистолет, Алик симпатично и весело рассмеялся:
   - Вот это уже деловой разговор! Тут ты прав - когда имеешь дело с ва-
шими сегодняшними россиянами - гарантий никаких. Но если  в  этой  пачке
хоть одна бумажка окажется липовой, я тебе сам заменю ее на любую  валю-
ту. Естественно, по курсу на день обмена.
   - Ну, смотри. Ты сказал!.. - и Водила стал расшнуровывать задний кла-
пан фургона.
   Но в эту секунду я - первый, с крыши фургона, а  мгновением  позже  и
все трое внизу - Алик, Лысый и Водила увидали, как в "Зону отдыха" прямо
с автобана неторопливо стали вкатываться две ослепительные фары "дальне-
го света", а выше фар режущим, тревожным  посверкиванием  крутились  два
синих проблесковых полицейских фонаря!
   Алик моментально засунул пистолет под брючный ремень, запахнул куртку
и тихо сказал Водиле:
   - Ставь запаску... Разговаривать буду я. Кто пикнет - покойник.
   С телепатическим криком: "Вот  видишь,  Водила!  Я  же  говорил,  что
что-то должно произойти!" - я промчался по всей крыше фургона, перепрыг-
нул на кабину нашего грузовика и уселся как раз над своим Водилой, кото-
рый уже позвякивал инструментами у простреленного переднего колеса.
   Неожиданно на боку надвигающейся на нас  полицейской  машины  -  выше
фар, но ниже синих проблесковых фонарей - вспыхнул  мощный  прожектор  и
залил белым слепящим светом всю "зону отдыха", наши три  машины,  Алика,
Лысого, Водилу и меня.
   Полиция подъехала совсем близко, поразглядывала нас,  выключила  про-
жектор, поменяла "дальний" свет на "ближний" (про это мне уже Водила все
объяснял) и заглушила свой двигатель.
   Теперь, когда их сильный свет не бил по глазам,  сразу  стало  видно,
что полиция приехала на зелено-бежевом автобусике, чуть побольше  Алико-
вой "Тойоты".
   Их было четверо - трое совсем  еще  мальчишки  лет  двадцати-двадцати
трех, а четвертый - возраста моего Водилы. Он держал в руке длинный  со-
бачий поводок и с трудом вытаскивал из машины сонную упирающуюся  овчар-
ку, которой все было до лампочки. Ей хотелось спать, и она не собиралась
вылезать из теплой машины, пока ее художественный руководитель не  дога-
дался показать ей на меня, сидящего на крыше кабины, и сказать ей:
   - Гляди, Рэкс! Кошка, кошка!..
   Тут Рэкс проявил ко мне некоторый слабый интерес и для  порядку  пару
раз на меня гавкнул.
   - Заткнись! - сказал я ей по-нашему, по-животному.
   Овчарка тут же заткнулась, села и, склонив голову набок, стала  удив-
ленно маня разглядывать.
   Тут я вынужден кое-что объяснить. Обычно, когда Собака склоняет голо-
ву набок и, якобы, внимательно смотрит и слушает, Люди приходят в  такой
умилительный восторг, что готовы ей лапы целовать! Людям всегда кажется,
что склоненная набок голова Собаки - это признак ее  мудрого  и  доброго
внимания.
   На самом деле, все категорически наоборот!  Это  первый  признак  Со-
бачьего идиотизма. Когда "Собачка склоняет головку набок",  значит,  она
ни хрена не понимает и находится в состоянии полной и беспросветной  де-
бильной растерянности!
   Не верите? Почитайте Конрада Лоренца - "Человек находит друга".  Пре-
восходная книжка! Когда мы с Шурой Плоткиным читали  в  этой  книге  про
"склоненную набок собачью головку" (вернее, когда Шура мне это читал) мы
так хохотали, так веселились, так полюбили эту книгу, что  долгое  время
она была у нас просто настольной, как и книга доктора Ричарда Шелдрейса.
   Шура потом признался, что, прочитав Конрада Лоренца, он стал с гораз-
до меньшим почтением относиться к Собакам, и с неизмеримо  большим  -  к
Котам.
   Все, все! Я прошу прощения... Сейчас и немедленно я вернусь к  основ-
ному сюжету. Помню, еще мой Плоткин говорил, что криминальный сюжет дол-
жен развиваться стремительно, а любые отклонения от основной линии  идут
только во вред рассказываемой истории. Но, когда я вижу Собаку, склонив-
шую голову набок, я не могу удержаться от того, чтобы не вспомнить  Кон-
рада Лоренца и его книгу - "Человек находит друга"!
   - Добрый вечер, - по-немецки сказал один  из  молодых  полицейских  и
спросил моего Водилу: - Почему мотор не выключен?
   - Батарея - капут, - ответил Водила, не прекращая работы.
   - А с колесом что? - спросил другой.
   - На гвоздь напоролся, -  беспечно  проговорил  Алик  и  сочувственно
рассмеялся. - Наверное, только русский грузовик может  найти  гвоздь  на
немецком автобане!..
   - Нет, почему же? - возразил третий. - Это случается довольно  часто.
Странно только, что лопнуло переднее  колесо.  Обычно,  переднее  колесо
поднимает гвоздь, а пропарывается уже заднее.
   - Рихтиг, - сказал мой Водила, - дескать, "правильно".
   - Говорите по-немецки? - спросил Водилу руководитель Рэкса.
   - Айн бисхен. Немного... Майне фройнд гуте дойче шпрахен, - и  Водила
кивнул на Алика. - Поговори с ними, Алик, по-ихнему...
   Я заметил, что Водила ускорил темп работы и понял, что он хочет  пос-
тавить запасное колесо именно в присутствии полиции. Чтобы, когда  поли-
ция уедет, наша машина была бы уже на ходу. Что он придумал,  я  не  мог
разобрать - в голове у Водилы была какая-то лихорадочная каша. Но я  по-
нял единственное - мы обязаны быть на колесах!
   Лысый стоял в паническом перепуге, словно дерьма в рот набрал.
   - Приготовьте, пожалуйста, ваши бумаги, -  сказал  молоденький  поли-
цейский.
   Он именно так и сказал - "пожалуйста" и "бумаги". А  не  "Па-а-апрашу
документики!", как у нас. Я совершенно не собираюсь  идеализировать  не-
мецкую полицию, и это будет отчетливо видно из дальнейшего, но  вот  это
"пожалуйста" мне у них очень понравилось.
   - Возьми у меня в верхнем кармане куртки, - сказал Водила  Лысому.  -
Рукавицы худые, руки все равно грязные...
   И пока Лысый предъявлял свои документы, пока доставал документы моего
Водилы, а совершенно не теряющий присутствия духа Алик весело  показывал
свои "бумаги" и непрерывно болтал с полицейскими о том, как он  встретил
своих бывших земляков в Ганновере, как взялся помочь им с немецким, если
возникнут в дороге какие-нибудь затруднения, - я напрямую  сказал  этому
задроченному Рэксу:
   - Рэкс! Не рычи и не скалься. Хоть на минуту забудь о вековом антого-
низме! Не смотри на меня сейчас как на КОТА. Считай, что в эту  секунду,
я для тебя источник очень важной служебной информации!
   - Пошел ты, знаешь куда.... - ответил мне этот хам. - Тоже мне - "ис-
точник информации"! Шайзе...
   Но я решил, что вытерплю все! И постарался сказать самым  мирным  то-
ном:
   - Рэкс, дорогой!.. Да подавись ты  своей  Собачьей  фонаберией!  Будь
проще. У нас в машине сто килограмм кокаина, понял, немецкое твое рыло?!
А этот худенький Алик - убийца! Как говорят в  России  -  "Исполнитель"!
Как только вы уедете - он сразу же застрелит моего и вон того -  Лысого.
Тоже, кстати, бандюга. Неужели ты сам не чувствуешь, как от этого  Алика
разит оружием?!
   - У моих у всех тоже  оружие.  Я  не  могу  принюхиваться  к  каждому
встречному и поперечному. Будет приказ - понюхаю.
   - Ты милицейская Собака или нет?! - заорал я на Рэкса.
   - Нет. Я - Собака полицейская.
   - Один черт! А раз ты полицейская Собака, ты обязана...
   - Без приказа я не имею права.
   - Идиот безмозглый! Чиновничья твоя морда!..  Какой  тебе  еще  нужен
приказ?! Вот - ты, а вот - преступник! Хватай его!
   - А где приказ? - тупо спросил Рэкс и, конечно же,  "склонил  головку
набок". - Существуют определенные инструкции...
   - Рэкс, браток!.. Плюнь ты на инструкции! Ты же  представитель  такой
страны, с такими дорогами, с такими "Хунде-барами"!..
   Я уже не знал, как еще польстить этому тупице!
   - Хоть раз в жизни прояви инициативу, дубина! Тебя же будут потом  на
руках носить! На всех углах расхваливать...
   - Я никому и никогда не позволяю носить себя на  руках,  -  с  досто-
инством ответил Рэкс. - И хвалить меня тоже  не  надо.  Мне  достаточно,
чтобы меня не ругали и не уволили.
   Я думал, что я сейчас лопну от бессилия и злости! Я спустился с крыши
по открытой двери в кабину, а уже оттуда спрыгнул на землю и  сел  прямо
напротив Рэкса, чем несколько ошарашил и его, и всех вокруг.
   - Я обращаюсь к тебе как Животное к Животному! - прямо сказал я  Рэк-
су. - Ты наконец это можешь понять, кретин ты зацикленный?!
   - Если ты будешь оскорблять меня при исполнении служебных  обязаннос-
тей, я задам тебе трепку, - строго сказал Рэкс.
   - И останешься минимум без одного глаза, - пообещал я ему. - За это я
тебе отвечаю. Да еще и морду располосую так, что тебя никто не узнает. А
кому в полиции нужна одноглазая Собака? Вот тут-то  тебя  точно  вышибут
пинком под хвост с государственной службы. Тем более,  что  свои  прямые
служебные обязанности ты исполнять отказываешься. Шлемазл!..
   Это всегда так Шура Плоткин говорил, когда сталкивался с каким-нибудь
абсолютно умственноотсталым типом. Причем, насколько я понял, Шура и сам
не знал, что такое "Шлемазл". Однажды он сказал мне, что это было  люби-
мое ругательство его бабушки. И оно ему еще в детстве очень понравилось.
Понравилось, как звучит.
   - Шлемазл... - с разными интонациями повторял Шура. - Шлемазл!.. Нет,
в этом что-то есть... Ты слышишь, Мартынчик? Шлемазл - и этим все сказа-
но!
   Одним глазом я следил за этим вонючим Рэксом - чтобы он меня сдуру не
цапнул, а вторым поглядывал на Водилу и  видел,  что  наш  грузовик  уже
прочно стоит на новом колесе, простреленное  валяется  рядом,  а  Водила
убирает инструмент в железный ящик с ручками.
   Я решил сделать последнюю попытку:
   - Послушай, шлемазл! - сказал я этому Рэксу. - У тебя  хоть  с  твоим
Шефом есть Контакт?
   - Какой еще "контакт"?
   - Телепатический, - терпеливо объяснил я.
   - А что это такое?
   - Ну, Он тебя понимает?
   - Нам достаточно того, что я Его понимаю. Он приказывает, я делаю.  А
больше нам ничего не положено.
   - Но ты можешь рассказать ему все, что я тебе  говорил?  -  продолжал
допытываться я.
   - Стану я ему забивать голову всякими Кошачьими бреднями!
   Вот тут я унизился до того, что не вмазал ему по рылу за такую в выс-
шей степени оскорбительную фразу, а покорно попросил еще раз:
   - Может быть, Ему это не покажется такими уж бреднями. Попробуй, Рэк-
сик, а?..
   - Какой я тебе еще "Рэксик"?! Ты как разговариваешь  с  полицией?!  -
вдруг зарычал этот болван и рванулся ко мне.
   Я сходу врезал ему пару раз по харе когтями и мгновенно  очутился  на
крыше кабины.
   - Эй, Кыся! Ты чего собачку обижаешь? - крикнул мне Водила.
   Впервые в жизни мне дико захотелось выругаться страшным  Человеческим
матом! И чем грязнее - тем лучше... Мне захотелось выплеснуть на  голову
этой тупой полицейской Псине поток всех возможных и невозможных  Людских
матерных слов в самых чудовищных и тошнотворных комбинациях,  которые  я
когда-либо слышал у нас в России!
   Но матюги так и застряли у меня в глотке, потому что полицейские ска-
зали всем "Гуте райзе!" - что-то вроде  "Счастливого  пути...",  втащили
своего озверевшего болвана Рэкса в машину и уехали. А мы с Водилой оста-
лись нос к носу с Лысым и Аликом.
   Вот когда я понял, что нам с Водилой надеяться не на кого! Если мы не
спасем себя сами, нас никто не спасет. Тем более, что  в  руке  у  Алика
снова появился его большой пистолет.
   Неожиданно в моей голове вдруг возник  негромкий  голос  Водилы:  "Не
психуй, Кыся. Не дергайся. Как-нибудь выгребемся. Ты там сверху  пригля-
дывай за Аликом. Вдруг он стрелять захочет..."
   Вслух же Водила сказал:
   - Ну что, будем перегружать вашу пачку?
   - Вот это молодец! - восхитился Алик. - А я уж думал, что  тебя  при-
дется снова уговаривать.
   И Алик выразительно помахал пистолетом.
   - Пять штук на дороге не валяются. А если потом еще с  каждого  рейса
так же... Как говорит мой Кыся - чего мне хвост задирать и зубы скалить?
- ухмыльнулся Водила.
   - Ах, у тебя еще и Кот говорящий?! Ну, ты грандиозный мужик!
   Алик был удивительно артистичен! Он все время во что-то играл. В "ми-
лую мальчишескую беспечность" и "хорошее настроение" с дорожной  полици-
ей, в "восхищение" моим Водилой, в "простоту" и "рубаху-парня", в  "рас-
полагающую открытость". Играл широко, легко, без пережима, целиком отда-
ваясь только что сочиненному образу.
   Однако, с Лысым он был строг и неумолим. Но это тоже была своего рода
игра - этакий маленький спектакль в расчете  на  трусливого  и  неумного
зрителя.
   Иногда он терял над собой контроль - всего лишь на секунду,  и  глаза
его становились жесткими, слишком явно оценивающими каждое чужое  движе-
ние, каждое слово, каждую интонацию. И я видел, что  выстрелить  он  был
готов в любое мгновение.
   Ах, если бы он мог сам перегрузить эту дурацкую  "фанерную"  пачку  с
кокаином в сто семьдесят кило весом в свою "Тойоту"!  Он  бы  просто  не
медля, по выражению Бармена, "отправил бы гулять по небу"  и  Лысого,  и
моего Водилу. В таком деле - лишние люди никому не нужны. Это мне еще по
дороге Водила объяснил.
   Я мотался по крыше кабины и по верху фургона, стараясь все время  на-
ходиться над Аликом и его страшненьким пистолетом. Волей-неволей  я  пы-
тался настроится на ЕГО волну, чтобы попробовать хоть  как-то  предупре-
дить грядущие события. Мысленно  я  призывал  на  помощь  все  наше  Ко-
шачье-Котовое НЕОБЪЯСНИМОЕ - то, что дает нам возможность непонятным об-
разом ПРИДВИДЕТЬ СЛУЧАЙ...
   В чистом виде я этого так и не смог сделать - он был слишком  сильной
личностью для меня! Но внезапно я понял, что зато установил с Аликом ка-
кой-то странный, необычный, Односторонний Контакт. По принципу - я  тебя
вижу, а ты меня - нет. То есть, я для него оставался закрыт,  а  он  для
меня - будто голенький...
   Я увидел, что он страшно нервничает! Не потому, что, как только кока-
ин будет перегружен в его машину, ему придется  отправить  на  тот  свет
двух человек. Это дело привычное. Это, в конце концов, его профессия.  А
вот то, что обычная, паршивенькая дорожная полиция  совершенно  случайно
заехала в эту идиотскую "Зону отдыха" и внесла в свой  компьютер  данные
документов моего Водилы, Лысого, а вместе с ними и Алика, - вот это  мо-
жет грозить осложнениями. Естественно, после того, как найдут трупы этих
русских.
   Кстати, по пять тысяч долларов на трупах нужно будет оставить.  Такие
деньги - не стоят пачкотни. Как обычно, полиция отнесет это к разряду  -
"внутренние разборки русской мафии". А деньги (если они, конечно,  доле-
жат у покойников до приезда полиции!) будут лишним  подтверждением  этой
славной версии. Теперь такое стало в Германии столь привычным,  что  пе-
рестало быть сенсацией. Ну, мюнхенский "Абендцайтунг" напечатет фотогра-
фии застреленных и выдаст крупный бездарный заголовок: "Кремль  протяги-
вает щупальцы  к  Баварии!".  Русскоязычная  берлинская  газетка  "Евро-
па-Центр" опубликует небольшую заметочку, подчеркнув, что у них в Берли-
не еще не то бывает!.. Наверняка,  откликнется  многостраничный  и  тоже
русский Лос-Анджелесский альманах "Панорама" - у  них  здесь  есть  свой
корреспондент. И все!..
   На следующий день уже все об этом забудут, потому что в мире есть ве-
щи поглобальнее - Босния, Чечня, землетрясения,  наводнения,  извержения
вулканов, неонацизм и скандальные разводы принца  Чарльза  с  принцессой
Дианой или манекенщицы Клаудии  Шифферс  с  фокусником  Давидом  Коппер-
фильдом.
   Алик же завтра утром сдаст товар кому надо, получит гонорар  за  дос-
тавку и устранение двух свидетелей, заберет свою маму и укатит с  ней  в
Италию, в Лидо-ди-Езоло, где на пятнадцати километрах пляжной косы умуд-
рилось расположиться пятьсот отелей любого калибра! Поди-ка,  найди  там
Алика. Тем более, что они с мамой покатят туда совсем не с теми докумен-
тами, которые зарегистрировал компьютер дорожной полиции. И уж, конечно,
не на этой машине...
   Он покажет маме Венецию - туда всего полчаса езды по хорошей  дороге,
покатает маму на гондоле по всем вонючим веницианским  каналам,  и  гон-
дольеры в одесских соломенных канотье с яркими лентами на  тульях  будут
говорить маме - "синьора" и вежливо помогать ей сесть в гондолу и  выйти
из нее. Алик повезет маму на три знаменитых островка в Венецианском  за-
ливе - Бурано, Мурано и Торчелло. И вместе с нею будет восхищаться  вир-
туозностью потрясающих стеклодувов, шататься по узеньким островным улоч-
кам шириною всего в два-два с половиною метра...
   Неделю тому назад на Мурано, именно на такой улочке,  Алик  застрелил
какого-то иркутского не то градоправителя, не то банкира... Кто?  Что?..
Этим Алик никогда не интересуется. Он получает заказ,  аванс,  один  час
летит из Мюнхена в Венецию, полчаса на катере до Мурано, еще полчаса  на
острове, а затем обратно.
   Утром после завтрака с мамой вылетел, к обеду уже вернулся домой. Ма-
ма очень не любит, когда Алик опаздывает к обеду.
   А двадцать пять тысяч долларов - "на дороге не валяются", как  сказал
этот здоровый русский шоферюга из Питера.
   Вот его почему-то Алику жалко... То ли потому, что он с котом  ездит,
то ли еще почему. Но жалость для Алика - непозволительная роскошь, и  он
тут же отметает от себя это непривычное для него ощущение
   Все-таки есть достаточно серьезная опасность, что Алика могут  вычис-
лить. Особенно, если это дело полиция не спустит на тормозах  и  за  это
возьмется "Крипо" - криминальная полиция. Там  сидят  ребятишки  серьез-
ные...
   Ну, да Бог не выдаст, свинья не съест! Как говорится, овчинка  стоила
умылся и переоделся, я попытался зазвать его в  фургон,  чтобы  показать
ему
   Из России пареньки-"исполнители" или, как их теперь стало модным  на-
зывать - "киллеры", всего за три тысячи баксов в Америку  летают.  Плюс,
конечно, дорога туда и обратно. А  Алик  только  один  аванс  получил  -
пятьдесят тысяч. Не долларов, а немецкими марок, но тоже  неслабо.  Осо-
бенно, если учесть, что завтра при расчете он еще столько же получит!..
   Многих слов в мыслях Алика я не понял.  За  шесть  лет  своей  созна-
тельной жизни я, например, впервые услышал  такое,  как  "абендцайтунг",
"принц", "панорама", "венеция", "компьютер", "гондола", "виртуозность" и
"неонацизм".
   Но я понял главное - как бы Алик ни старался казаться спокойным и ве-
селым малым с пистолетом в руках, нервно он был взвинчен до  предела!  И
поэтому невероятно опасен.
   А во-вторых, что бы Алик в эти минуты не болтал Лысому и моему Водиле
о "дальнейшем сотрудничестве", он уже бесповоротно приговорил их к смер-
ти. Прямо здесь, в десяти километрах от Мюнхена. В этой  слабоосвещенной
придорожной "Зоне отдыха"...
   Пока же Алик весело подбадривал Водилу и Лысого,  которые,  кряхтя  и
беззлобно переругиваясь, впихавали в Аликову "Тойоту" ту самую  кокаино-
вую пачку "фанеры" в продранном мною полиэтилене.
   Наконец все было закончено - пачка удобно  расположилась  за  задними
сиденьями, Водила и Лысый вылезли из микроавтобуса,  и  Лысый  аккуратно
прикрыл задние двери "Тойоты".
   Повернулся к Алику и гордо, как человек хорошо выполнивший порученную
ему работу, улыбнулся и сказал:
   - Порядок, Алик!
   Вот тут-то и раздался первый выстрел. Он оказался совсем не страшным.
Мне вообще почудилось, что кто-то рядом присвистнул и сломал  небольшую,
сухую ветку.
   Но у Лысого тут же остановились глаза, удивленно открылся рот, а  над
правой бровью внезапно возникла темнокрасная точка величиной с  пижамную
пуговицу.
   Дальнейшее происходило словно во сне. Плавно и почти беззвучно...
   С присвистом "сломалась еще одна сухая ветка", и из шеи уже  мертвого
Лысого пульсирующими толчками стала выплескиваться темная густая  кровь,
а сам он начал падать лицом вниз прямо на асфальтовую дорожку "зоны  от-
дыха"...
   Что-то яростно и бешено  крича,  безуспешно  пытаясь  выдрать  из-под
куртки свое "оружие" - метровый кусок электрического кабеля - мой Водила
бросился вперед, на Алика!
   Раздался третий выстрел - уже по Водиле. Но мой прыжок на Алика  опе-
редил этот выстрел на сотую долю секунды, и поэтому, слава Богу, выстрел
оказался не совсем точным.
   Я летел с крыши нашего фургона в физиономию  Алика,  выставив  вперед
все свои четыре лапы. Я почувствовал, как когти моих передних лап  вошли
в кожу его головы и, разрывая ее, проскользили по лобной кости,  вспары-
вая правый висок и переносицу Алика. И намертво  вонзились  у  него  под
глазами. В адской ненависти я запустил когти как можно глубже, передними
лапами повис на лице Алика, а задними - изо всех сил ударил его по  гор-
лу! Один раз, второй, третий!!!
   Я слышал его дикий крик, ощущал вкус и запах его крови, рядом со мной
палил его пистолет, а я бил, бил, бил задними ногами, разрывая ему  под-
бородок, рот, шею!..
   Он пытался сорвать меня со своего лица, задушить, но я совершенно  не
чувствовал боли и даже сумел прокусить ему в нескольких местах руку.
   Когда же ему все-таки удалось оторвать меня от  себя  и  отбросить  в
сторону, я прыгнул на него снова. И снова в тот же момент, когда он, за-
литый кровью, с исполосованным лицом и разорванным горлом, сумел еще раз
выстрелить в моего Водилу. И Водила упал...
   Алик снова отшвырнул меня, дважды по мне выстрелил, но глаза его были
залиты кровью, он надрывно кашлял, выхаркивал  чернокрасные  сгустки,  и
поэтому, как говорил Шура Плоткин, "об попасть в меня - не могло быть  и
речи".
   Вообще-то, теперь, задним числом, я отчетливо понимаю, что  этот  ху-
денький, похожий на старшеклассника-отличника со  славным  комсомольским
послужным списком полуэстонский-полуеврейский паренек  -  был  человеком
несомненно мужественным.
   Я хорошо помню, как он деловито вытер рукавом текущую на глаза кровь,
двумя руками сжал рукоять большого автоматического пистолета и навел его
в подымающегося и тоже залитого кровью Водилу.
   С третьим прыжком я опоздал... Опоздал ровно настолько же,  насколько
опередил первый выстрел Алика в моего Водилу!
   Но... О, счастье! Пистолет Алика всего лишь звонко щелкнул - выстрела
не последовало! Наверное, что-то там в пистолете кончилось, и он  просто
перестал стрелять. А может быть, Господь  Бог,  наконец,  увидел  сверху
творящуюся внизу несправедливость.
   Алик отбросил меня в сторону, зашвырнул в кусты  пистолет  и,  кашляя
кровью, рванулся к своей "Тойоте". Его шатало из стороны в  сторону,  он
плохо держался на ногах и почти ничего не видел, но все-таки сумел сесть
за руль, завел мотор и с места бросил свою машину прямо на  встающего  с
земли Водилу.
   В паническом ужасе я съежился до размеров месячного Котенка!
   Но в эту секунду Водила неожиданно кинулся плашмя на  асфальт,  крут-
нулся с боку на бок и мгновенно оказался под собственным грузовиком.
   Раздался жуткий удар - "Тойота" с ходу врезалась в могучую раму наше-
го сорокатонного фургона (все технические подробности  у  меня,  конечно
же, от Водилы), и отвратительный звук разрывающегося  металла  украсился
нежным аккомпанементом звонко рассыпающихся  вдребезги  разбитых  стекол
микроавтобуса Алика.
   Искореженная "Тойота" взревела двигателем, со скрежетом выдралась  из
нашего грузовика задним ходом, а потом рванула вперед - к выезду на  ав-
тобан.
   Я бросился к своему Водиле.
   Скрючившись, поджав колени к самому подбородку и  держась  руками  за
живот, Водила лежал на боку под фургоном и тяжело дышал, с силой  зажму-
рив глаза.
   Первым выстрелом у него было всего лишь разорвано ухо, а не  простре-
лена голова, как у Лысого, и теперь оттуда обильно текла кровь на  лицо,
шею, затекала за воротник рубахи...
   Я стал быстро зализывать ему эту рану, а он открыл глаза и сказал мне
негромко:
   - Не старайся, Кыся... Там - ерунда. У меня в животе пуля.
   Он приподнялся на четвереньки и, как младенец еще не умеющий  ходить,
на карачках выполз из-под фургона, затыкая живот одной рукой. Увидел бе-
лую спину и огни уходящей "Тойоты" и сказал:
   - Не боись, Кыся... Счас мы этому шустрику  козу  все-таки  заделаем!
Ну-ка, лезь в машину...
   Я вскочил в кабину, а вот как туда залез Водила - уму непостижимо! Но
он забрался туда, взялся за руль и ногой нажал на педаль газа!..
   Когда мы резко рванулись за почти скрывшимися задними фонарями "Тойо-
ты", распахнутая дверь кабины захлопнулась сама, а мы,  обогнув  сначала
грузовик Лысого, а потом и его самого, головой лежащего в луже собствен-
ной крови, выскочили на автобан под звуки своей тревожной сирены с такой
скоростью, что все машины, шедшие в прямом направлении к Мюнхену,  стали
притормаживать, чтобы пропустить нас.
   Никогда я не ездил с такой страшной скоростью! Да еще в  темноте.  Да
еще среди мчащихся легковых и грузовых автомобилей! Да еще шныряя из ря-
да в ряд, под возмущенные и истерические  сигналы  обгоняемых  нами  ма-
шин!..
   - Ах, уйдет, сука!.. - прерывающимся хриплым голосом бормотал  Водила
и напряженно вглядывался вперед, где то и дело мелькала "спина" Аликовой
"Тойоты". - Ах, уйдет гад... И выживет! И пойдет опять эта  "дурь",  эта
наркота сраная по всему свету... И люди будут дохнуть от нее, и дети бу-
дут ее пробовать... В той Настюхиной школе - дочки моей, где все за дол-
лары - и пирожки с капустой, и академики, - наркота по всем классам  гу-
ляет! .. В старших - колются, в младших - нюхают... Вот скажи, Кыся, как
уберечь ребенка?!
   Водила застонал, прижимая одну руку к животу, а второй  быстро  вертя
руль то в одну, то в другую сторону. Но неожиданно оборвал стон и  обра-
дованно прохрипел:
   - Гляди, Кыся!.. Ремонт дороги!!! Слава те Господи! Хер он у меня те-
перь уйдет, сучонок падлючий!..
   Я увидел, как впереди засверкали желтыми лампочками огромные стрелки,
указывающие на резкое сужение автобана, а впереди нас стало  плавно  за-
медляться движение машин по всем четырем полосам, вливаясь всего лишь  в
две полосы, свободные от ограждения.
   Водила включил опять сирену и, чуть ли не распихивая сужающийся поток
машин, почти вплотную сумел приблизиться к "Тойоте" Алика.
   Вот теперь Алику уже некуда было деваться. С боков он был  зажат  де-
сятками машин, а впереди него еле двигался гигантский серебристый рефри-
жератор из Голландии!..
   - В койку, Кыся! - совершенно чужим голосом  крикнул  мне  Водила.  -
Прижмись там к задней стенке! Счас он у нас нанюхается кокаину!!!
   Я тут же прыгнул в подвесную койку и с ужасом увидел, что в то время,
как все машины вокруг уже снижали скорость до минимума, мой Водила  вжал
педаль газа в пол кабины и с сумасшедшей  скоростью  помчался  на  белый
микроавтобус "Тойота", так хорошо различаемый теперь на фоне  широченной
задней стенки серебристого фургона голландского рефрижератора!
   На мгновение мне показалось, что все это происходит в  каком-то  кош-
марном сне, и стоит мне сделать усилие, как я проснусь и окажусь в нашей
симпатичной петербургской  квартирке,  в  своем  собственном  кресле,  и
сквозь легкий, почти прозрачный сон, буду слышать, как на кухне,  позвя-
кивая вилками и рюмками, Водила и Шура пьют водку, чем-то закусывают  и,
негромко, чтобы не разбудить меня, про меня же рассказывают  друг  другу
разные истории каждый из своей жизни со мной...
   Удар был какой-то невероятной, чудовищной силы!!!
   Словно гигантский снаряд, наш грузовик вонзился в почти стоящую  Али-
кову "Тойоту" и влепил ее в  заднюю  стенку  голландского  рефрижиратора
так, что голландец, весом в добрых  полсотни  тонн,  умудрился  прыгнуть
вперед метров на десять!..
   Я вместе с подушкой и одеялом вылетел из  подвесной  койки  прямо  за
спинку пассажирского сиденья. Что, по всей вероятности, меня и спасло...
   Потому что Водила молча, не произнеся ни одного ругательства, ни  од-
ного слова, глядя вперед остекленевшими неживыми глазами на  омертвевшем
лице, - резко рванул наш грузовик назад, отъехал немного, и  снова  пом-
чался вперед на то, что оставалось от "Тойоты" Алика...
   Второго удара я почти не услышал. Меня сразу же  бросило  головой  об
какую-то железную конструкцию под креслом и я отключился.
   Очнулся я от того, что меня кто-то облизывал.
   Я попытался открыть глаза, но это удалось мне только наполовину. Пра-
вый глаз почти не открывался. Какая-то узенькая щелочка,  а  не  глаз!..
Опух я так, что справа, наверное, был похож как две  капли  воды  на  ту
киргизку Шуры Плоткина, которая выдавала себя за китаянку.  Дядя  у  нее
еще был уйгуром и жил за Талгарским перевалом...
   О, Господи, о чем это я?! Совсем сбрендил... Где я? Кто меня лижет?..
   Неожиданно я понял, что валяюсь между двух  толщенных  собачьих  лап,
тут же почуял Овчарочий запах и услышал виноватый голос этого  полицейс-
кого дурака Рэкса:
   - Прости меня, браток... Прости, если можешь. Ты был тогда так  прав!
Так прав... Если бы я тогда поверил тебе! Это все наша глупейшая служеб-
но-национальная ограниченность - приказы, запреты, инструкции!..  И  по-
том, на этой работе так черствеешь... Майн Готт! Если бы  я  тебе  тогда
поверил, Кыся!..
   - Откуда ты знаешь, как меня зовут? - слабым голосом спросил я,  даже
не вспомнив свое настоящее имя.
   Я попытался приподняться. Голова у меня раскалывалась, ноги не держа-
ли.
   Рэкс мягко взял меня зубами за шкирку и помог мне встать на ноги.  Он
еще пару раз лизнул мой распухший правый глаз и ответил:
   - Так тебя Твой называл. Только и твердил - "Кыся... Кыся!.." Я и по-
думал, что "Кыся" - это ты.
   - Где он? - моментально пришел я в себя.
   Рэкс поначалу замялся, а потом скорбно произнес:
   - Знаешь, Кыся, у нас в Германми  не  принято  скрывать  что-либо  от
близких... Думаю, что он уже умер.
   - Где он?! - заорал я и впервые оглянулся вокруг себя.
   Огромный участок автобана и прилегающей к нему  обочины  был  оцеплен
бело-красной пластмассовой лентой и освещен десятками автомобильных  фар
и какими-то специальными фонарями.
   В воздухе стоял плотный кокаиновый запах.
   У голландского рефрижератора была разбита вся задняя стенка так,  что
виднелись все потроха до передней стены фургона.
   Наш "Вольво" уже оттащили назад. Кабины практически  не  было!  Крыша
встала дыбом, обтекатель валялся  на  проезжей  части.  Передние  колеса
сместились куда-то под центр нашего тягача...
   Я бросился к сплюснутой кабине, но Водилы там, слава Богу, не было!..
И тут между ни в чем не повинным голландским страдальцем и нашим  грузо-
виком я увидел то, что еще совсем недавно было симпатичным  микроавтобу-
сом "Тойота" с живым двадцатидевятилетним Человеком за рулем -  неглупьм
и смелым, жестоким и страшным, с таким  привычным  и  детским  именем  -
Алик, который за свою короткую жизнь успел повоевать в Афганистане и Ка-
рабахе, вывезти свою маму в эмиграцию и продолжать здесь "свою собствен-
ную войну" - за свою и мамину сытую жизнь, продолжая убивать, убивать  и
убивать. Потому что ничему другому его не успели научить...
   Когда я увидел, что от него осталось - меня  вырвало.  Так  это  было
страшно и отвратительно.
   Запах бензина и крови, машинного масла и кала, обгоревшего человечес-
кого мяса и кокаина - вывернул меня наизнанку!  Затяжной  и  мучительный
приступ рвоты сотрясал мое тело, а в голове билась одна только  мысль  -
Водила не может умереть! Водила жив... Рэкс явно  что-то  путает!  Я  же
ЧУВСТВУЮ ВОДИЛУ ЖИВЫМ! Мне кажется, что я даже СЛЫШУ ЕГО!..
   Две машины, вроде нашей "Скорой помощи", только выше и больше, с рас-
пахнутыми задними дверями, находились в центре оцепления, и молодые пар-
ни - не в белых халатах, как у нас, а в оранжевых комбинезонах со  свер-
кающими серебряными полосами на рукавах - делали свою  докторскую  рабо-
ту...
   Откашливаясь и отхаркиваясь, я помчался к тем паренькам  в  оранжевых
комбинезонах. И увидел своего Водилу...
   Он неподвижно лежал на носилках с закрытыми глазами,  был  совершенно
белого цвета, если не  считать  почерневших  следов  засохшей  крови  из
простреленного уха и вспухший, посиневший лоб.
   На рот Водилы была наложена какая-то штука с  трубками  и  проводами.
Трубки шли к прозрачному насосу, а провода  к  приборами.  Один  паренек
следил за насосом и приборами, второй держал на весу прозрачный мешочек,
откуда по другой трубке в руку Водилы капала жидкость.
   Третий парень в оранжевом комбинезоне слушал Водилино сердце, а  чет-
вертый разговаривал по телефону без шнура, но с  маленькой  антенной.  И
кому-то куда-то говорил:
   - Давайте геликоптер! (Оказалось, что это вертолет, который я  тысячи
раз видел по телевизору). Прострелена брюшная полость -  возможно  внут-
реннее кровотечение. Правда, пуля прошла по касательной...  Под  курткой
был кусок толстого электрического кабеля.  Да...  Наверное,  он  изменил
направление входа пули. Хуже другое - ушиб лобных долей головного  мозга
и... Скорее всего, переломы верхнего грудного отдела позвоночника.  Реф-
лексы отсутствуют.... Кто-нибудь из вашего персонала знает русский язык?
На всякий случай... Да? Отлично! Ждем ваш геликоптер...
   Я почти ни черта не понял из того, что говорил этот молоденький оран-
жевый доктор. Не потому, что он говорил по-немецки,  мне  лично  на  это
наплевать, повторяю в который раз - у нас, у животных, языкового барьера
не существует. Просто я ни хрена не смыслю в медицине на любом языке!  Я
знаю одно - раз болит, значит, нужно как можно терпеливее  и  тщательней
зализать это место.
   А вот то, что Водила ЖИВ, теперь для меня не было  никаких  сомнений.
Несмотря на то, что он выглядел мертвее мертвого!
   Ну, во-первых, мертвому вертолет вызывать не стали бы. А  "отсутствие
рефлексов" - еще далеко не конец! Про рефлексы я знал от Шуры  Плоткина.
И про "условные", и про "безусловные". Я не очень хорошо  помню,  в  чем
там дело, но к сожалению, точно знаю, что когда  рефлексов  нет  -  хуже
быть не может. Хотя, повторяю, это еще совсем не конец!
   А потом, я же сам СЛЫШУ, что Водила ЖИВ! Он только не в силах  подать
мне внятный сигнал. Еще бы! Вон, как он лбом треснулся... Я же ЧУВСТВУЮ,
как он даже что-то хочет сказать мне, и не может выговорить, бедненький.
   Я прошмыгнул под  проводами  и  трубками  и  стал  быстро  зализывать
большую синюю опухоль на лбу Водилы.
   - Откуда кошка?! - вдруг заорал один из оранжевых, а  второй  схватил
меня за загривок и отбросил в сторону.
   В этот момент Рэкс кинулся на моего обидчика с  таким  рычанием,  что
если этот тип и обмочился от страху, то мы этого не видели только  пото-
му, что комбинезон был из плотной ткани!
   Хорошо еще, что шеф Рэкса успел оттащить его в сторонку и, кивнув  на
лежащего Водилу, сказал:
   - Это его кот. Он с ним ездил. Не отгоняйте его...
   - Да вы с ума сошли!.. - возмутился оранжевый с телефоном без шнура.
   В это мгновение я увидел, как у Водилы дрогнули пальцы на левой руке,
и снова бросился зализывать ему лоб.
   - Не отгоняйте кота. Пусть он пока будет с ним, - настойчиво повторил
полицейский водитель Рэкса. - Этот русский должен остаться живым. Трупов
у нас и без него хватает...
   В вертолет меня брать не хотели. Пока отчаявшиеся уже было  оранжевые
доктора, не заметили одного странного явления: как только меня  оттаски-
вали от Водилы, так сразу же у него начинало падать давление крови!
   Что бы они ни делали, как бы ни хлопотали - давление  падает,  и  все
тут! Вот-вот кончится мой Водила...
   Но как только пальцы Водилы, казалось бы, безжизненно  касались  моей
спины, головы, уха, хвоста, лапы, - неважно чего, так сразу же  давление
Водилы приходило в норму без всяких врачебных и лекарственных усилий.
   Старший из оранжевой врачебной группы во всеуслышанье заявил, что ес-
ли бы он сам не наблюдал этого феноменального явления собственными  гла-
зами, а только услышал от кого-нибудь, то посчитал бы  подобный  рассказ
беззастенчивой ложью или бредом душевнобольного. Но так как  времени  на
жизнь пациента (то есть, моего Водилы) уже почти  не  осталось,  он  как
врач не имеет права пренебрегать даже таким фантастическим явлением!
   Раз прикосновение к коту стабилизирует давление и пока достаточно ус-
пешно удерживает пациента на этом свете, хотя по  всем  показателям  ему
уже полчаса, как полагается быть совсем на другом, -  пусть  будет  кот!
Каким бы идиотизмом это ни казалось со стороны.
   Это случайное наблюдение на ближайшее время решило мою судьбу. Думаю,
что судьбу моего Водилы тоже.
   Я был втиснут под носилочный ремень  вплотную  к  Водиле  так,  чтобы
пальцы его левой руки постоянно касались моего тела. Вместе с кучей про-
водов и трубок нас погрузили в вертолет, а там уже, внутри, подключили к
каким-то новым аппаратам и новым проводам.
   Кроме летчика, нас было еще шестеро в вертолете - два врача,  Водила,
я и два совершенно бесполезных человека: сотрудник криминальной  полиции
и медицинская сестра нейрохирургического отделения той больницы, куда мы
летели. Ей было лет тридцать с хвостиком и звали ее Таня  Кох.  Так,  во
всяком случае, она отрекомендовалась старшему наземной оранжевой группы,
когда прилетела вместе с вертолетными врачами.
   Наверное, на своем месте, в больнице, она была необходима и  полезна.
Но сюда она прилетела как человек, знающий русский язык, - то есть пере-
водить то, что, авось, да и скажет Водила, когда очнется...
   Примерно для того же с нами в вертолет уселся и полицейский в  штатс-
ком. На случай, если Водила придет в себя, попытаться  задать  ему  нес-
колько вопросов и выслушать перевод этой Тани.
   Но так как Водила уже не собирался приходить в себя,  мало  того,  он
даже и жить не собирался, то и Таня, и полицейский были в вертолете  аб-
солютно лишними. Впрочем, они никому не мешали. Мне-то тем более...
   Я лежал под левой рукой Водилы, прислушивался к его остающейся  жизни
и чувствовал, как медленно, но неумолимо тает и без того небольшой запас
отпущенного ему времени быть с нами.
   Его явное угасание почему-то представлялось мне как тоненькая струйка
чистой прозрачной жидкости, вытекающей из трещины большого и тоже  проз-
рачного сосуда, в котором осталось так мало этой живительной влаги,  что
сосуд вот-вот совсем опустеет и Водила навсегда уйдет в то самое НИКУДА,
где так явственно и пугающе сейчас исчезает тоненькая струйка его жизни.
   Но когда в сосуде оставалось всего чуть-чуть, буквально  на  донышке,
струйка неожиданно прекратила свое ужасное, неотвратимое течение в НИКУ-
ДА.
   И я услышал тихий, прерывающийся, еле внятный голос Водилы.
   Он ничего не сказал вслух. Он даже почти не дышал.
   Его голос прозвучал в моем мозгу, в моей голове, во всем моем сущест-
ве. В таком состоянии - это было высшее проявление Контакта!
   "МНЕ, НАВЕРНОЕ, ПРИДЕТСЯ СЕЙЧАС УМЕРЕТЬ, КЫСЯ..." - с трудом прогово-
рил Водила.
   - Нет, нет, Водила... Тебя  обязательно  вылечат!  Мне  Шура  Плоткин
рассказывал, что в Германии сейчас лечат абсолютно все!  -  я  попытался
придать этой фразе максимум искренности и убедительности.
   "НЕ ПРЕРЫВАЙ МЕНЯ... НЕ МЕШАЙ, - прошелестел Водила. - Я СЛАБЕЮ.  МНЕ
ТРУДНО ГОВОРИТЬ. ЗАПОМНИ - РАКОВА ПЯТНАДЦАТЬ... МЕЖДУ ПАССАЖЕМ И  МУЗКО-
МЕДИЕЙ... ВТОРОЙ ДВОР НАПРАВО... ТРЕТИЙ ЭТАЖ... ТЫ  БЫВАЛ  В  ТОМ  РАЙО-
НЕ?.."
   - Нет, но я спрошу у местных Котов и Кошек. Мне покажут...  Я  найду,
Водила! Я обязательно найду!.. Какой номер квартиры?
   "СКАЖИ СВОЕМУ КОРЕШУ - ШУРЕ... ПУСТЬ ЗА НАСТЮХОЙ МОЕЙ ПРИГЛЯДИТ..."
   - Какой номер квартиры, Водила?! Ты не сказал номер...
   Но тут из сосуда вдруг снова стала вытекать струйка, да  так  быстро,
что оба врача страшно перепугались! Запищал какой-то маленький телевизор
с темным экранчиком, по которому вместо волнистых зеленых линий побежали
прямые, чем и произвели переполох в нашем вертолете!
   Что там делали с Водилой - понятия не имею. Я знал одно  -  Я  ДОЛЖЕН
ВЕРНУТЬ ЕГО ОТТУДА! И если эти два доктора хоть чем-то сумеют мне помочь
- я буду им безмерно благодарен.
   Чего я только не делал! Я кусал руку Водилы, лизал его угаснувшее за-
пястье, стараясь сделать свой язык как можно суше и шершавей, чтобы  Во-
дила острее чувствовал то, что я делаю...
   Я звал его ОТТУДА! Я умолял его не УХОДИТЬ! Не бросать меня... Я  мо-
лился Богу, я орал Водиле страшные, несправедливые и обидные  слова  про
то, что нельзя никому поручать своих детей! Что все  надо  делать  само-
му... Что есть еще больная жена, которая без него умрет от голода и  го-
ря!.. Что за Настю некому будет платить в ту школу, где академики препо-
дают арифметику! А кончиться все может тем, что оставшись без отца и ма-
тери, его двенадцатилетняя Настя окажется там - на  Фонтанке,  у  Дворца
пионеров, среди маленьких, недорогих проституточек, про которых  он  сам
рассказывал в Ганновере!
   - Ты этого хочешь, Водила?!! - в исступлении кричал я.
   Я находился в состоянии совершеннейшей истерики и не понимал, что уже
далеко перешагнул за границы обычного телепатического Контакта, и дальше
начинается уже что-то Потустороннее!
   Но когда я, наконец, снова ощутил под своим языком редкий  и  слабый,
еле слышный пульс на Водилином запястье, - силы меня покинули и я  самым
натуральным Человеческим образом, расплакался.
   И откуда-то издалека услышал беззвучный голос Водилы:
   "Я ПОСТАРАЮСЬ, КЫСЯ... НЕ НЕРВНИЧАЙ. УСПОКОЙСЯ, ПРОШУ ТЕБЯ, КЫСЯ..."
   Ох, как не прав был Алик, когда думал, что история с парочкой русских
трупов в "Зоне отдыха" автобана номер девять привлечет  внимание  немцев
не более, чем на сутки!
   Хотя, так уж обвинять покойника в недальновидности тоже было бы несп-
раведливым. Он же считал, что этот эпизод ограничится лишь двумя брошен-
ными русскими грузовиками и двумя застреленными шоферюгами-россиянами. А
все остальное Алик предоставлял додумывать журналистам и полиции.
   Алик даже мысли не допускал, что эти два трупа ворвутся в  насыщенную
уголовно-криминальную хронику прессы и телевидения Германии,  окруженные
густым, стокилограммовым облаком кокаина, развеянного над автобаном все-
го в десяти километрах от Мюнхена... А это резко повысило интерес к  ис-
тории с брошенными русскими грузовиками и парочкой покойников!
   Алик и с трупами дал маху. Ну, разве думал Алик, что  одним  из  этих
трупов окажется он сам?!
   Я все говорю про убитых - "труп", "покойник". Так, как их  назвал  бы
Шура Плоткин. А ведь это - более чем неточно!
   Ну, Лысый, черт с ним... Труп он и есть труп. А вот то, что  осталось
там на автобане от Алика - ни "покойником",  ни  "трупом"  не  назовешь.
Так... Некие кровавые ошметки, спрессованные с кусками искореженного ме-
талла, без каких-либо малейших признаков человеческого тела и  автомоби-
ля.
   Недаром я от одного взгляда на эту картинку блевал чуть не до обморо-
ка!
   И вообще, Алик сильно ошибался, когда думал, что немцы могут это дело
"спустить на тормозах". Дескать, потому, что сегодня в Германии разборки
русских мафиози стали привычным явлением.
   Газеты - не только "Абендцайтунг", как думал Алик,  но  и  "Тагесцай-
тунг", и "Бильд", и даже, уж на что  солидная  газета,  -  "Зюддойчецай-
тунг", изо дня в день печатали репортажи о том, как проходит  следствие,
как полиция топчется на одном месте, давали фотографии Алика,  Лысого  и
моего Водилы с их документов, фотографии с места происшествия, изображе-
ния раздолбанного голландского рефрижератора, нашего разбитого "Вольво",
фото уцелевших пачек с кокаином...
   Вплоть до химических анализов именно этого  кокаина,  которые  давали
довольно четкое представление о его родословной и месте возникновения.
   Телевидение - чуть ли не все немецкие программы - тоже вовсю упражня-
лось в показе пережеванной груды железа с остатками того, что было  Али-
ком, крупные планы мертвого Лысого с двумя черными дырками - над  бровью
и под подбородком на шее. Показывали и моего Водилу  -  неподвижного,  с
закрытыми глазами, опутанного проводами и трубками, лежащего в  каком-то
специальном отделении клиники, куда никого якобы не пускают.
   И, конечно, как в американских фильмах (мы с Шурой такое раз сто  уже
видели!), с удовольствием показывали полицейский пост  у  дверей  в  это
спецотделение. Будто мой Водила может сейчас встать со своей  спецкоечки
и убежать в неизвестном направлении. Или в один прекрасный момент оживут
Лысый и Алик, ворвутся в клинику и еще раз попытаются ухлопать моего Во-
дилу!
   Но самыми ужасными были интервью с мамой Алика.
   Скромно и модно одетая, с худенькой  девичьей  фигуркой,  растерянная
пожилая женщина на плохом немецком языке пыталась уверить мир,  что  все
произошедшее - трагическая ошибка, что ее мальчик никогда в своей  жизни
никого не обидел! А то, что он воевал в Афганистане  и  Карабахе  -  так
другого выхода у него в Советском Союзе не было. Поэтому они с  сыном  и
эмигрировали...
   А ей безжалостно показывали пистолет с отпечатками пальцев Алика,  ей
предъявляли неопровержимые доказательства, что ее мальчик был холодным и
страшным убийцей, что деньги, которые она считала результатом  его  вне-
запно открывшегося коммерческого таланта на ниве "экспорт-импорт",  были
его гонорарами за "исполнительское мастерство", за десятки смертей почти
во всех странах мира.
   Его искали очень, очень давно, но насколько он был жесток,  настолько
же и умен, и поэтому даже "Интерпол" до сих пор не мог его вычислить.  И
если бы не этот кокаин...
   Она не хотела ни во что верить. Она умоляла оставить ее в покое, нае-
дине с ее горем, а ей совали под нос различное, самое современное оружие
Алика, его и ее документы с их фотографиями, но с совершенно другими фа-
милиями, которых у Алика в разных тайниках нашли великое множество.
   Каждое интервью было для нее пыткой. Но ни полиция, ни самые дотошные
телевизионные зубры не смогли сломить в ней святую убежденность в непог-
решимости своего прелестного, доброго и удивительного  Алика  -  лучшего
сына, о котором могла бы мечтать любая мать и которого Господь так несп-
раведливо не уберег в этой ужасной автомобильной катастрофе!
   И несмотря на то, что я про Алика знал почти всю правду, его маму мне
было безмерно жаль.
   Газеты мне читала и показывала Таня Кох. А телевизор я и сам смотрел.
Вместе с нею.
   Дело в том, что я уже вторую неделю живу у Тани.
   "Живу" - это громко сказано. В ее квартире я  бываю  всего  несколько
часов в сутки. Иногда что-то ем, что-то пью, а в основном я шатаюсь вок-
руг клиники по огромному больничному парку. Таня живет совсем рядом.  Ее
дом стоит на соседней с больницей улице, квартира в первом  этаже,  и  я
могу смываться из нее, когда захочу. Таня специально оставляет чуть при-
открытым окно в кухне, и войти в квартиру и выйти из нее - для меня пле-
вое дело.
   Изредка я ночую у нее. И тогда Таня рассказывает  мне  про  Алма-Ату,
где она родилась и выросла и где живет очень  много  бывших  немцев  По-
волжья, которых сослали туда еще во время Второй мировой войны.
   Рассказывает Таня и о своих недавно умерших родителях, так и не  дож-
давшихся разрешения на выезд в Германию всей семьей.  Счастье,  что  они
Таню с детства немецкому языку выучили. Дома заставляли говорить  только
по-немецки для ежедневной практики.
   От Тани я узнал о замечательном казахском нейрохирурге -  Вадиме  Ев-
геньевиче Левинсоне. Таня училась у него в медицинском институте, а  по-
том много лет работала его ассистентом.
   Вадим Евгеньевич был блядун, пьяница,  превосходный  гитарист,  а  из
всех видов индивидуального транспорта предпочитал мотоцикл "Ява", на ко-
тором и носился по всей Алма-Ате и ее  окрестностям.  А  еще  Вадим  Ев-
геньевич пел под гитару мужественные песни Высоцкого и  Визбора  и,  как
поняла Таня впоследствии, всю жизнь тосковал по настоящему "мужчинству".
Отсюда и гитара, и Визбор, и мотоцикл, и пьянки,  и  бляди...  Хотя  ему
вполне было достаточно быть тем, кем он был на  самом  деле,  -  блиста-
тельным нейрохирургом! Но этого Вадим Евгеньевич не понимал...
   На втором курсе института, когда Тане было  девятнадцать  лет,  Вадим
Евгеньевич увез ее в Медео, в маленькую гостиничку при знаменитом  высо-
когорном катке, и там без пышных клятв и заверений, без вранья и  обеща-
ний, легко и весело, под гитарку с шампанским, лишил Таню невинности.  И
несмотря на то, что Вадим Евгеньевич даже и не  помышлял  разводиться  с
женой и бросать сыновей, Таня никогда об этом не пожалела.
   С тех пор в ее жизни было достаточно много мужчин - и  моложе  Вадима
Евгеньевича, и красивее, и, чего уж греха таить, - сексапильнее  и  мощ-
нее, но к Вадиму Евгеньевичу она и по сей день сохранила такую благодар-
ную нежность, которой не удостоился ни один мужик, когда-либо  переспав-
ший с Таней.
   В Германии Таня появилась два с половиной года тому назад и  получила
все, что положено получить немке, приехавшей на свою историческую  роди-
ну. Единственное, на что Баварское правительство не обратило ни малейше-
го внимания - это на ее диплом с отличием.
   Правда, на основании этого же русского врачебного диплома и документа
об окончании ординатуры по кафедре нейрохирургии  правительство  Баварии
предоставило ей бесплатную возможность год проучиться на курсах немецких
медицинских сестер и поступить на работу в одну из клиник Мюнхена  почти
по специальности - на отделение нейрохирургии. Где и  лежал  теперь  мой
Водила.
   Я рассказываю про Таню Кох так подробно, потому что она - третий Оди-
нокий Человек в моей жизни. А Одинокому Человеку всегда необходимо перед
кем-то выговориться. Поэтому мы, Коты, одиноким просто  необходимы!  За-
частую Одинокого Человека переполняет то, чего другому Человеку не всег-
да скажешь. А Коту можно...
   Тут наблюдается забавное раздвоение в сознании Людей:  они  убеждены,
что Кот их не понимает, но, тем не менее, поверяют ему все  свои  "боли,
беды и обиды" (выражение Шуры Плоткина) как единственному живому сущест-
ву, находящемуся в непосредственной близости.
   Кроме всего, Люди уверены, что даже их постыдные признания и открове-
ния, не всегда отдающие благородством и чистоплотностью, никогда и нико-
му Котом пересказаны не будут. И в этом они абсолютно  правы.  Ну,  а  в
том, что Коты чего-то не понимают - Люди издавна и глубоко заблуждаются.
   Естественно, я не имею в виду таких Людей, как Шура или Водила. Когда
между Человеком и Котом существует Двухсторонний Контакт - никаким  заб-
луждениям решительно нет места!
   Но с Таней Кох устанавливать Двухстороннюю Телепатическую  Связь  мне
не хотелось. Она, как говорит в таких случаях Шура Плоткин,  "сожгла  за
собой все мосты". Она приехала сюда навсегда. А я обязательно должен бу-
ду вернуться в  Россию.  И  разрывать  уже  установившийся  Контакт  на-
сильственным образом - одинаково больно и для Кота, и для Человека...
   Так что, давай, Мартын, будем благодарны Тане за  временный  приют  и
доброе отношение, и не нужно ей лишних зарубок на сердце, ощущения  лиш-
них потерь. Ей и так не слишком-то весело живется на этой своей  истори-
ческой родине.
   Пусть Таня пребывает в уверенности, что я ни хрена не понимаю из все-
го того, про что она мне рассказывает. А какие-то проявления моей  сооб-
разительности она с легкостью спишет за счет обычных "животных  инстинк-
тов", про которые ей талдычили, наверное, и  в  школе,  и  в  институте.
Ей-Богу, так будет для нее лучше. Особенно, когда я укачу из Германии.
   А пока я каждый день по много раз обхожу огромные больничные  корпуса
с вертолетной площадкой на крыше, мотаюсь по большой автомобильной  сто-
янке сотни на две машин и сижу под дверями служебного подъезда  клиники,
куда обычно входит и откуда выходит Таня Кох.
   Многие служащие больницы меня уже знают и знают, что я - "КОТ РУССКО-
ГО ГАНГСТЕРА, КОТОРЫЙ ЛЕЖИТ В БЛОКЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ ОТДЕЛЕНИЯ НЕЙРО-
ХИРУРГИИ". Вот так-то!
   Однако, несмотря на то, что я "Кот гангстера", многие меня подкармли-
вают. Особенно - младший медицинский персонал. То колбаски притащут,  то
приволокут кусок вполне приличной рыбки - вареной или жареной. Это,  ко-
нечно, не оттаявший сырой хек имени моего Шуры Плоткина, но тоже  вполне
съедобная рыбка. Вроде той, которой меня угощал Рудик на корабле.
   Просто так гуляющих, а упаси Господь, бродячих Котов, Кошек и Собачо-
нок - я здесь не видел. Пока. Запахи их чувствую, но вот так - нос к но-
су, еще ни разу не сталкивался. Пару раз  наблюдал  Собак  на  поводках.
Один раз видел в окне второго этажа  довольно  спесивого  Кота,  который
скользнул по мне недобрым глазом и отвернулся.
   Но так как мой мир ограничен всего лишь двумя прибольничными  улочка-
ми, парком и автомобильной стоянкой - говорить о том, что в Германии во-
обще нет такого понятия, как бродяжничество бесхозных Собак и  Кошек,  -
аналогичное нашему, российскому, - я бы не рискнул.
   Поэтому, пока Таня на работе, я гуляю сам по себе, и встреться сейчас
мне кто-нибудь из моих немецких коллег - я был бы  только  раздосадован.
Потому что гуляя, я все время очень и очень  занят.  Я  колдую,  колдую,
колдую...
   Я постоянно, на очень сильном, выматывающем волевом напряжении, посы-
лаю свои лечебные сигналы Водиле. И не просто - в белый свет, как в  ко-
пеечку, - а с совершенно точным адресом: я знаю этаж, где лежит  Водила,
знаю комнату, в которой он лежит, знаю даже конкретное расположение кро-
вати и приборов в этой комнате.
   Я даже знаком с тремя полицейскими, которые каждые восемь часов  сме-
няют друг друга у дверей моего Водилы.
   Мало того, я уже три раза и сам был в этой комнате, куда всем  посто-
ронним входить было строжайше запрещено! Когда Таня оставалась в клинике
на суточное дежурство, она выходила ночью за мной к служебному подъезду,
запихивала меня в какой-то непрозрачный пластмассовый мешок и  приносила
к Водиле на полчаса, на пятнадцать минут, а один раз я там  пробыл  даже
часа два.
   С грустью должен заметить, что, как мне показалось, Водиле стало  го-
раздо хуже, чем тогда, на автобане, когда он пытался меня успокаивать  и
просил меня не нервничать. Во всяком случае, ни одна моя попытка устано-
вить с ним хоть какой-нибудь Контактишко  не  увенчалась  успехом.  Даже
тогда, когда я был совсем рядом.
   Таня пыталась мне объяснить происходящее с  Водилой,  но  подозреваю,
что эти объяснения были бы даже для Шуры Плоткина невероятно сложными, а
для меня - тем более. Я знал одно - с Водилой плохо...
   И тем не менее - "...не оставляйте стараний,  маэстро...",  как  ког-
да-то пел Шура. Я все время пытался связаться с Водилой, пробудить в нем
хотя бы искорку сознания. Таня Кох сказала, что если  бы  Водила  сейчас
очнулся, врачи могли бы предпринять  дальнейшие  усилия.  А  пока  нужно
ждать и ждать...
   Вот я и пыжился до полного опустошения - все  пытался  законтачить  с
Водилой. И так пробовал, и этак. Даже поведал ему тайну золотой зажигал-
ки. Так мне хотелось его хоть чем-то растормошить.
   Я в подробностях рассказал ему, как эта зажигалка выпала  у  него  из
кармана, когда он трахал мою  старую  знакомую  судомойку  Маньку-Диану.
Рассказал, как спрятал эту зажигалку в фургоне, в  картонной  коробке  с
ветошью, чтобы вернуть ее Водиле уже в Санкт-Петербурге, как  только  он
потеряет возможность найти ее законного владельца. Тем более, что владе-
лец оказался таким говнюком, что ему в пору от свечки прикуривать, а  не
от зажигалочки "Картье"!
   Я даже рассказал ему, как за пять минут до того, как прилетел  верто-
лет, я выцарапал эту зажигалку из фургона, замотал в  грязную  тряпку  и
закопал под километровым столбиком у автобана. Да еще и догадался попро-
сить полицейского Рэкса пописать на этот столбик. Так сказать, "пометить
территорию". И как только Водила очухается и выйдет из этой больницы, мы
вместе поедем туда, откопаем ее и...
   Но Водила никак не отреагировал на мой рассказ. Я не услышал ни одно-
го, даже самого слабенького ответного сигнальчика. А  уж  я-то  старался
рассказать ему эту баечку весело, непринужденно, как некое очень  забав-
ное приключение. Кое-где заведомо пережал, переиграл - лишь бы пробудить
хоть малейший интерес у Водилы к этой истории. Но тщетно...
   Называла меня Таня просто - "Кот".
   Еще в самый первый день знакомства, после того, как вертолет  опустил
нас на специальную плоскую крышу больницы и больничные  врачи  категори-
чески воспрепятствовали моему присутствию в клинике, Таня забрала меня к
себе домой и сказала:
   - Послушай, Кот... Я не знаю, как тебя зовут в действительности. При-
думывать тебе  какое-нибудь  пошловатенькое  кошачье  имячко  типа  Бар-
сик-Мурзик мне, честно говоря, неохота. Но по всем статьям ты - Кот! Бу-
дучи бабой с опытом, подозреваю, что ты - настоящий Котяра. Может  быть,
даже из разряда сексуал-террористов. Ибо внешние данные говорят  о  мно-
гом, а они у тебя более, чем явственны и нестандартны. Как, кстати, и  у
твоего русского приятеля. Думаю, что по женской части вы оба - два сапо-
га пара. Так что, я тебя буду называть просто - Кот. Абгемахт? В  смысле
- договорились?
   С тех пор каждый разговор со мной она начинает  со  слов:  "Послушай,
Кот..."
   - Послушай, Кот, - сказала мне Таня как-то вечером на  исходе  второй
недели. - Тут в "Штерне" - журнальчик есть такой - я прочитала  любопыт-
ную заметочку. Ссылаются они на эФКаУ. На Федеральное  Криминальное  Уп-
равление. А эта контора тебе - не хухры-мухры. Так вот, они  вспоминают,
что когда в июле девяносто четвертого года в  Мюнхенском  аэропорту  был
задержан какой-то наш российский туз, чуть  ли  не  замминистра,  с  не-
большим грузом высокотоксичного оружейного плутония, они уже тогда  рас-
полагали сведениями, что эта порция плутония - жалкий лепет по сравнению
с теми килограммами, которые сейчас спрятаны русскими где-то в  Берлине.
Их вполне достаточно для хорошенькой атомной бомбочки! Слушай, Кот,  что
они пишут...
   Таня взяла в руки журнал, открыла  нужную  страницу,  и  я  увидел  в
статье, которую она мне собиралась читать, строки, подчеркнутые  ее  ру-
кой. То, что это была ее рука - тут можете мне поверить  на  слово.  Тут
мы, Коты, никогда не ошибаемся!
   - Я тебе буду читать сразу по-русски. Хорошо? - сказала Таня.
   "Мне без разницы. Можешь и по-немецки", - подумал я, но не сделал да-
же крошечного усилия, чтобы моя мысль дошла до ее сознания.
   Она отличная тетка! Как сказал бы Водила - "своя в доску". И выглядит
по Человеческим параметрам, - будьте-нате! Но раз  я  решил  -  никакого
Контакта, - так оно и будет. На кой хрен нам потом, когда мы  расстанем-
ся, разные душевные заморочки? Мало у нас, у каждого своих болячек?!
   - Где это, где это?.. - бормотала Таня, водя пальцем по  строчкам.  -
А!.. Вот! Послушай, Кот, что пишет "Штерн" со ссылкой на эФКаУ: "...сос-
тоялись переговоры о продаже плутония, оставленного русскими в  Берлине.
В переговорах приняли участие высокопоставленные люди из России".  Прав-
да, потом представитель эФКаУ в Висбадене заявил, что в отношении "высо-
копоставленных людей из России ему ничего не известно". Но нам  с  вами,
майне либер херрн Кот, казалось бы, на это наплевать! Мы  и  плутоний...
Как говорится, "где именье, где вода, где Ромео,  где  Джульетта..."  Но
дальше "Штерн" пишет оченно даже касаемое нас с тобой... "Как стало  из-
вестно из проверенных источников, недавняя неудавшаяся попытка  ввоза  в
Германию более полутонны кокаина, закончившаяся  кровавой  трагедией  на
автобане у Мюнхена, - тоже дело рук  русской  мафии,  стоящей  в  непос-
редственной близости к правительственным кругам России".
   "Какие еще полтонны?!! - возмутился я и даже подпрыгнул на  месте.  -
Там же чуть больше ста килограммов было!!! А полтонны - это пятьсот  ки-
ло!.."
   Когда Шура пытался научить меня цифрам, это было единственное, что  я
запомнил.
   Наверное, я слишком сильно проэмоционировал и невольно  воздействовал
на сознание Тани. Потому что она слегка оторопело  посмотрела  на  меня,
будто услышала мой голос. А потом, не веря себе самой, потрясла  головой
- будто отгоняла от себя это невероятное наваждение с говорящим Котом, и
расхохоталась. Но, тем не менее, сказала, не понимая, что  отвечает  мне
на мой всплеск:
   - Да не было, не было там никаких пятисот килограммов! Я же сама слы-
шала, полиция на автобане говорила о ста килограммах! Ну,  "Штерн"!  Ну,
"Штерн"!.. Не приврать - не может. Да! И еще... Но это я  уже  подтверж-
даю. Послушай, Кот: "В ближайшие дни будет произведена серьезная  нейро-
хирургическая операция единственному оставшемуся в живых русскому участ-
нику кокаиновой трагедии. Врачи надеются, что после операции к нему вер-
нется сознание и он сможет приоткрыть завесу над тайной, покрывающей эту
преступную историю..." Вот так, мой дорогой Кот! Пока, правда, идут  ка-
кие-то переговоры с Минздравом России, но уже с завтрашнего дня мы начи-
наем готовить твоего приятеля к операции. Оперировать будет сам  профес-
сор фон Дейн. Отличный доктор! Такое впечатление, что его выучил мой ка-
захский Левинсон...
   Но уже на следующий день выяснилось, что в Мюнхене  никакой  операции
Водиле делать не будут!
   Около трех часов дня, когда большая часть врачей  покидает  больницу,
оставляя ее на дежурных коллег и младший медицинский персонал, я шатался
по служебной автостоянке вокруг роскошного "Ягуара" профессора фон  Дей-
на, в надежде увидеть его самого и посмотреть -  как  выглядит  Человек,
который должен вернуть Водилу к жизни.
   Его "Ягуар" я уже знал. Неделю назад Таня показала мне машину профес-
сора и завистливо заметила:
   - Ничего себе автомобильчик у нашего шефа? Под сотню тысяч марок  тя-
нет. Если бы Боженька был справедлив, то  мой  нейрохирургический  казах
Вадик Левинсон вообще должен был бы на полумиллионном  "Роллс-Ройсе"  по
Парижу ездить. А он на мотоцикле по Алма-Ате гоняет...
   По-моему, этот казах с такой странной фамилией - был единственным Че-
ловеком, которого Таня вспоминала из своей прошлой  жизни.  Как  я  Шуру
Плоткина.
   Не успел я прошляться под машинами и получаса, как к "Ягуару"  подхо-
дит высокий стройный седой человек лет сорока пяти и какой-то  низенький
полный господинчик с огромными усищами. Оба в пальто и с папками.
   И я вспоминаю точно, что высокого и стройного я уже пару раз видел  у
служебного входа, а низенького, полного - никогда.
   Высокий открывает "Ягуар", снимает пальто, бросает его на заднее  си-
денье и туда же кладет кожаную деловую папку. Значит - это профессор фон
Дейн. А я не знал...
   Низенький, полный, с усищами, открывает стоящий рядом  "Опель-Омега",
делает абсолютно то же самое и говорит  фон  Дейну,  продолжая,  видимо,
давно начатый разговор:
   - У него же райзеферзихирунг!  Эта  идиотская  нищенская  медицинская
страховка типа нашей АДиАЦе! Сто тридцать марок за три месяца. Все русс-
кие покупают для своих сотрудников,  едущих  за  границу,  только  такие
страховки!.. А один день пребывания этого русского бандита в нашей  кли-
нике стоит больше тысячи двухсот марок! Не считая вашей операции...
   - Я мог бы отказаться от гонорара за эту операцию, - говорит  профес-
сор фон Дейн.
   - Вы что, один ее собираетесь делать?! - вскипел усатый. - А ваши ас-
систенты, анестезиологи, операционные сестры, техники - они все тоже от-
кажутся от денег, лишь бы вы смогли прооперировать этого русского?! Я не
говорю уже о чудовищной стоимости медикаментов, перевязочного материала,
амортизации аппаратуры, стоимости энергии... А последующие расходы? Пос-
ле операции?..
   - Но, черт побери, существует же, кроме примитивных  денежных  расче-
тов, в которых мы буквально все утопаем, еще и какая-то этическая  норма
взаимоотношений - "Врач и Больной"?! - разозлился фон Дейн.
   - О, Боже... - усатый даже всплеснул руками. - Но если русские не хо-
тят за него платить и требуют немедленно отправить этого гангстера в Пе-
тербург - какого черта вы упираетесь?! Они хотят его сами оперировать  -
Бог им в помощь... Что вам-то?
   - Мы ликвидировали его ранение брюшной полости, еле-еле привели его к
состоянию, когда можно начинать нейрохирургию, а теперь... Это преступно
и возмутительно! - рявкнул профессор.
   - Мы получили факс из Бонна  от  русского  посольства,  что  всю  от-
ветственность за реэвакуацию больного берет на себя министерство здраво-
охранения России. Это же согласовано с их  спецслужбами  и  нашим  Феде-
ральным Криминальным управлением. Естественно, всю его историю  болезни,
всю документацию по нему мы передадим им немедленно. Тем более, что  они
присылают за ним специально оборудованный самолет с сопровождающими.
   - Но как он перенесет полет? Кто эти  сопровождающие?..  -  Фон  Дейн
чуть не застонал.
   - Успокойтесь, Фолькмар. Теперь вы уже не несете за него никакой  от-
ветственности, - сказал усатый.
   - Да разве в этом дело! - горько произнес фон Дейн. -  Бог  мой,  Бог
мой... Несчастная страна, несчастный народ, несчастный этот русский  шо-
фер. Как он все это выдержит? Он даже слова сказать не может...
   Посчитав, что разговор с профессором закончен, усатый толстяк с  тру-
дом втиснулся в свой "Опель", завел мотор, захлопнул дверь, но  с  места
не тронулся. Плавно опустилось стекло водительской двери, и толстяк нег-
ромко и печально сказал фон Дейну:
   - А может быть, его именно поэтому и забирают у нас так срочно. Может
быть, кому-то там, в России, очень не хочется, чтобы  этот  шофер  после
вашей операции стал бы говорить какие-то слова? Вы об этом подумали?
   И толстяк, не попрощавшись, уехал. А через полминуты уехал и  профес-
сор фон Дейн.
   Я сознательно не прерывал рассказа о разговоре профессора фон Дейна с
усатым толстяком описанием того, что творилось со мной  во  время  этого
разговора. Я затаился под чьим-то "Чероки" в двух метрах от  профессорс-
кого "Ягуара", и поэтому сумел не пропустить ни слова.
   То, что меня ни за что не возьмут в этот спецсамолет, который  приле-
тит за Водилой - у меня не возникло никаких сомнений. Но на себя мне бы-
ло уже наплевать. Я твердо знал, что когда-нибудь я все  равно  доберусь
до Петербурга! Тут, как говорил Шура Плоткин, "и к гадалке не ходи".
   Но что будет с Водилой?! А если он в самолете очнется и  станет  меня
искать - а меня там нет... Он - больной, переломанный и измученный  бед-
няга - где-то летит по воздуху, а я, здоровый и невредимый Котяра, в это
время гуляю по Мюнхену! Ничего себе ситуация!
   Одного Человека, с которым мы были так необходимы друг другу,  я  уже
потерял. Теперь я теряю Второго...
   Последнюю ночь Водилы на немецкой земле около него дежурила Таня Кох.
Ко второму часу после полуночи больница угомонилась, и Таня в белых  ши-
роких полотняных штанах и такой же белой рубахе навыпуск вышла за мной к
служебному входу, катя перед собой маленький столик на колесах. На  сто-
лике стоял большой никелированный бак с крышкой.
   - Послушай, Кот, - тихо сказала мне Таня. - Я больше  не  могу  ночью
шляться по клинике с авоськой, будто я только что бегала в  лавочку.  Ты
уж, пожалуйста, не обессудь и полезай в стерилизатор, а я  тебя  прикрою
крышечкой. Это мне полицейский подсказал...
   Я тут же прыгнул в бак, Таня накрыла меня крышкой и мы поехали.
   Профессор фон Дейн оказался прав - Водила выглядел гораздо лучше, чем
в прошлые дни. Почти сошел чудовищный отек со лба, остался лишь  громад-
ный синяк с желтизной по краям. И дышал Водила лучше - ровнее и  глубже.
И если бы не провода и трубки, которыми он был опутан, казалось, что Во-
дила просто спит глубоким спокойным сном после тяжелого трудового дня.
   Таня наглухо закрыла дверь и подложила меня Водиле под руку,  прошеп-
тав:
   - Черт бы тебя побрал, Кот, какой ты  тяжелый!..  Полежи  так.  Может
быть, он хоть тебя почувствует.
   На мгновение мне пригрезилось, что коснувшись моего загривка,  пальцы
Водилы слегка шевельнулись. Но потом я понял, что ошибся.  Тогда  я  изо
всех сил сам стал вызывать Водилу на связь. Чтобы усилить свой сигнал, я
лизал его руку и даже чуточку покусывал концы  его  пальцев.  Реакция  -
ноль!
   Тогда я перестал суетиться и дергаться, расслабился под теплой, тяже-
лой, но безжизненной ручищей Водилы, немного передохнул и осторожно,  не
спеша, начал тихо-тихо вызывать его снова.
   Я напомнил ему наиболее яркие картинки последних дней -  наше  первое
знакомство, когда на корабле он расшнуровал заднюю стенку своего  фурго-
на, увидел меня и сказал: "Здравствуй, Жопа-Новый год,  приходи  на  ел-
ку!.."
   Я вспомнил про веселую, смешливую и очень умелую черненькую Сузи, про
десятидолларовую деловитую неум[cedilla]ху Маньку-Диану, про его любимое
пиво "Фишер", и даже повторил еще раз историю золотой зажигалки.
   Потом я перешел к воспоминаниям, которые, как мне казалось, тоже дос-
таточно четко запечатлелись в его сознании - таможня в Кильском  морском
порту, мое явление антинаркотическим собачкам, Ганноверскую автозаправку
и "татарский" бифштекс.
   Я лишь про Алика старался не говорить, чтобы не  нервировать  Водилу,
если тот хоть краем уха слышит меня. И про Лысого не  вспоминал.  И  про
Бармена - ни слова.
   А Таня Кох не отрываясь смотрела в маленький телевизор с круглым тем-
ным экраном, по которому бежали зеленые волнистые линии, и время от вре-
мени отрицательно-скорбно покачивала головой.
   Мы даже и не заметили, как за окном уже вовсю рассвело,  и  пришли  в
себя лишь тогда, когда кто-то попытался открыть дверь.
   Таня быстренько набросила на меня полотенце и впустила, наверное, де-
журного врача. Потому что стала разговаривать с ним по-медицински. После
чего, я слышал, врач ушел.
   - Давай, Кот, прощайся со своим приятелем, - сказала мне  Таня.  -  Я
сейчас попытаюсь тебя вынести отсюда. А то потом у меня  на  это  просто
времени не будет.
   "Водила, миленький!.. - запричитал я без малейшей надежды. - Не  бой-
ся, я обязательно найду тебя в Петербурге!.. Я тебя познакомлю  с  Шурой
Плоткиным. Вы просто обязаны держаться друг за друга! Таких,  как  вы  -
очень-очень мало, и поодиночке вас могут запросто  истребить!..  Господи
Боженька! Сделай Божецкую милость, чтобы Водила хоть одно  мое  словечко
услышал..."
   И то ли я в отчаянии себе нафантазировал, то ли что-то  действительно
сдвинулось с места, но мне вдруг причудилось, что я услышал тихий шелест
- "Кыся-а-а..."
   Но в этот момент Таня посадила меня в стерилизатор, закрыла крышкой и
вместе со столиком выкатила из палаты.
   Уже в девять часов утра я сидел на крыше профессорского "Ягуара" и  с
невыразимой тоской смотрел вверх - в чистое  синее  осеннее  небо,  куда
большой желтый вертолет уносил моего Водилу.
   Я вспомнил, как долго мы плыли из России в Германию, сколько  мы  еще
ехали своими колесами, и несмотря на то, что желтый вертолет был  доста-
точно большим и шумным, в душу мою стали закрадываться тревожные  сомне-
ния - а долетит ли он от Мюнхена до Петербурга?..
   Рядом со мной стояла заплаканная Таня Кох. И мне,  и  Тане  было  так
тошно, мы оба были настроены на такую паршивую Единую Волну, что я  плю-
нул на все свои высокоморальные преграды,  собственнолапно  воздвигнутые
перед самим собой, что не заботясь о последствиях, открытым текстом МЫС-
ЛЕННО спросил Таню:
   "Он что, на этой желтой штуке так до самой России и полетит?"
   - Что ты, Кот!.. - автоматически ответила мне Таня, не заметив ничего
странного. - На самолете - только до аэропорта. А там  его  перенесут  в
наш русский самолет.
   Таня и по сей день говорит про все русское - "наш", "наше", "наши".
   "Слава Богу! - сказал я. - А то я уж боялся..."
   Но тут вдруг Таня посмотрела на меня безумными глазами:
   - Эй!.. Эй, послушай, Кот!.. Ты мне действительно что-то  сказал  или
это мне показалось?!
   Не отрывая глаз от вертолета, уменьшающегося  в  небесной  синеве,  я
спокойно ответил:
   "Нет, Таня, тебе не показалось".
   И в эту секунду вертолета в небе не стало.  Еще  слышался  отдаленный
шум его мотора, а потом и он исчез.
   "Тебе не показалось, Таня, - повторил я и посмотрел ей в глаза. - Мне
не хотелось бы тебе сейчас что-либо объяснять -  нет  настроения.  Найди
книгу английского биолога доктора Ричарда Шелдрейса и прочти  ее  внима-
тельно. Ты все поймешь... Или Конрада Лоренца - "Человек находит друга".
   - Какое счастье! - воскликнула Таня, но из  глаз  ее  снова  полились
слезы. - Значит, я нашла в тебе друга? Да, Кот?.. И мы будем с тобой ве-
черами трепаться о том, о сем!.. Ты будешь  провожать  меня  на  работу,
встречать меня, да?..
   "Нет, Танечка, - с грустью, но честно сказал я. - Я должен  вернуться
домой в Петербург. У меня есть два Человека, которые могут там без  меня
погибнуть..."
   - Я тоже могу здесь погибнуть без тебя, - прошептала Таня.
   "Нет. Ты только со мной можешь погибнуть. Вспомни,  сколько  одиноких
женщин так и остались одинокими до глубокой старости  лишь  потому,  что
когда-то, спасаясь от одиночества, завели себе Кота или Кошку. На  худой
конец - маленькую Собачку. Все свое несостоявшееся материнство, всю свою
нерастраченную нежность, невостребованную доброту - они сконцентрировали
на этом маленьком домашнем Животном, (кстати, не  всегда  благодарном  и
искреннем!) и тем самым погубили себя. В заботе о "Кошечке" у них прохо-
дила вся жизнь, а иллюзия присутствия "живого существа" в доме, заменяла
им нормальное, здоровое общение с Мужиками. Подменяло понятие  Настоящей
Любви. Любви, от которой Женщины расцветают в любом возрасте, от которой
рождаются Дети, по праву требующие всего того, что одинокие Женщины  так
неразумно растрачивают на своих Котов и Кошек... Я же видел,  Таня,  как
на тебя смотрят Мужчины! Да тебе стоит только пальцем  шевельнуть...  Ты
же очень красива и сексуальна. Поверь, мы все трое - те  два  Мужика,  к
которым я должен вернуться в Петербург, и я, - мы очень в этом деле  хо-
рошо понимаем! И еще одно, Танечка: ты приехала сюда - чтобы остаться. Я
- для того, чтобы вернуться. Прощай".
   Меня уже самого подташнивало от бездарной назидательности своего  то-
на, от дурацкого менторства, звучащего в каждой моей фразе, но у меня не
было сил выбирать выражения - сердце мое разрывалось от жалости  к  этой
умной и, действительно, прекрасной бабе, которая своим  вниманием  могла
бы оказать честь любому хорошему Мужику - от Водилы до Шуры Плоткина.
   Я потерся носом об ее заплаканное лицо, спрыгнул с "Ягуара"  и  пошел
через всю больничную автостоянку прямо на улицу.
   - Послушай, Кот!.. - жалобно закричала мне вслед Таня.
   Но я не остановился и даже не оглянулся. Я знал -  стоит  мне  задер-
жаться хоть на полсекунды или слегка повернуть голову в ее сторону,  мне
будет очень трудно уйти от нее вторично...
   Конец первой части

