Цикл "Конан-варвар"
Роберт Говард, Л.Спрэг де Камп:
АЛЫЕ КОГТИ
БАРАБАНЫ ТОМБАЛКУ
БАССЕЙН ЧЕРНЫХ ДЬЯВОЛОВ
БОГ ИЗ ЧАШИ
БОГ, ЗАПЯТНАННЫЙ КРОВЬЮ
В ЗАЛЕ МЕРТВЕЦОВ
ВОЛЧИЙ РУБЕЖ
ГВОЗДИ С КРАСНЫМИ ШЛЯПКАМИ
ГИБОРЕЙСКАЯ ЭПОХА
ДОЛИНА ПРОПАВШИХ ЖЕНЩИН
ДОРОГА ОРЛОВ
ДОЧЬ ЛЕДЯНОГО ГИГАНТА
ДЬЯВОЛ ИЗ ЖЕЛЕЗА
КИНЖАЛЫ ДЖЕЗМА
КОНАН, ВАРВАР ИЗ КИММЕРИИ
КОНАН-ВАРВАР ЧАС ДРАКОНА
КОНАН-ВОИН
КОРОЛЕВА ЧЕРНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ
ЛОГОВО ЛЕДЯНОГО ЧЕРВЯ
ЛЮДИ ЧЕРНОГО КРУГА
МОРДА В ТЕМНОТЕ
Мечи пурпурного царства
ПО ТУ СТОРОНУ ЧЕРНОЙ РЕКИ
ПОЛЗУЩАЯ ТЕНЬ
ПОЛНЫЙ ДОМ НЕГОДЯЕВ
РУКА НЕРГАЛА
ТЕНИ В ЛУННОМ СВЕТЕ
ЧЕРНЫЙ КОЛОСС
ЯСТРЕБЫ НАД ШЕМОМ
Р.Говард, Стив Перри: ПОВЕЛИТЕЛИ ПЕЩЕР
О.Эйриксон: ИЗГНАННИК С СЕРЫХ РАВНИН
Лин Картер, Л.Спрэг де Камп: КОРОНА КОБРЫ
Роберт ДЖОРДАН: КОНАН-ЗАСТУПНИК
Майкл МЭНСОН: КОНАН И ДАР МИТРЫ
Роланд ГРИН:
КОНАН ХРАБРЫЙ
ВОЛШЕБНЫЕ КАМНИ КУРАГА
ИЗГНАННИК С СЕРЫХ РАВНИН
О.Эйриксон
Глава 1. НОЧНОЙ БРОДЯГА
Ночь окутала Тарантию, великий город великого
королевства. Черное небо усеяли крупные звезды; казалось,
они нависли так низко, что касаются своими лучами крыш,
парапетов городских стен и могучих башен, что охраняли
каменный пояс Тарантии. Столица Аквилонии спала. Ночную
тишину нарушила лишь звонкие удары колотушек сторожей,
обходивших дозором свои участки. Время от времени они
перекликались зычными голосами, но крики их не тревожили
сон обитателей города. Наоборот, заслышав сквозь дрему
протяжный долгий вопль, купец или ремесленник, либо кто-то
иной из городских жителей - вместе со своей супругой и
домочадцами - засыпал еще крепче, поглубже зарывшись в
подушки, и сны его были сладкими и радужными. Только воров,
грабителей да прочую нечисть, промышляющую темной порой,
звуки колотушек и крики сторожей заставляли вжиматься в
стены и прятаться в подворотнях. Но на этом их тревоги не
кончались: отряды городской стражи прочесывали улицы и
кривые переулки, отлавливая любителей ночной поживы. Так
повелел Конан, король Аквилонии.
Едва миновала вторая стража, о чем оповестили голоса
ночных охранников, как окно на втором этаже постоялого
двора "Одноглазый Волк" распахнулось, ударив о стену
затянутыми бычьим пузырем ставнями. Из окна во двор
выпрыгнул человек, легко приземлился на утоптанную почву и
сразу встал на ноги. Привязанные рядом лошади обеспокоено
захрапели, встревоженные его внезапным появлением; храп
лошадей разбудил большого рыжего пса с обрубленными ушами,
мирно дремавшего в конуре - он, громыхая цепью, кинулся к
незнакомцу и залился утробным низким лаем. Человек сделал
два шага навстречу собаке, и пес захлебнулся, отпрянул и,
поскуливая, забился в конуру.
За дверями, что вели внутрь постоялого двора, грохнул
засов, и незнакомец, метнувшись за угол, прижался к стене.
Дверь распахнулась. Заспанный гостиничный прислужник
появился на пороге с зажженной лампой в руке, потирая
кулаком веки; потом он поднял лампу повыше, уставившись в
темноту двора припухшими со сна глазами. Но лошади уже
успокоились, собака не вылезала из конуры, поэтому на
заросшей щетиной физиономии появилось недоумение. Слуга,
здоровенный малый с плохо мытой шеей, потоптался на пороге,
решая, что делать дальше: произвести обход или пойти
досыпать. Приняв решение, он пошарил за дверью, извлек
оттуда увесистую палку и, с палкой в руке, направился к
собачьей конуре. Пес выскочил из своего убежища на зов и,
радостно повизгивая, завертел хвостом. Некоторое время
слуга тупо следил за проявлениями собачьей преданности,
потом озарение коснулось его дремлющего мозга.
- Ублюдок... пустобрех... отродье Нергала! - хрипло
проревел он и вытянул бедного пса палкой вдоль хребтины.
Собака с истошным визгом прянула назад, в конуру. Слуга
посмотрел ей вслед и с чувством сплюнул. Он сунул палку
под мышку; пасть его распахнулась в звучном зевке. Затем,
почесав толстыми пальцами копчик, он поплелся к дверям
гостиницы. Дверь за его спиной со стуком захлопнулась,
загремел засов и наступила тишина.
Тогда незнакомец, скрывавшийся в тени, покинул свое
убежище и быстрым шагом пересек двор. Пес не казал носа
из конуры, кони мерно хрупали зерном. Человек поднял
перекладину, запирающую ворота, толкнул тяжелую створку
ворот и проскользнул в образовавшуюся щель.
Покинув двор гостиницы, незнакомец. Улица была пуста,
окна близлежащих домов темнели, словно бездонные провалы
пещер. Он развернулся и побежал вдоль улицы ровным упругим
шагом воина, держась поблизости от стен, чтобы в случае
чего иметь возможность быстро скрыться. Судьба, однако,
оказалась к нему благосклонна: препятствий на пути не
встретилось. Ночной путник пересек кварталы знати и
очутился перед стеной, окружающей королевский дворец. Здесь
он остановился.
Человек поднял голову, цепким взглядом ощупав верх
стены. Заметив силуэты двух часовых, он покрутил головой и
ухмыльнулся каким-то своим мыслям; затем подобрался к стене
поближе - к тому месту, где тень от сторожевой башенки
черной непроницаемой завесой падала на камни кладки.
Вступив в темноту, незнакомец точно слился с ней и стал
невидим. Он вытащил из-за пояса два узких стилета с
прочными четырехгранными клинками и, вонзая кинжалы в щели
меж камнями, начал подъем.
Глава 2. В ПОКОЯХ КОРОЛЯ
Конан, король Аквилонии варвар из Киммерии, спал,
раскинув по широкому ложу руки, способные свернуть шею быку.
Это были личные покои короля в которых он уединялся,
когда не спал в опочивальне Зенобии, своей королевы. Здесь
же, собрав военачальников он провел уже не один военный
совет. Сюда приводили гонцов, примчавшихся на взмыленных
лошадях, отсюда же они уходили, унося в сумках приказы,
скрепленные королевской печатью, оттиснутой на цветном
воске. Стены покоев, задрапированные плотной темно-зеленой
тканью, несли не себе груз разнообразнейших доспехов и
оружия. Кованные, склепанные из тысяч колечек кольчуги
соседствовали с панцирями из кожи, покрытыми тонкими
металлическими чешуйками в несколько слоев; кривые
кхитайские мечи висели рядом с тяжелыми прямыми эспадронами,
сработанными кузнецами Асгарда и Ванахейма; изогнутые
кинжалы кочевников пустынь широким веером окружали боевые
топоры с массивными топорищами, отполированные до блеска
прикосновениями ладоней воинов, огрубевших от мозолей.
Укрепленные в специальных стойках, вдоль стен выстроились
копья, дротики и алебарды. Доспехов и оружия, которые
находились в королевских покоях, хватило бы на то, чтобы до
зубов вооружить небольшой отряд ратников.
Посреди залы стоял большой шестигранный стол,
сколоченный из дубовых досок и покрытый темным лаком. Стол
окружали дубовые кресла; их ножки, вырезанные в форме
львиных лап, покоились на красном туранском ковре. Одну из
стен занимал огромный камин, сложенный из гранитных
валунов; у противоположной стены находилось широкое ложе,
застланное множеством шкур, в изголовье которого висел
длинный и широкий меч в старых потертых ножнах.
Легкий, еле слышный шорох, раздавшийся в тишине чертога,
мгновенно разбудил короля. Конан сел в постели, хмурясь и
протирая глаза; лицо его, только что спокойное и
безмятежное, приняло сосредоточенное выражение. Источник
звука он определил сразу - подозрительный шорох доносился из
каминной трубы, от огромного очага, украшавшего его спальню.
Киммериец прислушался, и в его холодных синих глазах
сверкнуло раздражение. Столько шума мог производить только
человек! Какой-то ополоумевший вор, решивший поживиться во
дворце тем, что плохо лежит? Что ж, он попал прямо туда,
куда нужно! С угрюмой ухмылкой король откинул в сторону
шкуру, служившую одеялом, и протянул руку к мечу, висевшему
в изголовье. Стражу, что ли, позвать, мелькнула ленивая
мысль. Он отмахнулся от нее и, бесшумно соскользнув в ложа,
неслышным шагом подкрался к камину. Глазам его темнота
помехой не была: он сразу разглядел конец веревки, свисающий
из дымохода. Веревка дергалась туда-сюда, а из трубы
явственно был слышен негромкий шорох. Памятуя свой
собственный опыт в подобных делах, Конан убедился, что вор
лезет в одиночку. Совсем спятил, решил он. Раздражение его
улетучилось, и во взгляде киммерийца, направленном в
отверстие дымохода, появилось нечто вроде симпатии.
Надевая набедренную повязку, он обдумал план своих
действий. Вор - явно сумасшедший, ибо только безумец мог
решиться на этакую авантюру. Стражу звать не стоит, а
лучше затаиться где-нибудь в покоях и понаблюдать за
незваным гостем. Потом незадачливого грабителя можно разок
стукнуть по голове, а когда очнется, порасспросить. Ежели
вор, пробираясь сюда, не прикончил никого из дворцовой
охраны, то пусть убирается на все четыре стороны - тем же
путем, каким прибыл; если же он совершил убийство, то будет
принародно казнен, чтобы другим неповадно было. Внезапно
губы Конана тронула довольная улыбка. Хоть какое-то
развлечение в монотонной дворцовой жизни! Он начал уже
уставать от пиров, охоты и государственных дел.
Сняв со стены меч, король освободил его от ножен. Ножны
он спрятал под шкурами, а лежавшую рядом одежду засунул под
кровать. Создав видимость пустой опочивальни, с мечом в
руках Конан вернулся к камину. Свободной рукой он по дороге
прихватил одно и массивных дубовых кресел и притаился за ним
сбоку от камина, чтобы отрезать грабителю путь к бегству.
Ждать киммерийцу пришлось совсем недолго.
Шорох в дымоходе усилился, вскоре Конан услышал, как в
камине тихо скрипнула под подошвами зола. Спустившись вор
замер, прислушиваясь, затем сделал несколько осторожных
шагов, и король уперся взглядом в его спину. Человек в
короткой тунике-безрукавке темного цвета стоял посреди покоя
и, озираясь, вертел головой. Конан, сидя на корточках за
креслом, видел каждое его движение сквозь резную спинку, сам
оставаясь незамеченным. Вот незнакомец крадучись стал
пробираться в центр обширной залы... вот он снова замер,
недвижный, словно скала... вот голова его повернулась к
королевскому ложу...
Конан неслышно поднялся в полный рост, намереваясь
швырнуть кресло под ноги незваному гостю, подскочить к
упавшему и оглушить его одним мощным ударом, но неожиданно
тот обернулся: глаза короля и вора встретились. В следующее
мгновение Конан сильным толчком швырнул кресло. Однако
грабитель оказался не так-то прост; стремительно отпрыгнув в
сторону, он увернулся от летящего в него снаряда, и кресло с
грохотом врезалось в противоположную стену. Киммериец
выскочил вперед, отсекая вору путь к отступлению.
У дверей в королевскую опочивальню стояли в ночном
карауле два гвардейца. Король их, однако, был не из тех
людей, что нуждаются в охране, и стражи от нечего делать
убивали время за игрой. По команде "три" оба одновременно
выбрасывали из-за спины руки с растопыренными пальцами; при
нечетном числе выигрывал один, при четном - другой.
Играли на мелкую медную монету, не ради денег, а на
интерес; бессмысленное занятие, конечно, но оно помогало
скоротать томительное ночное дежурство.
Грохот, вдруг донесшийся из высочайших апартаментов,
заставил стражей переглянуться. Они бросили игру и замерли,
озадаченно прислушиваясь; король не любил, когда его
беспокоили попусту, а крутой нрав его был известен всем.
Наконец старший караульный принял решение: сняв со стены
горящий факел, он осторожно приоткрыл двери и заглянул в
королевские покои. То, что он увидел, повергло его в
изумление - король, пригнувшийся, как хищный зверь, стоял
перед камином в одной набедренной повязке и с обнаженным
мечом в руке.
Конан услышал, как за его спиной тихонько скрипнула
дверь, но даже не обернулся. Ткнув острием клинка в сторону
вора, он отдал краткий приказ:
- Схватить его!
Воин направил свой взгляд туда, куда повелительно
указывал королевский меч, и обнаружил незнакомого человека,
замершего у стены, увешанной оружием. Уже безо всяких
сомнений гвардеец широко распахнул створки дверей и
вполголоса сказал напарнику:
- Еще двоих сюда. Быстро!
Тот кивнул и, выскочив на середину коридора, коротко и
негромко свистнул. Из-за ближайшего поворота высунулась
голова в шлеме. Страж показал два пальца и призывно махнул
рукой.
Трое гвардейцев, бряцая доспехами, направились к
грабителю; четвертый с факелом остался у двери, блокируя
выход.
Вор, однако, не стал дожидаться, пока солдаты
приблизятся вплотную, и проворно метнулся в угол, где
резными ножками кверху валялось кресло. Стражники кинулись
за ним. Они были уже в двух шагах от преследуемого, когда
тот, ухватившись за ножки кресла, не глядя швырнул его себе
за спину. Кресло смело двух солдат, которые бежали впереди;
покатившись по полу, они сбили с ног своего товарища. В
следующий миг незнакомец подскочил к поверженной страже и
одним ударом отправил в беспамятство последнего, не
оглушенного креслом гвардейца; затем звонко и презрительно
расхохотался:
- Эй, король, - вскричал он, - я без оружия!
Конан на мгновение растерялся. Он уже понял свою ошибку
- этот незваный гость мог быть кем угодно, но только не
вором! В душе киммериец одобрил его действия; он и сам бы
поступил точно так же. Теперь этому парню осталось только
схватить со стены что-нибудь из оружия и пробиваться на
свободу - коль уж он попал в такое безвыходное положение. Но
странный незнакомец не делал попытки завладеть мечом или
топором; наоборот, он предупреждал, что безоружен.
- Кром! - рявкнул киммериец. - Кто ты такой и чего тебе
надо?- Я - вор, - с ухмылкой ответил пришелец. - Вор,
который пришел украсть у тебя кое-что.
- По-моему, ты больше похож на помешанного, -
пробормотал Конан. - Только безумца во дворце мне и не
хватало!
Незнакомец стоял среди тел оглушенных стражников,
скрестив на груди руки, и улыбался сверкая белыми зубами.
Конан расслаблено опустил руку с мечом; похоже, его
предположение об окончательно спятившем воре подтвердились
настолько точно, что он этому уже не был рад. Окинув хмурым
взглядом сумасшедшего, король повернулся к гвардейцу,
стоявшему с факелом у двери.
- Ну-ка, парень, кликни людей. И пусть принесут сеть, -
распорядился он.
- Но, ваше величество... - попытался возразить солдат.
- Это просто сумасшедший, - прорычал Конан. - Не
беспокойся, я присмотрю за ним! Кром, как я хочу спать... -
Он широко зевнул.
- Не надо никаких сетей, - грозно предупредил безумец,
- а то я возьмусь за меч. Пусть твой воин остается на месте.
- Останется, останется, - проворчал киммериец и
подмигнул солдату. Тот скрылся за дверью.
- Вот как ты встречаешь гостей! - с негодующим возгласом
сумасшедший устремился к выходу.
- Стой на месте, недоумок! - приказал Конан, но безумец
будто бы и не слышал.
Король отшвырнул меч и кинулся ему наперерез, но не учел
прыти сумасшедшего - тот несся, как ураган, опрокидывая по
пути мебель. Конан занес тяжелый кулак, метя в голову, но
сумасшедший вор внезапно нырнул вниз и прокатился по полу, с
силой ударив короля по ногам. Потеряв равновесие, Конан
рухнул, пытаясь ухватить его за тунику, но промахнулся.
Безумец, сделав ловкий кувырок, вскочил на ноги и полетел к
двери.
Сыпя отборнейшими ругательствами, король выбежал в
коридор.
- Держите его! - взревел он во всю мочь своей могучей
глоткой.
Темная туника мелькала уже в самом конце прохода.
Навстречу ее обладателю с копьями наперевес выступила пара
солдат ночной охраны.
- Взять живым! - вскричал король.
С такого расстояния ему не удалось разглядеть, что
сделал незнакомец, только солдаты, будто тряпичные куклы,
разлетелись в обе сторон и остались лежать неподвижно.
Сумасшедший разразился громким хохотом и стремительными
прыжками помчался дальше.
- Ваше величество! - крик позади заставил Конана
обернуться.
К его покоям спешил отряд из пятнадцати человек во
главе с Паллантидом, командиром Черных Драконов - личной
гвардии аквилонского владыки. Чешуйчатые доспехи воинов
поблескивали в свете факелов, на высоких шлемах развевались
конские хвосты; почти все эти отборные солдаты не уступали
ростом самому королю.
- За мной! - приказал Конан.
Паллантид догнал его и пристроился рядом.
- Что случилось, ваше величество? - спросил он на бегу.
- Во дворце сумасшедший, - кратно ответил король.
Командир Черных Драконов чуть не споткнулся от
неожиданности. Они пробежали мимо валявшихся без сознания
охранников.
- Эй, кто-нибудь! Осмотреть и доложить, - бросил
Паллантид через плечо.
Один из солдат отстал; он склонился по очереди над
бесчувственными телами, затем поспешил вдогонку отряду.
Поравнявшись с командиром, солдат произнес:
- Ран нет. Оба только оглушены.
- Ваше величество, вы уверены, что тот парень - простой
сумасшедший? - осторожно поинтересовался Паллантид.
- Что? - переспросил Конан. - Проклятье! - Он выругался
заметив еще одного солдата, без памяти валявшегося у стены.
- По-моему, он направляется к покоям королевы, -
вырвалось у командира гвардейцев. Кроль ожег его таким
взглядом, что Паллантиду стало не по себе.
- Прибавить шаг! - гаркнул Конан. - Быстрее!
Сам он припустил по коридору со всей скоростью, на
которую был способен. Грохоча сапогами и лязгая оружием,
солдаты устремились за королем.
У дверей в чертоги королевы происходила схватка между
сумасшедшим и тремя Черными Драконами, в ту ночь хранившими
покой и сон повелительниц Аквилонии; четвертый воин караула
вытянулся в стороне на полу, не подавая признаков жизни. В
руках солдат сверкали мечи, а безумец отбивался от них,
вращая копьем, которое, по-видимому, похитил по дороге.
Конан опытным взглядом оценил шансы сражающихся; его
невольно поразила сноровка в обращении с копьем, какую
демонстрировал безумец. Трое меченосцев в полном бессилии
кружили вокруг него, и единственно, что им удавалось -
беспрерывными атаками удерживать незваного гостя на одном
месте. Он же с легкостью отбивал нападение солдат, не давая
им подойти слишком близко. Света от шести факелов
укрепленных в подставках, вполне хватало, и можно было
разглядеть, что на обнаженных руках сумасшедшего нет ни
одного пореза, ни одной раны. Он размашисто ударил копьем,
заставив отскочить противников; вслед за этим безумец
стремительно прыгнул вперед и нанес удар в грудь одному из
солдат. Воин сложился пополам, загребая руками воздух и
рухнул на пол. Теперь у безумца оставалось всего два
противника.
Топот множества ног за спиной принудил странного вора
обернутся.
- А вот и король! - заорал он, не забыв, тем не менее,
свести на нет очередную атаку двух оставшихся стражей. -
Медленно же ты бегаешь, киммериец!
Когда королевский отряд приблизился, сумасшедший занял
позицию у стены, не давая возможности окружить себя. Он
начал вращать свое оружие с бешенной скоростью, так что
копье разрезало воздух с непрерывным низким гудением.
- Так ли он безумен, государь? - ее раз спросил
Паллантид, оценив опытным взглядом сноровку виновника
ночной тревоги.
Король не слушал.
- Сеть! - кратно бросил он.
Трое солдат бросились разматывать принесенную сеть.
- Растяните ее позади меня и будьте наготове, - приказал
Конан.
- Что вы задумали, ваше величество? - обеспокоено
спросил Паллантид. - У нас достаточно солдат, чтобы
справиться с ним.
Киммериец не отвечал; он впился глазами в человека у
стены. Сумасшедший по-прежнему вращал копьем, не
останавливаясь ни на секунду. Сейчас король мог рассмотреть
непрошеного ночного гостя гораздо подробнее, чем при
скудном освещении в собственной спальне. Он был по
полголовы ниже Конана, поуже в плечах и с менее развитой
мускулатурой, но все же не производил впечатление обычного
человека. Казалось, мышцы обвивают его тугими канатами;
сухое натренированное тело профессионального бойца поражало
соразмерностью и мощью.
- Паллантид, этот парень снесет голову любому из твоих
парней даже не поморщившись, - наконец буркнул король и
повернулся к солдатам. - Сеть готова? - спросил он.
- Готова, государь.
- Растяните ее за моей спиной и приготовьтесь.
Командир отдал Черным Драконам распоряжение, и Конан
вышел вперед. Драконы рассредоточились в коридоре,
полукругом охватив безумца; оба воина оставшиеся на ногах, и
караула у дверей в опочивальню королевы, присоединились к
отряду. Они тяжело дышали, пот ручьями стекал по их красным
лицам.
Конан, весь напружинившись, внимательно следил за
безумцем. Тот будто бы врос ногами в пол, откинул
светловолосую, перемазанную сажей голову; на лице его
блуждала странная улыбка, словно предстоящая схватка была
всего лишь забавным аттракционом. Глаза Конана и незнакомца
встретились, и подозрения Паллантида пришли на ум королю -
в зрачках этого человека, проникшего ночью во дворец с
неведомой целью, не было ни капли безумия. Осмысленный
взгляд незнакомца столь же пристально следил за окружившими
его людьми. Правда, в глазах его пряталось нечто такое, от
чего у киммерийца пробежала холодная волна по телу, но
безумием то назвать было нельзя. Тайну пришельца моно было
разрешить, только схватив его, то оказалось весьма
непростым делом.
Незнакомец перестал вращать копьем и застыл, готовый
отразить любую атаку.
- Брось копье и сдавайся! - раздался повелительный голос
Паллантида.
- Попробуй отбери его сам, - безмятежно ответствовал
пришелец, не выказывая даже признаков страха или желания
повиноваться.
Конану не хотелось губить зря своих воинов; он понимал,
что если странный гость выхватил у кого-нибудь меч, то
солдатам не поздоровится. Судя по тому, что натворил
пришелец голыми руками, он способен если не пробиться на
свободу с мечом в руках, то положить столько человек, что
подсчет павших поразит кого угодно. На своем веку киммериец
повидал немало фехтовальщиков и бойцов, чье искусство стало
легендарным, но всем им было далеко до этого человека,
стоявшего сейчас в коридоре королевского дворца. Но
пришелец, похоже, не жаждал крови - он не убил за время
пребывания во дворце никого, хотя мог бы сделать это с
легкостью. Воины, поверженные им, уже подавали первые
признаки жизни; один застонал, другой попробовал подняться и
повалился на колени. Они медленно приходили в себя.
Конан решил сделать последнюю попытку.
- Слушай, вор, - сказал он незнакомцу, - мне по нраву
твоя доблесть в бою. Ты не обагрил своих рук лишней кровью.
Сложи оружие и убирайся, а утром можешь смело возвращаться
снова. В войске всегда нужны такие умельцы, как ты. Слово
короля, ты свободно покинешь дворец, никто не будет чинить
тебе препятствий.
- Спасибо и на том, но без нужного мне я не уйду, -
пришелец отвесил легкий поклон, тряхнув светлыми прядями.
- Кром! что тебе нужно, мерзавец? - поинтересовался
король и добавил: - Твою наглость я прощаю.
- Увидеть королеву Зенобию.
- Что?!
- Увидеть королеву Зенобию, - повторил пришелец.
Король начал поднимать меч, но тут за его спиной
раздался спокойный голос:
- Конан!
Головы людей невольно повернулись. В дверях покоев
стояла королева, закутанная в синий плащ; в правой руке она
сжимала длинный прямой кинжал. Из-за спины Зенобии испуганно
выглядывала прислуживающая ей девушка.
- Шум, которым подняли вы, разбудит даже мертвеца, -
громко произнесла супруга Конана и вызывающе спросила: -
Ну, кто хотел увидеть королеву?
Вдруг киммерийца как громом ударило предчувствие беды;
он ощутил, что сейчас произойдет нечто непоправимое.
- Зенобия, - закричал он, - уходи!
По коридору пронесся порыв холодного ветра, и люди
оцепенели, не в силах двинуться с места.
Пришелец выбросил в сторону королеву руку, и выкрикнул
несколько слов - странны слов, чуждых человеческому уху. С
пальцев незнакомца слетела зеленая молния и ударила королеву
в грудь. Кисть ее бессильно разжалась, ослабевшие пальцы
выпустили клинок; потом тело королевы на миг окутало
зеленоватое свечение; и она медленно опустилась на пол.
Ослепший от горя и ярости киммериец усилием воли сбросил
с себя невидимые пути. Затем он вскинул меч и, взревев
глухо и яростно, прыгнул вперед.
Незнакомец развернулся навстречу летящему в прыжке
королю и нанес ему стремительный удар копьем. Подошвы
Конана еще не коснулись твердой опоры, но лезвием меча он
срезал половину древка, как тонкую тростинку. Острие
описало в воздухе дугу, и пришелец не успел перехватить
обрубок, чтобы парировать второй удар короля; оточенная
полоса стали со свистом врезалась ему в шею, и голова,
нелепо кувыркаясь, взлетела в воздух.
Обезглавленное тело слегка покачнулось от удара, но и
только; ни капли крови не вытекло из перерубленных вен и
артерий. Затем труп опустился на колени и стал слепо шарить
вокруг в поисках утерянной головы, которая откатилась далеко
от места схватки. Это было так неожиданно, что Конан на
мгновение отпрянул. Однако подобная чертовщина была не в
диковинку для короля Аквилонии - во время своих странствий,
полных приключений, он навидался всякого. С ожившими
мертвецами надо обращаться. Ухватив страшного гостя за
тунику, он швырнул его в сеть.
- Свяжите его! - рявкнул король. - Да побыстрее,
недоумки!
Грозный окрик вывел людей из оцепенения. Хотя лица
солдат побелели от страха, ослушаться приказа не посмел
никто; они скопом навалились на внушающего ужас врага,
подбадривая друг друга криками. Обезглавленное тело
пришельца туго запеленали в сеть, но оно безостановочно
извивалось в путах, стремясь вырваться на свободу.
Конан подбежал к неподвижно лежащей королеве.
Девушка-прислужница стояла на коленях перед Зенобией,
закрыв лицо ладонями; плечи ее тряслись. Король опустился
на колени рядом с ней и прижался ухом к груди жены. Когда
он поднял голову, лицо его было искажено гримасой отчаяния.
Верный Паллантид осторожно приблизился к королю.
- Государь, что с королевой? - тихо спросил он.
- Она мертва, Паллантид, - глухо ответил Конан, поднимая
сжатые кулаки над головой. - Мертва! - прорычал он со
стоном, тяжело поднимаясь с пола.
- Унесите королеву в ее покои... - начал было он, но сам
себя прервал. - Нет. Я сам!
Он бережно поднял тело Зенобии, прижав к могучей груди
и со своей печальной ношей направился к дверям опочивальни.
Девушка последовала за ним, не переставая плакать.
- Ваше величество, - окликнул киммерийца командир Черных
Драконов, - а что делать с этим? - Паллантид мотнул головой
в сторону кокона из сети, извивающегося в ногах у солдат.
Конан хмуро взглянул на него - в синих глазах короля
бушевало холодное пламя.
- Подождите. Я сейчас вернусь, - сказал он.
Не в силах выдержать взгляда короля, Паллантид
склонился в поклоне и не разгибал спины, пока дверь не
скрыла за собой государя.
Конан бережно уложил тело Зенобию на ложе. Пальцы его,
огрубевшие от меча, коснулись вороных прядей. Волосы
разметались по пышным подушкам, обрамляя белое, как мел,
лицо.
- Позови остальных, - приказал Конан служанке. -
Оденьте и приберите его.
Девушка бросилась выполнять приказание. Когда она
вернулась, короля в покоях уже не было.
* * *
Солдаты столпились вокруг безголового, с суеверным
ужасом наблюдая за его конвульсиями. Опытные бойцы,
ходившие с королем не в один поход, участвовавшие в
разгроме армии Ксальтотуна, он все же никогда не
сталкивались с колдовством так близко. Тем более с таким!
Воины нерешительно переминались, вполголоса
переговаривались между собой. Когда тело вдруг перестало
биться в тщетной попытке разорвать крепкие сети, вздох
облегчения вырвался у всех разом, как по команде. Паллантид
отослал троих охранять голову незнакомца, и солдаты
окружили ее, держась на почтительном расстоянии. Голова
лежала на полу и строила угрожающие гримасы, от которых у
воинов под кольчугами бежали струйки холодного пота.
Командир Черных Драконов неторопливо расхаживал между телом
и головой, положа руку на рукоять меча: ему тоже было не по
себе, но он старался сохранить бесстрастность. Когда король
вышел из покоев Зенобии, Паллантид поспешил ему навстречу.
Киммериец мельком взглянул на спеленатое тело и прямиком
направился к голове. Паллантид последовал за ним, держась
позади. Конан присел на корточки перед головой, которая тут
же перестала корчить гримасы и устремила на короля
светло-желтые глаза.
- Кто ты? - спросил Конан. - Отвечай! Клянусь Кромом, я
найду способ развязать тебе язык. Из какой преисподней ты
явился?
- Меня зовут Зольдо, - ответила голова.
- Зовут? - прорычал киммериец. - Лучше скажи, звали! Не
думай, что твои колдовские фокусы делают тебя неуязвимым. У
каждого есть своя смерть, и я - клянусь Кромом! - найду, где
лежит твоя!
- Тогда считай, что мы договорились, - сказала голова. -
Надеюсь, слово короля так же крепко, как и его удар мечом.
- Что ты несешь, падаль? - взревел Конан и, схватив
голову за длинные пряди, поднял в воздух.
Зольдо страдальчески наморщил лоб.
- Король, - протянул он, - твоя королева не мертва, она
всего лишь уснула. Слышишь, уснула! Ты понимаешь, что я
сказал?
До Конана дошел смысл этих слов, и он разжал пальцы.
Голова с гулким стуком шлепнулась на пол.
- Полегче, король, - заявила она, подскочив при
падении, - со своей головой ты бы так не обращался.
Конан подхватил ее и поставил на обрубок шеи.
- Так-то будет лучше, - удовлетворенно отметил Зольдо.
- Значит, уснула? - переспросил киммериец. Сам не зная
почему, он сразу поверил речам пришельца; в безумных его
поступках была какая-то логика - впрочем, совершенно
непонятная Конану. - Но как я могу тебе верить? Ведь ты -
колдун и нечисть?
И тут голова сказала то, что повергло короля в
изумление.
- Спроси Пелиаса, - произнесла она. - Он подтвердит мои
слова.
Глава 3. ОДИН НА ОДИН С ГОЛОВОЙ
Командир личной гвардии с неменьшим изумлением услышал
приказ, исходящий из уст государя:
- Отнесите тело в мои покои.
Паллантид не осмелился возразить - тем более, что
король, небрежно ухватил голову Зольдо за волосы, встал и
направился мимо ошарашенных солдат.
Необычное шествие проследовало по королевскому дворцу.
Возглавлял его сам Конан; он нес отрубленную голову, крепко
ухватив ее за длинные светлые пряди. За ним трое солдат
тащили на плечах ношу, туго стянутую сетью. Остальные
воины почетным караулом окружили короля и его
сопровождающих.
Навстречу шествию торопился большой отряд, поднятый по
тревоге. Конан жестом подозвал к себе начальника Черных
Драконов.
- Паллантид, отпусти людей. Отмени тревогу и прикажи
держать язык за зубами. Кто проболтается, тому не сносить
головы.
Паллантид, выслушав приказ, поклонился и поспешил его
выполнять. Он опередил шествие и взмахом руки остановив
солдат, затем отдал распоряжение лейтенанту; тот рявкнул на
своих людей, и воины, развернувшись, направились назад, в
казармы.
- Ваше величество, после того, как вы пройдете в
опочивальню, я прикажу сменить все караулы, - отрапортовал
вернувшийся Паллантид.
- Хорошо. Но проследи, чтобы не было лишних разговоров.
Когда король остался в покоях наедине со своим ужасным
собеседником, Паллантид выстроил участвовавших в ночном
сражении гвардейцев и обратился к ним с небольшой речью.
- Сейчас придет смена, и вы отправитесь в казармы. О
виденном языками не плести! Королева жива. Преступник
схвачен и обезглавлен. Понятно? Обезглавлен! Кто лишнее
ляпнет, окажется на северной границе или в Боссонских
топях. Это в лучшем случае! Я прослежу сам. В худшем -
будет искать свою башку, если сумеет. Все!
После произнесения этих слов Паллантид придирчиво
оглядел солдат, желая определить, какое впечатление
произвела на подчиненных его краткая речь. Результаты
осмотра удовлетворили его. Гвардейцы были поражены: обычно
командир ронял два-три слова, а тут целая речь! Что
касалось мрачных перспектив, нарисованных им, то они
прекрасно знали, что все это правда: Паллантид всегда
выполнял свои обещания, какими бы они не были. И,
естественно, служба во дворцовой охране не стоила того,
чтобы менять ее на границу. Поэтому каждый солдат поклялся
себе молчать до самой могилы. Паллантид же знал, что все
солдатские клятвы - до третьего кувшина вина в харчевне. Но
ничего! Первое время они будут молчать под страхом
наказания, ну а дальше, когда все увяжется, выболтанная под
страшным секретом тайна превратится всего лишь в пьяную
болтовню упившегося солдата.
Сам же командир Черных Драконов отправляться спать не
собирался; проследив за сменой постов, он вернулся к покоям
Для него было ясно как дважды два, что все еще только
начинается.
* * *
Оказавшись, снова в своих покоях, король громким голосом
потребовал огня. Паллантид без промедления вошел к нему с
факелом. Он собрался зажечь свечи, но Конан отобрал у него
факел и движением руки повелел удалиться. Положив голову
Зольдо на стол, он снял с каминной полки литой бронзовый
подсвечник с целыми свечами и запалил их от факела, который
загасил о решетку очага и отбросил прочь. Затем киммериец
поставил подсвечник на стол рядом с головой. Расплавленный
воск капнул со свечи ей на щеку, и Зольдо, скосив глаза,
недовольно поморщился. Король тем временем поднял тело и
перенес его на середину комнаты - так, чтобы оно было поле
зрения. Наконец он сел в одно из кресел и, протянув руку,
повернул голову лицом к себе.
- Ты знаешь Пелиаса, огрызок? - спросил он мрачно.
- Еще бы мне его не знать, - ответил Зольдо и добавил:
- Не зови меня так - я ведь сказал тебе свое имя.
- Я сожгу тебя по частям и развею пепел по ветру! -
Конан так сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев.
- Полно, король, твой гнев бессилен, а угрозы смешны, -
голова моргнула и ухмыльнулась. - Сон твоей супруги тогда
продлиться на весь срок жизни, отпущенный ей богами, и тихо
перейдет в смерть. В таком случае моешь укладывать свою жену
в усыпальницу прямо сейчас. А меня ты этим не убьешь.
- Что тебе надо, нечисть? Выкладывай! - Конан испустил
тяжелый вздох.
- Я не нечисть, киммериец! - рявкнула голова. - Я -
Зольдо! Бессмертный Зольдо! Запомни это!
Заявление головы повергло Конана в тяжкие раздумья. Так
или иначе смерь жены он не собирался оставлять без
отмщения, и путь его - учитывая странные обстоятельства
дела - все равно вел к волшебнику Пелиасу. Только этот
чародей мог дать ответы на его вопросы, как уже случалось и
раньше. С волшебником киммериец поддерживал отношения,
которые можно было назвать дружескими, если бы Пелиас не
был колдуном. Кроме того, Конан однажды вызволил
волшебника из плена у черного мага, которому он хоть
сколько-то доверял.
Поразмыслив некоторое время, король снова уставился на
голову Зольдо и недоверчиво переспросил:
- Так ты бессмертен?
Голова помрачнела.
- Да, мой король. И я пришел к тебе предложить сделку:
жизнь за жизнь, смерть за смерть.
- Как это?
- Ты сам сказал: у каждого есть своя смерть. Есть она и
у меня, только мне ее не достать. Я хочу, чтобы ты нашел
мою смерть.
- И что же потом?
- Когда я умру, чары развеются и королева проснется.
- Да? - Конан недобро усмехнулся. - Ты уже солгал, когда
назвал себя бессмертным: если у тебя есть смерть, то твоему
бессмертию - грош цена.
- Ты мне не веришь? - удивилась голова.
Конан яростно оскалился.
- Кром, владыка Могильных Курганов, пошли мне терпение!
Почему это я должен тебе верить? Тебе, отродье Нергала?
- При чем тут Нергал? Я тебя не обманывал с самого
начала. Я сказал тебе, что пришел обокрасть тебя - сделал
это: я украл у тебя королеву. А теперь я тебе говорю, как
ты можешь ее вернуть, в этом есть и моя выгода. Я - честен!
- Ты - кусок протухшей мертвечины! Ублюдок, который
тайком пролез в мой дворец, чтобы добраться до ни в чем не
повинной женщины! - заорал Конан, стискивая огромные
кулаки.
Зольдо нахмурил брови.
- А что мне было делать? - глухо проговорил он. -
Выполнить мое условие в силах только ты... только ты, и
никто больше.
- Кто тебя это сказал? - вскинулся король.
- Пелиас, - отрезала голова.
- Ладно, - Конан покачал головой, - я верю тебе в том,
что моя супруга жива - в это я просто хочу верить. Другого
выхода у мен нет. Я отправлюсь к Пелиасу поутру, твое тело
останется скованным в темнице, а ты, огрызок, в мешке
отправишься со мной, как залог своих собственных слов.
- Не стоит этого делать, король. Ты ведь можешь потерять
меня по дороге, не так ли? И нужно ли понапрасну терять
столько времени на поиски? - попытаться возразить голова. -
Проще послать гонца к Пелиасу и подождать, пока он не
прибудет.
- У тебя, видно, через шею вытекли все мозги, -
сморщился Конан. - Вряд ли Пелиас покинет свое логово,
даже ради удовольствия лицезреть тебя разделенным на две
части. Паллантид! - гаркнул он.
Командир Черных Драконов безмолвно вырос на пороге.
Конан ткнул пальцем в неподвижный сверток на полу
опочивальни.
- Тело отнести в темницу, - приказал он. - Сетей не
снимать. Заковать в цепи и приковать к стене. Поставить
охрану. Глаз не спускать.
- Слушаюсь, государь. - Паллантид замялся. - Государь...
- Что еще? - нахмурился Конан.
- Может, стоит сообщить графу Просперо...
- Ты прав, - кивнул король. - Распорядись, чтобы
послали за графом. Он мне понадобится. Да, и прикажи
принести мне крепкий ларь - с замком и ключами.
Паллантид, отвесив еще один поклон, шагнул вперед.
- Ты куда? - брови Конана снова сдвинулись.
- Я отнесу тело сам, господин, - ответил Паллантид. -
Палач - немой, не проболтается, а лишние слухи нам ни к
чему.
Конан озадаченно почесал в затылке.
- Похоже, я тебя недооценивал, - произнес он.
Паллантид лишь пожал плечами, затем, взвалив тело на
плечо, покинул королевскую опочивальню. Конан пристально
смотрел ему вслед.
- Киммериец, - позвала голова со стола, - ты
недооцениваешь своих слуг, но переоцениваешь себя. Садись и
слушай! А выслушав, немедля посылай гонца за волшебником.
Пелиас приедет, не беспокойся.
Глава 4. КОРОЛЕВСКИЙ СОВЕТ
Граф Просперо, полководец и правая рука правителя
Аквилонии, нашел своего владыку в опочивальне королевы
Зенобии.
Графа поднял с постели запыхавшийся нарочный, принесший
в тарантийский дворец Просперо записку Паллантида,
командира Черных Драконов, королевской гвардии. Король
призывал графа к себе. Срочно.
Просперо, известный мудростью и опытом, не стал гадать,
что заставило короля вытащить его ночью из постели. С таким
владыкой как Конан, придворным и рыцарям спокойная жизнь не
грозила - что, впрочем, устраивало графа гораздо более, чем
дворцовые интриги; он был с Конаном с самого начала его
правления и делил с ним все превратности судьбы. Итак,
граф покинул ложе, спешно оделся и направился во дворец,
где его встретил Паллантид. Брови Просперо полезли вверх,
когда командир Черных Драконов сообщил ему последние
новости. Граф рассеяно коснулся украшенной драгоценными
камнями рукояти меча, когда Паллантид упомянул о чарах,
поразивших Зенобию, нахмурился, но не сказал ни слова.
Дурманящий аромат благовоний ударил в ноздри графа,
когда он вошел в покои королевы. Хоть Просперо и был
подготовлен рассказом Паллантида, все же вид Зенобии,
лежащий на украшенном ложе в богатом траурном платье,
заставил его вздрогнуть. Вокруг ложа в курильницах дымились
благовония; облаченные в цвета скорби девушки-прислужницы
глазами, полными слез, смотрели на короля, замершего
посреди зала.
Граф закашлялся, когда клуб дыма из курильниц попал ему
в горло. Король обернулся.
- А-а, Просперо, - мрачно прогудел он, увидев графа.
Просперо с тревогой отметил, что король одет
по-походному.
- Я поторопился, сказав о смерти Зенобии, - продолжал
король, - а теперь ничего не могу поделать с этими
глупышками. Им бы радоваться тому, что королева жива, а они
только молятся, плачут да таращат глаза - со страху, что я
совсем рехнулся. И кого только Зенобия себе выбрала... Я еще
раз повторяю, - снова обратился он к девушкам, - траур
убрать! Королева жива. Она спит. Ясно?
Одна из прислужниц испуганно закивала.
- Ну, слава богам, - король повернулся к Просперо. -
Пойдем, граф, нам есть о чем потолковать.
Тот на шаг отступил, пропуская Конана вперед. На пороге
киммериец еще раз бросил через плечо девушкам:
- Траур убрать! Я зайду и проверю. Сам! - И, провожаемый
напуганными взглядами, вышел.
Просперо последовал за ним.
Конан широкими шагами двинулся вперед. Граф пошел рядом.
- Паллантид рассказал мне многое, но, видно, не все, -
произнес он и спросил: - Что значит твой наряд, Конан? Надо
готовить войско?
- Войско? - Из широкой груди у короля вырвался вздох. -
Нет, войска не надо.
- Почему?
Удивленный возглас Просперо вызвал у короля мимолетную
гримасу.
- Я расскажу тебе остальное, - пообещал он. - И покажу
нечто.
В знакомых покоях, увешанных оружием, где графу
приходилось бывать частенько, он увидел кое-что новое -
на дубовом столе находился небольшой крепкий ларец,
окованный бронзовыми полосами. Король снял с пояса ключ и
отпер ларь.
- Взгляни, Просперо на этот кусок говорящего мяса, -
Конан откинул крышку ларца.
Просперо осторожно заглянул внутрь, и перед его взором
предстала отрубленная человеческая голова. Она смотрела на
графа широко раскрытыми желтыми глазами; светлые волосы,
обрамлявшие ее, были перемазаны сажей.
Голова шевельнула глазными яблоками и раскрыла рот.
- Я не знаю, кто ты, - сказала она, - но убеди короля
дождаться Пелиаса здесь.
Просперо невольно отшатнулся.
Конан свирепо хлопнул крышкой ларца.
- Рассказывай, - потребовал граф.
Король опустился в кресло, скрипнувшее под его тяжестью.
Граф остался стоять.
- Садись, - Конан махнул рукой, и Просперо опустился в
кресло напротив.
- Это чудовище, - король ткнул пальцем в сторону ларца,
- проникло во дворец через дымоход. Там по-прежнему висит
его веревка. - Просперо оглянулся на камни. - Остальное ты
знаешь со слов Паллантида.
- Так, - сказал граф. - Что дальше?
- Дальше! - Конан грохнул кулаком по столу. - Этот
ублюдок своим заклятьем погрузил Зенобию в сон, колдовской
сон, который распадется только тогда, когда он подохнет!
Просперо хранил молчание. Король немного успокоился.
- Ты видел голову, - хмуро произнес он, - тело же
находится в темнице. Этот ублюдок, Зольдо, говорит, что
не может умереть сам. Его отправит в преисподнюю лишь
какой-то дьявольский талисман, а я единственный, кто может
добраться до него, сохранив свою шкуру. Поэтому он желает,
чтобы я принес этот треклятый талисман ему.
- И что же? - спросил Просперо, видя, как король вновь
закипает.
- Вернее, не ему, а Пелиасу, - поправился Конан, - тот
знает, что с ним делать.
- Значит, ты отправляешься к Пелиасу, - задумчиво
проговорил граф.
Конан ответил утвердительным кивком.
- Да, я захвачу с собой в мешке эту башку. Если Пелиас
подтвердит то, что она мне наговорила, мне придется
выполнить ее условие. Проклятье! - выругался он.
Граф погрузился в молчание, обдумывая услышанное.
- На время моего отсутствия ты будешь регентом, -
добавил король.
Просперо рассеяно пошевелил пальцами.
- Почему голова просила меня убедить тебя остаться? -
поинтересовался он.
На лице короля появилось выражение крайнего
неудовольствия и досады.
- Боится потеряться в пути, - раздраженно фыркнул он. -
Желает, чтобы я отправил к волшебнику гонца, уверяя, что тот
не замедлит объявиться.
Просперо снова умолк.
Немногим более года назад король однажды покинул свое
королевство, отправившись на поиски жены, которую похитили
прямо из дворца. Во время пышного бала ее унесло в когтях
жуткое чудовище, вызванное с Гор Ночи колдуном из далекого
Кхитая, решившим уничтожить Конана. Тогда король в одиночку,
в одежде простого наемника, отправился в путь. И сейчас
снова в жизнь его ворвалась магия, опять коснувшись
королевы.
- Может быть, стоит прислушаться к совету головы? -
задумчиво произнес Просперо. - С Пелиасом тебя связывают
давние приятельские отношения... Помнишь, он же помог тебе,
когда Зенобию утащило мерзкое исчадье Нергала, науськанное
черным кхитайским магом!
- О нет, Просперо, - возразил король. - Чтобы Пелиас
покинул свое логово, свои книги, зелья и прочую колдовскую
дребедень? Если такое и случится, то я не знаю, что может
быть тому причиной, но только не моя Зенобия! Если что
понадобиться ему самому, тогда еще можно ждать его
появления, ну а в противном случае надо добираться до него.
- Понятно, - кивнул Просперо. - И все же я попытаюсь
тебя убедить...
Конан прервал его взмахом руки.
- Друг мой, - сказал он, - я благодарю тебя, но ты меня
не переспоришь. Я боюсь.
Чего-чего, а вот такого заявления граф никак не ожидал.
Он с пораженным видом воззрился на короля. Синие глаза
Конана прищурились.
- Я боюсь, Просперо, - король тяжело вздохнул. - Я знаю
Пелиаса несколько лет, с тех пор, как впервые увидел его
плененным в Алой Цитадели. Он могущественный чародей, который
зарылся в свои свитки и знать не хочет ничего кроме них - по
крайней мере, так было раньше. Но иногда у них, у колдунов,
что-то щелкает в голове, и тогда нам обычным людям,
приходится несладко. Вспомни Ксальтотуна, Просперо! Зачем
его вызвали Валерий, Тараск и Амальрик? И что из этого
вышло? А теперь ночью в моем дворце появляется невесть какая
нечисть и вынуждает меня добывать чародейский талисман, и
для кого? Для Пелиаса! Зачем? Что, если Пелиас решил
перестать быть отшельником? А?
- Ну, тогда он обязательно должен откликнуться на твой
зов.
Конан тяжело вздохнул.
- Эх, Просперо, мудрость твоя в тот раз тебя подвела.
Неужто ты думаешь, что если у Пелиаса окончательно съехали
мозги набекрень, я позволю ему появиться в столице моего
королевства? Нет, я еще в своем уме! Я никогда особенно не
жаловал колдунов и доверять им впредь тоже не собираюсь.
Решено, я отправлюсь в Ханарию к нему сам и выведаю все,
что смогу. - Конан замолчал на мгновение, лицо его
помрачнело еще больше. - Зенобия попала в беду, и оставить
это так просто я не могу. Но если происшедшее - дело рук
Пелиаса, то пусть побережется - я никому не спускал
подобных шуток со мной!
Граф понял, что разговор окончен. Он все-таки задал
последний вопрос, хотя знал ответ на него заранее:
- И когда же ты намерен отправиться?
- Немедленно.
Король легко поднялся из кресла, и граф тоже поспешил
встать. Конан уже потянулся за ларцом, когда в покои
торопливым шагом вошел Паллантид.
- Государь, какой-то человек хочет пройти во дворец,
- доложил командир Черных Драконов. - Он желает видеть
ваше величество и уверяет, что вы знакомы. Стража напугана,
потому что он - колдун. Его имя - Пелиас.
Глава 5. ВОЛШЕБНИК ПЕЛИАС
Седовласый, но стройный, как юноша, в длинных шелковых
одеяниях и с деревянным посохом в узкой руке, чародей
появился перед графом и королем. Упругим шагом он вошел в
королевские покои и приветствовал Конана изящным
почтительным жестом и словами:
- Друг мой, сколь рад я видеть тебя вновь! - Точеные
черты волшебника озарила широкая улыбка. - Я думаю, ты
удивлен: Пелиас покинул свои занятия и отправился в
путешествие. Приношу свои извинения за то, что пришлось
немного попугать стражу - уж очень недоверчивые у тебя
солдаты, а мне, прости, ждать недосуг.
- Ты вовремя появился, Пелиас, - загремел Конан, прервал
речь чародея. - Надеюсь, ты мне объяснишь, что все это
значит! - Он грохнул кулаком по ларцу.
- Зная твой горячий нрав, именно за этим я и появился, -
ничуть не смущаясь, ответил волшебник. Между делом он
поприветствовал, как старого знакомого, графа Просперо. -
Лучше прикажи принести вина и еды - в дороге я
проголодался, да и в горле порядком пересохло.
- А, так значит, то ты мне его подослал? - Конан навис
над Пелиасом, сверля чародея взглядом. Рядом с варваром
волшебник казался тонким хрупким деревцем, выросшим по
соседству с исполинским стволом дуба.
- И да, и нет, - ответил чародей и посмотрел в глаза
киммерийцу. Веселость его пропала во мгновение ока; теперь
лицо Пелиаса стало бесстрастным, а взгляд - жестким и
решительным.
- Друг мой, поверь мне: твоей королеве ничего не
грозит, если ты выполнишь то, о чем просит Зольдо, -
сказал он, устало опускаясь в кресло. Маг положил посох на
колени и поинтересовался: - А, кстати, где он сам? Где
Зольдо?
- Один кусок здесь, другой - в темнице. - Король стоял,
уперев руки в бедра, и синие его глаза, сверкавшие из-под
смоляных прядей, пылали бешенством. Он не мог смириться с
предательством чародея; казалось, еще немного, и король
набросится на него.
- Не горячись, Конан, смири свой гнев и выслушай меня, -
голос Пелиаса оставался спокойным, тон - дружеским. -
Однажды я говорил тебе, что судьбы - твоя и твоей королевы
- тесно переплетены с судьбами мира. Ты тогда не принял
моих слов во внимание. Твой гнев - результат этого. Если б
ты прислушался к моим речам, то воспринял бы происшедшее
гораздо спокойнее.
- Хорошо, рассказывай, - проворчал киммериец. Он отступил
на шаг и застыл, скрестив на груди руки.
Пелиас печально вздохнул:
- Может быть, ты прикажешь принести немного вина?
Конан громко хлопнул в ладоши. Появившемуся слуге, который
испугано косился на волшебника, он приказал:
- Вина и еды! На троих.
Пелиас омыл руки в поднесенной ему чаше с водой, вытер
их полотенцем и с видимым удовольствием принялся смаковать
вино из кубка маленькими глотками. Утолив жажду, он
подвинул блюдо поближе. Конан тоже принялся за еду -
аппетит киммерийца ничто в жизни испортить не могло. Граф
Просперо трапезовал не спеша, искоса поглядывая то на
волшебника, то на короля.
Прожевав очередной кусок мяса, Конан буркнул:
- Ну? говори!
Пелиас откинулся на спинку кресла, взял кубок и спросил:
- Зольдо успел тебе что-нибудь поведать?
- Немногое, хотя времени у него было предостаточно. В
основном он убеждал меня послать за тобой гонцов.
- Но ты собирался приехать ко мне сам, прихватив и
Зольдо с собой, - закончил вместо киммерийца Пелиас.
- Не всего, нет, не всего... Только голову этого
ублюдка, - буркнул Конан.
Брови чародея поднялись на какой-то миг, затем он снова
с бесстрастным выражением прильнул к чаше.
- Значит, о нем ты не ведаешь ничего?
- Кроме того, что он назвал себя бессмертным, - сказал
Конан. - Да и какое это имеет значение?
- Можно попросить тебя об одном одолжении?
- Каком же?
- Верни Зольдо голову. Он больше не причинит вреда.
- Ну уж нет! - Конан стуком поставил кубок на стол. -
Если он бессмертный, то подождет и так! А я пока послушаю
тебя и решу, стоит ли это делать вообще.
- Ладно, пусть будет так, - согласился Пелиас. - Но мой
рассказ окажется не из коротких.
Он поудобнее устроился в кресле и, неспешно потягивая
вино, заговорил:
- В незапамятные времена, когда мир еще только
зарождался, боги, чьи имена уже забыты, бились с демонами.
Во главе демонов стоял сам мрачный Сет, Великий Змей,
Пожиратель Миров. Велики и ужасны были ты битвы, от них
кипели океаны и рассыпались в прах горные хребты. Люди,
которые жили тогда, исчезли почти все, только малая их
горстка сохранилась и влачила жалкую жизнь; остальные же
погибли в величайших катастрофах, сопровождающих сражения
между богами и демонами. В решающем бою светлые боги
поразили Сета и отсекли часть его ужасного тела. Она упала
на землю. Демон не мог вернуть ее себе: раненый, он
вынужден был спасаться бегством. Войско его, потерявшее
главу, распалось; исчадья Сета передрались между собой.
Боги воспользовались возникшей междоусобицей и изгнали их
из своих владений. Сет же укрылся где-то во вселенной и
залечил свою рану, но собрать новой войско из рассеянных
демонов ему уже не удалось. А в нашем мире в глубинах
океана так и осталась частицу его тела. Тысячи лет минуло с
тех пор. Поднимались из морских волн новые континенты,
людьми, опускались под воду. Леса заносило песками, и они
превращались в пустыни, и, наоборот, на месте пустынь
вырастали джунгли... Так шло время, и однажды та часть
морского дна, где лежал отсеченный кусок тела Сета,
поднялась на поверхность, явив миру Камень Мертвых - ибо
плоть демона приняла вид камня. Люди вскорости разыскали
его, а жрецы и святые поведали остальным о его
происхождении. Вокруг него возвели святилище, ему приносили
жертвы, пока страна, где его нашли, не обезлюдела. А Камень
Мертвых так и лежит в заброшенном святилище.
Пелиас умолк для того, чтобы оросить пересохшее горло
вином.
- Историю ты поведал занятную, - Конан протянул руку к
кувшину, схватил его и осушил через горлышко. - Но скажи,
для каких черных дел понадобился этот камень тебе?
- Мне?! - усомниться в искреннем изумлении волшебника
было нельзя. Пелиас удивленно приоткрыл рот и несколько
раз моргнул; затем внезапно расхохотался: - ах, Конан,
Конан, мой король... - сквозь смех проговорил он, а
отсмеявшись, продолжил: - так вот в чем ты меня
заподозрил, мой друг! Смею тебя заверить, что для меня
этот талисман столь же бесполезен, сколь и опасен.
- Это почему же? - киммериец нахмурился.
- Просперо, прошу тебя, подлей мне вина, - обратился
Пелиас к графу. Лицо его снова засияло улыбкой. - А я-то
сижу и не совсем понимаю, в чем дело... Ну, да ладно!
Друзья мои, ни один из магов-некромантов - даже из тех,
кто принадлежит Черному Кругу - не решится взять Камень
Мертвых в руки... даже близко подойти не осмелится! Да, в
Камне Мертвых заключена великая сила - возможно, это самый
могущественный талисман в нашем мире, потому что он -
частица демона, и не какого-нибудь, а Сета, владыки
Вечной Ночи, Пожирателя Миров. Но камень сей - всего лишь
часть, не обладающая разумом демона; она может только
уничтожать и разрушать. Подумай, мой король, что прельщает
человека, обратившегося к магическим силам? Власть! В
первую очередь власть! Власть над силами природы, людьми
или, на худой конец, предметами... Коли маг вступит во
взаимодействие с Камней Мертвых, то он будет уничтожен в
первую очередь; а уж посредством его тела и магических
способностей, что возрастут тысячекратно, Камень
постарается уничтожить все в нашем мире и сам мир в
придачу. С демоном еще как-то можно договориться, а это же
просто камень, тупой и безмозглый. За все время, пока он
лежал за земле, ни один маг - слышите, ни один! - не
рискнул воспользоваться им. Проще вспороть самому себе
живот... тогда и ходить-то никуда не надо! Ну, друзья мои,
похож ли я на безумца, который решил отправится в
тартарары, да заодно и прихватить с собой весь мир?
Пелиас замолчал; Конан и Просперо переглянулись. Потом
граф Понтайнии первым нарушил молчание.
- Но, Пелиас, зачем же тебе Камень Мертвых, если он
опасен в первую очередь для тебя самого? - спросил он.
Чародей вздохнул и покачал седой головой.
- Это уже другая история. Началась она давно, и мне
придется рассказать ее вам, - Пелиас чуть прикрыл веки; на
лбу волшебника залегла глубокая складка. - Однажды у меня
в башне появился странный гость. Он поведал мне, что
прислал его один из тех, кто в свое время обучался у меня
магии. Звали пришельца Зольдо. Да будет вам известно, что
у некромантов есть чары, с помощью которых можно вернуть к
жизни мертвеца. Жизнью, конечно, назвать это нельзя, но
душа возвращается с просторов Серых Равнин и вновь
вселяется в тело. Многие колдуны, особенно приверженцы
черной магии, создают себе подобных и делают из них слуг,
которые полностью зависят от воли господина. Только смерть
мага освобождает души этих несчастных из плена, позволяя
им вернуться туда, откуда они были призваны злой волей.
Зольдо тоже один из этих "живых мертвецов". Когда-то он
был воином - и стал бы великим воином, если бы не погиб.
Чародей сделал паузу продолжил:
- Был у Зольдо единоутробный брат-близнец, молодой
маг, чьи таланты и природная склонность к волшбе позволяли
сделать большие успехи на поприще чародейства. Получив
известие о смерти Зольдо, брат его отправился в
путешествие и, вернувшись, привез с собой мертвое тело. Он
совершил над ним надлежащие ритуалы и вернул Зольдо к
видимости жизни. Но не желание обрести слугу, а слепая
любовь к брату была тому причиной! Зольдо, однако,
потребовал вернуть его на Серые Равнины. Брат отказался,
хотя видел, что не принес своему родичу ничего, кроме
страданий. Желая как-то исправить свою ошибку, он совершил
другой ритуал и великими по силе заклятиями связал душу
Зольдо с его мертвым телом навечно: теперь даже его
собственная гибель никак не могла повлиять на оживленного.
Узнав о содеянном над ним, Зольдо сошел бы с ума, если б
мог. Он бы убил брата, но создание чародея не может поднять
руку на своего создателя. Маг же считал, что совершает
благодеяние; он отпустил Зольдо на все четыре стороны,
говоря, что наконец-то спокоен за него. Зольдо ушел,
напоследок прокляв брата. Он решил сам найти способ
вернуться на Серые Равнины, в царство мертвых, и поиски
привели его ко мне. Чары, наложенные на Зольдо, оказались
мне неизвестны, - увы, и я не знаю всего в этом мире! - но
сила их такова, что разрушить действие заклинаний, к
сожалению, может только Камень Мертвых. Об этом я ему и
сказал.
- Я благодарен тебе, Пелиас, за интересные сказки, но
нельзя ли поближе к делу? - раздраженно прервал Конан
волшебника: разъяснения чародея утомили его.
Пелиас отставил прочь кубок и сжал посох тонкими
пальцами.
- Тебе, Конан, надлежит освободить пленника и
отправиться вместе с ним за талисманом. Зольдо будет тебе
проводником, - сказал он.
- А не проще ли собрать армию и пощекотать мечом ребра
его братцу, если уж на то пошло?
- Некому щекотать, Конан, его уже нет в живых! Век его
оказался не столь долог, как он предполагал.
- Туда ему и дорога, - злорадно сказал король. - Собрать
бы вас, колдунов, всех вместе и отправить вслед за ним!
Волшебник пропустил эту реплику мимо ушей.
Конан, не сдерживая ярости, вскочил с кресла и отшвырнул
его пинком в сторону.
- Я не верю тебе! - рявкнул он. - По твоим словам
выходит, что ты это все затеял... ты! И лишь для того,
чтобы этот ходячий кусок мертвечины мог спокойно сгнить в
могиле! Скажи-ка, откуда твой труп знает заклинания, если
он простой воин? Уж не ты ли обучил его колдовству? Для
чего? Для того, чтобы отправить меня добывать очередную
дьявольскую игрушку, которыми вы, колдуны, любите себя
тешить на беду всем нормальным людям - ведь добыть ее могу
только я! Ты сам это ему сказал. Я жду от тебя, Пелиас,
ответа.
Волшебник поднял руку, призывая короля к спокойствию.
- Но, Конан, я ведь еще ничего толком не объяснил, -
произнес он примиряющим тоном.
- А ты думаешь, я буду ждать еще месяц, пока ты
доберешься до конца? Только нашей былой дружбе ты обязан
тем, что я выслушиваю твои бредни!
Лицо Пелиаса помрачнело, плечи его сгорбились.
- Хорошо, - кивнул чародей, - я буду краток. Тебя,
король, в отличие от меня, никогда не волновали судьбы
мира, но я скажу тебе... Если тот, кто пробрался в твой
дворец ночью, войдет в святилище и коснется Камня
Мертвых, то нам всем небо покажется с овчинку... Вот так!
Я же хочу повернуть колесо судьбы и пустить его другой
колеей. И это выполнишь ты, Конан, ибо больше некому.
Лик короля стал чернее тучи; он сжал рукоять меча. Пелиас
видел это, но у волшебника не дрогнула ни одна жилка. Он
продолжал говорить спокойно и холодно:
- Пусть тебе послужит утешением то, что в противном
случае твоей королеве суждена ранняя смерть. Считай, что я
таким образом спасаю ей жизнь.
- Горазды вы, колдуны, жар чужими руками загребать, - в
голосе киммерийца, казалось, не осталось ничего
человеческого; лишь неутолимая звериная жажда крови звучала
в нем. Граф Просперо вздрогнул; ни разу до сих пор он не
видел своего короля таким. - Хорошо, я поеду! Ты не
оставляешь мне выхода.
- Освободи пленника. Он отправится с тобой.
- Ну нет, колдун, - протянул киммериец, - проводником со
мной поедет одна голова. Этого хватит.
- Конан! - Голос чародея загремел, заполняя собой
покои. - Освободи его, или это сделаю я!
- Даже так? - удивился киммериец. Пелиас молчал. -
Значит, ты мне еще не все сказал, колдун.
- Я тебе многого не сказал. Ты знаешь только то, что
тебе нужно знать.
Конан задумался. Просперо сидел, затаив дыхание.
Казалось, разговор с волшебником принимает не совсем
приятный оборот.
- Я могу остаться во дворце заложником, - вдруг произнес
Пелиас. - Можешь даже заточить меня в темнице. Даю слово,
что не попытаюсь бежать.
Конан криво усмехнулся:
- Убирайся назад в свое логово, и чтобы ноги твоей
здесь не было! Я освобожу его, твоя взяла! Он поедет со
мной, а твоего смрадного духа во дворце мне не нужно. Я
дам тебе знать, когда мы вернемся... И если слова твои
лживы, то берегись, маг!
Глава 6. НАЧАЛО ПУТИ
В сопровождении Просперо и Пелиаса король спустился в
темницу, где, опутанное сетью и цепями, лежало тело Зольдо.
Палач, немой и горбатый, страшный, как само это
подземелье, снял цепи и, повинуясь взмаху королевской
руки, прихрамывая, удалился. Конан поставил на сырой пол
ларец, который принес с собой, затем склонился над телом и
несколькими взмахами ножа освободил его от оставшихся пут.
Обезглавленное тело, почувствовав свободу, сразу пришло в
движение, поднялось на ноги и уверенным шагом направилось к
ларцу; обрывки сетей свисали с его плеч и волочились по
полу. Шумный вздох прорезал тишину, царившую в темнице.
Граф Просперо, с побледневшим лицом, расширившимися
глазами следил за действиями мертвеца. Взгляд графа был
прикован к обрубку шеи, где на ровной поверхности среза
белела кость, и круглым провалом виднелось отверстие
перерубленного горла.
Тело приблизилось к ларцу и опустилось перед ним на
корточки. Действия обезглавленного трупа были четкими и
осмысленными, как будто голова, лежащая в ларце на
расстоянии управляла им. Руки уверенным движением подняли
крышку ларца и извлекли из него голову, затем приставили ее
к шее; бледный, еле заметный сполох пробежал в том месте,
где отточенная сталь рассекла мертвую плоть.
Зольдо опустил руки и сделал несколько вращательных
движений головой.
- Наконец-то, - сказал бессмертный и принялся
сбрасывать с себя остатки сети.
Киммериец резко повернулся и, не сказав ни слова,
покинул подземелье, оставив чародея и графа в растерянности.
- Следуй за нами, - повелел Пелиас бессмертному. Желтые
глаза Зольдо остановились на Просперо, изучая его; графу
стало неуютно под пристальным взглядом того, кого первый и
бесстрашный из полководцев Аквилонии справедливо считал
чудовищем.
- Пойдем, Просперо.
Волшебник коснулся плеча графа, и Просперо еле
сдержался, чтобы не отпрянуть. Но внутренний порыв
полководца ничего не могло скрыть от Пелиаса. Лицо чародея
стало печальным.
- Ах, Просперо, Просперо... - грустно обронил он.
Они поднимались по крутой узкой лестнице. Граф шел
впереди, освещая дорогу; за ним, постукивая посохом по
каменным ступеням, поднимался Пелиас. Зольдо шел третьим,
чему граф был несказанно рад; меньше всего на свете ему бы
хотелось, чтоб за его спиной вышагивало исчадье с Серых
Равнин, приводившее его в дрожь. Просперо никогда не был
трусом; своей отвагой полководец заслужил уважение солдат,
которыми командовал в десятках сражений. Конечно, не
только храбрость сопутствовала его славе среди друзей и
недругов, но и она была не последним его достоинством.
Однако колдовство внушало страх Просперо, как и любому
другому человеку, столкнувшемуся с ним. За время своей
службы королю Просперо приходилось уже встречаться с
магией, но так близко и зримо это происходило впервые.
Граф шел, сжимая роняющий капли смолы факел, и
мучительные раздумья переполняли его. В свое время, кода
король в одиночку отправился в дебри Кхитая, Просперо
частенько наведывался к Пелиасу, который с помощью магии
старался следить за киммерийцем и передавал графу новости
о странствующем короле. Жизнерадостный и насмешливый,
чародей пришелся по нраву Просперо. А теперь Пелиас
предстал ему в совершенно иной стороны.
Когда узкая лестница окончилась, граф Понтайнии решился.
Замедлив шаг, он поравнялся с магом.
Волшебник предугадал его желание.
- Я слушаю тебя, граф Просперо, - произнес он.
Полководец замялся, подбирая нужные слова.
- Пелиас, я вполне могу поверить твоим речам о грозящих
нам бедствиях, заключенных в... - Просперо незаметно
качнулся головой в сторону Зольдо. - Я доверяю тебе, сам не
знаю почему... Но что заставило тебя поступить именно таким
образом? Наша бедная королева... Неужели не было другого
выхода?
По губам волшебника пробежала невеселая улыбка.
- Друг мой, - сказал Пелиас, - я надеюсь, что ты
позволишь мне называть тебя так? - Просперо кивнул. -
Когда на чашу весов положено так много, то приходит время
нелегких решений. Если ты обеспокоен тем, что между мной и
королем пробежала черная кошка, то тут уж пока ничего не
поделаешь. Лишь время исправит это, расставив все по своим
местам.
- Но ведь ты мог приехать и рассказать обо всем Конану,
не впутывая в это дело королеву Зенобию?
Волшебник вздохнул.
- Дорогой Просперо, неужели ты так плохо знаешь своего
короля? Да, я бы мог приехать и все рассказать ему...
Возможно, он бы согласился, а возможно, и нет. А вот его
"нет" - этого мне допустить никак нельзя. Мне необходимо
было вынудить его ехать, чего бы это ни стоило! Поверь, я бы
мог вообще остаться в тени - Зольдо вынудил бы его ехать, а
я - я вышел бы на сцену лишь в последний момент. Но,
памятуя о нашей дружбе, я решил не прятаться.
- Он никогда не простит тебе того, что ты сделал.
- О, нет! Конан был и остался в душе тем, кто он есть.
Поверь, он возможно даже и рад, что вновь отправится в
путь, как в старые добрые времена. Он гневается на меня за
то, что я вынуждаю его " не в привычках Конана действовать
помимо своей воли. Однако предстоящее странствие делает его
счастливым.
- Но ты противоречишь самому себе! - Тень недоверия
легла на лицо полководца.
- Это только кажется, потому что мне ведомо больше,
нежели я вам сказал.
- Почему же тогда ты таишься? Это вредит тебе самому.
Пелиас улыбнулся:
- Друг мой, неведение - самый лучший путь для тех, кто
не связан с магией.
- Возможно. Но почему король должен ехать один,
сопровождаемый лишь мерзким монстром? Почему, Пелиас?
Небольшой отряд верных рыцарей готов сопровождать его хоть
на край света...
- Конечно, друг мой! И ты, естественно, будешь во главе
отряда?
Волшебник легко угадал невысказанные мысли графа.
Переложив свой посох в правую руку, он левой коснулся
плеча Просперо.
- Он должен ехать один. Один, понимаешь? И с этим
ничего не поделаешь.
* * *
- Ты еще здесь? - прорычал Конан, завидев Пелиас. -
Тебе, по-моему, лучше убраться отсюда - да побыстрее!
Командир Черных Драконов невольно положил ладонь на меч,
когда разглядел за спиной волшебника фигуру ночного гостя,
доставившего ему столько неприятностей. Тот никак не
отреагировал на жест Паллантида, будто никогда и не
встречал его.
Чародей развел руками.
- Я прошу извинения, мой король. Я задержался лишь
потому, что хочу попросить тебя выполнить мою просьбу.
- Просьбу? - Киммериец хлопнул себя по бедрам. -
Просперо, ты только послушай его! Колдун, ты связал меня
по рукам и ногам, а теперь всего лишь просишь? Так что же
тебе надо?
- Я прошу тебя отложить отправление до ночи. Я помогу
тебе сократить дорогу.
- Нет!
- Но, друг мой...
- Я тебе не друг!
Пелиас внезапно сник; плечи волшебника сгорбились, он
отвесил королю глубокий поклон, повернулся и пошел прочь.
Конан просверлил взглядом спину чародея и обратился к
бессметному:
- У тебя нет оружия, можешь выбрать его сам. Кони
готовы. Когда соберешься, дай знать. И не мешкай!
Паллантид тебе поможет.
Зольдо не проронил ни слова, а только выжидающе
уставился на Паллантида. Командир гвардии холодно кивнул
ему, приглашая следовать за собой, и они удалились.
- Конан, к чему такая поспешность - ведь ты даже не
знаешь, куда отправиться, - вырвалось у графа Понтайнии.
- Какая разница, Просперо... хоть в саму преисподнюю!
- Конан с досадой передернул могучими плечами. - Я буду
у Зенобии. Пошли за мной, когда все будет готово.
- Хорошо. Только...
- Что еще?
- Мне не дает покоя Пелиас...
- Я не желаю слышать этого имени! - резко оборвал графа
Конан. - Не произноси его при мне!
Полководец умолк и только сокрушенно покачал головой. Он
смотрел вслед королю, и мысли его были печальны.
В покоях королевы киммериец обнаружил Пелиаса. Траурное
убранство, равно как и погребальные одежды вместе с
курильницами, исчезло. На ложе королевы опустился полог из
кисеи, за которым, посередине широкой кровати, лежала она
в повседневном наряде, с легкой короной поверх густых
темных прядей.
Волшебник сидел в мягком кресле у ложа Зенобии, уперев
подбородок в кулаки, и смотрел на спящую. У изголовья ложа
на низком пуфе пристроилась одна из прислужниц - киммериец
не помнил ее имени - и тихонько перебирала струны лютни,
которую держала на коленях.
- Так... - процедил сквозь зубы Конан. - Что это значит?
Звуки лютни затихли. Девушка, подхватив инструмент под
мышку, соскользнула с пуфа и исчезла за драпировкой, найдя
укрытие от гнева короля в соседнем помещении.
- Какого дьявола тебе здесь надо? - продолжал Конан. Он
направился к волшебнику, намереваясь вышвырнуть того вон
собственноручно. - Ты что - ищешь собственной смерти,
колдун?
Пелиас оторвался от созерцания спящей и повернул лицо к
королю.
- Конан, ради нашей прежней дружбы выслушай меня, -
сказал он.
Киммериец остановился. Голос Пелиаса был полон
искреннего сожаления.
- Ну, говори, - произнес король.
Маг, хрустнув гибкими пальцами, удрученно вздохнул.
- Я не мог поступить иначе, руг мой. Я боялся. Боялся
того, что добровольно ты не пойдешь за Камнем Мертвых.
- Так вам, магам, тоже знаком страх? - спросил с
насмешкой киммериец.
- Да, Конан, когда дело касается таких вещей, как судьбы
мира, - подтвердил Пелиас.
Конан подошел к ложу королевы и откинул полог в сторону.
- Мне нелегко простить тебя, - сказал он, указывая на
Зенобию. - Я бы понял это, будь ты моим врагом, но таковым
я тебя не считал. Ты ударил мне в спину.
- Я объяснил, почему это сделал. Я боялся, что ты не
пойдешь добровольно.
- Вот в это могу поверить, - согласился Конан. - Ладно,
Пелиас, считаться будем после моего возвращения. Где хоть
находится твое святилище?
- На юге, в джунглях за Черными Королевствами. Где-то за
рекой Зархебой.
Конан нахмурился.
- Далековато.
Пелиас согласно кивнул.
- Поэтому я и хочу предположить способ сократить дорогу.
- Как?
- Я вызову двух созданий - из тех, что подвластны мне.
На своих крыльях они донесут тебя и Зольдо либо до
побережья Аргоса или Шема, либо в глубь Стигии. Дальше они
не смогут. Там вы купите лошадей или места на корабле.
- А такое исчадье, чтобы донесло до самого храма, ты
вызвать не сможешь?
- Это сложно и опасно, Конан, да и время ныне не
подходящее.
- Хорошо. Тогда пусть доставят нас на побережье. Пойдем
морем, а то в Стигии чужестранцев не жалуют.
Конан отвернулся от волшебника. По-прежнему сжимая
кисею в сильных пальцах, он смотрел на лежащую перед ним
супругу.
- Пелиас, - тихо сказал киммериец, не поворачиваясь, -
иди и вызывай своих тварей. И оставь меня одного. Сейчас.
* * *
Сумерки опустились на Тарантию, великую аквилонскую
столицу. Тени удлинились, воздух стал прохладным, а солнце
приобрело красноватый оттенок.
Конан придирчиво оглядел снаряжение своего спутника.
Оружие и доспехи, выбранные Зольдо, доказывали, что в
воинском деле он действительно не новичок. Бессмертный
выбрал прочную, но не тяжелую кольчугу, крепкий боевой
браслет и небольшой круглый шлем, который при надобности
можно было укрыть под головным убором. Прямой меч и длинный
кинжал составляли его вооружение. Помимо кинжала из-за
пояса торчали рукояти двух стилетов. Он также сменил
одежду, в которой появился, на другую, более богатую и
изукрашенную шитьем - Просперо предложил, чтобы Зольдо
представился в роли путешествующего аквилонского дворянина
из мелкопоместных. Королю в этом случае выпадала роль
слуги. Сам Конан в ответ на это только пожал плечами.
Пелиас стоял посреди обширного дворцового двора, возведя
очи горе; губы волшебника шевелились - он неслышно читал
заклинание. Когда в зените появились две едва заметные
точки, он удовлетворенно облизнул губы и кивнул. Удивленные
крики стражей на стенах заставили всех поднять головы; две
точки стремительно росли, превращаясь в двух огромных
крылатых существ. Конан спешно подошел к чародею и тронул
того за рукав. Пелиас обернулся.
Король взглядом показал ему на бессмертного.
- Ты так настойчиво отправлял его со мной, - тихо
проговорил он. - Мне ведь придется снести ему голову еще
раз, верно? Только там, в святилище? и уже навсегда?
Пелиас мигнул, но ничего не ответил.
Два гигантских нетопыря, свистя перепончатыми крыльями,
опускались на мощеный камнями двор. Чудовища с шумом
приземлились; от взмахов крыльев поднялся ветер, в котором
затрепетали плащи и волосы людей. Монстры царапали когтями
камень и недовольно скрежетали; в глазах их горел красный
огонь.
Киммериец взобрался на шею летающей твари. Та негодующе
рыкнула, протяжно и гнусаво; заклятье колдуна не давало ей
сбросить седока и разорвать его на части.
Бессмертный Зольдо оседлал свое чудовище.
- Ну, Пелиас, мы готовы! - крикнул Конан.
Маг гортанно и хрипло произнес несколько непонятных
слов.
Монстры взмахнули крыльями, поднялись вверх и быстро
растаяли в темном вечернем небе.
Глава 7. ДОРОГА К МОРЮ
Гигантский нетопырь мерно и неторопливо махал крыльями.
Под ним, далеко внизу, проплывали ласа и горы, города с
крепостными стенами, укрепленные замки и беззащитные
деревни. Обжитые людьми места чередовались с опустевшими и
даже такими, где еще не ступала нога человека.
Серебристыми лентами сверкали реки, темными нитями
тянулись дороги, протоптанные бесчисленными караванами.
Уже светало, и первые солнечные лучи обагрили верхушки гор.
Конан проснулся, открыл глаза и зевнул. Киммерийцу,
опытному всаднику, не составляло труда подремать в седле;
теперь он воспользовался этим своим умением и выспался на
шее монстра, чтобы не терять время зря. Второе чудовище
летело чуть впереди. Когда оно опускало широкие кожистые
перепонки, на шее нетопыря становилась видимой фигурка
оседлавшего его Зольдо.
- Эй! - крикнул киммериец.
Всадник на чудовище остался недвижным.
- Гнилое мясо! - в сердцах выругался Конан и заорал
снова: - Зольдо!
Бессмертный оглянулся и махнул рукой, показывая, что у
него все в порядке.
Сколько еще должны были пролететь твари - перед тем, как
опуститься на землю - Конан не знал. От нечего делать он
принялся рассматривать проплывавшую под ним местность.
Солнце уже поднялось над верхушками гор и неудержимо
продолжало свой бег по небосводу. Далеко впереди, на нитке
торгового тракта, появилось крохотное облачко; оно тянулось
за крупным караваном, что вез товар к шемскому побережью.
Конан видел с высоты линию берега, за которой начиналась
слепящая гладь моря.
Но киммерийца больше заинтересовал караван, который они
быстро нагоняли.
- Зольдо! - позвал он бессмертного. Тот обернулся.
Конан указал ему на облако пыли внизу, впереди которого
уже можно было разглядеть маленькие фигурки верблюдов и
вьючных лошадей.
Бессмертный кивнул, показывая, что видит караван.
- Там мы возьмем верховых лошадей.
- Нет, - ответил Зольдо и ткнул большим пальцем руки
под себя. - Эти твари никак не хотят опускаться.
- Проклятье! - выругался киммериец. - А где они должны
сесть на землю?
- Не знаю.
- Кром! Пошли чуму на головы этих колдунов, -
пробормотал Конан.
Но он решил-таки заставить монстра опуститься.
- Вниз! - рявкнул он, слегка хлопнув нетопыря по затылку.
Чудище не обратило никакого внимания на шлепок и
продолжало мерно взмахивать крыльями. Конан осторожно
сдавил ногами толстую шею монстра. Никакой реакции снова
не последовало. Конан усилил нажим; в ответ нетопырь
издал отвратительный вопль и завертел головой так, что
киммериец чуть было не свалился. Только грубая шерсть на
шее монстра, за которую он цеплялся, помогла удержаться.
- А-а, мерзость! - Кулак Конана опустился между торчащих
ушей твари.
Нетопырь взревел с подвыванием, завалился на крыло и
косо пошел вниз к земле. Киммериец вцепился в шерсть на
его загривке, проклиная свою неосторожность; он и не думал
оглушить зверя, но, по-видимому, на темени монстра была
какая-то уязвимая точка. Судорожно взмахивая кожистыми
перепонками, тварь неуклонно падала вниз, словно подбитая
птица. Второй монстр, заметив пропажу собрата, разразился
призывными воплями, от которых кровь стыла в жилах. Он
беспокойно закружил в воздухе и, обнаружив падающего
нетопыря, сложил крылья и ринулся за ним.
* * *
Караванщик Шалим Арих мерно покачивался в седле в такт
шагам иноходца. Товары, которые он вез на побережье, сулили
немалую выгоду; некоторые из них будут прямо распроданы в
Асгалуне, другие уйдет за море - и там, а морскими
просторами, цена их возрастет вдесятеро. Эта мысль
приносила Шалиму Ариху боль, что могла сравниться лишь с
зубной. Но что делать - караванщик не выносил моря! Как
только он поднимался на палубу корабля, ему становилось так
плохо, что он чувствовал себя грешником, обреченным на
вечные муки в чреве Нергала. Конечно, можно было бы нанять
человека, чтобы тот отправился вместо Шалима Ариха с
товарами на корабле. Но этот человек может обокрасть
хозяина - это во-первых. Во-вторых, на море пираты;
в-третьих - бури, из-за которых корабли идут на дно со всем
товаром... Слишком много риска! На суше всегда было
спокойнее и за товар, и за собственную жизнь. От непогоды
укрытие не найдет только дурак, а слуги и помощники всегда
под присмотром... Есть еще правда, разбойники, но умный
человек - каким Шалим Арих, естественно, считал себя - не
пожалеет денег на крепкую охрану. И деньги окупятся, и на
душе спокойней.
Шалим Арих в очередной раз изъял занозу из своего
сердца. Она появлялась всякий раз, когда он шел с товаром
к морю. Просветленный своими мудрыми мыслями, он принялся
подсчитывать прибыль. Этого занятия хватит на весь день, а
затем можно начать заново - это как игра, которая никогда
не прискучит. Он также порадовался тому, что покинул
презренный городишко, лежащий на пути, раньше своих
собратьев по ремеслу. Эта мелочь, которая осмеливается
называть себя торговцами, не способна даже собрать
количество товара, приличествующее настоящему купцу! То ли
дело его караван: там есть...
Дикие, леденящие душу вопли, раздавшиеся невесть откуда,
прервали приятные мысли Шалима Ариха. Он встрепенулся в
седле, огляделся; иноходец под ним замедлил шаг, прижал уши
и испуганно захрапел. Местность вокруг дороги представляла
собой пологую равнину с редкими низкими холмами и обильными
зарослями колючего кустарника. В таких колючках если кто и
мог прятаться, то лишь черепахи, покрытые панцирем. Чего
так испугался конь? Словно в ответ на немой вопрос
караванщика, протяжные вопли раздались снова, но в этот
раз громче и ближе. Он уже понял что они доносятся сверху,
но увидеть того, кто их издавал, не мог, потому что конь
под ним буквально взбесился, как и остальные животные в
караване. Верблюды взревели и понесли, сбивая людей с ног и
давя их; с лошадьми происходило то же самое. Воины охраны
тщетно пытались удержаться верхом; один за другим они летели
с взбесившихся лошадей на дорогу. Кони же ломились вместе с
верблюдами и тюками сквозь колючие кусты и в неистовом
галопе разбегались по долине. Всадники, которым повезло
остаться в седлах, носились лошадьми, бессильные что-либо
сделать. Но и люди вскоре поступили точно так же; с криками
ужаса они устремились вслед за животными, прочь от дороги.
Шалим Арих сразу получил ответы на все свои вопросы, когда
иноходец выбросил его из седла. От сильного удара о землю у
караванщика потемнело в глазах. Но лучше бы эта тьма
никогда не рассеивалась - вот что пришло ему в голову,
когда пелена перед глазами спала.
Два ужасных чудовища, два порождения тьмы спускались на
дорогу, где только что мирно шел его караван. Глаза их
горели красным огнем, широкие кожистые крылья плескали в
воздухе, пасти были угрожающе раскрыты. Шалим Арих мог бы
заметить, что одно из чудовищ опускается неровно, как будто
бы оно ранено, но караванщику было не до того. С истошным
звериным воем он вскочил на четвереньки и пополз с дороги.
Он лез в кусты, не замечая усеявших ветви длинных колючек;
потом закрыл глаза, истово молясь, чтобы страшные чудища его
не нашли. По синим шароварам Шалима Ариха, оскверняя
дорогую ткань, расползлось мокрое пятно.
* * *
Нетопырь неуклюже упал на лапы и ткнулся носом в сухую
почву; Конан, слетев в шеи монстра, перекувыркнулся на
земле и вскочил на ноги. Вторая тварь приземлилась следом,
и Зольдо, спрыгнув с нее, подбежал к Конану. Чудовище,
переваливаясь с лапы на лапу, заковыляло к раненому
собрату: его перепончатые крылья волочились по земле,
вздымая маленькие клубы пыли. Приблизившись, нетопырь
обнюхал приятеля; красные глаза его тревожно горели.
- Что ты с ним сделал? - спросил бессмертный.
- Я? - Конан озадаченно посмотрел на свой кулак. -
Стукнул разок по темени.
Он повертел головой по сторонам.
- Ладно, пусть Пелиас разбирается со своими тварями сам.
Пошли! Вон в тех кустах запуталось несколько лошадей - это
то, что нам надо.
Они подобрались к животным. Уздечки их намотались на
колючие ветви, и лошади уже не делали попыток освободиться;
ноги их мелко дрожали, а глаза с ужасом косились туда, где
толкались на дороге нетопыри. Коней было четверо, и три из
них - оседланы. Конан приметил гнедого жеребца с высоким
седлом.
- Возьмешь его себе - он подходит к твоему наряду, -
сказал он бессмертному, - а мне сойдет и та кобылка.
Зольдо не ответил, и Конан обернулся к нему.
Бессмертный, прищурившись, вглядывался в нетопырей.
- Кажется, он пришел в себя после твоего удара, -
сказал он.
- Тем лучше! Меньше мороки будет с лошадьми, - буркнул
киммериец.
Зольдо оказался прав. Нетопыри перекинулись заунывными
воплями и разом прыгнули вверх. Лошади испуганно заржали и
забились в кустах.
Конан, успокаивая гнедого, похлопал его по шее.
* * *
Шалим Арих несколько раз приподнимал веки, чтобы
получились маленькие щелочки, и опять в страх сжимал
и, увидев, что монстры по-прежнему на месте. Он вжался в
колючие ветви поглубже, когда чудовища огласили окрестности
ужасными воплями. Но с ним не произошло ничего плохого: никто
не вытаскивал его из кустов и не пытался сожрать.
Отважившись, караванщик приоткрыл глаза еще раз - и вознес
хвалу Богине-Матери Иштар: чудища исчезли. Раскрыв глаза во
всю ширь, Шалим Арих увидел высоко в нее две крохотные точки
и возблагодарил богиню еще раз - за собственное спасение.
Затем он выполз из кустов и возблагодарил богиню в третий
раз, когда увидел двух человек, по виду воинов, возившихся
лошадьми. Среди них был и его гнедой иноходец.
Караванщик поспешил к незнакомцам. Один из них - тот,
что держал иноходца под уздцы, - выглядел знатным
человеком; второй, видимо, слуга, направлялся к господину,
ведя за собой двух чалых кобыл. Они заметили
приближавшегося караванщика, но не обратили на него
внимания.
Шалим Арих подошел и заговорил:
- Хвала Богине Матери за ваше появление здесь...
Закончить ему не удалось.
Синеглазый слуга с испещренным шрамами лицом тряхнул
копной смоляных волос и вскочил в седло одной из кобыл.
Поводья свободной лошади он привязал к седлу.
Шалим Арих почувствовал нехорошее, когда желтые глаза
господина без всякого интереса скользнули по его лицу.
Желтоглазый одним махом взлетел в седло иноходца.
- Это мой конь! - отчаянно закричал караванщик и повис
на поводьях гнедого, вцепившись в них мертвой хваткой.
Слуга подъехал на крик.
- Откуда этот? - спросил он у своего спутника.
- Выполз из кустов, - пожал плечами желтоглазый.
Шалим Арих понял, что ошибся, определяя господина. И,
когда он заглянул в синие глаза второго, то пожалел, что
вообще родился на свет.
- Прочь, - коротко и властно сказал синеглазый.
Руки караванщика раздались сами собой; уткнувшись носом
в дорожную пыль, он не поднимал головы, пока стук копыт не
затих вдалеке.
Тогда Шалим Арих медленно поднялся и осмотрелся. От
целого каравана осталась одна вьючная лошадь, которая
неподалеку от дороги пощипывала траву - и все. Караванщик
замер, не понимая, почему вокруг все качается и плывет -
так, как будто он стоит на палубе корабля. Он никак не мог
вспомнить, где видел это лицо - лицо синеглазого слуги.
Потом ноги Шалима Ариха подкосились, и он в беспамятстве
рухнул на дорогу.
Глава 8. АСГАЛУН
Конан, как и положено слуге, расседлывал лошадей в
небольшой конюшне, что примыкала к гостинице. Этот
постоялый двор был не из самых больших и богатых в
Асгалуне, но путники не желали привлекать к себе излишнего
внимания; мелкопоместному дворянину из северных краев не
пристало бросаться деньгами.
Внезапно чья-то фигура заслонила свет в дверном проеме,
и киммериец на секунду оторвался от своего занятия,
посмотрев поверх спины гнедого, кого еще принесла нелегкая.
Похоже, к нему приближался хозяин гостиницы. Был он тощим,
как жердь, и одежда на нем болталась и висела
невообразимыми складками; создавалось впечатление, что ему
необходимо сделать несколько шагов внутри своей одежды,
прежде ем этот балахон сдвинется с места. Другой
достопримечательностью его являлся громадный нос, типично
шемитский, украшавший довольно невыразительную физиономию.
Кончик носа крючком нависал над верхней губой и заметно
шевелился, когда его владелец вступал в разговор. И
немудрено, что сей почтенный муж прозывался соседями не
иначе, как Скелет с Носом, хотя предпочитал отзываться на
более благозвучное имя Фард.
Он подошел поближе и остановился; потом пошевелил
кончиком носа, словно принюхиваясь, и раскрыл рот.
- Эй, чужестранец!
Конан снял с иноходца седло и повесил его на крюк,
вбитый в стену конюшни, едва удостоив Скелета взглядом. Но
тому, видать, было все равно, и нелюбезный прием совсем не
охладил его.
- Скажи мне, чужестранец, чем твой господин смог так
улестить купца Шалима, что он продал ему своего любимого
иноходца?
Конан насторожился, сразу вспомнив нелепую фигуру в
мокрых шароварах на дороге.
- Что? - переспросил он, как бы не расслышав.
- Этот гнедой, - Скелет похлопал коня по крупу.
- Что гнедой?
Скелет никогда не отличался особой храбростью; от
грозного взгляда, брошенного киммерийцем, его прошибло
потом. Фард затряс нижней челюстью и пустился в путанные
объяснения.
- Видишь ли, почтенный, караванщик Шалим Арих всегда
останавливается у меня в гостинице. Этот иноходец... Он
купил коня год назад... Божился, что никогда не продаст...
Вот я и удивился. И еще с седлом...
Конан внимательно выслушал сбивчивую речь хозяина, уже
зная, что скажет в ответ.
- Я удовлетворю твое любопытство, - произнес он, -
Достойный караванщик одолжил этих коней моему господину, -
эти слова дались киммерийцу с немалым трудом, тем не менее
он продолжил: - Он также попросил оставить лошадей у тебя
до своего прибытия в Асгалун.
Тут Конан извлек из кошелька золотую монету и подкинул
ее в воздух. Золото притянуло взгляд Скелета, как магнит.
Конан поймал монету и положил желтый кружок на толстый
брус, разделяющий стойла.
- Присмотри за лошадьми до прибытия купца в город.
Договорились?
Вид золотой монеты и прикосновение к ней примирили
Скелета с грубостью северянина и развеяли его любопытство.
Подхватив с бруса монету, хозяин молча удалился
Конан подождал, пока его долговязая фигура не исчезнет
из поля рения, а затем направился к выходу из конюшни. На
пороге он столкнулся с Зольдо.
- Куда ты пропал? - спросил бессмертный.
- Идем в порт. И поищем другую гостиницу.
- Что так?
Киммериец шагнул через порог, увлекая Зольдо за собой.
Они покинули постоялый двор Фарда и двинулись по шумным
улицам Асгалуна к гавани.
- Купец, караван которого разбежался, ехал сюда. Эта
страхолюдина, хозяин гостиницы, узнал гнедого иноходца,
принадлежащего караванщику, - сказал Конан.
Зольдо прищелкнул языком.
- Тогда нам следует убраться отсюда поскорее.
Киммериец пробурчал в ответ что-то неразборчивое.
- Эй, парни! - позвал низкий женский голос.
Путники непроизвольно оглянулись. Голос раздался совсем
близко. Они шли по узенькой улочке, с обеих сторон которой
впритык друг к другу ютились дома. Прямо напротив них в
открытой низенькой двери стояла женщина в синем платье,
выставив обнаженную до бедра ногу в длинный разрез на платье.
- Не хотите поразвлечься, парни? - томно протянула она.
- Попозже, красавица, - сказал Конан. - Подскажи-ка
лучше, как добраться в порт по вашим крысиным улочкам.
Густо намазанные брови поднялись на лбу, оштукатуренном
чудовищным слоем белил. Шлюха недовольно скривила рот,
подведенный ярко-красной помадой.
- Получишь монету. Серебряную! - пообещал киммериец.
Она передернула плечами.
- Если я пошлю сестру показать вам дорогу, дашь ей два
кругляша? - спросила она, облизнув языком губы.
- Ладно, - согласился Конан.
Шлюха отлепилась от дверного косяка и крикнула внутрь
дома:
- Гайдэ!
На зов прибежала девчушка лет десяти. Женщина показала
ей на путников.
- Отведешь их в гавань.
Девочка кивнула и, подбежав к Конану, сказала:
- Пойдемте.
- Эй! - крикнула шлюха.
Конан и Зольдо остановились.
- Я передумала, - сказала она. - Две монеты сейчас.
Зольдо раскрыл кошелек, серебро полетело шлюхе в лицо.
Она ловко подхватила деньги и помахала сжатым кулаком.
- До свидания, парни. Жду вас попозже.
Гайдэ уверенно вела их по кривым городским улочкам. Эта
смуглая девчушка оказалась на удивление молчаливой; она
вприпрыжку бежала впереди, часто оборачиваясь и посверкивая
темными глазенками.
Киммериец шагал за девочкой, погруженный в свои мысли.
Когда из подворотни вылетел лопоухий пес размером с
годовалого теленка и наскочил на Зольдо, идущего рядом, он
не сразу сообразил в чем дело. Собака, грозно рыча, явно
намеревалась вцепиться в ногу прохожего, но, добежав, вдруг
замерла на месте, словно наткнувшись на невидимую стену;
шерсть на ее загривке встала дыбом, потом пес припал на
передние лапы и начал отползать. Оказавшись на безопасном
расстоянии, он уселся на задние лапы и глухо завыл, задрав
к небу тупую морду. Зольдо не растерялся; схватив с земли
увесистый камень, он запустил им в собаку. Булыжник угодил
в покрытый свалявшейся шерстью бок, пес завизжал от боли
и кинулся удирать со всех ног.
Гайдэ следила за собакой, приоткрыв свой маленький рот.
Конан мельком оглядел улицу; к счастью, праздношатающихся
зевак на ней не было. Девочка с изумление воззрилась на
спутников.
- Идем, - поторопил ее Конан.
Она шмыгнула носом, потерлась щекой о плечо и,
развернувшись на одной ноге, побежала дальше. Мужчины
двинулись следом.
Конан искоса поглядывал на бессмертного. Во дворце,
охваченный гневом, он и не интересовался своим спутником;
теперь ему пришло в голову рассмотреть его поподробнее.
Осмотр мало что дал: бессмертный на вид ничем не отличался
об обыкновенного человека, разве что кожа его была бледна
почти до синевы. Но и у некоторых северян можно встретить
такую же бледную кожу. Зольдо, видимо, осмотр не принес
удовольствия; он повернул к киммерийцу бледное лицо с
желтыми радужками зрачков и произнес:
- Хочешь спросить?
- После, - ответил киммериец.
Гайдэ вывела их на широкую, мощеную камнем улицу и
остановилась.
- Вон там, - она махнула рукой вдоль улицы. - Там
лестница в гавань.
Киммериец и так уже заметил мачты, видневшиеся в дальнем
конце улицы.
- Я пойду? - спросила девочка.
- Постой. - Конан вытащил из кошеля еще одну серебряную
монету и протянул ее Гайдэ. - Держи. Только не говори о ней
сестре.
Девочка юрким обезьяньим движением будто слизнула
монету с ладони киммерийца, потом засунула ее за щеку и
припустила бежать, не оборачиваясь.
- На тебя всегда воют собаки? - поинтересовался Конан.
- Всегда, - последовал краткий ответ.
- А лошади? Почему они не испугались?
- Они были и так достаточно напуганы.
- Значит, всякая живая тварь от тебя шарахается.
- Да.
- Кром! - буркнул киммериец. - Если каждый пес будет
устраивать тебе столь громкую панихиду, то, в конце концов,
это соберет толпу зрителей, и нам придется объясняться.
Зольдо молча пожал плечами.
- А крысы? - снова спросил Конан.
- Что крысы? - не понял бессмертный.
- Видно, тебе не приходилось плавать на кораблях...
- Не довелось.
- Если с корабля разбегутся все крысы, то нам никакими
силами не заставить капитана выйти в море, пока они не
вернутся. Разве что становиться самим на паруса, а ты ведь
с этим, наверное, не знаком.
Зольдо посмотрел в сторону гавани.
- Крысы от меня не бегут, - сказал он и, подумав,
добавил: - Как и люди.
Конан криво усмехнулся.
- Ну, тогда пойдем.
Они спустились в гавань, где царила обычная суета. Конан
полной грудью вдохнул давно забытые запахи и пробежал
глазами по строю кораблей, оценивая их. Портовая мелочь
обступила их, наперебой предлагая свой товар; эти побирушки и
мелкие торговцы оказались столь назойливыми, что киммериец не
выдержал и рявкнул на них. Они от неожиданности шарахнулись в
стороны; Конан де взглядом выделил из толпы одного и поманил
к себе. Лохматая личность весьма оборванного вида осторожно
приблизилась к нему.
Киммериец ткнул его пальцем в грудь. Оборванец
сморщился от боли и через силу заискивающе улыбнулся.
- Ты, ублюдок! Знаешь, куда какая посудина отправляется?
Тот с усердием закивал головой.
- Говори.
Торговцы и нищие сразу потеряли интерес к происходящему
и стали потихоньку расползаться. Оборванец начал
перечислять названия кораблей, имена капитанов и порты
назначения. Информирован он был неплохо - видно, дни и ночи
болтался в гавани; возможно, служил наводчиком для пиратов.
- Стоп, - наконец прервал его Конан. - Этот, "Покоритель
Бурь", где он?
Оборванец повернулся к морю лицом и указал на большое
судно, пришвартованное в дальнем конце гавани.
- Когда он уходит?
- Завтра с рассветом, если будет на то воля богов.
- Держи.
Конан кинул оборванцу серебряную монету. Тот округлил
глаза, не веря привалившему счастью, и осклабил в широкой
улыбке редкие, через один, зубы.
- А теперь проваливай, - приказал киммериец,
предупреждая о том, что дальнейшие услуги не требуются.
Оборванец сгинул, как будто и не было его вовсе, и
путники зашагали вдоль линии пирсов к "Покровителю Бурь". С
капитаном судна дело сладили быстро; вид кошелька с золотом
побудил почтенного морехода осведомиться, не желают ли
господа, чтобы он освободил им свою каюту. Получив отказ,
он рассыпался в любезностях и заверил, что плаванье будет
спокойным; корабль выдержит любую бурю, а солдат на нем
столько, что пираты всего лишь мелкая досадная помеха,
которая может быть встретиться, а может быть и нет. Было
сговорено, что пассажиры явятся на борт ближе к вечеру,
чтобы утром, с первыми лучами солнца, судно покинуло гавань
и без помех ушел в плаванье.
У Конана зазвенело в ушах от многословия капитана,
поэтому он с большим облегчением вновь нырнул в сутолоку
порта. Зольдо безмолвной тенью следовал за ним. Киммериец
поймал за полу одежду еще одного оборванца, ошивающегося в
гавани, и выяснил, где находится ближайшая харчевня с
постоялым двором.
Зольдо внезапно отстал и принялся вертеть головой,
что-то высматривая.
- Эй, чего ты там застрял? - окликнул его киммериец,
выяснив все, что ему нужно было.
Бессмертный догнал варвара, и они направились к
лестнице, ведущей из гавани в город.
- Я голоден, и горло у меня пересохло от жажды, - заявил
киммериец. - Тебе-то, нежити, еда не нужна.
Харчевня оказалась недалеко, какие-нибудь полквартала от
порта. Она была маленькой, всего на четыре стола, и явно не
предназначалась для посетителей такого ранга, какими в
глазах хозяина были киммериец и бессмертный. Поэтому он
быстро освободил один стол от завсегдатаев и с низкими
поклонами усадил за него вновь прибывших. Расторопная
служанка мгновенно притащила блюдо с жареным мясом, свежие
лепешки, хлеб и два кувшина вина.
Конан первым делом подхватил один кувшин и единым махом
вылил его содержимое себе в глотку. Пустую посудину он
бросил остолбеневшей девице и распорядился:
- Принеси-ка еще, милашка.
После этого он вытащил нож и отдал должное еде. Зольдо
пил вино маленькими глотками и съел довольно немного мяса с
хлебом, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.
Хозяин, подождав, пока гости утолят первый голод,
подошел и осведомился, не нужно ли чего еще.
- Комнаты есть? - спросил киммериец.
- Наверху.
Хозяин радостно потер руки, предвкушая поживу, но тут
же к своему огорчению узнал, что комната нужна только до
вечера. Тем не менее, Конан заплатил с королевской
щедростью. Потом, прикончив второй кувшин, он послал
служанку за третьим.
Остальные посетители харчевни притихли за своими
столами, искоса рассматривая Зольдо, богатый наряд которого
отличал бессмертного от этих голодранцев, как выделяется
золотой самородок в сером речном песке. Зольдо лениво
ковырял кусок мяса и был похож на нобиля, невесть зачем
забредшего в портовые трущобы. Завсегдатая харчевни не были
благородны ни видом, ни нравом, но мечи, висевшие на поясах
непривычных посетителей, и их доспехи сразу охлаждали
горячие головы. Покрытое шрамами лицо великана-северянина
говорило о том, что клинок в его руках чувствовал себя
привычно и уверенно Что до его спутника в богатой одежде,
то каждый, кто заглянул в его странные желтые глаза, ощущал,
как по спине у него пробегает морозная волна озноба.
Бессмертный оставил в покое свой кусок мяса, вытер нож и
вложил оружие в ножны.
- Конан, за нами следят, - спокойно произнес он.
Киммериец обвел взглядом харчевню.
- Эти? - он хмыкнул.
- Нет. За нами начали следить ее в гавани.
Киммериец положил кусок мяса на блюдо и отхлебнул вина.
- Тебе не померещилось?
- Нет, - сказал Зольдо.
* * *
Стигией Сеннух, по прозвищу Гиена, не поверил своим
ушам, когда услышал знакомый рык, советующий портовому
отребью отвалить и не путаться под ногами. Только одному
человеку во всей вселенной мог принадлежать этот могучий
голос, и к этому человеку у стигийца был давний неоплаченный
счет. Сеннух, прячась за спины, осторожно подкрался
поближе. Едва взглянув на обладателя мощной глотки стигиец
понял, что не ошибся - это был он, Конан, варвар из
Киммерии, а также Амра, предводитель черных пиратов.
Сеннух-Гиена осторожно протолкался назад и укрылся за рядом
бочек, дожидавшихся своей очереди на погрузки. Забившись
меж ними словно крыса, он продолжал наблюдение.
В то время, когда имя Амры заставляло трепетать купцов
из Аргоса, Зингары, Шема и Стигии, Сеннух был торговцем,
человеком состоятельным и уважаемым. Правда, основу его
богатства составляла перепродажа награбленного пиратами,
но об этом мало кто знал, а те, кто ведал, сами были такими
же гиенами и шакалами, питающимися крохами со стола льва.
За свою неразборчивость в средствах, за жадность и трусость
Сеннух и получил свое прозвище, опять же данное ему
киммерийцем. Оно прилипло к стигийцу и стало чем-то вроде
клейма или второго имени, которое быстро начало вытеснять
данное при рождении. Гордость Сеннуха была уязвлена, но он
терпел. Когда же варвара стала тяготить чрезмерная жадность
скупщика награбленного, киммериец сошелся с менее
прижимистыми партнерами, и поток дорогих тканей и редких
безделушек начал иссякать, а через малое время прекратился
совсем. Варвар не держал в секрете, что побудило его
разорвать все сделки со стигийцем, в результате Сеннух
остался без клиентов. Скупщику пришлось довольствоваться
добычей мелкого ворья, которому некуда было деться и
приходилось идти на поклон Гиене; от былого богатства за
считанные месяцы осталось всего-то ничего.
Наконец стигиец попытался заняться другим промыслом и
ничего не смог придумать лучше, как снарядить несколько
кораблей с товаром. Амра, проведав о том через своих
осведомителей пустил корабли стигийца ко дну, а товар,
снятый с них, перепродал в том же городе. Скупщик мало
того, что был разорен, но еще и стал посмешищем. Стигиец
поклялся отомстить - тем более, что от прежнего компаньона
к нему заявился посланец, который передал совет убраться
куда подальше и не портить воздух в Асгалуне своим гнилым
дыханием.
Ненависть Сеннуха потопила остатки разума. За голову Амры
была назначена немалая награда, но только сумасшедший мог бы
попытаться заработать деньги таким способом. Стигиец, однако,
решил рискнуть, убив двух зайцев сразу: избавиться от Конана
и поправить свои дела, получив обещанную награду - да и не
только ее. Скупщик явился к асгалунскому наместнику и
сказал, что знает, как поймать пирата. Наместник, важный
вельможа из благородных шемитов, имевший постоянных доход с
добычи морских разбойников, а потому предпочитавший смотреть
на много сквозь пальцы, решил ради забавы выслушать
безумца, пришедшего во дворец а потом упрятать его в тюрьму
- ради собственного же спокойствия. Однако план Сеннуха
затронул ту струну в душе наместника, которая была у них
общей - алчность.
Хитроумный стигиец предложил бросить в тюрьму верного
человека Конана, главного из его наводчиков - да и всех
остальных в придачу; скупщик знал их поименно. Амра
непременно заявится, чтобы отомстить, и тогда нужно лишь
солдат побольше, и дело будет сделано. Себя же самого
стигиец предлагал в качестве приманки. Но не это убедило
наместника, а другое: казнь всех скупщиков награбленного с
конфискацией их имущества в пользу казны, сиречь самого
наместника. После того как варвар будет схвачен и доставлен
в столицу для публичной казни, он, Сеннух, приберет всю
скупку к своим рукам, - пиратам все равно некуда будет
деваться. Тогда стигиец выставит свои условия, и они, само
собой, согласятся. Семьдесят процентов от торговли скупщик
предложил наместнику, себе оставив скромных тридцать - как
посреднику его светлости, который, естественно, останется в
тени. Эти перспективы сделали свое дело, вскружив наместнику
голову, и он дал согласие.
Злая судьба, однако, продолжала преследовать стигийца -
злая судьба в лице варвара из Киммерии. Конан узнал о
готовящемся предательстве раньше, чем его человек оказался в
тюрьме. Ответ Амры последовал незамедлительно: однажды
утром асгалунский наместник обнаружил в своей спальне мешок
с отрезанными головами стражей, оберегавших его покой.
Затем к нему явился начальник Тайной Канцелярии со срочным
докладом - ему прислали головы всех шпионов, которых он с
усердием, достойным похвалы, пытался внедрить в среду
пиратов. К мешку, найденному в спальне наместника, было
приколото письмо, содержания которого Сеннух никогда не
узнал. Утром за ним явились солдаты и повели в узилище -
наместник решил не испытывать судьбу и оставить все, как
есть. Стигиец только чудом сбежал по дороге, подкупив
стражей. Несколько дней он прятался в выгребной яме и
покинул город в бочке золотаря, заполненной смердящим
содержимым. Вырвавшись на свободу, стигиец долго
отсиживался в окрестностях Асгалуна, таился на самом дне,
опасаясь мести грозного Амры. Лишь когда Конан покинул своих
чернокожих головорезов, канув в безвестность, а в Асгалуне
сменился наместник, Сеннух осмелился вылезти из своей норы
и потихоньку, с оглядкой, занялся прежним ремеслом. По
иронии судьбы кто-то снова окрестил стигийца Гиеной;
нелестная кличка снова вернулась к нему и прилипла намертво.
Каждый раз, невзначай услышав ее, Сеннух вспоминал Конана,
и лютая злоба начинала клокотать у него в душе.
И вот теперь, много лет спустя, Сеннух-Гиена снова
видел пере собой источник всех бед и несчастий, свалившихся
на его шею. Рядом с киммерийским варваром ошивался
какой-то незнакомец, по виду из знати - это не удивило
стигийца; от северянина всегда можно было ожидать чего
угодно. Сеннух проследил за варваром и его спутником до
самых дверей харчевни; старая жажда мести вновь вспыхнула
жгучим пламенем. Стигиец не слышал, о чем толковал Амра с
портовым оборванцем, но поход его врага на палубу
"Повелителя Бурь" помог понять Сеннуху дальнейший ход
событий. Стигиец знал, то корабль покидает гавань на
рассвете; следовательно, у него осталось мало времени, если
Амра собирается улизнуть из Асгалуна на этом судне.
Сеннух задумался. Что, если сообщить о госте городским
властям? Голова Амры по-прежнему в цене, хотя прошло немало
лет - такие прегрешения властями не забываются. Но он тут же
отмел мысль о доносе. Хватит, уже один раз донес! Чем это
кончилось, он помнил слишком хорошо. Оставалась только одна
возможность отомстить, и ее упускать не следовало. Приняв
решение, Сеннух немедля приступил к делу.
Во всяком городе есть такие закоулки, куда человек,
мнящий себя порядочным, не заглядывает никогда на свете - по
крайней мере, пока обстоятельства не заставят его это
сделать. Как всякий мерзавец, Сеннух не считал себя
таковым, но других, как и водится, полагал мерзавцами и
выродками. Больше всего на свете стигиец трясся за свою
шкуру, а сейчас он направлялся туда, где ей грозила
наибольшая опасность. Но жажда мести не остановила его и
перед этим.
В грязной харчевне на задворках гавани имел постоянное
пристанище некто, чья слава в Асгалуне не уступала славе
самых темных демонов преисподней. Имени его не знал никто, и
был он известен как Бесноватый Упырь, его так и в глаза
звали. Похожий более на животное, чем на человек, не знал он
другой забавы, как убивать; даже золото для него имело
меньшую цену, чем вид и запах свежепролитой крови, от
которого впадал Упырь в неистовство. Появившись в Асгалуне
неведомо откуда, он быстро приобрел известность самого
жестокого наемного убийцы - одного упоминания о Бесноватом
было достаточно для того, чтобы устрашить любого. Жертвы свои
Упырь преследовал до конца, и умирали они в страшных
мучениях. Вокруг него собралась шайка молодчиков, способных
зарезать мать родную из-за медного гроша; боялись они своего
атамана и слушались беспрекословно. Несколько раз кто-то
нанимал людей, чтобы отправить Бесноватого на Серые
Равнины, но безрезультатно: истерзанные трупы наемников
потом частям собирали на улицах города.
Сеннух протиснулся в низенькую дверь харчевни. Она даже
не имела названия, да и нужды в нем не было - давно уже
люди обходили этот притон стороной. Раньше времени
состарившийся владелец его довольствовался тем, что
перепадало ему от Бесноватого. Сеннух, прищурившись,
попытался разглядеть что-то в полутемном помещении; Упырь
любил темноту. Вдруг цепкая рука ухватила скупщика за ворот
и сильно толкнула с порога; не удержавшись на ногах, он
повалился на пол и уткнулся носом в валявшиеся на
утоптанной глине объедки. Встать стигийцу не дали; его
подхватили и поставили на колени, сунув под нос горящую
лампу - да так, что он услышал, как трещат в огне его
ресницы.
- А-а, Гиена, - протянул сумрачный голос.
Лампу убрали. Сеннух несколько раз зажмурился и наконец
разглядел перед собой человека. Грязные нечесаные волосы
свисали на низкий лоб, лицо его заросло столь же грязной
бородой до самых глаз, тусклых и невыразительных. Стигиец
понял, что перед ним сам Бесноватый Упырь.
- Что тебе надо, Гиена? - спросил Упырь.
- Откуда ты меня знаешь? - испуганно выдавил Сеннух и
запнулся.
- Называй меня Упырем, Гиена, не бойся, - ласково
сказал Бесноватый. - Мне это нравится. Знать тебя - знаю, а
откуда - не твое дело, падаль. Говори, зачем пришел.
Стигийца трясло, поэтому слушал он невнимательно, а
только выпалил заранее приготовленную фразу:
- У меня к тебе дело.
- Дело? - улыбнулся Бесноватый. - Какое? Я не ворую,
мне нечего предложить тебе.
Стигиец яростно замотал головой, отрицая подобное
предположение, и выдохнул:
- Мне нужна голова одного человека.
Упырь оскалил в подобии улыбки кривые желтые зубы.
- Ну-ну... и сколько заплатишь?
- По десять золотых на каждого.
В тусклых глазах Упыря что-то промелькнуло.
- Ты же говорил об одной голове? Или я не расслышал?
- Их двое, - объяснил стигиец, - но мне нужна одна
голова.
Бесноватый покивал понимающе и поинтересовался:
- Ты сказал - по десять золотых? За каждого из них, или
на каждого из нас?
- На каждого из вас, - простонал Сеннух.
- Тяжело же дались тебе эти слова, Гиена, - в тоне Упыря
появилось нечто вроде сочувствия, за которым сквозило
неприкрытое злорадство. - Ну, так и быть, послезавтра
получишь свою голову. Говори, кто и где, а если вдруг не
знаешь имен, то опиши наружность и, если что, не обессудь
за ошибку.
- Не послезавтра, сегодня, - сказа стигиец.
В тусклых глазах появилось откровенное изумление.
- Значит, срочный заказ? Это будет стоить в два раза
дороже.
Упырь назвал сумасшедшую цену - она и поначалу была
совершенно безумной, но злоба лишила стигийца здравого
смысла.
- Согласен, - сказал он.
Бесноватый наклонился к нему, и Сеннух почувствовал,
как железные пальцы впились ему в горло.
- Нас восемь. Ты платишь сто шестьдесят золотых за одну
голову?
- Да, - просипел стигиец.
Упырь дал ему глотнуть воздуха, а затем снова сжал пальцы.
- Кого ты пасешь, Гиена? Говори!
- Двое чужестранцев... Харчевня "Голубая Устрица"...
Утром уплывают на "Покровителе Бурь"... - забулькал Сеннух,
давясь набежавшей в рот слюной.
- Дальше.
- Один северянин... другой желтоглазый... голову
северянина...
Сеннух прекратил биться и покорно ждал, пока
Бесноватому надоест над ним измываться, но тот и не думал
прекращать.
- Ты знаешь его имя? Говори!
Только сейчас в мозг стигийца вкралось некое смутное
подозрение, а в чертах Упыря промелькнуло что-то знакомое.
Но было поздно, в чем-либо раскаиваться.
- Ты знаешь его имя, - повторил Бесноватый.
Он сдавил горло стигийца и держал так, пока глаза у
того от удушья не вылезли из орбит. Потом он ослабил хватку
и тряхнул скупщика, как тряпичную куклу.
- Говори!
- Конан из Киммерии, - пролепетал полузадушенный
стигиец.
- Амра?!
- Да.
- Повтори.
Стигиец не отвечал.
- Эй, принесите еще лампу, - рявкнул Упырь, - и воды,
плеснуть ему на башку.
На стигийца вылили кувшин воды. Он не пошевелился.
Молодчик отставил посудину и склонился над телом.
- Упырь, а он того... сдох! - сказал он, распрямляясь.
Бесноватый почесал пятерней затылок и радостно заржал.
- Значит, узнал-таки меня!
Молодчик со злобой пнул неподвижное тело.
- Плакали наши денежки...
- Заткнись! - рявкнул Упырь. - Не то, клянусь Сетом,
отправишься вслед за ним и там потребуешь у него должок!
Молодчик сразу скис.
- Ты и ты, - Упырь ткнул пальцем, - ноги в руки, и к
"Голубой Устрице". Узнать о двух чужестранцах. Если они еще
там - один следит, в второй - сюда. Ясно.
Двое бандитов поспешно скрылись в дверях.
* * *
Конан и Зольдо поднялись в комнату, затем киммериец
тщательно запер дверь на засов.
- Ты видел того, кто следил за нами? - спросил он.
- Да. Похож на стигийца, но одет, как местный.
- Проклятье! Только этого не хватало! Если здесь
кто-нибудь вспомнил Конана из Киммерии, то нам будет
трудновато выбраться.
Зольдо промолчал.
Киммериец направился к кровати, которая стояла посреди
комнаты, и улегся на нее. Ложе под ним жалобно заскрипело.
- Кром, - сказал Конан спустя недолгое время и поднялся
на ноги. - Ладно. Уходим.
В дверь тихо-тихо постучали.
Он глазами показал бессмертному, чтобы тот занял место
у стены. Обнажив меч, Конан подкрался к двери на цыпочках и
отодвинул засов, а сам быстро отступил. Дверь немного
приоткрылась, и в щель просунулась кудрявая головка
давешней служанки. Увидев отточенное лезвие, она округлила
глаза и ойкнула. Зольдо рывком втянул девушку в комнату и
зажал ей рот.
- Тсс... - прошипел киммериец, приложив палец к губам. -
Тихо, девочка. Тебе нечего опасаться.
Служанка быстро закивала, и он дал знак отпустить ее.
- Что тебе надо?
Служанка стрельнула в киммерийца влажными глазенками и
зашептала:
- Уходите отсюда, господин мой. Вас ищут.
- Кто?
- Люди Бесноватого Упыря.
- Кого? - перепросил Конан, подняв бровь.
Девушка передернула плечами и со страхом оглянулась.
- Есть здесь такой. Убивает за деньги. Мучает и
убивает. - Она оглянулась еще раз. - Хозяин не знает, что я
пришла к вам. Я побегу? А то он хватится.
- Спасибо, девочка, - сказал киммериец, - и не
беспокойся. Главное, чтобы никто не узнал, что ты нас
предупредила.
- Не узнают.
Служанка бесшумно выскользнула из комнаты. Зольдо запер
за ней. Киммериец вложил меч в ножны и потянулся так, что
хрустнули кости.
- Зачем запер? - сказал Конан. - Пошли.
- Куда? - спросил Зольдо.
- Охотиться на Упыря, - объяснил киммериец. - Или ты
остаешься?
- Я иду с тобой, - бессмертный кивнул.
Они спустились по лестнице в зал харчевни. Служанка,
завидев Конана, едва заметным знаком показала на ближний от
входа угол, где в одиночестве потягивал вино мрачного вида
парень. На поясе у него болталась кривая сабля. Он занял
место в углу так, чтобы держать выход из харчевни в поле
зрения; зал его не интересовал.
- Пойдем присядем, - предложил киммериец.
Они уселись за свободный стол.
- Эй, милашка, - позвал Конан служанку, - принеси-ка
вина.
Когда девушка прибежала с полным кувшином, он игриво
обнял ее за талию и усадил на колени. Со стороны казалось,
что киммериец заигрывает со служанкой; широко улыбаясь, он
что-то шептал ей на ушко. На самом же деле Конан шепотом
спросил девушку:
- Он один?
Служанка сразу поняла задумку киммерийца. Притворно
отбиваясь и хохоча, она прошептала:
- Второй ушел. Только что.
Конан отпустил девушку, напоследок хлопнув ее по заду.
Неожиданно она развернулась и залепила Конану в ответ
звонкую пощечину. Киммериец опешил, а девушка, смутившись,
убежала на кухню, провожаемая хохотом. Киммериец потер щеку
и расхохотался сам. Оплеуха была очень кстати - теперь
девчонку вряд ли кто-нибудь заподозрит.
Зольдо наблюдал за ним, и на губах бессмертного
блуждала непонятная улыбка. Конан свирепо посмотрел на
него, потом снова усмехнулся и негромко произнес:
- Он один. Выходим и скрываемся. Потеряв нас, он
побежит к своему Упырю, а мы последуем за ним.
Зольдо бросил на стол монету, затем они поднялись из-за
стола и пошли к выходу. Парень с саблей скосил на них глаза
и опять уставился сквозь дверной проем на улицу.
Они вышли из харчевни.
Молодчик жестом подозвал к себе хозяина.
- Ты говорил, что они будут здесь до вечера, - прошипел
он, брызгая слюной.
Побледневший трактирщик развел руками.
- Они мне так сказали, - умоляюще произнес он. - Я не
знаю, почему они ушли.
- Ладно, Упырь с тобой сам разберется, попозже, -
пообещал молодчик и поспешил из харчевни.
Он рассчитывал, что варвар и его спутник не уйдет
далеко, но, выбежав на улицу, и следа их не обнаружил.
Молодчик заметался, не зная, что ему предпринять. В конце
концов, как и рассчитывал Конан, он решил отправиться к
Упырю и свалить всю вину на владельца харчевни, дабы
отвести от себя гнев Бесноватого. Молодчик кинулся по улице
сломя голову. Тогда два человека спрыгнули с плоской крыши
маленькой пристройки рядом с харчевней и последовали за ним.
Бандит несся, как угорелый, даже не думая
оборачиваться, так что не упустить его из виду не
составляло большого труда. Киммериец и бессмертный
следовали за ним по пятам. Улицы становились все уже и
грязнее, дама - обшарпаней; в этих портовых кварталах витал
запах нищеты, сдобренной вонью протухшей рыбы и нечистот.
Наконец бандит резко затормозил перед низенькой, ничем не
примечательной лачугой. Преследователи мигом нырнули за
ближайший угол и прижались к стене. Молодчик потоптался на
месте, толкнул хлипкую дверь и, согнувшись в три погибели,
скрылся в доме.
- Пришли, - пробормотал киммериец.
Он покинул импровизированное укрытие и побежал к дому;
за его спиной слышался топот сапог бессмертного. Киммериец
собрался уже толкнуть дверь, но вдруг пальцы Зольдо
перехватили его запястье. Плоть бессмертного была холодна,
как льды Асгарда. Конан, ошеломленный его поведением, резко
повернул голову.
- Дозволь мне войти первым, - шепотом произнес Зольдо,
предупреждая возглас спутника.
Киммериец гневно отмахнулся от него, но тут последовало
то, чего он никак не мог ожидать: бессмертный подставил
варвару подножку, затем резким толчком швырнул на землю.
Конан рухнул в пыль, сбитый с ног предательским приемом.
Падая, он извернулся в воздухе, как кошка, и приземлился
на четвереньки, готовый к дальнейшим неожиданностям, но
бессмертного уже и след простыл, только дверь со стуком
затворилась за его спиной. Конан с проклятьем вскочил на
ноги и ринулся следом.
За дверью его встретили лязг оружия и тьма, едва
рассеиваемая огоньком одинокой лампы. Конан застыл на
пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте; похоже, его
появление осталось незамеченным. В центре небольшой комнаты
с низким потолком копошилась темная масса, с грохотом
падала мебель, звон стали непрерывной нотой висел в
воздухе. Кто-то истошно заверещал, визг быстро перешел в
захлебывающийся крик, и от темной массы отвалился ком, в
котором можно было разглядеть фигуру человека,
схватившегося обеими руками за грудь. Раненный сделал
несколько неверных шагов и наткнулся на стену. Словно комок
рухляди, сорвавшейся с гвоздя, он сполз вниз и опустился
на пол, судорожно дергая ногами. Вскоре Конан разглядел
еще двоих, без движения валявшихся под ногами сражавшихся.
- Ублюдок! - рявкнул он в темноту. Ругательство
адресовалось бессмертному, но в то же время он хотел
отвлечь на себя внимание нападающих.
Окрик подействовал, как ведро воды, вылитое на
сцепившихся в драке котов - масса в центре комнаты
распалась на отдельные фигуры. В середине круга стоял
Зольдо с мечом и кинжалом; опешившие бандиты замерли,
стараясь сообразить, что к чему. Соображали они недолго,
но за это время Конан успел их сосчитать - десяток крепких
парней самого разбойного вида. Через мгновение схватка
возобновилась: трое с широкими кривыми саблями бросились к
киммерийцу, остальные вновь накинулись на бессмертного.
Меч варвара со свистящим шелестом вылетел из ножен.
Конан не стал ждать, пока враги приблизятся, и сам прыгнул
навстречу. Два клинка, прямой и изогнутый, столкнулись,
высекая искры; сабля птицей вылетела из руки бандита и
вонзались в потолок с вибрирующим стоном. Киммериец ударом
ноги отшвырнул противника к стене. Двое других отпрыгнули,
чтобы напасть с двух сторон одновременно. Конан, не
дожидаясь, пока они приведут свой план в исполнение,
ринулся вперед - так, чтобы оказаться поближе к одному из
противников. Бандиты разгадали маневр варвара, но слишком
поздно.
Первая жертва покатилась по полу с распоротым животом,
сжимая окровавленными пальцами раны; Конан же развернулся
на месте и, как змея, скользнул к следующему. Тот начал
вращать саблей в воздухе, рассчитывая, что не даст врагу
приблизиться. Но Конан не интересовался фехтовальным
искусством бандита; его меч с ужасающей силой рухнул на
саблю противника. Удар был таков, что бандита развернуло к
киммерийцу спиной - и тут же острие меча Конана врезалось в
тело врага и прошло по спине наискось от плеча до поясницы,
перерубив позвоночник. Мертвый бандит еще не упал, а варвар
уже был готов к продолжению боя.
Враг, которого он обезоружил и оглушил ударом ноги в
самом начале схватки, пришел в себя. Увидев, что
киммериец стоит к нему спиной, он вскочил на ноги и изо
всех сил помчался к своему оружию, которое засело в балке
низкого потолка. Острие сабли ушло в дерево совсем
неглубоко, и рукоять оружия подрагивала, отзываясь на топот
множества ног, падения мертвых и столкновения живых. Бандит
ухватил саблю, выдернул ее и обрушил удар на киммерийца.
Вернее, так ему показалось - глаза его расширились от
изумления, когда он заметил, что у него больше нет руки, а
только короткая культя, из которой хлещет кровь. Больше он
не увидел ничего: варвар был стремителен - первый удар
мечом перерубил руку бандита в плече, вторым ударом Конан
развалил его надвое. Рука врага так и осталась висеть:
пальцы мертвой хваткой вцепились в рукоятку сабли.
Конан отвернулся от мертвеца и опустил оружие. Комната
казалась пустой. Дрожащий огонек лампы скудно освещал
перевернутые столы и скамьи, а также трупы, вповалку
лежавшие меж ними. Бессмертного в комнате не было, но до
слуха киммерийца донесся отдаленный шум. Приглядевшись, он
заметил в дальней стене еще одну дверь; шум слышался
оттуда. Конан быстро пересчитал мертвецов - их было
восемь. В живых еще двое, подумал киммериец и поспешил на
шум. Звон металла в темном углу комнаты изменил его
первоначальные намерения: кто-то затаился в темноте,
пережидая. Видно, надеялся улизнуть, оставшись незамеченным.
Конан замер, потом повернулся лицом к углу и приказал:
- Выходи!
Тускло блеснув металлом, вылетел кинжал! следом за ним
выскочил человек и бросился к двери, ведущий на улицу. Но
киммериец был начеку. Кинжал он на лету отбил клинком, а
затем перехватил меч в руке и собрался метнуть его, как
копье, в спину бандиту. Он не успел сделать это: короткий
свист разорвал тишину, и бандит кубарем покатился по полу.
Он упал лицом вниз, раскинув руки, и застыл неподвижно; в
затылке у него торчала короткая палочка.
Бессмертный стоял в черном прямоугольнике внутренней
двери.
- А, это ты, - проворчал киммериец.
Зольдо наклонился, подхватил что-то и направился к
Конану. Это что-то было бесчувственным телом, которое он
волок за шиворот. Он протащил ношу на середину комнаты и
бросил ее к ногам киммерийца.
- Это Упырь, - сказал он. - Живой.
Зольдо пинком перевернул тело на спину.
- Принеси лампу, а то темно, хоть глаз выколи, -
буркнул Конан. Бессмертный молча отошел. Вернувшись с
лампой в руке, он подхватил перевернутый табурет и водрузил
лампу на него. Рыжий огненный язычок поплясал немного и
успокоился, вновь протянулся острием к закопченному
потолку. Белки закатившихся глаз Упыря слабо заблестели,
отражая неровный свет. Бесноватый не приходил в сознание.
- Крепко ты его, - заметил Конан и поинтересовался: -
Вода здесь есть?
- Не знаю.
- Дай-ка лампу, - киммериец протянул ладонь.
Бессмертный снял светильник со стула и подал Конану;
тот поднес огонек к заросшему волосом лицу Бесноватого
Упыря.
- Ну и ну, - вдруг вырвалось у него.
Киммериец отставил лампу, вложил в ножны меч, который
до сих пор держал в руке, и вынул кинжал. Его острием он
ткнул под ребра распростертое перед ним тело. Упырь тихо
застонал.
- Давай, очухивайся побыстрее, - пробормотал Конан и
ткнул сильнее.
Бесноватый глубоко вздохнул и медленно опустил веки.
Когда он пришел в себя от боли, то сразу сообразил, что к
чему, и понял, что бежать ему не удастся: железные пальцы
варвара крепко держали его за горло. Упырь вспомнил
Сеннуха-Гиену и скривился.
- Ну, здравствуй, Рамес, - услышал он знакомый
ненавистный голос и открыл глаза.
Лицо варвара с холодными синими глазами нависло над
ним. Новые шрамы появились на нем, но не узнать Конана
было невозможно. Упырь скосился и увидел второго.
Желтоглазый смотрел на него словно на таракана - перед тем,
как прихлопнуть насекомое. Из горла Бесноватого вырвалось
хриплое проклятье.
- Ну, я виду, ты уже в полном порядке, - насмешливо
прогудел киммериец и встряхнул Бесноватого так, что у того
лязгнули зубы. - А теперь говори, скотина, кто тебя
подослал?
Упырь, которого Конан назвал Рамесом, ощерился, с
ненавистью глядя на варвара.
- Сеннух-Гиена, - процедил он сквозь зубы.
- Сеннух?! - удивился Конан. Память киммерийца годы не
замутили: жадюгу-скупщика, который к тому же был
предателем, он вспомнил сразу - как вспомнил и то, что сам
разорил его; по мнению Конана, это было самым легким
наказанием для Гиены. - Так он до сих пор не подох?
- Подох. Сегодня, - проскрежетал Рамес-Упырь.
Конан хмыкнул.
- Значит, сегодня... А кто ему удружил - уж не ты ли?
- Я.
- Ну, спасибо, - развеселился киммериец. - А вот
заплатил ли он тебе?
- Проклятый варвар! - заорал Упырь, брызгая пеной,
выступившей у него в уголках рта. - Чего ты медлишь? Убей
меня!
- Да ты что? - усмехнулся Конан. - Мы так давно не
виделись, вонючий ублюдок, хотелось бы потолковать...
Значит, решил сам со мной расквитаться?
- Я не решил, - просипел Упырь. - Я...
Он с силой дернулся, и вдруг лицо его застыло в
изумлении, а в виске выросла рукоять стилета. Тело
Бесноватого обмякло, и голова упала, глухо стукнувшись о
пол.
Киммериец разжал сведенные на глотке бандита пальцы и
фыркнул, как разъяренный тигр.
- Разве я тебя в телохранители нанял? - ледяным голосом
спросил он бессмертного.
Но Зольдо только мигнул желтыми глазами.
- Он что-то достал из одежды, - произнес он бесцветным
голосом и указал пальцем на сжатый кулак мертвеца.
Киммериец умолк. Он посмотрел на свой кинжал, спрятал
его в ножны и оглянулся. За спиной у него валялся труп
бандита; рядом с ним лежала сабля. Конан поднял оружие и,
просунув конец лезвия между стиснутых пальцев мертвеца,
заставил кулак раскрыться. На ладони покойного Упыря темнел
странный порошок.
- Черный лотос, - проговорил киммериец. - Ладно, беру
свои слова назад!
- Ты знал его? - спросил Зольдо.
- Знал, - кивнул Конан, отходя от трупа. - Тоже
стигиец, как и Гиена. Жрец-расстрига! Бежал сначала из
своего гнилого храма, а после - из Стигии. Прибился к
пиратам, но как был жрецом, так им и остался. Сколько козла
не мой, он все равно воняет, - закончил он.
Зольдо наклонился над трупом Бесноватого.
- Лотос! - предупреждая его, воскликнул киммериец.
- Мне он не страшен, - сказал Зольдо.
Он выдернул из виска покойного свой стилет, вытер узкое
лезвие о его грудь и спрятал нож за пояс.
Они пошли к выходу. Зольдо нагнулся к трупу, лежащему
перед дверью, и вытащил второй стилет у него из затылка.
Неожиданный шум позади привлек их внимание; они
насторожились. В проеме внутренней двери появился отсвет
пламени, а вслед за ним возникла сгорбленная донельзя
человеческая фигура с лампой в дрожащей руке. Свет вырвал из
потемок морщинистое лицо - старик оглядывал мертвецов.
Обнаружив тело Бесноватого, он что-то залопотал, а вслед за
этим плюнул на покойника. Но, совершая свою старческую
месть, он слишком сильно наклонился или, может быть, задел
руку, в которой был смертоносный порошок - старик
повалился на своего врага. Лампа выпала и покатилась,
разбрызгивая горящее масло.
Оказавшись на улице, Конан прищурился на солнце.
- Время еще есть, - сообщил он. - Вернемся в харчевню,
а то у меня в глотке пересохло.
И зашагал к гавани. Зольдо беспрекословно последовал
за ним.
* * *
В харчевне "Голубая Жемчужина" Конан с порога зычным
голосом потребовал вина. Служанка, увидев их, раскрыла
рот от изумления, а хозяин побелел, как полотно. Киммериец
уселся за стол, с удовольствием вытянув ноги; лишь сейчас
он заметил, что на плечах бессмертного нет плаща.
- Где твой плащ? - спросил он.
- Остался там, - ответил Зольдо. - Зачем мне дырявый
плащ?
- А-а...
И Конан перенес свое внимание на служанку, которая
приближалась с объемистым кувшином. Она со стуком поставила
посудину на стол и, сделав страшные глаза, прошептала:
- Почему вы вернулись?
Киммериец поймал ее за руку и отхлебнул из кувшина.
- Девочка, принеси еще один, - сказал он. - Этот я
выпью, пожелав удачи демонам Нергала. Демонам, которые
сейчас грузят душу Упыря в самый большой котел преисподней.
Служанка замерла.
- Хозяин послал к упырю сына - сказать, что вы
вернулись, - пролепетала она.
- Передай этому ублюдку, чтоб попридержал язык до
вечера, пока мы не уедем, иначе я ему его отрежу. И пусть
молится богам, чтобы я не отрезал его вместе с головой, -
тряхнув косматой гривой волос, киммериец отыскал взглядом
хозяина харчевни. Тот, поймав брошенный взгляд, аж посинел.
Конан чуть подтолкнул девушку: - Ну, иди!
Она убежала, и, схватив хозяина за руку, утащила его на
кухню. Больше на глаза киммерийцу он не показывался, а
служанка, кроме вина, принесла еще и блюдо с мясом. Конан
потянул носом и причмокнул губами. На кувшине, замшелом от
старости, красовалась печать на воске, которым была залита
горловина. Зольдо ударом кинжала отбил горлышко кувшина,
понюхал содержимое и протянул кувшин Конану. Киммериец снял
пробу.
- Ого! - весело сказал он.
Служанка стояла рядом и ждала, теребя фартук дрожащими
руками.
- Что еще? - спросил Конан.
Девушка потупилась.
- Не держи на него зла, воин... Упыря все боялись, -
сказала она.
Киммериец махнул рукой, и девушка, просияв, убежала на
кухню. Конан посмотрел на Зольдо, который не спеша
потягивал вино из кружки: брови киммерийца сошлись на
переносице.
- Зольдо, ты мне спас жизнь, - сказал он.
Бессмертный в знак согласия медленно наклонил голову.
- От ножа ты бы ушел, а от черного лотоса вряд ли, -
бесстрастно подтвердил он и, помолчав, добавил: - сделай
для меня обратное - и мы будем квиты.
Глава 9. ПОКА КОРАБЛЬ ПЛЫЛ...
Ты еще на свет не родился, когда я был убит, - сказал
Зольдо. Он вытянул руки вперед, вглядываясь в свои ладони.
- Мертвая плоть не стареет... Меня убили, когда мне было
тридцать лет. И убил тот, кому я доверял как себе самому.
Бессмертный замолчал, а потом тихо произнес:
- Нет в моей смерти чести для воина, и не хочу я о ней
говорить.
В раскрытое окно каюты врывался соленый морской ветер,
трепал и ерошил светлые волосы Зольдо. Конан точил меч и
слушал его рассказ.
- Когда мой брат вернул меня с Серых Равнин, я пришел к
своему убийце. Он думал, что я чудом остался жив, и взял
меч, чтобы биться со мной. Я позволил ему выбить у меня из
рук оружие. С криком радости он вонзил клинок мне в сердце,
так что лезвие вышло из спины. Я стоял, пронзенный мечом
насквозь, и хохотал. Он поседел от страха у меня на глазах,
а оптом я разорвал его в клочья голыми руками. На крики
сбежались стражи, но, увидев меня с мечом в груди, они
бросили оружие и пустились улепетывать в разные стороны. Я
ушел и больше никогда не возвращался туда, где я родился. Я
долго был у брата и все время умолял его вернуть меня на
Серые Равнины, но он и слышать об этом не хотел. Тогда я
ушел. Он отпустил меня, предрекая мне возвращение. Однако
этого не случилось.
- А что произошло с твоим братом? - задал вопрос Конан.
Зольдо улыбнулся.
- Спроси о том у своего меча, киммериец.
- Что?!
Конан изумился. Он озадаченно потер шею кулаком с
зажатым в ней точильным бруском.
- Это когда же?
- Вспомни Гулистан; горцы и похищенная магами
вендийская принцесса.
- Ты не похож на вендийца.
- А я и не говорил, что я - вендиец.
- Так кто же ты все-таки?
- Оживший мертвец, который не может умереть сам.
Конан сдул прядь волос, упавшую на глаза, и кивнул.
- Не хочешь говорить - и не надо. А дальше?
- Я ушел. Теперь я не считаю себя воином: скучно
убивать тех, кто не может убить тебя, а я искал свою
смерть. В конце концов я добрался до Пелиаса. Все
остальное ты знаешь с его слов.
- Почему ты сам не отправился за Камнем Мертвых? Или
тебя устрашили россказни старого пройдохи-чародея?
- Может быть, я бы и сам пошел за талисманом, но в этом
случае смерть моя оказалась бы ужасной. Камень Мертвых не
способен без мага разрушить заклинание, связывающее душу с
мертвой плотью, но он может уничтожить саму душу, и тогда я
никогда не вернусь на Серые Равнины. Об этом мне сказал
другой маг, не Пелиас; Пелиас это только подтвердил.
- А потом вы подстроили дело так, чтобы я отправился за
талисманом, - мрачно продолжил Конан.
- Пелиас сказал: ты - и никто иной.
- Чтоб его молния поразила, этого старого фокусника!
Конан с лязгом вогнал меч в ножны.
- Тебе я не верить не могу, - сказал он. - Знавал я в
одно время оживленного, вроде тебя - тоже ни о чем, кроме
Серых Равнин, думать не мог. Но Пелиас напустил столько
туману...
- Я знаю не больше, чем ты.
Киммериец задумался.
- Сдается мне, что нам доведется скрестить мечи друг с
другом, а то, что болтал Пелиас о возвращении с талисманом
- брехня!
- Не знаю, - сказал бессмертный. - Если так, то я отдам
тебе свое оружие.
- Что? - изумился киммериец.
- Я могу убить тебя, - пояснил Зольдо. - А к чему нам
это?
Конана такой поворот дела немного озадачил. Он подпер
подбородок ладонью и замолк в томительном раздумии.
- Что ж, может статься и так, - наконец произнес
киммериец. - Но если ты умрешь, то умрешь с мечом в руках.
Я же порешил твоего брата.
- Туда ему и дорога, - тихо обронил Зольдо.
Глава 10. ДЖУНГЛИ
Несколькими сильными ударами своего длинного кинжала
Конан перерубил змеевидные стебли лиан, что перегородили
путь. Из одного обрубка выплеснулся белый, похожий на
молоко, клейкий сок. Киммериец выругался и вытер заляпанное
плечо ладонью, но тут же понял всю опрометчивость подобного
поступка. Он поднес ладонь к носу и сморщился от отвращения.
- Кром! Да от него несет падалью!
Зольдо обломил у черенков пару листьев, способных
служить плащом в дождливую погоду, и протянул их
киммерийцу. Тот обтер ладонь, тщательно вытер лезвие
кинжала и отбросил скомканную зелень прочь.
- Давай-ка теперь я пойду впереди, - предложил
бессмертный.
Конан не успел ответить. Отдаленный гул барабанов
смешался с непрерывной трескотней, которую издавали тысячи
существ, обитавших в сумеречной зелени джунглей. Грохот
прокатился над кронами деревьев, сцепившихся кронами так,
что лишь отдельные лучи солнца проникали под эту живую
крышу, и затих.
Киммериец и бессмертный переглянулись; кажется,
барабаны не сулили им ничего хорошего. С молчаливого
согласия спутника Зольдо вышел вперед; теперь он прорубал
дорогу в густой переплетенной зелени тропического леса.
Солнце четырнадцать раз поднималось над горизонтом с
тех пор, как они переправились через реку Зархебу и
углубились в джунгли. Плаванье к Черным Королевствам прошло
гладко и спокойно; киммериец изнывал от безделья, слоняясь
по палубе от борта к борту. Когда корабль нагнал большую
стаю дельфинов и капитан решил между делом поохотиться на
морских животных, Конан с превеликим пылом принял участие в
этой затее. Его искусство в обращении с гарпуном, который
варвар метал с борта судна в лоснящиеся мокрые спины,
вызвало восхищение у всей команды. Варвар не знал промаха.
Стоя на носу корабля, обнаженный по пояс, он принимал из
рук подающего тяжелое древко, на одном конце которого
сверкало длинное зазубренное жало гарпуна, а на другом
круглилось металлическое кольцо с привязанным к нему
крепким тонким канатом. Прищурив синие глаза, чтобы не
мешали блики солнца, пляшущие на воде, он выжидал, когда
меж волн покажется черная глянцевая спина с торчащим
серповидным плавником. Темные силуэты дельфинов
стремительными молниями мелькали в прозрачной светло-зеленой
воде. Когда у животного кончался запас воздуха, оно
поднималось на поверхность, выпуская фонтан мельчайших
брызг, а затем, набрав полные легкие, вновь скрывалось в
глубине. Только на мгновение черная спина маячила среди
волн, и этого мгновения терпеливо ждал варвар. С гортанным
кличем, почти не замахиваясь, он метал гарпун, и, вслед за
мощным броском, каждый раз раздавался торжествующий рев
матросских глоток. Конану передавали очередной гарпун,
потом на палубу вытаскивали жертву, пронзенную почти
насквозь.
Вечером матросы пригласили Конана на свое ежевечернее
сборище на палубе: испить чашу крепкого винца. Киммериец не
чинился; он сидел в круге моряков, пил с ними и слушал
морские байки. О чудищах, живущих в глубинах моря и
поднимающихся наверх на погибель кораблям; о штормах и
тайфунах, о далеких и таинственных землях, лежащих где-то
за морями запада, ну и, конечно, о пиратах и схватках с
ними, а из пиратов больше всего об Маре, предводителе
Черных, Грозе Океана. Один из матросов, по его словам, видел
Амру самолично, когда судно, на котором он плавал в то
время, было захвачено и разграблено, а ему только чудом
удалось остаться в живых. Был жесток Амра и не знал он
пощады! Конану захотелось за столь правдивую историю дать
рассказчику по шее, он сдержался, хотя матрос не желал
красок, живописуя деяние грозного пирата. На вопрос, каков
был на вид страшный северный варвар, подчинивший себе черных
дикарей, в обычаях которых было не щадить инородцев, матрос
нахмурил жидкие брови и принялся сосредоточенно скрести
щетинистый подбородок. Он побегал глазами по лицам
товарищей, с нетерпением ожидавших ответа, и остановил
взгляд на киммерийце. Тут матрос хлопнул себя по коленям в
избытке чувств и заорал:
- Ну вот как он, как господин Ольгар!
Взгляды матросов устремились на варвара, который этим
именем назвал себя своим собутыльникам. Конан не
почувствовал в этих взглядах для себя никакой опасности -
узнанным он быть не боялся.
А матрос тем временем продолжал описание, пользуясь
живым примером:
- Только тот был в плечах пошире, да и повыше на
голову, а то и поболе будет.
Матросы, как будто впервые увидев перед собой, ощупали
взглядами фигуру гиганта-киммерийца с ног до головы и разом
выдохнули:
- Да неужто?
Рассказчик принялся клясться всеми богами подряд: и
морскими, и сухопутными.
Конан чуть было не расхохотался. Пытаясь хоть как-то
скрыть смех, он поднял чашу с вином, пряча в ней лицо.
Напиток, увы, попал не в ту глотку - киммериец поперхнулся,
и соседи услужливо заколотили кулаками по широкой спине
северянина. Разошлись далеко за полночь, но больше участия
в ночных посиделках Конан не принимал. Всю дорогу у него
чесались руки надрать уши матросу-вралю.
Бессмертный во время плавания почти не покидал каюты;
лишь изредка, перед закатом, он проявлялся на палубе и
стоял у борта, уперев взгляд в заходящий диск солнца.
Когда борт корабля ударился о камни пристани в
последний раз, они покинула судно и, купив верховых
животных, двинулись на юг к своей цели, меняя по дороге
лошадей и верблюдов. Их появление в безвестной жалкой
деревушке на берегу Зархебы было воспринято ее жителям
почти как чудо: никогда до сих пор обитатели этого селения
не приходилось видеть светлокожих рыцарей в кольчугах с
длинными прямыми мечами на боку. Синие глаза киммерийца и
желтые - Зольдо привели бесхитростных селян в детский
восторг.
Конан с охотой принял гостеприимство дикарей. Жители
деревни, узнав, что их гости держат путь в глубь джунглей,
ужаснулись и стали отговаривать странников с глазами,
похожими на цветные камешки из ручья. Когда же уговоры не
возымели действия, чернокожие без лишних слов снарядили
лодку и переправили киммерийца и бессмертного на другой
берег реки, где и попрощались с ними, горько сетуя об их
дальнейшей участи. Конан и его спутник углубились в
джунгли. Они оставили своих верблюдов в древне и шли
пешком, потому что так было легче продираться сквозь
встретившие их заросли, сплошь и рядом усыпанные колючками.
На десятый день путешествие Конан наткнулся на свежее
кострище, возле которого валялись обглоданные человеческие
кости и черепа, сложенные в кучу. Дикие звери так не
поступают со своими жертвами - то были остатки трапезы
людоедов.
Зольдо шел впереди. Правая рука бессмертного мерно
опускалась и подымалась вновь - он расчищал дорогу. Громкий
топот, раздавшийся справа, заставил его приостановиться.
Кроме топота слышался треск ломаемых ветвей, словно кто-то
напролом несся через лес, не разбирая дороги. Шум быстро
приближался.
- Лезь на дерево! - услышал он голос киммерийца.
Зольдо не успел последовать совету. Спутанные ветви
рядом с ним с треском раздались, и какая-то темная масса с
чудовищной силой ударила бессмертного в бок; он подлетел в
воздух, упал, и его снова ударило так, что он кубарем
покатился по сырой почве, покрытой гнильем. Теперь Зольдо
разобрал хрюканье и разъяренный визг кабана. Боли он не
чувствовал, не мог чувствовать, но непрестанно атакующий
зверь не давал бессмертному воину ни подняться на ноги, ни
обнажить оружия. Перед его глазами мелькала то морда кабана
с маленькими налившимися кровью глазками и бледно-желтыми
клыками в хлопьях пены, то влажная земля, взрытая копытами
взбешенного зверя. Вдруг кабан испустил истошный
предсмертный визг, затем Зольдо услышал, как визг перешел в
захлебывающееся хрипение. Бессмертный перевернулся на спину
и увидел над собой киммерийца с окровавленным мечом в руке.
Когда зверь свалил Зольдо и принялся катать по земле
словно бревно, Конан соскользнул с дерева, на которое
успел вскарабкаться. Первым его порывом было броситься на
помощь спутнику, но потом киммериец решил не спешить,
вспомнив, что гибель Зольдо не грозит. В спине зверя торчал
обломок копья; видно, это и послужило причиной яростной
атаки кабана - он был ранен. И сейчас, направляя все силы
на уничтожение одного противника, зверь совершенно не
замечал другого. Памятуя о том, как спокойно Зольдо отнесся
во дворце к потере головы, и решив, что несколько кабаньих
ударов не принесут бессмертному вреда, Конан извлек из
ножен меч бесшумно подкрался к зверю. Кабан не услышал ни
приближения киммерийца, ни резкого свиста меча.
- Как ты? - спросил Конан, сверху вглядываясь в
бессмертного.
- Ты не слишком торопился, - заметил Зольдо и сел,
тяжело вздохнув. - Этой твари меня не убить.
Бессмертный огляделся и, увидев разрубленную надвое
тушу зверя, прищелкнул языком.
Киммериец заботливо очистил лезвие от крови, затем
вложил меч в ножны и присел над убитым животным.
- Разведи-ка костер. Коли так случилось, отдохнем и
свежего мяса попробуем, - сказа он.
Бессмертный поднялся на ноги и принялся отряхиваться.
Вскоре в пламени весело затрещали сучья. Конан отделил от
туши ногу, насадил ее на крепкий сук и подвесил этот
импровизированный вертел над кострищем. Зольдо подбрасывал
в огонь сухие ветки, пока киммериец не кинул ему обломок
копья, вырезанный им из кабаньего горба. Бессмертный поднял
окровавленной древко, повертел перед глазами, а затем с
безразличием отшвырнул прочь.
- Сколько нам еще идти? - спросил Конан, присаживаясь
на землю рядом с бессмертным.
- Не знаю, - Зольдо поворошил угли палкой. - Не
меньше, чем мы уже прошли. Мы приближаемся к святилищу.
Конан, пробурчал что-то нелестное, принялся следить за
мясом.
* * *
Еще пять раз небесное светило поднялось в зенит и снова
скрылось за краем земли. Лес понемногу стал редеть; тут и
там появились проплешины, поросшие густой высокой травой, в
полдень залитые слепящим сиянием солнца. После сумерек,
царивших под густыми кронами, дневной свет на открытых
участках немилосердно резал глаза. Почва стала суше, и идти
по ней было значительно легче.
Огромный коричневый ствол лежал на земле, задрав в
воздух вывороченные корни. Конан остановился перед упавшим
деревом и ткнул его носком сапога; посыпалась высохшая
кора. Толщина этого лесного исполина была такой, что он
доходил киммерийцу до пояса. Конан проверил, не сгнило ли
дерево; обходить его было делом муторным и долгим.
Убедившись, что древесина под ним не провалится, он положил
ладони на шершавую кору, собираясь единым махом перекинуть
тело на другую сторону. Бессмертный появился из кустов
вслед за ним, отряхивая с плеч налипшую листву.
- Тихо, - вдруг сказал варвар и резко присел.
Зольдо не стал спрашивать, в чем дело; он пригнулся и
быстро подскочил к киммерийцу. Ствол поваленного дерева
стал укрытием для них обоих.
- Слышишь? - шепотом спросил Конан.
- Слышу, - так же шепотом ответил Зольдо.
Где-то неподалеку переговаривались несколько человек.
Голоса были мужскими, и их обладатели не таились, болтали
громко, как хозяева; язык, на котором они говорили, был
певучим и протяжным со странными прищелкиваниями в конце
слов. Один из них произнес длинную непонятную фразу.
Остальные ответили на нее раскатистым громким смехом.
Конан приподнялся и осторожно глянул поверх ствола.
Бессмертный последовал его примеру. На расстоянии,
примерно равном полету стрелы, они увидели группу
чернокожих. То, что это воины, было вне всяких сомнений -
каждый нес большой, ярко раскрашенный щит и копье с широким
наконечником. Киммериец пересчитал чернокожих - их было
пятнадцать человек. Его удивили их головные убор,
размалеванные красками сооружения размером с хорошую тыкву.
Форму эти шапки имели самую причудливую.
Удовольствовавшись осмотром, он пригнулся и посмотрел
на бессмертного. Тот все следил за передвижением отряда, и
киммериец легонько толкнул его в бок. Зольдо покосился на
спутника через плечо.
Не было слышно ни хруста сухой ветки под ногой, ни
чего-либо еще - только звериная интуиция варвара заставила
Конана повернуться в ту сторону, откуда они с бессмертным
только что пришли. Первое, что он увидел - выкрашенный в
ядовитые цвета колпак над свирепым черным лицом. Потом в
глаза ему бросилось белое костяное кольцо, вдетое в плоский
нос с вывернутыми ноздрями; над ним блестели темные глаза.
Дикарь, обнаружил, что его заметили, раскрыл рот и
пронзительно крикнул. Его зубы, ослепительно белые на
черном лице, были подпилены и, казалось, что у него не рот
человека, а пасть хищной твари, заполненная острыми
треугольными зубами.
Теперь прятаться не имело никакого смысла. Будто
невидима сила подбросила киммерийца вверх; вопль дикаря
еще не затих, а Конан уже стоял на ногах. Ошеломленный
подобной быстротой чернокожий отпрянул, прикрываясь щитом,
на котором был намалеван жуткий лик какого-то дикарского
божка; по краям щита бахромой свисали пышные перья. Дикарь
взмахнул рукой, и Конан увидел копье, нацеленное ему в
грудь; широкий обсидиановый наконечник блеснул на солнце.
Киммериец усмехнулся. Каменному копью не пробить доброй
кольчуги, сработанной лучшими аквилонскими оружейниками, но
он не стал проверять свои доспехи на прочность. Он не
дождался, пока дикарь метнет свое оружие, а прыгнул
навстречу, варвар из ножен меч. Острое, словно бритва,
закаленное лезвие прошло сквозь древко копья, как сквозь
масло; чернокожий даже не понял, что остался без оружия. Он
издал воинственный клич и выставил щит, чтобы парировать
удар, но меч Конана со свистом рассек щит сверху донизу.
Дикарь отчаянно заверещал, когда вместе с половиной щита
лишился и левой руки по самый локоть; следующий удар снес
его голову вместе с разноцветным колпаком, и труп рухнул в
кусты. Конан настороженно замер, но дикарь, зашедший им с
тыла, видимо, был один.
Однако с другой стороны неслись дикие вопли и
улюлюканье чернокожих соплеменников убитого - и уже не так
далеко, как раньше. Конан повернулся навстречу врагу.
Бессмертный тоже поднялся во весь рост и ждал приближения
орущей орды; он неспешно раскачивал обнаженный меч из
стороны в сторону, разминая руку. Схватка Конана с дикарем
заняла считанные мгновенья, и завывающая на разные голоса
толпа не успела еще приблизиться вплотную, однако длинные
ноги дикарей несли их вперед с поразительной быстротой.
Конан и Зольдо перескочили через поваленное дерево и
приготовились к отражению атаки. Их враги, по-видимому, и
понятия не имели о таких вещах, как тактика и стратегия -
они просто неслись, потрясая щитами и копьями и оглашая
окрестности леденящим душу воем. Из одежды дикари имели на
себе только высокие колпаки ожерелья и зубов на шеях. Конан
подумал и присовокупил к мечу кинжал, взяв его в левую руку.
Путники не дали дикарям возможности атаковать их
первыми; они бросились навстречу им сами, когда до врага
оставалось не более пятнадцати шагов. Дикари завопили еще
громче; затем Конан и Зольдо врезались в толпу чернокожих, и
их воинственные клики смешались с предсмертными стонами и
хрипением.
Конан рубился мечом, колол кинжалом и наносил удары
сапогами. На врагах не было даже набедренных повязок, а меч
играючи распарывал раскрашенные щиты; лезвие со свистом
резало воздух, и каждый удар повергал противника на землю.
Краем глаза киммериец глянул, что поделывает бессмертный.
Зольдо косил дикарей так, как мальчишка косит палкой траву,
воображая, что палка - это меч, а трава - несметное войско
неприятеля. Грозный вопль дикарей стремительно перешел в
общий крик ужаса; оставшиеся в живых развернулись и
бросились бежать едва ли не быстрее, чем при атаке Поле боя
опустело, лишь на земле валялось шесть распростертых
безжизненных тел, и почва жадно впитывала их кровь.
Конан, нахмурившись, смотрел вслед удирающим во все
лопатки дикарям. Догонять их было пустым делом: они
пересекли открытое пространство и затерялись между деревьями
в лесу.
Бессмертный обходил трупы убитых.
- Конан, - позвал он, - иди сюда.
Киммериец приблизился к нему.
- Что тебе? - спросил он.
Зольдо кивнул на тело, лежащее перед ним.
- Этот живой. Притворяется мертвым.
Конан всмотрелся в лицо дикаря, и черная кожа того
посерела. Он казался мертвым, но киммериец заметил, что
ресницы чернокожего мелко дрожат. На бедре его была большая
рана от удара мечом.
- Добей его, - равнодушно сказал киммериец и отвернулся.
Бессмертный коротко взмахнул клинком, дикарь дернулся и
застыл.
- Теперь нам надо спешить вдвое против прежнего, -
мрачно сказал киммериец. - Чернокожие, что живут здесь,
менее гостеприимны, чем те, которых мы встречали раньше. За
нами будут охотиться.
Глава 11. СВЯТИЛИЩЕ
Громыхание барабанов казалось, заполнило все небо;
замысловатые дроби из раскатистых низких звуков вели
перекличку, которая продолжалась весь день. Она притихла
только перед сумеркам, стала реже, но время от времени
тяжелая дробь издалека поднималась к покрасневшему
небосводу.
Киммериец оперся спиной о замшелый валун, что торча из
земли подобно острому зубу, нацеленному в зенит, спугну в
ящерицу, которая грелась в предзакатных лучах солнца.
Рептилия испуганно метнулась в щель на камне, мелькнув
зеленой спиной. Грудь киммерийца тяжело вздымалась под
кольчугой, по шее сбегали струйки пота. Зольдо опустился на
землю рядом с валуном. Большую часть пути после нападения
дикарей они проделали размеренным неспешным бегом, но лоб
бессмертного оставался сухим, а дыхание его не было слышно.
Конан отер вспотевшие виски тыльной стороной ладони
и сплюнул.
- Кабы знать, долго ли еще? - выдохнул он.
Зольдо махнул рукой в сторону темнеющей впереди
холмистой гряды, поросшей лесом.
- Туда, - сказал он.
- Туда! - раздраженно передразнил его киммериец. -
Сколько еще - туда?
- Близко. Очень близко.
Конан не ответил, а только сплюнул еще раз. Зольдо
поковырял носком валявшуюся гнилушку.
- Доберемся до холмов, найдем укрытие, - произнес он. -
Ты спрячешься, а остальное предоставь мне.
Киммериец насупил брови, обдумывая оскорбительное для
себя предложение.
- Ну и что дальше?
Зольдо молча пожал плечами.
- Их будет не пятнадцать: как в первый раз, а, может
быть, в десять раз больше. Если навалятся всем скопом, то
от мечей проку мало, - сказал Конан. - Надо придумать
что-нибудь получше.
- Я же бессмертный, - возразил Зольдо.
- Бессмертный! - заволновался киммериец. - А вдруг они и
падалью не брезгуют!
Зольдо нахмурился и помрачнел; Конан же смутился, но
гнев еще бродил в нем. Тут лоб бессмертного внезапно
разгладился, и лицо его прояснилось.
- Ты меня не понял, - сказал он. - Я предлагаю вот
что: ты укроешься в безопасном месте, но сделаешь для меня
одну вещь - отрубишь мне голову. У тебя это неплохо
получается, - вставил Зольдо не без тени иронии и
продолжил: - Я возьму голову в руки и выйду навстречу нашим
чернокожим друзьям. Думаю, что после встречи со мной пыла у
них поубавиться.
Конан расхохотался, представив бессмертного
расхаживающим с головой под мышкой. Зольдо продолжал
говорить:
- Я могу драться и обезглавленным - лишь бы глаза видели
врага и что с ним происходит. - Заметив изумленный взгляд
киммерийца, он пояснил: - У тебя во дворце я притворялся:
мне ничего не стоило продолжать бой даже после того, как ты
рассек меня мечом.
Конан отмахнулся от предложения бессмертного.
- Мне это не нравится, - возразил он. - Мало ли что
взбредет в дикарские мозги, а ты мне нужен - так же, как я
тебе. Я предпочитаю видеть тебя рядом.
- Как знаешь, - произнес бессмертный.
Конан оторвал спину от камня.
- Поднимайся, - приказал он. - Еще чуть-чуть, и начнет
смеркаться, а бежать в темноте мы не сможем. Надо бы
добраться до холмов... а там видно будет!
Зольдо встал на ноги.
Они побежали дальше: бессмертный впереди, киммериец
следом за ним. Сумерки были недолгими, но они успели
наполовину сократить расстояние, которое отделяло их от
гряды холмов. А потом, неожиданно и резко, опустилась тьма,
и на потемневшем небе проступили крупные яркие звезды. Лес
огласился новыми звуками, пришедшими на смену дневным;
тонкие визги, басистое уханье и вой наполнили темноту.
Путники сменили бег на шаг, продолжая продвигаться вперед, к
холмам. Когда взошла луна, идти стало легче. Было
полнолуние, и лунный свет рассеял непроглядную темноту леса.
Тогда они снова перешли на бег. Грозный рев ночного хищника
врезался в рулады обитателей джунглей; те на некоторое время
испуганно примолкли, а потом опять засвистели, завизжали и
загугукали.
Зверь рычал где-то неподалеку. Конан коснулся плеча
идущего впереди Зольдо.
- Потише, - сказал он. - Пошли медленнее.
Киммерийцу совсем не улыбалось наткнуться на хищника;
стоило быть поосторожней.
На рык первого зверя отозвался второй, и тоже близко.
Путники шли, настороженно вслушиваясь и вглядываясь в тени,
протянувшиеся от деревьев. Лунный свет серебрился на листьях
и стволах, делая их белесыми.
- Впереди, - вдруг тихо сказал Зольдо. Он сразу замедлил
шаг, и киммериец наткнулся на него. Конан понял краткое
предупреждение бессмертного и принялся быстро обшаривать
глазами расстилающийся перед ним ковер мха и древесные
стволы.
Леопарда выдала тень, которую отбрасывал его хвост. До
гигантской кошки, притаившейся на дереве, было шагов
двадцать; зверь прижался к толстой ветви на высоте в два
человеческих роста. Он великолепно спрятался, но, с
нетерпением поджидал приближающуюся добычу, нервно подергивал
кончиком хвоста. Будь хвост неподвижен, его бы можно было
принять за высохший сук, но он мотался из стороны в сторону,
и тень плясала, следуя за его движениями.
- Я пойду вперед, - шепнул бессмертный.
Не дожидаясь ответа, он направился к дереву, на котором
распластался затаившийся леопард. Конан на всякий случай
обнажил меч: где-то поблизости мог быть и второй хищник.
Бессмертный не преодолел и половины расстояния до
леопарда, как тот вдруг завозился и тревожно мяукнул.
Зольдо продолжал шагать к нему, и зверь, забыв про хоту,
вскочил на все четыре лапы; шерсть на его спине поднялась
дыбом, хвост нервно хлестал воздух. Леопард яростно зашипел
на приближавшегося бессмертного. Громадная кошка меньше
всего ожидала подобного подвоха: то, что двигалось к ней,
не было добычей, а являлось тем, что приводило ее в
неописуемый ужас. Наконец леопард, не выдержав, ринулся в
бегство; он спрыгнул с дерева, которое выбрал для засады,
и, ломая кусты, помчался куда глаза глядят, лишь бы
оказаться подальше от этого внушающего ему страх существа.
Конан подошел к бессметному и озадаченно хмыкнул.
- Не понимаю, почему на тебя набросился кабан?
- Он был ранен и взбешен, а потом - слеп, - ответил
Зольдо.
- Ладно. Уж на том спасибо, что не пришлось возиться с
этой кошкой, - сказал киммериец, пряча оружие в ножны.
Громкий, полный боли человеческий вопль зазвенел в
ночи. На него ответил разъяренный рык. Человек закричал
снова, будто его терзал зверь. Ему ответили голоса людей,
полные угрозы. И опять взревел хищник.
- Это с другой стороны, - произнес Зольдо. - Похоже, нас
догоняют.
- А-а, проклятье! - выругался Конан. - Бежим! кто бы на
них не напал, он их ненадолго задержит.
Они сорвались с места и помчались между деревьями. Ветер
свистел в ушах киммерийца; на бегу он внимательно следил за
тем, чтобы ненароком не наскочить на низко растущую ветку
дерева и не споткнуться о выступающий из земли корень. Не
упускал он из виду и мелькавшую между стволов впереди спину
бессмертного: когда тот выскакивал на поляну или прогалину,
надетая на нем кольчуга вспыхивала серебром в лунных лучах.
- Берегись! - неожиданно крикнул Зольдо в полный голос.
В руке его, тускло блеснув, появился меч.
В ответ на его предупреждения лесная темнота разразилась
нестройным хором улюлюканья и завываний, в которых не было
ничего человеческого. Конан сообразил, что их не только
догнали, но и успели окружить. Теперь им предстояло
пробиваться сквозь кольцо врагов.
Вскоре он увидел среди деревьев разрисованные щиты
дикарей - они уже не прятались, а выскочили навстречу,
размахивая копьями. Свои тела они покрыли светлой краской и
были похожи на призраков, кривляющихся в необузданном танце.
Бессмертный остановился, и Конан быстро нагнал его.
- Я буду прикрывать тебе спину! - крикнул Зольдо.
- Хорошо, - кивнул в ответ Конан и, не сбавляя шага,
устремился вперед.
Он врезался в ряды дикарей как таран в крепостную стену.
Киммериец издал боевой клич своего племени, и столь ужасен
был его крик, что чернокожие, первыми принявшие на себя
удары тяжелого меча, в страхе отшатнулись. Клинок варвара не
останавливался ни на мгновенье: мерцающая полоса стали
разрубала щиты, крушила черепа, рассекала мышцы и кости. Там,
где не успевал меч, его работу доделывал длинный кинжал
киммерийца. Оружие дикарей не могло выстоять против
закаленного отточенного лезвия, а сами они нападали
беспорядочно и бестолково.
- Не отставай! - крикнул Конан бессмертному, которого
не мог видеть.
Зольдо ответил гортанным выкриком.
Меч киммерийца смел с дороги еще двух врагов; теперь
кольцо окружения было прорвано. Вслед путникам полетели
копья; одно ударило в спину бессмертного и сбило его с ног.
Зольдо кувыркнулся по земле, вскочил на ноги и понесся
вслед за Конаном. Чернокожие, разочарованно взвыв,
бросились в погоню. Хотя они и были нагишом, что облегчало
движения, деревья затрудняли путь как беглецам, так и
преследователям. Самые быстроногие из дикарей бросили
своих соплеменников и пустились вдогонку в одиночку. Один
из черных скороходов даже обогнал киммерийца и выскочил из
кустов наперерез, грозно размахивая копьем. Конан отбил
каменный наконечник и срезал дикарю половину черепа вместе с
частью щита, которым тот решил прикрыться. Дикарь завертелся
волчком, разбрызгивая кровь и мозг, затем рухнул, ткнувшись
изуродованной головой в землю.
Вскоре почва под сапогами Конана стала заметно тверже -
начался склон холма. Киммериец тяжело дышал, волосы его
намокли от пота и налипли на лоб; он мрачно размышлял о том,
сколько еще может продлиться та гонка. Силы его, в отличие
от бессмертного, были почти на исходе. Стар становлюсь,
мелькнула мысль, тяжел... Вопли преследователей по-прежнему
звучали за спиной, но стали тише - ненамного, но тише. Зольдо
бежал рядом, рука об руку; подошвы бессмертного с мерным
хрустом давили усыпавшую землю прель. Они перевалили первый
холм, затем второй. При подъеме на третий Зольдо неожиданно
опередил киммерийца и, взбежав на вершину, замер, как
вкопанный.
Конан поднялся к нему, кипя от злости. Он остановился
рядом с Зольдо, тяжело переводя дух. Внезапно он понял.
- Пришли? - только и спросил Конан.
- Да, - ответил бессмертный. - Смотри!
Подножие холма, на котором они стояли, было свободно от
растительности - так же, как и склоны других холмов,
окружавших ровную каменистую площадку на дне небольшой
котловины. В глубине ее находилось то, что больше
напоминало огромную груду наваленных друг на друга камней
гигантского размера. У основания той кучи зияло черным
провалом отверстие. По всей поверхности площадки валялись
другие валуны.
Конан подтолкнул бессмертного к спуску, но Зольдо
отшатнулся и взглянул на него.
- Дальше я не пойду, - сказал он. - Буду ждать тебя
здесь. Спускайся один.
- Ты забыл о дикарях? - спросил Конан. - Нам надо найти
подходящее место - либо для укрытия либо для обороны.
- Они сюда не придут. Они боятся приблизиться к храму. Я
тоже.
- Слушай, - рявкнул киммериец. - Пелиас сказал, что тебе
нельзя входить в святилище и касаться талисмана - и только!
Ты пойдешь вниз!
- Хорошо, - согласился Зольдо. - Но перед тем как ты
отправишься в храм, тебе нужно отдохнуть и выспаться.
Бессмертный стал неторопливо спускаться по склону вниз.
Конан прислушался. Похоже, Зольдо был прав: вопли
дикарей больше не тревожили тишину. Хотя, как знать...
Камни, которые лежали на скальной поверхности и сверху
казались разбросанными в беспорядке, на самом деле были
обломками циклопических статуй, упавших в незапамятные
времена; рядом с ними гигант-киммериец чувствовал себя
карликом. Разрушенные временем стены святилища теперь
закрывали половину неба; луна равнодушно изливала на них
свои холодные серебристые лучи. Когда-то святилище,
вероятно, возвышалось над холмами и было видно издалека,
подумал Конан. Еще он заметил, что все до единой разбитые
статуи изображали гигантского змея.
Бессмертный не сводил взгляда с разрушенного храма.
- Тебя что, тянет в него войти? - поинтересовался Конан.
Зольдо помотал головой, как будто избавляясь от
наваждения.
- Нет. Просто оно мне внушает ужас, - сказал он.
Конан вытер взмокшую шею ладонью и стряхнул с нее капли
пота.
- А-а, - протянул он. - Да, местечко не из приятных.
Похоже, ты прав: дикари сюда лезть не собираются. Жаль,
спрятаться здесь негде. Разве что в самом святилище.
- Можешь идти туда. А я вернусь на холм.
Конан усмехнулся.
- Ну нет, ночевать здесь мне тоже не по сердцу.
Они развернулись и пошли назад, в холмы, чтобы утром
вернуться вновь.
Глава 12. КАМЕНЬ МЕРТВЫХ
Смолистый факел весело трещал и разбрасывал мелкие
искры, желтое пламя металось и прыгало, а вместе с ним
прыгали тени на сырых стенах. Толстый слой пыли покрывал
пол, заглушая шаги. Конан не торопился: вкрадчивыми мягкими
шагами он ступал по пыльным камням, чутко вслушиваясь в
тишину в коридоре. Пока широкий проход с высоким потолком
был пуст и молчалив, но киммериец никогда не доверял
подобному спокойствию в таких местах, как развалины древних
храмов - оно могло рухнуть в самый неожиданный и неудобный
момент. Один подвох уже был налицо: войдя в наполовину
обвалившиеся громадные ворота, он сразу же попал в этот
коридор, а затем, сделав четыре поворота после первой
развилки, обнаружил, что пришел в тупик. Тут Конан с
досадой сообразил, что святилище представляет из себя
гигантский лабиринт; ему пришлось возвращаться и идти
другим путем. Он уже бывал в лабиринте стигийского храма, и
выбраться оттуда было трудновато - ему это удалось лишь с
помощью оживленной мумии древнего мага. Но здесь такой
случай мог и не представиться! Кроме этого, храмовые
лабиринты часто оборудовались всевозможными ловушками,
известными лишь посвященным. Любого другого обычно ждала
печальная участь - эти ловушки устраивались так, что у
попавшего в них всегда оставалось время и раскаяться в
совершенном преступлении, и оплакать свою горькую участь;
смерть в них наступала не сразу, но всегда была мучительной.
Следы на пыли отпечатывались хорошо, но Конан решил
подстраховаться в поисках дороги назад. Стены лабиринта
были сложен из крупных глыб мягкого песчаника, и он стал
кинжалом делать на них зарубки, каждый раз перед тем
тщательно осматривая глыбу, чтобы не нарваться на
неприятности. Он давно уже потерял счет поворотам и
закоулкам с тупиками, но до этих пор все шло благополучно:
не проваливался в тартарары пол, не обрушивался на голову
потолок. Ветка в руке Конана догорела, и он поджег
следующую.
Коридор делал очередную развилку, и тут киммериец
насторожился - в одном из новых проходов пол изменил цвет.
Конан направился туда и обнаружил, что слой пыли с каменных
плит исчез неведомо куда. Он сделал очередную зарубку на
стене и проследовал дальше, но далеко идти ему не пришлось
- вскоре он увидел, что путь преграждает какая-то
непонятная масса. Конан остановился сразу, лишь только
заметил ее. Расстояние было приличным, и рассмотреть, что
там такое, при дрожащем свете факела он не смог, но увидел
главное - то, что загораживало дорогу, занимая коридор во
всю ширину, было живым. Оно непрестанно подрагивало и
шевелилось! На Конана неведомое существо не обратило
никакого внимания, и он осторожно отступил назад, вернулся к
развилке и пошел в другой рукав коридора, но его ждало
разочарование - там был еще один тупик. Оставался
единственный путь, который занимала неизвестная тварь.
Существо никак не реагировало на осторожно
приближающегося к нему человека. Конан мелкими шагами
двигался к твари, сжимая в руке меч; он уже ясно видел это
создание. Подобное чудо ему встретилось впервые; оно было
похоже не полупустой бурдюк с вином, который валялся
брошенный на землю. Чудовищный по величине бурдюк! только
у бурдюков с вином не бывает щупалец. Длинные и тонкие, они
усеивали поверхность твари и не знали ни секунды покоя: они
вздымались вверх и опадали, свивались в клубки, ощупывали
стены и перед бесформенным телом.
Конан остановился. Было странным, что непонятная тварь
не совершает никаких попыток к нападению, - он уже подошел
достаточно близко, чтобы его можно было заметить. Этот
монстр либо слеп, либо лежит к нему не тем концом. Глаз у
твари Конан не заметил, чего-либо напоминающего пасть -
тоже. Обойти чудовище было невозможно, и как убить эту
тварь, киммериец не имел никакого понятия. Он пожалел, что
у него нет с собой копья - вот здесь оно бы пригодилось. Он
снова двинулся вперед. Чудовище продолжало свивать
щупальца, как будто человека поблизости и вовсе не было.
Конан весь напрягся в ожидании атаки твари. Расстояние между
ними медленно и неуклонно сокращалось.
Когда до чудовища оставалось не более пяти шагов, оно
атаковало. Хотя Конан и приготовился, нападение было столь
стремительным, что он не успел ничего сделать. Тело и руки
киммерийца обвили щупальца, сдавили грудь - так, что
потемнело в глазах; и хотя Конан не выпустил меч, но оружие
мало чем могло ему помочь. Внезапно в центре бурдюка
раскрылась большая круглая пасть, усеянная по краям
множеством мелких загнутых зубов. Чудовище оторвало
киммерийца от пола и стало неторопливо подтаскивать его в
пасти. Конан отчаянно сопротивлялся, но тщетно - тварь не
выпускала его из своих железных объятий. Факел Конана тоже
не выронил, поэтому видел, куда его тащат. За несколькими
рядами зубов твари была видна зеленоватая глотка в белесых
потеках; из нее несло смрадом. Щупальца чудовища время от
времени попадали в огонь факела и, обоженные, отлетали
прочь и начинали судорожно извиваться в воздухе.
Конан попытался вытянуть руку с факелом вперед, и когда
пасть твари оказалась под ним и жадно распахнулась еще шире,
готовясь заглотить добычу, он на мгновение напряг мышцы левой
руки, а затем внезапно расслабил их. Его рука получила
немного свободы, чего он и добивался; теперь отчаянным рывком
он вытянул левую руку и воткнул пылающий факел в разверстую
пасть чудища. Пламя коснулось зеленой плоти, и она зашипела
под огнем, и тут же тварь в судороге дернулась, и щупальца
на какой-то миг ослабли. Почувствовал свободу, киммериец
вогнал меч в тело твари по самую рукоять.
Чудище издало странный булькающий звук. Конан почти
упал на его спину, крутанул меч в ране и потянул его,
распарывая плоть твари. Щупальца вновь обрели былую мощь и
отшвырнули киммерийца; он кубарем покатился по каменному
полу, оставив меч в теле чудовища. Факел, которым он
подпалил тварь, потух в ее пасти. С боевым кличем Конан
рванулся вперед, спасать меч, но его встретила пустота:
чудовище исчезло и унесло с собой его оружие.
Киммериец вытащил из-за пояса очередную смолистую ветку
- он их нарубил впрок перед тем, как войти в святилище, и
теперь возблагодарил Крома, что они не потерялись во время
схватки. Он высек огонь и зажег факел. Коридор был пуст;
тварь сбежала, оставив за собой крупные пятна темной
жидкости - очевидно, то была ее кровь. Конан извлек из
ножен кинжал и направился по следам, оставленным монстром -
терять меч он не собирался. Расправившись с чудищем, он
всегда сможет вернуться назад по пятнам крови и продолжить
поиски Камня Мертвых. Других подобных тварей Конан не
опасался - он уже знал их уязвимые места.
Пятна крови тянулись по коридору, петляя вместе с ним.
Конан шел и размышлял, что вернее: тварь ли оказалась на
редкость живучей, или он нанес ей не слишком опасную рану.
Вскоре следы привели его в громадный зал, посреди которого
находился большой, идеально круглый водоем. Конан поднял
факел повыше, осматривая место, куда он попал. Потолок зала
поддерживало множество колон с вырезанными в камине
ощеренными змеиными мордами; посреди водоема - то ли озерца,
то ли бассейна - находился шестигранный островок, к которому
вело шесть тонких мостков, по одному на каждую грань. На
островке высился пирамидальной формы алтарь, весь покрытый
резьбой - от широкого основания до усеченной плоской
вершины.
Конан решил обследовать зал после того, как вернет себе
оружие. Пятна крови из ран чудовища уходили в темноту межу
колоннами, и он последовал за ними. Когда киммериец проходил
мимо змеиных морд с разинутыми пастями, ярчайшая вспышка
внезапно ослепила его, и резко бросила в сторону. Оскалив
зубы, с напружинившими мускулами, он обшарил помещение
взглядом, но зал по-прежнему был тих и пуст. Конан с
осторожностью снова приблизился к колоннам. В пасти одной из
змеиных морд промелькнул яркий блик света и исчез.
Вырезанная из красного камня, она находилась на высоте в
рост Конана, и, заглянув в промежуток между каменными
челюстями, он увидел там перекошенную рожу демона. От
неожиданности Конан отшатнулся; рожа в пасти дернулась и
пропала. Киммериец испустил шумных вздох облегчения и досады
- в каменной пасти было спрятано изогнутое, отполированное
до блеска зеркало. Такие зеркала он уже видел: жрецы в
храмах использовали их для различных церемоний. В змеиной
голове, расположенной ниже, находилось отверстие для факела.
За колоннами была высокая дверь без створок. Свет
горящей ветви выхватил из мрака а дверью бесформенную массу
чудовища, которое распростерлось сразу за невысоким порогом:
щупальца твари бессильно свисали, а из разинутой пасти
сочилась густая белая масса. Тварь лежала совершенно
неподвижно и еще больше напоминала бурдюк, только уже
распоротый. Рукоять меча выглядывала из-под обвившегося
вокруг нее щупальца, которое Конан перерубил ударом кинжала.
Щупальце обмякло и соскользнуло с рукояти, и киммериец
вырвал оружие из тела твари. Острое лезвие было измазано
густой темной кровью, и Конан поморщился: вытирать лезвие о
гладкую шкуру чудовища не имело смысла. Может, в зале
найдется какая-нибудь тряпка, которая истлела не до конца,
решил киммериец. Он понес меч в руке; с лезвия медленно
стекала кровь и крупными каплями падала на пол.
Поиски тряпицы успехом не увенчались. Громадный
прямоугольный зал был пуст: только камень пыль и зеркала в
колоннах, да за множеством дверей маячили все те же длинные
коридоры лабиринта. Присутствия талисмана он так же не
обнаружил - правда, оставался недосмотренным еще островок с
алтарем. И нужно было поторопиться - вдруг на запах крови
убитой твари соберется подобная же нечисть...
Наконец Конан подошел к бассейну. Вода в нем казалась
черной, а гладь ее была ровной и спокойной: ни зыби, ни
малой волны, и нахмурился, раздумывая. Если тварь, которую
нон прикончил, не подохла в этом лабиринте с голода, значит
она чем-то питалась. Вполне вероятно, что на дне водоема
обитает еще какая-нибудь мерзость, которой только и надо,
чтобы кто-нибудь ступил на мостки...
Конан опустился на колена, размахнулся, с силой ударил
лезвием меча по воде и сразу же отскочил назад. Громкий,
похожий на щелчок бича звук раздался в воздухе, по черной
поверхности бассейна побежали быстрые мелкие волны; звук
заметался между стенами, отдаваясь эхом, Конан выжидал.
Поверхность воды вскоре успокоилась и снова стала ровной;
похоже было на то, что в водоеме никто не обитал. Киммериец
повторил трюк с мечом еще раз, но бассейн оставался
безжизненным. Конан посмотрел на меч и довольно кивнул:
вода почти смыла кровь с лезвия. Затем он поднялся и быстро
перешел по мостику на остров.
Но здесь его тоже ждало разочарование - ничего похожего
на Камень Мертвых! киммериец мысленно проклял и Пелиаса, и
бессмертного, который сейчас дожидался его, шатаясь по холмам
вокруг святилища. Сколько таких залов может быть в
лабиринте? Он может бродить по его коридорам до конца своих
дней! А если к тому же талисман упрятан в какой-нибудь
тайник...
Эта мысль привела киммерийца в ярость. Гнев закипел в
его груди, и ему надо было выплеснуть его наружу. Конан со
злобой посмотрел на алтарь. Высокая каменная пирамида со
срезанной верхушкой была сплошь украшена затейливыми
письменами, вырезанными на ее гранях. Очертания букв, из
которых складывались неведомые слова, были незнакомыми; он
не мог прочесть того, что было написано на каменных гранях
алтаря. Но сейчас киммерийцу хотелось одного - разнести этот
алтарь на кусочки. Сорвать его с места и утопить в черной
воде бассейна!
Тут в голове Конана промелькнула некая мысль, и он
решил ее проверить. Он поднес огонь к подножию алтаря. Так
и есть: между основанием пирамиды и каменной плитой, на
которой она стояла, была щель - тонкая, почт незаметная.
Конан положил меч и пристроил к нему горящий факел так
чтобы он не потух, затем навалился плечом на алтарь,
покрепче уперся ногами и надавил. Алтарь остался
неподвижен. Странно! Пирамида была не столь велика, чтобы
он не смог ее сдвинуть с места - и, однако, его попытка не
увенчалась успехом!
Конан попробовал опрокинуть алтарь - тоже
безрезультатно. Правда, камень стал раскачиваться, но
совсем чуть-чуть: что-то не давало ему сдвинуться с места.
Киммериец делал третью попытку. Присев перед алтарем на
корточки, он обхватил его; мышцы на спине Конана
напряглись, на руках вздулись вены, на лбу от нечеловеского
напряжения выступил пот. Он начал медленно выпрямлять ноги,
прижимая пирамиду к груди; алтарь поддался и пошел вверх.
От тяжести камня у Конана зарябило перед глазами, но он,
поднявшись вместе с алтарем, в последнем усилии толкнул его
прочь от себя и разжал руки. Пирамида с грохотом упала и
раскололась на куски. Конан вытер рукой лоб, глубоко
вздохнул и потянулся, разминая онемевшие мышцы. Четыре
металлических штыря, в две ладони длинной каждый,
образовывали квадрат. Теперь Конан понял, почему ему не
удалось сдвинуть или прокинуть алтарь - пирамида была
насажена на эти торчащие из каменной плиты штыри.
Потом Конан нагнулся и увидел Камень Мертвых.
В углублении под алтарем лежал он, и киммерийцу показалось,
что свет факела внезапно ослаб, и темнота еще больше
сгустилась в зале. Камень Мертвых бы цвета мрака - не
черного, а именно мрака. Конан смотрел на него и чувствовал,
как волна озноба пробегает по его сине, собирая кожу в
пупырышки. Наконец он протянул руку, коснулся талисмана, и
леденящий холод обжег его пальцы.
Но он не разжал их; он поднялся с Камнем Мертвых в
руке, и боевой клич киммерийца прогремел под сводами
святилища, эхом отразился от стен и вернулся к нему. Затем
Конан распустил завязки небольшого кожаного мешка,
висевшего у него на поясе, и спрятал талисман. Он запалил
новый факел, подхватил меч и ушел с островка.
Пятна крови, пролитые тварью, уже подсохли. Пользуясь
ими, как путеводной нитью, он двинулся по коридорам
лабиринта к выходу, где его ожидал бессмертный.
Глава 13. ПОЕДИНОК
После мрака лабиринта дневной свет казался
неестветвенно ярким. Конан заморгал, вытер выступившие на
глазах слезы, потом оглянулся и посмотрел в темноту.
Обратный путь к выходу из святилища не занял у него много
времени и обошелся без помех; он вернулся по кровавым
следам до места, где встретил чудище, а там уже шел по
собственным зарубкам на стенах лабиринта. Когда глаза
перестали слезиться и привыкли к свету, Конан прищурился на
солнце и присвистнул от удивления: ему казалось, что в
святилище он пробыл до вечера, однако золотой солнечный диск
едва перевалил за полуденную черту. Сделав последний шаг,
киммериец вышел из-под арки на скалистый грунт перед
развалинами и направился в условное место, где его ожидал
бессмертный.
Конан петлял между крупными обломками гигантских
изображений Великого Змея, усеявшими площадь перед
святилищем. Мелкие глыбы он перепрыгивал, при этом
талисман в кожаном мешке увесисто бил его по бедру.
Дорогу киммерийцу перегородил очередной огромный
обломок. Конан решил его не обходить; цепляясь пальцами за
трещины в камне, он проворно взобрался на него и увидел
фигуру бессмертного. Зольдо стоял спиной к святилищу на
вершине холма, с которого они спускались давешней ночью, и
смотрел в сторону джунглей.
- Зольдо! - крикнул Конан.
Бессмертный обернулся на крик и, увидев киммерийца,
стал спускаться по скалистому склону обрыва. Конан
посмотрел вниз, выбирая место поудобней, и одним прыжком
слетел с камня.
Когда он вышел на свободный от обломков участок
площадки, на противоположном ее конце появился бессмертный.
Он взмахнул рукой, приветствуя Конана, и направился ему
навстречу. Вскоре расстояние между ними сократилось
настолько, что можно было разговаривать без крика.
- Ты нашел его? - спросил бессмертный.
- Здесь, - кратко ответил Конан и хлопнул себя по бедру.
Зольдо оставалось не более десятка шагов, и он мог бы
коснуться плеча киммерийца, но вдруг споткнулся, как будто
налетев на невидимую преграду, и рухнул на колени, а оптом
упал лицом вниз и замер.
- Эй, что случилось? - спросил Конан.
Зольдо молчал; скрюченные пальцы бессмертного судорожно
царапали камень.
Конан остановился. Происходящее было непонятным;
вдобавок его настораживало то, что бессмертный упал на
ровном месте. Опыт подсказывал киммерийцу, что от магии
можно ждать подвоха в любое мгновение, а инстинкт
напоминал, что такая перемена не сулит ничего хорошего.
Вдруг в воздухе словно бы потянуло ледяным ветерком, и
Конан почувствовал слабые толчки в бедро. Не спуская глаз с
распростертого тела бессмертного, он опустил руку на мешок
с талисманом. Зольдо уже не лежал неподвижно; бессмертный
медленно поднимался на ноги. Ладонь Конана вновь
почувствовала толчки сквозь толстую кожу мешка; казалось,
они стали гораздо сильнее. Камень Мертвых пульсировал,
бился, как сердце, набирающее силу.
Зольдо поднялся и встал перед Конаном. Глаза
бессмертного были выкачены из орбит, губы беспрестанно
шевелились, будто он хотел что-то сказать, но не мог;
однако движения его уже не казались неуверенными -
медленным и точным жестом он положил кисть на рукоять меча
и потянул лезвие из ножен. И в это же время его шевелящиеся
губы справились с немотой.
- Берегись, Конан! - крикнул он.
Киммерийца поразил этот крик. В нем не было никакой
угрозы; наоборот, Зольдо будто предупреждал его полным боли
воплем. Камень Мертвых мерно и ровно бился в кожаном мешке.
Бессмертный обнажил меч и отбросил в сторону пустые
ножны; его желтые выпученные глаза обежали киммерийца с ног
до головы, словно впервые видел его. Но глаза эти были
исполнены ужаса и муки - они не принадлежали существу,
которое готовилось напасть.
Конан не стал гадать, что происходит с его спутником, -
он просто поднял меч и приготовился к схватке. Оценив
позицию бессмертного, он передвинулся немного влево,
занимая более удобное для себя положение. Зольдо тут же
переместился вслед за ним и этим свел преимущество Конана
на нет. Киммериец видел уже искусство бессмертного в бою,
но только сейчас оценил его до конца, сообразив, что во
дворце так легко обезглавил Зольдо просто потому, что тот
подставил шею сам. Но теперь он, кажется, не собирался
поддаваться.
Бессмертный стал обходить Конана, не приближаясь к нему,
и киммериец сразу раскусил уловку противника: тот хотел
поставить его лицом против солнца. В свою очередь он
выполнил маневр, который разрушил задумку Зольдо, и они
закружили по площадке. Краем глаза Конан следил за тем,
чтобы не споткнуться о какой-нибудь из валяющихся вокруг
обломков. Он не хотел атаковать первым; слишком велик был
риск нарваться на смертельный удар. Он, воин, вся жизнь
которого прошла с мечом в руке, встретил равного себе по
силе. Немало людей, слывших непревзойденными бойцами, нашли
свою смерть от его меча, но тут противником был
бессмертный, и это осложняло задачу. Одно дело - человек,
которого можно ранить, и тогда боль от раны заставляет его
делать ошибки; другое - ничего не чувствующая мертвая
плоть. Зольдо был великим воином, и Пелиас ничуть не
преувеличивая, утверждал это; кроме того, он был ожившим
мертвецом, чье расчлененное тело срасталось мгновенно.
И потому Конан выжидал; бессмертный должен был напасть
первым, раз талисман оказывает на него воздействие, хотя
чародей говорил об обратном. Медленно отступая, киммериец
двигался туда, где обломки статуй помешали бы поединку на
мечах; он знал, что Зольдо физически слабей его, и в
схватке без оружия потерпит поражение. Но бессмертный
разгадал этот замысел: когда киммериец приблизился к узкому
проходу меж двух обломков и стал пятиться туда, бессмертный
остановился и опустил меч.
Конан выругался. Зольдо, повернувшись к нему спиной,
отошел на несколько шагов и стал поджидать противника.
Конан отошел от обломков и встал напротив бессмертного.
- Ну, нападай! - рявкнул он.
Зольдо не шевельнулся.
- Тогда прочь с дороги, нежить! - сказал киммериец и
шагнул вперед.
Оружие бессмертного свистнуло в воздухе. Конан
парировал удар и ответил стремительным выпадом, нацеленным в
голову противника. Хотя киммериец и был готов к этому, но,
когда Зольдо отразил его удар, Конан проникся с восхищением
к бессмертному. Потом удары посыпались один за другим;
лезвия мечей сталкивались со звоном, разбрасывая брызги
искр, противники фехтовали, предугадывая каждое движение
друг друга. Этот бой мог продолжаться бесконечно; Конан
это понимал, как понимал и то, что бессмертный, в отличие
от него, не ведает усталости. Он сделал несколько попыток
вышибить меч из рук бессмертного или отбросить его оружие и
потом сбить Зольдо с ног, но тот оказался
предусмотрительным. Мертвые мышцы боли не ощущали, к тому
же бессмертный умело ослаблял силу ударов противника - и
снова лезвие его меча плясало перед Конаном гибельный
танец. Зольдо не отступал; не отступал и Конан, которому
приходилось защищаться, ибо самая малейшая рана была сейчас
для него смертельной угрозой. Они почти не сдвинулись с
того места, с которого начали поединок; оба будто бы вросли
в землю, и только звон стали окружал их незримой стеной.
Киммериец чувствовал, что усталость не за горами; скоро
она начнет подкрадываться к нему. Он вспомнил меч, который
бессмертный выбрал в оружейных кладовых королевского
дворца. Меч был, без спора, хорош, но тоньше и легче его
собственного - ненамного, но все же. Парировав очередной
удар бессмертного - так, что его рука отлетела чуть дальше -
Конан слегка раскрылся, и меч Зольдо тут же устремился в
незащищенное место. С хриплым выкриком, собрав все силы,
киммериец нанес страшный удар в самую уязвимую точку на
лезвии вражеского меча, и в руке Зольдо осталась рукоять с
торчащим из нее коротким обломком стали. Остальная часть
лезвия отлетела далеко в сторону, со звоном упав на камень.
Бессмертный, однако, не растерялся; с силой метнув в
Конана рукоять с обрубком лезвия, он бросился бежать к
святилищу. Киммериец ринулся за ним вдогонку. Отчаянным
рывком он настиг бегущего и замахнулся мечом, собираясь
снести ему голову, но Зольдо неожиданно нырнул Конану в
ноги. Киммериец налетел на него и покатился по земле.
В следующий миг Зольдо выдернул из-за пояса два стилета
и прыгнул на поверженного противника. Конану пришлось
выпустить меч, чтобы перехватить запястья бессмертного;
потом, в борьбе за оружие, они покатились по площади.
Киммериец после отчаянного сопротивления оседлал своего
врага, вырвал у него стилеты и отбросил их подальше.
Бессмертный неистово дергался под тяжелым телом Конана;
Камень Мертвых ровно бился в мешке на бедре.
Киммериец поискал глазами свой меч, но тот лежал
далеко. Конан подумал, что бегство Зольдо могло оказаться
всего лишь уловкой, чтобы лишить его оружия. Рывки
бессмертного усиливались, и держать его вечно киммериец не
собирался. Он потянулся за кинжалом, намереваясь повторить
то, что уже сделал однажды - отрубить Зольдо голову, а
потом швырнуть ее подашь: обезглавленное тело бессмертного
в этом случае станет практически беспомощным.
Он не смог выполнить задуманное. Тело под ним
выгнулось, сбросив киммерийца, и тут же он получил страшный
удар ногой по руке с оружием. Кинжал вылетел из пальцев
Конана, а бессмертный змеей выскользнул из его хватки; и,
не успел он опомниться, как Зольдо вцепился в мешок с
талисманом и силой дернул к себе. Завязки лопнули, но Конан
успел перехватить Камень Мертвых в воздухе. Рывок
бессмертного помог ему подняться; затем кулак киммерийца
врезался в лоб противника. Тот, выпустив мешок, кубарем
покатился по земле.
Конан помчался к мечу. Он уже был совсем рядом, когда,
споткнувшись о каменный осколок статуи, рухнул навзничь. Он
сильно ударился подбородком: из глаз полетели искры, а во
рту появился солоноватый привкус крови. Над ним что-то
просвистело, и он увидел, как упал далеко впереди кинжал,
который метнул в него Зольдо. Топот сапог бессмертного
раздавался совсем рядом - и совсем рядом был меч.
Подтянувшись на руках, Конан схватил оружие. Подняться
с земли он уже не успевал: фигура Зольдо заслонила над ним
солнце. Киммериец перекатился на спину и рубанул мечом,
подсекая противнику ноги. Бессмертный рухнул на него, но
Конан тут же отшвырнул его прочь и стремительно поднялся.
Зольдо, извиваясь всем телом, быстро полз к нему; ног ниже
коленей у него не было; отсеченные конечности валялись
рядом с киммерийцем, и тот пинками отправил их подальше.
Бессмертный сделал попытку подняться, но вновь упал: культи
плохо держали его. Внезапно встав на четвереньки, словно
животное, Зольдо поскакал вдогонку за ногами, но киммериец
в два прыжка настиг его и опрокинул, ударив сапогом.
Бессмертный вцепился ему в ногу, стремясь свалить, и Конан
заработал мечом.
Вскоре бессмертный, лишенный всех конечностей,
беспомощно барахтался у его ног. Киммериец отпрыгнул в
сторону; отрубленные руки Зольдо все еще сжимали его сапог.
Он с омерзением стряхнул их; кисти упали и тут же поползли
к бессмертному, перебирая пальцами. Зольдо же на обрубках
ковылял им навстречу.
- А-а... Проклятье на твою голову! - взревел киммериец.
Не глядя, он сунул меч в ножны, подскочил к
бессмертному, схватил его за волосы и поволок. Зольдо
прилагал отчаянные усилия, чтобы освободиться, но Конан
остервенело тащил и тащил его по площадке. Оттащив Зольдо,
как ему показалось, на безопасное расстояние, киммериец
отпустил волосы бессмертного, и тот немедля отправился за
утерянными частями тела. Конан снова нагнал его, опрокинул и
придавил ногой. Бессмертный возился, стараясь сбросить его
сапог.
- Кром! Я что, так и буду бегать за тобой? - рявкнул
Конан, глядя в лицо противника.
Остекленевшие глаза Зольдо были ему ответом. Киммериец
огляделся и обнаружил неподалеку осколок каменной плиты,
покрытой почти стершейся резьбой. Он подтащил бессмертного к
нему. Мешок с талисманом, который Конан до сих пор сжимал в
руке, мешал, и он откинул его в сторону. Удерживая
бессмертного на месте, он наклонился к осколку плиты,
перевернул плоский камень и навалил его на грудь Зольдо.
Теперь бессмертный стал похож на опрокинутую на спину
черепаху: голова его моталась из стороны в сторону, а
обрубками конечностей он махал в воздухе, словно лапами.
Конан с удовлетворением посмотрел на эту картину.
Подобрав мешок с талисманом, он вновь привязал его к
поясу; Камень Мертвых по-прежнему бился и трепетал, словно
живой. Легкое царапанье достигло слуха киммерийца; он
резко повернулся на звук и увидел руки бессмертного,
которые упрямо ползли к телу, цепляясь пальцами.
Поморщившись, Конан подобрал два больших камня и придавил
ими обрубленные конечности. Потом он вновь посмотрел на
поверженное тело Зольдо и принялся за работу.
Выбирая из валяющихся вокруг обломков покрупнее и
потяжелее, Конан заваливал камнями бессмертного, воздвигая
над ним каменный курган, из-под которого без посторонней
помощи Зольдо уже не выбраться. Плоским камнем он собрался
закрыть его лицо, как услышал тихий, еле слышный шепот:
- Конан... Конан...
Бессмертный звал его.
Киммериец склонился над ним.
- Унеси Камень к холмам... Поскорее...
Конан выпустил осколок из рук и поднялся. Он воздел
сжатые кулаки к небу и потряс ими.
- Кром!
Глава 14. СМЕРТЬ ЗОЛЬДО
В чистом голубом небе появилась темная точка. Она
быстро увеличивалась, и вскоре у нее появились крылья.
Крылья эти были не похожи на птичьи, да и размеры
приближающегося существа были слишком велики для птицы.
Какая-то тварь летела к святилищу; черный ее силуэт
вырастал на глазах в прозрачной голубизне небосвода.
Безобразный крылатый монстр снижался на площадь, перед
развалинами, отрезая киммерийцу дорогу к холмам. Глубокие
глазницы монстра полыхали оранжевым: вместо шерсти морду
покрывала крупная черная чешуя, а между острых ушей
поднимался гребень. Торс чудовища был подобен
человеческому; длинные шестипалые руки оканчивались
загнутыми острыми когтями. Ноги только до колен походили на
человеческие, а ниже - камень площади царапала громадная
птичья лапа. За плечами, поднимая ветер, взмахивали две
пары жестких крыльев, одна над другой.
Монстр опустился на площадь и сложил крылья за спиной.
Он высунул из пасти тонкий раздвоенный язык и зашипел.
Конан попятился, прикидывая в уме расстояние до
развалин. Только в лабиринте святилища можно было найти
укрытие: как ни велики его коридоры, твари таких размеров в
них не протиснуться.
Чудище, однако, проявило к киммерийцу полнейшее
равнодушие. Зашипев, монстр опустился на четвереньки и
наклонил голову низко к земле, сгорбив уродливую спину. На
шее у него сидел человек. Чудовище подставило к плечу
когтистую ладонь, и человеческая фигура соскочила на нее, а
затем на землю. Размахивая руками, человек побежал к
киммерийцу.
Конан изумленно глядел на бегущего. Путаясь в своем
длинной просторном одеянии, к нему торопился маг Пелиас.
- Ты?! - выдохнул киммериец, когда чародей подбежал
поближе.
Волшебник замахал на него руками, как ветряная
мельница.
- Друг мой, - с натугой выдохнул он, - я все тебе
объясню, но не сейчас. Где талисман?
Конан ответил на это взбешенным ревом.
- Нет! Ты мне объяснишь сейчас! - заорал он. - Ты все
подстроил с самого начала! Ты все знал!
Пелиас устало опустился на обломок статуи и сгорбился.
Тут Конан увидел, что лицо волшебника выглядит похудевшим и
изможденным, а под глазами у него залегли черные круги.
Пелиас развел руками и хлопнул себя по колену.
- Да, - произнес он, - я все знал. Но я не мог сразу
отправиться вместе с вами. - Голос его сорвался на крик. -
Понимаешь? Не мог!
Пелиас с размаху ударил кулаком по камню, на котором
сидел, отшиб кулак и, сморщившись от боли, затряс им в
воздухе.
- Мне необходимо было заглянуть еще кое-куда. Там я и
задержался - вернее, меня там попытались задержать. -
Волшебник придирчиво осмотрел пострадавший кулак и просил:
- Ну, так где же Камень Мертвых?
Киммериец сорвал с пояса мешок и тряхнул им перед
чародеем.
- Ага, - сказал Пелиас с удовлетворением.
Конан уставился на мешок, кожаные бока которого
вздымались и опадали.
- Послушай, Пелиас, талисман вроде бы стал больше, -
недоуменно произнес он.
- Ай-ай-ай, - насторожился чародей.
Внезапно радужные лучи брызнули в разные стороны от
фигуры волшебника.
Волшебник, как бы защищаясь, вытянул вперед руки и
отступил на шаг.
- Ну и ну, - вымолвил Конан.
Пелиас что-то негромко пробормотал, и вокруг него
образовалась слабо мерцающая оболочка в виде яйца.
- Друг мой, нам нельзя больше медлить, - раздался из
кокона приглушенный голос чародея. - Что с бессмертным?
Конан отодвинулся.
- Видишь? - спросил он.
Брови Пелиаса поднялись на лбу.
- Вижу, - ответил он. - Положи мешок с талисманом на
землю.
Киммериец опустил мешок у своих ног.
- А теперь уходи отсюда, - сказал Пелиас. - Иди к
монстру, на котором я прилетел. Он унесет тебя отсюда.
Конан помотал головой.
- Я никуда не пойду!
- Мой король, это смертельно опасно, - возразил
волшебник. - Ты даже не представляешь, что здесь начнется!
Киммериец снова сделал жест отрицания.
- Ты меня уже разок надул, и я тебе не верю. Мне не по
нутру, когда рядом с мои королевском крутятся ненормальные
чародеи с какой-нибудь новой игрушкой. Я с таким уже
встречался, и всегда приходилось разбираться с помощью меча.
- Конан, я знаю, что ты не доверяешь магам, - печально
сказал Пелиас. - Но позволь, друг мой, сказать, что мы,
вероятно, видимся в последний раз. Если сможешь, прости
меня - ведь я вынудил тебя совершить это путешествие.
Киммериец нахмурился.
- Ты серьезно?
- Совершенно серьезно.
- Ну что ж, тогда я пойду, - задумчиво произнес Конан.
- А чудище свое отпусти или оставь себе на всякий случай. Я
доберусь сам.
- Мне эта крылатая тварь не понадобиться, - возразил
маг. - Если ты не улетишь на ней, то она выйдет из-под
моей власти, как только я задействую талисман.
- Мне она тоже не нужна, - решительно отказался
киммериец.
- Как знаешь, - согласился Пелиас. - Позволь, я провожу
тебя и заодно отпущу на свободу это существо.
Они расстались на краю площадки. Конан стал взбираться
по крутому склону наверх; он слышал, как за спиной у него
шумно взлетела тварь, отпущенная чародеем на волю.
Киммериец добрался до вершины холма, помахал оттуда
Пелиасу и направился в сторону леса - так, чтобы волшебник
видел, как он уходит. Но прошел он совсем немного, а затем
лег на землю и ползком вернулся к обрыву. Спрятавшись за
чахлым кустом, прилепившимся на самом краю, киммериец стал
наблюдать за магом.
Куча тяжелых камней, под которой покоился бессмертный,
с этой точки была прекрасно видна. Пелиас сидел рядом с
ней. Конан стал ждать, что будет дальше.
Ожидание его затянулось - видимо волшебник в самом деле
решил предоставить Конану возможность уйти подальше. Глаза
киммерийца начали слипаться, и он заснул.
Проснулся он от близкого раската грома. Конан поднял
голову, моментально пробудившись, будто и не дремал вообще.