   Владимир Кунин
   КЫСЯ-2
   роман

   Как зритель, не видевший первого акта,
   В догадках теряются дети,
   И все же они ухитряются как-то
   Понять, что творится на свете.
   Самуил Маршак.
   Итак: вот уже полтора месяца я - мюнхенский КБОМЖ.  Как  говорится  -
Кот Без Определенного Места  Жительства.  Когда-то  Шура  Плоткин  писал
статью о наших Петербургских БОМЖах для "Часа пик", мотался по притонам,
свалкам, чердакам, подвалам, заброшенным канализационным люкам, пил вод-
ку с этими несчастными полуЛюдьми, разговоры с ними разговаривал. А  по-
том, провонявший черт знает чем, приходил домой, ложился в горячую  ван-
ну, отмокал, и рассказывал мне разные жуткие истории про этих бедных ти-
пов, каждый раз приговаривая:
   - Нет! Это возможно только у нас! Вот на Западе...
   И дальше шли, как я сейчас понимаю, не очень квалифицированные упраж-
нения на тему: "На Западе этого не может быть потому что не  может  быть
никогда".
   Ах, Шура, Шура... Милый, ироничный, умный, талантливый Шура. Даже  он
не сумел избежать нашей вечной российской идеализации Запада. Но я не из
тех Котов, которые, ущучив Человека на ошибке, начнут кидать в него кам-
ни. Отнюдь. Я же понимаю, чем  вызваны  подобные  заблуждения.  Среднему
россиянину живется у себя дома так фигово, что автоматически срабатывает
некий защитный механизм, и Человек начинает думать,  будто  где-то  есть
такая "земля обетованная", и  называется  Запад,  где  наших  российских
уродств днем с огнем не сыщешь. Ну, просто сплошной парадиз, черт  побе-
ри!
   Отсюда, я думаю, и добрая половина ошибок в той повальной  эмиграции,
которой теперь славится Россия на весь мир.
   Так вот, находясь в здравом уме и трезвой памяти,  я  -  Кот  Мартын,
русский, неженатый, родившийся в Ленинграде, проживающий в  Санкт-Петер-
бурге, в настоящее время случайно пребывающий в столице  Баварии  городе
Мюнхене Без Определенного Места Жительства, имеющий относительно  посто-
янную базу в Английском парке под "Хинезише Турм" (Китайская башня), - с
полной ответственностью за свои слова свидетельствую:  не  знаю,  как  -
где, а здесь, в Мюнхене, этих самых западных БОМЖЕЙ  столько,  что,  как
выражался мой Водила, - "хоть жопой ешь" (то есть - "очень много".  Дос-
ловный перевод с Русско-Водительского).
   Увидеть БОМЖей можно повсюду, особенно ночью, когда они  дрыхнут  под
каким-нибудь навесом прямо на земле, подложив под себя  несколько  слоев
картона из упаковочных коробок. Как правило, рядом стоит  недопитая  бу-
тылка с вином или пивом, и тут же лежит огромный, грязный лохматый  Пес,
зачастую очень даже породистый. Хотя здесь, в Германии, я заметил, нали-
чие породы не обязательно. Впоследствии я наблюдал в баснословно дорогих
автомобилях таких "Самосерек", которых у нас в России  можно  встретить,
наверное, только в деревнях Псковской области, куда мы ездили  как-то  с
Шурой на дачу к одному редактору.
   Ночью немецкий БОМЖ укрыт с головой лоскутным ватным одеялом или хра-
пит в спальном мешке, а его Псина валяется рядом.
   Потом, днем я несколько раз встречал этих Псов и их опухших Хозяев за
"работой". Хозяин сидел с бутылкой пива в руке, на его груди висела кар-
тонка с разными, наверное, жалостливыми словами, рядом спал его клочкас-
тый Пес, а в пластмассовую мисочку прохожие изредка бросали монетки - на
Пса! БОМЖу никто ничего не подавал, а вот "бедненькому Песику,  несчаст-
ной Собачке" хотели помочь многие...
   Поэтому, БОМЖ с Собакой - человек состоятельный и уверенный  в  завт-
рашнем дне, а БОМЖ без Собаки - деградант и люмпен, как выражается  Шура
Плоткин.
   Вечерами БОМЖи со своими Псами-добытчиками, как правило,  кучковались
в трех местах Мюнхена - в конце Леопольдштрассе на  Мюнхенерфрайхайт,  у
Зендлингертор на Герцог-Вильгельмштрассе, и, конечно же, у  Хауптбанхофа
- у Главного железнодорожного вокзала! То есть в местах, густо  посещае-
мых туристами и разным приезжим людом.
   В этих трех местах БОМЖи собираются чуть ли не со всего города, и по-
ка их Собаки мирно спят вповалку, БОМЖи дуют винище, накачиваются пивом,
выясняют отношения, ссорятся, дерутся и любят друг друга - Мужчины  Жен-
щин, Женщины Женщин, Мужчины Мужчин...
   Короче, такая Человеческая помойка, что я, в поисках  пристанища  для
самого себя, выбрал все-таки Английский парк, куда  БОМЖи  почему-то  не
заходили.
   Рассказом о Баварских БОМЖах я вовсе не хочу обидеть прекрасный город
Мюнхен!
   И в подтверждение моих симпатий к городу,  заполненному  таким  коли-
чеством колбас и сосисок, которое не может пригрезиться даже Рэю Бредбе-
ри - любимому фантасту Шуры Плоткина, - так же ответственно заявляю, что
Бродячих, Бездомных, Безхозных Кошек, Котов и Собак здесь нет и в  поми-
не! А это достижение цивилизации, достойное всяческого уважения.
   Заблудших - видел, сочувствовал, но помочь ничем не мог. Ибо пока еще
плоховато знаю город, и название улицы, сообщаемое мне  растерянным  не-
мецким Котом или потерявшейся Кошкой, - мне ничего не говорило. Сами  же
они, в общей своей массе, не имеют понятия, где находится  их  дом  даже
тогда, когда они всего лишь перешли на другую  сторону  улицы.  Полагаю,
что это в них чисто национальное. Уж больно часто я сталкивался с подоб-
ным явлением.
   Заблудившихся Кошек зачастую удавалось трахнуть. В этом деле они дос-
таточно раскованны, но тоскливы. Почти всегда неясно - получает она  фи-
зическое удовольствие или всего лишь моральное - от добротного  исполне-
ния своих дамских обязанностей.
   С Котами же говорить практически было не о чем. Мои предложения вмес-
те перекусить (причем, я ориентировался только на свои запасы!) вызывали
в них довольно кислую реакцию. Во-первых, местные Коты воспитаны на  Ко-
шачьих консервах типа "Ваша Киска купила бы  "Вискас"!".  У  нас  теперь
пол-России этим дерьмом завалено. Поэтому они вежливо  воротили  нос  от
куска нормального мяса, отменной косточки или грудинки, или шматка кури-
цы, которые я чуть ли не ежедневно стяжал в "Биргартене" - такой  пивной
ресторан около моей "Хинезише Турм", где прописался старым ленинградским
способом. Притащил им дохлую крысу, которую, к сожалению,  пришлось  ло-
вить самому, и был обласкан и накормлен.
   Дня три я им таскал одну и ту же крысу,  каждый  раз  выдавая  ее  за
"свежака", но в конце концов она протухла и завонялась так, что я сам не
мог к ней близко подойти! Пришлось отлавливать другую...
   И пока не наступили холода, и "Биргартен" работал во всю  ивановскую,
- я был сыт и мои запасы позволяли мне пригласить на ужин хоть пять заб-
лудившихся Котов. Но, повторяю, они ничего моего есть не хотели.  Первую
причину я уже называл, а вторая, как я сообразил  позже,  заключалась  в
том, что, приняв мое приглашение, местный Кот считал себя обязанным сде-
лать мне ответное приглашение. А ему этого страсть как не  хотелось!  Он
бы и рад был поболтать с иностранным  Котом  (это  я-то  иностранец!..),
похвастать своей квартирой, обстановкой, "песочницей", куда он гадит,  и
все его испражнения под  воздействием  передовой  германской  технологии
мгновенно превращаются в бело-серые ничем не  пахнущие  каменные  комоч-
ки...
   - Как?!. У вас в России этого нет?!. - пугался такой Кот, когда я, не
веря что это возможно, просил медленно повторить  мне  про  комочки  еще
раз. Как же вы живете без этого?!!
   Но приглашать к себе не торопился. Ибо такой прием требовал расходов.
   Мои вопросы - не знает ли уважаемый местный Кот  кого-нибудь,  кто  в
ближайшее время едет в Россию? Или, может быть, Хозяин  уважаемого  Кота
как-то связан с Людьми, ездящими в Россию, - сейчас это очень взаимораз-
вито - я мог бы с таким же успехом задавать своей  деревянной  "Хинезише
Турм", под которой нашел себе приют и крышу.
   Ни хрена эти Коты не знали, ничем не интересовались, никаких  Контак-
тов со своими Людьми не имели, считая, что главное предназначение  Людей
- кормить и холить своего Кота, возить его в отпуск - в Италию,  Испанию
и на Канарские острова, и работать не покладая рук для того, чтобы  Коту
было мягко спать и сладко есть это свое консервированное дерьмо с  вита-
минами...
   Несколько раз встречались мне и наши Коты и Кошки. Из случайных  зна-
комств с ними и ни к чему не обязывающей болтовни я разделил их  на  три
категории.
   В первую категорию, которой я безумно позавидовал, входила Кошка  од-
ного нашего российского вице-консула - веселая, деловая и неглупая моск-
вичка Нюся, которая про Мюнхен знала все: где можно пожрать  на  халяву,
как пройти в нужное место кратчайшим путем через служебные двери и  про-
ходные дворы, какому Коту имеет смысл ДАТЬ, а какому и нет.
   Но вот тут всплывал один-единственный, но весьма существенный  недос-
таток этой Нюси. Знать она знала, но удержаться и не  ДАТЬ  кому  угодно
она была не в силах! Тем не менее, а может быть, и поэтому с ней было не
обременительно, легко и спокойно.
   Вторым был Кот (имя вылетело из головы), про которого  Нюся  сказала,
что он принадлежит Человеку,  являющемуся  "правой  рукой"  Генерального
консула. На какой-то момент мне показалось, что эти два  знакомства  для
меня - прямой путь к Шуре и Водиле. И я закатил им приемчик, как говорит
Шура Плоткин, "под большое декольте". Во всяком случае,  пока  я  трахал
Нюсю, она обещала мне безграничную помощь и покровительство своего Хозя-
ина.
   Кот же "правой руки" Генерального консула оказался  довольно  мерзким
типом, хотя и выглядел крайне авантажно - красивый, ухоженный, с призна-
ками породы какого-то странного, специфического воспитания. Он все время
делал вид, что ему известно что-то такое, чего другим знать не положено.
Ко всему прочему, он постоянно взывал к честности, честности и  честнос-
ти, хотя Нюся клятвенно уверяла меня, что большего ворюги, чем этот Кот,
не знали ни Германия, ни Россия!
   Однажды, когда он уж слишком настойчиво призывал меня к  честности  и
расспрашивал о том, как я здесь оказался, а всем своим видом  давал  по-
нять, что не верит ни одному моему слову, я разозлился  и  начистил  ему
холеное рыло.
   Больше он не приходил. Но, к сожалению, перестала приходить и веселая
вице-консульская Нюся. Видимо, эта сволочь Кот капнул на нее кому  надо,
и Нюсю перестали выпускать из дому.
   А позавидовал я им только потому, что и этот Кот-дипломат, и эта  ви-
це-Нюся совершенно точно знали, что пройдет какое-то определенное  время
и они обязательно вернутся в Россию. Чего, в отличие от меня, дико  боя-
лись и не хотели!
   Ко второй категории я отнес Котов-эмигрантов из Киева. Их было  вели-
кое множество. Они прибыли сюда под флагом "Киев и Мюнхен -  города-поб-
ратимы!".
   Кому пришло в голову когда-то "побратать" Мюнхен и Киев - ума не при-
ложу. Все равно, что насильно женить меня на овце и ждать от меня и суп-
руги ежегодного приплода "Котоягнят". Бред какой-то! Рассказать  Шуре  -
обхохочется.
   Тем не менее, все киевские евреи, а также украинцы и русские,  загодя
прикупившие липовые еврейские документы, и  пожелавшие  сначала  послать
советскую власть, а потом и "ридну Украйну" ко всем чертям, оказались  в
Мюнхене по так называемой "еврейской линии".
   Обо всем этом я узнал от единственного пристойного и  интеллигентного
Кота-киевлянина, принадлежащего одному симпатяге - инженеру по автомоби-
лям. В Мюнхене инженер спокойненько работал обычным автомехаником, а ве-
черами вел со своим Котом разные беседы.
   Никогда не сталкиваясь с книгой доктора Шелдрейса, они оба своим умом
дошли до Телепатического Контакта. Не в полной мере, но  достаточно  для
доброй поверхностной трепотни, овладели этим искусством и пребывали  те-
перь в тихих радостях и заботах друг о друге.
   Этот же Кот говорил мне, что под Мюнхеном, километрах в сорока, живет
еще одна чрезвычайно милая пара киевских художников - муж  и  жена.  Они
как-то приезжали к этому инженеру чинить свой  автомобиль  и  познакоми-
лись. Ни Кота, ни Кошки у них, кажется, нет.  Поэтому,  сведения  о  них
крайне скудны. О них даже не сплетничают. А для киевско-мюнхенского кру-
га это явление поразительное и из ряда вон выдающееся.  Или  -  "выходя-
щее"? Как нужно говорить? Ни черта не помню...
   Все же остальные, с кем меня сводила судьба, были на редкость  одина-
ковы в  своем  наступательном  провинциализме,  необязательности,  всез-
найстве и постоянных потугах сообщить всему миру - кем они были  раньше,
до приезда в Мюнхен.
   Процент вранья в этих рассказах был удручающе высок, и если Кот заяв-
лял, что в Киеве у него была четырехкомнатная квартира с потолками в три
шестьдесят, а ЕГО Н[cedilla]ма или Петя, или Жорик, или Арон были "Глав-
ными инженерами", "Ведущими конструкторами", "Главными врачами Четверто-
го управления", или "Выдающимся музыковедом" - это, в лучшем случае, оз-
начало, что все они имели в Киеве аж двухкомнатную в блочном доме с  по-
толками в два сорок пять!
   И Н[cedilla]ма никогда не был "Главным инженером", а занимал довольно
скромную должность техника. Жора служил не  "Ведущим  конструктором",  а
просто чертежником. А "Главный врач Четвертого правительственного управ-
ления" Петя полжизни оттрубил терапевтом в районной поликлинике, напрочь
растеряв в ней все знания, полученные еще в институте. Но вот "Выдающий-
ся музыковед" Арон был, действительно, хорошим настройщиком и очень неп-
лохо зарабатывал. В Киеве у него был даже раздельный санузел!
   Когда я, в слепой надежде найти хоть  какую-нибудь  возможность  вер-
нуться в Россию, спрашивал у каждого из них - не знают ли они  Человека,
собирающегося в Петербург, они все в один голос предлагали мне  ехать  в
Киев, с удовольствием вспоминая - сколь прекрасен этот город, как хорошо
было в нем жить, где их знала "каждая Собака"!
   Поэтому мне были совершенно неясны побудительные причины их  переезда
в Мюнхен.
   Киевские Кошки были поразительно суетливы  и  постоянно  пребывали  в
состоянии полного восхищения собственными персонами. Отожравшись на доб-
ротных немецких продуктах, они, действительно, стали неплохо  выглядеть.
Морды у них разгладились, шерсть лоснилась от сытости,  и  единственное,
что можно было бы поставить им в упрек  -  это  чрезмерное  употребление
сладостей и излишне раннюю полноту, которую я ошибочно принимал за позд-
нюю беременность. А так как я  обычно  беременных  Кошек  не  трогаю  (я
как-то уже говорил об этом), то, как шутит одна  моя  знакомая  киевская
Кошка по имени Циля, я несколько раз "пролетал,  как  фанера  над  Пари-
жем..."
   Это у них такая острота. Если перевести ее  с  южно-русско-еврейского
хохмачества на нормальный московско-ленинградский язык, это будет  озна-
чать, что я "ошибался и проходил мимо того, чем мог бы воспользоваться".
   Кстати, о Циле. Циля была единственной изящной Кошкой-киевлянкой, су-
мевшей сохранить вполне приличную фигурку. Как и  все  ее  приятельницы,
она была в восторге от самой себя и постоянно рассказывала всем о  своих
победах над немецкими Котами, не забывая намекнуть, что, дескать, владе-
ет такой техникой секса, перед которой не устоять даже  молодому  Тигру.
Дескать, она его затрахает в первые же три минуты. Был бы рядом  Тигр  -
она бы всем показала, как это делается!..
   Я не испугался Цилиных обещаний и угроз, и тут же влез на нее,  чтобы
немедленно испытать на себе всю мощь неведомой мне доселе "техники  сек-
са", способной свести Тигра в могилу.
   ... Знал ведь, давно уже знал, что ни одной Кошке  нельзя  верить  на
слово. Но такого разочарования не испытывал уже лет сто! Как  сказал  бы
мой Шура Плоткин, - "Об технике секса там не могло быть и речи!"
   Обычная раздражающая любительская суетня, фальшивое раззевание пасти,
якобы страстное закатывание глаз, взвизгивания не тогда, когда нужно,  и
полное неумение чувствовать партнера по траху!
   От злости я чуть загривок этой Цили не прокусил. Меня удержало только
то, что я вовремя вспомнил миротворческую присказку Шуры, которую он го-
ворил каждый раз, когда сталкивался с  проявлением  любительщины  в  чем
угодно:
   - Знаешь, Мартын, - говорил в таких случаях Шура.  -  В  американских
салонах Дикого Запада всегда висела табличка: "Не стреляйте в  пианиста.
Он играет как умеет".
   Что, впрочем, не помешало мне остаться с Цилей в приятельских отноше-
ниях.
   И, наконец, третья категория - староэмигрантских Котов и  Кошек,  вы-
росших и воспитанных в семьях, смылившихся из Совка массу лет  тому  на-
зад.
   Наверное, наверное, и среди них есть  уйма  замечательных,  добрых  и
мудрых Котов и Кошек! Мой небольшой опыт  общения  со  староэмигрантским
Кошачьим сословием не позволяет мне судить обо всех Котах, взращенных  в
таких семьях.
   Думаю, мне просто не повезло. Те немногие, которых я случайно  узнал,
произвели на меня более чем странное впечатление. Часть из них принадле-
жала бывшим сотрудникам радиостанции "Свобода", уволенным  при  переезде
радиостанции из Мюнхена в Прагу. Несмотря на то, что Конгресс  Соединен-
ных Штатов Америки достаточно щедро выплатил им выходные пособия, исчис-
лявшиеся доброй сотней тысяч марок, а то и больше, - оставшиеся не у дел
в Мюнхене все равно чувствовали себя униженными и оскорбленными. Чуть ли
не выброшенными на улицу...
   Хотя, при том, что они заработали за эти  годы,  ведя  идеологическую
войну с Россией с очень безопасного расстояния, да плюс бабки,  получен-
ные ими при увольнении, вполне обеспечивали им спокойную жизнь до  самой
глубокой старости.
   Все это я узнал от их же Котов и  Кошек,  которые  тоже  были  хороши
по-своему. При встречах они приветливо мурлыкали и облизывали друг  дру-
га, а после расставания один из них непременно рассказывал  мне  гадости
про ушедшего. Или, наоборот: сначала гадости, затем появлялся тот, о ком
эти гадости говорились, а уж потом, сразу, без какого-либо  перехода,  -
облизывание  и  мурлыканье  с  тем,  кого  только  что  поливали  жидким
дерьмом!..
   Про такое трогательное сообщество мой Шура Плоткин непременно  проци-
тировал бы одного уже умершего поэта, которого Шура очень любил.
   - Террариум единомышленников, - наверняка сказал бы Шура.
   А Водила, помню, как-то про такую же компаху выразился попроще,  сох-
ранив абсолютно тот же смысл:
   - Ну чистый гадюшник, бля!
   Но что бы эти Коты и Кошки не говорили друг про друга,  все-таки  это
было Сообщество! Объединяли их - относительная равность положения,  при-
мерно одинаковый высокий жизненный уровень и общая  давность  пребывания
за границей своей родины, которой они видите ли, стеснялись, и между со-
бой зачастую разговаривали на плохом английском языке.
   И, конечно же, все вместе не  переваривали  представителей  последней
волны эмиграции. Глядя на недавно приехавших в Мюнхен Котов и Кошек, ко-
торые поначалу на каждом шагу делали привычные советские глупости и  по-
падали впросак из-за элементарного незнания Запада, -  староэмигрантские
Коты, наверное, вспоминали свое собственное ничтожество тех  лет,  когда
они сами впервые появились на этой заграничной земле.
   Стоило хоть немного споткнуться Новоэмигрантскому  Коту,  как  Старый
эмигрант презрительно цедил сквозь усы:
   - Ах, как это все у вас по-русски!
   Тем самым давая понять, что уж он-то никакого отношения к этой  ужас-
ной стране не имеет.
   - Уж если вы все-таки оказались на Западе, - назидательно говорил та-
кой Кот, - переехали, так сказать, в Свободный мир, так извольте...
   Дальше шел поток бездарных нравоучений,  примитивных  сентенций,  ба-
нальнейших благоглупостей и невероятного количества примеров из "богато-
го жизненного опыта" самого Кота-Староэмигранта.
   Вся это местечковая словесная шелуха перемежалась английскими  и  не-
мецкими словами, что должно было показать - сколь Западен  стал  Староэ-
мигрантский Кот, если он даже позабыл многие русские слова, и их  значе-
ние помнит только на двух других языках!
   Правда, со мной они так разговаривать  не  рисковали.  Они  прекрасно
знали, что я тут временно, и вот-вот укачу в Россию, а  во-вторых,  явно
чувствовали, что я в секунду могу набить морду и оборвать  хвост  любому
из них.
   Мне лично было наплевать - кто сколько тут живет. Но однажды, когда у
меня в гостях под "Хинезише Турм" собралась компашка и тех и  других,  и
Староэмигрантские Коты начали хамить Котам вновь прибывшим, я не  выдер-
жал и сказал:
   - Даже и не знаю, чем больше гордиться? Тем, что ты смылился из Союза
кучу лет тому назад и все последующие годы жил под теплой крышей сытно и
спокойно, или тем, что все эти годы - один хуже другого - продолжал жить
в Совке, лазал по отравленным помойкам в поисках пищи, спасался в подва-
лах и на чердаках от непогоды и разных шапочных дел мастеров, вместе  со
своими Людьми переживал антисемистские митинги, а кое-кто  и  бесславные
кровавые войны на собственной земле...
   Тут староэмигрантские Коты забыли про осторожность и стали  наперебой
что-то мне орать. Но я только чуть-чуть  прижал  уши,  слегка  приподнял
верхнюю губу и совсем немного показал клыки. Правда, я еще выпустил ког-
ти передних лап и легонько постучал кончиком хвоста по земле.
   Этого оказалось вполне достаточно, чтобы все они быстренько стали со-
бираться по домам, не забывая на прощание сказать, что "прекрасно прове-
ли вечер"...
   Наступила самая настоящая осень. "Биргартен" - этот  пивной  ресторан
на свежем воздухе - свернул свою деятельность, сложил скамейки и столы в
штабеля; кухни, а их было предостаточно, закрылись; а весь биргартеновс-
кий Люд перешел в рядом стоящее помещение - в так называемый  "гастштет"
под вывеской "У Хинезише Турм". Куда мне заходить было воспрещено.
   Теперь, лежа на пятом, нещадно продуваемом, ярусе своей дурацкой  Ки-
тайской башни, я уже не просыпался от стоящих столбом одуряющих  запахов
жарящихся свиных ног, грудинок, потрясающих ребер, куриц, от  перезвяки-
вания "массов" - литровых пивных кружек, и от непрерывного журчания  де-
сятков кранов, безастановочно  наполняющих  эти  "массы"  темным  пивом,
светлым, мутным - "вайсбир", и "радлером" - истинно баварским напитком -
смесь светлого пива со специальным лимонадом...
   Теперь я просыпался от ночной сырости и голода с одной лишь мыслью  -
где согреться и пожрать.
   Уже не играл под Китайской башней военный оркестр свои марши, но слы-
шался стук молотков, визжание электропил, и вокруг моей  башни  шла  ка-
кая-то неторопливая суетня. Возводились десятки временных ларьков и  ла-
речков, вроде наших, которыми забит весь Питер. Как  объяснил  мне  один
весьма приличный Песик, - он здесь каждое утро выгуливал своего не очень
здорового Человека, которому было предписано  почаще  бывать  на  свежем
воздухе, - эти ларьки готовились к Рождеству Христову. А вот  что  такое
Рождество - Песик и сам не очень хорошо знал. Говорил только, что в  это
время по всему городу в таких ларечках продают  много  ярких,  не  очень
нужных маленьких вещичек и уйму горячего вина - прямо на улицах!
   Кстати, если уж говорить о здешних Собаках, то  ко  всем  неоспоримым
достоинствам Мюнхена я бы приплюсовал то обстоятельство, что  Мюнхенские
Собаки (а по Английскому парку их гуляет великое множество!)  в  отличие
от наших Петербургских, удивительно приветливы к Людям и к Собакам любых
пород, и очень спокойно, - я бы даже сказал, - с достаточной долей  ува-
жения относятся к существованию Котов и Кошек.
   Наши же засранцы сначала должны обязательно облаять ни в чем  не  по-
винного незнакомого Человека, затем непременно перегрызться между собой,
а потом сделать все возможное, чтобы  попытаться  загнать  какого-нибудь
несчастного Кота на дерево или в подвал. А  убедившись  в  невозможности
достать его оттуда, еще час тупо рваться с поводка и оглашать окрестнос-
ти своим идиотским осипшим голосом.
   Скорее всего, и здесь есть такие же Псы-кретины, которые не перевари-
вают других пород Животных. Считающие себя, как говорил Шура Плоткин,  -
"стержнем и основой нации". Но если у нас в Советском Союзе это  явление
десятки лет трогательно поощрялось  и  тщательно  культивировалось,  как
рассказывал мне тот же Плоткин, то здесь таких Псов  совсем  немного,  и
они, при любом проявлении нетерпимости к другим видам  Животных,  доста-
точно строго наказываются.
   - Это уже наша сегодняшняя политика, - сказал мне тот Песик- симпатя-
га, с которым я познакомился в Английском парке.
   А еще этот Песик, сто раз извинившись передо мной, чтобы не оскорбить
мое национальное достоинство, сказал, что вся эта зараза идет  от  Собак
Германской демократической республики. Потому что до воссоединения с Фе-
деративной, Германская демократическая была очень близка по строю  и  по
духу Советскому Союзу.
   Ни в коем случае не оправдывая этого уродливого явления, я  попытался
объяснить милому интеллигентному Песику, что в нашей стране все это про-
исходит не от хорошей жизни. Что сегодня  в  России  всеобщее  Озверение
стало буквально повальным бедствием и распространилось почти на все слои
общества - не только Собачьего, но и Человеческого!  Мало  того,  как  в
этом ни грустно мне признаваться, но сегодня этой язвой заражена и очень
большая часть кошачьего сословия... А все от того, что жить стало невмо-
готу, и каждый ищет виноватого не в себе, а в ком-то другом.
   - Вот такие пирожки, уважаемый герр Песик, - сказал я.
   - Я с вами совершенно согласен, майне либер герр...
   - Мартын, - подсказал я. - Или можно просто - "Кыся"...
   - Я с вами совершенно согласен, майне либер герр  Мартин-Киса,  -  не
очень разобрался в наших русских именах этот Песик, и, посмотрев на  пе-
реминающегося с ноги на ногу своего Человека, смущенно добавил: - Но,  к
моему великому сожалению, сейчас я вынужден извиниться  и  прервать  наш
удивительно интересный разговор. Как видите, мой Человек уже просится  в
туалет, а длительное воздержание в его возрасте... Сами понимаете. Кроме
всего, ему необходимо еще принять кое-какие лекарства, и я в меру  своих
сил стараюсь, чтобы он это делал вовремя.
   Мы любезно распрощались и я, дрожа от холода, помчался на промысел.
   Еще когда стояли теплые дни и вовсю работал "Биргартен", а мои запасы
жратвы превышали самые смелые предположения, я  как-то  прогуливался  по
берегу узенького ответвления Мюнхенской реки  Изар,  протекающего  через
весь Английский парк. И неожиданно на поверхности воды увидел спинки до-
вольно толстеньких и крупных рыб, стремившихся плыть только против тече-
ния. А так как течение в этой узкой парковой речушке было очень сильным,
то глупые рыбы почти стояли на месте.
   Как объяснила мне тогда вице-консульская Нюся,  эта  рыба  называется
"форель" и Людям ловить ее запрещено. Нюся сама слышала, как  ее  Хозяин
рассказывал жене, что для того, чтобы получить разрешение на ловлю рыбы,
нужно сначала пройти специальные платные курсы, затем  за  приличненькую
сумму сдать экзамен, а потом за семьдесят  пять  марок  купить  разреше-
ние-лицензию. И только после этого тебе позволят поймать несколько рыбе-
шек в специально отведенном месте под бдительным оком еще  более  специ-
ального рыбного контролера.
   Но самое забавное в такой рыбной ловле, что, поймав эту рыбу, полюбо-
вавшись на нее, ты обязан выпустить ее обратно в реку!
   - Какой-то спортивный онанизм! - помню,  возмущалась  тогда  Нюся.  -
Представляешь, это все равно, как если бы мы с тобой сидели друг  против
друга и сами себя удовлетворяли вместо того, чтобы немедленно слиться  в
едином экстазе?!
   Нюся  обожала  разные  роскошные  формулировки  и  объяснения  своему
блядству.
   - Да, - сказал я. - Действительно!
   И чтобы никому в голову не пришло бы заподозрить нас в  онанизме,  мы
тут же как сумасшедшие слились с ней в этом, как его ... экстазе!..
   Но тогда было еще тепло, работал "Биргартен",  еды  было  навалом,  и
разговор с Нюсей о рыбе носил чисто  теоретически-познавательный  харак-
тер.
   Теперь холодно, Биргартен закрыт. Ни жрачки, ни Нюси, ни хрена  этого
нет, а лопать хочется безумно. И я помчался  к  нашей  парковой  речушке
сломя голову, как только вспомнил о рыбе. Авось, повезет?..
   Главное было не попасть под ноги лошадей. Здесь в  парке  есть  такие
спецдорожки для верховой езды, и однажды, недели две тому назад,  я  пе-
рескакивал через такую дорожку и чуть было не попал под эту  Лошадину  с
ее жуткими копытами.
   Я-то вывернулся, а вот эта огромная дуреха так испугалась  меня,  что
захрапела на весь парк, встала на дыбы, потом начала  вскидывать  задни-
цей, и, конечно, сбросила с себя  всадника,  который  оказался  каким-то
Мюнхенским тузом. Он так блажил на весь свет,  что  сейчас  же  позвонит
бургомайстеру Мюнхена, сегодня же напишет самому бундесканцлеру и вообще
на кой черт Германии столько партий и разных их вонючих лидеров, если ни
один из них не может оградить Его от нападения диких Котов в его  родном
Английском парке, в то время, когда он  платит  такие  умопомрачительные
налоги!!!
   По выражению Шуры Плоткина - "Картинка маслом": я  сижу  на  соседнем
дереве, подо мной на земле валяется этот Мюнхенский туз и несет по  пням
и кочкам всю государственную систему Германии, а его кретинская  Кобыла,
оправившись от первого испуга, спокойненько щиплет травку у  ног  своего
взбесившегося владельца.
   Так что я теперь мотаюсь по парку с величайшей осторожностью.
   Вот и сейчас - бегу к той речушке с запретной форелью, а сам как  за-
веденный кручу головой, оглядываюсь ежесекундно по сторонам, шарахаюсь в
кусты, словно на меня охотится целый табун Лошадей.
   На кой мне хрен эти случайности в чужой стране, в чужом  городе,  где
нет ни Шуры, ни Водилы, ни моего бесхвостого дружка-приятеля Кота-Бродя-
ги? Не дай Бог, какая-нибудь огромная Коняга-мудила, рабски таскающая на
себе своего Человека, наступит на меня своим ужасным копытом - ко мне же
здесь подойти будет некому! И если я даже выживу и оклемаюсь - насколько
затянется мое возвращение в Петербург?
   - Нет, нам такой хоккей не нужен! - как часто говорил Шура, когда ему
что-то очень не нравилось.
   Вот с этими мыслями я мчался за рыбой. Причем, клянусь, я  никогда  в
жизни сам рыбы не ловил. Но я откуда-то точно знал - как  это  делается.
Вернее, КАК ЭТО ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ КОТ...
   Я уже сейчас не помню, в связи с чем Шура как-то сказал мне, когда  я
совершил какую-то небольшую оплошность:
   - Странно, Мартышка... Как ты мог это допустить? (убей Бог - не помню
что!). Ты же на редкость образованный Кот. Я не шучу. Ты обладаешь широ-
ким, полифоническим образованием, состоящим из трех могучих слоев -  до-
машнего образования, к которому, смею надеяться, я имею некоторое скром-
ное отношение; уличного - достаточно посмотреть на  твое  рваное  ухо  и
шрам через всю морду; и телевизионного - самого распространенного  обра-
зования для широких слоев трудящихся. Но кроме этого, ты обладаешь  пот-
рясающим комплексом инстинктов, ставящих тебя по  отношению  к  половине
народонаселения мира - на высшую ступень развития.  А  это,  Мартын,  не
хухры-мухры!
   Так вот то, что я досконально знал, КАК НУЖНО ЛОВИТЬ РЫБУ,  наверное,
относилось именно к области Кошачьих инстинктов. Потому что, клянусь еще
раз, я никогда сам не ловил рыбу, и ни разу в жизни не  видел,  как  это
делают Коты и Кошки. И, тем не менее...
   Свою первую в жизни форель я подцепил лапой и вышвырнул из воды  мет-
ров на пять от края берега.
   Я с трудом удерживался на скользком холодном камне посредине  ледяной
злобной речушки, стоя чуть ли не по брюхо в воде. Конечно, мне следовало
отловить еще парочку рыбин - на вечер и на завтрашнее утро,  но  во-пер-
вых, я так окоченел, что меня просто трясло от холода и  нервного  пере-
возбуждения, знакомого, наверное, любому охотнику. А во-вторых, мне эле-
ментарно хотелось как можно быстрее пожрать.
   Поэтому я не стал ловить рыбу про запас, а перескочил с камня на  бе-
рег, отряхнулся и бросился на прыгающую по земле форель. Это была краси-
вая, крупная и сильная рыбина. Оказалось, что у нее только  спинка  тем-
ная, а к брюшку и нижним плавникам она светлела до нежно-палевого  цвета
и по бокам была вся покрыта коричневыми  пятнышками,  которые  ей  очень
шли.
   Она скакала и уворачивалась от меня, пока  я  не  догадался  намертво
прижать ее к земле передними лапами и быстро прокусить ей загривок у са-
мой головы.
   Вот откуда я знал, что для того, чтобы  рыба  перестала  трепыхаться,
нужно прокусить ей загривок именно в этом месте?! Наш  родной  мороженый
хек был всегда без головы и поэтому не пытался трепыхаться. Уж сколько я
его за всю свою жизнь сожрал, а ведь до сих пор понятия не имею, как  он
выглядит в лицо!.. И живой рыбы я отродясь не видел.
   Инстинкты, инстинкты, господа. Великая штука - инстинкты!
   Ну, что я могу сказать про форель? Пусть никто  не  упрекнет  меня  в
предательстве Родины или в низкопоклонничестве перед Западом -  я  всего
лишь честно оцениваю свои ощущения на тот момент, когда я жрал  эту  фо-
рель.
   Так вот, не скрою, - ихняя свежая, только что выловленная форель нам-
ного лучше нашего древнезамороженого хека.
   Подозреваю, что где-то, в пределах даже сильно сократившихся  сегодня
границ нашей все равно огромной страны, - наверняка, плавает  форель  не
хуже немецкой. Но для кого она плавает, спрашивается?!..
   Нам с Шурой, как представителям интеллигентской прослойки среднерусс-
кого народонаселения, доступен только "Хек мороженый безголовый".  Да  и
то не всегда...
   Размышляя таким образом, я доедал эту божественную рыбину уже лежа.
   С голодухи я слопал ее почти всю. Мой живот  вздулся  как  футбольный
мяч, ноги меня не держали, и в тяжелой сытой сонливости я прилег, лениво
дожевывая хвост форели...
   Мог ли я подумать, что именно с этого момента  начнется  новая  глава
моей жизни?!
   Мог ли я хоть на секунду представить  себе,  что  впервые  отведанная
восхитительная форель в корне изменит все мое мюнхенско-парковое сущест-
вование одинокого КБОМЖа?!!
   Напоминаю: КБОМЖ - Кот Без Определенного Места Жительства.
   - Да, ни в жисть! - как сказал бы Водила. - Ну, нипочем, бля!
   Каждый раз я влипаю в различные передряги, когда, забыв обо  всем  на
свете, самозабвенно предаюсь каким-нибудь своим животным страстишкам!
   Если быть честным до конца, так я ведь не падал с ног от голода.  Мог
бы и не трескать эту рыбину целиком и сохранить  рассудок  и  врожденную
осторожность. Уж раз даны тебе инстинкты, так пользуйся же ими,  дубина!
Так нет... Непременно нужно было обожраться форелью до такого  свинского
состояния, чтобы даже не почувствовать, как тебя накрывают сачком!
   Быстро, профессионально и бережно (не то, что эти наши злобные хамы -
Пилипенко и Васька...) я был блистательно отловлен двумя  замечательными
жуликами, специалистами по фальшивым Кошачье-Собачьим породам, и не  ме-
нее фальшивым, но превосходно сделанным  родословным  для  этих  липовых
"аристократов", - тридцатилетним  немцем  Эрихом  Шредером  и  его  ком-
паньоном - сорокалетним итальянцем Руджеро Манфреди!
   А может мне не следовало так уж корить себя  за  обжорство  и  потерю
бдительности. Может, наоборот, поблагодарить судьбу в лице этой прекрас-
ной форели...
   Интересно, можно так сказать: "в лице форели" или нет? Надо будет при
случае у Шуры спросить.
   Естественно, что имена, фамилии, возраст и профессию этих двух  жучил
- Шредера и Манфреди, я узнал значительно позже того, как они меня прих-
ватили в состоянии полубессознательной обжираловки.
   Помню, что меня совершенно поразила первая фраза Манфреди, которую он
прокричал Шредеру по-немецки, но  с  откровенным  итальянским  акцентом.
Примерно так, как киевские Коты и Кошки разговаривают по-русски.
   - РУССКИЙ КОТ, Эрих!!! Считай, что мы наткнулись на  золотую  жилу!..
Более РУССКОГО Кота мы не сумели бы поймать даже в России!..  -  завопил
Манфреди.
   Батюшки! Да, откуда же они узнали, что я русский?! Может,  кто-то  из
Котов-эмигрантов настучал?..
   От удивления и сытости я остолбенел и даже не рыпнулся, когда они ос-
торожно, бережно, я бы даже сказал - нежно, стали пересаживать  меня  из
сачка в клетку. Интересно, все-таки, откуда же они узнали, кто я?..
   Но уже следующая фраза Шредера прояснила мне многое:
   - Кто бы этот кот ни был - хоть малаец, хоть китаец, хоть баварец, мы
его сделаем РУССКИМ! Закажем ему потрясающие русские документы, и  бога-
тенькие любители домашней экзотики будут драться за право купить  у  нас
этого Кота! А мы только цену будем набавлять... Ты вспомни,  как  у  нас
чуть с руками не оторвали того тупорылого щеночка, крашеного в  полоску,
которого мы продали за детеныша гиены?!. Вспомни какой был ажиотаж!..
   - Правильно! Но то была Швейцария, Женева, и тот болван из  Организа-
ции обьединенных наций, который купил этого  щенка,  на  следующий  день
улетал к себе в Норвегию. Мы ничем не рисковали... А тут...
   - А тут нужно работать на наших  привычных  немецких  стереотипах,  -
прервал его Шредер. - Раз большой и страшный, раз дикий, значит, - РУСС-
КИЙ! А РУССКИЙ - это уже экзотика! Как крокодил, живущий в ванной комна-
те, или друг семьи - трехметровый тигровый питон в спальне.  Сейчас  это
жутко модно!
   - Гениально! - воскликнул Руджеро Манфреди. - Мы должны  дать  понять
покупателю, что именно за этим котом стоит гигантская страшная страна  -
вечные снега, Сибирь, тайга, мафия, белые медведи  и  миллионы  немецких
могил времен Второй мировой войны... И вот, среди этих могил  по  жуткой
русской земле ходит такой дикий кот, способный разорвать в клочья белого
медведя!..
   - Точно! - подхватил Шредер. - Таким образом,  мы  резко  вздергиваем
цену на этого якобы РУССКОГО кота, а во-вторых, снова  повышаем  интерес
Германии к России, сильно упавший после ухода Горби на  пенсию.  И  черт
его знает, может быть, на плечах этого кота мы с тобой еще  и  войдем  в
большую политику!.. А большая политика - это всегда большие возможности.
А большие возможности - это всегда...
   - Большие деньги! - закончил Манфреди.
   Тэк-с... Мало было мне уголовщины с наркотиками, со стрельбой и  тру-
пами, не говоря уже о незаконном безвизовом пересечении границы, так те-
перь меня хотят втянуть еще и в политические разборки! Вот тут у меня от
удивления и неожиданности просто отвалилась челюсть...
   - Осторожно, Руджеро! - тревожно крикнул Шредер. - Смотри какие у не-
го клыки!.. Это же саблезубый тигр, а не кот... Ты  только  посмотри  на
его клыки!
   Руджеро Манфреди плотно закрыл за мной дверцу просторной клетки и мо-
литвенно простонал:
   - Я не могу смотреть на его клыки, когда я вижу его яйца!.. Яйца про-
изводителя! Могучего и неутомимого сексуала!.. Может быть  не  продавать
его, оставить себе и начать потом торговать его котятами?
   - Слишком рискованно. Даже при таких роскошных данных он  может  ока-
заться импотентом. Мало ли мы знаем примеров... -  усмехнулся  Шредер  и
поднял клетку со мной. - О Боже... Какой тяжелый, швайне хунд!
   У немцев "швайне хунд", то есть, "Свинячья Собака", считается  жутким
ругательством. Это мне еще Коты-киевляне говорили.
   - Что ты хочешь этим сказать? - недобро спросил Манфреди.
   - То, что кот тяжелый.
   - Нет, когда ты говорил про импотентов с роскошными данными!..
   - Я имел в виду кота!
   - А еще?!
   - А еще, что он тяжелый, черт бы тебя побрал!.. А тяжелый он  потому,
что в два раза тяжелее любого нашего кота! Достаточно?!
   - То-то же! - уже спокойно сказал Манфреди. - У нас в Италии за такие
шутки стреляют.
   - Ну, все, все! - примирительно проговорил Шредер и накинул на клетку
клетчатый платок, чтобы меня не было видно. - Идем...
   И я почувствовал, что мы куда-то пошли. Сквозь  клетчатый  платок  не
было видно ни черта, и мне ничего не оставалось делать, как  улечься  на
бок и слушать Шредера и Манфреди. То ли от количества сожранной  форели,
то ли от необъяснимого предвидения, но я не испытывал ни малейшего  вол-
нения, ни испуга, ничего такого, что могло бы меня вывести  из  равнове-
сия. Кажется, что я даже был немножко рад тому, что со мною случилось...
   - Да, конечно, кот роскошный! И вес, и размеры... - восхищенно прого-
ворил Манфреди таким тоном, будто мой большой вес  и  мои  нестандартные
размеры - дело его рук и предмет его личной гордости.
   - И тем не менее, чтобы сделать из него  настоящего  ДИКОГО  РУССКОГО
КОТА - ГРОЗУ СИБИРСКОЙ ТАЙГИ, - нам придется над ним еще немало  порабо-
тать, - кряхтя, сказал Шредер. - Кстати, неплохое название для новой по-
роды - "Гроза Сибири"...
   - Отличное название! - подхватил Манфреди. - Точно! Из него нужно де-
лать подлинного ВАЛЬДВИЛЬДКАТЦЕ!..
   Это у них так по-немецки называется дикий лесной Кот. Я об этом узнал
еще от вице-консульской Нюси. В секунды восторженного оргазма она крича-
ла мне: "Ты - мой Бог! Ты - вальдвильдкатце!!! Я умираю!.."
   Правда, потом я случайно узнал, что в эти мгновения Нюся кричит такое
любому Коту, которому она была не в силах отказать.  Но  это  отнюдь  не
умаляло ее достоинств, а лишь делало ее еще более привлекательной. С Ню-
сей даже самый плюгавый Кот чувствовал себя половым гигантом!
   Тэк-с... Значит, они хотят из меня сделать, во-первых, -  "настоящего
русского", а во-вторых, к тому же - "дикого"... Забавно! Интересно,  как
они представляют себе "настоящего дикого русского Кота"? С рогом на  лбу
и с серпом и молотом на груди? Или еще как-нибудь позатейливее? Ну, про-
хиндеи...
   И тут, слышу, Шредер спрашивает у Манфреди:
   - У тебя сохранились координаты того старика, который делал нам доку-
менты на "русскую гончую"?
   - Конечно! Я только не уверен - сохранился ли сам старик.
   - А что с ним могло случиться?
   - Эрих, просчитай ситуацию хотя бы на ход вперед! Если этот старик  в
сорок пятом году в Потсдаме убежал из Красной Армии в чине старшего лей-
тенанта, то сколько ему может быть сейчас лет?
   - Семьдесят пять... Восемьдесят.
   - Согласись, что это превосходный возраст для тихого перехода в  дру-
гой мир. Мы уже год о нем ничего не слышали. Вариант номер  два:  старик
жив и здоров, но сидит в тюрьме. Может быть?
   - С чего бы это? - удивился Шредер.
   - Да, правда! - развеселился Манфреди. - С чего бы это?! Старик всего
пятьдесят лет занимался мошенничеством, и только лишь шесть раз сидел во
всех тюрьмах Европы! За что бы это его сажать в седьмой раз?!
   - Верно... - задумчиво согласился Шредер. - А какие он  тогда  сделал
документы на "русскую гончую"! Экстра-класс!.. Жаль, что она  сдохла  по
дороге в Лос-Анджелес у этого Американского актера... Ты не помнишь, как
его звали?
   - Нет, Эрих. Я помню только то, что ее смерть - на твоей совести. Это
ты все время орал, что у русской гончей должен быть втянутый живот и ко-
лол ей витамины вместо того, чтобы дать  кастрюлю  нормального  супа.  А
этот голливудский дурачок даже понятия не имел - какой  живот  бывает  у
настоящей русской гончей!..
   Тут я почувствовал, что мы остановились, и Шредер опустил мою  клетку
на землю. А потом я услышал такие обиженные интонации в его голосе,  что
чуть было не стал его жалеть
   - Руджеро, Руджеро! - простонал Шредер. - Ты просто сукин  сын  после
этого! Будто ты не знаешь, что когда начинаешь формировать "русскую гон-
чую" из обыкновенной длинной и тощей дворняги с вытянутой мордой и таким
чудовищным врожденным пороком  позвоночника,  что  ее  спина  становится
круглой, как у настоящей "русской гончей",  -  так  можно  ожидать  чего
угодно! Я лично думаю, что она скончалась от радостного удивления, когда
узнала, что отныне  будет  жить  не  в  Мюнхенском  Берг-ам-Лайме,  а  в
Лос-Анджелесском Беверли-Хиллз...
   - Господи! Какое счастье, что мы завязали с собаками и перешли только
на кошек! - воскликнул Манфреди, и я услышал, как он стал открывать  ав-
томобиль. - Насколько они экономичнее собак, насколько  тише,  насколько
удобнее в транспортировке...
   Я почувствовал, как Шредер наклонился к клетке и снял с  нее  тряпку.
Холодное желтое солнце ударило меня по глазам. От неожиданности и  пере-
жора я икнул и увидел, что автомобиль Шредера и Манфреда (куда там  этой
сволочи Пилипенко и придурку Ваське с их обосранным "Москвичом"!..) сто-
ит в узенькой прелестной улочке, совсем рядом  с  совершенно  незнакомым
мне входом в Английский парк. Я знал, что парк очень большой, но даже  и
не подозревал, насколько он велик. Я был свято убежден, что за это время
мы дошли до другого конца города...
   - Тем более, что цены на собак сейчас во всем мире падают, а на котов
и кошек - растут, - заметил практичный Шредер.
   - По тем же причинам. По чисто экономическим соображениям,  -  сказал
Манфреди и поднял мою клетку, чтобы поставить ее в автомобиль. - О, черт
его побери!!! Какой он, действительно, тяжелый! Кошмар. Бедные  кошки!..
Так повезем, или пусть поспит?
   - Пусть, на всякий случай, поспит. На кой черт нам  нужно,  чтобы  он
запоминал дорогу!
   - А в привидений ты еще не веришь?! - расхохотался Манфреди и  достал
из-под сиденья небольшой кожаный портфельчик.
   - Нет, Руджеро. До этого я еще не дошел, - серьезно ответил ему  Шре-
дер. - Но, чем больше мы с тобой занимаемся кошками, тем чаще я  начинаю
задумываться над некоторой жутковатой фантасмагоричностью этих созданий.
Мне иногда кажется, что мы у них - как на ладони. Вот посмотри на этого,
например... Какой у него осмысленный взгляд, как он следит за твоими ру-
ками!..
   - Ты кончишь в психиатрической клинике, - рассмеялся Манфреди. - Коты
чрезвычайно любопытны и то, что он следит за моими руками - в  этом  нет
ничего удивительного.
   Плевал я на любопытство! Еще бы мне не следить за руками этого Рудже-
ро Манфреди! Я и не пытался этого скрывать...
   С возрастающей тревогой я смотрел, как Руджеро  Манфреди  вынимал  из
портфельчика аккуратно уложенный одноразовый шприц, ампулу с  прозрачной
жидкостью, ватку и небольшую пластмассовую бутылочку с кнопкой  на  гор-
лышке.
   А то я не знал, что это такое! Когда в прошлом году  у  меня  заболел
Шура Плоткин воспалением легких, то к нам приходила молоденькая участко-
вая врачиха и сама трижды в день делала Шуре какие-то уколы. И трижды  в
день я видел шприцы, иглы, ампулы и ватки...
   Врачиха была прехорошенькой и лечила Шуру как для себя. И не ошиблась
в своих надеждах. Шура выздоровел и потом недели две день и ночь  благо-
дарил эту докторишку так, что мне иногда от их стонов и воплей  хотелось
с балкона выпрыгнуть. Так они меня достали своими  благодарностями  друг
другу: Шура - докторишку за то, что она его вылечила, а докторишка - Шу-
ру, за то, что тот выздоровел...
   Поэтому я очень хорошо знаю, что такое шприц и ампула!
   И если эти два жулика собираются сделать мне укол и усыпить меня -  я
им сейчас покажу, что такое, действительно, НАСТОЯЩИЙ РУССКИЙ КОТ, кото-
рый всю свою жизнь - от рождения и до смерти - только и делает, что  бо-
рется за свое существование!
   Пусть они только ко мне приблизятся, пусть только попробуют  вытащить
меня из клетки!!! От них во все стороны клочья полетят!.. Уж если я про-
фессионального убийцу - Алика, с его длинным и почти бесшумным  пистоле-
том, не испугался, то...
   Но ни Руджеро Манфреди, ни Эрих Шредер даже  и  не  пытались  открыть
клетку. Установив ее на заднем сиденье автомобиля, Манфреди вынул из то-
го же портфельчика небольшую кривую ручку, вставил ее в какое-то отверс-
тие, кажется, у толстого дна клетки - мне, находившемуся непосредственно
внутри клетки, это отверстие видно не было. Я мог о нем  только  догады-
ваться.
   А потом Манфреди стал медленно поворачивать эту  ручку  вокруг  своей
оси. Вначале я вообще не заметил ничего особенного, кроме скрипа под по-
лом клетки. А потом вдруг сообразил, что на меня  неумолимо  надвигается
боковая стенка всей клетки!
   К моему ужасу, клетка становилась все уже и уже,  и,  наконец,  стала
настолько узкой, что я просто не мог в ней пошевелиться!
   - Не бойся, котик, не бойся, - приговаривал Эрих Шредер. - Это  обыч-
ная клетка - фиксатор. Мы тебе ничего плохого не сделаем.
   Подонок! Как будто до этого он мне делал только хорошее!
   Этот гад Манфреди крутнул еще полоборота ручкой, и теперь меня  стис-
нуло между стенками так, что я чуть не лишился сознания!
   Манфреди отбил кончик у стеклянной ампулы, набрал оттуда в шприц жид-
кость и сказал Шредеру:
   - Кот зафиксирован. Ты будешь колоть?
   - Коли, коли сам. Он на меня так смотрит... - отмахнулся от него Шре-
дер и ласково сказал мне: - Не пугайся, котик. Сейчас ты у нас  поспишь,
отдохнешь...
   - А представь себе, что кот тебе вдруг отвечает: "А не пошли  бы  вы,
герр Шредер, ко всем чертям?!." - разоржался Манфреди.
   - Наверное, однажды так это и произойдет, - ответил Шредер.
   Тут я ощутил легкий укол в задницу и  почувствовал,  как  высвобождая
меня, стала отъезжать стенка клетки. Я попытался встряхнуться,  но  ноги
меня не держали и я рухнул на пол клетки.
   Последнее, что я услышал, был смех Манфреди:
   - Эрих, не затягивай с визитом к психиатру...
   ... А потом вдруг, откуда ни возьмись, я вижу Шуру Плоткина  в  нашей
ленинградско-петербургской квартире!..
   Шура мотается по захламленным и неубранным комнатам, бросает какие-то
тряпки в чемодан, валяющийся на полу, и  раздраженно  говорит  мне  так,
будто не видел меня всего часа три:
   - Ну, где ты пропадаешь, Мартын?! Я с величайшим трудом выбиваю в Со-
юзе журналистов путевки на Черное море, а ты и ухом не ведешь! Я пытаюсь
оформить документы на тебя тоже, а мне говорят: "Предъявите кота". Я  им
говорю: "Он вот-вот явится...". А они мне: "Вот когда  явится,  тогда  и
будем оформлять!" А ты шляешься черт знает где!
   - Шура! Шурик!.. - в отчаянии кричу я, и  вдруг  понимаю,  что  кричу
НАСТОЯЩИМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ГОЛОСОМ!!! - Мы никуда не можем уехать! Ни ты! Ни
я!.. Я обещал Водиле, что ты присмотришь за его маленькой дочкой Настей!
Шура, мы не можем его бросить в таком состоянии... Мы должны  их  немед-
ленно разыскать!
   Шура продолжает метаться, собирает вещи и спрашивает меня:
   - Ты свое кресло будешь брать с собой на море?
   - Плевал я на кресло! Плевал я на море!.. - кричу я в ответ. - Я  во-
обще никуда не поеду!.. Что с тобой, Шурочка?! Что происходит?!
   Шура неожиданно спокойно садится в мое кресло и говорит:
   - Ты хочешь правды? Пожалуйста. Я отвык от тебя, Мартын. И ты  сделал
для этого все! Своими собственными лапами.
   - Что ты говоришь, Шурик?! - заплакал я. - Это невероятно...
   - Вероятно. И прости меня, Мартын... Я должен сказать тебе все.  Слу-
чилось так... Короче, теперь у меня есть другая Кошка.  Извини,  Мартын,
но я хотел быть честным до конца.
   И тут я вижу, как на спинку кресла, в  котором  он  сидит,  откуда-то
вспрыгивает та самая рыжая Киска, которая работала на этих страшных Кош-
ко-Собаколовов - Пилипенко и Ваську. На которой погорел и я!..
   - Ты с ума сошел, Шура! - в панике кричу я. - Эта рыжая блядь -  при-
митивнейшая завлекуха! Известная Пилипенковская  "подсадная  утка"!  Она
заложит тебя в три секунды!.. На нее, как на живца, Пилипенко  и  Васька
отлавливают лучших Котов, а потом умерщвляют их в  институте  физиологии
или делают из них шапки!.. Ты хочешь стать шапкой, Шура?!! Так  эта  по-
таскуха тебе в два счета поможет!
   - Мартын! - строго прерывает меня Шура. - Не смей говорить  о  ней  в
таком тоне. Ты, в первую очередь, делаешь мне больно. Я этого не  заслу-
жил.
   - А я - заслужил?!! - ору я своим жутким Человеческим  голосом.  -  А
Водила - заслужил?! Его маленькая Настя - тоже заслужила?!
   Тогда Шура встает из кресла и снова начинает собирать вещи. И эта ры-
жая стерва, не прекращая мурлыкать и тереться о  Шурины  ноги,  помогает
ему укладывать чемодан!..
   - Что ты так волнуешься за своего Водилу и его  Настю?  -  усмехается
Шура. - Они сейчас в соседней комнате и ты можешь немедленно  убедиться,
что с ними все в порядке.
   Я как умалишенный мчусь в соседнюю комнату и вижу исхудавшего м а л е
н ь к о г о Водилу, завернутого в детское одеяльце. Рядом детский  стек-
лянный рожок с соской...
   Водила лежит на пустом книжном стеллаже рядом с письменным столом. На
столе Шурина пишущая машинка без ленты. Все покрыто толстым слоем  пыли.
На верхней полке стеллажа сушатся пеленки...
   Вокруг стола в танце  извивается  полуголая  здоровенная  деваха  лет
двадцати пяти. Выглядит она так, будто только что выпрыгнула из  порнуш-
ного журнала.
   - Боже мой!.. - в ужасе я бросаюсь к Водиле. - Водила,  родненький...
Что происходит?! Объясни мне - я ничего не понимаю...
   - А... Это ты, Кыся?.. А я уж думал, что и не свидимся... Хорошо, что
ты вернулся, - тихо шепчет Водила.
   - А это кто?.. - спрашиваю я и показываю на порнодевицу.
   - Так это же моя Настенька!.. Неужто не узнал? А все говорят, что она
на меня похожа. Настенька, познакомься... Это мой корешок - Кыся. Я тебе
про него рассказывал...
   Я, совершенно по-Человечески, протягиваю ей лапу и слышу, как  говорю
стандартную фразу, которая у Людей в пятидесяти случаях из ста не  соот-
ветствует истине:
   - Очень приятно!
   Она ложится на тахту, тоже протягивает мне руку, но не  пожимает  мне
лапу, а сразу берет меня за ЭТО САМОЕ между моих задних  лап,  а  второй
рукой затаскивает меня на себя!..
   Я с трудом вырываюсь от нее, подползаю к Водиле и шепчу:
   - Но ты же говорил, что она маленькая?!
   - А она подросла, - тихо отвечает мне Водила. - Время-то идет,  Кыся.
И, как говорится, диктует нам свои законы!
   От ярости я подпрыгиваю чуть не до потолка и воплю в истерике:
   - Нет! Нет!!. Нет!!! Я не хочу этих законов!!! Я хочу жить  по  своим
законам - они у меня одни на все времена!..
   - Ну, бля, ты даешь, Кыся... - в своей обычной манере огорченно  шеп-
чет обессиленный и м а л е н ь к и й Водила.
   Я понимаю, что за время моего отсутствия в моей стране что-то  должно
было измениться, но я так был свято уверен, что ни меня, ни  круга  моей
любви и моих привязанностей эти изменения никогда не коснутся,  что  те-
перь находился в состоянии полной раздавленности. Я  был  буквально  "по
стенке размазан", как сказал бы тот, бывший мой Шура Плоткин...
   И хотя в каком-то затылочном участочке моего мозга  билась  мыслишка,
что все происходящее сейчас всего лишь сон, кошмар, наркотический  бред,
- состояние мое было ужасным. Я оказался никому не  нужен,  и  это  меня
сломило...
   Я тихо вышел на балкон, мысленно попрощался со всеми  и  выпрыгнул  с
восьмого этажа.
   Но почему-то не ощутил стремительного падения, не испытал страха  пе-
ред ударом об землю, а мягко и медленно поплыл по воздуху, зависая между
этажами, заглядывая в освещенные окна моих соседей по дому.
   Я посмотрел вниз и увидел, что опускаюсь в знакомый район нашего род-
ного мусоросборника, где, задрав нос кверху, внимательно следил за  моим
полетом мой старый бесхвостый друг - Кот-Бродяга и  укоризненно  говорил
мне уже по-нашему, по-животному:
   - [dieresis]лки-палки, Мартын, сколько можно ждать?! Я специально  на
час раньше отпросился со службы, а тебя все нет и нет! Давай, Мартын, не
дури. Лети быстрее.
   Я плавно опускаюсь рядом с Бродягой и молча кладу ему голову на  пле-
чо. В глотке у меня стоит комок слез и я слова не могу произнести  -  ни
по-Животному, ни по-Человечески...
   Потом мы сидим в нашем старом, но чудодейственно преображенном подва-
ле - мягкий свет, чистота, тепло, уютно. На стенках фотографии  Бродяги,
чучела крысиных голов - свидетельства Бродяговой охотничьей доблести. На
вешалке - странный черный жилет типа зимней собачьей попонки с застежка-
ми на "липучках".
   - Что это? - спрашиваю я Бродягу.
   - Моя рабочая спецодежда - пуленепробиваемый бронежилет.
   - Господи!.. Тебе-то зачем?!
   - Я же говорил, что теперь служу. Охраняю  одну  совместную  фирму  -
сутки через трое. Ты кушай, Мартын, кушай!.. Вот хек,  вот  форель,  вот
прекрасная суповая кость... Я так ждал тебя.
   - Откуда это все у тебя?!
   - Как откуда? Платят-то в ЭсКаВэ... А за ЭсКаВэ, Мартынчик, сейчас  у
нас можно все купить - даже Слона в маринаде!
   Мы с Бродягой года два назад мотались на Петроградскую сторону в зоо-
парк - насмотрелись там! Поэтому я очень даже отчетливо представил  себе
Слона в маринаде, и впервые за весь сон улыбнулся. Бродяга ужасно  обра-
довался!
   - Давай, Мартын, по три капли валерьянки за встречу! - говорит Бродя-
га и достает с полки небольшой пузырек. - Настоящая,  дореформенная!  По
случаю мне достали. Один, в прошлом КаГеэБэшный, Кот - ты его не знаешь,
- сейчас вместе со мной в охране работает. Так он все свои бывшие  связи
сохранил и даже усилил! Чего хочешь достать может!..
   И в это мгновение с грохотом распахивается дверь и в  подвал  влетает
Шура Плоткин - босиком, в старых латаных джинсах и голый по пояс.  А  на
груди у него большая синяя наколка - "К Ы С Я"!..
   - Мартынчик!.. - кричит Шура и заливается слезами. - Мартышка,  люби-
мый мой! Дружочек мой единственный!..
   Рыдания ему мешают говорить связно, и он падает  на  пол,  ползет  ко
мне, протягивает руки и плачет горючими слезами.
   - Мартынчик... - всхлипывает Шура. - Ну не раздолбай ли ты?! Ну,  как
же тебе могло ТАКОЕ ПРИСНИТЬСЯ?.. Может, ты перекушал на  сон  грядущий?
Может, нанюхался какой-то гадости?!. Да как же тебе ЭТО в  голову  приш-
ло?!! Разве можно позволять себе даже краем глаза ВИДЕТЪ ТАКИЕ СНЫ?!!  Я
же тут погибаю без тебя, Мартышка...
   А тебя все нет и нет. Где ты, Мартынчик? Где ты?..
   И Шура словно слепой начинает шарить вокруг руками, пытаясь меня най-
ти...
   В открытую дверь подвала неожиданно врывается страшный ветер, подхва-
тывает меня, Шуру, Бродягу, срывает со стен чучела крысиных  голов,  фо-
тографии, все ломает, крушит о корявые бетонные стены подвала, и я вижу,
как Бродягу в его пуленепробиваемом бронежилете (когда он его успел  на-
пялить?) с дикой силой бросает о стену! Бродяга замертво падает на пол и
разбивается какими-то уродливыми глиняными осколками...
   Ослепший и окровавленный Шура еще пытается  сопротивляться,  но  сила
этого тайфуна так велика, что бедного Шуру впечатывает в бетонную стену,
и он застывает в ней - плоский, распластанный, с  мученической  гримасой
на совершенно непохожем на себя лице...
   Я как-то умудряюсь преодолеть силу этого невероятного ветра, подлетаю
к Шуре, обламывая когти, пытаюсь выцарапать его из  стены,  но  страшный
вихрь с воем подхватывает меня, отрывает от Шуры и выносит из подвала  в
холодную черноту звездного неба...
   И я лечу, лечу, лечу, и все время вверх, а рядом со мной,  оказывает-
ся, летит Таня Кох и спокойно говорит мне по-немецки:
   - Послушай, Кот... Может быть, тебе все-таки лучше вернуться ко  мне?
Проснись, проснись, Кот! А то очень трудно разговаривать со  спящим  Ко-
том...
   И я просыпаюсь...
   Никакой Тани Кох. Никакой клетки.
   Уйма незнакомых запахов. Слегка кружится голова...
   Дико хочется пить!..
   Первое, что я вижу - склонившийся ко мне  сильно  улучшенный  вариант
физиономии Эриха Шредера в образе женщины.
   Она ставит передо мной миску с водой и говорит:
   - Пей. После этих дурацких  транквилизаторов  всегда  ужасно  хочется
пить. По себе знаю.
   Я с трудом встаю на слабые еще ноги. С жадностью начинаю лакать воду.
Пытаюсь припомнить детали своего сна...
   - Вот и прекрасно, - говорит женщина, похожая на Эриха Шредера. - Да-
вай знакомиться. Я - Хельга Шредер. Я сестра вон  того  жулика  -  Эриха
Шредера и подруга его бизнеспартнера - синьора Руджеро Манфреди. Вон они
сидят за столом и, как обычно, пьют пиво без меня.
   - Не надо!.. Не надо прикидываться бедной овечкой! - кричит  Манфреди
из-за стола. - Тебя приглашали пить пиво вместе с нами, но ты  предпочла
кота!..
   - Не обращай внимания, Руджеро,  -  лениво  говорит  Эрих.  -  Это  -
Хельга. Ты ее знаешь не хуже меня. Это ее стиль.
   - Пей, пей, кот. Не слушай их, - улыбается мне  Хельга.  -  Я  старше
Эриха на три года и моложе Руджеро на семь лет. Зато я  умнее  их  обоих
вместе взятых, примерно, раз в десять.
   Тут Хельга хочет погладить меня, но я инстинктивно прижимаю уши к го-
лове, поворачиваюсь к ней вполоборота и, на всякий случай, раззеваю  рот
и делаю это свое отработанное "Кх-х-ха!..", чем обычно предупреждаю, что
не терплю чужих поглаживаний.
   - Осторожней!.. - кричит ей Эрих и они вместе с Руджеро  бросаются  к
Хельге на помощь.
   И вот тут я исполняю свой коронный номер, который обычно использую  в
двух диаметрально противоположных случаях - или тогда, когда я хочу пон-
равиться окружающим, или тогда, когда хочу их слегка пугнуть и таким об-
разом поставить на место. Я уже как-то говорил об этом трюке - Неожидан-
ный Прыжок Вверх из непредсказуемого положения Сидя или Лежа. Овчарки  в
обморок падают, а про Людей и говорить нечего...
   Вы хотели иметь НАСТОЯЩЕГО ДИКОГО РУССКОГО КОТА? Пожалуйста!
   Как говорится, извольте получить!
   Без малейшей подготовки, со всех четырех лап сразу,  я  взвиваюсь  на
двухметровую высоту и оказываюсь на верхотуре старинного резного шкафа.
   Манфреди и Шредер - потрясены, что и требовалось.  Несчастная  Хельга
не на шутку испугана. Ее мне становится даже немножко жаль. Не  перебор-
щил ли я?
   - Боже, какой громадный... Я таких еще никогда не видела, -  бормочет
бедная Хельга и, пытаясь скрыть свой испуг, спрашивает у Эриха и  Рудже-
ро: - Ребята! Где вы сперли этого Кота? Не в Олимпияспортхалле? Там сей-
час, как раз проходит чемпионат мира по бодибилдингу в  тяжелом  весе...
Он, случайно, не из состава участников?
   У нас на границе Мюнхена свой собственный дом в Оттобрунне.
   После крушения Берлинской стены родители Хельги и Эриха за гроши  ку-
пили в Германской бывшей демократической республике прекрасный  и  прос-
торный дом под Эрфуртом, а домишко в Оттобрунне оставили своим детям.
   Домик был, прямо скажем, не бог весть что. Его построил дед Хельги  и
Эриха сразу же после войны, и тогда этот дом олицетворял верх обеспечен-
ности и благополучия!
   Но сегодня, в сравнении с толпами новых роскошных и  безумно  дорогих
домов, домишко Шредеров выглядел жалкой конурой. Да  здравствует  добрая
память о дедушке, который догадался воздвигнуть вокруг дома и добротного
садового участка такую высоченную и толщенную ограду из невероятно плот-
ных растений, пахнущих мягкой хвоей, что со стороны улицы и боковых  со-
седей жалкость домика Шредеров была никому не видна. Да и все происходя-
щее около дома и на его участке было хорошо сокрыто от посторонних глаз.
Для не всегда праведных занятий Эриха Шредера и Руджеро Манфреди это бы-
ло очень и очень важно. Ибо при всепоглощающей любви немцев  к  порядку,
любое доносительство о "непорядке" считалось проявлением доблести, чест-
ности и гражданственности.
   Дом естественным образом делился на две половины -  одну  из  которых
занимала Хельга, а вторую - Эрих. Так как Руджеро Манфреди ночью спал  с
Хельгой, а днем работал с Эрихом, то получалось так,  что  Руджеро,  во-
лей-неволей, круглые сутки занимал целиком  весь  дом.  Всех  троих  это
вполне устраивало, а мне было ровным счетом на это наплевать.
   Я ждал своего часа. Безотчетно и,  по  всей  вероятности,  безоснова-
тельно, я слепо верил в то, что наступит день, когда я вернусь в  Петер-
бург, разыщу Водилу, и снова обрету СВОЙ ДОМ  и  СВОЕГО  Шуру  Плоткина!
Просто нужно запастись терпением. А  как  только  представится  малейшая
возможность войти в Контакт с Человеком, достойным доверия - уж я его на
эту поездочку уговорю в лучшем виде!..
   Тем более, что сейчас вокруг меня идет невероятная  суетня:  разыскан
знаменитый старый русский мошенник - специалист по  липовым  документам,
бланкам, штемпелям, печатям и изготовлению  бумаг  любой  эпохи.  Он,  к
счастью, не умер, слава Богу - на свободе, а не в тюрьме, и недавно даже
женился на какой-то эмигрантке-молодухе шестидесяти шести лет,  которой,
как уверяет старик, никто больше шестидесяти не дает!..
   Уже вторую неделю старик корпит над изготовлением моей фантастической
родословной, которая, оказывается, берет начало со  времен  исторической
любви личного Боевого Кота русского царя Петра Первого к  любимой  Кошке
короля Швеции - Карла Двенадцатого!
   Руджеро колет мне витамины и, по-моему, какие-то стимуляторы,  потому
что мне  теперь  снова  постоянно  хочется  трахаться.  Так  как  я  сам
чувствую, как здоровею от этих уколов, то разрешаю  Руджеро  делать  мне
инъекции без всякой клетки-фиксатора.
   Хельга ежедневно расчесывает меня и раз в три  дня  моет  специальным
составом, от которого шерсть блестит как полированная.
   Эрих точно проследил, что я жру с  большим  удовольствием,  и  теперь
кормит меня только этим, не пытаясь даже впихнуть в меня то, что  лопают
все остальные наши Коты и Кошки -  всякие  разные  "Вискас",  "Китекат",
"Пурина", "Кэт-Шоу", "Феликс" или "Имас"...
   Уже несколько дней весь дом от келлера (подвала) до чердака,  включая
всю прилегающую к дому территорию, чуть ли не  круглосуточно  оглашается
нескончаемыми спорами - оперировать меня или нет?
   Существует четыре мнения. Честный Эрих считает,  что  продавать  меня
нужно в добротном отреставрированном виде - то есть, с зашитым ухом, ко-
торое было разорвано три года тому назад в Петербурге в  драке  с  одним
кретином-Ротвейлером. А шерсть перед продажей можно на шов  и  начесать.
Хельга это делает обычно превосходно. Никто ничего и не заметит...
   Руджеро Манфреди день и ночь вопит о необходимости прооперировать мне
другое ухо и сделать его точно таким же, как и  разорванное.  Тогда  два
разорванных уха у одного кота  можно  будет  выдавать  за  специфический
признак породы ДИКОГО КОТА, что резко поднимет ко мне интерес и цену при
продаже!
   Хельга категорически возражает против какой-либо операции и  требует,
чтобы меня оставили в покое. Она считает, что шрам на морде и  одно  ра-
зорванное ухо - превосходный показатель несомненных бойцовских качеств и
мужественности кота, ведущего свой двухсотлетний род от боевого  окруже-
ния русского царя и скандинавской фаворитки короля Швеции.
   Четвертое мнение - мое. Оно полностью совпадает с  мнением  Хельги  и
поэтому не требует повторения.
   Как только Шредеры и Манфреди убедились в том, что я пока не  собира-
юсь никуда смыливаться - мне предоставили ту  степень  свободы,  которая
меня вполне устраивала.
   Участок при доме был достаточно велик и в хорошую погоду на день  сю-
да, на свежий воздух, выносились из подвала клетки с разной  отловленной
и ворованной живностью, предназначенной для перепродажи. Тут были и Кош-
ки, и Кролики и даже одна клетка с молоденькой Лисичкой, на которую  ни-
как не находился покупатель и она целыми днями тоненько и тоскливо  лая-
ла, словно обиженная собачонка...
   Кошек мыли специальными шампунями, расчесывали, делали им  антивирус-
ные и противолишайные прививки,  иногда,  для  дела,  подкрашивали.  Тут
Хельга достигла такого уровня мастерства, что ни одним даже очень сведу-
щим кошатником такой подкрас ни разу не был замечен!
   Иногда Кошек выпускали из клеток на редкое теперь  солнышко,  и  они,
ошарашенные внезапной свободой, томно ползали по траве на брюхе и с  пе-
репугу передвигались медленнее черепахи.
   Вот тут наступал мой звездно-половой час!
   Не торопясь, вдумчиво и сосредоточенно, я перетрахивал в один присест
четыре-пять элитных, высшего, так называемого "шоу-класса" Кошек,  -  от
"Британских ориенталов" и "Шотландских вислоухих"  до  "Голубых  длинно-
шерстых Персианок", под восторженные крики Хельги:
   - Руджеро!.. Руджеро!!! Я умоляю тебя, иди скорее  сюда!..  Посмотри,
посмотри, КАК ЭТО НУЖНО ДЕЛАТЬ!
   Обычно Руджеро Манфреди вылетал из дому с криком:
   - Шайзе-Карамбо!.. Он нам всех кошек перепортит!.. - и рвался ко мне.
   Но Хельга перехватывала его за шиворот и ласково предупреждала:
   - Если ты хоть немножечко помешаешь ему, - я тебе тут же оторву яйца!
Смотри, смотри, как это делает настоящий мужик!
   Под защитой Хельги я спокойненько дотрахивал последнюю Кошку, отвали-
вался от нее и, уже приводя себя в порядок, видел, как Руджеро и  Хельга
чуть ли не бегом скрывались в доме на половине, принадлежащей Хельге.
   Ровно через пятнадцать секунд оттуда начинали доноситься  нежные  не-
мецкие подвывания Хельги и страстно-итальянское рычание Манфреди...
   Тогда из своей половины дома в сад выходил Эрих с откупоренной пивной
бутылкой, садился напротив меня прямо на траву и, пока я умывался и при-
лизывался, Эрих прихлебывал пиво из горлышка бутылки и укоризненно гово-
рил мне:
   - Ну, что ты делаешь?.. Ты знаешь, сколько стоят такие кошки? От трех
до пяти тысяч марок. А попадешь на лоха - еще больше можно взять. Ты же,
мерзавец, начиняешь их своими, черт знает какими,  генами,  не  имеющими
никакого отношения к их редчайшим породам... А кроме всего, ты этой  де-
монстративной порнографией срываешь с работы и Хельгу, и  Руджеро.  Слы-
шишь, что они там вытворяют, насмотревшись на тебя? И это  в  двенадцать
часов дня! А каждый час их работы стоит достаточно дорого... Тем  более,
что нам нужно менять в доме всю систему отопления. За полвека все сгнило
к чертовой матери!.. Крышу нужно перекрывать... А сколько стоят ваши ко-
шачьи медикаменты, ты думал?! За вас страховка не платит. Все из  нашего
собственного кармана. Можешь ты это понять или нет?!..
   Разговор со мной он почти всегда заканчивал этой фразой. И я, естест-
венно, каждый раз молчал и даже не думал ему отвечать.
   Но однажды, когда мне его действительно стало очень  жалко,  и  он  в
очередной раз спросил меня:
   - Можешь ты это понять или нет?!
   Я ответил:
   - Могу!
   Причем, ответил так, чтобы он понял, что Я ЕМУ  ОТВЕТИЛ.  Уж  слишком
хорошо в эту секунду Эрих был настроен на мою Волну.
   Ненароком, слишком вплотную приблизился к КОНТАКТУ! Вот я и не  удер-
жался...
   Он в это время как раз прихлебывал пиво из горлышка бутылки.
   Что с ним стало! Он захлебнулся, поперхнулся, закашлялся, и,  выпучив
на меня потрясенные глаза, хрипло спросил:
   - Что ты сказал?!
   Но тут же вскочил на ноги, попятился от меня, выронил бутылку и  зак-
ричал благим матом на весь Оттобрунн:
   - Хельга-а-а-а!!! Руджеро!.. Хельга-а-а!!!
   Два визита к психиатру ничего не дали...
   Напичканный успокоительными лекарствами в количестве,  способном  по-
вергнуть трех бегемотов в летаргический сон (ничего себе словечко я  от-
копал?!), Эрих Шредер сутками шаркал заплетающимися ногами по дому и са-
ду с остановившейся физиономией и земедленной речью.
   Когда он сталкивался со мной, он на несколько секунд столбенел, а по-
том искательно пытался заглянуть мне в глаза в поисках  хотя  бы  одного
ответа на сотни мучающих его вопросов.
   Я всеми своими печенками ощущал, что психически Эрих был раскрыт  для
Контакта на все сто процентов. Я, правда, понятия  не  имею,  что  такое
"сто процентов", но все Люди - и немцы, и русские, когда  хотят  сказать
"полностью" или "целиком", говорят - "на сто процентов". Мне просто пон-
равилось это выражение своим хрустальным звучанием.
   Так вот, возвращаясь к бедному Эриху...
   Мне стоило только шевельнуть кончиком хвоста и он сразу же  заговорил
бы со мной на МОЕМ языке! Мне даже чудилось, что я  зрительно  вижу  его
обнаженный мозг, отчаянно рвущийся к общению со мной. Я понимал, что по-
мимо сильного волевого излучения, исходящего от меня (это не  похвальба,
а элементарная констатация собственных ощущений),  Эрих  был  достаточно
неплохо подготовлен к возможному Телепатическому Контакту со  всеми  Жи-
вотными, с которыми он общался за время недолгой  учебы  в  ветеринарном
институте - его выперли с третьего курса, - и всей последующей жуликова-
той деятельностью в компании с Руджеро Манфреди.
   Вполне вероятно, что попадись Эриху  в  руки  книга  доктора  Ричарда
Шелдрейса, он нашел бы в ней ответы на все вопросы, сегодня  раздирающие
его бедный, как выяснилось, не очень подготовленный,  мозг.  Мало  того,
прочти он Конрада Лоренца, он и сам бы мог войти в Контакт с любым  нег-
лупым Котом или хотя бы мало-мальски мыслящей Кошкой.
   Но Эрих, как и Руджеро, никогда ничего нового по своей  "специальнос-
ти" не читал. Только объявления в газетах, отчеты о Кошачьих выставках и
разные великосветские сплетни о Котах и Кошках Великих мира сего.
   Ну, вроде того, что "... восьмилетняя Кошка канцлера Германии Гельму-
та Коля по кличке "Киска Коль" (убить мало за такую кличку!) появилась у
канцлера уже давно, семь лет тому назад. (Тогда откуда известно, что  ей
всего восемь лет?!. Это она ему сказала? Ручаюсь, что ей -  все  десять!
Кошки только и делают, что врут  и  скрывают  свой  настоящий  возраст).
Канцлер Гельмут Коль когда-то подобрал ее у своего дома в Оггерсхайме. И
с тех пор она живет в доме Коля". Очень трогательно!
   Я прошу прощения за собственные комментарии, но всему же есть предел!
Предел и мера вкуса. А я все-таки вырос в приличном доме и был  воспитан
интеллигентным и талантливым Человеком - Шурой  Плоткиным,  и  я  обязан
иметь собственное отношение к печатному слову. А не безоговорочное дове-
рие ко всему, оттиснутому в типографии.
   Или такое: "Четырехлетний Кот Сокс принадлежит президенту Соединенных
штатов Америки Биллу Клинтону. Сокс живет в Белом доме вместе  с  прези-
дентом. Несмотря на то, что у Билла Клинтона аллергия на кошачью шерсть,
однако любовь к Соксу сильнее боязни недуга..."
   Ну и что? И все должны рыдать от  умиления?  Мне,  например,  гораздо
симпатичнее в Клинтоне то, что он играет на саксофоне...
   Хотя, в то же время, Эрих иногда выуживает  откуда-то  сведения,  под
которыми я и сам подписался бы всеми четырьмя лапами.
   Недавно, кажется, в "Шпигеле", он  вычитал,  что  у  знаменитого  мо-
дельера и самого дорогого законодателя мод Джорджио Армани  живет  шесть
Котов и Кошек. Любимого Кота Армани зовут Аннибал.
   Так вот этот Джорджио говорит: "Я люблю Кошек больше, чем Собак,  так
как они имеют качества, которые я очень ценю в женщинах -  элегантность,
независимость и характер..."
   По-моему, прекрасно сказано! Вот тут я полностью согласен с Армани.
   Ну, а по поводу уже давно известного мне знаменитого изречения  вели-
кого Леонардо да Винчи - "Даже самая маленькая Кошка - чудесное произве-
дение", - остается только развести лапами! Вот когда, действительно, хо-
чется верить печатному слову!
   И несмотря на то, что у этого Леонардо чего-то там  не  получилось  с
крыльями для Человека, - это мне Шура рассказывал, -  про  Кошек  старик
сказал гениально!
   Я не знаю, останется ли Гельмут Коль канцлером Германии, а Билл Клин-
тон президентом Америки к тому времени, когда выйдет эта  книга.  Вполне
вероятно, что и нет. И если такое случится, то Люди уже через год  забу-
дут не только клички их Котов и Кошек, но и имена самих Хозяев. Мало  ли
у нас было подобных примеров?
   А вот Джорджио Армани и Леонардо да Винчи исключительно благодаря  их
отношению к Котам и Кошкам, - останутся в памяти Людей навсегда! В чем я
совершенно уверен.
   Конечно, я мог бы пойти навстречу Эриху Шредеру и  установить  с  ним
Телепатический Контакт, взяв с него слово - не трепаться об этом  вслух.
Чтобы еще Хельга и Руджеро не стали привязываться ко мне с разной никче-
мушной болтовней.
   Но тут против Контакта с Эрихом во  мне  неожиданно  восстало  обычно
несвойственное мне чувство скаредности. Этакой осторожной и  расчетливой
бережливости, о существовании которой я в себе и не подозревал.  Неужели
на меня так быстро и мощно подействовал Запад? Ну, надо же!
   Я вдруг подумал: а на кой черт мне растрачивать свою нервную  энергию
на этого Эриха?! Пройдет неделя-другая и он сам прекрасно оклемается.  И
перестанет заглядывать мне в глаза, ища в них подтверждения, что  он  не
сошел с ума, а Кот, действительно, говорящий. Ну, дескать, извините,  но
вот такой странный Кот...
   Ведь любой Телепатический Контакт - с Человеком  ли,  с  Животным  ли
другого вида, - поначалу, когда Связь начинает только устанавливаться, -
требует невероятных нервных затрат, дикого напряжения всех сил. До  пол-
ного опустошения! Это уже потом, когда мы оба на одной волне, становится
легче. Вспомним Водилу... Сколько раз мне казалось, что  связующая  нить
вот-вот оборвется! Сколько сил и нервов стоило сберечь эту  Связь...  Но
там на карту были поставлены Жизнь и Честь! Ради этого стоило, как гово-
рит Шура, "ломать копья".
   Хотя Честь сберечь не удалось, - немецкая пресса и полиция все  равно
объявила Водилу "единственным оставшимся в живых  гангстером...",  ну  а
Жизнь...
   Если его не прооперируют как следует в Петербурге - так  на  кой  ляд
нужна такая Жизнь? С вечными трубками и проводами... А если его все-таки
вернут из растительного существования к нормальному, так его и  российс-
кое законодательство упечет.
   Кто там теперь докажет его невиновность? Бармен  со  своим  ожиревшим
Рудольфом? Так Бармен постарается утопить Водилу еще глубже,  только  бы
самому выскрестись из этого дела. А  Рудику  замажут  рот  куском  вест-
фальской ветчины или страсбургским паштетом, - он и не мявкнет.
   Помочь Водиле мог бы только я. Не знаю КАК, но я единственный  свиде-
тель его невиновности с этим проклятущим кокаином.
   Однако я здесь! А мне нужно быть там - в Ленинграде. В нынешнем, черт
подери, Санкт-Петербурге. Уж там-то я что-нибудь придумаю, чтобы  вызво-
лить Водилу. Там, в конце концов, есть Шура Плоткин! А у Шуры  голова  -
дай Бог всем такую.
   Вот, когда я Контактирую с Шурой, - я не то что напрягаюсь,  я  отды-
хаю, словно на курорте! Час трепотни с Шурой Плоткиным заряжают меня та-
кой потрясающей энергией, что я могу сто Котов разметать и десять  Кошек
оттрахать! Так на кой леший мне тратить свои душевные и  психофизические
силы на Эриха Шредера? Как говорит наша ленинградская старуха-дворничиха
Варвара - "На всех не напасешси..."
   Лучше я сберегу свою энергию на того Человека, который меня  купит  у
Эриха и Руджеро. Потому что еще неизвестно, какой идиот захочет иметь  в
доме "ДИКОГО РУССКОГО КОТА - ГРОЗУ СИБИРИ"! Тем  более,  что  Руджеро  и
Эрих собираются заломить за меня как за Леопарда.
   А уж если все-таки меня купят - вот когда мне понадобится с моим  но-
вым Хозяином такой могучий Контактище, который потребует  от  меня  всех
сил без остатка!
   Ибо я пойду на любые унижения - лишь бы заставить его совершить вмес-
те со мной путешествие в Санкт-Петербург. А там посмотрим...
   ... Размышляя таким образом, я вылез из своей просторной клетки и по-
шел прошвырнуться по нашему подвалу. Клетку мою уже  несколько  дней  не
запирали. Поняли, что гадить я буду только по-нашему,  по-российскому  -
исключительно на воле, на свежем воздухе. Как обычно говорит Шура: "Иди,
Мартын, пройдись до ветру..." Эти фольклоризмы у нас с  Шурой  от  нашей
дворничихи Варвары.
   Была глубокая ночь. Я шел мимо клеток со спящими Кошками и Кроликами,
и голова моя буквально распухала от всех этих мыслей о Шуре, о Водиле, о
Петербурге...
   И вдруг я понял, что в ночной тишине, в слабеньком Кроличьем  похрус-
тывании, в редких, но тяжких вздохах сонных Кошек мне недостает еще  од-
ного привычного звука - негромкого плачущего тявканья Лисички. Ночью она
наиболее усердно поплакивала, а днем отсыпалась, стерва. Нет, чтобы нао-
борот!
   Я подошел к ее клетке и увидел большую дыру в полу, наспех замаскиро-
ванную сеном и наполовину прикрытую миской с водой. Лисицы и след  прос-
тыл!
   Умудриться прогрызть в полу клетки такую дырищу - это достойно уваже-
ния. Вот это зубы! Не дай Бог, они тебе в глотку вцепятся. А с виду  та-
кая стройненькая, рыжая, хорошенькая, изящная!  И  мордочка  всю  дорогу
грустная...
   Я еще дня три тому назад смотрел на нее и думал, а не попробовать  ли
мне ее трахнуть? Была же Дженни - карликовый пинчер. Так пусть будет еще
и Лисичка. В этом отношении я абсолютный интернационалист!
   Но теперь, когда я увидел дырку в полу  клетки,  прогрызенную  зубами
этой рыжей плаксы, я не на шутку перетрусил. С такой  свяжись...  Хорошо
еще, если только без хвоста останешься.
   Я обежал весь подвал - Лисички не было. Принюхался - и точно!  Лисица
воспользовалась моим выходом: через гараж. А там в воротах Руджеро  спе-
циально для меня внизу такое окошечко вырезал. Хочешь - входи, хочешь  -
выходи. С территории сада все равно никуда не смылишься. Там такая плот-
ная и толстая ограда из хвойного кустарника - ни за что  не  продерешься
наружу. И ворота сверху специально загнуты внутрь - в сторону сада.  При
одном взгляде на эти ворота мечты о побеге можно отложить до лучших вре-
мен.
   Вылез я из гаража в сад и тихохонько пошел вдоль стеночки дома.  Слы-
шу, в углу сада  какая-то  ритмическая  возня:  раз-два-  три,  пауза...
Раз-два-три, пауза...
   Я туда. Подползаю на полусогнутых, каждую  веточку,  каждую  травинку
сначала передней лапой пошевелю, чтобы не треснула, не наделала бы шума,
и дальше чапаю таким манером. На звук ползу. На "раз-два-три"  ползу,  а
на "паузу" - замираю.
   Подползаю и вижу, как эта рыжая курва подкоп под  ограду  делает!  Да
так ловко, что уже успела до половины своего туловища углубиться в  зем-
лю. И торчат из этой норы лишь ее задние лапы, попка и хвост. А сама она
с головой и передними лапами в норе.
   И роет там, и роет. Только земля из-под брюха летит: раз-два-три, па-
уза... И снова.
   Я как увидел эту позу - задние лапы расставлены, попка вверх  торчит,
все, что нужно для ЭТОГО ДЕЛА открыто, и запах от  нее  такой  странный,
непривычный, но жутко завлекушный. Чистая порнуха!
   Тут мне эту Лисицу так захотелось! Морда у нее в норе, передние  лапы
- там же, что она мне может сделать? А ни хрена! Я и потяжелее  буду,  и
поздоровее. А морда ее с этими жуткими зубками в норе, как в наморднике.
Как говорил Водила - "кто не рискует, тот шампанского не пьет"...
   Приподнялся я, встал на задние лапы, навалился на нее, передними  ла-
пами обхватил всю ее наружную заднюю часть фигуры, отодвинул  в  сторону
ее хвост и...
   Это, я вам скажу, было нечто!!!
   Картинка маслом: пол-Лисицы в норе, пол-Лисицы снаружи. В саду. Я  во
всю трахаю ту половину, которая торчит снаружи, а из  норы  уже  никакая
земля не летит, а только слышен негромкий скулеж, но уже не с плачущими,
а явно с восторженными интонациями. С таким сексуальным захлебом и  под-
выванием, что  я  благодаря  Шредеровско-Манфредиевским  стимуляторам  и
ежедневным инъекциям поливитаминов, действительно, начинаю себя чувство-
вать "ДИКИМ КОТОМ - ГРОЗОЙ СИБИРИ, ОТТОБРУННА И ВСЕЙ БАВАРИИ", черт меня
побери!..
   Трахаю ее, а сам думаю - как только кончу, надо будет рвать  когти  и
уносить ноги раньше, чем она свою морду из норы высунет. Она  же  дикая,
дура! Загрызет же к чертям Собачьим!..
   Но не вышло мое дело... Все ЭТО завершилось так бурно, что я свалился
у самой норы и лапой пошевелить не могу. Честно признаюсь -  жду  самого
худшего. Ни сопротивляться, ни бороться за жизнь сил нету...
   А Лисица этак задом, задом выбирается из своего  футляра  -  морда  в
земле, передние лапы грязнущие, рот раскрыт, язык наружу. И разглядывает
меня, лежащего и обессиленного, и мне бы впору зажмуриться,  попрощаться
с жизнью и ждать скорого конца, а я вдруг чувствую - она облизывает  ме-
ня! И тявкает так весело, так забавно... И катается по  земле  абсолютно
как Кошка... Я прибалдел! Вот это да.
   Ну, я тоже лизнул ее раза два-три. Это мне еще  Шура,  помню,  баечку
рассказывал про вежливость. Вроде бы английские короли  утверждали,  что
ничего, дескать, нам не стоит так дешево, и ничего не ценится  нами  так
дорого, как вежливость.
   И точно! Она меня в ответ как давай лизать, чуть ли не взасос! Ну,  я
так поднапрягся, собрал остатки сил, и говорю ей по-нашему,  по-Животно-
му:
   - Ты, что, давно на просушке?
   Вижу, она на меня так смотрит и не понимает, о чем это я.  Ну,  я  ей
снова, в более доступной форме:
   - Я говорю, с тобой ЭТОГО давно не делали? А она мне и отвечает:
   - Со мной ЭТОГО вообще никто никогда не делал. Я даже и не знала, что
ЭТО так прекрасно! Давай, еще разок, а?
   - Погоди, - говорю. - Дай хоть отдохнуть немного.
   - Зачем? - спрашивает она так наивно, что я  даже  рот  раскрываю  от
удивления.
   - Ну, как тебе сказать... - мямлю я. - Мне, понимаешь, нужно  немного
передохнуть, чтобы ЭТО сделать тебе еще лучше.
   - ЭТО ты и так прекрасно делаешь! - убежденно  говорит  Лисица.  -  И
"лучше" ЭТО делать не надо, а то я совсем с ума сойду...
   И улыбается во все свои страшненькие зубки. И спрашивает:
   - Мне, что, опять с головой в дырку лезть? Ты мне советуй,  подсказы-
вай, а то ведь я с ЭТИМ впервые сталкиваюсь!
   Я вспомнил дыру в полу клетки, поглядел на ее клыкастую  мордашку  и,
на всякий случай, говорю:
   - Да, знаешь, пока лучше, как и в прошлый раз -  передними  лапами  и
мордой туда, а все остальное пусть будет снаружи.
   - Нет вопросов, любимый, - с готовностью отвечает Лисица и тут же  на
полтуловища сигает в свою нору.
   Я как увидел снова ее задранную вверх попку, расставленные,  дрожащие
от нетерпения рыжие задние лапы, ее роскошный хвост - уже  отведенный  в
сторону, так в меня, откуда ни возьмись, стало вливаться такое неукроти-
мое желание, что я в одно мгновение взлетел на  эти  оставшиеся  снаружи
пол-Лисицы и...
   И, как частенько кого-то цитировал Шура Плоткин - "Процесс пошел!.."
   Ну, потом, сами понимаете, - разные  там  облизывания,  взвизгивания,
мурлыканья. Всякие там шутливые покусывания, от которых у  меня,  честно
говоря, кровь стыла в жилах. Заверения в вечной любви, клятвы...
   А под утро, после ее бессчетного ныряния мордой в нору, -  совершенно
конкретное предложение, поразившее меня  своей  прямотой:  она,  Лисица,
прорывает эту нору под оградой насквозь к дороге,  и  мы  уходим  с  ней
вдвоем в лес и начинаем жить там вместе в счастье и дикости.
   И где бы мы потом ни поселились, она - Лисица, помимо подземного дома
со множеством помещений и несколькими выходами  на  свет  Божий,  обяза-
тельно выроет рядом еще и вот такую короткую, всего на пол-Лисьей длины,
"слепую" нору, - раз уж я только ТАК хочу ЭТО с ней ДЕЛАТЬ. И это у  нас
будет называться "Тупик любви".
   Но вот тут я был вынужден мягко и решительно отказаться от столь  за-
манчивого предложения.
   - Почему? - искренне удивилась Лисица. - А мне мама когда-то  говори-
ла, что из всех домашних животных Коты - самые независимые и вольнолюби-
вые ребята!
   - Так-то оно так, - согласился я. - Но на мне  лежит  ответственность
за жизнь двух очень хороших Людей, которым я просто обязан помочь! А для
этого мне нужно как можно быстрее постараться попасть в Россию. В Петер-
бург...
   - А что это такое? - простодушно спросила Лисица.
   И я, зацикленный совковостью мудак, позабыв о всякой ироничности, ко-
торую мы обычно напяливаем на себя, когда речь заходит о чем-то  серьез-
ном и возвышенном, сам стесняясь своего ответа, но не находящий  никаких
других слов, сказал Лисице:
   - Родина...
   А потом, устыдившись облезлой помпезности этого затертого и исшаркан-
ного слова, добавил:
   - Место, где я родился и вырос. Моя бедная и несчастная родина. Кото-
рую я очень люблю...
   Отоспаться после этой фантастической ночи мне так и не  удалось.  Уже
часам к девяти я был  разбужен  криками,  шумом  автомобильного  мотора,
проклятиями и двумя незнакомыми мне голосами.
   Выяснилось, что пока я дрых без задних лап, моя жутковатая рыжая  ха-
хальница все-таки прорыла ход под оградой и навсегда покинула дом Шреде-
ров, унося в своем сердце пламенную любовь ко  мне,  а  в  зубах  самого
большого и толстого Кролика, у которого с вечера забыли запереть клетку.
   Я понимал, что после ТАКОЙ ночи Лисица  обязана  была  бы  подкрепить
свои силы, но Кролика было все равно очень жалко...
   Два чужих голоса принадлежали знаменитому русскому  старику-мошеннику
- специалисту по изготовлению любых документов, и его новой жене -  сим-
патичной толстухе, бывшей в свое время секретарем партийной  организации
отдела народного образования города Кимры.  Что  за  город,  понятия  не
имею!..
   В разговоре она все время старалась напомнить обо всем этом, чтобы ее
не приняли на ранг ниже, чем, как ей казалось, она того заслуживает.
   Бойко переводя эту чушь на немецкий язык для Хельги, Руджеро и Эриха,
старик тоже не мог сдержать тщеславно-горделивых  ноток  в  голосе.  Ему
льстило столь высокое бывшее положение его новой супруги, и он этого да-
же не пытался скрывать.
   Несмотря на холодный день, старик был разодет в национальный  баварс-
кий костюм, который ему очень шел: короткие  кожаные  штанишки,  высокие
шерстяные чулки грубой вязки, толстые тяжелые башмаки, расшитая рубаха с
тесемочкой-бантиком вместо галстука, какая-то жилетка-расписуха, и  лег-
комысленная зеленая шляпчонка с короткими полями и веселым султанчиком.
   То ли европейские тюрьмы закалили старика, то ли он  с  рождения  был
такой двужильный, но - маленький, худенький, голенастый, - он был удиви-
тельно деятелен, подвижен, и безумно хотел казаться моложе своих  верных
семидесяти пяти лет. Что ему несомненно и удавалось!
   Так же задорно и щеголевато выглядел его старенький "Фольксваген". На
таких древних "фольксах" даже у нас в России уже  стесняются  ездить.  А
этот - сверкал, изнутри был обвешан разными куколками и  обезьянками,  а
снаружи обклеен яркими гербами других стран. Наверное, это были  страны,
в тюрьмах которых когда-то сидел старик. А так - чего бы это ему их кле-
ить, подумал я...
   Старик увидел меня, по-детски всплеснул руками и воскликнул:
   - Какой прекрасный экземпляр!.. Какой экземпляр!
   И, весело разглядывая меня выцветшими от старости голубыми  глазками,
вдруг неожиданно добавил по-русски:
   - Ну, и Кыся!.. Ай да Кыся...
   Тут я жутко зауважал этого  нелепого  суетливого  старого  живчика  в
шляпке с султанчиком!
   Хельга вчера как раз много о нем рассказывала. Ведь больше пятидесяти
лет человек не был в России. Онемечился вплоть до баварского костюмчика,
который сидел на нем в десять раз лучше, чем на многих настоящих  бавар-
цах. Я их в "Биргартене" Английского парка навидался!
   За полжизни отсидок старик изучил пять иностранных языков в  тюремных
камерах чуть ли не всей Европы. По-немецки говорил, как доктор филологии
Мюнхенского университета! И ходил старик не в немецкую кирху грехи  свои
замаливать, а в православную русскую церковь. И жены были все русские! И
своей последней женой - толстухой из города  Кимры  (кто-нибудь  помнит,
где это?) гордился самым трогательным образом. Ее молодостью в сравнении
с его возрастом, ее прошлой секретарской деятельностью в родной когда-то
коммунистической партии, от которой он и улепетнул на Запад еще  полсто-
летия тому назад...
   И за эти полвека не растерял русский язык. Не поднимал глазки к  небу
вроде наших Котов-эмигрантов, не спрашивал фальшивым голоском  "как  это
называется по-русски?.." А, наоборот,  назвал  меня,  как  говорил  Шура
Плоткин, "самым что ни есть, исконно-посконным" российским словом - "КЫ-
СЯ". Не "КИСА", а именно - "КЫСЯ", сознательно сделав в этом слове фоне-
тическую ошибку! Очень мне это в старике понравилось!
   - Сейчас снимем три фото, - сказал старик. -  Два,  как  в  уголовной
картотеке - в профиль и анфас, для русских документов, и еще одно фото -
для рекламы. Тут нужно, чтобы ваша Кыся выглядела посвирепее: с прижаты-
ми ушами, раскрытой пастью, клыки - напоказ... Ну, и так далее!
   Он рысцой смотался к своей машине и приволок  оттуда  фотоаппарат.  Я
такой в жизни не видел. У нас с Шурой в Петербурге был  совершенно  дру-
гой.
   Старик подошел ко мне совсем близко, нацелился на  меня  аппаратом  и
нажал кнопку. Послышалось легкое жужжание и прямо на меня стал выползать
бумажный квадратик.
   - Раз! - сказал старик, перехватил квадратик, передал  его  Хельге  и
спросил у Эриха: - Кто из вас с ним наиболее близко контактирует?
   Эрих растерянно посмотрел на меня, попытался открыть было рот, но его
опередил Руджеро Манфреди:
   - В основном, конечно, фрау Шредер. А что?
   - Фрау Шредер, не могли бы вы попросить вашего котика сесть? -  спро-
сил старик. - А я бы его снял в профиль...
   "Надо же все так усложнить?!" - подумал я и тут же сел,  повернувшись
к старику в профиль.
   Мало меня Шура фотографировал!.. А то я не знаю, как себя вести перед
камерой!
   Эрих Шредер разволновался и стал заглядывать всем в глаза, словно хо-
тел сказать: "А я вам что говорил?!!" Хельга и Руджеро испуганно  перег-
лянулись.
   - Грандиозный кот! - по-русски пробормотал старик и сделал снимок мо-
его профиля.
   Из аппарата снова полез темный бумажный  квадрат.  Я  присмотрелся  к
первому квадрату в руке у Хельги и увидел очень хорошую цветную фотогра-
фию собственной морды.
   Вот это аппаратик! Нам бы с Шурой такой!.. Чтобы не мудохаться с про-
явкой пленки, увеличителем, сушкой, - словом, со всем тем, с чем  обычно
возится Шура, устраивая дикий бардак в ванной и кухне.  Можно,  конечно,
отдавать пленку в лабораторию, но, как говорит мой Плоткин, - "тут ника-
ких штанов не хватит..."
   - Ну, а теперь, главный снимок - для рекламы! -  торжественно  сказал
старик. - Фрау Шредер, вы не могли бы попросить вашего Кысю  оскалиться?
Причем, пострашнее.
   - Как вы это себе представляете? - рассмеялась Хельга. - Я должна ему
промяукать что-то оскорбительное? Или промурлыкать какую-нибудь гадость,
чтобы он вышел из себя?
   - Надо в него просто ткнуть палкой! - тупо предложил Руджеро  Манфре-
ди.
   "Еще чего! Только попробуй, болван итальянский!"- подумал я и показал
Манфреди, что может с ним произойти, если он ткнет в меня палкой.
   Причем, я не сделал ничего особенного. Я только раскрыл пасть, сказал
это свое "Кх-х-хааа!!!", дал возможность этому идиоту взглянуть  на  мои
клыки и припал к земле, словно собирался  прыгнуть  и  вцепиться  ему  в
глотку.
   Манфреди в испуге отпрянул. Старик же страшно обрадовался  и  завопил
на весь сад:
   - Вот! Вот, именно так!.. Ах, если бы можно было  это  повторить  еще
разок... И в мою сторону!.. "Господи!.. Делов-то!" - внутренне усмехнул-
ся я и повернулся к старику.
   Для этого старика я был готов сыграть даже Крокодила! Мы как-то с Шу-
рой смотрели по телевизору передачу об этих жутких тварях, и мне показа-
лось, что ничего страшнее и отвратительнее в Животном мире не  существу-
ет...
   Как только я увидел, что старик принял стартовую позицию  и  направил
аппарат прямо на меня, я резко встал на  задние  лапы,  передние  поднял
врастопырку над головой, что было силы раззявил пасть, и  скорчил  такую
страшную рожу, что встреть меня в такой позе и с таким выражением  морды
тот же самый Крокодил - он бы от страху обгадился!
   - Осторожней!.. - тревожно крикнула старику Хельга.
   Но старый жулик не испугался. Он все про меня понял! Он подмигнул мне
и стал делать снимок за снимком, восторженно приговаривая:
   - Не волнуйтесь! Это гениальный кот!.. Он мне специально позирует!!!
   К счастью, старик успел сделать три снимка, потому что уже в  следую-
щее мгновение все внимание переключилось на Эриха Шредера.  Выдрючиваясь
перед старым мошенником, я краем глаза видел, что Эрих напряженно следит
за мной с отвалившейся нижней челюстью и остекленевшим глазом. Я  только
упустил момент, когда он начал терять сознание и падать плашмя  на  зем-
лю...
   Ночью я сидел у него в комнате, прямо на его одеяле, в  полуметре  от
его растерянной и поцарапанной физиономии, и успокаивал его, как мог!
   - Эрих, дорогой... Плюнь на всех врачей-психиатров. Не ходи больше  к
ним, - говорил я ему, как можно мягче. - Психически ты  совершенно  здо-
ров!..
   - Тогда каким же образом мы с тобой разговариваем? - шептал  Эрих.  -
Или мне это снится?..
   - Мы не разговариваем с тобой, Эрих. Ты просто понимаешь,  что  бы  я
хотел тебе сказать. Это и называется Телепатический Контакт, - терпеливо
пытался я ему объяснить.
   Я не мог оставаться верным своему решению - ни с кем  не  вступать  в
Контакт и накапливать психическую энергию для  Человека,  который  купит
меня. Чтобы впоследствии уговорить его на поездку в Россию.
   Но, когда Эрих упал в обморок только потому, что не мог найти  объяс-
нения происходящему - я не имел права молчать и  заниматься  расчетливой
экономией собственных сил.
   Контакт с ним я установил за считанные минуты - так он был  подготов-
лен ко всем "чудесам", так был нервно взвинчен,  так  раскрыт  навстречу
любому объяснению - сошел он с ума или нет?!
   Или этот огромный Кот с рваным ухом, со шрамом через всю морду, с яй-
цами, как у призового жеребца -  выражение  Шуры  Плоткина,  -  действи-
тельно, все сечет с полуслова, и в присутствии этого Кота становится со-
вершенно неясно, кого тут нужно считать "меньшим братом"  -  этого  Кота
или, к примеру, Руджеро Манфреди?
   - Эрих, - сказал я. - Все происходит из-за твоей, прости  меня,  эле-
ментарной неграмотности. Ну как же можно было, занимаясь подобным ремес-
лом, не почитать Конрада Лоренца - грандиозного специалиста по  Котам  и
Собакам?! Как можно было не заглянуть в восхитительную книжку английско-
го биолога доктора Ричарда Шелдрейса?! Ты, вообще, что-нибудь  по  своей
профессии читаешь? Ну, хотя бы на сон грядущий?..
   - Да, читаю... - слабо сопротивлялся Эрих. - В  прошлом  году  Хельга
читала нам куски из книги Чарльза Платта "Как стать счастливым котом". И
еще вторую книжку... Забыл фамилию... Называется "Кот без  дураков"!  Мы
очень смеялись...
   - О Господи! - я почувствовал, что начинаю выходить из  себя.  -  Эти
книжки ты мог бы и не читать. Я прекрасно  помню  статью  в  "Литератур-
ке"... Это у нас в России газета такая...
   - Ты, что, действительно, из России?! - поразился Эрих.
   - Да. Но сейчас не в этом дело. Так вот, один мой друг иногда  читает
мне вслух эту "Литературную газету". Там и  была  статья  об  этих  двух
книжках. Кстати, второго автора звали... Дай Бог память!..  Терри  Дрет-
чер! И как мы поняли из этой статьи - книжки очень  милые,  смешные,  но
абсолютно ПРИДУМАННЫЕ! А я тебе пытаюсь толковать  о  серьезных  научных
иссследованиях в области Телепатического Контакта между Животным и Чело-
веком...
   - Значит, ты считаешь, что я здоров? -  с  надеждой  спросил  у  меня
Эрих. - И мне не кажется, что ты все понимаешь?
   - Ты - здоров, и я - все понимаю, - ответил я. - Иногда, даже больше,
чем мне хотелось бы.
   - И у тебя есть имя?
   - Да. Меня зовут Мартын.
   - Наверное, - МАРТИН? - поправил меня Эрих.
   - Нет. Мар-тын! Это нормальное русские имя. Но ты можешь называть ме-
ня просто "Кыся".
   - А в документах как записать?
   - Пиши "Мартын-Кыся". Или наоборот... Все равно. У вас же есть  двой-
ные имена - Ханна-Лори, Мария-Луиза, Отто-Вильгельм...
   - Да, да, конечно!.. - благодарно прошептал Эрих. - Я вот,  например,
- Эрих-Готфрид...
   - Ну, вот видишь!
   - Значит, ты считаешь, что я психически здоров?  -  переспросил  меня
Эрих. - Ты в этом уверен?
   - Естественно!
   - Боже мой... Как я тебе признателен!.. У меня просто нет слов... - в
глазах у Эриха блеснули благодарные слезы, и он двумя  руками  осторожно
пожал мне правую переднюю лапу.
   Надо сказать, что я тоже не вынес благостности этой сцены,  не  удер-
жался и лизнул его в щеку. Что-то я стал излишне сентиментален
   - Не знаю, как ты отнесешься к моему предложению, - робко  и  растро-
ганно произнес Эрих и приподнялся на подушках. - Но я хотел бы выпить  с
тобой по рюмочке...
   Тэк-с... "Ты меня уважаешь, и я тебя уважаю..." Начинаются эти  Чело-
веческие заморочки! Мало я их насмотрелся на нашей кухне  в  Ленинграде,
когда Шура после развода с женой пил вмертвую с кем ни  попадя!  Мало  я
попереворачивал  наполовину  недопитых  бутылок  с  разной   алкогольной
дрянью, делая вид, что нечаянно хвостом смахнул бутылку со стола...  Не-
ужто и здесь я влипаю в ту же историю? Да, нет, пожалуй... Что ни  гово-
ри, а Шура Плоткин был настоящий РУССКИЙ человек! И "русскости"  в  Шуре
было больше, чем в разных там Пилипенках, которые обзывают Шуру жидом  и
евреем. Помню, что бы Шура ни начинал делать -  пить  ли,  сочинять  ли,
трахаться ли, - так все без меры! Как пел его любимый Розенбаум  -  "...
Гулять - так гулять, стрелять - так стрелять!.."
   А Эрих все-таки - немец. Существо, как я посмотрел, более дисциплини-
рованное во всем. Начиная от трат, и кончая половухой. Нету  в  нем  той
российской Шуро-Плоткинской широты и безудержности, которая кого-то, на-
верное, пугает, а для меня чрезвычайно притягательна!
   Я  вот  уже  две  недели  здесь  в  Оттобрунне,  а  ведь  Эрих  всего
один-единственный раз куда-то смылился вечерком на пару часов,  а  когда
вернулся - от него ЭТИМ самым ТРАХАТЕЛЬНЫМ ДЕЛОМ пахло.
   как сказал бы Водила. Да, и сам бы Водила тоже...
   Так что, вряд ли Эрих-Готфрид Шредер с одной рюмки запьет на  неделю.
Тут, наверное, я могу быть абсолютно спокоен.
   - Ну, что ж, - сказал я ему. - Если у тебя  есть  немножко  валерьян-
ки...
   Не скажу, что этой ночью мы с Эрихом так уж сильно надрались, но  ут-
ром, когда Хельга растолкала и вытащила нас обоих из-под одного  одеяла,
наши головы - и у меня, и у Эриха, - были очень даже бо-бо!
   Как обычно в таких случаях философски заметит Шура Плоткин: "Чем луч-
ше с вечера, тем хуже утром..."
   А с вечера было, действительно, симпатично. Эрих принес для себя  на-
чатую бутылку дешевого виски, лед и минеральную воду. Для  меня  пузырек
валерьянки, а на закуску целое блюдце сырого мясного фарша - уже  размо-
роженного и приготовленного Хельгой на завтра для обеденных котлет. Кон-
чилось тем, что, выкушав полбутылки виски  под  одну  минеральную  воду,
Эрих посреди ночи дико захотел жрать! Что меня лишний раз  убедило,  что
алкоголизм ему не грозит.
   Тогда я решил научить Эриха делать настоящий "татарский бифштекс",  о
котором он даже понятия не имел! Хотя, чего тут удивительного? Я, напри-
мер, всю жизнь прожил в Ленинграде и Санкт-Петербурге, и тоже ни разу не
был в "Эрмитаже".
   Короче, в половине четвертого утра я послал Эриха на кухню за  солью,
соевым соусом, одним сырым куриным яйцом, половинкой соленого огурчика и
четвертушкой луковки. Сардинки, которая была бы очень даже хороша в "та-
тарском бифштексе", как говорил Водила, в доме  не  оказалось,  но  зато
Эрих притащил в постель весь остальной фарш, предназначенный  для  завт-
рашних котлет.
   К пяти часам утра мы этот фарш и прикончили. Эрих - с приправами, а я
- без. Эрих - с остатками виски, но уже без минеральной воды, а я  доку-
шал валерьянку из пузырька. И чего, спрашивается, завелись?
   Я понимаю, иногда, после длительного нервного или физического напряга
- расслабуха просто необходима! Что Котам, что - Людям. Тут никакой раз-
ницы.
   Но неплохо бы начинать расслабляться, когда дело, на которое ушли все
силы, - уже завершено. Удачно или неудачно - не  имеет  значения.  Важна
строгая поэтапность: Напряженка, Дело, Ралаксуха! Вот тут - "гуляй,  Ва-
ся!.." Кто тебе чего скажет?
   Мы же с Эрихом наподдавались малость преждевременно.  В  пике  нашего
обоюдного напряжения. Практически, даже не приступив к основному делу  -
поиску клиента для "SIBIERISCHEWILDKATZE", - потомка  древнейшего  рода,
полученного от скрещения "Сторожевой Кошки шведского короля  Карла  Две-
надцатого и Боевого Кота Государя Всея Руси Петра  Великого",  как  было
написано  псевдославянским  шрифтом  на  "старинной"   бумаге,   кстати,
собственноручно изготовленной старым русским жуликом в баварском костюм-
чике.
   Честно говоря, я даже не представлял себе, на кого рассчитана вся эта
"липа". Неужели никто не обратит внимания, что в документе  почти  трех-
сотлетней давности вклеены совершенно  современные  цветные  фотографии,
сделанные, как мне ночью объяснил Эрих, фотоаппаратом "Поляроид"?
   А может быть я чего-то не понял? Или чего-то не знал!? Вполне вероят-
но, что раз царь Петр был "Великим", он запросто мог быть и  первооткры-
вателем русской цветной фотографии.
   Однако наша ночная поддача с Эрихом имела и свои положительные сторо-
ны. Не говоря уже об очевидном - возвращении Эриху полной уверенности  в
психической полноценности, - мы с ним успели этой ночью  договориться  и
еще кое о чем.
   Ну, во-первых, я взял с него слово держать язык за зубами! Ни Хельга,
ни Руджеро Манфреди о нашем с Эрихом Контакте знать не должны.  Если  же
между ними возникнут какие-то споры в отношении решения моей судьбы -  я
всегда буду рядом и мысленно смогу помочь Эриху, и сделать так, как  это
нужно ему и мне.
   А мне, как известно, было необходимо лишь одно -  как  можно  быстрее
попасть в Петербург. Для этого был нужен  состоятельный,  независимый  и
решительный Клиент, со склонностью к перемене  мест,  любовью  к  разным
женщинам, грехам и непредсказуемым поступкам.
   Эрих заявил, что в ОДНОМ НЕМЦЕ такого созвездия  черт  характера  нам
никогда не найти! Пара таких черточек сидит буквально в каждом, но девя-
носто девять процентов сами успешно подавляют в себе эти черты, а если и
проявляют их изредка, то лишь по пьянке или во время отпуска вне  родной
Германии. Тут нужен очень, очень, очень богатый...  Эрих  долго  не  мог
найти подходящего слова, а такого определения, как "распиздяй",  которым
зачастую пользуется Шура Плоткин, в немецком языке отродясь не было.
   Поэтому Эрих сказал: "... Очень, очень богатый несерьезный, свободный
человек". Желательно с родовыми аристократическими  корнями.  Тогда  ему
сам черт не брат! Ибо в Германии это жутко ценится.
   Но у него, у Эриха-Готфрида Шредера, на таких людей "выхода"  нет.  У
него, конечно, есть парочка интеллигентных знакомых,  которые  время  от
времени совершают разные необдуманные поступки, но это совсем не то, что
мне нужно.
   Люди, о которых говорил я, - это совершенно другой слой общества! Это
- небожители, и рядовой немец никогда с ними не соприкасается.
   - А вероятность случая равна... ноль, ноль, ноль...  черт  знает  ка-
кой... доли процента... - заплетающимся языком с трудом выговорил  Эрих.
- Тут ты, Мартин, должен сам понять...
   С нашей разгульной ночи в доме Шредеров стали  происходить  кое-какие
изменения. Внешне не очень заметные, но достаточно ощутимые внутренне.
   Наиболее ярким внешним нарушением привычного  домашнего  уклада  было
мое переселение из подвальной клетки в гостиную и комнату Эриха.
   Сам Эрих, обретя во мне союзника и партнера, неожиданно  почувствовал
себя Хозяином дома и Главой предприятия. Он недвусмысленно дал  это  по-
нять Хельге и Руджеро Манфреди, тем самым естественным образом  проложив
между собой и ими некий барьер, четко разделяющий их положения.
   Растерянные и потрясенные таким крутым поворотом,  Хельга  и  Руджеро
нашли единственно верный выход из создавшейся ситуации - они еще  теснее
сплотили свои ряды и сблизились настолько, что их женитьба,  откладывав-
шаяся уже несколько лет по целому ряду  социально-экономических  причин,
стала вполне осязаемым ближайшим будущим.
   Трахаться они стали не только днем, насмотревшись на мою "предпродаж-
ную подготовку" их Кошек, но и ночью, когда я уже к этому не имел  ника-
кого отношения. Что лишний раз говорило об их возросшей близости  и  не-
отвратимости ремонта не только отопительной системы, но и всего  ветхого
дома. Ибо слышимость была - фантастической!
   Кстати, именно эта слышимость, помноженная на вновь  обретенную  уве-
ренность в себе, плюс моя всесторонняя  поддержка  и  возможность  поде-
литься со мной всем тем, что должно было бы быть сокрыто от глаз и  ушей
Людских, подвигнули Эриха-Готфрида Шредера - доброго и  скромного  жули-
ка-Кошколова с незаконченным высшим ветеринарным образованием, - на  це-
лый ряд житейских открытий.
   Во-первых, Эрих понял, что трахаться минимум пять раз в неделю гораз-
до лучше, чем максимум один раз в две недели.
   Во-вторых, я привел ему на память любимую  цитату  Шуры  Плоткина  из
Публилия Сира, одного жутко древнеримского поэта - "Где нет разнообразия
- нет и удовольствия".
   Эриху это так понравилось, что кроме своей  постоянной  дамы  сердца,
дочки владельца магазина поддержанных автомобилей "Хонда", он тут ж  за-
вел себе кельнершу из "Виндервальда" - это такая куриная  закусочная,  и
кассиршу из Оттобрунновского плавательного бассейна "Халленбад".
   К открытиям чисто экономического характера вконец расковавшийся  Эрих
пришел уже своим умом. Путем простейших логических сопоставлений  и  при
некоторой помощи теории какого-то очень пожилого немца,  в  которой  все
время повторялась заворожившее Эриха словосочетание -  "товар-деньги-то-
вар".
   Поэтому все ворованные Кошки, лишенные возможности бороться за призо-
вые места и титулы на Кошачьих выставках в силу того, что там,  на  выс-
тавках, запросто могут столкнуться нос к носу  со  своими  бывшими  вла-
дельцами, должны быть немедленно распроданы по  сниженным  для  скорости
ценам!
   Согласно теории того старого чудака - "товар-деньги-товар", средства,
вырученные от продажи этих Кошек, нужно  немедленно  бросить  на  нашего
уважаемого "Вальдвильдкатце" (это, значит, на меня!), которого он  решил
назвать старинным русским именем - МАРТЫН. Не "Мбртин", а  именно  "Мар-
тын".
   Нужно срочно дать объявления в газетах, напечатать рекламные листовки
и через специальное бюро распространить их по всему  городу.  Непременно
поместить сообщение о Мартыне в еженедельнике "Курц унд Фундиг", при по-
мощи которого можно не только продать Кота, но и даже приобрести  подер-
жанного Слона в приличном состоянии!
   И, конечно же, всенепременнейше засадить мощнейшую  рекламу  по  Мюн-
хенскому телевизионному каналу "Байерн-Бильд"!  С  фотографией  "дикого"
Мартына, с его легендарной родословной, за изготовление  которой  старый
русский мошенник уже получил двести марок.
   И тогда он, Эрих-Готфрид Шредер,  гарантирует  своим  уважаемым  ком-
паньонам - сестре Хельге Шредер и почти родственнику, ближайшему  другу,
Руджеро Манфреди такие дивиденды, которые смогут покрыть не  только  ре-
монт отопительной системы дома, но и позволят усилить межкомнатные пере-
городки. Ибо еженощные завывания Хельги и рычания Руджеро  теперь  очень
мешают ему, Эриху Шредеру, размышлять об укреплении и дальнейшем процве-
тании их общего предприятия.
   Не скрою, к одному из предложений Эриха я довольно серьезно  приложил
собственную лапу. Это я подсказал Эриху смену Кошачьего парка, как  одну
из статей быстрого дохода - продать срочно этих и натырить других.
   Однако теперь я могу признаться, что, предлагая Эриху эту комбинацию,
я преследовал еще и личные, как сказал бы Шура Плоткин,  -  шкурнические
цели. За последние три недели мне так надоело трахать одних и тех же Ко-
шек, что когда Эрих нашел моему предложению и экономическое обоснование,
я был ему чрезвычайно признателен.
   Поразительная страна! Есть деньги - никаких заморочек. Платите и  об-
рящете.
   Через два дня моя морда красовалась чуть ли не на всех углах Мюнхена,
а листовки с моими "дикими позитурами" и номерами телефона и факса герра
Э. Шредера торчали из всех домашних почтовых ящиков трех  самых  богатых
районов города - Богенхаузена, Харлахинга и, конечно же, Грюнвальда! Ау,
Дженни, где ты там?
   Текстик, сопровождавший плакатики и листовки был, по  выражению  Шуры
Плоткина, - "я тебе дам!" Автором текста был Руджеро Манфреди.  Редакти-
ровала текст Хельга.
   - Это текст для идиотов? - возмущалась Хельга.
   - Правильно, - соглашался с ней Руджеро. - Любая  реклама  рассчитана
на идиотов.
   - Но мы же хотим, чтобы Мартина (Хельга не  выговаривала  нашу  букву
"Ы") купил бы богатый человек!
   - А ты считаешь, что в вашей стране нет богатых идиотов?! По-моему, у
вас их гораздо больше, чем бедных!
   - Ну, да! Конечно! - взвивалась Хельга. - У вас же  в  Италии  каждый
крикливый итальянец, от мойщика окон до вашего  проворовавшегося  прези-
дента, по меньшей мере Спиноза!
   Ни я, ни Руджеро Манфреди и понятия не имели, кто такой  Спиноза,  но
мне было наплевать, а Руджеро обиделся за всю нацию:
   - Ты не имеешь права оскорблять народ, давший миру автомобиль "Ферра-
ри" и папу римского!
   - Это все, что ты знаешь про свою Италию?!  -  презрительно  хохотала
Хельга. - Так вот папу римского вам экспортировали поляки, а в разработ-
ке "Феррари" принимали участие, в основном, наши немецкие евреи,  бежав-
шие от нацизма! Слышишь ты, неуч?!
   - Эрих! Я убью ее! - орал благим матом Руджеро Манфреди  и  осторожно
бился головой об стенку. На стук выходил Эрих и спокойно говорил  Хельге
и Руджеро:
   - Мне абсолютно все равно, что вы сделаете друг с  другом,  но  текст
должен быть у меня на столе через тридцать минут. Я  уезжаю  в  редакции
газет и на телевидение.
   В такие минуты я смотрел на Эриха с умилением и гордостью. Как Пигма-
лион на Галатею. Помню, Шура при мне рассказывал одной девице  эту  ска-
зочку, и она мне жутко понравилась! Сказочка. Девица как  раз  оказалась
полная дура! Ни хрена не поняла...
   ... Еще через день мы все четверо - Хельга, Эрих, Руджеро и  я,  усе-
лись вечером в гостиной у телевизора и где-то, как говорил Шура Плоткин,
когда хотел подчеркнуть дальность расстояния, - "у Муньки в заднице", на
двадцать девятом канале нашли рекламную программу "Байерн-Бильд".
   Через минуту, сразу же после объявления  о  продаже  автомобиля  "Ау-
ди-100" выпуска тысяча девятьсот семьдесят второго года - "ви  нойе!"  -
дескать, "как новый!", всего за  восемьсот  пятьдесят  марок,  однако  -
"ферхандлунгбазис", как говорится, цена ориентировочная, можно и  торго-
ваться, на экране появилась новая рубрика - "Антик-Тиере". В слове "Тие-
ре" - ударение на букву "и". То есть, "Антикварные животные".
   Эрих горделиво улыбнулся и все трое замерли, с уважением посмотрев на
меня.
   А затем на экране телевизора возникла  цветная  фотография  какого-то
кошмарного Кота-психопата, стоящего на задних  лапах,  нелепо  растопыря
над головой передние, с одним торчащим рваным  ухом,  второе  прижато  к
башке, с раззявленной по-идиотски пастью и  искаженной  мордой  злобного
дебила. Это и был Я!!!
   Голос диктора нес какую-то несусветную бредятину про диких  сибирских
хищных Котов, которых отлавливают в зауральской тайге  с  ужасной  опас-
ностью для жизни отважных Котоловов, с невероятным трудом приручают их и
делают в таежных сибирских домах СТОРОЖЕВЫМИ КОТАМИ вместо самых больших
и свирепых Собак, которые этим Котам и в подметки не годятся!
   Потом, слава Богу, фотография уменьшилась вполовину, освободив  место
для творения рук старого симпатяги, русского мошенника.
   На экране возник "мой" документ на собственноручно изготовленной ста-
риком "древней" бумаге, и пошел неслабый текстик из этого документа -  и
про шведского короля Карла и про Петра Первого...
   Внизу справа на экране светились номера нашего телефона и факса в От-
тобрунне, и уж совсем по-российски, всего два слова: "Цена договорная".
   После меня на экране телевизора кто-то пытался  толкнуть  гигантского
попугая двухсот лет от роду и говорящего на семи языках, но Эрих был вы-
нужден выключить телевизор, так как вдруг зазвонил телефон.
   Эрих взял трубку и стал с кем-то тихо  разговаривать,  поглядывая  на
меня. Не скрою, у меня сердце екнуло...
   Счастливый автор чудовищного телетекста Руджеро  Манфреди,  в  полном
восторге от самого себя, размахивал руками и кричал мне и Хельге:
   - Ну, что я говорил?! А если бы я занимался литературой  с  детства?!
Гениальный текст! Фантастика!.. Вот вам и первый результат!..
   И Манфреди потыкал пальцем в сторону Эриха, который уже кому-то  дик-
товал наш адрес.
   - По-моему, реклама омерзительная, - горько сказала Хельга и  попыта-
лась меня погладить.
   Но я увернулся. От странного и смутного предчувствия я так разнервни-
чался, что чуть было не цапнул за ногу этого восхищенного  собой  дурака
Руджеро! Тем более, что мне, как и Хельге, реклама  показалась  отврати-
тельной.
   - Нет, нет, - сказал Эрих в трубку.  -  Сейчас  уже  слишком  поздно.
Зверь уже отдыхает. А вот завтра, начиная с десяти часов...
   Но Эриха явно перебили, потому что он замолчал,  будто  наткнулся  на
стену, и мы с Хельгой и Руджеро увидели, как  Эриха  округлились  глаза,
приоткрылся рот, и он еле-еле выдавил из себя:
   - Да... Да, конечно. Пожалуйста...
   Трясущейся рукой перепуганный Эрих протянул мне телефонную  трубку  и
потрясенно прошептал:
   - Мартын... Тебя к телефону...
   Я так и знал! Я так и знал!.. Ну, кто может в Мюнхене позвать меня  к
телефону?!!
   На мгновение в башке мелькнула шальная мысль - мой Плоткин  откуда-то
все узнал, прилетел за мной в Германию, тут его сведения пополнились по-
лицейскими и газетчиками, а теперь он еще и мою фотографию увидел по те-
левизору... И вот, наконец!..
   Но, как бы ни была заманчива и прекрасна эта мысль,  -  правде  нужно
смотреть в глаза: у моего Шуры никогда не будет таких сумасшедших  денег
на билет Петербург-Мюнхен и обратно. И он никогда ничего и ни от кого не
узнает, пока я сам не доберусь до Петербурга и не расскажу ему  всю  эту
историю...
   Значит, кто это может быть? Правильно! Это  может  быть  только  Таня
Кох!
   А вот это мне уже совершенно ни к чему. Я от нее и  тогда-то  еле-еле
ушел, - так она мне пришлась по сердцу. И если теперь я дам  слабинку  и
расклеюсь - мне уже никогда не видать Петербурга, Водилу,  Шуру  Плотки-
на... Я тоже не каменный! Черт меня дернул войти  тогда  с  нею  в  Кон-
такт!.. Теперь вот хлебай то, что сам сварил!
   Телефонная трубка лежала на журнальном столике, и я ВИДЕЛ,  как  там,
на другом конце провода, в хорошо знакомой мне  маленькой  однокомнатной
квартирке, называющейся здесь почему-то "апартаменты", сидит в  домашнем
халатике Таня, и, всхлипывая, кричит мне в трубку:
   - Кот, родной мой?.. Не бойся, я приеду за тобой завтра!.. Я тебя вы-
куплю у этих  людей!  Я  освобожу  тебя...  Я  как  раз  получила  "вай-
нахтсгельд" четыреста марок! Это такие праздничные деньги к зарплате пе-
ред Рождеством... Так что я теперь богатенький  Буратино!  Не  волнуйся,
Кот, я завтра у тебя буду! Я тебя обязательно выкуплю. Мне без тебя  так
плохо... Скажи мне что-нибудь, Кот...
   Я почувствовал, что еще две-три секунды и я разревусь навзрыд  -  так
мне стало жалко ее, жалко себя, Водилу, Шуру, Кота-Бродягу,  недоучивше-
гося Эриха, его милую и умную сестру Хельгу, доброго, глуповатого Рудже-
ро Манфреди, русского старика-мошенника, и по сей день постоянно рискую-
щего свободой. Мне даже его новую жену стало жалко - потому,  что  самые
яркие страницы ее жизни приходились на тот период, когда она была секре-
тарем партийной организации отдела народного образования города Кимры...
   Но я взял себя в лапы, пристально посмотрел Эриху в глаза и  мысленно
попросил его: "ЭРИХ, ПОЖАЛУЙСТА, ПЕРЕДАЙ ФРАУ КОХ, ЧТО Я ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ,
НО СЕЙЧАС РАЗГОВАРИВАТЬ С НЕЮ НЕ В СИЛАХ. А ЗАВТРА Я ОХОТНО С НЕЙ  ПОВИ-
ДАЮСЬ..."
   Эрих взял трубку, дождался паузы в Таниных всхлипах, и сказал мягко и
вежливо: - Дорогая Фрау Кох, он просил извиниться и  передать  вам,  что
сейчас он не может с вами поговорить. Но охотно повидается с вами  завт-
ра.
   Полагая, что это шутка Эриха, у меня за спиной в голос заржал  Рудже-
ро. Но я мгновенно повернулся к нему и показал ему свои клыки  так,  что
он тут же заткнулся. А Хельга вдобавок дала ему еще и подзатыльник.
   - Спокойной ночи, Фрау Кох, - так же мягко попрощался с Таней Эрих. -
Мы ждем вас завтра с утра. Нет, нет, не волнуйтесь. До вас мы его никому
не отдадим. Спокойной ночи...
   Все-таки, телевидение - великая сила! Как Человечество когда-то обхо-
дилось без ТВ - ума не приложу.
   Весь последующий вечер наш телефон трещал не умолкая. Если бы он  был
железным - он раскалился бы до малинового цвета. Но он был белый, пласт-
массовый, хрупкий, и совершенно непонятно, за счет каких скрытых сил  он
в этот вечер выдержал по меньшей мере тысячи полторы идиотских вопросов?
Таких, например, как...
   ... - Не ест ли этот "Руссишезибириенвальдвильдкатце"  маленьких  де-
тей?
   Я должен на секунду прервать перечень вопросов и кое  что  объяснить.
Дело в том, что в немецком языке встречаются слова почти метровой  длины
и килограммов пяти весом. Причем все они состоят из  различных  коротких
слов, соединенных между собой, но вместе, обозначающих один предмет  или
одно явление. По-русски мы бы сказали: "Кот живет вместе с Шурой Плотки-
ным в Петербурге в двухкомнатной квартире". По-немецки это прозвучало бы
так:   "Петербургскоживущийдвухкомнатноквартирныйсовместносшуроплоткино-
выйкот". Простенько и со вкусом - в одно слово! А как экономично?!
   Поэтому сразу поясню -  "Руссишезибириенвальдвильдкатце"  -  "Русский
Сибирский Лесной Дикий Кот". Во как!
   Итак, вернемся к вопросам лиц заинтересованных в приобретении "Русси-
ше... и так далее ... катце" в личную собственность.
   ... - Обязателен ли металлический намордник и ошейник с острыми шипа-
ми внутрь при прогулке с этим "Руссишекатцем"?
   ... - Возможно ли скрестить этого русского "курцхааркатцен" (коротко-
шерстного Кота) с "лангхаархунде" (длинношерстной Собакой) молодой  суч-
кой "Колли", с тем чтобы получить от них потомство, способное  выполнять
и сторожевые функции, и экономические - шерсть, очес, мохер...
   Одна одинокая дама, мать двух дочерей - тринадцати и пятнадцати  лет,
очень волновалась, не станет ли этот русский Кот  проявлять  сексуальную
заинтересованность к ее девочкам?
   А другая дама - наоборот - хотела бы иметь в доме такого Русского ди-
каря, чтобы он помимо всех своих Котовых обязанностей, еще бы три раза в
неделю удовлетворял ее эротические потребности! Еще до недавнего времени
у нее для этой цели был один молодой югославский массажист, но сейчас  в
Югославии стало потише и он вернулся к себе на родину. А  она  от  своей
соседки слышала, что Коты это делают очень квалифицированно...
   От обилия непрерывных звонков, от нескончаемых ответов на  гигантское
количество кретинских вопросов Эрих и Хельга от усталости были буквально
без чувств. Поэтому, на вопрос - "сумеет ли он еще  три  раза  в  неделю
трахать Хозяйку дома", отвечал полный сил Руджеро Манфреди.  Первый  час
его не подпускали к телефону, чтобы он по запарке чего-нибудь не  сморо-
зил.
   Но тут трубку поднял Руджеро, внимательно  выслушал  даму  и  спросил
сколько ей лет. Та честно ответила, что возраст ее, к сожалению, уже да-
же не бальзаковский. На что Руджеро мгновенно отреагировал резким  скач-
ком моей изначальной цены вверх, заверив даму, что этот  русский  Кот  -
"гиперсексуален" и неутомим, как паровая машина Джеймса  Уатта!  Что,  в
общем-то, было недалеко от истины... Но  от  подобной  перспективы  меня
чуть не вытошнило. Эрих это понял, и заставил Руджеро прекратить с  этой
дамой какой-либо дальнейший разговор.
   Вечер закончился тем, что Эрих переключил телефон на  автоответчик  и
мы разошлись спать. Как стало понятно из всего произошедшего за  послед-
ние три часа, день завтра предстоял быть нелегким...
   От вздрюченности и нервотрепки последних дней, а особенно сегодняшне-
го вечера - Танин голос в трубке, ожидание ее завтрашнего визита, да еще
постоянные мысли о Шуре, о Водиле, о Петербурге, - не давали мне уснуть,
сколько я ни ворочался на своей подстилке.
   Я пошел на кухню, попил холодной воды из своей миски и решил прошвыр-
нуться по дому.
   Можно было бы, конечно, почти убрав звук, посмотреть телевизор в гос-
тиной. Я наловчился пользоваться  телевизионным  ручным  пультом  и  мог
включать и выключать телевизор совершенно самостоятельно. Мало  того,  я
мог усилить и уменьшить звук, запросто переключать программы...  Главное
было повернуть нужным концом к экрану лежащий  на  столе  пульт.  А  там
только нажимай кнопки! Их всего-то, раз-два и  обчелся...  Препростейшая
штука! Любая дура-Собака может освоить этот нехитрый процесс. А про нас,
Котов, и говорить не приходится!
   Но телевизор смотреть не хотелось. И вдруг я понял, что ноги сами ме-
ня несут к комнате Эриха. Какого черта?! В конце концов, я тоже ОДИНОКОЕ
СУЩЕСТВО, и мне тоже необходимо нормальное обычное  общение.  А  то  все
только дела, дела, дела! Противно просто.
   Из-под двери комнаты Эриха, слава Богу, пробивалась узенькая  полоска
света. Тоже, видать, не до сна...
   Я тихонько приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Мало ли?.. А вдруг у
него кто-нибудь из его трех девиц? Последние дни они здесь частенько па-
сутся.
   Но Эрих-Готфрид Шредер мирно лежал один под  своей  пуховой  периной,
под которой задохнуться можно, и читал книжку! Вот это да! Вот  это  уже
прогресс...
   Я негромко мявнул. Не "мяукнул" - этого я просто не  умею,  -  именно
"мявнул".
   Эрих отложил книжку, устало потер непривычные к чтению глаза, и  ска-
зал негромко:
   - Заходи, Мартын-Кыся... Я рад тебе... Еще с вечера хотел  поговорить
с тобой, но увидел, какой ты взволнованный и усталый, и решил  перенести
разговор на утро. Руджеро не забыл сделать тебе укол с витаминами?
   - Нет, не забыл, - ответил я, - А что ты читаешь?
   - Конрада Лоренца, - гордо и скромно ответил Эрих. - "Человек находит
друга".
   - Батюшки! - сказал я. - Где же ты взял?
   - В нашей Оттобрунновской библиотеке.
   - Ну, и как?
   - Потрясающе!.. Выпить хочешь?
   "У-у-у!.. Вот это уже наше - российское!" - подумал я и сказал:
   - Нет. Не хочу. У меня завтра день трудный. А чего это тебе вдруг вы-
пивать приспичило?
   - Мне казалось, что так будет легче разговаривать...
   - Ничего, со мной можешь разговаривать и без выпивки, -  сказал  я  и
вспрыгнул к нему на перину. - Ну, что еще случилось?
   - Видишь ли... - Эрих аккуратненько вложил красивую кожаную  закладку
в книгу, закрыл ее и отложил на прикроватную тумбочку. - С тех пор,  как
мы начали эту операцию - твои фото, изготовление документов, газеты, те-
левидение, меня все время не покидает мысль: не делаем ли мы все  вместе
какую-то ошибку? Ну, истратили мы на все это  где-то  порядка  восьмисот
марок. Продать тебя можно тысяч за пять. Не меньше. Это я понял по коли-
честву сегодняшних звонков. Остается - четыре  двести.  Минус  витамины,
стимуляторы, кормежку я не считаю. Еще марок двести... Чистого заработка
- четыре тысячи. На замену отопительной системы все равно не хватит. Там
счетик будет тысяч на семь...
   От могучего храпа Руджеро Манфреди, спящего с Хельгой через две  ком-
наты отсюда, над головой у Эриха задребезжало неплотно укрепленное стек-
ло в раме с большой фотографией мамы и папы Шредер.
   - Да еще стенки надо обесшумливать, черепицу на крыше менять, - доба-
вил я.
   - Конечно! - подхватил Эрих. - Ты же сам  видишь  -  дом  в  отврати-
тельном состоянии. В него надо вкладывать тысяч  пятнадцать  -  минимум!
Вот я и подумал... Прости, пожалуйста...
   Эрих бережно отодвинул меня в сторону,  свесился  с  кровати,  открыл
тумбочку и вытащил оттуда бутылку виски. Достал широкий квадратный  ста-
кан, налил себе четверть стакана, залпом выпил и все  сложил  обратно  в
тумбочку. И закрыл дверцу. И закурил сигарету. И сказал:
   - Вот я и подумал - а на кой черт все это нам нужно?! Почему мы долж-
ны продавать тебя, если этих денег все равно ни на что не хватает! А  на
те восемьсот марок, которые мы уже потратили - наплевать и  забыть.  Тем
более, что у меня есть к тебе совершенно деловое предложение...  Прости,
пожалуйста!
   Он снова попытался отодвинуть меня в сторону, чтобы достать  из  тум-
бочки виски, но я решительно положил лапу на его руку и немножечко  при-
давил когтями. Самую малость.
   - Сначала предложение, - сказал я. - А потом уже все остальное. И без
меня. Мне от одного запаха твоего виски худо становится.
   - Нет проблем! - легко согласился со мной Эрих. - Предложение  такое:
ты остаешься жить с нами, как наш партнер по бизнесу!
   - Ты в своем уме? - спросил я.
   - Более чем. Я уже почти все просчитал. Во-первых,  ты  будешь  нести
рекламные функции. Дом, в котором запросто живет настоящий Дикий Сибирс-
кий Русский Таежный Кот, - уже любопытен! Резко увеличивается клиентура,
резко повышается интерес к тому, что же продается в этом доме?! А прода-
ются здесь замечательные Кошечки шоу-класса! Во-вторых, ты  будешь  обя-
зан...
   Я убрал когти и снял свою лапу с руки Эриха:
   - Можешь не продолжать и пить свое вонючее виски.  Я  принимаю  любое
предложение, только связанное с возвращением в  Петербург.  По-моему,  я
тебе достаточно толково объяснил ситуацию в прошлый раз. Повторить?
   - Нет, не нужно... - упавшим голосом проговорил Эрих.
   - Я крайне сожалею, что ты не можешь получить за меня больше денег...
Но я здесь уже достаточно времени и успел заметить, что у вас тут халявы
ждать не приходится.
   - Как ты сказал? - не понял меня Эрих.
   - Это не я сказал. Это мой приятель Водила так говорил. В смысле, что
заработать у вас в Германии не так уж легко. И даже  те  четыре  тысячи,
которые останутся у тебя  после  покрытия  всех  расходов,  -  это  тоже
большие деньги за такого дворнягу, как я! Потому что я никогда не был ни
Диким, ни Сибирским, а Тайгу я только по телевизору видел. Единственное,
что вы про меня не соврали, это то, что я Русский. Поэтому я и рвусь ту-
да, к своему пустырю, к своему дому, к своим  приятелям-Котам,  к  своим
близким - Шуре Плоткину и Водиле... Ты, Эрих, не обижайся. Я им там  го-
раздо больше нужен, чем вам здесь...
   - Шайзе!.. - вздохнул Эрих и снова достал бутылку из тумбочки.  -  Ни
черта-то ты не понял, Кыся! Я ж про бизнес - так...  Чтобы  не  говорить
вслух всего, что надо бы...
   Он не стал наливать виски в стакан, а просто выпил из горлышка. Утер-
ся рукавом пижамы и сказал:
   - С тех пор, как ты появился в нашем доме... Вон и Хельга  с  Руджеро
уже помолвку назначили, родителям в Эрфурт звонили. А ведь до тебя прос-
то так лет пять жили... Я стал себя по-новому  чувствовать...  Вот  я  о
чем. А про бизнес я просто так, чтобы тебя хоть чем-то заинтересовать.
   Он еще отхлебнул из бутылки и сказал мне негромко:
   - Ладно, иди спать. Завтра у тебя будет еще тяжелый разговор  с  фрау
Кох...
   Сна не было ни в одном глазу. То ли я передергался так  за  последнее
время, то ли Руджеро мне стимуляторов передозировал...
   В каком-то непонятном, взвешенном состоянии я продолжал  шататься  по
ночному дому, пока не очутился в подвале, где  стояли  клетки  с  нашими
Кошками и Крольчихой.
   На Кошек, честно говоря, и смотреть не хотелось. После того, как я за
последние три недели перетрахал их всех по множеству раз, они  для  меня
были уже не вожделенные особы для сладостно-половых упражнений, а  обыч-
ные, я бы сказал, "боевые подруги". Соседки по казарме. Не больше.
   Поэтому мимо клеток с Кошками я прошлепал более чем равнодушно,  нес-
мотря на их призывные потягивания и очень  выразительные  мурлыканья.  А
вот у клетки с Крольчихой я почему-то  остановился...  Кролик,  которого
уволокла моя Лисица, по-моему, сутками не слезал с этой  Крольчихи!  Они
только и делали, что напропалую трахались и что-то жевали, что-то жевали
и трахались!
   Теперь, потеряв своего Кролика, Крольчиха только жевала. Трахаться ей
пока было не с кем. И тогда я вдруг от тоски подумал: "А почему бы и  не
Крольчиха?.."
   Пораженные Кошки широко открытыми от удивления  глазами  смотрели  из
всех своих шести клеток за тем, как я открываю клетку  Крольчихи,  вхожу
туда, ставлю безропотную, но жующую Крольчиху так, как  это  нужно  мне,
и...
   Так вот нужно мне это было, "как рыбе - зонтик",  -  сказал  бы  Шура
Плоткин, а Водила бы добавил: "И на хрена Козе баян?"
   Я же не Котенок-онанист, я же взрослый, умудренный  огромным  половым
опытом Кот - в самом прямом смысле этого слова. Я  же  точно  знаю,  что
ЭТИМ я доставляю наслаждение не только себе, но и партнерше по ЭТОМУ ДЕ-
ЛУ - будь то любая Кошка, или собачка Дженни, или та же Лисица, черт по-
дери!
   Но с Крольчихой я, по выражению киевской Кошки Цили,  "пролетел,  как
фанера над Парижем"!..
   Да, конечно, у нас с  покойным  Кроликом  совершенно  разная  частота
фрикций (это слово я от Шуры знаю...). Кролик ЭТО делает, как  известно,
раз во сто быстрее. Но я никогда не подозревал,  что  скорость  движений
вперед и назад во время ЭТОГО будет иметь такое решающее значение...
   Она ведь, эта длинноухая тупица, даже не обернулась, даже не  посмот-
рела, кто это ее трахает! Она же, кретинка короткохвостая,  даже  ЖЕВАТЬ
НЕ ПЕРЕСТАЛА В ЭТО ВРЕМЯ - так я ей был безразличен!
   Ну, что может быть оскорбительнее?! Тут меня любой Мужик поймет! Эдак
на нервной почве недолго и импотентом стать... Не  боюсь  повториться  -
прав был Шура, когда говорил: "Не доведут нас с  тобой  яйца  до  добра,
Мартын!"
   И точно. Я ведь, когда открывал Крольчихину клетку, не  просто  хотел
ее трахнуть. Я хотел хоть немножко приподнять  свое  настроение,  слегка
повысить общий тонус своего организма. А потом отоспаться как следует, и
встретить завтрашний день бодрым, полным сил  и  обостренного  внимания.
Мало ли, КТО меня захочет купить? А может быть ОН мне не  подойдет!  Тут
надо тоже держать ушки на макушке...
   Оттрахал бы по быстрому парочку Кошек, и все было бы нормально. А  то
Крольчиху ему подавай! Растленный тип... Тьфу! Будто  по  морде  надава-
ли... Нет, честно, за шесть  лет  моей  сознательной  сексуально-половой
жизни, клянусь, такое - впервые!
   Проклиная себя последними словами, я доплелся до гостиной и,  раздав-
ленный стыдом и униженностью, рухнул на свою подстилку.
   Я еще долго ворочался без сна,  приводил  себя  в  порядок  -  злобно
скребся, чистился, умывался. И все мне мерещилось,  что  я  от  кончиков
усов до крайней точки моего хвоста пропитался запахами этой жвачной кур-
вы-Крольчихи, вместо которой для быстрого совокупления можно было  бы  с
равным успехом воспользоваться дверной замочной скважиной. Эффект -  тот
же, только менее унизительный.
   ... А потом на меня навалился тяжелый и душный сон. Чудилось мне, что
эта гадина-Крольчиха жует меня ТАМ, между моих задних ног!.. А я лежу на
спине и в ужасе пытаюсь от нее вырваться, отбросить ее  задними  лапами,
но лапы у меня какие-то ватные, слабые... Я хочу извернуться и вцепиться
в Крольчиху клыками, но тело у меня какое-то деревянное - оно не  подчи-
няется мне, и вдруг, ко всему, я обнаруживаю, что во рту у меня  нет  ни
единого зуба!..
   Чувствуя мою беспомощность, Крольчиха уже начинает ТАМ отгрызать  это
все МОЕ, чем я гордился всю свою жизнь... То, что без устали служило мне
в любых, даже в самых неподходящих ситуациях, то, что приносило  радость
и мне, и такому количеству Кошек, которое обычному  Коту  и  во  сне  не
приснится! И теперь эта сволочь Крольчиха мне все ЭТО отгрызет?!  О  Бо-
же...
   Красные яростные глаза Крольчихи высверливали меня насквозь, длинные,
желтые, отвратительные зубы уже смыкались в последней  хватке  над  моим
дорогим и любимым...
   И тут я заставил себя проснуться! Мокрый, со слипшейся шерстью, серд-
це колотится так же часто, как трахался, наверное, покойный Кролик,  пе-
редние лапы дрожат, задние  непроизвольно  дергаются,  и  между  ними  -
боль!.. Я в панике перевернулся на спину и взглянул ТУДА... Неужели  сон
в лапу?!!
   Нет, нет, нет!.. К счастью, кажется, все на месте, все в  порядке.  Я
попытался обнажить ЕГО, понять - откуда боль. И увидел свой  несчастный,
бедный, униженный, покрасневший и припухший...
   Зная, насколько воинственно щепетильно-ханжеское  отношение  читающих
Людей к напечатанным словам, которыми они с легкостью пользуются в  обы-
денной речи, я воспроизведу сухой и неточный медицинский термин.
   Итак: я увидел свой несчастный,  бедный,  униженный,  покрасневший  и
припухший Член.
   Первой мыслью было: а не подхватил  ли  я  что-нибудь  от  этой  пад-
лы-Крольчихи? Ей же все равно, КТО ее трахает, так что все может быть...
   Но потом я вспомнил, как Шура Плоткин, когда переживал период серьез-
ной увлеченности изучения Животного мира, как-то с радостью сообщил  мне
две странные и очень занятные подробности. Во-первых, у Животных женско-
го пола, в отличии от Людей, не бывает девственной плевры, и любая  Кош-
ка-Потаскуха может запросто задвинуть любому доверчивому Коту, что он  у
нее самый-самый ПЕРВЫЙ! А во-вторых, - ни одно Животное никогда не стра-
дает венерическими заболеваниями!
   Именно это, помню, Шура сообщил мне  с  изрядной  долей  зависти.  Он
только-только избавился от триппера, который привез с собой как  сувенир
с Великой Комсомольской стройки, куда летал писать очерк  о  героических
тружениках Байкало-Амурской магистрали.
   Вспомнив Шуру, его триппер, и его широчайшие знания Животного мира, я
успокоился - скорее всего, я просто натер свой бедный Член в непривычных
для него условиях и формах Крольчихости. Отсюда и боль,  и  припухлость.
Не беда! Залижем в лучшем виде...
   С восьми утра начался дикий телефонный трезвон! Первым позвонил поли-
цейский овчар Рэкс - тот, который сначала нахамил мне тогда на автобане,
а потом, после тех жутких разборок со стрельбой и трупами, так  искренне
извинялся передо мной, да еще и облаял одного из врачей, пытавшегося на-
орать на меня.
   То есть, естественно, позвонил не сам Рэкс, а его Хозяин -  полицейс-
кий водитель Рэкса. Тот пожилой - он еще упросил тогда врачей  не  отго-
нять меня от бесчувственного Водилы, за что я и ему, и Рэксу по сей день
благодарен.
   Правда, я печенками чувствовал, что этот звонок - дело лап Рэкса! Это
явно он настоял на том, чтобы позвонить по телефону, объявленному на те-
лепрограмме "Байерн-Бильд". И это тоже прекрасно! Значит,  наконец-то  у
них с тем пожилым полицаем образовался Контакт по доктору Шелдрейсу...
   Не скрою, полицейский звонок сильно напугал Эриха и Руджеро. Разгова-
ривая с полицией, они все время передавали трубку друг другу и  говорили
с такими медовыми интонациями, что каждый звук их голоса хотелось залить
холодной водой.
   В своей  бурной  деятельности  они  не  слишком  тщательно  соблюдали
кое-какие положения Германского законодательства, а посему  у  них  были
все основания опасаться звонков из полиции.
   Но Хозяин Рэкса почувствовал явный перепуг,  идущий  с  нашего  конца
провода, и поспешил заверить "уважаемых герров", что его  звонок  совер-
шенно частный, что он просто был когда-то знаком с этим  Котом.  Правда,
он не знал, что этот Кот, ко всем его достоинствам - еще и Дикий, и  Та-
ежный, и Сибирский! Он знал,  что  это  Кот  одного  покойного  русского
гангстера, который восстал против своей же русской наркомафии  и  погиб,
уничтожая одного из самых страшных наемных убийц  в  Европе.  И  вообще,
когда было бы удобно навестить этого замечательного Кота? Его песик Рэкс
- тоже сотрудник полиции, вместе с ним смотрел телевизор, и также  очень
хотел бы повидать этого Кота...
   Эрих и Руджеро еще больше перепугались, но марципаново-пряничными го-
лосами заверили герра полицейского и его сотрудника Рэкса, что те  могут
приехать в любое удобное для них время. Адрес...
   - Адрес не нужен, спасибо, - любезно прервал их пожилой  полицейский.
- Ваш адрес у нас уже есть.
   Руджеро и Эрих тут окончательно перетрусили  и  пугливо  разглядывали
меня, пока мы с Хельгой готовились к приему посетителей и  потенциальных
покупателей.
   Начала Хельга с того, что выкупала меня в теплой душистой воде с  ка-
ким-то роскошным особо-Кошачьим противоблошным шампунем,  протерла  меня
огромным махровым полотенцем и высушила электрическим  феном  с  порази-
тельно теплой и ласковой струей воздуха. Я под  этим  феном  разомлел  и
стал даже подремывать. Но тут Хельга взялась меня расчесывать пятью  ти-
пами разных щеток и гребешков. Для лап - один тип, для живота -  другой,
для спины - третий... Короче, как говорил Водила - красиво жить не  зап-
ретишь!..
   Она даже хотела чуточку подстричь мне когти специальной для этого ма-
шинкой. Оказывается, в Германии это входит в обязательный перечень усло-
вий по уходу за Котами и Кошками!
   Но уж тут я воспротивился самым решительным  образом.  Я  дал  понять
Хельге, что мои когти - не для красоты, а для устрашения и  боя!  Иногда
не на жизнь, а на смерть. И поэтому позвольте иметь мне те когти,  кото-
рые я считаю для себя необходимыми... И Хельга меня отлично поняла.
   Только мы закончили туалет, раздался  звонок  из  вертолетной  службы
"Скорой помощи". Вообще-то, здесь эта служба называется совсем иначе, но
суть - та же. Звонили "оранжевые" ребята доктора, с которыми я тогда ле-
тел на вертолете с автобана в больницу. Они тоже узнали меня по  вчераш-
ней телевизионной передаче, а один из них, живущий в Харлахинге,  прита-
щил на службу даже листовку с моей фотомордой.
   Они долго спорили - тот это Кот или не тот, и решили позвонить.  Дело
в том, что если это тот Кот, который был у них в спасательном  вертолете
после катастрофы на автобане, то тогда именно этот Кот обладает мощной и
пока неразгаданной способностью помогать существовать на этом свете  лю-
бому живому существу, к которому Он хорошо относится. Проверить это мож-
но простейшим способом: если у кого-нибудь из членов семьи нынешних вла-
дельцев этого Кота резко повышенное или так же резко пониженное кровяное
артериальное давление, нужно положить на этого Кота руку, и давление,  -
каким бы оно ни было, - стабилизируется.
   - Пожалуйста, проверьте это, не кладя трубку телефона  и  не  занимая
линию. Мы подождем, - сказали оранжевые доктора.
   Руджеро тут же измерил давление у Хельги, сильно взволнованной  всеми
этими звонками, и получил неутешительный результат - сто шестьдесят пять
на сто пять! О чем и сообщил докторам по телефону.
   - Сколько лет вашей жене?
   - Тридцать три, - ответил Руджеро.
   - Очень хорошо! Пусть положит левую руку на этого Кота. Манжет  тоно-
метра с руки не снимайте! Да! Самое главное!.. Кот к ней хорошо относит-
ся?
   - Настолько, что я даже начинаю ревновать! - рассмеялся Руджеро.
   Доктора тоже посмеялись и сказали:
   - Прекрасно! Тогда - руку на Кота...
   Хельга положила на меня свою теплую руку и осторожно спросила:
   - Ты, действительно, ко мне хорошо относишься?
   И я, дурак, чуть не ответил "Да...". Но во время сдержался. И  просто
МЫСЛЕННО пожелал ей спокойствия и, пока не поздно, ребенка.
   - Сколько секунд рука вашей жены лежит  на  спине  Кота?  -  спросили
оранжевые вертолетчики.
   - Секунд пять, семь...
   - Измеряйте!
   Руджеро накачал воздух в манжетку, отвернул какой-то винтик,  посмот-
рел на круглый прибор со стрелкой, и завопил:
   - Сто двадцать пять на восемьдесят!!!
   - Все ясно. Это ТОТ самый Кот!.. Сколько вы за него хотите?
   Я мгновенно подскочил к Эриху и, делая вид, что  трусь  о  его  ногу,
неслышно сказал ему:
   - Пусть Руджеро спросит - не бывают ли у них командировки  в  Россию?
Конкретно - в Санкт-Петербург...
   Эрих тут же повторил мой вопрос Руджеро. Тот задал его докторам. Док-
тора посовещались и ответили:
   - Нет, это исключено.
   - Тогда пошли их подальше! - посоветовал я Эриху, а тот  не  замедлил
передать это Руджеро.
   Но Руджеро Манфреди вежливо распрощался с врачами, обещая обсудить их
предложение на семейном совете.
   Не успел он положить телефонную трубку, как раздался звонок из  Гене-
рального консульства России в Мюнхене.
   Я чуть было не сказал - "звонила Нюся...". Нет, конечно!  Звонил  наш
русский вице-консул - Хозяин той самой  московско-дипломатической  Кошки
Нюси. В период моего мюнхенского БОМЖизма Нюся частенько заглядывала  ко
мне в Английский парк на пятый ярус моей нелепой "Хинезише Турм", где  я
обитал вплоть до того момента, когда меня, обожравшегося форелью,  отло-
вили Руджеро и Эрих.
   Точно так же, как в случае со звонком из полиции, я  понял,  что  без
участия Нюси этот телефонный разговор никогда бы не состоялся. Неужто  и
Нюся сумела преодолеть барьер, разделяющий наши  Миры?!  Тогда  остается
только воскликнуть: "Люди и Животные всех стран - соединяйтесь!".
   Естественно, это не моя, а Шурина хохмочка.
   Значит, все, что я пытался втолковать Нюське о Телепатических Контак-
тах между Людьми и Животными - легло на благодатную почву.  Слава  Богу!
Хотя, особенно тут удивляться нечему. Кошки всегда были умнее  Котов  (в
общей своей массе), они тоньше чувствовали, легче и артистичнее лгали, и
были всегда более восприимчивы в связях Животное-Человек-Животное.
   Не мудрено, что Нюся - умница, хитрюга и прохиндейка, зная о  Конраде
Лоренце и Ричарде Шелдрейсе только по моим рассказам в  перерывах  между
сексуальными упражнениями, все-таки сумела наладить прочную Телепатичес-
кую связь со своим Хозяином  -  вице-консулом  Генерального  консульства
России. Результатом чего и явился его звонок к нам в Оттобрунн!
   Как только я услышал, КТО к нам звонит, так сразу же взял этот разго-
вор в свои лапы. Я немедленно заставил Эриха отобрать трубку у  Руджеро,
и с этой секунды с вице-консулом России практически разговаривал Я.
   В то же время, меня не покидало ощущение, что вице-консул тоже разго-
варивает не слишком самостоятельно. Не с голоса своей Кошки Нюси, но, во
всяком случае, под очень сильным Нюськиным влиянием. Понял я это потому,
что на мой вопрос, заданный Эрихом вице-консулу, - не смог бы Российский
консулат взять на себя заботу и материальную ответственность за отправку
этого уникального русского Кота, гражданина России, по месту его  посто-
янного проживания в Санкт-Петербург, Нюськин вице-консул ответил с  отк-
ровенностью, совершенно не свойственной дипломатам любых стран:
   - О чем вы говорите, герр Шредер! Откуда у нас  деньги  на  перевозки
Котов?! У нас, русских дипломатов, даже медицинских страховок нет!  Слу-
чись что-нибудь со мной, с женой, не дай Бог, с детьми, - мы же  сдохнем
или по миру пойдем! У нас же месячная заработная  плата  здесь  -  самая
низкая среди всех дипломатических представительств других государств...
   Тут я впрямую услышал чисто Нюсины интонации:
   - Наше министерство иностранных дел удавится, если мы попробуем  отп-
равить этого Кота за наш счет! Да и нас отсюда попрут вслед за этим  Ко-
том, как миленьких!..
   - Но этот же Кот - подданный России! - демагогически воскликнул я го-
лосом Эриха, а Эрих уже от себя добавил: - В конце концов, господин  ви-
це-консул, такой Кот - достояние государства!
   На что вице-консул горько сказал - то ли с подачи Нюси, то ли сам  по
себе:
   - Сегодня, уважаемый герр Шредер, в России так все неясно  и  смутно,
что думать о своих подданных, живущих за рубежом, нет просто ни  у  кого
ни сил, ни желания...
   - Жаль, - жестко сказал Эрих-Готфрид Шредер без малейшего моего учас-
тия. - И вас жаль, и ваших поданных.
   - Погодите, погодите!.. - разволновалась Нюся  голосом  русского  ви-
це-консула. - А если мы сделаем так? Вы отдаете мне этого  Кота  за  ка-
кую-то небольшую разумную сумму, он переезжает к нам в дом - у нас впол-
не приличная двухкомнатная квартирка в Нимфенбурге. Нас в ней всего чет-
веро - жена, я и двое детишек... Ну, еще кошечка Нюся. Надеюсь, они под-
ружатся... А когда подойдет срок нашего возврата в Москву, мы  его,  ко-
нечно, заберем с собой. А там я через кого-нибудь из друзей отправлю его
в Петербург, по тому адресу, который вы назовете... Идет?
   - А когда кончается срок вашего пребывания в  Германии?  -  самостоя-
тельно спросил Эрих.
   - Скоро, - с грустью, и тоже без нюсиной  подсказки,  проговорил  ви-
це-консул. - Через год и три месяца.
   - К сожалению, я вынужден вам отказать, - опять-таки сам сказал Эрих.
- Нашему Коту нужно попасть в  Петербург  в  ближайшее  время.  Наш  Кот
столько ждать не может.
   Так  заканчивать  разговор  с  Нюсей  и  ее  вице-консулом  было   бы
свинством. И я, устами Эриха Шредера, добавил:
   - Но если этот Кот еще у нас немного задержится, то милости просим  к
нам в гости с детьми и вашей Кошечкой Нюсей.  Запишите,  пожалуйста  ад-
рес...
   И Эрих продиктовал наш адрес русскому вице-консулу и его Нюсе.  Когда
Эрих положил телефонную трубку, Хельга соскользнула с дивана  на  ковер,
улеглась на живот, взяла меня за передние лапы, притянула к себе и звон-
ко поцеловала в нос. И заявила:
   - Если следующий звонок последует от  английской  королевы  Елизаветы
или, на худой конец, от принца Чарльза, и к телефону попросят нашего Ко-
тика, - я уже ничему не удивлюсь!..
   Я был бы совсем не против, чтобы Хельга поцеловала меня еще раз - тут
я очень хорошо понимаю Руджеро Манфреди, но в это мгновение я вдруг  по-
чувствовал, как к дому на автомобиле подъезжает Таня Кох!
   Не УСЛЫШАЛ, а именно ПОЧУВСТВОВАЛ. Как в Петербурге, лежа в кресле, я
чувствовал, когда Шура входит в лифт, когда нажимает кнопку нашего  эта-
жа, когда роется в карманах в поисках ключей от квартиры...
   Последние годы я это так явственно ЧУВСТВОВАЛ, что даже ВИДЕЛ  сквозь
двери, лестничные пролеты, толщенные стены, и даже через  очень  большие
расстояния! Это то, о чем я уже как-то говорил - НЕОБЪЯСНИМОЕ,  присущее
только нам - Котам. ОНО в нас совершенствуется и  обостряется  под  воз-
действием взаимной ЛЮБВИ. Я вырвался от Хельги и помчался в сад к калит-
ке. На бегу промелькнула мысль - "А почему я так реагирую на Таню Кох?..
При чем тут Таня?! Я понимаю - Шура Плоткин... Водила, наконец! Люди,  с
которыми меня связывает черт знает как много!"
   Доскакал до калитки и сообразил: Таня Кох была единственным и послед-
ним звеном между мной и Водилой... А кем для меня  теперь  стал  Водила,
стоит ли объяснять? Вот я и цепляюсь за это "звено",  как  утопающий  за
соломинку. Вот почему, не отдавая себе в этом отчета, я  стал  восприни-
мать Таню, также как и моего Плоткина, как Водилу. Как близкого мне  Че-
ловека...
   Сел у калитки, сижу. Жду. Слышу - подкатывает автомобиль. Ни хрена не
видно. Калитка - одно название. На самом деле - глухая высокая  дверь  с
улицы в сад. Чтобы никто не любопытствовал.
   Остановилась машина, слышу - открылись дверцы и... Сразу же Танин за-
пах! У меня вдруг дыхание перехватило, сердце как застучит!.. Тут,  слы-
шу, мужской голос по-немецки спрашивает:
   - Вы не перепутали адрес, Таня?
   - Нет, нет, что вы! - отвечает Таня и, наверное, нажимает  на  кнопку
звонка, потому что в доме заблямкали колокольчики. Это у Шредеров  такой
звонок пижонский.
   Вижу, Эрих идет открывать калитку. А я сижу и думаю: "Откуда  я  знаю
этот мужской голос?".
   Калитка распахивается и здрасте-пожалуйста,  как  говорил  Водила,  -
стоит "Ягуар" профессора фон Дейна, сам профессор и Таня Кох.
   - Герр Шредер? - спрашивает Таня у Эриха, не замечая меня.
   - Фрау Кох? - улыбается Эрих.
   - Да, - Таня нервно крутит головой, смотрит через плечо Эриха,  сразу
же хочет отыскать меня взглядом.  Потом  спохватывается  и  представляет
Эриху профессора:
   - Мой шеф, профессор фон Дейн.
   - Здравствуйте, проходите, пожалуйста, - говорит  Эрих  и  пропускает
Таню и профессора вперед, закрывая за ними дверь.
   А Таня все ищет и ищет меня глазами... Вот тут-то я и  совершаю  свой
коронный номер! С места, со всех четырех моих лап,  я  взвиваюсь  вверх,
выше Таниной головы, и сверху, будто с неба, с облака, мягко опускаюсь к
ней на плечо! "Мягко опускаюсь" -  это  мягко  сказано...  Весу  во  мне
все-таки - ого-го, и поэтому Таня от неожиданности оступается и вынужде-
на ухватиться одной рукой за профессора фон Дейна, а другой - за Эриха.
   А на меня неожиданно накатывает такая волна нежности, что я, не помня
себя от радости, начинаю тереться мордой о Танину щеку, шею, нос, и  ур-
чу, урчу, урчу до хрипоты, до стона!..
   И Таня, дурочка, плачет чуть не в голос, путает русские слова  с  не-
мецкими, обнимает меня, гладит, зарывается лицом в  мою  шерсть,  и  все
что-то шепчет мне и шепчет на двух языках...
   Спустя некоторое время, когда страсти улеглись,  когда  все  волнения
были отодвинуты в сторону...
   Секунду! Я должен кое-что пояснить. Когда я говорю, что "волнения бы-
ли отодвинуты в сторону", это совершенно не значит, что они исчезли  на-
совсем. Волновались все без исключения:
   Таня, от того, что, наконец-то, встретив меня,  была  напрочь  лишена
возможности купить "Дикого, Таежного, Русского, Сторожевого...". Как там
еще? Забыл... Короче, "Кота...". Я строго-настрого запретил ей  это  де-
лать! Я повторил ей то, что уже однажды сказал, уходя  от  нее  в  конце
первой книги: "Ты приехала сюда, чтобы остаться здесь,  я  -  для  того,
чтобы уехать!". И добавил: "Да, и не с твоими деньгами лезть в  подобную
авантюру. Лучше попытайся сейчас помочь мне с Клиентом. Мои  условия  ты
знаешь лучше всех - Петербург! Может  быть,  у  твоего  профессора  есть
кто-нибудь из постоянно путешествующих приятелей? Я смотрю,  он  к  тебе
очень даже не ровно дышит...".
   Хельга была тоже взволнована. Она явно приревновала меня  к  Тане,  и
все ее волнения были продиктованы именно этим состоянием. Из-за чего она
почти не обращала внимания на своего Руджеро,  который  пытался  строить
свои итальянские глазки Тане Кох. Не потому что Хельга этого не  видела,
а лишь оттого, что в это время Хельге гораздо важнее был я!.. Да,  прос-
тит меня Руджеро Манфреди.
   Недоучившийся Зверячий доктор Эрих-Готфрид Шредер был искрение взвол-
нован присутствием в своем доме одного из известнейших светил Германской
медицины - знаменитого профессора Фолькмара фон Дейна,  о  котором  Эрих
был наслышан со студенческих времен...
   Руджеро Манфреди раздирал целый комплекс совершенно разных  волнений.
Он несомненно ощущал некую таинственную связь между мной  и  Таней,  так
же, между Эрихом и мною, и никак не мог понять,  в  чем  она  заключена!
Кроме всего, он волновался - не видит ли Хельга того, что ему очень пон-
равилась фрау Кох? На профессора фон Дейна ему было бы совсем наплевать,
он о нем и слыхом не слыхивал, если бы Руджеро не  видел,  что  статный,
спортивный, судя по "Ягуару", наверняка, состоятельный профессор  оказы-
вает Тане Кох знаки внимания, далеко выходящие за пределы рядовых  отно-
шений шефа и подчиненной.
   Но, в основном, Руджеро волновался из-за неясности, которая заслоняла
от него все - просить за меня пять тысяч марок или семь? И если семь, то
до какого предела снижать цену при возможной торговле, чтобы  не  прога-
дать самому и не потерять покупателя?
   Профессор фон Дейн был одновременно и счастлив, и взволнован.  Взвол-
нован нескромными  волоокими  взглядами  этого  смазливого  и  потертого
итальянца на Таню, и счастлив тем, что Таня не обращала на  эти  взгляды
ни малейшего внимания! А еще он волновался - согласится ли, наконец, Та-
ня Кох сегодня поужинать с ним в одном очаровательном  испанском  ресто-
ранчике в Швабинге? Она уже столько раз отказывалась от подобных предло-
жений без каких-либо видимых причин...
   Я тоже был взволнован. Так же, как Руджеро  -  совершенно  различными
обстоятельствами.
   От того, что снова вижу Таню...
   От того, что в случае моей покупки кем-нибудь, и последующего естест-
венного переезда черт знает куда, из моей жизни уйдут и Хельга, и  Эрих,
и Руджеро, к которым я ничего, кроме благодарности и дружбы  не  испыты-
вал.
   А это очень-очень важно в наше сегодняшнее  жестокое  время  -  время
"Пилипенков и Васек" разных мастей и сословий нашего Российского  розли-
ва...
   Да и Германия - самая сытая, самая богатенькая, как говорил Водила, -
только из-за бугра раем кажется. То и дело, особенно в бывшей  "демокра-
тической", вспыхивает погромная ненависть к "посторонним", "ненемцам", и
это каждый раз честно показывают по телевизору. И я - посторонний Герма-
нии Кот, случайно оказавшийся здесь, вижу на экране полыхающие общежития
иностранцев, убежавших сюда, в Германию, в поисках спасения от своих до-
машних "Пилипенков", вижу обгоревшие трупы детей и женщин... Вот  почему
я так благодарен этому дому в Оттобрунне. А еще я  был  взволнован  тем,
что не знал - как относиться к тому, что профессор фон Дейн, вне всякого
сомнения, со страшной, прекрасной и запоздалой силой влюбленности  -  ну
просто в открытую клеит нашу фрау Таню Кох!
   Как вы понимаете, в этой ситуации меня волновала  только  судьба  Та-
ни...
   ... Так вот, когда я говорил,  "волнения  были  отодвинуты  в  сторо-
ну...", я имел в виду то, что они в каждом из нас остались, просто  раз-
говор принял общее деловое направление. Мы сидели в гостиной, обставлен-
ной стандартным немецким способом: низкий стол с кафельной  столешницей,
с одной стороны стола - диван на троих, с другой - диванчик для двух че-
ловек, а с третьей стороны - кресло. Все в одном цвете, в одном стиле.
   С четвертой стороны обычно ни черта не ставят. Чтобы не заслонять ни-
чем и никем стоящий в дальнем углу гостиной телевизор.
   Почему я упомянул о немецком стандарте? Хельга регулярно получает  на
халяву каталоги торговых домов "Отто", "Неккерманн", "Квелле",  "Бадер",
рассчитанные, прямо скажем, на небогатых людей. А в этих каталогах  все!
И шмотки, и игрушки, и причиндалы для Котов и Кошек, о  которых  я  даже
никогда не слышал, и люстры, и мебель.
   Когда почтальон приносит новый каталог, мы с Хельгой садимся и внима-
тельно его разглядываем. Так вот наша  мебель  в  нашей  гостиной  стоит
именно так, как она стоит во всех каталогах без исключения...
   Таня, Хельга и я сидели на большом диване. Таня слева, я в  середине,
Хельга справа от меня.
   Напротив нас, на двухместном диванчике, словно школьники  за  партой,
уместились Эрих и Руджеро. В кресло, во главе  стола  был,  конечно  же,
усажен профессор фон Дейн!
   На столике был кофе и фантастической, невиданной (мною)  красоты  пи-
рожные, которые мы с Хельгой купили в соседнем "ПЛЮСе". Это был мой пер-
вый и единственный "выход в свет" из нашего дома.
   "ПЛЮС" оказался недорогим продуктовым магазинчиком. Название его сос-
тояло из первых букв четырех слов. Вроде - "СССР". Или - "КПСС".  Или  -
"ЛДПР".
   Хельга расшифровала мне этот "ПЛЮС" и  получилось  "Прима  Лебен  унд
Шпарен". Что в переводе на русский означает - "Прекрасно жить  и  эконо-
мить".
   Я сразу же представил себе реакцию Шуры Плоткина на  это  названьице.
Шура, наверняка, сказал бы: "Мать-перемать, так и  разэтак!  Как  можно,
"ЭКОНОМЯ - ПРЕКРАСНО ЖИТЬ"?! Что за херня собачья?!"
   Тем не менее, пирожные были превосходные. Нежирные, в меру сладкие, с
минимумом теста, и очень красиво придуманные. Нет, что ни говори, а  пи-
рожные - одна из многих сильных сторон Германии!
   Итак - Таня как покупатель отпала сразу же. Я еще  заранее  по-тихому
объяснил Эриху - почему, а он, уже  в  своей  интерпретации,  постарался
втолковать это Хельге и Руджеро.
   Оставался профессор фон Дейн. Сочтя его основным возможным  покупате-
лем, Эрих и Руджеро, перечислив все  мои  достоинства,  наперебой  стали
рассказывать ему о телефонных звонках из вертолетной службы "Скорой  по-
мощи", из Российского консульства. Дескать, чуть ли не весь Мюнхен хочет
иметь этого Кота!.. Но у Кота, видите ли, герр профессор, ностальгия  по
родине, и если бы будущий владелец этого уникального  животного,  просто
так путешествуя по миру, смог бы свозить Кота хоть на недельку в  Петер-
бург, то в лице этого Кота он приобрел бы такого верного друга и  защит-
ника, что под опекой этого Дикого, Русского, Таежного и так далее,  Кота
- владелец мог бы дожить до глубокой и счастливой старости!..
   Для ироничной Хельги, интеллигентной  Тани,  и  несомненно  умного  и
честного профессора (я же отлично помню его разговор с усатым  толстяком
на автомобильной стоянке у больницы, когда решалась судьба  моего  Води-
лы!..) - все эти Эрихо-Руджерские рекламные заклинания и  завлекухи-пес-
нопения звучали наивно и уж очень отдавали провинциальным базаром!
   Таня и Хельга впервые сочувственно  и  понимающе  переглянулись  надо
мной, и Хельга начала  было  демонстартивно  подкашливать,  выразительно
глядя на брата Эриха и друга Руджеро, давая понять им, чтобы они заткну-
лись. Но профессор сам мягко прервал этот предпродажный дуэт.
   - Дорогие друзья, - негромко сказал он. - Я чуточку знаком с этим Ко-
том. Несколько раз я видел его у нашей клиники и знал, чей это Кот. Мно-
гое о нем мне уже рассказала фрау Кох... - и профессор нежно и благодар-
но погладил Танину руку. - К моему искреннему огорчению, я не могу  при-
обрести этого действительно замечательного Кота. В своем доме я живу со-
вершенно один. Фрау Шмидт, моя экономка - приезжает ко мне ежедневно  на
два-три часа, привозит продукты, что-то готовит, что-то убирает.  За  те
двадцать лет, которые она у меня работает, я видел ее считанные разы.  С
восьми утра и минимум до восьми вечера - я в клинике. И это может  подт-
вердить мой ассистент - фрау Кох...
   Батюшки!!! Я чуть не свалился с дивана... Таня уже ассистент  профес-
сора?!. Вот это да!..
   Я ткнулся носом в ее локоть и мысленно спросил: "Они, наконец,  приз-
нали твой диплом?!" Она мне тут же так же ответила: "Молитвами фон  Дей-
на. Но если бы ты знал, сколько крови это стоило!..".
   - Почти ежедневно я оперирую, стоя у операционного стола по нескольку
часов без секундного перерыва. Нейрохирургия... - продолжал профессор  и
повернулся к Эриху: - Вам, коллега, это должно быть хорошо известно.
   Эрих покраснел и польщенно мелко-мелко закивал головой - дескать, как
же, как же!..
   - Я почти не бываю дома, - добавил профессор и вдруг неожиданно расс-
меялся: - Может быть, поэтому десять лет  назад  моя  жена  затосковала,
забрала нашего сына и уехала с ним в Калифорнию к человеку,  у  которого
оказалось гораздо больше свободного времени. А теперь, представьте себе,
я приобретаю живое существо, рассчитывая на его дружбу, и не могу с  ним
общаться! Что происходит с этим мудрым и прекрасном Котом? Он впадает  в
черную меланхолию и укатывает куда-нибудь в Австралию, предположим...  И
я его очень хорошо понимаю. На его месте я бы сделал то же самое. Могу я
попросить еще чашечку кофе?
   Честно говоря, вот так, за общим столом с Людьми, на равных, я  сидел
впервые в жизни. Да еще за границей!
   Обычно, если у нас в Петербурге собиралась какая-то  компаха  Шуриных
приятелей с девушками и без, я - или уходил из  дому,  чтобы  никому  не
пришло в голову погладить меня и потискать в угоду Хозяину дома, или ва-
лялся на недосягаемой для гостей высоте. Под самым потолком. На предпос-
ледней полке книжного стеллажа между разрозненными томами Еврейской  эн-
циклопедии, в которую Шура никогда не заглядывал, и тридцатитомным  соб-
ранием сочинений Максима Горького. Стихи его Шура не переваривал, а про-
зу, прочтя однажды в юношестве, больше не брал в руки.
   Там Шура выделил мне место для наблюдательного пункта и отдыха,  и  с
приходом гостей я или дремал там, или, наоборот, с интересом наблюдал за
происходящим, о чем мы потом, с моим Плоткиным,  после  ухода  гостей  с
удовольствием сплетничали.
   Когда я говорю, что впервые сейчас сижу с Людьми за одним столом,  я,
конечно же, совершенно  не  учитываю  рядовую,  повседневную  совместную
жрачку с Шурой, когда мы вдвоем лопаем и треплемся о том о сем. И то,  в
Петербурге для таких трапез у меня было свое место - у плиты, а  у  Шуры
свое - за кухонным столом.
   С Водилой было еще проще. Кабина грузовика есть кабина  грузовика,  и
от этого никуда не денешься. Тут, хочешь-не хочешь, а все будет на  рав-
ных!..
   Или, к примеру, та самая ночная пьянка с Эрихом  у  него  на  перине,
когда - "Гуляй, Степа!..", и фарш из одной тарелки...
   Короче говоря, богатый, распектабельный и известный профессор, тепло,
мило и элегантно объяснил, почему не собирается меня покупать. Роскошная
фальшивка с именами короля Карла Двенадцатого и царя Петра Первого, яко-
бы являющихся крестными отцами всего "моего"  рода,  тоже  не  произвела
должного впечатления.
   И от этого мои замечательные торговцы - Руджеро и Эрих - заметно при-
уныли. Я даже просек мелковатую мыслишку, промелькнувшую  в  голове  им-
пульсивного Руджеро - не торопится ли он с женитьбой на Хельге?  Ну,  не
свинья ли?!
   Но в то же время я неотрывно и внимательно следил за профессором  фон
Дейном и ЧУВСТВОВАЛ, что это еще далеко не конец разговора!..
   Почти три месяца тому назад профессор Фолькмар фон Дейн проиграл  ка-
ким-то смутным силам России ЗДОРОВЬЕ, а может быть, и ЖИЗНЬ СВОЕГО ПАЦИ-
ЕНТА - моего Водилы.
   Кто-то там, в Петербурге или Москве, по неясным,  но  дурно  пахнущим
причинам не дал профессору фон Дейну прооперировать Водилу и постараться
целиком вернуть его к СОЗНАТЕЛЬНОЙ жизни. Кто-то посчитал это  для  себя
опасным...
   Профессор же, как и любой хороший и  удачливый  целитель,  окруженный
аурой внимательного почтения и венками легенд, причисляющих его чуть  ли
не к лику святых - был натурой безусловно артистичной. Причем, несомнен-
но талантливо артистичной! И второй раз уйти со сцены под звук собствен-
ных шагов он не имел права...
   Ни Хельга, ни Руджеро с Эрихом, ни даже я, вокруг которого  вертелась
вся эта свистопляска, для него сейчас не имели ни малейшего значения.
   В "зрительном зале" Фолькмара фон Дейна сидел один-единственный  зри-
тель - Таня Кох. И для нее он был готов сделать все, что угодно!
   Это я ощутил своим КОТОВО-НЕОБЪЯСНИМЫМ ПРЕДВИДЕНИЕМ, и ждал следующе-
го хода профессора. И дождался...
   После того, как Хельга налила в чашку фон Дейна еще кофе,  тот  отки-
нулся в кресле и, задумчиво помешивая ложечкой сахар в  чашке,  негромко
соврал:
   - Вот что пришло мне сейчас в голову...
   То, что э т о (?) пришло ему в голову гораздо раньше - я хвост  кладу
на плаху!
   - Неподалеку от моего дома, на самой окраине Грюнвальда, -  продолжил
профессор, и я увидел, как вытянулись рожи у Эриха и Руджеро,  а  Хельга
иронически подняла брови. Грюнвальд - самый, что ни есть,  миллионерский
район Мюнхена! - живет один мой старинный приятель и, в некотором  роде,
пациент... Несмотря на ощутимую разницу в возрасте - он старше меня  лет
на двадцать, нам никогда не бывает скучно друг с другом. В те редкие ча-
сы, когда я бываю свободен. Он-то  свободен  круглосуточно.  Он  человек
одинокий, с очень серьезными средствами и  может  содержать  целый  штат
прислуги - и шофера, и садовника, и кухарку, и еще кого-то...  Друзей  у
него, практически кроме меня, нету. Он  человек  резкий,  эксцентричный,
высоко и разносторонне образованный, и общение с ним, прямо скажем, нес-
колько затруднительно для посторонних. Так как у него уже многолетние и,
с моей точки зрения, почти непоправимые возрастные проблемы со здоровьем
- без угрозы жизни, но достаточно неприятные, - то у меня с ним  отноше-
ния налажены. Хотя его проблемы не совсем в моей компетенции... Так вот,
он с наслаждением мотается по всему свету, а совсем недавно говорил мне,
что безумно хочет посетить Россию в период стыка времен распада  и  воз-
рождения! Я знаю, что он не переваривает собак. А вот как он относится к
Котам - я не имею понятия. Может быть, попробуем ему позвонить?..
   Наш диван - Таня, Хельга и я, в отличие от двухместного  диванчика  с
Эрихом и Руджеро, прекрасно понял, что это был монолог только для одного
зрителя - для фрау Тани Кох.
   Таня это поняла понятно почему - помимо того, что она была Главным  и
Единственным зрителем, она была еще и Героиней этого небольшого спектак-
ля...
   Я - потому, что это - Я! Я про Людей иногда столько понимаю, что  по-
ловину этого ПОНИМАНИЯ хотелось бы зачеркнуть...
   А Хельга все поняла  про  профессора  и  Таню  своим  Женско-Кошачьим
чутьем, которое намного выше любых Мужских деловых достоинств, и отчасти
сродни ПОНИМАНИЮ и ПРЕДВИДЕНИЮ среднего неглупого Кота...
   Эрих и Руджеро выслушали весь этот  монолог  профессора  с  трепетным
волнением, восприняли все за звонкую монету, в масштабе один к одному, и
были  совершенно  очарованы  готовностью   профессора   "помочь   немец-
ко-итальянской фирме Шредер и Манфреди в ее коммерческих проблемах".
   - Я могу воспользоваться вашим телефоном? - спросил профессор.
   Эрих и Руджеро в четыре руки молниеносно подали профессору телефон  и
снова замерли на своем двухместном диванчике.
   - Этот телефон рассчитан на "громкую  связь"?  -  спросил  фон  Дейн,
разглядывая аппарат.
   - Да, герр профессор! Нужно нажать вот здесь... - и Эрих  показал  на
корпусе аппарата нужную кнопку.
   - Я не хочу делать секрета из разговора с моим приятелем. Еще  меньше
мне хотелось бы потом вспоминать, что он мне ответил и пересказывать это
вам своими словами, - продолжая спектакль, сказал профессор. - Поэтому я
сейчас нажму кнопочку и вы будете все сами слышать. Все, что ответит мой
старый друг на наше предложение...
   Мы все замерли. В том числе и я. Согласитесь, что оставаться  в  позе
стороннего, иронического и бесстрастного наблюдателя в то  время,  когда
решается твоя судьба, - сложно до чертиков!
   Профессор набрал номер телефона и нажал ту специальную кнопочку.  Се-
кунда, другая, третья, и наша гостиная огласилась длинными гудками,  ко-
торые обычно слышит лишь тот, кто прижимает трубку к уху. Вот что такое,
оказывается, "громкая связь"!..
   Затем последовал щелчок, и негромкий хрипловатый голос  на  весь  наш
дом произнес:
   - Фон Тифенбах!
   Профессор оглядел всех нас победным глазом, будто его соединили с са-
мим Господом Богом, а я вдруг заметил, что не только у Эриха и  Руджеро,
но и у мудрой и насмешливой Хельги округлились глаза и вытянулись физио-
номии.
   Я быстро взглянул на Таню, но она почти незаметно сделала мне успоко-
ительный жест рукой, давая понять, что фон Тифенбах - это очень и  очень
неплохо!..
   - Здравствуйте, Фридрих, - сказал профессор. - Это фон Дейн.
   - Фолькмар! Рад, что вы мне позвонили! - рассмеялся хрипловатый голос
в нашей гостиной. - Приезжайте ко мне.
   - Что случилось?! - не на шутку испугался профессор. - Вам плохо?
   - Нет, пока мне как раз хорошо. Но чтобы было еще лучше -  я  выписал
через фирму Терезы Орловских двух молоденьких филиппинок, которые, гово-
рят, делают чудеса!..
   - Фридрих, простите меня, но я оперирующий хирург и не верю ни в  ка-
кие филиппинские чудеса, - очень серьезно сказал фон Дейн. - Вся их  ма-
нуальная, проще сказать ручная хирургия - по-моему, чистой воды  надува-
тельство и шарлатанство. Ради Бога, не доверяйтесь этим  филиппинкам!  И
вообще, что это за лечебная фирма?! Как вы сказали - Тереза? А дальше?
   - Вы святой человек, Фолькмар. Тереза Орловских - глава самой крупной
в Европе фирмы по производству порнографичесих фильмов, эротических жур-
налов и аксессории! И эти филиппинки - не хирурги, а, судя по цене,  ка-
кие-то фантастические проститутки, которые из любого  старого,  дряблого
члена, способного лишь на слабенькое мочеиспускание,  делают  Вандомскую
колонну!
   Таня рассмеялась, Хельга растерянно посмотрела по  сторонам,  Руджеро
оживился, а Эрих помрачнел.
   Мне все было бы до лампочки, если бы мы с Шурой  Плоткиным,  как  раз
перед его отъездом в Москву, не смотрели по  телевизору  целый  докумен-
тальный фильм об этих филиппинских врачах. И мы с Шурой пришли к тому же
мнению, что и профессор фон Дейн. Так что я был в курсе дела. Что  такое
"член" и "мочеиспускание" я тоже знал. А вот, что такое "Вандомская  ко-
лонна" - понятия не имел. И вообще, нам с  профессором  показалось,  что
разговор с этим фон... Как его?!. ...принял нежелательное направление.
   Я-то промолчал, а фон Дейн, испуганно глянув на Таню и Хельгу, поспе-
шил изменить русло беседы:
   - Секунду, Фридрих... Мы это еще с вами обязательно обсудим!  Дело  в
том, что я сейчас не один, и не из дома. И звоню по совершенно иному, не
менее забавному, поводу. Как вы относитесь к Котам?
   - Отвратительно! - заорал этот Фридрих на весь наш  бедный  дом,  так
ждущий замены отопительной системы в подвале и черепицы на крыше. - Вто-
рые сутки все кому не лень пытаются мне сообщить про какого-то  русского
невиданного Кота! Кухарка видела его в одной из программ нашего кретинс-
кого телевидения, мой шофер читал объявление о его продаже в этом желтом
листке - "Абендцайтунг", а какой-то идиот наплевал на приклеенное к поч-
товому ящику запрещение опускать туда какую-нибудь рекламу,  и  запихнул
мне все-таки листовку с изображением этого омерзительного чудовища!..
   Я знал, что, прямо скажем, не блещу красотой. Если я внешне и отлича-
юсь от остальных Котов, то только шрамом через всю морду,  рваным  ухом,
ростом и весом. Я имею в виду чисто внешние данные. На фотографиях, сде-
ланных старым жуликом, я выгляжу не Бог  весть  как.  Типографии  только
ухудшили фото. На этот счет у меня не было никаких заблуждений.  Внешняя
привлекательность - не будем кривить душой, - не самая сильная моя  сто-
рона...
   Но слышать о себе "ОМЕРЗИТЕЛЬНОЕ ЧУДОВИЩЕ" из уст  Человека,  никогда
не встречавшегося со мной, никогда не видевшего меня воочию - было  ужж-
жасно обидно и неприятно! Так бы и вцепился в его жирную задницу! Или  в
ляжку! Или по его пухлому пузу всеми когтями сразу! Надо же, сволочь ка-
кая?! Я для него, видите ли, "омерзительное чудовище"!
   Да я... Да вы все - со своими шоферами и кухарками - одного моего Во-
дилы не стоите! Не говоря уже о Шуре Плоткине!!! Бездарности!.. Буржуины
проклятые! Устроить бы вам, гадам, наш семнадцатый год, чтобы  вы  потом
лет семьдесят кровью харкали и сами  себя  истребляли!..  Мне  мой  Шура
Плоткин порассказал про то времечко...
   Почему-то я представлял себе этого Фридриха фон... - толстым,  трясу-
щимся, задыхающимся от жира, который в окружении целой своры холуев отв-
ратительно и неопрятно обгладывает огромную кость, с жадным хрипом отры-
вая от нее куски жил и мяса.
   Понимал ведь, что я все это себе нафантазировал, насмотревшись в свое
время по нашему совковому телевидению разных детских мультяшек про "Мис-
тера Твистера" и "Мальчиша-Кибальчиша"! Но избавиться от ощущения незас-
луженной обиды не мог никак!
   Женским тонким чутьем... Ах, это прелестное качество! Хельга  и  Таня
поняли мое состояние и одновременно ласково погладили меня - Таня слева,
Хельга - справа.
   А Таня еще и сказала мысленно:
   - Смири гордыню, Кот. Фон Тифенбах - далеко  не  худший  вариант.  Со
своими тараканами, но... Сам увидишь.
   Эрих тоже очень за меня обиделся. И уже на  СВОЕЙ  ВОЛНЕ,  совершенно
отличной от Таниной волны, неслышно сказал мне:
   - Спокойно, Кыся! Это обойдется ему в пару лишних тысяч  марок.  А  я
тебе к вечеру достану такую Кошечку, рядом с которой принцесса Диана по-
кажется беспородной дворнягой!
   Руджеро, обозванный "идиотом" (это он обеспечивал рекламными  листов-
ками районы Харлахинга и Грюнвальда), совсем осатанел  и  уже  собирался
было вскочить и что-то заявить, как Хельга рывком за джинсы вернула  его
на диванчик и негромко прошептала:
   - Заткнись!
   Профессор фон Дейн ощутил напряженку, повисшую над  остывшим  кофе  и
остатками пирожных, и быстро проговорил в трубку:
   - Послушайте меня внимательно, Фридрих! Я звоню сейчас из дома, в ко-
тором живут люди, продающие этого Кота. Мало того, этот Кот сидит сейчас
рядом со мной между двух очаровательных женщин. Одна - мой друг и ассис-
тент, вторая - существо очень близкое этому Коту. Я знаю про этого  Кота
значительно больше, чем может сказать о нем любая реклама. Пока я сообщу
вам всего лишь одну подробность. Помните, я рассказывал вам о  том,  как
Санкт-Петербург не дал мне прооперировать одного русского  гангстера  из
международной наркомафии?
   - Помню. И отлично помню весь этот скандал  по  газетам  и  телевиде-
нию... - хрипло ответил этот Фридрих.
   - Так вот этот кот принадлежал  именно  этому  умирающему  гангстеру.
Этот Кот участвовал в схватке на автобане, а потом, неясно каким  спосо-
бом, сохранял жизнь своему Хозяину тогда, когда тот уже  раз  пятнадцать
должен был побывать на том свете! Вот, что это за Кот, -  жестко  сказал
профессор, и я услышал в его голосе те металлические интонации, с  кото-
рыми он разговаривал тогда на больничной автомобильной стоянке.
   - Вы меня слышите, Фридрих?! - через паузу раздраженно  спросил  про-
фессор.
   - Слышу.
   - Так какого черта вы молчите?!. - разозлился фон Дейн.
   - Я не молчу. Я думаю.
   - О чем?! О филиппинских проститутках? - заорал фон Дейн.
   - Нет, - совершенно спокойно ответил хриплый голос. - Я думаю  -  что
мне взять с собой: чековую книжку или наличные? И есть ли в доме  доста-
точная сумма?.. Ладно. Это уже мои проблемы. Фолькмар, пожалуйста, будте
любезны, извинитесь за меня перед Котом и дамами и продиктуйте мне адрес
этого Кота.
   Профессор фон Дейн облегченно вздохнул и  стал  диктовать  наш  адрес
этому... Вспомнил! Стал диктовать этому фон Тифенбаху наш  Оттобрунновс-
кий адрес, который ему подсказывали Таня и Хельга.
   - Еду, - коротко сказал Фридрих фон Тифенбах.
   ____________
   "Еду" - это он сказал месяц тому назад.
   Теперь, спустя четыре недели, я могу очень четко оценить и  осмыслить
все произошедшие тогда события.
   ...Через двадцать минут после того телефонного разговора к нашему до-
му в Оттобрунне подкатил громоздкий старообразный, не идущий ни в  какое
сравнение с роскошным профессорским "Ягуаром" белый автомобиль под  наз-
ванием "Роллс-Ройс".
   То, что он называется "Роллс-Ройс",  и  то  ,  что  он  стоит  дороже
фон-Дейновского "Ягуара" раз в пять-шесть, - я узнал значительно  позже.
Но если мне тогда на это было плевать, то теперь, когда  я  чуть  ли  не
ежедневно езжу на этом баснословно дорогом рыдване - плевать и подавно.
   Когда-то мы с Шурой мечтали хотя бы о "Запорожце", но Шурины заработ-
ки все никак не могли угнаться за несущейся рысью  инфляцией.  Шура  мне
сто раз объяснял, что это такое, но я так ни черта и не понял. Сообразил
только тогда, когда он перешел на наш нормальный, домашний язык.
   - Система поставила весь российский народ и нас с  тобой,  Мартын,  в
том числе, раком, - сказал тогда Шура. - И употребила... Или,  если  хо-
чешь, оттрахала всех нас по первое число, как хотела!
   - Наплевать, - ответил я ему тогда. - Нам с тобой и без автомобиля не
так уж плохо.
   - Верно, Мартышка... - помню, улыбнулся Шура. - Но с автомобилем  нам
было бы еще лучше.
   И ласково почесал меня за ухом. Люди почему-то считают, что нам,  Ко-
там, это доставляет неописуемое наслаждение! Ничего  похожего.  Почесать
себя за ухом я могу и сам. И сделаю это гораздо лучше. Но Шуре я  прощал
это заблуждение. Как впрочем, и многое другое.
   Теперь, когда я в автомобилях разбираюсь лучше любого российского Ко-
та - здесь их (не Котов, а автомобилей!) такое количество, что порой бы-
вает по часу торчишь в пробках на Миттлерер-ринге, или на Леопольдштрас-
се, на Эффнер-плац, на Принцрегентенштрассе, я все равно считаю, что нет
лучше автомобиля, чем огромный грузовой "Вольво" с длиннющим прицепом, с
широкой кабиной, в которой мог бы поместиться и Шура Плоткин, и я, и ко-
нечно же, Водила за рулем!
   Но это, так сказать, мое, личное, и я свои вкусы никому не навязываю.
Вам нравится ездить на "Роллс-Ройсах" - нет проблем. Будьте любезны!..
   После этого своего - "Еду...",  Фридрих  фон  Тифенбах  еще  попросил
встретить его на улице у дома, так как едет один, без шофера, а  сам  он
страдает топографическим идиотизмом и может заблудиться в ста метрах  от
собственного дома.
   Вот мы все и выкатили на улицу. Я, честно говоря, упирался и не хотел
ни в какую! С какой стати?! Он меня будет обзывать, а я его, видите  ли,
встречать должен...
   Но тут за меня взялись Таня и Эрих, каждый на своей волне, и  я  сло-
мался. В конце концов, пока этот блядский Фридрих был единственной приз-
рачной возможностью попасть мне в Петербург, и  почти  реальной  вероят-
ностью заработать Эриху, Хельге и Руджеро на ремонт дома. А их я  "зало-
жить" не мог. Как бы ни был обижен.
   Я вспрыгнул на стойку ворот двухметровой высоты и уселся там наверху,
демонстрируя, как мне казалось, полное пренебрежение к Человеку, которо-
го все, даже Хельга, ждали с таким трепетом и почтением! Кроме Тани Кох,
к слову сказать.
   До того, как выйти из дома, только и разговоров было, что "фон Тифен-
бахи" - знаменитый старейший германский род, - потомки королей, принцев,
баронов и еще черт знает кого!
   И что этот самый Фридрих, страдающий, как сказал профессор фон  Дейн,
"некоторыми возрастными необратимыми недомоганиями", обладает  какими-то
несметными сокровищами и неисчислимым наследственным состоянием.
   Что такое "несметные сокровища" и "наследственное состояние" -  я  ни
хрена не понял. Наверное, тоже что-то вроде  старческих  заморочек:  там
болит, здесь болит, погадил - цвет не тот, пописал - струя кривая...
   А вот, что значат "необратимые возрастные  недомогания"  -  я  просек
сразу же! Если по-нашему, по-простому, так это -  "ПИПИСЬКА  У  НЕГО  НЕ
СТОИТ"! Трахаться ему нечем.
   Кстати, это и с Котами случается.  Какое-нибудь  нервное  потрясение,
или, опять-таки, возраст... Жалкое зрелище. И смех и грех.
   А этому жирному борову - так и надо! Не будет обзывать незнакомых Ко-
тов "омерзительными чудовищами". И все его последующие извинения  -  мне
до фонаря. До лампочки, как говорил Водила.
   Короче, подваливает этот белый катафалк с ангелом на капоте к  нашему
дому, останавливается впритык к профессорскому "Ягуару",  и  из-за  руля
выскакивает...
   Я не оговорился. Именно, "выскакивает" этаким  козликом  -  худенький
седенький мальчик среднего роста. Старая короткая потертая кожаная курт-
ка на белом меху, красная клетчатая байковая рубаха,  сильно  выношенные
белесые джинсы, пижонски заправленные в коротенькие ковбойские  остроно-
сые сапожки. Только без шпор.
   Так, думаю. Все-таки захватил Он  своего  шофера!  Не  понадеялся  на
собственную сообразительность, тупица толстая. Сейчас из задней двери  и
Сам вылезать будет, аристократ херов...
   А оттуда никто не вылезает. Мало того, этот худенький пожилой мальчик
в джинсиках хлопает профессора по спине, галантно  целует  руку  сначала
Тане, потом - Хельге (хотя Хельга как-то говорила, что у немцев  это  не
принято!), и по очереди представляется Эриху и Руджеро:
   - Фон Тифенбах... Фон Тифенбах!
   Елки-моталки! Неужели это и есть тот самый "фон Тифенбах", о котором,
по рассказам фон Дейна, чуть ли не вся Германия судачит?!
   Гляжу со своей верхотуры - и глазам своим не верю!  А  где  же  "Мис-
тер-Твистер", мать его за ногу?! Я и раньше подозревал, что кое-что лиш-
нее я себе от злости нафантазировал, но чтобы до такой степени?!  Полный
отпад...
   И шестидесяти пяти ему не дашь. Максимум - пятьдесят. Ну, пятьдесят с
хвостиком...
   М-да... Как выражалась киевская Кошка Циля - "тут я пролетел, как фа-
нера над Парижем"!
   А этот фон Тифенбах размахивает рекламной листовкой с моим,  действи-
тельно, ужасным изображением, и спрашивает всех так весело:
   - Ну-с, и где же этот ваш "Дикий, Сибирский, Русский, Таежный, Сторо-
жевой" - он же Гангстер, он же Крестный отец наркомафии?
   Таня Кох берет его за руку, подводит к воротному столбу,  на  котором
сижу я, показывает на меня пальцем, и говорит ему:
   - Знакомьтесь, - а мне мысленно добавляет: - Умоляю, веди себя  прис-
тойно!
   А меня уже и умолять не надо. Смотрим мы с этим фон  Тифенбахом  друг
на друга, и я вдруг неожиданно понимаю, что  вижу  перед  собой  безумно
ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА!
   ЧЕТВЕРТОГО ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА В МОЕЙ ЖИЗНИ, поразительно раскрытого и
готового к КОНТАКТУ с самым глубоким проникновением в сознание реципиен-
та. Или "перцепиента"?.. Эти слова из книги доктора Шелдрейса  я  всегда
путаю!
   Короче. Я такого еще не встречал!..
   И пусть никогда не обидятся на меня три близких мне Человека, с  раз-
ной степенью привязанности, но с одинаковым градусом ОДИНОЧЕСТВА -  Шура
Плоткин, Водила, Таня Кох...
   Для того, чтобы "приручить" каждого из них, для того,  чтобы  открыть
перед ними замечательные возможности Телепатического Контакта со мной  -
мне пришлось потрудиться. Правда, нам с Шурой очень помогли  доктор  Ри-
чард Шелдрейс и Конрад Лоренц, Водиле очень помог я, Тане Кох помогла ее
врожденная интеллигентность и поразительное женское чутье! Эриха Шредера
я просто насильно заставил себя ПОНИМАТЬ...
   Это была прекрасная, благодарная, но все-таки очень тяжелая работа.
   А тут, в этом стареньком пареньке в джинсиках,  я  неожиданно  открыл
мгновенную готовность к безграничному КОНТАКТУ! Как Человек с Человеком,
как Животное с Животным, - если, конечно, они не  заражены  видовой  или
расовой ненавистью.
   В потертой кожаной курточке, в этих стираных-перестираных  джинсах  и
нелепых ковбойских полусапожках я увидел не старческое желание  казаться
моложе своих лет, а сопротивление чему-то, - некий вызов, протест. Слов-
но он постоянно ведет какую-то небольшую, но очень важную для него войну
за право быть таким, каким он хочет быть, а не таким,  каким  его  хотят
видеть!..
   Мне это в нем так понравилось, что я без малейшей подготовки, на ВОЛ-
НЕ, недоступной для Тани и Эриха, сказал этому Тифенбаху:
   - Слушайте! Я вас представлял себе совершенно другим!
   - Вы разочарованы? - моментально входя в Контакт, спросил он.
   - Нет, нет, что вы!.. Наоборот! - искренне  заверил  его  я  и  мягко
спрыгнул со столба на крышу его "Роллс-Ройса".
   Надо было видеть, как он по-детски обрадовался! У него даже глаза ув-
лажнились...
   Он с трудом отвел от меня взгляд и повернулся ко всем,  стоящим  вок-
руг:
   - Ну, как же можно было его так невыгодно фотографировать?! - фон Ти-
фенбах огорченно потряс рекламной листовкой с моим идиотским оскалом.  -
Посмотрите внимательней - ведь этот Кот поразительно и мужественно  кра-
сив! Как удивительно идет ему его рваное ухо, как украшает его этот шрам
через всю физиономию, и как много говорит о его бойцовских  качествах...
Да такому шраму позавидует любой бурш-дуэлянт!
   Вот этого я о себе никогда не слышал! Остается только узнать, что та-
кое "бурш-дуэлянт" и будем считать, что до Петербурга мы с Фридрихом фон
Тифенбахом обрели друг друга.
   Но, что?.. Что я мог поделать?! Там Шура Плоткин, а с ним -  вся  моя
жизнь! Там беспомощный, оклеветанный и неподвижный Водила... Там, в кон-
це концов, мой единственный и верный друг - бесхвостый Кот-Бродяга!
   Там, перед Моим Собственным Домом - Мой Собственный Пустырь, населен-
ный Моими Собственными Приятелями и Собственными Врагами - Кошками,  Ко-
тами, Собаками...
   Словно прося прощения за будущее предательство, я перепрыгнул с крыши
"Роллс-Ройса" на его теплый капот, и уселся рядом с Фридрихом фон Тифен-
бахом, который продолжал вещать:
   - И потом, фотография же совершенно не передает его потрясающие  раз-
меры! Вы бы для сравнения хоть какую-нибудь кошку посадили бы рядом...
   - Рядом с ним кошек лучше не сажать, - пробормотал Руджеро.
   - Ах, даже так?! - воскликнул фон Тифенбах и уставился на меня с  та-
ким нескрываемым завистливым любопытством, что я даже почувствовал  себя
неловко за свои круглогодичные неограниченные сексуально-половые возмож-
ности, далеко выходящие за рамки пресловутых мартовских нормативов.
   Куплен я был самым роскошным образом! За столом - с остатками  пирож-
ных, свежим кофе и каким-то фантастическим шампанским, которое оказалось
у фон Тифенбаха в его "Роллс-Ройсе".
   Он вручил Эриху конверт с десятью тысячемарковыми бумажками и сказал,
что в доме, к сожалению, не было больше денег, а в его банке - обеденный
перерыв. Было всего девять тысяч, и ему пришлось взять у кухарки  тысячу
из продуктовых денег. Но он посчитал, что лучше ему заплатить герру Шре-
деру "кэш" - то есть наличными. Ибо, если он, фон Тифенбах, выпишет гер-
ру Шредеру чек даже на большую сумму, то Шредеру придется уплатить госу-
дарству пятьдесят процентов налога! В итоге  в  руках  уважаемого  герра
Шредера останется значительно меньше десяти тысяч марок...
   Он, фон Тифенбах, отлично понимает, что за такого Кота десять тысяч -
цена, прямо скажем, невысокая. Поэтому он хотел  бы  что-нибудь  сделать
для всей столь симпатичной ему семьи Шредеров. При этом он так посмотрел
на Хельгу, что Руджеро чуть не прокусил ему сонную артерию.
   Ошалевший от такой неожиданно большой суммы  и  от  непосредственного
присутствия в его доме самого Фридриха фон Тифенбаха,  Эрих  пролепетал,
что он очень благодарен герру фон Тифенбаху, но больше им ничего не нуж-
но. К этим десяти тысячам они с сестрой и компаньоном постараются за зи-
му приработать еще немного и тогда смогут весной начать  ремонт  дома  -
сменить отопительную систему и перестелить черепицу на крыше.
   Когда фон Тифенбах это услышал, он буквально просиял!
   Он метнулся в прихожую, выхватил из своей старенькой меховой курточки
небольшую телефонную трубку без шнура и вернулся за стол.
   - С тех пор, как появились вот эти спутниковые "сотовые"  телефоны  -
не могу запомнить ни одного номера наизусть! - рассмеялся он. - Я  сразу
же их кодирую в память телефона и запоминаю всего одну цифру. Для старых
маразматиков вроде меня - неоценимая штука! Сейчас  мы  позвоним  одному
мому знакомому - он владелец крупнейшей в Германии строительной фирмы, и
если мы его разыщем, я попробую вам все-таки чем-нибудь помочь...
   Фон Тифенбах нажал кнопку в своей маленькой трубочке, подождал соеди-
нения и сказал:
   - Говорит фон Тифенбах. Пригласите к телефону герра Крюгера, не отка-
жите в любезности. Ах, он в Гамбурге? Превосходно! В таком случае, разы-
щите его и скажите, что с ним хочет говорить Фридрих фон Тифенбах. Я по-
дожду у телефона...
   Он разлил всем шампанское и спросил профессора фон Дейна:
   - Как вы посмотрите, Фолькмар, если я выпью еще немного шампанского?
   - Я - положительно, - ответил профессор. - А вот как посмотрит на это
полиция...
   - Честно говоря, Фолькмар, в Мюнхене полиция меня вообще не  останав-
ливает. По всей вероятности они знают все мои автомобили, и, кроме  все-
го, - у меня очень дисциплинированный шофер! А вот однажды, лет двадцать
тому назад, когда я сам сидел за рулем, во Франкфурте... Прошу прощения,
я потом доскажу эту забавную историю... Алло! Гюнтер? Здравствуйте, Гюн-
тер. Это фон Тифенбах. У меня к вам маленькое поручение...
   Фон Тифенбах порылся в карманах джинсов и вытащил  скомканный  листок
бумаги с адресом дома Шредеров и рекламную листовку с моей рожей и номе-
рами телефона и факса в Оттобрунне.
   - Какого черта вы торчите в Гамбурге? Ах, вы проводите совет директо-
ров!.. Достойное и уважаемое занятие. Записывайте, Гюнтер.
   Фон Тифенбах продиктовал в Гамбург адрес и телефон Шредеров,  и  ска-
зал:
   - Пожалуйста, Гюнтер, завтра пришлите своих экспертов по этому  адре-
су, предварительно согласовав с хозяевами дома удобное  для  них  время.
Составьте проект и калькуляцию реконструкции всей отопительной  системы,
замены крыши и... всего, что найдут необходимым ваши специалисты. И сра-
зу же начинайте работы. Все счета ко мне. И, пожалуйста,  извинитесь  за
меня перед всеми своими директорами... Вернетесь в Мюнхен - приходите ко
мне ужинать. Я вас кое-кому представлю. Чу-у-ус!..
   Таня посмотрела на меня, усмехнулась и вдруг произнесла любимую пого-
ворку Водилы:
   - Здравствуй Жопа-Новый-Год, приходи на елку!
   Фридрих фон Тифенбах услышал русскую речь и моментально повернулся  к
нам:
   - Что вы сказали?
   Таня рассмеялась и по-немецки пояснила фон Тифенбаху:
   - Это шутливо перефразированная русская пословица - "Здравствуй,  Де-
душка Мороз, приходи на елку!". Так у нас в России дети приглашают  Сан-
та-Клауса на Рождественские праздники. А тот приносит им мешок с  подар-
ками. Вроде вас, Фридрих.
   Черт меня побери! Я даже и не подозревал, что Таня знакома с ним нас-
только, что может называть его просто "Фридрих". Кажется, его друг-прия-
тель профессор фон Дейн прочно занял место, когда-то принадлежавшее ней-
рохирургическому казаху со странноватой фамилией - "Левинсон"...
   Фон Тифенбах внимательно выслушал Танино вольное толкование  послови-
цы, и, недобро ухмыльнувшись, жестко произнес:
   - Вы ошибаетесь, Таня. Мне далеко не всем детям хочется делать подар-
ки к Рождеству.
   Тогда, в тот последний день в Оттобрунновском доме Шредеров,  я  бук-
вально кончиком хвоста ощущал, как Фридриху фон  Тифенбаху  не  терпится
послать всех, включая мою дорогую подругу Таню Кох, к чертям собачьим и,
наконец, остаться со мной вдвоем!
   Уже тогда, когда при знакомстве мы обменялись с ним всего одной-двумя
ничего не значащими фразами, я сумел по достоинству оценить его подлинно
интеллигентную сдержанность.
   Узнав, что мы можем с ним КОНТАКТИРОВАТЬ, - он не впал в  мистический
восторг, как Таня Кох, не устроил паническую истерику, как Эрих  Шредер,
- Фридрих фон Тифенбах воспринял КОНТАКТ как  подарок  судьбы,  хвастать
которым перед посторонними людьми было бы элементарно неприлично.
   Он внимательно и терпеливо выслушал все наставления Хельги по "содер-
жанию Кота в доме", кое-что даже записал и попросил  разрешения  изредка
звонить, если у него возникнут кое-какие вопросы. И мы стали прощаться.
   Эриху и Руджеро я, при всех своих иногда возникавших претензиях,  был
все-таки безмерно признателен и поэтому разрешил им слегка потискать ме-
ня и потереться носами о мою морду. А плачущую Хельгу, к которой у  меня
не было никаких претензий, я даже несколько раз лизнул в щеку, успев пе-
рехватить ревнивый взгляд Тани Кох.
   - Вы тоже в Грюнвальд, Фолькмар? - спросил фон Тифенбах уже у машины.
   - Нет, Фридрих, - ответил профессор. - Мы с фрау  Кох  должны  обяза-
тельно быть в клинике. У нас вчера был тяжелый операционный день, и  се-
годня мне нужно посмотреть парочку наших больных.
   - Не занимайте вечер, - сказал фон Тифенбах  и  раскрыл  передо  мной
дверцу своего "Роллс-Ройса". - И не отпускайте фрау Кох. Вполне  вероят-
но, что у меня возникнет одно забавное предложение на вечер. Где вас ис-
кать?
   - Клиника, автомобиль, дом... Все три мои номера есть в вашей волшеб-
ной трубочке.
   Профессор помахал мне рукой, а с Таней мы просто расцеловались. Я да-
же успел спросить ее на ухо:
   - У тебя так все серьезно с фон Дейном?
   - А черт его знает... - ответила она. - Пока, вроде, да.  Ты  наворо-
жил, что ли?
   - Нет. Этого я не умею. Тут я абсолютно ни при  чем,  -  сказал  я  и
прыгнул на кожаное переднее сидение "Роллс-Ройса".
   Интересно,  можно  ли  от  Мюнхена  до  Санкт-Петербурга  доехать  на
"Роллс-Ройсе" без парохода? Просто по суше...
   - Я могу обращаться к вам на "ты"? - спросил меня фон  Тифенбах,  как
только мы отъехали от Шредеровских ворот.
   - Да, конечно! - сказал я. - Только на "ты". А мне как быть?
   - То есть?.. - не понял он.
   - Ну, как я должен к вам обращаться?
   - Ну, если я тебе говорю "ты", то, как ты должен обращаться  ко  мне?
Естественно, тоже на "ты" и по имени. "Фридрих" - и все! Да, кстати... В
этом умилительно фальшивом документе, который мне передал синьор Манфре-
ди, стоят два твоих имени - "Мартин" и "Кися". А на самом деле?
   - Это единственные два слова правды, напечатанные в этой бумаге. И то
с ошибками. Не "Мартин" и "Киса", а "МартЫн" и "КЫся".
   - Мар-тЫ-иин... с трудом попробовал выговорить Фридрих и тут же отка-
зался от дальнейших усилий. - Нет! Это мне  просто  не  по  возрасту.  А
нельзя ли мне называть тебя "Мбртин"?
   - Нет, - решительно сказал я. - Тогда попробуй - "КЫ-ся"... Это такое
простонародное имя. И, пожалуйста, смотри на дорогу. Мы сейчас  чуть  не
врезались в стоящий автобус...
   - Ах, прости меня, ради Бога! Как ты сказал? Повтори еще раз.
   - КЫ-ся.
   - КЫ-ися... Так?
   - Ну, почти так, - пожалел я его. - Попробуй еще раз. Без "и".
   - Кы-ся... Кы-ся... Кы-ся!..
   - Гениально! - сказал я. - А теперь не делай паузу между "Кы" и "ся".
Попробуй сказать слитно - "Кыся"...
   - КЫСЯ! - превосходно выговорил Фридрих фон Тифенбах.
   - Блеск! - восхитился я. - В качестве комплимента могу сообщить тебе,
что даже в России трудно найти образованного и интеллигентного Человека,
который с легкостью произносил бы русские слова или названия на полугра-
мотном общенародном диалекте. Матерными ругательствами  все  овладели  в
совершенстве, а вот подлинное просторечие  -  не  дается!  Все  какая-то
анекдотичная стилизация. Порой это так раздражает...
   - Как у нас в Баварии! - подхватил Фридрих.
   - Возможно, - согласился я. - Я не так много сталкивался с баварцами.
   - А, вообще, откуда ты так знаешь языки?
   - Я их не знаю, - признался я.
   - То есть как это?! - поразился фон Тифенбах. - А как же мы  с  тобой
разговариваем?! Я же не говорю по-русски!
   - Телепатия, - сказал я. - Мы с тобой случайно и счастливо  оказались
настренными на одну ВОЛНУ. Отсюда и телепатический КОНТАКТ.  Большинство
Людей и Животных об этом понятия не имеет!
   Вот тут-то я ему и поведал о теории английского доктора биологии  Ри-
чарда Шелдрейса, о замечательном ученом Конраде Лоренце, и взял  с  него
слово завтра же достать эти книги и прочитать их самым внимательным  об-
разом! Попутно, конечно, рассказал о Шуре Плоткине...
   И почти до самого Грюнвальда мы занимались тем, что  Фридрих  говорил
мне что-нибудь по-английски, а я ему толково отвечал по-своему. Потом он
вдруг начинал говорить на французском языке, на итальянском, на  испанс-
ком - мне это было все до фени! Я чесал ему в ответ по-нашему,  по-Шелд-
рейсовски, и он был в таком восторге, что мы несколько раз чуть не влип-
ли в серьезные аварии...
   Последнее время у нас в России почти по  всем  телевизионным  каналам
стали шпарить "зарубежку". Американские, английские, итальянские фильмы.
В основном, американские.
   Так вот, если раньше, еще года два тому назад, Шура почти каждый  ве-
чер куда-нибудь смыливался - то в Дом журналистов, то в Дом кино, то  на
какую-нибудь тусовку или презентацию чего угодно, то теперь ему,  бедня-
ге, было просто НЕ НА ЧТО выйти из дому! Мы с ним переживали длительное,
с каждым днем обостряющееся безденежье, и Шуре волей-неволей приходилось
вечерами торчать дома. Со мной.
   Или он вызванивал кого-то из очень верных бывших подруг, и спрашивал:
"Не согласится ли Анечка... (или Лиза, или Катя, или Света...) в переры-
ве между двумя "Новыми Русскими" заехать к одному не очень "Старому  Ев-
рею" по фамилии Плоткин?"
   Так как моему Шуре почти никто никогда из его бывших девах не отказы-
вал, то Шура спешно наскребал на бутылку, варил готовые мясокомбинатовс-
кие пельмени для себя и подруги, оттаивал кусок мороженого хека для  ме-
ня, и мы втроем усаживались у телевизора.
   Смотрели только "боевики" - где все все время пуляют  друг  в  друга,
или фильмы, как говорил Шура, - "из изящной жизни богатых людей за  буг-
ром, которые иногда... тоже плачут". Обычно  эти  фильмы  были  желанием
гостьи перед тем, как нырнуть с Шурой в койку. И пересмотрели мы их  ве-
ликое множество!
   К чему я это вспомнил? А вот - к чему.
   Когда мы с Фридрихом фон Тифенбахом въехали на  его  "Роллс-Ройсе"  в
Грюнвальд, медленно пропетляли по узеньким вылизанным проездам между до-
миками, домами и домищами за высокими заборами из плотного кустарника, а
потом, уже где-то совсем на окраине Грюнвальда, у самого леса, останови-
лись у таких высоких ворот и такого забора, что за ними даже дома не бы-
ло видно, и Фридрих достал маленький пультик дистанционного  управления,
вроде телевизионного (который я так ловко освоил у  Шредеров),  направил
на ворота и нажал кнопку, а ворота стали перед нами автоматически откры-
ваться - вот когда я вспомнил все те фильмы "из изящной жизни"!..
   Я не собираюсь захлебываться от нищенского восторга и  обильного  за-
вистливого слюнотечения, и описывать состояние среднерусского Кота,  вы-
росшего, как ему казалось, в достаточно благополучных условиях,  и  вне-
запно осознавшего всю мизерность своего прошлого существования  и  самых
смелых представлений о счастье из нашей постоянной и веселой игры с  Шу-
рой Плоткиным, которая называлась: "Что бы ты сделал, если бы у тебя был
миллион?".
   Всегда имелся в виду какой-то, как говорил Шура, "дореформенный  мил-
лион", во времена которого один килограмм мороженого хека для меня, яко-
бы, стоил сорок восемь копеек, а автомобиль "Запорожец" для Шуры - четы-
ре тысячи двести рублей.
   Когда за нами почти  бесшумно,  даже  без  применения  дистанционного
пульта сами по себе закрылись ворота, и в  глубине  огромного,  попросту
необозримого сада я увидел широкий приземистый распластанный на  невысо-
ком холме дом, я понял - вот только что, буквально пять секунд тому  на-
зад, я въехал на "Роллс-Ройсе" в совершенно ДРУГУЮ ЖИЗНЬ...
   Не доезжая метров пятидесяти до дома, Фридрих остановил машину и ска-
зал мне:
   - В моем доме постоянно работают несколько человек, с  которыми  тебе
волей-неволей придется общаться. Это герр Франц Мозер - мой шофер  и,  в
некотором роде, - секретарь. Милый, недалекий, но  очень  исполнительный
человек. Бывший чемпион Европы по авторалли. Кухарка - фрау  Ингрид  Ро-
зенмайер. Поразительной доброты зануда и консерватор. Отсюда - несколько
раздражающее однообразие пищи. Хотя и превосходно приготовленной... Герр
Эгон Лемке - садовник и замечательный специалист по устранению всех мел-
ких технических неполадок в доме. И польская девушка Барбара  Ковальска.
Как ты говоришь, в просторечьи - Бася. Она следит за чистотой в доме...
   Фридрих невесело усмехнулся и добавил:
   - Иногда, за отдельную плату, она выполняет мои некоторые  стариковс-
кие прихоти. Делает она все это достаточно старательно и умело, но... Но
это уже отдельный разговор. Так вот, у меня к тебе просьба, -  пожалуйс-
та, не вступай с ними ни в какие Телепатические  Контакты.  Я  им  плачу
настолько больше, чем они могли бы получить в любом другом месте, что  я
вправе хотеть от них полного незнания того, НА ЧТО ТЫ СПОСОБЕН. И,  ради
Бога, не посвящай фрау Кох в подробности моего быта. Насколько я  понял,
с нею у тебя Контакт налажен уже давно. Да?
   Ну и молодчик! Такая проницательность сделала бы честь  любому  Коту.
То-то он так лихо, без малейшей запинки пошел на КОНТАКТ!  Ай  да  Фрид-
рих... В шестьдесят пять лет так с ходу врубиться в ситуацию?!  Нет,  он
мне определенно все больше и больше нравился!
   - Да, - подтвердил я. - Но абсолютно на другой волне. Все будет в по-
рядке, Фридрих. У нас в России на этот счет есть  два  выражения:  "Там,
где живут - не гадят" и "Своих не закладывают".
   - Первое выражение я понял. А что такое - "не закладывают"?
   - "Не закладывают", значит, "не предают". Для нас с Шурой  всю  жизнь
это было принципиальной позицией.
   - Превосходная позиция! - с уважением проговорил Фридрих.  -  Поехали
знакомиться?
   - Поехали, - сказал я.
   Дом... Я, пожалуй, даже в кино таких домов не видел!  Такой  красивый
внутри, такой просторный, такой уютный и удобный - без малейшего выпенд-
режа, и очень в то же время элегантный. Книг - больше, чем у нас с Шурой
Плоткиным раза в три.
   А уж у нас с Шурой все стенки от пола до потолка в стеллажах с книга-
ми! И в каждом свободном простенке - книги, книги,  книги...  Правда,  у
нас потолки не очень высокие.
   Мы с Шурой  однажды  были  у  одного  жутко  богатого  мужика  в  его
собственном доме, в Репино. Шура был с ним знаком давным-давно. Они  еще
студентами на практике в "Ленинградской правде" месяца три ошивались.  А
потом этот мужик - не будь дурак - ушел в какой-то  сначала  нелегальный
бизнес, а потом в открытый. Времена поменялись. Мы с  Шурой  все  только
играли в "Если бы у тебя был миллион...", а этот мужик эти самые миллио-
ны пек как блины! И, как говорил Шура, не в рублях, а в долларах.
   И у этого мужика была какая-то особая Кошка,  вывезенная  из  Египта.
Наступила весна - Кошке приспичило. Она уже все персидские ковры в  доме
на заднице изъездила, орет - житья нету, а приведут ей Кота - не дает, и
все! Ну, не сволочь ли?! Отшила она Котов семь-восемь, а сама вопит, до-
рогие ковры пачкает, мебель красного дерева и карельской березы  исцара-
пала, шелковую французскую обивку в клочья измочалила...
   Этот мужик моего Шуру случайно где-то встретил, пожаловался.  "Я  бы,
говорит, эту кошку выбросил на хер, но боюсь - жена на меня так  наедет,
что меня потом по чертежам не соберут...". Шура ему и говорит - "Есть  у
меня кот Мартын, он любую Кошку в три минуты "развязывает". А мужик  от-
вечает: "Куда там! Знаешь, какие ухари за мою брались?! Всем отскечь да-
ла...". А Шура был поддавший. И говорит этому  мужику:  "Спорим  на  сто
баксов, что мой Мартын твою "египтянку" за раз оприходует?" А мужик  го-
ворит - "Спорим!". Он же не знал, что у моего Плоткина отродясь ста бак-
сов не было...
   Шура наутро проспался, рассказывает мне об этом споре, кается, просит
прощения.
   - Да ладно тебе убиваться, - говорю. - Не боись!
   Звонит этот мужик. Присылает за нами машину с  охраной  -  два  таких
бычка в кожаных курточках. Оружием от них за версту разит. Едем в Репино
по Приморскому шоссе. Бычки всю дорогу молчат, словно говна в рот набра-
ли. А может, служба у них такая...
   Приехали. Стоит в лесу домина в три этажа за каменным забором и прос-
то лопается от денег! Уж на что я ни хрена в этом не  понимаю,  а  вижу,
что все тут шелковое, плюшевое и золотое. И  мебель  вся  старинная,  но
разная. По запахам - только-только отреставрированная.  Богатство  неви-
данное прет из каждого уголка. На столиках журналы иностранные,  бутылки
с яркими наклейками. А книжки - ни одной! Зачем ему был университет, ду-
маю?.. И все пропахло этой Кошкой. Ну все,  стерва,  изгадила.  В  самом
прямом смысле этого слова.
   Приводят ее. Вот, говорят, знакомьтесь - Египетская Миу. Бешеных  ба-
бок, говорят, стоила!.. Но я вам скажу - ничего особенного. Рядовой  ва-
риантик. Только уши гораздо больше, чем у наших. И вся пышет злобой.
   Короче, прихватил я ее за шкирятник, придавил ее египетскую  морду  к
персидскому ковру и оттрахал за милую душу по самое некуда!.. Она, прав-
да, лезла потом лизаться и всякое такое, но мне это уже все было "до фе-
ни", как обычно говорит Шура Плоткин.
   Мужик с Шурой на радостях треснули по несколько рюмашей чего-то  заг-
раничного, получили мы сотню долларов, и нас уже без  охраны,  только  с
одним шофером, повезли домой в Петербург. Мы с  Шурой  потом  так  смея-
лись!..
   Так вот я вам скажу - тот трехэтажный домина нашего русского  миллио-
нера, упиханный хрусталем, старинной мебелью, картинами в золотых рамах,
обоссаными персидскими коврами, воняющий Кошачьим дерьмом, тот дом  и  в
подметки не годился удивительному дому Фридриха фон Тифенбаха!
   Подкатили мы к дому, но в гараж заезжать не стали. Остановились у са-
мой веранды.
   Тут нас, ну точно как в одном кино, все выскочили  встречать!  И  шо-
фер-секретарь, и садовник - за все про  все,  и  кухарка-консерватор,  и
польская девушка для домашней чистоты и половых упражнений.
   - Вылезай, Кыся, - прекрасно произнося мое имя, говорит фон Тифенбах.
- Сейчас я тебе всех представлю.
   - Да не надо, Фридрих, - говорю. - Не трудись. Я и сам  допер  -  кто
есть кто.
   Но тут Фридрих очень твердо говорит:
   - Я тоже, вроде вас с Шурой, проповедую некоторые принципы. Я спокой-
но могу наплевать в физиономию равного себе или стоящего выше. В чем ме-
ня постоянно и упрекает так  называемая  "элита".  Я  для  них  -  некий
"Enfant terrible" - позор высокородной фамилии. Однако в  отношении  лю-
дей, стоящих ниже или по каким-либо причинам зависящих от меня - я  обя-
зан соблюдать все правила приличия. Поэтому, Кыся, будь любезен  вылезти
из машины и принять участие в маленькой торжественной церемонии.
   - Нет проблем, - сказал я и выпрыгнул из машины.
   Фридрих остался у дверцы "Роллс-Ройса", стоит, улыбается. Я вспрыгнул
на капот, уселся, грею хвост и задницу, разглядываю стоящих передо мной.
   - Боже! - восклицает кухарка. - Это же он!!! Тот котик  из  телевизо-
ра!..
   - Точно!.. Это я о нем  читал  в  "Абендцайтунг"...  -  удивился  шо-
фер-секретарь.
   - Дорогие друзья! - гордо и торжественно произносит фон Тифенбах. - Я
хочу представить вам нового обитателя этого дома - русского Кота с  уди-
вительной биографией. Имя его - КЫСЯ. Я знаю, что для нас,  немцев,  это
достаточно сложнопроизносимое имя. Однако я надеюсь, что со временем  вы
научитесь называть его правильно.  А  теперь,  с  вашего  разрешения,  я
представлю вас Коту Кысе. Фрау Ингрид Розенмайер -  шеф  кухни  и  страж
здоровья наших желудков...
   Фрау Розенмайер - тетка лет сорока пяти, совершенно серьезно  сделала
передо мной книксен и поклонилась мне. Я чуть не поклонился ей в  ответ,
да во время спохватился. А про "книксен" я от Шуры слышал. Он одной  на-
шей девке показывал, а я был рядом...
   - Фрау Барбара Ковальска, - слегка иронично  представил  мне  Фридрих
молоденькую и жутко фигуристую польку. - Надеюсь, она не очень  огорчит-
ся, когда узнает, что за тобой ничего не надо будет убирать! Как у  меня
записано, - фон Тифенбах вынул из кармана куртки блокнот  и  заглянул  в
него: - Кыся все свои дела совершает только на свежем  воздухе.  Даже  в
петербургские морозы! Фрау Ковальска сегодня же сочинит для Кыси хорошую
временную постель, а завтра мы поедем в одну из лучших фирм  Кошачье-Со-
бачьей атрибутики и закажем там все, что нужно. Самого высшего качества.
   Посмотрел я на эту  гиперсексапильную  (по  Человеческим  параметрам)
польку и вдруг увидел, как она мне нахально,  по-блядски  подмигнула.  А
вслух сказала:
   - Ничего!.. Мы сним оба славяне - договоримся. Да, Кыся?..
   Надо отдать этой Баське должное: "Кыся" она  произнесла  безошибочно.
Очень симпатичная девка! Была бы она Кошкой, я б ее... Тьфу, черт!.. Что
за бредятина в голову лезет?!
   Фон Тифенбах вдруг удивленно посмотрел на меня и даже  головой  помо-
тал, будто хотел стряхнуть с себя какое-то наваждение.
   Неужели он понял, что я подумал о Баське?! Вот это да... Мамочки род-
ные! Тут надо держать ушки на макушке! Такой восприимчивости я  еще  ни-
когда не встречал. Это доступно только Коту, и  только  с  очень  высоко
развитой нервной организацией!
   А может быть, Фридрих фон Тифенбах в ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ был Котом? Шура же
говорил, что существует такая теория - любое Живое Существо когда-то, до
своего рождения, уже имело ПРОШЛУЮ ЖИЗНЬ, в которой было  совсем  другим
Живым Существом. Но время от времени во ВТОРОЙ ЖИЗНИ этого Существа про-
являются признаки его ПЕРВОЙ ЖИЗНИ...
   К счастью, Фридрих не поверил в то, что ему померещилось, и продолжил
представление:
   - Герр Эгон Лемке - человек с золотыми руками, Кыся! Именно он сдела-
ет для тебя маленькие окошечки внизу всех выходных дверей,  включая  га-
ражные ворота, чтобы ты мог входить в дом и выходить из дому тогда, ког-
да это будет тебе необходимо.
   - Сегодня же и займусь, - улыбнулся мне этот Лемке  и  я,  не  скрою,
сразу же почувствовал к нему тепло и расположение. На что Фридрих,  черт
его побери, мгновенно отреагировал:
   - Убежден, что вы подружитесь, - сказал  он  слегка  тревожно,  будто
чувствовал, что насильно вторгается в чье-то сознание. Но  взял  себя  в
руки и широким жестом указал на хорошо одетого человека лет пятидесяти:
   - Ну, и герр Франц Мозер - мой секретарь, шофер, мой добрый  поверен-
ный и спутник во всех поездках. За редким исключением, вроде  моего  се-
годняшнего выезда. Герр Мозер очень не любит,  когда  я  сам  сажусь  за
руль. Он служит в этом доме уже двадцать лет...
   - Двадцать один год, - негромко уточнил герр Мозер.
   - Прошу прощения! - улыбнулся Фридрих. - Двадцать один год, и считает
себя целиком ответственным за мою жизнь и мое благополучие.
   А вот тут...
   Тут я был вынужден изо всех сил  удержать  себя,  чтобы  не  напугать
Фридриха!..
   Ибо, глядя на Франца Мозера, я всей  Котовой  сущностью,  всем  Богом
данным мне ощущением ПРЕДВИДЕНИЯ и четким восприятием  БУДУЩЕГО,  увидел
перед собой улыбающегося, с мягкими и добрыми слегка стертыми  округлыми
чертами лица, страшного Человека - неукротимо жаждущего смерти  Фридриха
фон Тифенбаха!..
   Но Фридрих все-таки что-то почувствовал, вдруг занервничал и МЫСЛЕННО
спросил меня:
   "Что с тобой, Кыся? Тебе плохо?.."
   "Неважненько, - ответил я как можно спокойнее. - Наверное,  не  нужно
мне было есть то пирожное с кремом..."
   "Ах, только-то? - успокоился Фридрих. - А мне уже черт знает что  по-
мерещилось".
   И сказал всем вслух:
   - Итак, дипломатические церемонии закончены. Все остальное -  в  ходе
совместного существования. А сейчас - Бася делает Кысе  славянскую  пос-
тель, герр Лемке - маленькие окошечки в дверях для свободного  перемеще-
ния Кыси в пространстве...
   - Маленькими не обойдешься, - рассмеялся Лемке. - Вон какой  здоровый
Котяра! Я таких не встречал.
   - Я тоже, - сказал Фридрих. - Фрау Розенмайер  занимается  обедом,  а
вы, Франц, идите за мной и Кысей в кабинет.  Машину  в  гараж  поставите
позже.
   И мы все пошли в дом. Каждый, куда ему было велено.
   В кабинете, от величины которого у меня просто крыша поехала, Фридрих
негромко приказал Мозеру:
   - Свяжитесь с представителем фирмы Терезы Орловских и перенесите при-
езд тех двух филиппинок на следующую неделю. Это раз. Затем  созвонитесь
с администрацией "Тантриса" и от моего имени закажите на сегодняшний ве-
чер стол для шести персон.
   - На который час? - спросил Мозер.
   - Часов на восемь, - ответил Фридрих.
   Фридрих еще отдавал какие-то распоряжения по дому, но я уже ни во что
не врубался, а только смотрел на доброе расплывчатое лицо Франца  Мозера
и видел перед собой убийцу Фридриха фон Тифенбаха!..
   А за Францем Мозером... Но мне это уже наверняка причудилось на нерв-
ной почве... стояла чья-то неразличимая тень - то ли Человека, то ли Яв-
ления, то ли - сгустка еще не произошедших событий... Но как  же  так?..
Черт побери!.. Да, что же это?!. Ну, как же Фридрих - такой умный, с та-
кой потрясающей Контактной способностью, ничего  не  чувствует?  Неужели
двадцать один год ежедневного общения с Мозером напрочь притупили в  нем
все инстинкты самосохранения? И он по привычке скользит  по  поверхности
сознания своего "шоферского секретаря", не давая  себе  труда  заглянуть
туда хотя бы немного поглубже...
   Ведь почувствовал же Фридрих, когда я на мгновение нечаянно  предста-
вил себе эту польскую Баську Кошкой, которую я мог бы... А это куда  бо-
лее тонкий и сложный процесс, чем проникновение в сознание  Человека,  с
которым общаешься двадцать один  год.  Вот  ведь  поразительное  несоот-
ветствие - чем дольше общаешься, тем меньше чувствуешь! Я всегда  считал
- наоборот...
   Но что это за тень позади Мозера?..
   Нет, братцы, пока я таким путем попаду  в  Петербург,  я  определенно
свихнусь в этом чудесном доме.
   По старой домашней привычке я прыгнул в кресло, покрутился  там,  пе-
репрыгнул на подоконник, а затем снова вернулся в кресло.
   - Ты что нервничаешь? - спросил меня Фридрих,  когда  Мозер,  записав
все поручения, вышел из кабинета.
   Я промолчал. Улегся в кресле и даже слегка прикрыл глаза, -  дескать,
"ни хрена я не нервничаю, думаю, как бы подремать..."
   - Кстати! - тут же откликнулся на мое вранье Фридрих. - Где бы ты хо-
тел спать?
   Я моментально насторожился:
   - А где обычно спишь ты?
   - В своей спальне, на втором этаже. Рядом с ванной.  Ты  там  еще  не
был?
   - Нет.
   - Пойдем, покажу.
   - Не нужно. Потом. Просто скажи Басе, чтобы она постелила мне там же,
- сказал я и подумал: "На всякий случай..."
   - У меня в спальне? - удивился Фридрих.
   Он даже обрадовался этому, а я подумал - вот ведь странная штука наша
жизнь: сколько бы ни было вокруг тебя живых существ - Собак, Кошек,  Ко-
тов, но если нет настоящей привязанности, я не говорю уже о любви, ты  -
ОДИНОК!..
   Я подраскинул умишком и сообразил, что если я соглашусь спать  в  его
комнате, и если, не дай Бог, что-то начнет происходить, я  могу  не  ус-
петь... Что "происходить" и чего "не успеть", я себе пока  не  представ-
лял.
   - Нет, - сказал. - Спать я буду по другую сторону двери.
   Не желая объяснять истинных причин моего отказа спать  с  ним  в  его
спальне, я прибавил, не солгав ни слова:
   - Мы так всегда в Петербурге жили. Плоткин в одной  комнате,  а  я  в
другой - у его дверей.
   Фридрих рассмеялся. Я даже и не думал, что в таком возрасте можно хо-
хотать так самозабвенно!
   - Потрясающая идея пришла мне в голову! - еле  выговорил  Фридрих.  -
Как только в моей постели окажется кто-то из дам, и я, как обычно, к со-
жалению, буду вынужден признать себя несостоятельным, я же всегда  смогу
призвать тебя на помощь! А, Кыся? По-моему, замечательная идея!
   Я вежливо похихикал в ответ, а сам подумал: "Господи! Как  говорится,
"Сохрани и помилуй!.." Как было бы прекрасно, если бы моя помощь понадо-
билась только в этом случае!.."
   Для того, чтобы скрыть свое смятение, я сделал вид,  что  разглядываю
висящую на стене небольшую картинку, кстати,  действительно  оказавшуюся
мне знакомой.
   - Нравится? - продолжая улыбаться, спросил меня Фридрих.
   - Очень! - искренне сказал я. - Это Матисс...
   Фридрих фон Тифенбах покачнулся и чуть не рухнул на пол!
   Он ухватился за спинку высокого кожаного кресла, стоявшего у письмен-
ного стола, и неловко упал в него, вцепившись побелевшими от  напряжения
пальцами в подлокотники кресла.
   - Что ты сказал?!! - прошептал он, и я испугался, что его сейчас хва-
тит кондрашка.
   Вот таких резких перепадов настроения у пожилых - что Котов, что  Лю-
дей - я очень боюсь. Это просто невероятно опасно.
   - Я сказал, что это картина Матисса.  Был  такой  французский  худож-
ник... - попытался я его успокоить.
   - Я-то это знаю!.. - негромко, и почему-то очень тонким голосом прок-
ричал фон Тифенбах. - А вот откуда это знаешь ТЫ?!.
   Наверное, с того момента, как я что-то понял про Франца Мозера, я то-
же находился на таком нервном вздрюче, что как только посмотрел  на  эту
картинку, так в башке у меня открылась какая-то створка, и в памяти нео-
жиданно всплыла и картинка, и имя художника. У Шуры Плоткина было ужасно
много очень красивых цветных альбомов, и мы с ним иногда рассматривали в
них любимые Шурой картинки.
   Я поспешил объяснить это Фридриху, и он понемногу  стал  приходить  в
себя.
   - Это подлинник, - слабым голосом проговорил он,  и  я  почувствовал,
что он очень гордится этим словом.
   Я понятия не имел, что такое "подлинник", но переспрашивать не  стал.
"Подлинник" и "подлинник"... Подумаешь, невидаль! У нас  с  Шурой  таких
подлинников в альбомах было несколько сотен...
   Почему я, спустя месяц после моего вселения в дом Фридриха фон Тифен-
баха, так подробно рассказываю о первом... вернее, - о первых днях свое-
го пребывания в Грюнвальде?
   Наверное, потому, что новизна увиденного, еще не притупленная привыч-
ной будничностью, всегда требует некоего выплеска на аудиторию.  Начина-
ешь чувствовать свою исключительность. Вспомните то время, когда поездка
нашего Человека за границу была явлением редкостным и  выдающимся.  Этот
же Человек, нашедший в себе силы вернуться домой, рта же не закрывал ми-
нимум в течение трех месяцев, рассказывая о своем пребывании ТАМ! От не-
го же деваться было некуда!..
   А некоторые не умолкали до глубокой старости и самым естественным об-
разом уходили в мир иной со словами: "...помню, когда  мы  в  шестьдесят
девятом году были в Варшаве..." И привет!
   Ну, а во-вторых, потому, что все мои последующие открытия и  ожидание
грядущих событий, захватили меня целиком и круглосуточно заставляли быть
в таком нервном напряжении, что я вокруг себя практически ничего,  кроме
ЭТОГО - ГРЯДУЩЕГО, не видел и не слышал.
   Признаюсь, как на духу - я даже про Шуру Плоткина,  даже  про  Водилу
стал меньше думать... Тут я неверно выразился. Не меньше -  реже.  Но  с
такой же тоской, с тем же беспокойством.
   Вечером Фридрих переоделся в какой-то невзрачный костюмчик со свитер-
ком, сверху натянул старую спортивную куртку весьма и весьма поношенного
вида, сказал, что он эту куртку носит уже восемь лет и  не  представляет
себе жизни зимой без этой куртки.
   Я вспомнил, как Шура истово отпаривал брюки, как тщательно  завязывал
галстук, как бережно доставал из шкафа свой единственный "выходной" пид-
жак в клеточку, когда собирался, по его выражению, "в люди".  Эти  сборы
всегда носили характер маленького торжественного и веселого ритуала.
   Поэтому я спросил у Фридриха фон Тифенбаха - уверен ли он, что это та
самая одежда, в которой нужно ходить вечерами по ресторанам. На  что  он
легко ответил, что эта одежда ему максимально удобна, а на так  называе-
мое "светски-общественное мнение" ему наплевать. Он не  собирается  упо-
добляться мужу своей дочери - Хельмуту Краузе,  который  зимой  ходит  в
норковой шубе мехом наружу, чтобы все видели, как он богат!
   - Более пошлого зрелища,  чем  мужик  в  норковой  шубе  -  придумать
нельзя, - сказал Фридрих. - Увидишь - обхохочешься! Но если ты настаива-
ешь, я могу надеть что-нибудь другое...
   - Нет, нет! - поспешил я. - Мне лично ты  во  всем  этом  очень  нра-
вишься. И куртка тебе удивительно идет...
   Потом со второго этажа мы спустились на лифте(!) в широченный  гараж,
где, кроме "Роллс-Ройса", стояли еще  две  машины  -  американский  джип
"Гранд-Чероки" и черный "Мерседес-500". Хорошо, что Шура когда-то выучил
меня всем маркам автомобилей!..
   За рулем "Роллс-Ройса" нас уже ждал герр Мозер.
   Дом профессора фон Дейна действительно оказался совсем  рядом.  Очень
красивая, прекрасно одетая Таня и профессор в строгом черном пальто и  с
"бабочкой" вместо галстука - уже ждали нас на улице.
   Профессорский дом я увидел только из машины. В отличие от забора  фон
Тифенбаха, профессорский заборчик был чисто символической оградой, а не-
большой участок перед домом ярко освещен.
   Дом был, прямо скажем, - не слабый. Раз в десять лучше дома Шредеров,
но зато на несколько порядков пожиже Тифенбаховского!
   Затянутый на зиму голубым прорезиненным брезентом бассейнчик,  конеч-
но, не шел ни в какое сравнение с фантастическим бассейном фон  Тифенба-
ха. Я сегодня бегал пару раз гадить в сад (мне герр Лемке любезно  пока-
зал, где это лучше всего делать) и видел этот бассейн.  Подогретая  вода
парит в морозном воздухе и вплывать в этот бассейн можно прямо из домаш-
него бассейна величиной во всю нашу с Шурой  петербургскую  квартиру.  В
саду же бассейн такой, что в нем можно  спокойно  проводить  Олимпийские
игры по плаванию!
   Когда Таня и профессор сели к нам в машину, Фридрих воскликнул:
   - Таня, вы просто ослепительны! Интересно, Фолькмар  понимает,  какая
женщина согласилась считать его своим другом?
   - Я еще не в полной мере осознал это, но уже беспредельно счастлив, -
сказал профессор.
   - Прелестный ответ, - улыбнулся фон Тифенбах. - Да! Я  позволил  себе
пригласить на ужин еще и свою дочь с ее мужем. Надеюсь,  вы  не  против?
Тем более, что Таня до сих пор с ними незнакома.  Они  приедут  прямо  в
"Тантрис". Им очень полезно изредка общаться с интеллигентными людьми.
   Таня и профессор поспешили заверить Фридриха в  том,  что  они  этому
очень рады, а я, безоговорочно  поверив  в  Танину  искренность,  сильно
усомнился в правдивости профессора. Что-то в интонациях фон  Дейна  дало
мне право заподозрить его в легкой и вежливой нечестности.
   И еще одно немаловажное и  случайное  наблюдение!  При  упоминании  о
приглашении дочери Фридриха и ее мужа затылок герра Франца Мозера сказал
мне гораздо больше, чем если бы я сейчас смотрел ему в глаза. Но в глаза
я ему посмотреть не мог, так как сидел сзади, между Таней  и  Фридрихом.
Да мне это и не нужно было...
   Глядя в затылок Мозера, уверенно ведущего машину по сверкающему огня-
ми вечернему Мюнхену, я вдруг почувствовал странную,  неясную,  недобрую
связь между Мозером и мужем дочери Фридриха, которого я никогда  не  ви-
дел...
   - Фолькмар, вы еще не были с Таней в "Тантрисе"?  -  спросил  Фридрих
фон Тифенбах.
   - Нет, туда мы еще не добрались...
   - Какое счастье! Значит, для Тани и  Кыси  я  буду  первооткрывателем
этого роскошно-мещанского чуда света, этого парадиза нуворишей,  заезжих
голливудских гастролеров и членов королевских фамилий  карликовых  госу-
дарств третьего сорта. Во всем мире ресторанов "Тантрис", кажется, всего
четыре... Не помните, Фолькмар?
   - По-моему, пять.
   - Небольшая разница. Так вот, эти рестораны сами выращивают для  себя
продукты, скот, сами добывают в морях рыбу, лангустов, сами  возделывают
поля... Все для себя делают сами! Поэтому цены у  них  невообразимые,  а
тарелки такие огромные, что каждая из них могла бы служить взлетно-поса-
дочной площадкой для среднего вертолета. Так что, Таня  и  Кыся,  приго-
товьтесь к ресторанному аттракциону. Это такой "Диснейленд" для  богатых
взрослых идиотов. Но вкусный "Диснейленд" ... Франц!
   - Слушаю вас, герр фон Тифенберг, - откликнулся Мозер.
   - Вы предупредили администрацию "Тантриса", что  если  в  зале  будет
хоть один репортер - я подам на них в суд?
   - Предупредил.
   - Превосходно, - сказал Фридрих и добавил, обращаясь  к  Тане  и  фон
Дейну: - А то стало противно выходить из дому! Мне абсолютно все  равно,
что обо мне напишут в очередной раз, и как я буду выглядеть на  фотогра-
фии, напечатанной, предположим, в "Бильде". Но сегодня со мной вы -  Та-
ня, и вы - Фолькмар, и мне совсем не хотелось бы, чтобы эти  жалкие  лю-
дишки трепали ваши имена в своих косноязычных репортажах.
   - Не думайте об этом, Фридрих, - очень серьезно сказала Таня.  -  Мое
знакомство с вами, как и ваша дружба с Фолькмаром -  делают  нам  честь,
которой мы рады гордиться.
   Фон Тифенберг всплеснул руками и спросил меня:
   - Кыся! В России все такие женщины, как Таня?
   Я предусмотрительно промолчал. Фон Тифенбах благодарно поцеловал Тане
руку, и на этой благостной ноте мы подъехали к "Тантрису"...
   В ресторане я не был никогда в жизни. Наша шашлычная на проспекте На-
уки с ее хозяином и шеф-поваром Суреном Гургеновичем,  где  я  частенько
промышлял жратву для себя и для случайных приятельниц-Кошек, конечно, ни
в какое сравнение с таким рестораном идти не могла!  Как  бы  там  Сурен
Гургенович ни тужился...
   Один подъезд к "Тантрису" чего стоил! В маленьком дохлом закутке, ря-
дом с широченной и прекрасной Леопольдштрассе - главной улицей  Швабинга
- одного из самых престижных районов Мюнхена, стояло специально  выстро-
енное здание ресторана "Тантрис" со своей автомобильной стоянкой.
   Въезд на стоянку и вход в "Тантрис" был "украшен"  группой  огромных,
величиной в человеческий рост, уродливых цементных чудовищ с крыльями.
   Спустя несколько дней, когда мы с Фридрихом вспоминали этот  поход  в
"Тантрис", Фридрих объяснил мне, что это сильно уменьшенные и очень пло-
хо исполненные копии с парижских химер и пифий, стоящих  там  на  соборе
Парижской богоматери. И даже показал фотографии этих отвратительных  рыл
в одной большой книге про Францию.
   ...То ли полная смена обстановки, то ли неожиданный и резкий  переход
в другой жизненный ранг, то ли  мое  неподтвержденное  и  подозрительное
"открытие" Франца Мозера и Явление неясной Тени за его спиной, причудив-
шееся мне сегодня в кабинете фон Тифенбаха, то  ли  все  вместе  взятое,
помноженное на дикую нервную усталость от напряженно прожитого дня, но к
"Тантрису" я уже подъехал в таком взвинченном состоянии, что задние лапы
мелко дрожали, уши невольно прижимались к затылку, по спине волнами про-
бегал холодок, а клыки обнажались сами собой ...
   А тут эти мерзкие и страшные чудища с крыльями!
   В тот момент, когда мы все вышли из машины, из-за этих  жутких  фран-
цузских крылатых гадов навстречу нам выскакивает какой-то тип и сдавлен-
ным голосом вопит:
   - Фон Тифенбах!..
   Краем глаза я вижу, как этот тип двумя руками  поднимает  на  уровень
своего лица какое-то оружие, что-то сверкает молнией, и я ,  ослепленный
вспышкой и яростью, наугад взвиваюсь навстречу выстрелу,  как  тогда  на
автобане - на Алика и его бесшумный пистолет!..
   Я лечу вперед всеми четырьмя лапами, с когтями,  выпущенными  на  всю
длину, с одной мыслью в воспаленном мозгу: "Не промахнуться!..  И  сразу
задними лапами - по горлу!.. По горлу!!!"
   Но уже в воздухе я натыкаюсь на что-то  металлическо-стеклянно-пласт-
массовое, успеваю передней лапой располосовать этому типу шею, а  правой
намертво цепляюсь за его одежду...
   Эта хреновина, пахнущая не оружием, а чем-то вроде этого,  падает  на
камни, и я одновременно слышу звук разбивающегося стекла,  хруст  пласт-
массы, панический визг этого типа, и Танин истошный крик по русски:
   - Кыся!!! Отпусти этого идиота!.. Кыся, родненький, не трогай его!..
   А у меня в глазах автобан, Водила с пулей в  животе,  залитый  кровью
Алик, и его пистолет с глушителем, из которого продолжают сверкать смер-
тоносные вспышки...
   Я чувствую, как Таня двумя руками отрывает меня  от  этого  визжащего
болвана, и в ту же секунду понимаю, что принял вспышку  фотоаппарата  за
выстрел из пистолета...
   Силы меня покидают, и я бессильно повисаю в Таниных руках как  мокрая
тряпка.
   С разных сторон одна за другой следуют еще несколько  таких  вспышек,
но я уже ни на что не реагирую. Даже на то, что  фон  Тифенбах  забирает
меня у Тани, гладит меня, прижимает к себе, успокаивает.
   А в это время разражается скандал с репортерами, профессор  фон  Дейн
грозится вызвать полицию, а Фридрих еще ласковее прижимает меня к себе и
тихо шепчет мне на ухо:
   - Успокойся, Кыся... К сожалению, я уже привык к таким сценам. Просто
меня еще никто никогда не защищал. Ты - первый... Это из области - "Сво-
их не закладывают...", да, Кыся?
   - А черт его знает, из какой это области!.. - я  все  никак  не  могу
придти в себя.
   Потом мы вчетвером сидели в роскошном зале ресторана "Тантрис" и жда-
ли дочь Фридриха и ее мужа. Они опаздывали.
   Скандал у входа в ресторан был замят.  Фоторепортеры  принесли  герру