Уже смеркалось. Гром бабахнул второй раз, и Конан в
недоумении задрал лицо к небу, на котором не оказалось и
следа облаков; оно было чистым и ясным, и первые звезды
только-только проступали на нем. Киммериец посмотрел с
обрыва вниз и ничего не увидел: луна еще не взошла, тени
заливали котловину и только развалины святилища неясной
грудой темнели в дальнем ее конце. Громыхающий раскат
расколол небо в третий раз, и в землю ударила слепящая
молния. Она не исчезла, а продолжала блистать, как
искореженная нить, соединяющая безоблачный небосвод с
погруженной во тьму землей. Маленький островок яркого света
вспыхнул в котловине. Молнии били снова и снова; наконец
они слились в одну сверкающую воронку, которая вытянулась
острием вниз, упираясь в светящийся островок. Внезапно
Конан сообразил, куда бьют эти молнии: в место, где лежал
Зольдо, погребенный под обломками. Сощурившись от яркого
блеска, киммериец увидел темную фигуру с воздетыми вверх
руками; она медленно отступала среди бьющих со всех сторон
молний. Островок света разгорелся и засиял, соперничая с
ними блеском; тьмы больше не было, только черная фигура мага
пятилась к краю площадки. Шаги чародея были неверны, он
шатался, словно пьяный. И тут в него ударила молния... Маг
рухнул наземь, как подкошенный.
Конан съехал вниз по склону и побежал к упавшему
Пелиасу. Сияющие разряды с грохотом врезались в камень, но
ни один не задел его. Киммериец упал на колени перед телом
волшебника, разглядев, что опаленные волосы мага спеклись в
темную массу. Похоже, у него больше не было ни ресниц, ни
бровей, а кожа на лице потемнела и покрылась трещинами и
волдырями. Конан схватил его за плечи и взвалил себе на
спину.
Мощный удар выбил у киммерийца землю из-под ног. Он
упал, ударившись плечом и выронив тело Пелиаса; площадка
ходуном ходила у него перед глазами, гладкий камень лопался
и стрелял трещинами. Конан вскочил, с трудом сохраняя
равновесие; твердь земная колебалась под ним, словно палуба
корабля в море. Подхватив обмякшее тело Пелиаса, он рывком
забросил его себе на плечо и обернулся: там, где воронка
из молний касалась земли, теперь зияла стремительно растущая
пропасть, в которую низвергались громадные каменные
обломки.
Киммериец бросился бежать; он несся не чуя ног,
перескакивая через вздымающееся каменно крошево. Обдирая
руки, он лез по склонам обрыва, падал и лез снова, и камни
сверху сыпались на него.
ЭПИЛОГ
Королева Зенобия сидела в резном кресле, положив
подбородок на сложенные ладони. Рядом с ней стоял граф
Просперо, склонившись в учтивом поклоне; губы его беззвучно
шевелились. Граф сопровождал свою неслышную речь
выразительной жестикуляцией, но брови королевы оставались
нахмуренными. Она о чем-то спросила Просперо, и граф
беспомощно развел руками. Зенобия порывисто поднялась и
топнула в гневе туфелькой.
Изображения королевы и графа побледнели и пропали;
мерцающий шар, висевший над костром, съежился и струйкой
дыма развеялся в воздухе.
- Ну, видишь, все в порядке, - сказал Пелиас и
перевернулся на другой бок, зашипев при этом от боли.
Конан не ответил, ткнув ножом оленью ногу, подвешенную
над угольями. Где-то неподалеку в джунглях громко
захрустели ломающиеся ветви, и киммериец настороженно
повернулся на шум.
- Не беспокойся, мой король,- произнес волшебник. -
Хотя меня и потрепало изрядно, но сил, чтобы отвадить
непрошеных гостей, хватит. Сквозь магический круг не
пройти никому, ни зверю, ни человеку. Мы можем спать
спокойно.
Пелиас пошевелил остатками бровей на обгоревшем лице и
страдальчески сморщился.
- Вот уж не думал, что ты полезешь за мной в это пекло!
- Волшебник осторожно коснулся кончиками пальцев кожи
на лбу.
Конан отрезал от оленьей ноги маленький кусочек и сунул
в рот, потом старательно разжевал и проглотил. На
физиономии его проступило удовлетворенное выражение.
- Кром! Я бы продал душу за несколько глотков вина, -
сказал он.
- Вина? - удивился Пелиас. - Что же ты молчишь?
Волшебник принялся бормотать себе под нос непонятные
слова заклинаний. Когда он умолк, Конан огляделся в поисках
кувшина. Вином, однако, не пахло.
- Ну? - раздраженно буркнул киммериец, разочарованный в
своих ожиданиях.
- Подожди немного, вино будет, - успокоил его Пелиас.
Конан недоверчиво покосился на чародея, но ничего не
сказал. Желудок его требовал пищи и, не дожидаясь
обещанного вина, он отрезал два изрядных куска жаренного
мяса, протянув один из них магу. Конан быстро расправился
со своей порцией и примеривался отрезать еще, когда сверху
раздалось громкое уханье.
- Вот и вино, - сказал Пелиас. - Лови!
Над головой Конана затрещали ветви; он поднял взгляд и
увидел, как сквозь крону деревьев на него падает темный
комок. Он поймал его на лету. Упавший предмет издал звучное
бульканье, и Конан опустил себе на колени полный бурдюк.
Пелиас благожелательно поглядывал, как его сотрапезник,
вырвав из бурдюка затычку, шумно принюхался.
- Вино, - довольно сказал он и припал к меху, сделав
изрядный глоток; затем оторвался и добавил: - Отличное
вино!
После этого киммериец поднял бурдюк над головой, и
темная жидкость струей потекла в его раскрытый рот. Бурдюк
стал худеть на глазах.
- Друг мой, оставь и мне немного, - обеспокоено
сказал Пелиас.
Конан вытер губы и протянул наполовину опустевший мех
волшебнику. Пелиас чуть-чуть пригубил, и рот его сложился в
довольную улыбку.
- Ты послал за ним одного из своих уродов? - спросил
Конан.
Пелиас согласно наклонил голову.
- Хорошее винцо! Откуда он его взял?
- Стянул где-нибудь.
Киммериец вернулся к прерванному ужину, щедрыми
глотками запивая куски жаренной оленины.
Пелиас, покряхтывая и шипя, принял сидячее положение.
- Друг мой, я бы хотел выразить тебе свою
признательность, - заговорил маг, - ибо ты уже второй раз
спасаешь меня от смерти. Я готов объяснить тебе причины
моего странного на первый взгляд поведения.
Конан оторвался от мяса.
- Не надо, - сказал он.
- Как? - изумился волшебник. - Ведь ты требовал от меня
объяснений?
Конан отшвырнул в сторону обглоданную кость.
- Пелиас, - сказал он, - ты хотел повернуть мир на
другую колею и спасти его от гибели. Ты это сделал?
- Мы это сделали, мой король, - поправил киммерийца маг.
- А-а, пустое, - отмахнулся Конан, - оставь свои бредни
при себе, у меня от них голова болит. Я видел, что ты
вытворял перед развалинами! Не скрою, я думал, что ты
хочешь завладеть талисманом, и решил тебе помешать, но я
ошибся. Почему ты меня обманывал, не знаю и знать не хочу!
То, что я видел, сказало мне, что твои слова о гибели моего
королевства и королевы могут быть правдой. Поэтому мы
квиты: ты делал свое дело, а я делал свое. Я знать не хочу
о судьбах мира, а моя жена и королевство мне дороги. А
вытащил я тебя потому, что решил: иной раз не худо иметь
под рукой колдуна, с которым можно договориться. Ясно? Но
постарайся не впутывать меня больше ни во что, иначе от
нашей дружбы не останется и следа.
- О, мой король! Если бы только я мог поступить
по-другому... - печально произнес Пелиас.
Конан усмехнулся и отхлебнул вина.
- Тогда хоть не ври - у тебя это плохо получается, -
сказал он. - И ответь мне на один вопрос.
- Какой? - спросил волшебник.
- Что с Зольдо?
- А-а, я знал, что ты о нем просишь, - улыбнулся маг. -
Теперь душа его на Серых Равнинах, тело же сгорело, а пепел
канул в бездну вместе с Камнем Мертвых. Бессмертного больше
нет!
Конан смотрел в огонь и молчал. Языки пламени,
отражаясь, плясали в его синих глазах.
ВОЛЧИЙ РУБЕЖ
(Волки по ту сторону границы)
Р.Говард, Л.Спрэг де Камп
Глава 1
Далекий тревожный рокот барабанов пробудил меня. Не
двигаясь, я лежал в кустах, выбранных мной для ночлега
прошлым вечером. Затаившись от постороннего глаза, я
напрягал слух, соображая, откуда доносятся рокочущие удары
- в этом густом лесу было нелегко определить направление по
отдаленным звукам.
Лишь мерный барабанный бой нарушал лесную тишину.
Колючие ветви кустарника, оплетенные вдобавок вьющимися
растениями, создавали надо мной непроницаемый темный свод.
Из своего убежища я не мог видеть ни звезд, ни луны -
вокруг простиралась сплошная тьма, черная и глухая, как
ненависть врага. Но это вполне устраивало меня - если я
почти ничего не вижу, то и сам остаюсь невидимым для чужих
глаз.
Ритмичные барабанные удары начинали действовать мне на
нервы; они продолжали звучать непрерывно, гулко и
угрожающе: бух-бух-бух! - и снова: бух-бух-бух! Не
приходилось сомневаться, что это глухой тревожный рокот
предвещает нечто ужасное. Ведь только один инструмент на
свете мог издавать эти низкие мерные звуки - боевой барабан
пиктов, в который колотят размалеванные дикари в
набедренных повязках, варвары, из-за которых дремучие леса
по ту сторону границы были полны смертельной угрозы.
По ту сторону был сейчас и я. Один, без всякой надежды
на помощь, укрывшись под колючими ветвями густого
кустарника, я находился в чужом враждебном лесу, кишевшем
полуголыми воинами; испокон веков они чувствовали себя
хозяевами этих непроходимых джунглей.
Так! Наконец-то я разобрался, откуда доносятся
ритмичные удары! Барабан бил на западе, и я решил, что
расстояние до него было не таким уж большим.
Я внимательно проверил свое боевое снаряжение: потуже
затянул пояс, на котором висело оружие, попробовал, легко
ли выходит из расшитых стеклянным бисером ножен короткий
кинжал; затем, убедившись, что все в порядке, я, извиваясь
ужом и стараясь двигаться совершенно бесшумно, начал
пробираться между колючками и острыми шипами кустарника в
сторону несмолкающего барабанного боя.
Я был уверен, что этот ритмичный глухой стук означает
что-то определенное, но вряд ли он возвещал о моем
присутствии - меня обнаружить пикты еще не могли. И тем не
менее зловещее "бух-бух-бух" несло угрозу и предвестие беды
всем незваным пришельцам, осмелившимся вторгнуться на
территорию дикарей, где на редких лесных полянах стояли их
немногочисленные хижины. В рокочущих глухих ударах
явственно слышались рев всепожирающего огня и шипенье
градом сыпавшихся пылающих пиктских стрел, вопли,
исторгаемые нечеловеческими пытками, и свист окровавленных
боевых топоров, раскалывающих без разбора головы и воинов,
и женщин, и детей. Это было поистине страшно!
Выбравшись из-под колючих ветвей, я в полной темноте
осторожно пробирался между стволами гигантских деревьев.
Время от времени, когда моего лица или напряженно вытянутых
рук касалась какая-нибудь тонкая ветка, мне чудилось, что
это хвост одной из тех огромных змей, смертельно опасных
для человека, что обитают в этом лесу и, притаившись в
древесных кронах, дожидаются добычи; эти твари молниеносно
падали вниз и обвивались вокруг тела жертвы.
Но создания, которых выслеживал я, были куда опаснее
самых смертоносных гадов. Я шел по верному пути: барабанный
бой приближался, и теперь мне приходилось красться все
осторожнее - как по острому лезвию ножа. Наконец в
просвете между деревьями мелькнул красноватый отблеск, и,
сквозь грохот размеренных низких ударов, я смог различить
приглушенное бормотание собравшихся у костра дикарей.
Там, на поляне, окруженной вековыми деревьями,
происходила какая-то варварская церемония - значит, скорее
всего, вокруг расставлены многочисленные дозорные. Я знал,
как пиктские стражи умели сливаться с темнотой окружающей
чащи - их было невозможно заметить до того страшного мига,
когда клинок или стрела вонзались в сердце незваного
пришельца. При мысли, что я могу наткнутся на притаившегося
часового, меня пронзила холодная дрожь. Однако я был уверен
и в том, что, если не допущу неосторожности, ни один пикт
не сможет разглядеть меня в царящей вокруг непроницаемой
тьме: даже если б небо не было затянуто низкими облаками,
свет луны и звезд не смог бы проникнуть сквозь густой шатер
переплетенных ветвей.
Я спрятался за стволом гигантской лиственницы и
всмотрелся в происходящее на поляне действо. Вокруг костра
сидело около полусотни пиктов - мне были видны лишь неясные
очертания их фигур. Их обнаженные - не считая набедренных
повязок - тела были покрыты боевой раскраской. Мне удалось
рассмотреть торчавшие в густых черных волосах соколиные
перья, и по этому признаку я догадался, что дикари
принадлежат к клану Сокола.
В центре поляны темнел грубо отесанный камень -
примитивный пиктский алтарь. При виде его у меня прошел
мороз по коже: однажды я уже лицезрел такой же камень,
жирный от копоти и орошенный кровью. Но тогда его не
окружали люди, и мне еще не приходилось быть свидетелем
тайного варварского ритуала, совершаемого вокруг подобных
алтарей. Но я слышал о нем от тех немногочисленных
счастливцев, коим удалось бежать из пиктского плена, и
когда я вспомнил их жуткие сбивчивые рассказы, меня снова
пронзила неудержимая дрожь.
Между костром и алтарем извивался в причудливом танце
шаман, в ритуальном одеянии из перьев, которые колыхались в
такт его движениям. Лицо шамана прикрывала зловеще
ухмыляющаяся маска. У самого костра, в центре людского
полукруга, сидел дикарь с зажатым между колен огромным
барабаном. Он размеренно бил в него кулаком, извлекая из
натянутой кожи тот мерный рокот, который был причиной
моего пробуждения.
Между сидевшими вокруг костра воинами и дергающимся в
танце шаманом стояла еще одна странная фигура - этот
человек, конечно же, не принадлежал ни к одному из племен
пиктов. Он был значительно выше любого из них, ростом
примерно с меня, и кожа его, насколько я мог рассмотреть в
неверном свете костра, казалась светлой. Но одет он был так
же, как окружающие его дикари, в набедренную повязку и
мокасины. Тело размалевано, в волосах - соколиное перо.
Наверное, он был лигурийцем - одним из тех светлокожих
дикарей, что немногочисленными племенами обитают в пиктских
лесах и то воюют с ними, то заключают недолгий мир.
Кожа лигурийцев даже светлее, чем у аквилонцев, да и
самих пиктов вообще-то нельзя назвать чернокожими - просто
они смуглы, черноглазы и черноволосы. Однако народы,
обитающие к востоку от Пустошей Пиктов, не считают белыми
ни тех, ни других - там принято думать, что истинно белым
может называться только тот человек, в чьих жилах течет
хайборийская кровь.
Пока я, затаив дыхание, наблюдал за происходящим у
костра, дикари подтащили к огню еще одного человека -
обнаженного окровавленного пикта, в растрепанные волосы
которого было воткнуто сломанное перо, по которому я
определил, что несчастный принадлежит к племени Ворона,
находившегося в смертельной вражде с племенем Сокола.
Связав пленника по рукам и ногам, воина бросили его на
алтарь. Я видел, как мышцы Ворона напряглись в тщетном
усилии разорвать кожаные путы и опали; ремни были крепки.
Шаман продолжал свой дикий перепляс, одновременно
производя руками затейливые жесты над алтарем с лежащим
на нем обреченным человеком. Барабанщик еще яростнее
заколотил в барабан, впав в настоящий транс. И тут с ветки
стоявшего на краю поляны дерева в освещенный круг упала
огромная змея - из тех, возможная встреча с которыми
приводила меня еще недавно в такой ужас.
Извиваясь, она ползла прямо к алтарю; на ее чешуе
играли отблески костра, холодно посверкивали бусинки глаз,
длинный раздвоенный язык быстро сновал в узкой змеиной
пасти. На сидевших вокруг костра воинов она, казалось, не
обращала никакого внимания, они же оставались совершенно
спокойны, что немало удивило меня, поскольку уж если пикты
и боялись чего-то на этом свете, так только змей.
Добравшись до алтаря, гадина вползла на него, и
замерла, приподняв узкую голову. Движения пиктского колдуна
замедлились - и тут, в такт с ним, затанцевала змея. Шаман
издал жуткий сдавленный вой, напоминающий шум ветра,
проносящегося сквозь заросли бамбука, а змея, поднимаясь
все выше и выше над алтарем, внезапно начала обвиваться
вокруг брошенного на камень пленника - причем размеры ее
были столь велики, что сверкающие кольца полностью скрыли
тело человека. На виду оставалась только его слабо
подергивающаяся голова с переполненными смертельным ужасом
глазами.
Вой шамана сорвался на истерический визг, он сделал
резкое движение рукой и бросил что-то в костер.
Огонь стремительно взметнулся вверх, из пламени
взвилось и заклубилось над жертвенником причудливое облако,
скрывшее на мгновение происходившую на алтаре
отвратительную сцену. Потом очертания каменной глыбы
словно дрогнули, поплыли, и я уже не мог разобрать в этих
непостижимых изменениях, что же было змее, а что -
человеком.
Из груди собравшихся возле костра пиктов вырвался
единый, полный благоговейного ужаса вздох, прозвучавший
как легкое дуновение ветра в ветвях деревьев.
Дым постепенно начал рассеиваться. Змея теперь
неподвижно лежала на алтаре рядом с пленником - почему-то я
посчитал их обоих мертвыми. Шаман с усилием схватил гадину
и сбросил ее на землю, потом стащил с алтаря и тело
человека. Тот безвольно упал рядом со змеей, и колдун
перерезал кожаные ремни, после чего снова задергался в
танце, плетя руками в воздухе причудливые узоры.
И тут пленник начал проявлять признаки жизни. Он
попытался приподняться с земли - и не мог. Голова его
судорожно поддергивалась и безвольно перекатывалась из
стороны в сторону, между полураскрытыми губами то
появлялся, то исчезал язык. Потом - я непроизвольно
вздрогнул от ужаса - он пополз в сторону, извиваясь всем
телом, словно превратился в змею.
Гадина же, лежащая рядом с ним, содрогалась в резких
конвульсиях. Она тоже попыталась приподняться с земли, но
рухнула обратно. Снова и снова она безо всякого успеха
порывалась встать на хвост, напоминая обезноженного
человека, который, не осознавая этого, отчаянно желает
подняться.
Тишину ночного леса разорвал дикий вой пиктов. Меня
колотило от ужаса, к горлу неудержимо подкатывала тошнота.
Теперь-то я до конца понял смысл кошмарного первобытного
обряда, о котором раньше мне приходилось только слышать -
шаман племени Сокола поместил душу врага в тело змеи, а
душу отвратительной гадины - в его тело! Такая месть была
достойна всех демонов преисподней! А сидящие вокруг костра
пикты испытывали истинное наслаждение от этого
омерзительного действа!
Обе жертвы ужасного колдовства - человек и змея -
беспомощно корчились на земле.
Затем в свете костра коротко блеснул зажатый в руке
шамана клинок, и по земле покатились две головы. И - я
не мог поверить своим глазам! - рептилия дернулась и
затихла, тело же человека перевернулось на бок и начало
судорожно извиваться, как будто это на самом деле была
обезглавленная змея.
Глаза мои видели многое, но сейчас на меня накатила
волна слабости; я чуть не потерял сознание. Не удивительно:
какой нормальный человек может вынести столь устрашающее
зрелище кошмарного первобытного колдовства?!
Другое дело пикты: ужасная сцена привела их в такой
дикий восторг, что они показались мне в этот момент не
людьми, а мерзкими порождениями мрака.
Шаман продолжал свой танец. Высоко подпрыгнув, он
остановился перед полукругом воинов, сорвал с лица маску,
запрокинул назад голову и завыл, словно голодный волк.
Красноватый отблеск огня упал на лицо колдуна - и в этот
момент я его узнал! Весь перенесенный только что кошмарный
ужас, все вызывающее тошноту отвращение переродилось в
жгучую ярость - и, одновременно с этим, как туман испарился
мой здравый смысл, все разумные мысли о собственной
безопасности, о моей миссии и долге перед своей страной.
Потому что шаманом был старый Тейанога - давний и заклятый
враг, предавший мучительной смерти множество наших людей. А
кроме того, он сжег живьем на костре моего лучшего друга -
Джота, сына Гальтера.
Всепоглощающая ненависть заставила действовать меня
едва ли не инстинктивно, без участия подсознания. Я вскинул
лук и, наложив стрелу на тетиву, выстрелил, почти не целясь
- все произошло почти мгновенно. Свет костра был обманчив,
но на таком расстоянии промахнуться я не мог - у нас на
Западной Границе жизнь во многом зависит от того, насколько
хорошо ты умеешь натягивать лук.
Тонко свистнула в ночном воздухе стрела, старый
Тейанога взвыл, как гиена, и, зашатавшись, рухнул навзничь.
Из груди шамана торчало оперенное древко стрелы. Моей
стрелы! Пикты завопили от неожиданности, сидящий у костра
светлокожий высокий человек стремительным движением вскочил
на ноги, впервые повернувшись ко мне лицом. И тут - о
Митра! - я понял, что то был хайборией!
На какое-то мгновение я застыл, парализованный шоком, и
это едва не стоило мне жизни. Все пиктские воины, как
дикие кошки, ринулись ко мне, чтобы найти и покарать врага,
выпустившего смертоносную стрелу. Они уже достигли края
поляны, когда я пришел в себя и стремглав бросился в
темноту, огибая стволы деревьев и уклоняясь от хлещущих по
лицу ветвей - причем полагаться приходилось лишь на
инстинкт и милость Светлого Митры, поскольку разглядеть в
таком мраке я не мог ничего. Единственное, что давало мне
надежду на спасение, так то, что выскочившие со света пикты
не могли видеть во тьме оставляемые мной следы и вынуждены
были преследовать меня столь же вслепую, как я пытался от
них убежать. Но я знал, что охотиться за мной они будут
подобно стае волков - до тех пор, пока не настигнут добычу.
Я мчался по ночному лесу, сердце колотилось где-то под
горлом от страха и возбуждения, да еще давали о себе знать
впечатления от той кошмарной сцены, невольным свидетелем
котором я был только что. И этот хайбориец... Его
присутствие во время ритуала потрясло меня самым
невероятным образом - ведь человек белой расы не может
наблюдать ха тайными обрядами пиктов и уйти живым, разве
что ему посчастливилось остаться незамеченным. Но тот, кого
я видел, был вооружен - я заметил на его поясе кинжал и
топор! Это совершенно не укладывалось у меня в голове и
вызывало самые мрачные предчувствия.
При всем моем желании производить как можно меньше
шума, я, разумеется, время от времени все же натыкался на
деревья; в непроглядной тьме и непролазной чаще избежать
этого было невозможно, и мои преследователи ориентировались
на эти звуки, поскольку видеть могли не больше моего. Я
несколько опередил дикарей - сзади уже не слышались их
дикие воинственные вопли, однако я знал, что пиктские воины
с горящими, как у волков, глазами, сейчас растянулись
широкой цепью и тщательно прочесывают лесные заросли. На мой
след они пока еще не напали - если бы дикари почуяли, что
жертва находится в пределах их досягаемости, из их глоток
немедленно бы вырвался обычный боевой клич.
И, тем не менее, я чуть было не попался. Воин,
заметивший меня, явно не был у костра на поляне - слишком
намного он опередил своих собратьев. Скорей всего, он был
послан в дозор и рыскал по лесу, чтобы не допустить
неожиданного появления врагов с севера. Дикарь мгновенно
бросился за мной; видеть его я не мог, но явственно слышал
приближающиеся стремительные шаги босых ног. Еще немного, и
ему удалось настичь меня. Я выхватил кинжал, наугад
взмахнул топором, он ударился о нож пикта... И тут мне
неслыханно повезло - ринувшись вперед, мой соперник
напоролся на выставленный клинок. Предсмертный вопль дикаря
разорвал ночную тишину, и ответом на него был яростный рев
его сородичей совсем неподалеку от места нашей быстротечной
схватки. Теперь пикты завывали, как волки, нагоняющие свою
добычу - они наконец-то догадались, где она.
Мне пришлось совершенно забыть об осторожности. Спасти
меня сейчас могли только быстрые ноги, а разобью я
голову о ближайший ствол или нет, зависело лишь от милости
Митры. Однако мне повезло: лес немного поредел, толстые
деревья почти не попадались. Исчез и подлесок; сквозь ветви
просачивался слабый лунный свет - видимо, ветер разогнал
облака.
Митра, Податель Жизни, не оставил меня - охотничий рев
моих преследователей, только что такой кровожадный и
торжествующий, начал потихоньку отдаляться. Пикты
отставали; ни один из них не мог соперничать с белым в беге
на большое расстояние. Неужели я спасен?! - промелькнуло в
голове. Конечно, оставался риск, что я наткнусь на еще
одного разведчика или дозорного дикарей, но ни один
размалеванный воин так и не прыгнул на меня из темноты.
И вот, наконец, продираясь сквозь густые колючие кусты
опушки, я увидел впереди яркие огни - то была хорошо
укрепленная цитадель Кваниара, южный рубеж обороны Шохиры.
Глава 2
Прежде чем продолжит рассказ о последующих кровавых
событиях, я поведаю о себе и о том, почему той ночью я
находился один в лесу пиктов, по ту сторону границы.
Мое имя Голт, сын Хагара, и я родился в аквилонской
провинции Конаджохара. Два года назад пикты пересекли
Черную реку и, напав на крепостцу Тускелан, охранявшую
южный рубеж, вырезали там всех до единого, после чего
начали охоту за поселенцами в долине Громовой реки. После
этого Конаджохара снова превратилась в глушь, где обитали
дикие люди, дикие звери и царили столь же дикие обычаи.
Люди, ранее ее населявшие, вынуждены были бежать к западной
границе - в Шохиру, Конавагу и Орисконию, или же еще
дальше, на юг - к крепости Тандар, форпосту на реке Боевого
Скакуна. Позже к ним присоединились те, кого перестала
устраивать перенаселенность и условия жизни в их землях, и
со временем здесь образовалась новая провинция - Тандар.
Здесь ничто не напоминало размеренное и неторопливое
существование во владениях короля и его баронов, что
раскинулись на благодатных и плодородных Восточных Землях
Аквилонии. Эти новые дикие места осваивали простые люди,
они обходились без помощи нобилей и не терпели их
вмешательства. И податей мы тоже не платили никому. Жители
провинции сами выбирали Земельный совет, строили все новые
укрепленные поселки и сами решали, когда объявить войну, а
когда заключить мир. Угроза же вражеского нашествия была
почти постоянной, поскольку прочного мира между нами и
соседними пиктскими племенами Пантеры, Речного Крокодила и
Змеи никогда не было.
Несмотря на тяжелые условия, наша маленькая провинция
развивалась и процветала, и нас не очень-то интересовало,
какие события происходят в плодородных Восточных Землях.
Только случайно мы узнали, что в Аквилонии вспыхнула
междоусобная война, что один из наемников поднял мятеж,
желая свергнуть короля и захватить трон древней династии;
искры этого пожара зажгли огонь и на границе, и теперь у
нас сосед тоже выступал против соседа, брат - против брата,
и сын - против отца. Аквилонские рыцари в блестящих
доспехах сражались и погибали на равнинах королевства, а мне
пришлось в одиночку пробираться через лесную глушь в Шохиру
с известием, способным определить судьбу всего западного
рубежа. И вот я наконец-то достиг своей цели!
Кваниара была небольшой крепостью - всего-навсего
окруженной невысокой стеной деревянной казармой на берегу
Кинжальной реки. В утреннем небе плескалось пурпурное
знамя провинции Шохира, и я с удивлением заметил, что рядом
с ним нет королевского стяга с изображением золотой змеи.
Что бы это могло означать? Вообще-то, очень многое или
вовсе ничего - нам на границе всегда было не до соблюдения
этикета столь дорогого праздному люду с Восточных земель.
Пересечь вброд Кинжальную было совсем нетрудно - в
самом глубоком месте вода едва достигала пояса. Когда я
вошел в поток, с противоположного берега меня окликнул
дозорный в кожаной одежде лесного стража. Я ответил, что
иду из Тандара.
Воин несказанно удивился.
- Клянусь Нергалом, ты, видно, сошел с ума! Какие
демоны понесли тебя через лес? Или дело, приведшее тебя в
Шохиру, столь неотложно?
Тандар находится в стороне от других провинций, и между
нами и этой боссонийской землей лежат обширные густые леса.
Помимо пути через лес существует и другая, значительно
более безопасная дорога, но она идет в обход через
несколько провинций и куда более длинна и утомительна.
Потом дозорный поинтересовался, что нового у нас в
Тандаре. Я ответил, что и сам не знаю, потому что мне
долгое время пришлось провести в разведке в лесах, где
обитает племя Змеи. Это не было истиной, но я не имел
точных сведений, на чьей стороне выступает в этой войне
Шохира, и до поры до времени решил держать язык за зубами.
В свою очередь я спросил стража, смогу ли увидеть в
крепости Кваниара Хакона, сына Строма, и узнал, что тот,
кого я ищу, отсутствует - отправился в город Тенитея,
расположенный далеко на восток отсюда.
И тут дозорный разрешил мои сомнения.
- Надеюсь, Тандар так же, как и мы, держит сторону
Конана-киммерийца? - спросил он. - Видишь, в крепости почти
не осталось бойцов, и теперь приходится охранять границу
лишь с горсткой лесных стражей. Что бы я ни отдал, только
бы очутиться сейчас в нашем воинстве! Оно стоит под
Тенитеей, у ручья Огаха, и скорее ожидается крупное
сражение с войском Брокаса из Торха и его презренными
приспешниками.
Я удивленно вытаращил глаза. Ведь барон из Торха был
повелителем Конаваги, а никак не Щохиры, которой управлял
граф Тасперас из Кормона.
- А где же Тасперас? - непроизвольно вырвалось у меня.
- Наш владыка сражается за Конана! - Ответ лесного
стража на этот раз был резким, и он посмотрел на меня
подозрительным взглядом, как будто ему только что пришло в
голову, что я могу оказаться шпионом.
Но мне хотелось выяснить еще один мучавший меня вопрос.
- Скажи, приятель, может ли в Шохире найтись хоть один
человек, настолько связанный с пиктами, что принимает
участие в их тайных церемониях? Да еще размалеванный, как
они сами, и...
Я не успел договорить, увидев, что лицо лесного стража
исказилось от ярости.
- Будь ты проклят! - едва владея собой, выкрикнул он. -
Ты проделал этот путь лишь затем, чтобы нанести нам такое
оскорбление?
Вообще-то он был прав: на западной границе нельзя было
сильнее оскорбить человека, чем назвав его предателем. С
моей стороны было не очень разумно задавать подобный
вопрос, но так или иначе, мне стало ясно, что страж ничего
не ведает о том светлокожем хайборийце, которого я видел у
дикарского костра. Поэтому я поспешил заверить дозорного,
что он неверно меня понял.
Успокоить его оказалось, однако, не так-то легко.
- Чего уж тут не понять, - буркнул он все еще дрожащий
от гнева голосом. - Если бы не твоя темная кожа и южный
акцент, я принял бы тебя за шпиона из Конаваги, и тебе
пришлось бы держать ответ, приятель! Но даже если ты и не
шпион, никто не давал тебе права так оскорблять людей
Шохиры. если бы я не стоял сейчас на посту, я сумел бы
доказать тебе в достойном поединке, что в Шохире нет ни
предателей, ни трусов.
- Я не ищу ссоры, - ответил я. - Но если тебя так уж
неймется, то еще некоторое время пробуду в Шохире, и ты,
если пожелаешь, сможешь меня найти. Меня зовут Голт, сын
Хагара.
- Не сомневайся, мы еще встретимся! - яростно выдохнул
дозорный. - Запомни: я - Отхо, сын Корма! Меня знает каждый
в Шохире!
С этими словами страж презрительно отвернулся и зашагал
в сторону, продолжая свой обход. Одна его рука лежала на
рукояти меча, другая крепко сжимала рукоятку боевого
топора, словно он недвусмысленно давал мне понять, что
прекрасно владеет обоими видами оружия. Я также продолжил
свой путь, предусмотрительно огибая крепость, ибо мне не
хотелось больше встречаться ни с дозорными, ни с
разведчиками: никому неизвестного человека, в одиночку
пробирающегося в город, действительно могли принять за
шпиона. Конечно, в мирное время никому и в голову бы не
пришло задерживать хайборийца, пересекшего границу, но
теперь повсюду царит междоусобная вражда, и вполне
возможно, что владетель Конаваги вторгся на земли своих
соседей.
Перед фортом простиралось открытое пространство,
ограниченное лесом, который стоял высокой зеленой стеной. Я
придерживался опушки, и по пути в город мне удалось
избежать нежелательных встреч, хотя я и пересек не одну
тропинку, ведущую к нему. Наконец я увидел перед собой
первые крыши домов Шохиры.
Этот пограничный город оказался на редкость красив;
бревенчатые дома были выстроены добротно и со вкусом,
встречались среди них и каменные, что у нас в Тандаре было
большой редкостью. Однако меня удивило то, что вокруг
Шохиры не было ни защитного рва, ни стены. В Тандаре мы
строим дома, руководствуясь не столько соображениями
удобства, сколько безопасности - все наши жилища были
надежно защищены, и каждое из них является небольшой
цитаделью.
С правой стороны от города была выстроена еще одна
крепость, уже более привычная для моих глаз - окруженная
рвом и защитной стеной. На высокой платформе стояла
поворотная баллиста. Эта цитадель была заметно больше
Кваниара, но, видно, людей не хватало и здесь: над стеной я
увидел всего лишь нескольких солдатских голов, причем шлемы
были только на двоих-троих. На флагштоке беспокойно
трепетало на полуденном ветру знамя с соколом - гербом
Шохиры.
Несмотря на слова Отхо, сына Корма, у меня вновь
возникли сомнения: встала ли Шохира на сторону Конана?
Ведь рядом с соколом не было золотого льва на черном фоне -
знамени того отряда, которым в Аквилонии командовал Конан.
Слева, на краю леса, окруженным фруктовым садом, стоял
богатый каменный дом. Похоже, то было жилище нобиля
Валериана - я слышал, что он считался самым знатным
землевладельцем Шохиры, сильным и могущественным человеком,
имевшим значительное влияние в городе. Но мне почему-то
показалось, что в доме сейчас никто не живет.
Странное впечатление произвел на меня и сам город -
вероятно потому, что на его улицах почти не было видно
мужчин. Я опять вспомнил слова дозорного о нехватке воинов.
Зато женщин и детей было вокруг полным-полно. Когда я
поднимался по вымощенной камнем дороге, меня провожало
множество настороженных и любопытных глаз, однако
заговорить со мной никто не пытался, а на мои вопросы
отвечали сухо и коротко.
Почувствовал нестерпимую жажду, я завернул в попавшуюся
по пути маленькую таверну. Народу там было немного - двое
стариков и несколько калек, ни одного взрослого здорового
мужчины. Как только я вошел, тихий разговор мгновенно
смолк, и все глаза выжидательно обратились в мою сторону.
Я осведомился, где я могу найти Хакона, сына Строма.
После некоторой паузы хозяин таверны сказал, что сегодня на
рассвете Хакон направился в Тенитею, где размещены войска,
но скоро должен вернуться. Помимо желания утолить голод и
жажду, я чувствовал смертельную усталость - давали о себе
знать ночные злоключения. Передо мной поставили тарелки с
едой и кувшин пива, и, пока я ел, продолжал ощущать на себе
настороженные вопросительные взгляды. Потом я упал на
медвежью шкуру, любезно предоставленную мне хозяином
таверны, и мгновенно уснул.
Когда незадолго до заката солнца вернулся Хакон, сын
Строма, я все еще спал крепким сном. Этот воин был крупным
и мощным человеком, длинноногим и длинноволосым, с широкими
плечами. На нем была такая же, как и на мне, обычная
одежда охотника - кожаные куртка и штаны, украшенные
бахромой, и мягкие мокасины. Хакон появился в таверне в
сопровождении шести лесных стражей, которые, усевшись за
стол и потягивая из больших кружек пиво, внимательно
наблюдали за мной.
Когда я назвал Хакону свое имя и сказал, что у меня
есть для него важное сообщение, он пригласил меня
устроиться рядом с ним за маленьким столиком в углу и
выжидательно посмотрел на меня.
- Ваши люди представляют, что творится в Тандаре? -
спросил я его первым делом.
- До нас доходят только слухи, - ответил Хакон.
- То, что я хочу сообщить, передает вам Брант, сын
Драго, из Земельного Совета Тандара и Совета Нобилей.
Сейчас ты поймешь, что я действительно тот, за кого себя
выдаю, - с этими словами я обмакнул палец в кружку с пивом,
быстро нарисовал на столе знак и тут же его стер. Хакон
удовлетворенно кивнул, его глаза загорелись неподдельным
интересом.
- Вот это сообщение, - сказал я и, после небольшой
паузы, продолжил: - Наша провинция решила выступить на
стороне Конана, а наше войско готово сражаться с его
врагами.
Хакон облегченно улыбнулся и радостно пожал мне руку.
- Я надеялся на это! - воскликнул он. - Помощь Тандара
будет нам сейчас очень кстати.
- Мы не могли поступить иначе, - отозвался я. - Многие
в Тандаре помнят такого знаменитого следопыта и разведчика,
каким был Конан - даже я, хотя в те времена был еще
ребенком. Его посланцы прибыли в Тандар с сообщением, что
Пуантен повержен и Конан теперь претендует на трон
Аквилонии. Люди эти не вербовали добровольцев, а только
просили, чтобы наша провинция не выступала против него.
Ответ же был единодушным: "Мы не забыли Конаджохары!" После
этого против нас выступил барон Ателиус, но нам удалось
подстроить ему засаду в Малой Чаще и разбить его войско.
Теперь мы должны опасаться только нападения диких племен.
- Если бы то же самое можно было сказать о Шохире! - с
горечью ответил Хакон. - Барон Тасперас заявил, что
присоединяется к армии мятежников Конана, и мы поддержали
его решение. Наш владыка прекрасно знает, что здесь, на
западе, каждый человек на счету - нам и так с трудом
удается отстаивать границу. - Он отхлебнул из кружки. - Но
Тасперас все же отозвал свой отряд из крепости, и мы
пополнили наши ряды лесными стражами. После этого у нас
возникли серьезные разногласия с землевладельцами короля
Нумедидеса. Некоторые из них бежали со своими отрядами в
Конавагу, а кое-кто из оставшихся обещал не выступать ни на
чьей стороне, как, скажем, владетельный Валериан из Шохиры.
так вот, бежавшие королевские прихвостни угрожают вернуться
и перерезать нам глотки. Как раз сейчас в сторону Шохиры
направляются войска лорда Брокаса - и до нас уже доходят
известия об их жестокости к простым поселянам, которые
поддерживают Конана.
Слова Хакона не были для меня новостью. Конавага -
самая крупная и богатая провинция в западной части страны,
там много могущественных и влиятельных землевладельцев,
состоящих в родстве со знать королевства - не то что в
Тандаре. Сражаться с их войсками будет очень нелегко.
- Брокас не столько держит сторону Нумедидеса, -
продолжал Хакон, - сколько хочет под шумок подчинить своей
власти всю западную часть страны. Старый король, как всем
известно, давно уже не в себе, вот Брокас и надеется,
наверное, править нами как его наместник. В его армии
сейчас - оставшиеся верными присяге Аквилонские солдаты,
боссонские лучники, дружины королевских приспешников из
Конаваги и предателей из Шохиры. Все это воинство
остановилось под Койягой, в десяти поприщах от реки Огаха.
Солдаты Брокаса буквально опустошили весь восток страны, и
в Тенитее полно бежавшего от их зверств люда. Брокас
намного превосходит нас силой, но мы не сдадимся без боя!
Уже приняты все возможные меры: укреплен берег Огахи,
которую ему придется форсировать, прежде чем выступить
против нас, и блокировать все дороги, чтобы не пропустить
его кавалерию - словом, мы готовы к сражению.
- А мы готовы заключить с вами договор, - сказал я. -
Наша провинция пошлет в ваши ряды полторы сотни лесных
стражей - ибо мы в Тандаре все на стороне
Конана-киммерийца, и междоусобицы у нас нет. В стычках же с
пиктами мы сможем обойтись без этих людей - вам они нужнее.
- Командир крепостного гарнизона будет немало обрадован
этим сообщением! - с энтузиазмом воскликнул Хакон.
- Как?! - вырвалось у меня. - А разве гарнизоном
командуешь не ты? Ведь именно так считал Брант, сын Драго!
- Нет, старший над Кваниаром мой брат Дирк. если не
возражаешь, мы выпьем еще по кружке пива, а потом
отправимся в крепость, дабы брат мог сам выслушать тебя. Я
как раз направлялся туда со своими людьми.
Из короткого разговора с Хаконом я понял, что он,
несмотря на свойственную ему отвагу и храбрость, на самом
деле не очень подходил для роли командующего крепостью -
было видно, что он привык действовать без долгих раздумий.
Однако этот воин сразу понравился мне - человек он был
порядочный и преданный делу.
- Ты сказал, что для охраны границы у вас осталось
совсем немного людей, - заметил я. - А если нападут пикты?
- Между нами заключен мир, - ответил Хакон. - К
счастью, вот уже несколько месяцев на рубеже все
спокойно... Ну, разве что пара-другая мелких стычек в месяц.
- А владетельный Валериан? Его поместье показалось мне
покинутым.
- Он некоторое время назад отослал всех своих воинов и
сейчас живет в доме один, не считая нескольких слуг. Где
его люди, никому не известно. Он обещал нам держать
нейтралитет, и пока не был замечен в нарушении слова. Хотя,
откровенно говоря, я не очень-то доверяю ему. Валериан -
один из тех немногих хайборийцев, которые пользуются
уважением у пиктских племен. Представляешь, в какой костер
мы бы попали, если б ему пришло в голову натравить на нас
пиктов? С одной стороны - лесные дикари, с другой - армия
Брокаса...
Тут Хакон поднял взгляд и едва не поперхнулся от
удивления. К стойке подошел высокий мужчина в богатой
одежде нобиля - в обтягивающих узких штанах, высоких
сапогах и расшитой алой накидке.
- Это как раз и есть владетельный Валериан, - прошептал
он, толкнув меня в бок.
Я присмотрелся к вошедшему повнимательнее - и,
вздрогнув от неожиданности, вскочил на ноги.
- Валериан?! Но я видел этого человека прошлой ночью по
ту сторону границы... Он присутствовал при чудовищном
пиктском обряде Превращения Змеи!
Валериан резко повернулся ко мне. Был он бледен, как
смерть, а глаза пылали, словно у разъяренного зверя.
Хакон тоже вскочил с места.
- О чем ты говоришь?! Это невозможно! Владетельный
Валериан - один из знатнейших наших людей, и он дал слово
чести...
- Может быть, и так, - запальчиво крикнул я, - но кто
сказал, что он его держит! Ошибиться невозможно - я был
очень близко от жертвенной поляны и хорошо запомнил это
лицо! Повторяю: это был он - в набедренной повязке и
размалеванный, как дикий пикт!
- Ты лжешь, гнусный мерзавец! - взревел нобиль,
отбрасывая в сторону свою накидку и хватаясь за рукоять
меча.
Но прежде чем он успел обнажить его, я прыгнул и сбил
его с ног. Мы покатились по полу, но в этот момент чьи-то
крепкие руки схватили нас и оторвали друг от друга. Нобиль
стоял напротив меня, бледный и задыхающийся; в кулаке он
сжимал мою перевязь, которую ему удалось сорвать во время
схватки.
- Это грязная клевета! - прохрипел он. - Неужели вы
поверите этому неизвестно откуда взявшемуся проходимцу?
- Я говорю правду, - сказал я, пытаясь успокоить
сбившееся дыхание. - Этой ночью я прятался под лиственницей
у поляны, на которой стоит алтарь пиктов, и наблюдал, как
шаман Соколов переместил душу воина племени Ворона в тело
огромной змеи. Ужасающее зрелище! Я убил колдуна - моя
стрела попала ему в сердце. И я видел там именно тебя - ты,
хайбориец, стоял на этой поляне, словно один из дикарей!
- Если это так... - начал было Хакон.
Мне в голову пришла неожиданная мысль.
- Это легко доказать! - воскликнул я. - Посмотрите на
его грудь! На кожу!
Я подскочил к нему и рванул ворот его рубахи. Все
верно: на груди Валериана остались хорошо заметные следы -
изображения белого черепа, того самого знака, который
лесные пикты рисовали на своих телах, выходя на тропу войны
с хайборийцами. Нобиль, конечно, пытался смыть рисунок, но
краски пиктов глубоко въедаются в кожу. Сомнений больше ни
у кого не оставалось.
- Разоружить его! - отдал короткий приказ Хакон с
побагровевшим от ярости лицом.
- И отдай мою перевязь! - потребовал я, заметив, что
Валериан все еще сжимает ее в кулаке. Но он лишь бросил на
меня злобный взгляд и засунул тонкую, похожую на ленту
полоску кожи в карман.
- Ты получишь ее назад, - прохрипел он, задыхаясь от
ярости, - но она затянется вокруг твоей шеи, грязный пес!
Я не совсем понял его слова, но решив не спорить больше
по этому не столь уж значительному поводу. Важнее было
другое - что теперь делать с предателем. Хакон, казалось,
пребывал в растерянности.
- Мне кажется, его нужно немедленно взять под стражу и
отвести в форт, - сказал я. - Он предал вас, и сейчас можно
ожидать самого худшего. Пикты племени Сокола были в боевой
раскраске, а череп на его груди указывает, что и он
собирается принять участие в этой войне.
- Великий Митра! - побелевшими губами выдохнул Хакон. -
невероятно! Хайбориец, выступающий с пиктскими демонами
против своих!
Валериан молчал. Его держали за руки двое крепких
стражей, он был по-прежнему бледен, как полотно, тонкие
губы кривились в злобной усмешке, глаза горели яростным
желтым огнем, в котором мне почудилось сумасшествие.
Хакона беспокоило, как жители Шохиры отнесутся к тому,
что самого знатного ее нобиля ведут в крепость под
стражей. В то же время он понимал, разумеется, что
оставлять Валериана на свободе нельзя.
- Люди захотят знать, в чем мы его обвиняем, -
поделился он с нами своими сомнениями. - И когда станет
известно, что он предал нас и снюхался с пиктами, может
начаться паника. Я думаю, лучше избежать этого и запереть
его здесь, в местной тюрьме, а потом прислать сюда Дирка,
чтобы он сам перевел его в цитадель.
Я не был согласен с этим решением, ибо вряд ли в Шохире
могло сыскаться достаточно надежное узилище, но командовал,
в конце концов, здесь не я.
По указанию Хакона предателя скрытно вывели через
заднюю дверь таверны. К тому времени уже стемнело, и мы, не
привлекая внимания, благополучно достигли тюрьмы.
Как я и предполагал, ею оказалась обыкновенная
бревенчатая хижина на самой окраине городка. Она была
разделена на четыре камеры, причем лишь в одной из них
сидел какой-то пьяница, страшно буянивший и оравший
непотребные песни. Однако он тут же утих, увидев, кто стал
его товарищем по несчастью. Когда Хакон запер за Валерианом
дверь, тот по-прежнему молчал, лишь глаза продолжали гореть
безумным огнем.
Я удивился, что тюрьму охраняет всего один человек, но
Хакон посчитал, что этого вполне достаточно, поскольку
выбраться наружу валериан не сумеет, а в городе нет никого,
кто пожелал бы оказать ему помощь. Не скажу, чтобы меня
убедили его доводы, но, в конце концов, это не было моим
делом, поэтому я не стал продолжать спора, и мы с Хаконом
направились в крепость, где я и встретился с Дирком, сыном
Строма. Он был не только старшим над Кваниарой, но и
заместителем Джена, сына Маркоса. Джен, которого лорд
Тасперас назначил своим наместником, командовал сейчас
военными силами, расположенными под Тенитеей.
К моему облегчению Дирк весьма серьезно отнесся к
рассказу об этом происшествии и решив, как только станет
возможно, сам побывать в тюрьме и допросить Валериана, хотя
и не рассчитывал узнать от него что-либо существенное -
нобиль, подобно всем знатным, был невероятно высокомерен.
Предложение Тандры предоставить в его распоряжение полторы
сотни человек весьма обрадовало Дирка. Он спросил, нет ли
у меня желания остаться еще на некоторое время в Шохире - в
этом случае он был готов послать в Тандару гонца, который
передаст Бранту, сыну Драго, его благодарность и
признательность. Я тотчас согласился, поскольку прекрасно
понимал, что события, происходящие здесь, могут принять
серьезный оборот, и был не прочь присутствовать при этом.
После аудиенции у Дирка мы с Хаконом вернулись в ту же
таверну, где собирались переночевать, чтобы ранним утром
отправится в Тенитею.
Разведчики сообщили в Шохиру, что армия Брокаса уже
близко, но Хакон, который только что вернулся из
тенитейского лагеря, знал, что попыток выступить против них
нобиль не предпринимал. Мне подумалось, что, возможно,
Брокас, которому, разумеется, известно о предательстве
Валериана, ждет, когда пикты подтянуться к границе, чтобы
ударить на Шохиру одновременно с двух сторон. Я поделился
своими мыслями с Хаконом.
Но, как ни странно, несмотря на все факты, тот
почему-то по-прежнему считал, что присутствие Валериана на
жертвенной поляне не имеет большое значения - владетель,
как известно, знался с пиктами и мог быть в лесу по
какому-то делу, а на тайной церемонии присутствовал
случайно. Я только покачал головой. Непростительное
легкомыслие! Столь опытный, много лет проживший на границе
человек должен был понимать, что пикты никогда не допустили
бы чужого к своим обрядам. Только того, кто был принят в
племя!
Глава 3
В ту ночь я спал плохо, меня мучили кошмары. Внезапно,
словно от толчка, я проснулся и резко сел на своей
растерзанной постели. Окно в комнате было распахнуто
настежь, чтобы впустить внутрь хотя чуточку ночной
прохлады. Оглядевшись, я увидел на фоне темно-синего
звездного неба расплывчатый силуэт настолько огромных
размеров, что он закрывал собой почти весь оконный проем. Я
стремительно рванулся к своему боевому топору, но
неизвестный оказался проворнее. Прежде, чем я успел встать,
он длинным прыжком покрыл разделявшее нас расстояние, затем
мою шею обхватили и со страшной силой сжали грубые пальцы.
В темноте я не мог разглядеть ничего, кроме пылающих прямо
передо мной багровых глаз на продолговатом черепе. В ноздри
мне ударил резкий звериный запах.
Я схватил за запястье огромную лапу - она была волосатой,
как у обезьяны, все перевитая буграми железных мышц. И в
этот момент другой рукой мне удалось нащупать топор - я
поднял его и, уворачиваясь от смертельного захвата великана,
одним ударом раскроил ему череп.
Захват на моей шее ослабел, и тело нападавшего
безжизненно скатилось на пол. С трудом переведя дыхание, я
вскочил на ноги и, найдя огниво, кремень и трут, зажег
свечу. Передо мной лежал нечеловек.
Фигура монстра была похожей на человеческую, но
значительно более крупной, мощной и полностью заросшей
волосами. Когти были как у хищного зверя, длинные и острые,
а череп своим скошенным подбородком и низким лбом напоминал
обезьяний. Это был чакан - одно из чудовищ, нечто среднее
между обезьяной и человеком, обитающих в пиктских лесах.
В дверь настойчиво застучали, и я услышал встревоженный
голос Хакона, спрашивающий, что случилось. Я отпер дверь, и
мой новый товарищ с боевым топором в руке ворвался в
комнату. При виде лежавшего на полу монстра он присвистнул
от изумления.
- Это же чакан! - воскликнул он взволнованно. - Я
никогда не видел их в наших краях, только далеко на западе.
Эти твари невероятно опасны! А что это у него в лапе?
Я взглянул, и по коже у меня пробежал мороз - в
намертво сжатых когтях чудовища была моя узкая, похожая на
ленту оружейная перевязь. Видимо, чакан собирался
использовать ее как удавку. В моей памяти тотчас всплыли
слова Валериана. Судя по всему, вспомнил о них и Хакон.
- Я слышал, что шаманы пиктов умеют укрощать этих
чудовищ и потом, как собак, натравливать на своих врагов, -
задумчиво произнес он. - Но как это удалось сделать
Валериану?
- Откуда мне знать? - пробормотал я. - Мы даже не может
быть уверены, имеет ли он к этому отношение. Хотя кто
еще мог дать чакану мою перевязь? Так что, по-моему, сейчас
самое время проверить, как обстоят дела в тюрьме.
Хакон разбудил своих людей, и мы не мешкая направились
к окраине города. Перед хижиной, что служила тюрьмой, нашим
глазам открылась страшная картина - человек, которого
оставили охранять Валериана, лежал с перерезанным горлом
перед открытой дверью камеры сбежавшего нобиля.
Из соседней камеры на нас глядели безумные глаза
сидящего там пьяницы - впрочем, было видно, что он уже
успел протрезветь.
- Ушел, - проговорил он, запинаясь, - он просто взял и
ушел! Вот как все было: посреди ночи меня разбудили чьи-то
голоса, я посмотрел в окошко и увидел, что рядом с
охранником стоит какая-то женщина. Дозорный велел ей
убираться, на что она дерзко рассмеялась и взглянула ему
прямо в лицо. О, Митра! Мне показалось, что воин
моментально сошел с ума! Уставившись перед собой, он
застыл на месте, а женщина вытащила у него из-за пояса
кинжал и одним движением перерезала глотку! А потом
нагнулась, достала ключи и отперла дверь камеры. Валериан
вышел оттуда, торжествующе улыбаясь, поцеловал женщин,
после чего они принялись о чем-то шептаться. Только теперь,
в тенях за спиной этой ведьмы, я различил какую-то огромную
безобразную фигуру. К свету фонаря над дверью великан не
приближался, и я так и не понял, кто он.
Издав судорожный всхлип, пьяница продолжал:
- А потом я услышал, как ведьма сказала, что лучше
избавиться и от этого бурдюка с вином - она говорила про
меня. Я чуть сам не умер со страха, но Валериан, видно,
торопился, и возразил, что делать этого не стоит - я все
равно, мол, в стельку пьян и дрыхну без задних ног. Так что
они ушли, но я еще успел разобрать, как Валериан сказал,
что он должен поскорее послать кое-куда своего слугу, а
потом она все вместе отправятся к хижине у Рысьей реки, где
дожидаются его люди. Лорд добавил, что туда же придет и
шаман Тейанога, после чего они направятся к границе,
встретят пиктов, вернутся сюда - и вот тут-то они
повеселятся!
Лицо Хакона побелело.
- Ты знаешь, кто была эта женщина? - спросил я.
- Наложница Валериана, само собой! Ее отец был пиктом
из племени Соколов, а мать - лигурийка. Пикты называют ее
Колдуньей из Скандаги. О ней болтали у нас много
невероятных вещей, но я никогда ее раньше не видел и не
очень-то верил этим россказням. Похоже, зря!
- А Тейанога? - продолжал я. - Клянусь копытами
Нергала, я точно видел, как он свалился замертво, а моя
стрела торчала у него прямо из сердца! Значит, они все же
собираются напасть на Шохиру! как мы можем им помешать?
- Мы должны успеть к Рысьей реке и перебить их там, -
решительно сказал Хакон. - если пикты перейдут границу, мы
позавидуем тем, кто попал уже на Серые Равнины! Но нам
придется рассчитывать только на свои силы - ни из города,
ни из крепости нельзя забирать людей. Сколько бы их ни было
- там, на берегу - нам придется справляться самим... И
хорошо хоть, - добавил он, - что мерзавцы не догадываются,
что нам известны их планы!
Мы выпустили из камеры полностью протрезвевшего пьяницу
и отправили его в крепость сообщить о случившемся, после
чего немедленно двинулись в путь. На бархатном ночном небе
мерцали звезды, вокруг было тихо и спокойно, но на западе,
как затаившийся зверь, поднимался темный и мрачный лес
пиктов, смертельно опасный для каждого осмелившегося войти
в него чужака.
Углубившись в заросли, мы шли след в след друг за
другом, стараясь не производить ни малейшего шума и держа
наготове боевые топоры. Впереди нашего маленького отряда
шел Хакон.
По вьющейся между приземистыми дубами тропе мы достигли
неглубокой травянистой низины, цели нашего пути. На речном
берегу стояла та самая хижина, и сквозь неплотно прикрытые
ставни одного из окон пробивался слабый свет.
Наш командир сделал знак своим людям оставаться на
месте, а мы с ним подкрались поближе к хижине. Разумеется,
Валериан не забыл выставить дозорного, но он, на наше
счастье, был настолько невнимателен, что снять его не
представляло большого труда. Затем мы подошли к окну и
заглянули внутрь в щель между ставнями.
В хижине находились владетельный Валериан, глаза
которого по-прежнему горели мрачным безумным огнем, и
девушка, поразившая меня своей дикой красотой. На ней не
было никакой одежды, кроме узкой набедренной повязки и
украшенных бисером мягких мокасин, а также многочисленных
ожерелий. Ее черные густые волосы перехватывал обруч тонкой
работы, блестевший чистым золотом.
Кроме них в хижине было еще человек десять предателей из
Шохины - три лесных стража в своей обычной кожаной одежде и
разбойничьего вида мужчины в суконных штанах и простых
крестьянских куртках, а также шестеро гандерландских
наемников - высоких светловолосых солдат, одетых в тяжелые
кольчуги и железные шлемы. Вооружены они были мечами и
кинжалами. Гандерландцев - храбрых, опытных воинов - часто
нанимали для охраны своих поместий землевладельцы вдоль всей
западной границы.
Люди эти, судя по всему, пребывали в отличном
настроении, возбужденно смеялись и вели громкие разговоры.
Валериан рассказывал о своем удачном побеге, предатели на
чем свет стоит поносили своих бывших друзей; лесные стражи,
правда, больше помалкивали, гандерландцы тоже лишь изредка
вставляли пару слов. Выглядели они безразличными и
невозмутимыми, но я прекрасно знал, что за их видимым
спокойствием скрывается абсолютная безжалостность.
Красавица, которую остальные называли Кварада, весело
хохотала и прижималась к своему господину.
Хакон прямо затрясся от ярости, когда услышал хвастливые
слова Валериана:
- Освободится было до смешного легко. А этому
тандарскому выскочке я приготовил приятный сюрприз - не
думаю, чтобы он и дальше путался у нас под ногами. Когда у
меня будут пиктский воины, я приведу их на границу, и мы
нападем с запада, а Брокас ударит от Койяги. Вряд ли эти
олухи ожидают чего-либо подобного - город свалится к нам в
руки, словно перезрелый плод. Мы наконец получим то, что
заслужили!
Вдруг мы услышали легкие шаги и, чтобы остаться
незамеченными, бросились на землю. Дверь в хижину
распахнулась, и когда мы через некоторое время снова
приникли к щели в ставнях, то увидели, что к предателям
присоединились семеро пиктов, украшенных перьями и покрытых
боевой раскраской. Среди них был и старый Тейанога с туго
перетянутой голой грудью.
Значит, мне не почудилось, и моя стрела действительно
пронзила навылет сердце старого шамана... Но человек не
может выжить после такого ранения! Не оборотень ли сейчас
перед нами? Я почему-то вдруг начал верить в
сверхъестественные способности пиктских колдунов.
По-прежнему незамеченные, мы услышали, как Тейанога
сказал на ломаном аквилонском, обращаясь к Валериану:
- Ты хотеть, чтоб Соколы, пантеры и Черепахи вышли к
границе. Но если мы сделать так, на нас напасть племя Волка.
И, пока мы сражаться с Шохирой, они опустошить наши земли.
Поэтому прежде, чем выступать в поход, нашим племенам надо
заключить мир с Волками.
- Не имею ничего против, - сказал нобиль. - Когда вы
сможете это сделать?
- Сегодня ночью вожди всех племен собираться около
болота Призраков. Там они говорить с Болотным колдуном - и
все вожди сделать так, как сказать колдун.
- Ну что ж, - пробормотал Валериан, - скоро наступит
полночь. Если отправится прямо сейчас, мы дойдем до болота
Призраков часа за три. Возможно, мы сможем убедить Болотного
колдуна в необходимости этого шага.
- Быстро позови наших, - прошептал мне на ухо Хакон. -
скажи, чтобы они незаметно окружили хижину и подожгли ее!
Нас было почти в три раза меньше, но я, разъяренный
происходившим у нас на глазах гнусным заговором, так же,
как и Хакон, был готов на самые безрассудные поступки,
только бы остановить предателей.
Прокравшись к нашим людям, я привел их к хижине. По
дороге мы собрали несколько охапок сухих веток и разложили
их под окнами, у которых разместились попарно. Одни
держали наготове натянутые луки с наложенными на тетиву
стрелами, другие - поднятые боевые топоры, чтобы разбить
ставни. Я приготовился поджечь хворост. Мешкать было
нельзя: изнутри раздался голос Валериана:
- Немедленно собирайтесь, мы выходим прямо сейчас! -
после чего послышались шаги и лязг металла: воины
разбирали свое оружие.
Хакона трясло от возбуждения, он не мог дождаться начала
атаки.
Я высек огонь, и пламя тотчас охватило сухие ветки.
Пока оно не успело взметнуться слишком высоко и не
перекинулось на стены хижины, наши люди разом обрушили свои
топоры на ставни. В это же мгновение Хакон мощным ударом
выбил дверь. Ставни разлетелись, и внутрь хижины полетели
наши стрелы, поражая противников.
В первый момент люди Валериана от неожиданности даже не
могли оказать сопротивления, но, опомнившись, бросились к
выходу, где их уже ждали мы с Хаконом. Несколько врагов были
убиты на месте, с остальными мы вступили в рукопашную
схватку.
На меня сразу же напал коренастый гандерландец. Из-за
жары он снял шлем, и его вспотевшая лысина блестела в
неверных сполохах огня как огромное яйцо, однако тело было
защищено длинной кольчугой. Я успел перехватить его руку с
зажатым в ней коротким мечом. Впрочем, он тоже не стал
мешкать, и мой тяжелый боевой топор оказался выведенным из
игры тем же простым, но действенным способом. Мы топтались
по кругу словно два борца, шатаясь и пыхтя, стараясь
освободить свое оружие или хотя бы вывести противника из
равновесия. Удача улыбнулась мне первому - противник
повалился на землю, я упал на него, но стоило чуть ослабить
хватку, как мой топор оказался у него в руке.
Я всеми силами старался сковать его движения, в то
время как моя свободная рука шарила по земле в поисках
чего-либо, хоть отдаленно напоминающего оружие. Внезапно я
нащупал вросший в землю булыжник. Схватив его, я что было
сил ударил по блестящей лысине. Тело подо мной слегка
обмякло, и я, закрепляя победу, двинул еще раз, но уже
схватив камень двумя руками. Гандерландец дернулся
несколько раз и затих.
Я вскочил и огляделся в поисках новых противников, но
все уже было кончено. Вокруг валялись трупы - и, к
сожалению, среди них я увидел и нескольких наших людей.
Оставшиеся в живых враги, петляя, бежали к лесу, пытаясь
избежать наших стрел, хотя в такой темноте было чрезвычайно
сложно поразить цель.
Наши люди постепенно собирались вокруг командира.
Внезапно один из них крикнул:
- Хижина! Валериан еще там!
Я кинулся к двери, находившейся буквально в пяти шагах,
но было поздно - владетель и его женщина уже появились
в проеме. Только наши руки потянулись к оружию, как
колдунья, усмехнувшись, бросила что-то нам навстречу.
Раздался взрыв, и всех ослепило нестерпимой яркости пламя.
Нас окружило едкое зловоние, и мы невольно отступили,
задыхаясь. Когда мы вновь обрели способность что-то видеть,
оказалось, что парочка успела скрыться.
Мы лишили жизни около десятка врагов, большинство еще в
начале атаки - стрелами. Еще несколько человек не слишком
отличались от мертвых. Наши потери оказались скромнее: двое
убитых и двое раненных. Раненного в ногу пришлось оставить
на поле боя, в расчете на то, что люди из города перенесут
его в крепость. Второму раненому перевязали руку, после чего
Хакон сказал:
- Беги назад и предупреди Дирка, чтобы он перевел всех
людей в цитадель и прислал кого-нибудь за Карлусом. Пусть
поторопится, ибо пикты уже рядом! Мы постараемся задержать
их у болота Призраков. Если не вернемся...
После того как лесной страж отправился в крепость, мы
проверили свое снаряжение. Вместо топора я взял меч
гандерландца и лук убитого стража - взамен того, который я
потерял днем раньше. Было бы более разумным дождаться
подкрепления, однако я прекрасно понимал, что нам нельзя
терять ни мгновения.
Дорога была хорошо известна Хакону и одному из стражей,
неоднократно ходившим к болоту на разведку. Яркие звезды
давали достаточно света, чтобы не сбиться с пути. Вскоре мы
оказались под густым пологом леса и растворились в сумерках.
Глава 4
Мы осторожно пробирались вперед, соревнуясь с пиктами в
искусстве красться по ночам. Нас вела тропа проложенная от
хижины прямо на юг.
Поход обещал быть сложным, ибо страна пиктов - не самое
безопасное место даже в отсутствии рядом дикарей.
Многочисленные хищные твари яро защищали свои владения от
чужаков. Кроме волков, пантер, змей - а ведь и в них мало
приятного! - здесь водились и другие чудища, которые в иных
местах уже вымерли совсем. Как, например, вам понравилась бы
встреча с саблезубым тигром или мастодонтом?
Сам я никогда не видел этих чудовищ, но мой брат,
будучи в Тарантии, побывал в зверинце короля, где
содержалась пара мастодонтов, и по его рассказам я примерно
представлял себе, что можно ожидать от этих гигантов.
Еще более опасны болотные демоны или лесные бестии -
называют их по-разному. Они в бесчисленном количестве
обитали в том самом месте, куда мы направлялись. Днем их не
видно, и никто не может сказать, где они таятся, а по
ночам... От одного только их воя кровь стынет в жилах, но
это еще не все: стоит подойти к ним поближе, как горло
неосторожного моментально разрывают острые когти. Не
удивительно, что Болотный колдун живет именно там - это
самое впечатляющее доказательство его сверхъестественной
силы.
Постепенно продвигаясь вперед, мы вышли к ручью Тулиана,
названного по имени одного из воинов, геройски погибшего в
сражении с отрядом пиктов. Ручей служил границей между
Шохирой и страной пиктов - во всяком случае, так было
обозначено в соглашении между ними. Достаточно трудно и тем,
и другим соблюдать границу, если на вражеской стороне будет
замечено что-либо полезное или соблазнительное.
После того, как мы, прыгая с камня на камень, пересекли
ручей, Хакон остановился и начал шепотом советоваться с
лесным стражем, которому была лучше известна дальнейшая
дорога. Посовещавшись, они принялись внимательно осматривать
кусты и подлесок, пока не нашли развилку тропы, после
которой мы двинулись налево - едва видимая дорожка, петляя
между мрачными стволами дубов, вела, судя по всему, прямо к
болоту.
Хакон предупредил, чтобы мы удвоили осторожность, но в
то же время особо не мешкали - надо было миновать лагерь
пиктов до рассвета. Было очень трудно соблюдать
одновременно оба этих условия, и тем не менее наш маленький
отряд быстро и бесшумно продвигался к цели.
Минуло изрядное время. Лес немного поредел, и я
озабоченно посматривал на восток, но, к счастью, еще не
было заметно никаких признаков рассвета; звезды по-прежнему
усеивали небесный шатер. Внезапно лесной страж остановился
и прислушался. Мы замерли. Заглушая стрекот ночных цикад,
послышались звуки, отдаленно похожие на кашель. Но Хакон
успокоил нас - поблизости охотилась пантера, а эти хищники в
одиночку никогда не нападают на группу вооруженных людей. Мы
двинулись дальше и постепенно перешли на бег - с каждым
мгновением увеличивалась вероятность встречи с пиктами.
Через некоторое время командир снова остановил отряд;
теперь вдали послышался слабый шум, который не могло
издавать никакое животное. Мы с тревогой вглядывались в
сторону, откуда раздавалось тихое бормотание - в более
спокойной обстановке я мог бы принять его за шелест дождя.
Мое обострившееся в темноте зрение позволило различить
слабый свет и еле заметные красноватые отблески на стволах
деревьев.
Мы осторожно двинулись в ту сторону и, прислушиваясь к
шелестящим звукам, углубились в лес, перебегая между
деревьями и переползая небольшие поляны. Вскоре в неясном
бормотании мне удалось различить гортанную речь пиктов.
Хакон, подняв руку, призвал нас к бдительности. Буквально
через несколько шагов мы увидели, что посреди хорошо
протоптанной тропы сидят три дикаря. Это были дозорные, но к
своим обязанностям они относились достаточно небрежно -
коротали время за незатейливой игрой, подбрасывая вверх
кусочек дерева и наблюдая, какой стороной он упадет на
землю.
Я подполз к Хакону.
- Нападем на них?
- Нельзя, - прошептал он, - их вопли наведут на нас весь
лагерь. Подожди, может быть, услышим что-нибудь интересное.
Мы замерли, напряженно вслушиваясь. Я, хотя и разобрал
несколько знакомых слов, смог понять смысл только отдельных
фраз, но меня сразу же насторожило имя Валериана, хотя и
произнесенное на пиктский манер. Хакон, удовлетворенно
кивнул, - видимо, он узнал все, что хотел, - пополз в
сторону. Мы последовали за ним, но не успели мы преодолеть
нескольких локтей и подняться, как раздался ужасающий рев. Я
вздрогнул - впечатление было такое, словно какой-то великан
трубит в огромный рог, скликая своих сородичей. Звук
повторялся снова и снова, но - слава Митре! - постепенно
отдалялся. Однако я успел заметить между стволами деревьев
одного из тех монстров, о которых вспоминал так недавно. Это
был мастодонт! Будучи высотой в два человеческих роста,
длинными изогнутыми бивнями он едва не царапал землю и, если
я не ошибся (все-таки света звезд было недостаточно), его
бока были покрыты густой короткой шерстью.
Эта встреча повлекла за собой крайне неприятные
последствия. От неожиданности Хакон непроизвольно сделал
шаг назад и толкнул стоящего рядом лесного стража - причем
так неудачно, что тот, как подкошенный, рухнул на землю. Я
успел отпрыгнуть, но все равно мы наделали столько шума,
что пикты не могли нас не заметить. Тут же послышался свист
стрелы Хакона, ушедшей в темноту над моим плечом.
Резко обернувшись, я увидел пиктов, которые, на ходу
выхватывая оружие, мчались в нашу сторону. Правда, их было
всего двое - один уже лежал со стрелой Хакона в горле.
Бежавший впереди дикарь метнул копье и с топором в руке
ринулся на меня. Не успел я вытащить стрелу, как он оказался
так близко, что мне ничего не оставалось, как схватить лук
обеими руками и обрушить его на голову врага. Оглушенный
пикт пошатнулся, и я успел, отбросив в сторону лук, обнажить
клинок. Когда мой противник взмахнул топором, мне удалось
перехватить его руку и вонзить меч под ребра дикаря. Третий
удар, почти отделивший голову пикта от туловища, поверг его
на землю.
Я осмотрелся по сторонам - схватка завершилась, все трое
дикарей были мертвы, но и мы понесли серьезные потери. Рядом
со мной стоял только Хакон, поразивший своего противника
ударом топора. Один лесной страж лежал с разбитой головой, а
другой, словно бабочка, был приколот к стволу дерева копьем,
пронзившим ему живот. Но нам еще повезло - пикты напали на
нас, не издав своего обычного боевого клича. В их лагере
наверняка слышали рев мастодонта, и весь последующий шум
могли отнести на его счет. Во всяком случае, больше никто из
дикарей не появился.
- Теперь нас двое, - сказал Хакон. - Мы должны сделать
все, чтобы отправить к Нергалу проклятого нобиля и Колдуна,
даже если придется умереть самим! Дозорные болтали, что
Валериан отправился к Колдуну с небольшим отрядом, большая
часть его людей осталась в лагере. Мы обойдем лагерь, и ты
засядешь у тропы - на случай, если Валериан вернется, - а я
пойду к болоту и постараюсь прикончить их там.
Мне не понравился план Хакона; эта трясина была гиблым
местом, где кроме дикарей можно было столкнутся с куда более
опасными тварями, например, с теми же болотными демонами.
- Хакон, - возразил я, - ты опытный человек и потому
твоя жизнь куда более ценна, чем моя. Будет лучше, если ты
останешься в засаде, а на болото пойду я.
Однако переубедить командира мне так и не удалось - в
конце концов он напомнил мне, кто здесь отдает приказы.
Внезапно мы услышали слабый стон - пораженный в живот
лесной страж был еще жив. Преодолевая чудовищную боль, он
прохрипел:
- Не дайте мне попасть в лапы дикарей... они отомстят
за своих...
- Но нам тебя не донести, мы...
Умирающий прервал Хакона:
- Я не прошу об этом... лучше легкая смерть... сразу...
Командир молча вытащил кинжал. Я отвернулся. Нашего
товарища, попади он к пиктам, несомненно ждали жестокие
пытки, но все равно я не мог спокойно наблюдать за подобным
милосердием.
Глава 5
Мы пробирались лесом вокруг стана пиктов. Было видно,
что скорого набега на Шохиру не предвидится - одни воины
неторопливо возводили навесы, другие бездельничали, лежа на
охапках свеженарубленных ветвей. Посреди поляны горел
небольшой костер.
В лагере находились только воины, ни женщин, ни детей
там не было. Все четыре племени расположились отдельными
стойбищами - Соколы, Пантеры, Черепахи и, самое
многочисленное, племя Волка. Несколько раз мы чуть было не
наткнулись на бродивших по лесу дикарей. В конце концов мы
опять оказались на тропе, ведущей к болоту Призраков.
Лагерь пиктов был разбит достаточно далеко от болота -
видимо, дикари сами опасались обитающих там тварей. Прошло
довольно много времени, прежде чем мы обнаружили подходящее
место для засады - густые заросли папоротника, посреди
которых торчало несколько разлапистых елей. Я взял на
изготовку лук и улегся на землю, а Хакон начал осторожно
спускаться вниз. В той стороне, куда он ушел, в просветах
между деревьями виднелось небольшое озеро.
Мы были в пути уже достаточно долго, и мной снова
овладело беспокойство, что нам может помешать наступающий
рассвет. Но небеса все еще были темными. Вокруг царила
тишина, и, как я ни напрягал слух, не мог различить никаких
звуков, кроме тонкого гудения комаров. Усталость брала свое
- все-таки за плечами был напряженный переход и две
жестокие схватки. Мое внимание ослабло, и глаза стали
закрываться сами собой. Это длилось мгновение, не больше -
во всяком случае, именно так мне показалось. Вдруг я
почувствовал, что на меня навалилось что-то тяжелое, и тут
же услышал оглушающий дикий вой.
Спросонья я сопротивлялся вяло, да и силы были слишком
неравны - мои руки и ноги крепко держали четверо дикарей, а
пятый прижимал меня к земле. В одно мгновение я был крепко
связан. Взглянув на небо, я ужаснулся - оно уже светлело.
Великие боги, сколько же я спал?!
Пикты тем временем срубили молодое деревце, подвесили
меня к нему, пропустив ствол между руками и ногами, и
потащили в направлении болота. Болтаясь над землей, я
только и мог, что в бессильной ярости наблюдать, как идущие
за нами что-то оживленно обсуждают со злорадными усмешками.
Я поразился: пикты, которые считали себя великими воинами,
полагали смех недостойным себя, разве что кроме
исключительных случаев - например, пыток пленных.
Я попытался взять себя в руки. Конечно, захвачен я был
самым глупым образом, и впереди меня не ждало ничего
хорошего. Но я был еще жив - значит, следовало подумать о
побеге. Когда мы достигли болота, уже достаточно рассвело,
чтобы можно было увидеть поверхность воды с клубящимся над
ней туманом, который скрывал выступавшие камни, мертвые,
словно обглоданные, деревья и заросли болотной травы. Меня
тащили по травянистой косе, узкому языку суши, вдававшемуся
далеко в болото. Потом дикари зашли в воду, которая,
видимо, скрывала дорогу из камней, и, с трудом сохраняя
равновесие, наконец добрались до логова Колдуна. Оно
находилось на островке, между деревьями которого виднелись
небольшие хижины, расположеные, как это принято у пиктов,
полукругом. Нас вышло встречать не так уж много народу:
среди них были Болотный колдун, Валериан с несколькими
своими людьми, Кварада и старый Тейанога. Дикари, если
судить по тому, как они были размалеваны, являлись вождями
и воинами племен Черепахи, Сокола, Пантеры и Волка.
Увидев меня, нобиль злорадно оскалил зубы.
- Какая приятная встреча! - воскликнул он с
издевательской усмешкой. - Это ведь жалкий мятежник из
Тандара! Кто бы мог подумать, что ты окажешься настолько
упорным! Я был бы на вершине успеха, если б мне удалось
столь же преуспеть в величии и добродетели, сколь тебе - в
бунтах и богомерзких поступках! Ну, что ж, тебя, как и
твоего дружка-предателя, за ваши гнусные деяния ждет
достойная награда!
Он сделал знак рукой, и меня, сняв с шеста, бросили на
землю. Напрягая затекшие мышцы, я с трудом перевернулся.
Увиденное не обрадовало меня: в центре площадки, окруженной
хижинами, стоял столб, к которому был крепко привязан мой
командир.
Валериан насмешливо кивнул в его сторону.
- Твой товарищ думал, что он хитрее Колдуна и болотных
демонов. Большое заблуждение!
Мы с Хаконом только и могли, что угрюмо обмениваться
взглядами, покуда дикари, по приказу Колдуна, принялись
копать яму под его ногами. Колдун оказался очень старым,
буквально высохшим, сгорбленным человеком. Его
темно-коричневая кожа напоминала пергамент, хотя седые
волосы были все еще густыми.
Когда я на западной границе слышал рассказы об этом
человеке, в них упоминалось, что он был последним из
Древних, которые населяли эти земли задолго до пиктов. И
действительно, черты его лица были весьма необычны: широкий
и плоский нос, сильно скошенный лоб, глубоко спрятанные под
надбровными дугами маленькие глазки. Как и все пикты,
Колдун был в одной набедренной повязке, однако вместо
обычной раскраски его грудь украшал затейливый узор из
шрамов. Он что-то прокаркал, и меня, поспешно подняв с
земли, поставили на ноги. После этого Колдун,
приблизившись, стал внимательно рассматривать меня, сверля
своими черными острыми глазами. Наконец он отвернулся и
отдал несколько новых приказаний.
Пикты бросились копать еще одну яму, в которую вставили
ствол дерева и тщательно утрамбовывали землю вокруг него.
Теперь на площади стояли два столба - к одному был привязан
Хакон, а к другому потащили меня. Дикари перерезали мои
путы, сорвали всю одежду и начали привязывать к столбу
длинными кожаными ремнями.
Я не мог особенно сопротивляться, так как меня держало
несколько человек, но попытаться как можно сильнее напрячь
мышцы - когда я их расслаблю, это поможет освободиться.
Мысли о побеге не оставляли меня даже в этом отчаянном
положении.
Колдун вел неторопливую беседу с Валерианом и вождями.
Внезапно один из них, предводитель племени Черепах, со
злобной ухмылкой направился в мою сторону. Он выхватил
из-за пояса боевой топор и, почти не прицеливаясь, метнул в
мою сторону. Я приготовился свести последние счеты с
жизнью, но топор, перевернувшись в воздухе несколько раз,
вонзился глубоко в дерево над моей головой, а его рукоятка
ударила меня в лоб. Раздались торжествующие вопли - видимо,
собравшихся обрадовало то, что я вздрогнул. С этого обычно
и начиналось - пикты стреляли в жертву из луков, в нее
метали топоры и ножи и получали тем большее удовольствие,
чем больше страха она выказывает. Я знал об этом, и
старался оставаться невозмутимым.
Внезапно среди дикарей разразилась бурная ссора. Даже
при моем слабом знании пиктского наречия мне удалось понять,
что одни кричат "сейчас", другие - "потом". Впрочем, этот
спор не мешал одному из воинов старательно строгать
небольшой кусочек дерева, явно предназначенный для того,
чтобы воткнуть в мое тело и поджечь. Когда выяснилось, что
Колдун хочет "потом", крики прекратились. Я воспользовался
тем, что пикты не заткнули мне рот, и тихо спросил Хакона:
- О чем они спорят? Когда начинать пытки?
- Да, - подтвердил мой товарищ по несчастью. - Главный
из Черепах и те, кто с ним, желают немедленно поупражняться
в меткости, а остальные предпочитают отметить этим
поражение Шохиры. Колдун же утверждает, что мы принадлежим
ему, и только он может решить, когда остальные смогут
начать наслаждаться нашими муками.
Я с содроганием вспомнил о ритуале Превращения Змеи и
подумал, что бывают вещи и пострашнее пыток...
Болотный колдун отослал воинов обратно в лагерь и
удалился в свою хижину. За ним разошлись вожди; ушли и
Валериан с Кварадой. Рядом с нами остались только два
дикаря.
- Сейчас они отдохнут, а потом отправятся в набег на
Шохиру, - объяснил Хакон. - Это будет после полудня, им
как раз хватит времени, чтобы оказаться под стенами перед
самым наступлением темноты.
- Понятно, почему они боятся идти днем, - сказал я. -
Никому не хочется получить в брюхо стрелу из баллисты.
- Я понял еще кое-что, - продолжал мой товарищ. -
Колдун обещал дать им какое-то особенное оружие. Нечто
магическое, я думаю.
Он повернулся к стражам и крикнул по-аквилонски:
- Эй! А почему бы вам не поделиться с нами тем пивом,
которое только что хлебами ваши вожди?
Оба охранника, непонимающие взглянув друг на друга
снова отвернулись.
Хакон повторил эту же фразу на пиктском языке. Реакция
дикарей последовала немедленно: один из них что-то гневно
рявкнул, а другой сплюнул в нашу сторону.
Командир удовлетворенно кивнул.
- Теперь хоть ясно, что они понимают только свое
карканье. Слушай, тебе еще не пришло в голову, как нам
сбежать отсюда?
- Пока нет, но я надеюсь что-нибудь придумать, когда
вожди со своими людьми уберутся отсюда. Давай пока
помолчим, чтобы не привлекать их внимания.
Так мы стояли под палящим солнцем, уже начавшем
склоняться к западу, мучаясь от жажды и укусов насекомых. К
нашим полученным во время ночных схваток ранам прибавились
многочисленные порезы от кожаных ремней, которые буквально
впивались в тело. Хакон сильнее меня страдал от жарких
солнечных лучей, так как я от природы обладал более смуглой
кожей.
Храп, все это время раздававшийся со стороны хижин,
понемногу стих. Послышались хриплые спросонья голоса -
стойбище постепенно просыпалось. Наконец, из хижины вышел
Колдун. Оглянувшись вокруг и посмотрев на солнце, он дунул
в костяной свисток, висевший у него на груди.
На площади появился лорд Валериан в сопровождении
дикарей, большая часть которых сразу же принялась править
оружие. Тем временем Колдун вернулся в хижину и вытащил из
нее огромный, около двенадцати футов длиной, кожаный мешок,
чем-то до отказа набитый и крепко перевязанный. Вряд ли он
был тяжелым, судя по тому, что немощный старик нес его без
усилий; у меня сложилось впечатление, что мешок был просто
хорошенько надут. По приказу Колдуна пикты привязали этот
мешок к раздвоенному шесту и, наконец, тронулись в путь.
Судя по выражениям лиц и гневному ворчанию наших
стражей, они были страшно недовольны тем, что оставлены
охранять нас и лишены возможности участвовать в набеге.
Колдун смотрел вслед удалявшемуся отряду до тех пор,
пока тот не скрылся в лесу. Затем он поочередно проверил
крепость наших пут, при этом внимательно вглядываясь в
лица. Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы
выдержать его пронизывающий взгляд. После этого старик
отошел в сторону, уселся, скрестив ноги, и принялся за свое
варварское гадание, подбрасывая кости и наблюдая, в каком
сочетании они упадут на землю. Первоначальный результат
явно не удовлетворил его, и, повторив попытку, Колдун
дребезжащим старческим голосом затянул какую-то песню на
незнакомом мне языке.
Охранники, не сомневающиеся в крепости наших пут,
похоже, потеряли всякий интерес к выполнению своих
обязанностей. Один вообще отошел в сторону, опустился в
траву и задремал, прислонившись к стене хижины, другой же
начал упражняться с оружием, демонстрируя все известные ему
приемы боевого искусства. Внезапно он остановился и,
разбудив напарника, показал рукой в сторону Колдуна. Тот
сидел неподвижно, буквально окаменев и устремив
отсутствующий взгляд в сторону болота. Дикари с
осторожностью и почтением приблизились к старику и один из
них, вероятно, более смелый, заглянув Колдуну в лицо,
пощелкал перед ним пальцами. Тот даже не шелохнулся.
Создавалось впечатление, что его дух пребывает сейчас
где-то очень далеко.
Пикты начали о чем-то переговариваться между собой,
поглядывая то на старика, то на нас с Хаконом. Из них слов
мне удалось разобрать, что они решили отправиться вдогонку
за ушедшим отрядом, пока Колдун, находящийся в трансе, не
может их остановить. Один из дикарей, вытащив топор,
направился в мою сторону. Его намерения были более чем
ясны. Я, напрягая легкие, изо всех сил закричал, пытаясь
вывести Колдуна из оцепенения.
Мой вопль остановил пиктов. Еще раз посовещавшись и,
видимо, решив не искушать судьбу, они покинула остров,
прыгая по дороге из камней. После того, как дикари исчезли
из вида, Хакон пробормотал:
- Хвала Митре, все-таки две пары глаз долой. Но чем это
нам поможет? Я связан так крепко, что мне не понять, где у
меня руки, а где - ноги!
- Об этом мне удалось позаботиться, - отозвался я и
принялся за дело. Расслабив напряженные мускулы, я
почувствовал, что ремни уже не так впиваются в тело.
Поочередно приподнимая, насколько это было возможно, и
опуская плечи, я попытался освободить кисти рук. Постепенно
стягивающие их петли начали соскальзывать, и через
некоторое время я освободил правую ладонь. С неимоверным
напряжением выворачивая кисть, я принялся просовывать
кончики пальцев под петлю на предплечье - и, наконец, мне
это удалось.
Колдун все еще был в трансе, а я, обливаясь потом,
продолжал трудиться над своими ремнями.
День приближался к закату. После того, как я освободил
правое предплечье, петли ослабли настолько, что вытащить
левую руку не представляло труда. Остальное было еще легче
- ремни, стягивающие грудь, я сдвинул вверх и освободил
туловище, а затем и ноги.
Взглянув на Колдуна - тот все еще сидел неподвижно - я
попытался тронуться с места. Острая боль пронзила все
мускулы - казалось, в них как будто всадили тысячи иголок.
На подгибающихся ногах я подошел к своему товарищу.
Пикты, безусловно, хорошо постарались, привязывая
Хакона к столбу, и высвободить его из пут без ножа было
почти безнадежным делом.
- Поищи лучше что-нибудь острое, - посоветовал
командир, - а то провозишься до рассвета.
Я не хотел терять времени и пустил в ход зубы. Но так
как результат оставлял желать лучшего, пришлось последовать
совету и осмотреть хижины. К несчастью, пикты, уходя, унесли
с собой все оружие, и я нашел только лук необычной формы,
висевший на стене в хижине колдуна, забитой кучами
различного хлама, копившегося, вероятно, не одно
десятилетие. Здесь же был и колчан, заполненный короткими
стрелами, годными для охотны на дичь не крупнее дикой утки,
но их костяные наконечники не могли послужить для моей цели.
Таким образом, единственным доступным мне оружием был
нож, висевший на поясе Колдуна. Я осторожно подкрался к
старику, до сих пор находившемуся в прежнем положении, и,
схватив его за волосы, изо всех сил нанес удар в челюсть.
Тело Колдуна отбросило на несколько локтей, и он
безвольно растянулся на земле. Казалось, все кончено, но
вдруг старик вздрогнул и попытался подняться. Я догадался,
что дух, покидавший его тело, вернулся в свою оболочку. Не
теряя ни мгновения, я навалился на Колдуна и стиснул пальцы
на тощем горле. Но, невероятное дело - он стал
сопротивляться с силой, которую было невозможно представить
в его немощном теле. Под сухой кожей внезапно напряглись
железные мышцы. Старик, несколько раз ударив меня ногами,
попытался вцепиться в мои глаза таким быстрым движением,
что я едва успел отклониться в сторону. Случайно поймав его
взгляд, я вдруг почувствовал, как ослабевает моя воля. Я
начал осознавать, что этот старик - мой повелитель, мой
владыка, и если он захочет забрать мою жизнь, я покорно
преподнесу ему этот скромный подарок. С чудовищным трудом я
прикрыл веки; это помогло мне избавиться от наваждения,
позволив не ослабить хватку.
Но дело осложнялось тем, что я не мог отпустить горло
старика - произнеси он заклинание, мой дух навсегда покинул
бы бренную плоть. И, тем не менее, сопротивление Колдуна
ослабевало - хоть он ухитрился вытащить кинжал из висевших
на поясе ножен, сил старика хватило лишь на то, чтобы
поцарапать мне кожу. Постепенно его движения становились все
более беспорядочными и вялыми, но я не отпускал его до тех
пор, пока он не перестал подавать последних признаков
жизни. Сердце старика остановилось, но я, не желая
рисковать, выхватил из его рук кинжал и перерезал горло
последнего из Древних.
С трудом поднявшись, я подошел к Хакону и освободил его
от пут. Командир, как подкошенный, рухнул на землю и,
шипя и кривясь от боли, принялся растирать затекшие члены.
Когда он, наконец, обрел способность двигаться, я спросил:
- Хакон, зачем они взяли с собой мешок?
- В этом мешке - болотные демоны, - ответил командир. -
Перед штурмом пикты поднимут его над стеной форта и откроют
- чудовища не успокоятся, пока не перебьют всех, кто
попадется им на пути. Колдун наложил на демонов заклятье -
все легенды говорят об этом - и спастись можно, только
бросившись на землю. Дикари, открывшие мешок, будут лежать
до тех пор, пока демоны, завершив свое дело, не канут в ту
преисподнюю, откуда явились.
- Тогда нам нудно поторопиться, чтобы остановить их, -
сказал я, - но в нашем распоряжении только кинжал и лук -
да и то охотничий.
- Это все же лучше, чем ничего, - ответил Хакон. - Он
тоже может пригодится, если выпустить стрелу с близкого
расстояния. Только действовать придется тебе одному - пикты
в свалке выбили мне руку. Так что натянуть лук я теперь не
смогу.
Итак, мы вдвоем с Хаконом отправились вслед за войском
дикарей, ведомых владетельным Валерианом. Я нес лук
Колдуна, Хакон держал здоровую руку на рукояти кинжала,
отнятого мной у старика.
Мы предполагали, что пикты могли разместить где-то
взбили ручья Тулиана несколько постов, поэтому переходили
его с величайшей осторожностью. Затем, скрываясь еще
тщательнее, перебрались через Рысью реку. Попавшееся нам на
глаза перо из головного убора пикта указывало на то, что
дикари проходили по этой дороге, но сейчас их нигде не было
видно.
Заметили мы их только после захода солнца, окрасившего
в багровый цвет небо на закате. Мы почт уже достигли полей,
окружавших Шохиру. Пикты, растянувшись широким полукругом,
залегли на краю опушки. Среди них были Валериан и его
любовница-колдунья. Вожди дикарей сгруппировались вокруг
странного мешка, привязанного к шесту.
В Шохире не замечалось ни одного огня - значит, гонец
успел предупредить о готовящемся набеге. Крепость Кваниара,
в отличие от города, была ярко освещена, и оттуда доносился
неясный гул голосов, а также блеяние, мычание и рев
согнанных из Шохиры домашних животных. Пикты значительно
превосходили числом защитников крепости, но те были готовы
дать дикарям достойный отпор. И если бы не эти ужасные
твари с болота Призраков...
Наступала ночь; на темно-синем бархате небосвода
высыпали многочисленные звезды. Сквозь просветы в листьях
папоротника мы увидели узкий серебристый серп луны.
- Они будут ждать, пока окончательно не стемнеет, - еле
слышно прошептал Хакон. - Может, нам удастся сейчас
подобраться поближе к этому проклятому мешку?
Тут я, наконец, понял отчаянный план своего товарища. Ну
что ж, ничего больше нам не оставалось, и, плотно
прижимаясь к земле, мы поползли к стоявшему неподалеку
огромному старому дубу. Прячась за его мощным стволом, мы с
чрезвычайной осторожностью поднялись на ноги - кусты, в
которых залегли дикари, теперь были не более чем в двадцати
шагах от этого места.
Я наложил стрелу на тетиву. В этот момент послышался
размеренный бой пиктского барабана, и сразу же за ним
звонкие удары в гонг - в крепости забили тревогу.
Потом барабанный бой резко сменил темп на быстрое
"раз-два, раз-два". Два пикта подошли к шесту и подняли
его так, что мешок как бы парил над их головами.
- Пора! - раздался свистящий шепот Хакона.
Я прицелился как можно тщательнее, не забыв вознести
молитву Митре - моя задача была явно не из легких. Лук,
который я сжимал напряженными руками, не был привычен для
меня; узкий серп луны и тусклые звезды давали слишком мало
света, к тому же проклятый мешок все время раскачивался на
ветру... а я не имел права промахнуться!
Темп барабанного боя еще более ускорился. Послышался
свист, звон оружия, приглушенные слова приказов. С
ужасающим воинственным воем пикты высыпали из укрытия и
бросились к форту.
Я спустил тетиву и тут же понял, что промахнулся.
Неужели не успею?! Стремительным движением я натянул лук
еще раз. И тут Митра не оставил меня своей милостью -
стрела попала в раскачивающуюся на фоне звездного неба
цель! Раздался резкий звук, словно лопнула туго натянутая
струна.
Два дикаря, которые несли мешок, взглянув верх, в ужасе
застыли. Из лопнувшего мешка начало выплывать наружу
какое-то клубящееся облако.
- На землю, живо! - скомандовал Хакон и ничком упал,
уткнувшись лицом в сырой мох. Не мешкая, я последовал его
примеру.
Пронзенный моей стрелой мешок утратил свою округлую
форму и мятой тряпкой болтался на шесте. Похожее на густой
дым облако, постепенно расширяясь, окутало ряды пиктов.
Затем оно стало распадаться на отдельные части - и каждая
из них обратилась в ужасное существо. Эти твари были
человеческого роста, с хвостом и крыльями, как у птиц, и
большой круглой головой, а также длинными руками и ногами с
тонкими когтистыми пальцами.
Хотя я как можно плотнее вжимался лицом в землю, чтобы
не привлечь внимание демонов, все же мне удалось заметить,
что их было никак не менее нескольких сотен. Протяжно
завывая и визжал, они носились над воинством пиктов,
которые, совершенно обезумев от ужаса, беспорядочно
метались по полю, наталкиваясь друг на друга. Как только из
мешка появились эти жуткие твари, один из вождей громким
криком приказал своим людям лечь на землю, но только
несколько дикарей выполнили приказ. Вой пиктов перекрывал
даже визг болотных демонов, но все попытки спастись были
тщетны; их неотвратимо настигал летающий кошмар. Совсем
близко от нас жуткая тварь одним движением оторвала голову
какому-то дикарю, причем его тело с хлещущей из
разорванных артерий кровью успело пробежать еще несколько
шагов, пока, наконец, не рухнуло, с треском ломая кусты.
Охваченные безумной паникой пикты носились взад и
вперед по полю, и везде их настигали когти кошмарных
летающих тварей. Буквально через два десятка вздохов все
было кончено. Не находя больше жертв, болотные демоны один
за другим скрывались в лесу, и скоро вокруг нас не осталось
ни одного живого существа.
Внимательно оглядевшись, мы с Хаконом поднялись и пошли
по направлению к крепости. Внезапно перед нами с земли, как
вспугнутый перепел, вскочил один из уцелевших дикарей - и,
вместо того, чтобы с воинственным воплем ринуться на врага,
резко развернулся и бросился обратно в лес. Видно, только
что происшедшего кровавого побоища оказалось более чем
достаточно, чтобы надолго отбить охоту к сражению даже у
такого храброго и мужественного воина, каким считал себя
каждый пикт.
Подойдя к брошенному шесту с пустым теперь мешком, мы
обнаружили около него жалкие останки того, кто был совсем
еще недавно могущественным владетелем Валерианом - голову,
оторванную левую руку и растерзанное страшными когтями
туловище. Мы прихватили с собой голову нобиля как
доказательство того, что произошло. Кварады - ни живой, ни
мертвой - нигде не было видно, и никто из нас так и не
узнал, удалось ли колдунье избежать ужасной участи своих
соплеменников.
Из цитадели навстречу нам уже бежали люди, посланные на
разведку Дирком, сыном Строма. Услышав наш рассказ, они
кинулись обратно, чтобы сообщить командующему хорошие
вести. Из-за стен крепости выплеснулась ликующая и вопящая
от радости толпа, нас подхватили на руки и внесли под арку
ворот.
Что касается меня, то самым приятным было видеть
изумление и растерянность Отхо, сына Корма, моего недавнего
знакомца. Он приходил в Шохиру, чтобы расквитаться со мной
за слова, которые он посчитал оскорблением, и теперь
наблюдал за нами с таким глупым выражением лица, что я не
мог не расхохотаться. Что ж, вряд ли у него теперь
возникнет желание проучить одного из спасителей своего
города!
* * *
Я вернулся в Тандар. Скоро мы узнали, что прежний
правитель Нумедидес умер, и королем Аквилонии стал Конан.
Конан-киммериец!
С этих времен - впервые на человеческой памяти - стычки
на границе прекратились. Ведь по обе ее стороны прекрасно
знали, что новый король грозен и крут и не потерпит ни
малейшего нарушения заключенного договора. Мой Тандар
благоденствовал, как и все остальные провинции; всюду
строились новые деревни, крепости и города, расцветали
ремесла и торговля. Мы добились того, о чем мечтали -
долгожданного мира.
ПОВЕЛИТЕЛИ ПЕЩЕР
Р.Говард, Стив Перри
Глава первая
На открытой всем ветрам вершине темнела груда камней.
Некогда здесь был поставлен межевой столб, извещавший
спутников о том, что в этом месте сходятся земле Бритунии,
Коринфии и Заморы, но за несколько веков ветер и солнце
обратили столб в ничто. Впрочем, путники сюда забредали
достаточно редко, а одинокая вершина и без того была
заметным ориентиром.
По узкой припорошенной снегом тропке, приходившей по
самому гребню, шли двое - мужчина и женщина. Они о
чем-то спорили.
- Разве мы не видели коней? - спрашивала женщина. - Или
об этом я должна заботиться?
Эта полногрудая женщина, предки которой жили в
Хауранских пустынях, была молода и красива. Элаши - так
звали ее - было не привыкать к походной жизни - в силе и
выносливости она ничуть не уступала мужчинам. На плечи ее
был наброшен тяжелый плащ, из-под которого виднелись
толстая шерстяная рубаха и длинная юбка; обута же она была в
высокие сапоги из мягкой кожи. На левом боку покачивалась
короткая кривая сабля.
- Кони! Да эти кони давно бы уже издохли! - усмехнулся
ее путник. - Пешком-то оно вернее будет.
Мужчина тоже был молод. Он был высок и на удивление
широк в плечах. Подбородок его был гладко выбрит, черные
как смоль волосы коротко острижены. Голубые глаза его
будто горели ярким пламенем. Звали этого человека Конан.
Он происходил из сурового племени горных киммерийцев, чьи
студеные земли лежали далеко на севере. Он тоже был одет
по-зимнему - тяжелые сапоги, теплый плащ, шерстяные рубаха
и штаны. Висевшие на его поясе ножны скрывали огромный,
острый как бритва меч из вороненой стали.
- Скажешь тоже! - не унималась Элаши. - Никак не могу
взять в толк - и на что ты только годен, чурбан неотесанный!
Конан покачал головой. С тех пор, как он встретил Элаши
в храме Послушников Суддаха, скучать ему не приходилось.
Сначала им довелось встретиться с красавицей зомби, затем
пришлось сражаться со слепыми слугами колдуна и его
неуязвимыми созданиями. Смерть поджидала на каждом шагу.
Вот уже не одну ночь спутники делили ложе, однако на
отношении Элаши к киммерийцу это никак не сказалось - то и
дело она начинала корить Конана, обвиняя его во всех
мыслимых и немыслимых грехах.
Конан кашлянул и, ухмыляясь, заметил:
- По ночам ты что-то на меня не жалуешься.
Элаши на миг застыла, но тут же ответила Конана деланной
улыбкой.
- Спорить не стану, - с трудом выдавила она. - Но если
бы мы ехали верхом, сил у нас было бы побольше.
- Не знаю. Чем-чем, а бессилием я пока не страдаю, -
ответил киммериец. - И вообще, зачем ты говоришь о том,
чего нет, - с тем же успехом ты могла бы желать царства или
дворец из золота...
- Ты, ты - ты чурбан грязный!
Конан ухмыльнулся. После того, как он убил чародея Нега
Злокозненного, он и Элаши решили странствовать вместе, пока
их пути не разойдутся. Конан держал путь в известный своими
роскошью и беспутством заморский город Шадизар, намереваясь
заняться там воровским промыслом; Элаши, в свою очередь,
направлялась еще дальше на юг - в свой родной Хауран.
Прямого пути туда не было - вначале путники должны были идти
по дорогам Коринфии, и только через несколько дней они могли
повернуть на юг и вновь вступить на заморанскую землю.
Тропа, по которой они сейчас шли, вела на запада.
По дороге они могли встретить какую-нибудь деревушку или
городок, где киммериец смог бы поупражняться в воровстве.
Разживись Конан серебром, и он купил бы пару жеребцов - для
себя и для Элаши. Ее постоянное ворчание уже начинало
действовать ему на нервы.
Земля была укрыта толстым слоем снега, тропинка, однако,
была хорошо утоптана. Погода стояла морозная и ясная, на
голубом небе - ни облачка. Конану нравились такие места.
Город городом, а такой чистоты, как в горах, не сыщешь
нигде. Если бы можно было как-то совместить одно и
другое... Но увы, на горных тропах не встретишь ни жаркого,
ни вина, ни женщин. Бог киммерийцев Кром жил в чреве горы,
но он не требовал от людей того же - и слава богу...
Вдруг Конан услышал какие-то звуки.
Они были еле слышны, любой сколь угодно многоопытный
путник принял бы их за шелест листвы на ветру или за звук
осыпающихся под ногами невидимого зверька камешков. Любой,
но только не Конан. Огромный киммериец замер и стал
напряженно вслушиваться.
- Что это ты?
Конан жестом призвал Элаши к молчанию. Через мгновение
он еле слышно прошептал:
- Кто-то поджидает нас за тем валуном.
Элаши посмотрела на камень размером с дом, на который
указывал Конан.
- Я ничего так не вижу, - прошептала Элаши.
- Я слышал какие-то звуки, - стоял на своем Конан.
- А я ничего не слышала. Не забывай, что я выросла в
пустыне, - это кое-то да значит.
Забыть об этом было невозможно. Не было ни дня, чтобы
Элаши хотя бы раз не напомнила ему об этом.
- Значит, ты давно не чистила уши. Я слышал чей-то
кашель.
Элаши смерила киммерийца таким взглядом, что обладай
этот взгляд плотностью, от Конана осталась бы разве что
лужа крови.
- Слушай, ты...
- Хватит болтать, - оборвал ее киммериец, вынимая меч из
ножен, - я чувствую, что мы в опасности.
Элаши молча кивнула. Она знала киммерийца не один день,
и за это время уже не раз убеждалась в том, то этот варвар
действительно много чувствительней обычных людей. Взявшись
рукой за эфес сабли, она тихо спросила:
- Что же мы будем делать?
- Ты пойдешь вокруг камня, а я - прямо по тропинке. Я
отвлеку от тебя внимание, и ты смоешь зайти с тыла.
- Ни за что! - зашипела Элаши. - Ты хочешь отвести от
меня опасность только потому, что я женщина! Не забывай,
какой я крови!
Конан уставился на нее так, словно у Элаши вдруг выросли
крылья. Он был достаточно молод и все же считал, что жизнь
кое-чему его уже научила. Единственное, чего он
действительно не понимал, так это женщин и всего, что с ними
связано. "Впрочем, - подумал киммериец, - говорят, их не
способен понять никто".
- Хорошо, - наконец сказал он. - Я пойду кругом, а ты
направишься прямиком к тем, кто затаился за камнем.
- На том и порешим, - ответила Элаши, лучезарно
улыбаясь.
Но уже в следующий миг улыбка ее померкла, и женщина
посмотрела на Конана с подозрением.
- Ты что - хочешь, чтобы меня не стало? - Ее голос
задрожал от негодования. Она вела себя так, словно
киммериец только что нанес ей смертельное оскорбление.
Конан пожал плечами и принялся разглядывать горы. Как
знать, быть может, где-то там притаился коварный демон,
пытающийся околдовать его... но чего же в конце концов хочет
от него Элаши? Что ты ей возразишь, что ты с ней
согласишься, все одно - она будет с тобой спорить. Кром!
Конан почувствовал, как в нем начинает закипать кровь.
Пытаясь говорить спокойно, он обратился к своей спутнице:
- Хорошо. Тогда скажи - как мы должны поступить?
- Прошу не говорить со мной таким тоном, - холодно
ответила Элаши.
Конан почувствовал собственную беспомощность. Она,
конечно, красавица - ничего не скажешь, а вот только во
всем остальном...
- Ты пойдешь по тропе и отвлечешь на себя внимание тех,
кто прячется за камнем, - зашептала Элаши. - Я же пойду
вокруг и зайду к ним с тыла. Так я смогу застать их
врасплох, ты понимаешь?
Конан смотрел на нее едва ли не испуганно. Он совершенно
лишился дара речи.
- По-моему, мой план лучше, ты не находишь? - спросила
Элаши ангельским голоском.
"Нет, нет, тут сомнений быть не может, - подумал Конан,
- видно, я чем-то прогневал богов, иначе откуда бы взяться
такой напасти?" постояв мгновенье, он без лишних слов стал
спускаться по тропе.
Что бы или кто бы ни скрывался за валуном, Конан им
теперь не завидовал.
Обогнув камень, Конан оказался лицом к лицу с
неприятелем. Прямо перед ним стояло пятеро низкорослых
коренастых воинов, одетых в кожаные поскрипывающие на морозе
доспехи. В руках воины сжимали остроконечные пики. За их
спинами на вороном жеребце восседало нечто весьма странное.
На плечи диковинного всадника была наброшена тяжелая
накидка, он был одет в шерстяную рубаху и кожаные штаны.
Его рука, одетая в перчатку, сжимала эфес тонкого длинного
меча, лежавшего поперек седла.
Вид всадника потряс Конана.
Судя по платью и осанке, перед ним был мужчина, однако
лицом всадник скорее походил на женщину, об этом говорили
не только нежные черты - на веки его были положены
голубоватые тени, брови были аккуратно выщипаны и поведены
углем, губы же - ярко накрашены. Рыжеватые волосы всадник
были коротко подрезан и завиты. Из-под накидки ярко
вырисовывалась грудь, которая могла принадлежать только
женщине хотя во всем прочем тело выглядело явно мужским.
Размышления киммерийца были прерваны самим всадником.
- Отдай мне свое сокровище! - прорычал всадник басом.
Странно было слышать этот голос, слетавший с нежных уст.
- Что я должен отдать? - спросил Конан. - Ты что - ослеп?
Разве я похож на купца? У меня нет ничего, кроме того, что
ты видишь.
- Я хочу, чтобы ты отдал мне свой меч, - ответил
всадник.
В этот миг за спинами недругов появилась фигурка Элаши -
она стояла на камне у них над головами.
Взмахнув пару раз мечом, чтобы хоть немного размять
плечо, Конан взял рукоять в обе руки и нацелился острием
клинка в глотку ближайшему воину - этому приему он научился
у учителя фехтования в храме Послушников Суддаха.
- Вряд ли я тебе его отдам, - сказал киммериец,
растягивая слова.
Воин, стоявший против него, нервно сглотнул.
- Не валяй дурака, - сказал всадник. - Нас шестеро, а ты
один. Давай сюда меч и иди куда глаза глядят. Иначе мои люди
убьют тебя.
- Странное дело - тебе так понравился мой меч, что тебе
не жалко заплатить за него жизнью своих людей. То ли ты
своих воинов и в грош не ставишь, то ли на уме у тебя
что-то иное.
Женоподобный всадник захохотал.
- А ты, дикарь, совсем не глуп!
Элаши, так и стоявшая на валуне, положила саблю у ног и
подняла большой, размером с человеческую голову, камень.
Предводитель разбойников слегка наклонился в седле.
Скрип кожи казался неестественно громким.
- Хорошо. Тогда придется прибегнуть к силе. Взять его!
В тот же миг Элаши бросила камень вниз. Фехтовала эта
жительница пустынь неважно, да и говорила она много
лишнего, но камни бросать она умела - булыжник угодил в
голову одному из воинов, и тот рухнул наземь как подкошенный.
Воины разом обернулись, пытаясь найти взглядом нового
противника. Вороной жеребец храпя попятился назад, к валуну.
Не успел его седок поднять глаза, как Элаши с криком
бросилась ему на спину.
Воспользовавшись минутным замешательством, Конан с
неожиданным для его большого тела проворством метнутся вперед
и взмахнул мечом. Второй воин отправился вслед за первым в
скорбные Серые Земли или даже в саму Геену.
Элаши и всадник свалились с коня. Конан успел заметить,
как таинственный злодей вскочил на ноги и стряхнул с
себя Элаши так, как терьер сбрасывает с себя вцепившуюся в
его шкуру крысу. Элаши откатилась в сторону, не выпуская из
рук клинка.
Пока все шло как нельзя лучше. Элаши отвлекла на себя
внимание противника. Растерявшиеся воины не могли оказать
Конану настоящего сопротивления; помимо прочего, киммериец
стоял слишком близко к ним для того, чтобы они могли
использовать против него свое оружие. Киммериец вихрем
метался меж ними, круша своим страшным мечом и древка пик и
тела воинов. Враги так и не успели прийти в себя - теперь в
живых оставались только всадник и один из его воинов.
Воин счел за лучшее ретироваться - отбросив пику в
сторону, он стремглав понеся прочь. Конан хотел было
использовать пику как копье но тут же решил, что ему скорее
следует заняться предводителем разбойников. Однако,
обернувшись, он увидел, что тот вновь оседлал своего коня.
Приподнявшись в седле, злодей вонзил каблуки в бока своего
скакуна, направив его прямо на Конана.
Киммериец отскочил в сторону и взмахнул мечом. Однако
неприятель оказался куда проворнее, чем Конан ожидал, - меч
со свистом рассек воздух, даже не оцарапав врага. Замах был
так силен, что Конан, не удержавшись на ногах, свалился
наземь. Когда же он вновь поднялся на ноги, конь уже унес
своего седока так далеко, что о погоне не могло быть и речи.
Конан угрюмо смотрел на удалявшиеся фигурки воина и
всадника. Последний на миг остановился и прокричал:
- Погоди, варвар, этот меч все равно будет моим!
Конан покачал головой. Этот странный тип минуту назад
едва не погиб, но все равно продолжает твердить о мече.
Клинок у Конана и в самом деле был знатный, да вот только
сокровищем его назвать было трудно - это был незатейливый
клинок с бронзовой рукоятью, обмотанной кожей. Похоже,
разбойник ко всему прочему был еще и сумасшедшим.
Подошла Элаши, отряхивая от грязи свой плащ.
- Ты не ранена? - спросил Конан.
- Нет. - Элаши, перестав чистить плащ, посмотрела на
киммерийца с презрением. - Ты упустил двоих.
Конан застонал.
- Не знал, что жители пустынь так кровожадны.
- Если уж что-то делаешь, то делай до конца, - фыркнула
Элаши. - Впрочем, что теперь говорить. Давай обыщем трупы.
- Это еще зачем?
- Все-то тебе объяснять надо, - вздохнула Элаши. -
По-моему, ты собирался стать вором, или я ошибаюсь? Разве у
врагов не может быть денег?
Конан покорно кивнул. В конце концов, в ее словах есть
смысл. Он стал обыскивать убитых, думая о том, почему же они
решили напасть на него. Неужели меч всему причиной?
Он решил не ломать себе голову зря. Как бы то ни было, с
врагами покончено, и говорить пока больше не о чем. Что же до
этого странного типа, то вряд ли судьба вновь сведет его с
ним.
Глава вторая
Несмотря на то, что кошельки убитых были почти пусты,
Конан без тени сомнения опорожнил их и, разделив деньги
на две равные части, отдал половину Элаши. В конце концов,
бандитам деньги были уже не нужны.
Они спустились в долину, и скоре вдалеке уже показалась
крохотная деревушка. Деньги пришлись как нельзя кстати -
теперь путники могли снять на ночь комнату и купить себе
еду. Пару дней назад у Конана было де серебряных монеты,
вырученных за шкуру убитого им огромного волка. Однако, к
несчастью, Конан потерял их, пока он и Элаши бродили по
замку колдуна, пытаясь отыскать выход. Так что в каком-то
смысле бандиты появились как раз вовремя.
Солнце стало клониться к западу. У горизонта появились
пепельно-серые облака, становившиеся с каждой минутой все
плотнее и плотнее. Небо на западе заалело. Внезапно поднялся
сильный, пронизывающий до костей ветер. Все говорило о том,
что приближается буран. Конан поежился, на минуту
представив, что непогода может застать их в дороге. До
деревни нужно было идти не меньше часа.
Деревня походила на все прочие деревни, виденные
Конаном в этих землях, Десятка два маленьких каменных
домишек, крытых дерном, плотно обступали дорогу, которая в
этом месте становилась пошире. Самым большим строением в
деревне была гостиница. Над входом в нее висела резная
вывеска, изображавшая овечку; очевидно, вывеска та
указывала и а основное занятие местных жителей. Гостиничное
здание тоже было сложено из камня. Судя по его виду, можно
было с уверенностью сказать, что за всю свою историю оно ни
разу не ремонтировалось. Окна были затянуты промасленной
кожей, сквозь многочисленные прорехи в которой лился
желтоватый свет.
Едва Конан и Элаши подошли к гостинице, пошел сильный
снег. Не прошло и минуты как вся округа оказалась
затянутой белесой вьюжно мглой.
- Не очень-то привлекательное место, - заметила Элаши.
- Выбирать не приходиться, - ответил ей Конана.
- Что верно, то верно.
Он толкнул дверь, и они оказались в гостинице. Потолки
здесь были такими низкими, что Конан легко достал бы до них
рукой. В гостиной было на удивление людно - здесь было
десятка два человек, в основном мужчины. Они сидели за
грубо склоченными столами или стояли у огромного камина, в
котором ярко полыхало толстое полено. Сводчатый проход,
открывавшийся в дальней стене, судя по всему, вел к
кладовым и к комнатам постояльцев.
Конан прикрыл за Элаши дверь, ни на минуту не сводя
глаз с посетителей. Очевидно, почти все они были местными
жителями - лица их были смуглы, а одеты они были в
пастушеские одеяния. Женщины, сидевшие здесь, были под
стать своим мужьям - такие же дородные и так же просто
одетые.
В дальнем конце залы у стола сидел человек, одетый явно
не по сезону, - на нем были короткие, по колено, штаны и
по-летнему легкая рубаха. Он был светловолос; с лица же его
ни на минуту не сходила дурацкая ухмылка. То ли пьяница, то
ли идиот, подумал Конан и перевел взгляд парочку, сидевшую
рядом с этим странным человеком.
Люди эти чрезвычайно походили на тех вооруженных пиками
воинов, с которыми ему довелось сегодня сражаться. Пик у
них, конечно, не было, зато на поясах висели мечи и длинные
кинжалы. В свете факелов, развешанных по стенам, лица их
казались особенно мрачными и зловещими.
Едва Конан успел рассмотреть присутствующих, как перед
ним вырос долговязый человек с пышной седой бородой. Вне
всякого сомнения, это был хозяин гостиницы.
- Добро пожаловать! Не угодно ли будет отужинать?
Конан кивнул.
- Угодно. И еще - мы хотели бы здесь переночевать.
Бородач энергично закивал головой.
- Как вы того пожелаете! Вы поспели вовремя - сейчас там
такое начнется!
И тут же, словно в подтверждение его слов, за дверью
завыл ветер, а через одну из щелей в комнату влетел снежный
вихрь.
- Лало! А ну-ка прикрой эту дыру! - распорядился бородач.
Худой, по-летнему одетый блондин тут же вскочил со
своего места и, извлекши из кармана рубахи иголку и нитки,
принялся накладывать на прореху заплату. Он что-то мурлыкал
себе под нос, дурацкая усмешка так и не сходила с его лица.
Конан и Элаши сели за свободный столик, стоявший
напротив камина. Бородач направился в кладовую за вином и
снедью.
Еда оказалась вполне сносной. Баранина была излишне
жирной, но не настолько, чтобы ее невозможно было есть. К
жаркому были поданы черствый ржаной хлеб и терпкое красное
вино, какое в гостиницах бывает нечасто. Элаши вынула из
ножен небольшой нож и нарезала меся ломтиками. После
кореньев и грызунов, которыми путники питались последние
ни, еда эта казалась на удивление вкусной.
За ужин бородач взял с них шесть медяков, еще четыре он
запросил за комнату. Конан хотело было поторговаться, но
потом решил, что делать этого не стоит, к тому же его уже
стала одолевать накопившаяся за день усталость. Деньгами
этими он владел всего пару часов, и потому расстаться с ними
ему ничего не стоило. Он молча заплатил за ужин и а комнату,
своей покорностью вызвав у бородача улыбку.
После третьей чаши вина киммериец позволил себе
расслабиться. Путешествие это было небогато событиями, даже
сегодняшняя стычка теперь казалась пустяком, не стоящим
внимания. За окном ярилась непогода, а он сидел в тепле -
сытый и пьяный...
И все же насладиться покоем ему так и не пришлось.
Странное дело - стоило ему хоть немного расслабиться, как
тут же начинало происходить что-то неладное.
- Разуй глаза, идиот!
Конан поднял глаза и увидел, как Лало пятится от стола,
за которым сидели воин. Судя по всему, Лало вызвал гнев
тем, что задел их стол. У одного из воинов было отрублено
ухо, у другого же в нескольких местах был сломан нос.
"Хороша парочка, ничего не скажешь", - подумал Конан.
- Простите меня, мой господин, - извиняющимся тоном
пробормотал Лало.
Кривоносый привстал.
- Ты что - издеваешься надо мной, парень? Это я, что ли,
господин?
- О сэр... понимаете... Подумайте сами - кто вы против
меня!
- Вот так-то оно будет лучше.
Лало продолжал улыбаться как ни в чем ни бывало.
- Я разумею - кто я, кто вы, - козявка - ни дать ни
взять.
Кривоносый ухмыльнулся, явно не понимая смысла
сказанного.
Теперь заулыбался и Конан.
К несчастью для Лало, Одноухий был поумнее своего
напарника.
- Слушай, да он же издевается над тобой! - взревел он.
Кривоносый замер.
- И что же ты хочешь им сказать? Что-то я никак не пойму
- куда ты клонишь?
- О, - ответил Лало. - Давненько не встречал я таких
сметливых людей! - Он на мгновение замолк, но тут же
прибавил: - Вы меня не слушайте - я еще и не такое могу
сказать!
Конан фыркнул.
- Над чем ты смеешься? - спросила у него Элаши. - Они же
этого бедолагу сейчас на куски порубят!
Конан пожал плечами.
- Это уже его проблемы. Сколь бы ни был остер язык, меч
все-таки острее.
Одноухий рявкнул:
- Идиот! Он же тебя за дурака считает!
На сей раз терпению Кривоносого пришел конец. Достав
меч из ножен, он медленно пошел на Лало.
- Я из твоей поганой башки суп сварю!
И тут Элаши схватилась за эфес своей сабли.
- Что это ты надумала? - удивленно спросил Конан.
- Здесь нет ни одного мужчины, который мог бы защитить
безобидного человека от тих скотов! Придется это делать
женщине!
Конан вздохнул. Нет, видно, не придется ему отдыхать. Он
поднялся из-за стола.
- Успокойся. Я с ними сам разберусь.
- Но ты ведь так устал.
Конан поморщился. "Кром, за что ты покарал меня? Нет,
наверное, мне следовало остаться в монастыре вместе с
покойным Сингхом и дать обет воздержания. Женщины не стоят
тех бед, которые они приносят своим явлением".
Кривоносый уставился на Конана, на миг забыв о Лало.
- Чужеземец, я бы на твоем месте в чужие дела не лез.
Конан решил воззвать к разуму мрачного воина.
- У меня сегодня был тяжелый день. И мне не хотелось бы,
чтобы он закончился кровью. Оставь Лало в покое.
Кривоносый обратил свой меч к Конану.
- Мне наплевать, какой у тебя был день. Этот выродок
оскорбил меня, и сейчас он за это поплатится!
Конан, не спешивший вынимать свой меч из ножен, глянул на
Элаши и перевел взгляд на Лало.
- Послушай, может быть, ты извинишься перед Кривоносым,
и вы разойдетесь с миром?
- Кривоносый?!! Это кого ты величаешь Кривоносым?
- Ты что - никогда не смотрелся в зеркало? - удивился
Конан.
- Боюсь, такую гнусную образину ни одно зеркало не
сможет отразить, - вмешался в разговор Лало.
- Ох, помолчал бы ты лучше, парень, - угрюмо заметил
Конан.
Заорав что было сил, Кривоносый взмахнул мечом, мечтая
только об одном - отрубить голову дерзкому обидчику.
Конан выхватил меч из ножен, и в тот же миг Одноухий
метнул ему в голову бутыль с вином.
Сколь ни совершенна была реакция киммерийца, но отбить
мечом бутыль и одновременно подставить свой меч под удар
Кривоносого не мог даже он. Бутыль разлетелась вдребезги,
клинок же Кривоносого опустился на голову несчастного
Лало...
Но нет! удар не достиг цели! Чудесным образом Лало ушел
из-под него, и меч вонзился в стол, да так, что Кривоносый,
как он ни старался, не мог выдернуть его оттуда.
Дальнейшее выглядело не менее странно. Лало схватил
Кривоносого за запястье и резко присел, одновременно
повернувшись вокруг собственной оси. Кривоносый завопил и,
перелетев через своего тщедушного соперника, ударился головой
о стену.
Конан изумлялся бы еще долго, но тут Одноухий, по-волчьи
завыв, занес меч над головой и бросился на него. Он сделал
это зря и тут же поплатился за свою ошибку. Конан резко
выставил вперед руку с мечом, метя противнику в грудь, и тот,
налетев на клинок, тут же осел. Острый как бритва меч
Конана пронзил врага насквозь. Киммериец выдернул из
бездыханного тела клинок и, вытерев его о неприятельских
плащ, верну в ножны. В том, что Одноухий мертв, он нисколько
не сомневался.
"Вот тебе и мирный вечер", - с тоской подумал киммериец.
Лало и Элаши разглядывали Кривоносого. Видно было, что шея
того сломана, скорее всего, у него был проломлен и череп.
Кривоносый лежал совершенно неподвижно.
- Он мертв, - прервала молчание Элаши.
Конан подошел к ним. Все прочие посетители сидели
совершенно неподвижно, боясь даже пошевельнутся.
- Что-то не доводилось мне видеть такой борьбы, -
заметил Конан. - Чудеса да и только.
Улыбка Лало стала еще шире.
- Меня научили этому в Кхитае. Я прожил там несколько
лет. Сами китайцы называют эту борьбу джит-джит. Если
ты овладел ею, тебе не страшен никто. При этом ты можешь и
не обладать особенной силой.
- Любопытно, - задумчиво произнес Конан. - Но, думаю,
ты сам повинен в том, что тебе пришлось демонстрировать
перед нами свое искусство.
- Все правильно, - согласился Лало. - Видишь ли, на мне
лежит проклятье... - Он посмотрел на лежавшие перед ним
трупы. - Я справился бы с ними и сам, и все же я вам
благодарен за поддержку. Может быть, вы позволите присесть
за ваш столик?
Конан посмотрел на Элаши. Недолго думая та кивнула. Ну
конечно же... придется согласиться и ему. Впрочем, Конан был
заинтригован Лало не меньше, чем Элаши.
- Я рос в горах на востоке Заморы, - начал свой рассказ
Лало. - Я был совсем еще ребенком, когда местный колдун
ополчился на моего отца. Он был чрезвычайно искусен, этот
маг. Ему ничего не стоило иссушить посевы или наслать порчу
на наш скот или на нас самих. Но он решил поступить иначе.
Он наложил проклятье на меня и моих братьев.
Лало на минуту замолчал и приложился к кружке с вином,
Улыбка не сходила с его лица.
- Мои братья, - а их у меня было трое - умерли в течение
двух лет, не выдержав тяжести проклятия. Я же покинул отчий
дом и через Восточную Пустыню перебрался в Кхитай. Однако и
это не помогло мне - чары от этого ничуть не ослабли.
Элаши ловила каждое слово Лало. Конан же почувствовал
себя не в своей тарелке. Магия и все связанное с нею пугали
его. Впрочем, он продолжал слушать рассказ Лало с интересом.
- Именно там, в Кхитае, - продолжал Лало, - я и изучил
ждит-джит. Кхитайцы - большие мастера по этой части.
Проклятье, однако, заставило меня покинуть и их
гостеприимные земли. Я не могу долго находиться в одном
месте - больше пары недель меня никто не выдерживает.
- Что же это за проклятье? - спросил Конан.
- Я всегда улыбаюсь, - ответил Лало. - И я не могу не
подшучивать на другими. Ну это так - к слову; тебе, Конан,
этого не понять.
- Что ты хочешь этим сказать? - нахмурился Конан.
Элаши легко тронула его за руку.
- Проклятье, Конан.
Конан взял себя в руки.
- Куда уж мне с моими цыплячьими мозгами.
Улыбающийся человек вздохнул.
- Что верно, то верно. Лишить меня колкостей все равно,
что заставить женщину замолчать. Ты можешь себе то
представить?
- Как это ужасно! - пробормотал Элаши.
- Вы вступились за меня, не испугавшись и головорезов
Харскила, а я, признаться, могу и вам наговорить такого, от
чего у вас голова кругом пойдет.
- Кто такой этот самый Харскил? - спросил Конан.
- Он скорее не "кто", а "что", - ответил Лало. - Харскил
Лоплейнский - гермафродит: он и не женщина, и не мужчина.
Элаши вздрогнула.
- Вы что, встречались с ним? - удивленно спросил Лало.
- Да, - кивнул Конан. - Он и его люди устроили на тропе
засаду. Послушай, Лало, а он случаем не сумасшедший?
- Сумасшедший? Да ты, я смотрю, и впрямь идиот!
Конан вспыхнул, но тут же совладал с собой, вспомнив о
проклятье, наложенном на этого бедолагу.
- Этот самый Харскил решил во что бы то ни стало
завладеть моим мечом. Из-за этого он лишился всех своих
людей.
- Вот оно в чем дело! Нет, к сожалению, это не так - его
рассудительности и расчетливости позавидовали бы и кхитайцы!
Харскил тоже проклят, но повинен в этом он сам. Некогда он
был парой любовников - мужчиной и женщиной. Изведав все
мыслимые утехи, они решили прибегнуть к магии, чтобы
испытать то, что обычно неведомо людям. Они выкрали у
колдуньи книгу, но, творя заклинания, в чем-то ошиблись.
Вряд ли они хотели сблизиться настолько.
- Понятно, - кивнула Элаши. - Но только при чем здесь
меч Конана?
- Все очень просто. Существует особое колдовство,
которое может позволить Харскилу вновь стать мужчиной и
женщиной. Одна из непременных его принадлежностей - меч
смельчака, обагренный его кровью. Как, наверное, вы
понимаете, смельчаки в наших краях давно перевелись, теперь
он охотится за чужеземцами.
- У меня было такое чувство, что ему нужен не только
меч, - пробормотал Конан.
- Только не подумай, что он решил мозгов у тебя
призанять, - усмехнулся Лало. И тут же добавил: - Ты
только на меня не обижайся.
Конан покорно кивнул. В конце концов, от Элаши ему
доводилось слышать и не такое.
Лало сообщил им о том, что ему пришло время уходить
отсюда. Конан и Элаши тоже не собирались задерживаться
в этой деревушке. Лало посоветовал Конану быть настороже.
Харскил имел возможность убедиться в отваге киммерийца и
потому мог избрать его очередной своей жертвой.
Конан и Элаши направились в отведенную для них комнату.
- И как то ты стерпел все эти оскорбления? - подивилась
Элаши.
- Я все думал о том, почему это он тебя решил не
трогать, - невозмутимо ответил Конан.
- У него была мишень покрупнее, - фыркнула Элаши.
- Поразительно - до чего же вы руг на друга похожи! Вот уж с
кем бы ты ладила, так это с ним.
Элаши вдруг разобиделась. Конан же даже бровью не повел
- он уже начинал привыкать. Однако, стоило ему лечь на
кровать, как она легла рядом, тут же забыв обо всех своих
обидах. Конан покачал головой и довольно хмыкнул.
Глава третья
Глубоко во чреве Гроттериума Негротуса Катамаи Рей
положил перед собой волшебную кварцевую пластинку.
Уставившись в магический кристалл недвижным взглядом, он
сосредоточил все свои мысли на будущем.
Кристалл побелел, словно наполнившись туманом, и
неожиданно у самого его края появилось мужское лицо.
Голубоглазый, черноволосый мужчина смотрел прямо в глаза
Рею, и не подозревая о том, что за ним кто-то наблюдает.
Рей сделал на кристаллом несколько пасов, но тот
продолжал оставаться молочно-бледным. Он повторил пассы
несколько раз, но это ничуть не прояснило картину - как и
прежде, видна была только голова мужчины.
- Чтоб ты треснул, камень проклятый!
В ответ на проклятье кристалл померк так, что
разглядеть на нем что-либо было уже решительно невозможно.
Извергая проклятья, Рей отвернулся от упрямого камня На
сей раз ему удалось увидеть хотя бы это, обычно камень
и вовсе отказывался повиноваться. Теперь он знал, что
угроза его владычеству исходит от этого молодого человека.
Ну что ж, он знал, как приготовиться к встрече с ним.
- Виккель!
Тут же послышалась тяжелая поступь. В пространстве,
залитом призрачным зеленоватым светом, появилась странная
фигура в полтора человеческих роста высотой. У твари был
всего один глаз, отсвечивающий алым и расположенный в
середине крутого лба. Горб на спине походил на горбы
верблюдов, живущих в Южных Степях на границе Стигии и
Пунта. Виккель был лыс, но бородат, единственным его
одеянием была набедренная повязка. Могучие руки горбуна
свешивались едва ли не до самой земли.
- Слушаюсь, Хозяин, - сказал горбатый циклоп. Голос
его походил на треск, с которым рвется парусина.
- Отправляйся в Северные Палаты, - приказал Рей, - и
приготовься к приему гостей. Любой, дерзнувший ступить на
заповедные тропы, должен предстать передо мной.
- Слушаюсь, Хозяин! - ответил циклоп, поклонившись
своему господину так, что его руки коснулись пола. Он
развернулся и поспешил выполнять приказ.
- Путники нужны мне живыми, - прокричал Рей ему
вдогонку. - Ты слышишь, Виккель, - живыми!
Чунта сняла со стены свой магический жезл и подошла к
столу. Перед ней лежал Червь Гигантус, походивший на
тысячекратно увеличенного земляного червя, выкрашенного
фосфоресцирующей белой краской. Понять, где у него морда,
было непросто, - колдунья привыкла считать головой тот
конец, на котором виднелось несколько серых пятнышек. Червь
длиною в три человеческих роста и толщиной в винную бочку
слегка подрагивал, подобострастно внимая своей госпоже.
- Дик, - сказала она, - отправляйся в Северные Пещеры. В
недалеком будущем там должен появиться тот, кто представляет
для нас немалую опасность. Мы должны пленить этого человека,
и для этого нам придется потрудиться. Ты должен привлечь на
нашу сторону как можно больше союзников - это и Вампиры, и
Белые Слепыши, и Прядильницы. Ты можешь обещать им все что
угодно. И еще - мы должны опередить этого проклятого
колдуна, ты понял?
Говорить червь не умел, однако он заизвивался так, что
снизу послышалось ясное "Ес-с-сть!", произведенное трением
кольчатого тела о каменный пол.
Стоило червю уползти, как Чунта, опершись на свой
волшебный посох, задумалась. Картины, рисовавшие ей, были
донельзя странными. Опасность, судя по всему, исходила от
обычного человека. Она могла понять только это, лица же
Врага Чунта, как ни силилась, увидеть не могла. Ну что ж, ей
придется прибегнуть к помощи магического кристалла. Процедуры
с кристаллом сопряжены с известным риском, но в такой
ситуации можно было и рискнуть. Знамения говорили о том,
что надвигается нечто грозное и по-настоящему страшное и
потому ей следовало прибегнуть к решительным действиям. Да,
она не станет мешкать и прямо сейчас обратится к кристаллу.
Замок Харскила стоял на самой вершине отвесной скалы
куда не забрался бы и горный козел. Хозяин замка стоял перед
огромным зеркалом и изучал свое отражение. Впервые за многие
годы он почувствовал нечто, отдаленно напоминавшее надежду.
Неужели этот варвар, которого они встретили на тропе,
станет тем, кому суждено снять проклятье? В том, что он
по-настоящему отважен, сомнений быть не могло - не
колеблясь, варвар выступил против шестерых. Теперь еще и
эта история в гостинице, где, вступившись за незнакомого
ему человека, он расправился с одним из лучших его,
Харскила, воинов.
Отражение в зеркале согласно кивнуло. Именно этого меча,
обагренного кровью своего владельца, он ждал вот уже
пятнадцать лет. Если этот варвар, которого, говорят, зовут
Конан, окажется в его руках, они вновь станут такими, какими
были прежде.
Да. Думать об этом было приятно. "Скоро он окажется у
меня, - сказал себе Харскил. - Два десятка наших людей уже
готовы к выступлению. Пусть даже большая часть из них
погибнет, но я все же завладею этим мечом и пущу кровь
этому варвару!"
Харскил едва заметно улыбнулся.
Деревня утопала в снегу. На небе вновь не было ни
облачка, и снег сверкал так, что резало в глазах.
Конан и Элаши покинули гостиницу ближе к полудню.
Накормив их сытным завтраком, хозяин принес теплую высокую
обувь, в которой можно было уверенно идти по сколь угодно
глубокому снегу.
- Я думаю, нам следует идти коротким путем, о котором
говорил хозяин, - сказал Конан.
Элаши покачала головой.
- Разве ты не слышал о том, что там то и дело появляется
какое-то чудовище?
- О чем ты говоришь? Чтобы я, Конан Киммерийский,
сделал крюк из-за какой-то там собаки, охраняющей тропу? -
Он похлопал рукой по ножнам. - Этим самым клинком я уложил
пещерного волка, так что с псом этим я справлюсь и подавно.
- С чего ты взял, что это пес?
- Ну а кто же еще? Может быть, гусь? представляешь, как
бы мы тогда отобедали? - Конан рассеялся.
Элаши промолчала. Конан мысленно поблагодарил Крома за
его великодушие.
Путники шли по тропе, увязая в снегу по колено. День
выдался морозным, и снег громко скрипел под ногами. Конан
чувствовал себя прекрасно - он хорошо отдохнул за ночь и
наелся до отвала за завтраком. Еще пара ней, и они покинут
Карпашские горы Коринфии и окажутся на бескрайнем плато
Заморы. Оттуда до Шадизара рукой подать - всего пара недель
ходу. Если посчастливится, он выкрадет у местных пастухов
пару жеребцов и тогда отправит Элаши на юг, сам же займется
серьезным промыслом. Мысль об этом придала Конану сил.
Двадцать всадников ждали команды ступить. Кони
переминались с ноги на ногу, храпя и прядая ушами. Над
их головами клубились облачка пара.
Во двор на своем вороном жеребце выехал сам Харскил. Он
остановил коня и обратился к воинам,
- Мне нужен и этот человек, и его меч. Я обещаю мешок
золотых тому, кто приведет его ко мне. Если же ему удастся
убежать - ни одному из вас не сносить головы. Все понятно?
Воины согласно закивали.
- Вот и прекрасно. Мы едем в деревню прямо сейчас!
Харскил и его отряд выехали из ворот замка и поскакали
по тропе, заметенной снегом.
Через три часа после выхода из деревни Конан и Элаши
решили подкрепиться. Вяленая баранина, прихваченная ими
в гостинице, была излишне солона, но с вином, налитым
хозяином во флягу, можно было съесть и не такое. Отдых был
недолгим - Конан рассчитывал оказаться к вечеру по ту
сторону перевала, дорога же им предстояла неблизкая.
Горбун Виккель брел по узким коридорам, шлепая прямо по
лужам, в которых то и дело что-то побулькивало. В Северные
Палаты вел добрый десяток путей. Путь, выбранный им, самым
коротким не был, однако он был самым удобным - все прочие
туннели были куда уже этого. Там чего доброго и застрянешь.
Хозяин ох как не любит, когда слуги его подводят. Виккель
был первым помощников Катамаи Рея. Его предшественник чем-то
разгневал хозяина, и тот без лишних слов превратил его в
зловонную лужицу. Первым заданием, данным Виккелю, как
новому первому помощнику, было - вытереть лужицу,
оставшуюся от его предшественника. Тем самым ему был дан и
первый урок - с хозяином шутки плохи. Владения же Катамаи
Рея были весьма обширны - он властвовал над доброй половиной
пещеры.
Вспомнив эту историю, Виккель решил прибавить шагу.
Если он подведет хозяина, лучше ему не возвращаться сюда
вовсе. Мысль об этом приходила ему уже не впервые.
Дик старался ползти как можно быстрее. Он полз
по-змеиному, слегка приподняв над землей свою
маловыразительную голову.
На ходу он раздумывал о том, что же он может предложить
прочим разумным обитателям Гроттериума Негротуса. Крылатые
Вампиры озабочены только пропитанием и продолжением рода. Но
с ними можно договориться - им всегда места не хватает. Он
может предложить им одну из гигантских пещер на западе -
пусть себе плодятся. Чунта придерживала эту пещеру пустой
для каких-то своих целей, Вампиры давненько зарились на нее.
Прядильницы - те привыкли сидеть на одном месте. Оттого
они всегда такие худые. Если Чунта поставит их на паек,
они для нее что угодно сделают.
А что же преложить Белым Слепышам? С ними сложнее всего.
Эти грязнули только с циклопами и водятся. Этим от Чунты
ничего не надо. А сколько уже червей погибло от их
каменных ножей - подумать страшно! Лучше к этим подонкам и
не приближаться.
Дик видел Чунту такой возбужденной только однажды - в
тот день, когда он и другие черви доставили к ней путника,
невесть как попавшего в пещеру. Ликованию ее не было
предела, да вот только хлопоты ее вышли несчастному путнику
боком - он и недели не протянул и в итоге достался червям.
Быть может, она и нового путника им отдаст? Впрочем, об этом
думать пока рано - его еще надо поймать...
Дик пополз быстрее. Ни в коем случае нельзя упустить
этого человека. Ни в коем случае. Если он сделает
что-нибудь не так, Чунта его самого другим червям скормит.
Солнце стало опускаться за горную цепь, лежавшую на
западе. Все это время путь был однообразен и скучен.
Единственным встреченным ими живым существом был горный
козел, изумленно взиравший на них со скал. Через час должно
было уже стемнеть.
Неожиданно из-за огромного камня, лежавшего у самой
тропы, вышло чудище.
Конан и Элаши застыли. Размером чудище было с лошадь,
но на лошадь оно походило разве что количеством ног. Такого
нельзя было увидеть во сне - тварь эта была похожа
одновременно на собаку, на кошку и на крысу. Голова у чудища
была скорее собачья, чем кошачья, тело - тоже, хотя
покрывавшая его полосатая шелковистая шкура скорее была
кошачьей. Длинными были и лапы чудища, заканчивающиеся
четырьмя пальцами с черными когтями. Чудище засопело и
отрывисто по-медвежьи рявкнуло.
Не отводя глаз от этого несуразного создания, Элаши со
злобой забормотала:
- Пожалуйста - вот тебе и собака! Или это больше похоже
не гуся - жирного такого гуся, - а? Ну, Конан, не думала я,
что ты настолько легкомысленен и туп!
- Ты бы лучше клинок свой достала, - процедил сквозь
зубы Конан, взявшись за рукоять своего меча.
Чудище вновь рявкнуло по-медвежьи и принялось
принюхиваться. Конан решил не спешить. Ветер дул в
спину зверю, ибо запах его бил в ноздри. Судя по всему,
зверь плохо видел и полагался в основном на нюх.
- Похоже, он нас не видит, - шепну Конан на ухо Элаши. -
Если мы будем стоять неподвижно, он потеряет к нам всякий
интерес и уйдет.
- Я полагаю, нам придется стоять здесь до самой смерти.
- Хорошо, что предлагаешь ты?
- Почему ты в подобных ситуациях всегда обращаешься ко
мне за советом? - прошипела Элаши.
- Ты говори погромче - он на ухо туговат.
Элаши вспыхнула, но тут же замолчала. Они вновь обратили
взоры на диковинное чудище.
Оно было явно растеряно. Чудище вертело своей огромной
головой из стороны в сторону, то и дело принюхиваясь. Оно
явно не видело их, хотя находилось на расстоянии тридцати
шагов.
Конан было вновь потянулся за мечом, но тут же заставил
себя замереть. Лучше немного подождать, сразиться с ним
он всегда успеет.
Всадник спешился и склонился над следом.
- След совсем свежий, мой господин. С тех пор, как они
здесь прошли, прошло минут десять, не больше.
Харскил довольно улыбнулся.
- Ну что ж, вперед!
- Ты не можешь призвать на помощь каких-нибудь богов? -
шепотом спросила Элаши.
- Только Крома, - ответил Конан. - Да вот только вряд
ли он нам поможет. Он помогает человеку при рождении,
потом же предоставляет его собственной судьбе.
- Ну и выбрал же ты себе бога! - фыркнула Элаши.
- Во-первых, я его не выбирал. А во-вторых, он другим и
не может быть - он так же суров, как суров наш край.
- Мои боги помогают отыскать воду или наводят на след
добычи, - прошептала сокрушенно Элаши. - О подобных тварях
они ни не слышали.
Зверь тем временем сел на задние лапы, продолжая
смотреть в сторону затаившейся парочки.
- Отчего бы ему не подойти к нам поближе! Тогда он и
рассмотрел бы нас получше.
- Ты ему об этом скажи.
- Не можем же мы торчать здесь вечно, - зашептал Конан,
слегка оживившись. - Давай попробуем сделать то же, что и
вчера. Я пойду прямо на него, а ты зайдешь к нему с тыла, а?
- Идея что надо, - ответила Элаши.
Конан не смог сдержать смешок. "На сей раз она со мной
не спорит", - подумал он.
- Кое-что меня в этом плане смущает, - продолжил
киммериец. - Если я двинусь, он может заметить нас обоих.
И еще неизвестно, кого он изберет себе в жертву.
Подумав пару секунд, Элаши ответила:
- Сказать честно, мне твой план и вовсе не нравится. Уж
лучше, взяв в руки оружие, напасть на него.
- Все правильно, иначе мы просто превратимся в ледяные
статуи. Ты готова?
- Нашел о чем спрашивать!
- Ну что ж. Тогда вынимай свою саблю.
Стоило Конана и Элаши выхватить клинки из ножен, как
зверь поднялся на ноги. Пару раз рявкнув, он ощетинился и
утробно зарычал. И тут люди услышали совсем иные звуки.
- Вот где они!
Обернувшись, Конан увидел всадников, несущихся прямо на
них.
- Кром! Это еще кто?
Элаши решила не ломать себе голову зря и нырнула в
кусты, росшие у самой дороги. Конан последовал ее примеру.
В тот же миг чудище ринулось вперед и бросилось на
всадников.
Горы огласились воплями людей, медвежьим ревом и храпом
коней.
Чудище ударом лапы выбило из седел сразу трех седоков и
тут же растерзало их в клочья. Прочие стали метать в него
пики, но от этого монстр пришел в еще большее бешенство.
Поодаль стоял вороной жеребец, на котором сидел не кто
иной, как Харскил. Размахивая руками, он что-то кричал
своим людям.
- Как хорошо, что мы оттуда ушли, - шепнул Конан.
- Еще бы! - согласно кивнула Элаши.
Они поспешили прочь, подальше от тропы.
Минут через десять они становились, чтобы перевести дух.
- Ох и достанется же Харскилу! - сказал Конан. - Мало
того, что он половину своих людей потеряет, он теперь и
нас не сможет найти! Уже совсем темно.
Элаши кивнула.
- Лало был прав - Харскил действительно стал охотится за
тобой.
- Кто его знает? У тебя, в конце концов, тоже есть
клинок.
Элаши хотела было что-то сказать, но передумала,
неожиданно о чем-то задумавшись.
- Я думаю, нам следует идти и ночью, - предложил Конан.
- К утру мы спустимся на плато, где нас уже никто не отыщет,
- вот только следы нам придется заметать.
- Ты думаешь, опасность уже позади?
- Я в этом нисколько не сомневаюсь, - улыбнувшись,
ответил Конан.
И в тот же миг земля под ними разверзлась, и они
рухнули в бездонный провал.
Глава четвертая
К счастью, они свалились в подземное озерцо. Конан с
головой погрузился в ледяную воду, но тут же коснулся ногами
дна. Вода доходила ему до груди. Вода забурлила, и над ее
поверхностью на миг появилась головка Элаши. Чему Элаши не
могла научиться в родных пустынях, так это плаванью. Конан
схватил свою спутницу за руку, и женщина тут же вскарабкалась
на него, обвив ноги вокруг его талии и сцепив руки на его
могучей шее.
Киммериец стал осматриваться. Озерцо было совсем
крошечным, он стоял на дне затопленного подземного туннеля.
О том, чтобы забраться наверх, не могло идти и речи -
отвесные стены были выглажены дождем и ветром до блеска.
Летать же не мог и Конан.
С каждой минутой становилось все темнее. Им нужно было
найти выход прежде, чем провал погрузится во тьму. Конан
направился к ближнему берегу.
- Кром!
Элаши вздрогнула и посмотрела ему в глаза.
- Что такое?
Кивком головы Конан указал в глубь пещеры. Элаши
обернулась и стала всматриваться во тьму.
В дальнем конце туннеля появилось десятка два странных
существ. Белые приземистые твари больше всего походили на
обезьян с огромными ослиными ушами. Глаз у них не было.
- Митра! - изумилась Элаши.
Становилось все мельче. Конан ускорил шаг, надеясь
добраться до берега прежде, чем их заметят эти диковинные
создания. Элаши выпустила его шею из рук и теперь шла
рядом. В руке она сжимала саблю. Озерцо осталось позади,
теперь они шли по затянутому сырым илом дну туннеля.
- Может быть, они и добрые, - неуверенно предположила
Элаши.
- Может и добрые, - согласился Конан, - а может и нет. В
любом случае мы должны быть настороже.
С этим Элаши спорить не стала.
Белые безглазые создания подходили все ближе.
Харскил был вне себя от ярости, еще бы - шестеро его
людей погибли, двое были при смерти, трое - тяжело ранены.
В его распоряжении оставалось всего девять воинов,
сумевших-таки добить эту мерзкую тварь. Варвар и его
спутница куда-то провалились. Оставалось ждать утра и
надеяться на то, что беглецы не ушли слишком далеко. Черт
бы побрал этого зверя! Ведь они уже настигли их! О
Вездесущий и Всемогущий, помоги же мне!
Виккель подтачивал своды туннеля, готовя людям еще одну
ловушку, когда в узкую подземную залу вбежал Белый Слепыш.
Наткнувшись на тяжелую лестницу, на которой стоял циклоп,
Слепыш замер.
- Идиот! - заорал Виккель, едва не шлепнувшись вниз.
Белый Слепыш что-то затараторил. Он говорил на своем языке,
которого Виккель так толком и не выучил.
- Что ты болтаешь? говори помедленнее!
Слепыш повторил сказанное еще раз, и теперь Виккель
кое-что понял. Тот человек, который им был нужен, попал
в ловушку!
Виккель сбежал по лесенке вниз. Он и не думал, что им
так повезет! То-то волшебник будет доволен.
- Ну и где же он?
Белый Слепыш уверил циклопа, что человек находится у
них в руках. Десятеро его братьев окружили пленника, и
сейчас, наверное, он уже находится в одном из главных их
залов.
- Как ты меня обрадовал! - воскликнул Виккель и
поспешил за Слепышом.
Дик узнал о происшедшем от огромной Летучей Мыши,
которая покачивалась на соседнем сталагмите. Дик не
очень-то верил мышам, зная, что те могут продаться кому
угодно, но в данном случае служили они Чунте, и потому в
правдивости их можно было не сомневаться.
Дик потерся брюхом о скалу:
- Ты в-в-в эт-том ув-верен?
Летучая мышь утвердительно кивнула. Пара людишек попала
в ловушку. Одноглазого: рослый самец и молодая самочка.
Дик возбужденно задвигался:
- Чт-то с-с-с ними б-было да-дальше?
Этого мышь точно не знала. Разведчик доложил о том, что
создания эти окружены Белыми Слепышами, которые, судя по
всему, хотят пленить их.
- Ч-ч-черт!
Жирное тело Дика стало подергиваться. Если люди попадут
к Одноглазому, госпожа церемониться не станет. Скорее
всего, она зашвырнет бедного червя в какую-нибудь штольню.
От этой мысли Дику стало не по себе. Необходимы решительные
действия! В этой части пещеры полно Прядильщиц, к ним-то ему
и следует обратиться. Иначе песенка его будет спета. Жизнь
Дика стоила теперь не больше, чем помет этой самой летучей
мыши!
Одна из белых тварей неуклюже метнулась к стоящим в
полутьме людям. Намерения ее явно не были дружественными.
Конан отступил на шаг назад и взмахнул мечом. Клинок
угодил безглавой твари в бок и рассек ее надвое. Слепыш
рухнул в лужу у самых ног Конана. Свет быстро мерк, но алое
пятно на камнях было пока вполне различимым.
Собратья поверженной твари вели себя осторожнее. Они
взяли Конана и Элаши в кольцо и застыли.
И тут киммериец заметил странную вещь. Чем темнее
становилось небо у них над головами, тем ярче разгорались
стены и своды туннеля, погружавшие подземелье в призрачный
зеленоватый свет.
Безглазые твари нападать пока не спешили, и Конан
решил, что ему и Элаши лучше отступить. Он сказал ей об
этом.
- И как же ты это сделаешь? перелетишь через чудовищ?
- Ну зачем же, - ответил Конан, крепко сжав в руке
рукоять меча. - Мы попробуем прорваться сквозь их ряды.
Вход в туннель охраняют всего трое. Ты возьмешь на себя
правого, я же займусь двумя другими.
Элаши облизнула губы, вздохнула и согласно кивнула
головой.
- Вперед!
Они бросились на стоявших перед ними тварей. Противник
Элаши тут же бежал, прочие же двое стали драться, пытаясь
отскочить к стене и тем самым уйти с пути Конана.
Ударившись головами, они повалились наземь, и Конан, легко
перепрыгнув через них, побежал вслед за Элаши.
- Ну и воины! - фыркнула Элаши.
Конан что-то хмыкнул в ответ, понимая, что теперь
бежать им придется долго.
За спиной раздавался топот ног нескольких десятков
белых тварей.
Виккель стоял над поверженным телом Белого Слепыша.
Скорбно кивнула, он перевел взгляд своего единственного
алого глаза на двух Слепышей, сидевших на земле и
потирающих головы.
- Что с людьми? - наконец спросил Виккель.
Слепыши забормотали что-то невнятное. Эти двое, мол,
оказались страшными чудищами. Они убили одного из их
братьев, растерзав его своими гигантскими когтями, и
пытались сделать то же самое с другими.
- Мы оказались на их пути, - говорили Слепыши, - и они
отбросили нас в сторону с такой легкостью, словно мы
какие-нибудь паучки. Мы пытались хоть как-то противостоять
им, но против них...
- Достаточно, - сухо сказал Виккель. - Иными словами,
вы их упустили.
- Наши братья отправились в погоню за ними, - в один
голос сказала Слепыши.
- Молитесь, чтобы они их поймали! - мрачно сказал
Виккель. - Если людям удастся бежать, это будет стоить
мне жизни. Но в царство теней я отойду не один - вас я
прихвачу с собой!
Разрази гром этих бестолковых слуг! Виккель направился
в том же направлении, в котором скрылись беглецы. Он уже
знал о том, что колдунья направила на поимку беглецов одного
из своих жирных червей. Если люди попадут к ней, господин,
не раздумывая ни минуты, обратит его в грязную лужицу. Ну
что ж, ему не оставалось ничего иного, как только опередит
слуг колдуньи и доставить этого человека к Рею. Вот только
как это сделаешь...
Дик добрался до того места, где стены туннеля
расходились, и уставился на лежавший в луже труп Белого
Слепыша.
Летучая мышь, с которой он недавно беседовал, слетела
вниз и присела на камень, хищно глядя на бездыханное тело.
- Зря б-бес-спокоишься, - прошуршал Дик. - Из н-него
п-п-почти вся кровь в-вытекла.
- Лучше что-то, чем ничего, - сказала мышь ему в ответ.
Если могучий Дик поможет ей перенести тело на берег, она
расскажет ему кое-что интересное.
Дик побагровел от гнева и едва удержался от того, чтобы
не швырнуть в летучую мышь камнем. И тут ему в голову
пришла неплохая идея. Он приподнял свой хвост и резко
опустил его в лужу. Снопы брызг окатили стены пещеры,
волны же вынесли тело Слепыша на берег. В то же мгновенье
мышь слетела с камня на труп и приступила к трапезе.
- Т-ты ч-чт-что-т-то х-хотела с-сказать, - закрутившись
на месте, проскрипел Дик.
Вампир извлек из бездыханного тела перепачканный кровью
хоботок си согласно кивнул. Дику нужны эти двое, что
свалились в пещеру час назад? Они смогли бежать от Белых
Слепшей и Одноглазого. Они побежали в ту сторону.
Дик не мог поверить в неожиданно привалившее ему
счастье. Неужели людям действительно удалось бежать? Если
это правда, то он, Дик, теперь сможет поймать их! Дик
поспешил вслед за беглецами. Недавние страхи совершенно
оставили его.
Катамаи Рей сидел в своей палатке, ожидая вестей от
слуг, посланных на поимку человека. Вначале он поручил
Виккелю тут же отправить непрошеного гостя на тот свет, но
затем передумал и решил прежде допросить его. Вряд ли
человек мог стать причиной всех тех бед, которые, если
верить магическому кристаллу, угрожали владениям Рея. Скорее
всего, этот человек был послан сюда другим волшебников или
полководцем великой армии; разумеется, его надлежало убить,
но лишь после того, как он расскажет всю правду. Колдун знал
немало заклинаний, определенным образом воздействующих на
человеческие органы и кровь, и потому нисколько не сомневался
в успехе. Чародей самодовольно улыбнулся. Скоро этот
инцидент будет исчерпан, и тогда он сможет вновь заняться
одной мерзкой ведьмой.
Чунта прикладывала горящий алым светом магический рубин
к разным частям своего тела, постанывая от наслаждения.
Камень ничего не говорил ей о том, когда же Дик приведет
пленников. Однако теперь она знала, что людей в пещере трое
или даже четверо. Ничего хорошего этого не предвещало. И
одного было более чем достаточно. Теперь она должна
позаботиться о том, чтобы об этом не узнал колдун.
Она улыбнулась, глядя на залитые призрачным светом стены
залы. Кристалл поведал о том, что грядущие события так или
иначе вязаны с мужчиной, отличающимся необыкновенной силой.
О. как давно у нее не было мужчины! А этот силач так молод,
так горяч... Если ей удастся заманить его в постель, она
станет сильной как никогда. Сенша заключит их в свои
объятия, и мужское существо сольется с нею и физически и
духовно. От нетерпения Чунта не находила себе места.
Конан и Элаши, пытаясь уйти от преследователей, бежали
по каменным коридорам, скалившим острые каменные зубья
сталактитов и сталагмитов. Все глубже спускались они, все
холоднее становился воздух.
Где-то вверху ночь раскинула свое эбеновое покрывало над
миром, здесь же, в чреве годы, все было залито ровным
призрачным светом.
Глава пятая
Утреннее солнце озарило своими лучами гребень горы, тут
же вспыхнувший слепящим белым пламенем. Сидя в седле,
Харскил наблюдал за одним из своих слуг, склонившимся над
зияющим среди снегов черным провалом. Два других воина,
крепко схватив первого за ноги, на миг опустили его вниз и
тут же извлекли наружу. Воин поднялся на ноги и подошел к
Харскилу.
- Там пещера. Тропа идет через это самое место, так что
они, скорее всего, туда и свалились. Глубина там приличная,
но внизу, если я не ошибся, вода.
Харскил заерзал в седле, отозвавшемся пронзительным
скрипом.
- Ну а следов их ты не заметил?
- Никак нет, мой господин.
- А могли они остаться в живых после такого падения?
Может быть, там слишком мелко?
Человек пожал плечами:
- Не могу знать, мой господин.
Легким кивком головы Харскил указал воинам, стоявшим за
спиной его собеседника, на черный провал. Те поняли его без
слов. Не успел воин, беседовавший с Харскилом, опомниться,
как его схватили за руки и силой потащили к яме. Завопив,
воин полетел вниз; раздался плеск воды, и через миг
послышалась отборная ругань.
- Нда, - задумчиво протянул Харскил. - Похоже, ничего
страшного не случилось и с ними. Ну что ж. Тогда нам следует
подумать о лестнице и факелах. Мы отправимся вслед за ними.
Воины заметно нервничали, но Харскил не обращал на них
ни малейшего внимания. Он знал, что делает. Без Конана
ему было не обойтись - ему нужны были его меч и его кровь. И
тогда он вновь станет самим собой, их вновь станет двое!
- Вы что - не поняли меня? - прикрикнул он на воинов.
Уже через час было опущено некое подобие лестницы.
Оставив одного из своих людей наверху, дабы тот охранял
коней, Харскил и его воины стали спускаться в пещеру.
Безглазые преследователи не отставали от беглецов ни на
шаг, хотя явно уступали в скорости. Они прекрасно
ориентировались в подземном лабиринте и выигрывали время,
спрямляя путь там, где Конан и Элаши петляли. Людям пока
везло - туннель шел все дальше и дальше, причем бежать по
нему пока было не сложно.
И тут удача, похоже, изменила им. Сделав очередной
поворот, они оказались у развилки. Путь, шедший направо,
тут же становился таким узким, что по нему можно было разве
что ползти. Левый туннель был куда шире, но одна из стен
его была совершенно скрыта низвергающимися откуда-то сверху
потоками воды. Дно туннеля было затоплено водой, о глубине
же этого подземного озера можно было только гадать, ясно
было лишь то, что глубина была явно немалой. Элаши
совершенно не умела плавать, и потому путь этот тоже казался
сомнительным.
- Надо вернуться немного назад и пойти по другому
туннелю, - словно разгадав мысли Конана, сказала Элаши.
- Слишком поздно, - отозвался киммериец. - Они уже
совсем рядом. - Он вынул из ножен свой меч. - Похоже, здесь
нам придется держать оборону.
Элаши кивнула и тоже взяла в руки клинок. Она и Конан
стояли бок о бок, готовясь к встрече с белыми тварями.
- Идите сюда! - невесть откуда раздался вдруг
человеческий голос.
Конан обернулся, но так никого и не увидел.
- Сюда! - вновь послышался тот же голос.
Посмотрев налево, Конан к собственному удивлению увидел
человеческую руку, возникшую из-за водной завесы. Рука
поманила его к себе.
- Скорее! - сказал тот же голос.
Конан и Элаши переглянулись. Особого выбора у них не
было. Конан осторожно ступил в воду и тут же обнаружил,
что в центрально части коридора вода не доходит ему и до
колена. Держа свой меч наготове, он прошел по мелководью
несколько шагов и, собравшись с духом, прыгнул сквозь
ревущую водную стену туда, откуда только что возникла рука.
За водопадом, который был куда менее грозен, чем ему
показалось вначале, стоял невысокий кряжистый человек.
Из-под видавшей виды шляпы выбивались длинные пряди
седых волос; седою была и борода незнакомца. На вид ему было
лет пятьдесят. В руках человек держал длинный кинжал, за
спиною же его открывался коридор, уходивший куда-то вниз.
Через миг рядом с Конаном стояла и Элаши. Старик жестом
пригласил их следовать за ним. Уговаривать их ему не
пришлось " возвращаться назад или поднимать шум сейчас было
бы безумием.
Вскоре шум водопада был уже еле слышен. Остановившись,
старик обратился к Конану и Элаши:
- Теперь Слепыши ничего не услышат. Вода и запах ваш
давно смыла. Сюда они идти и не подумают.
- Спасибо тебе за помощь, - ответил Конан, немало
изумленный всем происшедшим.
- Меня зовут Тулл, - вставил старик.- Вовремя ты, Тулл,
появился. Я - Конан из Киммерии, а это - Элаши из Хаурана.
Киммериец на миг задумался, но тут же обратился к
старику с вопросом:
- Скажи-ка, дружище, - куда это мы попали?
- О, об этом надо говорить особо! В двух словах этого не
объяснишь.
- Мне кажется, что для разговоров времени у нас теперь
предостаточно.
- Но лучше мы сделаем это в другом месте. Неподалеку
отсюда есть одно укромное местечко, - сказал Тулл, -
там-то я вам все и расскажу.
Конан и Элаши не стали спорить со стариком.
Виккель поднырнул под грозного вида сталактит,
свисавший с низкого свода туннеля. Его провожатый
остановился, склонил голову набок и повернулся к нему
лицом. Его собраться, похоже, возвращаются. Они идут снизу
и через минуту-другую уже будут здесь.
Виккель улыбнулся, обнажив свои мощные клыки. Он никак
не ожидал, что все произойдет так быстро. Сейчас он увидит
Белых Слепышей, а вместе с ними...
О ужас! Где же люди?!
Предводитель Слепышей, понурив голову, подошел к нему.
- Людей было двое, - сказал он угрюмо. - Судя по
запаху, это были мужчина и женщина. Им удалось бежать.
- Бежать?! - взревел Виккель.
- Да, да. Именно бежать. Они словно под землю
провалились.
- Люди на это не способны! - ответил циклоп Слепышу.
- Значит, они умеют ходить по воде, - ничуть не
смутившись, сказал ему Слепыш. - И вообще, кто знает -
люди это или волшебники.
- Отведите меня на это место, - приказал Виккель. - В
отличие от вас я способен видеть!
- Вы только зря потеряете время, - ответил ему Слепыш.
- Своим временем распоряжаюсь я сам! - зло бросил ему
Виккель.
"Ох, не сносить мне теперь головы", - думал он, следуя
за бестолковыми Слепышами.
Летучая мышь тяжело плюхнулась на камень, лежавший прямо
перед Диком, и принялась вываливать блох.
- Ч-что н-новенького?
- Ой, плохие новости, - ответила мышь. - Людям удалось
бежать - по крайне мере, так говорят асами Слепыши. Людей
было двое - мужчина и женщина. И вот теперь они исчезли,
испарились, растаяли
Дик задумался. Плохо, что люди не попали к нему, но, с
другой стороны, хорошо, что они сумели сбежать от
Одноглазого. Кто знает, может быть, еще не все потеряно.
- А т-ты знаешь, к-как п-попас-сть т-туда, к-куда они
с-скрылись? - Дик не любил длинных фраз, от них у него
начинало ныть в животе, но сейчас парой слов было не
обойтись.
Летучая мышь кивнула утвердительно.
- От-твед-ди м-меня т-туда!
Нетерпение Катамаи Рея росло с каждой минутой. Он
принялся рыться в своих магических кристаллах, пытаясь
отыскать маленький голубой камешек, с помощью которого он
связывался со своими слугами. Он созовет к себе всех
циклопов и накажет парочку особо нерадивых, чтобы другие
были порасторопнее.
И куда же задевался этот проклятый камень?
Чунта расхаживала из угла в угол, ожидая вестей от
своего слуги Дика. И куда этот проклятый червь
запропастился? Она подождет еще час, если вестей не будет и
тогда, она свяжется с гигантским белым червем... Чего она
терпеть не мгла, так это ждать.
Укромное местечко, о котором говорил Тулл, оказалось
небольшим гротом, стены которого были сплошь покрыты
плесенью. Для того чтобы попасть туда людям пришлось
вскарабкаться на самый верх стены огромной пещерной залы.
Вход был завешен ветхой тряпкой серого света, заметить
которую снизу было почти невозможно.
Свет, излучаемый стенами, был здесь едва ли не ярок.
Посреди грота стоял маленький столик из костей и кожи.
На нем стояла чаша, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении
черепом какого-то животного. В углу лежала целая кипа белых
кур, очевидно, служившая Туллу ложем. Похоже, то были шкуры
Белых Слепышей. Впрочем, здесь же лежали и шкурки поменьше
серого мышиного цвета.
- Это место носит имя Гроттериум Негротус, - сказал
Тулл, - Черная Пещера. Если мои расчеты верны, я провел
здесь уже пять лет.
- Как же ты сюда попал? - спросила Элаши.
- Провалился под землю.
- О, это нам знакомо! - грустно прошептала она.
- А что за твари нас преследовали? - вступил в разговор
Конан.
- Это Белые Слепыши. Почти все они поддерживают Рея.
- Рея?
- Да, именно так - Рея. Этими пещерами правят двое.
Половина Гроттериума принадлежит волшебнику Катамаи Рею,
главное орудие которого - магические кристаллы. Второй
половиной правит ведьма Чунта. Ее магические способности
связаны, - как бы это сказать поточнее, - а, связаны с ее
природой.
- С ее природой?
Тулл ответил ей на языке жестов, но значение их было
настолько прозрачно, то Конан не смог сдержать смешка, Элаши
же густо покраснела.
- Все эти пять лет я был свидетелем их борьбы. Говорят,
что они воюют друг с другом вот уже несколько столетий.
Причины же этой вражды, думаю, вам понятны - и он, и она
пытаются завладеть всей пещерой. Все обитатели пещеры так
или иначе служат либо Рею, либо Чунте. Это и Белые Слепыши,
которых вы уже видели, и диковинные растения, называемые
Прядильщицами, и Летучие Вампиры, и Черви-Гиганты, и
горбатые циклопы. Порою существа эти изменяют своим
господам и начинают служить той стороне, с которой только
что боролись.
- Веселенькое место - ничего не скажешь, - заметила
Элаши с иронией в голосе. - Но почему же ты отсюда не
уходишь?
- Не могу, - спокойно ответил Тулл. - Черви и циклопы
то и дело латают своды. Я нисколько не сомневаюсь в том,
что теперь заделан и тот провал, в который попали вы. Все
эти пять лет я бродил по пещере в поисках выхода, но, как
видите, так и не нашел его.
- Значит, кроме тебя, людей здесь нет?
Тулл отрицательно помотал головой.
- Кроме вас, никого. Порою сюда кто-нибудь да
проваливается. Но Рей убивает их на месте. Чунта поступает
иначе, но после ее ласк никакому человеку не выжить. Так что
лучше не попадаться ни Рею, ни Чунте.
Конан поежился.
- Честно говоря, мне эта чертова дыра совсем не
нравится. Чем раньше мы отсюда выберемся, тем лучше.
- Я пытаюсь это сделать уже пять лет.
- Это ничего не значит. Наверняка отсюда есть выход.
- Не буду спорить, - спокойно продолжил Тулл. - Но не
забывай о том, что Белые Слепыши служат Рею. Если он еще и
не знает о вашем появлении, они в ближайшее время известят
его об этом. Чунта, шпионами которой наводнена вся пещера,
рано или поздно тоже услышит о вас. Так что искать будешь не
только ты - искать будут и тебя.
Конан сжал рукоять меча.
- Если это действительно так, то мне жаль их.
Тулл посмотрел на огромный меч киммерийца и оценивающе
обвел взглядом его мускулистое тело.
- Наверное, ты прав. Но мне тебя жаль еще больше. Один
циклоп может правиться с двумя такими богатырями, как ты.
Здесь же их сотни. Черви тоже ребята не промах - и бьются с
циклопами на равных.
Конан и Элаши переглянулись.
- Лучше тихонько найти выход и покинуть это мрачное
место, - пробормотал Элаши.
Конан промолчал, но в душе согласился со своей
спутницей. Ведьмы, колдуны и странные подземные обитатели
могли вызвать у него разве что отвращение. Чем скорее они
отсюда уйдут, тем лучше.
Глава шестая
Размеры пещеры поразили Харскила и устрашили его людей.
Стены излучали зеленоватое сияние, заливавшее мертвенным
светом бесконечные подземные коридоры, однако факелы решено
было не тушить, ибо в их ярком свете легче было напасть на
след беглецов. Перед Харскилом стояла куда более сложная
задача, чем он предполагал вначале, но это ничуть не влияло
на его решимость настигнуть Конана. Если в его руках
окажется меч киммерийца, он сможет снять с себя проклятье и
стать тем, кем был прежде - мужчиной и женщиной. Слова
заклинания Харскил помнил на память, денно и нощно повторял
он их в ожидании заветного часа.
Воин, шедший впереди, чертыхнулся.
- В чем дело? - спросил Харскил.
- Опять со следа сбился, мой господин. Такое ощущение
что после них здесь прошла целая толпа. Вы видите?
Воин приблизил факел к земле. Взгляду Харскила открылся
странный, ни на что не похожий след, который мог оставить
после себя лишь гигантский змей.
- Чей это след? - спросил Харскил.
Воин пожал плечами.
- В первый раз я такое вижу. Если это на что-то и
похоже, то только на след змея, но таких змей не бывает.
"Как знать, - подумал Харскил, - быть может, придется
извлекать и меч, и киммерийца из брюха сказочного чудовища".
- Вперед! - приказал он воинам.
Виккель едва поспевал за перепуганными Слепышами. И тут
он услышал голос своего господина. Справа от него возник
багровый шар, и тут же послышалось странное стрекотание,
которое с каждым мгновением становилось все громче и
громче. Виккель застыл, пронзенный ужасом.
Из багрового шара раздался голос Рея:
ТЫ ПОЙМАЛ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?
Виккель нервно сглотнул и, стараясь не сболтнуть
лишнего, стал держать ответ перед своим господином.
- Я как раз направляюсь к нему, мой повелитель. Белые
Слепыши загнали его в угол.
КОГДА ТЫ ПРИВЕДЕШЬ ЕГО КО МНЕ?
- Честно говор, я не могу дать вам точного ответа.
Место, о котором я говорил, находится достаточно далеко
отсюда. До вас же оттуда и того дальше.
ТОРОПИСЬ, ВИККЕЛЬ. Я НЕ ЛЮБЛЮ, КОГДА МЕНЯ ЗАСТАВЛЯЮТ
ЖДАТЬ.
- Можете не сомневаться, мой повелитель, -
задерживаться зря я не стану.
Багровый шар завертелся на месте и с легким шипением
исчез. Только теперь циклоп заметил, что у него дрожат
руки. "Хозяина провести трудно, - с тоской подумал он. -
Если он узнает, что человек исчез..." Виккель ускорил шаг.
Дика неожиданно посетило странное видение. Он лежит у
ног Чунты, которая вдруг стала в раз десять больше, чем на
деле.
"Где же люди?" - говорит они, строго глядя ему в лицо.
Дик чувствует, как его заливает пот.
"Я к-как р-раз к ним н-направляюс-сь, гос-спожа! Д-до
них еще полз-зти и полз-зти!"
Чунта стоит над Диком - огромная, словно гора.
Наклонившись, она берет его в руку, и он, словно маленький
червячок, целиком умещается в ее ладони. Если сейчас она
сожмет руку, от него останется мокрое место.
"Поспеши, Дик. Моему терпению скоро придет конец. Ты
ведь этого не хочешь, правда?"
У Дика под брюхом нет камня, и потому он не может
сказать ни слова. Ему становится по-настоящему страшно.
Дик затряс головой и очнулся. Как и прежде, он полз за
летучей мышью, снующей из стороны в сторону, Вздыхать Дик не
умел, да и времени на это у него уже не было.
Конан с интересом выслушал рассказ Тулла, но с
последним его выводом не согласился. Следовало искать
выход, несмотря ни на что. Он высказал эту мысль вслух.
К его удивлению, Элаши не стала с ним спорить.
- Да, чем скорее мы покинем это место, тем лучше, -
согласилась она.
Тулл с сомнением покачал головой.
- Я думаю, ты поступаешь легкомысленно, Конан, -
сказал он. - И все же я помогу тебе. Без моей помощи вы
далеко не уйдете. Кто знает - может быть вам повезет
больше, чем мне.
Конан заулыбался. Уж лучше что-то делать, чем ждать,
когда же Судьбы смилостивится над тобой.
- Вот и прекрасно, - сказал он. - На том и порешим.
Они направились к выходу из грота.
Виккель стоял, созерцая ревущую стену воды.
- Вы уверены в том, что они направились именно сюда?
Белые Слепыши закивали.
Циклоп призадумался. Если уж людям удалось здесь пройти,
то почему бы и ему, подземному жителю, не последовать за
ними? Он вошел в воду. С каждым шагом становилось все
глубже. Вскоре вода уже доходила ему до шеи. "Нет, люди
сюда не пойдут, - подумал Виккель. - Может быть, подальше
от края попробовать?"
Он сделал шаг в сторону и тут же почувствовал под ногою
камень. Через минуту он уже стоял на отмели. "Судя по всему,
беглецы смогли пройти мимо водопада именно по этому камню",
- подумал циклоп. В то же мгновение скользкий камень ушел
из-под его ног и он, отчаянно замахав руками, повалился
вперед.
От страха Виккель зажурил глаза. Когда же он открыл их,
он увидел перед собой длинный туннель, за спиною же его
шумела и ярилась вода. Вот те на! Оказывается, за водопадом
скрывается неведомый ему ход! Уже нисколько не боясь воды, он
высунул голову наружу и закричал:
- Эй вы, идиоты! Идите за мной!
Дик наблюдал за происходящим сквозь узкую щель в стене.
Одноглазый плюхнулся прямо в водопад, но уже через минуту он
выставил оттуда свою голову и приказал Слепышам следовать за
ним.
Стоило Слепышам исчезнуть за водопадом, как к трещине
слетела летучая мышь.
- Т-ты з-знала об этом? - спросил Дик.
Мышь ответила утвердительно и сообщила ему, что туннель,
вход в который находится прямо за водопадом, ведет в одну
из мышиных пещер.
- А м-мож-жно п-попас-сть т-туда к-как-то иначе?
- Разумеется, - ответила мышь. - Неужели ты думаешь,
что мы, мыши, станем нырять в этот водопад?
- От-тведи меня т-туда-да.
- Пожалуйста, - ответила мышь, которую роль проводника
стала уже утомлять.
Дик пополз за надменной мышью, чувствуя себя едва ли не
самым счастливым червем на свете. Назад беглецы возвращаться
не станут - они тут же обнаружат, что их преследует
Одноглазый вместе со своей шайкой. Если он, Дик, поспеет
вовремя, люди выбегут прямо на него. С помощью летучих мышей
он легко справиться с ними.
- Куда ведет этот туннель? - спросил Конан.
- С одной стороны - водопад, с другой - пещера, кишащая
летучими мышами. В ней они выводят свое потомство, - ответил
Тулл.
- А сможем ли мы проскочить мимо мышей? -
поинтересовалась Элаши.
- Для этого нам нужно вести себя тихо. Когда они не
совокупляются, ни спят.
- Ну что ж, тогда нам следует идти именно туда, - сказал
Конан голосом, не знающим сомнений. Пока он и Элаши
болтались по горным тропам, он мог вести с нею бесконечные
словесные перепалки, из которых, как правило, победителем
выходила она. Теперь же, когда им стала угрожать реальная
опасность, ему было уже не до игр.
Конан пошел впереди, Элаши и Тулл следовали за ним.
Не прошло и часа, как они уже стояли перед пещерой, о
которой говорил Тулл. Тулл жестом подозвал спутников к себе и
тихо зашептал:
- Летучие мыши плохо видят, но они легко замечают любое
движение. Если двигаться медленно, то они тебя не видят.
Если вам покажется, что вас заметили, замрите на пару минут,
и мыши вновь заснут.
Конан и Элаши закивали.
- И еще - они очень чувствительны в запаху крови. Если
на вас будет хоть одна царапина, они слетятся как мухи на
дерьмо, - прошу прощения у дамы. Справиться с ними нелегко.
За несколько минут пара таких тварей способна высосать из
Слепыша всю кровь. В этой же пещере мышей штук сто - не
меньше. Так что смотрите - не осадите руки о камни.
Конан извлек из ножен свой меч.
- Эта штука здесь вряд ли поможет, - сказал ему Тулл. -
Повторяю - здесь их не меньше сотни.
- Ну и что? - пожал плечами Конан. - За кровь им
придется платить кровью.
Тулл решил не спорить с киммерийцем, и они направились к
пещере. Конан шел впереди.
- Кто скажет - куда ведет этот туннель? - спросил
Виккель у Слепышей, но тут же понял, что его вопрос лишен
какого бы то ни было смысла. Разумеется, Слепыши не смогут
на него ответить, ведь до недавнего времени о существовании
этого туннеля они и не подозревали. С другой стороны, куда
бы ни вел туннель, им оставалось только одно - идти вперед.
- Д-дол-лго ещ-ще?
- Скоро придем, - ответила мышь. - Разве ты не слышишь
этого чудесного запаха?
Вонь стояла такая, что Дика едва не тошнило, но он
понимал, что ощущениями своими с мышью делиться не стоит.
- Этот след ведет направо, мой господин!
Харскил кивнул. Он чувствовал, что идти следует именно
туда.
- Сворачиваем направо! - приказал он.
Мыши поражали своими огромными размерами. Несколько пар
было занято любовными играми, прочие же мирно дремали.
Своды пещеры были буквально усеяны ими.
Осторожно, стараясь не совершать резких движений, люди
стали пересекать огромную каменную залу. Вся земля была
усыпана щебнем, из-под которого то тут, то там торчали
игольчатые кристаллы. От пещеры отходило не меньше дюжины
туннелей, одни были расположены на уровне земли, другие
много выше, - для того чтобы попасть в них, пришлось бы
карабкаться по стенам.
Конан, Элаши и Тулл направлялись к туннелю, который, по
словам старика, был самым длинным и самым просторным; у пути
этого было и еще одно преимущество - стены туннеля были
изрыты множеством гротов, в которых можно было укрыться от
возможных преследователей.
Люди были уже в центре пещеры, когда вдруг стало
происходить неладное. Беда же, как водится, не приходит
одна.
- Взять их! - раздалось у них за спиной.
Конан резко развернулся и увидел, как из туннеля, по
которому они шли, выбежало с десяток Белых Слепышей. За их
спинами стояло странное горбатое существо, у которого был
всего один глаз. Огромное, это чудище было раза в полтора
выше Конана. Горбатое чудище зарычало, развело в стороны
свои могучие руки и пошло на людей.
В тот же миг Слепыш, бежавший первым, споткнулся и
напоролся на одну из каменных игл, пронзившую его насквозь.
Мыши, мирно спавшие до этого, почуяли запах крови и разом
проснулись.
Но и это не все. Конан вдруг услышал, что Тулл
чертыхается. Он повернулся к нему и увидел, что из другого
тоннеля вылетела летучая мышь, за которой - о Кром! - полз
белый червь совершенно немыслимых размеров - толщиною он был
с бочонок! Эта омерзительная тварь ползла прямо на них.
Дружно запищав, мыши стали носиться по пещере, норовя
вцепиться своими острыми как иглы зубами кому-нибудь в
глотку. Слепыши, ничуть не растерявшись, принялись осыпать и
градом камней. Судя по тому, как метко они метали камни,
слух у них был отменный.
- Людей ловите, олухи, людей! - взревел циклоп. Однако
Слепышам сейчас было явно не до него.
Одна из мышей спикировала на голову Конану, но киммериец
резко отскочил в сторону и точным ударом меча отсек ей
крыло. И тут раздался еще один голос: "Вот они". Это был
голос Харскила! В зале появилось семь или восемь вооруженных
пиками воинов с горящими факелами в руках.
Мыши тут же заметили новых гостей и решили устроить им
подобающий прием. Добрая дюжина крылатых Вампиром бросилась
на головы растерявшихся от неожиданности воинов.
Мыши пищали, Слепыши без умолку трещали, люди орали,
циклоп ревел, огромный червь странно поскрипывал. От всего
этого у Конана и Элаши голова пошла кругом.
- Пора делать ноги! - услышал Конан голос Элаши.
Разрубив надвое еще одну мышь, киммериец побежал за
умудренным жизнью старцем.
Глава седьмая
Пробиться к туннелю было непросто. Конан, размахивая над
головой мечом, пытался защитить спутников и себя самого от
крылатых тварей, и тут что-то прыгнуло ему на спину. Он
резко дернулся, и Белый Слепыш свалился наземь. Элаши
вонзила клинок в грудь безглазой твари и поспешила за
киммерийцем.
- Сюда! - услышал Конан крик Тулла, и тут прямо перед
киммерийцем вырос воин, сжимавший в руках пику.
- Стой! - закричал воин, но тут же ему на голову
спланировала летучая мышь, а на спину бросился
Слепыш. Циклоп взревел и, размахивая своими огромными
кулачищами, понесся вслед за беглецами, сметая со своего
пути мышей, Слепышей и людей.
Слева от Конана неистово размахивал хвостом огромный
белый червь, осаждаемый Слепышами, при этом он нисколько
не замедляя своего движения. В том, что червь охотится
именно за Конаном, сомнений быть уже не могло.
Конан зарубил еще одну мышь. Горячие зловонные брызги
полетели в лицо Элаши.
- Идиот! - завопила она. - Неужели нельзя поосторожнее!
- Сюда! Сюда! Скорее! - Тулл стоял у входа в туннель.
Еще мгновение, и они уже бежали по узкому каменному
коридору.
- Куда мы бежим? - поинтересовался Конан.
- Не все ли тебе равно! - бросила на бегу Элаши. - Ты
лучше вспомни - откуда мы бежим!
- У этого туннеля масса ответвлений, - тяжело дыша,
ответил Конану старик. - Мы сможем легко уйти от
преследователей.
- Если только кто-нибудь станет нас преследовать.
- О, в этом-то, парень, ты можешь не сомневаться.
Подумать только - все они только за тобой и охотятся!
Значит, ты им зачем-то нужен, верно?
В интересах дела Харскил мог пожертвовать всеми своими
людьми, но сейчас, когда киммерийцу вновь удалось улизнуть,
жизнь каждого воина становилась ценной вдвойне. Конан,
девица и этот неизвестно откуда взявшийся старик скрылись в
туннеле, к которому его воины вряд ли смогли бы пробиться.
Самым разумным в этой ситуации было отступить и собраться с
силами. В противном случае идея преследования станет
попросту абсурдной.
- Ко мне! - закричал он воинам.
На его зов явилось только четыре воина. Сжимая в руках
окровавленный клинок, Харскил повел своих людей к ближайшему
туннелю. С собою они прихватили и раненного Слепыша.
Виккель стоял, тупо уставившись своим единственным
глазом на огромного червя.
- А ну-ка убери своих мышей! - приказал он Дику,
свернувшему в спираль.
Дик слегка развернул свое тело и проскрипел:
- А т-ты уб-бери с-своих С-слепышей!
Циклоп и червь с ненавистью глядели друг на друга.
- Из-за тебя им удалось бежать!
- Из-з-за меня? - изумился Дик. - Эт-то т-ты во всем
в-виноват!
За спиной Виккеля раздался вопль Слепыша, к которому
приложились своими хоботками сразу три мыши.
- Пока мы с тобой будем спорить, они уйдут так далеко,
что и за неделю их не сыщешь! Может быть, нам лучше
объединиться, А? Неужели мы не сможем найти общего языка?
Их в конце концов только трое, так что вдвоем мы с ними
должны управиться. Ну а дальше - посмотрим... Что ты на
это скажешь?
Дик на миг задумался. В каком-то смысле сотрудничество с
Одноглазым оправдано, по крайней мере, этот горбатый циклоп
все время будет на виду. Если же им действительно удастся
поймать людей, от циклопа можно будет и избавиться.
- С-с-соглас-сен! - громко проскрипел Дик.
Виккель довольно ухмыльнулся. Как только они изловят
людей, он скинет на этого поганого червя такой камушек, что
от того и мокрого места не останется. Пока же лучше держать
этого ведьминого прихвостня где-то рядом: черви - они
такие, за ними глаз да глаз нужен!
- Ну что ж, тогда - в путь!
- А к-как же С-слепыши?
- Пусть достанутся мышам. Пока от них толку не было
никакого - один вред.
- С-с мыш-шами тоже кашу не с-сваришь...
Дик старался не отставать от Виккеля, хотя и держался от
него на известном расстоянии. Доверять Одноглазому нельзя -
это он знал точно.
Терпению Рея пришел конец. Внутри у него уже все
клокотало. Ну, циклоп, ну, мерзавец, - ты у меня
дождешься!
Чунта металась по своему широкому ложу, чувствуя, как
сладкая истома сменяется едкой горечью.
- Куда теперь? - спросил Конан. Они стояли у развилки,
от которой отходило сразу три туннеля.
- Честно говоря, не знаю, - почесав голову, ответил
Тулл. - Я в этих местах еще не бывал.
- Тогда все пути для нас годятся, - сказала Элаши. -
Лично я пошла бы по центральному.
Не дожидаясь ответа, гордая жительница пустынь
поспешила по избранному ею маршруту. Тулл вопросительно
посмотрел на Конана.
Тот пожал плечами и тихо сказал:
- Такой уж у нее характер. Спорить же с ней - только зря
время терять.
Мужчинам не оставалось ничего другого, как только
последовать за Элаши. Она опережали их шагов на десять,
но сбавлять шаг явно не собиралась.
- Может быть, ты все-таки нас подождешь? - обратился к
ней Конан.
- Ты что - и догнать меня уже не можешь? - не
оборачиваясь воскликнула Элаши.
- О чем ты говоришь? Дело в том...
Договорить он не успел. Раздался пронзительный визг, и
Элаши внезапно исчезла из виду. Через миг они услышали
громкий плеск воды. Конан поспешил вперед и замер в шаге от
того места, где только что стояла Элаши.
Таких больших пещер он еще не видел. Он стоял на краю
скалы, у подножия которой плескались волны. Подземное озеро
казалось бескрайним - своды пещеры уходили куда-то вверх,
и потому зеленоватый свет, излучаемый покрывавшей их
плесенью, не мог рассеять тьму, стоявшую над озером.
Прямо под ними из воды появилась Элаши. Вода не доходила
ей и до пояса. Конан усмехнулся.
- Догнать тебя - дело нехитрое. Я хотел сказать тебе, то
спешить в этих местах не стоит, - того и гляди, появится
что-нибудь неожиданное. Ведь здесь даже и Тулл не бывал.
- Как я тебя ненавижу! - прошипела Элаши.
Тулл остановился рядом с Конаном, но тут же оступился и
едва не полетел в воду вслед за Элаши. Киммериец помог ему
устоять на ногах.
- Поосторожнее, приятель, - сказал он.
Тулл благодарно кивнул и, окинув взглядом подземное
озеро, прошептал:
- Это - Море Мрака.
- Выходит, ты здесь все-таки бывал?
- Здесь я впервые. Море же это я видел уже не раз -
видишь, какое оно большое? Здесь куда ни пойди - все одно в
него упирается.
Тулл посмотрел вниз и обратился к Элаши:
- А тебе, девонька, лучше там не стоять. В этом озере
живности столько...
Снизу донесся плеск воды, и в следующее мгновение Элаши
уже стояла на узкой каменной полочке, шедшей вдоль берега.
Конан и Тулл спустились вниз и остановились рядом с нею.
Элаши разделась и принялась выжимать свои одежды.
- Дай мне свою накидку, - обратилась она к Конану, с
трудом удержавшемуся от того, чтобы не рассмеяться.
"Это падение пойдет ей на пользу, - подумал Киммериец,
- но лучше ей об этом не говорить, иначе всем нам худо
будет".
Накидка его была такой же сырой, как и платье Элаши,
но, закутавшись в нее, она неожиданно успокоилась.
- И что же это за море? - спросил Конан, повернувшись к
старику.
- Я о нем почти ничего не знаю, - ответил Тулл. - Местами
оно широкое, местами - узкое. Морем его только называют.
А вообще это озеро, огромное подводное озеро. И вода здесь
не соленая, а пресная.
- Это все?
- Не совсем. Никто не знает того, где оно начинается и
где кончается. Но я нисколько не сомневаюсь в том, что
где-то оно должно выходить на поверхность.
Конан задумчиво посмотрел на темные воды. Стало быть,
выход следует искать именно здесь.
- Ну да, - вмешалась в разговор Элаши, к которой уже
вернулся прежний сарказм. - Дело за малым - осталось найти
лодку.
- Это-то как раз не проблема, - вздохнул Тулл.
- Что-то я тебя не понимаю, - удивился Конан.
- Все очень просто. Как я уже сказал, в этом озере полно
живности. Водятся здесь и усатые рыбины размером с дом.
Сам-то я их не видел, но Слепыш уверял меня, что это так.
- Ну и что?
- Выслушай меня до конца. Если тебе доводилось ловить
рыбу, ты знаешь о том, что, издохнув, рыба всплывает на
поверхность, - верно? У любой рыбы внутри есть пузырь, он-то
и тянет ее наверх. Если положим, издохнет по-настоящему
крупная рыба, она может стать чем-то вроде плота. Весла же
можно сделать из ее плавников.
- Хорошая лодка - ничего не скажешь! - фыркнула Элаши.
- А с чего ты взял, что рыба эта издохнет?
- Мы может умертвить ее сами, - ответил Тулл. - Очень
точный удар мечом, и дело сделано!
- Но ведь прежде всего рыбину эту как-то приманить
надо! - не сдавалась Элаши. - У тебя что и приманка есть?
Конан и Тулл переглянулись и вновь посмотрели на Элаши.
Они улыбались.
Элаши тут же сообразила, куда клонит Тулл.
- Да вы с ума посходили!
- В противном случае нам придется провести здесь остаток
жизни, - спокойно заметил Конан. - Друзей у нас здесь хоть
отбавляй - черви, мыши, Слепыши, циклопы. О колдуне и
ведьме я уже и не говорю.
- А почему бы приманкой не стать кому-то из вас?
- Я - рыболов, - ответил Тулл. - И я знаю рыбьи
повадки. Без меня у вас ничего не выйдет.
- Ну, а я - воин, и сил у меня поболе, чем у тебя, -
тут же заговорил Конан. - Да и клинок помощнее.
- Замолчите! - побледнев, пробормотала Элаши. - Сейчас
же замолчите!
Тулл начертал на влажном песке нечто, отдаленно
напоминающее рыбу.
- Бить надо сюда, - сказал он, указав пальцем на заднюю
часть рыбьей головы. - Если удар будет точен, ты перережешь
ей главный нерв.
Конан кивнул.
- Плоть у рыб мягкая. Постарайся вонзить в нее меч по
самую рукоять.
Конан вновь кивнул.
Тулл поднялся на ноги и отряхнул песок с ладоней.
- Видишь ту скалу над водой? Это как раз то, что нам
нужно.
- Теперь скажи, что мы должны делать.
- Девица будет плескаться под скалой, ты же будешь ждать
рыбу наверху. Как только она появится, ты прыгнешь вниз,
ясно?
Элаши хмыкнула.
- Мне очень жаль, но, боюсь, планам вашим сбыться не
суждено. Я не умею плавать. Конан это знает.
- Тебе не придется плавать, - тут же нашелся Тулл. - Ты
будешь болтаться на веревке. Веревку же я сделаю из плаща.
- Но как же...
- Хватит болтать, - отрезал Конан.
Приготовления не заняли и часа. Верхний конец веревки
был привязан к вершине скалы, на нижнем же ее конце висела
Элаши. Воды касались только ноги женщины. Время от времени
Тулл дергал за веревку, от чего по поверхности озера
начинала бежать рябь. Конан стоял рядом со стариком, взяв
меч наизготовку.
- Если эта проклятая рыбина меня съест, в этом будешь
виноват только ты, Конан. Я отыщу тебя на том свете, и тогда
тебе несдобровать - ты ведь меня знаешь.
Конан ухмыльнулся. Неужели эта девица никогда от него не
отстанет, неужели он встретиться с ней и в царстве теней? Он
потряс головой и вновь уставился в воду.
- Смотри, - услышал он вдруг голос Тулла. Старик
указывал рукою куда-то вдаль.
Конан прищурился. По воде шла какая-то рябь.
- Это плывет наша рыба, - зашептал Тулл. - Сейчас она
выйдет на поверхность.
И действительно - по поверхности теперь скользило что-то
длинное и узкое.
- Это ее спинной плавник! - воскликнул старик -
Готовься, приятель!
Он посмотрел под скалу и прокричал Элаши.
- А ты, девонька, зря не переживай, - как только она
подплывет поближе, я вытяну тебя наверх!
- Надеюсь, так оно и будет, - послышалось снизу.
- Клянусь Митрой, я таких рыбин еще не видывал! -
забормотал Тулл. Ей одной можно всю нашу страну досыта
накормить!
- Не пора ли меня вытаскивать? - вновь раздался голос
Элаши.
- Придется потерпеть еще минуточку. Конан, ты готов?
Конан утвердительно кивнул головой и приготовился к
прыжку. Рыбина подплывала все ближе и ближе, становилась
все больше и больше...
- Поехали, дочка! - крикнул старик и стал выбирать
сдвоенную ленту.
Но тут же раздался громкий треск и визг Элаши. Одна из
лент оборвалась...
- Ох ты, черт! - пробормотал Тулл, понимая, что жизнь
девицы теперь буквально висит на волоске. - Еще мгновение,
и рыба заглотит бедняжку...
Элаши решила не искушать судьбу и с обезьяньим
проворством полезла вверх.
В тот же миг Конан бросился вниз, оседлал рыбу и что
было сил ударил ее мечом в то самое место, о котором
говорил Тулл. Клинок вошел в ее тело по самую рукоять.
Обезумевшая от боли рыба забилась так, что по озеру пошли
гулять высокие волны. Конан отлетел далеко в сторону и тут
же поплыл к берегу, стараясь держаться подальше от
бьющегося в агонии чудища. Через минуту он уже стоял на
вершине скалы рядом со своими друзьями.
Удар киммерийца был точен. Через несколько минут рыбина
уже плавала на поверхности брюхом вверх. Каждая из чешуек
была размером с блюдце.
Конан посмотрел на Элаши и улыбнулся.
- Ну, чем тебе не лодка?
Элаши поморщилась.
- Ты что - не слышишь, какая вонь от нее идет? Мы же
пропахнем ею насквозь!
Конан и Тулл переглянулись. Вот те раз. И как это они
ее терпят?
Глава восьмая
- С-считай, м-мы их п-поймали! - проскрипел Дик,
остановившись. Разговаривать на ходу черви не умеют.
- С чего ты это взял? Кроме нас с тобой, здесь никого
нет.
- Эт-тт т-тун-нель в-ведет к Морю Мр-рака.
- Вот оно в чем дело. - Эту часть пещеры Виккель толком
не знал, хотя об огромном поземном озере ему доводилось
слышать не раз. - Стало быть, они попали в ловушку.
- П-похоже н-на т-то.
- Тога нам стоит пойти побыстрее. Вдвоем мы с ними живо
справимся.
- К-конечно с-справимс-ся.
Рей никак не мог установить связь с Виккелем. Циклоп
либо ушел слишком далеко, либо погиб. Первый вариант был
куда более вероятным, и в рассуждениях своих волшебник
исходил именно из него. Если Виккель его уже не слышит,
значит, он, - а вместе с ним и его жертва - находится за
пределами сферы его, Рея, влияния. Если Виккель его слышит,
но не может ответить, значит, с ним, Виккелем, что-то не
так. И в том и в другом случае Рей никак не мог повлиять
на исход операции, что сильно осложняло и без того непростую
ситуацию. Мысль о том, что циклоп может просто-напросто
игнорировать его зов, в голову волшебнику не приходила.
Катамаи Рей, кряхтя, распахнул сундук, в котором
хранилась его колдовская параферналия. "Ничего не поделаешь,
- думал он, роясь в своих сокровищах, - придется все делать
самому".
Черт бы побрал этих бестолковых слуг - от усердия лбы
себе порасшибают, а дела все равно не сделают, что ты им ни
поручи.
Терпению Чунты пришел конец. Этот мерзкий червь уполз
настолько далеко, что она, великая Чунта, перестала видеть
его своим внутренним оком! Куда это Дик мог запропаститься?
Не мог же он, в конце концов, погибнуть? И тут она вновь
живо представила лицо того мужчины. О, как оно красиво, как
оно мужественно! Чунта застонала. Нет, нет, так дело не
пойдет. Она тяжело вздохнула. Лучше бы она все сделана сама.
А ведь дело-то это и выеденного яйца не стоило: подумаешь -
человека нужно было поймать... Может быть, этот проклятый
колдун ей помешал? Может быть, он уже там?
Она вскочила с кровати и принялась метаться по зале,
срывая со стен амулеты.
- Ничего, мы еще посмотрим! Я сама его поймаю. Дика же,
если он жив, я истолку в порошок - ведь это он, червяк
ленивый, заставил меня так волноваться.
Белый Слепыш покорно отвечал на вопросы Харскила. К
счастью, один из воинов был знакомым с языком горцев и
потому без особого труда понимал родственный ему язык
подземных жителей, казавшийся сем остальным бессмысленной
тарабарщиной.
- Скажи ему, - обратился к своему слуге Харскил, - что
меня интересует человек по имени Конан.
Воин послушно выполнил просьбу своего господина.
Безглазая тварь что-то пискнула в ответ и вновь замолчала.
- Мой господин, он говорит, что ему и его братьям было
поручено разыскать и пленить какого-то человека.
- Кто же мог дать им такое поручение?
- Наш пленник служит одноглазому чудовищу, которое, в
свою очередь, является рабом волшебника, правящего
подземным миром.
Харскил задумался. Новость эта была не из приятных.
Впрочем, для него это мало что меняло.
Решив, что спрашивать безглазую тварь больше не о чем,
Харскил извлек из ножен меч и резким коротким ударом
обезглавил несчастного Слепыша, не успевшего даже пискнуть.
Жестом он пригласил своих людей следовать за ним.
Конан вырубил в брюхе рыбины три углубления и смастерил
из костей и плавников некое подобие весел. Плот был готов.
С едою у людей особых проблем теперь тоже не было - она
выглядела крайне неаппетитно, но зато ее было
по-настоящему много.
- Одну минуточку!
Тулл неожиданно спрыгнул в воду и, выбравшись на берег,
принялся что-то искать. Через несколько минут он вновь стоял
на рыбьем брюхе; в руке он держал гриб. Взяв в другую руку
кусок рыбьего мяса, старик принялся мять гриб, поливая мясо
сочившейся из гриба жидкостью. В воздухе запахло уксусом.
- Сок той поганки безвреден для людей, - пояснил Тулл, -
польза же от него - немалая. Не пройдет и минуты, как мясо
это станет вполне съедобным.
Конан с сомнением посмотрел на старика, но, испробовав
предложенный ему кусочек, пришел в восторг. Мясо теперь было
не просто съедобным - оно было вкусным!
- Слушай, старик, может, ты нам и вина предложишь? -
обратился к Туллу заметно повеселевший Конан.
- Рад бы, да не могу. Есть здесь, правда, странные
грибки, от которых на душе легко становится, да вот только
вкус у них премерзкий, да и в кишках от них бродить
начинает.
- Да я же шучу! - засмеялся Конан.
Плотно отобедав, они спустились к воде и стали отмывать
руки от едкого грибного сока. Элаши смотрела на воду с
опаской: слова Тулла о том, что озеро кишит живностью,
испугали ее не на шутку.
- Теперь самое время отправляться, - сказала она,
вернувшись в вырубленное Конаном углубление, на дне
которого отдыхали ее спутники. - Слышите вы, лежебоки!
Конан поднялся на ноги и потянулся.
- Отправляться, так отправляться...
Взяв по веслу, киммериец и Тулл заняли места в ямах,
вырубленных по разные стороны от центрального углубления.
Конан кивнул, и они разом опустили свои весла в воду.
Огромная туша пришла в движение.
Поначалу гребцам казалось, что их затея обречена на
провал, - ж слишком тяжела была туша; однако уже через
четверть часа их диковинное судно набрало скорость и грести
стало значительно легче. Подводных течений в озере не было,
и потому гребцы моли особенно не напрягаться.
Берег исчез во тьме. Светящийся каменный свод то
взмывал высоко вверх, то нависал над головами людей.
Разумеется, Конан предпочел бы оказаться в каком-то ином
месте, но он понимал и то, что судьба обошлась с ними
милостиво. Он был сыт и здоров, мало того - ему было на
кого опереться. Преследователей пока можно было не
опасаться, если бы они и отважились войти в темные воды
подземного озера, их тут же проглотила бы какая-нибудь
тварь наподобие той, что была у него под ногами. Конан
заулыбался: да, судьба явно благоволили к ним.
О том, что может ожидать их в будущем, он не думал.
Киммериец привык жить настоящим. Думы о завтрашнем дне
лишают человека дня сегодняшнего. С него достаточно и того,
что он пока жив.
- Приготовьс-ся! - тихо проскрипел Дик. - С-сейчас м-мы
выйдет на б-бер-рег!
Виккель кивнул и принялся разминать пальцы.
- Ос-сторожно! - предупредил Дик. - Т-там обрыв!
Предупреждение Дика было запоздалым, однако Виккелю
каким-то чудом удалось удержаться на вершине утеса.
- Здесь никого нет.
- Н-не может быть! Дай-ка я п-пос-смотрю!
Дик выполз из туннеля и, тихонько поскрипывая, стал
водить головой.
- Н-да. Может быть, они лодку где-то раздобыли?
- В-вряд л-ли.
- Тогда куда же они могли деться? Назад они пойти не
могли, здесь их тоже нет, верно? Остается только одно - они
поплыли на другой берег.
- Т-ты, п-похож-же, п-рав! С-смотри!
Виккель внимательно посмотрел на червя, пытаясь понять,
на что же тот указывает. Он перевел взгляд на берег и увидел
там рыбьи кости и обрывки материи. Они спустились вниз и
призадумались.
- В том, что у них была лодка, я теперь нисколько не
сомневаюсь. Одного не мгу понять - где это они ее раздобыли?
Дик переполз с песка на камень и задумчиво заелозил по
нему брюхом:
- Н-нам т-тоже п-понад-добитс-ся ч-что-н-ннибудь
плав-вучее.
- Это и дураку понятно, - хмыкнул Виккель. - Вот только
где ты это самое плавучее возьмешь?
- Н-над-до п-полз-зти п-по п-правому т-тунелю.
- Только не говори мне, что там ты спрятал корабль, Дик.
- К-корабля т-там нет. Т-там ж-живут П-прядильщицы.
- Ну и что? - раздраженно рявкнул циклоп. - На кой черт
они нам сдались?!
- П-прядильщицы м-могут с-сплес-сти что угод-дно.
Виккель остолбенел. Ай да червь, ай да умница!
- Дик, ты - гений! при всем желании я не нашел бы
лучшего спутника, чем ты!
Будь у Дика рот, он бы улыбнулся. "А этот циклоп вроде
ничего, - подумал червь, - он и не глуп, и не заносчив, одно
плохо - не того хозяина себе выбрал". Дик вспомнил о своей
собственной госпоже и тут же погрустнел.
- Так ты предлагаешь отправиться к Прядильщицам, Дик?
- Н-ну раз-зумеетс-ся!
Катамаи Рей решил не обременять себя излишней тяжестью.
Он взял с собой только самое необходимое: одежду, запас
провианта, достаточный для того, чтобы поддерживать силы
дюжины путешественников в течении шести недель, и пару
сундуков с колдовским инструментарием - магическими
кристаллами, разнообразными зельями и предметами,
необходимыми для реализации тех или иных магических приемов.
Помимо прочего, в сундуках лежало с десяток объемистых
томов, посвященных проблемам черной магии и вопросам ее
практического применения. Рей распределил груз между
носильщиками-циклопами и отдал приказ к выступлению. Слугам
своим он был крайне недоволен - они были тупы настолько, что
считать их разумными существами было решительно невозможно.
Если в их головы и приходила какая-нибудь дельная мысль, то
приходила она извне, исходить же она могла только от самого
Рея. До недавнего времени он возлагал определенные надежды на
Виккеля, но, вы, в ожиданиях своих он обманулся. Что до этого
мерзавца, то он еще пожалеет, что появился на свет.
Циклопы поднесли к нему паланкин. Жестом руки Рей
отослал их прочь. Он пойдет пешком, в его возрасте это
полезно.
Чунта пристегнула седло к спине апатичного крупного
червя по имени Сориеси. Две дюжины огромных червей ждали
приказа к выступлению. В подсумки, сшитые из шкур Белых
Слепышей, ведьма уложила притирания, любовные зелья,
магические кристаллы и волшебные палочки. Мешочек с сушеными
грибами она привязала к верхнему краю седла. Теперь можно
было и отправляться.
- Поехали! - скомандовала Чунта.
Она была возбуждена настолько, что по нагому телу ее то
и дело пробегали зеленые искры. Ведьма довольно улыбнулась,
предвкушая то, что ожидало ее в конце путешествия.
Сумеречный туннель озарился ярким зеленым пламенем.
Глава девятая
С той поры, как Конан, Элаши и Тулл отчалили от берега,
прошло уже несколько часов. Пока все шло на удивление
гладко. Время от времени на поверхности озера появлялась
какая-то рябь, слышался плеск, однако тут же все
успокаивалось. Часа через три после отплытия лодка вдруг
содрогнулась так, словно что-то тяжелое ударило ее в
днище; гребцы напряглись, но новых ударов так и не
последовало. Судя по всему, кто-то полакомился частью их
судна.
По расчетам Конана день близился к концу. Лодка вплыла
в тихую заводь и уткнулась носом в скалу. Здесь было куда
темнее, чем по ту сторону озера. Фосфоресцирующей плесени на
стенах почти не было, и оттого место это казалось особенно
мрачным.
Путешественников уже начало воротить от запаха рыбы.
Стоило их необычному судну причалить к берегу, как они тут
же сбежали с него и принялись карабкаться вверх по скалам.
Вскоре они оказались на широкой каменной полке, как нельзя
лучше подходившей для ночлега. Тулл нашел на скале
съедобный лишайник. Вкусным назвать его было нельзя, но
рыба к тому времени приелась им настолько, что к ней никто
не притронулся.
- Как здесь сыро, - посетовала Элаши, - Сейчас бы
костер развести...
Конан выразительно посмотрел на свою спутницу.
- Знаю, знаю, - засмеялась она. - Сейчас ты скажешь,
что с тем же успехом я могла бы пожелать царства.
- Как ты думаешь, далеко ли мы уплыли? - спросил Тулл.
Конан пожал плечами.
- Кто его знает. Миль пять-шесть - не меньше.
- Похоже, что так. Я думаю, теперь они так быстро нас не
найдут, - поди-ка сыщи наш след.
В обычных обстоятельствах Тулл был бы прав, но он
забывал о том, что пещерою этой правят колдун и ведьма, -
от них же можно было ожидать чего угодно. Конан побаивался
всего, связанного с магией. Магия - вещь грязная и опасная.
Обычного врага, как бы ни был он страшен, можно победить в
честном бою, с волшебников же так просто не совладаешь.
- Первая стража за мной, - сказал старик.
Конан согласно кивнул и повернулся к Элаши:
- Мне кажется, мы сможем согреться и без костра.
- Ты так считаешь? - улыбнувшись, ответила ему Элаши.
Они скрылись в маленьком гроте, Тулл же продолжал
сидеть на самом краю каменной полки, созерцая безмятежную
гладь Моря Мрака.
Прядильщицы не способны перемещаться с места на место,
но от этого они не становятся менее опасными. Эти
чудовищные, высотой в два циклопьих роста, растения
представляют собой огромную утробу, окруженную колючими
ветвями. Прядильщицами она названы не случайно - растения
эту ткут паутину, отдаленно напоминающую паучью, выбраться
из которой почти невозможно. В отличие от пауков,
расставляющих свою патину, Прядильщицы молниеносно
выбрасывают клейкие нити, стоит их жертве подойти
достаточно близко. Нити эти приклеиваются ко всему, кроме
их собственной паутины. Поймав жертву, Прядильщица
начинает подтягивать ее к себе, пока та не оказывается
нанизанной на длинные шипы ветвей. Со временем жертва
теряет сознание, после чего она поглощается хищной утробой.