Фридриху фон Тифенбаху свои извинения, а фон Тифенбах - свои  соболезно-
вания по поводу ранения одного из них и гибели его фотоаппарата. Постра-
давший прикладывал к шее носовой платок и с совершенно базарно-торгашес-
кими интонациями твердил, что погибшая камера была почти новая, и что он
теперь будет без нее делать, он понятия не имеет...
   Правда, когда Фридрих из жалости выписал ему чек на тысячу марок, тот
схватил этот чек так, что сразу стало ясно: его камера стоила раза в три
меньше.
   За столом я сидел со всеми - на высоком детском стуле. Таким  образом
я по грудь возвышался над скатертью и мог бы есть прямо из тарелки. Если
бы там хоть что-нибудь было!
   Из-за соседних столиков на меня  сначала  поглядывали  с  недоуменным
раздражением, а потом узнали Фридриха, и между собой стали тихо говорить
про него и про всех нас гадости. Тексты были  такие,  за  которые  морду
бьют!
   Счастье, что никто из моих этого не слышал. Это мог  услышать  только
я, но затевать драку со всем рестораном было просто элементарно глупо.
   - Что вы хотите?! Это же выживший из ума сам Фридрих фон Тифенбах,  -
говорили за одним столом.
   - Посмотрите, во что он одет?! Это при его-то миллионах?! -  говорили
за другим столом. - Жалкий фигляр...
   - Пусть это прозвучит  кощунственно,  но  сегодняшние  потомки  наших
древних германских аристократических родов - вырожденцы! Достаточно пос-
мотреть на этого старого плейбоя -  фон  Тифенбаха!  -  злобствовали  за
третьим столом.
   - Слушайте! Но ведь это же тот самый Русский Кот, которого еще  вчера
рекламировали газеты и телевидение!..
   При всех предыдущих перешептываниях я сидел на своем стуле как извая-
ние - не шевельнув ни ухом, ни кончиком хвоста. Но последняя фраза Чело-
века, говорившего обо мне, автоматически повернула меня в  его  сторону.
Еще Шура говорил, что испытание славой и популярностью  -  самое  тяжкое
испытание...
   Я повернулся, чтобы рассмотреть Человека, узнавшего  меня,  а  увидел
входящих в зал "Тантриса"...
   ...ХОЗЯИНА И ХОЗЯЙКУ ДЖЕННИ  -  ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ  СОБАЧКИ,  КАРЛИКОВОГО
ПИНЧЕРА, С КОТОРОЙ Я, ПОСЛАВ К ЧЕРТЯМ ВСЕ УТВЕРЖДЕНИЯ УЧЕНЫХ О НЕВЕРОЯТ-
НОСТИ СМЕШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ РАЗНЫХ ВИДОВ, НЕЗАБЫВАЕМО НЕЖНО  ПЕРЕСПАЛ  В  ЕЕ
СЕРЕБРИСТОМ "МЕРСЕДЕСЕ", В ТРЮМЕ РУССКОГО КОРАБЛЯ, КОГДА МЫ ВМЕСТЕ ПЛЫЛИ
ИЗ РОССИИ В ГЕРМАНИЮ!!!
   Я тут же вспомнил ночной корабельный бар, злую рожу  Хозяина  Дженни,
заплаканное лицо Хозяйки, и тоненький, захлебывающийся лай Дженни...
   Мне даже показалось, что я слышу этот лай.
   Фридрих тоже увидел входящих в зал и сказал Тане и фон Дейну:
   - А вот и Моника с Гельмутом! Не помню случая, чтобы они не опоздали.
   "Во, бля!.." - как говорил Водила, когда случалось  что-то  неожидан-
ное. И в большинстве случаев потрясенно добавлял: - Ну, ебть!!!"
   Так, оказывается, Хозяйка Дженни - дочь Фридриха фон Тифенбаха? А  ее
муж, этот жлобяра, у которого мы с Дженни золотую  зажигалочку  "Картье"
скоммуниздили - зять Фридриха?!..
   Мне снова послышался голосок Дженни. Не хватает еще, чтобы у меня  на
нервной почве начались слуховые галлюцинации!.. Мало того,  я  даже  по-
чувствовал ЕЕ запах! Мамочки родные... Что творится на белом свете!  Ну,
и ресторанчик!..
   - Познакомьтесь, пожалуйста, - говорит Фридрих,  и  наши  все  встают
из-за стола. Один я продолжаю сидеть в полном охренении, потому что  все
сильнее и сильнее начинаю чувствовать запах Дженни!
   - Моя дочь - Моника фон Тифенбах-Хартманн и мой зять - Гельмут  Харт-
манн. С Фолькмаром вы знакомы уже тысячу лет, а это его  приятельница  и
ассистент, очень симпатичный мне человек - доктор Таня Кох, -  улыбается
Фридрих.
   Все здороваются и знакомятся, а меня ну просто не  покидает  ощущение
присутствия Дженни, и все! Но тут Фридрих показывает на меня и говорит:
   - А это мой друг - Кыся. И пригласил я вас, чтобы  мы  могли  сегодня
отпраздновать его появление в моем доме!
   Моника и Хельмут незаметно для всех (кроме меня, конечно!) перегляну-
лись, и Гельмут, усаживая Монику на стул и садясь сам, улыбнулся  (выяс-
нилось, что этот засранец может заставить себя быть вполне обаятельным!)
и сказал:
   - Я много раз бывал в "Тантрисе" и сидел за одним столом и с английс-
кими промышленниками, и с американскими кинозвездами, и с членами  фран-
цузского правительства, и с австралийскими скотоводами, не говоря уже  о
министрах и членах нашего бундестага...
   "Но никогда сам не платил по счету!" - МЫСЛЕННО  сказал  мне  Фридрих
фон Тифенбах.
   - Однако я впервые сижу за одним столом с кошкой, ради которой мы все
сюда собрались, - весело проговорил Хельмут и слегка брезгливо переспро-
сил: - Как вы сказали ее зовут, Фридрих?
   - ЕГО зовут Кыся, - жестко произнес фон Тифенбах.  -  Или,  если  вам
угодно - Мартын.
   От злости фон Тифенбах неожиданно правильно  произнес  мое  настоящее
имя.
   И тут происходит самое потрясающее событие этого вечера!
   Не успевает Фридрих выговорить мое имя, как из большой  модной  сумки
Моники фон Тифенбах-Хартманн раздается уже не  кажущийся  мне,  а  самый
настоящий, истерически-торжествующий лай Дженни, в котором я слышу:
   - Я знала!!! Я знала, что найду тебя!.. Мартынчик, любимый!.. Да, вы-
пустите меня, черт вас подери, из этой дурацкой сумки!..
   Я уже собираюсь броситься вперед на освобождение Дженни,  как  Моника
сама открывает свою необъятную сумку и оттуда, буквально птичкой,  прямо
на стол, выпархивает перемазанная пудрой и  губной  помадой,  тушью  для
ресниц и каким-то розовым кремом, вся  в  мельчайших  обрывках  бумажных
салфеток моя милая, умная и нежная подружка Дженни, с которой я провел в
море всего лишь двое суток, а уже месяца три вспоминаю  о  ней  с  такой
благодарной теплотой, какой не чувствовал, пожалуй, ни к одной Кошке.
   Дженни бросается ко мне, я бросаюсь к ней, Моника с  криком  "Спасите
собачку!" бросается к нам, пять кельнеров бросаются к Монике, весь  рес-
торан в шоке, а какой-то мудак уже порывается звонить в полицию!
   Но вновь вспыхнувшее чувство бросает нас с Дженни  в  объятья,  и  на
глазах всего "Тантриса", прямо на столе, мы начинаем так неистово  обли-
зывать друг друга, что пятеро кельнеров застывают на полпути, как бетон-
ные химеры у входа в ресторан; женщина, сидящая  с  мудаком,  вызывающим
полицию, вырывает у него из рук телефонную трубку; а Моника в  растерян-
ности шепчет:
   - Боже... Что она наделала в моей сумке!..
   Гельмут пытается извиниться за тот бордель, который мы с Дженни  уст-
роили в явно неподходящем для этого месте, и все время трусливо  посмат-
ривает по сторонам, пытаясь понять - не повредит ли это ему  в  дальней-
шем?
   От нагромождения событий Фолькмар фон Дейн пребывает в несколько при-
торможенно-ошарашенном состоянии, а Таня и Фридрих -  нормальные,  я  бы
даже нахально сказал, - наши Люди, - ржут как сумасшедшие!
   - Прости меня, папочка, - чуть не плачет Моника. - Она  с  утра  была
так возбуждена... Так не хотела оставаться дома...
   - Значит, она что-то предчувствовала, - смеясь, сказал ей Фридрих фон
Тифенбах.
   - Да, да!..  -  кричит  мне  по-нашему,  по-Животному,  Дженни.  -  Я
чувствовала!.. Я знала, что именно сегодня что-то должно  было  произой-
ти!.. С того момента, как Фридрих нам позвонил и пригласил Монику  с  ее
идиотом в "Тантрис" - я места  себе  не  находила!..  Мартынчик!  Я  так
счастлива...
   Фридрих фон Тифенбах бережно пересаживает меня и Дженни со  стола  на
мой высокий стул, а кельнеры наперегонки бросаются к нашему столу - сме-
нить скатерть и приборы.
   - Я прошу простить нас, Фридрих, - кисло улыбаясь, говорит Гельмут. -
Честно говоря, когда я согласился взять Дженни с  собой,  я  рассчитывал
оставить ее в вашей машине под присмотром вашего шофера Франца Мозера...
   - Но, ты знаешь, папа, Дженни почему-то совершенно его не  выносит!..
- удивленно сказала Моника фон Тифенбах-Хартманн.
   - Еще бы! - по-нашему сказала мне Дженни. - Я тебе потом кое-что  по-
расскажу про этого гнусного типа!.. Мартынчик, счастье мое, давай смота-
емся лучше под стол? А то я чувствую себя как на выставке...
   - Подожди. В этом есть элемент некоторой неловкости. В конце  концов,
Фридрих пригласил сюда всех ради меня... - ответил я ей.
   - Я не знаю, как фон Дейну и его подруге, а моим - главное, чтобы па-
па Фридрих оплатил это приглашение. Мой Хартманн за пфенниг удавится,  -
сказала Дженни.
   На секунду мне показалось, что Фридрих все-все понимает, о чем мы го-
ворим с Дженни! Он так точно ухмыльнулся вслед ее последним словам,  что
мне даже не по себе стало.
   - Ребята! - сказал он нам. - А почему бы вам не побыть вдвоем, раз уж
вы так нравитесь друг другу? Спрыгивайте под стол, а  я  прикажу  подать
вам туда все, что вы пожелаете.
   О, черт возьми! Неужели ему доступна и наша - Животная  Волна?!  Ведь
это совершенно иной способ общения!  Ничего  себе!..  Такого  я  еще  не
встречал ни у Котов, ни у Людей.
   В довершении всего я вспомнил точную реакцию Фридриха на мои утренние
греховные мысли о Баське Ковальской - "если бы та была Кошкой...",  вни-
мательно посмотрел ему в глаза и сказал по-Шелдрейсовски:
   - По-моему, ты перешагиваешь грани возможного.
   На что он мне МЫСЛЕННО четко и внятно ответил:
   - Ты мне льстишь, Кыся! Но слышать это приятно.
   Скатерть была длинная, почти до полу, и как только мы с Дженни оказа-
лись под столом среди пяти пар ног, Дженни тут же тяжело и часто задыша-
ла, брякнулась на пол и предложила немедленно трахнуться!
   К моему удивлению, она проявила такую, я бы сказал, агрессивную, нас-
тойчивость, что мне ничего не оставалось делать, как поставить Дженни  в
максимально удобное положение  и  незамедлительно  приступить  к  сексу-
ально-половым действиям.
   ... Потом мы из-под скатерти видели еще ноги пять или  шести  кельне-
ров, суетившихся вокруг нашего  стола,  слышали  обрывки  незначительных
разговоров, и за весь вечер были потревожены всего два раза.
   Первый, - когда Фридрих нагнулся к нам и спросил, что мы будем  есть,
и я заказал себе любимый теперь мною "татарский бифштекс", но без  прип-
рав. И один из кельнеров еще минут десять пытался выяснить из какого мя-
са мне его приготовить?
   А бедная Дженни получила сверху от Моники заранее  принесенную  горс-
точку какого-то сухого дерьма с витаминами, которое  хоть  и  называлось
невероятно пышно - "Фолькорнфлокен мит Гемюзе унд Фляйш", -  в  рот  его
взять было невозможно.
   Поэтому, несмотря на строжайшие запреты  есть  что-либо  кроме  этого
"Фолькорн..." и так далее, Дженни с аппетитом волкодава стрескала  поло-
вину моего сырого фарша потрясающей свежести  и  вкусноты,  сказав,  что
только со мной она познает счастье, как в  любви,  так  и  во  всем  ос-
тальном...
   Во второй раз Фридрих заглянул под скатерть и предложил  мне  посмот-
реть, как подают здесь вино.
   - Вылезай, не пожалеешь, - пообещал он мне.
   Я позвал Дженни с собой. Но она, точно повторив мои  словечки,  услы-
шанные от меня еще на корабле, заявила, что все эти "понты" и "примочки"
она видела уже сто раз. Это занятие и зрелище для идиотов вроде ее Хозя-
ина - Гельмута Хартманна. Лучше она, Дженни, пока немного передохнет,  а
вот когда я снова вернусь под стол после того спектакля, который я увижу
там наверху, она мне такое расскажет, что у меня шерсть встанет дыбом!..
   Я вылез из-под стола как раз в тот момент, когда  Специальный  Винный
кельнер, даже одетый иначе, чем остальные кельнеры, в  белых  перчатках,
показывал фон Тифенбаху бутылку, завернутую в крахмальную салфетку с мо-
нограммой "Тантриса", но так, чтобы этикетка была видна.
   - Нет, нет! - отказался Фридрих. - Истинный знаток - герр Хартманн. А
мне, пожалуйста, потом - доппель-водку.
   Винный кельнер почтительно поднес бытылку Гельмуту. Тот  с  преувели-
ченным вниманием прочитал наклейку, очень, ну очень важно  кивнул  голо-
вой, а этот  Спецкельнер  открыл  бутылку  своим  Спецштопором  и  подал
Гельмуту пробку. Гельмут понюхал пробку, поднял глаза к потолку и  поню-
хал еще раз, чтобы ничто не отвлекало его от истиной оценки того, что он
нюхает. И снова кивнул головой.
   Тогда Винный кельнер налил в бокал, который привез на столике  вместе
с вином, самую что ни есть малость этого вина, и стал  разглядывать  его
на свет.
   Фридрих фон Тифенбах и Таня Кох сдерживались из последних сил,  чтобы
не расхохотаться в голос. Профессор упрямо смотрел в стол,  не  поднимая
глаз ни на Хартманна, ни на Спецкельнера.
   Но на этом спектакль не кончился!  Спецкельнер  глубоко  вздохнул,  и
стоя, у нашего стола, задумчиво, исполненный, как цитировал кого-то Шура
Плоткин, "титанического самоуважения", сделал крохотный глоток из  бока-
ла. Но не проглотил, а как-то, пожевывая губами, втер это вино в полость
всего своего рта.
   От этого зрелища меня чуть не вытошнило! А Хартманн смотрел на  Спец-
кельнера так, словно ждал, что тот сейчас упадет замертво.
   Но этот храбрец выстоял, поднял глазки к небу, помедлил,  убедился  в
том, что вино не отравленное, и налил такую же лилипутскую порцию в  бо-
кал Хартманна.
   Хартманн проделал то же самое. Только сидя. И наконец изрек:
   - Да!
   И Спецкельнер в своих белых нитяных перчатках стал разливать это вино
по бокалам, стоящим на нашем столе.
   Фридрих фон Тифенбах весело посмотрел на меня и МЫСЛЕННО произнес:
   - Я не помню случая, чтобы Гельмут хоть когда-нибудь сказал - "Нет!".
И потребовал бы другое вино. Несмотря на все его состояние - дома, явные
и тайные банковские счета здесь, в Швейцарии, Люксембурге,  несмотря  на
удачливые миллионные махинации с налогами, - он раб! Он по сей день тру-
сит метрдотелей и кельнеров дорогих ресторанов, и  независимо  от  своей
врожденной хамской жестокости - тоже, кстати, признак раба, - он заиски-
вающе разговаривает с шоферами такси, подделываясь под их, как он счита-
ет, "простонародный" сленг. А это уже неистребимая  рабская  психология.
Какое счастье, что у Моники нет от него детей! Я был бы вынужден  любить
своих внуков, зачатых пошлым, наглым  и  трусливым  рабом,  и  с  ужасом
ждать, когда в них проявится отцовская наследственность...
   Он погладил меня по загривку и спросил, будто извинился:
   - Не очень сложно для тебя?
   - Нет, - ответил я ему. - Когда-то мы с Шурой о чем-то  подобном  уже
говорили. Конечно, без "банковских счетов" и  "миллионных  налогов",  на
совершенно других заморочках, но суть была та же. А в России у нас  этих
примеров - на каждом шагу!..
   - Я бы хотел познакомиться с твоим Шурой...
   Тут у меня даже сердце екнуло! Но Фридрих, слава Господу,  ничего  не
заметил и сказал:
   - Ладно... Отправляйся к Дженни. Она -  единственное  пристойное  су-
щество в той семье, - он рассмеялся и спросил: - Кстати, Кыся, а  возмо-
жен роман, предположим, между Котом и Собачкой?
   - Возможен, - коротко ответил я и спрыгнул под стол.
   Уж больно мне не терпелось услышать рассказ Дженни. Однако как только
я оказался под столом, отдохнувшая и нажравшаяся моего фарша, Дженни тут
же стала быстро дышать и валиться на спину. Кто ее научил  этим  Челове-
ческим глупостям?
   Но я легонько прихватил  ее  зубами  за  шкирку,  поставил  на  ноги,
встряхнул пару раз как следует, и сказал, что ни о каком сексе речи быть
не может, пока я не услышу то, от чего у меня должна "шерсть встать  ды-
бом", как она мне сама обещала!..
   От первой половины ее рассказа не встала у меня шерсть дыбом.
   То ли я уже интуитивно был подготовлен к чему-то подобному, то ли  за
последнее время попривык к Человеческим подлостям. Как  выражается  Шура
Плоткин - "адаптировался". Начиная еще с того момента, когда в Петербур-
ге эти сволочи Пилипенко и Васька впервые отловили  меня  сеткой,  чтобы
продать на смерть в институт физиологии... И до последнего жуткого  кро-
вавого ночного боя на Мюнхенском автобане!
   Нет! Тут я не прав...
   Последней Человеческой подлостью в МОЕЙ  жизни  было  требование  ка-
ких-то русских властей не оперировать моего Водилу в Германии, а  срочно
отправить его подыхать в Петербург. Дескать, денег  у  них  нет  платить
немцам за операцию Водилы. А сгонять специальный самолет из Петербурга в
Мюнхен и обратно - на это у них, у подонков, деньги нашлись!  Только  бы
мой Водила не успел рта раскрыть!
   История же, рассказанная моей подругой Дженни под  столом  одного  из
самых дорогих ресторанов мира - "Тантриса", поражала своей банальностью,
как сказал бы умный Шура Плоткин. Правда, от этого  она  не  становилась
менее подлой и опасной. Тем более, что почти все участники этого сюжетца
или сидели за столом, под которым Дженни все это мне  рассказывала,  или
находились неподалеку.
   Я не оговорился, сказав "почти все участники". Одного  из  персонажей
назревающих событий не было ни здесь, ни поблизости.
   По всей вероятности, как предположила Дженни, этот "персонаж" или ва-
ляется сейчас у себя  на  кушетке  в  своей  однокомнатной  квартирке  в
Берг-ам-Лайме - есть такой хреновенький райончик Мюнхена.  Мы  туда  за-
чем-то ездили с Хельгой Шредер. Он напоминает  район  старой  Выборгской
стороны в Петербурге - от "Крестов" до затурханного довоенного  мрачного
кинотеатра "Гигант".
   Или же, скорее всего, этот "персонаж" сейчас находится в  Зальцбурге,
в Австрии. Это всего сто двадцать километров от Мюнхена, и там  у  этого
"персонажа" есть постоянный хахаль  -  молоденький  торговец  овощами  и
фруктами на Ратушной площади.
   Так вот, этот "персонаж" - Амалия Мозер, двадцатидвухлетняя дочь  на-
шего шофера Франца Мозера, еще год тому назад заодно, на всякий  случай,
спуталась с мужем Моники фон Тифенбах-Хартманн - Гельмутом Хартманном и,
как она теперь утверждает, от него  забеременела.  Врет,  мерзавка,  без
зазрения совести!..
   И вот тут Дженни поклялась чем угодно, что если Амалия  и  беременна,
то не иначе, как от того юного австрийского овощника, а не от  Гельмута!
Но Зальцбургские мама и папа фруктового хахаля даже слышать не хотят  об
этой мюнхенской шлюхе. Поэтому в смысле австрийского  замужества  Амалии
ни хрена не светит.
   Вот она и наплела Гельмуту, что беременна от него! Но  это,  дескать,
все - фуфло и панама... От Гельмута даже травка не вырастет! Если бы  он
был способен к деторождению, то у Фридриха фон Тифенбаха были бы уже де-
сятилетние внуки. И Дженни это очень хорошо знает, потому что  вместе  с
Моникой была уже сто раз у всяких "фрауенратцев" -  женских  докторов  и
гинекологов, и те в один голос утверждают, что у нее - Моники фон Тифен-
бах-Хартманн все в абсолютном порядке. А дело в ее муже, в этом  слабаке
- Гельмуте. А тот сам идти к врачу не хочет, и орет  на  бедную  Монику,
что во всем виновата она! Особенно он стал на нее наезжать  после  того,
как эта посикуха Амалия, дочка Франца Мозера, сказала, что она  от  него
забеременела...
   От всех этих семейных сплетен у меня голова пошла кругом! Я уже почти
ни черта не понимал - кто может забеременеть, кто - нет, а от кого трава
не растет, и поэтому не выдержал и рявкнул на Дженни:
   - Не отвлекайся , дуреха! Не замусоривай рассказ никчемными дурацкими
подробностями. Ближе к цели!..
   - Это не дурацкие подробности, а необходимые детали сюжета! -  огрыз-
нулась на меня Дженни с видом оскорбленного критикой автора. -  Заткнись
и слушай!
   Причем, надо отметить, огрызнулась так, что я даже почувствовал к ней
уважение, как к бескомпромиссному бойцу.
   - Все, все!.. - я тут же сдал позиции. - Слушаю в оба уха,  раскрывши
рот.
   А еще через минуту рассказа Дженни у меня, действительно, оба уха вы-
тянулись как у осла, а рот сам по себе раскрылся от удивления  по  самое
некуда! Но это было удивление, смешанное с уважением к самому  себе.  Не
подвела меня моя Котово-Кошачья интуиция, не обмануло меня мое  НЕОБЪЯС-
НИМОЕ ПРЕДВИДЕНИЕ, когда мне причудилось, что Франц Мозер жаждет  смерти
Фридриха фон Тифенбаха!
   Оказывается, Мозер пригрозил Хартманну, что  раздует  такой  скандал,
что Гельмут вообще лишится всего - домов в Швейцарии и Италии - ибо один
по сей день официально принадлежит фон Тифенбаху, а  второй  в  качестве
свадебного подарка был преподнесен Фридрихом своей дочери Монике.
   Грюнвальдский же дом Хартманнов, наверняка, отойдет "Хипо-Банку", да-
вавшему на его строительство достаточно жесткий и до сих пор невыплачен-
ный кредит. Ну, а то, что партнеры Хартманна по бизнесу немедленно  пос-
тараются от него избавиться - тут нет никаких  сомнений!  Во-первых,  им
надо будет сохранить в чистоте имя своих фирм,  объединенных  в  концерн
мирового значения, а во-вторых, пока Гельмут Хартманн был зятем Фридриха
фон Тифенбаха - это придавало сугубо коммерческому предприятию в  кругах
высшего эшелона власти необходимый вес и иллюзию стабильности,  несмотря
на достаточно одиозное звучание имени самого Фридриха фон Тифенбаха...
   Но все же Гельмут Хартманн был членом семьи одной из древнейших фами-
лий Германии, ведущей свой род с начала двенадцатого (!) века от поэта и
философа Генриха фон Тифенбаха, двоюродного брата Вольфрама фон  Эшенба-
ха, создавшего роман "Парцифаль",  соратника  и  продолжателя  религиоз-
но-мистических традиций в литературе Вальтера фон дер Фогельвайде, близ-
кого друга Готфрида Страсбургского, написавшего бессмертную книгу "Трис-
тан и Изольда"...
   Я почувствовал, что еще мгновение, еще одно древнее немецкое  имя,  и
моя голова разлетится на тысячи маленьких кусочков!
   - Заткнись! - заорал я на Дженни что было силы. - Умоляю, замолчи не-
медленно!.. А то я тебе сейчас так наподдаю - своих не узнаешь!..
   Тут же приподнялась скатерть, и к нам под стол заглянули  встревожен-
ные Фридрих, Таня и... Моника!
   Ну, Фридрих и Таня - понятно. Я с ними в Шелдрейсовском Контакте.  На
разных Волнах, но тем не менее...  И  любой  мой  сильный  эмоциональный
всплеск мог вызвать в них чувство тревоги. Но при чем тут Моника?!
   - Вы ссоритесь? - вслух спокойно спросил меня Фридрих.
   - Нет, нет, - быстро ответил я. - Не волнуйся!
   А Дженни, умница, конспиратор маленький, демонстративно лизнула  меня
в нос - дескать, "Аллес ин орднунг!" Все в порядке, по-нашему.
   Таня и Моника облегченно улыбнулись, а Фридрих внимательно  посмотрел
мне в глаза и не поверил ни мне, ни Дженни. Однако они тут  же  оставили
нас снова вдвоем.
   Черт побери, а что если, действительно, еще до появления на свет того
философско-поэтического Генриха фон Тифенбаха - предка Фридриха  восьми-
сотлетней давности, - наш, сегодняшний Фридрих фон Тифенбах в ТОЙ  СВОЕЙ
ПЕРВОЙ ЖИЗНИ - БЫЛ КОТОМ?!!
   По характеру, по сообразительности, по мужественной  независимости  -
очень похоже! Ему бы еще чуточку нашего Котового ПРЕДВИДЕНИЯ. Но это уже
дело моих лап, и Я буду не Я, если...
   - Продолжай, - сказал я Дженни. - И давай самую суть. Не  отвлекайся,
малыш, ради Бога! - Ну, вот... Я и говорю, как только Гельмут перестанет
быть мужем Моники фон Тифенбах - он сразу  перестанет  быть  кому-нибудь
нужен. И он это сам отлично понимает...
   - Короче, - прошипел я.
   - Господи, Мартынчик... Да, что же это с тобой?
   - Еще короче!
   - Пожалуйста! Франц Мозер и  Гельмут  Хартманн  сговорились  взорвать
Фридриха фон Тифенбаха.
   - Что-о-о?!! - мне показалось, что я ослышался.
   - Они сговорились взорвать Фридриха, -  повторила  Дженни.  -  Старик
обожает новогодние фейерверки, и у него в гараже огромные запасы  всяких
ракет, хлопушек, петард... Мозер сам привозил ему эти штуки из магазина.
Так что все подумают, что Фридрих собственноручно взорвал себя от  неос-
торожного обращения с этими новогодними радостями идиотов!
   - Тэк-с, - сказал я. - И как же это они собираются сделать?
   - А очень просто, - легко ответили Дженни, словно речь шла о предсто-
ящей прогулке. - Наш засранец еще в Петербурге очень скрытно контактиро-
вал со своими русскими партнерами по бизнесу и был в дико нервном состо-
янии из-за отправки какого-то груза в Германию. Именно тогда он  устроил
этот хай в "Астории" по поводу той зажигалки от "Картье". Помнишь, я те-
бе еще на корабле рассказывала?..
   - Помню, помню, давай дальше!
   - У этих же русских партнеров он приобрел  большую  деревянную  куклу
"Матрешку", которую у нас в  Германии  называют  почему-то  "Бабушка"...
Причем эта "Бабушка" была с лицом вашего призидента. Так вот внутри этой
куклы - жуткой силы взрывающееся вещество с малюсеньким радиоприемником.
И отдельно от куклы он получил небольшой пультик,  вроде  радиотелефона.
Это и есть дистанционное взрывное устройство с радиусом  действия  свыше
пяти километров! Я сама слышала, когда его инструктировали русские.
   - Значит, если мы с тобой здесь, в "Тантрисе", нажмем кнопочку, то  в
Английском парке может взлететь на воздух Китайская башня?
   - Запросто! - сказала Дженни.
   - Но зачем, зачем все это?! Не проще ли развестись ему  с  Моникой  и
жениться на этой курве, - дочке Мозера?! Почему нужно  обязательно  уби-
вать Фридриха?! - в отчаянии простонал я.
   - Ну, Мартынчик... Ну, как же ты не понимаешь? - поразилась Дженни  и
посмотрела на меня как на дефективного. - А наследство? Все эти картины,
разные безделухи, которые Фридрих покупает на всех аукционах мира за ка-
кие-то сумасшедшие деньги?! А его родовой замок на  Ригзее  под  Мурнау,
прямо на берегу озера?! В котором он, кстати,  сделал  бесплатный  музей
для всех желающих, чего даже я понять не могу!.. Он там и служащих  всех
оплачивает, и замок, построенный восемьсот лет тому  назад,  выглядит  у
него как новенький... Да, в конце концов, ваш дом в Грюнвальде,  где  ты
сейчас живешь - это же все входит в наследство. А все вместе -  это  де-
сятки и сотни миллионов марок!..
   - Но в случае смерти Фридриха это же все будет передано Монике! - ти-
хонько взъярился я, чтобы не пугать всех сидящих над нами.
   - А Моника умрет от разрыва сердца на похоронах Фридриха, -  спокойно
сказала Дженни. - Это у них уже все продумано и подготовлено.  И  выгля-
деть это должно совершенно оправданно - дочь не перенесла смерти отца. И
все наследство получит Гельмут!
   Я почувствовал, что эту фразу Дженни повторила с чужого голоса и  тут
же спросил ее, слегка обнажив клыки от злости:
   - От кого ты это слышала? Откуда ты все это знаешь?!
   - С тех пор, как у Гельмута сорвался последний бизнес  с  русскими  -
кажется по дороге из Петербурга в Мюнхен пропал ужасно ценный  груз,  за
доставку которого практически нес ответственность наш Гельмут, - у Фран-
ца Мозера и Гельмута только и разговоров про то, как заполучить все нас-
ледство Фридриха и Моники. А совсем недавно они написали завещания  друг
для друга.
   - Кто? - не понял я. - Гельмут и Мозер?
   - Мартынчик! Ну, при чем тут  Мозер?!  Гельмут  написал  завещание  в
пользу Моники, а Моника подписала завещание в пользу Гельмута. У нас так
всегда делается...
   - Конечно, это была идея Гельмута? - спросил я.
   - Конечно! - подтвердила Дженни. - И насколько я поняла  -  все,  что
останется от Фридриха и Моники, все будет разделено на две равные  части
- Гельмуту и Мозеру с дочкой. Как бы то ни было, но они все станут неве-
роятно богаты!
   Я так и присел на хвост!
   Ах, не зря я сегодня утром в кабинете у Фридриха почувствовал...  Или
ощутил?.. Или увидел?.. Пожалуй, и то, и другое, и третье. Я - своим НЕ-
ОБЪЯСНИМО-КОТОВЫМ ПРЕДВИДЕНИЕМ, что ли, и ОЩУТИЛ, и УВИДЕЛ, и ПОЧУВСТВО-
ВАЛ чью-то ТЕНЬ за спиной Франца Мозера! Ах, не зря мне причудилась  ЭТА
ТЕНЬ!
   И вдруг будто молния пронзила мне мозг!
   Вот когда у меня встала шерсть на загривке и во всю забарабанил  кон-
чик хвоста по полу!
   "Стоп! Стоп!!! Стоп!!!" сказал я сам себе и срывающимся  от  волнения
голосом стал умолять Дженни:
   - Солнышко мое!.. Деточка любимая... Девочка  моя  ненаглядная!  Ради
всего святого, Дженни, пупсинька, вспомни, пожалуйста, когда твой  Харт-
манн узнал о том, что тот груз, за  который  он  должен  был  нести  от-
ветственность, исчез?
   - Ну, Мартынчик... Это было так давно! Очень мне  нужно  помнить  про
дела этого паршивца и хама! - капризно и легковесно отмахнулась Дженни.
   Наверное, уважающему себя Коту такие штуки делать непозволительно. Но
у меня просто не было другого выхода! Я моментально  придавил  Дженни  к
полу двумя лапами, не скрою, изрядно выпустив когти, навалился на нее  и
прошипел в самое ее Собачье ухо:
   - Если ты, сучка Грюнвальдская, не вспомнишь то, о чем я тебя спраши-
ваю, то я в одну секунду перекушу твою тощенькую шейку, и первым  трупом
во всей вашей фамильной истории окажешься ты! Ясно тебе, дура!?
   Дженни испугалась и заплакала. Жалко ее было  -  сердце  разрывалось!
Но, повторяю, у меня не было другого выхода.
   И снова приподнялась скатерть, и к нам  заглянул  Фридрих.  Все-таки,
интуиция у него развита безукоризненно! Любой старый Кот может позавидо-
вать!
   Я тут же сделал вид, будто трахаю Дженни. А что  мне  оставалось  де-
лать? Тем более, поза уже почти соответствовала...
   Фридрих удивленно и уважительно сделал брови домиком, пробормотал по-
чему-то по-французски "Миль пардон...", опустил скатерть и вернулся  на-
верх - в круг родных, друзей и врага.
   - Ну?! - я наложил свои клыки на шею Дженни.
   О, черт меня побери... Что же я делаю? Ну а если она действительно не
помнит? Не губить же такую девку понапрасну? Да еще такую симпатягу!..
   - Сейчас... Сейчас!.. Я, кажется, вспомнила... - всхлипывая, провяка-
ла полузадушенная Дженни. - Мы приплыли из Петербурга  в  Киль...  Потом
целый день ехали в Мюнхен. А о пропаже груза он узнал на следующий день,
рано утром...
   Теперь у меня не было никаких сомнений  -  Гельмут  Хартманн,  Хозяин
карликового пинчера дамского пола Дженни, муж Моники фон  Тифенбах-Харт-
манн и зять САМОГО Фридриха фон Тифенбаха - был одним из главных "заказ-
чиков" по переправке ста килограммов "нашего" кокаина  из  Петербурга  в
Мюнхен, а там Бог весть еще откуда...
   Это он, Гельмут Хартманн - один из тех, у кого руки по локоть в крови
моего Водилы!
   Это на его совести должна лежать смерть нашего русского  дурака-шофе-
рюги - Лысого, ради нескольких тысяч  вонючих  долларов  ввязавшегося  в
гнусную убийственную авантюру!..
   Это он виновен в том, что милая худенькая еврейская мама Алика, эмиг-
рировавшая из бывшего Советского  Союза  из-за  Афганистана  и  Абхазии,
из-за Карабаха и Грозного, мечтавшая уберечь единственного сына от  всех
наших грязных политических разборок, потеряла своего обожаемого Алика  -
холодного и профессионального убийцу, именно здесь, на такой благополуч-
ной, сытой и якобы цивилизованной земле...
   Я облизывал с ног до головы испуганную рыдающую Дженни, просил у  нее
прощения - дескать, все от нервов, все от нашего  российского  дурацкого
неумения разрешать конфликтные ситуации путем мирных переговоров...
   Я даже клялся ей в вечной любви (?!), а у самого в башке билась  одна
мысль - не справиться мне самому со всей этой хреновиной на их  террито-
рии! Происходило бы это у нас на пустыре, или вообще в Питере, -  другое
дело. А тут, наверное, придется подключать полицию. Эх, Рэкса бы  сейчас
сюда, Рэкса!..
   - Что же ты молчала до сих пор... милая? - как можно мягче спросил  я
у этой великосветской дурочки, в последнее мгновение заменив слово "кре-
тинка" на слово "милая". - Владеть такой информацией!.. И  спокойно  си-
деть и ждать у моря погоды... А если бы ты меня  не  встретила?  Это  же
страшно подумать!
   - Я знала, я знала, что обязательно  встречу  тебя!..  -  восторженно
пролепетала она и снова стала валиться на спину.
   Но поняв, что у меня сейчас нет никакого желания  "слиться  с  ней  в
едином экстазе", как когда-то говорил Шура, она  перешла  на  совершенно
деловой тон:
   - Боже мой, Мартынчик! Ну, подумай сам, - кому я могу все это расска-
зать? С Людьми я не умею разговаривать, а этому болвану, к  которому  по
настоянию врача меня все-таки водили на случку,  -  так  ему  бесполезно
что-либо вообще говорить...
   - Какому еще "болвану"? - удивленно спросил я.
   - К такому же, как и я, карликовому пинчеру - Принцу.  И  стоило  это
пятьсот марок! Представляешь себе?! Только потому, что у него  выставоч-
ных медалей в сто раз больше чем мозгов. Полный идиот! Кстати, к тому же
- истерик и импотент. Я пыталась объяснить Монике, что  она  выбрасывает
пятьсот марок на ветер, но она меня не поняла. Меня вообще никто,  кроме
тебя, Мартынчик, не понимает...
   Придя в себя от испуга и неожиданности, Дженни еще что-то такое  бол-
тала, но я уже слушал в полуха.
   В голове вертелись и переплетались в тугой клубок мысли  о  том,  как
защитить Фридриха...
   ...как уберечь Монику!
   ...как связаться с полицейским Рэксом?
   ...как, в конце концов, мягко выражаясь, "нейтрализовать" Хартманна и
Мозера?
   - Скажи, пожалуйста, ты любишь Монику? - спросил я у Дженни,  прервав
ее на весьма лестной для меня фразе, в  которой  она  сравнивала  досто-
инства и размеры моего "мощного и роскошного члена"  с  "полустоячими  и
плюгавенькими" достоинствами и размерами члена этого пинчера Принца, об-
вешанного медалями и дипломами всех Собачьих выставок планеты.
   - Что?.. - переспроила Дженни.
   Она все еще пребывала в сфере половых оценок и размышлений, и не слы-
шала моего вопроса.
   - Я спросил - любишь ли ты Монику? - разозлился я.
   - Очень! - искренне воскликнула Дженни. - А Гельмута - видеть не  мо-
гу!
   Ох уж эти мне высокородно-экзальтированные особы!  Проще  надо  быть,
милые дамы, проще...
   - Прекрасно, - сказал я. - А как ты относишься к Фридриху фон  Тифен-
баху?
   - С грандиозным уважением!
   - Тогда, как говорят в Одессе - слушай сюда! - сказал я ей.
   Честно говоря, эта хохмочка моего Шуры Плоткина. Но я подозреваю, что
она появилась на свет еще до Шуриного рождения. Я за свои шесть лет соз-
нательной жизни слышал эту шуточку от самых разных людей сто тысяч  раз!
Я просто Шуре об этом не говорил, чтобы не огорчать его...
   - Даю тебе боевое задание, - продолжил я. - Узнать, где Гельмут  хра-
нит "Матрешку" и пультик к ней, которые он привез из России. И упаси те-
бя Боже к ним притрагиваться!.. Поняла?
   Дженни закивала своей изящной головкой. Ну как я мог  пригрозить  ей,
что перекушу ее тоненькую прелестную шейку?! Господи, ну не сволочь ли я
после этого?! Тьфу! Сам себе противен...
   - Дженни, лапочка! И не затягивай, умоляю тебя...
   - А как мне это тебе сообщить?
   - Через пару дней я найду тебя сам.
   - Аллес кляр! - сказала Дженни, что по-нашему, по-русскому означало -
"Все ясно!"
   На обратном пути от "Тантриса" в Грюнвальд я мысленно попросил  Фрид-
риха приказать Мозеру не обгонять машину Моники и Гельмута. Мне хотелось
увидеть их дом и запомнить к нему дорогу. Я же обещал Дженни, что  наве-
даюсь к ним в ближайшее время...
   ...А потом, уже к ночи, когда мы с Фридрихом остались  во  всем  доме
только вдвоем, мы поднялись на лифте к спальне, у дверей которой  стояла
миска с чистой водой и было постелено сложенное в несколько раз  клетча-
тое одеяло.
   - Это для тебя, как ты и просил, - сказал мне Фридрих. - А  теперь  я
хотел бы тебя кое-чему научить. Идем.
   Мы прошли в спальню. Над прикроватным столиком с очками Фридриха, ма-
леньким радиоприемником с часами, таблетками, книгой  и  бутылкой  мине-
ральной воды, в стену был вмонтирован небольшой пульт с  тремя  кнопками
величиной с пиджачные пуговицы.
   Две кнопки - красная и голубая, были расположены в ряд  и  чуть  выше
третьей кнопки - желтой. Под желтой кнопкой в кружочке с  кофейное  блю-
дечко было высверлено штук сто маленьких дырочек - словно небольшое  си-
течко.
   - Эта прелестная женщина - фрау Шредер, с гордостью говорила, что  ты
превосходно пользуешься дистанционным пультом управления телевизора. Сам
включаешь, сам выключаешь, сам меняешь программы. Это верно?
   - Да, - ответил я. - Верно и удивительно несложно.
   - Превосходно! В таком случае мои объяснения будут предельно лаконич-
ны. Красная кнопка - включение специальной  системы  полицейской  охраны
всего дома, сада, прилегающих служб, ограды, ворот и так далее... Вплоть
до каждого окна в отдельности.
   Фридрих нажал красную кнопку и она вдруг засветилась  изнутри  мягким
слабым розовым светом.
   - Вот теперь мы с тобой - под охраной специального отдела нашей грюн-
вальдской полиции. И пока мы с тобой не нажмем вот эту голубую кнопку, к
нам никто не сможет сюда проникнуть. Ну уж если ухитрится все-таки - его
здесь уже будут ждать очень решительные ребята из этого специального от-
дела. Я надеюсь, что именно таким способом сумею сберечь и знакомого те-
бе Матисса, и Пикассо, и Дюрера, и Сезанна, и еще многих и  многих...  И
ряд работ Эгона Шиеле - я его очень люблю! Прелестный был  немецкий  ху-
дожник начала века. Я тебе его потом  обязательно  покажу.  Поразительно
современен! Да мало ли что хотелось  бы  уберечь  от  грязных  вороватых
рук... Мы с тобой смотаемся как-нибудь в наш фамильный замок на  Ригзее.
Я там устроил небольшой музейчик для местных жителей и туристов,  и  из-
редка пополняю его за счет своей домашней коллекции...
   - А что это за желтая кнопка? - спросил я.
   - А эта кнопка - дань моей  старческой  трусости,  -  грустно  сказал
Фридрих. - Именно тебе  я  и  хотел  поручить  эту  желтую  кнопку.  Мне
шестьдесят пять лет, и я прожил бурную и прекрасную жизнь! По  сей  день
меня не покинуло ни одно желание молодого человека. К несчастью, мне уже
недостает сил для исполнения этих желаний, и это меня безумно огорчает и
старит еще больше!.. Знаешь, когда я почувствовал себя  стариком?  Когда
три года назад особая летная комиссия отобрала у меня  пилотское  свиде-
тельство, посчитав, что я и так на два  года  превысил  свой  возрастной
летный ценз. И я был вынужден продать свой самолет...
   - Ага!.. - подхватил я, лишний раз поражаясь своей догадливости. -  И
этой желтой кнопкой ты теперь  вызываешь  наемный  самолет,  как  такси?
Да?..
   И тут же понял, что "обгадился - по самое некуда!..", как говорил Во-
дила. А ведь Фридрих не рассмеялся надо мной, не заржал, как это  сделал
бы Руджеро Манфреди, не ухмыльнулся, - как Шура, не огорчился моей ошиб-
ке, как огорчились бы Таня Кох или Хельга. Вот что значит  действительно
воспитанный и высокообразованный Человек! Я же видел, каких  трудов  ему
стоило сдержать улыбку, но он этого себе не позволил  ни  на  миллионную
долю секунды!..
   - Нет, Кыся, - спокойно и мягко сказал мне Фридрих. - Наемный самолет
я вызываю обычно по телефону. А эта желтая кнопка  -  для  моментального
вызова "Нотартца".
   Это по-ихнему - "Скорая помощь".
   - А вот эти маленькие дырочки - переговорное  устройство,  -  добавил
Фридрих. - Как только мы нажмем желтую кнопку, нас тут же спросят:  "Что
с вами, герр фон Тифенбах?". Если я буду в состоянии ответить, они прие-
дут минуты через четыре. Если я уже не смогу ответить, они примчатся сю-
да через две минуты. Не больше. К сожалению, последнее время я стал  по-
чему-то больше нервничать... Ночами, когда я остаюсь совсем один, в  го-
лову начинает лезть черт знает что, - какая-то неясная тревога, мне ста-
новится трудно дышать... И в сердце вползает страх смерти!.. Страх, раз-
рушающий разум, логику мышления, трезвость оценок... Я  начинаю  лихора-
дочно вспоминать всех, кто умер, не дожив до моего возраста, тупо  подс-
читываю на сколько лет я пережил того или иного своего приятеля, и  это,
я чувствую, действительно приближает меня к смерти... Вот я и боюсь, что
не успею нажать эту желтую кнопку. Пожалуйста, Кыся, если ты вдруг  уви-
дишь, что мне плохо... Очень плохо, - нажми эту желтую кнопку и  отключи
полицейскую сигнализацию.
   Значит, он тоже в какой-то степени  обладает  Нашим  даром  ПРЕДВИДЕ-
НИЯ!.. А то откуда бы эти ночные нервные  всплески,  ужас  надвигающейся
смерти?.. Он недостаточно отчетливо понимает то, что ПРЕДВИДИТ, но на то
он и Человек, а не Кот. Но зато какой Человек!
   - Не беспокойся, Фридрих, - максимально спокойно сказал я. - Все сде-
лаю вовремя. Тут, как говорят в России - "Муха не пролетит!". А если  ты
почувствуешь себя неважненько (я сознательно употребил  такое  легкомыс-
ленное словечко - для успокоения Фридриха) в гостинной или  в  кабинете,
или в биллиардной, или в келлере?
   - Эта кнопка продублирована во всех комнатах, ваннах  и  туалетах,  -
смущенно улыбнулся Фридрих. - Я тебе потом все покажу. Да, кстати, ты не
голоден? После "Тантриса" - это совершенно нормальное явление.
   - Нет, спасибо, - отвечал я вежливо. - Как раз "Тантрисом" я абсолют-
но сыт.
   И улегся на свою клетчатую постель, зазывно пахнущую польской  секса-
пилочкой Баськой Ковальской. Фридрих присел передо мной на корточки, ос-
торожно погладил меня за рваным ухом и тихо сказал:
   - Ты даже не представляешь себе, Кыся, как я тебе благодарен  за  се-
годняшний вечер... А теперь я пойду приму душ. Не возражаешь?
   - Нет, - муркнул я ему в ответ и с жалостью проследил, с каким трудом
он разогнулся и выпрямил ноги.
   Фридрих ушел в ванную, а я лежал и думал, что сыт не только  "Тантри-
сом", но и всей рухнувшей на меня сегодня информацией - и той, которую я
сам ПОЧУВСТВОВАЛ, и той, которую услышал от Дженни, да, пожалуй, и  той,
которую только что мне грустно поведал Фридрих...
   Как же мне связаться с Рэксом?! Неужели он не догадается внушить сво-
ему Человеку, что меня следовало бы навестить?! Догадался же  он  позво-
нить к Шредерам!.. После той чудовищной ночи  на  автобане,  ей-Богу,  я
вправе рассчитывать хотя бы на небольшое внимание немецкой полиции...
   Теперь, самое главное, - не упустить момент вероятного взрыва! Точнее
- момент попытки убийства Фридриха. Естественно,  что  Фридриху  я  даже
слова про это не вымолвил! Достаточно того, что он сам что-то ОЩУЩАЕТ  и
пребывает в достаточно нервном состоянии. Не хватает мне подливать масла
в огонь...
   Помню, как-то Шура с приятелем притащил домой свежей корюшки  и  литр
водки. Всю ночь пили водку и жарили корюшку. Это такая рыбка у нас в Не-
ве водится... Так вот, когда они начали вторую бутылку пить, Шура -  уже
хорошенький, - плеснул на сковородку подсолнечного масла чуть ли не  це-
лый стакан. Но на сковородку не попал, а попал точненько на соседнюю го-
рящую газовую конфорку.
   Что тут было!.. Огонь до потолка, я на буфете, Шура с приятелем сразу
стали трезвыми - заливают огонь водой, брызги во все стороны, потолок  -
черный, на соседней конфорке на второй сковороде - корюшка горит уже си-
ним пламенем, как угли... Я на буфете под потолком  задыхаюсь  от  дыма,
кашляю, Шура меня вниз стаскивает, окно распахивает, а на улице - холод-
рыга жуткая!..
   - Картинка маслом!.. - как сказал потом умудоханный  Шура  и  добавил
счастливо: - Хорошо, что почти целая бутылка водки еще есть!  Немедленно
наливаем и снимаем к черту этот пожарный стресс!..
   Опять отвлекся... Не идет у меня Шура из головы. Водилу забыть не мо-
гу, Питер...
   Теперь вот, чувствую, с Фридрихом всякие душевные заморочки начнутся.
Как его оставишь в таком состоянии, рядом с этими суками? Мало мне  было
своей российской преступности, я теперь, кажется, и в немецкую  вляпыва-
юсь...
   Ладно, разберемся. Значит, эти гады хотят взорвать Фридриха в то вре-
мя, когда он в Рождественскую ночь станет запускать в небо эти  огненные
штуки...
   Стоп! Стоп! Стоп!!! В какую ночь - в Рождественскую или  Новогоднюю?!
Вот где нельзя завалить ухо! Ведь еще Таня Кох говорила, что между  Рож-
дественской ночью и Новогодней - вроде бы целая неделя... Вот, елки-пал-
ки, где можно пролететь "как фанера над Парижем"!..
   Как бы не вышло, что я буду готовиться к взрыву в Новогоднюю ночь,  а
он раздастся в нашем доме на наделю раньше - в Рождественскую!
   Завтра же выяснить, сколько суток  осталось  до  Новогодней  ночи,  а
сколько до Рождественской! Господи, да у нас в Петербурге ни одному Коту
в голову не придет даже думать - которая из этих ночей раньше, и чем они
вообще отличаются друг от друга!.. А здесь вот - приходится. И не просто
так, из пресловутого Кошачьего любопытства, а ради спасения Человеческой
жизни и самого себя - я же буду рядом с Фридрихом в  момент  взрыва.  Да
хотя бы ради того, чтобы Моника фон Тифенбах-Хартманн не  умерла  бы  от
"разрыва сердца" на могиле своего отца...
   Честно говоря, после всего того, что я  сегодня  услышал  под  столом
"Тантриса" от Дженни, - я совершенно не против взрыва. Только взрыв дол-
жен произойти чуточку раньше, чем Фридрих запустит свою первую ракету  в
ночное праздничное небо. И совсем в другом месте. Ну совершенно не  там,
где рассчитывают это сделать Гельмут Хартманн и Франц Мозер...
   ____________________
   Уже на следующий день произошло маленькое событие, которое  утвердило
меня в правильности моего решения...
   Но сначала об обстановке в доме.
   Во всех многочисленных выходах в сад, внизу дверей и  гаражных  ворот
уже были аккуратно вырезаны небольшие квадратные проходы, сквозь которые
я мог покидать дом и возвращаться в него, когда мне  вздумается.  Сверху
этих проходиков герр Лемке предусмотрительно прикрепил заслонки из плот-
ных листов резины против никчемушных сквозняков. Мне же было  достаточно
слегка надавить головой или лапой на нижний край заслонки и она  любезно
отгибалась, пропуская меня туда, куда нужно.
   Каждый служащий дома фон Тифенбаха имеет свой  автомобиль.  Не  очень
новый, не очень дорогой, но собственный. И когда служащие ездят  на  них
по Фридриховым делам, то Фридрих оплачивает  им  и  бензин,  и  какую-то
"амортизацию". Что это такое - понятия не имею.
   Так вот, фрау Ингрид Розенмайер - кухарка, уже с раннего утра  успела
смотаться в ближайшую лавочку и накупила мне  разных  ихних  немецких  и
английских Кошачьих жратв...
   Можно так сказать - "жратв"? Или нужно  говорить  "жратвы"?..  Ладно,
наплевать... Купила она "Катценменю алле зортен" - то есть, "Кошачье ме-
ню всех сортов" и "Кэтс динер" - "Кошачий завтрак". И  еще  "Мультивита-
минпасте" фирмы "Гимперт".  И  бутылочку  той  же  фирмы  под  названием
"Тринкмильх". Что значит - "Питьевое молоко". Кретины, а какое еще может
быть?.. Кстати, вполне приличное! Это был единственный продукт  из  куп-
ленных, который мне хоть как-то подходил. На все остальное я, к  огорче-
нию фрау Розенмайер, даже смотреть не мог.
   Слава Богу, к завтраку в это время в  столовую  спустился  Фридрих  и
предложил на выбор пару венских  сосисок  или  половину  свежей  форели.
Здесь эта рыбка в большой чести! Я сожрал и то, и  другое,  и  выхлестал
целую бутылку этого "гимпертовского" молока для Котов.
   Фрау Розенмайер увидела, сколько я сожрал только за один завтрак, за-
паниковала и заперлась в  кухне  с  карандашом,  бумагой  и  электронным
калькулятором. У Шуры Плоткина - точно такой же...
   А через час сложнейших расчетов она представила Фридриху новую  повы-
шенную смету на питание, которую Фридрих не глядя утвердил.
   Герр Лемке поинтересовался у меня - хороши ли размеры проходов в  дом
и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его
комбинезона.
   Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня  на  ковер  в
гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по  жи-
воту, все больше и больше опуская свою блудливую  ручищу  в  промежность
моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да еще при этом, нахалюга, пришептывала:
   - Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну, и яйки!.. Как у хорошего мужика...
Зобачь, маш бабо пляцек!..
   Я от нее еле вырвался. Лапы дрожат, хвост - трубой, ТАМ  все  звенит!
Поставь пять Кошек в ряд - ни одной мало не будет!!!
   А что такое "маш бабо пляцек" я только потом сообразил. Это вроде на-
шего - "Вот тебе бабушка и Юрьев день!".
   Уже в саду, когда мы с Фридрихом  выходили  пройтись  по  Грюнвальду,
встретили мы и Франца Мозера. Они перебросились с Фридрихом  двумя-тремя
ничего не значащими словами, и Мозер решил меня погладить. Но я непроиз-
вольно прижал уши к затылку, слегка приподнял шерсть на загривке и  сов-
сем немножко показал ему свои клыки.
   Мозер в испуге отдернул руку. И в то же мгновение я ПОЧУВСТВОВАЛ, что
он ПОЧУВСТВОВАЛ во мне ВРАГА!
   Я отчетливо понимаю всю полуграмотность и нелепость  построения  пос-
ледней фразы. Наплевать! Стиль мне потом Шура выправит, когда я доберусь
до Петербурга. А пока - пусть будет так. Так хоть и неграмотно, но  мак-
симально точно.
   Перед выходом из дома, в прихожей величиной с гостиную  Шредеров,  из
высокой ажурно-литой круглой бронзовой корзины, в которой торчали  зонты
и трости, Фридрих вытащил одну трость с желтой костяной ручкой, и сказал
мне:
   - Я хочу показать тебе наш Грюнвальдский лес. К несчастью, он излишне
цивилизован - водопровод, дорожки, туалеты, указатели, но все же  это  -
лес. И превосходный! У меня там уйма знакомых деревьев, которые состари-
лись вместе со мной...
   И тогда я подумал, что Человек, способный искренне сказать такую фра-
зу, достоин счастливой и нескончаемой жизни! И мой  долг  Кота-граждани-
на...
   Не хочу впадать в излишнюю патетику, но Я не буду Я, если я этим тва-
рям - Хартманну, Мозеру, и тому, ТРЕТЬЕМУ, не заделаю  такую  козу,  как
выражался Водила, что чертям тошно станет.
   Когда мы вышли за калитку, Фридрих меня сразу же предупредил:
   - Кыся, не откажи в любезности, пожалуйста, иди  рядом  со  мной.  Не
убегай далеко. Здесь очень многие выгуливают своих собак и ...
   - Не боись, Фридрих! - прервал его я в нашей с Шурой российской мане-
ре. - Всех ваших Собак я видел в гробу и в белых тапочках.
   - Как?! - не понял Фридрих. - В каких тапочках? Повтори,  пожалуйста,
еще раз.
   - Ну, это только так говорится, - поспешил я его заверить. - Дескать,
пусть только сунутся!..
   - Прелестно, - сказал Фридрих. - Я ценю твою  храбрость,  но  все  же
попрошу тебя держаться рядом со мной.
   Причем это было сказано тоном, противоречить которому просто не имело
смысла.
   И я пошел рядом с Фридрихом, поражаясь такому  отточенному  сочетанию
интеллигентной вежливости с непреклонной волей  Человека,  привыкшего  к
неукоснительному исполнению своих распоряжений.
   Разные мелкие приключения начались сразу же, как только  мы  направи-
лись к лесу.
   Откуда ни возьмись перед нами вдруг возникла очень  пожилая  и  очень
высокая дама с аккуратно уложенными букольками седых  волос.  Дама  была
завернута в красное клетчатое одеяло - точно такое же, как и то, на  ко-
тором я спал сегодняшней ночью. В одной руке дама держала длиннющую  ко-
ричневую сигарету, вставленную в полуметровый мундштук, а в другой  руке
- туго натянутый поводок, уходящий куда-то в траву.
   Поначалу я подумал, что там в траве пасется или писает  Собачка  этой
дамы. А еще лучше бы - Кошка... Повел носом, принюхался - ни  хрена  по-
добного! Ни Собакой, ни Кошкой и не пахло. А  пахло  каким-то  неведомым
мне зверем. Причем запах был с явным оттенком опасности...
   Дама вежливо поздоровалась с Фридрихом, тот поклонился ей,  и  в  это
время на звук голоса дамы из травы вынырнуло НЕЧТО!.. Что-то коричневое,
узкое, длинное, очень хвостатое, стелящееся по самой земле, и  с  такими
злобными зубками в маленькой мордочке, что у меня мороз пошел по  спине!
Мало того, ОНО лишь увидело нас, как тут же бесстрашно рванулось ко мне,
сверкая клыками и яростными глазками!
   Не скрою, от неожиданности я шарахнулся метра на полтора вверх и  ми-
нимум метра на два в сторону! Но дама привычно оттащила от нас свою зве-
рюгу, извинилась и пошла. А эта узкая Меховая Гадина все оглядывалась на
меня, словно сожалела, что ей не дали мною перекусить...
   - Что это?.. Кто это?.. - в растерянности спросил я у Фридриха.
   - Это баронесса Штраль со своей ручной норкой, - ответил  Фридрих.  -
Не обращай внимания. Ей уже за восемьдесят, она вегетерианка и  один  из
самых активных членов партии "Зеленых". Сейчас это очень модно, вот  она
и завела себе живую норку... Ты испугался?
   - Очень уж неожиданно, - промямлил я. - Такого я еще никогда  не  ви-
дел...
   Я хотел было еще что-то сказать Фридриху, но в этот момент неподалеку
от нас остановился "Фольксваген-Пассат", и из-за  руля  вылез  немолодой
человек со странно знакомым лицом. Он неторопливо  обошел  свою  машину,
открыл пассажирскую дверь, и оттуда с громким  лаем  выскочила  огромная
овчарка и помчалась мне навстречу!..
   Тут-то и произошло то событие, с которого я начал свой рассказ о сле-
дующем дне после посещения "Тантриса".
   Вот когда я, наконец, понял подлинный смысл слова "Аристократ".
   Не "аристократ" - владелец роскошных домов в Мюнхене, Италии и  Швей-
царии...
   Не "аристократ" - родовой наследник разных там озерных замков и  мно-
гомиллионного состояния, которое позволяет ему мотаться по всем  аукцио-
нам мира - по каким-то там "Сотби" или "Кристи", как  говорил  профессор
фон Дейн, и, не считая бабок, покупать все, что ему там приглянется...
   Нет, это был истинный АРИСТОКРАТ ДУХА - боец и заступник, не ведающий
ни преград, ни страха! Как Шура Плоткин... Как Водила!
   Но мне Фридрих фон Тифенбах показался еще более  героичным  -  потому
что в отличие от Шуры и Водилы, он был маленьким, щуплым, нездоровым,  и
за его худенькими плечами было шестьдесят пять  лет  навыхлест  прожитой
жизни!..
   Когда Фридрих увидел, как на меня мчится огромная овчарка, он, ни  на
секунду не задумавшись, заслонил меня своим телом,  поднял  над  головой
трость и бросился вперед - на овчарку, превосходящую его и в росте, и  в
весе по меньшей мере в два раза.
   - Прочь!!! - грозно закричал Фридрих и замахнулся тростью на огромную
овчарку.
   Но эта овчарка была, видать, так тренирована, что совершенно не обра-
тила ни малейшего внимания на замечательного и решительного Фридриха фон
Тифенбаха, грудью вставшего на мою защиту.
   В гигантском прыжке она просто взвилась в воздух и сходу перепрыгнула
через моего Фридриха с его задранной вверх тростью!
   Это было такое кино!.. Такое кино!.. Обалдеть!!!
   По воздуху летит громадная овчарка...
   ...маленький Фридрих, как курица, спасающая своего цыпленка, заслоня-
ет меня телом и пытается поразить тростью летящую по небу Собаку...
   ...а от "Фольксвагена-Пассат" к нам троим  прытью  несется  немолодой
полный человек со знакомым лицом и вопит на весь Грюнвальд:
   - Кыся! Кыся!.. Ты что, не узнал?! Это же Рэкс! Это же Рэкс!
   Потом, мы все четверо гуляли по Грюнвальдскому лесу.
   Мы с Рэксом впереди, Фридрих с Клаусом (так звали полицейского хозяи-
на Рэкса) - чуть сзади.
   Рэкс рассказал мне, что после первого звонка к Шредерам, на следующий
день Клаус позвонил им вторично. Но не с утра, лишь вечером, после рабо-
ты. Наверное, тогда, когда мы с Дженни ужинали в "Тантрисе".
   Как я понял из описаний Рэкса, к телефону подошел Руджеро и с презри-
тельной гордостью лакея сообщил, что "интересующий вас Кот уже  приобре-
тен ни больше, ни меньше, как самим герром Фридрихом фон Тифенбахом"!  И
добавил, павлин несчастный, что адресов  и  телефонов  своих  постоянных
клиентов фирма "Шредер и Манфреди" никогда никому не  дает.  И  с  чисто
итальянским хамством повесил трубку.
   Но Клаус только посмеялся, и через свою полицейскую службу в три  се-
кунды узнал наши грюнвальдские координаты. Однако решил  не  звонить,  а
просто подъехать в Грюнвальд на следующий день. Им с Рэксом  дали  отгул
за два лишних ночных выезда на задержание трех албанцев, пытавшихся  ог-
рабить "Шпаркассу" - это вроде нашего "Сбербанка", и на усмирение  не  в
меру разбушевавшихся нескольких бритоголовых сопливых неонацистов в  ра-
йоне Рамерсдорфа у общежития югославских и турецких беженцев.
   Вот они с Клаусом и решили повидать меня в свой редкий выходной день.
Ну а если не удастся, - потому что про фон Тифенбаха всегда говорят черт
знает что, - просто погулять вот по этому Грюнвальдскому лесу.  Подышать
свежим воздухом...
   Но, на счастье, Рэкс первым увидел меня из машины, и, как он  заявил,
чуть ли не сам остановил "Фольксваген"!
   Тут он по-моему, на радостях малость приврал, но я был  так  рад  его
видеть, что не обратил на это никакого внимания.
   - Знаешь, Кыся... Мне все время чудилось, что ты зовешь меня! Особен-
но сегодня ночью. Поэтому я и настоял на этой поездке...  -  возбужденно
проговорил Рэкс.
   - Рэксик! Корешок ты мой немецкий!.. Если бы ты только знал,  как  ты
был прав! Я мечтал о встрече с тобой...
   И я рассказал Рэксу все.
   Буквально все, начиная с того момента,  когда  посредине  Балтийского
моря, в трюме фантастически громадного парохода, Водила расшнуровал зад-
нюю стенку своего фургона "Вольво", увидел меня, спящего  на  пакетах  с
фанерой, в одном из которых было спрятано сто килограмм кокаина, удивил-
ся и сказал:
   - Здрасс-сте, Жопа-Новый-Год, приходи на елку!  Ты-то  откуда  здесь,
Кыся?!.
   Я рассказал Рэксу все - вплоть до мельчайших подробностей своего раз-
говора с Дженни вчера под столом, вплоть до моих собственных ОЩУЩЕНИЙ  и
недобрых ПРЕДВИДЕНИЙ.
   Я только одного не сказал Рэксу - то, что я трахал Дженни.  И  тогда,
на пароходе, и вчера вечером, под столом в "Тантрисе". Я  совершенно  не
знал, как он к этому отнесется, и нет ли в Германии какого-нибудь специ-
ального закона, запрещающего Котам трахать небольших Собачек, даже  тог-
да, когда Собачки  этого  хотят  сами.  А  Рэкс,  хоть  теперь  вроде  и
друг-приятель, а все-таки - Полицейский. Так что насчет разных там отно-
шений с Дженни пока надо помалкивать в тряпочку. "Знакомая Собачка" -  и
все!
   Рэкс очень внимательно меня слушал, ни разу не  перебил,  только  все
время понемножку писал, то на пенек, то на кустик, то на дерево -  отме-
чал территорию. Чтобы Грюнвальдские Собаки не очень-то задирали хвост. А
когда я закончил, Рэкс в очередной раз задрал заднюю  лапу  на  какой-то
куст и так серьезно-серьезно говорит:
   - Информация, Кыся, грандиозная! Теперь нужно подумать, как  со  всем
этим справиться. С тех пор, как с твоей  легкой  лапы  у  меня  появился
ДВУХСТОРОННИЙ КОНТАКТ с Клаусом - работать стало  неизмеримо  легче!  Но
иногда в нем происходят какие-то психологические срывы, он перестает ме-
ня понимать так, как нужно, и начинает пороть  осебятину.  Из-за  этого,
несмотря на его очень серьезный опыт работы в полиции, мы нет-нет,  а  и
попадаем в дурацкое положение... Но тут я надеюсь, что мне  удастся  все
объяснить ему с максимальной для него доступностью, и мы сегодня же  ве-
чером займемся этим делом. Тут уж, как говорится,  поставлена  на  карту
честь всей германской полиции!..
   Не прошли мы и двадцати метров, как Рэкс снова  задрал  лапу,  сикнул
пару раз на поваленный и полусгнивший ствол сосны, и так задумчиво  ска-
зал:
   - Единственное, что мне пока пришло в голову - то,  что  ты  напрасно
попросил Дженни поискать эту "Бабушкину" бомбу в доме  у  Хартманнов.  Я
думаю, что эта "Бабушка"... Или, как вы русские говорите,  -  "Матрешка"
со взрывчаткой, уже давно находится в вашем доме.  Наверняка,  Мозер  ее
спрятал там, где герр Тифенбах...
   - Фон Тифенбах, - поправил я Рэкса.
   - Прости, пожалуйста. Где герр фон Тифенбах  хранит  свою  новогоднюю
пиротехнику, - и будучи неуверенным, что я понял это слово,  пояснил:  -
Ну, эти свои ракеты... Фейерверк. Поищи, но...
   Тут Рэкс снова на что-то поднял заднюю лапу и дословно повторил  сло-
ва, которые я вчера сказал Дженни:
   - Поищи, но упаси тебя Господь, - ничего не лапай. У нас этим занима-
ется специальный отдел. А там ребята с очень высокой квалификацией. И то
время от времени происходят трагические ошибки.
   Спустя часа полтора, нагулявшись по лесу, мы все четверо оказались  в
чистенькой придорожной пивнушке, где моего фон Тифенбаха знали  как  об-
лупленного, и хозяева пивной стояли буквально на ушах, только чтобы пой-
мать взгляд Фридриха. Не скрою, мне это безумно понравилось!  Шура,  на-
верняка, обвинил бы меня в снобизме, и я был рад, что он никогда об этом
не узнает...
   Кстати, выпить пива нас всех пригласил Клаус.  На  мгновение  Фридрих
почувствовал себя неловко - у него не оказалось с собой денег, но  Клаус
даже слышать ничего об этом не хотел и заплатил за пиво  сам,  из  своей
полицейской зарплаты.
   Мы с Рэксом, нашлявшись по лесу, набегавшись и, не скрою, наигравшись
и напрыгавшись, дико устали и теперь без сил валялись у стола  Клауса  и
Фридриха.
   Рэкс вообще нахально похрапывал, а я, положив голову на могучую  Рэк-
сову лапу, в сладкой полудреме слушал, как  Клаус  рассказывал  Фридриху
про всякую там преступность...
   Рассказал, как недавно в Мюнхен прилетал сам Бернд Шмидбауэр -  коор-
динатор секретных служб при Управлении канцлера Германии, собрал всю Ба-
варскую КРИПО - криминальную полицию, и горько сетовал на растущую прес-
тупность и увеличивающееся количество террористических  актов.  Мне  эти
цифры, которые называл Клаус, ни хрена не говорили, а Фридрих только уд-
рученно и скорбно покачивал головой. Особенно, когда Клаус стал  расска-
зывать о поджогах общежитий для беженцев, о погромных выходках новых на-
ционалистов, об уличных нападениях на иностранцев, разные там рыдания по
поводу годовщины смерти Рудольфа Гесса  или  празднования  дня  рождения
Адольфа Гитлера...
   - Хотите забавную историческую справочку? - невесело усмехнулся Фрид-
рих.
   - С удовольствием! - ответил Клаус и заказал еще по кружке пива.
   - В начале века Мюнхен наравне с Парижем был культурным центром Евро-
пы, - Фридрих отхлебнул свежего пива. - Со своими бредовыми теориями ис-
кусства и политики сюда съезжались неординарные личности со всего света.
Кыся, проснись!.. Слушай! Тебя, как русского, это тоже  касается.  В  то
время здесь работали Кандинский и братья Бурлюк, жили поэт Рильке и  та-
кой писатель, как Томас  Манн...  И  в  тринадцатом  году  на  Шляйсхай-
мерштрассе, тридцать четыре, поселился молодой созревающий  политический
экстремист - "Адольф Гитлер - художник  архитектуры  из  Вены",  как  он
представлялся. Но самое замечательное, что несколькими годами раньше, на
этой же Шляйсхаймерштрассе в доме номер сто  шесть  уже  жил  совершенно
созревший экстремист - герр Майер. Потом он стал  больше  известен,  как
Владимир Ленин. Не помню, кто из англичан сказал, что  мировая  трагедия
заключалась в том, что и Россия, и Германия в лице Ленина и Гитлера наш-
ли двух исключительно одаренных политических гангстеров, обладавших  во-
лей к власти, развитой до уникальной степени!..
   Почему меня, русского Кота, это должно было касаться, я так ни  хрена
и не понял... А вот Клаусу это показалось очень интересным.
   - Я даже не знал, что они жили на одной улице! - признался  Клаус.  -
Согласитесь, что это достаточно символично...
   - Возможно, возможно... - рассмеялся Фридрих. -  Давайте  вернемся  в
наши времена. Судя по тому, что вы мне рассказали в лесу про это  Кысино
дело с кокаином, я понял, что в Германии во всю  орудуют  и  иностранные
банды. Кто же это? Откуда? Если это, конечно, не секрет...
   - Никакого секрета нет. Это было уже сотни раз опубликовано и нами, и
американцами... Каждое пятое преступление - дело рук  российской  мафии.
Каждое седьмое - польских бандитов. Плюс итальянцы, которые  в  Германии
попросту "отмывают" деньги... А албанцы, а чехи, а румыны?! Не выпить ли
нам по третьей кружечке, герр фон Тифенбах?
   - Вы на меня-то посмотрите! Я вообще не понимаю, как  в  меня  влезли
уже две кружки?! А вы еще и по третьей предлагаете...
   - Но вы же баварец! - воскликнул Клаус.
   - Черт с вами!.. Давайте по третьей. Только теперь плачу я!
   - У вас нет денег. Вам нечем платить, - рассмеялся Клаус.
   - Здесь мне поверят в долг. Здесь меня знают...
   - Вас повсюду знают, - сказал Клаус. - Но платить буду я.
   Неожиданно я услышал, как прекратилось похрапывание Рэкса, и насторо-
жился. И правильно сделал! Потому, что Рэкс, не открывая глаза, мысленно
спросил меня:
   - Мой - по третьей заказал?
   - Да, - ответил я.
   - Пора выводить его на свежий воздух. К тому же он еще  и  за  рулем,
засранец!
   - Да ладно тебе, - возразил я. - Пусть выпьют. Смотри, как они дружно
треплются...
   - Тебе-то ладно! Вы со своим вернетесь и спать ляжете. А мой еще дома
наверняка бутылку "Августинера" примет, и потом ничего не поймет из  то-
го, что я буду ему объяснять про ваши дела! - огрызнулся Рэкс.  -  Лучше
бы водки выпил немного! Он от пива всегда тупеет. Это в  нем  чисто  ба-
варское...
   На следующий день, ошиваясь в кухне в ожидании завтрака, я совершенно
случайно из разговора Баськи Ковальской с фрау Розенмайер узнал, что  до
Рождества Христова осталось одиннадцать дней.
   И хотя Баська мне изрядно мешала - все время норовила  залезть  рукой
между моих задних ног и с дурацким хохотом пощекотать меня ТАМ (пришлось
даже слегка куснуть ее!) - я все же умудрился сообразить, что до  ПЕРВОЙ
вероятности взрыва осталось совсем немного времени. То есть у нас с Рэк-
совой полицией в запасе было всего десять ночей!..
   Сумел ли Рэкс рассказать все толково своему Клаусу или нет, я понятия
не имел. Отнесся ли Клаус серьезно к рассказу Рэкса - я тоже не знал.
   Тем более, я категорически не был убежден, что даже если Клаус и пой-
мет Рэкса так, как нужно - сумеет ли он это объяснить своим коллегам-по-
лицейским? Что он им скажет?..
   Что ему его Собака Рэкс сообщила то-то и то-то, а  Рэксу  это  сказал
один его знакомый русский Кот, которого информировала  другая  маленькая
Собачка?.. Это он им скажет?! Так его через пять минут  его  же  коллеги
упекут в психиатрическую лечебницу, и бедный абсолютно нормальный  Клаус
выйдет из этой "психушки" на волю не раньше, чем через три месяца. А  за
это время...
   Ну, уж, дудки! Как  говорил  мой  петербургский  приятель  бесхвостый
Кот-Бродяга - "Сам себе не поможешь - никто тебе не поможет!". Вот  я  и
решил, пока суть-дело, взять всю эту историю в свои лапы.
   Сразу же после завтрака нам позвонила Моника и сказала, что позавчера
в "Тантрисе" папа говорил, что они с Кысей собираются в новый  роскошный
Собачье-Кошачий магазин в Нойе-Перлахе, - что-то приобретать Кысе. А так
как Гельмут забрал "Мерседес" на целый день и вернется домой  не  раньше
полуночи, то не могли бы папа с Кысей заехать за  нею  и  Дженни,  чтобы
вместе посетить этот магазин. Говорят, что зима будет холодной, и Моника
хочет купить для Дженни меховые чулочки-сапожки на все четыре лапы и  не
обычную стеганую попонку, а пальтецо на настоящем меху с рукавами и  ка-
пюшоном. И для того, чтобы нас не задерживать, они с Дженни будут  ждать
нас у дома...
   Мне это было сильно на лапу - лишний раз повидать  Дженни  и  кое-что
уточнить, и поэтому я попросил Фридриха согласиться на совместную поезд-
ку.
   ... Мы еще только подъезжали к дому Хартманнов, когда я  увидел,  что
Моника безуспешно пытается отогнать  какого-то  сексуально  озобоченного
кудлатого Пса, крупнее меня раз в два, который нагло лез  к  Дженни  под
хвостик своим тупым мерзким и похотливым носом!..
   Я в машине прямо заметался от злости! Не буду скрывать, еще и оттого,
что мне показалось, будто Дженни не так уж активно сопротивляется  поло-
вым притязаниям этого лохматого говнюка...
   Как только Мозер остановил машину у действительно  чудовищно-безвкус-
ных ворот дома Хартманнов, я тут же выскочил из  "Роллс-Ройса"  и  сходу
дважды врезал этому кудлатому раздолбаю по харе!
   От неожиданности раздолбай перекувырнулся пару раз, а затем, раздира-
емый неудовлетворенным желанием и жгучей обидой, с истошным лаем бросил-
ся на меня.
   Но для Собак среднего размера у  меня  есть  специально  отработанный
приемчик, после которого у них вместе с их Собачьей фанаберией и  злобой
мгновенно исчезает желание продолжать драку.
   В тот момент, когда распаленный Пес в бешенстве бросается на вас,  вы
должны взвиться в воздух, и уже под воздействием обычного земного притя-
жения (все знания по физике - от Шуры!) упасть сверху на загривок  этого
идиота всеми четырьмя лапами с максимально выпущенными  когтями.  Можете
тяпнуть его еще и клыками за холку. А можете этого и не делать.  Он  уже
ваш. В смысле, что от боли и ужаса ему будет уже не до  сражений,  а  уж
тем более не до ЭТОГО САМОГО... сами понимаете - чего.
   Что я и сделал. Когда этот лохматый болван бросился на меня, я  подп-
рыгнул, он, естественно, пролетел подо мной, и я оказался у него на спи-
не. Для верности я его все-таки тяпнул клыками!..
   С жутким визгом этот сексуал-террорист помчался вдоль забора в  конец
улицы с такой скоростью, словно хотел выиграть первый приз на  каких-ни-
будь Всемирных Собачьих бегах!
   Я, как жокей, проскакал на нем метров сорок, потом мне это надоело  и
я спрыгнул с этого кретина. Аккуратненько привел себя в порядок и  нето-
ропливо вернулся к дому Хартманнов с чувством исполненного долга и  нес-
колько преувеличенным ощущением собственного достоинства...
   Потом, по дороге в Кошачье-Собачий рай, в машине,  -  поцелуям,  тис-
каньям и облизываниям не было конца. Естественно, я имею в виду Монику и
Дженни. Не хватает еще, чтобы меня лизал Франц Мозер!
   Фридрих, тот просто мягко и уважительно взял мою переднюю лапу в свои
теплые ладони и, глядя на меня восхищенными глазами, тихо сказал:
   - Ах, Кыся, Кыся... Сколько отваги, сколько мужества!..
   - Да, герр фон Тифенбах, с таким Котом нигде не  страшно,  -  вставил
свой голос сидящий за рулем Франц Мозер.
   Сегодня он был как-то странно одет - будто швейцар ресторана. Я таких
когда-то в Петербурге в телике видел. Только у тех  форма  была  расшита
золотыми полосками по рукавам и воротнику. А у Мозера все было выдержано
в строгом стиле - фуражка, брюки и что-то  похожее  на  морской  китель,
только с отложным воротничком. И все темносинее.
   - Да, пожалуй, вы правы, Франц, - согласился с ним Фридрих. -  А  раз
так, то будьте любезны, Франц, поищите какое-нибудь солидное бюро  путе-
шествий и закажите, пожалуйста, нам с Кысей поездку в Петербург,  Москву
и обратно.
   У меня чуть сердце не остановилось! Вот оно!!! Вот,  ради  чего  я...
Мне даже просить не пришлось!.. Я даже не унизился ни  разу,  хотя  ведь
был... Был готов и к унижениям, только бы!.. Ах, Боже мой!.. Да,  неуже-
ли?!.
   От неожиданности я очень невежливо отпихнул Дженни, которая не  могла
прекратить своего благодарного облизывания моей морды, и уже начала было
даже так ЭРОТИЧЕСКИ ДЫШАТЬ, что на мгновение я  подумал  -  наверное,  в
каждой самой утонченной аристократке где-то на  дне  сознания  гнездится
примитивная Потаскуха...
   Но тут же я напрочь забыл о Дженни, и аж весь напружинился, когда ус-
лышал дальнейший разговор:
   - Папа, ты все-таки решил посетить Россию? - спросила Моника.
   - А почему бы и нет - под защитой Кыси?.. - улыбнулся Фридрих и  пог-
ладил меня. - Вы же с Гельмутом были там совсем недавно. И, кажется, да-
же брали с собой Дженни? И вернулись живые и здоровые.
   - Но у Гельмута там были какие-то дела с русскими...
   - Тем более! Говорят, что сейчас иметь дела с Россией опасно. И то  у
вас все прошло благополучно. А мы с Кысей просто совершим экскурсию, - и
тут Фридрих сказал до боли знакомое словосочетание, которое я сотни  раз
слышал по телевизору: -  По  местам  его  бывшей  боевой  славы...  Мне,
действительно, очень хотелось бы посмотреть, во что превратился этот ги-
гантский, чудовищный монстр с огромной атомной дубиной в руках после то-
го, как он распался на враждующие между собою куски... Так  что,  Франц,
предупредите Да, разве б мой Шура вынес такое  длительное  воздержание?!
Да ни в жисть, - круглосуточно, отель лучший, с пансионом для  животных.
Вдруг Кысе захочется от меня отдохнуть?.. И вообще, пусть пришлют мне из
России ряд своих программ - я сам выберу.
   Конечно, если бы я не узнал, что мы с Фридрихом поедем в Россию, я бы
так описал этот Кошачье-Собачий магазин, что читающие эти строки русские
Кошки и Собаки рыдали бы в три ручья от зависти и  сознанья  того,  что,
оказывается, можно прожить жизнь, состариться и умереть, даже не  подоз-
ревая того, что только существует для западных Котов, Кошек и Собак,  да
что там скрывать - для любой домашне-животной твари в  этих  специальных
мюнхенских магазинах!
   "В голову не влазит!" - как говорил один знакомый  мне  киевский  Кот
последней волны эмиграции.
   Но моя голова была доверху переполнена известием о поездке  в  Петер-
бург, и ничто другое в ней уже, действительно, не умещалось...
   Помню только, что Моника приобрела для Дженни меховую шубку с капюшо-
ном и рукавами и новую пластмассовую косточку, пахнущую (чтоб мне прова-
литься!) настоящим мясом. И что-то еще, в большом пакете, сильно витами-
низированное и яркое. Что - понятия не имею.
   Заплатила Моника за все это, как мне потом объяснил Фридрих, примерно
стоимость небольшого подержанного автомобиля. Но расплатилась не  живыми
деньгами, а карточкой, похожей на календарик. Мало того, эту карточку ей
вернули обратно!
   Что бы ни предлагал мне Фридрих, я от всего отказывался  самым  реши-
тельным образом. Мне не нужны были ненастоящие кости, аляповатые игрушки
для Котов-идиотов, особая многоярусная мебель для Кошек,  обтянутая  во-
локнистыми веревками или ковровым матерьялом для драпания  когтями...  И
тому подобные всякие ихние примочки, которым я даже названий не ведал.
   Отказывался я от всего по двум причинам. Во-первых, мне  не  хотелось
менять образ жизни. Как говорят сегодня - терять свой менталитет, и  при
помощи всех этих, наверняка, замечательных штук-дрюк, насильственным об-
разом становиться этакой Западной "штучкой"! Это раз. А во-вторых...
   Вот, во-вторых, - было самым болезненным.
   Моя благодарность Фридриху - границ не знала! И  от  этого  было  еще
страшнее то, что я собирался совершить в Петербурге. Я же, в любом  слу-
чае, должен буду его покинуть. Потому, что существуют Шура Плоткин,  Во-
дила, Кот-Бродяга... Я уже говорил об этом.
   Так какого же рожна я, как сволочь, буду заставлять Фридриха  тратить
на меня деньги в этом очень недешевом магазине,  чтобы  потом  совершить
предательство и уйти от него, как только мы пересечем границу  Петербур-
га?!
   Единственное, на что я согласился, - это на покупку сбруйки с  повод-
ком для Котов и Кошек. Тут Фридрих достаточно жестко настоял на этой по-
купке.
   - Как я с тобой выйду из самолета  в  Петербурге?  Как  ты  себе  это
представляешь? - строго спросил он. - Тащить тебя на руках  у  меня  нет
достаточных сил, поручить кому-нибудь нести тебя в клетке - унизит  тебя
как Личность. А так ты в последний момент перед посадкой  надеваешь  эту
системку - видишь, она вся подшита мягким матерьялом  и  не  будет  вре-
заться тебе ни в живот, ни в подмышки, - и мы с тобой нормально, как два
уважаемых джентльмена выходим на трап в твоем родном Петербурге. Так что
- никаких возражений! Изволь примерить!
   Но выяснилось, что в Кошачьем отделе на меня ни одна такая сбруйка не
лезла. Перемеряли штук пятнадцать! Чуть ли не все служащие магазина соб-
рались поглазеть на самого Фридриха фон Тифенбаха и на его Русского  Ко-
та. Очень многие узнали меня по телевизионному объявлению. Да здравству-
ет Хельга и Эрих Шредеры и примкнувший к ним Руджеро Манфреди!..
   После получаса безуспешных примерок и восторгов по поводу моих разме-
ров, нас с Фридрихом перевели в Собачий отдел. И там обнаружили подходя-
щую мне сбрую, а к ней был еще прикуплен и поводок с автоматически регу-
лируемой длиной.
   Дженни была в восторге от моей популярности и  старалась  всем  пока-
зать, что она со мной в достаточно близких отношениях.
   Главный Человек этого роскошного магазина сам тащил наши  покупки  до
"Роллс-Ройса" и бормотал, что в следующий раз герру фон Тифенбаху доста-
точно будет только позвонить, и он сам привезет этому  Котику  все,  что
будет необходимо!..
   Уже в машине я только было собирался  снова  настроиться  на  нашу  с
Фридрихом Волну и спросить его - когда же мы полетим в Россию, как Франц
Мозер проговорил, не отрывая глаз от дороги:
   - Что мне сказать в бюро путешествий - когда вы хотели бы  улететь  в
Россию?
   Фридрих посмотрел на меня, на секунду задумался и ответил:
   - Наверное, в первых числах января. Дома, как и  полагается,  отметим
Рождество... Надеюсь, Моника, вы приедете с Гельмутом?  Я  приглашу  еще
фон Дейна с Таней и закажу фрау Розенмайер омаров. Хорошо?
   - Очень, папочка! Очень хорошо!.. - совершенно  искренне  воскликнула
Моника.
   - Затем мы устроим фейерверк... - продолжил Фридрих.
   Тут я увидел, как напрягся затылок Франца Мозера. Гадина!..
   - Потом мы с Кысей на несколько дней съездим к нам в замок на  озеро,
к Новому году вернемся в Мюнхен, а уже числа третьего  января  могли  бы
вылететь в Петербург, - закончил свои расчеты Фридрих. - Да, Кыся?..
   Я промолчал... Как же я, здоровый жлобяра,  мог  забыть  про  "фейер-
верк"?!! Оглушенный известием о поездке в Россию, я  совершенно  упустил
из виду, что ни Фридрих, ни я - грешный дурак, можем никуда и  не  выле-
теть! Разве только на тот свет...
   Я тут же перестроился на Животную Волну и спросил у Дженни:
   - Ты искала эту "Бабушку"-"Матрешку"?
   - Искала, Мартынчик, искала!.. Все облазала. Нигде! Остатки ее запаха
были в гараже, а сама она как под землю провалилась! Зато я  нашла  этот
пультик управления взрывом. Он у Гельмута...
   - Это меня уже не колышет! - прервал я ее. - Пусть этот пульт у твое-
го Гельмута хоть из задницы торчит!.. Главное, ты к нему  ни  под  каким
видом не прикасайся! Важно найти "Матрешку"!..
   Значит, Рэкс был прав... Эта штука, которая должна  разорвать  нас  в
клочья, уже в нашем доме. Осталось только  в  подходящий  момент  нажать
кнопку!..
   Так когда же все-таки запускают эти фейерверочные ракеты - в Рождест-
венскую ночь или в Новогоднюю?! Мне необходимо было знать это  абсолютно
точно!
   Я совершенно не уверен, что за такой  короткий  срок  полиция  сумеет
что-либо предпринять. Во всех американских фильмах по телевизору  я  ви-
дел, что полиция с воем сирен всегда приезжает тогда, когда главный  ге-
рой уже все сделал и всех победил...
   В таком случае мне остался пустячок - тоже все сделать и  всех  побе-
дить. А уже потом примчится Рэкс со своей полицией. Ничего себе задачка!
Ах, как мне сейчас не хватает моего корешка Кота-Бродяги...
   Я плюнул на все условности и спросил Фридриха напрямую:
   - Скажи, пожалуйста, а в какую ночь ты обычно запускаешь свои  ракеты
- в Новогоднюю или в Рождественскую?
   - А почему ты об этом спрашиваешь? - насторожился Фридрих.
   - Последнее время я просто побаиваюсь стрельбы, - скромненько ответил
я.
   - А-а-а... Я обычно устраиваю фейерверк в Рождество. Я привык к этому
с детства и мне не хотелось бы менять привычки. Иногда я это делаю  и  в
Новый год тоже, но самое главное для меня - это все-таки Рождество!
   После обеда мы пошли с Фридрихом прошвырнуться по Грюнвальду -  опро-
бовать новый поводок и эту систему удобных и ласковых ремешочков,  заме-
няющих неприятный и жесткий ошейник.
   Первые метров двести я чувствовал себя невероятно скованным, а  потом
пообвык и не скажу, чтобы  ношение  этой  сбруйки  доставляло  мне  удо-
вольствие, но и не приносило невероятного желания немедленно сорвать  ее
с себя. Если недолго, то вполне приемлемо...
   Однако когда я нашел подходящий непроницаемо-густой кустик и  захотел
сделать под ним свои послеобеденные дела, я  все  же  попросил  Фридриха
снять с меня эту конструкцию. Ужжжасно не люблю, когда кто-нибудь видит,
как я ЭТО делаю! У меня, не к столу будь сказано (выражение Водилы),  от
постороннего взгляда желудок отказывается работать!
   ...Когда я уже зарывал в землю все, что совершил, услышал посторонний
голос:
   - Добрый день, герр фон Тифенбах! - и сразу  же  почувствовал  резкий
Собачий запах.
   - Добрый день, - ответил Фридрих, и по его интонации я понял, что  он
не знаком с этим Человеком.
   Я тут же вылетел из кустов, готовый ко всему. Но перед моими  глазами
предстала вполне мирная картинка: немолодой  Человек  на  трех  поводках
держал трех тихих Фокстерьеров. Один - такой крупненький, почти  как  я,
второй - среднего роста, третий - вообще недомерок.
   Все три Фоксика по первости шарахнулись от меня, а потом  стали  меня
разглядывать с каким-то странным интересом. А один из них - средний, да-
же стал осторожно заходить сзади, с явным желанием понюхать у  меня  под
хвостом!..
   Видимо, желая польстить Хозяину Фоксиков, интеллигентный Фридрих веж-
ливо сказал:
   - Какая идиллическая, трогательная картинка  -  папа,  мама  и  дитя.
Просто прелесть!
   - Да что вы, герр фон Тифенбах! - воскликнул Фоксиковый Хозяин. - Ах,
если бы... А то ведь перед вами три самых  отъявленных  гомосексуалиста!
Три нормальных педика, которых водой не разольешь. Вы бы лучше придержа-
ли своего котика, а то, я смотрю, они уже и им заинтересовались!
   - Боже мой, какой ужас!.. - ошарашенно пробормотал Фридрих. - Впервые
слышу... Неужели и такое бывает?!
   - Бывает, бывает, - сказал я ему по-Шелдрейсовски. - Я  в  Петербурге
даже у Котов такое видел. Особенно среди молодежи... А Хозяину  Фоксиков
скажи, что если они ко мне полезут, я им всем троим  яйца  поотрываю!  А
заодно и их Хозяину!
   Но такое Фридрих постеснялся сказать, а просто распрощался с Хозяином
педерастической семейки и мы пошли прочь, ни разу не оглянувшись на  эту
странноватую компашку...
   Весь оставшийся день я был как на иголках! Мне  не  терпелось  начать
поиски этой смертоносной "Матрешки"... Почему немцы называют ее  "Бабуш-
кой"?! Но, к сожалению, я все время был на глазах у Фридриха,  а  посему
решил дождаться ночи и пошуровать как следует. Чтобы сузить  круг  поис-
ков, необходимо было выяснить, где Фридрих  хранит  свои  Рождественские
ракеты. Как говорил Шура Плоткин, "Если подраскинуть мозгами логически",
- то, наверняка, там и эта "Матрешка"!
   - А где у тебя эти Рождественские штуки, которые ты запускаешь в  не-
бо? - спросил я у Фридриха, стараясь придать своему вопросу самую невин-
ную форму праздного любопытства.
   - В гараже, - тут же ответил Фридрих. - У задней  стенки  есть  такой
продолговатый ящик, и когда герр Мозер по моей просьбе закупает для меня
эти достаточно опасные игрушки, я обычно прошу его складывать их туда. А
что?
   - Ничего, - сказал я. - Давай посмотрим  телевизор?  Сейчас  как  раз
"Битте, лехельн!" по восьмому каналу...
   "Битте, лехельн!" - по нашему: "Улыбнитесь, пожалуйста!"  или  "Пожа-
луйста, усмехнитесь!". Это такая  ежедневная  передача,  где  показывают
разные сюжетики, снятые любительскими видеокамерами, а потом  присланные
на конкурс в эту программу.
   В девяноста сюжетах из ста - как сказал бы мой Шура -  юмор  неандер-
тальский. Что это такое, я не знаю, но знаю, что это из рук  вон  плохо!
И, действительно, все приглашенные в студию ржут как умалишенные,  когда
ребенок падает с лестницы, или старушка катится с  горы,  или  тортом  в
морду, или обожравшийся малыш пукнет папе в харю... А еще лучше, когда у
папы сваливаются трусы с голой жопы, или жених наступает на платье своей
невесты и они гремят кувырком по всем ступенькам церкви!..
   Но из сотни есть парочка и вполне симпатичных сюжетиков. Как  правило
- с Животными. Иногда очень даже смешные. А вот с Людьми у них  явно  не
того...
   - Без меня, - коротко сказал Фридрих. - Эту пошлятину я не могу смот-
реть! Это апофеоз безвкусицы. Если хочешь - смотри. Твое дело.
   Но в эту секунду позвонил профессор фон Дейн  и  попросил  разрешения
заехать к нам на десять минут. Фридрих с радостью пригласил его.
   Фон Дейн приехал один, к сожалению, без Тани, но зато передал мне  от
нее привет, а Фридриху сказал:
   - Мне сегодня звонила Моника по поводу своих головных болей, и заодно
сказала мне, что вы собираетесь в Россию? Это так?
   - Да. Хотели бы. Недельки на две, - ответил Фридрих. - У вас  есть  к
нам какие-нибудь поручения? А, я знаю! Вы  недавно  хвастали,  что  один
больной, которого вы сделали здоровым, подарил  вам  обломок  Берлинской
стены... А теперь вы хотели бы получить еще и  небольшой  кусочек  Крем-
левской! Да, Фолькмар? Так это?
   - Нет, нет! - рассмеялся фон Дейн. - Оставьте Кремль в покое. Мне ни-
чего не нужно. Рассказываю по порядку: сегодня по отделению дежурит  Та-
ня. Я недавно позвонил в клинику - узнать, как там у нас дела,  и  насп-
летничал ей про ваш российский вояж. Она тут же закричала, что у нее для
вас есть одна роскошная новость. Каждую неделю она ездит на  Хауптбанхоф
и в "Интернэшенл-пресс" накупает дикое количество русских газет. Сегодня
на дежурстве она наткнулась на  замечательное  по  своей  сенсационности
объявление. Она тут же его перевела и факсом прислала мне домой  дослов-
ный перевод. Вот он! И фон Дейн вынул из кармана куртки длинный лист бу-
маги:
   - Читаю: ""Лавка жизни"  предлагает  "Царские  таблетки"  -  препарат
"Алисат" - лекарство номер один в мире, повышающее иммунитет,  созданное
по древнерусским рецептам!.."
   - Что за чушь?! - удивился Фридрих. - Вы  сами  когда-нибудь  слышали
про такое?
   - Впервые в жизни. Читать дальше?
   - Читайте...
   - "Изучая факты невероятной живучести и сексуальной силы  знаменитого
Григория Распутина, ученые узнали: великий распутник пил  отвар,  приго-
товленный по древнерусским рецептам. Это средство много раз  описывалось
в летописях древней Руси, как "Царское снадобье", употреблявшееся в пищу
славянскими дружинами..." Дальше, бля-бля-бля, ерунда собачья... И нако-
нец! "От результата испытания "Царских таблеток" - торговая марка  "Али-
сат" - захватывает дух! Двухнедельный прием препарата уникально повышает
потенцию!.." Слышите, Фридрих?! "Резко снижает заболеваемость,  улучшает
самочувствие. "Эффект омоложения" организма на пять-десять  лет...  Про-
консультироваться и приобрести препарат можно..." Адреса, телефоны, фак-
сы... Ну как?
   - Это вы меня спрашиваете "Ну как"? - удивился Фридрих. - Это  я  вас
должен спросить - ну как? Вы же профессор! Вы же, черт вас побери,  све-
тило нашей Германской медицины! И вы меня спрашиваете - "Ну как"?!
   Профессор фон Дейн слегка даже растерялся от такого напора. Но тут  я
был целиком на стороне Фридриха! Действительно, свинство спрашивать  то,
на что сам должен был бы ответить.
   - На первый взгляд - обычная рекламная трепотня самого  низкого  сор-
та... А вдруг поможет? Вы, Фридрих, купите там эти "Царские таблетки," а
я их здесь пропущу через наши лаборатории, и если там не окажется  ника-
ких вредных веществ...
   - То я стану могуч и гиперсексуален, как Григорий Распутин? - невесе-
ло усмехнулся Фридрих. - Что-то я читал про этого человека...  В  памяти
осталось только то, что он был достаточно гнусным типом.
   - Да наплевать на этого Распутина! - сказал фон Дейн. - Важно,  чтобы
таблетки вам помогли.
   - Напрасно, Фолькмар, вы так откровенны с Таней по поводу моих  недо-
моганий, - огорченно заметил Фридрих.
   - Ни о каких ваших недомоганиях я с Таней не  говорил,  -  разозлился
фон Дейн. - И подозревать меня в этом по меньшей мере глупо. Прошу  про-
щения... Таня - достаточно хорошо образованный врач и отлично  понимает,
что Человеку после шестидесяти лет вполне могут понадобиться  любые  ук-
репляющие и поддерживающие средства!
   - Все, все,  все!..  -  замахал  руками  Фридрих.  -  Простите  меня,
Фолькмар... Простите меня, ради Бога! Я что-то раздражен последнее  вре-
мя, чем-то взвинчен, и поэтому... Сам не знаю -  почему.  Давайте  лучше
выпьем и чего-нибудь перекусим! Мои все ушли и мы могли  бы  устроить  с
вам маленький мужской ужин. Вы, Кыся и я. Моя кухарка сегодня  купила  в
"Дальмайере" фантастический ростбиф!
   Бедный, бедный Фридрих... Он, словно старый и мудрый  Кот,  чувствует
приближение опасности, но не понимает - что это такое. Отсюда - и  разд-
ражение, и нервы на пределе, и страх смерти... Какое счастье, что я ока-
зался в этой ситуации рядом.
   Уже к полночи мы с Фридрихом провожали через весь сад  Фолькмара  фон
Дейна к его "Ягуару", который он оставил на улице  за  нашими  воротами.
Распрощались и пошли с Фридрихом обратно в дом.
   - Ты не будешь возражать, если я еще немного  пошляюсь?  -  осторожно
спросил я у Фридриха. - Здесь днем прогуливалась одна вполне симпатичная
Кошечка, и я был бы непрочь с нею познакомиться...
   - Причина абсолютно уважительная, - сказал Фридрих. - Шляйся, сколько
тебе угодно. Кланяйся Кошечке!.. А я пойду спать. Что-то я сегодня  себя
неважно чувствую...
   Я пожелал Фридриху спокойной ночи, напомнил ему, что он  должен  при-
нять на ночь полтаблетки лекарства, регулирующего давление крови, и таб-
летку "Бромазанила" - чтобы лучше спать. Об этом меня еще  в  "Тантрисе"
попросила Таня - напоминать, напоминать и напоминать  Фридриху  об  этих
вещах. Потому что за своим здоровьем он не следит совершенно...
   Фридрих поблагодарил меня и ушел в дом. А я остался в саду. Наверное,
впервые в моей долгой и путаной жизни, все Кошки мира мне были сейчас до
фонаря, до лампочки, как говорили Шура с Водилой. И про "дневную  симпа-
тичную Кошечку" я наплел Фридриху самым бесстыдным образом! Кому, как не
мне было отлично знать, что немецкие Кошки по ночам не разгуливают вроде
наших, а, так же как и их добродетельные Хозяева, укладываются на  боко-
вую уже к девяти часам вечера!..
   Мне просто нужно было остаться одному, чтобы спокойно и вдумчиво, без
торопливости и боязни, что кто-то мне может помешать, поискать  бомбу  в
виде нашей обычной российской деревянной дурацкой "Матрешки", на которые
даже у самых зачуханных иностранцев уже мода прошла. Как  на  балалайки.
Как, впрочем, и на всех нас - русских.
   Но прежде, чем начать планомерный поиск этой жуткой "Матрехи",  я  не
без тщеславия подумал о том, насколько мы,  Коты,  созданы  совершеннее,
чем Люди!
   Ведь возьмись за подобный поиск любой Человек, даже  полицейский,  он
должен был бы включить освещение, пользоваться разными  приборами  -  от
миноискателя до газоанализатора (это я все по телевизору из криминальной
хроники знаю), короче, наделать столько шума, что свидетелями его  "тай-
ных" действий станет, по меньшей мере, добрая сотня любопытствующих  зе-
вак...
   Мне же, нормальному Коту, да еще выросшему в интеллигентной среде, ни
хрена этого не нужно - ни освещения, ни приборов! У меня все приборы - в
моих глазах, в моей голове, в моих ушах,  носу,  даже  в  кончиках  моих
усов!.. Уже не говоря об удивительном и таинственном Котово-Кошачьем да-
ре ПРЕДВИДЕНИЯ, умения ЧУВСТВОВАТЬ и ВИДЕТЬ через  необозримые  расстоя-
ния... Например: если эта проклятущая бомба в нашем доме, то  путем  тех
же логических умозаключений, помноженных на наше ПРЕДВИДЕНИЕ,  я  просто
ВИДЕЛ, где она может лежать!
   Но помчаться сразу туда и обнаружить эту дрянь - я не имел права. Кто
поручится, что эта "Матрешка" не продублирована, и что еще  какая-нибудь
взрывоопасная мерзость не лежит где-нибудь в  ворохе  грязного  белья  в
прачечном отделении подвала, или в отопительном отсеке, где  стоит  фан-
тастическая машина с автоматикой, доведенной до уровня сказки! Она сама,
эта железная тварь, повышает или понижает температуру во всем доме в за-
висимости от понижения или повышения температуры на  улице.  Мало  того,
она в разных комнатах поддерживает разные режимы обогрева - в библиотеке
один, в кабинете - другой, в столовой - третий, в гостиной -  четвертый,
в спальнях - пятый... И это лишь малая часть того, что  может  это  под-
вальное чудо. Я уж не говорю,  что  она  управляет  бассейнами,  сауной,
уборными, ваннами... Короче! Что там говорить?! Фантастика!
   Вот я все эти помещения и облазал. Облазал и обыскал. Ушло на это ча-
са полтора-два.
   Слава Господу, что у этих подонков - Гельмута Хартманна и Франца  Мо-
зера не хватило мозгов продублировать свою бомбу! А то я бы совсем запа-
рился... Нашел я эту страшную "Матрешку" там, где и ожидал. Где невольно
подсказал мне Фридрих - в гараже, у задней стенки, в  деревянном  ящике,
под ворохом очень красиво и ярко упакованных рождественских ракет.
   "Матрешка" лежала в обычном полиэтиленовом пакете российского  произ-
водства, с нашим родным Адмиралтейством с одной стороны,  и  с  надписью
"Русский сувенир" - с другой стороны.
   Я попробовал осторожно ее приподнять за этот пакет, и  убедился,  что
при необходимости смогу перетащить ее туда, куда мне  это  будет  нужно.
Она была,  конечно,  тяжелее  любой  такой  "Матрешки",  набитой  своими
родственниками мал мала меньше, но все же для меня это был не  рекордный
вес... Но сейчас трогать этот "Русский сувенир" не  имеет  ни  малейшего
смысла. В оставшиеся до Рождества дни Мозер может проверить -  на  месте
ли эта "Матрешка" с мордой президента России и взрывчаткой внутри, и ес-
ли ее там не окажется, эти гады могут придумать что-  нибудь  другое.  О
чем мы и знать не будем!..
   Пусть пока полежит. А там, может быть,  наконец,  объявится  Рэкс  со
своей полицией и...
   Я вылез из гаража в сад и побрел  по  мокрым  холодным  остаткам  уже
по-зимнему жухлой травы, в самый конец ограды, где герр Лемке отвел  мне
участочек на все мои туалетные дела.
   Ростбиф, которым мы ужинали вместе с Фридрихом и Фолькмаром фон  Дой-
ном, показался мне солоноватым. С вечера я выхлебал  чуть  ли  не  целую
миску воды, и теперь на сон грядущий решил хорошенько прописаться, чтобы
не вскакивать каждые полчаса ночью.
   Только я добрел до "своего" места, как  вдруг  почувствовал  неулови-
мо-знакомый запах, явное присутствие чего-то живого, и неожиданно  услы-
шал тихое осторожное призывное тявканье!..
   Боком, боком, на всякий случай, чтобы всегда иметь  возможность  отп-
рыгнуть в сторону, я пошел на это жалобное тявканье и увидел под оградой
дыру, ведущую из нашего сада прямо на дорогу. Рядом  со  сквозной  дырой
была вырыта и еще одна дыра, но "слепая", всего на полтуловища Лисицы. А
между этими двумя дырками - одной для воли, другой  -  для  наслаждения,
сидела моя распрекрасная рыжая соседка по Оттобрунновскому дому Шредеров
- Лисичка и улыбалась мне всеми своими страшненькими зубками!..
   - [dieresis]лки-палки! - потрясенно сказал я по-нашему, по-Животному.
- Ты-то откуда здесь взялась, подруга?!.
   - Потом, потом... - нетерпеливо проговорила Лисица. -  Потом  я  тебе
все объясню, расскажу... Все - потом! А сейчас... Давай!!!
   И она мгновенно нырнула мордой в "слепую"  дыру,  вырытую  специально
для того, чтобы я мог ее безбоязненно трахать.
   Мне, честно говоря, было совершенно не до ЭТИХ ДЕЛ, но когда я увидел
ее задранный хвост с беленьким  кончиком,  широко  расставленные  задние
лапки, нежный бело-золотистый пушок вокруг ЭТОГО САМОГО места, я не смог
побороть искушения и...
   Выспаться мне, конечно, не удалось. В дом я вернулся только под  утро
на дрожащих лапах, с висящим хвостом и  невероятным  головокружением.  А
уже через два часа почувствовал Баськину руку у себя  в  промежности  и,
еще не открывая слипающихся глаз, услышал ее голос:
   - Ой, нагулялся, видать, парень! Ой, нагулялся!.. Ну-ка,  просыпайся,
кавалер чертов! Мне тут пылесосить нужно. И  потом,  сейчас  мастера  из
"Телекома" приедут - какую-то новую телефонную систему нужно проверять -
по всему дому будут шастать. Вставай, Кыся, вставай!.. ...От этих масте-
ров "Телекома" полицией пахло, по-моему, километра за три! Хотя они  все
делали очень квалифицированно и ни у кого из наших  домашних  подозрений
не вызвали...
   А я, за всем этим, чувствовал лапу Рэкса и руку Клауса, и был  однов-
ременно и обрадован, и огорчен. Сейчас я попытаюсь объяснить мое  стран-
ное состояние.
   Появление полиции в нашем доме уже само по себе создавало некую иллю-
зию безопасности и успокоения. И это меня радовало. Хотя, вслушиваясь  в
их якобы "веселую" и якобы "болтовню" с Баськой, с  фрау  Розенмайер,  с
герром Лемке, я понимал, что они невероятно скованы своими ролями и поп-
росту обыскать дом и обезвредить бомбу пока ни за что не  могут.  А  вот
упустить момент взрыва - это запросто! Что меня очень огорчало.
   А еще меня огорчало то, что даже если полиция вовремя перехватит  все
дело в свои руки и арестует  Мозера  и  Хартманна,  то  начнется  долгое
следствие, всякие там суды, защитники и прочая хреновина, которую я сот-
ни раз видел во всех телевизионных фильмах.
   С моей же, Котовой точки зрения, эти два типа  -  Хартманн  и  Мозер,
заслуживали совершенно другого: вы жаждете чьей-то смерти?! Так понюхай-
те сами, чем это пахнет!..
   На какое-то время я даже слегка пожалел, что посвятил  Рэкса  во  все
подробности. Но тут же отмел эту мысль, как несостоятельную  и  неблаго-
дарную. В конце концов, если бы не Рэкс со своей профессиональной  поли-
цейской выучкой, я мог бы и по сей день не найти эту "Матрешку".
   Теперь же я просто обязан взять дело в свои лапы, и не дожидаясь раз-
ных полицейских вывертов с  обязательным  соблюдением  ихнего  законода-
тельства, сочинить для Мозера и Хартманна  что-нибудь  свое.  Отвечающее
моим, Котовым представлениям о законах чести и справедливости!
   - Послушай, друг мой Кыся, - спустя три дня сказал мне Фридрих. - Для
нашей с тобой поездки в Россию все уже готово. Мы получили подтверждение
от русских, и сегодня я уже звонил в банк, чтобы они перевели кому  сле-
дует деньги за эту поездку - билеты на "Люфтганзу" экстра-классом,  пре-
восходный отель в Петербурге с отменным, как они  утверждают,  пансионом
для путешествующих Котов и Собак, переводчики, автомобили с  шоферами...
Короче, целая программа.
   - Пансион-то зачем? - недовольно спросил я. - Только  деньги  на  ве-
тер...
   - А вдруг я тебе ужасно надоем и ты захочешь побыть в одиночестве?
   - Ну что ты, Фридрих... - фальшиво проговорил я, и подумал, что у ме-
ня нет сил сказать ему, что я не вернусь вместе с ним в Германию.
   Но увлеченный идеей будущего путешествия, обычно  чуткий  Фридрих  не
уловил фальши в моей насквозь лживой фразе.
   - А почему бы и нет? Я хорошо представляю ту  нагрузку,  которая  не-
вольно ляжет на твои плечи. Тебе, наверняка, придется мне многое  объяс-
нять. То, о чем я могу постесняться спросить переводчика. Или буду заве-
домо знать, что он мне солжет. И ничего удивительного, если ты вдруг за-
хочешь от меня отдохнуть...
   - Ох, Фридрих... Мы рано начали говорить об этом.
   Мне хотелось как можно скорее прекратить этот разговор. Ибо меня  уже
самого тошнило и от собственной фальши, и от того, что  в  Петербурге  я
собираюсь его предать.
   Если мы туда, конечно, попадем! Если в ночь с двадцать четвертого  на
двадцать пятое декабря мы с Фридрихом не взлетим на воздух. Лишь бы день
рождения Иисуса Христа (это мне все объяснили Баська с фрау  Розенмайер)
не совпал бы с днем нашей смерти. Моей и Фридриха. Потому что в эту ночь
я не собираюсь отходить от него ни на шаг.
   На полицию у меня уже никаких надежд не было. После посещения  нашего
дома теми псевдотехниками "Телекома" я больше никаких активных  проявле-
ний их деятельности не видел и не замечал...
   Разве что на наших с Фридрихом прогулках  по  лесу  или  по  окраинам
Грюнвальда нам то и дело стали попадаться на пути два  молодых  паренька
на велосипедах. Это в такой-то холод!.. И однажды, когда  они  останови-
лись около нас, и один давал прикуривать другому, мне показалось, что от
них попахивало оружием. А может быть и  просто  велосипедами.  Металл  и
смазка... Тут перепутать - раз плюнуть!
   А еще у нас герр Лемке, с разрешения Фридриха, на пару  недель  нанял
себе помощника - для работы в парнике и оранжерее. Чтобы приготовить нам
какой-то сюрприз к Рождеству. Помощник оказался вполне покладистым и со-
лидным дядечкой, на которого Франц Мозер поначалу очень косился, а потом
попривык, и даже стал его "одалживать" у герра Лемке - для всякой  авто-
мобильной возни в гараже. А тот, безответная душа, даже ни разу не отка-
зал этому гаду...
   И от Рэкса не было ни слуху ни духу. Тоже - свинья порядочная! Набол-
тал, натрепался... С Собаками вечно так - полнейшая  безответственность.
Как выяснилось, даже у Полицейских Собак, мать их за ногу!
   В тот вечер мы с Фридрихом валялись у телевизора с экраном, примерно,
с наше кухонное окно в Петербурге. Фридрих на диване, я - в кресле.  Это
кресло как-то само по себе закрепилось за мной, и в него,  как  и  в  ТО
КРЕСЛО - в Шуриной квартирке на Гражданке, - уже никто не садился.
   Шли последние известия по программе РТЛ, и вдруг от одного  сообщения
мы оба, уже совсем было задремавшие, встрепенулись как ужаленные!
   На полутораметровом экране появился какой-то  тип  лет  пятидесяти  и
сказал, что криминальная  полиция  Баварии  при  содействии  специальных
служб России вновь возвращается к расследованию "Русской кокаиновой тра-
гедии", произошедшей осенью на автобане номер девять под  Мюнхеном.  Как
удалось выяснить, оказалось, что эта  трагедия,  считавшаяся  делом  рук
только одном русской наркомафии, своими корнями уходит глубоко  в  почву
Германии...
   - О Боже!.. - вздохнул Фридрих и с жалостью  посмотрел  на  экран.  -
Слова в простоте не скажут... Нет, чтобы открыто заявить: в это деле за-
мешаны и наши немецкие бандиты - так нет же! "...корнями уходит  глубоко
в почву Германии..." Как только полицейский, или любой другой  чиновник,
доберется до поста общегосударственного уровня, - так ему сразу  хочется
говорить образно и мыслить философски! А он по своему уровню  -  обыкно-
венный колбасник. И это прет из каждого его слова, черт их всех  побери!
Кыся, по-моему, они хотят раскрутить снова то дело, в котором ты  прини-
мал самое живое участие! Тебе не кажется?..
   - Да, вроде бы... - процедил я. - Бог им в помощь. Вот оно! Проклюну-
лось, наконец! И подумал, что, может быть, я напрасно качу уж такую здо-
ровенную бочку на немецкую полицию?
   Лишь бы они, увлеченные глобальностью проблемы международной наркома-
нии, не позабыли бы об одном, казалось бы  незначительном,  частном,  но
очень важном для нас с Фридрихом пустячке - о двух наших жизнях! А то мы
можем не успеть узнать об успешном ходе их нового расследования...
   Уже перед отходом ко сну, когда Фридрих пошел принимать душ, я  неза-
метно смотался в гараж, с невероятным  трудом  слегка  приподнял  крышку
ящика с Новогодне-рождественскими ракетами (этот гад  Мозер  навалил  на
крышку ящика пустые коробки от  каких-то  "Роллс-Ройсовских"  деталей!),
убедился, что "матрешка" на месте, и успокоился. Важно, чтобы этот гадю-
чий Франц ее никуда не перепрятал!
   На всякий случай сбоку крышки, у самой стены,  я  сумел  зацепить  за
торчащую шляпку гвоздя небольшой кусок тоненькой веревочки, которую  на-
шел на полу гаража. А второй конец так аккуратненько запихал за  чуточку
отколовшуюся планку на самом корпусе ящика...
   Таким образом я освободил себя от необходимости ежедневно (вернее,  -
еженощно) проверять - на месте ли бомба с лицом  русского  президента  в
пакете под названием "Русский сувенир". Достаточно  взглянуть  сбоку  на
ящик и увидеть, что веревочка на месте.  Если  же  она  будет  выдернута
из-за отколовшейся планки - пиши пропало, и начинай поиски  бомбы  зано-
во!..
   На обратном пути хотел было выскочить в сад - погадить на ночь. Высу-
нул морду в "свой" проходик в гаражных воротах, сделанный добрыми руками
герра Лемке, а там - ледяной дождь со снегом, ветер  воет,  холодрыга  -
спасу нет!
   Да еще из угла сада моя ненасытная подруга Лисичка тявкает - так  жа-
лобно, так призывно, что хоть беги к ней с дымящимся членом наперевес!..
   Ну уж нет, думаю! Я лучше утречком все свои дела сделаю. А до утра уж
как-нибудь перетерплю. Я лучше сразу сейчас спать  пойду,  чем  в  такую
омерзительную погоду Лисицу трахать. Ей-то хорошо, она почти вся  в  эту
трахательную спецнору залезет, только хвост и задние лапы наружу, а я  -
давай, старайся на благо ее сексуально-половых потребностей на  холодном
ветру под хлещущим ледяным дождем со снегом... Дудки,  думаю!  Обойдется
Лисичка. Может быть, какого-нибудь Лиса себе подыщет...
   И пошел на свое клетчатое красное одеяло, сложенное вчетверо у дверей
спальни Фридриха.
   Дверь в спальню была слегка приоткрыта, и я осторожно заглянул  туда.
Все ли в порядке с Фридрихом? Фридрих, уже в пижаме, с  мокрыми,  прили-
занными после душа волосами, лежал в постели и читал книгу.
   - Ты принял "Бромазанил"? - спросил я. Фридрих оторвал глаза от  кни-
ги, посмотрел на меня поверх очков, и ласково улыбнулся:
   - Да, спасибо.
   - А эти полтаблетки от давления?
   - Тоже. Заходи, поболтаем...
   - Да нет. Спасибо. Спать очень хочется, - и я  убрал  свою  морду  из
дверей спальни Фридриха. Но не притворил дверь, а оставил слегка приотк-
рытой. На всякий случай. Мало ли что...
   Ночью мне приснился жуткий сон! Зал суда...
   Мы только накануне смотрели с Фридрихом какой-то фильм  про  судебное
заседание, и я очень хорошо запомнил обстановку.
   У стены стоят, как вещественные доказательства, вскрытая упаковка фа-
неры с кокаином внутри и "Матрешка" со взрывчаткой. На скамейке для под-
судимых, за загородкой - Гельмут Хартманн, Бармен,  живой  Лысый,  но  с
кровавой дыркой над бровью, еще не погибший Алик,  незнакомые  мне  люди
иностранного и русского вида...
   И мой окровавленный неподвижный Водила с остановившимися глазами!
   А в зале сидим мы - Фридрих фон Тифенбах, Моника с Дженни, мой  люби-
мый Шура Плоткин, Хельга и Эрих Шредеры, Танечка Кох с  профессором  фон
Дейном, Руджеро Менфреди, Клаус, Рэкс, несколько знакомых уже по Мюнхену
Кошек, и мой дорогой питерский друг, бесхвостый Кот-Бродяга... И я.
   И вдруг я вижу, что за нашими спинами прячется Франц Мозер  и  ужасно
толстая девица - его дочь. Я в растерянности - почему он  не  на  скамье
подсудимых?! Почему он в зале?
   Судья снимает с головы свой парик с белыми завитушками,  вытирает  им
вспотевшее лицо и стучит большим деревянным молотком по столу. Он  вызы-
вает меня как свидетеля... А Фридриха, Таню и Шуру - как моих переводчи-
ков.
   Эрих Шредер тоже рвется в переводчики, размахивает  книжками  Ричарда
Шелдрейса и Конрада Лоренца, на на него никто не обращает внимания...
   Я поднимаюсь со своего места на задние  лапы,  передней  лапой  сразу
указываю на Франца Мозера и спрашиваю, почему он не на  скамье  подсуди-
мых?
   Фридрих, Таня и Шура нестройным хором переводят мои слова на  Челове-
ческий язык, но в эту секунду толстая девица и Франц  Мозер  выхватывают
автоматы и начинают нас всех расстреливать!..
   Падает Фридрих, падает фон Дейн, Таня, Шура с  простреленным  животом
корчится на полу... Я чувствую, как в мое тело впиваются несколько пуль,
слабею, и угасающим сознанием вижу Рэкса и Кота- Бродягу, летящих  через
весь зал на толстую девку и Франца Мозера...
   Слабо вижу рыдающую, почему-то мокрую и очень холодную Дженни...  Она
старается зализать мои раны, но все время соскальзывает языком с  крово-
точащих дырок в моем теле - вниз, к ЭТОМУ САМОМУ МЕСТУ!..
   Я хочу сказать ей, что в такой момент  это  кощунственно  и  отврати-
тельно, но силы меня покидают, я не могу вымолвить ни слова - ни  по-Жи-
вотному, ни по-Шелдрейсовски, и я, понимая, что умираю, в ужасе...
   ...ПРОСЫПАЮСЬ!
   Сердце колотится так, словно вот-вот разорвется на тысячи частей! Но,
кажется, сон продолжается... Потому что около меня лежит мокрая и холод-
ная Дженни и что-то лепечет мне в ухо!..
   Я окончательно открываю глаза. Рядом, действительно, Дженни! Действи-
тельно, жмется ко мне, стараясь согреться в моей шерсти...  И,  действи-
тельно, мокрая и холодная!
   - Боже мой... Откуда ты, Дженни?! - шепчу я ей,  боясь,  что  Фридрих
услышит нашу возню и проснется. А у Дженни зуб на зуб не попадает.
   - Ма-ма-ма-мартынчик!.. - говорит она. - У ме-ме-меня  жуткие  новос-
ти!..
   - Что?! Что случилось?! - испугался я и лапой прикрыл дверь в спальню
Фридриха. - Говори!
   - Ма-ма-мартынчик, я так бежала... Дождь, снег, очень мокро, и я про-
лезла под вашими воротами, а у вас в саду меня чуть  не  съела  какая-то
ужжжжасная Собака! Вся рыжая, а кончик хвоста белый... Я чуть не  погиб-
ла!.. Так страшно... Хорошо, что ты мне показал все проходы в дом!
   (Дженни с Моникой позавчера к нам заезжали за чем-то, и  я  просветил
Дженни насчет всех моих входов и выходов в дом и из дома.)
   - И эта рыжая Собака лает таким тоненьким голосом, а зубы у  нее!  Ты
бы видел эти зубы!.. Кошмар...
   - Видел, видел! Это не Собака. Это одна моя знакомая Лисица.  Что  за
новости? Не отвлекайся!..
   Дженни лежит у меня под лапой, жмется ко мне,  трясется,  бедняга,  и
рассказывает следующее: с вечера Гельмут  посмотрел  по  телевизору  ка-
кую-то передачу и ужасно разнервничался! А потом сказал Монике, что  ему
все равно нужно заехать в одно место по делам фирмы и он может  выгулять
заодно и Дженни. Моника была только рада! Но поехал Гельмут  не  выгули-
вать Дженни, а прямо в Берг-ам-Лайм, к своей девке - дочке Франца  Мозе-
ра...
   - Она толстая? - тут же спросил я.
   - Кто? - не поняла Дженни.
   - Дочка Мозера.
   - Нет, что ты! Тоненькая, с очень хорошей фигуркой. Слушай дальше...
   Дальше было вот что: дочки Мозера в квартире не  оказалось,  а  сидел
там ее отец - Франц. Слава Богу, Гельмут взял Дженни с собой, а не оста-
вил ее в машине! И она слышала все-все-все!
   Незадолго до начала празднования Рождества Гельмут сделает вид, что у
него не заводится его серебристый "Мерседес", и позвонит фон  Тифенбаху,
чтобы тот прислал за ними Мозера на любой из машин Фридриха. Когда Мозер
приедет за ними, Гельмут попросит Монику сесть за руль папиной машины  и
вместе с Дженни ехать в дом Фридриха. А они с Францем Мозером,  дескать,
все-таки попробуют завести "Мерседес" и подъедут двадцатью минутами поз-
же... Моника забирает Дженни, садится в отцовский автомобиль и  уезжает,
чтобы помочь своему папочке приготовить фейерверочные  ракеты  к  началу
праздника. Они всегда, еще с детства Моники, делали это вместе...
   Гельмут с Францем рассчитают время, необходимое для проезда от одного
дома до другого, приплюсуют еще пятнадцать минут на поцелуи  и  вручение
рождественских подарков, а потом запрут Хартманновский дом и  выедут  на
дорогу. Там они на секунду остановятся,  Гельмут  вытащит  свой  замеча-
тельный пультик, созданный русскими умельцами, и нажмет заветную кнопоч-
ку. В гараже фон Тифенбаха раздастся мощный взрыв и сразу же  унесет  на
тот свет и папу, и дочь - Монику фон Тифенбах! И не нужно будет  травить
Монику отдельно, чтобы потом имитировать разрыв сердца на могиле отца...
   Затем Гельмут с Мозером подъезжают к дому фон Тифенбаха -  охи,  ахи,
полиция... И так далее. Явная экономия сил и средств. Сведение  риска  -
до минимума. Во всем виноват этот несчастный взбалмошный старик фон  Ти-
фенбах со своими идиотскими ракетами!..
   Но для того, чтобы двадцать четвертого декабря "поломка" Хартманновс-
кого "Мерседеса" выглядела бы естественно, Хельмут за пару дней до  Рож-
дества заедет в Тифенбаховский дом будто посоветоваться с Мозером, и  во
всеуслышание пожалуется на то, что его машина стала плохо заводиться.  А
в мастерских перед рождественскими каникулами страшная  очередь,  и  они
могут его записать только на конец будущей недели. Да еще и сдерут  кучу
денег!
   Тогда звонок двадцать четвертого вечером с просьбой  прислать  к  ним
Мозера с машиной будет самым лучшим алиби, которое можно только предста-
вить...
   - Я все поняла, кроме "алиби"... - сказала Дженни. -  Ты  не  знаешь,
что это такое? Что такое "алиби" - я не имел понятия, но сообразил,  что
настала пора действовать и мне. Другого такого случая не представится.
   Рано утром, в слезах и истерике, позвонила  Моника  -  ночью  пропала
Дженни! С вечера Гельмут ездил с ней прогуляться, они вернулись как ни в
чем не бывало, а потом Дженни исчезла...
   - Папочка!.. - плакала в телефон Моника. - Гельмут уехал по делам,  я
одна дома и могу тебе сказать, что жизнь с ним стала для меня  невыноси-
мой... А тут еще это трагическое исчезновение  Дженни!  Дженни,  которая
была единственной отдушиной в моей жизни...
   - Успокойся, детка, - сказал ей Фридрих, и я увидел, как у него  зад-
рожал подбородок. - Твоя отдушина сидит напротив меня и  мы  все  втроем
завтракаем - Дженни, Кыся и я.
   Тут Моника совсем разрыдалась, но уже от счастья, и попросила  Дженни
к телефону. Фридрих положил трубку перед Дженни, и та, наклонив головку,
выслушала за одну минуту столько ласковых слов, сколько я не  слышал  за
шесть лет своей жизни!
   Оставшиеся несколько дней до Рождества я был постоянно занят ожидани-
ем приезда Гельмута с "жалобами" на свой "Мерседес".
   Только не нужно думать, что я просто так сидел и ждал, когда же прие-
дет этот вонючий Гельмут.
   Каждую ночь я спускался в гараж и проверял  сохранность  своей  конт-
рольной веревочки, и однажды днем, возвращаясь из сада в дом  через  га-
раж, собственными глазами увидел, как Франц  Мозер,  порвав  зацепленную
мною веревочку, поднял крышку ящика с ракетами и проверил - на месте  ли
русская "Матрешка"! А потом зарыл ее поглубже, на  самое  дно  ящика,  и
забросал сверху пакетами с фейерверком...
   Кроме всего прочего, в оранжерее, где стоял душный тошнотворный запах
цветов и влажной зелени, я случайно обнаружил под ящиком от рассады  ма-
ленькую радиостанцию с магнитофоном и наушниками. Я такие штуки во  всех
полицейских фильмах видел еще в Петербурге. Причем все эти приборы  были
пропитаны запахами нового помощника герра Лемке и слегка отдавали  запа-
хами Рэкса и Клауса. Из чего я логически заключил, что  наемный  дядечка
для работы в оранжерее и парнике - полицейский, который время от времени
общается и с Клаусом, и с Рэксом.
   Это как раз было неплохо. В какой-то степени  успокаивало  и  вселяло
надежду. Лишь бы они не сорвали МНЕ МОЮ ОПЕРАЦИЮ!
   В конце концов, я в германскую полицию не нанимался. Я - РУССКИЙ КОТ,
волей случая посвященный в разные ихние  немецкие  и  немецко-российские
гнусности. И я имею право действовать по своему усмотрению  -  так,  как
считаю нужным и справедливым!
   Поэтому в ночь с двадцать первого на двадцать второе  декабря,  когда
Баська Ковальска, перед отъездом на каникулы в свою любимую Польшу, спа-
ла в постели Фридриха, и они там за дверью  дышали  как  две  Дженни,  я
спустился в гараж, волоча за собой заранее украденный у фрау  Розенмайер
полиэтиленовый пакет фирмы "Тенгельманн".
   Я открыл крышку ящика, разгреб цветастые упаковки с ракетами и  осто-
рожно вытащил "Русский сувенир" наружу. С чудовищном трудом я  перекатил
эту ужасную "Матрешку" из русского пакета в немецкий, и  спрятал  его  у
самых ворот, за летними колесами от джипа "Чероки".
   В "Русские сувенир" с Адмиралтейством я умудрился запихать один  лыж-
ный ботинок Фридриха и снова аккуратненько опустил пакет на  дно  ящика.
Если не брать его в руки - нипочем не поймешь, что  там  ботинок,  а  не
бомба. По форме - просто загляденье! Ну, и, конечно, забросал пакет  ра-
кетами с фейерверком. Теперь, если Мозеру и Гельмуту взбредет  в  голову
проверить, - на месте ли их рождественский подарок Фридриху и Монике фон
Тифенбах, они будут полностью удовлетворены.
   Не скрою, все действия, которые я совершил, для меня,  Кота,  -  были
невероятно сложными! Для Человека, даже самого глупого - раз  плюнуть...
Я же так умудохался, что у меня потом еще часа два лапы дрожали и в ушах
стоял звон. Наверное, тоже давление повысилось, как у Фридриха, когда он
перенервничает. Теперь я ждал Гельмута...
   Он приехал на следующий день, двадцать  третьего  декабря,  выдал  во
всеуслышание версию, - дескать, его автомобиль плохо заводится и  попро-
сил герра Мозера посмотреть - что там такое...
   Когда же они с Мозером пошли наверх к Фридриху спросить  -  может  ли
герр Мозер уделить часок автомобилю герра Хартманна, и  оставили  сереб-
ристый "Мерседес" с открытыми дверцами у гаража, я спокойненько  вытащил
"тенгельманновский" пакет с русской бомбой из-за летних колес американс-
кого джипа "Чероки" и запихнул  его  глубоко  под  водительское  сиденье
"Мерседеса" герра Хартманна. Да еще и догадался  прикрыть  пакет  задним
накладным ковриком...
   Теперь осталось только предупредить Дженни, чтобы она попыталась  лю-
бым способом войти в Контакт с Моникой и,  не  говоря  Монике  ни  слова
правды, заставить ее в ближайшие дни даже не  подходить  к  серебристому
"Мерседесу". Что я в этот вечер и сделал. Смотался  к  дому  Хартманнов,
пролез сквозь золотые завитушки ворот в садик и  совершенно  нагло,  уже
чисто Телепатически, вызвал Дженни.
   Из дому ей было не выйти - у нее таких проходиков, как  мне  сотворил
герр Лемке, не было, и единственное, что она могла -  встать  на  задние
лапки у окна гостиной, где еще не  опустили  жалюзи,  и  притиснуться  к
толстому двойному стеклу своей заспанной мордочкой.
   Я хорошо помнил именно этот раздел из книги доктора Ричарда Шелдрейса
- мы его с Шурой Плоткиным даже специально отрабатывали - и  сделал  все
по науке. Сосредоточился и Телепатически четко передал Дженни свое  пре-
дупреждение насчет серебристого "Мерседеса".
   К счастью, Дженни все восприняла, как надо, закивала головкой и засу-
чила лапками по стеклу. Мне показалось, что я даже услышал  ее  ответ  -
дескать, "...ВСЕ ПОНЯЛА... НЕ ВОЛНУЙСЯ, ЛЮБИМЫЙ..." И потом -  неясно  и
неразборчиво, типа - "ОЧЕНЬ ТЕБЯ ХОЧУ!.."
   Вот этим разделом из Шелдрейса надо будет подзаняться с Дженни в сво-
бодное время. А то она неважно рубит в Бесконтактной Телепатической Свя-
зи...
   И, тем не менее, я, успокоенный, потрюхал к своему дому, считая,  что
программа сегодняшнего вечера выполнена мною на все сто  процентов.  Те-
перь не нарваться бы на мою подругу Лисицу, и можно  считать,  что  день
прошел удачно.
   Хотя, почему бы завершающим этапом удачного дня не трахнуть еще и Ли-
сицу?..
   Ранним утром двадцать четвертого декабря герр Лемке со своим  оранже-
рейно-парниковым "помощником", под непосредственным руководством  самого
Фридриха фон Тифенбаха, установили в гостиной, неподалеку от удивительно
уютного камина, напротив которого я теперь наладился валяться в  ленивой
полудреме чуть ли не каждый день, - роскошную голубую елку, и  принялись
ее украшать поразительно симпатичными игрушками  и  маленькими  цветными
лампочками...
   Фрау Розенмайер на кухне готовила соус  для  омаров.  Это  такие  ги-
гантские раки, каждый величиной с небольшую Кошку. Живые - жуткие,  чер-
ные, отвратительные, с чудовищными безжалостными клешнями.  Я  их  вчера
первый раз в жизни увидел - у меня чуть сердце  от  ужаса  не  останови-
лось!.. Вареные же омары - красные, вполне  мирные,  с  очень  миленьким
рыбным запахом...
   Баська еще вчера села в свой десятилетний задрипанный "фордик" и ука-
тила на нем в Польшу, получив от Фридриха рождественский подарок - тыся-
чу марок. Баська сейчас в Польше дом строит. Ей очень нужны деньги...
   Францу Мозеру Фридрих вчера разрешил не приезжать с утра в Грюнвальд,
а попросил появиться лишь на час только к шести вечера -  помочь  ему  с
Моникой подготовить рождественский фейерверк. А потом тоже сразу же  уе-
хать домой.
   В этот день всех ждут дома семьи - дети, мужья, жены, родители, точно
такие же приготовления к празднику, поэтому как только  фрау  Розенмайер
все приготовит и разложит так "...как это умеет делать только она!.."  -
она спокойно может ехать домой, не забыв забрать рождественский  подарок
от благодарного ей Фридриха фон Тифенбаха.
   То же касается и герра Лемке с его коллегой - только елка! И еще цве-
ты... И все! И вот вам подарки к Рождеству!
   А на стол Фридрих фон Тифенбах при помощи двух дам - Тани Кох и Мони-
ки - все накроет сам. Это он ужасно любит делать с детства! Так что, мои
дорогие дамы и господа - вы свободны и дай Бог вам всем счастья! Вы это-
го достойны!
   В предпраздничной суматохе мне забыли дать пожрать. Пришлось даже на-
орать на фрау Розенмайер! Правда, я это сделал так, чтобы  никто,  кроме
нее, моего хриплого мява не слышал. Компрометировать  Человека  в  такой
день - последнее дело. Ни в какой день этого делать нельзя, а в такой  -
особенно.
   Уж как она расстроилась! Так сожалела о своей забывчивости, что мгно-
венно бросила в электрическую печку (называется  "Микровелле")  огромную
замороженую форелищу. И та через три минуты была уже мягкой, в меру теп-
лой, и такой вкусной, что я простил фрау Розенмайер все на свете и  даже
потерся о ее ноги своей рожей. Не так чтобы очень, но...  Как  цитировал
Шура кого-то из английских королей: "Ничто не стоит  нам  так  дешево  и
ничто не ценится нами так дорого, - как вежливость..."
   К двенадцати часам дня мы с Фридрихом, наконец, слава Богу,  остались
совсем одни в нашем огромном и прекрасном доме. К приему гостей было все
приготовлено, и у нас оставалась еще уйма времени, чтобы привести себя в
порядок и отдохнуть перед началом Рождественских торжеств.
   Я подумал, что, пока не раздался телефонный звонок от Гельмута  Харт-
манна с сообщением, что "ЕГО АВТОМОБИЛЬ ОПЯТЬ НЕ  ЗАВОДИТСЯ",  -  волно-
ваться мне нечего, и у меня есть в запасе  пара  часов  для  болтовни  с
Фридрихом.
   Тема сегодняшнего разговора должна была быть  продолжением  вчерашней
прерванной темы - почему Коты и Кошки лучше Собак. И  почему  Собаки  не
любят Кошек и Котов? Еще вчера я пытался объяснить Фридриху, что  Собаки
подсознательно ощущают собственный комплекс неполноценности и дико зави-
дуют независимым и гордым, свободным и не поддающимся дрессировке  Котам
и Кошкам! То есть Коты и Кошки поддаются дрессуре, но только тогда, ког-
да этого хотят сами.
   Я даже пытался провести аналогию с Человечеством. Те Собаки,  которые
ведут себя независимо и гордо как Коты - к Котам ненависти не  испытыва-
ют... То же самое и с Людьми. Независимые и гордые  -  интернациональны!
Им не нужно цепляться за пресловутое, пошло  и  искусственно  выдуманное
расовое, якобы, превосходство над другими нациями...  А  это  судорожное
цепляние за "превосходство своей расы" - от бездарности,  от  зажатости,
отсутствия душевной широты, от постоянного ожидания пинка в зад!.. А Ко-
ты раскованны с детства. Они Любят, и их Любят. И в этой Любви они обре-
тают Свободу!..
   Мы как-то с Шурой Плоткиным говорили об этом. Кажется, после того ан-
тисемитского митинга у Казанского собора, когда даже меня "жидом"  обоз-
вали. В отношении Котов Люди очень часто заблуждаются.
   Конрад Лоренц, великий Человек, написавший такую, с моей Котовой точ-
ки зрения, гениальную книгу, как "Человек находит друга", - и то ошибся,
утверждая, что Коты привязаны не к Людям, а к Дому! Неверно это...  Пле-
вали Коты на все Дома в мире! Коту важно, что за Человек  живет  в  этом
Доме, рядом с этим Котом... Вот, что важно!
   Только я было собрался с мыслями, чтобы продолжить  этот  разговор  с
Фридрихом - мне были очень интересны его соображения на этот счет, - как
вдруг раздался стук в дверь гостиной!
   Мы, свято уверенные, что пребываем в доме одни, потрясенно перегляну-
лись, и я тут же вспрыгнул на камин, оттуда на высокий резной  буфет,  и
занял максимально выгодную позицию для нападения.
   Стук повторился.
   - Да, да!.. Пожалуйста! - удивленно крикнул Фридрих. Дверь в гостиную
отворилась и вошел оранжерейно-парниковый "помощник" герра Лемке.
   - Прошу прощения, герр фон Тифенбах, - мягко улыбнулся он. - Я  капи-
тан криминальной полиции Гюнтер Шмеллинг.
   Что у нас потом в доме творилось - просто не описать!  Когда  капитан
Шмеллинг, безо всяких там нагнетаний и запугиваний, очень спокойно пове-
дал уважаемому герру фон Тифенбаху, что сегодня в Рождественский вечер в
его доме может раздаться взрыв, Фридрих очень удивился и спросил -  кому
это понадобилось?
   - Сейчас это уточняется, - уклончиво ответил Шмеллинг и попросил раз-
решения попытаться отыскать и обезвредить взрывное устройство,  заложен-
ное в доме еще недели две или три тому назад.
   - Какого черта тогда не взорвали меня раньше? - спросил Фридрих.
   - Чтобы взрыв прозвучал в тот момент, когда вы займетесь фейерверком.
Тогда это могло бы выглядеть рядовым несчастным случаем.
   Не скрою, я был просто поражен! Ведь существуют же  Настоящие  Собаки
на свете!.. Такие - как Дженни, как Рэкс!.. Я - Кот... Со мной - все по-
нятно. Но чтобы Собаки так грандиозно сумели передать важнейшую информа-
цию, не растеряв по дороге ни одной мельчайшей детали - уму непостижимо!
Ай да Рэксик! Не Пес, а Личность!
   - Делайте все, что вы считаете нужным, капитан, - сказал  Фридрих.  -
Вам помочь?
   - Что вы, герр фон Тифенбах! Помощников у меня более чем  достаточно.
Шмеллинг вынул из кармана телефонную трубку, нажал всего лишь одну кноп-
ку и сказал всего лишь два слова. И обратился к Фридриху:
   - Я, с вашего разрешения, открою ворота на территорию, чтобы наши ма-
шины не скапливались у вашего дома со стороны улицы.
   - Поступайте так, как сочтете необходимым. За то  время,  которое  вы
"работали" в этом доме, надеюсь, вы знаете, как открыть ворота?
   - Конечно, - усмехнулся Шмеллинг.
   - .Да... откуда вы так прекрасно постигли садово-оранжерейное  ремес-
ло? - спросил Фридрих. - Герр Лемке не мог на вас нарадоваться!
   - Дело в том, что лет тридцать тому назад, по студенческому обмену, я
заканчивал Лесотехническую академию в Ленинграде, в России.
   - Так вы знаете русский язык?!
   - Естественно. Поэтому я и работаю в русском отделе КРИПО.
   И капитан Шмеллинг пошел к входным дверям, чтобы нажать кодовые кноп-
ки, открывающие изнутри наши ворота в сад.
   Их было шестеро и Рэкс. И приехали они не на полицейских, а на  обыч-
ных частных автомобилях.
   Это были два паренька, которые, как я понял, охраняли нас с Фридрихом
на прогулках всю последнюю неделю. (Недаром я  почувствовал,  когда  они
выдрючивались вокруг нас на своих велосипедах, что от них  пахло  оружи-
ем!..) Затем сам капитан Шмеллинг и уголовно-разыскной руководитель Рэк-
са - мой старый и симпатичный знакомый Клаус. Можно сказать, друг еще  с
тех автобановских времен, когда он единственный взял меня тогда под  за-
щиту и запретил отлучать меня от Водилы... И, наконец, два очень серьез-
ных мужичка из того "взрывного" отдела, о котором мне в прошлую  встречу
говорил Рэкс. Мужички были обвешаны кучей  приборов  и  работали  не  за
страх, а за совесть!
   Не было уголка в нашем огромном доме, который бы не обшарила эта бри-
гада из шести специалистов и одного Рэкса.
   Через два с половиной часа безуспешных поисков, особенно после  того,
как Рэкс обнаружил в гараже, в ящике для  рождественских  ракет,  петер-
бургскую пластиковую сумку с одним лыжным ботинком Фридриха,  Людьми  из
КРИПО было решено, что преступники чего-то испугались и решили  отложить
на время свою убийственную акцию.
   Тем более, что мужички из "взрывного" отдела своими умненькими прибо-
рами точно определили, что бомба лежала именно в этом ящике!
   Но вот, кто туда положил вместо бомбы один  лыжный  ботинок  Фридриха
фон Тифенбаха - было для всех загадкой. Только не для Рэкса!..
   Тот сразу же незаметно загнал меня в угол кабинета, подальше от Людс-
ких глаз, и спросил меня прямо в лоб:
   - Твоих лап дело?!!
   Я отвел глаза в сторону и с "понтом" стал умываться. Дескать,  о  чем
это вы, майн либер герр Рэксик? Впервые слышу...
   Тогда этот настырный хам опрокинул меня на спину, прижал своей огром-
ной лапой к полу и сказал:
   - Я же говорил тебе, чтобы ты не совался не в свое дело! Мы  в  нашем
отделе уже почти вышли на прямую - нащупали чуть ли не все связи, о  ко-
торых ты даже представления не имеешь, а ты у нас из-под носа уволакива-
ешь куда-то одно из важнейших доказательств! Тогда на кой  черт  ты  мне
все это рассказывал?!
   Конечно, я, даже лежа на спине, мог надавать ему по рылу  -  особенно
задними ногами. Но я не пошевелился. С точки зрения юридической  -  Рэкс
был абсолютно прав! Но с МОЕЙ точки зрения - прав был Я. И если все пой-
дет так, как Я ЭТО задумал, то сегодня же вечером... Но я  даже  рта  не
раскрыл!
   Я вспомнил неподвижного окровавленного Водилу,  застреленного  дурака
Лысого, в клочья растерзанного Алика, рассыпанный и смешавшийся с лужами
крови кокаин на ночном автобане в десяти километрах от Мюнхена...
   Я представил себе Фридриха фон Тифенбаха и его дочь Монику, да и себя
самого, а может быть и Таню Кох со своим профессором, разорванных  взры-
вом именно в тот момент, когда мы все должны были  бы  весело  встречать
Рождество, и не сказал Рэксу ни слова.
   Только постарался изобразить на своей морде такую искренность,  кото-
рую Рэкс вряд ли когда-нибудь видел в своей жизни,  и  жалобно  просипел
под его тяжеленной лапой:
   - Рэксик, родненький... Ну, о чем ты говоришь, браток? Разве бы я те-
бе не сказал?! Ну, как ты можешь так обо мне подумать?!
   Криминальная полиция уехала, взяв с нас слово ни с кем не  разговари-
вать об этом, никого из окружающих не подозревать и, вообще, вести  себя
так, словно мы ничего не знаем и знать не хотим.
   Несколько ошалевшие от почти трехчасового пребывания посторонних  лю-
дей в нашем доме, мы с Фридрихом  наскоро  перекусили.  Причем  Фридриху
пришлось даже шлепнуть пару рюмок коньяку, чтобы немножко придти в  себя
и оклематься от свалившихся на него новостей. А потом, совершенно  обес-
силенные, мы завалились в гостиной у елки немного передохнуть перед  на-
чалом приведения себя в порядок и приходом гостей. Фридрих - на свой ди-
ван, я - в свое кресло.
   Задремать не удалось ни мне, ни Фридриху. Слишком велико было нервное
напряжение. Поэтому уже через час Фридрих встал с дивана и сказал:
   - Кыся! Я оставляю тебя встречать и занимать гостей, а сам пойду при-
му ванну и переоденусь. В конце концов, Рождество -  есть  Рождество,  и
никто не имеет права нам его испортить!
   - Только, пожалуйста, возьми с собой телефон, - сказал я ему. -  Мало
ли что...
   Я знал, что у Франца Мозера есть свои ключи от калитки, но если  поз-
вонит Гельмут Хартманн, а он, по моим расчетам, обязательно позвонит ча-
сам к шести, то пусть он лучше разговаривает с  Фридрихом.  Потому,  что
эта "швайне хунд" в Человеческом образе, все равно меня не поймет...
   По-моему, немцы придумали грандиозное ругательство -  "швайне  хунд".
То есть, "Свинячья Собака"... Абсолютно алогичное, нелепое, но для  нас,
Котов, - очень даже выразительное! Впрочем, я уже раньше говорил об этом
- когда меня поймали с форелью жулики Шредер  и  Манфреди  в  Английском
парке осенью.
   Не вставая из кресла, я разглядывал свой "собственный документ",  из-
готовленный старым русским жуликом, осчастливившим разными сроками свое-
го присутствия почти все тюрьмы Европы.
   Теперь этот документ, повествующий  об  "исторической"  любви  "моих"
предков - Кошки шведского короля Карла и  Боевого  (???)  Кота  Государя
всея Руси Петра Великого, был заключен под стекло, в очень дорогую  ста-
ринную рамочку красного дерева, окаймленную настоящим чеканным серебром.
   Замечательная по своей наивности и наглости,  моя  "родовая  грамота"
стояла на самом видном месте нашей огромной гостиной - на камине темнок-
расного мрамора, рядом с разными небольшими семейными  реликвиями  семьи
фон Тифенбах.
   Но стояла она там, как шутка. Как веселое напоминание о нашем  первом
дне знакомства. И мне это ужасно нравилось! Да, и всем, кто к нам прихо-
дил - тоже. Даже сегодняшней полиции...
   Однако, сейчас я смотрел на эту дурацкую "грамоту", почти не видя ее.
Мне нужно было на чем-то остановить свой взгляд, и на глаза случайно по-
палась эта рамочка красного дерева в серебре.
   А в голове у меня все время проворачивалась МОЯ КОМБИНАЦИЯ  сегодняш-
него вечера. Которую я противопоставил всей криминальной полиции  Мюнхе-
на. Только бы не сорвалось... Только бы не разрушилось!..
   Я просчитывал десятки вариантов, понимая, что срыв может произойти  в
любом из звеньев - может быть, испугается Мозер; или перетрусит Гельмут;
или кто-то из них случайно обнаружит "Матрешку" под сиденьем серебристо-
го "Мерседеса"; или - что самое страшное, - Моника неожиданно согласится
подождать, пока Франц и Гельмут "починят" их автомобиль, и поедет к отцу
вместе с Гельмутом. А там еще и Дженни...
   Голова у меня шла кругом, и я молился всем нашим Котово-Кошачьим  Бо-
гам, чтобы все шло так, как придумал Я, как это и должно было  бы  идти,
если подходить ко всему этому с мерками СПРАВЕДЛИВОСТИ.
   Очнулся я только тогда, когда случайно заметил в окне идущих  уже  по
саду Таню Кох, Фолькмара фон Дейна и Франца Мозера. Сначала  я  подумал,
что прослушал звонок в дверь, а потом вспомнил, что у Мозера  есть  свои
ключи от калитки и гаража. Наверное, все трое одновременно  подъехали  к
нашему дому и звонка попросту не было.
   А тут, кстати, в гостиную спустился и Фридрих. Но в каком виде?!
   В смокинге (это мне когда-то Шура Плоткин объяснял), в белой  "бабоч-
ке", с маленьким ярким живым цветочком на черном шелковом лацкане,  и  в
очень строгих черных, почти без блеска, туфлях.
   - Какой ты красивый, Фридрих! - восхитился я и  увидел,  что  Фридрих
очень обрадовался моему впечатлению.
   - Тебе, действительно, нравится? - смущенно спросил он, словно  надел
смокинг впервые в жизни.
   - Очень! - с удовольствием сказал я. - Ну, просто - отпад!!!
   - Что? - не понял Фридрих, - Как ты сказал?.. На мое счастье, раздал-
ся звонок в дверь, и мне не пришлось объяснять Фридриху  значение  слова
"отпад". Для меня всегда это почти непосильная задача  -  растолковывать
ему то или иное наше выраженьице и переводить его на удобоваримый  язык.
Поэтому последнее время при Фридрихе я опасаюсь пользоваться нашим улич-
ным жаргоном. Это я только сейчас, на нервной почве, ухо завалил...
   Вот, кстати, попробуй, объясни Фридриху, что это такое -  "ухо  зава-
лил"! Себе дороже...
   ...Потом все друг друга поздравляли с праздником и дарили подарки.
   Этому подонку  Мозеру  Фридрих  вручил  объемистый  конверт  с  "Вай-
нахтсгельд" - рождественскими деньгами.
   Фолькмару фон Дейну - настоящий рисунок какого-то Дюрера, о котором я
никогда и слыхом не слыхивал...
   А Тане Кох Фридрих преподнес  коробочку  с  такой  сверкающей  цацкой
внутри, что когда Таня открыла коробочку, она чуть в обморок не упала!
   Мне же Таня подарила красно-золотую жилетку с белой манишкой и  таким
же бантиком, как у Фридриха. Чуть поменьше.
   - Ты что, Таня? - тихо спросил я ее на Нашей Волне. - У  тебя  совсем
крыша поехала?! Я же никаких жилеток не ношу...
   - Кыся, миленький... Ну, пожалуйста, надень жилеточку! - вслух запри-
читала Таня. - Только на сегодняшний вечер! Я так старалась... Пожалуйс-
та, очень прошу тебя... Это сейчас ужасно модно! Все телевизионные моде-
раторы, и мужчины, и женщины, теперь только в жилетках! Причем, в  самых
разных... Я помогу ее тебе надеть. Ну, пожалуйста, Кот!..
   - Телевизионные модераторы, даже самые популярные  и  талантливые,  -
далеко не образец хорошего вкуса, - заметил Фридрих. - Но тебе, мой  до-
рогой друг Кыся, эта жилетка действительно очень к лицу. Ты  в  ней  так
импозантен!..
   Я и сломался. Таня была так красива, так элегантна в  своем  вечернем
платье, а Фридрих посоветовал мне надеть жилет таким тоном,  что  я  дал
слабину и позволил напялить на себя жилетку вместе с  манишкой  и  белым
бантиком. Это было не Бог весть как удобно, но почти не стесняло  движе-
ний. И я смирился.
   - Я, пожалуй, пойду в гараж, приготовлю фейерверк? - спокойно спросил
Франц Мозер.
   - Конечно, конечно! Я же для этого и просил вас заехать сюда на  пол-
часика, - тут же согласился Фридрих.
   А я с замирающим сердцем ждал телефонного звонка от Гельмута Хартман-
на, и внутри у меня все дребезжало от нервного напряга. И в тот  момент,
когда Мозер направился было к дверям, раздался звонок телефона!
   Откуда-то я точно ЗНАЛ, что это звонит Гельмут.
   Мало того, когда Фридрих взял телефонную трубку (заметьте, без "Гром-
кой связи"!) я УСЛЫШАЛ не только то, что говорил Фридрих  фон  Тифенбах,
но и то, что говорил ему Гельмут Хартманн с  другого  конца  Грюнвальда.
Вот ОНО, НАШЕ - КОТОВОЕ, НЕОБЪЯСНИМОЕ!!!
   - Фридрих, добрый вечер! У меня  опять  не  заводится  мой  проклятый
"Мерседес", - сказал Гельмут. - Нет ли у вас герра Мозера?
   - Есть, - ответил Фридрих и жестом остановил уже уходящего Франца.
   - Фридрих, будьте любезны, попросите герра Мозера заехать за нами  на
одной из ваших машин. А может быть, он мне и поможет завести мой автомо-
биль? Он уже это несколько раз делал. Тогда вообще не будет никаких хло-
пот с возвращением домой ночью...
   - Хорошо, Гельмут, - коротко ответил Фридрих, отключил телефон и ска-
зал Мозеру: - У герра Хартманна опять проблемы с его "Мерседесом". Пожа-
луйста, Франц, возьмите машину и съездите за ними.
   - А как же фейерверк? - осторожно спросил Франц Мозер, и я почувство-
вал его внутреннее ликование - все шло так, как они с Хартманном и  пла-
нировали!
   - Ничего страшного. Я думаю, пока фрау Кох накрывает на  стол,  мы  с
профессором сумеем сами подготовить все ракеты к запуску. А так как  се-
годня навалило много снега, возьмите "Чероки", чтобы у вас самих не воз-
никало никаких проблем по дороге.
   - Слушаюсь, герр фон Тифенбах! - и Мозер вышел из гостиной. Я тут  же
юркнул за ним. Лишь бы он не открывал ящик с ракетами! Лишь бы не  лапал
мешок "Русский сувенир"! Если же он это попробует сделать, я  постараюсь
ему как-нибудь помешать. Как - я понятия не имел,  но  надеялся,  что  в
экстремальный момент мне это придет в голову...
   Как я и ожидал, спустившись в гараж, Мозер тут же открыл ящик с раке-
тами, заглянул туда, увидел знакомый пластиковый пакет (недаром я  после
отъезда полиции еще полчаса корячился - снова  запихивал  туда  пакет  с
лыжным ботинком!) и чтобы не дать Мозеру прикоснуться к нему и пощупать,
на месте ли бомба-"Матрешка", я неожиданно перед самым носом Мозера, да-
же хлестнув его хвостом по лицу, вспрыгнул на крышу "Гранд-Чероки".
   Мозер в испуге отпрянул от ящика, прикрыл его, и  дрогнувшим  голосом
спросил меня:
   - Тоже поедешь со мной, русская сволочь?
   Но я сделал вид, что ничего не понял, и даже потерся брылями о  плечо
Мозера. Можете представить чего мне это стоило!..
   И когда Мозер открыл дверцу "Чероки", я первым прыгнул в кабину. Там,
у Хартманнов, я хоть смогу повлиять через Дженни на Монику  -  если  она
заартачится и не захочет ехать сама на "Чероки".
   Но мне этого делать не пришлось.
   Нужно было видеть, как Моника и Дженни обрадовались,  увидев  меня  в
красно-золотой жилетке и белой манишке с беленькой "бабочкой"!
   Дженни от меня просто глаз не отрывала, а Моника тут  же  согласилась
сесть за руль "Чероки" и вместе со мной и Дженни ехать прямо к  отцу.  И
там подождать Гельмута с его капризным "Мерседесом" - герр Мозер утверж-
дает, что починка займет всего минут двадцать, - а потом уже сесть  всем
вместе за праздничный стол!..
   А пока Моника поможет Тане Кох накрыть на стол, а отцу -  разобраться
с фейерверком.
   Один я видел, как переглянулись Хартманн и Мозер. И если до какого-то
мгновения у меня, нет-нет, да и возникали сомнения -  имею  ли  я  право
брать на себя Суд на этими двумя Негодяйцами - то после того, как я  еще
перехватил их взгляд, которыми они проводили нас, у меня отпали все сом-
нения...
   В четыре руки Моника и Таня накрыли в столовой, благо фрау Розенмайер
перед своим уходом заранее все так красиво разложила на  невиданно  рос-
кошное старинной посуде (даже крахмальные салфетки скрутила башенками!),
что Таня и Моника затратили на сервировку стола не больше десяти  минут.
А я ждал второго, "проверочного" звонка Хартманна... Дождался я его тог-
да, когда Дженни, дыша, как Баська Ковальска, пыталась  утащить  меня  в
одну из пустых комнат или ванную, или туалет... Ей сейчас было все равно
где! Вот ведь приспичило!..
   Но мне было настолько не до нее, что даже Моника это почувствовала  и
прикрикнула на нее:
   - Дженни! Оставь Кысю в покое!..
   Именно в эту секунду позвонил Гельмут. Трубку взяла Моника.
   - Все в порядке! - УСЛЫШАЛ я бодрый голос Гельмута. - Мы завели "Мер-
седес" и выезжаем к вам. Я только доброшу герра Мозера до  стоянки,  где
он оставил свою машину. А что делаете вы?
   - Мы с Таней приготовили стол и идем с папой и  Фолькмаром  в  гараж,
заниматься ракетами.
   - Превосходно! - сказал Гельмут. - Еду.
   Неожиданно для самого себя я вдруг почувствовал, что мне срочно необ-
ходимо остаться одному. Тогда я смогу сосредоточиться как следует и УВИ-
ДЕТЬ ВСЕ, ЧТО БУДЕТ ПРОИСХОДИТЬ В ДОМЕ ХАРТМАННОВ И В "МЕРСЕДЕСЕ"...
   Я рванул вниз, в большую неотапливаемую комнату при подвале,  где  на
стеллажах хранились сотни бутылок самых  различных  вин,  водок,  виски,
джинов и стояли десятки пластмассовых ящиков с минеральной водой и сока-
ми всех сортов...
   Слава Богу, Дженни даже не успела понять, куда это я смылился. Влетев
в эту комнату, я непроизвольно, не отдавая  себе  отчета  в  собственных
действиях, почему-то нырнул под нижнюю  полку  винного  стеллажа,  быст-
ренько улегся на живот, спрятал голову между передних лап и закрыл  гла-
за...
   ...И УВИДЕЛ ГЕЛЬМУТА ХАРТМАННА ВМЕСТЕ С ФРАНЦЕМ  МОЗЕРОМ,  СИДЯЩИХ  В
СЕРЕБРИСТОМ "МЕРСЕДЕСЕ" НА ПУСТЫННОЙ И РАСЧИЩЕННОЙ АВТОМОБИЛЬНОЙ СТОЯНКЕ
ОКОЛО УЧЕБНОГО ПОЛЯ ДЛЯ ГОЛЬФА...
   Я ничего не слышал... Ощущение было таким, будто я смотрю большой те-
левизор, а звук выключен. Только видел...
   ...КАК ГЕЛЬМУТ ВЫНУЛ НЕБОЛЬШОЙ ПУЛЬТ ИЗ ВНУТРЕННЕГО КАРМАНА ПАЛЬТО.
   ПОЛА ПАЛЬТО ОТКИНУЛАСЬ, И Я ЗАМЕТИЛ, ЧТО ГЕЛЬМУТ БЫЛ ТОЖЕ В  СМОКИНГЕ
И ТАКОЙ ЖЕ "БАБОЧКЕ", КАК У МЕНЯ, ФРИДРИХА И ФОЛЬКМАРА...
   Ах, как жаль, что я ничего не слышу!.. Как мне было бы  важно  сейчас
узнать, что говорил Франц Мозер Гельмуту Хартманну! Я заметил,  что  чем
сильнее я зажмуриваю глаза, чем плотнее прикрываю голову лапами, тем от-
четливее ВИЖУ НА РАССТОЯНИИ! Вот, например, сейчас мне очень хорошо ВИД-
НО, как...
   ...ГЕЛЬМУТ, С ИСКАЖЕННЫМ ОТ СТРАХА ЛИЦОМ, НИКАК  НЕ  РЕШАЕТСЯ  НАЖАТЬ
КНОПКУ НА ПУЛЬТЕ... И ТОГДА ФРАНЦ НАЧИНАЕТ ЕГО СПОКОЙНО УГОВАРИВАТЬ, ЯВ-
НО ВСЕ ПОВЫШАЯ И ПОВЫШАЯ ГОЛОС...
   Я не слышу, я ВИЖУ, как он повышает голос! Я  вижу  ужас  на  лице  у
Хартманна, и понимаю, что он не пожалел нас в  последний  момент,  -  он
просто перетрусил и сейчас отказывается нажать кнопку. И тогда...
   ...ФРАНЦ МОЗЕР ВЫТАЩИЛ ИЗ-ЗА ПАЗУХИ ПИСТОЛЕТ И СУНУЛ ЕГО ПОД ПОДБОРО-
ДОК ГЕЛЬМУТУ ХАРТМАННУ.
   ПО ЛИЦУ ХАРТМАННА ПОТЕКЛИ СЛЕЗЫ И ОН В ПАНИЧЕСКОМ УЖАСЕ СУДОРОЖНО ЗА-
КИВАЛ ГОЛОВОЙ...
   Потом... Ну, точно в кино, я УВИДЕЛ...
   ...ТОЛЬКО ТРЯСУЩИЕСЯ РУКИ ГЕЛЬМУТА. ОДНА ДЕРЖАЛА НА ЛАДОНИ  НЕБОЛЬШОЙ
РУССКИЙ ПУЛЬТИК, А ВТОРАЯ РУКА ГЕЛЬМУТА  ДРОЖАЩИМ  УКАЗАТЕЛЬНЫМ  ПАЛЬЦЕМ
НАЖАЛА МАЛЕНЬКУЮ КРАСНУЮ КНОПКУ...
   Но взрыв... Взрыв чудовищной силы - я УСЛЫШАЛ!!! Я услышал, как  зад-
ребезжали все стекла в окнах нашего дома, и УВИДЕЛ...
   ...АВТОМОБИЛЬНУЮ СТОЯНКУ УЧЕБНОГО ПОЛЯ ДЛЯ ГОЛЬФА. ОНА ВСЯ БЫЛА ОСВЕ-
ЩЕНА ГИГАНТСКИМ ФАКЕЛОМ ВЗРЫВАЮЩЕГОСЯ И ГОРЯЩЕГО "МЕРСЕДЕСА"!..
   В ЖЕЛТО-БАГРОВОЕ ВЕЧЕРНЕЕ НЕБО ЛЕТЕЛИ ОХВАЧЕННЫЕ ПЛАМЕНЕМ КУСКИ "МЕР-
СЕДЕСА" И ТОГО, ЧТО ЕЩЕ ВСЕГО ЛИШЬ ОДНУ СЕКУНДУ ТОМУ  НАЗАД  БЫЛО  ДВУМЯ
ЖИВЫМИ ЛЮДЬМИ... ОЧЕНЬ ПЛОХИМИ ЛЮДЬМИ, НО ЖИВЫМИ. А ТЕПЕРЬ...
   А теперь звук будто бы стал сам по себе восстанавливаться, - я  услы-
шал вой полицейских сирен и отдаленный грохот рушащихся и  пылающих  об-
ломков бывшего серебристого "Мерседеса" с кусками  бывших  очень  плохих
Людей на расчищенную от снега автомобильную стоянку  учебного  поля  для
игры в гольф...
   В Петербург я лечу один. Да, да... Я лечу один в  Петербург.  Фридрих
не может оставить Монику, свою единственную дочь, в таком  состоянии,  в
котором она пребывает все последние дни. Как бы не очень счастливо скла-
дывалась их жизнь с Гельмутом, но десять лет совместной жизни бок о  бок
- это десять лет, и за такой короткий срок, как десять дней,  зачеркнуть
эти десять лет нет никакой возможности!..
   Тем более, что от Моники и по сей день тщательно скрывается  истинная
причина взрыва.
   Сейчас Моника переехала к отцу, и на маленьком семейно-дружеском  со-
вете, куда были приглашены только самые близкие - Фолькмар фон Дейн, Та-
ня и я, было решено вернуть "Хипо-Банку" дом Хартманнов и тем самым  по-
гасить долги покойного Гельмута. А Моника с Дженни пока поживут у  Фрид-
риха, а там будет видно.
   Теперь подробности, от которых так оберегали Монику. Криминальная по-
лиция Баварии вместе с какими-то русскими сыщиками докопались и в Петер-
бурге, и в Германии до настоящего положения дел с тем самым кокаином, на
котором я въехал в Германию.
   Капитан Гюнтер Шмеллинг летал даже на пару дней в Петербург,  а  сюда
тоже на два дня прилетал из Петербурга один русский милиционер - специа-
лист по транспортировке наркотиков. Это я узнал от Рэкса.
   Узнал, что Гельмут Хартманн и Франц Мозер - оба были завязаны на  это
"кокаиновое дело", но со взрывом "Мерседеса" и последующей гибелью глав-
ных "фигурантов" (полицейская лексика Рэкса), полиция культивировала две
версии: первая - Гельмут и Франц допустили ошибку и несогласованность  в
обоюдных действиях, и совершенно случайно взорвали сами себя.  Вторая  -
их двоих взорвала неустановленная Личность, имеющая непосредственное от-
ношение к делу о "Русском кокаине". Полиции неизвестна  эта  Личность  и
версия находится в специальной разработке. Однако один из служащих  кри-
минальной полиции Баварии свято убежден в том, что обе первые версии  не
стоят и выеденного яйца, а существует совершение определенный и всем из-
вестный Субъект, который организовал взрыв и убил Гельмута  Хартманна  и
Франца Мозера -  во-первых,  в  пределах  "необходимой  самообороны",  а
во-вторых, исполнил акт справедливого отомщения в обход законодательства
Федеративной республики Германии.
   Но так как доказать Личность Субъекта, совершившего двойное  убийство
на территории Баварии, практически невозможно, ибо ни один  здравомысля-
щий юрист никогда не поверит в возможность совершения преступления имен-
но этим Субъектом, и спорить с двумя первыми официальными версиями поли-
ции - смысла не имеет.
   Естественно, что этим служащим криминальной полиции был Рэкс,  а  по-
дозреваемым им Субъектом - Я!
   Но как ни умолял он меня сознаться в этом только ему, Рэксу,  как  ни
клялся, что из него и под пыткой не вытянут ни слова, я помалкивал,  де-
лал вид, что удивлен, обижен, оскорблен, наконец, но даже и не собирался
ни в чем признаваться.
   Только один Человек знал все до мельчайших подробностей - по дням, по
часам, по минутам. Это был Фридрих фон Тифенбах. От него я не стал ниче-
го скрывать. Я рассказал ему, что даже ВИДЕЛ, КАК ЭТО произошло. И приз-
нался, что у меня ни на секунду не дрогнула лапа!
   - Знаешь, Кыся, - сказал мне фон Тифенбах. - Я просто в  отчаянии  от
скудности и несовершенства Человеческого языка,  и  у  меня  не  хватает
слов, чтобы выразить тебе, что я думаю по этому поводу.
   Мы все обязаны тебе жизнью, и я благодарю Господа Бога за то, что  он
так счастливо и щедро наградил меня знакомством и дружбой  с  тобой.  Мы
сидели в кабинете. Фридрих у стола в большом вертящемся кожаном  кресле,
я - у его ног, на ковре. Как мне было ответить Фридриху на ТАКИЕ слова?
   Я вспрыгнул к нему на стол, что-то муркнул и лизнул его в щеку. А что
я мог еще сделать?..
   - Но вот я о чем подумал, Кыся, - продолжил Фридрих. - А  не  слетать
ли тебе в Петербург одному? Так ли тебе нужны  разные  вопросы  немецкой
полиции? Следствие-то продолжается... Даже если они будут брать  у  тебя
показания, как у обычного свидетеля.
   - Каким образом?! - удивился я.
   - Таким же, как я сейчас разговариваю с тобой. Уж если твой  приятель
Рэкс, по твоему же наущению, сумел установить со своим  "Полицайхундефю-
рером" Клаусом Телепатический Контакт, то почему тебе кажется, что в на-
шей полиции не найдется еще один тонкий и умный Человек, который прочтет
книгу доктора Шелдрейса и не воспользуется его методологическими совета-
ми? Я считаю, что сейчас - самое время для твоего  отлета  в  Петербург.
Давай позвоним твоему другу в Россию, чтобы он встретил тебя. Он владеет
каким-нибудь языком, кроме русского?
   - Английским. Но очень неважненько...
   - Ничего, договоримся, - спокойно сказал Фридрих. -  Ты  помнишь  ваш
петербургский номер телефона?
   - Нет, конечно, - смутился я. - У меня с цифрами вообще заморочки...
   - Что?!
   - Ну, цифр я не знаю! Вот что...
   - А-а-аа... Не нервничай. Ничего страшного. Давай я запишу его  фами-
лию и полное имя. "Шура", как я понимаю, что-то домашнее?
   - Да. Его зовут Александр Плоткин.
   - Адрес не помнишь?
   - Прекрасно помню! Проспект Науки, около шашлычной девятиэтажный  дом
с одним входом и лифтом. Квартира на восьмом этаже. Перед домом  -  пус-
тырь.
   - Понятно, - улыбнулся Фридрих. - Ничего, ничего! Сейчас все будет  в
порядке.
   Он позвонил в специальную международную справочную и попросил  разыс-
кать в России, в городе  Санкт-Петербурге,  на  проспекте  Науки,  номер
частного телефона журналиста Александра Плоткина.
   Спустя пятнадцать секунд Фридрих уже записывал наш петербургский  но-
мер телефона. Несколько раз попытался набрать этот номер и соединиться с
Шурой, но разочарованно и горестно вздохнул:
   - Никто не отвечает. Его нет дома...
   В оставшиеся до моего отлета три дня мы звонили Шуре Плоткину в самое
разное время суток раз сто, и ни разу не застали его  дома.  Я  высказал
предположение, что он на недельку уехал в Москву. Раньше  он  это  делал
достаточно часто...
   Несмотря на то, что Шура не откликался, было решено отправить меня  в
Санкт-Петербург как можно скорее. От лишних полицейских  расспросов,  от
последствий возможной экзальтированной болтовни  Дженни  с  посторонними
Собаками. Дженни и не захочет, а заложит -  только  из  одного  желания,
чтобы все знали, какую важную роль она играла во всем этом шумном  деле.
Ну, и, конечно, не удержится и назовет мое имя!..
   Мой отлет был обставлен самым деловым и шикарным образом.  Все  ранее
заготовленные документы для нашего совместного полета в Россию с Фридри-
хом были аннулированы. Все необходимые документы только на одного меня -
получены в течение двух дней.
   Надо сказать, что здесь очень сильно сработало  имя  самого  Фридриха
фон Тифенбаха. Герр Лемке и фрау Розенмайер (Баська еще не вернулась  из
Польши) сказали мне, что для обычного немца эти документы  оформляли  бы
недели три-четыре.
   Компания  "Люфтганза"  получила  заказ  на  авиационный  билет   Мюн-
хен-Санкт-Петербург-Мюнхен, и на самое высокое обслуживание Кота фон Ти-
фенбаха в салоне высшего класса.
   Немаловажная деталь - во всех  документах  я  числился  под  фамилией
Фридриха как "Мартын-Кыся фон Тифенбах"! И это играло существенную  роль
- здесь, в Германии.
   Вместе со мной летели копии самых разных финансовых документов на оп-
лату счетов за:
   1. Резервирование отдельного номера в пансионе для приезжающих Котов,
Кошек и Собак при самом дорогом  и  фешенебельном  пятизвездочном  отеле
Санкт-Петербурга. Пансион с парикмахерской для Котов и Собак, маникюром,
педикюром, серными ваннами, круглосуточным врачебным наблюдением и четы-
рехразовым питанием по заказу Кота-клиента.  Расчеты  только  в  свобод-
но-конвертируемой валюте.
   2. Заранее было оплачено двадцатичетырехчасовое дежурство  автомобиля
"Волга" - черного цвета, как нам сообщили в ответном факсе - для  персо-
нального использования этого автомобиля Мартыном-Кысей фон Тифенбахом  в
любое удобное для него время на любые расстояния.
   3. Для поддержания постоянной и бесперебойной связи с  Мартыном-Кысей
фон Тифенбахом при вышеупомянутом Клиенте всегда будет находиться радио-
телефон спутниковой связи с запрограммированными номерами в Германии са-
мого владельца данного Кота и его переводчика на  русский  язык  -  фрау
Татьяны Кох. Одно нажатие необходимой кнопки, которые может осуществлять
сам Клиент и любой обслуживающий Клиента персонал, включая шофера черной
"Волги", в любое время суток обеспечивает немедленную связь с Мюнхеном.
   Инструкция по правилам пользования  настоящим  телефоном  на  русском
языке - прилагается.
   4. Шофер автомобиля "Волга", закрепленного за Мартыном-Кысей фон  Ти-
фенбахом должен по совместительству (за отдельную плату) выполнять  обя-
занности "бодигарда" - то есть телохранителя данного Клиента.
   В Мюнхенский аэропорт имени Франца-Йозефа Штрауса  мы  выехали  тремя
машинами.
   Грустный Фридрих, почти отсутствующая Моника, притихшая Дженни  и  до
предела взвинченный, но  не  подающий  и  признака  нервозности  Я  -  в
"Роллс-Ройсе". За рулем - симпатяга герр Лемке.
   Заплаканная  Таня  Кох  и  нежно-сосредоточенный  на  ней   профессор
Фолькмар фон Дейн - на "Ягуаре".
   И Клаус с Рэксом на своем "Фольксвагене-Пассате".
   Для быстрого разрешения всех проблем, которые могут возникнуть в слу-
чае беспрецедентного самостоятельного  перелета  Кота  из  одного  госу-
дарства в другое, Клаус хотел было ехать в аэропорт в своей полной  слу-
жебной форме и на бежево-зеленом полицейском БМВ с мигалками.
   Но Фридрих попросил его этого не делать, сказав, что с "Люфтганзой" у
него полная договоренность по всем  пунктам  перелета  Кота,  вплоть  до
прикрепления к Кысе специальной стюардессы на время полета.
   Оказывается, путь в аэропорт лежал  по  ближайшему  отрезку  автобана
Мюнхен-Нюрнберг, и волей-неволей я вторично оказался там, где поблизости
разыгрался тот самый кровавый и трагический спектакль,  в  котором  нес-
колько месяцев тому назад я принимал такое бурное участие...
   Волнение мое усиливалось с каждой  секундой!  Когда  же  мы  достигли
именно того места, где мы с тяжелораненым Водилой догнали на своем соро-
катонном "Вольво" микроавтобусик "Тойота", на котором удирал от нас этот
профессиональный убийца, исполосованный мною - Алик, и впечатали  его  в
заднюю стенку огромного голландского рефрижератора так, что от его  "То-
йоты" остался только разорванный металл вперемешку с тем, что было  Али-
ком - я вырвался из рук Фридриха, истерически заметался по "Роллс-Ройсу"
и закричал в голос:
   - Остановитесь!!! Остановитесь, я умоляю вас!.. Да  остановитесь  же,
черт вас всех побери!..
   Наверное, мой волевой напор был столь силен, что меня поняли одновре-
менно все - во всех трех машинах.
   Герр Лемке, даже без приказания Фридриха, съехал на  обочину.  Следом
затормозил "Ягуар" профессора. И только  "Фольксваген"  Клауса  и  Рэкса
проехал чуть вперед и встал перед нашим "Роллс-Ройсом".
   Клаус вынул из-под сиденья синюю полицейскую мигалку и поставил ее на
крышу своего совершенно "неполицейского" автомобиля. На  всякий  случай,
как мне потом объяснил Рэкс.
   Я бросился открывать дверцу "Роллс-Ройса", но это оказалось мне не по
силам. Помог мне Фридрих, и я стремглав вылетел из машины.
   Вокруг все выглядело совершенно иначе, чем тогда... Было раннее утро.
А тогда была ночь...
   Сейчас все было покрыто холодным слежавшимся  снегом,  а  тогда  была
теплая немецкая осень. По существу - конец лета.
   И по автобану сейчас спокойненько бежали машины - кому куда было нуж-
но.
   А тогда все автомобили стояли вокруг  нас,  рассекая  темноту  светом
своих фар, и в этом свете лужи крови на асфальте были  черными,  а  лица
убитых и раненых сине-белыми...
   - Тебе плохо, Кыся? - спросил меня Фридрих.
   - Нет, нет!.. Постойте. Не ходите за мной!.. - ответил я.
   И я бросился на другую сторону автобана,  чудом  выскальзывая  из-под
колес мчащихся автомобилей. Я несся наперерез движению к знакомой полосе
густого кустарника и редких деревьев за противоположной обочиной... Слы-
шал, как Фридрих сказал всем остальным:
   - Не волнуйтесь. Он сейчас вернется.
   А Клаус негромко добавил:
   - Он узнал это место. Вся та история с  кокаином  произошла  здесь...
Помнишь, Рэкс?
   А я уже лихорадочно разгребал смерзшиеся пласты грязного снега, разб-
расывал в стороны комья обледенелой земли под тем самым деревом,  где  в
ту жуткую ночь закопал золотую зажигалку "Картье", потерянную  Гельмутом
Хартманном, найденную мною и Дженни. Которую мы так легкомысленно хотели
подарить моему Водиле... Но вот из-под мерзлой земли  показался  кусочек
тряпочной ветоши и я возблагодарил Всевышнего, что ветошь была промасле-
на! Она не сгнила, не рассыпалась, не  разорвалась,  когда  я,  упираясь
всеми четырьмя лапами, скользя по подтаявшему подо мной снегу, тащил  ее
из мерзлой земли.
   - Тебе помочь? - Мысленно спросил меня Рэкс с той стороны автобана.
   - Обойдусь... - ответил я ему и вытащил этот проклятый комок ветоши.
   Раскатал его когтями и выволок из него золотую зажигалку "Картье"!
   Прихватил зажигалку зубами и, совершенно  обессиленный,  вернулся  на
обочину автобана. Дождался, когда поток машин слегка поредел, и нетороп-
ливо пересек проезжую часть.
   Подошел к Монике фон Тифенбах-Хартманн и положил эту зажигалку  у  ее
ног. В конце концов, Моника тут совершенно ни при чем...
   Аэропорта я практически даже и не видел. Несмотря на то, что все  ок-
ружающие меня, даже Дженни, накануне прожужжали мне все уши, какой аэро-
порт в Мюнхене. И по величине, и по комфортабельности, и  по  инженерной
мысли. Последнего я не понял, но сообразил, что это - что-то особенное!
   Однако увидеть аэропорт мне так  и  не  удалось,  и  только  лишь  по
собственной вине.
   Я категорически отказался от поводка с системой ремешочков на фигуру,
и попросил, чтобы до самолета меня донесли в сумке, как это  делал  ког-
да-то мой дорогой Водила. В эту же сумку можно положить и все документы,
следующие вместе со мной, и спутниковый телефон  с  инструкцией,  и  ка-
кой-нибудь жратвы на дорогу. Хотя Дженни уверяла меня,  что  в  самолете
обычно потрясающе вкусно кормят, и, причем, абсолютно на халяву. У Джен-
ни был большой опыт полетов...
   За свое категорическое решение не надевать поводок я поплатился самым
жестоким образом - во-первых, сидя в сумке, я так и не  увидел  хваленый
Мюнхенский аэропорт, а во-вторых, Таня и Фридрих настояли на том,  чтобы
до Санкт-Петербурга я летел в Рождественской красно-золотой жилетке! Они
еще хотели, чтобы я надел и манишку с "бабочкой", но  тут  я  решительно
положил конец их тщеславным притязаниям и от манишки с "бабочкой"  отка-
зался наотрез.
   С пограничниками была предварительная договоренность, что я  не  буду
проходить общий паспортный контроль, они и так проверят мои бумаги и ме-
ня самого - на оружие и наркотики. Такая проверка обязательна для  всех,
садящихся в самолет. И если с этим делом у меня будет все  в  порядке  -
Специальная стюардесса (кстати, очень красивая девушка в Специальной за-
мечательной форме и нелепой шапочке на голове) пронесет меня в сумке че-
рез Специальный служебный проход  по  Специальному  выдвижному  коридору
прямо в самолет - на мое место в Специальном салоне первого  класса  для
очень высокопоставленных Специальных пассажиров.
   Я вообще заметил, что словом "Специальный" немцы обожают выделять лю-
бое, даже самое незначительное явление, хотя бы мало-мальски отличающее-
ся от обычного. И это должно  подчеркивать  исключительность  положения,
доступного не каждому...
   Прощание было каким-то расслабленным, грустным - словно ни у кого уже
не осталось физических сил для достойного проявления своих чувств и эмо-
ций. Да так, наверное, оно и было...
   Герр Лемке уважительно пожал мне лапу. Глядя куда-то сквозь меня, Мо-
ника приложилась к моей морде сначала левой щекой, потом правой,  и  пе-
рекрестила меня...
   "Полицайхундефюрер" Клаус приподнял меня, поднес к самому своему лицу
и вдруг неожиданно прошептал мне на ухо на чистом Шелдрейсовском языке:
   - Найдешь своего приятеля - шофера, передай ему, что  он  оправдан  и
свободен от всяких подозрений. Это мне сказали ваши.
   - Спасибо, - ответил я ему и неловко лизнул его в нос. Рэкс  прижался
ко мне своей огромной мордой, а я обхватил его лапами за толщенную  шею,
и мы немного постояли так, не сказав друг другу ни слова.
   Профессор Фолькмар фон Дейн потряс мне обе мои передние лапы.  Дженни
тихонько поскуливала, пыталась лизнуть меня в морду и чего-то  вякала  о
любви, хотя я четко видел, как она "положила глаз" на Рекса...
   Таня Кох открыто плакала, тискала меня и шептала, что если бы не я...
И что я принес ей счастье!
   А потом я просто прыгнул на худенькое плечо Фридриха  фон  Тифенбаха,
обхватил его голову лапами и, не помня себя от нежности и  печали,  стал
ему что-то бормотать и бормотать по-нашему, по-Животному!.. Я знал,  что
он не понимает ни слова, но у меня тоже не  осталось  сил  на  Телепатию
по-Шелдрейсовски, и поэтому  я  весь  в  слезах,  как  какой-нибудь  ма-
ленький-маленький Котенок, продолжал прижимать к себе Фридриха, ставшего
мне таким родным и близким, как Шура Плоткин, как Водила, как  все,  что
мне безумно дорого на этом свете..
   - Ты не вернешься, - тихо сказал Фридрих. - Я знаю.  Я  вижу  тебя  в
последний раз. Мне совсем немного осталось жить. И если когда-нибудь...
   - Да! Да, конечно!.. - прошептал я все-таки по-Шелдрейсовски. - Я бу-
ду звонить тебе... И, пожалуйста, не забывай - таблетку  от  давления  и
полтаблетки "Бромазанила" на ночь. Я предупредил Дженни...
   - Спасибо, - сказал Фридрих и мы с  ним  просто  расцеловались  самым
настоящим образом.
   Описывать два с половиной часа полета от Мюнхена до  Санкт-Петербурга
- вряд ли имеет смысл.
   Первую половину полета я еще  как-то  бодрствовал:  то  меня  кормили
(действительно, очень вкусно!) то поили, то каждый член экипажа по  оче-
реди выходил из своей пилотской кабины - "с понтом", будто бы он идет  в
туалет, а сам пялился на меня,  числящегося  по  списку  пассажиров  как
"Мартын-Кыся фон Тифенбах" и находящегося на борту самолета под индексом
- В.И.П.
   Это, как мне еще вчера  объяснил  Фридрих,  международный  английский
термин - V.I.P. - "VERY IMPORTANT PERSON". Что по-русски означает "Очень
значительная персона".
   Несколько раз меня напрягала красоточка-стюардессочка, которой я  был
поручен. Она все время спрашивала, как я себя чувствую, и по моему теле-
фону сообщала это Фридриху или Тане в Мюнхен. Причем делала  она  это  с
разрешения командира корабля, ибо в  воздухе  пользоваться  спутниковыми
телефонами строжайше запрещено. Чтобы не мешать самолетной связи с  зем-
лей.
   Пару раз со мной пытались пообщаться мои соседи  -  сильно  нетрезвый
русский мужик - глава какой-то профашистской политической партии в  Рос-
сии. Он даже предлагал мне выпить с ним.
   И какой-то министр Баварии. Когда министр узнал от стюардессы, что  я
из фамилии фон Тифенбахов, он тут же представился мне, но я,  к  сожале-
нию, сразу же забыл его фамилию...
   Я вежливо уклонился от поглаживаний Баварского министра, а на предло-
жение главы русского фашизма выпить с ним на брудершафт так показал  ему
свои клыки и когти, что он тут же протрезвел и попросил стюардессу пере-
садить его от меня подальше.
   И это было даже очень хорошо. Потому, что в этот момент мне  было  не
до фашистов, не до министров, голова моя работала только в двух  направ-
лениях - что с Шурой, где он, почему не отвечает на  телефонные  звонки?
Это - первое. И второе - как мне найти Водилу? Не зная ни имени, ни  фа-
милии, ни точного адреса... Помню только, что как-то в разговоре  Водила
обронил, что теперь живет в районе Невского. Где-то на улице Ракова, что
ли? И все.
   А потом я даже не заметил, как задрых в удобном и  мягком  самолетном
кресле, и помню только сквозь сон, что стюардессочка  заботливо  накрыла
меня теплым пледом...
   ...Проснулся я от того, что кто-то осторожно тормошил меня и пригова-
ривал по-немецки:
   - Герр фон Тифенбах... Герр фон Тифенбах! Проснитесь. Мы на земле.  В
Санкт-Петербурге. Вас уже встречают, герр фон Тифенбах!..
   Когда меня вынесли на трап в сумке со всем моим багажом - телефоном и
кипой разных финансовых бумаг, я высунул голову наружу и увидел  следую-
щее:
   Колючий ледяной ветер кружил поземку по летному полю, а у самого тра-
па нашего самолета стоял белый "Мерседес-300" с распахнутыми дверцами.
   Около него, несмотря на пронизывающий холод,  с  обнаженной  головой,
держа бежевую пыжиковую шапку в руках - первый и крошечный признак наше-
го российского благосостояния ее владельца, - в распахнутой дубленке мы-
шиного цвета, элегантно облокачивался  о  капот  белого  "Мерседеса"  ни
больше, ни меньше, как раздобревший и разгладившийся сукин сын Иван Афа-
насьевич Пилипенко!!!
   Этот ужасный и отвратительный Кошколов и Собакодав,  ловец  и  убивец
невинных Собак и Котов, торговец "живым Кошачьим товаром",  изготовитель
уродливых шапок из шкурок убиенных им несчастных и очень домашних Живот-
ных, Пилипенко - автор сотен трагедий семей, когда-то вырастивших Живот-
ное, ставшее членом семьи, Пилипенко, подло кравшего и умерщвлявшего Жи-
вотных на мраморных столах Института физиологии или в  дачном  сарайчике
самого Пилипенко где-то неподалеку от города.
   Об этом сарайчике, помню, среди нас, Котов, ходили чудовищные  леген-
ды...
   ИТАК - САНКТ-ПЕТЕРБУРГ НАЧИНАЛСЯ ДЛЯ МЕНЯ С ПИЛИПЕНКО. То есть - круг
замкнулся.
   Несколько месяцев тому назад с именем Пилипенко для меня кончился Пе-
тербург, а сегодня Петербург, мой любимый и родной город, - начинается с
того же ненавистного мне Пилипенко! Просто мистика  какая-то...  Что  же
дальше-то будет?
   Когда мы с моей стюардессочкой спустились с трапа,  Пилипенко  покло-
нился нам и на ужасающем английском начал было:
   - Хай ду ю ду! Вилкоммен ту Санкт-Петербург!.. Айм вери  глэд  ту  си
ю...
   Тут он запнулся и крикнул по-русски внутрь машины:
   - Васька! Как там дальше?
   Сидевший за рулем Васька (тоже - хорошая сволочь!), удивился  и  ска-
зал:
   - Ну, Иван Афанасьевич, ты даешь, бля! Откуда я-то знаю? Ты - хозяин,
ты и знать должен.
   Но тут стюардессочка сказала на вполне приличном русском:
   - Получите, пожалуйста, вашего клиента и распишитесь в  этой  бумаге.
Копию оставьте себе.
   Пилипенко подписал бумагу, вернул оригинал стюардессе и протянул руку
за сумкой. Но стюардесса сказала:
   - Момент, герр Пилипенко. Я должна подтвердить Мюнхену наше  прибытие
в Санкт-Петербург.
   Она пошарила рукой в сумке, достала из-под меня спутниковый телефон и
нажала Мюнхенскую кнопку. Подождала несколько секунд и залопотала по-не-
мецки:
   - Фрау Кох? Все в порядке. Мы в Санкт-Петербурге. Очень холодно.  Нас
уже встретили. В полете все-все было в порядке. Передаю телефон...
   Пилипенко снова протянул руку, теперь уже за трубкой,  но  стюардесса
отвела его руку в сторону и попросила к телефону меня:
   - Герр фон Тифенбах - вас!
   Я в своей Рождественской красно-золотой жилетке наполовину  высунулся
из сумки и краем глаза заметил, что у Пилипенко от изумления просто  от-
валилась челюсть! Так тебе и надо, гад... Я приложил ухо к трубке и  ус-
лышал голос Тани:
   - Ну, как ты, Кыся?
   - Нормально, - по-Шелдрейсовски ответил я. - Поцелуй Фридриха.  Успо-
кой его. Я еще буду звонить...
   И сам лапой отключил телефон. Пилипенко увидел это, впал в  полуобмо-
рочное состояние и покачнулся...
   Ах, как мне отчетливо вспомнился полный бессильной злобы монолог  Пи-
липенко, когда, провонявшийся оружием, потом  и  похмелюгой,  милиционер
остановил раздолбанный "москвичонок", на котором они везли нас  на  зак-
ланье в институт физиологии, и отобрал у Пилипенко десять долларов ни за
что ни про что. Да, еще и обматерил с ног до головы!
   "Будет и на нашей улице праздник! - сказал тогда Пилипенко Ваське.  -
Сейчас время революционное - кто был ничем, тот станет всем!.."
   А я еще тогда подумал - все может быть... И вот вам, пожалуйста!  Бе-
лый "Мерседес", пыжиковая шапка, дубленка - которая ему раньше и во  сне
не снилась... И Васька прикинут - будьте-нате! Кожаный куртон фирменный,
руки в специальных автомобильных перчатках с дырочками, французским оде-
колоном от него разит. Курят они исключительно "Данхилл".
   Так это он - Пилипенко Иван Афанасьевич - хозяин  самого  дорогого  и
престижного пансиона для иностранных Котов и Собак самого высокого  ран-
га? Это на ЕГО банковский счет Фридрих фон Тифенбах перевел все суммы на
мое содержание!
   - Иван Афанасьевич, а Иван Афанасьевич! - окликнул его Васька. - А не
сдается тебе, что у этого мюнхенского Котяры - рожа вроде знакомая, а?
   У меня сердце замерло... А вдруг они узнают меня,  развернутся  прямо
вокруг Исаакиевской площади, да и отвезут меня прямиком на  Васильевский
остров, в институт физиологии!.. Благо тут это рядышком!
   - Ну тебя, Васька, - неуверенно проговорил Пилипенко. - Быть  не  мо-
жет! За него нам такие бабки перевели, что подумать страшно! Хотя -  по-
хож... Ты про какого вспомнил?
   - А про того - с проспекта Науки. Который нас в последний раз  тогда,
осенью, чуть по миру не пустил. Весь наш улов разогнал и  сам  смылился.
Помнишь? И ухо рваное, гляди! И шрам на роже...
   - Не знаю, Василий. Не могу сказать. Но если  этот  Котяра,  действи-
тельно, того самого еврейчика, и он за это время сумел ТАК приподняться,
что может позволить себе жить по люксу и летать со спутниковым телефоном
- я ни о чем вспоминать не хочу!
   - А если я тебе напомню, как он в позапрошлом  годе  тебе  всю  фейсу
располосовал, когда мы его отлавливали в очередной раз? - ехидно спросил
Васька.
   - Слушай! - строго сказал ему Пилипенко. - Ты говори, да не заговари-
вайся! Я сейчас возглавляю коммерческое предприятие мирового  уровня.  И
на за какие прынцыпы не держусь. Мне - абы гроши и харч хороший, как го-
ворят в народе. А гроши за этого Котяру плотют, как за прынца!  И  ежели
ты его хоть словом обидишь, или еще как, я из тебя душу выну и без  пор-
ток выкину. Понял? А на твое место любого генерала-отставника возьму,  и
он за те бабки, которые я тебе сейчас плачу, - будет  мне  служить,  как
Иосифу Виссарионовичу Сталину!
   И тут мы подъехали к роскошной гостинице.
   То, что гостиница была роскошной, я это сразу просек по тем автомоби-
лям, которые толпились у входа в этот русский  рай  богатого  туризма  и
очень крупных деловых контрактов. Мне еще Водила на корабле  рассказывал
про такие гостиницы у нас в Питере. А я все никак не мог поверить, что в
одном и том же городе, где есть наш с Шурой дом и мой пустырь перед ним,
существуют такие гостиницы.
   Причем автомобили были не хуже  грюнвальдских!  А  уж  Грюнвальд  был
пастбищем, на котором паслись самые дорогие автомобили Мюнхена -  самого
богатого города в Германии...
   Пилипенко не доверил Ваське нести сумку со мной, телефоном и докумен-
тами. Нес сам. И принес меня черт знает куда!
   Розово-голубые салоны с высокими потолками, с кондиционерами,  как  у
нас в грюнвальдском доме Фридриха, с поилками на подставочках - чтобы не
дай Бог, Кошечке или Собачке не пришлось бы низко наклоняться над чашеч-
кой! Это может привести к искривлению шейных  позвоночничков,  как  ког-
да-то мне объясняла Дженни...
   Повсюду розовые и голубые подушечки, на коврах валяются искусственные
косточки, игрушек - не счесть! Специальные деревца, по которым можно ла-
зить, а внизу - мягкое утолщение. Чтобы драть когтями, если так уж прис-
пичит...
   Вокруг этих Кошечек и Собачек так и вьются очень интеллигентного вида
Люди в шелковых голубых и розовых халатах.  Кто  по-французски  говорит,
кто по-английски, кто по-испански... Чтобы каждый Клиент в пансионе имел
бы тот язык, к которому он привык у себя на родине.  Да  и  с  Хозяевами
Клиентов так общаться легче.
   Отвели мне небольшую комнатку - голубую. В одной плошке -  кристально
чистая водичка, в другой - некиснущее свежее молочко. На всякий  случай.
Потому что столовая для нас, Котов, - в другом  месте.  Ну,  и  конечно,
постель - потрясающая! Пушисто-мягкое корытце с уймой подстилочек и кро-
хотных подушечек.
   Ничего нашего российского! Все заграничное. Я даже кучу всяких немец-
ких примочек узнал, которые видел в том Мюнхенском Кошачье-Собачьем  ма-
газине в Нойе-Перлахе, где мне покупали поводок, а  для  Дженни  меховое
пальтецо с капюшоном.
   И по этим салонам тоскливо и важно шатались наманикюренные и  неверо-
ятно причесанные Кошки, прилизанные и спесивые Коты - вперемежку с  рас-
терянно-истеричными Собачками, постриженными так, будто они секунду тому
назад вернулись из циркового манежа.
   Мы как-то с Фридрихом смотрели по "Цвайте Дойче Ферензее" - это такая
немецкая телевизионная программа - цирковое представление из  Женевы,  и
там выступали так постриженные Собачки. Мы с Фридрихом,  глядя  на  них,
чуть не обхохотались! Так это выглядело нелепо и претенциозно...
   Однако скажу без ложной скромности - когда Пилипенко выпустил меня  в
этом великосветском салоне из сумки, и я появился в своей Рождественской
красно-золотой жилетке, - все окружающие меня Коты, Кошки и Собачки  за-
мерли и уставились на меня, как на седьмое чудо света. В  воздухе  густо
запахло нескрываемой завистью. Да здравствует моя  подруга  Таня  Кох  -
очень-очень русская немка!
   Меня оформили, сличили копии документов, которые были у меня с собой,
с теми, что уже имелись у Пилипенко, прочитали внимательно  мое  любимое
меню, тут же изготовили мне "татарский бифштекс" из свежайшей  телятины,
и пока я пожирал его прямо в кабинете Пилипенко, все остальные служащие,
оказавшиеся действительно интеллигентными и  высокообразованными  Людьми
(не дурак был Пилипенко - сумел подобрать  кадры!),  изучали  инструкцию
пользования моим телефоном для связи с личным переводчиком "герра Марты-
на-Кыси фон Тифенбаха" в Мюнхене - фрау Кох.
   Пожрав, я решил тут больше не задерживаться и немедленно  отправиться
домой - к Шуре. А вдруг у него просто испорчен телефон и нет  денег  его
починить? Или у него отключили телефон за неуплату  абонентных  сумм?  У
нас уже такое бывало!.. И наверняка Шура сидит сейчас в тоске  и  одино-
честве при мертвом телефоне дома, за своей старенькой пишущей  машинкой,
в которую уже месяц как вставлен чистый лист бумаги...
   Я растолкал столпившихся у моего телефона, вскочил на стол  Пилипенко
и сам нажал "Мюнхенскую" кнопку. Все ахнули!
   Послышался стрекот набора номера, два длинных гудка, и сразу же - го-
лос Тани:
   - Доктор Кох.
   - Это я, - сказал я ей мысленно, по-Шелдрейсовски.
   - Кыся! Миленький!.. А мы уж тут волнуемся... Ну, как ты там? Тебе не
холодно?
   - Нет. Таня, пожалуйста, скажи этим обалдуям, чтобы они дали мне  ма-
шину и отвезли на проспект Науки, к шашлычной.
   - Как?! Они тебя там даже не покормили? - возмутилась Таня.
   - Нет-нет... С этим все в порядке. Просто там, у шашлычной, находится
мой дом с Шурой Плоткиным.
   - Понятно. Передай трубку главному. Я все скажу. И  не  забывай,  что
между Мюнхеном и Петербургом - два часа разницы.
   - А что это такое?
   - Ладно. Я тебе потом объясню. Давай их шефа!
   Я пододвинул лапой телефон к обалдевшему Пилипенко и УСЛЫШАЛ, как Та-
ня пересказала ему мою просьбу.
   - Бу-сделано! Бу-сделано!.. Сей минут!.. - только и отвечал  Пилипен-
ко. - И водитель наш будет ждать герра Кысю сколько нужно. И  телефончик
я ему ваш передам для связи... Не беспокойтесь, водитель у нас - человек
проверенный! Он же осуществляет безопасность Клиента,  хе-хе,  так  ска-
зать. Все будет в ажуре... Передаю трубочку!
   Пилипенко мизинчиком развернул ко мне телефонную трубку и сладко  вы-
молвил:
   - Вас...
   Я приложил свое рваное ухо к трубке.
   - Кыся, - сказала мне Таня. - Телефон возьми с собой. Связь  -  через
твоего водителя.
   - Я слышал, - сказал я.
   - Тебя тут все целуют!..
   - Я всех тоже, - сказал я и сам отключил телефон.
   На большом настольном аппарате со всякими примочками Пилипенко  нажал
кнопку и проговорил в микрофон грозным голосом:
   - Водителя черной "Волги" - ко мне, сей минут! И точно! -  сей  минут
открылась дверь пилипенковского кабинета и в знакомом запахе пота,  ору-
жия и "послевчерашнего" перегара, вошел тот же самый милиционер из Госу-
дарственной автомобильной инспекции, который в прошлом году осенью оста-
новил засранный Пилипенковский фургончик, набитый нами -  приговоренными
к смерти, - и слупил с Пилипенко десять долларов, да еще и обозвал их  с
Васькой по-всякому!
   Ох, умная сволочь - этот Пилипенко! Все его пророчества  сбываются  -
настало время, наконец, и для Пилипенков! Еще год-два, он и в Президенты
баллотироваться будет...
   Милиционер вошел в гражданском, но встал по стойке "смирно", приложил
руку к форменной милицейской шапке-ушанке, только без кокарды, и  знако-
мым хриплым голосом доложил:
   - Слушаю, Иван Афанасьевич!
   - Вот, Митя, твой Клиент из ФыыРГе, с самого Мюнхену. Вот евонный те-
лефон. Глянь сюда: эту кнопочку натиснешь - сразу с Мюнхеном  соединяет,
с ихней переводчицей. Она тебе будет говорить - куда ехать, чего  Клиент
хочет. Мы с тобой это уже вчера прорабатывали. Понял?
   - Так точно!
   - За каждый ихний волосок, - Пилипенко снова  мизинчиком  показал  на
меня, - головой отвечаешь! Надо будет применять оружие - применяй. Отма-
жу по всем статьям. Ты меня знаешь.
   - Так точно!
   - Вот ихняя сумка, ихний телефон. Ложи телефон в сумку, Клиента - ту-
да же, и счас поезжай на Гражданку, на проспект Науки к  шашлычной.  Там
Клиент сам сориентируется. И глаз с него не спускай, Митя! И слова  вся-
кие употреблять не вздумай! И только на "Вы"!
   - Так точно, Иван Афанасьевич!
   - Выполняй!
   Милиционер Митя положил мой телефон в сумку и хотел было  взять  меня
на руки, но я сам впрыгнул в сумку и уселся там.
   - Во бля, какая животная умная! - не удержался Митя.
   - Я тебе что про разные слова говорил?! - заорал на него Пилипенко. -
Извинись немедленно!
   - Извиняюсь, - буркнул Митя, взял сумку и вышел вместе со мной из ка-
бинета Пилипенко.
   Черная "Волга" блистала чистотой и благоухала Митиными запахами.
   Мы ехали по зимнему Ленингра...  Тьфу,  черт!  Мы  ехали  по  зимнему
Санкт-Петербургу и внутри меня от волнения все дребезжало, и я был в та-
ком нервном напряжении, что  временами,  когда  мы  останавливались  под
красным светофором, мне казалось, что я сейчас выпрыгну из машины и пом-
чусь на всех своих четырех лапах вперед, чтобы как  можно  быстрее  доб-
раться до нашего с Шурой дома!..
   Наверное, мое состоянии как-то передалось  милиционеру  Мите,  потому
что он, с величайшим трудом удерживаясь от  матюгов,  вдруг  сказал  мне
вслух:
   - Ну, прямо ..... не знаю, что ..... сегодня со мной?! ......  Может,
вчера ..... перебрал? А может, ..... наоборот?
   И тут я неожиданно понял, что если я своим  нервным  состоянием  смог
так вздрючить этого, казалось бы, толстокожего Митю,  значит...  Значит,
мы с ним случайно настроились на ОДНУ ВОЛНУ! Вот так номер! А  это  зна-
чит, что...
   А-а-а... Чем черт не шутит! И под очередным светофором, чтобы с Митей
ничего не случилось во время движения, я пустил первый "пробный шар":  я
вылез из сумки, сел на спинку переднего пассажирского сиденья, точно так
же, как я обычно сидел в нашей громадной "Вольво" - у правого уха  Води-
лы, и осторожно сказал Мите по-Шелдрейсовски:
   - Митя...
   Митя удивленно оглянулся назад, никого не увидел, и стал  осматривать
все машины, стоявшие рядом под светофором. Искал - кто это его позвал?..
   - Митя, - повторил я. - Не пугайся. Это я с тобой разговариваю -  Кот
из Мюнхена.
   - Да, ты чо-о-о-о?!! - в ужасе завопил Митя.
   - Точно, - мягко произнес я.
   - Ох, бля-а-а... - Митя открыл рот и снял руки с рулевого колеса.
   Над нами уже давно горел зеленый свет, всю Петроградскую сторону раз-
рывал возмущенный хор автомобильных сигналов за нашей спиной, а Митя все
никак не мог сдвинуться с места, пока я не сказал ему:
   - Поезжай, Митя. Потом где-нибудь остановимся - я тебе все объясню.
   Остановились мы только у Торжковского рынка. Митя выключил двигатель,
повернулся ко мне и спросил меня вслух:
   - А это у меня не с пережору?
   - Нет, - сказал я.
   - А то мне последнюю неделю, понимаешь, каждый вечер приходилось ква-
сить... Вполне может крыша поехать!
   - Нет-нет, - заверил я его. - Просто я умею  Мысленно  разговаривать.
Только Пилипенко об этом не говори.
   - Да вы что?! Этому козлу?!! Да ни в жисть, блядь буду! Извиняюсь.
   - Можешь не извиняться. Говори, как хочешь. И называй меня на "ты". -
Я подумал, что для Мити проще будет не "Мартын", а "Кыся", и добавил:  -
Меня, например, зовут Кыся...
   - А я - Митя.
   - Я знаю. А теперь, Митя, гони на проспект Науки к шашлычной!  Там  я
тебе дом покажу. Перед домом огромный пустырь...
   Не было никакого пустыря перед нашим домом! Сотни полторы самодельных
лавок и магазинчиков заполнили мой любимый пустырь,  а  между  ними  еще
стояли Люди и с рук продавали всякую всячину - от сигарет  "Мальборо"  и
детских колготок до меховых шуб и автомобильных колес, включая глыбы мо-
роженой трески... Я и так был на нервном пределе, а  тут  чуть  было  не
заплакал!
   - Вот мой дом... - тихо сказал я Мите и показал наши окна на  восьмом
этаже.
   - Тебя проводить? - спросил меня Митя. Он понял мое  состояние  и  не
задал ни одного бестактного вопроса. Он мне еще тогда, в  прошлом  году,
понравился.
   - Нет, не нужно, - сказал я ему. - Ты только сними с меня эту  жилет-
ку. А то еще Шура не узнает меня. Да, и неловко как-то...
   - Напрасно. Она очень тебе идет, - Митя с сожалением помог мне  снять
жилетку и спросил еще раз: - Сходить с тобой?
   - Подожди меня лучше здесь. Мало ли что...
   Дверь в дом была наглухо закрыта и на ней красовалась  новая  кодовая
установка с кнопками и номерами шифра на них.
   В это время, слава Богу, я услышал, как кто-то открывает дверь изнут-
ри. Я приготовился проскользнуть на лестницу,  но  дверь  отворилась,  и
первое, что произошло - я получил оглушительный пинок в бок, и  кувырка-
ясь, отлетел чуть ли не под колеса черной "Волги". Вслед мне послышалось
злобное:
   - Только гадят по лестницам! А потом нюхай их ссаки!
   Боль была ужасной! Такой здоровенный мужик, оказывается, живет теперь
в нашем доме...
   Но тут из "Волги" молнией вылетел Митя! Я не успел охнуть, как он ух-
ватил этого мужика за горло, бросил его спиной о стену дома, а  под  нос
пихнул ему неизвестно откуда взявшийся пистолет.
   - Ты что животную забижаешь, сука?!! В рот тебе, в Господа, в душу, в
Бога мать ети!!! Я вот счас наделаю в тебе дырок, козел вонючий!..
   Для верности Митя еще раз шарахнул мужика головой об стенку:
   - Говори шифр, падлючий твой рот!
   - Пять... семь... один... - заикаясь от страха, выдавил из  себя  му-
жик.
   - То-то! - Митя дал мужику ногой в зад  и  спихнул  его  со  ступенек
подъезда. - Чтоб я тебя не видел здесь, курва!..
   Потом Митя нажал пятую, седьмую  и  первую  кнопки  на  кодовом  уст-
ройстве, сам открыл дверь и пошел со мной к лифту:
   - Хрен чтобы я тебя теперь одного оставил, - сказал мне Митя, пропус-
кая меня в кабину лифта. - Какой этаж?
   - Восьмой... - с трудом сказал я. Боль в боку была нестерпимой, но  я
ждал встречи с Шурой и готов был терпеть любые муки только  ради  одного
первого мгновения этой встречи!..
   Мы поднялись на восьмой этаж, вышли из лифта и я  показал  Мите  нашу
дверь. Тот порылся во внутреннем кармане куртки, достал свое милицейское
удостоверение и сказал мне негромко:
   - Наверное, ксиву придется показывать. Счас все  боятся  всех.  Никто
тебе просто так не откроет.
   - Мой откроет, - сказал я. - Мой никогда  никого  не  спрашивал  "Кто
там?".
   - Ты, видать, давно дома не был, - сказал Митя. - Посмотрим.
   И нажал кнопку звонка. Меня аж затрясло! Сейчас, сейчас...
   - Кто там? - спросил из-за двери женский голос,
   - Милиция! - и Митя приставил свою книжечку к дверному  глазку.  Кни-
жечку долго разглядывали - может, у Шуры гостит кто-нибудь? А потом пос-
лышались звуки отпираемых замков - один, другой, третий... Батюшки!  Да,
у нас и не было никогда столько замков...
   Я было засомневался - может, этажом ошибся? Стал внимательно  разгля-
дывать дверь. Да нет, - дверь наша. Шура сам ее обивал...
   Наконец дверь осторожно и боязливо открылась. На пороге стояла  моло-
дая женщина с ребенком на руках. Это еще что такое?!
   - Вам кого?
   А я еще в машине Мите назвал Шурину фамилию.
   - Нам бы гражданина Плоткина, - сказал Митя.
   - А он тут уже не живет, - напряженным голосом сказала женщина.
   - Та-а-ак... - проговорил Митя и вопросительно посмотрел на меня.
   Как это "не живет"?! Быть того не может! Вот же - наша вешалка,  наше
зеркало...
   Я тут же прошмыгул в квартиру. Заплакал ребенок.  Женщина  стала  его
успокаивать, говорить: "А вон к нам киса пришла!.. Давай с кисой поигра-
ем?.. Ну, не плачь, не плачь..."
   Это была и наша, и не наша квартира! Остатки нашей мебели были  пере-
мешаны с незнакомыми столами, диванами... Мое  любимое  кресло  завалено
стираными пеленками и детским барахлишком. Наши книжные стеллажи  стояли
совершенно без наших книг. На их пустых полках  громоздились  нераспако-
ванные коробки, посуда, детские игрушки...
   А книжек, наших с Шурой книжек, не было ни одной. Не было  и  любимых
Шуриных картинок на стенах, не было большой моей фотографии, которую Шу-
ра сделал два года назад и очень гордился ею...
   И запахов наших уже почти не было. В нашей квартире пахло только  чу-
жим ребенком.
   - А где же он сейчас живет? - спросил Митя у женщины.
   - Кто? - не поняла женщина.
   - Гражданин Плоткин.
   - А-а-а... А он уже месяц как в Америку уехавши. Насовсем.
   Как мы спустились к машине - не помню... Шли по лестнице вниз  пешком
- на лифте почему-то не ехали. Шли мимо знакомых соседских дверей,  мимо
сызмальства известных мне запахов, мимо всего того, к чему я так  рвался
последние несколько месяцев.
   По лестнице брел наугад - глаза полные слез, все  двоится,  в  глотке
комок застрял.
   И только одно желание в голове - умереть. Взять и перестать  жить....
А Митя идет рядом, бубнит чего-то, успокаивает.
   - Не убивайся, - говорит. - Айда ко мне жить! Прокормимся. Я ж теперь
на двух работах...
   Спустились на первый этаж,  вышли  на  улицу.  Я  сошел  со  ступенек
подъезда, лег в грязный снег, закрыл голову лапами, и  думаю:  "Господи,
как же мне умереть? Помоги мне, Господи, не жить больше!"
   Слышу, кто-то мне говорит по-Животному:
   - Мартын, а Мартын!.. Ну-ка, подними голову! Убери лапы с морды!
   Я одну лапу убрал, открыл один глаз - мамочки родные!.. Сидит  напро-
тив меня мой ближайший кореш  -  бесхвостый  Кот-Бродяга.  Такой  сытый,
гладкий, весь лоснится, и так приветливо на меня смотрит.
   Тут, не буду скрывать, я просто в голос разрыдался. Нервы не выдержа-
ли... Облизались мы, обнюхались, Бродяга и говорит:
   - Кончай плакать! Идем ко мне! Безвыходных положений, Мартын, как  ты
помнишь, на свете не бывает! Это твой Человек?
   И показывает на Митю.
   - Да, - говорю. - Знакомый. Но хороший...
   - Ты ему скажи - пусть с нами идет. Жратвы на всех хватит.
   Но Митя деликатно отказался. Сказал, что  в  машине  подождет,  радио
послушает. У него, дескать времени - навалом, он специально в своей  ми-
лиции двухнедельный отпуск взял на случай моего приезда. Пилипенко  обе-
щал хорошо заплатить...
   Зашли мы с Бродягой за дом со стороны мусоросборника, а там  дверь  в
подвал открыта. Я и говорю Бродяге:
   - Это чего же тут дверь открыта? Видать, наша дворничиха Серафима ухо
завалила!
   - Серафиму еще в ноябре прошлого года похоронили, -  печально  сказал
Бродяга. - С тех пор никто эту дверь и не закрывает. Мне-то это на лапу.
Не надо через разные дырки в подвал корячиться. А  Серафиму  очень  даже
жалко. Она меня часто подкармливала, пока я на работу не поступил...
   - На какую еще работу?! - поразился я.
   - В охрану, Мартын, в охрану. Сейчас кто хорошо живет? Или тот,  КОГО
ОХРАНЯЮТ, или тот, КТО ОХРАНЯЕТ!
   И Бродяга рассказал мне, что сейчас он работает у Сурена  Гургеновича
в шашлычной по охране ее от крыс. Их там сейчас развелось - чертова  уй-
ма! Правда, сам Бродяга уже крыс не ловит, нанимает  разных  знакомых  и
незнакомых Котов за харчи, которые ему Сурен  специально  выделяет.  Ес-
тественно, и самому Бродяге остается немало! Вот  рыбка,  вот  колбаска,
вот курочка - прямо с гриля! Только остыла... Ешь, Мартын! Не стесняйся.
Молока - хоть залейся!..
   С Кошками вопрос сам по себе решился. То на него, бесхвостого,  никто
из них смотреть не хотел, а то теперь от Кошек отбою нет!  Если  хочешь,
можем сегодня позвать парочку - прибегут как миленькие. И устроим  такой
междусобойчик со сменкой в процессе, что чертям тошно станет! По  случаю
твоего, Мартын, возвращения!.. А?
   - Нет, - говорю. - Спасибо. Ты мне лучше про Шуру расскажи...
   - А что про Шуру рассказывать? Шура, когда из Москвы  вернулся  и  не
нашел тебя - чуть с ума не сошел! Весь  город  объездил,  всех  знакомых
обегал, даже к бывшей жене заглядывал. Людей  нанимал  на  поиски  тебя,
мальчишкам кучу денег переплатил! В газеты давал объявления - у нас сей-
час за бабки что хочешь напечатают! На столбах всякие  бумажки  расклеи-
вал. А на телевидении, где у него полно знакомых - объявление не  взяли!
Сказали, что у них на носу какие-то выборы, и про Кота - это несерьезно.
А Шура сказал, что ему его Кот гораздо серьезнее, чем  любые  выборы!  И
запил...
   - Ты-то это откуда знаешь?! - спросил я, и поймал себя на  элементар-
ной ревности. - Тебе-то это откуда известно?
   И это объяснил Кот-Бродяга - предприниматель хренов. Шура  знал,  что
мы дружим, и все просил Кота-Бродягу помочь ему в поисках.  Бродяга  его
понимал, но рассказать про наше последнее приключение - побег  из  Пили-
пенковского фургончика, - не смог. Образования не хватило...
   От тоски Шура стал иногда приглашать Бродягу к нам домой. Кормил моим
хеком и разговаривал с ним обо мне всякие разговоры. А сам пил водку.
   А потом однажды сказал, что теперь в этой стране его больше ничто  не
удерживает!..
   Пару месяцев оформлял документы, держал Бродягу в  курсе  всех  своих
дел. А месяц тому назад зазвал его в гости -  Бродяга  по  этому  случаю
слямзил у Сурена палку твердокопченой колбасы для Шуры, пришел не с пус-
тыми лапами, и Шура сказал, что завтра он улетает в Америку. В самый  ее
большой город...
   Бродяга забыл, как называется этот город, потому что в эту ночь  Шура
надрался так, что его потом до утра выворачивало! А Бродяге было  не  до
названия американских городов...
   Наутро Шура уехал, оставив Бродяге свою старую визитную карточку, где
трясущейся с похмелюги рукой записал название этого города в Америке.
   - Где эта карточка?! - рявкнул я.
   - Не рычи, - спокойно сказал Бродяга-предприниматель. - Вот... И  вы-
тащил откуда-то замызганную Шурину карточку. Я ее сразу узнал. Они у нас
на письменном столе в коробочке всегда лежали.
   На карточке было что-то накарябано Шуриным пьяным почерком. Но что  -
я прочитать не смог. Тут уже у меня образования не хватило...
   - И все? - спросил я.
   - Нет, - ответил Бродяга. - Он просил, если я случайно  встречу  тебя
или ты сам откуда-нибудь вернешься, передать тебе на  словах  следующее:
МАРТЫН! Я ТЕБЯ БУДУ ЖДАТЬ ВСЮ ЖИЗНЬ!..
   Все! Все!! Все!!!
   Никаких слез! Никаких рассопливаний!.. Взять  себя  в  лапы,  успоко-
иться, наметить конкретный план действий, и не ждать у  моря  погоды,  а
вкалывать, вкалывать, вкалывать! Пахать, не разгибаясь, пока я не совер-
шу все, что наметил, все, что мне необходимо, все - без чего мне  другой
жизни просто-напросто на хрен не нужно!
   Первым делом - необходимо выяснить, что там на этой  Шуриной  визитке
накарябано?
   - Митя, посмотри, что я принес от своего кореша. Ну, того, без  хвос-
та... Это визитная карточка моего Шуры. Он там рукой написал, где он бу-
дет жить в этой Америке. Ты можешь прочесть?
   - "Нью-Йорк", - прочитал Митя.
   - Это далеко?
   - У-у-у... Бляха-муха, не то слово!
   - Дальше Мюнхена?
   - Раз в десять!
   - А как туда попадают?
   - Кто как. На самолете - часов пятнадцать-двадцать лететь, на парохо-
де - недели две плывут, минимум... Хрен его знает. Но,  если  тебе  нуж-
но...
   - Очень, Митя!
   - Нет вопросов. Выясним. А как ты его найдешь в этом Нью-Йорке?
   - Не знаю.
   - Там, говорят, одних жителей двенадцать миллионов!
   - Я, Митя, в цифрах не того... Это много?
   - Как три Петербурга!
   - Ох... - только и сказал я. - Давай-ка, Митя, посоветуемся с  Мюнхе-
ном. Доставай мой телефончик...
   Наша черная "Волга" стояла на углу улицы имени  Софьи  Ковалевской  и
проспекта Науки, почти напротив кинотеатра "Современник".  То  есть,  мы
даже не выехали из района, где мы с Шурой шатались сотни и  тысячи  раз.
Мы всего лишь немного отъехали от моего бывшего дома и  остановились  на
маленькое совещание.
   Митя достал мой сказочный телефон, нажал нужную кнопку, приложил  те-
лефон к своему уху, и через несколько секунд мы оба услышали голос Тани:
   - Доктор Кох. Я-а, битте!
   Митя откашлялся и сказал напряженным голосом:
   - Здравия желаю! Младший лейтенант милиции Сорокин Дмитрий  Павлович.
Соединяю с господином Кысей!..
   И Митя приставил трубку к моему уху.
   - Какой ужас, Кыся! Что случилось?! Почему  ты  попал  в  милицию?  -
взволновалась Таня.
   Я быстренько успокоил ее, объяснил - кто такой Митя и как мне  с  ним
повезло, и рассказал всю историю посещения моего опустевшего дома...
   - Немедленно возвращайся в Мюнхен! - закричала Таня. - У  тебя  опла-
ченный билет на самолет в оба конца! Здесь у тебя есть дом, и не один, и
тебя здесь все любят и ждут! Пусть они сейчас же везут  тебя  на  аэрод-
ром!..
   - Подожди, Таня! Не торопись... - прервал я ее с легким раздражением.
- Ты можешь со мной говорить? Я не в больницу к тебе попал?
   - Нет, говори сколько хочешь. Мы только что с Фолькмаром вернулись из
клиники. У нас была сегодня очень серьезная операция и я боялась, что ты
позвонишь именно в то время, когда  я  буду  ассистировать  Фолькмару...
Когда ты вылетишь? Мы тебя встретим!..
   - Таня! Таня... Я не могу сейчас никуда вылететь... Я не знаю,  смогу
ли я в ближайшее время вообще попасть в Мюнхен. Мне в Нью-Йорк нужно!  А
до этого...
   Я вспомнил своего несчастного Водилу и сказал Тане в Мюнхен:
   - А до этого - у меня здесь еще куча дел!
   Таня чуть не заплакала:
   - Кот, родненький... Чем я могу тебе помочь? Может  быть,  тебе  дать
Фолькмара?
   - Нет, - твердо сказал я. - Соедини меня с Фридрихом.
   Мгновенно в трубке что-то тихо щелкнуло, и я услышал спокойный  хрип-
ловатый голос Фридриха фон Тифенбаха:
   - Здравствуй, мой дорогой.... Я подключился, как только  услышал  вы-
зов. Я так и думал, что это звонишь ты. Вот видишь, как многому я у тебя
научился? А так как у нас с Таней телефоны скоммутированы  -  можешь  не
повторять всего того, что ты говорил ей. Я слышал. Ты убежден, что  твой
Шура живет в Нью-Йорке?
   - Так он написал на своей  визитной  карточке.  Здравствуй,  Фридрих!
Прости меня, пожалуйста, у меня здесь совсем голова кругом пошла...
   - Я слышу. Не нервничай. Я не могу немедленно позвонить в Вашингтон к
одному своему приятелю-конгрессмену - сейчас в Америке еще очень  раннее
утро, и он, скорее всего, еще спит. А ночью - нашей Мюнхенской  ночью  я
позвоню ему и посоветуюсь с ним по всем твоим проблемам. О'кей?
   - О'кей... - тихо сказал я. - А это удобно?
   - Что? - не понял Фридрих.
   - Звонить конгрессмену...
   - Удобно. Мы с ним когда-то вместе кончали  университет  в  Гарварде.
Делай, пожалуйста, свои дела спокойно и без лишней экзальтации. Тебе еще
нужно найти своего больного приятеля - шофера.
   - Да, - сказал я.
   Сердце мое разрывалось между Мюнхеном и Петербургом!
   - Вот и ищи. А завтра в это же время позвони мне и Тане,  пожалуйста.
Хорошо?
   - Хорошо... - еле выговорил я, и слезы сами потекли у меня  из  глаз.
Ну, что я за слабак стал?! Так бы сам себе и набил морду!..
   - Бис морген, Фридрих, - сказал я. - До завтра, Танечка. И сам  нажал
кнопку отключения. Митя спрятал телефон в сумку, осторожно погладил меня
по голове:
   - Я слышал, они с тобой, вроде, не по-нашему разговаривали? -  уважи-
тельно спросил он.
   - По-немецки, - ответил я.
   - Ну, ты даешь!.. - в голосе Мити я услышал интонации Водилы. - А еще
по-какому можешь?
   - По-всякому.
   - И по-английски?!
   - И по-английски.
   - Тогда-то что?! - радостно воскликнул Митя. - Тогда тебе прямо  туда
и надо. Хули здесь-то делать, пропади оно все пропадом. Мог бы я, как ты
- по-всякому, хер бы меня кто тут увидел! Куда едем, командир?
   - Давай, Митя, сейчас на Невский. Не на самый Невский, а на улицу Ра-
кова, между "Пассажем" и Музкомедией. Там где-то один мой друг живет...
   По дороге я коротко рассказал Мите про моего Водилу, признался в том,
что не знаю ни его имени, ни фамилии, ни точного адреса, но  очень-очень
его люблю! И, что мне обязательно нужно сообщить ему, что он  целиком  и
полностью оправдан в том кокаиновом деле. А  если  наши  продолжают  еще
здесь катить на него бочку, - то я позвоню в Мюнхен одному  Человеку,  с
которым мы только что разговаривали, моему старшему другу, - он свяжется
с самим Полицейским министром Баварии, а тот, в свою очередь,  с  нашими
органами, и еще посмотрим, кто от этого всего выиграет... Как бы кое-ко-
му из наших русских по шапке не надавали!
   - Ох, Кыся! - весело рассмеялся Митя. - Знаешь, кто ты? Ты - Кот-иде-
алист. Я тебе так скажу: наши сейчас никого в мире не боятся. На нас уп-
рава одна - доллар! И так - снизу доверху... Ладно. Задержишься здесь на
месячишко - все сам поймешь. Как мы твоего дружка-то искать будем? Ты об
этом подумал?
   Я смутился. Точного плана поисков Водилы у меня еще не  было.  Честно
говоря, я надеялся на случайность. Дескать, Митя посидит в  машине,  по-
дождет меня, а я часок покручусь там по дворам, поговорю с Котами и Кош-
ками. И так дня за три-четыре, может, и найду своего Водилу.
   Когда я, запинаясь от сознания идиотизма такого плана, предложил этот
вариант поиска Водилы, Митя посмотрел на меня с нескрываемым презрением:
   - Чокнутый, что ли? - сказал он. - Ты от того, что своего Шуру в Аме-
рику упустил, совсем головкой тронулся! Кто ж так ищет?! Что это за  са-
модеятельность?! Так и за десять лет не управишься. Нет, браток, эту по-
зицию мы с тобой малость переиграем - ты мне счас хорошо опишешь  своего
Водилу, сам посидишь в машине, а я со своей  милицейской  ксивой  разыщу
там ихнего участкового и покалякаю с ним по-свойски. Понял?
   - Спасибо тебе, Митя, - сказал я.
   - "Спасибом" не отделаешься! - засмеялся Митя. - Будешь в  Америке  -
пришлешь мне вызов... Не боись, шучу я так!
   Полтора часа спустя, в быстро сгущающейся темноте и  поздно  зажигаю-
щихся фонарях, мы с Митей подходили к дому Водилы.
   Я сидел в сумке и без жилетки, чтобы Водила мог  меня  сразу  узнать.
Сумку на плече нес Митя, а в руке держал  бумажку  со  всеми  Водилиными
данными. Впервые услышанные мною фамилия и имя Водилы оказались мне нас-
только чуждыми и непривычными, что нет смысла их  здесь  даже  называть.
Для меня он так навсегда и останется "Водилой" - дай Бог ему здоровья!..
   От Мити попахивало водкой, луком и котлетами. Это он дома у  участко-
вого уполномоченного милиционера за компанию принял.
   Участкового он нашел с большим трудом. Ходил  по  дворам,  спрашивал,
пока не наткнулся на какую-то разбитную бабешку, которая сразу же сказа-
ла:
   - А, Витька наш? Так он уж поди лыка не вяжет. Счас сколько?
   - Шесть, - ответил Митя.
   - Точняк! - хохотнула бабешка. - Он к шести уже второй пузырь прикан-
чивает. Вона его лестница! Второй этаж, направо - первая дверь.
   Но это был злостный поклеп на участкового Витьку, как сказал мне  Ми-
тя. Витька только-только начал было первый  "пузырь",  как  тут  к  нему
явился Митя, и Витька был трезв, как стеклышко.
   Митя представился,  показал  удостоверение  и  описал  моего  Водилу.
Витька сразу же сказал, что такого очень даже хорошо знает,  но  дать  о
нем сведения категорически отказывается, пока коллега Митя с ним не при-
мет по стаканэ.
   Пришлось принять. После чего Витька выразил сильное сомнение, что Ми-
тя сможет поговорить с Водилой. Потому что Водила в настоящий момент  не
Человек, а - Растение...
   Он так и сказал - "РАСТЕНИЕ". Не разговаривает, ничего  не  понимает,
движения - ноль, полный паралич. Дочка двенадцатилетняя его с кровати на
коляску пересаживает и обратно. Однако под себя не ходит.  Дочка  как-то
научилась понимать - когда ему судно подставить, когда "утку" подать.  В
доме чисто. Жена - на ладан дышит...
   А недавно пришла  бумага  из  следственного  Управления  Министерства
внутренних дел, что Водила во всем оправдан -  истинные  виновники  дела
номер такого-то установлены, и Министерство внутренних дел приносит  Во-
диле свои извинения.
   - Ему эти извинения - как собаке  пятая  нога,  -  сказал  участковый
Витька и налил по второму стакану. - Или как рыбе зонтик. Его лечить на-
до, а не извиняться перед ним! А они...
   Дальше пошел такой мат, что даже Митя не  понял,  что  хотел  сказать
участковый Витька. Понял только, когда тот на весь дом прокричал:
   - Кому служим, Митя?!! От стыда сдохнуть!..
   Вот тут Митя отказался пить второй стакан, поблагодарил за все сведе-
ния и адрес моего Водилы, и ушел, сказав, что, во-первых, он,  Митя,  за
рулем, а во-вторых, в машине его ждет один Клиент.
   - Я хотел сказать - "приятель", но побоялся, что этот Витька сразу же
заорет: "Давай сюда и приятеля!" Поэтому я и сказал - "Клиент". Не  оби-
жаешься? - спросил Митя.
   Дверь нам открыла Настя - дочь Водилы. Я ее сразу узнал по  Водилиным
рассказам. Мы, когда по Германии с ним ехали, все уши мне про  нее  про-
жужжал.
   Настя была в кухонном переднике, со столовой ложкой в руке. Митя ска-
зал, что один старый друг хочет повидать ее папу.
   - Проходите, - сказала Настя. - Он как-раз сейчас ужинает.
   Митя снял куртку и теплые ботинки в прихожей, и в одних носках прошел
со мной в комнату. Я сидел в сумке и сердце у меня колотилось,  как  су-
масшедшее! Я даже задыхаться  стал,  а  битый  мой  бок  разболелся  еще
сильнее.
   - Здравствуйте! - бодро сказал Митя и я выглянул из сумки. То ли Нас-
те показалось, что я высунулся из сумки на это Митино "здравствуйте", то
ли вообще мое появление показалось ей таким уж смешным, но, увидев меня,
Настя весело расхохоталась!
   Честно говоря, я приготовился к трагической ситуации, а  Настя  сразу
же внесла в наш  визит  какую-то  свою  легкость,  свое  смирение  перед
Судьбой, свою самоотверженность, что ли... Хотя то, что я увидел - у ме-
ня никакого веселья не вызвало. В жутком больничном кресле  на  колесах,
не идущим ни в какое сравнение с такими же инвалидными колясками в  Гер-
мании, сидел мой Водила - худой, с серым, землистым лицом,  с  запавшими
щеками, в повисшей на нем знакомой мне клетчатой теплой рубашке и с  та-
кими бессмысленно потухшими глазами, что мне чуть худо не стало!
   На шее у Водилы был подвязан детский клеенчатый слюнявчик, прикрываю-
щий грудь от вываливающейся изо рта каши.
   - Папочка, - негромко сказала Настя и повернула голову  отца  в  нашу
сторону. - К тебе гости пришли, проведать тебя.
   Это было страшное зрелище. Водила смотрел сквозь нас с Митей,  и  мне
казалось, что меня уже нет в этом мире... Что сквозь  меня  можно  смот-
реть, проходить, проезжать... Что я вижу и ощущаю все это откуда-то сов-
сем из иных, внеземных сфер...
   И ледяной ужас стал заполнять все  мое  существо!  Неужели  меня  уже
нет?!
   Но я нашел в себе остатки каких-то неведомых сил, о которых я даже не
подозревал, стряхнул с себя кошмар оцепенения и выскочил из сумки  прямо
на безжизненные руки Водилы! Обхватил его передними лапами за шею и  за-
вопил истошно и исступленно - сначала от растерянности, по-Животному,  а
потом, опомнившись, по-Шелдрейсовски:
   - Водила!!! Водилочка!.. Это я - Кыся!.. Твой  Кыся!  Помнишь?!  Бал-
тийское море! Германия!.. Собачки на таможне!.. Бармен..  Лысый!..  Мюн-
хен!!! Очнись, Водила!
   Я лизал его щеки, нос, глаза, я кричал в его уши, и вел себя как ума-
лишенный, а окаменевшие от неожиданности и испуга Настя  и  Митя  стояли
как вкопанные с открытыми ртами.
   Я весь перемазался в каше, которая выпадала из безжизненного рта  Во-
дилы, но в какой-то момент я вдруг почувствовал,  как  шевельнулись  его
пальцы!
   Я не поверил самому себе, отстранился и уставился Водиле прямо в гла-
за... И увидел, что глаза Водилы ОЖИВАЮТ!..
   - Водила! - закричал я еще сильней и даже укусил его за ухо! А  Води-
ла...
   Ну бывают же, черт вас всех побери,  замечательные  чудеса  на  нашем
паршивом белом свете!!!
   А Водила все сильнее и сильнее прижимал меня к себе оживающими  рука-
ми, уже почти осмысленно разглядывал меня  широко  открытыми  глазами  и
вдруг...
   И вдруг лицо его исказила мучительная гримаса, будто от очень сильной
боли.
   Мне даже показалось, что я СЛЫШАЛ, как в его голове что-то  тихо-тихо
щелкнуло, а по спине (но это уже видели и Настя, и Митя) прошла судорога
с едва слышным хрустом.
   Неожиданно Водила сам себе вытер  рот,  и  превозмогая  какие-то  та-
инственные внутренние тормоза, сипло, скрипучим голосом, как очень долго
молчавший Человек, запинаясь, раздельно проговорил:
   - К... Кы-ся...
   Лицо его стало постепенно разглаживаться, словно  боль  начала  зати-
хать, и он, уже куда более уверенно, снова проскрипел:
   - Кы-ся при-шел... Родной... мой... Кыся!.. Где мы, Кыся?!
   Я смотрел в оживающие глаза Водилы и МЫСЛЕННО  молясь  Господу  Богу,
Ричарду Шелдрейсу и Конраду Лоренцу, умолял его:
   "ВСТАНЬ, ВОДИЛА! ВСТАНЬ!!! ТЫ УЖЕ ШЕВЕЛИШЬ РУКАМИ,  ТЫ  ДАЖЕ  ДЕРЖИШЬ
МЕНЯ - А Я ВЕДЬ ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ... ТЫ УЖЕ РАЗГОВАРИВАЕШЬ!.. ТЕБЕ  ОСТАЛОСЬ
ТОЛЬКО ВСТАТЬ! ВСТАНЬ, ВОДИЛА! УМОЛЯЮ ТЕБЯ!
   Завороженно глядя мне в глаза, Водила  глубоко  вдохнул  и  с  хорошо
слышным хрустом во всем своем отощавшем, но  по-прежнему  очень  большом
теле, с невероятным трудом приподнялся из  своей  инвалидной  коляски  и
ВСТАЛ НА НОГИ, держа меня на руках!..
   - Мамочка! Мамочка!.. - закричала Настя. - Папа заговорил!.. Папа за-
говорил и сам встал на ноги!!!
   А я упал в обморок... Так и повис на руках у Водилы.
   Кто бы мог подумать, что от очень  сильного  нервного  перенапряжения
Коты могут упасть в обморок?! А вот, оказывается, могут.
   Ночевал я все-таки в своем  пятизвездочном  Котово-Собачьем  пансионе
господина Пилипенко И. А., потому что когда меня откачали и я  пришел  в
себя, Митя - мой верный шофер и телохранитель, настоял на том,  чтобы  я
не оставался ночевать в Водилином доме, а немедленно ехал бы в  Пилипен-
ковский пансион.
   Там, дескать, круглосуточно дежурят врачи-ветеринары - не ниже доцен-
тов и докторов наук, и он, Митя, не имеет права оставить меня сейчас без
врачебного присмотра после всех тех нервных стрессов, которые  свалились
на мою голову в первый же день пребывания в Петербурге. На этом он  нас-
таивает и как Друг, и как Человек, отвечающий за каждый мой волосок сво-
ею собственной головой.
   Тем более, что на дворе уже почти ночь, а завтра у Кыси, как он пони-
мает, очень и очень нелегкий день...
   Мы вернулись в  Пилипенковский  пансион.  Митя  зарегистрировал  наше
возвращение и немедленно потребовал врача для "господина Кыси фон Тифен-
баха".
   Тут же появился доктор в шуршащем крахмальном халате с очень  изящной
повозочкой, которую он катил перед собой, держа за длинную ручку.
   Меня положили в эту повозочку и покатили в медицинскую часть  пансио-
на. Везли меня через общий Котово-Кошачий салон (у Собак был свой  салон
- во избежание всяких недоразумений), где с десяток Котов и Кошек  смот-
рели по большому телевизору американские мультяшки из серии "Том и Джер-
ри".
   Когда меня провозили мимо них, многие проводили меня совершенно  рав-
нодушным взглядом, а одна Кошка - из породы  "Персидских-Длинношерстых",
бросила на меня такой взгляд, что я уж подумал, а не отменить ли мне ви-
зит к доктору?
   Во врачебном кабинете Митя с тревогой пересказал доктору весь мой се-
годняшний день - от удара ботинком того идиота мне в бок до моей  потери
сознания на руках у Водилы.
   Доктор встревожился, осмотрел меня и с радостью  сообщил,  что  ребра
мои целы, хотя имеет место сильный ушиб, а потом  стал  выслушивать  мое
сердце. Он извинился, что не может воспользоваться новым японским карди-
ографом для Собак и Котов, ибо господин Пилипенко  купил  эту  установку
для своих клиентов и забыл попросить у фирмы инструкцию для нее хотя  бы
на английском языке. Не говоря уже о русском! Японцы же прислали  описа-
ние прибора только лишь ихними иероглифами, и тут  доктор  развел  рука-
ми...
   Однако он считает, что все, что со мной произошло - в порядке  вещей.
Перелет, нервы, усталость, смена климата... Доктор привел еще с  десяток
причин, от которых я мог бы свободно окочуриться, но всего лишь  потерял
сознание. Ибо, как сказал доктор ветеринарных наук, профессор и  Лауреат
Государственной премии, "у господина Кыси фон Тифенбаха" - поразительный
запас жизненных сил, которых хватило бы не на одного Кота, но и  еще  на
несколько Человек!
   - Вот это точно! - с удовольствием подтвердил Митя и подмигнул мне.
   Все же доктор дал мне очень вкусную успокоительную пилюлю и посовето-
вал выспаться.
   Митя проводил меня в мою голубую комнатку и распрощался со мной, ска-
зав, что приедет за мной часам к восьми утра. И чтобы я наметил дальней-
ший план действий. А он со своей стороны узнает,  как  Коты  попадают  в
Америку...
   Не успела закрыться за Митей дверь, как в мою комнатку  тихо  вползла
та самая Длинношерстая Персианка - узнать, как я себя чувствую.
   Отрекомендовалась она как Личная  Кошка  нового  губернатора  острова
Борнео, который хочет организовать в  Санкт-Петербурге  свое  представи-
тельство. При этом она все время ерзала задом и недвусмысленно  задирала
и отворачивал в бок свой роскошный пушистый хвост.
   А у меня, надо признаться, слипались глаза и  жутко  хотелось  только
спать, спать и спать... Тут меня, наверное, еще и эта докторская  пилюля
доконала.
   Короче, к великому неудовольствию этой губернаторихи,  трахнул  я  ее
крайне некачественно и единожды. После чего уже вообще ни хрена не  пом-
ню, - ни как она уходила, ни как я засыпал. Я  будто  провалился  в  ка-
кую-то черную яму и продрых до тех пор, пока не стал лопаться мой  моче-
вой пузырь. А это начало происходить уже тогда, когда свежевыбритый Митя
стоял на пороге моей комнаты и говорил мне:
   - Кончай ночевать, господин-товарищ Кыся! Подъем!.. "Утро красит неж-
ным светом стены древнего Кремля..." Мать его за ногу... Вставай,  вста-
вай, Кыся!
   На завтрак всем Котам и Кошкам давали разные специальные  заграничные
витаминизированные концентраты, от одного вида которых  мне  становилось
худо еще в Германии. Но так как в пансионе были только "иностранцы",  то
они лопали это за милую душу.
   Я же быстренько смотался к Мите и сказал ему, чтобы он  попросил  для
меня кусок нормального оттаявшего хека, по которому я тосковал уже  нес-
колько месяцев. Пилипенко подозрительно посмотрел на Митю и спросил:
   - Ты-то откуда знаешь, что Они хека хотят?
   - С Мюнхеном согласовано, - не моргнув глазом, ответил Митя.
   - Где ж я Им оттаявшего хека сейчас достану? - задумался Пилипенко. -
Интересно, а свежую осетрину Они жрать будут?..
   - Будут! - уверенно сказал Митя. - Только сырую.
   И я получил замечательный шмат сырой осетрины.  После  завтрака,  как
только мы с Митей оказались в нашей черной "Волге" вдвоем, я сразу приз-
нался ему, что никакого плана действий выработать не успел  -  с  вечера
меня сломала докторская таблетка, но вот утренняя осетрина навела на од-
ну забавную мысль...
   -Погоди, - прервал меня Митя. - Потом выскажешься. А  счас  послушай,
чего я разнюхал. Я тут по утрянке одному знакомому мужику из  транспорт-
ного отдела милиции позвонил. Он наш аэропорт обслуживает. Так  он  ска-
зал, что Коты без сопровождающих лиц ни за какие бабки на борт  самолета
не допускаются! Или Кот летит с Хозяином, и тогда  его  нужно  оформлять
честь по чести - прививки разные, хуе-муе с бандурой, и  тогда  -  пожа-
луйста. Нет Хозяина - сосите лапу! Ищите другой вид транспорта...  Прав-
да, есть еще один способ попасть в Америку - морем. Но в  порту  у  меня
никого знакомых нет и посоветоваться не с кем...
   - Зато у меня есть! - сказал я Мите. - Если он, конечно, сейчас не  в
плаванье, а на берегу.
   Когда я говорил, что осетрина навела меня на одну мысль -  я  имел  в
виду Барменского Кота - толстого, ленивого, вальяжного Рудольфа  с  того
теплохода, на котором мы с Водилой плыли тогда в Германию.
   У меня Рудольф все время ассоциировался то со страсбургским паштетом,
то с куском осетрины... Хотя под конец пути я обнаружил в нем массу дру-
гих достоинств. Он мне тогда так помог своей информацией!
   - Давай, Митя, в порт, - сказал я. - Поищем одного моего приятеля. Не
найдем - созвонимся с Мюнхеном, чего-нибудь да придумаем.
   Я вспомнил бесхвостого Кота-Бродягу и сказал его любимую фразочку:
   - Безвыходных положений, Митя, на свете не бывает!
   - Уважаю, - сказал Митя и мы поехали в порт.
   В порту, у причала не было ни одного русского судна.  Стоял  какой-то
пароход, но Митя сказал, что это "чухонец". Так у нас в Питере  называют
финнов.
   - Наверное, Рудик в море, - расстроился я. - Плывет, наверное, сейчас
толстожопый и страсбургский паштет трескает со своим подонком-Барменом!
   Митя почувствовал мое состояние и так успокоительно говорит:
   - Что на твоем Рудике свет клином сошелся? Во-первых, я могу кое-чего
совершенно официально узнать, а во-вторых, сам оглянись, пошуруй глазка-
ми - нет ли какого другого местного Кота или Кошки? Их порасспрашивай...
   Я и оглянулся вокруг себя. И точно! Смотрю, так деловито  и  безбояз-
ненно какая-то жутко грязная, тощая и клочкастая  Кошка  чешет.  Явно  -
местная, портовая. Но уж такая замызганная!.. Прямо какая-то  АнтиКошка!
Я б такую даже на необитаемом острове не стал бы...
   Ну как можно так не следить за собой?! Поразительно! Тем более в  та-
ком месте, как пассажирский порт Санкт-Петербурга. Морские  ворота  Рос-
сии, можно сказать! Вот по такой Кошке-грязнуле любой вшивый  иностранец
будет судить обо всей нашей стране...
   Но я превозмог свою брезгливость, догнал ее, а она, дура, сразу спину
выгнула, уши прижала и свои грязные клыки мне показывает! Будто я  соби-
раюсь ее насиловать...
   - Ладно тебе, - говорю. - Не скалься. Ты местная?
   - А что? - говорит, но уши не поднимает и спину не выпрямляет.
   - Ты здесь такого Кота - Рудольфа не знаешь?  Толстый  такой,  пушис-
тый... В Германию со своим Барменом плавает. Может, встречала?
   - Может и встречала, - говорит эта портовая курва. - А тебе зачем?
   - Друг я его, - говорю. - Повидать хотел, покалякать...
   Она посмотрела на меня так подозрительно и спрашивает:
   - Ты - "Кыся", что ли?
   - Кыся... - говорю. А сам думаю: "Ни хрена себе, как я популярен! Ну,
в Мюнхене - оно понятно: телевидение, газеты, фамилия фон Тифенбах...  А
здесь-то, в Питере, с каких дел?!"
   - Иди за мной, - говорит эта грязнуха. Привела она  меня  в  какой-то
теплый подвал - там по верху толщенные трубы шли. От них все тепло и бы-
ло. И повела меня в самый конец подвала, к грязному маленькому окошечку.
Чувствую - Котом пахнет! И Котятами. И пылью. И еще чем-то... Приглядел-
ся - в тусклом свете крохотного окошка, действительно, Кот сидит.  Худю-
щий - прямо скелет один с хвостом и усами! От недоедания  -  шерсть  без
блеска, но лапы жилистые, мускулистые.
   А вокруг него четверо тощеньких Котят играют, напрыгивают на него, за
облезлый хвост его таскают.
   Меня Кот не видит, я в полоску света не попадаю, но и  не  чувствует,
вот что странно!
   - Достала что-нибудь? - спрашивает Кот Кошку.
   - Нет, - говорит Кошка. - Любка-буфетчица на склад поехала товар  по-
лучать, буфет закрыла. Потом, попозже сбегаю еще разок...
   - Ох-хо-хо... - горестно так вздыхает Кот и с жалостью оглядывает Ко-
тят.
   А вокруг - нищета беспросветная! Подвал моего бесхвостого кореша  Ко-
та-Бродяги по сравнению с этим подвалом - просто Дворец роскоши и изоби-
лия!
   Я жду в полутьме. Что тут скажешь?.. И вдруг эта грязнуха-Кошка гово-
рит:
   - Рудольф! А к тебе твой друг явился не запылился. "Кыся" твой разлю-
безный...
   Гляжу - батюшки, да ведь этот скелет с хвостом и ушами и впрямь - Ру-
дольф!..
   - Рудик... - говорю я растерянно. - Это я - Кыся.
   ...На третий день после того, как мы с Водилой съехали  с  корабля  в
Киле, и после того, что с нами случилось по дороге в Мюнхен, когда паро-
ходу оставалось всего несколько часов ходу до Санкт-Петербурга, ночью  в
закрывшийся уже бар вошли двое бычков - один русский  и  один  немец,  и
сказали Бармену, что "товар" погиб под Мюнхеном.  Поэтому  Бармену  тоже
нечего делать на этом свете, и на глазах ошалевшего от ужаса Рудольфа  в
упор расстреляли Бармена из своих длинных и тихих пистолетов.
   Заперли бар изнутри и взломали все, что можно было  взломать.  Искали
деньги и какие-то бумаги. Бумаги нашли и тут же их сожгли.  А  деньги  -
только двухсуточную выручку бара. И все.
   Так и не купил Бармен домик на юге Франции. Лежат теперь три миллиона
его долларов где-то без малейшего движения и пользы...
   - Жадность фрайера сгубила! - желчно вставила Кошка. Наутро уже в Пе-
тербургском порту был страшный шухер! Народу понаехало - из бывшего  Ка-
ГэБэ, из милиции!.. Ходят по бару, прилипают подошвами  к  полузастывшим
кровавым лужам, фотографируют, записывают, всех  допрашивают,  обыскива-
ют..
   Перепуг на судне - ужаснейший! Все же контрабанду везут - и командный
состав, и рядовые матросики... А ну как найдут и с корабля спишут?!. Как
жить тогда?..
   Рудольф не стал дожидаться, пока и его за жопу возьмут, и смылился  с
судна. Но так как города не знал (практически уже сколько лет  на  берег
не сходил!) то так и остался жить в порту.
   Хорошо вот Кошка Маня взяла его к себе... Теперь вот  Котята  у  них.
Живут, перебиваются. Маня жратву достает, Рудик Котят воспитывает...
   - Погоди, Рудик! - сказал я ему. - Я сейчас вернусь...
   Пулей промчался по подвалу на выход, рванул за рекордное время к  на-
шей черной "Волге", говорю Мите:
   - У тебя деньги есть?
   - Есть, - говорит Митя. - Сколько тебе?
   - Мне-то они на кой?! - говорю. - Ты смотайся в лавочку,  купи  соси-
сок, рыбки какой-нибудь, и молока побольше. А потом  скажешь  Пилипенко,
что на меня истратил. Он тебе эти деньги отдаст. Так в контракте догово-
рено...
   - В гробу я видал этого Пилипенко! Жди, - Митя сел за руль, завел ма-
шину и рванул с места. Вернулся минут через десять с огромным  пластико-
вым пакетом.
   Выскочил из "Волги", спрашивает:
   - Куда нести?
   - За мной, - говорю. - Сейчас я тебя с одним Котом  познакомлю.  Я  с
ним вместе из России в Германию плыл...
   Маня увидела, чту принес Митя и даже заплакала! Давай  кормить  Котят
сосисками и молоком, сама стала приводить себя в порядок, умываться взя-
лась, прилизываться.
   Митя ей помогает с Котятами управиться, мы с Рудиком беседуем.  Расс-
казал я ему вкратце свою историю, и говорю:
   - Теперь мне в Америку надо, Рудик. В город Нью-Йорк.
   - Задачка... - говорит Рудик. - От нас,  из  Пассажирского  порта,  в
Америку никто не ходит. Только из Торгового - за зерном. Но условия там,
конечно, не такие. Попроще.
   - Черт с ними, с условиями, - говорю. - Как туда попасть?
   - Я ж и говорю - задачка. Торговый порт - это у  черта  на  куличках!
Через весь город...
   - Ничего, - говорю. - У нас с Митей машина есть. Раньше бы, точно, не
удержался,  сказал  бы  -  черная  "Волга"!  А  теперь,  наездившись  на
"Вольво", "Опеле", на "Роллс-Ройсе", "Мерседесе" и "Чероки", даже  и  не
заикнулся. Сказал просто - "машина", и все.
   - Тогда-то - запросто! - говорит Рудик. - То есть, конечно,  не  зап-
росто, там еще нужно одного типа отловить и уговорить.  От  него  в  том
Торговом порту очень многое зависит. Он и судно может хорошее подобрать,
и капитана приличного, и команду - не хамскую. И рассказал мне  Рудольф,
что в Торговом порту есть один Кот без имени, который все и всех  знает,
крутит свои дела, как хочет, но в лапу берет со страшной  силой,  а  без
этого даже усом не шевельнет.
   А так как он, страшное дело как упакован и избалован, то с чем к нему
соваться - Рудольф понятия не имеет. На что он клюнет - неизвестно...
   Тут Кошка Маня возьми да и подскажи:
   - Я помню, ему кто-то теплую попонку на зиму из Норвегии привез,  так
он из этой попонки до августа месяца не вылезал. Уже вся пропотевшая бы-
ла, вонючая, а он все в ней выпендривался. Пижон, каких  свет  не  виды-
вал!.. И взяточник.
   Как только Маня это сказала, так я сразу понял - я уже одной лапой  в
Америке!
   - Поехали! - говорю. - Все поехали! Котят берите тоже. Мы вас обратно
привезем в лучшем виде, а Котятам проехаться в автомобиле  -  одно  удо-
вольствие. Не возражаешь, Митя?
   - Ноу проблем, ребята! - отвечает Митя. - Вперед!!!
   Этот жлобяра, этот взяточник из Торгового порта, Котяра без имени - с
меня ростом, за счет ожирения - раза в полтора тяжелее, как только  уви-
дел своим воровским глазом мою Рождественскую красно-золотую жилеточку -
так и выпал в осадок!
   Он от нее глаз не мог отвести! Он за нее готов был весь Торговый порт
отдать, только бы заиметь ее в собственное пользование!
   Он даже хотел ее сразу же на себя и напялить, но тут Рудольф с  Маней
очень решительно ему воспрепятствовали:
   - Кыся - на борту судна, идущего в Нью-Йорк, ты - получаешь  жилетку.
А сейчас лапы прочь!
   И пока Митя в машине играл с Котятами, мы  обо  всем  договорились  с
этим жучилой.
   Выяснилось, что времени у нас не так уж много. Ровно через  два  часа
один наш грузовой пароход под свеженьким названием - "Академик Абрам  Ф.
Иоффе" (раньше он назывался "Заветы Ильича") уже загружен карельским ле-
сом и отчаливает в Америку, именно в Нью-Йорк, в чем этот Котяра-жулябия
клялся чем угодно.
   И капитан там - изумительный, и команда - двадцать семь Божьих  анге-
лов, а кок - Человек с большой буквы!..
   И если уважаемый господин Кыся согласен  отдать  свою  красно-золотую
жилетку, то он господину Кысе устроит отплытие  в  Америку  в  ближайшие
тридцать минут...
   Все переговоры с Котом Торгового порта происходили у  нас  в  машине,
что, не скрою, тоже сыграло свою положительную роль и произвело  должное
впечатление на этого жулика. Всем своим видом он показывал, как  приятно
иметь дело с серьезными и солидными Котами, даже если  их  просто  зовут
"Кыся". Ах, если бы он знал,  что  я  теперь  еще  некоторым  образом  и
"...фон Тифенбах!.."
   Так как времени до отплытия оставалось совсем мало,  а  судно  стояло
где-то на дальнем причале, я попросил Митю немедленно соединить  меня  с
Мюнхеном.
   Рудик и Маня с трудом утихомирили всех своих Котят, чтобы они не  ме-
шали "телефонному разговору дяди Кыси с заграницей", и Митя  нажал  Мюн-
хенскую кнопку.
   При всей своей решительности и здоровом цинизме,  взращенном  в  Мите
службой в Государственной автомобильной инспекции, при телефонном соеди-
нении с другим государством Митя вдруг  начинал  чувствовать  повышенную
ответственность за свою страну, и это придавало его голосу оттенки  бла-
городного волнения. Вот и сейчас...
   - Доктор Кох? Здравия желаю! Младший лейтенант Сорокин Дмитрий Павло-
вич! С вами тут господин Кыся поговорить хотят...
   - Здравствуйте, Димочка! - услышал я Танин голос в трубке. - А мы  уж
тут ждем-ждем вашего звонка. Дайте ему трубочку, пожалуйста!
   - Говори! - сказал Митя и подсунул трубку мне под ухо.
   - Танечка!.. Это я. Можешь подключить к разговору Фридриха?
   - Я уже подключен, - услышал я Фридриха фон Тифенбаха.
   - У меня новости... - сказал я упавшим голосом, совершенно не  предс-
тавляя себе, как я им сообщу о своем отъезде в Америку.
   - У нас тоже, - сказал Фридрих. - Выслушай их, пожалуйста. Как я  по-
лагаю, тебе потом будет легче сообщить нам свои  новости.  Мы  разыскали
твоего Александра Плоткина в Нью-Йорке через Конгресс  Соединенных  шта-
тов. Помог мой вашингтонский приятель.
   - Ой... - сказал я, уж и не помню по-какому.
   - Мы также выяснили, что из Петербурга пассажирские суда в Америку не
ходят. А на самолеты, вылетающие за пределы России, Котов без  сопровож-
дающих их Людей, почему-то не сажают. Может быть,  ваши  власти  боятся,
что Кот может угнать самолет в другую сторону? Так он и так вроде бы ле-
тит "ИЗ", а не "В"... Не знаю. Мы поняли только одно -  тебе,  наверное,
придется плыть грузовым пароходом. Завтра у  меня  назначены  телефонные
переговоры с каким-то очень важным господином  из  Балтийского  морского
пароходства, и я надеюсь...
   - Не нужно, Фридрих! - прервал я его. - Через полтора часа я уже  уп-
лываю именно на таком пароходе.
   - Ах, Кыся! Я знал, что ты - гениальный Кот! Но то, что ты еще и  та-
кой администратор...
   - Это не я, - честно признался я Фридриху. - Тут  очень  помогли  мои
друзья и один новый знакомый Кот из Торгового порта.
   - Как называется судно? - тут же деловито спросила Таня.
   - Как называется судно? - переспросил я у Кота Торгового порта по-Жи-
вотному, от волнения напрочь забыв название своего парохода.
   - "Академик Абрам Ф. Иоффе"... - почтительным шепотом  подсказал  мне
этот жулик.
   - Судно называется "Академик Абрам Ф. Иоффе"!  -  повторил  я  уже  в
трубку по-Шелдрейсовски.
   - Записываю... - сказал Фридрих. -  Странное,  правда,  название  для
российского флота, но... Времена меняются, и мы надеемся, что к лучшему.
Итак, Кыся, слушай меня внимательно! Мы сейчас же снова свяжемся с твоим
Плоткиным, и он будет встречать тебя в Нью-Йоркском  грузовом  порту.  В
регистровом отделе компании Ллойда я постараюсь точно выяснить сроки ва-
шего прибытия в Штаты, чтобы твой Шура не бегал бы в порт  каждый  день.
Так что плыви спокойно. И я позволю себе дать один небольшой совет - по-
моги своему Шуре, поддержи его... Первые год-полтора эмиграция  -  очень
трудная штука. Важно, чтобы кто-то был все время рядом. Ты меня понял?
   - Я тебя очень люблю, Фридрих... - сказал я.  -  Я  вас  всех  очень,
очень люблю!
   Мой телефонный разговор с Мюнхеном прямо из машины окончательно добил
Кота Торгового порта...
   Когда же после долгого пути к нужному причалу, потом проскок на судно
по трапу при помощи разных отвлекающих маневров мимо вахтенного и погра-
ничника, после поиска наиболее укромного и теплого местечка  в  машинном
отделении, куда, как сказал Кот Торгового порта, "даже таможня не загля-
дывает", я был спрятан глубоко за пазухой этого  "Академика...",  и  Кот
Торгового порта получил мою Рождественскую красно-золотую жилетку из мо-
их собственных лап, он мне выдал последние инструкции:
   - Полсуток - не высовываться! Почувствовал под собой  открытое  море,
сразу же вылезай и иди представляться капитану. И постарайся ему  понра-
виться. Как - это уже твое дело. Ну, а дальше, как говорится, - счастли-
вого плавания... Чао!
   - Погоди, - спросил я его на прощание. - А почему ты  сам  сидишь  на
берегу, а не плаваешь на этих судах  по  всему  свету?  При  твоих  зна-
комствах, связях, возможностях.
   - А на хрена мне это?! - усмехнулся этот Кот, пытаясь напялить на се-
бя мою жилетку. - Во-первых, я с детства боюсь воды, а во-вторых,  зачем
мне плавать, когда ко мне все само плывет? Как видишь, за такой жилеткой
мне совсем не обязательно было плыть в Германию...
   А еще через полчаса я из своего теплого  закутка  услышал  отрывистые
команды, веселый мат, смех, разные технические крики, и резко усиливший-
ся грохот корабельных двигателей.
   Затем сквозь все эти звуки  -  еле  слышный  плеск  воды  за  бортом,
кто-то, кажется, что-то запел, и я понял, что мы отошли от причала.
   Я лихорадочно стал вспоминать - все ли я  сделал  в  Петербурге,  обо
всем ли сказал Мите - младшему лейтенанту милиции Дмитрию Павловичу  Со-
рокину, по совместительству - водителю черной  "Волги"  и  телохранителю
высокопоставленных Котов дальнего зарубежья?
   То, что Митя выполнит все мои просьбы в лучшем виде, сомнений не  бы-
ло. Важно - не забыл ли я сам поручить ему что-то важное, вот в чем  де-
ло! Потому что прощание происходило в какой-то торопливой сумятице дел и
чувств, при постороннем Коте Торгового порта, и я  вполне  мог  что-либо
упустить из виду!..
   Первое! Спутниковый телефон я оставил Мите.  Вдруг  нужны  будут  ка-
кие-нибудь лекарства для Водилы. Митя позвонит в Мюнхен и Таня  все  ле-
карства пришлет с "Люфтганзой".
   Второе. О Рудольфе и его семействе Митя сам  обещал  позаботиться.  Я
втихаря предложил было Рудику - давай, мол, вместе в Америку! А он пока-
зал глазами на Котят, на Маню, и только лапами развел...
   Третье. Моему бесхвостому корешу Коту-Бродяге  передать  привет!  Ему
помогать не надо. Очень самостоятельный Кот, тонко чувствующий и момент,
и ситуацию...
   Четвертое. Спустя  месяц  позвонить  в  Мюнхен,  узнать  у  Тани  наш
Нью-Йоркский адрес и прислать все свои данные, чтобы мы с Шурой могли бы
выслать Мите приглашение в Америку. Хоть он и шутил, но, по-моему, шутил
совершенно серьезно. Кажется, все... Вроде бы ничего не забыл.
   А вот уже и двигатели работают не так громко, и вода за бортом  слыш-
нее, и в моем закутке под ремонтным верстаком на  дне  инструментального
ящика тепло и уютно, и спать хочется - сил нет! Видать, умудохался я  за
эти два петербургских дня, передергался.
   Я улегся на бок, прижал лапой свое рваное ухо и  на  секунду  прикрыл
глаза...
   ...И сразу же увидел своего любимого Шуру  Плоткина!  Шура  стоял  на
сверкающем желтом берегу и смотрел в синюю океанскую даль, из которой  я
должен был приплыть к нему...
   А вокруг него сидели штук пятнадцать потрясающих,  соблазнительных  и
не вероятно сексапильных АМЕРИКАНСКИХ КОШЕК!.. И все они, вместе  с  Шу-
рой, ждал и меня!