Прядильщица окружает себя шелковистым ковром, сотканным из
паутины, что препятствует прилипанию выбрасываемых нитей к
камням. Обитатели подземного мира стараются не появляться
в тех пещерах, где живут Прядильщицы, и никогда не заходят
на их шелковые ковры. Растения эти были бы обречены на
вымирание, если бы не одно замечательное их свойство - они
зачаровывают своих жертв голосами.
Виккель и Дик стояли у огромного шелковистого круга,
принадлежавшего королеве колонии. Они уже изложили ей свою
просьбу и теперь ждали ответа. Зазвучал нежный хриплый
голос, который мог принадлежать лишь самке циклопа, - она
звала Виккеля к себе, она изнывала от одиночества... Дик же
услышал призывный скрип прекрасной розоватой особы,
кокетливо помахивающей хвостом...
И червь и циклоп были готовы к этому, они знали, что
здесь самкам слышатся голоса самцов, самцам - голоса самок;
и Дик и Виккель были достаточно разумны для того, чтобы не
кидаться в этот омут страстей, - они понимали, чем это для
них закончится.
- Посмеялись и хватит, - зазвучал нежнейший голосок
королевы. - Теперь вы можете подойти поближе - я не привыкла
кричать.
Виккель вздохнул и отрицательно покачал головой.
- Нет, сестра. Мы пришли сюда не для того, чтобы
накормить тебя обедом. Мы хотим, чтобы наши отношения
строились на иной основе.
- На иной основе? - королева сказала это так, что Дика
бросило в жар.
- Да, - спокойно ответил Виккель. - Мы предлагаем тебе
следующее - ты выполняешь нашу просьбу, мы же, со своей
стороны, обязуемся через какое-то время накормить тебя.
- Чем вы собираетесь меня кормить и о каком времени
идет речь? - голос королевы мгновенно стал другим - в
нем зазвучали жесткие нотки.
Виккель довольно усмехнулся и прошептал:
- Как я ее, а?
- Здор-рово! - еле слышно проскрипел Дик.
Виккель откашлялся и продолжил:
- Скажи, ты смогла бы соткать лодку, которая выдержала
бы нас обоих - меня и Дика?
- Конечно, - последовал ответ. - Из нашей Чудесной Нити
можно соткать и не такое.
- Если ты это сделаешь, мы отдадим тебе на съедение
полдюжины Белых Слепышей и полдюжины Вампиров. Идет?
- Двадцать Слепышей и двадцать Вампиров, - ответила
королева. - И прекраснее вашей лодки не будет ничего на
свете.
Виккель вновь ухмыльнулся.
- Я думаю, мы сойдемся на десяти, - шепнул он Дику.
- К-какая разница? Н-не т-тяни з-зря время!
Виккель вновь обратился к королеве:
- Мы не сбираемся посылать ее на конкурс красоты. Нам
нужна самая обычная лодка. Восемь и восемь.
- Делай свою лодку сам! Шестнадцать и шестнадцать!
В конце концов они сошлись на дюжине Вампиров и десяти
Слепышах, которых Виккель и Дик должны были предоставить в
распоряжение королевы по завершении своей миссии.
Разумеется, королева предпочла бы отобедать сразу же, но,
коль скоро это было невозможно, она согласилась немного
подождать. Пара недель не срок, если приходится голодать
годами.
- Если я правильно понимаю, вы хотите настигнуть тех
существ, которые поплыли на другой берег? - спросила вдруг
королева.
Виккель изумленно уставился на нее своим огромным
глазом.
- Откуда ты это знаешь?
- Мои сестры живут в разных концах пещеры, но все мы
связаны корнями. Эти трое направились к Пограничной Пещере.
- Это точно?
- Еще бы не точно! Как ты смеешь не верить мне, королеве?
Но, впрочем, я не обижаюсь. Лучше поговорим о другом. Если
мы поможем вам поймать их, то как вы будете расплачиваться?
Виккель и Дик переглянулись. И тому и другому было
дозволено действовать по собственному усмотрению. И для
того и для другого провал миссии был равнозначен смерти.
- Скупиться мы всяко не станем, Ваше Величество! -
ответил находчивый Виккель.
- Каждых по две дюжины, - назвала свою цену королева.
Виккель заулыбался. Торговаться он любил, хотя делать
это ему приходилось нечасто.
- Две дюжины? Это за трех двуногих существ? Ты,
наверное, от голода рехнулась! Пять и пять!
Не успели закончится торги, как сестры королевы уже
приступили к работе над лодкой.
Ночь прошла на удивление спокойно. Стоило Туллу
проснуться, как они тут же спустились вниз, к лодке, и
заняли свои, ставшие уже привычными местами.
Часа через два озеро стало узким настолько, что они
едва не касались веслами его берегов. Затем каменные стены
вновь расступились, и они оказались в небольшом зале,
заканчивавшемся двумя залитыми водой туннелями.
- Куда поплывем? - спросил Тулл.
- Да все равно. Можно и по правому, - ответил Конан.
Элаши промолчала, но судя по тому, как она посмотрела на
киммерийца, можно было понять, что с его выбором она не
согласна.
- Тебе что-то не нравится? - обратился к ней Конан.
- Разве я что-нибудь сказала?
- Ну что ж, тогда плывем направо.
- Правый туннель темнее.
- Хорошо, поплывем налево.
- Левый туннель уже.
Конан усмехнулся. Кажется, он начинал понимать, как же
следует разговаривать с Элаши. Сама она ничего не
предлагала, но если это делал он, она тут же вступала в
спор. Для того чтобы поплыть налево, он должен настаивать на
том, что плыть следует направо.
- Да, все же я был прав - мы поплывем направо, - сказал
киммериец. Элаши не обманула его ожидания.
- По-моему, ты ошибаешься! - тут же заявила она.
Теперь ему оставалось согласиться с нею так, чтобы
согласие его казалось вынужденным.
Он пожал плечами и раздраженно бросил:
- Хорошо, будем считать, что ты права.
- Неужели ты сам этого не понимаешь?
Конан отвернулся в сторону и только теперь позволил себе
улыбнуться. Начало положено. Скоро он научится с ней
разговаривать. Они направили лодку в левую протоку.
Харскил то и дело чертыхался. То, что совсем недавно
казалось ему пустяком, неожиданно обратилось в задачу,
которую вряд ли возможно было разрешить. И повинны в этом
были эти омерзительные подземные твари. Почему боги
отвернулись от него? Ведь он хотел совсем немного - стать
тем, кем был прежде. Для этого ему нужна была кровь героя,
но разве он, Харскил, не стоил того?
Он нисколько не сомневался в том, что Конан так или
иначе попадет ему в руки. Теперь он думал только о том,
как же он отомстит этому варвару, что он сделает с ним
после того, как чары распадутся. Достаточно того, чтобы на
клинке киммерийца появилась хотя бы капелька его поганой
крови. Разить Конана мечом он не станет, варвар умрет куда
более страшной смертью. Подумать только - из-за этого
мерзавца ему, Харскилу, пришлось уподобиться червю!
К нему подошел воин.
- Мой господин, если мы пойдем по этому туннелю, мы
окажемся по ту сторону этой чертовой пещеры.
- Прекрасно. На всякий случай держите пики наготове.
Последней команды можно было и не давать - четверка
уцелевших воинов ни на минуту не выпускала пики из рук.
Паланкин мерно покачивался. Рей с интересом поглядывал
по сторонам, пытаясь вспомнить, как выглядели эти места
прежде. То ли волшебника стала подводить память, то ли в
пещере действительно произошли серьезные изменения, но
многое представлялось ему чем-то новым, доселе не
известным. "Нет, надо выходить из своей пещеры почаще, -
подумал Рей, - иначе позабудешь и о том, чем владеешь.
Кстати говоря, и с ведьмой той пора разобраться".
Волшебник задремал, откинувшись на мягкую спинку
паланкина.
Санньеси выводил своим брюхом тихую, не лишенную
приятности песнь: "Скрип-скри-ип, скрип-скри-ип..." Чунта,
мурлыкая от удовольствия, думала о том светлом времени,
когда она наконец сможет стать полновластной хозяйской
пещеры. О, тогда она присоединит к своим владениям и все
окрестные земли, по которым бродят мужчины... Если она
расправится с этим гнусным колдуном, жизнь ее станет иной,
исполнится нового, неведомого ей прежде смысла...
Чунте грезились будущие победы.
Глава десятая
Сотканная Прядильщицами лодка являла собой нечто
замечательное. Она была легка настолько, что Виккель
преспокойно нес ее в руке. Выдержать же она могла и
полдюжины таких тяжелых седоков, как червь и циклоп.
Прядильщицы сделали ее достаточно комфортной и удобной,
соткав дополнительный полик, на котором можно было сидеть
или лежать, не боясь простуды.
Виккель опустил то замечательное судно на воду,
подождал, пока туда вползет Дик, и, пристегнув кормовое
весло, запрыгнул в лодку и сам. Ход у лодки оказался
поразительно легким - стоило Виккелю сделать несколько
гребков, как она быстро заскользила по спокойной глади
озера. Через пару минут Дик решил пособить своему товарищу -
опустив в воду свой тяжелый хвост, он завращал им с такой
бешенной скоростью, что лодка буквально полетела.
- Ты смотри, - поразился Виккель. - От скорости даже дух
захватывает!
Дик хотел было поделиться с Виккелем своими ощущениями,
но тут же сообразил, что сделать этого он не сможет, -
шелковистый пол к разговорам не располагал.
- Наверняка люди плывут куда медленнее, - вновь
заговорил Виккель, - час-другой, и мы их нагоним.
"Если только мы плевые в том же направлении", - подумал
Дик.
- Важно, чтобы мы плыли в том же направлении, -
продолжал циклоп. - Хотя ничего страшного не произойдет
в том случае, если мы промахнем мимо, - с помощью
Прядильщиц мы их все равно отыщем.
В знак согласия Дик закивал головой. Виккель улыбнулся,
глядя на своего компаньона, и заметил:
- А ты знаешь, братишка, у меня такое чувство, что нам
повезет. И вообще, должна же хоть когда-то восторжествовать
справедливость!
Дик энергично закивал - он тоже чувствовал нечто
подобное. Ему было несколько стыдно за себя - ведь совсем
недавно он думал о том, как же ему избавиться от циклопа.
Он хотел убить этого славного парня... Дик надолго
задумался.
Мышь-разведчик заметила сидящего на берегу воина.
Упускать такую добычу было глупо, и она тут же спикировала
ему на голову. К несчастью для мыши, человек этот был здесь
не один - рядом с ним таилось трое его собратьев. В
последний момент мышь заметила их, но было уже слишком
поздно - она попала в лапы людей. О каком-то сопротивлении
не могло идти и речи - к горлу ее был приставлен холодный
стальной клинок.
- Я хочу поговорить с тобой! - обратился к мыши стоявший
поодаль Харскил.
Разведчик не издал ни звука.
- Как - ты меня не понимаешь? А я-то считал мышей
образованными существами! Ну что ж - убейте эту мерзость, -
обратился Харскил к воинам.
- Стойте! - изо всех сил завопила мышь.
- Подождите! - распорядился Харскил, улыбнувшись. Воины
послушно опустили свои пики.
- Итак, - обратился Харскил к пленнику. - Как же тебя
звать-величать?
Мышь приосанилась и гордо ответила:
- Я - Алый Силач, Летатель Над Всеми и Жизни Губитель!
- А почему же вдруг - "Алый"? - поинтересовался Харскил.
- По цвету пятна на спине.
- Понятно. Для простоты я буду называть тебя Рыжим.
Итак, Рыжий, согласен ли ты выслушать мое предложение?
- Предложение?! Неужели ты думаешь, что после всего
происшедшего я стану говорить с тобой?
- Отпустите его, - приказал Харскил.
Мышь почувствовала, что крылья ее свободны вновь. Она
тут же развернула их с явным намерением бежать.
- Не спеши, Рыжий, умереть ты всегда успеешь. Как
только ты взмахнешь крыльями, Зейт насадит тебя на свою
пику.
Рыжий обернулся и увидел за своей спиной угрюмого воина,
целившегося в него огромной пикой.
- Я просто расправил крылья, - пролепетала мышь. -
Теперь же я весь внимание.
- Вы, мыши, питаетесь кровью, не так ли?
- Совершенно верно.
- Я почти ничего не смыслю в магии и все же кое-что
умею. Смотри!
Один из воинов Харскила вдруг захихикал, он смеялся так,
будто кто-то незримый щекотал его. Так продолжалось с
полминуты, после чего смех разом стих, воин же обратился в
холодную каменную статую.
Харскил как ни в чем не бывало продолжил:
- Это пустяк. Заклинание, о котором я хотел поговорить с
тобой, куда серьезнее. С его помощью можно получить большое
количество свежей крови.
- Ты, наверное, шутишь? - изумилась мышь. - Разве
подобное возможно?
- Я могу это доказать.
С этими словами Харскил извлек из дорожной сумки
небольшую бронзовую чашку и подал ее пленнику. Рыжий
заглянул внутрь, зачем-то постучал коготком по бронзе и
наконец изрек:
- Что-то я не вижу крови.
Харскил взял чашку в свои руки.
- Ее там и не должно быть.
Он закатал рукава и, вытянув руки перед собой, что-то
зашептал.
Чашка тут же стала наполнятся густой жидкостью красного
цвета. Харскил передал ее Рыжему.
- Удивительно, - пробормотала мышь. - Эта жидкость
действительно пахнет...
- Кровью, - закончил за Рыжего Харскил. - Теперь ты
можешь попробовать ее на вкус.
Рыжий было опустил в чашку свой хоботок, но неожиданно
замер.
- Почем я знаю - моет быть, ты меня отравить хочешь.
Харскил улыбнулся.
- Если бы я хотел твоей смерти, тебе уже не было бы на
этом свете.
Рыжий на миг задумался и согласно кивнул головой:
- Что верно, то верно.
После этого он погрузил свой хоботок в чашку и надолго
замолчал.
- Вот это да! Ничего более вкусного я в жизни не
пробовал! - наконец воскликнул он.
- Я рад это слышать.
- Скажи-ка мне, сколько же вмешает твоя чашка?
- Не так уж и много - шесть или семь бочек...
- Семь бочек?! Вот это да! ну и пир бы мы закатили,
будь эта чашка у нас!
- Я забыл сказать о том, что по прошествии недели
чудесные свойства чашки восстанавливаются. Для этого
достаточно произнести заклинание.
- Послушай, человек! Дай эту чашку мне! Ты можешь
просить за нее все что угодно!
Харскил усмехнулся. Похоже, мыши ничего не смыслили в
коммерции. Кстати говоря, чаша могла наполнится кровью лишь
единожды, но это ничуть не смущало Харскила, - в любом случае
он не собирался торчать здесь целую неделю.
- Мне нужно переправиться на тот берег. Лодка и буксир -
большего мне не надо.
- И это все? - поразилась мышь.
- Я уже сказал - большего мне не надо.
Рыжий посмотрел на чашку.
- Если не ошибаюсь, лодки строятся из дерева. А вот с
деревом у нас как раз туговато...
- Меня не волнует, из чего будет сделана лодка, - можете
слепить ее и из дерьма.
- Это меняет дело. Я нисколько не сомневаюсь в том, что
наши умельцы с этим справятся. Сию же минуту я отправлюсь к
своим братьям, и мы сообща что-нибудь придумаем. Где мы
встретимся?
- Мы будем ждать тебя здесь.
Рыжий расправил крылья и с опаской посмотрел назад.
- Ты не мог бы попросить Зейта, чтобы он убрал свою
страшную пику?
Харскил захохотал.
- Не бойся, дружище! он тебя не тронет!
Мышь стремительно взмыла вверх и исчезла.
Харскил был доволен собой. Еще бы! Одного простого
заклинания оказалось достаточно для того, чтобы сделать
мышей его, Харскила, союзниками. С их помощью он изловит
этого варвара в два счета.
- Эта проклятая река, похоже, никогда не кончится! -
проворчала Элаши.
- Меня смущает другое, - тут же отозвался Конан. - Он
все больше и больше забирает направо.
- Будем надеяться, что это когда-нибудь кончится, -
вступил в разговор Тулл и тут же воскликнул: - Смотрите!
Конан и Элаши посмотрели в направлении, указанном
стариком. Конан тут же все понял, Элаши же пробормотала:
- Ничего не понимаю... Здесь ничего нет!
- Посмотри повнимательнее, - сказал Конан. - Вода уже вон
где.
Их лодка постепенно уходила все глубже и глубже под воду.
- Что это? - ахнула Элаши.
Конан пожал плечами. В подобных материях он не
разбирался.
- Скорее всего, наша лодка пришлась кому-то по вкусу, -
спокойно произнес Тулл.
- Что же с нами будет?
- Придется идти пешком - только и всего, - ответил
старик. - Об этом говорить пока рановато - день-другой лодка
будет на плаву.
Конан недовольно покачал головой.
- Ох и не нравится мне это.
- Ты о чем? - встрепенулась Элаши.
- Мне кажется, что мы плывем к морю
- С чего ты это взял?
Конан пожал плечами. Он не мог объяснить этого даже
самому себе: чувств - вещь тонкая, так просто в них не
разберешься, да и смысла в этом нет никакого. Он знал одно -
предчувствия его еще никогда не обманывали, и этого ему
было достаточно.
- Какая разница, куда мы плывем? - быстро заговорила
Элаши. - Если кто-то плывет за нами, этот крюк придется
делать и ему - верно? и потом, разве мы плывем куда-то?
Нет, мы просто плывем.
Конан промолчал. Возможно, Элаши права. Тревожиться пока
действительно не о чем.
Рей изумленно разглядывал пещеру, пытаясь понять, куда
же могли подеваться мыши. В огромном зале никого не было.
Тела же, лежавшие на камнях, были уже не кем-то, но чем-то.
Трупы невесть откуда взявшихся людей, изрубленные в клочья
тела Слепышей, мертвые мыши... Н-да... Судя по всему, здесь
побывал тот, за кем он охотится. Но... но куда же подевались
мыши? Неужели они испугались вида своих изуродованных
собратьев? Ну нет, это чушь. Чего-чего а крови мыши не
боятся.
Рей ухмыльнулся, по достоинству оценив собственную шутку.
Надо сказать это вслух - пусть и другие посмеются. Рей обвел
взглядом своих спутников и грустно покачал головой. Где им
понять меня...
Но - к делу. Если мыши покинули свое жилище, значит, на
то у них была причина. Скорее всего, они решились на
какое-то предприятие, требующее участия всех членов
колонии. Придет время, мы разберемся и с ними, пока же
следует подумать о другом... Откуда здесь эти люди? Кто их
сюда привел? Вне всяких сомнений их появление как-то
связано с приходом в пещеру Врага.
Рей не верил в совпадения и всегда исходил из того, что
в мире нет ничего случайного. Возможно, именно поэтому
век его и был так долог. Он подал знак носильщикам, и те
послушно подняли с земли его паланкин.
Червь, посланный Чунтой на разведку, вернулся достаточно
скоро. Пока он говорил своей госпоже о трупах людей,
Слепышей и мышей, та слушала его вполуха, когда же он
поведал ей о том, что совсем недавно через эту усеянную
телами погибших пещеру прошел отряд циклопов, которым
командовал колдун Катамаи Рей, она нахмурилась. Эта весть
чрезвычайно встревожила ее. Если с места снялся даже этот
старый слизняк Рей, значит, в пещере действительно творится
что-то неладное. Эта гнусная образина тоже охотится за
красавчиком, который по праву должен принадлежать ей. Ну
да ладно. Рано или поздно ей все равно пришлось бы сойтись с
колдуном лицом к лицу.
Чунта ударила пятками в мягкие бока своего скакуна или,
точнее, ползуна, и тот, недовольно поскрипывая, устремился
вперед.
Взору Харскила предстала странная картина - над ним
кружило полсотни мышей, сжимавши в лапах длинные нити, на
которых покачивалось несколько предметов, походивших на
огромные двери.
Рыжий слетел вниз и, усевшись на камень, торжественно
пропищал:
- Лодка ждет вас!
Харскил с сомнением посмотрел наверх.
- Ты говоришь об этих штуковинах?
Мышь недоуменно развела крыльями.
- Разве не ты говорил мне о том, что она может быть
какой угодно?
- Этого мало. Помимо прочего, она должна выдержать мой
вес и вес моих воинов.
- Ты забываешь о том, что мы будем поддерживать ее
сверху.
Харскил задумался. В этой ситуации риск был оправдан, ибо
отказ означал бы крушение всех его надежд.
- Хорошо, - наконец произнес он. - Я готов отправиться в
путь прямо сейчас.
Рыжий заулыбался, обнажив острые как иглы зубы.
- Если бы мои братья не были так голодны, они были бы
вдвойне сильнее.
Харскил усмехнулся. Мыши оказались куда хитрее, чем он
думал. Впрочем, делу это пока не мешало.
- Но ведь кровь надо куда-то налить, не так ли?
- Это не так сложно. Видишь ту ямку? она, конечно,
мелковата, но, я думаю, бочонок крови она вместить сможет.
- Будь по-твоему, - не стал спорить Харскил. - Можешь
приглашать своих братьев к столу.
Через минуту мыши уже сидели по краям ямки, до краев
наполненной кровью. Обед был недолгим, но он потряс Вампиров
до глубины души. Когда еще им не доводилось есть ничего
подобного. Да теперь у них появился настоящий друг, перед
дарами которого блекло все то, что сулили им ведьма и
колдун.
- Может быть, вы расскажете мне об этой ведьме и этом
колдуне? - обратился Харскил к своим новым друзьям.
- Конечно, Харскил! Конечно расскажем! ради друга чего
не сделаешь!
Глава одиннадцатая
Протока, по которой беглецы плыли, с каждой минутой
становилась все уже; распухшая рыба то и дело касалась
боками отвесных скал. Внезапно стены раздались, и люди
оказались в широкой лагуне. Место это казалось Конану
странно знакомым. Он оглянулся и увидел рядом с туннелем,
только что покинутым ими, другой - как две капли воды
похожий на первый. Киммериец вынул весло из воды.
- В чем дело? - спросил Тулл.
- Посмотри-ка туда, - ответил Конан, указав веслом на
темнеющие в стене провалы.
Тулл и Элаши разом обернулись.
- Вот те раз! - изумленно пробормотал старик.- Ничего не
понимаю! - воскликнула Элаши. - Кроме этих двух дыр я ничего
не вижу!
- Неужели ты не узнаешь этого места? - спросил Конан. -
Помнишь наш спор о том, куда нам следует плыть - налево или
направо.
Элаши пожала плечами.
- При чем здесь наш спор?
- Да при том! Он происходил в этом самом месте! Просто
мы сделали круг - вошли в левую протоку, а вышли из правой,
понимаешь? Теперь в любую минуту мы можем столкнуться с
нашими преследователями нос к носу!
- Какой ужас! - пробормотала Элаши.
И действительно, положение у них было незавидное.
- Что же нам теперь делать? - испуганно спросила она
Конана.
- Я полагаю, что нам следует сойти на берег, - ответил
киммериец. - Если память мне не изменяет, в часе пути отсюда
есть какие-то пещеры.
- Ты прав, приятель, - тут же согласился Тулл. - Надеюсь,
за это время наша лодка не потонет.
- Придется поработать веслами! - отозвался Конан.
Виккель и Дик решили немного передохнуть и заодно
перекусить. Они причалили к берегу и отправились на поиски
грибов. Вкусы у них были разные, и потому каждый собирал
свои грибы сам.
- И не упомню, когда мне было так же хорошо, - набив рот
зловонными желтыми поганками, изрек Виккель.
- И н-не г-говори. П-путеш-шествия - ш-штука
х-хорош-шая.
Виккель кивнул.
- Я еще вот о чем подумал. Прядильщицы могли бы не одни
только лодки делать. Они могли бы наладить производство
одежды, мебели и всего такого прочего.
- Уд-дивит-тельное дело! Я т-только чт-то об эт-том
подумал! - отозвался Дик, поглощая гриб за грибом. В
отличие от Виккеля, он мог есть и говорить одновременно.
- Запас мышей и Слепышей в конце концов был бы исчерпан
- нам пришлось бы отвести к Прядильщицам всех. Но ты
знаешь, если бы их в пещере не стало, я бы нисколько не
расстроился.
- Я т-тоже!
- Ты только представь, как бы тогда выглядела наша
пещера! - с жаром произнес Виккель, но тут же осекся. -
Охо-хо, - добавил он грустно. - Про волшебника-то я и
забыл...
Дик грустно скрипнул:
- Д-да, о г-гос-сподах наш-ших мы как-то и не
п-под-думали...
Аппетит ук Виккеля мгновенно пропал. Циклоп смахнул с
губ грибные крошки и, немного помолчав, сказал:
- Сам-то я этого, конечно, не помню, но старики наши
говорят, что до прихода в пещеру колдуна и ведьмы она была
лучшей пещерой на всем белом свете.
- Я т-тоже об эт-том с-слышал. Гр-руст-тно эт-то...
Виккель принялся тереть ладони друг о друга, словно
пытаясь отогреть их.
- И с этим, к сожалению, ничего не поделаешь. Рей, он
такой: чуть что не так - вмиг тебя с грязью смешает!
- А Ч-чунт-та в из-звестковые к-колодцы п-провинившихся
с-сбрасывает.
Установилось долгое молчание. Первым его нарушил
Виккель:
- Пора нам, старина, в дорогу. Чем быстрее мы с этим
дело справимся, тем лучше.
- К с-сожалению, эт-то т-так, дружище.
- Идем вниз. Я помогу тебе забраться в лодку.
- С-спасибо т-тебе, В-викель. Т-ты такой д-добрый.
Погрузив Дика на борт лодки, Виккель занял место на
корме и опустил весло в воду. Быть может, ему и Дику все же
удастся выпутаться из этой передряги. С людьми-то они
как-нибудь справятся, но что же им делать потом? Куда им
вести пленников?
Из поколения в поколение передаваться изустные сказания,
повествовавшие о той далекой эпохе, когда черви и циклопы
жили в мире и согласии. Прядильщицы в ту пору пытались лишь
мышами и Слепышами, туннели блистали чистотой, повсюду росли
несметные количества грибов. Даже слой плесени, покрывавшей
собой стены и своды пещер, в те времена был куда толще... И
тут в пещере появились колдун и ведьма.
До недавнего времени Виккель считал эти предания
красивой сказкой, теперь же, когда он познакомился с
Диком, он понимал, что все в них сущая правда. Дик был куда
ближе и понятней ему, чем все эти Вампиры и Слепыши, мало
того, он был куда умнее и порядочнее нынешнего его хозяина,
считавшего себя чуть ли не венцом творения и не умевшего
сделать без книг ни шагу. Его врагом Дик стал лишь волею
судеб. Мысль о том, что этого славного червя рано или
поздно придется убрать, теперь казалась Виккелю постыдной.
Но разве был у него выбор?
Виккель вздохнул и налег на весло.
Более необычное средство передвижения трудно было себе
представить. Харскил и его люди расселись на досках, веревки
натянулись, и "лодка" пришла в движение.
"Интересно, как это выглядит со стороны", - подумал вдруг
Харскил.
Теперь сама переправа его не волновала, он думал о
другом - о том, что у него появились два всесильных
соперника. Харскил уважительно относился к магам и магии,
понимая, что против них он бессилен. Единственное, на что
он мог надеяться, так что на скорость мышей. Если он
опередит своих могучих соперников, он оставит их с носом.
Мыши поведал ему не только о колдуне и ведьме, но и об их
верных слугах - циклопах и огромных червях. Слуг он особенно
не боялся, но помешать ему могли и они.
Определенные надежды Харскил возлагал и на собственные
оккультные силы. Разумеется, с колдунами состязаться он не
мог, но у него было одно серьезное преимущество - своим
колдовством он мог застать их врасплох, важно только не
ошибиться временем. Внезапная вспышка или густой туман могли
бы повлиять на исход дела. С помощью заклинания, тайну
которого он обещал раскрыть Вампирам, можно было произвести
еще пять бочонков крови. Теперь ему следовало распоряжаться
ею поэкономнее.
Доски буквально парили над водой. Харскил довольно
улыбнулся. Вряд ли волшебники смогут обогнать его...
Рей был вне себя от ярости. Прогулка, конечно, дело
полезное, но сколько же можно ходить. Он уже стоял на
берегу Моря Мрака, однако ни человека, ни своего верного
циклопа он так и не увидел. Нет, скорее всего, Виккеля уже
нет в живых, иначе понять происходящее просто невозможно.
Придется заменить его - одним из этих болванов.
Впрочем, не стоит отвлекаться. Если человека здесь нет,
значит, он находится в другом месте. Этот мерзавец где-то
раздобыл лодку, что само по себе удивительно. Да, он где-то
раздобыл лодку и переправился на ней на другой берег.
Рей потребовал сундук с книгами. Дородные циклопы
кряхтя поднесли сундук к нему и тяжело опустили его наземь.
- Осторожнее, идиоты! - закричал Рей. - Если сломается
хоть одна вещица, эта пещера провалится в преисподнюю!
Рей конечно же соврал, но ему нравилось пугать слуг -
помимо прочего, это приучало их к порядку.
Волшебник долго рылся в сундуке и наконец достал из
него огромный фолиант, на обложке которого было начертано
"Основы строительной телургии". На большом пальце его правой
руки заплясал огонек, в свете которого возможно было читать
книгу, не напрягая глаз. Так, так, "Дворцы", "Замки",
"Крепости" - нет, это все не то. Куда же подевались "Мосты"?
Клянусь Сетом! Здесь про мосты не сказано ни слова! Но
ведь я уже как-то строил мост - он растет по мере того, как
ты его проходишь, и тут же исчезает...
Черт! Ну конечно же - его надо искать в разделе
"Инженерные сооружения"!
Так. Вот он, родимый.
Рей что-то прошептал, описал рукой кривую, указанную на
схеме, и стал ждать. Через пару секунд перед ним во всей
своей красе уже стоял первый пролет моста. Он услышал
полные изумления крики носильщиков. "Вот так-то, болваны! -
подумал Рей. - Можете гордиться своим хозяином!"
- Вперед! - приказал он носильщикам.
Едва отряд миновал середину первого пролета, как
впереди уже вырос второй. Так они и шли, переходя с пролета
на пролет, за спиною же их моста уже и в помине не было.
Разумеется, при необходимости волшебник мог сохранить и эту
часть сооружения, но в данном случае это было лишено смысла,
тратить же понапрасну свою мистическую энергию он не хотел.
Циклопы шли неспешным шагом, но Рей решил не понукать
их. Рано или поздно они должны были оказаться на то
берегу. Спешить же им было незачем.
Отряд Чунты шел к берегу другой дорогой. Это входило в
намерения ведьмы, которая решила следовать за волшебником
по пятам, но так, чтобы до последнего момента тот не
догадывался о ее присутствии. На берегу Чунту уже ждал
разведчик, сообщивший ей о том, что волшебник вместе со
своим отрядом в данный момент переправляется через озеро по
волшебному мосту.
Преодолеть Море Мрака предстояло и ей. Чунта на
мгновение задумалась и тут де отдала команду:
- Всем собраться здесь и лечь бок о бок, да так, чтобы
между вами не было ни единой щелки.
Подобным образом было уложено восемь червей, троим же
пришлось играть роль поперечин.
Чунта стала рыться в сумках и вскоре извлекла оттуда
длинный тонкий прутик. Взяв его в обе руки, она принялась
тереть им свое тело, одновременно произнося заклинание.
Процедура это продолжалась недолго. Чунта раскрыла рот,
и оттуда забила тонкая струя клейкой жидкости, которой она
стала поливать тела лежащих перед нею червей. Когда это
странное действо закончилось, Чунта обратилась к своим
слугам с такими словами:
- Теперь вы будете двигаться по моей команде. Исполнять
команды должны все, кроме перекладин. Поднимите
свою центральную часть так, чтобы головы оставались на
месте, а хвосты перемещались вперед! Так, а теперь,
сохраняя хвосты неподвижными, распрямляйтесь!
К удивлению червей, передвигаться иначе они теперь не
могли, - у них было одиннадцать созданий, но всего одно
общее тело, походившее на широкую доску.
Живой плот сполз в воду. Чунта свалила в его середину
весь свой скарб и достала из сумки кривую, похожую на
винт палочку. Она положила ее на обращенный к берегу край
плота и что-то пробормотала. Палочка тут же обратилась в
огромный винт и бешено завращалась. Плот понесся вперед.
Чунта стояла у его переднего края. Ноги ее были широко
расставлены, пышные волосы развевались на ветру. Волшебница
улыбалась. - Ай, да Чунта, - думала она, - ай, да умница!"
Глава двенадцатая
Надеждам Конана не суждено было сбыться. Тухлая рыбина
уходила все глубже и глубже под воду - гребцы уже стояли по
щиколотку в воде.
- Да... Похоже, наша лодка свое уже отплавала, -
задумчиво произнес Конан. - Ну ничего, я думаю, мы до этих
пещер и по берегу доберемся.
- Хорошая мысль, - отозвался Тулл.
Мужчины подвели лодку поближе к берегу, и Элаши
спрыгнула на камни. Гребцы последовали ее примеру. Рыбина
немного всплыла, но большая часть ее брюха так и оставалась
под водой. Она немного подергивалась - похоже, кто-то
объедал ее снизу.
- За мной, - скомандовал Конан.
Он повел их по узкой тропке, терявшейся где-то вверху.
Плесени на камнях почти не было, и потому каждый шаг был
сопряжен с опасностью. Конан, отличавшийся на редкость
острым зрением, шел впереди, выбирая сравнительно простой
путь.
Не прошло и пяти минут с той поры, как они покинула
лодку, как вдруг Конан замер и жестом приказал сделать
это другим. Он что-то услышал. Понять природу этого звука
пока было невозможно, но в том, что он шел откуда-то снизу,
можно было не сомневаться.
- Спрячьтесь, - прошептал киммериец. - Кто-то плывет в
нашу сторону.
Тулл и Элаши спрятались за валунами, сам же Конан залег
в тени рядом с обломками гигантского сталактита.
Звуки явно приближались. Не прошло и минуты, как Конан
увидел прямо под собой лодку, на корме которой стояло
странное горбатое существо, работавшее огромным кормовым
веслом. Этот одноглазый горбун был лыс и бородат. В руках
его угадывалась чудовищная сила.
Еще больше Конана поразила лодка. Она была сделана из
непонятного серебристого материала и имела совершенную
форму. На дне лодки лежало нечто, показавшееся ему вначале
гигантской личинкой. Конан присмотрелся получше и понял,
что видит огромного червя. Неужели это те самые твари,
которых они видели в пещере, населенной крылатыми Вампирами?
Лодка скрылась за поворотом. Конан покачал головой - не
хотел бы он встретиться с этой парочкой вновь. Неслышными
шагами он приблизился к тому месту, где укрылись Тулл и
Элаши.
- Вы что-нибудь видели?
- Конечно, - прошептал Тулл, - циклоп и большой червь.
Одного понять не могу: как это они оказались в одной лодке?
Ведь черви и циклопы - давние враги.
- Они решили объединиться с тем, чтобы побыстрее нас
изловить, - фыркнула Элаши. - С чем я тебя и поздравляю,
Конан.
- Идем, - властно сказал киммериец. - Пока они
сообразят, что мы проскочили мимо них, мы будем уже далеко.
Дик приподнял голову и возбужденно заерзал. Виккель
понял его без слов - в воздухе запахло тухлой рыбой.
- Я уже и рыбину эту вижу, дружище, - обратился он к
Дику. - Знал бы, что здесь такие водятся, - ни за что бы не
поплыл!
Проплывая мимо зловонной туши, он вновь окинул ее
взглядом. "Ну и чудище", - подумал циклоп, внутренне
содрогнувшись.
Дик поднял голову и тоже стал разглядывать рыбу.
"Похоже, над ней уже начали трудиться его подводные
собратья", - подумал червь, заметив на теле рыбины пару
ран странного вида.
Рыба больше не интересовала его, опустив в воду хвост,
он стал помогать своему приятелю.
Ко входам в пещеры они добрались без особого труда. На
всякий случай Тулл прихватил с собой скатанный им из
светящейся плесени шар. Решено было идти по самому широкому
туннелю. Едва они вошли в него, как Конан успокоился.
Теперь преследователей можно было не бояться - пещер здесь
было множество, и недругам их пришлось бы долго гадать, в
какой из них они скрылись.
Предусмотрительность Тулла оказалась не лишней - не
будь у них светящегося шара, они оказались бы в темноте.
Стены туннеля были сложны из гладкого темного камня, на
котором не было ни пятнышка плесени. Тулл поднял шар над
головой, и друзья поспешили вперед.
Не прошло и минуты, как Конан вдруг замер.
- Что случилось? - дрожащим шепотом спросила Элаши.
Конан прислушался, но звук, мгновение назад привлекший
его внимание, уже стих. Он замотал головой.
- Ничего. Наверное, показалось.
"Вовремя же я его послал", - подумал Харскил, слушая
рассказ крылатого разведчика.
Это был Рыжий. Мышь сообщила ему о том, что люди,
которых он ищет, только что вошли в одну из пещер
неподалеку от места, в котором они сейчас находятся. Нет,
нет, его они не заметили - в этом Рыжий был уверен.
Харскил улыбнулся. Ну наконец-то!
Дик внезапно заволновался. Виккель посмотрел по
сторонам, но так и не смог понять, что же так встревожило
его друга.
- Что с тобой? - спросил циклоп. - Ты хочешь что-то
сказать?
Червь изобразил нечто, похожее на кивок.
- Все понятно. Сейчас мы причалим к берегу, и ты мне
все расскажешь.
Виккель тут же подвел лодку к большому плоскому камню,
торчавшему изводы.
Червь выполз из лодки и, сбиваясь от волнения,
проскрипел:
- Р-ры-ба!!!
- Что "рыба"? что ты хотел не сказать?
Дик ужасно не любил длинных речей. Как же ему сказать о
том, что у беглецов не было и не могло быть лодки, что раны
на теле этой рыбы выглядят очень уж странно? Он подумал и
решил сразу сказать о главном:
- Их л-лод-дка!
Чего-чего, а сообразительности Виккелю было не занимать.
Пусть Катамаи Рей и считал его идиотом, но Дика циклоп
понял с полуслова.
- Ты так считаешь?
Дик уже не сомневался в своей правоте.
- Д-да! - уверенно проскрипел он.
Виккель на миг задумался и тут же согласно кивнул
головой.
- Твои слова не лишены смысла. Полагаю, теперь нам
следует осмотреть рыбу повнимательнее.
- С-совер-ршенно в-вер-рно.
Они сели в лодку, и Виккель, развернув ее носом к морю,
стал грести изо всех сил. То, что люди использовали дохлую
рыбу как лодку, казалось ему чудом. Если они настолько умны,
то легко представить, насколько они опасны. Нет, с ними
надо держать ухо востро. До этой самой минуты он боялся
лишь гнева Рея, теперь же в сердце его поселились и новые
страхи.
Процессия циклопов, возглавляемая самим Катамаи Реем,
шагала по странному бесконечному моту, который исчезал,
едва возникнув. Они шли по нему так уверенно, словно под
ногами их была земная твердь.
Живой плот Чунты, приводимый в движение чудесным
винтом, неотступно следовал за отрядом волшебника, не
приближаясь к мосту слишком близко, но и не отставая
настолько, чтобы в случае необходимости не оставить его
позади.
- Вот здесь. - Рыжий указал крылом на пещеры,
видневшиеся наверху. - Они вошли в центральный туннель.
- Ты в этом уверен? - переспросил Харскил.
- Можете не сомневаться.
- Ну что ж. Тогда мы отправимся вслед за ними.
- Мне кажется, что мы со своей работой уже справились, -
пропищал Рыжий. - Через море мы вас перевезли, верно? Пришло
время расплачиваться.
- Но ведь мы их еще не поймали!
- Это уже твои проблемы.
Харскил задумался. Понадобится ли ему помощь мышей и
впредь? Однозначного ответа на этот вопрос не было, и
потому лишаться ее сейчас не стоило.
- Ты, наверное, знаешь о том, что правильная
концентрация является непременным условием любого
заклинания. Мои же мысли заняты сейчас совершенно иным. Ты
понимаешь меня?
Мышь с сомнением посмотрела на него (вообще говоря,
мыши смотреть не могут, но внешне это выглядело именно так).
- Ты не можешь не думать об этих людях?
- Я отдаю должное твоей проницательности.
Рыжий кивнул.
- Все понятно.
- Ты только подумай: если заклинание будет произнесено
неправильно, волшебная чаша может утратить свои
замечательные свойства.
Помолчав с минуту, мышь кивнула головой и важно
пропищала:
- Ну да ладно, будем считать, что так оно и есть. Мы
отправимся вместе с тобой.
- Ты тронула меня до глубины души.
- Неплохая идея.
- Что?
- Ничего. Хватит болтать. Пришло время ловить двуногих
тварей.
- Что это? - поразилась Элаши.
Они стояли у входа в пещеру. В центре этой подземной
залы, своды которой были покрыты толстым слоем светящейся
плесени, виднелось несколько растений крайне странного
вида. Земля вокруг них была затянута мягким шелковистым
ковриком, вид которого заставил Конана вспомнить о недавно
виденной лодке.
- Охо-хо... - печально вздохнул Тулл.
- Что-то ты не весел, - сказал киммериец. - Что
случилось?
- Это - Прядильщицы, - пробормотал старик.
- Ну и что из этого? - поинтересовалась Элаши.
- Я знаю о них только одно - лучше держаться от них
подальше.
И тут кто-то позвал Конана.
КОНАН.
Киммериец вздрогнул и обвел взглядом пещеру. Никого.
КОНАН-КИММЕРИЕЦ. МОГУЧИЙ И ОТВАЖНЫЙ ВОИН.
Нежный девичий голосок был исполнен сладости и неги. Но
где же сама дева? Конан многое отдал бы за то, чтобы
увидеть ее.
Я ЗДЕСЬ, КОНАН. ЗДЕСЬ, ЗА ЭТИМИ ПРЕКРАСНЫМИ РАСТЕНИЯМИ.
ИДИ ЖЕ КО МНЕ! НУ, ИДИ ЖЕ, ИДИ!
Конан часто заморгал. Еще ни одна женщина не предлагала
себя ему столь явно.
Киммериец взглянул на Элаши. Интересно, что она ему
сейчас скажет? Элаши была настолько поглощена собственными
мыслями, что даже не смотрела в его сторону. "Странно", -
подумал Конан. И тут Элаши сделала шаг вперед.
В следующее мгновение вперед двинулся и Тулл.
С ними происходило что-то неладное.
НЕ БОЙСЯ, ВОИТЕЛЬ, ТВОИ ДРУЗЬЯ НАМ НЕ ПОМЕШАЮТ. Я ХОЧУ,
ЧТОБЫ КО МНЕ ПРИШЕЛ ТЫ - ТЫ, КОНАН!
Элаши и Тулл шли к центру зала, не замечая друг друга.
- Стойте! - окликнул друзей киммериец.
Те даже не обернулись. Они слышали лишь голова, что
звучали не в ушах, но в голове, - голоса чарующие и нежные.
Выхватив меч из ножен, Конан бросился вперед.
- Тулл! Элаши! Остановитесь!
Воины Харскила и мыши двигались по тесному каменному
коридору, растянувшись длинной цепочкой. Если Рыжий не
ошибся, они должны были настигнуть беглецов с минуты на
минуту.
Харскил ликовал. Его час настал.
- Вот она, - сказал Виккель, указывая рукой по
направлению к берегу.
Дохлая рыбина слегка покачивалась на волнах, поднятых
лодкой. Раны на ее боку действительно выглядели странно.
Циклоп подвел лодку к берегу и помог Дику выбраться на
камни.
- Течений здесь нет, - сказал он. - Скорее всего, они
где-то рядом.
- Т-ты с-считаешь, что они пош-шли к морю?
- Больше им идти некуда. Я предлагаю вернуться в лодку
и поплыть в том направлении.
- С-согласен.
Конан поступил достаточно опрометчиво - только теперь
он подумал о том, что же он станет делать, если его друзья
ослушаются приказа. Не рубить же их в самом деле...
К счастью, и Элаши и Тулл тут же замерли. Они стояли
возле самого края серебристого мягкого ковра. Киммериец
словно пробудил их от сна - они озирались по сторонам так,
будто видели эту пещеру впервые.
КОНАН! НЕ ОБРАЩАЙ НА НИХ ВНИМАНИЯ! ИДИ КО МНЕ...
Конану показалось, что в этом сладком голоске зазвучали
нотки раздражения и недовольства.
- Отступите назад! - приказал киммериец своим
спутникам. Теперь он уже стоял на этом странном
серебристом ковре.
- Конан! Сзади! - закричала вдруг Элаши.
Киммериец резко развернулся и увидел летящую к нему
тонкую нить. Он взмахнул клинком и перерубил ее в тот
момент, когда она коснулась его плеча. Скользнув по кисти,
нить отдернулась назад и стала невидимой. Рука его заныла -
с нее была содрана кожа.
Взяв оружие наизготовку, друзья стали отступать. Из
отверстия в стволе росшего с края растения одна за другой
стали вылетать стремительные как молния снаряды-нити.
Тулл, оступившись на камне, повалился наземь, и тут же к
нему приклеилась паутинка. Старик попытался перерубить ее,
но сил его для этого было явно недостаточно. Паутинка
потащила его к растению.
Конан бросился вперед и с одного удара рассек эти
прочную как сталь нить. Мимо него пролетели еще две
паутинки.
СЕСТРЫ, - услышал он вдруг. СЕСТРЫ! ПОМОГИТЕ МНЕ - ЕСЛИ
МЫ ЕГО ПОЙМАЕМ, НАМ ЦЕЛЫЙ МЕСЯЦ О ЕДЕ НЕ ПРИДЕТСЯ ДУМАТЬ!
Сладким этот голосок ему уже не казался.
Тулл и киммериец поспешно ретировались, вдогонку же им
летели все новые и новые нити. Теперь Конан была понятна
природа этого странного коврика - он слагался из тысяч и
тысяч паутинок, а выбрасываемых охотящимися Прядильщицами.
- Слава богам! - тяжело дыша, пробормотала Элаши, когда
они вновь оказались у стены.
КУДА ЖЕ ТЫ? - услышал Конан сладкозвучный голос. - Я ЖДУ
ТЕБЯ. ТЫ ПОЗНАЕШЬ НАСЛАЖДЕНИЕ, РАВНОГО КОТОРОМУ В ЭТОМ МИРЕ
НЕТ!
Конан взглянул на Элаши.
- Ты слышала, что она говорит?
- Разве это "она"? - изумилась Элаши. - Это голос царя
пустынь. Он хочет, чтобы я стала его женой.
Киммериец посмотрел на Тулла.
- А ты, старик, что слышал?
- Эта особа обещала мне море ласки.
Конан кивнул. Все встало на свои места. Прядильщицы
подманивают к себе жертвы, используя оккультные силы.
Жертва, обманутая, сладким гласом, приближается к растению,
и оно начинает пожирать ее.
НЕТ, - запел голосок. - НИКТО НИКОГО НЕ ПОЖИРАЕТ.
ПОВЕРЬ НАМ.
Конан презрительно хмыкнул и повернулся к друзьям.
- Я думаю, нам следует вернуться назад пойти другой
дорогой.
Путники не успели сделать и шага, как вдруг в пещеру
влетела огромная летучая мышь. Из туннеля доносился мышиный
писк и крики людей.
Конан тяжело вздохнул: неужели никогда не будет конца
этому безумию?
Глава тринадцатая
Дик закрутился на месте, всем своим видом показывая
Виккелю, что им следует причалить к берегу. Через минуту
друзья уже покинули лодку.
- Ну что еще?
- Они п-пошли т-туда!
- С чего ты взял?
- П-посмот-три с-сам!
Виккель нахмурился и принялся разглядывать скалы.
Неподалеку от того места, где они стояли, берег резко
обрывался, переходя в отвесную стену, на которой смогли бы
удержаться разве что мухи. Прямо же перед ним темнели входы
в три пещеры.
- Да, похоже, ты прав... но вот только в какую из пещер
они пошли?
- Н-надо идти н-наудачу.
Виккель кивнул.
- Может, пойдем направо?
- П-почему бы и н-нет?
Виккель легко забрался наверх, Дику же для этого
пришлось немало потрудиться. Заглянув в пещеру, циклоп
обнаружил, что там царит кромешная тьма.
- Слушай, Дик, пойду-ка я наскребу плесени.
- Н-не ст-тоит. Для меня света т-там д-дос-ста-точно.
- Ну что ж, тогда ползи первым.
Циклоп и червь скрылись во мраке.
Четверке мышей, напавшей на Конана, явно не повезло -
первую киммериец разрубил надвое, две другие, стараясь
избежать той же участи, угодили в тенета прядильщиц,
последняя же, пытавшаяся уйти от двух бед разом, в итоге
лишилась головы.
Элаши и Тулл тоже не стояли без дела - старик распорол
одному из крылатых демоном брюхо, Элаши лишили своего
противника крыла и лапы.
В пещере стоял такой шум, что в пору было оглохнуть:
мыши пронзительно пищали, люди ревели, нити Прядильщиц
со свистом рассекали воздух. Конан заулыбался. Скитания по
подземному лабиринту утомили его донельзя, он истосковался
по настоящему делу, и вот наконец дошел черед и до него.
Отведя меч за спину, Конан застыл в ожидании новой атаки.
Один из воинов с пикой наперевес бросился на Тулла и
Элаши. Конан с улыбкой наблюдал за своими друзьями - те
отпрянули в разные стороны, старик же при этом умудрился
подставить ножку воину. Неудачливый вояка катился кубарем
до самого серебристого коврика, сойти с которого ему уже
было не суждено.
Харскил был вне себя от ярости - за одну минуту он
потерял двух своих воинов, парочка же, остававшаяся в
живых, жалась у стенки, боясь даже приближаться к
противнику. Для Вампиров люди явно были слишком крепким
орешком - те косили их, словно солому. "Ну что ж, -
подумал Харскил, - пришло время и для магии".
В сумке, висевшей у него на поясе, лежало два пузырька;
один из них был наполнен туманной закваской, другой -
солнечной пылью. Первый состав мог погрузить пещеру в
кромешный мрак, второй наполнил бы ее ослепительным светом.
Имело смысл воспользоваться именно солнечной пылью - люди
на какое-то время ослепли бы от вспышки, и он, Харскил,
смог бы без труда пленить их.
Харскил достал пузырек из сумки и приготовился к
броску. Следовало как-то привлечь внимание людей, чтобы
они посмотрели в его сторону.
- Конан! - изо всех сил закричал Харскил.
Варвар тут же уставился на него. Спутники киммерийца
тоже смотрели в его сторону. "Прекрасно!" - подумал
Харскил и метнул пузырек под ноги своей жертве.
Катамаи Рей почувствовал, что в пещере происходит
что-то неладное. Это что-то каким-то образом было связано с
целью его прихода.
- Прибавить шагу! - взревел волшебник. - Шевелитесь,
болваны!
Циклопы грустно посмотрели на своего господина и тут же
перешли на бег.
Чунта подвела свой живой плот к излучине, за которой
протока уходила в сторону. Сойдя на берег, она спряталась
за огромным валуном, наполовину сточенным капающей сверху
водой, и стала искать взглядом своего соперника. Отряд Рея
ушел далеко вперед, теперь он двигался куда быстрее
прежнего. "Разрази его Сенша! - подумала Чунта. - И что то
он так заспешил?"
Ведьма тут же вернулась на плот, и тот полетел вперед с
удвоенной скоростью.
- Ч-черт в-возьми! - проскрежетал Дик.
- В чем дело?
Огромный червь унял дрожь и сокрушенно проскрипел:
- Т-там т-тупик...
- Ты не ошибся?
- Н-да... придется, возвращаться назад.
- И чем с-скорее, т-тем л-лучше!
Бросок Харскила был точен - пузырек должен был
разбиться у самых ног Конана. Волшебник зажмурился,
досчитал до трех и только затем открыл глаза.
В пещере стояла кромешная тьма.
О, как безжалостны были боги! Он бросил не тот пузырек!
Пещера внезапно погрузилась во тьму. За миг до этого
Харскил что-то бросил наземь... Конан поежился. Он и не
предполагал, что Харскил может обладать оккультными
способностями. Подумать только - он был властен даже над
тьмой...
Киммериец решил не думать об этом и шепотом подозвал к
себе друзей:
- Элаши! Тулл! Скорее ко мне! Я попробую вывести вас
отсюда.
В пещере царил переполох. Было темно даже для Вампиров
- испуганно попискивая, они носились по залу, то и дело
врезались в стены или друг в друга.
- Конан?
- Я здесь, Элаши.
Конан вытянул руку перед собой и коснулся груди своей
спутницы.
- Но-но! Поосторожнее! - зашипела Элаши.
- Я смотрю, ты пришла в себя! - усмехнулся киммериец.
В тот же миг Тулл налетел на Элаши, едва не свалив ее с
ног.
- Вы что - сговорились? - Вновь зашипела хауранская
красавица.
- Прости меня, деточка, - смущенно пробормотал старик.
- Возьмитесь за руки, - приказал Конан и, держа Элаши
за руку, направился к выходу из пещеры. Чувство
направления, уже не раз выручавшее киммерийца, не подвело
его и на этот раз - не прошло и минуты, как друзья уже
бежали по туннелю.
Дик и Виккель находились же возле самого выхода из
туннеля. Циклоп внезапно застыл и схватил червя за хвост.
- Стой, - прошептал он. - Я слышу какие-то звуки.
Друзья осторожно двинулись к выходу. Хотя природа этих
звуков была неведома им, они прекрасно понимали, что ничего
хорошего звуки эти не предвещают. Увиденное потрясло обоих.
На огромном мосту, возникшем неведомо откуда, стоял не
кто иной, как сам Катамаи Рей, окруженный собратьями
Виккеля.
Циклоп тут же отшатнулся назад и тихо выбранился,
уподобив своего господина экскрементам. Дик последовал
примеру друга, мысленно согласившись со словами циклопа.
- Наша песенка спета, - прошептал Виккель.
Дик тихонько проскрипел в ответ:
- Н-не с-спеши. Он-ни ч-чем-то д-другим заняты.
Циклоп задумался. Да, Дик был прав: в их сторону Рей
не смотрел - судя по всему, его занимала только центральная
пещера. Скорее всего, волшебник и не догадывался, что он и
Дик находятся совсем рядом. Впрочем, не найди Рей людей в
соседних пещерах, он начнет обыскивать и эту. Если же
волшебнику удастся захватить беглецов без его, Виккеля,
помощи - не сносить ему головы. Дику Чунта и подавно не
простит этого. Как ни крути - все плохо.
От этих мыслей Виккеля отвлекли доносившиеся снаружи
голоса циклопов. Понять, чем вызвано их возбуждение, было
нетрудно - судя по всему, Рею удалось-таки настичь
беглецов. Виккель печально вздохнул и прошептал:
- Все, Дик, приехали...
- И н-не г-говори, б-брат...
Катамаи Рей с улыбкой наблюдал за появившимися из
пещеры людьми. Однако уже в следующее мгновение все трое -
включая женщину - извлекли клинки из ножен и приготовились
к встрече с противником. В бою могли пострадать не только
слуги Рея, но и сами люди, с которыми волшебник хотел
разобраться самолично и подобное развитие событий его
совершенно не устаивало.
Черноволосый гигант ринулся к одному из циклопов.
Катамаи Рей взмахнул руками и произнес несколько слов на
языке, давно забытом людьми. Тут же над головами беглецов
возникла грубо сработанная сеть, нити которой были прочнее
каленой стали. Сеть камнем рухнула вниз, накрыл собою всю
троицу.
Это волшебство, как и многое в его магии, связывало
определенные сверхъестественные элементы в сложные
сочетания, что приводило к известному их перераспределению
в атмосфере. Едва заклинание было произнесено, волшебный
мост вздрогнул, но, к счастью для Рея, этим все и обошлось.
Слишком высокая концентрация волшебства приводит к
исчерпанию эфирных энергий, восстанавливающих нормальный
уровень лишь по прошествии определенного времени.
Любой мало-мальски образованный волшебник, зная об этом,
постоянно следит за уровнем названных энергий. Рей,
однако, забыл и думать об этом: еще бы - противник,
вынудивший его отправиться в столь долгое путешествие, был
теперь у него в руках...
- Приведите-ка их сюда, - приказал маг своим слугам.
Полдюжины циклопов тут же ринулись выполнять команду
хозяина.
Катамаи Рей улыбнулся. Теперь его царствию ничто не
угрожало.
Чунта наблюдала за происходящим из-за камня.
- Разрази его Сенша! Он все же отбил мою добычу! -
прошипела она.
Ведьма села наземь и задумалась. Рей лишь опередил ее,
говорить же о его победе пока было рано, - пока колдун не
вернулся в свое логово, она может одолеть его, ведь Рей и
не догадывается о том, что она следит за ним.
Главное теперь - не ошибиться, ведь на карту поставлено
все. Она знает, как можно расправиться с этим мерзавцем, и
теперь уж этой возможности она не упустит - Рей отправится
прямиком в Геену. Что до людей, то уж с ними-то она
как-нибудь разберется.
Глава четырнадцатая
Бессильная злоба снедала Харскила. Он потерял всех
своих воинов - первого зарубил варвар, второго затянули в
свои тенета Прядильщицы, третьего прикончили мыши,
четвертого растоптали чьи-то тяжелый ноги.
Мышь, с которой Харскил вел переговоры, села у его ног.
- Плохо дело, - пропищал Рыжий.
Харскил счел за лучшее промолчать.
- Тебе не кажется, что пора рассчитываться? - вновь
запищала мышь. - Надеюсь, ты не забыл заклинание?
Харскил было вспыхнул, но тут же взял себя в руки и
холодно процедил:
- Мне ведомо и другое заклинание. Совсем другое, Рыжий.
С его помощью можно превращать летучих мышей в насекомых.
- Ты, наверное, шутить...
- Ты хочешь, чтобы я его продемонстрировал? Давай
испытаем его на тебе!
Мышь на мгновение задумалась.
- Что ты, Харскил! Я тебе и на слово верю!
- Вот и прекрасно. Ты и твои собратья будете со мной до
той поры, пока я не изловлю этого варвара. В противном
случае я понаделаю из вас бабочек.
Виккель и Дик, затаив дыхание, следили за происходящим.
Циклопы обезоружили пленников и завели их на мост. Сеть
теперь только мешала - волшебник легким движением руки
заставил ее исчезнуть. Бежать пленники не могли, даже
самому крупному из них это было не под силу.
Не успел отряд Рея достигнуть конца первого пролета,
как уже вырос следующий; отряд перешел на него, и первый
пролет тут же растворился в воздухе. Вскоре процессия
окончательно скрылась из виду.
- Ч-что б-будем д-делать?
Виккель вздохнул.
- Кто ж его знает, Дик? Надеяться нам теперь особенно не
на что. Ты представляешь, как расстроится твоя госпожа,
когда ты поведаешь ей о случившемся?
- Н-ну уж н-нет. К н-ней я т-теперь не пойду.
- Мне к своему тоже нельзя возвращаться. Он неудачников
не любит.
- Ч-что же н-нам д-делать? Ж-жить в из-згнании?
- Лучше уж жить в изгнании, чем не жить вовсе. Вот
только жить на подаяния как-то не привык.
- Я т-тоже.
Виккель рассеяно кивнул и надолго замолчал. И тут вдруг
его словно осенило.
- Слушай, Дик, ты когда-нибудь думал о том, сколь
славным местом стала бы наша пещера, не будь в ней ведьмы и
колдуна?
- Я в-се в-время об эт-том д-думаю...
- Ты можешь представить, что их здесь нет?
- О, к-как бы м-мы тогда з-зажили!
- Теперь слушай меня внимательно. Пока они все-таки
здесь, и жизнь наша - и твоя и моя - гроша ломаного не
стоит, верно? Так почему бы нам не пожертвовать ею ради
этой великой цели?
- Т-ты хочешь с-стать бунтарем?
- Почему бы и нет? Терять-то мне все равно нечего.
Дик задумался. Вне всяких сомнений в идее Виккеля,
несмотря на кажущуюся ее абсурдность, было что-то
привлекательное. Что лучше - до скончания лет таиться в
далеких гротах, уповая единственно на милость судьбы, или
же, поборов страх, сразиться с тиранами и, быть может,
почить геройской смертью?
- Жизнь - штука суровая, Дик! Выбора у нас нет - либо
мы их, либо - они нас! Я предпочел бы первое.
- Я с-согласен, - проскрипел Дик в ответ.
Выбора у них действительно не было.
Время от времени Конан начинал артачиться, пытаясь
вырваться из железных объятий двух здоровенных одноглазых
молодцов; попытки эти ни к чему не вели - с тем же успехом
он мог бы пытаться взлететь размахивая для этого руками.
Будущее не сулило ему ничего хорошего, но киммериец
давно приучил себя жить настоящим и не тревожиться о
будущем. Эти пустые тревоги могут привести разве что к
бессмысленной трате сил, силы же нужны всегда - кто знает,
сто произойдет завтра? положение, в котором оказались Конан
и его друзья, было весьма непростым, но отчаиваться пока
было рано.
Чунта смотрела на марширующих по мосту циклопов. Ее час
еще не настал, но в то, что он придет, ведьма нисколько
не сомневалась.
Когда Харскил и его крылатая свита покинула туннель,
отряд Катамаи Рея был уже еле виден. Обладавший чрезвычайно
острым зрением Рыжей тут же узнал волшебника и предостерег
Харскила от встреч с ним. Харскил застонал. Почему боги
так немилосердны к нему? Почему мир так жесток? Быть
может, все происходящее ныне вызвано все тем же страшным
проклятьем?
- Мы отправимся вслед за ними, - сказал он Рыжему, - и
будем ждать своего часа.
- Какого-такого часа? - изумилась мышь.
- Не твое дело. Прикажи своим братьям спустить лодку на
воду.
Дик и Виккель изумленно разглядывали необычный экипаж,
возникший невесть откуда.
- Интересно, откуда здесь взялся этот тип? - прошептал
Виккель, указывая на Харскила. - Эту тварь мы уже встречали
в пещере, помнишь?
- К-конечно, п-помню. Одного н-не м-могу п-понять -
чего же он х-хочет?
Катамаи Рей был крайне доволен собой. Этот идиот
Виккель не смог сделать того, на что у него, Рея не ушло и
минуты. Теперь он отведет пленников в свою палату и станет
допрашивать их - допрашивать основательно, неспешно...
волшебник довольно улыбнулся. С этим великаном ему придется
попотеть, но ничего - он и не таких раскалывал.
И тут вдруг сверху посыпались камни; волшебник поднял
глаза и увидел летящего прямо на него демона!
Изумление Рея было столь велико, что он не мог вспомнить
и самого простого защитного заклинания. Единственное, что
он смог сделать, так это всплеснуть руками. Визжащий демон
слегка изменил свою траекторию и рухнул в воду, едва не
задев за мост. Рей облегченно вздохнул и перевел взгляд на
пленников.
Тех на мосту уже не было.
Стоило стражам задрать головы вверх, как Конан тут же
высвободил правую руку, оттолкнув от себя одного из
циклопов. Второго же он ударил своим тяжелым сапогом в то
место, которое у всех прямоходящих является самой уязвимой
частью тела. Циклоп тут же выпустил киммерийца и, застонав,
осел наземь.
Киммериец бросился к циклопу, державшему за руку Элаши,
намереваясь повторить удар ногой. Одноглазый страж оттолкнул
от себя пленницы и попытался защитить себя руками.
Удара, однако, не последовало - Конан заметил, что циклоп
стоит у самого края моста, и решил ограничиться толчком.
Циклоп полетел вниз.
Элаши не теряла времени зря - когда Конан повернулся к
ней, она уже держала в руках три клинка. Киммериец, схватив
свой огромный меч, двинулся на стражей Тулла. Те решили не
испытывать судьбу и тут же отпустили старика.
- Прыгаем в воду! - закричал Конан.
В следующее мгновение все трое были уже в воде, однако
положение их от этого не стало менее скверным - волшебник
вот-вот должен был прийти в себя, до берега было неблизко,
Конана же приходилось грести одной рукой - второй он
придерживал Элаши.
Чунта внимательно следила за происходящим. После того,
как сверху рухнуло что-то неведомое, отряд Рея пришел в
смятение, чем не замедлили воспользоваться пленники, тут же
попрыгавшие в воду. Отлично! Теперь ей нужно отвлечь Рея,
иначе этот мерзавец испепелит беглецов. Когда люди выберутся
на берег, она позаботиться о том, чтобы далеко они не ушли.
Ведьма прибавила скорости и остановила свой плот лишь
тогда, когда не заметить ее было уже невозможно. Улыбаясь,
она достала из сумки запечатанную сургучом бутыль с туманом
и презрительно посмотрела на волшебника.
- Опять эта проклятая баба! - взревел Катамаи Рей. - Я
сразу понял, что это ее рук дело!
Воздев руки к светящимся сводам, волшебник стал
произносить заклинание. В тот же миг Чунта вынула пробку из
бутылки и тотчас же исчезла в густом сером тумане,
проглотившем собой и мост.
- Разрази тебя Сет, мерзавка!
- Заткнись, придурок!
Рей попытался развеять серую мглу молниями, но Чунта
тут же ответила на это ново порцией тумана. Концентрация
чудес достигла такого предела, что теперь любое магическое
действие становилось небезопасным. "Пора плыть", - подумала
Чунта и, сладострастно застонав, направила плот к берегу.
Харскил увидел облачко тумана. "Что бы это могло
значит? - подумал он. - Неужели эти проклятые мыши не
могут лететь быстрее?"
Конан и Элаши направились к берегу, окутанному туманом.
Через минуту к отмели подплыл и Тулл.
- Что будем делать? - спросил старик, выбравшись на
камни.
- По-моему это и так ясно - чем быстрее мы уйдем
отсюда, тем лучше.
- Конан прав, - согласился Элаши.
- И как это такая идея могла прийти ему в голову? У
него же вместо мозгов мускулы - раздалось вдруг из тумана.
Первой голос вспомнила Элаши.
- Лало! - изумленно воскликнула она.
Да, это действительно был Лало. Он вышел из воды и
направился к людям. Именно его они встретили в горной
деревушке пару дней назад. Неужели с той поры прошло всего
несколько дней? Конан покачал головой - ему казалось, что
едва ли не вся его жизнь прошла здесь, в подземелье.
- Что ты здесь делаешь, Лало? - спросила Элаши.
- Вас пугаю, - засмеялся тщедушный заморанец. - Вы мне
лучше объясните, что здесь происходит. - Улыбка не сходила
с лица Лало ни на минуту.
- Мы сделаем это немного позже, - ответил Конан
заморанцу. - Мы должны уйти отсюда прежде, чем туман
рассеяться.
- Да? А ты и в тумане можешь видеть?
Элаши рассмеялась, немало удивив тем Конана. "Ну и
парочка", - подумал киммериец и сокрушенно покачал головой.
Дик и Виккель вновь плыли по темным водам подземного
озера на своей замечательной лодочке. К тому времени, когда
они достигли того места, где мерялись силами их бывшие
господа, туман уже рассеялся. Самих же господ они успели
увидеть - Чунта, стоявшая на плоту, собранном из собратьев
Дика, была уже возле самого берега, Рей наводил свой
удивительный мост туда же.
- Хотелось бы знать, что здесь произошло, - задумчиво
произнес Виккель.
Дику хотелось того же, но сказать об этом вслух он не
мог.
- Я думаю, спешить нам не следует. Будем держаться в
сторонке. Главное сейчас - добраться до берега, ну а дальше
- посмотрим.
Циклоп оглянулся назад и неожиданно охнул.
- Слушай, Дик, а люди-то эти скорее всего сбежали! Ведь
с хозяевами нашими их не было, верно вдруг нам удастся их
поймать?
Дик протестующе закрутил головой.
- Да, дружище, скорее сего, ты прав - в этом уже нет
смысла. Если уж чью-то сторону и принимать, так это людей
- вон как им везет!
"Скорее всего, мы их уже не увидим", - подумал червь.
- Впрочем, скорее всего, мы их уже не увидим, -
подытожил циклоп.
Червь задумался. Да, о лучшем товарище он не мог и
мечтать.
Глава пятнадцатая
Тулл предложил вернуться берегом к тому месту, где час
тому назад их пленил волшебник. Конан же придерживался
иного мнения.
- Так просто его не проведешь! - сказал киммериец. - Нам
следует идти прямо в противоположную сторону.
Лало кивнул.
- Мысль Конана не кажется мне верной, но я готов
согласится с нею и призываю к этому всех остальных.
Конан покачал головой. Только Лало ему и не хватало.
Люди пошли вдоль берега, надеясь покинуть эти места еще
до того, как туман рассеется. Не прошло и пяти минут, как
они оказались у стены, в которой было сразу несколько
пещер. Тулл посмотрел на Конана.
- Как ты думаешь, куда нам лучше всего пойти?
- Ты спрашиваешь об этом у него? - изумился Лало. -
Выходит, у тебя и вовсе мозгов нет!
Тулл схватился за нож.
- Успокойся! - воскликнула Элаши, схватив Тулла за
руку. - Лало заколдован - он находится под действием чар!
- Сейчас он у меня в аду окажется! Я ему этих слов не
прощу!
- Понимаешь, проклятье, наложенное на него, заставляет
его оскорблять всех встречных. Он издевается не только над
тобой - он издевается над всеми!
- Никогда еще меня так не оскорбляли! - буркнул старик,
возвращая кинжал в ножны.
- Простите, что прерываю вашу беседу, - вмешался в
разговор Конан, - но мне кажется, что нам пора идти, иначе
говорить нам придется совсем в другом месте.
- И куда же мы пойдем? - поинтересовался Тулл.
- Сюда! - уверенно сказал Конан, показав на ближайшую
пещеру. Он посмотрел на Элаши, мысленно готовясь к словесному
поединку, но та не сказала не слова. Она смотрела на Лало.
Друзья вошли в туннель. Минут через двадцать они пошли
к развилке и, не останавливаясь, пошли по правому пути.
Вскоре узкий коридор кончился, и они оказались в просторном
зале с низкими сводами, на каменном полу которого лежало
несколько огромных валунов. Теперь можно было и передохнуть.
- Может быть, вы все-таки расскажете о том, что здесь
происходит? - обратился к своим спутникам Лало.
Элаши посмотрела на Конана, но тот покачал головой и
сказал:
- У тебя это лучше выйдет.
Элаши согласно кивнула и стала рассказывать Лало о том,
что приключилось с нею и Конаном после того, как они
покинули деревушку. Тулл дополнил ее рассказ сведениями
общего характера, поведав Лало об устроении пещеры и о
нравах ее обитателей. Внимательно выслушав своих спутников,
Лало рассказал им и свою историю.
- Так уж получилось, что в гостинице я пришелся не ко
двору. То ли хозяина я чем-то обидел, то ли лицо мое ему не
понравилось, но он указал мне на дверь. Взял я свою котомку
и пошел прочь. Идти же я решил по горной тропе, о которой в
народе говорят разное иду я себе и иду, никого не встречаю,
вдруг смотрю - чудище какое-то лежит, а рядом с ним - трупы
воинов. Не понравилось мне это, и решил я побыстрее
покинуть это негостеприимные земли; но не прошло и часа,
как вдруг - вдруг земля подо мною разверзлась и полетел я
куда-то вниз. Все, дума, конец мне пришел. И вдруг смотрю -
падаю-то я прямо на ваши головы!
- Удивительно! - восхитился Конан.
- Еще бы не удивительно! - согласился Лало и, обратясь
к киммерийцу, спросил: - Ну а теперь, приятель, скажи мне,
что же вы собираетесь делать? Только не говори пространно,
от твоих разговоров меня уже мутит.
Совладав с собой, Конан криво улыбнулся и сказал,
- Вначале мы думали только о том, как бы побыстрее
покинуть эту треклятую пещеру.
- Вначале?! - в один голос воскликнули Элаши и Тулл.
- Да, я не оговорился, - спокойно ответил киммериец, -
теперь же наши планы изменились.
- Я говорю - теперь наши планы изменились. Вначале мы
завладеем сокровищами подземных властителей, и только затем
мы станет искать выход.
- Да ты, похоже, рехнулся! - прошептала Элаши.
- Нет, моя милая. Ты, наверное, забыла рассказы Тулла о
несметных сокровищах колдуна и ведьмы.
- Ничего я не забыла! Но у меня нет ни малейшего
желания рыскать по их палатам! Неужели ты не понимаешь, что
живыми оттуда мы уже не выйдем?
- Ты так считаешь? Я думаю иначе. И колдун, и ведьма
будут искать нас здесь. Они уверены в том, что их палаты мы
будем обходить стороной.
- Нет, он точно рехнулся! - пробормотала Элаши.
Лало захохотал.
- Может быть, это и так, но план у него замечательный!
Крестьянин в поле - лисичка во двор!
- Еще один ненормальный! - застонала Элаши.
- Посмотрел бы я на тебя, поулыбайся ты с мое! Мне
действительно нравится эта идея. После того, что со мной
случилось, волшебников я не очень-то жалую - если ж мы
сумеем завладеть их сокровищами, это будет определенной
компенсацией за тот моральный ущерб, который они мне
причинили. Помимо прочего, мне нужны деньги как таковые.
Если они у меня появятся, я заживу припеваючи, ибо богатому
человеку прощается все. Можешь считать меня своим союзником,
варвар!
Конан улыбнулся.
- Спасибо за помощь, Лало.
- А Конан-то похоже, дело говорит, - задумчиво изрек
старик.
- Скажешь тоже! - фыркнула Элаши.
- Я готов выслушать тебя, - сказал Конан, глядя в глаза
своей спутнице.
Элаши неожиданно улыбнулась.
- Хорошо, я не стану возражать. Сказать мне пока нечего.
- Вот и прекрасно. - Конан повернулся к Туллу. - Старик,
ты сможешь отвести нас в эти палаты?
- Конечно.
- Тогда - в путь.
За время совместных скитаний Виккель и Дик изрядно
попривыкли друг к другу, однако был решено, что и тому и
другому следует как можно быстрее вернуться к своим
собратьям. Лучшего времени для этого нельзя было
придумать - и ведьма, и волшебник рыскали по пещере в
поисках людей, и потому слуги их, оставшиеся в господских
палатах, были предоставлены самим себе.
Виккель направил лодку к родным берегам. Примерно через
час, когда обратная половина пути была уже пройдена, он
подвел лодку к скалам, с тем чтобы немного передохнуть и
подкрепиться.
- Ох, и не просто будет с ними говорить!
- К-конечно. Н-наш брат б-боится их как огня!
Виккель кивнул и, проглотив очередную поганку,
продолжил:
- Это естественно. Трудно представить себе что-нибудь
более страшное, чем гнев наших господ. Многие из нас могут
погибнуть. И потому задача наша становится особенно
сложной. Более того, наши братья могут решить, что мы
движимы гордыней.
- Т-тоже в-верно...
- С этим ничего не поделаешь - рассудить нас сможет
только время.
- М-мы умрем еще д-до т-того, как это п-произойдет.
- Я это понимаю. Но это не имеет никакого значения. Я
совершенно уверен в том, что правда на нашей стороне.
Смотри, как прекрасно мы понимаем друг друга...
- Д-да, д-да - эт-то удивительно!
- И я нисколько не сомневаюсь в том, что такие же
прекрасные отношения будут и у наших народов!
- Х-хорошо с-сказано, В-виккель!
- Обращаясь к нашим братьям и сестрам, мы должны
говорить о будущем, Дик! если нам удастся низвергнуть
тиранов, мы тут же создадим правительство народного
доверия, в которое войдут не только представители наших
народов, но и депутаты от Прядильщиц, Вампиров и Слепышей.
Я убежден в том, что только так мы сможем прийти к
процветанию!
- Т-ты идеалист, В-виккель.
- Может быть, ты и прав, Дик обнажил то, что являлось
его ротовым отверстием, - он верил циклопу, верил так, как,
наверное, не верил и себе.
- Я чувствую, что мы войдем в историю! - сказал циклоп,
соскребая с камня еще одну порцию плесени.
- Ил-ли ок-кажемся в известковых штольнях, - проскрипел
мгновенно захмелевший Дик.
Гнева и страха был исполнен Катамаи Рей. Этот человек,
которого женщина назвала Конаном, вновь умудрился бежать.
Увы, пока все происходило именно так, как предвещал
кристалл. Виновата же во всем была эта проклятая ведьма.
Вначале его едва не поразил вызванный ею демон, затем она
напустила тумана, зная о том, что он, Рей, не сможет
поразить ее, не погубив при этом себя. Как ловко она все
рассчитала! Если бы он ответил колдовством на колдовство,
мост, на котором он стоял, вмиг бы исчез, и он оказался бы
в этих страшных водах.
К тому времени, когда туман рассеялся, ведьмы уже и след
простыл. Эфирных энергий едва хватало на то, чтобы строить
мост; о более эффективном волшебстве пока не приходилось и
думать.
"Ничего, - подумал Рей, - она за это еще поплатится".
Чунта чувствовала, что ее плот начинает разъезжаться.
Волшебный клей, скреплявший тела червей в единое целое,
стремительно размокал. Она тут же прибавила ходу и уже
через минуту оказалась за пределами опасной зоны, в которой
уровень эфирных энергий упал едва ли не до нуля. Клей тут же
затвердел вновь, но Чунта решила не снижать скорости. Скорее
всего, красавчик и его спутники были уже где-то на берегу,
и потому ей следовало спешить.
Во всем происшедшем ей был неясен только один момент -
она никак не могла понять, что же это за тварь свалилась на
волшебника. Впрочем, объяснить можно было и это - скорее
всего, Рей допустил ошибку в заклинании и тут же поплатился
за это. Чунту то особенно не интересовало: ее думами владел
только он - статный красавец с черными как смоль волосами...
Харскил слез с доски и направился к мысу, с которого
хорошо просматривались окрестности. Прибрежные воды уже
очистились от тумана, середина же озера все еще была объята
плотной дымкой. Приказав Вампирам на время исчезнуть,
Харскил спрятался за камень и устремил взор на темные воды
Моря Мрака.
Вскоре из тумана выплыл диковинный плот, построенный из
гигантских белых червей, на котором стояла прекрасная нагая
женщина. Плот направлялся туда, откуда только что пришел
сам Харскил.
Прошло еще несколько минут, и над озером вырос мост, по
которому шагал отряд волшебника; едва циклопы покидали
очередной пролет, как он тут же растворялся в воздухе.
Волшебник шел в том же направлении, что и ведьма.
Ни Конана, ни его спутников Харскил так и не увидел.
"Интересно, - подумал он. - Выходит киммерийцу удалось
бежать". Люди не могли добраться до берега раньше, чем там
оказался он сам, а это значило, что они направились совсем в
другое место. И ведьма, и колдун двигались в заведомо
ложном направлении.
Как только волшебник исчезнет из виду, он призовет к
себе этих бестолковых Вампиров и продолжит поиски. Если
ему повезет, то он намного опередит своих соперников,
которые, вообще говоря, могут уничтожить руг друга.
"Лучше на это не надеяться, - подумал Харскил, провожая
взглядом последнюю шеренгу циклопов. - Так. Где же эти
крылатые ублюдки?"
Глава шестнадцатая
Врожденное чувство направление не подвело киммерийца и
на сей раз. Через пару часов он и его спутники уде сидели в
убежище Тулла. Путникам показалось странным то, что
огромная пещера, в которой совсем недавно им пришлось
сражаться с мышами, на сей раз была совершенно пуста.
Недоумение, порожденное этим открытием, пожалуй, было
единственным дорожным впечатлением, ибо на всем пути люди
не встретили ничего более примечательного.
- Ну ты, Тулл, молодчина! - воскликнул Лало,
разглядывая укромное стариковское гнездышко. - Будь ты
женщиной, я бы тебя тут же в жены взял!
Тулл криво улыбнулся и вновь схватился за свой кинжал.
Конан устало вздохнул. Проклятие проклятьем, но мог бы
этот малый и помолчать, когда надо. Решив разрядить
ситуацию, Конан спросил:
- Что ближе - палаты ведьмы или палаты колдуна?
- Расстояние до них примерно одинаковое, - ответил Тулл.
- Понятно. Тогда скажи - у кого из них кладовые
побогаче?
Тулл почесал бороду.
- Ты лучше скажи мне, чего тебе больше хочется.
Волшебник, тот питает особую приязнь к золоту, им-то он
свои сундуки и набивает.
- Я смотрю, у него губа не дура! - засмеялся Лало.
И Конан, и Тулл разом замолчали, ожидая, что их новый
спутник вновь скажет что-нибудь эдакое, но к их удивлению
на сей раз тот промолчал. Впрочем, их раздражало даже его
молчание.
- Что до ведьмы, - наконец продолжил Тулл, - то она
больше всего на свете любит драгоценные камни - изумруды,
рубины и все такое прочее.
Конан задумался. Что лучше - золото или драгоценные
камни? Лучше всего и золото, и камни.
- Послушайте, друзья, может, нам следует погостить и
там, и там?
- Нет, он действительно выжил из ума, - сказала Элаши,
глядя на Лало. - Раньше он таким все-таки не был. Конан,
неужели на тебя разговор о сокровищах так подействовал? я и
не знала, что ты такой жадный!
Конан пропустил ее замечание мимо ушей, но ответ Тулла
его тоже особенно не обрадовал.
- Вряд ли мы сможем это сделать, - сказал старик. - До
каждой из палат примерно день пути, находятся же они по
разные стороны от этого места.
- Да, это действительно скверно, - растерянно произнес
Конан и тут же добавил совсем иным тоном: - Стало быть,
идти нам надо к ведьме.
Элаши удивленно посмотрела на киммерийца:
- Это еще почему?
Конан чуть было не сказал ей, что с ведьмой совладать
им будет проще, поскольку она - женщина, но тут же он
оборвал себя по полуслове и замолчал. Подобным аргументом
он лишь раздразнил бы свою не в меру речистую спутницу,
считавшую женщин во всем равными мужчинам.
- Что же ты молчишь? - вновь обратилась к нему Элаши.
Только теперь Конан сообразил, что же ему следует
говорить.
- Видишь ли, Элаши, камни куда дороже и куда легче
золота.
С этим спорить было невозможно, и Элаши не оставалось
ничего другого, как только согласиться с ним.
Конан торжествовал. Эти умники, Лало и Элаши, могут
издеваться над ним сколько угодно, ума у него от этого не
убудет.
- Тулл, - обратился киммериец к старику. - Показывай,
куда нам идти!
Все попытки Виккеля воззвать к разуму своих собратьев
оказались безрезультатными, народ его так и не смог узреть
света истины, пророка же своего циклопы сочли безумцем. Он
печально брел по узкому коридору, вспоминая недавние
разговоры.
- Бороться с колдуном и ведьмой? В своем ли ты уме?
- Мы обязаны рискнуть! Иначе - грош нам цена!
- Рискнуть? Виккель, да ведь они уничтожат нас в один
момент - мы даже пикнуть не успеем.
- Нас много, их же всего двое.
- Сказал слизняк, увидев падающие на него камни. Оставь
ты эту глупость, брат! Лучше займись чем-нибудь стоящим.
Виккель говорил со своим родным братом, который был
лишь на год моложе его, и потому слышать это ему было
особенно больно.
- Ты забываешь о том, что на нашей стороне будут и
черви.
- Виккель, ты что - плесени объелся? Разве можно верить
этим подонкам?
Виккель понял, что продолжать разговор бессмысленно. До
недавнего времени он был уверен, что большинство циклопов
поддержит его план, теперь же, когда даже родной брат
отвернулся от него, он был уверен в обратном. Да и какой
это в самом деле "план"? так - пустая затея.
Братья поняли бы Виккеля, сумей он доказать на деле то,
что и с волшебниками можно бороться. Если бы он мог
нащупать в них хоть какую-то слабину, его народ тут же
пошел бы за ним - рабы всегда ненавидят тиранов, последние
же, зная об этом, держат их в постоянном страхе. Виккель
вздохнул. Оставалось надеяться на то, что Дику повезет
больше. Кто знает, может быть, черви окажутся куда более
умнее циклопов, что впоследствии даст им право на большее
число депутатских мест. Виккель согласился бы и с этим - в
конце концов, сейчас это было неважно.
Он должен был встретиться с Диком в уединенном гроте,
лежавшем в стороне от торных дорог. Еще несколько минут, и
он увидит своего товарища. Что же он скажет Дику?
К тому времени, когда Дик добрался до грота, Виккель
был уже там. Разговор с червями ни к чему не привел, и
теперь Дик думал только о том, как же он скажет об этом
циклопу. Впрочем, чему быть, того не миновать...
Друзья обменялись приветствиями, и червь тут же заполз
на плоский шершавый камень, как нельзя лучше подходивший
для разговоров такого рода.
- М-мои б-братья р-решили, что я с-сошел с ума.
- Не может быть! Я так надеялся...
- Н-на что т-ты н-надеялся?
- Я так надеялся на то, что тебе повезет больше, чем
мне. Меня ведь тоже приняли за сумасшедшего!
- В-выходит, циклопы н-не с-станут помогать н-нам?
- Боюсь, что нет. Если я тебя правильно понял, на
червей мы тоже не можем рассчитывать.
- Увы, эт-то т-так...
- Провались они все в Геену! Что же мы теперь будем
делать?
С минуту Дик лежал неподвижно. Наконец он собрался с
духом и, слегка путаясь от волнения, проскрипел:
- М-мы до-должны до-доказ-зать с-свою п-правоту д-делом!
Виккель кивнул.
- Ты прямо читаешь мои мысли. И ты знаешь, такая
возможность у нас есть.
- У т-тебя есть г-готовая идея?
- И не одна! Правда, у всех этих идей есть один
недостаток - мы можем воплотить их лишь ценой собственной
жизни.
- Я д-думаю, т-тебе следует еще р-раз все обдумать.
- Именно этим я и собираюсь заняться, но теперь мы будем
делать это вместе. Одна голова - хорошо, а две - лучше.
Что-нибудь мы обязательно придумаем!
Диком овладело странное волнение. Выбор сделан. Либо
свобода, либо сточная канава - третьего не дано.
- Для начала я познакомлю тебя с идеей, которая...
Ждать Вампиров Харскилу пришлось достаточно долго.
Теперь он должен был решить - лететь ли ему по воздуху
вместе с ними или же идти пешком. Доверить свою жизнь
бестолковым мышам он не мог и потому предпочел второй
вариант.
Харскила вновь переполняла ярость, в любую минуту он
мог сорваться и наделать кучу глупостей. Следовало как-то
успокоить себя. Все складывается не так уж и плохо, стал
уговаривать себя он. Люди сбежали вновь, но зато сбились с
их следа и волшебники. Он потерял всех своих воинов, но у
него появились крылатые друзья - он поменял собственных
полудурков на здешних недоумков. Положение его оставалось
примерно таким же, каким было и в самом начале пути - не
лучше, но и не хуже.
Харскил шел по следу Конана и его друзей, предаваясь
этим неспешным раздумьям, что должны были как-то примирить
его с действительностью. Покой к нему, однако, так и не
приходил, и от того снедавшая его ярость разгоралась со все
большей силой.
Теперь Чунта вела свой плот вдоль берега. Она
внимательно разглядывала зеленоватые скалы, пытаясь понять,
куда же могли направится беглецы. Эти места были ей
совершенно неведомы, за те долгие годы, что она провела под
землей, на озере она бывала лишь пару раз. Она часто
вспоминала о том счастливом времени, когда она еще жила на
земле. Мужчины, едва завидев ее, искали ее любви, не
подозревая о том, что объятиях ее потеряют свою душу. Но
всему приходит конец. Нравы людей изменились, и она уже
не могла появляться перед ними нагой; мало того, гибель
людей стали связывать ее появлением, и потому не раз и не
два ей приходилось спасаться бегством от разъяренной толпы,
жаждавшей ее смерти.
Разумеется, пещерная жизнь не шла ни в какое сравнение
с той, прежней ее жизнью, и все же ее можно было
существенно улучшить - для этого достаточно было избавиться
от колдуна и подчинить себе все подземное царство. Она тут
же наладила бы регулярный приток мужчин, поставив ловушки
на горных тропах, все же остальное наладилось бы само собой.
Прямо перед собой Чунта увидела вход в пещеру. Люди
вполне могли войти в нее. Разумеется, они могли пойти и
в любую другую пещеру, которых здесь было предостаточно, но
поиски ведьма решила начать именно отсюда.
Она достала из сумки высокий черный кувшин и пинцет.
Открыв кувшин, она извлекла из него при помощи пинцета
маленький, с булавочную головку, шарик темно-красного цвета
и положила его прямо на плот. Чунта пробормотала заклинание
и сделала несколько пасов руками. Шарик тут же превратился
в огромного, размером с воробья, красного шершня.
- Лети в пещеру, - приказала Чунта страшному шершню. -
Если найдешь людей - возвращайся ко мне!
Шершень послушно взлетел и вскоре исчез во мраке
пещеры. Волшебные шершни чрезвычайно глупы, но на редкость
исполнительны. С подобными заданиями они справляются
прекрасно, но более сложных поручений давать им нельзя -
они могут только помешать делу.
В кувшине лежало несколько десятков красных шариков, и
потому Чунта нисколько не сомневалась в том, что поиски
беглецов будут недолгими. Кувшин этот некогда принадлежал
самозваному волшебнику, решившему лишить ведьму
покровительства Сенши. Однако у этого нахала ничего не
вышло, и он разделил судьбу всех своих предшественников,
отдав ведьме не только душу, но и этот кувшин с шершнями.
Волшебника этого Чунта вспоминала частенько: еще бы - он
сумел продержаться целый час...
Уйти далеко беглецы не могли, они либо забрались в одну
из ближайших пещер, либо отправились берегом. И в том и
в другом случае ждать ей оставалось недолго.
Чунта улыбнулась. Нет, она не поведет их в свои пещеры,
она займется ими прямо здесь, так будет надежнее.
Катамаи Рей покачивался в своем паланкине, лениво
посматривая по сторонам. Людей он пока не видел, но это не
имело особого значения. Скорее всего, беглецы забрались в
одну из пещер, которых здесь было в преизбытке. Волшебник
был готов и к этому.
Порывшись в сундуке, Рей достал из него кожаную бутыль
внушительных размеров. Он потряс бутыль и приложил ее к уху.
Послышалось слабое жужжание. Рей вынул пробку и вновь
встряхнул бутыль. Едва оттуда выползло маленькое, размером
с овода, насекомое, пробка была возвращена на место. Рей
что-то забормотал, и овод превратился вдруг в синюю осу
размером с жаворонка. Оса ползала по бутыли, ожидая команды
Рея.
- Ты должна осмотреть те пещеры. Если увидишь в ней
людей - сразу же возвращайся ко мне.
Оса полетела в сторону берега. Рейд довольно улыбнулся.
Когда-то у него был и черный кувшин с красными шершнями, но
он решил продать его заезжему любителю оккультных наук. Ох,
и давно же это было! Шершни и осы терпеть не могут друг
друга. Если работаешь с шершнями - не выпускай ос, если
работаешь с осами - не выпуская шершней, в противном случае
они просто убьют друг друга. Иметь и тех и других -
бессмысленная роскошь, лучше ограничиться чем-то одним.
Рей вспоминал о ведьме. Она явно была где-то рядом.
Теперь-то он не позволит себя одурачить! Эта блудливая
особа скоро пожалеет о том, что стала у него на пути.
Катамаи Рей таких веще не прощает!
Глава семнадцатая
План Конана был достаточно прост. Они должны были
добраться до палат ведьмы, обезвредить охранников и, набив
карманы драгоценностями, скрыться в одной из окраинных
пещер. Поскольку на поиски выхода у них могли уйти и годы,
решено было прорыть туннель, который рано или поздно привел
бы их на поверхность земли.
Элаши тут же вознегодовала.
- По-моему, ты недооцениваешь ведьму. Наверняка ее
палаты охраняются какими-нибудь чудищами, вроде этих
огромных червей.
- Вспомни ту рыбину, - спокойно ответил Конана. - Если
уж я поразил ее, то с червями я и подавно справлюсь.
- Хорошо, будем считать, что так оно и будет. Поговорим
лучше о туннеле. Тулл провел под землей уже пять лет,
верно? Я нисколько не сомневаюсь в том, что он пробовал
выбраться и таким способом.
- Это так, Тулл? - обратился к старику Конан.
- Разумеется я испробовал и это. Рыть имеет смысл только
в тех местах, где своды опускаются достаточно низко. Мест же
таких совсем немного, зато червей и циклопов в них
предостаточно. Порою подземные обитатели сами пробивают
подобные туннели, в надежде на то, что какая-нибудь
живность свалится на них, но эти туннели или, скорее,
провалы, как правило, находятся слишком высоко, и забраться
к ним невозможно.
Конан повернулся к Элаши.
- Тулл рыл в одиночку, нас же - четверо. Мы и рыть будем
быстрее, и от червей сможет отбиться.
- Я смотрю, у тебя на все есть ответ! - зло бросила
Элаши.
Конан кивнул. Так оно и было.
- Тулл, дружище! Сколько нам еще идти?
- Часа два-три.
- Я предлагаю прекратить на это время все разговоры,
тем более что смысла в них нет никакого!
Элаши нахмурилась, однако не сказала ни слова, промолчал
и улыбающийся Лало.
Теперь они шли молча. Плесень покрывала стены пещер
таким толстым слоем, что виден был каждый камешек.
В одной из пещер им встретилась Прядильщица. Конан тут
же услышал ее сладкий голосок:
О ВОИН! ПРИДИ КО МНЕ, И ТЫ ПОЗНАЕШЬ РАЙСКИЕ УСЛАДЫ!
На сей раз Конан и ухом не повел. Не вняли сладкому
зову и Тулл с Элаши. Друзья хотели было предупредить Лало
об опасности, но в этом, как оказалось, не было никакой
надобности. Лало на миг замер и тут же воскликнул:
- Что это еще за репа? Отродясь такой гадости не видел!
Таких оскорблений Прядильщица вынести не могла, она тут
же завопила:
ДА Я ИЗ ТЕБЯ ВСЕ СОКИ ВЫСОСУ, СКОТИНА!
Конан усмехнулся. Даже попади Лало в паутину,
Прядильщица вряд ли стала бы есть его, уж слишком тот был
колок.
Тулл знал эти места как свои пять пальцев, он вел людей
по пустым туннелям, которыми местные обитатели, похоже, не
пользовались. За все время им встретился лишь один червь,
переползший им путь и тут же скрывшийся во тьме.
Вскоре они уже оказались у палат ведьмы. Конан и Тулл
осторожно поползли ко входу в главную палату, но уже через
минуту вынуждены были остановится. Вход охранялся четверкой
огромный червей.
Стараясь не шуметь, друзья поползли обратно.
- Ну что? - в один голос спросили их Элаши и Лало.
- Перед входом лежать четыре огромных червя, - ответил
Конана.
- Я же тебе говорила! - едва ли не радостно воскликнула
Элаши.
- Лично я не вижу в этом ничего страшного, - сказал
Конан, с презрением посмотрев на свою спутницу. - Мы
поступим так. Двое отвлекут на себя червей, что позволит
двум другим войти в палату. Тулл говорил, что червь не
может догнать человека. После того, как сокровища будут
захвачены, мы встретимся в условленном месте.
Элаши покачала головой, Лало же заметил:
- Ох, Конан, Конан... Для тебя что в Геену сходить, что
на горшок - все едино.
К Элаши вернулся дар речи.
- Скажи-ка мне, Конан, кто же твоих червяков отвлекать
будет? Раз я уже имела глупость согласиться с тобой и едва
не оказалась в брюхе у рыбы. Второй раз со мной это не
пройдет!
- Отвлекать червей будем мы с Туллом, - спокойно ответил
Конан. - Мы постараемся водить их за собой подольше, так
чтобы вы успели взять пару-другую камешков.
Лало захихикал.
- Прежде я считал тебя тупым варваром, Конан, но
оказалось, что дело обстоит и того хуже. Ты оказался
политиком, киммериец. Вполне возможно, что однажды ты
станешь и королем.
Судя по всему, Лало оскорбил его, хотя того, в чем
состояло оскорбление, Конан так и не понял. Он решил не
ломать себе голову и сделал вид, что ничего не услышал.
- Я думаю, к делу нужно приступить не мешкая, -
заговорил Тулл. - Рано или поздно ведьма поймет, что она
сбилась со следа, и направится не куда-нибудь, а сюда.
Лучше, если к этому времени нас здесь не будем.
С этим не стал спорить никто.
- Ну что ж, тогда не будем терять время зря, - сказал
Конан.
Харскил прекрасно понимал, что ни он сам, ни те, кого
он преследовал, не могут тягаться в скорости с его
крылатыми слугами, и потому отослал вперед все мышиное
воинство, оставив при себе только Рыжего.
Рыжий то и дело начинал недовольно ворчать. Успокоить
же его было не так-то просто.
- Боюсь, что вся эта кровь не стоит тех трудов,
которыми она нам достается...
- Что я тебе скажу? Вспомни ее вкус.
- Но не могу же я до скончания лет ловить этих людей!
- Я понимаю тебя, Рыжий. В знак особой признательности
я хочу предложить тебе нечто особенное. Да, кстати,
превращать тебя в насекомое я и не думал, это была шутка.
- Я так и понял, - ответил Рыжий, явно не доверяя
сказанному.
- Предложение же мое заключается в следующем - после
того как я произнесу одно небольшое заклинание, ты станешь
неотразимым, Рыжий, все самки твоего племени будут жаждать
только одного - твоей любви!
Рыжий фыркнул.
- Ты только зря потратишь время - я и так пользуюсь
большим успехом у дам.
Харскил едва смог удержаться от смеха.
- Я в этом нисколько не сомневаюсь, приятель. Речь идет
о другом... Твои... как бы это сказать? Да, твои мужские
потенции станут беспредельными.
- Беспредельными?
- Практически беспредельными.
Рыжий изумленно уставился на Харскила.
- Я тебя понял. Вообще-то особых проблем с этим у меня
нет, но, думаю, твое заклинание тоже будет не лишним.
На этот раз Харскил уже не мог удержаться от смеха.
В тот же миг он увидел перед собой еще одну летучую
мышь. Сделав круг над его головой, она села на землю и
принялась пищать на разные лады.
- Переведи! - обратился Харскил к Рыжему.
- Он говорит, что твои или, вернее, наши жертвы
находятся у входа в палаты ведьмы.
- Что они там забыли?
- Кто ж их знает. Мысли мы читать не умеем.
- Далеко это отсюда?
- Нет. Туда можно добраться и за час.
- Тогда чего же мы ждем?
Виккель и Дик двигались по одному из главных коридоров
по направлению к покоям ведьмы. Руки Виккеля были связаны
крепкой веревкой, свободный конец которого находился во рту
к Дика. Червь вел за собой взятого в плен циклопа.
План заговорщиков был достаточно прост. Стражи,
охранявшие господские покои, знали о том, что Дик является
доверенным лицом Чунты, и вряд ли заподозрили бы его в
измене. Оказавшись в главной палате, они стащили бы у
ведьмы парочку талисманов и тут же направились бы назад.
Охранники, насколько это было известно Дику, особым умом не
отличались, и потому наплести им можно было что угодно.
По завершении первой части операции Виккель и Дик
должны были поменяться ролями, теперь Дик становился
пленником, а Виккель - конвоиром. Вторая часть операции
была точным повторением первой, с той лишь разницей, что
осуществляться она должна была в покоях волшебника. На всю
операцию у них должно было уйти не меньше двух дней, но
дело того стоило, ибо в результате ее они стали бы
обладателями двух магических талисманов, принадлежавших
враждующим сторонам. Талисманы же эти должны были стать
мощным орудием убеждения. Речь была заготовлена заранее.
"Если волшебник/ведьма так уж неподебим/а, то как вы
объясните то, что мне удалось похитить из его/ее логова эту
штуковину? То, что вы считаете силой, на деле - пустое
бахвальство! Победа будет зав нами!"
Эту речь следовало произносить при большом скоплении
народных масс.
Ни у Дика, ни у Виккеля не было уверенности в том, что
план этот приведет их к желанной цели, но у них не было
и особого выбора. Лучше хоть что-то, считали они, чем
ничего.
Под дороге им встретилось несколько червей. Рассказ
Дика ничуть не смущал их, они воспринимали его как нечто,
само собой разумеющееся. Это говорило о том, что план их не
так-то плох.
Чунта почувствовала что-то неладное. Шершни были
запущены ею едва ли не во все пещеры, однако все она
возвращались ни с чем. Многие еще отсутствовали, но уже
было понятно, что людей в этой части пещеры нет. Все это
время ее плот плыл со скоростью бегущего человека, шершни
же летели и того быстрее - люди, если бы они были здесь,
просто не успели бы так далеко уйти, Следовательно, они
направились в каком-то ином направлении.
Чунта хлопнула себя по бедру. Ну конечно же! Почему она
не подумала об этом раньше? Они ведь могли направиться и
назад, тем более что те места им уже знакомы.
Неужели на эту уловку попался и волшебник? Если это
так, то он может появиться здесь с минуты на минуту.
Чунта вздохнула. Она могла сразиться со своим заклятым
врагом и сейчас. Конечно, с энергией, которую она получила
бы от варвара, она чувствовала бы себя увереннее, но пока
об этом не приходилось и мечтать. Проскользнуть мимо Рея
незамеченной ей все равно не удастся, так что лучше напасть
на него первой.
Чунта принялась рыться в своих сумках, вынимая оттуда
разного рода мистическое оружие. Она устроит засаду в
какой-нибудь тихой пещере, из которой этот треклятый колдун
уже не выйдет.
Едва Рей выпустил из бутылки третью осу, как его
осенило. Он зря терял время, люди ушли совсем в другом
направлении. Сказать о том, откуда пришло к нему это
знание, волшебник не мог, но это его особенно и не
интересовало.
Мост резко изменил направление. Рей встревожился не на
шутку. Разумеется, у покоев его была выставлена надежная
охрана, но от этих людей можно было ожидать чего угодно.
Могли они проникнуть и в его главный зал, где хранились
такие предметы, к которым даже он, великий Катамаи Рей,
подходил с опаской. Ему следовало как можно быстрее
вернуться домой и задраить все входы-выходы, в противном
случае могло произойти что угодно. Только бы не опоздать!
- Прибавьте ходу, ублюдки! - заорал Рей.
Быстрее циклопы бежать уже не могли. Рей застонал и,
прикрыв глаза, погрузился в тягостные думы.
Глава восемнадцатая
Конан и Тулл разом выбежали в коридор, ведущий ко входу
в главную палату Чунты. Киммериец громко кричал, размахивая
над головою мечом, старик же выделывал немыслимые коленца и
постанывая.
В тот же миг четверка охранников ринулась вперед.
В скорости черви ничуть не уступали людям.
Друзья бросились бежать. Когда они повернули за угол,
Конан на миг остановился и раздраженно бросил:
- Ох и набегаемся мы сегодня!
Тулл смущенно развел руками.
- Кто ж знал, что эти черви будут ползать так быстро...
Они еще раз повернули за угол и побежали по длинному
узкому коридору. Черви не отставали от них ни на шаг.
Едва стражи скрылись за поворотом, Элаши и Лало ринулись
ко входу в покои ведьмы. Не прошло и минуты, как они уже
стояли в ярко освещенной передней.
- Пустое это дело, - прошептала Лало. - Скорее всего,
ведьма взяла свои сокровища с собой.
- А раньше об этом ты сказать не мог?
- Так вы же меня и не спрашивали. Лезть же в чужие дела
не в моих правилах.
- Лало, у нас нет времени на споры. Пора делом заняться.
Они вышли из передней и оказались в огромном зале с
высокими сводами, в центре которого стояла огромная кровать.
Вдоль стен стояли шкафы, зеркала, сундуки, туалетные
столики и тумбочки.
- Похоже, мы у цели, - прошептала Элаши.
- Удивительно тонкое наблюдение. Я покорен...
- Заткнись! У нас и так мало времени.
Харскил был настроен решительно. Он завладеет варваром
и его клинком, чего бы ему то ни стоило. План его был
чрезвычайно прост. Когда они настигнут Конана, он, Харскил,
напустит на него дюжину другую Вампиров. В том, что мыши
смогут справиться с варваром, можно было не сомневаться,
тем более что наградою им была бы кровь жертвы. Харскилу
хватило бы и капли крови варвара - успех заклинания
определялся не ее количеством, но ее качеством. Конечно,
приятнее было бы помучить жертву напоследок, но теперь об
этом думать уже не приходилось. Главное - кровь, всем
остальным можно и пожертвовать.
Время шло, а волшебник все не появлялся. Куда же
запропастился этот негодяй? Чунта вновь забеспокоилась. Одно
из двух: либо он заметил ее и поспешил отступить, либо -
подобно ей понял, что людей в этой части пещеры нет, и
направился в каком-то другом направлении.
Чем быстрее она поймет это, тем лучше. Чунта выпустила
из кувшина красного шершня и сказала ему следующее:
- Ищи волшебника Катамаи Рея. Но смотри - он не должен
тебя заметить!
Шершень взмыл вверх, Чунта же села на свой плот и
задумалась.
Слугам Рея приходилось несладко. Волшебник все подгонял
и подгонял своих носильщиков, не давая им ни минуты
передышки. "Только бы успеть, - думал Рей. - Только бы
успеть".
Ему вдруг показалось, что он слышит какое-то жужжание.
Он посмотрел по сторонам, но не заметил ничего
подозрительного. Впрочем, сейчас подобные пустяки его
нисколько не беспокоили. Рею вспомнилась ведьма. Скорее
всего, эта потаскуха находится где-то поблизости.
Наверняка она совершила ту же ошибку, что и он сам. Но,
впрочем, это уже ее проблемы.
Черви явно нагоняли беглецов. Конан оглянулся назад. Еще
пять-десять минут, и эти ползучие твари будут давить на
пятки.
- По... камням... они... лазать... могут? - крикнул он
обливающемуся потом Туллу.
- Плохо! - прохрипел старик.
- Тогда бежим направо!
Правый туннель был уже знаком киммерийцу, по одно из его
стен можно было забраться наверх, на узкую каменную полку.
Не прошло и минуты, как друзья оказались перед нею.
- За мною! - крикнул киммериец и, не дожидаясь ответа,
полез наверх.
Стена оказалась куда круче, чем думал Конан, однако
ему не составило особого труда добраться до полки, годы,
проведенные среди диких киммерийских скал, не прошли для
него даром, он лазал по скалам с ловкостью ящерицы. Через
минуту на полку забрался и старик, подобной прыти Конан от
него никак не ожидал.
- Что же мы будем делать? - прохрипел Тулл, усевшись на
камень. - Не торчать же нам здесь вечно?
Конан взял в руки большой, в две человеческие головы,
камень.
- Долго мы здесь не задержимся, дружище. Оружия у нас
теперь хоть отбавляй.
Тулл согласно кивнул и тоже наклонился за камнем.
Черви были уже под ними. Один из них принялся
извиваться на месте, произнося немыслимый скрип.
- Н-немедленно с-спускайтесь вниз! - услышал вдруг Конан.
Фраза эта была произнесена на языке гиперборейцев. Конан
немало удивился познаниям червей, не решил не вступать с
ними в диалог. Вместо этого он швырнул вниз камень.
Бросок его был точен. Червь, лежавший под скалой,
забился в предсмертной агонии, истекая тягучей желтоватой
жидкостью. Метким оказался и бросок Тулла.
Пара оставшихся в живых червей тут же отползла на
безопасное по их понятиям расстояние. С минуту они о чем-то
совещались, затем один из них заполз на большой плоский
камень и грозно проскрипел:
- М-мы еще в-вернем-ся!
После этого черви гордо удалились.
- Что он хотел этим сказать? - удивился Тулл.
Конан пожал плечами.
- Кто ж его знает. Может быть, они отправились за
подмогой, а может, имелось в виду и что-то другое. Я думаю,
нам не следует ломать себе голову над этим. В любом случае
нам нужно уходить отсюда.
Пока киммериец спускался вниз, старик стоял наверху,
держа наготове огромный камень. Оказавшись внизу, Конан
извлек меч из ножен и стал дожидаться Тулла. Черви так и не
появились.
- Надеюсь, Элаши и этот придурок сделали все что надо, -
сказал старик.
- Времени на это у них было предостаточно, - усмехнулся
киммериец. - Интересно, чем же они нас обрадуют?
Проблема, с которой столкнулись Элаши и Лало, оказалась
достаточно странной, камней было слишком много. Понять, что
это за камни, можно было лишь при свете дня, но Лало,
оказавшись докой в этих вопросах, тут же нашел среди них
рубины, изумруды, алмазы, сапфиры, огненные агаты, опалы и
жемчуг.
Отобрав самые ценные камни, они наполнили ими четыре
кожаных мешка, нести которые было весьма непросто.
- Все, хватит! - сказала Элаши.
- А как же все остальное?
- Ты хочешь, чтобы под тяжестью камней мешки порвались?
- Нет, нет! Это я так.
Взяв в руки мешки, спутники направились к выходу. Едва
они миновали главный туннель и свернули за угол, как у
входа появилась пара охранников.
- Я и не ожидал, что все пройдет так гладко, - прошептал
Лало.
- Рано ты об этом заговорил, - ответила Элаши. -
Радоваться будем потом.
- Слушай, Элаши, порою мне сдается, что проклятье
наложено не только на меня!
- Замолчи, идиот! Ты слышишь?
Из-за угла доносились чьи-то тяжелые шаги.
- Скорее сюда! - прошептал Лало и, протиснувшись в
крохотный грот, помог забраться туда и своей спутнице.
Вскоре они увидели огромного червя, державшего во рту
веревку, которой были связаны руки покорно следующего за
своим конвоиром циклопа. Элаши внимательно наблюдала за
этой странной парочкой, не забывая время от времени
поглядывать и на своего не в меру разговорчивого спутника.
Предосторожность эта оказалась не лишней, едва хвост червя
исчез и виду, Лало зашевелил губами, явно собираясь сказать
ей очередную глупость. Элаши выпустила мешок из руки и
крепко зажала ему рот, несказанно удивив тем своего
спутника.
Дар речи вернулся к нему только через минуту.
- Более напористой женщины я еще не видел! - восхищенно
пробормотал он.
Элаши улыбнулась.
- Хватит сидеть. Наверняка друзья нас уже заждались.
У входа в покои ведьмы Дик и Виккель, увидели двух
чрезвычайно взволнованных червей. Виккель, понурив голову,
ждал, когда черви наговорятся друг с другом, справедливо
полагая, что предметом их разговора является не он, а нечто
куда более важное. Дик дернул за веревку, и они вошли в
покои ведьмы.
Едва они миновали переднюю и вошли в главную залу,
Виккель спросил:
- Что произошло?
- Н-недавно з-десь появилась п-парочка л-людей. В-все
четыре охранника отправились в-в п-погоню з-за н-ними.
- Четыре? Лично я заметил только двух.
- Д-воих уже н-нет, они п-погибли. Л-люди убили их
к-камнями.
- Какое зверство! - пробормотал циклоп, но едва ли не
тут же добавил: - Впрочем, нет худа без добра. Происшедшее
как-то повлияет и на отношение червей к ведьме.
- З-здесь я с-с тобой с-согласен.
Виккель стал и с интересом разглядывать покои Чунты.
- Кому как не тебе знать эти места, Дик. Скажи, что мы
должны взять?
- Иди з-за м-мной.
Они направились к огромному комоду. Виккель внезапно
вскрикнул и тут же поднял с пола камешек, поранивший ему
ногу.
- Ты смотри! Да это же изумруд! - Он понес камень к
морде Дика. - Они что - так повсюду и валяются?
- Ко-конечно н-нет!
Виккель на миг задумался.
- Ты знаешь, приятель, мне кажется, что людей было не
двое.
- Д-да. З-здесь п-побывал и т-третий.
- Совершенно верно. Пока охранники гонялись за людьми,
кто-то лишил твою госпожу всех ее сокровищ.
- Д-да! П-представляю, к-какую она р-рожу с-скорчит!
Виккель рассмеялся
- Ну а теперь, старик, давай и мы прихватим свою долю.
Хуже ей от этого уже не будет.
Глава девятнадцать
Харскил осторожно выглянул из-за камня. Глазам его
предстала странная картина: из узкого прохода,
охранявшегося парой огромных червей, появилось двое -
циклоп и червь. Руки у циклопа были связаны, второй же
конец веревки находился у червя во рту. Эта странная пара
вскоре исчезла за поворотом. Харскил подозвал к себе
Рыжего.
- Ты шел слишком медленно, - сказала мышь. - Люди уже
ушли.
Харскил заскрипел зубами.
- Куда ушли?
- Они находятся неподалеку отсюда. Двое уже там, двое
других направляются туда же. Наши разведчики сообщили мне,
что первая пара отвлекала на себя внимание червей, вторая
же пара в это время побывала в покоях ведьмы и вышла оттуда
с каким-то тяжелым грузом.
Харскил удивленно покачал головой. Оказывается, они еще
и воры. Но ничего, после того, как мыши расправятся с
людьми, а произойти это должно было совсем скоро он
прихватит с собой и награбленные ими сокровища.
- Показывай путь, - приказал Харскил Рыжему.
Обе пары пришли в условленное место почти одновременно.
Элаши и Лало несли с собой тяжелые мешки.
- Удивительно! - засмеялся Лало. - И как это вы не
заблудились?
Тулл заскрипел зубами, Конан же изобразил на лице некое
подобие улыбки.
- Я смотрю, вы времени даром не теряли.
- На это можно купить целое царство, - ответила Элаши.
- Пока же я предпочту свою долю тебе. - Она протянула
киммерийцу оба мешка.
Конан покачал головой.
- Мне и своей хватит.
Он взял один из мешков и оценивающе прикинул, тяжелый ли
он. К несчастью, мешок оказался слишком ветхим, и из него
сверкающим потоком хлынули каменья.
- Что ты наделал! - воскликнула Элаши.
Не говоря ни слова, Конан присел, собрал горсть
самоцветов и высыпал их в кошель, висевший у него на поясе.
- А как же остальное? - изумился Тулл.
- С меня достаточно и того, - ответил Конан. -
Сокровища сокровищами, но жизнь мне дороже.
- Но ведь эти богатства...
- Обесценятся, если мы не сможем выйти из пещеры. Вы
забываете о том, что мы со всех сторон окружены врагами.
- Смотрите, - воскликнул Тулл, показывая куда-то вверх.
- Мышь!
Крылатая тварь тут же метнулась к выходу из пещеры и
исчезла.
- Хорошо, если она одна, - пробормотал киммериец. - В
любом случае нам лучше уйти.
Друзья направились к выходу, с сожалением поглядывая на
рассыпанные сокровища. В последний момент Элаши подняла с
земли огромный изумруд и протянула его киммерийцу.
- Зря ты такими камнями разбрасываешься.
Конан посмотрел на камень. Да, этот камень стоил всех
прочих. Взяв его в руки, киммериец почувствовал, что камень
едва заметно пульсирует, но он решил не обращать на это
странное обстоятельство внимания и положил его в кошель.
Шершень вернулся к ведьме с вестью о том, что волшебник
с большой скоростью движется к своему дому. Новость эта
ничуть не обрадовала Чунту. Разрази его гром! Чего доброго
он ее и опередит!
Впрочем, отчаиваться пока было рано. В запасе у ведьмы
было одно чудодейственное средство, прибегать к которому ей
доводилось лишь однажды, ибо применение его было связано с
немалой опасностью. Рисковала она многим, но ничего другого
ей, похоже, уже не оставалось.
Живой плот ведьмы выехал на пологий берег. Чунта
пробормотала заклинание, и в тот же миг узы, соединявшие
червей в единое целое, распались.
- Возвращайтесь в мои покои, да побыстрее! - приказала
ведьма своим слугам.
Черви отправились на поиски туннелей, по которым они
могли бы добраться до дома, Чунта же достала из сумки
пергамент с заклинанием, которым она не пользовалась вот
уже двести лет. Свиток этот был сделан из кожи крылатой
рептилии, жившей на Земле задолго до того, как туда пришли
люди. Размахом крыльев эта древняя тварь уступала только
птице Рух, голова ее походила на голову крокодила, когти
же на ее черных лапах были остры словно бритва. Поймано это
чудище было в зловонных джунглях к востоку от Ксухотля,
одной из твердынь Черных Царств.
При произнесении заклинания свиток превращался в плащ,
который заклинатель должен был надеть на себя; при этом он
становился точной копией того древнего ящера, из шкуры
которого и был сделан свиток. Ящер не боялся никого и
ничего, однако у заклинания был один серьезный недостаток -
понять, сколь долгим будет его действие, было невозможно,
соответственно, воспользовавшемуся им следовало избегать как
больших высот, так и высоких скоростей, в противном случае
полет мог обернуться и катастрофой.
Чунта была весьма искушена в магических материях,
однако летать каким-то иным способом не могла. Смягчить
возможное падение также было невозможно, ибо на
произнесение заклинания, делающего мага легким как перышко,
требовалось несколько минут, которыми она, разумеется, не
обладала. И все же в ее положении риск был оправдан.
Ведьма стала взбираться на высокую скалу, сжимая в
руках магических свиток. Крылатые ящеры прекрасно летали,
но вот взлететь им было непросто - для этого им требовалось
возвышение, с которого они могли бы спрыгнуть, раскрыв
свои широкие крылья.
Оказавшись на вершине, Чунта развернула свиток.
Катамаи Рей чувствовал себя уверенно. Одна из его ос
сообщила ему о том, что ведьма осталась далеко позади. К
тому времени, когда она осознает свою ошибку, и Рей, и его
жертвы будут для нее недосягаемы.
В тот же миг над волшебником пронеслась странная тень.
Он посмотрел наверх, однако ничего не увидел. Впрочем,
нет, тень была уже далеко впереди. Или ему это только
показалось?
- Что это? - спросил он у своих слуг.
Циклоп, бежавший рядом с паланкином, пожал плечами и
ответил:
- Не иначе, мышь.
- Что я, по-твоему, - мышей не видел? - рявкнул
волшебник и задумался.
Если это не мышь, то что же это такое?
Скорее всего, эта крылатая тварь появилась здесь
случайно, более того, она могла быть и плодом его
воображения. Тревожиться пока рано, подумал Рей и тут же
почувствовал, как к сердцу его подступает страх.
Дик и Виккель торжествовали. Первая часть операции
прошла на удивление гладко, в своем кошеле циклоп нес
магическое устройство, похищенное из покоев ведьмы. Палаты
Чунты остались далеко позади. Дик остановился и стал
объяснять своему другу принцип работы этого странного
устройства, представлявшего собой деревянную дощечку
размером с игральную карту, на одном из концов которой было
высверлено крохотное отверстие, к другому же концу был
приделан небольшой рычажок.
- Н-направляешь отверстие н-на т-ту с-стену и н-нажми
р-рычаг, - проскрипел Дик.
Виккель выполнил сказанное, и из отверстия вылетела
тончайшая белая нить, которая начала тут же сплетаться в
хитроумную паутину. Виккель вернул рычажок на место, и
паутинка мгновенно оборвалась, теперь кружевная сеть,
повисшая меж камнями, не была связана с породившим ее
устройством.
Циклопа это нисколько не поразило.
- Ну и что с того? На кой черт нам нужна эта паутина?
- П-попробуй ее р-разорвать.
Виккель коснулся кружев и тут же оказался плененным
ими. Он было попытался вырваться из этих тончайших пут,
но тут же понял, что сделать это ему не удастся.
- Я забираю свои слова обратно. Теперь скажи - как мне
отсюда выбраться?
- П-переключи р-рычажок.
Виккель с трудом осуществил названное действие, и
паутина тут же стала возвращаться назад, в дощечку. Не
прошло и минуты, как циклоп был свободен вновь.
- Эт-то в-волшебство н-не считается с-серьезным, н-но
оно н-не т-требует и с-специальных п-познаний в магии.
- Замечательно! - воодушевился циклоп. - Даже одной
этой штуки достаточно для того, чтобы народ пошел за нами!
Харскилом овладело странное беспокойство. Один из
разведчиков сообщил ему, что люди, которых он ищет,
находятся совсем рядом. Ему хотелось тут же побежать за
ними, но он понимал, что теперь ему следует быть предельно
осмотрительным. Лучше не спешить и действовать наверняка.
Под ногами у него что-то поблескивало. Харскил
наклонился и поднял с земли маленький камешек. Он знал толк
в камнях и тут же понял, что держит в руках небольшой
рубин. Он принялся рассматривать другие камни и с
удивлением обнаружил, что стоит на россыпи самоцветов.
"Грешно проходить мимо таких сокровищ, - подумал Харскил и
стал набивать камнями карманы. - Минута-другая ничего не
решат, - думал он, - уйти от меня варвар теперь не сможет".
Огромный ящер грандиозно размахивал крылами. Он и его
собраться владели Землей, ибо им дано было покорить небо.
Полет, исполненный легкости и мощи... Чунта вспомнила о
грозящей ей опасности и тут же пришла в себя. Летать,
конечно, приятно, но существуют и другие, куда менее
рискованные, способы достижения блаженства. Как только
варвар окажется в ее руках, она насладиться сполна. О
сладостная нега...
Глава двадцатая
Конан вел друзей по извилистому коридору с высокими
сводами.
- Боюсь, этот чурбан заведет нас не туда, - послышался
сзади голос Лало.
К оскорблениям подобного рода киммериец уже привык, они
нисколько не трогали его. И тут Лало сказал:
- Как ты бесстрашен, киммериец!
Конан резко обернулся и посмотрел в глаза своему
спутнику.
- Это еще что за новости?
- Что-то я тебя не понимаю, киммериец, - удивился Лало.
Голос его зазвучал вновь:
- Знал бы ты, как не хочется мне тебя обижать, дружище.
Киммериец внезапно понял, что эти слова рождаются в
нем самом, он не слышал их своим физическим слухом, они
звучали в его мозгу.
- Это я так, Лало. Не обращай на меня внимания.
"Опять какое-то колдовство. Неужели я научился читать
мысли", - поразился Конан. В том, что этот бестелесный голос
принадлежал его товарищу, он нисколько не сомневался.
Через минуту Элаши споткнулась о камень и неловко упала
наземь, обнажив свои красивые ноги. Конан ухмыльнулся.
- Я смотрю, ты ни о чем другом и думать не можешь! -
презрительно фыркнула Элаши.
Тут же последовало:
- Конан, любимый, как мне плохо без тебя...
Киммериец смутился, но тут же заметил, что последнюю
фразу услышал только он - ни Тулл, ни Лало никак не
среагировали на нее. Быть может, на этот раз он слышал
мысли Элаши?
Что это с ним случилось? Неужели его заколдовал
неведомый волшебник?
Немного подумав, он решил, что последнее предположение
лишено смысла. Какой толк в таком колдовстве, которое
позволяет жертве читать чужие мысли? На проклятье это
как-то не похоже.
Произошло нечто значительное. Ломать голову над тем,
что это, киммериец не собирался, на это у него попросту не
было времени. Если в минуту опасности тебе протягивают
спасительное оружие, ты берешь его, не спрашивая о том, кто
это делает и зачем.
Конан был прагматиком.
Именно по этой причине он решил не делиться с друзьями
своим открытием. Быть может, когда-нибудь он и поведает
им об этом. Когда-нибудь, но только не сейчас.
- Они совсем рядом, - тихонько пропищал Рыжий. - За
этим поворотом.
- Вы готовы к атаке? - спросил Харскил.
- Еще бы не готовы! Наши ребята только этого и ждут.
- Вот и прекрасно. Чашу с кровью вы получите сразу же,
скажи об этом своим братьям.
Чунта стояла перед входом в свои покои, наблюдая за
двумя перепуганными стражами. Принимать обычный свой облик
она не спешила.
Своего поста черви так и не покинули, ведьма,
удовлетворенная этим, развела полы плаща, дабы не вводить
слуг в излишнее смущение. Она вопросительно посмотрела на
них. Те мгновенно успокоились и принялись докладывать своей
госпоже о том, что приключилось с ними ха время ее
отсутствия.
- Эт-то н-настоящий д-демон! Он убил Кука и Т-туму!
Чунта жестом руки призвала червей к молчанию. Известие
о гибели двух слуг ее нисколько не взволновало, куда более
важным было то, что варвар находится где-то рядом. Медлить
было нельзя.
Она взобралась на хвост одного из червей.
- Когда я приму облик ящера, ты легонько подбросишь
меня вверх.
Не дожидаясь ответа, она вновь обратилась в крылатую
рептилию и раскрыла свои широкие крыла.
Насмерть перепуганный червь дернулся и взмахнул хвостом
с такой силой, что ящер взлетел к сводам пещеры.
Пленить варвара можно было несколькими способами,
особенно хорош был один из них, позволявший ей застать
варвара врасплох. Конан был где-то рядом, она чувствовала
его запах.
Теперь циклопы бежали по широкому туннелю, ведущему
прямо к его дому. Катамаи Рей поежился. Неужели он опоздает?
- Я с вас шкуры поспускаю, болваны! Неужели вы не
можете прибавить ходу?
Вторая часть операции прошла так же блестяще, как и
первая. Парочка циклопов, охранявших покои волшебника,
решила не вмешиваться в дела доверенного лица их господина,
тем более что последний не известил их о том, что с
некоторых пор статус Виккеля стал совершенно иным. Рей
считал циклопов идиотами и потому не имел привычки делиться
с ними своими мыслями. В своем плане Виккель учел и это
немаловажное обстоятельство.
Оказавшись в палате Рея, друзья тут же принялись за
дело, не прошло и минуты, как они завладели одним из его
талисманов, а через полчаса Виккель уже демонстрировал
своему другу их новое приобретение.
Вначале небольшой серый кувшин не казался Дику чем-то
особенным, однако циклоп тут же доказал ему обратное. Он
достал из кувшина щепотку белого порошка и бросил ее перед
Диком.
- Н-ну и что из э-этого?
- Попробуй-ка переползти это место.
Будь у Дика плечи, он пожал бы ими, настолько странным
казалось ему предложение Виккеля. Он покорно пополз вперед
и тут - тут он почувствовал, что опора, потребная ему для
движения, исчезла! Он словно повис в воздухе.
Виккель засмеялся.
- Это особая смазка. Она делает камень настолько
скользким, что передвигаться по нему можно только так.
Циклоп легонько толкнул Дика, и тот легко заскользил
вперед. Подъехав к краю этого волшебного катка, червь
поспешил выбраться на привычную шершавую поверхность.
- В-вот это д-да! - восхитился он. - И д-долго эт-то
д-дей-ствует?
- К сожалению, нет. Через час этот камень ничем не
будет отличаться от всех остальных. Но нас это не должно
волновать - магические предметы должны быть нашими
аргументами в споре с массами, верно? Так что своему
назначению они отвечают.
- Н-нес-сомненно!
- Не будем зря терять время. Куда мы теперь направимся
- к тебе или ко мне?
- М-мои п-пещеры п-поб-ближе.
- Стало быть, туда мы и пойдем.
Конан услышал писк мышей задолго до того, как их
приближение заметили его спутники. Он выхватил меч из
ножен и резко развернулся.
- В чем дело, Конан? - испуганно пробормотала Элаши.
- Позади мыши! - крикнул киммериец.
У входа в пещеру появилась дюжина огромных летучих
мышей. В нескольких шагах от Конана начинался узкий
туннель, и киммериец решил отступить туда, ибо мыши могли
бы влетать в него лишь поодиночке.
- Скорее в туннель, - закричал он друзьям. - Я вас
прикрою!
- Конан... - начала было Элаши, но киммериец тут же
прервал ее:
- Делайте то, что я сказал!
Спутники подчинились его приказу; мысли их были
исполнены страха, однако в них слышалась и решительность
помочь ему, Конану. Киммериец мрачно усмехнулся и поднял
свой меч.
Первую мышь он зарубил играючи, со второй и третьей ему
пришлось немного повозиться.
И все же мышей было слишком много. Не успел Конан
занести меч для нового удара, как на него обрушились сразу
четыре мыши. Они были куда легче его, но совокупность массы
их хватило для того, чтобы сбить его с ног. Конан рухнул
наземь, успев пронзить клинком одну из нападавших на него
тварей. Другая мышь вцепилась зубами ему в плечо и стала
жадно сосать выступившую из ранки кровь. Конан схватил ее
за крылья и размозжил ее хрупкое тельце о камни.
И тут в пещере появился Харскил. Только теперь Конан
вспомнил о его существовании. Харскил, сжимавший в руке
тонкий клинок, пытался приблизиться к нему, однако ему
помешали мыши, снующие по пещере.
- Мы идем к тебе, Конан! - услышал киммериец крик
друзей. Он размозжил голову еще одной мыши и перевел дух.
"Похоже, на этот раз они легко одолеют противника, -
подумал он, - ни мыши, ни Харскил им не страшны".
И тут раздался ужасный рев.
Он не походил ни на что, грозный звериный рык
смешивался в нем с пронзительным, леденящим кровь визгом.
Конан глянул вверх. То же самое сделали Харскил и мыши.
На них камнем падало огромное крылатое чудище, с
головою крокодила и крылами гигантской летучей мыши.
Конан поднял меч над головой, готовясь к встрече с новым
противником, но в это же мгновение обезумевшая от страха
летучая мышь метнулась к нему и выбила клинок из его рук.
Не успел Конан опомниться, как чудовищные лапы схватили
его за руку и за кожаный пояс. Ящер замахал крыльями и,
легко оторвав свою добычу от земли, стал набирать высоту.
- Бегите! - закричал киммериец друзьям.
Его спутники исчезли в туннеле, поняв, что помочь
своему товарищу они уже не смогут. Ящер же взлетал все выше
и выше.
Снизу донесся истошный крик Харскила, проклинавшего
и судьбу, и богов, и ящера.
Чудище вылетело из пещеры и теперь летело по широкому
туннелю, круто уходившему влево. Конан даже не пытался
сопротивляться, ибо прекрасно понимал, к чему приведет
падение с такой высоты.
Харскил внезапно понял, что теплые капли, упавшие ему
на лицо, были каплями крови - крови Конана. Для заклинания
было достаточно и их. Клинок героя лежал в трех шагах от
него.
Едва Харскил сделал шаг вперед, как перед ним возник
Рыжий.
- Пошел вон! - негромко сказал Харскил.
- Я требую, чтобы ты немедленно выполнил свое обещание,
- зло прошипел Рыжий. - Хватит нас завтраками кормить!
- Ждать тебе осталось недолго, Рыжий. Сейчас я возьму
этот меч...
- Я сказал - немедленно! - завопила мышь, гневно
передернул крыльями.
Это было уже слишком. Харскил взмахнул своим клинком, и
голова Рыжего покатилась по земле. Пять или шесть
оставшихся в живых вампиров переглянулись и вопросительно
посмотрели на Харскила?
- Вы тоже спешите?
Мыши развели крылами - нет, нет, никто не спешит.
Харскил взял в руки клинок Конана, осторожно коснулся
его острием капельки крови, упавшей ему на лицо, и
стал читать заклинание, прикладывая холодную стал клинка к
различным частям своего тела.
Белый мерцающий свет наполнил пещеру. Харскил
почувствовал, что тело его начинает распадаться надвое
- правая его сторона стала средоточием мужского начала,
левая - женского. Еще немного, и слившиеся в нем сущности
вернутся к блаженной своей особенности. Он засмеялся,
вспомнив о том, каких трудов стоило ему это освобождение. А
сколько ему пришлось пролить невинной крови! Даже подумать
страшно. Он довольно хмыкнул и через миг потерял сознание.
Мужчина и женщина стояли друг против друга, довольно
улыбаясь.
- Это еще что такое? - раздался хриплый голос.
Люди обернулись. Мужчина держал к руках клинок Конана,
женщина - меч Харскила.
Перед ними стоял не кто иной, как сам Катамаи Рей.
- Кто вы такие? - грозно спросил волшебник.
- Не твое дело, - ответила женщина.
- Попридержи язык! - прошептал стоявший рядом с ней
мужчина.
- После стольких лет молчания? Да ни за что!
- Однажды твой язык уже сослужил нам дурную службу,
дорогая.
- Мой язык? Да как ты...
- Молчать! - заорал волшебник. - У меня нет времени на
то, чтобы выслушивать этот бред!
- Что ты стоишь? - прошептала женщина. - Неужели мы с
ним не справимся?
- Не говори глупостей, - так же шепотом ответил ей
мужчина.
С пронзительным визгом женщина бросилась на волшебника.
Спутнику ее не оставалось ничего иного, кроме как
последовать ее примеру.
Волшебник взмахнул руками и произнес заклинание,
состоявшее всего из четырех слов, слов резких и страшных.
Мужчина почувствовал, что у него отнимаются ноги. Он
посмотрел вниз и к ужасу своему увидел, что ног у него уже
нет - они превратились в грязную зловонную лужу. Он перевел
взгляд на свою спутницу и увидел, что с нею происходит то
же самое.
- Что ты наделал! - возопила она.
- Я? Я наделал?
Это были его последние слова - Харскил Лоплейнский
превратился в лужицу.
Глава двадцать первая
Черви встретили Дика не очень-то радушно. Больше всего
их смущало то, что он появился не один, а в компании с
циклопом.
- Д-дик, т-ты что - с-спятил?
- Т-ты з-зачем его с-сюда п-привел?
- У т-тебя что - с-своей головы н-нет?
После того, как друзья продемонстрировали соплеменникам
Дика чудесную паутину и волшебную смазку, волнение в зале
усилилось.
- О б-боги!
- Д-дик, п-прекрати с-сейчас же!
- Я полагаю, нам пора брать слово, - прошептал Виккель.
- П-похоже н-на то, - согласился с товарищем Дик.
Друзья посвятили червей в свои планы, и тут же в пещере
установилось напряженное молчание. Черви задумались.
Разумеется, Чунту они не любили, но мысль о том, что ее
можно низвергнуть, никогда не приходила им в голову - уж
слишком неравны были силы. Теперь же ведьма предстала им в
новом свете - она была не всесильна, доказательством чего
были магические предметы, похищенные заговорщиками. Споры
длились не один час, но в результате их червям удалось
прийти к единому мнению: если Дик и Виккель смогут
гарантировать участие в борьбе одноглазых, то они, черви,
станут на сторону заговорщиков.
Дик и Виккель переглянулись. Ну наконец-то!
Разумеется, торжествовать пока было рано: им нужно было
привлечь на свою сторону и циклопов, однако то
обстоятельство, что они уже заручились поддержкой червей,
существенно упрощало их задачу.
Виккель повел своего друга к родным пещерам.
Ящер уносил Конана все дальше и дальше от пещеры. В
том, что это чудовище было послано одним из волшебников,
киммериец не сомневался; оставалось понять, кому же из них
он обязан этим необычным путешествием. Судя по всему, он
нужен был магу живым, в противном случае ящер давно бы
выпустил его из своих когтей.
Ответ на свой вопрос киммериец получил в ту же минуту.
В голове его прозвучало:
Скоро мы будем дома, красавчик.
Голос мог принадлежать только женщине, пусть и исходил
он от крылатого зубастого чудовища. Скорее всего, его несла
сама Чунта, чудесным образом превратившаяся в ужасного
дракона.
Через миг сомнений в этом у него уже не было - ящер
свернул налево и полетел по хорошо знакомому киммерийцу
туннелю - туннелю, ведущему к покои ведьмы. У входа в
палаты лежали два гигантских червя, с которыми Конан был
уже знаком.
Крылатая рептилия спланировала на пол и выпустили
киммерийца из своих страшных лап. Ведьма нисколько не
сомневалась в том, что бежать от нее пленник уже не сможет,
- одно неосторожное движение, и черви тут же раздавят
варвара своими массивными телами.
Пленник, однако, бежать и не думал. С тех самых пор,
как ведьма приняла обычный свой облик, он смотрел только на
нее. Конан ожидал увидеть уродливую безобразную старуху -
перед ним же стояла редкостная красавица, которая вдобавок
ко всему была совершенно нагой. Кром! Как она прекрасна!
Такой груди и таких ног ему еще не доводилось видеть.
Ведьма томно улыбнулась.
- Знал бы ты, как долго я тебя искала, - промурлыкала
она. - Мне нужно с тобой... поговорить.
Конан потрясенно смотрел на нагую колдунью. Нет, не
может сочетаться такая красота со злом. - Тулл явно
оговорил Чунту.
- Идем со мной, - сказала она. - Ты, наверное, изрядно
устал. В моих покоях тебя ждет кровать.
В эту минуту Конан думал о чем угодно, но только не об
отдыхе, тем более что в голове его вновь послышался сладкий
голос волшебницы:
Я одарю тебя таким блаженством, варвар, о котором ты
не мог и мечтать...
Чунта направилась в свои покои, легко покачивая
бедрами. Конан как зачарованный последовал за ней -
рассказы Тулла о ведьме казались ему теперь злобными
старческими измышлениями.
Туннель, по которому бежали Тулл, Элаши и Лало, привел
их к глухой отвесной стене. Посовещавшись, друзья решили
пойти назад, к пещере, но не успели они сделать и дюжины
шагов, как перед ними появились два циклопа, за которыми
угадывалась фигура Катамаи Рея.
- Привет, ребята, - сказал волшебник. - Вы так быстро
ушли, что я не успел с вами поговорить. Я смотрю, вашего
полку прибыло. - Рей посмотрел на Лало. - Что-то я тебя не
помню, парень.
- Я провалился совсем недавно, - улыбаясь, ответил Лало.
- Ну конечно же, как я мог забыть! Тебя подослала Чунта,
верно?
- Ничего подобного! Надо быть последним идиотом, чтобы
так подумать!
Волшебник дернулся, но тут же взял себя в руки.
- Кажется, я начинаю понимать... ты околдован. И
околдовать тебя мог только мой брат Мамбаи Рей. Ты случаем
не был знаком с ним?
Лало лишился дара речи.
- Можешь не отвечать - меня это особенно не интересует.
Лучше ответь на другой вопрос: куда подевался ваш спутник?
Ответа не последовало и на этот раз.
Волшебник улыбнулся.
- У нас еще будет время побеседовать на эту тему. Будем
Считайте, что я пригласил вас к себе. - Он подал знак
циклопам, и те двинулись на людей.
Тулл и Элаши переглянулись. Старик отрицательно покачал
головой. Кинжалом и мечом циклопа не возьмешь.
Собратья Виккеля были настроены скептически.
- Слова ничего не стоят, братишка, - заметил один из
циклопов.
- Сейчас я подкреплю их действием, - спокойно ответил
Виккель и, направив волшебную дощечку в сторону
сомневающихся, переключил рычажок.
Всем сомнениям тут же пришел конец - шестеро циклопов
завязли в паутине, остальные же покатились кто куда по
скользкому как лед полу, посыпанному магическим порошком.
- П-посмотрим, что они с-скажут т-теперь, - довольно
проскрипел Дик.
Обсуждение длилось несколько часов. В итоге циклопы
решили присоединиться к червям и их стали интересовать
совершенно иные вопросы: кто возглавит армии союзников, в
чем будет состоять задача циклопов, на что могут
рассчитывать мятежники в случае удачи и прочая, и прочая, и
прочая.
Виккель закашлял, прося внимания, и подытожил
обсуждение такими словами:
- Мы с Диком все обдумали. Прежде всего вы должны
избрать военный совет, в который следует ввести
достойнейших из достойнейших. То же самое проделают и
черви. После этого мы соберем оба совета и изложим пред
ними детальный план действий. Что касается командования
армиями, то осуществляться оно будет мною и Диком, - я
думаю, наши кандидатуры не вызовут у вас возражений.
Закончив свое краткое выступление, Виккель гордо вышел
из пещеры. Дик важно проследовал за ним.
Через полчаса друзья решили остановиться и обсудить
сложившуюся ситуацию. Выбрав камень посуше, Дик спросил у
своего товарища:
- О к-каком т-таком д-детальном плане т-ты г-говоришь?
- Должен же я был им хоть что-то ответить! Честно
говоря, я и не ожидал, что дело примет такой оборот. Ты
только подумай, Дик, мы начинаем самую настоящую войну!
- Н-но ведь именно к эт-тому м-мы и с-стремились,
В-виккель. В-возникает в-вопрос - к-как же м-мы будем
в-воевать?
- Именно об этом нам и следует думать. У тебя есть
какие-нибудь идеи на этот счет?
- Ч-честно г-говоря, я уже н-начинаю с-сожалеть о
п-происшедшем, - уныло проскрипел червь.
- Дик, да не слизняк же ты в самом деле! Выше голову!
Кто знает - может быть, победителями окажемся мы!
- Что-то м-мне в это с т-трудом в-верится...
Ведьма подошла к огромной кровати, стоявшей в центре
пещеры, на четвереньках добралась до ее середины и,
улыбнувшись, посмотрела на Конана. "Иди ко мне, красавчик.
Мне холодно без тебя".
У Конана пересохло во рту. Никогда еще женщина не
призывала его к себе столь откровенно. Он направился к
кровати.
Иди ко мне, мой воин. Подари мне свою силу. Я - твоя
последняя женщина.
Конан вздрогнул. Последняя?
"Чего ты ждешь? Неужели я не нравлюсь тебе?"
Отдай не свою мужскую силу, а вместе с ней отдай и
душу. О, как я голодна!
Конан шагнул вперед. Теперь он понимал, что перед ним
самая настоящая ведьма, любовь которой может стоить ему
и жизни, но он не мог ослушаться ее зова. Что он мог
поделать? Отвергнутая женщина подобна демонице...
- А ты ничего, - сказал Рей, рассматривая Элаши.
Друзья уже находились у него в покоях. У них за спиной
стояла пара циклопов.
- Давненько не знавал я женщин, - продолжал Рей. - Но
это не значит, что я слаб, доченька.
- Скорее я дам себя изжарить, чем отвечу на твои
ухаживания.
- Что-что?
- У тебя что - уши плесенью заросли? - вмешался Лало. -
Ты вызываешь у дамы отвращение, хрен старый, и в этом я
с ней солидарен.
- Замолчите, вы! - тихо пробормотал Тулл. - Вы же его
только разгневаете.
- Старик прав, - сказал Рей, - и потому его смерть
будет легкой. Вам же придется немного помучиться. Но
вначале мне хотелось бы узнать - куда исчез Конан?
- Скорее всего, он уже покинул эти пещеры, и теперь ему
не страшны ни ты, ни ведьма, - ответила колдуну Элаши.
- Хорошо, если это так, - задумчиво изрек Рей. - Но это
еще следует проверить. И помогать в его поисках, а может
быть, и в его поимке, будете мне именно вы. Со мной шутки
плохи, и в этом вы убедитесь еще не раз.
Люди переглянулись. Будущее не сулило им ничего
хорошего.
Глава двадцать вторая
- Ты д-думаешь, что м-мыши и С-слепыши с-согласятся?
Виккель рассеяно посмотрел на Дика. Они находились в
пещере, служившей циклопам купальней. С узкой полки, на
которой сидела друзья, срывался водопад, воды которого
низвергались далеко вниз, в неглубокое пещерное озерцо. Шум
воды заглушал визг самочек, плескавшихся в озере. С каким
удовольствием Виккель оказался бы внизу...
- В-виккель?
- Что такое? Ох, прости, Дик. Да-да, я в этом нисколько
не сомневаюсь. С растениями будет посложнее, но, думаю,
открыто противостоять они нам не осмелятся. Вампирам и
Слепышам идея наша вряд ли понравится, но мы поставим
перед ними такое условие - либо они принимают нашу сторону,
либо мы изгоняем из пещер. Разве это не справедливо, Дик?
- П-поганки н-не отбросишь, в-все в-варево испортишь.
- Это ты хорошо сказал, дружище.
Виккель снова посмотрел вниз. Одна из самочек, заметив
его, помахала ему рукой. Он махнул ей в ответ.
- Т-твоя з-знакомая? - К сожалению, нет. Если нам
удастся пережить грядущие события, я непременно отыщу ее.
- Он-на д-действительно с-славненькая.
- Я смотрю, Дик, у нас и вкусы совпадают. Хотелось бы
мне посмотреть на твой гарем.
- С-сначала в-выиграй в-войну, Виккель.
Несколько часов, проведенных Конаном в постели у ведьмы,
казались ему несколькими столетиями. В конце концов ведьма
забылась покойным сном, который обещал быть долгим.
Конан стал торопливо облачаться в свои одежды.
Неожиданно пояс с тяжелым кошельком свалился на пол, громко
звякнув бронзовой пряжкой. Киммериец замер и перевел взгляд
на Чунту. Та даже не шелохнулась. Он решил не собирать
разлетевшиеся по полу самоцветы и, осторожно поднял пояс,
поспешил к выходу из пещеры.
Покои ведьмы охранялись двумя стражами. Оружия у него
не было - его меч остался в той пещере, где на них напали
летучие мши. Как же ему пройти мимо червей? Конан
приостановился. Стражи охраняли вход, а не выход, и этим
следовало воспользоваться. Если ему удастся проскользнуть
мимо червей, догнать его они уже не смогут. План был неплох,
но Конан не был уверен в том, что черви погонятся за ним, -
вместо этого они могли разбудить свою госпожу, от которой
бежать было гораздо сложнее.
Времени на раздумья у Конана не было. Набрав в легкие
побольше воздуха, он шагнул вперед.
- Привет, ребята! - сказал им киммериец
по-гиперборейски.
Черви разом повернули к нему свои головы и
приготовились к броску.
- Чунта просила не беспокоить ее - она отдыхает, -
продолжил Конан. - Она послала меня за остальными.
Конан надеялся на то, что черви не станут сомневаться в
правдивости его слов, - вряд ли кому-либо из гостей Чунты
удавалось покинуть ее покои, и потому ее стражи, знавшие об
этом, должны были поверить в то, что он исполняет поручение
ведьмы, ибо в противном случае появление его было бы
необъяснимым.
Черви медленно отползи в сторону, уступая киммерийцу
дорогу. Он не спеша направился вперед, стараясь не выдать
себя неосторожным движением. Стоило ему вернуть за угол,
как он тут же перешел на бег.
Долго бежать ему не пришлось - за одним из поворотов его
ждала паутина. Тончайшие ее нити были на удивление прочными -
он не мог ни разорвать их, ни сорвать паутину со стены.
Попытки освободится привели единственно к тому, что через
минуту Конан уже не мог двинуть ни ногой, ни рукой. И тут он
заметил, что за ним с интересом наблюдают циклоп и огромный
червь.
- П-правильно ли м-мы п-поступаем? - тихо проскрипел
Дик, не сводя глаз с бьющегося в тенетах человека.
- Мне понятны твои сомнения, Дик, - кивнул Виккель. - Но
ты не должен забывать о том, что именно этого человека
пытались изловить наши господа.
- Б-бывшие г-господа, В-виккель, б-бывшие! - поправил
друга червь.
- Разумеется. Наши бывшие господа считали этого человека
опасным, верно? Как мы видим, силы ему действительно не
занимать - ведь он смог сбежать и от колдуньи, и от ведьмы.
- Н-но м-можно ли д-доверять ему?
- Поживем - увидим. В любом случае будет лучше, если он
будет воевать с нами, а не против нас. Рея и Чунту он любит
не меньше нашего. Мы же со своей стороны, кое-что можем ему
предложить.
- Эт-то в-верно...
- Я предлагаю начать переговоры прямо сейчас.
Рей готовился к допросу Элаши. Пара угрюмых циклопов
держала ее за руки, волшебник же неспешно точил свой ржавый
нож. Тулл и Лало были прикованы к стене.
Рей провел по лезвию пальцем удовлетворенно хмыкнул и
отложил точильный камень в сторону. Поигрывая ножом и гнусно
улыбаясь он направился в сторону Элаши.
К несчастью для волшебника, стройные ноги норовистой
южанки были свободны, чем она не замедлила воспользоваться,
- как только Рей подошел достаточно близко, она изо всех
сил лягнула его в пах, заставив волшебника согнуться в три
погибели.
Катамаи Рей заметно приуныл, однако допроса решил не
отменять. Едва придя в себя, он заорал:
- Вы что - и с девицей не можете справиться?!
После чего циклопы схватили Элаши и за ноги, придав ее
телу горизонтальное положение.
Рей вновь улыбнулся и несколькими движениями ножа
распорол одеяния своей жертвы, оставив на ней только сапоги.
После этого он приставил нож к ее животу и спросил:
- Ну и где же Конан?
- Гореть тебе в аду, мерзавец! - еле слышно пробормотала
Элаши.
Рей покачал головой и надавил на рукоять...
- Стой! - закричал Лало. - Я все расскажу!
- Лало! Молчи! - вскричала Элаши.
Волшебник посмотрел на улыбающегося человека.
- Так, так... Это уже интересно.
- Освободи ее, и тогда я скажу тебе, где прячется
Конан, - прохрипел внезапно побледневший Лало.
- Отпускать пленников не в моих правилах. Я могу
несколько облегчить ее смерть.
Лало кивнул:
- Хорошо, я согласен. Конан прячется в маленьком гроте
неподалеку отсюда. Прежде в этом гроте жил Тулл.
Тулл и Элаши недоуменно переглянулись.
- Где находится этот рот? - Все внимание волшебника
теперь было сосредоточено на Лало.
- Лало, ты - гнусный предатель! - завопил Тулл.
- Я тебя ненавижу! - зашипела Элаши, решившая подыграть
своему спасителю.
Лало стал объяснять волшебнику путь к гроту. Тот заметно
повеселел и велел приковать Элаши к стене. После чего, как
приказ его был выполнен, и он, и циклопы вышли из пещеры.
- Зачем ты сказал Рею, что Конан прячется в моем гроте?
- прошептал Тулл. - Его ведь...
- Чудище крылатое утащило, - перебил старика Лало. -
Коль скоро Рей об этом ничего не знает, значит ящер тот
был послан ведьмою, верно? Если мы скажем об этом
волшебнику, он нас уничтожит за ненадобностью.
- Лало прав, - прошептала Элаши. - Так мы хоть немного
времени выиграем.
- Помимо прочего, - захихикал Лало, - мне хотелось и
тебе как-то помочь.
Элаши смущенно улыбнулась.
- Спасибо тебе, Лало.
- Честно говоря, все это уже начинает действовать мне
на нервы! - проворчал старик. - Что мы будем делать, когда
этот треклятый колдун сюда вернется?
- Попробуем поводить его за нос, - ответил Лало. -
Можно сказать ему следующее, мы, мол, договаривались
встретиться в этом самом гроте, в случае же, если кто-то из
нас не придет, местом встречи должен был стать тот самый
водопад, у которого мы познакомились с Туллом.
- Таким образом мы выиграем лишний час, и только, -
заметил старик.
- В нашем положении и это немало, - отозвалась Элаши.
На этом разговор и закончился. Все прекрасно понимали,
что надеяться им особенно не на что.
Глава двадцать третья
Странная пара остановилась в двух шагах от Конана.
- Мы хотим поговорить с тобой, - обратился к нему
одноглазый горбун.
Киммериец согласно кивнул, понимая, что иного выбора у
него попросту нет.
- Я вас слушаю.
- Страшные вещи творятся в наших пещерах, - прохрипел
циклоп. - Мы хотим навести здесь порядок.
- Н-нам н-нужна твоя п-помощь, - добавил червь.
После этого краткого и весьма невнятного вступления
последовал обстоятельный рассказ о готовящемся мятеже и его
елях.
Киммериец слушал мятежников невнимательно ибо думал
только о том, как б побыстрее разыскать своих друзей и
покинуть это злосчастное место.
- Если ты примешь нашу сторону, - сказал циклоп
напоследок, - в случае нашей победы, ты вместе со своими
друзьями сможешь покинуть пещеру. Мы поможем тебе в этом.
- А если отвечу отказом?
- Т-тогда т-ты з-здесь и сгниешь, - проскрипел червь.
Последний аргумент показался Конану достаточно
убедительным.
- Хорошо. Я согласен помочь вам. Чем скорее колдун и
ведьма попадут в Геену, тем лучше. Этой нечисти не место ни
на земле, ни под землей.
Циклоп, назвавшийся Виккелем, повернулся к своим
спутникам.
- Ну? Что я говорил? Он просто не мог не согласиться!
После этого Виккель коснулся маленькой дощечкой паутины,
в которой болтался его новый союзник, и нажал на крохотный
рычажок. Не прошло и минуты, как вся паутины исчезла в этой
страной дощечке.
Конан поежился. Опять колдовство! он не любил ни магов,
ни магии, как таковой. Но слово уже было дано, и нарушить
его он был не вправе.
- Наши агенты сообщают о том, что твои друзья попали в
лапы к волшебнику, - сообщил ему Виккель.
- Надеюсь, они в добром здравии?
- Пока что - да. Волшебник щадит их, ибо считает, что с
их помощью он сможет изловить тебя.
- Никак не могу понять - для чего я нужен ему и ведьме?
- К-кто з-знает, - задумчиво проскрипел червь,
представившийся Диком.
- Я полагаю, что это связано с какими-то пророчествами,
- ответил Конану циклоп. - И волшебник, и ведьма боятся
тебя пуще всего не свете!
- Это мне тоже непонятно. Они - волшебники, я же - самый
что ни на есть обычный человек.
- С тем, что ты человек, я спорить не стану. Обычным же
человеком тебя не назовешь. Ты и от колдуна смог убежать, и
от ведьмы.
- Ес-сли б-бы н-не т-ты, м-мы бы так и с-служили с-своим
господам!
Конан пожал плечами.
- В любом случае это произошло не по моей воле.
- В данном случае это никакого значения не имеет, - не
согласился с киммерийцем Виккель. - Кроме того, воля не
всегда осознается ее носителем.
Заговорщики потащили Конана за собой. Виккель стал
рассказывать ему о том, что происходило с ним и с Диком;
когда же он закончил свой рассказ, Конан поведал своим
новым спутникам о собственных приключениях. Его рассказ,
несмотря на всю его безыскусность, чрезвычайно поразил
червя и циклопа.
Через какое-то время им навстречу вышел отряд Белых
Слепышей. Конан было заволновался, но Виккель тут же
успокоил его, сказав, что Слепыши тоже примкнули к
мятежникам - революционных дух обуял и их.
Один из Слепышей стал беседовать с Виккелем на неведомом
Конану языке. Через какое-то время к ним подошел еще один
Слепыш, несший на плече какой-то длинный предмет. Киммериец
неожиданно понял, что видит свой собственный меч.
Слепыш передал меч Виккелю. Тот вздохнул и, обратившись
к Конану, прохрипел:
- Думаю тебя обрадует эта находка. Они нашли его на полу
пещеры - он лежал меж двух лужиц.
Виккель неожиданно вздрогнул.
- Что случилось? - нахмурившись, спросил Конан.
Виккель покачал головой.
- Я догадываюсь, что это были за лужицы...
Конан благодарно принял свой меч из рук циклопа. Он не
понимал, что же так смутило Виккеля, но не хотел лишний раз
тревожить его расспросами. Только теперь он понял, что
чудесная способность, оставила его. По всей видимости,
способность эта была как-то связана с каменьями,
высыпавшимися из его кошеля в покоях Чунты. Отношение Конана
к магическим предметам было однозначным: что бы ни дарили они
своим обладателям, последним рано или поздно приходилось
расплачиваться, и расплата эта могла обернуться для них чем
угодно. Конан Посмотрел на свой клинок и улыбнулся. Вот она
- настоящая вещь.
Чунта очнулась от сна и, потянувшись, раскрыла глаза
Где же этот варвар? Она заставила себя сесть. Конан не
мог уйти отсюда - он должен был умереть прямо здесь.
Только теперь Чунта поняла, что она не чувствует и
прилива энергии, который должно было вызвать принятое ею
мужское семя. Скорее она чувствовала себя разбитой -
разбитой, а не исполнившейся новых сил. Что могло
произойти? неужели этот варвар сумел перехитрить ее?
Она понеслась к выходу из пещеры. Слуги ее были на
месте.
- Где человек? отвечайте!
- Он п-пошел в-выполнять в-ваше приказание, г-госпожа!
- И вы имели глупость выпустить его? Идиоты! За это я
вас в штольни отправлю!
Она вернулась в свои покои и стала метаться из угла в
угол, пытаясь отыскать волшебный свиток. Никогда еще она
так не ошибалась! Разве можно было вести себя так
легкомысленно с этим коварным варваром? Ну ничего - она
ему за это еще отомстит!
"Отчаиваться пока рано", - думал Рей. Двоих он превратил
в лужи, трое стояли прикованные к стене одной из его палат.
Ему оставалось расправиться с одним-единственным человеком,
главным возмутителем спокойствия. Шестеро циклопов было
послано на его поимку - час-другой, и они приведут варвара к
нему. Он не станет тешить себя пытками - он превратит всех
четырех в одну большую лужу и займется привычными
делами. Лучше зря не рисковать.
Чунта вновь приняла облик безобразного ящера и шумно
взлетела в воздух. Подумать только - этот болван сумел
обвести ее вокруг пальца! Он ее пожалеет об этом!
Конан и его спутники замерли. Прямо перед ними стояли
шестеро здоровенных циклопов. Увидев киммерийца, циклопы
зарычали и разом двинулись на него.
Конан выхватил меч из ножен. В Серые Земли он отправится
не один, с собой он и парочку горбунов прихватит!
- Убери свой меч! - обратился к нему Виккель.
Киммериец взял меч в обе руки и нацелился его острием в
горло стоявшего рядом с ним циклопа. Слова Виккеля он
пропустил мимо ушей.
Виккель шагнул вперед и обратился к предводителю
циклопов с пространной речью, которая была не понятна ни
Конану, ни Дику. Через несколько минут вожак циклопов
приказал своим воинам отступить назад.
Конан пустил свой меч.
- Что ты им сказал? - спросил он у Виккеля.
- Они ничего не знали о бунте - вот мне и пришлось
объяснять им все с самого начала. Напоследок же я сказал
им о том, что измена карается смертью, и назвал тебя одним
из самых верных наших сторонников. Джелор тут же перешел на
нашу сторону.
- Он это сделал вовремя, - сказал Конан, пряча меч в
ножны.
- Для того чтобы понять, откуда дует ветер, не
обязательно быть птицей, приятель, - заметил Виккель. В
его отряде было же девять бойцов.
- Мне кажется, что я смогу высвободить руки, -
прошептала Элаши. - Мне эти кандалы слишком велики.
- Дурацкая идея, - тут же отозвался Лало. - Мы с Туллом
с тобой пойти все равно не сможем, в одиночку же тебе
отсюда не выбраться.
- Я и не думала, что ты такой глупый, Лало! - тут же
обиделась Элаши. - Вдруг я и вас смогу освободить.
- Она права, - прошептал Тулл. - Умирать так с музыкой.
Лало пожал плечами. Затея эта казалась ему пустой.
Элаши зазвенела кандалами и уже через пару минут
освободила руки, исцарапав в кровь свои тонкие кисти.
Стараясь не шуметь, она двинулась к огромному шкафу,
стоявшему у дальней стены. Кто знает, быть может, там она
сможет найти что-нибудь полезное - оружие, например, или
какую-нибудь железяку, с помощью которой ей удастся
освободить своих друзей...
Ей вдруг вспомнился Конан. Неужели это крылатое чудище
сожрало его? Ей хотелось верить, что это не так, - несмотря
на все свои недостатки, Конан был человеком замечательным.
Конечно, до Лало ему было далеко, но и он, этот толстокожий
варвар, был по-своему дорог ей. За время совместных
скитаний она успела привыкнуть и привязаться к нему...
Элаши взяла себя в руки. Что бы ни произошло с Конаном,
сейчас ей следовало думать не о его, а о своей собственной
жизни.
Глава двадцать четвертая
Конан и его друзья стояли на высоком уступе, под
которым собрались тысячи и тысячи обитателей пещеры - черви
и циклоп, Вампиры Слепыши. Все внизу двигалось, отовсюду
слышались возбужденный шепот, гул голосов, мышиный писк.
Виккель подошел к краю уступа и прокричал:
- Эгей, братцы! послушайте, что я вам скажу!
В пещере установилась полная тишина. Виккель выдержал
паузу и заговорил:
- Настало время вернуть нашему миру свойственные ему
законы, сделать его тем, чем он был и чем должен быть! Зло
пришло в наш мир вместе с колдунами, превратившими нас в
рабов. Но мы не рабы! И мы докажем это! Долой тиранов!
Зал дружно загудел, заскрипел и засвистел.
- Ваши вожди объяснят вам все. Добровольно своих
позиций волшебники не сдадут, и потому нас ждет война -
страшная война. Либо мы победим, либо - погибнем. Третьего
не дано!
Крики одобрения, доносившиеся снизу, переросли в грозный
рев. Виккель отступил назад и вопросительно посмотрел на
Дика.
- П-прекрас-сная речь! - проскрипел червь.
- Надеюсь, она не будет моей последней речью. -
Виккель перевел взгляд на Конана. - Ты готов?
Киммериец улыбнулся и кивнул:
- Готов.
Военным советом был принят следующий план действий:
отряды Слепышей должны были напасть на палаты ведьмы и
волшебника, атаку их должны были поддержать мышиные
эскадрильи, вслед за которыми следовали батальоны червей
и циклопов. Вампирам, помимо прочего, отводилась и роль
связных. План был достаточно прост, и простота эта особенно
нравилась Конану.
Элаши стала рыться в шкафу, убирая в сторону предметы,
казавшиеся ей ненужными. Обнаружив запечатанную сургучом
бутыль, она показала ее Туллу и Лало.
- Может быть, стоит ее открыть?
- Поставь ее на место! - запротестовал Лало. - Кто его
знает, что там!
Элаши кивнула и положила бутыль на кучу тряпья,
извлеченного ею из шкафа.
Следующий ее находкой был серебряный металлический
прутик. Диаметром он был с мизинец Элаши, длинною же - с ее
ладонь. На одном из концов прутика была кнопка. Недолго
думая, Элаши нажала на кнопку, и тут же из прутика вылетела
молния. Тряпки, разбросанные по полу, вспыхнули.
Элаши выронила эту странную вещицу и пробормотала:
- Митра!
- Лучше не трогай эту штуковину, доченька, - посоветовал
ей Тулл, но тут же Лало воскликнул:
- Не слушай этого идиота! Принеси этот прутик сюда.
- Ты хочешь, чтобы из него вылетела еще одна молния?
- Именно так, - ответил Лало. - Эта молния может
расплавить наши оковы - неужели ты этого не понимаешь?
Элаши подняла с пола металлический прутик и поспешила к
друзьям.
Приняв обличие крылатого ящера, Чунта взмыла к сводам
пещеры и поспешила к главным туннелям. Не прошло и минуты,
как она уже летела над одним из них. И тут ее взору
открылось весьма странное зрелище: по широкому коридору
шагало целое воинство Белых Слепышей, за которыми серою
тучей летела мышиная армада.
"Что происходит? - поразилась ведьма. - Куда могло
направляться это странное воинство?" И тут она увидела то,
что поразило ее еще больше, - в туннеле появились сотни
червей и циклопов, которые двигались бок о бок!
Ведьма застонала. Только этого ей не хватало! Чунта не
знала ни того, почему черви и циклопы оставили давнюю
свою вражду, ни того, что заставило собраться их вместе, но
она понимала, что идти они могут только к ее пещерам.
Разрази их Сенша! Неужели сбудется грозное пророчество?
В нынешнем своем положении она не могла прибегнуть к
магии - для этого ей пришлось бы вернуться в свои покои,
где хранилось ее мистическое оружие. Возвращаться же туда
было поздно - передовые отряды Слепышей уже вошли в ее
палаты.
Неужели Рей пошел на нее войной? Ведьма тут же отмела
эту мыль, вспомнив о том, что в согласии с пророчеством
причиною всего должен был стать пришлый человек. Она
поежилась - подумать только, всеми своими бедами она
обязана обычному человеку, который о магии и слыхом не
слыхивал.
Похоже, ей придется покинуть пещерное царство с его
червями и циклопами, волшебниками и варварами... Лучше
это сделать прямо сейчас, пока ей ничто открыто не угрожает.
Элаши приставила прутик к железным кандалам, которыми
Лало был прикован к стене, и, зажмурившись, нажала кнопочку.
Не произошло ровным счетом ничего.
Она открыла глаза и вновь нажала на кнопку. Прутик
тихонько зазвенел.
- Выбрось ты его, - посоветовал ей Тулл. - Он
однозарядный.
- Это еще не факт, - не согласился со стариком Лало. -
Может быть, для нового заряда ему нужно поднакопить энергии.
Подожди с минуту и попробуй нажать кнопку еще раз.
Элаши вняла совету Лало и, выждав положенное время,
приложила прутик к его кандалам и вновь нажала кнопку.
Раздался оглушительный треск, и кандалы со звоном упали на
пол.
- Похоже, волшебник наш ни черта не слышит, - сказал
Тулл, зазвенев цепями.
- Не думаю. Скорее всего, он где-то мух ловит. - Лало
забрал у Элаши чудесную серебристую палочку и стал с
интересом ее рассматривать. - Выше голову дедуля. Сейчас мы
и тебя вызволим.
Катамаи Рей очнулся от сна. Где-то рядом происходило
что-то необычное - скорее всего, кто-то прибег к помощи
оккультных сил. Такие вещи маг чувствовал нутром. И тут он
услышал запах паленого. Что происходит? В пещере было
слишком сыро для того, чтобы всерьез думать о пожаре,
однако теперь он не только слышал запах гари, но и видел
дым.
"Пленники. Это могли сделать пленники", - внезапно
понял Рей.
Он вздохнул и кряхтя поднялся с ложа. Даже поспать
нормально не дали. Ну что ж, придется покончить с ними
прямо сейчас. Конан он и без них помощи отыщет.
Рей направился к пещере, из которой валили клубы сизого
дыма.
Троица выбежала ему навстречу, едва не сбив его с ног.
Рей нахмурился. Каким-то образом люди сумели выбраться из
оков. Он поднял руки и громовым голосом прокричал:
- Стоять на месте!
Улыбающийся человечек премерзкого вида направил на него
блестящий прутик. Рей тут же признал в прутике жезл
громовержца. Если жезл успел перезарядиться, ему
несдобровать.
- Горячий! - воскликнул волшебник, щелкнув пальцами.
Человечек завопил и отбросил раскалившийся докрасна жезл в
сторону.
- Вы мне надоели, - сказал Рей. - Передавайте привет
моим друзьям, живущим в Геене.
Не успел он произнести заклинание, превращающее живых
существ в зловонную жидкость, как из коридора донесся
какой-то шум. Судя по-всему, к его покоям кто-то
направлялся. Быть может, это циклопы, посланные им за
Конаном? Нет, те вряд ли поспели бы так скоро. Кто же это
тогда?
Шум становился все громче. Теперь колдун слышал не
только шаги, но и странную песнь, которую, казалось,
выводили сотни глоток.
Лучше выйти из пещеры самому. Стражникам доверять было
нельзя - они только и умеют, что жрать да...
- Любой шаг с этого места будет вашим последним шагом,
- предупредил пленников Рей и направился к выходу из
пещеры.
Выйти на поверхность можно было в нескольких местах.
Чунту несколько огорчало, что она не смогла прихватить с
собой амулетов, но, несмотря на это, она чувствовала, что
ей крупно повезло. Еще бы! Задержись она в своих покоях
лишнюю минуту, и ей пришлось бы сражаться со всем этим
сбродом. Она могла бы справиться и с сотней бунтовщиков, но
на все это воинство у нее попросту не хватило бы сил.
Она никак не могла понять одного - как Конану удалось
собрать и поднять против нее всех этих тварей? Даже она,
великая волшебница Чунта, не смогла бы сделать этого...
Один из выходов находился неподалеку от палат
волшебника. Чунта предпочла его остальным не только
потому, что он находился ближе других, но и потому, что ей
хотелось посмотреть, в каком положении оказался ее давний
враг. Воинство подземных жителей должно было выступить не
только против нее.
Катамаи Рей выглянул в коридор.
Картина, открывшаяся ему, потрясла его донельзя: на
него надвигалась целая орда Белых Слепышей, над которой
реяла огромная стая Вампиров.
Клянусь Сетом! Что это они надумали?
Рей тут же вернулся в свои покои. Он провел в них уже
не одно столетие, но теперь эти твари хотели лишить его не
только их, но и самой его драгоценной жизни! И как это он
позволил себе расслабиться? Первую сотню лет он вел себя
иначе - сколько тогда было расставлено ловушек, сколько
погублено жизней! Теперь же ловушки эти по большей части
пришли в полную негодность - вместо того, чтобы содержать
их в должном состоянии, он предавался праздным
размышлениям... Впрочем, одной из них он мог
воспользоваться и сейчас...
Рей улыбнулся и вышел в коридор, оживляя в памяти слова
древнего заклинания. Слепыши тут же почувствовали его запах
и хищно зарычали. Мыши летели прямо у них над головами.
Рей произнес заклинание вслух и выбросил руку в
направлении сводов туннеля.
Каменная громада, страшно заскрежетав, рухнула вниз,
схоронив под собой тела многих сотен Вампиров и Слепышей.
Пыль быстро осела. Рей стал вглядываться в глубь
туннеля и с удовлетворением заметил, что от воинства
осталась лишь парочка Слепышей да полдюжины летучих мышей.
Атака была отбита.
Рей довольно хмыкнул, но едва ли не тут же заметил, что
через каменные завалы к нему пробираются десятки и сотни
гигантских червей и циклопов. О Великий Сет, чем же я тебя
так прогневал?
Глава двадцать пятая
Огонь уже угасал, когда вдруг из кучи обгорелого тряпья
послышался громкий хлопок.
Элаши, Тулл и Лало разом обернулись.
- Что это? - прошептал Тулл.
Элаши пожала плечами.
- Эта та бутыль, которую ты вынула из шкафа, - сказал
Лало. - За тебя ее открыло пламя.
Едва Лало произнес эти слова, над пепелищем стал виться
зловещего вида черный дымок. Он вел себя крайне необычно -
вместо того, чтобы подниматься вверх, струйки его поползли
к людям.
- Охо-хо, - вздохнул Тулл. - Что-то мне это не
нравится...
- Что же делать? Волшебник приказал нам не сходить с
этого места, - пробормотала Элаши.
- Тот демон нам знаком, а этот - нет, - сказал Лало,
кивком головы указав на подползавшие все ближе струйки
дыма. - К тому же маг наш чем-то занят.
Ни Тулл, ни Элаши не стали спорить с Лало, тем более что
черное облако занимало уже добрую половину пещеры.
Они побежали к выходу из зала.
Конан шел по коридору рядом с Виккелем и Диком.
Рухнувший внезапно свод погреб под собой едва ли не всех
Слепышей и Вампиров, однако решимость циклопов и червей
покончить с магом от этого, казалось, только возросла.
Перебираться через завалы с мечом в руках было неудобно, и
Конан вернул его в ножны.
Ведьма - она же крылатый ящер - следила за всем
происходящим с узкой полочки у самого свода туннеля. Ха-ха,
этому мерзавцу приходится несладко! Если и дальше так дело
пойдет - не сносить ему головы. Чунта решила немного
повременить и не покидать пещеры до той поры, пока она не
узнает, что же с Реем сталось.
Некогда Рей слыл одним из искуснейших магов своего
времени, и пусть многое за эти годы забылось им, таким
он оставался и поныне. Он стал перебирать в памяти ведомые
ему заклятья и наговоры и остановился на заклинании, с
помощью которого можно было вызвать огромного страшного
демона. С той поры, как он прибегал к его услугам. Прошло
лет триста-четыреста, однако образ этого чудища до сих пор
представлялся ему достаточно живо. Сейчас эти мерзкие черви
и подлые циклопы узнают, где раки зимуют!
Тулл, Элаши и Лало выбежали в соседние покои.
Волшебника там не было.
- Он, должно быть, в коридоре, - сказала Элаши, указывая
на проем в стене.
- Нам лучше отсюда не выходить, - прохрипел Тулл.
- Ты так считаешь? - изумился Лало. - А как же дым?
Элаши покачала головой. Лало был прав. Им придется
выйти в туннель.
Чунта так и не покидала своего наблюдательного пункта.
Искусности и хитроумию мага можно было только позавидовать,
- она уважительно смотрела на то, как он рисует перед
входом в свои покои огромную пентаграмму. Судя по всему,
Рей собирается призвать на помощь демонов.
И тут - тут она увидела внизу Конана! Он был в одной
компании с червями и циклопами.
Первой реакцией Чунты было прыгнуть вниз и растерзать
ненавистного варвара в клочья. Она было раскрыла крылья,
готовясь К полету, но тут же опомнилась. Гнев - плохой
советчик. Лучше немного подождать.
Причина, побудившая Рея остановить свой выбор именно на
этих, а не на каких-то иных пещерах, была достаточно
простой - концентрация мистических энергий была здесь
особенно высока. Он мог колдовать, особенно не беспокоясь о
том, что энергии эти могут быть исчерпаны. Вызвать демона
крайне сложно, здесь же он мог проделать это едва ли не с
легкостью.
Воздух над пентаграммой стал сгущаться, окрашиваться то
в желтый, то в лиловый цвета. Послышался хлопок, что-то
ослепительно вспыхнуло, и тотчас же пред магом появился
Тунк, один из младших прислужников Сета. Высотою он был в
два циклопьих роста, когти же на руках и ногах походили на
огромные черные сабли. Демон оскалил пасть и протяжно
заревел.
Циклопы и черви разом застыли.
- Пойди и убей их - всех убей! - приказал демону Рей. -
Я зову тебя подлинным именем твоим, Тунк, и потому ты не
можешь ослушаться меня!
Тунку не оставалось ничего другого, как только
выполнять приказания мага. Он с радостью убил бы и самого
волшебника, помешавшего ему свидеться с одной из геенских
демониц, но нарушить закон, установленный пославшим его, он
был не в силах. Демон выпрыгнул из пентаграммы и понесся на
вражью армию.
Увидев появившееся словно ниоткуда чудище, Виккель охнул
и прикусил губу. Демон несся прямо на него. Циклоп стал
лихорадочно озираться по сторонам, пытаясь отыскать хоть
какое-нибудь оружие, но тут его взгляд упал на низкорослого
щуплого Конана. Тщедушный этот человечек достал из ножен
свой меч и приготовился к схватке с неприятелем, который
был раза в три больше его самого.
Немало поразившись отваге человека, Виккель попытался
взять себя в руки. Самым скверным в этой ситуации было то,
что, справившись с Конаном, демон взялся бы за него с Диком.
Черный дым стал растекаться по полу. Он походил на
холодную вязкую жидкость. Тулл, Элаши и Лало отступили к
двери. Теперь они видели и волшебника, и вызванного им
страшного демона, и - и Конана!
Чудище со страшным ревом неслось прямо на их товарища.
Чунта сгорала от нетерпения. Сейчас от этого наглеца и
его друзей и мокрого места не останется.
- С-сделай х-хоть что-н-нибудь! - проскрипел Дик.
Виккель поднял с земли кувшин, выкраденный им у своего
господина. Это был его последний шанс. Если он ошибется, и
ему, и его друзьям тут же придет конец.
- Конан! - крикнул циклоп. - По моей команде ты прыгнешь
в сторону! Я знаю, что говорю!
Конан попытался оценить ситуацию. Конечно, он мог
ранить это чудище, прикончить же его с одного уже не будет
времени - чудище разорвет его в клочья. Может быть, у
Виккеля действительно есть какой-то план?
- Хорошо! - крикнул он циклопу и расставил ноги пошире,
приняв более устойчивую позицию.
Рей наблюдал за своим страшным детищем. Еще один
прыжок, и с Конаном будет покончено.
- Прыгай! Прыгай, Конан! - заорал циклоп, стоявший за
спиной варвара.
Маг узнал в циклопе Виккеля, своего первого помощника
Виккеля. А он-то считал, что циклопа давно нет в живых...
Конан отпрыгнул в сторону и откатился к стенке.
"Ничего страшного, - подумал Рей. - Придет время, Тунк
и им займется".
Виккель вел себя весьма странно - он посыпал камни
каким-то порошком. Похоже, циклоп этот окончательно выжил
из ума.
Через миг ни червя, ни циклопа на вершине холма уже не
было - они поспешно отступали к стенам туннеля. Тунк
прыгнул на вершину и неожиданно повалился на спину. И если
бы только повалился! Грузное тело его стремительно
заскользило вниз, оторвалось от земли и, пролетев добрых
пятьдесят шагов, рухнуло на пол.
Рей почувствовал, как сотряслась земля у него под
ногами. Для любого живого существа подобное падение
означало бы неминуемую смерть, но Тунк был доменом, пусть
он и был одет в живут плоть. Демон поднялся на ноги и вновь
направился к холму. И тут наверху что-то затрещало. Свод
пещеры, ослабленный недавним заклинанием Рея, сотрясения
этого уже не выдержал.
Сверху один за другим упали два огромных - с дом
величиной - камня. Первый камень накрыл собой демона,
второй, что был пошире, упал на первый. Посреди туннеля
вырос гигантский каменный гриб на толстой ножке.
Отсюда демону было уже не выбраться. На это у него
могли уйти многие века.
Волшебник вновь увидел Конана, сжимавшего в руке свой
меч. "Пора отступать, - подумал Рей. - Дома и стены
помогают".
Черная жижа заполнила собой едва ли не всю пещеру.
Элаши, Тулл и Лало жались к порогу, так и не решаясь
выйти наружу.
- Надо бежать сразу всем! - прошептал Лало.
Тут же все трое повернулись к выходу и разом бросились
вперед. В тот же миг в пещеру попытался запрыгнуть маг.
Столкнувшись друг с другом, все четверо повалились наземь.
К частью, упали они уже в коридоре.
И тут они услышали душераздирающий рев. Реветь так мог
только крылатый ящер, однажды уже похитивший Конана.
Чунта не выдержала. Этот идиот не смог справиться с
Конаном! Сейчас она сделает это за него. Ящер раскрыл
крылья и с диким ревом бросился вниз.
Конан бежал к своим товарищам. Десять шагов, пять,
три... Сейчас он отрубит голову этому негодяю! Он поднял
клинок и...
И тут над его головой раздался страшный рев. Ведьма,
вновь обратившаяся в крылатого змея, неслась прямо на
него. Добежать до колдуна он уже не успеет. Ящера же он
сможет разве только оцарапать. И все же смерть надо
встретить достойно. Конан гордо выпрямился и занес меч за
спину.
"Вот и пришел твой последний час, Конан! От меня еще
никто не уходил!" - подумала Чунта, грозно заревев.
Ей оставалось пролететь всего несколько метров, как
вдруг чары распались, и она приняла свой обычный облик.
Чунта закричала тонким пронзительным голоском.
Конан вздрогнул. Ящер в мгновение ока превратился в
прекрасную нагую женщину, подавшую прямо на него. Он
отпрыгнул в сторону, даже не пытаясь поразить Чунту мечом.
В этом уже не было смысла.
Земное существование ведьмы закончилось. Прекрасное
бездыханное тело ее лежало у его ног. И тут Конан с ужасом
увидел, что тело это начинает увядать прямо у него на
глазах, - не прошло и минуты, как оно превратилось в черную
иссохшую мумию.
Конан вспомнил о волшебнике, однако увидеть смог только
его спину - Катамаи Рей скрылся в своих покоях. Киммериец
бросился за ним и в то же мгновение услышал крик Элаши:
- Конан, туда нельзя!
Голос ее был исполнен такого ужаса, что он решил внять
ее словам и, метнувшись в сторону, покатился по камням.
Из пещеры послышался жалобный вой волшебника. Что с ним
могло произойти? Неужели в пещере появился еще один демон?
И тут Катамаи Рей пошатываясь вышел в туннель. Узнать
его было не просто. Тело волшебника было объято черным
пламенем, причинявшим ему невыносимые страдания, - лицо его
было искажено гримасой боли.
Конан поднял с пола свой меч и шагнул навстречу магу.
Он должен был убить волшебника, двигала же им отнюдь не
жалость.
Рей знал, что жизнь его подходит к концу. Черную гниль
нельзя было поборот ничем - минута-другая, и он должен был
обратиться в ничто.
Смерти Рей не боялся, но он не хотел умирать в одиночку
- с собой он хотел прихватить всех обитателей пещеры.
Последним усилием воли Рей высвободил все послушные ему
силы.
Конан почувствовал, что перед ним выросла незримая
преграда. Казалось, в лицо ему дует обжигающий холодом
ветер, слетевший с заоблачных вершин. Он попытался
преодолеть его сопротивление, но тут же отступил назад, не
в силах совладать с его напором.
Тело волшебника вспыхнуло всеми цветами радуги, осветив
пещеру ярким немыслимым светом. Камни вокруг колдуна
задвигались, и тут же пещера наполнилась странным гулом,
походившим на жужжание миллионов пчел.
Киммериец не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Его
охватила внезапная слабость. Ему хотелось лечь...
Светящаяся фигура испустила тонкий ослепительный луч,
обративший одного из циклопов в ничто, - циклоп разлетелся
на тысячи осколков, словно состоял изо льда.
Воздух обжигало то стужей, то жаром... Конана стало
пошатывать. Волшебник доживал последние минуты, однако от
этого он не стал менее опасным. Конан должен убить его - в
противном случае вместе с магом погибла бы вся пещера.
Киммериец вновь попытался преодолеть незримый барьер, но
и на сей раз попытка его окончилась неудачей. Ему
необходимо отдохнуть и собраться с силами - отдохнуть хотя
бы минуту...
Конан затряс головой, пытаясь избавиться от этого
наваждения. О чем, о чем, а об отдыхе сейчас думать не
следовало.
Гул становился все громче, свет все ярче. Своды пещеры
затрещали, сверху посыпались камни. Смертоносные лучи
уносили жизнь за жизнью.
Конан прикрыл глаза и, собрав волю в кулак, двинулся
вперед. Ему удалось сделать целых два шага. Тело его стало
дрожать от напряжения. Третий шаг был коротким, словно у
ребенка. За его спиной с грохотом обрушилась стена, еще
мгновение, и камни погребут его под собой...
И тут он услышал мерзкий голосок Лало:
- Я же говорил, что он слабак!
Конан побагровел,
- Слабак? Это я-то слабак? - взревев по-звериному, он
сделал четвертый, последний шаг.
Клинок Конана вонзился прямо в сердце мага.
Великий Катамаи Рей рухнул наземь.
И тут же в пещере установилась тишина.
Нарушил ее все тот же Лало:
- Прошу прощения, я беру свои слова обратно!
Глава двадцать шестая
Виккель и Дик приблизились к тому месту, где только что
стоял волшебник. От всесильного мага осталась горстка пепла.
К ним присоединились несколько червей и циклопов,
изумленно поглядывавших на останки своих бывших господ.
- Мы победили, - буркнул Виккель.
- В-враг п-побежден, - проскрипел Дик.
Черви и циклопы окружили их плотным кольцом. Всех
интересовал вопрос - что же им следует делать теперь?
Виккель и Дик стали новыми правителями пещеры.
Конан вернул свой меч в ножны и направился к своим
друзьям.
Лало заглянул в покои волшебника и тут же обратился к
нему:
- Черного дыма уже нет, как нет и магов, поверженных
твоею рукой, о Конан!
Киммериец остолбенел. Что это с ним случилось? Неужели
Лало не мог сказать о том же иначе? Куда делась его
колкость? И тут Конан заметил, что спутник его не улыбается.
- Лало! Что с тобой? - вскричала Элаши.
Лало коснулся своих губ рукою и улыбнулся невиданной
ими доселе улыбкой.
- Похоже, чары спали!
Элаши тут же заключила заморанца в объятия. Конан и
Тулл переглянулись.
- Наверное, это вызвано смертью волшебника, - сказал
старик.
Конан кивнул. Он посмотрел на Элаши и Лало и вздохнул.
"Они подходят друг к другу как нельзя лучше", - подумалось
ему. Лало и Элаши были явно смущены.
Конан ухмыльнулся.
- Считайте, что я вас благословил, - сказал он вслух,
про себя же подумал так: "Ох, Лало, Лало! Когда-нибудь ты
пожалеешь об этом, но будет уже поздно..."
К нему приблизились Виккель и Дик. Циклоп улыбнулся и
прохрипел:
- Своей победой мы обязаны тебе, Конан. Если бы не ты -
быть бы нам рабами до скончания времен. Как мы можем
отблагодарить тебя?
Ответ не заставил себя ждать.
- Выведите нас наружу, - сказал Конан. - Надеюсь, вы
сможете это сделать?
- Н-нет п-проблем! - ответил ему Дик.
Конан, Тулл, Элаши и Лало шли по узкому извилистому
туннелю, полого поднимавшемуся вверх. Не прошло и часа,
как впереди засиял свет солнца.
- Вот мы и пришли, - сказал Виккель. - Здесь кончается
наш мир.
Конан кивнул и протянул циклопу правую руку. Виккель
понял смысл этого жеста и пожал человеческую руку своей
огромной лапой.
- Мир тебе, Конан, - улыбаясь, сказал циклоп.
- С-счас-стливого п-пути! - добавил червь.
Тулл, Элаши и Лало были уже далеко впереди. Широкими
шагами киммериец направился вслед за ними. В кошеле его
позвякивали драгоценные каменья, которые Конан должен был
разделить на четыре равные части. Доля каждого была
достаточно скромной, но на хлеб и кров ее должно было
хватить. Киммерийца это ничуть не печалило, - он был рад и
тому, что им удалось выбраться из пещеры живыми и
невредимыми.
Он вышел из пещеры и тут же зажмурился. Свет был так
ярок, что на глаза наворачивались слезы.
Свободен! Наконец-то свободен!
Конан улыбнулся и поспешил к своим друзьям, стоявшим
поодаль.
КОРОНА КОБРЫ
Лин Картер, Л.Спрэг де Камп
Пролог
КРОВАВОЕ ВИДЕНИЕ
За два часа до полуночи дочь зингарского короля
Фердруго принцесса Хабела проснулась. Приоткрытое тончайшей
тканью ее тело дрожало как в лихорадке. Взгляд принцессы
был устремлен в ночную мглу, сердце терзалось мрачными
предчувствиями. За окном по крышам дворца барабанил дождь.
О чем же был этот сон, из страшных объятий которого
душа принцессы едва смогла вырваться?
Теперь, когда это мрачное видение оставило ее, она с
трудом могла припомнить его детали. Отчетливо помнился
только мрак, в котором вдруг засверкали полные злобы глаза
и заблистали клинки, и тут - тут все обагрилось кровью.
Кровь была повсюду - на простынях, на каменных плитах пола,
она ползла из-под двери, - темная, липкая, густая кровь!
Хабела вздрогнула и стала озираться по сторонам. Ее
внимание привлекла свеча, горевшая на невысоком, богато
украшенном домашнем алтаре, что стоял у противоположной
стены. Пламя освещало изображение митры, владыки Света,
главного божества кордавского пантеона. Принцесса замерла -
божественный промысел, вот что ей нужно. Закутав свое
пышное смуглое тело в кружевное покрывало, она направилась
к алтарю. Черные как смоль волосы падали на ее плечи
полуночным водопадом.
На алтаре стоял небольшой серебряный сосуд с
благовониями. Раскрыв сосуд, принцесса извлекла из него
несколько смолистых крупинок и бросила их в пламя. В
комнате запахло миррой и нардом.
Хабела воздела руки и склонилась так, словно
собиралась молиться, однако с уст ее не слетело ни слова.
Душа ее была охвачена смятеньем столь сильным, что - как ни
пыталась принцесса - молиться она не могла.
Она вдруг поняла, что мрак и ужас поселились во дворце
не сегодня и не вчера. Старый король неожиданно стал
черствым и странным, его занимали только ему одному ведомые
мысли. Он стал стареть так быстро, словно им завладел некий
призрачный вампир, сосущий сок жизни. Иные из королевских
указов, казались, были написаны под чужую диктовку - они
противоречили всему тому, что делалось королем прежде.
Кто-то другой смотрел его выцветшими глазами, говорил его
хриплым голосом, скреплял подписью указы. Мысль эта при
всей ее дикости то и дело приходила принцессе на ум.
Призрак, что внимательно следил за происходящим,
казалось, стал уплотняться, стал обретать реальность -
и вот дело дошло до видений.
И тут сознание ее проснулось, морок, наполнявший его,
внезапно развеялся. Принцесса вдруг поняла, что же так
мучило и ужасало ее. Она ясно увидела, что темная сила,
обступавшая ее со всех сторон, теперь пыталась завладеть ее
душой.
Ужас овладел ею, она содрогнулась от отвращения.
Принцесса пала ниц пред алтарем; по каменным плитам
разметались ее черным блестящие локоны.
- О Митра, защитник дома Рамиро, милосердный и
справедливый, враг зла и порока, молю тебя, помоги мне!
Заклинаю тебя, о Владыка Света, скажи - что мне делать?
Поднявшись, она открыла золотой ларец, что стоял рядом
с сосудом для благовоний, и вынула из него горсть тонких
прутиков сандалового дерева. Одни прутики были длиннее,
другие - короче; одни были изогнуты и разветвлены, другие -
прямыми.
Она бросила их перед алтарем. Раздался неожиданно
громкий стук. Принцесса склонилась над разбросанными
прутиками. Глаза ее округлились от изумления.
Перед собой она увидела ясное Т-О-В-А-Р-Р-О.
- Товарро, - произнесли принцесса вслух, - я должна
отправиться к Товарро. - Глаза ее загорелись решимостью. -
Клянусь, что я отправлюсь туда сегодня же ночью. Я разбужу
капитана Капеллеса.
Бушевала гроза; покои, по которым шли принцесса, то и
дело озарялись вспышками молний. В спешке одевшись, она
прикрепила к поясу шпагу и накинула на плечи теплый плащ.
Движения ее были грандиозны и стремительны.
Митра смотрел на нее своими бесстрастными глазами. Но
так и бесстрастен был его взор? Не вплетает ли Митра в
свой голос в раскаты грома? Кто знает...
Не прошло и часа, как дочь Фердруго покинула дворец. И
это послужило началом целой цепи фантастических событий, в
которых странным образом сплелись судьбы могучего воина,
страшного колдуна, гордой принцессы и древних богов, что
сошлись в смертельной схватке на краю мира.
Глава 1
НОЧНЫЕ ГОСТИ
Дождь лил как из ведра. На мощеных булыжником улочках,
что вели к гавани, завывал ветер; он раскачивал вывески
гостиниц и таверн. Тощие псы жались к дверным проемам,
пытаясь укрыться от дождя и ветра.
Город был погружен во тьму. Лишь несколько окон горело
в домах зингарской столицы Кордавы, стоявшей на берегу
Западного моря. Луна скрылась за тяжелыми тучами, по небу
неслись призрачные рваные облака. То был самый темный час,
- час, когда говорят об измене и разбое, когда убийцы в
масках и черных перчатках крадутся по темным комнатам,
сжимая отравленные ножи. То было время убийств и заговоров.
Сквозь шум дождя и завывание ветра слышались звуки
шагов и бряцанье оружия. На темных улицах несла дозор
ночная стража - шестеро вооруженных пиками и алебардами
мужчин в плащах и низко надвинутых шляпах. Они старались
идти тихо, лишь изредка тишину нарушала певучая зингарская
речь. Дозорные внимательно всматривались и вслушивались,
однако мысленно они были уже дома, за бутылкой вина...
Стоило дозорным миновать заброшенное стойло с провалено
крышей, как две темные фигуры, таившиеся внутри, ожили.
Движения этих людей были бесшумны; один из них вытащил
из-под плаща маленький фонарь и осветил им пол конюшни.
Человек с фонарем нагнулся и стал разметать сор. К
одной из каменных плит была прикреплена короткая цепочка,
заканчивающаяся бронзовым кольцом. Взявшись за кольцо,
неизвестные потянули цепочку на себя. Раздался скрип ржавых
петель - каменная дверца открылась. Неизвестные скрылись в
подземелье, и плита с глухим ударом вернулась на старое
место.
Узкая винтовая лестница круто уходила вниз, в кромешную
мглу. Древние истертые ступени были покрыты плесенью, все
дышало гниением и упадком.
Люди в черных плащах не спешили - шаги их были бесшумны
и осторожны. Лица их были скрыты шелковыми масками.
Казалось, что по лестнице крадутся привидения; тайные
тоннели соединяли подземный ход с морем, свежий морской
ветерок, гулявший по подземелью, развевал плащи
незнакомцев, делая их похожими на огромных летучих мышей.
Над уснувшим городом возвышались башни замка Вилагро,
герцога Кордавского. Свет горел только в нескольких узких
оконцах - почти все обитатели замка спали.
В нижнем этаже замка горел высокий золотой светильник,
напоминавший перевившихся змей; здесь сидел человек,
изучавший пергаменты.
Владелец замка не поскупился на украшение каменных
сводов. Сырые стены были завешены яркими гобеленами. На
холодном каменном полу лежал толстый мягкий ковер,
узорчатый и многоцветный; его ткали в далекой Вендии.
На низком столике, украшенном искуснейшей резьбой,
стоял большой серебряный поднос с вином из Кироса, фруктами
и сластями.
И стол, за которым читал человек, был тоже привезен
издалека - резьба на нем ясно указывала на школу мастеров
Аквилона, страны, лежавшей к северо-востоку от Зингары.
Письменный прибор с павлиньим пером был выполнен из
хрусталя и золота. Прессом для бумаг служил тонкий клинок.
За столом сидел человек лет пятидесяти, худощавый и
изящный. Одет он был необычайно изыскано: бирюзовый
вельветовый камзол не скрывал белья тончайшего полотна
нежно-абрикосового цвета, пена кружев на запястьях оттеняла
громадные бриллианты, сверкавшие на каждом из холенных,
длинных пальцах. На ногах, обтянутых черным шелковым трико,
красовались искусно отделанные драгоценными камнями мягкие
сапожки из кордавской кожи.
Его возраст выдавали обвислые щеки и темные мешки под
быстрыми холодными глазами. Поэтому ни окрашенные волосы,
ни слой пудры на лице никак не молодили его.
Его рука, сверкавшая изумрудами, небрежно играла с
пергаментами, испещренными тонкими письменами и скрепленными
алыми печатями. Он нетерпеливо постукивал носком правой
ноги и беспрестанно взглядывал на клепсидру - старинные
водяные часы, украшавшие стол. Время от времени он
оглядывался на тяжелую шпалеру, прикрывавшую угол комнаты.
Здесь же, у стола, неподвижно застыл чернокожий раб со
сложенными на груди мускулистыми руками. Огни светильника
поблескивали, отражаясь на выпуклых мышцах черного тела и
тяжелых золотых серьгах, украшавших вытянутые мочки ушей.
Раб был вооружен кривой саблей, выглядывавшей из-под его
алого кушака.
Часы пробили два часа пополуночи.
Со сдавленным проклятьем человек отбросил от себя
хрустящие пергаменты. И в тот же миг гобелен был откинут в
сторону невидимой рукой; за ним открылся потайной ход. Из
темноты появились два человека в черных масках и черных
плащах. Один из них держал в руке небольшой фонарь. С
промокших насквозь одежд вошедших стекала вода.
Человек, сидевший за столом, положил ладонь на рукоять
кинжала, лежавшего на столе: раб, уроженец страны Куш,
схватился за саблю. Однако когда гости вошли в комнату и
сняли маски, хозяин комнаты успокоился.
- Все в порядке, Гомани, - сказал он негру, и тот,
сложив руки на груди, вновь замер.
Сбросив плащи на пол, гости низко поклонились. Голова
первого была гладко выбрита. Молитвенно сложив руки, он
поклонился вторично.
Второй отвесил изысканный придворный поклон и внятно
прошептал:
- О мой герцог!
Выпрямившись, он небрежно положил руку на драгоценный
эфес своего длинного меча. Это был высокий темноволосый
человек; хищное лицо его имело болезненный цвет. Его тонкие
черные усики казались нарисованными. В движениях
чувствовались манерность и вычурность - он походил скорее
на пирата, чем на придворного вельможу.
Вилагро, герцог Кордавы, смерил высокого зингарца
ледяным взглядом.
- Мастер Зароно, я не привык ждать, - процедил он сквозь
зубы.
Вновь последовал вычурный поклон.
- Тысяча извинений, Ваша Милость! Поверьте, я ни за что
не стал бы вас тревожить!
- Тогда почему же ты опоздал на целых полчаса, сударь?
- Пустяк, абсолютная глупость.
Человек с выбритым по-монашески черепом вставил:
- У нас вышел скандал в таверне, мой герцог.
- Что? Скандал в питейной лавке?! Бездельники, вы что,
с ума посходили? Как это вышло?
Щеки Зароно порозовели, он метнул на монашка взгляд,
полный ненависти, тот же смотрел на него совершенно
невозмутимо.
- Сущие пустяки, Ваша Светлость! Дело таково, что
совершенно не стоит вашего внимания.
- Мне это решать, Зароно, - ответил герцог. - Не
исключено, что наш план раскрыт. Ты уверен в том, что эта -
эта неприятность - не была подстроена? - герцог нервно сжал
руки, костяшки его пальцев побелели.
Зароно хмыкнул.
- Ну что вы, мой герцог. Вы, наверное, слышали об этом
болване по имени Конан - он командует зингарским капером,
похоже, забыв о том, что его родила киммерийская шлюха.
- Никогда не слышал об этом мошеннике. Продолжай.
- Я же сказал вам - все это пустяки. Я пришел в
гостиницу "Девять Обнаженных Мечей" для того, чтобы
встретиться с праведным Менкарой. Заметив отменный кусок
мяса, жарившийся на вертеле, я решил убить сразу двух
зайцев. Как вы, наверное, знаете, я не привык попусту
тратить время и потому тут же подозвал к себе Сабрала,
хозяина таверны, и приказал ему подать мне жаркое. И тут
этот гнусный киммериец посмел заявить, что это, мол, его
ужин. Если в человеке есть хоть капля благородства, он не
станет терпеть...
- Говори короче! Что у вас там случилось?
- Сначала мы спорили, ну а затем от слов мы перешли к
делу. - Зароно пощупал синяк, вздувшийся под глазом, и
довольно хмыкнул: - Этот парень здоров как бык, но, думаю, и
ему от меня перепало. Только я хотел преподать этому
деревенщине урок фехтования, как хозяин вместе с
посетителями разняли нас и растащили по сторонам - каждого
из нас держало человек пять. И тут в таверне появился
святой отец Менкара - он-то нас и успокоил. Так что, как
видите...
- Я все понял. Похоже, это действительно случайность. И
все же на твоем месте я бы избегал запаха жареного.
Подобного я больше не потерплю! Ну да ладно, теперь к делу.
Насколько я понимаю, рядом с тобой...
Зингарец стал теребить усы.
- Простите мне мои дурные манеры, Ваша Светлость.
Позвольте представить вам праведного Менкару, жреца Сета,
ставшего нашим активным сторонником, - и это, позвольте
заметить, всецело моя заслуга.
Человек с выбритой головой вновь поклонился. Вилагро
ответил ему легким кивком головы.
- Почему вы так настаиваете на личной встрече, святой
отец? - спросил герцог. - Я предпочитаю работать через моих
агентов, таких как Зароно. Может быть, вас что-то не
устраивает? Вы хотите большего вознаграждения?
Взгляд лысого стигийца оставался недвижным.
- Золото - ничто, хотя в этом низменном плане бытия
оно и потребно для поддержания бренной человеческой
оболочки. В согласии с нашей верой этот мир является
иллюзией - маской, скрывающей лик хаоса... Впрочем, я зря
говорю все это, мой герцог. Теологическими студиями я мог
бы заниматься у себя на родине, здесь же я не для этого, не
так ли? - Стигиец изобразил на лице некое подобие улыбки.
Герцог Вилагро испытующе посмотрел на него.
Менкара продолжала:
- Я говорю о вашем намерении склонить старого короля
Фердруго к тому, чтобы он отдал свою дочь, принцессу
Хабелу, за Вашу Светлость. И в этой связи мне на ум
приходит речение: "Заговор и предательство в крови у
зингарцев".
Шутка эта не показалась Вилагро уместной.
- Да, да, все это я уже слышал. Лучше скажи - как идут
наши дела? Как настроены наши жертвы?
Стигиец пожал плечами.
- Хвастать мне особенно нечем. Управлять Фердруго
несложно, ибо он стар и дряхл. Я столкнулся с препятствием
совсем иного рода.
- Хотелось бы узнать, каким именно?
- Король полностью подвластен моей воле - стоит мне
захотеть, и он отдаст свою дочь за вас; но вот только
принцесса, - видимо, памятуя о том, что вы много старше ее,
- отказывается от этого.
- Так возьми же под свой контроль и ее разум, скотина
лысая! - заорал Вилагро, явно задетый тем, что был
упомянут его возраст.
Холодные искры вспыхнули в тусклых глазах стигийца, но
он тут же отвел взгляд в сторону.
- Сегодня ночью именно этим я и занимался, -
пробормотал он. - Когда принцесса заснула, я вошел в ее
сны. Она молода и сильна. Взять ее мозг под контроль было
очень непросто. Когда же я наконец смог обратиться к ее
спящей душе, неожиданно для самого себя я стал терять
контроль над разумом короля. Я тут же оставил девушку и
вернулся к ее отцу. Она проснулась в ужасе и - хотя она
ничего не помнит - в тревоге.
В этом-то и состоит названное препятствие. Я не могу
управлять и королем, и принцессой одновременно.
Жрец внезапно замолчал, заметив гневный взгляд герцога.
- Так это был ты, паршивый пес! - закричал Вилагро.
Глаза стигийца наполнились удивлением и тревогой.
- Что вы хотите этим сказать, Ваша Светлость? -
пробормотал он. Зароно был удивлен не меньше жреца.
Герцог еле слышно выругался.
- Как могло случиться, что мой коварный агент и мой
велемудрый маг не знают того, о чем говорит уже весь город?
- Герцог вновь перешел на крик: - Идиоты, - неужели вы не
знаете о том, что принцесса исчезла?
План Вилагро был прост. Король Фердруго был уже слишком
стар и немощен для того, чтобы править страной. Преемником
его должен был стать супруг принцессы Хабелы. Кто же, как
не Вилагро, должен был стать им - во всей Зингаре не было
равных ему в богатстве и влиянии.
Своим подручным Вилагро сделал капитана капера Зароно,
человека благородного происхождения, репутация которого была
подпорчена темным прошлым Он поручил Зароно отыскать колдуна,
который смог бы управлять мыслями и поступками стареющего
монарха. Коварный Зароно остановил свой выбор на Менкаре,
последователе запрещенного законом стигийского культа Сета.
Однако побег Хабелы сорвал все планы герцога. Какой толк
управлять королем, если дочери его, с которой Вилагро должен
был обручиться, нет?
Собрав всю свою волю, Менкара обратился к герцогу:
- Если Вашей Светлости будет так угодно, я, используя
свои скромные познания в оккультных науках, смогу узнать,
где сейчас находится принцесса.
- Чего же ты ждешь, действуй, - угрюмо буркнул герцог.
Повинуясь жрецу, Гомани принес из камеры пыток бронзовую
треногу и уголь. Ковер был убран. Из-под своей мантии
стигиец извлек большую сумку, в которой было множество
отделений. Из нее он достал светящийся зеленоватый мелок и
стремительными движениями нарисовал на полу змея кусающего
собственный хвост. В это же время раб развел на треноге
огонь. Через несколько минут угли, лежавшие на ней,
раскалившись докрасна.
Жрец достал из сумки хрустальный фиал с ароматной
зеленой жидкостью и облил ей раскаленные угли. Угли
зашипели, подобно змеям, и резкий пряный запах наполнил
комнату. Бледно-зеленые струйки дыма, извиваясь, поползли
к потолку.
Скрестив ноги, жрец сел внутрь зеленого круга. Раб
загасил светильник, и комната погрузилась в полумрак. Видны
были только раскаленные угли, светящийся круг и желтые
глаза колдуна, походившие на глаза ночного зверя.
Стигиец заговорил, сначала тихо, - затем - все громче и
громче.
- Яо, Сетеш... Сетеш. Яо - Абратакс краим мизраэт, Сетеш!
Резкие шипящие звуки потонули в неясном бормотании, и
наконец все звуки смолкли. Слышно было только дыхание
стигийца. Жрец впал в транс, его желтые глаза медленно
закрылись.
- Митра! - воскликнул Зароно и тут же замолчал,
почувствовав, что герцог схватил его за руку.
Дым висел над комнатой светящимся зеленоватым облаком. Он
стал менять яркость - то тут, то там появлялись и гасли
светлые и темные пятна. И тут Вилагро и Зароно увидели прямо
пере собой ночное море, по которому плыло небольшое
суденышко. На палубе корабля стояла юная дева. Ветер
раздувал ее длинный плащ...
- Хабела! - воскликнул Вилагро.
Возглас его, похоже, разрушил чары - картина тут же
стала блекнуть. Угольки зашипели и погасли. Жрец рухнул
на пол.
Глоток вина вернул Менкаре силы.
- Куда же она направляется? - спросил Вилагро.
Стигиец задумался.
- Она думала об Асгалуне. Может быть, вы, Ваша
Светлость, понимаете, в чем тут дело?
- Это земля, которой ныне правит брат короля Товарро.
Некогда он был королевским посланником и мотался по всему
Шему, ну а затем... - Герцог на миг задумался, но тут же
продолжил: - Кажется, я понимаю, в чем дело. Она убедит
Товарро в том, что ему необходимо вернуться в Кордаву. Если
же этот выскочка окажется здесь, всем нашим планам придет
конец... послушай меня, святой отец, - контролировать короля
и принцессу ты не в силах, верно? Тогда скажи мне, что же
нам делать?
Зароно протянул руку к серебряному подносу.
- Ваша Светлость позволит?
Вилагро кивнул. Взяв с подноса яблоко, Зароно
усмехнулся и сказал:
- Я думаю, нам следует найти другого мага.
- Похоже, ты прав, - согласился герцог. - Ты можешь
кого-нибудь порекомендовать, жрец?
Стигиец надолго погрузился в молчание. Наконец он поднял
глаза и заговорил:
- Глава моего ордена, величайший из всех воплощенных в
мире магов, велики Тот-Амон сможет помочь нам.
- Где он находится сейчас?
- Он живет у себя на родине в Стигии, в маленьком
местечке, называемом Оазис Хаджар. Но должен предупредить
вас, Ваша Светлость, таланты Тот-Амона столь велики, что
обычная плата ему не подходит. - Жрец криво улыбнулся. -
Людишки, подобные мне, страждут золота, он же куда выше нас
- Тот-Амон владеет и своими страстями, и всеми тайнами
мира. Тому, кто повелевает духами Земли, богатство ни к
чему.
- Что же может соблазнить его?
- Одна-единственная мечта владеет сердцем Тот-Амона, -
продолжал жрец вкрадчивым голосом. - Несколько столетий тому
назад на тих землях сошлись последователи двух культов -
культа презренного Митры и культа великого Сета. Так уж было
угодно судьбе, чтобы наш культ пал, - митраиты
восторжествовали над нами. Поклонение Змею было объявлено
противозаконным, а людям нашего ордена пришлось отправиться в
изгнание...
Если Ваша Светлость поклянется в том, что он повергнет
все Храмы Митры и выстроит на их месте храмы Сета, так что
Сет будет назван величайшим из богов, Тот-Амон станет вашим
союзником.
Герцог стал покусывать губы. Боги, храмы и жрецы
существовали для него постольку, поскольку храмовые власти
должны были платить ему дань.
- Да будет так, - наконец сказал он. - Я могу
поклясться в этом именем любых богов и демонов, ведомых
твоему хозяину. Теперь слушайте меня внимательно.
На рассвете вы отправитесь в плавание. Ваш корабль
возьмет курс на юго-восток и догонит корабль принцессы. Ее
вы должны будете схватить, корабль же должен быть потоплен
вместе с командой - свидетели нам не нужны. Твой "Петрель",
Зароно, легко нагонит "Королеву Морей". Захватив принцессу,
вы отправитесь в Стигию. Ты, Менкара, отведешь людей в
твердыню Тот-Амона и выступишь в роли моего посланника.
Посвятив его в наши планы, ты вернешься в Кордаву вместе с
ним и принцессой. Вам все понятно? Тогда - за дело!
Глава 2
КЛИНОК ВО ТЬМЕ
Уже начинал светать. Дождь прекратился. По небу неслись
рваные облака. Звездочки, еще видневшиеся на западе,
отражались в грязных лужах.
Зароно, капитан капера "Петрель" и тайный агент герцога
Кордавы, угрюмо брел по темной улочке. Драка с могучим
киммерийским пиратом помимо прочего лишила Зароно и ужина.
Не улучшила ему настроения и беседа с хозяином,
чертыхавшимся через каждое слово. И, наконец, ему просто
хотелось спать. Капли, срывавшиеся с крыш, о и дело падали
за шиворот. Подняв полы плаща, Зароно обходил бесчисленные
лужи, думая о том, на ком бы сорвать свою ярость. Рядом с
ним брел безмолвный Менкара.
Тощий человечек, из-под обтрепанной рясы которого
виднелись голые ноги, бежал по бесконечным улицам, едва
удерживая равновесие на мокрых булыжниках мостовой. Его
сандалии громко шлепали по лужам. Одной рукой он прижимал к
тощей груди заплатанный платок, в другой держал горящую
просмоленную веревку, заменявшую ему фонарь.
На ходу он читал утреннюю молитву, обращенную к Митре. О
смысле ее он не думал - голова его была занята чем-то иным.
Нинус, младший служитель храма Митры, спешил по темным
улицам навстречу своей судьбе.
Он проснулся задолго до рассвета и, проскользнув мимо
наставника, сбежал из храма. Нинус спешил к кордавской
гавани, где его ждал иноземный корсар Конан-киммериец.
Нинус выглядел весьма неприятно: ноги были тонкими как
спички, нос - непомерно велик. Обтрепанная митраистская
мантия, похоже, никогда не стиралась, помимо прочего она
была залита и вином, пить которое монахам строго-настрого
запрещалось. Когда-то - еще до того, как Нинус узрел свет
Митры, - он был одним из самых искусных воров Хайборийских
земель, именно тогда он и познакомился с Конаном. Этот
гигант, никогда не отличавшийся особенной набожностью, в
свое время тоже был вором, и потому Нинус прекрасно ладил с
ним. Нинус добровольно принял монашеский сан, однако
совладать со своей плотью ему было сложно - уж слишком
весела была прежняя жизнь.
Монашек прижимал к груди свиток, который должен был
сделать его богатым. Корсар искал сокровища, Нинусу же
нужны были деньги. Картой этой Нинус владел издавна.
Когда-то, глядя на нее, он мечтал о том, что проследует
указанным на карте путем и станет сказочно богатым; однако
с той поры много воды утекло, и сам он не стал таким, как
прежде, - не к лицу монаху гоняться за сокровищами...
Картины, одна соблазнительней другой, представлялись его
сознанию - вино, пиры, женщины, - и все это в обмен на
клочок истлевшего пергамента; с этими мыслями он свернул за
угол и столкнулся с двумя незнакомцами в черных плащах. Он
смущенно извинился перед высоким сухопарым человеком, плащ
которого оказался втоптанным в грязь, и перевел глаза на его
спутника.
- Менкара, слуга Сета - изумленно воскликнул Нинус, -
как посмел ты, змеиное отродье, прийти в этот город?! -
исполнившись праведного гнева, монашек принялся звать
стражников.
Зароно выругался и хотел было ускорить шаг, но стигиец
остановился как вкопанный.
- Этот выродок узнал меня! - зашипел Менкара. - Убей
его, иначе не миновать беды!
Зароно на мгновение замешкался, но тут же вынул кинжал.
Служку ему жалко не было, отвечать же на вопросы стражей
как-то не хотелось.
Клинок блеснул в занимавшемся свете утра. Нинус охнул
и повалился на мостовую. Изо рта его сочилась кровь.
Стигиец сплюнул.
- Скоро мы с вашим проклятым племенем разделаемся!
Дрожащими руками Зароно вытер клинок о мантию монашка.
- Бежим! - прохрипел он.
Но стигиец заметил, что ряса монашка странно
топорщится. Склонившись над неподвижным телом, он достал
из-под рясы пергаментный свиток и развернул его.
- Какая-то карта, - изумился маг. - Похоже, я смог бы
разгадать...
- Потом, потом! - зашипел Зароно. - Того и гляди,
стражники припрутся!
Менкара кивнул и спрятал свиток. Через минуту их уже и
след простыл. Небо начинало розоветь.
Конан чувствовал себя не в своей тарелке - вино было
дрянным, драка с Зароно ничем не закончилась, теперь еще и
Нинус куда-то запропастился. Он мерил шагами продымленную
гостиничную комнатку с низкими потолками. С вечера в
"Девяти Обнаженных Мечах" было людно, теперь же здесь
оставалось всего несколько посетителей. В углу сидело трое
пьяных матросов - один из них спал, двое же других
распевали на удивление нескладную песню.
Свеча догорала. Нинус опаздывал уже на несколько часов.
Похоже, с монашкой стряслось что-то неладное - к чему к
чему, а к деньгам он никогда не опаздывал. Конан разыскал
хозяина и проревел ему на ухо:
- Сабрал! подышу-ка я свежим воздухом. Если меня будут
спрашивать, скажи, что я скоро буду.
Дождь закончился, время о времени с крыш срывались
крупные капли. Облачный покров, что совсем недавно казался
сплошным, уже рассеивался. Показалась луна; лунный диск был
уже бледен - начинался рассвет. Над лужами висели облачка
пара.
Гневно ругаясь, Конан зашагал по мостовой - он решил
обойти квартал, примыкающий к гостинице. Конан честил
Нинуса на чем свет стоит. Из-за этого обормота он пропустил
утренний бриз, с которым намеревался покинуть на своем
"Вастреле" кордавскую бухту. Теперь придется выводить
корабль на веслах.
Внезапно Конан замер. На мокрой от дождя мостовой он
увидел распластанное тело.
Он огляделся по сторонам в надежде увидеть преступников,
но улицы были пустынны. Конан раздвинул полы плаща и
расстегнул ножны. В этой части старого города убийства были
привычным делом. Полуразрушенные лачуги узких улочек были
населены ворами, убийцами и прочим сбродом. Если ты видишь
труп, значит, рядом может быть и убийца - этому Конана
научила жизнь, и потому в подобных случаях он был особенно
осторожным.
Крадучись, подобно леопарду, Конан приблизился к
неподвижному телу и опустился на колени. Осторожно взяв
человека за плечо, киммериец перевернул его на спину.
Одежды человека были залиты кровью. Капюшон рясы открылся,
и Конан увидел лицо монаха.
- Кром! - воскликнул киммериец.
Да, это был ставший монахом уроженец Мессантии Нинус.
Быстрыми движениями киммериец обыскал распластанное перед
ним тело. Карта, которую Нинус собирался продать ему,
бесследно исчезла.
Конан сел на корточки и задумался; чело его напряглось.
Кому помешал этот жалкий монашек, у которого и взять-то
нечего? Вряд ли у него могло быть что-либо, кроме карты.
Поскольку карта исчезла, неведомый убийца мог совершить
свое преступление именно для того, чтобы овладеть ею.
Солнце вышло из-за горизонта, осветив башни древней
Кордавы. Глаза Конана загорелись синевою. Крепко сжав
покрытый шрамами кулак, огромный киммериец поклялся
отомстить неведомому убийце.
Бережно подняв крохотное тело Нинуса, киммериец взвалил
его на себе на плечи и огромными скачками понесся к
гостинице. Ворвавшись в залу, Конан заорал:
- Сабрал! Комнату и врача! И быстро!!!
Хозяин гостиницы знал, что киммериец ждать не любит. Без
лишних слов хозяин поспешил вверх по шаткой лестнице,
пригласив Конана следовать за ним.
Сидевшие в зале проводили киммерийца изумленными
взглядами. Он был настолько огромен, что походил на
великана. Длинная грива черных грубых волос оттеняла
смуглое, покрытое шрамами лицо. Щеки были гладко выбриты.
Из-под видавшей виды матросской шапки глядели
пронзительно-синие глаза. Пират нес тело взрослого человека
с такой легкостью, словно тот был младенец.
В таверне не было ни одного матроса с корабля
киммерийца. Об этом Конан позаботился заранее - еще тогда,
когда договаривался с Нинусом о встрече. Киммерийцу не
хотелось, чтобы команда до срока узнала о существовании
карты.
Сабрал отвел Конана в комнату, предназначенную для
приема знатных гостей. Конан хотел было положить тело
Нинуса на кровать, но тут хозяин ойкнул и, извинившись,
снял с постели покрывало.
- Ни к чему пачкать кровью мое лучшее покрывало! -
сказал он.
- К черту покрывало! - проревел Конан и бережно положил
тело на кровать.
Сабрал стал складывать покрывало, киммериец же занялся
Нинусом. Монашек едва заметно дышал, сердце его билось
неровно.
- Уф, он все-таки жив, - с облегчением вздохнул Конан. -
Слушай, хозяин, - слетал бы ты за пиявками! Ну чего ты
пялишься на меня, как идиот, - тебе еще раз все объяснить?
Сабрала как ветром сдуло. Конан раздел Нинуса до пояса и,
как мог, перевязал рану, из которой все еще сочилась кровь.
Сабрал появился в комнате в сопровождении позевывающего
врача, одетого в ночную рубашку; из-под его ночного колпака
выбивались вихри седых волос.
- Преискуснейший доктор Кратос! - представил врача
Сабрал.
Доктор снял повязку, наложенную Конаном, прочистил рану
и вновь перевязал ее чистой тканью.
- К счастью, нож прошел мимо сердца и не задел артерии,
повреждено только легкое. При надлежащем уходе больной
быстро встанет на ноги, - сказал доктор. - Кто мне заплатить
за него, капитан, - я полагаю, вы?
Конан утвердительно хмыкнул. Несколько глотков вина
вернули Нинуса в сознание. Он был очень слаб и потому
говорил еле слышно:
- Я бежал - и - наткнулся на них. Один из них - Менкара
- служитель бога Сета. Я стал звать стражников, и тогда
Менкара сказал тому, другому: убей его, убей...
- Скажи мне, кто был с Менкарой? - спросил Конан.
- Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что это был
капитан Зароно...
Конан нахмурился. Зароно! Это тот самый наглец, с
которым пару часов назад они едва не сцепились. Может
быть, Зароно знал о его встрече с Нинусом и о том, что
монашек принесет с собою карту? Все указывало на коварный
заговор, имевший целью выведать тайну клада.
Конан встал, лицо его пылало гневом.
- Ничего, мы еще посмотрим, чья возьмет! - проревел он.
Киммериец достал из кошелька полную горсть монет и высыпал
ее в ладони доктору. Другая горсть досталась Сабралу.
- А теперь послушайте меня! - сказал Конан. - Ему нужен
настоящий уход, и ухаживать за ним попрошу именно вас. Все
ваши расходы я оплачу по возвращению; если же я узнаю, что
вы относились к нему без должного внимания, то пеняйте на
себя! Да, если вдруг Нинус умрет, похороните его как
подобает - со всеми церемониями и обрядами. Ну а теперь я
покидаю вас.
Он бесшумно выскользнул из комнаты, сбежал по лесенке
вниз и, легко распахнув тяжелую выходную дверь гостиницы
"Девять Обнаженных Мечей", вышел на улицу. Шаг его был
стремителен; тяжелый черный плащ хлопал на ветру.
Когда солнце позолотило мачты и реи кораблей, гавань
уже не спала. Матросы карабкались по такелажу, офицеры
орали в свои пергаментные рупоры, скрипучие деревянные
подъемники, приводимые в действие мускулистыми руками
портовых рабочих, сгрудившихся у ворота, переносили грузы с
пирса на палубы.
Конан вышел на берег. В ответ на его вопрос капитан
портовой охраны сообщил ему, что корабль Зароно "Петрель"
покинул гавань еще до того, как солнце вышло из-за
горизонта, - "Петрель" обогнул восточный рог бухты и исчез
из виду. Киммериец достаточно неучтиво поблагодарил
стражника, резко развернулся и понесся к трапу своего
галеона, носившего имя "Вастрель".
- Зельтран! - заорал киммериец.
- Слушаюсь, капитан! - тут же отозвался его помощник,
который в это время командовал загрузкой провианты в трюм.
Зельтран был невысок и полон; как истинный зингарец, он
носил роскошные черные усы. Несмотря на полноту, двигался
он с легкостью кошки.
- Построй наших бездельников на палубе и объяви
перекличку! - приказал Конана. - Мы отчаливаем!
Вскоре на шкафуте собралась почти вся команда. По
большей части это были смуглые зингарцы, иностранцев почти
не было. Отсутствовало трое. Конан приказал юнге обойти
все близлежащие притоны и во что бы то ни стало привести
нарушителей на борт. Все же остальные занялись погрузкой,
которая пошла куда живее, ибо руководил ею сам Конан.
Вскоре отсутствовавшие взошли на палубу; тогда же
закончилась и погрузка. Галеон отдал швартовы и отвалил
от пристани. Шлюп, в который сели восемь гребцов, повел
галеон в открытое море. Стоило парусам наполниться ветром,
как шлюп был поднят на борт.
Поймав в ветер, паруса "Вастреля" надулись; галеон
уверенно набирал скорость. Корабль плавно и ритмично
покачивался на морских волнах; крик чаек мешался с плеском
волн, скрипом снастей и шумом ветра.
Конан стоял на шканцах, угрюмо созерцая горизонт.
Положив галеон на курс, заданный Конаном, и организовав
вахту, Зельтран поднялся к киммерийцу.
- Итак, мой капитан, - вымолвил он, - куда лежит наш
путь на этот раз?
- Тебе знаком корабль Черного Зароно? - спросил Конан.
- Вы говорите о том корыте, что отчалило еще до
рассвета? Ну как же мне его не знать. Говорят, что капитан
"Петреля: Зароно - искусный мореход, но подлей, каких
поискать. Происхождения он благородного, но об этом люди
стараются не вспоминать - уж больно много на его счету
грязных дел; что до людей благородных, то те попросту
сторонятся его. Вот он и стал пиратом. Скажите, капитан, -
вы что, поссорились с ним? С Зароно так просто не сладишь...
- Если ты прикусишь свой язык, пустомеля, я расскажу
тебе все.
Конан рассказал Зельтрану о событиях прошедшей ночи - о
Нинусе, карте и Зароно.
- Если я смогу нагнать его в открытом море, - продолжил
киммериец, - сладко ему не придется. "Петрель" побольше
"Вастреля", но и ход у него потяжелее.
- В том, что мы сможем его догнать, я нисколько не
сомневаюсь, - сказал Зельтран, молодецки закрутив ус. - Что
до меня, то я могу уложить шестерых одним ударом. Но
послушайте меня, капитан, не лучше ли будет, если мы будем
следить за ними, держась поодаль, - Зароно, сам не зная
того, приведет нас к цели, верно?
Конан метнул на своего помощника взгляд, полный гнева.
Но тут же сменил гнев на милость и, улыбнувшись, похлопал
Зельтрана по плечу.
- Клянусь Кромом и Мананнаном, крошка, - довольно
проревел киммериец, - ты не зря получаешь свое жалованье! -
Конан посмотрел наверх, туда, где группа матросов застыла в
ожидании команды поднять марсель. - Отставить! - закричал
киммериец. - Спускайтесь вниз! - Он вновь повернулся к
Зельтрану. - Мы нагоним их и без марселя, Зароно же может
его заметить. Помнится, ты говорил мне о человеке с орлиным
зрением - кто это?
- Риего из Хериды.
- Точно. Пусть он взберется на марс и расскажет нам о
том, что увидит.
Вскоре юный зингарский матрос уже стоял на марсе,
обратившись лицом на юго-восток.
- Прямо по курсу вижу галеон. Виден только марсель,
когда же корабль поднимается на волне, открывается и сам
корабль - он выкрашен в черный цвет.
- Это "Петрель", - удовлетворенно заметил Конан. - Так
держать, рулевой! - Он повернулся к Зельтрану,
продолжавшему крутить свой ус. - Днем мы будем держаться на
приличном расстоянии, ночью - подплывем поближе, - так,
чтобы были видны бортовые огни "Петреля". Если нам повезет,
Зароно нам не заметит.
Конан улыбнулся, в глазах его зажглись веселые искорки.
Киммериец облегченно вздохнул. Вот она, жизнь, - под тобою
палуба, рядом с тобой полсотни преданных тебе проходимцев,
вокруг море, а впереди - враг!
На всех парусах "Вастрель" шел по следу "Петреля" - не
был поднят лишь марсель. Солнце стояло уже высоко. Средь
бирюзовых волн резвились игривые дельфины.
Глава 3
ГИБЕЛЬ "КОРОЛЕВЫ МОРЕЙ"
Каравелла "Королева Морей", королевское прогулочное
судно, вышла из пролива, отделявшего берега Зингары от
Барахских островов. Барахский архипелаг был известен своими
пиратами - по большей части уроженцев Аргоса; однако на сей
раз Западное море было пустынным. Позади осталась и
граница, разделявшая земли Зингары и Аргоса.
Они плыли все дальше на восток, стараясь не терять из
виду берега Аргоса. Следуя указаниям Хабелы, капитан
Капеллес взял курс на порт, но решил не отслеживать
береговую линию.
На это было две причины. Во-первых, они должны были как
можно быстрее достичь берегов Шема, на которых стоял
Асгалун. Во-вторых, так они не подвергали себя риску
оказаться замеченными с берегом Аргоса, так же как и
Барахские острова, кишевших пиратами.
Ближе к полудню у горизонта появилось темное судно,
следовавшее за ними. Через пару часов оно приблизилось
достаточно близко доя того, чтобы один из матросов,
известный своей зоркостью, смог разглядеть его.
- Бояться нечего, моя госпожа, - сказал капитан
Капеллес. - Это капер, состоящий на службе у нашего короля.
По всей видимости, это "Петрель" - корабль капитана Зароно.
Хабелу, однако, это не успокоило. Казалось, от этого
черного массивного галеона, что становился все ближе и
ближе, исходит нечто зловещее. Впрочем, то, что этот
корабль следовал тем же курсом, что и "Королева Морей",
могло быть и простым совпадением.
То, что кораблем командовал Зароно, принцессе тоже не
понравилось. Она была практически не знакома с этим
человеком и видела его лишь во время дворцовых церемоний,
однако она не единожды слышала о его зловещих деяниях. Одна
из ее подруг, Эстреллада, говорила принцессе о том, что
Зароно безумно влюблен в Хабелу. Тогда Хабела не придала ее
словами никакого значения, ибо в кого же еще, как не в свою
принцессу, могут влюбляться придворные? Разве найдется
среди них хоть один, кто не желал бы стать королем?
Хабела окончательно укрепилась в своих подозрениях.
Шел уже третий день плавания, и ее исчезновение
наверняка было известно всем. Можно было представить, какая
суматоха стоит сейчас во дворце.
Хабела поплыла на королевском корабле, пропажу которого
нельзя было не заметить, и тем выдала себя с головой.
Поскольку она не могла отправиться ни на север, к пустынным
диким берегам страны пиктов, ни на запад, где расстилалась
безбрежная океанская ширь, она могла поплыть только на
юго-восток, к Аргосу, к городам-государствам Шема, к
зловещему Стигийскому царству, за которым начинались земли,
населенные людьми с черной кожей.
Паника, вызванная ее исчезновением, могла пробудить от
долгого летаргического сна и ее отца, короля Фердруго.
Король мог послать Зароно ей вслед, с тем чтобы вернуть
свою дочь-беглянку домой.
Хабела пробормотала что-то невнятное и отвернулась от
капитана. Какое-то время она расхаживала по палубе, затем,
опершись на перила, покрытые изображениями дельфинов и
тритонов, потрясающих трезубцами, стала смотреть на
преследовавший их корабль. Она боялась оторвать от него
взгляд, словно подпав под неведомые чары.
"Петрель" постепенно приближался, рассекая своим тупым
носом морские валы. "Если он не замедлит ход, - подумала
Хабела, - через полчаса он сравняется с нами и отнимет у
"Королевы Морей" ветер".
Принцесса неплохо разбиралась в морском деле. В отличие
от своего отца, который питал к морю отвращение и никогда
не приближался к "Королеве Морей", она провела на ее борту
все свое детство. Лишь в последние годы, когда она уже
стала девушкой, отец запретил ей одевать матросскую одежду и
лазать по такелажу.
Принцесса сперва задрожала, но тут же справилась с
собой и успокоилась. Пока намерения капитана были неясны.
Вряд ли этот зингарец безумен настолько, чтобы напасть на
корабль самого зингарского короля.
И тут на залитую солнцем палубу легла тень. Она имела
странный темно-зеленый цвет - все вокруг погрузилось в
жутковатую изумрудную дымку.
Принцесса подняла голову, но не увидела над "Королевой
Морей" ничего необычного - небо было совершенно ясным и не
было в нем ни демонов, ни крылатых чудовищ. И все же туман,
окутывавший "Королеву Морей" с каждой минутой становился
гуще - он был плотен и в то же время странно неосязаем,
призрачен. Лица людей побледнели, глаза наполнились ужасом.
И ужас не заставил себя ждать. Зеленоватые щупальца
обвились вокруг матроса, стоявшего рядом с Хабелой, -
бедняга завопил не своим голосом. Казалось, холодные
щупальца глубоководного кракена свивали кольца вдоль его
тела. Принцесса изумленно смотрела на его лицо, на его
сведенное болью тело. И тут зеленые кольца исчезли, словно
погрузившись в тело матроса. Дородный матрос словно
окаменел. Его кожа покрылась странным зеленоватым налетом,
позеленели и его одежды. Он стал походить на статую,
вырезанную из жадеита.
Хабела в ужасе воззвала к Митре. Палубу оглашали крики
людей, пытавшихся как-то воспротивиться щупальцам
изумрудного тумана, свивавшимся вокруг них и заползавшим им
в нутро, от чего люди обращались в камень, в неподвижные
зеленые изваяния.
Липкие зеленые щупальца стали обвиваться вокруг
принцессы. Леденящий ужас сковал ее члены, когда она
почувствовала их холодные прикосновения. Ей казалось, что
она обратилась в кусок льда. Щупальца вошли вовнутрь, и
сознание принцессы помутилось, утонув в холодных
беспросветных пространствах. Хабела лишилась чувств.
Зароно, капитан "Петреля", стоял на шканцах и с
нескрываемым изумлением наблюдал за манипуляциями
стигийского колдуна. Неподвижный, словно мумия, Менкара
сидел на корточках перед устройством, собранным им за время
плавания. Устройство представляло собой маленький алтарь
черного дерева, на верхней плите которого был закреплен
небольшой конический кристалл серого цвета. Алтарь поражал
своей древностью. От резьбы, некогда покрывавшей его,
сохранилось лишь несколько фрагментов, по которым, однако,
можно было восстановить всю картину, изображавшую нагих
людей, пытающихся скрыться от гигантского змея. У змея был
всего один глаз - второй глаз, похоже, был давно потерян.
Менкара прошептал заклинание, и конус осветился изнутри
странным призрачным светом. Вершина конуса вспыхнула
пульсирующим изумрудным огнем, в свете которого голова
Менкары стала казаться облезлым черепом трупа.
Изумрудное пламя разгоралось все ярче и ярче. Стигиец
поднес к лицу зеркало, сделанное из неведомого черного
металла и вставленное в стальную витую оправу. К изумлению
Зароно, изумрудное сияние притянулось к поверхности зеркала
и, отразившись от него, озарило "Королеву Морей". В ярком
солнечном свете зеленый луч казался бледным - едва заметная
изумрудная нить связала собой два корабля. На каравелле
происходило что-то непонятное - расстояние до нее было еще
немалым, и Зароно, сколько ни вглядывался, так ничего и не
увидел.
"Королева Морей" внезапно потеряла управление и тяжело
закачалась на волнах, паруса ее опали. Зароно подвел свой
галеон к каравелле и встал с ней борт о борт. Стигиец вышел
из транса и устало прислонился к поручню. Его безмятежное
лицо побледнело и осунулось, на лбу блестели капельки
холодного пота.
- Я выдохся, - пробормотал Менкара. - Это заклинание
забирает все силы без остатка. И все же оно не всесильно, -
тот, кто знает, как с ним бороться, легко уходит из-под его
власти... но, похоже, ни один из этих болванов ничего не
смыслит в магии. Можешь отправляться туда - в течение часа
они тебе мешать не будут.
- Выходит, они умерли?
- Нет, скорее это похоже на сон. Помоги мне добраться
до каюты.
Зароно помог обессилевшему колдуну подняться на ноги и
повел его к каюте, боцман шел следом, держа в руках черный
алтарь с серым кристаллом.
Закрыв дверь за изнемогшим стигийцем, Зароно вытер
кружевным платочком бисеринки пота, выступившие на лбу.
Колдовство пугало его. Черный Зароно предпочитал иное
оружие - куда милее его сердцу были звон сабель, свист
стрел, грохот ядер, выпущенных из катапульты, удары
бронзового тарана по борту неприятельского судна. Немало
злодейств было на его совести, но все они были грехом
обычным, человеческим; теперь же он связал свою жизнь с
темными и, возможно, неуправляемыми силами, принадлежащими
другим планам и измерениям.
- Эрнандо! - окликнул он повара. - Пару бутылок вина,
покрепче!
Так была взята и так вскоре погибла "Королева Морей".
Матросы "Петреля" перебрались на ее борт. Они быстро
отыскали принцессу и отнесли ее застывшее тело на шканцы
галеона. Облив основания мачт и палубу маслом, они
вернулись на свой корабль и убрали абордажные крюки и багры.
Когда расстояние между двумя кораблями стало достаточно
большим, на палубу "Королевы морей" было пущено несколько
стрел с горящими наконечниками. Пламя тут же охватило
каравеллу. Огонь с ревом поднимался вверх, переходя с паруса
на парус. Матросы "Королевы Морей" стояли все так же
неподвижно.
Галеон поднял паруса и взял курс к берегам Шема.
Стоя на марсе своего галеона, Конан с удивлением взирал
на черный дым, поднимавшийся над морем; то и дело он
поминал вслух имя Крома, мрачного киммерийского бога.
"Вастрель" держался на приличном расстоянии от "Петреля",
разглядеть его оттуда можно было, лишь поднявшись на марс,
- но людям Зароно вряд ли могло прийти в голову изучать
северо-западную часть горизонта.
Конан наблюдал за тем, как погибает королевский корабль
Зингары. Он никак не мог взять в толк, для чего Зароно
нужно было уничтожать корабль своей собственной страны.
Похоже, решил киммериец, дела обстоят не столь просто, как
он полагал прежде. Впрочем, Конан давно приобрел привычку
не ломать себе голову зря, не узнав всего относящегося к
делу.
Кем бы ни были неведомые жертвы, он отомстит и за них,
когда будет сводить с Зароно свои счеты, - так решил
Конан. Кто знает, быть может, судьба дарует ему такую
возможность уже в ближайшие дни.
Глава 4
БЕЗЫМЯННЫЙ ОСТРОВ
Солнце клонилось к закату. Унылый облачный покров
чудесным образом преобразился, запылав всеми оттенками
красного. По темным волнам, расцвеченным алыми отблесками,
несся зловещий "Петрель". Вслед за ним, держась на
приличном расстоянии, крался галеон Конана "Вастрель".
Капитан "Вастреля" Зароно сидел развалясь в своем
огромном кресле, в руке он держал серебряный кубок,
украшенный изумрудами. В каюте капитана стоял запах
крепкого шемского вина. Качающиеся на цепочках лампы
освещали своим неверным светом пергаментным свитки,
развешенные между пиллерсами. То и дело поблескивали
самоцветы на эфесах и ножнах мечей и кинжалов, висевших на
стенах.
Зароно был настроен крайне мрачно, взгляд его был
устремлен в никуда. Белая шелковая, отделанная кружевами
рубаха была перепачкана, густые черные волосы взъерошены.
Зароно был сильно пьян.
В дверь постучали. Зароно грязно выругался, но тут же
пригласил незваного гостя в каюту. Гостем этим оказался
Менкара, в руке он держал свернутый свиток. Чопорный
стигиец смотрел на хмельного капитана с явным неодобрением.
- Поколдовать пришел? - усмехнулся Зароно. - Неужели ты
не можешь оставить простого смертного, что решил немножко
порадовать себя вином, неужели ты так и будешь совать свой
вонючий нос в чужие дела? Скажи мне, Менкара, мне важно это
знать.
Пропустив слова капитана мимо ушей, Менкара развернул на
столе загадочную карту и указал тонким пальцем на непонятные
значки, которые, по всем видимости, призваны были раскрыть
ее секрет.
- С той самой поры, как эта карта попала нам в руки, я
пытаюсь разгадать ее смысл, - сказал стигиец неожиданно
живо. - Этой линией обозначено южное побережье Стигии, в
этом нет сомнений. И хотя язык, на котором сделана надпись,
мне неведом, некоторые из знаков показались мне удивительно
знакомыми. Пока ты как последний идиот предавался тоске, я
был занят их расшифровкой...
Зароно побагровел и схватился за рукоять своего меча.
Менкара жестом руки остановил его.
- Приятель, веди себя поспокойнее. То, о чем я говорю,
куда значимее, чем тебе это кажется. Обучаясь магии, я
изучил несколько языков. Помимо прочего, я знаю и о том, что
древний валузский язык, подобно языкам древней Стигии и
Ахерона, не был иероглифическим - в письме каждый знак
соответствует определенному звуку. Поскольку у меня нет
сомнений в том, что эти страны суть Шем и Стигия, а эти
города - Асгалун и Кеми, я могу установить значение
отдельных знаков в словах, занимающих соответствующее место
на карте. Прочие же надписи, как я полагаю, указывают
местонахождение городов, исчезнувших с лица земли за то
время, какое существует эта карта. Я говорю о таких
городах, как Камула или Пифон.
Эти зловещие имена заставили Зароно вздрогнуть. Хмель
его тут же прошел. Он нахмурился и уставился на карту.
Менкара продолжал:
- Таким образом, благодаря тому, что я знаком с
древними языками и знаю, как звучат некоторые названия из
числа приведенных на этой карте, я могу прочесть не только
их, но и все прочие! Соответственно, мне удалось прочесть и
надпись, относящуюся к этому островку, о существовании
которого я, честно говоря, прежде не знал.
Менкара ткнул пальцем в маленький черный кружок. Зароно
нахмурился.
- Можешь особенно не расстраиваться по этому поводу. Я и
сам о нем никогда не слышал.
Стигиец продолжил свой рассказ:
- Надпись, сделанная здесь, гласит: сайджина-кисуа. На
древне-стигийском слово сайджина означает - "то, что не
имеет имени".
Зароно протрезвел окончательно; черные глаза его
беспокойно забегали.
- Безымянный остров... - прошептал он.
- Да, - прошипел Менкара и удовлетворенно кивнул. В
том, что слово кисуа переводиться как "остров", мы можем
быть уверены, ибо слово это фигурирует в названиях ряда
островов. - Маг продемонстрировал сказанное, ткнув пальцем
в несколько точек. - Я полагаю, что это название известно
вам, пиратам. Безымянный остров, последняя твердыня древней
Валузии, населенной полулюдьми-полузмеями.
- О Безымянном острове мне приходилось слышать только
одно - на нем сокрыты сокровища, равных которым в этом
мире нет.
- Это действительно так, - кивнул Менкара. - Но я
думаю, и здесь ты всего не знаешь. Там действительно
полно золота, изумрудов и прочей мишуры. Но, помимо этого,
там хранится и подлинное сокровище, сокровище магическое, -
копия великой "Книги Скелоса".
- Вот уж что не нужно! Только золото - все остальное
блажь!
Менкара усмехнулся:
- Прежде чем говорить, лишний раз подумай. Ты, похоже,
забыл, что мы направляемся к величайшему чародею мира,
который поможет нашему хозяину Вилагро подняться на трон
Зингары. Разумеется, низвержение культа Митры и
восстановление культа Сета придутся ему по душе. Но, боюсь,
этого будет недостаточно. Если же мы одарим его столь
великим магическим сокровищем, он наверняка станет
покровительствовать нам. То, что столь значимый труд исчез
из мира, сделало магию вдвое слабее. Считается, что
сохранились лишь три копии "Книги Скелоса": одна хранится в
Тарантии, в тайнике, находящемся глубоко под землей, где-то
близ королевского книгохранилища Аквилонии; вторая находится
в тайном храме, стоящем на землях Вендии; третья же -
здесь. - Стигией постучал пальцем по карте.
Зароно изумился.
- Если эта треклятая книга так драгоценна, то почему же
никто не завладел той копией, что хранится на Безымянном
острове?
- Потому, что до той минуты, как я увидел эту карту, ни
я, ни все прочие искатели высших истин не знали, где
находится этот самый Безымянный остров. Как видишь, он
лежит в стороне и от известных людям островов и от земель,
населенных чернокожими. Сотни лиг отделяют остров от других
земель, ни один из морских путей не проходит рядом с ним.
Искать его наугад - все равно что черпать воду решетом; на
подобные поиски уйдет слишком много времени - на это не
хватит никаких запасов воды и провианта, которые, как,
надеюсь, ты поднимаешь, пополнять негде.
Помимо прочего, ты должен вспомнить и о том, что моряки
- народ крайне суеверный. Они считают, что южные моря
кишат чудищами и подводными рифами. Нет, люди неслучайно
забыли о Безымянном острове.
- Даже при попутном ветре мы смогли бы добраться туда
лишь за несколько дней, - задумчиво произнес Зароно,
подпер голову рукой.
- Что это меняет? Девушка уже в наших руках. Какая
разница, когда мы прибудем в Кордаву, - неделей раньше или
неделей позже? Если мы сможем поднести Тот-Амону "Книгу
Скелоса", дело можно будет считать сделанным, если же нет -
всякое может случиться. К тому же я как-то не верю в то,
что ты равнодушен к золоту. - Обычно бесстрастные глаза
Менкары истово горели.
Зароно почесал щеку. Магия магией, но Менкара, похоже,
прав - они должны сделать все возможное для того, чтобы
заручиться поддержкой повелителя магов. К тому же он,
Зароно, не просто разбогатеет, но и вернет себя почет и
уважение сограждан.
Темные глаза зингарца загорелись решимостью. Он вскочил
на ноги и, выбежав из каюты, заорал:
- Ванчо!
- Да, капитан, - отозвался помощник.
- Мы меняем курс. Полярная звезда должна остаться за
нашей кормой, мы идем на юг!
- В открытое море, сэр?! - с сомнением в голосе
переспросил помощник.
- Тебе что - два раза повторять? Я же сказал - мы идем
на юг!
Заскрипели блоки, зазвенели снасти, - "Петрель"
поворачивал свои реи. Галеон резко менял курс.
Менкара вернулся в свою каюту и вновь принялся изучать
карту. Древнее зловещее знание влекло его, как никогда
прежде. Получив "Книгу Скелоса", Тот-Амон станет
всемогущим. При желании великий стигийский маг сможет
завладеть всем миром, об исполнении желания какого-то
Вилагро можно и не говорить. Если же сыны Сета завладеют
всем миром, то разве не вспомнят они о том, что обязаны
этим ему, Менкаре?
Конан, неотрывно следивший за огнями "Петреля", понял,
что галеон внезапно изменил свой курс, - теперь он шел не
на юго-восток, а прямо на юг. Киммериец не знал ни о планах
Вилагро, ни о притязаниях Менкары, ни о том, что на борту
"Петреля" находилась принцесса Зингары Хабела. Ему было
ведомо лишь одно - Зароно, похитивший карту у Нинуса,
направлялся к Безымянному острову, с тем чтобы завладеть
сокровищами. Причины, побудившие капитана "Петреля" резко
изменить курс, Конана интересовали мало.
Огромный киммериец сбежал по вантам на палубу -
ловкости его могли позавидовать и обезьяны.
- Зельтран!
- Слушаюсь, капитан!
- Шесть румбов направо! Не отстань от "Петреля"!
- Слушаюсь, сэр. Брасопить реи! Право руля!.. Левый
борт - грузите брасы!.. Лево руля... Так, так - теперь
не спешите...
Конан стоял на шканцах, размышляя о том, что ждет их
впереди. Теперь, когда берег остался позади, единственным
ориентиром становилась Полярная звезда, по положению
которой можно было судить о том, насколько далеко на юг или
на север они продвинулись. Зароно, похоже, пока уверен в
избранном курсе. Если же он заблудится в бескрайних
просторах океана, та же участь будет ожидать и его, Конана,
галеон.
Насколько было известно Конану, пустынные воды
простирались на юг до самого края света. О том же, что
лежит за ними, он и не думал гадать. В древних легендах
говорилось о таинственных землях, неведомых материках,
загадочных народах и странных чудищах.
Кто знает, быть может много в этих легендах было
правдой. Меньше года прошло с той поры, как "Вастрель",
которым тогда командовал угрюмый Запораво, обнаружил в
западных морях неведомый остров, где сложили головы и
капитан, и добрая половина экипажа "Вастреля". В своей
богатой приключениями жизни Конан вряд ли мог припомнить
что-либо более зловещее и странное, чем Пруд Черного
Владыки и козни его, владыки, диковинных слуг. Впереди же,
похоже, киммерийца ждали опасности куда большие.
Конан вздохнул, но тут же рассмеялся. Кром! Человек
умирает только раз - кой толк рассуждать о том, что может
случиться с ним в этой жизни? Если на пути твоем возникнет
что-то ужасное, ты оголишь клинок и встретишь опасность
лицом к лицу. Заранее готовить себя к этой встрече глупо.
Там, на краю света, лежит Безымянный остров - ветры судьбы
несут к нему галеон.
Глава 5
НА КРАЮ СВЕТА
Галеоны шли все дальше и дальше на юг. На рассвете
"Вастрель" стал сбавлять ход, чтобы отойти от "Петреля"
на расстояние, позволявшее ему оставаться невидимым для
противника. Вот уже пять дней минуло с той поры, как
"Петрель" взял курс на юг. С наступлением ночи расстояние
между галеонами уменьшалось - "Вастрель" был легче и
маневреннее и потому легко нагонял галеон Зароно.
"Вастрель" горделиво рассекал своим форштевнем теплые
лазурные воды. То и дело над поверхностью моря появлялись
стайки летучих рыб. Море было совершенно пустынно - за все
время путешествия матросы не видели ни кораблей, ни лодок.
У горизонта появились облака. "Петрель" взял вправо, и
через несколько часов моряки увидели на горизонте землю.
Забравшись на полубак "Петреля", Зароно стал
разглядывать неведомый остров. Остров выглядел достаточно
безобидно - темно-желтые пляжи, высокие пальмы с
изумрудными листьями. О том же, что находилось за пальмами,
можно было только гадать.
Вскоре к Зароно присоединился и Менкара. На его узкие
плечи была накинута черная ряса.
- Вот мы и приплыли, - сказал он бесстрастно.
Зароно широко улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.
- Да, жрец, кажется, ты прав. Нам осталось понять, где
находятся сокровища и кто их охраняет - духи, демоны или
парочка драконов... Надеюсь, ты сможешь отвести от нас
беды, пока мы будем выносить сокровища из гробницы, или из
тайника, или еще откуда-нибудь. Ванчо! Иди к тому заливу -
там, похоже, достаточно глубоко...
Через четверть часа Зароно скомандовал:
- Бросить якорь! Убрать все паруса! Ванчо, спускай
шлюпку за борт и подбери людей покрепче - мы высаживаемся
на берег.
Команда засуетилась, и вскоре шлюп уже качался на
волнах. Дюжина вооруженных до зубов зингарцев спустилась в
лодку и заняли места на банках. Шлюпка пошли к берегу.
Вскоре нос шлюпки завяз в песке у кромки прибоя. Матросы
покинули ложку и потащили ее вглубь берега, подальше от
набегающих пенистых волн. Боцман приказал людям
рассредоточиться, и те, взяв в руки мечи и арбалеты,
разошлись вдоль берега, встав лицом к пальмам. Несколько
человек углубилось в заросли, но вскоре послышался крик,
извещавший о том, что ничего опасного на берегу нет.
- Спускайте вторую лодку, - приказал Зароно.
В эту лодку сел сам Зароно; кроме Менкары здесь были
еще восемь матросов. Ванчо остался на борту "Петреля".
Вторая лодка достигла берега так же быстро. Зароно
подозвал людей к себе. Через несколько минут он, Менкара и
большая часть матросов скрылись за пальмами. Трое пиратом
были оставлены на берегу для охраны шлюпок: смуглый
уроженец Шема с орлиным носом, черный великан их Куши и
плешивый краснолицый зингарец.
Конан с интересом наблюдал за происходящим с марса
"Вастреля". Его корабль так и остался незамеченным, хотя
расстояние до "Петреля" было не слишком уж велико.
Какое-то время отряд Зароно молча продирался через
густые прибрежные заросли. Слышно было лишь тяжелое дыхание
людей, шелест листвы, удары сабель и мечей, перерубавших
спутанные лианы.
Было жарко и душно. Пот тек с пиратов рекой. Запах
гниющих растений смешивался с экзотическими ароматами
диковинных цветов, сиявших белым и алым среди темной зелени
джунглей.
Зароно почувствовал и другой запах. Узнал он его не
сразу. Волна отвращения обдала его, когда он понял природу
этого запаха - так пахнут змеи. Выругавшись, он поднес к
носу позолоченную шкатулку с ароматическими шариками,
скатанными из лимонной цедры и корицы. Однако даже этот
благоуханный аромат не смог заглушить резкого мускусного
запаха. Немного поразмыслив, Зароно немало удивился этому
обстоятельству. За время своих плаваний он посетил не один
остров, но ни разу он не видел там змей.
Зной стал неимоверным - стволы пальм, перевитые
цветущими лианами, стояли так плотно, что с моря к ним не
долетало ни ветерка. Одежды Зароно потемнели от пота.
Глядя на пышную зелень, окружавшую их со всех сторон,
капитан обратился к Менкаре:
- Похоже, на твоем Безымянном острове, стигиец, нам ничто
не угрожает, вот только запахи здешние мне не нравятся.
Менкара растеряно улыбнулся.
- Ты что, действительно ничего не замечаешь, Зароно?
Зароно пожал плечами.
- Жара здесь стоит несусветная, да пахнет премерзко -
вот и все. Признаться, я ожидал встретить здесь что-нибудь
эдакое, с когтями и рогами. Ни тебе духов, ни привидений. -
Зароно смачно сплюнул.
Менкара посмотрел на него испытующим взглядом.
- Как вы, северяне, тупы! А тебе не кажется, что на
острове слишком уж тихо?
- Хм, - задумался Зароно. - Наверное, в твоих словах
есть резон...
Зингарца неожиданно бросило в дрожь. Джунгли
действительно были подозрительно тихи. На таком маленьком
острове вряд ли могли обитать крупные животные, но куда же
могли деться птицы, ящерицы и крабы? И почему не слышно
шелеста пальм? Нет, все действительно молчало, словно
некто незримый, затаившись, наблюдал за ними.
Зароно выругался, но тут же взял себя в руки. Его люди
были слишком заняты, для того чтобы обращать внимание на
подобные пустяки. Знаком приказав Менкаре держать язык за
зубами, Зароно последовал за людьми, торившими путь по
непролазным джунглям. Ощущение того, что кто-то следит за
ними, не покидало его ни на минуту.
К полудню пираты достигли своей цели. Это казалось им
странным - только что они были окружены непроходимыми
джунглями, и вот они уже на совершенно открытом месте.
Джунгли обрывались разом - казалось, некая незримая граница
была поставлена им пределом. Внутри этой незримой границы,
имевшей очертания круга, растительности практически не было
- лишь несколько чахлых кустиков засохшей травы возвышалось
над песчаной равниной. Менкара и Зароно обменялись
многозначительными взглядами.
Посреди этой мертвой пустоши возвышалось таинственное
сооружение, которое, судя по всему, и было целью их похода.
Сооружение это могло быть чем угодно - могильником,
усыпальницей, храмом, сокровищницей. Приземистое тяжелое
строение было сложено из черного матового камня, который,
казалось, поглощал все падавшие на него лучи, отчего
трудно было разглядеть очертания этого сооружения.
Строение походило на огромный куб, стороны которого
были образованы пересечением множества плоскостей и
искривленных поверхностей. О симметрии говорить не
приходилось, казалось, что зодчим этого странного куба был
сам хаос - здесь не было ни одного одинакового элемента,
более того, все сооружение казалось случайным собранием
того, что было присуще разным странам в разные эпохи.
Черный храм - если только это было храмом - стоял перед
ними, то и дело меняя свои очертания в колышущемся горячем
воздухе. Смертельный леденящий ужас охватил Зароно. Вид
черного куба повергал в такое смятение, что с ним не мог
совладать и такой видавший виды разбойник, как Зароно.
Пират застыл, пытаясь взять себя в руки, он силился понять:
что же так испугало его, от чего сердце стало биться так
часто и от чего так трудно дышать?
В черном храме было что-то странное. Никогда прежде
Зароно не видел подобных строений. Даже населенные
привидениями стигийские могильники не выглядели столь
зловеще, как этот чудовищный черный куб. Строители храма
создавали его по каким-то своим, отличным от земных канонов
правилам, они использовали странные пропорции, достигая
ведомых лишь им одним целей.
Лицо Менкары посерело - было видно, что он чрезвычайно
озабочен. Жрец еле слышно забормотал:
- Так я и думал. Здесь совершалось страшное З'фаим. -
Монах поежился. - Кто бы мог подумать, что это зловещее
действо создаст чары, которые сохранят силу и через три
тысячи лет...
- Что ты хочешь этим сказать, пес смердящий?! - страх
сделал Зароно грубым.
Стигиец перевел взгляд на капитана.
- Защитные чары, - прошептал он, - чары по-настоящему
грозные. Если человек приблизится к храму, не прибегнув к
чарам иного рода, своим присутствием он пробудит ту силу,
что до времени спит в этом храме.
- Все понятно. Ну а теперь скажи мне: что это за чары
иного рода и, главное, владеешь ли ты ими?
- Благодаренье отцу Сету - да, я владею ими. Об
обитателях Валузии полулюдях-полузмеях почти ничего не
известно. И все же того, что знаю я, достаточно. Но помни,
сил моих надолго не хватит.
- Чего-чего, а этого можешь не бояться, за это время мы
успеем и эту черную штуковину на корабль утащить, - прорычал
Зароно. - Так что можешь приступать к делу.
- Тогда я попрошу вас - тебя и матросов - вернуться в
лес и не смотреть в мою сторону, - сказал Менкара.
Зароно повел пиратов обратно в чащу. Войдя в лес, они
остановились, став спиной к прогалине. Менкара запел, однако
ни один из пиратов не понимал этой странной песни. О том,
что происходило на поляне, они могли только догадываться.
Свет, проникавший сквозь листву, становился то тусклее, то
ярче, - казалось, что над ними кружатся огромные тени.
Голосу стигийца стали вторить другие, нечеловеческие голоса,
что звучали откуда-то сверху. Существам, которым эти голоса
могли принадлежать, человеческая речь была явно чужда. Земля
неожиданно сотряслась, и свет померк так, будто тяжелая туча
заслонила собою солнце...
Раздался слабый голос Менкары:
- Идите!
Выйдя на прогалину, Зароно вздрогнул - стигиец явно
постарел.
- Быстрее, - пробормотал Менкара. - Мои чары будут
действовать недолго.
Обливаясь потом, Зароно и Менкара вошли в храм. В
огромной зале, открывшейся их взорам, стоял полумрак -
единственным источником света были распахнутые настежь
храмовые врата.
В дальнем конце залы стоял огромный черный алтарь, над
которым возвышался идол, выточенный из цельного серого
камня. Идол этот походил одновременно и на человека, и на
жабу; он сидел на алтаре подобно жабе, его обрюзгшее тело
было покрыто бородавками.
Рот идола был полуоткрыт в безрадостной улыбке. Над
двумя ноздрями-ямками был выложен полукруг, состоявший
из семи круглых алмазов. Семь алмазных глаз идола слабо
светились, отражая свет, проникавший в храм через врата.
Существо это показалось Зароно воплощением космического
зла, он с трудом заставил себя отвести от него глаза. Перед
алтарем лежало два полуистлевших кожаных мешочка. Сквозь
прорехи одного из них что-то слабо мерцало - очевидно, это
были драгоценные каменья. Присмотревшись, Зароно увидел, что
каменья просыпались и на каменные плиты пола - они
поблескивали чудесным созвездьем.
Под мешками лежала огромная книга, переплет которой был
обтянут змеиной кожей, размеры змея, которому эта кожа могла
принадлежать, трудно было себе представить.
Люди обменялись взглядами, исполненными торжества.
Зароно осторожно поднял надорванный мешок и левой рукой
крепко прижал его к груди; в правую руку он взял второй
мешок. Менкара, кряхтя, поднял книгу и благоговейно прижал
ее к себе. Глаза его засверкали. Стараясь не шуметь, они
вышли из храма, едва ли не бегом пересекли прогалину и
наконец присоединились к людям, с нетерпением ожидавшим их в
лесу.
- Скорее на корабль! - приказал Зароно.
Отряд заспешил к берегу по свежей просеке; людям не
терпелось поскорее покинуть эту цитадель древнего зла, чья
тень все еще парила над островом, люди спешили к ясному свету
и свежему дыханию открытого моря.
Глава 6
ОГНЕННЫЕ ГЛАЗА
Страх и чувство гнева, владевшие душой принцессы Хабелы,
сменились покоем. Она не понимала ни оттого, почему предатель
Зароно восстал против своего короля и сжег его каравеллу, ни
того, зачем он пленил ее. Ушел не только страх, теперь
свободны были и ее руки.
Зароно запер ее в маленькой каюте, предварительно
связав ее руки шелковым шарфиком. Казалось, что тонкая
полоска алого шелка для этих целей не подходит, - однако
Зароно, научившийся искусству вязания узлов у бродячего
вендийского фокусника, умудрился связать руки так, что самые
искусные пальцы вряд ли смогли бы освободить затянутые
узлы; сам же шелк, несмотря на всю свою легкость, был не
менее прочен, чем сыромятная кожа. В обеденное время Зароно
развязывал шарфик, но стоило принцессе покончить с трапезой,
как руки ее вновь связывались. Отвечать на вопросы Хабелы
Зароно отказался.
Никто даже не догадывался о том, что широкий пояс
принцессы скрывал от посторонних глаз небольшой нож. В
обычае знатны дам Зингары было постоянно иметь при себе
клинок, с помощью которого в случае угрозы ее чести дама
могла умертвить себя.
Находчивая принцесса распорядилась своей судьбой иначе.
Превозмогая боль в запястьях, она умудрилась извлечь но из
тайника. Вставив рукоять ножа в паз, вырезанный под
иллюминатором, она сняла ножны и, сев к ножу спиной,
принялась перерезать шелковые пути.
Сделать это оказалось не так-то просто, ибо, подходя к
стене, она переставала видеть нож и потому то и дело резала
себе руки. К тому времени, когда путы с ее рук спали, все
они были залиты кровью. Но, как бы то ни было, руки наконец
были свободны.
Хабела извлекла но из паза и, вложив в ножны вновь
спрятала его под поясом. Окровавленными шелковыми лентами
она перевязали кровоточащие запястья.
Но как же сможет она воспользоваться вновь обретенной
свободой? Она знала о том, что Зароно покинул корабль, ибо
слышала команды, отдававшиеся им. На корабле оставалось всего
несколько человек, но что она могла сделать, если дверь каюты
была заперта снаружи, а охранял ее дородный детина?
Хабела подошла к иллюминатору, за которым плескались
лазурные волны; вдали виднелись песчаный пляж и зеленые
опахала пальм.
К счастью для принцессы, она не была избалована
настолько, насколько бывают избалованы дети знатных
вельмож. То, на что она решилась, вряд ли могло прийти в
голову девушкам ее возраста. Открыв оконную створку,
принцесса подобрала края своего платья и заткнула их за
пояс, обнажив колени. Внизу лениво колыхалось море, от
иллюминатора до поверхности воды было никак не меньше
четырех метров.
Хабела осторожно выбралась наружу, свесила ноги вниз и
наконец разжала руки. В воду она вошла почти бесшумно. После
духоты и зноя, стоявших в каюте, вода показалась ледяной.
Почти тут же заныли раны на запястьях.
Хабеле нельзя было медлить. В любую минуту праздные
матросы помогли подойти к борту корабля и увидеть ее. Прямо
над собою принцесса видела высокую корму галеона,
поблескивавшую стеклами иллюминаторов, еще выше виднелись
вершины мачт, тихо покачивавшиеся на фоне
безмятежно-голубого неба.
У поручней не было ни души. Принцесса поняла, что
держаться ей следует за кормой; если же она поплывет к
носу, ее тут же заметят со шкафута.
Плыть ей пришлось долго. Хабела поплыла на спине,
считая, что так ее труднее будет заметить. Помня о том,
что ей следует оставаться за кормой, она поплыла вдоль
берега, время от времени отдыхая, лежа на воде.
Отдалившись от "Петреля" на приличное расстояние, она
перевернулись на живот и быстро поплыла к берегу.
К тому времени, когда она почувствовали под ногами
песчаное дно, ее уже била крупная дрожь. Собрав остаток
сил, она вышла на берег и, оставив позади узкую полоску
пляжа, рухнула наземь.
Кто знает, думала принцесса, быть может, ей лучше было
оставаться на корабле, ведь об острове этом она ничего не
знает. В любую минуту Хабела могла вернуться к Зароно,
отдав тем самым предпочтение злу более-менее знакомому.
Однако поступать так было не в ее правилах. Принцесса решила
препоручить свою судьбу Митре, а там - будь что будет.
Восстановив силы, она поднялась на ноги и побрела вдоль
брега. Ходить босиком ей почти не доводилось, и потому
каждый шаг давался с трудом. С моря дул свежий ветерок;
мокрое, тяжелое платье обжигало принцессу холодом. Хабела
сняла пояс и сбросила с себя одежды. Хорошенько отжав
платье, она разложила его на папоротниках. С помощью ножа
она оторвала от платья узкую полоску ткани и, разрезав ее
пополам, обмотала ступни.
Платье быстро высохло. Одевшись и взяв в руку нож,
принцесса направилась в глубь острова.
Зеленый свод сомкнулся у нее над головой. Приторный
запах гниющих листьев и аромат тропических цветов щекотали
ей ноздри. Шершавые стволы пальм и колючие лианы больно
ранили ее, оставляя на руках и ногах длинные царапины.
Чем дальше в глубь острова шла Хабела, тем реже
становились заросли. Ветерок сюда уже не долетал. Не
было слышно ни звука, и эта тишина почему-то казалась
принцессе зловещей. Сердце забилось чаще.
Споткнувшись о корень, принцесса упала. Она попыталась
было подняться на ноги, но тут же поняла, что на это у нее
не хватит сил, - тело отказывалось подчиняться. Собрав все
силы, Хабела заставила себя встать и тут же увидела прямо
перед собой массивную темную фигуру человека, глаза которого
горели огнем. Она вскрикнула, попятилась назад и тут же
вновь упала наземь. Незнакомец ринулся к ней.
Конан задумчиво смотрел вдаль. Далеко впереди, у самого
острова, покачивался на волнах "Петрель", галеон Зароно.
Киммериец повернулся к Зельтрану:
- На борту осталась только часть экипажа - мы можем
захватить вражеский галеон и тем отрезать Зароно путь к
отступлению. Что ты на это кажешь, а? - Киммериец
торжественно улыбнулся, словно уже стоял на борту вражеского
корабля.
Зельтран покачал головой.
- Нет, капитан, мне ваша идея не очень нравится.
- Но почем?! - недоуменно воскликнул Конан. Его
варварская натура жаждала боя, атаки; долгие годы скитаний
так и не приучили его к осторожности. Маленький же зингарец
был осторожен, расчетлив и прозорлив, - советам его цен не
было.
Живые глаза Зельтрана посмотрели на Конана в упор.
- Потому, мой капитан, что мы не знаем, сколько людей
Зароно отставил на галеоне. Его команда куда больше нашей.
- Клянусь Кромом, я собственноручно справился бы с
половиной этих вояк! - воскликнул Конан.
Помощник принялся пощипывать скудную бороденку.
- Так-то оно так, сэр, вы действительно стоите дюжины
воинов. Да вот только все остальные вряд ли станут сражаться
с такой же решимостью.
- Да почему же?
- Обе команды занимаются пиратством, верно? Более того,
обе команды в основном состоят из зингарцев. Так зачем же
наши люди будут проливать кровь своих братьев, если у них
нет на то особой причины? "Петрель" куда выше "Вастреля", и
потому команда Зароно легко сможет отбить все наши атаки. Вы
забываете еще об одном немаловажном моменте - помните ту
катапульту, что стоит на полубаке? И еще - насколько я
помню, мы отправились в плавание, с тем чтобы завладеть
сокровищами, а вовсе не для того, чтобы услаждать себя
потасовками, исход которых более чем сомнителен. Я предлагаю
обогнуть остров и высадиться на нем с противоположной
стороны. Тогда мы сможем опередить Зароно и отыскать
сокровища прежде, чем это сделают его люди. Если же они
обгонят нас, мы сможем напасть на них и завладеть их
добычей...
Конан вздохнул и нехотя согласился со своим помощником:
- Брасопить реи! Мы идем к северной оконечности
острова! - мрачно скомандовал он.
В конце концов он был на корабле не один; под его
началом были люди, о которых ему надлежало заботиться не
меньше, чем о самом себе. О, как хотелось ему вновь стать
вольным искателем приключений!
Через несколько часов "Вастрель" бросил якорь у
восточного берега Безымянного острова. На воду были спущены
все шлюпки, и вскоре люди Конана были уже на берегу.
Покачивая саблей, огромный киммериец рассматривал
пустынные пляжи и встававшую за ними стену деревьев. Остров
производил крайне мрачное впечатление - повсюду сверкало
солнце, однако, казалось, что остров погружен в тень.
Оставив на берегу двух пиратов, Конан повел свой отряд в
глубь острова.
Вскоре отряд уже был на круглой прогалине. Взглядам
людей открылась пустошь, кое-где поросшая жухлой травой.
Стоя на опушке леса, Конан внимательно осмотрел поляну. Он
не заметил никаких признаков жизни; если враг и поджидал
их, то таиться он мог только в джунглях или в черном
приземистом храме, стоявшем посереди прогалин.
Вид храма Конану сразу же не понравился. От этого
странного черного строения исходило нечто настолько
зловещее, что даже ему, Конану, стало не по себе. Он вдруг
почувствовал, что волосы на его голове встали дыбом. Теперь
он нисколько не сомневался в том, что храм этот строился не
людьми, но неведомыми темными силами.
Возможно, его создатели легендарные жители Валузии -
полулюди-полузмеи, - подумал киммериец. Странные очертания,
непонятные украшения, голая земля вокруг храма - все это
напомнило храм, виденный им много лет назад в стране Куш.
Считалось, что строили тот храм не люди, но те, кто жили на
Земле задолго до них.
Ему хотелось поскорее покинуть это страшное место, но он
помнил о том, что там в храме, находится то, ради чего он
приплыл сюда. Конан обратился к своим людям:
- Спрячьтесь в лесу и смотрите в оба - в таком месте
всякого можно ожидать.
Сжав в руке эфес меча, Конан стремительным шагом пересек
прогалину и исчез в храме.
Из врат храма веяло могильным холодом. Окинув взглядом
идола по-жабьи восседавшего на огромном алтаре, Конан
перевел глаза на пол и на мгновенье замер.
Если сокровища здесь и были, то Зароно уже завладел
ими. На пыльных полах храма ясно были видны следы двух
людей. Один из людей был обут в матросские ботинки, второй
- в сандалиях.
"Зароно и его спутник", - подумал Конан.
Часть пола перед алтарем была свободна от пыли, здесь же
поблескивало несколько камешков, оброненных Зароно.
Вслух выругавшись, Конан решил подобрать эти камешки.
Кто бы мог подумать - Конан, подобно шакалу, подбирает
объедки, оставленные львом Зароно! Еще раз выругавшись,
киммериец уже было наклонился за камешками, но тут что-то
заставило его посмотреть наверх.
Каменный идол ожил. Семь алмазных глаз его вспыхнули
зеленым пламенем. Повернув голову чудовище уставилось на
Конана.
Глава 7
КАМЕННАЯ ЖАБА
- Клянусь Кромом! Он живой! - воскликнул Конан, не в
силах скрыть своего изумления.
Казалось, что покрытое бородавками каменное чудище
только что пробудилось ото сна, - потягиваясь, оно двигало
своими пухлыми конечностями.
Не отрывая глаз от жертвы, идол подполз к переднему краю
алтаря и с грохотом сверзился вниз, туда, где поблескивали
оброненные Зароно изумруды.
Приземлившись на четырехпалые лапы, чудище тут же
двинулось на Конана - неуклюжим оно только казалось,
движения же его были на удивление проворны. Огромное,
словно б, чудище приближалось; горящие зеленым пламенем
глаза его были на одном уровне с глазами Конана.
Киммериец было поднял меч, но тут же одумался. Судя по
тяжести шагов идола, он действительно был слоен из камня,
пусть камень этот и ожил. Стальной клинок не причинил бы ему
никакого вреда; сражаться с этим каменным зверем было бы
бессмысленно.
Поняв, что мешкать больше нельзя, Конан отскочил назад и
выбежал на прогалину. Уже не таясь, он закричал:
- Бегите! Бегите к кораблю!
Крики, полные изумления и ужаса огласили поляну, кода
люди увидели, что из храма выскочила гигантская каменная
жаба, преследовавшая их капитана. Повторять команду Конану
не пришлось. Зашуршали листья пальм, затрещали ветви, -
пираты помчались назад, к берегу. Каменное чудище ринулось
за ними, ничуть не уступая людям в скорости. Конан
приостановился и, завладев внимание идола, побежал в другую
сторону.
- Что я вижу? Откуда здесь эта девица? Клянусь грудью
Иштар и брюхом Дагона - на этом треклятом острове не
соскучишься!
Незнакомец говорил хриплым, грубым голосом; судя по
произношению, он был уроженцем Аргоса. Хабела очнулась - как
ни странно, человеческий голос подействовал на нее
успокаивающе. Затаив дыхание, она приняла руку высокого
незнакомца и, как не силен был страх, позволила ему помочь
ей подняться на ноги. Незнакомец заговорил вновь:
- Деточка, неужели я тебя испугал? Разрази меня гром,
если у меня в мыслях было хоть что-то дурное. А теперь
скажи, мне: как ты оказалась на том забытом богом острове?
Когда первый страх поутих, Хабела разглядела незнакомца
получше - это был юный рыжеволосый гигант, одетый в видавшие
виды матросское платье. Он ничуть не походил на тех
головорезов, которыми командовал Зароно, - кожа его была
очень светлой, ясные голубые глаза смотрели прямо, волосы и
борода отливали золотом. Хабела решила, что перед ней
северянин.
- Зароно, - едва выговорила принцесса, не в силах
совладать с усталостью. Ее покачивало, - если бы не сильная
рука рыжеволосого моряка, Хабела вряд ли устояла на ногах.
- Зароно? Эта грязная свинья? Выходит, он уже девиц стал
воровать? Ох и мерзавец же он! Теперь ты можешь его не
бояться - клянусь рогом Хеймдаля и мечом Митры, я помогу
тебе. Тебя защитят мои люди.
Из-за кустов внезапно послышался треск; северянин резко
развернулся и схватился за эфес своего огромного меча.
Детина, выскочивший из подлеска, сделал несколько шагов, но,
заметив людей, застыл. К изумлению Хабелы, человек этот был
ей знаком.
- Капитан Конан! - закричала принцесса.
Конан пригляделся получше. В нескольких шагах от него
стояли дюжий рыжеволосый моряк, сжимавший в руке меч, и
темноволосая девушка в изодранном платье. Девушку эту он
где-то уже видел, но сейчас ему было явно не до нее.
- Бегите! - закричал Конан. - За мной гонится чудище из
храма! Сейчас не до разговоров!
И тут же, словно в подтверждение его слов, из-за кустов
вновь послышался треск, но на сей раз он был куда громче.
- Живее! - закричал Конан и, схватив принцессу за руку,
побежал по тропке. Северянин поспешил вслед за ними. Вскоре
чудище, преследовавшее их, осталось далеко позади. Когда
люди остановились для того, чтобы отдышаться, Конан спросил
у северянина:
- Неужели на этом проклятом острове нет ни холмов, ни
скал? Каменная жаба вряд ли умеет лазать по горам.
- Клянусь Копьем Одина капитан, чего-чего, а холмов
здесь нет, - ответил раскрасневшийся и запыхавшийся юноша.
- Всюду одно и то же. Северо-восточный мыс заканчивается
утесом, но он нам вряд ли подходит - со стороны острова
склоны у него слишком уж пологие. Туда не то что жаба, туда
и младенец подняться сможет... Смотрите, этот истукан уже
совсем рядом!
- Веди нас на свой утес, - приказал Конан. - Похоже, я
кое-что придумал.
Северянин пожал плечами и побежал первым. Вскоре
принцесса ослабла настолько, что не могла уже не то что
бежать, но и идти. Конан взвалил ее себе на плечи и, не
сбавляя шага, стал догонять северянина. Позади слышался
треск ломающихся деревьев.
Примерно через час, когда солнце уже клонилось к
горизонту, они почувствовали, что начался подъем. Вскоре
стал виден и сам мыс, напоминавший нос корабля. Конан
вспомнил о том, что видел этот утес с палубы "Вастреля",
когда тот огибал северную оконечность островов.
Теперь девушку нес северянин. Он бежал бок о бок
с киммерийцем и, похоже, ничуть не уступал ему ни в силе, ни
в выносливости. Джунгли остались позади, теперь беглецы
поднимались по голому склону теса. Одолев половину пути до
вершины, северянин опустил Хабелу за землю и на минуту
остановился, чтобы хоть немного перевести дух. Он и Конан
обернулись, пытаясь понять, насколько отстала от них
каменная жаба.
Судя по треску и по тому, как неистово раскачивались
вершины деревьев, каменный демон был совсем рядом.
- Именем Крома и Митры, скажи мне - в чем состоит твой
план? - с трудом выговорил рыжеволосый моряк, который никак
не мог отдышаться.
- К вершине! - проревел Конан и заспешил вверх по
склону. Он добежал до самого края утеса и посмотрел с
его вершины вниз где ревело и ярилось среди черных
остроконечных скал беспокойное море. Меж черными каменными
зубьями поблескивала вода.
Хабела обернулась назад и вскрикнула - каменная жаба
выбралась из джунглей и, тут же, увидев тройку беглецов,
стала быстро взбираться по склону.
- Теперь мы загнаны в угол, - пробормотал северянин. -
Похоже, мы свое отплавали.
- Не спеши, - буркнул Конан и изложил суть своего плана.
Тем временем каменная жаба подбиралась все ближе, семь
круглых глаз ее ярко сверкали в лучах заходящего солнца.
Если раньше чудище ползло, то теперь оно прыгало по-жабьи.
От каждого прыжка сотрясалась земля. Жаба была уже совсем
близко; в предвкушении добычи рот ее оскаблился.
Конан поднял с земли несколько камней.
- Пора! - закричал он.
По этой команде Хабела побежала вдоль обрыва в одну
сторону, а рыжеволосый моряк - в другую. Конан же продолжать
стоять на вершине утеса.
Жаба замерла и принялась водить своими круглыми зелеными
глазами, выбирая жертву.
- Давай! - закричал Конан и метнул камень. Булыжник с
сухим треском отскочил от жабьей головы. За первым камнем
последовал второй - он угодил прямо в зеленый глаз чудища и
отлетел высоко верх. Зеленое пламя, освещавшее этот глаз
изнутри, тут же погасло. Не успел Конан метнуть третий
камень, как чудище ринулось к нему. Один-еинственный прыжок
отделял каменную жабу от вершину утеса. Каменная жаба
раскрыла свою ужасную пасть еще шире.
Как только жаба изготовилась для прыжка, Конан
развернулся лицом к морю и головою вперед прыгнул с утеса.
Прыжок тот был выполнен безукоризненно - тело киммерийца
вошло в прохладные воды крошечной лагуны окруженной со всех
сторон щерящимися зубцами черных скал. Вынырнув, Конан
посмотрел наверх.
Чудище тяжело плюхнулось на самый край утеса, в то самое
место, где только что стоял Конан. Вниз сорвался град
каменьев. Вершина стала обсыпаться; передние лапы жабы
съезжали все ниже и ниже. Какое-то время жаба еще
удерживалась на кромке обрыва, пытаясь отползти назад, но
тут камни под ней рухнули, и она сорвалась вниз. Со страшным
грохотом каменное тело упало к самому подножью утеса.
Конан вышел из воды и, взмахнув головой, отбросил назад
мокрые волосы, лезшие в глаза. Из бока и бедра его сочилась
кровь - попасть точно в центр лагуны ему все же не удалось,
и он содрал кожу о подводные камни. Не обращая внимания на
боль, киммериец пытался отыскать взглядом останки каменного
чудища.
Камень, даже ожив, остается камнем. Жаба разбилась на
сотню кусков, разлетевшихся далеко вокруг. В одном из
камней Конан признал ногу чудища, в другом - голову. Прочие
же камни были настолько похожи друг на друга, что казалось,
ни лежат здесь уже вечность.
Прыгая со скалы на скалу, Конан добрался до подножья
утеса и полез наверх, выбирая себе путь поудобнее. Наконец
он вновь оказался наверху, рядом со своими нежданными
спутниками. Рыжеволосый моряк задумчиво смотрел вниз, на
останки чудовищной жабы.
- Клянусь когтями Нергала и нутром Мардука - чисто
сработано! Думаю, теперь, когда все опасности позади,
настало время и познакомиться. Я - Сигурд из Ванахейма,
честный моряк, оказавшийся на этом острове волею судеб. Наш
корабль разбился о прибрежные рифы, команде же моей,
благодаренье богу, удалось спастись. Теперь говорите - кто
вы?
Конан, прищурившись, разглядывал принцессу.
- Клянусь Кромом! - воскликнул он вдруг. - Неужто ты -
Хабела? Дочь Фердруго?
- Да, - ответила принцесса, - и тебя я тоже знаю. Ты -
капитан Конан.
Там, в лесной чаще, она уже называла его по имени,
теперь же у нее не оставалось никаких сомнений в том, что
перед нею именно он, капитан Конан. Только не подумайте,
что в Зингаре капитаны пиратских галеонов просто общались с
принцессами, - нет, просто Конан был фигурой слишком уж
заметной. Хабелу же киммериец видел разве что во время
празднеств, парадов и прочих торжественных церемоний,
которые проводились в Кордаве едва ли не каждый день.
Большая часть добытого Конаном за время путешествий
попадала в королевскую казну, и потому Фердруго не мог не
принимать у себя бравого капитана. Длинноногий,
широкоплечий, бесстрастный киммериец запомнился принцессе;
да и он признал ее едва ли не сразу, несмотря на то, что
одежда принцессы была изорвана, волосы растрепаны, а лицо
исцарапано.
- Принцесса, бога ради, скажи мне - ты что здесь
делаешь? - спросил недоумевающий Конан.
- Принцесса?! - воскликнул изумленно Сигурд. Румянец на
его лица стал еще гуще; он потрясенно разглядывал полунагую
девушку, с который был так неучтив и груб. - Клянусь
бородой Имира и огнем Ваала, Ваше Высочество, знал бы, с
кем имею дело, я вел бы себя совершенно иначе! Я-то,
помнится, "деткой" вас назвал, а вы, оказывается, вон каких
кровей будете... - Сигурд опустился перед принцессой на
колено и взглянул на Конана, который, улыбаясь, следил за
происходящим.
Хабела ответствовала:
- Встань, капитан Сигурд, и больше не вспоминай об
этом. О каком этикете сейчас можно говорить? Лучше скажи -
знаком ли ты с капитаном Конаном, вторым моим спасителем?
- Конан... Конан, - задумался Сигурд, - Конан-киммериец?
- Верно, - пробурчал Конан. - Ты что - слышал обо мне?
- Да. Многое рассказывали о тебе в Тор... - Сигурд
замолчал на полуслове.
- Ты хотел сказать - в Тортаге? - спросил Конан. - Я
сразу понял, что в тебе есть что-то барахское. Когда-то я
тоже водил в Братство, но потом вышел из него - уж слишком
сомнительными делами оно стало заниматься. Теперь я капитан
"Вастреля", капера, состоящего на службе у короля Зингары.
Как ты считаешь, сможем мы сойтись?
- Клянусь рыбьим хвостом Ллира и молотом Тора! Мы будем
друзьями! - сказал ванир, пожимая Конану руку. - Куда
труднее будет удержать от ссоры наших людей. Большинство
моих людей - аргосцы, твои же люди, удя по всему, -
зингарцы, - они в один миг перегрызут друг другу глотки. Ни
ты, ни я не принадлежим к этим народам, потому и упрекать
нам друг друга не в чем.
- Это верно, - согласился Конан. - Но скажи, - как же
вас занесло сюда?
- У южного берега этого треклятого острова мы
напоролись на рифы. Нам удалось спасти почти все имущество и
провиант, но капитан наш заболел и вскоре умер. Я был его
помощником и потому вот уже месяц выполняю его обязанности.
И все это время мы занимались одним-единственным делом -
сколачивали такой плот, что мог бы доплыть до большой земли.
- Ты что-нибудь знаешь о черном храме?
- Конечно, знаю - и я, и мои люди видели его не раз. От
него веет таким злом, что мы туда и близко не подходили. -
Сигурд посмотрел на запад - красный диск солнца уже касался
края синих вод. - Можете считать меня кем угодно, но все
эти прогулки по джунглям и сражения с чудищами вызывают у
меня только одно желание - желание выпить. Позвольте
пригласить вас в наш лагерь - надеюсь, там найдется то, чего
так страждут наши истомившиеся души, - я говорю о вине. Его
осталось немного, но, думаю, сегодня мы его заслужили.
Глава 8
КОРОНА КОБРЫ
Зароно был вне себя от ярости, когда, вернувшись на борт
"Петреля", он услышал о том, что Хабела исчезла. Он приказал
килевать тех матросов, что несли вахту на юте и у каюты
принцессы.
На следующие утро еще до рассвета все его люди вновь
высадились на берег. Целый день команда Зароно прочесывала
остров, пытаясь отыскать принцессу, без которой планы
заговорщиков теряли какой-либо смысл. Пиратам удалось
обнаружить лишь несколько клочков ткани, свидетельствующих о
том, что принцесса побывала на острове, однако ее самой,
похоже, здесь уже не было.
Была обнаружена и стоянка людей Сигурда, но, опять-таки,
стоянка была, а люди отсутствовали - барахских пиратов и
след простыл.
На исходе дня сбитый с толку и злой, как никогда, Зароно
вернулся на "Петрель".
- Менкара! - заорал он.
- Слушаю тебя, Зароно.
- Если твое колдовство хоть чего-то стоит, пришло время
к нему прибегнуть. Покажи-ка мне, где теперь эта проклятая
девчонка!
Вскоре Зароно уже сидел в своей каюте и смотрел на то
как стигиец проделывает уже знакомые ему процедуры. Угли
в жаровне зашипели, и колдун запел:
- Яо, Сетеш...
Облако зеленого дыма стало уплотняться, и через
несколько мгновений Зароно увидел перед собой морскую ширь.
По спокойному морю тихо плыл небольшой изящный галеон. Все
паруса его были подняты, но ветер был настолько слаб, что
судно почти не двигалось.
- Конановский "Вастрель" попал в штиль, - сказал Зароно,
когда видение померкло. - Хотел бы я знать - куда же он
направляется?
Менкара развел руками.
- Для этого моего умения недостаточно. Если бы солнце
стояло над горизонтом, я мог понять хотя бы то, в
каком направлении движется галеон. Сейчас же, увы...
- Ты хочешь сказать, - взорвался Зароно, - что мы не
сможем узнать даже этого?!
- Тогда скажи мне - видел ли ты принцессу?
- Нет. Но я нисколько не сомневаюсь в том, что и она на
"Вастреле", иначе мы его не увидели бы. Скорее всего, она
спит в одной из кают.
- Знать бы об этом наперед, я бы вел себя с ней иначе, -
проворчал Зароно. - И что же мы теперь будем делать?
- "Вастрель" мог пойти к берегам Куша, но, скорее
всего, он направился назад, в Кордаву. Этот самый капитан
Конан явно захочет доставить ее туда побыстрее - можно
себе представить, сколько ему за это отвалит король.
- Если мы пойдем прямо на север, мы успеем перехватить
их - или нет? А, Менкара?
- Думаю, что не успеем. Океан слишком велик. Помимо
прочего, мы точно так же можем попасть в штиль, верно? И
еще - они могут поплыть и к нему, ведь Асгалуном правит брат
короля Товарро. Мы слишком мало знаем о них. И ты, Зароно,
забываешь о главной нашей цели.
- Девка и сокровища - вот и все наши цели!
- Ты забыл о великом Тот-Амоне. Если мы заручимся его
поддержкой, нас уже не будет волновать то, вернется принцесса
в дом отца или не вернется. Король магов управляет событиями
так же легко, как кукольник управляет своими марионетками.
Нам следует плыть на северо-восток, к берегам Стигии. Если
при этом мы нагоним корабль Конана, будем считать, то нам
повезло, если нет - расстраиваться не стоит.
Бросив якорь у берегов Стигии, Зароно отправился в глубь
этой пустынной страны. Половина команды была оставлена на
"Петреле", вторая половина, вооружившись до зубов,
отправилась на берег вместе со своим капитаном. Караванщики
заломили такую цену, что у скупого Зароно глаза на лоб
полезли, - но что было делать, иначе он не смог бы попасть к
Тот-Амону.
Как и большинство моряков, Зароно крайне неуютно
чувствовал себя на берегу. Он казался себе беззащитным, ему
постоянно чего-то не хватало. Пустыня напоминает море, как
ничто другое на земле; но и она была совершенно чужда
Зароно. Ему не нравилась ни мерная покачивающаяся походка
своенравных верблюдов, ни сухой воздух, от которого
пересыхала глотка.
Но что делать, он должен был все это терпеть. На третий
день пути на горизонте появился Оазис Хаджар. Вокруг
странного черного озерца неподвижно стояли темные пальмы.
За ними угадывались очертания сооружения, имевшего весьма
внушительные размеры.
Путники осторожно приблизились к Оазису. Возглавлял
процессию Менкара, ряса которого ясно указывала на его
принадлежность к храму Сета.
Оазис казался совершенно мертвым. Странников никто не
встречал, более того - не было слышно и птичьего пенья. На
краю Оазиса путники остановились. Послушные погонщикам
верблюды легли на песок. Зароно обратился к боцману:
- Следи за погонщиками. Эти псы, похоже, чем-то напуганы
- как бы они от нас не удрали.
Дальше Зароно и Менкара шли уже пешком. Они
обогнули мрачное черное озеро и подошли к большому
строению. Озеро показалось Зароно зловещим. Его черные,
словно уголь, воды поблескивали в лучах полуденного солнца.
Местами поверхность озера была покрыта маслянистой радужной
пленой, постоянно менявшей свой цвет. На берегу стоял
большой красноватый камень, формой своей напоминавшей алтарь.
Верхушка камня была покрыта бурыми пятнами. Зароно побледнел
- похоже, из этого черного озера время от времени выходит
тот, кому приносятся кровавые жертвы; Зароно был не робкого
десятка, но от этой мысли ему стало страшно.
Озеро осталось у них за спиной. Они стояли перед входом
в здание, сложенное из массивных блоков красноватого
песчаника. Скорее это был не дом, но дворец, - уж слишком
велико было здание. Судя по тому, как были источены ветром
его стены, можно было понять, что здание это простояло уже
не одну сотню лет.
Для чего воздвигалось это сооружение, сказать было
невозможно. Зароно, объехавший едва ли не весь свет, никогда
не видел иероглифов, подобных тем, то украшали арку над
вратами. Здание выглядело донельзя просто и строго, если оно
на что-то и походило, то разве что на пирамиды близ
затерянного в пустыне Кеми. Жилым его назвать было
невозможно, скорее оно напоминало усыпальницу.
Раскрытые врата подходили на развернутую пасть угрюмого
чудища, затаившегося среди песков. Ни минуты не колеблясь,
Менкара шагнул внутрь и рукою начертал в воздухе
таинственные знаки. К ужасу Зароно, неосязаемые линии,
проведенные перстами жреца, на мгновенье вспыхнули
зеленоватым призрачным пламенем.
Тишину, стоявшую в здании, не нарушил ни единый звук -
здесь не было ни стражей, ни слуг. Менкара осторожно
двинулся вперед, Зароно не оставалось ничего иного, кроме
как следовать за ним.
Коридор заканчивался ведшим вниз лестничным маршем,
ступени которого были истерты до такой степени, что на
них почти невозможно было удержаться. Вскоре спуск
закончился; миновав небольшой коридор, путники вошли в
просторную залу.
Зловещий зеленоватый свет лился от ламп, поддерживаемых
медными змеями. В этом неверном изумрудном свете можно было
разглядеть два ряда могучих колонн, украшенных теми же
знаками, что были начертаны на надвратной арке. Колоннада
вела к трону, выточенному из черного блестящего камня, на
котором сидел человек. Вскоре путники уже стояли перед ним.
На троне восседал смуглый широкоплечий великан, надменно
смотревший на нежданных гостей. Голова его была обрита
наголо. Темные глаза странно поблескивали. Он был одет в
простую белу рясу, сшитую из грубой парусины. Единственным
украшением этого человека было кольцо, надетое на один из
пальцев правой руки, - медная змейка, трижды обвивавшая
палец, кусала себя за хвост.
Строгая простота здания и отсутствие украшений на
одеяниях великого мага как нельзя лучше раскрывали натуру
Тот-Амона. Для этого человека мирские богатства и красоты
были чем-то ничего не значащим. Он желал и искал только
одного - власти над людьми.
В нескольких шагах от трона они остановились.
- Приветствую тебя, Менкара! - зычным голосом обратился
к жрецу маг.
Менкара стал на колени и поклонился, коснувшись лбом
темных каменных плит пола.
- По милости Отца Сета я прибыл сюда, о владыка! - еле
слышно пробормотал жрец.
Тот-Амон страшил не только Зароно, жрец тоже трепетал
перед ним. От этой мысли пирата бросило в пот.
- Что за зингарец стоит рядом с тобой? - спросил
Тот-Амон.
- Это капитан пиратского галеона Зароно, о владыка. Он
прибыл сюда как посланник Вилагро, герцога Кордавского.
Холодные змеиные глаза посмотрел на Зароно в упор.
Зароно показалось вдруг, что разум этого человека настолько
далек от всего земного, что людская суета может разве что
раздражать его.
- И что же нужно Зингаре от меня, а мне от Зингары? -
вкрадчивым голосом спросил Тот-Амон.
Менкара открыл уже было рот, но тут Зароно решил, то
пришло время брать ело в свои руки. Он сделал шаг вперед и
опустился перед троном на колено. Достав из кармана камзола
письмо Вилагро, Зароно передал его Тот-Амону. Маг положил
письмо себе на колени, так и не взглянув на него.
- О величайший из магов, - начал Зароно, - я пришел
сюда, с тем чтобы от лица герцога Кордавского выразить вам
всяческое почтение и нижайше попросить вас о небольшой
услуге, за которую герцог готов щедро расплатиться. О том
же, в чем именно состоит та услуга, вы сможете узнать из
письма.
Тот-Амон так и не развернул пергаментного свитка -
казалось, он уже был знаком с его содержимым. Презрительная
улыбка заиграла на его губах.
- Я занимаюсь серьезной магией, - процедил маг сквозь
зубы. - Золото Вилагро меня нисколько не интересует.
Что же касается низвержения культа Митры и восстановления
веры Отца нашего Сета, то это мне по душе.
- Это еще не все, о владыка! - сказал Менкара, доставая
из-под рясы "Книгу Скелоса". - В знак серьезности намерений
герцога мы просим вас принять из наших рук сей дар. - Он
возложил древний манускрипт к ногам Тот-Амона.
Тот-Амон щелкнул пальцами, и книга, взлетев в воздух,
раскрылась и мягко легла ему на колени. Маг лениво
перевернул несколько страниц и вновь обратил свой взор на
Менкару.
- Подарок действительно редкостный, - сказал он - Я и не
думал, что существует третья копия. Впрочем, быть может, вы
ограбили Аквилонское книгохранилище?
- Нет, о владыка, - ответствовал Менкара. - Нам
посчастливилось найти эту книгу в западных морях, на
Безымянном острове...
Менкара неожиданно замолк, почувствовав, что мрачный
гигант, восседавший перед ними, внутренне напрягся.
Холодное пламя заплясало в его черных змеиных глазах. От
трона повело лютым холодом. Зароно никак не мог взять в
толк, чем же они разгневали великого мага.
- Что еще взяли вы у алтаря Цатогуа, бога-жабы? -
спросил Тот-Амон. Слова его были мягки и вкрадчивы, словно
меч, вынимаемый из ножен.
Менкара смутился.
- Ничего, о ужасный владыка, - книгу да пару мешочков с
каменьями...
- Ты говоришь о тех мешочках, что лежали на книге?
Менкара кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
Тот-Амон поднялся на ноги; глаза его заблистали адским
огнем. Зала озарилась ярким сиянием. Громовым голосом маг
произнес:
- Вы, жалкие черви! И эти идиоты служат мне, Тот-Амону!
О Сет, дай мне слуг не столь глупых! Аи кан-фог, яаа!
- О великий! О повелитель магов! Чем же мы могли тебя
разгневать? - запричитал Менкара, пав ниц перед своим
господином.
Могучий стигиец устремил на гостей взор, исполненный
гнева. Громоподобный голос сменился змеиным шипением.
- Знайте, глупцы, что под каменным идолом было сокрыто
то, что куда дороже земных богатств, о, в сравнении с чем
"Книга Скелоса" - жалкий клочок бумаги! Я говорю о короне
Кобры!
Зароно вздрогнул. Ни единожды он слышал истории об этом
священном талисмане жителей Валузии, равного которому не
было на всей земле, - эта корона змеиных королей некогда
позволила им захватить всю Землю. Они взяли лишь книгу и
каменья, главное же сокровище осталось на острове!
Глава 9
И СНОВА ВЕТЕР
Штиль, застигший Вастрель" неподалеку от Безымянного
острова казался нескончаемым. Моряки сидели вдоль борта и от
нечего делать ловили рыбу. В полукабельтове от "Вастреля"
гребцы шлюпа, связанного с галеоном тросом, потели на весла,
пытаясь вывести корабль из мертвой зоны.
Конан ругался на чем свет стоит и призывал своих
свирепых киммерийских богов, однако и это ему не помогало -
паруса так и оставались безжизненными. Южная часть
горизонта была затянута тучами, по ночам там сверкали
молнии; здесь же небо было совершенно ясным, а воздух -
недвижным.
Огромный киммериец уже начинал волноваться. Теперь его
мог нагнать корабль Зароно, если только ему больше повезло
с ветром. Впрочем, зингарец мог поплыть и совсем в ином
направлении - этого тоже нельзя было исключить.
Проблем на "Вастреле" хватало и без Зароно. С одной
стороны, подходил к концу запас провианта и пресной воды. С
другой - на корабле кроме его команды была и команда
Сигурда. Конану нравился отважный рыжебородый юноша из
Ванахейма, и потому он позволил барахцам делить каюты с его
собственными людьми. Он знал, что это может привести к
неприятностям, и в ожиданиях своих не обманулся. Пираты
Зингары и пираты Аргоса издавна соперничали друг с другом.
Им приходилось сражаться слишком часто, для того чтобы хоть
на время установить перемирие.
Но моряки есть моряки, и закон у них один. Конан не мог
сняться с якоря оставив на берегу таких же, как он сам,
моряков, пусть поступок его и казался совершенно
безрассудным. С Сигурдом они ладили, но этого, к сожалению,
нельзя было сказать об их командах Зингарцы постоянно
изводили насмешками злосчастных аргосцев, пока наконец не
вспыхнула драка. Тогда Конану и Сигурду удалось разнять
потерявших голову морских волков, но было понятно, что
вот-вот - и случится новая драка.
Штиль только подливал масла в огонь. Конан выругался и
крепко сжал поручень - если бы ветер задул вновь, моряки
были бы слишком заняты, для того чтобы разбираться, кто из
них прав, а кто виноват.
Конану не давала покоя и другая проблема. Хабела
поведала ему все, что она знала о Зароно и его спутнике
- стигийском маге со змеиным взглядом. О чем-то они
проговорились то-то она подслушала, к чему-то она пришла
сама. Все говорило том, что маг и Зароно готовили заговор,
направленный против короля.
Киммериец оказался перед дилеммой, Для простого пирата
придворные интриги не значат ровным счетом ничего, к тому же
Фердруго Зингарскому он был обязан немногим. Старый король
дозволил ему командовать капером, состоящим на службе у
Зингары, и пользоваться кордавской гаванью. Но скорее всего,
Конану не отказал бы в этом и любой правитель Зингары. Более
того, вряд ли кто-то другой запросил бы с него столь высокий
процент, как этой сделал король Фердруго.
Впрочем, в подобных ситуациях примитивное рыцарство,
присущее киммерийцам, всегда брало верх над соображениями
выгоды. Конан, этот грубый варвар, не мог бесстрастно
наблюдать за тем, как отец прекрасной Хабелы слабеет и
хиреет день ото дня, преследуемый коварными заговорщиками
и стигийскими магами. Даже не понимая того, во что он
вмешивается, Конан решил принять сторону принцессы.
Вряд ли в этом он был совершенно бескорыстен. У пирата
тоже были свои амбиции. Киммериец никоим образом не желал
заниматься пиратским ремеслом до конца своих дней. Если же
он спасет короля и принцессу от тенет, сплетенных
предателями и заговорщиками, если он поддержит пошатнувшийся
трон, разве он не вправе будет требовать вознаграждения?
Разве после этого он не может стать герцогом или адмиралом?
Конан стал подумывать даже о том, чтобы связать свою
жизнь с принцессой Хабелой и со временем занять место
стареющего монарха. За недолгую, но бурную его жизнь
множество женщин оказывало ему знаки внимания. Киммериец
неизменно вел сея благородно, но никогда не подумывал о
том, что он будет привязан к семейному очагу, будет
исполнять обязанности главы семьи, его просто пугала.
Ему исполнилось уже тридцать пять. И хотя прожитые годы
не оставили на нем и следа, - если не считать бесчисленных
шрамов, покрывавших его тело, - он понимал, что его
нынешняя бурная жизнь когда-то должна кончиться. Теперь ему
надлежало задуматься о будущем. Хабела была красива и мила,
сильна и умна, кроме того, он, Конан, судя по всему,
нравился ей. Кто знает, то ему сулит будущее...
Поморщившись, Конан покинул палубу и направился к себе в
каюту. Едва он сел в кресло, как внимание его завладел блеск
алмазов. Конан улыбнулся - по крайней мере, сплавали они не
зря. На столе в лучах полуденного солнца поблескивали
бесчисленные каменья, украшавшие собой Корону Кобры.
После того как разбился каменный идол и путники
спустились с утеса, дорога вновь привела их к черному храму.
Злые чары, окутывавшие его, совершенно рассеялись.
Таинственное сооружение поплескивало на солнце. Оно уже не
ужасало так, как прежде, и вызывало скорее любопытство, чем
страх.
Конан вновь осторожно вступил под своды храма. На том
месте, где не одно столетие просидел похожий на жабу идол,
зияла черная дыра. Конан заглянул в нее и заметил какое-то
поблескивание. Неужели Зароно что-то оставил? Киммериец
сунул в дыру руку и достал оттуда Корону Кобры.
Золотая корона была инкрустирована тысячами искрящихся
алмазов. Конан понимал, то камни эти разрезаны и огранены,
хотя знал и о том, что гранить алмазы люди не могут (в те
дни это искусство людям было неведомо). Ряд сужающихся к
вершине колец образовывал конус, из вершины которого изогнута
золотая змейка свешивала свою голову так, что та оказывалась
в межбровье того, кто надевал корону. Стоимость украшавших
корону алмазов трудно было даже представить. Поход на
Безымянный остров увенчался успехом.
От невеселых мыслей Конана отвлек громоподобный рев:
"Клянусь грудью Фригги и фаллосом Шайтана!"
Конан заулыбался, узнав голос ванира Сигурда. В следующее
мгновенье рыжебородый, раскрасневшийся от возбуждения
северянин уже стоял у него в дверях. Прежде чем Сигурд успел
что-то сказать, Конан понял, что же вызвало у него столь
бурный восторг, - ветер вновь запел свою песнь, ветер вновь
был с ними.
И что это был за ветер! Два дня и ночь ураган носил
"Вастрель" по волнам, грозившим перевернуть его, два дня и
ночь матросы не сходили с вахты. Нет, не случайно моряки
Хайборийской эры избегали этих гибельных вод.
Когда ветер утих, "Вастрель" бросил якорь в неведомой
бухточке. Где именно они находились, Конан не знал - и днем
и ночью небо было затянуто непроницаемой облачной завесой;
ясно было только одно - они вновь подошли к большой земле.
Судя по всему, ветер унес их далеко на восток. Пышные
тропические заросли подступали к самому берегу, и это
значило, что луга Шема остались где-то на севере. Это могла
быть и Стигия, и царство Куш, и неведомые страны, населенные
чернокожими людьми.
- Что-то я никак не возьму в толк - куда это нас
занесло? - ворчал помощник капитана Зельтран.
- Черт его знает, ведь он нас сюда и занес, - отвечал
ему Конан. - Для нас главное - найти воду. В бочках нет
ничего, кроме ила. Подбери людей, которые смогут
отправиться на берег, и загрузи в шлюп бочки. Да только не
мешкай!
Зельтран поспешил на главную палубу. Чрез несколько
минут, когда люди уже сидели в лодке, Сигурд, хмуро
посмотрел на берег, смачно выругался. К груди ванир
пристегнул широкую кожаную перевязь.
- Что тебе так не понравилось? - спросил Конан.
Сигурд пожал плечами.
- Да это я так, приятель, просто берег этот мне не
нравится - похоже, это какой-нибудь Куш.
- Ну и что из этого? Если нас относило на восток, то мы
и должны были оказаться в Куше.
- Ну а если это так, то честным морякам здесь делать
нечего. Этим черным демонам ничего не стоит съесть нас
вместе с потрохами. Ну а чуть подальше - если верить
моряцким рассказам, - живет племя, состоящее из одних
женщин, столь искусных в ратном деле, что против них не
устоит ни один мужчина.
Конан смотрел на шлюп, быстро удалявшийся от корабля.
- Возможно, ты и прав, но без воды нам тоже не обойтись,
да и провианта у нас маловато. Вот только загрузимся - и
сразу пойдем на север, к Кордаве.
Глава 10
ЧЕРНЫЙ БЕРЕГ
Гавань, в которую они заплыли, лежала в устье небольшой
илистой реки - по берегам вставал лес высоких пальм, стволы
которых были скрыты густым подлеском. Шлюпка вышла на
мелководье, и пираты, сойдя с нее, потащили ее на берег. По
берегу была выставлены лучники, остальные же, взяв пустые
бочки, направились к реке. Они шли все дальше и дальше,
время от времени пробуя воду на вкус, и вскоре скрылись из
виду.
Конан, отправившийся на берег со второй шлюпкой,
скрестив руки стоял на корме и хмуро рассматривал берег.
Очертания берегов казались ему странно знакомыми, в памяти
всплыло и название реки - Зикамба. Возможно, это место было
знакомо ему по картам; возможно, он уже и бывал здесь в ту
пору, когда они путешествовали вместе с Белит. Он
заулыбался, вспомнив о том, как сражались бок о бок он и
Белит, о том, как преследовали их орды чернокожих пиратов.
Белит - смуглая и томная, словно пантера, чьи глаза казались
темными звездами, Белит - его первая и последняя любовь...
С внезапностью тропического урагана из подлеска
выскочила банда нагих чернокожих головорезов, с телами,
раскрашенными яркими красками, расцвеченными пестрыми бусами
и перьями. Их набедренные повязки были сшиты из шкур диких
зверей, в руках они сжимали копья с пышным опереньем.
Вскрикнув от неожиданности, Конан выхватил из ножен свою
огромную саблю и закричал:
- Пираты, ко мне! За оружие! За оружие!!!
Предводителем черных воинов был рослый детина, чье тело
казалось выточенным из черного мрамора скульптурой
гладиатора. Чресла его были прикрыты шкурой леопарда, на
щиколотках и запястьях позвякивали браслеты. Голова его была
украшена султаном из павлиньих перьев, взгляд умных темных
глаз исполнен царского достоинства.
Вождь тоже показался Конану удивительно знакомым. Но
сейчас ему было не до воспоминаний. Он отбежал от берега и
присоединился к своим товарищам, изготовившимся встретить
неприятеля лицом к лицу.
Внезапно вождь дикарей замер и, подняв свои длинные
могучие руки, прокричал:
- Симамани, воте!
Услышав окрик вождя, чернокожие воины замерли, лишь один
из них - тот, что стоял рядом с вождем, - продолжал
раскручивать страшный ассегай метя им в Конана. Но стоило
руке воина пойти вперед, как вождь стремительным движением
размозжил ему череп страшным ударом своего кирри. Воин упал
на желтый песок.
Конан приказал своим людям повременить с атакой.
Какое-то время противники стояли друг против друга, держа
наготове отравленные копья и луки. Конан и черный великан,
тяжело дыша, стояли лицом к лицу. И тут вождь заулыбался,
блеснув белоснежными зубами.
- Конан! - сказал он на гирканском языке. - Как ты мог
забыть своего старого товарища?
Только теперь Конан вспомнил, где же он видел этого
воина.
- Юма! Клянусь Кромом и Митрой, да это же Юма! -
закричал он.
Отбросив саблю в сторону, он побежал к вождю и заключил
его в объятья. Пираты изумленно смотрели на гигантов,
дружески похлопывающих друг друга по спине и пожимающих друг
другу руки.
Некогда Конану привелось служить в легионе царя Илдиза
Туранского, чье царство находилось далеко на востоке. Юма из
Куша был в легионе таким же наемником, как и он сам. Во время
похода в далекую Гирканию Юма и Конан охраняли одну из
дочерей Илдиза, которая должна была обручиться с
предводителем степных кочевников.
- Ты помнишь сражение в снегах Талакмаса? - спрашивал
Юма. - А помнишь этого страшного маленького то ли царька,
то ли божка? Кажется, его звали Джалунг Тхонгпа ("См.
"Город Черепов").
- Конечно, помню! А помнишь, как ожил тот зеленый идол
царя демонов Ямы, что был размером с лошадь? Он раздавил
единственного сына Джалунга так, словно тот был клопом! -
клянусь Кромом, хорошее это было времечко! Но ответь мне
именем девяти алых царств ада, какого черта ты здесь
делаешь? И как ты стал вождем этих воинов?
Юма рассмеялся.
- Где же еще, как не на Черном Берегу должен быть черный
воин? И если я родился в Куше, разве я не могу, жить в
Куше? Но я хочу задать тот же вопрос и тебе, Конан. С каких
это пор ты стал пиратом?
Конан пожал плечами.
- Я человек, и мне надо на что-то жить. К тому же я
занимаюсь не пиратством, а честным каперством и нахожусь на
службе у короля Зингары. Это совсем разные вещи, как ты
понимаешь. Но расскажи мне о том, что ты делал все это
время. И почему же ты оставил Туран?
- Джунгли и саванны мне куда привычней, Конан, - я ведь
не северянин, как ты. Мне в конце концов, надоели
постоянные простуды.
После того как ты ушел на запад, нашим приключениям
пришел конец. Я мечтал только о том, чтобы еще хоть разок
увидеть пальму да переспать с чернокожей красоткой
где-нибудь под кустами гибискуса. И тогда я оставил службу
и отправился на юг, к черным королевствам. Теперь же я и сам
- царь!
- Царь? - недоверчиво переспросил Конан. - Царь чего?
Мне казалось, что здесь нет ничего, кроме банд голозадых
дикарей.
Лукавая улыбка заиграла на лице Юмы.
- Ты прав, и так оно и есть, или, точнее, так все и
было, пока Юма не пришел и не научил их искусству войны. -
Юма повернулся к своим воинам, озадаченным тем, что их
вождь говорит с чужим вождем на непонятном им языке. -
Рахиси! - сказал Юма.
Негры тут же успокоились и расселись на песке. Пираты
сделали то же самое, хотя и продолжали смотреть на негров с
недоверчиво недоверием. Юма продолжил свой рассказ:
- Наше племя долгое время враждовало с соседями. Мы
завоевали их земли, и тогда это соседнее племя слилось с
нашим, я же стал их вождем. Затем мы смогли покорить еще два
племени, и тогда я стал правителем. Теперь же владею всем
этим берегом, и владения мои простираются на пятьдесят лиг.
У нас больше нет отдельных племен, мы стали народом. Сейчас
я мечтаю о столице, которая смогла бы достойно представлять
нас.
- Черт возьми, Юма, - поразился Конан, - похоже, у этой
самой цивилизации ты смог научиться куда больше, чем я, -
только подумать, как ты преуспел в этой жизни. Ну что ж,
удачи тебе! Когда твои головорезы полезли из кустов, я уж
было решил, что богам наскучило возиться с нами и они решили
смахнуть нас с доски, чтобы начать новую партию. Мы
высадились на этот берег, с тем чтобы пополнить запасы воды,
а принес нас сюда ураган, которому предшествовал затяжной
штиль, ну а перед этим нам привелось побывать на острове, по
которому шастают духи змей и каменные статуи.
- Водою теперь ты можешь залиться, - пообещал Юма. -
После того как вы погрузите на борт все необходимое, вы
станете моими гостями. Я устрою такой праздник, с которого
уйти вам будет непросто. У меня только что созрело
банановое вино, которого хватит даже на то, чтобы утолить
вашу жажду!
Эту ночь почти вся команда Конана провела на ратановых
матах деревни Кулало; аргосцы остались на борту "Вастреля".
Кулало которое по размерам своим скорее было городом,
представляло собой три кольца конических хижин, сложенных
из бамбука и пальмовых листьев; снаружи деревня была
огорожена высокой изгородью и плотно посаженными кустами
колючего кустарника.
В самом центре поселка была вырыта огромная яма,
наполненная дровами. На огромных вертелах жарились туши
быков, антилоп и свиней. Резные деревянные ведра были
доверху наполнены сладковатым, обманчиво легким банановым
вином. Ведра стремительно опустошались, но их наполняли
вновь и вновь. Черные музыканты выстукивали сложные ритмы
на своих огромных барабанах, звучали флейты и инструменты,
отдаленно напоминавшие лиру. Юные негритянки, напрочь
лишенные одежды, танцевали у костра, звеня браслетами,
хлопая в ладоши и услаждая собравшихся пением. Матросы тем
временем пожирали жаркое, лакомились просяными пирогами,
политыми сиропом из сорго, и диковинными тропическими
фруктами.
Вскоре на берег прибыли и люди Сигурда. Увиденное
поразило аргосцев. Обилие еды, питья и развлечений тут же
заставило их забыть о недавних сварах с зингарцами.
Прелестницы, плясавшие у костра, то и дело оказывались в
объятиях матросов где-нибудь за ближайшей хижиной, чтобы
через какое-то время вновь появиться в круге подруг.
Конан не на шутку испугался - пираты не видели женщин
уже несколько недель, и совладать с ними было невозможно. К
его изумлению, черные воины царя Юмы ничуть не возражали
против того, что их женины спали с чужеземцами, напротив -
похоже, они даже принимали это за известный комплимент им,
мужчинам. Вздохнув с облегчением, Конан подумал, что у
варварства есть и несомненные преимущества перед тем
образом жизни, который принято величать цивилизованным.
Однако принцесса Хабела нашла такое поведение
недостойным, о чем не замедлила сказать вслух. Она сидела
между Конаном и Юмой. Вождь и капитан вели бесконечную
беседу, вспоминая былые подвиги и приключения, выпавшие на
их долю в далеком Туране. То и дело Конан изумленно
поглядывал на Хабелу, с не приязнью взиравшую на
происходящее.
Конан несколько побаивался того, что Юма в обмен на
оказанное им гостеприимство, может возжелать объятий
Хабелы. Для уроженца Куша подобное желание было бы не
просто прихотью, но, скорее проявлением учтивости. Пока
Конан ломал себе голову над тем, как же выйти из этого
затруднительного положения, Юма сам разрешил все его
сомнения, сказав, что понимает, чем отличаются варвары от
людей цивилизованных, и гордо отказался от права обладать
Хабелой.
Конан рыгнул.
- Клянусь Кромом, приятель! Вот это жизнь! Мне ни разу
не удалось взглянуть на эти треклятые звезды, вот нас и
занесло так далеко на юг. Такое ощущение, что мы оказались
в легендарной стране Амазонок. - Киммериец вновь приложился
к бочонку с вином.
Юма заметно протрезвел.
- Если ты хочешь знать, то - в каком-то смысле - так
оно и есть. По крайней мере воительницы из Гамбуру - их
столицы - утверждают, что этот берег принадлежит им. Пока у
них не хватает сил на то, чтобы доказать это оружием, -
ведь между моими землями и землями амазонок живут и другие
племена.
- Да? говорят, что эти девицы здорово сражаются, -
верно? Я рад, что мне не пришлось испытать этого на
собственной шкуре, - сражаться с женщиной не в моих
правилах. У тебя были какие-нибудь проблемы с ними?
- Немного, да и то в самом начале. Я пытаюсь научить
своих ребят стрельбе, я хочу, чтобы они делали это не хуже
туранцев, - Юма сокрушенно покачал головой. - Но это дело
непростое. Из того, что здесь растет, луков не сделаешь,
мои же красавцы отказываются ставить оперение на стрелы.
Они становятся упрямыми как ослы и говорят мне, что с тех
самых пор, как Дамбалла сотворил мир, стрелы делаются
так-то и так-то, а значит, они и должны так делаться.
Иногда мне кажется, что легче научить зебру игре на кифаре.
И все же, как бы то ни было, мои люди - лучшие лучники во
всем Куше. Когда амазонки предприняли последнее свое
наступление, иные из тех, что остались на поле боя, были так
истыканы стрелами, что походили на дикобразов.
Конан было засмеялся, но тут же осекся и приложил
ладонь к горящему лбу. Сладковатое вино действительно было
обманчиво. Смущенно извинившись, Конан пошатываясь побрел
за соседнюю хижину. Пора было объявлять отбой. Он вернулся
к костру и, усевшись на царские маты, взял в руки мешок,
прихваченный им с собой. В мешке лежала завернутая в одеяло
Корона Кобры. Он решил не оставлять ее на "Вастреле", ибо
вид алмазов мог смутить и самого честного и преданного
человека. Он привык гордиться своими людьми и потому
старался не вводить их в соблазн.
Пожелав спокойной ночи Сигурду, Зельтрану, Юме и
чопорной принцессе, Конан побрел к хижине, отведенной
специально для него. Вскоре из хижины раздался
громоподобный храп.
Захмелевший Конан не заметил того угрюмого взгляда,
которым проводил его один из воинов Юмы, коварный Бвату.
Именно он отел метнуть в Конана ассегай, именно ему Юма
раскроил череп. Сердце Бвату терзалось обидой. Бвату был
один из лучших воинов Юмы и входил в военный совет, с ним
же обошлись как с мальчишкой. Пока шел пир, Бвату, не
выпивший ни капли вина, то и дело посматривал на сверток,
лежавший возле Конана. Внимание, которой белый капитан
уделял свертку, ясно указывало на то, что в нем находится
нечто в высшей степени ценное.
Бвату запомнил и хижину, в которую вошел Конан.
Пиршество все еще было в разгаре, он же, пошатываясь,
словно пьяный, отошел от костра и исчез в тени. Как только
Бвату скрылся от посторонних взоров, он направился одной из
тенистых улочек к той самой хижине, в которой спал Конан. В
призрачном лунном свете блеснул кинжал, только что
полученный Бвату от пирата, переспавшего с одной из его жен.
Далеко на севере, в стигийском Оазисе Хаджар, Тот-Амон
занимался изысканиями астральном плане в надежде обнаружить
хоть какие-то следы древней реликвии народа Валузии. Менкара
и Зароно спали в кельях, расположенных за стенами святая
святых его дома - его лаборатории. Вскоре всесильный стигиец
понял, что все старания его напрасны, - корона бесследно
исчезла. Он сидел совершенно недвижно, глядя в никуда.
В огромной хрустальной сфере, возникшей словно ниоткуда
перед его троном всевластья, кружили и сменяли друг друга
тени. Бледное изменчивое сияние, исходившее от фигур,
двигавшихся по сфере, освещало разные своды залы.
Теперь Тот-Амон знал, что тайник, находившийся под
каменным идолом Цатогуа, богом-жабой, был пуст. Корону
могли похитить какие-то другие мореплаватели, оказавшиеся
на Безымянном острове случайно или, быть может, намеренно.
С помощью магической сферу Тот-Амон осмотрел весь остров.
Там не было не только короны, но и ни единого человека. Не
было здесь и Хабелы, о бегстве которой поведал ему Зароно.
Исчезновение Короны и Хабелы, а также гибель каменного
идола говорили о том, что в дело вмешались неведомые ему
силы.
В зале стояла полнейшая тишина. По резным каменным
стенам плыли тени; фигура, неподвижно сидевшая на троне,
тоже казалась изваянной из камня.
Глава 11
ТЕНЕТА СУДЬБЫ
Застать Конана-киммерийца врасплох было почти
невозможно, однако на сей раз произошло именно это. Легкий
на вкус, но крепко ударявший в голову напиток буквально
свалил его с ног. Конан безмятежно спал, пока смутное
чувство опасности не заставило его проснуться. Он неспешно
поднялся с ложа и тут же почувствовал, что произошло нечто
непредвиденное. Он стал оглядывать хижину, так и не
понимая, в чем же дело.
И тут его словно громом поразило. В тростниковой стене
был сделан длинный разрез, через который можно было
проникнуть внутрь хижины. От прорехи в стене веяло холодом.
Конан перевел взгляд на ложе, туда, где должен был
лежать сверток. Чертыхнувшись, он выскочил из хижины и стал
вглядываться в непроглядную темень, в надежде увидеть вора.
Корона кобры исчезла.
Ярость охватила его. Зарычав, словно зверь, киммериец
выхватил саблю из ножен и побежал к центру деревни, извергая
на ходу немыслимые проклятья.
Праздник все еще продолжался, хотя практически никто уже
не держался на ногах. Гигантский костер, разведенный с
вечера, уже догорал. Над кронами пальм ярко блистали звезды.
Среди тех, кто все еще бодрствовал, Конан увидел Юму и
Сигурда. Его крик заставил их вскочить на ноги.
Стараясь быть кратким, киммериец поведал им о
происшедшем. Корона была единственной их добычей, и потому
Конан был не себя от ярости.
Вскоре о происшедшем знали уже все. Через несколько
минут люди Кулало обнаружили, что один из их людей
бесследно пропал.
- Бвату! Пусть же Дамбалла сожжет его черную душу! -
гневно вскричал Юма, пришедший в страшный гнев от того,
что его люди посмели ограбить гостя.
- Ты знаешь этого черного пса? - заревел Конан.
Юма угрюмо кивнул и описал внешность преступника.- Так
это тот самый негодяй, которого ты едва не зашиб на берегу?
- спросил Конан.
- Да, это он и есть. Тогда-то он на нас обиду и затаил.
- И как это он сообразил? - вступил в разговор Сигурд. -
Что же теперь делать? Скажи-ка, царь, Юма, куда он мог
побежать? Клянусь кишками Ахрмана и огненными когтями
Шайтана, мы должны отправиться вдогонку за ним, пока этот
мерзавец не ушел далеко!
- Скорее всего, он направился к землям наших врагов
Матамба. - Юма показал на северо-восток. - Дальше на
север он не пойдет - там он может попасть в руки гханата,
промышляющих торговлей рабами. На юго-восток идти тоже
опасно, - там лежит...
Выслушивать неспешные рассуждения Юмы, в то время как
сказочное богатство уходит все дальше и дальше, Конан был не
в силах. Он грубо перебил царя:
- Я чувствую, ты будешь рассуждать еще долго! Покажи мне
тропу, что ведет в земли Матамба.
- Дорога, идущая от восточных Ворот, разветвляется,
тропа, о которой ты спрашиваешь, идет на северо-восток.
Не слушая дальнейшего, Конан побежал к своей хижине. По
пути он схватил кувшин с водой и выплеснул его содержимое
себе на голову. Он стал походить на морское чудище, однако
вялость и головная боль тут же оставили его.
Отбросив назад гриву черных волос, Конан увидел перед
собой закутавшуюся в одеяло принцессу.
- Капитан Конан! - закричала она. - Что случилось? На
нас напали?
Он покачал головой.
- Нет, детка. Пока я храпел, у меня из-под носа увели
золотую корону, расцвеченную тысячами алмазов. Ступай-ка ты
баиньки, деточка, у меня нет времени на разговоры!
К киммерийцу подбежал запыхавшийся Сигурд.
- Послушай-ка меня, Конан! Юма сейчас поднимет самых
быстрых своих воинов. Одному соваться в джунгли нельзя. Бог
его знает, что там за звери, - ты уж лучше подожди Юму.
- Да идите вы все к черту! - взревел Конан и свирепо
заводил глазами. - Я не стану ждать, пока след Бвату
остынет; если же на моем пути и попадется какой-то зверь,
что ж, тем хуже для него!
Не ступая дальнейшие споры, Конан понесся дальше.
Словно разъяренный буйвол, он пронесся мимо Восточных
Ворот и вскоре исчез из виду.
- Ну и характер у киммерийца! - выругался Сигурд.
Северянин посмотрел на принцессу, пожал плечами и пустился
вслед за своим товарищем, крича на бегу: - Подожди меня!
Один ты ничего не сделаешь!
В деревне поднялась страшная суматоха. Юма вместе со
своими военачальниками носился по улочкам, пытаясь привести
в чувство воинов.
Хабела вернулась в свою хижину и облачилась в грубое
матросское платье, выданное ей Конаном, - брюки, ботинки и
куртку. Стараясь держаться в тени, принцесса побежала к
Восточным воротам.
- Если этот пьяный олух думает, что вправе командовать
принцессой Дома Рамиро, то он сильно ошибается! - зло
бормотала Хабела.
Однако никак не уязвленное самолюбие заставило ее
покинуть Кулало и в одиночку последовать вслед за Конаном -
нет, на то была причина куда боле серьезна. Несмотря на
всю видимую грубость киммерийца, он всячески пекся о
принцессе и был полон решимости защищать ее. Он пообещал
доставить ее к отцу в целости и сохранности, и, похоже,
этим словам можно было верить. В киммерийце Хабела была
уверена куда больше, чем в его команде; кроме того, здесь
кроме пиратов были и чернокожие варвары, которыми
командовал Юма. С этими мыслями принцесса вошла в джунгли.
Где-то вдали раздался рев леопарда.
Вот уже несколько часов Конан бежал по тропе, ведущей в
земли Матамбы; Сигурд остался где-то далеко позади.
Киммериец остановился, чтобы перевести дух, и стал
подумывать о том, чтобы дождаться северянина. Но тут в его
сознании вновь блеснула мысль о том, что, пока он медлит,
коварный кушит уходит от него все дальше и дальше; гнев
вновь овладел Конаном, и он с удвоенной силой понесся
вперед.
Джунгли Куша были хорошо знакомы ему - лет десять тому
назад он командовал воинами племени Бамла, что жило
несколько севернее. Человек не столь опытный не пойдет в
одиночку по джунглям, убоявшись диких зверей, живущих в них.
Конану же повадки леопардов были известны, - при всем их
коварстве звери эти не отличаются особенной смелостью. На
людей они нападают редко, да и то, только на старых или
больных, предпочитая им добычу поскромнее. Странный шум, с
которым Конан несся по извилистой тропке, был лучшей
защитой от хищников.
Вне всяких сомнений, в джунглях живут не только огромные
кошки, но и другие, куда более опасные звери: громадные
гориллы, тяжеловесные носороги, огромные буйволы, гигантские
слоны. Но все эти животные питаются травой и на человека
нападают лишь тогда, когда он разгневает их или окажется на
их тропе. Конану посчастливилось избежать встречи с ними.
Небо начинало светлеть. Конан остановился у родника,
чтобы утолить жажду и омыть холодной водой разгоряченное
тело. Вся его рубаха была изорвана колючими лианами, грудь и
плечи были покрыты глубокими ссадинами, разъедаемыми потом.
Выругавшись, Конан пригладил волосы, смахнул пот со лба
и ненадолго застыл, пытаясь собраться с силами. Отдых его
был недолгим - киммериец заставил себя подняться и вновь
пустился в погоню, чертыхаясь на каждом шагу. Ни единожды
ему приходилось испытывать себя на прочность, и он знал, что
не найдется такого человека, которому б он, Конан, уступал в
выносливости.
Над джунглями Кш всходило солнце. Леопарды возвращались
с охоты - кто голодный, кто сытый, - чтобы забыться сном и
так переждать жару.
Становилось все светлее; теперь Конан видел на тропе
следы голы человеческих ног, судя по всему, человек этот
пробегал здесь сосем недавно. Вне всяких сомнений, это были
следы Бвату. Другой человек давно б уже лежал бездыханным,
Конан же только прибавлял и прибавлял скорость - он несся
вперед, словно зверь, учуявший добычу.
Прошло совсем немного времени, а Хабела уже сожалела о
том, что решила пойти вслед за Конаном. Ни Конан, ни Сигурд
не знали, что она идет за ними; о том же, чтобы догнать их,
не могло быть и речи. Тропинка все время петляла. Хабела
даже не заметила, когда она сошла с нее, и вскоре
окончательно сбилась с пути. Луна уже села, и джунгли
погрузились в совершенную мглу. Кроны деревьев сходились,
образовывая плотный полог, затмевавший собою звезды, и
потому принцесса не знала даже того, в каком направлении
она движется. Она беспомощно брела по лесу, то и дело
натыкаясь на стволы деревьев, спотыкаясь о корни и борясь с
густыми зарослями колючего кустарника.
Отовсюду слышались стрекотание и жужжание ночных
насекомых. Хабела ужасно боялась лесных зверей и потому
озиралась на каждом шагу. Время от времени из джунглей
слышались тяжелые шаги и треск сучьев - от этих звуков
принцессе становилось не по себе.
Ближе к рассвету дрожащая от страха и усталости девушка
вышла на мшистую прогалину. Дальше идти она уже не могла.
Как она могла совершить такую глупость, как она могла сойти
с тропинки? Хабелу стало клонить в сон.
Она проснулась оттого, что сильные черные руки схватили
ее под локти и заставили подняться на ноги. Ее окружали
худые чернокожие люди в тюрбанах и изодранных накидках.
Принцессе связали руки; крики ее тонули в хохоте дикарей.
Конан нисколько не сомневался в том, что он догонит
Бвату, и вскоре он действительно догнал его. Однако Бвату не
мог вернуть киммерийцу украденную корону. Он был мертв, и
руки его были пусты.
Вор лежал на тропе, уткнувшись лицом в землю, обильно
политую кровью. Тело его было изрублено в клочья.
Склонившись над телом, Конан стал изучать раны. Похоже,
Бвату был убит стальным клинком, а не копьем с бронзовым
или кремниевым наконечников, такие были в ходу в этих
землях. Бронзовые лезвия легко тупятся и потому оставляют
рваные раны; судя же по тому, что видел перед собой Конан,
убийца Бвату орудовал клинком из превосходной стали. Черные
племена Куша не знаю стали и не умеют плавить железо; те
немногие клинки, что оказались в этих землях, попали сюда с
севера, населенного народами более цивилизованными - из
царства Куш, из Дарфара и Кешана.
Неужели это сделали черные амазонки? Неужели это они
убили вора и похитили корону, лишив его как собственности,
так и возможности отомстить подлому врагу? Конан поднялся,
и в тот же миг с дерева, стоявшего рядом, ему на плечи
упала тяжелая сеть. Она тут же спеленала его по рукам и
ногам. Конан зарычал и, выхватив саблю, хотел уже было
разрубить тонкие тенета, но те стягивали все туже и туже,
не давая ему произвести замах.
Ему казалось, что он попал в тенета огромного паука;
каждое его движение приводило лишь к тому, что он увязал в
сети все больше и больше. Из-за кустов появились чернокожие
люди в тюрбанах, что привычно натягивали веревки,
оплетавшие киммерийца, похожего теперь на кокон огромной
бабочки. С дерева слезло еще несколько человек; сильными
точными ударами они быстро оглушили свою жертву.
Прежде чем забыться, Конан выругался, назвав себя
последним идиотом. Ничего подобного с ним еще не случалось
- эти дикари пленили его так легко и просто, словно он был
дикой свиньей. Но сетовать уже было поздно...
Глава 12
ГОРОД АМАЗОНОК
Оазис Хаджар был погружен во тьму. О положении лун,
сокрытой плотным облачным покровом, можно было судить лишь
по призрачному едва заметному пятнышку.
В тронной зале Тот-Амона стояла такая же темень. Зеленые
огоньки в настенных светильниках едва теплились, мерцая
подобно светлячкам. Стигийский маг сидел на своем резном
троне так недвижно, что казалось, он спит. Будь рядом с ним
другие люди, они заметили бы и то, что мускулистая грудь
мага так же недвижна, как и все его тело. Мрачный лик
казался совершенно безжизненным и скорее походил на
страшную маску. Можно было решить, что жизнь покинула тело
Тот-Амона.
В действительности так оно и было. Так и не сумев
отыскать Корону Кобры в астральном плане, Тот-Амон
высвободил свою "Ка" из темницы плоти и поднялся в более
высокий план - план акаши. В этом бесплотном и зыбком мире
законы времени не действуют. Прошлое, настоящее и даже
туманное будущее предстают перед магом в виде
четырехмерной карты. Здесь Тот-Амон смог "увидеть" прибытие
Конана на берег, пробуждение бога-жабы, его гибель,
похищение короны кобры и появление Конана на Черном Берегу.
Увидев все это, Тот-Амон дозволил своей "Ка" вернуться в
низкие космические планы. "Ка" необходимо вернуть, прежде
чем она потеряет какую-либо связь с материальным телом.
Тот-Амон вновь вошел в свое тело и почувствовал, как
инертная плоть вновь наполняется жизнью. Ощущение это
походило на колотье в конечностях, возникающее при
восстановлении в них нормальной циркуляции крови, разница
состояла лишь в том, что охвачено им было все тело. Затем:
- Зароно! Менкара! - Голос Тот-Амона прогрохотал,
словно гром.
- Что? - Зароно выскочил из своей кельи, на ходу одевая
камзол. - Что случилось, мой повелитель? - За ним в комнату
беззвучно вошел Менкара.
- Готовьтесь к походу. Вас ждет Черный Берег. Я смог
узнать, где сейчас находится Корона Кобры и ваша принцесса.
Они в Кулалу - главном городе племени Юмы из Куша.
- Как они могли там оказаться? - поразился Зароно.
- Они оказались там благодаря твоему старому знакомому,
Конану-киммерийцу.
- Опять этот проклятый варвар! Да я его...
- Если ты найдешь его, делай с ним что хочешь. Он мне
не нравится - своей страстью к приключениям, он мне немало
крови попортил. И все же это не главное; главное для вас -
захватить принцессу. На таком большом расстоянии управлять
ее сознанием не могу даже я.
- А как же Корона?
- Корону предоставьте мне.
- Вы решили отправиться с нами, сэр?
Тот-Амон презрительно улыбнулся.
- Да, но только не во плоти. Немногие маги способны на
это, да и от меня это потребует отдачи всех сил. Но, как бы
то ни было, я окажусь там куда раньше вас. Ну а теперь к
делу - у нас нет времени! Собирайте вещи и отправляйтесь,
не дожидаясь рассвета!
Конан чувствовал себя прескверно. Голова раскалывалась
и от бананового ликера Юмы, и от тех ударов, которыми его
свалили с ног. Он, безоружный и беспомощный, оказался в
руках у работорговцев. Подобное бывало с ним и прежде, но
никогда еще он не впадал от этого в такую ярость.
Судя по положению солнца, он не приходил в себя
несколько часов. Кожа на руках и ногах его была содрана,
видимо тело его тащили прямо по земле. Руки Конана были
скованы тяжелыми кандалами. Сквозь разметавшиеся пряди
волос он стал осматриваться, обращая особое внимание на
количество и расстановку стражей.
К своему изумлению, среди снедаемых печалью чернокожих
пленников он заметил и Хабелу. Как ни силился Конан понять,
как здесь могла оказаться принцесса, он не мог. Сигурда
среди пленников не было. Хорошо это или плохо, Конан пока
не знал.
Вскоре на поляне появился высокий негр в серых одеждах
работорговца, он сидел верхом на тощей кобыле. Жилистый и
тощий, он походил на стражей, охранявших пленников, однако
резкие черты лица говорили о том, что он для них чужеземец.
Конан вспомнил о том, что говорил ему Юма о гханатах,
племени, занимавшемся торговлей рабами. Гханаты были
кочевым народом, живущим в пустынях у южных границ Стигии.
Жители Шема и стигийцы часто угоняли в рабство гханатов и
других людей, живших в Куше и Дарфаре; те же, в свою
очередь, занялись тем же промыслом, избрав местом охоты
экваториальные джунгли.
Наездник остановил коня и обменялся несколькими фразами
с человеком, возглавлявшим отряд, пленивший Конана.
Охранник повернулся к своим людям, щелкнул кнутом и
приказал поднять пленников.
Пленников выстроили в колонну по двое. Кандалы каждой
пары скреплялись друг с другом так, чтобы никто не пытался
бежать. Огромный киммериец, возвышавшийся над другими,
глядел на стражей лютым зверем. Наездник обвел взглядом
колонну пленных.
- Клянусь Замби, - проворчал он и смачно сплюнул, - за
это дерьмо в Гамбуру мы вряд ли много выручим!
Его помощник согласно кивнул.
- Да, владыка Мбонани. Они вырождаются год от года.
Видать, скоро совсем вымрут...
В тот же миг работорговец взмахнул плетью и опустил ее
на плечо Конана. Стоило хлысту коснуться его кожи, как
Конан молниеносным движением скованных кандалами рук
схватил его и что было сил потянул на себя.
Потеряв равновесие, работорговец свалился к ногам
Конана. Изрыгая проклятия, он вскочил на ноги и схватился
за рукоять острого, как бритва, гханатского кинжала, больше
походившего на небольшой меч.
Не успело оружие выйти из ножен, как Конан ударил
работорговца в лицо, вновь повалил того наземь. Конан резко
нагнулся, свалив с ног прикованного к нему черного
пленника, и взял нож в руку. На него тут же набросился
другой гханата, размахивавший над головой топором. Прежде
чем топор опустился, киммериец вогнал кинжал в живот
разбойника, пронзив его насквозь.
Выпучив глаза, охранник рухнул на землю. Поляна
внезапно пришла в движение - со всех концов ее к Конану
неслись воины в тюрбанах. Совладать с ними закованный в
кандалы Конан уже не мог. Пятеро схватили его за руки, а
трое стали лупить его по голове тяжелыми дубинками. Конан
вновь потерял сознание.
Мбонани, с трудом сдерживавший обезумевшую от страха
кобылу, смотрел на происходящее с нескрываемым интересом.
- Ну и ну! - довольно заметил он. - Такие парни, как
этот, на дороге не валяются. И этот тоже белый. Хотел бы
я знать, какого черта им здесь нужно?
- Я уже говорил вам о нем, - заговорил помощник. - Здесь
есть и белая женщина, вон она где стоит - видите?
- Да, эти двое стоят всех остальных, - ответил
наездник. - Береги их как зеницу ока, Зуру, не то я с тебя
шкуру спущу!
Конан с трудом поднялся на ноги, лицо его превратилось
в кровавую маску. Мбонани подвел коня к нему и, дождавшись,
когда Конан поднимет глаза, изо всех сил хлестнул его по
щеке плетью.
- Это тебе за то, что ты убил моих людей, белый
человек! - прокричал Мбонани.
От удара на лице остался рубец, но киммериец при этом
даже не вздрогнул. Он смотрел на предводителя работорговцев
недвижным, полным ненависти взглядом. Мбонани улыбнулся
по-волчьи, оскалив свои белые зубы.
- Да, ты парень что надо! - довольно сказал он. - Если
ты и дальше будешь так держаться, амазонки за тебя любые
деньги дадут. Ну а теперь в путь!
Позвякивая кандалами, колонна пленников вышла на
тропу, ведущую в Гамбуру.
Конан шел вместе со всеми. Железо, раскалившееся на
солнце, жгло ему руки, его мучила жажда и донимали комары.
"Интересно, куда же исчезла Корона Кобры", - подумал было
киммериец, но тут же отогнал эту мысль прочь. Когда твоей
жизни что-то угрожает, сокровища отходят на задний план -
это он усвоил твердо.
Он заметил, что один из подсумков Зуру странно
топорщится. Глаза Конана заблестели. Этот гханата, что
так пресмыкался перед Мбонани, оказывается, себе на уме.
Колонна вышла из джунглей и шла теперь по поросшему
разнотравьему вельду. К вечеру следующего дня на горизонте
показались каменные стены Гамбуру.
Конан с интересом рассматривал город. По сравнению с
блистательным Аграпуром, столицей Турана, или, даже, Мероэ,
столицей царства Куш, Гамбуру выглядел достаточно жалко.
Однако в землях, где дома возводятся из глины и соломы, а
городская ограда набирается из кольев, где города скорее
походят на разросшиеся деревни, а деревни и вовсе
неизвестно на что, - Гамбуру казался чем-то выдающимся.
Вокруг города была сложена невысокая - в два
человеческих роста - стена. Внутрь каменного кольца можно
было попасть через одни из четырех ворот, каждые из которых
были оснащены сторожевыми башнями с бойницами для лучников.
Створки ворот были сколочены из массивных бревен.
Конан обратил внимание на кладку. Некоторые камни совсем
не обрабатывались, другие же были искусно обтесаны и
покрыты затейливой резьбой, правда выглядели они так,
словно тесали их не одну сотню лет назад. Звеня кандалами,
колонна прошествовала в городе через западные врата. Дома
были сложены так же странно, как и городские стены.
Строения по большей части были одно- и двухэтажными, крыты
они были соломой. Нижние этажи в большинстве случаев были
сложены из старинного резного камня, верхние же - выглядели
убого, ибо свидетельствовали о явном упадке строительного
искусства. На древних камнях то и дело появлялись схожие
изображения - злобно ухмыляющиеся демонические лики, -
правда, камни с этими изображениями могли лежать как
попало: и на боку, и вверх ногами.
В древних городах Конан бывал не раз, и потому на сей
счет у него были свои идеи. Некий народ - возможно, и не
люди - некогда отстроил этот город. Через несколько веков
городом завладели предки нынешних его обитателей. Он стал
расстраиваться и перестраиваться, при этом в дело пошли не
только новые, но и старые, уже использовавшиеся камни.
Способ же ух укладки новые строители пытались
позаимствовать у прежних, древних каменщиков.
Из-под копыт кобылы Мбонани поднимались облака пыли -
мостовых в городе не было. Колонна вышла на главную улицу
Гамбуру, по обе стороны которой стояли толпы народа, с
интересом разглядывавшего рабов.
Конан изумленно смотрел то в одну, то в другую сторону.
Как женщины, так и мужчины этого города выглядели весьма
необычно. Женщины были высоки и хорошо сложены, повадкою
своей они походили на пантер; более того, на нагих их
бедрах поблескивали бронзовые мечи. Головы их были украшены
павлиньими перьями, на ногах и руках сверкали браслеты.
Мужчины являли собой нечто донельзя жалкое - все они
были куда ниже женщин и, похоже, занимались исключительно
грязной работой: уборкой улиц, переноской тяжестей и тому
подобное. Конану, который был высоким даже по киммерийским
меркам, они казались детьми.
Колонна миновала базар, пестревший яркими тентами, и
по широкой улице вышла на главную площадь. За этим огромным
открытым пространством на расстоянии полета стрелы стоял
изрядно обветшавший и все же впечатляющий королевский
дворец, сложенный из бурого песчаника. По обе стороны от
его центральных врат стояли массивные приземистые
скульптуры, выполненные из того же материала. Судя по
пропорциям, статуи эти изображали не людей, но нечто
совершенно иное - они обветшали настолько, что об этом
можно было лишь гадать. Это могли быть и совы, и обезьяны,
и неведомые доисторические чудище.
Внимание Конана привлекла странная яма, расположенная в
самом центре площади. Эта достаточно неглубокая впадина
имела в ширину не меньше ста футов. Края ямы были
образованы рядом концентрических колец, напоминавших
каменные скамьи амфитеатра. Дно ямы было посыпано песком,
кое-где поблескивали оставшиеся от недавнего дождя лужи. В
самом центре песчаного круга стояла небольшая группа
деревьев.
Подобную арену Конану еще не доводилось видеть. Он еще
не успел толком рассмотреть ее, как его вместе с остальными
пленниками затолкали в загон для рабов. Здесь пленники и
провели ночь.
Даже то немногое, что успел увидеть Конан, его изрядно
смутило. Песок вокруг странных деревьев был усыпан костями
- и не просто костями, а костями людей, - отчего место это
походило на лежбище льва-людоеда.
Увиденное настолько поразило Конана, что думать о
чем-то ином он уже не мог. Он слышал о том, что жители
Аргоса иногда отдают преступников на съедение львам; однако
там, в Мессантии, арена устроена таким образом, что хищники
не могут перепрыгнуть через стену, отделяющую их от трибун,
на которых находятся зрители. Здесь же все устроено
совершенно иначе - льву ничего не стоит выбраться из ямы.
Чем дольше Конан думал об этом странном обстоятельстве,
тем тяжелее становилось у него на душе.
Глава 13
КОРОЛЕВА АМАЗОНОК
Над приземистыми каменными башнями города амазонок
вставало солнце. Торги не заставили себя ждать, ибо в этих
тропических широтах солнце поднимается быстро. Едва солнце
показалось над горизонтом, Конана, Хабелу и других
пленников вывели из загона и погнали на базар. Пленников
по очереди раздевали и ставили у стены, возле которой и
происходили торги. Затем рабов уводили их хозяева.
Все покупатели были женщинами, ибо, как уже успел
заметить Конан, в Гамбуру вся власть принадлежала им.
Высокий худой Мбонани бесстрастно наблюдал за тем, как
торгуется с покупателями его помощник, Зуру. Женщины
относились к гханатам с куда большим почтением, нежели к
собственным мужчинам, - они уважали их за ту искусность, с
которой те излавливали рабов.
Настал черед Хабелы. Несчастная принцесса пыталась
прикрыть руками свое нагое тело. Зуру попросил
присутствующих называть цену.
- Пять квиллов, - раздался голос из-за задернутых
занавесок паланкина.
Зуру оглядел присутствующих и провозгласил:
- Продано!
Поскольку и торговцы и покупатели говорили на
общепринятом для южных стран жаргоне, Конан прекрасно
понимал их. Его поразило то, что никто не стал повышать
столь низкую цену. Квиллами назывались перья из хвоста
тропических птиц, которые, казалось, были усыпаны золотой
пылью. В стране амазонок деньги были чем-то неведомым.
Конан нисколько не сомневался в том, что прекрасная
принцесса должна была стоить много дороже. Видимо, лицо,
скрывавшееся в паланкине, было настолько влиятельным, что
никто попросту не осмеливался торговаться с ним или,
точнее, с ней, - поправил себя Конан.
Киммериец едва держался на ногах, он был голоден и
зол. Вся голова его была покрыта шишками и ссадинами. Целый
день его заставляли идти под палящим солнцем; ни еды, ни
питья, ни сна толком не было. Конан походил на льва, у
которого разнылись зубы, - так он был взвинчен. Когда один
из работорговцев дернул его за цепь, предлагая тем самым
подняться на помост для всеобщего обозрения, киммериец едва
не сорвался.
Еще пару лет назад Конан не стал бы думать о
последствиях, он без лишних мыслей свернул бы этому
человеку голову. Но со временем жизнь его от этого отучила.
Разумеется, он мог убить и этого стража, и тех, кто придет
к нему на помощь, но со всеми, конечно, ему было не
совладать. Встречаться с непокорным рабом этим мародерам
было не впервой. Оружием же они владели так искусно, что
почти каждый из них мог с десяти шагом метнуть копье так,
чтобы оно пролетело сквозь кольцо, образованное большим и
указательным пальцами, даже не оцарапав кожи.
Конан успел бы расправиться с двумя-тремя воинами, на
большее же у него попросту не хватило бы времени, он не
успел бы издать даже боевой клич. Кто же в таком случае
будет заботиться о Хабеле? Ему не хотелось признаваться в
этом даже себе, но он чувствовал себя ответственным за нее,
и с этим он ничего не мог поделать. Ему оставалось ничего
другого, как только жить.
Киммериец сощурил глаза и плотно сжал губы, пытаясь
сдержать себя; в висках у него стучало. Он поднялся на
помост, дрожа от ярости. Стоявший неподалеку гханата решил,
что дрожь эта вызвана страхом, и что-то зашептал на ухо
своему товарищу, улыбаясь все шире и шире. Конан смерил его
таким взглядом, что улыбка тут же слетела с его лица.
- Давай, раздевайся! - скомандовал Зуру.
- Без твоей помощи я не смогу снять свои ботинки, -
спокойно произнес Конан. - Мои ноги онемели. - Киммериец
сел на край помоста и протянул ногу Зуру.
Зуру злобно заворчал и схватился за ботинок. Тот никак
не подавался. Второй ногой Конан уперся в зад Зуру и,
расслабив ту ногу, за которую его держал гханата,
неожиданно толкнул его с такой силой, что то вместе с
ботинком плюхнулся в лужу.
Завопив от злости, гханата вскочил на ноги. Выхватив
кнут из рук одного из стражей, он понесся на Конана,
сидевшего как ни в чем не бывало на краю помоста.
- Ну, белый пес, погоди! Сейчас я до тебя доберусь! -
закричал Зуру, неистово размахивавший кнутом.
Однако стоило бедняге приблизиться к Конану, как тот
тут же поймал кончик кнута и, не вставая с помоста, с
силой потянул кнут, а вместе с ним и Зуру, на себя.
- Ты бы, крошка, поумерил свой пыл - того и гляди, товар
испортишь!
Вожак работорговцев так же спокойно наблюдал за
происходящим. Едва сдерживая улыбку, он обратился к Зуру: -
Зуру, белый пес прав. Хорошим манерам его теперь будет учить
новый хозяин.
Зуру, совершенно потерявший от ярости голову, не
услышал даже своего господина. Издав пронзительный вопль,
он выхватил из-за пояса нож. Конан поднялся на ноги и
изготовился ко встрече с противником, решив использовать в
качестве оружия кандалы.
- Стойте! - раздался властный голос, принадлежавший
амазонке, купившей Хабелу. Голос этот был исполнен такой
силы, что замер даже совершенно ошалевший Зуру.
Блеснув перстнями, черная рука раздвинула муслиновые
занавески, скрывавшие вельможную особу от глаз
простолюдинов. Черная женщина сошла с паланкина на землю.
Конан замер от восхищения.
Женщина эта была почти такого же роста, как и сам
Конан, она вряд ли уступала ему и в силе. Она была черной,
как жженая слоновая кость, а кожа ее была нежной, как шелк,
и так же нежно, как шелк, отсвечивала она на солнце,
ласкавшем ее упругую грудь и гладкие бедра. Украшенная
драгоценными каменьями шапочка несла на себе плюмаж из
страусиных перьев, выкрашенных в персиковый, розовый и
изумрудный цвета. Огромные рубины поблескивали у нее в
ушах; шея же ее была украшена жемчужными ожерельями. Мягко
позванивали золотые браслеты на ее руках и ногах.
Единственным ее одеяньем была короткая юбка, сшитая из
шкуры леопарда и едва прикрывавшая ее чресла.
Нзинга, королева амазонок, не отрывала от Конана глаз.
Базар затих. Губы королевы раздвинулись в томной улыбке.
- Десять квиллов за белого великана.
Иных ставок сделано не было.
Рабская участь, выпавшая на долю принцессы, была
невыносима ей. Достаточно скверным было хотя бы то, что
она, избалованная дочь могущественного монарха, теперь
должна была исполнять все желания черной королевы. Еще
больше ужасало ее то, что рабы не могли носить одежду, -
этим правом обладали только свободные люди.
Она спала в комнате для прислуги, на соломенном тюфяке,
кишевшем блохами. С первыми лучами солнца грубая
женщина-надсмотрщик будила рабынь, и те тут же приступали к
трудам - они готовили пищу и убирали комнаты, мели дорожки
и мыли полы, стирали и накрывали на стол. Конан, некогда
плававший под флагом Зингары, был непременных участником
всех пиров, - развалясь на плоских матах, он попивал
банановое вино и лакомился пирогами с рыбой и всевозможными
сладостями, что чрезвычайно раздражало Хабелу.
От ее былого уважения к доблестному киммерийцу не
осталось и следа. Слово "джиголо" было ей неведомо, но она
прекрасно понимала, в чем тут дело. Конан согласился
принять роль первого любовника королевы и потому вызывал у
Хабелы разве что презрение. "Ни один сколь-нибудь
достойный мужчина, - говорила она себе, - не падет столь
низко, не станет услаждать себя этой позорной службой".
Жизнь пока не научила принцессу тому, что в совершенстве
освоил Конан, - в некоторых случаях приходится мириться с
тем, что есть, ибо другого не дано.
В этом страшном городе Конан был единственным, кого она
могла назвать своим другом; у нее были все основания для
того, чтобы относиться к нему иначе, но иногда - в те
минуты, когда их никто не видел, - Конан таинственно
подмигивал ей и едва заметно кивал головой, словно пытаясь
ободрить и как-то поддержать ее. Он словно хотел сказать
ей: "Не печалься, девочка. Как только представится случай,
мы сбежим отсюда".
Впрочем, даже Хабела не могла не согласиться с тем, что
королева Нзинга была женщиной замечательной. Девушка
пыталась представить себе, что же делают любовники в
постели, но об этой стороне человеческой жизни она пока
ничего не знала, и потому встававшие в ее сознании образы
были весьма далеки от реальности. Она не понимала и того,
что в спальне властвует не эта блистательная черная львица,
но он Конан-киммериец.
Подобные отношения были внове и для королевы Нзинги. Ее
собственный житейский опыт и весь уклад жизни в ее
королевстве приучили королеву к тому, что женщины стоят
куда выше мужчин. Трон из слоновой кости неизменно
принадлежал женщинам - до Нзинги страною правили сто
королев. И все они относились к мужчинам с крайним
презрением, используя их только как слуг или любовников и
избавляясь от них, стоило тем обессилеть или надоесть.
Нзинга относилась к мужчинам точно так же.
До того, как во дворце появился этот огромный
киммериец, она легко управлялась с мужчинами. С Конаном же
совладать было невозможно - воля его была тверда как сталь,
сам же он был рослее и сильнее ее. То, что испытывала в его
объятьях черная амазонка, сравнить с чем-либо было
невозможно - день ото дня страсть ее разгоралась со все
новой и новой силой.
Теперь она ревновала его ко всем женщинам, с которыми
его могла связывать близость. Киммериец отказывался
говорить с королевой на эту тему и только улыбался,
выслушивая ее расспросы.
- А эта белая девка, которую гханаты привели сюда
вместе с тобой? Наверное, ты и с ней спал? Она ведь такая
пышная, такая мягкая! Вряд ли ты прошел бы мимо нее! Ты
скорее на меня бы не посмотрел!
Глядя на то, как сверкают глаза и сотрясается тяжелая
грудь черной королевы, Конан мысленно согласился с тем,
что с тех пор, как ушла его первая любовь Черная Пиратша
Белит, он никогда не встречал женщины более замечательной,
чем эта. Он знал теперь и о том, что королева ревнует его к
Хабеле, - и потому он должен был вести себя крайне
осмотрительно. Если ему не удастся развеять подозрения
Нзинги, принцесса непременно пострадает. Королева ничего не
стоило уничтожить того, кто - как ей казалось - хоть как-то
мешал ей.
С этих пор Конан думал только о судьбе принцессы.
Неосторожное слово или необузданный поступок могли
привести к беде.
Когда королева вновь завела речь о принцессе, Конан
зевнул и с видимой скукой в голосе сказал:
- Хабела? Я эту девочку почти не знаю. Она из
благородных, а у благородных свои понятия о чести. Только
подойди я к ней, и ее бы уже не было.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Она бы убила себя - их к этой мысли с детства
приучают.
- Я тебе не верю. Ты, наверное, хочешь ее защитить!
Конан обнял Нзингу и повалил ее на мягкое ложе.
Развеять ее подозрения он мог только так...
Глава 14
ПОД ПЛЕТЬЮ
Прошло еще несколько дней. И затем...
Нзинга восседала на подушках в своем серале. Вот уже
два дня белая рабыня Хабела Зингарская исполняла самую
тяжелую и грязную работу. Нзинга устроила так, что все это
происходило на глазах у киммерийца.
Понимая, что королева внимательно наблюдает за ним,
Конан старался казаться безразличным, хотя то и дело его
подмывало вступиться за несчастную принцессу.
Так и не сумев добиться от киммерийца определенной
реакции, черная королева решила прибегнуть к последнему
средству, которое должно было открыть его истинные чувства.
Она объявила о том, что устраивает пир для
амазонок-офицеров - огромных, покрытых шрамами, суровых
женщин, в которых, на взгляд Конана, женственности было не
больше, чем в боевом топоре.
Во время пира зингарская девушка должна была
прислуживать и своей госпоже, и ее избраннику. Хабела
стала ходить вокруг стола, разливая вино, и тут одна из
амазонок подставила ей подножку.
Вскрикнув, девушка потеряла равновесие - несколько
гостей оказались облитыми вином. Одна из них, дородная
амазонка по имени Тута, изрыгнув проклятия, вскочила на
ноги и что было сил ударила Хабелу в лицо. Девушка упала
на земляной пол.
Глаза амазонки загорелись хищным огнем - вид лежащей
перед ней нагой белой рабыни привел ее в ярость. В
звенящей тишине она, словно пантера, метнулась к своей
жертве. Грубая мускулистая рука выхватила из ножен тонкий
бронзовый кинжал.
В комнате стояла полная тишина. Тута, лицо которой
горело жаждой крови, склонилась над рабыней и занесла над
ней смертоносный клинок.
Хабела замерла, ожидая удара. Она понимала, что
спастись она может только бегством, но на это у нее уже
не было сил - страх и беспросветность ее нынешней жизни
лишили ее самое желания жить. Она могла лишь беспомощно
наблюдать за происходящим. Миг - и клинок вонзится в ее
грудь...
Но тут амазонка застыла - кто-то железной хваткой
схватил ее за запястья и шею. Сила, с которой чудовищные
руки сжимали ее, сковала ее движенья так же, как вид клинка
сковал белую рабыню. Тихо звякнув, кинжал упал на землю.
Легко оторвал амазонку от земли, Конан швырнул ее через всю
комнату так, что та распласталась у дальней стены.
Конан прекрасно понимал, чем это может для него
закончиться, и тем не менее не мог поступить иначе - расчет
Нзинги оказался верным. Он не мог спокойно наблюдать за
тем, как убивают дочь короля Фердруго, пусть Нзинга и
рассматривала его поступок как доказательство того, что
белая рабыня была ее соперницей, и королевский гнев теперь
должен был пасть на них обоих. Он заставил себя рассмеяться.
- Вряд ли королева Гамбуру столь расточительна, чтобы
расставаться с рабами из-за нескольких капель пролитого
вина! - громко сказал киммериец, пытаясь казаться веселым.
Королева Нзинга смерила его ледяным взглядом. Взмахнув
рукой, она приказала Хабеле покинуть комнату. Напряжение
спало. Конан вернулся на прежнее место. Кувшины с вином
вновь пошли по кругу, и вскоре за столом было так же шумно,
как и прежде.
Конан надеялся на то, что все самое страшное позади. То
и дело он подливал вина в бокал, стараясь как-то отвлечься.
Но он не мог не заметить того, что время от времени
королева бросала на него взгляды, полные ненависти и
презренья.
Стоило Хабеле покинуть королевские покои, как вокруг
нее обвились черные тучи. Не успела она вскрикнуть, как рот
ее был заткнут кляпом. Тут же ей завязали глаза и накинула
на голову мешок, руки завели за спину и туго стянули
кожаными ремнями. Чьи-то крепкие мускулы оторвали ее от
земли и понесли по извилистым коридорам и крутым лестницам
в ту часть дворца, в которой она не бывала ни разу. Здесь
ей развязали руки, для того чтобы тут же связать их снова,
- на этот раз над головой, - их привязали к медному кольцу,
висевшему на тяжелой, спускающейся с потолка цепи.
Принцесса осталась одна.
Ремни туго стягивали запястья, и оттого руки ее
совершенно онемели. Тело Хабелы легонько покачивалось.
Теперь она молила бога об одном - чтобы Конан как-то узнал
о ее бедственном положении.
Конан был так же беспомощен, как и принцесса. Он лежал
на подушках возле обеденного стола. Глаза его были закрыты,
голова откинута назад. Его храп походил на рокот далекого
грома. Несмотря на то, что выпил он не так уж много, им
вдруг овладела странная усталость. Ему на ум пришла мысль о
том, что Нзинга отравила его, и с этой мыслью он забылся
таким крепким сном, что его не пробудило бы и землетрясение.
Взглянув на него, Нзинга приказала вынести его из
комнаты. Сама же она направилась к той камере, где висели
подвешенная к потолку Хабела. Чем дальше она шла, тем
сильнее разгоралась в ней пламя гнева, глаза ее сверкали
нетерпением и злорадством.
Королева сорвала мешок с головы Хабелы и вынула из ее
рта кляп. Принцесса увидела перед собой сверкающие глаза и
кровожадную улыбку королевы. Хабелы завизжала, не в силах
совладать со страхом.
Черная амазонка рассмеялась:
- Все белые так кричат, когда меня видят! Зря
стараешься - тебе это не поможет.
Нзинга сладострастно посмотрела на нежное тело своей
жертвы. На крюках, вбитых в стену, висели разнообразные
орудия пыток. Королева остановилась на плетке, вырезанной
из упругой кожи бегемота. Округлившимися от ужаса глазами
принцесса смотрела на длинную плеть, подобно змее легшей
кольцами у ног королевы. Королева вновь засмеялась:
- Губы Конана тебя не коснутся - целовать тебя будет моя
плетка. И ласкать тебя будет тоже она, а не его рука!
- Что я вам сделала? За что вы меня так мучаете?
- Прежде чем встретиться со мной, Конан любил тебя! -
зарычала Нзинга. - Никогда у меня не было такого мужчины. Но
он обнимал и тебя, и твою белую грудь он покрывал поцелуями!
В этом я уверена, и знание это не дает мне покоя... Когда
тебя не станет, вся его любовь будет принадлежать мне! Я
сделаю его королем Гамбуру - этой чести вот уже тысячу лет
не удостаивался ни один мужчина! - Нзинга расправила хлыст.
- Но ведь это неправда, - застонала Хабела. - Он никогда
даже не касался меня!
- Ты лжешь! Когда тебя поцелует плеть, ты скажешь мне
всю правду!
Нзинга взмахнула рукой, и плеть обвилась вокруг талии
Хабелы. Девушка закричала, пронзенная болью. На теле ее
остался алый рубец, из которого тут же проступила кровь.
Нзинга неспешно завела руку за спину, готовясь нанести
следующий удар. Слышно было только хриплое дыхание
принцессы.
Вновь запела плеть; истошный крик вырвался из уст
девушки, когда кожаная змея обожгла ее чресла. Нзинга
сладострастно наблюдала за тем, как корчится перед нею
белая рабыня. Она ударила еще раз; на темном ее теле
вступили капельки пота. И вновь камера огласилась истошным
криком. Королева засмеялась и облизнула свои полные губы.
- Вам бы все визжать да хныкать! Никто тебя не услышит!
А если и слышат, то вряд ли осмелятся помочь тебе! Я
усыпила Конана, он будет спать еще несколько часов. Так что
ты не надейся!
Лицо Нзинги горело дьявольской страстью. Огромная
амазонка любовалась кровавыми рубцами, покрывавшими тело
рабыни. Она вновь взмахнула плетью, желая излить всю свою
извращенную страсть, пока эта белая рабыня не испустит
последнего вздоха.
Хабела не могла и вообразить, что тело ее способно
вынести такие пытки. Привыкшая к роскоши и праздности
принцесса никогда еще не испытывали настоящей боли. Не
только боль, но и стыд мучил ее. Единственная дочь гордого
старого короля, она привыкла слушать только себя и ни перед
кем не склоняла головы. Подобно тому как плоть ее терзалась
ударами хлыста, душа ее страдала от унижения.
Зингарская знать обычно держала черных рабов,
привезенных с юга работорговцами Стигии и Шема; Хабела
знала, что и наказывают так же сурово и зачастую так же
несправедливо. Но никогда ей в голову не приходило, что
когда-нибудь господа могут поменяться с рабами местами, -
эта черная женщина обращалась с ней так, словно принцесса
была последней рабыней на какой-нибудь зингарской плантации.
Удар следовал за ударом. Кровавый морок встал перед
глазами Хабелы, и тут вдруг она увидела какой-то сверкающий
предмет, что лежал на маленьком стульчике, стоявшем у стены.
Это была золотая корона, инкрустированная тысячами каменьев,
походившая на свернувшуюся кольцами змею. Ну конечно!
Перед ней была Корона Кобры, которую Конан нашел в черном
храме, стоявшем посередь Безымянного Острова. Она попыталась
сосредоточиться на Короне и ем облегчить страдания...
Она вспомнила о том, что Корона была похищена ук Конана
в Кулало. Но когда же это было? Ей казалось, что с той поры
прошли годы. Непонятно только, как Корона оказалась здесь.
Работорговцы, пленившие ее и Конана, должны были забрать ее
у вора.
Нзинга прервала экзекуцию, для того чтобы немного
передохнуть и выпить вина. Не прошло и минуты, как она
снова взялась за плеть. Хабела приготовилась к новому удару
и широко открыла глаза. И тут она увидела нечто в высшей
степени странное.
За полунагой Нзингой возникло какое-то свечение. Оно
походило на блуждающие огоньки, что порой загораются на
пустынных, населенных духами болотах.
Светящееся пятно увеличивалось в размерах и горело все
ярче. Через несколько секунд оно приняло форму веретена
высотою в человеческий рост.
От изумления Хабела открыла рот. Нзинга, заметив, что
рабыня изумленно уставилась на что-то, находящееся у нее за
спиной, резко развернулась. В тот же миг веретено вспыхнуло
изумрудным пламенем и исчезло. На его месте стоял человек.
Человек этот был высок и статен; лицо его было смуглым и
походило на бронзовую маску. Над орлиным носом поблескивали
живые темные глаза. Похоже, что недавно он был обрит наголо,
из-под коротких черных волос виднелась кожа. Человек был
одет в простую белую мантию, сшитую из полотна, что
оставляла открытыми его мускулистые руки.
Тот-Амон выглядел куда старше, чем в ту пору, когда
Зароно и Менкара появились его дворце. Смуглый лоб его
был покрыт капельками пота - магическая процедура,
позволившая ему перенестись из Оазиса Хаджар в Гамбуру,
отличалась особой сложностью, она была доступна лишь
избранным членам братства магов. Ментальное усилие,
необходимое для такого переноса, требовало полной отдачи
всех сил даже от такого великого мага, каким был Тот-Амон.
Нзингу поразило то, что незнакомец, принадлежавший к
презренному племени мужчин, появился в камере пыток без
объявления. Подобная наглость потрясла Нзингу, и она тут же
решила казнить непрошеного гостя. Замахнувшись на него
плетью, она собралась звать стражу.
Стигиец наблюдал за ней с загадочной улыбкой на устах.
Стоило плети взмыть в воздух, как он простер руку в
направлении королевы. Яркие изумрудные лучи вырвались из
его пальцев, залив своим сиянием черное тело Нзинги
Гамбурской.
Королева пронзительно закричала, скорчилась, словно от
удара, и повалилась на земляной пол. Лучи тут же поблекли и
исчезли.
Хабела сделала вид, что падает в обморок, - голова ее
упала на грудь, и густые черные волосы прикрыли ее лицо.
Тот-Амон даже не посмотрел на нее. Он решил, что видит
перед собой обычную белую рабыню, которую хозяйка решила
наказать за некую провинность, и потому счел излишним
интересоваться ею. Он никогда не видел Хабелу во плоти, и
потому узнать ее ему было трудно - знал бы он, что пере ним
находится та самая принцесса, за которой Менкара и Зароно
охотились по всему Черному Берегу! Маги совершают ошибки
ничуть не реже, чем самые обычные люди.
Когда Тот-Амон послал свою "Ка" в мир акаши, Конан и
Хабела были еще в Кулало, а Бвату еще не похитили Корону
Кобры. Будущее же представлялось достаточно неясным, ибо
вариантов развития событий было слишком много даже для его,
Тот-Амона, пытливого ума.
После того как его добровольные слуги отправились на
поиски принцессы, Тот-Амон решил еще раз взглянуть в
магический кристалл. Ему необходимо было знать точное
местонахождение Короны Кобры еще до начала магического
действа, которое позволило бы ему перенестись в
пространстве. Поскольку в конечной точке он мог пробыть
достаточно недолго, он хотел оказаться как можно ближе к
столь вожделенной им Кобре.
В то же самое время Бвату выкрал Корону и был убит
работорговцами. Зуру спрятал Корону и вместе с ней появился
в Гамбуру, где королева Нзинга отвалила ему за нее столько
квиллов, что их хватило бы ему до скончания лет. Так - к
собственному изумлению - Тот-Амон обнаружил, что Корона
находится не в Кулало, но в Гамбуру.
Все это время он не вспоминал ни о Конане, ни о Хабеле.
Он нисколько не сомневался в том, что принцесса находится в
Кулало и поныне и что Зароно и Менкара легко найдут ее.
Прочем, как бы то ни было, чары, перенесшие его в Гамбуру,
не позволяли ему прихватить с собой еще одно одушевленное
существо.
Что касается Конана, то маг и вовсе не принимал его
всерьез - киммериец представлялся ему чем-то вроде
назойливого москита. Окажись Конан на его пути, Тот-Амон
раздавил бы его, словно насекомое, заниматься же его
поисками сознательно магу и в голову не проходило. В его
игре были куда большие ставки, чем жизнь какого-то пирата.
Сосредоточь Тот-Амон свое внимание на Хабеле, он тут же
признал бы ее в белой рабыне. Но сейчас он думал только о
Короне Кобры. Лицо его озарилось радостью, когда он узрел
вожделенный предмет на стульчике. Перешагнув через
бесчувственное тело королевы амазонок, маг приблизился к
Короне. Осторожно взяв ее в руки, он поднес к лицу и стал
рассматривать, любуясь тем, как играет на границах
бесчисленных кристаллов свет факела, нежно ощупывая плавно
переходящие одно в другое змеиные кольца.
- Ну наконец! - с облегчением выдохнул маг, в глазах его
заплясали алчные огоньки. - Теперь весь мир будет у моих
ног! Священный завет великого Сета будет единственным
законом этого мира!
Зловеще улыбнувшись, Тот-Амон произнес тайное слово и
сделал странный жест. Ярко вспыхнул изумрудный огонь, и
маг тут же исчез. Свет померк, сменившись едва заметным
призрачным свеченьем, но вскоре погасло и оно.
На земляном полу возле ног Хабелы лежало бездыханное
тело черной королевы. Принцесса потихоньку приходила в
себя. Оказалось, что она может стоять на цыпочках, при
этом боль в запястьях стихала. Ремни были затянуты туго,
но покрывшиеся обильным потом запястья теперь могли
скользить в них. Хабела попыталась высвободить сначала одну
руку, затем - другую, но у нее ничего не получалось. Прошло
бесконечно много времени, прежде чем рука выскользнула из
пут; освободить вторую руку было уже несложно.
Обессилевшая Хабела повалилась на пол. Руки ее так
затекли, что она не могла пошевелить пальцами. Однако вскоре
она почувствовала, как в руки ее вонзились тысячи
раскаленных игл. Принцесса стала постанывать от боли, но
тут же заставила себя замолчать - ее стоны могли разбудить
черную королеву.
Вскоре руки стали слушаться ее. Хабелы встала и
посмотрела на простершееся у ее ног тело Нзинги. Грудь
королев то вздымалась, то опадала - казалось, что она спит.
Хабела подошла к стене, возле которой стоял кувшин с
вином, поставленный сюда Нзингой. Она стала жадно пить
сладковатую прохладную жидкость, и каждый глоток придавал
ей сил.
Она вновь посмотрела на бесчувственное тело королевы,
ища глазами кинжал. Ничего не хотелось ей так сильно, как
вонзить клинок в ту роскошную грудь. Принцесса дрожала от
ненависти: чувство ее было так сильно, что казалось, одно
оно способно лишить жизни это чудовище.
Но тут Хабела задумалась. Во-первых, она не знала,
насколько крепок сон Нзинги. Если она попытается достать
кинжал из ножен, сильная и ловкая Нзинга, проснувшись,
заколет этим кинжалом ее, принцессу, или же призовет на
помощь стражниц. Но даже если Нзинга и не проснется,
принцесса сможет нанести ей только один удар, если же он не
будет смертельным, на крик своей королевы сюда сбегутся
амазонки.
Удерживало ее от убийства не только это. Рыцарский
кодекс Зингары, который она впитала с молоком матери,
запрещал убивать спящего неприятеля. Разумеется, зингарцы
нарушали свой кодекс чести не реже, чем выходцы из других
народов, но Хабела тем не менее старалась всегда следовать
ему, тем более что она принадлежала к королевскому роду.
Если бы попытка убить королеву не была связана с опасностью
для ее собственной жизни, принцесса могла бы поддаться
чувству и преступить закон, но вот сейчас...
Быстрыми шагами принцесса подошла к шторе, скрывавшей
выход из камеры. Собравшись с духом, она ступила в
обступавшую ее со всех сторон тьму.
Факелы, освещавшие камеру, догорали. Их красноватый свет
освещал пустое кольцо, подвешенное к потолку, окровавленный
хлыст и раскинувшееся на полу грузное черное тело.
Глава 15
ЧЕРНЫЙ ЛАБИРИНТ
Стоило Хабеле покинуть камеру пыток, как она в
растерянности остановилась. В этой части дворца она никогда
не бывала и потому не имела ни малейшего представления,
куда ей следует двигаться, - менее всего она хотела вновь
оказаться в руках королевы.
Глядя на пустой, вымощенный камнем коридор, принцесса
решила, что она, скорее всего, оказалась в подземном
лабиринте, который, по слухам, находился прямо под дворцом
королевы амазонок. По всей видимости, вход в эту часть
замка усиленно охранялся, и потому принцесса в любую минуту
могла наткнутся на стражниц. Выбрав путь, который вроде бы
вел вверх, она зашагала по нему скорым шагом.
В подземелье было тихо: где-то далеко капала вода,
время от времени под ногами раздавался едва слышный шорох -
это разбегались мыши. Кое-где на стенах были развешены
бронзовые светильники, наполнявшие коридор мерцающим
желтоватым светом. Светильники эти находились так далеко
друг от друга, что подолгу приходилось идти едва ли не в
полной темноте. На этих темных переходах принцессу то и
дело встречали красные бусинки мышиных глаз, удивленно
взиравших на нее.
В этой зловещей тишине и темени принцесса казалась себе
белесым привидением; ей было страшно - нервы ее были
напряжены до предела. Хабеле казалось, что незримые глаза
постоянно следят за нею; как она ни старалась, это
неприятное ощущение не покидало ее ни на минуту.
Коридор то искривлялся, то раздваивался, то резко уходил
в сторону. Какое-то время принцесса пыталась осознано
выбирать тот или иной путь, но вскоре она поняла, что уже
давно бредет наугад. Разумеется, назад она пока могла
вернуться, но встретиться с Нзингой вновь было превыше ее
сил. Оставалось одно - идти вперед наудачу, моля Митру о
том, чтобы он вывел ее под открытое небо.
Проплутав какое-то время, Хабела вышла к подземным
застенкам. По обеим сторонам прохода виднелись медные
решетки, за которыми можно было разглядеть пленников.
Некоторые из них рыдали, некоторые постанывали, но по
большей части они не издавали ни звука.
Девушка заглянула в несколько камер. Увиденное
подействовало на нее так сильно, что дальше она шла, глядя
в землю, и старалась не смотреть по сторонам. Иные пленники
исхудали настолько, что стали походить на живые скелеты.
Иные смотрели на нее горящими безумными глазами. Грязные
их тела были покрыты бесчисленными язвами. Тела умерших
обгладывали крысы, жившие здесь во множестве.
Свернув за угол, Хабела замерла от изумления - она
стояла перед камерой, в которую был заключен
Конан-киммериец. Тело его лежало на ворохе сена. "Одно из
двух, - подумала Хабела, - либо я сходу с ума, либо это
действительно он, пират-великан".
Да, это действительно был киммериец. Он лежал так тихо,
что казался мертвым. Однако, присмотревшись, принцесса
увидела, как вздымается его грудь. Похоже, Конан находится
в глубоком забытьи.
Хабела тихо позвала его по имени, но в ответ услышала
только храп. Она дернула на себя решетчатую дверь - та
была заперта.
Что же ей теперь делать? В любой момент сюда могут
нагрянуть стражницы Нзинги, которые тут же заметят ее.
Хабела вспомнила, как этот отважный пират спас ее там, на
Безымянном острове, и решила попытать счастья еще раз.
Она вновь назвала его по имени. И тут взгляд ее упал на
глиняный кувшин, стоявший у стены. В кувшине была вода,
предназначавшаяся, судя по всему, для заключенных.
Хабела приподняла кувшин и подтащила его к камере
киммерийца. К счастью, Конан лежал так, что голова его
находилась прямо возле решетки.
Зингарская принцесса могла вылить содержимое кувшина
прямо на лицо спящего киммерийца, что она не замедлила
сделать. Конан стал кашлять и, наконец, чертыхнулся. Он
застонал и сел, глядя по сторонам ничего не понимающим
взглядом.
- Клянусь ледяными адами Имира, - начал было он, но тут
заметил бледное испуганное лицо нагой зингарской принцессы.
Конан тут же пришел в себя. - Ты? во имя Крома, скажи мне,
- что происходит? - Изумленно посмотрев по сторонам, Конан
продолжил: - Как это меня угораздило попасть в этот ад? Где
мы? Что происходит? Моя голова раскалывается так, словно
все демоны Преисподней пинают ее ногами...
Девушка кратко поведала киммерийцу о всех ее
злоключениях. Конан внимательно слушал ее, потирая рукой
подбородок и недовольно щурясь.
- Стало быть, Нзинга отравила меня? Как же я об этом не
подумал, разрази гром ее черное ревнивое сердце. Она хотела,
чтобы я спал все то время, пока она будет разбираться с
тобой. Видно, она решила, что королевские покои меня вряд
ли смогут удержать, - подземелье, оно как-то надежней... -
Киммериец ткнул пальцем в сено, на котором он только что
лежал, и засмеялся: - по здешним меркам это роскошь.
Похоже, Нзинга решила так: с тобой она расправится, ну а я
останусь с ней в прежней роли, - отсюда и эта трогательная
забота.
- Что же нам теперь делать, капитан Конан? - спросила
принцесса, едва не плача. Запас ее храбрости уже подходил к
концу.
- Что делать? - Конан что-то проворчал себе под нос и
сплюнул. - Пора мне отсюда выходить. Отойди-ка от двери.
- Что ты говоришь? У меня ведь нет ключа!
- К черту ключи! - проревел киммериец, схватившись
своими ручищами за один из прутьев решетки. - Эти прутья
сделаны из мягкого металла, да и лет им немало. За то
время, что они здесь простояли, они прогнили наполовину.
Так что ключи мне ни к чему. Отойди от решетки!
Уперевшись ногой в решетку, Конан напрягся и потянул на
себя прут, изъеденный временем. Страшная сила, дремавшая до
времени в его плечах, спине и руках, наконец нашла себе
применение. Дыхание его стало хриплым; лицо потемнело.
Капельки пота выступившие у него на лбу, засверкали в свете
факелов. Мускулы киммерийца казались отлитыми из бронзы.
Хабела глубоко вздохнула и прикусила губу.
Прут со скрипом вышел из паза дверной рамы и изогнулся.
Киммериец потянул его на себя с удвоенной силой, и тут же
со страшным треском прут лопнул - звук этот походил на
щелчок огромного кнута.
Конан швырнул его в ворох сена и, прислонившись к
стене, перевел дух. Он протиснулся боком через
образовавшийся пролом и оказался в тюремном коридоре.
Хабела смотрела на него широко раскрытыми глазами.
- Ну и силища у тебя! - едва выговорила она.
Конан принялся массировать руки.
- К счастью, такое мне не каждый день приходится
делать, - сказал он с усмешкой. Посмотрев в глубь коридора,
киммериец недоуменно спросил: - и куда же нам теперь идти?
Где здесь выход? Слушай, а кто это тебя так отхлестал?
Неужели Нзинга?
Хабела кивнула и стала рассказывать о том, что произошло
после того, как она вышли из гостиной. Глаза Конана
наполнились блеском.
- Странная история, - сказал он, - и самое странное в
ней - появление стигийского мага; в том, что это был именно
маг, я нисколько не сомневаюсь. Колдунов этих мне
доводилось встречать и прежде. Хотелось бы знать, кто же
именно завладел Короной Кобры. Ты уверена, что это был не
Менкара? Тот монах, что таскался повсюду вместе с Зароно?
Хабела покачала головой.
- Нет. Пока я была на "Петреле", я видела его не раз.
Менкара невысок и худ, говорит же он словно нехотя. Этот же
человек выглядел совсем иначе, хотя, похоже, они оба
принадлежат к одному народу, - он был высок и статен, в
облике же его чувствовалось что-то очень властное.
Конан делал вид, что внимательно слушает принцессу, сам
же в это время разглядывал коридор. Он чувствовал, что
медлить больше нельзя. Если им и суждено покинуть город
амазонок, то сделать это они могут только сейчас, когда
королева Нзинга лишена чувств. Сколь долгим будет ее сон,
вызванный чарами стигийца, киммериец не знал.
Извилистый ход вел вниз. Конан снял со стены тяжелый
факел и довольно ухмыльнулся - теперь у него было хоть
какое-то оружие. Факел представлял собой здоровенную
дубину, к верхнему концу которой был прикреплен кусок
промасленной тряпки. Желтоватое пламя нещадно чадило.
Кстати говоря, следить за состоянием факелов и вовремя
менять на них тряпки было обязанностью Хабелы.
Тоннель неожиданно пошел в сторону. Конан и принцесса
повернули за угол и - оказались лицом к лицу с отрядом
стражниц. Воительницы эти были одна другой больше, на
скуластых некрасивых их лицах поблескивали узенькие глазки.
Они были одеты в кожаные юбки и нагрудники, на которых
были закреплены бронзовые пластины. В руках амазонки
держали копья и короткие бронзовые мечи.
- Поймать их! - раздался хриплый голос Нзинги, стоявшей
за спинами амазонок. Красивое лицо королевы исказилось
гримасой гнева. Конан холодно улыбнулся - он должен был
сражаться, иного выхода у него попросту не было.
Конан был выходцем из Киммерии и потому считался
варваром. Южане казались ему изнеженными и ненадежными. Но
у него, варвара, были свои понятия о чести, и потому менее
всего ему хотелось сражаться с женщинами, не говоря уже о
том, чтобы убивать их. Теперь он должен был забыть об этом.
Не дожидаясь атаки амазонок, он метнулся вперед,
размахивая горящим факелом. В одно мгновение он уложил
двух стражниц, проломив им черепа. Огромная амазонка
зарычала и хотела было нанести ему удар мечом, но он ткнул
ей в лицо факелом. Волосы ее вспыхнули, и она, завизжав,
стала кататься по полу. Он выхватил ассегай из рук
воительницы, метившей ему в живот, и отшвырнул его к стене.
Стремительный, словно пантера, он вновь занес факел над
головой, но тут же замер.
Проскользнув мимо сражающихся, Нзинга подбежала к
принцессе и, схватив ее своей огромной черной ручищей,
приставила ей к горлу остро заточенный кинжал.
- Брось факел, белый пес, или твоя сучка захлебнется
собственной кровью! - ледяным голосом приказала королева.
Конан ругнулся, поняв, что Нзинга вновь провела его.
Факел упал на каменные плиты.
Амазонки тут же окружили киммерийца. Толстой веревкой
они связали ему руки так, что Конан не мог и пошевелить
ими. Похоже, лить из металла кандалы в стране амазонок еще
не умели, решетки же, виденные Конаном в подземелье, скорее
всего поставлены прежними обитателями города.
- Дело сделано, королева, - пробасила огромная
стражница. - Почему бы его прямо здесь и не заколоть?
Нзинга оценивающе посмотрела на сверкающий потом торс
Конана.
- Нет, - наконец сказала она. - Этому предателю
уготована иная судьба. Тот, кто пренебрег моей любовью, не
сможет устоять перед моей ненавистью. Отведите их в загон
для рабов, там они пробудут до рассвета. Утром мы отдадим
их деревьям куламту!
Конану показалось, что, услышав это непонятное слово,
амазонки вздрогнули. Он никак не мог взять в толк - чем же
могут быть страшны деревья?
Глава 16
АЛЧНОЕ ДЕРЕВО
Конан, прищурившись, посмотрел на солнце, поднимавшееся
за далеким лесом. Он стал с интересом осматриваться вокруг.
Его и зингарскую принцессу привели на центральную
площадь Гамбуру. С одной стороны площади возвышался древний
дворец, у ворот которого стояли две источенные времен
загадочные скульптуры. Конан лежал в широкой яме,
находившейся в самом центре площади. Дно ямы было песчаным.
Оказавшись в Гамбуру, Конан тут же подметил сходство этой
ямы с ареной, виденной им в аргосской Мессантии. Правда,
там, в Мессантии, арены была оснащена воротами, через
которые на нее выходили гладиаторы и дикие звери, здесь же
никаких ворот не было.
Странным казалось и то, что в самом центре арены растут
деревья. По всей видимости, это и были куламту, о которых
говорила Нзинга. Внимательно посмотрев на ближайшее дерево,
киммериец понял, что ничего подобного он в своей жизни еще
не видел, хотя дерево это отдаленно напоминало банан. Ствол
его был губчатый и казался мягким; он походил на колонну,
заканчивавшуюся на вершине круглой сырой дырой,
напоминавшей рот. Под этой дырой располагались кругом
огромные, в рост человека, листья - длинные, широкие и
толстые. Наружная поверхность листьев была покрыта толстым,
в палец толщиной, волосом.
Каменные трибуны медленно заполнялись празднично
одетыми амазонками - их бедра были прикрыты леопардовыми
украшениями, на головах покачивались перья, шеи были
украшены пестрыми варварскими ожерельями. Среди пришедших
было много знатных персон, знакомых Конану по пирам,
устраивавшимися Нзингой.
Конан решил испытать свои путы на прочность. Мышцы на
его руках вздулись от напряжения. Веревки ему не
поддавались, хотя и были сплетены из растительных волокон.
Связаны были и его лодыжки. Ну и дела, - подумал киммериец,
- в свое время ему доводилось рвать цепи, а тут он не может
справиться с какой-то жалкой веревкой! Связавшие его
стражницы, похоже, хорошо знали свое дело.
Трибуны заполнились. По команде Нзинги, сидевшей в
окружении вельмож, стражницы подтащили тела Конана и Хабелы
поближе к деревьям. Амазонки поспешно отступили назад,
оставив беспомощных людей на песке.
Сидевшие на трибунах амазонки чему-то радовались,
весело визжали, то и дело показывали пальцами на что-то
находящееся над головами пленников.
Хабела завопила. В тот же миг Конан почувствовал, как
нечто коснулось его ноги.
- Кром!
Один из гигантских листьев дерева куламту пригнулся к
земле и теперь медленно обвивался вокруг его лодыжки.
Хабелы завопила вновь - вокруг ее тела обвивались листы
другого дерева.
Конан сжал зубы. Эта часть Куша была неизвестна ему.
Правда, в ту пору, когда он и Белит пиратствовали на
Черном Берегу, он не раз слышал о страшных
деревьях-людоедах, которые растут в глубине континента.
Киммериец относился к этим рассказам как к нелепым
россказням, порожденным варварскими суевериями.
Конан побледнел - теперь ему было понятно, почему
вокруг деревьев разбросаны человеческие кости. Ворсистые
огромные листья обовьются вокруг его тела, поднимут его
вверх и сбросят его в смрадную дыру. Это дьявольское
дерево проглотит его целиком. Едкие соки, выделяемые
волокнами ствола, растворят его плоть, костяк же дерево
изрыгнет назад.
Теперь вокруг него обвивалось уже три листа; киммериец
попытался откатиться в сторону, но не тут-то было - листья
крепко держали его. Они стали поднимать его вверх. Каждое
прикосновение ворсинок отзывалось в его теле жгучей болью -
листья жалили его, словно шершни. Отвращение и ужас,
овладевшие Конаном, придали ему сил.
Трибуны неиствовали. И тут Конан услышал слабый звук -
это лопнуло одно из волокон веревки. Тут же лопнуло еще
несколько волокон.
Конан сообразил, что едкую жидкость выделяет не только
ствол, - она питала собой и листья. Конан напрягся изо всех
сил и вскоре смог высвободить руку. Отодрав лист от лица,
он принялся рвать волокна, стягивавшие его вторую руку, и
вскоре уже лежал на песке. Тело его было покрыто зудящими
красными пятнами.
На трибунах раздался вой, из чего Конан заключил, что
подобного прежде не случалось. Судя по всему, обычно
амазонки приносили в жертву своим деревьям-людоедам людей,
измученных пытками и длительным заключением в подземных
застенках. Такие великаны, как он, деревьям были явно не по
зубам. Отодрав последний, цеплявшийся за него лист, Конан
решил воздать амазонкам сполна.
Хабела, спеленатая, словно мумия, толстыми листьями,
была уже над стволом. Подпрыгнув, Конан схватился за
листья, тащившие ее вверх. Его веса листья уже не
выдержали. Часть листьев оторвалась от ствола, другие
разорвались пополам, выпустив из своих хищных объятий
несчастную принцессу. Конан вновь стоял на горячем песке,
держа девушку в руках. Он тут же сорвал с ее тела обрывки
листьев, корчившихся, словно от боли. Все тело принцессы
было усеяно такими же, как у него, красными пятнами. Конан
легко разорвал связывавшие принцессу путы, что были
наполовину разъедены соком куламту.
Амазонки заволновались. Несколько стражниц спрыгнули на
арену и понеслись к белым пленникам. Сорвав остатки зеленой
пленки с лица Хабелы, Конан приготовился ко встрече с
этими врагами рода человеческого.
Амазонки, однако, не спешили приближаться к нему.
Остановившись в нескольких метрах от киммерийца, они
принялись всячески угрожать ему, потрясая при этом своим
оружием. Неожиданно Конан понял, что они боятся не нагого
безоружного человека, но деревьев, стоящих у него за
спиной. Похоже, эти адские прожорливые деревья
представлялись амазонкам всесильными, как боги. И тут ему в
голову пришла замечательная идея.
Повернувшись назад, он уперся плечом в дерево, только
что собиравшееся полакомиться им. Дерево корчилось и
раскачивало своей изуродованной кроной, совершенно забыв о
Конане. Пористый его ствол казался достаточно хрупким.
Надавив на ствол, Конан услышал слабый скрип и
почувствовал, что дерево подается вперед. Собравшись с
силами, он приложился к стволу еще раз, и дерево, неожиданно
для него, упало наземь - в песке оно удерживалось лишь
несколькими белыми усиками, служившими этому
дереву-каннибалу корнями.
На трибунах раздавались крики, полные негодования.
Конан взял ствол так, словно тот был тараном. В длину он
имел футов десять, в толщину - не меньше фута. Несмотря на
внушительные размеры, ствол был на удивление легким.
С бревном наперевес Конан пошел в атаку. Амазонки стали
с визгом разбегаться. Киммериец довольно усмехнулся.
Стражницы ужасно боялись своего священного дерева и
старались держаться от него подальше. Взмахнув бревном,
Конан уложил сразу двух амазонок. Остальные побежали к
трибунам.
На пленников тут же посыпался целый дождь дротиков.
Одно из копий вонзилось в бревно рядом с его рукой.
Несколько изогнутых метательных ножей просвистели у него
над головой.
- Хабела! - приказал Конан, - хватай копье и иди за
мной!
Они устремились к трибунам - Конан впереди, принцесса
за ним. Стоило киммерийцу взмахнуть исходящим едким соком
бревном, как кольцо амазонок распалось. Выскочив из ямы,
пленники побежали к улочке, ведущей к Западным Воротам.
Конан полагал, что по крайней мере половина воинства
Гамбуру набросится на беглецов, стоит только им выйти из
ямы. Но происходило что-то совсем иное. В воздухе мелькали
огненные стрелы, крыши многих домов уже были объяты
племенем. На площади в лужах крови лежало с дюжину трупов
амазонок, пронзенных копьями. Воздух оглашался неистовыми
грозными криками. На город амазонок кто-то напал.
Он увидел, как на площади появилось целое воинство
чернокожих мужчин. Двигаясь стройными рядами, они разили
направо и налево мечущихся амазонок.
Среди лучников Конан заметил своего старого приятеля
Юму и выкрикнул его имя. Увидев его, Юма заулыбался и
что-то скомандовал своим воинам. Ряд воинов расступился,
пропустив зингарскую принцессу и Конана, и тут же сомкнулся
вновь. Конан отбросил бревно в сторону. Тут же отряд стал
отступать к улочке, ведшей к воротам.
Конан захохотал и дружески огрел Юму.
- А я-то думаю, кто это еще на мою голову свалился!
Ничего не скажешь - ты поспел вовремя!
Юма засмеялся и выдернул стрелу, пущенную амазонкой, из
своего щита, обтянутого кожей носорога.
- Думаю, ты и без меня смог бы с ними справиться!
Пока отряд пробивался к Западным воротам, Юма рассказал
о том, как его людям в конце концов удалось найти след
работорговцев, что вел в Гамбуру. Тогда же, собрав всех
своих воинов, Юма и пошел в поход на столицу амазонок.
- Я боялся, что тебя уже нет в живых, - закончил свой
рассказ черный царь. - Я совсем забыл о том, что подобные
приключения для тебя стали делом привычным и побороть всех
амазонок разом тебе ничего не стоит.
Приблизившись к воротам, Конан заметил голубоглазого
рыжебородого Сигурда, возглавлявшего отряд пиратов,
прикрывавших черных воинов с тыла. Северяне
поприветствовали друг друга криками - для разговоров время
еще не настало.
Выйдя из ворот города, которым правила Нзинга, Конан с
облегчением вздохнул. Да, королева была женщиной
незаурядной и страстной, но роль любовника монаршей особы
явно не устраивала Конана. К тому же она могла и устать от
его объятий - и тогда его кости белели бы рядом с костями
его предшественников.
- Теперь я понял, что значит стрелять по-турански, -
сказал Конан, обратившись к Юме. Амазонки вышли было из
ворот, но люди Юмы сомкнули свои ряды и осыпали их таким
градом стрел, что те тут же скрылись за стенами города.
Вскоре отряд въехал под полог леса. Лишь теперь Конан и
Сигурд смогли обнять друг друга. Взглянув на Хабелу, Сигурд
встал перед ней на колено.
- Принцесса, - сказал он изумленно, - клянусь грудью
Иштар и огненным брюхом Молоха, - вам надо что-нибудь одеть
на себя! Что о вас подумает ваш батюшка? возьмите хотя бы
это!
Ванир снял с себя рубаху и накинул ее на плечи
принцессе. Та надела ее, высоко закатав рукава. Сигурд был
рослым малым, рубаха его доходила Хабеле до колен.
- Благодарю вас, Сигурд! - ответствовала принцесса. -
Вы конечно же правы. Я столько времени провела среди нагих
людей, что даже привыкла к собственной наготе.
- Ну и куда теперь, Конан? - спросил Сигурд. - Не знаю,
как ты, но я-то этими самыми джунглями сыт по горло. Если
тебя не съедят заживо москиты и пиявки, то, что от тебя
останется, с удовольствием доедят львы.
- Мы возвращаемся в Кулало, - ответил Конан, - и сразу
же отправляемся на борт "Вастреля". Если наши люди уплыли,
не дожидаясь нас, я все равно разыщу их и спущу с них
шкуру!
- Но ведь сначала нам нужно отпраздновать победу! -
возмутился Юма. - Теперь, когда мои люди превзошли амазонок
Гамбуру, они полны решимости сразиться с ними снова и
захватить все их земли! Самое время пить вино...
Конан покачал головой.
- Благодарю тебя, но боюсь, дружище, у нас нет на это
времени. Нам пора возвращаться в Зингару. Против отца
принцессы Хабелы короля Фердруго готовится какой-то заговор
- и потому, чем быстрее мы окажемся в Кордаве, тем лучше.
Похоже, в заговоре этом участвует добрая половина
стигийских магов, так что праздновать победу еще рано.
Сначала нам надо победить.
Глава 17
ГИБЕЛЬ "ВАСТРЕЛЯ"
Путь из Гамбуру в столицу царя Юмы Кулало и далее, к
устью реки Зикамба, в котором и был оставлен "Вастрель",
занял на один день. Хабелы слишком ослабла для того, чтобы
идти пешком. Черные воины соорудили для нее бамбуковые
носилки, и потому путешествие для нее было
необременительным.
Что касается Конана, то несколько часов отдыха,
полбурдюка бананового вина и гигантский кусок жареного мяса
восстановили его силы сполна. Как и прежде, Конан был куда
сильнее и выносливее всех тех, с кем ему доводилось
встречаться. Особой гордости от этого он не испытывал,
считая это качество то ли доставшимся ему от предков, то ли
ниспосланным ему богами, - и в том и в другом случае он был
здесь ни при чем.
Солнце уже заходило, когда они вышли на поросший
пальмами берег Зикамбы. К тому времени, когда они достигли
ее устья, на небосклоне уже появилась луна. В дельте реки
вода была грязной - морские волны поднимали с речного дна
тучи ила. Пираты вышли к морю и - замерли, потрясенные
увиденным.
Сигурд ахнул и разразился градом проклятий. Конан
молчал, однако лицо его тут же потемнело от гнева.
"Вастрель" лежал на мелководье, на палубах его играли
волны. Вместо мачт торчали головешки, огонь изрядно
подпортил и палубу. На берегу, у края леса, виднелось в
десяток холмиков земли, которая не успела даже просохнуть.
Все это говорило о том, что недавно здесь произошел
бой, в котором "Вастрель" потерпел поражение.
Звук шагов отряда Конана и Юмы пробудил караульных.
Послышались крики и топот. Вспыхнувшие факелы осветили
небольшой отряд матросов, державших свои сабли наголо. Конан
приказал своим спутникам стоять на месте, сам же поспешил
вперед.
Это были его люди, но выглядели они так жалко, что их
трудно было узнать. У большинства руки и ноги были
перебинтованы, некоторые опирались на костыли. Его помощник
Зельтран поспешил вперед. Он держал саблю в левой руке,
правая рука была перевязана.
- Капитан! - воскликнул он. - А мы уж и не чаяли вас
видеть! Джунгли вас словно заглотили!
- Как видишь, Зельтран, я жив, - спокойно ответил
Конан. - Но скажи мне - что здесь произошло? Я понимаю,
что на вас напали, но кто мог это сделать?
Зельтран печально кивнул. Только теперь Конан заметил,
как осунулось лицо помощника.
- Это сделал грязный пес Зароно! - заговорил Зельтран
хриплым голосом. - Три дня тому назад "Петрель" застал нас
врасплох...
- Врасплох? - зарычал Конан. - Что это означает? Вы что
- не выставили дозорных?
Зельтран чертыхнулся.
- Как же не выставили... Даже если бы все мы стояли в
дозоре, ни один из нас не смог бы заметить его! Нас окутал
такой туманища, какого я отродясь не видел! Смотреть сквозь
него - все равно что смотреть сквозь каменную стену!
- Что верно, то верно, капитан! - поддержал помощника
матрос. - Капитан Конан, тут без волшебства не обошлось! Это
все магия, провались я на этом самом месте!
- И вы хотите сказать, что "Петрель" смог подойти к вам
в таком тумане?! - повысил голос Конан.
Зельтран кивнул.
- Да, сэр. Именно так все и произошло. Сначала мы
услышали скрип оттого, что наши галеоны сошлись бортами, и
в тот же миг головорезы Зароно появились на нашей палубе.
Мы сражались - боги тому свидетели, - вы и сами видите наши
раны; но неприятель превосходил нас числом, к тому же
появление его было для нас совершенно неожиданностью. В
конце концов они оттеснили нас за борт. Я пытался прикрыть
своих ребят.
- Послушайте, капитан, - вмешался в разговор матрос, -
клянусь вам, он сражался за троих!
- Но тут что-то случилось с моей головой, - продолжал
Зельтран. - Когда я пришел в себя, я уже был привязан к
мачте, а вокруг скалили зубы эти псы. Потом появился сам
Черный Зароно - кружевна рубашка и все такое прочее, - ну а
рядом с ним был жрец Менкара - змея змеей.
"Так-так, дружище, - обратился ко мне Зароно, - а где же
твой хозяин, этот увалень Конан?"
"Он ушел на берег", - ответил я ему.
Зароно дал мне пощечину и сказал: "Я и сам это вижу,
скотина. Куда именно он пошел?"
"Понятия не имею, сэр, - отвечал я ему, понимая, что
бесить его не стоит. - Где-то там живут его друзья - к ним
он и пошел".
"А была ли с ним эта зингарская девка?" - спросил
Зароно.
"Кажется, она ушла вместе с ним", - ответил я.
"Ну а теперь говори - в какую сторону они пошли? Говори
же, ну!" - настаивал на своем Зароно.
Я сделал вид, что не имею ни малейшего понятия о том, где
живет царь Юма, и тогда они стали жечь мою правую руку
раскаленными угольями. Я как-нибудь покажу вам эти раны,
капитан, - пусть только они немножко подзаживут. Тогда Зароно
и стигийский жрец отошли в сторону и стали о чем-то
шептаться. Жрец вытащил на палубу какую-то странную
штуковину, сел перед ней и стал что-то такое бормотать, пока
от этой само штуковины не пошел свет. Он сказал Зароно; "Я
вижу, как черные воины несут ее на носилках по лесной тропе.
Воинов там много. Большего я сказать не мог".
От этих слов Зароно пришел в страшную ярость. Для того
чтобы хоть как-то излить свой гнев, он стал бить меня по
лицу. "Скажи мне на милость, - закричал он, обращаясь к
Менкаре, - как я буду икать ее в этих проклятых джунглях,
какими силами я буду воевать с этими варварами? С тем же
успехом я мог бы запрыгнуть на луну!"
Посовещавшись, Зароно и Менкара решили уничтожить
"Вастрель" и тут же отправиться в Кордаву. По пути они
должны были зайти в Стигию, где их ожидал сообщник. Имя его
- если я правильно все услышал - Тот-Амон.
- Тот-Амон - удивился Конан. - О нем мне уже доводилось
слышать. Насколько я знаю, это враг опасный. Но продолжай.
Похоже, эти псы от тебя особенно не таились.
- Что вы, капитан! Разве они думали, что я останусь жив.
Зароно приказал своим людям спуститься на шлюпку и проломить
борт нашего галеона ниже ватерлинии. Другим он приказал
облить мачты маслом и поджечь корабль.
- Кажется, к одной из мачт был привязан и ты?
- Совершенно верно, сэр. Если быть точным, меня
привязали к грот-мачте. Разумеется, нисколько не хотел быть
поджаренным заживо, поэтому, стоило людям Зароно покинуть
наш корабль и оттолкнуть "Петрель" от его борта, я помолился
Митре, Иштар и Асуре, я помянул всех богов, о которых мне
доводилось слышать. Просил же я у них только одно - как-то
спасти меня. И что вы думаете, капитан, - стоило "Петрелю"
скрыться в тумане, как пошел дождь! "Вастрель стал тонуть,
пока не сел на дно. Я ста крутиться, как уж, и в конце
концов освободил руки - они совсем не знают, что такое
настоящие морские узлы. Когда наконец я освободился, я
принялся тушить огонь, и в этом мне здорово помогал дождь.
И все же я не смог спасти ни мачты, ни такелаж. Вот и вся
моя история.
Конан проворчал:
- Если бы он был поумнее, он не стал бы одновременно
поджигать и топить корабль. Либо одно, либо другое. - Он
похлопал помощника по плечу, и тот скорчился от боли в
руке. - Я знаю, что и ты, и ребята вели себя достойно.
Теперь же нам надо понять, сколько времени потребуется для
того, чтобы привести "Вастрель" в порядок.
Лицо Зельтрана приняло скорбное выражение.
- Боюсь, капитан, что работы займут у нас несколько
месяцев. У нас нет ни дока, ни настоящих корабелов - поди-ка
сыщи их в джунглях!
Юма выступил вперед.
- Мои люди помогут вас в ремонте корабля, - сказал он. -
Если работать вместе, мы сделаем эту работу куда быстрее.
- Возможно, ты и прав, Юма. Спасибо тебе за то, - сказал
киммериец. - Но разве твои люди что-нибудь смыслят в
корабельном деле?
- Ничего они в этом не смыслят - мои люди привыкли жить
на суше. Но нас много, и силы нам не занимать. Плотников же
мы найдем столько, сколько нужно. Если ваши люди покажут им,
что нужно делать, они не уйдут отсюда, пока не закончат
работу.
- Прекрасно! - сказал Конан. Повысив голос, он
обратился к приунывшим матросам: - Ребята, мы проиграли эту
битву, но война еще не закончена! Черный Зароно, одолевший
вас с помощью колдовства, спешит к берегам Зингары, в
надежде свергнуть нашего господина, старого короля
Фердруго! Люди царя Юмы помогут нам исправить корабль. Мы
вновь пойдем под парусами на нашем старом добром
"Вастреле", мы отомстим этому подлецу и сорвем его коварные
замыслы! Что т сказал?
- Мы потеряли много людей, - печально ответил боцман,
кивком головы указав на ряд могил.
- Ты забываешь о том, что вместе с нами плывут аргосцы
Сигурда! если мы сколотим одну команду и забудем обо всех
прежних обидах, люди нам не понадобятся. Люди, что вы
скажете мне на это? Только отвечайте честно!
Моряки согласно заревели; в свете луны заблистали
поднятые сабли.
Никогда еще Конан не видел, чтобы люди работали так
дружно. Зацепив тросами обрубки мачт, они выправили
корабль. Они вытащили из заполненного водой трюма все
инструменты. Из стволов поваленных деревьев они напилили
досок и ими залатали прореху в борту. Они выкачали из трюма
воду, и "Вастрель" вновь легко закачался на волнах.
Вскоре на корабле появились новые мачты и рангоуты,
сделанные из тесанного дерева. В столице Юмы женщины ткали
новые паруса, мужчины же разводили огромные костры из
смолистых двор и собирали вытекавший из-под них деготь.
Работа не прекращалась ни днем ни ночью. Мальчишки из
племени Юмы освещали стапель самодельными факелами.
И вот настал день отплытия. Пираты едва держались на
ногах от усталости и неимоверного количества выпитого, но
"Вастрель" уже готов был поймать своими парусами утренний
бриз.
Всю ночь люди Юмы, выстроившиеся в длинную цепочку,
грузили на борт провиант: бочки с водой и просяной мукой,
корзины с фруктами, копченую свиную грудинку, горы батата и
других овощей. С таким запасом провизии пираты могли смело
отправляться и на край света.
Едва стало светать, Конан стал прощаться с Юмой.
Некогда они повевали бок о бок в легионах туранского царя
Илдиза, преодолевали крутые перевалы Талакмаса, боролись с
узкоглазыми низкорослыми всадниками, чьи одежды были сшиты
из блестящей кожи, сражались с каменным идолом, напавшим на
них в затерянной среди снегов долине Меру. Теперь судьба
свела их в знойных джунглях Куша.
Они молча пожали друг другу руки, растеряно улыбаясь и
стараясь не смотреть друг в другу в глаза. И тот и другой
понимали, что в этой жизни они, скорее всего, больше не
свидятся.
"Вастрель" поднял паруса. Парусина тотчас же натянулась
так, что снасти зазвенели. Черные воины стояли на берегу
вместе со своими женами и голыми детьми. "Вастрель" вышел в
открытое море и взял курс на Зингару.
Глава 18
КОРОЛЕВСТВО В ОПАСНОСТИ
Солнце уже заходило, когда Конан завел "Вастрель" в
гавань Кордавы. Все небо было затянуто облаками.
Немногие заметили этот изящный галеон, когда он бесшумно
вошел в гавань и тихо уткнулся носом в дальний причал. Конан
решил войти в город как можно незаметнее, ибо не знал ни
того, кто сейчас царствует в Зингаре, ни того, сколь давно
прибыли в город Зароно и Тот-Амон. В том, что они опередили
его, киммериец нисколько не сомневался. Зельтран коснулся
его руки и указал на один из причалов.
- Это - "Петрель", - прошептал помощник. - Капитан,
может, стоит поджечь его, ока здесь никого нет?
Конан заулыбался:
- Что-то ты сегодня больно горяч, Зельтран, не мешало
бы взять себя в руки. Ты ведь не любишь спешить, верно? В
нашей игре ставки куда как серьезнее. Скорее всего, наши
приятели находятся не здесь, они плетут свои тенета
где-нибудь в королевском дворце.
Принцесса нетерпеливо схватила Конана за руку.
- Капитан Конан, почему мы не идем во дворец? Ваши люди
могут и подождать. Надо предупредить моего отца, что эти
предатели Вилагро и Зароно могут...
- Да замолчите вы! - вновь усмехнулся Конан. - Не надо
так спешить, девонька, неужели жизнь тебя этому ее не
научила? Вполне возможно, что предатель-герцог и колдун
Тот-Амон уже захватили власть, и тогда мы попадем в их
паутину, словно глупые мухи. Нет я хочу поступить иначе.
- Иначе? Как же именно? - не унималась принцесса.
Конан мрачно улыбнулся:
- Сначала мы отправимся в то место, где я чувствую
себя в безопасности, - я говорю о "Девяти Обнаженных Мечах".
- "Девяти Обнаженных Мечах?" - недоуменно переспросила
принцесса.
- О местечках такого рода знатные господа и не
слыхивали; но поверь мне, девонька, то как раз то, что нам
нужно. Зельтран, я возьму с собой десять человек.
Приготовь плащи и фонари, а не забудь об оружии!
Улицы были пустынны; казалось, что они идут по
некрополю. Сигурд, суеверный, как и все моряки, то и дело
вздрагивал и начинал озираться по сторонам, не выпуская из
рук эфеса своей сабли.
- Дело ясное - или все они умерли, или их кто-то
проклял, - бормотал он, вглядываясь во тьму. Конан попросил
его попридержать язык.
Одни только кордавские кошки видели этот небольшой
отряд, бесшумно проследовавший к двери таверн "Девять
Обнаженных Мечей". Стоило им войти внутрь, как в прихожую
выскочил хозяин таверну Сабрал, на ходу вытиравший о халат
руки.
- Я очень сожалею, но сегодня наше заведение закрыто, -
забормотал хозяин - в согласии с правительственным указом
сегодня все таверны города работали только до захода солнца.
Соответственно, я попрошу вас...
Конан снял шляпу, сбросил плащ на пол и испытующе
посмотрел на хозяина.
- Что то с тобой, приятель? - спросил он тихим голосом.
- Ах, да я же вас просто не узнал! Разумеется,
разумеется - для капитана Конана двери моей таверны всегда
открыты! Заходите, ребята, - черт с ним, с законом! Пока
я зажгу свечи и найду для вас что-нибудь покрепче, пройдет
какое-то время, - но вы не волнуйтесь - все будет так, как
вы захотите.
- Странный указ - почему это питейные заведения должны
быть закрыты именно этой ночью? - спросил Конан, встав так,
чтобы видна была дверь.
Полный держатель таверны пожал плечами:
- Наверное, кроме Митры, об этом никто не знает,
капитан. Указ тот был подписан вчера вечером... Похоже,
здесь начинает происходить что-то странное, знаете ли,
что-то такое... Вначале в Кордаве появился капитан Зароно,
плававший неведомо где. Вместе с ним приплыли и какие-то
стигийцы. Этот самый Зароно тут же направился во дворец
короля Фердруго, так, словно этот дворец принадлежит ему. И
заметьте - ни один стражник не сказал ему ни слова, - людей
короля словно околдовали. Ну а потом начались эти новые
указы, - и городские ворота теперь на ночь закрываться, и
остальное все изменилось... Герцог Вилагро стал начальником
охраны и тут же издал указ о введении в городе военного
положения. Странные вещи, капитан, здесь происходят! ох,
странные! Как бы беды какой не случилось!
- Удивительно! - сказал Сигурд.
- Что удивительно? - не понял Конан.
- Неужели не понятно? Клянусь глазом Дагды и пальцем
Орванделя! Твой приятель Сабрал говорит тебе о том, что
город заперт на замок, а мы вошли в городскую гавань
совершенно спокойно! Почему это Вилагро не заставил своих
головорезов охранять и пристынь?
- Похоже, они считают, что "Вастрель" и поныне
находится в устье Зикамбы, - ответил Конан.
- Что верно, то верно! - обрадовано сказал Сигурд. -
Как-то я об этом не подумал. Зароно никогда не поверит, что
мы смогли починить корабль так быстро - ему-то и в голову
не придет, что люди Юмы могли помочь нам.
Конан кивнул:
- Правильно говоришь, рыжая борода. Если все кончится
хорошо, король Фердруго окажется в долгу у черного воина, о
котором он никогда не слышал и которого он никогда не увидит!
- Раньше к черным я относился иначе, - сказал Сигурд.
- Они казались мне суеверными примитивными варварами. Но твой
друг Юма открыл мне глаза. Наверное, в каждом народе есть
свои герои и в каждом - свои подлецы.
Однако не время было вести праздные разговоры. Конан
принялся расспрашивать Сабрала о том, что же происходит в
городе, и тот смог прояснить для него многое. Вилагро пока
не занял трон, но теперь это могло произойти в любой
момент. Верные королю гарнизоны были посланы на охрану
далеких границ, либо смещали с должности; иным из них были
предъявлены сфабрикованные обвинения, на основании которых
они были посажены в тюрьму. Вечером этого дня ворота дворца
были наглухо заперты. Ключниками теперь были люди Вилагро.
Во дворце должна была состояться какая-то церемония, но что
это за церемония, Сабрал не знал.
- Думаю, речь идет об отречении от престола, - сказал
Конан, меряя комнату шагами. - Мы должны попасть во дворец.
Но как это сделать? Вилагро и Зароно заперли все его двери.
Тот-Амон наверняка держит Фердруго под контролем. Чары могут
развеяться, если король увидит свою дочь... тогда-то мы и
займемся предателями. Где этот проклятый Нинус? Он давно
должен быть здесь...
Сигурд нахмурил брови. С час тому назад Конан
осведомился у Сабрала о здоровье своего товарища, ставшего
монашком. Хозяин таверны ответил что Нинус давно поправился
и вновь вернулся в монастырь при храме. Тогда Конан послал
за ним одного из своих матросов.
- Кто такой этот Нинус? - поинтересовался Сигурд.
Конан передернул плечами.
- Я знаю его еще с тех времен, когда мы промышляли
воровством в Заморе. Он вернулся в родную Зингару, когда
краснокаменная Замора показалась ему слишком уж неспокойным
местом. Здесь он встретился со сладкоречивым миссионером из
храма Митры, который смог убедить Нинуса в том, что монахи
могут жить припеваючи, играя на страхах и суевериях
законопослушных горожан и скучающих домохозяек. Нинус всегда
был себе на уме, - так случилось и на сей раз, - он вдруг
возьми и действительно стань монахом! Если и существует
тайных ход, ведущий в королевский дворец, то о нем
наверняка будет знать Нинус. Лучшие, чем он, вора не было,
перед ним и Таурус Немедийский, которого люди называли
королем воров, кажется мальчишкой. Он всегда знал все
ходы-выходы...
Торжественный звук колокола резанул Конана по сердцу.
Хабела замерла и крепко сжала его руку.
- Это звонят в храме всех богов! - воскликнула она. -
Конан, мы опоздали!
Киммериец посмотрел на ее внезапно побледневшее лицо.
- Что это значит? Говори же, ну!
- Звон этих колоколов возвещает о начале аудиенции! Мы
опоздали - она уже началась!
Конан и Сигурд обменялись взглядами и бросились к окну,
из которого был виден стоявший на вершине холма дворец.
В тронной зале горели огни. Хабела была права -
аудиенция уже началась.
Глава 19
КОРОЛЬ ТОТ-АМОН
То, что происходило в тронной зале короля Фердруго,
напоминало спектакль. За изумрудными стеклами ее высоких
окон то и дело сверкали молнии, наполнявшие залу мертвенным
серо-голубым светом.
Она была огромна. Покатые стены и кольцо мощных
тяжеловесных гранитных колонн, отделанных полированным
мрамором, поддерживали свод, паривший где-то в вышине. Эта
зала была величайшим чудом королевства Фердруго.
Огромные, в руку толщиной свечи горели в массивных
золотых светильниках. Их свет и вспышки молний отражались
отполированными до зеркального блеска щитами и шлемами
стражей, стоявших у стен залы.
На сей раз воинов было куда больше, чем обычно. Это
обстоятельство смущало и настораживало придворных вельмож,
созванных во дворец королевским глашатаем. Им было
приказано собраться в тронной зале, дабы монарх смог
обратиться к ним с важной речью.
Ливреи стражников тоже вызывали подозрение. Лишь
немногие были одеты в форму Тронного Легиона, призванного
охранять Его Величество, все же прочие носили одеяния
цветов дома Вилагро, герцога Кордавского.
В центре залы на возвышении, сложенном из зеленого с
темными прожилками малахита, стоял трон, вырезанный из
розового мрамора. Это был трон династии Рамиро, и сидел на
нем сам Фердруго Третий.
Собравшейся в зале знати в последнее время почти не
доводилось видеть своего монарха. Люди изумленно смотрели
на короля, ибо он состарился так, словно со времени их
последней встречи прошли многие год. Тело его усохло,
щеки ввалились, члены ослабли. Глубокие тени легли на его
лицо, глаза же утратили прежний блеск. В свете молний
немощный старец походил на скелет.
На голове, что казалась слишком тяжелой для тонкой
морщинистой шеи, поблескивала древняя корона основателя
династии короля-героя Рамиро. Верхнее кольцо этой
безыскусной золотой короны было покрыто вырезами, делавшими
его похожим на верх крепостной стены с зубцами и
амбразурами.
Своими восковыми ссохшимися руками король развернул
огромный свиток скрепленный множеством печатей. Слабым
дрожащим голосом Фердруго стал зачитывать сей странный
документ. Вначале шла привычно долгая преамбула,
перечислялись всевозможные титулы и звания, звучали
тяжеловесные фразы, лишенные какого бы то ни было смысла,
но имевшие значение юридическое. Присутствующие стали
нервничать - ничего хорошего подобное начало не предвещало.
У возвышения, на котором был установлен трон, стояло
двое. Одним из этих людей был герцог Вилагро. В отсутствие
принца Товарро, родного брата короля, герцог был вторым
лицом в государстве. По выражению его лица можно было
сказать, что он с нетерпением чего-то ждет.
Рядом с Вилагро стоял человек, не знакомый ни одному из
присутствующих. Голова этого высокого широкоплечего человека
была обрита наголо, кожа его была смуглой, а лицо - хищным.
Судя по всему, он был уроженцем Стигии. Тело его было
покрыто тяжелой длинной мантией, доходящей до пола.
На его выбритую голову был одет странный убор - корона,
сделанная в форме золотой змеи, свившейся кольцами вокруг
головы; на странной этой короне сверкали тысячи граненных
камней. Люди качали головами и стали перешептываться, говоря
исключительно о короне и граненых алмазах, - если это
действительно алмазы, то короне этой цены нет. Стоило
незнакомцу шевельнуться, как бриллианты тут же начинали
сверкать всеми цветами радуги, отражая свет факелов и
свечей.
Темнолицый человек казался ушедшим в себя - он едва ли
видел стоявших перед ним людей и вряд ли слышал то, что
говорилось королем. Казалось, что стигиец сосредоточил все
свое внимание и все свои силы на чем-то никому не ведомом.
За спиной герцога Вилагро угадывались темные фигуры
злокозненного пирата Зароно и жреца храма Сета Менкары, о
котором людям было известно лишь одно - так же как Зароно,
он был приспешником герцога.
Фердруго продолжал чтение, теперь документ уже близился
к концу. И тут собравшиеся замерли от изумления, ибо вот
что они услышали.
- "...настоящим Мы, Фердруго Зингарский, оставляем трон в
пользу Нашей дочери и наследницы Принцессы Хабелы и тем самым
в пользу помолвленного с нею в ее отсутствие великого принца
Тот-Амона Стигийского! Да здравствует Король и королева! Да
здравствует Хабела и Тот-Амон - новые правители древней
зингарской земли!"
У гостей от изумления раскрылись рты. Но более всех был
ошарашен Вилагро, герцог Кордавский.
Он выпучил глаза на старого короля Фердруго; лицо
герцога стала заливать мертвенная бледность, губы
затряслись, силясь что-то произнести.
Гул голосов был прерван хриплым возгласом короля:
- На колени, сын мой!
Высокий стигиец встал напротив трона и опустился на
колено. Сняв с головы Корону Кобры, он бережно положил ее
на малахитовую ступень.
Фердруго поднялся с трона и снял древнюю корону
короля-героя Рамиро. Трясущимися руками он возложил ее на
обритую голову Тот-Амона.
Только теперь Вилагро смог оценить все коварство своего
союзника; рука его непроизвольно схватилась за резную
рукоять кинжала, висевшего у него на поясе. Он хотел уже
было вонзить кинжал в спину великого мага, но тут взгляд
его упал на Корону Кобры, лежавшую подле Тот-Амона. Он
знал о ее чудесных свойствах. Вернувшись в Кордаву, Зароно
рассказал ему о ней:
- Из того, что говорил мне Менкара, и из того, что я
видел собственными глазами во время нашего плавания, Ваша
Милость, я понял следующее. Корона позволяет своему
носителю управлять сознанием других людей. Менкара, маг
средней руки, может управлять только одним человеком.