                            Владимир Кунин
                        Кыся 3: Кыся в Америке

                       Предисловие кота Мартына
                   к третьей части его жизнеописаний
                      под общим названием "Кыся"

   Когда я узнал, что В. Кунина уговорили писать третью книгу  обо  всех
моих дальнейших заморочках, в которые  я  постоянно  влипаю  и  которые,
кстати сказать, могли бы произойти с любым уважающим себя Котом, не  си-
дящим на собственной жопе в домашней теплоте и пресности, а живущим нор-
мальной, активной половой и общественной жизнью, я, честно  говоря,  за-
сомневался - а потянет ли старик Кунин эту третью часть?..
   С первыми двумя его, слава Богу, как-то пронесло. И то к концу второй
части было уже заметно, что Автор малость подвыдохся. Явно  проглядывало
желание побыстрее свести концы с концами и как можно  быстрее  закончить
всю эту хреновину, в которую его всяческими авансами, посулами и многок-
ратными совместными поддачами втравил друг-приятель Кунина  -  Александр
Житинский.
   Я лично с А. Житинским никогда не сталкивался, но  мой  Человек  Шура
Плоткин несколько раз с почтением упоминал его имя  среди  ленинградских
писателей. И кажется, где-то вместе с ним даже выпивал и закусывал. Тог-
да еще был Ленинград и Житинский был Писателем.  Теперь  Ленинград  стал
Санкт-Петербургом, а Житинский - Издателем.
   Но если с А. Житинским я знаком лишь косвенно: то  с  В.  Куниным  за
время работы над первыми двумя частями "Кыси" я познакомился  достаточно
хорошо. И поэтому на третью часть "Кыси" больших надежд я не возлагал.
   Старик сам не раз говорил, что сегодня в рыночной чести  и  нарасхват
идет тот вид литературы, куда он никак не может вписаться. То есть, дес-
кать, может, но не хочет. Но я-то подозреваю, что уже и не может...
   Да и чего ждать от Человека, который тридцать лет подряд сочинял  для
СОВЕТСКОГО кино этакие СОВЕТСКИЕ Сказочки, очень похожие на Правду? А  я
слышал, как мой любимый Шура Плоткин по пьянке пытался втолковать одному
типу, что успех СОВЕТСКОГО писателя или киносценариста В ТО ВРЕМЯ  опре-
делялся именно по этому признаку: похожа твоя Сказочка на Правду, а твоя
Правда на Сказочку - живи относительно спокойно. Не похожа  -  пеняй  на
себя.
   Хотя иногда, признавал справедливый Шура, вдруг КТО-ТО, КОМУ  ПОЛОЖЕ-
НО, углядывал в якобы невинной Сказочке истинную Правду, и тогда сочини-
телю приходилось так кисло, что лучше об этом и не вспоминать! Не приве-
ди Господь.
   Это сейчас каждый пишет что хочет. Сейчас можно кого угодно  обгадить
- хоть самого Президента. И ничего тебе не  будет.  В  лучшем  случае  -
набьют морду, в худшем - пристрелят. А так - дерзай,  твори,  выдумывай,
пробуй! Полная свобода творчества. Абсолютная отвязанность...
   И конечно, сильно пожилому Человеку окунаться  во  всю  эту  мутотень
жутко неохота. Тем более что сейчас, как говорил Житинский, книжки нужно
сочинять максимально быстро - на одном дыхании.  А  Кунин  мудохается  с
каждой страницей так, что даже меня распирает от бешенства! Уж чего про-
ще - я же тебе все рассказываю, ты  только  успевай  записывать.  Какого
хрена ты все время что-то переделываешь,  переписываешь,  перепридумыва-
ешь?!
   Стоп, стоп! Последнее слово - очень даже неточное.  "Перепридумывать"
он ничего не мог, так как (надо отдать старику должное) сам он ничего  в
"Кысе" не придумывал. Он честно писал все с моих слов. Но делал  это  до
офонарения медленно!..
   Ну что вы хотите, если только на поиски эпиграфа к третьей части  Ку-
нин потратил полтора месяца?! Хорошо,  что  Шура  Плоткин  когда-то  мне
объяснил, что такое эпиграф. Он к своим статьям и рассказам эти эпиграфы
выуживал из одной маленькой зачуханной книжечки, которая  у  него  вечно
валялась на столе и всегда была под руками. Она у меня  и  сейчас  будто
перед глазами:
   "...НЕВЕРОЯТНО? НО ФАКТ!"
   Издательство ЦК ЛКСМ Узбекистана "Еш гвардия".
   Ташкент, 1971 год.
   Тираж 75000
   Цена 33 копейки.
   А там что ни строка - то эпиграф к чему угодно! Когда Шура читал  мне
эту книгу, мы с ним всегда так смеялись...
   Я и по сей день помню оттуда несколько разных хохмочек. Например, чем
не эпиграф к Шуриной статье о повальной эмиграции:
   "...ПЕСЧАНАЯ БЛОХА ПОСЛЕ БЛУЖДАНИЙ ПО БЕРЕГУ  НАХОДИТ  ПУТЬ  К  МОРЮ,
ОРИЕНТИРУЯСЬ ПО ПОЛОЖЕНИЮ ЛУНЫ".
   Хотя какого черта нужно пялиться на луну, если ты уже шляешься по бе-
регу этого моря? Тут явная неувязочка. Или неважный перевод с  узбекско-
го. Я еще тогда об этом Шуре говорил...
   А вот еще один перл к очерку А. Плоткина об  отделении  Прибалтийских
государств от России:
   "...МУ - ЕДИНИЦА РАССТОЯНИЯ В ИНДИИ. ОЗНАЧАЕТ ПРЕДЕЛ СЛЫШИМОСТИ МЫЧА-
НИЯ КОРОВЫ".
   Ну и совершенно гениальный эпиграф выдернул Шура из этой книжечки для
какого-то отчета о заседании Государственной Думы:
   "...НА ОСТРОВЕ ДОМИНИКА, ПРИНАДЛЕЖАЩЕМ ГРУППЕ МАЛЫХ АНТИЛЬСКИХ ОСТРО-
ВОВ, ЖЕНЩИНЫ ГОВОРЯТ СОВСЕМ НА ДРУГОМ ЯЗЫКЕ, ЧЕМ МУЖЧИНЫ".
   Однако, когда я стал пересказывать это своему приятелю по  пустырю  -
бесхвостому Коту-Бродяге, тот сначала попытался узнать у меня, где нахо-
дятся Антильские острова, и когда я с Шуриных слов сказал:  "очень-очень
далеко", а от себя добавил, что, наверное, где-то в районе  Васильевско-
го, Бродяга фыркнул и заявил, что у нас в России у Людей происходит поч-
ти то же самое. На хрена, дескать, переться в такую даль - к  Антильским
островам?
   Но я не об этом. Я о том, что у моего Шуры никаких сомнений,  связан-
ных с поисками эпиграфов, никогда не было. Шура брал со стола свою  уди-
вительную книжицу "Невероятно? Но факт!" и дергал  оттуда  изречение  на
любой случай жизни.
   Кунин же был вдвое старше моего Шуры, и той легкости в принятии реше-
ний, которой обладали мы с Плоткиным, у него, конечно, не было:  возраст
- процесс, к сожалению, уже необратимый...
   Следуя моему совету заглянуть в эту замечательную узбекскую книжечку,
В. Кунин честно перелопатил ее от корки до корки, но для  третьей  части
"Кыси" так ничего оттуда и не выскреб. А без этого дурацкого эпиграфа не
мог сдвинуться с места и все время врал Житинскому по телефону, что  уже
вовсю начал писать "Кысю" номер три.
   Помог случай. В. Кунин со своей женой Ирой (кстати, прекрасная тетка,
и старик совершенно справедливо посвятил ей первые две части  "Кыси"...)
были как-то в ночном варьете и познакомились там с пареньком, написавшим
довольно забавную повестушку. Писал он ее вместе со своим приятелем.
   Кунину очень понравилось, что проза там перемежается  со  стихами.  А
две стихотворные строки ему особенно приглянулись. Не скрою: мне - тоже.
   Через несколько дней Кунин позвонил этому пареньку и попросил  разре-
шения взять эту пару строк в качестве эпиграфа к третьей  части  "Кыси".
Паренек был польщен, мы с Куниным  получили  эпиграф  и  наконец  начали
действительно работать.
   Эпиграф, по-моему, получился очень пристойный:

      ДАВАЙТЕ ПЫТАТЬСЯ ДЕРЖАТЬСЯ ДРУГ ДРУГА
      В НЕПРОЧНЫХ ПРЕДЕЛАХ ПОРОЧНОГО КРУГА...

   Кто не согласен со мной, пусть ни на секунду  не  забывает,  что  при
всех моих Неоспоримых Достоинствах я все-таки - КОТ, и не  Наше  Кошачье
дело оценивать художественный уровень Вашей литературы. Тем более что  я
даже читать не умею. Мне всегда Шура Плоткин все читал вслух.
   Зато слух у меня - дай вам Бог каждому! Может быть, вы бы меньше глу-
постей в жизни делали.
   Мне лично эти стишата на слух очень даже понравились.
   Теперь по поводу всяческих "умных" и "ученых" выражений и  высказыва-
ний, которые могут любого, даже самого доброжелательного Читателя  наст-
роить на недоверчиво-скептический лад. Дескать, откуда это  обычный  ле-
нинградский, дворовый и абсолютно беспородный КОТ  может  с  такой  лег-
костью чего-то там цитировать, опираться на труды всемирно известных би-
ологов и вообще - РАССУЖДАТЬ?!
   Так вот, любой самый недоверчивый Читатель должен быть  и  справедли-
во-внимательным Читателем. Тогда он обнаружит в первых двух частях  "Кы-
си", а потом и в третьей части (если, конечно, старик  В.  Кунин  осилит
эту третью часть), что я, КОТ МАРТЫН, в течение шести  лет  своей  жизни
воспитывался и вращался в кругу, прямо скажем, интеллигентном  и  незау-
рядном. Я имею в виду Шуру и  его  наиболее  пристойных  приятелей.  Это
во-первых.
   А во-вторых, заметьте, я каждый раз совершенно сознательно  и  честно
ссылаюсь на истинных Авторов той или иной фразы, которая может  у  таких
Читателей вызвать состояние недоверчивости и раздражения. Чуть ли не  на
каждой странице я без устали повторяю: "...как сказал бы Шура  Плоткин",
"...как обычно говорил Водила...", "...по выражению Фридриха фон  Тифен-
баха".
   То есть я и не собираюсь напяливать на себя венок этакого фантасмаго-
рического всезнайства. Я открыто опираюсь на  первоисточник:  это  почти
всегда  Человек,  которого  я  люблю  и  которому  доверяю.  А  мне,   в
большинстве случаев, на Людей очень и очень везло. За редкими исключени-
ями, как вы сами, наверное, сумели заметить по первым двум  частям  "Кы-
си".
   Да! И еще... Хорошо, что вспомнил!
   За все неприличные выражения и матерные ругательства  ответственность
несу только Я. Старик Кунин тут абсолютно ни при чем. Он с самого начала
был против мата. Ну, трудно, трудно перестроиться пожилому Человеку!
   Но я доказал ему всю необходимость этих слов в нашем тексте.
   Я сразил его всего одним, но очень  точным  утверждением  моего  Шуры
Плоткина, что если в вашей книге все ваши герои - и шоферюги, и милиция,
и пьяненькие интеллигенты, и матросня, и еще черт-те кто, о ком вы расс-
казываете, - будут разговаривать  элегантным,  аристократическим  языком
академика Лихачева, ваши Читатели не поверят ни единому вашему слову.
   Должен признаться, что я и понятия не имею, кто такой академик  Лиха-
чев. Но зато я хорошо знаю Шуру Плоткина. А Шура зря не скажет...
   Теперь о соблюдении формы подобных предисловий...
   Как мне сказал тот же В. Кунин, в такого рода обращениях к  Читателям
необходимо принести благодарность всем, кто тебе хоть чем-то, но помог.
   Поэтому, следуя совету старика Кунина, я  хотел  бы  в  самом  начале
книжки (если она, конечно, состоится!..) поблагодарить всех, живущих  на
пути в Америку и внутри ее Соединенных Штатов:

         ЕФИМА ЗАКОНА
         БОРИСА МОГИЛЕВСКОГО
         АЛЕКСАНДРА ГРАНТА
         АЛЕКСАНДРА НИКИТИНА
         АЛЕКСАНДРА ПРИВАЛОВА
         МАРИАННУ ШАТЕРНИКОВУ
         ДЖЕКА ПИНСКИ...

   С уважением КОТ МАРТЫН.
   Или, если вам так удобнее, просто - КЫСЯ.

                                   Давайте пытаться держаться друг друга
                                 В непрочных пределах порочного круга...

                                           Миша Валигура и Миша Юдовский

   На следующее утро я, слава Богу, никем не  замеченный,  аккуратненько
покинул свой инструментальный ящик, выполз из-под  ремонтного  верстака,
просквозил через все машинное отделение, быстренько  отыскал  противопо-
жарный ящик с песком и мгновенно но сделал все свои, сами понимаете  ка-
кие, дела. Они из меня буквально рвались наружу!
   Я тщательно все закопал передними лапами поглубже, притоптал  задними
и отметил про себя, что ничего лучшего, чем наш обычный русский противо-
пожарный песочек, для таких Кошачьих дел Человечество не придумало.
   На иностранных судах я не плавал и поэтому не имею понятия,  чем  они
там тушат свои пожары. Но, повторяю, когда за бортом плещет вода и  этим
своим звуком дико провоцирует и усиливает твое желание  немедленно  опо-
рожнить себя, - дороже ящика с песком, с моей точки зрения, ничего  даже
и вообразить нельзя!
   Поэтому, что бы там ни говорили, будто во  времена  Советской  власти
все было плохо и неправильно, я, Кот Мартын, в просторечье - "Кыся",  от
имени всего нашего Вида, тем или иным  извивом  судьбы  оказавшегося  на
Российском плавающем средстве в открытом море, совершенно искренне воск-
лицаю:
   - Да здравствуют наши Советские пожарники - самые мудрые пожарники во
всем мире!!!
   Я, правда, никогда рядом с Пантерой не гадил, но подозреваю,  что  не
ошибусь, если в этот восторженный хор я включу  и  наших  более  крупных
Родственников.
   Потом я привел себя в  максимальный  порядок  -  умылся,  прилизался,
пригладился и придал своей исполосованной хамской роже относительно  ин-
теллигентно-благожелательное выражение. На счет своей внешности  у  меня
никогда никаких заблуждений не было. Чего Бог не дал - того не дал. Зато
Он вознаградил меня целым рядом других совершенно замечательных качеств.
Ими я и беру.
   И вот с этим, слегка фальшивым, выражением на собственной  харе  я  и
отправился представляться Капитану.
   Тут я решил свято выполнить последнее напутственное указание  старого
жучилы и  лихоимца  -  Кота  Санкт-Петербургского  Торгового  Порта.  Уж
кто-кто, а в таких штуках-дрюках, как правила  соблюдения  субординации,
умение верно держаться на поверхности элементарных общественно  полезных
взаимоотношений, Кот Торгового Порта соображал не  хуже  Дейла  Карнеги.
Иначе этого взяточника и прохиндея (Кота, естественно!..) уже давно выс-
тавили бы пинком под хвост за ворота Порта.
   Шура Плоткин как-то читал мне выдержки из книги этого Карнеги и, пом-
ню, все жаловался, что никак не может в нужный момент заставить себя  (в
собственное же благо) следовать советам Дейла. Хотя, отчетливо вспоминаю
сейчас, в книге этого мужика было несколько очень толковых мыслишек...
   Вычислить Капитана было плевое дело.
   Дело в том, что ночью мой сладкий сон в ящике был  прерван  тем,  что
КТО-ТО спустился в машинное отделение и, перекрывая шум двигателей,  на-
чальственно гаркнул:
   - Привет, маслопупы!
   Как я потом выяснил, "маслопупы" и "мотыли" были узаконенными кличка-
ми для машинных команд на всех судах Российского флота. Ну, вроде как  я
- Кыся...
   - Привет, маслопупы! - прокричал этот неведомый мне тип, и я сразу же
почуял, как в густой и теплый воздух машинного  отделения,  наполненного
за* пахами перегоревших масел, раскаленного металла, пропотевших челове-
ческих тел и старых кроссовок, тоненькими незримыми нитями стали  неожи-
данно вплетаться запахи "Данхилла" - сигарет, которые всегда  курил  мой
дорогой мюнхенский друг Фридрих фон Тифенбах, запах хорошего  одеколона,
очень напоминающий одеколон профессора фон Дейна,  и  чего-то  неуловимо
женского... Так всегда пахло от Шуры Плоткина, когда он возвращался  до-
мой от какой-нибудь барышни. Или когда какая-нибудь барышня  уходила  от
нас, оставляя мне измочаленного Шуру, пропахшего ее запахом.
   - Александру Ивановичу - пламенный с кисточкой!
   - Привет, Кэп!..
   - Салют, Мастер! - услышал я из своего ящика под верстаком.
   - Как дела, дед? - спросил Александр-ИвановичКэп-Мастер.
   - Нормально, капитан, - ответил чей-то дед, и я понял, что  Александр
Иванович-Кэп-Мастер и есть тот самый Капитан, которому я обязан предста-
виться и постараться понравиться с первой же секунды нашего знакомства.
   А то, что "Дед" - это просто кличка старшего механика тридцати лет от
роду, это я понял только на следующий день.
   Но сейчас выскакивать из  своего  инструментального  ящика  и  начать
раскланиваться перед Капитаном и вытрющиваться, стараясь  изо  всех  сил
понравиться ему, на глазах у всей машинной команды - было бы, по меньшей
мере, идиотизмом. А ну как ему захочется при  подчиненных  проявить  всю
свою безраздельную власть в открытом море и он прикажет вышвырнуть  меня
с судна к едрене-фене?! Или я ему со своим рылом вообще не покажусь?.. Я
ведь, как говорится, НА ЛЮБИТЕЛЯ. Что тогда?..
   Ну уж херушки, как сказал бы мой замечательный кореш  Водила.  Знако-
миться будем с глазу на глаз. Это всегда слегка уравнивает шансы. Намно-
го выгоднее и безопаснее. Я рисковать не имею права. Мне в Нью-Йорк нуж-
но попасть - кровь из носу. Тут я не только о себе должен думать  -  там
Шура меня ждет. А это вам - не хвост собачий...
   Я постарался запомнить все запахи  Капитана,  свернулся  калачиком  и
снова задремал.
   А уже утром я сделал все то, с чего начал свой рассказ.
   Когда я говорил, что отыскать  Капитана-Александра-Ивановича-Кэп-Мас-
тера было для меня плевым делом, я ничуть не преувеличивал. В моем акти-
ве были все его характерные запахи, и они  служили  мне  той  путеводной
звездой, профессиональное использование которой было дано мне от  рожде-
ния, как абсолютное зрение в кромешной темноте и как уйма других  потря-
сающих Котово-Кошачьих качеств, так выгодно отличающих нас от  всех  ос-
тальных живых существ.
   Основная трудность была для меня - преодоление  многочисленных  кора-
бельных дверей: высоченные металлические пороги, автоматически  защелки-
вающиеся замки и невероятной тяжести железные двери, которые так просто,
лапой, не откроешь.
   Поэтому у каждой двери приходилось подолгу ждать, пока кому-нибудь из
команды не понадобится пройти именно в эту дверь, и  нужно  было  успеть
незаметно юркнуть вослед этому типу.
   И чертова уйма лестниц! А так как я начал свое путешествие  по  судну
снизу - из машинного отделения, то, пока я, по следу  Капитанских  запа-
хов, добрался до верхнего коридора, все эти двери и лестницы меня просто
вымотали. Не физически. Нервно.
   Тут еще, на мою беду, когда мне казалось, что я уже почти достиг  це-
ли, Капитанско-Александр-Ивановические-Кэп-Мастерские запахи стали  нео-
жиданно раздваиваться! Часть из них ровным потоком влекла меня  к  цент-
ральной двери этого коридора, откуда раздавались  голоса  и  команды,  а
вторая часть уводила меня вниз - не к той лестнице, по  которой  я  сюда
поднялся, а к другой, коротенькой лесенке, вправо  от  этих  центральных
дверей.
   Должен признаться, что на мгновение  я  растерялся.  Однако,  на  мое
счастье снизу, вдруг примчался какой-то мужик в сапогах,  комбинезоне  и
вязаной шапочке и постучал в эту дверь.
   Дверь отворилась, и оттуда высунулся молоденький паренек в свитере  и
огромной фуражке.
   - Чиф, Мастер на мостике? - спросила вязаная шапочка у  огромной  фу-
ражки.
   - Чего ему тут делать? - ответила фуражка шапочке. -  Он  на  мостике
всю ночь проторчал. Имеет право человек отдохнуть после вахты?!
   И я понял, что Капитана за-этими дверями нет.
   Тип в сапогах, комбинезоне и шапочке ссыпался вниз по большой лестни-
це, а я прямиком направился к маленькой, короткой.
   Спустившись на несколько ступенек вниз, я увидел в  тупичке  дверь  с
красивой золотой табличкой, на которой что-то было написано.  Концентра-
ция Капитанских запахов в этом тупичке была максимально сильной.
   Но самое замечательное, что еле уловимый элемент женских запахов, ко-
торый я с трудом различил ночью, лежа в инструментальном ящике  под  ре-
монтным верстаком машинного отделения, здесь ощущался  столь  явственно,
что я даже слегка обалдел!
   Кроме того, из-за двери я услышал хриплое  мужское  дыхание  и  очень
ритмичные слабенькие женские повизгивания, не оставляющие никаких сомне-
ний в действиях, совершаемых за этой дверью.
   Ручаюсь, что никто из Людей даже шороха не  услышал  бы  из-за  такой
двери. А я услышал!
   И вдруг сам так завелся, что в башку мне полезли десятки Кошек, кото-
рых я когда-либо трахал!.. Не говоря уже о моей верной немецкой подружке
- Карликовой пинчерихе Дженни, которую, вопреки всей зоологической науке
о несмешении Видов, я хотел в любое время дня и ночи!
   Я даже вспомнил Оттобруновскую Лисичку, впоследствии шлявшуюся ко мне
в Грюнвальд и которую я "оприходовал" (Водилино выраженьице!..) со смер-
тельным риском для собственной жизни.
   Весь краткий и суматошный период своего пребывания в таком  родном  и
таком чужом городе (как заметил с кривой ухмылкой мой новый приятель ми-
лиционер Митя, "Санкт-Петербург - столица Ленинградской  области...")  я
находился в совершеннейшем оцепенении и состоянии непроходящей, чудовищ-
ной, разрушительной усталости.
   Особенно с того момента, когда получил пинок в бок от какого-то Жлоба
из НАШЕГО ДОМА и узнал, что в НАШЕЙ КВАРТИРЕ ЖИВУТ ЧУЖИЕ ЛЮДИ. А Шура  -
в Америке...
   И если я еще хоть что-то пытался делать, как-то трепыхался и в отчая-
нии, собрав остатки своих сил, сумел растормошить Водилу и вернуть его к
сознательной жизни, то уже провожаемый Котом Торгового Порта на судно  -
я ничего не соображал. Будто меня всего изнутри выскребли, будто  разда-
вили, размазали и кто-то за меня переставляет мои лапы. Сил не было нас-
только, что я впервые в жизни не мог поднять свой хвост, жалко и  нелепо
волочившийся за мной по грязным ступеням корабельного трапа.
   И только Шура Плоткин, приснившийся мне в окружении американских  Ко-
шек-сексопилок, как-то вдохнул в меня надежду на то, что еще  далеко  не
все потеряно...
   Теперь, прячась за дверью Капитанской каюты, я жадно прислушивался  к
доносящимся до меня звукам и чувствовал, что силы мои восстанавливаются,
хвост непроизвольно и самостоятельно хлещет меня по вздувшимся от  жела-
ния бокам.
   Ах, Кошечку бы мне какую-нибудь сейчас сюда! Любую! Даже самую  зава-
лященькую!.. Я бы ей показал "небо в алмазах", как говорил Шура Плоткин,
совершенно не имея в виду ни "небо", ни "алмазы".
   Но, как изредка замечал умнейший и интеллигентнейший Фридрих фон  Ти-
фенбах, "все в жизни имеет свое логическое завершение".
   Кончил хрипло дышать и Капитан-АлександрИванович-Кэп-Мастер.  Всхрап-
нул коротко, будто жеребец, и кончил. В последний раз тихонько взвизгну-
ла обладательница женских запахов.
   А потом я услышал негромкий разговор в Капитанской каюте.
   Это мог услышать только Я! Никто из Людей, даже вплотную приложив ухо
к этой двери, никогда не услышал бы ни единого слова.
   Мне же казалось, что я даже вижу, как Женщина моется в душе, а  Капи-
тан-Александр-Иванович-КэпМастер закуривает свой "Данхилл" и  натягивает
на себя голубой "адидасовский" тренировочный костюм. Я только лиц не мог
разглядеть...
   - А в городе ни разу не позвонил... - огорченно проговорила Женщина.
   - В городе у меня семья, - спокойно сказал ей Капитан. -  Дочь-невес-
та, сын-придурок и жена.
   - А я как же?..
   - Ты кто по судовой роли?
   - Буфетчица.
   - Так, какие проблемы?
   - Бедная я, бедная... - горько сказала Женщина.
   - Ты бедная?! - презрительно переспросил Капитан. - Я в Питере с  же-
ной - всего десять дней, а с тобой в море - четыре месяца. Потом - неде-
лю дома и на полгода с тобой в рейс. И так уже третий год.  Так  кто  из
вас беднее - ты или моя жена?
   Женщина промолчала.
   - И кстати! Еще одного таракана увижу в каюткомпании - спишу с судна,
к чертовой матери. Ясно?
   - Да... Мне идти?
   - Иди.
   Дважды повернулся ключ в замке, дверь приоткрылась, и из  Капитанской
каюты вышла молодая Женщина с припухшими  глазами.  Стараясь  не  задеть
хвостом о ее ноги, я незаметно проскочил в каюту.
   Тут же, на всякий случай, я спрятался за выступом какого-то шкафчика,
и получилось, что я совершенно инстинктивно прошмыгнул именно туда,  где
меня не было видно, но сам я обрел превосходную  позицию  для  обзора  и
наблюдения.
   Оказалось, что Капитанская каюта состоит из двух  просторных  комнат.
Первая, куда я влетел без спросу, была кабинетом - с письменным столом и
компьютером, кожаным диваном и двумя креслами. Над диваном висела в раме
под стеклом большая красочная фотография низкого, длинного парохода, ус-
тавленного железнодорожными контейнерами. Как потом выяснилось, этот па-
роход и был тем самым "Академиком Абрамом Ф. Иоффе", на котором я сейчас
имел честь присутствовать.
   Напротив же дивана, в углу, под невысоким потолком, в какой-то хитрой
металлической раме висел большой телевизор.
   Из кабинета была видна вторая комната - спальня. Широкая  Капитанская
кровать несла на себе все следы только что завершившегося,  как  говорил
мой любезный друг Водила, "сладкого греха". Кстати, почему ЭТО  у  Людей
называется "грехом" - понятия не имею.. "Сладкий" - еще куда ни  шло,  а
вот "грех"-то тут при чем?..
   Я прекрасно слышал, как в спальне Капитан наливал  себе  виски  "Джек
Дэниельс". Именно это виски чуть ли не каждый вечер понемногу попивал  в
Мюнхене Фридрих фон Тифенбах, и запах "Джека Дэниельса" врезался  мне  в
память, полагаю, до смерти.
   Но вот когда Капитан-Александр-Иванович-КэпМастер, которого я за  ис-
текшие сутки только слышал, но так ни разу и не увидел, вышел наконец из
спальни, - я чуть умом не тронулся!..
   СО СТАКАНОМ ВИСКИ В РУКЕ ИЗ СПАЛЬНИ В КАБИНЕТ ВОШЕЛ Я!!!
   Я - в Человечьем обличий, в голубом "адидасовском" тренировочном кос-
тюме, которого у меня отродясь не было, и в мягких  белых  тапочках  без
задников, которые я, естественно, никогда не ношу.
   Уже не говоря о том, что я не пью виски. Тем более - "Джек Дэниельс".
   И тем не менее сходство наше было поразительным! Я бы даже  сказал  -
ПОТРЯСАЮЩИМ! От усов до разорванного левого уха. Те же  самые  шрамы  на
мордах: один - пересекающий чуть ли не всю голову до левого глаза,  вто-
рой - разрубающий правую бровь, носи верхнюю губу. Все было МОЕ!.. Спра-
ведливости ради следует заметить, что и ЕГО - ТОЖЕ!
   То есть, хотите - верьте, хотите - нет, но я увидел СИЛЬНО  УВЕЛИЧЕН-
НУЮ И ОЧЕЛОВЕЧЕННУЮ СОБСТВЕННУЮ КОПИЮ!!! .
   Та же мощная короткая шея, та же широченная  грудь,  набитые  мышцами
ноги и руки, сила которых угадывалась даже под просторными складками го-
лубого тренировочного костюма...
   Та же мягкость походки, та же вкрадчивость и осторожность в  движени-
ях. Уже в том, как он почти беззвучно повернул ключ и запер дверь  своей
каюты, я просто узнал свою повадку! Будто в зеркало глядел. Только хвос-
та не было...
   Итак, свершилось невероятное! Передо мной стоял  сильный,  коренастый
ЧЕЛОВЕКОКОТ, или, если хотите, КОТОЧЕЛОВЕК, как две капли  воды  похожий
на меня. Или я на него?!
   Такой же жесткий, решительный, рассчетливобесстрашный, неуемный слас-
толюбец с обостренным ощущением ответственности за все, что ему дорого и
близко, - от ЖИВЫХ СУЩЕСТВ, которых он должен защитить, и до ДЕЛА, кото-
рое он обязан выполнить.
   И плевать мне на так называемую пресловутую скромность в оценках  са-
мого себя, но в этом ЧЕЛОВЕКОКОТЕ, или КОТОЧЕЛОВЕКЕ, как и  во  мне,  во
всей нашей внешней некрасивости (я имею в виду,  как  говорил  мой  Шура
Плоткин, "замшелые параметры этого значения"), за грубыми наружными фор-
мами угадывалось такое внутреннее ОБАЯНИЕ, что не заметить этого было бы
просто непростительно!
  Да, с подобным невероятным явлением я столк-
нулся впервые.
   И если бы ОН в эту секунду заговорил бы со мной по-нашему,  ПО-ЖИВОТ-
НОМУ, я этому ничуть бы не удивился.
   Глядя на него из-за своего укрытия, наблюдая за тем, как он садится в
вертящееся кресло у письменного стола, как прихлебывает виски из стакана
и просматривает деловые бумаги, я понял, что с ним, с этим ОЧЕЛОВЕЧЕННЫМ
моим ДВОЙНИКОМ, я просто не имею никакого права играть в  разные  пошлые
игры и выкидывать всяческие трюки, пытаясь понравиться  ЕМУ,  даже  ради
достижения своей Главной цели - оказаться в Нью-Йорке и встретиться  на-
конец с Шурой Плоткиным. Как бы благородно эта цель ни выглядела.
   Тут разговор должен быть "на равных", и действовать необходимо только
напрямую.
   Я вышел из-за шкафчика, неслышно пересек кабинет и мягко вспрыгнул  к
нему на письменный стол.
   От неожиданности он на мгновение отпрянул, что и я бы сделал  на  его
месте. Однако он тут же взял себя в руки, взболтнул лед в стакане и сде-
лал небольшой глоток "Джека Дэниельса", молча глядя на меня.
   Я выбрал свободное местечко на его рабочем столе и  сел,  уставившись
ему прямо в глаза. Ну ей-богу, словно  собственное  отражение  разгляды-
вал!..
   Не знаю, просек ли он нашу поразительную похожесть, узрел  ли  он  во
мне САМОГО СЕБЯ так, как это увидел я, но, глядя  на  него,  можно  было
дать хвост на отруб, что вздрючился он нервно не меньше меня. Но держал-
ся при этом - великолепно! Как я.
   Уже в следующее мгновение он совершил то, что наверняка совершил бы и
я. Он оставил стакан с виски на столе, подошел к небольшому холодильнику
и открыл дверцу. Достал оттуда несколько  ластиков  нарезанной  колбасы,
паштет, сложил все это на тарелку, принес  к  столу  и  поставил  передо
мной. Затем вернулся к холодильнику, вытащил из него открытую банку сгу-
щенного молока и вопросительно посмотрел на меня.
   - Сгущенку лучше слегка разбавить водой, - сказал я  ему  по-Шелдрей-
совски.
   - Холодной или горячей? - через малюсенькую, почти незаметную,  паузу
спросил Он.
   Я понял, что эта крохотная пауза  была  необходима  ему  для  оконча-
тельного осмысления происходившего ЧУДА.
   - Не очень холодной, - попросил его я.

   В отличие от моего первого случайного плавания по маршруту  Россия  -
Германия, где я, прямо скажем, был всего лишь пассажиром-нелегалом, тай-
но состоявшим при Водиле и его грузовике, сегодняшнее мое пребывание  на
"Академике Абраме Ф. Иоффе" носило совершенно иной характер.
   Тогда я перемещался по воде в плавучих условиях небольшого  западного
города - с почти тысячей грузовых и легковых автомобилей, с  магазинами,
ресторанами, концертными залами, кафе и ночными барами. С казино,  прос-
титутками и  бандитами  всех  мастей  и  национальностей.  Плюс  человек
семьсот нормальных пассажиров, которые за право трехсуточного пребывания
в этом движущемся по воде,  комфортабельном  городе  заплатили  какие-то
громадные деньги. И еще триста пятьдесят человек команды,  обслуживающих
всю эту махину и получающих за это жалкие гроши.
   Я даже название этого плавучего чудовища не помнил. Водила мне как-то
говорил, но оно у меня из головы выскочило...
   Другое дело - "Академик Абрам Ф. Иоффе".
   Команда - семнадцать Человек. Пассажиров - один. Это Я.
   Никаких автомобилей, ресторанов. Небольшая кают-компания с  телевизо-
ром и видиком. Она же - столовая, она же - комната отдыха.
   Только не воображайте, что мы такие уж маленькие.  Ничего  подобного!
Длина - как от нашего петербургского дома до шашлычной Сурена Гургенови-
ча. Шура говорил - там метров сто пятьдесят.
   Загрузка у нас не полная. Пятьсот сорокафутовых контейнеров. С чем бы
сравнить?... Ну, как полтысячи Водилиных фургонов без колес. Кстати, все
цифры со слов Капитана. Я в них - ни уха ни рыла. Вот эту жуткую тяжесть
и волочет на себе наш глубокоуважаемый "Академик Абрам..." Ну  как  его?
"...Ф. Иоффе".
   А над всем этим, как говорят в море, "Царь, и  Бог,  и  Воинский  на-
чальник" - КАПИТАН-АЛЕКСАНДРИВАНОВИЧ-КЭП-МАСТЕР. Или, как некоторые  еще
называют его за глаза, ПАПА.
   По поводу того, как мы будем называть друг друга, мы  договорились  с
самого начала, как только я прикончил  колбасу,  паштет  и  разбавленную
сгущенку.
   Ему очень понравилось мое имя Мартын. Он сказал, что  это  прекрасное
мужское имя и он будет меня звать только Мартын. Никаких  Кысь!  Кыся  -
это что-то неопределенное, сказал он. Не то Кот, не то Кошка. И  годится
"Кыся" разве что для каких-нибудь сугубо домашних Мусек, Пусек, Мурзиков
и Барси ков, а не для такого самостоятельного Кота, как я.
   Я ему тоже сказал, что если он не возражает,  то  буду  называть  его
"Мастер". Ибо "Капитан" - слишком официально: я у него не служу, а всего
лишь пользуюсь его гостеприимством; "Александр Иванович" - тяжеловесно и
утомительно; "Кэп" - излишне  фамильярно,  а  "Папа",  извините,  звучит
просто пошловато. Поэтому я считаю, что "Мастер" - в самый раз.
   - Отлично. Мне "Мастер" тоже больше нравится А вот откуда это у  тебя
такие отметины? - Он осторожно коснулся шрама,  идущего  через  всю  мою
морду.
   - От разных драк с Котами и Собаками, - ответил я. - А у вас?
   - Один тоже от драки. Но очень давно. Еще когда я был курсантом  "Мо-
реходки". А второй - чистая случайность...
   И рассказал, как несколько лет тому назад один болван вызвался букси-
ровать его "Волгу" и тянул не плавно, как положено, а рывками.  Стальной
трос конечно лопнул, размолотил лобовое стекло "Волги" и  чуть  не  снес
полголовы Мастеру, сидевшему за рулем своей машины.
   - С тех пор я больше всего на свете боюсь  неквалифицированных  идио-
тов, - сказал Мастер. - Буксируют ли они автомобили или пытаются руково-
дит государством...

   За обедом в кают-компании Мастер отрекомендовал меня команде, свобод-
ной от вахты. Остальным - после обеда, по ходу осмотра судна. Знакомил с
каждым. Сначала представлял меня, затем своего подчиненного. Называл его
имя и должность. И кличку.
   Так, например, я узнал, что палубные матросы называются "рогачи"  или
"рогали", что радиста зовут Маркони, а  Старшего  помощника  Капитана  -
Чиф. Боцман - Дракон, про Деда - Старшего механика - и его  "маслопупов"
я уже рассказывал. А вот матросатокаря, в хозяйстве которого, как  выяс-
нилось, я провел всю первую ночь, звали просто и незатейливо - Точило.
   Матросу-плотнику по прозвищу Колобаха было  приказано  соорудить  для
меня туалет - специальный ящик с песком, а матросу-приборщику с  кличкой
Кандей (от морского названия помойного ведра - "кандейка") было поручено
ежедневно менять в этом ящике песок.
   На капитанском мостике я был познакомлен со Вторым и Третьим помощни-
ками Капитана. Там же, на мостике, мне был отведен специальный  наблюда-
тельный пункт - на Главном Компьютере. Оттуда я  мог  свободно  смотреть
вперед - в тревожную, серую, грязно-белопенную воду, которой не было  ни
конца ни края...
   Одна немаловажная деталь. Еще у себя в каюте Мастер взял с меня слово
ни с кем на судне не вступать в Телепатический Контакт. Рейс ему  предс-
тоит тяжелый: их, слава Богу, зафрахтовала одна западная фирма и они бу-
дут вламывать еще месяцев пять без захода в  Питер.  Домой  вернутся  не
раньше лета. А это очень тяжелая психическая нагрузка.  Если  же  я  еще
выступлю со своим Телепатическим Контактом - у половины экипажа наверня-
ка поедет крыша. А в таком рейсе каждый на вес золота. Не говоря  о  ва-
лютных расходах на лечение и транспортировку  из  собственного  кармана.
Потому что они теперь, после развала Российского торгового флота, исклю-
чительно на самоокупаемости. Сами на Западе ищут" кому запродаться, хотя
бы за полцены, сами заключают контракты, зачастую грабительские, где по-
терпевшей стороной все равно будет русское судно, меняют Российский флаг
на какой-нибудь либерийский, и - вперед!..
   Но хоть есть работа! Хотя бы на что жить - есть...
   А если Капитан не только приличный судоводитель, но еще и толково ше-
велит мозгами и обладает четкой деловой хваткой, тогда можно вывернуться
из любого положения.
   Например, не попадать в идиотские ситуации, как попали две трети рос-
сийских грузовых и торговых судов, арестованных во всех иностранных пор-
тах мировой акватории за неуплату долгов.
   И помощи им ждать неоткуда. Нашему правительству на  них  насрать  со
Спасской башни...
   - Так что извини, Мартын, за резкость, но жизнь наша идет по принципу
- "Кто кого сгреб, тот того и уеб", - напоследок охарактеризовал  сегод-
няшнее бедственное положение русского флота Мастер - капитан контейнеро-
воза "Академик Абрам Ф. Иоффе".
   Готов поклясться чем угодно,  в  эту  секунду  Мастер  был  похож  на
сильного, решительного и умного КОТА. Похож в три раза больше, чем Я сам
- наиболее характерный КОТ в мире!!!
   Я честно признался Мастеру, что почти ни хрена из всего этого не  по-
нял, за исключением того, что наш флот сегодня в полном говне, и  пообе-
щал ни с кем из членов экипажа в Контакт не вступать.
   А потом вспомнил, что по совершенно иным причинам, но об этом же меня
просили уже несколько человек. И тот Оттобруновский добрый  жулик-кошко-
лов, ветеринар-недоучка Эрих Шредер, и мой сердечный друг из  Грюнвальда
Фридрих фон Тифенбах. И даже Водила, помню, сказал мне  при  подъезде  к
Мюнхену:
   - Ты, Кыся, со своими талантами сильно на людях-то не высовывайся.  А
то вмиг хвост оборвут. Счас народ знаешь какой пошел?..
   И только Шура Плоткин никогда меня ни о чем подобном не просил.
   Наоборот, в каком-нибудь очередном интеллигентно-пьяненьком  кухонном
споре, отчаявшись в чемто убедить своего собеседника, кричал мне на весь
дом:
   - Мартын! Мартышка!.. Сукин кот, мать твою за ногу! Что ты  сидишь  и
ухом не ведешь?!.. Ты что, не слышишь, какую херню он несет? Ты-то  хоть
скажи ему!..
   И иногда, когда я был согласен с Шурой, я говорил.
   Если, конечно, мне удавалось достучаться до хмельного рассудка  Шури-
ного оппонента.

   Почти весь вечер и часть ночи я проторчал с Мастером на вахте, на ка-
питанском мостике.
   Мастеру и штурманам буфетчица Люся пару раз приносила на мостик креп-
чайший чай и бутерброды. А мне вдруг неожиданно притащила... Что  бы  вы
подумали?! Несколько увесистых кусков настоящего, сырого, размороженного
хека, о котором я так мечтал последние несколько месяцев!..
   Я птичкой слетел с Главного Компьютера, благодарно потерся  о  Люсины
ноги, ласково коснулся ее хвостом и уже в который раз убедился, что Жен-
щины гораздо более тонко организованы, чем Мужики.
   Естественно, я не имею в виду Шуру Плоткина, Водилу, Фридриха фон Ти-
фенбаха... Или того же Мастера. Тот просто вылитый КОТ!  Эти  ребята,  с
моей точки зрения, - уникальны.
   Я говорю о массе. А Мужская масса  очень  даже  проигрывает  Женской.
Ведь стоило мне на обеде только лишь подумать о старом,  добром  ленинг-
радском мороженом хеке, который я когда-то обожал до  беспамятства,  как
Люся мгновенно восприняла МОЮ МЫСЛЬ как руководство к СВОИМ ДЕЙСТВИЯМ...
   Стал я наворачивать этот хек, попутно размышляя о благодарности  всем
представителям женского пола - от Кошек, Собачек, Лисичек до Женщин, ко-
торые в моей жизни сыграли хоть небольшую, но  положительную  роль.  Как
говорил Водила: "От половухи до бытовухи..."
   Однако на втором куске  хека  я  слегка  застопорился.  Второй  кусок
как-то уже не лез в глотку. И я понял, что со  мной  произошло  то,  что
обычно происходит со всеми, кто однажды во ЧТО-ТО влюбился,  это  ЧТО-ТО
оставило в его душе неизгладимый след, а потом было  утеряно.  И  долгие
месяцы, а может быть и годы, ты только и жил надеждой  на  то,  что  это
ЧТОТО тебе встретится снова...
   И наконец встреча! Казалось бы - ура...
   Но тут с грустью выясняется, что это ЧТО-ТО совершенно не стоило  тех
радужных и трепетных воспоминаний, которые  преследовали  тебя  все  это
время.
   Особенно после того, как ты уже попробовал и форель, и угря, и севрю-
гу, и свежего лосося.
   Господи... Да, не дай Бог, чтобы такое перешло  и  в  область  ЖИВОТ-
НО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ отношений!..
   Вот я сейчас плыву через моря и океаны к Шуре в Америку, стремлюсь  к
нему всей душой и всем телом, а вдруг с ним там произойдет  в  отношении
меня все то, что со мной произошло в отношении хека?!.. Да я же  умру  с
горя...
   В полном смятении и тоске я снова вспрыгнул на  Главный  Компьютер  и
застыл, глядя в ночную, мокрую, недобрую даль.
   Пребывал я в таком состоянии достаточно  долго,  и  разные  печальные
мысли о несовершенстве мира лезли в мою голову. Пока я не  услышал,  как
Второй помощник спросил моего Мастера:
   - Александр Иванович, а это ничего, что ваш Котяра сидит  на  Главном
Компьютере?
   - А ты боишься, что Мартын своими яйцами может на  него  как-то  воз-
действовать и Компьютер начнет выдавать погрешность за  погрешностью?  -
рассмеялся Мастер.
   - Я не о Компьютере пекусь - что с ним станет? Я  тревожусь  за  яйца
Мартына, - сказал Второй помощник.
   У меня сразу торчком встали уши и мелко-мелко забил кончик хвоста.
   - Точно! - подхватил молоденький Штурман. - Я вчера перед  выездом  в
порт хотел напоследок  еще  разок  натянуть  благоверную,  пока  детеныш
спит... И ни тпру, ни ну, ни кукареку!.. Висит,  бедняжка,  орелик  мой,
головку свесил, глядит на "полшестого" и делает вид, что его  ничего  не
касается. Моя давай блажить: "Тебе сколько раз говорить, чтобы ты  возле
микроволновой печки не садился? Вот ты и облучился!.."
   - Так твой орелик и не расправил крылья? Не взорлил? Не спел свою бо-
евую песню? - поинтересовался Мастер.
   - Взорлил... Но если честно - то невысоко. И спел, прямо скажем, нег-
ромко... - признался Штурман. - Вот теперь и гадай, - то ли я ночью  пе-
ретрудился, то ли действительно виновата эта гребаная микровелле?..
   - А в Главном Компьютере излучение раз в десять сильнее, чем в  твоей
микроволновке, - заметил Второй помощник. - Так что, Кэн, сами  смотрите
со своим Мартыном...
   - Через пару суток дошлепаем до Англии, в Абер дине  пришвартуемся  и
посмотрим. Там в порту ко шек -  видимо-невидимо.  Выпустим  Мартына  на
причал и проверим - такое ли сильное излучение нашего Главного Компьюте-
ра?.. - сказал Мастер.
   "А не пошли бы вы со своим излучением подальше? Береженого Бог  бере-
жет", - подумал я и немедленно перепрыгнул с Компьютера на какую-то ров-
ную плоскость, рядом с которой был расположен  большой  наклонный  пульт
управления со множеством разноцветных рычажков и кнопок.
   - Очень самостоятельный Котяра! - восхитился Второй помощник. - Слов-
но понял, чем рискует...
   - А вдруг действительно понял? - улыбнулся Мастер.
   - Кэп! А в Лох-Несское чудовище вы не верите?
   - Верю.
   - А в летающие тарелки?
   - Тоже. Следи за курсом внимательней.
   - Есть следить за курсом! А если вы его в Абердине на причал выпусти-
те, а он возьмет и убежит. Что тогда?
   - Не убежит, - твердо сказал Мастер. - Ему в Нью-Йорк нужно.
   - Ну, вы даете, Александр Иванович!..

   Теперь захода в Абердин, почти на  самый  север  Великобритании,  все
ждали с нездоровым нетерпением.
   По словам Мастера и из болтовни на капитанском мостике я понял, что в
Абердине "Академик Абрам Ф. Иоффе" должен был оставить англичанам  около
двадцати контейнеров, а у англичан забрать какой-то груз для  канадского
порта Сент-Джонс в районе острова Ньюфаундленд. У себя в каюте, когда мы
оставались только вдвоем. Мастер мне даже по карте  пытался  показать  -
как и куда мы плывем и в какие порты будем заходить.
   Правда, от Абердина до Сент-Джонса через Атлантику нужно было еще чу-
хать чуть ли не неделю, зато от Ньюфаундленда до Нью-Йорка - вообще пара
пустых!.. Двое с половиной суток - и мы, как говорится, тама! И...
   - Здравствуй, Шурочка! Здравствуй, дорогой мой Плоткин,  новоиспечен-
ный Американец! Как же я по тебе соскучился!.. Сколько же мне нужно тебе
рассказать, Шурик...
   Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Как выражался Водила -  "Рано  Пташечка
запела, как бы Кошечка не съела..."
   Тут как раз все наоборот: в смысле, "Пташечка" - это я, а "Кошечка" -
СУДЬБА. Так мне растолковал Водила, когда я излишне легкомысленно выска-
зался по какому-то сомнительному поводу.
   В Абердине же, помимо сдачи одного груза и приемки другого, Мастер  и
его помощники собирались еще проверить меня на английских Кошках. Так ли
влияет излучение Главного Компьютера на сексуальную мощь Живого Организ-
ма?
   Не скрою, я слегка нервничал.
   Несмотря на то что на этом "Академике Абраме..." я уже успел и отдох-
нуть, и отожраться в спокойной и доброжелательной  обстановке,  несмотря
на то что ощущение "последней финишной прямой" наполняло мою душу  миром
и благостью, - ночной рассказ молоденького Штурмана о страшноватом треу-
гольнике - Он, Его Жена и Микроволновая Печь - заставлял  меня  беспоко-
иться за собственные возможности в сфере Большого Секса.
   Хотя, если бы я логически сопоставил все двадцать четыре года,  кото-
рые плавает мой Мастер и каждый день общается то с Радаром, то с Главным
Компьютером, то еще с каким-нибудь Излучателем, с тем, как  чуть  ли  не
каждую ночь, а порою и пару раз в день, буфетчица Люся  захлебывается  в
тоненьких взвизгах в Капитанской постели, - я на все эти ИЗЛУЧАТЕЛИ дол-
жен был бы, извините за выражение, ХВОСТ ПОЛОЖИТЬ!  И  не  нервничать...
Тем более что трахаться хотелось - ну, просто ужжжжасно!
   Поэтому, когда до Абердина оставалось всего несколько часов хода и  я
лежал в низком кожаном кресле Капитанского кабинета,  а  из-за  закрытой
двери спальни доносились тоненькое взвизгивание Люси и половой рык  Мас-
тера, мне показалось, что по Северному морю мы тащимся  невероятно  мед-
ленно. И тогда я подумал, что неплохо было  бы  хоть  немного  увеличить
скорость и пораньше подойти к Абердину. Где, как утверждал Мастер, Кошек
- видимо-невидимо!
   Клянусь, я только ПОДУМАЛ!
   Как вдруг услышал, что машина нашего "...Ф. Иоффе" заработала  мощнее
и громче, а поглядев в иллюминатор, увидел, что мы стали двигаться  нам-
ного быстрее.
   В ту же секунду резко оборвался ритмичный скрип Капитанской  кровати,
испуганно затихла Люся, и я почти увидел сквозь стену, как Мастер  своей
мускулистой мохнатой лапой схватил трубку телефона  внутренней  связи  и
рявкнул жутковатым голосом:
   - В чем дело?!.. Почему ход увеличили? Старшего  механика  на  связь!
Дед!.. Что за самодеятельность?!.. Ты про расход  топлива  думаешь?  Про
расчетное время прихода в порт помнишь?! Кто ПРИКАЗАЛ? Я ПРИКАЗАЛ???  То
есть как это - ТЫ ПОЧУВСТВОВАЛ, ЧТО Я ПРИКАЗАЛ  УВЕЛИЧИТЬ  ХОД?!!  Ты  в
своем уме?!
   Я понимал, понимал, что в чем-то я тут виноват...  Неужели  только  в
том, что ИЗЛИШНЕ СИЛЬНО захотел как можно быстрее трахнуть неведомую мне
английскую Кошку? Боже мой, я что-то явно нарушил! А  может  быть,  ОТК-
РЫЛ?! Может быть, я в себе самом что-то ТАКОЕ ОТКРЫЛ, что поставит  меня
в один ряд с такими светилами науки, как Ричард Шелдрейс, как Конрад Ло-
ренц!..
   А Мастер уже натягивал свой тренировочный костюм, напяливал  кроссов-
ки, чтобы немедленно взлететь на мостик и всыпать вахтенному штурману, а
потом вниз - в машинное отделение, поглядеть на Старшего Механика, кото-
рый не СЛЫШИТ приказы Капитана, а ЧУВСТВУЕТ ИХ!.. И это все устроил я.
   Разъяренный Мастер распахнул дверь спальни и натолкнулся в моей морде
на четкую картину "Осознание своей вины Котом", так  прекрасно  описаную
Конрадом Лоренцом в его замечательной книге "Человек находит  друга",  -
уши прижаты к затылку, хвост непроизвольно прячется между задних лап Ко-
та, сознающего свою вину...
   Только глянув на меня, Мастер замер на  месте,  словно  наткнулся  на
стену. Несколько секунд, которые он смотрел, не мигая, в мои глаза,  по-
казались мне вечностью. Сейчас я должен признаться, что это были не  са-
мые приятные секунды в моей жизни.
   Все-таки КОТ есть КОТ! Теперь-то я свято убежден, что в своей ПРОШЛОЙ
жизни Мастер был абсолютным КОТОМ!..
   Он намного  раньше  меня  сообразил,  ЧТО  произошло,  прикрыл  дверь
спальни, чтобы не делать Люсю свидетельницей нашей первой  размолвки,  и
негромко спросил меня:
   - Твоих лап дело?
   Я отвел глаза в сторону и промолчал.
   - Мартын! Я тебя как Кота спрашиваю - твоих лап дело?
   - Я только ПОДУМАЛ, что неплохо бы... - замямлил я.
   Но Мастер меня оборвал решительно и жестко:
   - Так вот, заруби у себя на носу: в море, на этом судне,  прежде  чем
ПОДУМАТЬ, ты должен спросить у меня разрешения. Понял?
   - Есть спросить у вас разрешения, - ответил я ему так, как ему  отве-
чали на судне все.

   Ну, что мне сказать об английских портовых Кошках?
   Кошки как Кошки. Ничего особенного. Как говорил  Шура,  не  фонтан...
Прямо скажем - не наши Кошки.
   Это я не в упрек, а ради четкого разграничения  национальных  особен-
ностей. Не более того.
   Наши российские Кошки к половому акту относятся взволнованно  и  тре-
петно - как к восхождению на Голгофу. Как к некоему акту самопожертвова-
ния.
   А в глазах трахающего их Кота они больше всего на свете боятся  поте-
рять уважение, которого они, по их мнению, несомненно заслуживают.  Воп-
рос "А ты меня потом уважать будешь?" - я в своей жизни слышал  чуть  ли
не от каждой русской Кошки.
   Шура был убежден, что такое преувеличенное  отношение  к  собственной
Личности возникло в Кошках под влиянием очень давнего и достаточно  сом-
нительного утверждения, что "Отныне любая кухарка сможет управлять Госу-
дарством!.."
   Естественно, я не имею в виду разных Кошек-потаскух,  которых  у  нас
развелось за последнее время немеряно!
   Не похожи английские Кошки и на немецких - сытых, равнодушных,  тупо-
ватых исполнительниц природного Кошачьего долга,  относящихся  к  траха-
тельному процессу как к обременительной обязанности вроде  уплаты  нало-
гов.
   Платить - не хочется, а не  платить  -  опасно.  Какое  уж  тут  удо-
вольствие?..
   Боюсь судить обо всех французских  Кошках  по  той  аристократической
поблядушке в бантиках, которую я поимел  в  кустах  на  бензозаправочной
станции при Германском автобане А-7 Гамбург-Мюнхен. Ибо если  все  фран-
цузские Кошки хотя бы слегка похожи на эту  избалованную  и  распущенную
тварь, то мне остается только пожалеть Францию - страну мечты моего Шуры
Плоткина.
   Длинношерстую Персианку - личную Кошку  губернатора  острова  Борнео,
которая, честно признаться,  трахнула  меня  сама  в  петербургском  Ко-
шачье-Собачьем отеле господина Пилипенко, - я просто не помню.
   Помню только, что от усталости и какой-то  докторской  успокоительной
таблетки я был крайне половонекачественен и дико хотел  спать!  Так  что
тут степени сравнения у меня - никакой.
   Английские же Кошки...
   Я опять-таки должен заметить, что говорю лишь обАбердинских,  провин-
циальных, портовых Кошках, и вовсе не переношу свои оценки  на  все  Ко-
шачье сословие Соединенного Королевства Великобритании.
   Так вот, абердинские портовые Кошки были деловиты, решительны и очень
точно знали, чего они хотят. А хотели они, как  мне  показалось,  только
меня! Еще когда я спускался по трапу...

   Стоп! Я чуточку переувлекся сравнительным анализом  национальных  Ко-
шачьих особенностей и повел себя явно несправедливо в отношении  "Акаде-
мика Абрама Ф. Иоффе" и его Мастера. Не сказать о них хотя бы  несколько
слов, в ситуации  подхода  к  берегу  Англии,  было  бы  непростительным
хамством.
   За два часа до прихода в Абердин я был негласно для всех  и  торжест-
венно для нас двоих - меня и Мастера - прощен за ВОЛЬНОДУМСТВО, так нео-
жиданно нарушившее строжайшие правила морского  судоходства,  и  получил
разрешение присутствовать на капитанском мостике во время подхода к  бе-
регу Англии.
   Вот когда я увидел нашего Мастера во  всем  профессиональном  блеске!
Как он подводил судно к причалу, как швартовал своего  "Академика  Абра-
ма...", на каком прекрасном английском языке разговаривал  с  берегом  и
как никто пикнуть не смел на мостике, когда Мастер негромким голосом от-
давал приказания своим, а в ответ только и слышалось: "Есть!",  "Есть!",
"Есть!"... И тут уже никаких хиханеки хаханек, никакой посторонней  бол-
товни...
   Я-то чувствовал, каких нервных затрат, какого внутреннего  напряжения
стоит Мастеру этот негромкий голос, это абсолютное внешнее спокойствие и
демонстрация беспредельной уверенности в точности своих решений,  прика-
зов и действий!
   Но он был НАСТОЯЩИМ КОТОМ! Внутренний  напряг  Мастера  автоматически
передался мне и выразился в том, что меня вдруг одолела  нервная  зевота
и, как обычно, стал мелко подрагивать кончик хвоста.
   Мастер заметил это и сказал мне МЫСЛЕННО, по-Шелдрейсовски:
   - Не дергайся, Мартын. Возьми себя в лапы. Все будет о'кей!

   Все и было "о'кей". Через полчаса наш "Академик Абрам Ф. Иоффе" стоял
у причала Абердинского порта. Огромные подъемные краны перегружали  кон-
тейнеры с судна на твердую английскую землю. Две трети команды под води-
тельством Дракона-Боцмана и Второго помощника занимались  разгрузкой,  а
Мастер в теплой меховой куртке с капюшоном стоял  на  палубе,  покуривал
свой "Данхилл" и по-английски болтал со знакомым Представителем порта.
   Я же в это время уже спускался по трапу,  собираясь  без  промедления
окунуться в пучину плотских наслаждений. Еще при швартовке я  увидел  на
причале штук двадцать Котов и Кошек, смотревших  на  меня  снизу  вверх.
Причем Коты смотрели хмуро, заранее ощущая во мне соперника, а Кошки - с
откровенным призывным вожделением.
   Когда я уже миновал половину трапа, Мастер поанглийски извинился  пе-
ред Представителем Абердинского порта и крикнул мне по-русски:
   - Не дрейфь, Мартын! В Главном Компьютере излучения не больше, чем  в
обычном телевизоре... Не посрами чести русского флота!
   Затем вытащил из кармана уоки-токи и сказал куда-то внутрь судна:
   - Третьего помощника ко мне!
   Я еще не успел ступить на твердую английскую  землю,  как  тот  моло-
денький Штурманец, он же Третий помощник, у которого были какие-то замо-
рочки с женой и микровелле, появился рядом с  Мастером.  Мастер  показал
ему на меня и назидательно сказал:
   - Смотри в оба. Это чтобы ты потом не клеветал на микроволновые печи.
   К сожалению, мне пришлось начать с того, что я был вынужден  намахать
по харе одному особо настырному Коту-англичанину и пугнуть  еще  парочку
рисковых ребят-Котов, которым на секунду показалось, что они могут восп-
репятствовать моему неукротимому желанию, как говорил Шура,  "слиться  в
едином экстазе" с двумя-тремя англичаночками. И начать  вон  с  той  ры-
женькой... Последнее время меня очень тянет на рыжих Кошек!
   Одним словом - "Моряк сошел на берег..."
   Я знаю (об этом мне еще Шура Плоткин не раз говорил), что  существует
целая армия Читателей, которая с наслаждением грязно матерится, предает-
ся разнузданному  разврату,  пьянству,  наркомании,  однако  как  только
встречает описание куда более скромных действий в  литературе,  так  они
становятся моментально святее Папы Римского (убей Бог, кто это - понятия
не имею!) и обрушивают на головы Авторов, Редакции  и  Издательств  тучи
гневных писем с требованиями истребить эти книги, Авторов сжечь и разве-
ять их прах по ветру, дабы остальным было неповадно...
   Поэтому, как говорил Шура, "не будем дразнить гусей". Хотя я бы  всем
этим "гусям" глотки перекусил. Ненавижу фальшь в любом ее проявлении!
   Итак, во избежание возможных эксцессов, ограничимся сухим и бесприст-
растным отчетом. Так, как это можно было бы записать в вахтенном журнале
того же "Академика Абрама Ф. Иоффе":
   1. За время десятичасовой стоянки в английском порту Абердин выгруже-
но 21 (двадцать один) 40-футовый контейнер и принято  на  борт  судна  7
(семь) 40-футовых контейнеров для порта Сент-Джонс (Канада).
   2. За это же время КОТ МАРТЫН, приписанный к судну "Академик Абрам Ф.
Иоффе", произвел 1 (одну) крупную драку и  2  (две)  мелкие  драки  с  5
(пятью) Котами английского порта Абердин.
   3. За время стоянки в порту КОТОМ МАРТЫНОМ употреблены в половом  от-
ношении 6 (шесть) Кошек - подданых Великобритании. 2 (две)  Кошки  по  3
(три) раза, 1 (одна) Кошка - 2 (два) раза, и 3 (три) Кошки по 1 (одному)
разу.
   4. К отходу судна из английского порта Абердин для дальнейшего следо-
вания КОТ МАРТЫН был собственноручно перенесен Капитаном судна "Академик
Абрам Ф. Иоффе" на борт вышеназванного судна и для восстановления  утра-
ченных сил был передан на судовой камбуз под наблюдение Буфетчицы и  По-
вара.

   Надеюсь, что такая форма записи устроит кого угодно...

   За то время, которое я проторчал на Капитанском мостике - с  Мастером
или без Мастера, с его Помощниками-штурманами, - я так часто  заглядывал
в мореходные карты, так часто слышал, что у нас осталось позади, где  мы
идем в настоящий момент и какие  "цоресы"  (Шурина  поговорочка!..)  нас
ждут впереди, что уже к выходу из Абердина я мог бы  самостоятельно,  не
очень подробно, но и без особой путаницы, объяснить все  происходящее  в
эту секунду с нашим дорогим "Академиком Абрамом...".
   Ну, например: как только мы вышли из Абердина,  мы  достаточно  долго
пересекали залив Мори-Ферт в самом его широком месте  и  четко  перли  к
Оркнейским островам в пролив Пентленд-Ферт, который  находится  как  раз
между этими островами и самойсамой северной оконечностью Англии.
   Нужно сказать, что весь командный состав во главе с Мастером все  это
время торчал на мостике и очень даже держал "ушки на макушке" из-за  ка-
ких-то жутких "приливных" течений в этом сволочном проливе!
   Только когда мы, оставляя Оркнейские острова по правому борту, а  всю
Великобританию - по левому, прошли этот чертов Пентленд-Фертский  пролив
и, обогнув мыс Рат, наконец-то вышли в открытый океан, - все вздохнули с
облегчением, и народ на мостике как-то сам  собою  рассосался,  оставляя
только вахтенного штурмана, Старшего помощника и когото из матросов.
   С команды тоже спала нервная напряженка, судовая жизнь вошла в  почти
спокойную буднично-морскую колею, и вот тогда-то по "Академику Абраму Ф.
Иоффе", от носа до кормы, проникая во все закоулки огромного контейнеро-
воза, вихрем понеслись легенды и сказки о моем пребывании в порту  Абер-
дин!
   Так как мой английский сексзагул наблюдал почти весь командный состав
"Академика Абрама..." и большая часть  палубной  команды,  то  следующие
пять с половиной суток, которые мы шли через холодную и  бескрайнюю  Ат-
лантику к берегам Канады, я был героем судна и ежесекундно купался в лу-
чах собственной половой славы со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   Машинная команда - механики и мотористы, -  короче,  "маслопупы",  не
имевшие возможности наблюдать за моими береговыми подвигами, были вынуж-
дены довольствоваться самой что ни  есть  недобросовестной  информацией,
которую они получали от "рогачей" - палубной команды.
   По словам этих врунов и фантазеров, число "оприходованных" мною  анг-
лийских Кошек, в их рассказах "маслопупам", доходило до семидесяти-семи-
десяти пяти! А число "убитых" мною и "сброшенных в море" Абердинских Ко-
тов варьировалось где-то от двадцати пяти до пятидесяти...
   От этого беззастенчивого вранья и несусветного бреда даже у меня вяли
уши. Так и подмывало гаркнуть по-Шелдрейсовски:
   - А ну, кончайте трепаться, врунишки нахальные!
   Тем более что большинство команды было по-детски внушаемо.
   Но я помнил слово, данное мною Мастеру  в  первый  день  нашего  зна-
комства, - ни с кем на судне в Контакт не вступать. И молчал.
   Самое же забавное, что Мартыном меня называли только  на  Капитанском
мостике. И подозреваю - лишь потому, что так называл меня Мастер. Все же
остальные называли меня просто - Кыся.
   Даже буфетчица Люся, прибирая капитанскую каюту в отсутствие Мастера,
иногда шептала мне:
   - Господи, Кыся... Что же мне делать? Я же так его люблю! А он... Ну,
что делать, Кыся?.. Что делать?
   А что я мог ей ответить?!.. Что вообще можно сказать женщине в  такой
ситуации?
   Ну, сочувственно лизнул пару раз ей руку - так она даже расплакалась!
Хотел я ей процитировать старую  французскую  пословицу,  которую  часто
вспоминал Фридрих фон Тифенбах. По-нашему,  по-русски,  она  звучит  как
"Каждый в жизни несет свой крест".
   Но и этого я не рискнул сделать. Как говорил Водила: назвался груздем
- полезай в кузов. Дал слово - держись!..
   Зато Мастер после того случая, когда я лишь одним своим ЖЕЛАНИЕМ КОШ-
КИ, одной лишь настойчивой МЫСЛИШКОЙ сумел ускорить ход нашего "Академи-
ка Абрама...", Мастер наш, суровый и  немногословный  Котяра,  буквально
рот не закрывал. Естественно, когда мы оставались с глазу на глаз...
   Более любопытного Кота я в жизни не встречал! Ему было интересно  все
- и про Конрада Лоренца, и про Ричарда Шелдрейса, и про Шуру Плоткина, и
про мои, не всегда объяснимые, действия и ощущения.
   Мастер с удивлением сопоставлял собственные чувства и поступки,  ока-
зывается, тоже не всегда соответствующие здравому смыслу, с тем,  что  я
рассказывал о себе, и каждый раз (Я  ЭТО  ЯСНО  ВИДЕЛ!..)  был  потрясен
сходством наших душ и характеров...
   Однако вовсе не нужно думать, что Мастер только и делал,  что  потря-
сался и всплескивал руками. Ничего  подобного!  Мастер  обнаружил  такое
блистательное знание истории Котов и  Кошек,  что  это  мне  приходилось
ахать и всплескивать лапами от восхищения!
   От восхищения, к которому примешивалось искреннее  чувство  стыда  за
себя и моего Шуру Плоткина, за то, что мы, выучив наизусть и Конрада Ло-
ренца, и Ричарда Шелдрейса, ни разу не удосужились открыть книгу своего,
русского, замечательнейшего мужика - Игоря Акимушкина.
   А вот у Мастера эта книга была настольной. Как, кстати, старая,  зат-
репанная, дурацкая книжка В. Кунина "Иванов и Рабинович, или Ай  гоу  ту
Хайфа!.."
   Кунин сочинил ее в сладком начале перестройки, и речь там шла о  двух
пожилых идиотах, которые, не умея плавать и впервые увидев море,  отпра-
вились на яхте в Израиль. Один из них когда-то был шиномонтажником у нас
в Ленинграде. И выяснилось, что Мастер его хорошо знал и  даже  чинил  у
него свои автомобильные колеса.
   Помню, Шура читал эту кретинскую книжку и  что-то  очень  хихикал.  Я
попросил почитать мне ее вслух, а Шура отмахнулся и сказал:
   - Тебе, Мартышка, это будет неинтересно...
   И в двух словах рассказал, про что там.  Тогда  я  сразу  понял,  что
книжка дурацкая, и потерял к ней всякое любопытство.
   А вот сейчас, посредине Атлантического океана,  в  Капитанской  каюте
российского контейнеровоза "Академик Абрам Ф. Иоффе", на  рабочем  столе
Мастера я обнаруживаю это старье В. Кунина и потрясающую книгу  этого...
Ну, как его?!.. Игоря Акимушкина!
   - Вот слушай, слушай, Мартын! - возбужденно говорил Мастер, раскрывая
книгу Акимушкина. - Слушай, что он пишет: "...уже в шестнадцатом веке до
нашей эры, в долине Среднего и Нижнего Нила... (это река такая в Африке)
...и Нижнего Нила домашняя кошка стала очень популярным и любимым живот-
ным". И еще! "Особая, прямо-таки райская судьба ожидала кошку в  Египте:
жрецы произвели ее в ранг священных животных!.."
   - Что такое "жрецы"? - спросил я.
   - Как бы тебе объяснить? - Мастер даже слегка растерялся. - Что такое
"идеология", ты знаешь?
   - Нет.
   - Хорошо. Ближайший пример: совсем недавно на всех наших  судах  была
должность Первого помощника Капитана по политической части. Не моряк, не
судоводитель - коммунист. Знаешь, что это?
   - Шура мне как-то объяснял, но я забыл...
   - Быстро вы все, ребята, забываете!.. Ну, да авось вам еще  напомнят,
не дай Бог... Короче, этот Первый помощник следил за тем, чтобы все счи-
тали, что у НАС все очень хорошо, а у НИХ - все ужасно плохо.  У  НАС  -
блеск и сияющие дали, а у НИХ - тьматьмущая и безысходный тупик! А кто в
этом сомневается, то Первый помощник потом на берегу доложит КОМУ СЛЕДУ-
ЕТ и КУДА СЛЕДУЕТ, и хер этот сомневающийся потом выйдет в море!
   - Это и есть - "Жрец"? - удивился я.
   - Конечно! И Замполиты, и Жрецы - создатели легенд: "Мы  -  лучшие  в
мире!", "Кошки - священные животные!.." Теперь понял?
   - Почти. Читайте дальше...
   - "Суровые законы Древнего Египта без пощады карали всех, кто  причи-
нил вред Кошке. За ее убийство назначалась смертная казнь. При пожаре из
горящего дома первым делом спасали Кошек, а только потом - имущество..."
   - Разумно, - заметил я. - Разумно и справедливо. А  то  одному  моему
петербургскому приятелю Коту какой-то подонок отрубил хвост!..  Не  было
на эту сволочь законов древнего Египта! Вы  знаете,  Мастер,  мне  очень
нравится эта книга. Но у меня есть одна претензия к Автору...
   - Какая? - поинтересовался Мастер.
   - Он все время пишет - "Кошки", "Кошки". В то время как Кошка...  Как
бы это поделикатнее?.. В то время как Кошка - существо хотя и  Воспроиз-
водящего, но все-таки Вспомогательного типа. КОТ же при этом - Особа Ос-
новополагающая. И не заметить этого...
   - Ах, Мартын, гордыня тебя погубит!.. - рассмеялся Мастер, но тут  же
серьезно сказал: - Мне тоже это поначалу не очень понравилось. Но  потом
я понял, что словом "Кошка" Автор объединяет  весь,  так  сказать,  Вид.
Смотри, что пишет он дальше...
   Мастер нашел нужную строку и с удовольствием прочитал:
   - "В конце четвертого века римский писатель Палладиус впервые ввел  в
употребление слово "Каттуе" вместо старого латинского наименования Кошки
"фелис". Полагают, что от "Каттуса" ведут начало и английское  "Кэт",  и
немецкий "Катер", и русское "Кот". Как видишь, Автор  вовремя  вспомнил,
что Кот есть Кот, как ты справедливо заметил, - Особа Основополагающая!
   И, клянусь всем для меня святым, Мастер с нескрываемым Котовым досто-
инством легко и аккуратно разгладил свои франтовые усики!..
   Он отложил книгу в сторону и, глядя сквозь меня, словно  всматриваясь
в тысячелетние дали древности, негромко продолжил:
   - И знаешь, Мартын, ведь в Вавилоне домашние Коты появились  лишь  во
втором тысячелетии до нашей эры. Отсюда они попали в Индию, позднее -  в
Китай, на Крит, в Грецию... Мы там, кстати, в прошлом году неделю на ре-
монте стояли. Цены там на Котов были безумные!.. Не в прошлом году, а до
нашей эры. Иметь Кота тогда считалось там роскошью. Человек, в доме  ко-
торого жил Кот, заведомо оценивался, как личность незаурядная!..
   Я вдруг понял, почему Мастер перестал мне читать книгу этого  Акимуш-
кина, а взялся пересказывать ее своими словами. У Акимушкина,  наверное,
было повсюду написано это безликое объединяющее слово -  "Кошка",  и  ни
разу не было упомянуто слово "Кот". Мастер решил, что в вольном переска-
зе он имеет право на вольную редактуру.  Называя  Акимушкинских  "Кошек"
"Котами", он таким образом щадил мое слегка уязвленное самолюбие и  при-
мирял меня с Автором.
   Это было очень трогательно с его стороны и ничуть не  нарушало  моего
интереса ко всему, о чем он рассказывал.
   А рассказывал он поразительные вещи! Я узнал, что с  началом  Христи-
анства Коты и Кошки из "Божественных созданий"  превратились  в  "темные
силы", в "исчадье ада", в "пособников" колдунов и ведьм  и  подвергались
жесточайшему и идиотскому истреблению.
   По всей католической Европе, во  все  христианские  праздники  живьем
сжигали и закапывали Котов в землю, жарили их на железных  прутьях!..  А
во Фландрии, в городе Иперн, Котов сбрасывали с  высокой  башни!..  Этот
дикий обычай был введен жестоким кретином графом Болдуином Фландрским  и
просуществовал, благодаря этому идиоту, этому подонку и мерзавцу,  начи-
ная с десятого века еще сотни лет.. До  самого  Ренессанса  продолжалось
массовое истребление Котов, нелепые  судилища  над  ними  и  жесточайшие
расправы.
   Мне чуть дурно не  стало  от  всех  этих  подробностей.  Я  припомнил
кое-какие не очень трезвые рассказы Шуры и прервал Мастера:
   - Мне мой Плоткин как-то не раз говорил, что с Людьми было тоже нечто
подобное...
   - В сравнении с недавним российским прошлым,  средневековая  трагедия
Котов и Кошек была, как говорят твои друзья-немцы, - Киндершпиль - детс-
кие игры, - жестко усмехнулся Мастер. - Если в средние века Коты погиба-
ли сотнями тысяч, то только за последние восемьдесят лет Россия  сожрала
более пятидесяти миллионов своих собственных Человеков, перемалывая их в
бездарных войнах, лагерях и тюрьмах...
   Я не знал, что такое "сотни тысяч" Котов. Понятия не имел, что  такое
"пятьдесят миллионов" Человеков. Но лишь по интонации Мастера, по  внут-
реннему нервному напряжению, с которым он произнес эти слова,  я  понял,
что "сотни тысяч" умерщвленных Котов - это капля  в  океане  "пятидесяти
миллионов" загубленных Человеческих жизней...
   - Господи!.. Что же делать? - прошептал я, впадая в глубочайшее  уны-
ние. - И вам, и нам?..
   - Наверное, ждать Возрождения. Почему бы ему не возникнуть еще раз? -
тут же ответил Мастер. - Или попытаться создать  Ренессанс  собственными
руками и лапами. Кстати, пара забавных примеров  из  эпохи  Возрождения:
Кольбер, французский политик Людовика Четырнадцатого, садясь за  работу,
окружал себя Котами. И тогда Кольбер обретал душевное равновесие  и  по-
кой... Кардинал Ришелье - просто обожал Кошек. И Котов, разумеется...  А
прошлый век? Скульпторы, художники, поэты, пораженные грацией,  красотой
и пластичностью Кетового племени, чуть с ума не сошли! Швейцарец Готфрид
Минд - "Кошачий Рафаэль" - всю жизнь рисовал только Котов. Француз  Тео-
фил Штайнлайн выпустил роскошный альбом рисунков под названием  "Кот"...
Последователи нового "кошачьего" культа собирались в Париже на  Монмарт-
ре, в кафе "Черный кот"... Ну, и так далее.
   - Потрясающе... - пробормотал я.
   И подумал, как мы любим счастливые финалы!..
   - А в странах, где господствовал ислам,  Коты  и  Кошки  пользовались
буквально королевским почетом, - сказал Мастер. - В  отличие  от  Собак,
которых ислам считал "презренными".
   Мне показалось, что "Ислам" - это имя Человека, руководителя каких-то
нескольких стран. И мне понравилась его мысль о "презренных" Собаках.  Я
и брякнул:
   - И этот Ислам совершенно прав!
   Но тут же вдруг неожиданно вспомнил  свою  подружку  собачку  Дженни,
своего корешка мюнхенского полицейского Рэкса, парочку русских  Псов,  с
которыми у меня в свое время сложились приятельские отношения,  и  поду-
мал, что от мыслишки этого Ислама очень даже потягивает расистским  душ-
ком...
   Мастер тут же просек, о чем я думал, закурил свой "Данхилл" и  брезг-
ливо произнес:
   - Проявление нетерпимости к другому Виду - это очень неинтеллигентно,
Мартын. Где-то на уровне антисемитизма. Так что подумай над  этим.  А  я
пойду осмотрю судно. Ты со мной?
   - Нет, - сгорая от стыда и проклиная себя за поспешную похвалу  Исла-
му, сказал я. - Я полежу, подумаю...
   - Это иногда полезно, - саркастически ухмыльнулся Мастер и  вышел  из
каюты.

                                  ---

   "Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках", - часто  говорил
Шура, когда хотел подчеркнуть быстротечность той или иной ситуации.
   Через пару часов в каюту вернулся Мастер, проглядел какие-то  записи,
сделал в них ряд пометок и поманил меня пальцем к себе.  Я  вспрыгнул  к
нему на рабочий стол и сел рядом со стопкой судовых документов,  тихо  и
скромно поджав хвост.
   Вообще-то, на рабочий стол Мастера вспрыгивать было  нежелательно.  Я
получал на это разрешение только лишь в минусы особого к себе расположе-
ния. Вот и сейчас Мастер, словно этот... Как его?!.. Людовик (забыл  но-
мер!)... Или нет! Кольбер, что ли? Кто там при ком был? Совсем из головы
вылетело! Кольбер, кажется... Вот Мастер, будто Кольбер, и окружил  себя
мною. Но не стал, как тот французский тип, немедленно работать, а протя-
нул мне руку (мне почемуто тут же подумалось: как кардинал  Ришелье!)  и
спросил, глядя мне прямо в глаза:
   - Осознал?
   - Да... - тихо ответил я.
   - Тогда - лапу!
   Я подал ему свою правую лапу. Он уважительно и осторожно ее пожал,  а
я, в благодарность за прощение, потерся своим рваным ухом  о  его  синий
якорек, наколотый, как он рассказывал, давным-давно,  -  еще  на  первом
курсе мореходного училища.

   По сравнению с подходами к канадскому острову Ньюфаундленд, проход по
английскому проливу Пентленд-Ферт с его опасными "приливными  течениями"
смахивал на воскресную прогулку по Летнему саду.
   Шура как-то пару лет тому назад возил меня туда осенним теплым  днем,
тыкал носом в скопище грязно-серых скульптур, которых  там  до  хрена  и
больше, и очень обижался, когда я не проявлял к ним  никакого  интереса,
чего бы Шура там про них ни рассказывал.
   Мне, вообще, Летний сад совсем не понравился. Куча детей  -  все  они
обязательно хотят тебя схватить, потискать, дернуть за хвост. Защититься
практически невозможно. Не будешь же ты отбиваться от  них  когтями  или
клыками - дети же! А постоянно смыливаться от них - унизительно.
   Уйма маленьких Собачонок (больших в Летний сад, слава Богу, не пуска-
ют...), которые, увидев обычного, нормального Кота вроде меня, прямо-та-
ки обсираются от злости и страха! И их визгливые тявканья заполняют  все
аллеи этого Летнего сада до такой степени,  что  хочется  заткнуть  уши,
броситься в воду, переплыть Неву и сразу оказаться на Петроградской сто-
роне - только бы не слышать их визг!..
   В небольшом пруду, давно не чищенном и заросшем зеленой ряской,  пла-
вают преисполненные спесивой важностью Лебеди. Один взгляд на них - и ты
понимаешь, что перед тобой скопище длинношеих идиотов, которые только по
недоразумению могут считаться "Царственной птицей". Так назвал их  Шура.
Странно, что Шура - существо ироничное и наблюдательное - не  увидел,  с
какой тупой и холуйской поспешностью  эта  так  называемая  "Царственная
птица" подгребает к берегу, когда какой-нибудь тип протянет ей крохотный
кусочек засохшей хлебной корочки!.. "Царственная птица" с абсолютно  ла-
кейской сущностью, да еще с постоянно  изогнутой  вопросительным  знаком
длиннющей шеей - ничего более нелепого, по-моему,  природа  не  создава-
ла...
   Единственное, что меня в какой-то степени примирило с Летним садом, -
это памятник одному толстому Старику в окружении кучи Животных! Причем в
большинстве своем таких Животных, которых я никогда в своей жизни не ви-
дел.
   Шура жутко обрадовался, что хоть что-то меня заинтересовало в  Летнем
саду, и стал водить меня вокруг памятника и рассказывать про этого  Ста-
рика всякие истории. Как он писал про Животных, а Люди все принимали  на
свой счет. Какой он был неряха, обжора, и какой он был все равно гранди-
озный Старик, хотя и служил всего лишь библиотекарем!..
   Шура даже почитал мне стихи этого Старика - про Кота  и  Повара,  где
Повар выглядит абсолютным дебилом, а Кот - откровенным наглецом. А потом
Шура рассказал мне, что одновременно с этим российским Стариком во Фран-
ции жил точно такой же чудак. Тоже писал про Животных, имея в  виду  Лю-
дей. И вот, дескать, по сей день никто не может точно сказать, кто у ко-
го чего слямзил! Наш русский Старик у Француза - или Француз "кинул" на-
шего Старика...
   Тем не менее и тому и другому поставили по памятнику: нашему - в Лет-
нем саду,а Французу - где-то во Франции. Потому что  они  оба  считаются
"классиками".

   Тьфу, черт меня подери! Прошу прощения. Разболтался не по делу...
   Казалось, нашел вроде бы удачное сравнение про Летний  сад,  и  валяй
дальше - про подходы к водам Ньюфаундленда...
   Ан нет! Вспомнил Летний сад - вспомнил Шуру. В голову полезли  аллеи,
скульптуры, кретины Лебеди, памятник толстому Старику с Животными, дети,
Собачки, Нева...
   И потянуло на НОСТАЛЬГИЮ. Причем ведь отчетливо понимаю, что это НОС-
ТАЛЬГИЯ уже не по Летнему саду, не по  его  аллеям,  наполненным  визгом
карманных Собачек и криками бабушек и дедушек: "Деточка, оставь  Кысю  в
покое!.." Даже не по тому памятнику толстому Старику с Животными.
   Еще тогда, когда мне все это грезилось наяву или возникало в  тревож-
ных снах в Германии: в Мюнхене ли, в Оттобруне, в Грюнвальде, - и я все-
ми силами, данными мне Господом, рвался обратно, к Шуре Плоткину, к  нам
домой, в наш Ленинград-Петербург (да назовите вы этот город как угодно -
он все равно останется Моим Городом!..), куда я стремился всей своей Ко-
товой душой, - вот тогда это была настоящая НОСТАЛЬГИЯ.
   Сейчас же, когда в Этом Городе нет моего Шуры, нету Нашего Дома, а  в
памяти остались только пустырь и щемящие воспоминания  о  былом,  это  и
НОСТАЛЬГИЕЙ не назовешь. Просто самая обычная и очень болезненная  ТОСКА
ПО ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ, которая уже, наверное, никогда не повторится.
   А вот в какую ЖИЗНЬ я теперь плыву - понятия не имею.
   Наверное, в ЖИЗНЬ моего Шуры Плоткина. Потому что иной ЖИЗНИ  я  себе
совершенно не представляю...

   Итак, начнем все с начала.
   А именно с обстановки на нашем "Академике Абраме...",  в  которой  мы
подходили к Канадскому порту Сент-Джонс, и вообще, с условий плавания  в
районе острова с чисто Собачьим названием - Ньюфаундленд.
   Шура говорил, что есть такая порода огромных Собак. Я, правда, ни од-
ной Собаки больше Дога не видел, но Шура сказал, что Дог рядом с  Ньюфа-
ундлендом - просто Шавка.
   Я представил себе Собаку величиной с "Запорожец" и подумал: не встре-
чал я Ньюфаундлендов - и не надо! Еще неизвестно, смог бы я с ним  спра-
виться, если бы дело, предположим, дошло до драки? А смыливаться от него
куда-нибудь в подвал или отсиживаться на дереве, чтобы он стоял внизу и,
задрав морду, тупо гавкал бы на меня, - унизительно, отвратительно и не-
достойно такого Кота, как я. Так что, Бог миловал от разных  там  Ньюфа-
ундлендов, и ладушки. Как сказал бы Водила.
   И вот теперь, по словам Мастера, часов через двенадцать, четырнадцать
- остров с таким удивительным Собачьим названием.
   А еще Мастер сказал мне (остальные, наверное, про это уже знали), что
плавание в районе острова Ньюфаундленд считается  опасным  и  у  моряков
пользуется дурной славой из-за частых туманов и айсбергов - таких плава-
ющих ледяных гор. И эти айсберги могут быть в сто раз больше любого  са-
мого большого парохода. Причем на поверхности воды  плавает  всего  одна
десятая часть айсберга. Остальная громадина скрыта под водой.
   Пока Мастер называл мне всякие цифры и числа, я ни хрена не мог сооб-
разить, чего на поверхности, чего  под  водой,  что  такое  "в  сто  раз
больше" или "в десять раз меньше"... А как только Мастер все это нарисо-
вал мне на бумаге, - я в одно мгновение  врубился.  Врубился  и  чего-то
ужасно разнервничался!..
   К тому же Мастер рассказал мне, что много-много лет тому назад  здесь
затонул "Титаник", гигантский пассажирский пароход. Самый большой в мире
- по тем временам. Напоролся на подводную часть айсберга... Столько  Лю-
дей погибло!.. А спустя пятнадцать лет здесь же в тумане  столкнулись  и
тоже погибли два пассажирских судна - "Андреа Дориа" и "Стокгольм".  Лю-
дей потонуло - чудовищное количество...
   Но разнервничался я не из-за этого. Хотя сами по себе события,  пове-
данные мне Мастером, - более чем печальные.
   Трясет меня всего, будто перед бедой какой, а объяснить сам  себе  ни
черта не могу. Вот так, возникла вдруг внутри меня напряженка, и все! Ни
жрать не могу, ни общаться ни с кем, кроме Мастера, и вообще - места се-
бе не нахожу.
   Даже Люсе не дал себя погладить. Увернулся и побежал на корму, где  у
меня был мой песочный гальюн принайтовлен.
   Как у меня с морской терминологией?!  Блеск,  да?..  "Гальюн"  -  это
уборная, а "принайтовлен" - закреплен. Я специально, еще в  первый  день
знакомства, попросил Мастера, чтобы туалет мне на свежем воздухе  соору-
дили. Дескать, привык все эти ДЕЛА совершать на природе - извините, если
что не так...
   А природа поливает нашего "Академика  Абрама..."  ледяным  дождем  со
снегом!.. Вернулся с кормы на капитанский мостик мокрый, промерзший, все
никак места себе не могу найти. Мастер сразу просек, что со мной творит-
ся что-то неладное. Ну, Кот есть Кот! Против очевидности не попрешь. Это
я про Мастера...
   Стоит, на меня не смотрит, следит за показаниями радара, а сам, неза-
метно для других, спрашивает меня на чистейшем Шелдрейсовском:
   - Ты чего дергаешься, Мартын? Не ешь, мечешься  туда-сюда,  нервнича-
ешь... Тебя укачало, что ли?
   Надо сказать, что последние сутки нас даже очень валяло. Еще и  туман
к тому же. Это только сейчас дождик со снегом пошел, видимость хоть нем-
ного, но улучшилась.
   - Нет, - отвечаю я ему. - Со мной все в порядке, Мастер. Вы  на  меня
не отвлекайтесь, пожалуйста. Можно мне посидеть на Главном Компьютере?
   С тех пор как мы с Мастером еще в Абердине  выяснили,  что  излучение
Главного Компьютера только усиливает потенцию у Котов, а отнюдь  не  по-
давляет ее, я последнее время на всякий случай как можно  чаще  старался
посиживать на нем. Неизвестно, какие Кошки тебя ждут в Америке...
   А так как я уже научился на все спрашивать разрешения у  Мастера,  то
без его согласия позволял себе только лишь на корму бегать, в  собствен-
ный гальюн. Но каждый раз докладывал, где был.
   - Садись, садись, Мартын! Погрей задницу, просуши хвост, - вслух ска-
зал мне Мастер.
   На мостике уже привыкли к тому, что Мастер частенько со мною разгова-
ривает вслух и я почти всегда как-то странно верно реагирую на его  сло-
ва.
   Сами понимаете, "странно верно" - для непосвященных. Для Мастера  мои
реакции совершенно нормальны и ожидаемы. У нас с ним - диалог на равных.
Только я - младше, а он - старше.
   Я тут же вспрыгнул на Главный Компьютер, сразу же  ощутил  тепло  под
хвостом и промерзшими лапами и постарался устроится  на  нем  как  можно
уютнее и спокойней. Как всегда.
   Ни хрена из этой затеи не получилось! Нервный  колошмат  неизвестного
происхождения бил меня изнутри, кончик хвоста  непроизвольно  выстукивал
бешеную дробь, и сама собой топорщилась шерсть на загривке. От  ощущения
надвигающейся неотвратимой беды уши мои сами прижались к  затылку,  и  я
мгновенно слетел с Главного Компьютера в невероятном психическом  вздры-
че, граничащем с потерей сознания...
   - Что происходит, Мартын?!.. - в полный голос нервно крикнул  Мастер,
наверное, тоже почуяв чтото неладное.
   И тогда я в ответ, изо всех своих Шелдрейсовских сил,  заорал  благим
матом:
   - Стоп!!! Стоп!.. Лево руля!!!
   Боясь в истерике разорвать нить Контакта с Мастером, я сиганул к нему
на правое плечо и вцепился в его куртку когтями всех своих четырех  лап.
Это было последнее, что я запомнил...

   ...А ПОТОМ Я ВДРУГ УВИДЕЛ СЕБЯ ПОДВОДНЫМ КОТОМ!..
   Я плыл в серо-зеленой мерзлой воде с ледяным крошевом,  чуть  впереди
нашего "Академика Абрама...", и видел, как на нас  надвигается  чудовищ-
ная, гигантская, необъятная ледяная глыба айсберга! Она заполняла  собою
все пространство впереди, и только над самой поверхностью океана  видне-
лась узенькая полоска просвета...
   Этот ледяной кошмар, величиной с три наших ленинградских  девятиэтаж-
ных дома, не высовывался наружу "ОДНОЙ ДЕСЯТОЙ ЧАСТЬЮ  НАД  ПОВЕРХНОСТЬЮ
ВОДЫ", как рисовал мне айсберги Мастер, а был подло и коварно притоплен,
оставляя перед взором  нашего,  ничего  не  подозревающего,  несчастного
"Академика Абрама..." чистую, холодную гладь Атлантического океана!..
   Я вижу, что через несколько минут наш "Академик Абрам Ф. Иоффе"  вре-
жется в эту синюю, безжалостную ледяную стену и погибнет вместе со свои-
ми контейнерами, бедными "маслопупами" и "рогочами", совсем молоденькими
Дедом и Чифом, Маркони и Драконом... Не станет на этом свете Колобахи  и
Точилы... Утонут Шеф и Люся... Уйдет из жизни такой потрясающий  образец
КотоЧеловека, как Капитан этого судна - МАСТЕР!..
   - Остановите машину!!! - кричу я из-под воды. - Тормозите, мать  вашу
в душу!!! Сворачивайте, сворачивайте скорее, иначе...  Мастер!  Вы  меня
слышите?!.. - отчаянно кричу я и пытаюсь упереться  передними  лапами  в
подводную носовую часть нашего судна, пытаюсь  хоть  как-то  затормозить
его гибельный ход...
   Но мои задние лапы не находят твердой опоры, и я ничего, ничего,  ни-
чего не могу сделать!..
   "Ма-а-астер!" - истошно воплю я из последних сил и понимаю,  что  мне
уже никогда ни до кого не докричаться...
   Я чувствую, что мне не хватает воздуха, я захлебываюсь и начинаю отс-
тавать от судна, тонуть, а мимо меня, навстречу собственной смерти, дви-
жется темно-серый стальной борт нашего "Академика Абрама Ф. Иоффе",  ко-
торому осталось всего несколько минут жизни...
   Я опускаюсь все ниже и ниже - туда, где вода теряет свою полупрозрач-
ную зеленость и становится черной и очень  страшной.  Смертельный  холод
сковывает мои движения, заползает в каждую клеточку моего тела,  и  пос-
леднее, что я вижу перед тем, как навсегда опуститься в эту жуткую пучи-
ну, - днище нашего судна, проплывающее надо мной. И выкрашено оно  поче-
му-то в оранжево-красный цвет...
   Сознание мое меркнет, но мне все еще чудится, будто я  слышу  приглу-
шенный толщей океанской ледяной воды, далекий голос Мастера  -  Капитана
моего бывшего "Академика Абрама Ф. Иоффе":
   - Стоп машина!!! Полный назад! Лево руля!!!
   И действительно, я вижу своими полуживыми глазами, как огромная махи-
на, проплывающая надо мной, резко меняет  курс  и  счастливо  уходит  от
столкновения с негодяйски притопленным и невидимым на поверхности океана
айсбергом!..

   ...На чем, как говорится, разрешите откланяться...
   КАК ТАМ ШУРА БУДЕТ БЕЗ МЕНЯ В АМЕРИКЕ?..

                                  ---

   Но именно в тот момент, когда я окончательно собрался  умереть  (убе-
дившись в том, что "Академик Абрам..." избежал верной катастрофы), когда
я уже мысленно попрощался со всеми и в первую очередь с самим  собой,  в
моем остывающем мозгу возникли еле слышимые, но такие родные и  встрево-
женные голоса:
   - Кыся!.. Родимый... Ну, что там с тобой такое,  бля?!..  У  меня  от
мыслей об тебе - прям башка лопается! Чем помочь-то, Кыся,  корешок  мой
бесценный? Я, ебть, всех на ноги подыму!..  Ты  только  откликнись...  -
кричал с другой стороны земного шара Водила.
   - Кот! Миленький Кот!.. - плакала Таня Кох, путая русские слова с не-
мецкими. - Я чувствую - тебе сейчас очень плохо...
   - Что происходит с судном, Кыся? С тобой?..  -  по-немецки  спрашивал
меня Фридрих фон Тифенбах. - Я сейчас  же  свяжусь  с  Канадским  прави-
тельством! Вы ведь, как я понимаю, где-то совсем рядом, да?  Как  только
все образуется - я сразу же прилечу к вам в Штаты...
   - Кысь, а Кысь!.. Младший лейтенант милиции Митя  Сорокин  беспокоит.
Ты чо там, а, Кысь?!.. Ты кончай эти штуки!.. А  то  кто  мне  без  тебя
приглашение в Америку вышлет? Шучу, шучу... Ты, главное, сам выгребайся.
Понял?..
   Я еще совсем немножко подождал умирать - все ждал, что  вот-вот  воз-
никнет голос моего Шуры Плоткина...
   Но не дождался и с тревогой подумал:
   "БОЖЕ МОЙ, ЧТО ЖЕ ТАМ ТАКОЕ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ С ШУРОЙ?.."
   Еще повременил самую малость - и умер...

   - Смотрите, смотрите, задние лапы дергаются...
   - И хвост!.. Глядите, хвост шевелится...
   - Александр Иванович! Сент-Джонс запрашивает наши  точные  координаты
для оказания нам немедленной помощи. У них уже все наготове...
   - На кой хер нам теперь их помощь! Они-то откуда знают? Им-то  откуда
известно?!..
   - Маркони говорит - по распоряжению правительства Канады.
   - Пусть поблагодарит их и вежливо пошлет в жопу. Даже если бы что-ни-
будь и случилось, у нас штанов не хватило бы расплатиться с ними.  Да  и
они ни хрена подойти бы к нам не успели.
   - Мастер! Мартын глаза открыл!!!
   - Вот это другое дело!..
   Я отчетливо слышу голос Мастера, чувствую, как его  большие,  сильные
лапы поднимают меня, прижимают к себе...
   У самого своего носа вижу маленький синий якорек, наколотый на  левой
руке Мастера, слышу стук его сердца - я сейчас совсем рядом с ним.
   Мастер зарывается своим лицом в мою шерсть и, покачивая меня  на  ру-
ках, словно новорожденного, шепчет мне на нормальном Человеческом языке:
   - Ах, Мартын, Мартын... Дорогой мой друг, товарищ и брат... Героичес-
кая ты личность! Если бы не ты - нам ни одно  правительство  в  мире  не
смогло бы помочь.
   И, переходя на Шелдрейсовский, тихо меня спрашивает:
   - Это ты дал "Мейдэй" в Канаду?
   - Что?..
   - Ты попросил помощи у берега?
   - Нет... Это один мой старый друг из Германии.
   Силы мои кончаются, я чувствую, что сейчас засну, и уже почти с  отк-
люченным сознанием спрашиваю Мастера:
   - А у "Академика Абрама..." днище и подводная часть - какого цвета?
   - Красного, - отвечает Мастер и тут же уточняет: - Оранжево-красного.
Почему ты об этом спрашиваешь?
   - Значит, все правильно, - говорю я уже сквозь сон. - Значит,  я  там
был...
   Я зарываюсь носом в куртку Мастера, пропахшую  сигаретами  "Данхилл",
одеколоном "Гаммон" и буфетчицей Люсей, и засыпаю...

   Проснулся я в Капитанской каюте, в  "своем"  низком  кожаном  кресле,
когда мы уже стояли в СентДжонсе.
   Дверь была, на мое счастье, чуточку приоткрыта,  и  я  свободно  смог
выскочить в коридор, преодолеть несколько лестниц и  бесчисленное  коли-
чество переходов и промчаться  на  корму  судна  -  в  свой  собственный
гальюн.
   Простите за подробность, но меня всего изнутри распирало так, что ма-
лейшее промедление грозило катастрофой! В  любую  секунду  я  был  готов
взорваться и испачкать пол-Канады...
   Слава Богу,  этого  не  произошло.  Канада  не  получила  возможности
предъявить России претензии и штрафы (за "бугром" все стоит денег!..), я
успел доскакать до своего спасительного ящичка и  даже  успел  отметить,
что песок в нем совершенно свежий, и...
   Я вовремя все исполнил, почувствовал невероятное облегчение и  решил,
что, несмотря на адский холод и пронизывающий ветер с  океана,  утренний
туалет я совершу именно здесь. Мне очень хотелось предстать перед Коман-
дой и Мастером уже в полном порядке и пристойном, интеллигентном виде. А
вовторых, я предполагал, что,  хоть  ненадолго  сойдя  на  Сент-Джонскую
твердую землю, я вправе рассчитывать на встречу с какой-нибудь местной -
Канадской Кошкой, а может быть, и не с одной... И к этому моменту я, как
говорится, "ДОЛЖЕН ВЫГЛЯДЕТЬ".
   Воспоминания об Абердинской стоянке в Англии вливали в  меня  силы  и
воспаляли воображение.
   Тщательно умываясь и прилизываясь, я огляделся.
   Наш "Академик Абрам..." стоял у специального "контейнерного" причала,
по которому были проложены обычные железнодорожные рельсы, а по  рельсам
туда-сюда катались самые обычные железнодорожные платформы.
   Подъемные краны уже снимали с нашей  палубы  абердинские  контейнеры,
предназначенные для Канады, и аккуратненько устанавливали их на платфор-
мы.
   Итак, я - в Канаде!..
   Хотя, глядя на причал, на воду, на портовые строения и краны, на  по-
разительно тоскливую одинаковость, наверное, всех непассажирских морских
портов мира, я с успехом мог бы утверждать, что сейчас нахожусь в Петер-
бурге, в Киле, в Гамбурге, Абердине или еще где-нибудь...
   Разница была только в языке, на котором матерились служащие порта,  и
в надписях на автопогрузчиках и портальных кранах. Даже "настенная живо-
пись" граффити, про которую мне много объяснял еще Шура  Плоткин  в  Ле-
нинграде, и то была одинакова! Те же гигантские мужские половые члены  с
яйцами и без, те же женские эти самые органы - мохнатые,  отвратительные
и совершенно несексуальные, те же, иногда очень забавные и не  бесталан-
ные, сочетания цветов и фигур...
   И, глядя сейчас на длиннющую стену пакгауза, всю размалеванную  этими
цветными пульверизаторами, я подумал, что Мир повсюду одинаков. Различны
только... Как это выражался Мастер?.. А-а, вспомнил! "ЖРЕЦЫ"!.. Различны
только Жрецы - те, кто выдумывает необходимые (с их точки зрения) сегод-
няшнему дню легенды для СВОЕГО народа. И то подозреваю, что сами по себе
легенды Жрецов разных народов - сюжетно одинаковы и не очень-то остроум-
ны. Если судить по нашим сегодняшним российским Жрецам, - все они не Бог
весть какого высокого полета. В умственном отношении.
   Это не мое - КОТОМАРТЫНСКОЕ - утверждение. Это  я  слышал  от  многих
очень умных и знающих Людей, которым доверяю абсолютно и беспредельно. А
следовательно,  имею  полное  право  повторить  это  утверждение  и   от
собственного имени!
   ...Уже пробегая через все судно, здороваясь со всеми встречными и по-
перечными, я почувствовал слабый запашок "Джека Дэниельса". Когда  же  я
подлетел к Капитанской каюте, запах виски усилился до  состояния,  когда
уже хочется закусить! Шурина хохмочка.
   Дверь была плотно прикрыта, но я мявнул своим  хриплым  и  достаточно
хамским голосом, и Мастер тут же открыл. Впуская меня в каюту, усмехнул-
ся и сказал:
   - Мог бы и не вопить под дверью. Я и так чувствую,  когда  ты  подхо-
дишь.
   "Елки-палки, как я мог забыть, что он - вылитый Котяра!" - подумал  я
и увидел в каюте высокого пожилого мужика в теплой меховой куртке с  ка-
пюшоном.
   Мастер и этот мужик держали в руке по широкому квадратному стакану  с
"Джеком Дэниельсом", а на столе для гостей между ними стояла  тарелка  с
маленькими бутербродиками, которые умеет делать только Люся.
   - Мой друг Мартын, - по-английски представил  меня  Мастер  мужику  в
куртке.
   - Привет, Мартин, - тоже по-английски сказал мне  мужик  и  приподнял
стакан с виски в мою честь.
   - А это мой старый друг, представитель СентДжонского порта мистер Чи-
вер, - сказал Мастер. - Извини, Мартын, он по-нашему - ни слова. Я  буду
говорить по-английски. Потом тебе переведу...
   - Можете говорить хоть по-китайски, - спокойненько поведал я Мастеру.
- Мне это, как говорят, без разницы. У меня языковых барьеров и  преград
не существует.
   - Ох, Мартын! Ты для меня непрочитанная книга. Что ни день, то -  но-
вая страница. Ну, будь здоров!
   Мастер прикоснулся краем стакана к моему носу, и предложил Чиверу  за
меня выпить.
   Чивер тоже чокнулся с моим носом. Они выпили. А  я  от  этого  запаха
виски так захотел жрать, что ничуть не удивился, когда  через  минуту  в
каюту вошла Люся с МОЕЙ плошкой, полной прекрасной жратвы!
   - Александр Иванович, можно Мартынчика здесь покормить? А  то  у  нас
там на камбузе аврал... Ну, в смысле - приборка.
   Неожиданно Мастер ответил Люсе таким тоном и таким голосом,  которого
я у него ни разу не слышал! Я даже и не подозревал, что Мастер  способен
на такие интонации!..
   - Конечно, Люсенька, конечно, лапочка... - и, обняв  Люсю  за  плечи,
сказал Чиверу по-английски: - А это Люся. Женщина,  к  которой  я  очень
нежно отношусь и очень высоко ценю ее отношение ко мне.
   Люся потрясенно посмотрела на Мастера. Наверное, она тоже никогда  не
слышала от Мастера таких слов и таких интонаций.
   Чивер встал и поклонился Люсе.
   - Посиди с нами, - попросил ее Мастер. - Я тебе твоего любимого "Кам-
пари" со льдом сделаю...
   - Что вы, что вы, Александр Иванович!.. - застеснялась Люся. - У  нас
там с Шефом еще столько работы... Спасибо, спасибо большое!
   И я понял, что сейчас Люся благодарит Мастера не за приглашение поси-
деть с ним и Чивером, а совсем-совсем за другое.
   Может быть, действительно, время от времени Людям необходимо  ощутить
близкую возможность Небытия, хоть одним глазом заглянуть в ту Черную Пу-
чину, из которой не бывает возврата, - для того, чтобы потом хоть чуточ-
ку изменить отношение к оставшейся тебе Жизни?..
   - Кушай, Мартынчик, кушай, - погладила меня Люся и вышла из каюты.
   Я не стал выдрючиваться и кочевряжиться перед посторонним Человеком и
тут же набросился на жратву, краем уха прислушиваясь к тому, о чем гово-
рили Чивер и Мастер.
   - Так у вас действительно ничего не произошло на подходе?  -  спросил
Чивер, прихлебывая из стакана.
   - Ничего, - твердо ответил Мастер.
   - А у нас тут - прямо цирк "Барнума и Бейли"! Из Монреаля, из  Оттавы
звонят - тревога!!! Русский "Академик Абрам Ф. Иоффе" сейчас врежется  в
утопленный айсберг!.. Поднять все спасательные службы! Для работы в отк-
рытом океане военные пригнали специальные вертолеты... Все гадают -  что
могло произойти?!.. Только два варианта: или отказал эхолот, или,  изви-
ните, Мастер, Капитан - полный болван. Запросили регистр  Ллойда  -  кто
капитан на "Академике Иоффе"? Называют вашу фамилию, Мастер. Все немного
успокоились - вас знают. Но информация-то поступила из Германии!.. А  вы
молчите...
   - Какая-то дурацкая ошибка, - смеется Мастер. - Будьте здоровы,  мис-
тер Чивер!
   Раздается стук в дверь каюты. Мастер неторопливо допивает свой  "Джек
Дэниельс" и открывает дверь. На пороге стоит Второй помощник с  полиэти-
леновым пакетом в руке.
   - Разрешите войти, Александр Иванович?
   - Входи, входи, - Мастер переходит на русский язык. - Чего вы там чу-
хались?!.. Он мне уже все мозги проеб - что произошло, да как произошло.
Полчаса отбиваюсь, как лев...
   - Да матрешки эти сраные куда-то задевались. Искали всем скопом.
   - Что вы там ему приготовили?
   - Как обычно - пузырь "Московской", две хохломские ложки и эту греба-
ную матрешку.
   Мастер берет у Второго помощника полиэтиленовый  пакет  и  спрашивает
сквозь зубы:
   - Ничего оригинальнее не придумали? Опять ложки-матрешки?!..
   - Традиция... - разводит руками Второй помощник. - Разрешите идти?
   - Иди. И чтоб к отходу все было в порядке! Нашли в чем дело?
   - Нашли. Там наши спецы сейчас на мостике как раз колдуют.
   - Глаза бы мои вас не видели, колдуны херовы! Иди.
   Мастер с улыбкой протягивает пакет Чиверу:
   - Маленький русский презент в благодарность за сотрудничество.
   Чивер берет пакет, заглядывает в него и говорит Мастеру:
   - Уйду на пенсию - открою лавку русских деревянных ложек и  матрешек.
И умру богатым человеком. Спасибо, Мастер.
   Мастер накидывает теплую куртку на плечи, и мы идем провожать мистера
Чивера к трапу. Уже прощаясь, мистер Чивер смотрит  на  меня  и  говорит
Мастеру:
   - Котика своего на берег не отпускайте. Тут у нас крысы  величиной  с
поросенка. Сотни тысяч!.. Вчера на моих  глазах  двух  собак  разорвали.
Штук пятьдесят сразу накидываются и...
   Мне на мгновение становится худо. Я и так-то не перевариваю этих тва-
рей, а тут - величиной с поросенка!..
   Итак, как говорила Мюнхенская Кошка Циля, в Сент-Джонсе  я  пролетел,
как фанера над Парижем. А Водила в таких случаях успокоительно бормотал:
"Ничего... Еще не вечер". И был прав. Впереди - Нью-Йорк. Тоже, говорят,
в смысле Кошек не последний город в мире...

   Оказалось, что у большого острова с Собачьим  названием  Ньюфаундленд
есть собственный небольшой полуостров, называющийся Авалон.
   И вот на этом-то Авалоне и находится порт СентДжонс с  этими  жуткими
поросячьими Крысами, из-за которых я проторчал на судне все десять часов
нашей стоянки в Сент-Джонсе!
   А место в Атлантическом океане, где на подходе к Сент-Джонсу  с  нами
произошел тот самый, как сказал бы Шура, "халеймес - он  же  кадохес"  с
подводным айсбергом-убийцей, называется уже не "Океан", а район "Большой
Ньюфаундлендской банки".
   Это мне Мастер все показал на карте, когда мы наконец остались с  ним
в каюте с глазу на глаз.
   - Я не буду тебе полоскать мозги, Мартын, всякими  техническими  под-
робностями - они тебе совершенно не нужны. Скажу только, что один  очень
важный электронный прибор, который должен определять глубину под  судном
и предупреждать о возможных подводных препятствиях, отказал. И  если  бы
не ты...
   - Как это "отказал"? - не понял я.
   - А черт его знает как! Электроника... А в электронике, как  говорит-
ся, существует всего два вида неисправностей - отсутствие контакта, ког-
да он необходим, или наличие контакта, когда он совершенно не нужен. Так
вот, повторяю, если бы не ты...
   - Нет, нет, Мастер! - запротестовал я. - Если бы не вы...
   - Мартын! Не превращай нормальные мужские посиделки в слюнтяйское за-
седание "Общества взаимного восхищения". Нам с тобой это ни к чему.
   - Хорошо, - согласился я. - Ответьте мне только на один вопрос: поче-
му вы не сказали мистеру Чиверу, что произошло с нами в  действительнос-
ти?
   - Потому что судно, на котором может произойти такое ЧеПэ...  ЧеПэ  -
это...
   - Чрезвычайное происшествие, - подсказал я ему.
   - Черт тебя побери, Мартын! Откуда ты это знаешь?
   - Не помню. Кто-то объяснял. Не то Шура, не то  Водила.  Продолжайте,
Мастер. Я хочу до конца понять ситуацию.
   Мастер закурил свой "Данхилл", ладонью отогнал от меня  дым  и  начал
все сначала:
   - Потому что судно, на котором может произойти такое  ЧеПэ,  по  вине
Капитана или нет (это уже никого не колышет), всегда  вызывает  подозре-
ние. А стоит ли в дальнейшем иметь с ним дело? И  контракт  с  тобой  не
продлевают. А заключают его с другим российским судном, по тем  же  дем-
пинговым ценам.
   - Как?.. - не понял я. - По каким ценам?
   - По демпинговым. Значит - по мизеру. По самым низким ценам. По кото-
рым ни одно уважающее себя иностранное судно работать не  будет.  А  мы,
русские, будем! Потому что у нас нет другого выхода.  У  всех  родители,
жены, дети. Всем есть надо, за квартиры платить. Жить...  Жить  надо!  А
нет контракта - сколько людей без  копейки  останется?  Сколько  из  них
сопьется, повесится, сколько пойдет по миру, а сколько в бандиты?!.. Так
могу я рассказать мистеру Чиверу, что у меня на борту изношенная, говен-
ная техника вчерашнего дня и что если бы не Кот Мартын, то все мы  давно
лежали бы на холодном дне ихней Большой Ньюфаундлендской банки?..
   - М-да... - промямлил я.
   - А вот теперь к тебе вопрос, Мартын. Можешь мне  объяснить,  как  ты
почувствовал заранее, что нам грозит опасность?
   - Нет. Ничего я объяснить не могу, - признался я.
   - Ну, хорошо... А почему ты закричал мне тогда: "Стоп!  Стоп!..  Лево
руля..."? Я ведь, если честно, только продублировал ТВОЮ команду. Почему
ты завопил?
   - Не знаю.
   - И потом, ты кричал мне: "Остановите машину... Сворачивайте!  Свора-
чивайте скорее!!!" И жутко матерился.
   - Ну да?! - удивился я.
   - Еще как! Хорошо, что, кроме меня, никто не слышал... Но, знаешь, ты
кричал - будто издалека. Хотя лежал у меня на плече, намертво вцепившись
в меня когтями. Смотри!
   Мастер стянул свитер и задрал майку. На груди и на плече Мастера были
видны глубокие царапины с черными точками запекшейся крови -  такие  ха-
рактерные для Котовых когтей. Ничего себе!..
   - Ох, Мастер... - виновато вздохнул я. - Просто и не знаю,  что  ска-
зать... Простите меня, ради Господа!..
   - Ладно тебе. - Мастер оделся. - Не в этом дело. Ты  мне  скажи,  как
ЭТО: ты рядом, а слышу я тебя вроде бы черт-те откуда?
   - Мастер... - жалобно заныл я. - Пожалуйста, не спрашивайте меня  про
ТАКОЕ. Я же сам ни фига в ЭТОМ не смыслю. Я только ЧУВСТВУЮ, и  все!  Вы
же не можете сказать, почему вы - Капитан  с  огромным  судоводительским
опытом - вдруг исполняете команды какого-то  приблудного  Кота-дворняги,
случайно попавшего на ваше судно?!..
   - Может быть, потому, что я тоже ПОЧУВСТВОВАЛ опасность?  В  какой-то
момент мне даже показалось, что я УВИДЕЛ ее...
   Ну, точно! Чтоб мне век Кошки не видать!.. КОТ есть КОТ!!!
   - Если бы не крикнул ты, Мартын, то через мгновение наверняка крикнул
бы я. Ты мне веришь?
   - Абсолютно! - горячо заверил его я. - Так каким образом вы  ЭТО  по-
чувствовали? А уж тем более УВИДЕЛИ?
   Мастер подумал, помолчал, закурил новую сигарету и только тогда отве-
тил:
   - Понятия не имею... Интуиция, что ли? Результат накопленного опыта?
   - Вот видите?! - возмутился я. - Вы сами ни хрена  не  можете  объяс-
нить, а от меня еще что-то требуете! Почему нужно все объяснять и разже-
вывать?!.. Или ЭТО тебе дано, или - нет! Нам с вами - дано!.. И точка.
   - Слушай, Мартын, - сказал Мастер. - У меня есть предложение, которое
должно поразить тебя новизной. В аптечке есть немного валерьянки. В баре
- еще пара бутылок "Джека Дэниельса". Сейчас я все  это  достану  -  ва-
лерьянку для тебя, а для себя виски, - и мы с тобой преломим по  рюмашу.
Совсем понемногу. А то мне уже скоро идти на мостик...
   Я вспомнил, как в Германии, в Оттобрунне под Мюнхеном,  мы  надрались
ночью с добрым и глуповатым ветеринаром-недоучкой Эрихом Шредером, заку-
сывая сырым мясным фаршем, который был приготовлен его сестрой для завт-
рашних котлет.
   Вспомнил, как на следующее утро мне было плохо  -  как  тошнило,  как
раскалывалась голова, как не хотелось ни одной Кошки, - и вежливо откло-
нил предложение Мастера.
   Но для того, чтобы не огорчать его, попросил перенести  идею  поддачи
на приход в Нью-Йорк и сделать это ВТРОЕМ - вместе со  встречающим  меня
Шурой Плоткиным, о котором я успел уже многое рассказать Мастеру.
   Тем более что до Нью-Йорка теперь оставалось всего двое  с  половиной
суток...

   ...Но через двое с половиной суток не было выпивки  втроем,  не  было
слез умиления, всхлипываний, заглядывания в глаза, облизываний. Не  было
щемяще-сладкого узнавания после долгой и тягостной разлуки...
   Не мчались мы с  Шурой  навстречу  друг  другу  с  воплями:  "Мартыш-
ка-а-а!..", "Шу-ри-и-ик!.." - не оглядывали с головы до ног, он -  меня,
а я - его, с одинаковыми туповато-радостными вскриками: "Ах, как ты  по-
худел!.."  или:  "Боже...  Ну  совершенно  не  изменился...",  "Ну,  как
ты?!..", "Нет, а ты-то как?.."
   Ничего этого не было.
   И не зарывались мы носами - он мне в подмышку, а я ему  под  подборо-
док, не бормотали разные нежные бессвязные глупости... Так, чтобы  никто
вокруг не услышал. Потому что эти слова должны были  быть  только  наши,
наши - и ничьи больше!..
   Не было ничего этого.
   И Нью-Йорка никакого не было.
   Был самый обычный торгово-грузовой морской порт - как  в  Петербурге,
как в Киле, как в Абердине, как в Сент-Джонсе...
   Только этот порт был в Нью-Джерси. И грязнее,  чем  все  стальные.  И
очень... Ну, просто очень большой! А так - все то же самое, что и там, -
те же причалы, та же техника, те же запахи.
   Та же убийственная похожесть: в этом порту, как и во всех  остальных,
НЕ БЫЛО ШУРЫ ПЛОТКИНА.

   НЕ БЫЛО, НЕ БЫЛО, НЕ БЫЛО МОЕГО ШУРЫ ни на  одном  причале  Нью-Джер-
сийского порта Нью-Йорка!!!
   - ШУРА!!! ШУ-РА-А-А!!! ШУРА ПЛОТКИН!.. ГДЕ ТЫ?!! ГДЕ ТЫ?!..
   Господи! Боже мой!.. Мамочки родные!!! Что же делать?!! Что же с  НИМ
такое произошло?!.. Господи, спаси ЕГО и помилуй...
   Я снова оказался примерно в том состоянии, в каком я был тогда в  Пе-
тербурге, когда мы с милиционером Митей увидели в НАШЕЙ с Шурой квартире
чужих Людей и узнали, что сам Шура уехал в Америку.
   Но тогда мне хотелось только одного - умереть. А сейчас - найти Шуру!
Найти во что бы то ни стало!.. Любой ценой!!!

   ...Куда я только не бегал, где меня только не носило, в какие дырки я
только не заглядывал, кого только не  встречал  на  своем  суматошном  и
горьком пути!.. А ведь ЗНАЛ, ЗНАЛ, ЗНАЛ уже, что ЕГО вообще НЕТУ в порту
- иначе он бы откликнулся...
   Я чудом уйму раз не попал  под  колеса  грузовиков,  автопогрузчиков,
чуть не был раздавлен на рельсах портального крана, в последнее  мгнове-
ние выпорхнул из-под опускающегося контейнера величиной с трамвай... Ме-
ня чуть не убило дикой струей воды из пожарного монитора,  которым  куча
болванов тушила загоревшиеся тюки с хлопком!
   Среди всего этого бедлама, этого портового  кошмара,  сопровождаемого
какофонией жутчайших звуков, я метался как ошпаренный в  поисках  своего
Шуры Плоткина и не находил его, не находил его, НЕ НАХОДИЛ...
   А в моем воспаленном мозгу все время звучал Шелдрейсовский голос Мас-
тера:
   "Вернись, Мартын! Возвращайся на судно. Я жду тебя. Сейчас мы вызовем
твоего Шуру по громкой связи. Я уже обо всем договорился с нашим русским
представителем и диспетчерами порта. Возвращайся на  судно,  Мартын.  Мы
все ждем тебя..."
   И словно в подтверждение слов Мастера, с нескольких причалов,  перек-
рывая шум и лязг крановых блоков, визг и  скрежет  тросов,  рык  автомо-
бильных двигателей, лающие короткие взрывные взвой сирен маленьких суде-
нышек с бело-красными полосатыми флагами на корме, -  могучие  динамики,
при помощи которых можно было бы запросто докричаться до Петербурга,  до
Мюнхена, до самого Господа Бога, стали спокойно и внятно вещать  по-анг-
лийски и по-русски на весь белый свет:
   - МИСТЕР АЛЕКСАНДР ПЛОТКИН! ВАС ЖДУТ НА ЧЕТВЕРТОМ КОНТЕЙНЕРНОМ ПРИЧА-
ЛЕ НА СУДНЕ "АКАДЕМИК АБРАМ ИОФФЕ". МИСТЕР ПЛОТКИН, ПОЖАЛУЙСТА, СЛЕДУЙТЕ
К ЧЕТВЕРТОМУ КОНТЕЙНЕРНОМУ ПРИЧАЛУ. ВАС ЖДУТ НА РОССИЙСКОМ СУДНЕ "АКАДЕ-
МИК ИОФФЕ"! ЕСЛИ ВЫ ПО КАКИМ-НИБУДЬ ПРИЧИНАМ НЕ СМОЖЕТЕ ПРИЙТИ НА  СУДНО
САМИ, ОБРАТИТЕСЬ К ЛЮБОМУ СЛУЖАЩЕМУ  ПОРТА  -  ПРЕДСТАВИТЕЛЬ  "МОРФЛОТА"
РОССИИ И КАПИТАН СУДНА ТУТ ЖЕ ПРИЕДУТ ЗА ВАМИ В ТО МЕСТО, ГДЕ ВЫ  БУДЕТЕ
НАХОДИТЬСЯ. ПОВТОРЯЕМ...
   Снова в моей помутившейся башке прозвучал голос Мастера: "Ты  слышал,
Мартын? Возвращайся на судно. Будем ждать вместе. Или  хотя  бы  отклик-
нись..."
   Но я не мог вернуться на судно! Я не мог  откликнуться  Мастеру!..  Я
был уже НАСТРОЕН НА ШУРИНУ ВОЛНУ и дико боялся утерять ту нить Контакта,
которой уже так давно не имел  возможности  пользоваться.  А  отсутствие
практики в поддержании Шелдрейсовского Контакта - губительно! Я и так-то
уже выбивался из последних сил, чтобы сохранить в себе  эту  способность
связи с моим Шурой... Связи, которая не находила своего подтверждения!..
   Да мало ли что могло случиться с Шурой?!.. А вдруг он упал от  недое-
дания или еще от чего-нибудь?.. Упал, ударился головой и лежит сейчас  в
луже собственной крови, и ни черта не слышит - ни русского, ни  английс-
кого, ни Шелдрейсовского?!..
   Нет, нет... Его нет в порту! ОН бы МНЕ ответил в любом состоянии.  Он
может не отозваться на призывы всех громкоговорителей мира; он - гордый,
независимый и талантливый - может плюнуть в морду любому хаму-чиновнику;
может разорвать многолетнюю дружбу с Человеком, совершившим, с его точки
зрения, всего один, пусть даже небольшой, но предательский поступок;  он
запросто может ввязаться в любую драку с тремя "бычками", каждый из  ко-
торых будет сильнее его в несколько раз... Он будет избит до полусмерти,
но он никогда не будет обвинен в трусости и унижен! И  я  за  шесть  лет
жизни с ним видел это много раз. А главное, ЕМУ известно, что ОН  значит
для МЕНЯ! Поэтому я точно знаю: если бы ОН был сейчас в порту, - МНЕ  ОН
БЫ ОТВЕТИЛ...

   На доли секунды причудилось странное и страшное видение - зеленые-зе-
леные Люди...
   Все в них было зеленым - туловища, ноги, лица, руки... Но  руки  были
еще и в крови...
   ...и стоят они вокруг высокого узкого зеленого стола, покрытого зеле-
ной скатертью... Или покрывалом?
   ...и там кто-то лежит... Кто это?.. Я не вижу лица... Оно  закрыто...
Только трубки, трубки - мягкие, извивающиеся, а  по  ним  что-то  течет,
идет, движется куда-то...
   ...И много приборов вокруг... Как на Капитанском мостике.
   А сверху -  яркий-яркий  свет!..  Он  ослепляет  меня...  Я  перестаю
что-либо различать... ЭТО ТЫ, ШУРИК?..

   Мой мозг заполняется настойчивым голосом Мастера: "Я жду  тебя,  Мар-
тын... Возвращайся на судно... Мы завтра же поедем с тобой  в  Совете...
Тьфу, ети их мать! В русскую миссию - мы найдем твоего Шуру!..
   - Обязательно найдем. Только вернись!.. Ты  помнишь,  где  мы  стоим?
Четвертый контейнерный... А завтра разыщем твоего Плоткина, и...  Ты  не
забыл, что мы хотели еще втроем немного выпить - ты, я и твой Шура?..  Я
тебя очень прошу, вернись, Кыся..."
   Меня так встревожили и поразили интонации Мастера, что чуть глотку не
перехватило... Совсем слабак стал! Я проглотил подступивший к горлу  ко-
мок и огляделся.
   Конечно, я находился уже черт знает на  каком  расстоянии  от  нашего
четвертого причала! В своих метаниях по порту,  в  истерических  поисках
Шуры я не замечал ни направления, ни расстояний, ни времени...
   Только сейчас я увидел, что повсюду уже горят  фонари  и  прожекторы,
пришвартованные суда игрушечно сверкают  светом  иллюминаторов,  а  небо
стало темно-фиолетовым.
   По запахам я сообразил, что нахожусь рядом с какой-то  портовой  хар-
чевней, около которой росли три чахлых, промерзших деревца  без  единого
листочка.
   Вот когда я понял, что сегодня Шуру мне уже не найти. Я  переключился
на Шелдрейсовскую волну Мастера и сказал ему: "Я все слышал, Мастер... Я
просто не мог ответить. Мне тошно так, что и не  высказать!  Полный  за-
вал... Ощущение, что я приплыл в пустоту. И я сегодня ночью хочу  побыть
один. Простите меня, Мастер".
   Мне подумалось, что раз я в этот момент нахожусь не на судне, то  мне
не нужно спрашивать у неге на это разрешения. Здесь, на земле,  я  волен
распоряжаться собою сам. Помоги мне, Господи, делать это как можно  пра-
вильней!..
   "Но завтра ты придешь?" - спросил меня Мастер.
   Я вдруг явственно увидел то, что пару раз уже видел - и в  Английском
порту Абердин, и в Канадском Сент-Джонс. Я увидел, как Мастер  с  кем-то
болтает по-английски, с кем-то - по-русски, отдает различные приказания,
бегло просматривает документацию, подписывает кучу бумаг, проверяет, как
идет разгрузка контейнеров, отвечает на сотни вопросов команды, Помощни-
ков, Представителей порта, фирмы, с кемто о чем-то договаривается...
   А сам мысленно, по-Шелдрейсовски, по-нашему, я бы  даже  не  побоялся
сказать - по-Животному, хрен знает через какое расстояние  разговаривает
со мной!
   Сильный и умный КОТОЧЕЛОВЕК, с которым я, к сожалению, был  так  мало
знаком и вынужден так быстро расстаться...
   "Завтра я обязательно приду попрощаться, - сказал я. -  И  поблагода-
рить. Для моей благодарности вам, Мастер, у меня вряд  ли  хватит  слов,
но..."
   "Мне не нужна твоя благодарность, - прервал меня Мастер. - Мне  нужен
ты. Приходи".
   И Мастер от меня отключился. Будто положил телефонную трубку.
   Не скрою, отключился и я. Чуть ли не в прямом смысле слова: такая ус-
талость вдруг на меня навалилась, такое тупое оцепенение, что мне ничего
не оставалось делать, как подогнуть дрожащие задние ноги и  усесться  на
собственный хвост. Из меня будто воздух выпустили, так я вымотался  -  и
физически, и нервно.
   А из харчевни - разные съедобные запахи, и двери  открываются  в  обе
стороны - куда толкнешь. Я такие в Германии видел. И жрать абсолютно  не
хочется, хотя и понимаю, что подкрепиться я просто обязан, иначе  вообще
протяну лапы.
   Встать же на все четыре лапы и войти в харчевню начисто нету сил. Ну,
не оторвать задницу от холодного асфальта - и все тут!..
   В это время из-за угла харчевни прямо на меня  выворачивается  этакая
довольно крупная грязная и лохматая Псина и с диким  лаем  бросается  ко
мне!
   Однако я успеваю заметить, что бросается Псина не с  большим  запасом
храбрости. И поэтому с места не двигаюсь. Псина припадает к земле на пе-
редние лапы в метре от меня и гавкает как ненормальный. А у меня, честно
признаться, нет даже сил разогнуть задние лапы и встать в  боевую  стой-
ку...
   Как когда-то говорил Шура: "Об убежать - вообще не могло быть  и  ре-
чи..."
   И вот этот мудак гавкает, я сижу сиднем и отчетливо понимаю, что, ес-
ли я сейчас хоть что-нибудь не предприму, этот грязный и лохматый  дурак
осмелеет и может здорово меня тяпнуть...
   Но от дикой усталости в голову мне ничего не приходит, и я вдруг, со-
вершенно неожиданно для самого  себя,  говорю  этому  идиоту  по-нашему,
по-Животному:
   - Слушай, у тебя пожрать нечего? А то я совсем без сил...
   Пес на мгновение балдеет от моей наглости, а потом очухивается и орет
хамским приблатненно-хрипловатым голосом на весь порт:
   - Ты сюда жрать пришел, Котяра вонючий?!.. Да я тебе  пасть  порву!!!
Ты у меня счас отсюда без хвоста кувыркаться будешь!.. Это кто  же  тебе
разрешил появиться у кормушки старика Кана?!! Я два года контролирую эту
точку, а тут является какой-то задроченый Кот и...
   - Ну, чего ты разгавкался? - говорю я вполне мирно, но чувствую,  как
у меня на загривке начинает вставать шерсть дыбом. - Я ваших порядков не
знаю, я - иностранец...
   - Нашел, чем хвастать! - лает этот кретин. - Ты в Америке,  засранец!
Здесь все иностранцы!.. Все - эмигранты! А вы едете и едете сюда к  нам,
сволочи!!! Вы что думаете - здесь сосиски  на  каждом  углу  валяются?!!
Добро бы Собаки ехали, а то, глядите, - еще и Коты со всего мира  попер-
ли!.. Скоро продыху от вас не будет!..
   Тут я вспомнил, как в Мюнхене Таня Кох как-то цитировала одного русс-
кого писателя, живущего в Германии много-много лет. Он, по словам  Тани,
говорил: "Нет более страшного врага для эмигранта-новичка, чем  эмигрант
со стажем, приехавший сюда на несколько лет раньше..."
   Вспомнил я эту цитатку и чувствую - верхняя губа сама собой  поднима-
ется, уши прижимаются к затылку, в лапы вливается невесть откуда взявша-
яся мощь и упругость, и тело становится легким и сжатым в комок. Ну, как
обычно у меня перед генеральной дракой.
   Но я все еще себя сдерживаю... Вернее, пытаюсь  сдерживать  и  говорю
этому шлемазлу подрагивающим от напряжения голосом,  тщательно  стараясь
придать голосу спокойные модуляции:
   - Ты бы уж так не надрывался, Песик. А то  ведь  недолго  и  по  рылу
схлопотать.
   Этот дурак не врубается в то, что я говорю, принимает дрожь моего го-
лоса за проявление испуга, смелеет и с диким криком: "Разорву  падлу!.."
- бросается на меня.
   Ну и, естественно, тут же получает серию ударов  когтями  по  харе  -
раз, два, три, четыре!..
   От неожиданности и боли Пес переворачивается через голову и  с  воем,
срывающимся в обиженный визг, отлетает в сторону.
   Я уже собираюсь было войти в харчевню, в расчете на то,  что  уж  там
этот "боец" не посмеет  продолжить  драку.  А  я  смогу,  потеревшись  о
чьи-нибудь ноги, спокойненько стяжать себе чего-нибудь съестного. Но  не
тут-то было...
   На вой этого обалдуя, откуда ни возьмись, мчится такая  же  беспород-
ная, разноликая и грязная "Собачья свадьба".
   Сейчас я попытаюсь объяснить, что это такое.
   Так как Собаки, за очень редким исключением, в большинстве случаев  -
скопище кретинов, подхалимов и тупиц, не умеющих  даже  нормально  трах-
нуться,  то  собирается  компашка,  примерно  шестьсемь  разнокалиберных
Псов-Кобелей, и начинает бездарно, помногу часов бегать за ОДНОЙ грязну-
лей Сучкой, которая, опустив голову к земле и делая вид, что она там че-
го-то отыскивает, неторопливо убегает от этой унылой своры Кавалеров-Те-
оретиков.
   Кавалеры же - от Кобелька-самосерьки, величиной с пивную бутылку,  до
провонявшего помойками Дворняга ростом с теленка - сутки покорно  бегают
за Сучкой, считая за счастье, когда кому-нибудь из них удается  понюхать
у нее под хвостом!
   Я вообще удивляюсь - как это у них еще Щенки рождаются...
   Это вместо того, чтобы прихватить эту Суку за шкирятник клыками, при-
тиснуть, чтоб и не шелохнулась, и оттрахать за милую душу. Да так, чтобы
потом она за тобой полгода бегала!
   Короче, "Собачья свадьба" - зрелище жалкое и комическое.  Со  стороны
смотреть - обхохочешься!..
   Но когда на ТЕБЯ летит вот такая "Собачья свадьба",  распаленная  не-
состоявшейся сексополовухой и исконно-посконной жлобской  ненавистью  ко
всему Котово-Кошачьему роду, а впереди всех мчится на ТЕБЯ грязная  Сука
с отвисшими сосками от еще недавних родов и  собственной  Сучьей  злобой
задает тон остальным своим Ухажерам-Дилетантам, - тут, извините,  не  до
смеху. Не до хохоту.
   Сами понимаете, что, когда вся эта  сексуально  озабоченная  блохатая
компашка примчалась на выручку отлупленного мною Пса, я уже сидел  высо-
ковысоко на дереве. Это же счастье, что кто-то эти деревья когда-то сюда
посадил!..
   Скопище Собак-дебилов обступило мое дерево, задрало свои морды  вверх
и, пронзая меня злобными взглядами, подняло жуткий гвалт, неся  меня  по
всем кочкам. Причем лаяли они нормально - по-Животному, но  с  абсолютно
разными акцентами: преобладал (как я уже потом понял...) испанский.  Был
и венгерский, и польский, и болгарский, и турецкий, и еще -  черт  знает
какой!...
   Воспользовавшись суматохой и полным переключением внимания всей своры
с половых проблем на меня, самый маленький Кобелек-самосерька  попытался
втихаря совершить половой акт с коленным суставом задней левой ноги  Су-
ки. Выше он не доставал...
   Но Сука повернулась, злобно щелкнула у него над башкой зубами, и  ко-
белек немедленно задрал морду вверх и влил свой визгливый  лай  в  общий
хор. Сделал вид, что тоже очень, очень возмущен моим присутствием на де-
реве, в порту, вообще - в Америке!..
   Дверь заведения старика Кана распахнулась, и  из  харчевни  в  потоке
теплого и вкусного воздуха на вечерний холод вышел маленький Мальчик лет
десяти с дивно пахнущим гамбургером в руке.
   Одет он был, как и все мальчишки его возраста в Европе, что в  Мюнхе-
не, что в Петербурге, лишь в до половины зашнурованные старые,  разбитые
кроссовки типа ботинок, джинсы "на вырост", с мотней,  болтающейся  чуть
ли не у колен, стеганую куртку размера на три больше, чем  нужно,  чтобы
свободно прятать руки в рукава, что сейчас невероятно модно у них. И ко-
нечно же, из-под куртки - подол свитера, а уже из-под свитера - низ  ру-
башки!
   Ну и, естественно, традиционный рюкзачок за плечами.
   Все, как у всех... Оказывается, во всем мире.
   Я так подробно описываю, как выглядел этот Мальчик,  по  двум  причи-
нам...
   Во-первых, теперь, сидя на дереве, когда мне уже ничего не  угрожало,
а на этих лающих внизу кретинов я мог, извините за выражение, "хвост по-
ложить", я получил возможность внимательно разглядеть маленького Челове-
ка с гамбургером. За последнее время я вообще заметил  в  себе  какой-то
странный, повышенный интерес к Котятам. Невостребованное отцовство,  что
ли?..
   А во-вторых, что-то мне подсказывало,  что  именно  с  этим  Котен...
Тьфу, черт!.. Именно с этим Мальчиком судьба свяжет меня надолго и проч-
но. Откуда это взялось - понятия не имею!.. Уж если Мастер не может тол-
ково объяснить подобные ощущения предвидения, то я и  браться  не  буду.
Или ОНО есть, или ЕГО нет.
   Итак, Мальчик...
   Мальчик проследил за злобными взглядами всей Псиной своры, увидел ме-
ня на дереве, улыбнулся мне и приветливо помахал рукой.
   Почуяв божественный запах  гамбургера,  портовая  компаха  секснеучей
иполовонеобученных болванов на мгновение заткнулась и  перевела  жадные,
попрошайнические глаза с меня на Мальчика. Вернее, на его  гамбургер.  У
всех, как по команде, из пастей, будто из кранов, потекла слюна...
   - Идите, идите, - вполне миролюбиво сказал им Мальчик по-английски. -
Вы тут день и ночь ошиваетесь. Это не для вас. Это вон для того  Котика,
которого вы загнали на дерево.
   Мальчик поднял голову, снова поманил меня рукой и так же, по-английс-
ки, обратился ко мне:
   - Не бойся. Слезай, слезай, Кыся. Я - с тобой.
   Клянусь вам чем угодно, слово "КЫСЯ" в английской фразе Мальчик  про-
изнес совершенно порусски!!!
   Как только Псы поняли, что гамбургер им не обломится, а, вполне  воз-
можно, будет съеден вон тем "омерзительным Котярой, который сейчас сидит
на дереве", поднялся такой вой, такой лай, такое рычание, что  я  просто
дико испугался за Мальчика!
   Я уже видел, как Сука и еще парочка  Кобелей  покрупнее  стали  прос-
то-напросто подступать к Мальчику с явно гнусными Собачьими намерениями.
"Ну уж дудки!.." - подумал я, как обычно говорил и думал Водила, и  стал
незаметно для Псов спускаться с дерева, чтобы в нужный  критический  мо-
мент спрыгнуть всеми своими когтями на голову самого здоровенного и отв-
ратительного Пса. Не оставлять же Мальчика в такой ситуации...
   Но я и тени страха не увидел на лице маленького Мальчика.
   Мальчик как-то очень  уж  нехорошо  ухмыльнулся,  сунул  гамбургер  в
большой отвисший карман куртки, а оттуда выхватил  черную  металлическую
трубку длиной и толщиной в мой хвост.
   Он резко встряхнул трубкой, и из нее выскочило  еще  несколько  таких
трубок - одна другой тоньше! В руках мальчика моментально оказался упру-
гий стальной прут длиной уже в пять моих хвостов.
   У нас дома, в Ленинграде, у Шуры Плоткина была старая медная  подзор-
ная труба. Купил по пьяни в какой-то комиссионке... Так вот она тоже так
выдвигалась, как этот стальной прут Мальчика.  Из  короткой  становилась
длинной.
   Но самый большой и грязный Пес, на которого я уже нацелился, оказался
еще и самым глупым Псом. Он не понял грозящей ему опасности и рванулся к
Мальчику.
   Честное благородное слово, я даже не сумел  заметить,  когда  Мальчик
взмахнул своим оружием!..
   Я только услышал хлесткий звук удара, услышал визг Болонки  из  пасти
огромного, злобного Собака, который только что лаял басом, и увидел, как
тот покатился по земле, зажимая передними лапами свою окровавленную мор-
ду!..
   А еще я услышал, как маленький американский Мальчик вдруг на  чистей-
шем русском языке прокричал всей Собачьей своре:
   - Ну что, бляди сраные?! Суки позорные!.. Сявки парашные!..  Кто  еще
хочет, шестерки подлючие?!! В рот вас...
   Произошло невероятное! Маленький, на вид - десятилетний, Мальчик рва-
нулся к стае Собак и стал жестоко исхлестывать стальным прутом длиною  в
пять моих хвостов всю злобную Собачью свору,  изрыгая  такие  чудовищные
русские слова, которые я никогда не слышал ни от  пьяного  Шуры,  ни  от
разъяренного Водилы, ни от кого бы то ни было в России! А уж  у  нас  на
пустыре Мужики иногда так выражались... Но до этого Мальчика им было так
же далеко, как от Европы до Америки.
   Грязный, тюремно-непристойный российский мат стоял в холодном воздухе
Американского морского торгово-грузового порта "Элизабет"  в  Нью-Джерси
штата Нью-Йорк!
   Чудовищная матерщина, исторгаемая слегка охрипшим от злости и  напря-
жения нежным мальчишечьим голосом, произвела даже на  меня  неизгладимое
шокирующее впечатление. А уж я в своей жизни наслушался всякого.
   Панический визг и лай разных Собачьих голосов слился в единый  жалоб-
ный вой. "Собачья свадьба" улепетывала в разные стороны, уже не помышляя
ни обо мне, ни о гамбургере, ни тем более о каких бы то ни  было  сексу-
ально-половых играх в своем смехотворном Собачьем стиле...
   - Вот так-то, котик, - по-русски сказал мне  этот  отважный  Мальчик,
стирая со своего страшного оружия кровь и клочья Собачьей шерсти  бумаж-
ной салфеткой от гамбургера. - Не ты их, так они  тебя...  Здесь  только
разинь варежку! Вмиг схарчат и не подавятся...
   Этот маленький виртуоз российского мата и  блатного  жаргона  вдвинул
все пять трубок одну в другую, и убийственный стальной  хлыст  сразу  же
превратился в короткую невинную трубку величиной с мой хвост.
   Он сунул ее в карман куртки, а оттуда вытащил чуть  примятый,  надку-
санный гамбургер. По-братски разломил его пополам и одну половинку  про-
тянул мне:
   - Слезай, слезай!.. Ой, ты же по-русски не тянешь, а я...  -  спохва-
тился Мальчик и повторил уже по-английски: - Давай, давай,  спускайся...
Тебе помочь?
   - Не нужно, - сказал я ему и спрыгнул с дерева.
   Мальчик секунду ошеломленно смотрел на меня, держа в каждой  руке  по
половинке надкусанного гамбургера.
   Каждый из Людей, с которыми я когда-либо решал войти в Шелдрейсовский
Контакт - при длительной ли подготовке, как с Водилой, или  при  внезап-
ном, мгновенном решении, как с Мастером, - все они начинали с того,  что
любое, первое же слово, которое я ПРОИЗНОСИЛ, они  или  не  воспринимали
вообще, или им начинало казаться, что они ОСЛЫШАЛИСЬ.
   Из чего я заключил, что взрослые, нормальные Люди самого разного воз-
раста, уровня развития и достатка настолько пришиблены и подмяты обыден-
ной реальной жизнью, что в ЧУДЕСА не верят и верить не хотят.
   За очень редким исключением. Вроде Фридриха фон Тифенбаха. Но Фридри-
ху уже далеко за шестьдесят, что, несомненно, приближает его к кое-каким
особенностям детского восприятия мира...
   Хотя нужно сказать, что Фридрих - существо вообще уникальное! Несмот-
ря на свое богатство и принадлежность к древнейшим родам Германии, Фрид-
рих фон Тифенбах просто необходим Человечеству, как некий символ  УМА  и
ПОРЯДОЧНОСТИ!
   Ребенок же... Вот, пожалуйста, - живой пример!..
   А этот ребенок, этот маленький Мальчик, судя по тому, КАК он вел себя
в бою с Собаками, и по тому, ЧТО он им кричал, прошел, как говорил Води-
ла, "огонь, воду и медные трубы". Что это, Водила не  сумел  мне  объяс-
нить, но я и сам допер - "житуха не из простых и легких".
   Так вот, этот ребенок, этот Мальчик сразу же откликнулся на мой  зов!
Сразу сообразил, что я обращаюсь именно к нему. И сразу же с распахнутым
сердцем потянулся ко мне. Он тут же поверил в РАЗГОВАРИВАЮЩЕГО КОТА!!!
   Обнаружив, что на свете может быть и ТАКОЕ, он пришел  в  неописуемый
восторг. В его глазах сверкало искреннее и доверчивое  детское  восхище-
ние, а рот сам по себе радостно растягивался от уха до уха.
   А я смотрел на него и был потрясен  этой  метаморфозой!  Так  говорил
Фридрих фон Тифенбах... Будто бы это  вовсе  и  не  он,  этот  маленький
Мальчик, минуту тому назад, рискуя жизнью, встал на мою защиту и отважно
сражался с несколькими охреневшими от ярости Псами; будто не  он  только
что грязно и ужасно матерился очень-очень "взрослыми" словами...
   Сейчас это был РЕБЕНОК, который не мог оторвать  от  меня  сияющих  и
счастливых глаз!
   - Ты... Ты!.. ТЫ - ГОВОРЯЩИЙ КОТ?!! - слегка заикаясь, спросил он.
   - Нет. Я - ДУМАЮЩИЙ, - ответил я ему. - Давай сюда свой  гамбургер!..

                            Мы ехали шагом,
                            Мы мчались в боях
                            И "Яблочко"-песню
                            Держали в зубах... -

часто бормотал мой Шура Плоткин, бесцельно сидя за  пишущей  машинкой  и
глядя в потолок.
   Обычно это случалось на следующий день после очередной  кухонной  или
"Домжуровской" поддачи, или после долгих и изнурительных проводов какой-
нибудь барышни, ночевавшей у нас и совершенно не желавшей утром покидать
нашу квартиру.

                            Ах, песенку эту
                            Доныне хранит
                            Трава молодая -
                            Степной малахит... -

бормотал Шура, и я каждый раз знал, что произойдет дальше.
   Шура должен был откинуться, перенести весь свой тощий вес на две зад-
ние ножки старого стула с дряхлой подушечкой под Шурпной задницей, пока-
чаться на этих задних ножках, закинуть руки за голову,  тупо  посмотреть
на чистый лист бумаги, заправленный в пыльную машинку, и горестно  приз-
наться:
   - Ах, Мартын-Мартышечка... Интеллигентское распиздяйство к  добру  не
приводит. Очеркишечко-то  (статейку-то,  заметочку-то,  рассказик-то...)
завтра уже в редакцию волочь. А головка - бо-бо, и денежек у нас  в  до-
ме... сам понимаешь - тю-тю.
   - Только без трагедий! - говорил я самым жестким тоном. - У меня есть
хек, у тебя - полпачки пельменей. Выпусти меня и садись работать. И что-
бы у нас сегодня вечером никого не было! Вернусь - проверю.
   Я уходил из дому на целый день, возвращался запоздно - очерк был  го-
тов. При всех своих Человеческих слабостях, Шура был сильной  Личностью!

                            Мы ехали шагом,
                            Мы мчались в боях
                            И "Яблочко"-песню
                            Держали в зубах...

   Это я так часто слышал, что поневоле запомнил эти строчки.  И  как-то
решил попробовать яблоки, на зуб. Должен признаться - не понравились.  В
отличие от оливок и маслин, за которые я, по выражению Шуры,  "мог  про-
дать план родного завода"!
   - А откуда ты знаешь эту песню? - спросил меня Мальчик.
   - Какую еще песню? - удивился я.
   - Ну, вот эту: "Мы ехали шагом, мы мчались в боях..."
   Я чуть не подавился остатками гамбургера!
   Ничего себе КОНТАКТИЩЕ!!! Это что же - он МОИ мысли читает?!.. Не Ре-
бенок, а просто Рождественский подарок мистеру Ричарду Шелдрейсу!
   - Это не песня, - назидательно сказал я. - Это стихи.
   - Песня, - уверенно возразил мне Мальчик. - Ее Никитины поют. Такие -
тетка с дядькой и с гитарой. Так тихо поют, но отпадно!.. Они  к  нам  в
колонию приезжали петь.
   - В какую еще "колонию"? - не понял я.
   - В обыкновенную, - отрезал Мальчик. - Лезь в рюкзак!
   - Зачем?
   - Нам знаешь сколько в автобусе ехать? Потом столько же на метро. А в
автобусы и метро с животными даже в клетках и то - запрещается! Так что,
залезай, не гордись.
   - А куда мы поедем?
   - К нам. В Квинс.
   - Но мне завтра с утра нужно опять быть в порту...
   - Мне тоже, - сказал Мальчик. - Вместе и поедем,  Залезай  в  рюкзак.
Или ты хочешь, чтобы тебя здесь портовые Собаки разорвали?
   - Нет, не хочу. Ты мне так и не объяснил, что такое "колония"...
   - Ты залезай в рюкзак, по дороге и поговорим...

   Историйка была, как сказал бы Шура, - "я тебе дам!.."
   Я попробую коротко пересказать ее своими словами. Мальчик рассказывал
ее часа два. Рассказывал сбивчиво и неохотно, а в одном месте, когда  мы
уже на Сорок второй улице пересаживались с автобуса на метро, даже  нем-
ножко поплакал - незаметно для окружающих...
   Начнем с того, что с определением Человеческого возраста у меня  веч-
ные пролеты: Мальчику оказалось не десять лет, как я предполагал, а поч-
ти двенадцать. Просто он был худенький и совсем небольшого роста.
   Еще два с половиной года тому назад, в Москве, его звали Тимур Зайцев
и он жил с мамой на Васильевской улице, по той стороне, где Чешское  по-
сольство, но в старом доме, в однокомнатной квартире.
   И с ними жил еще дядя Витя Кияшко. Он был не отчимом Тимура, а "сожи-
телем" тимуровой мамы. Отца у Тимура вообще никогда не было.
   Дядя Витя охранял пункт обмена валюты ,на Белорусском  вокзале,  и  у
него был настоящий пистолет Макарова. В минуты особого трезвого благоду-
шия дядя Витя разряжал пистолет и давал его Тимуру поиграть.
   А когда дядя Витя не работал, они с мамой Тимура все время  выпивали.
И когда делались совсем пьяными, дядя Витя начинал бить  маму  Тимура  -
почему она его не прописывает в этой квартире?!.. Перепадало  и  Тимуру.
То от мамы, то от дяди Вити.
   И один раз Тимур убежал из дому к маминой сестре - тете Зине, которая
жила в Нарофоминске.
   Побыл там два дня, а потом тетя Зина повезла его обратно в Москву, на
Васильевскую. И привезла как раз тогда, когда в квартире была уже  мили-
ция и "Скорая помощь". Оказалось, что, пока дядя Витя был на своей рабо-
те, мама сама напилась и уснула. А уже во сне захлебнулась своей же рво-
той.
   Похоронили маму на совсем новом кладбище - очень далеко от Москвы. От
центра чуть ли не полдня добираться.
   И девятилетний Тимур Зайцев остался жить с дядей Витей Кияшко,  кото-
рого за доллары все-таки прописали в этой квартире. Как сказал  Тимур  -
"задним числом". Что это - я не понял.
   Стал дядя Витя приводить с Белорусского вокзала всяких женщин  и  де-
лать с ними сами понимаете что. Бросят в кухне матрас на пол для Тимура,
закроются в комнате - и начинают!..
   Дядя Витя и опекунство над Тимуром на себя оформил. Тетя Зина  добро-
вольно отказалась. Своих детей двое.
   А один раз дядя Витя пришел домой уже пьяный. И без женщины.  Увидел,
что Тимур съел остаток супа из кастрюли, содрал с Тимура штаны  и  давай
хлестать его ремнем по голой попе!
   Но Тимур словечка не вымолвил - не хотел унижаться.  Хотя  боль  была
очень сильной и крик так и рвался из глотки. А дядя Витя все  хлестал  и
хлестал! Да сам так распалился, что стал рычать по-звериному, а потом...

   Вот тут Тимур и заплакал.
   Слава Богу, мы уже вышли из автобуса. Это была конечная  остановка  -
Центральный автобусный вокзал. И мы вышли в жуткую толчею, и  никому  до
нас не было дела, и я краем глаза видел из рюкзака такое количество Чер-
ных Людей, какого я никогда не видел во всей Германии и  России,  вместе
взятых!..
   Мы зашли за угол какой-то китайской будки, торговавшей горячей  жрат-
вой, и Тимур там еще немножко поплакал. Потом  мы  спустились  в  ужасно
грязное и мрачное метро и поехали в Квинс...

   Короче говоря, этот дядя Витя Кияшко сделал  с  девятилетним  Тимуром
то, что он делал со взрослыми женщинами. Только в попу.
   Это был ТАКОЙ КОШМАР, ТАКАЯ БОЛЬ, что тут Тимур не выдержал и  закри-
чал! Но дядя Витя зажал ему ладонью рот и сделал ЕЩЕ БОЛЬНЕЕ!
   И тогда Тимур потерял сознание.

   ...А когда очнулся - увидел храпящего во сне дядю Витю Кияшко, увидел
свои окровавленные ноги, почувствовал страшную, жгучую боль  сзади  и  с
трудом натянул на себя штаны.
   Встать он не смог. Ноги подламывались, руки тряслись, каждое движение
усиливало ТАМ дикую боль, тошнило, раскалывалась голова.
   Тимур на четвереньках дополз до кресла, где валялись вещи дяди  Вити,
вытащил из кобуры пистолет, снял с предохранителя, дрожащими руками  от-
тянул кожух и загнал патрон в ствол.
   Вот когда пригодились игры с пистолетом дяди Вити в минуты его благо-
душного настроения!..
   На коленях Тимур подполз к тахте, на  которой  храпел  дядя  Витя,  и
выстрелил ему прямо в лицо.
   Пистолет сам выпрыгнул из рук Тимура и с глухим стуком упал на пол. А
дядя Витя дернулся и захрапел еще сильнее. В горле у него что-то  закло-
котало, и Тимур увидел, что у дяди Вити нету почти половины  лица.  Одно
кровавое месиво...
   Но дядя Витя храпел так громко и так страшно, что Тимур двумя  руками
поднял пистолет с пола, и стал стрелять в это бывшее лицо, пока дядя Ви-
тя не перестал храпеть, а в пистолете не кончились патроны.

   ...Потом была "колония". Это как тюрьма, но только на свежем воздухе.
Про тюрьму Шура Плоткин когда-то писал статью и одно время там часто бы-
вал. А когда возвращался домой, хватался за голову и  очень  многое  мне
рассказывал. И лицо у него при этом  было  такое,  будто  у  него  болят
все-все зубы!..
   Так как Тимуру Зайцеву было только девять лет, его не судили.  Отпра-
вили в "колонию". Но не во всамделишную, а в "Дом-интернат  для  трудно-
воспитуемых детей". Это под Москвой - между Тарасовкой и Челюскинской. У
бывшего поселка "Старых большевиков".
   Вообще-то там было все как в настоящей тюрьме или колонии. Только ох-
ранники назывались "воспитателями". И пацанов заставляли учиться в  шко-
ле. Но школа была тоже тюремного типа, а учителя почти все - суки. Кроме
двух-трех, которых потом и выгнали за это.
   Среди пацанов - от восьми до четырнадцати - порядки  были  еще  хуже,
чем в тюрьме или "взрослой" колонии. У взрослых  хоть  "паханы"  есть...
"Авторитеты", "воры в законе". Они порядок соблюдают, и все  вокруг  них
живут по их правилам.
   А у пацанов - беспредел! Каждый хочет быть "крутым", малолеток "опус-
кают" - ну, то есть делают с ними всякие гадости...
   Но Тимура там никто не трогал и не обижал.
   Тимур Зайцев "чалился" по "тяжелой статье" - за умышленное  убийство,
и пацаны его за это уважали. А старшая "крутизна" даже  подкармливала  и
защищала, если какой-нибудь "бык" из новеньких вдруг начнет "возникать".
Но и самому иногда приходилось отмахиваться!..
   И Тимур показал мне шрам на правой брови. Почти такой же, как у  меня
и у Мастера.
   А в один прекрасный день начальство вдруг забегало со взмыленной  жо-
пой, затеяло жуткую "понтяру"! Заставили пацанов весь дом выскрести, вы-
чистить, вымыть, покрасить... Дорожки вокруг дома желтым песком  посыпа-
ли, края дерном обложили... Ну, цирк!
   Повели пацанов в баню, подстригли, отмыли, переодели во все чистое  и
новое и сказали, что завтра утром к ним приедет  делегация  американской
полиции. И чтоб никто особо рот не раскрывал, а то американцы улетят,  а
вы здесь останетесь. Намек поняли?..
   Утром на территорию "Дома" вкатилось с десяток черных "Волг", и  наши
мудаки из МВД были все, конечно, в форме, а  американцы  в  гражданском.
Такие обыкновенные толстые высокие дядьки и тетки средних лет. Причем  и
белые, и черные. А наши - только белые.
   Но одна американская полицейка была моложе всех, и  не  белая,  и  не
черная. Просто - будто сильно загорелая. Но красивая.  Фигура  -  отпад!
Старшие пацаны глаз с нее не сводили.
   А переводчик только один. И ему никак не разорваться. Хорошо еще, что
доктор Хотимский Сергей Яковлевич немного по-английски кумекал.  Он  был
еврей и хороший. Жил в соседнем флигельке для вольнонаемных. С  женой  и
дочкой Машей. Ей тоже было девять лет. Сейчас они в Израиле...
   Так вот, эта молодая, красивая, загорелая  полицейка  подвела  Сергея
Яковлевича к Тимуру, и Сергей Яковлевич ей все про Тимура рассказал.
   Когда эта полицейка узнала, что у Тимура никого нет, она через Сергея
Яковлевича спросила - не хочет ли Тимур уехать в Америку?
   А Тимуру было все по херу - хоть в Рязань, хоть в  Америку.  Лишь  бы
отсюда вырваться.
   Через того же Сергея Яковлевича полицейка рассказала Тимуру,  что  ее
зовут Рут Истлейк, ей тридцать один год и у нее недавно  умер  муж.  Был
патрульным полицейским. Спокойненько сидел в машине  и  разговаривал  по
радио, а тут разрыв сердца. И все. Они десять лет жили, и детей у них не
получалось. И ей одной очень скучно. И если Тимур согласен...
   На том и расстались.
   А через месяц Рут Истлейк снова прилетела в Москву, куда-то заплатила
пятнадцать тысяч долларов, которые они с мужем копили на  отдельный  до-
мик, усыновила Тимура сначала на Московской территории, а  потом,  когда
прилетели в Нью-Йорк, то и здесь  намудохалась  с  разными  документами.
Хоть и работает в полиции. Поэтому теперь он - Тим Истлейк, а  не  Тимур
Зайцев.

   - Сейчас я тебя с ней познакомлю, - сказал Тимур. - У тебя как с анг-
лийским?
   - Нормально, - ответил я.
   - Ой, а чего это я спрашиваю?!.. Я же с тобой говорю... -  растерянно
спохватился Тимур. - Слушай, а как я с тобой говорю? По-какому?..
   - По-Шелдрейсовски.
   - Это как?..
   - Потом объясню. Будешь представлять меня - скажешь, что  меня  зовут
Мартын. Можно просто - Кыся. И что я русский.
   - Так ты еще и русский?!.. Ну, везуха! - радостно закричал  Тимур  на
весь вагон по-русски.
   Редкие сонные пассажиры разом открыли глаза и повернулись к нам,  ус-
лышав незнакомый язык. Но, наверное, сочли Мальчика сумасшедшим,  потому
что он кричал это никому. Всем лишь в свой чуть приоткрытый рюкзак,  ко-
торый лежал у него на коленях.
   - А откуда? - спросил меня Тимур. - Не москвич?
   - Петербуржец, - ответил я из рюкзака.
   - Отпад!.. - восторженно сказал Тимур, встал и повесил рюкзак на одно
плечо. - Ну, Кыся, по весу ты просто - Майк Тайсон!
   Я слегка выглянул из рюкзака. Тимур увидел, что я высунул голову  на-
ружу, и одобрительно сказал:
   - Давай, давай, крути башкой! Запоминай. Мало  ли  что...  Шестьдесят
седьмая авеню. Квинс. Я тебе потом план покажу...

   Когда-то в Германии - с семейством Шредеров и Манфреди, а потом  и  с
Фридрихом фон Тифенбахом - мы часто смотрели по телевизору теннис. И  я,
волейневолей, узнал всех "звезд" - и американцев Андрэ  Агасси,  и  Пита
Сампраса, и Джима Курье, и Майкла Чанга... Короче говоря, всех!  Но  для
меня, как для русского Кота, на первом месте  стоял,  конечно,  наш  Ка-
фельников.
   Но в Германии был теннисист, которому поклонялись  все  немцы.  И  не
только немцы. Такой рыжий парень - Борис Беккер.
   Помню, все киевские Коты и Кошки, эмигрировавшие в Мюнхен по "еврейс-
кой линии", обычно до хрипоты спорили - еврей ли Беккер, или  нет?  И  в
конце концов сходились на том, что "звезда" мирового тенниса Борис  Бек-
кер - несомненно еврей!
   - Вы его маму видели? Вчера показывали по  "Евро-спорту"...  Типичная
Хайка с Подола! Только причесана и одета во что надо.
   - А папа Бори?!.. Папу вы заметили? Он же вылитый Изя Майзель,  кото-
рый жиле нами еще в "Хаймухе"! Ну, хозяин Мурзика!.. Мурзик! Что ты мол-
чишь, что?!.. Отец Беккера похож на твоего Изю?
   Мурзик - старый, толстый, обожравшийся киевский Кот - нехотя говорил:
   - Ну, есть небольшое сходство... Есть. В конце концов, все евреи  по-
хожи друг на друга. А шо такого?..
   Лично мне, как питерскому Коту, на это было абсолютно  наплевать.  Но
Беккер действительно был одним из лучших в своем деле на всем земном ша-
ре.
   И все немецкие газеты и телевизионные программы кричали про него  что
вздумается. Лишь бы имя упомянуть! Фотографии разные печатали, за  кото-
рые иногда фотографу не грех было бы и рыло начистить...
   Так вот, у Бориса Беккера была жена - Бабе. С темным цветом кожи. Ка-
залось бы, что тут особенного? Все равно, как если бы я влюбился  в  Си-
амскую Кошку. Просто другая порода. Но многие журналы  и  газеты  сильно
упражнялись по этому поводу.
   А мой Фридрих фон Тифенбах, глядя однажды на  экран  телевизора,  где
показывали Бориса с женой Бабе, тихо и горестно мне сказал:
   - Вот, Кыся, пример не только спортивного, но и гражданского  мужест-
ва. Это все вранье, что мы, немцы, вытравили из себя расизм. Мы его  уп-
рятали до поры до времени поглубже. А он нет-нет да и выплеснется из нас
зловонными брызгами!..
   И Фридрих прочитал мне заметку из "Бильда", где  описывается  попытка
взорвать тоже очень симпатичную полунегритянку - телевизионную  "звезду"
Арабеллу. Только потому, что она не чистокровная немка.
   Но когда Тимур открыл своим ключом дверь  квартиры  и  навстречу  нам
вышла его американская полицейская мама - в джинсиках и  какой-то  широ-
ченной домашней кофте без воротника, - я малость прибалдел!..
   Я видел в своей жизни много красивых Женщин - и белых, и не совсем...
К примеру - та же Бабе Беккер или эта теле-Арабелла!.. Они по-Человечес-
ки были очень даже красивыми и симпатичными.
   Но пусть они заранее меня простят - все они, и белые, и темные, ни  в
какое сравнение не шли с Тимуровой мамой!
   Сужу об этом не со своих Котовых позиций, а пытаюсь посмотреть на нее
глазами нормального Мужика. То есть оценить Женщину по ее чисто  Челове-
ческим параметрам. Мне это иногда удается...
   Так вот, возвращаясь к своему прибалдевшему  состоянию,  спешу  сооб-
щить, что таких красивых Женщин со смуглой кожей я и среди абсолютно бе-
лых не видел. И честно признаюсь, тут же подумал о своем Шуре  Плоткине.
Вот бы ему такую...
   - Привет, Ма! - прямо из двери заорал Тимур. - Не сердись, мы немнож-
ко задержались...
   - Мистер Тим Истлейк, - со сдержанной яростью тихо  произнесла  поли-
цейская Мама, - извольте немедленно посмотреть на часы!..

   Тимур уже давно дрых без задних ног в своей комнате, взяв с меня сло-
во, что ночевать я буду только у него, а мы с Рут, абсолютно по-российс-
ки, сидели в кухне-столовой и трепались о том о сем, пока Рут не замети-
ла, что у меня стали слипаться глаза...

   После того как мы с Тимуром ввалились в квартиру в одиннадцатом  часу
вечера по нью-йоркскому времени, у нас с Рут не было Контакта всего пер-
вые десять минут. И то только лишь потому, что я сидел в рюкзаке, а  Рут
безостановочно крыла Тимура на чем свет стоит за то, что тот, задержива-
ясь в порту, не позвонил ей и не предупредил, что у него все в порядке и
он скоро приедет домой.
   С моей точки зрения, ругань была абсолютно справедливой. Судя по  то-
му, как реагировал на это Тимур, он считал так же,  как  я.  В  качестве
признания своей вины Тимур даже порывался  чмокнуть  Рут  в  щеку,  чего
мальчишки обычно делать не любят.
   Я тихо сидел в рюкзаке, выставив наружу только один глаз и одно  ухо,
и ни во что не вмешивался. Хотя был целиком на  стороне  Рут.  Уж  домой
позвонить мог бы, засранец!
   Наконец Рут выдохлась. Я почувствовал, что она неожиданно поняла  всю
бесполезность сиюсекундных педагогических упражнений, ибо голова  Тимура
сейчас забита чем-то невероятно важным для него  и  ничего  извне  Тимур
достаточно четко воспринимать не может.
   Тимур слишком был занят предстоящим знакомством ее  со  мной,  и  все
гневные слова Рут, обращенные к нему, пролетали мимо него. Рут  это  от-
четливо просекла, сама поцеловала его куда-то в макушку,  повернулась  к
огромному холодильнику, величиной со средний  белый  автомобиль,  верти-
кально поставленный на задний бампер, и стала вытаскивать из него всякую
разноцветную жратву.

   Тут я на минутку должен отвлечься.
   Я только что с легкостью употребил  достаточно  сложное,  для  любого
другого Кота, техническое сравнение - "холодильник величиной  с  автомо-
биль"...
   Каждый, кто читал первую  и  вторую  части  "Кыси"  и  сейчас  читает
третью, наверное, заметил, как за сравнительно короткое  время  со  мной
произошел ряд серьезных качественных изменений.  Я  стал  гораздо  более
технически раскован. Попросту говоря, стал намного лучше петрить в  раз-
ной технике. Особенно в автомобилях.
   Из чего это складывалось? Конечно же, начало шло от Шуры Плоткина! От
его  всегдашнего  неудовлетворенного  желания  иметь  хоть  какой-нибудь
собственный автомобиль. Идя рядом с Шурой по жизни, нога в ногу, в тече-
ние шести лет, я перенял начальные любительские и крайне  неквалифициро-
ванные познания Шуры в автомобильных марках. Сами понимаете,  -  ограни-
ченные лишь советским автомобилестроением.
   Затем второй этап моего автообразования  -  Водила.  Профессиональный
шофер-дальнорейсовик, с которым я пропутешествовал через всю Германию  -
от Киля до Мюнхена. Если, конечно, все, что с нами там случилось,  можно
назвать "путешествием"...
   Третий этап - недолгая, но не менее яркая жизнь в Грюнвальде у  Фрид-
риха фон Тифенбаха, располагавшего одними из лучших автомобилей в  мире.
Уж на этих автомобилях я поездил!..
   Я сознательно опускаю воспоминания о рыдване Эриха Шредера и  Руджеро
Манфреди. После "РолсРойса" Фридриха о древнем "Опеле" Эриха  и  Руджеро
как-то и вспоминать неловко. И даю слово, это не проявление пошлого сно-
бизма, а трезвая оценка описываемого!..
   Ну и конечно - общение с Капитаном-Александр-Ивановичем-Кэп-Мастером!
Выход далеко за пределы достаточно узких автомобильных интересов, сопри-
косновение с неведомой доселе стороной Жизни и сопутствующей ей Техникой
очень сильно раздвинули границы моих познаний.
   Так что если я теперь говорю, что "холодильник был величиной со сред-
ний автомобиль, поставленный вертикально на задний бампер",  -  я  очень
точно представляю себе, о чем я говорю.

   - Ма... Только не пугайся!.. - чуточку подрагивающим от волнения  го-
лосом начал Тимур. - Я хочу познакомить тебя с Мартыном.  Это  говорящий
Кот...
   - Поздравляю, - спокойно ответила Рут. - Завтра мы просто с утра смо-
таемся к моему психоаналитику и...
   - Ма-а-а! - испуганно заорал Тимур. - Я клянусь тебе!.. Мартын, выле-
зай и скажи ей!.. А то она меня действительно завтра отведет к  психиат-
ру! А я это уже в России проходил - в интернате...
   И при воспоминании об интернате злобно добавил по-русски в той же ма-
нере, в которой разговаривал с Собаками в порту:
   - Ебать их всех в нюх, сук позорных!..
   Тут я не выдержал, выпрыгнул из рюкзака и резко заметил Тимуру:
   - Заткнись и не смей лаяться, как ханыга! Ты с  матерью  разговарива-
ешь!..
   Удивленная Рут смотрела на нас во все свои красивые глаза.
   - Она по-русски не сечет, - успокоил меня Тимур и  снова  перешел  на
английский, но уже светским тоном: - Мартын, это моя мама -  миссис  Рут
Истлейк. Мам, а это - Мартын. Русский говорящий  Кот.  Говорит  на  всех
языках! Давай, Мартын...
   Я быстренько прилизался, наспех привел себя в  относительно  пристой-
ный, после рюкзака, вид и неожиданно для самого себя  заговорил  хоть  и
по-Шелдрейсовски, но до отвращения туповато-официозно:
   - Здравствуйте, миссис Истлейк. Я настоящий русский Кот. Несмотря  на
то что по документам Германской авиакомпании "Люфтганза" и  Санкт-Петер-
бургского Котово-Собачьего отеля я числился как "Мартын  фон  Тифенбах",
на самом деле я - Мартын Плоткин. Но вы можете называть меня просто  Кы-
ся.
   Наверное, на меня подействовало еще и то, что я впервые в жизни  раз-
говаривал с Женщиной, служащей в американской полиции.
   Мне жутко хотелось понравиться этой бабе, но я отчетливо понимал, что
весь мой трюковой арсенал для произведения хорошего впечатления при пер-
вом знакомстве - от "задушевного" мурлыкания до идиотских прыжков  вверх
со всех четырех лап - способен поразить воображение только очень невзыс-
кательных Типов. Здесь все эти штуки-дрюки не пройдут.
   Наверное, еще одно обстоятельство сделало меня таким  зажатым  -  это
цвет кожи Рут Истлейк.
   На расстоянии безумно легко чувствовать себя этаким широким  и  либе-
ральным (Шурино выражение...) интернационалистом, для которого цвет кожи
или принадлежность к другой расе якобы не имеет никакого значения!
   Хреновина все это. Имеет. Еще какое значение имеет.
   Когда ты все видишь со стороны, то рассуждается легко и свободно -  в
силу полной безответственности. А при непосредственном и личном Контакте
и Обоюдном участии в разговоре ли, в общем деле -  поначалу  тебе  очень
даже нелегко. Даже если ты искренний и подлинный интернационалист.
   Тут закрадывается опасение, что по какому-то  неясному  признаку,  по
случайному слову, по неверно понятому взгляду, тебя могут принять не  за
того, за кого ты хотел бы, чтобы тебя приняли. И это опасение невероятно
сковывает!
   Ты остаешься зажатым до тех пор, пока ИСТИННО не перестанешь замечать
эту разницу - между собой и, предположим, той же  Сиамской  Кошкой.  Или
Длинношерстой Шильдпатт. Даже и не знаю, как это перевести на русский...
Ну, у нее еще такая морда сплюснутая - блином. Как у монгола. У Шуры был
приятель - монгол-алкоголик, но жуткий делаш! Он  нам  откуда-то  иногда
продукты доставал по дешевке. Так вот эта Шильдпатт - вылитый монгол!  А
шерсти на ней столько, что пока доберешься до нужного тебе места  у  нее
под хвостом - пять раз вспотеешь и уже трахаться не захочешь!..
   Может, оттого, что я впервые лично столкнулся,  прямо  скажем,  с  не
очень белой Женщиной, я и представился ей так безлико и бездарно? Может,
отсюда и вся эта скованность?..
   Правда, это же дурацкое состояние у  меня  сразу  же  и  прошло,  как
только Рут протянула мне руку и счастливо расхохоталась:
   - Фантастика! Впервые вижу Кота, который так прекрасно знаком с рабо-
тами доктора Ричарда Шелдрейса!.. Я не ошиблась?
   Я так и присел на хвост! Вот это да!.. Какая грандиозная тетка... Ни-
чего себе?.. Зажатости во мне - как не бывало!
   - Точняк! - радостно подтвердил я. - Ну, конечно, это все по Шелдрей-
су! Мы и разговариваем сейчас по его методе.
   - Да, уж я догадалась, - рассмеялась Рут и нежно погладила мои усы.
   Пахло от нее обворожительно! Какая Женщина! Вот встретить такую Кошку
- и больше ничего в жизни не нужно...
   - Но ты-то откуда про все это знаешь, МартинКисья? - спросила она.
   - Не так, мама! - огорчился Тимур. - Не "Мартин-Кисья", а  Мар-ТЫН...
Или - КЫ-ся. Попробуй еще разок, ма...
   - О'кей, о'кей! Я денек потренируюсь и начну говорить, как  Достоевс-
кий! Уж если я научилась понимать английский язык бухарских евреев,  ко-
торые плодятся на моем участке, как кролики, то... Но вопрос... - Рут на
мгновение запнулась и с трудом, но  отчетливо  выговорила:  -  Вопрос  к
Мар-ТЫНУ...
   - Супер, ма! - гордо крикнул Тимур. - Потряс!..
   Рут взяла меня за передние лапы и, глядя мне прямо в глаза, спросила:
   - Так откуда же вы, уважаемый сэр, знакомы с трудами английского уче-
ного Ричарда Шелдрейса - автора теории о возможных  Телепатических  Кон-
тактах между Животными и Человеком? Тем более что он англичанин. Ты кто?
Внебрачный сын Президента России или  младший  любимый  братишка  Нового
Русского мафиози, который послал тебя учиться в Кембридж? Или ты  кончал
Оксфорд?
   - Нигде я не учился, и ничего я не кончал, - честно признался я. -  Я
даже не знаю, что это такое. До доктора Шелдрейса мы докопались вместе с
моим Человеком - Шурой Плоткиным.  На  русский  у  нас  была  переведена
только книжка "Человек находит друга" Конрада Лоренца...
   - Так ты и Лоренца знаешь?!.. - потрясенно воскликнула Рут.
   - Естественно!.. Но так как я читать не умею, мне читал вслух мой Шу-
ра. А доктора Шелдрейса он мне переводил с английского...
   - Он говорит по-английски? - спросил Тимур.
   - Говорит неважненько, а читает запросто.
   - А где он сейчас? - поинтересовалась Рут.
   - Не знаю, - ответил я, и меня вдруг пронзила такая печаль, что  чуть
слезы на глазах не выступили. - Он должен был меня встретить, но...  Мо-
жет быть, с ним что-нибудь случилось? Мы так ждали друг друга...
   Рут достала блокнот и карандаш:
   - У тебя адрес его есть?
   - Нет. Но его адрес есть у одного конгрессмена из Вашингтона -  прия-
теля моего Старшего Друга из Германии  Фридриха  фон  Тифенбаха.  Может,
слышали? Он старый и очень интеллигентный миллионер. Его все знают...
   - Я, к сожалению, о нем не слышала, но убеждена, что его  должны  все
знать! - уверенно подтвердила Рут. - Потому что интеллигентных миллионе-
ров в мире можно пересчитать по пальцам на одной руке. Фамилию конгресс-
мена помнишь?
   - Нет.
   - Наплевать! Не расстраивайся. Завтра, по нашим  полицейским  каналам
мы найдем тебе твоего... Как, ты сказал, его зовут?
   - Шура... То есть полное имя - Шура Плоткин.
   - Он еврей?
   - Да, а что?
   - Тогда надо искать "Шнеера Плоткина". Или "Шмуля", или "Шлему". Мно-
гие евреи, переехавшие в Штаты, сразу меняют свои имена на чисто еврейс-
кие. В общине бухарских евреев - это как правило.
   Я подумал, что мой Шура вряд ли переменит имя только  из-за  перемены
страны. Шура есть Шура, и он всегда останется самим собой. Даже в общине
бухарских евреев...
   Но я тактично промолчал. Хотя,  с  другой  стороны,  моя  тактичность
слегка попахивала предательством. Поэтому я решил, что, когда мы поближе
познакомимся с Рут, я ей обязательно об этом скажу! Или, если  она  сама
познакомится с Шурой, она и без меня поймет про него все, что нужно.
   - Тим, сынок, - молнией в ванную! Душ, пижама - и вернуться к  столу.
Легкая перекуска и немедленно в постель. Ясно? - распорядилась Рут.
   - О'кей, ма. Мартын, ты спишь у меня! - бросил мне Тимур и поплелся в
ванную комнату.
   Было видно, что ребенок - совершенно без сил.
   - А что ты обычно ешь на ночь, мой дорогой КЫ-ся?- спросила меня Рут.

   Спустя еще минут двадцать уже совершенно сонный Тимур, не найдя в се-
бе сил даже допить стакан молока, чмокнул Рут, пожал мне лапу и, еле пе-
редвигая ноги, ушел к себе, повторив, что спать я обязан только у  него.
Мать рано утром уедет на работу, а у  нас  с  ним  еще  куча  совместных
дел...
   Когда почти спящий Тимур уполз к себе, я спросил Рут - откуда у  него
столько свободного времени? Вроде бы сейчас - не лето. Как же школа?..
   Все это я знал еще от наших питерских Котов и Кошек,  в  чьих  семьях
были дети-школьники.
   Рут сделала мне знак - погоди, дескать, и прислушалась к  шорохам  из
Тимуровой комнаты. Убедившись, что он уже лег, она закрыла плотно  дверь
кухни-столовой и достала из своего громадного холодильника большую четы-
рехугольную бутылку джина "Бефитер" с пожилым типом на этикетке. Тип был
одет в красный костюмчик и дурацкую черную шляпу времен царя  Гороха.  Я
не виноват - так говорил Шура, когда хотел подчеркнуть давность события.
В руке этот тип держал длинную хреновину с острием на  конце  и  кистями
под острием. Не то - копье, не то - еще хрен знает что...
   Затем Рут разбавила джин тоником, смешала все это в стакане и приста-
вила стакан к углублению в двери холодильника. И  слегка  нажала.  Отку-
да-то сверху в стакан высыпались аккуратненькие шарики льда.  "Во,  бля,
техника!" - сказал бы Водила.
   Рут чуть приоткрыла дверь и снова прислушалась. Я понял, что  она  не
хотела бы, чтобы Тимур видел ее со стаканом джина.
   - Ты не пьешь? - спросила меня Рут и указала на "Бефитер".
   - Очень редко, - честно сказал я.
   - Я тоже. - Рут приветственно подняла стакан: - Будь!..
   Она сделала хороший глоток и только тогда ответила мне на мой  вопрос
о школе. Оказывается, в американских "хай-скул" и "паблик-скул" по новой
педагогической теории время от времени теперь возникают неожиданные  пя-
ти- и семидневные каникулы в самой середине учебного  процесса.  Которые
призваны якобы разгружать мозг ребенка...
   А так как никто, кроме родителей, не думает о том, с каким трудом по-
том приходится загружать этот же мозг мыслью о необходимости продолжения
дальнейшей учебы, то она - Рут Истлейк, мать-одиночка, единственный  Че-
ловек, всерьез ответственный за образование своего Сына, -  считает  эти
школьные нововведения абсолютным и вредным кретинизмом!..
   - Сейчас у него очередная пятидневная пауза... Ребенок, к  сожалению,
предоставлен почти целиком самому себе. Я на работе - как белка в  коле-
се. - Рут отхлебнула из стакана и закурила сигарету. - Хорошо  еще,  что
теперь у него появился ты и что он еще одержим идеей-фикс...
   - Какой идеей? - не понял я.
   - Идея-фикс - навязчивая идея. Возможно, он и сам посвятит тебя в эту
историю, но пока - я тебе ничего не говорила, О'кей?
   - Могила! - пообещал я точно так же, как в этих случаях делал Водила.
   - Очень убедительно. Впервые слышу. Так вот, в свободные дни Тим  че-
рез весь Нью-Йорк мотается в порты Нью-Джерси и в Нью-Арк. Ищет какойни-
будь израильский пароход. Хочет договориться с капитаном, чтобы на  лет-
ние каникулы его взяли на судно юнгой. Ему обязательно нужно хоть  нена-
долго смотаться в Израиль...
   - Зачем?!!
   Оказалось, что Тимур, еще во времена своего тюремного интерната,  без
памяти влюбился в дочь интернатского врача - Машу Хотимскую.  И  пользо-
вался у нее нескрываемой взаимностью.
   Последнюю фразу Рут произнесла с откровенной гордостью!
   Сейчас Хотимские живут всей семьей в Израиле. Тимур получает от  Маши
письма и теперь спит и видит оказаться в Израиле хоть на  пару  дней.  В
последнем письме Маша написала, что папа все еще не встал на ноги,  лишь
готовится к экзаменам на врача, а пока изучает иврит в ульпане и работа-
ет кем-то вроде дворника, что дает им какую-то скидку при оплате кварти-
ры...
   - Короче говоря, он повторяет извечный начальный путь любого эмигран-
та, - сказала Рут. - Так что в ближайшее время  в  Америку  им  не  выб-
раться. Это для них очень дорого.
   Рут загасила сигарету и немножко попила джин с тоником. Лед уже почти
растаял в стакане.
   - Нам тоже такое путешествие пока еще не вытянуть, - огорченно  доба-
вила Рут. - Я имею в виду - поездку в Израиль...

   ...И как-то так само собой получилось, что я разомлел от тепла, дове-
рия, успокоился от присутствия рядом грустной  красивой  Женщины  и,  не
вдаваясь в подробности, рассказал Рут свою историю.  Надо  же  мне  было
как-то представиться...
   Я рассказал Рут Истлейк про своего Шуру Плоткина, про моего  приятеля
по ленинградскому пустырю - безхвостого Кота-Бродягу, про бывшего Кошко-
дава и Собаколова - отвратительного гада  Пилипенко,  ставшего  хозяином
очень богатого пансиона для тех же Котов и Собак, которых он еще недавно
отлавливал, убивал и за маленькие, ничтожные рубли продавал их шкурки на
Калининском рынке. А сейчас, за большие и уважаемые доллары, он этих  же
Котов и Собак чуть ли не в жопу целует...
   Я рассказал ей про Водилу, про наркотики,  про  побоище  на  автобане
Гамбург-Мюнхен, про мою жизнь в Английском парке, про семейство Шредеров
и Манфреди, про своего любимого старого Фридриха фон Тифенбаха, про Таню
Кох и профессора фон Дейна. Я даже рассказал ей про своего немецкого ко-
реша - полицейского овчара Рэкса, про питерского младшего лейтенанта ми-
лиции Митю, про Капитана контейнеровоза "Академик Абрам Ф. Иоффе"...
   Рассказал, как Тимур спас меня от "Собачьей свадьбы"...
   Я только про Кошек не стал рассказывать - ЧТО я могу с ними,  СКОЛЬКО
раз могу и почему мне ЭТОГО всегда хочется...
   И про мою подружку Собачку Дженни я тоже ничего не сказал...
   И про Лисицу...
   А про Крольчиху мне и самому было вспоминать противно и унизительно.
   Я вообще решил не раскрывать перед Рут сексуально-половую сторону мо-
ей жизни. Хотя именно ЭТА сторона занимала в моей биографии очень  много
ярких и волнующих страниц!
   Я подумал, что Настоящие Коты не должны вслух  рассказывать  о  своей
собственной половухе посторонним. Тем более - Женщинам. Тем более -  та-
ким красивым Женщинам, как Рут Истлейк...
   В романе, в рассказе, в литературе - да, пожалуйста. Если эти  сексу-
ально-половые подробности необходимы для развития сюжета, для точной об-
рисовки характера героя, для драматургии, - нет вопросов! Пиши и ни хера
не стесняйся. Только не делай из этого самоцель - не раз говорил мой Шу-
ра, когда его упрекали за "излишнюю откровенность" и "ненормативную лек-
сику". Главное - говорил Плоткин - не впадать в пошлую порнуху! А  Плот-
кин знал, что говорил...
   Раньше я как-то о таких его словах не  очень-то  задумывался.  А  вот
сейчас, на расстоянии, по прошествии большого отрезка времени, неожидан-
но понял, что, несмотря на все свое безудержное  блядство  и  постоянное
желание чего-нибудь да выпить, Шура Плоткин был самым ВЫСОКОНРАВСТВЕННЫМ
Человеком, которого я когда-либо встречал!
   Более внимательного слушателя, чем Рут Истлейк, я бы не мог себе  по-
желать. Я вообще заметил, что Женщины умеют слушать гораздо  лучше,  чем
Мужчины.
   Закончив свой рассказ эпизодом с "Собачьей свадьбой",  я  решил,  что
теперь  представлен  вполне  достаточно,  и  с  устатку  взял  небольшой
тайм-аут - долопал остатки сосиски и допил молоко.
   Если кому-нибудь придет в голову  спросить  меня,  откуда  Кот  может
знать, что такое "тайм-аут", - я посоветую ему просидеть перед телевизо-
ром с программой "Евро-спорт" столько часов, сколько мы просидели с Эри-
хом Шредером и Руджеро Манфреди!
   - О'кей, - сказала Рут и сотворила себе новую порцию джина с  тоником
и со льдом. - А теперь послушай меня...

   ...Матерью Рут была шведская манекенщица и начинающая  фотомодель  из
Стокгольма, а отцом - темнокожий барабанщик из крохотной нищенской  джа-
зовой группы с пышным названием "Черные звезды Гарлема". Звали его - Чак
Слоун.
   Инга и Чак влюбились друг в друга в первую же секунду  знакомства,  и
Инга умудрилась отдаться Чаку несколько раньше, чем тот сообразил попро-
сить ее об этом.
   Как только их дочери Рут исполнилось восемнадцать и она поступила  на
факультет журналистики Университета Штата  Нью-Йорк  (Колумбийский  -  в
Верхнем Манхеттене, оказался не по карману...), Инга и Чак  Слоун  спра-
ведливо решили, что теперь дочь и сама выгребется, и уехали в Швецию,  в
маленький городишко Якобсберг, в дом Ингиных родителей, которые вскоре и
померли. Якобсберг находился в двадцати шести километрах от  Стокгольма,
и черный американец Чак Слоун уже много лет считается там  достопримеча-
тельностью городка - где-то в одном ряду с  остатками  крепостной  стены
пятнадцатого века и галереей с копиями  картин  неизвестных  художников,
когда-то населявших Скандинавию.
   Такая честь оказывается Чаку не потому, что он - единственный  черно-
кожий в городе, а просто еще никто из молодых местных  музыкантов,  даже
учившихся у самого Чака, не насобачился так управляться с джазовыми  ба-
рабанами, как это и по сей день делает старый черный Чак Слоун!
   - К осени мне обещают прибавку за выслугу лет, и уж тогда-то мы втро-
ем - Тим, ты и я - обязательно слетаем к моим  старикам  в  Швецию.  Как
идейка? - спросила Рут.
   - Грандиозная, - ответил я и подумал: "Вчетвером бы  слетать,  с  Шу-
рой..."
   ...Если ты не полный дебил, то обычно нормальный человек  заканчивает
университет в двадцать два года. Но после  этого  еще  и  в  аспирантуре
учится пару лет, чтобы закрепить выбранную профессию.
   Однако между окончанием университета и поступлением в  аспирантуру  в
жизни Рут Слоун возник здоровенный двадцатичетырехлетний белый парень  -
полицейский из сто двенадцатого участка в Квинсе - Фред Истлейк. И через
три месяца мисс Рут Слоун стала миссис Рут Истлейк, так как даже вообра-
зить не могла, - как это она прожила двадцать два года, не будучи  женой
Фреда Истлейка с самого детства?!
   Здесь, в Квинсе, была снята вот эта  квартира.  Здесь  они  с  Фредом
только тем и занимались, что каждую свободную  минуту  пытались  завести
потомство. Фред, в своем желании стать отцом, был неутомим, как  паровая
машина Джеймса Уатта! Фред был лучшим мужчиной в мире. В  то  время  Рут
еще никогда ни с кем не спала, кроме Фреда, и он по  праву  считался  не
лучшим мужчиной.
   Вот только забеременеть она никак не могла. Бегали они  с  Фредом  по
врачам, перепробовали все, что возможно, - вплоть до тибетской медицины,
в отчаянии опустились до визита к каким-то колдунам...
   А на второй год безуспешных стараний родить себе  детеныша  поклялись
теперь жить только друг для друга. И Рут поступила в Полицейскую  Акаде-
мию, чтобы не только дома, но и на работе быть ближе к Фреду.
   Три года тому назад полицейская машина сержанта Фреда  Истлейка,  уже
неуправляемая, как потом сказали врачи,  медленно  подкатилась  к  отелю
"Рамада Милфорд Плаза", что на Восьмой улице Манхеттена, и  мягко  ткну-
лась носом в заднюю часть огромного туристского автобуса, ждущего пасса-
жиров.
   Когда разъяренный водитель автобуса с отборной руганью выскочил из-за
руля, то увидел, что автобус его, слава Богу, лишь слегка  поцарапан,  а
за рулем полицейского автомобиля с помятым бампером и разбитой фарой си-
дит мертвый сержант полиции Фред Истлейк, у которого просто остановилось
сердце...
   Этот старый толстый автобусник до сих пор навещает Рут, а с тех  пор,
как она привезла из России Тимура, стал заглядывать к ним еще чаще.
   - Тим рассказывал тебе, как он попал в НьюЙорк?
   - В общих чертах... - осторожно ответил я.
   - Естественно, что многих деталей он не знает! -  усмехнулась  Рут  и
снова закурила.
   ...Через полгода после смерти Фреда по обоюдной договоренности  руко-
водства Нью-Йоркской полиции и Московского Управления Министерства внут-
ренних дел была организована поездка американских полицейских в Москву с
чисто ознакомительно-дружескими целями. В делегацию включили и Рут  Ист-
лейк.
   Поездка в Москву вся состояла из непрекращающегося вранья. По  любому
поводу русские устраивали обжираловку с водкой и лгали. Лгали без устали
и тоже по любому поводу: шел ли разговор об организованной  преступности
или борьбе с проституцией, шла ли беседа о финансовых пирамидах или  за-
казных убийствах, говорили ли о транспортировке наркотиков  в  Россию  и
через Россию, или детских преступлениях и беспризорности...
   Посещение русского следственного изолятора -  заранее  подготовленный
спектакль. Поездка в колонию -  тщательно  отрепетированное  представле-
ние... Осмотр подмосковного детского тюремного учреждения, где содержат-
ся дети, совершившие тяжелые преступления, но не подлежащие суду по воз-
расту, - опять вранье и показуха.
   Но все равно - это было счастье, что их туда свозили!..
   Когда Рут увидела наголо стриженного девятилетнего Тимура, одетого  в
негнущийся новый, мышиного цвета, костюмчик, который ему выдали,  навер-
ное, специально перед приездом американской делегации, она подумала, что
если Господь Бог дал бы ей радость родить тогда, когда они только  поже-
нились с Фредом, - у них был бы уже точно такой же  мальчик.  Ну,  может
быть, младше на год...
   Она смотрела на этого ребенка с неслыханным татарским именем Тимур  и
понимала, что пройдет еще совсем немного времени, и этот мальчик немину-
емо погибнет.  В  глазах  ребенка-убийцы  Рут  увидела  его  собственную
смерть: не приживется в том мире, который его сейчас  окружает,  -  свои
уничтожат, приживется - убьют те, кто будет за ним охотиться.
   Вот тогда-то она и подошла к Тимуру.

   ...А через месяц прилетела за ним уже без всякой делегации.  Одна.  В
руках у нее был чек на пятнадцать тысяч долларов, куча  идиотских  доку-
ментов, рожденных воспаленным воображением американских бюрократов,  от-
ветственных за всякие "усыновления", и два обратных билета на самолет  -
взрослый и детский.
   Провожали их три сотрудника детского отдела Управления московской ми-
лиции, сестра покойной матери Тимура, которая за триста долларов  подпи-
сала полное отречение от родственных прав, и в  качестве  переводчика  -
интернатский доктор Сергей Хотимский с дочерью Машей.