Тот-Амон, величайший и магов, способен владеть сознанием
нескольких людей. Тот же, кто наденет Корону, сможет
управлять тысячами - для этого достаточно знать, как это
делается. Он сможет послать на верную смерть полк неугодных
ему солдат. Может приказать змее или льву убить своего
врага.
Никто не может противостоять воле надевшего Корону
Кобры. Ее хозяина нельзя застать врасплох или обмануть, ибо
ему ведомы мысли всех. Приблизиться же к нему сможет лишь
тот, кому это будет приказано. Смертные, подобные вам и
мне, мой господин, часто страдают т того, что их приказы
выполняются скверно, - вспомните, как улизнула от нас
принцесса. Однако великий Тот-Амон может не опасаться
неудач, ему достаточно приказать, и приказ его тут же будет
в точности выполнен, пусть даже его слуге для этого
придется пожертвовать жизнью.
И вот уже старый Фердруго возлагает древнюю зингарскую
корону на лысый череп этого подлого стигийца. Впрочем, для
этого Тот-Амону пришлось снять Корону кобры... Герцог
Вилагро решил действовать.
С поразительной для его лет быстротой герцог взбежал на
малахитовый помост. Ничего не подозревавший Тот-Амон
обернулся, когда корона Кобры была уже на голове у герцога.
Герцог двинулся вперед и тут же услышал сдавленное
проклятье - по голову он узнал Менкару. Вилагро резко
обернулся и увидел, что маг несется на него с кинжалом в
руке.
Стоило Вилагро надеть Корону Кобры на свою голову, как
сознание его наполнилось массой необычных ощущений. Ему
казалось, что он слышит мысли всех людей, смотревших на него
из залы; мысли эти сливались в неумолчный нечленораздельный
гул. Вилагро не был магов и потому не мог от них отвлечься.
Менкара был уже совсем близко. Отчаянным усилием герцог
сосредоточил на нем свое внимание и, выставив вперед руку,
представил, что Менкара летит со ступеней вниз, словно
кто-то могучий нанес ему сокрушительный удар.
Менкара замер, так и не поднявшись на ступени. Он вдруг
отшатнулся и выронил кинжал из рук.
За спиной Вилагро раздался львиный рев, на сей раз голос
принадлежал Тот-Амону:
- Пес! За это ты поплатишься жизнью! - закричал стигиец,
коверкая слова зингарского языка.
- Умри же сам! - воскликнул Вилагро и простер руки к
Тот-Амону.
Однако великого мага не могла одолеть даже Корона Кобры,
ибо нынешний ее владелец не умел правильно пользоваться ей
и был лишен должной сосредоточенности. На мгновенье
противники замерли, пытаясь сразить волей один другого. Даже
надев Корону, Вилагро вряд ли мог соперничать с великим
Тот-Амоном. Слегка покачиваясь от напряжения, они смотрели
друг другу в глаза.
Люди, стоявшие внизу, изумленно следили за происходящим.
Среди них было немало смелых воинов, готовых с оружием в
руках отстоять правое дело, но в этой сумятице никто уже не
понимал что же именно здесь происходит. Король дошел до
полного идиотизма, герцог известен своей беспринципностью,
страшный чужеземец и вовсе никому не ведом, - кто здесь прав
и кто здесь виноват?
Вилагро услышал бормотание Менкары - тот читал
заклинание. Он почувствовал, то силы его слабнут. Тот-Амон
грозно надвигался на него...
И тут зала наполнилась шумом. С балкона спускался целый
отряд оборванных моряков, возглавляемых бронзоволицым
гигантом с гривой нечесаных черных волос и горящим
взором. В руки гигант сжимал огромную саблю.
Зароно изумленно воскликнул:
- Конан! Тысяча чертей - откуда только он взялся?!
Желтолицый пират побледнел, ошеломленный появление
огромного варвара. Но тут же глаза его гневно засверкали, а
лицо приняло решительное выражение. Он вынул из ножен
рапиру.
Внезапное вторжение привлекло и внимание Тот-Амона. Будь
на его голове не древняя зингарская корона, а Корона Кобры,
он почувствовал бы приближение Конана заранее, но
мистический убор давно уже был не у него.
Покосившись на нежданных гостей, Вилагро вновь устремил
свой взор на Тот-Амона. Он понимал, что стигиец - враг куда
более опасный. Если он, впервые надев корону, может
противостоять самому Тот-Амону, то уже с Конаном-то он
легко справится. Если же он отвлечется на Конана сейчас,
стигиец раздавит его, словно жука.
Конан замахал руками, прося внимания.
- Слушайте, властители Зингары! - проревел он. -
Изменив вашему монарху, эти люди заколдовали его! - Смуглая
ручища указала на недвижно стоявшего стигийца. - Это не
принц Стигии, но настоящее исчадие ада! Это колдун,
пришедший из нечестивой Стигии, с тем чтобы присвоить себе
древний трон Зингары. Земля еще не рождала большего злодея,
чем Тот-Амон! Околдовав короля, он лишил его разума -
король не понимает того, что он делает, - он лишь выполнят
то, чего требует от него этот негодяй!
Собравшиеся заволновались - одни тут же поверили
Конану, другие были полны сомнений. Какой-то толстяк
закричал:
- А разве не безумие то, что происходит сейчас? Орда
пиратов врывается во дворец во время священной церемонии:
а их вожак начинает нести какой-то бред! Странники,
арестуйте этих мошенников!
Шум в зале усилился. Стараясь перекричать толпу, Конан
заорал что было сил:
- Глупцы, посмотрите на своего короля, и вы убедитесь в
правдивости моих слов!
Побледневший Фердруго в растерянности стоял у трона.
- Господа, господа, что здесь происходит? - бормотал
он, глядя в лицо собравшимся. Неожиданно для самого себя он
обнаружил в своей руке свиток. - Что это? Неужели я это
читал? Ведь это какая-то бессмыслица.
Стало понятно, что король Фердруго не узнает указа,
только что зачитанного им. Тот-Амон, вынужденный отвлечься
на Вилагро, выпустил из-под своего контроля сознание
короля. И тут же магу пришлось вновь обратить все свое
внимание на герцога.
Стоило Тот-Амону обернуться к Конану, как Вилагро,
собрав всю свою волю, тысячекратно усиленную Короной Кобры,
устремил на него полный ненависти взгляд. Тот-Амон
зашатался и не упал только потому, что успел схватиться за
спинку трона. Зингарская корона, что была явно мала ему,
слетев с головы, со звоном покатилась по ступеням.
Овладев собой, маг нанес Вилагро такой мысленный удар,
что тот едва смог устоять на ногах.
- Идиот, - отдай мне корону Кобры! - закричал Тот-Амон.
- Ни за что! - завизжал в ответ Вилагро.
Герцог почувствовал, что теперь ему противостоит куда
большая сила. Он чувствовал, что Тот-Амону помогает его
верный слуга Менкара. Вилагро стал стремительно терять силы
- еще немного, и он должен был погибнуть.
Он перевел взгляд туда, где стоял Конан. Казалось, что
сейчас, не выдержав напряжения, рухнут дворцовые своды. В
этот миг решалась судьба целого народа - когда одного
слова, жеста или взгляда было достаточно для того, чтобы
решить исход событий тем или иным образом.
И тут слово это прозвучало. Рядом с Конаном появилась
фигурка девушки, черные как смоль волосы которой сбегали на
плечи шелковистым водопадом. Глаза девушки блистали.
Несмотря на то, что одета она была в грубое матросское
платье, в ней нельзя было не узнать принцессу Зингары.
- Принцесса! - воскликнул барон.
- Что? Хабела? - стал озираться по сторонам Фердруго.
Да, теперь уже никто не сомневался в том, что это была
именно она. Хабела заговорила:
- Граждане Зингары, капитан Конан сказал правду! Этот
коварный стигиец смог околдовать моего отца. Конан спас
меня, и мы тут же поспешили в Кордаву, чтобы не дать ему
взойти на трон! Стража, взять его!
Капитан королевской гвардии выхватил саблю из ножен и
приказал воинам следовать за ним. Конан и девять его
матросов сбежали с балконной лестницы; в их руках
поблескивали клинки. Хабела и жрец храма Митры Нинус
оставались наверху. Маленький монашек упал на колени и стал
молиться:
- О бог Митра, о Владыка Света! Будь с нами в этот час,
когда угрожает нам темная сила Сета! во имя божественной
Сраоши и того, чье имя заповедано, помоги нам, Зурван,
Владыка Вечности! Запылай же святым своим пламенем, дабы
повергнуть Древнего Змея с трона его!
То ли Тот-Амон стал уставать, то ли Вилагро научился
пользоваться Короной Кобры, то ли Митра действительно решил
помочь людям, - но Тот-Амон вдруг побледнел и сгорбился. И
сделал шаг назад. Вилагро уже был готов издать победный
крик...
Но не успел он и рта открыть, как Тот-Амон прибег к
последнему своему средству. Маг выбросил руку вперед, и зала
озарилась изумрудным сиянием. Из указательного пальца мага
выходил тонкий зеленый луч.
Корона Кобры засверкала изумрудными огнями, золото же ее
неожиданно заалело.
Вилагро издал пронзительный крик. Схватившись за
голову, он отступил назад - казалось он хочет сбросить с
себя Корону. В воздухе запахло паленым.
И тут же зала озарилась ослепительным голубым сиянием,
словно одна из гневливых молний заглянула в ее высокие окна.
Одно из оконных стекол разлетелось вдребезги. Люди,
полуослепленные яркой вспышкой и оглушенные последовавшим за
ней громовым раскатом, увидели, как ослепительная голубая
молния, словно космическая плеть, поразила герцога
Кордавского.
Вилагро упал лицом вниз. Корона Кобры слетела с его
головы и покатилась по мраморному полу. Волосы на голове
герцога сгорели, обнажив обоженный скальп с черной полоской
на том месте, где корона касалась головы.
Так бесславно закончил свою жизнь герцог, возжаждавший
трона и короны так он был погублен своими неуемными
желаниями.
Глава 20
АЛАЯ КРОВЬ И ХЛАДНАЯ СТАЛЬ
На мгновенье все замерли. Тот-Амон пришел себя первым.
- Менкара! Зароно! - закричал он. - Ко мне! - Как только
жрец Сета и пират, сжимавший в руках рапиру, приблизились к
магу, от приказал им: - Срочно собирайте людей - и наших, и
слуг Вилагро. Бейтесь до последнего! За исход боя вы
отвечаете головой! пока Конан на стороне короля, мы можем
надеяться только на силу!
- А как же колдовство? - прорычал Зароно. - Разве вы не
можете смести всех наших врагов одним взмахом руки?
- Я сделаю все, что в моих силах, но и у магии есть свои
пределы. К оружию!
- Вы правы, - согласился Зароно и тут же повернулся на
каблуках лицом к земле. - Люди! - закричал он. - Герцог
мертв, но стигийский принц на нашей стороне! Если мы помоем
ему взойти на трон, мы будем править этой страной вместе с
ним! Ко мне, люди!
- Ко мне, честные люди Зингары! - тут же проревел
Конан. - Мы обязаны защитить короля и принцессу и спасти
Зингару от стигийского дьявола!
Люди разделились на два лагеря. Большая часть
сторонников Вилагро приняла сторону Зароно, дворяне же
встали рядом с Конаном и его матросами. Трусливые и
колеблющиеся немедленно покинули залу.
- Вы в меньшинстве! - прокричал Тот-Амон с помоста. -
Сдавайтесь, и мы сохраним вам жизнь!
Конан грубо послал к черту и Тот-Амона, и его
предложение.
- Да здравствует Тот-Амон, правитель Зингары! - закричал
Зароно напал на одного из воинов, принявших сторону Конана.
Засверкали мечи. Противники сошлись, наполнив залу
звоном клинков и криков. То здесь, то там падали люди
сраженные неприятелем. Алая кровь заливала мрамор, отовсюду
слышались предсмертные хрипы и стоны.
Конан бесстрашно улыбался; белоснежные зубы сверкали на
его смуглом лице. Настало время действовать. Жизнь научила
его известной осторожности и осмотрительности, но в такие
минуты он, словно мальчишка, забывал обо всем - он был все
тем же неистовым варваром, для которого сраженья были
единственной усладой. Таких же боев, как этот, он уже и не
помнил.
Он набросился на одного из людей Зароно. Сбив его с
ног, он ударил его в живот пяткой, одновременно сбив с ног
другого противника и поразив клинком третьего, спешившего
на подмогу.
Несмотря на свой огромный рост, киммериец двигался
стремительно и легко, словно пантера, скашивая неприятеля
налево и направо. Низкорослые зингарцы казались рядом с
ним детьми. От ударов его огромной сабли ломались их мечи;
Конан рубил врага, как капусту. Повсюду шел бой, повсюду
лилась кровь.
Зингарцы были прекрасными фехтовальщиками,
превратившими фехтование в подлинное искусство. Однако
Конан, пусть он и рос среди варваров, так освоил за долгие
годы беспрестанных сражений воинские искусства, что равных
ему здесь не было. Помимо прочего, он провел не один месяц
в школе фехтования, где давал свои уроки великий мастер
Валерио, слава о котором шла по всему миру.
Молодые дворяне, ставшие на сторону Вилагро, поначалу
относились к Конану как к неуклюжему увальню. Каково же
было их изумление, когда они увидели перед собой
прекрасного фехтовальщика! Несмотря на то, что клинок его
был так тяжел, а рост так велик, он легко отражал все их
атаки, разгадывая самые хитроумные уловки и отвечая приемом
на прием. Киммериец разил врага за врагом, продвигаясь все
дальше и дальше вперед.
И тут он увидел перед собой высокого человека в черном
вельветовом камзоле. Это был Черный Зароно.
Зароно не был трусом, напротив - выдержке и отваге его
многие могли позавидовать. Дав, он привык действовать
исподтишка, но вызвано это было никак не его трусостью, а
скорее его беспринципностью и расчетливостью. Он всегда
думал только о цели, оправдывая ею любые средства. Решение
сразиться с Конаном казалось безрассудством, но уж слишком
велика была ненависть Зароно, которому Конан представлялся
источником всех его бед - как былых, так и нынешних. Он
мечтал о мести с тех самых пор, как они подрались в таверне.
Тогда Конан огрел его так, что голова Зароно едва не
слетела с плеч.
Зароно понимал, что ждать за это какой-то
благодарности от Тот-Амона не приходится. Если Тот-Амон
действительно станет королем, то все посты в государстве
тут же отойдут стигийцам, жрецам храма Сета. Впрочем, может
статься, Тот-Амон и назначит его на какую-нибудь должность
и, уж во всяком случае, не станет казнить его; если же верх
одержат сторонники прежней династии, то его, Зароно, вне
всяких сомнений ждет плаха.
Рапира Зароно скрестилась с саблей Конана. Зароно
сделал стремительный выпад, но киммериец отразил этот удар
и тут же нанес ответный, целя Зароно в голову. Зингарец
ушел в сторону, и сабля со звоном ударила по его рапире.
Повсюду кипела битва. Повсюду валялись трупы, отчего
тронная зала стала походить на бойню. Численное
преимущество сторонников Зароно уже начинало сказываться.
Противника удалось разделить на две группы: первую группу
теснили к лестнице, с которой появился Конан, вторую,
тесным кругом обступившую короля, - к дальнему углу залы.
Конан и Зароно продолжали свой поединок. Теперь зингарцу
уже казалось, что он погорячился, решив сразиться со своим
заклятым врагом. В искусстве фехтования он нисколько не
уступал Конану, но тот явно превосходил его и в силе, и в
выносливости. Зингарец стал потихоньку сдавать, однако
отступать он и не думал. Либо об убьет этого варвара, либо
сам погибнет в бою.
Тот-Амон невозмутимо сошел с помоста. Обходя
сражающихся воинов, он неспешно направился по залитым
кровью плитам к короне Кобры, что так и лежала на полу
залы. Воины Конана легко могли поразить его, но они даже
не пытались сделать этого. Казалось, что они не видят мага.
На самом деле они видели его ясно, однако маг волевым
усилием смог внушить им, что его, Тот-Амона, они трогать не
должны. Это внушение требовало от него такой
сосредоточенности, что он и не пытался как-то
воздействовать на Конана. Для того чтобы совершать нечто
большее, он нуждался как в покое, так и в своем магическом
приборе. Изумрудный луч им был уже использован, вновь
воспользоваться им он мог только через несколько часов.
Тот-Амон спокойно перешагнул через тело Менкары, сраженного
случайным ударом чьей-то руки. Стигиец нагнулся и поднял
Корону с пола. Она все еще была горячей, но он держал ее
так, словно не чувствовал боли. Маг принялся осматривать ее
и вдруг, негромко выругавшись, отбросил ее в сторону так,
словно она была никчемной безделушкой.
В тот же миг из-за стен дворца послышались какие-то
крики. Уже через минуту в зале появилась вся команда
Конана, возглавляемая Зельтраном и Сигурдом. Матросы были
вооружены пиками и саблями. Дождавшись Нинуса и
отправившись вместе с ним во дворец, Конан послал Сигурда
на корабль за подмогой. Матросы должны были незаметно
покинуть галеон и проникнуть во дворец тем же тайным ходом,
по которому в него пробрался Конан.
Битва стала принимать совсем иной оборот. Отряд людей,
верных королю, пошел в наступление. Ряды мятежников
дрогнули, не устояв перед натиском противника. Хлынувшая
назад толпа растащила Конана и Зароно в разные стороны.
Полный решимости продолжать поединок, Зароно принялся
расталкивать своих людей, но тут чья-то тяжелая рука легла
ему на плечо. Он хотел было сбросить ее, но тут неожиданно
понял, что это - рука Тот-Амона.
- Настало время подсчитывать потери, - угрюмо произнес
стигиец. - Короны больше нет - она сгорела...
- Отпустите меня! - неожиданно зло закричал Зароно. -
Мы еще можем победить, и я еще не прикончил этого борова!
- Богам угодно, чтобы в этом бою победил Конан.
- Откуда вы это знаете?
Тот-Амон пожал плечами.
- Я знаю не только это. Я ухожу; если хочешь - идем
вместе.
Стигиец отвернулся и направился к выходу. Зароно как
зачарованный шел вслед за ним.
- Стой! - послышался крик Конана. - Эй вы, псы, так
легко уйти вам не удастся!
Неистово размахивая своей страшной саблей, Конан стал
пробиваться к двери.
Тот-Амон удивленно поднял брови.
- Варвар, ты начинаешь утомлять меня! - Средним пальцем
левой руки, на которой было надето массивное медное кольцо
в форме змеи, кусающей себя за хвост, стигиец указал на
гобелен, висевший меж двумя узкими окнами. - Н'гхокх-гха
нафаяк фтангуг! Вгох ньекх!
Гобелен внезапно ожил. Он заволновался, изогнулся и с
треском оторвался от стены. Словно огромная летучая мышь,
он полетел над головами сражающихся воинов. На миг
зависнув над головой Конана, гобелен камнем купал на него,
укрыв его с головы до ног.
- Иди быстрее, если хочешь сохранить голову! - приказал
Тот-Амон Зароно.
На то, чтобы выбраться из-под гобелена, у Конана ушло
всего несколько секунд, но к этому времени в зале уже не
было ни Тот-Амона, ни Зароно. Их сторонники, покинутые
своими предводителями, бросили оружие, сдаваясь на милость
победителей.
Держа саблю над головой, Конан выбежал из двери и
понесся к парадной лестнице. Он выбежал из дворца и услышал
далекий стук копыт, что становился все тише и тише...
Утренний ветерок весело посвистывал в снастях. Поймав
ветер, паруса "Вастреля" загудели, и он наконец вышел в
открытое море.
На шканцах стоял постриженный и гладко выбритый
киммериец, с головы до пят одетый во все новое - от шляпы с
пером до блестящих ботинок. Конан довольно вздохнул.
Хватит с него и заклинаний, и магов, - надоело сражаться с
тенями! Все, что ему нужно, - крепкий корабль, надежная
команда, меч на боку да цепь впереди!
- Приятель, клянусь грудью Иштар и срамным удом
Нергала, я уж было решил, что ты совсем сумасшедший! -
проревел Сигурд-ванир под самым его ухом.
- Это почему же? Из-за этого, что я отверг предложение
Хабелы? - заулыбался Конан.
Рыжебородый северянин кивнул.
- Она ведь такая красивая, такая пышная, она нарожала
бы тебе крепких сыновей. Мало того, при желании ты мог бы
получить и трон Зингары. После всех этих треволнений король
Фердруго вряд ли долго протянет, корона и королевство тут
же перейдут к его дочери!
- Нет уж - спасибо. Однажды я уже был наложником
королевы. Нзинга была женщиной взрослой и страстной,
Хабела же еще сущий ребенок - в голове у нее невесть что. К
тому же Фердруго может протянуть куда дольше, чем ты
думаешь. Теперь, когда никто его не дурачит, он выглядит
лет на десять моложе - ты только вспомни, как он
приосанился! Как только Фердруго пришел в себя, он тут же
объявил недействительным этот безумный указ, в котором
Хабела называет супругом Тот-Амона, - так что, как видишь,
и мозги у него еще варят.
Что касается Хабелы, то она мне нравилась. Я ее даже
любил по-отцовски. Говоря между нами, я принял бы ее
предложение, если бы только не то будущее, которое оно
сулит.
- Что ты имеешь в виду?
- Пока мои раны заживали, я имел честь обедать с
королем и принцессой. За это время Хабела мне все уши
прожужжала о том, что я должен буду делать. Изменить речь,
изменить платье, изменить манеры и все такое прочее. Короче
говоря, я должен был стать идеально воспитанным и
благонравным зингарцем, который с надушенным платочком в
руке и со слезами на глазах смотрит на то, как крутятся
балерины из королевской труппы.
Может быть, я и глупее придворного философа Годриго, но
я точно знаю - чего я хочу и чего не хочу. Нет, Сигурд,
если Крому будет так угодно, когда-нибудь я и окажусь на
троне. Но это будет не свадебный подарок - ты понимаешь?
И еще - Фердруго был уж слишком щедр. Он отдал мне
Корону кобры, которую я тут же снес к златокузнецу Хулио.
Ты никогда не задумывался - почему это у нас на корабле все
новое: и такелаж, и одежда, и прочее? Мне нет еще и сорока,
а я уже стал богатеем! Нет, Сигурд, не по мне все это!
Спасать королей не наше дело, - ты уж поверь мне, - у
нас и без того забот по горло - кто же станет грабить всех
этих купцов из Аргоса и Шема? Оставь ты в покое эту
полоумную принцессу - пора бы нам и делом заняться! Идем,
взглянем на карту! - Конан повысил голос: - Зельтран! Мы
ждем тебя у меня в каюте!
Конан сошел со шканцев. Рыжебородый гигант изумленно
посмотрел ему вслед и, всплеснул руками, поспешил за
киммерийцем.
- Клянусь зеленой бородой Ллира и молотом Тора! -
проворчал он. - С этими киммерийцами спорить невозможно!
Снасти поскрипывали, над галеоном крича парили чайки.
"Вастрель" на всех парусах шел на юг, навстречу новым
приключениям.
Роберт Э.Ховард
КОНАН-ВАРВАР
ЧАС ДРАКОНА
Перевод
А.А.Шалина
Gnome press, New York 1950
Conan the Conqueror:
Hour of the Dragon
"Час Дракона" Роберта Э. Ховарда является одной из частей
популярного на Западе сериала "Конан - варвар" ("Конан -
завоеватель"), имеющего неоднократные видеоэкранизации (с
А.Шварценеггером в главной роли) и относится к подсерии "ФЭНТЭЗИ".
Это остросюжетный рыцарский роман с элементами мистики,
динамичным сюжетом и положительным супергероем, в неравных
схватках сражающимся с силами зла.
Могучий лев сорвался в мрак,
В объятьях злобных фурий.
Расправил крылья злой дракон
На гребне черной бури.
Лежат герои вечным сном,
Уснув в бою кровавом,
А в глубине зловещих гор
Проснулись силы мрака...
Звон стали, пламя, трупов хлад,
Рыдания и стоны...
Смертельным страхом полон взгляд -
Кто ж встанет пред Драконом?..
ОГЛАВЛЕНИЕ
Часть первая. ЧЕРНЫЙ ВЕТЕР
Глава первая: СПЯЩИЙ, ПРОСНИСЬ!
Глава вторая: ПОРЫВ ЧЕРНОГО ВЕТРА
Глава третья: ОБВАЛ
Глава четвертая: "ИЗ КАКОГО ЖЕ ТЫ ВЫПОЛЗ ПЕКЛА?"
Глава пятая: УЖАС КАЗЕМАТА
Глава шестая: КРОВЬ ЗА КРОВЬ
Глава седьмая: ЗАВЕСА ТЬМЫ
Глава восьмая: ПЕПЕЛ БЫЛОГО
Глава девятая: ДУХ КОРОЛЯ
Глава десятая: МОНЕТА ИЗ АРХЕРОНА
Часть вторая. СЕРДЦЕ КОРОЛЕВСТВА
Глава одиннадцатая: ВЕРНЫЙ МЕЧ ЮГА
Глава двенадцатая: ЖАЛО ДРАКОНА
Глава тринадцатая: ДУХ ПРОШЛОГО
Глава четырнадцатая: ЧЕРНАЯ ЛАДОНЬ СМЕРТИ
Глава пятнадцатая: ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРСАРА
Глава шестнадцатая: ТЕНИ ЧЕРНЫХ СТЕН
Глава семнадцатая: ОСКВЕРНИТЕЛЬ ВЕРЫ
Глава восемнадцатая: И НЕ УЗНАЕШЬ СМЕРТИ...
Глава девятнадцатая: В ОБИТЕЛИ МЕРТВЫХ
Глава двадцатая: ...И ВОССТАНЕТ ИЗ ПРАХА АРХЕРОН
Глава двадцать первая: ЦЕНА РАСПЛАТЫ
Глава двадцать вторая: ДОРОГА В АРХЕРОН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧЕРНЫЙ ВЕТЕР
СПЯЩИЙ, ПРОСНИСЬ!
По собранным в складки бархатным портьерам и по стенам небольшой
темной комнаты заметались рваные тени от пламени длинных свечей.
Однако сюда не проникало даже слабое дуновение ветра. Рядом со
столом из черного дерева, на котором, поблескивая резным яспесом,
лежал зеленоватый саркофаг, стояли четверо. В поднятой правой
руке каждого из них дивным зеленым пламенем горела черная свеча
из особого воска. Все вокруг было окутано ночью, и лишь ветер
завывал протяжно и злобно в мрачных сплетениях ветвей.
В комнате царили напряженная тишина и колеблющиеся тени, а
четыре пары блестящих глаз, не отрываясь, вглядывались в длинную
зеленую крышку саркофага, по которой, струясь, вились, как змеи,
загадочные иероглифы, вызванные к жизни неверным светом свечей.
Человек, стоявший в ногах саркофага, слегка наклонился
вперед и стал водить свечой, словно пытаясь написать ею в воздухе
магический символ. Потом, поставив ее в чашу из багряного золота,
он пробормотал какое-то непонятное своим спутникам заклинание и
опустил руку под складки своей обшитой горностаем накидки. Когда
он вынул ее обратно, в его сжатых пальцах пылал живой огонь.
Трое его пораженных спутников затаили дыхание, а потом
смуглый, рослый мужчина, стоявший в головах саркофага, сдавленным
голосом прошептал:
- Сердце Арумана...
Старший из четырех мужчин резким жестом велел ему
замолчать...
Где-то вдалеке раздавался жалобный собачий вой, а за надежно
запертыми дверями комнаты были слышны чьи-то осторожные шаги,
однако никто из находившихся здесь людей не отрывал взгляда от
саркофага, над которым мужчина в горностаевой накидке водил в
воздухе теперь уже огненным драгоценным камнем и бормотал заклятия,
память о которых была утеряна еще в дни гибели Атлантиды. Свет и
жар, исходившие от этого камня, слепили глаза... И вдруг резная
крышка саркофага вздрогнула и с треском лопнула, словно в центр
ее попал удар сокрушительной силы. Рассыпавшись на куски, она
открыла взорам покоившуюся под ней мумию - сутулую, сморщенную
фигуру, коричневая иссохшая кожа которой проглядывала сквозь
прогнившие бинты, а руки и ноги были похожи на высохшие ветви
старого дерева.
- Ты что, оживить его хочешь? - пробормотал с саркастической
усмешкой небольшой смуглый мужчина, стоявший справа. - Да он же
рассыплется от первого прикосновения. Глупости...
Высокий, в руках которого пылал камень, повелительно цыкнул
на него. На его широком белом лбу блестели капельки пота, а глаза
были напряженно расширены. Он еще сильнее наклонился вперед и,
стараясь не коснуться мумии, возложил драгоценность ей на грудь, а
потом отступил назад и с каким-то безумным напряжением стал
смотреть на нее, продолжая беззвучно шептать заклятия.
Казалось, будто частица живого огня мерцает на сморщенной
груди высохших останков. И вдруг сквозь сжатые зубы взирающих на
это людей непроизвольно вырвался короткий вздох, ибо перед их
глазами происходила поразительная перемена. Иссохшая фигура в
саркофаге стала приподниматься, увеличиваться и приобретать
объем. Ее прогнившие бандажи и бинты лопались и превращались в
коричневый прах. Конечности мумии выпрямлялись, а кожа начала
светлеть.
- О, господи!.. - прошептал высокий золотоволосый мужчина,
стоявший справа. - Он не из Студжии! Ну, хоть это ладно...
И вновь дрожащий палец приказал ему замолчать. Собака уже
перестала выть, взвизгнув, словно испугавшись чего-то, отголосок
этот скоро затих, и в наступившей тишине стал слышен скрип
тяжелых запертых дверей, будто кто-то с огромной силой давил на
них снаружи. Золотоволосый шагнул было открыть, положив ладонь на
рукоять меча, но человек в мантии из горностая предостерегающе
зашипел:
- Остановись! Не разрывай магической цепи! И не подходи к двери,
если тебе дорога жизнь!
Тот, пожав плечами, обернулся и застыл, как вкопанный: в
яспесовом саркофаге лежал с закрытыми глазами живой человек -
высокий, крепкий, с чистой белой кожей и совершенно обнаженный.
Потом глаза его раскрылись, но взгляд их оставался бессмысленным,
как у новорожденного. На матовой груди его, оттененной большой
черной бородой, все еще мерцал огромный драгоценный камень.
Мужчина в накидке зашатался, словно охваченный сильной
слабостью после продолжительного нечеловеческого напряжения.
- Боги! - прошептал он. - Это Ксалтотун!.. Он жив! Валериус!
Тараскуз! Амальрик! Вы видите? Вы видите!? Я сомневался...
Прошлой ночью мы все были в одном шагу от разверзнутых врат ада,
за спинами у нас стояли кошмарные чудовища темноты, - они
следовали за нами по пятам до дверей этой самой комнаты, - но мы
все-таки возвратили жизнь великому магу и чародею!
И не говори, - жариться нам теперь в этом самом аду веки
вечные... - пробормотал коренастый, смуглый Тараскуз.
Светловолосый, которого звали Валериусом, на это
весело рассмеялся:
- Да какие муки могут быть хуже самой жизни?
Мы же все обречены на страдания со дня своего рождения! Но
покажи мне того, кто за королевский трон не продал бы свою
жалкую душонку дьяволу?..
- ...Его взгляд бессмыслен, Орастес, - неожиданно отозвался рослый
Амальрик.
- Он очень долго был мертвым, - ответил Орастес. - Он
сейчас, как человек, которого неожиданно разбудили после
глубокого сна, - душа его к нему еще не вернулась. Когда это
случится, силы тьмы отхлынут, и память вновь вернется к нему.
Это будет уже скоро.
Он вновь склонился над саркофагом и, заглянув в глаза лежащему человеку,
там человеку, позвал:
- Ксалтотун, проснись!
Губы воскрешенного механически задвигались:
- Ксалтотун ... - произнес он
глухим шепотом.
- Ты - Ксалтотун, - настаивал Орастес
тоном гипнотизера, внушающего что-то усыпленному. - Ты
Ксалтотун из города Питона в Архероне.
В глубоких темных глазах мелькнул слабый проблеск.
- Я был Ксалтотуном, - послышался ответ. - Он теперь мертв.
- Ты Ксалтотун! - крикнул Орастес вновь. - Ты снова жив!
- Я сплю вечным сном в темной пещере святилища Кемм, где давно
умер...
- Жрецы, давшие тебе яд, сделали из твоего тела мумию. Но теперь
ты вновь жив! Сердце Арумана вернуло жизнь твоему высохшему телу
и скоро возвратит тебе душу.
- Сердце Арумана! - пламя мысли в глазах разгорелось сильнее. -
Его украли у меня варвары.
- Он вспомнил! - приободрился Орастес. - Выньте его из саркофага.
Присутствующие послушались его после секундного
замешательства, словно боясь прикоснуться к человеку, которого
они только что воскресили. Напряжение с их лиц не исчезло даже
после того, как они ощутили под своими пальцами плотное,
мускулистое и наполненное жизнью тело. Теперь Орастес одел
осторожно перенесенного на диван Ксалтотуна в темную бархатную
накидку, украшенную блестками в виде золотистых звезд и
полумесяцев, а на голову опустил чалму с золотым верхом,
скрывшую его ниспадающие на плечи черные кудри.
Тот безмолвно позволял делать с собой все, что угодно, и не
открывал рта до тех пор, пока его не усадили в похожее на
трон кресло с высокой черной спинкой, широкими
серебряными подлокотниками и ножками, выполненными в виде
золотых когтистых лап. Он сидел неподвижно, но его темные
глаза уже постепенно приобретали осмысленное выражение,
наполняясь загадочным светом. Казалось, будто свет этот,
давным-давно исчезнувший, не спеша всплывает на поверхность
из темных глубин ночи.
Орастес осторожно глянул
на своих товарищей, все еще недоверчиво вглядывающихся в
своего безответного собеседника. Им было не привыкать - их
стальные нервы могли выдержать даже то, что обычного
человека довело бы до безумия. Это были не слабаки, а
известные воины, отвага которых славилась повсюду, точно так
же, как и властные амбиции и жестокость. Убедившись, что с
ними все в порядке, он вновь обернулся к тому, кто сидел в
кресле с богатым эбеновым покрытием. А тот наконец произнес:
- Теперь я вспомнил. Я Ксалтотун, верховный жрец бога Сета в
археронском городе Питоне.
Голос его был сильным и звенящим, а говорил он
на немедийском диалекте с дивным древним
акцентом. - Сердце Арумана... Мне показалось, что оно
нашлось, - где же оно?
Орастес вложил его ему в ладонь и облегченно вздохнул, наконец
избавившись от страшного камня, пылающего теперь в
пальцах Ксалтотуна.
- Его украли у меня
очень давно, - продолжал тот. - Это кровавое сердце тьмы,
несущее проклятие и зло. Оно пришло в этот мир из глубины
времен, и никто не знает откуда. Пока оно было в моих руках,
никакая сила не могла меня одолеть. Но его украли, и империя
Архерон пала, а я, словно изгнанник, укрылся в мрачных пещерах
колдовской страны Студжии. Я многое вспомнил, но еще не все...
А какой сейчас год? -
Конец года Льва, - ответил Орастес. - Три тысячи лет после
падения Архерона.
- Три тысячи лет... - как эхо пробормотал Ксалтотун. - Так
много... А вы кто такие?
- Меня зовут Орастес, я бывший жрец бога Митры. Этот человек -
Амальрик, барон фон Тор из Немедии; тот - Тараскуз, младший брат
короля той же страны. А вот этот высокий - Валериус, законный
наследник трона королевства Акулония.
- Зачем же вы вернули меня к жизни? - поинтересовался Ксалтотун.
- Чего вы от меня хотите?
Было видно, что он уже полностью пришел в себя и разум его
работает в полную силу. Из поведения его исчезли неуверенность и
настороженность. Он явно отдавал себе отчет в том, что на этом
свете ничего не дается даром и за все нужно платить. А Орастес
заплатил ему достаточно дорого.
- Прошлой ночью мы открыли врата адского пекла, чтобы вызволить
оттуда твою душу и вернуть ее в тело. Мы хотим попросить твоей
помощи в нашем деле. Мы хотим - посадить Тараскуза на
трон Немедии, а для Валериуса добыть корону Акулонии. Твоя
чернокнижная сила может нам в этом хорошо помочь.
- Но ты же сам неплохо посвящен в эти темные таинства, - быстро
возразил ему Ксалтотун, - коли сумел вернуть мне жизнь. Но
интересно, откуда верховный жрец бога Митры знает о Сердце
Арумана и о черных заклятиях культа Скелос?
- Я уже не жрец Митры, - ответил ему Орастес. - Я не ношу этого
звания с тех пор, как посвятил себя черной магии. Если бы не
Амальрик, меня давно бы уже сожгли на костре, как колдуна. Но я
остался жив и продолжал совершенствовать свое мастерство. Я
странствовал по Заморью, Вендии, Студжии, по неизведанным
джунглям Китая. Я читал оправленные в железо книги Скелоса,
разговаривал с невиданными существами из бездонных пещер и
чудовищами без обличья во мрачных, повитых влажным туманом
джунглях. В охраняемом черными демонами склепе под мрачным
гигантским покровом святилища бога Сета в самом сердце страшной
Студжии я отыскал твой саркофаг и овладел чарами, способными
вернуть жизнь твоему иссохшему телу. Из полусгнивших старинных
манускриптов я узнал о Сердце Арумана, а потом целый год искал
место, где оно спрятано, прежде чем получить его .
- А к чему тебе были все эти заботы о моей душе? - с подозрением
спросил жреца Ксалтотун. - Почему ты сам не воспользовался им,
чтобы обрести власть?
- Никто из живущих ныне людей уже не знает тайн Сердца, -
объяснил Орастес. - Заклятие, благодаря которому оно может
раскрыть свои полные возможности, не дошло до нас даже в
легендах. Мне неведомы его секреты, и я воспользовался им только
затем, чтобы оживить тебя. Только ты знаешь темные тайны Сердца.
Ксалтотун молча покачал головой, задумчиво глядя в огненные
глубины драгоценного камня.
- Мои познания в черной магии стали столь могущественны лишь от
собранных воедино знаний других людей, - пояснил он.
- Но даже я не знаю всех этих возможностей. Я не повелевал этой
силой и в древности и только следил, чтобы она не обернулась против
меня. Потом камень был у меня украден, и в руках одетого в перья
шамана дикарей он одолел мою магическую мощь и был спрятан
неизвестно где, а меня отравили завистливые жрецы Студжии.
- Он был спрятан под святилищем бога Митры в Тарантии, столице
королевства Акулония, в глубокой пещере, - произнес Орастес. - При
помощи хитроумного плана я отыскал твои останки в студжийском
подземном святилище бога Сета. Разбойники из заморья, хранимые
моими заклятьями, о происхождении которых лучше умолчать, выкрали
твой саркофаг из когтей его ужасных стражников. А потом,
караваном верблюдов, по морю и на воловьих упряжках он был
доставлен сюда. Те же разбойники, а вернее, только те из них, кто
пережили первое испытание, похитили Сердце Арумана из найденной
мною пещеры под святилищем бога Митры. Но даже мои заклятия чуть
не подвели: почти все они остались там навсегда. Лишь один из них
уцелел там и успел передать камень мне из рук в руки, чтобы
тотчас умереть в страшном бреду от увиденного в проклятом склепе.
А ведь это были самые надежные люди, наиболее пригодные для такого
рода работ. Никто кроме них - даже под охраной моих чар - не был
бы в состоянии добыть Сердце из темноты, в которой под охраной черных
демонов оно спало, скрытое от людских глаз три тысячелетия,
минувших после упадка Архерона.
Ксалтотун опустил свою голову и уставился в пол, как бы
пытаясь углубиться взглядом в ушедшие столетия. Львиная грива
его колыхнулась:
- Три тысячи лет! - пробормотал он. - Господи!.. Расскажите мне,
что произошло на свете за это время.
- Варвары, разорившие Архерон, основали новые королевства, - начал
свой рассказ Орастес. - На том месте, где когда-то была империя,
появились государства Акулония, Немедия и Аргос, названные так от
племен, которые дали им начало. Старые королевства - Офир,
Коринтия и Котт, ранее подчинявшиеся Архерону, после гибели
империи получили независимость.
- А что сейчас с народом Архерона? - поинтересовался Ксалтотун.
- Когда я бежал в Студжию, Питон лежал в развалинах, а все
большие города Архерона с их пурпурными башнями заливали потоки
крови, и там властвовали варвары...
- Несколько сотен лет назад еще были некоторые горские народы,
которые хвалились своим происхождением от жителей Архерона, -
ответил ему Орастес. - Но наши полудикие предки стерли их с лица
Земли. Слишком многое им пришлось вытерпеть от властителей
Архерона.
Жестокая мрачная улыбка искривила губы воскрешенного.
- О, да! Немало этих варваров, - как мужчин, так и женщин, прошли
через вот эти самые руки на жертвенных алтарях. Я сам видел, как
на главной площади Питона из их голов складывали целые пирамиды,
когда короли возвращались из походов на запад, везя добычу и
обнаженных пленников.
- Да... Но потом их мечи отпраздновали победу и день расплаты,
после чего Архерон перестал существовать, а Питон с пурпурными
башенками стал легендой давно минувших лет. На руинах некогда
могучей империи выросли и окрепли молодые королевства. Мы
воскресили тебя, чтобы ты помог нам овладеть ими. Пускай они и не
такие большие, сильные и богатые, как древний Архерон, но
достаточно хорошо вооруженные, чтобы их просто так одолеть.
Смотри! - и Орастес развернул перед гостем карту, искусно
вычерченную на ткани.
Ксалтотун быстро окинул ее взглядом и ошеломленно покачал
головой:
- Очертания стран изменились. Все кажется знакомым, но
искаженным, как в фантастическом сне...
- Смотри! - повторил Орастес, водя по карте пальцем. - Это
Бельверус, столица Немедии, где мы сейчас находимся. А вот
границы немедийских земель - на юге и юго-востоке лежат Офир и
Коринтия, на востоке - Бритейн, а на западе - Акулония.
- Это карта мира, которого я не знаю, - тихо произнес Ксалтотун,
но Орастес не заметил жесткого огня ненависти, запылавшего в
его темных глазах.
- Это карта мира, который ты поможешь нам изменить! - твердо
сказал бывший жрец. - Сначала нужно посадить Тараскуза на трон
Немедии. Но сделать это необходимо бескровно, причем таким
способом, чтобы не навлечь на него подозрений. Ни к чему, чтобы
страну разрывала на части гражданская война, - эти силы
понадобятся для войны против Акулонии. Вот если бы король Немед с
сыновьями умерли естественной смертью, например, от какой-нибудь
болезни, Тараскуз мирно и спокойно взошел бы на трон, как ближайший
наследник.
Ксалтотун молча кивнул, и Орастес продолжил:
- Второе задание более трудное. Для того, чтобы трон Акулонии
занял Валериус, войны не избежать. А это значит, что наше
королевство столкнется с сильным противником. Это упорный и
воинственный народ, чья твердость закалялась в схватках и
войнах с племенами пиктов, воинами Зингара и Циммерии. Уже
пять сотен лет Акулония и Немедия находятся в состоянии
войны, но последнее слово всегда оставалось за армией
Акулонии.
Их правитель - лучший боец среди воинов западных земель. Он
иноземный авантюрист, захвативший корону путем победы в
гражданской войне. Он сверг власть короля Ниода и сам воцарился
на его троне. Зовут этого проходимца Конан, и нет пока человека,
который справился бы с ним в открытом бою.
Настоящим же, законным наследником трона является Валериус.
Он был изгнан из своей страны как родственник Ниода и уже много
лет провел за пределами отечества. Однако в жилах его течет кровь
давней королевской династии, и многие бароны Акулонии тайно
желали бы падения Конана, у которого в крови не то что
королевского, - благородного-то ничего нет. Но простонародье
относится к нему лояльно, так же, как и дворянство отдаленных
провинций. Если, однако же, его армия будет разбита в бою и, -
все может случиться, - сам Конан в том же бою погибнет, взойти на
трон Валериусу будет несложно. Со смертью Конана перестанет
существовать еще один центр враждебной нам власти.
- Хотел бы я посмотреть на этого короля, - задумался Ксалтотун,
поглядывая на серебряную настольную лампу, стоявшую в одной из
ниш стены. Абажур лампы не давал отражения, но по выражению лица
чародея Орастес догадался, чего тот хочет. Орастес почтительно
склонил голову, словно хороший подмастерье, без слов уловивший
пожелание настоящего мастера, и произнес:
- Я постараюсь тебе его показать!
Он сел перед абажуром на мягкий стул и уперся в матовую
поверхность гипнотизирующим взглядом. И вдруг из бледной глубины
металла начали подниматься вереницы размазанных теней. Выглядело
это страшновато, но присутствующие поняли, что их глазам является
видимое в образах отображение мыслей самого Орастеса, - в этом
проявлялась его магическая сила. Неожиданно туман рассеялся и
изображение приобрело удивительную четкость - все увидели
рослого, широкого в плечах мужчину с сильной грудью, грубой
жилистой шеей и мускулистыми конечностями. Он был одет в шелк и
бархат, его богатый кафтан украшали золотые львы Акулонии, а на
ровно расчесанных черных блестящих волосах его блестела корона.
Обоюдоострый меч на боку явно заменял собой все регалии. Под его
низким, широким лбом каким-то внутренним огнем горели
вулканические глаза. Светлое, исполосованное шрамами лицо было
лицом воина, и даже шелк не мог скрыть заметной твердости тела.
- Этот человек родился не на Хиберианском нагорье, - удивился
Ксалтотун.
- Нет, он из Циммерии, выходец одного из диких племен, что
населяют серые горные склоны Севера.
- Мы воевали с его предками, - буркнул Ксалтотун, - но, к
сожалению, не успели их уничтожить...
- Варвары Циммерии всегда были грозой для жителей юга, - произнес
Орастес. - Он достойный сын этой дикой расы, и я слышал рассказы,
что никто не в силах ему противостоять в бою.
Ксалтотун ничего не ответил, как завороженный глядя в горсть
живого огня, что мерцал в его ладони...
В ночи длинно и пронзительно завыл пес...
ПОРЫВ ЧЕРНОГО ВЕТРА
Год Дракона начался с дыма войн, болезней и народных
волнений. Черный мор свирепствовал на улицах Бельверуса, поражая
и купца в его товарной лавке, и невольника в сарае, и рыцаря в
застолье. Он орудовал, словно банда коновалов. Поговаривали, что
это божья кара за грешные мысли и развращенность. Он был быстр и
смертоносен, как укус змеи - кожа заболевшего краснела, потом
чернела, пару минут несчастный бился на земле в агонии, и после
этого смерть окончательно вырывала душу из гниющего тела,
оставляя резко бьющий в ноздри запах разложения.
Горячий завывающий ветер беспрестанно веял с юга, отчего на
полях гибли посевы, а на пастбищах падал скот.
Народ взывал к небесам и тихо роптал на короля, ибо
неизвестно откуда по всему королевству разошелся слух, что под
защитой стен своего дворца владыка тайно предается отвратительным
занятиям и гнусным оргиям. А потом и во дворец со страшной
оскаленной улыбкой голого черепа вползла смерть, и у ног ее
заклубился ужасный и отвратительный туман заразы. В одну из ночей
умер король и сразу все три его сына, и громкое отпевание их тел
заглушила тихий, прерывистый и печальный звон колокольчиков,
которыми были увешаны повозки, собирающие с улиц гниющие останки.
В ту же ночь, перед рассветом, веющий уже неделю горячий ветер с
юга перестал зловеще шелестеть шелковыми шторами дворца. С севера
налетел прохладный вихрь, раздался оглушительный гром,
ослепительно засверкали молнии, и хлынул дождь. Рассвет встал
чистым, зеленым и светлым, обожженная земля покрылась ковром
свежих трав, павшие хлеба вновь потянулись к небу, и мор
отступил, выметенный из страны сильным ветром вместе со своими
гниющими испарениями.
Говорили, что боги смилостивились, как только умер грешный
король со своими отпрысками, и когда в огромном тронном зале
короновали его младшего брата Тараскуза, люд, приветствуя короля,
которому покровительствуют боги, выражал свой восторг так, что
дрожали стены и башни.
Такая волна народной радости и энтузиазма часто предвещает
начало новой войны. Поэтому никто и не был удивлен, когда
глашатаи объявили о решении короля Тараскуза признать подписанное
умершим правителем перемирие с западными соседями
недействительным и начать мобилизацию войск для войны с
Акулонией. Его намерения были чисты: он призывал к крестовому
походу против завоевателей и поработителей, несущих его стране
горький позор поражений. Поддерживая Валериуса, "истинного
наследника акулонского трона", в своих речах он представал не
врагом Акулонии, а лишь бескорыстным другом, стремящимся
освободить страдающий народ от тирании узурпатора и чужеземца.
А если где и появлялись циничные иронические усмешки, так
они касались давнего королевского приятеля Амальрика, в обширное
имение которого уплывали и без того уже достаточно оскудевшие
богатства королевской казны, но на волне всеобщей популярности
Тараскуза этому не придавалось большого значения. И если умные
люди понимали и подозревали, что настоящим, невидимым правителем
Немедии является Амальрик, они опасались высказывать вслух эти
еретические мысли.
Король и его приближенные выступили в поход против западного
соседа во главе пятидесяти тысяч воинов - тяжеловооруженных
рыцарей с развевающимися над шлемами перьями, копейщиков в
стальных касках и кольчужных полупанцирях, и наемников в кожаных
куртках. Они перешли границу, с ходу взяв приграничный замок,
сожгли три горных селения и тут, в долине реки Валки, пройдя
всего десять миль в глубь чужой территории, лицом к лицу
встретились с армией Конана, короля Акулонии, -
сорокапятитысячным войском, собранным из лучников, воинов с
алебардами и цвета акулонской военной силы - рыцарей. Не прибыли
еще только воины из области Понтейн под командованием генерала
Просперо, так как путь их лежал от самой дальней юго-западной
границы королевства. Задержка была вызвана тем, что Тараскуз
ударил без предупреждения.
Обе армии стояли друг напротив друга на широкой, окруженной
крутыми скалами долине, по которой вился сквозь чащу густого
кустарника и заросли плакучей ивы неглубокий поток. Маркетантки
обеих армий поспешили набрать воды и теперь стояли на
противоположных берегах, разделенные водной поверхностью,
перебрасываясь камнями и оскорблениями. Последние лучи
заходящего солнца ярко освещали золотистый флаг Немедии с алым
драконом, что развевался по ветру над установленным на
возвышенности, поблизости от восточного края долины шатром короля
Тараскуза. А тени западных скал багряным покрывалом лежали на
лагере короля Конана и его шатре, отмеченном штандартом с золотым
львом.
Сгустившийся мрак осветили огни походных костров, а ветер
стал носить сигналы рожков, позвякивание железа и резкие окрики
конных караулов по обоим берегам заросшего ивами потока.
В предрассветных сумерках король Конан вдруг беспокойно
зашевелился на своем ложе, которое было не чем иным, как кучей
шкур и шелка на деревянной подставке, и с хриплым криком
проснулся, подскочив и схватившись за свой меч. Обеспокоенный его
вскриком, в шатер вбежал командующий Паллантид, заставший своего
короля сидящим на ложе и напряженно сжимающим рукоять меча. По
белому, как мел, лицу Конана струился липкий холодный пот.
- Что случилось, Ваше Величество? - обеспокоено произнес
Паллантид.
- Как дела в лагере? - спросил Конан. - Стража не спит?
- Пять сотен всадников патрулируют ручей, Ваше Величество, -
ответил генерал. - Немедийцы не решились напасть ночью. Как и мы,
ждут рассвета.
- А, черт! - буркнул Конан. - Я проснулся от предчувствия, что из
темноты ко мне подкрадывается смерть.
Он внимательно посмотрел на массивный золотой светильник,
мягким светом горящий посредине шатра и освещающий шелковые
портьеры и богатые ковры. Здесь никого не было - ни один раб, ни
одна собака не спали у его ног. Но глаза Конана горели тем же
самым огнем, каким привыкли пылать перед лицом наивысшей
опасности, а меч подрагивал в руке. Паллантид с беспокойством
наблюдал за ним, в то время как Конан продолжал прислушиваться.
- Тихо! - зашипел он. - Слышишь? Кто это крадется?
- Семь рыцарей стерегут шатер, Ваше Величество, - произнес
Паллантид. - Никто не сможет пройти сюда незамеченным.
- Да нет, не снаружи, - хрипло возразил король. - Мне
показалось, что я слышал шаги рядом с собой!
Паллантид быстро и удивленно огляделся.
Стены шатра сливались с тенями в одно целое, но если быв здесь находился еще
кто-нибудь кроме него и короля, он бы это заметил... Он вновь покачал
головой.
- Никого здесь нет, мой господин. Ты спишь в самом центре своей
армии!
- Я уже встречался со смертью, поражающей короля среди тысяч его
воинов, - упорствовал Конан. - Ту, что ступает на невидимых лапах
и не является глазу...
- Может быть, вам это просто приснилось, Ваше Величество? -
произнес немного сбитый с толку Паллантид.
- Похоже, что действительно приснилось, - согласился король. - Но
сон тот был дьявольским. Я будто вновь прошел по тем же длинным и
страшным дорогам, которые преодолел, прежде чем стал властелином.
Он замолчал, но Паллантид продолжал безмолвно смотреть на
него. Для генерала, как и для большинства его
подданных, король оставался загадкой. Паллантиду было известно,
что за свою долгую, богатую испытаниями жизнь Конан преодолел
множество необычных путей, прежде чем каприз судьбы усадил его на
трон Акулонии.
- Я снова видел поле, на котором родился, - продолжал тот,
задумчиво оперев подбородок на свой мощный кулак. - Снова видел,
как, одетый в звериные шкуры, кидаю копье в какое-то животное.
Снова был наемным солдатом, атаманом разбойников, корсаром у
берегов земли Кеуш, пиратом с острова Бэйрех, проводником горных
троп. Я вновь был каждым из них, и каждый из них мне приснился.
Все, кем я был когда-то, прошли мимо меня долгой нескончаемой
вереницей, и ноги их издавали в дорожной пыли тихий печальный
шорох.
А потом в моем сне явился жуткий темный силуэт, голос
которого стал издеваться надо мной. И под конец я увидел себя,
лежащего на вот этом самом ложе в своем шатре, и склонившуюся над
собой темную фигуру в широкой накидке, с лицом, скрытым
капюшоном. Я лежал и не мог пошевелиться, а когда капюшон сполз
вниз, под ним оказался улыбающийся мне своими гнилыми зубами
страшный, оскаленный череп. Вот здесь я и проснулся.
- Да, это кошмарный сон, - согласился Паллантид.
- Но, Ваше Величество, это просто сон и не более того!
Конан покачал головой, скорее с согласием, чем с отрицанием.
Он был сыном дикого и суеверного народа, и инстинкты его предков
заметно проступали из-под налета цивилизованности.
- Я много видел страшных снов, - произнес он. - Но большинство из
них действительно ничего не значили. А этот, черт возьми, был
совершенно иным! И кроме того, со дня гибели от черной заразы
короля Немеда меня мучают неприятные предчувствия. Почему мор
отступил, как только король умер?
- Говорят, он был грешен...
- Глупости, как всегда! - буркнул Конан. - Если бы мор косил
всех, кто в свое время грешил, в стране не осталось бы в живых
никого, кроме ликов святых на иконах! Почему же боги, о
справедливости которых мне так много твердят жрецы, сначала
прибрали сотен пять холопов, купцов и дворянства, а уж потом
занялись королем, если проще было напустить заразу прямо на него?
Или боги это делали вслепую, как рыбак в тумане? Господи! Да если
бы я наносил удары своим мечом с такой же меткостью и точностью,
Акулония давно имела бы нового правителя!
Нет! Черный мор не был обычной болезнью. Он дремлет в
мрачных гробницах далекой Студжии и показывается на свет только
после заклятий чернокнижников. Когда я воевал в армии князя
Альмурика во время его похода против Студжии, из тридцати тысяч
наших воинов пятнадцать погибло от стрел их лучников, а остальные -
от черного мора, налетевшего на нас с юга, как пустынный ветер.
Из всех нас выжил я один...
- А почему же тогда в Немедии погибло всего пять сотен? -
осторожно подал голос Паллантид.
- Тот, кто вызвал эту болезнь, знал, как положить ей конец! -
отрезал Конан. - Вот тогда-то я и понял, что есть в этом что-то
зловещее и дьявольское. Кто за этим стоял, нетрудно было
догадаться после того, как король Тараскуз, прославляемый как
избавитель народа от гнева богов, уверенно занял трон. Здесь
чувствуется недобрый, далеко идущий умысел. И что ты, к примеру,
знаешь о чужеземце, который, как мне докладывали, служит
Тараскузу?
- Лицо его скрыто маской, - ответил Паллантид. -Но говорят, что
он прибыл из Студжии.
- Из Студжии! - с гримасой повторил король. - Из адского пекла он
прибыл!.. А это что?
- Сигналы труб неприятеля! - забеспокоился командующий. - И им
отвечают наши трубы! Уже рассвело, и сотни начинают строиться! Да
храни их бог, - многие из них больше не увидят заката солнца.
- Пришли ко мне оруженосцев! - крикнул ему Конан, резко вскакивая
и снимая шелковую ночную рубашку, в возбуждении от знакомого
предчувствия близкого боя. - Иди к сотникам и узнай, все ли
готово. Я выйду, как только надену латы!
Многие из привычек короля так и оставались загадкой для
цивилизованных людей, которыми он правил, как, например, его
нежелание, чтобы рядом с ним в его шатре или комнате спал
кто-нибудь еще. Паллантид поспешно вышел, звеня кольчугой,
надетой еще ночью, и быстрым взглядом окинул проснувшийся и уже
начавший гудеть, как пчелиный рой, лагерь. Бряцало железо, а
между длинными рядами палаток бегали плохо различимые в мутном
утреннем свете силуэты людей. На западе в небе все еще слабо
мерцали звезды, но на востоке уже стали видны розовые сполохи
зари.
Паллантид направился было к стоявшей неподалеку небольшой
палатке, где спали оруженосцы, чтобы поторопить их, как вдруг его
заставил замолчать и застыть на месте донесшийся из королевского
шатра громкий крик ужаса и отзвук глухого удара,
сопровождавшегося стуком, обычно издаваемым падающим телом. И еще
низкий смех, от которого стыла кровь в жилах.
Командующий громко вскрикнул и, резко повернувшись на пятках,
со всех ног рванулся обратно. Второй крик сорвался с его губ в
тот момент, когда он заметил лежавшую на полу грузную фигуру
короля. Большой двуручный меч валялся неподалеку, а перерубленный
центральный шест шатра указывал, куда был нанесен удар. С
обнаженным кинжалом в руке Паллантид напряженно и внимательно
огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Как и прежде,
они были с королем наедине.
- Ваше Величество! - бросился он на колени рядом с распростертым
телом своего правителя.
Глаза Конана были широко раскрыты, и было похоже, что он
находится в сознании и памяти. Но губы его дрожали, и он явно не
мог произнести ни единого слова. Не оставалось сомнений и в том,
что сам он встать не в состоянии.
У входа в шатер раздались взволнованные голоса. Паллантид
быстро поднялся и подошел ко входу - там стояли четверо
оруженосцев и один из рыцарей, охраняющих королевский шатер.
- Мы услышали крики, - объяснил караульный. - С королем ничего не
случилось?
Паллантид испытующе поглядел на них.
- Этой ночью кто-нибудь заходил в шатер или выходил из него?
- Никто кроме вас, мой господин, - ответил рыцарь, и генерал
не усомнился в его словах.
- Король споткнулся и обронил меч, - объяснил он коротко. -
Возвращайся на пост.
Когда караульный отошел, командующий незаметно кивнул
оруженосцам и, когда они вошли за ним в шатер, плотно запахнул
полог. Увидев распростертого на земле короля, они побледнели, но
резкий жест Паллантида сдержал их крики.
А тот снова склонился над Конаном, который наконец
попытался заговорить. На шее его вздулись жилы, и ему удалось
немного приподнять голову. Едва различимо он произнес:
- Он там ... там, в углу!
Паллантид придержал рукой голову своему господину и в
который раз с опаской огляделся. Он увидел лишь бледные лица
оруженосцев, темные шелковые портьеры да тени по стенам. И больше
ничего.
- Здесь никого нет, Ваше Величество, - произнес он в ответ.
- Он был там, в углу, - пробормотал Конан, поворачивая свою
покрытую львиной гривой голову и делая тщетную попытку подняться.
- Это был человек, вернее похожий на человека силуэт, закутанный в
какое-то тряпье на манер бандажей мумии, истлевший плащ и рваный
гнилой капюшон. Я едва различил его глаза, когда он стоял в тени
портьеры. Сначала я подумал, что это тоже просто тень, но потом
увидел глаза. Они светились, словно черные бриллианты.
Я попытался достать его мечом, но промахнулся, - черт его
знает, как это случилось, и перерубил центральный шест. А он
схватил меня за руку, и пальцы его жгли, как раскаленное железо.
Вся моя сила куда-то исчезла, я зашатался, а потом земля
обрушилась на меня, ударив, словно палицей. Он исчез, а я остался
лежать, не способный даже пальцем пошевелить, как парализованный.
Проклятье!
Паллантид осторожно поднес его руку к своим глазам. То, что
они увидел, бросило его в дрожь - на королевском запястье были
отчетливо различимы синеватые отпечатки длинных тонких пальцев.
Какой же необходимо было обладать силой, чтобы оставить свой след
на такой крепкой руке, как королевская? Он вспомнил смех,
услышанный им, когда он подбегал к шатру, и на лбу его выступил
холодный пот. Это смеялся не Конан.
- Это был сам дьявол! - прошептал дрожащий от страха оруженосец.
- Значит, на стороне Тараскуза сражаются дети тьмы!
- Заткнись! - резко ответил ему Паллантид...
Рассвет уже погасил все звезды. С гор налетел прохладный
ветер, донесший звуки далеких рожков. Отзвук этот заставил
задрожать бледное лицо короля. Вены на висках его вздулись,
и он предпринял еще одну упорную попытку разорвать невидимые
цепи, приковывающие его тело к земле.
- Наденьте на меня латы и привяжите к седлу, - сдавленным шепотом
произнес он. - Я должен пойти туда...
Паллантид отрицательно покачал головой, но один из
оруженосцев обеспокоено тронул его за тунику:
- Мы все погибнем, если неприятель узнает, что наш король в таком
состоянии! Ведь только он может принести нам веру в благополучный
исход битвы!..
- Помогите мне перенести его на ложе, - ответил на это генерал.
Его послушались, осторожно уложив бессильное тело Конана на
груду шкур и укрыв сверху шерстяным плащом. Потом Паллантид
обернулся к четверым оруженосцам и, прежде чем обратиться к ним,
долго и внимательно вглядывался в их побледневшие лица.
- Все мы должны навсегда сохранить в тайне то, что произошло в
королевском шатре. Теперь от нас зависит жизнь королевства...
Один из вас пускай идет и приведет Вейлона, сотника копейщиков.
Назначенный склонил голову и поспешно вышел, а Паллантид
вновь склонился над поверженным правителем. А снаружи уже громко
ревели трубы, гремели барабаны и с лучами солнца все больше
нарастал шум тысяч людских голосов.
Через некоторое время в сопровождении вызванного офицера
возвратился посланный оруженосец. Тот, кого он привел, был
рослым, широким в кости мужчиной, с мощной мускулатурой и
фигурой, внешне очень похожей на короля. Разве что волосы его
были не черные, а серые, да лицо не столь выразительным.
- Король слег от необычной болезни, - спокойно объяснил ему
Паллантид. - Тебе выпала высокая честь - ты наденешь его латы и
сам поведешь нашу армию в бой. Никто не должен знать, что это не
король сидит в седле его черного скакуна.
- Это дело, за которое любой с радостью отдал бы жизнь! - ответил
слегка озадаченный офицер. - И клянусь, что не опозорю
возложенной на меня миссии.
И под пылающим бессильной яростью взором Конана,
сочетавшим в себе гнев и горечь унижения, оруженосцы сняли с
Вейлона его кольчугу, стальной чепец и наголенники и облачили в
черный королевский панцирь и шлем с забралом, над высоким гребнем
которого развевался длинный черный пиоруш. Сверху на панцирь была
надета шерстяная накидка с вышитым на груди золотым королевским
львом и широкий ремень с золотой пряжкой, крепящей ножны со
вставленным в них двуручным мечом, чья золотая рукоять была
украшена драгоценными камнями. Пока они это делали, звуки труб
слились в оглушающий протяжный рев, послышалось бряцание оружия, и из-за
реки донесся глухой топот - там разворачивались в боевой порядок
полки противника.
Одетый в полное боевое снаряжение Вэйлон преклонил колено
перед распростертым на ложе телом короля.
- Господин мой! Я клянусь, что не покрою позором твое оружие!
- Принеси мне голову Тараскуза, и я сделаю тебя бароном! -
Страдание стерло с Конана последний налет цивилизованности, глаза
его запылали еще сильнее, а голос задрожал такой ненавистью и
жаждой крови, на которую только были способны варвары с далеких
взгорий Циммерии.
ОБВАЛ
Армия Акулонии уже стояла в полной боевой готовности -
длинные сомкнутые шеренги воинов, закованных в блестящую сталь. А
когда из королевского шатра появилась огромная фигура в черной
броне и уселась в седло черного жеребца, едва сдерживаемого
четырьмя оруженосцами, тот заржал так, что задрожали горы. И,
потрясая клинками, ему вторили рыцари в позолоченных латах,
копейщики в кольчугах и стальных чепцах и лучники с огромными
луками, приветствуя громогласным хором короля-воина.
Армия неприятеля, стоявшая на другой стороне долины, тоже
пришла в движение и стала подступать по пологому спуску к кромке
воды. Сталь ее оружия уже можно было различить сквозь утренний
туман, клубящийся у конских ног.
Акулонские воины не спеша пошли им навстречу. Легкая трусца
панцирных всадников сотрясала землю. Стяги и штандарты
развевались на ветру, а лава копий с шелестящими на них лентами
то поднималась, то опускалась, как ковыль в степи.
Десять неразговорчивых чернопанцирных боевых ветеранов,
умеющих держать язык за зубами, неотлучно стерегли королевский
шатер, из-за полураспахнутого полога которого выглядывал несущий
здесь дежурство оруженосец. Никто, кроме нескольких посвященных,
не ведал, что это не Конан восседает на огромном черном жеребце
во главе своих войск.
Акулонские воины сформировали свой традиционный строй: центр
занимали главные силы - полки чернопанцирных рыцарей, крылья
представляли несколько меньшие отряды, состоящие из конного
дворянства, поддерживаемого копейщиками и лучниками. Последние
прибыли из Боссонии и Западного Пограничья. Это были крепкие,
коренастые люди, одетые в кожаные безрукавные куртки и плоские
стальные шлемы.
Армия Немедии была сгруппирована почти так же. Оба войска
подошли к реке, причем крылья немного отстали от центра. И во
главе акулонской армии, перед ее ударным центром, над закованной
в сталь фигурой на черном жеребце, развевался по ветру гордый
стяг с золотым львом.
А в это время Конан, лежа в своем королевском шатре, стонал
от душевных переживаний и бормотал незнакомые грязные проклятия.
- Войска сближаются, - сообщил оруженосец. - Слышно, как гремят
трубы! Ого! Солнце искрится на остриях копий и шлемах так, что
больно глазам! Море красок!..
С обеих сторон полетели тучи стрел, падающих, как
смертоносный ливень, и заслоняющих небо. Ого! Лучше цельтесь,
ребята! А боссонцы стреляют точнее, чем немедийцы! Слышите, как
они кричат?!
До ушей короля, до этого различавших только рев труб
и звон стали, действительно донесся дикий воинственный крик. То
кричали лучники, отпускающие тетиву и пускающие свои стрелы в
цель, в упоении от результатов.
- Их стрелки пытаются навязать нашим ближний бой, чтобы дать
своим всадникам возможность подойти к воде, - с той стороны берег
достаточно пологий. Их рыцари вошли в заросли кустарника! Ого!
Наши стрелы находят каждую щель в их панцирях! Они, как
подкошенные, валятся с коней и сползают в воду. Она не глубока,
но и не такая уж мелкая, - они тонут, затянутые на дно тяжестью
лат и затоптанные копытами ошалевших коней. А теперь наступает
наша конница - рыцари въезжают в воду и вступают в бой с
противником. Вода под лошадьми пенится, а звон мечей просто
оглушает!
- Черт возьми! - вырвалось у Конана. Силы вновь постепенно начали
возвращаться к нему, хотя он и сейчас еще не мог совладать со
своим распростертым телом.
- Фланги сошлись! - продолжал тем временем наблюдающий. -
Алебардщики уже дерутся прямо в воде, а из-за их спин продолжают
стрелять лучники.
Слава богу! Арбалетчики немедийцев уже перебиты, и боссонцы
стали целиться вверх, чтобы достать дальние ряды неприятеля.
Центр вражеской армии не продвинулся ни на пядь, а ее крылья даже
удалось отбросить от берега!
- Черт побери!.. О, Господи!.. - хрипел Конан. - Боги и сам
Сатана! Помогите мне встать, я должен быть там, пускай даже
погибну в первое же мгновение!
Этот бой, как буря, гремел целый день. Долина дрожала от
атак и контратак, свиста стрел, треска ломающихся пик и копий. Но
войска Акулонии держались стойко. Один раз, отброшенные от реки,
они отвоевали утраченное в мощной контратаке, ведомые королевским
штандартом, развевающимся над всадником на черном жеребце. Они
стояли на своем берегу, как стальная стена. И вдруг немедийцы
стали отступать от реки.
- Их крылья отошли от наших! - закричал оруженосец. - И рыцари
тоже отступают. Что это? Твой королевский штандарт двинулся
вперед, и центр нашей армии входит за ним в реку! О, боже, Вэйлон
повел их на другой берег!
- Глупец! - зло пробормотал Конан. - Может быть, это ловушка?!
Его задача - только удерживать позиции, пока не подойдет из
Понтейна Просперо со своим корпусом!
- Рыцари попали под сильный обстрел, но продолжают продвигаться
дальше... Они переправились! Атакуют горный склон! Паллантид
послал им на помощь за реку оба фланговых крыла. Это все, что он
сейчас может сделать. Твой штандарт виден в самом центре схватки.
Немедийские рыцари пытаются сопротивляться. Ура! Их ряды
смяты! Они отступают! Левое крыло бежит со всех ног, а наши
копейщики наступают им на пятки. Сам Вэйлон рубится как ошалелый.
Им овладела жажда крови. Люди уже не слушаются Паллантида и идут
за Вэйлоном, принимая его за тебя, ведь он дерется с опущенным
забралом.
Гляди-ка! С пятью тысячами отборных рыцарей он начинает
охват фронта противника, среди которого уже поднимается паника.
Вот оно что - фланги неприятеля упираются в обрыв, в нем есть
неохраняемая расселина, словно трещина от удара. Вэйлон увидел ее
и теперь хочет использовать свой шанс. Он отбросил вражеский
заслон и повел людей к этой расселине. Он хочет пробиться по ней
в тыл армии Тараскуза!
- Это западня! - прорычал Конан, с трудом приподнимаясь над
ложем.
- Нет! - закричал в ответ оруженосец. - Они уже начали появляться
из этой щели позади рядов противника! А тот явно не ожидал, что
дело зайдет так далеко! Ох, глупец, глупец Тараскуз, проливший
столько крови! Но что это?..
Он неожиданно замолчал, а стены и пол шатра заходили
ходуном, а вдали, заглушая шум битвы, раздался неописуемо
зловещий, глубокий хриплый гром...
- Это дрожат скалы! - заорал оруженосец. - Господи! Река
вспенилась и вышла из берегов, земля дрожит, всадники падают с
коней! Скалы! Падают скалы!..
Его последние слова заглушили гром и мощный удар, вновь
всколыхнувший землю. Над полем битвы раздались громкие крики
смертельного ужаса.
- Это рухнула скала! - продолжал испуганный наблюдающий. - Ее
обломки упали вниз, в расселину, похоронив всех, кто там был! Там
же исчез наш флаг с золотым львом! Немедийцы празднуют победу!
Да, им есть отчего радоваться... Скалы погребли пять тысяч наших
лучших рыцарей...
До слуха Конана стали доноситься громкие испуганные голоса,
все более и более различимые:
- Король погиб! Король погиб! Спасайтесь! Бежим! Король мертв!
- Клевета! - зашипел Конан. - Псы! Мерзавцы! Трусы! О, черт! Мне
бы только встать... только доползти до реки с мечом в зубах! Ну
как там, парень? Наши бегут?
- Еще как... - с отчаяньем в голосе подтвердил тот. - Бегут к
реке, разбитые и гонимые, как морская пена штормом. Я вижу
Паллантида, пытающегося остановить бегущих... он падает,
затоптанный копытами коней! Рыцари, лучники, алебардщики - все
бросаются в реку, превращаясь в один несчастный ошалевший поток.
Немедийцы наседают им на спины, кося их, как хлеб в поле!
- нужно закрепиться на том берегу! - закричал Конан. С усилием,
от которого тело его покрылось каплями пота, он сумел
приподняться на локтях.
- Нет! Они не могут! Они разбиты! Их гонят! О, господи, зачем я
дожил до этого дня?
В этот момент оруженосец неожиданно вспомнил о своих
обязанностях и крикнул охранникам, неподвижно и бесстрастно
наблюдавшим за бегством товарищей:
- Приведите скорее коня! Нам нельзя больше здесь оставаться!
Однако они не успели выполнить его приказа - их накрыли
первые порывы приближающейся смертоносной бури. Рыцари, копьеносцы
и лучники бежали между шатров и палаток, спотыкаясь о колья и
шнуры, а прорывающиеся между ними всадники противника рубили их
на обе стороны. Веревки лопались, в нескольких местах уже
заполыхало пламя, начавшее свою губительную работу. Один за
другим охранявшие королевский шатер рыцари погибли, не сойдя со
своих постов, и кони врага стали топтать их окровавленные
останки.
Оруженосец быстро застегнул полог шатра, чтобы в пекле
схватки никто не заметил, что здесь еще кто-то есть. Бегущие
и их преследователи с грохотом и криками пронеслись мимо,
исчезнув где-то в отдалении, и когда, наконец, воин вновь
выглянул наружу, то заметил лишь небольшую группу людей,
направляющуюся в эту сторону.
- Это король Немедии с четырьмя телохранителями и оруженосцем, -
сообщил он. - Признай свою капитуляцию, мой господин...
- Пошли они все к дьяволу! - заскрежетал зубами Конан.
Нечеловеческим усилием он заставил себя сесть, спустить ноги на
пол, а потом встал, шатаясь, как пьяный. Оруженосец метнулся было
помочь ему, но тот отпихнул его руки.
- Подай вот это! - резко произнес он, указывая на большой лук и
колчан со стрелами, висевшие на одном из опорных шестов.
- Но, Ваше Величество... - запротестовал растерянный юноша. -
Монарху полагается капитулировать с достоинством, присущим
королевской крови!
- В моих жилах ее нет! - зарычал Конан. - Я варвар, и отец мой
был простым кузнецом!
Схватив лук, он шагнул к выходу. Одетый только в короткие
кожаные бриджи и безрукавку навыпуск, открывающую взорам его
сильную волосатую грудь и бугры мышц на плечах, он пошел, однако,
такой походкой, и таким огнем полыхали его блестящие глаза под
черной разметанной гривой, что оруженосец попятился, испуганный
видом своего короля больше, чем всей армией Немедии.
Нетвердо ступая на широко расставленных ногах, Конан наконец
добрался до выхода из шатра, отстегнул полог и остановился в его
проеме. Король Немедии со спутниками только что спустились с
коней и теперь стояли, как вкопанные, уставившись на его крупную
фигуру.
- Да, это я, шакалы! - взревел Конан. - Я, король! Чтоб вы сдохли,
плешивые псы!
С этими словами он до отказа натянул тетиву лука и пустил
полуметровую стрелу, которая, просвистев, по самое оперение
утонула в груди заслонившего собой Тараскуза рыцаря.
Раздосадованный Конан с проклятием швырнул бесполезное оружие на
землю.
- Черт бы вас всех побрал! Ну, возьмите меня, если у вас хватит
на это смелости!
Отступив на ватных ногах назад, он оперся спиной о
деревянный шест и взял в руки огромный меч.
- О, господи, да это же король Акулонии! - оторопело сглотнул
Тараскуз. Он еще раз внимательно посмотрел, а потом рассмеялся:
- Значит там, в поле, была лишь кукла в его латах! Вперед, мои
верные псы, хватайте его!
Трое рыцарей, украшенных эмблемами королевской гвардии
Немедии, с криком бросились на Конана. Один из них, зайдя с
фланга, сначала ударом палицы повалил оруженосца. Но вот двум
другим не повезло. Когда первый из них подбежал поближе с
поднятым мечом, король Акулонии встретил его резким ударом,
рассекшим кольчугу вместе с рубахой и отделившим руку нападавшего
от его тела. Несчастный, падая навзничь, попал под ноги второму
воину. Тот пошатнулся и, не успев восстановить равновесия, умер,
перерубленный пополам ударом тяжелого длинного меча.
Тяжело дыша, Конан высвободил свой клинок и вновь откинулся
на шест. Руки и ноги его дрожали, грудь тяжело вздымалась, а пот
рекой скатывался по лицу и шее. Но глаза все еще продолжали
пылать жестокой жаждой крови, и он сумел выдавить:
- Ну что же ты не подойдешь ближе, грязная бельверусская собака?
Ты слишком далеко, чтобы достать меня, подойди ближе! Доставь мне
удовольствие убить тебя!
Тараскуз заколебался и нерешительно оглянулся на
единственного оставшегося в живых гвардейца и своего оруженосца,
- худого, жилистого человека в черных латах, но все-таки сделал
шаг вперед. Он явно уступал огромному уроженцу Циммерии по росту
и силе, но был, в отличие от того, закован в панцирь, и, кроме
этого, по всей Немедии была широко известна его громкая слава
искусного фехтовальщика. Но тут оруженосец схватил его за руку.
- Нет, Ваше Величество, не стоит рисковать жизнью. Проще позвать
лучников, а уж они-то подстрелят эту птичку!
В легком замешательстве схватки никто, кроме Конана, и не
заметил, что неподалеку от шатра остановилась только что
подъехавшая повозка. При взгляде на нее в душе короля Акулонии
появились какие-то недобрые предчувствия. Немного
сверхъестественно смотрелись уже впряженные в нее совершенно
черные кони, но особенно притягивала взор фигура возницы.
Это был рослый, внушительной наружности мужчина, одетый в
серую шерстяную накидку. Волосы его были уложены так, что
прикрывали большую часть лица, на котором светились черные
пронзительные глаза. Натянув зажатые в своих белых, но крепких
руках вожжи, он осадил коней и пристально посмотрел на Конана, в
душе которого мгновенно проснулись дикие примитивные инстинкты.
Он почувствовал дыхание неведомой опасной силы, -
сверхъестественная природа ее была очевидна.
- Поздравляю тебя, Ксалтотун! - только сейчас обратил на
незнакомца внимание Тараскуз. - Это сам король Акулонии! Он не
погиб, как мы считали, под обвалом...
- Знаю, - коротко ответил тот, не уточняя, однако, откуда. - Ну и
что ты намерен с ним сделать?
- Сейчас позову лучников, чтобы подстрелить его, - объяснил
король Немедии. - Живой он слишком опасен!
- Но ведь даже от собаки может быть польза, - возразил Ксалтотун.
- Возьмите его живым!
Конан хрипло рассмеялся.
- Иди, попробуй сам! - вызывающе крикнул он. - Если бы ноги мои
не дрожали, ты бы живо слетел со своего рыдвана! Будь спокоен -
живым я не дамся!
- Думаю, это правда, - согласился Тараскуз. -Это не человек, это
варвар, похожий своей бессмысленной дикостью на раненого тигра. Я
позову лучников...
- Смотри и учись! - оборвал его тот, кого звали Ксалтотуном.
Ладонь его исчезла в складках балахона и вновь появилась с
зажатым в пальцах маленьким блестящим шариком. Молниеносное
движение пальцев - и блестящий предмет крошечной искрой прошил
воздух. Конан успел отразить его лезвием меча, но в момент удара
раздался резкий грохот, полыхнуло ослепительное пламя, и он,
словно подкошенный, рухнул на пыльную землю.
- Он мертв? - с надеждой в голосе спросил Тараскуз.
- Нет. Просто-напросто оглушен. Потерял сознание на несколько
часов. Прикажи своим людям связать его покрепче да перетащить в
мою повозку.
Тараскуз жестом приказал слугам повиноваться и стал
наблюдать, как они потеют, перенося тяжелое бессознательное тело.
Ксалтотун аккуратно прикрыл Конана шелковым плащом, спрятав от
лишних посторонних глаз, и взял в руки вожжи.
- Я еду в Бельверус, - сообщил он. - Передай Амальрику, - моя
помощь ему больше не понадобится. Теперь, когда король Акулонии
пленен, а его армия разбита, он может полагаться на свои
собственные силы - мечи и копья. Этого хватит, чтобы довершить
начатое. Просперо, не успевший привести на помощь нашему
противнику свои десять тысяч воинов, услышав об исходе битвы, уже
со всех ног отступает к Тарантии.
...Да! Запомни еще одно: Амальрику, Валериусу, да и вообще
никому другому о нашем пленнике ничего не рассказывай. Пускай все
считают, что он действительно погиб под обвалом.
Глаза говорившего переместились на стоявшего неподалеку
гвардейца. Наступила неловкая тишина, и тот начал беспокойно
ерзать под тяжелым гипнотическим взглядом.
- Что это у тебя на брюхе? - неожиданно и резко спросил его
Ксалтотун.
- Что?.. А! Это, с вашего позволения, мой пояс... - пробормотал
совершенно сбитый с толку воин.
- Лжешь! - торжествующий смех был безжалостен, как лезвие ножа. -
Это же ядовитая змея! Что ты за глупец, если подпоясываешься
ядовитой гадиной!
Гвардеец ошалело опустил широко раскрытые глаза вниз, и
вдруг ему показалось, что пряжка его ремня начинает подниматься к
его лицу... Но это уже была не пряжка, а голова змеи! Немигающий
злобный взор и истекающие ядом зубы! Раздалось тихое шипение, и
он почувствовал холодное прикосновение чешуйчатой кожи...
Испуганно вскрикнув, воин ударил змею голой ладонью, с
ужасом осознав, что ядовитые зубы погрузились в его руку,
пошатнулся и упал, как колода.
Тараскуз обеспокоено взглянул на распростертое у его ног
тело - он увидел лишь пояс с пряжкой, двойной зубец которой
глубоко впился в ладонь трупа.
А Ксалототун теперь смотрел на королевского оруженосца, к
этому моменту уже успевшего задрожать и побледнеть, как мел. Но
Траскуз вовремя вступился:
- Не надо! Ему можно доверять!
- Ну ладно. Только смотри, чтобы все, что здесь произошло,
осталось тайной! Когда я вам понадоблюсь, пусть ученик Орастеса -
Альтаро позовет меня, как я ему объяснил. Я буду в Бельверусе, в
твоем дворце. - С этими словами он помахал рукой и дернул вожжи.
Тараскуз поднял руку в ответном прощальном жесте, и, когда
повозка немного отъехала, лицо его неожиданно исказила гримаса
неописуемого удивления, страха и неприязни.
- Почему ты пощадил этого варвара?.. - прошептал пораженный
оруженосец, не в состоянии оторвать взгляда от удаляющейся фигуры
чернокнижника.
- Я сам удивляюсь... - пробормотал в ответ не менее растерянный
король Немедии.
Глухое эхо заканчивающейся битвы затихало где-то вдали, как и
стук окованных железом колес покидающей их повозки. Заходящее
солнце багряным сиянием освещало неподвижные скалы, и уже почти
неразличимая упряжка скоро окончательно скрылась в огромных
пурпурных тенях, встающих на востоке...
"ИЗ КАКОГО ЖЕ ТЫ ВЫПОЛЗ ПЕКЛА ?"
О своей долгой поездке в повозке Ксалтотуна Конан ничего не
помнил. Он лежал, словно мертвый, в то время как колеса стучали
то по булыжникам горных дорог, то мягко шелестели по высоким
травам зеленых долин, и, когда они спустились с нагорий вниз, по
широкой белой дороге, что вилась меж богатых полей до самых стен
столицы Немедии.
Сознание начало возвращаться к нему лишь под рассвет. Он
услышал человеческие голоса и скрип тяжелых петель, рассмотрев
сквозь щель в укрывавшем его плаще бородатые лица стражников и
смутно видневшиеся в неясном свете какие-то высокие сводчатые
ворота. Мечущийся огонь факелов, дробясь, отражался в
полированных шлемах и наконечниках копий окруживших повозку
гвардейцев.
- Простите, уважаемый, вы нам не скажете, как закончилось
сражение? - произнес по-немедийски чей-то любопытный голос.
- Достаточно успешно, - последовал лаконичный ответ. - Король
Акулонии убит, а его армия разбита.
Раздался хор обрадованных голосов, утонувший в грохоте
повозки по каменным плитам. Ксалтотун щелкнул бичом, из-под колес
брызнули искры, и упряжка покатилась прочь от ворот. Но Конан
успел услышать, как один из стражников удивленно пробормотал:
- От самой границы до Бельверуса всего от захода до восхода
солнца! И кони не загнаны! Господи, да он просто...
Потом вновь наступила тишина, прерываемая лишь стуком копыт
и колес по брусчатке темной улицы.
Услышанное запало Конану в память, но в данный момент эти
слова для него ничего не значили. Он все еще оставался бездушным
автоматом, способным видеть и слышать, но не способным что-либо
понять. В голове его медленно кружились неясные мысли и образы, и
вскоре он снова впал в глубокий транс, так и не сумев зацепиться
за крошечные обрывки непослушных мыслей. Он не слышал, как кони
остановились в глубоком, словно колодец, дворике, и не
почувствовал, что тело его несут чьи-то сильные руки. Гулкие,
ведущие вверх каменные ступени, темные коридоры, шепот, тени,
тихие шаги - все проплывало мимо его сознания, далекое и ничего
не значащее.
Окончательное пробуждение было резким и быстрым. Он
мгновенно вспомнил все события битвы, ее окончание и осознал, где
находится. Конан лежал на застеленном шелковым покрывалом
топчане, скованный по рукам и ногам прочными цепями, и порвать их
не было никакой возможности. Комната, где он пришел в себя, была
оформлена в страшноватом мрачном духе: со стен свисали черные
шелковые портьеры, тяжелые пурпурные диваны вызывали кровавые
ассоциации. Не было заметно никаких признаков окон и дверей, и
лишь одна большая золотая лампа, подвешенная на софите в нише,
освещала все вокруг таинственным искрящимся сиянием.
В ее свете фигура, сидящая перед Конаном в серебряном,
похожем на трон, кресле, казалась нереальной и фантастичной. Но
черты ее лица, даже в полусвете, были видны с необычайной
четкостью. Казалось, будто голову незнакомца окружает
удивительное сияющее облако, подсвечивающее рельеф его бородатого
облика и придающее ему последний признак внешнего мира в этой
темной жутковатой комнате.
Лицо человека, имеющего классические, скульптурно красивые
черты, властно притягивало к себе взгляд. Было что-то
неестественное в его покое, какой-то неуловимый признак силы,
более могучей, чем человеческая, признак глубочайшего знания и
мудрости, и потрясающая уверенность в себе.
Неприятная дрожь ускользающего близкого предчувствия вновь
наполнила душу короля Акулонии. Он точно знал, что никогда ранее
с этим человеком не встречался, но эти черты ему почему-то уже
были знакомы, они напоминали что-то или кого-то. Словно он
встретился с действующим лицом одного из своих ночных кошмаров.
- Кто ты? - резко спросил Конан, пытаясь, несмотря на оковы,
принять сидячее положение.
- Меня зовут Ксалтотуном, - прозвучал ответ сильного мелодичного
голоса.
- Где мы сейчас?
- В Бельверусе, в одной из комнат королевского дворца.
Конан не удивился. Столичный Бельверус был самым крупным
городом вблизи западных границ Немедии.
- А где Тараскуз?
- Со своей армией.
- Но, - буркнул Конан, - если ты хочешь покончить со мной, чего
же ты медлишь?
- Я не для того тебя спас от королевских лучников, чтобы иметь
удовольствие убить тебя здесь, в Бельверусе, - возразил
Ксалтотун.
- А что ты сделал со мной там, у шатра, тысяча чертей!?
- Просто лишил тебя сознания. Тебе этого не понять. Можешь
считать это черной магией.
До этой мысли Конан уже дошел самостоятельно. Многое
начинало становиться на свои места.
- Думаю, я понял, зачем ты сохранил мне жизнь, - произнес он. - Я
нужен Амальрику, как пес на Валериуса, чтобы тот слишком не
зарывался и не мнил себя полноправным королем. Это неплохая
мысль. Выходит, что за попыткой усадить Валериуса на мой трон
стоит сам барон Тор. Но уж его-то я знаю, - он не захочет
допустить, чтобы Валериус был кем-либо иным, кроме как
марионеткой, которой сейчас служит Тараскуз.
- Амальрик даже не знает, что ты здесь! - спокойно ответил
собеседник. - Точно так же, как и Валериус. Оба они считают, что
ты погиб под Валкой.
Конан прищурил глаза.
- Я чувствую далеко идущий замысел, но был уверен, что это
Амальрик... Так, значит, все они - Амальрик, Тараскуз и
Валериус - всего лишь куклы, танцующие под твою дудку? Но кто же
тогда ты сам?
- Разве это так важно? Ты просто не поверишь, если я расскажу
тебе правду. Но если ты захочешь, можно вновь вернуть тебе трон
Акулонии.
Глаза Конана стали похожи на волчьи.
- А за какую цену?
- Ты будешь меня слушаться.
- Иди ты к дьяволу! - сплюнул Конан. - Я не кукла на подергушках!
Я мечом добыл себе корону! И не в твоей воле жонглировать троном
моей страны! Королевство еще не разбито, - одна битва еще ни о
чем не говорит.
- Воевать можно не только железом, - терпеливо возразил
Ксалтотун. - Разве меч повалил тебя в твоем шатре перед началом
сражения? Нет, - то был сын тьмы, пилигрим межзвездных пустынь.
Это его веющие ледяным холодом черных бездн пальцы заморозили
кровь в твоих жилах и высосали все твои силы! Пальцы до того
холодные, что сожгли твое тело, словно раскаленное добела железо!
А скажи, - какая случайность заставила человека, одетого в
твой панцирь, повести рыцарей в расселину между скалами? И какая
случайность обрушила на них глыбы гранита?
Конан молча глядел ему в лицо, но по спине его ползли
мурашки. Жизнь любого варвара была до предела насыщена
мифическими магами, чернокнижниками и колдунами, и только глупец
теперь мог подумать, что Ксалтотун не принадлежит к ним. В
сидящем перед ним человеке чувствовалось что-то непостижимое,
непонятное свидетельство сверхчеловеческого влияния на силы
Времени и Пространства, веющее дыханием огромного ужаса и зла. Но
гордость не позволяла ему уступить.
- Все равно обвал - случайность, - упрямо сказал он. - А ту
расселину стал бы атаковать любой.
- Вовсе нет. Ты бы не пошел туда, заподозрив ловушку. Да и перед
этим: ты не перешел бы реки, пока не убедился в том, что бегство
противника - не обычная военная хитрость. И даже в безумии
схватки твоя душа не послушалась бы гипнотического внушения,
чтобы забыв про осторожность, вслепую сунуть голову в западню,
как это произошло с человеком, заменившем тебя на поле брани. У
него была не такая сильная воля.
- Но если все это было запланировано уже заранее, - скривился
Конан, - и участь моей армии была предрешена, что же помешало
"сыну тьмы" убить меня еще в шатре?
- Ты был мне нужен живым. Даже без помощи магии можно было
догадаться, что Паллантид вышлет кого-то другого в твоем одеянии.
Я надеялся взять тебя живым и здоровым. Ты можешь пригодиться при
выполнении моих планов. В тебе есть настоящая звериная сила,
которой так не хватает моим союзникам. Жаль, что ты считаешь меня
своим врагом, - из тебя вышел бы неплохой вассал.
Конан даже поперхнулся, услышав эти слова, однако Ксалтотун
не обратил на его ярость никакого внимания. Вместо этого он взял
со столика, стоявшего неподалеку, небольшой хрустальный шар,
поднес к лицу и выпустил из рук. Тот неподвижно завис прямо в
воздухе, и было ясно, что это не шарлатанство - он не был
подвешен каким-то хитрым способом. Он просто висел, словно
помещенный на незыблемое основание. Конан с неприязнью следил за
проводимыми в его присутствии магическими фокусами, но был
все-таки заинтригован.
- Хочешь узнать, что сейчас происходит в Акулонии? - спросил
чернокнижник. Ответа не последовало, но глаза его пленника выдали
заинтересованность.
Хозяин комнаты всмотрелся куда-то в глубину шара и произнес:
- Сейчас там вечер следующего дня после сражения под Валкой.
Главные силы Немедии еще минувшей ночью встали лагерем в долине,
а отряды всадников до сих пор преследуют бегущих. С рассветом
армия погрузилась в обоз и двинулась дальше на запад. Просперо из
Понтейна, со своим десятитысячным корпусом был всего в нескольких
милях от поля битвы, когда на рассвете наткнулся на бегущих
оттуда воинов. Он упорно шел всю ночь, но так и не успел к сроку,
и был вынужден сразу отступить к Тарантии, будучи не в состоянии
объединить разрозненные остатки разбитой акулонской армии.
Объявив мобилизацию конного транспорта в попутных селениях, он
уже почти довел своих измученных воинов до столицы.
Я вижу его утомленных рыцарей в серых от дорожной пыли
доспехах, что гонят вперед своих не менее усталых коней. Вижу
улицы Тарантии. В городе хаос. Сюда уже каким-то образом дошла
весть о поражении и смерти короля Конана. Ошалевшая толпа дрожит
от страха - король погиб, и нет никого, кто смог бы ее защитить
от немедийского вторжения. Исполинская тень надвигается на
Акулонию с востока, где небо уже почернело от дыма пожарищ...
Это задело Конана за живое:
- Чем докажешь, что это - не пустые слова? Любой придурок с
городской площади мог бы порассказать то же самое! И если ты
утверждаешь, что все это увидел в этом паршивом шарике, то ты
просто лжец и мерзавец, в чем нет никаких сомнений! Просперо
удержит Тарантию, опираясь на поддержку сплотившихся вокруг него
баронов. Объединившись с понтейнским правителем Троцеро, который
вместо меня станет управлять королевством, они прогонят всех
немедийских псов и заставят их с визгом вернуться в свою псарню!
Что такое пятидесятитысячная армия? Акулония ее раздавит! Эти
люди никогда больше не увидят Бельверуса. Под Валкой покончено не
с Акулонией, а всего лишь с ее королем!
- Акулония уже погибла! - твердо возразил ему Ксалтотун. - Ее
уничтожат меч, огонь и копье, а если они не справятся, в бой
ринутся силы вечного мрака. Точно так же, как скалы вод Валкой,
рухнут целые горы и стены городов. Реки выйдут из берегов и
затопят долины, да что там долины - области. Но будет все-таки
лучше, если мои заклятия не понадобятся, ибо они могут вызвать к
жизни такие силы, что в состоянии потрясти мир.
- Из какого же ты выполз пекла, черный пес? - процедил сквозь
зубы Конан, в упор глядя на страшного чародея. И помимо своей
воли снова задрожал - здесь чувствовалось что-то невероятно
древнее и дьявольское сразу.
Ксалтотун продолжал сидеть, неподвижно склонив голову,
словно прислушиваясь к шепоту космоса. Казалось, он не слышал
нанесенного ему оскорбления. Потом он неторопливо потряс головой
и равнодушно взглянул на пленника.
- Что?.. А... - ты не веришь тому, что я тебе сказал... Ладно, я
уже устал от нашей бесполезной беседы. Действительно, проще до
основания разрушить непокорный город, чем облечь свои мысли в
словесную форму, доступную безмозглому дикарю.
- Если бы мои руки были свободны, - уверил его в ответ Конан. - Я
быстро сделал бы тебя безмозглым ... трупом!
- Не беспокойся - я не настолько глуп, чтобы дать тебе такую
возможность, - произнес Ксалтотун и хлопнул в ладоши.
Поведение его неожиданно изменилось: в голосе появилось
нетерпение, а в жестах - нервозность, хотя пленник не сомневался,
что с ним это никак не связано.
- Запомни, варвар, что я тебе скажу, - вновь заговорил
чернокнижник. - У тебя еще есть время подумать. Я просто
окончательно не решил, что с тобой сделать. Это зависит от
некоторых пока неопределенных обстоятельств. Но лучше вбей себе в
голову: если надумаешь стать моим союзником, умерь свой пыл,
чтобы не испытывать моего терпения.
Конан уже собрался бросить ему в лицо еще одно проклятие, но
в этот момент раскрылись замаскированные двери, и в комнату вошли
четверо высоких негров, одетых в серые шерстяные туники и
перетянутые поясами, с которых свисали большие ключи.
Ксалтотун нетерпеливым жестом указал на своего пленника и
отвернулся, утратив, похоже, к нему всякий интерес. Его пальцы
как-то необычно дрожали. Из висевшей у него на груди резной
яспесовой коробочки он достал горсть мерцающего черного порошка и
высыпал ее в пальник, покоившийся на золотом треножнике у его
локтя. Хрустальный шар, о котором он, по-видимому, забыл, упал на
ковер, будто лишенный невидимого подвеса.
Чернокожие слуги подняли Конана - он был так обмотан цепями,
что не мог двигаться сам, и вытащили из помещения. В то мгновение,
когда за ним уже закрывали красиво обитые дубовые двери, он успел
оглянуться назад, увидев хозяина комнаты, лежащего в своем
похожем на трон кресле со скрещенными руками и вьющуюся перед ним
из пальника тонкую струйку дыма. Его пробрала дрожь: в Студжии -
древнем и зловещем королевстве далекого Юга - он когда-то уже
видел такой черный порошок. Это была пыльца черного лотоса,
порождающая подобный смерти сон и чудовищные видения. Он знал
также, что лишь полумифические члены Черного Круга, являющиеся
носителями высшего проявления зла, черпают силы из красных
кошмаров черного лотоса, чтобы разбудить свою магическую мощь.
Для большинства жителей Запада Черный Круг был всего лишь
байкой и вымыслом, но Конану в свое время удалось убедиться в его
страшной правдивости и увидеть мрачные святилища, затерянные в
лабиринтах темных студжийских могильников и склепов, окутанные
темнотой башни, в которых посвященные в культ предавались
отвратительным занятиям...
Было неясно - день сейчас или ночь. Дворец короля Тараскуза
казался царством мрака и теней, повелителем которых был, как это
чувствовал Конан, его пленитель - могучий Ксалтотун.
Негры шли длинным коридором с низким потолком, и в неясном
полусвете казались четверкой вампиров, волокущих добычу в логово.
Потом начался нескончаемый спуск по спиральным лестницам, и факел
в руке одного из них превращал стены в процессию деформированных
теней.
Добравшись, наконец, до подножия очередной спиральной
лестницы, они попали в длинную затемненную галерею, по одной из
стен которой шел длинный ряд зарешеченных дверей, располагавшихся
через равные, в несколько шагов, промежутки.
Остановившись у одной из них, негр, шедший первым, поднял
висевший у его пояса ключ и, повернув его в замке, толкнул
решетку, после чего пленника заволокли внутрь. Это оказался
небольшой каменный мешок, в противоположной стороне которого была
еще одна решетчатая дверь. Конан не имел понятия, что за ними
скрывается, но было похоже, что там есть еще один коридор.
Мерцающий свет факела позволял видеть лишь темную стену, да
гулкое эхо голосов и шагов чернокожих тюремщиков отдавалось в
скрытых темнотой закоулках.
В одном из углов темницы, рядом с дверью, через которую они
вошли, в стену было вмуровано крупное железное кольцо. С него
свисал клубок ржавых цепей с лежащим в их смертельных объятиях
скелетом. Конан спокойно оглядел его, машинально отметив тот
факт, что большинство костей переломано или расколото. Кроме
того, оторванный от позвоночника череп служил немым
свидетельством чудовищной по силе расправы.
Второй негр, повернув свой ключ в массивном замке,
удерживающем оковы с останками, освободил их и отбросил в сторону,
закрепив на это место цепи, сковывавшие Конана. А третий
чернокожий еще одним ключом запер противоположные двери и
удовлетворенно ухмыльнулся, убедившись в надежности запоров.
Теперь все они окинули лежащую перед ними фигуру короля
Акулонии загадочным взглядом - темноглазые черные атлеты с
блестящей в свете факела гладкой кожей.
Тот, что держал в руке ключ от входных дверей, не выдержал
первым:
- Теперь это твой королевкий дворец, белая собака! Кроме нашего
господина и нас об этом не знает никто. Это потайная темница. Ты
будешь здесь жить, и здесь же сдохнешь. Как он! - и он с
отвращением и злобой пнул растрескавшийся череп, со стуком
покатившийся по каменному полу.
Конан не нашелся, что ответить на это, а чернокожий, видимо,
вдохновленный молчанием пленника, наклонился, бормоча проклятия,
и плюнул ему в лицо. Но это дорого ему обошлось.
Конан сидел на полу, обмотанный в поясе цепью, руки и ноги
его тоже были скованы, и, кроме того, еще одна цепь страховала
эти оковы, притягивая их к поясу. Он не мог ни встать, ни
отодвинуться от стены больше, чем на два локтя. Однако цепь,
сковывающая сразу оба запястья, имела значительную слабину.
Поэтому, когда голова негра приблизилась на достижимое
расстояние, король собрал провис в одну руку и резко ударил
обидчика по темени. Из носа и ушей у того брызнула кровь, и он
упал на глазах у своих ошеломленных товарищей, словно оглушенный
бык.
А те даже не пытались больше приблизиться к Конану, боясь
попасть под удар окровавленной цепи. Под конец, бормоча что-то на
своем диком наречии, они подняли своего неподвижного
соотечественника с разбитым черепом и унесли его, как куль с
землей. С помощью его ключа они закрыли входную дверь, сделав это
таким способом, что он все равно оставался на поясе оглушенного,
забрали факел и ушли, после чего в темницу, будто живое существо,
из коридора стала вползать темнота. Негромкие шаги окончательно
затихли, и вокруг воцарились безмолвие и мрак...
УЖАС КАЗЕМАТА
Конан лежал тихо, снося тяжесть оков и унижение своей
безнадежной ситуации со стойкостью, присущей мужчинам дикого
племени, породившего его. Он старался не двигаться, так как звон
цепей при смене положения тела оглашал тишину беспомощным эхом. А
инстинкт, доставшийся ему в наследство от тысяч его полудиких
предков, подсказывал, что ни за что нельзя показывать
бедственности своего положения, каким бы тяжелым оно ни было. С
другой стороны, логики здесь не прослеживалось - Ксалтотун уверял,
что сохранить своему пленнику жизнь - в его интересах, и,
следовательно, в темноте не должна скрываться какая-то
смертельная опасность. Но, несмотря не это, продолжали бить
тревогу давние инстинкты, еще в раннем детстве заставлявшие
будущего короля молча и неподвижно лежать в укрытии, даже если
бок о бок с ним бесновались дикие звери.
Сначала в густой темноте ничего не было видно. Но через
какое-то время, оценить которое Конан был не в силах, он смог
различить решетку у своего локтя и отброшенный к противоположным
дверям скелет, освещенные едва заметным серым сиянием,
происхождение которого сразу он уловить не был в состоянии.
Однако после непродолжительных раздумий и поисков ему удалось
найти ответ. Он находился в подвале, под землей, куда свет
пробивался через узкое отверстие в каменном потолке коридора -
прямо над запертыми решетчатыми дверями. Значит, благодаря
этому, можно будет отличить день от ночи. Но с другой стороны -
какая утонченная пытка - позволять пленнику лишь вскользь
радоваться свету солнца и месяца!
Взгляд Конана в очередной раз упал на растрескавшиеся кости,
матово отсвечивающие напротив. Было бессмысленно фантазировать о
том, кем был этот человек и за что был приговорен к подобной
смерти. Дело было в другом - не оставалось никаких сомнений, что
скелет дробили не железом. Создавалась уверенность, - кто-то
пытался добраться до костного мозга! А кто, кроме человека, мог
это делать? Может быть, эти останки - немое свидетельство
каннибализма одного из пленников темницы, доведенного голодом до
безумия? Конан неожиданно представил себе, что и его кости
когда-нибудь обнаружат здесь при подобных обстоятельствах, и в
душе его стала подниматься с трудом сдерживаемая паника пойманной
в волчью пасть жертвы.
Сын Циммерии не кричал и не плакал. И не молился, как,
возможно, делал бы сейчас на его месте цивилизованный человек,
хотя боль и голодное кручение в желудке меньше от этого не
становились. Огромное душевное мучение доставляли и клокотавшие в
нем эмоции: где-то далеко на западе армия неприятеля огнем и
мечом пробивала себе дорогу к сердцу его королевства. Небольшой
понтейнский корпус не мог ей противостоять - это было очевидно.
Конечно, Просперо может попытаться удержать Тарантию на несколько
недель, а то и месяцев, но в конце концов, лишенный поддержки и
помощи, он будет сломлен превосходящими силами противника. А
многие бароны без зазрения совести оставят его один на один с
завоевателями. И в это время он, Конан, без движения лежит в
темной клетке, и другие люди командуют его воинами, сражаются за
его королевство! В приступе бессильной ярости он громко
заскрежетал зубами.
Вдруг он застыл, услышав за противоположными дверями
крадущиеся шаги. Присмотревшись, ему удалось заметить смутные
очертания над чем-то склонившейся фигуры. Лязгнул металл о
металл, и вслед за этим послышался скрип открываемой решетки. Но
вместо того, чтобы войти, фигура исчезла из поля зрения, и где-то
вдали повторился ослабленный расстоянием лязг другого замка и
скрип осторожно открываемых дверей. Потом раздались быстрые, но
тихие удаляющиеся шаги мягко обутых ног, и вновь наступила
тишина.
Минуту, показавшуюся ему вечностью, Конан настороженно
прислушивался. Через отверстие в потолке коридора ярко светил
месяц, и ничто не нарушало мрачного покоя подземелья. В конце
концов ему все же пришлось сменить положение тела, отчего цепи
вновь звякнули. И в этот момент он опять различил осторожные
тихие шаги - на этот раз за входными дверями. Через некоторое
время в сером сумраке затрепетало слабое пламя свечи.
- Король Конан! - раздался обеспокоенный тонкий и мягкий голос. -
Господин мой, ты здесь?
- А где ж мне еще быть? - с вызовом ответил тот, поворачивая
голову и пытаясь рассмотреть, кто пришел.
Держась за прутья решетки тонкими точеными пальцами, за
дверями стояла девушка. Слабое мерцание свечи выхватывало из
темноты плотно обтягивающую бедра тонкую шерстяную юбку и
украшенные драгоценными камнями перстни. Ее темные глаза горели,
а белая кожа мраморно отсвечивала. Волосы, хотя и утратившие во
тьме свой блеск, напоминали застывший каскад трепетных морских
волн.
- Это ключи от твоих оков и от вон той двери, - прошептала она,
просовывая маленькую ладонь сквозь решетку и бросая три каких-то
предмета на каменный пол рядом с Конаном.
- Какую ты ведешь игру? - спросил он. - Ты говоришь
по-немедийски, а в Немедии у меня друзей нет. Какие еще гадости
придумал твой господин? Послал тебя, чтобы посмеяться надо мной?
- Это не насмешка! - девушка дрожала так сильно, что ее браслеты
и перстни громко стучали о прутья решетки, за которую она
держалась. - Клянусь богом! Я украла эти ключи у чернокожих
стражников этих подвалов. Каждый из них носит ключ только от
одного замка. Мне удалось подпоить их. Того, которому ты разбил
голову, унесли к цирюльнику, и его ключ я достать не смогла. Но
все остальные - украла. Ах, пожалуйста, не звени цепями! В
темноте за теми дверями могут водиться такие челюсти, что и в
пекле не встретишь!
Немного повозившись, Конан с недоверием попробовал большие
ключи, напряженно ожидая взрыва злого смеха. Однако его искренне
удивил тот факт, что один из них не только высвободил его цепи из
кольца в стене, но и вернул свободу рукам и ногам. Он быстро
вскочил и сделал резкий шаг к двери, сомкнув свои железные пальцы
на нежных ладонях девушки и прижав их к прутьям решетки. Она
подняла голову и встретилась с его пытливым взглядом.
- Кто ты? - спросил он сурово.
- Меня зовут Зиновией, - промолвила она, стараясь справиться с
дрожью. - Я служанка королевского дворца.
- Если только это не какая-то злая шутка, - буркнул Конан, - я не
понимаю, почему ты это сделала.
Она опустила лицо, а когда вновь его подняла, на длинных
девичьих ресницах блестели крупные слезы.
- Я служу в королевской свите, - произнесла она горько. - Но сам
король меня не замечал, и не заметит. И я устала от тех скотов,
что пристают ко мне в беседках... Я ведь тоже живое существо и не
хочу быть простой забавой. Я тоже умею радоваться, ненавидеть,
бояться и любить... Я полюбила тебя, мой король, когда ты
несколько лет назад приезжал во главе своих рыцарей с визитом к
королю Немедии. Мое сердце вырвалось из груди, чтобы упасть в
пыль на мостовую перед копытами твоего скакуна.
Пока она это говорила, на щеках ее выступил румянец
смущения, но глаза продолжали смотреть смело. Конан ничего не
ответил. Он был по-настоящему диким, раскованным и необузданным,
но ведь лишь только очень грубый и невоспитанный мужчина не
испытает смущения, встретившись лицом к лицу с обнаженной
девичьей душой.
А она тем временем наклонилась и прижалась губами к его
пальцам, сжимавшим ее ладони. И только после этого, словно
проснувшись, она вспомнила, что здесь происходит. В голосе ее
вновь проснулось отчаянье.
- Поспеши! - горячо зашептала она. - Полночь уже минула. У тебя
есть шанс уйти!
- А не поплатишься ли ты жизнью за то, что украла эти ключи?
- Никто об этом не узнает. Если чернокожие и припомнят наутро,
кто давал им вино, они не посмеют кому-либо признаться в пропаже.
К сожалению, ключ, открывающий эти двери, я достать не смогла, и
твоя дорога на волю теперь пройдет через темноту казематов. Я не
хочу загадывать, какие ужасы и опасности скрываются во мраке за
теми дверями, но будет еще хуже, если ты останешься здесь, в
темнице. Дело в том, что вернулся король Тараскуз...
- Что? Тараскуз?
- Да! Он вернулся тайно и тотчас спустился в подвалы, а вернулся
весь белый и трясущийся, словно взглянул на ужасы ада. Я сама
слышала - он говорил своему оруженосцу Аридису, что вопреки воле
Ксалтотуна ты должен умереть.
- А что с Ксалтотуном? - спросил Конан и почувствовал, что
девушка вновь задрожала.
- Не говори о нем! - попросила она. Один звук его имени,
наверное, способен вызвать демонов! Слуги рассказывают, что все
еще лежит в своей темной комнате и смотрит сны черного лотоса.
Говорят - сам Тараскуз его боится, иначе он тебя уничтожил бы
открыто. А так - он сегодня спускался в подвалы и одному богу
известно, что там делал.
- Хм! А не Тараскуз ли собственной персоной возился у дверей моей
темницы?.. - пробормотал про себя Конан.
- У тебя есть стилет! - произнесла она шепотом, указывая на
что-то сквозь прутья решетки.
Его пальцы освободили ее ладони и сомкнулись теперь на холодном
предмете.
- Иди же скорее! За дверью свернешь налево и пойдешь вдоль
клетей, пока не достигнешь каменных ступеней. Не сворачивай с
дороги, если тебе дорога жизнь! Взойди по лестнице и открой дверь
в ее конце - один из ключей должен подойти. Если господь будет
милостлив, я встречу тебя там. Иди!
Сказав это, она убежала, оставив после себя лишь легкое
дуновение воздуха.
Конан встряхнулся и обернулся к указанному выходу. Было
ясно, что там может скрываться какая-нибудь подстроенная
Тараскузом дьявольская ловушка. Но прыжок навстречу опасности был
ему более по душе, чем неподвижное ожидание грядущих событий.
Наконец он осмотрел клинок, отданный ему девушкой, и удивленно
усмехнулся: кем бы она ни была, она оказалась очень практичной и
умной особой. Он держал в руке не маленький стилетик, рукоять
которого украшают золото и драгоценные камни, годящийся лишь для
будуара знатной дамы да для устрашения. Это было настоящее боевое
оружие с широким, длиною сантиметров пятнадцать лезвием,
сужающимся к острому, как игла, концу.
Он удовлетворенно хмыкнул. Холод стали придал ему сил и
уверенности в себе. Какие бы ни были расставлены вокруг него
сети, какие бы ловушки ни стояли на его пути - у него теперь было
настоящее оружие. Правая рука уже была готова наносить
смертельные удары.
Толкнув решетку, он убедился, что она не заперта, - а ведь
черный стражник делал это. И фигура, виденная им накануне, тоже
не была охранником - иначе зачем ему делать что-то с замком?
Здесь веяло чем-то зловещим. Но Конан не стал колебаться. Он
отворил дверь и решительно шагнул в темноту.
Каменные плиты убегали вдаль, ограниченные справа и слева
длинными рядами решеток, конца которым видно не было. Свет месяца
тускло блестел на их прутьях, не в состоянии пробиться дальше, да
и вообще, глаза, менее зоркие, чем у Конана, вряд ли различили бы
и эти бледно-серые пятна света на полу возле каждой темницы.
Свернув, как ему сказали, налево, он быстро пошел вдоль по
коридору, не издавая ни единого звука, босыми ногами по каменному
полу. Минуя каждую клеть, он окидывал ее быстрым взглядом. Все
они были пусты, но, тем не менее, надежно заперты. На полу
некоторых матово светились чьи-то обнаженные кости. Видно было,
что эти подземелья, свидетельство глубокого прошлого, когда
Бельверус еще не превратился из крепости в город, с успехом
используются и теперь.
Наконец он увидел перед собой едва различимые контуры круто
поднимавшихся вверх ступеней... и вдруг резко обернулся и
отступил в тень у их подножия.
Позади кто-то шел - тяжело, но осторожно ступая на явно не
человеческих ногах. Беглец стал напряженно вглядываться в длинную
цепь решеток и лежащих перед ними серых пятен полусвета, лишь
незначительно рассеивающих мрак вокруг себя. Но он смог заметить,
что через эти пятна что-то движется - что-то неопределенного
вида, большое, тяжелое, но одновременно более быстрое и ловкое,
чем человек. Оно появлялось на свету и снова исчезало с глаз,
вступая в тень между темницами, навевая безотчетный ужас своим
безмолвным движением.
Конан услышал грохот решеток, которые пробовало открывать
это существо, проходя мимо них. Потом оно добралось до той
темницы, которую только что покинул ее пленник, и отворило
незапертые двери. И, когда оно скользнуло внутрь, на фоне решетки
мелькнул огромный смутный силуэт. Вытерев со лба холодный пот,
беглец судорожно сглотнул. Он понял, для чего Тараскуз
подкрадывался к его дверям и почему так поспешно скрылся, - он
открыл замок, а затем где-то в этих дьявольских подземельях
выпустил из ямы или клетки это ужасное чудовище.
Тварь вылезла из темницы и двинулась вдоль по дорожке, низко
наклонив голову к земле. Теперь она уже не пробовала открывать
двери - она взяла след. Сейчас Конан разглядел ее получше: серый
полумрак обрисовал гигантское человекоподобное тело, более мощное
и тяжелое, однако, чем у любого человека. Сильно наклонившись,
это существо бежало на задних лапах - заросшее и волосатое, с
густым, отливающим серебром мехом. Голова твари была
отвратительной пародией на человеческую, а длинные руки при беге
задевали землю.
И здесь стала понятной причина того, почему человеческие
кости в темницах сломаны и растресканы, стала ясной природа ужаса
казематов. Это была большая серая обезьяна, страшный людоед
темных прибрежных лесных массивов моря Виолетт. Полумифические,
малоизвестные обезьяны-каннибалы служили прототипом троллей в
старых легендах, страшными волколаками-оборотнями народного
эпоса, убийцами и людоедами темных лесов.
Конан заметил, что животное почуяло его и стало приближаться
быстрее, перемещая свое бочкообразное тело на кривых могучих
лапах. Бросив быстрый оценивающий взгляд на уходящие вверх
ступени, он убедился, что эта тварь успеет прыгнуть ему на спину
раньше, чем он доберется до дверей. Нужно было принимать бой.
Более не задумываясь, он ступил в ближайший круг мутного света,
чтобы хоть что-нибудь видеть во время схватки, так как было
совершенно очевидно, что животное ориентируется и видит в темноте
гораздо лучше человека. И оно уже приближалось - во мраке тускло
блестели огромные желтые зубы, и слышалось громкое дыхание. Серые
обезьяны от рождения были немыми, поэтому оно не издало
воинственного крика - лишь в искаженных и расплющенных чертах ее
чудовищной морды появилось выражение дьявольского торжества.
Человек понял, что жизнь его теперь будет зависеть
фактически от одного удара - на другие времени может и не
хватить. И этим единственным, первым же ударом необходимо убить
противника, убить прямо сейчас, если он хочет покинуть живым тот
страшный зверинец, пленником которого он был в настоящее время...
Он оценивающе оглядел короткую крепкую шею, волосатое
мускулистое тело и мощную, выдающуюся вперед грудь. "Лучше бить
прямо в сердце, - подумал он, - погрузив сталь под выступающие
ребра, чем туда, где одним ударом убить не удастся". Полностью
осознавая положение, в котором он оказался, Конан попытался на
глаз прикинуть и сравнить свои силу и ловкость с быстротой и
яростью людоеда. Выбора не было - требовалось сойтись с
противником грудь в грудь, нанести смертельный удар, а потом лишь
уповать на то, что кости его выдержат схватку с умирающим зверем.
И в тот момент, когда обезьяна бросилась на него, широко
расставив волосатые руки, он метнулся вперед, между ними, и изо
всех сил ударил, чувствуя, как острие по самую рукоять тонет в
заросшей мехом груди. Отпустив стилет, он откинул голову назад
и напрягся, превратив свое тело в сплошной узел мускулов,
одновременно пнув коленом в пах злобной твари, пытаясь хоть
как-то ослабить ужасные тиски сжимающихся лап.
В этот показавшийся ему вечностью миг он чувствовал себя
так, словно его разрывали на части, но потом неожиданно вернулась
свобода. Он лежал на полу, рядом с дергающимся в последних
конвульсиях огромным телом зверя, на вывернутых губах которого
пузырилась кровавая пена, а в груди торчала рукоять стилета. Удар
достиг цели.
Пытаясь унять дрожь, Конан дышал, как загнанная лошадь. Из
ран, оставленных когтями зверя, текла кровь, и ощущения были
такими, словно половина его костей вылетела из суставов, порвав
мышцы и сухожилия. Если бы враг прожил еще хоть одну минуту,
скорее всего, он просто разорвал бы его на куски. Но сейчас сын
дикого народа выдержал выпавшее ему страшное испытание, обычного
человека несомненно приведшее бы к гибели...
КРОВЬ ЗА КРОВЬ
Быстро придя в себя, король Акулонии наклонился и вытащил лезвие
из груди поверженного зверя, после чего поспешил к каменным
ступеням и стал быстро по ним взбираться. Он уже не пытался себе
представить, какие еще вселяющие ужас чудовища могут скрываться в
окружающей его темноте, и лишь желал ни с одним из них не
встретиться. Схватки, подобные только что закончившейся, были
слишком утомительны даже для столь выносливого сына Циммерии.
Бледное сияние месяца на каменных плитах, липкая темнота и что-то
наподобие паники гнали его вверх по лестнице. Поэтому, когда он
наконец увидел створки тяжелых дверей, с его губ слетел вздох
облегчения. И вновь, вопреки опасениям, ключ легко повернулся в
замке. Быстро выглянув наружу, чтобы первым заметить противника,
если он там есть, и отразить его нападение, Конан увидел лишь еще
один серый коридор и стоящую перед ним худенькую гибкую фигурку.
- Ваше Величество! - раздался тихий дрожащий вскрик, одновременно
наполненный облегчением и восхищением. Первым порывом девушки
было прижаться к нему, но потом она заколебалась, будто
охваченная стыдом.
- У тебя течет кровь, - сообщила она. - Ты ранен!
Он отмахнулся:
- Царапины, которые не почувствует и ребенок. Кстати, - мне очень
пригодился твой нож. Если бы не он, мои останки доедала бы
сейчас одна милая цепная обезьяна Тараскуза. Ну, а что теперь?
- Иди за мной, - прошептала она. - Я выведу тебя из города. Я уже
приготовила тебе коня!
Она обернулась и сделала шаг вперед, но тут Конан положил
свою тяжелую ладонь на ее обнаженное плечо.
- Иди рядом со мной, - приказал он, придерживая ее за тонкую
талию. - Я склонен тебе верить, так как ты до сих пор вела себя
со мной искренне, но я уверен, что дожил до настоящего времени
только потому, что никогда до конца не доверял ни одному мужчине
и ни одной женщине. Но если ты меня теперь вздумаешь подвести,
то порадоваться этой шутке ты вряд ли успеешь.
Она даже не подала вида, что заметила окровавленный клинок в
его руке и нотки угрозы в его голосе.
- Убей меня, если усомнишься во мне, произнесла она в ответ. - Я
чувствую на себе твою руку, и даже то, что ты угрожаешь мне, -
все это кажется сном.
Коридор со сводчатым потолком привел их к дверям,
которые она осторожно отперла. За ними, прямо на полу, лежал с
закрытыми глазами один из чернокожих стражников в тюрбане и
шерстяной набедренной повязке. Сабля его, вставленная в ножны,
небрежно оброненная, валялась неподалеку. Он был совершенно
неподвижен.
- Я подсыпала ему в вино наркотик, - объяснила Зиновия, обходя
тело. Он последний назначенный на сегодня охранник выхода из
подземелья. Он следит, чтобы никто оттуда не смог бежать, и
никто, кроме этих чернокожих, не имеют право нести здесь службу.
Только они знают, что Ксалтотун привез плененного короля Конана в
своей повозке прошлой ночью. Другие девушки спали, а я,
бессонная, смотрела из верхних окон в ту сторону, где, как
узнала, шла битва. Я боялась за тебя...
А потом я вдруг увидела, как тебя несли по ступеням, - я
разглядела твое лицо в свете факелов. Той же ночью мне удалось
пробраться в эту часть дворца, в тот самый момент, когда тебя
уносили в подземелье. Пришлось целый день ждать возможности
раздобыть наркотик в комнате Ксалтотуна.
Будь осторожен! Со вчерашней ночи по дворцу идут необычные
разговоры. Слуги поговаривают, что, пока чернокнижник, по
обыкновению, спал у себя, очарованный черным лотосом, во дворец
тайно вернулся Тараскуз. Он пришел тайком, до глаз закутанный в
длинный дорожный плащ, сопровождаемый одним лишь оруженосцем -
молчаливым Аридисом. Я ничего не понимаю, но отчего-то чувствую
страх...
Так, за разговором, беглецы добрались до подножия узкой
спиральной лестницы. Поднявшись по ней, они миновали узкий
проход, образованный сдвинутой в сторону панелью из мореного
дуба, что обшивали стену очередного коридора. Оставив потайной
ход позади, девушка вставила деревянную панель на место, и эта
часть стены перестала даже чем-либо отличаться от остальных.
Теперь они находились в нише, отделенной от самого коридора
плотной портьерой. Было видно, что все здесь завешено гобеленами
и занавесями, а вдоль стен стояли плюшевые диваны, над которыми,
закрепленные на софитах, мягким золотистым светом сияли лампы.
Даже чуткое ухо Конана не различило во дворце ни единого
звука. Он не знал, что это за часть дворца и где сейчас находится
резиденция Ксалтотуна. Девушка дрожала от страха, но продолжала
вести его вперед по коридору, пока не остановилась у другой ниши,
прикрытой шелковой занавеской. Отстранившись, Зиновия жестом
показала, чтобы он вошел в это сомнительное убежище, и
прошептала:
- Подожди меня здесь! За этими дверями в конце коридора в любую
минуту дня и ночи можно наткнуться на евнухов или невольников. Я
посмотрю, свободна ли дорога, и тогда мы пойдем дальше!
В этот момент в нем вновь проснулась подозрительность.
- Ты все-таки завела меня в ловушку?
Из ее темных глаз брызнули слезы. Она упала на колени и
прижалась лицом к его мускулистой ладони.
- О, мой король! Почему ты опять мне не веришь? - голос ее дрожал
от обиды. - Мы погибнем, если теперь ты остановишься или сделаешь
какую-нибудь глупость! Ну зачем я стала бы выводить тебя из
подземелья, чтобы предать сейчас?
- Хорошо, - буркнул он. - Я тебе верю, хотя, черт возьми, я еще
никогда так быстро не сдавался! Впрочем, я на тебя не обижусь,
даже если ты приведешь сюда всех головорезов Немедии. Если бы не
ты, обезьяна из королевского зверинца напала бы на меня, когда я,
безоружный и скованный, лежал на полу в темнице. Делай, что
хочешь, милая.
Поцеловав ему ладонь, Зиновия вскочила и побежала прочь,
чтобы исчезнуть за тяжелыми двухстворчатыми дверями.
Глядя ей вслед, он раздумывал, - не сделал ли он глупость,
все-таки поверив ей. Но потом пожал широкими плечами и скрылся в
своем новом замаскированном укрытии.
Не было ничего удивительного в том, что молодая девушка
рискует своей жизнью, чтобы спасти его. Такие вещи происходили не
так уж редко и на его собственном веку. Кроме того - немало
женщин поглядывало на него ласково - как в дни его юности, так и
теперь, когда он взошел на трон.
Ожидая возвращения своей спасительницы, он не стал
бездействовать. Подчиняясь все тем же инстинктам, он стал искать
другой выход и наконец нашел - замаскированный гобеленом проход в
узкую галерею, ведущую к покрытой искусной резьбой деревянной
дверце, едва видимой в просачивающемся из центрального коридора
свете. Неожиданно он ясно услышал за ними стук еще одних
открывшихся и вновь закрывшихся дверей и затем - низкое гудение
голосов. Один из них звучал достаточно знакомо, и лицо Конана
исказилось гримасой отвращения. Он без всяких колебаний быстро
пересек галерею и с видом притаившейся на охоте пантеры приник к
деревянным створкам. Они не были заперты, и ему удалось осторожно
их приоткрыть. Он лишь хотел узнать, какие еще козни против себя
он может предотвратить.
По другую сторону замаскированной дверцы тоже оказалась
ниша, однако через легкую шелковую занавеску он разглядел
освещенную свечой комнатку, посреди которой находился стол из
черного дерева. За ним сидело двое мужчин, одним из них был весь
какой-то израненный, разбойничьего вида негодяй в кожаных
бриджах, а другим - Тараскуз, король Немедии.
Тараскуз выглядел встревоженным. Бледный, он как-то сразу
потерял всю свою напыщенность и словно все время ожидал
какого-то звука, эха шагов, одновременно боясь этого.
- Я был там, - тихо произнес он, - он ... он сейчас спит в
наркотическом сне, и не известно, когда проснется.
- Необычно слышать из уст самого Тараскуза слова страха, - тотчас
отозвался собеседник низким хриплым голосом.
Король нахмурился.
- Ты хорошо знаешь, что никого из обычных людей я не боюсь. Но,
когда я увидел под Валкой рушащиеся скалы, я понял, что
совсем не шарлатан тот демон, которого мы воскресили. Я
боюсь его силы, поскольку не знаю, каких она достигает границ.
Но догадываюсь, что она каким-то образом связана с той
проклятой штукой, которую я у него выкрал. Она вернула ему
жизнь, и, скорее всего, она же является источником его
магической мощи.
Он хорошо ее спрятал, но невольник, следивший за ним по
моему тайному приказу, заметил, как он положил ее в золотую
шкатулку в тайнике. Но я не осмелился бы даже войти к нему, если
бы он не спал этим лотосовым сном.
Я больше чем уверен, что в этом заключен источник его силы. С
ее помощью Орастес вернул ему жизнь. И с ее же помощью этот
дьявол сделает из нас своих рабов, если мы не будем его
остерегаться. Увези ее с собой и брось в море, как я тебе уже
говорил. И запомни - это нужно сделать подальше от земли, чтобы
ее не выбросил на берег прилив или шторм. Тебе уже заплачено.
- Это правда, - усмехнулся собеседник. - Но, король, это же не
все - ты обещал гораздо больше! Ведь мои люди тоже захотят быть
вознагражденными.
- Всем, кого ты мне назовешь, будет сполна уплачено, - заверил
его Тараскуз. - Но лишь после того, как ты выполнишь это задание.
- Хорошо. Я поеду в Зингар и сяду на корабль в Кордове, -
согласился тот. - В Аргос идти слишком опасно - в том краю
сплошное убийство...
- Меня это не интересует. Главное, чтобы ты сделал свое дело. На,
держи! Конь ждет тебя во дворе. Иди, и быстрее!
И он передал ему из рук в руки какую-то вещь, как показалось
Конану, блеснувшую вспышкой живого огня. Но видно ее было лишь
одно мгновение. Потом человечек натянул на глаза шляпу с
опущенными полями, завернулся в серый плащ и поспешно оставил
Тараскуза одного. Как только дверь за ним закрылась, Конан
перестал себя сдерживать - и бросился вперед, распаленный
неудержимой жаждой крови. При виде врага в его логове кровь в
жилах короля Акулонии вскипела, уничтожив всякую осторожность.
Тараскуз стоял, отвернувшись к дверям, когда, сорвав
занавеску, как опьяненная кровью дикая кошка джунглей, в комнату
ворвался Конан. Король Немедии резко повернулся на пятках, но
даже не успел распознать нападавшего, когда в него уже погрузился
стилет. Но уже в сам момент удара стало ясно, что он не смертелен
- нога мстителя запуталась в складках сорванной занавески, и он
не сумел прыгнуть вперед достаточно далеко. Клинок скользнул
вбок, ударившись о ребро. Тараскуз вскрикнул.
Сила удара и тяжесть тела Конана отбросили жертву назад, на
стол, отчего тот перевернулся и свеча погасла. Дерущиеся рухнули
на пол, барахтаясь в портьере. Кулак короля Акулонии
бил вслепую, а Тараскууз громко орал от безумного страха. Но этот
страх неожиданно придал ему сил, и он вырвался из объятий Конана.
Отскочив куда-то в темноту, он громко завопил:
- На помощь! Стража! Аридис! Орастес! Орастес!
Конан поднялся на ноги, освободившись от шелкового полотна и
отбросив перевернутый стол, и выругался с досады. Он не был
знаком с планом дворца и к тому же потерял в темноте
ориентировку. Где-то вдалеке все еще раздавались крики Тараскуза,
а ответом на них были вопли стражи. А куда теперь бежать - было
совершенно непонятно. Но вновь старые инстинкты подсказали ему,
что неплохо бы попытаться все-таки спасти свою шкуру, если
таковая возможность еще представится.
Проклиная невезение, он пересек найденную галерею в обратном
направлении, встал в нишу и выглянул в коридор в ту самую
секунду, когда к нему с полными страха глазами подбежала Зиновия.
- Что случилось? - крикнула она. -Весь дворец поднят по тревоге!
Я клянусь, что не выдавала тебя!..
- Не бойся, твоей вины в этом нет. Просто я сам немного
расшевелил это осиное гнездо, - произнес он. - Попробовал вернуть
один должок... Так какая отсюда ведет кратчайшая дорога?
Она без слов схватила его за руку и побежала по коридору.
Однако, когда они добрались до массивных дверей в его конце, за
ними послышались возбужденные крики, и затем стены задрожали от
ударов снаружи. Зиновия заломила руки:
- Мы окружены! Я на всякий случай закрыла эти двери, когда
возвращалась назад. Ее взломают через пару минут. Пути к
городским воротам здесь больше нет.
Конан повернулся на пятках - из дальнего конца коридора,
хотя пока и слабые, но тем не менее тоже слышались крики,
свидетельствующие о том, что и спереди, и сзади пути к
отступлению отрезаны.
- Быстрее! Вон туда! - закричала девушка с отчаяньем, пересекая
коридор и отворяя двери какой-то комнаты.
Конан прыжком последовал за ней и закрыл позолоченную
задвижку. Они находились в богато украшенном холле. Зиновия
подвела его к окну с позолоченной решеткой, за которым виднелись
вершины деревьев и заросли кустарника.
- Ты же сильный! - произнесла она, задыхаясь. - Если сможешь
разогнуть эту решетку, может, еще успеешь убежать!
Вокруг дворца всегда очень много стражников, но кусты здесь
густые - ты постарайся их обойти. Стена с южной стороны - это уже
внешняя стена города. Если переберешься через нее, у
тебя появится реальная возможность уйти. Конь будет тебя ждать в
перелеске у дороги на запад, в нескольких сотнях шагов к югу от
большого фонтана. Знаешь, где это?
- Разберусь! Но что мне делать с тобой? Я хочу забрать тебя
отсюда!
Грустная улыбка озарила ее лицо.
- Спасибо тебе - ты даришь мне минуты счастья! Но сейчас ты
должен уйти один. Нет, обо мне не беспокойся. Никто и не
подумает, что я помогала тебе по своей воле. Иди же! Те слова, что
ты мне только что сказал, на долгие годы скрасят мне мою жизнь!
Услышав такой ответ, Конан быстро схватил ее в свои железные
руки, прижал к себе и стал дико целовать ее глаза, щеки, шею и
губы, а она, затаив дыхание, безвольно лежала в его объятиях. Его
ласки были порывисты, резки и беспощадны, как порыв ураганного
ветра.
- Я пойду, - горячо прошептал он. - Но, черт возьми, когда-нибудь
я за тобой обязательно вернусь!
Он шагнул к окну и одним мощным рывком вырвал позолоченные
прутья из оконной рамы, а потом перекинул ноги через подоконник и
стал быстро спускаться вниз, поглядывая на ближайшие заросли.
Едва коснувшись земли, он побежал, чтобы стать неприметной тенью
среди густого кустарника и ветвей деревьев. Еще раз он оглянулся,
чтобы увидеть Зиновию, протягивающую вслед ему из окна руки в
жесте немого прощания.
То и дело по темному парку пробегали стражники - рослые
гвардейцы в блестящих полупанцирях и отполированных шлемах с
высокими гребнями. Все они устремились ко дворцу, где с каждой
минутой нарастал шум. Звезды искрились на их блестящих доспехах,
делая видимым каждый их шаг среди деревьев, но еще больше
выдавало их передвижение громкое лязганье железа. Спрятавшемуся в
кустах Конану их громогласный галоп через заросли напоминал
слепой переполох испуганного коровьего стада. Некоторые
проносились всего в нескольких шагах от него, но совершенно не
подозревали об этом. Видя лишь дворец, они не обращали никакого
внимания ни на что другое. Когда все они с криками пронеслись
мимо, беглец поднялся и бесшумно, словно пантера, побежал по
парку прочь.
Он достаточно быстро достиг южной стены и взбежал вверх по
лестнице к ее парапету. Этот вал был задуман так, чтобы защищать
город от нападения снаружи, а не изнутри. К тому же здесь не было
ни одного стражника, патрулирующего окрестности. Поставив ногу на
парапет, Конан вновь оглянулся на возвышающийся над кронами
деревьев королевский дворец Немедии. Все окна были освещены, и в
них были видны мечущиеся то тут, то там фигурки - словно
марионетки, движимые невидимыми нитями. Скривившись, он с
угрозой и презрением потряс в том направлении тяжелым кулаком, а
затем спрыгнул в темноту.
Пролетев немного вниз, он схватился за ветку растущего прямо
под городской стеной невысокого дерева и уже мгновением позже шел
дальше своим широким упругим шагом, которым все горцы быстро
оставляют позади долгие мили пути.
Стены и длинные валы Бельверуса со всех сторон окружали
поместья и летние резиденции местной знати. Но сонные невольники,
дремавшие, опершись на свои длинные пики, даже не замечали
быстрой крадущейся фигуры, перескакивающей через стены оград,
перебегающей обсаженные деревьями со сплетенными наверху кронами
аллеи, беззвучно пробиравшейся по огородам и садикам. Лишь
разбуженные цепные псы громким лаем сопровождали обнаруженный ими
наполовину обонянием, наполовину инстинктом темный загадочный
силуэт, быстро исчезавший в отдалении.
Лежа в своей комнате на испачканном кровью диване, Тараскуз,
извивался от боли и сыпал проклятьями под сильными и быстрыми
пальцами Орастеса. Дворец кипел бегающими с широко открытыми от
ужаса глазами придворных и слуг, но в помещении, где лежал
король, кроме него и жреца-отступника никого не было.
- Ты уверен, что он сейчас спит? - уже в который раз спрашивал
Тараскуз, стискивая от боли зубы, когда Орастес смазывал горячим
отваром трав длинную рваную рану на руки и ребрах. - О, боги, как
он жжется!
- Если бы тебе с детства не сопутствовала удача, - уверил его
Орастес, - тебя сейчас уже примерял бы гробовщик. Тот, кто держал
в руках клинок, по-настоящему собирался тебя убить. Да не
вскакивай ты - говорю тебе, что Ксалтотун еще спит. А почему тебя
это так сердит? Какое он-то имеет к этому отношение?
- Так ты ничего не знаешь о том, что произошло во дворце
сегодняшней ночью? - поднял на него пылающий гневом взгляд
Тараскуз.
- Ничего. Как ты знаешь, я уже несколько месяцев занят
переписыванием для Ксалтотуна эзотерических манускриптов,
написанных на новых языках, в письмена, которые он сможет
прочитать. Он хорошо разбирается в языках своей эпохи, но до
конца еще не овладел современными и для сокращения времени
предложил мне эту работу, чтобы ознакомиться с тем, что произошло
со времени его смерти до сегодняшних дней. Я даже не знал, что он
уже вернулся - он не послал за мной, чтобы рассказать о битве. И
о твоем возвращении мне тоже ничего не было известно, пока меня
не вывел из моей каморки поднятый тобою шум.
- И ты не знаешь, что Ксалтотун привез сюда, во дворец,
плененного короля Акулонии?
Орастес отрицательно покачал головой, не показывая
собеседнику нешуточного удивления.
- Ксалтотун уверял меня недавно, что Конан нам вскоре перестанет
быть опасен. Я и думал, что он уже погиб...
- Ксалтотун сохранил ему жизнь, когда я хотел убить этого
варвара. И я сразу понял его коварный замысел: ему нужен цепной
пес, которого можно периодически натравлять на нас - на
Амальрика, Валериуса и меня. Пока жив Конан, для нашей власти в
Акулонии сохраняется реально существующая опасность, да и вообще
избавиться от нас при необходимости с помощью дикаря будет
нетрудно. Я этому колдуну больше не доверяю - я его стал бояться.
Я шел за ним несколько часов после его отъезда с поля битвы
- хотел узнать, что он сделает с Конаном. Дознался, что того
посадили в подземелье, и, вопреки воле чернокнижника, решил
с пленником покончить...
В дверь осторожно постучали.
- Это Аридис, - объяснил Тараскуз. - Можешь его впустить.
Глаза вошедшего оруженосца горели скрытым удовлетворением.
- Ну что, Аридис? - нетерпеливо вскрикнул Тараскуз. - Опознали
того, кто напал на меня?
- Так вы сами не узнали его, господин? - поинтересовался
оруженосец тоном человека, решившего еще раз убедиться в том, что
знает. - Действительно не узнали?
- Нет. Как только он ворвался, свеча погасла... Я успел лишь
подумать, что это какой-то демон, посланный Ксалтотуном убить
меня...
- Он спит в своей темной комнате... А я был в подземельях, -
худые плечи Аридиса дрожали от возбуждения.
- Ну же! Не тяни, рассказывай! - нетерпение исказило черты короля
Немедии. - Что ты там нашел?
- Пустую темницу, - прошептал слуга. - И труп огромной серой
обезьяны.
- Что?! - Тараскуз резко сел, и из его открытой раны вновь
брызнула кровь.
- Да, именно так! Людоед лежит с проколотым сердцем, а Конан -
бежал!
Побелевший как мел Тараскуз, словно манекен, позволил
Орастесу вновь уложить себя на диван и заняться раной.
- Конан!.. - повторил он. - Поганый труп... Ушел! Господи! Это не
человек, а дьявол! Уверен, что за моей раной - замысел
Ксалтотуна. Теперь-то я понял! Боги и демоны! Так это Конан напал
на меня!.. Аридис!
- Я здесь, Ваше Величество!
- Обыскать каждый уголок дворца! Он до сих пор может прятаться в
каком-нибудь темном коридоре, как голодный тигр. Пусть ни одна
мышь не проскользнет наружу. И будь осторожен - вы ловите не
цивилизованного человека, а ошалевшего от жажды крови варвара,
сильного и быстрого, как дикий зверь. Прочесать парки и сады
вокруг дворца и города. Расставить кордоны вокруг стен. Если
убедишься, - он точно ушел из города, - бери всадников и
устремляйся в погоню. Организуй на него охоту, как на волка.
Спеши - может быть, еще успеешь его поймать.
- Это задание может потребовать чего-то более, чем простые
человеческие силы, - возразил на это Орастес. - Не попросить ли
об этом Ксалтотуна?
- Нет! - резко ответил Тараскуз. - Пусть солдаты справляются
сами! Чернокнижник не сможет причинить нам больше зла, если мы
покончим с Конаном!
- Ну что ж, - согласился Орастес. - Я не стану тягаться с магом
Архерона, но и мне известны кое-какие тайные заклятия, вызывающие
темных духов, облаченных в телесную оболочку. Возможно, я смогу
вам помочь...
Большой королевский фонтан был затерян среди густых зарослей
дубовой рощи, растущей у дороги примерно в миле от городских
стен. Его мелодичное журчание достигло ушей Конана в таинственной
тишине звездной ночи. Беглец вдоволь напился из холодного ручья,
берущего здесь начало, и вновь поспешил на юг, к уже различимому
впереди небольшому перелеску. Обойдя его, он заметил огромного
белого коня, стоявшего на привязи у самых зарослей. Облегченно
вздохнув, он уже собрался шагнуть к нему, как вдруг его заставил
резко обернуться презрительный смех позади.
Из тени листвы выступил матово поблескивающий панцирем
мужской силуэт. Это не был стражник в украшенных перьями
полированных доспехах - перед ним стоял коренастый воин в серой
кольчуге - наемник, член низшей военной касты, головорез, не
добившийся еще ни наград, ни богатства, ни привилегий рыцарского
звания, но посвятивший свою жизнь боям и сражениям. Наемники
творили, что хотели, ни от кого не зависели и слушались приказов
одного только короля. С таким противником было опасно иметь дело.
К счастью, враг был один, и, убедившись в этом, король
Акулонии набрал полную грудь воздуха, твердо встал на ноги и
приготовился к прыжку.
- Я ехал в Бельверус с поручением от Амальрика, - произнес
ухмыляющийся противник, осторожно приближаясь. Звездный свет тихо
струился по острию его длинного двуручного меча, который он
держал наготове. - И вдруг услыхал из кустов фырканье коня. Дай,
думаю, посмотрю, что там. Кто ж это привязал здесь коня? Надо
подождать и посмотреть, что за птичка прилетит в седло!
Наемные головорезы жили с того, что приносил им меч.
- А ведь я знаю тебя, - сообщил немедиец. - Ты Конан, король
Акулонии. Мне казалось, что я видел тебя под обвалом на
Валке, но...
Конан резко бросился вперед, как смертельно раненый тигр.
Даже будучи опытным в такого рода делах, наемник, однако, не смог
оценить таящихся в его противнике ловкости и быстроты. Поэтому он
так и остался стоять с наполовину поднятым мечом, не успев ни
отскочить, ни заслониться, когда холодное жало стилета пронзило
ему шею и ушло вглубь, к сердцу. С булькающим кашлем несчастный
зашатался и медленно стал опускаться на землю. Когда он упал,
Конан спокойно вытащил клинок из его тела. Почувствовав запах
крови, конь тревожно зафыркал и натянул поводья.
Прислушиваясь, король Акулонии застыл с окровавленным
стилетом в ладони. По спине его катился холодный пот. Но кроме
сонного щебетания разбуженных птиц до него не долетело ни единого
звука, если не считать нарастающий в городе рев труб.
Теперь он поспешно склонился над убитым. Но быстрые поиски
не показали, какую весть вез гонец, скорее всего, это был устный
приказ. Убедившись в этом, он больше не стал терять ни мгновенья
- до рассвета оставалось всего несколько часов. И через несколько
минут по белой, ведущей на запад дороге галопом скакал белый
конь, в седле которого сидел одетый в серые доспехи немедийского
наемника всадник.
ЗАВЕСА ТЬМЫ
Конан отлично понимал, что его единственный шанс на спасение -
это скорость. Он не допускал даже мысли, чтобы спрятаться
где-нибудь поблизости от Бельверуса, опасаясь того, что
многочисленные ищейки Тараскуза выследят его. Кроме того, он был
не из тех, кто прячется и крадется: открытая схватка или погоня
были ему больше по душе. Он понимал, что первая победа - на его
стороне. Теперь ему предстоял резкий рывок к границе.
Зиновия поступила мудро, выбрав этого белого коня, - его
быстрота и выносливость были очевидны. Девушка явно знала толк в
скакунах, оружии, а также, - как отметил Конан с каким-то
внутренним удовлетворением, - в мужчинах. Он галопом мчался на
запад, отсчитывая мили.
Дорога его пролегала по спящему краю - мимо скрытых в тени
густых деревьев сел, встречавшихся, однако, все реже по мере
продвижения на запад. Селений становилось меньше, рельеф начал
резко меняться, а небольшие замки, сурово поглядывающие с
близлежащих окрестных холмов, свидетельствовали о многовековых
приграничных войнах. Но никто не выезжал из них, чтобы окликнуть
или задержать одинокого ночного странника. Их хозяева ушли за
штандартами Амальрика, и флаги, место которым было на флагштоках
над этими стенами, сейчас развевались на ветру Акулонии.
Оставив позади последнее приграничное поселение, Конан
съехал с дороги, сворачивающей на северо-запад к далеким взгорьям
- двигаться по ней дальше означало столкнуться с пограничной
стражей, отряды которой сейчас были пополнены свежими
силами. Они никого не пропустили бы без разрешения. Но он
понимал, что теперь граница не охраняется, как в мирное время,
патрулями и секретами с обеих сторон, - остались лишь заставы на
дорогах да колонны возвращающихся с добычей обозов, что с
рассветом вновь пускаются в путь.
Эта дорога, ведущая от самого Бельверуса, была единственной,
пересекающей границу с севера на юг на протяжении ближайших
пятидесяти миль. Она проходила через гряды скалистых перевалов и
крутых горных склонов. И беглец решил просто держать курс на
запад, чтобы перейти границу где-нибудь глубоко в глуши гор. Этот
путь был более тяжел, но зато более короток и безопасен, особенно
в случае погони. Один всадник здесь мог пробиться через
нагромождения скал, недоступные целым армиям.
Но до рассвета он так и не успел добраться до гор - они
явились его глазам тянущимся вдоль горизонта длинным
бледно-серым оборонным валом. Тут не было ни огородов, ни сел, ни
хуторов под деревьями. Ранний утренний ветер шелестел высокими
сухими травами, покрывающими желтый каменистый грунт, да на
отдаленном холме возвышались зубцы крепостных стен. Но было ясно,
что если бы не близкое дыхание опасности соседства с Акулонией,
эти места тоже могли быть густо заселены, как и далее на восток.
Свет солнца разбегался по колышащимся травам, как степной
пожар, а с небес долетал прерывистый крик диких гусей, клином
улетавших на юг. Наконец, в заросшей травой котловине Конан
задержался и расседлал усталого и покрытого пеной скакуна. Он и
так безжалостно гнал его все последние часы перед рассветом.
Когда освобожденный конь стал пощипывать траву, Конан прилег
здесь же, на склоне, и окинул взглядом окрестности. Дорога,
оставленная им далеко позади, белой нитью бежала на отдаленные
возвышенности. На ней не было ни одной черной точки. Ничто не
говорило и о том, что жители замка заметили одинокого всадника.
Единственным признаком жизни были блики солнца на стенах
крепости и кружащийся в небе ворон, что снижался и вновь
поднимался, по-видимому, в поисках добычи. Пора было опять
седлать коня, но темп можно было бы и снизить.
Приближался уже противоположный конец котловины, как вдруг
откуда-то сверху донесся громкий хриплый крик. Подняв голову,
Конан увидел над собой черную птицу. Ворон размахивал крыльями и
неустанно каркал, и явно следовал за человеком, будя тишину
раннего утра резкими криками.
Так шли минуты. Конан начал скрежетать зубами, чувствуя, что
отдал бы половину своего королевства тому, кто избавил бы его от
этой черной твари.
- А, дьявол! - рычал он в бессильном гневе, грозя в небеса
панцирным кулаком. - Чего ты от меня хочешь? Зачем преследуешь?
Исчезни и лети клевать зерно на крестьянские поля!
Он уже спускался с первой горной гряды, когда ему
показалось, что он слышит у себя за спиной эхо птичьих криков.
Обернувшись в седле, он разглядел в далекой бледной дымке неба
еще одну черную точку, а за ней - блеск полуденного солнца на
стали. Это могло означать только одно: вооруженную погоню. И они
шли не по широкой дороге, оставшейся далеко за линией горизонта.
Они двигались по его следу.
Лицо его побледнело, когда он вновь увидел парящего над
собой ворона.
- Так значит, это не прихоть безмозглой скотины, - процедил он. -
Всадники не могут меня видеть, но я как на ладони у этого
летучего шпиона, а он, в свою очередь, у других птиц. Он следит
за мной, они следят за ним и показывают путь их хозяевам. Это
лишь хорошо вышколенные слуги, или... А может, их послал за мной
Ксалтотун?
В ответ ему раздался отрывистый крик, похожий на хриплый
смех.
Не обращая больше внимания на черного ворона, Конан
продолжил путь. Он не мог гнать своего коня слишком быстро -
необходимо было беречь силы для дальнейшего. И хотя пока он
значительно опережал преследователей, расстояние между ними скоро
стало неумолимо сокращаться. Их кони не были такими уставшими.
Если бы не дьявольская птица, кружащаяся сверху, он бы легко
мог сбить погоню со следа, но теперь надежд на это не оставалось.
Скрытые от него неровностями склона, они продолжали идти точно за
ним, ведомые своими пернатыми проводниками, - черными точками,
несомненно порожденными адским пеклом. Камни, которые он швырял в
них с проклятиями на устах, миновали цель, или попадали в птиц,
но не причиняли им никакого вреда, хотя в юности он сбивал на
лету сокола.
Конь сильно устал, и Конан стал задумываться о безнадежности
своего положения, чувствуя за всем происходящим безжалостную руку
судьбы. Ему не удастся уйти. Он сейчас в той же ситуации, как и
тогда, когда сидел в подвалах Бельверуса. Но сдаваться было не в
его правилах. И если развязка близка, он постарается взять себе в
спутники в последнее путешествие нескольких человек
преследователей. Теперь предстояло найти подходящее место, где
можно было бы дать последний бой.
Неожиданно где-то впереди раздались громкие голоса -
человеческие или похожие на них. Мгновением позже король Акулонии
раздвинул ветки кустарника и понял причину криков. Посреди
небольшой поляны четверо солдат в немедийском вооружении
затягивали веревочную петлю на шее худенькой старушки в простом
одеянии. Лежавшая неподалеку вязанка хвороста указывала на то,
чем занималась женщина, когда на нее напали мародеры.
Молча глядя на негодяев, волокущих свою жертву к дереву,
низкие и разлапистые ветви которого теперь, вероятно, должны были
послужить виселицей, Конан почувствовал, как к горлу его
подкатывает комок ненависти. Он стоял на своей земле, - граница
осталась позади уже час назад, - и наблюдал за убийством одной из
его подданных. Отбиваясь и лягаясь с удивительной силой и
энергией, старушка вновь подняла голову и пронзительно закричала.
Словно вторя ей, сверху раздался крик проклятого ворона. Солдаты
издевательски захохотали, и один из них ударил женщину по губам.
Соскочив с усталого коня, Конан быстро спустился со скалы по
уступам и прыгнул в траву, громко лязгнув железом. Четверо
обернулись на звук, необычайно проворно доставая мечи, и с
удивлением уставились на панцирную фигуру, стоящую перед ними с
мечом в руках.
Конан хрипло рассмеялся - глаза его стали холодны, как лед.
- Псы! - произнес он с отвращением. - С каких это пор немедийские
шакалы взяли на себя роль палачей и вешают моих подданных
по своему усмотрению? Возьмите уж тогда сначала голову их короля!
Я к вашим услугам!
Солдаты напряженно продолжали смотреть, как он приближается.
- Кто этот шутник? - произнес бородатый воин. - На нем
немедийские доспехи, но говорит он с акулонским акцентом!
- А разве это важно? - ответил ему другой. - Зарубим его, а потом
уж и повесим старую ведьму.
И с этими словами все они бросились на Конана, поднимая
мечи. Первый из них опустить его не успел - клинок Конана с
быстротой молнии обрушился на него сверху, развалив шлем вместе с
головой. Несчастный упал, но остальным это впрок не пошло.
Высунув, словно волки, языки, они напали на одинокую фигуру в
серых латах, и крик черного ворона утонул в звоне стали.
Король Конан не кричал - с презрительной усмешкой он
размахивал двуручным мечом направо и налево. При всем своем
огромном росте он был изворотлив, как кошка - в непрестанном
движении он представлял собой цель такую трудноуязвимую, что
удары клинков противника всякий раз приходились в пустоту. Но
зато, когда он бил сам, меч его опускался со страшной силой. Трое
врагов уже лежали на земле в лужах крови, а четвертый,
из полдюжины ран которого стекала кровь, заливая лицо и грудь, хаотично
отбивал удары. И в этот момент нога Конана запуталась в накидке
одного из поверженных противников.
Он пошатнулся и попытался вернуть равновесие, но немедиец
сделал такой мощный выпад, что Конан растянулся на траве. Его
соперник победно вскрикнул, прыгнул вперед, и, крепко встав на
ноги для большей вилы удара, поднял свой длинный меч. Но в ту же
секунду что-то большое и лохматое метнулось, как молния, над
распростертым телом короля и что есть силы ударило немедийца в
грудь, его торжествующий крик превратив в предсмертный хрип.
Поднявшийся Конан увидел лежавший у его ног труп
врага с разорванным горлом, над которым стоял огромный серый
волк с низко опущенной головой, пытавшийся слизывать с травы
растекавшуюся кровь.
Голос старушки заставил Конана обернуться. Она стояла перед
ним в полный рост, высокая и худощавая, с выразительными суровыми
чертами лица и пронзительным взглядом. Если не считать ее
необычного для жителей долин одеяния, она выглядела, как обычная
селянка. Повинуясь его зову, волк подбежал к ней и стал, как
большой пес, тереться широкой грудью о ее колено, глядя на Конана
огромными разъяренными глазами. Она успокоительно положила ладонь
на его мускулистый загривок, и оба они встали неподвижно,
упершись взглядом в короля Акулонии. Но в этом взгляде не было
враждебности.
- Говорят, что король Конан погиб под обвалом, когда во время
сражения под Валкой рухнули скалы, - произнесла женщина низким
грудным голосом.
- Говорят... - согласился он, - ему не хотелось спорить, к тому
же пора было подумать о других с каждой минутой приближающихся
всадниках. Предательский ворон над его головой вновь пронзительно
крикнул, и Конан мимолетом взглянул вверх, скрипнул зубами в
бессильной ярости.
Его белый конь все еще стоял наверху, на краю обрыва,
опустив голову. Женщина посмотрела на скакуна, потом перевела
взгляд на кружащуюся прямо над ними птицу и неожиданно издала тот
же крик, что и раньше. Словно подчинясь неожиданному приказу,
ворон сразу замолчал и, сменив направление полета, стал уходить в
восточном направлении. Но прежде, чем он скрылся из виду, на него
упала сверху тень огромных крыльев - это из зарослей деревьев
поднялся большой орел, и, влет сбив черного шпиона, он камнем
рухнул вслед за ним и надежно пригвоздил его к земле, навсегда
оборвав резкий дразнящий крик.
- Черт возьми! - произнес Конан, внимательно вглядываясь в
пожилую женщину. - Неужто и ты тоже - чародейка?
- Меня зовут Тесса, - спокойно ответила она. - Люди из нижних
долин считают меня ведьмой. Так что - сын мрака вел кого-то по
твоим следам?
- Да... - она явно не считала такой ответ неправдоподобным. - И я
уверен, погоня уже близко!
- Бери своего коня и следуй за мной, король Конан, - учтиво
произнесла его новая знакомая.
Он без лишних слов взобрался на скалу и обходной тропой
провел скакуна вниз, на поляну. И тотчас увидел орла, неспешно
спускающегося с небес, чтобы через мгновение сесть на плечо
Тессы. Легко взмахнув огромными крыльями, словно играя, птица
едва не коснулась земли.
Она шла молча, рядом с ней легкой трусцой бежал серый волк,
а над головами кружил вновь поднявшийся в небо орел. Дорога вела
через чащу, по обрывистым склонам глубоких ущелий, и наконец по
узкой тропке длинной террасы над самым краем бездонной пропасти.
Преодолев долгий путь, они добрались до необычного каменного
убежища: оно было выстроено на полу скрытой каменным навесом
пещеры, среди обрывов и скал. Орел, как надежный страж, сел на
верхушку этого навеса и превратился в каменное изваяние.
Все еще не произнося ни слова, Тесса провела коня в
просторные каменные ясли, на полу которых возвышался ворох
листьев и травы, а в темном закутке бил чистый холодный источник.
Войдя в жилище, она усадила гостя на сработанную топором
лавку, застеленную невыделанной шкурой, сама же, сидя на
низеньком стульчике перед набольшим камином, бросила в огонь
тамарисковые поленья и стала заниматься приготовлением скромного
завтрака. Огромный волк, лежа у ее ног и повернув голову к огню,
слегка подрагивал во сне ушами.
- Не боишься сидеть в жилище ведьмы? - спросила хозяйка, наконец
прервав молчание.
Нетерпеливое пожатие укрытых кольчугой плеч было
единственным ответом на ее вопрос. Она усмехнулась и подала ему
деревянную тарелку, до краев наполненную сушеными овощами, сыром
и ячменным хлебом, а также большую кружку отменного горского
пива.
- Тишина гор мне нравится больше, чем шум городских улиц, -
начала она разговор. - У детей глуши сердца добрее
человеческих... - ладонь ее гладила мохнатый загривок спящего
зверя. - Мои дети были очень далеко, и лишь поэтому понадобился
твой меч. Но они все-таки пришли на зов.
- А что хотели от тебя эти немедийские псы? - спросил Конан.
- Мародеры вражеской армии расползлись по всей стране - от границ
до самой Тарантии, - объяснила она. -Глупые селяне из долин,
пытаясь отвратить грабеж и разбой от своих жилищ, сказали им, что
у меня есть золото и драгоценности. Они пришли за золотом, и мой
ответ привел их в ярость. Но можешь быть уверен - здесь тебя не
найдут ни мародеры, ни те, кто гнался за тобой, ни даже птицы.
Он кивнул и доверительно сказал:
- Я собираюсь в Тарантию...
- Чтобы самому сунуть свою голову в петлю? Поищи лучше спасения
за пределами страны. У твоего королевства больше нет сердца...
- Что ты имеешь в виду? Оно же выжило, несмотря на битвы,
проигранные в прошлых войнах! Королевство не может погибнуть от
одного поражения!
- И ты поедешь в Тарантию?
- Да! Чтобы помочь Просперо защитить город от Амальрика.
- А ты уверен в том, что это нужно?
- Черт возьми, женщина! - воскликнул он. - Как же иначе?
Она покачала головой.
- Дело в том, что все как раз совсем иначе... Посмотри. Я уже
отвела от тебя одну опасность, а теперь сделаю так, чтобы ты
увидел свою столицу.
Конан не разобрал, что она бросила в огонь, но в этот момент
большой волк завыл сквозь сон, а комнату стали наполнять клубы
густого зеленого дыма. И перед глазами короля Акулонии каменные
стены и потолок жилища вдруг затуманились, раздвинулись и
исчезли, словно растворившись в мутной дымке - остался лишь
заслонивший все зеленый дым. А в нем уже начали двигаться и исчезать
какие-то тени, чтобы вскоре окрепнуть в резком и понятном образе.
Он смотрел на знакомые дома и улицы Тарантии, по которым
бурлила и переливалась человеческая толпа, на это изображение
наслаивались штандарты Немедии, непреклонно движущиеся сквозь
огонь и дым опустошенных земель. На главной площади столицы
волновались люди, раздавались крики, что король погиб, что бароны
передрались во время дележа королевских земель и что власть
короля, даже такого как Валериус, все-таки лучше, чем анархия.
Среди кричащей толпы был виден пытавшийся успокоить и образумить
людей Просперо в блестящих латах. Он пытался призвать их к
послушанию и под предводительством Троцеро из Понтейна выйти на
городские стены, чтобы помочь рыцарям отстоять столицу. Но слепой
страх и паника заставили народ кричать, что он приспешник Троцеро
и сам нисколько не лучше, чем Амальрик. В рыцарей полетели камни
и палки.
Образ слегка помутнел, что говорило о его окончании, и
теперь Конан увидел Просперо, выезжающего со своими воинами из
ворот Тарантии и направляющегося на юг. Вслед им летели
ругательства и насмешки.
- Глупцы! - прошипел Конан сквозь зубы. - Глупцы! Почему не
послушались Просперо?! Тесса, если это шутки...
- Все это уже в прошлом, - оборвала она его, не сдвигаясь с
места. - Ты видел лишь вечер, когда Просперо покинул Тарантию,
так как у него не было сил, чтобы сражаться с Амальриком. Со стен
уже были видны пожары, полыхающие впереди вражеского наступления.
Вот что ты видел. А на закате немедийская армия вступила в
столицу, не встретив никакого сопротивления. А теперь ты увидишь
свой королевский дворец.
И Конан узнал огромный коронационный зал, где на королевском
постаменте стоял Валериус, а Амальрик, в покрытой кровью и пылью
кольчуге, возлагал на его желтые кудри золотой венец, сияющий
драгоценными камнями - корону Акулонии! Присутствующие радостно
кричали, дворянство, что при власти Конана было в немилости,
гордо прикалывали на рукава герб Валериуса, а длинные шеренги
закованных в сталь воинов Немедии смотрелись при этом неудачной
декорацией.
- Черт! - руки Конана сжались в кулаки, а на висках выступили
вены. Лицо его исказила ярость. - Проклятый немедийский убийца
жалует короной Акулонии этого поганого ренегата! И это в
коронационном зале, в Тарантии!
Словно испуганный ненавистью, дым начал рассеиваться, и в
полумраке вновь стали видны поблескивающие глаза Тессы.
- Ты сам видишь - люди в столице с легкостью разбазарили ту
вольность, которую ты добыл им своим мечом и потом. Они сами
отдались в рабство, в грязные лапы убийц. А теперь подумай - не
отказаться ли тебе от твоего намерения. Или ты все еще считаешь,
что сможешь рассчитывать на них, помышляя о возвращении
королевства?
- Его посадили на трон, потому что считали меня мертвым, -
буркнул он, постепенно успокаиваясь. - Ведь у меня нет сына. И
вообще ничего, кроме воспоминаний... Но что с того, что они
захватили Тарантию? Ведь остались другие области и провинции,
остались бароны, народ. Пустую победу одержал Валериус.
- Ты упрям, как и положено настоящему воину. Мне неведомо
будущее, и я не буду тебе указывать. Лишь провожу туда, откуда
враги сняли свои заслоны. А теперь ты не хотел бы еще раз
взглянуть на то, что произошло не так давно?
- Да! - и он уселся поудобнее.
И вновь вознеслись клубы зеленого дыма, но появившиеся в них
образы были уже совсем иными и совершенно не связанными с первыми.
Он увидел тяжелые черные стены и утопающие во мраке пьедесталы,
украшенные фигурками отвратительных богов. А во мраке двигались
люди - смуглые жилистые мужчины в красных шерстяных блузах. Они
шли по огромному черному коридору, передвигая тяжелый яспесовый
саркофаг зеленоватого отлива. Не успел Конан осознать, что же он
увидел, как образ сменился. Теперь была видна пещера - темная,
наполненная тенями и неосознанным страхом. На черном каменном
алтаре стояла выполненная в форме морской раковины большая
золотая шкатулка. В пещеру вошли несколько человек из тех, кто
перед этим тащил саркофаг из яшмы. Они подняли шкатулку, а потом
вокруг них неожиданно заметались тени, и Конан не понял, что
стало дальше. Он лишь разглядел в темноте что-похожее на частицу
живого огня. Внезапно зеленый дым вновь стал просто дымом,
уносящим бледный пар тамарисковых поленьев.
- Что это было? - спросил ошеломленный Конан. -То, что я видел в
Тарантии, мне понятно. Но разбойники из Заморья, крадущиеся
сквозь подземные святыни бога Сета в Студжии? А эта пещера... я
ничего о ней не слышал даже во времена моих странствий. Если уж
ты показала ничего для меня не значащие обрывки образов, то
почему бы тебе не показать всего, что произошло?
Тесса без слов подбросила в огонь хворост.
- Ты хочешь, чтобы я объяснила тебе смысл увиденного, -
отозвалась она через некоторое время. - Но это вряд ли получится,
ибо я и сама до конца в этом не разобралась, несмотря на то, что
в тишине гор занимаюсь подобными вещами уже много лет. Не в моих
правилах давать советы и разъяснения. Приходит мгновение, когда
человек сам может отыскать верный путь к своему спасению. А
теперь, может быть, во сне ко мне придет мудрость, и на рассвете
я смогу дать тебе ключ от тайны.
- Какой тайны? - удивился он.
- Той, которая сгубила твое королевство, -услышал он в ответ,
увидев, как Тесса раскладывает на полу у камина звериную шкуру.
- Спи, - коротко посоветовала она.
Король Акулонии без слов лег и скоро погрузился в
беспокойный сон, в котором метались беззвучные образы и
подкрадывались ужасные бесформенные тени. Один раз он разглядел
на фоне алого закатного горизонта мощные стены и башни какого-то
большого города неизвестно какой земли. Гигантские пилоны и
пурпурные башни со шпилями тянулись к звездам, и наподобие миража
над ними возносилось лицо Ксалтотуна.
Конан проснулся в прохладе следующего рассвета. Первое, что
он увидел, была Тесса, склонившаяся у маленького камина. Странно
- ночью он ни разу не проснулся, хотя шаги выходившего волка
должны были его потревожить. А зверь уже сидел у огня с
всклокоченной шерстью, весь мокрый от росы... и чего-то еще. На
густом меху его запеклась кровь, а на плече была видна рана.
Даже не оборачиваясь, хозяйка кивнула, будто читая мысли
своего гостя.
- Он ходил на охоту, и охота оказалась кровавой. Думаю, что тот,
кто искал короля, - кем бы он ни был, человеком или зверем - ни
на кого сам охотиться больше не будет.
Протягивая руку за едой, которую подала ему Тесса, Конан с
особым уважением поглядел на большого зверя.
- Да, - так что это за загадка, которую ты собиралась мне утром
объяснить?
Наступила долгая тишина, прерываемая только треском горящих
в камине поленьев.
- Найди сердце своего королевства, - произнесла она наконец. - В
нем заключена твоя сила. Ты сражаешься не с обычным смертным
врагом. Пока не отыщешь сердце своего королевства - трона тебе не
видать.
- Ты имеешь в виду Тарантию?
Она покачала головой.
- Есть вещи, которые не велят говорить боги. Мои уста замкнуты,
чтобы не наговорить лишнего. Ты должен найти сердце
королевства. Больше я ничего тебе не скажу.
Рассвет еще только начинал золотить склоны гор, когда Конан
отправился в дорогу. Он обернулся, чтобы еще раз посмотреть на
непреклонную Тессу с огромным волком, что стояли у входа в их
жилище.
Небо застилала серая пелена, а холодный ветер леденил руки,
предвещая наступление зимы. Желтые листья падали с начавших
облетать деревьев и ложились на стальные плечи одинокого
всадника.
Путь через горы занял целый день - пробираться приходилось в
обход дорог и селений. Лишь перед заходом солнца он стал
спускаться с отрогов гор и увидел распростертые перед ним равнины
Акулонии. Селения и небольшие городки здесь начинались прямо от
самого подножия горной цепи, потому что всю последнюю половину
этого столетия направление вооруженных нападений шло из Акулонии
на восток. Но это было в прошлом - теперь только пепелища
указывали места, где некогда стояли дома и дворы.
Сгущались сумерки, которые должны были сейчас помочь ему
остаться неузнанным - как со стороны врагов, так и друзей. В
своем победоносном походе на запад немедийцы припомнили все
давнишние унижения, причиненные им былыми победами Акулонии.
Валериус даже не пытался сдерживать своих единомышленников и
приверженцев - на мнение о нем простого народа он совершенно не
обращал внимания. Широкая полоса выжженной земли брала начало на
взгорьях и тянулась далее на запад, вглубь страны. Конан скрипел
зубами, проезжая через почерневший пепел некогда цветущих полей,
мимо поднимающихся в небо обугленных остовов сожженных домов. Как
тень прошлого, стоял он перед разграбленным и пустым краем.
Быстрота, с которой неприятель захватывал акулонские
территории, свидетельствовала о незначительности встречаемого им
отпора. Но если бы он сам командовал своими войсками, то врагу
пришлось бы каждую пядь завоеванной земли обильно полить кровью.
Горькая мысль посетила его: он не был наследником династии.
Он был всего лишь одиноким авантюристом. А вот та капля
королевской крови, что текла в жилах Валериуса, оказывала на
человеческие мысли большее воздействие, чем память о короле
Конане и вольности, силе и уважении, что он принес королевству.
Теперь, за грядой гор, можно было уже не опасаться погони.
Иногда на горизонте показывались все еще наступающие или уже
возвращающиеся назад отряды оккупантов, но, к счастью, ни на один
из них Конан не наткнулся. Мародеры считали его одним из своих и
объезжали стороной.
Западная сторона нагорий изобиловала мелкими речушками, но
сейчас на них уже не было видно ранее многочисленных маленьких
мельниц с водяными колесами. Путь лежал по опустошенному краю, и
одинокий всадник останавливался лишь затем, чтобы насытиться той
скромной пищей, что дала ему в дорогу Тесса. И, наконец, под
рассвет, лежа на берегу очередной речки под защитой густых
зарослей ивы, он заметил за отдаленной низиной и цепочкой
нетронутых богатых садов и усадьб златоглавые башенки Тарантии.
Пустошь сменилась краем, полным жизни. Но именно с этого
момента нужно было двигаться очень осторожно, прятаться в
перелесках и как можно реже появляться открыто. Только в сумерках
он добрался до плантации Сервейса Галлана.
ПЕПЕЛ БЫЛОГО
Сады вокруг Тарантии избежали губительного опустошения,
постигшего восточные области страны. Правда, и здесь хватало
свидетельств прохождения иноземных захватчиков - сорванные с
петель ворота, оголенные усадьбы и сломанные ограды.
Лишь одно печальное место встретил здесь Конан - большое
пепелище и обломки почерневших камней там, где когда-то
поднималась резиденция одного из его наиболее близких соратников.
Не задерживаясь, он направился к расположенной в паре миль
от города небольшой усадьбе своего верного товарища - барона
Галлана. Когда впереди замаячила высокая ограда с видневшейся
среди деревьев сторожкой, уже наступила темнота. Соскочив с седла
и привязав коня к дереву, Конан направился к домику сторожа. Он
не торопился, допуская, что подразделения неприятеля могут быть
расквартированы по всей околице, в том числе и на этой усадьбе.
Нужно было выждать, или хотя бы встретиться с кем-либо из здешних
слуг. Но неожиданно грубо сколоченные двери сторожки
отворились, и из них вышел крепкий человек в шерстяной накидке
и богато вышитой безрукавке, неторопливо двинувшийся по тропинке
вдоль ограды.
- Сервейс!
Вскрикнув от неожиданности и удивления, хозяин усадьбы
резко обернулся и отскочил в сторону, разглядев стоявшую перед
ним в полумраке рослую, закованную в сталь фигуру. Рука его
непроизвольно потянулась к подвешенному у пояса короткому
охотничьему ножу.
- Кто это? - спросил он с напряжением. - И что ты здесь... О,
господи!
Его румяные щеки побледнели, а дыхание сперло.
- Господин мой! - вскрикнул он . - Зачем ты
пугаешь меня, возвратившись из серых краев смерти? Пока ты был
жив, я верно служил тебе и был твоим верным товарищем...
- Того же жду от тебя и сейчас, - произнес в ответ Конан.
- Я все так же состою из костей и крови, - перестань трястись!
Пораженный и испуганный, Галлан приблизился и взглянул в
лицо гостя, а когда убедился в правдивости его слов, опустился на
одно колено и обнажил голову.
- Ваше Величество! Это воистину чудесное возвращение! Ведь
большой крепостной колокол уже давно возвестил о твоей смерти.
Говорили, что ты погиб под Валкой, погребенный страшным обвалом.
- В мою броню был одет другой, - объяснил Конан. - Но об этом
после. Если на твоем столе есть чем утолить голод...
- Прости меня, господин мой! - прошептал Сервейс, вскакивая на
ноги. - Пыль путешествия еще лежит на твоих латах, а я заставляю
тебя разговаривать, не предложив угощения! Господи! Теперь-то я
вижу, что ты жив и здоров, но клянусь: когда заметил твою серую
неясную в темноте фигуру, мозги мои поехали куда-то в сторону.
Согласись - как-то непривычно встречать в ночном лесу человека,
которого считаешь мертвым.
- Прикажи слугам присмотреть за моим конем - я привязал его вон у
того дуба.
Галлан кивнул, шагая впереди по тропинке. Он уже вполне
оправился от испуга, но теперь заметно занервничал.
- Нужно уйти с открытого места, - объяснил он. - Сторож сидит в
своем домике... но последнее время и он боится служить мне. Так
что будет лучше, если о твоем появлении буду знать один я.
Приблизившись к стенам дома, матово просвечивавшим сквозь
деревья, Сервейс пошел вдоль них по чистой дорожке, бегущей среди
дубов, сплетенные кроны которых гасили последние отблески
умирающего дня. Его явно тяготило какое-то чувство, похожее на
панику, но он продолжал твердо идти впереди, и наконец пропустил
гостя через небольшие двери в слабоосвещенный коридор, а затем и
в просторную комнату с обшитым дубовыми досками потолком и
стенами. В большом камине пылали дрова,
однако воздух здесь был прохладен. На широком столе из красного
дерева стоял, по-видимому, только что разогретый на огне паштет,
от которого шел пар. Сервейс замкнул массивные двери и задул
свечу в серебряном подсвечнике, единственным источником света
оставив огонь камина.
- Садитесь, Ваше Величество, - учтиво пригласил он. - Опасное
сейчас время, всего приходится бояться. Будет лучше, если никто
ничего не увидит, даже если подсмотрит в окно... А этот паштет
только что с огня - я просто вышел... Может быть, Ваше
Величество, вам плохо видно?..
- Нет, здесь хватает света, - буркнул Конан, без лишних слов
усаживаясь и доставая стилет.
И он с наслаждением стал поглощать вкусную пищу, запивая
куски мяса большими глотками вина, приготовленного на собственных
винодельнях этой плантации. Казалось, что он забыл про все
опасности, а вот хозяин, наоборот, беспокойно вертелся на своем
месте у камина, нервно вертя в пальцах серебряную табакерку,
висевшую у него на шее на тяжелой золотой цепи. Он то и дело
бросал опасливый взгляд на матово отсвечивающее окно и
прислушивался, не раздадутся ли за дверью в коридоре осторожные
подкрадывающиеся шаги.
Закончив есть, Конан пересел на стоявшую рядом с камином
невысокую скамеечку.
- Я не буду долго причинять тебе беспокойства своим присутствием,
- сказал он резко. - На рассвете я буду уже далеко отсюда.
- О, мой король... -Галлан с мольбой поднял руки, но Конан
быстрым жестом отклонил его протесты.
- Мне хорошо известны твои преданность и мужество. У меня нет к
тебе никаких претензий. Но покуда Валериус занял мой трон, ты
сильно рискуешь, предоставляя мне убежище.
- У меня просто нет таких сил, чтобы противостоять ему, -
согласился Сервейс. - Те пятьдесят воинов, что я могу выставить
против него, включая себя, будут значить для него не больше, чем
клочок травы. Ты же видел руины усадьбы Эмилия Скайона?
Нахмурившись, Конан кивнул.
- Он был, как ты сам знаешь, крупнейшим землевладельцем в этой
области, но отклонил предложения Валериуса. Его сожгли прямо в
собственном доме, главной резиденции. В это время от нашей армии
остались лишь жалкие остатки, а сами тарантийцы драться не
желали. Нам пришлось сложить оружие, и Валериус даровал нам
жизнь, хотя подати, что он на нас наложил, сами по себе могут
довести до разорения. А что мы могли сделать? Мы же были уверены,
что ты погиб! Многие из баронов - убиты, многих увезли неизвестно
куда. Армия разбита и распущена. Наследника трона по твоей линии
- нет. И не было никого, кто сплотил бы нас.
- А Троцеро из Понтейна? - зло спросил Конан.
Галлан горестно развел руками.
- Действительно, его заместитель Просперо приходил сюда со своим
корпусом. Но отступая перед Амальриком, он измотал людей,
собравшихся под его штандартами. А коль все считали вас, Ваше
Величество, мертвым, вспомнились давнишние войны, битвы и обиды и
то, что Троцеро из Понтейна в свое время проходил по этим
областям точно так же, как сейчас Амальрик - огнем и мечом.
Бароны-то были за Троцеро, но вот простолюдины, а может, и агенты
Валериуса, вопили, что наместник Понтейна сам хочет завладеть
короной Акулонии. И вновь начались старые дрязги между разными
группировками. А если бы был хоть один мужчина с королевской
кровью в жилах, его быстро бы короновали и пошли за ним против
Немедии. Но этого не случилось.
Бароны, верные твоей памяти, не помирились между собой и не
объединились - каждый был обижен на соседа, каждый опасался
амбиций остальных. Ты был нитью, что сдерживала эти бусы. Когда
нить лопнула, бусы распались. Будь у тебя сын, бароны встали бы
за него. А так - не нашлось огня зажечь их патриотизм.
Купцы и простой люд, опасаясь анархии и возвращения
феодализма, когда каждый из баронов имел свои законы, - кричали,
что нужен хотя бы какой-нибудь король, хоть Валериус, который
принадлежит к крови древней королевской династии. И не нашлось
тех, кто препятствовал тому, когда с развевающимся над головой
пурпурным драконом Немедии, этот ублюдок приехал во главе своих
рыцарей и ударил копьем в ворота Тарантии.
А люди открыли ворота и склонились перед ним в поклоне. Они
отклонили помощь Просперо в удержании города, заявив, что пусть
уж ими лучше правит Валериус, чем Троцеро. И еще я слышал -
многие бароны пошли за Валериусом, а не за Троцеро. Они хотели,
посадив Валериуса на трон, избежать гражданской войны и гнева
немедийцев. Просперо уехал, а через несколько часов в город вошли
силы Амальрика. Они не стали догонять отступающих, а решили
дождаться коронации Валериуса.
- Значит, дым старой чародейки рассказал мне правду, - сказал
Конан, чувствуя, как по плечам его пробегает холодная дрожь. -
Валериуса короновал Амальрик?
- Да. В коронном зале, руками, на которых еще не успела обсохнуть
кровь.
- И что - народ расцвел под его доброй властью? - в голосе
Конана слышалась гневная ирония.
- Валериус живет, как иноземный захватчик в центре порабощенной
им страны, - с горечью ответил Сервейс. - Двор его кишит
немедийцами, стража и гарнизон крепости - тоже немедийские. Вот
так кончается год Дракона. Оккупанты чувствуют себя хозяевами на
улицах, и не проходит дня, чтобы они не изнасиловали женщину или
не избили купца. Валериус их сдерживать либо не хочет, либо не
может. Он всего лишь кукла, немедийская марионетка. Умные люди
знали, что этим все и кончится, но уже появляется мнение, что
именно так и должно быть.
Амальрик пошел дальше, чтобы разгромить приграничные
провинции, где некоторые бароны все еще не хотят признать власть
Валериуса. Но среди них нет единства, и зависть друг к другу у
них сильней, чем страх перед Амальриком. Он давит их одного за
другим. Видя это, многие замки и города объявили о капитуляции. А
те, что давали отпор, горько пожалели об этом. Здесь немедийцы
дают волю своей лютой ненависти. К тому же ряды их постоянно
пополняются теми акулонцами, которых страх, золото или голод
заставляют вступать во вражескую армию. Это настоящее
предательство...
Конан мрачно кивнул, вглядываясь в красные отблески пламени
на богато расписанных деревянных стенах.
Хозяин дома продолжал:
- И теперь у нас есть новый король Акулонии вместо анархии,
которой все так боялись. Валериус не ограждает своих
подданных от притязаний оккупантов. Целые сотни тех, кто не
смог уплатить наложенных на них податей, проданы в рабство
торговцам из других стран.
Конан резко поднял голову, и в глазах его зажглась
исполненная жажды крови ненависть. Он длинно выругался, сжав свои
кулаки в пару тяжелых молотов:
- Ах, даже так! Они вновь, как встарь, продают в рабство белых
мужчин и женщин. Во дворцах Шемма и Турмана всегда нужны
невольники. Валериус стал королем, но единство, которого так
ждали эти глупцы - разрушенное иноземным мечом, так и не
наступило.
Но Гундерляндия на севере и Понтейн на юге еще не сломлены,
то же самое - на западе, где бароны Пограничья имеют под своими
флагами немало боссонских лучников. Эти провинции не представляют
для Валериуса непосредственной угрозы, но если их объединить, то
им будет сопутствовать боевая удача, и они смогут отстоять свою
независимость. Пускай Валериус правит в этих местах, пока может.
Дни его сочтены. Народ поднимется, когда узнает, что я еще жив. Я
отвоюю Тарантию и отброшу от нее Амальрика. А потом прогоню этих
поганых псов из всего королевства.
Сервейс продолжал молчать, и тишину нарушало лишь
потрескивание огня.
- Ты что? - удивленно крикнул Конан. - Что ты повесил голову и
уставился в огонь? Ты веришь в мои слова?
Галлан старательно избегал взгляда короля.
- Конечно, Ваше Величество, вы сделаете все, что в человеческих
силах, - наконец упавшим голосом произнес он. - Я ходил за вами в
бой и знаю, что нет человека, кто мог бы одолеть тебя...
- Так что же тогда?
Сервейс еще глубже запахнулся в свой кафтан на меху и
задрожал, несмотря на близость огня.
- Люди говорят, что все, что произошло, - дело рук черной магии.
- Ну и что с того?
- А что может сделать простой человек против магии? Кто тот
неизвестный, что, как рассказывают, пришел с Валериусом с севера,
появляется и исчезает столь таинственно? Люди шепчутся, что это
великий чародей, умерший тысячи лет тому назад, но вернувшийся из
серых краев смерти, чтобы свергнуть короля Акулонии и возвратить к
власти династию, наследником которой является Валериус.
- Да разве это имеет какое-нибудь значение? - гневно выкрикнул
Конан. - Я сумел уйти от невиданных демонов подземелий Бельверуса
и дьявольщины, что преследовала меня в горах. Если народ
поднимется...
Галлан покачал головой.
- Самые преданные твои подданные в восточных и центральных
областях либо уже погибли, либо бежали, а то и схвачены. Гундерляндия
лежит далеко на севере, Понтейн - далеко на юге. Боссонцы отошли
на свое западное Пограничье. Призыв и сбор всех этих сил
потребует недель, и если Амальрик узнает об этом, он нападет
первым и уничтожит каждого по отдельности, чтобы не допустить их
объединения.
- Но восстание в восточных и центральных областях страны
перетянет чашу весов на нашу сторону! - громко возразил Конан. -
Мы сможем освободить Тарантию и удержать ее до подхода войск из
Гундерляндии и Понтейна.
Еще секунду его собеседник колебался, а потом, понизив голос
до шепота, произнес:
- А еще говорят, что тебя погубили заклятия. Рассказывают, что
все тот же самый чужеземец владеет чарами, способными убить тебя
и разбить твою армию, что и произошло под Валкой. Громкий звон
крепостного колокола возвестил о твоей смерти. Люди уверены, что
ты мертв. А центральные области теперь вообще не поднимутся, даже
если узнают, что ты вернулся: они просто не осмелятся. Магия
победила на поле валкийской битвы, и магия принесла весть о твоей
гибели, ибо уже тем же вечером народ волновался на улицах
Тарантии.
Немедийский жрец и колдун прибег к помощи черной магии,
чтобы умертвить прямо на улицах столицы тех, кто оставался тебе
верен. Непонятным и страшным образом наши воины падали тут же, на
мостовую и умирали. Мерли, как мухи. А тот худой чернокнижник
рассмеялся и сказал: "Я всего лишь Альтаро, ученик Орастеса,
единственного изъявителя воли того, кто скрыт от ваших глаз. Это
- не моя сила, она лишь проходит через меня".
- А что? - резко отозвался Конан. - Разве не лучше гордо умереть,
чем жить в рабстве? Разве смерть горше, чем притеснения, неволя и
издевательства?
- Разум отступает, как только начинают бояться глаза, - раздался
ответ Сервейса. - А центральные области теперь боятся слишком
сильно, чтобы пойти за тобой. Окраины может еще и будут
сражаться... но та же сила, что поразила тебя под Валкой, одержит
верх и теперь. Немедийцы сейчас удерживают самые обширные,
богатые и густонаселенные районы Акулонии и не позволят победить
себя силами, которые ты в настоящее время можешь получить в свое
распоряжение. Ты можешь полагаться лишь на самых своих верных
подданных. Больно, что я тебе скажу, но это правда: ты, Конан, -
король, но без королевства.
А тот молча смотрел на огонь. Прогоревшее полено, не
разбрасывая искр, тихо распалось в пламени. Точно так же, как его
королевство.
И вновь, где-то за чертой материальных чувств, Конан
почувствовал страшную, отвратительную леденящую руку безжалостной
судьбы. Паника и чувства человека, попавшего в безнадежную
ловушку, сражались в его душе с дикой ненавистью варвара,
требовавшей убийства и победы.
- Где сейчас мои королевские советники? - спросил он наконец.
- Паллантид, тяжело раненый в битве под Валкой, вернулся на
родину и теперь находится в своем замке в Атталусе. Я могу
написать ему, если найду человека, который решится отвезти весть.
Канцлер Паблос со свитой бежал из королевства неведомо куда.
Королевский совет разогнали. Шестеро его членов схвачены,
остальные - в изгнании. Большинство твоих верных людей убиты. И
этой ночью, например, княжна Альбина умрет под топором палача...
После этих слов Конан посмотрел на своего собеседника так,
что тот весь сжался.
- За что?
- Она не захотела стать наложницей Валериуса. Он отнял у нее
землю и имение, слуг продал в рабство, и сегодня ночью в Железной
Башне ей отрубят голову. Прими совет, мой король, - ибо для меня
ты навсегда останешься королем, - уходи, пока тебя не схватили.
Никто теперь не находится в безопасности. Шпионы и доносчики -
вокруг и внутри нас, и любой косо брошенный взгляд или
неосторожное слово рассматривается как неповиновение и бунт. Если
ты откроешься своим подданным, тебя сразу же поймают и убьют!
Все мои кони и люди, которым я могу доверять, - в твоей
власти. До рассвета ты успеешь уйти далеко от Тарантии и будешь
неподалеку от границы. Не в состоянии помочь тебе вернуть
королевство, я могу, однако, последовать за тобой в изгнание.
Конан отрицательно покачал головой. Он сидел, уставившись на
языки пламени и опершись подбородком на большой кулак. Огонь
алыми бликами отражался в его броне и разъяренных глазах. Вновь,
как и часто в прошлом, Сервейс задал себе вопрос: до конца ли он
знает непонятные и тайные возможности своего короля? Фигурой его
господин превосходил обычных цивилизованных людей, а в глазах его
пылал первобытный огонь варварства. И вновь это спрятанное в
короле дикое начало давало о себе знать все сильнее, словно с
него опадали последние обломки скорлупы цивилизованности. Конан
начинал приобретать свой настоящий облик. Он поступал явно не
так, как это делал бы на его месте любой цивилизованный человек,
и мысли его сейчас мчались гигантскими скачками. Он был
непредсказуем. Всего лишь малый шаг отделял короля Акулонии от
одетого в шкуры убийцу с нагорий Циммерии.
- Я поеду в Понтейн, если мне представится такая возможность, -
произнес он наконец. - Но поеду один. Как король Акулонии, я
должен сделать еще одну вещь...
- Что вы задумали, Ваше Величество? - спросил Галлан, полный
наихудших предчувствий.
- Сейчас я поеду в Тарантию и попытаюсь спасти Альбину, - ответил
Конан. - Я подвел всех остальных моих подданных... и теперь,
если эти подонки возьмут ее голову, могут получить и мою!
- Это же безумие! - крикнул в отчаянье Сервейс, вскочив и
схватившись руками за горло, словно в приступе удушья.
- Башня имеет подземелья, о которых мало кто знает, - твердо
продолжал король. - И я буду последним псом, если позволю Альбине
умереть лишь за то, что она сохранила мне верность. Может, я и
король без королевства, но не сопляк без гордости!
- Это убьет всех нас! - прошептал Галлан.
- Нет, никого, кроме меня. Ты и так уже достаточно рисковал. Я
пойду один. Дай мне только повязку на глаз, посох в руки, да
такую одежду, что носят бродяги...
ДУХ КОРОЛЯ
Немало людей проходило за время от захода солнца до полуночи
через высокие арочные ворота Тарантии: путешественники, купцы из
далеких краев, ведущие тяжело груженных мулов, вольные работники
из окрестных имений и сел. Теперь, когда Валериус укрепил свою
абсолютную власть в центральных районах страны, входящих уже не
проверяли слишком строго и они ровным потоком вливались в широкие
ворота. Ослабела и дисциплина - несущие здесь службу немедийские
солдаты были в подпитии и занимались высматриванием сельских
девчат или богатых купцов, с которых было чем поживиться. Они не
обращали внимания на работников и закутанных в плащи
путешественников, как не обратили внимания и на рослого бродягу,
поношенный плащ которого был не в состоянии скрыть твердости
контуров мощной фигуры.
Человек этот шел широкой упругой походкой, а тяжесть его рук
свидетельствовала о том, что он вполне может за себя постоять.
Широкая черная повязка прикрывала один его глаз, а кожаная шляпа,
низко натянутая на глаза, отбрасывала на его лицо тень. С грубым
и длинным посохом в мускулистой шершавой ладони он неспешно
прошел под сводом ворот, освещенным светом факелов, и,
проигнорированный стражей, вышел на широкие улицы Тарантии.
Они были хорошо освещены и заполнены людьми, а до сих пор
открытые лавки и магазины предлагали прохожим свои товары. Но
повсюду повторялась одна и та же картина: немедийские солдаты, в
одиночку или группами, пересекали толпу, сохраняя на лицах
выражение холодного пренебрежения. Женщины бежали от них со всех
ног, а мужчины с темнеющими лицами и стискивающимися кулаками
отходили в сторону. Акулонцы были народом гордым, а захватчики к
тому же были их давними врагами.
Костяшки стиснутых на посохе пальцев высокого
путешественника сразу побелели, но, взяв пример с других, он
нехотя уступил дорогу панцирным воинам. Среди пестрой толпы никто
не обращал внимания на его одеяние, но один раз, когда он миновал
оружейную лавку и свет из широко открытых дверей хорошо
подсветил его, ему показалось, что он чувствует на себе чей-то
внимательный и пристальный взгляд. Быстро обернувшись, он
заметил, что на него уставился смуглый человек в кожаном фартуке
вольного работника. Увидев, что его заметили, человек этот
неестественно быстро повернулся и затерялся в толпе. А Конан, не
мешкая, свернул в узкий переулок и прибавил шагу. Конечно, это
могло быть и чьим-то простым любопытством, но лишний раз
рисковать не стоило.
Мрачная Железная Башня располагалась на некотором удалении
от городских стен, среди лабиринта узеньких улочек и старых
домов, давно оставленных даже беднейшими жителями столицы и
теперь ожидавших сноса. Башня тоже была своего рода небольшим
замком - древним сплетением каменных плит и черного железа,
построенным еще в древности, и играла когда-то роль крепости.
Неподалеку от нее, затерянная в хаосе полупустых домов и
крошечных лавочек, поднималась еще одна башня - караульная, такая
старая и забытая, что ее уже добрую сотню лет даже не наносили на
план города. Первоначальное ее предназначение давно забылось, и
никто из живших вокруг не обращал внимания на этот старинный
замок, который, как считалось, по ночам превращался в прибежище
убийц и воров, и не догадывался, что это - тайная обитель
необычных сил, о чем говорил опоясывающий ее каменный барельеф.
Всех секретов этой старой башни не знало даже и полдюжины людей
во всем королевстве.
Массивный поржавевший замок не имел скважины для ключа, но
пробежавшие по нему быстрые пальцы Конана нащупали в нескольких
местах небольшие неровности, недоступные глазу обычного
наблюдателя. Двери тихо отворились внутрь, и король вошел в
темноту, прикрыв их за собой.
Двигаясь в темноте с явным знанием места, он быстро нащупал
медное кольцо в одной из каменных плит пола, поднял ее и без
колебаний опустился в зияющий под ней ход. Ощутив под ногами
крутые каменные ступени, он стал спускаться вниз, чтобы войти в
узкий коридор, который, как он знал, вел под тремя городскими
улицами к подземельям Железной Башни.
Крепостной колокол, возвещавший только смерть короля и смену
суток, пробил полночь. В слабо освещенном входном холле Железной
Башни раскрылись двери, и через них проследовала человеческая
фигура.
Изнутри башня выглядела точно так же, как и снаружи: ничем
не украшенные серые массивные стены. Плиты пола были основательно
издолблены ногами многих поколений заключенных и стражников, а
сводчатый потолок освещался мутным мерцанием вставленных в
кронштейны факелов.
Человек, вошедший в коридор, уже одним своим видом вызывал
какой-то суеверный ужас. Это был рослый, крепко сложенный
мужчина, одетый в черную облегающую накидку из шерсти и широкий
плащ. Голову его прикрывал ниспадающий на плечи черный капюшон с
прорезями для глаз, а на плече он нес тяжелый топор, с виду
напоминающий алебарду.
В противоположном конце коридора его ожидал, склонившись под
тяжестью пики и лат, сгорбленный старец с обличьем горца.
- А ты не так пунктуален, как твой предшественник, - буркнул он
вошедшему. - Уже пробило полночь, и господа в масках поднялись в
комнату прекрасной госпожи. Ждут тебя.
- Эхо колокола еще не успело затихнуть, - возразил палач, - А
если я и не так скор на ноги, чтобы поспевать на каждую казнь,
то, смею тебя уверить, рука моя гораздо быстрее. Возвращайся к
своим обязанностям, старик, а мои - предоставь мне, а уж они-то,
видит бог, роскошнее твоих. Ты топчешься здесь в холодном
коридоре и стережешь ржавые двери темниц, а я пойду рубить самую
прекрасную голову в Тарантии...
Бормочущий что-то себе под нос дозорный поковылял дальше, а
палач продолжил свой неспешный путь. Через несколько шагов он
прошел остаток коридора, заметив краем глаза, что одна из дверей
слева от него открылась. Но он не придал этому значения, а когда
почувствовал, что что-то не в порядке, было уже поздно.
Его встревожила тихая кошачья поступь и шелест плаща позади,
но прежде, чем он успел обернуться, сильные руки сомкнулись на
его шее и задушили еще не родившийся крик. И в тот краткий миг,
который был ему еще отпущен, он осознал, в приступе страшной
паники, что сила его собственных пальцев - ничто по сравнению с
той, что неумолимо отнимала у него жизнь. А в довершение всего
закатывающимися глазами он разглядел погружающийся в его грудь
стилет.
- Тварь немедийская! - раздалось над его ухом. - Не отрубить тебе
больше ни одной головы!
Это были последние слова, которые он услышал в жизни.
В обширной каменной комнате, освещенной лишь факелами, с
которых капала смола, трое мужчин стояли вокруг лежавшей у их ног
молодой женщины, откинувшейся на ворох соломы, служившей ей
тюремной постелью. Одетая только в холщовую рубашку, со
связанными позади руками, она со страхом смотрела вверх.
Золотистые волосы волнами спадали на ее белые плечи, и даже
мутный свет пламени и вызванная ужасом бледность не могли скрыть
ее необыкновенной красоты. Широко открытыми глазами она
вглядывалась в окружившие ее фигуры. Они были в масках и плащах,
но она знала их всех, хотя это теперь не могло принести ей
избавленья.
- Наш милосердный господин дает тебе еще один шанс, княжна, -
произнес самый высокий из них, разговаривая по-акулонски совсем
без акцента. - Он повелел передать тебе, что если ты все-таки
смиришь свою гордую бунтарскую душу, он примет тебя в свои
объятия. А если нет... - и он жестом указал на покрытый черными
потеками и пятнами растрескавшийся пень в центре комнаты.
Альбина задрожала и побледнела, попытавшись еще сильнее вжаться
спиной в холодную каменную стену. Каждая частица ее молодого тела
кричала жаждой жить. "Валериус тоже молод и красив..." -
повторяла она в душе, ведя сама с собой схватку за сохранение
жизни. - И его любят женщины..." Но она не решалась произнести
слов, защитивших бы ее прекрасное тело от окровавленного пня и
топора палача. Она не могла принять эту долю, прекрасно зная,
что одна лишь мысль об объятиях Валериуса приводила ее в ужас
больший, чем страх смерти. Она твердо покачала головой,
прислушиваясь к тому, что было для нее сильнее инстинкта жизни.
- Тогда нечего больше думать! - нетерпеливо закричал другой
присутствующий с резким немедийским произношением. - Где же
мастер?
Словно в ответ на его слова двери каземата тихо открылись и в их
проеме появился огромный, похожий на тень, вселяющий страх
силуэт.
При виде этого замораживающего кровь в жилах зрелища у Альбины
помимо ее воли вырвался полузадушенный крик, а все остальные
несколько мгновений стояли молча, словно пришелец в маске вызвал
у них неосознанный страх: сквозь прорези в капюшоне были видны
горевшие огнем глаза, которые по очереди останавливались на
каждом из присутствующих, отчего по спинам у них пробегала
холодная неприятная дрожь.
Потом высокий опомнился и, схватив несчастную девушку, швырнул ее
на середину комнаты. Она закричала и попыталась вырваться, но он
безжалостно повалил ее на колени и положил ее золотоволосую
голову на окровавленный пень.
- Чего ты ждешь, палач? - гневно закричал он. - Делай свое
дело!..
Ответом ему был громкий взрыв неописуемо зловещего хохота. Все
присутствующие - даже стоявшая на коленях, с неестественно
повернутой головой девушка - замерли, вглядываясь в скрытую плащом
и капюшоном фигуру.
- Что значит этот неучтивый смех, мерзавец? - дрожащим от злости
голосом спросил высокий.
Человек в одежде палача сорвал с головы капюшон и швырнул его на
пол. Потом, опершись плечами в закрытые двери, он медленно
поднял топор.
- Ну что - узнаете меня, грязные псы? - прогремел его голос. -
Узнаете ли вы меня?
Тишину, не прерываемую даже звуком дыхания, разорвал резкий
истерический крик Альбины, сумевшей вырваться из ослабевших рук
мучителя:
- Король! О, господи! Это же король!
Трое мужчин продолжали стоять, как вкопанные.
- Конан!.. - выдавил старший из них тоном человека, не уверенного
в своем рассудке. - Это король или его дух? Что это за
дьявольская выходка?
- Дьявольская выходка, чтобы покончить с такими тварями, как вы!
- закипая, ответил Конан. Губы его растянулись в злобной улыбке,
а в глазах заплясали языки адского пламени.
- Ну же, ближе к делу, господа! У вас есть мечи, а у меня - этот
тесак. Ну! Я думаю, этот мясницкий топор как раз подойдет для
разделки ваших туш, дорогие рыцари!
- Вперед! - зарычал акулонец в маске, выхватывая свой меч.
- Это Конан... и либо он, либо мы сейчас должны умереть!
Двое немедийцев, теперь тоже оправившихся от оцепенения, достали
мечи и бросились на Конана.
Топор палача не был самым удобным оружием для такого боя, но
король Акулонии владел им легко, как секирой, а быстрые
движения его ног в постоянной смене позиций расстроили все планы
противников об окружении с трех сторон.
Он ударил обухом топора по голове одного из нападавших, и пока
тот пытался вновь найти равновесие и отступить, заслонившись
мечом, разрубил ему панцирную грудь. Другой немедиец споткнулся,
и топор раскроил ему череп. Мгновением позже высокий акулонец был
уже зажат в угол, где беспорядочно отражал удары топора, не
догадываясь, однако, позвать на помощь.
Неожиданно левая рука Конана выстрелила вперед и сорвала с
противника маску, обнажив лицо.
- Подлец! - заскрежетал зубами король. - Я был уверен, что это
ты, Здрайк! Проклятый предатель! Даже эта грязная сталь слишком
роскошна для твоей гнусной головы! Так сдохни, как сдыхают
злодеи!
Топор описал страшную дугу, и акулонец с криком упал на колени,
схватившись за хлещущий кровью обрубок правой руки, а лезвие
прошло по инерции дальше и погрузилось в бок несчастного,
открывая рану, из которой начали вываливаться внутренности.
- А теперь лежи здесь и истекай кровью, - процедил Конан, с
отвращением опуская топор. - Пойдем, княжна!
Он наклонился, перерезал путы на ладонях Альбины и, подняв ее на
руки, словно ребенка, вышел прочь. Она истерически плакала,
сжимая его шею в спазматическом объятии.
- Успокойся! - бормотал он. - Мы еще не ушли. Нужно добраться до
подземного хода... А, дьявол! Они услышали голоса и шум даже
сквозь стены!
В глубине коридора раздался лязг железа, а сводчатый потолок
отозвался отзвуком шагов и криков. Навстречу им бежала
сгорбленная фигура, в высоко поднятой руке которой пылала свеча.
Бежавший приблизился, и свет упал прямо на беглецов. Конан с
проклятием бросился вперед, но старый дозорный, побросав пику и
щит, удрал, как перепуганный заяц, громко и хрипло вопя изо всех
сил. Ответом ему были отдаленные крики стражи.
Конан быстро повернулся и поспешил в противоположную сторону.
Теперь о подземном ходе думать не приходилось. Но он хорошо знал
подземные лабиринты этой башни - он часто здесь был еще до того,
как стал королем. Свернув вбок и сделав небольшой крюк по
обходным коридорам, он вновь вынырнул в нужном ему проходе - на
расстоянии каких-нибудь нескольких шагов виднелись тяжелые
запертые ворота, охраняемые бородатым солдатом в полупанцире и
шлеме. Он немного отклонился от поста и вглядывался в ту сторону,
откуда приближался шум и мерцание факелов, обернувшись к Конану
спиной.
Тот не стал колебаться. Опустив девушку на землю, он взял в руки
захваченный у одного из поверженных перед этим противников меч и
бесшумно бросился вперед. Но в последнее мгновение стражник
обернулся, вскрикнул от неожиданности и страха и поднял пику. Но
это не помогло - Конан успел нанести удар - шлем и череп
мгновенно лопнули, и тело беззвучно рухнуло наземь.
В мгновение ока Конан отбросил тяжелый массивный засов,
блокирующий двери, - на это не хватило бы сил и у двух обычных
людей, и позвал Альбину, тотчас подбежавшую. Схватив ее за руку,
он выскочил наружу, и они исчезли в ночном мраке.
Перед ними была узкая и темная, как пещера, аллея, ограниченная с
одной стороны стеной башни, из которой они только что выбрались,
а с другой - сомкнутыми стенами домов. Нужно было спешить, и
Конан рванулся вперед, оглядывая окрестности в поисках окон или
дверей, но ничего не было видно.
Ворота башни у них за спиной с треском распахнулись, и из них
выскочили солдаты, в блестящих панцирях которых дрожали отсветы
огня факелов. Оглядев все вокруг, они разбежались в разные
стороны, не в состоянии окинуть взглядом темноту, рассеиваемую
светом факелов всего на несколько шагов. Постояв в
нерешительности, они бросились в направлении, противоположном
тому, куда скрылись беглецы.
- А, черт! - тихо сказал король, убыстряя шаги. - Найти бы хоть
какую-нибудь щель в этой проклятой стене... Дьявол! Ночная
стража!
В том месте, где аллея выходила на узкую улочку, были видны блеск
факела и освещенные им стальные фигуры.
- Стой, кто идет? - раздался властный окрик, и Конан яростно
зашипел, уловив ненавистный немедийский акцент.
- Держись за мной, - тихо приказал он девушке. - Нужно успеть
пробиться через этот заслон, пока нас не окружили с другой
стороны.
И с мечом в руках он бросился навстречу приближающимся
стражникам. Его преимуществом была неожиданность. Кроме того,
силуэты врагов были высвечены огнями улицы, он же на фоне темной
аллеи был для них неразличим. Он появился рядом с ними внезапно
и, покуда они не успели ничего понять, стал с молчаливым
ожесточением рубить направо и налево.
Его единственным шансом было пробиться через порядок неприятеля,
пока он не успел сомкнуть ряды. Их было человек шестеро -
ветераны пограничных войн в полной боевой выкладке, и их инстинкт
схватки мог быстро преодолеть первоначальное замешательство. Но
трое уже упали, когда остальные сумели уяснить, что имеют дело
всего лишь с одним противником, но они и без этого реагировали
отлично. Звонкий лязг стали сменялся оглушительным звоном, когда
удар Конана приходился в шлем или панцирь кого-либо из них. Он
видел в темноте лучше их, а в мутном свете его мгновенно
перемещающийся с места на место силуэт представлял собой очень
трудноуязвимую цель. Свистящие мечи немедийцев рассекали только
воздух, или, в крайнем случае, разметавшиеся волосы. Но его
собственные атаки по натиску и силе походили на ураган.
За его спиной уже начали раздаваться крики приближающихся со
стороны башни солдат, а впереди проход заслоняла все еще
ощетинившаяся мечами стальная стена. Уяснив, что через несколько
секунд ему ударят в спину, Конан удвоил скорость и силу ударов, -
он молотил, словно кузнец по наковальне. И вдруг он заметил, что
в рядах противника появилась брешь, а за их спинами вынырнули из
темноты странные темные силуэты. Раздался громкий отголосок
мощных ударов, блеснула в темноте сталь, и к небу вознесся крик
смертельно раненных в спины людей - на каменных плитах аллеи,
извиваясь в агонии, лежали поверженные враги. Неожиданно из мрака
к Конану подскочила закутанная в плащ фигура. Он поднял меч,
заметив в ее руке отблеск металла, однако другая протянутая к
нему ладонь была пуста. Неизвестный громко прошептал:
- Сюда, Ваше Величество! Быстрее!
Удивленный Конан пробормотал проклятие, но, подхватив на руки
Альбину, последовал за незнакомцем, - не было нужды оставаться на
виду у человек пятнадцати бегущих сюда от Железной Башни солдат.
В сопровождении таинственных фигур в черном он бежал по темной
аллее, неся княжну, как ребенка. О своих проводниках он не смог
узнать ничего, кроме того, что на них были длинные плащи с
капюшонами. Недоверие и подозрительность, правда, ненадолго
проснулись в его душе, но, понимая, что они оказали ему большую
услугу, он молча двигался вместе с ними.
Словно прочитав его мысли, предводитель закутанных в черные
одеяния людей слегка коснулся его руки:
- Не бойтесь, Ваше Величество, мы ваши верные подданные.
Голос был незнакомым, но выдавал происхождение из центральных
областей Акулонии.
Сзади раздались яростные крики стражников, обнаруживших трупы
своих товарищей и бросившихся вслед беглецам, силуэты которых
были теперь различимы в свете соседней улицы. Но таинственные
спутники неожиданно свернули в сторону совершенно глухой на
первый взгляд стены, и, подбежав ближе, Конан рассмотрел, что в
ней зияет темный провал двери. Проклятье! - он столько раз
проходил здесь при свете дня, но никакой двери не видел, и вообще
на имел о ней понятия! Беглецы переступили через порог и поспешно
задвинули тяжелый засов. Но облегчения это не принесло - они
продолжали торопить Конана, подталкивая под оба локтя. Видно
ничего не было, но чувствовалось, что они движутся по какому-то
тоннелю. Стройное тело Альбины дрожало в сильных руках короля. Но
наконец показался выход - еле заметное светлое пятно на черном
фоне. Миновав его, они в полном молчании погрузились в
головоломный лабиринт мрачных дворов, укрытых тенями лазеек и
крытых коридоров. И неожиданно, открыв очередные двери, Конан
вошел в ярко освещенный зал, понять место расположения которого
он был совершенно не в состоянии, так как столь запутанная дорога
свела на нет даже его первобытное чувство направления.