   Спустя несколько месяцев Тимур затараторил по-английски, а  еще через
пару недель впервые назвал Рут "мамой".
   Сейчас он говорит по-английски так, будто родился в Штатах и  никогда
не бывал в России. Хотя Рут и слышала, как он иногда треплется по-русски
в окрестных магазинчиках, где торгуют эмигранты.
   - Мне кажется, что Тим не забыл русский язык. Во всяком  случае,  мне
не хотелось бы, чтобы он его потерял, - неуверенно сказала Рут и спроси-
ла меня: - А как твое впечатление?
   Я вспомнил весь невероятный и чудовищный мат, который  Тимур  обрушил
на головы "Собачьей свадьбы" в порту "Элизабет", и, не покривив душой ни
на йоту, успокоил Рут Истлейк:
   - Не волнуйся, Рут, он сохранил русский язык во  всех  его  тончайших
нюансах и говорит на нем превосходно!
   Про "нюансы" я ввернул сознательно. У меня всегда в запасе есть  нес-
колько слов, значение которых мне когда-то объяснил мой Плоткин, и я по-
рой жду не дождусь логической возможности ввернуть в свою фразу одно  из
таких словечек. Кстати - тоже способ произвести впечатление!  Выше  ран-
гом, чем зазывное мурлыканье или кретинские прыжки, и  при  разговоре  с
интеллигентным Человеком - достаточно действенный приемчик!..
   Но только Рут собралась было восхититься моей образованностью, как  я
- нечаянно, ну совершенно непроизвольно - разинул пасть, как говорил Во-
дила, "шире некуда!", и зевнул.
   - О, Боже!  -  испугалась  Рут  и  посмотрела  на  часы.  -  Четверть
третьего! Я же совсем тебя заговорила... Идем, идем,  мой  дорогой...  Я
сейчас приготовлю у Тима постельку и ты ляжешь баиньки...
   К этому времени я, честно говоря, хотел даже больше не спать,  а  пи-
сать. Просто стеснялся разрушить стройность рассказа  Рут  и  терпел  до
последнего. Но сейчас я ей прямо сказал:
   - Знаешь, Рут... Мне бы до ветру сходить.
   - До чего?!.. - не поняла Рут.
   - Ну, пописать, что ли... А может, чего и посерьезней.
   - Черт подери! Как же я сразу тебе не предложила? Вот дура!  Идем,  я
покажу тебе, где ЭТО сделать, а завтра мы с Тимом купим  тебе  настоящий
туалетик для Котов, и Тим будет ежедневно следить за его чистотой и све-
жестью.
   - Погоди, Рут... А нельзя ли как-нибудь сообразить, чтобы я  мог  ЭТО
делать на улице? Я как-то в доме ЭТОГО никогда...
   - А как ты будешь открывать и закрывать  запертые  двери  квартиры  и
подъезда, когда нас с Тимом не будет дома?
   - А окно? - спросил я.
   - Ты сошел с ума! У нас второй и достаточно высокий этаж.
   - Это уже мои проблемы. Покажи, пожалуйста, как открывается  окно.  Я
никогда не видел таких рам.
   - Америка... - усмехнулась Рут. - Повсюду в мире окна  распахиваются,
а у нас - поднимаются. Смотри! Я беру за эту ручку, поднимаю раму слегка
вверх... Здесь по бокам защелки. Чтобы опустить нужно...
   - А нельзя оставить щель, чтобы я мог только просунуть голову?
   - Пожалуйста. Тем более что это окно выходит во внутренний дворик  со
старыми гаражами.
   - Блеск! - сказал я.
   Внешний подоконник этого старого дома был широким - на нем даже дрых-
нуть было можно. К тому же рядом, буквально в двух метрах от окна, росло
могучее дерево с прекрасными толстыми ветками, по которым мог бы прыгать
даже Слон.
   Вот на это дерево, с этого-то подоконника я и  сиганул  на  глазах  у
восхищенной Рут. Быстренько спустился на землю и сразу почувствовал уйму
знакомых и незнакомых запахов, отчего мгновенно утратил  чувство  сонли-
вости, одолевавшее меня последние полчаса.
   Пахло Котами и Кошками, пахло Крысами, старыми автомобилями...  Отку-
да-то тянуло откровенной и неопрятной нищетой, витали запахи несомненной
обеспеченности и хорошей еды... Нормальные запахи Большого Города.
   Как и всегда в темноте, зрение у меня автоматически обострилось, и  я
стал обследовать внутренний двор в поисках места  для,  сами  понимаете,
чего...
   Нашел старый, проржавевший огромный  легковой  автомобиль  совершенно
незнакомой мне марки, устроился под ним и, слава  Богу,  вовремя  сделал
все свои дела. Как и положено - зарыл, забросал комочками мерзлой  земли
и еще чем-то, что под лапу попадалось, вылез из-под  автомобиля  и  стал
приводить себя в порядок. Почистился, умылся, прилизался, размял когти и
только было собрался к "своему" дереву, как вдруг увидел, что  рядом  со
мной сидит грязно-беленькая Кошечка и в упор смотрит на меня во все свои
зеленые глазки.
   То, что она была ГРЯЗНО-беленькая, я и в темноте увидел.  Мало  ли  я
встречал уличных, ничейных, бесхозных Кошек  на  своем  жизненно-половом
пути?!..
   Короче, я посмотрел на нее, она не отвела своего взгляда от  меня,  и
уже через пять секунд мы трахались как сумасшедшие!..
   Несмотря на свою неухоженность, техникой секса она владела безукориз-
ненно! Правда,  сквозь  стоны  наслаждения  все  время  приговаривала  и
варьировала на все лады одну и ту же фразу:
   - А тебе Вагиф разрешил?.. Ты спросил у Вагифа? Господи,  что  скажет
Вагиф?.. Я так боюсь, что Вагиф будет против!..
   Не скрою, мне это изрядно мешало, но я подумал:  в  конце  концов,  в
Америке я трахаюсь впервые и, вполне вероятно, что у НИХ это особый  на-
циональный обычай - во время траха бормотать вот такие присказки...
   А национальные обычаи страны, в которой я сейчас нахожусь,  я  просто
обязан соблюдать и уважать!
   Мне же не мешало перетрахать в Германии невероятное количество немец-
ких Кошек, хотя они, несмотря на обилие эротических изданий и секстелеп-
рограмм, почти всегда во время ТРАХПРОЦЕССА спрашивали недовольными  го-
лосами:
   - Ты скоро кончишь? Ну, сколько можно?.. Спать же хочется.
   Наши, российские, боясь лишний раз забеременеть, обычно вопят:
   - Только не в меня! Только не в меня!..
   Каждое государство имеет  свои  сексуально-национальные  особенности.
Поэтому я старался не обращать внимания на стенания моей  Первой  Амери-
канской Партнерши, все время повторявшей одно и то же,  явно  восточное,
имя - "Вагиф".
   У меня даже мелькнула мысль: может быть, здесь так называют некое Бо-
жество, покровительствующее американским Котам и Кошкам во время их сои-
тия?..
   Кончил я достаточно обильно и бурно. Сказалась невозможность сойти на
берег в Канадском порту Сент-Джонс из-за Крыс, как утверждал мистер  Чи-
вер, "величиной с поросенка".
   - И что же это за "Вагиф"? - лениво спросил я, снова приводя  себя  в
порядок.
   Грязно-беленькая Кошечка, нафаршированная мною минимум семью Котятами
в будущем, изумленно посмотрела на меня и еле вымолвила:
   - Ты не знаешь Вагифа?!..
   - Нe-а, - легкомысленно ответил я, уже взбираясь на дерево.
   - Ой-ой-ой... - только и сказала моя Первая Американочка.
   Когда я перепрыгнул с дерева на наш подоконник и  просунул  голову  в
кухню-столовую, то сразу увидел Рут, стоящую у окна со встревоженным ли-
цом. На ее плечи была наброшена короткая теплая полицейская куртка с ме-
ховым воротником.
   - Черт побери! Где тебя носило?!.. - обеспокоено спросила она. -  От-
туда еще такой холод... Я уже не знала, что и подумать!
   - Пока искал подходящее место, пока то-се, пятое-десятое... -  уклон-
чиво ответил я. - А чего ты разнервничалась? Что со мной,  взрослым  Ко-
том, могло случиться?
   - Да что угодно! Это Нью-Йорк - банды брошенных и одичавших  Котов  и
Кошек, бродячие собаки!.. Полчища Крыс, от которых вообще спасения  нет!
Разные маньяки, обожравшиеся наркотиками. Уж за восемь лет работы в  по-
лиции я такого насмотрелась, что... Могу тебе по секрету сказать, что я,
вопреки всему тому, чему меня учили в университете и в Полицейской  Ака-
демии, собственноручно снабдила Тима телескопической полицейской  дубин-
кой, чтобы он хоть как-то мог себя защитить. Это было абсолютно  непеда-
гогично, но мне наплевать на всю педагогику мира - начиная от Песталоцци
и до сегодняшних наших болванов, заседающих во  всяких  ученых  советах.
Мне мой ребенок дороже!..
   Рут решительно опустила окно и сбросила теплую куртку на стул:
   - Идем к Тиму. Я там тебе уже все приготовила.
   Невысокая, но широкая картонная коробка, сохранившая неясные  вкусные
запахи, была выстелена старым одеяльцем, сложенным по размерам  коробки.
Рядом стояла пластмассовая плошка с чистой водой.
   Эта коробка с одеяльцем ну точь-в-точь повторяла мою  старую  ленинг-
радскую коробку с одеялом, в которой я спал первые три года -  все  свое
детство и отрочество, пока окончательно не переселился в любимое  кресло
Плоткина.
   Шура называл ту коробку с одеялом - "Лежбище Котика"...
   Я благодарно потерся рваным ухом о ноги  Рут,  попытался  мурлыкнуть,
но, как обычно, ничего, кроме хриплого мява, у меня не вышло. Однако моя
благодарность была понята и принята, и, пожелав  мне  "спокойной  ночи",
Рут затворила за собою дверь.
   Впрыгнул я в коробку, улегся, устроился там, еще  какое-то  недолгое,
наверное, время прислушивался к сонному сопению Тимура, а потом...
   ...а потом смотрю - Шура Плоткин лежит!.. На таком  высоком  каменном
столе...
   И у него на ноге, у самой ступни, картонный номерок привязан.
   А вокруг на таких же столах лежат, кажется, Люди. Только уже  прикры-
тые простынями. И тоже с номерками на лапах... То есть на ногах. И вроде
бы все они уже мертвые...
   А Шура - живой, слава Богу. Но ничем не прикрыт, в одной рубахе белой
и без воротника...
   Я оглянулся - огромный зал с высоченными окнами. Пустой.  И  столы  с
накрытыми фигурами. По стенам изморозь, на окнах - лед, на полу - лед...
Мне к Шуре никак не подойти! Я  рвусь  к  нему  и  вниз  соскальзываю...
Скольжу, скольжу, царапаю лед когтями, еле-еле продвигаюсь!..
   - Шура!.. - кричу я. - Шурочка, это я - Мартын! Сейчас я  доползу  до
тебя!.. Лежи, лежи, не нервничай...
   А Шура мне так спокойненько-спокойненько и говорит:
   - А я и не нервничаю. С чего это ты взял? Доползешь - так  доползешь,
нет - так нет. Какая разница?
   "Господи!.. Что он говорит?!" - думаю.
   А сам ползу по льду, когти срываются, и почемуто надо все время вверх
ползти! И зацепиться не за что... И я скатываюсь назад.  И  снова  ползу
вверх!..
   - Ты бы накрылся чем-нибудь, Шурик! - кричу я ему. - Холодно же!...
   - Мне накрываться нельзя, - отвечает Шура и поднимает подол рубахи.
   А на груди у него - от горла чуть ли не  до  пупа  -  страшенный,  ну
просто кошмарный шрам! И зашит он через край, как Шура когда-то  зашивал
дырки на своих носках. Только шрам зашит не нитками, а какими-то толсты-
ми веревками с большими узлами... И все это в запекшейся крови. И  концы
веревок, грязные, пересохшие, царапают его по телу, а из царапин сочится
свежая кровь!..
   - Мамочки родные!.. - в ужасе кричу я. - Что же это?!!
   А Шура так усмехается и говорит:
   - Да так... Здесь, в Америке, старичок, это плевое дело -  сердце  из
меня вынули. Сейчас жду замены. У нас бы мне его  с  корнем  выдрали,  а
здесь мягонько так, почти безболезненно.
   Я в панике оглядываюсь на соседние столы, на тела, закрытые простыня-
ми, и спрашиваю:
   - А это кто, Шурик?..
   - А это разные... Кто не дождался нового сердца, кто замены не  пере-
нес.
   Я-то в этом во всем ни хрена не понимаю, знаю только, что  Живое  без
сердца жить не может... И понимаю, что я сейчас обязан во что бы  то  ни
стало что-то предпринять! А что - понятия не имею...
   Шура, видать, просек мое смятение и так успокаивающе  говорит  мне  в
обычной своей манере:
   - Не боись, Мартышка! Все будет - нормуль. Я тоже поначалу трусил,  а
теперь понял - оказывается, можно и без сердца. В чем-то даже удобнее  -
никого не жалко, никто тебе не нужен...
   А я все, дурак, лезу и лезу наверх по гладкому льду...
   - И Я тебе не нужен?!.. - шепчу я обессилено и скатываюсь по  ледяной
горке куда-то вниз, вниз, вниз...
   Слышу, Шура оттуда, сверху, усмехается и говорит мне:
   - А это как у тебя с хеком, Мартынчик. Долго не  ел.  Отвык.  За  это
время попробовал другой рыбки. А она оказалась лучше хека раз в сто! Так
и с нами - сколько мы с тобой не виделись? Несколько месяцев. Я вот тоже
раньше думал - как это я смогу без тебя прожить?.. А выяснилось, что мо-
гу. И очень даже неплохо.
   - Шура... Шурочка!.. Я же к тебе через весь мир добирался!.. - бормо-
чу я и плачу, плачу, плачу...
   А Шура так вежливо-вежливо говорит мне:
   - Извини, старичок, но это уже твои проблемы.
   И тут я понимаю, что мне никогда не взобраться по этой ледяной горке,
никогда не приблизиться к Шуре!.. Вот теперь уже просто нет сил.
   И вижу: несется на меня "Собачья свадьба" - Кобелей штук десять и эта
мерзкая Сучка впереди всех! И ни одного деревца рядом, куда  можно  было
бы влезть, ни одного подвала, куда сигануть, спрятаться, скрыться...
   Сейчас, сейчас эта оголтелая свора разорвет  меня  на  куски!  Я  уже
чувствую их вонючее дыхание на своем носу и уже откуда-то знаю, что  эту
Суку зовут почему-то Котовым именем - "ВАГИФ".
   - Шура-а-а-а!!! - кричу я истошным Шелдрейсовским  голосом.  -  Спаси
меня, Шура!.. Помоги мне!.. Помоги...
   А откуда-то сверху раздается холодный Шурин голос:
   - Старик, я же тебе сказал, - здесь каждый свои проблемы решает сам.
   - Помоги, Шурик... - беззвучно кричу я и понимаю, что это мой послед-
ний крик на этом свете...
   ...Меня явно кто-то поднимает. Открываю глаза - ни хрена  не  сообра-
зить. Поворачиваю голову - Тимур!
   Сидит в своей пижаме на полу и вытаскивает меня из коробки. Прижимает
к себе и шепчет:
   - Мартынчик, Кысинька... Ты чего? Хочешь, я маму позову?..
   Тэк-с... Значит, мне все это приснилось? Господи, ну надо  же,  чтобы
такое причудилось! Гадость какая...
   Понимаю, что это был всего лишь сон, а на душе  чего-то  так  мерзко,
так себя жалко, что и не высказать! Я наспех лизнул Тимура в щеку -  ре-
бенок всетаки - и спрашиваю его:
   - Ты-то как здесь оказался? Тебе же спать нужно.
   - Я и спал, - обиженно отвечает Тимур и кладет меня обратно в  короб-
ку. - А когда ты начал кричать, я и проснулся. У тебя  задние  лапы  так
тряслись - просто ужас! А передними, ты посмотри, что ты сделал...
   Показывает на одну внутреннюю сторону коробки, а  она  вся  в  клочья
когтями изодрана!
   - Ты так жалобно мяукал, - говорит Тимур.
   Я уже совсем пришел в себя. Только голова очень болела.
   - Ладно тебе фантазировать, - говорю. - Я только Котенком  мяукал.  И
то всего месяца четыре. От силы - пять. А с тех пор...
   - Нет, мяукал! - настырничает Тимур. - Я же слышал! Ты спал и мяукал,
а я смотрел на тебя и слушал. Может, ты во сне в детство вернулся. У ме-
ня так очень часто бывает.
   - Может быть, может быть... - говорю. - Мне теперь кажется, что может
быть все. А теперь послушай совета старшего - ложись-ка в постель.  Ночь
на дворе.
   Тимур прыгнул к себе под одеяло и говорит мне оттуда:
   - Идея! Залезай ко мне в кровать. Тут как раз две подушки. Чего  тебе
там одному? А то ты какой-то дерганый, нервный. Давай, лезь ко мне.
   Я сел, почесал в затылке задней лапой и пошел спать к Тимуру.
   Хотел я его было спросить, кто такой "Вагиф" или что это, а он на ме-
ня лапу... То есть руку забросил, придавил меня и сразу заснул. Я покру-
тился малость и тоже задрых. И больше мне до утра, слава Богу, ни  хрена
не снилось.
   - "Ребята! Когда проснетесь, обязательно позавтракайте. Оставляю  вам
пять долларов. Надеюсь, хватит. Закончите свои дела, сразу же  заезжайте
ко мне в участок. Я буду там весь день. Может быть,  сумею  освободиться
раньше, - привезу вас домой на машине. Тим! Не забудь  слегка  подогреть
молоко Мартыну. Холодное не давай - вредно. Мама", - читал мне Тимур за-
писку, оставленную Рут на столе в кухне.
   - Она настоящий полицейский? - спросил я Тимура уже за завтраком.
   - А ты думал! Будь здоров, еще какой!.. Называется  -  "сотрудник  по
связям с общественностью".
   - А почему я не чувствую запах оружия в доме? - удивился я.
   - Потому что оружие она оставляет на работе. В специальном сейфе. По-
едем за ней - я тебе все там покажу. Я в этом участке,  знаешь,  сколько
раз был?!.. Меня там все знают!
   Я вспомнил русских милиционеров, немецких полицейских  -  даже  когда
они были не в форме, а в обычных шмотках, от них всегда пахло оружием. И
я сказал об этом Тимуру.
   - Ей не обязательно таскать с собой "пушку", - ответил Тимур.  -  Она
уже год вкалывает специалистом-психологом по общине бухарских евреев на-
шего района. А там в основном - сплетни. Разборки -  редкость.  И  вооб-
ще... Кыся! Кончай жрать, поехали! Нам еще до Нью-Джерси добираться часа
два.
   Опять из-за этого проклятого рюкзака  и  уже  ненавистного  мне  мэра
Нью-Йорка Рудольфа Джулиани, запретившего перевозку домашних животных  в
автобусах и метро (здесь это называется - сабвей!), я ни хрена не увидел
Нью-Йорка!..
   Пока шли от дома до сабвея, я еще что-то посмотрел.  Даже  узрел  не-
большой магазинчик, исторгавщий поразительный букет запахов - рыбы и мя-
са, сладостей и фломастеров, копченых колбас и  презервативов...  Это  я
называю только знакомые мне запахи! Но самое забавное,  что  вывеска  на
магазинчике была, кажется, написана по-русски. Я хоть и не умею  читать,
но хорошо знаю русские буквы, которых нет в остальных языках.  Так  вот,
там, сдается мне, почти все было написано на русском. И потом, я  вспом-
нил, как Рут ночью обронила фразу, что Тим шляется  в  какие-то  русские
магазинчики и треплется там по-русски.
   Да! Самое главное!.. Когда мы выходили из дома, до меня донеслась та-
кая мощная концентрация Котово-Кошачьих запахов, которая могла  идти  от
одновременного скопления моих коллег и дальних родственников  числом  не
менее пятидесяти!
   Причем запах этот был не случайной компашки, а устойчиво  отлаженного
коллектива, обитающего в районе этого дома с незапамятных времен.
   По запаху всегда можно узнать - случайно ли он возник или, как  гово-
рят у нас, "прописан тут постоянно"? Так вот этот запах  был  "прописан"
здесь просто всегда...
   Я ведь и ночью, когда "пользовал" ту  самую  беленькую  Кошечку-гряз-
нульку, чувствовал этот запах. Но то ли был вымотан до предела  предыду-
щим днем, то ли, "находясь в Кошке", перестаешь на все  остальное  обра-
щать внимание, но такой силы запаха я не ущучил. А тут - будто  по  носу
шарахнули! Интересненько.
   Кстати, интересненько еще и другое: не подхватил ли я от моей  Первой
Американочки что-нибудь настораживающее и идущее вразрез с моей врожден-
ной чистоплотностью? Чистоплотностью, постоянно находящейся в противоре-
чиях с моими же половыми запросами. Например, блохи - как наилучший  ва-
риант. О худших даже подумать страшно!..
   Пока от "худших вариантов" Боженька милостивый меня как-то  уберегал.
Может, и здесь не оставит?
   Да, так вернемся к мэру Нью-Йорка, Рудольфу Джулиани.
   Как истинный нью-йоркец и Прирожденный Горожанин,  Тимур  повесил  на
мэра еще кучу всяких претензий: проезд в метро, мерзавец, повысил до по-
лутора долларов!.. Вместе с губернатором Джорджем Патаки заставил финан-
совый комитет Управления пассажирского транспорта Нью-Йорка и Нью-Джерси
- место, куда мы сейчас направляемся, и куда иначе,  как  через  туннели
под Гудзоном или по мостам не проедешь, - поднять плату за  проезд  этих
мостов и туннелей с шести долларов до семи! Правда, в оба конца...
   - Это еще хорошо, что мама служит в полиции! - возмущенно  воскликнул
Тимур вслух по-русски. - Им там каждый год выдают такой специальный про-
пуск на машину, и она, как сотрудник полиции, в любое время дня  и  ночи
может поставить машину, где она хочет! И бесплатно ездить через эти мос-
ты и туннели. Сколько хочет. Пропуск этот каждый год другого цвета...  В
прошлом году, к примеру, был красный, в этом - зеленый...
   Но самое страшное обвинение Рудольфу Джулиани Тимур предъявил за  то,
что тот из-за своей "вонючей демократией показухи" прошелся вместе с го-
мосеками и лесбиянками на традиционном городском параде!
   - С кем, с кем?.. - переспросил я, не видя ничего предосудительного в
каких-то традиционных парадах. - С кем, ты сказал?
   - Ну, с педрилами! - злобно прошипел Тимур. - С мужиками,  которые  в
задницу друг друга... Понял? И с бабами, которые лижутся!..
   Какое-то время, пока  Тимур  мне  рассказывал  про  повышения  цен  в
Нью-Йорке на транспорт, я полагал, что он  все  это  говорит  "с  чужого
взрослого голоса". Я думал, что у двенадцатилетнего пацана - в силу  от-
сутствия жизненного опыта, комплекса своих мальчишичьих интересов, из-за
извечной детской тяги к подражанию и "обезьянничанию", как говорил Шура,
- это всего лишь желание казаться взрослее. Желание - чисто  ребяческое,
но от этого не менее сильное.
   Последнее обвинение мэру Нью-Йорка этот двенадцатилетний русский аме-
риканец  с  татарским  именем  решительно  и  жестоко  предъявил   СВОИМ
СОБСТВЕННЫМ ГОЛОСОМ. Тут он, к несчастью, обладал и страшным трагическим
опытом, и неотъемлемым правом рано повзрослевшего Человека.
   - Правда, он не антисемит, как некоторые, - уже мягче  сказал  Тимур,
будто за это кое-какие грехи он прощал мэру Нью-Йорка Рудольфу Джулиани.
   И наивно представив себе, что я, прожив шесть лет бок о бок  с  Шурой
Плоткиным, мог не знать, что такое "антисемит", Тимур добавил:
   - Тут надо быть справедливым - он не против евреев, а за...
   Мне так осточертело сидеть в этом тесном рюкзаке, что я был счастлив,
когда мы вылезли из метро в Манхеттене на Сорок второй улице и  какое-то
время ждали автобуса на Нью-Джерси.
   Мой "Академик Абрам Ф. Иоффе" стоял в порту "Элизабет"  у  четвертого
контейнерного причала, и хоть я понимал, что все  фантастическое  несбы-
точно, но никак не мог отогнать мысль, что Шура все-таки явился в  порт,
нашел Мое судно и сейчас сидит у Мастера в его каюте, и они, в  ожидании
меня, неторопливо потягивают неразбавленный "Джек Дэниельс" со льдом  из
широких квадратных стаканов. Эти стаканы буфетчица Люся когда-то  купила
на свою нищенскую валютку в Марселе в подарок Мастеру...
   Навыдумывал я себе такую картинку и почти поверил в ее реальность. От
этого опять задергался, занервничал, засуетился. Если вообще  можно  за-
суетиться в тесном рюкзачке с моими габаритами. Поэтому в ожидании авто-
буса я нахально высунул голову из рюкзака и несколько раз глубоко  вдох-
нул несвежий, но холодный воздух Сорок второй улицы. Помню, у Шуры Плот-
кина еще книжка такая была про эту улицу. Называлась "Сорок  вторая  па-
раллель".
   Тимур - вот чуткий чертенок! -  мое  состояние  прочувствовал  момен-
тально. Даже сказал:
   - Представляешь, Кыся, мы приезжаем в порт,  находим  твое  судно,  а
там... А там тебя уже ждут! А?.. Тогда мы втроем ищем тот корабль, кото-
рый нужен мне, я там кое о чем договариваюсь, и мы все  вместе  едем  за
мамой в Квинс... Как идейка?
   - Отличная.
   Я решил прикинуться дурачком, и чтобы хоть немного  снять  напряжение
ожидания, спросил, немилосердно фальшивя:
   - Что за корабль тебе нужен, и о чем  ты  собираешься  там  договари-
ваться?
   Но тут подошел наш автобус. Тимур запихнул мою голову в рюкзак, пере-
кинул его через плечо и, бормоча по-Шелдрейсовски: "Потом  расскажу...",
влез в автобус.
   Когда мы устроились и рюкзак со мной перекочевал со спины  Тимура  на
его колени, он мне "туда" сказал:
   - Я тебе расскажу, но ты будешь про это молчать как рыба!
   - Лучше как Кот, - попытался я сострить.
   - Как рыба, - жестко повторил Тимур.
   - Нет вопросов!.. - пообещал я тут же.
   Я последнее время стал жутко много врать! Нет, давая сейчас обещание,
я не собирался потом рассказывать историю, которую я уже  знал,  кстати,
каждому встречному и поперечному. Но я заметил, что искренности и откры-
тости во мне за последние несколько месяцев жизни не в России сильно по-
убавилось.
   - Ну, слушай... - сказал Тимур. - Они с Фредом, который умер  еще  до
меня, всю жизнь копили на отдельный дом. Хотели выплатить за него  сразу
побольше, чтобы сильно не залезать в кредитные долги банку.  Там  знаешь
какие проценты?!.. Кошмар! Понял?
   - Нет.
   - Ну, неважно. Потом мама тебе объяснит. А тут Фред умер. И мама  все
эти деньги заплатила за меня в Москве. Все пятнадцать штук, которые  они
на дом копили... Представляешь?!.. Нашли, бляди, бизнес!  Нов  Москве  -
цветочки... На Украине торговля малолетками идет вообще как в  колбасной
лавке. По русскому телевизору еще в России передавали, что у хохлов  ма-
лышня шла всего по семьсот баксов за штуку! Их потом вывозили в  Италию,
и там уже америкашкам толкали по тридцать и даже по пятьдесят тысяч дол-
ларов!.. Так что мы с мамой еще хорошо отделались. А  может,  они  поли-
цейского постеснялись так уж напаривать?..
   Я тут же вспомнил слова Шуры, который однажды сказал, что нам,  русс-
ким, никто в мире вообще не указ! Мы на всех болт забили. По принципу  -
что русскому здорово, то немцу - смерть. Поэтому вряд  ли  кто-нибудь  у
нас так уж постеснялся американской  полисменки.  Просто  красивая  баба
приглянулась...
   - А она получает лишь сорок тысяч в год! Это на руки,  считай,  всего
двадцать пять. По две с хвостиком в месяц... Машина,  квартира,  жратва,
шмотки... Только за квартиру - тысячу, не греши - отдай!.. А питание  па
двоих сколько стоит? Мне на одежду... Каждые  полгода  приходится  новое
докупать. Расту же... Ей нужно одеться. Нужно выглядеть?! Ты видал,  ка-
кая она красивая. Мне каждый день на карманные расходы... И  остается  у
нас...
   Тимур помолчал, а потом плюнул на приличия и сказал те слова, которы-
ми он пользовался в своем подмосковном  тюремном  интернате.  Для  более
точной обрисовки их финансовой ситуации эти слова показались ему  наибо-
лее выразительными:
   - И остается у нас - два ни хуя и мешок дыма!.. А мне в Израиль  надо
до смерти... Там меня Маша Хотимская ждет. И я ее так люблю, что у  меня
все сны - только про нее... Смотри, Мартын, ты обещал! Чтобы  никто  ни-
когда...
   - Ну, сказано же! - оборвал его я. - Давай дальше.
   - Вот... Так могу я прийти к своей матери и сказать: "Мама,  дай  мне
шестьсот долларов на билет в Израиль и обратно"? Нет. Не могу. Эти бабки
я должен сам заработать! А как?.. Я и придумал - найти израильское судно
и упросить капитана взять меня летом туда и обратно юнгой. Как в "Остро-
ве сокровищ". Правда, наш школьный географ мистер Гринспен, по нашему  -
"Гринштейн", сказал мне, что теперь юнгов на кораблях нет. Но  я  думаю,
что, если хорошо попросить, может быть, и возьмут? А?..
   Я мало сталкивался с Детьми и Котятами. И никогда не испытывал к  ним
ни умиления, ни любопытства. Так... Иногда жалко их было, но  не  более.
Но тут я был несколько ошарашен такой смесью  абсолютно  противоположных
черт характера в одном двенадцатилетнем Человечке! Он  до  копейки  (или
как это здесь называется?..) просчитывает бюджет своей семьи и в  то  же
время бредит девочкой, живущей на другой стороне глобуса! Нежно гордится
своей приемной матерью-полунегритянкой и хладнокровно злобен и жесток  в
бою с Собаками!..
   Наивный и Мудрый, Маленький и Взрослый.
   Девять лет жил страшной российской, кровавой жизнью и только три года
нормальной - американско-мальчишичьей. И сумел из двух таких разных Жиз-
ней вобрать в себя только лучшее.
   Если, конечно, не считать того, что в родимом матерном он  может  пе-
реплюнуть и Шуру Плоткина, и Водилу, вместе взятых!
   Пауза слегка затянулась, и поэтому я торопливо сказал:
   - Если хорошо попросить - обязательно возьмут!
   Я попытался сказать это с максимально выразительной уверенностью, хо-
тя уверенности у меня не было ни на грош.
   - Мало того, - сказал я. - Сейчас мы приедем в порт,  найдем  сначала
"Академика Абрама..." ...Не пугайся, так мое судно называется. Я попрошу
Мастера Александра Ивановича, и он нам, то есть тебе, поможет! Он как-то
говорил, что старые Капитаны всех стран хорошо знают друг друга.  Может,
у него и найдется здесь какой-нибудь израильский кореш!..
   - Ну, отпад! - восхитился Тимур. - Фантастика!..
   Когда идет полоса непрухи - так кажется, что она никогда  не  кончит-
ся...
   НЕ БЫЛО НИКАКОГО "АКАДЕМИКА АБРАМА..." НА ЧЕТВЕРТОМ КОНТЕЙНЕРНОМ ПРИ-
ЧАЛЕ!
   Стоял вместо него какой-то турецкий пароходишко, втрое  меньше  моего
"Академика...", а у причала, вдоль железнодорожных рельсов, - штук двес-
ти наших контейнеров.
   Их я узнал и по запаху, и по виду.
   Мы с Тимуром обегали обе стороны "Элизабетинского канала", куда швар-
туются корабли из разных стран, обследовали  все  прилегающие  к  каналу
улочки, начиная с Терминал-стрит.
   Мы побывали почти во всех кабачках и забегаловках Арабиа-стрит,  Вом-
бей-стрит, Кадис-стрит, Дакарстрит, Мак-Лестера, на улицах Египта, Ффор-
мозы... Мы даже до Измир-стрит доскакали! А это уже в самом конце  кана-
ла.
   Мало ли, думали мы, - может, Шура не нашел, как и мы,  наше  судно  и
сейчас сидит где-нибудь в кафе и с горя водку трескает. Но Шуры не  было
нигде.
   Не было и "Академика Абрама Ф. Иоффе"...
   Тимур предложил смотаться на автобусе в соседний порт Нью-Арк.  Может
быть, туда мое судно перегнали? Но что-то подсказывало  мне,  что  судна
нет и там. И я попросил Тимура зайти в какую-нибудь портовую контору - к
тем же диспетчерам, о которых мне вчера еще говорил Мастер,  -  и  выяс-
нить, где же наш "Академик Абрам..."? А заодно узнать - не пришел  ли  в
порт какой-нибудь пароход из Израиля.
   - Ну, ты голова, Мартын! - с уважением сказал Тимур.
   Совет был действительно неплохим. Он исключал нашу  неквалифицирован-
ную беготню по причалам.
   В управлении портом "Элизабет" Тимур повел себя так настойчиво и чет-
ко, что всякие ответные хихикания прекратились уже после второй его фра-
зы.
   К нам вышел какой-то большой начальник и сказал, что русский  контей-
неровоз "Академик Абрам Ф. Иоффе" был вынужден ночью уйти  в  Бостон,  в
Массачусетский залив, так как основная часть грузов  была  необходима  в
том порту, а не в этом.
   Ошибка же произошла и по вине русских властей, неверно сориентировав-
ших фирму, на которую работает это судно и, в не меньшей степени, по ви-
не американских идиотов, неправильно составивших документы на  распреде-
ление груза по портам Америки.
   Так что, если переводить весь этот международный бардак на интернаци-
ональный язык спортивного матча Америка -  Россия,  то  он  думает,  что
справедливым будет счет: один - один, в ничью пользу!
   И добавил, что уже много лет знает Капитана этого судна,  и  искренне
сожалеет о том, что здесь этот Капитан потерял своего любимого Кота. Ка-
питан даже хотел было оставить судно у причала хотя бы до утра, в надеж-
де, что к утру Кот вернется.
   Но выяснилось, что задержка груза для Бостона обойдется судну в такую
сумму, что Капитан, полностью отвечая за свой экипаж и их семьи,  позво-
лить себе этого не смог.
   Я так огорчился, так огорчился, что чуть ли не  наполовину  высунулся
из рюкзака, встал там на задние лапы, а передние положил на плечи  Тиму-
ра.
   - Тот самый Кот? - спросил начальник.
   - Да, сэр, - сказал Тимур.
   - Превосходно! - обрадовался начальник. - Я сегодня же отправлю его в
Бостон. Через час один мой сотрудник едет туда по делам, а по  хайвею  -
это практически три часа пути. Он и передаст Кота на  русское  судно.  А
тебе за Кота выплачивается премия!
   Начальник достал из кармана десять долларов и протянул их Тимуру:
   - Держи. Твоя десятка.
   - Благодарю вас, сэр, - ответил Тимур, но не взял доллары. -  Дело  в
том, что у этого Кота еще куча дел в Нью-Йорке. И он просто хотел попро-
щаться с капитаном. Но если этот капитан еще раз приплывет в Нью-Йорк...
   - Моряки говорят - "придет", а  не  "приплывет"!  -  поправил  я  его
по-Шслдрейсовски.
   - То есть - придет в Нью-Йорк, - повторил Тимур, и я видел,  как  все
вокруг улыбнулись, а начальник насторожился.
   Неужели он просек нашу незримую связь?
   - ...то, пожалуйста, передайте ему наш номер телефона.
   Тимур продиктовал номер своего телефона и добавил:
   - Но если вас что-то не устраивает, сэр, вы можете позвонить в Квинс,
в сто двенадцатый полицейский участок и попросить сержанта Рут  Истлейк.
Это моя мама. Она вам подтвердит мои слова. Кстати,  и  телефон  участка
тоже можете передать капитану. Вдруг он еще раз приплы... придет в  Шта-
ты, а нас не окажется дома.
   - Разумно. Диктуй, сынок, - сказал начальник,
   Тимур продиктовал телефон участка. Начальник записал.
   - На всякий случай, как тебя зовут?
   - Тим Истлейк, сэр.
   Начальник опять протянул десять долларов Тимуру:
   - Твоя десятка. Ты ее честно заработал.
   - Спасибо, сэр, - не ломаясь и без малейшего стеснения Тимур спокойно
взял десять долларов и спросил: - Мы можем идти?
   - Конечно, Тим. - Начальник пожал руку Тиму и погладил меня по  голо-
ве, чего я, не скрою, ужасно не люблю.
   - Ты что, сдурел?!.. - прошептал я на ухо Тимуру. - А Израиль?!..
   - Ох, сэр! - спохватился Тимур. - Совсем из головы выскочило...  Ска-
жите, пожалуйста, нет ли у вас в порту сейчас какого-нибудь парохода  из
Израиля?
   - Нет, тынок. И в ближайшее время не предвидится. А тебе очень нужно?
   - Да, сэр.
   Начальник достал из бумажника свою визитную карточку (у Шуры тоже бы-
ли такие. Он ими ужасно хвастал!..) и протянул ее Тимуру:
   - Позвони мне через месяц. Может быть, я сумею  тебе  чем-нибудь  по-
мочь.
   И тут мне в голову неожиданно пришла здравая мыслишка!
   - Спроси, нельзя ли поговорить с русским капитаном по радио или теле-
фону? - прошипел я по-Шелдрейсовски в ухо Тимуру.
   - Простите, сэр, - сказал Тимур. - А нельзя ли  связаться  с  русским
капитаном каким-нибудь способом? Мы заплатим.
   - Не надо платить, - коротко сказал начальник. - Пошли ко мне.
   В кабинете начальника у окна в углу стоял американский флаг. На столе
в красивой рамочке - фотография женщины и трех девочек. Кроме компьютера
и обычного телефона стоял пульт с кнопками, размером  с  Шурину  пишущую
машинку.
   Начальник нажал на пульте одну кнопку и сказал в  какую-то  решеточку
на пульте:
   - Бостон. Порт. "Академик Иоффе". Каюту капитана или мостик. Если от-
сутствует - Старшего помощника.
   Внутри пульта что-то щелкнуло, нежно взвыло, и послышалась  негромкая
ритмическая трескотня. Затем - пауза, короткий слабый гудочек,  и  сразу
же хрипловатый голос моего Мастера по-английски:
   - Хелло! "Академик Иоффе". Слушаю.
   - Мастер! "Элизабет" приветствует тебя, - сказал начальник в решеточ-
ку и поманил нас с Тимуром к столу. - Тут с тобой хотят поговорить...
   Я моментально выпрыгнул из рюкзака и дрожащим  от  волнения  Шелдрей-
совским голосом сказал в решеточку на пульте:
   - Мастер... Это я - Мартын... Кыся.
   - Кыся!!! Друг ты мой бесценный!.. Да где же ты, мать твою? Я уже  не
знал, что подумать!.. - закричал Мастер по-русски.
   Краем глаза я видел, что хозяин кабинета был слегка охреневшим  -  он
думал, что с Мастером будет говорить Тимур. Тем более  что  меня  он  НЕ
СЛЫШАЛ, но чувствовал, что я что-то говорю. А тут капитан "Академика..."
еще и кричит что-то по-русски!
   Начальник растерянно посмотрел на Тимура, а тот в ответ только руками
развел - дескать, и такое бывает, сэр...
   - Мастер, пожалуйста, говорите со мной по-английски, а то здесь,  ка-
жется, небольшой перепуг, - сказал я. - И вообще, не волнуйтесь. У  меня
все в порядке...
   - О'кей, о'кей!.. - Мастер перешел на  английский.  -  Стив!  Я  тебе
очень признателен за эту связь!.. Мне это было чрезвычайно важно...
   - Я это вчера видел, - сказал начальник. - Говорите друг с другом. Не
теряйте времени.
   - Кыся! Как ты там? Что ты там? Встретил своего Шуру?
   - Нет, Мастер. Но в это дело мы уже подключили полицию Квинса. -  Мне
показалось, что так мой ответ будет звучать весомее.
   Тимур не выдержал и добавил в решетчатый микрофон пульта:
   - А они, наверное, свяжутся потом с Бруклином. С их полицией.  Потому
что...
   - Это еще кто? - удивился Мастер.
   - Это мой новый друг, Мастер. Бывший москвич. Я пока у  него  поживу.
Пока не найдем Шуру.
   Тимур снова влез в разговор:
   - Мы вам здесь все наши телефоны оставили! Так что, если в  следующий
раз...
   - Понял, - уже спокойным голосом прервал его Мастер. -  Мартын!  Кыся
ты мой дорогой. Тебе тут все передают привет. И "маслопупы", и "рогачи",
и все мои помощники. Обнимают тебя, скучают, а вот Люся тебя даже  целу-
ет...
   Тут же раздался голос Люси. Наверное, она была в каюте капитана.
   - Кысичка! Лапочка моя...
   - Ну, все, все! - строго оборвал ее Мастер. - Я тебе жму  лапу,  Мар-
тын. Эй, парень! Москвич! Ты смотри там... Помоги Мартыну.
   - Не волнуйтесь, сэр. Все будет о'кей.
   - Мартын! Спасибо тебе за все! Ты меня понимаешь?
   - Да. И вам спасибо, Мастер. До свидания...
   - Стив! - крикнул Мастер из решеточки пульта. - У меня нет слов! Но я
сегодня же пришлю тебе пару бутылок "Джека Дэниельса"!.. Конец связи.
   Я никогда в жизни не был в полиции.
   Те столкновения с полицией, которые происходили у  меня  в  Германии,
совершались на свежем воздухе у таможни в Кильском порту, или под откры-
тым ночным небом на автобане Гамбург - Мюнхен, или в миллионерском райо-
не Мюнхена - Грюнвальде, под крышей нашего с  Фридрихом  фон  Тифенбахом
дома...
   Вот в милиции я бывал!
   Правда, всего один раз. Которого мне вполне хватило для исчерпывающей
полноты впечатлений.
   Года четыре тому назад Шура Плоткин решил всерьез заняться моим обра-
зованием. Мы с ним уже постигли Конрада Лоренца,  -  собственно  говоря,
Лоренца постигал Шура. Он тщательно изучал схемы выражений морды  Котов,
соответствующие их сиюсекундному настроению. А  я  специально  для  него
корчил рожи, чтобы он мог отгадать - что я думаю в  этот  момент  и  что
произойдет в следующее мгновение.
   Но уже доктора Ричарда Шелдрейса мы штудировали вдвоем, тренируя друг
друга, помогая друг другу и зачастую поначалу не понимая друг друга. Од-
нако потом все наладилось. Не сразу, но наладилось.
   Следующим этапом моего образования было - постижение прекрасного. Так
сказать, прикосновение к искусству во всех формах.
   Начали мы с живописи. Шура сначала показывал мне репродукцию, а потом
разругивал ее, говоря, что это, дескать, образец препошлейшего социалис-
тического реализма.
   Я тупо разглядывал картинку и ловил себя на предательской мысли,  что
в этой картинке мне почти все очень нравится! Я на ней все-все  понимал.
А для Котов, оказывается, это самое главное.
   Когда же Шура, захлебываясь от восторга, совал  мне  под  нос  другую
репродукцию и говорил, что это блистательный шедевр французского импрес-
сионизма, вершина мирового искусства, но смотреть ее нужно издалека, ибо
она написана в модной тогда манере и технике "пуантилизма", то  есть  из
сочетания разноцветных точек, которые сливаются в  единый  зримый  образ
лишь при взгляде с достаточного расстояния, - я покорно отходил к проти-
воположной стенке комнаты и искренне скорбел о том, что еще не дорос  до
понимания подлинного искусства...
   Мое тяготение к фотографии, реализму и телевидению Шура считал прояв-
лением полного жлобства, унаследованного мною от какого-то своего  дале-
кого Кошачьего предка-хама.
   Подтверждением своей теории о некотором количестве  хамских  генов  в
моей крови Шура посчитал я то, что я умудрился заснуть в своем кресле во
время исполнения Первого концерта Чайковского. Тем более что  эту  плас-
тинку Шура поставил на проигрыватель специально для меня!..
   На этом с музыкой было покончено.
   Но и это не остановило Шуру в своем  просветительском  стремлении,  в
желании привить мне некий внешний интеллектуализм.  Когда  Шура  говорил
"внешний", он имел в виду мою ВНУТРЕННЮЮ  духовную  наполненность.  Ибо,
как утверждал Шура, действительно ВНЕШНИЕ  интеллектуальные  черты  моей
роже можно было придать только лишь при помощи полутора десятков пласти-
ческих операций. И то за результат никто не поручится.
   Венцом Шуриных попыток сыграть в "Пигмалиона и Галатею" - когда-то он
перессказал мне этот незамысловатый сюжетец - был, конечно, наш культпо-
ход в Эрмитаж.
   Накануне в Ленинград прилетел из  Варшавы  старый  Шурин  приятель  -
польский журналист Сташек. И остановился у нас, заявив,  что  они  лучше
пропьют с Шурой деньги, выданные ему редакцией на гостиницу, чем  бросят
их в "ненасытную глотку Социализма" !
   Наверное, денег было не так уж много, потому что хватило их всего  на
трое суток беспробудной пьянки у нас на кухне, во время  которой  я,  на
всякий случай, взял себе три отгульных дня. И дома практически не  появ-
лялся.
   Мне было вполне достаточно того, что, прогуливаясь по своему  родному
пустырю, я слышал из раскрытых окон нашей  квартиры  нестройное  хоровое
пение в два мужских пьяных голоса, густой русский мат с польским  акцен-
том и дамские взвизги обид и восторгов...
   На третий день наступило затишье. Я уселся в траве напротив парадного
входа нашего дома и стал ждать дальнейшего развития событий. То, что они
последуют незамедлительно, я уже чувствовал и чисто Шелдрейсовским обра-
зом, и собственной интуицией, заложенной в меня моими хамскими предками.
   И действительно, вскоре раскрылась дверь и на волю выполз очень акку-
ратненько одетый, но опухший Шура Плоткин с прозрачными и бессмысленными
глазками. В руках он держал сверток с запахом жратвы.
   - Мартышка-а-а-а... - попытался он меня позвать, но засипел и  закаш-
лялся. - Мартынчи-и-и-к!..
   Я вышел из травы. Шура увидел меня, глаза его приняли некое осмыслен-
ное выражение. Он облегченно вздохнул, сел передо  мной  на  корточки  и
развернул пакет с остатками моего хека и ихней колбасы.
   - Все, все, Мартышка... - виновато забормотал Шура. - Денег - ни хуя,
пьянству - бой, начинаем культурную программу...  Все  идем  в  Эрмитаж!
Этот польский мудак семь раз был в Париже и ни разу в Лувре... Пятый раз
прилетает в Ленинград - и до сих пор не знает, где находится  Эрмитаж!..
Хотя - жутко талантливый парень! Но алкаш, сволочь, - пробы ставить нег-
де!..
   - Ты на себя посмотри, - в упор сказал я ему.
   - Да ты что?!.. Мартын, окстись!.. О чем ты говоришь?.. Я по  сравне-
нию с ним - новорожденный Котенок...
   Потом Сташек с Шурой долго гадали - как  протащить  меня  в  Эрмитаж.
Сумки и портфели там запрещены, а я в свои тогдашние два  года  был  уже
достаточно крупным Котярой, и за пазуху меня тоже не спрячешь.
   Однако еще не совсем трезвому Сташеку, от которого за  версту  разило
перегаром, пришла в голову идея пронести меня в Эрмитаж в  кофре  из-под
видеокамеры. Камера у Сташека была профессиональная - большая, и кофр  -
соответственно, тоже серьезных размеров.
   Было решено не жалеть редакционное имущество и  прорезать  в  боковой
стене кофра круглую дыру для моей головы. Чтобы через  эту  дыру  я  мог
легко и свободно наслаждаться наследием гениев, которому Лувр, где  Ста-
шек не был уже семь раз, и в подметки не годится!
   Так с гордостью заявил Шура, и они со  Сташеком  проделали  уродливую
дыру в прекрасном кожаном японском кофре, принадлежавшем Польскому союзу
журналистов.
   За их почти непосильные труды они были вознаграждены тем, что обнару-
жили в кофре полбутылки польской водки "Выборовой"!
   - О, пся крев! - счастливо воскликнул Сташек. - То та ж вудечка, кту-
ру не допилем в самолете! Хвала пану Бугу!..
   Они тут же разлили водку по стаканам, немедленно выпили и  стали  за-
метно лучше соображать и координированно двигаться.
   Сташек закинул видеокамеру на плечо - там был такой  специальный  ре-
мень. Шура, якобы его ассистент, нес кофр с дыркой, из которой я  созер-
цал окружающий мир. И мы втроем направились в Эрмитаж...
   ...Перед входом в Эрмитаж стояла туча народу! Иностранцев заводили  в
боковую дверь, минуя озлобленную километровую очередь русских  провинци-
альных туристов.
   Сташек тут же нацепил на куртку картоночку в прозрачной пластмассе  с
одним большим словом - "Пресса", и тремя маленькими - "Польское радио  и
телевидение". А Шура привесил на свой пиджачишко чудом  сохранившуюся  с
моих Котеночных времен старую табличку со словом "Жюри". Он действитель-
но был когда-то в составе  жюри  на  конкурсе  детского  самодеятельного
творчества Ленинградского Дворца пионеров.
   Для понта Сташек подсуетился с камерой у входа, чтобы все видели, как
он "снимает", а потом нагло раздвинул плечом группу робких китайцев и  с
криками:
   - Пресса!!! Польское телевидение!.. - прошел сам в Эрмитаж и протащил
нас с Шурой, отрекомендовав Шуру как своего ассистента.
   И все шло прекрасно. Шура обнаружил глубокие  и  серьезные  познания,
которыми щедро делился со мной и Сташеком, а у  меня  хватило  сообрази-
тельности, при переходах из зала в зал, убирать  свою  голову  из  дырки
кофра, чтобы меня не заметили старенькие и сонные служители в эрмитажной
униформе.
   Все произошло в "Рыцарском зале". И, каюсь, по моей вине...
   Правда, надо сказать, что к этому времени счастливо найденная бутылка
"Выборовой" сделала свое черное дело.
   Как помнится, она была распита перед выездом из  дому,  без  малейшей
закуски, как сказал Шура - "на посошок", и  взбодрила  союз  польских  и
русских журналистов всего лишь до определенного момента.
   Уже на подходе к "Рыцарскому залу" запас бодрости иссяк,  "Выборовая"
всколыхнула в Шуре и Сташеке всю предыдущую трехсуточную поддачу и,  по-
вествуя нам заплетающимся языком о достоинствах рыцарских лат  четырнад-
цатого века Инсбрукского периода, Шура был  вынужден  придерживаться  за
фигуру этого рыцаря, кстати, очень небольшого роста...
   А так как он изрядно устал таскать меня, то  поставил  кофр  на  пол.
Сташек в это время делал вид, что снимает, и, чтобы не упасть,  старался
на кого-нибудь облокотиться.
   - Пардон... - говорил Сташек. - Еще пардон!.. Куррррва мать!.. Екскю-
зе муа!.. Айм сори... Сори, блядь, говорю!..
   Но и это прошло бы, наверное, незамеченным в густой толпе  с  гидами,
щебечущими на разных языках. Если бы...
   Если бы я НЕ УВИДЕЛ МЫШЬ!
   Она вылезала из стального башмака этого рыцаря-недомерка, и тут я  не
выдержал!..
   Сейчас понимаю - был молод, несдержан, глуп и крайне импульсивен. Се-
годня мне эта мышь - тьфу! Я бы на нее и внимания не обратил.  Подумаешь
- дерьма палата, как говорил Шурик.
   А тогда... Ну, что возьмешь с двухлетнего дурачка?
   Я пулей вылетел из своего кофра и как идиот бросился за  этой  мышью!
Раздался многоголосый женский визг,  началась  дикая  паника,  суетня!..
Мышь - от меня, я - за мышью, дурак необученный...
   От неожиданности и с похмелюги Шура покачнулся, еще крепче  ухватился
за этого железного мудака четырнадцатого века, а тот не выдержал  повис-
шего на нем Шуру Плоткина и рухнул, рассыпаясь на все  свои  инсбрукские
составные части! Естественно, вместе с членом "Жюри"  конкурса  детского
творчества двухлетней давности Александром Плоткиным!!!
   Я жутко перепугался грохота и лязга железа и, не помня себя от ужаса,
взлетел на свисающую с потолка длиннющую занавеску, впоследствии оказав-
шейся уникальным рыцарским штандартом-гобеленом, сотканным шестьсот  лет
тому назад.
   Древний гобелен затрещал, гнилье, на котором он был привязан к потол-
ку, лопнуло, и я вместе с этой рухлядью, как потом нам объяснили,  стои-
мостью в миллионы долларов, сверзился на пол...
   Что было?!! Зазвенели какие-то звонки!..  Замигали  лампочки!  Завыла
сирена!!! Откуда-то набежал крепенький народ - все в штатском!  Повязали
Шуру и Сташека, а когда я увидел, что Шуре заламывают руки за  спину,  и
бросился на его защиту, то и меня скрутили в одно мгновение. Очень  были
тренированные ребята!
   - Вот теперь - полный пиздец, - на весь "Рыцарский зал" очень  отчет-
ливо произнес представитель польской прессы Сташек. - На хер  нам  нужен
был этот Эрмитаж?..
   Милиция мне сразу не понравилась. Еще с того момента, когда нас выве-
ли из Эрмитажа и посадили в желто-голубой УАЗик.
   Там внутри, прямо на ходу, три здоровенных милиционера сразу же отлу-
пили и Шуру, и Сташека, да так здорово, что Шуру даже вырвало с  кровью.
За что его отлупили еще раз.
   В отделении милиции было грязно: на полу коридора окурки, следы плев-
ков, мусор... И пахло как в общественном туалете, куда мы однажды  захо-
дили с Шурой. Хлоркой и паршивыми Человеческими запахами немытых и  пот-
ных тел. И повсюду пахло оружием.
   Под потолком коридора висели тусклые, грязные лампочки без  абажуров.
Все было выкрашено в омерзительный грязно-серый цвет, а двери  кабинетов
- в коричневый.
   Через час за Сташеком приехали из польского консульства и увезли  его
вместе с продырявленным кофром и видеокамерой.
   Какой-то тип в рукавицах, чтобы я его не оцарапал,  подтащил  меня  к
двери и вышвырнул на улицу - во двор какого-то  дома,  -  предварительно
сообщив мне начальную скорость сильным пинком сапога под  хвост.  Больно
было и обидно - до чертиков!
   А Шуру Плоткина оставили.
   Я оказался в старопетербургском дворе-колодце, куда выходили "черные"
лестницы отделения милиции  и  продуктового  магазина.  Пахло  бензином,
стухшим мясом и гнилыми овощами.
   Я решил дождаться Шуру во что бы то ни стало!
   Ждал я его довольно долго - до следующего утра.
   За это время познакомился с несколькими Крысами и двумя  вполне  при-
личными Котами, которые, как и Крысы, кормились в продуктовом магазине и
поэтому были равнодушны друг к другу. Наоборот, между ними была  заметна
даже некая общность и, я бы не побоялся сказать, подобие дружелюбия...
   Уже под вечер один Кот куда-то смотался и привел с собой парочку  до-
машних Кошек. У одной даже бантик был на шее. Можете  себе  представить,
что ночь мы все пятеро провели совсем недурно.  К  тому  же  второй  Кот
слямзил на складе магазина огромный кусок свежей трески. Как он его  до-
волок - ума не приложу!..
   Короче, мы и перетрахались в доску, и треской этой обожрались, еще  и
Крысам оставили хороший шмат! И если бы так не болела задница  от  мили-
цейского пинка и не мучала бы совесть, что, пока я здесь жру и  справляю
всякие удовольствия, тут же рядом, за толстой кирпичной стеной, в  гряз-
ной милиции томится мой дорогой и любимый друг Шура Плоткин, - все  было
бы вообще в кайф!..
   Утром Шуру выпустили. Он вышел небритый, помятый, отлупленный и  уни-
женный. Увидел меня, вздохнул глубоко, посадил меня к себе на  плечо,  и
мы поехали трамваем домой.
   Так что в русской милиции я побывал.
   Участок же американской полиции в Квинсе произвел на меня  совершенно
иное впечатление. Это отнюдь не означает, что Тимур привел меня в  некое
подобие полицейского рая, где летают ангелы в форме и штатском -  с  ду-
бинками, наручниками и пистолетами, пахнущими одеколоном "Арамис".
   Я назвал "Арамис" только лишь потому, что это  был  любимый  одеколон
Шуры Плоткина. Мне нравилось, что очень сильно небогатый, прямо скажем -
нищеватый, Шура покупал себе всегда такой дорогой  одеколон!  Я  считаю,
что настоящий Кот... То есть Мужчина, обязан хорошо выглядеть, даже если
у него, как у Мастера или у меня, физиономия располосована шрамами  или,
к примеру, разорвано ухо. Это я утверждаю при полном врожденном  неприя-
тии каких-либо одеколонных запахов...
   Нет, в полицейском участке Квииса работали нормальные Люди. И в  фор-
ме, и в штатском, и пахли они нормальными Человеческими и оружейными за-
пахами...
   Если вы заметили, я много и часто говорю о запахах.  Кого  это  будет
слегка раздражать, я прошу сразу же вспомнить, что в эту секунду вы  об-
щаетесь не с Человеком вам подобным, а с КОТОМ,  для  которого  обоняние
является одним из важнейших инструментов постижения  мира  и  окружающей
действительности.
   Итак, американский полицейский участок был совершенно не похож на ле-
нинградское отделение милиции, куда четыре года тому назад нас с Шурой и
Сташеком приволокли из Эрмитажа.
   Там был грязный заплеванный коридор и наглухо закрытые двери  кабине-
тов, за которыми ни черта не было видно.
   Здесь все было открыто - практически никаких кабинетов. Лишь  в  углу
большого зала с письменными столами друг против друга, за которыми рабо-
тали сотрудники, большой стеклянной стенкой с  поднятыми  пластмассовыми
жалюзями был отгорожен кабинет, наверное, начальника участка. Потому что
у него в углу тоже стоял флаг Соединенных Штатов Америки. Как и  у  того
начальника из Управления порта "Элизабет" в Нью-Джерси.
   Думаю, что это было очень удобно: начальник мог  видеть,  что  делают
его подчиненные, а подчиненные постоянно могли наблюдать - чем занят  их
начальник. Конечно, пока тот не опустит жалюзи...
   На каждом столе был свой телефон, на многих столах - компьютеры. Сза-
ди и сбоку письменных столов расставлены были невысокие железные шкафы с
глубокими ящиками. Там хранились разные дела, картотеки, фотографии...
   Как вы сами понимаете, всю эту информацию я получал от Тимура,  кото-
рый в этом участке был со всеми на дружеской ноге.
   А уже сам я заметил, что на всех письменных столах в общем зале, кро-
ме служебных бумаг, телефонов  и  компьютеров,  обязательно  стояло  еще
что-то, совершенно не имеющее отношение к службе  в  полиции,  -  что-то
очень личное и собственное хозяина этого  служебного  стола.  Это  могла
быть заводная игрушка,  резиновый  Мики-Маус,  нестандартная  настольная
лампа, фотография в рамочке - чаще всего детская, -  маленький  школьный
глобусик, разрисованный фломастером, с изображенной  веселой  мультяшной
рожицей...
   На стенах приколоты временные записи, бумажки с телефонами, памятки с
кучей восклицательных знаков. Висели и объявления о розыске преступников
с двумя фотографиями - в профиль и анфас. Или с рисунком.  Тимур  объяс-
нил, что это называется "фоторобот".
   Напротив, на другой стене - большая карта района этого участка  поли-
ции.
   Дальний угол зала был отгорожен нормальной тюремной решеткой, за  ко-
торой стояли, сидели и валялись временно задержанные, в ожидании  разбо-
рок.
   У некоторых столов сбоку сидели Люди, уже дождавшиеся своего часа вы-
яснения отношений с законодательством США. Как мне объяснил  Тимур,  это
были мелкие торговцы крэгом (наркотиками), проститутки -  ценнейший  ис-
точник информации, воришки невысокого  ранга,  взломщики  автомобилей  и
прочая шушера.
   У одного стола сидела роскошная молодая дама невероятной красоты, вся
в дорогих мехах. На ней были серебряные  туфли  с  высоченными  золотыми
каблуками. Она курила длинную коричневую сигарету и очень ловко  пускала
в потолок синие колечки дыма.
   Я на нее так засмотрелся, что чуть не выпал из рюкзака! А когда я ус-
лышал, как с ней разговаривает пожилой толстяк в свитере, весь  перепоя-
санный наплечной кобурой с огромным пистолетом, я вообще запаниковал. Уж
слишком это было похоже на то, как когда-то милиционер Митя, еще работая
в ГАИ, разговаривал с Пилипенко - бывшим тогда еще  рядовым  жуликом  по
отлову Собак и Кошек.
   - Ты, мудила, мне глазки не строй, - говорил толстяк. - А то я  упеку
тебя на девяносто дней без всякого залога в такое место, что ты  у  меня
там уже через две недели загнешься! Ясно?
   - Ясно, - спокойно отвечала эта красотка с золотыми каблуками. - Ска-
жи мне, что я должна сделать, - и вся проблема.
   - А "ДОЛЖНА" ты мне вот по этим фотографиям опознать Хозе-Луиса  Мар-
тинеса, блядюга.
   - Если я это сделаю, я загнусь не через две недели, а гораздо раньше,
- улыбнулась красотка и пустила новую серию колечек в потолок.
   - Ну, держись, говно собачье! - посоветовал ей толстяк и стал куда-то
названивать по телефону.
   - Ты чего уставился? - нехорошим голосом спросил меня Тимур. - Это же
мужик в бабьих шмотках! Сам не видишь, что ли?
   Я, честно говоря, просто обалдел! Ну надо же... Никогда бы  не  поду-
мал.
   И тут мы подошли к столу Рут Истлейк, за которым ее не было.  Но  то,
что это был ее стол, - я мог дать хвост на отруб!
   В столпотворении сотен самых  разных  запахов  большого  полицейского
участка, зачастую резких, явственных, знакомых и неожиданных,  сбивающих
с толку и настораживающих,  -  нежный,  "негромкий",  тончайше-характер-
но-женственный запах Рут Истлейк, в котором уже неразрывно присутствова-
ли и запахи Тимура, я узнал сразу же!
   - Куда тебя несет? - спросил я Тимура. - Вот же мамино место, не  ви-
дишь, что ли?..
   - Но ее же... Ой, а откуда ты знаешь, что это ее стол?!!
   - Как-нибудь объясню, - пообещал я. - Там записка. Не для нас?
   - Точно... - Тимур прочитал записку. - Она  просит  подождать.  Скоро
вернется.
   К нам подошел низенький квадратный человек. Из-под  короткой  кожаной
куртки у него на живот свисали наручники. А еще от него разило  пистоле-
том.
   - Привет, Тим! Мама просила тебя подождать.
   - Спасибо, Джек. Я уже  прочел  записку...  Вылезай,  Мартын.  Позна-
комься.
   Я выпрыгнул из рюкзака прямо на стол Рут и уставился на этого Джека.
   - Мартын, это - детектив Джек Пински, бывший партнер Фреда  Истлейка.
Наш друг. Джек, это -  Мартын.  Настоящий  русский  Кот.  Представляешь,
Джек, он один, сам приплыл в Нью-Йорк из России!
   - Привет, Мартин, - сказал Джек, не осилив буквы "ы".
   Я вежливо вильнул хвостом, но промолчал.
   - Серьезный Котяра, - с уважением заметил Джек и  оценивающе  оглядел
меня со всех сторон. - По версии профи-бокса - верный полутяж. Даже бли-
же к тяжу...
   Я сразу почувствовал симпатию к этому Джеку. Уж чего-чего, а  профес-
сионального бокса, и именно американского, я в Германии по  телеку  нас-
мотрелся до одури! И что такое "тяж" или "полутяж", для меня не  состав-
ляло загадки.
   - Только он не любит, когда его гладят,  -  неожиданно  сказал  Тимур
Джеку.
   - Я его понимаю. Я тоже этого не люблю, - ответил Джек. - Вас  покор-
мить, ребята?
   - Спасибо, Джек. Мы подождем маму.
   - Олл райт! Тогда - привет, - и Джек пошел по своим делам.
   - Откуда ты знаешь, что я не люблю, когда меня гладят?  -  спросил  я
Тимура.
   - Я это в порту понял.
   Нет, я определенно везучий Котяра: пацан мне попался, как  сказал  бы
Водила, - просто зашибись! Классный пацан. Теперь бы еще  разыскать  Шу-
ру...
   Но тут прибежала запыхавшаяся Рут, притиснула к себе Тимура,  поцело-
вала меня в нос, бросила какието бумаги в стол и побежала за  стеклянную
загородку к своему начальнику.
   Там она ему что-то рассказала - весело, со смехом, а потом указала на
нас. Начальник посмотрел в нашу сторону, помахал Тимуру, и Тимур  сделал
ему ручкой в ответ. После чего Рут выскочила в общий зал,  перебросилась
несколькими словами с Джеком Пински и побежала к нам.
   Честно говоря, направляясь в полицейский участок, я рассчитывал  уви-
деть там Рут Истлейк в полной полицейской форме  -  вот  как  та  ужасно
толстожопая негритянка, которая только что остановила Рут и стала  ее  о
чем-то просить.
   Вот толстуха была в порядке! Форма,  пистолет,  дубинка,  полицейский
значок буквально лежал на ее фантастической груди, какие-то знаки на ру-
кавах, небольшая рация типа уоки-токи, которыми пользовались наши  "Ака-
демико-Абрамовцы..." во время стоянки в портах и при разгрузке контейне-
ров.
   А кроме всего, толстуха была обвешана еще  кучей  всяких  полицейских
предметов, которых я в жизни не видел!..
   В отношении же Рут Истлейк мои ожидания были обмануты самым симпатич-
ным образом: она была в элегантной спортивной меховой "парке" с  капюшо-
ном, ярком джемперочке и джинсах. Через плечо болталась большая сумка на
длинном ремешке.
   Однако, когда она закидывала эту сумку на плечо, джемпер у нее слегка
задрался, и я увидел, что на поясе джинсов у Рут был пристегнут  большой
металлический полицейский знак на кожаной подкладке.
   Но уже в следующее мгновение Рут одернула джемпер - и значка  как  не
бывало!
   С трудом отвязавшись от толстухи в форме,  Рут  подхватила  меня  под
мышку, скомандовала Тимуру: "Вперед!" - и мы  помчались  на  выход  мимо
всех столов, мимо тоже прозрачной загородки дежурного по участку со вся-
кими пультами и мониторами, мимо бледного долговязого типа в наручниках,
которого под руки вели два ну абсолютно хиповых паренька!  У  одного  из
них были даже разноцветные волосы...
   Помню, такие хипари в Мюнхене обычно кучковались на Мюнхенфрайхайт, у
Хауптбанхофа и на бульваре Герцог-Вильгельм-штрассе. Задвигались  нарко-
той и пили дешевое вино с пивом.
   Оба американских хипаря почтительно поздоровались с Рут.
   - Это тоже полицейские?!.. - удивился я.
   - Одни из лучших, - ответила Рут. - Ребята, я отпросилась пораньше, и
мне совсем не хотелось бы сейчас же мчаться домой и становиться к плите.
Есть предложение. Тим! Катим в  Манхеттен,  показываем  нашему  дорогому
гостю деловую и роскошную часть Нью-Йорка и там  лопаем  в  какой-нибудь
симпатичной и недорогой забегаловке... Я лично хотела бы  японское  "су-
ши".
   - А с Кысей пустят? - резонно спросил Тимур.
   - Попробуем договориться.

   Договорились. Пустили с Кысей.
   Мало того, даже приволокли для меня специальный высокий детский  стул
с откидывающимся небольшим столиком.  И  все  это  сооружение  поставили
вплотную к нашему столу.
   И подали потрясающую жратву! Причем для меня - бесплатно,
   Хозяин ресторанчика - у Таймс-Сквер на  углу  Сорок  шестой  улицы  и
скрещения Бродвея с Седьмой авеню - пожилой японец  вспомнил,  как  ког-
да-то Рут с Фредом несколько раз бывали у него, а  потом,  уже  недавно,
кажется, в прошлом году, миссис была здесь со своим мальчиком. И  с  тех
пор  мальчик  очень-очень  вырос  и  стал  очень-очень  похож  на   свою
очень-очень красивую маму!..
   Мы все трое переглянулись, Рут поблагодарила хозяина  за  комплимент,
после чего нам и стали метать на стол всякие японские вкусности.
   - Вот видишь? - сказал Тимур, словно продолжая давно начавшийся  раз-
говор. - Мне и в школе говорили, что я  на  тебя  похож!  А  однажды,  в
спортзале, когда мы только что вернулись с тобой из Флориды и я был  та-
кой загорелый, один говнюк даже сказал мне, что я... Ма, ты не  огорчай-
ся... Слышишь, мама? Он сказал мне, что я - "черномазый"...
   У меня даже в животе похолодело! Я перестал  есть  и  боялся  поднять
глаза на Рут.
   - Ну, а ты? - спокойно спросила Рут и улыбнулась странной улыбкой.
   - Отгадай!
   - Уже, - сказала Рут. - Это было в тот день, когда ты вернулся  домой
с рассеченной бровью и разбитым ртом. А потом не очень талантливо  сочи-
нил историю про падение с турника.
   - Откуда ты знаешь, мам?!
   - У меня такая профессия - быть твоей "мам". Ешь! В порту были?
   - Да.
   - Нашел то, что искал?
   - Не темни, мам. Я Мартыну уже все рассказал. Нет, не нашел. Но полу-
чил вот это... - и Тимур протянул Рут визитную карточку  того  портового
начальника. - Обещал что-то придумать.
   Рут внимательно изучила визитку и уверенно сказала:
   - Видимо, сильный мужик. Обязательно созвонись с ним.
   Я свою изумительную японскую сырую рыбу прикончил в один присест. Рут
и Тимур еще макали ее в какие-то соусы, чем-то сдабривали,  посыпали,  и
на это у них уходило масса лишнего времени. Мне же все эти приправы были
до лампочки: рыба есть рыба, и жрать ее надо, с точки зрения нормального
Кота, без всяких примесей и гарниров.
   Поэтому Рут и Тимур еще были заняты едой, а я уже умывался,  прилизы-
вался, приводил себя в порядок и  думал:  "Интересно,  а  про  Шуру  она
что-нибудь узнала?.."
   - Да, КЫ-ся... По Квинсу твой Шура Плоткин не числится, - тут же ска-
зала Рут. - Мы запросили Бронкс и Бруклин. Бронкс обещал  дать  сведения
завтра. А Бруклин - не раньше, чем дня через  четыре.  У  них  там  куча
проблем с вашими новыми русскими евреями - одно убийство за другим, каж-
дый вечер стрельба, все под контролем вашей мафии, и наши ребята  вкалы-
вают там день и ночь, и то зашиваются. Просили чуточку подождать. Ладно?
   - Конечно, - сказал я, а сам подумал: "Надо что-то предпринимать  са-
мому. Это им кажется, что они за четыре дня покончат  с  русскими.  Я-то
знаю, что наши - неистребимы!"
   Наверное, наверное, и у нас в России сейчас есть такие  замечательные
отделения милиции, как этот полицейский участок в Квинсе!
   У нас сейчас вообще все есть. Малость залежалое, сильно подороже,  но
есть же!.. Это мне милиционер Митя говорил.  Он  врать  не  станет.  Ему
врать смысла нету.
   И наверняка где-то в  Америке  есть  маленькие,  мрачные  полицейские
участочки с заплеванными полами, ничуть не лучше того ленинградского от-
деления милиции, где мы были с Шурой...
   Просто ни одна полиция в мире ни хрена еще сто лет не сможет поделать
с нашими ребятами, пока у них перед  глазами  есть  такой  замечательный
пример, как наши родные русские правители, которые ограбили свой народ и
разворовали собственную страну.
   Это мне еще посредине Атлантического океана Мастер говорил. Это же  в
Санкт-Петербурге мне втолковывал Митя - младший лейтенант милиции  Дмит-
рий Павлович Сорокин. А за месяц до моего знакомства с  Митей,  в  Грюн-
вальде, самом дорогом районе Баварского Мюнхена, теми же словами  и  со-
вершенно то же самое объяснял мне мой старший друг Фридрих фон Тифенбах.
   Только Митя в каждую фразу вставлял минимум три слова "бля", а закан-
чивал фразу одним словом "ебть", чего Фридрих фон Тифенбах, несмотря  на
свое блистательное образование, естественно, не делал, по причине незна-
ния нормального русского языка.
   - Мам, а что это за русская баня, о которой ты начала говорить еще  в
машине? - спросил Тимур.
   Оказалось, что сегодня Рут по служебным соображениям  была  в  районе
Форрест-Хилл, рядом со Сто восьмой и универмагом "Ломанс", на улице Кал-
лоуэй, в "сердце русского Квинса", на открытии огромной бани под  назва-
нием "Сандуны".
   - У нас в Москве тоже были "Сандуны"! - тут же сказал Тимур.
   Премьера Квинсовских "Сандунов" была безудержно  роскошной,  с  уймой
гостей, с выпивками и закусками.
   Торжественно открывалась "парилка". Это такая комната, где при помощи
очень... ну, просто очень горячего пара люди доводят  себя  до  обмороч-
но-полусваренного состояния, а потом сигают в бассейн с  ледяной  водой,
что лишний раз доказывает природное мужество русских и их евреев!
   Открытие русской бани именно там - было безошибочным. Что  за  "русс-
кий" район без русской бани?..
   - В этом районе много русских? - с неясной надеждой спросил я у Рут.
   - Очень! - ответил мне Тимур.
   Может, Шура пока что живет у кого-то из приятелей? И поэтому в  поли-
ции о нем не знают? Он же в Америке всего полтора месяца... Он и в Моск-
ве всегда останавливался у одного знакомого художника. "Ни  гостиниц  не
было, ни денег на гостиницу", - говорил Шура.
   Надо, надо будет самому пошуровать! Или ехать  в  Вашингтон,  к  тому
конгрессмену - приятелю Фридриха. До Вашингтона на автобусе  всего  пять
часов неторопливой езды. Это мне еще  Капитан-АлександрИванович-Кэп-Мас-
тер рассказывал.
   А там уже все просто - где тут у вас Конгресс? Ах, вот он! Тогда, по-
жалуйста, позовите мне конгрессмена... Ох, елочки точеные!  Как  же  его
зовут?! Он еще учился вместе с герром Фридрихом фон Тифенбахом... Может,
знаете? Как зовут?.. А черт его знает! Как же  его  звали,  конгрессмена
этого?.. Мамочки родные! Ведь Фридрих мне раз десять его имя повторял, а
я... Склеротик чертов!!!
   Тимура бы к этой поездке подключить... Тем более у них какой-то авто-
бусник есть знакомый.
   - Тебе когда теперь в школу? - спросил я Тимура.
   - Уже завтра. А что?
   - Да так... - ответил я и подумал: "Ничего. Сам справлюсь".
   ...Потом Рут и Тимур показывали мне вечерний Манхеттен.
   Я, как обычно, сидел па спинке переднего пассажирского сидения, поло-
жив лапу на плечо Тимуру.
   В отличие от Мюнхена, да и от Санкт-Петербурга, - все  было  кошмарно
большим и ярким! И длинным! Улицы, дома, автомобили. Даже у Рут и Тимура
автомобиль был длиной чуть ли не с прицеп Водилиной "Вольвы". И называл-
ся автомобиль семьи Истлейк - "Плимут".
   Так вот, о Манхеттене... Дома там были невероятно длинными в  высоту!
Двигались мы там ужасающе медленно, но у нас, слава Богу, был  полицейс-
кий пропуск и мы могли останавливаться где угодно.
   В желании показать мне Нью-Йорк как можно лучше, Тимур и Рут постоян-
но сыпали всякими названиями - Пятая авеню, Рокфеллер-центр,  музей  Гу-
генхайма, Бродвей... Кстати, Бродвей - самая яркая и  освещенная  улица,
которую я когда-либо видел в жизни. Германия удавилась бы  от  жадности,
если бы ей предложили зажечь такое количество лампочек сразу!..
   Так вот, все эти названия - от Централ-парка до  Маленькой  Италии  и
Китайского квартала, включая сюда и две чудовищные башни Мирового Торго-
вого центра, - абсолютно не задерживались у меня в голове и начисто про-
летали мимо моего сознания. Все они постоянно вытеснялись из моей  башки
лишь одной и той же мыслью: "Вот где-то здесь, может быть, даже  вон  за
тем поворотом сейчас бредет Шура Плоткин... А может быть, он сидит  сей-
час вот в этом доме, у приятелей... или  один-одинешенек  киряет  сейчас
вон в той невзрачной забегаловке..."
   Из болтовни Тимура и Рут я понял лишь одно - они показывали мне  СВОИ
город. Мало того, они, уже в который раз, САМИ СЕБЕ показывали этот  го-
род! Потому что они оба преданно и недоверчиво, с горделивой нежностью и
разумной настороженностью очень любили этот огромный город! И очень  хо-
тели, чтобы он понравился и мне - впервые попавшему в Америку...
   А я почувствовал себя не Котом, а Свиньей, потому что  никак  не  мог
толком врубиться в их рассказы, а постоянно думал только лишь о Шуре...
   Наверное, Рут просекла состояние моей души, так как сказала:
   - Все! Поехали домой. Переизбыток информации вреден. Завтра всем рано
вставать. Кроме МарТЫна... Он может дрыхнуть сколько угодно. Да, КЫ-ся?
   Она была несомненно талантливым Человеком - эта Рут Истлейк.
   Я потянулся к ней и благодарно потерся носом о ее правое  ухо.  Хотел
мурлыкнуть, но ничего не вышло. Надо бы потренироватся, что ли...
   Дома, после ужина, перед тем как всем следовало уже разойтись по пос-
телям, я попросил Рут оставить окно в кухне чуть приоткрытым - вдруг мне
ночью понадобится выйти по малой нужде?..
   Это я так Рут сказал. Сам-то я точно знал, что выйти мне будет просто
необходимо. Уж больно мне приглянулась та беленькая Кошечка-грязнулька с
высшим сексуальным образованием!
   И потом, я сгорал от любопытства узнать - кто такой... Или что  такое
- "Вагиф", о котором моя Первая Американочка  бормотала  даже  во  время
ЭТОГО САМОГО...
   Ох, чувствую я, что подустал бороться за чистоту названий частей тела
или совершаемых ими действий! Эта повсеместная идиотски-ханжеская  возня
с "Ненормативной лексикой" - кого угодно в гроб загонит.
   Я уже и сам начинаю сдаваться - вместо того чтобы  назвать  подлинным
словом один из прекраснейших природных процессов всего Живого, от сопри-
косновения пестиков и тычинок до воспроизводства Слонов, я вынужден  пи-
сать большими буквами - "ЭТОГО САМОГО", чтобы можно было догадаться, что
я имею в виду.
   По-моему, это отвратительно! Скоро мои воспоминания можно будет реко-
мендовать для школьного чтения в самых младших классах.
   Нет, нет, я не ПРОТИВ детей. Я ЗА взрослых.
   Ночью я осторожненько выполз из комнаты Тимура и неслышно -  по  сте-
ночке, по стеночке - пробрался в кухню. Вспрыгнул на  подоконник,  высу-
нулся под приподнятую и закрепленную оконную  раму  в  холодную  черноту
Нью-Йоркского Квинса и прислушался.
   Ночь была полна звуков, большая часть которых Человечеству не доступ-
на. В такие моменты я лишний раз тайно убеждаюсь - насколько  мы  совер-
шеннее! Это отнюдь не умаляет целый ряд достоинств Людей, не  свойствен-
ных нам - Котам. Ну, и в какойто степени - Кошкам...
   Однако все свои достоинства Человеки получают при определенном воспи-
тании и серьезном образовании. Мы же - Коты - все это обретаем  еще  при
рождении. Природа-матушка с младых когтей щедро награждает нас всем тем,
что потом с возрастом в нас закрепляется и усиливается.
   Конечно, конечно, не спорю, есть и среди нас - Котов - полные  дебилы
и тупицы, которым даже Природа была не в силах помочь. А что, среди  Лю-
дей нету таких? Да полно! Особенно сейчас. Но в общей своей массе...
   Ладно. Не будем продолжать этот затянувшийся и по сути  беспредметный
спор. Пусть каждый останется при своем мнении. Но, как утверждал не  са-
мый последний Человек в мире писатель и ученый  Конрад  Лоренц  в  своей
книжке "Человек находит друга", давайте и относиться друг к другу с ува-
жением. Что я в большинстве случаев и делаю.
   И недостатки давайте друг другу прощать! Вы, господа, не  умеете  ви-
деть в темноте? Ничего страшного. Зато я - не умею читать. Хотя читать я
могу научиться, а вы...
   Хорошо, хорошо! Не будем. Подобных сравнительных примеров можно  при-
вести невероятное количество.
   Но главное - нужно уметь Любить. И не считать любовь Человека к  тебе
- явлением обязательным и само собой разумеющимся. Как это делают немец-
кие Коты и Кошки в Германии. Там они свято уверены в  том,  что  Хозяева
Жизни - именно они, а Люди, с которыми они живут,  только  и  существуют
для того, чтобы их Котикам и Кошечкам было бы удобнее, сытнее и забавнее
жить на свете...
   Живешь с любящим тебя Человеком - изволь и ты чувствовать за него от-
ветственность! Сыт ли он, не холодно ли ему, не грозит ли ему опасность,
не слишком ли он много пьет, как Шура?..
   Вот что такое Любовь с большой буквы. А не всякие там  облизывания  и
мурлыкания.
   Старею, что ли? Шесть лет... Это сколько же поЧеловечьи будет?  Мы  с
Шурой как-то высчитывали - получалось года тридцать три, тридцать  четы-
ре. То есть, мы с ним почти ровесники.
   М-да... Рановато я взялся проповедовать столь примитивные философские
сентенции, так откровенно лежащие на поверхности бытия.  Это  все  равно
если бы Шура Плоткин сегодня начал бы писать  многотомный  труд  -  "Моя
жизнь в российской словесности". Хотя а почему бы и нет? Если есть,  что
сказать, - валяй...
   Мои ленивые размышления были резко прерваны шипением сразу нескольких
Кошачьих голосов и ответным, достаточно дружелюбным  лаем  какого-то  не
очень большого, явно бродячего Собака.
   Я совсем вылез на внешний подоконник нашего дома, но оттуда тоже было
ни черта видно, и мне пришлось махануть с подоконника на "наше"  дерево.
Там я покрутился и перепрыгнул на нижнюю толстую ветку. Сквозь ее корот-
кие безлистные отростки я увидел внизу следующую картинку...
   У старого, брошенного автомобиля, под которым я справлял  свою  нужду
прошлой ночью, а потом "пользовал" (вот что такое  -  внутренний  редак-
тор!) Кошечку-грязнульку, ради которой, собственно  говоря,  я  и  торчу
сейчас на дереве, нервно крутился небольшой кудлатый  Песик,  забежавший
сюда, видимо, совершенно случайно.
   Вокруг Песика, по кругу, жутковатой поступью, с выгнутыми  спинами  и
прижатыми к затылкам ушами, медленно двигалась Котово-Кошачья  банда.  Я
не умею считать, но их было очень много!
   То, что банда была организована, было  видно  с  первого  взгляда.  Я
только не мог понять, кто из них - Главарь. Зато тут же узрел свою гряз-
но-беленькую Кошечку, в ужасе прижавшуюся к заднему колесу автомобиля.
   - Ну чего вы, ребята?!.. - дрожащим голосом лаял этот Собак  по-наше-
му, по-Животному. - Чо я сделал-то?.. Я просто так, поссать  сюда  забе-
жал... Да если б я знал!.. Так разве я бы... Ну чего вы, в натуре?..
   - Ну чего вы, в натуре? - повторил чей-то насмешливый Котовый голос с
восточным акцентом, и круг шипящих Котов еще теснее приблизился  к  нес-
частному Песику.
   Вот тут я увидел, как из подвала неторопливо вышел гигантский  Кот  с
мертвой Крысой в зубах. Он был больше меня раза в полтора!
   - Вагиф... - заплакал Песик. - Вагиф!.. Ну, пожалуйста!..
   Так вот что это за "Вагиф"!.. А я еще наивно пытался понять, кто Гла-
варь этой банды... Ох и здоровый, гад!.. То-то вчера эта беленькая тряс-
лась и все время твердила: "А что скажет Вагиф?.." Теперь-то я ее  пони-
маю.
   Громила Вагиф сел в сторонке, положил перед собой дохлую Крысу и  так
ухмыльнулся Песику, что у меня мороз по коже пошел.
   - Вагиф!.. - уже просто зарыдал Песик. - Я больше никогда не буду сю-
да приходить!.. Я нечаянно...
   - Конечно нечаянно, дорогой, - почти ласково ответил ему Вагиф. - Ко-
нечно ты больше никогда не будешь сюда приходить!
   Это прозвучало как приговор. Я не успел и опомниться у себя на  дере-
ве, как вся банда с жуткими воплями бросилась  на  несчастного  Пса.  Не
скрою, я даже зажмурился...
   ...Когда я открыл глаза, Коты уже расступались. Истерзанное, окровав-
ленное тело Песика валялось посередине двора. Наверное, в каком-то угол-
ке Песьего существа теплились остатки жизни - его задние лапы  еще  кон-
вульсивно дергались и мелко-мелко трясся измочаленный хвостик...
   - Вы что-нибудь до конца доделать можете?!.. - с характерным  восточ-
ным акцентом спросил Вагиф у своей банды.
   Коты молчали, тупо глядя на умирающего Собака.
   - Учишь вас, учишь!.. - прошипел Вагиф и встал.
   Подошел к гибнущему Песику, наклонился над ним и  мгновенно  прокусил
ему шею. Из прокуса брызнула вверх толстая струя крови, но Вагиф не  дал
ей разбрызгаться по пыльной, утоптанной земле  двора.  Наполняясь  дикой
яростью и захлебываясь от жадности, Вагиф стал пить эту кровь, пока зад-
ние собачьи лапы не замерли, а хвостик не перестал трястись.
   Я видел, что даже многие Коты и Кошки банды Вагифа, под тем или  иным
предлогом, отворачивались, стараясь не  смотреть  на  эту  омерзительную
сцену.
   Меня трясло, как в лихорадке! Теперь я уже не зажмуривался, а, наобо-
рот, не мог оторвать глаз от окровавленной морды Вагифа.  Я  чувствовал,
что меня покидают рассудок, знание Лоренца и  Шелдрейса,  опыт  интелли-
гентного общения с Людьми и Животными, и во мне, внутри меня, поднимает-
ся дикая, могучая и мутная волна Звериных инстинктов, напрочь  стирая  в
моем мозгу все ограничения, - все, чем я жил последние несколько лет...
   А Вагиф - сволочь, подонок, убийца - развалился посередине  двора  и,
облизываясь, подозвал к себе двух молодых Котов из своей шайки.
   Те беспрекословно подошли. Вагиф  перевернулся  на  спину,  раздвинул
свои задние лапы, и дальше стало происходить уже что-то совсем невероят-
ное и невозможное!!!
   Один молодой Кот стал вылизывать Вагифу задницу под хвостом, а второй
Кот, стараясь не мешать первому, лизал у Вагифа яйца.
   Меня чуть не вытошнило.
   Я многое видел в своей жизни и многое перепробовал сам.  Но  с  таким
гнусным зрелищем, с такой мерзостью я никогда не сталкивался.  Добро  бы
эту огромную тварь, этого вонючего Вагифа ублажали  бы  пара  нормальных
Кошек - это я еще мог бы понять. Но то, что ЭТО делают молодые, здоровые
Коты - я просто не мог поверить своим глазам!..
   Вагиф стонал от удовольствия, перекатывался с боку на бок,  закатывал
глаза, сладострастно таращился в черное американское небо и...
   ...в какую-то секунду вдруг неожиданно увидел на дереве меня!
   Он злобно хлестнул хвостом по земле,  отбросил  молодых  Котов  одним
движением задней лапы и, глядя на меня снизу вверх, крикнул:
   - Эй, ты! На дереве!.. Марш сюда! А то у меня давно свежачка  не  бы-
ло... Давай, давай, слезай. Хорошо вылижешь меня - оставлю жить, плохо -
пеняй на себя!..
   Вот тут я вдруг понял, что этот огромный, наверное, невероятной  силы
самец, при всех своих внушительных статях, - примитивный и злобный ИМПО-
ТЕНТ!
   Импотент, которому ничего не остается, как люто  ненавидеть  Кошек  и
унижать Котов, способных нормально трахаться...
   Мало того, даже гомосексуализм, который он  так  назойливо  выставлял
напоказ, был сотворен из злобы и зависти. Его гомосексуализм  был  наск-
возь лжив. Это была не врожденная аномалия, когда одна особа не в состо-
янии победить в себе влечение к субъекту своего же пола. Недуг  -  вечно
охаиваемый, всегда преследовавшийся и только в последние годы  завоевав-
ший свое место в мире под половым Солнцем. Недаром же мэр Нью-Йорка бла-
госклонно участвовал в ИХ демонстрации!
   В Германии, в Грюнвальде, я знал трех Фоксиковпедерастов. Милые, доб-
рожелательные и очень сердечные ребята. Как только я  однажды  отказался
участвовать в их сексиграх, сказав, что я совсев-совсем из другой коман-
ды, тактичные Фоксики тут же предложили мне бескорыстную дружбу, которую
я с благодарностью принял.
   В конце концов, кого ты хочешь трахать - это твое личное  дело.  Хоть
замочную скважину. Бог в помощь...
   Но лживый, искусственный гомосексуализм Вагифа был соткан из  элемен-
тарного полового бессилия, мстительности и неукротимой, чисто  восточной
жажды власти.
   - А ты не боишься, что я увлекусь этим занятием и нечаянно оторву те-
бе твои дряблые, пустые яйца? - спросил я, осторожно слезая с дерева.
   Боже, что тут было?!! Коты и Кошки банды Вагифа шарахнулись в  разные
стороны от ужаса. Наверное, никто никогда не позволял себе так  разгова-
ривать с "самим Вагифом"!..
   Краем глаза я видел, как моя  беленькая  Кошечкагрязнулька  в  панике
юркнула под автомобиль, уткнулась носом в землю и обхватила  голову  пе-
редними лапами, закрыв глаза и уши.
   Сам Вагиф тоже был потрясен! Он перевернулся на  живот,  огляделся  в
недоумении и встал на все четыре лапы.
   - Что ты сказал?.. - просипел он, не веря своим ушам.
   С последней, самой нижней ветки дерева я спрыгнул на землю.
   - Я сказал, что отгрызу сейчас твои вонючие, грязные яйца! - повторил
я.
   Голос мой вибрировал от чудовищной злобы. Чувствовал  я  себя  сейчас
так, как тогда в Германии - на автобане Гамбург-Мюнхен, когда Алик начал
стрелять в Водилу! Выбора не было. Или я - или он...
   Этот подонок был и тяжелее меня, и клыки у него были  побольше  моих,
да и физически он был мощнее меня. Бодибилдингом занимался, что ли, сво-
лочь?!..
   Банда очухалась и стала сжимать круг. Я понимал, что, если  сейчас  я
не совершу что-нибудь из ряда вон выходящее, я буду разорван на куски.
   И тогда я, не отдавая себе отчета в своих действиях,  просто  сел  на
землю. Это было неожиданно не только для меня, но и для  Вагифа,  и  для
всех, окружавших меня Котов и Кошек.
   Теперь, когда я находился в непосредственной близости от Вагифа, -  я
смог разглядеть его  поподробнее.  Он  был  огромен,  грязен,  перемазан
кровью несчастного Песика и очень вонял!
   Вагиф еще больше выгнул спину, прижал  уши  к  затылку  и  пошел  мне
навстречу, в остервенении хлеща себя по могучим, клочкастым бокам.
   А круг становился все теснее и теснее, - кольцо Котов, жаждущих  моей
крови, все плотнее сжималось вокруг меня. Даже если  Вагифу  не  удастся
покончить со мной одним разом, в следующее мгновение  я  буду  растерзан
дружным коллективом этих провонявших помойками, злобных, тупых,  хвоста-
тых тварей.
   "...Будто кто-то мне в кабацкой  драке  саданул  под  сердце  финский
нож..." - вспомнил я вдруг нашу петербургскую кухню и пьяненького Шуру с
гитарой...
   И в ту же секунду, когда уже совсем рядом, у  самого  своего  носа  я
ощутил хриплое и нечистое дыхание этого негодяя Вагифа, я  из  положения
сидя, со всех четырех своих лап, взвился в воздух над ним, метра на  два
с лишним, и сверху рухнул на спину этого могучего и грязного идиота!..
   Когтями всех четырех лап я пронзил  мощное  и  жилистое  тело  своего
смертельного Врага, а клыками...
   Хочу извиниться сразу за излишний натурализм этой сцены. Но и я  поп-
росил бы не забывать, что всетаки я - КОТ ЖИВОТНОЕ! И когда в сотые доли
секунды решается извечный вопрос - "БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ...", из меня начис-
то улетучиваются такие славные чувства, как  Жалость  и  Сентиментализм.
Как говорил в таких случаях Шура Плоткин, "кончилось  время  благородных
мушкетеров капитана де Тревиля!.."
   Я даже не осознал произошедшего. Просто услышал у себя на зубах  про-
тивный и громкий хруст шейных позвонков Вагифа, ощутил вкус  его  крови,
хлынувшей мне в рот, и под всеми четырьмя лапами с глубоко вонзенными  в
его тело когтями почувствовал предсмертную судорогу этого Гада!..
   Но я еще глубже запустил в него, уже в мертвого, свои когти, а клыка-
ми вконец раздробил ему шею у самой головы.
   Не разжимая зубов, сдерживая рвущийся из меня Дикий Победный  вой,  я
поднял глаза на окружавшую меня трусливую хамскую свору и  посмотрел  на
них так, что они попятились.
   Тогда я разомкнул пасть и, не слизывая кровь ни с морды, ни  с  усов,
негромко сказал им всем по-Нашему, по-Животному:
   - Ну что, бляди? Кто следующий?!..
   Я даже и не представлял себе, что могу так ОЗВЕРЕТЬ!

   И в России, и в Германии я очень любил смотреть телевизионные переда-
чи о Животных. Особенно - в Германии! Немцы эти передачи  делают  просто
великолепно. В отличие от всего остального кино, которое,  по  выражению
Шуры Плоткина, да и того же Фридриха  фон  Тифенбаха,  -  "в  рот  взять
нельзя".
   Я-то в этом кино, признаюсь, не очень тяну. Мне - или интересно,  или
- не интересно. А вот эти два столь разных Человека, обладавших, с  моей
точки зрения, безупречным вкусом, утверждали, что художественный кинема-
тограф немцам явно противопоказан! Ну, не дано людям, и все тут...
   В отличие от американцев, которым это ремесло вложил в руки сам  Гос-
подь Бог.
   Вернемся к телевизионным фильмам  о  Животных.  Вспоминаю,  как  меня
всегда раздражал и приводил в бешенство один и тот  же  момент  в  охоте
больших и ужасно хищных моих Собратьев и Со... ("Сосестер" - можно  ска-
зать? Или так не говорят?..) из клана Тигров, Львов, Леопардов и  других
Котообразных, когда они подкрадывались  к  гигантскому  стаду  полосатых
Зебр и, предположим, Львица набрасывается на одну Зебру  и  тут  же,  на
глазах у всего стада, убивает ее и утаскивает к чертям собачьим!
   Каждый раз, когда на экране появлялась подобная сцена, мне вдруг ста-
новилось наплевать на все мои Видовые и Родовые связи со Львицей и я це-
ликом становился на сторону Зебры!..
   Глядя на экран, мне всегда хотелось вопить дурным голосом:
   "Суки вы все трусливые!.. Чего вы смотрите, как эта падла терзает ва-
шу подругу?!.. Чего вы боитесь, кретины огромные?!! Да бросьтесь  вы  на
эту паршивую Львицу хоть небольшой компашкой, она же обсерется от  стра-
ха! Забейте ее своими сильными  копытами!  Не  давайте  ей  нападать  на
вас!.. Почему вы отворачиваетесь?.. Вон, даже  травушку  щиплете,  вроде
вас это не касается... Еще как касается! Вон ты, которая делает вид, что
ничего не происходит, хотя в десяти метрах от тебя убивают  тебе  подоб-
ную, ты же, говно, будешь следующей!.. А вокруг все твои полосатые тупые
бздилы будут щипать травку и отворачиваться!.."
   Я понимаю - кушать всем нужно, детенышей кормить... И каждый  промыш-
ляет, как может. Как говорится, Бог вам судья.
   Но когда я вижу стадо Зебр, вооруженное могучими копытами, или  Анти-
лоп с рогами-кинжалами, или Буйволов, способных лбом свалить дерево, - и
вижу, как они трусливо бросают Своего на растерзание одной Львице, я от-
казываюсь их понимать!
   Да соберитесь воедино, затопчите вы Львицу копытами, проткните ее ро-
гами, раздавите своей чугунной тупой башкой! Но только  одной  командой,
сообща...
   Я всю свою сознательную жизнь существовал по  принципу  -  "Своих  не
закладывают!" Мне посчастливилось общаться с Людьми и Животными, для ко-
торых этот девиз тоже не был пустым звуком:  Шура  Плоткин  и  мой  друг
безхвостый Кот-Бродяга, Водила и Таня Кох, полицейский овчар Рэкс и  его
подчиненный лейтенант Клаус (забыл фамилию...),  профессор  фон  Дейн  и
Хельга Шредер, Фридрих фон Тифенбах и карликовый пинчер Дженни, милицио-
нер Митя и Капитан-Александр-Иванович-Кэп-Мастер... Да тот  же  Кот  Ру-
дольф и его супруга Маня! А мои новые друзья - Тим и Рут Истлейк?!..
   Все они обязательно следовали этому правилу - "Своих не закладывают".
   Я все это к чему? А к тому, что я  сильно  ошибался,  полагая,  будто
банда Вагифа хорошо организована. Была бы она организована - от меня ос-
тались бы только клочья. АН нет! Никто и не рюхнулся, когда я  прикончил
их засранного Главаря!..
   Наоборот, вот они его тут же ЗАЛОЖИЛИ! Да еще как... Прямо по истори-
ческому примеру, о котором рассказывал мне Фридрих фон Тифенбах, -  "Ко-
роль умер! Да здравствует Король!.."
   Тут же около меня оказалось несколько давно немытых, но  вполне  при-
личных Кошек с томными глазами.  Их,  правда,  достаточно  решительно  и
как-то по-хозяйски тут же оттерла моя Первая  Американочка  -  беленькая
Кошечка-грязнулька.
   Трусовато поджав хвосты, на полусогнутых лапах подходили  по  очереди
разные Коты - представиться и снюхаться. Рыла у них были  самые  что  ни
есть готовые к повиновению. Причем это были те же  самые  Коты,  которые
пятнадцать минут тому назад по приказу Вагифа скопом, ни за что  ни  про
что растерзали несчастного заблудившегося Песика. А еще минуту назад бы-
ли готовы схарчить и меня!..
   Но тут, извините, Вагиф не успел скомандовать.  Я  ему  слегка  поме-
шал...
   Конечно, это была свора беспредельщиков и банда преступников. Но  ор-
ганизованы они были из рук вон плохо. Нельзя держать в повиновении такое
количество Живых существ только на одном страхе и унижении. Наверное,  у
любого Главаря или Президента должен быть хотя бы небольшой элемент Люб-
ви к своему народцу. Тогда никто не будет обходить тебя, мертвого,  сто-
роной, будто и не лежишь ты сейчас в луже собственной крови. И, нечаянно
вступив в эту кровь, никто не будет брезгливо отряхивать лапы и пытаться
как можно скорее избавиться от "этой гадости", как пробормотал  один  из
Котов, ублажавших Вагифа.
   Этот подоняра и у меня попытался понюхать под хвостом,  но  я  только
показал ему клыки, как он моментально на жопе отъехал к  стенке  старого
гаража. Это произвело впечатление и на остальных.
   И снюхиваться я не хотел ни с кем из них. Меня все еще трясло от  пе-
режитого, кровь Вагифа засыхала у меня на морде, усах, под  когтями,  но
облизываться было противно и  невмоготу.  Неожиданно  моя  Кошечка-гряз-
нулька будто прочитала мои мысли. А может, так оно  и  было?  Во  всяком
случае, она очень вовремя шепнула мне:
   - Тебе нужно водой умыться. Идем. Тут недалеко...
   - Спасибо, - тихо сказал я ей, а на всех остальных рявкнул:  -  Трупы
убрать! Никуда не расходиться. А кто смоется...
   Я грозно оглядел эту бандитскую шоблу и, на всякий случай, добавил:
   - Вернусь - всех пересчитаю!
   Перебивая друг друга, Коты и Кошки хором закричали, что будут следить
друг за другом и никто без спросу не уйдет. Тоже достаточно  гнусно,  но
действенно. Однако и я - хорош! "Всех пересчитаю!.." Наврал  для  пущего
страха. Считать-то я, сами понимаете... Надо, чтобы Тимур позанимался со
мной хотя бы самой простой арифметикой.  Еще  бы  научиться  самому  чи-
тать...
   Мы вышли со двора на Шестьдесят пятую. Из каждого дома на высоте мое-
го носа торчал пожарный гидрант. Мы с Грязнулькой пробежали парочку  до-
мов и нашли подтекающий гидрант, из которого сочилась струйка воды.
   - Прокладку надо бы сменить... - сказал я, чем привел мою  Грязнульку
в полное восхищение.
   Что такое "прокладка" и почему ее надо "менять"  -  я  и  понятия  не
имел. Но так всегда говорил Шура Плоткин, когда видел подтекающий водоп-
роводный кран.
   Наверное, если бы он хоть раз в жизни "сменил" эту "прокладку", я  бы
знал, что это такое. Но Шура только об этом говорил. Сколько я себя пом-
ню, кран у нас подтекал всегда...
   Я с наслаждением подставил морду и передние лапы под струйку  воды  и
вымылся начисто. После чего отряхнулся и заставил вымыться и Грязнульку.
   Мылась она крайне неумело. Мне даже пришлось ей  помогать  и  показы-
вать, как это делается по-настоящему. Зато когда процесс обучения и омо-
вения был закончен, передо мной предстала такая Беленькая,  такая  Хоро-
шенькая, такая Пушистая Кошечка, что я не удержался и тут же, не  отходя
от гидранта, как говорил Шура Плоткин, "слился с ней в едином экстазе"!

   Вернувшись во двор, мы не увидели ни бедного Песика, ни  эту  омерзи-
тельную груду костей, мяса и шерсти под бывшим названием "Вагиф".
   Вся Котово-Кошачья стая сгрудилась между гаражом и  старым  автомоби-
лем, и лишь два молодых Кота, которые еще совсем недавно ублажали своего
Главаря, теперь бешено скребли задними лапами по земле и торопливо  заб-
расывали кровавые следы, оставшиеся после совершенных событий.
   Увидев меня, они сразу приняли невероятно озабоченный  вид,  стремясь
показать - как они старательны и горды тем, что именно им поручено такое
важное и необходимое дело!
   Увидев мою подружку чистенькой, беленькой и пушистой,  Кошки  презри-
тельно переглянулись и завистливо уставились на нее. Старые Коты опусти-
ли глаза, а молодые трусливо отвернулись. А моя... Ну, смех прямо!.. Как
внезапно возникшая уверенность в себе преображает  даже  Кошку-дворнягу!
Моя гордо повела головой и спокойно  окинула  всю  эту  вонючую  компаху
взглядом Первой Дамы Королевства.
   Мы с ней сели напротив этой немытой шоблы, и я толкнул речь.
   Я сказал этим американским курвам, что УБИВАТЬ можно только в  случае
самозащиты. Или когда твои Котята погибают с голоду. Но что-то я не  ви-
жу, сказал я им, чтобы кто-нибудь здесь так уж выглядел голодным.  Гряз-
ные все, вонючие, нечесаные, неприбранные - да, а рожи у всех очень даже
откормленные!..
   Поэтому теперь будет так: УБИЛ - СДОХНИ сам. А я тебе в  этом  помогу
всеми своими силами. За это - ручаюсь!
   Вокруг - кучи магазинов, кафе, ресторанчиков,  шашлычных,  сказал  я.
Привести себя в порядок, умыться, покрутить мозгами и жить можно, как  у
Христа за пазухой!
   Это выражение я слышал от Водилы, и оно мне очень понравилось.
   - А Собаки? - спросил меня пожилой Кот. - Тут  их  столько...  Стаями
нападают. Даже на Людей!..
   - Знаю, сам сталкивался, - сказал я. - В этом случае - не  жалеть  ни
себя, ни их!.. Но делать это  надо  организованно!  Продуманно.  Заранее
обеспечивая себе пути отхода - гаражи, деревья, подвалы...
   - А там - Крысы... В сто раз больше, чем нас! - крикнул кто-то.
   - Уже двух наших разорвали!.. - прогундосила старуха Кошка и  сделала
вид, что смахнула слезу. - Накинутся целой стаей на одного и...
   - Как вы на ту Собачку, да? - спросил я.
   Все тут же заткнулись, поджали хвосты, стали какие-то щепочки, камуш-
ки разглядывать у себя под ногами.
   - А с Крысами можно договариваться, - сказал я, хотя никогда в  своей
жизни не разговаривал с Крысами.
   - Разумно, - раздался за моей спиной совсем не Кошачий голос.
   Я резко повернулся. Из полукруглого решетчатого подвального окошка, в
том месте, где в переплетении оконной рамы было выбито стекло,  на  меня
смотрела большая Крыса с седой мордой. Причем Крыса была  явно  мужского
пола. Значит, КРЫС, что ли?..
   Четверо "наших" инстинктивно рванулись  было  к  этому  Крысу,  но  я
только хлестанул себя хвостом, прижал  уши  и  приподнял  верхнюю  губу,
предъявляя свои клыки на всеобщее обозрение, как все четверо будто натк-
нулись на невидимую стену и прилипли жопами к земле.
   - Я же сказал - ДОГОВОРИТЬСЯ, - негромко, но внятно прошипел я Котам.
- ДО-ГО-ВО-РИТЬСЯ! А не лезть в драку вчетвером на одного, а потом жало-
ваться, что их слишком много... Хватит! Хватит крови, это вы можете, на-
конец, понять?!
   - Очень разумно, - повторил у меня за спиной седой Крыс.
   И вдруг на какое-то мгновение я услышал в своей башке  далекие  голо-
са!.. Явственней всех слышался голос Мастера:
   - Очень, очень разумно, Мартын!
   Слабее, но достаточно отчетливо прозвучал голос Фридриха фон Тифенба-
ха:
   - Я искренне горжусь тобою, Кыся...
   - Я знала, что ты потрясающий Кот!.. -  где-то  там  прокричала  Таня
Кох.
   И уж совсем слабо, еле-еле слышно, словно с другой планеты, Водила  и
милиционер Митя сказали далеким-далеким хором:
   - Ну, Кыся... Ты, бля, даешь!
   Только Шуриного голоса я не услышал...
   Были, правда, какие-то тревожные шорохи со  знакомыми  интонациями...
Мне даже стон Шурин почудился! Но... Он это был или не он - кто знает?..
А если это был Шура - то что с ним? Почему, как мне кажется, я всех слы-
шу, а его нет?.. Значит, с ним чтото произошло?..
   У меня прямо комок подкатил к глотке. Еле отдышался.
   Наверное, поэтому я несколько скомкал конец  своей  речи,  потребовав
ото всех Котов и Кошек - без малейшего исключения и скидок  на  возраст,
как в одну, так и в другую сторону, - завтра ночью явиться на сходняк  к
старому гаражу чисто вымытыми, прилизанными и желательно с уже  выкусан-
ными блохами. И без какой бы то ни было агрессии!
   - Все! - сказал я. - Переходим на мирные рельсы... Будя, едрена вошь!
Навоевались!..
   Это я в каком-то кино по телику слышал.
   Мало того, я потребовал от них, чтобы  каждый  к  завтрашнему  вечеру
приволок хотя бы одну толковую идейку по переустройству и,  как  говорят
сегодня, "реформам" нашего будущего сообщества. Ибо мне думать  за  всех
некогда, у меня своих дел по горло, сказал я, и скорее всего, через нес-
колько дней мне придется на недельку смотаться в Вашингтон, повидаться с
одним конгрессменом, - так что просил бы прикинуть - кто бы  мог  подме-
нить меня, пока я буду находиться в правительственной командировке...
   Я не собирался вешать им лапшу на уши. Мне просто показалось, что для
пользы дела - так будет звучать весомее.
   Все-таки Кот, воспитанный Советской властью, или, вернее,  российским
менталитетом (потрясающее слово!), где бы ни было - в России ли, в  Гер-
мании, в Америке, - все равно останется самим собой! Вот обязательно ему
нужно подчеркнуть свою близость к начальственным кругам, без нажима упо-
мянуть дватри популярных имени, неназойливо напомнить о своем былом  ве-
личии...
   Последнее в полной мере относится к Котамэмигрантам.
   Помню, Шура всегда очень смеялся над этим. И я с ним...
   А когда сам Щура вдруг получил какую-то вшивую  комсомольскую  премию
за крохотный сборничек рассказов - ни денег, ни  хрена,  кроме  медальки
"под золото" на красной ленточке, - так он же больше недели пил с кем ни
попадя - так ему это понравилось!
   Вот тут я малость напутал: от лауреатского восторга Шура выпивал все-
го лишь пять дней. А уже от стыда, что "поймался на эту муху", - еще дня
три пил без просыпу. И потом две недели каялся, что повел себя как  пос-
ледний жлоб и что он не достоин высокого звания русского интеллигента, и
бормотал строчку чьих-то стихов - "Быть знаменитым некрасиво...".
   Чего бормотал, понятия не имею. Если честно, так знаменитым он никог-
да и не был. Его все любили за совершенно другое...
   ...По всей вероятности, с этими засранцами-бандитами никто никогда не
разговаривал нормальным языком. Они чуть не чокнулись от картинки, кото-
рую я им нарисовал! То, что у половины этой хевры поехала крыша, - тут и
к гадалке не ходи...
   А моя Первая Американочка-прихехешка сидела рядом  со  мной,  да  еще
мордочкой ко всем остальным, - словно в  президиуме,  -  и  разглядывала
свою же братву так, будто она видит их впервые!..
   Я-то понимал, что еще до вчерашнего дня на ней, на молоденькой  Гряз-
нульке, теряли свою невинность и обучались сексуально-половым  азам  де-
сятки юных Котов, только вступающих в свой трахательно-возрастной  пери-
од. Никаких особых иллюзий у меня по поводу этой помытой  поблядушки  не
было...
   И все равно было очень приятно наблюдать, как от соседства и близости
со мной эта Киска (я тоже хорош - не удосужился узнать, как  ее  зовут!)
так задрала свой розовый носик, что даже бывалые и наглые  Кошки-профес-
сионалки, которые всего час назад и не смотрели в ее сторону, стали мес-
ти перед ней хвостами и подлизываться!
   Сзади меня раздался негромкий голос старого седого Крыса:
   - Прошу прощения, мистер... На два слова!
   - Минутку, - сказал я ему, а Котово-Кошачьей компахе рявкнул в манере
старшины, которого Шура всегда изображал при воспоминаниях о  своей  ар-
мейской службе: - Разойди-и-ись!!!
   А беленькой, пушистенькой тихо сказал:
   - Ты меня прости, малыш, но я не могу пригласить тебя к себе. Я  пока
сам в гостях. До завтра, о'кей?..
   - Ноу проблем, май дарлинг. Бай-бай! - легко ответила она  и  покоси-
лась на одного молодого черного Кота, который исподтишка бросал  на  нее
выразительные взгляды.
   На мгновение я почувствовал непонятно откуда взявшийся  укол  ревнос-
ти... Да нет! Не ревности, а уязвленного самолюбия. Я понимал, что  про-
игрываю этому молодому дурачку всего лишь в возрасте - ему было от  силы
три года. Но в остальном-то я его наверняка превосходил!.. А вот  оказы-
вается, что все это не так уж важно. Оказывается, важнее быть молодым...
   Но я ничего не сказал этой беленькой посикухе. Даже взглядом себя  не
выдал и пошел к старому, седому Крысу.
   Из короткого разговора со старым Крысом выяснилось, что со мной очень
хотела бы поговорить Мадам - коронованная и полновластная хозяйка огром-
ного Крысиного клана, занимающего достаточно серьезную территорию,  даже
по Нью-Йоркским масштабам. Ее владения с одной стороны  простирались  до
самого Квинс-бульвара, а с другой, противоположной, - аж  до  Шестьдесят
четвертой "дороги". Это у них тоже - улица. Включая, естественно, и нашу
Шестьдесят пятую. С боков же границы территории Мадам проходили по Девя-
носто девятой и Сто второй стритам. Что тоже - улицы. Только какие-то из
них идут с севера на юг, а другие - не то авеню, не то стриты  (пока  не
разобрался...) - с востока на запад...
   Про стороны света я теперь знаю почти все! На судне я так наблатыкал-
ся следить за компасом, что даже самостоятельно  отмечал  отклонения  от
курса на три-пять градусов.
   Я вежливо ответил серому Крысу, что еще плоховато знаю этот  район  и
не очень ясно представляю себе  величину  всех  владений  Мадам.  Однако
охотно верю в их грандиозность.
   В разговоре с седым Крысом я невольно заговорил языком  Фридриха  фон
Тифенбаха - сдержанно и, насколько мне это доступно, интеллигентно, вре-
мя от времени обнаруживая глубину своих знаний, способную поразить любо-
го собеседника. А так как знаний у меня было "с  гулькин  хвост",  то  я
пользовался только манерой разговора Фридриха.
   Я начисто исключил из своего лексикона  слегка  приблатненную  манеру
речи сегодняшнего так называемого "культурного слоя" общества  и  совер-
шенно не пользовался наиболее близкой мне - чуть хамоватой, но четкой  и
выразительной - речью Водилы, милиционера Мити и всего нашего  Санкт-Пе-
тербургского пустыря.
   Старый Крыс заверил меня, что Мадам уже почти все знает о моем  коро-
теньком пребывании на территории ее владений - у них превосходно постав-
лена разведка. Знает о бое и победе над Вагифом, слышала о  моей  мирот-
ворческой речи и готовности к переговорам и теперь  хочет  познакомиться
со мною лично. И, если я не возражаю, то эти переговоры сразу же и  про-
вести. Безопасность гарантируется.
   И несмотря на то, что лапы мои буквально подламывались от усталости и
пережитого, я ответил уже даже не в манере, а почти голосом Фридриха фон
Тифенбаха:
   - Я чрезвычайно ценю приглашение Мадам, буду искренне рад быть предс-
тавленным ей, и если мое скромное  участие  в  будущем  взаимоприемлемом
Единении столь противоположных представителей Животного мира послужит на
пользу этого Союза, я буду считать, что  мой  жизненный  и  нравственный
долг выполнен.
   Старик Крыс чуть не выпал в осадок!..
   Не скрою, я и сам едва не рухнул под тяжестью этой фразочки. Мелькну-
ла мысль,что Фридрих все-таки намного умнее меня - он никогда не стал бы
выражаться с такой пышностью. Так мог сказать Шура Плоткин, и то - в по-
рядке трепа, в своем привычном иронично-издевательском стиле.
   Боюсь, что я уже давным-давно перестал быть самим собой.
   Я - Шура Плоткин, я - Водила, я - Фридрих фон Тифенбах,  в  чем-то  я
уже - Мастер... И в то же время я - Кот Мартын. Кыся. Вот как это?!..

   Уже потом, лежа в своей уютной коробке с одеяльцем, слушая мерное ды-
хание спящего Тимура, сам я, несмотря на дикую усталость и очень поздний
час, никак не мог заснуть - все вспоминал о переговорах с Мадам.
   Владения ее были поистине огромны! Старый Крыс вел меня по такому ко-
личеству подвальных переходов, по таким узким  для  меня  лазам,  где  я
из-за своих габаритов протискивался с величайшим трудом, мы шли так дол-
го, мы одолели такое количество старых водопроводных труб без воды,  что
мне показалось - не пройдет еще и трех минут нашего путешествия к  рези-
денции Мадам, как мы вынырнем где-то уже в середине пустыря  перед  моим
бывшим домом в Санкт-Петербурге! Или, на худой конец, окажемся  рядом  с
Хинезише-турм Английского парка в Мюнхене.
   Справедливости ради, должен отметить, что весь путь  был  удивительно
чист - ни грязи, ни мусора, ни дерьма. Все было  буквально  вылизано.  И
мне это очень понравилось.
   Впереди нас бежала Группа Охраны - четыре здоровенных молодых Крыса с
такими устрашающими резцами, что при одном взгляде на них  мне  станови-
лось не по себе. Точно такая же Группа замыкала наш кортеж. Тоже словеч-
ко - будь здоров, да? Это я Фридриха слышал  и  все  время  ждал  случая
ввернуть его в свою фразу...
   На непросматриваемых поворотах или неожиданных спусках и подъемах де-
журили Патрульные Крысы.
   В помещениях, отстоявших влево  и  вправо  от  основного  пути,  судя
только по запахам и звукам оттуда, - обитало  такое  количество  Крысов,
Крыс и Крысят, что я только диву давался, как скромно они  себя  вели  -
разорвали всего двух Котов! Да выйди они хоть половинным составом на по-
верхность Квинса, они уничтожили бы давным-давно всех Котов  и  Кошек  в
округе, а с тем  омерзительным  Вагифом  сообща  справились  бы  гораздо
раньше меня.
   Меня потрясла четкая продуманность всего того, что  я  увидел  своими
глазами, - от чистоплотности до строжайшей дисциплины. Я не преминул вы-
разить свое восхищение старому Крысу, уже с трудом бегущему впереди  ме-
ня.
   Он был польщен и сказал мне, что у Крыс это врожденное. Однако  время
от времени приходится вводить ряд корректив в сложившиеся традиции.
   - С чем это связано? - вежливо поинтересовался я.
   - Тут масса привходящих факторов... - сказал старый Крыс. - И  бурное
развитие американской химической промышленности, производящей каждый год
все новые и более сильные средства против нас... И стремление Людей  пе-
реселиться  за  пределы  НьюЙорка.  Тут  мы  теряем  экономическую  ста-
бильность... И загрязнение сточных вод, и  попытки  Людей,  производящих
продукты питания для самих себя, максимально насытить эти продукты  раз-
личными суррогатами. Из-за этого мы вынуждены как можно  больше  держать
наших Крысят на материнском молоке. А это значит, что Матери-Крысы  зна-
чительную часть суток прикованы к дому. Самцы выбиваются  из  сил  -  им
приходится воевать, строить, добывать пищу пристойного качества и, прошу
прощения, охранять свои семьи, извините, от вас... Я  уже  не  говорю  о
всяких там пошлых крысоловках, о бетоне с  толченым  стеклом  и  прочими
проявлениями Человеческого идиотизма!
   - Боже! - искренне воскликнул я, с трудом влезая в  очередную  бывшую
водопроводную трубу. - Но об этом  кто-то  должен  постоянно  думать?!..
Кто-то должен всем этим руководить! Насколько я понял, это  требует  со-
вершенно феноменальной организации...
   - Конечно. - Старый Крыс с удовольствием замедлил свой бег, в  ожида-
нии, когда я протиснусь сквозь трубу. - Все возглавляет Мадам. Ну и  не-
которым образом Совет.
   Мы наконец вылезли из трубы и побежали широким подвальным  переходом.
Из боковых ответвлений за нами следили сотни и сотни Крысиных глаз...
   От усталости я растерял интеллектуальную манеру Фридриха фон Тифенба-
ха, зато вдруг приобрел непривычный для себя, какой-то  простовато-двор-
ницкий тон.
   - А вы, извиняюсь, кем будете? - спросил я седого Крыса.
   - Я - Главный Советник Мадам, - скромно ответил мне Крыс. - Когда-то,
в молодости, мы были с ней достаточно близки... Потом ее  постигло  нес-
частье: она - легкомысленное и  прелестное  создание,  эталон  Крысиного
изящества и очарования - случайно попала в лапы этого гангстера  Вагифа.
Они с хозяином только-только переехали в Америку  из  какогото  Третьего
мира. Я, тогда еще молодой, полный сил Крыс, бросился на помощь,  проку-
сил Вагифу низ живота, и он выпустил Мадам. Подоспели наши друзья -  Ва-
гиф бежал... Но что-то он успел повредить у Мадам, у нее отнялись задние
лапы. С тех пор она не ходит. Я же не счел возможным бросить ее.  Я  ос-
тался при ней. Сначала - просто другом, потом  -  Советником.  Теперь  я
Главный Советник. Прошла молодость, прошла влюбленность, но мое восхище-
ние Мадам во мне не иссякло, и когда вы с ней познакомитесь, вы  поймете
меня лучше, чем кто-либо...
   - Охотно вам верю, - любезно откликнулся я.
   - Надо сказать, что Мадам провела свое детство и юность под домом од-
ного ученого-крысоведа и обладает еще целым рядом энциклопедических зна-
ний...
   - О-о!.. - сказал я, постаравшись придать своему  беспородно-хриплому
голосу интонацию максимального уважения к обширным знаниям Мадам.
   Вот с этим моим "О-о!.." мы и вошли в ЕЕ хоромы.
   Никогда в жизни я не видел такой огромной, такой чудовищно  разжирев-
шей, жуткой старой Крысы с полуметровым  облезло-чешуйчатым  хвостом,  с
отвисшим седым брюхом, парализованными задними лапами и с глазами -  жи-
выми, умными, ироничными и, ей-богу, веселыми!..
   Ни унылой старости, ни ущербности я не  заметил  в  глазах  этой  Ма-
дам-калеки, Мадам-развалины. Гигантская жирная старуха Крыса была  полна
жизни и, судя по некоторым признакам, не лишена тяги к  "светским"  удо-
вольствиям.
   Уж слишком крутились  вокруг  нее  два  молодца  Крыса,  слишком  был
явствен запашок валерьянки, от которого многие Коты -  просто  сходят  с
ума!
   - Мадам! - торжественно начал Главный Советник старый седой  Крыс.  -
Позвольте представить вам...
   Бедняга не успел договорить...
   - В жопу! - спокойно сказала Мадам. - В жопу все твои дипломатические
штуки. Никаких официозов! Достаточно одного взгляда - и  понимаешь,  что
имеешь дело с настоящим жестким и сильным, но, к сожалению, слишком  ДО-
МАШНИМ Животным...
   И, клянусь, старуха оглядела меня откровенно блядским глазом!
   - Мадам, - тут же нашелся я. - Коты и Кошки - единственные в мире до-
машние Животные, так и оставшиеся НЕПРИРУЧЕННЫМИ.  В  некоторой  степени
это нас с вами роднит.
   - С ума можно сойти! - Мадам в восторге всплеснула достаточно изящны-
ми передними лапами. - Он еще и умный?!.. Откуда ты такой взялся?
   - Из Санкт-Петербурга, Мадам.
   - А что это?
   Вот оно! Вот она - наша российская чванливость, наше гипертрофирован-
ное самомнение, когда мы убеждены в том, что все на свете только  о  нас
говорят и думают... Да, добрая половина мира о нас и слыхом не  слыхива-
ла! Ах, как был прав Шура Плоткин, когда говорил об этом...
   - Видите ли, Мадам, - поразмыслив, ответил я. - Санкт-Петербург - это
место, где я родился. То есть моя родина. Один из городов России...
   - А, так ты русский? Знаю. Здесь, в этом квартале, их  полно!  А  что
тогда такое - Россия?
   - Что же такое Россия - вряд ли я смогу вам объяснить. Думаю, что се-
годня этого не знает никто. Даже в самой России.
   - Нет! - воскликнула старуха. - В лице этого Кота мы  сталкиваемся  с
какой-то новой формацией Вида! Сплав Мужества и Интеллекта - это  ЧТО-ТО
ОСОБЕННОЕ! - вдруг воскликнула старуха, и я заподозрил,  что  ее  предки
были выходцами с юга России.
   С теми же хохмочками в Мюнхене разговаривали киевские и одесские  Ко-
ты-эмигранты.
   Мадам лихо оглядела меня от усов до хвоста, прямо скажем,  нескромным
взглядом и плотоядно ухмыльнулась:
   - Если бы мы встретились с тобой в моей молодости, мы смогли бы пере-
вернуть общепринятое представление  о  врожденном  антагонизме  Котов  и
Крыс. Тебе не кажется?
   - Я в этом просто уверен! - нагло соврал я для дела.
   А сам подумал: "Было у меня Кошек - немеряно, Собачка  была,  Лисица,
даже Крольчиха - тьфу, тошно вспоминать... Но - Крысу?.. Да  у  меня  на
нее ни в жисть не встанет! Даже на необитаемом острове..."
   - Нет, от него можно просто сдохнуть! - восхитилась Мадам, лишний раз
утвердив меня в своем подлинно историческом происхождении. - Выпьем?
   Два молодых Крыса тут же выкатили пузырек валерьянки.
   - Благодарю вас, Мадам. Я вообще-то не пью.
   Ну, неохота мне было возвращаться в комнату спящего ребенка с запахом
поддачи... Хотя, не скрою, после всего случившегося - треснул бы с  удо-
вольствием!
   - А я выпью. Раньше могла чистяру, а сейчас - возраст,  болячки  раз-
ные... Разбавляю.
   Ее шустрилы накапали в плошечку с водой немного  валерьянки.  Старуха
выпила, крякнула, вытерла передними лапками морду, усы и сказала мне:
   - Все знаю. И про Вагифа - чтоб ему было пусто на том  свете!  И  про
твою тронную речь... Особенно это - "Хватит крови!.." Кстати, рыбки  хо-
чешь?
   - С удовольствием.
   Шустрилы приволокли откуда-то кусок неизвестной свежайшей рыбы и  ос-
торожно, не приближаясь ко мне, положили ее неподалеку от Мадам. Я  про-
тянул лапу за рыбой и краем глаза увидел, как напряглась Охрана, как об-
нажились их резцы, как туго вытянулись хвосты.
   - Ешь! - приказала мне Мадам.
   Я аккуратненько подтянул рыбку к  себе  и  с  удовольствием  стал  ее
жрать. Охрана расслабилась, хвосты повисли, резцы исчезли.
   - У тебя есть имя? - спросила Мадам.
   - Даже два - Мартын и Кыся.
   - Ты знаешь, у нас в Америке не любят длинных имен. И для удобства мы
их сокращаем. Так делают и все прибывающие к  нам.  Например,  все  ваши
русские Гринштейны сразу же становятся - Гринами. Или -  Файнберг...  Он
немедленно превращается или в Фаина, или в Берга. Это - кто как хочет. А
один еврей из ваших - Иван Досадный стал теперь Ив Де Сад и  утверждает,
что он прямой потомок французского писателя маркиза Де Сада. Мне же нра-
вятся оба твои имени. Я буду называть тебя Маркыся. Идет?
   - Как скажете, Мадам.
   - Зови меня просто - Муся. Мое полное имя звучит по-латыни - Мус  Де-
цуманус. Но вот этот мудрый старик, - Мадам указала на  тихо  дремлющего
усталого седого Крыса, своего Главного Советника. - Когда-то, много вре-
мени тому назад, назвал меня Мусей. И, ты знаешь, мне это понравилось...
   Старуха еще врезала валерьянки с водой и рассказала мне  массу  инте-
ресных вещей, о которых я даже не подозревал.
   Оказывается, большие серые  Крысы,  так  называемые  Пасюки  (омерзи-
тельное название, правда?..), известны Людям еще с тринадцатого века!  В
отличие от меня, старуха блестяще оперировала цифрами...  Уже  в  начале
пятнадцатого столетия епископ Аутинский отлучил Крыс от Церкви, на  что,
естественно, Крысы положили с прибором!.. И стали шататься за  Человеком
по всему свету.
   Корабли развезли Крыс по прибрежным странам, а уже оттуда Крысы своим
ходом чесали дальше - в глубь материка. Один ученый того  времени,  Пал-
лас, целую книгу написал про то,  как  осенью  тысяча  семьсот  двадцать
седьмого года, после землетрясения, Крысы жуткими массами  двинулись  из
прикаспийских стран в Европу. Фантастическими скопищами они  переплывали
Волгу у Астрахани...
   - Но это же и есть Россия!.. - тут же почему-то сказал я.
   Откуда мне это было известно, убей Бог, не помню!..
   - Да что ты?!.. -  удивилась  Мадам.  -  Я  и  понятия  не  имела.  А
дальше...
   А дальше Крысы поперли на Запад как сумасшедшие! Прошлепали на кораб-
лях из Ост-Индии в Англию, затем в Восточную Пруссию, потом в Париж пеш-
ком, а спустя пару лет приплыли в Америку.
   Об одной страничке своей родословной Мадам или не знала,  или  созна-
тельно умолчала. Ручаюсь, что во время Великого Исхода Крыс на Запад  ее
предки явно останавливались в Одессе. И кто-то там у них по женской  ли-
нии таки трахнулся с местным Одесским Крысом!.. А Пруссия, Париж, Амери-
ка были уже потом.
   Это я сужу по тому, КАК она это все рассказывала - в какой манере,  с
какими интонациями...
   Я, в свою очередь, чтобы не показаться полным дураком, поведал  Мадам
средневековую историю взлетов и падений Котов и Кошек, запросто  жонгли-
ровал эпохами и именами, - короче, пересказал ей все, что еще совсем не-
давно узнал от Мастера в открытом Атлантическом океане. Чем привел  ста-
руху в искреннее восхищение!..
   Охрана и прислужники тоже слушали меня развесив уши.  Но  восхищались
не всем, что нравилось их Мадам, а лишь периодами истории, когда Котов и
Кошек варили в кипящем масле, жарили на железных прутьях и сбрасывали  с
крепостных стен и башен.
   И это я просек во время переговоров о мире!.. Ну что  ж,  запомним  -
мало ли как еще жизнь повернется.
   После чего мы с Мадам обговорили ряд пунктов о ненападении и  взаимо-
выручке, наметили несколько совместных мероприятий  и  стали  прощаться,
очень довольные друг другом.
   - О'кей, Муся! - сказал я Мадам. - Как говорят в  Германии  -  "Абге-
махт"! В смысле - договорились!
   Глянул на недобрые рожи Охраны, на подозрительные рыла Прислужников и
прочих Холуев, посмотрел в мудрые, хитрющие глаза Мадам и снова, на вся-
кий случай, добавил:
   - Но если твои раздолбай только попробуют...
   - Все, все! - прервала она меня. - Как ты сказал? "Абгемахт"? Так вот
- абгемахт. Договорились. И кончай залупаться!

   Проснулся в двенадцать.
   То, что в двенадцать, - сомнений не было. День в окнах, а на  больших
Тимуровских часах с Дональд Даком на циферблате обе стрелки пиками стро-
го смотрят вверх. А это - двенадцать. Я знаю.
   Пить хочется, жрать хочется, гадить хочется - спасу нет!
   В доме никого. Рут на работе, Тимур в школе.
   Ноги мягкие, подламываются, хвост волочится по полу, самого качает  -
еще поспать, что ли?.. Так ведь недолго во сне и описаться! Этого еще не
хватало. Не Котенок все-таки...
   Тащусь в кухню. С диким трудом вспрыгиваю на подоконник, оттуда жутко
неловко и некрасиво перепрыгиваю на дерево, плюхаюсь на ветку, как мешок
с говном (в любом смысле этого слова), спускаюсь на  землю  и  лезу  под
старый автомобиль.
   Сижу, пытаюсь делать свои дела...
   Заглядывает какой-то пожилой Кот.
   - Хай! - говорит. - Я, извиняюсь, вчера так и не понял...
   - Иди отсюда, дубина стоеросовая, - говорю. - Не видишь, я занят!
   Ушел, слава Богу, кретин несчастный. Выбрал время...
   Ох, батюшки... Что же я вчера такого сожрал,  отчего  меня  так  кре-
пит?!.. Жидкости, жидкости нужно больше употреблять  -  супчики  разные,
сливочки жирненькие, сметаночку... Тогда и запоров не будет. И двигаться
нужно больше - прыгать, бегать, трахаться!  Чтобы  организм  работал  на
полную! И спать ложиться вовремя, а не под утро.
   Вот отыщу Шурика Плоткина, обустроимся мы в Нью-Йорке, и начну я вес-
ти новый, здоровый образ жизни...
   Фффу-у!.. Слава те Господи! Сработало.
   Понимаю - натурализм, то, се, пятое, десятое... Но ведь - Жизнь. Куда
от нее денешься?
   Минут десять, наверное, зарывал. Вылез из-под автомобиля -  этот  Кот
опять ко мне:
   - У меня всего один вопросик...
   - Вот вечером его и задашь, - говорю. - Сейчас мне некогда.
   На дерево, с дерева на подоконник, а уже оттуда в кухню.
   И сразу вижу: низенькая подставочка, на ней - две  белые  мисочки.  В
одной - какая-то замечательная жратва неведомая, во второй - нескисающее
молоко. Вот как они его делают? И в Германии, и в Америке.
   А вокруг все пахнет Тимуром и Рут... Какая женщина! И пацан, конечно,
классный.
   Я давай скорей умываться, приводить себя в порядок. Тут я ни времени,
ни сил не жалею. Это у меня в крови.
   А жрать хочу, как говорил Шура, будто семеро волков!
   Это еще хорошо, что старый Крыс вывел меня ночью во  двор  совершенно
другим, коротким ходом, а то я бы еще позже домой вернулся.
   И тут же вспомнил картинку маслом! Идем мы со стариком Крысом по это-
му новому широкому проходу: впереди Охрана, сзади Охрана - все, как  по-
ложено, а навстречу нам движется какой-то  Крысиный  цирк:  две  рабочие
Крысы (у них там иерархия - строжайшая!), пятясь задом, волокут за хвост
третью Крысу. Та лежит на спине и всеми четырьмя лапами плотно прижимает
к животу большое куриное яйцо! А за ними, точно так же, движется еще од-
на тройка Крыс - две волокут за хвост третью  с  яйцом...  А  за  второй
тройкой - третья...
   - Е-мое и сбоку бантик! - говорю. - Это что же такое?!..
   - Это обычная, нормальная транспортировка сырых яиц для Мадам и наше-
го Детско-Крысятного сада. Очень, очень древний способ! Мадам  говорила,
что он даже описан в "Жизни животных" у Брэма. А мы как раз сейчас осво-
или новый продуктивный склад ресторана "Регистан", а там этих яиц -  ви-
димо-невидимо! - объяснил мне старый Крыс.
   Короче, пожрал я, снова умылся, почистил лапы между когтями  и  пошел
осматривать квартиру. Я ведь нигде, кроме кухни-столовой и комнаты Тиму-
ра, и не был.
   Большая квартира. Больше нашей ленинградской раза в три. В  Нью-Йорке
вообще - все очень большое. По объему. Уж на что в  нашей  квартире  пи-
терской, в кухне, на восьми с половиной метрах, человек по десять  соби-
ралось, а на этой, американской,  можно  было  принять  всех  пассажиров
трамвайного вагона в часы пик! А про холодильник я уже говорил...
   Комната Рут тоже была большая - с огромной кроватью,  больше,  чем  у
Фридриха фон Тифенбаха. Наверное, после Фреда осталась. Шкафы по стенам,
фигурки всякие смешные, фотографии на тумбочках и  туалетном  столике  -
здоровый простоватый парень с симпатичной физиономией в полицейской фор-
ме - скорее всего, Фред Истлейк. И без формы, в одних трусах. На  пляже,
а вокруг пальмы. И с Рут... И свадебное фото: Рут в белом платье, а Фред
в сером фраке. И цветы, цветы, цветы... И  похороны  Фреда.  Тоже  очень
много цветов. Рут в черном, с черной шляпки на лицо свисает такая черная
сеточка. Я в каком-то кино такую видел...
   А вот Рут в полицейской форме с Тимуром у типичной полицейской  маши-
ны. Такие машины обычно по телику показывают. Они приезжают с воем и ми-
галками к концу фильма, когда уже обычно все сделано и закончено.
   Из комнаты Рут есть выход прямо в ванную. Очень удобно. И там же  все
остальное...
   Гостиная просто необъятная! Как вся наша квартира на Гражданке. Была,
была... Сам понимаю, а все никак не могу свыкнуться с мыслью, что  всего
лишь "была", а теперь - нету...
   Хотя, помню, кто бы ни приходил, все говорили: "Какая у вас с  Марты-
ном миленькая квартирка! Только зачем так много книжек? Они же пыль  со-
бирают..." Но это в основном говорили или Шурины поблядушки, или  Шурины
"друзья детства".
   Вот кого я не переваривал, это Шуриных друзей детства!!!
   Им всем почему-то казалось, что они имеют на Шуру больше  права,  чем
остальные. И все время им хотелось вспоминать "правду" об их  совместном
детстве. Но не про себя, а про Шуру. А все вокруг,  кто  познакомился  с
Шурой позже, должны знать, что если для  вас  Шура  -  известный,  скан-
дальный журналист и какой-то там "правозащитник" (что это такое - по сей
день понять не могу!..), то для друга детства он всего лишь "Шурка Плот-
кин". И кто, как не друг детства, скажет правду в глаза?!..
   И говорили. Пили Шурину водку, жрали иногда мой хек и говорили: "Нет,
Шурик, а ты помнишь, как тебя из пионеров исключали?.." Или: "Ой, ну, не
могу! Счас обхохочетесь!.. Шурка в  четвертом  классе  написал  любовные
стихи одной дурочке - Нинке Кошич, а учительница  русского  МарьБанна  -
помнишь, Шурка? - эту записочку перехватила и давай вслух  всему  классу
разбирать Шуркины грамматические ошибки в этих стихах!.. Мы все - в  по-
кат со смеху, а Шурка наш стоит, слезки катятся, красный весь, аж  мали-
новый!.."
   Помню, я тут не выдержал, прошмыгнул под стол, отыскал вонючие,  пот-
ные лапы Шуриного школьного друга и обосрал! А когда он дернулся и  заб-
лажил, я его за ногу так рванул клыками, что этот мудак у нас больше ни-
когда не появлялся. Шура мне за это потом целую банку оливок купил.  Ис-
панских.
   Гостиная у Рут и Тимура Истлейк была просто прекрасная! Очень  краси-
вая. Мебель стильная. Белая, кожаная. Телек огромаднейший. И книжек - до
чертовой матери. Вот ведь что замечательно!
   У Тимура оказался свой собственный душ и туалет. Я приглядел, как там
спускается вода. Мало ли что? Забудут приоткрыть мне окно в  кухне,  или
еще что-нибудь...
   Шурик один раз уехал в Москву и забыл  оставить  ключи  соседям.  Они
обычно во время его командировок кормили меня и на пустырь выпускали.  А
в этот раз - привет! Я взаперти, у соседей ключей нет, квартира наша  на
восьмом этаже, зима, окна заклеены - что делать? Пришлось ходить в убор-
ную на горшок и спускать за собой воду. Но там от бачка шел такой рычаг,
и на нем нужно было повиснуть, чтобы смыть горшок. А здесь просто  такая
большая кнопка.
   Попробовал, нажал лапой - все работает, вода бежит. "Нам  не  страшен
серый волк..." - пел в таких случаях Шура.
   У Тимура в комнате книжек тоже было до хрена. Только не в  таком  по-
рядке, как у Рут. Надо будет сказать ему...
   А еще у него был компьютер, которого я сначала не заметил. Всякие ра-
дио, магнитофоны, кассеты разные. И очень много старых игрушек,  которые
ему уже не по возрасту. И фотография - Рут и Тимур стоят  в  обнимку  со
здоровым Котом Томом из мультяшного сериала "Том и Джерри", а  вокруг  -
дети, дети, дети и какая-то совершенно сказочная обстановка! И ни  одной
фотографии из России. Будто России и не было в его жизни...
   Есть в квартире и еще одна небольшая комната, рядом с комнатой  Тиму-
ра. Так называемая "гостевая". Там обычно раньше останавливались родите-
ли Рут, когда прилетали на недельку к дочери и зятю.  Об  этом  мне  еще
вчера ночью Рут сама рассказала.
   Сейчас эта комната закрыта на ключ. Рут собрала там все  вещи  Фреда,
оставшиеся после его смерти, а часть разных симпатичных мелочей, принад-
лежавших Фреду, Рут раздарила на память о нем его близким друзьям.
   Я подошел к этой запертой двери и принюхался. Не было  никаких  запа-
хов. Я не поверил своему носу и улегся у самой нижней щели. Из-под двери
не пахло ничем, словно с уходом из Жизни Фред Истлейк унес даже все свои
запахи. Странно...
   Но в общем квартира мне очень понравилась!
   Большая, удобная, уютная и, что всегда для меня очень важно,  -  чис-
тая. Без вылизанности, без назойливого педантизма, без показухи - просто
очень аккуратная, прибранная квартира. Это как раз то, за что  я  всегда
боролся с Шурой Плоткиным!
   Нет, нет, лично Шура был на самой что ни есть высоте  -  поразительно
чистоплотен. Но его тошнило от необходимости класть вещи на  место;  ему
было проще купить новые чашки, чем вымыть старые. Даже при редком  нали-
чии у нас денег Шура забывал оплатить телефон и квартиру, а потом  бегал
со взмыленной задницей по всяким чиновникам... Сдать белье в стирку было
для него равносильно подвигу. Забрать белье  из  прачечной  -  покорение
Космоса. Он утверждал, что все это ограничивает его Свободу, а этого  он
вынести не в силах!
   А "священный" бардак на его письменном столе, к которому  даже  я  не
имел право притрагиваться?!.. До сих пор у  меня  в  ушах  его  крики  -
сплошные матюги - при поисках какой-нибудь фантастически важной бумажки,
которую он сознательно спрятал куда-то, в святой  уверенности,  что  ЭТО
место он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Сколько раз  я  был  вынужден
помогать ему находить эти бумаги!..
   Господи Боже мой, где ты, Шурик?..
   И словно отвечая мне на мой вопрос, в башке у меня вдруг что-то щелк-
нуло - будто включилось... Появился неясный шум в ушах, раздались стран-
ные писки, трески, шорохи, и мне неожиданно показалось,  что  я  услышал
слабенький-слабенький голос Шуры:
   - Мартышечка, родной мой... Я слышу тебя... Слышу!..
   - Шури-и-икИ! - заверещал я по-Щелдрейсовски. - Где ты? Я тут  с  ума
схожу!.. Где ты, Шурик?!.. Только скажи - где... Я сейчас  приеду!..  То
есть приду... Прибегу!!! Где ты, Шура?!!
   - Не знаю... - прошелестел Шура. - Прости меня...
   Но тут у меня в мозгу вдруг раздался невероятный грохот, и слабый да-
лекий голос Шуры потонул в железном лязге и скрежете. Звук был такой же,
как на автобане под Мюнхеном, когда мы с Водилой таранили своим огромным
грузовиком "Вольво" микроавтобусик "Тойота",  за  рулем  которого  сидел
симпатичнейший паренек,  очень  похожий  на  отличника  старшеклассника,
Алик. Один из самых страшных наемных убийц в Европе. Исполнитель  "зака-
зов" экстра-класса!
   Секунду мне казалось, что от невероятного  удара  металл  разрывается
прямо у меня над головой, внутри ее, а потом все вдруг стихло,  и  через
мертвую паузу я понял, что это всего лишь негромкий скрежет ключа,  отк-
рывающего входную дверь квартиры...
   А может, я уже действительно того?..
   Еще Шура говорил: "Талант - это аномалия, Мартын. То есть явление не-
нормальное. А ты поразительно талантливый Кот! И я, кажется, тоже... Го-
ворят - талантливый. Так что, если нам с тобой не повезет, - у нас  пря-
мая дорога на "Пряжку"..."
   Это у нас в Питере такая больница для чокнутых придурков.
   Дверь отворилась, и в квартиру пулей влетела Рут. Она бросила сумку в
кресло, стоявшее в прихожей у зеркала, и, не снимая  куртки,  заметалась
по всей квартире, приговаривая:
   - Салют, компаньерос! Мар-ТЫН, привет... Отоспался? Я  на  секунду...
За наплечной кобурой, черт бы ее побрал!
   Она ринулась в спальню, перерыла шкафы, рванулась к  комоду  и  стала
вытаскивать все ящики...
   - Ну вот, куда, куда я ее засунула?!.. У нас через час в тире учебные
инспекционные стрельбы, а я... Дура старая! "Пушка" на работе, в  сейфе,
а кобуру я куда-то засунула еще до Нового года... А приказ строжайший  -
на стрельбах оружие должно доставаться из  наплечной  кабуры!  Черти  бы
подрали этот Голливуд!.. Может быть, кому-то и нужны всякие эти ковбойс-
кие штучки, но мне-то  с  моими  бухарскими  евреями  зачем  это?!..  О,
дьявол!.. Опаздываю!.. Куда, куда я ее запихала?!..
   - Погоди, Рут. Не мечись, - сказал я. - Чем может пахнуть эта штука?
   - Потрясающий вопрос!.. Правда, а чем может пахнуть кобура для писто-
лета?!..
   - Пистолетом? - неуверенно переспросил я.
   - Нет, фиалками! - саркастически бросила Рут,  продолжая  раскидывать
вещи из ящиков.
   Но я не обратил внимания на ее нервное остроумие. Я сказал:
   - Если штука, которую ты ищешь, пахнет оружием, то иди за мной. Я по-
кажу тебе, где она лежит!
   Я потрюхал в прихожую, где стояли два низких обувных шкафчика: один -
для обуви Рут, второй - для обувки Тимура.
   - По-моему, эта штука здесь, - зевнул я и  уселся  напротив  Тимурова
шкафчика.
   Рут потянула на себя переднюю стенку шкафчика. Стенка  откинулась,  и
между старыми,  стоптанными  кроссовками  Тимура  и  его  же  роликовыми
коньками на пластмассовых жестких ботинках валялась эта самая кобура  со
всеми своими наплечными ремнями.
   - КЫ-ся! Гений!.. Эйнштейн!!! Карл Маркс, Эркюль Пуаро, Эдгар Гувер и
президент Кулидж - все они, вместе взятые, - дерьмо по сравнению  с  то-
бой!!!
   Рут мгновенно сбросила куртку, напялила на себя эту штуку, снова  на-
дела куртку, подхватила меня на руки, подбросила вверх, поймала и  поце-
ловала меня в нос!
   Приятно было до офонарения... Я поспешно лизнул ее в щеку и спросил:
   - Рут, а нам с Тимуром нельзя зайти потом за тобой в тир?
   Рут слегка отстранила меня от себя и, глядя мне прямо в глаза,  очень
внятно сказала:
   - Заходить туда не имеет  смысла.  Тим  не  переваривает  пистолетной
стрельбы. Это в нем отпечаталось очень четко. Так называемая  "посттрав-
матическая идиосинкразия". Во всем остальном  он  совершенно  нормальный
ребенок.  Стопроцентный  двенадцатилетний  американский  мальчишка!  Это
во-первых. А во-вторых, где я тебе, Кыся, найду  противошумные  наушники
твоего размера? Не хочешь же ты  оглохнуть  от  пальбы?  Сделаем  иначе:
подскакивайте за мной к тиру в четыре и подождите меня в машине. У  Тима
есть ключи. А  потом  прошвырнемся,  купим  чего-нибудь  вкусненького...
О'кей?
   - О'кей, Рут, - сказал я. - Конечно о'кей.
   Рут опустила меня на пол, выскочила на лестницу, заперла меня и...  я
услышал, как она снова открывает дверь квартиры.
   Но я уже знал, что сейчас она войдет и скажет:
   "Знаешь, в Бронксе Шура Плоткин тоже не числится..."
   Дверь распахнулась, и Рут, не заходя в квартиру, прямо  с  лестничной
площадки, сказала мне виновато:
   - Совсем забыла... Прости, пожалуйста. На наш запрос Бронкс  ответил,
что твой Плоткин у них не числится ни под одним именем. Но  ты  не  уны-
вай... Самое главное - получить справку от Бруклина. Чао!

   Примчался из школы Тим, мгновенно сотворил себе сэндвич - на один ку-
сок хлеба с маслом положил салатный лист, кусок ветчины, два куска сыра,
сверху еще кусок ветчины и салатный лист, притиснул все это вторым  кус-
ком хлеба с маслом и стал лопать все это сооружение, запивая моим  моло-
ком.
   И взялся допрашивать меня, где я был этой ночью,  -  он,  видите  ли,
вставал писать и не обнаружил меня - что я делал, и почему  меня  невоз-
можно было разбудить утром?..
   Я плел всякие небылицы, врал без продыху - дескать, задумался, увлек-
ся, заблудился... Короче, черте что наворотил! А потом попросил  его  не
устраивать панику, если он вдруг опять не обнаружит меня ночью в коробке
с одеяльцем или не сможет добудиться до меня поутру. Дескать, я - взрос-
лый Кот и сам отвечаю за свои поступки.
   Потом я отказался лезть в рюкзак, заявив, что с  удовольствием  прой-
дусь до тира пешком. И мы ушли из дому.
   От нашей Шестьдесят пятой тир находился довольно далеко -  за  Хорейс
Хардинг Экспрессуэй. Я даже слегка пожалел, что тащусь на  своих  четве-
рых, а не еду в рюкзаке. Не потому, что я так уж устал,  а  потому,  что
это была не прогулка, а сплошная нервотрепка. Все время мимо шмыгали ка-
кие-то психованные Собаки на поводках и без. И все норовили гавкнуть  на
тебя или, того хуже, - цапнуть!..
   Одному молодому ротвейлеру пришлось даже публично начистить  рыло,  а
пожилого и полуслепого коккер-спаниеля, который вел на поводке старуху в
норковой шубе, я был вынужден пугнуть так, что старый  засранец  сослепу
шарахнулся от меня и чуть не опрокинул свою Хозяйку...
   Тимур горевал, что оставил свою телескопическую дубинку  дома,  а  я,
наоборот, был рад этому. Нука, попробуй вытащи такую дубинку среди  бела
дня на оживленной улице - неприятности гарантированы.
   А когда защищаешься Собственнолапно - это всегда можно расценить  как
"необходимую самооборону". Это я еще с Питера от Шуры знаю.
   Машин около полицейского тира стояло великое множество.  Там  были  и
черно-белые со всякими примочками на крыше и словами на дверцах, с  гер-
бом Нью-Йорка. Было полно машин снаружи - частных, а  внутри  -  целиком
полицейские. Были машины и вроде нашего "Плимута". Они принадлежали  по-
лицейским, которым служебный автомобиль не положен.
   Все это мне, конечно, объяснил Тимур, когда мы  отыскивали  наш  ста-
ренький "Плимут". Тим своим ключом открыл его, мы залезли внутрь, и  Ти-
мур стал показывать мне, что даже в их собственной машине  есть  сирена,
рация, телефон и полицейская мигалка на магнитной подушке. Вот она - под
сиденьем валяется. Опускаешь стекло, ставишь такой фонарь на крышу, вру-
баешь сирену, и частная машина в секунду становится полицейским  автомо-
билем!
   Я не могу сказать, что мне все это было жутко интересно, но я и  виду
не подал. Я понимал, что Тимур хвастает не машиной, а матерью, Рут  Ист-
лейк.
   Через полчаса, когда мы уже основательно продрогли, слава Богу, приш-
ла Рут и завела мотор, от которого спустя минуту внутрь  машины  потекло
спасительное тепло.
   Наверное, я все-таки недоспал, потому как не проявил  никакого  любо-
пытства и интереса к нашей дальнейшей поездке по Квинсу.
   Я улегся на широченном заднем сиденье "Плимута" и, подремывая,  думал
обо всякой всячине. А потом и вовсе заснул.  И  приснился  мне  отврати-
тельный сон...
   ...Будто бегаю я с дымящимся своим Котенородным органом,  хочу  трах-
нуть хоть какую-нибудь Кошку, а они все от меня шарахаются, уворачивают-
ся - и ни в какую!.. Не дают, сволочи, и все! А вокруг сидит шайка гряз-
ных Котов и издевательски ржет надо мной во все  свои  жлобские  хриплые
глотки. Я же чувствую себя оплеванным и униженным, от  горя  этот  самый
Орган у меня уже и не стоит - хоть плачь... А я все мечусь среди Кошек -
те хихикают, - а я все пытаюсь кому-то что-то доказать!..
   Тьфу!.. Приснится же такая дрянь несусветная!..
   Открыл глаза - стоим неподалеку от нашего дома, у русского  продукто-
вого магазина на Девяносто девятой стрит. То, что магазин русский,  -  я
знаю точно. Там все по-русски написано. Я хоть и не умею читать, но знаю
русские буквы, которых нет в других языках. Например: "Ы", "И", "Ц", "Щ"
и "Ж". Если в словах такие буквы есть, - значит, написано по-русски. Вот
верьте, не верьте, мне этого никто не объяснял! Путем наблюдательности и
логических умозаключений я до этого сам допер.
   Жду Тимура и Рут. Вижу их сквозь стекло машины  и  витрину  магазина.
Чего-то покупают там, с кемто болтают...
   А у входа в магазин стоит такой долговязый парень и пристально  разг-
лядывает сквозь витрину чтото там внутри магазина. Иногда косится на на-
шу машину.
   Стоит себе, и хрен с ним, думаю. Может, жену ждет или старенькую  ма-
му. Хотя мог бы, раздолбай, зайти в магазин и помочь женщине...
   Тут на улицу вываливаются Рут и Тимурчик. У Рут сумка через плечо,  в
руках два бумажных пакета полнехоньких, у Тимура - один. Тоже  огромный,
бумажный. И оттуда разная зеленуха торчит - лук, цветная  капуста,  пет-
рушка - все, что я не ем.
   Я смотрю, в Нью-Йорке все в бумажные пакеты пихается. Никаких пласти-
ковых сумок, как в Германии. Мужики даже пиво на улицах лакают из банок,
засунутых в бумажные пакеты!..
   Гляжу, этот Долговязый у магазина уже внутрь  не  смотрит,  а  искоса
наблюдает, как Рут и Тимур открывают багажник. Крышка багажника поднима-
ется, и я перестаю их видеть.
   Значит, ситуация такая: Рут и Тимур, видимо, укладывают пакеты в  ба-
гажник, Долговязый стоит через тротуар у витрины и давит косяка на моих,
а я наблюдаю за этим типом, и шерсть у меня сама собой на загривке вста-
ет дыбом. И меня начинает мелко трясти от ярости и нервного  напряжения.
Хотя, заметьте, пока что ничего не произошло. И  неизвестно,  произойдет
ли...
   Затем захлопывается крышка багажника, мой обзор увеличивается, я  ви-
жу, как Рут и Тимур с разных сторон идут к дверцам нашего "Плимута", од-
новременно распахивают их и садятся в машину. Тимур успевает  захлопнуть
свою дверь, а Рут слегка завозилась, доставая ключ от машины...
   Долговязый оглядывается по сторонам, делает два быстрых шага к  нашей
машине, и дальше все происходит точно так же, как в хреновом  американс-
ком телевизионном сериале. Я и в России, и в Германии пересмотрел их  по
телику жуткое количество!..
   Воспользовавшись открытой дверцей со стороны Рут, Долговязый сует го-
лову в машину, своим тощим вонючим телом мешает Рут захлопнуть дверцу и,
будто обнимая ее за плечи, буквально в полуметре от моего носа  пристав-
ляет ей к шее, чуть ниже затылка, узкий и длинный нож. И, улыбаясь, нег-
ромко говорит:
   - Только пикни, сучка черножопая... Сумку давай!..
   Это поразительно, но наши действия с Рут совпали до  мельчайшей  доли
секунды!!! Только у нее они были осознанные, а у меня - инстинктивные...
   Уже на последнем его слове "...давай!" я прыгнул вперед и вверх и мо-
ментально прокусил долговязому кисть руки, в которой был  нож.  Прокусил
до кости, - под клыками почувствовал!.. Когтями передних лап я постарал-
ся разорвать ему запястье, а задними располосовал и рукав, и руку до са-
мого локтя...
   Нож у него выпал сразу же, как только мои клыки вошли в  его  пальцы,
да верхними клыками я еще рванул посильнее и, наверное, что-то там у не-
го совсем разорвал, потому что этот засранец обгадил нам своей  кровищей
чуть не полмашины!
   Одновременно с моим ИНСТИНКТИВНЫМ прыжком Рут произвела два  ОСОЗНАН-
НЫХ ДЕЙСТВИЯ - она тут же сунула Долговязому в морду ствол пистолета од-
ной рукой, а второй пристегнула его здоровую руку к рулю "Плимута" неиз-
вестно откуда появившимися наручниками...
   Это я сейчас такой умный и могу так стройно и последовательно расска-
зать о попытке Долговязого нас ограбить. А в тот момент все произошло  с
такой скоростью, что Тимур даже испугаться не успел. То есть он,  может,
и испугался, но не успел этого показать. Очень, очень храбрый пацан!
   Я тут же прошмыгнул мимо ног Долговязого и вспрыгнул на теплый  капот
нашего "Плимута", чтобы в случае чего было удобнее вцепиться ему в рожу.
   Рут тоже выскочила из машины, треснула пистолетом в спину Долговязого
и поставила его в классическую позу из эпизода "Задержание  преступника"
тысяча первого телевизионного полицейского сериала: лицом к машине, руки
на крышу (в данном случае одну руку, вторая была уже пристегнута  к  ру-
лю), ноги - на ширине плеч, но по возможности дальше от автомобиля.
   Классика жанра нарушалась лишь тем, что в  целях  безопасности  левая
рука Долговязого была уже пристегнута к рулю "Плимута" наручниками.
   Долговязый так верещал, будто это мы с Рут и Тимуром совершили на не-
го нападение! Он так орал на всю Девяносто девятую, что из бухарской ап-
теки, ресторана "Регистан" и русского магазина повыскакивал народ, и по-
ка Рут по рации вызывала оперативно-патрульную группу, собравшиеся  вок-
руг нашей машины наслушались о себе черт знает чего!
   Он вопил, что истекает кровью, что умирает по вине всяких там  черно-
мазых, латинос и жидов, по вине паршивых и грязных эмигрантов,  перепол-
нивших Америку, из-за которых совершенно не стало житья чистокровно  бе-
лому человеку!!! А всякие вонючие цветные сучки возят  в  своих  машинах
диких хищников, чтобы специально натравливать их на стопроцентных амери-
канских налогоплательщиков!.. И что он сейчас вот-вот  окочурится  из-за
вот этой черножопой проститутки!..
   Как Рут успела перехватить Тимура, ринувшегося  после  этих  слов  на
Долговязого, - уму непостижимо!
   Она в последний миг отшвырнула Тимура в сторону и крикнула:
   - Назад, сынок!
   Кровь из запястья Долговязого действительно хлестала будь здоров! Од-
нако, когда хозяйка русского магазина по просьбе Рут стала  перетягивать
Долговязому руку выше локтя какой-то веревкой, он попытался даже лягнуть
ее ногой, а уж сказал такое, что его разорвать следовало!
   Хорошо, что Рут вовремя ткнула его стволом пистолета чуть повыше  его
тощей жопы, в самый низ спины. Он чуть не захлебнулся от боли!
   И вот тут он стал орать - никогда не поверите! - примерно то  же  са-
мое, о чем мне как-то говорил в Грюнвальде один из умнейших  и  интелли-
гентнейших Людей, которых я когда-либо в жизни встречал, -  Фридрих  фон
Тифенбах. Это было, когда он рассказывал мне об Америке и своем  вашинг-
тонском приятеле-конгрессмене. Конечно, другими словами! И  ни  разу  не
упомянув о евреях - Фридрих вообще считал эту тему для Германии  больной
и неприкасаемой. Но говорил он примерно то же самое, о чем с  дикой  ру-
ганью сейчас орал Долговязый...
   А Долговязый жуткими словами стал облаивать Президента и  его  прави-
тельство, что они пресмыкаются перед черными из боязни, что их обвинят в
расизме!.. Что скоро вторым и главным языком в  Америке  станет  испанс-
кий!.. Что на любую работу, от говночиста до сенатора, сначала принимают
разных черномазых идиотов, а умные белые остаются за бортом! Сраная  де-
мократия и ебаный либерализм искалечили страну, перевернули мозги... Что
жиды управляют Америкой от Восточного до Западного побережья, и прав был
Гитлер, когда...
   Ну, и так далее. Как говорят немцы - унд зо вайтер...
   После того как ему перетянули кровоточащую руку, он уже окрепшим  го-
лосом пообещал всем стоящим вокруг, что при первой возможности  он  всех
перережет, перестреляет, а все эмигрантские лавки сожжет и  всех  в  рот
выебет!
   - Заткнись, болван, - спокойно сказала ему Рут. - Я очень жалею,  что
не могу пристрелить тебя. Но каждое слово,  произнесенное  тобой,  будет
использовано против тебя в суде.
   С жутким воем с двух сторон Девяносто девятой подлетели две полицейс-
кие машины с мигающими хреновинами на крышах, лихо развернулись  поперек
улицы так, чтобы запереть наш "Плимут". Все, как в кино! Из машин  стре-
мительно выскочили четверо: трое - в форме, один  -  хиповый  паренек  в
курточке и вельветовых брючках.
   Увидев стоящего враскорячку Долговязого, а за его спиной Рут с писто-
летом в руке, полицейские резко сбавили темп.
   Один достал из своей машины аптечку и ловко перебинтовал Долговязого,
а второй отстегнул его от нашего руля, завел Долговязому руки за спину и
замкнул наручники уже на двух руках.
   А третий - в вельветовых брючках - достал из-за спинки переднего  во-
дительского сиденья нож Долговязого и, аккуратно держа  нож  за  лезвие,
чтобы не прикасаться к рукоятке, положил его в прозрачный полиэтиленовый
мешочек.
   Он прижал к себе трясущегося Тимура, потом погладил меня, сидящего на
теплом капоте "Плимута", и спросил у Рут:
   - Все в порядке, сержант?
   - Да, - ответила Рут и спрятала свой пистолет в наплечную кобуру  под
куртку. - Если не считать испачканной машины.
   - О'кей, - улыбнулся ей хипарь в вельветках и сказал  Долговязому:  -
Вот теперь, говнюк, ты у нас сядешь надолго.
   Он указал на Тимура и Рут Истлейк и добавил:
   - Этого мы тебе никогда не простим, сволочь.

   Вечером у нас были гости...
   О том, что они придут, я узнал из разговора Тимура и Рут.  И  тут  же
попросил их самым настойчивым образом - ни словом, ни  взглядом  не  вы-
дать, что все мы втроем состоим в Шелдрейсовском Телепатическом  Контак-
те.
   Объяснил я это очень просто и доходчиво, а уж на правду было похоже -
не отличить! Я сказал, что любое, даже незначительное, вхождение в  Кон-
такт для меня чрезвычайно утомительно, и когда я разговариваю  с  двумя,
близкими мне Людьми - это, в психическом отношении, проходит почти бесс-
ледно. Но когда мне приходится вступать в Контакт с Человеком мне незна-
комым, напряжение мое возрастает во много раз и у меня может вполне "по-
ехать крыша".
   Последнего выражения Рут не поняла, и Тимур поспешил  ей  его  объяс-
нить, отыскав в русско-английском переводе еще кучу синонимов этому  вы-
ражению, из которых Рут наконец  уяснила,  что  я  могу  просто-напросто
сбрендить.
   Естественно, это было не так! Тут я малость слукавил. Тяжелым для ме-
ня мог оказаться только Контакт на очень большом  расстоянии.  Предполо-
жим, из одной страны - в другую...
   А законтачить с мало-мальски мыслящим Человеком, находящимся со  мной
в одном и том же помещении, для меня было - раз плюнуть!
   Но это была святая ложь. Честно говоря, я  хотел  ограничить  возмож-
ность длительных посиделок с трепотней, так как  отчетливо  помнил,  что
сам вчера назначил окрестным Котам и Кошкам на сегодня ночной сходняк  с
собственным докладом о прошедших переговорах с Крысами и с отбором  наи-
более толковых предложений по переориентации и устройству нашей дальней-
шей Кото-Кошачьей жизни. Ну и, само собой разумеется, жутко хотелось ус-
петь еще разок оттрахать ту беленькую пушистую Потаскушку!..

   Первым пришел бывший напарник покойного Фреда - квадратненький детек-
тив Джек Пински, с которым я познакомился вчера в полицейском участке.
   Он принес цветочки для Рут, тортик для меня и Тимура и бутылку  виски
для себя и всех остальных, кроме Тимура и меня.
   Джек уже знал обо всем, что сегодня произошло на Девяносто девятой  у
Русского магазина, и тут же предложил мне пойти работать к ним  в  поли-
цейский участок. У них две недели тому назад в  метро  Рузвельт-авеню  и
Джексон Хейтс застрелили одного парня, и его место пока свободно.
   Я чуть было не ответил ему, но вовремя взял себя в  лапы.  Тем  более
что ничего остроумного для ответа в голову мне все равно  не  пришло.  А
так как Джек был, наверное, по природе своей не  очень  разговорчив,  то
молчать с ним было очень удобно.
   Зато когда пришел второй гость - сосед Истлейков по  лестничной  пло-
щадке, старый русский, живущий в Нью-Йорке уже лет двадцать пять, - мис-
тер Могилевский, которого все почему-то называли "БОРИС", с ударением на
букву "О", тут я, признаться, даже вспотел!
   Этот Борис был такой КОНТАКТНЫЙ, такой КОНТАКТНЫЙ, что удержаться  от
трепотни с ним - мне стоило больших усилий! Тем более что он  мне  очень
понравился.
   Он был одет в такие потрясающие шмотки, которые я не видел ни у  кого
из знакомых мне мужиков. Даже у мужа дочери  Фридриха  фон  Тифенбаха  -
Гельмута Хартманна, которого я взорвал вместе с тем подонком Францем Мо-
зером в Рождественскую ночь в Грюнвальде. А уж на  что  Гельмут  Хартман
казался пижоном! Чтоб им икалось на том свете...
   С Рут и Джеком Борис  говорил  по-английски,  а  со  мной  и  Тимуром
по-русски. Что меня в нем еще подкупило - он не вставлял английские сло-
ва в русскую речь, что  делает  большинство  эмигрантов,  назойливо  де-
монстрируя окружающим свою круглосуточную местечковую "западность".
   Тимур прошептал мне, что дяде Боре уже шестьдесят семь лет, - вот ни-
когда бы не подумал!.. - что у него в сердце вшит  какой-то  стимулятор,
чтобы еще хоть немного пожить, - ничего себе уха?!.. - и все свои пенси-
онные гроши и очень редкие заработки он тратит на модные  шмотки  в  дни
распродаж и на жутко дорогую  горнолыжную  экипировку  -  ну,  потрясный
тип!.. - так как дядя Боря до сих пор мотается в горы и  там  сигает  на
лыжах наравне со своими взрослыми сыновьями. Я в Германии таких по теле-
визору видел - обалдеть и сдохнуть!..
   Выяснилось, что мы оба с ним - ленинградцы. Он сказал мне,  что  ког-
да-то жил на Васильевском острове. Я чуть  не  ляпнул  по-Шелдрейсовски,
что прекрасно знаю этот район... Слава Богу, что вовремя удержался! Этот
Борис со своим сердечным стимулятором сразу бы откликнулся на КОНТАКТ...
Это было видно, как говорил Шура, "невооруженным глазом".
   Странная штука... За свое, прямо скажем, очень недолгое пребывание  в
Америке я заметил, что здесь мне легче вступать в Шелдрейсовский Телепа-
тический Контакт с кем бы то ни было - с Котами, Крысами, с Людьми.
   В России, кроме Шуры Плоткина, мне никто и нужен-то не был.  Механизм
общения с другими Людьми у меня работал по принципу "Я тебя вижу,  а  ты
меня - нет". То есть я все слышу, понимаю, оцениваю, предугадываю, а ты,
Сударь мой, как говорил Шура, уже сам шевели  мозгой.  Не  получается  -
твои проблемы. Зато с Животными, как здесь, так и там, я всегда  поддер-
живал двухстороннюю связь. Но на то мы и Животные.
   Необходимость вступать в Телепатический Контакт с посторонними Людьми
у меня появилась только лишь в Германии, когда я остался один, без Шуры.
   Ах, как мне трудно было заставить Водилу понимать  себя!  Как  тяжело
шла ломка его сознания... Вернее, перестройка сознания Человека, привык-
шего (в отношении к Животным) мыслить стереотипами! Но  тогда  на  карту
была поставлена Жизнь, и на долгое воспитание Водилы у  меня  просто  не
было времени. Процесс пришлось форсировать, и, слава Господу, мои стара-
ния упали на благодатную почву.
   С остальными Людьми - с Таней Кох, с Эриком Шредером - было уже  про-
ще. С Фридрихом фон Тифенбахом - случай вообще уникальный! Мы  оказались
настроенными на одну волну общения (как, впрочем,  и  с  Капитаном-Алек-
сандр-Ивановичем-КэпМастером!..) с первой же секунды нашего знакомства.
   Иногда я даже боялся признаться самому себе, что Контакт с  Фридрихом
у меня был четче и яснее, чем с Шурой...
   Контакт с Шурой у меня был несколько размыт той безграничной  любовью
к нему, которую я больше никогда не испытывал ни к кому. Даже к  Водиле,
даже к Тане Кох, даже к Фридриху. Все они были для  меня  Люди-Друзья  -
прекрасные, мужественные, умные, верные. Такие, какими сейчас,  кажется,
становятся Рут и Тим Истлейк... А  Шура  был  Родной.  Мой  ближайший  и
единственный Родной Человек-Родственник! Можно  так  сказать?  Не  очень
неграмотно?
   Но вот здесь, в Нью-Йорке, я неожиданно почувствовал  себя  настолько
раскованно, что при желании (моем, естественно!) я мог бы вступить в Те-
лепатический Контакт с любым Человеком на улице. Если,  конечно,  он  не
полный мудак...
   Вот что это такое? Особенности страны? Общий настрой?.. Ведь в Герма-
нии или в России мне это и в голову не  приходило!  Или  мое  постоянное
нервное состояние от исчезновения Шуры усиливает мою способность к  Кон-
тактированию, а как только я отыщу своего Плоткина, эта способность сра-
зу же исчезнет? Да нет, пожалуй...
   С Тимуром происходит примерно то же самое. Вот даже Рут говорит,  что
всего за три года он стал совершенно американским пацаном! Я не  уверен,
что американский мальчик за три года жизни в России смог бы стать  абсо-
лютно русским... А ведь это тоже своего рода Контакт.
   Короче говоря, пока что Америка  мне  нравится  больше,  чем  Европа.
Здесь все ПРОЩЕ, все КОНТАКТНЕЕ! Скорее всего, прожив  тут  подольше,  я
обнаружу и кучу неудобств, и недостатков, но пока... Пока  пусть  Европа
меня простит.
   И потом, я верю в Шуру. Уж если Плоткин решился на  отъезд  и  выбрал
Америку - значит, лучше ничего под руками не было. Поэтому и я здесь!..

   - А как получилось, что у тебя было с собой оружие? - спросил  мистер
Могилевский у Рут. - Ты же обычно не носишь эту штуку.
   - Я и собиралась после тира вернуться в участок, оставить  там  "пуш-
ку", но эти два типа ждали меня в машине и замерзли, - Рут  показала  на
меня и Тимура. - Я когда увидела нежно-голубую физиономию своего ребенка
и трясущийся хвост нашего друга КЫси, то решила, что смогу оставить пис-
толет в участке и завтра. А сейчас нужно мчаться в лавку, оттуда - домой
и кормить их чем-нибудь горячим...
   - Сто раз говорил: носи с собой. Мало ли что?.. Привыкнешь - переста-
нешь замечать. Как я, - ворчливо заметил Джек  Пински  и,  отогнув  полу
пиджака, показал уютно примостившийся там большой пистолет.
   - Джек, дорогой! Я занимаюсь эмигрантскими разборками на уровне спле-
тен, мелких скандалов и примитивного незнания ими наших  законов.  Я  не
могу являться к ним обвешанная оружием! Им достаточно того, что я  служу
в полиции. Это для них и без пистолета очень сильно действующий  фактор.
Достаточно вспомнить, откуда они приехали. У нас с тобой абсолютно  раз-
ные задачи, пойми ты это! Я моим клиентам должна помочь здесь выжить,  а
ты своим - наоборот...
   ...Вечер прошел довольно симпатично. Без ложной скромности могу сооб-
щить, что очень много и хорошо говорили обо мне - дескать,  если  бы  не
Мартын, он же Кыся, еще неизвестно, чем все это могло кончиться.
   Я трескал тортик, запивал молоком, а для Джека и мистера Могилевского
делал вид, что ни хрена не понимаю, о чем идет речь.
   Потом оказалось, что мистер Могилевский кроме большой соленой  рыбины
(не мог принести сырую, пижон старый, горнолыжник чертов!..) приволок  в
подарок Тимуру одну замечательную книгу.
   Рут с интересом повертела ее в руках, прочитала вслух:
   - Лейланд Грегори, Дэниель Батлер и Алан Рэй... "Самые  глупые  прес-
тупники в Америке". Издательство "Ратледж-Хилл пресс". А-а-а... Я слыша-
ла об этой книге! Эти ребята несколько месяцев  интервьюировали  полицию
разных городов и собрали огромную коллекцию идиотизмов...
   - В прошлом году Батлер заезжал к нам, - негромко поведал Джек  Пинс-
ки. - Он два часа мурыжил меня, расспрашивал про всякие смешные  случаи.
Я думал, он собирается сочинять сценарий комедии. Я сказал ему, что  лю-
дей, а особенно детей, калечат фильмы, где все преступники показаны пот-
рясающими интеллектуалами и изощренными гениями. Все это липа, сказал  я
ему. В них нет ничего романтического и незаурядного - болван на болване.
Вроде вашего сегодняшнего недоноска с ножичком...
   - Абсолютно точно! Святые слова, - сказал  мистер  Могилевский.  -  Я
помню, когда я еще чалился в Союзе...
   - Что-о "в Союзе"?.. - переспросила Рут.
   - Сидел, - тут же охотно объяснил Тимур и с интересом спросил мистера
Могилевского: - А по какой, дядя Боря?
   - Сто пятьдесят третья, часть первая и часть вторая, - тут же без за-
пинки  ответил  мистер  Могилевский.  -  Частнопредпринимательская  дея-
тельность и коммерческое посредничество. Тогда за это сидели в тюрьме, а
сейчас в Кремле и в Думе.
   И рассказал несколько смешных тюремно-лагерных историй. Рассказчик он
был превосходный, и все очень даже хихикали. А потом стали читать  куски
из этой книжки.
   Ну просто отпадная книжка!.. Мне особенно понравилась история про то,
как один кретин был осужден за мелкое хулиганство на девяносто дней. И с
первого же дня начал готовить побег. Он  бежал  на  восемьдесят  девятый
день, был через несколько месяцев пойман и получил за побег еще  полтора
года тюрьмы...
   Другого взяли в Род-Айленде за взлом торговых  автоматов,  и  у  него
хватило ума внести за себя четыреста долларов залога  двадцатипятиценто-
выми монетами, "квартерами", которые он добыл из ограбленных им же авто-
матов!..
   В Теннеси арестовали одного титана мысли, задумавшего взорвать плоти-
ну Перси Прист и затопить Нашвиль, столицу музыки "кантри", а потом  на-
деть акваланг и пошарить под водой в сокровищах затопленного города.  До
этого злодей ни разу в жизни акваланг и в глаза не видел. Слава Богу, до
акваланга дело не дошло: взрыв не причинил плотине ни  малейшего  вреда,
зато разнес дверь находившегося поблизости сарайчика...
   Еще один изверг имел обыкновение разбивать витрины ювелирных  магази-
нов и хватать драгоценности. В одном магазинчике стекло витрины заменили
небьющимся плексигласом. Специалист по быстрому  приобретению  драгоцен-
ностей запустил в эту витрину  огромным  булыжником,  тот,  естественно,
отскочил и точнехонько засветил ему в лоб! Изверг потерял сознание, и  в
таком состоянии был доставлен в полицию...
   Все очень развеселились. Чтобы не показать Джеку Пински и мистеру Мо-
гилевскому, что я все понял, мне пришлось хихикать себе в лапу - отвора-
чивался и делал вид, будто тщательно умываюсь.
   Короче, как говорил раньше  Шура  Плоткин,  -  "вечеринка  явно  уда-
лась!.." Она удалась еще и потому, что я, не будучи вовлеченным в  общую
болтовню, сделал одно открытие, которое вряд ли смог бы совершить,  если
бы трепался со всеми на равных.
   Я очень отчетливо увидел, что и сорокалетний Джек со своим пистолетом
под мышкой, и почти семидесятилетний мистер Могилевский со своим  стиму-
лятором в сердце давно, трепетно, нежно и тайно влюблены в сержанта  по-
лиции Рут Истлейк!..
   На мгновение я вдруг почувствовал укол ревности. Не из-за себя  -  не
считайте меня идиотом. Из-за Шуры. Мне показалось,  что  лучшей  Женщины
для него просто и пожелать невозможно. Я был  почему-то  свято  убежден,
что мой Плоткин обязательно понравится Рут. То, что Рут понравится Шуре,
- тут у меня вообще не было никаких сомнений! Что я, Шуру не  знаю,  что
ли?! А то, что у него ТАКИХ ЖЕНЩИН не было - клянусь чем угодно...
   Мало того, и Ребенок уже готовый! Взрослый, умный,  смелый,  симпатя-
га... С таким ребенком вообще - кайф. Ни с пеленками не надо мудохаться,
ни в коляске его возить. Даешь ему пару долларов на весь день, и Ребенок
чешет сам куда хочет...
   - Мам! Можно, я завтра после школы заскочу домой, заберу Мартына и мы
поедем с ним в Манхеттен на День Святого Патрика? - спросил Тимур, когда
Джек Пински и мистер Могилевский распрощались с нами и ушли.
   Причем при прощании Джек похлопал Рут по спине, фальшиво демонстрируя
всего лишь приятельское отношение к ней, а  мистер  Могилевский  грустно
поцеловал ей руку.
   - Эй, Тим! Не вешай мне лапшу на уши. Что значит "после школы"? Парад
Святого Патрика начнется в одиннадцать, приехать туда нужно  минимум  за
полчаса, иначе вы ни черта не увидите, а школа у тебя  кончается  в  два
часа дня! Не стыкуется, мистер Истлейк.
   - Обижаете, миссис Истлейк, - в тон ей ответил Тимур. -  Наш  "класс-
ный" - мистер Хьюз - пообещал нам завтра всего два урока, а  потом  кол-
лективный выезд в Манхеттен. Сабвей - на халяву, за счет школы!
   - Тогда какого черта ты спрашиваешь у меня - можно ли тебе поехать? -
удивилась Рут.
   - Ма!.. Но ты же для меня важнее, чем мистер Хьюз! - возмущенно  зак-
ричал Тимур и даже стукнул кулаком по холодильнику.
   Несколько секунд Рут смотрела на Тимура остановившимися глазами,  по-
том схватила его в охапку, прижала к себе и стала  целовать  в  макушку,
быстробыстро спрашивая срывающимся голосом:
   - А зеленая шляпа у тебя есть?.. А кленовый листочек, сынок?  И  КЫсе
нужно что-то зеленое!..
   - Ты же подарила мне шляпу еще в прошлом году!..  А  кленовый  листок
сам потерялся.
   - Я сделаю... Я тебе сделаю этот листок,  мальчик  мой!  -  бормотала
Рут, не отпуская Тимура. - И для Кыси что-нибудь придумаю. Ты возьми его
с собой в школу... Уж два урока он как-нибудь высидит... А потом  вместе
и поедете... А сейчас спать. Спать, ребятки! Завтра вставать рано...
   Когда мы с Тимуром остались одни в его комнате, я спросил:
   - А что за парад Святого Патрика, Тим?
   - Я тебе завтра расскажу. Спать хочется... Ложись со мной.
   - Нет. Спи, Тим, - твердо сказал я. - У меня еще куча дел во дворе.
   - У тебя там уже есть подружка? - В глазах Тимура сна как не бывало.
   Мне вовсе не хотелось посвящать его в КотовоКошачье-Крысиные дела,  и
я посчитал вариант "подружка" самым благоразумным. Тем более что в неко-
торой степени так оно и было. Кошку хотелось - до безумия!
   - Да, Тим. Подружка.
   - У нас тут во дворе этих кошек ничейных - армия!  Знаешь,  был  один
месяц, когда они вдруг все взялись... Ну, это... Ну, ты сам знаешь. Тра-
хаться. Так во дворе стоял такой вой, что наши соседи даже полицию вызы-
вали! А что полиция может?..
   - Действительно, - смущенно подтвердил я. - Что может полиция в такой
ситуации...
   Я совсем не был склонен продолжать эту тему в разговоре с двенадцати-
летним Ребенком. Я понимал - в свое время Мальчик прошел такое, что и  в
самом кошмарном сне не приснится. И в  своей  коротенькой,  поначалу  не
очень счастливой жизни он видел массу Человеческих  мерзостей  и  только
последние годы живет в любви и внимании и сам  научился  любить  и  быть
внимательным...
   А еще я понимал, что его, как и любого  двенадцатилетнего  мальчишку,
ужасно тревожит его собственная пипка, которая встает торчком при  одном
взгляде на полуголую девицу с обложки какого-нибудь журнала. Я же хорошо
помню себя Котенком-подростком!
   Один вид взрослой Кошки, один лишь ее запах приводил  меня  в  полное
половое неистовство. Мне казалось, что я готов насадить на свой  членчик
подросткового размера всех Кошек мира!!!
   - Знаешь... Только никому!.. - стыдливо прошептал Тимур.
   Я сделал успокаивающий жест лапой.
   - У нас в классе есть одна девчонка - я ее ненавижу! - шепотом сказал
Тимур по-русски и посмотрел на закрытую дверь. - Она все  время  трогает
меня за ЭТО... И смеется. И прижимает меня к себе. А она такая здоровая,
на полголовы выше меня, блядища... Ее все старшеклассники поимели!.. Го-
ворят, наш тренер по бейсболу ее каждый день натягивает.
   - Врут, наверное... - совершенно смешался я.
   - Что ты!.. Ребята притащили в класс порнуху, так многие девчонки от-
казались смотреть, а она - хоть бы хны! Смотрит  и  приговаривает:  "Вот
так я пробовала, а вот так еще Нет..." А знаешь, что самое страшное?
   - Нет.
   - Она мне все время снится... И в таких видах!.. А я  Машу  Хотимскую
люблю, я тебе говорил. Получается, что я изменяю Маше? Да?..
   Ну что? Что я мог ему сказать?!
   - Не дергайся. Ни черта ты никому не изменяешь. Сны от тебя не  зави-
сят. Эта девчонка из вашего класса поедет с нами в Манхеттен?
   - Конечно...
   - Покажи мне завтра эту лахудру. Я ее быстро отучу  хватать  тебя  за
ЭТО... А теперь - спокойной ночи, Тим, - сказал я и вышел.
   Ах, как мне было жаль Тимура, душу  которого  раздирал  такой  клубок
страстей!.. И одновременно я был рад тому, что могу считать этот  разго-
вор высшей формой мальчишечьего доверия ко мне...  Такое  дорогого  сто-
ит...
   Рут перед сном принимала душ, и я без проволочек смог  вылезти  через
кухонное окно, перепрыгнуть на дерево и спуститься во двор.

   Бог мой!.. Я просто не узнал вчерашнюю  грязную,  хамскую,  постоянно
чешущуюся стаю вонючих жлобов и немытых  потаскух!..  Это,  как  говорил
один Шурин приятель-одессит, было "что-то особенного"!!!
   Передо мной предстало такое чистенькое и благопристойно-умильное  Ко-
тово-Кошачье сообщество, что заподозрить кого-нибудь  из  них  в  чем-то
предосудительном было бы если не святотатством,  то  во  всяком  случае,
непростительным и оскорбительным грехом.
   Кошки-бляди, независимо от возраста, все поголовно выглядели юными  и
невинными! А уж добродетель из них сочилась наружу прямо из каждой  дыр-
ки.
   Коты-разбойники - разномастные убийцы, жулье  и  ворюги,  подавленные
собственной чистотой и прилизанностью, запуганные  грядущими  жизненными
переменами, -  смущенно  слонялись  по  двору,  словно  "...еще  трезвые
крестьяне в самом начале престольного праздника". Эту фразочку я взял из
одного Шуриного очерка о деревне. Помню, она мне  тогда  очень  понрави-
лась...
   Котята, еще вчера дикая, жестокая банда уличного хулиганья,  насильно
вымытая старшими Котами и Кошками, теперь неумело играли в слащавые, до-
машне-оранжерейные Котенковые игры: прятки, ловля собственного хвоста  и
прыжки друг через друга. При нечаянном столкновении никто из них не  во-
пил со зверской рожей: "Ай фак ю, сука!..", а  извинялись(!)  и  вежливо
бормотали: "Ах, как мне, право, жаль..."
   Такой метаморфозы я не ожидал! Я как увидел все это,  так  и  сел  на
задние лапы. Подвернул под себя хвост - сижу, глазам не верю...
   Нет, прав был Шура, когда говорил, что во мне есть все задатки несок-
рушимого ЛИДЕРА! Ну, что ж... Как говорится. Бог нам в помощь.
   - Леди и джентльмены! - начал я небольшой цитаткой из одного  фильма,
который я еще в России видел по телевизору.
   Там главарь одного преступного концерна  собрал  всех  своих  коллег,
партнеров и подельников с семьями на свой юбилей и  вступительное  слово
начал именно с того, что сказал:
   - Леди и джентльмены!..
   Начав точно так же, я напомнил своим, что нет на свете существ  более
Прекрасных, более Грациозных, более Свободолюбивых, чем Коты и Кошки, за
которыми уже идут остальные представители Кото-Кошачьего рода  -  разные
там Гепарды, Ягуары, Пантеры, Тигры. Поэтому я счастлив видеть уважаемых
леди и джентльменов преображенными и свободными! Отныне и навсегда никто
никому не обязан рабски лизать яйца и прочие места! Хочешь лизать  яйца?
Не можешь совладать с желанием? Вот тебе, пожалуйста,  твои  собственные
яйца - лижи, сколько твоей душе угодно. Хоть до  посинения!..  Заставить
это делать кого-то насильно - никто не имеет права, если не хочет разде-
лить участь Вагифа...
   Дальше я сказал, что рад им  доложить:  вчерашняя  встреча  с  Мадам,
предводительницей крупнейшего клана Крыс нашего района, прошла в довери-
тельной беседе, результатом которой явилось важное соглашение о взаимном
ненападении и посильном партнерстве и сотрудничестве.
   - Надеюсь, - сказал я, - что представители клана Мадам сейчас  слышат
нас, и если кто-то из них захочет внести свои поправки  или  предложения
по заключенному договору, то безопасность гарантируется...
   - Спасибо. Если позволите, позже, - раздалось у меня за спиной.
   Я тут же повернулся и увидел в проеме полукруглого подвального окошка
Первого Советника Мадам - старого седого Крыса в  окружении  черт  знает
какого количества охраны!..
   Мы раскланялись, и я повернулся к своим.
   Я напомнил им, что еще вчера просил к сегодняшнему сходняку  пригото-
вить свои соображения по перестройке.
   В рядах Наших почувствовалось легкое замешательство, и после тихих  и
недолгих препирательств вперед был вытолкнут пожилой Кот  в  бедноватой,
местами вытертой шерсти, явно интеллигентного вида. В прошлом.
   - Дорогой мистер Мартин! - взволнованно сказал он, делая  ударение  в
моем имени на букве "А" и, конечно, не  имея  понятия  о  нашей  замеча-
тельной букве "Ы". - Каждый новый день приносит нам  ваш  новый  подвиг.
Вчера - эта кошмарная личность Вагиф, сегодня - бандит с ножом, напавший
на миссис Истлейк!..
   "О, черт побери! Откуда они-то знают про этого кретина с ножиком?!" -
подумал я.
   Как я и предполагал, пожилой, потертый Кот оказался далеко  не  дура-
ком, - он тут же прочитал мои мысли и немедленно объяснил:
   - Первую информацию о происшествии на Девяносто девятой улице мы  по-
лучили от... - Кот сделал легкий полупоклон в сторону Крыс, торчавших  в
подвальном окошке, - от наших новых, м-м-м... союзников, если можно  так
выразиться...
   - Можно, - сказал у меня за спиной старый седой Крыс.
   Потертый Кот достойно и благодарственно кивнул седому Крысу  и  сооб-
щил, что вторая информация поступила от Кошки, служащей  непосредственно
в русском магазине, на глазах которой все и происходило.
   - И поэтому, - продолжил пожилой Кот, - сегодня мы счастливы  предло-
жить вам, мистер Мартин...
   Беленькая, пушистенькая поблядушечка уже шла ко мне, зазывно покручи-
вая попкой с хвостиком, и я понял, что, если сейчас не  прерву  пожилого
Кота, наше первое деловое совещание превратится черт знает во что! Ибо я
уже видел, как несколько Котов и Кошек собираются выступить именно в та-
ком же хвалебно-истерическом ключе: "Да здравствует наш  новый  Царь-ба-
тюшка - самый великий, самый смелый, самый-самый-самыйН!"
   - Моментик! - решительно гаркнул я. - Попрошу умерить восторги. В мо-
их поступках, как во вчерашнем, так и в сегодняшнем, нет и малейшего на-
мека на то, что вы так пышно называете  ПОДВИГАМИ.  Никаких  героических
поступков я не совершаю. Большей частью ИНСТИНКТИВНО, то  есть  даже  не
совсем осмысленно, я просто нахожу единственно приемлемое, с моей  точки
зрения, решение, как выйти из той или иной  создавшейся  неблагоприятной
ситуации. Все вы обладаете теми же возможностями. Это нашему Виду и Роду
дано свыше. И не пользоваться этим подарком природы я считаю  преступле-
нием! Попрошу перейти к делу. Насколько я понял, наиболее важной,  я  бы
сказал, "жизненной артерией" как для нас, так и для наших коллег из кла-
на миссис Мадам, является участок Девяносто девятой улицы от  Шестьдесят
пятой роуд до Квинс-бульвара. Пожалуйста, перечислите мне все  возможные
точки приложения наших сил по правой стороне улицы, если стоять  хвостом
к Квинс-бульвару.
   Коты и Кошки, освободившись от необходимости льстить мне  и  подлизы-
ваться, наперебой заорали:
   - Ресторан "Регистан" - открыли недавно бухарские евреи!..
   - Китайская химчистка!..
   - Корейский рыбный магазин... - всхлипнул ктото из Котов.
   - Американско-еврейская аптека...
   - Кошерная лавка!..
   Надо будет у Рут спросить - что это?..
   - Гросери... Что-то типа  гастронома,  -  пояснил  пожилой  Кот,  по-
чувствовав мое замешательство.
   - Банк на углу Квинс-бульвара...
   Как-то в Грюнвальде мы были с Фридрихом в его банке - тоска смертная.
Вот уж не для Котов.
   - Ну, в банке нам делать нечего, - сказал я. - Теперь, пожалуйста,  -
левую сторону.
   Хорошо, что Водила как-то обучил меня, где лево, а где - право.  Ока-
залось, что это совершенно разные стороны!
   - Еще одна китайская прачечная...
   - Русский магазин!.. - снова сказал пожилой Кот и  робко  добавил:  -
Около которого вы, мистер Мартин, сегодня  приняли  "единственно  верное
решение в неблагоприятно сложившейся обстановке" для миссис Истлейк и ее
сына...
   - Еврейская сапожная мастерская Ленина...
   Мне показалось, что я ослышался, и не поверил своим ушам:
   - Чья сапожная мастерская?!
   - Ленина, Ленина! - подтвердил из-за моей спины седой Крыс. - Мы  там
бываем. Вообще-то его зовут Алик, но так как он похож на какого-то  "Ле-
нина" - лысина, бородка, кепочка, - то все-все евреи  и  русские  нашего
района называют его "Ленин".
   - Интересненько... - пробормотал я. - Давайте дальше!
   - Бухарскую парикмахерскую забыли!..
   - Правильно! И русский кар-сервис. Такси...
   - А греческий ресторан?! - вожделенно простонали  чуть  ли  не  хором
несколько Котов и Кошек.
   - Все? - спросил я.
   - Да, пожалуй... - неуверенно промямлил кто-то.
   - К сожалению, все забыли про китайцев с их "Стесенери",  -  смущенно
сказал пожилой Кот. - Это журналы, газеты, открытки, бумага... А так как
у меня в прошлом есть достаточно большой опыт работы с печатным  словом,
то мне очень хотелось бы сотрудничать именно там. Я смог бы держать всех
вас и наших союзников в курсе текущих событий...
   Тут у меня вообще глаза на лоб полезли! Вот она - Америка... Мало то-
го, что на одном квартале уместились представители половины земного шара
со своими заведениями, здесь еще и Коты "работают с печатным словом"!..
   - Вы, что же, читать умеете, мистер... - спросил я.
   - Хемфри, - подсказал мне пожилой Кот. - Да, мистер Мартин. Умею.

   История старика Хемфри оказалась просто поразительной!
   Когда-то Хемфри служил на углу самой знаменитой  в  Манхеттене  Пятой
авеню и не менее известной Сорок второй улицы, в огромной Публичной Биб-
лиотеке Нью-Йорка.
   Сказав "служил", я ничуть не преувеличил. В расцвете своей  молодости
Хемфри был зачислен в штат служащих Нью-Йоркской Публичной библиотеки  в
качестве "ОФИЦИАЛЬНОГО МЫШЕЛОВА" с окладом, покрывающим все  расходы  на
его содержание. Он даже медицинскую страховку имел!
   Эта Библиотека, по словам Хемфри, была одним  из  крупнейших  книжных
собраний,  превосходящим  и  Батлеровскую   библиотеку,   и   библиотеку
Лоу-Лайбрериз Колумбийского университета, а также и Моргановскую библио-
теку, находящуюся на Тридцать шестой Ист-Стрит...
   Согласитесь, что не научиться читать, работая в таком месте,  -  было
бы равносильно тому, чтобы не напиться, сидя у ручья!
   Однажды компания, производящая Кошачье питание,  обратилась  к  адми-
нистрации библиотеки с просьбой разрешить Коту Хемфри сняться в  реклам-
ном ролике для телевидения. Администрация НьюЙоркской публички категори-
чески возразила! Дескать, Кот Хемфри является ШТАТНЫМ МЫШЕЛОВОМ  библио-
теки, а стало быть - ГОСУДАРСТВЕННЫМ СЛУЖАЩИМ. То есть  входит  в  число
тех официальных персон, которым американскими законами  запрещено  иметь
частный бизнес или участвовать в рекламных кампаниях.
   По молодости лет Хемфри "положил хвост" на все американское законода-
тельство и за фунт говяжьих сосисок и полтора фунта  свежей  сырой  рыбы
снялся в рекламном ролике, достоверно сыграв неподдельный интерес к про-
дукции фирмы, один взгляд на которую у нормального Кота  должен  был  бы
вызвать неудержимую рвотную реакцию.
   В один из зимних вечеров кто-то из библиотечного  начальства  углядел
эту рекламу на экране собственного телевизора, и на следующий  день  Кот
Хемфри был вышвырнут на улицу без выходного пособия.
   С годами он падал все ниже и ниже и вот теперь живет в Квинсе и  вла-
чит достаточно жалкое существование опустившегося интеллигента...

                                  ---

   ...Но это я все узнал потом, из личного разговора со стариной Хемфри,
после совещания.
   Пока же я предложил нашей банде любыми способами войти в  доверие  ко
всем Служащим и Хозяевам вышеперечисленных  интернациональных  заведений
Девяносто девятой улицы.
   Не обкрадывать их тайно, не вымаливать жалкие подачки, являясь  перед
ними в затрапезном, антисанитарно-немытом виде, трусливо зыркая по  сто-
ронам вороватым глазом и ползая на полусогнутых вдоль стены, источая по-
моечный запах...
   ...А входить в Заведение или Жилище Человека  во  всем  блеске  своей
чисто вымытой шерсти и пушистости, с весело и гордо задранным хвостом, с
ласковоснисходительным взглядом,  заранее  прощая  Человечеству  все  их
Людские слабости!..
   - Вот как нужно знакомиться, если вы хотите добиться  хоть  малейшего
успеха в жизни! - сказал я им. - Но и этого может оказаться  недостаточ-
ным. Прошло время, когда Люди просто умилялись  присутствию  Котика  или
Кошечки в своем доме. Теперь от Котиков Люди вправе потребовать  ПОСТУП-
КИ, которые им, Людям, покажутся полезными. Да, да!
   К несчастью, мир сегодня - прагматичен. Ничто в жизни не  дается  да-
ром!.. Вы должны доказать свою необходимость  там,  где  вы  собираетесь
бросить якорь и начать возделывать целину!..
   Не скрою, я просто упивался собственным красноречием! Я понял, что  в
наше время стать Вождем - раз плюнуть: нужно просто насобачиться уверен-
ным голосом поучать других и советовать им сделать то, чего ты  сам  ни-
когда не делал и делать не собираешься. Другой вопрос - пойдут ли  потом
за тобою массы?.. Но на первых порах ты свой кус всегда успеешь  открям-
зать!
   Но это я не о себе. Я как раз предложил "МЕТОДИКУ ПОСТУПКА" на  осно-
вании своего российского опыта. В первой части "Кыси" я достаточно  под-
робно об этом рассказывал. Не будучи уверенным, что все так  уж  выучили
наизусть первые две части этой книги, я вкратце напомню об  этой  "МЕТО-
ДЕ", изобретенной, кстати, не мной, а моим питерским корешком - Бесхвос-
тым Котом-Бродягой.
   Естественно, что я всего этого не сказал, а предложил им голую техни-
ческую схему ПОСТУПКА, мгновенно рождающего доверие  Людей  к  Коту  или
Кошке. Проверено многократно, действие - безотказное!
   - Вы берете дохлую Крысу... - начал было я и поперхнулся.  -  Пардон!
Еще пардон!.. В нашем частном случае вы договариваетесь с любой  союзни-
ческой Крысой, чтобы она притворилась мертвой, осторожно  берете  ее  за
шкирку - храни Господь сделать ей больно - и несете ее к Хозяину облюбо-
ванного вами Заведения. И молча кладете Крысу перед ним. С понтом - вро-
де бы вы ее поймали только что у него в  кладовке  или  еще  черт  знает
где... Дальше я вам гарантирую восторги Людей и мольбы о том,  чтобы  вы
унесли Крысу. Вы, с Крысой в зубах, заходите за угол, прощаетесь  с  ней
до вечера и возвращаетесь в заведение, где вас кормят и умоляют остаться
здесь навсегда! Все. Отныне эта Крыса - ваш постоянный партнер. Сработа-
етесь - будете вдвоем шустрить в этом доме, как  вам  заблагорассудится.
Отныне - вы Хозяева в этом доме! Но два-три раза в неделю  вы  со  своим
партнером должны повторять этот маленький спектакль, чтобы Люди  понима-
ли, что теперь они без вас и дня прожить не смогут.

   Ба-а-а-альших трудов стойло уговорить Крыс  принять  участие  в  этом
эксперименте!..
   Лишь после многократных обещаний, что Коты и Кошки напрочь подавят  а
себе всяческие опасные и вредные охотничьи инстинкты, только после клят-
венных заверений о последующем равномерном разделе добычи, Крысы  согла-
сились на этот вариант.
   Разбивка Котов и Крыс по партнерским  парам  тоже  стоила  чудовищных
усилий: для того чтобы обезопаситься, Крысы требовали  себе  в  партнеры
небольших и слабосильных Кошек (или Котов), с которыми, в случае  самоп-
роизвольного проявления природных Кошачьих наклонностей,  Крыса  и  сама
была бы в состоянии справиться.
   Причем Крысы на роль "трупов" подбирались из бойцовской группы  охра-
ны. Их вес, вид и передние резцы даже у бывалых Котов  вызывали  чувство
озноба.
   Мелковатые Коты и Кошки, отобранные Крысами себе в партнеры,  вопили,
что им не под силу таскать таких гигантов и они требуют  себе  Крыс  по-
меньше...
   Короче говоря, репетиции мы начали только лишь через час.
   Актерское мастерство по изображению "трупов" Крысам преподавал Первый
Советник Мадам - старый седой Крыс. Он так натурально играл, что мы один
раз все - и Коты, и Крысы - жутко напугались! Нам причудилось, что  ста-
рый Крыс действительно умер. Но, слава Богу, оказалось, что он,  изобра-
жая труп, просто-напросто заигрался и заснул!..
   Я взял на себя показ этюда приноса Крысы к Хозяину, предположим, мяс-
ного  магазина.  Хозяина  играл  пожилой,   потертый   Кот   Хемфри   из
Нью-Йоркской Публичной библиотеки. Дай Господь, чтобы все Люди,  торгую-
щие мясом, были бы хоть наполовину так интеллигентны, как старина  Хемф-
ри!..
   Во время репетиции между Котами и Крысами стояла непрекращающаяся ру-
гань, а взаимные упреки и обвинения в бездарности так и сыпались на  го-
ловы как одних, так и других. И все же!..
   И все же, спустя еще час, мы  достигли  первых  пристойных  результа-
тов!!!
   Впервые за сегодняшнюю ночь я смог передохнуть... Я обычно  предпочи-
таю активный отдых. Поэтому я тут же сграбастал ту,  вчерашненькую,  бе-
ленькую и пушистенькую, заволок ее под старый автомобиль, где и стал, по
выражению Шуры Плоткина, "драть ее как Сидорову козу".
   Я трахал ее за все!
   За вчерашнего молодого черного Кота;  за  сегодняшнюю  нервотрепку  с
этим болваном, напавшим на нас у магазина; за исчезновение Шуры  Плотки-
на; за неясность моего социального положения; за то, что они  так  долго
терпели Вагифа; за грязь и разобщенность, в которой они пребывали до мо-
его появления; за запрещение Котам ездить в сабвее и автобусах легальным
образом; за мусор на улицах; за стаи бездомных Собак и Котов, охреневших
от голода и бесприютности; за необходимость завтра  с  утра  тащиться  в
Манхеттен на Праздник какого-то Святого Патрика, в то  время  когда  мне
будет хотеться спать до безумия...
   Можете себе представить, в каком виде она выползла из-под меня и ста-
рого автомобиля, когда я кончил в пятый раз?!..

   О том, чтобы разбудить меня утром, не могло быть и речи!
   Бедный Тимур даже совал мне под нос кусок свежайшей сырой мерлузы  из
корейского рыбного магазина, которую я за последние два дня  полюбил  на
всю оставшуюся жизнь! Но тщетно...
   Голос Тимура, умолявшего меня проснуться, ибо он опаздывает в  школу,
я слышал словно с другой стороны земного шара. Хотя и ощущал, как  Тимур
в отчаянии запихивает меня в свой рюкзак, но  открыть  глаза  так  и  не
смог...
   Я дрых самым пошлым образом и по дороге в школу, и в школе, и поэтому
ничего толкового о своем первом посещении американского учебного заведе-
ния сказать не могу.
   Помню только неясный дикий шум и гам и странные, с моей точки зрения,
запахи для детского учреждения, где явственно тянуло  вчерашним  алкого-
лем, дешевой косметикой, самой разной жратвой,  резиновой  жвачкой  всех
сортов, сигаретами, кокаином (!..), еще каким-то  наркотиком  -  "крэг",
как потом объяснил мне Тимур; пахло откровенным сексом, и, не  поверите,
очень даже пахло оружием!..
   Потрясенный столь НЕ ДЕТСКИМИ запахами, я, сквозь глубочайший и впол-
не заслуженный сон, пару раз приоткрывал глаза и слегка  высовывался  из
рюкзака, но не увидел ничего особенного - того, что разительно  отличало
бы американскую школу от русской.
   У нас за пустырем, напротив нашего с Шурой дома  в  Ленинграде,  была
почти такая же школа, и мы с  моим  соседом  и  корешом  Бесхвостым  Ко-
том-Бродягой иногда харчились там на кухне школьной столовой.  Взяли  мы
эту кухню старым испытанным способом - на дохлую крысу.
   В отличие от русских, американские парты были на одного ученика, а не
на двоих. И сквозь сон я углядел длинный  коридор,  уставленный  с  двух
сторон узенькими железными шкафчиками, запиравшимися  на  ключ.  Изнутри
шкафчики были оклеены цветными картинками, вплоть до откровенной  порну-
хи.
   У Тима тоже был такой шкафчик, но без голых баб, а с  какими-то,  ка-
жется, русскими открытками. Хотел он было оставить меня в этом  шкафчике
до конца второго урока, но пожалел и потащил меня, дрыхнувшего без  зад-
них лап, к себе в класс.
   А еще в школе были телефоны-автоматы, и девочки почти все были одеты,
как мальчики. Никакой формы! Кто во что горазд...
   В классе я сумел заметить своим соловым, полуспящим глазом, что  мис-
тер Хьюз - классный руководитель Тимура  -  оказался  молодым  парнем  в
джинсах, ковбойских полусапожках с разными медными блямками и  заклепка-
ми, клетчатой байковой рубахе, из-под расстегнутого  воротничка  которой
выглядывала белая майка, и в какой-то замшевой жилетке с бахромой из то-
неньких полосок кожи. И сидел он в классе не  на  стуле  за  своим  учи-
тельским столом, а прямо на столе, поставив свои башмаки с медными  зак-
лепками прямо на стул! И мне, сквозь сон, это очень в нем даже  понрави-
лось...
   Я проснулся и хоть чуточку стал соображать только лишь в сабвее. Очу-
хавшись, я обнаружил, что на шее у меня повязан какой-то зеленый бантик,
а голова Тимура украшена старой зеленой шляпой.  Обе  щеки  Тимура  были
разрисованы зелеными листиками. А вокруг нас бесилось и вопило уйма  па-
цанов и девчонок из Тимурова класса. И все они были разрисованы  зеленой
краской в цветочек, у всех были шапки, шляпы,  косынки  зеленого  цвета,
зеленые бантики в петлицах, а у некоторых девчонок даже волосы были  зе-
леного оттенка! Даже мистер Хьюз, ехавший с нами, был в каком-то зеленом
колпачке с зелеными очками на носу.
   А еще я заметил, что наш Тимурчик, когда-то  нахлебавшийся  в  России
дерьма под самую завязку, а теперь самый  храбрый,  самый  замечательный
пацанчик, с которым я когда-либо сталкивался, - самый маленький в  клас-
се. Ну, буквально все, даже самые плюгавые, были выше его на  полголовы.
То-то мне в порту тогда показалось, что ему лет девять, не больше!..
   Я вообще-то раньше старался на Детей внимания не обращать. У Котов  и
Кошек с Детьми отношения обычно напряженные. А тут вот столкнулся нос  к
носу с таким Тимуром и думаю: найду Шуру Плоткина, перееду к нему в  ка-
кой-нибудь Бруклин или Бронкс, а Тимур останется в Квинсе. Вот  как  тут
быть? Известно же, что далекие расстояния для любви и  дружбы  -  ужасно
опасная штука!..
   В это время к нам подсаживается такая смазливая деваха лет  тринадца-
ти, но уже с титьками и задницей вполне  взрослого  размера,  облапывает
нахально моего Тимурчика, хихикает и начинает шарить по нему своими  ла-
пами. И вроде бы в шутку лезет к нему в ухо своим языком!..
   Мой Тимурчик как задышит, как задышит!!! Покраснел, как Государствен-
ный флаг Советского Союза, только вместо золотого серпа и молота у  него
на мордочке зеленый листок нарисован.
   Отталкивает эту курву малолетнюю, бормочет: "Отстань, дура!.." - а  у
самого голос срывается, вотвот задохнется от желания.  И  пипка  у  него
(сам вижу!), ну, просто на дыбы встает - сейчас его ветхие  джинсики  по
швам разлетятся! Батюшки! Что делатьто, думаю?!..
   А та наседает на Тимура, подмигивает подружкам - дескать, посмотрите,
как надо пацанов заводить! И своей наглой лапой с грязью под  ногтями  и
облупленным маникюром на них же лезет прямехонько к Тимуровой ширинке. А
тот и без того уже трясется, бедняга...
   Все, думаю, пора спасать парня! На хрен ему эта несвоевременная поло-
вуха?! Придет время - пожалуйста. На здоровье. А пока...
   Высунулся я наполовину из рюкзака да как шваркну выпущенными  когтями
по ее наманикюренным пальцам! Она, конечно, в голос  заблажила  на  весь
вагон, а мистер Хьюз, их классный руководитель, посмотрел поверх зеленых
очков на то, как она слизывает кровь со своих  царапин,  и  так  спокой-
ненько-спокойненько говорит:
   - Ну вот видишь, Мэгги... Я же говорил тебе,  что  ты  не  всем  нра-
вишься. А ты мне не верила.
   Ехать до Манхеттена пришлось долго, и мистер Хьюз напомнил своим уче-
никам, что такое День Святого  Патрика.  Само  собой,  я  тоже  развесил
уши...
   Оказалось, что это знаменитый праздник ирландской  культуры  весны  и
возрождения. Возрождения чего - я не понял... Был там такой тип, миссио-
нер Патрик, который приволок откуда-то в Ирландию какое-то  там  христи-
анское учение - и стал самым уважаемым святым  ирландского  народа.  Как
Ленин в России. Это мне Шура еще рассказывал со своей  обычной  усмешеч-
кой.
   Так вот, этот Патрик умел договариваться со  Змеями  и  прогонял  ка-
ких-то Злых Духов (которых, наверное, сам и придумал...) с помощью обык-
новенного зеленого листочка клевера. Этот листочек и стал  символом  Ир-
ландии. И в День Святого Патрика каждый житель Америки - белый,  черный,
желтый - любой! - как бы становится ирландцем!.. Нарисовал листок клеве-
ра на роже, напялил зеленую шляпку - и ты уже  натуральный  ирландец.  И
сегодня этот праздник в Нью-Йорке отмечается уже в двести тридцать  шес-
той раз!..

   Когда мы наконец вылезли из сабвея прямо у  Рокфеллер-Центра,  и  под
предводительством решительного и веселого мистера Хьюза рванули  к  углу
Пятой авеню и Сорок шестой улицы, и,  опять  же  при  помощи  достаточно
жестких, решительных действий все того же  мистера  Хьюза,  протиснулись
сквозь тучу народа и всем нашим классом заняли лучшие места в первом ря-
ду у самого ограждения, по Пятой авеню уже шла замечательная процессия!
   Видно мне было изумительно: задними лапами я стоял в рюкзаке за  пле-
чами Тимурчика, а передними опирался о его плечи.  Таким  образом,  наши
головы были на одном уровне, и мы  могли  по-Шелдрейсовски  обмениваться
впечатлениями. А их было - хоть отбавляй! Тимур  комментировал  мне  все
происходящее, а сзади нас, как самых маленьких, оберегал мистер Хьюз. Не
давал нас толкать и заслонять вид на процессию...
   Шли какие-то гвардейцы с барабанами и тоскливыми дудками -  "волынка-
ми", как сказал мистер Хьюз. Шли полицейские, катились в зеленых  коляс-
ках инвалиды всех войн, девочки из школы "Дрик Тауншип Дракон"  в  одних
купальниках размахивали лентами и делали всякие гимнастические  упражне-
ния. А перед ними, с короной на голове и в  норковой  шубке,  вышагивала
"Мисс Нью-Йорк" Килин Криник!..
   С целой свитой фальшиво веселящихся солидных дядечек руководящего ти-
па шел губернатор Патаки. В петлице его черного пальто красовался  зеле-
ный листок клевера. Неподалеку от губернатора, в одном пиджаке и зеленом
галстуке, топал мэр Нью-Йорка Джулиани. И губернатор, и мэр  махали  нам
руками, посылали воздушные поцелуи всем,  стоявшим  за  ограждениями,  -
словом, вели себя как отцы родные...
   За ними топали какие-то вопящие грымзы - ни одной хорошенькой!  Несли
плакат: "Англичане! Руки прочь от Ирландии!"
   И все вокруг было зеленым! У некоторых - даже уши...
   Ах, как мне стало жалко, что мой Шура Плоткин не видит  всего  этого!
Стоял бы он сейчас рядом с нами...
   Но тут же мне пришло в голову, что Шура к этому празднику отнесся  бы
не с таким восторгом, который испытывали мы с  Тимуром.  Наверняка  Шура
ухмыльнулся бы и, естественно, если Тимура не было бы рядом,  сказал  бы
открытым текстом:
   - На хера попу гармонь, если есть  колокола?  Почему  Америка  должна
праздновать День какого-то святого из Ирландии?! Где именье - где  вода,
где Ромео - а где Джульетта?.. У американцев своих поводов для веселия и
праздников достаточно. Есть, есть во всем этом какой-то фальшак...
   Я даже услышал привычные насмешливые Шурины интонации, даже его  иро-
ничную рожу увидел, черт бы его побрал!
   И вдруг мне почудилось... И вдруг мне прислышалось, как откуда-то из-
далека - ну, совсем непонятно откуда - негромкий Шурин голос внутри меня
проговорил с характерной его усмешечкой:
   - Ты абсолютно прав, Мартышечка... Умница ты мой ненаглядный.
   Я так заволновался, так задергался, так стал крутить башкой и огляды-
ваться, что, уже не говоря о Тимуре, даже мистер Хьюз всполошился.
   - Что с ним, Тим?!.. - спросил мистер Хьюз у Тимура.
   - Что с тобой? - спросил встревоженный Тимур у меня.
   - Все... Все в порядке, - ответил я Тимуру по-Шелдрейсовски.
   - Говорит - "все в порядке", - перевел Тимур мистеру  Хьюзу,  и  тот,
приняв это за шутку, весело рассмеялся и погладил меня.
   Но было все совсем не "в порядке"!
   Я понимал, что крутить головой и выискивать в толпе Шуру  Плоткина  -
полнейший бесполезняк. Это был голос СВЫШЕ, из НЕВЕДОМОГО...
   Но интерес к этому действительно странноватому для Америки  празднику
у меня вдруг иссяк и сменился на  совершенно  конкретную  заинтересован-
ность двумя типами, которых я неожиданно  увидел  совсем  неподалеку  от
нас.
   А увидел я двух здоровенных мужиков,  прекрасно  одетых,  с  золотыми
кольцами на пальцах и золотыми цепочками на могучих шеях,  которые  ког-
да-то, когда мы с Водилой еще плыли из России в Германию, ночью в  пере-
полненном корабельном баре по приказу Бармена освободили место у  стойки
для моего Водилы. Правда, им для этого пришлось снять  пьяного  финна  с
высокого круглого табурета у стойки и вынести его вместе с его  бутылкой
из бара, к чертям собачьим. И в тот вечер мы были очень даже признатель-
ны этим парням, так верно служившим Бармену.
   Но уже потом - после Германии, когда я на несколько дней  вернулся  в
Питер, перед самым моим отплытием в Америку, - мой дружок, бывший  Морс-
кой, а ныне обычный Береговой, Кот Рудольф, проплававший с Барменом нес-
колько лет по всем морям и океанам, рассказал Мне, что  именно  эти  два
крепких паренька, один - русский, другой - немец, после  захвата  партии
кокаина немецкой полицией, пришли ночью в уже закрывшийся бар и  сказали
Бармену, что "товар" погиб под Мюнхеном. И на глазах ошалевшего от ужаса
Кота Рудольфа в упор расстреляли Бармена из  длинных  и  тихих  пистоле-
тов...
   Тимур... Вот чуткий звереныш, стервец! Он сразу почувствовал,  что  я
вздрючился. И спрашивает меня, как обычно спрашивают во всех  американс-
ких фильмах, независимо от того, подвернул ли герой ногу или его разнес-
ло взрывом на мелкие куски:
   - С тобой все в порядке?
   - Тимурчик, - говорю, а сам по сторонам озираюсь. Мало ли!.. Одни  мы
по-Шелдрейсовски чешем, что ли?! Береженого Бог бережет. - Тимурчик, по-
смотри назад и чуточку налево. Но с понтом делай вид, что  тебе  все  до
фени... Видишь двух мужиков в золоте?
   - М-гу... - аккуратненько отвечает Тимур.
   - Так вот это - киллеры. Убийцы, Один - русский, второй - немец...
   И в двух словах рассказываю все, что я про них знаю.
   - Спокуха! - Тимур автоматом переходит на блатной русский жаргон,  но
по-Шелдрейсовски: - Счас мы этих сук обратаем. Век свободы не видать!..
   И говорит мистеру Хьюзу по-английски:
   - Сэр, мы не могли бы на секунду отлучиться?
   - Конечно! - говорит мистер Хьюз. - Только не надолго.
   - Спасибо, сэр.
   И мы с Тимурчиком смыливаемся. Тимур прокладывает дорогу сквозь  тол-
пу, прилипшую к ограде, а я ни на секунду не выпускаю из вида  тех  двух
жутких Типов. И прошу Тимура пройти мимо них как можно ближе. Что Тимур-
чик и делает. А я прекрасно чувствую, как от одного из них  аж  прямо  в
нос шибает пистолетом!.. Да и от второго, кажется, тоже оружием  потяги-
вает...
   Подгребаем к здоровенному полицейскому, обвешанному всеми  примочками
с головы до ног, и просим его отойти в сторонку. А он наклоняется к  нам
сразу же и говорит без запинки:
   - Туалет - за углом Сорок шестой, в Китайской закусочной  "Панда",  в
глубине зала, влево от стойки, первая дверь направо.
   - Сэр, - негромко говорит Тимур и оглядывается по сторонам, не слуша-
ет ли его еще кто-нибудь. - Я Тим Истлейк. Моя мама  -  сержант  полиции
Рут Истлейк. Сто двенадцатое отделение в Квинсе. Телефон...
   И сходу диктует полицейскому служебный телефон Рут. И, на всякий слу-
чай, домашний. И говорит:
   - Это для того, чтобы вы могли меня проверить. Но дело в другом. Пос-
мотрите, сэр... Вон туда! Видите тех двух джентльменов? Левее  смотрите.
Видите?
   - Да. Это Ал Каноне и Джо Валлачи? - смеется полицейский.
   - Нет. Это убийцы. Один - русский, второй - немец. Они недавно прибы-
ли сюда из Европы...
   - О'кей. Постойте рядом и помолчите.
   Полицейский нажал на кнопку своей рации и чтото тихо забормотал.  По-
молчал, послушал и снова забормотал. Мы расслышали только два его  слова
"сержант Истлейк".
   Мы даже и сообразить не успели, как откуда-то, словно с  неба,  около
нас появились трое высоких парней, размалеванных зелеными листиками кле-
вера, и пожилой толстяк в зеленой шляпе и ^куртке с капюшоном.
   - Это ты - Тим Истлейк? - спросил толстяк.
   - Да, сэр.
   - А кота твоего зовут Мартин?
   - Да, сэр, - ответил Тимур, не поправив толстяка.
   Тот откинул полу куртки, показал нам  полицейский  жетон  у  пояса  и
спросил:
   - Откуда у тебя эти сведения? - и Толстяк незаметно повел подбородком
в сторону тех двух Типов.
   - От одного моего русского друга, сэр.
   Толстяк посмотрел на размалеванных парней и спросил у них:
   - Ну, что? Возьмем в разработку?..
   - Да, надо бы, - сказал один парень.
   - А потом опять - мордой об стол!
   - Не исключено, - заметил второй.
   - Ох, боюсь, что ты нас сильно подводишь, сынок, - сказал Толстяк Ти-
му.
   - Но на всякий случай... - медленно проговорил третий.
   - Учтите, сэр. Они оба вооружены, - говорит Тим Толстяку.
   У всех пятерых - полицейского, трех парней и Толстяка  -  сразу  ушки
топориком!
   - Откуда это тебе известно?!.. - спрашивает Толстяк.
   - От него, - говорит Тимур и показывает на меня.
   - Тебя мама никогда не водила к психиатру?  -  спрашивает  Толстяк  и
протягивает ко мне руку, чтобы почесать меня за ухом.
   Я ка-а-ак разину пасть на него, ка-а-ак покажу ему клыки -  он  сразу
руку отдернул, засранец! Как он смел так разговаривать с Тимуром?!..  Ни
хрена не петрит в науке, тупица толсторожий, а еще и хиханьки  строит...
Жлоб с деревянной мордой!
   - Ол райт, ол райт!.. - примирительно говорит Толстяк. - Я потом  пе-
резвоню твоей матери. Она попросила тебя не задерживаться в Манхеттене и
немедленно возвращаться домой. У нее что-то там для вас есть...
   В животе у меня даже екнуло: неужели Рут нашла Шуру?!! Я  так  засуе-
тился, задергался в своем рюкзаке, так разнервничался, что  чуть  оттуда
не выпал! Толстяк удивился, спросил у Тимура:
   - Он что, понимает, о чем мы говорим?..
   - Он все понимает, сэр. Он и опознал тех Типов!
   - О, ччччерт!.. Идти на задержание без единого доказательства, да еще
и по наводке КОТА!.. Большего идиотизма я никогда себе не позволял...
   - Вменим незаконное ношение оружия, - говорит один парень.
   - А ты убежден, что оно у них есть?!.. - взъярился Толстяк.
   - Но Кот же говорит!
   - Ты себя слышишь - псих?!.. "Кот говорит"!!! Ты в своем уме?  Ладно,
черт с вами, попробуем. Скорее всего, уже завтра меня вышибут из полиции
и я получу вполне пристойную пенсию... А вы,  Пинкертоны  чертовы,  марш
отсюда!
   Он не позволил нам даже посмотреть, как этих Типов будут задерживать.
Он сказал, что по телику мы можем увидеть в  любом  полицейском  сериале
типа "Хантера" подобную акцию, только намного эффектнее. И приказал здо-
ровенному полицейскому проводить нас до сабвея.
   Мы предупредили мистера Хьюза, что уезжаем, и действительно уехали...

   Спустя еще час мы как сумасшедшие уже мчались по Кингс-хайвей в Брук-
лин на нашем "Плимуте".
   Коллега Рут из Бруклинского отдела полиции, сержант Барри Грант,  ка-
жется, отыскал Шурины следы! Не самого Шуру - его никто не видел уже не-
сколько дней, - а лишь дом и квартиру, где Шура мог, якобы, проживать...
   Сейчас сержант Барри Грант и хозяин дома, который сдавал эту квартиру
(возможно...) Шуре, ждут нас в Шипсхед-бей на углу Оушен Авеню  и  Авеню
Зет.
   Ждут, чтобы в нашем присутствии вскрыть квартиру и...
   Тут Рут запнулась. На мгновение она растерянно посмотрела  на  нас  с
Тимуром, а потом решительно и жестко продолжала:
   - Вы оба достаточно навидались в своей жизни. А я чуть ли не ежеднев-
но сталкиваюсь на работе вообще черт знает с чем. Поэтому я  не  буду  с
вами сюсюкать. Вполне вероятно, что мы найдем там уже  полуразложившийся
труп. К несчастью, одинокие молодые эмигранты в первые же два-три месяца
не выдерживают груза рухнувших надежд, потери самого себя, унизительнос-
ти иждивенчества начального периода, языковую немоту... Эти фудстемпы  -
талоны на питание, - почти полная изоляция, это  крушение  всей  прошлой
жизни... Очень, очень часто, особенно люди интеллигентные, кончают жизнь
самоубийством...
   - Нет!!! - завопил я в полной панике. - Нет!.. Он ждал меня! ОН  МЕНЯ
ЖДАЛ!!! ОН ЖДАЛ МЕНЯ ЖИВОЙ, ОН ЖИВ И СЕЙЧАС!.. Я  же  его  недавно  слы-
шал... Может быть, он болен... Мне кажется, что он ГДЕ-ТО болен. Или ку-
да-то уехал... Далеко. Потому что его было очень плохо слышно...
   Никакого рюкзака, я просто сидел на коленях у Тимура, и мы  оба  были
пристегнуты к сиденью одним ремнем безопасности. Но для  верности  Тимур
сильно прижимал меня к себе руками, и я все время слышал, как стучит его
сердце.
   - Мамочка! Мамуленька!.. Ну что тебе стоит?!.. - умолял Тимур. -  По-
жалуйста, поставь на крышу свою полицейскую мигалку, вруби сирену!..
   Но Рут ответила категорическим отказом:
   - Остановят за превышение скорости - покажу полицейский жетон. Не ос-
тановят - слава Богу! А ездить с мигалкой и сиреной,  когда  все  видят,
что в машине сидит вполне благополучный ребенок и Кот с мордой  гангсте-
ра, - элементарное свинство!.. Называется - использование служебного по-
ложения в личных целях. А ты, Мартын,  немедленно  прекрати  истерику  и
возьми себя в лапы. ЕСЛИ ОН ЖИВ, мы его найдем. Это я тебе обещаю!
   А потом Рут обозвала нас с Тимурчиком двумя юными русскими форменными
идиотами. Потому что мы все время Плоткина называли  Шура,  Шура,  Шура,
когда он вовсе никакой не Шура, а Александр! Она, Рут, понимает, что су-
ществуют укороченные и ласкательные имена: Роберт может называться  Боб-
би, а Уильям - Билли. И, слава Господи, Рут догадалась сегодня  спросить
у мистера Бориса Могилевского, как по-русски могут еще называть Шуру.  И
ответ был ошеломляющим: ласкательно - Шурик, Саша, Сашенька,  Саня,  Са-
нек... А настоящее, полное имя - АЛЕКСАНДР!
   Но когда объявляется официальный розыск, то человека ищут по его пол-
ному ДОКУМЕНТАЛЬНО ЗАРЕГИСТРИРОВАННОМУ имени. Конечно, ни в одной  теле-
фонной книге Нью-Йорка нет Шуры Плоткина. Хотя в одном  только  Бруклине
этих Плоткиных - сорок два человека, в Манхеттене -  пятьдесят  пять,  в
Квинсе - двадцать один Плоткин, даже в Бронксе есть три  Плоткина,  а  в
Стейтэн-Айленде - всего два. На всякий случай проверили Филадельфию. Там
Плоткиных оказалось одиннадцать душ... Есть еще парочка семейных  бизне-
сов под именем Плоткиных - фотография и что-то связанное с музыкой.
   Но никто из американских Плоткиных не записан под  именем  Шура!  Так
что мы сами, Тимурчик и я, затруднили работу по поиску единственного не-
обходимого нам Плоткина.
   И тут мы подъехали к этому дому...

   У входа в палисадник нас встретили трое: сержант полиции Барри  Грант
- высокий, тощий человек, потрясающе не похожий на полицейского,  Хозяин
этого трехэтажного "билдинга" - старый еврей, лет семидесяти пяти,  -  и
его Собак, абсолютно повторивший внешность своего Хозяина. Казалось, что
старый еврей и его Собак - близнецы с разницей в возрасте не более  трех
лет в пользу Собака.
   Еврей-Собак тут же потянулся носом ко мне, и хотя мне было не до  не-
го, я все-таки принял оборонительную стойку.
   - Не задирай хвост, сынок,  -  сказал  мне  этот  удивительный  Собак
по-нашему, по-Животному. - Я не ссорюсь ни с Котами, ни тем более с Кош-
ками. Будет время - объясню почему. А сейчас - к делу. Слушай,  что  Мой
будет говорить...
   - ...очень, очень милый молодой человек... - уже говорил Хозяин Соба-
ка и Дома. - Такой культурный... Из Петрограда. Столько книжек привез!..
Я же беру с него всего триста пятьдесят долларов...  Зачем  ему  столько
книжек?..
   - Кто-нибудь из вас сможет опознать по вещам интересующего вас  Чело-
века? - негромко спросил сержант Грант у Рут.
   Рут посмотрела на меня. Я ей кивнул.
   - Да, конечно, - с легкостью ответила Рут.
   - Мы хотели бы осмотреть квартиру, - сказал Грант старому еврею. -  У
вас есть запасные ключи?
   - Интересный вопрос. А почему у меня не должно быть запасных  ключей?
Идемте.
   И мы все потопали на второй этаж. Собак на своих старческих, подагри-
ческих ногах поплелся за нами следом.
   "А мне и в квартиру уже не нужно было заходить! Я уже здесь, на лест-
нице почувствовал Шурины запахи!..
   Ноги у меня подкашивались от волнения и страха,  я  принюхивался  изо
всех своих сил, стараясь уловить хотя бы малейший запах самого  страшно-
го...
   Но нет. Пахло Шурой, пахло НАШИМИ  книгами  и  фотографиями,  Шуриной
одеждой... Пахло, в конце концов, МНОЙ!!! Моими запахами, которые не вы-
ветрились из Шуриной жизни даже за эти несколько месяцев...
   Как только Старик открыл ЭТУ квартиру, то все тончайшие оттенки запа-
хов, которые я почувствовал еще на лестнице, обрушились  на  меня  такой
мощной волной, что я, не помня себя, словно в бреду заметался по  совер-
шенно незнакомой мне маленькой американской  квартирке  среди  родных  и
близких мне НАЩИХ ленинградских вещей!..
   Уйма картонных коробок с книгами повсюду стояли почти до потолка. Ка-
кие-то были уже распакованы. Валялись и уже висели на стенах масса НАШИХ
любимых фотографий, рисунков, карикатур на Шуру, на меня с Шурой и  пара
картинок масляными красками... Все это в разные  времена  было  подарено
нам с Шурой нашими знакомыми и Шуриными собутыльниками-художниками...
   Над каким-то чужим диванчиком висела самая лучшая моя фотография  ве-
личиною с кухонный поднос. Года три тому назад Шура снимал меня на нашем
пустыре. Истратил целую пленку, а потом мы вместе с ним отбирали  лучший
снимок из контрольных отпечатков, которые ему сделали в лаборатории  од-
ной газеты. Там же потом отпечатали и этот здоровенный портрет.
   - Елки-палки! - вскричал в восторге Тимур. - Это же ты, Кыся! Ты, ты,
ты!.. Ну, отпад!!!
   Все тут же посмотрели на меня. Еврей-Собак даже зашел сзади и понюхал
у меня под хвостом, словно хотел убедиться, что на фотографиях изображен
именно я. Но почему таким способом?..
   - По-моему, это то, что мы ищем, - сказал Рут сержанту Гранту,  пока-
зывая на другие мои фотографии  вместе  с  Шурой.  Эти  фото  делал  наш
польский приятель, журналист, с которым мы по пьянке были в Эрмитаже.  -
Мне кажется, здесь никаких сомнений!.. Это то, что нам нужно...
   И несмотря на свое собственное смятение души,  граничащее  с  помеша-
тельством от тревоги и радости, я вдруг заметил, что Рут  Истлейк,  сер-
жант американской полиции тридцати  трех  лет  от  роду,  мать  русского
мальчика Тимура, одна из самых красивых Женщин светло-шоколадного цвета,
которые когда-либо встречались мне в жизни, с очень пристальным внимани-
ем и совершенно не полицейским интересом.разглядывает Шурины фотографии,
висящие на стенах и валяющиеся на письменном столе рядом с НАШЕЙ пишущей
машинкой...
   Надеюсь, что заметил это только я!.. Рут проявляла к Шуриным фото та-
кое поистине Женское любопытство, что  в  моей  башке  неожиданно  вдруг
что-то сместилось, будто я перешел в некое  совершенно  иное  состояние,
словно заглянул туда, куда, кроме меня, никто не имел права  вторгаться.
И тогда во всю стену рядом с моей фотографией вдруг  повисло  совсем  уж
гигантское фото! А на нем...
   ...ПУСТЫННЫЙ ЖЕЛТЫЙ ПЛЯЖ, БЕСКРАЙНИЙ ОКЕАН... И НА ТЕПЛОМ ПЕСКЕ,  ОБ-
НЯВШИСЬ, СИДИМ МЫ ВСЕ ЧЕТВЕРО - РУТ, ШУРА, ТИМУРЧИК И Я... А НЕПОДАЛЕКУ,
В СТОРОНКЕ, СКРОМНЕНЬКО ЛЕЖИТ ТА - ПУШИСТАЯ, БЕЛЕНЬКАЯ ИЗ КВИНСА. А ВОК-
РУГ НЕЕ ПРЫГАЮТ НЕСКОЛЬКО МАЛЕНЬКИХ КОТЯТ МОЕЙ МАСТИ,  РОЖДЕННЫЕ  С  УЖЕ
ЗАРАНЕЕ РАЗОРВАННЫМИ ЛЕВЫМИ УШКАМИ. НУ СОВСЕМ КАК У МЕНЯ!..
   ...Уже в следующую секунду эта прекрасная, фантастическая картина ис-
чезла, и я услышал всего лишь вторую половину  фразы,  сказанную  старым
евреем, хозяином этого дома:
   - С тех пор как мистер Плоткин несколько дней тому  назад  уехал  ко-
го-то там встречать, мы его больше не видели.
   - Абсолютно точно, - подтвердил мне его Собак по-Животному.
   - Слушайте, Барри! - обратился старик  к  сержанту  Гранту.  -  Может
быть, он уехал в Вашингтон? В Конгресс?..
   - Вполне может быть, - по-Животному сказал мне его Собак.
   - Верно, - согласился с ним сержант Грант. - Месяц тому назад мы  по-
лучали запрос из Вашингтон на  мистера  Плоткина.  Конгресс  Соединенных
Штатов интересовался его адресом...
   "Не Конгресс, дубина! А конгрессмен... Как его?!.. Совсем  из  головы
вылетело!.. - Приятель Фридриха фон Тифенбаха... -  подумал  я.  -  Нет,
нужно ехать в Вашингтон!.. Хотя не будешь же бегать по Конгрессу  Соеди-
ненных Штатов и ко всем привязываться, кто, дескать, из  вас  друг-прия-
тель интеллигентнейшего миллионера из  Германии  Фридриха  фон  Тифенба-
ха?.."
   - Я таки вспомнил! - сказал старик. - Мистер Плоткин при  мне  звонил
туда к одному конгрессмену и обещал приехать, как только он встретит ко-
го-то из Петрограда...
   - Из Петербурга, - поправил его Тимур. - На худой конец - из  Ленинг-
рада.
   - Для меня "худой конец" начался в Петрограде, детка. С тех пор  я  и
живу здесь, - и старик погладил Тимура по голове.
   Я будто знал, что Вашингтона мне не миновать!.. Недаром еще на первой
Котово-Кошачьей сходке я упомянул об этом. Заявление слегка отдавало пи-
жонством, но я уже тогда предчувствовал этот "вояж", как  говорил  Шура,
когда куда-нибудь уезжал.
   - Мам! Оставь, пожалуйста, наши координаты мистеру... - Тимур запнул-
ся, вопросительно посмотрел на старика.
   - Меня зовут Дэвид Блум, детка.
   - Мистеру Дэвиду Блуму, мам. Если мистер Плоткин вернется, он  сможет
нам позвонить и... - сказал Тимур и посмотрел на меня.
   - Умница! - сказал я ему по-Шелдрейсовски.
   - Обязательно, сыночек, - пообещала Рут. - Но мне кажется, этого  не-
достаточно. Хотелось бы выстроить  дополнительный  план  поиска  мистера
Плоткина, а не ждать, когда он сам объявится...
   Но все это мне было уже неинтересно. Я знал одно - впереди у меня Ва-
шингтон, конгрессмен... Как же его звали?!.. Черт бы его побрал... И там
искать Шуру. Или настоять на том, чтобы этим занялось правительство Аме-
рики!
   Собак ткнул меня носом в бок и, не то по-Животному, не то по-Шелдрей-
совски - я так и не понял, сказал мне:
   - Тебе нужно ехать в Вашингтон.
   - Без тебя знаю!.. - огрызнулся я, и тут же об этом пожалел: - Прости
меня, старина. Я сейчас не в своей тарелке...
   - Он мне будет рассказывать! Или я не вижу? Идем в коридор. Пока  они
будут вырабатывать план поиска, я тебе расскажу, - почему я не ссорюсь с
Котами и Кошками... Это очень странная история, и до сих пор мне ее  не-
кому было рассказать. Наверное, скоро я умру, и никто не узнает, что та-
кое может быть на свете...
   Мне его история была, как говорил  Водила,  "до  лампочки".  Особенно
сейчас. Но после его заключительной фразы о скорой смерти, я не мог  от-
казаться ее выслушать.
   Мы вышли с этим старым Собаком в коридор, и он сказал:
   - Я прилягу... Не возражаешь? Ноги - ни к черту!.. Старость, сынок...
Ну, слушай. В молодости у меня с одной Кошкой, не будем  называть  имен,
клянусь тебе, чем хочешь, был такой длительный и бурный  роман,  что  не
передать словами!!! Чтоб я так жил!.. Ах, что это был за роман!.. Потом,
с возрастом, он, конечно, перерос в вялотекущие приятельские  отношения.
Нормальная нежная дружба двух пожилых Животных... Недавно я  ее  похоро-
нил. Теперь я хожу на ее могилку в нашем палисаднике, за домом моего До-
дика Блума, и плачу... И жду не дождусь, когда снова увижу ее  уже  ТАМ.
Семь лет... Семь долгих лет мы были вынуждены скрывать наши отношения!
   - Почему?!.. - возмутился я. - Когда такое - это же прекрасно!
   Я тут же вспомнил свои достаточно откровенные отношения с  Мюнхенской
собачкой Дженни, принадлежавшей к  аристократическому  роду  "карликовых
пинчеров".
   - Потому что мир состоит из идиотов, - сказал старый Собак. - Это моя
точка зрения. Ты можешь не согласиться... Твое дело. Но с  точки  зрения
большинства, любовная связь Собаки и Кошки - такой же скандал, как  если
бы добропорядочная еврейская девочка из набожной еврейской семьи,  посе-
щающей синагогу и чтящей Талмуд, привела бы в дом своих родителей  РУСС-
КОГО ГОЯ... Или я знаю? Все равно, как если бы черный парень из  Алабамы
женился бы на белой потаскушке! Тебе хватит примеров?..
   - Хватит. Дальше...
   - Дальше было раньше, - вздохнул старый Собак. - Мне с этой  Кошечкой
было лучше всего на свете!.. Я с ней был таки половой Гигант! Боже  мой,
чего мы только с ней ни вытворяли!.. Я потом как-то пробовал делать  это
с разными Собаками-сучками... Не то. Ну таки совершеннейшее не то! А как
она была хороша в оральном сексе!.. Как она ЭТО  божественно  исполняла!
Судя по твоим боевым шрамам на морде и огромным яйцам между задних  лап,
которые даже хвостом не прикроешь, ты меня должен понять.  Кстати,  меня
зовут Арни.
   - Мартын, - представился я. - Но можно просто Кыся...
   - Я тоже не очень-то Арни. Вообще-то, меня зовут Арон. Но... С волка-
ми жить - по волчьи выть. На американский манер я - Арни. Понял?
   Я действительно понял все, за исключением "ОРАЛЬНОГО СЕКСА". При  по-
мощи логических умозаключений я решил, что это от слова "орать". То есть
орать от удовольствия, что со мной довольно часто бывало. В  завершающий
момент траха я невольно разражался таким громким и  хриплым  мявом,  так
вдруг начинал вопить и орать от жгучего наслаждения, что на  всем  нашем
ленинградском пустыре ни у кого не оставалось сомнений по  поводу  того,
чем я там сейчас занимаюсь...
   Но в то же время мне показалось, что с этим словом  я  что-то  путаю.
Надо будет потом у Рут спросить... А пока меня очень заинтересовало про-
изношение и акцент Арни-Арона.
   - О'кей, Арни! Я рад, что познакомился с тобой. Можешь на меня  расс-
читывать... Но у меня такое ощущение, что ты говоришь не по-английски, а
по-немецки. Мне-то это, как говорится, без разницы, но я как-то бывал  в
Германии и узнаю в твоей речи многие немецкие слова...
   - Шурли! Конечно!.. Я же говорю с тобой на идиш! У нас тут, в Брайто-
не, очень многие говорят на нем. А "идиш" - это же международный еврейс-
кий жаргон...
   - Постой, постой, Арни!.. Значит, я сейчас с тобой  говорил  тоже  на
этом идиш?!..
   - А как же?!.. - Арни-Арон даже приподнялся на передние лапы.
   "Все-таки Шура был прав: Я ЖУТКО ТАЛАНТЛИВЫЙ ТИП! - подумал я про се-
бя. - Нет, нужно немедленно ехать в Вашингтон, найти этого  конгрессмена
и постараться поставить там всех на уши, но найти  Шуру!..  Уж  если  я,
оказывается, могу разговаривать даже на этом идиш, то уж в ихнем Вашинг-
тоне я тоже не дам маху!.."
   От окончательно принятого решения мне сразу стало легко и спокойно, и
я не удержался и пошутил над стариком Арни-Ароном:
   - А ты, Арончик, считаешь, что говорить в НьюЙорке на идиш - это тоже
"с волками жить - по волчьи выть"?
   - А ты думал?!.. Ты знаешь, что такое НьюЙорк?!.. Шлемазл! Нью-Йорк -
это двести народов и этнических групп!.. В Нью-Йорке итальянцев  больше,
чем в Риме, ирландцев больше, чем в Дублине, негров больше, чем в Найро-
би, пуэрториканцов больше, чем в Сан-Хуане! А нас больше, чем в  Иеруса-
лиме!!! Это чтобы ты знал!..
   - Кого это "нас"? - не понял я. - Животных?
   - "Нас" - это евреев! - сказал Собак Арон, он же Арни. -  А  Животные
это или Люди, или Собаки, или, я знаю, Коты, - все это не имеет  ни  ма-
лейшего значения. Важно, кем ты сам себя чувствуешь. Именно этим Америка
и хороша! Понял?..

   Проснулся я только к Филадельфии...
   Кевин Стивене,  водитель  международного  туристического  автобуса  с
тридцатью шведскими туристами из Швеции и одной американской шведкой  из
Америки, гидом-переводчиком, совершал  свой  обычный  рейс  по  маршруту
Нью-Йорк-ФиладельфияВашингтон, и дальше, в теплые  Флоридские  края,  до
Майями. А потом обратно в Нью-Йорк. Срок поездки - двенадцать дней.
   - Тебе хватит? - спросил меня Тимур.
   - За глаза и за уши! - нахально ответил я.
   Кевин Стивене и был тот самый пожилой толстый шоферюга, в  чей  авто-
бус, когда-то стоявший у отеля "Рамада Милфорд  Плаза",  ткнулась  поли-
цейская машина с уже мертвым сержантом Фредом Истлейком.
   Так Кевин познакомился с Рут. А потом подружился и с Тимуром.
   Вот ему-то Тимур и позвонил на следующий день после посещения Шуриной
сиротской квартиры в Бруклине. Позвонил с улицы, из автомата, и попросил
Кевина ничего не говорить матери. Тот обещал...
   Он согласился завтра же взять меня с собой  до  Вашингтона,  а  через
двенадцать дней забрать меня оттуда в Нью-Йорк. Именно с того места, где
он меня оставит - у Конгресса ли, у Капитолия, у Белого  Дома...  Где  я
сочту нужным вылезти. И чтобы, находясь в Вашингтоне, я как можно точнее
считал бы дни и ни хрена не напутал!
   Тимурчик ну прямо убивался, что не может поехать со мной  -  так  ему
хотелось в Вашингтон, в музей Аэронавтики!.. Но я ему сказал, что,  если
не будет в доме меня, - полбеды. Всегда можно сказать, что я загулял.  А
если исчезнет Тимур - мать сойдет с ума! И чтобы он даже об этом не мыс-
лил!.. Подозреваю, что Кевин Стивене и не взял бы Тимура без  разрешения
Рут.
   Счастьем оказалось, что Кевин вообще был дома, а не  в  рейсе.  Удача
нам сопутствовала во всем: как раз через день после моего открытия языка
"идиш" на Оушен-авеню Кевин должен был укатывать из НьюЙорка. У меня ос-
тавались еще почти сутки...
   За это время я решил, ни на секунду не забывая о личном - поиски  Шу-
ры, отношения с Рут и Тимурчиком, четко намечавшееся приятельское распо-
ложение ко мне мистера Могилевского, - не оставлять на произвол судьбы и
дела ОБЩЕСТВЕННЫЕ: трудоустройство  Котово-Кошачьей  компахи,  сотрудни-
чество с Крысами и поддержание деловых и мирных инициатив в  обоих  кла-
нах.
   Я вообще заметил, что в некоторых случаях  мир  и  дружбу  необходимо
поддерживать и укреплять всеми дозволенными и недозволенными  способами!
Вплоть до применения грубой силы в самых жестоких формах...
   В тот вечер мы вернулись из Брайтона и потихоньку сговорились с Тиму-
ром о моей поездке в Вашингтон. Я решил дождаться момента, когда все за-
лягут спать, а потом смылиться во двор. Тем более что я  уже  ЧУВСТВОВАЛ
там какую-то напряженку и нездоровую возню.
   Тимурчик быстро скапустился. Принял душ, захватил с собой  письмо  от
Маши Хотимской, которое он сегодня получил из Израиля,  и  отправился  к
себе.
   Рут, наоборот, была еще полна сил, чем-то странно возбуждена и  засы-
пала меня вопросами о Шуре Плоткине. Что он пишет, где печатался, почему
не женат, есть ли у него дети, ходили ли к нам девки и, как говорят нем-
цы, "унд зо вайтер". По-нашему - "и так далее". Вплоть до  того,  какого
он роста...
   А хрен его знает, какого он роста!.. Мне и в голову не приходило  его
мерить... Я сказал ей, что Шура приблизительно выше ее на  полголовы.  И
тут же заметил, что Рут это очень понравилось!..
   - Я решила еще поискать его по больницам, - сказала она.
   Я сразу вспомнил неутомимого Шуру и его упражнения с ежедневно и еже-
нощно меняющимися девицами и усомнился:
   - Вряд ли... Шура всегда был такой здоровый!
   - А по фотографиям не скажешь. Худенький, стройный,  нездоровья  я  в
нем особого не заметила...
   Ну, мог я объяснить Рут, что я имел в виду, когда говорил  о  Шурином
здоровье?!.. Сказать, что он был здоров трахаться? Что мог любую,  самую
выносливую девку загонять до обморока?!.. Это я мог ей сказать?
   Нет, не мог. И поэтому решил кардинально изменить тему:
   - Рут, скажи мне, пожалуйста, что такое "оральный секс"? Я в Бруклине
от одного еврейского Собака услышал, а переспросить постеснялся...
   Тут Рут так захохотала, что чуть не свалилась на пол! Я думал, ей да-
же дурно станет - так она развеселилась!.. А потом  отдышалась,  вытерла
слезы и сказала:
   - Ты, Мартын, постеснялся спросить Собака, а  я  стесняюсь  тебе  это
объяснить. Отыщем твоего Шуру, он тебе про это все  подробно  расскажет.
Судя по его физиономии на всех фотографиях, которые я сегодня видела, он
в этом очень неплохо разбирается.
   Я почувствовал, что нарвался на темочку, которая  не  всегда  годится
для светской болтовни с Женщинами. Но и Рут просекла мое смущение и  тут
же легко перевела разговор в другую плоскость:
   - Да! С этой поездкой в Бруклин я же  совсем  забыла  вам  сказать!..
Завтра все передашь Тиму: из Манхеттена звонил детектив Алан  Уэлч,  ну,
которому вы "сдали" тех двух русских на Пятой авеню. Оба  оказались  со-
вершенно официальными представителями какой-то русско-американской фирмы
с офисом на Бродвее. Единственная зацепочка - оба  были  вооружены.  Так
что есть надежда их "раскрутить". Все! Я пошла в душ...
   Первый же Кот, с которым я столкнулся во дворе,  был  Хемфри,  бывший
сотрудник Нью-Йоркской Публичной библиотеки.
   Полученная от него информация  в  основе  своей  была  вполне  утеши-
тельной. Всего две-три драки между Котами и Крысами, к  счастью,  закон-
чившиеся вполне бескровно и с обоюдным перепугом.
   Причем все споры и драки были не из-за  дележа  добычи,  чего  я,  не
скрою, боялся, не по Видовым соображениям националистического характера,
а в процессе взаимных упреков в отсутствии  или  недостатке  "актерского
мастерства и ощущения партнера"...
   То есть предметом распрей и ссор было ИСКУССТВО! И это меня очень по-
радовало.
   Прошли времена, о которых мне как-то рассказывал Шура, когда  за  ма-
лейшее отклонение от какой-то там Генеральной линии  в  этом  самом  ИС-
КУССТВЕ могли запросто поставить к стенке и шлепнуть...
   А разные выяснения отношений, мелкие драчки и неглубокие укусы, - они
и по сей день имеют место быть в ИСКУССТВЕ всего мира.  Так  что  ничего
страшного.
   Хемфри перечислил мне все магазины и рестораны,  где  Котов  и  Кошек
взяли на службу. Сработала таки наша Ленинградская метода по внедрению в
хлебные, я бы сказал, места. Не зазорно и Америке у нас поучиться!..
   Сам же Хемфри сейчас отирается у китайцев среди книг, газет и  журна-
лов. То есть практически устроился по профессии. Китайцы содержат  ларек
типа нашей бывшей русской "Союзпечати".
   Мою Беленькую и Пушистенькую взял к себе жить... Кто  бы  вы  подума-
ли?.. Мистер Борис Могилевский!!! Не знаю, насколько он будет обрадован,
когда Беленькая  и  Пушистенькая  выдаст  мистеру  Могилевскому  минимум
семь-восемь Котят (от меня меньше еще ни разу не было!), но это уже дру-
гой вопрос... А пока все идет как надо.
   Молодой черный Кот со своим партнером, одним бойцовским Крысом,  при-
тащили мне в подарок здоровенный шмат свежайшей сырой мерлузы. Они  "ра-
ботали" в Корейской рыбной лавке. А вот откуда они узнали, что я  обожаю
именно мерлузу, - одному Богу известно.
   Но тут я сделал классный дипломатический ход. Я  не  стал  жрать  эту
мерлузу, а вызвал старого Крыса и попросил немедленной  аудиенции  (тоже
словечко будь здоров, да?!..) у Королевы Крыс нашего района Мадам. И уже
через несколько минут получил официальное приглашение пройти к Мадам са-
мым коротким путем для особо почетных гостей.
   Я торжественно преподнес Мадам этот  кусище  мерлузы  и  толкнул  не-
большую речугу по поводу несравненной мудрости Мадам и ее поистине госу-
дарственном мышлении.
   Старуха была в восторге и от моей речи, и от мерлузы и, глядя на меня
откровенно блядским глазом, пожалела, что молодость ее промелькнула  так
быстро...
   - Хотя чем черт не шутит! - плотоядно ухмыльнулась она и даже попыта-
лась потрогать меня ТАМ, между задних лап.
   Я тут же с перепуга сослался на кучу предотъездных дел, дескать,  по-
ездка в правительственные круги Вашингтона требует от  меня  невероятной
подготовки, наплел чего-то там  еще  с  три  короба  и  поспешил  откла-
няться...
   Утром Тимурчик нахально промотал школу и отвез меня опять-таки в Ман-
хеттен, но уже на Седьмую авеню рядом с Пятьдесят шестой улицей, к отелю
"Веллингтон".
   Там уже стоял огромный, фантастически красивый автобус, к  сожалению,
обезображенный эмблемой с изображением мчащейся тощей Собаки.
   Я как-то в Ленинграде такую Собаку видел на улице  -  думал,  что  со
смеху сдохну! Морда длинная, у-у-узенькая, сама вся такая тощатина, спи-
на колесом, а под спиной даже живота нету. Худющая - спасу нет! Какая-то
карикатура, а не Собака. Хотя Шура сказал, что это  знаменитая  "Русская
гончая", которая стоит баснословно дорого. Хотел бы я знать - за что?!..
   И на кой хрен нужно было такой классный  автобус  разрисовывать  этой
дефективной Псиной - ума не приложу...
   Автобус назывался "Америка", а по его бортам, под этой скачущей дурой
было написано: "Нью-Йорк - Майями". Это Тимурчик мне прочитал.
   Около автобуса аккуратными рядами стояли самые различные чемоданы. На
тротуар их подвозили из глубины отеля на больших тележках два типа в ли-
ловой униформе и с генеральскими фуражками на головах.  Один  -  черный,
второй - смуглый. Оба - с радиотелефонами. Ну надо же! У  нас  в  России
это признак значительности, а тут швейцары и подносчики багажа с  такими
телефонами шастают...
   В багажное отделение автобуса чемоданы загружал как-то одному ему из-
вестным способом сам водитель этого автобуса,  толстый  Человек  средних
лет, Кевин Стивене, друг-приятель семьи Истлейк.
   Я вообще заметил, что в Нью-Йорке очень много толстых Людей. Особенно
среди черных Женщин и Белых мужчин.
   Кевин Стивене так обрадовался, когда увидел нас с Тимуром,  что  бро-
сил, к чертям собачьим, погрузку чемоданов, затащил нас в автобус и зас-
тавил нас немедленно съесть по огромному куску яблочного пирога с клено-
вым сиропом! Приговаривая, что, если его жена,  миссис  Дороти  Стивене,
узнает, что Тим недоел хотя бы маленький кусочек этого  пирога,  который
она делала специально для него, - обида будет на всю жизнь!..
   Мы смолотили пирог за милую душу, и только после  этого  Кевин  снова
пошел загружать чемоданы.
   Тут же из отеля "Веллингтон" под красно-золотой навес у главного вхо-
да стали кучковаться и шведские хозяева этих чемоданов, пожилые, степен-
ные, ухоженные старушки с тщательно  завитыми  серебряными  головками  и
старики в легкомысленных туристских шляпченках с мордами старых дровосе-
ков и строительных рабочих.
   Я попросил Тимурчика не говорить мистеру Стивенсу о моей  способности
вступать в КОНТАКТ. Безумно хотелось спать, а не трепаться всю дорогу  с
милым, но все-таки посторонним мне Человеком. Ночь у меня была  тяжелая,
с визитом к Мадам, с небольшими Кото-Крысиными разборками, с назначением
Хемфри временно исполняющим обязанности Старшего Кота на время моего от-
сутствия, с коротким, но бурным трахом с  парочкой  малознакомых  Кошек,
ибо моя Беленькая и Пушистенькая никак не могла вырваться  из-под  крова
мистера Могилевского. Он обычно рано ложится спать... Ну, и  так  далее.
Короче, мой недосып прямо валил меня с ног!
   Потом Тимур поцеловал меня в мою мохнатую щеку и пожал мне лапу, а  я
облизал всю его физиономию, носившую следы остатков кленового сиропа.  И
мы распрощались. Тим  еще  надеялся  успеть  к  третьему  уроку.  Наврет
что-нибудь мистеру Хьюзу или, наоборот, скажет чистейшую правду - и  бу-
дет прощен.
   Я забрался на последнее сиденье - Кевин сказал, что оно будет свобод-
но, - и улегся. Рядом был вход в автобусный туалет, а  неподалеку  стоял
здоровенный пластмассовый ящик, весь набитый колотым  льдом.  А  уже  во
льду было напихано невероятное количество банок с  пивом,  кока-колой  и
маленьких бутылочек с минеральной водой.
   Я еще слышал, как Кевин запирал багажные отделения,  как  без  всякой
суетни рассаживались по своим местам старенькие шведы, как Кевин подошел
ко мне и спросил:
   - Ну, как? Устроился?
   И я, кретин, чуть не ответил ему: "Да, большое спасибо..." Но,  слава
Богу, вовремя спохватился и промолчал. Только хрипловато муркнул  в  от-
вет. И Кевин пошел садиться за свой руль.
   А вот когда мы уже тронулись, и  американская  шведка-гид  залопотала
по-шведски монотонно и без продыху, я закрыл глаза и отрубился в  первые
же три секунды...
   ...И стал мне сниться совершенно реалистический сон - никаких кошмар-
ных наваждений, никакой обычной фантастики. Все предельно бытово  и  за-
землено.
   Всколыхнулись в моем спящем мозгу все запахи той Шуриной  малюсенькой
квартирки в Бруклине. И снова увидел я наши книги, наши вещи, наши  кар-
тинки на стенках и по углам на полу, ибо стенок было меньше,  чем  наших
любимых картинок и фотографий...
   И наша замечательная, старая и раздолбанная, но очень заслуженная пи-
шущая машинка, которая так удивила Рут Истлейк.
   - Как?!.. - поразилась она. - Он до сих пор пишет  на  машинке?!..  А
почему не на компьютере? Это же намного удобнее!..
   Не хотелось мне при всех объяснять Рут, что сегодня в России интелли-
гентный Человек, который не нашел в себе сил и способностей уйти  в  ка-
кой-нибудь прибыльный бизнес, а тупо продолжает тянуть  свою  профессио-
нальную гуманитарную лямку, не в состоянии купить себе компьютер или да-
же пишущую машинку. Как сказал бы Шура, "никаких штанов не хватит"...
   Всплыли в памяти слова Рут о фотографиях Шуры, и  только  сейчас,  во
сне, я понял, что Шура ей очень понравился!
   Вот когда я вдруг на какой-то чужой очень белой стене неожиданно уви-
дел огромную фотографию Шуры в натуральную величину в  тяжелой  выпуклой
раме, словно Шура в окне сидит. Причем фотография вся  цветная,  а  Шура
ужасно бледный - ну, простотаки черно-белый!..
   И вдруг замечаю - ШУРИНА ФОТОГРАФИЯ ДЫШИТ!!!
   Вроде бы даже как-то виновато мне улыбается и  пытается  что-то  ска-
зать...
   - Громче, Шурик! - кричу я ему. - Здесь плохо слышно...
   Сплю ведь, а понимаю, что шум автобусного мотора,  около  которого  я
лежу в кресле последнего ряда, заглушает Шуру и меня...
   - Я за тобой еду, Шура!.. - кричу я ему. - Я тебя обязательно  найду!
Не боись, Шурик, я их всех там подниму на ноги и поставлю на уши! (ужас-
но мне нравится это выражение!) Ты мне только скажи, что такое  ОРАЛЬНЫЙ
СЕКС?
   А сам вдруг замечаю, что на фотографии Шура розовеет, удивленно высо-
вывается из рамы, опирается на нее локтями, словно в окне на подоконник,
и так смущенно меня спрашивает:
   - Боже мой, Мартышка... Где это ты так нахватался?..
   - Мы сегодня были в твоей квартире на Оушенавеню в Бруклине, и мне об
этом говорил Арни-Арон, Собака Хозяина твоего дома.
   И замечаю, что вдруг стало очень хорошо слышно!.. Мотор, что ли, вык-
лючили? И трясти перестало...
   Шура еще больше краснеет на фотографии и так сбивчиво, неуверенно от-
вечает мне:
   - Видишь ли, Мартын... Дело в том, ну, в общем, оральный секс  -  это
одна из форм...
   Но тут чувствую, кто-то меня за ухом чешет и голосом Кевина  Стивенса
говорит:
   - Филадельфия! Стоим час. Писать, какать, кушать будешь?
   Я перевернулся на спину, потянулся весь до  стона,  до  хруста,  весь
врастопырку, зевнул и снова свернулся клубочком в кресле.
   Вот как проснулся в Филадельфии, так и заснул до  самого  Вашингтона.
Так что про Филадельфию ничего путного сказать не могу. "Америка глазами
Кота" не получится...
   - Дорогие леди и джентльмены! Мы с вами прибыли в столицу Соединенных
Штатов Америки Вашингтон. Потом я вам подробнее расскажу об этом замеча-
тельном городе. Здесь мы пробудем до  послезавтрашнего  утра,  и  у  нас
очень обширная программа. Однако, прежде чем мы поедем в отель, я хотела
бы на пять минут задержаться у самого сердца Америки, у Белого Дома, ре-
зиденции всех Президентов Соединенных Штатов, начиная с Джорджа  Вашинг-
тона, именем которого и назван этот город. Впереди у нас поездка в. "Ма-
унт Верной", загородное поместье Джорджа Вашингтона, Арлингтонское клад-
бище с пантеоном Джону Кеннеди, прогулки вокруг Капитолия,  музей  Аэро-
навтики (бедненький Тимурчик!..) и посещение Джордж-тауна - старого  Ва-
шинтона, и Линкольн-мемориал, и многое другое... А пока оставим наш  ав-
тобус... Вещи можно не брать. Не забудьте  фотоаппараты  и  видеокамеры.
Дамам рекомендую набросить на плечи теплые куртки, - пропела  американс-
кая шведка-гид по-шведски.
   "А Конгресс где?!! Едрена вошь!!! Мне Конгресс нужен!.. Я только ради
Конгресса и ехал сюда, черт бы вас всех побрал!.. - возмутился я. -  Да-
ешь Конгресс, мать вашу в душу!!! "
   Возмутился я так сильно, так мощно  взъярился,  что  шведская  группа
стала вдруг странно переглядываться и полубессознательно чуть  ли  не  в
один голос заквакала:
   - А Конгресс?!.. Почему нет Конгресса?.. Хотим Конгресс!
   Наверное, выброс моей возмущенной энергии был настолько силен, что  я
вздрючил сразу же чуть ли не половину группы поразительно тихих  и  спо-
койных пожилых шведов!
   Вот уж никогда не думал, что обладаю  еще  и  массовым  гипнотическим
воздействием!.. Знал ведь, что НЕЗАУРЯДЕН, но что до такой степени?!..
   - И Конгресс, разумеется, тоже!.. - поспешила ответить гид.
   Кевин Стивене запер все двери автобуса и  пошел  размяться  вместе  с
группой. Я, естественно, помчался за ним.
   Как всегда после долгого сна, мне дико хотелось  писать  и  жрать!  С
первой потребностью я справился довольно легко: обоссал какой-то  кустик
по дороге, пока наша  шведская  группа  дисциплинированно  стояла  перед
красным светофором.
   Облегчившись, я огляделся. Бог мой, как этот город похож на  наш!  Ни
тебе небоскребов, ни столпотворения людей и машин, и дома все такие кра-
сивые, так напоминающие центр Ленинграда, что просто сердце сжалось!..
   И улицы такие широкие. А через улицу вдруг живая Белка  с  Бельчатами
идет! И все автомобили остановились - пропускали  Белку.  А  эта  стерва
идет себе и ухом не ведет. А за нею - четверо Бельчат.
   Хотел я их было пугнуть, а потом пожалел. Спрятался за  ноги  Кевина,
чтобы они меня не увидели и не обгадились бы сами со страху.  Раз  Белка
может со своим потомством ходить вот так по городу, переполненному  вся-
кими опасностями для маленьких Существ, значит, это прекрасный город!  И
правильно, что Президенты именно здесь живут. Здесь-то поспокойнее,  чем
в Нью-Йорке. А в спокойствии всегда лучше думается. И добрее.
   На другой стороне улицы меня чуть с ног не сбил невероятной силы  со-
сисочный дух! Шел он от небольшой тележки, на ней  сосиски  и  жарились.
Жарил их длинный черный парень в белой и  грязной  куртке,  запихивал  в
длинную булочку, поливал чем-то красным или чем-то  желтым  и  продавал.
Около него стояли еще трое черных парней: все в коже, черных очках,  зо-
лото повсюду и изо всех мест торчит, по нескольку цепей на шеях,  кольца
на всех пальцах у  каждого,  в  ноздрях,  в  ушах,  в  губах  -  повсюду
кольца!..
   Жрут, гады, эти сосиски, чавкают, звякают своим золотом и треплются с
продавцом. А тот тоже, видать, из их компахи: одна половина головы  вык-
рашена в желтый цвет, другая - в сиреневый.
   Все четверо были так увлечены трепотней и жареными сосисками, да  еще
и что-то алкогольное, судя по запаху, хлебали из бумажных пакетов...  То
есть не из пакетов, конечно, а из бутылок, спрятанных в пакеты.
   Вот, кстати, моя первая претензия к Америке!
   Ну какого хрена нужно прятать бутылку с алкоголем в бумажный пакет? А
то непонятно, чего он делает?!.. Ну что за вонючее ханжество?  Из  "гор-
ла", как говорят у нас, видишь ли, нельзя, а запихни бутылку в  пакет  и
будь здоров - лакай хоть до усрачки.
   По-моему, это их слабая сторона.
   Так вот, эти черненькие ребятишки так самозабвенно  "задвигались"  из
пакетов и жрали сосиски, что я совершенно беспрепятственно,  и  даже  не
особенно таясь, слямзил из картонной коробки, стоявшей под тележкой, еще
не жареную, но уже готовую к употреблению  огромную  сосисищу!  Они  все
четверо даже не рюхнулись...
   И побежал за Кевином Стивенсом. Тот посмотрел на  меня,  на  сосиску,
осторожно оглянулся и негромко сказал:
   - М-да... Если я поначалу немного волновался - как ты тут будешь один
целых десять дней, то теперь понял, что делал это напрасно. Ты - паренек
самостоятельный.
   Тут мы наконец подошли к ограде Белого Дома. Я схватил  полсосиски  и
огляделся.
   Мамочки мои!.. Картинка маслом, как говорил Шура. Вся ограда облепле-
на зеваками!.. В сторонке от спокойных, как слоны, полицейских в  касках
ходит какая-то шобла по кругу - человек пятнадцать, чтото  орут  дурными
голосами и вздымают над головами плакаты.  Демонстрируют  и  протестуют.
Протестуют, наверное, против незначительной хреновины, так как ни  поли-
ция, ни зеваки внимания на них не обращают...
   Тут же мужичишко в цилиндре и длиннополом лапсердаке  продавал  "Биб-
лию" для военнослужащих. Это мне Кевин сказал.
   Несколько человек хипового вида приковали себя наручниками к ограде и
мирно переговаривались с полицией, время от времени стреляя  у  прохожих
сигареты. Тоже чем-то возмущались. Но настолько мирно и  незлобиво,  что
все это было похоже на какую-то клоунаду...
   Неподалеку раскинула палатку остроносая бабешка - тощая, лет  пятиде-
сяти, маленькая, с очень  настырным  выражением  лица.  Стоял  плакат  -
что-то против атомной бомбы. Это я из  разговоров  наших  шведов  понял.
Вокруг бабешки - куча пластиковых мешков для мусора, набитых ее имущест-
вом. Дело у нее было поставлено на широкую ногу: сначала она спрашивала,
откуда группа, и когда ей отвечали откуда,  она  раздавала  листовки  на
языке той страны, откуда эта группа прибыла. Все было так деловито,  что
жалеть тетку не было сил. Хотя она провела здесь уже  около  пяти  тысяч
дней и ночей! Однако, если бы спросили меня, я ответил бы, что  она  тут
гораздо больше пяти тысяч ночей. Сужу просто по запаху...
   Она охотно фотографировалась и с удовольствием давала объяснения. А я
слушал и жрал свою сосиску.
   И поглядывал туда, куда смотрели и все,  -  за  ограду  Белого  Дома.
Словно ждали, что вот-вот оттуда выйдет сам Президент, помашет всем  ру-
кой и скажет: "Привет, ребята! Заходите, чего стоять за оградой?.."
   И вдруг я, совершенно неожиданно для себя, увидел пегого, черно-бело-
го Кота-дворнягу, который там за оградой прогуливался по бортику большо-
го фонтана, украшенного ярко-красными цветами. Этот фонтан был  располо-
жен как раз посередине лужайки, между оградой и входом в Белый Дом.
   А уже в следующую секунду с омерзительным, истерическим,  захлебываю-
щимся лаем из рук неподалеку стоящей от нас пожилой дамы с поводков сры-
ваются два таких Собачьих шибздона среднего веса, проскакивают, сволочи,
сквозь ограду и с двух сторон мчатся на этого черно-белого дурачка,  ко-
торый знай себе прогуливается по бортику бассейна и пытается лапкой, ви-
дите ли, выловить из воды какой-то там листочек. А в голову ему  даже  и
прийти не может, что кто-то на него собирается напасть или вообще причи-
нить какие-то неприятности... Мудило грешный!
   Что делает в таких случаях нормальный русский Кот, жрущий  скоммуниз-
денную сосиску в центре главного города Соединенных Штатов  Америки  Ва-
шингтоне, штат Дикстрит-Колумбия?
   Естественно, хватает остаток сосиски, мгновенно перепрыгивает невысо-
кий каменный барьер, из которого торчат прутья ограды, оставляет  недое-
денную сосиску в мягкой, пушистой и ухоженной траве Президентской лужай-
ки и с криком на чисто Животном: "Держись, браток!!! " - мчится  к  чер-
но-белому дурачку на помощь!..
   Не знаю, как у них здесь, в Америке, а у нас на  пустыре,  в  Питере,
это совершенно нормальная реакция. Хотя за последнее время очень  многое
изменилось...
   Но "дурачок" оказывается совсем не таким уж дурачком, а  вполне  при-
личным Котярой. Ни на секунду не задумавшись, он тут же вступает в бой с
первым Собачьим шибздоном и довольно уверенно несколько раз врезает  ему
по харе когтями.
   Я беру на себя второго, - он потяжелее, бежал не так быстро, как пер-
вый, и всего в два раза больше меня. И пока он не доскакал до  Черно-Бе-
лого Кота, я как раз успеваю вцепиться в него. Потому как замечаю,  что,
несмотря на личную храбрость Черно-Белого, приходится ему довольно туго,
явно сказывается недостаток опыта уличных драк и столкновений со всякими
говнюками типа этих двух "отмороженных" Псов.
   Но это я вижу одним краем глаза во время располосовывания когтями ро-
жи "своего" Собака, а вторым краем, наверное, даже другого глаза,  вижу,
как к нам бегут какие-то мужики в пиджаках и галстука. Двое с пистолета-
ми, а третий с какой-то чуть ли не пушкой в руках!..
   Но тут, волею драки, мы с Черно-Белым оказываемся совсем рядом,  ста-
новимся спина к спине и начинаем всеми нашими Котовыми способами пиздить
этих двух гнусных Собаков!..
   Один мужик другому орет:
   - Стреляй, Ларри! Стреляй!..
   - Ты что?!.. - орет второй. - Сбрендил?!.. Ты что,  не  понимаешь,  в
КОГО я могу попасть?
   А мы с Черно-Белым мудохаем этих двух болванов-Псов изо всех сил,  но
если честно признаться, то и нам перепадает - будьте нате!..
   Кровищи от этих псов, да и  от  нас  -  хоть  залейся,  шерсть  летит
клочьями в разные стороны!.. И тут я чувствую жуткую боль в задней левой
лапе!!! Этот здоровенный гад все-таки прокусил мне ляжку!.. Ах, сука во-
нючая!..
   Из последних сил я взлетаю над этим гадом  вверх  и,  к  сожалению...
промахиваюсь. Смертельного трюка, как с Вагифом, не получилось.
   Тогда я переворачиваюсь на спину и задними лапами (одна уже почти  не
действует!..) чуть ли не вспарываю живот большому Собаку. А тому,  кото-
рый наседает на Черно-Белого Кота, умудряюсь прокусить и его член, и яй-
ца. В два приема!..
   Не самое приятное на вкус,  должен  заметить,  но  очень  эффективное
средство необходимой самообороны.
   Вот кто побил рекорд по прыжкам в высоту - этот, которому я  прокусил
яйца! Он от боли сиганул чуть ли не выше Белого Дома!
   Оба Собака - один с сильно испорченным брюхом,  второй,  считай,  без
яиц и возможного потомства в будущем, с отвратительно жалобным визгом  -
будто это мы с Черно-Белым Котом на них напали, - начинают от нас улепе-
тывать к ограде, за которой беснуется и рыдает Хозяйка этих двух  крети-
нов и, как обезьяны, мечутся за оградой фоторепортеры...
   Казалось бы, все. Время зализывать раны и знакомиться.
   Но нет! Третий мужик, по-моему полный дебил  с  запоздалой  реакцией,
вдруг неожиданно пускает в ход свою пушку и  стреляет,  засранец,  не  в
удирающих Собаков, а в нас с Черно-Белым Котом. Идиот...
   Что-то из этой пушки вылетает и накрывает нас  вместе  с  этим  Котом
тонкой сетью на шнуре. И мы оказываемся  буквально  спеленутые  и  тесно
прижатые друг к другу... Вот только сейчас я  начинаю  чувствовать,  что
задняя лапа у меня уже онемела, а жгучая боль от прокуса перешла  в  ту-
пую, нестерпимую, разливающуюся по всему телу. Я даже слегка застонал...
Ну, не выдержал.
   А вообще-то, мы оба в крови. Черно-Белому Коту эти два кретинских Со-
бака чуть глаз не выдрали и хвост прокусили.
   Нас в этой сетке поднимают, берут на руки и  начинают  выпутывать  из
нее.
   - Ну, ты как?.. - спрашиваю я Черно-Белого.
   - Да вроде ничего... - отвечает он. - Твоими молитвами. А ты как?..
   - Нормально, - говорю я, а у самого от боли аж  глаза  закрываются  и
хвост трясется.
   - Я вижу, как "нормально", - довольно иронически  замечает  Черно-Бе-
лый, и мне это в нем кажется чрезвычайно симпатичным. - Посмотри-ка, что
у меня с глазом. Я что-то неважно им вижу...
   - Глаз, - говорю, - слава Богу, на месте! Но  вокруг  жутко  запухло.
Попортили тебе все-таки рожу эти бляди...
   - Кто-о-о? - не понимает Черно-Белый.
   - Бляди, - говорю.
   - А-а!.. - наконец дотумкал Черно-Белый. - А я думал, что это  скотч-
терьеры.
   Наконец нас выпутывают из этой дурацкой сетки, и этот же мудило,  ко-
торый в нас стрелял ею, берет меня за шкирку и говорит двум другим мужи-
кам:
   - Подождите меня, ребята... Сейчас я этого выброшу за ограду  и  вер-
нусь.
   А я вишу в его здоровенной лапе и даже не рыпаюсь - боль адская,  сил
нет, и хочется только лечь и сдохнуть!..
   Но тут вдруг вижу, что Черно-Белый прекрасно сечет по-Человечески! Он
как услышал, что этот раздолбай собирается меня через ограду  выбросить,
так сразу уши прижал, верхнюю губу поднял на этого типа, клыки обнажил и
ка-а-ак зашипит на него!..
   Тот от страха и обгадился. Но явно не из-за клыков и шипения, а  сов-
сем-совсем из-за чего-то другого...
   - Ты что?! - говорит один мужик этому раздолбаю.  -  Из  них  кровища
хлещет. К доктору их надо. А потом, ты не видишь реакцию нашего?
   - Дай-ка мне его, - говорит другой мужик с пистолетом и забирает меня
из рук того кретина. - А ты сматывай свою идиотскую сетку.
   Но в эту секунду от самого Белого Дома, откудато из-под колонн, выле-
тает какая-то девчонка в джинсах с длинными распущенными светлыми  воло-
сиками и вопит на весь Вашингтон:
   - Соксик! Соксинька!.. Боже мой!.. Что случилось?!!
   И мчится к нам с такой скоростью, будто хочет выиграть большую  золо-
тую медаль будущих Олимпийских игр.
   А за ней и вокруг нее скачут еще несколько мужиков, как две капли во-
ды похожих на тех трех, которые находятся сейчас при нас  с  Черно-Белым
Котом. И воздух вокруг буквально пропитывается оружейным запахом. Ничего
себе попал, думаю...
   Подлетает к нам эта девчонка, хватает из рук  первого  мужика  своего
Черно-Белого, капает на него двумя-тремя слезками и...
   ...хотите - верьте, хотите - нет, но  на  чистейшем,  превосходнейшем
шелдрейсовском языке отчаянно восклицает:
   - Что случилось, Соксик?!.. Солнышко мое... Бедненький мой Котик!..
   Потом грозно смотрит на меня и спрашивает Черно-Белого:
   - И вот этот грязный мерзавец так тебя изуродовал?!!
   А мне так больно, так обидно вдруг стало...
   Хрен с вами, думаю, валите все на меня! Мы -  русские.  Мы  ко  всему
привыкшие и притерпевшие... У нас и  преступность  самая  огромадная,  и
Президентов столько, что до Москвы раком не переставить, как говорил Во-
дила. И мы - такие, мы - сякие...
   А только что бы вы без нас делали? Кого бы еще несли по пням  и  коч-
кам? Негров?.. Латинос?.. Как говорила  мне  Рут  Истлейк,  чистокровная
американка, - вы и сами их так "либерально" трусите, будто у вас во  рту
тряпка воткнута. Подлизываетесь к ним, вместо того чтобы хоть раз  гарк-
нуть погромче...
   А она еще, дурочка малолетняя, поворачивается к охране, показывает на
меня и по-Человечески очень недобро спрашивает:
   - Это он так Сокса отделал?!.. Что это за Кот?! Откуда  этот  Кот?!..
Чего стоит вся ваша охранная электроника? Где ваша хваленая служба безо-
пасности?!
   Но тут уж за меня в один голос вступились все  мужики!  Все,  которые
видели нападение Собак на Черно-Белого Кота. Да и сам Черно-Белый закри-
чал этой девчонке по-Шелдрейсовски:
   - Что ты, что ты, Челси?!.. Этот Кот теперь мой друг до конца  жизни!
Если бы не он, меня бы на части разорвали!!! Этот Кот меня от целых двух
Блядей спас!..
   Челси услышала, как Черно-Белый назвал тех Собак, покраснела и  своим
ушам не поверила:
   - От "КОГО" он тебя спас?..
   - От двух Блядей, - повторил Черно-Белый. - Это порода  такая.  Очень
похожа на скотчтерьеров.
   А я чувствую, что тот мужик, который меня  на  руках  держит,  как-то
странно трясется. Я голову поднял, заглянул ему в морду, а он ржет,  су-
кин сын, еле сдерживается, чтобы в голос не расхохотаться. И так, с пон-
том, отворачивается от Челси...
   Ну надо же?! И этот по-Шелдрейсовски тянет! Куда я попал?..
   - Немедленно к врачу, - строго говорит Челси охране. - И  этого  Кота
тоже.
   Потом смотрит на меня и добавляет уже по-Шелдрейсовски:
   - Простите меня, пожалуйста.
   - Да ладно, - говорю. - Чего уж там...