МОНЕТА ИЗ АРХЕРОНА
Но не все вошли вместе с Конаном в этот зал. Когда двери
закрылись, он разглядел рядом с собой лишь одного человека -
небольшую, закутанную в плащ фигуру. Отбросив капюшон, незнакомец
открыл спокойное, с тонкими чертами, красивое лицо.
Король опустил Альбину на ноги, и она, продолжая боязливо
прижиматься к нему, стала беспокойно оглядываться по сторонам.
Комната, освещенная мягким светом бронзовых ламп, была огромна:
шесть мраморных стен покрывали черные шелковые портьеры, а
мозаичный пол устилали богато расшитые подушки диванов.
Ладонь Конана инстинктивно опустилась на рукоять меча, густо
забрызганного кровью.
- Где мы находимся? - спросил он сурово.
Незнакомец ответил низким почтительным поклоном, в котором даже
охваченный подозрительностью король не обнаружил никакой иронии.
- Вы в святилище богини Ассуры, Ваше Величество.
Альбина ахнула и еще плотнее прижалась к Конану, со страхом
оглядываясь на черные сводчатые двери, словно ожидая, что через
них сейчас ворвется страшное чудовище.
- Не бойтесь, госпожа! - произнес незнакомец. - Вопреки вашим
представлениям о нас, вам здесь ничего не грозит. Уж если
присутствующий здесь монарх был полностью уверен в невинности
нашей религии и оградил нас от бессмысленных преследований со
стороны кучки невежд, то не стоит нас опасаться одной из его
верных подданных.
- И кто же ты? - поинтересовался Конан.
- Меня зовут Гайдрайт, и я - жрец Ассуры. Один из наших
разведчиков узнал тебя, когда ты вошел в город, и сообщил мне.
Король Акулонии выругался.
- Нет, не беспокойтесь, что кто-то другой догадался о том же, -
успокоил его Гайдрайт. - Ваша маскировка могла провести всех,
кроме служителей Ассуры, поскольку наш культ учит уметь видеть
правду под внешней оболочкой. Мы следили за вами до самой
караульной башни, и несколько моих людей вошло туда за вами,
чтобы помочь, когда вы будете возвращаться той же дорогой. А
другие, в том числе и я, окружили Железную Башню... Задавайте
вопросы - здесь, в святилище Ассуры, вы всегда будете королем.
- Зачем же вы рисковали ради меня жизнью? - спросил Конан.
- Ты был нашим другом, пока сидел на троне, - ответил Гайдрайт.
- Ты защитил нас, когда жрецы бога Митры пытались изгнать нас из
страны.
Теперь Конан с удивлением огляделся. До этого он ни разу не был
здесь, и даже не подозревал, что в Тарантии есть такое святилище.
Жрецы и служители этой религии умели удивительно надежно скрывать
личности своих прихожан. Митроизм был в большинстве близлежащих
стран доминирующим культом, а культ Ассуры находился обычно под
официальным запретом и подвергался всеобщим гонениям. Конан
слышал мрачные истории о темных святилищах, где над черными
алтарями непрерывно возносился густой дым и связанных людей
приносили в жертву огромному, свернутому в кольца и
раскачивающему во мраке своей чудовищной головой змею.
Многолетние преследования дали прихожанам Ассуры богатейший опыт
по части конспирации, благодаря чему они научились надежно
скрываться, сохраняя веру и остатки литургии во тьме темниц. И
таинственность эта порождала еще более чудовищные и страшные
слухи и домыслы.
Но в короле Конане жил его изначальный дух варварства. Он отменил
преследования культа Ассуры, запретив это делать тем, кто
опирался на подобные надуманные доводы, которые были не чем иным,
как проявлением старой неприязни.
"Если они занимаются черной магией, - говорил он, - то почему же
тогда позволяют себя изгонять? А если нет, то за что держать на
них зло? И нет тогда зла и в них! Черт возьми! Пускай люди чтут
тех богов, до которых у них есть охота!"
По пригласительному, полному учтивости жесту Гайдрайта Конан
опустился в кресло из слоновой кости, предложив Альбине сделать
то же самое. Но девушка села на золоченый стульчик у его ног,
будто чувствуя себя здесь в большей безопасности. Подобно
большинству ортодоксальных митроистов, с детства устрашаемых
леденящими душу рассказами о изуверствах негодяев из мрачных
святилищ с человекоподобными божками, она чувствовала
инстинктивный страх перед служителями Ассуры и их религией.
Гайдрайт стоял перед ними, почтительно склонив обнаженную голову.
- Какие будут повеления, Ваше Величество?
- Сначала поесть, - ответил король, и хозяин комнаты ударил
серебряной палочкой в золотой гонг.
Еще не успели затихнуть мелодичные звуки, как из занавешенных
портьерами дверей появились четыре фигуры в капюшонах, несущие
серебряный столик на четырех ножках, полный дымящихся яств и
хрустальных кубков. С низким поклоном они поставили его перед
Конаном, который вытер об одежду руки и с нескрываемым
удовольствием щелкнул языком.
- Осторожнее, Ваше Величество! - боязливо шепнула Альбина. -
Говорят, они едят человеческое мясо!
- Ставлю пари на все мое королевство, что это не что иное, как
телячья печень, - ответил ей Конан. - Ну же, за дело, девочка! Ты
что, - хочешь умереть с голода?
Выслушав эту отповедь и к тому же видя яркий пример человека, чье
слово для нее становилось высшим законом, княжна с аппетитом
принялась за еду, как только увидела, что ее владыка стал
поглощать куски мяса и пить вино с таким видом, словно во рту у
него ничего не было по крайней мере дня два.
- Вам, жрецам, не занимать мудрости, - произнес Конан с набитым
мясом ртом и зажатой в руке большой телячьей костью. - Мне нужна
ваша помощь: я хочу вернуть себе трон Акулонии.
Гайдрайт уныло покачал головой, отчего король вдруг ударил по
столу кулаком в порыве гнева.
- Да что за черт!? Что это случилось с мужчинами Акулонии?
Сначала - Сервейс... а теперь и ты! Вы что - способны только
крутить и качать своими дурными головами, вместо того, чтобы
думать, как прогнать этих псов?
Жрец вздохнул и неторопливо ответил:
- Господин мой! Мне больно об этом говорить, но ничего не
поделаешь: вольность Акулонии подошла к концу. Да что там, -
теперь может кончиться вольность всего света! Как в давние
времена, мир сейчас вступает в эпоху неволи и страха.
- Что ты имеешь в виду? - спросил сбитый с толку Конан.
Гайдрайт упал в кресло, и, опершись локтями о колени, уставился
в пол.
- Против тебя объединились не только предавшее тебя дворянство
Акулонии и немедийская военщина, - поведал он, - но и колдовство,
холодная черная магия страшного потустороннего мира. Жуткая
фигура поднялась вновь из темноты прошлого, и нет сейчас сил,
способных ей противостоять...
- Да что ж ты имеешь в виду, черт возьми!? - повторил Конан.
- Я говорю о Ксалтотуне из Архерона, умершего три тысячи лет
назад и которого теперь вновь носит земля.
Король Акулонии молчал, но перед глазами его мгновенно появился
образ - спокойное, нечеловечески красивое лицо. И вновь его
посетило непонятное предчувствие, что лицо это он уже где-то
видел, точно так же, как и звук слова "Архерон", затрагивающий
струны неясных воспоминаний.
- Архерон... - повторил он. - Ксалтотун из Архерона... Но ты
шутишь? Архерон - это легенда, которой уже много сотен лет, и
ничего более. Я вообще часто думал, что это простая фантазия...
- Нет. Он был черной правдой. Империей чародеев, практикующих
такие вещи, о которых даже сгинула память. Он был сметен с лица
земли дикими западными племенами, давшими после этого начало
нашему и соседним государствам. Чернокнижники Архерона
подчинялись отвратительному некроманту, хранителю наиболее
чудовищных и зловещих магических знаний, полученных прямо от
самих демонов. И из всех чернокнижников того проклятого
королевства ни один не мог сравниться по силам с Ксалтотуном из
города Питон.
- Но каким же способом его тогда удалось уничтожить? -
скептически поинтересовался Конан.
- С помощью источника космической энергии, который у него украли
и обратили против него самого. С той же помощью он теперь
вернулся к жизни, и никто его сейчас не в силах победить.
Альбина, закутанная в черный плащ палача, с беспокойством
поглядывала то на короля, то на его собеседника, совершенно не
понимая, о чем идет речь. Конан гневно потряс головой.
- Ты смеешься надо мной, - буркнул он. - Если Ксалтотун умер три
тысячи лет назад, как он может быть тем помогающим Немедии
человеком? Скорее, это какой-то шарлатан, присвоивший его имя.
Гайдрайт наклонился над небольшим столиком из слоновой кости и
открыл стоявший на нем золотой ларец. Теперь в руке его что-то
поблескивало в мягком свете свечей - это была большая золотая
монета старинного вида.
- Ты видел Ксалтотуна без маски? Тогда посмотри на это. Это
монета, отчеканенная в древнем Архероне за пятьсот лет до его
упадка. Проклятая империя так была насыщена магическими чарами,
что даже эта монета имеет магическую силу.
Конан взял монету в руки и мрачно посмотрел на нее. Не было
никаких сомнений в том, что она очень старая. За свою беспокойную
жизнь Конан держал в ладонях много разных монет и неплохо
разбирался в их происхождении. Буквы и изображение здесь, однако,
не были истерты, а образ на одной из сторон монеты до сих пор
сохранил четкость и выразительность. Король Акулонии шумно
выдохнул воздух сквозь сжатые зубы - в комнате только что было
тепло, а сейчас по коже его побежали мурашки. Образ представлял
собой точно переданный в металле портрет бородатого мужчины со
спокойным, нечеловечески красивым лицом.
- Черт побери! Это он!
Теперь стало ясно, откуда было это чувство, что он уже видел это
лицо, - много лет назад, в далеком краю, он уже держал в руках
точно такую же монету. Но он пожал плечами и пробурчал:
- Удивительное сходство... но, может быть, чтобы воспользоваться
именем великого чародея, кто-нибудь сделал свое лицо похожим на
него?
Однако он произнес это без особой уверенности. Один лишь вид
древней монеты потряс основы его миропонимания. Конан понял, что
это правда, проступающая сквозь туман иллюзий - чернокнижник был
жив, торжествуя победу сил дьявола над здравым смыслом.
- Я согласен, мы не можем точно утверждать, что это и есть именно
Ксалтотун из Питона, - сказал Гайдрайт. - Но доподлинно известно,
что это он вызвал демонов, заставивших содрогнуться недра Земли и
обрушиться скалы над Валкой... и он послал в твой шатер сына
тьмы.
Конан взглянул на него исподлобья.
- А ты откуда знаешь?
- Служители Ассуры знают тайные способы добывания вестей. Это
наша тайна... Ну что, понимаешь ли ты теперь безнадежность
попытки объединения своих подданных для возвращения трона и
короны?
Конан оперся подбородком о кулаки и опустил глаза. Альбина
внимательно смотрела на него, ошеломленно пытаясь разобраться в
лабиринте мучающих его проблем.
- Так что - на всем свете нет чернокнижника, способного одержать
верх над магией Ксалтотуна?
Гайдрайт отрицательно покачал головой.
- Нет. В противном случае мы, служители Ассуры, знали бы об этом.
Люди считают, что вера наша происходит от древнего студжийского
культа Змеи. Это ложь. Наши предки прибыли из Вендхии, из-за моря
Виолетт и далеких гор Гиммелии. Мы - сыновья Востока, а не юга, и
только нам ведомо о мудрецах нашей прародины, знающих и умеющих
больше любого мудреца запада. Но даже самый сильный из них -
всего лишь паутина на ветру против черной силы Ксалтотуна.
- Но его уже один раз одолели, - уперся Конан.
- Да, но против него были обращены силы Вселенной. А сейчас их
источник вновь вернулся в его руки, и он будет беречь его пуще
прежнего, чтобы его вновь не украли.
- Так что ж это за проклятый источник силы? - произнес
заинтригованный Конан.
- Зовется он Сердцем Арумана. Когда пал Архерон, дикий шаман,
укравший эту вещь у Ксалтотуна и обративший ее против могучего
чернокнижника, спрятал Сердце в тайнике, в пещере, и впоследствии
возвел над этим местом небольшое святилище. Проходило время,
святилище перестраивалось, становилось все более высоким,
просторным и красивым, но всегда оставалось на своем
первоначальном месте, хотя все уже забыли, почему. Память о
магическом символе, укрытом под святилищем, исчезла из памяти
обычных людей и сохранилась лишь в записках жрецов и
эзотерических книгах. Откуда появилось Сердце - не знает никто.
Одни считают, что это и в самом деле сердце бога, другие - что
звезда, давным-давно упавшая на Землю.
Когда магия жрецов бога Митры подвела против магии немедийского
культа Альтаро, которому в свое время служил Ксалтотун, они
припомнили древнюю легенду о Сердце, и верховный жрец Митры
вместе со своим учеником спустился в мрачный и страшный склеп под
святилищем, никем не посещаемый уже три тысячелетия. В старинных,
оправленных в железо фолиантах, таинственными символами
рассказывающих о Сердце, было написано о демоне мрака,
оставленном здесь на страже давно умершим шаманом. И глубоко
под землей, в маленькой квадратной комнате, откуда узкие
сводчатые двери вели дальше, в темноту неизведанных бездн, жрецы
нашли черный каменный алтарь, освещенный мутным, слаборазличимым
сиянием.
На этом алтаре стояла особая золотая шкатулка, сработанная в виде
большой двустворчатой морской раковины, надежно прикрепленной к
камню. Но она была открытой и пустой. Сердце Арумана исчезло. А
когда они пошли назад, на них обрушился страж этого склепа и
смертельно ранил верховного жреца. Лишь его ученик успел
защититься от чудовища - неодушевленной и беспощадной бестией
бездн, оставленной здесь с незапамятных времен для охраны
Сердца, и убежать узкими длинными лестницами, унося тело
умирающего наставника. И прежде, чем умереть, тот успел
прошептать своим ученикам наказ до победного конца бороться с
теми силами, которые ему самому так и не удалось одолеть, и
заставил дать обет молчания. Но жрецы Митры все-таки говорили об
этом между собой, и правда достигла наших ушей.
- И Ксалототун-таки черпает свои силы из этого источника -
продолжал допытываться Конан, все еще настроенный скептически.
- Нет. Сила Ксалтотуна проистекает из мрачных глубин черных
бездн. А Сердце Арумана пришло к нам из непознанной огненной
вечности и в руках посвященного может стать сильнее, чем мощь
сразу всей тьмы. Оно - как меч, который можно использовать для
разных целей и в разных руках. Оно может возвратить жизнь, а
может, наоборот, отнять ее. Ксалтотун берег его не для того,
чтобы сражаться с его помощью с врагами, а только затем, чтобы
оно не было обращено против него самого.
- ...Золотая шкатулка в форме морской раковины, в глубокой пещере
на черном алтаре... - бормотал Конан, пытаясь ухватиться за уже
чем-то знакомый образ и хмуря брови. - Это мне явно что-то
напоминает, я об этом уже слышал или даже видел... А как, черт
возьми, выглядит это самое Сердце?
- Как огромный драгоценный камень, похожий на рубин, но
самостоятельно пульсирующий ослепительным блеском, несвойственным
обычному рубину. Он горит, как частица живого огня...
И тут Конан резко вскочил и ударил кулаком по ладони.
- А, дьявол! Какой же я глупец! Сердце Арумана! Сердце моего
королевства! "Найди сердце своего королевства", - сказала мне
старая чародейка горной глуши. Господи! Да я же видел этот
драгоценный камень в зеленом дыму, и его же Тараскуз украл у
спящего лотосовым сном Ксалтотуна!
При этих словах Гайдрайт тоже молниеносно поднялся, и все его
спокойствие слетело с него, словно отброшенный плащ.
- Что?! Сердце Арумана украдено у Ксалтотуна?
- Да! - прогремел Конан. - Опасаясь Ксалтотуна, Тараскуз захотел
ослабить его мощь, которая, как он считал, скрыта в Сердце. А
может быть, он даже надеялся, что чернокнижник умрет, если
утратит камень.
Он разочарованно развел руками.
- Да, я вспомнил: Тараскуз отдал его какому-то проходимцу,
приказав бросить в море. Сейчас этот ублюдок уже может находиться
в Кордове, и если не догнать его, он сядет на корабль и бросит
Сердце в морские глубины.
- Море не удержит Сердце! - закричал Гайдрайт, задрожав от
возбуждения. - Сам Ксалтотун уже давно бросил бы его в океанские
пучины, если бы не знал, что первый же шторм выбросит его на
берег. А ведь на какой неведомый пляж его может вынести?
- Ну что же, - Конан вновь начал обретать свою обычную
уверенность в себе. - Еще не известно, успел ли выполнить наказ
Тараскуза тот разбойник. Насколько я сам знаю разбойников, а уж
мне пришлось познакомиться с ними достаточно хорошо, поскольку я
сам во времена моей молодости занимался тем же в Заморье - он не
выбросит Сердце, куда ему приказано. Скорее продаст его
какому-нибудь купцу. Черт! - во все возрастающем возбуждении он
начал мерить комнату шагами. - Нужно его найти. Мне было
приказано найти сердце моего королевства... и все, что я увидел в
жилище Тессы, оказалось правдой. А может так случиться, что в
этом пурпурном блеске заключена сила, способная покончить с
Ксалтотуном?
- Да! Головой ручаюсь! - взволнованно вскрикнул Гайдрайт, лицо
которого покрылось румянцем, а руки непроизвольно сжались в
кулаки. - Имея его в руках, мы сможем потягаться с проклятым
чернокнижником! Клянусь! Если только удастся добыть Сердце, у нас
появится реальный шанс на возвращение трона Акулонии и победы
над врагами. Акулонии страшны не мечи и копья Немедии, а черные
заклятья археронского чародея.
Было видно, что уверенность жреца произвела на Конана большое
впечатление.
- Это как пробуждение после долгого ночного кошмара, - наконец
отозвался он. - И твои слова подтверждают то, что мне объясняла
Тесса. Я отыщу этот камень!
- В нем - надежда на возрождение свободной Акулонии! - уверенно
произнес Гайдрайт. - Я пошлю с тобой своих людей...
- О, нет! - неторопливо ответил король, не имея особого желания
идти куда-то в сопровождении жрецов, способных к тому же к разным
эзотерическим штучкам. - Это дело для воина. Я пойду сам. Сначала
- в Понтейн, оставлю Альбину у Троцеро, а уже потом до Кордовы, и
дальше в море, если в этом будет необходимость. Вполне вероятно,
что человек, выполняющий наказ Тараскуза, будет иметь большие
хлопоты со снаряжением в эту пору года идущего в рейс корабля.
- Если Сердце отыщется, - горячо отозвался Гайдрайт, - я
подготовлю в этих местах почву для победы. В случае успешного
завершения поисков вы должны сообщить мне по тайным каналам, что
живы и возвращаетесь. Я организую людей, чтобы они поднялись в
момент вашего возвращения. И они встанут, если узнают, что будут
защищены от черных чар Ксалтотуна. Я помогу вам в вашем пути.
Он встал рядом и ударил в гонг.
- Тайный ход ведет из этого подземного святилища далеко за
городские стены. Для путешествия в Понтейн там будет
приготовлена лодка. Я сделаю так, что никто не осмелится чинить
вам препятствия.
- Как знаешь... - поставив себе четко обозначенную цель, Конан
уже пылал нетерпением. - Было бы только побыстрее!
События в городе в это время развивались стремительно. Во дворец,
где Валериус забавлялся с танцовщицами, неожиданно и без стука
вбежал гонец и, упав перед властелином на колени, сбивчиво и
бессвязно передал весть о кровавой бойне у Железной Башни и о
бегстве прекрасной пленницы. Вместе с этим он сообщил, что барон
Здрайк Теспий, которому был поручен надзор за казнью княжны
Альбины, умирает от полученных ран и просит Валериуса перед
смертью выслушать его.
Поспешно закутавшись в плащ, Валериус последовал за посланцем по
лабиринту коридоров и комнат, чтобы добраться туда, где лежал
барон. Не было никаких сомнений, что тот действительно умирал:
каждый конвульсивный выдох покрывал уста несчастного пузырьками
кровавой пены. Обрубок его правой руки туго перетягивала повязка,
препятствующая потере крови, но рана в боку была смертельной.
Оставшись в комнате наедине с умирающим, Валериус тихо и нервно
выругался.
- О, господи! Не будь Конан мертв, я бы сказал, что этот удар мог
нанести только он...
- Валериус!.. - с трудом прошептал умирающий. -Он... он жив!
Конан жив!
- Что ты сказал!? - ошеломленный Валериус не поверил своим ушам.
- Клянусь богом! - подтвердил Теспий, захлебываясь текущей изо
рта кровью. - Это он похитил Альбину! Он не убит... и это не
привидение - он из крови и плоти! Аллея под Железной Башней полна
трупов. Будь осторожней, Валериус... он вернулся... чтобы всех
нас погубить...
Дрожь агонии пробежала по его окровавленному телу, и он
скончался.
Валериус мрачно поглядел на тело, обвел быстрым взглядом комнату,
и, быстро подбежав к двери, с подозрением распахнул ее. Приведший
его сюда гонец стоял в окружении немедийских стражников в
нескольких шагах в глубине коридора. Валериус пробормотал что-то
себе под нос, по-видимому, удовлетворенный.
- Все ли ворота заперты? - сурово спросил он.
- Так точно, Ваше Величество!
- Утроить количество постовых у каждых городских ворот. Никто без
специального разрешения не должен входить в город или выходить из
него. Патрулям прочесать улицы и дома! Эта змея ускользнула явно
не без помощи местных жителей. Может ли кто-нибудь опознать этого
"палача"?
- Нет, Ваше Величество. Старик дозорный видел его лишь одно
мгновенье и запомнил только, что тот был одет в черную одежду
палача, тело которого было найдено в одной из пустых темниц.
- Это очень опасный человек,- объяснил Валериус. - С ним нельзя
рисковать. Ищите княжну Альбину. Ищите ее и немедленно убейте на
месте со всеми ее спутниками. Не пытайтесь взять их живыми!
Возвратившись в свою комнату, Валериус нетерпеливо позвонил в
серебряный колокольчик, на звук которого перед ним появились
четверо чужеземцев необычной наружности. Они были высокого роста,
худые, с желтоватой кожей и скрытыми тенью капюшонов
бесстрастными лицами. Одеты они были в одинаковые черные накидки,
из-под которых выглядывали лишь обутые в сандалии ноги. Они
стояли перед Валериусом, заложив руки за спины и ожидая
приказаний. Он внимательно оглядел их и остался доволен. В своих
дальних странствиях он часто встречал людей непривычной
наружности.
- Когда я нашел вас умирающими от голода в лесах Китая, - резко
произнес он, - и изгнанными с вашей родины, вы дали клятву
служить мне. У меня нет к вам претензий. Но я потребую от вас еще
одной услуги, после выполнения которой я освобожу вас от данной
мне присяги.
Дело в том, что Конан из Циммерии, бывший король Акулонии,
остался жив вопреки чарам Ксалтотуна, а может и согласно им - не
знаю. Таинственная душа этого воскресшего дьявола слишком глубока
и таинственна, чтобы быть понятой обычным людям. Но суть не в
этом. Пока жив Конан, я нигде и никогда не смогу чувствовать себя
в безопасности. Народ этой страны выбрал меня, как наименьшее из
разных зол, когда пришла весть, что старый король погиб. Но как
только он вернется, все это стадо восстанет и вырвет из-под меня
трон, не позволив мне и пальцем шевельнуть.
Вполне вероятно, что это сами мои сподвижники замыслили вновь
усадить его на мой трон, решив, что я уже свое дело сделал. Не
знаю. Но я знаю то, что этот свет будет слишком тесным для сразу
двух королей Акулонии. Найдите циммерийского варвара. Используйте
все свои иноземные таланты, но отыщите его, где бы он ни
скрывался и куда бы ни сбежал. У него в Тарантии много друзей.
Ему, несомненно, помогли, когда он вызволял Альбину: не мог один
человек, даже такой, как Конан, в одиночку усеять аллею под
Железной Башней таким количеством трупов. Я все сказал. Берите
свои посохи и отправляйтесь в путь. Когда свидимся - не знаю. Но
найдя Конана, убейте его!
Не проронив ни единого слова, четверо китайцев учтиво поклонились
и беззвучно покинули комнату...
Часть 2.
СЕРДЦЕ КОРОЛЕВСТВА
ВЕРНЫЙ МЕЧ ЮГА
Вставшее из-за далеких гор рассветное солнце ярко высветило
темный силуэт низкой лодки, плывущей по самой середине водной
глади реки, что огибала стены Тарантии примерно на расстоянии
мили и вилась дальше, на юг, как громадная змея. По своему виду
эта лодка резко отличалась от всех других, которые обычно
встречались на Коротее,- рыбацких челнов и купеческих шлюпок,
наполненных богатыми товарами. Длинная и узкая, с высоким
изогнутым носом, она имела смоляно-черный корпус и ряд белых
кругов, нанесенных через равные промежутки по всей окружности
бортов. На деревянном настиле ее возвышалась невысокая
надстройка, окна которой были занавешены черной материей. Все
встречные суденышки старались обходить эту зловеще раскрашенную
барку далеко стороной, так как все знали, что это - одна из
"странствующих лодок", везущая останки умершего члена общины
Ассуры в его последнее путешествие - на юг, где, далеко за
горами Понтейна, река вливается в ослепительное зеркало океана.
И поэтому никто не сомневался, что в надстройке и этой лодки
находится труп. Всем акулонцам была знакома подобная картина, и
даже наиболее фанатичные из них не рисковали приблизиться к
лодке, а уж тем более попросить подвезти.
Никто точно не знал, где находится конечный пункт этого мрачного
путешествия. Одни утверждали, что в Студжии, вторые - что на
далеком, затерянном за горизонтом острове, а третьи твердили,
что местом последнего пристанища мертвых является далекая и
загадочная Вендхия. Но поручиться за это никто не мог.
Доподлинно было известно только то, что в случае смерти
кого-либо из посвященных в культ Ассуры его останки уплывали на
юг в черной лодке, гребцом и стражником которой был всегда один
и тот же огромный невольник, хотя никто никогда не видел, чтобы
он возвращался вверх по реке обратно.
Человек, сидевший у руля и весел на этот раз, ничем не отличался
от привычной картины - того же огромного роста и так же темнокож,
хотя при более близком рассмотрении можно было бы заметить, что
его темная кожа - всего лишь результат умело нанесенной
раскраски. На нем была узкая набедренная повязка и сандалии, и
было видно, что он с достаточной сноровкой и умением управляется
с длинным рулем и парой весел. Никто не пытался к нему
приблизиться, ибо все знали,- на служителях Ассуры лежит тяжкое
проклятие, а их черные барки сопровождает черная магия. Бормоча
проклятия, встречные гребцы изменяли курс, и никому и в голову
не приходило, что они являются свидетелями бегства из страны
своего бывшего короля и княжны Альбины.
Непривычным для беглецов был этот двухсотмильный рейс по реке,
туда, где Коротея делает большой крюк, чтобы обогнуть горы
Понтейна. Как образы из сновидений, перед их глазами проплывали
виды разных земель. Целый день Альбина тихо и терпеливо лежала
на деревянном настиле надстройки и изображала бездыханный труп,
что, в общем, ей достаточно неплохо удавалось. Лишь поздно
ночью, когда уже исчезли с водной поверхности реки прогулочные
лодки с богатыми пассажирами, развалившимися на богато расшитых
мягких шерстяных подушках, а рыбацкие челны, выходящие под
рассвет, еще не появились, она встала. Тотчас взяв в руки
руль, она дала Конану возможность некоторое
время отдохнуть. Но спать он долго не стал: его гнало
вперед все сильнее разгоравшееся нетерпение, подвергавшее
теперь это сильное тело суровому испытанию. Не
останавливаясь, они плыли все дальше и дальше, весь освещенный
золотистым солнцем день и лунную ночь, когда миллионы ярких
звезд отражались в спокойном и прозрачном зеркале реки. И по
мере их дальнейшего продвижения на юг они оставили наступающую
зиму позади...
И, наконец, словно жилище богов, над ними поднялись Понтейнские
горы, и река, огибая их обветренные склоны, гневно забилась
шапками пены на острых крутых порогах.
Конан внимательно оглядел линию берега и налег на руль, направив
лодку к входящему в воду узкому мысу, вокруг которого
удивительно ровным природным полукругом нависали нагромождения
скал.
- Как эти лодки минуют такие водопады, что бурлят впереди, мне
что-то не понятно,- буркнул он.- Хотя Гайдрайт и утверждал, что
в этом нет ничего особенного... Но нам дальше и не надо: он
обещал, что здесь нас будут встречать... а я никого не вижу. И
вообще не понятно, как весть о нашем прибытии может нас самих
опередить.
Нос лодки уткнулся в низкий берег, и Конан привязал его к
выступающей из воды коряге, после чего спрыгнул в воду и стал
смывать с себя искусственный загар - бронзовую краску. Умывшись,
он облачился в предоставленную ему Гайдрайтом кольчугу
акулонского образца и взял свой меч. Пока он одевался, Альбина
заметила на берегу какое-то движение и сделала предостерегающее
восклицание. Уже снарядившийся Конан повернул голову в указанную
сторону и положил ладонь на рукоять меча, заметив стоящую под
деревьями неподалеку от них фигуру в черном плаще, рядом с
которой стояли белый скакун и гнедой боевой жеребец, нетерпеливо
поводящие ушами.
- Кто ты? - спросил король.
Незнакомец ответил низким поклоном.
- Служитель Ассуры. Пришел приказ. Я выполнил.
- Как это - "пришел"? - попытался было разузнать Конан, но
собеседник лишь вновь поклонился.
- Я прибыл, чтобы проводить вас до первой понтейнской заставы.
- Мне не нужен проводник,- ответил циммериец.- Я сам хорошо знаю
эти горы. Мы благодарны тебе за лошадей, но дальше поедем с
княжной вдвоем.
Склонившись еще в одном поклоне, человек в черном передал ему
уздечки, а сам вошел в лодку и, отвязав ее, вместе с потоком
унесся к бушующим, невидимым отсюда порогам. Задумчиво покачав
головой, Конан усадил Альбину в седло белого скакуна, а потом
сам сел в седло и направился в сторону гор, поднимающихся в
небо, как пики башен.
Эти земли теперь были пограничьем, где бароны вновь вернулись к
феодальному укладу и куда беспрепятственно проходили толпы
беженцев из центральных районов Акулонии. Понтейн не был
официально отделен от Акулонии, однако все здесь
свидетельствовало о достаточной автономности. Управлял им свой
собственный наместник Троцеро,не признавший власти Валериуса,
который, кстати сказать, пока не пытался захватить эти места,
над которыми гордо и вызывающе развевались понтейнские стяги с
леопардом.
Стоял теплый вечер, и король со своей прекрасной спутницей
поднимался все выше, обозревая раскинувшийся перед ними
огромным разноцветным ковром край, с блестящими лентами рек и
зеркалами озер, золотом бескрайних полей и белыми башенками
замков. Далеко в вышине, у горного перевала, они разглядели
первую понтейнскую крепость - мощное сооружение, стерегущее
дорогу через перевал, и вьющийся над нею штандарт на фоне
чистого неба.
Как только они приблизились к ней, из-за деревьев выехал
навстречу им отряд рыцарей, командир которого суровым голосом
окликнул путников. Понтейнцы были высокими воинами с темными
глазами и черными волнистыми волосами, как и большинство жителей
юга.
- Остановитесь, господа, и дайте ответ: откуда и зачем вы едете
в Понтейн?
- Разве Понтейн поднял мятеж,- резко отозвался Конан, внимательно
вглядываясь в говорившего,- что человека в акулонской броне
задерживают и допрашивают, как чужеземца?
- Слишком много недругов едет сюда из Акулонии в последнее
время,- холодно ответил рыцарь.- А что касается мятежа, если
иметь в виду свержение узурпатора, то Понтейн действительно
взбунтовался. Лучше служить памяти мертвого героя, чем живого
пса!
При этих словах Конан сорвал свой шлем, откинул назад пышные
волосы и в упор взглянул в глаза говорившему. С минуту тот
ошеломленно молчал, а потом залился румянцем.
- О, великие небеса!- выдохнул он.- Это же наш король!.. Живой
король!
Замешательство остальных воинов сменилось дикими криками
радости. Они стали прыгать вокруг короля, издавая воинственные
крики и в наивысшем возбуждении размахивая мечами. Радость
понтейнских рыцарей могла человека, слабого духом, попросту
испугать.
- Троцеро расплачется от радости, когда увидит тебя, наш
господин!- орал один.
- Да и Просперо вместе с ним!- вопил второй.- А то он, говорят,
погрузился в меланхолию и все проклинает себя за то, что вовремя
не поспел к Валке, чтобы умереть вместе со своим королем!
- Уж теперь-то мы вернем королевство!- драл горло третий.- Слава
Конану, властителю Понтейна!
И его меч описывал над головой светящийся круг.
Звон стали и шум громких голосов переполошили птиц, разноцветной
тучей разлетевшихся в разные стороны. Горячая южная кровь
бурлила в жилах радостных понтейнцев, с восторгом ожидавших
теперь того, что вернувшийся владыка тотчас поведет их в бой.
- Пускай один из нас,- кричали они,- поедет вперед и принесет в
Понтейн весть о твоем возвращении! Над каждой башней будут
развеваться флаги, дорога перед копытами твоего коня будет
усыпана розами, и все, что есть здесь красивого и прекрасного,-
будет твоим...
Конан отрицательно покачал головой.
- Да кто же может сомневаться в вашей преданности!? Но только
разные ветры веют с этих гор в сторону моих недругов, и будет
лучше, если они не узнают, что я жив... по крайней мере, пока.
Проводите меня к Троцеро и сохраните в тайне от остальных, кто я
такой.
Добрая весть, из которой рыцари могли с радостью устроить
праздничное шествие, теперь выглядела как тайное бегство. Они
поспешно ехали вперед, ни с кем не разговаривая, перекидываясь
только парой слов с начальниками придорожных сторожевых постов,
а сам Конан ехал с опущенным забралом.
Горы на этих высотах не были заселены - по дороге им встречались
лишь акулонские беженцы да охраняющие перевал войска. Часто
проводившие в военных походах время понтейнцы не имели ни
желания, ни потребности в добывании скудного куска хлеба из этой
каменистой земли - к югу от горной гряды лежал бескрайний
простор богатых и прекрасных равнин, простирающихся до самой
реки Эллимейн, по которой Понтейн граничил с Зингаром.
Даже сейчас, когда от дыхания приближающейся зимы на равнинах
центральных областей Акулонии на деревьях уже желтели и опадали
листья, на лугах Понтейна все еще колыхались высокие буйные
травы, паслись кони и стада скота, которыми так славился
Понтейн. Пальмы и апельсиновые рощи тянулись к ласковым лучам
солнца, а темно-пурпурные и золотистые башни замков искрились в
его свете. Это был край тепла и достатка, добрых людей и
бесстрашных воинов. Твердых духом мужчин рождает не только
суровая земля - Понтейн окружали завистливые соседи, и воинское
мастерство его солдат совершенствовалось и закалялось в
непрестанных войнах. Правда, с севера эти земли ограждали своим
щитом высокие горы, зато с юга - лишь река Эллимейн отделяла их
от равнин Зингара, и не одну тысячу раз воды ее окрашивались
кровью. На востоке лежал Аргос, еще далее - Офир, королевства
гордые и жадные. И рыцари Понтейна удерживали всю эту орду
твердой рукой и острым мечом и редко знали покой и отдых.
Наконец впереди показался замок Троцеро...
Сидя в богато обставленной комнате, куда проникало легкое
дыхание ласкового ветерка, откинувшись на атласных подушках
мягкого дивана, король Акулонии внимательно наблюдал за Троцеро
- жилистым подвижным человеком небольшого роста, с твердыми
чертами лица, который сейчас метался по холлу, словно пантера в
клетке.
- Позволь провозгласить тебя королем Понтейна,- произнес
наместник решительным голосом.- Пускай эти свиньи на севере
таскают ярмо, под которое добровольно подставили свои шеи. Юг
принадлежит тебе. Живи здесь и правь нами, среди цветов и пальм.
-... Нет на земле края богаче Понтейна. Но он не сможет
защититься в одиночку, как бы ни были сильны и отважны его
сыновья.
- Наше государство оборонялось самостоятельно многие века,-
возразил Троцеро с обычной для своего народа уверенностью.- Мы
ведь не всегда были частью Акулонии.
- Знаю. Но сейчас уже не те времена, когда все королевства были
разделены на враждующие между собой владения. Ушли в прошлое
отдельные княжества и вольные города - настал час империй. Их
властители мечтают о мировом господстве, и лишь в единстве -
сила.
- Тогда можно присоединить к Понтейну Зингар,- предложил
Троцеро.- Сейчас там сшиблись лбами этак с полдюжины крупных
князей, и страну разрывает на части гражданская война. Мы можем
захватить область за областью и присоединить их к нашим землям.
А уже тогда при помощи их воинов победим Аргос и Офир и создадим
свою империю...
Конан отрицательно покачал головой:
-Пускай сны об империях снятся другим. Я хочу лишь вернуть свое
королевство. Не хочу править государством, созданным на крови.
Одно дело - взойти на трон при поддержке народа и потом править
им безо всяких опасений, а другое - стянуть окружающие страны в
одно целое при помощи оружия и властвовать с помощью страха. Я не
намерен стать вторым Валериусом. Нет, Троцеро,- либо я буду
владеть всей Акулонией, и ничем больше, либо вообще нигде
править не буду!
- В таком случае веди нас через горы, воевать с немедийскими
псами!
Глаза Конана загорелись огнем, но он сумел сдержать себя и
спокойно произнес:
- Нет. Это все равно, что пасть напрасно. Но я могу тебе сказать,
что нужно сделать, чтобы вернуть мое королевство. Надо найти
Сердце Арумана...
- Но это вздор!- запротестовал Троцеро.- Бредни жрецов, враки
безумной ведьмы...
- Ты не был в моем шатре перед валкийским сражением,- с тихой
злостью продолжил Конан, невольно взглянув на свое правое
запястье, где до сих пор были видны бледные отпечатки.- И не
видел с грохотом падающих скал, погребающих под собой весь цвет
моей армии. Нет, Троцеро, я действительно был там побежден.
Ксалтотун - не обычный человек, и лишь с Сердцем Арумана в руках
я смогу ему противостоять. Я собираюсь поехать в Кордову, да и
то один.
- Но это очень опасно!- воспротивился Троцеро.
- Жить и так "очень опасно",- буркнул в ответ король.- Я поеду
туда не как король Акулонии или понтейнский рыцарь. Я оденусь
вольным наемником. В таком виде много лет назад я исходил весь
Зингар вдоль и поперек. Ох, и много у меня врагов к югу от
Эллимейна!..- и на море, и на земле. Многие из них не признают
во ме короля Акулонии, но узнают Конана - пирата с островов
Бэрэх, или Амру - черного корсара. Но есть там и друзья, или
люди, что помогут в трудных случаях.
Легкая усмешка воспоминаний пробежала по его губам.
Троцеро с грустью опустил голову и посмотрел на Альбину,
сидевшую на ближайшей софе.
- Я понимаю ваши сомнения, господин наместник,- сказала она в
ответ на его взгляд.- Но я тоже видела монету из Архерона в
святилище Ассуры. По словам Гайдрайта,- их верховного жреца,
она была выбита за пятьсот лет до упадка Архерона. И если
Ксалтоун - действительно мужчина, изображенный на этой монете,
как в этом уверен Его Величество, он не может быть обычным
чернокнижником, ибо жизнь его уже тогда длилась сотни лет, а не
десятки, как у нормальных людей.
Прежде чем Троцеро успел что-либо ответить, послышалось
осторожное постукивание в дверь и раздался голос:
- Господин, мы поймали человека, бродившего под стенами замка.
Он говорит, что хочет поговорить с твоим гостем. Мы ждем
указаний.
- Шпион из Акулонии!- прошипел Троцеро, хватаясь за стилет, но
Конан опередил его и, повысив голос, крикнул:
- Откройте двери, пускай он войдет!
Удерживаемый с двух сторон под руки дюжими стражниками с
суровыми лицами, в двери протиснулся щуплый человек в свободном
черном плаще.
-Ты служитель Ассуры? - спросил его Конан.
Вошедший кивнул, и рослые воины, на лицах которых отразилось
крайнее удивление, с беспокойством посмотрели на Троцеро.
- С юга пришли вести,- сообщил посланник Гайдрайта.- Мы не можем
помочь тебе за Эллимейном, ибо там ряды нашей секты очень
малочисленны. Но верные люди, расставленные вдоль реки Короташ,
сообщили: тот, кто получил Сердце Аруманна из рук Тараскуза, не
добрался до Кордовы - он найден в горах Понтейна мертвым. Его
убили бандиты. Камень попал в руки их атамана, который, не зная
его секретов и опасаясь понтейнских рыцарей, разбивших его
шайку, продал драгоценность купцу по имени Зайрат из Котта.
- Ага!- словно наэлектризованный, Конан вскочил на ноги.- И что
этот Зайрат?
- Четыре дня назад он вышел с небольшой группой вооруженных слуг
в направлении Аргоса и переправился через Эллимейн.
- Он глупец, если решился пойти через Зингар в такое время!-
вставил Троцеро.- Да, неспокойные нынче там времена...
А незнакомец продолжал:
- Зайрат, по-видимому, человек практичный и по-своему смелый. Он
очень спешит, чтобы добраться до Мессантии.
- Где надеется получить с камня прибыль,- подытожил Конан.- Хм!
Может, он и знает что-то о настоящем характере своей покупки.
Но, так или иначе, вместо того, чтобы следовать по длинной и
извилистой дороге вдоль границ Понтейна, в конце концов все
равно ведущей в Аргос, он решил пройти туда более коротким и
опасным путем - пересечь восточную часть Зингара.
Конан ударил по столу сжатым кулаком.
- Но тогда, черт возьми, и мне пора выходить! Коня, Троцеро, и
одежду Вольного Товарищества! Зайрат, меня, конечно, опередил,
но не настолько, чтобы я не смог его догнать, даже если для
этого придется забраться на край света!
ЖАЛО ДРАКОНА
На рассвете Конан вброд переправился через Эллимейн и двинулся
широким купеческим трактом на юго-восток. На противоположном
берегу остался провожавший его Троцеро с отрядом своих рыцарей и
алым понтейнским леопардом, бегущим по развевающемуся полотнищу
флага. В глубоком молчании провожали его воины в блестящих
панцирях, глядя, как силуэт их короля растворяется в
разгоравшемся алом зареве утренней зари.
Теперь Конан сидел в седле предоставленного ему Троцеро огромного
черного жеребца. На нем уже не было акулонской экипировки: новая
одежда выдавала в нем члена повсеместно известного Вольного
Товарищества. На голове его был простой шлем без забрала,
побитый и исцарапанный, обгоревшая и изношенная куртка и
кольчуга свидетельствовали о многочисленности пережитых походов,
а на плечах развевался порванный в нескольких местах и покрытый
пятнами алый плащ. Образ наемного воина, познавшего
множественные капризы фортуны, достаток и богатство одного дня и
пустой дорожный мешок да туго перетянутый пояс другого, был
создан достаточно убедительно.
И более того: он не только хорошо смотрелся в этой роли, но и
неплохо себя в ней чувствовал - разбуженные воспоминания
воскресили в его душе образы диких, безумных и опасных дней,
когда он еще не вступил на путь королевской власти, а, лишь как
бездомный наемник, пил, искал деньги и ночлег, совсем не
задумываясь о завтрашнем дне и не мечтая ни о чем, кроме
пенистого пива, алых женских губ да острого меча, которым он
махал на полях сражений по всему белому свету.
Совершенно неосознанно к нему стали возвращаться давнишние
привычки и навыки: он уже по-другому стал держаться в седле, на
ум ему пришли полузабытые проклятия и слова старых песенок,
которые они орали хором вместе с беспечными товарищами в
придорожных тавернах, в пути и на полях битв.
Он ехал по неспокойному краю. Нигде не было видно отрядов
всадников, обычно патрулировавших берег реки на пару с
понтейнским патрулем. Гражданская война поубавила ряды
пограничной стражи. Лишь длинная белая дорога простиралась от
горизонта к горизонту, не оживляемая ни караванами верблюдов, ни
громыхающими повозками, ни стадами скота. Лишь редкие группы
конных - одетых в кожу и металл остролицых воинов с твердым
взглядом, старавшихся держаться вместе, осторожно пересекали
опустевшую округу. Они издалека окидывали Конана подозрительным
взглядом, но не отваживались приближаться, ибо один только вид
этого одинокого всадника обещал не легкую добычу, а тяжелые
удары.
Разграбленные села лежали в пепелищах, поля и луга были
заброшены. Только самые смелые рисковали заехать в эту сторону, а
сами местные жители искали убежища в близлежащих замках и за
рекой. Раньше, в спокойное время, эта дорога была полна ехавших
по ней из Понтейна в Мессантию, столицу Аргоса, или в обратном
направлении купцов. Но теперь торговцы предпочитали ехать более
длинной, но зато и более безопасной дорогой, ведущей от Понтейна
сначала на восток, а уж потом сворачивающей на юг, к Аргосу. И
лишь очень смелый человек мог в таких условиях рискнуть своей
жизнью и товарами, выбрав путь через Зингар.
Ночью южный горизонт пламенел заревом пожаров, а днем в той
стороне тянулись к небу столбы густого черного дыма - в городах
и на равнинах юга погибали люди, рушились троны и обращались в
пепелища замки. Конана стали одолевать старые искушения
наемника - повернуть туда коня и мчаться вперед в захватывающем
предчувствии схватки, поживы и грабежа... Зачем он гнул спину в
поисках власти над людьми, которые о нем уже успели забыть? И
зачем теперь пытаться хватать с неба звезды, гоняясь за
утраченной навеки короной? Отчего не вспомнить прошлое и вновь
не погрузиться в алую волну войны и разбоя, которая так часто
захватывала его в былое время? Мир вступал в эпоху войн, железа
и имперских амбиций, и по-настоящему сильный человек сейчас
имел неплохой шанс встать над остатками враждующих народов, как
последний властитель. Так почему бы этим властителем не стать
именно ему?- Так шептал ему на ухо его демон-хранитель, и образы
разрушительного и кровавого прошлого вновь обжигали его своим
жарким пламенем... Но он не повернул коня, а продолжал мчаться
вперед, стремясь нагнать цель в дымке миль, все более туманной и
туманной, и ему казалось, что время для него совсем
остановилось.
Он изо всех сил гнал коня, но белая дорога все так же оставалась
пустой - от горизонта до горизонта. Зайрат значительно опередил
его, но Конан не верил, что купец с багажом мог двигаться так же
быстро, как он. И так, отмеряя милю за милей, он добрался до
замка барона Уольбросо, что, как гнездо грифа, возвышался на
нависшей над дорогой голой серой скале.
Барон Уольбросо - одетый в черный панцирь худой, седеющий
человек с быстрыми глазами и крючковатым носом, спустился с горы
на дорогу во главе своих солдат - трех десятков вооруженных
пиками, закаленных пограничными войнами боевых ветеранов, таких
же жадных и безжалостных, как и он сам. Последнее время поток
купеческих караванов, идущих по дороге, совершенно иссяк, и
барон проклинал гражданскую войну, очистившую этот тракт от
путешественников, но в то же время благодарил ее за то, что она
избавила его от надоевших соседей.
Он не тешил себя мыслью, что с одинокого всадника, увиденного им
с башни, будет богатая пожива, но и конь тоже мог сгодиться. Но,
оценив наметанным глазом побитую экипировку и покрытое шрамами
лицо Конана, одетого в такие же обноски, как и его собственная
свита, он понял - здесь не было ничего, кроме пустого дорожного
мешка и тяжелого меча.
- Кто ты?- строго спросил он.
- Наемник. Я еду в Аргос,- ответил ему Конан.
- Для умного Вольного Товарища ты избрал не лучшую цель,-
усмехнулся Уольбросо.- На юге и драк, и жратвы тебе было бы
досыта. Лучше иди ко мне на службу - с голоду не умрешь. Пускай
нет на дороге купцов, но скоро я намереваюсь двинуться на юг и
испробовать свой меч. Посмотрим, чья возьмет.
Конан повременил с ответом, прекрасно понимая, что, не
согласившись, тут же подвергнется нападению со стороны солдат
Уольбросо. И прежде, чем он открыл рот, барон продолжил:
- Кстати: вы, забияки из Вольного Товарищества, всегда знали
способы, как заставить упрямого человека развязать язык. Я тут
схватил одного мерзавца - последнего виденного мною купца, по
крайней мере за неделю, но эта падаль не хочет говорить. Мы не
можем заставить его открыть свой железный сундучок, секрет
которого он нам не называет. Я уж полагал, что мне и самому все
по плечу, но, может, ты знаешь что-нибудь этакое, чтобы
разговорить его? Так или иначе - поедем со мной, попробуешь
что-либо сделать.
Слова барона разбудили у Конана неясные подозрения: не о Зайрате
ли шла речь? Конан, правда, не знал купца в лицо, но человек,
бесстрашный до такой степени, чтобы в такое время пуститься в
опасное путешествие по дорогам Зингара, и к тому же не сдающийся
под пытками, хорошо подходил по описанию к тому, кого он искал.
Он подъехал поближе к Уольбросо и стал подниматься рядом с ним
по крутой дороге, ведущей вверх, к воротам замка. Барон искоса
поглядывал за новым спутником - обычный солдат должен был
слушаться его, как наместника, но опыт показывал, что теперь в
этом нельзя было быть полностью уверенным. Немало лет,
проведенных на пограничье, научили наместника, что здесь правят
несколько иные законы, чем при королевском дворе. И, кроме того,
ему было ведомо, что многим теперешним королям дорогу на трон
проложили мечи бесстрашных наемников.
Замок был окружен глубоким рвом, дно которого было завалено
мусором. Проехав по подъемному мосту, они миновали высокие
сводчатые ворота, после чего за их спинами с грохотом
захлопнулись тяжелые створки. Конан огляделся. На пустом
подворье густо разрослась трава. В центре двора виднелся
колодец, а у стен ютились палатки солдат, из которых выглядывали
неряшливо или вызывающе одетые женщины. Солдаты в ржавых латах и
кольчугах играли в кости на каменных плитах. Все вместе это
смотрелось скорее резиденцией какой-то банды, чем замком
наместника.
Уольбросо сошел с коня и жестом приказал Конану следовать за ним.
Они прошли в узкие двери и очутились в коридоре со сводчатым
потолком, где встретили одетого в побитый панцирь человека со
строгим взглядом, спускающегося по ступеням спиральной лестницы.
Судя по виду, это был начальник стражи.
- Ну, как дела, Беллосо?- окликнул его наместник.- Он начал
говорить?
- Молчит...- отозвался тот, бросая на Конана подозрительный
взгляд.
Уольбросо пробормотал проклятие и быстро побежал по лестнице
вверх. Конан и Беллосо - за ним. Когда они поднялись выше, стали
отчетливо слышны крики пытаемого. Камера пыток в этом замке
находилась не в подземельях, как обычно, а на самом верху башни,
но тем не менее содержала все те атрибуты, что придумал и
изобрел человеческий разум для разрезания тела, крушения костей,
натягивания и разрывания жил: молотки, железные иглы, цепи,
крючья и многое другое.
В этой комнате сидел худой - кожа и кости - заросший до бровей
человек в кожаных бриджах, жадно грызущий полуголую кость, а на
столе пыток рядом с ним умирал, как Конан понял с первого
взгляда, обнаженный мужчина. Неестественное положение
конечностей свидетельствовало о вырванных из суставов костях и о
десятках еще более трудновообразимых вещей. У несчастного было
серое, сохранившее еще признаки интеллигентности лицо, и быстрые
темные глаза, затуманенные и покрасневшие от боли. По телу его
стекал пот агонии, а полуоткрытые губы обнажали почерневшие
десны.
- Вот этот сундук!- в сердцах пнул Уольбросо стоявший поблизости
небольшой, но тяжелый железный ларец. Тот по всей поверхности
был покрыт орнаментом в виде маленьких черепов и сплетенных
между собой драконов, но нигде не было заметно никакой задвижки
или ручки, позволивших бы открыть его. Царапины, вмятины и пятна
копоти указывали на то, что сделать это уже пытались с помощью
топора, лома, зубила и огня.
- Это и есть тайна этого пса!- гневно произнес барон.- Весь юг
знает Зайрата и его железный сундук. Но одному лишь богу
известно, что там внутри.
Зайрат! Значит, это правда: человек, которого искал Конан, лежал
перед ним. Король Акулонии ничем не выразил своего возбуждения,
однако, когда он склонился над умирающим, сердце его готово было
выскочить из груди.
- Эй! Ослабь веревки!- хрипло приказал он палачу.
Уольбросо и его капитан стражи недоуменно переглянулись.
Забывшись от возбуждения, Конан повысил голос, и дикарь в
кожаных бриджах инстинктивно послушался. Веревки опали, но было
уже поздно - длина вырванных из суставов конечностей так и
осталась ужасающей, словно ничего и не произошло.
Схватив стоявший поблизости кувшин с вином, Конан поднес его к
губам несчастного. Зайрат начал судорожно глотать, и струя вина
стала стекать на его тяжело поднимающуюся грудь.
В замутненных кровью глазах мелькнул проблеск сознания, покрытые
кровавой пеной уста задрожали, и послышался сдавленный шепот на
коттийском наречии:
- Значит, я уже умер? И кончилась долгая пытка? Ведь ты - король
Конан, погибший в сражении под Валкой, и мы теперь в стране
мертвых...
- Нет, ты еще не умер,- возразил Конан.- Но уже умираешь. Пыток
больше не будет. Это я тебе обещаю, но другой помощи оказать не
могу... Я прошу тебя: прежде, чем умереть, скажи, как открыть
твой железный ларец!
- Мой железный ларец...- пробормотал Зайрат, как в бреду.- Он
выкован в дьявольском огне пламенных гор Коррейна из такого
металла, который не возьмет никакое зубило. Много он возил по
свету всяких богатств! Но им не добраться до того, что сейчас
укрыто в нем...
- Скажи, как его открыть,- настаивал Конан.- Тебе это уже не
понадобится, а мне еще может помочь.
- Да, ты - Конан,- прохрипел умирающий.- Я видел, как ты, в
короне и со скипетром в руке восседал на троне в большом зале
для аудиенций столичного дворца. Но тебя уже давно нет в живых
- ты погиб под Валкой. А значит, и мой конец близок...
- Что там несет этот кусок мяса?- нетерпеливо дернулся
Уольбросо, ни слова не понимая по-коттийски.- Пусть скажет, как
открыть сундук!
И, словно эти слова разбудили искру жизни в изувеченном палачом
теле несчастного, Зайрат повел наполненными кровью глазами в
сторону вопрошавшего.
- Я скажу это лишь наместнику Уольбросо,- произнес он
по-зингарийски.- Смерть уже кружит надо мной. Пусть он
наклонится ближе...
С побелевшим от жадности лицом барон выполнил просьбу. Стоявший
позади него Беллосо тоже придвинулся.
- Надави на семь черепов по окружности моего ларца,- прохрипел
купец.- А потом - на голову дракона, изображенного на крышке. И
наконец - жемчужину в зубах этого дракона. Так открывается
тайный замок.
- Быстрее! Ларец!- с нетерпением крикнул Уольбросо, грязно
ругаясь. Подхватив сундучок, Конан протянул его наместнику,
жадно вцепившемуся в него.
- Давайте, я открою...- предложил Беллосо, сунувшись вперед, но
барон с проклятием оттолкнул его и с перекошенным лицом заорал:
- Это сделаю я и только я!
Конан, инстинктивно сжав рукой рукоять меча, быстро взглянул на
Зайрата. Глаза умирающего, затуманенные и кровянистые, с
огромным напряжением вглядывались в наместника... Улыбка,
похожая на издевательскую усмешку, вдруг исказила запекшиеся
губы несчастного. Купец не хотел раскрывать тайны, пока
не осознал, что умирает... Переведя взгляд на Уольбросо, Конан
тоже стал за ним внимательно наблюдать.
По граням ларца шел причудливый рисунок в виде семи небольших
черепов и замысловатых сплетений древесных ветвей, а посреди
крышки красовался инкрустированный золотом и камнями дракон в
окружении богатых арабесок. Уольбросо поспешно нажал на чашки
черепов и, дотронувшись до головы дракона, злобно расхохотался,
потрясая в воздухе кулаком:
- Щель!- прорычал он.- Примерно в палец толщиной!
Потом он прижал пальцем золотой шарик в зубах дракона - и крышка
поднялась. Глаза присутствующих ослепило яркое золотистое
сияние. Им показалось, что резной ларец полон мерцающего огня,
лившегося из него и растекавшегося по стенам. Беллосо вскрикнул,
а Уольбросо втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Конан
ошеломленно молчал.
- Господи! Какой камень!- в пальцах барона появилась ало
пульсирующая капля, наполнившая комнату мягким сиянием.
Наместник в ее свете походил на мертвеца. И вдруг умирающий на
столе пыток человек разразился диким смехом:
- Глупец!- прохрипел он.- Ты получил его, но в придачу со
смертью! Ты посмотри на пасть дракона!
В тупом оцепенении все повернулись в указанном направлении. Из
раскрытой пасти резного дракона торчала, поблескивая, небольшая
игла.
- Жало дракона!- безумно хохотал Зайрат.- Смазанное ядом черного
студжийского скорпиона! Дурак! Дурак! По-настоящему дурак - ты
голой рукой открыл мой ларец! Смерть! Ты уже мертв!
И с этими словами он умер, сжав запекшиеся кровавой пеной губы.
Зашатавшись, барон вскрикнул:
- О, боже! Как жарко! Огонь жжет мои жилы! Он рвет мне суставы!
Это смерть! смерть!- и, согнувшись пополам, он рухнул на
каменный пол. По телу его пробежала ужасная судорога, конечности
его неестественно выгнулись, и он затих, уставившись широко
открытыми глазами в низкий потолок.
- Умер!- оторопело произнес Конан, наклоняясь, чтобы
поднять камень, выпавший из ослабевшей ладони Уольбросо и теперь
пылавший на полу, как сгусток пламени закатного солнца.
- Умер...- отозвался Беллосо, в глазах которого появились
злобные и жадные огоньки.
Зачарованный блеском и близостью огромного драгоценного камня,
Конан не обратил внимания на затаившего у него за спиной дыхание
капитана стражи. А потом что-то с огромной силой ударило ему
сзади по шлему, и он упал на колени, забрызгав пол кровью.
Послышался быстрый топот ног, удар и хрип еще одной агонии.
Оглушенный, но не до конца лишенный сознания, король Акулонии
понял, что Беллосо нанес ему удар по голове железной шкатулкой
Зайрата, и череп уцелел чудом - только благодаря шлему. Пытаясь
стряхнуть с глаз пелену, он с трудом поднялся на ноги и,
шатаясь, пошел к выходу, выхватывая на ходу свой меч. Перед
глазами все колыхалось. Двери были открыты, а где-то вдалеке
стихали звуки быстрых шагов. Лохматый палач лежал на полу, и
душа его, похоже, уже успела отлететь через огромную рану на
груди. Сердце Арумана исчезло.
С мечом в руке и с залитым стекающей из-под шлема кровью лицом
Конан выскочил из комнаты пыток. Перемахивая через ступени, он
услышал доносившиеся со двора крики, звон стали и стук конских
копыт. Выбежав из башни, он заметил суматошно мечущихся по двору
солдат и визжащих от ужаса женщин. Тяжелые створки ворот были
распахнуты, а их охранник лежал на земле с раскроенным черепом,
навалившись телом на бесполезную теперь пику. Кони, среди
которых был и черный жеребец Конана, сбились в плотную кучу.
- Он сошел с ума!- визжала какая-то женщина, мечась посреди
всеобщего хаоса.- Он выскочил, как бешеный пес, и стал рубить
направо и налево! Он же потерял рассудок! Где господин
Уольбросо!?
- Куда он поехал?- прорычал Конан.
Все, как один, обернулись к нему и недоверчиво оглядели нового
незнакомца с окровавленным лицом и обнаженным мечом.
-Куда-то на восток,- продолжала рыдать женщина, а кто-то из
солдат ошарашено спросил:
-А это еще кто?
-Беллосо убил наместника!- крикнул в ответ Конан, одним прыжком
оказываясь в седле своего скакуна и вцепляясь ему в гриву.
Ответом ему был дикий крик, а реакция солдат была именно такой,
как он и предполагал: желание закрыть ворота и поймать
незнакомца боролись у них со стремлением мчаться в погоню за
убийцей и мстить за смерть господина. Как волки, удерживаемые
вместе лишь страхом перед бароном, они теперь не чувствовали
себя здесь никому обязанными.
Вновь раздалось лязганье стали и женский визг. И во всеобщем
хаосе никто и не заметил, что Конан выскочил за ворота и погнал
коня вниз по склону. Перед ним простиралась широкая долина,
разделенная белым трактом: одна его часть уходила на юг, другая
- на восток. И по этой восточной части что есть сил гнал коня
все более удаляющийся всадник. В глазах у Конана мутилось, блеск
солнца казался густой алой пеленой, и он едва сидел в седле,
крепко держась за конскую гриву, но упорно продолжал гнать
скакуна вперед.
Над замком, где остались тела наместника и замученного им
пленника, показались первые клубы черного дыма, а снижающееся
солнце освещало два темных силуэта, во весь опор скачущих по
дороге на фоне вечернего неба.
Конь Конана устал, но то же самое можно было сказать и о жеребце
Беллосо. Конан даже не задумывался, почему зингариец бежит лишь
от одного преследователя, хотя это действительно было странно.
Возможно, его гнала непреодолимая паника, посеянная в его душе
таящимся в камне безумием. Солнце наконец село за горизонт и в
наступившем полумраке белая дорога бледной лентой бежала вперед,
теряясь в далеком пурпурном сиянии.
Конь, скакавший уже на последнем пределе своих возможностей,
тяжело дышал и ронял клочья пены. В сгущавшемся сумраке стало
заметно, что тип местности стал меняться: голая равнина
сменилась ольховыми и дубовыми рощами, а в отдалении показались
невысокие холмы. Начали мерцать звезды. Жеребец под Конаном
хрипел и рыскал из стороны в сторону, но между собой и черной
границей приближающегося леса он разглядел размытый силуэт
беглеца, что побудило его вновь погнать бедное животное. Пядь за
пядью они начали выигрывать гонку. Заглушая стук копыт,
откуда-то сбоку, из темноты, донесся громкий испуганный крик, но
на него не обратили внимания ни преследователь, ни беглец.
Теперь они скакали почти плечо в плечо и, наконец, въехали в
чащу леса. Вскрикнув, Конан поднял меч, заметив повернувшийся к
нему бледный овал лица Беллосо и смутный блеск стали во мраке.
Противник тоже закричал, и в эту секунду усталый конь короля
Акулонии споткнулся и с шумом упал на колени, выбросив из седла
ошеломленного всадника. Голова Конана, и без того уже достаточно
туманная, ударилась о камень дороги, и густой туман окутал все
вокруг, погасив отблески звезд.
Он не мог сказать, сколько времени пролежал без сознания. Но,
едва начав приходить в себя, он почувствовал, что его тащат за
руку по неровному каменистому грунту и лесной траве. Потом его
отпустили, и, видимо, эта встряска окончательно отрезвила его.
Шлем исчез, голова страшно болела, а волосы слиплись от крови.
Но он вспомнил, где находится. Большой красноватый месяц ярко
просвечивал сквозь ветви деревьев, и было ясно, что полночь уже
минула. Значит, он довольно долго лежал в беспамятстве, приходя
в себя после падения. Но зато сознание теперь было намного
яснее, чем даже во время безумной гонки.
Начав воспринимать окружающее, он с удивлением отметил, что
лежит не на обочине белой дороги - да и вообще никакой дороги
рядом не было. Он находился на травянистой поляне, окруженной
частоколом пней и платановыми зарослями. Он пошевелился,
осмотрелся вокруг - и вздрогнул от неожиданности: в нескольких
шагах от него кто-то сидел.
По-видимому, это был бред - ведь не могла быть явью эта
напряженно застывшая серая бестия, вглядывающаяся в него
неподвижными, ничего не выражающими глазами. Конан замер,
ожидая, что она исчезнет, как образ из сна. И тут по спине его
пробежала дрожь: он вспомнил слышанные им когда-то, передаваемые
страшным шепотом истории о существах, населяющих леса у подножия
гор пограничья Аргоса и Зингара. Их звали гуллами - это были
пожиратели человеческого мяса, дети ночного мрака, потомки
дьявольского слияния исчезнувшей и давно забытой расы с демонами
подземелий. Говорили, что где-то посреди этой первобытной чащи,
в руинах проклятого черного города, во тьме заброшенных гробниц
и обитают эти твари... Тело Конана покрылось холодным потом.
Вглядываясь в маячивший перед ним бесформенный силуэт, он начал
осторожно протягивать руку к поясу, где находился стилет, но,
заметив его движение, бестия с жутким криком бросилась к его
горлу. Циммериец выбросил вперед правую руку, и клыки, похожие
на собачьи, сомкнулись на ней, стараясь сокрушить кольчугу.
Костлявые мерзкие руки метнулись в поисках шеи, но Конан
рванулся в сторону, одновременно выхватывая стилет левой рукой.
Они покатились по траве, нанося друг другу удары. Мускулы под
серой отвратительной шкурой твари были тверды, как сталь, и явно
превосходили по силе человеческие. Но здесь помогала кольчуга,
предохраняющая от укусов страшных клыков и длинных когтей, и
благодаря которой Конан успел нанести своему ужасному противнику
удар стилетом, а потом еще один, и еще... Необыкновенная
живучесть человекоподобного существа, казалось, не имела границ,
и по коже короля Акулонии то и дело пробегала дрожь отвращения,
когда ее касалось холодное тело. Он вкладывал в удары все свои
силы, но, казалось, минула целая вечность, прежде чем
тело противника конвульсивно дернулось и застыло, когда клинок
пронзил его сердце.
Конан поднялся на ноги и огляделся. Он не потерял своего
инстинктивного ощущения направлений и сторон света, но не знал,
где его захватил гулл и где теперь искать дорогу. Оглянувшись на
залитые светом луны тихие черные силуэты деревьев, он ощутил
выступившие на лбу капли холодного пота. Избитый и усталый, он
оказался среди чащи тех самых ужасных лесов, а
лежавшая у его ног темной бесформенной кучей тварь была немым
подтверждением происходящих в этих местах кошмаров. Отдыхать было
некогда - в любую секунду можно было ожидать треск веток или
шелест травы под ногами других тварей.
Но вдруг тишину ночи разорвало испуганное конское ржание. Его
жеребец! Кстати - кроме гуллов, питающихся не только
человеческим мясом, здесь водились и черные пантеры.
Не раздумывая, он рванулся прямо через заросли туда, откуда
послышалось ржание. Все страхи улетучились, сменившись боевой
яростью,- если погибнет конь, вместе с ним исчезнет и последняя
надежда на настигнуть Беллосо и захватить камень. И вновь, теперь
уже гораздо ближе, послышался резкий и гневный призыв скакуна.
Было слышно, что тот отбивается от кого-то копытами.
Еще одно усилие - и Конан выскочил из кустов на белую ленту
дороги, увидев своего коня, который, прижав уши и злобно оскалив
зубы, то отступал, то прыгал вперед, отбивался от кружившей
вокруг него черной фигуры, иногда замирая от страха. А самого
Конана уже тоже заметили - вокруг него сомкнулось кольцо темных
силуэтов - серых, подкрадывающихся существ. В ночном воздухе
разнесся отвратительный и тяжелый запах разложения.
Внимание короля привлек тусклый блеск стали среди устилавших
землю прошлогодних листьев: это месяц отражался на лезвии меча,
оброненного там, где король, выброшенный из седла, упал в
придорожную траву. Он поднял меч и с проклятием бросился на
стоящего с ним лицом к лицу огромного противника. В неясном
свете мелькнули оскаленные клыки и тянущиеся к нему когтистые
полулапы - полуруки. Прорубив себе дорогу через отвратительно
пахнувшие тела, Конан стремительно вскочил в седло своего коня.
Меч его молниеносно поднимался и опадал, отсекая веявшие
могильным холодом лапы, и от каждого удара кто-то падал,
обливаясь темной кровью. Скакун отступал, продолжая кусаться и
лягаться, а потом неожиданным прыжком вырвался из окружения и
застучал копытами по полотну дороги. Еще некоторое время с обеих
сторон из темноты появлялись серые мечущиеся тени, но потом они
остались позади...
Поднявшись на вершину заросшей лесом возвышенности, Конан
разглядел впереди обнаженные горные склоны, поднимавшиеся к
небу и растворявшиеся где-то в ночной мгле.
ДУХ ПРОШЛОГО
Вскоре после восхода солнца Конан пересек границу Аргоса, но не
встретил никаких следов Беллосо. Либо тот успел уйти за время,
пока король Акулонии лежал без сознания, достаточно далеко, либо
сам пал жертвой страшных людоедов зингарийской пущи. Но
свидетельств такого исхода тоже не было заметно. Тот факт, что
эти твари так долго не нападали на бесчувственного человека,
пока он лежал у дороги, позволял предположить, что они
потратили время на бесполезную попытку догнать Беллосо. А
если беглец жив, то ехал он, как подсказывало Конану его
предчувствие, по той же самой дороге и находился сейчас
где-то впереди. Поэтому циммериец продолжал
безостановочно двигаться на восток.
Пограничная стража не стала его задерживать. Одинокий
странствующий наемник не нуждался ни в проверках, ни в охранном
листе, да и потрепанный вид его говорил о том, что он не состоит
ни у кого на службе. И Конан ехал через взгорья, по которым
неслись бурные горные потоки, укрытые тенистыми дубовыми рощами
и высокой травой. Он продолжал придерживаться длинной дороги,
что в бледной дымке убегала вперед, возносясь на перевалы и
спускаясь в долины. Это был старый, очень старый тракт, издавна
связывавший Понтейн с морем.
В Аргосе царили покой и порядок: по дорогам спокойно ехали
тяжело груженные товарами повозки, запряженные волами, а
приветливые смуглые люди мирно трудились в садах и на полях,
раскинувшихся прямо за придорожными деревьями. Старцы, сидевшие
на лавках у ворот, в тени дубовых крон, приветствовали
путешественника добрым словом.
И у работавших на полях крестьян, и у одетых в тонкие шелка
купцов с твердым взглядом, и у разбитных завсегдатаев таверн,
где было принято предварять всякие расспросы большими
кружками пенистого пива, Конан спрашивал о Беллосо.
В основном, ответы были отрицательными, но все же стало понятно,
что невысокий, жилистый зингариец с беспокойными темными глазами
и нависшими бровями действительно совсем недавно прошел этой же
дорогой среди вереницы других путешественников с запада и, вроде
бы, собирался в Мессантию. Выбор цели был достаточно логичен -
как и все портовые города Аргоса, в противоположность городам,
расположенным в глубине континента, Мессантия имела
космополитический характер и к тому же была самым
густонаселенным городом. В ее порты заходили суда из многих
заморских государств, здесь же искали убежища беглецы и
изгнанники чуть ли не со всего света. Законы в столице Аргоса
соблюдались слабо, так как Мессантия в основном жила торговлей,
а местные обыватели в интересах дела закрывали на это глаза.
Кроме того, много товаров попадало сюда не только легальным
путем: руку к этому прикладывали пираты и контрабандисты. Конану
это все было известно еще с тех давних времен, когда он сам был
членом пиратского братства с островов Бэрэх и не раз под
покровом ночи приводил в порт пару-тройку тяжело груженных
трофеями шлюпок. Большинство пиратов с островов Бэрэх -
небольшого архипелага к юго-западу от берегов Зингара - были
выходцами из аргоссийского отребья и, видимо, по национальным
соображениям, проявляли свой интерес к купеческому флоту
других народов, практически не трогая судов из портов Аргоса.
Но Бэрэх не был единственным пиратским эпизодом на протяжении
насыщенной неожиданностями жизни Конана, общавшегося, кроме
этого, с буканьерами Зингара и, наконец, что сделало список
нарушенных им законов очень обширным, с черными корсарами
далекого юга, беспощадными опустошителями северных побережий.
Оказаться узнанным в каком-нибудь порту Аргоса для него означало
немедленно потерять голову. Но это не страшило его, и он без
колебаний продолжал ехать в Мессантию, делая короткие остановки
лишь затем, чтобы дать отдохнуть коню да вздремнуть пару минут
самому.
Никто даже не окликнул его, когда он въехал в город и смешался с
толпой, подобно гигантской волне бушевавшей на торговых
площадях. Вокруг Мессантии не было стен - ее стерегли море
и простор.
Был уже вечер, когда Конан выбрался на улицы, ведущие к порту.
Там, где они кончались, были видны песчаный берег, мачты и
паруса кораблей. И вновь, впервые за несколько последних лет, он
почувствовал знакомый запах соленой воды, услышал скрип снастей
и мачт и волнующее прикосновение теплого бриза. Нахлынувшие
воспоминания старых походов сжали его сердце.
Но он не выехал на берег, а повернул скакуна и, поднявшись по
широким, истертым тысячами ног каменным ступеням, добрался до
другой улицы, откуда с холма на порт глядели резиденции
местной знати. Здесь жили люди, сколотившие свое состояние за
счет моря - несколько старых капитанов, неизвестно у какого
морского дьявола из зубов вырвавших свои богатства, и множество
купцов, что сами никогда не ступали на качающуюся палубу корабля
и не слышали рева шторма или грома морского сражения.
Конан свернул к богатой позолоченной ограде и въехал во двор,
где шумел небольшой фонтан и прогуливались по мраморным плитам
стен голуби. К нему сразу же подошел слуга в шелковой ливрее,
обшитой бахромой, и в бордовом трико. На лице его застыло
вопросительное выражение. Мессантийские купцы нередко
встречались с удивительными и ужасающего вида людьми, от которых
часто пахло морем, но наемный воин, так свободно ведущий себя на
богатом подворье, не был здесь привычным явлением.
- Здесь живет купец Пабло?- произнес Конан скорее
утвердительным, чем вопросительным тоном, и с таким выражением,
что паж снял украшенную пером шляпу и склонился в поклоне.
- Да, здесь, господин воин.
Циммериец соскочил с коня, и прибежавший на зов пажа другой
слуга немедленно принял у него уздечку.
- Он дома?- стянув рукавицы, Конан снял плащ.
- Так точно. Как о вас доложить?
- Я сам представлюсь,- буркнул король.- Знаю, как к нему пройти.
Оставайся здесь.
Паж послушался его приказного тона и остался стоять, с
удивлением глядя ему вслед, а Конан тем временем быстро поднялся
по короткой мраморной лестнице, оставив оторопелого слугу
размышлять о том, какие дела могут быть у его господина с этим
варварского вида наемником с севера.
Остальные слуги тоже оставили свои занятия и с раскрытыми ртами
наблюдали за необычным гостем, что так уверенно прошел по
широкому балкону и скрылся в просторном коридоре, освежаемом
морским бризом. Преодолев около половины коридора, он услышал
скрип пера и свернул в боковую комнату, большие окна которой
выходили к морю.
Пабло, сидевший перед резным бюро из тикового дерева, писал
золотым пером на богатом пергаменте. Это был невысокий мужчина с
большой головой и подвижными темными глазами, одетый в серую
накидку из тончайшего присборенного шелка, обшитого золотой
бахромой. На шее его висела массивная золотая цепь.
При виде незваного гостя он с досадой взмахнул было рукой, но
потом поднял взгляд, и рука его застыла на полдороги. Рот его
приоткрылся - он встретился глазами с привидением своего
прошлого. Взор его широко открытых глаз постепенно стал
наполняться недоверием и страхом.
- Ну,- первым подал голос гость,- ты что,- никак не подыщешь для
меня подходящего приветствия?
Пабло облизнул мгновенно высохшие губы.
- Конан...- недоверчиво прошептал он.- Господи! Конан! Амра!..
- А кто ж еще?- и плащ с рукавицами с грохотом опустился на
бюро.- Ну так что же?- выкрикнул он со злостью.- Ты даже не
можешь предложить мне бокал вина? После дальней дороги у меня
пересохло в горле.
- Ах да, вина!..- механически повторил Пабло. Он взглянул в
сторону колокольчика, но вдруг задрожал и отдернул руку, словно
обжегшись.
С искрой устрашающего веселья в глазах Конан наблюдал, как купец
поднялся и поспешно закрыл двери, предварительно высунув в
коридор голову и убедившись, что там никого нет, а потом
вернулся и взял с дальнего столика золотой кувшин с вином. Он
хотел было наполнить небольшой бокал, но циммериец вырвал кувшин
из его рук и стал пить прямо из него.
-Да... Это, без сомнения, Конан... -выдавил купец. -Э-э-э... Ты что
- ошалел?..
-Черт возьми, Пабло! - отозвался Конан, оторвавшись от кувшина,
но не выпуская его из рук. -Ты стал жить лучше, чем раньше. Нужно
действительно быть хорошим купцом, чтобы сорвать куш, начав
торговлю с гнилой рыбы и прокисшего вина!
-Старого уже не воротишь, - ответил Пабло, охваченный дрожью. Еще
глубже запахнувшись в свою накидку, он продолжал:
-Я расстался с прошлым, как с изношенным плащом.
-Вполне возможно. Но вот только меня ты, как плащ, не сбросишь.
Может, ты и считаешь меня глупцом, но зря думаешь, что я не
догадываюсь, что весь этот твой дом построен на моем поту и
крови. Или мало шлюпок с добром в свое время прошло через твои
руки?
-Все купцы Мессантии рано или поздно имели дела с морскими
разбойниками,- нервно произнес Пабло.
-Но не с черными корсарами,- не обещающим ничего хорошего тоном
возразил Конан.
-Ради бога, замолчи! - вскрикнул купец, вытирая со лба пот.
Пальцы его тискали золотую оторочку тоги.
-Успокойся, я лишь хотел кое-что тебе напомнить,- успокоительно
произнес Конан.- Да не трясись ты! Ты же часто на моей памяти
рисковал в прошлом, мечтая о богатой жизни в том паршивом домике
на побережье, здороваясь за руку с каждым буканьером,
контрабандистом или пиратом. Видать, достаток тебя расслабил.
-Я теперь знатен...- промямлил Пабло.
-Что означает: богат, как дьявол,- хмыкнул Конан.- А почему? Как
это ты сумел поймать удачу, оставив позади своих многочисленных
конкурентов? А за счет того, что заработал большие деньги на
продаже слоновой кости, страусовых перьев, меди, кожи, жемчуга,
золота и других товаров с берегов Куша. А где ты все это
доставал? Или вместе с другими купцами покупал за серебро в
Студжии? А я тебе напомню: ты получал эти товары от меня, и то за
цены бросовые по сравнению с настоящими. Я же добывал их у
племен Черного побережья, или с студжийских судов - вместе со
своими корсарами.
-Потише, ради бога, - взмолился несчастный купец.- Я этого не
забыл! Но что ты здесь делаешь? Я в Аргосе - единственный
человек, которому известно, что король Акулонии в прошлом был
Конаном-пиратом. Но до меня недавно дошли слухи о военном
поражении Акулонии и о гибели ее короля...
-Да, мои враги уже растрезвонили об этом по всему свету. Но я,
как видишь, сижу с тобой и попиваю вино.
И он подтвердил последние слова делом. Опустив опустошенный
кувшин, он продолжал:
-Я попрошу тебя всего лишь об одной услуге. Мне известно, что ты
находишься в курсе всего, что происходит в Мессантии. Я хочу
знать - находится ли в городе зингариец Беллосо, или как там еще
он мог назваться. Он высокого роста, худой, смуглый, как
большинство его соотечественников, и, вероятно, хочет продать
большой драгоценный камень.
Пабло покачал головой.
-Я не слышал о таком человеке. В Мессантии тысячи приезжих. И
тысячи ежедневно уезжают из нее. Но, если он здесь, мои люди
отыщут его.
-Хорошо. Пошли их на поиски. А пока прикажи слугам заняться моим
конем и принести мне поесть.
Пабло согласно кивнул. Поставив пустой кувшин на стол, Конан
отвернулся и подошел к ближайшему окну, втянув полную грудь
соленого морского ветра... Посмотрев на кривые портовые улочки,
он окинул внимательным взглядом стоявшие на рейде корабли и
поднял глаза туда, где в бесконечной туманной дали море сливалось
с небом. Память унесла его за этот горизонт, помчавшись на
крыльях к золотистым морям юга, где под палящим солнцем ни во что
не ставились любые законы и когда-то протекала его стремительная,
бурная жизнь. Слабый аромат пряностей и оливы пробудил образы
необычных берегов, поросших мангровыми зарослями, где бубны и
барабаны спешили сообщить вести о боевых трофеях, дыме, пожарах и
потоках крови... Задумавшись, он едва успел заметить, что Пабло
тихо выскользнул из комнаты.
Подхватывая полы накидки, купец поспешил вдоль по коридору и
спустился в помещение, где сидел и что-то писал на пергаменте
высокий худой человек с длинным белым шрамом на щеке. Было в нем
что-то такое, что свидетельствовало о присущей ему решительности
и целеустремленности. Пабло нервно произнес:
-Конан вернулся!
-Конан? - худой мужчина вскочил, и перо выпало из его пальцев.-
Тот самый корсар?
-Да!
Собеседник его побледнел.
-Вы что - с ума все посходили? Нас же всех повесят, если его
кто-нибудь узнает! Человека, укрывающего корсара, или торгующего
с ним, вздергивают так же быстро, как и самого корсара! А если
губернатор узнает о наших с ним старых делах?
-Не узнает,- осторожно ответил Пабло.- Пошли своих людей на
торговые площади и в портовые таверны, пусть узнают, есть ли
сейчас в Мессантии некий Беллосо из Зингара. Конан говорит, что у
того есть драгоценный камень, который циммерийцу очень нужен.
Скорее всего, об этом должны знать ювелиры... Но будет еще одно
задание: найди-ка примерно дюжину таких мерзавцев, чтобы они
могли убрать кого нужно, а потом бы язык держали за зубами.
Понял?
-Понял,- подтвердил высокий медленным движением головы.
-Я не для того злодействовал, писал доносы, клеветал и убивал,
вырываясь из когтей нищеты, чтобы меня сгубила тень прошлого,-
прошипел Пабло, и зловещее выражение его лица в эту минуту могло
бы испугать тех богатых господ и дам, что покупали в его магазине
шелка и жемчуг. Но, когда он чуть позже возвратился к Конану,
толкая перед собой столик на колесиках, весь заставленный
мясными и овощными блюдами, облик его вновь был совершенно
спокоен и приветлив.
Циммериец все еще стоял у окна и глядел в порт, на пурпурные,
пунцовые, киноварные и алые паруса галеонов, барок, галер и
клиперов.
-Вон там стоит студжийская галера, если мне не изменяют глаза и
память,- указал он на низкий и узкий черный корабль,
пришвартованный в отдалении от всех остальных к широкому пирсу,
большой дугой уходящему вдаль.- А что: Аргос и Студжия вновь
между собой торгуют?
-Наши отношения дружественны, как никогда,- отозвался Пабло, со
вздохом останавливаясь со своим столиком в некотором отдалении от
гостя, зная некоторые не лучшие черты его характера.- Теперь
порты Студжии открыты для наших судов, а наши порты - для них. Но
хорошо бы, чтоб мой клипер не встретился с ними в открытом море.
Эта проклятая посудина вошла в наш порт прошлой ночью, но что она
здесь ищет я не знаю. Они ничего не продают и ничего не покупают.
Я не доверяю этим темнокожим дьяволам. Их мрачная земля - родина
страха.
-Передо мной они когда-то выли от ужаса,- отвернулся Конан от
окна.- На своем корабле под покровом ночи я вместе с черными
корсарами подкрадывался прямо к самым бастионам омываемых морем
замков Кемии и сжигал пришвартованные там галеры... Ну а теперь,
дорогой мой господин, отведай-ка по кусочку каждого кушанья и
отпей пару глотков вина,- покажи, что ты радушный хозяин и все
это действительно можно есть.
Купец выполнил эту просьбу с такой готовностью, что подозрения
Конана на время исчезли. Безо всяких колебаний гость сел за стол
и стал уплетать за двоих.
И, пока он утолял голод, по торговым площадям и тавернам уже
ходили люди, ищущие зингарийца, что хотел бы продать большой
драгоценный камень или попасть на корабль, отправляющийся к
каким-нибудь далеким берегам. А высокий худой человек со шрамом
на щеке в это время сидел, опершись локтями о залитый вином стол
в грязной пивной с почерневшим от копоти потолком, и разговаривал
этак человеками с десятью даже с первого взгляда отъявленными
негодяями, чей зловещий вид и рваная одежда выдавали в них
готовых на все услужливых мерзавцев.
И первые звезды, засиявшие на небе, осветили необычную группу
всадников, подъезжавших по белой дороге к Мессантии откуда-то с
запада. Это были четверо высоких, худощавых мужчин, одетых в
черные накидки с капюшонами, что безжалостно гнали таких же
худых, как они сами, жеребцов, усталых и покрытых хлопьями пены,
как после долгой и трудной дороги. И ехали они молча, не
произнося не единого слова...
ЧЕРНАЯ ЛАДОНЬ СМЕРТИ
Конан пробудился от глубокого сна мгновенно, словно кошка, и
молниеносно вскочил на ноги, обнажая меч. Вошедший в комнату
человек испуганно отпрянул в сторону.
- Ну что, какие новости, Пабло?- спросил циммериец, узнав хозяина
дома.
Золотая лампа на столе все еще горела, ровным мягким светом
освещая грубую накидку и богатые подушки дивана, на котором спал
Конан.
Купец, медленно приходя в себя от только что пережитого ужаса при
виде пробуждения своего гостя, запинаясь, ответил:
- Мои люди нашли этого зингарийца. Он приехал вчера на рассвете.
Всего несколько часов назад он пытался продать купцу из Шемма
необычно огромный драгоценный камень, но тот не захотел иметь с
ним дела. Говорят, что, увидев камень, он побледнел, как полотно,
и убежал, словно от заразы.
- Скорее всего, это Беллосо, - произнес Конан, чувствуя
охватившее его возбуждение и стук в висках.- Где он сейчас?
- Спит в гостинице Сейера.
-Да, я помню эту конуру,- буркнул Конан.- Мне нужно спешить,
чтобы меня не опередил кто-нибудь из портовых головорезов,
прикончив его за этот камень.
Он накинул на плечи плащ и надел поданный услужливым купцом шлем.
-Прикажи оседлать моего коня и держать его во дворе в полной
готовности,- велел он.- Может быть, уходить мне придется очень
быстро. Я никогда не забуду, Пабло, что ты сейчас для меня
сделал!
И парой минут позже, купец, стоя в проеме мощных наружных
дверей, провожал взглядом исчезающий в темноте силуэт короля.
-Иди, корсар...- тихо пробормотал он.- Хм... Значит, печать греха
лежит на том камне, коли его ищет человек, потерявший
королевство. Жаль, я не сказал своим ублюдкам, чтобы они занялись
этой безделушкой. Ну, да ладно - в этом случае все могло бы пойти
не по плану. Пускай Аргос забудет Амру и утонут в пыли забытья
наши с ним дела. Аллея за гостиницей Сейера...- вот где Конан
перестанет быть для меня опасным.
Гостиница Сейера, грязная, сыскавшая себе дурную славу ночлежка,
стояла почти на самом берегу, фасадом к морю. Это был мрачный
домик из камня и больших тяжелых кирпичей.
Имея неприятное предчувствие, что за ним кто-то следит, Конан
быстро шел по огибающей это здание темной аллее. Он внимательно
оглядел густые заросли кустарника, но ничего не увидел, хотя
отчетливо расслышал шуршание листвы. Но в этом не было ничего
необычного - грабители и бандиты каждую ночь выходили на портовые
улочки в поисках жертв, и казалось маловероятным, чтобы
кто-нибудь из них решился напасть на человека в панцире и
кольчуге.
Вдруг откуда-то впереди послышался скрип открываемых дверей, и
Конан инстинктивно отступил в тень. Из темного дверного проема
вынырнула какая-то фигура и двинулась по аллее ему навстречу -
совершенно не скрываясь и, кроме того, беззвучно, как дикий
зверь. Звезды давали достаточно света, чтобы разглядеть профиль
незнакомца, когда он проходил мимо притаившегося в темноте
циммерийца. Этот человек был из Студжии. Бритая голова, орлиные
черты лица и просторный плащ не оставляли в этом никаких
сомнений. Он спокойно направился в сторону пирса; и в тот
момент, когда порыв ночного ветра резко откинул полу его накидки,
Конану показалось, что у студжийца под одеждой укрыта свеча, но
блеск этот тут же вновь исчез.
Но Конан не заинтересовался этой мрачной фигурой и пошел дальше,
ко все еще открытой двери. Сперва он хотел было зайти к самому
Сейеру и спросить, в какой из комнат ночует Беллосо, но потом
решил, что будет лучше, если он не станет привлекать к себе
лишних подозрений. Еще несколько шагов - и он стоял перед
входными дверями. И тут, положив ладонь на ручку двери, он
вздрогнул - пальцы его, в свое время многому научившиеся у
разбойников из Заморья, подсказали ему, что дверной засов был
выломан, причем с такой силой, что согнулись его тяжелые
металлические пластины и вырвался кусок косяка. И что самое
удивительное - как это можно было сделать, не разбудив всей
округи, ибо не было никаких сомнений, что случилось это совсем
недавно, этой же ночью. Ведь, увидев это, Сейер обязательно
приказал бы своим людям немедленно исправить дверь.
Размышляя, как побыстрее отыскать комнату зингарийца, Конан зажал
в ладони стилет и вошел в коридор. Но не пройдя в темноте и
несколько шагов, он остановился, как вкопанный: мрак был пропитан
смертью. Так чуяли смерть дикие звери,- не угрозу, а лишь только
что лишенное жизни тело. И тут нога его наткнулась во тьме
чего-то тяжелого и податливого. Охваченный внезапным волнением,
он коснулся стены рукой и пошел вдоль нее, пытаясь отыскать
обычно стоявшую в каждой комнате этой ночлежки настольную лампу с
огнивом. И через несколько секунд король Акулонии понял, где
находится. В нише грубой каменной стены стояли пустой стол и
лавка - убогая обстановка этой квадратной
комнаты. Двери были распахнуты, а на утоптанном полу лежал
Беллосо. Он лежал навзничь, с разбитой головой, глядя широко
открытыми невидящими глазами в низкий почерневший потолок.
Растянутые агонией губы обнажали страшный оскал. Тут же лежал меч
в ножнах, что свидетельствовало о внезапности нападения.
Разорванная кольчуга открывала загорелую мускулистую грудь,
перечеркнутую четким черным отпечатком ладони.
Молча глядя на эту картину, Конан почувствовал, как на затылке
его зашевелились волосы.
-А, черт! - пробормотал он. - Черная ладонь Сета!
Ему уже приходилось встречать этот знак, смертельную мету
зловещих жрецов бога Сета, ужасного божества мрачной Студжии... И
тут он вспомнил необычное красное сияние, блеснувшее из-под плаща
таинственного студжийца, только что вышедшего из гостиницы.
- Сердце, черт возьми! - скрипнул он зубами. - Оно было у него!
Он открыл входные двери с помощью своих чар, убил Беллосо и украл
Сердце! Значит, это действительно жрец Сета.
Быстрый осмотр комнаты и карманов зингарийца подтвердил его
догадки. Камня не было. У него сразу же возникло подозрение, что
все это - не случайность, и черная студжийская галера вошла в
порт Мессантии с определенной целью. Но как жрец мог узнать, что
Сердце появилось здесь? Ответ на этот вопрос вряд ли был бы более
неправдоподобен, чем чары некромантии, что позволили убить
здорового одетого в кольчугу человека одним прикосновением
открытой пустой ладони.
Неожиданно из-за дверей донеслись чьи-то осторожные шаги, и Конан
по-кошачьи быстро обернулся на звук. В одно мгновение он загасил
лампу и выхватил меч. Слух подсказал ему, что сюда приближается
группа людей. А когда его глаза привыкли к темноте, он различил
размытые мраком фигуры за проемом входных дверей. Он не имел
понятия, кто это, но, как всегда, взял инициативу в свои руки -
вместо того, чтобы ожидать нападения, он молниеносно выскочил
наружу.
Этот неожиданный маневр на мгновение ошеломил притаившихся. Но
они быстро опомнились и бросились на него, и при свете звезд он
различил силуэты в масках... а потом его меч утонул в чьем-то
теле, а сам он быстро побежал по улице, пытаясь скрыться от
бегущих за ним по пятам незнакомцев.
На бегу он неожиданно услыхал скрип весел в уключинах и мгновенно
забыл о погоне. От берега к середине затоки отплывала лодка! Он
со всех ног бросился к пирсу, но успел услышать лишь скрип
снастей и заметить темный силуэт отходящего корабля.
Клубящийся над водой туман скрыл звезды, и Конан тщетно пытался
разглядеть что-либо на черной поверхности воды, стоя на сыром
песке берега. На том что-то двигалось - длинное, низкое,
набирающее скорость и исчезающее во тьме. Уши его уловили
ритмичный плеск весел, и он заскрипел зубами в бессильной ярости:
это студжийская галера отплывала в открытое море, увозя с собой
камень, значащий для него то же самое, что и трон Акулонии.
С громким проклятием он сделал шаг вперед, уже готовый
расстегнуть ремни панциря и сбросить его, чтобы поплыть за
уходящим прочь кораблем... Но вдруг обернулся, услышав шаги, -
преследователи быстро приближались. Первый из них тут же упал,
сраженный молниеносным ударом меча, но остальных это не
остановило. Темноту озарил матовый блеск клинков. Он сделал еще
один выпад, раздался крик, и по рукам его стала стекать кровь,
брызнувшая из чьего-то распоротого живота. И в это мгновение до
него долетел какой-то знакомый глухой голос, призывающий
нападавших атаковать. Оценив обстановку, Конан пробился через
град ударов, и, когда порыв ветра на долю секунды развеял пелену
тумана, увидел перед собой высокого худощавого мужчину с большим
темным шрамом на щеке. Яростно просвистевший меч циммерийца
развалил череп худого, как гнилой орех.
Но неожиданно слепой удар чьего-то топора попал ему в шлем, и в
глазах вспыхнули снопы ярких искр. Конан рванулся в эту
сторону и ощутил, что меч его тонет в чьем-то теле, задергавшемся
в агонии. Он отступил, но споткнулся о лежавшее на песке тело, а
дубина одного из нападавших сбила с его головы и без того уже
погнутый шлем, и второй удар пришелся уже по обнаженной
голове.
Король Акулонии беззвучно рухнул на песок. В темноте громко и
хрипло дышали волчьи фигуры убийц.
- Давай отрубим ему голову,- произнес один.
-Да оставь ты его в покое! - сквозь зубы отозвался другой.
- Лучше помоги мне перевязать рану, чтобы я не истек кровью.
Прилив и так унесет его в море - он же лежит у самой воды. И к
тому же - у него раскроен череп, и никто бы не смог выжить после
такого удара.
- Помогите снять с него кольчугу,- предложил третий. - Получим за
нее хотя бы несколько монет. И быстрее - вон идут какие-то пьяные
мерзавцы. Уходим!
В темноте раздалось беспокойное кряхтение, а потом - стихающий в
отдалении топот ног. Пьяное пение загулявших матросов продолжало
приближаться.
Ожидая у себя в комнате вестей, Пабло нервно ходил перед окном,
выходящим к морю, и вдруг что-то заставило его резко обернуться.
Он хорошо помнил, что надежно запер дверь в коридор, но, тем
не менее, она беззвучно отворилась и в нее вошли четверо
незнакомцев. Много удивительного встречал купец в своей жизни,
но такого - никогда. Эти люди были высоки и худощавы, с
золотистого цвета округлыми лицами, оттененными капюшонами
длинных черных накидок. В руке у каждого из них был длинный
посох.
- Кто вы? - спросил Пабло глухим, сдавленным голосом. - И чего вы
здесь хотите?
- Где Конан, что был королем Акулонии? - спросил его самый
высокий из четверых, а его бесстрастный голос привел купца в
дрожь.
- Я не понимаю, о ком вы говорите, - сглотнул он, ошеломленный
необычным видом своих посетителей. Я не знаю такого человека!
-Он был здесь, - продолжил тот же незнакомец, не меняя тона.
- Его конь стоит во дворе. Скажи нам, где он, но не лги.
- Гебаль! - заорал Пабло и, пятясь, уткнулся спиной в стену.-
Гебаль!
Китайцы неподвижно смотрели на него.
- Если ты еще раз позовешь своего раба, умрешь, - предупредил его
один из непрошеных гостей, пытаясь сдержать новый крик купца.
- Гебаль! - завыл Пабло.- Где ты, скотина?! Здесь убивают твоего
господина!
За дверью раздались быстрые шаги, и в комнату вбежал Гебаль -
коренастый мужчина с густой черной бородой. В руке его блестел
короткий широкий меч.
Он тупым взглядом окинул четверых незнакомцев, не понимая,
откуда они взялись, и только сейчас сообразил, что ненадолго
задремал на охраняемой им лестнице, хотя до этого он ни разу на
службе не спал. Господин его продолжал истерически верещать, и
он, как атакующий бык, ринулся на незваных гостей, занося для
удара меч. Но ударить он не успел.
Навстречу ему резко вылетела рука в черном рукаве, далеко вперед
выбрасывая длинную палку. Конец ее, казалось, лишь слегка
коснулся широкой груди нападавшего и тут же отскочил. Все это
напоминало молниеносную атаку змеи.
Гебаль остановился, как вкопанный, будто наткнувшись на невидимый
барьер: голова его упала на грудь, меч выпал из ослабевших
пальцев, а затем упал и он сам, причем так, словно тело его было
совершенно без костей. Он был мертв.
Пабло побелел, как мел.
- Не кричи больше, - произнес высокий. - Твои слуги крепко спят,
но если ты их разбудишь, все они умрут, и ты вместе с ними. Так
где Конан?
- Он ушел в гостиницу Сейера, в порт, искать зингарийца Беллосо,
- выдавил Пабло, трясясь от страха. - Это недалеко отсюда... -
Обычно купцу было не занимать уверенности в себе, но незваные
гости превратили его мозги в жижу. Он конвульсивно вздрогнул,
услышав в зловещей тишине приближающиеся по лестнице быстрые
шаги.
- Твой слуга? - спросил китаец.
Пабло беззвучно покрутил головой - язык его от страха прилип к
небу. Один из незнакомцев сорвал с ближайшего дивана шелковое
покрывало и прикрыл им лежащий на полу труп. Потом все они встали
за портьеру, но высокий предварительно предупредил:
- Спроси этого человека, чего он хочет, и быстро отправь прочь.
Если выдашь нас - живым отсюда никто не выйдет, так и знай. Даже
знаком не показывай, что здесь есть еще кто-то, кроме тебя.
И, подняв свой посох, он тоже скрылся за портьерой.
Пабло все дрожал, с трудом сдерживая себя в руках. Это могло
оказаться всего лишь игрой света и тени, но создавалось
впечатление, что палки этих таинственных посетителей двигались
сами, словно будучи какой-то непонятной формой жизни.
Огромным усилием воли он справился с собой и обернулся к
человеку, что вошел в двери.
- Мы все сделали так, как ты велел, господин! - тихо произнес
вошедший. - Этот варвар лежит мертвым на прибрежном песке.
Пабло почувствовал за портьерой движение, и его снова
объял ужас. Но ничего не заметивший посланец продолжал:
- Твой секретарь Тиберио погиб. Вместе с ним - пятеро моих
товарищей. Мы унесли и спрятали их тела. Кроме пары серебряных
монет, при нем ничего не было. Будут еще какие-нибудь приказания?
- Нет! - едва шевельнул губами купец. - Иди!
Посетитель поклонился и поспешно вышел, подозревая, что, кроме
малословия, у Пабло еще и слабый желудок.
Когда шаги стихли, четверо китайцев вновь появились из-за
портьеры.
- О ком он говорил?- спросил высокий.
- Да об одном человеке, что не уплатил мне долга, - выдавил
испуганный купец.
- Ложь, - спокойно возразил его собеседник. - Он говорил о короле
Акулонии. Это видно по твоему лицу. А ну-ка сядь на диван. Сиди
спокойно. Я останусь с тобой, а мои товарищи пойдут поищут его
тело.
Аргоссиец сел и с дрожью стал всматриваться в маячившую перед ним
высокую непреклонную фигуру. Трое из четверых его незваных гостей
исчезли, а потом вновь вернулись, чтобы сообщить, что на берегу
циммерийца нет. Теперь Пабло не знал: попытаться ли бежать, или
оставаться на месте.
- Мы нашли место, где была схватка, - поведали трое.- И кровь на
песке. Но сам король исчез.
Высокий принялся своей палкой чертить на шелковом покрывале дивана невидимые
символы.
- Ну, что вы еще поняли? - вновь поинтересовался он.
- Он жив, и уплыл на каком-то корабле куда-то на юг.
При этом Пабло был удостоен такого взгляда, что его снова прошиб
холодный пот.
- Чего вы от меня хотите?- промычал он.
- Корабль, - услышал он в ответ. - Хорошо оснащенный для долгого
плаванья.
- Для какого долгого плаванья? - мысли его путались.
- Может быть, на конец света, - мрачно произнес собеседник. - Или
даже до самого адского пекла, что лежит еще дальше...
ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРСАРА
Первым впечатлением, отмеченным возвращающимся к Конану
сознанием, было ощущение движения - сам он лежал неподвижно, но
деревянный настил под ним поднимался и опадал. Потом он услышал
шум ветра в корабельной оснастке и, наконец, понял, что находится
на борту какого-то судна. До него донесся шум голосов и ритмичный
плеск весел. Издав проклятие, он с трудом поднялся и,
стоя на широко расставленных ногах, огляделся вокруг. Ото всюду
раздавалось хриплое тяжелое дыхание, а в ноздри бил запах давно
не мытых человеческих тел.
Он стоял на центральном помосте длинной галеры, шедшей по ветру
под наполненными хорошим северным бризом парусами. Солнце еще
только начинало подниматься над горизонтом в золотистом ореоле.
По левую руку, как размытая багровая тень, тянулся берег, по
правую - бесконечный простор океана. Все это Конан успел заметить
с первого же взгляда, не обойдя вниманием и сам корабль.
Длинный и узкий, он был обычным торговым судном с южных
побережий. У него была высокая корма, увенчанная деревянной
надстройкой. Конан вновь взглянул туда, откуда доносился тяжелый,
напоминавший ему молодость запах. Это был запах людей,
прикованных к веслам. Сидело их человек по сорок с каждой
стороны, по большей части, чернокожих. Охватывавшая каждого из
них в поясе тяжелая цепь прикреплялась к железному кольцу, прочно
вделанному в тяжелую деревянную балку, тянувшуюся через все судно
от кормы к носу. Жизнь раба на корабле Аргоса была бесконечной
пыткой. Большинство прикованных к веслам были чернокожими
невольниками из государства Куш, а примерно человек двадцать -
тридцать походили, как отметил про себя Конан, заметив их острые
черты лица, на местных жителей тех южных островов, где находилась
вотчина черных корсаров. И тут он полностью вспомнил то, что
произошло с ним за последнее время.
Он стоял, широко расставив ноги и зло стиснув тяжелые кулаки. Его
неприязненный взгляд уперся в окружавшие его фигуры. Солдат,
обливший его водой, все еще стоял с ведром в руках, и, встретив
его ядовитый взгляд, циммериец потянулся было за мечом... но
вдруг осознал, что стоит совершенно безоружный и обнаженный, если
не считать коротких кожаных шорт.
- Что это за паршивые шутки? - прорычал он.- И как я здесь
оказался?
Солдаты - все до одного крепкие бородатые агроссийцы, весело
рассмеялись, а один, в богатой накидке и с гордой осанкой,
по-видимому, капитан, скрестил на груди руки и властным голосом
произнес:
- Тебя нашли лежавшим на пляже. Кто-то треснул тебя по башке и
раздел. Так как нам нужны люди, мы тебя подобрали.
- А как называется этот корабль? - вновь поинтересовался Конан.
- "Смелый" из Мессантии. Мы везем зеркала, шелковые плащи, щиты,
золоченые шлемы и боевые мечи, чтобы обменять их в Шемме на медь
и золотую руду. Меня зовут Демитро, и я - капитан этого судна, и
с этой минуты твой господин.
-...Но это, в конце концов, направление, которое мне подходит, -
пробормотал циммериец, не обратив внимания на последние слова
капитана. Они плыли на юг вдоль длинного побережья Аргоса.
Подобные корабли, как он знал, нигде не останавливались в пути. А
где-то впереди, как можно было догадываться, сейчас шла в ту же
сторону черная студжийская галера.
- Вы, наверное, видели черную галеру из Студжии...- начал он, но
капитан гневно ощетинился,- его перестали волновать проблемы
стоявшего перед ним оборванца.
- А ну, за дело! - зарычал он. - Я и так дал тебе достаточно
времени. Мы оказали тебе помощь, отливая водой на мостике, и дали
ответы на твои дурацкие вопросы. Убирайся! Иди вон к той
лавке...
- Я куплю твой корабль...- произнес Конан, но тут же осознал, что
он - бродяга без гроша за душой.
Громкий взрыв хохота заглушил его слова, а капитан побагровел.
-Ты, строптивая свинья! - заорал он, делая шаг вперед и хватаясь
за нож.- За работу, или я прикажу выпороть тебя! Придержи язык, а
то, клянусь богом, сразу окажешься у весел вместе с черномазыми!
Конан, вулканический темперамент которого и в обычных условиях
недолго позволявший ему оставаться спокойным, сразу же взорвался:
- Не повышай на меня голос, грязное отродье! - заревел он, как
порыв штормового ветра, отчего ошеломленные солдаты оборвали свой
смех. - А не то я накормлю тобой рыб!
- Да за кого ты себя держишь!? - закричал капитан.
- Сейчас увидишь!- пообещал ему взбесившийся Конан и бросился к
большому деревянному щиту, на котором висело оружие.
Капитан метнулся к нему, выхватывая нож, но прежде, чем он успел
нанести удар, запястье его попало в железные тиски пальцев
Конана, и рука была выдернута из сустава. Он заревел, как раненый
бык, и, отброшенный мощным ударом, повалился на настил. Конан, не
теряя времени, сорвал со щита боевой топор и обернулся к
приближавшимся солдатам. Они бросились на него, словно волки,
высунув языки, но движенья их были неловки и медлительны по
сравнению с тигриной быстротой циммерийца. И, не успели они
напасть на него со своими ножами и кинжалами, он ворвался в их
гущу и стал наносить налево и направо молниеносные удары. Двое
сразу же упали, заливая кровью и забрызгивая мозгом из разбитых
голов грязный настил.
Стальные клинки рассекали пустое пространство, а Конан,
пробившись через строй неприятеля, вскочил на парапет, отделявший
капитанский мостик от сидящих внизу гребцов. Несколько солдат,
пораженных смертью своих товарищей, остались неподвижно стоять на
мостике, но еще человек тридцать погнались за циммерийцем с
оружием в руках.
Черные лица обернулись к застывшей над ними с поднятым топором и
разметавшейся львиной черной гривой фигуре.
- Откуда вы!? - прорычал он.- Смотрите, псы! Аранга, Ясунга,
Лоранга, смотрите! Узнаете меня?
И снизу стал нарастать шум, неожиданно перешедший в мощный рев:
- Амра! Это же Амра! Лев вернулся!
Солдаты, услышав этот крик и разобрав его смысл, остановились и
побледнели, с ужасом глядя на возвышающуюся над ними дикую
фигуру. Неужели это был он, кровавый оборотень южных морей, что
так таинственно исчез много лет назад, продолжая жить в кровавых
легендах?
Пена безумия покрыла губы чернокожих гребцов, схватившихся за
цепи и, как молитву, произносящих имя Амры. Даже люди из Куша, до
этого никогда не видевшие Конана, поддержали этот грозный крик.
Невольники в кормовой надстройке тоже начали биться в стены,
словно охваченные общим безумием.
Ошалевший от боли Демитро, приподнявшись и опершись на здоровую
руку, заорал не своим голосом:
- Вперед! Убейте его, пока черномазые не успели освободиться!
Приведенные в себя его словами,- наибольшей опасностью для
гребных галер, солдаты бросились на своего врага со всех сторон.
Но он прыжком очутился внизу, среди лавок.
- Смерть им! - загремел он, и топор его взметнулся, чтобы
опуститься на железную цепь и перерубить ее, как гнилую веревку.
Через секунду невольник уже был свободен и лихорадочно ломал
весло на увесистую дубину. Солдаты в панике бегали по мостику, а
на палубе "Смелого" началась свалка и хаос. Топор Конана
безостановочно поднимался и опускался, и каждый его удар
освобождал покрытого пеной и вопящего атлета, опьяненного
ненавистью, свободой и жаждой мести.
Солдаты, спрыгнувшие вниз, чтобы схватить или убить обнаженного
белого гиганта, который, как ошалелый, рубил цепи, были сбиты с
ног еще не освобожденными гребцами, чьи получившие волю товарищи,
как слепой черный шквал, вырвались наверх и с дьявольским
воодушевлением, под звон порванных цепей, дрались сломанными
веслами и железными палками, рвали противника зубами и ногтями. И
в замешательстве схватки солдаты даже не заметили, что за их
спинами вдребезги разлетелась стена кормовой надстройки и оттуда
вырвалась наружу еще одна группа невольников.
Освободив человек шестьдесят, Конан перестал рубить цепи и
поспешил помочь ударами зазубренного топора дубинам своих новых
товарищей.
И это была уже бойня. Даже крепкие и неустрашимые, как и весь их
народ, закаленные морскими ветрами аргоссийцы не могли
противостоять обезумевшей черной орде, ведомой в бой ужасным
варваром. Удары плетей, унижения и издевательства теперь вылились
в один кошмарный приступ ярости, что, как ураган, пронесся с
кормы до носа. А когда он утих, в живых на палубе "Смелого"
остался лишь один белый человек - забрызганный кровью гигант,
вокруг которого в неописуемой безумной радости скакали и прыгали
чернокожие. Со слезами на глазах они опускались на окровавленный
настил и в экстазе бились головами о доски, восхищаясь своим
освободителем.
- Амра! Амра! - орали они.- Лев вернулся! Теперь-то завоют от
страха проклятые студжийцы и черные псы Куша! Вновь запылают
прибрежные селения и пойдут на дно их поганые корабли! И вновь у
нас будут женщины и вино!
- А ну-ка, замолчите, мерзавцы!- довольным тоном зарычал Конан.-
Десяток - вниз, освобождать остальных! Другие - к парусам, рулю и
веслам. Тысяча чертей! Вы что - не видите, что нас снесло к
берегу, пока шла драка? Или вы снова хотите попасть в лапы своих
господ, сев на мель у самого берега? Трупы выбросить за борт! За
работу, если вам дороги ваши головы!
С криками, воплями и радостью чернокожие бросились исполнять его
приказания. Тела убитых - и белых, и черных, были выброшены за
борт, где сразу же собрались косяки рыб.
Конан стал на мостике, хмуро оглядывая своих новых подчиненных,
что преданно и восхищенно смотрели в его сторону. Он скрестил на
груди руки, а ветер разметал его длинные черные волосы. Никогда
еще на этом мостике не стояла фигура более дикая и варварская, и
немногие из придворных Акулонии узнали бы сейчас своего короля в
этом суровом корсаре.
- В грузовых трюмах есть еда! - загремел над палубой его голос.-
И достаточно оружия, предназначавшегося для торговли. Нас хватит,
чтобы управлять судном и сражаться! Что вы выбираете: быть
цепными гребцами псов Аргоса или вольными людьми Амры?
-Эгей! - заорали они.- Мы дети твои! Веди нас, куда захочешь!
-Тогда - за работу! И очистите лавки! Вольные люди не работают в
таком дерьме. Трое - ко мне, пойдете за пищей. Хоть зубами
поработаете, пока наш рейс не кончился!
Ответом ему был страшный восторженный рев, и голодные чернокожие
охотно побежали выполнять указание. Ветер налетел с новой силой,
расправив парус, и корабль поплыл в открытое море, раздвигая
носом пляшущие волны.
Конан твердо встал на широко расставленных ногах и расправил
могучие плечи. Может, он и не имел больше короны Акулонии, но был
теперь королем безбрежных океанских просторов.
ТЕНИ ЧЕРНЫХ СТЕН
"Смелый", веслами которого теперь правили вольные руки, на полном
ходу летел к югу. Из невинного купеческого судна он превратился в
военную галеру, насколько это было возможно. Гребцы теперь сидели
за веслами с мечами на поясах и с золочеными шлемами на кудрявых
головах. Вдоль бортов стояли щиты, а связки стрел, луков и
дротиков висели на мачте. Даже природа теперь, казалось, помогала
Конану - день за днем сильный бриз наполнял парус, и не было
необходимости в веслах.
Но несмотря на то, что впередсмотрящий и день и ночь оглядывал
горизонт из своей бочки на верхушке мачты, длинной черной галеры
нигде видно не было. И сутки за сутками нигде не было видно
ничего, кроме пенных волн, разрезаемых носом корабля и
теряющихся вдали, как стая потревоженных птиц. Торговый сезон
подходил к концу, и теперь редко кто выходил в море, кроме
рыбаков.
Неожиданно показался парус, но только не с той стороны, где его
ожидали. У самой линии горизонта, но в сторону, противоположную
выбранной Конаном, показалось идущее под всеми парусами судно.
Команда умоляла Конана, чтобы он развернулся и захватил этот
корабль, но он лишь упрямо покачал головой,- где-то на юге к
портам Студжии уходила черная галера.
И упорство его было вознаграждено: тем же вечером, уже перед
наступлением темноты, впередсмотрящий заметил ее, а потом увидел
тот же силуэт и на утро. Было ясно, что быстро ее настичь не
удастся, но не придавал этому особого значения. И каждый день,
приближавший их к берегам Студжии, наполнял его душу жгучим
нетерпением. Догадки его подтверждались. И в том, что Сердце
Арумана украл жрец Сета, он уже нисколько не сомневался, точно
так же, как и в том, что утром солнце обязательно должно взойти.
А куда еще, кроме Студжии, мог направляться этот жрец? Чернокожим
передавалось его нетерпение, и они старались грести еще быстрее,
чем даже под плетьми надсмотрщиков. Они ждали кровавых грабежей и
пока были вполне довольны. Люди далеких южных островов не знали
другой работы, и даже выходцы из Куша были не прочь пограбить
своих богатых соотечественников. Узы крови значили для них
немного, гораздо больше - тугой кошелек и жажда поживы.
Вскоре характер линии берега стал меняться. Обрывистые скалы
кончились, а с ними и неясные вершины далеких нагорий. Низкое
побережье открывало взору обширные равнины, исчезающие в голубой
дымке. Здесь было мало бухт, и еще меньше портов, но белели в
лучах солнца раскиданные по всей равнине стены аккуратных
городков Шемма.
В степях пасся скот и ездили небольшие группы крепких, плечистых
всадников. У них были широкие бледно-серые бороды и тяжелые
луки. Таким было побережье Шемма, где каждый город-государство
устанавливал свои собственные законы. Дальше к востоку, как знал
Конан, степи уступали место пустыням, населенным лишь дикими
племенами кочевников.
По мере того, как плавание их продолжалось, монотонная панорама
застроенной городками и замками равнины, наконец, начала
меняться. Появились кроны тамариска и пальмовые рощи. За ними был
виден зеленый ковер деревьев и кустарника, а еще дальше - горы и
пески пустынь. Здесь в море впадала река, берега которой
покрывала буйная растительность.
Минув устье этой широкой реки, они разглядели на южном горизонте
возвышавшиеся над побережьем черные стены и башни какого-то
города.
Река эта называлась Стикс, и по ней проходила граница Студжии, а
городом была Кемия - известнейший порт этой страны и в настоящее
время крупнейший ее город. Король Студжии жил в столичном городе
Люксере, а Кемия была столицей жрецов, хотя и поговаривали, что
настоящим центром их мрачной религии был расположенный на берегу
Стикса, но в глубине континента старый заброшенный город. Стикс,
берущий свое начало где-то в неизведанных краях далекого юга,
сначала гнал свои воды тысячи миль на север, чтобы потом свернуть
к западу и через несколько сотен миль влиться в океан.
С погашенными огнями "Смелый" под покровом ночи прошел мимо порта
и, прежде, чем его застал рассвет, остановился на стоянку в
небольшой бухте в нескольких милях от города. Бухту окружали
густые мангровые заросли, оплетенные лианами, где кишмя кишели
крокодилы и змеи. Обнаружить здесь их корабль было практически
невозможно. Конану это было известно еще с тех пор, когда он
искал здесь укрытия, будучи корсаром.
Проходя в ночной тишине мимо ни о чем не подозревавшего города,
мощные бастионы которого поднимались прямо у входа в порт,
экипаж "Смелого" мог различить огни факелов и низкое гудение
бубнов. Здесь не стояло столько кораблей, сколько в портах
Аргоса. Силу свою и славу студжийцы видели не во флоте. Они
имели, как это хорошо было известно, некоторое количество
купеческих и военных судов, но количество это было совершенно
непропорционально сухопутной мощи этого государства. Большинство
их кораблей плавало по рекам, а не вдоль морских побережий.
Жители Студжии были народом древним, темным, загадочным, но
твердым и безжалостным. В древности владения Студжии
простиралось далеко на север от Стикса - за степи Шемма, и почти
до самых нагорий теперешних Котта и Офира, и тогда Студжия
граничила с самим Архероном. Но Архерон пал, и дикие предки всех
этих новых государств, одетые в волчьи шкуры и рогатые шлемы,
победоносно двинулись на юг, вытесняя исконных хозяев этих
земель. Студжийцы до сих пор не забыли этого.
Целый день стоял "Смелый" на якоре под прикрытием деревьев, по
ветвям которых скакали пестро раскрашенные птицы с громкими
пронзительными голосами и ползали быстрые безмолвные змеи. А
перед заходом солнца наблюдатели сообщили, что заметили
неподалеку плывущую вдоль побережья лодку. Это было именно то,
что подошло бы Конану для его плана: студжийский рыбак в
плоскодонном челне.
По приказу Конана этого человека быстро доставили на борт
"Смелого". Это был высокий, седой, загорелый мужчина с
побледневшим от страха лицом. Он уже понял, что схвачен
промышлявшей у этого побережья бандой кровопийц, и ожидал
наихудшего. Единственной его одеждой была шерстяная набедренная
повязка, да в лодке лежал широкий плащ, в который обычно кутаются
рыбаки, пережидая ночную прохладу.
Задрожав, мужчина упал перед Конаном на колени в ожидании пыток и
смерти.
- Встань на ноги и перестань трястись! - нетерпеливо произнес
циммериец, редко понимавший слепой страх. - Никто здесь не
сделает тебе ничего плохого. Но скажи мне вот что: не
возвратилась ли сюда из Аргоса вчера черная быстрая галера, и не
заходила ли она в здешний порт?
- Да, господин! - ответил рыбак. - Не далее, чем вчера на
рассвете вернулся из далекого плавания на север жрец Тутотмос.
Говорят, что он был в Мессантии.
- И что же он оттуда привез?
- Я этого не знаю, господин.
- А зачем он плавал в Мессантию? - не отступал Конан.
- И этого я, господин мой, не знаю. Кто я такой? - простолюдин.
Откуда мне знать замыслы жрецов Сета? Я могу рассказать лишь то,
что сам видел или слышал в порту. Поговаривали, что ему пришла с
севера весть чрезвычайной важности, но вот о чем - никто не
знает... Хотя известно то, что Тутотмос после ее получения в
огромной спешке снарядил свою галеру и вышел в море. А вот теперь
он вернулся, но что привез и что делал в Аргосе, не знает никто,
кроме его помощников. Люди рассказывают, что он бросил вызов
самому Тот-Аммону, верховному жрецу Сета, живущему в Люксере, и
теперь ищет силы, способные одолеть Великого. Но кто я такой,
чтобы знать об этом точно? Когда жрецы воюют между собой, обычный
смертный может лишь вжаться в землю и надеяться, что беда минует
его.
Философские рассуждения рыбака заставили Конана поморщиться, а
потом он обернулся к своим людям:
- Мне в одиночку нужно сходить в Кемию: я должен найти этого
мерзавца Тутотмоса. А этого человека содержите как пленника, но
зла ему не причиняйте. Тысяча чертей! Перестаньте выть! Вы что -
думаете, что мы можем войти в порт открыто и захватить город
штурмом? Я должен идти туда сам.
Отклонив все протесты, Конан скинул свою одежду, чтобы облачиться
в скромное одеяние рыбака: сандалии и узкий ремешок на
волосы. Из оружия он выбрал лишь короткий нож. Простонародье
Студжии не имело права носить оружие, а рыбацкий плащ не был
столь широк, чтобы скрыть огромный двуручный меч циммерийца. Нож
он привязал к поясу. Это был добротный охотничий клинок,
выменянный, по-видимому, у одного из племен, населяющих пустыню к
югу от Студжии,- с широким, тяжелым и плавно загибающимся лезвием
из отличной стали, острым, как бритва, и достаточно длинным,
чтобы убить человека.
И после этого, оставив пленника под охраной пиратов, он соскочил
в лодку.
- Ждите меня до рассвета,- велел он. Если я к этому времени не
вернусь, значит не вернусь совсем. Тогда поднимайте якорь и
уходите на юг, к вашим родным краям.
Вслед ему раздались жалобные крики, и ему пришлось вновь
высунуть из-за борта голову и с проклятиями приказать им
замолчать. Он уселся на дно лодки и, взявшись за весла, погнал
ее по волнам так быстро, как этого, наверное, никогда не смог
бы сделать настоящий владелец этой утлой посудины.
ОСКВЕРНИТЕЛЬ ВЕРЫ
Порт Кемии лежал между двумя протяженными, далеко входящими
в море мысами. Конан обогнул южный причал, над которым нависали
огромные черные башни крепостей, мрачно вглядывающиеся вдаль
черными пустыми глазницами амбразур и бойниц, и уже в сумерках,
когда света было еще достаточно, чтобы береговые наблюдатели
распознали рыбацкие лодку и плащ, но уже не настолько, чтобы
заподозрить вражескую хитрость, стал грести к берегу. Никем не
окликаемый, он миновал ряд черных военных галер, что стояли у
причала затемненные и тихие, и подплыл к опускающимся к воде
широким каменным ступеням и, подобно многим другим рыбакам,
привязал свою лодку к вмурованному в камень железному кольцу у
самой воды. Здесь никто не приковывал лодки цепями, и в этом не
было ничего необычного - только у рыбаков могли быть такие убогие
челны, а такие люди друг у друга ничего не крали.
Поднявшись по длинной каменной лестнице, аккуратно обходя тут и
там горевшие костры, чтобы избежать при их свете любопытные
взгляды, он осмотрелся. Он выглядел, как обычный рыбак,
вернувшийся с неудачного лова у побережья с пустыми руками. Но,
если бы кто-нибудь присмотрелся к нему повнимательнее, он,
вероятно, удивился бы, заметив, что походка у этого "рыбака"
все-таки нездешняя. Но он шел быстро, а простонародье Студжии, в
большинстве своем, не было склонно к бессмысленным раздумьям, в
отличие от жителей менее экзотических стран.
Завернувшийся в плащ циммериец почти не отличался от
представителей военной касты студжийцев, тоже высоких и
мускулистых людей. Опаленный морским солнцем, он был чуть менее
смуглым, чем они. К тому же сходство с ними придавала ему его
черная, перехваченная над самыми бровями узким ремешком, длинная
грива. Но вот отличала его от местных жителей иноземная походка,
черты лица и светлые глаза.
Но на плечах его висел длинный плащ, и, кроме того, там, где это
было возможно, он старался придерживаться тени и отворачивался от
проходивших мимо прохожих.
Это была рискованная игра, и он знал, что долго оставаться
неузнанным ему не удастся. Кемия не была северным портом, где в
любое время можно встретить представителей самых разных рас.
Единственными иноземцами здесь были чернокожие невольники, а
циммериец напоминал их еще меньше, чем самих студжийцев.
Чужестранцы не были в городах Студжии желанными гостями: здесь
принимались только торговцы и получившие лицензии купцы, да и тем
не позволялось ступать на эту землю после наступления темноты. А
сейчас, к тому же, ни один иностранный корабль не стоял в порту.
Какая-то атмосфера опасности окружала этот город, полный древних
амбиций, но причина этой опасности была неясной. Конан чувствовал
вокруг себя какое-то напряжение, о котором ему говорили его
обострившиеся инстинкты.
Если его опознают, участь его будет ужасна. Как чужеземца его
бы просто убили, но опознанный, как Амра, корсар, опустошавший
это побережье огнем и мечом...- по плечам его пробежала невольная
дрожь. Обычных смертных он не страшился. Но это был край мрачной
магии и безымянной угрозы. И, как он слышал, в темных святилищах
этого города, где происходили страшные и непонятные ритуалы,
скрывался старый и древний род огромных змей, вывезенных когда-то
из северных земель.
Он уже достаточно отдалился от берега и углубился в длинные и
мрачные улицы центральной части города. Здесь не было такого
привычного для городов севера блеска уличных фонарей, под которым
обычно со смехом прогуливались ярко одетые прохожие, поглядывая
на выставленные в лавках и магазинчиках многочисленные товары.
Лавки в Кемии закрывались с наступлением сумерек, и единственным
освещением улиц было коптящее пламя факелов, стоящих друг от
друга на достаточно большом расстоянии. Прохожих было мало - и с
течением времени становилось все меньше и меньше. Они поспешно
проходили мимо с плотно сжатыми губами. Мрачным и неприветливым
представлялся Конану этот город - молчаливые люди, их поспешная
походка, мощные каменные стены по обеим сторонам улиц. Была в
архитектуре Студжии какая-то устрашающая величественность -
угнетающая и подавляющая.
Где-то на крышах домов мерцали огоньки свечей. Конан знал, что
большинство местных жителей спят ночью прямо под открытым небом,
среди пальм, растущих во внутренних садах. Откуда-то доносились
негромкие звуки незатейливой музыки. Мимо по брусчатке
прогрохотала повозка, в которой мелькнула фигура ее высокого
седока с орлиными чертами лица, завернувшегося в шерстяной плащ,
чьи волосы украшал золотой обруч, покрытый изображениями змей.
Горячими и дикими лошадьми, запряженными в повозку, резкими
движениями ног управлял полуобнаженный возница.
Пешком по улицам ходили лишь бедняки, торговцы, лодочники и
работники, но таких в этом месте было мало. Конан приближался к
святилищам Сета, где он надеялся найти нужного ему жреца. Он
полагал, что сумеет узнать Тутотмоса, хотя и видел-то его всего
одно мгновение в полумраке мессантийской аллеи. В том, что
убийцей Беллосо был этот самый жрец, он давно не сомневался.
Только служители культа самой высшей касты Черного Круга владели
тайной Черной Руки, приносившей смерть одним лишь прикосновением,
и только они осмелились бы выступить против Тот-Аммона, который
для всего запада был ужасным мифом.
Улица стала шире, и Конан догадался, что приближается к
священному месту города. Огромные здания - странные, необъяснимо
грозные в мерцающем свете факелов, возносили к бледным звездам
свои черные громады. И вдруг где-то впереди, по другой стороне
улицы, раздался истерический женский крик. Обнаженная куртизанка,
с вплетенным в ее волосы гребнем из птичьих перьев, обозначающим
ее профессию, прижалась к темной стене здания и с ужасом глядела
на что-то, что Конан пока не видел. Услышав ее крики, на голос
ее обернулась еще какая-то пара запоздалых прохожих, тоже
застывших в оцепенении: в сумерках можно было различить, что по
мостовой что-то ползет. Из-за угла, волна за волной, выползало
чешуйчатое, темное тело, увенчанное отвратительной треугольной
головой.
Конан вздрогнул - на память ему пришел слышанный от кого-то
рассказ: змеи в Студжии были священными животными, поскольку бог
Сет, как утверждалось, и сам был похож на змею. Эти твари жили в
темноте святилищ и, когда становились голодными, им позволялось
выползать на городские улицы, где они могли сожрать любого
понравившегося им прохожего. Их ужасное пиршество считалось
кровавым жертвоприношением кровожадному богу. Мужчины и женщины,
которые сейчас находились в поле зрения Конана, падали на колени
и покорно ожидали свою судьбу. Тот, кого выбирала огромная змея,
раздавливался в кровавую кашу и пожирался, как мышь. Остальные
оставались жить. Такова была воля богов.
Но это не была воля Конана. А питон уже полз в его сторону,
скорее всего, обратив на него внимание потому, что он теперь был
единственным, кто на этой улице не встал на колени. Сжав под
плащом рукоять ножа, циммериец надеялся, что скользкая тварь все
же минует его, но тот продолжал неумолимо приближаться:
раздвоенный язык высовывался и вновь прятался, а глаза светились
извечной холодной жестокостью змеиного рода. Он уже поднял
изогнутую шею и угрожающе раскрыл пасть... когда молниеносный
удар ножа рассек его треугольную голову и утонул в шее.
Конан выдернул клинок и отскочил в сторону, чтобы не попасть под
удары огромного агонизирующего тела. И, пока он, как
завороженный, следил за этим, на улице наступила неестественная
изумленная тишина, нарушаемая лишь шипением и звуками агонии.
А потом шокированные этой картиной прихожане Сета заорали:
-Богохульник! Он убил святого сына нашего бога! Смерть ему!
Смерть! Смерть!
В воздухе засвистели камни, а охваченные истерическим
возбуждением и ненавистью студжийцы бросились в сторону Конана.
Из раскрывшихся дверей домов выскочили другие и тоже подняли
крик. Выругавшись, циммериец развернулся и стремглав рванулся к
черным воротам какой-то незнакомой аллеи. Не разбирая дороги, он
мчался вперед, слыша за спиной топот босых ног и отдающиеся эхом
призывы к святой мести. Подбежав к воротам, он быстро нащупал
засов и отбросил его в сторону, после чего, не теряя времени,
метнулся в темноту. По обеим сторонам узкой аллеи тянулись грубые
каменные стены, а высоко над головой мерцали безучастные звезды.
Эти гигантские стены были, как он догадывался, стенами святилищ.
Он услышал, что преследователи, увлеченные погоней, миновали
малозаметный вход в скрывшую его аллею, и их крики стихли в
отдалении. Они прозевали его маневр и побежали в темноту.
Поразмыслив, он решил идти вперед, хотя мысль о возможной встрече
в темноте с другими "святыми сыновьями бога" приводила его в
дрожь.
Неожиданно где-то впереди появился движущийся ему навстречу
огонек. Конан прижался к стене и сжал рукоять ножа. Через
несколько мгновений стало ясно, что это: навстречу ему шел
человек с факелом. Вскоре уже можно было различить силуэт темной
ладони, сжимавшей факел, и едва видимый овал лица. Еще
несколько шагов - и незнакомец заметит прячущегося в темноте
человека... Конан сжался, как готовый к прыжку тигр... и вдруг
приближавшийся остановился. Свет факела вырвал из темноты контуры
дверей, перед которыми и остановился студжиец. А тот уже отворил
створки и ступил внутрь. Свет исчез, и темнота вновь окутала все
вокруг. Эта фигура, как инстинктивно ощутил Конан, таила в себе
неосознанную враждебность - может быть, это был жрец,
возвращавшийся с очередного богослужения?
Король Акулонии осторожно подобрался к дверям. Уж коли один
человек прошел здесь, могли появиться и другие. Возвращаться же
туда, откуда он только что пришел, значило рисковать вновь
встретиться с разыскивающей его толпой. В любое мгновение она
может вернуться и обнаружить эту аллейку. Он чувствовал себя
беззащитным перед этими мрачными стенами и решил бежать, даже
если это бегство будет означать проникновение в чужое здание.
Тяжелые двери не были заперты и открылись от толчка рукой.
Быстрый осмотр показал, что за дверями находится большая
квадратная прихожая, выложенная из блоков черного камня. В нише
горел факел, и комната эта была пуста. Конан переступил через
порог и быстро прикрыл за собой двери.
Сандалии на его ногах не издавали ни звука, и он без опасений
прокрался по мраморному полу к видневшимся в противоположной
стене дверям из тикового дерева. За ними был широкий мрачный зал,
освещаемый откуда-то сверху тусклым светом софитов, в стенах
которого угадывались ряды высоких сводчатых дверей. Бронзовые
лампы давали очень мало света, но все-таки в противоположном
конце зала можно было разглядеть широкие, похожие на балюстраду,
ступени из черного мрамора, самые высокие из которых терялись
где-то в темноте и по обеим сторонам которых на манер глазниц
тянулись входы окутанных мраком галерей.
По спине беглеца пробежала дрожь: он находился в святилище
неизвестного студжийского божества,- если не самого Сета, то все
равно, не менее страшного. И слава богу, что пока не было видно
никого из хозяев. Посреди огромного зала возвышался черный
каменный алтарь, грубый и неэстетичный, а на нем, поблескивая в
тусклом свете чешуей, лежала свернувшаяся в кольца змея. Она не
двигалась, и Конан припомнил рассказ, что здешние жрецы часто
усыпляют своих подопечных. Циммериец сделал было несколько
осторожных шагов, но неожиданно отступил в сторону и скрылся в
прикрытой шелковой портьерой нише, услышав где-то поблизости
тихие шаги.
В одном из проходов со сводчатым потолком появилась фигура
высокого, хорошо сложенного человека в шерстяной тунике,
сандалиях и свисающем с плеч широком белом плаще. Голову и лицо
его скрывала большая маска, сочетающая в себе черты человека и
чудовища, а на верхушке колыхался пучок страусиных перьев.
Было известно, что некоторые свои церемонии жрецы проводили в
масках.
Конан надеялся, что его присутствие не будет обнаружено, но
что-то предостерегло студжийца - он свернул с дороги и
направился прямо к нише, где спрятался беглец. Но едва он откинул
портьеру, горло его мгновенно сжала сильная рука и, не
успев даже вскрикнуть, он был втянут в темноту, где уже наготове
ждал его нож.
Теперь следующий шаг стал для Конана очевиден. Он снял с
убитого страшную маску и натянул ее на свою голову. Спрятанное в
нише тело он прикрыл рыбацким плащом, а белую накидку жреца
набросил себе на плечи. Судьба вновь поворачивалась к нему лицом
- быть может, вся Кемия уже мечется в поисках богохульника,
осмелившегося поднять оружие на священное животное, но кому
придет в голову искать его под маской жреца?
Он смело вышел из алькова и направился к первым выбранным из
всего ряда высоким сводчатым дверям, однако не успел пройти еще и
полдюжины шагов, как вновь остановился, каждой частицей своего
тела ощущая приближающуюся грозную опасность.
Через несколько мгновений причина его тревоги стала ясна: на
самых верхних ступенях лестницы показалась странная процессия.
Ее составляли люди, одетые совершенно так же, как и он.
Он заколебался, но остался неподвижно стоять, надеясь
на свою новую маскировку, хотя на лбу и на ладонях у него
выступил холодный пот. Никто не произносил ни единого слова, и
фигуры в масках, словно привидения, спустились в зал. Миновав
неподвижно стоявшего циммерийца, они проследовали к черным дверям
в противоположном конце святилища. Предводитель их держал в руках
посох из черного дерева, увенчанный оскаленным серебряным
черепом, и Конану стало ясно, что он является свидетелем одной из
ритуальных, непонятных для непосвященного чужеземца процессий,
игравших очень важную, а зачастую и зловещую роль в религиозных
обрядах Студжии. Неожиданно последний участник шествия слегка
обернулся к циммерийцу и слегка качнул головой в маске, словно
приглашая его следовать за ними. Тот подумал было, что чем-то
навлек на себя подозрения, но, приспособив свой шаг к мерной
поступи процессии, замкнул ее строй.
Теперь они шли длинным, мрачным коридором со сводчатым потолком,
освещаемым лишь, как он с дрожью отметил про себя,
фосфоресцирующим сиянием неожиданно засветившегося черепа на
посохе предводителя процессии. Конан едва сдержал приступ
животного страха и желание выхватить нож, чтобы начать разить
справа и слева обступившие его страшные фигуры и бежать,
спасая свою голову, прочь из ужасного святилища. Но ему
удалось взять себя в руки, в предчувствии чего-то важного, и
Конан продолжил идти за демоническими привидениями,
которыми казались ему его спутники, и вышел вслед за ними через
предусмотрительно распахнутые перед ними служками широкие
двустворчатые двери.
Над ними было усыпанное звездами ночное небо. Конан вновь
заколебался - не попытаться ли бежать, скрывшись в какой-нибудь
очередной темной аллее, но, как и в прошлый раз, не он решился и
остался в хвосте процессии, двигавшейся теперь по темной
неосвещенной улице. При виде их белых балахонов встречные
прохожие резко разворачивались и бежали прочь, и на него,
несомненно, обратили бы внимание, если бы он свернул куда-нибудь.
И пока он соображал, что же ему делать, колонна жрецов минула
низкие городские ворота и покинула пределы мрачной Кемии. По
обеим сторонам показались низкие мазанки с плоскими крышами и
плохо различимые в тусклом свете звезд пальмовые рощи. Вот оно -
лучшее время для бегства!
И вдруг, словно по мановению руки, вся компания жрецов прервала
молчание и стала оживленно переговариваться. Оставив мерный
ритуальный шаг, предводитель процессии подхватил свой посох с
набалдашником под мышку, и повел смешавшуюся группу жрецов
дальше. И Конан последовал за ними, ибо слух его уловил из
тихого бормотанья спутников одно слово, круто изменившее все его
решения.
И слово это было: "Тутотмос"!
И НЕ УЗНАЕШЬ СМЕРТИ...
С внезапно обострившимся вниманием Конан стал вглядываться в
своих спутников, лица которых были скрыты масками. Либо один из
них был Тутотмосом, либо цель всей этой церемонии заключалась во
встрече с этим жрецом - это он уловил четко. И тут он понял, куда
они направлялись, разглядев за пальмами черный силуэт высокой
пирамиды, четко вырисовывавшийся на фоне ночного неба.
Мазанки и рощи остались позади, и, если жрецов кто и заметил, то
не подал вида, чтобы случайно не навлечь на себя опасность. За
спиной остались и башни Кемии, нависшие над отражающей звезды
водой. Впереди расстилалась окутанная ночным мраком
пустыня. Где-то неподалеку тявкал шакал, и это был единственный
звук во всех спящих окрестностях, так как сандалии поспешно
ступающих жрецов не издавали по песку ни единого шороха.
Служители культа казались бесплотными духами, плывущими к
вырастающей из темноты огромной пирамиде.
Один лишь вид ее заставлял сердце Конана биться быстрее, а
нетерпение, охватившее его от осознания близкой встречи с
Тутотмосом, совершенно заглушило страх перед неизвестным. Ни один
человек не смог бы остаться равнодушным при взгляде на эти черные
громады. Само их название служило народам севера символом
отвращения и ужаса, а легенды рассказывали, что они были
построены еще задолго до студжийцев и поднимались к небу уже в те
времена, когда в древние, забытые годы этот смуглый народ пришел,
чтобы заселить земли у большой реки.
Когда процессия вплотную приблизилась к пирамиде, у ее подножия
стало различимо тусклое сияние, при ближайшем рассмотрении
оказавшееся светом небольших костров, разложенных у подножия
больших каменных львов с женскими головами, служивших символом
страха. Жрец, возглавлявший шествие, без промедления направился
прямо к центральному порталу, в дверном проеме которого маячил
размытый смутный силуэт.
На короткое мгновение задержавшись рядом с этой фигурой, жрец
скрылся в глубине коридора, и спутники его один за другим
последовали его примеру. Каждый из пересекающих мрачный портал
жрецов в масках задерживался перед таинственным стражем, чтобы
обменяться с ним парой слов, либо, возможно, жестов, которые
Конану никак не удавалось уловить. Поэтому циммериец немного
задержался и, наклонившись, сделал вид, что занялся ремешком
своих сандалий. Дождавшись, когда последний из жрецов скрылся за
дверью, он двинулся вперед.
Пытаясь припомнить что-нибудь из только что слышанных им слов,
он с облегчением отметил, что охранник у входа - обычный человек,
после чего все его колебания сразу улетучились. Тусклый бронзовый
светильник, висевший в портале, освещал начало длинного узкого
коридора, теряющегося во мраке, и стоявшую у его входа высокую
безмолвную фигуру в черном плаще. Больше никого не было - все
жрецы уже вошли внутрь.
По-видимому, складки плаща, заслонившие большую часть лица
Конана, вызвали подозрение охранника, потому что он сделал левой
рукой какой-то непонятный жест. Конан уже решил было, что это
пароль, но тут же понял, что ошибся - правая рука стражника
вылетела из-под плаща, и тускло сверкнула сталь. Удар был силен и
молниеносен и, несомненно, пронзил бы сердце любого обычного
человека.
Но тот, в кого он был направлен, обладал стремительностью дикого
зверя. Матово сверкнувший стилет еще не достиг цели, а Конан уже
отбил руку противника левой ладонью и нанес правым кулаком мощный
удар в голову нападавшему. Затылок несчастного ударился о стену,
и глухой хруст сообщил о том, что череп его не выдержал.
Еще несколько мгновений циммериец стоял неподвижно, настороженно
прислушиваясь. Но в темноте не было заметно никакого движения, и
лишь только откуда-то снизу донеслось слабое, едва различимое
звучание гонга.
На всякий случай он перетащил безжизненное тело в тень
отворявшихся наружу дверей и поспешил вдоль по коридору,
совершенно не представляя, куда тот может привести. Не успев
сделать и нескольких десятков шагов, он очутился на распутье -
проход разветвлялся надвое. Наудачу свернув налево, он пошел по
плавно спускавшемуся куда-то вниз проходу со стертым за столетия
каменным полом. Тут и там виднелись тусклые огоньки утлых
светильников. Можно было только гадать, в каком веке какой
забытой эпохи было возведено это колоссальное здание. Оно было
старым, очень старым. Никто не знал, сколько тысячелетий черные
пирамиды Студжии молча вглядываются в звездное небо.
По обеим сторонам коридора стали попадаться низкие двери с
полукруглым верхом, но Конан продолжал придерживаться главного
направления, хотя у него и появилось уже чувство, что он выбрал
неверный путь. Но, даже если и предположить, что жрецы его
опередили, он уже должен был бы их настичь. Он начал нервничать.
Ничто не нарушало тишины, но ему постоянно казалось, что здесь
есть кто-то еще: уже не раз, минуя очередной дверной проем, он
чувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. И, наконец, не
выдержав, он остановился, решив возвращаться обратно, как вдруг
резко обернулся назад, схватившись за нож и пытаясь сохранить
контроль над натянутыми, как струна, нервами.
За спиной у него стояла, внимательно вглядываясь в его рослую
фигуру, стройная девушка. Ее мраморная кожа указывала на то, что
она происходит из какого-то древнего аристократического рода
Студжии: она была высокого роста, с хорошей фигуркой, а на лбу
ее, среди разметавшихся черных волос, горел большой алый рубин в
золотой оправе. Кроме пары обшитых шелком сандалий и широкой,
украшенной драгоценными камнями набедренной повязки, на ней
ничего не было.
- Что ты здесь делаешь? - спокойно спросила она.
Раскрыть рот и ответить ей означало бы обнаружить свое иноземное
происхождение. Поэтому Конан стоял безмолвно - устрашающий
суровый силуэт в омерзительной маске с колышущимися перьями. А
глаза его ощупывали мрак за ее плечами, но там никого не было
видно, хотя могло случиться, что по ее зову сюда может сбежаться
целая толпа воинов.
Она бесстрашно подошла ближе.
- А ведь ты не жрец,- произнесла она.- Ты воин, и это видно даже
под плащом и маской. Между жрецом и тобой разница такая же, как
между мужчиной и женщиной. О, господи! - вскрикнула она, широко
раскрыв от изумления глаза.- Да ты ведь даже не из Студжии!
Быстрым движением он протянул к ней руки и слегка сжал ее хрупкую
шею.
- А ну-ка тихо!- шепнул он.
Ее гладкое белое тело было холодно, как мрамор, а во внимательных
темных глазах не было заметно и тени страха.
- Не беспокойся,- спокойно сказала она.- Я тебя не выдам. Но ты
безумец, если пришел в запретное для всех непосвященных
святилище Сета!
- Я ищу жреца Тутотмоса,- ответил он.- Этот человек здесь?
- А зачем он тебе?
- Он украл у меня принадлежавшую мне вещь.
- Хорошо, я провожу тебя к нему, - заверила она с такой
готовностью, что у него сразу же появились подозрения.
- Ты лучше не играй со мной, девочка! - предупредил он.
- Я не шучу. Мне незачем выгораживать Тутотмоса.
Некоторое время поразмыслив, он, наконец, решился. В конце концов
- теперь он был точно так же в ее воле, как и она в его.
- Ладно. Иди рядом,- согласился он, сжимая ее руку и отпуская
горло.- Но смотри! Если сделаешь хоть один подозрительный шаг...
И она повела его вниз по коридору, все ниже и ниже. Вскоре
светильники исчезли, и он скорее чувствовал, чем мог различить во
мраке ее силуэт. А один раз, когда он обратился к ней, она
повернула к нему лицо и он с изумлением заметил, что глаза ее
светятся во тьме золотистым огнем. И вновь в душе его проснулась
тревога, но отступать было поздно, и он продолжал следовать за
ней по лабиринту темных ходов и коридоров, под конец утеряв
свое природное чувство направления. Он уже клял себя за то,
что влез в эти темницы, но ничего не мог поделать. В один из
моментов он ясно ощутил в темноте перед собой присутствие живого
существа и исходящее от него резкое ощущение голода, и, если его
не обманул слух, до него донеслось какое-то слабое движение,
быстро стихшее в отдалении после едва различимого ответа девушки.
И вот, когда он уже совсем впал в отчаянье, они внезапно вошли в
освещенную алым пламенем свечи небольшую комнату. Каким-то шестым
чувством он определил, что место это находится глубоко под
землей. Он осмотрелся. Комната эта со стенами, выложенными
полированным черным мрамором, была почти квадратной и
обставленной согласно обычной студжийской моде. А посреди комнаты
стояло прикрытое черной шелковой накидкой ложе, неподалеку от
которого возвышался на каменном основании расписанный барельефами
саркофаг.
По всем четырем стенам комнаты располагались двери из черного
дерева. Конан выжидающе поглядел на них и с удивлением отметил,
что девушка не собирается никуда дальше идти. Томно
распростершись на ложе, она закинула руки за голову и взглянула
на своего гостя из-под длинных тяжелых ресниц.
- Ну и что? - раздраженно спросил он. - Куда ты меня привела? Где
Тутотмос?
- Не спеши,- ответила она лениво.- Всему свое время... Что теперь
значит час... день, год или даже столетие? Сними маску. Я хочу
увидеть твое лицо...
Усмехнувшись, Конан стянул тяжелую маску, и девушка с одобрением
кивнула, окидывая горящим взглядом его скуластое, покрытое
шрамами лицо.
- В тебе есть сила... огромная сила...
Все это совершенно перестало ему нравиться. Он положил ладонь на
рукоять ножа и обошел комнату, с беспокойством заглядывая за
портьеры, не переставая следить за хозяйкой этих апартаментов.
- Если ты заманила меня в ловушку,- угрожающе произнес он,- то
долго не проживешь. А ну слезай с топчана и делай то, что
обещала, а не то...
И вдруг он замолчал, поглядев на саркофаг, на инкрустированной
слоновой костью крышке которого было вырезано изображение,
поразительно жизненное и потому пугающее. И оно что-то до боли
напоминало. И тут, словно в шоке, он понял, что это: перед ним
был портрет лица девушки, что в небрежной позе лежала перед ним
на ложе. Ее портрет! Но этого не могло быть - не было никаких
сомнений, что этому саркофагу уже не менее, чем несколько сотен
лет. На расписной крышке проступали архаичные иероглифы, и,
покопавшись в своей богатой памяти, Конан перевел:
- Акиваша!
- Ты слышал о княжне Акиваше? - отозвалась девушка.
- А кто ж о ней не слышал? - иронично буркнул он.
Имя этой дьявольской, но тем не менее прекрасной женщины ходило
по всему свету в легендах и песнях, несмотря на то, что уже
десять тысячелетий минуло с тех пор, когда жена правителя Студжии
Тутхамона предавалась кровавым вампирским пиршествам в черных
подземельях древнего Люксера.
- Единственным ее преступлением было то, что она очень любила
жизнь и все, что та с собой несет, - произнесла задумчиво хозяйка
комнаты.- И, чтобы сберечь себе жизнь, она сеяла смерть. Она не
могла вынести мысли, что будет стариться, покрываться морщинами,
слабеть и в конце концов умрет, как старая ведьма. Она служила
Мраку любовницей, и он подарил ей за это жизнь, но не такую, что
ведома обычным смертным: она с тех пор не могла ни постареть, ни
умереть...
Еще несколько мгновений Конан молча буравил ее лицо своим
пронзительным яростным взглядом, а потом резко обернулся и сорвал
с саркофага крышку. Тот был пуст. Зато за спиной у него раздался
взрыв смеха, от которого в жилах у него застыла кровь, а на
голове зашевелились волосы.
- Значит, ты и есть Акиваша? - скрипнул он зубами.
Она рассмеялась, тряхнув матово блестящими темными волосами и
томно поведя плечами.
- Да, я и есть Акиваша! Я та, что никогда не познает старости и
никогда не умрет! Та самая, что, как говорят глупцы, унесена
богами на небо в расцвете молодости и красоты, чтобы стать
королевой небесных садов! О, нет! Лишь Тьма может дать человеку
бессмертие. И я умерла десять тысяч лет назад, чтобы обрести
вечность. Поцелуй меня, мой милый!..
Она легко вскочила и подбежала к Конану, поднявшись на цыпочки,
чтобы коснуться ладонями его головы. А он, словно завороженный,
неподвижно смотрел на ее прекрасный стан, обнаженные плечи и
руки, одновременно охваченный необычайным волнением и ледяным
страхом.
- Стань моим! Полюби меня! - со стоном прошептала она, откидывая
назад голову и полураскрывая губы.- Подари мне свою кровь, чтобы
укрепить мою молодость и вернуть мне силы к вечной жизни. Я и
тебя сделаю бессмертным! Я научу тебя мудрости всех минувших
эпох, открою тебе секреты, что в темных безднах под этими
святилищами пережили века. Ты станешь королем моего народа,
живущего среди древних гробниц, окутанных вечной ночью. Я
властвую уже над сотнями жрецов, чародеев и рабов, с криком
прошедшими врата смерти. Но мне нужен настоящий мужчина. Стань
моим, варвар!
Она опустила свою темную голову ему на грудь, и у самого
основания шеи Конан неожиданно ощутил сильный укус. Отброшенная
мощным толчком, Акиваша распростерлась на ложе.
- Чертова вампирица!
Из ранки на шее текла тонкая струйка крови.
Разогнувшись, как пружина, она вновь поднялась с ложа и сделала в
его сторону выпад, словно пытаясь удержать его. В ее огромных
глазах пылали желтые огни. Полуоткрытые губы обнажали острые
белые зубы.
- Глупец! - прошипела она.- Ты думаешь, что тебе удастся уйти от
меня? Да нет же: ты останешься здесь и здесь же сдохнешь! Я
завела тебя глубоко под святилище, и самому тебе никогда не найти
дороги обратно. И не миновать тебе тех, кто стережет эти коридоры
и тоннели. Если бы не я, "дети Сета" уже давно сожрали бы тебя!
Глупец! Я еще напьюсь твоей крови!
- Держись подальше, а то костей не соберешь! - прохрипел Конан,
еле сдерживая дрожь и отвращение.- Может, ты и действительно
бессмертная, но сталь тебя одолеет.
И с этими словами он стал отступать к дверям, через которые они
вошли сюда. Но не успел он сделать и двух шагов, как неожиданно
наступила темнота. Пламя единственной свечи угасло, причем, как
это случилось, он не понял - Акиваша до нее не дотрагивалась. А
из темноты вновь донесся злой смех вампирицы, отдающий вечным
покоем адских гробниц. Обливаясь холодным потом, циммериец стал
шарить по стене рукой в поисках двери и, нащупав какую-то,
вырвался прочь, даже не задумавшись, та ли она. У него сейчас
была лишь одна мысль: бежать подальше от этой страшной комнаты,
что уже много столетий была домом прекрасной и отвратительной,
живой и мертвой одновременно и, несомненно, дьявольской твари.
Бегство по черному извилистому тоннелю было настоящим кошмаром.
Было слышно, что отовсюду - спереди, сзади и по бокам - кто-то
ползет к нему, а временами еще доносилось эхо ужасного смеха,
слышанного им в комнате Акиваши. Даже не вытирая струящийся по
лицу пот, он наносил удары ножом на любой подозрительный звук,
или туда, откуда, как ему казалось, кто-то движется. Изредка
клинок попадал во что-то, что на ощупь казалось материей, но это
могла быть и обычная паутина. И, наконец, беглеца охватило
паническое предчувствие, что он попал в ловушку, откуда ему уже
не выбраться и где с ним теперь расправятся клыки и когти
невидимых демонов. И, кроме стальных тисков отчаянья, его
преследовала еще мысль, обязанная своим происхождением
открывшейся ему правде: легенда об Акиваше была очень старой, и,
с ходом времени в зловещих рассказах о ней облик ее стал
представляться очень идеалистично - как цветок вечной молодости.
Для большей части мечтателей, поэтов и менестрелей она была не
столько страшной княжной, сколько символом бессмертной красоты и
юности, живущей вечно в заоблачной обители богов. Правда была
куда страшнее. Источником вечной жизни оказался отвратительный
грех. И это порождало жгучую боль разочарования и крушения
идеалов юности: словно золото и цветы, так заманчиво зовущие
издали, на деле оказались грязным болотом и свалкой. Теперь все
его попытки стали казаться ему бессмысленными и бесполезными, и
взамен появилось ощущение фальши всех человеческих взглядов на
мир.
Теперь сомневаться не приходилось - его неуклонно настигали, и
преследователи двигались в темноте гораздо быстрее его самого. За
спиной раздавались шорохи, которые явно не могли быть изданы ни
человеческими ногами, ни лапами обычных зверей. Осознав
безвыходность своего положения, он решил обернуться и встретиться
с невидимым им противником лицом к лицу. Но все отзвуки
неожиданно стихли, а сам он, вновь повернувшись и продолжив свой
путь, вдруг разглядел где-то в глубине длинного коридора,
впереди, слабый отсвет.
В ОБИТЕЛИ МЕРТВЫХ
Конан стал осторожно продвигаться в направлении источника света,
одновременно прислушиваясь, не раздается ли за спиной шум погони.
Но ничего не было слышно, хотя, как он чувствовал, тьма была
полна жизни.
Источник света не стоял на месте - было видно, что он
передвигается, нелепо и гротескно подпрыгивая. А потом, наконец,
стала ясна причина этого. Тоннель, которым двигался Конан, в
некотором отдалении пересекал более широкий коридор, по которому
сейчас шла необычная процессия - четверо высоких худощавых мужчин
в черных распахивающихся на ходу накидках с капюшонами. Все они
опирались на длинные посохи, а предводитель их держал над головой
факел, сиявший удивительно ровным светом. Как вереница
привидений, они пересекли поле зрения циммерийца и вновь исчезли,
оставив после себя лишь слабеющее по мере ух удаления свечение.
Облик их был достаточно удивителен - они не напоминали ни
студжийцев, ни вообще кого-либо из других ранее виденных Конаном
рас. Можно было даже усомниться - люди ли это: они производили
впечатление духов, неслышно крадущихся по страшным извилистым
коридорам.
Так как в положении, котором он сейчас оказался, выбирать было не
из чего и, кроме того, при наступлении темноты за спиной его
вновь возобновились шорохи, Конан стремглав побежал вперед, за
таинственными незнакомцами. Он свернул в коридор, по которому они
только что прошли, и заметил огонь, освещавший этой процессии
дорогу. Следуя за ней на безопасном расстоянии и внимательно
следя за действиями незнакомцев, он успел заметить, что их
удивительные фигуры неожиданно остановились и сбились в кучу. Он
тоже остановился и прижался к стене. А они теперь развернулись и
пошли в обратном направлении, словно решив возвращаться по той же
дороге. Ничего не оставалось делать, кроме как быстро свернуть в
первый попавшийся темный проем какого-то хода и спрятаться там.
Осторожно осмотревшись в ставшем уже привычным полумраке, король
Акулонии убедился, что ответвление это идет не прямо, а почти
сразу же сворачивает круто в сторону. Поэтому, укрывшись за
первым поворотом, где его не могли заметить таинственные
преследователи, он стал ждать.
И вдруг у себя за спиной он услышал низкое гудение, напоминавшее
шум множества человеческих голосов. Резко обернувшись и пройдя
немного по направлению к источнику звука, он убедился, что его
предположения оказались верными. Конан моментально отказался от
первоначального плана бегства отсюда по следам необычной компании
и решил идти на голоса, чтобы разобраться, что там происходит.
Миновав еще несколько поворотов, он, наконец, увидел рассеивающие
темноту отблески света и вышел в широкую галерею, в
противоположном конце которой в свете факелов были заметны
широкие двери. По левой стене галереи куда-то вверх поднималась
узкая лестница, на которую, послушавшись какого-то внутреннего
голоса, и ступил Конан. Голоса доносились из-за этих самых
дверей, и звуки их постепенно ослабевали по мере его восхождения
вверх по ступеням. Одолев последние из них, циммериец увидел
перед собой низкие двери, толкнув створки которых, он попал в
огромный зал, освещенный каким-то необычным сиянием. Он стоял на
узком балконе, нависшем над помещением огромных, колоссальных
размеров. И неожиданно понял, где находится - ему приходилось
слышать об этом месте в леденящих душу рассказах. Это была
Обитель Мертвых, которую, кроме молчаливых жрецов Студжии, видели
очень немногие. Выдолбленные в черном камне ряды ниш заполняли
фрески и расписные саркофаги. Ниши эти тянулись вдоль всех стен,
и ряды их терялись где-то далеко во мраке, а самые верхние ярусы
их исчезали высоко под потолком. Тысячи резных каменных масок
спокойно и безучастно глядели вниз, где, незначительная и
малочисленная по сравнению с присутствующей здесь армией мертвых,
стояла жалкая кучка живых людей.
Десятеро из них были жрецами, в которых, несмотря на то, что они
сняли маски, Конан узнал своих спутников похода к пирамиде. Они
окружили высокого человека с орлиными чертами лица, что стоял у
черного алтаря, на котором лежала мумия в истлевших бинтах. А сам
алтарь, казалось, был залит живым огнем, что, пульсируя и мерцая,
отбрасывал на камень рваные отблески. Это ослепительное сияние
исходило от лежащего тут же, на алтаре, красного драгоценного
камня и придавало лицам стоявших рядом жрецов трупную бледность.
И, глядя вниз, Конан неожиданно ощутил на своих плечах груз
пройденных им долгих миль пути, всех дней и ночей этого трудного
похода, и стал раздумывать, в какой момент лучше напасть на
мрачных жрецов, чтобы пробиться с помощью ударов ножа через их
строй и завладеть камнем. Пальцы его нетерпеливо сжались в
кулаки, но он сдержал себя и пока остался стоять в тени каменной
балюстрады. Еще раз внимательно осмотревшись, он заметил, что
вниз с балкона ведет еще одна лестница - она тесно прижималась к
одной из стен зала и сейчас была скрыта тенью. Кроме того, он
убедился, что здесь, в зале, нет больше никого из других
служителей культа или верующих - только небольшая группа людей,
окружившая алтарь.
В огромном пустом зале голос высокого жреца разносился громко и
зловеще:
-...и вот эта весть пришла к нам, на юг. О ней шептал ветер, о
ней кричали с небес птицы, ее передавали друг другу ночные совы,
змеи и нетопыри, населяющие древние развалины. Ее узнали оборотни
и вампиры, и демоны мрака. Ночь черных бездн проснулась и
тряхнула своей тяжелой гривой, а на дне глубочайших пропастей,
где царит вечная тьма, загудели бубны, и эхо далеких незнакомых
криков испугало людей, идущих в ночи. Ибо Сердце Арумана вновь
увидело свет, чтобы, наконец, выполнить свое предначертание.
Не спрашивайте меня, как я, Тутотмос из Кемии, новый Князь Ночи,
сумел услышать эту новость раньше Тот-Аммона, мнящего себя
владыкой всех чернокнижников. Эти секреты не предназначены даже
для таких ушей, как ваши. Но Тот-Аммон теперь перестал быть
единственным Магистром Черного Круга!
Получив эту весть, я немедленно отправился на поиски Сердца,
неуклонно движущегося на юг. Оно было, как магнит, что неумолимо
притягивал меня. Оно плыло по реке человеческой крови и несло с
собой смерть. Кровь дает ему силы, кровь притягивает его к себе.
И наибольшей мощью оно обладает в тот момент, когда, вырванное из
мертвых рук только что убитого предыдущего обладателя, лежит в
окровавленных ладонях убийцы. Всюду, где оно пылает, - льется
кровь, рушатся королевства и силы природы несут хаос и
разрушение.
И вот теперь я, новый повелитель Сердца, тайно призвал вас, самых
верных мне людей, чтобы разделить с вами власть нового черного
королевства, королевства завтрашнего дня. Этой ночью рухнут оковы
Тот-Аммона, давно связывавшие нам руки, и мы возродим древнюю
империю.
Но кто я такой, Тутотмос, чтобы знать, какие таинственные силы
кроются в алых глубинах Сердца? Эти секреты утеряны три
тысячелетия назад. Но мы узнаем их. Их поведают нам они!..
И он широким жестом указал на ряды безмолвных саркофагов.
- Видите? Они спят, глядя на нас мертвыми глазами своих мраморных
масок. Короли и королевы, властители и жрецы, чернокнижники и
аристократы древней Студжии - из пропасти десятков тысяч лет!
Прикосновение Сердца разбудит их от вечного сна...
Долго, очень долго Сердце находилось здесь, в древней Студжии.
Здесь был его дом на протяжении многих тысяч лет, прежде чем оно
было увезено в Архерон. И древние знали его таинственные
возможности. А теперь они поведают о них нам, когда мы возвратим
их к жизни, и станут нам служить!
Мы разбудим и поднимем их, чтобы услышать забытую
мудрость, когда-то навеки укрытую в их сморщенных черепах. Из
темницы смерти мы вызволим их живыми! И тогда короли и королевы,
герои легенд и чернокнижники прошлого станут нашими помощниками и
рабами. И кто тогда устоит против нас?!
Смотрите! Этот иссохший, сморщенный прах на алтаре был когда-то
Тхотмекримом, верховным жрецом Сета, и умер три тысячи лет назад.
Он был посвящен в Черный Круг и в тайны Сердца. И он сам поведает
нам о его силе!
И, взяв большой драгоценный камень, Тутотмос возложил его на
сморщенную грудь мумии, после чего поднял ладонь, простер ее над
алтарем и начал заклинание. Но не успел его закончить, так и
застыв с поднятой рукой и раскрытым ртом, глядя куда-то над
головами своих помощников, отчего все тоже обернулись, чтобы
взглянуть туда же.
Через темный дверной проем в огромный зал вошли четыре
худощавые фигуры в черном. В тени больших капюшонов лица их
казались невыразительными желтыми пятнами.
- Кто вы?!- выдавил Тутотмос голосом, похожим на шипение
разъяренной кобры.- Вы что, сошли с ума, что врываетесь в
запретное святилище Сета?
Голосом, таким же ровным и бесцветным, как китайский монастырский
звон, самый высокий из вошедших ответил:
- Мы ищем Конана из Акулонии.
- Здесь нет такого! - зарычал Тутотмос, и, как пантера, гневно
обнажающая клыки, резким угрожающим жестом скинул плащ с правого
плеча.
- Ты лжешь. Он в этом святилище. Мы выследили его от трупа в
верхнем портале пирамиды и шли за ним по целому лабиринту
коридоров, пока не наткнулись на этот зал. Сейчас мы уйдем, чтобы
продолжить поиски. Но сначала отдай нам Сердце Арумана.
- Смерть безумцам!- прорычал Тутотмос и сделал решительный шаг к
собеседнику. Остальные жрецы без колебаний сделали то же самое,
но четверо незнакомцев остались неподвижными.
- Кто же может смотреть на него без зависти? - продолжал китаец.-
Нам доводилось слышать о нем и у нас на родине. Оно позволит нам
отомстить тем, кто изгнал нас из нашего отечества. Власть и сила
дремлют в его пурпурных глубинах. Отдайте его нам, иначе все вы
умрете...
Ответом на эти слова был всеобщий крик ярости, и один из жрецов
прыгнул, словно дикая кошка, в направлении говорившего, сжав в
руке стилет. Но прежде, чем он успел ударить, навстречу ему
рванулся посох и коснулся его груди. Не издав ни звука,
несчастный рухнул замертво. И секундой позже мумии стали
свидетелями кровавой и отвратительной сцены. Сверкали
забрызганные алой кровью стилеты, бамбуковые палки разили, как
змеи, и тот, кого они касались, с криком падал на каменные плиты
и умирал.
При первом же ударе Конан сорвался с места и ринулся по лестнице
вниз, краем глаза продолжая следить за этой короткой, но
дьявольской схваткой - мечущимися, спотыкающимися людьми, рвущими
друг друга в смертельных объятиях и истекающими кровью. Один из
китайцев уже был буквально разорван на куски, но другие еще были
на ногах и продолжали наносить направо и налево смертельные
удары. Внезапно к одному из них подскочил Тутотмос и ударил его в
грудь раскрытой пустой ладонью, отчего тот пошатнулся и
опрокинулся навзничь, хотя перед этим было недостаточно даже
стали, чтобы совладать с его нечеловеческой живучестью.
И к тому времени, когда Конан спрыгнул с последних ступеней,
схватка уже практически закончилась. Трое китайцев были буквально
растерзаны на куски, но и из жрецов остался в живых один
Тутотмос.
Собравшись с силами, студжиец бросился на своего последнего
противника, но тот оказался проворнее - из рук китайца метнулась
палка, и, словно удлинившись, коснулась живота нападавшего. Жрец
пошатнулся, но посох ударил еще раз, и еще... Тутотмос рухнул и
замертво распростерся на полу. По лицу его пошли черные пятна,
которые, увеличиваясь и разрастаясь, словно черная волна, прошли
по всему его телу, придав ему вид статуи из черного дерева, точно
такого же цвета, как и его магическая ладонь.
Осмотревшись вокруг, оставшийся в живых китаец спокойно
направился к алтарю, где на груди мумии все еще пылал огромный
драгоценный камень. Но Конан его опередил, встав между ним и
Сердцем.
Среди груды трупов, под равнодушным взглядом каменных глаз они
стояли друг напротив друга в полном молчании.
- А!.. Король Акулонии,- наконец спокойно произнес китаец.- Долго
же мы тебя искали. По большой реке, в горах, в Понтейне и
Зингаре, нагорьях Аргоса и вдоль морского побережья... Нелегко
было обнаружить в Тарантии твой след, но было ясно, что тебя
укрыли жрецы Ассуры. Мы потеряли твой след в Зингаре, но потом
нашли твой шлем в лесу у самой границы гор, где ты сражался с
гуллами, и едва не утратили его только что, в этом лабиринте
подземных ходов под пирамидой.
При этих словах Конан подумал про себя, что ему явно повезло, что
он ушел из комнаты вампирицы по другому коридору. В противном
случае он неминуемо столкнулся бы с этими желтокожими демонами,
способными почуять его еще издали, и ступавшими за ним след в
след, как охотничьи псы, и ведомыми черт знает каким дьявольским
чутьем.
Китаец едва заметно покачал головой, словно читая его мысли.
- Это уже не имеет значения: ты на пороге смерти.
- Но зачем же вы искали меня? - спросил Конан, сжимаясь в кулак и
готовясь уклониться от внезапного удара в любую сторону.
- Это была цена клятвы, - ответил его собеседник. - Человеку,
который сейчас умрет, можно открыть правду. Мы были вассалами
Валериуса, нового короля Акулонии, и долго служили ему. Но теперь
мы стали свободны - братья мои мертвы, а я выполнил возложенную
на меня миссию. Я вернусь в Акулонию с двумя сердцами - Сердцем
Арумана для себя и сердцем Конана для Валериуса. Поцелуй этого
посоха, вырезанного из ветви живого Дерева Смерти...
Посох его выстрелил, как атакующая змея, но удар ножа Конана
оказался быстрее. Палка упала, разрубленная на две части, еще раз
блеснула сталь, и голова противника с треском ударилась о
каменные плиты пола.
Убедившись, что ему ничто не угрожает, Конан обернулся,
протянул руку за камнем... и отшатнулся назад, будто пораженный
громом.
Ибо на алтаре лежали уже не иссохшие и пожелтевшие останки в
истлевших бинтах. Живой огонь мерцал на широкой мускулистой груди
живого человека, вокруг которого с алтаря свисали обрывки гнилых
бандажей. Живого!? Вот в этом Конан как раз и не был до конца
уверен,- в темных глубинах блестящих глаз ожившей мумии горели
нечеловеческие устрашающие огоньки.
Зажав камень в ладони, воскрешенный медленно поднялся: смуглый,
обнаженный, с красивым скульптурным лицом. Он молча протянул к
Конану руку, в которой пульсировало Сердце Арумана. Циммериец
взял его, но не избавился от ощущения, что принял дар из пальцев
трупа. Видимо, нужные заклинания так и не были закончены, ритуал
не был доведен до конца... и жизнь этого человека так
окончательно и не вернулась в его тело.
- Кто ты? - с трудом произнес Конан.
Ответ был произнесен совершенно безразличным тоном, напоминавшим
стук капель воды, падающей со сталактитов в подземной пещере.
- Я был Тхотмекримом. Теперь - мертв...
- Выведи меня из этой проклятой пирамиды! - приказал циммериец,
не в силах сдержать дрожь.
Ровным механическим шагом "мертвец" пошел к дверям. Еще раз
окинув прощальным взглядом длинные шеренги саркофагов, трупы у
алтаря и лицо китайца, уставившегося мертвыми глазами в пляшущие
тени, Конан последовал за своим новым проводником.
Блеск пылающего Сердца освещал темный тоннель, словно роняющая
золотые капли волшебная лампа. И в этом необычном свете один раз
на границе тьмы мелькнул силуэт мраморного тела - это княжна
Акиваша отступала перед светом. Одновременно с ней в темноте
растворились и другие, еще менее похожие на людей темные фигуры.
Воскрешенный молча шел вперед, никуда не сворачивая. Конана,
обливавшегося холодным потом, вновь стали одолевать беспокойство
и подозрения. Можно ли было быть полностью уверенным, что это
странное привидение прошлого приведет его к выходу? И в то же
время он понимал, что в одиночку он никогда не разгадает
ошеломляющую путаницу коридоров и тоннелей, и продолжал двигаться
за студжийцем в круге сияния Сердца. Тьма расступалась впереди и
вновь смыкалась за его спиной.
И вдруг, совершенно неожиданно, длинный коридор кончился,
показались наружные двери, и в воздухе повеял пустынный ветер.
Над головой ярко светились низкие звезды, и далеко в пески
убегала черная тень зловещей пирамиды. Тхотмекрим молчаливым
жестом указал вперед, а потом развернулся и вновь исчез во мраке.
Конан задумчиво посмотрел ему вслед: тот ступал так уверенно, что
создавалось впечатление, словно он знал, что идет навстречу
неотвратимой судьбе или возвращается к вечному сну.
Очнувшись от оцепенения, король Акулонии пробормотал проклятие,
выскочил из портала и изо всех сил побежал прочь, словно
преследуемый сворой демонов. Не оборачиваясь и не обращая
внимание на вырисовывающиеся вдали черные башни Кемии, он свернул
к побережью и, задыхаясь, рванулся туда, гонимый каким-то
чувством, похожим на панику. И это неимоверное усилие вырвало его
разум из пасти тьмы, чистый горячий ветер пустыни выдул из его
души кошмарные картины, а страх сменился безумным триумфом и
радостью. Пустыня уступила место зарослям платанов, и через
некоторое время впереди показалась черная поверхность воды, бухта
и неподвижно стоявший на якоре "Смелый".
Пройдя по пояс в чавкающей грязной жиже берега, он добрался до
чистой воды, убедился, что поблизости нет ни крокодилов, ни акул,
нырнул и поплыл к судну. Возбужденный, со стекающей с него
ручьями водой, он взобрался по якорной цепи на палубу, где его и
заметил караульный.
- Просыпайтесь, мерзавцы! - радостно прорычал он, отбрасывая в
сторону направленное ему прямо в грудь ошеломленным часовым
копье. -Поднять якорь! Конец стоянке! Выдать пленнику полный шлем
золота и отправить его на берег! Скоро рассветет, а нам еще до
восхода солнца нужно вовсю гнать к ближайшему порту Зингара!
И он потряс над головой огромным драгоценным камнем, горевшим,
словно горсть живого огня.
...И ВОССТАНЕТ ИЗ ПРАХА АРХЕРОН...
Зима кончилась. На деревьях появились первые листья, а
молодая трава уже весело пробивалась под ласковым дыханием
теплых южных ветров. Но большинство полей Акулонии лежали в
запустении, и не одно пятно черного пепла указывало место, где
некогда поднимались просторные дворянские усадьбы или цветущие
города. Волки открыто бродили вдоль поросших травой дорог, а по
лесам рыскали банды исхудавших, бездомных людей. Лишь в Тарантии
можно было еще увидеть богатство и достаток.
Власть Валериуса походила на власть безумца. И в последнее время
против него стали поднимать голоса даже многие из тех баронов,
что первоначально были рады его приходу. Его сборщики податей
одинаково обирали и богатых и бедных, и весь этот доход стекался
из разграбливаемой страны в Тарантию, переставшую уже напоминать
столицу, превратившись, скорее, в гарнизон грабителей, в сердце
покоренной страны. Купцам, правда, жилось неплохо, но никто из
них не мог быть уверен, что не сегодня-завтра его не схватят по
ложному обвинению или доносу и не сгноят в темнице или в яме, а
то и просто отрубят голову на плахе, и имущество его будет
конфисковано.
Валериус даже не пытался расположить к себе подданных. Он
опирался на военную силу Немедии и на отряды наемников. Ему было
совершенно ясно, что он - марионетка в руках Амальрика и служит
интересам барона, а поэтому нечего даже и мечтать об объединении
Акулонии под властной рукой и освобождении из-под ярма
захватчиков: во-первых - приграничные провинции будут
сражаться против него до последней капли крови, а во-вторых -
сами немедийцы беспощадно сбросят его с трона, поняв, что он
стремится к объединению королевства. Он попал в ловушку чужих
властных амбиций и, терзаемый мрачными размышлениями, бросился в
пропасть развратных и пьяных утех, как человек, живущий лишь
сегодняшним днем и не помышляющий о дне завтрашнем.
Но тем не менее в его с первого взгляда безумном поведении был
тайный смысл, настолько глубоко спрятанный, что его не понял даже
Амальрик. Возможно, долгие годы, проведенные в изгнании, отучили
его от сострадания и дружеских чувств, а быть может, и обретенная
власть превратила его старые обиды в своего рода помешательство.
В любом случае: его преследовало лишь одно желание - разорить
всех своих старых союзников.
Ибо он прекрасно понимал, что его власть моментально кончится,
как только Амальрик решит, что Валериус уже сыграл отведенную ему
роль. Знал он и то, что, пока он разоряет свою отчизну, немедиец
его терпит, поскольку раздавить независимость Акулонии входило в
его собственные планы. Барону было нужно утопить страну в рабской
зависимости и в конце концов полностью подчинить себе, а тогда,
если повезет, завладеть всеми ее богатствами и ресурсами и с
помощью ее народа вырвать из рук Тараскуза корону Немедии.
Императорский трон был давней мечтой Амальрика, и Валериус
прекрасно отдавал себе в этом отчет. А вот Тараскуз, похоже, еще
не осознал этого, но Валериус ориентировался на то, что король
Немедии проводит против Акулонии беспощадную политику, явно
испытывая к ней ту ненависть, которую порождают застарелые войны.
Не оставалось сомнений, что он преследовал цель полностью
уничтожить своего западного соседа.
А Валериус хотел объединить страну в единое целое и сбросить с
нее власть Амальрика. Он ненавидел барона Тора, впрочем, как и
своих соотечественников, и тешил себя мыслью, что дождется дня,
когда Акулония ляжет в руинах, а Тараскуз и Амальрик сожрут друг
друга в безнадежной гражданской войне, что точно так же уничтожит
и Немедию.
Было понятно, что победа над главными очагами сопротивления -
Понтейном, Гундерляндией и Боссонией означает конец правления
Валериуса. Если исполнятся замыслы Амальрика, он, Валериус,
станет не нужен. И поэтому, все время откладывая решительные
удары по этим областям, он ограничивался беспорядочными грабежами
и наездами, а на понукания, на которые не скупился Амальрик,
уклончиво отвечал всевозможными призывами к осторожности и
различными подозрениями.
Жизнь его стала сплошной вереницей пиров и диких разнузданных
оргий. Он наполнил свой дворец самыми красивыми девушками
королевства, привезенными сюда по своей воле или даже против нее.
Он хулил богов и в пьяном беспамятстве валялся на полу
пиршественного зала, прямо в короне и заляпанных вином пурпурных
королевских мантиях. В приступах кровавого бреда он заполнял
виселицы на городских площадях сотнями тел, заставлял неустанно
работать топоры палачей и рассылал во все стороны отряды
немедийских всадников в опустошительные набеги. Доведенный до
разрухи край был отдан на откуп нескольким гарнизонам, жизнь
которых текла сыто и кроваво. Валериус грабил, насиловал и
сжигал дотла свою землю так яростно, что, наконец, не выдержал и
стал протестовать сам Амальрик, который, так и не понимая
истинных замыслов своего союзника, все же стал опасаться, что
Акулония при таком положении дел может погибнуть и стать
бесполезной для выполнения его собственных планов.
Как в Акулонии, так и в Немедии народ обсуждал безумства
Валериуса. Но у немедийцев была еще одна тема для разговоров:
Ксалтотун, человек в маске. Он редко появлялся на улицах
Бельверуса. Рассказывали, что он подолгу беседует где-то высоко в
горах с представителями древних народов - таинственными
молчаливыми людьми в необычных одеждах, что хвалятся своим
происхождением от жителей какого-то древнего и могучего
королевства. Шептались о бубнах, гремящих на далеких горных
склонах, о светящихся в темноте огнях, о приносимых ветром
необычных песнях, о заклинаниях и ритуалах, забытых уже много
столетий назад и передававшихся от поколения к поколению только
как утратившие смысл формулы и бормотанья над кострами
высокогорных селений, где жили люди, чуждые жителям долин.
Никто не знал тем этих бесед, за исключением, быть может,
Орастеса, который теперь с гораздо менее хладнокровным выражением
лица довольно часто следовал за чернокнижником.
Но в самый разгар весны в погибающем королевстве неожиданно
распространился слух, пробудивший весь край к активнейшей жизни.
Словно теплый ветер прилетел с юге и разбудил людей, погруженных
в зимний сон. Никто точно не мог сказать, откуда этот слух
взялся. Одни рассказывали об удивительной седой старухе, что с
распущенными волосами и ступающим у ее ног, словно огромный пес,
большим серым волком спускались с гор. Другие шептали о жрецах
Ассуры, что, как неуловимые привидения, приходили из
Гундерляндии, Понтейна и лесных сел Боссонии.
Как только слух этот пронесся по разграбленной стране, все
пограничье, словно пожар, охватило восстание. Немедийские отряды
и гарнизоны были разбиты и отброшены, западные области подняли
бунт, принявший теперь уже совершенно другой характер, в отличие
от предыдущих случаев: безумная ярость уступила место явно
целенаправленным действиям, наносили удары по наиболее
уязвимым местам обороны оккупантов. Поднялся не только простой
люд - даже бароны укрепляли свои замки и провозглашали себя
независимыми губернаторами провинций. Разведчики доносили о
замеченных передвижениях войск на границах с Боссонией - это шли
крепкие, отважные воины в стальных чепцах и блестящих
полупанцирях, сжимая в руках огромные луки. Из разрухи, руин и
упадка начинал гордо подниматься край, полный жизни, яростный и
грозный. Амальрик поспешно сообщил об этом Тараскузу, немедленно
прибывшему в Акулонию во главе своей армии.
В одной из комнат королевского дворца Тарантии сидели трое -
Амальрик, Тараскуз и Валериус. Темой их разговора было это
неожиданное восстание. Они решили не приглашать на свое совещание
Ксалтотуна и оставить его в горах Немедии за его таинственными
занятиями. С того самого кровавого дня в долине Валки они больше
не были настроены иметь дело с магией, он же, оставив их наедине с
собственными проблемами, с тех пор тоже редко выражал желание с
ними встречаться.
Не пригласили они также и Орастеса, который, однако, совершенно
неожиданно пожаловал сам - бледный, как гонимая штормом морская
пена, с бескровными губами. И вот теперь он стоял перед ними, а
они задумчиво и с удивлением рассматривали его трясущиеся от
страха руки и дрожащее лицо - раньше за ним подобного не
замечалось.
- Ты же устал, Орастес, - произнес, прервав долгое молчание,
Амальрик. - Лучше приляг, отдохни. Я прикажу принести тебе вина.
Путь твой был долог...
Нетерпеливым движением руки Орастес отклонил предложенное.
- Три коня пали подо мной в пути от Бельверуса. И я не стану
пить и отдыхать, пока не расскажу, с чем приехал.
Словно сжигаемый каким-то внутренним огнем, что не позволял ему
стоять на месте, он стал нервно мерить комнату шагами, изредка
задерживаясь перед собеседниками.
- Когда мы воспользовались Сердцем Арумана, - резко начал он, -
мы не догадывались, как опасно тревожить черный прах прошлого. В
этом моя вина и мой грех. Мы думали только о своих амбициях,
совершенно позабыв, что воскрешенный нами человек тоже может их
иметь. И, сами того не осознавая, мы выпустили на свет демона,
дьявола в человеческом обличье. Конечно, мы и так глубоко
погрязли в злодеяниях, но и там существуют свои границы, которые
ни я, ни любой другой человек моего народа переступить не сможет.
Предки мои были обыкновенными людьми, безо всяких дьвольских
замашек, и только я ступил на путь, ведущий в пропасть греха, но
я никогда не преступал границ, которые сам себе поставил. А за
плечами Ксалтотуна - тысячелетия черной магии и дьяволизма, все
то, что он впитал в себя от своих предшественников, целая древняя
традиция. Мы не в состоянии понять его не только оттого, что он -
чернокнижник, но еще и потому, что он сам - наследник и правитель
рода чернокнижников.
То, что я увидел, сопровождая его, потрясло меня. Я видел, как
высоко в горах он разговаривал с душами давно сгинувших, ужасных
и страшных демонов забытого Архерона. Видел, как ему оказывают
почести остатки проклятых богом и людьми потомков гнусной
империи, как они величают его своим верховным жрецом. И тогда я
понял, к чему он клонит, и теперь скажу об этом вам: он задумал
ни больше, ни меньше, как возрождение древней и ужасной империи
Архерон!
- О чем ты говоришь? - спросил удивленный Амальрик. - Архерон уже
давно превратился в пыль веков. И нет уже стольких археронцев,
чтобы вновь создать империю. Или Ксалтотун хочет вернуть жизнь
останкам, которым уже три тысячи лет?
- Вы очень мало знаете о его силе, - с содроганием ответил
Орастес. - Я видел, как после его заклятий даже горы начинают
приобретать вид нездешний и древний. И поэтому я уверен, что ему
под силу изменить контуры долин и придать им те очертания,
которые они имели в те далекие эпохи... и после всего этого я
чувствую, что становятся реальностью мерцающие далеким светом в
вечернем воздухе пурпурные башни древнего Питона.
И вот во время последнего шабаша, в котором я участвовал вместе с
ним, пришло ко мне, когда били бубны, а его отвратительные
поклонники завывали, катаясь в экстазе и посыпая себе головы
пеплом, последнее понимание всей этой магии и его замыслов. Я
говорю вам: своими чарами, своими чудовищными заклятиями,
подкрепленными таким количеством человеческой крови, которое
никто из нас еще никогда не видел, он воскресит Архерон. Он
поработит весь мир и невиданными потоками крови смоет настоящее,
чтобы возвратить прошлое.
- Ты сошел с ума! - закричал Тараскуз.
- Сошел с ума? - Орастес обернулся к нему. - А кто, увидев то,
что довелось увидеть мне, смог бы остаться в здравом рассудке? Но
я сказал правду. Он хочет возродить Архерон - с его башнями,
чернокнижниками, королями и всеми мерзостями, точно такой же,
каким он был в то время. Остатки народов древнего Архерона
послужат при этом скелетом, каркасом, а тела людей сегодняшнего
дня станут глиной и камнями для построения этого здания. Я не
могу сказать вам, когда и как это произойдет, - в голове моей все
начинает вертеться, как только я начинаю задумываться об этом. Но
я видел! Архерон вновь станет Архероном, и горы, долины, леса и
реки станут такими же, что и много тысячелетий назад. А почему
нет? Ведь если даже я, со своим скромным запасом чернокнижных
сил и знаний сумел воскресить человека, умершего три тысячи лет
назад, то почему бы величайшему чернокнижнику всего света не
удалось сделать то же самое с королевством, погибшем в то же
время? По его зову Архерон восстанет из праха!
- Но как же мы сможем помешать его планам? - поинтересовался
обеспокоенный Тараскуз.
- Есть лишь один способ, - твердо ответил Орастес. - Мы должны
выкрасть у него Сердце Арумана.
- Но я... - начал было Тараскуз, и тут же прикрыл рот.
Никто даже не обратил на это внимания, и Орастес продолжил:
- Это та сила, которую можно обратить против него. Если оно будет
в моих руках, я смогу ставить ему условия. Но как нам его найти?
Он, несомненно, спрятал его в каком-то надежном месте, откуда его
не смогут достать даже разбойники Заморья. Мне не известно, где
это место. Ах, если бы он вновь уснул сном черного лотоса... Но я
уверен - он спрятал его еще тогда, после сраженья на Валке, и...
Закончить он не успел. Двери, надежно запертые на засов,
неожиданно беззвучно раскрылись, и в комнату спокойно вошел
Ксалтотун. Он неторопливо поглаживал свою бороду ладонью, но
можно было заметить, что в глазах его пылают дьявольские огоньки.
- Ты слишком многое увидел, - произнес он бесцветным голосом, в
упор глядя на Орастеса.
И прежде, чем кто-нибудь успел сдвинуться с места, он бросил под
ноги окаменевшего от ужаса жреца горсть пыли. Коснувшись каменных
плит пола, пыль загорелась дымным пламенем, и вверх потянулась
тонкая струйка дыма, охватывая тело Орастеса плотной спиралью.
Достигнув плеч, она резко обвилась вокруг шеи несчастного и с
быстротой атакующей змеи затянулась в удавку. Испуганный крик
Орастеса тут же перешел в предсмертный хрип. Руки умирающего
рванулись к горлу, глаза выкатились из орбит, а язык вывалился
изо рта. Дым душил его, словно стальная струна, еще какое-то
мгновение, а потом побледнел и рассеялся. Мертвый Орастес со
стуком рухнул на пол.
Ксалтотун хлопнул в ладоши, и в комнату вошли двое, которых часто
видели в обществе чернокнижника. Это были низкорослые,
поразительно темнокожие люди с красноватыми раскосыми глазами и
острыми белыми зубами.
Они безмолвно подняли тело и вынесли его прочь.
Словно успокаивая присутствующих и призывая их не обращать на
произошедшее внимание, Ксалтотун махнул ладонью и присел напротив
побледневших королей за столик из слоновой кости.
- Так по какому же поводу вы здесь собрались? - спросил он.
- Западные области Акулонии подняли восстание... - все начали
постепенно оправляться от шока, произведенного на них внезапной и
страшной смертью Орастеса. - Какие-то мерзавцы распространили
слух, что король Конан жив и теперь возвращается во главе армии
Понтейна, чтобы отвоевать королевскую корону. Но вот в чем
дело: даже если бы он и появился живым сразу же после битвы на
Валке, центральные области Акулонии не поднялись бы, опасаясь
твоей силы. Но жестокость Валериуса довела их до того, что они
теперь готовы пойти за всяким, кто поведет их против нас,
предпочитая быструю смерть пыткам, мучениям и нужде.
И слух этот, что Конан не погиб, распространялся по стране с
таким упорством, что народ, наконец, поверил в него. Паллантид
вернулся из Офира, где он был в изгнании, и клянется, что
король в тот день лежал больной в шатре, а латы его были на
другом рыцаре. Кроме того, говорят, что королевский оруженосец,
наконец пришедший в себя после удара по голове дубиной во время
валкийской битвы, полностью подтверждает все это - так это или
нет.
Известно, что по стране ходит какая-то страшная старуха с
прирученным ею волком и рассказывает, что Конан все еще жив и скоро
вернется, чтобы возвратить себе корону. А в последнее время
проклятые жрецы Ассуры стали тоже подхватывать ту же песенку. Они
утверждают, что им по тайным каналам сообщили весть о скором
возвращении Конана. Но ни ведьмы, ни жрецов пока схватить не
удалось. Я уверен, что это проделки Троцеро. Наши лазутчики
доносят, что Понтейн собирает силы для вторжения в Акулонию. Я
подозреваю, что Троцеро пригрел какого-то самозванца, выдавая
его за Конана.
Амальрик замолчал и перевел дух. А Тараскуз хмуро усмехнулся и
украдкой пощупал под кафтаном шрам, вспомнил кружившихся над
беглецом воронов и привезенное с пограничных гор тело его
оруженосца Аридиса, разорванное на куски, как рассказывали,
огромным волком. Припомнил и украденный у спящего наркотическим
сном чернокнижника драгоценный камень, спрятанный в золотой
шкатулке. Но не произнес ни слова.
Валериус же в этот миг подумал об ужаснувших его словах
умирающего от чудовищных ран вассала и четверых китайцах,
исчезнувших в лабиринте южных земель, чтобы уже никогда не
вернуться обратно. Но и он решил держать язык за зубами, ибо
ненависть и подозрительность его по отношению к своим союзникам
грызли его, словно червь, и единственной его мечтой сейчас было
увидеть тот день, когда немедийцы сдохнут от междоусобиц. Но
Амальрик крикнул:
- То, что Конан жив, - вранье!..
Вместо ответа Ксалтотун молча бросил на стол перед собой свиток
пергамента. Амальрик схватил его, развернул, и из горла его
вырвался неопределенный крик. А потом он прочел вслух:
"Ксалтотуну, верховному шаману и шарлатану Немедии. Археронская
собака, я возвращаюсь в свое королевство. А из твоей паршивой
шкуры намерен сделать бубен. Конан."
- Фальшивка! - крикнул Амальрик.
Ксалтотун покачал головой.
- Письмо настоящее. Я сравнил почерк с подписями на королевских
документах, обнаруженных в канцелярии. Подпись не поддельная.
- Но если он жив, - выдавил Амальрик, - это восстание примет
будет отличаться от предыдущих, ведь совершенно точно
известно, что лишь Конан способен объединить силы Акулонии. Но, -
осторожно продолжил он, - это послание совершенно не характерно для
Конана. Невозможно представить, чтобы Конан
предупреждал противника. Я считал, что основным приемом варваров
всегда была внезапность...
- Но мы и так уже были предупреждены, - возразил на это
Ксалтотун. - Наши шпионы донесли о военных приготовлениях в
Понтейне. Ему все равно не удалось бы переправиться через горы
незамеченным, вот он и послал мне вызов.
- А почему тебе? - поинтересовался Валериус. - Почему не мне или
Тараскузу?
Ксалтотун окинул собеседника своим загадочным взглядом.
- Потому что он более мудр, чем все вы, - ответил он, немного
помолчав. - И понял то, до чего вы еще не дошли: настоящим
правителем народов запада является не марионетка Тараскуз, не
Валериус, и даже не барон Тор. Властелин этот - я, Ксалтотун.
Наступила тишина. Все смотрели на чернокнижника, словно в
трансе, одеревенев от услышанной из его уст правды.
- У меня нет иного пути, кроме возрождения империи, - тем временем
продолжал чернокнижник. - Но сначала я должен покончить с
Конаном. Не знаю, как ему удалось бежать из Бельверуса, ибо мне
неведомо то, что произошло во время моего сна, навеянного черным
лотосом. Но мне известно то, что он сейчас находится на юге и
собирает армию. И это стало возможно только благодаря лютой
жестокости Валериуса в обращении со своим народом. Но пускай они
бунтуют - они все у меня в руках. Дождемся, пока он выступит
против нас, и навеки покончим с ним.
А уже тогда мы раздавим Понтейн, Гундерляндию и этих глупых
боссонцев. Потом - Офир, Зингар, Аргос и Котт - все эти народы мы
объединим в одну огромную империю. Вы там будете править, как мои
наместники, в отличие от всех других королей, в гораздо меньшей
степени подходящих на эти роли. Я теперь непобедим, ибо Сердце
Арумана надежно спрятано и ни один человек не сможет обратить
его против меня.
Тараскуз старательно избегал встретиться глазами с чародеем,
боясь, что тот прочитает его мысли. Было ясно, что у Ксалтотуна
не было никаких сомнений в том, что камень все еще находится в
золотой шкатулке и с тех пор он туда даже не заглядывал. Только
так можно было объяснить последние слова чернокнижника - он не
имел понятия, что Сердце у него вновь украдено. И похоже, что оно
теперь находилось за пределами его досягаемости, а также вполне
вероятно, что даже всей магии этого надменного археронца будет
недостаточно, чтобы вернуть ему украденную вещь, коли даже его
необыкновенные способности не подсказали ему, что тайник
пуст. Ксатати, вопреки предположениям Орастеса, Ксалтотун и не
вспоминал о возрождении былого королевства Архерон, а говорил
только об основании нового. И последнее: Тараскуз неожиданно
понял, что чернокнижник не до конца уверен в своих силах - также,
как и они когда-то попросили у него помощи при выполнении своих
планов, так и он теперь пришел просить помощи у них, хотя открыто
он об этом не говорил. Магия, как бы сильна она ни была, явно
нуждалась в поддержке ударов мечей, боевых топоров и копий.
Король уловил брошенный на него украдкой взгляд Амальрика -
пускай Ксалтотун тешится себе мечтами об империи, помог бы им
только одолеть грозного врага, а уж потом-то будет достаточно
времени, чтобы найти способ, как бороться против этого чародея.
Вполне вероятно, что им и удастся задушить те силы, которые они
так неосторожно призвали на свет...
ЦЕНА РАСПЛАТЫ
Война стала фактом, когда десятитысячная армия Понтейна,
поблескивающая сталью, под развевающимися знаменами перешла горы
и вылилась в долины Акулонии. А во главе ее, как доносили
лазутчики, ехал человек огромного роста, одетый в черные доспехи
и накидку с вышитым на ней золотым львом Акулонии. Король был
жив! Конан был жив! И никто уже в этом не сомневался - ни враги,
ни друзья.
В одно и то же время с известием о вторжении из Понтейна курьеры
принесли сообщение о выступлении на юг армии баронов
северо-запада и Боссонии, а также войск из Гундерляндии. Тараскуз
во главе тридцати одной тысячи воинов двинулся на юг, вдоль реки
Шарк, которую гундерийцы обязательно должны были бы форсировать,
чтобы напасть на находящиеся под защитой немедийских гарнизонов
замки, и встал у города Гальпаран. Шарк была своенравной и бурной
рекой, широкой дугой изгибающейся на юго-запад по скалистым
каньонам с порогами, и была годной для переправы целой армии
всего в нескольких местах, особенно во время весеннего половодья.
Весь край к востоку от Шарка находился в руках немедийцев, и
казалось вполне логичным, что гундерийская армия нанесет удар по
Гальпарану или лежащей чуть южнее Танасулл. Со дня на день
Тараскуз ожидал прибытия гонцов из Немедии, но его ждало
разочарование - ему сообщили, что король Офира осуществляет на
южной границе военные провокации и нет никакой возможности
перебросить в Акулонию дополнительные силы - это может обречь
страну на вторжение с южного направления.
Амальрик с Валериусом вышли из Тарантии с двадцатью пятью
тысячами воинов, оставив ее под защитой сочтенного ими
достаточным для подавления возможного восстания гарнизона. Целью
их было как можно скорее встретиться с Конаном и разбить его,
пока он не взбудоражил все королевство.
А тот, перевалив вместе с армией Понтейна через горы, не
торопился ввязываться в сражения, не нападал на города и не
сжигал вражеских крепостей. Он появлялся и вновь исчезал. И, как
стало известно, для большей безопасности свернул к западу,
чтобы, двигаясь по диким, малонаселенным горным массивам,
добраться до боссонского пограничья, по дороге пополняя свои ряды
добровольцами. Амальрик и Валериус же, во главе своей состоящей
из немедийцев, наемников и предателей Акулонии армии, метались по
всей стране в полном ошеломлении, разыскивая так и не
встретившегося им противника.
Барон убедился, что перестал получать о Конане другие сведения,
кроме как предельно туманные и расплывчатые. Обычным делом уже
стало то, что передовые разъезды уходили на разведку и больше не
возвращались, обычной стала и картина повешенных на деревьях
немедийских лазутчиков. Простонародье восстало и сражалось, как
только было способно: жестоко, смертельно и тайно. И теперь
Амальрик уверенно знал лишь то, что значительные силы гундерийцев
находятся где-то к югу от него на другом берегу Шарка, а Конан со
своей армией движется по юго-западу.
Он опасался, что, если они с Валериусом углубятся в эти дикие
западные области, Конан обойдет их и спокойно ударит по
центральной части Акулонии. И именно поэтому немедийской армии
было приказано отойти от Шарка и встать лагерем в долине, на
расстоянии примерно одного дневного перехода от Танасулла.
Теперь оставалось лишь ждать. Тараскуз находился у Гальпарана,
подозревая, что все маневры Конана сводятся к тому, чтобы
выманить его в глубину края и открыть армии Гундерляндии путь к
сердцу королевства.
И вот, во время тревожного ожидания, в обоз Амальрика на своей
повозке, запряженной необыкновенными, не знающими усталости
конями, прибыл Ксалтотун. Не теряя времени, он сразу направился в
шатер, где барон с Валериусом обсуждали планы боевых действий,
склонившись над разложенной на походном столе картой.
Пренебрежительным жестом чародей смял эту карту и сбросил ее на
землю.
- Того, чего не смогли разузнать ваши жалкие шпионы, - произнес
он холодно, - сообщили мне мои разведчики, хотя и их вести тоже
сомнительны и не проверены, словно против меня действуют какие-то
тайные силы.
Конан идет вдоль Шарка во главе десяти тысяч понтейнцев, трех
тысяч боссонцев и баронов юго-западных окраин со своими дружинами
общей численностью пять тысяч человек. Тридцатитысячная армия
гундерийцев и северных боссонцев движется на соединение с ним.
Они идут тайными тропами, ведомые проклятыми жрецами Ассуры,
которые, как я уверен, тоже на их стороне. Мерзавцев этих после
окончания войны нужно всех скормить змеям!
Обе армии собираются соединиться у Танасулла, но подозреваю, что
гундерийцы могут переправиться и в другом месте. И тогда первым
здесь покажется Конан, чтобы обеспечить им переправу.
- А почему же он до сих пор не переправился на тот берег сам?
- Потому что время играет на него, а наше положение с каждым
часом становится все хуже. Горы на той стороне реки полны верных
ему людей - беглецов, изгнанников и остатков разбитой под Валкой
армии. По одному и целыми отрядами к нему присоединяются люди со
всего королевства. Наши передовые разъезды попадают в ловушки,
восставшие селяне убивают их. В центральных областях страны
нарастает беспокойство, которое того и гляди перейдет в
открытый бунт. Численность гарнизонов, оставленных там,
недостаточна, а мы даже не можем надеяться на подкрепление из
Немедии. А в волнениях на границе с Офиром явно заметна рука
Паллантида, у которого там много родственников.
Таким образом, если мы достаточно быстро не встретимся с Конаном
и не уничтожим его, за спиной у нас тоже разгорится восстание.
Кроме того, если мы сейчас станем отступать к Тарантии, чтобы
хотя бы удержать в руках то, что нами было ранее завоевано, это
будет бегство по охваченному бунтом краю с наступающей нам на
пятки армией неприятеля, а потом еще и сражение за город с
врагами не только снаружи его стен, но и внутри их. Нет, ждать мы
больше не можем. Мы должны быстрее покончить с Конаном,
иначе войско его станет по численности больше нашего, а
центральные области королевства сбросят нашу власть. Вы еще
увидите, как быстро утихомирятся все эти подонки, когда его
голова повиснет над воротами Тарантии!
- Но почему же ты сам не обрушишь на его армию свои заклятия,
чтобы уничтожить их? - не сдержавшись, произнес Валериус.
Ксалтотун уперся в него взглядом, словно пытаясь проникнуть в
глубины его души.
- Успокойся! - ответил он резко. - В конце концов мои чары
раздавят Конана, как змею. Но даже заклятия нуждаются в помощи
ударов мечей и копий.
- Кстати, его будет очень трудно одолеть, если он сам
переправится на тот берег и займет выгодную позицию в горах, -
заметил Амальрик. - Но если мы настигнем его на этой стороне,
более выгодным будет наше положение. Как далеко он от Танасулла?
- Он движется в таком темпе, что доберется до него к завтрашнему
вечеру. Он дал своим людям отдохнуть и теперь может идти
достаточно быстро. Как мне кажется, он намерен добраться туда
примерно на день раньше гундерийцев.
- Хватит ждать! - Амальрик рубанул рукой воздух. - Я успею к
Танасуллу раньше его. Пошлю к Тараскузу гонца с приказом, чтобы
ждал меня. И, как только прибуду, отброшу его от переправы и
разобью, а потом мы вместе с Тараскузом переправимся через Шарк и
расправимся с армией Гундерляндии!
Ксалтотун отрицательно покрутил головой.
- Достаточно хороший план, но совершенно не подходит к Конану.
Двадцать четыре тысячи твоих солдат может быть мало, чтобы успеть
одолеть его восемнадцать тысяч до подхода гундерийцев. Ведь они
будут драться с яростью обреченных. И что с тобой будет, если в
самый разгар битвы подоспеют гундерийцы? Попав между двух огней,
ты погибнешь, и Тараскуз не успеет прийти тебе на помощь. Он
доберется до Танасулла слишком поздно.
- Но что же тогда делать?
- Выступишь против Конана со всей своей армией, - ответил
археронец. - Пошли Тараскузу гонца с приказом, чтобы спешно шел
сюда. Мы будем его ждать. А уже потом вместе с ним двинемся на
Танасулл.
- А пока мы будем ждать, - запротестовал Амальрик, - Конан
возьмет и переправится через реку и соединится с гундерийцами!
- Он не переправится через реку, - твердо заверил его Ксалтотун.
Амальрик поднял голову и взглянул ему в лицо.
- Что ты хочешь этим сказать?
- В горах, далеко на севере, у истоков Шарка, сегодня начнутся
ливневые дожди. Поднявшаяся вода сделает невозможной переправу у
Танасулла, даже если Конан этого захочет. И почему бы нам тогда
не рвать когти, а пойти туда с той скоростью, с какой сможем,
напасть на него, разбить и, когда вода спадет, переправиться на
тот берег и покончить с проклятыми его приспешниками? Так мы
сможем разбить противника по частям, и части эти будут уступать
нам по численности.
Валериус рассмеялся, как всегда радуясь возможности увидеть
чью-либо смерть, а потом нервно провел ладонью по своим золотым
регалиям, висящим на груди. Амальрик же смотрел на археронца со
смешанным чувством страха и удивления.
- Да... там мы действительно разобьем его... - согласился он. -
Но ты уверен... что дожди... пойдут?
- Уясни себе, - ответил Ксалтотун, поднимаясь, - что тебе не
следует пытаться понять меня. Шли гонца к Тараскузу. И пускай
никто не подходит к моему шатру.
Последние слова явно были лишними. Даже за большие деньги в армии
вряд ли нашелся человек, что подошел бы к таинственной палатке со
всегда задернутым пологом. В нее не входил никто, кроме самого
Ксалтотуна, но, тем не менее, иногда изнутри доносились голоса.
Стены этого павильона колыхались даже в безветренную погоду, и
оттуда часто слышалась необычная музыка. Бывало, посреди ночи
сквозь полотно начинали просвечивать алые отблески пламени и
становились видны пляшущие по стенам бесформенные тени.
Отправившись спать, Амальрик услышал доносившееся из этого
странного шатра ритмичное гудение бубна. Немедиец мог бы
поклясться, что временами этому бубну вторил низкий хриплый
голос. Его передернуло - голос этот не принадлежал Ксалтотуну.
Бубен ворчал и грохотал, словно далекий гром, и утром, перед
рассветом, выйдя из своего шатра, Амальрик заметил на далеком
северном горизонте красные сполохи молний. Остальная часть неба
была ясной и усыпанной звездами, но эти молнии сверкали
неустанно, словно отблеск пламени на острие ножа.
На следующий вечер прибыл Тараскуз со своей армией. Солдаты его
были измучены долгим маршем, причем пехота пришла через несколько
часов после конницы. Остановившись неподалеку, они расположились
на ночлег, чтобы с первыми лучами солнца вновь выступить на
запад.
Вперед были посланы группы разведчиков, и Амальрик нетерпеливо
ожидал их возвращения с известием о том, что половодье застало
понтейнцев врасплох и они теперь находятся в ловушке. Но, когда
они вернулись, удивлению его не было предела: Конан переправился
через реку!
- Что?! - орал Амальрик. - Он переправился через половодье?
- Не было никакого половодья... - ответили испуганные разведчики.
- Вчера поздно ночью он добрался до Танасулла и перешел реку...
- Не было половодья!? - теперь кричать настала очередь
Ксалтотуна, впервые на памяти Амальрика сбитого с толку. - Это
невозможно! Ведь у истоков Шарка уже два дня идут сильные дожди!
- Может быть, Ваше Сиятельство, - ответил один из разведчиков.
Вода была мутной, и жители Танасулла утверждают, что вчера
уровень реки поднимался примерно на фут, но этого было
недостаточно, чтобы помешать переправе.
Ксалтотун подвел! Эта мысль стала лихорадочно биться в мозгу
Амальрика. Его страх перед удивительным пришельцем из прошлого
постоянно нарастал с той самой ночи в Бельверусе, когда он
увидел, как порыжевшая сморщенная мумия увеличивается в размерах,
чтобы превратиться в живого человека. А потом смерть Орастеса
превратила этот страх в панический ужас. Он уже уверился было,
что этот человек, а может быть, и дьявол, - непобедим. Однако
сейчас налицо было его явное поражение.
"Значит, даже величайшие некроманты порой совершают ошибки!" -
подумал барон. Но он не осмелился сказать что-либо против
археронцу - по крайней мере, пока. Орастес был мертв и жарился в
каком-то одному черту ведомом пекле, и Амальрик прекрасно
понимал, что меч его значит довольно мало, там где не помогла
черная магия жреца-отступника. Еще неизвестно, что в дальнейшем
может взбрести в голову Ксалтотуну, а в настоящее время реальной
опасностью оставался Конан со своей армией. И поэтому помощь
чернокнижника сейчас могла оказаться совсем не лишней.
Вскоре они достигли Танасулла, расположенного в месте, где
естественный скальный мост делал возможной переправу даже через
реку при большой воде. Передовые разъезды сообщили, что Конан
встал лагерем в видневшихся в нескольких милях за рекой горах
Роккимаунт, и перед самым заходом солнца соединился с
гундерийцами.
Наступила ночь. Взгляд Амальрика был прикован к лицу Ксалтотуна,
непреклонного и какого-то нечеловечески величественного в
мерцающем свете свечей.
- Ну и что теперь? Твоя магия подвела... Теперь Конан занимает
более выгодную позицию, чем мы, и армия его почти не уступает
по численности нашей. И выбор сейчас у нас невелик: либо ждать
его нападения, либо отступать к Тарантии, ожидая удара в спину.
- Ожидание для нас равносильно смерти, - ответил Ксалтотун. -
Поэтому нам тоже необходимо переправиться и стать обозом на той
стороне, в долине. А на рассвете мы начнем наступление.
- Но ведь его позиция гораздо лучше нашей! Мы будем обречены!..
- Дурак! - неожиданная вспышка гнева сорвала с чернокнижника
маску его обычного спокойствия. - Может, ты забыл Валку? Или
считаешь меня бездарем, раз какая-то паршивая шутка природы
предотвратила половодье? Да, я хотел бы, чтобы врага уничтожили
ваши мечи. Но раз все изменилось, не беспокойся: мои заклятия
раздавят мятежников. Конан попал в ловушку. И завтрашнего захода
солнца ему не увидеть. Начинай переправу!
Переправляться пришлось уже при свете факелов. Копыта их коней
громко громыхали по камням, поднимая фонтан брызг на отмелях.
Черная поверхность воды искрилась отблесками огня, точно так же,
как и сталь лат. Каменный мост был широк, но, несмотря на это,
армия сумела выйти в долину и разбить там лагерь лишь к
полуночи. Где-то высоко в горах были заметны огни костров, - это
Конан расположился на стоянку в горах Роккимаунт, уже не раз
становившихся последним местом расположения лагеря королей
Акулонии.
Так и не сумев уснуть, Амальрик вышел из своего шатра и решил
обойти лагерь. В палатке Ксалтотуна вновь мерцал необычный свет,
время от времени тишину прорезали истошные крики, а гудение
зловещего бубна скорее походило на рев.
Барон, инстинкты и чувства которого обостряли ночь и опасность,
интуитивно почувствовал, что силе Ксалтотуна противостоит
какая-то иная сила, не принадлежащая обычным людям. Теперь все
его подозрения окончательно рассеялись. Он взглянул на далекие
огни и лицо его перекосила судорога ярости. Армия его сейчас
стояла в самом сердце враждебного дикого края. Там, высоко в
горах, притаились тысячи утративших человеческий облик существ с
волчьими сердцами и душами, из которых ненависть к оккупантам и
неутоленная жажда мести вытравили все иные чувства, мысли и
надежды. Ожидать чего-либо или бежать от всей этой орды
обезумевших врагов значило смириться со своим полным поражением и
гибелью. А утро могло поставить его лицом к лицу со страшнейшим
из всех воинов запада варваром и его полудикой толпой. И если
магия Ксалтотуна подведет и на этот раз...
Из темноты вынырнули несколько караульных. Пламя факела ярко
отсвечивало в их полированных шлемах и панцирях. Они наполовину
вели, наполовину волокли какую-то худую фигуру в лохмотьях.
Отдав честь, солдаты доложили:
- Ваша Светлость, этот человек сдался в руки караула и заявил,
что хочет говорит с королем Валериусом. Это акулонец.
Человеком это существо в лохмотьях назвать было трудно: он скорее
напоминал волка, до костей ободранного зубьями капкана. На ногах
и запястьях его были заметны старые шрамы, которые могли быть
оставлены только кандалами. А лицо его было обезображено большим
выжженным раскаленным железом клеймом. Когда его опустили на
колени перед бароном, глаза его загорелись сквозь свалявшиеся
кудри, словно угли.
- Так это ты, паршивый пес? - прогремел немедиец.
- Зовут меня Тибериас, - ответил тот, заскрежетав зубами. - Я
пришел рассказать вам, как одолеть Конана.
- Ты что - шутишь?! - зло спросил Амальрик.
- Говорят, у вас есть золото... - еле слышно отозвался Тибериас,
дрожа всем телом. - Дайте мне хоть немного! Дайте мне золота, и я
расскажу, как убить короля!
Его широко раскрытые глаза безумно блестели, а растопыренные
пальцы умоляюще протянутых рук казались когтями.
Амальрик молча пожал плечами. Пусть так - его никогда не смущали
даже самые отвратительные способы и методы борьбы с противником.
- Если ты говоришь правду - получишь столько золота, сколько
сможешь унести. Но если ты шпион, я прикажу подвесить тебя за
ноги. Ведите его за мной!
Войдя в шатер Валериуса, который тоже не спал, барон ухмыльнулся
и сказал, указав на приведенного с собой человека:
- Говорит, что знает способ, как помочь нам в нашем деле. А это
может нам понадобиться, если план Ксалтотуна снова провалится.
А теперь говори ты, пес!
Тело предателя билось в каких-то болезненных конвульсиях, а слова
сливались в быстрое бормотание.
- Конан со своей армией стоит в глубине Долины Львов, у которой
очень труднопроходимый рельеф. Она окружена с обеих сторон
горами. Не имея возможности обойти его с фланга, вы будете
вынуждены ударить ему в лоб. Но, если бы король Валериус решился
прибегнуть к моим услугам, я показал бы ему, как напасть на
Конана с тыла. Если вы доверитесь мне, выходить нужно прямо
сейчас. Это несколько часов езды - сначала на
запад, потом - на север, и под конец - на восток, чтобы войти в
Долину Львов с тыла, как это сделали гундерийцы.
Амальрик колебался и нерешительно теребил подбородок. И все-таки,
это не было ничем неправдоподобным - в часы всеобщего хаоса
всегда находились люди, готовые продать душу за несколько золотых
монет.
- Но если заведешь меня в западню, - умрешь, - с угрозой в
голосе предупредил Валериус. - Ты это понял?
Оборванец задрожал, но глаз не опустил.
- Ты убьешь меня сразу же, как только в чем-либо заподозришь!
- Конан не станет разделять свои силы, - вступил в разговор
Амальрик. - Ведь он специально объединил свои войска, чтобы
отразить наше нападение, и вряд ли пошлет даже один отряд на
сооружение в горах ловушки. Кроме того, этот мерзавец, - он
посмотрел на трясущегося оборванца, - знает, что жизнь его
зависит от того, приведет ли он нас туда, куда сейчас пообещал. И
потом - чтобы такой подлец пожертвовал ради кого-то жизнью?
Вздор! Нет, Валериус, мне кажется, что он говорит дело.
- В таком случае он величайший злодей из всех виденных мною, коль
скоро он готов продать своего освободителя от былого рабства! -
рассмеялся Валериус. - Но я уже решил. Я пойду за ним. Сколько ты
дашь мне людей?
- Пять тысяч, - отозвался Амальрик. - Неожиданное нападение со
спины приведет противника в замешательство, а к тому времени уже
успею подойти и я. Я буду ожидать твоего удара до полудня.
- Ты сам увидишь, когда я ударю, - успокоил его Валериус.
Возвращаясь к себе, барон с презрением отметил, что Ксалтотун все
еще находится в своем шатре, о чем свидетельствовали леденящие
кровь крики, еще более усилившиеся в темноте. А когда, наконец,
он услышал во тьме лязг стали и позвякивание конских уздечек,
губы его растянулись в кривой усмешке. Валериус поехал делать
свое дело. Барон хорошо понимал, что Конан, словно смертельно
раненый лев, бьющийся в агонии, прежде, чем погибнуть, может
сокрушительными ударами уничтожить ударившего ему в тыл
Валериуса. Тем лучше. Одним дураком и соперником меньше. Да и
вообще - пора списывать Валериуса в расход - он уже начинал
мешать выполнению властолюбивых планов немедийца.
Пять тысяч отданных под командование Валериуса всадников в
основном были закоренелыми предателями Акулонии. В тишине
звездой ночи они молча оставили лагерь и ушли на запад, где на
фоне ночного неба черными громадами выделялись горные цепи.
Валериус ехал впереди, а рядом с его конем, привязанный веревкой
за стянутые за спиной руки к седлу одного из королевских
телохранителей, бежал Тибериас. Остальные ехали, сбившись в
тесную кучу и озираясь по сторонам. В темноте тускло отсвечивали
обнаженные мечи.
- Только попробуй выкинуть какой-либо фортель! Умрешь на месте! -
жестко произнес Валериус. - Пускай я и не знаю в этих горах
каждой тропки, но хорошо ориентируюсь, чтобы понять, в каком
направлении ты нас ведешь и где находится Долина Львов. Смотри,
не заведи нас в ловушку!
Тибериас, склонив голову и громко стуча зубами, горячо убеждал
Валериуса в своей преданности, а потом, придав своему лицу глупое
выражение, стал пристально рассматривать развевающийся у него над
головой штандарт древней династии с золотым змеем.
Обходя скалистые отроги, окружавшие Долину Львов, они по большой
дуге прошли на запад, и еще часом позже - на север. Путь их
проходил по едва заметным тропам, поросшим травой дорогам, тайным
стежкам. Восход солнца застал их, по расчетам Валериуса, в
нескольких милях к северо-западу от лагеря Конана. И теперь
проводник свернул на юг, непонятно как ориентируясь в сплошном
лабиринте обрывов и скал. Валериус вертел головой, пытаясь
оценить положение, в котором оказался его отряд, но видел только
высокие горные склоны, хотя по рисунку отдаленных пиков он мог
определить, что идут они в правильном направлении.
Но совершенно неожиданно откуда-то с юга на их войско накатилась
клубящаяся серая пелена, окутавшая горы и долину у них за спиной.
Туман скрыл солнце, превратив его свет в серое колышащееся
сияние, в котором видно что-либо было едва ли на пару шагов в
любом направлении. Марш стал похожим на метание вслепую. Валериус
сыпал проклятиями. Он уже не видел ничего, что могло бы для него
послужить ориентиром, и ему приходилось теперь надеяться только
на своего проводника. Штандарт с золотым змеем беспомощно повис в
неподвижном воздухе.
В конце концов стало заметно, что и сам Тибериас начал плутать.
Он остановился и стал оглядываться вокруг.
- Ты что: погубить нас решил, подонок? - резко процедил Валериус.
- Слушайте! - неожиданно отозвался тот.
Откуда-то спереди до них донесся слабый гремящий звук - ритмичный
бой бубнов и барабанов.
- Барабаны Конана! - закричал Тибериас.
- Но если мы от него так близко, чтобы слышать барабаны, - с
подозрением спросил Валериус, - то почему не слышим криков и
звона оружия? Ведь бой уже должен был начаться?
- Ветер и эхо в горах играют порой невероятные шутки, -
отозвался, стуча зубами, проводник. - Слушайте!
До слуха их долетел далекий глухой рев.
- Бой в долине уже начался! - закричал Тибериас. - А бубны и
барабаны Конан, видимо, расположил на склонах гор. Быстрее!
И он уверенно двинулся прямо на звук, словно определив, где
находится конечная цель. Проклиная туман, Валериус двинулся за
ним, про себя решив, что нет худа без добра - пелена тумана
скроет его передвижение и сыграет ему на руку. Конан не заметит
его. Он нападет на ненавистного циммерийца со спины, как только
солнце рассеет этот туман.
Он уже не мог определить, что сейчас находится вокруг: обрывы,
лес или пропасти. Громыхание приближалось, и за этим гулом
совершенно невозможно было услышать шум битвы.
Неожиданно по обеим сторонам от всадников из тумана вынырнули
высокие скальные колонны, и Валериус вздрогнул, поняв, что они
минуют какую-то узкую расщелину. Но их проводник не показывал
никакого замешательства, а скалы расступились и вновь исчезли в
тумане. Узкое место осталось позади, и, если бы кто-нибудь
замышлял устроить ловушку, лучше всего это было бы сделать
именно там. Валериус перевел дух.
Но Тибериус вдруг остановился. Ритмичный гул оглушал, а Валериус
никак не мог понять, откуда он раздается. То казалось, что
справа, то слева, то спереди, и даже сзади. Он нетерпеливо
оглядывался вокруг, но не мог разглядеть ничего, кроме
клубящегося тумана да оседающей на стали доспехов влаги. Длинная
колонна закованных в сталь рыцарей за его спиной казалась ему в
туманном мареве процессией ведьм.
- Чего ты ждешь, мерзавец? - сурово взглянул он на проводника.
Тибериас не ответил, продолжая вслушиваться в устрашающий гул. А
потом он резко обернулся и с презрительной усмешкой посмотрел в
глаза Валериусу.
- Туман расходится, мой король, - процедил он враз изменившимся
злым голосом. - Смотри!
Грохот замолк. Мгла начала рассеиваться. И сражу же, высокие и
величественные, вверху показались вершины гор. Туман опускался
все ниже, редел и бледнел. Валериус поднялся в стременах... и с
губ его слетел крик, многократно повторенный эхом и всеми его
солдатами. Вокруг всюду громоздились скалы. Они стояли не посреди
широкой долины, как предполагал еще несколько мгновений назад, а
в слепом котле, окруженном вертикальными скалами высотой в
несколько сотен футов, единственный вход в который они только что
прошли.
- Подонок! - Валериус что было сил ударил Тибериуса по лицу своим
закованным в сталь кулаком. - Что это за дьявольская шутка!?
Оборванец сплюнул кровь и зашелся зловещим смехом.
- Шутка, что избавит свет от одной отвратительной твари!
- Смотри, грязная обезьяна!
И вновь Валериус вскрикнул, как громом пораженный. Вход в
котловину преградила огромная людская толпа, молчаливая и
неподвижная, как скульптурная группа - сотни заросших оборванцев
с пиками и копьями в руках. А сверху, со скал, выглядывали другие
лица - тысячи! - дикие, изможденные, страшные. Глаза их горели от
ненависти.
- Хитрость Конана! - зарычал Валериус.
- Нет, Конан об этом ничего не знает! - рассмеялся Тибериас. -
Это хитрость людей, доведенных тобою до нужды, тех, кого ты
разорил и превратил в зверей. Амальрик был прав: Конан не стал
делить свою армию. Мы же - свора, за кусок хлеба бегущая за ним,
волки этих гор, люди без дома и без надежды. Это был наш план, и
жрецы Ассуры послали нам в помощь туман. Посмотри на них, мой
король! Каждый из них носит на себе знак твоей власти - на теле
или в душе!
А теперь посмотри на меня! Ты не узнаешь меня, правда? Но это
клеймо на моем лице выжег твой палач! Когда-то ты знал меня - мое
имя было Анилис. Моих сыновей ты приказал повесить, а жену мою
твои наемники изнасиловали и зарубили. Ты говорил, что я
расстанусь с жизнью, если заманю тебя в ловушку? Боги всемогущие!
Да мы отдали бы тысячи жизней, все отдали бы, лишь бы купить за
это твою голову!
И теперь она наша! Посмотри на людей, доведенных тобою до нищеты,
на тени людей, что когда-то жили и радовались жизни! Пришел их
час! Эта каменная котловина станет твоей могилой. Попробуй-ка
влезть на скалы: они высоки и обрывисты. Попробуй-ка вырваться:
эти люди встанут на твоем пути и выцарапают тебе глаза! Собака!
Встретимся в аду!
И, откинувшись назад, он громко рассмеялся, а эхо его зловещего
смеха многократно отразилось от скал. Валериус выскочил из седла
и с размаху ударил его своим длинным мечом, рассекая плечо и
грудь. Тибериас упал навзничь, но не перестал смеяться, хотя
хлынувшая из его рта кровь превратила смех в хрипение.
Вновь загрохотали бубны и барабаны, охватывая котловину кольцом
низкого гула, а сверху, со скал, полетели первые камни и хлынул
свистящий ливень стрел, заглушая крики и стоны умирающих...
ДОРОГА В АРХЕРОН
Небо на востоке уже заалело, когда Амальрик во главе своей армии
подошел ко входу в Долину Львов. Долину эту окружали крутые
горные склоны, а дно было иссечено нагромождениями скал различной
высоты и вида. Армия Конана стояла на самом большом возвышении,
ожидая нападения противника. Корпус из Гундерляндии,
присоединившийся к ней незадолго до этого, состоял примерно из
семи тысяч боссонских лучников и четырех тысяч всадников -
баронов с севера и запада со своими дружинами.
Воины, вооруженные пиками, общим числом около двенадцати тысяч -
в основном, гундерийцы и, кроме того, четыре тысячи акулонцев из
других областей, - стояли в дальнем, узком конце долины,
выстроившись наподобие огромного клина. По обоим флангам
располагались по пять тысяч боссонских лучников. А позади пехоты
стояли с поднятыми пиками и копьями конные рыцари - десять тысяч
понтейнцев, и девять - акулонских баронов с всеми своими
вассалами.
Это была удачная позиция: ее невозможно было обойти со стороны, -
это означало бы необходимость карабкаться на кручи под ливнем
стрел и ударами мечей. Обоз Конана стоял непосредственно за
спиной выстроенного войска, в узкой, похожей на змею части
долины. Циммериец не опасался нападения сзади - горы были полны
бесконечно преданными ему людьми: беглецами из центральных
областей Акулонии и разоренными дворянами.
Занять такую позицию уже само по себе было достаточно трудно, но
оставить ее было еще трудней. По существу, она одновременно
являлась и бастионом, и ловушкой, и единственным выходом из нее
была победа, хотя, при большом желании, можно было покинуть
Долину Львов и через узкий проход в задней ее части.
Ксалтотун поднялся на высокий холм, возвышавшийся неподалеку от
входа в Долину Львов. Это место было великолепным наблюдательным
пунктом - оно находилось выше всех остальных точек долины и
давным-давно было названо Королевским Алтарем. Причины этого
были, видимо, известны только Ксалтотуну, на памяти которого
прошли многие столетия.
Он был не один - с ним пришли двое безмолвных длинноволосых слуг,
тащившие за собой связанную молодую девушку. Они быстро и умело
уложили ее на широком венчавшем вершину камне, по виду
действительно напоминавшем алтарь. Никто не помнил уже, сколько
столетий этот камень простоял здесь во власти ветров и дождей, и
казалось, что это не просто обычная скала, а какой-то
удивительный и таинственный символ. Но чем он был в
действительности и кто его сюда водрузил, забыл даже Ксалтотун.
Когда слуги - сгорбленные карлики - отошли прочь, чернокнижник
остался в одиночестве. Взгляд его был прикован к долине, ветер
развевал его бороду.
Глаза его пробежали по поблескивающей неподалеку реке, окружающим
со всех сторон долину горным склонам, блестящему стальному клину
рядов противника, выстроившихся на господствующей высоте,
железным чепцам лучников, сверкающим среди кустарника и обломков
скал, молчаливым рыцарям, восседавшим на нетерпеливо бьющих
копытами конях, их развевающимся пиорушам и поднятым, как лес
игл, копьям. А прямо у подножия холма были видны сомкнутые
стальные ряды немедийцев, неумолимо вливавшиеся в устье долины,
и за ними - красные палатки и шатры баронов и рыцарей, и
серые - обычных солдат.
Алый штандарт с драконом колыхался во главе стальной реки.
Впереди, ровными шеренгами, шли стрелки с наполовину поднятыми
арбалетами, держа пальцы на спусковых крючках. Дальше шли отряды
копейщиков, а за ними - главная сила армии - конные рыцари. Перья
над их головами гордо развевались по ветру, копья с вызовом
смотрели в небо, а огромные жеребцы выступали, как на параде.
Рыцарей было тридцать одна тысяча, и, как и у большинства
государств, именно они составляли ударный кулак армии. Пешие
воины же, вооруженные копьями, пиками и арбалетами, должны были
лишь расчищать дорогу коннице.
Армия Акулонии безмолвно и неподвижно ожидала их приближения.
И вот, не меняя строя, немедийские арбалетчики стали стрелять
прямо с ходу, но их стрелы летели вверх и либо не долетали, либо
просто отскакивали на излете от стальных панцирей высоко над ними
стоявших гундерийцев. Зато, когда ряды арбалетчиков сами попали в
зону поражения боссонских лучников, те внесли в немедийские ряды
некоторое замешательство.
Через некоторое время, осознав всю бессмысленность попытки
ответить противнику такой же смертоносной лавиной стрел,
немедийцы стали откатываться назад. На них были легкие панцири,
не защищавшие их от тяжелых стрел врага, которые прошивали их
насквозь. Немедийская пехота, предназначенная для расчистки
дороги коннице, тоже не справилась со своей задачей и была
вынуждена отступить.
Арбалетчики уступили место в рядах наемникам, которых всегда без
колебаний посылали на смерть. Единственной их целью теперь было
заслонить собой ряды наступающих рыцарей, пока те не
соприкоснутся с противником. Когда отряды стрелков окончательно
вышли из-под обстрела, наемники рванулись прямо под ливень стрел,
давая возможность почти беспрепятственно идти за ними рыцарям.
Они медленно продвигались вперед, пядь за пядью сокращая
расстояние до рядов гундерийцев. Еще немного - последний рывок, и
вот уже зазвучали трубы, оставшиеся в живых пехотинцы рассыпались
в стороны, и конница выплеснулась вперед.
Но нет, - и это было бесполезно: их стальная река вновь утонула в
тучах свистящей смерти. Стрелы, длинные, как дротики, находили
каждую щель в их панцирях. Жеребцы, с трудом взбирающиеся по
каменным торосам, опрокидывались на спины, увлекая за собой
всадников. Стальные фигуры устлали землю. Атака захлебнулась и
схлынула назад.
Амальрик был в ярости - все это нападение на занявшего столь
удачную позицию противника было безумием. Но ему ничего не
оставалось делать. Он перестроил ряды. Сам Тараскуз рвался встать
во главе своих рыцарей, в ярости размахивая мечом, но руководство
армией взял полностью барон Тор. Он проклинал все и вся, видя
неподвижный лес копий за спинами гундерийцев, и молил бога, чтобы
его отход выманил акулонскую конницу, которая, спустившись вниз,
станет легкой добычей его арбалетчиков, а потом и самой
немедийской конницы. Но противник даже не дрогнул. Немедийские
рыцари выхватывали из рук снующих между рекой и полем битвы слуг
бурдюки с водой и, снимая шлемы, обливали ею свои потные головы.
Лежавшие тут и там раненые беспомощно просили пить. Зато
оборонявшиеся, которых снабжал водой бьющий в горной части долины
источник, казалось, совершенно не испытывают жажды, несмотря на
горячий весенний ветер.
Ксалтотун, стоя на высоком каменном обрыве у Королевского Алтаря,
бесстрастно следил за бушующими внизу стальными волнами. Вот с
поднятыми копьями и развевающимися перьями в атаку вновь пошли
рыцари. Они преодолели было ливень стрел... но разбились, как
штормовая волна, о стену пик и копий неприятеля. Над шлемами
поднимались мечи и топоры, но пики гундерийцев безжалостно
сбрасывали всадников на землю и калечили коней. Они стояли, как
неприступная стена. Их былая военная слава вновь получала свое
подтверждение. Это была самая стойкая пехота на свете, и по
традиции дух их оставался несокрушимым. Ряды их были, все равно
что скала, а за их спинами развевался штандарт с золотым
акулонским львом. И среди них, на самом острие стального клина,
как ураган, дрался огромного роста атлет в черных доспехах, чей
окровавленный топор крушил с одинаковой легкостью и кости, и
железо.
Но и немедийцам было не занимать упорства и отваги, хотя им
так и не удавалось сломить железный клин. Кроме того,
стрелы, летящие со скал, целыми десятками косили их плотные ряды.
От их собственных арбалетчиков не было никакого прока, а
пехотинцы не могли взобраться на крутые склоны, чтобы навязать
боссонским лучникам ближний бой. Снова и снова накатывались и
отступали рыцари, и много коней уже металось в хаосе битвы с
пустыми седлами. Гундерийцы не отступали - они молча смыкали
ряды, заполняя бреши на месте своих павших товарищей. Глаза им
заливал соленый пот, но они
крепко сжимали пики и копья, воодушевленные тем, что сам король
сражается в их рядах. А за их спинами, все еще неподвижные и
безмолвные, стояли акулонские рыцари.
Пришпоривая покрытого пеной коня, на Королевский Алтарь въехал
рыцарь и, взглянув на Ксалтотуна полными отчаянья глазами,
прохрипел:
- Амальрик приказал мне передать вам, что пришло время вашей
магии. Мы гибнем там, в долине, как мухи. Самим нам не опрокинуть
противника!
Облик Ксалтотуна, казалось, стал еще загадочнее и значительнее.
- Возвращайся к Амальрику, - ответил он. - Скажи ему, чтобы
построил войска для атаки и ждал моего сигнала. И вот тогда он
увидит то, что запомнится ему до конца его дней!
Словно против своей воли, рыцарь отдал ему честь и, рискуя
сломать себе шею, погнал коня вниз по склону.
Стоя рядом с жертвенным камнем, чернокнижник окинул взглядом
долину, лежащих тут и там убитых и раненых, забрызганный кровью
акулонский корпус и напротив него - перестраивающиеся порядки
немедийцев. Глаза его вознеслись к небу, а потом опустились на
дрожавшую на холодном темном камне связанную побледневшую
девушку. И, занеся над ее головой стилет, рукоять которого
украшали древние письмена, он громким голосом начал заклятие:
- Услышьте меня, боги тьмы, скрытые мраком властители ночи!
Кровью этой женщины и семикратным символом власти я вызываю ваших
сынов из черных глубин земли! Дети черных и красных бездн -
проснитесь и тряхните своими тяжелыми гривами! Пусть пошатнутся
горы и рухнут скалы на моих врагов! Пусть потемнеют над ними
небеса и задрожит земля под их ногами! Да повеет из сердца черной
земли ветер, спутает им ноги, разорвет и иссушит их тела!..
И вдруг он замолчал, замерев с поднятым в руке стилетом.
Принесенный ветром рев обеих армий разорвал наступившую было
тишину.
У противоположного края алтаря стоял человек в черной мантии,
капюшон которой оттенял бледное одухотворенное лицо и темные,
спокойные глаза.
- Проклятый пес Ассуры! - прошипел Ксалтотун, словно разъяренная
змея. - Ты что - сошел с ума, или ищешь смерти? Эй! Баал! Хирон!
Ко мне!
- Покричи-покричи, мразь археронская! - разразился пришедший
смехом. - Да погромче! Иначе они не услышат тебя из адского
пекла!
Неожиданно из-за зарослей кустарника, растущих неподалеку, вышла
суровая седая женщина в простой одежде, волосы которой ниспадали
на плечи. За нею, след в след, ступал огромный серый волк.
- А-а-а!.. Жрец, ведьма и волк! - злобно процедил Ксалтотун, а
потом рассмеялся. - Глупцы! Вы решили померяться силами своих
знахарских бормотаний с моими чарами? Ну что же! Я смету вас с
дороги одним взмахом руки!
- Теперь твои чары - что сухая трава на ветру, питонская собака,
- спокойно ответил жрец. - Кстати, ты не задумывался, почему
Шарк не разлился, чтобы задержать Конана на том берегу? Я понял
твой план, увидев ночью молнии, и разогнал тучи, прежде чем они
сделали свое дело. А ведь ты даже не понял, что все твои призывы
дождя оказались напрасными...
- Ложь! - закричал Ксалтотун, но в голосе его уже не было обычной
уверенности. - Да, я чувствовал, что против меня действует
какая-то сильная магия... Но нет на Земле человека, кто мог бы
отменить произнесенные мною заклинания дождя, если в руках у него
не будет главного источника магической силы!
- Но ведь запланированное тобой половодье не наступило, -
возразил ему жрец. - Посмотри на своих союзников в долине,
питонец! Ты же отправил их на смерть! Они увязли в сражении, и
никто не сможет им помочь! Смотри!
Он протянул вперед ладонь, - за спиной понтейнцев показался
вылетевший из узкой горловины в противоположном конце Долины
Львов всадник, размахивающий над головой чем-то блестящим в лучах
солнца. Он, как очумелый, промчался между шеренгами гундерийцев,
при его виде издавших громовой рев и начавших потрясать в воздухе
пиками. А всадник уже выскочил между обеими
армиями, осадил покрытого пеной коня и что-то заорал, как
безумный, размахивая зажатым в руке предметом. Это был обрывок
алого штандарта, и солнце ослепительно сверкало на вышитом на нем
золотом змее.
- Валериус поплатился за свои дела! - с удовлетворением крикнул
Гайдрайт. - Туман и бубны привели его к смерти! Это я призвал
этот туман, и я его разогнал! Я, с помощью моей магии, что
превосходит твою, питонская собака!
- Какое это имеет значение! - зарычал Ксалтотун, который с
горящими глазами и перекошенным конвульсивной гримасой лицом
сейчас представлял собой жуткую картину. - Валериус был идиотом!
И мне он был уже не нужен! А теперь я сам покончу с Конаном, безо
всякой человеческой помощи!..
- А чего ж ты тогда так долго ждал до этого? - усмехнулся жрец. -
Зачем же ты позволил своим союзникам задарма лечь от наших стрел
и копий?
- Да потому что большая магия требует большой крови! - заорал
Ксалтотун так, что затряслись скалы. Лицо его, перекошенное
яростью, окружил искрящийся нимб. - И потому, что ни один
чернокнижник никогда не тратит своих сил впустую! Я не для того
копил свою мощь целыми тысячелетиями, чтобы растратить ее в
какой-то паршивой драке! Но теперь, клянусь богом, я покажу все,
на что способен! Смотри, грязное отродье, фальшивый жрец гнилого
божка! Смотри, и ты увидишь то, что разорвет тебя и твою мерзкую
душонку на куски!
В ответ на это Гайдрайт вновь запрокинул голову и разразился
зловещим смехом.
- А теперь посмотри и ты, черный дьявол!
И его ладонь вынула из складок накидки какой-то предмет,
искрящийся на солнце золотым пульсирующим сиянием, придавшим лицу
Ксалтотуна трупную бледность.
При виде этого предмета археронец закричал, словно его резали
ножом:
- Сердце! Сердце Арумана!
- Да! Единственная сила, превосходящая твою!
Ксалтотун прямо на глазах стал горбиться и стариться. В бороде
его неожиданно блеснула седина, а на голове показалась лысина.
- Сердце! - прохрипел он. - Они украли его! Мерзавцы! Подонки!
Гайдрайт покачал головой.
- Нет, это сделал не я! Оно вернулось из дальней дороги, с юга.
Но теперь, когда оно в моих руках, мне не страшны твои черные
чары. Как оно вернуло тебе жизнь, так оно вернет тебя и в бездны
ада, во Тьму, откуда ты был призван. Ты отправишься в свой
Архерон по дороге молчания. Мрачная империя, так и не
воскрешенная тобой, останется навсегда лишь страшной легендой.
Конан вновь займет свой трон. А Сердце Арумана вернется в
подземное святилище, чтобы гореть еще тысячи лет, как символ
могущества Акулонии!
Страшно завыв, Ксалтотун с занесенным стилетом бросился бежать
вокруг алтаря, чтобы настичь своего противника, но неожиданно
откуда-то: быть может, с неба, а может - с горящего в ладони
жреца огромного драгоценного камня, - к нему метнулся сноп
искрящегося ослепительного света. Он ударил Ксалтотуна прямо в
грудь, и горы эхом повторили отзвук этого удара. Чернокнижник из
Архерона рухнул на землю, словно сраженный молнией, но прежде,
чем он коснулся травы, с ним произошла поразительная перемена. У
алтаря упал не только что убитый человек, а скорченная мумия:
коричневый, иссохший, трудноузнаваемый труп, распростертый среди
гниющих бинтов.
Старая Тесса с отвращением взглянула на него.
- Он не был живым человеком, - произнесла она. Сердце Арумана
лишь придало ему видимость жизни, которая сейчас вновь его
оставила. Я всегда видела в нем лишь мумию...
Гайдрайт наклонился над алтарем, чтобы освободить бледную
испуганную девушку, когда из-за кустов показалась повозка
Ксалтотуна, запряженная все теми же необыкновенными лошадьми. Она
беззвучно подъехала к Алтарю и остановилась рядом с лежащими в
траве иссохшими останками чернокнижника.
Гайдрайт поднял прах Ксалтотуна и положил его в повозку. Кони
тотчас же развернулись и самостоятельно поехали вниз по склону,
направляясь куда-то на юг. А Гайдрайт, Тесса и волк стали молча
смотреть им вслед, наблюдая, как они начали свою долгую дорогу в
забытый Архерон, расположенный где-то на зыбкой границе
человеческого зрения...
Амальрик даже приподнялся в седле, рассмотрев скачущего во весь
опор и размахивающего над головой окровавленным штандартом
всадника. А потом какое-то предчувствие заставило его оглянуться
на холм, названный Королевским Алтарем. Рот его от удивления
раскрылся. Возглас удивления прокатился и по всей долине -
от самой вершины этой возвышенности в небо поднялся луч
ослепительного света, роняющего золотистые искры, чтобы где-то
там, в бездонной вышине зажечь сияние, на мгновение затмившее
солнце.
- Это не похоже на сигнал Ксалтотуна! - зарычал барон.
- Нет! - неожиданно вскрикнул Тараскуз. - Это сигнал для
акулонцев! Смотри!
Рука его потянулась по направлению к противнику,
неподвижные шеренги которого дрогнули и пошли вперед, наполняя
долину глухим ревом.
- Ксалтотун опять подвел нас! - заорал Амальрик. - И Валериус
тоже! Мы в ловушке! Будь он проклят, поганый археронец! Это он
нас сюда завел! Труби сигнал к отходу!
- Поздно! - взвыл Тараскуз. - Смотри!
Лес копий в горной части долины наклонился вперед. Шеренги
гундерийцев, словно скорлупа, расступились в стороны. А из-за
них, гремя, как ураган, рванулись в бой рыцари Акулонии.
И удару этой лавины уже ничего не могло противостоять. Стрелы
немедийских арбалетчиков отскакивали от рыцарских щитов или
застревали в них, высекая искры. Гремя копытами, под шелест
пиорушей и воинственный рев акулонская конница рассекла
смешавшиеся ряды немедийской пехоты и, как лавина, хлынула в
долину.
Амальрик немедленно дал сигнал к контратаке, и немедийцы начали
упорное сопротивление, пытаясь поражать коней пиками и острогами.
И какое-то мгновение казалось, что они смогут устоять на месте.
Но кони немедийских рыцарей устали и с трудом поднимались вверх.
Зато акулонцы до этого не сделали ни одного удара. И теперь они,
словно шквал, неслись вперед, в щепки разметывая шеренги
неприятеля и обращая его в бегство.
А за первой волной бежала гундерийская пехота, охваченная жаждой
крови. Боссонцы тоже спускались с горных склонов, прямо на ходу
поражая все, что еще двигалось на позициях противника. Волна
битвы спускалась все ниже, неся на своем гребне ошеломленных
немедийцев. Стрелы из их арбалетов летели вслепую, а тех, кто
уцелел после атаки конницы, безжалостно добивали гундерийцы.
И вот свалка и хаос боя выплеснулись через устье Долины Львов на
широкое поле у ее входа и разлилось во все стороны. По всему
простору рассыпались фигурки сражающихся - беглецы и их
преследователи, и везде носились поодиночке и группами рыцари на
ошалевших конях. Но немедийцы уже были не в состоянии вновь
сформировать свои ряды и дать достойный отпор. Они целыми сотнями
бежали к реке, переправлялись и пытались уйти дальше, на восток.
Но там уже все было охвачено восстанием: их гнали, как волков, и
лишь немногие из них добрались до Тарантии.
Последняя фаза битвы закончилась смертью Амальрика,
предпринявшего последнюю попытку спасти положение. Барон,
бесполезно пытаясь собрать вокруг себя людей, наткнулся на конный
отряд противника, возглавляемый гигантом в черном панцире с
вышитым на накидке золотым королевским львом, за спиной которого
развевались штандарты со львом Акулонии и понтейнским леопардом.
Высокий рыцарь в блестящих доспехах опустил свое копье и рванулся
навстречу барону. Противники сшиблись с оглушительным треском.
Копье немедийца, ударившись в голову неприятеля, разорвало ремни
и застежки шлема, обнажив лицо графа Паллантида. Зато копье
акулонца пронзило щит, панцирь и пробило сердце барона.
Вылетев из седла и сломав застрявшее в его безжизненном теле
копье, Амальрик рухнул под копыта акулонских коней, и, увидев
это, немедийцы закричали от ужаса и отчаянья, ринувшись прочь от
накатывающейся на них стальной волны. В слепом страхе они бежали
к реке, сметая все на своем пути. Час Дракона кончился.
Тараскузу теперь было все равно. Он не побежал. Амальрик был
мертв, все военачальники исчезли, а королевский штандарт Немедии
лежал, втоптанный в кровь и грязь. Акулонцы преследовали
последних немедийских рыцарей. Он понял, что битва окончательно
проиграна, но с группой самых верных ему воинов все еще метался
по полю сражения, одержимый единственным желанием - встретиться с
циммерийцем. И наконец он его увидел.
Обе армии были разбросаны по всему полю - одни убегали, другие -
преследовали их. Пиоруш Троцеро развевался на одном конце
равнины, Паллантида и Просперо - на другом. Конана никто не
сопровождал. Гвардейцы Тараскуза погибли.
Короли встретились один на один.
Но, как только они начали съезжаться, скакун Тараскуза неожиданно
захрипел, зашатался и упал. Конан соскочил с седла и бросился к
королю Немедии, поспешно высвобождающему ноги из стремян.
Ослепительно сверкнула на солнце сталь, раздался звон мечей,
посыпались искры, и Тараскуз во весь рост растянулся на земле под
молниеносным ударом тяжелого меча Конана.
Циммериец поставил закованную в сталь ногу на грудь поверженного
противника и поднял меч. Шлема на его голове уже не было - грива
его развевалась на ветру, а в глазах горел яростный огонь.
- Ну что, сдаешься?
- А ты сохранишь мне жизнь?
- Да. И даже дам гарантии, которых ты мне в свое время не дал!
Жизнь тебе и всем людям, которые сложат оружие... Хотя, по правде
говоря, тебе за все твои мерзости следовало бы снести голову...
Тараскуз повертел головой и осмотрел долину. Остатки его армии со
всех ног перебегали каменный мост, а на пятки им наступали
акулонские воины, в дикой ярости размахивающие окровавленными
мечами. Боссонцы и гундерийцы рассыпались по захваченному
немедийскому обозу, врываясь в шатры, хватая трофеи и пленников,
переворачивая повозки.
Оглядев все это, Тараскуз, насколько позволяло ему его
положение, пожал плечами:
- Я согласен. У меня нет выбора. Каковы твои условия?
- Ты возвратишь мне все, что вывез из Акулонии. Прикажешь, чтобы
все ваши гарнизоны сложили оружие и оставили занятые ими города и
замки. А потом ты выведешь из моего королевства свои проклятые
войска так быстро, как это только будет возможно. Вернешь всех
акулонцев, проданных в неволю, и, кроме того, выплатишь
репарации, которые я назначу позже, когда точнее будет определен
ущерб, нанесенный твоей оккупацией. Останешься у меня в плену,
пока не будут выполнены все эти условия.
- Хорошо, - согласился Тараскуз. - Я прикажу без боя оставить все
замки и города, занятые моими гарнизонами, и сделаю все
остальное. А какой ты назначаешь за меня выкуп?
Конан рассмеялся, снял ногу с груди короля Немедии и, подав тому
руки, помог ему встать на ноги. Он уже раскрыл рот, но заметил,
что к ним приближается Гайдрайт. Жрец был, как всегда, спокоен и
погружен в свои мысли, старательно обходя человеческие и конские
трупы.
Окровавленной ладонью Конан смахнул с лица прилипшие потные
волосы. Он дрался целый день - сначала в пеших порядках
копейщиков, потом - на коне, ведя в атаку рыцарей, и его погнутая
и исцарапанная ударами топоров и стрел броня была густо
забрызгана кровью. И на кровавом фоне побоища он смотрелся, как
богатырь из языческой легенды.
- Мы хорошо потрудились, Гайдрайт! - загремел он. - Черт возьми!
Я был так рад увидеть твой сигнал! Еще немного, и мои рыцари
сошли бы с ума от напряжения и нетерпения. Они прямо из кожи вон
лезли, хватаясь за мечи. Дольше я бы просто не смог их удержать!
Что с чернокнижником?
- Он уехал в Архерон по дороге забвения, - загадочно произнес
Гайдрайт. - А я... я поеду в Тарантию. Здесь мои дела закончены,
и теперь я отправляюсь в святилище Митры... Здесь, на этом поле,
мы отстояли Акулонию! Твой марш к столице будет триумфальным
походом через обезумевшую от радости страну. Вся Акулония будет
праздновать возвращение короля. Итак, до встречи в твоем тронном
зале!
Конан молча смотрел вслед удаляющейся фигуре жреца, а со всех
сторон сюда уже начинали съезжаться рыцари. Он узнал Паллантида,
Троцеро, Просперо и Сервейса - все они были забрызганы кровью.
Шум битвы уступил место дикому победному реву и радости. Все
глаза, распаленные сражением и наполненные восхищением, были
обращены к огромной черной фигуре короля, закованные в сталь
руки приветственно размахивали над головами окровавленными
мечами. И над всем полем возносился крик - мощный и глубокий, как
удар прибоя:
- Слава Конану, королю Акулонии!
Подождав немного, Тараскуз вновь напомнил:
- Так ты еще не назвал выкупа...
Конан обернулся к нему и рассмеялся, вкладывая меч в ножны. Потом
расправил свои мощные плечи и провел окровавленными пальцами по
густым черным волосам, словно в поисках вновь обретенной короны.
- Есть в твоем дворце девушка по имени Зиновия...
- Да, есть. Ну и что?
- Так вот, - король усмехнулся, словно на ум ему пришло приятное
воспоминание. - Она и будет твоим выкупом. Она и ничто другое.
Пошли за ней в Бельверус, как обещал. У тебя в Немедии она была
простой служанкой, а в Акулонии... в Акулонии она станет
королевой!..
Роберт Говард.
Мечи пурпурного царства
Глава 1. Валузия строит козни
Зловещая тишина саваном окутала древний город Валузию.
Пурпурные башни и золотые шпили дрожали в мутном жарком мареве.
Сонную тишину на широких, мощеных булыжником улицах не нарушал
стук копыт, а редкие пешеходы спешили поскорей укрыться за
дверьми. Город казался царством призраков.
Кулл, царь Валузии, сидел в своих покоях и, откинув тонкие
занавеси, смотрел через окно во двор с искрящимися фонтанами и
аккуратно подстриженными кустами и деревьями, на пустые окна
домов, возвышающихся за высокой стеной.
-- Вся Валузия строит козни у меня за спиной, Брул, --
проворчал он.
Его собеседник, мускулистый смуглолицый воин среднего
роста мрачно ухмыльнулся:
-- Ты слишком подозрителен, Кулл. Просто жара разогнала
народ по домам -- и только.
-- Нет-нет, что-то затевается, -- повторил Кулл, высокий
могучий варвар с истинно бойцовской статью: широкие плечи,
мощная грудная клетка, узкие бедра. Из-под густых черных бровей
поблескивали холодные серые глаза. Черты лица сразу выдавали
его происхождение, -- Кулл-узурпатор был родом из Атлантиды.
-- Ну и пусть себе интригует. Этот народ склонен к козням
и заговорам, независимо от того, кто удерживает трон. Не
обращай внимания.
-- Нет, -- гигант нахмурил брови. -- Я чужак. Первый и
единственный варвар от начала времен, который занял валузийский
трон. Пока я был военачальником в их армии, они сквозь пальцы
смотрели на то, что я родился не в Валузии. Но теперь то и дело
тычут мне моим происхождением.
-- Тебе-то что? Я тоже чужак. Сегодня Валузией правят
чужеземцы, раз уж ее собственный народ слишком слаб и не
способен на это. Атлант сидит на ее троне, спину ему прикрывают
пикты -- самые давние и могущественные союзники империи; ее
двор полон иностранцев, армии состоят из варваров-наемников, --
даже Алые Убийцы, даром что валузийцы, считают себя отпрысками
горцев.
Кулл раздраженно передернул плечами:
-- Мне известны настроения в народе и то, с каким
отвращением и ненавистью относятся влиятельные старинные
семейства к происходящему. Почему, Брул? Когда правил Борна,
коренной валузиец и прямой наследник многовековой династии,
империи приходилось куда хуже, чем при моем правлении. Такова
цена, которую нации приходится платить за разложение и упадок.
В один прекрасный день в такой стране появляются сильные
чужеземцы и захватывают власть. Я, по крайней мере, создал
армию, организовал полки наемников и вернул Валузии ее былое
величие и авторитет. Разве не лучше иметь одного варвара
сидящим на троне, чем сотню тысяч, разъезжающих по городским
улицам с руками по локоть в крови? А ведь так бы сейчас и было,
останься на престоле царь Борна. Царство было расколото на
части под его пятой, враги угрожали со всех сторон,
язычники-грондарцы уже готовились к набегу невиданной ранее
силы... Да! Я голыми руками прикончил Борна в ту безумную ночь.
После этого у меня появилось немало врагов, но зато всего за
полгода я искоренил анархию и загасил все попытки бунта,
сплотил народ воедино, сломал спину тройственному Союзу,
сокрушил мощь грондарцев. А теперь Валузия дремлет в мире и
покое, а между снами строит против меня заговоры. За время
моего правления ни разу не случилось голода. Амбары ломятся от
зерна, торговые суда ходят тяжело груженые товаром, кошельки
торговцев полны, народ разжирел -- но люди по-прежнему ропщут и
проклинают, и плюют на мою тень. Чего им не хватает?
Пикт оскалился и разразился горьким смехом:
-- Еще одного Борна, вот чего! Кровавого тирана! Забудь ты
об их неблагодарности. Не для их удовольствия ты захватывал
трон и не им в угоду удерживаешь его. Осуществилась мечта твоей
жизни. Ты прочно воссел на великом престоле. Пусть себе ворчат
и строят козни. Ты -- царь.
-- Я царь этого пурпурного царства, -- мрачно кивнул Кулл.
-- И до той поры, пока не оборвется мое дыхание и дух мой не
отправится вниз по долгой тенистой дороге в страну мертвых, я
останусь царем! Ну что там еще?
Перед ним в глубоком поклоне склонился раб:
-- Налисса, наследница великого дома бора-Баллин,
испрашивает аудиенции, Ваше Величество.
Тень набежала на лицо царя:
-- Опять мольбы насчет амурных дел, -- со вздохом сказал
он Брулу, -- наверно, тебе лучше уйти.
После царь Кулл велел рабу:
-- Пусть войдет.
Кулл сидел в кресле, обитом бархатом, и смотрел на
Налиссу. Было ей около девятнадцати лет и, одетая дорого и
строго по моде знатных дам Валузии, она представляла собой
поистине восхитительное зрелище, чего не мог не признать даже
царь-варвар. Благодаря многочисленным ваннам в молоке и вине
кожа аристократки отличалась удивительной белизной. Изящный
рисунок бровей, нежный румянец щек, полные яркие губы. Картину
дополняла корона вьющихся черных волос, охваченных золотой
лентой.
Встав на колени у ног царя, Налисса взяла его огрубевшие
от рукояти меча пальцы в свои мягкие ладони и взглянула ему в
глаза снизу вверх просяще и вызывающе. Подобно многим другим
мужчинам, Кулл не любил смотреть в глаза Налиссе, зная об их
тайной власти. Знала о ней и сама девушка, но в силу своей
юности еще не представляла ее истинных размеров. Царь же,
искушенный в вопросах взаимоотношений мужчин и женщин, с
некоторым беспокойством осознавал, каким могущество и влиянием
станет пользоваться Налисса при дворе, достигнув зрелости.
-- Ваше Величество, -- тоном ребенка, выпрашивающего
игрушку, обратилась к нему девушка, -- пожалуйста, дайте мне
разрешение на брак с Далгаром из Фарсуна. Он стал гражданином
Валузии, пользуется расположением при дворе. Почему же...
-- Я уже говорил тебе, -- терпеливо отвечал Кулл, -- мне
все равно, будет ли твоим супругом Далгар или Брул... Да хоть
сам дьявол! Но твой отец против этого брака с фарсунианским
искателем приключений и...
-- Вы ведь можете повлиять на него! -- выкрикнула она.
-- Дом бора-Баллин я числю среди своих вернейших
сторонников, -- сказал атлант, -- а твоего отца, Мурома
бора-Баллин, считаю своим ближайшим другом. Он помог мне, еще
когда я был одиноким бесправным гладиатором. Поддерживал
деньгами меня -- простого солдата и принял мою сторону, когда я
боролся за трон. И потому для меня принуждать его делать то,
чему он столь откровенно противится, вмешиваться в его семейные
дела все равно, что вредить собственной правой руке.
Налисса не знала, что некоторые мужчины могут быть
неподвластны женским чарам. И она принялась упрашивать и
капризно надувать губы, молить и плакать. Она целовала Куллу
руки, рыдала у него на груди, убеждала, присев на его колено, к
вящему смущению царя. Все напрасно. -- Кулл был полон
искреннего сочувствия, но непреклонен. На все ее призывы и
мольбы у него был один ответ: это не его дело, ее отец лучше
знает, что ей нужно, а потому он, Кулл, не собирается встревать
в их семейные дела.
Наконец Налисса сдалась и покинула зал, повесив голову и
еле волоча ноги. Едва выйдя из царских покоев, она нос к носу
столкнулась с отцом. Муром бора-Баллин, догадывающийся о целях
ее визита к царю, не сказал дочери ни слова, но брошенный им
исподлобья взгляд красноречиво свидетельствовал о грядущем
наказании. Девушка с несчастным видом забралась в свой
паланкин. Бремя ее горя казалось невыносимым. Но скоро
наследственная твердость характера взяла свое, в темных глазах
затеплился огонек бунта. Она отдала короткий приказ и рабы
подхватили носилки.
Тем временем граф Муром предстал перед царем. Черты его
застыли маской формальной почтительности. Царь заметил это
выражение и ощутил болезненный укол в сердце. Он привык к
церемонности и холодности, сохраняющейся между ним и
большинством подданных и союзников, за исключением, пожалуй,
пикта Брула и посла Ка-ну, но для графа Мурома эта
преднамеренная, искусственная официальность была необычна, хотя
Куллу была известна ее причина.
-- Твоя дочь приходила сюда, граф, -- сказал Кулл прямо.
-- Да, Ваше Величество, -- тон Мурома был бесстрастным и
исполненным уважения.
-- Ты, вероятно, знаешь, зачем... Она рвется замуж за
Далгара.
Граф коротко кивнул головой:
-- Если Ваше Величество желает, ему достаточно сказать
только слово, -- лицо графа окаменело.
Кулл, уязвленный, вскочил с трона, пронесся через все
помещение к окну и снова уставился на свою сонную столицу,
потом, не оборачиваясь, сказал:
-- Даже за половину своего царства я не стал бы влезать в
твои семейные дела или заставлять принимать неприятные для тебя
решения.
Граф тут же оказался рядом с ним. Вся его официальность
испарилась неведомо куда, а сияющие глаза казались
красноречивее любых слов.
-- Прости, Кулл, я был несправедлив к тебе в своих мыслях.
Я должен был знать...
Он сделал движение, чтобы встать на колени, но царь
удержал его. Кулл улыбнулся:
-- Будь покоен, граф, твои семейные проблемы касаются тебя
одного. Я не хочу мешать и не могу помочь. Напротив, я сам хочу
просить тебя о помощи. -- Зреет заговор. Это просто носится в
воздухе. Я чую опасность, как в далекой юности чувствовал
близость тигра в лесной чаще или змеи -- в высокой траве.
-- Мои шпионы прочешут весь город, мой царь, -- глаза
графа загорелись. -- Народ ропщет при любом правителе и никогда
не бывает доволен тем, что имеет. Но недавно я побывал в
посольстве у Ка-ну и он просил предупредить тебя о влиянии
извне и иностранных деньгах, появившихся в городе в большом
количестве. Ничего определенного ему не известно, но его пиктам
удалось выудить кое-какую информацию у подвыпившего слуги
верулианского посла, -- смутные намеки на некий переворот,
затеваемый его хозяевами.
-- Верулианское вероломство давно стало притчей во языцех,
-- хмуро буркнул Кулл. -- Но Джен Дала, посол Верулии, слывет
человеком чести.
-- Фигура посла -- всегда лишь парадный фасад, и чем
меньше он знает о планах власть предержащих его страны, тем
лучшим прикрытием для их грязных делишек является.
-- Чего же добивается Верулия? -- спросил Кулл.
-- Гомла, дальний родственник короля Борна, укрылся в
Верулии, когда ты сверг старую династию. После твоей смерти
Валузия тут же распадется на части, армия будет
дезорганизована, союзники -- за исключением, может быть, пиктов
-- поспешат предать, наемники, которых ты один способен держать
в узде, немедля повернут против Валузии и она станет легкой
добычей для любой державы, достаточно сильной, чтобы выступить
против нее. Тогда Гомла приведет врагов и верулианская
марионетка утвердится на престоле Валузии.
-- Понятно, -- проворчал Кулл. -- От меня куда больше
пользы в битве, чем на совете... Итак, во-первых нужно ее
устранить, верно?
-- Да, мой царь.
-- Ничего, в конце концов мы выкорчуем эти ростки
державных амбиций, -- царь улыбался, пальцы его поглаживали
рукоять огромного меча, с которым он никогда не расставался.
-- Ту, верховный канцлер, и Дондал, его племянник, -- к
королю! -- провозгласил раб и в зал вошли двое мужчин.
Главный сановник царства, Ту был представительным,
среднего роста мужчиной, едва перешагнувшим рубеж, отделяющий
зрелость от старости. Он выглядел скорее торговцем, нежели
главой царского Совета: жидкие волосы, вытянутое лицо, в глазах
извечная подозрительность. Годы и положение легли тяжелым
бременем на его плечи. Рожденный среди плебеев, он пробил себе
дорогу наверх благодаря врожденному уму, хитрости и умению
плести интриги. Он пережил трех царей и теперь состоял при
Кулле, служа ему верой и правдой. Главное достоинство его
племянника Дондала, стройного щеголеватого юнца с приятной
улыбкой и проницательными темными глазами, состояло в умении
наблюдать и держать язык за зубами, благодаря чему он был вхож
в места, появления в которых даже близкое родство с Ту не могло
бы обеспечить.
-- Всего лишь одно небольшое государственное дело, Ваше
Величество, -- сказал Ту, -- ваша резолюция на проекте создания
нового порта на западном побережье. Вот здесь нужна ваша
подпись.
Кулл подписал бумагу. Ту вытащил из-за пазухи
перстень-печатку, что висел у него на шее на тонкой цепочке
(царскую печать) и скрепил ею документ. Не было в мире другого
кольца, подобного этому, и Ту, не снимая, носил его на шее и в
часы сна, и бодрствуя. И кроме тех, кто находился в эту минуту
в царском чертоге, не нашлось бы и четырех человек на всем
белом свете, ведающих, где хранится печать.
Глава 2. Таинственное нападение
Безмятежный день почти незаметно перетек в безмятежную
тихую ночь. Луна еще не вскарабкалась на вершину небосклона и
маленькие серебряные звезды мерцали еле-еле, будто их свет с
трудом пробивался сквозь плотную пелену зноя, поднимающегося от
земли. По пустынной улице глухо застучали копыта одинокой
лошади. Если за дорогой и наблюдали глаза из черных провалов
окон, то внешне ничто не выдавало того, что Далгар из Фарсуна,
едущий через ночь и тишину, был кем-то замечен.
Юный фарсунец был в полном боевом облачении: гибкое тело
атлета прикрывала кольчуга с металлическим нагрудником, голову
венчал островерхий шлем-морион, с пояса свешивался длинный
узкий меч, рукоять которого была отделана драгоценными
каменьями. Поверх одетой сталью груди колыхался несколько
легкомысленный шарф с изображением алой розы, что, впрочем,
никак не умаляло мужественности статного юного воина.
Он ехал, держа в руке помятый лист бумаги и вглядываясь в
написанные на нем по-валузийски строки: "Возлюбленный мой,
встречаемся в полночь в Проклятых садах, что за городской
стеной. Мы упорхнем вместе".
Как драматично. Далгар слегка улыбнулся, дочитав записку.
Что ж, некоторая мелодраматичность вполне простительна юной
влюбленной девушке. Послание тронуло его. К восходу солнца он и
его будущая невеста пересекут границу с Верулией, и пусть тогда
бушует граф Муром бора-Баллин, пусть хоть вся валузийская армия
идет по их следу, -- они уже будут в безопасности. Он
чувствовал себя возвышенно и романтично, душу так и распирало
от неутолимой жажды героического, столь свойственной молодости.
До полуночи оставалось еще более часа, но он все подгонял коня
железными шпорами и озирался по сторонам, ища возможности
сократить путь по узким темным проулкам.
"...И серебро Луны пролилось мне на грудь", -- напевал он
про себя зажигательные любовные песни безумного поэта Ридондо,
жившего и умершего давным-давно; как вдруг лошадь его, громко
всхрапнув, испуганно шарахнулась в сторону. -- У грязной
подворотни шевелилась и стонала бесформенная темная масса.
Вытянув из ножен меч, Далгар соскользнул с седла и
приблизился к стенающему существу. Лишь близко склонившись над
ним, юноша смог разобрать очертания человеческого тела и,
подхватив под мышки, выволок тело на более-менее освещенное
место. Руки его угодили во что-то теплое и липкое.
Человек был стар, судя по его редким волосам и
пробивающейся в спутанной бороде седине, и одет в лохмотья
нищего, но, даже несмотря на ночную тьму, Далгар разглядел, что
руки его были мягкими и белыми под покрывающим их слоем грязи.
Из засорившейся рваной раны на голове сочилась кровь, глаза
старика закрыты. Время от времени незнакомец принимался громко
стонать.
Далгар оторвал лоскут от своего шарфа, чтобы промокнуть
рану, и когда стал делать это, кольцо на его пальце случайно
запуталось в нечесанной бороде. Он нетерпеливо дернул рукой
и... борода с легкостью оторвалась, оголив гладко выбритое лицо
человека средних лет. Далгар непроизвольно вскрикнул и
отпрянул, потом вскочил на ноги и замер, ошарашенный и сбитый с
толку, уставясь на стонущего загримированного мужчину. И тут
грохот копыт по булыжнику улицы вернул его к реальности.
Ориентируясь по звуку, юноша бросился наперерез всаднику.
Тот резко осадил коня и молниеносным движением выхватил меч.
Сноп искр брызнул из-под стальных подков поднявшегося на дыбы
рысака.
-- Что еще за..? А, это ты, Далгар.
-- Брул! -- закричал юный фарсунец. -- скорее! Верховный
канцлер Ту лежит на той стороне улицы без сознания, -- а может,
уже и мертвый!
Пикт в мгновение ока слетел с коня, клинок сверкнул в его
руке. Перебросив поводья через голову лошади, он оставил
животное стоять недвижной статуей, а сам бегом припустил за
Далгаром. Вдвоем они приподняли раненого канцлера и Брул
наскоро осмотрел его.
-- Череп, вроде, цел, -- проворчал пикт, -- хотя уверенно
не скажу, конечно. Он был уже без бороды, когда ты нашел его?
-- Нет, это я случайно потянул за нее...
-- Тогда, похоже, это работа какого-то головореза, не
признавшего его. Я предпочитаю думать так, потому что, если
сразивший его человек представлял себе, кто перед ним, значит,
в Валузии зреет черная измена. А ведь я предупреждал его, что
эти переодевания и блуждание по городу не доведут до добра. Но
разве убедишь в чем-нибудь канцлера? Он утверждал, что таким
образом может узнавать обо всем, что происходит, "держать палец
на пульсе империи", так он говорил.
-- Но если это были разбойники, -- удивился Далгар, --
почему же его не ограбили? Вот его кошелек, в нем осталось
несколько медяков. Да и кому придет в голову грабить нищего?
Копьебой выругался.
-- Верно. Но кто, во имя Валки, мог знать, что это -- Ту?
Он никогда не принимал одного и того же обличья дважды, и
помогали ему с этим лишь Дондал и доверенный раб. И чего
добивался тот, кто оглушил его? Валка! Да ведь он умрет, пока
мы стоим здесь, болтая. Помоги-ка мне поднять его на лошадь.
С безвольно поникшим в седле канцлером, поддерживаемым
стальными руками Брула, они поскакали по пустынным улицам ко
дворцу, въехали в ворота, проскакав мимо изумленного стража и
внесли раненого во внутренние покои, положили на ложе, где им
занялись рабы и служанки. Скоро канцлер начал приходить в себя,
сел и, обхватив голову, застонал.
Ка-ну, пиктский посол и самый хитрый человек в царстве,
склонился к нему:
-- Ту! Кто напал на тебя?
-- Не знаю, -- отвечал канцлер, еще не вполне очухавшийся.
-- Я ничего не помню.
-- У тебя были с собой какие-нибудь важные документы?
-- Нет.
-- Но у тебя что-нибудь отобрали?
Ту неуверенно принялся ощупывать свое одеяние, его
замутненные глаза постепенно прояснялись и вдруг в них вспыхнул
огонь внезапного понимания:
-- Кольцо! Перстень с царской печатью! Он исчез!
Ка-ну в сердцах выругался:
-- Вот что значит носить такие вещи с собой! Я же
предупреждал тебя! Быстро -- Брул, Келкор, Далгар, затевается
грязное предательство -- поспешим в покои царя!
У дверей царской опочивальни стояли на страже десять Алых
Убийц, мускулистых гигантов. На вопрос запыхавшегося Ка-ну они
отвечали, что царь отправился отдыхать час назад или около
того, с тех пор никто к нему не входил и из-за двери не
доносилось ни звука.
Ка-ну постучал в дверь. Никакого ответа. Запаниковав,
посол толкнул ее. -- Заперто изнутри.
-- Ломайте дверь! -- закричал он, лицо его побелело, голос
звучал неестественно напряженно.
Двое огромных Алых Убийц всем своим весом обрушились на
дверь, но та, сработанная из прочной древесины дуба и окованная
полосами бронзы, устояла. Брул, растолкав солдат, бросился а
дверь с мечом. Под могучими ударами отточенного клинка полетели
во все стороны щепки и кусочки металла. Спустя считанные
секунды Брул вломился в комнату сквозь осыпающиеся обломки
дверей и остановился с приглушенным криком. Заглянув через его
плечо, Ка-ну дико впился пальцами в собственную бороду. Кровать
царя пребывала в беспорядке, будто на ней спали, но во всей
комнате не было даже намека на самого государя. Комната была
пуста и лишь открытое окно давало хоть какую-то зацепку к тайне
его исчезновения.
-- Обыскать весь город! -- взревел Ка-ну. -- Прочесать
улицы! Келкор, подымай всех Алых Убийц! Брул, собирай своих
людей, -- возможно, вскоре ты поведешь их на смерть. Скорее!
Далгар...
Но фарсунца не было рядом. Он почел за лучшее исчезнуть,
внезапно вспомнив, что приближается полночь и есть кое-что,
имеющее для него куда большую важность, чем поиски царя, -- а
именно Налисса бора-Баллин, ожидающая его в Проклятых Садах, в
двух милях за городской стеной.
Глава 3. Королевская печать
В ту ночь Кулл рано удалился на покой. По давно
установившейся привычке он на несколько минут задержался у
дверей в опочивальню, чтобы поболтать с охранниками, его
старыми боевыми товарищами, и обменяться воспоминаниями о тех
днях, когда он состоял в рядах Алых Убийц, потом, отпустив
слуг, вошел в свои покои и, бросившись спиной на кровать,
приготовился отдыхать. Странное поведение для царственной
особы, без сомнения, но Кулл слишком долго вел суровую жизнь
солдата (а до того и вовсе был членом племени варваров). Он так
и не привык к привилегиям, сопутствующим его теперешнему
положению.
Он уже было повернулся потушить свечу, освещающую комнату,
как вдруг его внимание привлек негромкий стук о подоконник
затянутого металлическими прутьями окна. С мечом в руке царь
пересек комнату легкой беззвучной поступью большой пантеры и
выглянул наружу. Окно выходило в дворцовый парк, и в слабом
свете мерцающих в ночи звезд он мог видеть очертания кустов и
деревьев, слышать плеск фонтанов. Где-то там, во мраке мерно
прохаживались стражники. Все как всегда.
Но было и кое-что, нарушающее обычный порядок вещей.
Цепляясь за побеги покрывающих стену по обе стороны окна
ползучих растений, висел маленький, весь какой-то высохший и
сморщенный, человечек, вид которого выдавал профессионального
нищего. Тощие руки и ноги, обезьянье личико, -- он казался
совершенно безобидным. Увидев его, Кулл нахмурился:
-- Похоже, придется ставить стражу под каждым окном или
оборвать эти чертовы лианы, -- сказал царь. -- Как ты прошел
мимо охранников?
Вместо ответа карлик приложил тонкий палец к окруженным
сеткой морщин губам, призывая к молчанию, потом с обезьянней
ловкостью вытащил что-то из-за пазухи и протянул Куллу сквозь
металлические прутья. Царь взял предмет -- это оказался свиток
пергамента -- развернул его и прочел: "Царь Кулл! Если тебе
дороги твоя жизнь и благополучие царства, следуй за сим
проводником к месту, куда он тебя отведет. Постарайся сделать
так, чтобы тебя не увидела охрана -- в полках пустила корни
подлая измена и, если ты хочешь сохранить жизнь и трон,
действуй точно, как я говорю. Подателю сего письма можешь
полностью доверять". Послание было подписано "Ту, верховный
канцлер Валузии" и скреплено царской печатью.
Кулл еще больше нахмурил брови: все это выглядело весьма
подозрительно, но он узнал руку Ту -- у того были кое-какие
характерные только для него "фирменные знаки", вроде особого,
почти незаметного завитка в последней букве имени. И к тому же
-- оттиск печати, -- печати, существующей в единственном
экземпляре на всем белом свете. Кулл вздохнул:
-- Что ж, хорошо. Подожди, пока я соберусь, -- сказал он
нищему.
Одевшись и накинув легкую кольчугу, Кулл вернулся к окну,
схватился руками за два соседних железных прута и напряг
могучие мышцы. Он почувствовал, как они подались и, раздвинув
их так, чтобы могли пройти его широкие плечи, выбрался наружу и
соскользнул вниз по побегам вьюна с неменьшей ловкостью и
проворством, чем бродяга за секунду до него.
Присев у основания стены, Кулл ухватил за руку своего
спутника:
-- Так как же ты миновал стражей? -- прошептал он.
-- Тому, который остановил меня, я показал знак имперской
печати.
-- Теперь это едва ли нам подходит, -- пробурчал Кулл, --
давай за мной. Мне известен распорядок их дежурства.
В течение последующих двадцати минут они то лежа
пережидали за деревом или кустом, пока пройдет охрана, то
быстро ныряли в тень, то украдкой совершали короткие перебежки.
Наконец оба добрались до внешней стены. Король взял своего
проводника за лодыжки и поднял над головой. Тот ухватился
пальцами за верхний край стены, мигом оседлал ее и протянул
руку вниз, чтобы помочь царю. Кулл пренебрежительным жестом
отклонил помощь, отступил на несколько шагов, разбежался и
высоко подпрыгнул, мгновенно очутившись рядом с бродягой,
впечатленным такой демонстрацией невероятной силы и ловкости.
Секунду спустя две на удивление несоответствующие друг другу
фигуры спрыгнули по другую сторону и растворились в ночи.
Глава 4. Проклятые сады
Налисса бора-Баллин была напугана и нервничала.
Поддерживаемая своей искренней любовью и большими надеждами,
она не раскаивалась в безрассудных действиях последних
нескольких часов, но лишь все сильнее и сильнее желала прихода
ночи и своего милого.
Все оказалось на удивление легко. Она покинула отцовский
дом незадолго до заката, сказав матери, что собирается провести
ночь у подруги. На ее счастье, женщинам в Валузии была
предоставлена полная свобода, в отличие от Восточных империй,
где царили допотопные обычаи и женщин держали взаперти в
сералях и домах-тюрьмах. Она беспрепятственно выехала через
восточные ворота и направилась прямиком к Проклятым Садам,
располагающимся в двух милях от города. Сады эти некогда были
обителью удовольствий и загородным поместьем одного знатного
вельможи, но постепенно стали распространяться рассказы о
мерзком разврате и жутких ритуалах поклонения дьяволу, творимых
там. В конце концов, люди, доведенные до безумия регулярными
исчезновениями детей, обрушились на Сады разъяренной толпой и
повесили вельможу над главным входом его собственного дома.
Прочесывая Сады, они обнаружили там немало вещей,
отвратительных и кошмарных настолько, что язык не
поворачивается рассказать о них. В порыве исступления и ужаса
принялись они крушить особняк и летние постройки, деревья и
гроты, и стены. И все же, сложенные из добротного мрамора,
многие здания перенесли как ярость толпы, так и нелегкое
испытание временем. Уже несколько столетий стояли они в
запустении. Внутри осыпающихся стен разрослись небольшие
джунгли, буйная зелень скрыла руины от людских взоров.
Налисса подыскала не очень разрушенную беседку, привязала
коня и устроилась на растрескавшемся мраморном полу,
приготовившись ждать. Неплохо для начала, -- нежное золото
заката залило землю, смягчив и сгладив все очертания, вокруг
нее колыхалось зеленое море с разбросанными тут и там белыми
пятнами -- остатками стен и крыш мраморных строений. Но когда
тени сгустились и ночь стала вступать в свои права, Налисса
почувствовала себя неуютно. Звезды казались холодными и
ужасающе далекими, ночной ветер порождал странные и страшные
шорохи, играл в высокой траве и ветвях деревьев. Легенды и
жуткие истории всплывали в памяти и ей уже чудились где-то там,
за отдающимися в висках ударами неистово бухающего сердца,
шелест невидимых черных крыльев и бормотанье бесовских голосов.
Она страстно молила о том, чтобы скорее наступила полночь.
Увидь ее Кулл сейчас, ему в голову не пришли бы мысли о ее
странной власти и большом будущем. Его глазам предстала бы
просто напуганная девочка, нуждающаяся в защите и опеке.
И все же мысль о бегстве так и не возникла в ее сознании.
Даже когда кажется, что время остановилось, оно все-таки
продолжает идти вперед. Слабое свечение в ночи оповестило
девушку о восходе луны, значит, полночь близко. И вдруг до
девушки донесся звук, заставивший ее моментально вскочить на
ноги. Где-то в Садах, якобы необитаемых, тишину разорвал крик и
бряцание стали, от которых кровь застыла в жилах. И снова
воцарилось безмолвие, удушающее, как саван.
Далгар! Далгар! Имя ударами молота грохотало в смятенном
мозгу. Ее любимый, приехав за ней, пал жертвой кого-то... или
чего-то...
Стараясь не шуметь, она покинула свое убежище, прижав руку
к рвущемуся из груди сердцу, и крадучись двинулась по обломкам
мощеной дорожки. В давящей тишине листья пальм тянулись к ней
дрожащими пальцами привидений, будто оживленные неким
безымянным злом.
Впереди замаячили руины особняка. И тут, без единого
звука, на пути ее выросли двое мужчин. Девушка попыталась было
закричать, но язык ее онемел от ужаса. Она хотела бежать, но
отказали ноги, и, прежде чем она обрела способность двигаться,
один из мужчин, громадный как гора, схватил ее -- беспомощную,
как крохотный младенец.
-- Женщина, -- прорычал он на верулианском языке, который
Налисса немного понимала. -- Одолжи мне свой кинжал и я...
-- Некогда, -- перебил его другой по-валузийски. -- Бросим
ее к нему, а потом обоих вместе и прикончим. Придется дождаться
Фондара, прежде чем убить его, -- он хочет задать ему несколько
вопросов.
-- Блажен, кто верует, -- прогромыхал гигант-верулианец,
по пятам шагая за своим товарищем. -- Не станет он говорить,
уверяю тебя. с тех пор, как мы захватили его, он если и
открывает рот, то только чтобы послать нам проклятие.
Налисса, которую позорно тащили под мышкой, тихонько выла
от страха. Она пыталась понять, что происходит. Кто такой этот
"он", кого валузийцы собирались допросить и затем убить? Мысль
о том, что это, должно быть, Далгар, вытеснила из ее сознания
все опасения относительно собственной судьбы и наполнила душу
дикой, отчаянной яростью. Девушка бешено забилась в руках
верзилы и была тут же наказана звучной оплеухой. Слезы
покатились из ее глаз и крик боли сорвался с ее уст. Вскоре ее
бесцеремонно швырнули в темный дверной проем. Девушка
повалилась на что-то мягкое.
-- Может, стоило ее связать? -- засомневался здоровяк.
-- Зачем? Удрать она не сможет. И Его развязать не сможет
тоже. Пошли скорее, у нас есть еще работенка.
Налисса села и робко огляделась. Она находилась в
небольшом грязном помещении. Пол устилал толстенный слой пыли и
обломки мрамора. Часть крыши отсутствовала и через отверстие
внутрь лился лунный свет. В этом скудном свете она разглядела
рядом со стеной контуры человеческой фигуры. Она дернулась.
Ужасное предчувствие заставило ее сильно прикусить нижнюю губу.
И тут же с опустошительным чувством облегчения она поняла, что
связанный мужчина был куда крупнее Далгара. Налисса подобралась
к нему и заглянула в лицо. Человек был связан по рукам и ногам,
с кляпом во рту. На нее глянули два серо-стальных холодных
глаза.
-- Царь Кулл?! Государь! -- девушка стиснула кулаками
виски. Комната закружилась перед ее ошеломленным взором, но уже
спустя мгновение Налисса взялась за дело и вскоре ее длинные
сильные пальцы освободили пленника от кляпа. Кулл пошевелил
челюстями и принялся ругаться на чем свет стоит, -- правда,
бранился он на своем собственном языке. Даже в такой момент
царь помнил о необходимости щадить нежные уши юной дворянки.
-- Мой повелитель, как вы оказались здесь? -- спросила
девушка, заламывая руки.
-- То ли мой самый доверенный советник стал предателем, то
ли сам я спятил, -- проворчал в ответ гигант. -- Ко мне явился
бродяга с письмом, написанным почерком Ту и заверенным царской
печатью. Я последовал за ним, как было там указано, через город
и ворота, о существовании которых даже не подозревал. Ворота
эти никем не охраняются и, похоже, о них не знал никто, кроме
злоумышленников. У ворот нас поджидал какой-то тип с лошадьми и
мы на полной скорости помчались к этим чертовым Садам.
Подъехали, слезли с коней и я покорно отправился за своим
проводником в разрушенный особняк, как баран на бойню. А стоило
мне войти в дверь, как, откуда ни возьмись, навалился
здоровенный детина с сетью. Пока я пытался освободиться от
сети, объявилась целая дюжина прохвостов. Полагаю, мне удалось
немного попортить им настроение. Двое тут же повисли на правой
руке, не давая мне выхватить меч, но я пнул одного в бок и,
вероятно, сломал ему ребра и одновременно, вспоров несколько
ячеек сети, достал другого левой рукой с кинжалом. Он умирал
тяжело, испуская дух, кричал как заблудшая душа в аду. Но,
видит Валка, их было слишком много. В конце концов они содрали
с меня доспехи, -- только тут Налисса обратила внимание, что на
короле лишь набедренная повязка в виде львиной шкуры, -- и, как
видишь, скрутили. Нет-нет, можешь не пытаться -- сам дьявол не
смог бы развязать эти узлы. Один из нападавших был моряком. Это
он и постарался. А что такое морские узлы, я узнал еще, когда
был гребцом на галере.
-- Но что же мне тогда делать? -- заплакала девушка.
-- Поищи обломок мрамора с острым краем, -- попросил Кулл.
-- Ты должна будешь перерезать эти веревки.
Девушка отыскала кусок камня, скол которого был острым,
как бритва.
-- Я боюсь порезать вам кожу, Ваше Величество, -- заранее
извинилась она, принимаясь за дело.
-- Режь кожу, мясо, кость, только освободи меня поскорей!
-- прорычал Кулл. Глаза его сверкали. -- Попасться в ловушку!
Надо же быть таким слепым идиотом! Валка, Хонан и Хотат! Ну
дайте мне только до вас добраться... Послушай, а как ты попала
сюда?
-- Поговорим об этом позднее, -- тяжело дыша, отозвалась
Налисса. -- Нам надо спешить.
Оба умолкли. В комнате слышался лишь скрип камня по
волокнам веревки. Нежные ладони Налиссы покрылись порезами и
обильно кровоточили, но она не обращала на это внимания.
Веревка, прядь за прядью, поддавалась. И все же, когда за
дверью загромыхали тяжелые шаги, она еще не была перерезана до
конца.
Налисса замерла.
-- Он там, Фондар, в путах и с кляпом в глотке. С ним
какая-то валузийская девчонка, -- она шаталась по Садам, когда
мы ее поймали.
-- Чтобы бродить тут ночью, нужна немалая отвага, --
зазвучал другой голос, надменный и раздражительный, явно
принадлежащий человеку, привыкшему повелевать. -- Наверно, она
спешила на встречу с каким-то щеголем. Ты...
-- Никаких имен. Никаких имен, славнейший Фондар, --
вмешался мягкий вкрадчивый голос валузийца. -- Помни о нашем
соглашении: пока Гомла не сядет на трон, я -- Человек-в-Маске.
-- Да-да, конечно. Ты хорошо поработал этой ночью. Такое,
кроме тебя, никому не под силу, -- ведь именно ты придумал, как
добыть, и добыл царскую печать, ты смог состряпать письмо Ту.
Кстати, ты убил этого старого недотепу?
-- Какая разница? Ему так и так придется умирать, или
сегодня или когда Гомла окажется на троне. Куда важнее то, что
в нашей власти находится сам царь.
Кулл ломал голову, пытаясь определить, кому же принадлежит
этот, удивительно знакомый, голос. Да вот еще Фондар... Он
помрачнел. Да, видно, высоки в игре ставки, раз Верулия
вынуждена посылать своего лучшего полководца творить грязные
делишки. Царь хорошо знал Фондара, не раз принимал его во
дворце.
-- Пойди приведи царя, -- велел Фондар. -- Отведем его в
старую комнату пыток и расспросим о том о сем.
Дверь отворилась, пропустив только одного человека --
верзилу, что захватил Налиссу, -- и закрылась за ним. Он
пересек комнату, едва взглянув на девушку, забившуюся в угол,
склонился к связанному царю и взял его за руку и за ногу,
приготовившись вскинуть на плечо и нести. Но в этот момент Кулл
одним резким движением разорвал подпиленные путы и стиснул в
тисках стальных рук горло врага.
Громила упал на колени, одной рукой шаря по пальцам,
сдавившим его шею, другой схватившись за кинжал на поясе. Ему
удалось наполовину вытянуть кинжал из ножен, и тут глаза его
вылезли из орбит, язык свесился наружу, руки безвольно упали и
верулианец обмяк в руках царя. Кулл одним ужасным резким
движением сломал шею заговорщику и опустил на землю бездыханное
тело, вынув из ножен врага меч. Налисса подхватила кинжал.
Вся схватка продлилась лишь несколько секунд.
-- Быстрей! -- раздался из-за двери раздраженный окрик
Фондара, а Кулл, слегка пригнувшись, как тигр перед прыжком,
стал лихорадочно соображать: число заговорщиков ему было
неизвестно, но он знал, что в настоящий момент их за дверью
всего двое или трое... И прежде, чем в комнату вошли
посмотреть, что вызвало задержку, он принял решение и дальше
действовал без промедления.
Он подозвал девушку:
-- Как только я выскочу за дверь, выбегай следом и мчись
что есть силы вверх по лестнице, что слева отсюда.
Налисса кивнула. Кулл успокаивающе похлопал по изящному
плечу девушки, повернулся и рывком распахнул дверь.
Люди снаружи, ожидающие гиганта-верулианца с беспомощным
царем на плечах, оказались застигнутыми врасплох. Словно
громадный тигр в человеческом обличьи, в дверях стоял Кулл.
Глаза царя сверкали, зубы оскалились в яростном боевом рычании,
в руке он сжимал меч, вращающийся так быстро, что казался в
лунном свете серебряным диском.
Кулл увидел Фондара, двоих солдат-верулианцев и стройного
мужчину, лицо которого было скрыто под черной маской. Мгновение
-- и он уже оказался среди них, начав танец смерти. Командир
верулианцев пал после первого же удара царя, -- голова его
раскололась как орех, не помог даже шлем. Человек-в-Маске,
выхватив меч, сделал выпад и острие его клинка вспороло щеку
Кулла. Один из солдат атаковал атланта с копьем, и ужу в
следующую секунду лежал мертвым поперек тела своего вождя.
Оставшийся в живых воин повернулся и бросился бежать, отчаянно
взывая к своим товарищам. Человек-в-Маске шаг за шагом отступал
под натиском Кулла, парируя удары с невероятным мастерством.
Царь не оставлял ему ни времени, ни возможности перейти в
атаку, он мог лишь защищаться от урагана свирепых ударов,
бьющих словно молот по наковальне. Казалось, верулианская сталь
должна вот-вот неизбежно расколоть скрытую капюшоном и маской
голову, но всегда на ее пути возникал узкий длинный валузийский
клинок, отводя удар в сторону или останавливая его на
расстоянии от кожи, порой не превышающем толщины человеческого
волоса, но достаточном, чтобы остаться в живых.
Кулл увидел бегущих к месту схватки верулианских солдат,
услышал звон их оружия и злобные крики. Они собирались обойти
Кулла сзади и затравить его как крысу. Напоследок яростно
рубанув мечом обороняющегося валузийца, Кулл развернулся и
бросился вверх по ступеням лестницы, наверху которой уже стояла
Налисса.
Он выскочил на верхнюю площадку лестницы и остановился. Он
и девушка оказались на чем-то вроде искусственно созданного
мыса. Лестница вела вверх, и от площадки некогда вела и вниз на
другую сторону стены, но теперь эта вторая половина ступеней
обвалилась. Кулл понял -- они в западне. "Что ж, -- подумал
царь, -- здесь мы и умрем. Но заберем с собой много врагов".
Верулианцы собрались у основания лестницы под
предводительством таинственного валузийца в маске. Кулл
поудобнее обхватил рукоять меча.
Кулл никогда не боялся смерти, не страшился ее и теперь, и
если бы не одна мелочь... Он радовался бы смертельной битве как
старому другу. Но рядом с ним девушка... Взглянув на ее
трепещущую фигурку и белое как мел лицо, царь неожиданно принял
решение, поднял руку и прокричал:
-- Эй, верулианцы! Вот он я, перед вами. Многие из вас
падут прежде, чем я погибну. Но обещайте мне отпустить девушку,
не причиняя ей вреда, и я даже не подниму руки. Вы сможете
зарезать меня как овцу.
Налисса протестующе вскрикнула, а Человек-в-Маске
издевательски расхохотался:
-- Мы не заключаем сделок с теми, кто уже обречен.
Девчонка тоже должна умереть, и я не даю обещаний, чтобы потом
их нарушать. Вперед, солдаты, взять его!
Воины хлынули на ступени черной волной смерти, клинки
засверкали в лунном свете. Один, рослый воин со вскинутым над
головою боевым топором, намного обогнал своих товарищей, --
двигаясь гораздо быстрее, чем ожидал Кулл, он в мгновение ока
очутился на площадке. Кулл, не мешкая, бросился ему навстречу
и, поднырнув под опускающийся топор, перехватил левой рукой
тяжелое топорище, на полпути остановив движение смертоносной
стали. В то же время правой царь нанес сокрушительный боковой
удар. Меч пробил доспехи, мышцы, кости и позвоночник,
переломившись у самой гарды. Кулл отшвырнул бесполезный обломок
и вырвал топор из судорожно сжатых пальцев умирающего воина,
который пошатнулся и обрушился вниз по лестнице. Кулл злорадно
рассмеялся.
Верулианцы остановились в нерешительности, но снизу их
неистово подгонял Человек-в-Маске. Один из солдат закричал:
-- Фондар мертв! С чего бы это нам исполнять приказы
какого-то валузийца? Там наверху не человек, а дьявол! Надо
спасать свои шкуры!
-- Глупцы! -- голос человека в маске поднялся до истошного
пронзительного крика. -- Разве не ясно, что ради вашей же
собственной безопасности надо убить царя? Если сейчас вы
отступите, то он устроит на вас настоящую охоту. Вперед,
болваны! Кто-то из вас погибнет, но лучше нескольким умереть
под топором царя, чем всем сдохнуть на виселице. Я сам убью
того, кто отступит! -- и он покачал длинным узким мечом в
подтверждение своих слов.
Растерянные, опасаясь гнева своего нового предводителя и
понимая, что он прав, два с лишним десятка воинов снова
двинулись в сторону Кулла. Пока они готовились к решительному
натиску, внимание Налиссы привлекло какое-то движение у
подножия стены особняка. От скопища теней внизу отделилась одна
тень. Незнакомец стал по-обезьяньи взбираться на отвесную
стену, используя как опоры для рук и ног углубления в
покрывающей камень резьбе. Эта сторона здания находилась в тени
и девушка не могла разобрать черт лица человека, тем более что
его скрывал массивный морион.
Ни словом не обмолвившись Куллу, возвышающемуся на краю
площадки, поигрывая топором, девушка скользнула к другому ее
краю, обращенному наружу, и спряталась за обломками, некогда
бывшими парапетом. Теперь можно было разглядеть, что человек
облачен в доспехи, но лица его не было видно. Девушка подняла
кинжал. Дыхание участилось. Ее подташнивало. Вот рука в
кольчужной перчатке ухватилась за край, -- Налисса быстро и
беззвучно, как тигрица, метнулась и нанесла удар, метя в
незащищенное металлом лицо. Оно вдруг попало в полосу лунного
света и Налисса отчаянно закричала, ибо уже не могла отвратить
удара опускающегося лезвия. -- В эту краткую долю секунды она
узнала в незнакомце своего возлюбленного, Далгара из Фарсуна.
Глава 5. Битва на лестнице
Далгар, без лишних церемоний оставив смятенного Ка-ну,
вскочил на коня и поскакал к восточным воротам. Он слышал
приказ, отданный Ка-ну -- запереть все ворота и не выпускать
никого наружу -- и мчался как сумасшедший, чтобы обогнать
посыльного Ка-ну. Ночью всегда было непросто покинуть город, но
Далгар знал, что именно в эту ночь восточные врата не охраняют
неподкупные Алые Убийцы, и рассчитывал подкупить стражу. И тут
в самый последний момент ему в голову пришел новый план.
-- Отпирайте! Я немедля должен выехать к верулианской
границе! Скорее! Царь исчез! Пропустите меня!
Видя, что караульный заколебался, он продолжал:
-- Да скорей же, болваны! Возможно, государю угрожает
смертельная опасность! Ну!
Далеко за его спиной, в городе зазвучал набат, заставивший
его сердце сжаться от ужаса. То был гулкий голос огромного
бронзового Царь-колокола, и в него звонили только тогда, когда
монарх был в серьезной опасности. Гвардейцы у ворот
зашевелились. Они знали Далгара как пользующегося всеобщим
расположением при дворе именитого фарсунского гостя и, поверив
его словам, исполнили его волю: массивные стальные ворота
отворились и всадник молнией пронесся сквозь них, моментально
скрывшись в окрестной тьме.
Далгар очень надеялся, что с Куллом не случилось ничего
плохого. Этот грубоватый варвар нравился ему куда больше, чем
все жестокие и развращенные владыки Семи Империй вместе взятые.
Он бы охотно поучаствовал в поисках, если бы имел такую
возможность. Но его ожидала Налисса и он опаздывал.
Въехав в Проклятые Сады, молодой дворянин удивился: что-то
слишком много народа в этом обычно уединенном и заброшенном
месте. Слышались звон стали, топот множества ног, яростные
крики на иностранном языке. Соскользнув с коня и выхватив меч,
Далгар тихонько прокрался сквозь заросли к руинам особняка. Там
его взору предстала странная картина: на вершине
полуразрушенной широкой лестницы стоял полуголый окровавленный
великан, в котором он безошибочно признал царя Валузии. Рядом с
ним замерла девушка... Далгар едва не закричал. Налисса! Ногти
впились в ладони стиснутых в кулаки рук. Кто были те
вооруженные люди в темных одеждах, толпой подымающиеся по
ступеням? Не имеет значения. Они собирались убить и девушку, и
Кулла. Далгар слышал, как царь бросил им вызов, предложив свою
жизнь в обмен на жизнь Налиссы, и волна благодарности
захлестнула его. Присмотревшись к зданию, юноша увидел глубокую
резьбу, покрывающую его стены, и в следующее мгновение он уже
карабкался вверх, не думая об угрожающей его жизни опасности,
собираясь помочь царю и защитить девушку, которую любил.
Он потерял из виду свою возлюбленную, но все его мысли
были только о ней. Их встреча вышла несколько необычной:
ухватившись за край уступа и пытаясь выбраться на площадку, он
вдруг услыхал ее крик и увидел серебристый блеск стального
клинка в руке своей возлюбленной. Резко пригнув голову, он
подставил шлем. Кинжал с треском сломался и в следующий миг
обессилевшая Налисса упала ему на руки.
Кулл обернулся на ее крик, вскинув топор, остановился,
узнав фарсунца, и довольно усмехнулся. Теперь царю стало ясно,
почему молодые люди оказались здесь.
Верулианцы приостановились, заметив появившегося на
площадке нового человека, потом снова стали прыгать вверх по
ступеням, с мечами наголо. Жажда убийства сверкала в их глазах.
Кулл встретил первого противника прямым рубящим ударом и рассек
его череп вместе со шлемом. Тут же плечом к плечу с ним встал
Далгар. Меч его метнулся вперед и пронзил горло врага. Так
началась Битва На Лестнице, позднее увековеченная певцами и
поэтами.
Кулл уже приготовился к смерти и собирался до ее прихода
уничтожить как можно больше врагов. Теперь у него появился шанс
уцелеть и победить.
Его оружие описывало смертоносные круги. Каждый удар
крушил сталь, кости и плоть. Кровь била фонтанами. Вся лестница
оказалась завалена телами, но солдаты продолжали наступать,
карабкаясь по скорбным останкам своих товарищей. У Далгара было
немного возможностей колоть и резать рядом с таким прирожденным
бойцом-убийцей, как Кулл, он понял: лучшее, что он может делать
-- это прикрывать царя, который, не защищенный доспехами, в
любой момент мог пасть от руки врага.
И Далгар сплел вокруг Кулла паутину стали, используя все
свое мастерство в обращении с мечом. Снова и снова его
сверкающий клинок отбивал удары, нацеленные Куллу в сердце,
снова и снова доспехи юноши вставали на пути смертоносных
взмахов, дважды он подставлял свой шлем под удары,
предназначающиеся незащищенной голове царя.
Непросто одновременно защищать и себя и другого. Кулл был
залит кровью, сочащейся из царапин на лице и груди, пореза над
виском, укола в бедро и глубокой раны на левом плече. Удар пики
пробил кольчугу Далгара и ранил его в бок, -- юноша
почувствовал, что сила его убывает. Еще один безумный натиск
врагов, и фарсунец был опрокинут. Он упал у ног царя и дюжина
копий грозила вот-вот оборвать его жизнь. Со львиным рыком Кулл
расчистил лестницу одним могучим взмахом залитого красным
топор, встав над поверженным юношей. Кольцо врагов стало
смыкаться...
Внизу загрохотали копыта и Проклятые Сады наводнили
всадники-дикари, воющие как волки в лунную ночь. Лавина стрел
со свистом обрушилась на лестницу, неся смерть нападающим. Те
немногие, кого пощадили топор Кулла и поющие стрелы, бросились
вниз по ступеням, где их встретили изогнутые клинки пиктов
Брула. Там они все и полегли, сражаясь до последнего, отчаянные
воины-верулианцы, отправленные на опасное и подлое дело,
покинутые своими вождями, обреченные на бесславие в веках.
Лишь один предатель избежал смерти у подножия лестницы.
Человек-в-Маске бежал, едва заслышав звон подков. Теперь он
скакал через Сады на роскошном жеребце. Он почти достиг
остатков внешней стены, когда Брул Копьебой догнал его. Стоя на
каменном выступе, опустив окровавленный топор, смотрел Кулл на
их поединок.
Человек-в-Маске пренебрег испытанной тактикой защиты и
бросился на пикта с безрассудной храбростью человека, которому
нечего терять. Они сшиблись: конь с конем, человек с человеком,
клинок с клинком. Оба были великолепными наездниками, их кони,
послушные натяжению поводьев, сжатию коленей, поворачивались,
кружились, вставали на дыбы. Но, несмотря на все маневры, воины
не могли пробить защиту друг друга. В отличие от своих
соплеменников, Брул пользовался таким же прямым тонким
валузийским мечом, как у таинственного незнакомца. По силе,
ловкости и быстроте противники не уступали друг другу, и не раз
Кулл стискивал кулаки и прикусывал губу, когда казалось, Брул
вот-вот падет. Видно было, сошлись два прирожденных воина, они
кололи, рубили, парировали удары. Но вот меч Брула рассек
воздух, он раскрылся и тут же Человек-в-Маске, вонзив шпоры в
бока лошади, метнулся к нему. Клинок чиркнул по кирасе пикта,
Брул отклонился в сторону. Лошади столкнулись и рухнули в
траву, увлекая за собой не прекращающих боя седоков. И из этой
ворочающейся кучи спутанных тел невредимый поднялся лишь Брул,
а Человек-в-Маске остался лежать на земле, пригвожденный мечом
пикта.
Кулл словно пробудился от глубокого сна. Пикты вокруг
завывали по-волчьи, но царь поднял руку, призывая к тишине:
-- Довольно! Вы герои! Но нужно, чтоб кто-нибудь занялся
Далгаром, он серьезно ранен. А когда закончите с ним,
посмотрите заодно и мои царапины. Брул, как ты нашел меня?
Брул жестом позвал Кулла к тому месту, где остался лежать
мертвец в маске.
-- Старуха-нищенка видела, как ты карабкался по дворцовой
стене и из чистого любопытства решила посмотреть, куда ты
направляешься. Она кралась за вами следом и видела как вы
прошли через забытые древние ворота. Мне оставалось только
проехать от ворот до этих Садов...
-- Сними маску, -- велел Кулл. -- Кто бы это ни был,
именно он подделал почерк Ту, он отобрал у канцлера перстень с
печатью и...
Брул сдернул маску.
-- ...Дондал! -- воскликнул пораженный Кулл. -- Племянник
Ту! Брул, Ту никогда не должен узнать об этом. Пусть думает,
что Дондал выехал с тобой и погиб, сражаясь за царя.
Брул выглядел ошеломленным:
-- Дондал! Предатель! Почему, во имя Валки? Сколько раз мы
вместе напивались допьяна и отлеживались рядом, спина к спине!
Кулл кивнул.
-- Мне тоже нравился Дондал.
Брул обтер свой меч и в сердцах вогнал его в ножны с
громким клацаньем.
-- Нужда может толкнуть человека на путь предательства, --
сказал он уныло. -- Дондал был по уши в долгах, а Ту отличался
скупостью. Он Дондалу говорил, что деньги портят молодых людей.
Постепенно Дондал, чтобы продолжать вести светскую жизнь, стал
занимать деньги у ростовщиков, пока не угодил им в лапы. Так
что Ту и есть главный изменник, именно он толкнул мальчишку на
путь предательства. Хотел бы я, чтобы мой клинок проткнул его
сердце вместо этого.
Сказав так, пикт отвернулся и с мрачным видом зашагал
прочь.
Кулл вернулся к Далгару. Юноша был без сознания, а умелые
пальцы пиктов бинтовали его раны. Потом пришел черед царя и,
пока ему промывали и перевязывали раны, к нему приблизилась
Налисса.
-- Государь, -- она прятала свои изящные маленькие руки,
покрытые ссадинами и запекшейся кровью. -- Быть может, вы все
же смилостивитесь и снизойдете к моим мольбам, если... -- ее
голос дрогнул -- ...если Далгар выживет?
Кулл обхватил худенькие плечи и с болью в голосе отвечал:
-- Милая, милая девочка! Проси у меня чего хочешь, кроме
того, чего я не могу сделать. Проси половину царства или мою
правую руку, -- и ты их получишь. Я попрошу Мурома позволить
тебе выйти замуж за Далгара... Я стану умолять его, но не могу
его заставить.
Рослые всадники ехали к ним через Сады, сверкающие доспехи
сразу выделяли их среди скопища полуголых звероватых пиктов.
Высокий человек во главе кавалькады поспешил вперед, подняв
забрало шлема.
-- Отец!
Муром бора-Баллин прижал дочь к груди, бормоча
благодарности богам, и тут же повернулся к царю:
-- Государь! Вы серьезно ранены!
Кулл покачал головой:
-- Ничего серьезного. Но вон там лежит тот, кто принял на
себя смертельные удары, предназначавшиеся мне, тот, кто стал
моим щитом и моим шлемом. Не будь его -- Валузии нужно было бы
подыскивать нового царя.
Муром повернулся к распростертому на траве юноше:
-- Далгар! Он мертв?
-- Скажем, он недалек от этого, -- буркнул смуглокожий
жилистый пикт, все еще трудящийся над юношей. -- Но этот парень
сделан из стали и при известном уходе выживет.
-- Он явился сюда, чтобы встретиться с твоей дочерью и
бежать вместе с ней, -- продолжал Кулл, и Налисса виновато
опустила голову, -- и увидел, как я сражаюсь за свою и жизнь
его возлюбленной на верхней площадке этой лестницы. Никто не
принуждал его, но он вскарабкался по стене, насмехаясь над
смертью и бросился в битву, встав плечом к плечу со мной --
весело, словно прибыл на праздник... А ведь он даже не мой
подданный.
Муром непроизвольно сжимал и разжимал кулаки. И в глазах
его были доброта и тепло, когда он обратился к дочери:
-- Налисса, -- мягко сказал он, прижимая к себе девушку
одетой в сталь рукой, -- ты все еще хочешь замуж за этого
безрассудного юнца?
Взгляд девушки был достаточно красноречивым ответом.
-- Осторожно подымите его, -- проговорил Кулл, -- и
доставьте во дворец. Там он получит наилучший...
-- Государь, -- перебил его Муром, -- если позволите, я бы
хотел отвезти юношу в свой замок. Лучшие врачи будут ухаживать
за ним, а когда он полностью оправится, -- конечно, если будет
на то ваше царское соизволение -- мы могли бы отметить это
событие свадьбой.
Налисса вскрикнула от радости, захлопала в ладоши и,
расцеловав отца и Кулла, опрометью бросилась к Далгару.
Муром ласково улыбнулся:
-- Ночь крови и ужаса породила радость и счастье.
Варвар, ставший царем, хмыкнул и вскинул на плечо свой
иззубренный и испятнанный кровью топор:
-- Такова жизнь, граф. Несчастье одного человека для
другого оборачивается блаженством...
Оскорбление
(Неоконченное)
-- Вот так, -- заключил Ту, верховный канцлер. -- Лала-ах,
графиня Фанары, сбежала со своим любовником Фенаром,
фарсунианским авантюристом, покрыв позором своего обманутого
супруга и народ Валузии...
Кулл, слушавший Ту, оперев подбородок на сжатые кулаки,
кивнул. Ему явно наскучила история о том, как юная фанарская
графиня наставила рога валузийскому дворянину.
-- Ладно, -- нетерпеливо перебил канцлера Кулл. -- Я все
понял. Но мне-то что за дело до амурных похождений
легкомысленной девицы? Трудно винить ее за измену Ка-янну, --
Валка свидетель, он уродлив как носорог и с еще более
отвратительным характером. Зачем ты мне все это рассказываешь?
-- Ну как ты не понимаешь, -- стал терпеливо объяснять
канцлер, что ему нередко приходилось делать, служа варвару,
ставшему королем: -- обычаи народа и твои собственные привычки
совсем не одно и то же. Лала-ах, бросившая супруга, не успев
отойти от алтаря, нанесла жестокое оскорбление традициям
страны, нашему народу и, следовательно, нашему царю Куллу.
Потому ее необходимо вернуть и покарать. Далее: она графиня, а
по обычаям Валузии знатные дамы выходят замуж за чужеземцев
только с разрешения государя. Тут же никакого разрешения не
давалось, поскольку его никто не просил. Валузия станет
посмешищем для всех стран и народов, если мы будем позволять
чужестранцам безнаказанно умыкать наших женщин.
-- Во имя Валки! -- воскликнул Кулл, -- Вы все помешались
на обычаях и традициях. Я только об этом и слышу с тех самых
пор, как воссел на трон Валузии. В моей стране женщины сходятся
с теми, кто им нравится и кого они сами выбирают.
-- Может и так, Кулл, -- без обиняков ответил Ту. -- Но
это -- Валузия, а не Атлантида. Все женщины и мужчины у нас
свободны и мы стараемся не вмешиваться в личные дела друг
друга, но нельзя забывать и о том, что цивилизация -- система
устоев и приоритетов. А чтобы закончить с этой историей,
добавлю, что девушка не просто графиня, а особа царской крови.
x x x
-- Вот этот человек участвовал в преследовании беглянки со
всадниками Ка-янны, -- сказал Ту.
-- Да, -- подтвердил молодой человек, -- и у меня есть
послание от Фенара для Вас, Ваше Величество.
-- Для меня? Да я в глаза никогда не видел этого Фенара...
-- Воистину так, но он передал послание зарфаанскому
пограничнику, с тем, чтобы он пересказал их преследователям:
"Передайте свинье-варвару, осквернившему древний трон, что я
назвал его мерзавцем. Скажите ему, что в один прекрасный день я
вернусь, чтобы обрядить его трусливую тушу в женские тряпки и
приставить ухаживать за лошадьми из моей конюшни".
Как распрямившаяся пружина, громадное тело Кулла
взметнулось вверх, опрокинув великолепное парадное кресло. Он
на мгновение замер, словно утратив дар речи, а потом бешено
заорал, обращаясь к Ту и стоящему за ним юному дворянину:
-- Валка, Хонен, Холгар и Хотат! -- проревел он, смешав в
одну кучу имена богов и языческих идолов. Волосы канцлера
встали дыбом от такого богохульства. Кулл потряс над головой
огромными руками и обрушил кулаки на столешницу с такой силой,
что массивные деревянные ножки разлетелись на куски. Ту,
побледневший, ошеломленный вспышкой дикой варварской ярости
царя, отшатнулся к стене, прикрыв спиной юношу, дерзнувшего
принести царю такую весть. Однако в Кулле было слишком много от
дикаря, чтобы связать оскорбление с тем, кто его доставил.
Вымещать гнев на посланцах -- привычка цивилизованных
правителей.
-- К лошадям! -- бушевал Кулл. -- Велите Алым Убийцам
седлать коней! И прислать ко мне Брула!!!
Он сорвал с себя царскую мантию, швырнул через комнату,
схватил и грохнул об пол драгоценную вазу.
-- Скорее! -- выдохнул Ту, указывая молодому дворянину на
дверь. -- Разыщи Брула Копьебоя, да поторопись, пока он не
поубивал нас всех!
Искушенный царедворец, Ту мерял Кулла и его действия
мерками предшествующих монархов, начисто забыв о том, что
гигант еще не вкусил в должной степени достижений прогресса,
чтобы научиться срывать гнев на невинных.
Его первоначальное неконтролируемое бешенство сменилось
холодной целенаправленной яростью отточенной стали, жаждущей
вражеской крови. Проскользнув в царский чертог, Брул
бесстрастно оглядел разрушения, произведенные взбешенным царем.
Лишь мрачная улыбка скривила его губы.
-- Мы куда-то едем, Кулл? -- спросил он.
Атлант, облачающийся в одежду для верховой езды, поднял
глаза на вошедшего, -- в них сверкала сталь:
-- Да, клянусь Валкой! Мы отправляемся в далекое и трудное
путешествие! Сперва в Зарфхаану, а там, возможно, и дальше --
на заснеженные равнины или в пустыни раскаленного песка! Пусть
три сотни Алых Убийц будут наготове.
Брул оскалил зубы от нескрываемого удовольствия. Хорошо
сложенный, мускулистый воин среднего роста с блестящими на
бесстрастном лице глазами, похожий на бронзовую статую, он без
единого слова повернулся и покинул зал.
-- Господин мой, что ты собираешься делать? -- отважился
спросить Ту, все еще содрогающийся от страха.
-- Я отправляюсь по следу Фенара, -- свирепо рявкнул Кулл.
-- Царство остается на тебя, Ту. Я вернусь, когда скрещу мечи с
этим фарсунианцем, или не вернусь вовсе.
-- О нет! -- простонал Ту. -- Будь же благоразумен, мой
царь: мало ли что наболтал безвестный авантюрист! К тому же,
император Зарфхааны ни за что не разрешит тебе войти в свои
земли с таким войском.
-- Что ж, тогда я проеду по руинам зарфхаанских городов,
-- нахмурившись ответил Кулл. -- Мужчины Атлантиды привыкли
мстить за нанесенные им оскорбления, и хотя Атлантида отреклась
от меня и я теперь Царь Валузии, -- но мужчиной-то я не
перестал быть от этого, видит Валка!
Он пристегнул к поясу огромный меч и направился к двери.
Ту проследил за ним взглядом.
Перед дворцом, верхом на полностью снаряженных конях, царя
ожидали четыре сотни бойцов, три из них были воинами из отряда
Алых Убийц, тяжелой кавалерии Кулла. Отряд был сформирован из
валузийских горцев, сильных, выносливых и энергичных
представителей вырождающегося народа. Оставшуюся сотню
составляли соплеменники Брула, пикты, отважные и отчаянные
дикари, казавшиеся единым целым со своими конями, наподобие
кентавров, и сражавшиеся как адские демоны, как только
представится случай.
Солдаты приветственными криками встретили царя,
спускающегося по ступеням парадной лестницы дворца. Кулл был
почти благодарен Фенару за предоставляющуюся возможность на
некоторое время вырваться из паутины монотонной дворцовой жизни
и заняться настоящим мужским делом.
Перед строем до зубов вооруженных головорезов восседали
Брул, вождь самых грозных союзников Валузии, и Келкор, второй
по старшинству командир Алых Убийц.
Кулл резким жестом ответил на приветствия и взлетел в
седло. Лошади Брула и второго офицера застыли по обе стороны от
царя.
-- Внимание, -- коротко скомандовал Келкор: -- Вперед!
И кавалькада легкой рысью рванула с места. Торговцы и
ремесленники с любопытством глазели на грозную силу, следующую
по улицам города. Звенели серебром копыта, взметались конские
гривы, сверкали на солнце бронзовые доспехи, развевались флажки
на концах длинных пик. Народ, собравшийся на рыночной площади,
с удивлением и детским восторгом провожал глазами горделивых
всадников, несущихся мимо, но как только они умчались вдаль по
широкой белой улице и стих перестук подков по булыжнику
мостовой, горожане вернулись к своим привычным делам и мелким
повседневным проблемам. Так обычно и поступают люди -- в конце
концов, кому какое дело, куда и зачем едут их цари?
x x x
По широкой дороге через предместья с их просторными
усадьбами и роскошными дворцами богачей и знати скакали царь и
его маленькая армия, пока золотые шпили и сапфировые башни
Валузии не превратились в серебристое мерцание, а потом и вовсе
скрылись из виду. Впереди замаячили величественные горы
Зальгары.
Ночь застала их расположившимися лагерем у подножия гор.
На стоянку толпой привалили местные жители из племен,
родственных Алым Убийцам, с дарами: винами и яствами. Воины,
столь сдержанные и замкнутые в городах оставшегося за плечами
цивилизованного мира, расслабились, запели древние песни, стали
обмениваться свежими новостями и старинными преданиями. И лишь
Кулл держался особняком, прохаживаясь в одиночестве поодаль от
костров, устремив взор на окружающие горы и зеленые долины
между ними. Эти места всегда таили в себе тайное очарование.
Куллу припомнились горы Атлантиды, среди заснеженных вершин
которых он провел свою юность, еще до того, как отправился в
большой мир, чтобы занять древний трон. Как разительно были
непохожи, обрывистые заиндевевшие скалы Атлантиды среди мрачных
бесплодных пустошей, почти непригодных для жизни, и мягкие
очертания холмов Зальгары, высящиеся подобно древним божествам
в украшениях изумрудно-зеленых рощ, тенистых долин и цветочных
лугов. "Древние, как само время, -- думал об этих горах Кулл,
-- наверно, им снятся короли прошлого, беззаботно попиравшие их
своими ногами."
Мысль об оскорблении, нанесенном ему Фенаром, заставила с
новой силой вспыхнуть угасший было в его мозгу багровый пожар
ярости и гнева. Стиснув кулаки и расправив плечи, Кулл поднял
глаза к бесстрастному оку Луны.
-- Хелфара и Хотат да обрекут мою душу на вечные адские
муки, если я не отомщу Фенару! -- прорычал он.
Прохладный ночной бриз прошелестел в кронах деревьев как
ответ на страшную языческую клятву.
Едва красная роза рассвета заалела над холмами Зальгары,
как воинство Кулла оседлало коней и продолжило свой путь по
тучным зеленым долинам меж длинных островерхих косогоров, а
первые лучи солнца заиграли на остриях пик, щитах и шлемах.
-- Мы направляемся прямо на рассвет, -- заметил Келкор.
-- Да, -- с мрачной иронией откликнулся Брул.
Конан глянул на своего офицера. Келкор сидел в седле
прямой, как копье, застывший и несгибаемый, словно статуя из
стали. Он не случайно всегда напоминал Куллу добрый меч
закаленной стали. Ледяное спокойствие никогда не покидало
Келкора ни в словесной перепалке на военных советах, ни в диком
безумии схватки. Келкор всегда оставался уравновешен и
невозмутим. У него было немного друзей, но он никогда и не
искал ничьей дружбы. Только выдающиеся личные качества
позволили Келкору возвыситься от безвестного солдата в рядах
наемников до второго по рангу военачальника в армии Валузии, --
и лишь место его рождения помешало ему стать первым: по
установившемуся обычаю, предводитель царской армии должен быть
валузийцем по рождению, а Келкор был родом из Лемурии. Хотя, по
правде сказать, по внешнему виду он куда больше соответствовал
представлению об идеальном валузийце, чем сами валузийцы; он
был скроен иначе, чем люди его расы, более высокий и сухощавый,
жилистый и сильный, и лишь необычные глаза выдавали
принадлежность к лемурийскому народу.
Следующий рассвет застал их проезжающими через пологие
холмы, за которыми взорам открылась Камунианская пустыня,
огромное безжизненное, унылое море желтых песков. Здесь не
росли ни деревья, ни кусты, не было источников воды. Целый день
ехали они, сделав лишь одну короткую остановку, чтобы поесть и
дать отдохнуть лошадям, когда зной стал совершенно невыносимым.
Измученные дорогой и жарой воины поникли в седлах. мертвая
тишина, царящая над раскаленным маревом, нарушалась лишь
звяканьем стремян и доспехов, скрипом пропитавшихся потом седел
да монотонным глухим стуком копыт. Даже Брул снял и повесил
свою кирасу на луку седла. Одному только Келкору, казалось, не
доставляют никаких неудобств палящее солнце и тяжелые доспехи.
-- Сталь, ну, чистая сталь, -- прошептал Кулл восхищенно,
подумав при этом, способен ли он достигнуть таких высот
самообладания, какие были подвластны этому человеку, такому же,
как он сам, варвару.
Двухдневный марш вывел их их пустыни в низкие холмы,
отмечающие границу Зарфхааны. Там отряд был остановлен
пограничным кордоном -- двумя конными зарфхаанцами.
-- Я Кулл, правитель Валузии, -- без околичностей объявил
царь. -- Я преследую некоего Фенара. Не препятствуйте нашему
проезду и я обещаю сохранять уважение к вашему императору.
Пограничники, тронув лошадей шпорами, отъехали в сторону,
позволив кавалькаде следовать дальше, а когда расстояние
поглотило клацанье подков, один обратился к другому:
-- Я выиграл наше пари: царь Валузии прискакал сам.
-- Увы, -- ответил другой. Эти чертовы варвары никогда не
учатся на чужих ошибках, норовя набить собственных шишек. Будь
царь валузийцем, ты бы проспорил, клянусь Валкой!
В долинах Зарфхааны гулким эхом отзывалась тяжелая поступь
валузийской конницы. Деревенские жители высыпали из своих домов
посмотреть на свирепых воинов, проносящихся мимо. По всей
стране, на юг и север, восток и запад разносилась весть о том,
что сам Кулл Валузийский едет по Зарфхаане.
Приграничные области давно остались позади, когда Кулл
решил отправить посланца к императору, чтобы заверить его в
своих мирных намерениях. Царь остановил отряд на отдых и собрал
импровизированный военный совет с Брулом, Ка-янной и Келкором.
-- Беглецы опередили нас на много дней, -- сказал Кулл.
Нам некогда заниматься поисками их следов. Но местные жители,
обратись мы к ним за помощью, наверняка станут лгать, так что
остается полагаться лишь на собственное чутье и подобно волкам,
по запаху отыскивать след оленя.
-- Позволь мне допросить этих земляных червей, --
обратился к нему Ка-янна, высокомерно и злобно скривив толстые
чувственные губы. -- Я гарантирую, что сумею заставить их
говорить правду.
Кулл вопросительно поглядел на него.
-- У меня есть свои способы... -- уклончиво промурлыкал
валузиец.
-- Пытки? -- буркнул Кулл, и в голосе его прозвучало
откровенное презрение. -- Но ведь Зарфхаана -- дружественная
держава.
-- Неужто императору есть дело до нескольких паршивых
селян? -- коротко, почти ласково, поинтересовался Ка-янна.
-- Ну, довольно, -- отмахнулся от него царь с выражением
брезгливого отвращения на лице, но тут Брул поднял руку, чтобы
привлечь к себе внимание.
-- План этого типа мне нравится ничуть не больше, чем
тебе, Кулл, -- сказал он. -- Но даже и свинье случается порой
изрекать истину, -- лицо Ка-янна скривилось от бешенства, но
пикт не обратил на это ни малейшего внимания. -- Давай я пошлю
несколько своих парней, пусть покрутятся немного среди
крестьян, порасспрашивают, может, припугнут немного, не
причиняя вреда. Иначе мы можем потратить недели на бесплодные
поиски.
-- Сразу видно, говорит варвар, -- пряча улыбку, пробурчал
Кулл.
-- А в каком из городов Семи Империй родился ты, о, царь?
-- в тон ему с притворным благоговением спросил Брул.
Келкор прервал шуточную перепалку двух друзей нетерпеливым
жестом руки.
-- Вот где мы находимся, -- заговорил он, рисуя карту в
пепле кострища концом ножен. -- Фенар вряд ли поедет на север.
Все мы сошлись во мнении, что в Зарфхаане он оставаться не
станет, а дальше... море, кишащее пиратами и морскими
бродягами. На юг ему дорога закрыта, там расположена Турания,
давний враг его народа. Отсюда мое предположение: он, как и
раньше, скачет на восток, чтобы пересечь границу где-то около
Талунии, и двинется в пустоши Грондара, где повернет на юг,
стремясь достичь лежащего на западе от Валузии Фарсуна через
малые княжества, расположенные к югу от Турании.
-- Все это одни догадки, Келкор, -- сказал Кулл, -- если
Фенар рассчитывает удрать в Фарсун, почему же, во имя Валки, он
мчится в совершенно противоположном направлении?
-- Потому... да ты сам знаешь это, Кулл. В это неспокойное
время все наши границы, за исключением самых восточных,
усиленно охраняются и он не мог бы проскользнуть через них
незамеченным, тем более, что с ним следует графиня.
-- Я уверен, Келкор прав, -- Брул только что не
пританцовывал от нетерпеливого желания возобновить погоню. --
Доводы его звучат убедительно, с какой стороны ни посмотреть.
-- Ну что ж, этот план ничуть не хуже любого другого, --
со вздохом ответил Кулл. -- Едем на восток.
И войско двинулось через долины и перелески. "Какая
благодатная страна, богатая и ленивая, -- лакомый кусочек для
любого завоевателя," -- размышлял Кулл под стук копыт своей
кавалерии, которую неустанно гнал вперед и вперед, не давая
людям расслабиться. Они стороной объезжали города, Кулл не
хотел давать искушать своих свирепых воинов впутаться в
какую-нибудь свару с местными жителями. Кавалькада приближалась
к городу Талунии, последнему зарфхаанскому форпосту на востоке,
когда ее нагнал посланец от императора с известием, что
правитель страны нисколько не возражает против движения через
его страну конного отряда Кулла и приглашает короля Валузии
посетить на обратной дороге его расположенную на севере страны
столицу. Кулла позабавила ирония ситуации -- он получил
высочайшее монаршее соизволение проследовать через страну,
которую он уже пересек из конца в конец и готовился покинуть.
Войско Кулла достигло Талунии незадолго до восхода солнца,
после целой ночи напряженной скачки. Кулл надеялся, что Фенар и
графиня, чувствуя себя в относительной безопасности,
остановились на отдых в приграничном городе. К тому же атлант
хотел обогнать слухи о своем появлении. Он расположил своих
людей лагерем вдали от городских стен и отправился в город в
сопровождении одного лишь Брула.
Ворота с готовностью распахнулись перед Куллом, когда он
предъявил королевскую печать Валузии и особый символ,
присланный ему императором Зарфхааны.
-- Скажи, -- подозвал царь командира караула, -- в городе
ли Фенар и Лала-ах?
-- Они въезжали через эти ворота много дней назад, но в
городе они до сих пор или нет, я не знаю.
-- Тогда вот что, -- сказал Кулл, снимая с могучей руки
изукрашенный самоцветами браслет, -- запомни: я просто
валузийский дворянин, странствующий со своим товарищем-пиктом.
Кто я на самом деле, никому знать не надо, понял?
Солдат во все глаза уставился на драгоценность, снедаемый
алчностью:
-- Конечно-конечно, господин. Но как быть с вашими
солдатами, укрывшимися в лесу?
-- Из города их не видно. А если какой-нибудь крестьянин,
въезжающий через твои ворота, заикнется о замеченном им отряде,
найди повод упрятать его в каталажку до завтра. Тем временем я
разузнаю все, что мне нужно.
-- Во имя Валки, вы хотите сделать меня предателем?! --
занервничал стражник. -- Я не думаю, что вы замышляете какую-то
низкую хитрость, но...
Кулл тотчас сменил тактику:
-- Ты разве не обязан повиноваться приказам твоего
императора? А ведь я, кажется, показал тебе знак,
подтверждающий, что говорю от его имени. И ты дерзнешь
ослушаться? Валка, но, значит, ты как раз и есть предатель!
В конце концов, рассудил солдат, все верно: он ни за что не
поддался бы на взятку -- о, нет-нет! -- но коли приказ ему
отдавал царь, имеющий соответствующие полномочия от
императора, то...
Кулл, не произнеся больше ни слова, вручил ему браслет
вместе с легкой улыбкой, выдающей его презрение к свойственной
человеку привычке убаюкивать свою совесть в угоду мелочным
желаниям и низменным страстям, отказываясь признаться даже себе
в том, что нарушает и закон, и моральные устои.
Два всадника ехали по улицам, где потихоньку начинал
суетиться торговый люд. Гигантская фигура Кулла и бронзовая
кожа Брула притягивали немало любопытных взглядов, и царь уже
пожалел, что взял с собой не Келкора или валузийца, ибо пикта
чрезвычайно редко можно было встретить в городах Востока и
появление его в городе могло породить целую кучу толков,
которые могли дойти и до тех, кого они разыскивали.
Кулл и его спутник сняли комнату в скромной таверне и
устроились за столиком в питейном зале, надеясь что-нибудь
услыхать об интересующих их людях. Но уже наступил вечер, а
никто не упомянул о паре беглецов. Осторожные расспросы
тоже не дали никаких результатов. Если Фенар и Лала-ах были
все еще в городе, то они явно старались не афишировать
своего присутствия. А Кулл очень рассчитывал на то, что
прибытие отчаянного ловеласа и юной красавицы царских
кровей неминуемо привлечет к себе внимание...
Царь решил ночью побродить по улицам и, если поиски к утру
не увенчаются успехом, открыть свое инкогнито городскому голове
и потребовать найти и выдать ему преступников. Гордость Кулла
бунтовала против подобных действий, наиболее разумных и
логичных. Атлант бы именно так и сделал, будь его проблема
политической или дипломатической, но тут дело касалось личной
мести.
На город опустилась ночь. Два товарища шагали по
освещенной факелами улице, где, несмотря на позднюю пору, было
довольно людно и шумно, как вдруг их остановил осторожный
вкрадчивый голос.
Из тени между двух больших зданий Кулла поманила рука с
длинными заостренными ногтями. Переглянувшись, царь и его
спутник двинулись туда, держа на всякий случай под рукой
кинжалы. Навстречу им из сумрака выскользнула скрюченная годами
старуха-нищенка.
-- Что ищешь ты в Талунии, царь Кулл? --сипло проскрипела
она.
Пальцы Кулла стиснули рукоять кинжала. Он настороженно
спросил:
-- Откуда тебе известно мое имя?
-- И стены имеют уши, -- отвечала она со смехом, больше
похожим на кудахтанье, -- один из рыночных зевак признал вас
сегодня в таверне и поспешил растрезвонить новость.
Кулл тихонько выругался.
-- Послуш-ш-ш-шай, -- прошипела старуха. -- я могу отвести
тебя к тем, кого ты ищешь, -- если ты готов заплатить настоящую
цену.
-- я наполню твой фартук золотом, -- ласково ответил царь.
-- Отлично. Знай: Фенар и графиня извещены о твоем
прибытии и готовятся к бегству. Вечером они укрылись в одном
доме, но скоро покинут свое убежище...
-- Как же они смогут выехать из города? -- перебил ее
Кулл. -- Ворота заперты с самого заката.
-- Помимо парадного входа всегда существует черный. В
Талунии это ворота в восточной стене. Их там ожидают лошади. У
Фенара немало друзей.
-- Где они прячутся?
Старуха протянула иссохшую скрюченную руку. Царь опустил
монету в ее ладонь и нищенка ухмыльнулась, исполнив гротескное
подобие реверанса:
-- Следуй за мной, о, повелитель... -- и быстро заковыляла
в тень.
Кулл и его спутник следом за ней пустились в паутину узких
извилистых улочек, двигаясь почти на ощупь, пока не
остановились перед неосвещенным огромным строением в самой
бедной и запущенной части города.
-- Они прячутся в комнате наверху. Из нижнего зала,
выходящего на улицу, туда ведет лестница, мой господин.
-- А как ты узнала, что они здесь? -- подозрительно
спросил царь. -- С чего бы это им выбрать для укрытия столь
неприглядное место?
Женщина беззвучно рассмеялась, раскачиваясь взад-вперед в
приступе безудержного веселья:
-- Да как только я уверилась в том, что ты действительно в
Талунии, господин, я поспешила в гостиницу, где они
остановились, и предложила проводить в тайное убежище.
Хо-хо-хо! Они отвалили же мне добрых золотых монет!
Кулл, потеряв дар речи, уставился на нее. Наконец он
сказал:
-- И как таких земля носит? Что ж, красотка, теперь отведи
Брула к воротам, где его ждут лошади. Брул, отправляйся со
старухой и стереги ее до моего возвращения, на тот случай, если
Фенар ускользнет от меня...
Но Кулл, -- запротестовал пикт. -- Ты не можешь идти в дом
один, подумай, а вдруг это ловушка?!
-- Эта женщина не посмела бы предать меня! -- тут старуха
содрогнулась, помрачнев. -- Иди!
Подождав, пока два силуэта растворятся во мраке, Кулл
проник в здание. Пока глаза его привыкали к царящей внутри
темноте, он наощупь отыскал лестницу и начал подниматься по
ней, с кинжалом в руке, ступая с величайшей осторожностью,
следя, чтобы не скрипнула под ногой рассохшаяся ступень.
Несмотря на свои внушительные габариты, царь двигался легко и
бесшумно, как леопард, и даже если наверху лестницы затаился
наблюдатель, он вряд ли смог бы услышать шаги атланта.
Так и вышло: охранник встрепенулся лишь когда рука Кулла
зажала ему рот, и тут же обмяк в глубоком обмороке от страшного
удара гиганта. Согнувшись над своей жертвой, царь замер на
мгновение в ожидании любого звука, указывающего, что он
обнаружен. Тишина. Он скользнул к двери. Все чувства его были
обострены, как это бывает с охотником, преследующим добычу.
Из запертого помещения доносились едва слышные голоса, --
словно двое людей перешептывались. Еще одно осторожное движение
и... -- одним гигантским прыжком, настежь распахнув дверь, Кулл
ворвался в комнату. Он не колебался ни секунды, взвешивая свои
шансы, -- а ведь за дверью его вполне могла ожидать толпа
убийц, и Кулл был даже несколько удивлен их отсутствием. Вместо
этого царь увидел пустую комнату, залитую лунным светом,
проникающим сквозь открытое окно, где промелькнули две
выбирающиеся наружу фигуры. В слабом свете блеснули дерзкие
темные глаза на лице неземной красоты и другое лицо,
бесшабашно-веселое. Взревев при виде удирающего врага, Кулл
рванулся через комнату к окну и, выглянув наружу, разглядел две
тени, метнувшиеся в лабиринт близлежащих домов и лачуг. Ветер
донес до него серебристый переливчатый смех, дразнящий,
издевающийся. Недолго думая, атлант перекинул ногу через
подоконник и спрыгнул вниз с высоты тридцати футов, игнорируя
веревочную лестницу, свисающую из окна. Оказавшись на земле, он
понял, что у него нет ни малейшей надежды отыскать беглецов в
неразберихе улочек, знакомых им, без сомнения, куда лучше, чем
ему.
Уверенный в том, что знает, куда они бегут, царь помчался
к воротам в восточной стене, которые, судя по старухиным
описаниям, были не слишком далеко. Когда он наконец очутился
там, то обнаружил лишь Брула и старую каргу.
-- Никого, -- сказал Брул: Лошади здесь, но никто не
пришел за ними.
Кулл стал дико браниться. Фенар и женщина провели-таки
его! Заподозрив неладное, фарсунец решил держать у ворот коней
для отвода глаз. А сам наверняка удрал через какую-то другую
лазейку.
-- Быстро! -- закричал Кулл. -- Скачи в лагерь и вели
седлать коней. Я отправляюсь по следу Фенара.
Вскочив на одну из приготовленных лошадей, Кулл умчался.
Брул поскакал в лагерь, а старая ведьма долго смотрела им вслед
и мерзко тряслась от хохота. Спустя некоторое время она
услыхала перестук множества подков.
-- Хо-хо-хо! Они едут на восток, -- но разве кто
возвращался с востока?
x x x
Всю ночь Кулл подстегивал коня, стараясь сократить
расстояние между собой и преследуемыми. Он знал: в Зарфхаану
беглецы вернуться не рискнут, а так как на севере катило валы
своенравное море, а на юге располагалась Турания, стародавний
враг Фарсуна, для беглецов оставалась только одна дорога -- в
Грондар. Звезды побледнели и рассвет залил небо над травяной
равниной пурпурной краской, когда перед царем выросли горы,
устремившие вверх свои пики. Они тянулись на много миль,
образуя естественный рубеж Зарфхааны на востоке, и через них
вел всего один проход, помимо того, которым теперь следовал
Кулл. Он находился немного севернее. Пограничник-зарфхаанец в
установленной на перевале сторожевой башенке поприветствовал
царя. Тот, не останавливаясь, ответил приветственным жестом и,
взобравшись на гребень перевала, остановил коня. И справа, и
слева вздымались обрывистые скалы, а от их подножия в
бесконечность тянулось колышущееся море зеленой травы. По
бескрайним просторам саванны бродили стада буйволов и оленей,
-- но ни одного человека не увидел Кулл. В это мгновение с
ослепительной вспышкой из-за горизонта показался край
солнечного диска и всю равнину будто залило огнем. Конному
отряду, въехавшему в дальний конец прохода позади Кулла,
одинокая фигура верхом на коне представилась неподвижной черной
статуей на фоне пламенеющего утра. Миг -- и она исчезла из поля
зрения всадников, бросившись вперед.
-- Он скачет на восток, -- шептались между собой солдаты.
Солнце стояло высоко в небе, когда войско нагнало Кулла.
-- Вели своим пиктам рассредоточиться, -- сказал царь
Брулу, -- Фенар и графиня только и ждут удобного случая
повернуть на юг, чтобы обойти нас и удрать обратно в Зарфхаану.
Я уверен в этом, ибо нет человека, кто пожелал бы оставаться в
Грондаре дольше, чем необходимо.
Пикты Брула как рыщущие голодные волки разъехались далеко
на юг и север. Но вопреки ожиданиям Кулла беглецы скакали
дальше и дальше, -- натренированный глаз царя легко находил их
след, отмечая, где высокая трава была помята и раздавлена
лошадиными копытами. "Удивительно, как Фенару удавалось
держаться в седле после многодневной погони, но, с другой
стороны, -- рассуждал Кулл, это вполне объяснимо: солдаты были
вынуждены щадить лошадей, а Фенар, судя по следам, имел
запасных коней и мог менять их время от времени, что сохраняло
каждого относительно свежим."
Кулл не стал отправлять гонца к царю Грондара. Грондарцы
были диким полуцивилизованным народом, державшимся особняком от
всего остального мира. Орды язычников-грондарцев иногда
совершали набеги на Туранию и соседние малые государства,
проходясь по ним огнем и мечом, поэтому западные границы
царства зорко охранялись -- причем не грондарцами, а их
обеспокоенными соседями. А вот как далеко простирается это
царство на восток, никто не знал, и в цивилизованном мире
бытовали легенды, согласно которым оно упирается прямиком в
Край Света.
Несколько дней утомительной скачки -- и все впустую:
воинам Кулла не встретились не только беглецы, но и вообще ни
одного человеческого существа. И вдруг один из пиктов заметил
группу всадников, приближающуюся с юга. Кулл остановил своих
солдат и стал ждать. Они подъехали и сбились в кучу на
некотором удалении, сотни четыре грондарских воинов, свирепых
жилистых мужчин в кожаных доспехах с металлическими накладками.
Их предводитель выехал вперед:
-- Незнакомец, что делаешь ты в этой стране?
-- Я преследую преступницу и ее любовника, -- ответил
Кулл, -- мы едем с миром. У моего царства нет никаких счетов с
Грондаром.
Грондарец усмехнулся:
-- Въезжающий в Грондар несет жизнь свою в собственной
правой руке.
-- Тогда, клянусь Валкой, -- разъяренно взревел Кулл,
теряя терпение, -- в моей правой руке достаточно силы, чтоб
дать отпор хоть всему Грондару! Посторонитесь, не то мы
растопчем вас!
-- Пики наперевес! -- прозвучал лаконичный приказ Келкора
и отряд ощетинился лесом пик, мгновенно направленных воинами
вперед.
Грондарцы отступили перед этой грозной силой, понимая, что
неспособны остановить тяжелую кавалерию. Язычники отъехали в
сторону, когда валузийцы проносились рядом с ними, а вожак
закричал Куллу вслед:
-- Скачите, глупцы! Кто едет за рассвет, не возвращается!
Грондарцы разделились на небольшие группки и подобно
ястребам кружились поодаль от царского отряда. На ночь пришлось
выставить усиленные караулы, но грондарцы не приближались и не
тревожили чем-либо покой солдат, а к утру и вовсе исчезли.
Равнина тянулась без конца и без края, ни холм, ни лес
нигде не нарушали ее монотонности. Временами всадникам
встречались руины стертых с лица земли древних городов -- немые
напоминания о тех кровавых днях, когда, многие века тому назад,
предки нынешних грондарцев появились из ниоткуда и в одночасье
покорили исконных обитателей этих земель. Но ни обитаемых
городов, ни грязных становищ грондарцев не попадалось на пути,
-- воины ехали через самую дикую, необитаемую часть страны.
Теперь стало ясно, что Фенар не собирается поворачивать назад:
его след по-прежнему вел строго на восток. Надеялся ли он найти
убежище в этой стране или просто хотел измотать
преследователей?
Многие дни погони остались позади, но вот наконец всадники
выехали к широкой полноводной реке, что, извиваясь, перерезала
равнину пополам. На ее берегу буйство травы внезапно кончалось
и за рекой до самого горизонта тянулась бесплодная пустыня.
К берегу была причалена большая плоскодонная лодка, а
рядом с нею стоял человек, -- древний, как само Время, но по
могучему телосложению он не уступал Куллу. Одетому на нем
рубищу, казалось, не меньше лет, чем самому старику, но было
что-то величественное и внушающее трепет в этом человеке, с
ниспадающими на плечи, белыми как снег, волосами и огромной
белой нечесанной бородой, опускающейся до самого пояса. Из-под
кустистых седых бровей смотрели огромные сверкающие глаза.
-- Странник, что выглядит как царь, -- глубоким звучным
голосом обратился старик к Куллу. -- Не собираешься ли ты
пересечь реку?
-- Да, -- ответил Кулл, -- если ее пересекли те, кого мы
ищем.
-- Мужчина и девушка воспользовались моей переправой вчера
на рассвете.
-- Валка! -- воскликнул Кулл. -- А этим двоим не откажешь
в отваге! Скажи, паромщик, что за город находится за этой
рекой?
-- За рекой нет городов, -- промолвил старец. -- Здесь
проходит граница Грондара -- и всего мира!
-- Как! Неужели мы заехали так далеко? Я думал, что та
пустыня -- часть грондарского царства.
-- Нет. Грондар кончается здесь; и здесь же конец мира,
дальше -- волшебство и неизвестность, царство ужаса и мистики,
граничащее с Краем Света. Это река Стагус, а я --
Карон-перевозчик.
Кулл в изумлении поглядел на старика. Ему мало что
говорило имя того, кто прошел сквозь бездну Времени.
-- Похоже, ты очень стар, -- сказал Кулл с любопытством.
Валузийцы взирали на паромщика с изумлением, дикари-пикты -- с
суеверным страхом.
-- Да. Я из старой расы, что правила миром задолго до
возникновения Валузии и Грондара, и Зарфхааны, где живут
всадники Заката. Будете переправляться через реку? Много воинов
и много царей отвез я на тот берег. Но знайте: тот, кто едет
туда, не возвращается обратно! Из тысяч, пересекших Стагус, не
вернулся никто. Три сотни лет минуло с тех пор, как я впервые
увидел свет, царь Валузии. Я переправлял армию царя Гаара
Завоевателя, когда он повел свои несметные полчища к Краю
Света. Семь дней перевозил я их, тысячи и тысячи воинов, и ни
один не пришел назад. Шум битвы и звон мечей доносился из
пустыни от рассвета до заката, но когда в небе засиял желтый
глаз Луны, все стихло... Запомни, Кулл: не было еще человека,
кто воротился бы из-за Стагуса. Безвестные ужасы таятся в тех
землях, и не раз видел я кошмарные очертания в вечернем
полумраке и серых тенях раннего утра. Помни об этом.
Кулл повернулся в седле и оглядел своих людей.
-- Тут я не могу вам приказывать, -- сказал он им. -- Что
до меня самого, то я поеду по следу Фенара, даже если он ведет
в ад и еще дальше. Но никого неволить идти со мной за реку не
стану. Даю разрешение всем вам вернуться в Валузию и не скажу
ни слова порицания.
Брул подъехал и встал рядом с Куллом.
-- я еду с царем, -- коротко сказал он. Пикты разразились
криками одобрения. Вперед выехал Келкор.
-- Те, кто собирается повернуть назад, сделать шаг вперед,
-- сказал он.
Стальные шеренги стояли недвижно, как статуи.
-- Они едут с тобой, Кулл, -- оскалился Брул.
Гордость и торжество переполняли душу царя-варвара. И он
произнес слова, взволновавшие воинов сильнее любых возвышенных
речей:
-- Вы -- настоящие мужчины.
Карон перевез их через реку, его паром сновал туда и
обратно, пока все войско не выстроилось на восточном берегу.
Закончив свою работу, он выглядел ничуть не уставшим.
-- Если в пустыне водятся всякие жуткие твари, почему же
они не приходят в мир людей? -- спросил его Кулл.
Карон указал на мрачную темную воду и, приглядевшись как
следует, царь увидел, что река кишит змеями и небольшими
пресноводными акулами.
-- Ни один человек не смог бы переплыть эту реку, --
сказал перевозчик. -- Ни человек, ни мамонт.
-- Вперед! -- скомандовал Кулл своим солдатам. -- Вперед!
Нас ждет неизведанная земля!
Черный город
(неоконченное)
В холодных глазах Кулла, царя Валузии, отразилось
некоторое замешательство, когда в его покои ворвался человек и
встал прямо перед царем, дрожа от гнева. Монарх вздохнул, -- он
узнал нарушителя спокойствия. Ему известен был бешеный нрав
служивших ему варваров. Разве и сам он не был родом из
Атлантиды? Брул Копьебой, стоя посреди царского чертога,
демонстративно срывая со своего обмундирования эмблемы Валузии
одну за другой, явно желая показать, что больше не имеет ничего
общего с Империей. Куллу было понятно значение этого жеста.
-- Кулл! -- рявкнул пикт, белый от снедающей его ярости.
-- Я требую правосудия!
Кулл снова вздохнул. То было время, когда о мире и покое
можно было только мечтать, но ему, как он полагал, удалось
обрести и то, и другое в Камуле. Ах, сонная Камула... -- даже
сейчас, в ожидании продолжения гневной тирады взбешенного
пикта, мысли Кулла лениво текли по времени вспять, даря
воспоминания о нескончаемой череде сонных праздных дней,
прошедших с момента его прибытия в эту горную метрополию
удовольствий, где дворцы из мрамора ярусами окружали холм в
форме сводчатого купола.
-- Люди моего народа служат империи множество лет! --
взмахнул сжатым кулаком пикт. -- А сегодня одного из моих
воинов похищают у меня из-под носа прямо в царском дворце!
Кулл рывком выпрямился в кресле:
-- Что за бред? Какой еще воин и кто его похитил?
-- Это я предоставляю выяснить тебе, -- прорычал пикт. --
Только что он стоял рядом, подпирая мраморную колонну, как
вдруг --вж-ж-жик! -- и исчез, оставив в качестве ключа к
разгадке этой тайны лишь испуганный вскрик да странный мерзкий
запах.
-- Может, ревнивый муж?.. -- размышлял вслух Кулл.
Брул грубо прервал его:
-- Гроган отродясь не заглядывался на девок, даже из
собственного народа. Эти камулианцы все, как один, ненавидят
нас, пиктов. Это написано у них на лицах.
Кулл улыбнулся:
-- Тебе это просто кажется, Брул. Здешний народ слишком
ленив и любит развлечения, чтобы ненавидеть кого-либо. Они
поют, сочиняют стихи. Я полагаю, ты не думаешь, что Грогана
умыкнули поэт Таллигаро, певица Зарета или принц Мандара?
-- Какая мне разница, -- огрызнулся Брул. -- Но вот, что я
скажу тебе, Кулл: Гроган как воду проливал свою кровь за
империю, и он лучший из командиров моих конных лучников. Я
разыщу его, живого или мертвого, даже если придется для этого
разнести в клочья всю Камулу, камень за камнем! Валка! Я
скормлю этот город огненному зверю, а потом потушу огонь
потоками крови...
Кулл поднялся с кресла:
-- Отведи меня к тому месту, где ты в последний раз видел
Грогана, -- сказал он. Брул прервал свою пылкую речь и, угрюмо
глядя перед собой, вышел из зала.
Вместе с царем прошел он по ведущему вниз извилистому
коридору. Кулл и Брул походили друг на друга врожденной
гибкостью движений и звериной грацией, остротой зрения и
присущей варварам необузданностью характера, но в то же время
они были очень разными.
Кулл был высок, широкоплеч, с мощной грудной клеткой --
массивный, но не оставляющий впечатления тяжеловесности. Солнце
и ветер сделали его лицо бронзовым. Волосы царя были острижены
так, что напоминали гриву льва, а серые глаза сверкали холодным
блеском.
Брул выглядел как типичный представитель своей расы:
среднего роста, ладно скроенный, но сухощавый и жилистый как
пантера, с более темной, чем у царя, кожей.
-- Мы находились в сокровищнице, -- проворчал пикт, --
Гроган, Манаро и я. Гроган прислонился к выступающей из стены
полуколонне -- и исчез прямо у нас на глазах! Панель качнулась
внутрь и его не стало, мы успели заметить темноту внутри, в нос
мне ударил отвратительный смрад. Стоявший рядом с Гроганом
Манаро в тот же миг выхватил меч и ткнул клинком в отверстие,
поэтому панель не смогла полностью закрыться. Мы налегли на
нее, но без толку, и тогда я поспешил за тобой, оставив Манаро
возле потайной двери.
-- А зачем ты посрывал валузийскую символику? -- спросил
Кулл.
-- Это я со зла, -- угрюмо буркнул Копьебой, избегая
смотреть ему в глаза. Царь без единого слова кивнул. Он
понимал, что это было естественным проявлением чувств
взбешенного дикаря, для которого единственно возможным способом
взаимоотношений с врагом была схватка.
Они проникли в сокровищницу. Ее дальняя стена была склоном
холма, на котором возвышалась Камула.
-- Манаро божился, будто услышал едва различимую музыку,
-- сказал Брул. -- Да вот он, приник ухом к трещине. Эй,
Манаро!
Кулл нахмурился, увидев, что рослый валузиец не изменил
своей позы и никак не отреагировал на приветствие. Он прильнул
к панели, одной рукой стиснув меч, не дающий закрыться
секретному дверному проему, прижав ухо к широкой трещине.
Темнота позади черной щели была почти осязаемой -- казалось, за
таинственным отверстием притаилась тьма, изготовившаяся к
прыжку, словно огромная кошка.
Царь порывисто шагнул вперед и грубо потряс солдата за
плечо. Окоченевшее тело Манаро отделилось от стены и рухнуло к
ногам Кулла. В выпученных глазах мертвеца застыл ужас.
-- Валка! -- выдохнул Брул. -- Убит... Каким я был
идиотом, что оставил его здесь одного!
Царь покачал головой.
-- На его теле нет крови, но -- посмотри на его лицо!
Брул пригляделся, с губ его сорвалось ругательство. Черты
погибшего валузийца превратились в застывшую маску ужаса, и это
явно было вызвано услышанным.
Кулл осторожно приблизился к трещине в стене. Через минуту
он подозвал пикта. Откуда-то из глубины скрывающейся за стеной
чернильно-черной неизвестности доносился низкий воющий звук,
будто гудели призрачные трубы. Странная эта музыка звучала
столь тихо, что ее с трудом можно было различить -- но и этого
было довольно, чтобы уловить в ней ненависть и злобу тысячи
демонов. Кулл передернул могучими плечами...
Рассказ пикта
(неоконченное)
Трое мужчин сидели за столом, увлеченые игрой. Через
открытое окно доносился шепот легкого ветерка. Пахло розами,
вином и буйно растущей зеленью.
Трое мужчин сидели за столом: один из них был царем,
другой -- принцем, наследником древнего именитого рода, третий
-- вождем воинственного варварского народа.
-- Я выиграл! -- радостно промолвил Кулл, царь Валузии,
передвинув одну из фигурок слоновой кости. -- Бью своим
колдуном твоего воина, Брул.
Пикт кивнул. Он не отличался, подобно царю, гигантским
ростом, но был хорошо сложен, поджар и жилист. Если Кулл был
тигром, то Брул -- леопардом. Смуглый как все пикты, он имел
начисто лишенное мимики привлекательное лицо, крепкую шею,
тяжелые квадратные плечи, мощную грудную клетку, обвитые
жгутами мускулов руки и ноги -- черты, характерные для всех
представителей его народа. Но в одном Брул отличался от своих
соплеменников, -- если их глаза обычно бывали мерцающе-карими
или иссиня-черными, то его очи полыхали глубокой синевой.
Видно, когда-то в пиктскую кровь влилась струя крови кельтов
или дикарей Севера, что жили разрозненными группами в ледяных
пещерах близ Полярного Круга.
-- Да, Кулл, колдуна одолеть нелегко, -- согласился пикт.
-- Как в этой игре, так и в настоящей битве. Помню, я однажды
едва не лишился жизни, выясняя, кто сильнее -- пиктский колдун
моего народа или я. На его стороне были чары, в моих руках --
отлично выкованный клинок...
Брул сделал паузу, чтобы выпить красного вина из кубка,
стоящего у его локтя.
-- Поведай нам эту историю, Брул, -- настойчиво попросил
третий игрок, Ронаро, отпрыск великого дома Атл Воланте --
изящный молодой человек с гордо поднятой головой, лицом
интеллектуала и проницательными темными глазами; настоящий
патриций, принадлежащий к элите просвещенной аристократии,
которым могла бы гордиться любая нация. Двое других его
товарищей были в этом смысле полной ему противоположностью. Он
родился во дворце, они -- один в плетеной хижине, другой в
пещере. Родословная Ронаро насчитывала две тысячи лет и многие
поколения герцогов, принцев, поэтов, государственных мужей и,
наконец, царей. Брул мог смутно припомнить несколько ближайших
предков, среди которых были вожди с выбритыми головами,
свирепые воины в боевой раскраске и уборах из перьев, шаманов в
масках из бизоньих черепов и ожерелий из фаланг пальцев,
одного-двух островных царьков, правивших мелкими деревеньками,
да парочку легендарных героев, считающихся полубогами за
подвиги или массовые убийства. Кулл и вовсе не знал даже
собственных родителей.
Но все трое держали себя как равные, и равенство это было
превыше знатности и происхождения, -- равенство аристократии
Рода Человеческого. Люди эти были истинными патрициями, каждый
в своем роде. Предки Ронаро были правителями, Брула --
бритоголовыми бойцами, Кулла -- могли быть и рабами, и вождями.
Но в каждом из троих мужчин содержался тот загадочный элемент,
который выделяет личность из толпы.
-- Ну что ж, -- глаза Брула заволокло пеленой
воспоминаний. -- Случилось это в пору моей юности... Да-да...
Тогда я впервые отправился в военный поход, хотя и до того мне
уже случалось убивать людей -- в ссорах, на рыбалке и на
пирушках, где собиралось все племя. Но я еще не украсил себя
шрамами, отличающими членов клана воинов. -- Он указал на
обнаженную грудь, и слушатели увидели три небольших
горизонтальных линии -- татуировку, еле различимую на бронзовой
от загара коже пикта.
Ронаро смотрел на рассказчика во все глаза. Ах, эти
варвары, они с их первобытной энергией и буйным темпераментом
завораживали юного принца. Годы, проведенные в Валузии в
качестве одного из сильнейших союзников империи внешне изменили
пикта, покрыв его легким налетом культуры. Но под этим внешним
лоском продолжала бурлить неприрученная, слепая черная дикость
древности. Куда значительнее подобные изменения затронули
Кулла, -- некогда воина из Атлантиды, ныне царя Валузии.
-- Так вот, Кулл, и ты, Ронаро, -- продолжал пикт. -- Мы,
жители Островов, люди одного народа и одной крови, но разных
племен, каждое с характерными только для него одного традициями
и обычаями. Своим верховным правителем мы признавали Найела с
Татели. Власть его была необременительной. Он не вмешивался во
внутренние дела племен и родов, и даже не взимал, как это
делают валузийцы, подати и налоги ни с кого, кроме кланов,
живущих на острове Татель -- Нарги, Дано и клана Китобоев. За
это он помогал им, если они начинали войну с другими племенами.
Но ни мой клан Борни, ни другие не платили Найелу дань. Он не
вмешивался, когда племена принимались воевать друг с другом --
до тех пор, пока они не задевали интересы тех, с кого он взимал
налоги. Отгремела очередная война, и он становился третейским
судьей и его решения считались окончательными -- сколько
вернуть захваченных женщин, сколько прислать лодок с платой за
разрушения и пролитую кровь и все такое. А когда лемурийцы,
кельты или иной заморский народ, а то и просто банды безродных
грабителей нападали на Острова, он собирал кланы вместе и
отправлял их в бой, заставив забыть о распрях и сражаться
плечом к плечу... Но Найел был непрочь усилить и расширить свою
власть и знал, что во главе своего, очень сильного, клана и при
поддержке союзной Валузии он мог бы покорить одно за другим все
островные племена. Но знал он и то, что при этом он лишился бы
мира и покоя до той поры, пока остается в живых хоть один из
Борни, Сунгара или из Волков-Убийц...
Дети ночи
Помню, как-то собрались мы вшестером в причудливо
оформленном кабинете Конрада, заполненном экзотическими
реликвиями со всего света и длинными рядами книг. Чего тут
только не было -- от Боккаччио в издании "Мэндрейк Пресс" до
"Missale Romanum", напечатанного в Венеции в 1740 году и
заключенного меж двух дубовых дощечек с застежкой. Клементс и
профессор Кирован тут же жарко заспорили по поводу одной, давно
занимавшей обоих антропологической проблемы. Клементс отстаивал
теорию особой, в корне отличающейся от других, альпийской расы,
профессор же утверждал, что эта так называемая раса не что
иное, как просто одно из ответвлений исконного арийского древа,
-- возможно, результат смешения каких-то южных
средиземноморских народов и нордических племен.
-- Но как вы объясните их брахицефалитизм [брахицефалы
(лат., букв. "короткоголовые") -- антропологический тип,
отличающийся равной шириной и глубиной черепной коробки. У
доликоцефалов череп вытянутой, некруглой формы. (Прим.
переводчика)]? -- спросил Клементс. -- Средиземноморцы имели
черепа вытянутые, равно как и арийцы Севера. Так могло ли
смешение доликоцефалов породить широкоголовый промежуточный
тип?
-- Особые условия вполне могли внести изменения в
изначально длинноголовую расу, -- огрызнулся Кирован. --
Например, Болз продемонстрировал, как формы черепа иммигрантов
в Америку претерпевали существенные изменения на протяжении
всего лишь одного поколения. И Флиндерс Петри на примере
ломбардцев показал, как за несколько поколений люди из
длинноголовых превращались в брахицефалов.
-- Но что было причиной этих перемен?
-- Науке еще многое неизвестно, -- напыщенно ответствовал
Кирован, -- и потому не хотелось бы выглядеть догматиком. Никто
не знает, почему переселенцы британско-ирландского
происхождения в районе австралийской реки Дарлинг имеют явно
выраженную тенденцию к необычно высокому росту -- их еще
прозвали за это Кукурузными Стеблями -- и почему за несколько
столетий, проведенных в Новой Англии, у них разительно
изменилось строение челюстей. Вселенная полна необъяснимого.
-- Что означает: неинтересного, если верить Мэчену, --
засмеялся Тэверел.
Конрад покачал головой с самым серьезным видом:
-- вынужден с вами не согласиться. Для меня неизведанное
всегда таит в себе огромную притягательность и мучительное
очарование...
-...Которое, без сомнения, и объясняет присутствие всех
этих работ по колдовству и демонологии, которые я вижу на ваших
полках, -- произнес Кетрик, поведя рукой в сторону книжных
залежей.
Тут позвольте мне пару слов сказать о Кетрике. Все мы
шестеро были, если можно так сказать, одного и того же племени
-- англичане и американцы британского происхождения. При этом
под британцами я подразумеваю исконных обитателей Британских
островов. Мы принадлежали к различным родам английской и
кельтской кровей, но основа у них единая. Только Кетрик
выглядел в нашей компании чужеземцем. Внешние отличия сильнее
всего проявлялись в его слегка раскосых глазах, янтарного,
почти желтого цвета. Порой, под определенным углом зрения,
разрезом глаз он чрезвычайно походил на китайца. Неудивительно,
что окружающим сразу бросалась в глаза эта черта, столь
необычная в человеке чистейших англо-саксонских кровей.
Семейные легенды приписывали эту странность некоему дородовому
влиянию (что было, на мой взгляд, весьма спорным), а профессор
Хендрик Брулер как-то раз назвал проявившийся в Кетрике каприз
природы атавизмом и причудливой реверсией к далекому предку
монголоиду, хотя, насколько было нам всем известно, никто из
его родственников и ближайших предков не имел подобных
отклонений.
Кетрик был родом из уэльсской ветви сассекских Кетриков и
его родословная нашла свое отражение в Книге Пэров. Там вы
можете проследить долгую линию его пращуров, тянущуюся едва не
с допотопных времен. И ни малейшего следа какого-либо смешения
с монголоидами вы в этой генеалогии не найдете. Да и откуда ему
взяться в старой саксонской Англии? Имя "Кетрик" было
модернизированной формой от "Седрик". Семья эта обосновалась в
Уэльсе еще до вторжения датчан-викингов и ее наследники-мужчины
последовательно вступали в браки только с представительницами
английских семей, что сохраняло чистоту крови знатных и
могущественных Седриков Сассекских, стопроцентных англосаксов.
Единственным отклонением от нормы стал Кетрик с его странными
глазами. Сам же он был интеллектуалом и верным товарищем,
привыкшим скрывать под маской напускного равнодушия и
отстраненности пылкую и чувствительную натуру...
В ответ на его слова я, смеясь, заметил:
-- Конрад гоняется за всем устрашающим и таинственным
подобно тому, как обычные смертные -- за романтическими
переживаниями и острыми ощущениями. Его книжные полки ломятся
от самого разного рода восхитительнейших кошмаров.
-- Да, -- кивнул хозяин, -- и некоторые из них --
настоящие раритеты. По, Блэквуд, Матурин... а вот, взгляните,
редкостная вещица: "Страшные таинства" маркиза Гросского,
подлинное издание восемнадцатого века.
Тэверел придирчиво исследовал ряды книг:
-- Любопытно, беллетристика о сверхъестественном будто
соперничает с серьезными монографиями о колдовстве, вуду и
черной магии.
-- Верно. Но ученые и хронисты бывают порой невыразимо
скучны, беллетристы же -- никогда, я имею в виду, разумеется,
мэтров. То же жертвоприношение вудуистского ритуала можно сухо
и педантично описать, изъяв из него все таинственное и
фантастическое, и оно будет выглядеть просто подлым и мерзким
убийством. А произведения некоторых весьма уважаемых мною,
мастеров литературы ужасов -- такие, как "Падение дома Ашеров"
По, "Черная печать" Мэчена или "Зов Ктулху" Лавкрафта -- ничуть
не уступая в реалистичности документальным и даже научным
работам, куда более экспрессивны и впечатляющи. Вместе с ними
читатель с замирающим сердцем погружается в сумрак тайн и
неоткрытые миры воображения... Но вот вам и совершенно
противоположный пример, -- продолжал он. -- Словно начинка в
сэндвиче из страшных историй Гюисманса и Уолполовским "Замком
Отранто" притаились "Безымянные культы" Фон Юнцта. Будучи
далеко не беллетристикой, эта книга не даст вам спать спокойно
ночь напролет!
-- Я читал ее, -- сказал Тэверел. -- И убежден: автор --
сумасшедший. Его трактат -- нечто напоминающее монолог маньяка,
то нагромождение конкретных фактов, выстреливаемых со скоростью
пулемета, то невнятный и бессвязный лепет.
Конрад тряхнул головой:
-- И только на основании его странной манеры изложения вы
готовы считать автора психопатом? Но что, если он просто не мог
отважиться доверить бумаге все, что знал, и все эти недомолвки
и двусмысленности -- туманные намеки, ключи к загадкам для тех,
кто знает?
-- Вздор! -- встрял в разговор Кирован. -- Не думаете же
вы, что описываемые Фон Юнцтом кошмарные религии и секты
уцелели доныне, если признать, что они вообще существовали
где-либо еще, кроме перенаселенного призраками мозга
помешанного поэта и философа?
-- Он не первый прибег к иносказаниям. Вспомните великих
поэтов древности. Люди издавна, сталкиваясь с космическим
знанием, намекали на него миру в зашифрованных строках. Помните
странные слова Фон Юнцта о "городе в опустошении"? А что вы
думаете о строках Флеккера Петри: "Вниз нет пути! В пустыне
каменистой
Где роза зацвела, как люди говорят,
Но не алеют лепестки, и дивный
Цветок не источает аромат."?
-- Но, в отличие от иных, приобщившихся к секретам этого
мира, Фон Юнцт с головой погрузился в запретные таинства. К
примеру, он один из немногих людей, читавших "Некрономикон" в
оригинальной греческой версии.
Тэверел пожал плечами и затянулся трубкой. Профессор
Кирован никак не отреагировал на последнюю реплику, хотя ему,
равно как и Конраду, довелось покопаться в латинском переводе
книги, где он нашел немало вещей, которые, как объективный и
беспристрастный ученый, не мог ни объяснить, ни опровергнуть.
-- Ну хорошо, -- сказал он после некоторой паузы. -- Я
готов допустить, что в прошлом существовали культы таких
непостижимых и жутких божеств как Ктулху, Йог-Сагот, Цатоггуа,
Голгорот и им подобных, но ни за что не поверю заверениям,
будто пережитки этих культов притаились в темных закоулках
-- К нашему общему изумлению, -- ответил ему Клементс. Это
был высокий худощавый мужчина, до крайности молчаливый,
выглядевший старше своих лет по причине жестокой борьбы с
бедностью в юные годы. Он занимался литературной деятельностью,
ведя -- что характерно для людей искусства -- странную двойную
жизнь: ради хлеба насущного плодил романы в мягких обложках, а
свое подлинное артистическое "я" выражал в публикациях
редактируемого им "Раздвоенного копыта" -- новаторского
поэтического журнала, чьи причудливые изыски не раз повергали
консервативную критику в шоковое состояние.
-- Помнится, однажды вы с Тэверелом обсуждали так
называемый культ Брана, упоминаемый в книге Фон Юнцта, --
проговорил Клементс, набивая трубку листовым табаком, на
удивление вонючим.
-- И насколько можно было понять из его недомолвок, --
фыркнул Кирован, -- Фон Юнцт считал, что он существует до сих
пор. Абсурд!
-- Так вот, -- кивнул Клементс, -- я как-то, еще совсем
мальчишкой, работал в одном университете и моим соседом по
комнате был парень столь же бедный и амбициозный, как я сам.
Сегодня это очень известный человек, и назови я вам его имя, вы
были бы поражены. Он принадлежал к шотландскому роду из
Гэллоуэя, но при этом был совершенно не арийского типа... Все
это строго между нами, вы понимаете... Сосед мой разговаривал
во сне. Я стал прислушиваться и сводить воедино его бессвязные
речи. Тогда я впервые услыхал о забытом древнем культе,
упоминаемом Фон Юнцтом; о короле, правившем Темной Империей,
ставшей преемницей державы еще более древней и таинственной,
уходящей корнями в каменный век; и об огромной пещере, где
высится Темный Человек -- изваяние Брана Мак Морна, с
потрясающим правдоподобием высеченное из камня рукой
безвестного мастера еще при жизни великого короля и к которому
каждый из почитателей Брана совершал хотя бы раз в жизни
паломничество. Да-да, культ этот и сегодня жив среди потомков
народа Брана. Они словно тайный подземный поток, текущий в
великий океан жизни, в ожидании дня, когда статуя Брана
внезапно задышит и оживет, явится миру из гигантской пещеры и
возродит свою забытую империю.
-- И какой народ населял эту империю? -- спросил Кетрик.
-- Пикты, -- отозвался Тэверел, -- несомненно, этот народ,
известный позднее как дикие пикты из Гэллоуэя, преобладавший
некогда над кельтскими племенами. То была, вероятно, помесь
гэлльской, уэльсской, тевтонской и еще невесть какой кровей.
Взяли они свое имя от более древней расы или, напротив, дали ей
свое собственное, это вопрос, который еще предстоит разрешить.
Фон Юнцт, говоря о пиктах, имеет в виду низкорослый темнокожий
народец средиземноморских кровей, который принес в Британию
неолитическую культуру. Первые обитатели этой страны,
послужившие впоследствии фактической основой для создания
легенд о Маленьком Народе: духах земли, гоблинах и им подобных.
-- Не могу согласиться с последним утверждением, -- заявил
Конрад. -- Предания и мифы приписывают подобным персонажам
нечеловеческий внешний вид и патологическое безобразие. Их
никак нельзя связать с пиктами, хотя они и внушали ужас и
отвращение арийским народам. По моему мнению, средиземноморцам
предшествовало племя монголоидного типа, чрезвычайно
низкоразвитое, о котором эти легенды и...
-- Правдоподобно, -- перебил его Кирован. -- Но с чего вы
взяли, что они и эти, как вы их называете, пикты столкнулись
именно в Британии? Мы находим истории о троллях и гномах
повсюду на континенте и куда логичнее было бы предположить, что
и средиземноморские и арийские племена принесли эти легенды с
собою на острова уже в готовом виде. А они должны были иметь
весьма премерзкую внешность, эти монголоиды, а?
-- Тогда вот вам кремневый молот, -- парировал Конрад, --
найденный шахтером на возвышенностях Уэльса и переданный мне.
Посмотрите и постарайтесь мне объяснить, почему он столь
миниатюрен, в отличие от большинства орудий той эпохи? При
этом, выглядя почти детской игрушкой, он на удивление тяжел и,
без сомнения, мог наносить смертоносные удары. Я взялся
самолично приладить к нему ручку, но вы бы знали, насколько
непросто оказалось подогнать ее и сбалансировать орудие!
Мы во все глаза рассматривали находку. Она была тщательно
обработана и отполирована, подобно прочим неолитическим
артефактам, которые мне доводилось видеть, и все же, как и
сказал Конрад, разительно отличалась от них. Несмотря на малые
размеры, предмет вызывал необъяснимо тревожные ощущения и
зловещие ассоциации с жертвенным кинжалом ацтеков. Конрад
сделал дубовую рукоять с таким мастерством, что она казалась
неотъемлемой частью молота, изначально ему принадлежащей. Он
даже повторил прием оружейников каменного века, зафиксировав
молот в расщепленном конце рукоятки полосками сыромятной кожи.
-- Бесподобно! Эх, -- Тэверел сделал неуклюжий выпад к
воображаемому противнику и едва не разнес вдребезги бесценную
вазу. -- Э-э, ну, баланс у этой штуковины ни к черту. Готов
довести ее до ума. Все мои знания по механике к вашим услугам.
-- Позвольте мне взглянуть, -- Кетрик взял молот и
повертел его в руках, словно пытаясь разгадать секрет
правильного с ним обращения. И вдруг, скривившись от
беспричинного раздражения, размахнулся и нанес сильный удар по
щиту, висящему на стене. Я успел заметить, как чертова штука
взвилась в его руке словно взбешенная кобра, потом рука Кетрика
пошла вниз. До ушей моих донесся предостерегающий тревожный
крик -- а затем пришла темнота, вместе с ударом молота по моей
голове.
x x x
Я медленно выплывал из небытия. Сперва пришло ощущение
слепоты и полное непонимание, кто я и где; потом смутное
осознание собственного бытия и боль от чего-то твердого,
вдавившегося мне в ребра. Наконец туман перед глазами рассеялся
и я полностью пришел в себя.
я лежал спиной на траве, наполовину скрытый низким
подлеском, голова нещадно болела. Волосы спутались и слиплись
от крови, словно с меня пытались снять скальп. Глаза прошлись
сверху вниз по обнаженному (если не считать набедренной повязки
из оленьей шкуры и грубых кожаных сандалий) телу и не
обнаружили ни одной раны. А ребрам досаждал мой собственный
топор.
Тут ушей моих достигло отвратительное бормотание и
подстегнуло мои чувства и память. Звуки эти напоминали какое-то
наречие, но скорее не человеческий язык, а многократно
повторяющееся на разные лады шипение клубка больших змей.
Я осмотрелся. Меня окружала мрачная чащоба леса. Поляну,
где я лежал, скрывала такая глубокая тень, что даже в дневном
свете здесь царил вечерний полумрак. Лес -- гигантский,
непроницаемо-темный, холодный -- замер. Вокруг стояла мертвая
тишина.
Поляна вокруг напоминала бойню. Я ощутил щемящую боль в
груди, разглядев страшно изувеченные тела пятерых людей. А
вокруг них собрались... существа. Наверно, это были люди
какого-то иного племени, но я бы не решился назвать их
таковыми. Низкорослые, коренастые, с широкими массивными
головами, слишком большими для их приземистых тел. Свалявшиеся
в паклю вьющиеся волосы обрамляли плоские квадратные лица с
приплюснутыми носами и глубоко посаженными раскосыми глазами.
Их безгубые рты напоминали резаные раны. Как и я, они были
одеты в звериные шкуры, но худшей выделки, вооружение их
состояло из небольших луков и стрел с кремневыми наконечниками,
каменных ножей и дубин. Эти твари общались между собой на
отвратительном, шипящем языке рептилий, столь же мерзостном,
как и они сами.
О, как я ненавидел их! Теперь, когда я вспоминаю, в моем
мозгу снова разгорается ярость... Мы отправились на охоту,
шестеро юношей из Народа Мечей и заплутали в сумрачном лесу,
который наш клан обычно избегает. Утомленные охотой, мы
остановились на отдых, -- мне выпало первому нести караул, ведь
ночевать без часового в этих местах было небезопасно. Я
безмолвно закричал от стыда и отчаяния. Ведь я заснул, предал
своих товарищей! И теперь они лежали там, изрубленные и
изрезанные на куски, зверски убитые во сне тварями, которые
никогда не отважились бы выступить против них открыто. Мои
спутники доверили мне свои жизни, а я, Арьяра, их предал...
Да... Как же болезненны могут быть воспоминания... Я
задремал и пребывал в окружении грез об охоте, когда вдруг
искрящийся огонь вспыхнул в моей голове и я провалился во тьму,
где не бывает снов. Как я наказан! Враги подкрались сквозь
непролазные лесные заросли, оглушили меня и даже не
задержались, чтобы добить, решив, что я мертв, они поспешили
скорее свершить свое грязное дело. А потом, наверно, и вовсе
забыли про меня. -- Я сидел в стороне от других и, оглушенный,
упал в кусты, скрывающие меня и доныне. Но скоро они могут обо
мне вспомнить и тогда уж больше мне не охотиться, не
участвовать в плясках войны, любви и охоты, не видеть плетеные
хижины племени Мечей.
Но я и не горел желанием бежать назад к своим
соплеменникам. Могу ли я вернуться, неся бремя предательства и
позора? Сумею ли выслушать слова презрения, которые мой народ
бросит мне в лицо, снести насмешливо-ненавидящие взоры девушек,
тычущих пальцами в парня, который проспал и отдал своих
товарищей на растерзание кремневым ножам гнусных тварей.
Слезы жгли мне глаза и где-то глубоко внутри росла
ненависть, вскипая в моей груди. Мне не суждено было никогда
больше носить меч, как подобает воину, не суждено ощущать
триумф победы над достойным противником или пасть с честью под
стрелами пиктов, топорами Волчьего Народа и Народа Реки. Нет, я
погибну от рук тошнотворных отродий, которых пикты давным-давно
загнали вглубь дикого леса.
Переполняющая меня ярость осушила слезы, превратив меня в
берсерка. Я осторожно повернулся, обхватил рукоять своего
топора, вскочил и, громогласно взывая к Иль-Маринену, тигриными
прыжками бросился к тварям. И вот так, скача как тигр среди
врагов, принялся крушить плоские черепа, подобно тому, как
человек давит каблуком скользкую змеиную голову. Отродья дико
заверещали от неожиданности и ужаса, но уже через несколько
мгновений они сомкнулись кольцом вокруг меня и принялись
размахивать каменными ножами. Один из них чиркнул по коже на
груди, но что за дело было мне до того, -- красная пелена
колыхалась перед моими глазами. Я не понимал, что делаю, но
руки, ноги, тело действовали в удивительном согласии. С диким
рычанием рубя и круша, я возвышался тигром среди рептилий. Еще
секунда и они бежали, оставив меня стоять среди полудюжины
уродливых приземистых тел, разбросанных по земле.
Но я не был удовлетворен такой победой и бросился следом,
наступая на пятки самому рослому из них (мне он едва доставал
головой до плеча), который, похоже, был их вожаком. Он,
отчаянно визжа, мелко семенил впереди, полусогнувшись, более
всего напоминая чудовищную отвратительную ящерицу, а когда я
совсем было нагнал его, вдруг, вильнув по-змеиному, он
скользнул в густой кустарник. Но я был не менее ловок и,
вломившись в кусты, что было силы рубанул его топором. Кровь
оросила листву.
В густых зарослях я разглядел тропинку, к которой он так
стремился -- едва различимая, она была настолько узка, что
человек нормальных размеров мог только с большим трудом
двигаться по ней. Одним ударом я снес мерзкую башку своего
врага и, ухватив ее левой рукой за волосы, пустился вперед по
змеиной тропе, сжимая в правой руке окровавленный топор.
Кровь из перерубленной шеи убитой мною твари брызгала мне
на ноги при каждом шаге. И я вновь подумал о случившемся
несчастье. Мы так мало внимания обращали на племя, к
которому принадлежала моя жертва, что средь бела дня
затеяли охоту в лесу, принадлежавшем этим тварям. Как они
называли себя, нам было неведомо, ибо никто из нашего
народа не взял на себя труд изучить проклятое шипение,
которое они использовали в качестве речи. Мы же нарекли их
Детьми Ночи. Они и вправду были ночными тварями, тихо
крадущимися в глубинах темных лесов и выбирающимися из
своих подземных нор в холмы лишь когда люди, загнавшие их
туда, спали. Грязные свои делишки они тоже проделывали
всегда по ночам, -- будь то кража заблудившегося в лесу
ребенка или убийство взрослого человека исподтишка короткой
стрелой с каменным наконечником. Но не только этому были
они обязаны своим прозвищем. Народ Ночи пришел из тьмы
ужасающей древности как остатки некогда могущественной, но
выродившейся расы. Прежде эта земля кишмя кишела подобными
созданиями, пока их не загнали в леса свирепые пикты,
которые теперь враждовали с нами. Но ненависть и отвращение
к Детям Ночи и они, и мы испытывали одинаковые.
Пикты несколько отличались от моего народа по внешнему
виду, были меньше ростом, имели темные волосы, глаза и кожу,
тогда как мы были выше и мощнее, с волосами цвета пшеницы и
глазами синими, как небо. И все же, народы наши произошли от
одних предков. Иное дело -- Дети Ночи. С их деформированными
телами, желтой кожей и отвратительными харями они казались не
людьми, а необычными пресмыкающимися, мерзкими скользкими
чудовищами.
Новая волна бешенства накатила на меня, стоило мне
подумать о том, с какими тварями я имею дело. Ба! Невелика
заслуга -- давить змей или самому погибнуть от их ядовитых
укусов. Багровый туман разочарования пришел на смену
раскаленной опустошительной ярости, и я поклялся всеми богами,
каких знал, излить его, прежде чем погибну, на головы врагов,
дабы навсегда остались страшные воспоминания в сознании тех из
них, кто уцелеет. Мое племя не станет гордиться и чтить мою
память. Мы слишком сильно презирали Детей Ночи. Так пусть
память эта хотя бы заставит содрогаться самих тварей. Так я
клялся богам, судорожно стиснув в руке бронзовый топор, сидящий
на дубовой рукояти и прихваченный для надежности кожаными
ремнями.
Внезапно я услышал впереди отвратительные шипение и
гортанные выкрики, учуял гнусный запах, который, пройдя через
фильтр зеленой листвы, казался почти человеческим и все же
недостоин был называться таковым. Несколькими секундами позже
тенистый лес неожиданно оборвался и я оказался на широком
открытом пространстве. Никогда прежде мне не доводилось видеть
поселение Детей. Это было хаотичное скопление землянок с
низкими входными отверстиями, ведущими вглубь земли. Убогие
жилища, больше походили на звериные норы. Из рассказов старых
воинов, немало повидавших на своем веку, я знал, что все эти
землянки сообщались подземными коридорами так, что вся деревня
превращалась в подобие муравейника или змеиных нор. И наверняка
существовали туннели, ведущие за пределы деревни на достаточно
большие расстояния.
Перед землянками толпились существа, тараторящие на
змеином языке в лихорадочном темпе. Я ускорил шаг и вынырнув из
своего укрытия, побежал, как были способны люди моей расы.
Дикий крик пронесся над толпой, когда твари заметили несущегося
к ним из леса мстителя, громадного, окровавленного, со
сверкающими бешеными глазами.
я закричал оглушительно и свирепо, замахал отсеченной
головой и как взбесившийся тигр врубился в самую гущу врагов.
Теперь им некуда было бежать! Конечно, они могли укрыться в
своих хижинах, но я последовал бы за ними и туда... Да что там,
хоть в самые глубины ада. Они поняли тоже, что такого врага
тяжело будет убить, и окружили меня кольцом, чтобы поскорее
сделать это.
Не знаю, скольких я убил. Знаю только, что они облепили
меня извивающейся, корчащейся массой и я разил их, пока лезвие
моего топора не затупилось и не погнулось. Тогда оружие мое
стало не больше, чем дубиной, и я крушил черепа, разбивал лица,
дробил кости, плющил мышцы, разбрызгивал кровь и мозги, устроив
грандиозное кровавое жертвоприношение Иль-Маринену, божеству
Народа Мечей.
Истекающий кровью от полусотни порезов и ран, полуослепший
от удара, хлестнувшего по глазам, я вдруг почувствовал, как
кремневый нож вонзился мне глубоко в пах, и в ту же секунду
дубина рассекла кожу на голове. Я упал на колени, но тотчас,
шатаясь, поднялся, различая сквозь багровый туман множество
злобных косоглазых морд. Я дрался отчаянно, как умирающий тигр,
превращая эти рожи в кровавое месиво.
Сделав яростный выпад, я потерял равновесие и стал падать.
В это время когтистая лапа схватила меня за горло, а под ребра
вошел кремневый нож. Он мучительно провернулся в ране. Под
градом ударов я опускался на землю, подмяв под себя человека с
ножом. Я нашарил левой рукой его шею и сломал ее прежде, чем
мой противник осознал, что с ним произошло.
Жизнь все быстрее вытекала из моего тела. Сквозь шипение и
вой Детей Ночи мне слышался громоподобный глас Иль-Маринена. И,
собрав остатки сил, я поднялся на ноги, наперекор урагану
ударов дубин и копий. Я больше не в состоянии был видеть своих
врагов, но продолжал ощущать их удары и знал, что они кишат
вокруг меня. Я пошире расставил ноги, обеими руками обхватил
рукоять топора, воздел его над головой, еще раз воззвав к
Иль-Маринену, и обрушил вниз в последнем сокрушительном ударе.
Я хотел умереть, гордо стоя на ногах, и достиг желаемого. До
самого конца у меня не возникло ощущения падения. И последним
чувством, посетившим меня одновременно с дрожью агонизирующего
тела, было удовлетворение от того, что я убил еще одного
врага... Череп твари треснул под моим топором, а ко мне пришли
темнота и забвение.
x x x
Я пришел в себя.
Я полулежал в большом кресле, а Конрад брызгал водой мне в
лицо. Голова раскалывалась от боли, на лице запеклась струйка
крови. Кирован, Клементс и Тэверел озабоченно склонились надо
мной и один только Кетрик стоял в стороне, все еще сжимая в
руке молот, и старался изображать на лице вежливое
беспокойство, которого и в помине не было в его глазах. Стоило
мне взглянуть в его глаза, как во мне вновь красной волной
поднялось бешенство.
-- Ну вот, -- удовлетворенно произнес Конрад, -- я же
говорил, что он в момент очухается... Просто легкая царапина. С
ним случались и куда худшие вещи. Ведь с вами теперь все в
порядке, О'Доннел, не так ли?
Я обвел взглядом собравшихся, а потом, тихо зарычав,
кинулся на Кетрика. Остолбенев от неожиданности, он даже не
пытался защититься. Мои руки сомкнулись у него на горле и мы
рухнули на обломки дивана. Остальные закричали от изумления и
ужаса и бросились разнимать нас, или, вернее, отрывать меня от
моей жертвы. Раскосые глаза Кетрика закатились.
-- Бога ради, О'Доннел! -- воскликнул Конрад, ища, как бы
разжать тиски моих рук. -- Что на вас нашло? Кетрик не нарочно
ударил вас. Да отпустите его, вы, идиот!
Страшный гнев обуял меня, и был он направлен на этих
людей, принадлежавших к единой со мною расе и считающих себя
моими друзьями. Я проклинал их и их слепоту, когда они наконец
сумели вырвать из моих цепких пальцев горло Кетрика. Он, сидя
на полу, потрясенный, исследовал синяки, оставленные моими
руками, пока я бушевал и ругался, пытаясь вырваться.
-- Вы глупцы! -- орал я. -- Отпустите меня! Не мешайте мне
выполнить мой долг! Вы просто слепые болваны! Мне и дела
никакого нет до его удара, -- это просто комариный укус по
сравнению с теми, какие я вынес в прошлых веках. Слепцы, да он
же отмечен клеймом чудовищ, тварей, которых мы истребляли века
тому назад! Я должен уничтожить его, растоптать, избавить Землю
от скверны!
С трудом удерживая меня, бьющегося в исступлении, Конрад,
задыхаясь, прокричал Кетрику:
-- Уходите, быстро! Он не в себе! сошел с ума! Не дразните
его, уходите!
В это время я вспомнил древние холмы и долины, дремучие
леса и задумался. Каким-то образом удар чертова молота послал
меня в другое время и в другую жизнь? Пока я был Арьярой, то не
чувствовал в себе присутствия другой личности. -- То не был сон
или бред, но случайно вырванный из реальности кусок жизни, где
я, Джон О'Доннел жил и погиб, и куда я вернулся, преодолев
бездны времени и пространства. Я -- Джон О'Доннел... И я же был
Арьярой, грезившим битвами и охотой, подвигами и пирами и
погибшим в кровавой схватке в какой-то забытой людьми эпохе. Но
что за эпоха и что за место?
Насчет последнего я был почти уверен. За века разрушились
горы и по-новому потекли реки, изменились ландшафты, но те
холмы -- нет... Глядя на мир не только глазами Джона О'Доннела,
но и Арьяры, я все больше убеждался, что именно здесь, на этих
возвышенностях юный воин жил и любил, сражался и погиб. Кирован
был неправ. Маленькие свирепые смуглые пикты были не первыми
людьми на Британских островах. А до них там обитали Дети Ночи.
И нашим предкам много веков назад приходилось встречаться с
ними. Эти встречи нашли отражение в мифах и легендах... Пикты
не истребили полностью змеиный народ.
Точно определить время, когда жил Арьяра, я не могу. Одно
несомненно, он был арийцем и его племя участвовало в одной из
тысяч нигде не зафиксированных миграций, в результате которых
племена русоволосых людей с голубыми глазами рассеялись по
всему миру. Не кельты первыми пришли в Западную Европу. Наш род
был куда древнее, и язык, на котором разговаривал Арьяра,
оказался для древне-кельтского тем, чем древне-кельтский -- для
современного гэльского наречия.
Иль-Маринен! я запомнил бога, к которому взывал в
сумрачном лесу, древнейшего из древних, которого искони
связывали с обработкой металлов (в те времена это была бронза).
Иль-Маринен был одним из богов древних арийцев, которых позднее
сменили иные божества. В Железном Веке он трансформировался в
Виланда и Вулкана. Но Арьяра знал его под настоящим именем.
Конечно, не один лишь Народ Мечей пришел в Британию и осел
там. Несколько раньше нас там поселилось племя Реки, а следом
пришел Народ Волков. Они были, как и мы, арийцами, светлоокими
рослыми блондинами. И мы сражались между собой по тем же
неведомым причинам, по которым со времен седой древности
враждовали арийские племена -- ахейцы с дорийцами, кельты с
германцами, эллины с персами.
Разумеется, будучи Арьярой я не знал, да и не задумывался
об истории и судьбах моей расы. Знал я лишь то, что мой народ
был народом-завоевателем, затеявшим великое переселение на
запад из первоначальных мест своего обитания далеко на востоке.
Он огнем и мечом сокрушал все встречающиеся на его пути
племена, невзирая на цвет волос или кожи. Джон О'Доннел был
гораздо более осведомлен и мог, например, поведать о том, как
быстро стали деградировать арийские кланы, предпочтя скитаньям
оседлую мирную жизнь. Превратившись из кочевников в земляных
червей, они сами положили начало собственному краху. Арьяра
помнил рассказы стариков-ветеранов о деревнях земледельцев,
белокожих и русоволосых, как они сами, о том как мягкотелы и
слабы были эти люди и как легко пали под бронзовыми мечами
Народа Мечей.
Взгляните: разве не теми же путями пролегла вся история
сынов Ариана? Вспомните, как быстро за мидийцами последовали
персы, за персами греки, за греками римляне, за римлянами
германцы. И германские племена, позволив себе разжиреть и
облениться за столетие мира и праздности, растранжирив добычу,
добытую в южных странах, в свою очередь стали жертвами, -- на
сей раз, скандинавов.
Но я хотел бы вернуться к Кетрику. Теперь при одном
упоминании этого имени волосы у меня на затылке встают дыбом
(ха! тоже атавизм, коль скоро мы заговорили об атавизмах).
Давным-давно суровые датчане стерли с лица земли остатки
монголоидных племен, которых мы прозвали Детьми Ночи. Но видно,
остатки этой расы затаились в холмах Уэльса и гораздо позднее,
в средние века, неведомым путем ядовитая кровь аборигенов
нарушила чистоту кельтско-саксонского рода. Если уже во времена
Арьяры они едва напоминали людей, можно себе представить, что
сделала последующая тысяча лет деградации и упадка с теми из
Детей, кто пережил свое время в мрачных земляных норах в
глубине холмов. Прокралась ли такая мерзкая тварь в замок
Кетриков одной ненастной ночью или подловила женщину из этой
семьи, заплутавшую в холмах?.. На этот счет можно лишь гадать,
хотя самый факт случившегося у меня не вызывает сомнений. Но
видимо к моменту переселения Кетриков в Уэльс подобные твари
еще существовали. Может, они и поныне там, прячутся от дневного
света в своих подземных жилищах?..
Но сам Кетрик -- отродье ночи, этот кошмар, ублюдок
ползучих тварей... Пока пульсирует в нем змеиная кровь, пока он
не уничтожен, не будет мне покоя. Теперь, когда я знаю, кто он
на самом деле, я всем своим нутром ощущаю, как отравляет он
чистый воздух и оставляет склизкий змеиный след на земле. Звук
его шипящего голоса наполняет меня отвращением, взгляд раскосых
глаз приводит в бешенство. Для меня, представителя белой расы,
такие как он, являются постоянной угрозой и оскорблением, как
змея под ногой. Пусть столетия кровосмешения окрасили мои
волосы в черный цвет и сделали смуглой кожу, я продолжаю
считать себя арийцем. Как мои предки, как Арьяра, так и я сам,
Джон О'Доннел, должен истреблять ползучих тварей, чудовищ с
клеймом змеи на челе, затаившееся в древнем саксонском роде.
Друзья решили, что рассудок мой помутился от того удара, но
я-то знаю -- удар молота лишь раскрыл мне глаза. Где-то бродит
по земле мой давний враг, но настанет день (или скорее, это
будет ночь), когда мы встретимся с ним, на вересковых пустошах,
под которыми некогда скрывались от людских глаз и мечей его
предки. И тогда я голыми руками сломаю его мерзкую шею.
Потом, вероятно, меня схватят и на моей шее затянется
петля. Что ж, пусть! Зато я не слеп, подобно моим друзьям. И
если я не найду понимания у окружающих меня слепцов, то древний
арийский бог и люди Народа Мечей поймут и одобрят это
убийство...
Бракан-кельт
Некогда я был кельтом и звался Бракан. Если вы спросите,
откуда я это знаю, отвечу вопросом на вопрос: а как вы узнаете,
что происходило с вами вчера или в прошлом месяце, или в
прошлом году? Вряд ли вам удастся объяснить, но что это меняет?
Факт все равно остается фактом. Так же и я не могу сказать,
каким образом и почему помню мириады личностей, в которых
возрождался мой дух в долгой цепи реинкарнаций. Эти
воспоминания не имеют ничего общего с тем, что мы привыкли
считать реальностью, и материальным существованием. Я Джеймс
Эллисон и я был Браканом. Удовольствуйтесь этим.
Произошло это давным-давно. Весьма неточное определение,
но ничего лучшего я, увы, предложить не могу. Сколько
тысячелетий прошло с тех пор, когда Бракан скитался по свету,
мне неведомо, ибо нет в моих воспоминаниях ориентиров,
связывающих жизнь Бракана с точными историческими датами. Могу
лишь сказать, что жил он очень давно, когда мир, каким мы его
знаем, был еще очень молод.
Я, Бракан, был рослым, мускулистым, русоволосым
представителем одной из древних человеческих рас, ныне
исчезнувшей с лица Земли. Я говорю "исчезнувшей" потому, что в
сегодняшнем мире не осталось чистокровных арийцев. Но в дни
Бракана эта раса существовала еще в первозданном виде.
Возможно, именно Бракан и стоял у истоков смешения рас и
путаницы народов, Бракан и его супруга Тарамис. Из их чресел
брали начало племена и нации.
Я родился и вырос далеко на востоке большой степной страны
у берегов великого внутреннего моря, которое в те смутные
времена простиралось от Арктического океана до Индийского моря,
отделяя первобытных арийцев от первобытных монголов.
Многочисленные племена моего народа, жившие на западном
побережье этого великого моря, вели кочевой образ жизни,
передвигаясь по тучным зеленым лугам-пастбищам к северу летом и
на юг -- зимой. Нет, мы не были пастухами и не бродили следом
за огромными стадами травоядных -- диких бизонов и лошадей, еще
не знающих седла и удил. Мы были охотниками, рыболовами и
грабителями, и уже успели разделиться на кланы, жившие каждый
собственной жизнью. В результате скитаний мы расселились по
грандиозной равнине.
В памяти моей встают неясные картины бескрайних
пространств колышущейся травы. Еще маленьким ребенком меня
взяли в долгий поход на запад к берегам далекой Атлантики... Я
уже слышу силящийся ропот историков, жаждущих опровергнуть мои
слова. Что ж, я хорошо осведомлен о той странной ошибке, что
допускают они, датируя первую волну арийского нашествия в
Западную Европу и наступления бронзового века. По их мнению, мы
путешествовали в неуклюжих кибитках, запряженных волами, ведя
за собою прирученных собак и одомашненных лошадей. И зачатки
цивилизации, считают они, существовали в то время только на
побережье Средиземного моря и в долинах великих рек юга.
Со своей стороны я могу лишь рассказать то, что помню. Я
был ребенком в первом арийском клане, достигшем Западной
Европы, пустынной земли рек и лесов, где жили только небольшие
разрозненные группки темнокожих аборигенов. Они прозвали нас
кельтами, но это было просто слово, определяющее людей нашего
клана, ибо в то время мы ни внешним видом, ни языком не
отличались от родственных племен на далеком Востоке. Мы не
умели приручать животных, не ездили верхом, не знали колеса. Мы
двигались пешком и путешествовали уже лет десять. Чем мы
владели, так это оружием и инструментами из бронзы, да еще
искусством плетения камышовых корзин и изготовления тканей из
льна.
Если эти данные как-то противоречат общепринятым
представлениям и установившимся научным теориям, мне очень
жаль. Но тут я поделать ничего не могу. Историки, без сомнения,
перепутали первое арийское нашествие с миграцией галлов,
происшедшей через несколько столетий. Галлы, тоже принадлежали
к арийским народам, и прийдя в Европу, столкнулись с
немногочисленным кельтским кланом, разросшимся во множество
племен, расселившихся по множеству стран. Языки наши
различались примерно так же, как саксонский отличается от
современного английского; люди наших народов вступали в браки,
смешивая кровь, пока мы не стали единым народом и понятия
"кельт" и "галл" не стали синонимами.
И все же, повторюсь, первыми изо всех арийцев в Европу
вступили кельты. Мне помнятся круглые холмы, поросшие дубами и
елями, и зеленые долины между ними, протянувшиеся до самых
берегов, о которые непрерывно разбивало громадные валы синее
море. Там я провел детство и юность, пока, став уже молодым
мужчиной, не покинул пределы земель своего клана и не
отправился на юг. Туда, где далеко за спящими в туманной дымке
голубыми холмами у самого горизонта меня ждала любовь Тарамис и
ужас, принявший обличье Косматого.
Почему я решил оставить родные места, не имею
представления. Быть может, меня гнала вперед неутолимая жажда
странствий, уже позабытая моими соплеменниками.
Современный человек, попади он в Европу тех лет, не узнал
бы ее. Там, где теперь катит валы Средиземное море, раскинулась
страна озер и рек, а гористая перемычка не давала водам океана
хлынуть на обширную равнину, которую представлял собой бассейн
Средиземного моря в те дни. Шло время, море подтачивало камни
перешейка и наконец прорвало его, -- но это случилось не при
жизни Бракана, а много позже, и уже в другой ипостаси я стал
свидетелем катаклизма, стершего с лица Земли развитую
цивилизацию и породившего целый ряд преданий о мире,
уничтоженном потопом...
Прошу простить мне столь долгие отступления от темы, -- но
во мне теснятся воспоминания такого множества личностей и
жизней, что то и дело поневоле я начинаю петлять в лабиринте
воплощений, которые я помню так же, как вы помните дни,
оставшиеся за плечами.
О, каким долгим было мое путешествие! Но и ему однажды
пришел конец, когда я достиг поселения амелиан. Я странствовал
пешком, в полном одиночестве, охотясь, убивая и спасаясь от
врагов. Путь мой не был ни легок, ни безопасен. Там, где
сегодня высятся мегаполисы Европы, раньше бродили львы,
гигантские животные куда крупнее и свирепее любых, существующих
ныне. Там водились пещерные медведи и саблезубые тигры,
громадные буйволы и лоси, пантеры... но, как водится, самым
безжалостным охотником, самым лютым и кровожадным зверем был
человек.
Так или иначе, в Амелии, деревне бревенчатых хижин с
соломенными крышами я нашел радушный и теплый прием. Не знаю,
что побудило правителя Амелии Джогаха по-доброму отнестись к
чужестранцу и почему он не приказал своим воинам нашпиговать
меня стрелами, когда я вышел из леса и зашагал через ячменные
поля к тяжелым воротам. Возможно, причиной тому было обычное
человеческое любопытство, -- ведь в Амелии не то, что отродясь
не видывали похожего на меня человека, но даже в ночных грезах
не могли представить, что в мире существуют такие как я. Волна
кельтского нашествия еще не докатилась до этих долин.
Хотя обитатели Амелии были крепкими и жилистыми, им все же
было далеко и до моего роста, и до моей мускулатуры. Это были
люди белой расы с черными волосами и темными глазами. Кожа их
имела легкий оливковый оттенок. Старейшины носили бороды,
бывшие предметом большого уважения и зависти более молодых
мужчин.
Но как мне рассказать о Тарамис? Я могу долго говорить о
ее теле -- изысканной поэме линий и форм, о ее коже цвета
спелых оливок, ее черных локонах, сверкающим густым потоком
ниспадавших на изящные плечи, ее прекрасных глазах, полных
жизненной силы, плавных изгибах конечностей, наливающихся
грудях, -- но я не способен даже попытаться воссоздать
очарование и прелесть девушки, звавшейся Тарамис, дочери короля
Джогаха.
Стоило мне только раз увидеть ее, цветущую как весна, и я
полюбил, я возжелал ее со всей дикой страстностью, присущей
моему народу. И по меркам собственного народа Тарамис была
прекрасна, а уж для меня она и вовсе стала идеалом красоты и
воплощением желания. Я смотрел на нее и голова моя кружилась, а
в ушах колотили боевые барабаны. Любовь? Страсть? О, да. Но что
понимает в этом Джеймс Эллисон? Разве доступна любовь хилым
современным людишкам? Вам достались лишь руины страсти,
пылавшей, когда Земля была юной; бледные отсветы пламени,
некогда сотрясавшего миры; страсти, что опрокидывала
королевства, сметала племена и народы, разрушала города и
цитадели... так было в эпоху юности Земли. И я, мужчина из
юного мира, любил так же, как жил, как убивал и странствовал. Я
готов был ради завоевания своей избранницы свергать королей и
низвергать империи, крушить врагов в жестоких схватках -- и
пусть кровь неприятелей струится по моим пальцам и отдаются в
ушах отчаянные крики умирающих! Но довольно. Тот далекий век
был суров, бесхитростен и прост, а для меня он стал временем
любви Тарамис и ужаса Косматого.
Когда я научился говорить на языке Амелии -- а это не
заняло много времени, ибо язык был прост, а кельты всегда, даже
в те смутные времена, были полиглотами -- то я попросил ее
руки... Попросил? Нет. Кельт никогда, никого ни о чем не
просит, даже у собственного вождя. Я потребовал ее, и если бы
ее отец высмеял меня как безродного бродягу, немедля учинил бы
кровавую бойню в его дворце-хижине, прежде, чем его охрана
успела спохватиться. Жажда обладания Тарамис раскаленной
головней жгла мне грудь.
Но старый король Джогах не смеялся. Он теребил свою
длинную бороду и смотрел то на меня, то на своих воинов.
Наконец он сообщил мне о своем решении. И надо сказать,
пройдоха устроил так, что в любом случае не оставался в
проигрыше, ведь если я потерплю поражение, он избавится от
беспокойного, буйного гостя, а если я сумею победить, настанет
конец ужасу, раскинувшему свои крылья над его страной с
незапамятных времен.
Будучи Джеймсом Эллисоном, я часто удивлялся, в каком
далеком краю обосновались амелиане. У них сохранились
малопонятные древние легенды о долгом путешествии с востока. В
своих странствиях я встречал людей родственной им крови, но уже
основательно отличающихся от них. А в современном мире и вовсе
не осталось народа, который впитал бы их черты, даже среди тех
помесей, в которые превратилось большинство наций
современности. В общем, с точностью нельзя сказать, что же это
за племя. Предки их пришли в долины Амелии за сотни лет до
описываемых событий и встретили там мрачную вырождающуюся расу
волосатых существ,несколько напоминающих людей, но ужасающе
безобразных. Война была долгой и кровавой, но в конце концов
люди победили, а человекоподобные чудища укрылись в неприютных
бесплодных холмах, откуда еще целое столетие устраивали
вылазки.
Представители деградирующей расы принимали все более
странные кошмарные формы. Апофеозом этих мутаций и метаморфоз
стал Косматый. -- Так звали его жители Амелии. Последний из
своего народа, он обитал где-то в зловещих холмах. Страшилище
из страшилищ. Даже в лучшие свои годы недосягаемо отстававших
от людей по развитию. Из своего логова высоко в холмах он время
от времени обрушивался в долины, унося людские жизни,
дьявольски жестокий и по-звериному хитрый. Отряды, посланные
уничтожить его, не возвращались назад, если не считать редких
несчастных, сошедших с ума от пережитого ужаса.
Голова этого доисторического демона и была той ценой,
которую я должен был заплатить за Тарамис.
С первым лучом нарождающегося рассвета я простился с
деревней и тронулся в путь, а юноши выдували из камышовых флейт
печальные трели погребальных песен. Но я, Бракан-кельт, не
собирался умирать, я уже побывал во многих жарких схватках и
теперь весело смеялся, когда ворота поселения захлопнулись за
моей спиной.
Всю свою жизнь я пользовался одним и тем же оружием --
мечом, который люди прозвали Крушителем черепов. О, я мог бы
спеть целую сагу об этом сверкающем клинке! Он блистает сквозь
толщу истории звездой ратной брани и кровавой сечи. Не было на
свете мечей, равных ему, нет и никогда не будет. То был меч
Голиафа, -- и именно им Давид снес с плеч его гигантскую голову
на залитом кровью поле. То был обоюдоострый меч ислама,
играющий с солнечными лучами в руках пророка Мухаммеда.
Странными путями он опередил мусульман в Европе. С этим клинком
в руках погиб Роланд в Ущелье Ронсеваль. Ричард Львиное Сердце
обладал им, даже не подозревая, что владеет тем самым
знаменитым мечом Дюрандаль, о котором слагал песни Блондин.
Акбар прорубил себе с его помощью путь к имперскому трону. Это
был меч Аттилы, и ныне он украшает стену дворца одного
афганского принца, дожидаясь того дня, когда Судьба позволит
ему снова выскользнуть из ножен и всласть напиться хмельного
вина человеческой крови.
я сам лично выковал его, я, Бракан-кельт, соединив бронзу
с кровью людей и тигров, и, пройдя многие стадии превращений,
которые невозможно ни описать, ни повторить, бронза обрела
твердость и прочность дамасской стали, став клинком меча,
несокрушимого и вечного, как само Время. В ладонь шириной у
гарды, клинок сужался к острию, лезвие его было волнистым, а
навершием рукояти служил тяжелый бронзовый шар... Словом,
Крушитель Черепов был мечом из мечей и мне так же не хватает
слов, чтобы рассказать о его красоте и изысканности,
безукоризненном балансе и потрясающей скорости, как и для
описания другой моей любви, Тарамис.
Я добрался до холмов и начал подъем, Крушитель Черепов
висел на ремне за плечом. Через лабиринт откосов и оврагов
пролег мой путь и наконец я достиг крутого утеса и высоко
вверху увидел зев пещеры. Снизу по скале к пещере вели ступени,
вырубленные в камне, вероятно, кремневым топором, зажатым в
волосатой лапе чудовища.
(Я, Джеймс Эллисон, не устаю поражаться непоколебимому
спокойствию Бракана, необычному даже для кельта.) Вверх, вверх
по головокружительной лестнице, по кровавой цепочке следов
твари-убийцы... Я не знал, что ждет меня впереди, спит чудовище
или бодрствует!
На цыпочках прокрался я в пещеру, поигрывая в руке
Крушителем Черепов, и увидел чудовище, до ужаса напоминающего
человека и в то же время до отвращения на него непохожего.
Существо спало на громадной каменной плите, подложив руку под
голову. Одно мгновение я стоял, застыв от потрясения и
разглядывая его. На первый взгляд Косматый выглядел большущей
уродливой обезьяной, и все же он был обезьяной не больше, чем я
или вы. Он был значительно выше меня, -- уверен, подымись он на
своих кривых выгнутых ногах, то возвышался бы на семь футов с
лишком. Голову его покрывали невероятно густые черные с
проседью волосы. Странного, гротескного вида, она все же не
была головой обезьяны. Лоб очень низкий и покатый, крепкий и
хорошо развитый подбородок, плоский нос с вывернутыми ноздрями,
широкий рот с толстыми обвислыми губами. Тесно прижатые к
черепу уши подергивались во сне.
И вдруг он начал просыпаться... Но прежде, чем Косматый
сумел подняться, я размахнулся и срубил своим мечом кошмарную
голову с гигантских покатых плеч. Голова скатилась на каменный
пол пещеры, а обезглавленное тело поднялось вертикально -- из
перерубленной шеи толчками хлестала кровь. Но вот тело
зашаталось и через несколько томительных секунд опрокинулось
навзничь с жутким грохотом, гулким эхом отразившимся от стен.
Я не стал задерживаться в пещере, этом логове мерзости и
страха. Мертвый Косматый был еще более ужасен, чем живой. И
часть этого ужаса я вынужден был унести с собой. Я взял
отсеченную голову и бросил в припасенную для этой цели кожаную
торбу, после чего направился обратно, в Амелию. Я пришел в
деревню и потребовал в награду Тарамис, принадлежащую мне по
праву. И был великий свадебный пир, устроенный королем
Джогахом...
Роберт ГОВАРД
ЛЮДИ ЧЕРНОГО КРУГА
Отклонив предложение Аршака, преемника Кобад Шаха, вернуться на
службу в Иранистан и защищать это королевство от вторжений Ездигерда,
короля Турана, Конан отправляется на восток - к подножиям Гор Химелиан на
северо-западной границе Вендии. Там он становится военным вождем дикого
племени афгули. Конану немногим больше тридцати лет (точнее, тридцать
три), он в расцвете физических сил. Слава о нем разошлась по всему
цивилизованному и варварскому миру, от Пиктских земель до Кхитая.
1. СМЕРТЬ КОРОЛЯ
Король Вендии умирал. В горячей душной ночи рокочущим звоном
раздавались звуки храмовых гонгов и натужно ревели раковины. Только слабый
отзвук доносился в комнату с золотым сводом, где среди бархатных подушек
разметался на ложе Бунда Чанд. Капли пота выступили на смуглой коже
короля, пальцы впились в златотканое покрывало ложа. Он был молод, король
Вендии, но не копье поразило его, не яд, всыпанный в вино. А виски его уже
вздулись синими узлами вен, глаза потускнели в предчувствии неминуемой
близкой смерти.
У ложа на коленях стояли трепещущие наложницы, но ближе всех к
изголовью была сестра короля Дэви, Дэви Жасмина. С глубокой печалью
смотрела она на брата, а рядом тревожно замер вазам, достигший при дворе
наивысших почестей, доживший здесь до почтенной старости.
Когда гул барабанов снова достиг ее ушей, Жасмина гневно вскинула
голову.
- Проклятые жрецы со всей своей мышиной возней! - воскликнула она с
ненавистью и отчаянием. - Они так же беспомощны, как и все остальные!
Король умирает, и никто во всем городе не знает, отчего. Он умирает, а я
стою здесь, совершенно беспомощная, я, готовая сжечь весь город и отдать
тысячу жизней за то, чтобы спасти его!
- Нет в Айодхье человека, который бы не отдал жизнь свою за короля,
если бы смог, о Дэви, - медленно проговорил вазам. - Но этот яд...
- Говорю тебе, это не яд! - крикнула Жасмина. - Я кое-что понимаю в
ядах; это - не яд! С младенчества Чанда охраняли так, что самые ловкие
отравители Востока не могли до него добраться. О тех, кто пробовал это
сделать, красноречивей всего говорят пять черепов, белеющих под солнцем и
ветром на башне Бумажных Змеев! Десять мужчин и десять женщин живут во
дворце лишь для того, чтобы пробовать каждый кусок пищи, каждый глоток
вина перед тем, как предложить его королю. Пятьдесят стражей днем и ночью
охраняют его покои, и ты сам все это прекрасно знаешь. Нет, вазам, это не
яд. Ужасное колдовство, зловещее проклятие...
Дэви не договорила. Король шевельнулся. И затем раздался голос.
Посиневшие губы Бунды Чанда даже не дрогнули, в остекленевших глазах не
появилось даже проблеска сознания, но голос его звучал, тихий и страшный,
словно взывающий из бездонной пропасти, где гуляют бешеные вихри, словно
невнятный крик, долетевший из неслыханных далей.
- Жасмина! Жасмина! Где ты, сестра? Я не могу найти тебя! Всюду лишь
тьма и воющий ветер!
- Брат! - крикнула Жасмина, сжимая его бессильную руку. - Я здесь, я
рядом с тобой! Ты не узнаешь меня? Ты меня не видишь?
Но увидев мертвенную бледность, разлившуюся по лицу короля, его
безразличные глаза, почувствовав неподвижность его тела, она замерла. И
только невнятный, глухой стон слетел с губ Бунды Чанда в ответ.
Наложницы у ног короля завыли от горя и ужаса. Дэви Жасмина с яростью
рванула на себе платье.
А в другом конце города какой-то человек смотрел сквозь ажурную
решетку балкона на улицу. Огонь коптящих факелов тускло освещал темные
лица, обращенные к небу, отражался в сверкающих глазах. Тысячи людей
причитали, молились и плакали в отчаянии.
Человек пожал плечами и возвратился в комнату с расписными стенами.
Он был высок, строен и хорошо одет.
- Король еще жив, но, кажется, его уже решили отпевать, - иронично
сказал он второму человеку, что, скрестив ноги, сидел на циновке в углу
комнаты. Его собеседник был одет в простую хламиду из коричневой
верблюжьей шерсти, на ногах его были запыленные сандалии, на голове -
зеленый тюрбан. Но на говорящего он поглядел с видимым равнодушием.
- Они прекрасно понимают, что Чанд не доживет до рассвета, - ответил
он.
Первый человек посмотрел на него изучающе.
- Не пойму, - сказал он. - Не могу понять. Почему мне пришлось так
долго ждать, пока твои хозяева возьмутся за дело? Если сегодня им хватило
всего лишь одной ночи - почему же они не расправились с королем уже
несколько месяцев тому назад?
- Законы природы управляют всем происходящим, даже тем, что тебе
кажется магией, - ответил человек в зеленом тюрбане. - От звезд зависят и
такие дела, как это, и все прочее на земле. Даже мои хозяева не в силах
поторопить небо. Пока звезды не расположились на небе так, как сейчас,
черные чары не подействовали бы.
Длинным грязным ногтем он начертал на пыльных мраморных плитах
расположение планет и созвездий.
- Луна сулит беду владыке этой страны. Среди звезд смятение, Змея в
доме Слона. Теперь невидимые стражи не могут охранить душу Бунды Чанда,
они покидают его. Открылся путь к незримым королевствам, и как только нам
удалось найти точку соприкосновения, оттуда были призваны могущественные
силы.
- Точка соприкосновения? - переспросил второй. - Ты имеешь в виду
прядь волос Бунды Чанда?
- Да. Все части тела пребывают между собой в нерасторжимой связи.
Жрецы Асуры давно это подозревали, поэтому предусмотрительно сжигали
отрезанные ногти, волосы и даже кал короля, а пепел старательно прятали.
Но в ответ на просьбу принцессы Косала, безнадежно влюбленной в Бунду
Чанда, он подарил ей на память прядь своих длинных черных волос. Когда мои
хозяева решили судьбу короля, эту прядь похитили из золотого, украшенного
драгоценностями ларца, который княжна хранила у себя под подушкой, а
взамен подложили другую, очень похожую прядь. Принцесса так и не заметила
подмены. Потом настоящая прядь долго путешествовала с верблюжьим караваном
до Пешкаури и далее через перевал Забар, пока не попала в руки к тем, к
кому должна была попасть.
- Обычная прядь волос, - задумчиво произнес аристократ.
- Благодаря которой многое можно извлечь из тела и увлечь в
безграничные бездны мрака, - произнес человек, сидящий на циновке.
Аристократ с любопытством приглядывался к нему.
- Не знаю, Хемса, человек ты или демон, - сказал он наконец, - мало
кто из нас и впрямь является тем, за кого себя выдает. Меня кшатрии знают
как Керим Шаха, принца из Иранистана, но я всего лишь подставное лицо, как
и прочие. Так или иначе - здесь все предатели, а половина из них даже не
знает, на кого работает. Я, по крайней мере, избавлен от таких сомнений,
потому что служу королю Турана Ездигерду.
- А я - Черным Прорицателям Йимши, - сказал Хемса, - и мои господа
более могущественны, чем твой король; своим искусством они добились того,
чего он не смог бы добиться со всей своей многотысячной армией.
Жалобные стоны вендиан неслись к звездному небу, рычащие звуки
раковин рассекали темную душную ночь.
В дворцовых садах свет факелов отражался в блестящих шлемах, на
изогнутых мечах и украшенных золотом нагрудниках. Все благородные воины
Айодхьи собрались в огромном дворце и возле него, а возле невысоких арок и
у каждой двери встали на стражу по пять десятков лучников со стрелами на
тетиве. Но смерть шагала по королевским покоям, и никто не мог остановить
ее бесшумного движения.
В комнате с золотыми сводами король, страдающий от приступов
невыносимой боли, вскрикнул еще раз. Голос его был все так же слаб и
словно доносился издали. Дэви склонилась над ним, дрожа от страха,
вызванного чем-то большим, нежели обычный холод смерти.
- Жасмина! - снова прозвучал приглушенный, полный страдания, крик из
замогильной тьмы. - Помоги мне! Я так далеко от дома! Колдуны завлекли мою
душу в исхлестанную вихрем темноту! Они пытаются порвать серебряную нить,
связывающую ее с погибающим телом. Они клубятся вокруг. Их руки словно
когти, их глаза багровеют, как угли, тлеющие во тьме. Спаси меня, сестра!
Их прикосновения жгут меня, как огонь! Они уничтожат мое тело и погубят
душу. Что привело их ко мне? О боги!..
Слыша безграничный ужас в его голосе, Жасмина пронзительно вскрикнула
и в отчаяньи прижалась к его груди. Тело короля вздрогнуло от ужасных
судорог, на исказившихся губах выступила пена, а судорожно сжатые пальцы
оставили след на плече девушки. Но глаза короля потеряли стеклянный блеск,
словно ветер на мгновение развеял застлавшую их мглу. Владыка Вендии
посмотрел на свою сестру.
- Брат! - заплакала она. - Брат!..
- Спеши! - крикнул он, и его слабеющий голос прозвучал почти
осмысленно. - Я проделал длинное путешествие и все понял. Я знаю причину
своей гибели. Это колдуны с Химелианских гор напустили на меня злые чары.
Они извлекли мою душу из тела и унесли ее далеко, в каменную комнату. Там
они пробуют порвать серебряную нить жизни и заключить мою душу в тело
ужасного чудовища, которое их заклятья извлекли из ада. Я чувствую их
невероятную мощь! Твой плач и прикосновение твоих пальцев вернули меня, но
только на несколько мгновений. Моя душа еще цепляется за тело, но связь
слабеет!.. Скорее убей меня, пока они не заточили мою душу в эту тварь!
- Не могу! - рыдала она, колотя себя кулаками в грудь.
- Скорей, приказываю тебе! - в слабеющем шепоте короля появились
прежние властные ноты. - Ты всегда слушалась меня, выполни же мой
последний приказ! Отправь мою душу к Асуре незапятнанной! Спасай меня,
иначе я буду обречен на вечное пребывание в теле адского чудовища! Убей
меня, приказываю тебе! Убей!
С криком отчаяния Жасмина выхватила из-за пояса кинжал, изукрашенный
самоцветами, и по рукоятку вонзила его в грудь брата. На мгновение король
вытянулся на ложе во весь рост, затем его тело расслабилось, печальная
улыбка смертной тенью легла на губы. Жасмина бросилась на каменные плиты,
устланные душистым тростником и ударила по ним сжатыми кулаками.
А за окном все рычали раковины и гудели гонги, и жрецы ранили себя
жертвенными ножами...
2. ВАРВАР С ГОР
Чандер Шан, губернатор Пешкаури, отложил золотое перо и внимательно
перечел то, что написал на пергаменте со своей официальной печатью. Ему
удалось править Пешкаури так долго только потому, что он тщательно
взвешивал каждое слово, сказанное или написанное. Опасность учит
осторожности, и только предусмотрительный человек живет долго в этом диком
краю, где жаркие равнины Вендии встречаются со скалами Химелианских гор.