   Лежим в специальной малюсенькой ветеринарной лечебнице при Белом  До-
ме, - ничуть не хуже Пилипенковской при его пятизвездочном  "Интеротеле"
в Петербурге для высокопоставленных Кошек и Собак дальнего зарубежья.
   Все уже с нами сделали: уколы там разные, примочки всякие,  мне  даже
два шва наложили на заднюю лапу. А всякие там царапины и укусы этих сво-
лочей смазали нам такой шикарной мазью, которая и лечит,  и  на  вкус  -
обалденная! Это чтобы не лишать нас, Котов,  естественной  инстинктивной
привычки самостоятельно зализывать свои раны...
   Но до вечера велели нам лежать и не дрыгаться - дескать,  кормежка  в
койку, поссать или еще чего хуже - вот сюда: ни  запаха,  ни  вида,  все
мгновенно смывается ароматическими струями, - короче,  начинаем  процесс
накопления сил для скорейшего выздоровления...
   Лежим, треплемся. Я его спрашиваю:
   - Ты кто?
   А он мне говорит:
   - Я Сокс Клинтон - Первый Кот Америки. А ты?
   - А я, - говорю, - Мартын-Кыся Плоткин фон Тифенбах!
   "Фон Тифенбаха" я приплел для пущей важности - понял, что не с  прос-
тым Котом дело имею. Так вот, пусть знает...
   - Ты испанец? - спрашивает меня Сокс Клинтон.
   - Нет, - говорю. - С чего это ты взял?
   - У них всегда тоже такие длинные и  пышные  имена  -  Хозе-Мария-Лу-
ис-Фернандо Де Альварец, например... А как мне тебя называть? -  неужели
полностью?..
   - Ты что, чокнулся?! - говорю. - Зови Мартын. Или просто - Кыся.
   - О'кей, Кыся! - говорит мне Сокс. - А кто же ты по национальности?
   - Русский, - говорю.
   - Ну да? Здорово!.. Бывали тут у нас ваши русские  -  и  Горбачев,  и
этот... Как его?.. Ельцин! Да и завтра как раз Билли  принимает  русских
депутатов вашей Государственной Думы... Так что тебе повезло:  наверняка
тебе будет интересно повидаться с ними!
   - Не думаю, - говорю. - Мы одно время с Шурой  их  заседания  в  Думе
чуть ли не каждый день смотрели по телевизору. Срань болотная!
   - Ка-а-ак?!..
   Ну явно, явно этот Сокс - Кот домашнего, я бы даже сказал, оранжерей-
ного воспитания! Хотя и чувствуется в нем культура, интеллект, наверное,
знаний до чертовой матери, а в обычной жизни ни хрена не рубит!..  Очень
многих слов не знает, удивляется по пустякам... Хотя в то же самое время
в драке вел себя отменно и мужественно. Не очень  умело,  но  достаточно
настырно.
   - Объясняю, - говорю. - Срань болотная... Это... Как бы поточнее  вы-
разиться? Ну, ерунда Собачья, понимаешь? Они в этой Думе лаются  на  чем
свет стоит, некоторые даже дерутся и болтают, болтают, болтают... И  все
без толку! Уж кто только не стал  депутатом  в  этой  говенной  Думе?!..
Разброс жуткий! От жлоба до академика, от ворюги до банкира, от  бандита
до генерала. Приличных мужиков - раз-два и обчелся. Кормушка - будь здо-
ров!
   - Как ты странно рассуждаешь... - задумчиво говорит Сокс. - У нас то-
же есть свои претензии к Конгрессу, но чтобы так...  Ты  что,  не  чисто
русский? Это я с точки зрения патриотизма...
   - Чисто, чисто русский! - говорю. - Уж с точки зрения патриотизма - я
такой русский, дай Бог всем русским такими быть! Хотя можно считать, что
во мне есть и частичка еврейской крови тоже...
   - Что ты говоришь?!.. - восхитился Сокс. - А откуда же?!..
   - Года три назад на пустыре перед нашим домом мой Шура Плоткин разни-
мал мою драку с тремя чужими Котами. Ну, и в пылу схватки мне кто-то  из
этих трех прокусил переднюю лапу. Видишь шрам?
   - Вижу...
   - Ну вот. А в горячке миротворческих усилий Шуры эти курвы расцарапа-
ли ему руку до крови. Наши крови - моя и Шурина - по запарке  смешались,
и Шура потом повсюду утверждал, что теперь  во  мне  течет  и  еврейская
кровь тоже!..
   Ну, и пошло-поехало!.. Кто такой Шура? Что такое "курвы"?  Где  такой
город - Пустырь? И так далее...
   Вот и пришлось за последний месяц в третий раз пересказывать свою ис-
торию.
   Первый раз - Капитану судна "Академик Абрам Ф. Иоффе", второй  раз  -
сержанту Нью-Йоркской полиции Рут Истлейк и ее русскому сыну Тимуру и  в
третий раз - вот сейчас.
   Причем я заметил, что каждый раз, несмотря на все более и более  сок-
ращенные варианты моего рассказа, рассказ все удлинялся и увеличивался в
объеме: Капитану я рассказывал все, что было ДО НЕГО; Рут и Тимурчику  -
все, что было ДО НИХ, но уже включая в рассказ и Капитана; теперь  же  я
рассказываю Соксу все, что происходило со мной ДО БЕЛОГО ДОМА, но уже  с
историями Капитана и Рут с Тимуром...
   Надо отдать должное Соксу - он был превосходным слушателем.
   Но как только я закончил свой опус на том, каким образом  оказался  в
Вашингтоне, так меня словно молнией стукнуло И!
   - Боже мой!.. - завопил я. - Что же делать?!.. Я же шофера этого  ту-
ристического автобуса Кевина Стивенса ни о чем не предупредил!..  Елочки
точеные!.. Он же там с ума сходит!.. Ему же за меня перед Рут и Тимурчи-
ком ответ держать... Что делать?!.. Батюшки, сволочь я, каких  не  быва-
ло!..
   - Не мечись и не верещи так, - говорит Сокс. -  У  меня  даже  голова
распухла от твоей истерики. Сейчас что-нибудь придумаем...
   И нажимает лапой одну из трех разноцветных кнопок на пульте,  который
лежит прямо перед ним. И Сокс нажимает именно зеленую кнопку.
   - Возьми себя в лапы, Кыся. Сейчас придет Ларри Браун, и ты  ему  все
объяснишь. Это мой личный телохранитель и умница. Мой приятель.  Говорит
поНашему лучше любого Кота.
   Дверь открывается, и в наш лазаретик входит тот самый мужик, у  кото-
рого я лежал на руках, а он еще втихаря ржал, когда  услышал  от  Сокса,
что "Бляди" - это особая порода Собак.
   - Привет, ребята! - говорит он. - Как дела?
   - Нормально, - отвечает ему Сокс. - Ларри, познакомься, пожалуйста, -
это Кыся! Кыся! А это Ларри Браун. Я тебе про него уже говорил.
   - Привет, Кыся, - говорит Ларри. - Что стряслось?
   Объяснил я ему ситуацию так сбивчиво, с пятого на десятое, но он  все
просек, записал, откуда автобус, название "Америка", и что по бокам  ав-
тобуса нарисована та смехотворная тощая Псина. И что группа -  шведская,
а водителя зовут Кевин Стивене.
   Ларри тут же позвонил по своему карманному телефону, продиктовал  ко-
му-то все эти данные, попросил немедленно разыскать мистера Кевина  Сти-
венса и соединить его с ним, Ларри Брауном.
   - Он еще толстый такой, и на вид ему лет за пятьдесят,  -  добавил  я
для верности.
   - Это не обязательно. Такие автобусы снабжены радиостанциями, а води-
тели в обязательном порядке имеют в карманах вот эти штуки,  -  и  Ларри
показывает мне свой карманный телефон. - Сейчас наши ребята достанут его
номер и...
   И в эту секунду телефон Ларри запиликал прямо у него в руке.
   - Браун!.. - говорит Ларри в трубку и подмигивает мне. -  Здравствуй-
те, мистер Стивене. Вам уже сказали, кто я? Вот и прекрасно!  А  то  ваш
клиент тут волнуется, нервничает - не успел предупредить вас, что  нена-
долго задержится у нас тут, в Белом Доме... Ах, ему еще в  Конгресс  на-
до?.. Поможем. Нет проблем. Когда он должен вернуться в Нью-Йорк? Ага...
Никаких трудностей. Подъедете к Южному входу и заберете его. Я  сам  вам
его и передам. Не волнуйтесь...
   Но Кевин Стивене и не собирался откланиваться! Ларри пришлось еще до-
вольно долго слушать Кевина, глядя на меня. Наконец он прорвался:
   - А вы мне продиктуйте телефоны мистера и миссис Истлейк - я  им  сам
сообщу, что все в порядке.. Как говорится, информация  будет  из  первых
рук. Так им будет спокойнее. А что пишут газеты, я уже  заранее  знаю...
Мы  с  этим  сталкиваемся  чуть  ли  не  ежедневно.   Так!..   Записываю
Нью-Йоркские телефоны Истлейков... Постойте... Этот второй номер...  Это
же номер какого-то полицейского участка! Ах, миссис Истлейк  работает  в
полиции?!.. Понял. Спасибо. Счастливого вам пути, мистер Стивене.
   Ларри отключил телефон, сунул его в пиджачный карман и сказал мне:
   - Я специально не говорил этому парню, что вы тут прихварываете. Лиш-
ний шухер нам ни к чему, и травмы у вас не смертельные.  Но  в  Нью-Йорк
нужно позвонить как можно быстрее - до выхода вечерних газет и телевизи-
онных новостей! Вашу драку снимали из-за ограды репортеры не менее  пят-
надцати газет, человек сорок любителей, если не считать еще  трехчетырех
операторов телевидения. Так что, ребятки, материальчик о вас уже стряпа-
ется и вот-вот выйдет в эфир, а газеты напишут вообще черт знает  что!..
Будто один из вас съел Яссира Арафата, а второй пытался перекусить глот-
ку Саддаму Хуссейну.
   - А мы потом будем три месяца отмываться от этого дерьма и писать оп-
ровержения!.. - склочным голосом проговорил Сокс.
   - Точно! - подтвердил Ларри Браун. - Значит, я звоню в Нью-Йорк  Ист-
лейкам. А то они посмотрят телевизор, почитают газетки и  с  ума  сойдут
там от ужаса - что их Кыся наделал!..
   А я про себя подумал: не дай Бог, Шурочка Плоткин все это  узнает  из
газет и телевидения - дескать, какой "халеймес" (это  его  словечко!)  я
устроил в Белом Доме, вместо того чтобы бросить все свои Котовые силы на
поиски его, моего единственного и неповторимого друга и ближайшего кров-
ного родственника... Он так огорчится, так расстроится,  что  это  может
быть просто опасным для его здоровья! Потому что я  всем  своим  нутром,
всем многотысячелетним Котово-Кошачьим опытом ПРЕДВИДЕНИИ и  интуитивных
особенностей, присущих только НАМ, чувствовал, что Шурик Плоткин  сейчас
очень и очень нездоров...
   - Правильно! - тут же сказал этот стервец Сокс, просто-напросто  про-
читав мои мысли, как по книге! - Это самый важный аспект в данной ситуа-
ции. Но тем не менее в Нью-Йорк тоже необходимо звонить немедленно!
   Не успел я потрястись и поразиться  ТАКИМИ  ГЛУБИННЫМИ  способностями
Сокса, не успел Ларри Браун набрать наш Нью-Йоркский телефон,  как  рас-
пахнулась дверь нашей больнички и к нам вошли сразу же трое: Челси,  ко-
торая, по словам Сокса, оказалась дочерью Президента Соединенных  Штатов
Америки, и ее венценосные родители - мама Хиллари и папа  Билл  Клинтон,
сам президент Америки.
   Хиллари и Билла я узнал сразу же! Мне их фотографии только  позавчера
Тимур показывал в какомто журнальчике...
   А то, что Билл Клинтон еще и на саксофоне играет, - мне было известно
уже давно и очень нравилось! Я даже об этом как-то говорил, кажется,  во
второй части "Кыси".
   Не скрою, я тут же почтительно встал на три здоровые  лапы,  поджимая
под себя больную заднюю левую.
   - Да лежи ты! - спокойно посоветовал мне Сокс, даже не  шелохнувшись.
- Чего ты вскочил?
   - Неудобно... - пролепетал я. - Все-таки Первая  Леди  и  сам  Прези-
дент!..
   - Я тебя умоляю!.. - желчно усмехнулся Сокс, будто знал про Хиллари и
Билла Клинтонов что-то такое, из-за чего не хрена было перед ними так уж
вытягиваться. - Не сотвори себе кумира, Кыся.
   - Сокс, не хами!  -  неожиданно  не  по-Шелдрейсовски,  а  по-нашему,
по-Животному, жестко произнес Ларри Браун. - Даже твое положение в Белом
Доме не дает тебе права разговаривать о них таким тоном. Или ты  хочешь,
чтобы я перевел это Челси?..
   - Нет, нет, Ларри!.. - дико перетрусил Сокс, тут же  вскочил  на  все
четыре лапы и, ну  очень  натурально,  стал  ластиться  к  Президентской
семье.
   Он был безусловно талантлив, этот чертов Сокс! Я видел, что его  бук-
вально тошнит от необходимости тереться носом о ноги и руки Хиллари, что
он еле сдерживает отвращение при прикосновении к нему  самого  Президен-
та... Но он зато нежно и абсолютно искренне отвечает на  любое  движение
их дочери Челси...
   Сокс был несомненно одаренным актером и опытным царедворцем и, навер-
ное, по праву занимал свое место в Белом Доме. Просто иногда  уставал  и
не выдерживал собственной фальши.
   А они, несчастные Билл и Хиллари, были свято убеждены в любви  и  не-
погрешимой преданности к ним их драгоценнейшего  Сокса,  простенького  и
очень дворово-уличного Котенка, которого они усыновили еще в тысяча  де-
вятьсот девяносто первом году в Литтл-Роке, штат  Арканзас,  и  которого
собственноручно возвели на престол Первого Кота Америки!..
   К несчастью, ни Хиллари, ни Билл Клинтон не знали Шелдрейсовского,  и
поэтому их отношения с Соксом напоминали, как говорил Шура, "игру в одни
ворота" - они его любили, а он их почему-то нет...
   Челси же даже и не подозревала  о  существовании  такого  английского
ученого, как доктор Ричард Шелдрейс. А уж о том, что она читала его кни-
ги, не могло быть и речи! Просто свойства  характера  Челси  -  доброта,
искренность, постоянное желание понять, готовность прийти  на  помощь  -
сами по себе сформировали в ее сознании (точнее было бы -  "в  бессозна-
нии") способность понимать Сокса, а впоследствии и разговаривать с  ним,
как, впрочем, и со всеми  остальными  Котово-Кошачьими  на  превосходном
Шелдрейсовском языке! Она даже не знала, что этот язык называется "Шелд-
рейсовским"!..
   Но такое возможно лишь при очень сильной воле партнеров или при  без-
заветной любви друг к другу.
   Все это я узнал потом. Потом и понял причину таких странных отношений
между Соксом и старшими Клинтонами.
   Оказалось, что Сокс - КАСТРАТ! Еще до  того,  как  стать  Президентом
Америки, будучи губернатором Арканзаса, Билли обратился к врачам по  по-
воду своих странных недомоганий. Врачи констатировали: аллергия  на  Ко-
шачью шерсть! Такое, к несчастью, бывает. Знаю по собственному опыту.
   У Шуры одна приятельница страдала именно этим самым  -  аллергией  на
Котов. Как останется у нас ночевать - так на утро ее рожа черт знает  на
что смахивает! Вся в струпьях, раздута, глаз не видно... Кошмар!  И  все
из-за меня. Причем, когда я сам где-то трахаюсь вне дома и  ночевать  не
прихожу, так у нее все в порядке. И рожа на месте, и глаза смотрят.  Ну,
просто прелесть!
   Хорошо, когда это происходит летом! А зимой как быть? Когда  холодно,
когда все подвалы закрыты - дворники их зимой запирают так,  что  только
взрывом открыть можно!.. Трахнешься где-нибудь на лестнице по-быстрому и
домой шпаришь от холода. А эта там... Со своей аллергией.
   И мы с Шурой решили сменить бабу. Что и сделали.  Не  скрою,  с  лег-
костью и весельем. Эта нам поднадоела не только своей антиКотовой  восп-
риимчивостью, но и вообще...
   Тем же страдал и Билл Клинтон. Крупные силы американской  науки  были
брошены на борьбу с недугом губернатора, но тщетно... Расставаться с Ко-
тенком-Соксом губернатор не хотел ни под каким  видом,  наука  оказалась
бессильной, но какой-то ученыймудило посоветовал КАСТРИРОВАТЬ Сокса.
   Дескать, основу для возникновения аллергии вызывают те Котово-Мужские
половые гормоны, которые буквально сочатся из любого нормального, здоро-
вого Кота, каким и был бы Сокс, если бы... Если бы не тот ученый  аркан-
засский придурок.
   И Сокса, Котенка-несмышленыша, еще не познавшего вкуса ни одной Кошки
в своей жизни, - КАСТРИРОВАЛИ! Варвары...
   То есть его лишили гигантского пласта Жизни, таящего в себе ни с  чем
не сравнимое Наслаждение, Уверенность в себе, Гордость  за  совершаемое,
Радость отцовства, наконец!..
   Да, он был Котом Губернатора штата Арканзас!  Потом  неожиданно  стал
Котом Президента Соединенных Штатов, потом был избран на второй  срок  и
стал вообще называться - Первый Кот Америки! У него появился  СВОИ  штат
сотрудников, СВОЯ охрана, СВОЕ пресс-бюро, СВОИ повара,  СВОИ  ветерина-
ры...
   Ему стали писать сотни тысяч американских  идиотов,  для  ответов  на
письма которых пришлось организовать целое учреждение из "ветеранов"!
   Секретные службы то и дело доносили о готовящихся покушениях на Сокса
и "доблестно"  разрушали  планы арабских злоумышленников и  террористов-
АнтиСоксовцев!..
   Естественно, что безоблачное существование Первого  Кота  Америки  не
прошло незамеченным для журналистов. Сотни фоторепортеров на пупе верте-
лись, чтобы сделать снимок Сокса... Телевидение устанавливало свои каме-
ры с чудовищными объективами на крышах соседних домов и окружающих дере-
вьев, лишь бы запечатлеть, как Сокс какает на лужайке,  как  он  писает,
как гуляет...
   В "Нью-Йорк пост" появились фальшивые "Воспоминания Кота Сокса  Клин-
тона", написанные Тони Баррел и Мэри Даусон. Написаны они были якобы  от
имени Сокса крайне посредственно и до отвращения  слащаво.  Сокс  клялся
мне потом, что ничего подобного никому и никогда не говорил!  Тем  более
что Баррел и Даусон не тянут ни по-Шелдрейсовски, ни  поЖивотному,  а  к
Ларри Брауну и Челеи они доступа не имели.
   Минимум сотни статей были посвящены жизни и личности Сокса  Клинтона,
а половина из них простотаки дышала раздражением и неприязнью к ни в чем
не повинному Соксу.
   Вашингтонская журналистка Лора  Мелвентер  даже  запланировала  целую
развернутую кампанию против "Кота -  прожигателя  народных  денег"!  Она
подсчитала, что содержание Первого Кота Америки  обходится  американским
налогоплательщикам больше пятисот тысяч долларов в год...
   Я сразу вспомнил, как Тимурчик и Рут Истлейк ждут не дождутся прибав-
ки к заработной плате до шестидесяти тысяч долларов в год! Уж на  что  я
никогда ни хрена не смыслил в арифметике, но и то сообразил, какая чудо-
вищная разница и глубочайшая пропасть лежит между этими двумя цифрами...
   А журналистка из Флориды Беатрис Декстер писала...
   Все! К чертям Собачьим!.. На хрен мне нужно копаться в  этом  грязном
белье?!..
   Одно понимаю - Сокс тут абсолютно ни при чем! Делают  это  все  Люди,
которые или хотят ПОНРАВИТЬСЯ Президенту, или хотят показать ему же СВОЮ
ГОТОВНОСТЬ БОРОТЬСЯ ЗА ИСТИНУ.
   Что в конечном итоге - одно и то же, как сказал бы Плоткин  -  "фаль-
шак-с!".
   Меня гораздо больше занимало другое: я, кажется, понял природу парши-
вого отношения Сокса к Хиллари и Биллу...
   Кому-то может показаться, что я из неких Котово-корпоративных сообра-
жений все время выгораживаю Сокса, дескать, он ни в чем не виноват.  Это
все стечение обстоятельств или происки тех Типов, которым выгодно предс-
тавить Сокса в том или ином свете...
   Нет, тут я постараюсь быть совершенно объективным. Тем более  что  по
чисто морально-нравственным соображениям у меня к Соксу тоже нашлась  бы
парочка претензий.
   Ну, например: уж если я люблю, так люблю, а если не  перевариваю,  то
никогда и ни за что не делаю вид, что люблю. А Сокс...
   Может быть, только так и нужно жить в ихнем Белом Доме или, предполо-
жим, в нашем Кремле (Шура как-то говорил, что это почти одно и то  же!),
но мне лично это не подходит. Если бы мне предложили выбор на этих усло-
виях, я бы выбрал ту полунищенскую квартирку в Бруклине  на  Оушен-авеню
со старым еврейским Песиком Арни-Ароном...
   Так вот, мне причудилось, что Сокс, даже  не  понимая  происходящего,
совершенно подсознательно (это мы с Шурой как-то проходили...) не  может
простить Хиллари и Биллу, что они его КАСТРИРОВАЛИ.
   Вполне вероятно, что я себе это нафантазировал, но клянусь чем угодно
- чтоб мне век Шурика не видеть!!! - дело было именно в ЭТОМ.
   Сокс, не познавший счастья ЖЕЛАНИЯ Кошки и возможности "слиться с нею
в едином экстазе", как говаривал мой Плоткин, где-то, затылочными долями
мозга, ощущал, что Билли и Хиллари лишили его чего-то ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВАЖНО-
ГО И ПРЕКРАСНОГО, чего не может заменить ни один Кремль, ни  один  Белый
Дом со всеми их Президентскими примочками!
   Никакой огромный штат секретарей, охранников, врачей и обилие  отбор-
нейшей жратвы, ни одна газетная фотография, ни одна журнальная статья не
дадут потрясающего ощущения нормального полновесного совокупления с  ка-
кой-нибудь Кошкой-симпатягой, тоже понимающей толк в ЭТОМ ДЕЛЕ...
   И наверняка Сокс это ощущал. Он просто не понимал, что его так  угне-
тает и восстанавливает против бедных Клинтонов, но состояние собственной
неполноценности, ручаюсь, он явно осознавал! Просто не знал, отчего  это
с ним происходит.
   Господи! Как бы мне хотелось ему помочь...
   Но это все пришло мне в голову гораздо позже. Примерно спустя  сутки.
А сейчас...
   А сейчас я стоял на трех лапах перед  самим  Президентом  Соединенных
Штатов Америки Биллом Клинтоном и, не скрою, был почтительно взволнован.
   И если кто-нибудь упрекнет меня в излишнем расшаркивании,  я  попрошу
найти хотя бы одного американского Кота, который не разнервничался бы от
встречи даже с Нашим Президентом. А уж чего только не болтают про  Наше-
го!..
   Не знаю, что бы сказал Наш американскому Коту, а этот Президент  при-
сел передо мной на корточки и чуть ли не насильно усадил меня  на  прос-
тенький лазаретный тюфячок с противоблошным излучением, встроенным  кар-
диографом, регистратором температуры, пульса, фиксирующий  каждое  Кото-
во-Кошачье недомогание и пропитанный десятком целебных  растворов,  спо-
собных вытянуть любого полудохлого Кота чуть ли не с того света.
   Такого тюфячка даже в Пилипенковском отеле  пятизвездочной  стоимости
не было! А уж этот подонок напер к себе в Петербург оборудование со все-
го мира! Причем милиционер Митя мне говорил, что все это он  получал  на
халяву!.. За счет какого-то "Международного общества  защиты  Животных",
где Пилипенко сейчас отирается и шустрит изо всех сил...
   Так вот, значит, усаживает меня Клинтон на  этот  тюфяк  собственными
руками (это несмотря-то на врожденную аллергию!..) и говорит:
   - А ты, Кыся, сиди, лежи, поправляйся. Судя по твоим боевым шрамам  и
разорванному уху и по тому, как отважно ты вел себя, бросившись  на  по-
мощь к нашему дорогому Соксу, - ты Кот боевой и...
   - Папа! Ты не можешь попроще? - прерывает его Челси. -  Ты  же  не  в
Конгрессе и не на встрече Большой Семерки...
   - О'кей, малыш!.. - смеется Клинтон. - Простоя посчитал, что раз  это
русский Кот, как мне подсказал Ларри, то первая наша встреча должна  но-
сить оттенок некой дипломатичности. А подобные встречи  регламентированы
определенным характером и не менее определенной лексикой.
   Теперь Клинтона прервала Хиллари.
   - Кот есть Кот! - сказала она. - И важно, что  представляет  из  себя
этот Кот. А русский он, или американский, или  итальянский  -  не  имеет
ровно никакого значения...
   - Слушайте! Какого черта вы на меня навалились?!.. - весело возмутил-
ся Клинтон. - Я зашел сюда с единственной целью - пожать лапу этому рус-
скому мужественному Коту, а вы...
   - Так сделай же это!.. - чуть ли не хором простонали Челси и Хиллари.
   - Кыся! Лапу!.. - сказал Билл Клинтон и шутливо протянул мне свою ла-
донь.
   Я с удовольствием вложил свою переднюю правую лапу в  его  протянутую
руку.
   Клинтон беспомощно и растерянно посмотрел на Челси и Ларри Брауна:
   - О, Боже... Он что, понимает все, что я говорю?!
   - Полагаю, что - да, мистер Президент, - уверенно сказал Ларри.
   А Челси подмигнула мне и спросила меня по-Шелдрейсовски:
   - Ларри прав?
   - Естественно! - ответил я ей и приветственно вильнул хвостом.
   - Тогда у меня будет с тобой отдельный разговор...
   - Нет проблем, - заверил я ее.
   Челси радостно рассмеялась и погладила меня. Впервые в жизни я  вдруг
почувствовал, что мне это приятно! До этого момента я никаких таких пог-
лаживаний не переносил, да и, честно говоря, никому  из  посторонних  не
позволял этого делать. Разве что только Шуре, Водиле, Фридриху, Тане Кох
и вот теперь - Тимурчику... А тут, ну надо же, как мы всетаки меняемся с
возрастом?!..
   Одновременно с этими мыслями я отчетливо увидел,  что  Сокс  чуть  на
говно не изошел от ревности и зависти. Он буквально подлез под руку Чел-
си, и той ничего не оставалось делать, как погладить  и  Сокса.  Правда,
сделала это она с открытой душой и распахнутым для любви сердцем.
   Сокс это почувствовал и, слава Богу, перестал на меня дуться. Мне еще
не хватает наживать здесь себе врагов!.. Да еще к тому же в лице (нельзя
же сказать - "в морде"!) всесильного Сокса.
   Для кого-то там Белый Дом - это ВЕРШИНА, куда вскарабкиваются по неи-
моверно тяжелой и крутой лестнице. У меня же все наоборот. Для меня  Бе-
лый Дом случайно оказался всего лишь первой ступенькой... Второй  должен
был быть конгресс, третьей - тот самый конгрессмен, приятель фон  Тифен-
баха, а уже от конгрессмена я должен буду все узнать  о  местопребывании
моего Шуры Плоткина. Ибо Шура и есть для меня ВЕРШИНА этой лестницы...
   Вечером был консилиум. На помощь к нашему  Президентскому  ветеринару
был приглашен какой-то жутко крутой специалист  по  Котам  и  Кошкам  из
Джорджтаунского университета - профессор Эмилио Розенблат-Хуарец,  кото-
рый как  заведенный  болтал  и  по-Шелдрейсовски,  и  по-Животному.  Его
единственным недостатком было то, что он ни на секунду не закрывал рот и
никому не давал сказать ни единого слова. А так - вполне приличный мужи-
чонка.
   Кстати, в какой-то степени - ученик самого Ричарда Шелдрейса!  Специ-
ально летал на целый год в Англию слушать курс лекций доктора Шелдрейса,
где и наблатыкался чирикать по-Нашему. Для постоянной языковой  практики
держит в собственном доме двух Котов и двух Кошек.
   А недавно отдыхал с женой в Ки-Уэсте - это самый последний  маленький
островок в самой-самой южной оконечности  Флоридской  островской  гряды.
Куба - рукой подать! Каких-то вшивых девяносто миль...
   И на этом островке Ки-Уэсте есть дом  такого  американского  писателя
Эрнеста Хемингуэя. Как сейчас помню, Шура его безумно любил!.. И в  этом
доме по сей день по завещанию Хемингуэя живут больше ста Котов и  Кошек,
за которыми ухаживает одна старая тетка и два ее сына.
   Так, по словам профессора, когда он туда пришел, он чуть ли не до но-
чи не мог оттуда вырваться! Так эти Коты замучали его своей болтовней  и
сплетнями!..
   Я-то подозреваю, что все было наоборот: у всех этих несчастных Хемин-
гуэевских Котов и Кошек наверняка "крыша поехала" от  нескончаемой  бол-
товни самого профессора, и они, бедняги,  не  могли  дождаться  момента,
когда же этот Собачий сын Эмилио Розенблат-Хуарец уйдет или хотя  бы  на
секунду заткнется!..
   Как только я первые три минуты послушал этого трепача Эмилио  Розенб-
лата... как его там дальше?.. Хуареца, что ли?.. так я сразу решил зако-
сить под дурачка: дескать, я - Кот русский, языкам  необученный,  ничего
не понимаю, а по-Животному могу общаться только лишь по российски, да  и
то через пень-колоду...
   И нужно отдать должное Челси и Ларри Брауну,  которые  присутствовали
при этом вечернем консилиуме и осмотре, они меня поняли без единого сло-
ва и ни разу, даже случайно, не заложили!
   Состояние наше было признано удовлетворительным, и нам разрешили отп-
равиться погулять в сад. Это было более чем кстати. Гадить хотелось  не-
вероятно, а я, как вам известно, могу делать ЭТО только на свежем возду-
хе.
   Сокс со своей белоснежной манишкой, в белых носочках и с перевязанным
наискосок глазом был похож не то на джентльмена в  смокинге,  по  пьянке
схлопотавшего по рылу, не то на пирата из телефильма "Остров сокровищ".
   Я тоже был не лучше: чапал на трех  лапах,  четвертая  была  намертво
прибинтована к какой-то дощечке со строжайшим запретом опираться на  нее
до утра...
   Короче, Кот Базилио и Лиса Алиса после драки из мультика про  Бурати-
но. Тоже, кстати, из телеящика.
   ...На воздухе мы действительно почувствовали себя лучше,  и  Сокс  на
правах хозяина Белого Дома стал мне рассказывать всякие ужасно  интерес-
ные вещи!
   Ну, например, мы сейчас гуляем по территории площадью в  восемнадцать
и семь десятых акра...
   На мой вопрос, что такое "акр", Сокс сказал, что точно он  не  знает,
но это что-то ужасно большое... Зато он точно знает, что эти "акры" обс-
луживают тридцать шесть работников Национальной парковой службы, а что в
самом Белом Доме - сто двадцать три комнаты, за которыми следят,  убира-
ют, натирают полы, чистят лампы, пылесосят и заводят часы - еще девянос-
то три работника!..
   - Откуда ты все это знаешь, Сокс?! - искренне удивился я.  -  Неужели
ты все это изучал?!..
   - Ни черта я не изучал! Надо больно тратить на это  время...  Я  пару
раз прошвырнулся вместе с экскурсиями по нижним этажам, послушал экскур-
соводов и все запомнил!
   - Какие экскурсии, какие экскурсоводы?!.. - поразился я. -  Здесь  же
Клинтоны живут! Это же частная квартира... Ну, пусть  большая  квартира,
но какие еще могут быть здесь "экскурсии"!..
   - Кыся! Друг ты мой, Кыся-Мартын Плоткин  фон  Тифенбах,  -  покрови-
тельственно проговорил Сокс, обнаружив блистательную  память  на  имена,
свойственную, наверное, всем общественно-политическим деятелям, к  како-
вым я безоговорочно причислил и Сокса. - Друг ты мой сердечный! Да у нас
в нижних этажах Белого Дома бывает до одного МИЛЛИОНА туристов в  год!..
А ты говоришь - "квартира"... Содержать эту квартиру нужно? Людям деньги
платить нужно? Морскую пехоту, секретную службу,  техников,  электриков,
совершенно секретных работников кормить нужно?.. Обязательно! Вот тебе и
ответ - зачем экскурсии! Да если я тебе скажу, сколько тут вообще  людей
служит, - ты же в обморок брякнешься! Но, учти, это абсолютно  секретные
сведения... Т-с-с!.. Никому! Ясно?..
   - Погоди, не начинай рассказывать, - говорю я Соксу. - Я прислонюсь к
чему-нибудь или, может, просто прилягу. А то падать в обморок с трех лап
мне как-то никогда не приходилось...
   - Напрасно иронизируете, мистер  Кыся,  -  склочным  голосом  говорит
Сокс. - Да будет вам известно, что Президента и его администрацию  охра-
няют девятьсот агентов секретной службы!!!
   - Это на хрена же так много? - спрашиваю я, но в обморок не падаю.
   - А у нас в Америке издавна существует очень  миленькая  национальная
традиция - пулять в Президентов! - говорит Сокс. - Только в  Белом  Доме
пятьсот человек патрулируют внешний и средний периметр территории...
   - Чего "патрулируют"? - переспросил я.
   - Периметр, - повторил Сокс. - Ну вот, где мы сейчас гуляем и  вообще
все вокруг... И за оградой тоже. А внутри ограды - больше ста агентов  в
штатском. В смысле - не в военной форме... Они охраняют  непосредственно
Президента, Хиллари и Челси. Ну и, естественно, меня!..
   Я оглядел все вокруг - ни одной живой души.
   - И сейчас охраняют? - усмехнулся я.
   - А ты думал?!.. Доказать? - разозлился Сокс.
   - Докажи!
   - Мя-я-я-о-о-у-у!!! - неожиданно завопил Сокс дурным голосом.
   И в то же мгновение, без малейшего промедления, откуда-то  из-за  де-
ревьев, из-под земли, вполне вероятно, что и с неба, вокруг нас возникли
человек двадцать-двадцать пять в военной форме и в пиджаках, но с совер-
шенно одинаковым оружейным запахом! А впереди всех мчался не  кто  иной,
как Ларри Браун...
   - Что случилось, Сокс?!! - заорал он на бегу поЖивотному.
   После этого я уже верил во все, что мне рассказывал Сокс.
   И что служба безопасности может приборами  обнаружить  любое  оружие,
любую взрывчатку, какие-то там радиоактивные материалы...
   Что все пакеты и письма, поступающие в Белый Дом, проверяются сначала
рентгеновскими лучами, а только потом вскрываются...
   Что каждый год задерживаются в среднем  двести  пятьдесят  человек  с
больной психикой и около четырехсот со здоровой при попытке пронести ог-
нестрельное оружие в Белый Дом!..
   А воздушное пространство над Белым Домом, оказывается, охраняется да-
же ракетами "Земля - Воздух"!..
   И все это была чистейшая правда!!!
   Сокс мне наврал только одно - то, что все эти сведения были АБСОЛЮТНО
СЕКРЕТНЫМИ...
   Наоборот, они были известны всем, кто хоть однажды брал в руки журнал
или газету и внимательно читал всякую хреновину о Белом Доме и его  оби-
тателях. Кстати, в том числе и о Соксе...
   Мне потом Тимурчик показывал полтора десятка русских газет, выпускав-
шихся в Нью-Йорке, которые с удовольствием печатали эти все  "СОВ.  СЕК-
РЕТНЫЕ" сведения и жуткие грязные подробности из жизни Первого Семейства
Америки.
   Справедливости ради, нужно сказать, что американские газеты  печатали
и того хлеще и тошнотворнее!..
   - Самое противное, что они берут из жизни нашего  Билли  какой-нибудь
действительный случай, очень давнишний, и вокруг этого случая потом нак-
ручивают дикое количество лжи и домыслов, - сказал мне  Сокс.  -  Способ
испытанный и проверенный на многих политиках, если нужно  подмочить  ему
репутацию или вовсе убрать с политического Олимпа... Хорошо еще, что Наш
и сам не промах, его у нас здесь  называют  "подлинный  виртуоз  выжива-
ния"!.. А уж через что он только не прошел, бедняжка...
   Заботливые и сочувственные интонации Сокса не могли скрыть от меня  и
то, что ему не терпится рассказать про Клинтона хоть  какую-то  неблаго-
видную историйку. Ибо помимо неосознанного непрощения  Клинтонам  своего
КАСТРАТСТВА (можно так  сказать?..)  Сокс  был  еще  и  НЕВОСТРЕБОВАННЫМ
СПЛЕТНИКОМ.
   Действительно, кому и что мог поведать Сокс из  всего  того,  что  он
знал про Белый Дом? Челси, которая в нем души не чаяла? Так та просто не
стала бы никогда его слушать. Потому что  отца  она  обожала  до  беспа-
мятства - это было видно невооруженным глазом. Кому еще? Хиллари?..  Так
у Хиллари были, наверное, и свои источники информации. Покруче  Сокса!..
Охране Президента? Уж охрана-то знала  про  Билли  Клинтона  раз  в  сто
больше, чем Сокс!..
   И все сплетни, которыми Сокс был нафарширован, оказывались никому  не
нужными... А они его переполняли до образования желчи!
   Но тут вдруг появляюсь Я! Так  сказать,  "свежий  объект",  несколько
взломавший привычный и в какой-то степени замкнутый мир Белого Дома.  Да
к тому же "объект" стопроцентно родственной породы!..
   Ну как тут было удержаться от сплетен?!
   - Помню, в Арканзасе, когда я был еще совсем Котенком, а Билли губер-
натором и вот-вот должна была начаться президентская выборная  кампания,
где решалось, будет Клинтон Президентом Америки или нет, - наши  против-
ники отыскали всех мало-мальски известных женщин, с которыми  когда-либо
наш Билли путался. Они нашли и Дебору Матис - молодую журналистку из Ар-
канзаса, и Элизабет Уорд - королеву красоты и "мисс Арканзас", и Сюзанну
Уайтейкер - личного секретаря Клинтона, и Леноколу Салливан - тоже "мисс
Арканзас" - красавица мулатка!..
   Я тут же вспомнил Рут Истлейк, которая была наверняка  красивее  всех
баб Клинтона, и честно сказал свое мнение:
   - И я его отлично понимаю! Молодой, красивый, спортивный мужик... Иг-
рает на саксофоне... Какого черта?!..
   - Но этих девок так раскрутили, что они стали  давать  на  Билли  ка-
кие-то грязные показания!.. - вскричал Сокс. - А  Дженифер  Флауэре  про
свой роман с Клинтоном даже книгу написала. Называется "Страсть и преда-
тельство"!..
   "Более пошлого названия эта бездарная корова придумать не могла!.." -
сказал бы мой Шура.
   - Причем подробности в книжке - жуткие! - Сокс  огляделся  и  понизил
голос: - И как он ее!.. И - куда!.. И сколько он может! И как он  неуто-
мим, и какой он гениальный любовник!.. Мало того, эта Дженифер в мае де-
вяносто четвертого даже аудиокассету выпустила с записью своих  разгово-
ров с нашим Билли! Кассета до сих пор в продаже...
   - Елки-моталки! - завопил я в восторге. - Да ведь только такого Чело-
века и нужно держать в Президентах!!! Который хоть что-то может!.. А  не
пердит от старческого недержания и не окружает свое кресло разными  про-
хиндеями и ворюгами!..
   - Мистер Плоткин фон Тифенбах, - неожиданно официально и, я  бы  даже
сказал, сурово прервал меня Сокс. - Америка - страна строгих и  незыбле-
мых традиций...
   - Ну да, стрелять в президентов!.. - успел вставить я, но  Сокс  даже
внимания на это не обратил.
   - Может быть, для иностранца наши традиции покажутся несколько  пури-
танскими, но у нас вот такие прыжки по бабам очень и очень не  любят,  -
строго закончил Сокс.
   - Да пошел ты!.. - сказал я ему и еле удержался, чтобы не сказать ку-
да. - Липа это все, понимаешь?!.. Вранье и беззастенчивое ханжество! Ес-
ли бы ваш народ ЭТОГО НЕ ЛЮБИЛ, откуда у вас было бы  столько  Людей  на
улицах?!! ЭТО все любят! Все! Все! Все!
   - Ну, "все" - это слишком сильно сказано, -  проговорил  Сокс,  делая
вид, что разглядывает какуюто щепочку, валявшуюся в траве.  -  Некоторым
на ЭТО глубоко наплевать!
   Хотелось мне ему сказать, что наплевать на ЭТО могут только те, у ко-
го яйца уже давно в помойке. А настоящему Коту или Мужику ЭТО до  глубо-
кой старости интересно. Так как в ЖИЗНИ - ЭТО и есть самое ГЛАВНОЕ.  По-
тому что ЭТО и есть сама ЖИЗНЬ!..
   Тут я сам малость подзапутался, но не сказал Соксу ни  слова,  боялся
его обидеть. Постарался выбрать слова помягче:
   - Ты прости меня, Сокс, но не следует рассуждать о вещах,  о  которых
ты не имеешь понятия...
   - То есть как это я "не имею понятия"?!.. - вскинулся вдруг  Сокс.  -
Да я сотни раз наблюдал за этим процессом и у Кошек, и у Собак, и у  Лю-
дей!..
   - Ну, Кошки и Собаки - понятно, но вот где ты Людей-то видел во время
ЭТОГО самого дела? - удивился я.
   - Господи! - возмущенно стал защищаться Сокс. - Да  мало  ли  агентов
секретной службы трахают наших горничных, где ни попадя?! Или  "парковая
служба" совокупляется летом во время покоса травы или ухода  за  клумба-
ми!.. А что на кухне творится, в прачечных,  на  посудных  и  постельных
складах?!.. Да не проходит и дня, чтобы кто-нибудь  кого-нибудь  не  от-
пользовал!.. Да я про это все знаю! Еще и тебя мог бы научить!..
   Вот тут я не выдержал и сказал ему:
   - Знаешь, Сокс, ты мне напоминаешь старого еврея,  который  бегал  по
бортику плавательного бассейна и всех учил, как нужно плавать.  А  когда
его спросили: "Рабинович, вы так хорошо умеете плавать?" -  Он  ответил:
"Нет, плавать я не умею, но знаю КАК!"
   Это был коронный анекдот Шуры Плоткина. Он как-то в  Москве  в  одном
крупном издательстве, где готовилась к печати его книжка, сборник лучших
рассказов и фельетонов, поведал этот анекдотец главному редактору  изда-
тельства, когда тот потребовал от Шуры переработки почти всей рукописи.
   Книгу тут же выкинули из типографского набора, а вахтерам было прика-
зано не пускать Плоткина даже на порог этого издательства.
   Помню, я еще ему тогда сказал:
   - Шура ты, Шура!.. Ну неужели ты не мог сдержаться и не хамить  этому
редактору? Тем более что он - главный... Ну, сделал бы две-три поправоч-
ки, глядишь, он и отвязался бы... А мы сейчас уже имели бы книжку в  ру-
ках и деньги в кармане. Могли бы за  квартиру  заплатить,  за  свет,  за
газ... И вообще - КНИЖКА есть КНИЖКА! Это тебе не фельетончик в  "Вечер-
ке" или рассказик в "Часе пик". Сам же говорил... Сам же о  КНИЖКЕ  меч-
тал!..
   А Шура, помню, тогда мне ответил:
   - Знаешь, Мартышка, у Александра Сергеевича, у Пушкина, к  "Капитанс-
кой дочке" есть коротенький, но очень четкий эпиграф: "Береги честь смо-
лоду". А мне уже за тридцать... Все! Молодость прошла. Так ты  представь
себе, как мне-то, в моем возрасте, нужно беречь эту "честь"!..
   Помню, я на него с такой безнадегой лапой махнул, и мы  оба  рассмея-
лись. А потом поскребли по карманам и поперли в лавочку за  моим  "хеком
мороженым безголовым" и за бутылкой портвейна "Агдам" для Шуры.  Он  ка-
кую-то девицу в гости ждал...
   Но то ли Сокс не был сейчас расположен к юмору и иронии в собственный
адрес, но он сделал вид, что даже не слышал эту мою хохмочку.
   - Мне не хотелось бы быть превратно понятым, - сказал он. -  Я  далек
от осуждения ЭТОГО АКТА. Просто мне это неинтересно. Хотя у меня и  есть
одна приятельница - Кошка  Зяма,  из  очень  приличной  и  состоятельной
семьи...
   - Погоди, погоди, Сокс!.. - всполошился я - уж не пристает ли к Соксу
какой-нибудь педик? - но "Зяма" - это же мужское имя?!
   - Когда ее взяли в тот дом Котенком, все думали, что это ОН. И назва-
ли Зямой, а потом выяснилось, что это ОНА. А к имени уже привыкли... От-
сюда и "Зяма". Так вот, Зяма часто заходит ко мне, мы с ней играем, бол-
таем, немножко даже ласкаемся, но, конечно, чисто платонически...
   - Чего-о-о?!.. - я впервые в жизни услышал это слово. - Как вы ласка-
етесь?
   - ПЛА-ТО-НИ-ЧЕС-КИ! - раздельно и презрительно произнес Сокс.  -  Ну,
без всяких этих ваших штучек... Кстати, она должна вот-вот подойти. Сей-
час как раз наступает ее время...
   Не успел Сокс и закончить фразу, как  из-за  дерева,  с  подветренной
стороны (то-то я ее не унюхал сразу!..), появилась рыжая отменная  Кошка
с таким блядским и охочим глазом, что у меня аж  хвост  затрясся  мелким
бесом!
   И тут же, изнутри толщенного дерева, у которого мы трепались, раздал-
ся негромкий хрипловатый голос:
   - Прошла Зяма. Регистрируете?
   И кто-то там же, внутри дерева, но явно издалека ответил:
   - Регистрируем. Продолжайте наблюдение.
   - Видеокамеру включать?
   - Нет. Каждый день одно и тоже- прыжки и принюхивания. Только  пленку
зря тратим...
   - Вас понял. Наблюдение продолжаю.
   Толстое дерево заткнулось, а Сокс так спокойненько мне и говорит:
   - Не пугайся. Мы нечаянно оказались рядом с одним из скрытых  постов.
А теперь познакомьтесь - это Кыся, мой новый друг, а  это  -  Зяма,  моя
старая приятельница...
   - Привет, Ребята! - сказала Зяма и сразу улеглась перед нами в  жутко
соблазнительной позе. - А я вас только что по телевизору видела!..
   И рассказывает нам, как всего сорок минут тому назад она, Зяма,  села
вместе со своими Хозяевами перед телевизором посмотреть вечерние  извес-
тия (Зяму почему-то очень интересовало положение в Камбодже...), и  чуть
ли не по всем каналам "Континентел Кэблвижен" показывали  нашу  драку  с
теми двумя Псами-идиотами! Причем  комментарии  на  каждом  канале  были
крайне разноречивы.
   Начиная с того, что, дескать, это мы с Соксом сами заманили двух нес-
частных скотчтерьеров на территорию  Белого  Дома  и  там  при  попусти-
тельстве Президентской охраны изгрызли бездняжек чуть не до белых и чис-
тых костей!..
   Была версия об Арабско-Собачьих террористах,  специально  подосланных
одной экстремистской организацией для нападения на члена семьи президен-
та Клинтона - Первого Кота Америки Сокса, которого мужественно и самоот-
верженно защищал вывезенный из Бразильских тропических лесов Южной  Аме-
рики, с самых верховьев Амазонки, свирепый огромный дикий Кот, питающий-
ся исключительно только Собаками, который и решил исход схватки!..
   Были и опровержения. Сообщалось, что Соксу помогал биться  с  Собака-
ми-налетчиками какой-то Новый Русский Кот, прибывший в Америку вместе  с
депутатами Российской Государственной Думы на завтрашний деловой  Прези-
дентский прием в Белом Доме.
   Президент Соединенных Штатов Америки Билл Клинтон уже в  который  раз
попытается свести нос к носу представителей парламента России с предста-
вителями крупнейших деловых кругов  Америки  для  возможных  последующих
американских инвестиций в умирающую русскую промышленность, науку и эко-
логию.
   Посол России в Соединенных Штатах из своей  резиденции  в  Вашингтоне
подтвердил пребывание в Америке группы  депутатов  Российской  Думы,  но
официально заявил Госдепартаменту США, что про какого-то там мифического
Нового Русского Кота ему ничего не известно. Однако он склонен  подозре-
вать, что эта дезинформация - дело рук большой группы еврейских эмигран-
тов из России,  недовольных  новой  политикой  администрации  Президента
Клинтона, предполагающей значительное сокращение социальной помощи вновь
прибывающим в Америку на постоянное местожительство.
   Ну, и так далее... Короче - абсолютная херня Собачья, не имеющая  ни-
какого отношения к истинному положению вещей. О чем мы тут же и  расска-
зали Зяме...
   Только одна телестанция - Си эН эН  сообщила,  что  Кот,  Кыся-Мартын
Плоткин фон Тифенбах, так же, как и Первый Кот Америки Сокс сейчас нахо-
дятся в лазарете Белого Дома и судя по заключению  профессора  Джорджта-
унского университета, известнейшего в Америке  Котоведа  мистера  Эмилио
Розенблат-Хуареца, проводившего последний консилиум, Коты чувствуют себя
удовлетворительно и уже через сутки смогут вернуться к своим  обязаннос-
тям.
   К каким "обязанностям", Котовед не сказал.
   Наверное, у Си эН эН были свои источники информации в Белом Доме...
   Тем не менее я слегка успокоился. Я подумал, что, если Рут и Тимурчик
хоть одну такую передачу смотрели и слушали, они уже могут  за  меня  не
беспокоиться. А уж если представить себе, что и Шура в это время смотрел
телевизор (но об этом можно только мечтать!..), то любая из этих  дурац-
ких передач только лишь поможет нам найти друг друга!..
   Насчет же того, что мы лишь через сутки  сможем  вернуться  к  "своим
обязанностям", - тут Котовед Эмилио явно меня недооценивал. Я  уже  сей-
час, несмотря на свою заднюю колченогость, готов был приступить  к  этим
обязанностям и оттрахать рыжую Зяму за милую душу и по первое число!
   Единственное, что меня сдерживало, - это сознание того, что Зяма  ка-
кая ни есть, но все-таки подруга Сокса...
   А нагло "переклеивать" Кошку у приятеля я считаю последним делом.
   Зяма же, стерва, глаз не отрывала от моего "хозяйства"  и  все  время
пыталась кончиком своего хвоста коснуться моей промежности. Ей это  было
очень удобно делать: я сидел как раз напротив нее, да еще из-за  больной
задней лапы враскорячку, так что доступ к моим  "достоинствам",  которых
бедняга Сокс лишился еще в раннем детстве, для Зямы был более  чем  отк-
рыт.
   Да к тому же и Сокс смотрел на все эти блядские Зямины заезды  с  та-
ким, я бы сказал, "напряженным равнодушием". Кто  попробует  мне  возра-
зить, что, дескать, напряженного равнодушия не бывает,  отвечу:  бывает!
Это когда ты делаешь вид, что тебе все до лампочки, а на  самом  деле  в
душе... Понятно?
   Вот когда я перехватил этот взгляд Сокса, с показным равнодушием наб-
людавшего за тем, как Зяма лезет мне концом своего хвоста  между  задних
моих лап, в голову мне пришла шальная и, наверное, невыполнимая идея!!!
   Однако, как говорил Водила, чем черт не шутит, когда Бог спит,  и  не
Боги горшки обжигают!..
   Я лично и понятия не имею, что все это значит, но  знаю,  что  Водила
говорил это именно тогда, когда брался решать задачу, казавшуюся на пер-
вый взгляд невыполнимой.
   Вот я и подумал, - а не научить ли мне Сокса  нормально  трахаться  и
постоянно ХОТЕТЬ Кошек, несмотря на  его  официальную  КАСТРАЦИЮ?!..  Не
распахнуть ли мне перед ним широкое окно в НАСТОЯЩУЮ ЖИЗНЬ?!!
   Ну, так не будет у него Котят... Велика беда! Захочет, возьмет любого
с улицы на воспитание. А Челси и Ларри Браун ему помогут. Взяла  же  Рут
Истлейк Тимурчика! И не с улицы, а из далекой России. Из детской  тюрем-
ной колонии, где Тимурчик пребывал не за переход улицы по красному  све-
тофору, а за убийство, хоть и отвратительного, но живого  Человека...  А
теперь - есть ли лучшая семья в Америке, чем сын и мать  Истлейк?!  Хре-
нушки вам! Нету.
   Отвлекся малость. Это со мной бывает. Заносит на личное...
   - Сокс, - говорю я таким тихим и вкрадчивым голосом.  -  Посмотри  на
Зяму... Как она лежит, как дышит... Видишь?
   - Ну, вижу, - говорит Сокс. - И что?
   - Неужели тебе не хотелось бы приласкать ее?..  Или  чтобы  она  тебя
приласкала?..
   - Я уже ласкал ее, - говорит Сокс.
   - Как?!.. - поразился я.
   - Нюхал, - говорит Сокс.
   Тьфу ты, пропади ты пропадом!  Тоже  мне  ласки...  Раздолбай  Прези-
дентский! Хоть бы у своего Хозяина поучился!..
   Но, ничего такого, конечно, вслух не сказал, а только  сказал,  чтобы
не спугнуть, так ласково, мягонько:
   - Молодец, Соксик... Очень, очень неплохо!.. А где ты ее нюхал?
   - Как "где"? - удивился Сокс. - Сверху. Вот здесь - между ушей.  Сна-
ружи...
   - Замечательно! - говорю. - Ну, просто прелесть!.. А теперь  тебе  не
хотелось бы попробовать Зяму изнутри, а не снаружи?
   - Что же, мне ей операцию делать? Как это "изнутри"?..
   "Ну, все... - думаю. - Терпение у  меня  кончается!..  Сейчас  я  сам
шпокну эту чертову Зяму, начищу рыло Соксу, если будет возникать, и уйду
искать Конгресс!.. На хрен я сюда  приехал?!..  Что,  у  меня  дел  нету
больше, как учить трахаться КАСТРАТОВ?!!"
   Но, опять-таки, слава Богу, хватило ума и силы воли сдержаться.  Даже
голоса не повысил, а еще вкрадчивее говорю:
   - Вот ты, Соксик, рассказывал мне, как ваша секретная служба  горнич-
ных трахает или как тут под кустами совокупляются... Ты помнишь, КАК они
это делали?
   - Конечно помню. Или лежа: он на ней или она на нем... Или еще сзади:
она в наклоне...
   - Стоп! - говорю. - Что и требовалось тебе доказать... Так вот,  Сок-
синька, для нас с тобой лучший вариант - второй вариант. Сзади, дружочек
ты мой, сзади!..
   - Как это? - туповато спрашивает Сокс.
   - "Как", "как"!.. - вдруг нервно говорит Зяма и становится в  класси-
ческую Кошачью позу носом к земле, задница - вверх, хвост -  в  сторону,
ноги - врастопырку. - Давай-ка, Кыся, или как там тебя... Покажем Соксу,
как это нужно делать!
   У меня от желания чуть глаза на лоб не лезут! Член - аж звенит! Яйца-
ми - хоть в теннис играй!.. Говорю из последних сил, чудовищным, фальши-
вым, дрожащим голосом:
   - Ну зачем же это буду делать я, когда Соксик и сам прекрасно  сможет
с этим справиться. Да к тому же я и на костыле...
   Вижу, Сокс пододвигается к нам поближе и начинает проявлять  интерес,
правда, пока еще только к технической стороне дела.
   - Не уверен, что мне это так уж нужно. Во всяком случае, никаких  же-
ланий я пока не испытываю... - говорит Сокс, но уже тоже сфальшивенькими
интонациями.
   - Зяма! - говорю я. - Зямочка, солнце мое! А почему ты  ждешь,  когда
Сокс проявит к тебе сексуальный интерес? Почему бы тебе не взять инициа-
тиву в свои лапы?..
   - А хули толку? - вдруг грубо отвечает мне Зяма. - Я уж и так  пробо-
вала, и этак... Полгода мучаюсь!
   - А скажи мне, Зямочка, - говорю я еще ласковее. -  А  ты  не  можешь
припомнить - КАК ТЫ ЕЩЕ НЕ ПРОБОВАЛА?
   Смотрю на Сокса - ну, просто персонаж из мультипликации!.. Глаз пере-
вязан, пасть от удивления раскрыта во всю ширь, но уже дышит,  как  нуж-
но!..
   Мамочки мои! Да неужели - "лед тронулся, господа присяжные  заседате-
ля?!" - как цитировал когото Шурик Плоткин.
   - Ты что имеешь в виду? - спрашивает меня Зяма. - ОРАЛЬНЫЙ СЕКС,  что
ли?
   Я так и сел на хвост! Ни хрена себе! Неужто я наконец увижу этот  та-
инственный, наверно, чисто американский способ, о котором я впервые  ус-
лышал от того еврейского Собака - Арни из Брайтона. И  про  который  Рут
наотрез отказалась разговаривать со мной, предложив дождаться Шуру Плот-
кина для обсуждения с ним ЭТОЙ ТЕМЫ.
   - Да, да... - говорю я поспешно Зяме. - Именно ЭТО я и имел в виду!
   - Ну что же... Давай, попробую, - говорит Зяма, а в голосе -  полней-
шая безнадега, просто плакать хочется.
   Зяма по-хозяйски опрокидывает Сокса на спину, раздвигает  ему  задние
лапы, отшвыривает в сторону Соксовский хвост и начинает своим  маленьким
розовым язычком вроде бы прилизывать ему ТАМ шерстку.
   А потом открывает пошире рот, убирает клыки и...
   Елки-палки!!! И это они называют "ОРАЛЬНЫЙ СЕКС"?!!
   И ЭТО они считают своим "американским способом"?!..
   Да, как говорил мой друг Водила, - мне с них смешно!
   Это же обыкновеннейший... Ну, как его?!! Тьфу, черт... Совсем из  го-
ловы выскочило... Слегка пофранцузски звучит. Ладно, потом вспомню.  Так
вот этот ОРАЛЬНЫЙ, как они называют, СЕКС мне сотни Кошек на нашем  пус-
тыре в Питере делали!...
   Тоже мне - открытие.
   Не скрою и не буду лицемерить - приятно. Заводит жутко. Но старо, как
мир! У нас в России делают это не хуже и не менее квалифицированно,  чем
делает ЭТО сейчас Зяма.
   - Эй, ты!.. Как тебя там... Кыся! Погляди-ка, вроде  бы  пошло  дело,
а?.. - невнятно так, с плохой дикцией по причине занятости  рта  говорит
мне Зяма.
   Я гляжу - батюшки! - да, оказывается, Соксу любой средне-американский
Кот может позавидовать!..
   Размерчик - я тебе дам! Стоит, как телеграфный столб, будто у него не
вырезали два яйца, а наоборот - пришили четыре... И вообще, Сокс уже так
раздухарился, что начинает стонать, вскрикивать,  хрюкать,  лапами  дер-
гать!
   Я тоже так вдруг за него завелся, что стал, непонятно  почему,  ни  с
того ни с сего кричать:
   - Шай-бу! Шай-бу!.. Мо-ло-дец! Мо-ло-дец!..
   Тут Зяма - все-таки опытная, стерва! умница в ЭТОМ деле! блеск! - ак-
куратненько так выпускает ТУ часть Сокса из своей пасти и мгновенно ста-
новится в классическую позитуру. Но уже задом не ко мне, а к Соксу!..
   Я только успел крикнуть:
   - Не торопись, Сокс!.. Помедленнее, врастяжку, старик! Не спеши!..  -
как Сокс, ни хрена не дослушав меня, этаким Орлом-стервятником  взлетает
на Зяму, вонзается в нее - куда надо и чем надо, - тем самым, которым он
с Котенкиных времен всего лишь писал и не помышлял о чем-либо другом,  и
начинает работать, как паровая машина Джеймса  Уатта,  про  которую  мне
рассказывал  Капитан  "Академика  Абрама  Ф.   Иоффе"   Александр-Ивано-
вич-Кэп-Мастер.
   Тут уж и Зяма завыла от восторга!
   А толщенное дерево, оно же секретный пост охраны, прямо-таки  вспухло
от криков изнутри:
   - Внимание! Внимание!!! Всем постам!.. Включил видеокамеру,  врубайте
все мониторы!!! Скорее!.. СОКС Е... ЗЯМУ! СОКС Е... ЗЯМУ!!! По-настояще-
му Е... Зяму!..
   - Не может быть!..
   - Вы ошибаетесь... Проверьте свой инфракрасный прибор  ночного  виде-
ния!!! Он у вас барахлит!..
   - Да клянусь вам!..
   - Тебе просто чудится... Сокс - кастрат!
   - А может, это не Сокс?..
   И обиженный голос изнутри толстого дерева:
   - Да что ж, я Сокса в лицо не знаю?!..
   - Точно, парни! Сокс!..
   - Смотрите, смотрите!!!
   И все это в абсолютной темноте, при полнейшем  БЕЗЛЮДЬЕ,  а  тут  еще
ритмичный хрип Сокса, вой Зямы...
   Я сижу - балдею! Честно говоря, балдею от счастья. От счастья за Сок-
са!.. Ну и конечно, некоторым образом, во мне шевелится  и  растет  ГОР-
ДОСТЬ ТВОРЦА! Так сказать, СОЗДАТЕЛЯ этого маленького биологического ШЕ-
ДЕВРА!..
   Да почему, черт вас всех побери, - "маленького"?!
   Ведь то, что я совершил с Соксом, с детства кастрированным Котом, то,
что я ВДОХНУЛ в него совершенно новую, неведомую ему доселе,  прекрасную
сторону ЖИЗНИ, разве можно назвать "маленьким ШЕДЕВРОМ"?...
   Нет, господа хорошие, леди и джентльмены! ТО, ЧТО СДЕЛАЛ Я, - ЭТО ОГ-
РОМНОЕ ПОЛОТНО, РАВНЫХ КОТОРОМУ В МИРЕ ПРОСТО НЕТУ!!!  И  к  чертям  Со-
бачьим эту нашу вечную, российскую, показную скромность!.. ШЕДЕВР - ОН И
ЕСТЬ ШЕДЕВР.
   Тут Сокс ка-а-ак заорет благим матом на все восемнадцать и семь деся-
тых акров территории Белого Дома, как кончил он в эту Зяму - ее чуть  не
разорвало! Надо же было так долго хранить в себе такой запас... Котят на
тридцать - не меньше!
   А вокруг ка-а-к вспыхнут все прожектора, все лампы,  все  специальное
освещение, ка-а-ак помчатся со всех сторон к нам Мужики - туча! И все  с
оружием, с камерами, с пушками, стреляющими сетками, еще  черт  знает  с
чем, а впереди всех, как жеребец, скачет Ларри Браун  с  таким  коротким
автоматом в руке и орет на всю округу: и по-Шелдрейсовски, и по-Животно-
му, и по-Человечески:
   - Держитесь, ребятки!!! Я здесь!..
   Картинка, я вам скажу, маслом! Светло, как в  яркий  солнечный  день,
вокруг нас - куча вооруженных до зубов Мужиков, валяется  затраханная  в
доску Зяма, Сокс обнимает меня передними лапами за шею, висит у меня  на
груди, рыдает от счастья и приговаривает сквозь судорожные всхлипывания:
   - Кыся-а-а... Дорогой!.. Мартынчик-и-ик... Мистер Плоткин!..  Век  не
забуду... Что хочешь?.. Что хочешь!.. Все сделаю... Боже, что ты мне по-
дарил?!.. Боже мой, что я благодаря тебе обрел?!!  Новая,  новая,  новая
ЖИЗНЬ! Ну, держись Вашингтон! Трепещи Кошачья Америка!..
   Слава Господу, Челси уже спала мертвым сном, вымотанная вечерней тре-
нировкой (она играет в женской школьной футбольной команде  -  стоит  на
воротах) и посиделками в кафе, где она, оторвавшись от шести  дюжих  ох-
ранников, слопала вместе с подружками "нерекомендованный", но  обожаемый
ею огромный шоколадный торт.
   Поэтому в обстановке строжайшей секретности от Челси, мы - узким Пре-
зидентским кругом: Билли, Хиллари, БелоДомский ветеринар, Начальник сек-
ретной службы всего Белого Дома (меня просили не называть  его  имя!..),
естественно, Ларри Браун в качестве переводчика с Шелдрейсовского и Пер-
вого ответственного лица за Сокса, сам Сокс и я на большом экране в тем-
ном зале просматривали видеопленку, записанную при помощи приборов  ноч-
ного видения.
   В зеленоватом искристом свете этих приборов ПОЛОВОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ Сокса
было запечатлено во всех потрясающе возбуждающих подробностях!
   Храни меня Бог, я ничего не хочу сказать  плохого  про  Президентскую
чету! Наоборот, лично мне это как раз ужасно понравилось!.. Но, глядя на
экран, всматриваясь в детали МОЕЙ ПОБЕДЫ над КАСТРАЦИЕЙ Сокса, несколько
лет назад лишившей Сокса ЛУЧШЕЙ стороны ЖИЗНИ, Билл и  Хиллари  Клинтоны
сами так завелись, что, может, никто другой этого и не заметил в  темно-
те, но нам с Соксом очень хорошо было видно, как Билли аккуратненько за-
пустил лапу... то есть руку под юбку своей жены Хиллари...
   А та, с трудом сдерживая прерывистое дыхание, стала осторожно гладить
мужа где-то в районе ширинки!..
   - Нет! Это - невероятно!.. - все время нервно повторял Клинтон, глядя
на экран и во всю шуруя под юбкой у собственной жены.
   - Да, да... Просто - фантастика!.. - напряженно вторила ему Хиллари.
   - Может быть, ему тогда не все вырезали?.. - предположил Клинтон.
   - Все, мистер Президент! Все!.. - в отчаянии вскричал ветеринар,  уже
находясь в полуобморочном состоянии.
   - Нет, такое тянет на Нобелевскую премию!.. - Хиллари Клинтон  прого-
ворила это слабым голосом и сладострастно прикрыла глаза.
   А я на экране видел все недостатки ПЕРВОГО, далеко  не  совершенного,
излишне поспешного, но абсолютно естественного для  ПРЕМЬЕРЫ,  поведения
Сокса по время его ТРАХА.
   Видел себя, сидящего на хвосте, далеко  и  некрасиво  отставившего  в
сторону раненую заднюю лапу, и в увлечении процессом размахивающего  пе-
редними лапами, словно дирижер духового оркестра!
   Видел блистательную профессиональную Зяму, которую по праву следовало
бы считать, в какой-то степени, соавтором МОЕГО эксперимента. И все вре-
мя помнил, что Зяма обещала мне завтра вечером привести свою приятельни-
цу по имени Жужа, которая по технике секса заткнет за пояс  всех  Кошек,
когда-либо бывавших подо мной!
   Конечно, я с удовольствием трахну эту Жужу,  но  когда  меня  заранее
предупреждают о какой-то "невероятной" технике секса и о том, какой "по-
ловой рай" меня ожидает, я сразу же вспоминаю  мюнхенско-киевскую  Кошку
Цилю, которая распускала о себе слухи-завлекухи, что она, дескать,  даже
Тигра может затрахать до смерти. А на проверку оказалась - обычная  про-
винциальная любительская суетня, вскрики не вовремя, закатывания глаз не
тогда, когда нужно, и постоянные трусливые мольбы: "Только  не  в  меня.
Только не в меня!.."
   Наконец эта наша порнуха на Президентском экране  кончилась,  Клинтон
еле успел выдернуть руку из-под юбки жены, Хиллари с трудом отстранилась
от мистера Президента, и свет в зале зажегся.
   И вот тут, надо сказать, Сокс повел себя как истинный джентльмен!  Он
прошел к экрану, сел к нему спиной, а своей перевязанной мордой ко всем,
сидящим в креслах. И через Ларри Брауна попросил минуточку внимания.
   Ларри перевел на Человеческий, и Сокс сказал:
   - Все, что вы все сейчас видели на экране, произошло только лишь бла-
годаря моему новому и лучшему другу Кысе! Не  побоюсь  высокопарности  -
Великому Русскому Коту мистеру Кысе-Мартыну Плоткину фон Тифенбаху! Вый-
ди сюда, Кыся. Сядь со мною рядом. Пусть все на тебя внимательно посмот-
рят...
   Я вышел и сел рядом с Соксом.
   Сокс коротко поведал мою историю: и про то, что я ищу Шуру, и про Ти-
мурчика, и про Рут, и как я вообще здесь оказался...
   Бедный Ларри Браун совсем запарился переводить Сокса  на  общечелове-
ческий английский, стал сбиваться и упускать важные, с моей  точки  зре-
ния, детали в переводе.
   А я смотрел во все глаза на Билли и Хиллари и  чувствовал,  что  могу
войти с ними в КОНТАКТ по-Шелдрейсу в любую секунду! Так  они  оба  были
тренированы на НУЖНЫЕ КОНТАКТЫ. Впрочем, как и все тут в Белом  Доме.  И
секретный начальник, и Кошачий доктор...
   Уж если на то пошло, я уже оказал им неоценимую услугу, я добился для
них прощения у Сокса и вернул им его любовь и привязанность!  Достаточно
было посмотреть, как Сокс, проходя к экрану, искренне потерся о  брючину
Президента и трогательно лизанул руку Первой Леди Америки. Ни на йоту не
фальшивя, как прежде!
   А потом, чем черт не шутит, может быть, это окажется полезным  и  для
моего Шуры, и для Рут, и для Тимурчика Истлейк?..
   Поэтому я очень вежливо попросил Ларри заткнуться и отдохнуть, внима-
тельно уставился на Билли  и  Хиллари  и  медленно,  раздельно  произнес
по-Шелдрейсовски:
   - Мистер Президент! Миссис Клинтон! Пожалуйста, не пугайтесь. Это го-
ворю с вами я - МартынКыся Плоткин. И если вы оба ЗАХОТИТЕ меня  понять,
то дело - в шляпе... То есть все будет в порядке!
   - Что-о-о?!! - Клинтон даже подпрыгнул в кресле.
   - Ой!.. - совсем по-домашнему ойкнула Хиллари.
   А Начальник секретной службы всего Белого Дома молниеносно сунул руку
под пиджак - видать, за пистолетом, но Ларри вовремя повис у него на ру-
ке.
   Ветеринар покачнулся и стал сползать по стене на пол...
   Я видел, что все они поняли каждое мое слово! Просто ужасно  растеря-
лись и не знали, как им нужно на это реагировать. Тогда я решил действо-
вать попроще и напрямую, без всяких там "мистер Президент":
   - Билли! Хиллари!.. Ребята! - сказал я. - Вы же  нормальные,  здраво-
мыслящие Люди! То, что вы сумели остаться в Белом Доме на  второй  срок,
лишний раз доказывает, что вы Люди ТАЛАНТЛИВЫЕ!
   Тут я припомнил любимый постулат своего Шуры и сказал:
   - А ТАЛАНТ - это АНОМАЛИЯ! Раз Человек или Кот талантлив в чем-то од-
ном, значит, он талантлив и во всем остальном. Он может просто этого  не
знать. Но уж если попробует... Вот и вы, попробуйтека,  ребятки,  понять
меня. Но самое главное - и ответить!.. Давайте  на  счет  "три",  о'кей?
Раз, два...
   "Три" я даже не успел произнести!
   - Боже мой... Мартин!.. - первой сказала Хиллари по-Шелдрейсовски.  -
Неужели то, что происходит сейчас, возможно?..
   - Еще как!!! - в восторге вскричал Сокс.
   А Ларри смахнул непрошеную слезинку...
   Билл Клинтон - Вторократный Президент Соединенных Штатов Америки, по-
литический рыцарь без страха и  упрека,  "ходок",  любимец  голливудских
звезд, Глава огромного Государства, Человек, играющий  на  саксофоне,  -
заикаясь, робея и все еще не веря в  происходящее,  запинаясь,  произнес
по-Шелдрейсовски фразу, которую я много раз слышал от простого  русского
шоферюги, моего близкого друга Водилы:
   - Ну, Кыся... Ты даешь!..
   Разошлись мылишь часам к трем ночи...
   Справедливости ради, следует отметить, что Ларри Брауна и  ветеринара
Клинтон отпустил еще в первом часу, - ни в том ни в другом нужды уже  не
было. Начальника же всей секретной службы Белого Дома Президент попросил
остаться.
   После чего мы перешли из зрительного зала в Овальный  кабинет  Прези-
дента. С кухни нам притащили туда какую-то легкую закусь, и мы продолжа-
ли трепотню...
   Овальный кабинет мне безумно понравился! По бокам письменного стола -
флаги, роскошные напольные высоченные часы, два светлых удобных  дивана,
на одном из которых сидел я и валялся Сокс, а на втором устроились Клин-
тоны.
   Начальник всего секретного уселся в глубокое кресло у стены  и  время
от времени то включал маленький диктофон, то останавливал.  У  Шуры  был
почти точно такой же!.. Но иногда Начальник чего-то записывал и в  блок-
нотик. Это когда ему Билли приказывал...
   Трепотня тоже была, прямо скажем, не общей. В основном Клинтоны зада-
вали мне вопросы, а я старался максимально толково на них отвечать.
   Когда зашел разговор о возможном издании книги Шурика в Америке, Пре-
зидент поморщился словно от зубной боли:
   - Есть, есть у меня парочка знакомых солидных издателей...  -  сказал
он. - Но и вы, парни, тоже должны попытаться понять  сегодняшнюю  ситуа-
цию. Тут два аспекта: в Америке деловые круги и Люди вообще  значительно
меньше зависят от Правительства, чем в России. Я, конечно,  могу  попро-
сить кого-то из своих приятелей помочь  твоему  Шуре  издать  его  книгу
здесь. Но ты учти, МНЕ МОГУТ И ОТКАЗАТЬ!.. И я такие щелчки по носу  по-
лучаю довольно часто. Это - первое. Второе: как ни  прискорбно  мне  это
говорить тебе, Кыся, русскому Коту, но мода на все "русское", которая  в
начале вашей Перестройки (это слово Клинтон  забавно  произнес  по-русс-
ки...) буквально захлестнула весь мир,  сегодня  канула  в  Лету!..  Все
"русское" перестало быть интересным и притягательным  лишь  потому,  что
Россия скомпрометировала себя массой бесполезных и  неприглядных  факто-
ров... Финансовый обвал, рухнувшая промышленность,  мертвая  наука...  А
главное, конечно, - внутренние войны и сотни тысяч погибших внутри своей
собственной страны!..
   - Билли! Ты репетируешь завтрашнюю речь перед русскими депутатами?  -
спросила Хиллари.
   - Нет, детка. Я просто пытаюсь заранее объяснить возможную неудачу  с
изданием в Америке книги мистера Плоткина.
   - Тогда, джентльмены, если вы мне позволите, я возьму  это  на  себя.
Лишь бы книжка оказалась пристойной. О'кей, Мартин?
   Я мог только лапами развести, а развалившийся рядом со мной Сокс пих-
нул меня в бок, дескать, "уж если Хиллари за что-нибудь берется!.."
   Рассказал я и о необходимости разыскать  здесь  одного  Конгрессмена,
который был последним, кто слышал голос Шуры... Рассказал я и жуткую ис-
торию бывшего русского мальчика Тимура Зайцева, ныне американского граж-
данина двенадцати лет Тима Истлейка... Историю его усыновления  полунег-
ритянкой, сотрудницей Н.Й.П.Д. - Нью-Йорк Полис ДепАртмент, -  сержантом
полиции Рут Истлейк, вдовой полицейского Фреда Истлейка... Все рассказал
и про саму Рут, про ее жизнь с маленьким Тимом, про легкость ее характе-
ра, ироничность, превосходную способность к КОНТАКТУ, ну и  само  собой,
какая это потрясающе красивая Женщина!..
   На мгновение мне показалось, что все три Мужика, включая теперь  сюда
и Сокса, в этой части моего рассказа очень даже напряглись и сделали  на
Рут, как говорил Шура, "стойку"!..
   - Мне Ларри Браун докладывал, что разговаривал с сержантом Истлейк по
телефону, - впервые открыл рот Начальник всех секретов Белого Дома. - Он
звонил ей перед самым выпуском вечерних  телевизионных  новостей,  чтобы
они там, в Нью-Йорке, не пугались за своего Кота...
   - Очень хорошо и правильно, - чуточку раздраженно проговорила Хиллари
Клинтон. - Но неплохо было бы еще и найти мистера Плоткина!..
   Я понял, что при Хиллари говорить с Клинтоном о красивых Женщинах яв-
но не рекомендуется! Что и подтвердил Сокс, снова незаметно пихнув  меня
задней лапой в бок.
   - Ну ладно, братцы! - сказал Билли Клинтон. - Завтра предстоит нелег-
кий день. В первой половине у меня куча неотложных дел и встреч, а вече-
ром у всех нас - Кыся, ты приглашен тоже! - прием  депутатов  Российской
Государственной Думы. Поэтому всем нам неплохо бы выспаться.  Но  каждый
труд, каждое благое деяние должно быть  вознаграждено.  Так  вот,  скажи
мне, друг мой Кыся, чего бы ты больше всего хотел бы сейчас в жизни?..
   Мне даже не пришлось задуматься! Я ответил мгновенно и четко:
   - Больше всего в жизни мне хотелось бы сейчас разыскать Шуру Плоткина
и сделать так, чтобы ему не пришлось бы проходить весь горько-традицион-
ный путь эмигранта-новичка. Я насмотрелся на это в Германии  и  подозре-
ваю, что Америка в этом не очень отличается от Европы...
   - Верно... - сказал Клинтон и надолго замолчал.
   А потом посмотрел на Начальника Секретной службы и нормальным Челове-
ческим языком сказал ему:
   - Давайте попробуем что-нибудь придумать.
   И тот записал у себя в блокноте пару строчек.
   - Билли, ты позволишь? - спросила Хиллари.
   - Да, да, конечно, дорогая.
   - Прости меня, пожалуйста, Мартин, если мой вопрос покажется тебе че-
ресчур женским...
   - Ради Бога, миссис Клинтон, - смутился я.
   - Скажи мне, Мартин, какие два качества в  себе  ты  считаешь  наибо-
лее... - Хиллари запнулась, стараясь подыскать максимально точное  опре-
деление.
   - Наиболее необходимые для меня самого? - помог ей я.
   - Да! Да, да... Очень точно!
   Вот тут я задумался...
   Отличных качеств у меня было - пруд пруди! Хоть отбавляй!.. Без липо-
вой скромности я мог бы назвать их десятки. Но  тут  нужны  были  только
два, к сожалению.
   - Ну, что ж... - сказал я, и мне самому это показалось наиболее  важ-
ным. - Первое: СВОИХ НЕ ЗАКЛАДЫВАЮТ, ЧЕМ БЫ ЭТО  ТЕБЕ  НИ  ГРОЗИЛО!..  И
второе: у меня очень высоко развито ощущение ЛЖИ, от кого бы она ни  ис-
ходила. Тут я просто само совершенство! Этим я владею шикарно!
   - Тогда завтра, во время приема, я попрошу тебя не отходить  от  меня
ни на шаг! - быстро проговорил Клинтон, но тут же  спохватился:  -  Хотя
первое твое качество - "СВОИХ НЕ ЗАКЛАДЫВАЮТ..." войдет  в  противоречие
со вторым, и я просто боюсь за твое здоровье...
   - Не волнуйтесь, мистер Президент, - сказал я. -  Это  я  еще  завтра
посмотрю, кто там "СВОИ", а кто и не очень.
   И мы разошлись спать. Было ровно три часа ночи.
   И снится мне, что я почему-то в... Испании!..
   Я про Испанию слышал всего три раза в жизни: от Шуры - тот все мечтал
когда-нибудь там побывать; от Фридриха фон Тифенбаха, который  показывал
мне очень красивый альбом с видами Испании и говорил, что умирать  уедет
в какую-то Андалузию, где есть город Кордоба, а в этом городе у Фридриха
есть небольшая вилла. Купил ее лет двадцать тому назад, да все никак  не
соберется слетать туда... А еще про Испанию я слышал  от  Капитана-Алек-
сандра-Ивановича-Кэп-Мастера. Он там вокруг нее плавал...
   Так вот, значит, снится мне, что я в Испании.
   И жарко ну просто ужасно! Дышать нечем, лапы вялые,  голова  в  тума-
не... Бреду узенькими-узенькими кривыми улочками...  И  все  домики  бе-
лые-белые, и от этого на них очень трудно смотреть, - так все сверкает в
глазах от солнца!..
   Скрыться от жары и слепящего света можно только лишь в маленьких дво-
риках - Фридрих называл их "патио". Они есть внутри каждого дома: с  та-
кими малюсенькими кукольными балкончиками, все в неведомых цветах,  кра-
соты невероятной! Но я стесняюсь туда заходить - чужое все-таки.
   Иду, прижимаюсь к теневой стороне улочки, заглядываю во все эти  дво-
рики-"патио", один другого прекрасней: вымощены разноцветными гладеньки-
ми камушками типа осколков разбитых тарелок, - и если бы не  жара,  если
бы можно было еще и дышать, то мне показалось  бы,  что  я  в  настоящем
раю!..
   И вдруг в одном дворике, почти пустынном, только по стенам -  неяркие
ползучие цветы, вижу ШУРУ ПЛОТКИНА!!!
   В незнакомой мне пижаме Шура ходит под ручку  со  странным  невысоким
бронзовым стариком. Не выкрашенным бронзовой  краской,  а  из  настоящей
бронзы, металла. Старик - в бронзовой чалме, в бронзовом халате без  во-
ротника. Одной бронзовой рукой поддерживает Шуру под локоток, во  второй
руке - бронзовая книга. Бронза темная, не блестит - старая-старая!
   Ходят они вокруг желтовато-серого квадратного  каменного  пьедестала,
на котором стоит жутко неудобное, с моей точки зрения, каменное  кресло.
А вокруг пьедестала - квадратная клумбочка с коротенькими цветочками...
   - Шурик!!! - кричу я. - Шурочка!.. Господи! Да как же ты  здесь  ока-
зался?!!
   Шура удивленно оглядывается, останавливает своего бронзового старика,
видит меня и - без особого восторга, но так симпатично, говорит мне:
   - Мартынчик!.. Как хорошо, что ты, наконец,  отыскался.  Познакомься,
пожалуйста. Это сеньор Аарон Маймонидес, великий еврейско-испанский уче-
ный, философ и врач. Ты не смотри, что он  такой  бронзовый,  он  доктор
Божьей милостью! Если бы не он, я бы... Ему знаешь сколько лет?
   - Возраст-то явно пенсионный, - говорю.
   - Глупенький ты мой Мартынчик, - так ласково говорит мне Шура. -  Ему
больше пятисот лет!
   - Вот никогда не дал бы! - вежливо говорю я. - Как,  ты  сказал,  его
зовут?
   - Аарон (через два "а") Маймонидес из еврейского квартала Худерия.
   - У меня теперь тоже есть один знакомый Собак Арон.  Только  с  одним
"а". Тоже из еврейского квартала. Бруклин называется...
   - Боже мой, Мартын! Ну как ты можешь сравнивать?!..
   - А чего? - говорю. - Тоже вполне приличный старикан.
   А этот Маймонидес на меня даже не смотрит. И ни словечка. "Да  напле-
вать мне на его стариковские причуды, - думаю. - Важно,  что  он  Шурика
вылечил!.."
   Смотрю, старик начинает вскарабкиваться на пьедестал, а Шура его под-
саживает. А в старичке весу - как в двух автомобилях. Сплошная же  брон-
за!..
   Я давай Шуре помогать. Но старик Маймонидес довольно ловко влез  туда
к себе в кресло, уселся там и застыл. Будто и не он только что ходил  по
дворику с Шурой под ручку.
   Пока я пялился, как бронзовый Аарон застывал на своем пьедестале, Шу-
ра куда-то исчез!
   Мечусь по дворику, выскакиваю на кривые Кордобские улочки,  опять  во
дворик заглядываю - нету! Нету моего Шуры Плоткина!..
   А жарища - несусветная, дышать нечем, лапы совсем  отказываются  слу-
жить, что-то на меня такое тяжелое наваливается... Неужто это Маймонидес
валится на меня с пьедестала?!.. Чувствую - погибаю под  этой  тяжестью,
задыхаюсь, теряю сознание...
   А бронзовый Маймонидес сверху шепчет мне в ухо: "Зяма!.. Зямочка!.."
   В последнем усилии, в уже угасающем сознании рванулся я  было  из-под
этой дикой бронзовой тяжести...
   ...и проснулся!..
   Никакого Аарона Маймонидеса.
   Навалился на меня во сне этот засранец Сокс и в сонном состоянии  ле-
зет на меня, болван, как на КОШКУ! А я под ним задыхаюсь! Еле-еле из-под
него выдрался, врезал ему пару раз по рылу, разбудил таким образом и го-
ворю:
   - Ты, половой психопат, маньяк сексуальный,  террорист  херов!  Ты  в
своем уме?!! Ты чего на меня взгромоздился? Какой я тебе "Зяма"?! Ну-ка,
брысь в тот конец комнаты! И чтоб не приближался! А то не посмотрю,  что
ты Первый Кот Америки, накидаю пиздюлей, как Последнему Коту  Сестрорец-
ка! Завтра придет твоя Зяма, вот и будешь на нее напрыгивать... А пока -
вали отсюда! Надо же, раздухарился, раздолбай... А я тоже хорош,  научил
на свою голову!..
   Утром у Сокса разбинтовали морду - ничего страшного. Опухоль  малость
спала, хотя глаз все еще оставался прищуренным, что придавало Соксу  вы-
ражение постоянной и надменной ироничности, целиком соответствующей  его
положению.
   Во всяком случае, если бы я был Первым Котом Америки  -  естественно,
при условии, что Президентской парой были бы Шура и Рут, - то я ходил бы
только с такой мордой!
   У меня тоже сняли лангетку с задней левой лапы. Я, слава Богу, перес-
тал нелепо выглядеть - Кот на костыле, - только чуть чуть еще  прихрамы-
вал...
   Короче, обошлось. Мы пожрали чего-то ужасно вкусного  и,  как  сказал
доктор, очень полезного и ускоряющего процессы заживления.  Даже  молоко
было с какими-то специальными целебными добавками!
   К концу нашего завтрака примчалась Челси, внимательно осмотрела нас и
сказала:
   - Вы оба превосходно выглядите! Но у меня сегодня  с  утра  ощущение,
что вокруг вас витает какаято тайна, которую знают все и все же скрывают
ее именно от меня! Вы сами можете мне что-нибудь объяснить?
   Я вовремя наступил передней лапой на хвост Сокса, потому что  он  уже
разинул пасть, чтобы немедленно поведать Челси обо всех своих  вчерашних
половых подвигах.
   Ему, дурачку, казалось, что раз они с Челси вместе выросли и одновре-
менно взрослели, то Челси вправе знать обо  всем,  что  он  делал  вчера
ночью с Зямой!..
   Он почему-то не учитывал, что при общем взрослении  вместе  с  Челси,
он, Сокс, из Котенка превратился в обычного черно-белого Кота без яиц, а
Челси стала молоденькой шестнадцатилетней девушкой. А даже в шестнадцать
лет девочкам совершенно не обязательно все знать про чью-то половуху.
   Про себя - Бога ради! Про себя ты обязана знать какие-то элементарные
вещи из этой области - ну, хотя бы  из  гигиенических  соображений.  Или
чтобы не "влететь" раньше времени.
   Но про Сокса ты можешь чего-то и не знать. Совершенно не  обязательно
Соксу посвящать Челси в свои сексуальные кувыркания с Зямой.
   И вот странная штука: посторонние это прекрасно понимали и не  расще-
перивались перед дочкой Президента, чтобы сообщить ей подробности  НАШЕЙ
ПОБЕДЫ над половым бессилием Сокса. А свой, близкий, этого  понимать  не
хочет! Он не соображает, что перед ним молоденькая девушка,  которой  не
хрена слушать про все ЭТО. Придет время - наслушается, насмотрится, нап-
робуется. А сейчас еще рановато...
   Короче, я стою лапой на конце хвоста Сокса, чтобы он чего-нибудь лиш-
него не ляпнул, и говорю Челси:
   - Никакой тайны тут нет, Челси. Просто Сокс влюбился в Зяму.
   - Тоже мне секрет! - рассмеялась Челси. -  Эта  Зяма  крутится  около
Сокса уже полгода. Я, правда, не знаю, на что она рассчитывает...
   Тут рассвирепевший Сокс вырывает у меня изпод лапы свой хвост  и  ос-
корбленным тоном заявляет Челси:
   - Да будет тебе известно, дорогая моя, что сегодня ночью я...
   Тут я поспешно наступаю снова на хвост Сокса, но  уже  с  выпущенными
когтями. И быстро говорю Челси, чтобы помешать беспардонному хвастовству
Сокса:
   - А сегодня ночью Зяма и Сокс признались друг другу в любви!
   И еще глубже запускаю когти в хвост Сокса, чтобы он и не вякнул.  Тут
до него наконец доходит, о чем можно говорить с молоденькими  девушками,
а о чем не следует, и сдавленным от боли голосом Сокс подтверждает:
   - Да... Мартын говорит правду...
   - Ладно, - сказала Челси. - В таком случае, Сокс, я тебя  поздравляю!
Привет Зяме... Но по-моему, ребята, вы оба что-то темните... До вечера!
   - Погоди, Челси, - говорю я. - Ты знаешь, кто такой Аарон Маймонидес?
   Я думал, что у Челси глаза выпадут на пол!
   - О, боже!.. - еле вымолвила она. - Ты-то откуда про него знаешь?!..
   - Он мне приснился, - честно сказал я.
   - С ума сойти!.. - сказала Челси. - Моймонидес - это какой-то испанс-
кий врач и философ пятнадцатого века...
   - Еврейско-испанский, - поправил ее я.
   - Господи, Мартын! Ну какая разница - еврейский он или  испанский?!..
Он же был ученый! Вот что главное... Чао! До вечера.
   С тем и ушла.
   А мы с Соксом сбегали в сад погадить, и я  нечаянно  наделал  на  ка-
кое-то сверхсекретное следящее устройство, спрятанное в траве под кусти-
ком. Автоматически сработали еще какие-то защитные штуки,  взвыла  сире-
на... И получился жуткий шухер!
   Эту мою промашку Сокс взял на себя, и нам даже не влетело! И мы пошли
шататься на Белому Дому.
   Не скрою, мне довольно быстро надоели все эти огромные залы,  роскош-
ная мебель, портреты какихто типов в старинных костюмах... Хотя в то  же
время я несколько прибалдел от фантастического великолепия "Красной гос-
тиной" с белым камином и потрясающими золотыми настольными лампами и зо-
лотыми гардинами! А от "Овального зала" с гигантским  голубым  ковром  я
просто пришел в восторг!
   Этот стол с  живыми  цветами!..  Эти  высоченные  окна  с  роскошными
портьерами, камины, вазы, мебелишка - будь здоров!..
   Ну и конечно - Большой приемный зал! Это, я  вам  скажу,  -  картинка
маслом... Потрясное зрелище!
   Народищу шляется по Белому Дому - тучи! Один мужичок  в  серой  кофте
бегает по всем комнатам и залам - заводит часы! Вот такая у него работа.
Второй - в черном смокинге, лакированных туфлях, с черной  "бабочкой"  -
ковры пылесосит в залах... Какие-то типы с протокольными мордами в  пид-
жачках и галстуках: кто с уоки-токи, кто с телефоном"хенди",  -  шныряют
по всем этажам, морды у всех серьезные, все такие деловые...
   Кто-то кем-то распоряжается, кто-то кому-то подчиняется -  кошмар!  И
все при деле.
   Несмотря на довольно быструю потерю интереса к парадной части  Белого
Дома, я особенно не возникал. Я понимал, что Сокс показывает мне  "свои"
владения, и мне очень не хотелось его обижать.
   Но, когда мы спустились в нижние этажи, в обслуживающий комплекс, тут
у меня чуть "крыша не поехала"! Вот отсюда  я  бы  никогда  не  вылезал!
Здесь было так интересно - сдохнуть!..
   Один склад посуды чего стоил!.. Сотни различнейших комплектов на хрен
знает какое количество персон хранились в специальных огромных коробках.
Каждый сервиз для определенного случая. И какая посуда - обалдеть! Неви-
данной красоты!
   А прачечные с массой автоматических стиральных машин, с уймой различ-
ных химикатов на все случаи грязи  и  запачканности!..  И  замечательная
тетканегритянка, которая всем тут 3ааведовала.
   Я вообще заметил, что в Белом Доме работает очень  много  негров.  Их
теперь в Америке стыдливо называют "афро-американцами",  хотя  к  "афро"
они имеют такое же отношение, как наши русские евреи к испанскому Маймо-
нидесу...
   А кухня Белого Дома?!! Это же не кухня, это же черт знает что!..  Бы-
вал я в больших кухнях разного общепита. И у наев  Питере  на  проспекте
Науки, в шашлычной у Сурена Гургеновича, я там даже недолго сотрудничал:
делал вид, что отлавливаю Крыс... И в Германии, в Мюнхене, в  Биргартене
Английского парка, тоже кухонька была - я тебе дам!..
   Но такой кухни, как в Белом Доме, я никогда и нигде не видел! Ни кон-
ца ни края этой кухне, полк поваров, поварят и поваришек - все в  белом,
запахи - умереть-уснуть, чистота феерическая, и при всем  столпотворении
народа, продуктов и кастрюль обстановка удивительно спокойная и доброже-
лательная. Каждый делает свое дело.  Очень  квалифицированно.  Наверное,
отсюда и спокойствие...
   Было бы свинством не упомянуть, что в кухне нас сразу же покормили  и
свежей рыбкой, и вареными куриными потрошками, и чем-то неизвестным,  но
очень сладким...
   Это у нас было вроде второго завтрака. Мы еле отвалились...
   Кухня вообще вся на ушах стояла - готовилась  к  сегодняшнему  приему
русских Депутатов Государственной Думы.
   Но самым забавным мне показалось, что все подвальные службы - склады,
прачечные, кухонные отсеки, судомойки, ремонтные  мастерские,  подсобные
помещения, душевые для обслуги - были разгорожены корабельными  металли-
ческими дверями с противоводными и противопожарными устройствами и запо-
рами! Ну точь-в-точь как на нашем судне "Академик Абрам Ф. Иоффе".
   Я сказал об этом Соксу, а тот добавил, что это не только против  воды
и огня, но и против возможного терроризма. И рассказал, что служба безо-
пасности Президента иногда дает прессе описание, например, Президентско-
го лимузина - дескать, его и пуля не берет, и взрывчатка! И про то,  как
во время движения лимузина с Президентом этот лимузин связан с сопровож-
дающей вертолетной группой, а все агенты, охраняющие  Президента,  нахо-
дятся в прямом контакте с летчиками!
   Не делается тайны и из того, что перед ИНАГУРАЦИЕЙ (засранец Сокс да-
же не удосужился объяснить мне, что это такое!..) перед трибуной, с  ко-
торой выступает вновь избранный  Президент,  ставится  пуленепробиваемое
стекло, а сам Президент стоит на  огромной  и  тяжеленной  металлической
плите, под которую невозможно подложить бомбу!..
   - Если-палки! - говорю я Соксу. - Ты же сам мне втолковывал, что  это
секретные сведения! На кой ляд их журналистам выбалтывать?!
   - А специально! - отвечает Сокс. - Чтобы отбить охоту  к  покушениям.
Чтобы кому-нибудь не показалось, что Президента так  уж  легко  и  шлеп-
нуть...
   - И однако! - сказал я. - Мне еще в Нью-Йорке мой  друг  Тим  Истлейк
говорил, что недавно один мудак обстрелял-таки ваш Белый Дом!..
   - А-а-а... Так это Франциско Дюран! - говорит Сокс. - Так  ему  же  и
дали за это тридцать лет тюрьмы!..
   Затем он поднимает голову и - чтоб мне с места не сойти! - СМОТРИТ НА
ЧАСЫ, ВИСЯЩИЕ НАД ДВЕРЬЮ, и говорит:
   - Кыся! Уже пять минут третьего, а у нас же в два свиданка с Зямой  и
Жужей!!!
   Я чуть в осадок не выпал... Вот где он меня сделал, как Котенка!..
   - Сокс, е-мое! Ты чего, можешь время на часах узнавать?
   - Запросто, - отвечает Сокс и мчится обратно.
   - Ты куда? - кричу я ему вослед.
   - Подожди меня здесь! - отвечает Сокс и убегает.
   Сижу, жду. Возвращается Сокс - волочет здоровенный кусок вареного мя-
са с косточкой.
   - Ты не лопнешь? - спрашиваю. - Только что пожрали...
   - Это я Зяме с Жужей. Не с цветами же к ним идти!  -  отвечает  Сокс,
еще раз смотрит на часы и бежит к выходу в сад.
   И вот эти часы не дают мне покоя! Обзавидовался я с головы до ног...
   - Может, ты и читать умеешь? - спрашиваю я на бегу.
   - Нет, с этим у меня плохо... Челси  в  детстве  учила  меня,  учила,
но... Видно, Бог не дал. Ты быстрее бежать можешь?
   - Не видишь, хромаю?! - а самому так обидно, что я в часах  ни  хрена
не петрю, хоть плачь!
   - О, черт! Опаздываем же... Прибавь шагу! - ворчит Сокс и волочет это
дарственное мясо.
   Прибегаем в южную часть сада, к тому самому толстому дереву,  которое
говорит по ночам разными голосами, - сидят наши Киски! Зяма и  еще  одна
тощенькая бежевенькая Кошечка.
   Сокс так галантно кладет к их ногам мясной кус и  пытается  церемонно
поклониться, как и положено интеллигентному Коту.
   Но Зяма говорит ему:
   - Да погоди ты! Всему свое время...
   И они вдвоем с Бежевенькой начинают жрать мясо с  быстротой  электри-
ческой мясорубки "Мулинекс". У Тани Кох в Мюнхене такая была.
   Мы и глазом моргнуть не успели, как от мяса осталась только тщательно
отполированная косточка. Кошки облизнулись, наспех привели себя в  поря-
док, и Зяма говорит нам:
   - Привет, ребятишки! Это Жужа, моя приятельница. Мы только что от те-
левизора. Там передавали, что сегодня у вас в Белом Доме будет прием де-
путатов из России. Полагаю, вам тоже придется там присутствовать, а сле-
довательно, времени у нас в обрез. Ну-с... Начнем, пожалуй!
   И без дальнейших проволочек становится  в  классическую  позу  Кошки,
предоставляющей себя Коту в полное его распоряжение!
   Жужа смотрит на Зяму, уже готовую к употреблению, секунды три стесни-
тельно переминается с лапы на лапу, а потом принимает позу Зямы и вопро-
сительно смотрит на меня.
   От такой деловитости я слегка ошалел и желание трахаться у меня резко
поубавилось.
   Честно говоря, мне и сначала ЭТОГО не так уж хотелось, - голова  была
занята этим приснившимся  мне  Маймонидесом,  и  вообще  каким-то  пред-
чувствием, что сегодня вечером должно что-то произойти такое, чего я по-
ка объяснить не могу...
   Гляжу на Сокса - он тоже малость подрастерялся. Хотя пипка у  него  -
торчком, хвост - трубой, и ему жутко хотелось бы повторить вчерашнее!..
   - Я думал, что мы сначала немного "поиграем"... - робко  так  говорит
Сокс, не находя другого названия обычной нежно-сексуальной прелюдии.
   - Нет, парни! Вы просто не в своем уме! - возмущенно говорит Зяма.  -
Нас как порядочных Кошек еле-еле отпустили на полчаса, а вы...
   - Ну, хорошо, хорошо... - упавшим голосом соглашается Сокс.
   Трахнули мы их, конечно...
   Сокс под конец совсем распоясался - попросил у меня разрешения  трах-
нуть еще и Жужу. Ему сейчас все было в новинку.
   - Мне-то что? - говорю. - Валяй. Бог в помощь.
   "Ни любви, ни тоски, ни жалости... Даже курского соловья..." - в  та-
ких случаях наизусть читал Шура. Хотя при чем здесь соловей,  я  до  сих
пор понять не могу!
   Короче, от этой американской деловитости и спешки я не получил ни ма-
лейшего удовольствия. Цитирую киевско-мюнхенскую Кошку Цилю: "Как  гово-
рят в Одессе: чтоб - ДА, так - НЕТ!"
   Тут еще этот испанский сон с Шурой и бронзовым Маймонидесом в  башке,
предчувствие чего-то на сегодняшнем вечере... Нужна мне была  эта  Жужа,
как рыбе зонтик! Может, старею?..
   А если это "сон в руку"? Мне Водила как-то объяснял про такую  приме-
ту, но я подробности подзабыл... Хорошо бы сейчас найти Ларри  Брауна  и
попросить его соединить меня с Нью-Йорком - с Тимом и Рут. Может, у  них
там чего-нибудь проклюнулось?
   Хоть бы нашли мне они этого Конгрессмена вечером!  Вероятно,  что  он
что-то знает про Шуру... И бронзовый Маймонидес мне как-то  в  душу  за-
пал... Что бы все это значило?
   А то трахаемся, как идиоты, с этими торопливыми вашингтонскими побля-
душками, а дело, ради которого я и приехал сюда, на месте стоит.
   - Все! - говорю Соксу. - Кончай любовь!  Мне  пора  в  Нью-Йорк  зво-
нить...
   Сокс уже и сам рад смылиться. Он и Зяму, и Жужу после  меня  "употре-
бил", как культурно выражаются агенты секретной службы  Белого  Дома,  и
сам только и ждет повода, чтобы распрощаться.
   - Ну, ладно, девочки, - радостно так говорит Сокс. -  Бай-бай!  Будет
время - заходите.
   - Когда? - спрашивает деловая Зяма.
   - Я же сказал - когда будет время, - уклончиво повторяет Сокс.
   И я понял, что жизнь в Белом Доме научила его очень многому!
   Отыскали Ларри Брауна. Тот сразу на Сокса накинулся:
   - Ты почему ошейник с утра не надел?! Я тебя ищу по  всему  Вашингто-
ну!..
   И напяливает на шею Сокса хорошенький ошейничек,  этакий  симпатичный
символ сытого рабства. А Сокс и не возражает.
   - На кой хрен ему ошейник?! - возмутился я.  -  Что  он,  Собака  ка-
кая-нибудь?
   - Ты, Кыся, не лезь в бутылку, - говорит мне Ларри. - Это не ошейник,
а маленький радиопередатчик. Когда он на Соксе, я всегда знаю,  где  он.
Не случилось ли с ним что-нибудь...
   - Да, Кыся, - говорит Сокс. - Это очень удобно. В Калифорнии уже при-
нят закон: с будущего года всем домашним Котам и Кошкам вживлять  элект-
ронные чипы прямо в мозг. И по сигналу такого чипа Кота можно всегда ра-
зыскать. А если Кот сам потеряется, специальная служба полиции по  этому
чипу может узнать имя и адрес владельца этого Кота! Ну, как паспорт...
   - Где, ты сказал, это будут делать с Котами? - переспросил я.
   - В Калифорнии.
   - Это где?
   - На другой стороне Америки. Лос-Анджелес, Сан-Франциско,  Сан-Диего,
Лас-Вегас...
   - А в Нью-Йорке ничего не будут пихать Котам в голову?
   - Пока нет.
   - Тогда я пока в Нью-Йорке и останусь, - говорю.
   На хрен мне, думаю, это барахло в башке?! Чтобы меня каждый  мог  вы-
числить? А если я один хочу побыть?.. Кому надо, того я предупрежу,  где
я... Пошли вы все со своей электроникой, знаете куда?!..
   А Ларри все никак успокоиться не может:
   - Вот, где вы шлялись, блядуны несчастные?! Небось, Зяму с ее подруж-
кой пользовали? Служба безопасности их еще в тринадцать часов сорок  де-
вять минут с Южной стороны Дома засекла! А  пока  вы  там  развлекались,
Мартыну-Кысе из Нью-Йорка уже два раза звонили миссис Истлейк с сыном!
   Тут у меня сердце как екнуло - чуть наружу не выпрыгнуло...
   - Что?!! Нашли?! - завопил я не своим голосом.
   - Ищут... Спрашивали, как твое здоровье и когда за тобой приехать.
   - А-а...
   Из меня будто дух выпустили. Я чуть не упал... Захотелось  лечь,  ус-
нуть и не просыпаться, пока...
   А потом подумал - ну уж дудки!!!  А  сегодняшний  вечер,  на  котором
что-то, но должно произойти!.. Это я кончиками усов даже  чувствую...  А
Конгрессмен, который разговаривал с Шурой и звал в Вашингтон?!.. А Аарон
Маймонидес?!..
   Ой, мамочки... При чем тут этот Маймонидес-то?.. Чего же это он у ме-
ня из головы не выходит? Он же мне всего лишь приснился...
   - Ладно, Ларри, - говорю. - Может, оно и неплохо,  что  они  меня  не
застали. Сообщать им пока, честно говоря, нечего. Но у меня такое ощуще-
ние, что на приеме должно что-то произойти... Может быть,  встречу  того
Конгрессмена, который разговаривал  с  Шурой  последним,  может,  еще  с
кем-нибудь меня судьба сведет... Давай, свяжемся с Нью-Йорком после при-
ема, а?
   - Нет проблем! - говорит Ларри. - Как скажешь...
   - Но прием закончится очень поздно - знаю по опыту, - вставил Сокс. -
Удобно ли ночью своим звонком поднимать с постели Женщину и Ребенка?
   - Во-первых, миссис Истлейк не ложится рано спать,  а  во-вторых,  не
знаю откуда, но у меня такое ощущение, что сегодняшний  прием  будет  не
похож на все ваши обычные приемы. Мне кажется, что он даже сможет закон-
читься раньше, чем намечено... - сказал я.
   Откуда мне это причудилось - понятия не имею!
   Одна подготовка к приему стоила того, чтобы рассказать о ней  подроб-
но.
   Началось все с того, что на всех этажах, на переходах, на  лестницах,
во всех коридорах, по которым мог пройти Президент, Хиллари  или  Челси,
были выставлены сотрудники Службы Безопасности. Подчеркиваю: не  Секрет-
ной Службы, а Службы Безопасности, без всяких там костюмчиков, уоки-токи
и топорщащихся от спрятанных пистолетов пиджаков...
   Через каждые двадцать шагов (тут может обнаружиться  неточность  -  у
меня с цифрами дело хреново!) стояли черные и белые молодые крепкие  ре-
бята в белых рубашечках, черных галстучках и черных брючках.  И  никаких
пиджачков! Стояли, заложив руки за спину, слегка расставив ноги, и смот-
рели прямо перед собой. Не застывшими памятниками, но и без лишнего тре-
пыхания.
   Это вовсе не означало, что агентов Секретной Службы не  было  совсем!
Их было великое множество. Их я просто узнавал по оружейному запаху. Да-
же несколько официантов, которые накрывали большие круглые столы в  Бан-
кетном зале, и то попахивали пистолетами и радиостанциями.
   Еще со времен своего плавания на "Академике Абраме..." я заметил, что
все уоки-токи, все радиостанции, все передатчики  имеют  свой,  присущий
только им, электронный запах.
   Но даже если бы я вдруг потерял обоняние - сохрани  меня  Господь,  -
сотрудников Секретной Службы Белого Дома я бы все равно узнал, - да  они
и не таились! У каждого из них в одно ухо  была  вставлена  такая  малю-
сенькая штучка, от которой по шее за воротник рубашки шел тоненький про-
вод. Это они так слушали друг друга. А бормотали в  лацкан  собственного
пиджака! Как сказал бы Водила, "во, бля, техника..."
   На мое счастье, рядом со мной был Сокс, который мне  все  объяснял  и
рассказывал. Причем с такой осведомленностью и гордостью, что можно было
подумать, будто весь этот прием устраивается вообще только в его, Соксо-
ву, честь!
   Тем не менее я был ему очень благодарен. Кое-что мне по-Шелдрейсовски
пояснял и Ларри Браун, который теперь неотступно следовал за нами. Кста-
ти! От него тоже так перло оружием, словно его пистолет у меня прямо под
носом привязали...
   Очень строгий молодой человек, тоже с уоки-токи в руке, репетировал с
жутким количеством журналистов. Указывал, кому где стоять и куда не  ла-
зать ни под каким видом!
   Но это было почти бесполезное занятие: газетчиков, фотографов и теле-
визионщиков было такое количество, что на подмогу  к  молодому  человеку
прибежало сразу несколько помощников. Тоже с уоки-токи или со штучками в
ушах и проводом на шее.
   Журналисты орали, лезли чуть ли не на стены и отчаянно ругались с мо-
лодым человеком и со всеми его помощниками! Но победил все-таки  молодой
человек, пригрозив, что вышвырнет любого, кто ему еще хоть раз в чем-ни-
будь возразит!
   И я понял, что в Белом Доме могут работать только  очень  решительные
люди...
   Рассмешила меня репетиция выхода Президента к гостям!
   Президента изображал какой-то тоскливый тип. Он стоял перед закрытыми
дверями в зал, а у его ног была положена на пол табличка со словом "Пре-
зидент". Это мне Ларри прочитал. Рядом с типом стояла некрасивая  перез-
релая дама, а под ногами у нее, на такой же табличке, значилось: "Миссис
Клинтон".
   Я бы на месте Билла и Хиллари подобрал бы для таких  репетиций  более
привлекательных дублеров. А то смех было смотреть на  этих  двух  унылых
типов...
   Ну, а вокруг Президентской четы полукругом на полу лежали таблички  с
именами обязательной свиты Президента. Это мне Сокс сказал.  И  тут  уже
никаких дублеров! Каждый репетировал свою роль сам.
   Руководили репетицией всего двое - очень  высокий  морской  офицер  в
ужжжжжасно белой форме и фуражке, тоже с уоки-токи, и  очень  маленькая,
молоденькая, явно еврейского типа, носатая девушка в очках и  с  большим
подносом. Да, и еще наушники у нее были на голове!
   Репетиция с дублерами продолжалась недолго. Наверное, время уже  под-
пирало, видать, гости должны были уже вот-вот прибыть, и пришли сам Бил-
ли Клинтон и Хиллари.
   Они поблагодарили своих дублеров, приветственно помахали нам и встали
на свои места.
   И эта носатая и очкастая продолжила репетицию уже с настоящим  Прези-
дентом! Мало того, она заставила Билла Клинтона тщательно  выучить,  что
тому нужно было говорить при встрече!.. Эта нахалка просто пихнула ему в
глаза то, что я принял за поднос, а это оказалась такая  большая  штука,
на которой крупными буквами был напечатан текст  Клинтона.  И  Президент
послушно учил этот текст, а очкастая девица даже делала ему замечания  и
поправляла его!..
   Я сразу же представил себе СУПЕРФАНТАСТИЧЕСКУЮ  картинку:  Кремль  (я
его по телевизору в Ленинграде наизусть выучил!), Георгиевский зал и ма-
ленькую еврейскую девушку с характерно большим носом и огромными очками,
руководящую выходом Президента России! И страшно развеселился  по  этому
поводу...
   У выхода, спиной к Президенту, лицом вплотную к  дверям,  стояли  два
огромаднейших морских пехотинца в  жутко  нелепых  фуражках,  обнажающих
выбритые затылки ребят чуть ли не до макушки. И вообще, откуда-то появи-
лась уйма военных... Причем и белых, и черных. В смысле, афро-американс-
кого происхождения, как теперь здесь говорят.
   Я сообразил, что таким образом Белый Дом всему миру  показывает  свое
демократическо-отрицательное отношение к какому-либо проявлению расизма.
Наверное, отсюда же и эта умненькая носатая девица при Президенте...
   Немножко наивно, но, я вам скажу, очень действенно и  даже  в  чем-то
симпатично! Уж во всяком случае, лучше, чем десятки фашистско-антисемит-
ских газетенок, выпускающихся сегодня в России. Мне милиционер Митя  по-
казал парочку таких газет, кое-что прочитал оттуда, - у меня чуть  хвост
не отвалился от ужаса!
   Потом начали прибывать гости -  не  наши  депутаты,  а  американские,
приглашенные Президентом на встречу с нашими.
   Сокс, вот уж поистине придворный Кот, обнаружил  такое  блистательное
знакомство с этими Людьми, что я только диву давался! Все знал - кто чем
руководит, сколько получает... Причем каждый раз, называя сумму годового
дохода того или иного Человека, Сокс косился на  меня,  пытаясь  понять,
какое впечатление это на меня произвело. Я хоть и не разбирался в  этом,
но просто своим Котовым нутром почуял - цифры были устрашающие! Ну, нап-
ример...
   - Смотри, смотри!.. - шептал мне Сокс. - Это сам Билл Гейтс!.. Король
"Майкрософта"... Компьютерные программы. Личный доход восемнадцать  мил-
лиардов долларов в год!!! А это Нэд Джонсон,  шеф  пенсионного  фонда...
Ворочает капиталом в четыреста сорок два  миллиарда  долларов!..  А  это
Майк Айснер, глава компании "Диснея" - ну, мультики все  у  него,  "Дис-
ней-ленды"... Денег - куча! Гляди, Джек Смит! С такой простецкой фамили-
ей руководит "Дженерал моторе"! За последний год у  него  купили  больше
пяти миллионов автомобилей! Представляешь себе?!..
   - Нет, - сказал я. - Не представляю.
   - А вот пошла рыбка и поменьше, - ухмыльнулся Сокс. - Хотя  зарабаты-
вают они какие-то фантастические деньги!.. Вон, видишь, Милард  Дрексел,
директор-распорядитель корпорации "Геп". В год огребает сто четыре  мил-
лиона! Лоуренс Кос из "Грин Три  Файненшениал"  -  сто  два  миллиона  в
год... Ничего жалованьице?!.. Эндрю Гроув - корпорация "Интел". Девянос-
то семь миллионов... Сэнфорд Уэйлл - "Тревелерс групп"!  Девяносто  один
миллион личного дохода... Стив Хиллерт из  "Конэско"  -  пятьдесят  один
миллион... Президент "Сити-бенка" Джон Рид -  сорок  шесть  миллионов...
Ну, и совсем бедненький - президент компании "К). Эс. Роботикс" -  всего
тридцать три миллиона долларов... Это если разделить на триста  шестьде-
сят пять дней в году, получается девяносто тысяч с хвостиком в день бед-
няжке!..
   - Ты и считать умеешь?!.. - поразился я.
   - Нет, - смущенно, но честно ответил Сокс. - Это  при  мне  как-то  в
кухне повара подсчитывали, я и запомнил. Но все равно, согласись,  такие
цифры производят впечатление, да?
   - Не-а, - сказал я. - Может быть, потому, что я не  умею  считать,  а
может, потому, что мы с Шурой как-то никогда не обращали внимания на чу-
жие заработки, а думали только о том, как бы дотянуть до следующего  го-
норара. Мне эти миллиарды и миллионы, как-то, прости меня, Сокс, до  фо-
наря...
   - До чего? - не понял меня Сокс.
   - Ну, до лампочки... Короче, наплевать мне на это! - разозлился я.  -
Это ты можешь понять?
   И снова Сокс сразил меня своей американской прямолинейной честностью!
   - Нет, - сказал он. - Я не в силах понять, как можно плевать на  мил-
лиарды долларов!..
   И чувствую, Сокс на меня обиделся...
   А из соседнего зала звучит такая тихая и очень красивая музыка.
   Я вовсе не раскаивался, что напрямую сказал Соксу, как я отношусь  ко
всему тому, что он считал невероятно важным. Это в смысле чужих денег...
Но мне просто захотелось как-то исправить ему настроение. При всех своих
заморочках он все-таки очень культурный и, не побоюсь этого слова, поря-
дочный Кот. Другой бы на его месте такое выкомаривал - не  приведи  Гос-
подь! А этот - ей-богу - симпатяга!
   - Сокс! - говорю. - Браток! Айда в соседний зальчик. Послушаем музыч-
ку... А то я на этом мраморе уже всю жопу отсидел!
   В Большом зале, где собирались гости, полы были выложены светло-серы-
ми и темно-серыми мраморными квадратами.
   - Ну, хорошо... - нехотя согласился Сокс. - Пойдем.
   Но тут же вдруг встрепенулся, оживился и давай мне нашептывать на ухо
и лапой показывать:
   - Смотри, смотри!  Стивен  Спилберг!..  Барбара  Стрейзанд!..  Ричард
Гир!!! Обалдеть!..
   - Что? - спрашиваю. - Опять - миллионы и миллиарды?
   - Да нет же! Это же голливудские звезды!.. Ты кино смотришь?
   - Смотрю, - говорю. - По телевизору.
   Вглядываюсь в седоватого парня с такими близко посаженными глазами  и
вспоминаю, что его рожу я уже в каком-то кино видел. И вот  эту  Барбару
тоже...
   - Этих двух вроде бы знаю, - говорю. - А вот того лохматого в очках -
в жизни не видел.
   - Правильно! - подтверждает Сокс. - Ты и не мог его видеть. Он  кино-
режиссер. Гениальный!.. Это все друзья Билла и Хиллари. Есть у Билла еще
один друг - Том Хенкс, но он сейчас где-то в Европе на съемках...
   - Короче! Мы идем слушать музыку или нет? - снова спрашиваю я, хотя и
понимаю, что Соксу жутко хотелось бы поклубиться именно в этом зале, где
собирались гости. Со многими Сокс даже раскланивался.
   - Идем уже, идем, - недовольно проворчал Сокс, и мы пошли в  соседний
зальчик слушать музыку.
   Оказалось, что многие гости тоже бродят по зальчикам и останавливают-
ся у оркестриков. Там, куда мы пришли, играли трое в  красных  камзолах.
Двое - на скрипочках, а третий - на виолончели. Это мне  Сокс  объяснил,
кто на чем.
   В каждом соседнем зальчике был свой оркестр  -  три-четыре  Человека.
Обязательно в красном! Даже  девушки-флейтистки  тоже  были  в  каких-то
красных пиджачках.
   Женщины-гости были все одеты в очень красивые длиннющие платья  самых
разных фасонов. Я тут же представил себе Рут Истлейк в таком  платье  и,
ради справедливости, должен отметить, что если бы Рут  появилась  сейчас
здесь, она была бы самая красивая Женщина!
   А Мужчины-гости были все одеты в одну форму - смокинг, белая рубашка,
галстук-бабочка, черные туфли...
   Спутать с официантом - раз плюнуть! Некоторым официантам смокинги го-
раздо больше шли, чем многим этим задроченными миллионерам.
   Зато операторы телевидения, фотокорреспонденты со своими бесчисленны-
ми камерами и объективами (тут-то я все петрю! Мы  с  Шурой  очень  даже
часто занимались фотографией...), все репортеры газет  и  журналов  были
одеты кто во что горазд! Джинсы, рубахи навыпуск, жилетки с  невероятным
количеством карманов, свитера, спортивные куртки, - плевать им  было  на
все! Они ПРИЕХАЛИ НА РАБОТУ!
   Но мне показалось, что это была своего рода демонстрация  НАПЛЕВИЗМА.
Может, я и ошибаюсь, но я углядел в этом  разностилье  и  "пофигизме"  к
своему виду на приеме в самом Белом Доме  некую  форму  протеста  против
сильных мира сего...
   Ничего я фразочку завернул, а?! Я просто на собственных  глазах  ста-
новлюсь все интеллигентнее и интеллигентнее!
   А наших депутатов Российской Государственной Думы все не  было  и  не
было.
   И Ларри Браун повел нас на кухню ужинать. Чтобы мы потом в  Банкетном
зале не шмонались бы по столам, не кусочничали и вели бы себя пристойно.
   Вот мы втроем в какой-то очень благоустроенной  кухонной  подсобке  и
поужинали. Очень славно и очень вкусно. Ларри даже виски  немного  трес-
нул...
   Когда же мы с раздутыми животами вернулись в Большой зал (ох,  как  я
не перевариваю мраморные полы!..), выяснилось, что наши Российские депу-
таты во главе с послом России уже прибыли, разбрелись по кучкам,  и  те-
перь их было не отличить ни от одного американского миллиардера,  ни  от
одного официанта.
   Наши тоже были все в смокингах, "бабочках" и  держались  так,  словно
всю свою жизнь с младенческого возраста только смокинги и носили.  А  уж
приемов и презентаций за их широкими плечами было не счесть!
   Узнать некоторых из них можно было только лишь или по неважному  анг-
лийскому языку или по отменному русскому.
   Вот когда мне вдруг стало все интересно, а внутри громко зазвенел тот
самый тревожный колокольчик, который начал во мне тихо позвякивать сразу
же, как только я узнал о приеме НАШИХ.
   Мы попытались было отпроситься у Ларри Брауна побродить вдвоем  среди
русских и попросили его разыскать того самого Конгрессмена, который ког-
дато заканчивал Гарвардский университет вместе с Фридрихом фон  Тифенба-
хом, а потом, спустя сорок лет, по просьбе Фридриха разыскал в Нью-Йорке
Шуру Плоткина и сообщил ему о моем приплытии в Америку.
   На что Ларри сказал, что Конгрессмен уже найден и ждет встречи с нами
у лестницы под портретом Президента Трумена. А нас с  Соксом  он  никуда
одних не отпустит, и чтобы мы даже не  пытались  куда-либо  смыливаться.
Потому что он, Ларри Браун, получил личное  распоряжение  Президента  во
время приема в Банкетном зале посадить нас с Соксом за его стол. Меня  -
для консультаций по всем русским вопросам, Сокса - для представительства
и прессы.
   ...Конгрессменом оказался тучный старик с громким хохотом,  отвисшими
склеротическими щечками и очень живыми глазками.
   Несмотря на то что они с Фридрихом родились в одном году, Конгрессме-
на можно было принять за моложавого дедушку шестидесятипятилетнего Фрид-
риха фон Тифенбаха.
   Увидев меня и узнав от Ларри, кто я такой, старик  громко  заржал  и,
тыкая в меня пальцем, стал весело орать, что я наконец нашелся!..
   Когда я, естественно через Ларри Брауна, спросил его, где мой Шура, и
сказал, что пропал не я, а он - Шура Плоткин, и Конгрессмен был  послед-
ним Человеком, который слышал голос Шуры, старик еще пуще  загоготал  и,
клацая вставными челюстями, заявил, что ни о чем дальнейшем он и понятия
не имеет! Он даже предложил Шуре приехать в Вашингтон, - Фридрих  просил
его помочь Шуре на первых порах, - но Шура заявил, что сможет приехать в
столицу только лишь тогда, когда встретит своего  ближайшего  друга.  То
есть, МЕНЯ. Все! Больше он о Шуре ни черта не слышал. А как я поживаю?
   Мы отделались от толстого старика какой-то вымученно-любезной  фразой
и снова вернулись к четырем колоннам Большого зала.
   Я был, как говорится, в полном  разборе!  Рвались  ниточки  надежд...
Ларри и Сокс успокаивали меня, как могли!
   Оставался только лишь этот испанский Аарон Маймонидес, который  прис-
нился мне сегодня ночью. Но как с ним связаться?!.. Он ведь жил  пятьсот
лет тому назад!.. А я чувствовал, чувствовал, что этот доктор и философ,
старый испанский еврей Маймонидес, знает, где мой Шура!
   - Который час. Сокс? - спросил я.
   Сокс посмотрел на большие бронзовые часы, стоявшие на очень  красивом
столике в простенке между двумя окнами, и тут же ответил:
   - Без двенадцати минут восемь. Скоро всех пригласят в Банкетный зал.
   - Ларри! - заторопился я. - Ты не можешь вот прямо сейчас  же  соеди-
нить меня с миссис Истлейк?
   - Какие проблемы? - уверенно проговорил Ларри и  вытащил  из  кармана
смокинга телефон-"хенди". - Только давайте  отойдем  в  сторонку.  А  то
кто-нибудь увидит, как Кыся говорит по телефону, и придется вызывать  из
психиатрички "Скорую помощь".
   Мы рванули в какой-то коридор, пролетели мимо охраны и забились в ка-
кой-то закуток у окна. Там мы с Соксом вспрыгнули на подоконник, а Ларри
набрал Нью-Йоркский номер телефона Тимурчика и Рут.
   Ровно через три длинных гудка я услышал щелчок включения и голос  Ти-
мура:
   - Тим Истлейк слушает!
   - Тимурчик... - сказал я по-Шелдрейсовски. - Тимурчик!
   И мне вдруг захотелось заплакать. Но я сдержался и сказал:
   - Это я... Кыся.
   - Кысичка!!! Корешок ты мой, подельничек! Мама меня чуть не  отлупила
за то, что я помог тебе уехать в Вашингтон!..  Где  ты?  Когда  ты  вер-
нешься?.. Мы сами приедем за тобой... Не надо ждать автобуса из  Майями!
Мы тебя по телевизору видели!.. О тебе столько газет написали, что в мо-
ей школе, где тебя уже знают, твой портрет из какого-то журнала вырезали
и повесили, а меня попросили сделать о тебе факультетный доклад! Я  сей-
час как раз готовлюсь...
   - Тимурчик, мальчик мой... - сказал я срывающимся  голосом,  -  пожа-
луйста, попроси маму к телефону.
   - Мама-а-а!!! - заорал Тимур на весь Квинс. - Тебя Мартын  к  телефо-
ну!..
   Через мгновение я услышал запыхавшийся голос Рут:
   - О, Господи! Я тебе звоню, звоню!.. Где ты шляешься, звезда  телеви-
дения и прессы?!..
   - Погоди, Рут!.. Погоди... У меня очень мало времени. Сейчас мне  уже
нужно бежать в Банкетный зал. Билли попросил меня...
   - Кто-о-о?!!
   - Президент попросил меня посидеть рядом с ним во время переговоров с
русскими. Дать кое-какие консультации... У меня осталось всего две мину-
ты! Слушай меня внимательно! Есть такой бронзовый тип -  Аарон  Маймони-
дес. Он лечил нашего шуру. От чего - не знаю. Но вылечил.  Правда,  этот
Маймонидес живет... Вернее, он жил пятьсот лет тому назад. И не в Амери-
ке, а в Испании... Я их видел...
   - Кого?!.. - вскричала Рут.
   - Шуру и того бронзового типа. Они гуляли под ручку, и Шура уже  неп-
лохо выглядел... Ради Бога, умоляю, узнай, как связаться с этим Маймони-
десом!..
   Последовала длинная-длинная пауза. А потом  тихий  голос  Рут  внятно
произнес:
   - Кыся, ты гений. Ты просто обыкновенный гений... До меня только сей-
час тут кое-что дошло. Иди к Президенту, помоги ему и не давай его напа-
рить. Я тебе завтра же позвоню. Целую...
   Ларри спрятал телефон в карман, мы с Соксом спрыгнули с  подоконника,
и все втроем быстренько потопали к Банкетному залу, куда  уже  потянулся
приглашенный народ.
   Прошмыгивая мимо колонн Большого зала, я не успел повернуть в сторону
Банкетного, как вдруг изза одной колонны неожиданно услышал до  отвраще-
ния знакомый голос, с такими известными мне характерными хамскими  инто-
нациями, что меня чуть не вытошнило самым натуральным образом !..
   Я будто на стену наткнулся! Но так как двигались мы все втроем доста-
точно быстро, а я резко затормозил, то по этому отполированному  мрамор-
ному полу я еще с метр проехал на собственной заднице...
   И УВИДЕЛ ЗА ВТОРОЙ КОЛОННОЙ...
   ...В СТОЛИЦЕ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ, В САМОМ  ЦЕНТРЕ  ПРЕКРАСНОГО
ГОРОДА ВАШИНГТОНА, В РЕЗИДЕНЦИИ ВСЕХ АМЕРИКАНСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ БЕЛОМ ДОМЕ
ЗА ВТОРОЙ КОЛОННОЙ БОЛЬШОГО ЗАЛА ПРИЕМОВ СТОЯЛ НЕ  КТО  ИНОЙ,  КАК  ИВАН
АФАНАСЬЕВИЧ ПИЛИПЕНКО!!!!!!!! своею  собственной  отвратительной  персо-
ной...
   Живодер и Кошкодав, хитрый и жестокий Собаколов, прошедший по тысячам
трупов несчастных Кошек, Котов и Собаков!.. Продававший  живых  Животных
на смерть в Ленинградские научные институты, собственноручно  умерщвляв-
ший и обдиравший шкурки с Бедных Котов и Собаков, а  потом  выделывавший
эти шкурки и торговавший ими на Калининском рынке Выборгской стороны го-
рода Ленинграда, ныне Санкт-Петербурга... Где из этих  шкурок  наши  пи-
терские умельцы сооружали потом уродливые зимние шапки-ушанки...
   В идеально сшитом смокинге этот растленный убийца, вонючий и  трусли-
вый базарный торгаш в прошлом, ныне владелец фантастически дорогого  пя-
тизвездочного отеля для Собак и Котов очень богатых иностранцев, наезжа-
ющих в Санкт-Петербург, наихитрющая и, к  сожалению,  очень  неглупая  и
проворотистая сволочь, выплеснутая "наверх", вероятно, даже в Думу, мут-
ной волной "обновления власти", сейчас стояла в двух шагах  от  меня  и,
трусливо оглядываясь по сторонам, шепотом говорила очень полному молодо-
му человеку с почти интеллигентным лицом и тоже в смокинге:
   - Если сейчас эти американские мудозвоны подпишут  нам  те  семьдесят
пять миллионов долларов, которые они уже обещали на развитие моего ДЗПДЖ
- "Движения Защиты Прав Домашних Животных", - я тогда вообще на все  хуй
положил!.. И ты у меня будешь в таком порядке, что тебе и не  снилось...
Понял?
   - Понял, Иван Афанасьевич. Вы все хорошо помните, что должны  сказать
на банкете?
   - Шо я, недоношенный? Или меня по пьянке делали?!.. Обижаешь, Вася!
   И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ В МОЛОДОМ И ПУХЛОМ ЧЕЛОВЕКЕ Я УЗНАЛ  ПРЕОБРАЖЕННОГО
ВАСЬКУ, БЫВШЕГО ТУПОГО И НЕПОВОРОТЛИВОГО ПОМОЩНИКА ПИЛИПЕНКО,  ЧЬИ  РУКИ
БЫЛИ ПО ЛОКОТЬ В КРОВИ СОТЕН СОБАК, КОШЕК И КОТОВ...
   Ах, недаром меня что-то тревожило!.. Ведь чувствовал я - что-то долж-
но было произойти, кого-то я должен  был  встретить...  Печенками  чуял,
кончиком хвоста, усами, топорщащимся загривком... Но чтобы это был ПИЛИ-
ПЕНКО?!! Или ВАСЬКА?!..
   А может, мне все это снится?.. Может, я вот сейчас открою глаза  -  и
никакого Пилипенко, никакого Васьки в Вашингтоне... Только Сокс и  Ларри
Браун. А больше никого. И все это мне пригрезилось на нервной почве,  от
усталости...
   - Ты чего, Кыся?!.. - искренне встревожился Сокс. - Что с тобой?
   - Тебе нехорошо, Мартын? - спросил Ларри.
   - Нет, нет, ребята... Все в полном  порядке!  Только  не  торопитесь.
Пусть вот эти двое у второй колонны сначала пройдут, - я показал на  Пи-
липенко и Ваську. - Не хочу, чтобы они меня видели.
   - Ты знаешь их? - тут же спросил меня Ларри Браун.
   - Когда-то встречались...
   - Секунду, парни! - и Ларри Браун наклонился к лацкану своего смокин-
га и тихо проговорил в шов: - Вторая колонна. Двое. Одному -  невысокому
- около пятидесяти, второму - толстому, молодому - лет тридцать.  Инфор-
мацию срочно!
   Ларри присел на корточки, вынул из уха маленькую штучку на проводе, и
мы все трое немедленно услышали:
   - Старший - Депутат Государственной Думы России от  Санкт-Петербурга,
глава "Движения защиты прав домашних Животные", видный деятель России по
охране Животного мира, Молодой - депутат Русской Думы от Вологодской об-
ласти, генеральный директор филиала этого "Движения" в Вологде.  Подроб-
ности?
   - Не нужны, - сказал Ларри и отключился от этой замечательной  службы
информации. - Ты, наверное, ошибся, Мартын. Или видел их когда-нибудь по
телевизору.
   Сокс подождал, когда Ларри поднимется во весь рост,  и  тихо  спросил
меня так, чтобы Ларри не слышал:
   - Кто это, Кыся? - и показал на Пилипенко.
   - Это самый плохой и страшный Человек на свете, - так же тихо ответил
я ему.
   - Хочешь, я его сейчас обоссу? Мне за это ничего не будет! -  тут  же
великодушно предложил Сокс.
   - Нет, Сокс. Не нужно. Я что-нибудь сам придумаю. У меня с ним старые
счеты...
   И тут Ларри сказал:
   - Все, ребятки, все! Они уже в Банкетном  зале...  Валите,  пареньки,
прямо туда, к креслу Президента. Иди, Мартын. Сокс знает, он покажет ку-
да...
   - А ты? - спросил я, испугавшись теперь остаться без такой верной ох-
раны, как Ларри Браун.
   - Там и без меня хватит, Кыся, - ласково сказал Ларри. - Я вас  здесь
подожду.
   И мы с Соксом по стеночке, по стеночке проскочили в Банкетный  зал  к
Президентскому креслу.
   Ах, как прекрасен был этот Банкетный зал!
   И если бы не присутствие в нем Пилипенко и Васьки,  я  восхитился  бы
этим залом еще сильнее. И уж наверняка гораздо подробнее смог бы расска-
зать про круглые столы, накрытые очень красивыми красными  скатертями  с
широкими золотыми полосами... И низкий, плотный, с  удивительным  вкусом
подобранный букет разноцветных роз на каждом столе в  короткой  красивой
вазе... И по четыре длинные свечи в очень высоких подсвечниках  -  чтобы
пламя от свечей не слепило бы сидящих за столом...
   Как успел сообщить мне Сокс, за столами  сидели  по  десять  Человек.
Четверо русских и пятеро американцев. И один синхронный переводчик.
   В каждом столе были встроены микрофоны. Человек, который захочет выс-
тупить и сказать что-то Людям, мог не напрягать голос. А может  быть,  и
не только для этого...
   И, конечно, если бы не Пилипенко и Васька, я смог бы  по  достоинству
оценить и замечательное красное вечернее платье  Хиллари,  и  прелестную
мордочку Челси.
   Но вообще, оглядев всех Женщин, сидящих в Банкетном зале Белого Дома,
я все равно продолжал бы утверждать, что, если бы Рут  Истлейк  была  бы
сейчас здесь - даже в своих обычных джинсах и кофте с широкими рукавами,
- она была бы самой КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНОЙ в этом зале!
   Честно говоря, все это я увидел потом. А сейчас я торчал  под  столом
между ног Президента и его дочери Челси, а Соксу подставили такой специ-
альный высокий стульчик типа нашего детского, в котором маленький  ребе-
нок мог бы сидеть за одним столом со взрослыми.
   Когда Билли предложил мне занять место на этом стульчике рядом с Сок-
сом, я отказался, сказав, что мне отсюда пока что удобнее будет  подска-
зывать ему, правду говорит Человек или нет. И Президент со  мной  согла-
сился.
   На самом же деле до поры до времени я не хотел "светиться" перед  Пи-
липенко и Васькой. Что могло бы произойти, если бы  они  сейчас  увидели
меня, я даже себе не представлял - ни логическими раскладами,  ни  Кото-
во-интуитивными...
   Я знал одно: мне нужно было дождаться выступления Пилипенко!
   Поэтому я не очень-то вслушивался в приветственную речь Клинтона.  Он
произносил ее не за столом, а встав за маленькую синюю  трибунку  с  ка-
кой-то странной красивой картинкой. Сокс мне потом объяснил, что это был
герб Соединенных Штатов Америки. Ну, как у нас раньше  глобус  с  кривым
ножом и молотком в веночке из засохшей перепеленутой травы со звездочкой
наверху...
   Трибунка стояла точненько под портретом Президента Авраама Линкольна.
Мне последнее время сильно везет на имена с двумя "А" -  ААрон  Маймони-
дес. АврААм Линкольн.
   Про Линкольна мне рассказывал все тот же Сокс. Сокс вообще  был  бук-
вально набит кучей сведений и подробностей о вещах, с которыми  мне  ни-
когда не приходилось сталкиваться. И я ему  был  очень  признателен.  Не
только за объяснения. Еще и за то, что Сокс рассказывал мне все это  без
пижонства, ничем не подчеркивая своего превосходства и исключительности.
А такое - дорогого стоит!
   И я ему простил его чуточку преувеличенное внимание к  чужим  миллио-
нам.
   Наверное, Президент говорил не слишком официальную речь,  потому  что
за столами то и дело вспыхивал смех, звучали веселые аплодисменты  и  не
было той подозрительной чопорности, которая всегда сопровождает  выступ-
ление нашего Президента.
   Кое-кто даже позволял себе ироничные реплики из  зала,  и  тогда  уже
смеялся сам Билли Клинтон и все вокруг него.
   Где-то каким-то образом я понимал, что это был прекрасно  отрепетиро-
ванный спектакль для русских. Так сказать, торжество демократизма  напо-
каз, навынос, про который у вас, дескать, в России только болтают, а  мы
в Америке этим воздухом демократии живем и дышим!
   Но так ли плох хорошо срепетированный спектакль?
   Неужели злобные выкрики и драки в нашей Думе, или японском  парламен-
те, или в Английском, которые видят миллионы несчастных  Котов  и  Людей
всего мира на экранах своих телевизоров, - лучше?!
   ...Выступил и Посол России в Америке, вполне симпатичный мужик с пре-
восходным английским языком.
   Говорил он, стоя у своего стола, с бокалом в руке, и нужно  было  от-
дать должное этому тренированному господину: в своем ответном слове Он с
успехом повторил непринужденный стиль речи Президента Клинтона, чем  еще
сильнее развеселил присутствующих.
   Получилось что-то типа маленького соревнования -  ах,  вы  нам  спек-
такль?!.. А мы вам - ансамбль песни и пляски! Один-один в  общую  пользу
нашей с вами дружбы...
   В конце своей светской  речи  Посол  поблагодарил  всю  Президентскую
семью, шутливо поклонился Соксу и сказал, что присутствие на этой встре-
че Первого Кота Америки совершенно естественным образом заставляет Посла
вспомнить о Братьях наших Меньших и предоставить  слово  депутату  Госу-
дарственной Думы президенту  Всероссийского  общества  "Движение  Защиты
Прав Домашних Животных", старому петербуржцу, человеку с золотым  и  от-
зывчивым сердцем, ИВАНУ ПИЛИПЕНКО!..
   - Все врет! - сказал я из-под стола Клинтону.
   - Понял...! - ответил мне Президент Америки.
   Тут мне стало жалко Посла России - уж больно он мне понравился,  и  я
добавил:
   - Скорее всего, введен в заблуждение этим мерзавцем Пилипенко...
   - Я так и подумал, - сказал мне Клинтон по-Шелдрейсовски под  стол. -
Ты знаком с этим Пилипенко?
   - Не то слово!.. - чуть не заорал я.
   Хиллари и Билли переглянулись, а Челси, великолепно  владевшая  Шелд-
рейсовским языком, тревожно спросила меня:
   - Что же теперь будет?
   - Сейчас... Сейчас я что-нибудь придумаю... - сказал я, и вдруг  одна
неожиданно пришедшая мне в голову мысль убедила меня в том, что Рут Ист-
лейк была совершенно права! Я действительно ГЕНИАЛЬНЫЙ  КОТ!  Вот  такой
скромный, обыкновенный, домашний ГЕНИИ...
   А мыслишка-то была препростейшая! На кой хрен мне потом всем  доказы-
вать, что Пилипенко и Васька - душегубы и гнусные, отвратительные  типы,
что они хотят украсть семьдесят пять миллионов долларов, которые им сей-
час выдадут легковерные америкашки на якобы "Защиту прав домашних Живот-
ных"?!
   Кто мне поверит?!! Чем я это могу доказать? И получится, что я  -  со
своими запоздалыми обличениями - в говне, а они, как говорил Шура,  -  в
бантике. То есть в полном порядке!
   Ну уж херушки вам, господа Пилипенки! Вы сейчас нам сами все про себя
расскажете!.. Все, все, до самой последней точечки.
   Сейчас, господа  деловые  американцы,  вы  бесплатно  получите  такой
стриптиз, который вам не покажут ни за какие ваши миллиарды!..
   Пилипенко уже стоял за своим столом, как раз напротив стола Президен-
та и, обращаясь к Соксу, уже что-то  лепетал  такое  сладенько-сахарное,
изредка прикрывая глаза в особо проникновенных местах.
   А я снизу, из-под стола, видел, как у Сокса непроизвольно  и  неосоз-
нанно прижались уши к  затылку,  напряглась  спина,  вытянулся  и  замер
хвост. Только самый его кончик трясся, выдавая внутреннюю истерику  Сок-
са. Ну, не дурак же Кот! Чувствует же, кто перед ним!.. В отличие от Лю-
дей нам, Котам, это дано свыше.
   - Сокс!.. - тихо сказал я по-Животному. - Сокс! Не  дергайся,  возьми
себя в лапы. Сейчас, когда этот подонок, в восторге от  самого  себя,  в
очередной раз прикроет глаза, ты моментально спрыгивай вниз, а я  взлечу
на твое место. Понял? И следи за ним внимательно! Важно эту сменку  сде-
лать тогда, когда он прикроет свои бесстыжие зенки...
   - Что это - "зенки"?.. - не понял Сокс.
   - Иди в жопу со своими вопросами! Потом объясню. Делай, что велят! -
   - О'кей!.. - сказал Сокс.
   А Пилипенко в это время говорил:
   - ...весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал на бла-
го...
   - Пошел!!! - скомандовал мне Сокс.
   Он спрыгнул вниз со своего высокого стульчака, а я взлетел наверх  на
его место. Сделали мы это совершенно одновременно.  Даже  встретились  в
воздухе!..
   И когда Пилипенко открыл глаза, на месте Сокса ОН УВИДЕЛ МЕНЯ!!!
   Я сидел точно так же, как Сокс, - мордой к нему, в упор глядя  ему  в
глаза.
   Пилипенко не мог оторвать от меня взгляда и закрыть  рот.  Он  так  и
стоял с широко распахнутой пастью и отвисшей нижней челюстью. И от  него
за версту воняло "Столичной", выпитой перед банкетом,  скорее  всего,  в
отеле.
   В его медово-липком и гладком вранье возникла тревожная, тяжелая, как
булыжник, пауза. Весь Банкетный зал Белого Дома с недоумением смотрел на
Ивана Афанасьевича Пилипенко, а я в это время МЫСЛЕННО И НАСТОЙЧИВО ВНУ-
ШАЛ ЕМУ:
   "НЕ ОТВОДИ ГЛАЗА В СТОРОНУ. СМОТРИ НА  МЕНЯ,  ПИЛИПЕНКО.  ВНИМАТЕЛЬНО
СМОТРИ... СОСРЕДОТОЧЬСЯ НА ТОМ, ЧТО Я БУДУ ТЕБЕ  ГОВОРИТЬ.  СЛУШАЙ  МЕНЯ
ВНИМАТЕЛЬНО!"
   Пилипенко согласно попытался кивнуть мне головой, но вместо  кивка  у
него получился какой-то нелепый рывок подбородком...
   - Ты чо, Иван Афанасьевич?! - испуганным шепотом спросил его Васька и
проследил за мертвенно-неподвижным взглядом Пилипенко...
   ...И ТОЖЕ УВИДЕЛ МЕНЯ!!!
   - А-аа! И в ужасе коротко всхлипнул Васька и сам зажал себе рот двумя
руками.
   - Врача!.. Вызовите доктора!.. - вскрикнул кто-то.
   "Рано, - сказал я Клинтону. - Никакого врача!"
   И Президент поднял руку, призывая всех к тишине.
   "СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО, - говорил я, вкладывая в свой "посыл" все
свои силы, всю свою волю, всю мощь моего существа, дарованного мне  При-
родой, - ТЫ МЕНЯ УЗНАЕШЬ? ВГЛЯДИСЬ В МОЕ РВАНОЕ УХО, В МОИ ШРАМЫ НА МОР-
ДЕ... УЗНАЛ?"
   Вино у Пилипенко мелко выплескивалось из бокала - так у него тряслись
руки!.. Не отрывая от меня глаз, он с трудом закрыл рот (мне даже  пока-
залось, со скрипом!..) и дрожащим голосом, все еще не веря своим глазам,
выдавил из себя вслух:
   - Вы... Господин фон Тифенбах из Мюнхена?..
   Когда Банкетный зал услышал, как Пилипенко  назвал  меня  "господином
фон Тифенбахом", по столам пошел гул.
   - Нет, нет! - громко возразил тот старый Конгрессмен  из-за  дальнего
стола. - Это не Фридрих фон Тифенбах. С фон Тифенбахом мы  кончали  Гар-
вард. Я его хорошо помню... Этот Кот на Фридриха не похож!.. Они  просто
приятели.
   "НЕТ, Я НЕ ФОН ТИФЕНБАХ ИЗ МЮНХЕНА, - неслышно, но явственно сказал я
Пилипенко. - Я НАПОМНЮ ТЕБЕ, КАК ТЫ САМ КОГДА-ТО НАЗВАЛ МЕНЯ, КОГДА  ОТ-
ЛАВЛИВАЛ В ЛЕНИНГРАДЕ, НА ГРАЖДАНКЕ, НА ПУСТЫРЕ, САЧКОМ,  ПОМНИШЬ?..  ТЫ
СКАЗАЛ ТОГДА, ЧТО Я, КОТЯРА ТОГО САМОГО ЖИДА, КОТОРЫЙ В ГАЗЕТЫ ПИШЕТ!"
   Я заметил, что Васька тоже ВОСПРИНЯЛ МОЙ ГИПНОТИЧЕСКИЙ ПОСЫЛ  и  стал
тихо сползать под большой круглый стол, прикрываясь скатертью.
   Но на него никто не обращал никакого внимания. Глаза всех  сидящих  в
Банкетном зале, всей охраны, всех официантов были прикованы только к Пи-
липенко и ко мне.
   Все понимали, что у меня с Пилипенко происходит какой-то  диалог,  но
меня, кроме Пилипенко и Васьки, НЕ СЛЫШАЛ НИКТО. А ответы Пилипенко СЛЫ-
ШАЛИ ВСЕ!
   "ВСПОМНИЛ? - спросил я, и Пилипенко снова попытался мне кивнуть. -  А
ТЕПЕРЬ ПРОДОЛЖАЙ СВОЮ РЕЧЬ О ПРАВАХ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ. НО ТОЛЬКО СО ВСЕ-
МИ ПОДРОБНОСТЯМИ!"
   Нет, Пилипенко был Человеком не слабым! Сил у него было  -  невпрово-
рот. Вон куда смог даже забраться, в ДУМУ! Но сейчас во мне сил было по-
больше...
   "ГОВОРИ!!!" - приказал я ему.
   И Пилипенко продолжил свою речь с абсолютно той же фразы, на  которой
остановился, увидев меня:
   - ...весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал  наибо-
лее гуманному способу УМЕРЩВЛЕНИЯ Кота, Кошки или Собаки!..  С  Котом  -
попроще. Его просто засовываешь в мешок, желательно коленкоровый,  чтобы
он не мог тебя оцарапать когтями, а потом сквозь мешок сворачиваешь  ему
голову. Только хрустнет - и ладушки!.. С Собаками -  сложнее.  С  риском
для собственной жизни Собаке приходится просто перерезать глотку...  Это
если их брать на шкурки... А если для науки, то везешь в институт на Ва-
сильевский остров - никакой мороки, сдаешь их в лабораторию и  получаешь
бабки. Копейки, клянусь вам! Вы просто не представляете себе, как  плохо
у нас сейчас с наукой! Ой, что я говорю!
   "НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, ИДИОТ!" - подхлестнул его я.
   Переводчики молотили как бешеные! Американцы не могли  отвести  испу-
ганных глаз от разговорившегося Ивана Афанасьевича, а все  наши  сгорали
от стыда так, что мне их даже жалко стало. Наверняка там  были  и  очень
неплохие ребята. Особенно было жалко Посла. Они-то уедут, а ему тут  ос-
таваться!.. А тут еще все наши с надеждой смотрели на него.
   - Депутату плохо! - решительно сказал Посол. - Он  не  понимает,  что
говорит!..
   "ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ПИЛИПЕНКО? ТЫ ВСЕ ПОНИМАЕШЬ?" - спросил я.
   - Как это я "не понимаю"?.. - обиделся Пилипенко на Посла. - Прекрас-
но я понимаю!.. В институте так мало платили, что на бензин для "Москви-
ча" не хватало... А вот  уже  там,  в  науке,  их  убивали  всего  одним
укольчиком...
   "ТЕПЕРЬ РАССКАЖИ ПРО ШКУРКИ, ПРО ШАПКИ..." - приказал я ему.
   - А чего? Хорошо выделать шкурку Кота - дело, я вам скажу, очень даже
тонкое!.. Пока Кота обдерешь, еще так наеб... Извиняюсь!  Намучаешься...
Здесь что важно? Мездру не попортить! Иначе никто у тебя на  Калининском
рынке эту шкурку не купит. Считай, деньги на ветер! А мы...
   Неожиданно в мозгу Пилипенко произошел незамеченный мною  поворот,  и
он ласково сказал:
   - Наша забота о "Меньших наших братьях",  как  правильно  сказал  наш
уважаемый Посол, не знает границ, не имеет границ, и поэтому те  семьде-
сят пять мильонов долларов, обещанных нам нашими братскими организациями
Америки, будут огромным подспорьем для всего нашего общего дела - "Защи-
ты прав домашних животных!.."
   "НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, СВОЛОЧЬ, - сказал я ему. - ТЕПЕРЬ ПРО ШАПКИ!"
   - А шо "про шапки"? Шо "про шапки"?!.. - сварливо отмахнулся от  меня
Пилипенко. - Вы чо себе мыслите, что на шапках можно было много  зарабо-
тать?!.. Я их шил, эти шапки? Да ни в жисть! Мое дело было  маленькое  -
поймать Кота или Пса, умерщвлить его, шкуру аккуратненько содрать, храни
Господь, мездру не попортить, выскрести ее до кондиции, потом на  специ-
альные распялочки, а сушить тоже наука целая: пересушишь  -  она,  шкура
вот ихняя, к примеру...
   Пилипенко показал сначала на меня, потом посмотрел на семью Президен-
та Клинтона, поискал глазами Сокса, не увидел его  и,  льстиво  улыбаясь
Президентскому столу, продолжил:
   - Или, к примеру, вашего Котика, мистер Президент... Ежели их  шкурки
на распялочках пересушить - они же ломкие станут, хрупкие... Какая же из
них шапка? Еще и морду могут набить за такие шкурки. Это я к примеру го-
ворю...
   Я почувствовал, что слегка ослабил нить КОНТРОЛЯ, и Пилипенко  зацик-
лился всего на одной стороне своей прошлой деятельности и совсем забыл о
своем сегодняшнем высоком общественно-государственном положении. И тогда
я ему сказал:
   "НЕ ОТВОДИ ОТ МЕНЯ ГЛАЗА, ПИЛИПЕНКО. СМОТРИ НА МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО...  И
ПРОДОЛЖАЙ, ПРОДОЛЖАЙ, ПОДОНОК!"
   - Про что? - доверчиво спросил меня Пилипенко.
   По Банкетному залу уже шел непрекращающийся возмущенный ропот.
   "ПРО ВСЕ СЕГОДНЯШНЕЕ!" - сказал я.
   - А сегодня всем нужно платить... - грустно ответил мне  вслух  Пили-
пенко. - Хозяевам города платишь, бандитам - платишь, тем, кто  охраняет
меня от бандитов, - тоже платишь! А в Думу, в депутаты, как вы себе мыс-
лите?.. За красивые глаза берут? Всем только доллары и  подавай!  Вы  чо
думаете, господа американцы, мы эти доллары у вас от хорошей жизни  про-
сим?!.. Не-е-ет! Мне, к примеру, лично уже ни хера не требуется. Я ежели
эти семьдесят пять мильонов от вас  получу,  то  на  самого  себя  всего
мильонов десять-двенадцать страчу. Не больше. Я тута один домик у вас  в
Майями присмотрел, так вот... Ну, и обстановка, конечно. Не без этого...
Автомобильчики надо поменять! А все остальное - только на развитие наше-
го общего дела, Богом клянусь!..
   Тут Пилипенко залпом опрокинул в рот оставшееся в бокале  шампанское,
вынул длинную зажженную свечу из высокого золотого подсвечника,  закусил
ею с полыхавшего конца, и хрястнул бокал об пол в мелкие дребезги...
   А потом истово перекрестился четыре раза - один  раз  слева  направо,
второй - справа налево, третий - как-то наискосок, а четвертый умудрился
перекреститься - снизу вверх!
   Зал так и ахнул!.. Но на этом выступление Пилипенко не кончилось.
   Он плавно выполз из-за стола и, приплясывая, поводя плечами и  широко
разводя руками в стороны, в танце поплыл между банкетными столами.
   Ко всему прочему, он пел. Нещадно перевирая мотивы, он аккомпанировал
сам себе, наиболее близкими его сердцу песнями, сливая их воедино:

                  Боже, Царя храни!
                  Сильный, державный...
                  Где ты, родимый?..
                  Вставай, проклятьем заклейменный
                  Союз нерушимый республик свободных!
                  Гремя огнем, сверкая блеском стали
                  В лесу родилась Сарочка,
                  В лесу она росла,
                  Зимой и летом черная
                  Жидовочка была...

   - Боже мой! Мистер Президент! Он же сошел с ума!.. - закричал  кто-то
из наших российских депутатов на очень неплохом английском языке. -  По-
жалуйста, распорядитесь вызвать врача!..
   - И полицию! - достаточно громко потребовала вдруг Челси.
   Я попытался привстать, но почувствовал, что лапы мои подламываются от
полного и дикого опустошения! Я только успел сказать:
   - Полицию - для него, а врача - для меня...
   И без чувств упал на руки Президента.
   Сокс мне потом рассказывал, что, после того  как  меня  нафаршировали
кучей лекарств ободряющеуспокаивающего действия, первую половину ночи  я
метался во сне, вскрикивал, разговаривал на всех  языках  -  по-Шелдрей-
совски, по-Животному, мешал русский с испанским, немецкий с английским и
даже пытался говорить на идиш пополам с ивритом...
   А вторую половину - спал серьезно, внимательно и сосредоточенно.  Из-
редка нервно подрагивал хвостом, непроизвольно дергал задними  лапами  и
частенько поплакивал во сне...
   Когда мы с ним сопоставили мое бессознательное поведение с  тем,  что
мне снилось в первую половину, а потом и во вторую половину ночи, то это
мое соннообморочное состояние нашло точное подтверждение.
   Как сейчас помню - всю первую половину я задыхался от кошмаров!..
   ...Я с ужасом бродил  -  по  какому-то  незнакомому  мне  старопетер-
бургскому двору-колодцу...
   Двор был весь пересечен вкривь и вкось натянутыми веревками...  А  на
этих веревках, на специальных ПИЛИПЕНКОВСКИХ распялочках висели и  суши-
лись ШКУРКИ ВСЕХ МОИХ ЗНАКОМЫХ КОТОВ, КОШЕК И СОБАК!..
   Вот шкурка той самой рыжей поблядушки, с которой все и  началось  еще
на пустыре у нашего с Шурой дома в Ленинграде...
   Вот шкурка моего самого закадычного  дружка  Бесхвостого  Кота-Бродя-
ги...
   Висели на распялках, сколько глаз видит, сотни  шкурок,  содранных  с
Кошек, с которыми я когда-либо вступал в интимные отношения...
   Из некоторых шкурок даже запах этих несчастных Кошек еще не выветрил-
ся!.. Например, в шкурке той французской Кошечки Лолы, которую я оприхо-
довал в кустиках автозаправочной  станции  на  автобане  Гамбург-Мюнхен,
сохранился даже запах ее французских духов!..
   Боже мой!.. А это-то что?! Какой кошмар!..  Господи!..  Я  же  сейчас
сойду с ума!.. На нескольких веревках я увидел распялки с Собачьими шку-
рами, в которых узнал всех близких мне Собаков!!!
   Вот маленькая, чистенькая коричневая  гладенькая  шкурка  карликового
Пинчера Дженни из Грюнвальда, с которой у меня был такой нежный роман...
   Вот огромная шкура немецкого полицейского Овчара Рэкса...  Как  он-то
дал себя отловить этой сволочи Пилипенко?!
   Мамочки родные! Тут и Крольчиха, которую я сдуру трахнул в Оттобруне!
А вот висит роскошная, но МЕРТВАЯ шкура Лисицы! Бедной и  гордой  и  так
влюбленной в меня Лисицы...
   Какой ужас! Боже мой... Значит, они все мертвы?!
   А это еще что?!! Откуда здесь, в петербургском  дворе,  висят  шкурки
моих новых знакомых американцев - Кота Хемфри, бывшего  сотрудника  пуб-
личной библиотеки Нью-Йорка?! А вот на распялке шкурка  этой  Беленькой,
Пушистенькой из Квинса, последние дни жившей у мистера Бориса  Могилевс-
кого. Она же готовилась стать МАТЕРЬЮ МОИХ КОТЯТ!..
   А когда на соседних распялках я увидел старенькую вытертую шкуру  по-
жилого еврейского Собака Арни-Арона из  Брайтона  и  черно-белую  Шкурку
Первого Кота Америки Сокса, я чуть вообще с ума не сошел!!!
   Сволочи, сволочи, сволочи!.. Антисемиты, подонки,  мерзавцы!..  Злоб-
ные, безжалостные, омерзительные твари! НеЛюди!.. Где  вы  -  Пилипенко,
Васька?!
   Господи! Боже мой, Всемилостивейший!.. Помоги мне, Господи,  пережить
все это!..
   Сотвори чудо, дай мне хоть ненадолго стать величиной с  ТИГРА!  Я  не
хочу БЫТЬ ТИГРОМ, пойми меня, Господи... Я хочу  остаться  САМИМ  СОБОЙ,
КОТОМ МАРТЫНОМ, КЫСЕЙ, наконец! Но я хочу отловить Пилипенко и Ваську...
Я не буду сдирать их вонючие, пропитанные алкоголем, невежеством и  под-
лостью шкуры... Я ПРОСТО РАСТЕРЗАЮ ИХ В МЕЛКИЕ КЛОЧЬЯ И РАЗБРОСАЮ  ОКРО-
ВАВЛЕННЫЕ КУСКИ ИХ НЕЧЕЛОВЕЧЬЕГО МЯСА И КОСТЕЙ ТАК ДАЛЕКО В РАЗНЫЕ  СТО-
РОНЫ, ЧТОБЫ НИ ОДИН ДОКТОР НИКОГДА НЕ СМОГ БЫ СОБРАТЬ ИХ В ЖИВУЮ ПЛОТЫ
   ЧТОБЫ ДАЖЕ ПЯТИСОТЛЕТНИЙ ВЕЛИКИЙ ИСПАНСКИЙ ВРАЧ И ФИЛОСОФ  МАЙМОНИДЕС
НИКОГДА НЕ СМОГ БЫ ИМ ПОМОЧЬ ВОЗРОДИТЬСЯ ЗАНОВО!!!
   И вот тут, наверное, наступила вторая половина ночи. Потому что пошло
что-то связанное с Маймонидесом...
   ...Но сначала я увидел, как Шура выходит из своего Нью-Йоркского дома
на Оушен-авеню, прощается с Собаком Арни, и слышу, как он говорит  Арни,
что сейчас едет в Нью-Джерси, в порт Элизабет, встречать своего  ближай-
шего друга. И понимаю, что речь идет обо мне...
   Потом вижу Шуру на автобусной остановке...
   Он стоит один-одинешенек, ждет прихода автобуса и поглядывает на  ча-
сы.
   А потом вдруг начинает задыхаться, растерянно оглядывается по  сторо-
нам, никого не видит и медленно опускается на скамейку, стоящую у  авто-
бусной остановки...
   Он расстегивает теплую куртку... Слабеющими пальцами  пытается  оття-
нуть ворот свитера, чтобы вздохнуть поглубже, но это ему не удается...
   Смертельная бледность, посиневшие губы...
   Шура осторожно ложится на скамейку, одна рука  безвольно  свешивается
на асфальт...
   - Шурочка-а-а-а!!! - беззвучно ору я откуда-то...
   - Мартышка... - слабым голосом еле произносит Шура.  -  Я,  наверное,
опоздаю... Ты подожди меня...
   И отключается. А автобуса все нет и нет!..
   И никого около остановки. Только двое черных мальчишек лет по  четыр-
надцати и смуглый высокий парень, года на два постарше тех двух,  подхо-
дят к скамейке, где лежит Шура.
   Смуглый смотрит, смотрит по сторонам, а двое черных пацанов выворачи-
вают все Шурины карманы: деньги, документы, все, все, все!..
   И улетучиваются. Будто их никогда и не было...
   А Шура лежит недвижимый, и я не могу ему ничем  помочь,  потому  что,
наверное, Я ЕЩЕ В МОРЕ, ТОЛЬКО НА ПОДХОДЕ К НЬЮ-ЙОРКУ...
   Но тут я вижу, как к остановке подходит автобус и  из  него  вылезают
Люди. Некоторые считают Шуру пьяненьким, усмехаются и расходятся. А нес-
колько пожилых Человеков убеждаются, что от Шуры не пахнет спиртным (хо-
рошо, что он с вечера "на грудь" не принял, думаю я...), и бегут куда-то
звонить. А две старушки остаются с Шурой...
   Вижу, через несколько секунд подкатывает что-то  типа  нашей  "Скорой
помощи", выскакивают врачи, минуту колдуют над лежащим на скамейке Шурой
- уколы, капельница, кислород...
   А потом грузят Шуру в машину и увозят.
   И старики, гордые своим выполненным Человеческим долгом, говорят друг
другу:
   - К "Маймонидесу" повезли...
   - Это прекрасно! "Маймонидес" - это, я вам скажу, то, что надо!
   - Ежели за больного человека берется "Маймонидес", так уже можно быть
спокойным.
   - Но почему он без всяких документов?! Ни "сошиал секюрити", ни  "ме-
дикейда", ни "велферной карточки"?.. Что за манера выходить из дому  без
документов? А если что-нибудь? Вот как сейчас!..
   - Ну вы же видели, это молодой человек. Тридцать, от силы -  тридцать
пять! Откуда ему быть серьезным?! Я дико извиняюсь, но в таком возрасте,
как говорится, в поле - ветер, в жопе - дым...
   - Странно, такой молодой, и уже, пожалуйста вам, - сердце...
   А мимо этой Брайтонско- Бруклинской автобусной  остановки,  мимо  той
милой компании американских стариков, говорящих по-русски с неистребимым
южным акцентом и вовремя отправивших моего Шуру  в  больницу  к  старику
Маймонидесу, мимо шли...
   Ну вот кто бы вы подумали?!!
   ПИЛИПЕНКО И ВАСЬКА!!! В смокингах, почему-то босиком,  с  закатанными
по колени брюками, с огромными сачками для отлова Котов!..
   Они шли и на ходу жевали длинные зажженные свечи из  Банкетного  зала
Белого Дома. Откусывали они эти свечи с зажженного конца, сжирали  отку-
санное вместе с пламенем свечи, но как только остаток свечи отнимали ото
рта, так свечи сами вспыхивали вновь каким-то адским, синим пламенем!..
   Когда же они прошли мимо, я увидел у них на спинах большие квадратные
плакаты. И вот что дивно - я ведь совершенно не умею читать, но во сне я
точно знал, что на этих плакатах было написано:
   "ТРЕБУЕМ ЗАЩИТЫ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА ОТ ПОПРАНИЯ ИХ ДОМАШНИМИ ЖИВОТНЫМИ!!!"
   - ...Мартын! Марты-ы-ын... кыся, черт бы тебя  побрал!  Да,  проснись
ты!.. Новостей, как ты сам говоришь, хоть жопой ешь!
   И тут же сквозь сон слышу возмущенный голос Челси:
   - Сокс! Ты совсем обнаглел! Как ты смеешь так разговаривать!
   - Челси, я всего лишь цитирую Кысю...
   - Может быть, в России так и принято говорить, но ты на это не имеешь
никакого права! Смотри, как нужно будить настоящих Котов...
   Я чувствую, как сильные, тренированные  руки  Челси  поднимают  меня,
прижимают к себе, как Челси зарывается носом мне в шерсть где-то в райо-
не моего рваного уха и шепчет:
   - Просыпайтесь, мистер Плоткин... Вас ждет масса  народа  и  приятных
новостей. Папа и мама ждут не дождутся, когда ты  откроешь  глаза.  Бук-
вально на ушах стоят!..
   - "На ушах стоят" - это лучше, чем то, что сказал я? -  саркастически
замечает Сокс.
   - Да, лучше! - безапелляционно возражает ему Челси. - Кстати, это то-
же Кысино.
   Спросонок, еще не открывая глаз, я  втягиваю  в  себя  все  обворожи-
тельные запахи шестнадцатилетней Челси, пытаюсь лизнуть ее в щеку  пере-
сохшим от сна языком и окончательно просыпаюсь:
   - Отпусти меня, Челси, - прошу я. - Во мне весу...
   - Ты действительно тяжеловат, приятель. Но настоящий Кот, наверное, и
должен быть таким, - говорит Челси II опускает меня на пол.
   - Челси! Ты уже второй раз говоришь про "Настоящих  Котов"  только  о
Кысе! - жутко обиделся Сокс и возмущенно добавил: - А я кто же?! Да  бу-
дет тебе известно, что теперь я...
   - Сокс, заткнись! И не развивай ЭТУ ТЕМУ! Если ты думаешь, что я  еще
не в курсе твоих неожиданных сексуальных  подвигов,  ты  глубоко  ошиба-
ешься! Во-первых, в Белом Доме, как тебе известно,  все  становится  из-
вестным уже через пять минут. А вовторых, существует вездесущая пресса и
наша собственная специализированная "утечка  информации".  Как  о  твоих
внезапно возникших Котово-Мужских достоинствах, так и о вчерашнем  скан-
дале на приеме в Банкетном зале, автором которых по праву  является  наш
замечательный друг Мартын-Кыся Плоткин, уже полны все утренние газеты  и
каналы телевидения!..

   В свой первый и печальный раз в жизни я летал вертолетом в конце осе-
ни прошлого года.
   Тогда мы летели от места нашего боя и  катастрофы  на  автобане  Гам-
бург-Мюнхен на специализированном реанимационно-докторском  ярко-оранже-
вом вертолете в Мюнхен, в Нойенерлахский кранкенхауз. То есть в больницу
Нойенерлаха. Это такой район Мюнхена.
   Я лежал под неподвижной рукой умирающего, переломанного и прострелен-
ного моего друга Водилы и молил Господа Бога, чтобы он продлил жизнь Во-
дилы хотя бы до прилета в больницу.
   Я помогал Боженьке, как мог!..
   Мы с Господом делали все, чтобы Водила дотянул до больницы  живым,  и
нам это удалось. К счастью, в больнице Водила попал  в  руки  одного  из
лучших нейрохирургов Германии, к профессору Фолькмару фон  Дейну  и  его
ассистенту - русско-казахстанской  немке,  доктору  Татьяне  Кох,  впос-
ледствии ставшей моей приятельницей...

   Сегодня я летел на вертолете второй раз в своей жизни!
   В отличие от того, оранжевого, напичканного  всякими  аппаратами  ис-
кусственного дыхания, переливания крови, кардиографами и еще кучей  раз-
ных спасательных штук, этот вертолет, на котором я летел сейчас, был со-
вершенно иным!
   Ну, начнем с того, что этот вертолет был личным вертолетом Президента
Соединенных Штатов Америки Билла Клинтона.

   - Кыся! - обратился ко мне Клинтон еще до вылета, замечательно  выго-
варивая нашу букву "ы".
   Видимо, сказалось частое общение с многонациональными русскими Прези-
дентами бывшего Советского Союза.
   - Кыся!.. - сказал Клинтон. - Главную новость я решил  сообщить  тебе
сам. Приготовься... НАЙДЕН МИСТЕР ШУРА ПЛОТКИН!
   Вот тут я, неожиданно для всех и, кстати, для самого себя, взлетел  в
воздух до самой люстры!!!
   Я не прыгнул - меня будто взрывом подбросило!
   Далеко внизу под собой я увидел задранные  ко  мне  растерянные  лица
Клинтона, Челси, Хиллари, Ларри Брауна, ошеломленную морду Сокса и с де-
сяток изумленных физиономий Президентской  свиты,  присутствовавших  при
этом разговоре в Овальном кабинете!..
   Так высоко я еще никогда не взлетал, хотя что-то подобное  и  было  в
моем репертуаре. Но тогда, пугая кого-нибудь или, наоборот, желая понра-
виться, я прыгал, используя мощь своих собственных лап...
   А тут меня будто что-то само скатапультировало!
   Звякнули подвески хрустальной люстры, ненароком задетые моим хвостом,
и я стремительно и мягко приземлился перед Президентским ликом.
   - Где?! - хриплым, срывающимся голосом спросил я.
   - В Нью-Йорке. В Бруклине. В прекрасной  сердечно-сосудистой  клинике
имени Маймонидеса! - торжественно сказал Билли.
   - Тэк-с, тэк-с... - забормотал я, не очень соображая, что  происходит
и что я говорю: - Что же он мне сразу-то не сказал?
   - Кто? - удивленно спросил Клинтон.
   - Да Маймонидес этот... - бормочу я, а где-то понимаю, что порю  хре-
новину, но остановиться уже не могу. - Тогда я  пошел...  В  Нью-Йорк...
Как говорится, спасибо за компанию, извините, если что не  так...  Прошу
простить, я очень спешу! До свидания.
   И намыливаюсь к дверям кабинета...
   - Стой, Кыся! - вопит Сокс и бросается мне наперерез.
   - Мартин, дорогой!.. Успокойся, умоляю тебя, - просит меня Хиллари. -
Доктор, вы же видите, мистер Мартин не в себе! Сделайте же что-нибудь!..
   Доктор рванулся было ко мне, но я только прижал уши, показал ему один
левый клык и тихонько сказал:
   - Вы, доктор, сейчас ко мне лучше не подходите. И, пожалуйста, не пы-
тайтесь меня задержать. Мне сейчас же нужно быть в Нью-Йорке! И я не по-
терплю никаких задержек. Ясно?!
   - Возьми себя в лапы, дубина! - рявкнул на меня Сокс. - Через час  ты
вылетаешь в свой Нью-Йорк, где тебя будут встречать ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ!
   - И Шура?..
   - Я же сказал - ВСЕ!
   - Кто его нашел, Билли? - слабым голосом спросил я у Клинтона.
   - Лейтенант полиции Рут Истлейк.
   - Она сержант... - поправил я Клинтона. - Рядовой инспектор по работе
с бухарскими евреями своего участка в Квинсе.
   - Уже с девяти часов утра она - лейтенант, начальник всего этого  от-
дела, - сказала Хиллари Клинтон.
   - А Шурик еще в больнице? - спросил я. - У Маймонидеса?..
   - Нет, Рут его забрала пока к себе, - сказала мне Челси. - Ты  приле-
тишь в Нью-Йорк - все увидишь сам...
   - А где этот говнюк Пилипенко?
   Рожи у Президентской свиты стали такими, будто все они сейчас хряпну-
ли по стакану неразбавленного уксуса и закусили незрелым лимоном без са-
хара.
   Клинтон же рассмеялся, посмотрел на часы, что-то  прикинул  в  уме  и
сказал мне:
   - Я думаю, что он уже подлетает к Москве. У вас, в  России,  когда-то
была очень неплохо налажена работа психиатрических лечебниц как исправи-
тельных учреждений. Думаю, что там еще остались несколько толковых  спе-
циалистов из бывших сотрудников. Наверное, они и займутся лечением  это-
го... Как ты его назвал?
   - Пилипенко...
   - Плюнули и забыли, О'кей, Кыся?
   - О'кей, Билли.
   - До Нью-Йорка с тобой полетит Ларри Браун. Надеюсь, ты  не  возража-
ешь?
   - Нет, что вы, мистер Президент! - мало-помалу я  начал  приходить  в
себя.
   - И вообще, с тобой летит куча народа, - подсказал мне Сокс. - Ты  уж
там постарайся выглядеть. Это я тебе по своему опыту...

   Компаха была действительно великовата!
   Я плохо помню обстановку внутри Президентского  вертолета.  Голова  у
меня шла кругом и ни о чем другом, кроме того, что через полтора часа  я
увижу Шуру, - я и думать не мог.
   Помню только, что внутри вертолет был очень большой и напоминал прос-
торный уютный салон с мягкими креслами лицом друг к другу, со столиками,
баром и еще с чем-то, что меня отнюдь не поразило в тот момент. Летел бы
я сейчас просто на какую-нибудь загородную прогулку, я восхитился  бы  и
еще чем-нибудь. А сейчас...
   А сейчас я вел себя несколько необычно даже для  самого  себя:  то  я
прижимался к Ларри Брауну и замирал, зажмурив глаза  и  обхватив  голову
лапами, то начинал нервно мотаться по салону, заскакивал  к  летчикам  в
кабину (мне это разрешили еще на  земле),  вглядывался  в  серую  пелену
близкого неба, нервно крутил башкой, всматривался в  сопровождающие  нас
два военных, как сказал Ларри, "Пентагоновских", вертолета охраны, а по-
том снова выскакивал в салон и через каждые пять минут спрашивал у  бед-
ного Ларри Брауна - сколько нам еще осталось лететь до Нью-Йорка?..
   Как меня и предупреждал Сокс, компания с нами летела большая.  Газет-
ные журналисты, телевизионные операторы, снимавшие нас для дневных и ве-
черних "Новостей", а один Телетип вел прямой репортаж о нашем полете  на
какой-то жутко мощный канал "Мирового Телевидения"!
   Еще пара типов с микрофонами безостановочно молотили для  радио  -  в
"Детскую передачу", в "Досуг домашней хозяйки", в "Новости животного ми-
ра Америки" и почему-то в "Час ветерана"!
   Несли они чудовищную и беспардонную ахинею, были поразительно безгра-
мотны и наглы, и, если бы не Ларри Браун, вполне вероятно, что уж  одно-
му-то из них я бы обязательно вцепился в рожу! Так они меня достали!..
   Правда, об этом меня еще на земле предупреждал Сокс, что такое  может
произойти и чтобы я постарался не обращать ни на что внимания.
   ...Помню, когда все Клинтоны провожали меня - вертолет сел тут же,  у
Белого Дома, на одну маленькую часть из тех восемнадцати и семи  десятых
акров (кто бы мне объяснил, что это такое?), мы с Соксом отошли  в  сто-
ронку пописать.
   На нервной почве на меня обрушились частые позывы,  но,  несмотря  на
уверения Сокса, что в вертолете есть превосходный  туалет,  я,  согласно
своим принципам и многолетним привычкам, решил закончить  все  ЭТИ  ДЕЛА
перед вылетом, на земле.
   Так вот, когда мы отошли к какому-то обычному деревцу и справили  ма-
лую нужду, Сокс сказал:
   - Кстати, ты знаешь, что это за дерево?
   Мне в эту секунду было настолько на это наплевать, что я ему даже  не
ответил.
   Хамство, конечно, с моей стороны, но и Сокс мог бы  понять,  что  мне
сейчас не до выяснения, что я обоссал напоследок в саду Белого Дома.
   Я всем своим существом был уже в Нью-Йорке, в глазах у меня уже стоял
только Шура, где-то рядом в сознании маячили Тимурчик, Рут, мистер Борис
Могилевский, детектив Джек Пински, Кот Хемфри, а на первом плане - ШУРА,
ШУРА и ШУРА!
   А тут мне в душу грубо влезает Сокс и спрашивает, что  за  дерево  мы
обоссали?!
   Однако мое молчание ни в коей мере не смутило  Сокса,  и  он,  подняв
морду, оглядел окропленное нами дерево и со слегка фальшивым пафосом так
задумчиво сказал:
   - Это дерево посадил Айк...
   Не отвечать на вторую фразу было бы вообще свинством, и я без всякого
интереса спросил:
   - Кто?
   - Айк! - повторил Сокс, как само собой разумеющееся. - Ну, Дуайт  Эй-
зенхауэр. Один из популярнейших президентов Америки...
   И хотя мне на это было в высшей степени "хвост положить", я  нашел  в
себе силы вежливо пробормотать:
   - Очень, очень интересно...
   Хорошо, что в этот момент к нам подошел Билли Клинтон, подхватил  нас
с Соксом на руки и, смеясь, повернулся к толпе самых  разных  объективов
невероятного количества всевозможнейших камер! А потом, к неудовольствию
Сокса, опустил его на землю, а меня  (при  его-то  аллергии  на  кошачью
шерсть!) поцеловал прямо в нос!!! И протянул меня для  прощания  жене  и
дочери.
   Хиллари только сделала вид для репортеров, что целует меня. На  самом
же деле - ни хрена подобного. А Челси расцеловала меня  самым  искренним
образом и пригласила к СЕБЕ в гости вместе с Тимом Истлейком!
   Хиллари была явно не в восторге от этого,  но  тут  же  очень  быстро
подтвердила приглашение, добавив к нам с Тимом еще и Рут с Шурой.
   Правда, звучало это очень по-нашему, по-российскому. Я бы  даже  ска-
зал, по-ленинградски-кухонному: дескать, будете в Вашингтоне -  заскаки-
вайте! Звоните, заходите...
   После чего я был передан Ларри Брауну вместе с кучей подарков от Сок-
са и всей Президентской семьи, включая небольшой портфельчик с какими-то
бумажками для передачи Рут и Шуре.
   Клинтоны преподнесли мне точно такой же ошейничек, какой был и у Сок-
са, - со встроенным радиопередатчиком и приемным устройством для него.
   Однако этот ошейничек был серьезно  модернизирован:  в  нем  оказался
вмонтированным еще и телефон двусторонней связи для Кота с Его Человеком
на любом расстоянии! Естественно, что эта штука была рассчитана  на  ин-
теллектуалов, владеющих Шелдрейсовским.  Специальный  технический  отдел
Секретной службы Белого Дома уже давно вел разработку такого прибора,  и
первый же испытанный и надежный экземпляр был подарен мне.
   Сокс же остался Соксом! Все-таки он, при всех его  замечательных  ка-
чествах, постоянно пребывал в каком-то поразительном восхищении от само-
го себя! Подозреваю сильное влияние льстивой прессы...
   Итак, Сокс преподнес мне великолепно изданный в девяносто третьем го-
ду комикс Макла О'Донахью и Жана-Клода Суареш "Сокс отправляется  в  Ва-
шингтон".
   Еще я получил от него в подарок серию из девяти почтовых марок  Цент-
рально-Африканской республики, посвященных целиком исключительно изобра-
жению на них Сокса!
   Бывший мичман-подводник Алан Гордон, "личный  секретарь"  Сокса,  от-
ветственный за всю почту, адресованную Первому Коту Америки, подарил мне
от имени администрации Белого Дома красиво переплетенную  (и  когда  они
все это успели сделать?!) подборку всех наших с Соксом фотографий, выре-
зок из газет и журналов, где ярко и красочно описывались и драка с  теми
Собаками-кретинами, и ночное грехопадение Сокса с потерей его невинности
на Зяме, и подробнейшие фото- и текстовые отчеты о скандале в  Банкетном
зале на приеме депутатов Российской Государственной Думы.
   Вплоть до вырезки объявления из одной русскоязычной нью-йоркской  га-
зетки, где обещается полное излечение от импотенции и  половой  слабости
по методу недавно прибывшего в США крупнейшего специалиста в этой облас-
ти знаменитого русского Кота мистера Мартына-Кыси Плоткина!
   А Челси Клинтон посылала со мной в подарок Тиму Истлейку, о котором я
ей успел многое рассказать, прекрасную любительскую видеокамеру  "Сони",
последнюю модель с экранчиком вместо видоискателя.
   - Это для того, чтобы Тим мог вести летопись твоей жизни! -  торжест-
венно сказала мне на прощание Челси.
   На мгновение я подумал, что в моей жизни иногда бывают такие  "момен-
ты", которые лучше никому бы не показывать, но поблагодарил Челси  самым
искренним образом.
   Вот с таким ворохом подарков я и был внесен в Президентский  вертолет
могучими лапами Ларри Брауна, Человека, насквозь пропахшего пистолетами,
но от этого не ставшего менее симпатичным...
   В воздухе, я повторяю, я не находил себе места!  Метался  по  салону,
хамил репортерам, впадал то в оцепенение и апатию, то взрывался нервными
всплесками и, наверное, со стороны производил  отвратительное  впечатле-
ние! Ларри как мог успокаивал меня и даже предложил глоток виски, на что
я ответил категорическим отказом.
   - Где они опустятся в Нью-Йорке? Они знают наш адрес  в  Квинсе?  Они
ничего не напутают? - привязывался я к Ларри и тыкал в сторону  летчиков
лапой. - Не получится, как говорят у нас в России: "ждали с моря на  ко-
рабле, а мы выехали из п...ы на лыжах"?! А, Ларри?
   В восторге от старой и дурацкой русской пословицы, которую я  унасле-
довал от Водилы, Ларри кивнул в сторону летчиков и ответил мне так:
   - Ты грандиозный парень, Кыся! Но и эти  ребята  тоже  неплохо  знают
свое дело. Мы и не полетим в Квинс! По указанию Президента мэр Нью-Йорка
Роберто Джулиани будет встречать нас между Сорок второй и Сорок  седьмой
улицами Манхеттена, около комплекса Организации Объединенных Наций,  что
само по себе уже символично, согласись?! Мы сядем  на  лужайку,  которая
находится точно напротив здания Генеральной Ассамблеи... И ради Бога, не
дергайся! Всех твоих привезут туда лимузинами, и так  же  потом  отвезут
вас обратно. Думаю, что они уже давно стоят там и смотрят в небо  -  где
же летит их мистер Мартын-Кыся Плоткин?.. Хочешь глоточек виски с  содо-
вой? Прекрасный "бурбон" - "Олд Феллоу".
   Нет, подумал я, пока  есть  возможность,  нужно  хоть  немного  снять
стрессовое состояние... Иначе у меня просто сердце не выдержит!
   - А валерьянки у тебя нет, Ларри? - спросил я.
   - Может быть, что-то похожее в аптечке и есть,  но...  Кыся!  Побойся
Бога! Валерьянка - напиток слабонервных дамочек. Ты же Мужик больше, чем
ктолибо! Пей виски с содовой!
   - Черт с тобой, Ларри! - согласился я. - Налей вот сюда в блюдечко  и
слегка разбавь простой водой. Содовую я не пью...
   Три наших вертолета - один Президентский с гербом США на борту и  два
"Пентагоновских" - зависли над комплексом зданий Организации  Объединен-
ных наций, и одно из них, самое высоченное, как объяснил мне Ларри  Бра-
ун, торчало совсем рядом с нами!
   А все остальные - и Совет безопасности, и Библиотека ООН, да и  Гене-
ральная Ассамблея - лежали где-то далеко-далеко внизу и  казались  игру-
шечными.
   Сбоку протекала река Ист-Ривер, вроде нашей Невы, а на другой стороне
Ист-Ривера уже начинался Квинс. Это мне  тоже  показал,  конечно,  Ларри
Браун, тыкая носом в иллюминатор и не спуская меня  с  рук,  потому  что
действие виски "Олд Феллоу", наверное, уже прошло, и  меня  снова  начал
бить нервный колошмат.
   И это несмотря на то, что мы с Ларри уже раза три-четыре  прикладыва-
лись к его "бурбону"...
   Наши летчики немного поговорили с землей, немного с "пентагоновцами",
и те стали снижаться на специализированные вертолетные  площадки  внутри
самого Комплекса ООН.
   Мы же, в отличие от них, совсем немножко  пролетели  вперед  и  стали
плавно опускаться на аккуратную зеленую полянку перед самым-самым  Двор-
цом Генеральной Ассамблеи.
   Причем, нужно отдать должное этой, казалось бы, небольшой полянке,  -
с каждой секундой она становилась все больше и больше и наконец  превра-
тилась в огромную зеленую площадь, окаймленную невысоким строгим кустар-
ником,  бело-оранжевыми  лентами   полицейского   ограждения   и   уймой
Нью-Йоркскотуристского народа.
   А на самой полянище сбоку стояли невероятно длинные, карикатурные ав-
томобили-лимузины, опять репортеры со всеми видами камер, и отдельно ото
всех, максимально приближенные к месту посадки нашего вертолета - группа
Людей, в которой я, как ни всматривался, не мог никого узнать - ни Шуры,
ни Рут, ни Тимурчика...
   - Моих никого нет! - яростно рявкнул я и тут  же  понес  летчиков  по
пням и кочкам: - Я так и знал, что эти мудаки что-нибудь напутают и  ся-
дут не там, где нужно! Вот пусть теперь летают по всему Нью-Йорку и сами
ищут!
   Но наши моторы уже были выключены, над нами еще вхолостую по  инерции
крутился и посвистывал винт, и...
   ...и в этот момент в кучке Людей, направляющихся к нашему  вертолету,
я узнал мэра Нью-Йорка мистера Роберто Джулиани!  Которого  видел  всего
один раз в жизни, да и то мельком, во время празднования ирландского Дня
Святого Патрика!..
   Он шел к вертолету и вел за руку небольшого Человечка. А  потом  этот
Человечек вырвал свою руку из руки мэра Нью-Йорка и помчался вперед! Вот
тут я сообразил, что это Тим Истлейк!!!
   Тим мчался ко мне, раскинув руки в стороны, и что-то кричал  на  весь
Манхеттен, но мы не слышали ЧТО, мы только ВИДЕЛИ его крик!
   Я вырвался из могучих лап Ларри Брауна, на ходу  лизнул  его  в  ухо,
чтобы он не обиделся, и рванулся к открывшимся дверям вертолета.
   Как сказала бы Киевско-Мюнхенская Кошка Циля, "об подождать трап - не
могло быть и речи!". Я вылетел на поляну  навстречу  Тимурчику,  напрочь
забыл о своем весе и  прыгнул  на  этого  ставшего  мне  ужасно  близким
мальчишку. Естественно, я тут же опрокинул его на землю и, облизывая всю
его мордочку, лихорадочно зашептал ему в ухо:
   - А Шура?.. Где Шура?! Шура где?!! Тимурчик! Где Шура?..
   - Ну, ты даешь, Кыся! - тиская меня и подозрительно  принюхиваясь  ко
мне, сказал Тимур. - Где это ты так надрался?!
   - В вертолете, в вертолете!.. Я стресс снимал! Где Шура, я тебя спра-
шиваю?!
   - Разуй глаза, пьяная морда! - по-русски сказал мне Тимур. - Вон  они
с мамой идут... Ой, что у нас тут творится!.. Моя мама так  "запала"  на
твоего Шуру, что...
   Дальше я уже ничего не слышал... И ничего не видел. Только Шуру.
   Он шел рядом с Рут в тех же самых темно-зеленых  вельветовых  брюках,
которые мы еще с ним покупали на нашей районной барахолке у станции мет-
ро "Академическая". Он был в той же самой теплой спортивной куртке,  по-
даренной ему его Варшавским другом и собутыльником польским  журналистом
Сташеком...
   На Шуре не было ничего американского. Я увидел его таким, каким я ос-
тавил его в своей памяти навсегда. Он был только чуть бледнее обычного.
   Я сполз с Тимура и не поскакал навстречу Шуре, а пошел... Я шел к не-
му уже так давно и так долго, что на всякие подскоки и прыжки, а уж  тем
более на стремительный бег, у меня просто не было сил. И торопиться  мне
было уже некуда.
   Шура попытался было рвануться ко мне, но Рут мягко придержала его,  и
он просто медленно опустился передо мной на корточки. Я подошел.
   Мы посмотрели друг другу в глаза, оба не сказали ни слова, и я тупо и
неловко полез на него, цепляясь когтями за ветхую польскую курточку.
   Я вскарабкался к нему на грудь, намертво  обхватил  передними  лапами
его за шею, а задними вцепился в него так, что  оторвать  меня  от  Шуры
можно было бы только лишь по частям и с применением серьезных  техничес-
ких средств. Вместе со мной Шура встал во весь рост. Я почувствовал  его
запах, который снился мне столько месяцев. Услышал, как бьется его серд-
це... Ощутил тепло его рук и, уже совершенно не соображая, что я  делаю,
поднял голову в синее НьюЙоркское небо и завыл!!!
   ...Потом мне говорили, будто звук моего голоса был столь ужасен и од-
новременно столь призывен, что, словно по мановению  волшебной  палочки,
из всех окрестных улиц, начиная с Сорок второй и кончая  Сорок  седьмой,
где раскинула свои грандиозные дома Организация  Объединенных  Наций,  к
нашей поляне с Президентским вертолетом, с самим мэром Роберто  Джулиани
(я уже не говорю о том, какую свиту он для понта приволок с собой на эту
встречу!), с тучей репортеров и толпами зевак, стоявших  за  полицейским
ограждением...
   ...вдруг, откуда ни возьмись, СТАЛИ СТЕКАТЬСЯ КОШКИ И КОТЫ ВСЕХ  МАС-
ТЕЙ, ПОРОД И НАЦИОНАЛЬНЫХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ!
    ИМ БЫЛО НАПЛЕВАТЬ  НА ВСЕ: НА  ОГРАЖДЕНИЯ, НА МЭРА,  НА ВЕРТОЛЕТ, НА
ВСЕХ БЕЗ  ИСКЛЮЧЕНИЯ! СВОБОДНЫЕ  СОЗДАНИЯ -  ОНИ ШЛИ  НА ВОЙ  СОБРАТА, И
КАЖДЫЙ ИЗ НИХ СЛЫШАЛ В ЭТОМ ВОЕ ЧТО-ТО СВОЕ, СОЗВУЧНОЕ СО СТРУНАМИ  ДУШИ
ЛЮБОГО КОТА, ЛЮБОЙ КОШКИ ЛЮБОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ!..
   Потом говорили, что Котов и Кошек было десятки тысяч! Во всяком  слу-
чае, когда мы вечером смотрели телевизор, зрелище  это  было  ГРОЗНЫМ  И
ВПЕЧАТЛЯЮЩИМ.
   Но в тот момент, на этой ООНовской лужайке, я ничего не  видел.  Даже
Шуру не видел, я его чувствовал под своими лапами, ощущал всем своим те-
лом, каждой шерстинкой, слышал его дыхание, и мне было этого вполне дос-
таточно.
   Правда, кое-что я все-таки услышал. Это когда  мэр  Нью-Йорка  мистер
Роберто Джулиани спросил у Тимура:
   - А скажи, Тим, что бы я мог сделать для тебя и твоего кота Мартына?
   Тимур немедленно ему ответил:
   - Сэр! Мы с Мартыном были бы вам очень благодарны, если  бы  вы  дали
ему официальное разрешение ездить в Нью-Йоркских сабвеях и автобусах,  а
то мне приходится прятать его в рюкзак и я каждый раз  рискую  нарваться
на штраф.
   - Ол райт! - сказал мэр. - Вы сегодня же получите это разрешение. Что
еще?
   - Ничего, сэр. Большое спасибо. Со всем остальным у нас теперь все  в
порядке, - вежливо ответил ему Тимур.
   СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ У НАС ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПОРЯДКЕ... С ОСТАЛЬНЫМ У НАС ВСЕ
В ПОРЯДКЕ... ТЕПЕРЬ У НАС ВСЕ В ПОРЯДКЕ... У НАС ВСЕ В ПОРЯДКЕ... ВСЕ  В
ПОРЯДКЕ... В ПОРЯДКЕ....

                       ПОСЛЕСЛОВИЕ КОТА МАРТЫНА
              К ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ СОБСТВЕННОГО ЖИЗНЕОПИСАНИЯ
                    ПОД НАЗВАНИЕМ "КЫСЯ В АМЕРИКЕ"

   Ну, можно так кончать книгу?!
   Я нарочно привел шесть вариантов финальной фразы,  которой  В.  Кунин
хотел закончить МОЮ книгу.
   Он, видите ли, считает, что финал должен быть "открытым". Чтобы любой
Читатель, взявший эту книгу в руки и дочитавший ее до конца, мог бы  сам
вообразить себе, что там произошло дальше.
   - Ни фига подобного! - сказал я ему. - Все эти ваши заигрывания с во-
ображаемым Читателем, дескать, каждый Читатель в той  или  иной  степени
соавтор Писателя, которому Писатель должен беспредельно доверять и даже,
вот как вы, предлагать Читателю самому стать соучастником процесса сочи-
нения книжки, - все это мура Собачья!
   - Это книга МОЯ, - сказал я. - И я требую абсолютной досказанности! А
всякие соучастники-соавторы мне нужны, как Зайцу  триппер!  Кстати,  это
ваше же собственное выражение... А потом, я совершенно  не  хочу  никому
доверять свою историю! Вас я уже знаю, а посторонним Людям в МОЕЙ книжке
делать абсолютно нечего. Мало ли что мне припишет и напридумывает воспа-
ленный нездоровой фантазией и тяготами сегодняшней  жизни  мозг  Читате-
ля-Соавтора?! На хрен мне все это сдалось?
   Если вам просто надоело возиться с МОЕЙ книгой - так и скажите.  Дес-
кать, я Человек пожилой, и несмотря на ежедневную зарядку и нерастрачен-
ность желаний, сил у меня не так уж много, а к тому же я всю жизнь писал
короткие киносценарии - не больше семидесяти пяти страниц на пишущей ма-
шинке, а тут впятеро больше, и я от вас,  уважаемый  мистер  Мартын-Кыся
Плоткин, просто-напросто устал!
   Да ради Бога! Елки-палки, кто тебя держит?!.. Вообще-то я  с  Куниным
на "ВЫ", это у меня уж так сорвалось на нервной почве. Извиняюсь...
   Однако мой литературный обработчик господин Кунин Владимир Владимиро-
вич считает, что фраза Тимура: "СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ У НАС ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПО-
РЯДКЕ..." - это конец МОЕЙ книги. А вот я, например, этого не считаю!
   В конце концов, уважаемый ВэВэ, Читатель, с которым вы так  пошловато
заигрываете и откровенно метете перед ним хвостом, дочитав эту книгу  до
фразы Тимурчика, вправе узнать, что со всеми нами произошло дальше!..
   Поэтому: не хотите продолжать писать книжку - не  нужно.  Отойдите  в
сторонку и не мешайте. Я это сделаю сам!
   За время общения с вами я стал достаточно  соображать  в  том,  прямо
скажем, непритязательном виде литературы, на  который  вы  сменили  свой
бывший опыт профессионального киносценариста, а  посему  я  -  Кот  Мар-
тын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах, собственнолапно и лично  продолжу
изложение некоторых небезынтересных подробностей, которые я считаю необ-
ходимыми в этой (подчеркиваю!) МОЕЙ книге.
  - Ну, разве кому-нибудь не интересно будет узнать, что теперь у нас  у
ВСЕХ совершенно другая квартира?
   В том же самом Квинсе, на той же Шестьдесят пятой, в том же доме,  но
выше этажом - как раз над квартирой мистера Бориса Могилевского.
   Квартира огромная! Пять комнат. Наша с Тимурчиком - раз.  Гостиная  с
камином и гигантским телевизором "Мицубиси" - два,  комната  для  всяких
служебных и личных занятий лейтенанта полиции Рут Истлейк - три. Кабинет
литератора Александра Плоткина - четыре. И их  общая  спальня  с  Рут  -
пять!
   Ну как грандиозно драматургически я выстроил этот абзац?!! На порядок
лучше, чем это сделал бы сам В. Кунин. Заметьте, в этом  абзаце  -  все!
После его прочтения никому не нужно объяснять, что теперь мы все четверо
- одна русско-американско-еврейская семья, пользующаяся любовью  соседей
по дому и кварталу и уважением среди коллег, Котов и дружественных Крыс.
О Кошках я не говорю. Кошки - те вообще в отпаде!
   Обязательно следует вспомнить, что в портфельчике, который мы с Ларри
привезли из Вашингтона в Нью-Йорк, уже совершенно фантастическим образом
оказалось письмо из Нью-Йоркской Публичной Библиотеки. Мистера Александ-
ра Плоткина приглашали на угол Пятой авеню и Сорок второй улицы  Манхет-
тена, в отдел славистики Нью-Йоркской Публичной библиотеки, для  перего-
воров о работе в русском секторе отдела славистики в  качестве  штатного
сотрудника с годовым начальным окладом в сорок восемь тысяч  долларов  и
сохранением всех административных  льгот,  полагающихся  государственным
служащим по законам Соединенных Штатов Америки.
   Я тут же вспомнил памятник тому толстому и неопрятному старику в Лет-
нем саду Петербурга - старик, кажется, тоже служил библиотекарем, и  од-
новременно мне в голову пришла печальная и поучительная история  бывшего
сотрудника Нью-Йоркской Публички Кота Хемфри, павшего жертвой  собствен-
ного тщеславия и неосмотрительности. Помню, я еще тогда сказал Шуре:
   - Только, умоляю тебя, не соглашайся там сниматься в какой-либо  рек-
ламе! Государственным служащим это категорически  запрещено.  Вышибут  в
два счета!
   Было и еще одно неслабое письмишко  из  какогото  там  жутко  важного
"Паблишингхауза" - издательства! Они успели  ознакомиться  с  некоторыми
работами мистера А. Плоткина в российской периодической печати и предла-
гают мистеру Александру Плоткину самому составить сборник своих  очерков
и рассказов для издания их отдельной книгой именно  в  их  издательстве.
Аванс за книгу будет переведен на счет мистера А. Плоткина сразу же пос-
ле получения издательством рукописи и согласия Автора на издание  книги,
аванс может составить сумму...
   И дальше была проставлена такая сумма аванса, что все мы -  Рут,  Ти-
мурчик, мистер Борис Могилевский, детектив Джек Пински, Шура и  я - чуть
не легли замертво!!!
   Ай да Хиллари!.. Вот уж, действительно, Первая Леди Америки! Ну,  же-
лезная чувиха! Сказано - сделано. Вот это да! Вот это я понимаю...
   Там же, в портфельчике, было еще два письма: одно от  Александра  По-
ловца, Главы русскоязычного Лос-Анджелесского  альманаха  "Панорама",  а
второе из Нью-Йорка, от главного редактора газеты "Новое Русское  Слово"
Георгия Вайнера.
   Киты русско-американской журналистики предлагали Шуре  сотрудничество
и обещали братскую поддержку. Когда я увидел этот ворох  предложений,  о
каждом из которых можно было только мечтать, я попытался представить се-
бе, что же произошло за те последние сутки в Белом  Доме.  Как  все  это
можно было организовать за одну ночь, если этот  портфельчик  уже  утром
летел вместе со мной и Ларри Брауном из Вашингтона в Нью-Йорк!  Уму  не-
постижимо... А может быть, это и есть - Америка?
   Теперь по поводу болезни Шуры...
   Все было точнехонько так, как это мне и приснилось! Остановка автобу-
са, потеря сознания, ограбление (поэтому никто не мог  узнать,  что  это
Шура) и знаменитый Бруклинский госпиталь Маймонидеса, который явился мне
во сне старым бронзовым испанским евреем в чалме и халате...
   В госпитале Шуру сразу же принялись оперировать - поменяли в  Шурином
сердце какой-то сосуд, который, оказывается, уже ни к черту не  годился.
Конечно, столько выпивать и трахаться, столько сочинять в  стол  и  жить
впроголодь, - это даже фановая труба не выдержит, а не то что  какой-ни-
будь там сосудик!
   Так вот, пока Шура лежал на операционном столе под наркозом, а  потом
в реанимации (тоже лыка не вязал...), ОН ВИДЕЛ ВСЕ, ЧТО  ПРОИСХОДИЛО  СО
МНОЙ В ПОРТУ ЭЛИЗАБЕТ, СЛЫШАЛ ВСЕ МОИ ВОПЛИ И  ПРИЗЫВЫ  И  ОТ  ЭТОГО  НЕ
УМЕР! Чтобы не оставлять меня одного в чужом городе, в незнакомой  стра-
не... Потрясающая же штука! Верно?
   А В. Кунин считал, что Читатели должны об этом сами догадываться. Ох,
чувствую, старик совсем сдает...
   За три с половиной последних месяца Шура насобачился довольно  сносно
говорить по-английски. Но это уже была заслуга Тимура.
   Ребенок как лев бьется за правильное Шурино произношение  и  орет  на
него за малейшую ошибку.
   Иногда, от дикой усталости - Публичка, заметки в газеты, рассказы для
"Панорамы", работа с издательским переводчиком  Шуриной  книги,  -  Шура
открытым текстом посылает Тимурчика в жопу, а Тимурчик в ответ,  издева-
тельски и очень точно копируя жлобский Шурин выговор, называет его "Шле-
мазл с Брайтон-Бич"... Откуда он знает, что такое  "шлемазл",  -  одному
Богу известно. А несколько дней тому назад Рут была очень занята в своем
новом отделе, и Шура вынужден был пойти в школу к Тимуру на родительское
собрание. Там он познакомился с классным руководителем мистером Хьюзом и
выступил в роли полноправного родителя ученика Тима Истлейка.
   Вернулся он из школы настолько ошарашенный  своим  новым  и  дополни-
тельным предназначением, что потом (Слава Богу, слышал только я,  Тимур-
чик дрых без задних ног...) они с Рут всю ночь трахались, как  умалишен-
ные, чуть ли не до самого утра - видать, решили еще  одного  "Тимурчика"
сделать!
   А разве неинтересно господам Читателям было бы узнать, что две  самые
популярные в мире телевизионные станции Си эН эН и эН Би Си растрезвони-
ли на весь свет о моем пребывании в Белом Доме и о  том,  как  встречали
меня в Нью-Йорке на лужайке  перед  Генеральной  Ассамблеей  Организации
Объединенных Наций?! Или о том, что Тимур делал обо мне доклад  в  своей
школе?.. А вот что безумно интересно, но совершенно неясно - откуда  Лю-
дям стал известен наш новый телефон?!!
   К  нам же отовсюду посыпались звонки! И среди массы чужих,  абсолютно
незнакомых голосов чуть ли не на всех языках планеты были и  такие  род-
ные, как голоса Фридриха фон Тифенбаха, Тани Кох и профессора  Фолькмара
фон Дейна из Германии; Хельги и Руджеро Манфреди и Эриха Шредера из Ита-
лии, где они втроем отдыхали в Лидо-ди-Езоло под Венецией, в домике  ма-
тери Руджеро...
   С Индийского океана пришла радиограмма от "Академика Абрама  Ф.  Иоф-
фе", подписанная Александром-Ивановичем-Кэп-Мастером...
   Даже из России к нам пробились Водила с Настей  и  младший  лейтенант
милиции Митя Сорокин, который усыновил моего ближайшего корешка Бесхвос-
того Кота-Бродягу. Теперь они вместе халтурят в одной охранной организа-
ции и живут припеваючи. Им бы только приглашение в  Америку  на  парочку
недель - мир посмотреть. А так они из России никуда!  Потому  что,  если
Человек и Кот - с ГОЛОВОЙ, то нигде сейчас столько, сколько в России, не
заработаешь. В этом смысле - полная отвязанность...
   И Рут послала им приглашение. Так называемый "Гостевой вызов".
   Из Англии к осени хочет прилететь в Нью-Йорк доктор  Ричард  Шелдрейс
познакомиться со МНОЙ.
   Я сам говорил с ним по телефону и с неловкостью должен заметить,  что
основоположник и создатель ЭТОГО языка говорит на нем значительно  хуже,
чем Люди, с которыми мне удавалось вступить в полный КОНТАКТ...
   Наверное, для этого нужна не только крепкая теоретическая научная ба-
за, но и та вязь личных взаимоотношений, которые в просторечьи называют-
ся - ДУШЕВНЫМИ...
   На самое жаркое время в летнем Нью-Йорке мы все четверо хотим улететь
во Флориду. Там взять напрокат какой-нибудь автомобильчик и смотаться  к
дому Хемингуэя в Ки-Уэст, где по завещанию старика Хема живет около сот-
ни Кошек и Котов.
   Шура обожает Хемингуэя, я - Кошек, Рут - океан, а Тимурчик - меня.  А
я без них всех теперь просто жить не могу! Поэтому поездка обещает  быть
симпатичной...
   В августе Тимур летит на две недели в Израиль, в гости к Маше Хотимс-
кой и ее папе. Получив аванс за книгу, Шура первым делом купил Тиму  би-
леты на самолет в оба конца и отложил для Тимура еще достаточную  сумму,
чтобы тот мог чувствовать себя в Израиле совершенно свободно и, как ска-
зал Шура, "покупать для Маши цветы в самых роскошных  цветочных  магази-
нах!"
   Но к сентябрю мы все должны быть в Нью-Йорке. Во-первых, у  Тимура  -
школа. Во-вторых, у Шуры выходит книга, которая уже сейчас  рекламирует-
ся. Сам видел в нашей китайской "Союзпечати"...
   А в-третьих, в конце сентября я буду вынужден улететь в  Лос-Анджелес
на съемки фильма "Русский Кот". Сценарий был бредом  сивой  кобылы,  как
сказал Шура. Тут тебе и русская мафия, и  шпионаж,  и  публичный  дом  в
Кремле, и... Короче, весь набор кретинских штампов, которыми  пользуются
американцы, когда начинают сочинять фильмы о России...
   Поначалу, как только мы прочитали сценарий, мы вообще дня два были  в
шоке. А потом Шура посоветовался с Рут и категорически отказал  кинокон-
церну "Уорнер Бразерс" в нашем участии. И теперь они,  не  желая  терять
уже разрекламированную тему, предложили Шуре принять участие  в  перера-
ботке сценария. За очень приличные бабки!.. Шура сценарий переписал,  но
гонорар получать воздержался.
   Пока...
   Вот теперь мы все четверо сидим и думаем: переработка киносценария  -
это частнопредпринимательская деятельность или нет?
   Ибо мы совсем не хотим, чтобы Шуру, государственного служащего, штат-
ного сотрудника Нью-Йоркской Публичной библиотеки, вышибли бы  с  сорока
восьми тысяч твердого и постоянного годового оклада за то, что он испра-
вил идиотский киносценарий и сможет получить достаточно большие  деньги,
но всего лишь ОДИН раз!
   Я уже спрашивал об этом у В.  Кунина  -  все-таки  бывший  профессио-
нальный киносценарист. Ни хрена он не знает, этот Кунин!.. Ну совершенно
отстал старик от жизни.
   ...А СО ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ У НАС ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПОРЯДКЕ!
   Ой, черт меня возьми! Кажется, я и сам закончил книжку фразой,  кото-
рую предлагал старик Кунин?!
   Ну надо же?! Кто бы мог подумать, что я стал так внушаем и  восприим-
чив?!


?????? ???????????