Часа пути верхом на запад или на север было достаточно, чтобы пересечь
границу, а там - горы. В горах же один закон - нож.
Губернатор был в комнате один. Сидя за искусно сделанным столиком из
красного дерева с инкрустацией, он видел через широкое, открытое для
прохлады окно квадрат темно-синего неба, усеянного большими белыми
звездами. Зубцы крепостной стены, доходящей до окна, еле видимой темной
полосой вырисовывались на фоне темно-синего неба, а дальше бойницы и
амбразуры как бы растворялись в нем. Крепость губернатора стояла вне стен
города, охраняя ведущие к нему дороги. Ветерок, шевелящий на стенах
гобелены, доносил с улиц Пешкаури слабые отзвуки жизни - обрывки песен или
тихий звон цитры.
Губернатор медленно прочел то, что написал, бесшумно шевеля губами,
заслоняя ладонью глаза от света латунного светильника. Читая, он слышал
топот конских копыт за сторожевой башней и резкое стаккато голоса
стражника, спрашивавшего пароль. Занятый письмом, он не придал всему этому
значения. Письмо было адресовано вазаму Вендии на королевском дворе в
Айодии, и после традиционных восхвалений в его адрес шло следующее:
"Пусть Вашей милости будет известно, что я точно выполнил приказ
Вашей милости. Тех семерых горцев запер в хорошо охраняемой тюрьме и
непрестанно шлю чести в горы, и теперь жду, что их вождь лично прибудет
для переговоров об их освобождении. Но он до сих пор не предпринял никаких
шагов, за исключением распространения слухов, что, если их не выпустят, он
сожжет Пешкаури, и - прошу прощения, Ваша милость, - покроет свое седло
моей кожей. Он способен предпринять такую попытку, поэтому я утроил стражу
на стенах. Этот человек не гулистанского происхождения. Я не могу
предсказать, что он предпримет. Но поскольку все же это приказ Дэви...
Губернатор сорвался с кресла и в мгновение ока оказался у сводчатых
дверей. Он схватился за кривой меч, лежавший в изукрашенных ножнах на
столе, воздел его в приветствии и застыл.
Особа, которая так неожиданно вошла, была женщиной. Ее муслиновые
одеяния не могли скрыть дорогих украшений, равно как и гибкости стройного
молодого тела. К волнистым волосам, опоясанным тройной косичкой и
украшенным золотым полумесяцем, была приколота прозрачная вуалька,
опадающая ниже груди. Черные глаза смотрели сквозь вуаль на ошеломленного
губернатора, а белая ладонь решительным жестом приоткрыла лицо.
- Дэви!
Губернатор преклонил колено, но удивление и замешательство испортили
эффект этого торжественного жеста. Движением руки она приказала ему
встать. Он поспешно проводил ее к креслу из слоновой кости, все время
оставаясь в глубоком почтительном поклоне. Однако его первыми словами были
слова упрека:
- Ваше величество! Это в высшей степени безрассудно! На границе
неспокойно. Постоянные нападения с гор. Ваше величество, надеюсь, прибыли
с достаточно большой свитой?
- Большой кортеж меня сопровождал до Пешкаури, - ответила она. - Там
я оставила своих людей и поехала в крепость со своей придворной дамой по
имени Гитара.
Чандер Шан охнул от страха.
- Дэви! Вы не осознаете опасности. В часе езды отсюда в горах полно
варваров, которые грабят, убивают. Случалось, что на дороге между городом
и крепостью похищали женщин и убивали мужчин. Пешкаури - это не южная
провинция...
- Все же я здесь, цела и невредима, - нетерпеливо прервала его Дэви.
- Я показала мой перстень с печатью стражнику у башни и тому, кто стоит
перед твоими дверьми. Они разрешили мне войти без доклада, не зная, кто я,
но подозревая, что я - тайный курьер из Айодии. Не будем терять времени.
Есть у тебя какие-либо известия от вождя варваров?
- Никаких, кроме угроз и проклятий, Дэви. Он осторожен и
подозрителен. Он считает, что это ловушка, и, пожалуй, его трудно за это
винить. Кшатрии не всегда сдерживали свои обещания, которые давали людям с
гор.
- Он должен принять мои условия! - прервала его Жасмина, сжимая
кулаки так, что побелели пальцы.
- Не понимаю, - губернатор покачал головой. - Когда мне удалось
поймать этих семерых горцев, я сообщил, как положено, об их поимке вазаму.
И тогда, прежде чем я успел их повесить, мне пришел приказ не торопиться и
договориться с их вождем. Так я и сделал, но он, как я уже говорил, не
торопится. Эти люди принадлежат к племени афгулов, но их вождь прибыл с
запада, и зовут его Конан. Я передал ему, что завтра на рассвете повешу
их, если он не придет.
- Прекрасно! - выкрикнула Дэви. - Ты хорошо поступил. Я отвечу тебе,
почему я отдала такой приказ. Мой брат... - проговорила она сдавленным,
прерывающимся голосом. Губернатор наклонил голову, по традиции почтив тем
самым память умершего короля, - король Вендии пал жертвой колдовства. Я
поклялась посвятить свою жизнь мести убийцам. Умирая, брат навел меня на
след, которым нужно идти. Я прочла Книгу Скелоса и говорила с безымянными
отшельниками в пещерах под Йхелаи. И я узнала, как и кто его уничтожил.
Его врагами были Черные Прорицатели с горы Йимша.
- Асура! - побледнев, прошептал Чандер Шан.
Ее глаза пронзили его насквозь.
- Ты их боишься?
- Кто же их не боится, Ваше величество? - ответил он. - Это черные
демоны, живущие в безлюдных горах за перевалом Зхабар. Но предания
утверждают, что они редко вмешиваются в дела простых смертных.
- Не знаю, почему они убили моего брата, - сказала она. - Но я
поклялась на алтаре Асуры, что уничтожу их! Мне сейчас нужна помощь
горцев. Без них кшатрийская армия не пройдет на Йимшу.
- Да, - буркнул Чандер Шан. - Чистая правда. Нам пришлось бы
сражаться за каждую пядь земли, а волосатые горцы сбрасывали бы на нас
булыжники с каждого пригорка и рвали бы нам глотки в каждой долине.
Когда-то туранцы прорвались через Химелианские горы, но сколько их
вернулось в Хурусун? Лишь немногие из тех, кто ушел от кшатрийского меча,
когда король, твой брат, разбил их конницу над рекой Йумда, вновь увидели
Секундерам.
- Поэтому мне необходимо подчинить приграничные племена, - сказала
Дэви. - Люди, знающие дорогу на Йимшу...
- Но они боятся Черных Прорицателей и обходят стороной проклятую
гору, - прервал ее губернатор.
- А их вождь, Конан, тоже боится Прорицателей? - спросила она.
- Ну, если говорить о нем, - сказал губернатор, - то я сомневаюсь,
существует ли что-либо, чего бы боялся этот дьявол во плоти.
- Мне тоже так говорили. Значит, это именно тот человек, который мне
нужен. Он жаждет освободить семерых своих людей? Прекрасно! Платой за их
свободу будут головы Черных Прорицателей!
Последние слова она произнесла голосом, полным ненависти. Ее руки
инстинктивно сжались в кулаки. Стоя с гордо поднятой головой и бурно
вздымающейся грудью, она казалась воплощением ярости.
Губернатор вновь преклонил колено, зная по своему многолетнему опыту,
что женщина, которой владеет такая буря чувств, так же опасна для
окружающих, как разъяренная кобра.
- Будет так, как Ваше величество пожелает, - сказал он, а когда Дэви
слегка остыла, он встал и попробовал остеречь ее:
- Не могу предвидеть, что сделает Конан. Горцы всегда были
беспокойны, а у меня есть основания верить, что эмиссары туранцев
подбивают их нападать на наши земли. Как Ваше величество знает, туранцы
обосновались в Секундераме и других северных городах, хотя горские племена
остались непобежденными. Король Ездигерд издавна с жадностью поглядывает
на юг и, возможно, собирается благодаря измене достичь того, чего ему не
удалось заполучить силой. Мне пришло в голову, что Конан вполне может быть
одним из его шпионов.
- Увидим, - ответила Дэви. - Если он любит своих людей, то появится
на рассвете у ворот, чтобы вести переговоры. Я проведу эту ночь в
крепости. В Пешкаури я приехала переодевшись, а свою свиту устроила на
постоялом дворе, не во дворце. Кроме них только ты знаешь о моем прибытии.
- Я провожу Ваше величество в покои, - сказал губернатор.
Когда они вышли в коридор, он кивнул стоящему перед дверью стражнику,
и тот, обнажив оружие, двинулся за ними. Перед комнатой их ждала
придворная дама, тоже в вуали, как и ее госпожа. Все четверо пошли широким
извилистым коридором, освещенным коптящим пламенем факелов. Вскоре они
подошли к помещениям, предназначенным для знатных гостей - в основном для
генералов и вице-королей, потому что доселе никто из королевской семьи не
почтил крепости своим присутствием. Чандер Шана все время мучила мысль,
что это помещение не совсем подходит для такой высокопоставленной особы,
как Дэви. Хотя Дэви старалась, чтобы он чувствовал себя свободно в ее
присутствии, губернатор все же почувствовал облегчение, когда она его
отпустила. Низко кланяясь, он вышел. Затем губернатор созвал всех слуг,
которые были в крепости, чтобы они позаботились о Ее величестве, - хотя он
не сказал, кто такая эта гостья, - и поставил перед ее дверью отряд
копьеносцев, среди которых был и воин, который ранее охранял дверь в его
собственную комнату. Чересчур занятый всем этим, губернатор забыл
поставить другого на его пост.
После ухода губернатора прошло немного времени, когда Жасмина вдруг
вспомнила еще кое-что, что она хотела с ним обсудить. Ее интересовал
человек по имени Керим Шах, дворянин из Иранистана, который перед
прибытием ко двору Айодии некоторое время жил в Пешкаури. Смутные
подозрения относительно этого человека подкреплялись его присутствием
теперь в Пешкаури. Жасмине подумалось, не следил ли за ней Керим Шах от
самой Айодии. Поскольку она была непредсказуемой Дэви, она не стала
вызывать губернатора к себе, а вышла в коридор и направилась к его
кабинету.
Чандер Шан тем временем, вернувшись в кабинет, открыл дверь и подошел
к столу. Он взял свое письмо к вазаму и порвал на клочки. Тут же он
услышал тихий шорох на парапете за окном. Подняв глаза, губернатор увидел
смутный силуэт на фоне звездного неба. В комнату ловко спрыгнул какой-то
человек. В свете светильника блеснуло длинное стальное лезвие.
- Шшшш! - предупредил он. - Не вздумай шуметь, или Дьявол получит
нового работничка!
Губернатор опустил руку, потянувшуюся было к лежащему на столе мечу.
Он находился в пределах досягаемости зхабарского ножа длиной в ярд,
блестевшего в руке пришельца, и ему была хорошо известна невероятная
быстрота горцев.
Пришелец был высоким мужчиной, могучим и все же гибким и ловким,
словно барс. На нем была одежда горцев, но суровые черты его лица и
горящие синие глаза не гармонировали с одеждой. Чандер Шан таких раньше не
видел. Чужак наверняка не принадлежал ни к одной из восточных рас - скорее
всего, он был варваром с далекого запада. Однако его манера вести себя
выдавала в нем натуру дикую и необузданную, такую же, как у длинноволосых
горцев, живущих на возвышенностях Гулистана.
- Ты бродишь по ночам, как вор, - заметил губернатор, обретя
понемногу уверенность в себе, хотя не забывал, что в пределах слышимости
нет ни одного стражника. Но горец об этом знать не мог.
- Я взобрался на стену крепости, - рявкнул чужак. - Страж как раз
кстати выставил голову над зубцами стены. Ну, я его и стукнул рукояткой
ножа.
- А, так ты Конан?
- Кто же еще? Ты послал весть, что жаждешь переговоров со мной. Вот я
и прибыл, клянусь Кромом! Держись подальше от стола, не то я выпущу тебе
кишки!
- Я только хотел сесть, - ответил губернатор, опускаясь в кресло из
слоновой кости, которое отодвинул от стола.
Конан непрерывно кружил по комнате, подозрительно поглядывая на дверь
и пробуя пальцем отточенное, как бритва, острие своего трехфутового ножа.
Повадки у него были не такие, как у афгулов, и он говорил напрямик там,
где на востоке принято изъясняться недомолвками.
- У тебя семеро моих людей. Ты отказался принять предложенный мной
выкуп. Чего же ты, черт побери, хочешь?
- Поговорим об условиях, - осторожно ответил губернатор.
- Условиях? - в голосе пришельца появилась нотка опасного
раздражения. - Что ты хочешь этим сказать? Разве я не предложил тебе
золото?
Чандер Шан рассмеялся.
- Золото? В Пешкаури столько золота, сколько ты и не видел.
- Ты лжешь, - отпарировал Конан. - Я видел много золота у кузнецов,
работающих с золотом в Хурусуне.
- Ну, больше, чем видел кто-либо из афгулов, - поправился Чандер Шан.
- А это только капля в море богатств Вендии. Так зачем нам твое золото?
Для нас будет больше пользы, если мы повесим этих бандитов.
Конан ядовито выругался. Длинное лезвие дрогнуло в его бронзовокожей
руке, когда мускулы вздулись буграми.
- Я расколю твой череп, как спелую дыню!
Дикий синий огонь пылал в глазах горца. Но Чандер Шан пожал плечами,
хотя при этом не сводил глаз с острой стали.
- Ты, конечно, запросто можешь убить меня. Может быть, тебе потом
даже удастся бежать через стену. Но это не спасет семерых пленников. Мои
люди наверняка их повесят. А эти семеро - вожди афгулов.
- Знаю, - рявкнул Конан. - Племя воет у моих ног, как стая волков,
потому что я никак не могу освободить их. Скажи мне без уверток, чего ты
хочешь, потому что - клянусь Кромом! - если не будет другого выхода, я
подниму орду и приведу ее к самым воротам Пешкаури!
Глядя на человека, стоящего перед ним со сверкающими глазами и ножом
в руке, Чандер Шан не усомнился в том, что он на это способен. Губернатор
не верил, что какая бы то ни было орда горцев способна взять Пешкаури, но
он не хотел, чтобы они разорили все вокруг.
- Есть одно поручение, которое ты должен будешь исполнить, - сказал
он, подбирая слова столь осторожно, будто это были бритвы. - Надо...
Губы Конана искривились в волчьей гримасе, он отпрыгнул назад и
повернулся лицом к двери. Острым слухом он уловил тихий шорох
приближающихся шагов. В ту же минуту дверь внезапно распахнулась, и в
комнату вошла стройная женщина в шелках. Она прикрыла за собой дверь и
замерла, увидев горца.
Чандер Шан вскочил на ноги. Сердце его подпрыгнуло к горлу.
- Дэви! - невольно вскричал он, на мгновение потеряв голову от
страха.
- Дэви?!! - сорвалось с губ горца словно эхо-взрыв. Чандер Шан увидел
в свирепых синих глазах узнавание и внезапный блеск.
Губернатор отчаянно закричал и схватился за меч, но горец двигался с
убийственной быстротой урагана. Он бросился на губернатора и ударом
рукояти ножа но голове свалил его на пол. Потом он сгреб мускулистой рукой
онемевшую Жасмину и прыгнул к окну. Чандер Шан, отчаянно пробуя подняться,
на мгновение увидел его на фоне неба, увидел трепетание тканей и белизну
тела пленницы-королевы, и услышал свирепый возбужденный вопль варвара:
- А вот теперь попробуй повесить моих людей!
Конан спрыгнул на парапет и исчез. Дикий крик донесся до слуха
губернатора.
- Стража! Стража! - закричал он.
Потом встал и, шатаясь, подошел к двери. Он открыл ее и вывалился в
коридор. Эхо разносило его крики по коридорам, созывая солдат, которые
вытаращили глаза при виде губернатора, державшегося за разбитую,
окровавленную голову.
- Солдаты, на коней! - ревел он. - Похищение!
Несмотря на ужа положения, у него хватило ума не выдавать всей
правды. Он стоял, словно окаменев, слыша стук копыт за окном, отчаянные
крики девушки и победные выкрики варвара.
Потом он помчался вниз по лестнице, за ним бежали ошеломленные
стражники. Во дворе крепости у оседланных коней всегда располагался отряд
конников, готовых каждую минуту ринуться в погоню. Чандер Шан лично
возглавил эскадрон в погоне за похитителем, хотя голова у него кружилась
так сильно, что ему пришлось обеими руками держаться за луку седла. Он не
выдал, кто такая похищенная женщина, сказал только, что дворянку, которая
привезла королевское кольцо, похитил вождь афгулов. Хотя злодей быстро
скрылся из глаз, увозя свою жертву, они знали, куда он поедет. Конечно же,
по дороге, ведущей прямо к перевалу Зхабар. Ночь была безлунная, слабый
свет звезд падал на хижины крестьян. Черные контуры крепостных бастионов и
башен Пешкаури остались у всадников за спиной. Впереди высились черные
стены Химелианских гор.
3. ХЕМСА ПРИБЕГАЕТ К МАГИИ
В замешательстве, которое воцарилось в крепости, когда подняли
тревогу, никто не заметил, что сопровождавшая Дэви девушка выскользнула
через большие ворота и исчезла во тьме. Она побежала прямиком в город,
подобрав полы одежды. Она бежала не по дороге, а напрямик через поля и
овраги, огибая изгороди и перепрыгивая через канавы так уверенно, как
будто был белый день, и так легко, как будто она была мужчиной-бегуном.
Стук копыт погони затих вдали на дороге прежде, чем девушка добралась до
городской стены. Она не пошла к главным воротам, около которых стражники,
опершись на копья, вытягивали шеи и всматривались в темноту, обсуждая
непонятное оживление вокруг крепости. Девушка двигалась вдоль стены, пока
не достигла места, где над стеной виднелась верхушка башни. Она
остановилась, прижала руки ко рту и издала негромкий, странный, и даже
жутковатый звук.
Почти сразу же из амбразуры высунулась чья-то голова, и вдоль стены
спустилась длинная веревка. Девушка схватилась за нее, вставила ногу в
петлю на конце веревки и помахала рукой. Ее быстро и плавно втащили на
отвесную каменную стену. Уже через минуту она взобралась на зубцы и встала
на плоской крыше дома, прилегающего к крепостной стене Пешкаури. У
открытых ставень мужчина в одежде из верблюжьей шерсти спокойно сматывал
веревку, не выказывая никаких признаков усталости после того, как втащил
взрослую женщину на сорокафутовую стену.
- Где Керим Шах? - выдохнула она, тяжело дыша после бега.
- Спит внизу, в доме. Какие-нибудь новости?
- Конан украл Дэви из крепости и увез в горы! - Она выпалила все это
на одном дыхании, второпях коверкая слова.
Хемса не проявил никаких чувств, только кивнул головой в тюрбане.
- Керим Шах будет рад услышать это, - сказал он.
- Погоди!
Девушка обвила тонкими руками его шею. Она тяжело дышала, и не только
от бега. Ее глаза сверкали в звездном свете, как черные драгоценные камни.
Обращенное кверху лицо приблизилось к лицу Хемсы. Он не противился
объятию, но не обнял ее в ответ.
- Не говори ничего гирканцу! - выдохнула она. - Давай сами используем
эти сведения! Губернатор ускакал в горы со своими людьми, но с тем же
успехом они могли бы гоняться за призраком. Он никому не сказал, что
похищенная - это Дэви. Никто в Пешкаури или в крепости этого не знает,
кроме нас.
- Но что нам это даст? - возразил мужчина. - Мои хозяева послали меня
с Керим Шахом, чтобы я помогал ему во всем...
- Помоги себе самому! - яростно крикнула она. - Сбрось ярмо!
- Ты хочешь сказать... Ослушаться моих хозяев? - задохнулся он, и она
почувствовала, как тело его под ее руками стало ледяным.
- Да, да! - вне себя от чувств, она встряхнула его. - Ты тоже колдун!
Почему ты должен быть рабом, использовать свои силы только для возвышения
других? Воспользуйся своим искусством для себя самого!
- Это запрещено! - Он трясся, словно в лихорадке. - Я не принадлежу к
Черному Кругу. Только по велению хозяев я смею использовать знание,
которое они дали мне.
- Но ты ведь можешь его использовать! - страстно убеждала его
девушка. - Сделай так, как я молю тебя! Несомненно, Конан забрал Дэви как
заложницу, чтобы обменять на семерых вождей. Убей их, чтобы Чандер Шан не
мог использовать их для выкупа Дэви. Потом подадимся в горы и отнимем ее у
афгулов. Их ножи не помогут против твоего колдовства. Мы возьмем выкуп,
сокровища вендийских королей будут наши, а когда их получим - обманем
кшатриев и продадим Дэви королю Турана. Мы станем богаче, чем сами можем
представить! Будем в состоянии заплатить наемникам. Займем Корбул, выбьем
туранцев с гор и пошлем наши войска на юг. Мы будем властителями империи!
Хемса тоже начал тяжело дышать, дрожа как лист в ее объятиях. Крупные
капли пота стекали по его побледневшему лицу.
- Люблю тебя! - страстно крикнула она, извиваясь в ее объятиях,
крепко прижимаясь к нему и внезапно его встряхивая. - Сделаю тебя королем!
Из любви к тебе я изменила своей госпоже, из любви ко мне измени своим
хозяевам! К чему бояться Черных Прорицателей? Полюбив меня, ты уже нарушил
один из их запретов. Нарушь и остальные! Ты так же могуществен, как они!
Даже человек из льда не выдержал бы огня страсти и ярости, веющей от
ее слов. С нечленораздельным возгласом Хемса прижал к себе девушку,
запрокинул ей голову и осыпал градом поцелуев.
- Я сделаю это! - сказал он охрипшим от страсти голосом, шатаясь, как
пьяный. - Сила, которой наделили меня хозяева, будет служить не им, а мне!
Мы завладеем миром! Миром...
- Ну идем же! - Осторожно вызволившись из его объятий, она взяла его
за руку и повлекла к люку в крыше. - Мы должны быть уверены, что
губернатор не обменяет этих семерых афгулов на Дэви.
Хемса пошел за ней как в трансе. Они спустились по лестнице и
оказались в небольшой комнате. Керим Шах неподвижно лежал на ложе,
прикрывая лицо согнутой в локте рукой, словно ему мешал неяркий свет
медной лампы. Девушка схватила Хемсу за руку и быстрым жестом провела
ребром своей ладони по шее. Хемса поднял было руку, но потом, изменившись
в лице, покачал головой:
- Я ел его соль, - шепнул он. - Кроме того, он нам вряд ли помешает.
Они с девушкой вышли через дверь, ведущую на узкую крутую лестницу.
Когда их осторожные шаги затихли, Керим Шах поднялся с ложа и вытер пот со
лба. Он не боялся удара ножа, но Хемсы боялся, как ядовитого гада.
- Люди, устраивающие на крышах заговоры, должны помнить о том, чтобы
говорить тише, - шепнул он себе. - Хемса восстал против своих хозяев, а
ведь только через него я мог с ними общаться, значит, на их помощь теперь
нечего рассчитывать. Отныне действую на свой страх и риск.
Он встал, быстро подошел к столу, достал из-за пояса перо и пергамент
и начертал несколько коротких предложений:
"Хосра Хану, губернатору Секундерама. Киммериец Конан похитил Дэви
Жасмину и отправился в деревни афгулов. Вот возможность схватить Дэви, к
чему так давно стремится наш король. Не медля ни минуты, вышли три тысячи
всадников. Я буду ждать их в долине Гураша с местными проводниками."
И он подписался именем, которое ничуть не напоминало имя Керим Шах.
Затем он достал из золотой клетки голубя и тоненькой ниткой прикрепил
к его ноге свернутый в трубочку пергамент. Керим Шах быстро подошел к окну
и выпустил птицу в ночь. Голубь затрепыхался, обрел равновесие и быстрой
тенью исчез в темноте. Схватив плащ, шлем и меч, Керим Шах выскочил из
комнаты и сбежал вниз по крутой лестнице.
Здание тюрьмы в Пешкаури находилось за массивной стеной. В не были
только одни ворота, оббитые железом и расположенные в полукруглом портале.
В светильнике над порталом горели смоляные щепки, а возле двери на
корточках сидел стражник со щитом и копьем, опираясь головой на древко
своего оружия и время от времени позевывая. Вдруг стражник вскочил на
ноги. Он дал бы голову на отсечение, что не сомкнул глаз, и все же перед
ним стоял человек, появления которого он не заметил. На мужчине было
одеяние из верблюжьей шерсти и зеленый тюрбан. В отблесках мигающего света
факела на его лице горели странно сверкающие глаза.
- Кто идет? - спросил стражник, выставив перед собой копье. - Ты кто
такой?
Пришелец не выказывал смятения, хотя острие копья касалось его груди.
С необычайным вниманием он вглядывался в лицо стражника.
- Что ты должен делать? - неожиданно и странно спросил он.
- Охранять ворота!
Стражник говорил глухо, механически. Он стоял неподвижно, как статуя,
только глаза его блестели.
- Ты лжешь! Ты должен повиноваться мне! Ты глянул мне в глаза, и твоя
душа тебе больше не принадлежит. Открой дверь!
Словно каменный, с застывшей на лице удивленной гримасой, стражник
повернулся, вынул из-за пояса большой ключ, повернул его в огромном замке
и распахнул ворота. Потом он встал поодаль, глядя перед собой невидящим
взором.
Из тени выскользнула женщина и положила руку на плечо гипнотизера.
- Пусть он приведет нам коней, Хемса, - шепнула она.
- Нет необходимости, - ответил ракша. Чуть повысив голос, он
обратился к стражнику. - Ты мне больше не нужен. Убей себя!
Словно в трансе стражник опер копье о землю у стены и прислонил
острый наконечник к своему животу пониже ребер. Медленно, флегматично он
налег на него всей тяжестью тела, так что острие прошило его тело навылет
и вышло между лопатками. Он соскользнул по древку и лег мертвым. Древко
копья торчало из его спины на всю длину, словно выросшее из мертвеца
какое-то жуткое растение.
Девушка глядела на все это с мрачным восторгом, пока Хемса на схватил
ее за руку и не повлек за собой. Факелы освещали узкое пространство между
стенами - внутренней и внешней. Внутренняя была ниже, в ней было много
несимметрично расположенных дверей. Охраняющий это пространство солдат
медленным шагом подошел к открывающимся воротам, чувствуя себя в полной
безопасности и ничего не подозревая, пока из темноты перед ним не появился
Хемса с девушкой. А тогда уже было слишком поздно. Ракша не тратил времени
на гипноз, хотя его действия и без того показались девушке магией.
Стражник грозно замахнулся копьем и уже открыл было рот, чтобы закричать,
после чего сюда сбежался бы целый отряд стражников из караульной, но Хемса
левой рукой отбил древко, как соломинку, в сторону, а его правая рука
описала короткую дугу, словно мимоходом коснувшись шеи солдата. Стражник
рухнул с переломанной шеей на каменную мостовую, не издав даже крика.
Хемса больше не обращал на него внимания. Он направился прямиком к
одной из дверей и прислонил раскрытую ладонь к массивному бронзовому
замку. Дверь подалась с ужасным треском. Идя следом за Хемсой, девушка
увидела, что по толстому тиковому дереву двери пошли трещины, бронзовые
засовы были погнуты и вырваны из гнезд. Даже сорок воинов с тысячефунтовым
тараном не могли бы нанести двери большего разрушения. Опьяненный
свободой, Хемса играл своей чудесной силой, радуясь ей и тешась, как
молодой исполин с избытком темперамента использует силу своих мускулов в
рискованных выходках.
Выломанная дверь вела в маленький дворик, освещенный светом факелов.
Напротив двери они увидели толстую решетку из железных прутьев. За решетку
схватилась волосатая рука, а в темноте за ней блестели белки глаз.
Хемса некоторое время стоял молча, вглядываясь в темноту, откуда ему
отвечали пристальным взглядом горящие глаза. Потом он сунул руку за пазуху
и высыпал на каменную мостовую горсть сверкающей пыли. Вспыхнул зеленый
огонь, осветив дворик. Вспышка высветила фигуры семерых людей, неподвижно
стоящих за решеткой, явственно обрисовав каждую деталь. Это были высокие
длинноволосые люди в лохмотьях одежд горцев. Они молчали, но в глазах их
сверкал страх смерти, и волосатые пальцы сжимали прутья решетки.
Огонь погас, но блеск остался, дрожащий блеск зеленого шара,
пульсирующего и трепещущего на камнях у ног Хемсы. Узники не могли
оторвать от него взгляда. Шар постепенно вытянулся, превратился в спираль
из ярко светящегося зеленоватого дыма, который изгибался и скручивался как
огромная змея, свивая и развивая блестящие кольца. Эта лента вдруг
превратилась в облако, которое медленно двинулось по мостовой прямо к
клетке. Узники смотрели на него широко открытыми от ужаса глазами, дрожь
отчаянно сжавшихся на прутьях пальцев передалась клетке. С раскрытых губ
горцев не слетело ни единого звука. Зеленое облачно доползло до решетки и
скрыло ее от глаз девушки. Как туман, оно проникло сквозь прутья и окутало
горцев. Из густых клубов раздался сдавленный стон, словно кто-то
погружался под воду.
Хемса дотронулся до плеча девушки, смотревшей на все это широко
раскрытыми от удивления глазами. Они обернулась и машинально пошла за ним,
продолжая оглядываться через плечо. Мгла стала рассеиваться. Прямо возле
решетки было видно пару обутых в сандалии ног, торчащих вверх, а также
неясные очертания семи неподвижно лежащих в беспорядке тел.
- А сейчас оседлаем скакуна, который быстрее любой из лошадей,
когда-либо взращенной в конюшнях смертных, - сказал Хемса. - Мы будем в
Афгулистане еще до рассвета.
4. ВСТРЕЧА НА ПЕРЕВАЛЕ
Жасмина Дэви не запомнила детали своего похищения. Неожиданность и
натиск ошеломили ее. У нее осталось только смутное впечатление урагана
событий - ужасная хватка могучей руки; горящие глаза похитителя; его
горячее дыхание, обжигающее ей кожу. Прыжок через окно на парапет,
безумный бег по стене, когда Жасмина онемела от страха высоты, спуск сломя
голову по привязанной к зубцу стены веревке - похититель молниеносно
соскользнул вниз, держа парализованную ужасом пленницу на плече. Все это
смешалось в памяти Дэви, слилось в пеструю круговерть. Гораздо отчетливее
она помнила своего похитителя, когда он мчался к деревьям, неся ее легко,
как ребенка, а затем вскочил в седло свирепого балкханского скакуна,
который ржал и фыркал. Затем было чувство полета, и копыта скакуна
высекали искры из каменистой дороги, когда он нес их вверх по склону.
Когда она вновь обрела ясность мысли, первым ее чувством была бешеная
ярость и стыд. Она была в отчаянии. Правители золотых королевств на юг от
Химелианских гор почитались всеми почти как боги, а она ведь была Дэви
Вендии! Безудержный гнев взял верх над страхом. Она дико крикнула и стала
вырываться. Она, Жасмина, переброшена через луку седла горского вождя, как
обычная девка, купленная на торжище! Конан только обнял ее покрепче, и
Жасмина впервые в жизни подчинилась силе. Его руки железными объятиями
охватили стан девушки. Конан взглянул на нее и широко улыбнулся. В свете
звезд сверкнули белые зубы. Свободно отпущенные поводья лежали на
развевающейся гриве жеребца, который мчался по усеянной валунами дороге,
напрягая в последнем усилии все мускулы и сухожилия. Но Конан без труда
удерживался в седле, почти не прилагая усилий. Он скакал, как кентавр.
- Горский пес! - выдохнула Жасмина, дрожа от стыда, ярости и сознания
собственной беспомощности. - Ты смеешь... смеешь! Ты расплатишься за это
своей жизнью! Куда ты меня везешь?
- В деревню афгулов, - ответил он, оглядываясь через плечо.
Вдали, за пригорками, которые они проехали, на стенах крепости
мелькали огоньки факелов. Конан заметил также отблеск света, говорящий о
том, что открыли главные ворота. Он громко засмеялся, и смех его звучал,
как горный поток.
- Губернатор выслал в погоню за нами конников, - сказал он с
насмешкой. - О Кром, прихватим их на маленькую конную прогулку! Как ты
думаешь, Дэви, поменяют они семерых горцев на кшатрийскую принцессу?
- Скорее вышлют армию, чтобы повесить тебя вместе с твоим чертовым
отродьем, - убежденно пообещала она.
Он радостно засмеялся и сильнее прижал ее к себе, усаживаясь
поудобнее. Но Жасмина сочла это новым оскорблением и возобновила свою
напрасную борьбу, пока не пришел к выводу, что ее попытки освободиться
только смешат его. Кроме того, от возни ее воздушное, развевающееся на
ветру шелковое платье было в ужасном беспорядке. Она решила, что лучше
будет хранить надменное спокойствие, и погрузилась в гневное молчание.
Но гнев сменило удивление, когда они достигли перевала Зхабар,
зияющего как черная пасть в еще более черных стенах, вздымающихся
огромными валами, чтобы преградить им путь. Казалось, какой-то гигантский
нож вырезал этот проход в сплошной стене. По обе стороны вознеслись на
сотни футов крутые склоны, пряча отверстие прохода в кромешной тьме. Даже
Конан не мог разглядеть в этой темноте ничего, но зная, что за ним погоня
из крепости, и помня дорогу наизусть, он не придерживал коня. Огромный
жеребец еще не выказывал признаков усталости. Словно молния, они
промчались дорогой по дну долины, взобрались вверх по склону, проскакали
вдоль горного гребня, где по обе стороны предательские осыпи подстерегали
неосторожного, и выбрались на тропу, которая вела вдоль левой стены
ущелья.
В этой темноте даже Конан не мог заметить засаду, устроенную
зхабарскими горцами. Они с Жасминой как раз проезжали возле темного проема
одной из боковых балок, когда в воздухе просвистело копье и с глухим
звуком вонзилось в круп мчащегося коня. Огромный жеребец споткнулся,
пронзительно заржал и на всем скаку рухнул на землю. Но Конан, заметив
летящее копье, отреагировал с быстротой молнии.
Он соскочил с падающего коня, держа девушку в объятиях, чтобы она не
поранилась о камни. Конан приземлился на ноги, как кот на лапы, втолкнул
пленницу в расщелину и обернулся, выхватив нож.
Жасмина, сбитая с толку внезапностью событий, не понимая, что,
собственно, произошло, увидела что-то темное, появившееся из темноты,
услыхала топот босых ног по скале и шорох одежды на ветру от быстрого
движения. Она заметила блеск стали, короткий обмен ударами, потом в
темноте раздался ужасный хруст, когда Конан размозжил противнику голову.
Киммериец отпрыгнул и притаился под прикрытием скал. В темноте было
слышно какое-то движение, и вдруг зычный голос заревел:
- В чем дело, псы? Хотите улизнуть? Вперед, будьте вы прокляты, и
схватите их!
Конан вздрогнул, уставился в темноту и крикнул:
- Яр Афзал! Это ты?
Раздались удивленные голоса, затем кто-то осторожно спросил:
- Конан? Это ты, Конан?
- Да! - рассмеялся киммериец. - Иди сюда, старый боевой пес. Я
прикончил одного из твоих людей.
Среди скал произошло движение. Слабо затеплился огонек, затем
показался факел и стал двигаться в их сторону. По мере того, как он
приближался, все яснее в темноте проступало бородатое лицо. Человек,
держащий факел, поднял его повыше и вытянул шею, вглядываясь в каменный
лабиринт. В другой руке он держал огромную кривую саблю. Конан вышел
вперед, пряча свой нож, а незнакомец, завидев его, радостно рявкнул:
- Да, это Конан! Выходите из-за камней, псы! Это Конан!
В круге света появились и остальные: дикие, ободранные бородатые
мужчины с угрюмыми взглядами, с длинными ножами в руках. Жасмину они не
заметили, потому что киммериец заслонял ее своим могучим телом. Выглядывая
из-за этого укрытия, девушка впервые за всю ночь ощутила, что у нее по
телу поползли от страха мурашки. Эти мужчины были похожи скорее на волков,
чем на людей.
- На кого ты охотишься ночью, Яр Афзал? - спросил Конан здоровяка,
который ухмыльнулся, как бородатый призрак.
- Кто знает, что может попасться в темноте? Мы, вазулы, ночные птицы.
А как твои дела, Конан?
- У меня пленница, - ответил киммериец и, отодвинувшись в сторону,
открыл съежившуюся Жасмину. Протянув длинную руку, он вытащил ее,
дрожащую, из ущелья.
Жасмина потеряла свою прежнюю величавую осанку. С опаской поглядывая
на бородатые лица людей, собравшихся вокруг, она чувствовала что-то вроде
благодарности к человеку, который обнимал ее жестом властелина. Кто-то
поднес поближе факел. Раздалось шумное сопение, потому что при виде
девушки у горцев перехватило дух.
- Это моя пленница, - предостерег Конан, многозначительно поглядывая
на лежащего здесь же за кругом света человека, которого он убил. - Я ехал
с ней в Афгулистан, но вы убили моего коня, а за мной - кшатрийская
погоня.
- Поехали с нами в деревню, - предложил Яр Афзал. - В ущелье спрятаны
кони. В темноте нас никто не выследит. Говоришь, погоня недалеко?
- Так близко, что уже слышен стук копыт по камням, - угрюмо ответил
Конан.
Вазулы не стали терять времени, тут же погасили факел, и оборванные
фигуры утонули во мраке. Конан схватил Дэви на руки. Она не
сопротивлялась. Острые камни ранили ее изнеженные ноги, на которых были
только мягкие туфельки. Она чувствовала себя слабой и беззащитной в этой
грубой, первобытной тьме, среди огромных горных вершин.
Почувствовав, что она дрожит под порывами холодного ветра из ущелий,
Конан сорвал с плеча истрепанный плащ и завернул в него девушку.
Одновременно он предостерегающе прошипел ей на ухо, чтобы она молчала. По
правде говоря, она не слышала тихого стука копыт, который уловило чуткое
ухо горца, но была слишком испугана, чтобы не подчиниться.
Она не видела ничего, кроме нескольких затуманенных звездочек высоко
вверху, но по сгущающейся темноте поняла, что они очутились в тесной
балке. Вокруг них происходило движение, это нервно шарахались кони. После
короткого обмена мнениями Конан оседлал коня воина, которого убил, подняв
девушку в седло перед собой. Тихо, как призраки, если не считать стука
копыт, отряд выехал из ущелья. Мертвый конь и убитый горец остались на
дороге позади. Полчаса спустя их нашли всадники из крепости. Они признали
в убитом вазула и сделали соответствующие выводы.
Прижавшись к груди своего похитителя, Жасмина вопреки своему желанию
начала дремать. Несмотря на неровность дороги, которая то поднималась в
гору, то спускалась в низину, у езды верхом был определенный ритм, который
в сочетании с усталостью и потрясением от избытка событий усыплял ее.
Жасмина совсем потеряла ощущение времени и пути. Они ехали в полной
темноте, в которой время от времени она замечала контуры скальных стен,
возносящихся вверх, словно черные бастионы или огромные валы, почти
достигающие звезд. Время от времени она ощущала пустоту зияющей внизу
пропасти, и ее пробирали холодные дуновения ветра, веющего среди
недосягаемых вершин. Постепенно все окутала мягкая сонная мгла, в которой
и стук копыт, и скрип седел казались невнятными звуками сновидений.
Жасмина с трудом поняла, что кто-то снимает ее с коня и вносит по
ступенькам. Потом ее положили на что-то мягкое и шелестящее, подложили под
голову что-то похожее на свернутый плащ, и заботливо накрыли плащом, в
который перед этим ее заворачивал Конан. Она услышала смех Яр Афзала.
- Это редкая добыча, Конан. Женщина, достойная вождя афгулов.
- Мне она ни к чему, - проворчал Конан в ответ. - За эту девку я
куплю жизни моих семерых вождей, черт бы их побрал!
Это было последнее, что она слышала перед тем, как погрузиться в сон
без сновидений.
Она спала, а вооруженные всадники тем временем прочесывали
погруженные во тьму горы и решали судьбы королевства. Этой ночью мрачные
ущелья и овраги наполнились звоном подков мчащихся коней, свет звезд
отражался на шлемах и кривых саблях, а неведомые духи вершин выглядывали
из-за скал, не понимая, что происходит.
Отряд таких призрачных фигур на исхудавших конях притаился в
непроглядной тьме оврага, ожидая, пока вдали стихнет топот копыт. Их
предводитель, хорошо сложенный мужчина в шлеме и плаще, расшитом золотом,
предостерегающе поднял вверх ладонь и держал ее так, пока всадники не
проехали мимо. Потом он тихо засмеялся.
- Наверное, они потеряли след! Или обнаружили, что Конан уже добрался
до одной из афгульских деревень. Понадобится много всадников, что выкурить
эту лису из норы. На рассвете через Зхабар пойдут конные отряды.
- Если в горах будет сражение, будет и добыча, - пробормотал кто-то
позади него на наречии иракзаев.
- Добыча будет, - ответил человек в шлеме. - Но сперва мы должны
добраться в долину Гураша и дождаться всадников, которые будут скакать на
юг со стороны Секундерама до рассвета.
Он взялся за поводья и выехал из ущелья, а его люди следовали за ним
- тридцать оборванных призраков в свете звезд.
5. ЧЕРНЫЙ СКАКУН
Солнце уже давно встало, когда Жасмина проснулась. Она не стала
удивленно оглядываться, пытаясь сообразить, где находится. Жасмина
проснулась, отчетливо помня все, что произошло. Ее стройное тело все еще
болело от долгой езды верхом, и она до сих пор чувствовала прикосновение
сильных рук мужчины, который увез ее так далеко.
Она лежала на овечьей шкуре, прикрывающей ложе из листьев, брошенных
на хорошо утоптанный глиняный пол. Под головой у не был свернутый тулуп, а
одеялом служил потрепанный плащ. Она находилась в огромном помещении с
неровными, но толстыми стенами из неотесанных валунов, скрепленных между
собой высушенной на солнце болотной грязью. Могучие балки поддерживали
такой же крепкий потолок, в котором она заметила прикрытый крышкой лаз. В
толстых стенах не было окон, только узкие бойницы. Была также и дверь -
огромная плита из бронзы, несомненно украденная с какой-нибудь вендианской
сторожевой башни. Напротив двери виднелся широкий грот, отделенный от
комнаты крепкой деревянной решеткой. За ним Жасмина увидела прекрасного
черного скакуна, жующего сено. Дом служил одновременно крепостью, жильем и
конюшней.
В другом конце комнаты девушка в кафтане и мешковатых горских
штанишках сидела на корточках у небольшого костра, жаря полоски мяса на
железной решетке, лежащей на камнях по обе стороны костра. Над костром в
потолке находилось закопченное отверстие, через которое выходила часть
дыма. Остальной дым голубоватыми прядями расползался по комнате.
Горянка через плечо бросила взгляд на Жасмину, показывая лицо со
смелыми, красивыми чертами, потом вернулась к своему занятию. Снаружи
слышались мужские голоса, и через минуту в дом вошел Конан, отворив дверь
ударом ноги. Утренний свет осветил его могучую фигуру, и Жасмина заметила
еще несколько деталей, которые она не могла заметить ночью. Его одежда
была чистой и неизношенной. Широкого бахарийского пояса, за которым торчал
кинжал в богато украшенных ножнах, не постыдился бы и князь, а сквозь
расстегнутую рубашку виднелась сталь туранской кольчуги.
- Твоя пленница проснулась, Конан, - сказала вазулка.
Киммериец что-то буркнул под нос, подошел к огню и сгреб полоски
баранины на каменную тарелку. Сидевшая на корточках у огня горянка
улыбнулась ему и отпустила какую-то шутку, на что он ощерил зубы и,
зацепив ногой, опрокинул девушку на землю. Походе, что эти незамысловатые
шутки доставляли вазулке удовольствие, но Конан уже не обращал на нее
внимания. Достав откуда-то огромную краюху хлеба и медный жбан с вином,
отнес все Жасмине, которая поднялась на ложе, с изумлением глядя на него.
- Это не очень подходящий харч для Дэви, моя милая, но лучшего у нас
нет, - буркнул он. - По крайней мере, это наполнит твой желудок.
Он поставил миску на землю, и вдруг Дэви ощутила, что страшно
голодна. Без лишних слов она скрестив ноги уселась на полу и, поставив
миску себе на колени, начала есть пальцами, которые отныне должны были
заменить ей столовые приборы. Между прочим, способность приспосабливаться
- одна из черт настоящего аристократа. Конан стоял, заложив руки за пояс,
глядел на нее сверху вниз. Он никогда не сидел по-восточному, скрестив
ноги.
- Где я? - вдруг спросила она.
- В доме Яр Афзала, вождя Курум Вазулов, - ответил он. - Афгулистан
лежит в добрых двух милях на запад отсюда. Мы останемся здесь на какое-то
время. Кшатрии прочесывают горы, ищут тебя. Горцы уже вырезали пару
отрядов.
- Что ты намерен делать?
- Задержаться здесь, пока Чандер Шан не согласится выпустить моих
конокрадов, - объяснил он. - Женщины вазулов выжимают чернила из листьев
шоки, и вскоре ты сможешь написать губернатору письмо.
Жасмину охватил внезапный прилив гнева, когда она подумала о злом
капризе судьбы, сделавшем так, что ее планы превратились в ничто и она
стала узницей именно того человека, которого хотела сделать исполнителем
своих планов и козней. Она отшвырнула миску с остатками еды и вскочила на
ноги, стиснув зубы от злости.
- Никакого письма писать не буду! Если ты не отвезешь меня назад, они
повесят семерых твоих людей и еще тысячу!
Вазулка подавилась смехом, а Конан грозно нахмурил брови, и тогда
открылась дверь и вошел Яр Афзал. Вождь вазулов был такого же роста, как и
Конан, крепкого телосложения, но рядом с мускулистым киммерийцем выглядел
увальнем. Он погладил рыжую бороду и многозначительно посмотрел на
горянку, которая тут же встала и вышла из дома. Яр Афзал повернулся к
приятелю.
- Эти проклятые все ропщут, Конан, - сказал он. - Хотят, чтоб я тебя
убил, а за девушку взял выкуп. Говорят, что она благородная, это видно по
ее одежде. Спрашивают, почему афгульские псы должны все получить, если это
мы рискуем, пряча ее в своей деревне?
- Одолжи мне коня, - ответил Конан. - Я заберу ее, и мы уедем.
Яр Афзал фыркнул:
- Ты думаешь, я не смогу добиться от моих людей послушания? Я
приказываю им танцевать в одних рубашках, когда они меня злят. Они не
любят тебя, это правда, - так же как и прочих чужеземцев, но я-то
прекрасно помню, что ты когда-то спас мне жизнь. Пошли к ним, Конан,
только что вернулся разведчик.
Конан подтянул пояс и вышел с вождем на улицу. Они закрыли за собой
дверь. Жасмина выглянула через бойницу. Она увидела открытое пространство,
потом ряд хижин из камня и болотной тины, голых детей, играющих среди
валунов, и высоких стройных горянок, занятых своими делами.
Тут же, у дома вождя, увидела заросших, ободранных мужчин, сидевших
на земле полукругом, лицом к двери. В нескольких футах от них стояли Конан
с Яр Афзалом, слушая мужчину, сидевшего со скрещенными ногами. Воин
хриплым голосом говорил с вождем на вазульском диалекте, который Жасмина
понимала с трудом, хотя частью ее образования было изучение языков
Иранистана и родственных гулистанских диалектов.
- Я говорил с дагозанцем, который прошлой ночью видел огромный конный
отряд, - говорил разведчик. - Он сидел ночью в засаде около того места,
где вождь Конан наткнулся на нашу засаду. Дагозанец слышал, что говорили
всадники. Был среди них и Чандер Шан. Они нашил убитого коня, и один из
солдат узнал в нем коня Конана. Они нашли также труп вазульского воина.
Пришли к выводу, что вазулы убили Конана и похитили девушку, поэтому отряд
решил прекратить погоню в Афгулистан. Но они не знали, из какой деревни
этот мертвый воин, а мы не оставили следов, которыми могли бы
воспользоваться кшатрии. Потом они поехали к ближней деревне вазулов, к
Югре, сожгли ее и убили много людей. Но воины Коюра напали на них, нанесли
им большие потери и ранили губернатора. Оставшиеся кшатрии улизнули под
покровом ночи в долину Зхабар, но еще до восхода солнца вернулись с
подкреплением, и с утра в горах идут стычки. Говорят, что вендийцы
собирают большую армию, чтобы очистить горы вокруг Зхабара. Воины всех
племен острят ножи и устраивают засады на каждом перевале до самой долины
Гураша. Кроме того, Керим Шах повернул в горы.
Вокруг раздались тихие восклицания, и Жасмина плотнее приникла к
отверстию, услышав имя человека, давно возбуждавшего ее подозрения.
- Куда он направился? - спросил Яр Афзал.
- Дагозанец не знал. С ним тридцать иракзаев из равнинных деревень.
Они где-то в горах.
- Иракзаи - это шакалы, собирающие остатки из львиной пасти, -
заворчал Яр Афзал. - Бросаются на деньги, которые Керим Шах горстями
разбрасывает среди приграничных племен, покупая людей, как коней. Не люблю
его, хотя он наш родственник из Иранистана.
- Нет, - сказал Конан. - Я знаю его давно. Это гирканец, шпион
Ездигерда. Если я его поймаю, повешу его шкуру на тамариске.
- А кшатрии! - выкрикнул один из сидящих в полукруге воинов. - Мы
должны сидеть по дворам и ждать, пока нас отсюда выкурят? В конце концов
они узнают, в какой деревне держат девушку. Зхабарцы нас не любят, они
помогут кшатриям.
- Пусть только появятся, - буркнул Яр Афзал. - Мы удержим ущелье
против конницы.
Один из мужчин вскочил на ноги и погрозил Конану кулаком.
- Мы должны рисковать, а все плоды пожнет он! - заорал человек. - Мы
за него должны сражаться?
Конан встал над ним, слегка наклонившись, посмотрел прямо в заросшее
лицо. Кинжала он не вытаскивал, но левую руку держал на ножнах, со
значением обнажив рукоятку.
- Я никого не прошу сражаться за меня, - ответил он спокойно. -
Вытащи оружие, если ты отважен, паршивый пес!
Вазул отпрыгнул, фыркнув как кот.
- Попробуй дотронуться до меня, и эти пятьдесят людей разорвут тебя
на части! - закричал он.
- Что?! - зарычал Яр Афзал, багровея от гнева. Он встопорщил усы и
выставил вперед живот. - Разве ты вождь Курума? Выходит, вазулы
подчиняются приказам какого-то несчастного ублюдка, а не Яр Афзала?
Воин съежился, а непобедимый вождь подскочил к нему, схватил за горло
и начал душить, пока лицо жертвы не стало сине-фиолетовым. Потом он в
ярости швырнул его оземь и встал над ним с саблей в руке.
- Кто еще хочет оспорить мою власть? - зарычал он и обвел всех
воинственным взором, а его соплеменники угрюмо уставились в землю.
Яр Афзал презрительно крякнул и втолкнул оружие в ножны жестом,
полным презрения. Потом со злостью пнул лежащего на земле подстрекателя.
Тот взвыл от боли.
- Обойдешь посты на скалах и узнаешь, не заметили ли они чего, -
приказал он.
Мужчина удалился, трясясь от страха и скрежеща зубами от злости.
Яр Афзал взгромоздился на камень, что-то бормоча себе под нос. Конан
стоял возле него, широко расставив ноги, заложив пальцы за пояс, и
прищуренными глазами глядел на столпившихся вокруг воинов. Они угрюмо
глядели на него, не осмеливаясь больше провоцировать гнев Яр Афзала, но
ненавидя чужака так, как это могут только горцы.
- Теперь слушайте меня, собачьи дети, я расскажу вам, как мы с лордом
Конаном собрались одурачить кшатриев!
Раскатистое эхо могучего голоса Яр Афзала преследовало униженного
воина, когда он тихо покинул собрание.
Мужчина обогнул группу хижин, подгоняемый злыми замечаниями и смехом
женщин, бывших свидетельницами его позора, и быстро пошел по дороге,
вьющейся меж валунов и скал.
Едва он дошел до первого поворота и исчез из вида жителей деревни,
воин остановился как вкопанный, раскрыв рот от удивления. Ему не верилось,
чтобы кто-то из чужаком смог проникнуть в долину Курум, не замеченный
зоркими наблюдателями. И все же на низком уступе скалы возле дороги сидел
незнакомый мужчина в тоге из верблюжьей шерсти и зеленом тюрбане.
Вазул открыл было рот, чтобы крикнуть, а ладонь его легла на рукоятку
ножа. Но как только его глаза встретились с глазами чужака, крик замер в
горле, а рука бессильно опустилась. Он стоял неподвижно, словно статуя,
глядя вдаль остекленевшим, отсутствующим взглядом.
Несколько мгновений они стояли неподвижно, затем человек в зеленом
тюрбане начертил пальцем на камне какой-то таинственный знак. Вазул не
заметил, чтобы незнакомец что-то положил рядом с символом, но вдруг на
скале что-то заблестело. Там появился сверкающий шар, похожий на
шлифованный уголь. Человек в тюрбане поднял его и бросил вазулу, который
машинально схватил предмет.
- Отнеси это Яр Афзалу, - сказал незнакомец.
Вазульский воин покорно развернулся и зашагал по дороге обратно,
держа в вытянутой руке черный шар. Над краем уступа появилась голова
девушки. Девушка смотрела на мужчину с восхищением и долей страха,
которого вчера ночью еще не было.
- Зачем ты это сделал? - спросила она.
Он ласково погладил ее по черным волосам.
- Ты, наверное, еще не пришла в себя после езды на воздушном коне,
раз сомневаешься в моей мудрости? - рассмеялся он. - Пока жив Яр Афзал,
Конан в безопасности среди вазулов. Их много, и ножи их остры. То, что я
задумал, будет безопаснее - даже для меня - чем пытаться убить киммерийца
и отнять у вазулов девушку. Не надо быть чародеем, чтобы предсказать, что
сделают вазульские воины с Конаном, когда моя жертва подаст вождю Курума
шар Йезуда.
Тем временем Яр Афзал, стоя перед своим домом, прервал тираду на
полуслове, с удивлением и неудовольствием увидев, что человек, которого он
выслал в обход по дозорам, пробивается к нему сквозь толпу.
- Я же приказал тебе обойти посты! - зарычал вождь. - Ты не мог этого
сделать так быстро!
Воин не ответил. Он стоял неподвижно, невидящими глазами глядя на
вождя и протягивая к нему руку с зажатым в ней черным шаром. Конан,
взглянув через плечо Яр Афзала, шепнул что-то и хотел схватить вождя за
руку. Но прежде чем он успел это сделать, вазул в порыве гнева ударил
воина кулаком, свалив его на землю, как осла. Черный шар выпал из руки
упавшего и покатился под ноги Яр Афзалу, который, пожалуй, только теперь
заметил этот предмет. Он наклонился и поднял его с земли. Остальные воины,
с удивлением поглядывая на товарища, увидели, как вождь наклонился, но не
заметили, что он поднял.
Яр Афзал выпрямился, взглянул на шар и хотел запихнуть его за пояс.
- Отнесите этого дурака в дом, - приказал он. - Он похож на человека,
наевшегося лотоса. Он глядел на меня таким пустым взглядом. Я... А-а-а-а!
В правой ладони вождь вдруг почувствовал какое-то странное
трепетание. Он замолчал и стоял, глядя прямо перед собой, ощущая в ладони
странное шевеление: что-то там менялось, двигалось, жило. Его пальцы
больше не сжимали гладкий блестящий шар. Он боялся взглянуть туда, язык
его присох к гортани и ладонь не хотела раскрываться. Изумленные воины
вдруг увидели, что глаза Яр Афзала ужасно расширились, и кровь отхлынула у
него от лица. Вдруг с его губ, спрятавшихся в густой рыжей бороде,
сорвался ужасный крик боли. Вождь зашатался и рухнул, как громом
пораженный, вытянув перед собой правую руку. Он упал лицом в землю, а
из-под его разжатых пальцев выполз паук - ужасное черное существо с
волосатыми конечностями и туловищем, блестящим, как шлифованный уголь.
Мужчины заревели и отшатнулись от него. Пользуясь моментом, паук дополз до
трещины в скале и исчез.
Воины в недоумении переглянулись. Вдруг среди шума послышался
громкий, непонятно откуда звучащий, повелительный голос. Позже каждый из
мужчин, присутствовавших там и оставшихся в живых, утверждал, что это
кричал не он - но только слова эти слышали все.
- Яр Афзал мертв! Смерть чужаку!
Этот призыв сплотил горцев. Сомнения, недоверие и страх растворились
в приливе неутолимой жажды крови. Под небеса взлетел разъяренный крик,
когда все вазулы поддержали этот призыв. С горящими от ненависти глазами
они бросились вперед, хлопая полами плащей и занеся ножи для удара.
Конан столь же быстро отреагировал. В мгновение ока он очутился у
дверей дома. Но горцы были уже слишком близко и, оказавшись уже на пороге,
он вынужден был повернуться и отбить удар полуметрового ножа. Проломив
нападавшему голову, он уклонился от удара другого ножа, распоров брюхо его
обладателю, левой рукой свалил на землю очередного противника, а острием,
которое держал в правой руке, пронзил еще одного и изо всех сил ударил
спиной в закрытую дверь. Летящий нож отколол щепку от дверного косяка
прямо над его ухом, но дверь под нажимом его могучей спины уступила, и
киммериец задом влетел в дом. В то же мгновение бородатый горец, нанося
свой удар, потерял равновесие и растянулся во весь рост на пороге. Конан
наклонился, схватил его за одежду и, отбросив его вглубь комнаты, толкнул
дверь в лицо наступавшим. Раздался хруст ломающихся костей. В следующий
момент Конан задвинул засовы и поспешно обернулся, чтобы отразить
нападение мужчины, который уже вскочил с пола и как бешеный бросился на
него.
Жасмина забилась в угол, с ужасом глядя на дерущихся, которые то
влетали в комнату, то выкатывались оттуда, порой почти падая на девушку.
Комнату наполнил скрежет и блеск стали, а снаружи толпа нападавших выла,
как стая волков, ударяя кинжалами по медной двери, бросая в нее камни.
Кто-то притащил пень, и дверь задрожала под тяжелыми ударами.
Девушка закрыла уши руками, глядя на все безумными глазами. Борьба не
на жизнь, а на смерть, происходившая в доме, одержимый вой снаружи
приводили ее в состояние полупомешательства. Жеребец ржал и бил подковами
о стены своей загородки. Он повернулся и ударил копытами между прутьев как
раз в тот момент, когда горец, отскочив назад во время убийственной атаки
киммерийца, прикоснулся спиной к перегородке. Позвоночник вазула треснул в
трех местах как высохшая ветка, и воин упал на Конана, сбив его, так что
оба они рухнули на пол из утоптанной глины.
Жасмина вскрикнула и прыгнула вперед. События развивались столь
стремительно, что ей показалось, что оба они уже мертвы. Она была рядом с
воинами как раз когда Конан оттолкнул труп и вставал. Девушка схватила его
за плечо, дрожа как в лихорадке.
- Ох, ты жив! Я думала... думала, что он тебя убил!
Конан посмотрел на нее - на побледневшее лицо, обращенное к нему, на
широко раскрытые черные глаза.
- Почему ты дрожишь? - спросил он. - С чего бы это тебе переживать,
жив я или нет?
На лице Жасмины тотчас появилась тень надменной гримасы. Она
отодвинулась, делая жалкую попытку казаться прежней Дэви.
- Предпочитаю уж лучше тебя, чем эту стаю волков, воющих снаружи, -
ответила она, показывая на дверь, камень вокруг которой уже начал
крошиться.
- Долго не выдержит, - заметил Конан, потом быстро обернулся и
подошел к перегородке, за которой находился жеребец.
Жасмина сжала кулаки и затаила дыхание, глядя, как он отодвигает в
сторону сломанные прутья и входит к буйствующему зверю. Жеребец встал на
дыбы, ощерив зубы, забил копытами и пронзительно заржал, раздувая ноздри.
Но Конан подпрыгнул и с нечеловеческой силой схватил его за гриву,
заставив стоять спокойно. Конь фыркал, его била нервная дрожь, но он
позволил надеть на себя упряжь и украшенное золотом седло с широкими
серебряными стременами.
Киммериец повернул коня и позвал Жасмину. Она осторожно приблизилась,
держась подальше от копыт скакуна. Конан орудовал у каменной стены
загородки, тихо говоря девушке:
- Здесь есть тайная дверь, о которой даже вазулы ничего не знают. Яр
Афзал однажды показал мне ее, когда напился. Она выходит прямо в ущелье за
домом. Ха!
Он потянул за невзрачного вида выступ скалы, и вся часть ее
отодвинулась внутрь на смазанных маслом железных рельсах. Выглянув сквозь
проем, Жасмина увидела узкую расщелину в скальной круче, вертикально
вздымавшейся на несколько футов за задней стеной дома. Конан вскочил на
коня, поднял девушку и посадил перед собой в седло. За их спиной толстая
дверь, охнув, как живое существо, с шумом упала. Через проем ввалилась
толпа заросших, воющих во весь голос воинов с кинжалами в руках. Огромный
скакун вылетел из дома, словно его выстрелили из катапульты, и поскакал по
ущелью, вытянувшись на бегу как струна, с хлопьями пены на морде.
Этот маневр застал вазулов врасплох. Точно так же, как и тех, кто
крался ущельем. Все произошло так быстро, что человек в зеленом тюрбане не
успел уступить дорогу. Он упал, сбитый мчащимся конем, а его спутница
пронзительно закричала. Конан видел ее лишь одно мгновение: стройная
темноволосая красавица в шелковых шароварах и украшенной драгоценностями
полосе ткани, перевязывающей грудь, прижавшаяся к стене расщелины. Черный
конь мчал, как лист, несомый вихрем, унося киммерийца и его пленницу. А
горцы, которые выбежали следом за ними в ущелье, встретили то, что
превратило их кровожадный вой в пронзительные крики ужаса и смерти.
6. ГОРА ЧЕРНЫХ ПРОРИЦАТЕЛЕЙ
- Куда теперь?
Жасмина, вцепившись в похитителя, пыталась сесть выпрямившись на
раскачивающейся луке седла. С легким стыдом она сознавала, что ей вовсе не
неприятно прикосновение к мускулистому телу мужчины.
- В Афгулистан, - ответил он. - Это опасная дорога, но мой конь
доставит нас без труда, если только мы не наткнемся на твоих друзей или
врагов моего племени. Теперь, когда Яр Афзал мертв, проклятые вазулы от
нас не отвяжутся. Странно, что их до сих пор нет.
- Кто тот человек, которого ты сбил? - спросила она.
- Не знаю. Никогда раньше его не видел. Он наверняка не гулистанец.
Не имею понятия, что он там, черт побери, делал. Там еще была девушка.
- Да. - Жасмина нахмурилась. - Не пойму. Это была моя придворная по
имени Гитара. Думаешь, она хотела мне помочь? И этот человек ее друг? Если
это так, то вазулы схватят их обоих.
- Что ж, - проговорил Конан, - мы ничего не можем поделать. Если мы
вернемся, то вазулы снимут с нас шкуру. Не пойму, как девушка могла
забраться так далеко в сопровождении всего лишь одного мужчины, да и то,
судя по одеянию, ученого. Что-то здесь не так. Тот человек, которого Яр
Афзал избил, а потом послал в обход постов, двигался как лунатик. Я видел
в Заморе жрецов, совершавших свои ужасные обряды в тайных святынях Езуда.
У их жертв был такой же взгляд. Жрец посмотрит кому-либо в глаза,
пробормочет несколько заклятий, и человек начинает вести себя как живой
труп, смотрит стеклянными глазами, делает, что ему скажут.
Кроме того, я видел, что было в руках у этого человека, то, что
поднял Яр Афзал. Это было похоже на большую черную жемчужину, такие носят
девушки из Храма Езуда, танцующие перед черным каменным пауком, которому
поклоняются. Яр Афзал держал в ладони именно это. А когда упал замертво,
из его пальцев выскользнул паук, похожий на божество Езуда, только меньших
размеров. Потом, когда вазулы стояли не зная, что делать, какой-то голос
крикнул, чтоб меня убили. Я знаю, что этот голос не принадлежал никому из
воинов или женщин, толпившихся у хижин. Похоже было, что звучал он
с_в_е_р_х_у_.
Жасмина ничего не ответила. Она посмотрела на суровые очертания
высящихся вокруг хребтов и задрожала. Этот печальный пейзаж наполнил ее
душу отчаянием. В этом мрачном, пустом краю могло произойти все, что
угодно. Людям, рожденным на горячих равнинах богатого Юга, многовековые
традиции внушали веру в то, что эту землю окутывает туман тайны и
опасности.
Солнце было уже высоко в небе, донимая землю отчаянной жарой, и все
же веющий внезапными порывами ветер, казалось, сорвался с ледяных круч. В
какое-то мгновение Жасмина услышала вверху свист, который не был похож на
свист ветра, и, посмотрев на Конана, внимательно вглядывающегося в небо,
она поняла, что и он усмотрел в этом что-то необычное. Девушке показалось,
что по голубому небу промчалась какая-то неясная полоса, словно комета
быстро пролетела у них над головами, но она не была уверена, что это ей не
почудилось. Они не стали это обсуждать, но Конан незаметно проверил,
хорошо ли вынимается кинжал из ножен.
Они поехали по едва приметной тропе, опускающейся в такое глубокое
ущелье, что солнце никогда не достигало его дна. Порой тропа взбиралась на
крутые склоны так высоко, что казалось, они вот-вот осыплются из-под ног,
или вела по острым как нож граням со склонами по обе стороны тропы,
ведущими в бездонные, завешенные голубоватой мглой пропасти.
Солнце уже клонилось к закату, когда они достигли узкого тракта,
вьющегося между скалами. Конан натянул поводья и направил коня на юг,
почти перпендикулярно прежнему направлению их пути.
- Эта дорога ведет в деревню галзаев, - объяснил он. - Их женщины
ходят здесь по воду. Тебе нужна новая одежда.
Поглядев на свою легкую одежду, Жасмина решила, что он прав. Ее
туфельки из парчи были изорваны так же, как платье и шелковое белье,
которые теперь мало что прикрывали. Одеяние, подходящее для улиц Пешкаури,
не очень-то годилось для камней Химелианских гор.
Доехав до поворота, Конан спешился и помог Жасмине сойти с коня. Они
ждали довольно долго. Наконец Конан удовлетворенно кивнул головой, хотя
девушка совершенно ничего не заметила.
- Идет женщина, - сказал он.
Жасмина во внезапном порыве испуга схватила его за руку.
- Ты... ты не убьешь ее?
- Как правило, я женщин не убиваю, - ответил Конан, - хотя некоторые
из этих горянок сущие волчицы. Нет, - улыбнулся он, словно услышав хорошую
шутку, - я ее не убью. Во имя Крома, я даже заплачу ей за вещи! Как тебе
это нравится?
Он достал горсть золотых монет и спрятал их обратно, оставив самую
большую монету. Дэви с облегчением кивнула головой. Ей казалось обычным
явлением то, что мужчины убивают и гибнут сами, но при мысли о том, что
она могла бы быть свидетельницей убийства женщины, дрожь пробегала по ее
телу.
Наконец из-за поворота вышла долгожданная женщина, высокая худая
галзайка, несущая огромный пустой бурдюк. Завидев их, она остановилась как
вкопанная, бурдюк выпал у нее из рук. Она сделала движение, словно
собиралась обратиться в бегство, но сейчас же сообразила, что Конан
находится слишком близко от нее, чтобы ей удалось улизнуть, и осталась
стоять спокойно, глядя на них со страхом и любопытством.
Конан показал ей золотую монету.
- Если отдашь этой женщине свою одежду, - сказал он, - возьмешь себе
эту деньгу.
Горянка отреагировала мгновенно. Широко улыбнувшись от удивления и
удовлетворения, она с типично горским презрением к условностям охотно
сбросила с себя вышитую безрукавку, сняла пышную юбку, брюки и рубашку с
широкими рукавами, а также кожаные сандалии. Свернув все в узел, она
отдала сверток Конану, который передал его удивленной Жасмине.
- Иди за скалу и переоденься там, - приказал он, еще раз доказывая
этим, что он не химелианский горец. - Сверни свое платье в узел и принеси
мне, когда переоденешься.
- Деньги! - визгливо потребовала галзайка, с жадностью протягивая
руку. - Золото, которое ты обещал!
Киммериец бросил ей монету, она поймала ее в воздухе, куснула для
пробы, потом спрятала в волосы, наклонилась, подняла бурдюк и пошла дальше
по дороге, лишенная стыда равно как и одежды. Конан ждал с некоторым
нетерпением, Пока Дэви впервые в жизни оденется самостоятельно. Когда она
вышла из-за скалы, он чертыхнулся от изумления, и Жасмина ощутила прилив
странного волнения, увидев неприкрытое восхищение у него на лице. Она
ощущала стыд, замешательство и укол тщеславия, которого до сих пор не
знала, а от его горящего взора ее бросило в дрожь.
- О, Кром! - сказал он. - В тех ниспадающих неземных одеяниях ты
казалась холодной, равнодушной и далекой, как звезды! Сейчас ты - женщина
из плоти и крови! Ты ушла за скалу как Дэви Вендии, а вышла как горская
девушка - но в тысячу раз более прекрасная, чем все девки Зхабара! Была
богиней, теперь - женщина!
Он с силой хлопнул ее по заду, и Жасмина, поняв это лишь как знак
своеобразного уважения, не оскорбилась. Вместе с одеждой она словно сама
изменилась. Ею овладели до сих пор сдерживаемые чувства и желания, словно,
сбросив королевские одежды, она избавилась от уз предубеждений и
условностей.
Но Конан не забывал о грозящей им опасности. Чем больше удалялись они
от Зхабара, тем менее правдоподобной была встреча с кшатрийскими отрядами,
но он все равно все время прислушивался к отголоскам, свидетельствовавшим
о том, что мстительные вазулы из Курума идут по следам.
Устроив Дэви в седле, Конан сам вскочил на коня и снова направил его
на запад. Сверток с одеяньями, который отдала ему девушка, он зашвырнул в
тысячефутовую пропасть.
- Зачем ты это сделал? - поинтересовалась она. - Почему бы не отдать
одежду девушке?
- Всадники из Пешкаури прочесывают горы, - сказал Конан. - Горцы
будут нападать на них, а те - уничтожать деревни, которые им не покорятся.
Они могут направиться и на запад. Если бы они нашли девушку, которая носит
твою одежду, то пытками заставили бы ее говорить, и она могла бы навести
их на наш след.
- А что она сейчас будет делать? - спросила Жасмина.
- Вернется в деревню и скажет, что на нее напали. Скорее всего, за
нами вышлют погоню. Но вначале она должна пойти набрать воды: если она
осмелится вернуться без нее, будет избита. Это дает нам запас времени. Нас
не поймают. Еще до захода солнца мы пересечем границу Афгулистана.
- Здесь совсем не видно следов людских селений, - заметила Жасмина. -
Даже для Химелианских гор этот район слишком безлюден. Мы не встретили ни
одной проложенной людьми дороги с тех пор, как покинули тракт, на котором
встретили галзайку.
В ответ он показал рукой на северо-запад, где она увидела вершину,
окруженную остроконечными скалами.
- Это Йимша, - сказал Конан. - Горские племена строят свои деревни
как можно дальше от этой горы.
Жасмина окаменела.
- Йимша, - шепнула она. - Гора Черных Прорицателей!
- Так говорят, - ответил он. - Я еще никогда так близко не подходил к
ней. Мы отклонились на север, чтобы не столкнуться с кшатрийскими воинами,
которые могли бы углубиться и до этих мест. Наезженный путь из Курума в
Афгулистан лежит на юге. Этот путь - старый, его редко кто использует.
Жасмина пристально вглядывалась в далекую вершину. Она сжала руки
так, что ногти впились в ладони.
- Сколько нужно времени, чтобы доехать отсюда до Йимши?
- Остаток дня и целую ночь, - ответил он с улыбкой. - Ты хочешь туда
попасть? Во имя Крома, там не место для простого смертного, судя по тому,
что рассказывают горцы.
- Почему они не соберутся и не убьют демонов, которые там поселились?
- спросила она.
- С мечами против колдовства? Кроме всего, колдуны не вмешиваются в
людские дела, разве что кто-то вставляет им палки в колеса. Я никогда не
видел никого из них, хотя разговаривал с людьми, которые клялись, что их
встречали. Говорят, что на восходе или закате солнца можно увидеть среди
скал жителей Йимши - высоких молчаливых мужчин в черных тогах.
- А ты? Побоялся бы на них напасть?
- Я? - мысль об этом показалась Конану неожиданной. - Ну, если б они
перешли мне дорогу, то вышло бы: либо я, либо они. Хотя у меня с ними пока
нет повода ссориться. Я прибыл в горы, чтобы собрать людей, а не для того,
чтобы воевать с колдунами.
Жасмина ничего не ответила. Она смотрела на гору как на живого
противника, чувствуя, как гнев и ненависть вновь проникают в ее душу. В ее
голове начала прорастать новая мысль. Она старалась придумать, как бы
настроить против хозяев Йимши человека, во власти которого она сейчас
находилась. Может, существует какой-либо способ достичь этой цели? Она не
могла ошибиться относительно выражения, появившегося в его диких голубых
глазах, когда он смотрел на нее. Не одно царство пало, когда маленькие
белые женские ручки потянули за нити судьбы...
Вдруг она вздрогнула и показала пальцем.
- Смотри!
Над далекой вершиной поднялось еле заметное облачко необычной формы.
Матово-алое, с искрящимися золотыми прядями, оно было в постоянном
движении, вращалось, вибрировало и внезапно сжималось. Через минуту оно
превратилось во вращающийся конус, сверкающий в солнечных лучах. Вдруг он
оторвался от снежной вершины горы, как разноцветное перышко проплыл по
небу и исчез в бездонной голубизне.
- Что бы это могло быть? - неуверенно спросила девушка, когда своей
выпуклостью оно заслонило вершину. Картина эта хотя и была красива, но
пробуждала тревогу.
- Здешние называют это Ковер Йимши, но я не знаю, что это означает, -
сказал Конан. - Когда-то я видел, как сотен пять местных жителей удирали,
словно сам дьявол преследовал их по пятам, прятались в скалах и пещерах
только потому, что увидели, как эта ярко-красная тучка отрывается от
вершины. Что это...
Они только что проехали мимо узкой трещины, словно кто-то вертикально
рассек ножом скалу, и оказались на широком выступе, по одну сторону
которого был потрескавшийся скат, по другую - огромная круча. По уступу
проходила заброшенная дорога, постепенно спускавшаяся вниз, скрывающаяся
за скальными хребтами и вновь появляющаяся через равные промежутки пути.
Выехав из расселины, которая вела на этот уступ, черный скакун фыркнул и
встал как вкопанный. Конан пришпорил его, но конь только всхрапнул и
замотал головой, дрожа и напрягая мускулы, словно наткнулся на какую-то
невидимую преграду.
Киммериец чертыхнулся и спрыгнул на землю, держа Жасмину на руках. Он
двинулся вперед, выставив перед собой руку, словно ожидая наткнуться на
какой-то невидимый барьер. Но ничто не преграждало им пути, хотя, когда он
попробовал потянуть за собой коня, тот пронзительно заржал и рванулся
назад. Вдруг Жасмина вскрикнула, и Конан резко обернулся, схватившись за
рукоятку кинжала.
Он не заметил, чтобы кто-то приближался, и все же перед ним стоял
мужчина, одетый в тогу из верблюжьей шерсти и зеленый тюрбан. Конан
хмыкнул от удивления, узнав в незнакомце, стоящем перед ним со скрещенными
на груди руками, человека, которого он сбил в ущелье у вазульской деревни.
- Кто ты, черт тебя возьми? - спросил Конан.
Незнакомец не ответил. Конан заметил, что его зрачки неестественно
расширены, неподвижны и блестящи. И с магнетической силой притягивают
внимание.
Колдовство Хемсы основывалось на гипнозе как и большая часть
восточной магии. Бесчисленные поколения, живущие и умирающие с неколебимой
верой в возможности и силу гипноза, создали благодаря всеобщей вере и
практике такую гнетущую атмосферу страха, что человек, воспитанный в
традициях этих земель, столкнувшись с гипнозом, был беспомощен.
Но Конан не был сыном Востока. Восточные традиции для него ничего не
значили, он являлся продуктом совсем иной цивилизации. В Киммерии гипноз
не был даже мифом. Наследие, которое подготавливало жителя Востока к
подчинению гипнозу, было Конану чуждо.
Он понимал, что именно пробует сделать Хемса, но удар его
необыкновенной силы ощущал только как слабый импульс, невидимые узы,
настолько тонкие, что мог их разорвать так же легко, как паутину.
Поняв враждебные намерения колдуна, Конан выхватил из-за пояса кинжал
и вихрем бросился на него.
Но гипноз был не единственным оружием Хемсы. Глядя со стороны,
Жасмина не заметила какой-либо хитрой увертки или колдовства, благодаря
которому человек в зеленом тюрбане уклонился от страшного удара,
нацеленного ему в живот. Узкое острие прошло у него подмышкой, и Жасмине
показалось, что Хемса только прикоснулся открытой ладонью к крепкой шее
Конана, - а киммериец с грохотом рухнул на землю.
Но удар не убил его. Падая, он смягчил удар от падения, подставив
левую руку и одновременно стараясь сделать Хемсе подножку. Тот уклонился
от нее, совсем не по-колдовски отскочив назад. Вдруг Жасмина громко
вскрикнула, видя, как из-за скалы выходит и встает рядом с человеком в
зеленом тюрбане женщина, в которой она узнала Гитару. Крик радости замер
на губах у Дэви, когда она увидела злобу, отразившуюся на красивом лице
девушки.
Конан медленно поднялся, потрясенный и ошеломленный ударом, который
был нанесен по всем правилам искусства, забытого задолго до погружения
Атлантиды в пучину океана, - он как сухую ветку сломал бы шею любого
обыкновенного человека. Хемса внимательно, слегка потеряв уверенность,
посмотрел на Конана. Маг уверился в своей силе, когда оказывал
сопротивление орде разъяренных вазулов в расщелине у деревни Курум, но
стойкость киммерийца, пожалуй, поколебала его новоприобретенную веру в
себя. Магия все же основывается на победах, а не на поражениях.
Хемса двинулся вперед, подняв руку... и вдруг замер с поднятой рукой,
глядя вверх широко открытыми глазами. Конан тоже невольно посмотрел в том
направлении - как и две женщины: сжавшаяся возле дрожащего коня Жасмина и
девушка Хемсы.
По горным склонам скатывалась алая конусовидная туча, как кружащееся
облако из блестящей пыли, несомое ветром. Лицо Хемсы стало пепельным, рука
его задрожала и безвольно упала. Стоящая рядом с ним девушка, ощущая
неладное, испытующе посмотрела на Хемсу.
Алое облако сползло по склону горы и, описав большой полукруг,
приземлилось на уступе скалы между Конаном и Хемсой, который отпрыгнул со
сдавленным криком. Он отшатнулся назад, увлекая за собой девушку,
судорожно вцепившись в ее плечо.
Алая тучка какое-то время висела на месте, вращаясь с ошеломляющей
скоростью, словно овод, висящий в воздухе. Потом она внезапно исчезла,
словно лопнувший мыльный пузырь. На скале стояло четверо мужчин. Это было
невероятно, невозможно, и все же это были не духи, не привидения, а
четверо высоких мужчин с выбритыми головами, в черных тогах, скрывавших их
руки и ноги. Они молча стояли, согласно кивая птичьими головами. Смотрели
они на Хемсу, но стоящий за их спинами Конан почувствовал, как в его жилах
стынет кровь. Он встал и начал медленно пятиться, пока не уперся спиной в
дрожащего жеребца, а рукой мог обнять испуганную Дэви. Не было сказано ни
единого слова. Тяжелым покровом легла вокруг тишина.
Четверо в черных тогах смотрели на Хемсу. На их лицах с птичьими
чертами не было никакого выражения, а взгляды были неподвижно
сосредоточены. Хемса трясся как в лихорадке, ноги его крепко упирались в
скалу, а мускулы лодыжек напряглись в огромном усилии. Пот струями стекал
по его смуглому лицу. Правой рукой он изо всех сил сжимал что-то
спрятанное под коричневой тогой, так что из посиневшей руки отхлынула
кровь. Левую руку он положил на плечо Гитары и судорожно сжал его
отчаянным движением тонущего человека. Девушка не дрогнула, не издала ни
звука, хотя пальцы Хемсы впились в ее тело как когти.
Прожив неспокойную жизнь, Конан был свидетелем сотен битв, но никогда
не видел такой, как эта, в которой силы четырех демонов, объединившись,
сражались с одной, тоже дьявольской силой. Но киммериец едва ощущал
природу этой кошмарной битвы. Прижатый к стене, окруженный своими бывшими
господами, Хемса сражался за свою жизнь, употребляя самые
головокружительные способы и все свои ужасные знания, приобретенные в
течение долгих, мрачных лет послушничества.
Он был сильнее, чем сам того ожидал, а необходимость употребить эту
силу в свою защиту высвободила в нем неожиданные запасы энергии. Страх и
отчаяние умножили эту силу. Он шатался под безжалостным напором четырех
пар глаз, но не уступал им поля битвы. Его лицо исказила звериная гримаса
боли, а тело изгибалось, словно его колесовали. Это была битва душ,
извращенных разумов, которые проникли в пучину мрака и познали там черные
звезды, рождающие кошмары.
Жасмина понимала это лучше, чем Конан. Она догадывалась, почему Хемса
мог выдержать направленный удар четырех умов, воля которых могла бы
расщепить на мельчайшие кусочки скалу, на которой он стоял. Причиной этому
была девушка, которую он прижимал к себе со всей силой отчаянья. Она была
якорем спасения его измученной души, сокрушаемой волнами эмоций. Силой
Хемсы была его слабость. Любовь к девушке, пусть внезапная и осуждаемая,
была все же нитью, связующей его с остатками человечности, служа опорой
рычагу его воли, создавая цепь, которую не могли разорвать враги, по
крайней мере, не могли разорвать того звена, которым был Хемса.
Они поняли это раньше, чем он. Один из колдунов перевел свой взгляд
на Гитару. Сопротивления он не встретил. Девушка сжалась и поникла, как
засохший лист. Ведомая повелительным наказом, она вырвалась из объятий
любовника прежде, чем он понял, что происходит. И тогда началось самое
ужасное. Девушка стала отступать к краю обрыва, обращенная лицом к своим
преследователям, глядя на них черными расширенными глазами, пустыми, как
окна дома, в котором погас свет. Хемса застонал и потянулся к ней, попав в
расставленную ему ловушку. Он не мог собраться с мыслями, чтобы отбить
атаку противников. И в тот же миг он превратился в побежденного, который
был в их руках только игрушкой. Девушка продолжала отступать, идя
неуверенно, как во сне, а Хемса, спотыкаясь, шел за ней, напрасно пробуя
ее поймать, охая и всхлипывая от отчаянья. Он двигался как живой труп.
Девушка замерла на самом краю пропасти, стоя неподвижно, с пятками
над провалом, а Хемса, упав на колени и причитая, полз к ней, протягивая
вперед руки, чтобы удержать ее от падения. Он уже почти прикоснулся к ней
одеревеневшими пальцами, но один из чернокнижников рассмеялся громким,
звучным, как бронзовый звон адского колокола, смехом. Девушка зашаталась и
- о, вершина жестокости! - чувства и сознание на мгновение вернулись к
ней, и в ее глазах появился смертельный ужас. Она вскрикнула, попробовала
было ухватиться за протянутую к ней руку любовника и не смогла этого
сделать, - с глухим криком упала в пропасть.
Хемса добрался до края пропасти и безумным взглядом посмотрел вниз,
беззвучно шевеля губами, что-то шепча про себя. Обернулся и долго смотрел
на своих мучителей широко раскрытыми глазами, в которых не было ни искры
человеческого. Потом с криком, от которого стали трескаться скалы,
бросился на четырех чернокнижников, держа нож в поднятой руке.
Один из колдунов шагнул вперед и топнул ногой, раздался глухой треск,
перешедший затем в оглушительный рев. В том месте, где он ударил ногой,
раскрылась и стала мгновенно увеличиваться трещина. С оглушительным шумом
весь этот кусок выступа скалы рухнул вниз. Среди падающих камней мелькнула
и фигура Хемсы, отчаянно взмахивающая руками, потом все исчезло под
лавиной, с грохотом сползающей в бездонную пропасть.
Четыре мага сосредоточенно смотрели на потрескавшийся край пропасти,
потом вдруг обернулись. В это время Конан, сбитый с ног внезапным
сотрясением земли, вставал и помогал подняться Жасмине. Ему казалось, он
двигается очень медленно и так же медленно соображает. Он был ошеломлен.
Знал, что должен немедленно посадить Дэви на черного скакуна и помчать как
вихрь, но его телом и мыслями овладела непонятная тяжесть.
Потом чернокнижники повернулись и посмотрели на него, подняв руки, и
Конан с ужасом увидел, что их фигуры как бы расплываются, становятся
туманными и невыразительными, потом исчезают в пурпурном дыму, который
вдруг стал клубиться вокруг них, скрывая их от взоров Конана. Пурпурное
клубящееся облако скрыло магов... и вдруг Конан сообразил, что этот алый
туман окружает и его. Он услышал крик Жасмины и пронзительное ржание
скакуна. Страшная сила вырвала Дэви из его объятий и швырнула его о камни
как перышко, когда он стал наугад разить кинжалом. Наполовину оглушенный,
он увидел, как конусообразное облако возносится над вершинами, быстро
удаляясь. Жасмина исчезла вместе с четырьмя колдунами в черных одеяниях.
На выступе скалы остались только Конан и испуганный конь.
7. ПУТЬ К ЙИМШЕ
Как исчезает туман под порывом сильного ветра, так мгновенно исчезла
паутина, окутывавшая мозг Конана. С чудовищным проклятием он прыгнул в
седло. Скакун под ним заржал и стал на дыбы. Конан бросил сердитый взгляд
вверх на склоны, некоторое время колебался, а затем повернул в том
направлении, куда собирался ехать до того, как его задержали фокусы Хемсы.
Но теперь он ехал не умеренным шагом. Он отпустил поводья, и скакун
ринулся вперед подобно молнии, словно был рад сбросить напряжение в дикой
скачке. Они мчали сломя голову по выступу, огибая скалу по узкой тропе.
Тропа следовала складке камня и спускалась вниз витками по ярусам
многослойной каменной стены. Один раз Конан мельком увидел далеко внизу
место падения - огромная груда каменных обломков и валунов у подножия
гигантского утеса.
До дна долины было все еще далеко, когда он домчался до длинного и
широкого ребра, ведущего на другой склон как естественный мостик. Он
поехал по нему. По обе стороны лежали почти вертикальные склоны. Он видел
перед собой тропку, по которой ехал, а где-то внизу тропа спускалась со
склона на дно долины и, сделав огромный крюк вдоль русла высохшей реки,
возвращалась под скалу, на вершине которой сейчас находился Конан.
Киммериец проклял необходимость делать крюк, но другого выхода не было.
Спускаться вниз напрямик было бы самоубийством. Только птица смогла бы
сделать это, не сломив себе шею.
Киммериец пришпорил измученного коня и вдруг услышал где-то внизу
стук подков. Придержав коня, осторожно подъехал к краю пропасти и заглянул
в ущелье, образовавшееся, когда здесь протекала река. По сухому руслу
ехала прямоугольником толпа - пятьсот крепких, вооруженных до зубов,
бородатых мужчин на полудиких конях. Наклонившись над краем
тридцатифутовой пропасти, Конан окликнул их.
На его оклик они приостановились, пятьсот бородатых лиц поднялись
вверх и по каньону пронеслось глухое ворчанье. Конан не терял времени:
- Я еду в Гхор! - крикнул он. - Не рассчитывал встретить вас, псов,
на этой дороге. Быстро поезжайте за мной, насколько это могут ваши клячи!
Поедем на Йимшу и...
- Предатель! - этот дружный крик был для Конана как ушат холодной
воды на голову.
- Что такое? - выдавил он из себя, вытаращив глаза.
И увидел искаженные ненавистью лица и руки товарищей, взмахивающие
саблями.
- Предатель! - дружно отозвались они. - Где семеро наших вождей,
схваченных в Пешкаури?
- В губернаторской тюрьме, - ответил Конан.
В ответ он услышал вой сотен глоток, звон оружия и крики, из которых
никак не мог понять, что они от него хотят. Рыча как буйвол, перекрыв этот
шум, Конан крикнул:
- Черт побери! Пусть кто-то один скажет, чтобы я мог понять, в чем
дело!
Худой, старый вождь взял на себя эту задачу: сначала погрозил Конану
саблей, потом бросил ему обвинение:
- Ты не позволил нам напасть на Пешкаури и отбить наших братьев!
- Вы глупцы! - рявкнул разъяренный киммериец. - Даже если бы вам
удалось взобраться на стены, в чем я сильно сомневаюсь, то пленников
повесили бы раньше, чем удалось бы их освободить!
- И ты сам поехал торговаться с губернатором! - завыл афгул, кипя
злобой.
- И что с того?
- Где наши вожди? - кричал старый вождь, махая саблей. - Где они? Их
нет в живых!
- Что? - Конан чуть не упал с коня от изумления.
- Их нет в живых! - подтвердило пятьсот жаждущих крови глоток. Старик
завертел саблей над головой и снова взял слово.
- Их не повесили! - кричал он. - Вазул в соседней клетке видел, как
они погибли! Губернатор прислал чернокнижника, который убил их своим
колдовством!
- Это ложь! - ответил Конан. - Губернатор не осмелился бы на это.
Когда я разговаривал с ним прошлой ночью...
Эти слова были очень некстати. Остервенелое вытье и проклятья
взвились в небеса.
- Да! Ты поехал к нему один! Чтобы предать нас! Это правда. Вазул
удрал через дверь, которую сломал чернокнижник, и все рассказал нашим
разведчикам, которых встретил в Зхабаре. Мы их послали искать тебя, когда
ты вовремя не вернулся назад. Когда они услышали рассказ вазула, то
вернулись на Гхор, а мы оседлали коней и пристегнули мечи.
И что вы хотите делать, глупцы? - спросил Конан.
- Отомстить за наших братьев! - завыли они. - Смерть кшатриям. Убить
его - это предатель!
Рядом с Конаном посыпались стрелы. Он поднялся на стременах, снова
пробуя перекричать шум, после чего с возгласом злости, протеста и
разочарования повернул коня и поскакал назад. Бросившиеся за ним афгулы,
изрыгающие вслед ему проклятия и угрозы, были слишком разъярены, чтобы
сообразить, что они могут попасть на ребро, по которому ехал Конан, только
направляясь в противоположную сторону, обогнув поворот и кропотливо
взбираясь крутой дорогой наверх. Когда они наконец сообразили это и
повернули назад, их бывший вождь уже почти достиг того места, где ребро
переходило в горный уступ.
Оказавшись над обрывом, Конан поехал не дорогой, которой сюда
добирался, а по еле заметной тропке, покрытой валунами, о которые
спотыкался жеребец. Он недалеко по ней проехал, когда конь фыркнул и
шарахнулся в сторону, увидев что-то, лежащее на дороге. Конан взглянул с
его спины на страшно разбитое кровавое подобие человека, что-то
пытающегося выговорить сквозь сломанные зубы.
Одни боги тьмы, управляющие судьбами чернокнижников, знали, каким
образом Хемса смог выбраться из-под огромной кучи камней и взобраться по
крутому склону на дорогу.
Ведомый каким-то странным импульсом киммериец спешился и остановился
над искалеченным человеком. Он знал, что является сейчас свидетелем
необычного, противоестественного явления. Хемса поднял окровавленную
голову, а в его странных глазах, подернутых мукой и мраком приближающейся
смерти, появились проблески сознания.
- Где они? - проскрипел он голосом, в котором не было ничего
человеческого.
- Вернулись в свой проклятый замок на Йимше, - буркнул Конан. -
Забрали с собой Дэви.
- Пойду! - бормотал несчастный. - Пойду туда. Они убили Гитару, а я
убью их... прислужников, Четверых из Черного Круга и самого властелина!
Убью... всех убью!
Он попробовал протащить дальше свое искалеченное тело, но даже его
непобедимая сила воли не была уже в силах оживить эти кровавые лоскуты,
потрескавшиеся кости, держащиеся только на порванных тканях и изодранных
мускулах.
- Иди за ними! - бормотал Хемса, изо рта которого струилась кровавая
пена. - Иди!
- Это я и намерен сделать, - сказал Конан. - Хотел созвать моих
афгулов, но они обратились против меня. Я иду на Йимшу один и отниму у них
Дэви, даже если бы мне пришлось собственными руками разнести на кусочки
эту проклятую гору. Я не думал, что губернатор осмелится убить моих
вождей, когда я захватил Дэви, но, похоже, что я ошибался. Он заплатит мне
за это головой. Сейчас она уже не нужна мне как заложница, но...
- Пусть падет на них проклятие Йизиля! - выдохнул Хемса. - Иди! Я -
Хемса... умираю. Подожди... возьми мой пояс.
Искалеченной рукой он начал копаться в своих лохмотьях, и Конан,
поняв его намерения, наклонился и помог снять с окровавленного тела пояс
странного вида.
- В пропасти держись золотой жилы, - бормотал Хемса. - Носи мой пояс.
Мне его дал стигийский жрец. Он поможет тебе, хотя меня подвел. Разбей
хрустальный шар с четырьмя плодами граната. Берегись превращений
владыки... Иду к Гитаре... она ждет меня в аду... айе, йа Скелос йар!
С этими словами он умер.
Конан посмотрел на пояс, сплетенный из волос, не похожих на конские.
Скорее всего, это были женские волосы. В плотных сплетениях блестели
маленькие драгоценные камешки, таких он еще никогда не видел. Пряжка была
странной: в форме плоской клиновидной головы змеи, покрытой мелкими
золотыми чешуйками.
Когда Конан взглянул на этот пояс, холодная дрожь пробежала у него по
телу. Он замахнулся, чтобы выбросить пояс в пропасть, но, подумав,
застегнул его на бедрах, пряча под широким бахарийским поясом, который
носил всегда. Потом сел на коня и двинулся дальше.
Солнце спряталось за вершину. Конан взбирался в горы по длинным
теням, словно широким плащом покрывающим долины и уступы скал внизу. Он
уже приближался к вершине, когда услышал впереди стук подкованных копыт.
Он ни минуты не колебался. Тропа была так узка, что огромный жеребец не
смог бы повернуть назад. Киммериец обогнул выступ скалы и оказался на
более широком отрезке тропы. Раздался целый хор предостерегающих криков,
но жеребец Конана уже прижал испуганного коня к скале. А Конан железной
хваткой схватил руку ездока, замахнувшегося на него ножом.
- Керим Шах! - произнес Конан, и в глазах его зажглись яркие огоньки.
Туранец не сопротивлялся. Сидя на конях, они почти соприкасались
грудью, а рука киммерийца сжимала его плечо. За Керим Шахом ехал отряд
иракзаев на тощих конях. Они смотрели горящими глазами на незнакомца,
загородившего им дорогу, и держали наготове луки и кинжалы, но не спешили
пустить их в ход из-за опасной близости зияющей у их ног пропасти.
- Где Дэви? - спросил Керим Шах.
- Тебе что до этого, гирканский шпион? - ответил Конан.
- Знаю, я в твоих руках, - сказал Керим Шах. - Я ехал с горцами на
север, когда мы попали в засаду, расставленную нам врагами на перевале
Шализах. Многие мои люди были убиты, а остальных преследовали как стаю
шакалов. Избавившись от преследователей, мы направились на запад к
перевалу Амир Жехун, а сегодня утром наткнулись на бродившего по горам
вазула. Он совсем спятил, но прежде, чем умер, мы многое узнали из его
беспорядочного бреда. Он сказал нам, что остался единственным уцелевшим из
той банды, которая помчалась за вождем афгулов и пленной кшатрийкой в
ущелье у деревни Курум. Еще он все время говорил о человеке в зеленом
тюрбане, которого сбил конь афгула и который - когда на него напали
вазулы, преследовавшие того человека, - погубил их, уничтожив так, как
язык пламени уничтожает тучу саранчи. Каким образом уцелел этот вазул, я
не знаю, да этого не знал и он сам, но из его бреда я понял, что Конан из
Гхора был в Куруме со своей королевской пленницей. А когда мы пробирались
через горы, нам встретилась голая галзайка с бурдюком. Она рассказала, что
ее ограбил огромный воин в одежде вождя афгулов, который - по ее словам -
заставил ее отдать одежду для сопровождавшей его вендианки. Девушка
утверждала, что ты поехал на запад.
Керим Шах не счел нужным рассказать, что, когда враждебно настроенные
горцы перекрыли ему дорогу, он как раз ехал на условленную встречу с
отрядом туранской конницы. Дорога к долине Гураша через перевал Шализах
была длинней, чем дорога, ведущая через перевал Амир Жехун, но эта
последняя пересекала земли афгулов, которых Керим Шах предпочитал
избегать, по крайней мере, пока не соединится с армией. Отрезанный от
дороги, ведущей на перевал Шализах, он тем не менее все же поехал этим
небезопасным путем, пока весть, что Конан со своей пленницей еще не достиг
Афгулистана, не склонила его к мысли повернуть на юг и совершить дерзкий
поход вглубь гор в надежде встретить киммерийца.
- Скажи лучше, где Дэви? - предложил Керим Шах. - У меня военное
преимущество...
- Пусть только один из твоих псов дотронется до тетивы, и я сброшу
тебя в пропасть, - пообещал ему Конан. - Кроме того, тебе не пошло бы на
пользу, если бы ты меня убил. Меня преследуют пятьсот афгулов, и если они
увидят, что ты лишил их удовольствия поймать меня, они спустят с тебя
шкуру. Кроме того, Дэви со мной нет. Она попала в руки Черных Прорицателей
с Йимши.
- К Таруму! - тихо выругался Керим Шах, впервые теряя свою
невозмутимость. - Хемса...
- Хемса мертв, - произнес Конан. - Его прежние господа спустили его в
ад вместе с каменной лавиной. А теперь уйди с моей дороги. С радостью убил
бы тебя, если бы имел время, но сейчас спешу на Йимшу.
- Я поеду с тобой, - ответил вдруг туранец.
Конан рассмеялся ему в лицо.
- Ты думаешь, я тебе доверяю, ты, гирканский пес?
- А я и не прошу об этом, - ответил Керим Шах. - Нам обоим нужна
Дэви. Ты знаешь мои побуждения: король Ездигерд жаждет присоединить ее
королевство к своей империи, а я - поместить ее в свой сераль. Я знаю тебя
еще с того времени, когда ты был вождем степных разбойников, и знаю, что
тебя интересует, - грабежи на большой дороге. Ты хочешь опустошить Вендию
и потребовать от них огромный выкуп за Жасмину. Может, мы на время, не
питая никаких иллюзий относительно друг друга, объединимся и попробуем
вырвать Дэви из рук колдунов? Если нам это удастся, и мы останемся в
живых, то решим в поединке, кому она достанется.
Киммериец какое-то время смотрел на него, сузив глаза, потом, кивнув
головой, отпустил его руку.
- Согласен. А как же твои люди?
Керим Шах повернулся к молчащим иракзаям и коротко произнес:
- Этот человек и я намерены отправиться на Йимшу и сражаться с
чернокнижниками. Едете с нами или остаетесь и даете возможность афгулам,
которые идут по пятам за своим вождем, содрать с себя шкуру?
Они посмотрели на Керим Шаха с угрюмой покорностью. О том, что
пропали, они знали еще с момента, когда свистящие стрелы дагозаев
принудили их к бегству с перевала Шализах. Слишком часто вспыхивали распри
между людьми из долины Зхабар и жителями гор. Их отряд был слишком
невелик, чтобы они без помощи ловкого туранца могли мечтать прорваться к
приграничным деревням. Они уже считали себя мертвецами, поэтому дали ему
ответ, который могли дать только пропащие люди:
- Мы пойдем с тобой, чтобы умереть на Йимше.
- Значит, в путь, во имя Крома! - произнес Конан, беспокойно
оглядываясь вокруг и приглядываясь к темно-синим теням опускавшегося
сумрака. - Эти афгульские волки были в двух часах езды за мной, но мы
сейчас потеряли слишком много времени.
Керим Шах тронул с места коня, спрятал меч в ножны и осторожно
развернулся. Через минуту все двинулись в гору так быстро, как только было
возможно. Наконец, они выехали на хребет в миле от того места, где Хемса
задержал Конана и Жасмину. Тропинка, которой они приехали, даже для горцев
была довольно опасной, и поэтому Конан с Жасминой избрали другую дорогу.
Керим Шах поехал по ней только потому, что думал, что и киммериец сделает
то же самое. Даже Конан вздохнул с облегчением, когда кони проехали
последний поворот. Они ехали, словно череда призраков, меряющих
заколдованное королевство теней. Только тихий скрип кожаной упряжи и
побрякивание металла давали знать об их присутствии, а через какое-то
время мрачные горные склоны снова опустели, голые и молчаливые в свете
звезд.
8. ЖАСМИНА ПОЗНАЕТ УЖАС
Жасмина успела только один раз вскрикнуть, когда оказалась втянутой в
багровый водоворот, который с чудовищной силой оторвал девушку от ее
защитника. Она вскрикнула один раз, а на большее ей не хватило дыхания.
Жасмина была ослеплена, оглушена, лишилась дара речи, а затем и вообще
всех чувств, оказавшись в середине этого ужасного движения масс воздуха.
Она смутно сознавала, что находится на страшной высоте и движется с
ошеломляющей скоростью, Ей показалось, что все ее чувства смешались, она
почувствовала дурноту и потеряла сознание.
Когда она пришла в себя, воспоминание о перенесенном было еще так
живо, что Жасмина громко вскрикнула и вскинула руки, словно защищаясь от
падения. Ее пальцы сжали мягкую ткань, и девушка почувствовала глубокое
облегчение. Она огляделась вокруг.
Жасмина лежала на подиуме, покрытом черным бархатом, в огромной
мрачной комнате со стенами, увешанными темными гобеленами, на которых с
поразительной достоверностью были изображены извивающиеся тела драконов.
Высокий свод комнаты тонул в густом полумраке, а тени, залегшие в углах,
создавали ощущение зловещего ужаса. На первый взгляд казалось, что здесь
нет окон и дверей или что они скрыты за этими кошмарными гобеленами.
Жасмина не могла понять, откуда сочится слабый свет, позволяющий увидеть
все подробности. Огромная комната была царством тайн, теней и мрачных
углов, из которых, казалось, полз неясный удушливый страх.
Наконец Жасмина увидела что-то, принадлежащее к живому миру. В
нескольких футах от нее, на втором, чуть меньшего размера возвышении,
скрестив ноги сидел мужчина, задумчиво поглядывая на нее. Длинная тога из
черного бархата, шитого золотом, окутывала его тело. Руки были скрыты
рукавами одеяния, на голове - бархатная шапка. Лицо было спокойным,
кротким и довольно привлекательным, глаза - блестящими и вместе с тем как
бы немного затуманенными. Он с каменным выражением лица приглядывался к
Жасмине и совсем никак не отреагировал на то, что она пришла в себя.
От страха Жасмину начало знобить. Она оперлась на локти и посмотрела
на незнакомца.
- Кто ты? - спросила она. Ее голос звучал неуверенно и беспомощно.
- Я - властелин Йимши, - ответил человек глубоким, звучным голосом,
напоминающим спокойные удары колоколов храма.
- Зачем ты меня сюда доставил? - спросила она.
- Разве ты не искала меня?
- Если ты - один из Черных Колдунов, то да! - дерзко ответила она,
убежденная, что он и так читает ее мысли.
Человек тихо засмеялся, а Жасмину снова охватил озноб.
- Ты хотела направить детей гор против колдунов Йимши! - рассмеялся
он. - Я вижу это в твоих мыслях, княжна. Твой слабый человеческий рассудок
переполняют смешные мечты о мести!
- Вы убили моего брата! - в голосе Дэви растущий гнев боролся со
страхом. Она сжала кулаки и окаменела от злости. - Зачем вы это сделали?
Он не причинил вам ничего плохого. Жрецы говорят, что Колдуны Йимши выше
человеческих дел. Зачем вы убили короля Вендии?
- Как может простой смертный понять мотивы колдунов? - холодно
ответил властелин. - Мои прислужники в храмах Турана, приобретшие власть
над жрецами Тармиа, настаивали, чтобы я действовал в пользу короля
Ездигерда. По определенным причинам я согласился. Как я должен объяснять
причины, побудившие меня к этому, чтобы ты поняла их своим слабым умом? Ты
все равно не поймешь.
- Я понимаю одно: мой брат мертв! - выкрикнула Жасмина с болью и
ненавистью. Она поднялась на колени и пронизывала его взглядом широко
открытых глаз, как пантера приготовившись к прыжку.
- Так пожелал Ездигерд, - холодно согласился ее собеседник. - Мой
временный каприз поддержал его притязания.
- Ездигерд твой вассал? - Жасмина пробовала скрыть охватившие ее
чувства. Она только что наткнулась коленом на что-то твердое и
симметричное, скрытое фалдами бархата, незаметно переменила позу и
засунула руку под покрывало.
- Разве пес, пожирающий объедки под стеной храма, может быть вассалом
бога? - ответил владыка.
Казалось, он не видит незаметных движений девушки. Под фалдами
покрывала ее рука тем временем нашарила что-то, показавшееся ей рукояткой
стилета. Жасмина наклонила голову, чтобы скрыть блеск триумфа в глазах.
- Но хватит с меня Ездигерда, - сказал властелин. - Я нашел себе
лучшее развлечение... Ха!
Жасмина прыгнула как кошка, с диким криком, стараясь нанести
убийственный удар. Вдруг она споткнулась и упала на пол, прильнула к нему,
глядя на человека, чуть было не ставшего ее жертвой. Тот сидел на подиуме,
даже не шевельнувшись, с его лица не сходила загадочная улыбка. Жасмина
подняла дрожащую руку и взглянула на нее широко раскрытыми глазами. В ее
руке был не стилет, а цветок золотого лотоса с помятыми лепестками и
сломанным стеблем.
Она отшвырнула лотос, словно это была ядовитая змея, на коленях
отползла от колдуна и вернулась на свой подиум, не без оснований полагая,
что это более пристало королеве, нежели ползание по полу у ног
чернокнижника. Жасмина взглянула на него с ужасом, ожидая реакции.
Но властелин не шелохнулся.
- Вся материя одинакова для того, кто располагает ключами от врат
Космоса, - загадочно изрек он. - Для сведущих в Искусстве нет вещей
неизменных. По его воле в неземных садах зацветает сталь или цветок
сверкает острием меча в лунном свете.
- Ты дьявол! - всхлипнула она.
- Нет! - засмеялся он. - Я родился на этой планете очень давно.
Когда-то я был обыкновенным человеком, и на протяжении долгих эонов
служения Искусству не утратил всех признаков человеческого. А человек,
углубившийся в Черное Искусство, сильнее дьявола. Я человек, но царю над
демонами. Ты видела Господ из Черного Круга, и если бы я сказал тебе, из
каких отдаленных королевств я призвал их и от какой судьбы охраняют их мой
заколдованный кристалл и золотые змеи, ты потеряла бы рассудок от ужаса. И
только я один - их господин. Мой глупый Хемса мечтал о величии - бедный
глупец, разбивающий ворота и переносящийся вместе со своей любовницей по
воздуху с вершины на вершину! Но если бы я его не убил, в один прекрасный
день он смог бы стать таким же могучим, как и я.
Колдун снова рассмеялся.
- А ты, глупое создание, строила козни, желая отрядить своего
волосатого вождя горцев на покорение Йимши! Это прекрасная шутка, если бы
мне это пришло в голову раньше, я сам постарался бы, чтобы ты попала к
нему в руки. И я читаю в твоих мыслях, что даже тогда, когда он схватил
тебя, ты не отказалась от мысли сделать его своим орудием, намереваясь
использовать всякие свои женские штучки. Но если не принимать во внимание
твою глупость, все же ты - женщина, на которую приятно посмотреть. Я
намерен задержать тебя как свою невольницу.
- Не посмеешь! Его издевательский смех стегнул ее как кнут.
- Король не посмеет растоптать червяка на своей дороге? Глупенькая,
ты не понимаешь, что твоя королевская гордость значит для меня не более,
чем стебелек соломы на ветру. Я, целовавший царицу ада! Ты видела, как я
расправляюсь с теми, кто мне сопротивляется.
Съежившаяся от страха девушка стояла на коленях на бархатном
покрывале. Свет померк, в комнате потемнело. Лицо властелина стало
ужасным. В его голосе появились повелительные нотки.
- Никогда тебе не покорюсь! - сказала она дрожащим от страха, но
решительным голосом.
- Покоришься, - ответил колдун с жесткой самоуверенностью. - Страх и
боль приучат тебя к покорности. Я буду стегать тебя ужасом и кошмаром до
предела твоей выносливости, пока ты не станешь в моих руках, словно воск,
мягкой и податливой каждому пожеланию. Ты изведаешь страдания, которых не
довелось перенести ни одной смертной, пока каждый мой приказ не станет для
тебя волей богов. Вначале, чтобы унять твою гордость, я верну тебя в твое
далекое забытое прошлое, в твои предыдущие воплощения. Айе, уил ла кхоза!
При этих словах мрачная комната словно зашевелилась перед глазами
испуганной Жасмины. Волосы у нее на голове встали дыбом, а язык примерз к
небу. Откуда-то долетел глубокий, зловещий удар гонга. Драконы на
гобеленах, извергнув голубое пламя, исчезли. Сидящий на подиуме властелин
превратился в бесформенную тень. Серый полумрак сменился густой, мягкой,
почти осязаемой темнотой, пульсирующей странным светом. Жасмина уже не
могла разглядеть властелина. Она ничего не видела. Только неясно ощущала,
что стены и потолок отдаляются от нее, исчезают.
Потом где-то в темноте появилось пламя, то вспыхивающее, то гаснущее
как светлячок. Оно превратилось в золотой шар, и по мере того, как оно
росло, сияло все ярче. Потом шар вдруг разлетелся дождем искорок, которые
тем не менее не рассеивали мглы. В комнате все же остался слабый отблеск,
позволяющий заметить черный гибкий пень, растущий из каменного пола. На
глазах ошеломленной Жасмины пень выпустил отростки, принял реальные
очертания, на отростках появились ветки, широкие листья и огромные, черные
отравляющие цветы, склонившиеся над сжавшейся на подиуме девушкой. В
воздухе стоял еле ощутимый запах. Это страшный черный лотос в мгновение
ока вырос из каменной плиты так, как он вырастал в таинственных джунглях
Китая.
Широкие листья колыхались со зловещим шелестом. Цветы склонялись над
Жасминой как разумные создания, танцуя змеиными движениями на бледных
стеблях. Еле различимые на фоне густой непроницаемой тьмы, они вздымались
над ней как гигантские бабочки, каким-то непонятным способом давая ощутить
свое присутствие. Их одуряющий запах кружил голову, и Жасмина попробовала
сползти с подиума, но тут же судорожно прильнула к нему, когда пол
наклонился под невероятным углом. Дэви с ужасом вскрикнула и судорожно
сжала руки, но страшная сила разжала ее пальцы. У нее было ощущение, что
она потеряла рассудок, а весь мир рассыпался до основанья. В черной
ревущей ледяной пустыне она была лишь дрожащим атомом разума, уносимым
ветром, который грозил задуть слабое пламя ее жизни, как дыхание бури
гасит горящую свечу.
Потом она ощутила внезапный импульс и движение, когда атом, в который
она превратилась, смешался и слился с мириадами других атомов, рождая
жизнь в бродящем болоте первобытной жизни. Уминаемая созидающими ладонями
Природы, она вновь превратилась в мыслящую единицу, медленно кружащуюся по
бесконечной спирали своего существования.
Охваченная ужасом, она увидела и узнала свои предыдущие воплощения и
вновь воплощалась во все тела, в которых во все эти века помещалось ее
"я". Она вновь ранила свои ноги на длинной, изнурительной дороге
воплощений, увлекшей ее в забытое прошлое. Вновь, дрожа, сжималась она в
первобытных джунглях еще до начала Времен, догоняемая кровожадными
существами. Одетая в шкуры, брела она по колено в воде по болоту рисового
поля, сражаясь за ценные зерна с догоняющими ее птицами. Она билась с
парой мулов, разрыхляя заостренными колышками неподатливую землю, и
бесконечно наклонялась над ткацким станком в деревенских хижинах.
Она видела пылающие города и с криком убегала от убийц. Бежала, нагая
и окровавленная, по горячему песку, ее тащили на аркане ловцы рабов, она
узнала жгучие прикосновения грубых рук к ее телу, стыд и муку внезапного
желания. Она кричала под ударами кнута, стонала, пробитая колом, сойдя с
ума от ужаса, вырывалась от палача, неумолимо клонящего ее голову на
окровавленный пень.
Она узнала родовые муки и горечь преданной любви. Перенесла все
мучения, обиды и несчастья, которые мужчина причинял женщине на протяжении
эонов, перенесла презрение и злобу, которыми женщина может одарить
женщину. И все время она сознавала, кем является, хоть это сознание жгло,
как удары кнута. Будучи всеми этими созданиями, которыми была в прошлом,
вместе с тем она знала, что она - Жасмина. Ни на секунду не теряла она
этого знания. Она являлась одновременно нагой рабыней, согнувшейся под
ударами бича, и гордой владычицей Вендии. И страдала не только как рабыня,
но и как Дэви Жасмина, чей гордый характер ощущал удары бича как
прикосновения раскаленного железа.
Одна жизнь срослась с другой в бурлящем хаосе, а каждая следующая
несла свое бремя несчастий, стыда и страданий, и так было, пока она не
услышала словно издалека свой пронзительный крик, словно один долгий крик
боли, эхом несущийся сквозь века.
Очнулась она на покрытой бархатом постели в темной комнате.
В кошмарной полумгле она вновь увидела подиум и сидящую на нем фигуру
в черном одеянии. Слегка склоненную голову сидящего прикрывал капюшон, а
его узкие плечи едва вырисовывались в царящем здесь сумраке. Жасмина не
различала деталей, но вид капюшона вместо бархатной шапочки пробудил в ней
неясную тревогу. Она напрягла зрение и ощутила странный, перехватывающий
дыхание страх: у нее появилось ощущение, что это не властелин так спокойно
сидит поодаль...
Вдруг фигура шевельнулась и встала, поглядывая на нее сверху. Затем
наклонилась и обняла ее длинными руками, скрытыми широкими рукавами черной
тоги. Жасмина с молчаливой яростью сопротивлялась, изумленная и испуганная
худобой обнимающих ее рук. Голова в капюшоне наклонилась к повернутому
лицу девушки. Жасмина пронзительно вскрикнула, охваченная ужасом и
отвращением. Ее упругое тело обнимали костлявые руки, а под капюшоном она
увидела воплощение смерти и разложения - ужасный череп, обтянутый
истлевшей, как древний пергамент, кожей.
Жасмина вскрикнула еще раз, и потом, когда лязгающие ощеренные
челюсти приблизились к ее устам, потеряла сознание.
9. ЗАМОК КОЛДУНОВ
Солнце встало над белыми пиками Химелианских гор. У подножия высокого
склона остановилась группа всадников. Они смотрели вверх. Высоко над ними
на крутой каменной стене возвышалась каменная башня. За ней и над ней
виднелись стены гигантской твердыни. Там уже начиналась линия снегов,
покрывающих вершину Йимши. Во всей картине был оттенок нереальности:
пурпурные склоны, вздымающиеся к этому фантастическому замку, игрушечному
на расстоянии, и над всем - белый сверкающий пик на фоне холодной синевы.
- Лошадей оставим здесь, - буркнул Конан. - Этот предательский подъем
лучше преодолеть пешими. Кроме того, лошади устали до предела.
Он спрыгнул с черного скакуна, который стоял, расставив ноги и
опустив голову. Всю ночь они скакали вперед, подкрепляясь остатками пищи
из седельных сумок, и останавливаясь только чтобы дать необходимый отдых
лошадям.
- В этой башне, передней, живут прислужники Черных Прорицателей, -
сказал Конан. - По крайней мере, так говорят люди. Это сторожевые псы
своих хозяев, младшие колдуны. Они не станут зевать, когда увидят, как мы
поднимаемся по склону.
Керим Шах взглянул вверх на гору, затем обратно на дорогу, по которой
они прибыли сюда. Они уже были достаточно высоко на склоне Йимши, под ними
тоже были скалы, огромное пространство, усеянное скалами и пиками меньшего
размера, простиралось сзади чуть ли не до горизонта. Туранец напрасно
искал среди этого лабиринта движение цветных пятен, которое выдало бы
присутствие людей. Надо полагать, преследователи-афгулы потеряли ночью
след своего вождя.
- Тогда пойдем!
Привязав усталых коней в роще тамарисков, они молча двинулись вверх
по склону. Теперь они были прекрасно видны на голом склоне; за небольшими
валунами человек укрыться не мог бы. Хотя другие существа, пожалуй, могли
бы укрыться и здесь...
Они не успели пройти и полусотни шагов, когда из-за россыпи валунов
вырвалась рычащая тварь. Пасть ее сочилась пеной, глаза налились кровью.
Конан шел первым, но зверь не бросился на него. Проскользнув под рукой
киммерийца, он прыгнул на Керим Шаха. Туранец отпрянул в сторону, и зверь
- огромный пес - рухнул всей тяжестью на идущего следом иракзая. Воин
вскрикнул, закрывая лицо руками. Тварь опрокинула его на спину, вцепившись
в руку, но уже через мгновение упала, сраженная ударами десятка сабель. И
все же она не прекращала тянуться к горлу ближайшего из воинов, пока не
была разрублена на куски.
Керим Шах перевязал раненому разодранную руку, пристально вгляделся в
его побледневшее лицо и отвернулся, не сказав ни слова. Помолчав, он
подошел к Конану, кивнул, и подъем продолжался.
Только через несколько минут Керим Шах произнес:
- Странно, что пастуший пес забрался так высоко.
- Да, жрать здесь нечего, - согласился киммериец.
Они оглянулись и снова посмотрели на раненого воина, идущего следом
за ними. Его смуглое лицо было покрыто потом и пылью, кривящиеся от боли
губы обнажали зубы. Конан переглянулся с Керим Шахом и они повернулись к
возвышающейся перед ними башне.
На вершинах было тихо и как-то сонно. Ни на башне, ни на стенах
похожего на пирамиду здания, стоявшего за ней, не было видно ни одного
движения. Устремившись туда, они шли в напряженном молчании, словно к
вершине дремлющего вулкана. Керим Шах снял с плеча огромный лук, из
которого разил без промаха за пять сотен шагов. Иракзаи невольно
потянулись за своими луками, хотя те были и поменьше и били на значительно
меньшее расстояние.
Но они не успели подойти к башне и на пятьсот шагов, когда что-то
неожиданно рухнуло на них с безоблачного неба. Странная тень пронеслась
так близко от Конан, что он почувствовал на лице прикосновение крыльев, но
не он, а следующий за ним в строю иракзай вдруг вскрикнул, покачнулся и
упал, истекая кровью. Сонная артерия его была разорвана, кровь била
толчками, а сокол, раскинув крылья, сверкающие на солнце, как полированный
металл, уже снова взмыл в небо. Его клюв, изогнутый, как сабля, был
окровавлен. Запела тетива Керим Шаха, сокол замер на мгновение и камнем
рухнул вниз. Но никто не смог сказать, куда упала птица.
Конан наклонился над упавшим спутником, но тот уже был мертв. Никто
ничего не сказал, не было смысла обсуждать этот случай. Все знали, что
соколы никогда не нападают на людей. В диких иракзаях бешеная жажда мести
сражалась с чувством обреченности. Сжимая луки волосатыми руками, они
смотрели на башню, словно пытаясь взглядами разрушить ее. А башня словно
отвечала презрительным пренебрежением ничтожным людишкам, пытающимся
потревожить ее покой.
Но следующее нападение, тем не менее, не заставило себя ждать. Конан
увидел, как из-за края стены выкатилось облачко белого дыма и поплыло вниз
по склону. За ним появились и другие. Они выглядели безобидными, как
шарики мутноватой пены, но Конан все же отодвинулся в сторону, избегая
столкновения с ними. Один из иракзаев, идущих следом, выхватил саблю и
нанес быстрый удар по первому облачку. Раздался оглушающий грохот. Облачко
исчезло в слепящей вспышке, а от дерзкого иракзая осталась только груда
обугленных, дымящихся костей. Почерневшие фаланги пальцев все еще сжимали
рукоять из слоновой кости, а острие меча расплавилось и наполовину
испарилось в страшном огне. Но воины, стоявшие рядом, совершенно не
пострадали, и были лишь потрясены и слегка контужены близким взрывом.
- Они взрываются от прикосновения металла, - прошептал Конан. -
Смотри, еще летят!!
Склон над ними был почти скрыт скатывающимися дымными шариками. Керим
Шах натянул тетиву и послал стрелу в самую гущу облачков. Пробитое стрелой
облачко лопнуло, как мыльный пузырь, плюясь огнем во все стороны. Примеру
Керим Шаха последовали остальные иракзаи, и через несколько минут на
склоне бушевала буря, гремел гром, сверкали молнии, дождем сыпались искры.
Когда последнее облачко перестало существовать, в колчанах воинов осталось
не так уж и много стрел.
Отряд продолжал стремительный, яростный подъем по обугленной
почерневшей земле, стараясь огибать те места, где скала превратилась в
кипящее стекло от огня взрывов.
Наконец, они оказались на расстоянии полета стрелы от башни и
растянулись в длинную цепочку, тревожно оглядываясь по сторонам, пытаясь
угадать, какую еще западню могут подстроить защитники башни.
На стене появилась одинокая фигура, несущая десятифутовый бронзовый
рог. Хриплый рев, прокатившийся по склону, был похож на звуки трубы в
Судный День. Из подземных глубин ему ответил глухой рокот и невнятный шум.
Земля покачнулась под ногами воинов.
Иракзаи зашатались как пьяные на вздрогнувшем склоне, испуская крики
ужаса. Конан, сверкая бешенством в глазах, бросился как вихрь вверх по
склону, прямо к двери в стене, на ходу извлекая из ножен кинжал. Керим Шах
спокойно натянул тетиву и выпустил еще одну стрелу.
Только туранец мог сделать такой выстрел. Звук рога внезапно смолк,
послышался пронзительный, полный боли крик. Стоящая на башне фигура в
зеленой одежде адепта зашаталась, хватаясь за торчащее из груди длинное
древко, потом перевалилась через парапет и рухнула вниз. Огромный рог
выпал из ее рук, покатился по парапету и замер на самом краю. Вторая
фигура в зеленой тоге выскочила из глубины башни и подбежала к краю стены,
чтобы схватить рог. Снова запела тетива, и снова этом ей ответил вопль
агонии. Второй прислужник, падая, задел рог, тот рухнул со стены вместе с
ним и разлетелся на куски у подножия башни.
Конан с такой скоростью промчался через пространство отделяющее его
от двери, что эхо от грохота упавшего рога еще не смолкло, а он уже бил
острием кинжала в толстые доски. В следующую секунду он инстинктивно
отпрянул и оказался прав - сверху вылили расплавленное олово. Конан снова
бросился к двери, атакуя ее с удвоенной яростью и думая, что если
защитники прибегли к таким обычным методам обороны, то, возможно, запас
колдовских приемов учеников исчерпался? Эта приятная мысль придала ему
новые силы.
По склону подбежал Керим Шах, за ним - уцелевшие иракзаи. На бегу они
выпускали стрелы, которые со свистом перелетали куда-то за стену, а иногда
разбивались о зубцы стен.
Толстые тиковые доски уступили под ударами киммерийца. Дверь рухнула.
Конан осторожно заглянул внутрь, приготовившись к худшему. Внутри он
увидел овальную комнату и ведущую наверх крутую лестницу. В
противоположной стене помещения была широко распахнутая дверь, за ней
спуск - и спины нескольких людей, одетых в зеленое, убегающих изо всех
сил.
Конан радостно взвыл и прыгнул внутрь, но тут же замер и отскочил
назад. Вовремя - огромный каменный блок рухнул как раз на то место, где он
стоял перед этим. Киммериец побежал вдоль стены, криками призывая
остальных следовать за ним.
Ученики Прорицателей покинули первую линию обороны. Когда Конан об
бежал башню, он увидел их зеленые силуэты высоко вверху. Дыша жаждой
мести, он помчался вслед за ними, а Керим Шах с иракзаям и мчались за ним
по пятам. Минутный триумф заставил их забыть о привычном фатализме, а при
виде убегающих врагов они просто завыли от радости, как волчья стая.
Башня стояла на краю узкого плато, едва заметно склоненного к долине.
Через несколько сот шагов плато вдруг заканчивалось глубокой расщелиной,
дна которой не было видно. В эту расщелину и прыгнули адепты, не замедляя
бега. Преследователи едва успели заметить их развевающиеся зеленые одежды,
исчезающие за краем пропасти.
Пару минут спустя Конан со спутниками уже стоял на краю трещины,
отделяющей их от логова Черных Прорицателей. Насколько видел глаз, в обе
стороны простиралась пропасть шириной в тысячу и глубиной в пятьсот футов,
с почти вертикальными стенами, вероятно, идущая вдоль всей вершины Йимши.
Она до краев была наполнена странным искрящимся туманом.
Конан заглянул вглубь и чертыхнулся. Он заметил одетых в зеленое
учеников, поспешно идущих по сверкающему, словно расплавленное серебро,
дну пропасти. Их силуэты смазывались и расплывались, как будто Конан
смотрел сквозь толщу воды. Адепты шли цепочкой, направляясь к
противоположной стене обрыва.
Керим Шах натянул лук и выпустил пронзительно засвистевшую стрелу. Но
она, попав в туман, казалось, внезапно потеряла скорость и упала далеко в
стороне от цели.
- Если они смогли спуститься туда, то и мы сможем! - сказал Конан
Керим Шаху, с удивлением наблюдавшему за полетом своей стрелы. - Я видел,
они прошли этим путем.
Напрягая взгляд, он заметил внизу что-то, напоминающее золотую нить,
растянувшуюся по всей ширине каньона. Прислужники шли вдоль этой нити, и
вдруг киммериец припомнил казавшиеся ему ранее непонятными слова Хемсы:
"Держись золотой жилы!" Наклонившись, он увидел на краю расщелины тонкую
полосу сверкающего золота: это жила золотого месторождения, лежащего прямо
на поверхности, сбегала вниз и шла через серебряное дно ущелья. Он увидел
кое-что еще, чего до сих пор не мог заметить из-за особенного преломления
света. Золотая жила шла вдоль платформы, спускающейся в самый низ и
снабженной углублениями для рук и ног.
- Ах, вот как они спустились вниз, - сказал Керим Шах. - Они, значит,
не могут летать по воздуху. Пойдем за...
В эту минуту укушенный псом воин издал невнятный вопль, и оскалив
зубы, бросился на Керим Шаха. Из его рта показалась пена. Туранец
проворно, как кот, отскочил в сторону, а взбесившийся рухнул головой вниз
в пропасть. Остальные иракзаи подбежали к краю пропасти и с изумлением
заглянули вниз. Воин не пошел вниз камнем, а медленно плыл сквозь розовую
мглу, как человек, погружающийся в воду. Конечности его судорожно
дергались, а пунцовое, искаженное конвульсиями лицо выражало скорее боль,
чем бешенство. Наконец он упал на блестящее дно пропасти и остался
недвижим.
- В этой расщелине нас подстерегает смерть, - пробормотал Керим Шах,
отшатнувшись от розовой мглы, которая доставала ему до ног. - А что
теперь, Конан?
- Идем дальше, - угрюмо ответил киммериец. - Эти прислужники -
обычные люди. Если мгла не убила их, она не убьет и нас.
Он подтянул свой пояс и невольно дотронулся при этом до пояса,
подаренного Хемсой. Конан насупил брови и мрачно улыбнулся. Он совсем
забыл об этом поясе, и все же тот трижды спасал его, подставляя другие
жертвы.
Прислужники достигли противоположной стены и ползли по ней, как
большие зеленые мухи. Конан взошел на платформу и стал осторожно
спускаться. Розовая туча окутала его ноги и поднималась все выше по мере
того, как он опускался по платформе. Он доставала до его колен, до бедра,
потом до пояса и плеч. Он ощущал ее вокруг себя, как густой туман во
влажную ночь. Когда она уже доставала до шеи, он заколебался, а потом с
головой окунулся во мглу. Тотчас он стал задыхаться. Неумолимая сила не
давала ему вздохнуть, сжав ребра в смертельном объятии. Конан отчаянно
подпрыгнул, борясь за жизнь. Он выставил голову на поверхность и стал
жадно хватать ртом воздух.
Керим Шах наклонился над ним и что-то говорил, но Конан его не слушал
и не обращал на него внимания. Он мысленно перебирал в памяти указания
умирающего Хемсы. Он попробовал нащупать золотую жилу и обнаружил, что,
спускаясь, сошел с нее. Конан заметил ряд углублений в платформе, встал
точно на жилу и стал спускаться вновь. Розовая мгла снова окутала его.
Голова его тоже окунулась во мглу, но, стоя на золотой жиле, он
по-прежнему мог дышать. Конан увидел наверху лица глядящих на него
товарищей, слегка размытые в блестящей мгле. Он жестом приказал им
следовать за собой и стал быстро спускаться, не ожидая, пока они последуют
его примеру.
Керим Шах молча вернул меч в ножны и пошел следом за киммерийцем.
Иракзаи поспешили за Керим Шахом. Они больше боялись потерять предводителя
и проводника в одном лице, чем опасностей, которые могли подстерегать их в
этой расщелине. Они держались золотой жилы, как показал им киммериец.
Воины спустились на дно пропасти и пошли по серебристой равнине, ступая по
золотой полосе, как люди, идущие по проволоке над пропастью. Они шли
словно по невидимому тоннелю, наполненному воздухом, а со всех сторон их
окружала смерть.
Тропинка, по которой скрылись прислужники, вела к платформе по другую
сторону расщелины и исчезала за ее краем. Они двинулись туда,
подготовившись к встрече с неизвестной опасностью, таящейся среди острых
камней, которыми был усыпан край обрыва.
Прислужники, одетые в зеленые одежды, вооруженные длинными ножами,
ждали их там. Возможно, убегая, он достигли какой-то границы, которую не
могли переступить. Может, стигийский пояс, которым был опоясан Конан, был
причиной тому, что их заклятья оказались бессильными. А может, зная, что
за поражение они будут наказаны смертью, они решили использовать последний
шанс. С ножами в руках они выскочили из-за скал.
Среди потрескавшихся камней началась кровавая битва, оружием в
которой было не искусство чернокнижников, но обычные ножи. Звенела сталь,
со свистом опускались лезвия, рассекая тела. Мускулистые руки наносили
могучие удары, лилась кровь, а тела упавших топтали сражающиеся.
Один из иракзаев истек кровью и умер, но прислужники полегли все до
одного. Изрезанные, разрубленные на куски, они были сброшены в пропасть и
медленно опускались на сверкающее серебром дно.
Победители, стерев с лица кровь, огляделись. Кроме Конана и Керим
Шаха, еще четверо иракзаев вышли из битвы невредимыми.
Они стояли меж потрескавшихся скал, образовавших зубчатый край
расщелины. Вьющаяся отсюда по невысокому склону тропка вела к широкой
лестнице из полудюжины ступеней сотни футов шириной, высеченных из
зеленого вещества, напоминающего нефрит. Ступени вели на широкую галерею
из такого же полированного материала, а за ней, этаж за этажом, вздымался
замок Черных Прорицателей. Казалось, что его вырубили из одной отвесной
скалы ущелья. Архитектура замка была прекрасной, хоть и была лишена
украшений. Окон было немного, и они были закрыты ставнями. Негде не было
признаком жизни, ни одного дружественного или враждебного существа.
Не говоря ни слова, осторожно, они пошли по тропе - словно люди,
приближающиеся к змеиному логову. Иракзаи шагали словно в трансе, будто
шли на верную смерть. Даже Керим Шах молчал. Только Конан, казалось, не
сознавал, каким неслыханным нарушением традиций были их действия, какую
огромную брешь они пробили в общепринятых взглядах. Он был не с Востока,
его породила раса, сражавшаяся с демонами и чернокнижниками так же
ожесточенно и успешно, как с прочими врагами людей.
Он взошел по блестящим ступеням и сквозь широкую зеленую галерею
подошел к обитой золотом двери из тикового дерева по другую ее сторону.
Конан окинул внимательным взглядом верхние этажи вздымающейся над ним
огромной пирамиды замка, протянул руку к медной ручке двери, но с кривой
усмешкой задержал руку на полпути. Ручка была в форме змеи с выгнутой шеей
и поднятой головой. Конан заподозрил, что металлическая тварь может ожить
от прикосновения.
Одним ударом он отрубил ручку, и ее медный звон от падения на камень
ничуть не рассеял его подозрения. Конан отбросил ее ножом и вновь
повернулся к двери. Вокруг царила полная тишина. Розовая мгла окутывала
далекие вершины. Солнце блестело на покрытых снегом пиках гор. Высоко
вверху повис ястреб, как черная точка в небесной сини. Кроме него
единственными живыми существами были люди, стоящие перед обитой золотыми
листьями дверью, - маленькие фигурки на галерее из зеленого нефрита на
склоне огромной горы Йимша.
По ним хлестнул порыв холодного ветра, прилетевшего с ледников,
развевая обрывки их одежды. Нож Конана, ударяющий в массивную дверь,
вызывал гремящее эхо. Киммериец бил раз за разом, пробивая металлические
листы и тиковое дерево. Через минуту он осторожно заглянул сквозь пробитое
отверстие внутрь. Конан увидел просторную комнату с голыми стенами из
шлифованных камней и мозаичным каменным полом. Единственной мебелью здесь
были столики из полированного эбенового дерева и каменное возвышение.
Нигде не было ни души. В противоположном углу комнаты он заметил следующую
дверь.
- Оставь стражника у дверей, - сказал он. - Идем внутрь.
Керим Шах приказал одному из воинов стать на страже. Тот с луком
наготове вернулся на середину галереи. Конан вошел в замок, за ним шли
туранец и три оставшихся иракзая. Страж у двери плюнул, пробормотал что-то
себе под нос и вздрогнул, услышав тихий издевательский смех. Подняв
голову, он увидел на втором этаже одетую в черное фигуру, презрительно
поглядывающую на него и издевательски качающую головой. Иракзай быстро
натянул тетиву и пустил стрелу. Стрела мелькнула и впилась в обтянутую
черным одеянием грудь. Колдун, продолжая издевательски смеяться, вырвал
стрелу из тела и небрежным жестом швырнул ее лучнику. Воин отпрыгнул,
инстинктивно выставил руку. Его пальцы сомкнулись на кувыркающемся в
воздухе древке.
В следующий миг иракзай пронзительно вскрикнул. Деревянная стрела в
его руке стала извиваться. Прямая древесина вдруг стала гибкой, словно
растаяла в руке. Он попробовал отшвырнуть это от себя, но было поздно.
Холодные кольца обвились вокруг запястья, а мерзкая клиновидная головка
поползла к мускулистому плечу. Воин еще раз крикнул, лицо его набрякло и
покраснело, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. В страшных
конвульсиях он сполз на землю и замер.
Мужчины, уже было вошедшие в замок, бросились назад. Конан быстро
подошел к высаженным дверям и стал как вкопанный, ничего не понимая.
Товарищам, смотревшим на это, казалось, что киммериец сражается с
воздухом. Не видя перед собой никакой преграды, он все же ощутил под
пальцами скользкую, гладкую поверхность и понял, что выход закрыт
кристаллической плитой. Он видел сквозь нее неподвижно лежащего стражника
с оперенной стрелой в плече.
Конан поднял кинжал и ударил, а глядевшие на него в остолбенении
товарищи увидели, как острие отскакивает от невидимой преграды с громким
звоном, словно сталь натыкается на твердое вещество. Конан прекратил
дальнейшие попытки пробиться. Он знал, что даже легендарный меч Амир
Курума не смог бы сокрушить эту невидимую преграду.
В нескольких словах он объяснил это Керим Шаху. Туранец пожал
плечами:
- Что ж, если возвращение нам отрезано, мы должны искать другой путь.
Значит, идем вперед, не так ли?
Кивнув головой, Конан повернулся и зашагал к двери по другую сторону
комнаты, чувствуя, что идет навстречу неизбежной смерти. Он поднял кинжал,
чтобы ударить в дверь, но она тихо отворилась, словно имела на то свою
волю. Конан перешагнул через порог и оказался в огромном зале. Вдоль его
стен тянулись блестящие колонны, а в ста футах от двери начинались широкие
нефритовые ступени лестницы, сужающейся кверху, словно пирамида. Он не
знал, что находится дальше, но чтобы взойти по ступеням, ему нужно было
пройти мимо странного алтаря из черного как уголь камня. Четыре огромные
золотые змеи вились вокруг по четырем углам, выставив клиновидные головы,
обращенные к четырем сторонам света, как стражи легендарных сокровищ. Но
на алтаре, который они стерегли, покоился только хрустальный шар,
наполненный чем-то вроде дыма, в котором плавали четыре золотых плода
граната.
Это зрелище пробудило что-то в памяти Конана, но он не стал
вдумываться, что именно, потому что на нижних ступеньках лестницы увидел
четырех, одетых в черное, людей. Он не заметил, как пришли Прорицатели,
они просто возникли здесь, согласно кивая птичьими головами, высокие и
худые, руки и ноги их были скрыты под фалдами многочисленных одеяний.
Один из них поднял руку, рукав тоги сполз, открывая ее... Это вовсе
не была рука. Вопреки своей воле, Конан задержался на полушаге. Он
встретил силу, не похожую на силу Хемсы, и не в силах был сделать ни шагу
вперед, Хотя ощущал, что может отступить назад, если захочет. Его друзья
тоже остановились, они выглядели еще более беспомощными, чем он, будучи не
в состоянии сделать ни одного движения.
Чародей с поднятой рукой кивнул одному из иракзаев, и тот как в
трансе двинулся к нему, уставившись куда-то вдаль, держа свой меч в
бессильно опущенной руке. Когда воин проходил мимо Конана, тот, вытянув
руку, загородил ему дорогу. Киммериец был намного сильнее иракзая, и в
обычных условиях с легкостью смахнул бы его, как муху. Но сейчас воин
оттолкнул его руку как стебелек травы, потом неровной механической
походкой подошел к лестнице. Он дошел до ступеней и встал на колени,
отдавая свой меч и наклоняя голову. Прорицатель взял у него оружие.
Блеснуло острие на взмахе. Голова иракзая упала с плеч и с глухим стуком
покатилась по черному мраморному паркету. Из рассеченной артерии хлынула
кровь, потом тело осело и, широко раскинув руки, распростерлось на полу.
Нечеловеческая ладонь вновь поднялась и позвала следующего иракзая,
который, шатаясь, двинулся навстречу смерти. Жуткая сцена повторилась, и
второе обезглавленное тело распростерлось рядом с первым.
Когда и третий воин прошел мимо Конана, направляясь к своей гибели,
киммериец, у которого даже вены на висках вздулись от напрасных усилий
преодолеть удерживающий его невидимый барьер, вдруг ощутил, что вокруг
пробуждаются неизвестные, но благо приятные для него силы. Это ощущение
пришло без подсказки, без предупреждения, но с такой силой, что он ни на
секунду не усомнился в том, что подсказывал ему инстинкт. Левая рука
киммерийца невольно прикоснулась к стигийскому поясу, подарку Хемсы. Конан
сжал его и мгновенно ощутил новый прилив сил. Кровь разогрела окостеневшие
руки, воля к жизни вспыхнула, как костер, а гнев запламенел, как
раскаленная добела сталь.
Третий иракзай упал без признаков жизни, а отвратительный палец уже
качнулся снова, когда Конан почувствовал, что невидимый барьер рухнул. Из
его горла вырвался дикий крик, и накопившаяся в нем злость нашла выход в
молниеносной атаке. Как буря, ринулся он на Прорицателей, сжимая левой
рукой пояс с той силой, с которой утопающий хватается за проплывающее
рядом бревно. Длинное острие в его правой руке сверкало, как солнечный
луч. Стоящие на ступеньке Прорицатели не шелохнулись. Если они и были
удивлены, то виду не подали, смотрели равнодушно и хладнокровно. Конан не
терял времени на напрасные раздумья, что сделать с ними, когда они
окажутся в пределах досягаемости кинжала. Его охватила жажда убийства, он
хотел только одного - вонзить лезвие в тело врагов, утопить его в их
крови.
Он был уже в паре шагов от ступенек, на которых, издевательски
усмехаясь, стояли Прорицатели. Он глубоко вдохнул, ярость росла в нем с
каждой секундой. Он как раз пролетал мимо алтаря, обвитого золотыми
змеями, когда, словно блеск молнии, его озарило воспоминание о
таинственных словах Хемсы, и он услышал их снова, тихий, но явственный
шепот: "Разбей хрустальный шар!"
Он отреагировал почти машинально. Между импульсом и действием не
прошло и сотой доли секунды. Наивеличайшие из чародеев-чернокнижников не
успели бы прочесть его мысли и помешать его поступку. Конан в прыжке
изменил направление атаки и с силой опустил кинжал на хрустальный шар.
Тотчас же он почувствовал почти осязаемое дыхание ужаса, плывущее от
ступеней, от алтаря, и даже от самого хрусталя. Слух поразило
пронзительное шипение золотых змей, которые вдруг ожили, и поднимая жуткие
головы, попробовали, кусаясь, уберечь алтарь. Но разъяренный Конан был
слишком быстр для них. Сверкающий клинок рассек извивающиеся тела одно за
другим и ударил по хрустальному шару. С громовым раскатом кристалл
взорвался, осыпаясь дождем огненных осколков на черный мрамор пола, а
золотые плоды граната, словно освобожденные из пут, взмыли под высокие
своды и исчезли.
Чудовищный, звериный вой сумасшедшим эхом прокатился по огромному
залу. Четыре черные фигуры на ступенях извивались, корчились в
конвульсиях, источая пену из посиневших губ. Внезапно нечеловеческий рев
затих. Прорицатели не шевелились и Конан понял, что они мертвы. Он
посмотрел на алтарь и хрустальные осколки. Безголовые тела золотых змей
по-прежнему обвивали алтарь, но в металлических телах не осталось ни капли
жизни.
Керим Шах, которого во время сражения Конана с Прорицателями
невидимая мощь отбросила в сторону, медленно поднялся с пола. Он мотал
головой, пытаясь избавиться от звона в ушах.
- Ты слышал странный звук, когда разбил шар? - спросил он. - Словно
вместе с ним в замке разбились тысячи хрустальных зеркал. Похоже, в этих
золотистых гранатовых плодах были заключены души Прорицателей, так ведь?
Эй!
Конан резко обернулся, видя, как Керим Шах хватается за меч,
показывая рукой за спину киммерийца.
На лестнице появился еще один Прорицатель. Он был одет в такую же
черную тогу, как и Четверо, но из расшитого серебром бархата, а на голове
у него была остроконечная шапка. На умном красивом лице было написано
абсолютное, невозмутимое спокойствие.
- Кто ты, демоны тебя раздери? - мрачно спросил Конан, глядя на
незнакомца.
- Я? Я - властелин Йимши и Химелианских гор, - спокойно ответил тот.
Голос его был напоен жестокой радостью и звучал, как праздничный храмовый
гонг.
- Где Жасмина? - спросил Керим Шах.
Властелин звонко расхохотался.
- Зачем тебе это знать, мертвый человек? Ты, наверное, слишком быстро
забыл о моей мощи, маленькую частицу которой я уделил тебе? Ты прибыл
сражаться со мной, бедный маленький глупый мертвый человек? Пожалуй, Керим
Шах, мне следует вырвать у тебя сердце!
Он протянул руку раскрытой ладонью вперед, словно подставляя ее под
что-то, что должно в нее упасть. Туранец пронзительно вскрикнул в
предсмертной муке. Послышался треск ребер, звон лопающихся звеньев
кольчуги, Керим Шах зашатался, как пьяный, и вдруг кожа на груди его
лопнула, хлынул поток крови, и прорывая огромную дыру в мышцах и тканях,
из тела туранца вылетел влажный алый комок - прямо в подставленную ладонь
властелина, как притягиваемый сильным магнитом кусок железа. Керим Шах
рухнул на пол и замер, а властелин Йимши со смехом бросил под ноги Конану
еще бьющееся, живое сердце туранца.
Конан выругался и с рычанием бросился к лестнице. Из пояса Хемсы
плыла струя силы и безграничной ненависти, помогающей преодолеть излучение
чудовищной силы воли, с которой он столкнулся. В воздухе повисла
отливающая металлическим блеском мгла, в которую он окунулся, словно
пловец, опустив голову, прикрывая лицо согнутой левой рукой и крепко
сжимая в правой руке кинжал. Напрягая слезящиеся глаза, чуть выше себя на
ступеньках он различил фигуру ужасного чернокнижника - по этому
изображению шли дрожащие волны, как будто Конан смотрел на него сквозь
костер.
Его швыряли силы, трудно постижимые разумом, но он ощущал поддержку
силы, струящейся из пояса, неудержимо несущей его вперед, в бой, против
воли Прорицателя и его собственной слабости.
Он достиг вершины лестницы и сквозь серо-металлическую мглу увидал
перед собой лицо Прорицателя. В его странно неуверенном взгляде вдруг
мелькнул страх. Кона прорвался сквозь туман, как через волны прибоя, и
кинжал в его мускулистой руке рванулся к противнику, как живущее
отдельной, самостоятельной жизнью существо. Вдруг на глазах изумленного
киммерийца чернокнижник исчез. Только мелькнула какая-то длинная,
колеблющаяся тень.
Конан прыгнул за ней на узкую лестницу, ведущую еще выше. Он не смог
бы сказать, что именно туда скользнуло, но бешеная ненависть приглушала
охватившие его отвращение и страх.
Он пробежал по широким коридорам со стенами из полированного нефрита.
Вот перед ним опять скользнула длинная тень и скрылась за плотной
портьерой. Тотчас в глубине здания раздался испуганный женский крик. Этот
крик заставил Конана поспешить, он помчался что было сил, и в следующий
миг ворвался в комнату за портьерой.
Перед его глазами была ужасная картина. На краю покрытого бархатом
возвышения сжалась Жасмина, крича от ужаса и отвращения, подняв руки,
чтобы защититься от нависшей над нею головы змеи, медленно сворачивающей
темные кольца, тускло поблескивающие чешуей. Со сдавленным криком Конан
метнул в змею кинжал.
Гад молниеносно обернулся и бросился на него со скоростью ветра.
Длинное лезвие вонзилось в его шею так, что рукоятка торчала с одной
стороны, а лезвие - с другой, но это, казалось, только усилило ярость
огромного гада. Он метнулся к человеку, осмелившемуся сопротивляться ему,
и обнажив сочащиеся ядом клыки, попытался укусить его. Но в тот же миг
Конан вырвал из-за пояса второй кинжал и изо всех сил ударил в
отвратительную морду снизу вверх. Сталь пробила нижнюю челюсть гада и
застряла в верхней, как гвоздем приколотив челюсти друг к другу. Тотчас
огромное тело оплело киммерийца. Потеряв возможность пустить в ход
ядовитые зубы, змея попробовала раздавить противника.
Левая рука Конана была прижата к туловищу змеиными кольцами, но
правая еще была свободна. Крепко упираясь в пол широко расставленными для
равновесия ногами, киммериец схватил торчащую из шей рукоятку первого
кинжала и выдернул его из холодного тела. Угадывая нечеловеческим умом
намерения врага, змея напряглась, извиваясь, пытаясь захватить и правую
руку Конана своими кольцами. Но длинное лезвие поднялось и опустилось с
быстротой молнии, почти перерезав надвое огромное тело.
Прежде чем киммериец смог ударить снова, гибкие кольца выпустили его
из своих объятий и чудовище скользнуло по плитам в сторону, истекая кровью
из страшных ран. Конан прыгнул вслед за ним, поднимая оружие для удара, но
убийственный удар поразил только воздух, потому что извивающийся гад
скользнул в сторону и ударил головой одну из перегородок сандалового
дерева. Дерево поддалось, длинное окровавленное тело скользнуло в щель и
исчезло. Конан тут же ударил по перегородке. Несколькими ударами он пробил
в ней дыру и заглянул в темное помещение. Черного, жуткого гада нигде не
было. Он увидел только лужу крови на мраморных плитах и кровавые следы,
ведущие к замаскированной в стене двери. Это были следы босых ног.
- Конан!
Он резко обернулся - в самый раз, чтобы поймать в свои объятия Дэви,
повелительницу Вендии, дрожащую от страха, благодарности и облегчения. Она
пробежала через всю комнату и бросилась ему на шею.
От всех этих происшествий взыграла горячая кровь киммерийца. Он
прижал девушку к груди с силой, которая в иных обстоятельствах вызвала бы
на ее лице болезненную гримасу, и запечатлел на ее устах неожиданный
поцелуй. Жасмина не сопротивлялась. Место Дэви заняла обычная женщина.
Закрыв глаза, она утонула в его диких, горячих поцелуях, отдаваясь этой
волне страсти. Он прервался, чтобы набрать воздуха, и взглянул на нее,
тяжело дышащую, прижавшуюся к его могучему плечу.
- Я знала, что ты придешь за мной, - сказала она. - Ты не смог бы
бросить меня одну в этом логове демонов.
Услышав эти слова, Конан пришел в себя и вспомнил, где они находятся.
Он поднял голову и напряг слух. В замке на Йимше царила тишина, но эта
тишина была напоена угрозой. Опасность подстерегала в каждом углу,
издевательски ощеривалась из-за каждой портьеры.
- Лучше пойдем-ка отсюда, пока есть время, - сказал он. - От этих ран
погибло бы любое существо, и даже человек, но не чернокнижник. Нанесешь
ему удар, а он отползает, как раненая змея, чтобы из какого-то волшебного
источника снова зачерпнуть яду.
Он поднял девушку на руки и понес, словно ребенка, по блестящему
нефритовому коридору и лестнице, с напряженным вниманием ища вокруг новые
признаки опасности.
- Я встретила властелина Йимша, - испуганно прошептала Жасмина, вновь
переживая весь тот ужас и крепче обнимая спасителя. - Он насылал на меня
чары, чтобы сломить волю. Самое страшное - это был гниющий труп, который
хватал меня... потом я потеряла сознание и лежала как мертвая, не знаю,
сколько времени. Когда я пришла в себя, услышала внизу шум и крики, а
потом этот змей вполз в комнату и... ах! - она задрожала. - Каким-то
образом я поняла, что это не видение, а настоящая змея, которая хочет меня
убить.
- Да уж, это не было видение, - с уверенностью ответил Конан. - Он
понял, что проиграл, и предпочитал убить тебя, лишь бы не отдать мне.
- О ком ты говоришь "он"? - спросила она неуверенно.
Она вдруг вскрикнула, прижимаясь к Конану, и забыла о своем вопросе,
когда увидела лежащие у подножия лестницы трупы. Останки прорицателей
представляли собой не самое приятное зрелище, они съежились и почернели, а
распахнувшиеся одеяния обнажили их ноги и руки, не имеющие ничего общего с
человеческими. Видя это, Жасмина побледнела и спрятала лицо на широкой
груди Конана.
10. ЖАСМИНА И КОНАН
Конан довольно быстро пересек зал, прошел через внешнюю комнату и
оказался у двери, ведущей на галерею. Тут он заметил, что пол усыпан
мелкими сверкающими осколками. Хрустальный щит, закрывавший дверной проем,
разбился вдребезги. Конан вспомнил грохот, который сопутствовал звуку
разбивающегося хрустального шара. Он понял, что в этот миг в замке
разбился каждый кусок хрусталя. Какой-то неясный инстинкт или воспоминание
о тайных преданиях смутно подсказали ему чудовищную правду о связи между
Лордами Черного Круга и золотыми плодами гранатов. Он почувствовал, как
короткие волосы у него на загривке встали дыбом, и быстро выбросил
подобные мысли из головы.
Когда он вышел на галерею из зеленого нефрита, он испустил глубокий
вздох облегчения. Ему еще нужно было пересечь расщелину, но по крайней
мере он теперь видел белые пики, блестящие на солнце, и огромные склоны,
теряющиеся в синей дымке расстояния.
Иракзай лежал там, где упал - уродливое пятно на гладкой стеклянной
поверхности. Спускаясь вниз вьющейся тропой, Конан с удивлением отметил
положение солнца. Оно еще не прошло зенит, а ему казалось, что прошли часы
с тех пор, как он вошел в замок Черных Прорицателей.
Он чувствовал настойчивую потребность торопиться - не слепую панику,
а инстинктивное чувство опасности, собирающейся у него за спиной. Конан
ничего не сказал Жасмине. Она, похоже, была рада спрятать темноволосую
голову у него на груди и чувствовать себя в безопасности в его железных
объятиях. Конан на мгновение замер на краю расщелины и, нахмурив брови,
глянул вниз. Переливающийся туман в пропасти больше не был розовым и
искрящимся. Он был мутным, серым и призрачным, как тень жизни, тлеющей в
израненном человеке. Киммерийца посетила странная мысль, что колдовство
чернокнижников связано с их личность больше, чем игра актеров есть
отражение жизни живых людей.
Но далеко внизу равнина по-прежнему блестела, как матовое серебро, а
золотая полоса сверкала неугасимым блеском. Конан перебросил Жасмину через
плечо, против чего она не возражала, и стал спускаться вниз. Он быстро
спустился по платформе и пробежал по отзывающемуся эхом дну расщелины. Он
был уверен, что будет погоня, и что единственный шанс уцелеть - это как
можно быстрее переправиться по этой ужасной полосе, прежде чем раненый
властелин настолько обретет силу, что снова обречет их на какую-нибудь
опасность.
Когда он взобрался на противоположную стену и встал на краю, Конан
вздохнул с облегчением и поставил Жасмину на землю.
- Теперь можешь идти сама, - сказал он девушке. - Отсюда нам все
время под гору.
Она украдкой бросила взгляд на сверкающую пирамиду по ту сторону
расщелины. Замок вздымался вверх на фоне заснеженного склона, как цитадель
молчания и невообразимого зла.
- Неужели ты маг, раз смог победить Черных Прорицателей Йимши, о
Конан из Гхора? - спросила она, когда они спускались вниз по тропе. Его
мощная рука поддерживала ее за тонкую талию.
- Это благодаря поясу, который мне дал Хемса перед смертью, - ответил
Конан. - Да, я нашел его на тропе. Это необычный пояс, я покажу тебе его,
когда будет время. Против некоторых чар он оказался слаб, но против других
силен. А хороший нож - это всегда отличное заклинание.
- Но если пояс помог тебе победить властелина, - возразила Жасмина, -
почему он не помог Хемсе?
Он покачал головой.
- Кто знает? Хемса был рабом властелина; быть может, это ослабило
чары пояса. Властелин не имел надо мной такой власти, как над Хемсой.
Однако я не могу сказать, что победил его. Он отступил, но я чувствую, что
мы еще столкнемся с ним. Я хочу, чтобы между нами и его логовом оказалось
как можно больше миль.
Он обрадовался, найдя стреноженных лошадей в роще тамариска, где он
их оставил. Конан быстро отвязал их, вскочил на черного скакуна и посадил
девушку перед собой. Остальные последовали за ними, освеженные отдыхом.
- Куда теперь? - спросила Жасмина. - В Афгулистан?
- Не сразу! - хмуро усмехнулся он. - Кто-то - возможно, губернатор -
убил семерых моих вождей. Мои глупцы-воины считают, что я имею какое-то
отношение к этому. Если я не сумею убедить их в обратном, они будут
охотиться за мной, как за раненым шакалом.
- Что тогда будет со мной? Если вожди мертвы, я не нужна тебе в
качестве заложницы. Ты убьешь меня, чтобы отомстить за них?
Конан глянул на нее сверху вниз, глаза его дико сверкали. Он
засмеялся над ее предположением.
- Тогда давай поскачем к границе, - сказала она. - Там ты будешь в
безопасности от афгулов...
- Конечно, я скроюсь от них - на вендийской виселице.
- Я королева Вендии, - напомнила она ему. В ее манерах мелькнула
прежняя величественность. - Ты спас мне жизнь. Ты получишь награду.
Слова ее прозвучали не так, как она хотела, и лишь привели Конана в
негодование.
- Прибереги сокровища для своих городских псов, принцесса. Если ты
королева равнин, то я - горный вождь, и не сделаю ни шага к границе!
- Но ты будешь в безопасности... - озадаченно начала она.
- А ты снова станешь Дэви, - прервал он. - Нет, девочка, я
предпочитаю тебя такой, какая ты сейчас: женщина из плоти и крови,
скачущая со мной на коне.
- Но ты же не можешь задержать меня! - вскричала она. - Не можешь...
- Смотри и увидишь, - угрюмо посоветовал он.
- Я заплачу тебе большой выкуп...
- Дьявол забери твой выкуп, - грубо ответил он. Руки его сильнее
обхватили ее хрупкую фигурку. - Королевство Вендия не в состоянии дать мне
ничего, что я желал бы хоть вполовину так же сильно, как я желаю тебя. Я
заполучил тебя, рискуя собственной шеей. Если твои придворные хотят
получить тебя обратно, пусть явятся на Зхабар и сразятся за тебя.
- Но у тебя нет людей! - возразила она. - За тобой охотятся! Как ты
собираешься сохранить свою жизнь, не говоря уж о моей?
- У меня все еще есть друзья в горах, - ответил он. - Ты будешь в
безопасности у вождя куракзаев, пока я не разберусь с афгулами. Если я не
договорюсь с ними, то, клянусь Кромом, мы с тобой поскачем на север, в
степи, к козакам. Я был гетманом в Вольном Братстве, прежде чем
отправиться на юг. Я сделаю тебя королевой на реке Запороска!
- Но это невозможно! - воспротивилась она. - Ты не должен задерживать
меня...
- Если эта мысль внушает тебе такое отвращение, - поинтересовался он,
- почему ты так охотно подставляешь мне губы для поцелуя?
- Даже королева всего лишь человек, - ответила она, зардевшись. - Но
поскольку я королева, я должна думать о моем королевстве. Не увози меня в
чужую страну. Поедем в Вендию со мной!
- Ты сделаешь меня своим королем? - сардонически спросил он.
- Ну, существуют обычаи... - запнулась она. Он прервал ее жестким
смехом.
- О да, цивилизованные обычаи, которые не позволят тебе поступить
так, как ты желаешь. Ты выйдешь замуж за какого-нибудь старого,
потрепанного короля с равнин, а я могу отправляться своей дорогой, унося
воспоминание о нескольких поцелуях, сорванных украдкой с твоих губ. Ха!
- Но я должна вернуться в свое королевство! - беспомощно повторила
она.
- Для чего? - сердито потребовал ответа Конан. - Уныло сидеть на
золотых тронах и слушать лесть одетых в бархат глупцов? Что в этом
хорошего? Слушай: я родился в горах Киммерии, где все люди варвары. Я был
наемником, корсаром, козаком, и переменил еще сотню других занятий. Какой
король странствовал по свету, сражался в битвах, любил женщин и собирал
такую добычу, как я?
Я пришел в Гулистан, чтобы собрать орду и напасть на южные
государства, в том числе и на твое. Я стал вождем афгулов, и это только
начало. Если я смогу договориться с ними, в этом году за мной пойдет еще
дюжина племен. Но если не смогу - что ж, я вернусь в степь и буду грабить
туранское пограничье вместе с козаками. А ты поедешь со мной. К черту твое
королевство. Они как-то справлялись сами до твоего рождения!
Жасмина лежала в его объятиях, глядя на него снизу верх, и
почувствовала, как в душе ее пробуждается дикое, дерзкое желание,
пробужденное желанием Конана и равное ему. Но традиции тысячи поколений
королей лежали на ней тяжким бременем.
- Я не могу! Не могу! - беспомощно повторяла она.
- У тебя нет выбора, - заверил он ее. - Ты... что за черт?!
Они оставили Йимшу далеко позади, и теперь ехали по высокому гребню,
разделяющему две долины. Они находились как раз на вершине скального
гребня, откуда хорошо была видна долина по правую сторону. Сильный ветер
дул от них, поэтому шум битвы был плохо слышен, но и так снизу доносился
звон сабель и стук копыт.
Они увидели, как солнце блестит на остриях копий и остроконечных
шлемах. Три тысячи всадников в кольчугах гнали перед собой оборванную
банду наездников в тюрбанах, которые огрызались и отбивались на бегу, как
волки.
- Туранцы! - пробормотал Конан. - Отряды из Секундерама. Какого черта
они здесь делают?
- Кто эти люди, которых они преследуют? - спросила Жасмина. - И
почему те так упрямо отбиваются? Им все равно не выстоять, силы слишком
неравные.
- Пять сотен моих храбрецов-афгулов, - проворчал Конан, хмуро глядя
вниз, в долину. - Они в ловушке, и знают это.
Долина и впрямь оканчивалась тупиком. Она сужалась, превращаясь в
ущелье с высокими стенами, которое вело в круглую котловину. Ее окружали
отвесные высокие скалы, по которым невозможно было взобраться.
Наездников в тюрбанах оттесняли в ущелье. Им некуда было свернуть, и
они неохотно подчинялись, преследуемые градом стрел и ураганом клинков.
Всадники в шлемах подгоняли их, но не слишком наседали. Они знали, что
доведенные до отчаяния горцы способны на бешеную ярость, и знали также,
что добыча в ловушке, откуда она уже все равно не уйдет. Они распознали в
горцах афгулов, и собирались загнать их в тупик и вынудить сдаться. Им
нужны были заложники для определенной цели.
Их эмир был человеком решительным и инициативным. Когда он добрался
до долины Гураша и не нашел ни проводников, ни эмиссара, которые должны
были его ждать, он стал продвигаться вперед, положившись на свое
собственное знание местности. Весь путь от Секундерама его люди сражались,
и теперь многие горцы зализывали свои раны в деревнях среди скал. Эмир
знал, что, скорее всего, ни он, ни его люди не вернутся живыми в
Секундерам, ибо со всех сторон их окружают враги, но он был преисполнен
решимости выполнить приказ - любой ценой отнять у афгулов Жасмину Дэви и
доставить ее королю Ездигерду в качестве невольницы. Если же это окажется
невыполнимым - отрубить ей голову, прежде чем умереть самому.
Разумеется, обо всем это наблюдатели на гребне горы понятия не имели.
Но Конан беспокойно зашевелился.
- Какого дьявола они угодили в ловушку? - вопросил он у окружающего
мира. - Я знаю, что они здесь делали - охотились за мной, псы! Совали нос
в каждую долину, и угодили в западню, прежде чем сообразили это.
Несчастные глупцы! Они хорошо обороняются в ущелье, но долго не выстоят.
Когда туранцы затолкают их в эту котловину, они запросто их перебьют!
Шум битвы, доносящийся снизу, стал громче. Яростно обороняющиеся
афгулы в узком ущелье на короткий миг задержали одетых в кольчуги
всадников, которые не могли бросить на них все свои силы.
Конан мрачно нахмурился, беспокойно зашевелился, положив руку на
рукоять оружия, и наконец отрывисто сказал:
- Дэви, я должен спуститься к ним. Я найду место, где тебе
спрятаться, пока я не вернусь. Ты говорила о своем королевстве... Ну, не
стану утверждать, что эти волосатые дьяволы мне как родные дети, но каковы
бы они ни были, это мои люди. Вождь никогда не должен предавать своих
воинов, даже если они предали его первые. Они думают, что были правы,
когда прогнали меня... А, дьявол, от меня не так-то просто избавиться! Я
по-прежнему вождь афгулов, и я это докажу! Я спущусь пешим в это ущелье.
- А что со мной? - спросила Жасмина. - Ты силой увез меня от моих
людей. Что же, теперь ты оставишь меня одну умирать в горах, а сам
спустишься вниз и понапрасну отдашь свою жизнь?
У Конана даже вены вздулись от напряжения.
- Ты права, - беспомощно пробормотал он. - Один Кром знает, что мне
делать.
Она немного повернула голову. Озадаченное выражение появилось на ее
прекрасном лице. Затем:
- Слушай! - воскликнула она. - Слушай!
Их слуха достигли слабые звуки фанфар. Они устремили взоры в глубокую
долину по левую руку от них, и уловили на ее противоположной стороне блеск
стали. Длинная цепь пик и полированных шлемов двигалась вдоль по долине,
блестя на солнце.
- Всадники Вендии! - вскричала Жасмина.
- Их тысячи, - пробормотал Конан. - Давно уже войско кшатриев не
заходило так далеко в горы.
- Они ищут меня! - воскликнула она. - Дай мне твою лошадь! Я поскачу
к моим воинам! Горный гребень слева не так крут, и я смогу спуститься в
долину. Спускайся к своим людям и продержитесь еще немного. Я направлю
свое войско на туранцев! Мы сокрушим их! Быстрее, Конан! Неужели ты
пожертвуешь своими людьми ради собственной прихоти?
Она посмотрела ему в глаза и увидела там бушующую страсть, подобную
неутолимому голоду степей и зимних лесов. И все же Конан покачал головой и
одним могучим прыжком соскочил с коня, отдав ей поводья.
- Ты победила, - буркнул он. - Скажи же, скачи как дьявол!
Жасмина развернулась и направила коня вниз по левому склону, а Конан
помчался вдоль гребня, пока не достиг высокого обрыва над ущельем, где шло
сражение. Он спустился вниз по скалистой стене, как обезьяна, цепляясь за
выступы и выемки, и наконец обрушился в свалку, которая кипела в устье
ущелья. Вокруг него свистели и лязгали клинки, ржали и поднимались на дыбы
кони, трепетали перья на шлемах в гуще окрашенных кровью тюрбанов.
Едва его ноги коснулись земли, киммериец испустил боевой клич,
подобный волчьему вою, схватился за украшенную золотом узду, увернулся от
удара сабли и вонзил свой нож в сердце всадника. В следующий миг он уже
был в седле, выкрикивая яростные приказы ошеломленным афгулам. Они
некоторое время глядели на него, разинув рты, но видя опустошение, которое
он производит вреди врагов, вновь принялись за дело, приняв его
возвращение без разговоров. В этом адском хаосе кровопролития не было
времени на вопросы и ответы.
Всадники в остроконечных шлемах и украшенных золотом кольчугах
клубились в устье ущелья, размахивая саблями. Узкий проход был забит
лошадьми и людьми. Воины сражались грудь в грудь, орудовали короткими
клинками, пуская в ход сабли, как только появлялось место, чтобы нанести
удар. Если воин падал, он больше не поднимался, затоптанный копытами
лошадей. Здесь много значили мощь и грубая физическая сила, и вождь
афгулов дрался за десятерых. В такие моменты людьми руководит привычка, и
горцы, привыкшие видеть Конана во главе, воспрянули духом, хоть и не
доверяли ему.
Но численное превосходство тоже играло свою роль. Напирающие задние
ряды туранской конницы теснили передних вглубь узкого ущелья, в сверкающие
зубы кривых афгульских сабель. Горцы медленно пятились, оставляя за собой
горы трупов. Разя и убивая как бешеный, Конан все же успел почувствовать
леденящее сомнение - сдержит ли Жасмина свое слово? Она могла встретить
своих воинов, повернуть на юг и оставить Конана с его отрядом на
растерзание.
Но наконец, когда, казалось, прошли века этой отчаянной схватки, в
долине снаружи послышался новый звук. Он перекрыл звон стали и вопли
умирающих. И вот, под звуки труб, что сотрясали скалы, пять тысяч
всадников Вендии ударили по армии Секундерама.
Удар расколол отряды туранцев, разметал их, и разбросал их жалкие
остатки по всей долине. В одно мгновение волна отхлынула из ущелья и
рванулась обратно. Образовался хаотический водоворот сражения. Всадники
разворачивались и поодиночке или группами бросались в бой. Но вот эмир
упал с кшатрийской пикой в груди, и всадники в остроконечных шлемах
повернули лошадей к выходу из ущелья, нахлестывая их как безумные и
прорубая себе путь через лавину врагов, захлестнувшую их с тыла. В бегстве
они бросились врассыпную, а победители бросились врассыпную в погоне за
ними. Битва рассеялась по всей долине. Беглецы и преследователи рассеялись
по склонам близ устья долины. Оставшиеся в живых афгулы вырвались из
ущелья и присоединились к погоне за врагами, приняв неожиданных союзников
столь же безоговорочно, как они приняли возвращение своего изгнанного
вождя.
Солнце опускалось за дальние вершины, когда Конан в изодранной
одежде, в кольчуге, пропитанной кровью, с ножом, по которому стекала
кровь, пересек усыпанное трупами поле сражения и оказался на гребне холма,
где Жасмина Дэви восседала на лошади в окружении аристократов.
- Ты сдержала слово, Дэви, - проревел он. - Все же, клянусь Кромом, я
пережил скверные минуты в этом ущелье... Берегись!!!
С неба спикировал стервятник невероятных размеров, огромными крыльями
сметая всадников с седел.
Кривой и острый, как ятаган, клюв был нацелен на нежную шею Дэви. Но
Конан оказался быстрее - короткая пробежка, тигриный прыжок, страшный удар
окровавленного ножа, - и стервятник испустил ужасный человеческий крик,
заметался в воздухе и с высоты тысячи футов рухнул вниз, на камни. Когда
он падал, судорожно взмахивая крыльями, его облик изменился. Вместо
громадной птицы в пропасть падал человек в черном одеянии, беспомощно
раскинув руки в широких черных рукавах.
Конан повернулся к Жасмине. В руке его все еще был окровавленный нож,
синие глаза горели, из многочисленных ран на его могучем теле капала
кровь.
- Ты снова Дэви, - сказал он, со свирепой ухмылкой окинув взглядом
расшитое золотом платье из тончайшей ткани, которое она набросила поверх
одежды горской девушки. Он не испытывал благоговения перед толпой знати,
окружавшей Жасмину. - Я должен поблагодарить тебя за жизни трех с
половиной сотен моих негодяев, которые наконец-то убедились, что я их не
предавал. Ты вернула мне власть, и я снова могу строить планы завоеваний.
- Я все еще должна тебе выкуп, - сказала Дэви, и ее темные глаза при
взгляде на него засияли. - Я дам тебе десять тысяч золотых монет...
Конан отмахнулся резким нетерпеливым жестом, стряхнул с ножа кровь и
отправил оружие в ножны, а руки вытер о кольчугу.
- Я сам соберу, что мне причитается, и сделаю это по-своему, - сказал
он. - Я получу выкуп в твоем дворце в Айодии, и со мной придут пятьдесят
тысяч воинов, чтобы убедиться, что весы точные.
Дэви рассмеялась и натянула поводья.
- А я встречу тебя на берегу Юмды с сотней тысяч войска!
Его глаза засверкали свирепым восхищением и пониманием. Отступив на
шаг, Конан воздел руку жестом, который был одновременно признанием ее
королевского достоинства, и указанием, что путь перед ней свободен.
Роберт ГОВАРД
Спрэг де КАМП
КИНЖАЛЫ ДЖЕЗМА
1. КЛИНКИ ВО ТЬМЕ
Гигант-киммериец насторожился: из затененного дверного проема
послышались быстрые осторожные шаги. Конан повернулся и в темноте арки
увидел неясную высокую фигуру. Человек рванулся вперед. В неверном свете
киммериец успел разглядеть бородатое, искаженное яростью лицо. В
занесенной руке блеснула сталь. Конан увернулся, и нож, распоров плащ,
скользнул по легкой кольчуге. Прежде чем убийца вновь обрел равновесие,
Конан перехватил его за руку, вывернул ее за спину и железным кулаком
нанес сокрушительный удар по шее врага. Без единого звука человек рухнул
на землю.
Какое-то время Конан стоял над распростертым телом, напряженно
вслушиваясь в ночные звуки. За углом впереди он уловил легкий стук
сандалий, едва различимое позвякивание стали. Эти звуки ясно давали
понять, что ночные улицы Аншана - прямая дорога к смерти. В
нерешительности он до половины вытащил меч из ножен, но, пожав плечами,
заспешил обратно, держась подальше от черных арочных провалов, глядящих на
него пустыми глазницами по обеим сторонам улицы.
Он свернул на улицу пошире и несколько мгновений спустя уже стучался
в дверь, над которой горел розовый фонарь. Дверь тут же отворилась. Конан
шагнул вовнутрь отрывисто бросив:
- Закрой, быстро!
Огромный шемит, встретивший киммерийца, навесил тяжелый засов и, не
переставая накручивать на пальцы, колечки иссиня-черной бороды, пристально
посмотрел на своего начальника.
- У тебя рубашка в крови! - пробурчал он.
- Меня чуть не зарезали, - ответил Конан. - С убийцей я разделался,
но в засаде поджидали его дружки.
Глаза шемита сверкнули, мускулистая волосатая рука легла на рукоятку
трехфутового ильбарского кинжала.
- Может быть, сделаем вылазку и перережем этих собак? - дрожащим от
ярости голосом предложил шемит.
Конан покачал головой. Это был огромного роста воин, настоящий
гигант, но, несмотря на мощь, движения его были легки, как у кошки.
Широкая грудь, бычья шея и квадратные плечи говорили о силе и выносливости
варвара-дикаря.
- Есть дела поважнее, - сказал он. - Это враги Балаша. Они уже знают,
что этим вечером я поцапался с царем.
- Да ну! - воскликнул шемит. - Вот уже действительно черная весть. И
что же сказал тебе царь?
Конан взял флягу с вином и в несколько глотков осушил ее чуть ли не
наполовину.
- А, Кобад-шах помешался на подозрительности, - презрительно бросил
он. - Так вот, сейчас очередь нашего друга Балаша. Недруги вождя настроили
против него царя, да только Балаш заупрямился. Он не спешит с повинной,
потому что, говорит, Кобад замыслил насадить его голову на пику. Так что
Кобад приказал мне с козаками отправиться в Ильбарские горы и доставить
ему Балаша - по возможности целиком, и в любом случае - голову.
- Ну?
- Я отказался.
- Отказался?! - У шемита перехватило дух.
- Конечно! За кого ты меня принимаешь? Я рассказал Кобад-шаху, как
Балаш со своим племенем уберег нас от верной гибели, когда мы плутали в
разгар зимы в Ильбарских горах. Мы тогда шли к югу от моря Вилайет,
помнишь? И если бы не Балаш, нас наверняка перебили бы племена горцев. Но
этот кретин Кобад даже не дослушал. Он принялся орать о своем божественном
праве, об оскорблении его царского величия презренным варваром и много там
еще чего. Клянусь, еще минута - и я запихнул бы его императорский тюрбан
ему в глотку!
- Надеюсь, у тебя хватило ума не трогать царя?
- Хватило, не трясись ты. Хотя я и сгорал от желания проучить его.
Великий Кром! Убей, не пойму: как это вы, цивилизованные люди, можете
ползать на брюхе перед меднолобым ослом, который волей слепого случая
нацепил на голову золотую побрякушку и, взгромоздившись на стул с
бриллиантами, мнит из себя невесть что!
- Да потому что этот осел, как ты изволил выразиться, одним движением
пальца может содрать с нас кожу или посадить на кол. И сейчас, чтобы
избежать царского гнева, нам придется бежать из Иранистана.
Конан допил из фляги вино и облизнул губы.
- Я думаю, это лишнее. Кобад-шах перебесится и угомонится. Должен
ведь он понимать, что сейчас его армия уже не та, что была во времена
расцвета империи. Сейчас его ударная сила - легкая кавалерия, то есть мы.
Но все равно опала с Балаша не снята. Меня так и подмывает бросить все и
умчаться на север - предупредить его об опасности.
- Неужто поедешь один?
- Почему бы и нет? Ты пустишь слух, будто я отсыпаюсь после
очередного запоя. На все хватит нескольких дней, а потом...
Легкий стук в дверь оборвал Конана на полуслове. Киммериец бросил
быстрый взгляд на шемита и, шагнув к двери, прорычал:
- Кто там еще?
- Это я, Нанайя, - ответил женский голос.
Конан посмотрел на своего товарища.
- Что за Нанайя? Ты не знаешь, Тубал?
- Нет. А вдруг это их уловка?
- Впустите меня! - вновь послышался жалобный голос.
- Сейчас увидим, - тихо, но решительно сказал Конан, и глаза его
блеснули. Он вытащил из ножен меч и положил руку на засов. Тубал,
вооружившись кинжалом, встал по другую сторону двери.
Резким движением Конан выдернул засов и распахнул дверь. Через порог
шагнула женщина в наброшенной вуали, но тут же, слабо вскрикнув при виде
сверкающих в мускулистых руках клинков, подалась назад.
В быстром, как молния, выпаде Конан повернул оружие - и острие меча
коснулось спины неожиданной гостьи.
- Входите, госпожа, - пробурчал Конан на гирканском с ужасным
варварским акцентом.
Женщина шагнула вперед. Конан захлопнул дверь и наложил засов.
- Ты одна?
- Д-да. Совсем одна...
Конан стремительно выбросил вперед руку и сорвал с лица вошедшей
вуаль. Перед ним стояла девушка - высокая, гибкая, смуглая. Черные волосы
и изящные, точеные черты завораживали глаз.
- Итак, Нанайя, что все это значит?
- Я наложница из царского сераля... - начала она.
Тубал присвистнул:
- Только этого нам не хватало!
- Дальше, - приказал Конан.
Девушка вновь заговорила:
- Я часто наблюдала за тобой сквозь узорную решетку, что за царским
троном, когда вы с Кобад-шахом совещались наедине. Царю доставляет
удовольствие, когда его женщины видят своего повелителя, занятого
государственными делами. Обычно при решении важных вопросов нас в галерею
не пускают, но этим вечерам евнух Хатритэ напился пьян и забыл запереть
дверь, ведущую из женской половины на галерею. Я прокралась туда и
подслушала ваш разговор с шахом. Ты говорил очень резко.
Когда ты ушел, Кобад прямо кипел от ярости. Он вызвал Хакамани,
начальника тайной службы, и приказал тому, не поднимая шума, тебя
прикончить. Хакамани должен был проследить, чтобы все выглядело как
обыкновенный несчастный случай.
- Вот я доберусь до Хакамани, тоже устрою ему какой-нибудь несчастный
случай. - Конан скрипнул зубами. - Но к чему все эти церемонии? Кобад
проявляет не больше щепетильности, чем прочие монархи, когда тем приходит
охота укоротить на голову неугодного подданного.
- Да потому что он хочет оставить у себя твоих козаков, а если те
прознают об убийстве, то непременно взбунтуются и уйдут.
- Ну допустим. А почему ты решила меня предупредить?
Большие темные глаза окинули его томным взглядом.
- В гареме я погибаю от скуки. Там сотни женщин, и у царя до сих пор
не нашлось для меня времени. С самого первого дня, едва увидев тебя сквозь
решетку, я восхищаюсь тобой. Я хочу, чтобы ты взял меня с собой, - нет
ничего хуже бесконечной, однообразной жизни сераля с его вечными интригами
и сплетнями. Я дочь Куджала, правителя Гвадира. Мужчины нашего племени -
рыбаки и мореходы. Наш народ живет далеко к югу отсюда на Жемчужных
островах. На родине у меня был свой корабль. Я водила его сквозь ураганы и
ликовала, поборов стихии, а здешняя праздная жизнь в золотой клетке сводит
меня с ума.
- Как ты очутилась на свободе?
- Обычное дело: веревка и неохраняемое окно с выставленной решеткой.
Но это не важно. Ты... ты возьмешь меня с собой?
- Скажи ей - пусть возвращается в сераль, - тихо посоветовал Тубал на
смеси запорожского и гирканского с примесью еще полудюжины языков. - А еще
лучше - полоснуть ей по горлу и закопать в саду. Так царь нас, может, и не
станет преследовать, но ни за что не отступится, если прихватим трофей из
его гарема. Как только до него дойдет, что ты удрал с наложницей, он
перевернет в Иранистане каждый камень и не успокоится, пока тебя не
отыщет.
Как видно, девушка не знала этого наречия, но зловещий, угрожающий
тон не оставлял сомнений. Она задрожала.
Конан оскалил зубы в волчьей усмешке.
- Как раз наоборот, - сказал он. - У меня аж кишки разболелись от
мысли, что придется удирать из страны, поджав хвост. Но с таким заманчивым
трофеем - это все меняет дело! И раз уж бегства не избежать... - Он
повернулся к Нанайе: - Надеюсь, ты понимаешь, что ехать придется быстро,
не по мощеной улице и не в том благопристойном обществе, которое тебя
окружало.
- Понимаю.
- А кроме того... - он сузил глаза, - я буду требовать
беспрекословного повиновения.
- Конечно.
- Хорошо. Тубал, поднимай наших псов. Выступаем сразу, как соберем
вещи и оседлаем лошадей.
Неясно бормоча что-то насчет недоброго предчувствия, шемит направился
во внутреннюю комнату. Там он потряс за плечо человека, спавшего на груде
ковров.
- Просыпайся, воровское семя! - ворчал он. - Мы едем на север.
Гаттус, гибкий темнокожий заморанец, с трудом разлепил веки и, широко
зевая, сел.
- Куда опять?
- В Кушаф, что в Ильбарских горах, где мы провели зиму и где - волки
Балаша наверняка перережут нам глотки!
Гаттус, ухмыляясь, поднялся:
- Ты не питаешь нежных чувств к кушафи, зато Конан с ними прекрасно
ладит.
Тубал сдвинул брови и, ничего не ответив, с гордо поднятой головой
вышел через дверь, ведущую в пристройку. Скоро оттуда послышались
проклятия и пофыркивание разбуженных людей.
Минуло два часа. Внезапно неясные фигуры, наблюдавшие за постоялым
двором снаружи, подались глубже в тень, ворота распахнулись и три сотни
Вольных Братьев верхами, по двое в ряд выехали на улицу - каждый вел в
поводу вьючного мула и запасную лошадь. Люди всевозможных племен, они были
остатками той разгульной вольницы, что промышляла разбоем среди степей у
моря Вилайет. После того как царь Турана Ездигерд, собрав мощный кулак, в
тяжелой битве, длившейся от восхода до заката, одолел сообщество изгоев,
они во главе с Конаном ушли на юг. В лохмотьях, умирающие с голоду, воины
сумели добраться до Аншана. Но сейчас, облаченные в шелковые, ярких красок
шаровары, в заостренных шлемах искуснейших мастеров Иранистана, увешанные
с головы до пят оружием, люди Конана являли собой весьма пеструю картину,
говорившую скорее об отсутствии чувства меры, чем о богатстве.
А тем временем во дворце царь Иранистана, сидя на троне, размышлял о
серьезных вещах. Подозрительность до того источила его душу, что ему
повсюду мерещился заговор. До вчерашнего дня он возлагал надежды на
поддержку Конана с его отрядом безжалостных наемников. Дикарю с севера
заметно не хватало придворной учтивости и манер, но он, несомненно,
оставался верен своему варварскому кодексу чести. И вот этот варвар
открыто отказывается выполнить приказ Кобад-шаха - схватить изменника
Балаша и...
Царь бросил случайный взгляд на гобелен, скрывающий альков, и
рассеянно подумал, что вот, должно быть, опять поднимается сквозняк,
потому что занавес слегка колыхнулся. Затем посмотрел на забранное
позолоченной решеткой окно - и весь похолодел! Легкие шторы на нем висели
неподвижно. Но он же ясно видел, как шевельнулся занавес!
Несмотря на невысокий рост и склонность к полноте, Кобад-шаху нельзя
было отказать в мужестве. Не медля ни секунды, он подскочил к алькову и,
вцепившись в гобелен обеими руками, откинул в стороны занавес. В черной
руке блеснуло лезвие, и убийца ударил кинжалом в грудь царя. Дикий вопль
прокатился по покоям дворца. Царь повалился на под увлекая за собой
убийцу. Человек закричал, подобно дикому зверю, в его расширенных зрачках
сверкнул огонь, лезвие только скользнуло по груди, открыв спрятанную под
одеждой кольчугу.
Громкий крик ответил на призывы повелителя о помощи. В коридоре
послышались быстро приближающиеся шаги. Одной рукой царь схватил убийцу за
руку, другой - за горло. Но напрягшиеся мускулы нападавшего были тверже
узлов стального троса. Пока убийца и его жертва, крепко сцепившись,
катались по полу, кинжал, вторично отскочив от кольчуги, поразил короля в
ладонь, в бедро и в руку. Под столь свирепым натиском отпор Кобад-шаха
начал ослабевать. Тогда убийца, схватив царя за горло, занес кинжал для
последнего удара, но в этот миг, подобно разряду молнии, что-то блеснуло в
свете ламп, железные пальцы на горле разжались, и огромный чернокожий, с
раскроенным до зубов черепом, рухнул на мозаичный пол.
- Ваше величество! - Над Кобад-шахом высилась массивная фигура
Готарзы, капитана королевской гвардии, его лицо под длинной черной бородой
было смертельно-бледным. Пока повелитель располагался на диване, Готарза
рвал на полосы занавески, чтобы перевязать раны Кобад-шаха.
- Смотри! - вдруг еле слышно произнес царь, вытянув вперед дрожащую
руку. - Кинжал! Великий Асура! Что это?!
Кинжал лежал возле руки мертвеца, клинок блестел точно в лучах
солнца, - необычное оружие, с волнистым лезвием, по форме напоминавшим
огненный язык. Готарза всмотрелся - и выругался, пораженный.
- Огненный кинжал! - выдохнул Кобад-шах. - Такими же убили владык
Турана и Вендии!
- Знак Невидимых! - прошептал Готарза, с тревогой вглядываясь в
зловещий символ древнего культа.
Дворец быстро наполнялся шумом. По коридору бежали рабы и слуги,
громко спрашивая друг у друга, что случилось.
- Закрой дверь! - приказал царь. - Пошли за дворцовым, управляющим,
больше никого не впускай!
- Но, ваше величество, вам нужен лекарь, - попробовал возразить
капитан. - Раны не опасны, но, возможно, кинжал отравлен.
- Не сейчас - после. Интересно... Кем бы он ни был, ясно одно: его
подослали мои враги. Великий Асура! Значит, джезмиты приговорили меня к
смерти! - Ужасное открытие поколебало мужество властителя. - Кто охранит
меня от змеи в постели, ножа предателя или яда в кубке вина? Правда, есть
еще этот варвар Конан, но даже ему, после того как он посмел перечить,
даже ему я не могу доверить свою жизнь... Готарза, пришел управляющий?
Пусть войдет. - Показался тучный человечек. - Ну, Бардийя, - обратился к
нему царь. - Какие новости?
- О ваше величество, что здесь случилось? Смею надеяться...
- Сейчас не важно, что случилось со мной, Бардийя. По глазам вижу -
ты что-то знаешь. Итак?
- Козаки во главе с Конаном покинули город. Страже Северных ворот
Конан сказал, что отряд выступает по вашему приказу, чтобы схватить
изменника Балаша.
- Хорошо. Как видно, варвар раскаялся в своей наглости и хочет
загладить вину. Дальше.
- Хакамани хотел схватить Конана на улице, по пути к дому, но тот,
убив его человека, бежал.
- Тоже неплохо. Отзови Хакамани до тех пор, пока все окончательно не
прояснится. Еще что-нибудь?
- Одна из женщин сераля - Нанайя, дочь Куджала, сегодня ночью бежала
из дворца. Найдена веревка, по которой она спустилась из окна.
Кобад-шах исторг из груди дикое рычание.
- Наверняка она сбежала с этим подонком Конаном! Слишком много
совпадений! И, должно быть, он как-то связан с Невидимыми. Иначе почему
мне подослали джезмита сразу после ссоры с киммерийцем? Скорее всего, он
же и подослал. Готарза, подними королевскую гвардию и скачи за козаками.
Принеси мне голову Конана, иначе поплатишься своей! Возьми по меньшей мере
пятьсот воинов. С наскока варваров не одолеть: в бою они свирепы и отлично
владеют любым оружием.
Готарза поспешил исполнить приказание, а царь, повернувшись к
управляющему, сказал:
- А сейчас, Бардийя, принеси пиявок. Готарза прав: похоже, клинок был
отравлен.
После бегства из Аншана прошло три дня. Скрестив ноги, Конан сидел на
земле в том месте, где тропа, замысловатой петлей перевалив через горный
кряж, выходила к склону, у подножия которого раскинулось селение Кушаф.
- Я встану между тобой и смертью, - говорил варвар человеку, сидящему
напротив, - так же, как это сделал ты, когда твои горные волки едва нас не
перерезали.
Его собеседник в раздумье подергал бороду в бурых пятнах. В его
могучих плечах и мощной груди угадывалась исполинская сила, волосы,
местами тронутые сединой, говорили о жизненном опыте. Общую картину
дополнял широкий пояс, ощетинившийся рукоятками кинжалов и коротких мечей.
Это был сам Балаш, вождь местного племени и правитель Кушафа, а также
прилегающих к нему деревень. Несмотря на столь высокое положение, его речь
звучала просто и сдержанно.
- Боги покровительствуют тебе! И все же никто не избегнет поворота,
за которым ему уготована смерть.
- За свою жизнь надо или драться, или спасаться бегством. Человек не
яблоко, чтобы спокойно ждать, пока кто-то не сорвет его и не съест. Если
думаешь, что еще можно поладить с царем, отправляйся в Аншан.
- У меня слишком много врагов при дворе. Они вылили в уши повелителя
бочку лжи, и тот не станет меня слушать. Меня просто повесят в железной
клетке на съедение коршунам. Нет, я не пойду в Аншан.
- Тогда ищи для племени другие земли. В здешних горах хватает
закоулков, куда не добраться даже царю.
Балаш бросил взгляд вниз, на селение, окруженное стеной из камня и
глины, с башнями через равные промежутки. Его тонкие ноздри расширились,
глаза зажглись темным пламенем, как у орла над гнездом с орленком.
- Клянусь Асурой, нет! Мой народ живет здесь со времен Барама. Пусть
царь правит у себя в Аншане, здесь повелитель - я!
- Кобад-шах с таким же успехом может править и Кушафом, - проворчал
сидящий на корточках за спиной Конана Тубал. Гаттус сидел слева.
Балаш перевел взгляд на восток, где уходящая тропа терялась между
скал. На их вершинах ветер рвал куски белой ткани - одежду лучников, день
и ночь стерегущих проход в горах.
- Пусть приходит, - сказал Балаш. - Мы перекроем горные тропы.
- Он приведет с собой десять тысяч тяжеловооруженных воинов с
катапультами и осадными машинами, - возразил Конан. - Он дотла сожжет
Кушаф и увезет в Аншан твою голову.
- Пусть будет что будет, - ответил Балаш.
Конан с трудом подавил волну гнева, вызванную тупым фатализмом этого
человека. Все инстинкты деятельной натуры киммерийца восставали против
философии пассивного ожидания. Но поскольку он с отрядом оказался в
западне, пришлось смолчать. Он лишь не мигая смотрел на запад, где над
пиками висело солнце - огненный шар на ярко-синем небе.
Указав на селение, Балаш перевел разговор на другую тему:
- Конан, я хочу тебе кое-что показать. В той полуразвалившейся хижине
снаружи стены лежит мертвец. Таких людей в Кушафе никогда прежде не
видели. Даже после смерти в этом теле есть что-то таинственное, злое. Мне
даже кажется, что это не человек вовсе, а демон. Идем.
Он зашагал вниз по тропе, рассказывая на ходу:
- Мои воины наткнулись на него, лежащего у подножия скалы. Было
похоже, что он или упал с вершины, или его оттуда сбросили. Я приказал
перенести его в селение, но по пути он умер. В забытьи все пытался что-то
сказать, но его наречие нам незнакомо. Воины решили, что это демон, и,
полагаю, тому есть причины.
На расстоянии дневного перехода к югу, в горах, таких бесплодных и
неприступных, что в них не прижился и горный козел, лежит страна, которую
мы зовем Друджистан.
- Друджистан! - эхом отозвался Конан. - Страна демонов!
- Да. Там, среди скал и ущелий, таится Зло. Осторожный обходит эти
горы стороной. Местность кажется безжизненной, но кто-то там все-таки
обитает - люди или духи, не знаю. Иногда на тропах находят тела убитых
путников, случается, во время переходов пропадают женщины и дети - это все
работа демонов. Не однажды, заметив неясную тень, мы бросались в погоню,
но каждый раз путь преграждали отвесные гладкие скалы, сквозь которые под
силу пройти только порожденьям ада. Иногда эхо доносит до нас бой
барабанов или громоподобное рычание. От этих звуков сердца храбрейших из
мужчин обращаются в лед. В моем народе живет старая легенда, которая
гласит, что тысячи лет назад повелитель упырей Урра построил в тех горах
волшебный город под названием Джанайдар и что призраки Урры и его
подданных до сих пор обитают среди городских развалин. По другой же
легенде, тысячу лет назад вождь ильбарских горцев повелел отстроить город
заново, чтобы превратить его в свою крепость. Работы шли уже полным ходом,
но в одну ночь и вождь, и его подданные исчезли, и с тех пор никто их
больше не видел...
Тем временем они подошли к хижине. Балаш распахнул покосившуюся
дверь, и через минуту все четверо, наклонившись, разглядывали
распростертое на грязном полу тело.
Внешность покойного и впрямь была необычной, а потому
настораживающей, - внешность чужака. Коренастая фигура с широким плоским
лицом и узкими раскосыми глазами, кожа цвета темной меди - все указывало
на выходца из Кхитая.
Жесткие, в запекшейся крови черные волосы на затылке и неестественно
вывернутые конечности указывали на множество переломов.
- Ну, разве он не похож на порождение Зла? - спросил Балаш.
- Это не демон, - ответил Конан, - хотя при жизни в нем, может быть,
и было что-нибудь такое. Он кхитаец - выходец из страны, расположенной
далеко на востоке от Гиркании, за горами, пустынями и джунглями, такими
обширными, что в - них затеряется и дюжина Иранистанов. Я проезжал по тем
землям, когда служил у короля Турана. Но каким ветром этого парня занесло
к нам? Трудно сказать...
Внезапно его глаза сверкнули, и он сорвал с мертвеца запачканную
кровью накидку. Их глазам открылась шерстяная рубашка, и Тубал,
заглядывающий Конану через плечо, не смог сдержать возгласа удивления: на
рубашке, вышитый пурпуровыми нитками, виднелся необычный знак -
человеческая рука, сжимавшая рукоять кинжала с волнистым лезвием. Рисунок
был такого насыщенного цвета, что на первый взгляд казался кровавым
пятном.
- Кинжал Джезма! - прошептал Балаш, отпрянув от этого символа смерти
и разрушения.
Все посмотрели на Конана, который пристально разглядывал зловещую
эмблему. Необычное зрелище пробудило в нем смутные воспоминания, и сейчас,
напрягая память, он пытался по отдельным штрихам восстановить целостную
картину древнего культа поклонения Злу. Наконец, повернувшись к Гаттусу,
он сказал:
- Когда я промышлял в Заморе воровством, то, помню, слышал краем уха
о каком-то культе джезмитов, пользующихся таким символом. Ты заморанец,
может быть, знаешь о нем?
Гаттус пожал плечами.
- Есть много культов, которые своими корнями уходят в далекое
прошлое, к временам до Великого потрясения. Правители немало потрудились,
чтобы выкорчевать их, но каждый раз те прорастали вновь. Знаю, что
Невидимые, или, как их еще называют, сыны Джезма, исповедуют один из таких
культов, но больше мне нечего сказать. Я всегда предпочитал держаться от
таких дел подальше.
Тогда Конан обратился к Балашу:
- Твои люди могут проводить меня к месту, где нашли его?
- Конечно. Но это дурное место, в ущелье Призраков, на границе
Друджистана, и я бы...
- Хорошо. Сейчас всем спать. Выступаем на рассвете.
- В Кешан? - Балаш вскинул брови.
- Нет. В Друджистан.
- Неужели ты всерьез считаешь, что...
- Я ничего не считаю... пока.
- Отряд идет с нами? - спросил Тубал. - Лошади сильно измотаны.
- Нет. Лошади пусть отдыхают. Со мной пойдут лишь Гаттус и ты. В
проводники возьмем одного из воинов клана. За начальника остается Кодрус.
И передай ему, что, если в мое отсутствие наши псы начнут лапать женщин
Кушафа, я разрешаю снести пару-другую голов.
2. СТРАНА ЧЕРНЫХ ГОР
Неровный, в горных вершинах горизонт уже укрыли сумерки, когда
проводник натянул поводья. Скалистая земля перед путниками была разорвана
глубоким каньоном. По ту сторону громоздились мрачные вершины, черные пики
остриями вонзались в небо, повсюду изломы и провалы - невообразимый хаос
черного камня.
- Отсюда начинается Друджистан, - сказал проводник. - Это ущелье
Призраков. За ним лежит страна Смерти и Ужаса. Дальше я не пойду.
Конан кивнул. Его глаза пытались отыскать в изрезанном склоне тропу,
ведущую на дно каньона. Вот уже много миль они шли по заброшенной древней
дороге, но местами казалось, что в последнее время ею пользовались.
Конан огляделся. Рядом с ним стояли Тубал, Гаттус, проводник и Нанайя
- бывшая наложница гарема Кобад-шаха. Девушка упросила взять ее с собой,
потому что, как она заявила, ей страшно оставаться одной, вдали от
киммерийца, среди племени дикарей, чьего наречия она не понимает. За время
бегства из Аншана, несмотря на все тяготы пути, Конан не услышал от нее ни
слою жалобы и потому согласился с ее доводами.
- Сами видите, - снова заговорил проводник, - по дороге снова ходят
демоны. Этим путем они выбираются из своей Черной страны, им же
возвращаются обратно. Но люди, ушедшие за ущелье, не возвращаются уже
никогда.
Тубал презрительно усмехнулся.
- На что демонам тропа? У них же крылья, они летают, как летучие
мыши!
- Когда демоны принимают человеческий облик, то ходят, как люди, -
ответил проводник. Он указал на крутую скалистую гряду, за которой
терялась тропа. - У подножия этой гряды мы и нашли человека, которого ты
назвал кхитайцем. Я думаю, его братья-демоны что-то с ним не поделили и
сбросили со скалы.
- А может быть, он карабкался вверх и сорвался, - проворчал Конан. -
Кхитайцы - жители пустынь, они не привыкли лазить по горам. От вечной
жизни в седле их ноги стали кривыми и ослабели. Такой легко может и
оборваться.
- Конечно, если он - человек, - ответил проводник. - Но... Великий
Асура!
Спутники Конана так и подскочили на месте, а проводник, с
расширенными от ужаса глазами, схватился за лук. Откуда-то с юга, со
стороны черных пиков до них донесся ни на что не похожий звук - резкое,
злобное рычание, эхом прокатившееся по горам.
- Голоса демонов! - в страхе воскликнул проводник, так резко дернув
повод что его лошадь с пронзительным ржанием подалась назад. - Заклинаю
именем Асуры - уйдем отсюда! Оставаться здесь - безумие!
- Если трусишь отправляйся обратно в свою деревню! - сказал Конан. -
Я еду дальше. - На самом же деле от этих проявлений сверхъестественных сил
по спине киммерийца пробежали мурашки, но он не хотел показывать вида
перед своими спутниками.
- Один, без отряда? Ты сумасшедший! Пошли хотя бы за своими людьми!
Глаза Конана сузились, как у волка при виде добычи.
- Не сейчас. Для разведки чем меньше людей, тем лучше. Я полагаю, на
эту страну демонов стоит взглянуть поближе. Кто знает, вдруг она потом
пригодится как опорный пункт. - Он повернулся к Нанайе. - Тебе лучше
вернуться в селение.
На глаза девушки навернулись слезы.
- Не прогоняй меня, Конан! - дрожащим голосом вымолвила она. - Эти
дикари, эти горцы... они надругаются надо мной!
Конан окинул взглядом ее крепкое гибкое тело с развитой мускулатурой.
- Пожалуй, если кто и решится на это, ему прежде придется изрядно
потрудиться, - сказал он. - Ладно, будь по-твоему, и не говори потом, что
я тебя не отговаривал.
Проводник повернул низкорослую лошадку и крикнул через плечо:
- Балаш прольет немало слез! В Кушафе все взвоют от горя! Ай-а! Ай-а!
Он ударил пятками в бока лошади, и его насмешливые причитания
потонули в стуке копыт о каменистую тропу. Еще мгновение - и всадник
пропал за скалой.
- Беги, трусливый шакал! - завопил ему вслед Тубал. - Мы повяжем
твоих демонов и за хвосты притащим в Кушаф! - Но только всадник скрылся,
он замолчал.
- Ты прежде слышал что-нибудь подобное? - спросил Конан Гаттуса.
Заморанец кивнул:
- Да. В горах, где до сих пор поклоняются Злу.
Не говоря ни слова, Конан тронул поводья. В неприступной Патении ему
тоже доводилось слышать рычание, которое жрецы Эрлика выдували из
десятифутовых бронзовых труб.
Тубал фыркнул, как носорог. Он никогда не слышал этих труб, а потому,
прежде чем спускаться по крутому склону прямо в сумерки на дно каньона,
втиснул свою лошадь между лошадями товарищей. Потом резко сказал:
- Итак, Конан, эти двуличные собаки из Кушафа, способные во сне
перерезать гостю горло, добились чего хотели: заманили нас в свою
проклятую страну демонов. Что думаешь делать?
Все это смахивало на ворчание старого пса при виде того, как его
хозяин ласкает другую собаку - порезвей и помоложе. Конан наклонил голову,
чтобы скрыть усмешку.
- На ночь остановимся в ущелье. Лошади слишком устали, чтобы идти по
камням, да еще ночью. К делу приступим завтра.
Я думаю, где-то в горах, за ущельем, у Невидимых должен быть лагерь.
Вряд ли в соседних с Черной страной горах найдется селение, расположенное
ближе Кушафа, а от него сюда целый день нелегкого пути. Кочующие племена,
опасаясь воинственных соплеменников Балаша, обходят эти места стороной, а
те слишком суеверны, чтобы самим обследовать горы за ущельем Призраков.
Так что Невидимые могут уходить и возвращаться без особого риска быть
замеченными. Я пока не решил, что мы предпримем дальше. Но уверен в одном:
отныне наша судьба на кончиках пальцев богов.
Спустившись в каньон, они увидели, что тропа, петляя среди каменных
завалов, ведет дальше по ложу и сворачивает в глубокую расселину,
выходившую в каньон с юга. Южная стена была гораздо выше и круче северной.
Она, словно застывший вал, черной громадой взметнулась вверх, местами
прерываясь узкой расселиной - входом в ущелье.
Конан свернул вслед за тропой и, доехав до первого поворота, заглянул
за каменный выступ. Зажатое между отвесными стенами, ущелье хранило
настороженное молчание. Извиваясь подобно змеиному следу, оно уходило
дальше - во мрак.
- Это наша дорога на завтра, - сказал Конан. Его спутники молча
кивнули, и все четверо выехали из ущелья в главный каньон, где еще
держался свет. В гнетущей тишине цоканье лошадиных копыт казалось
непривычно громким.
В нескольких десятках шагов от ущелья, откуда путники только что
выехали, находилось другое, поуже. На его каменистом ложе не было
признаков тропы, и оно сужалось так резко, что наверняка кончалось
тупиком.
Где-то посередине, у северной стены, в выщербленной временем скале
образовалось естественное углубление, в котором бил крошечный родничок. За
ним, в скалистой нише, напоминавшей пещеру, росла скудная жесткая трава.
Там Конан и решил привязать уставших лошадей, а лагерь разбить у ключа.
Поужинали вяленым мясом - огонь не разводили, чтобы не привлекать
враждебных глаз.
Конан выставил посты в двух местах: Тубал должен был вести наблюдение
к западу от лагеря, у входа в узкое ущелье, а Гаттус получил пост у
восточного, куда сворачивала тропа. Если бы враг проходил по каньону или
крался ущельем, он неминуемо наткнулся бы на бдительных стражей.
Каньон быстро заполняла тьма. Казалось, она стремительными потоками
стекает с горных вершин, выползает из узких ущелий. Звезды - равнодушные,
холодные - замерцали в ночном небе. Над незваными гостями нависли хмурые
вершины изломанных гор. Засыпая, Конан вяло подумал, свидетелями каких
ужасных человеческих драм могли оказаться эти вершины за тысячи тысяч лет.
Несмотря на долгое общение с цивилизацией, Конан не растерял
природных инстинктов дикаря. Заслышав во сне крадущиеся шаги, он открыл
глаза и, припав к земле, сжав в руке меч, приготовился к бою. Но тревога
оказалась ложной - над ним, едва различимая во мраке, возвышалась
массивная фигура шемита.
- В чем дело? - недовольным голосом пробормотал Конан.
Тубал опустился на колени. За его спиной, невидимые в тени скал,
беспокойно переступали лошади. И прежде чем Тубал открыл рот, киммериец
кожей почувствовал разлитую в воздухе угрозу.
Тубал зашептал ему в ухо:
- Гаттус убит, женщина пропала! По ущелью крадется Смерть!
- Что?
- Гаттус лежит у расселины с перерезанной глоткой. Я услышал со
стороны восточного ущелья хруст камешков, но решил тебя не будить, а
тихонько подкрался туда и увидел Гаттуса - на камнях, в крови. Похоже, он
умер внезапно, не успев поднять тревоги. Я ничего не заметил, а из
расселины не донеслось ни звука. Тогда я поспешил обратно и не нашел
Нанайи. Демоны Черных гор, ничем не выдав себя, убили одного из нас и
унесли другого! Я чувствую затаившуюся Смерть! Великий Асура! Это и
вправду ущелье Призраков!
Конан бесшумно поднялся на колено: чувства предельно обострены, все
тело - комок нервов и мускулов. Внезапная смерть всегда бдительного
заморанца и таинственное похищение женщины отдавали чем-то жутким.
- Разве можно бороться с демонами? - снова зашептал шемит. - Давай-ка
лучше к лошадям и...
- Тихо! Слушай!
Откуда-то донеслись едва слышные шаги. Конан поднялся, вглядываясь в
темноту. Вот от стены отделились неясные тени и, крадучись, стали
приближаться. Левой рукой Конан вытащил нож. Тубал, сжав рукоятку длинного
ильбарского кинжала, застыл рядом - безмолвный, напрягшийся, как волк в
западне.
Все ближе, ближе цепочка теней: вот она растянулась, охватывая с
обеих сторон. Конан и шемит сделали несколько шагов назад пока не уперлись
спинами в каменную стену - мера против возможного окружения.
Атака была стремительна: мягкое быстрое шлепанье босых ног, тусклый
блеск стали в неверном свете звезд. Конан едва различал нападавших - лишь
смутные силуэты да мерцание стали. Нанося удары, увертываясь, он больше
полагался на природное чутье, чем на слух и зрение.
Первого, кто оказался в пределах досягаемости его меча, Конан убил
одним ударом. Увидев, что таинственные тени - всего лишь люди, Тубал
исторг из груди низкое рычание и со всей яростью обрушился на врага.
Взмахи его тяжелого трехфутового кинжала производили среди врагов
опустошительное действие. Бок о бок, спиной к отвесной скале, приятели
могли не опасаться нападения с тыла или флангов.
Сталь звенела о сталь, высекая искры. То и дело раздавался звук, как
в мясной лавке, когда секач в руках мясника разрубает мясо и кости. Люди
пронзительно вскрикивали, в перерезанных глотках булькала кровь, под
ногами хрипели раненые и умирающие. Несколько мгновений людской клубок
колыхался, как бы перемалывая сам себя. Однако постепенно чаша весов стала
склоняться на сторону двоих, у стены. Во тьме оба видели не хуже
нападавших, в единоборстве неизменно брали верх, к тому же знали, что их
клинки поражают только врагов, последним мешала собственная
многочисленность: опасения, что в пылу схватки они могут задеть своего,
сковывали их движения.
Конан наклонил голову раньше, чем заметил взмах меча. Его ответный
удар пришелся по стальной полосе. Не пытаясь прорубить броню, он полоснул
по открытому бедру, и враг упал. На его место ту же заступил другой, и
пока Конан разделывался с этим, упавший на локтях прополз вперед и,
привстав на здоровое колено, ударил ножом. Киммерийца спасла кольчуга. Нож
в левой руке Конана отыскал горло врага, и на ноги киммерийца пролилась
струя горячей крови. И вдруг натиск иссяк. Отхлынув, нападавшие, как
призраки, растаяли во тьме.
Стало чуть светлее. Над восточным краем каньона серебряной полоской
лежал слабый свет - всходила луна.
Тубал, точно волк, вывалив язык, погнался за отступавшими тенями, его
борода была забрызгана кровью, в уголках рта выступила пена. Он споткнулся
о труп и, прежде чем сообразил, что перед ним мертвец, с дикой яростью
вонзил в него клинок. Конан настиг шемита и схватил за руку. В бешенстве
Тубал едва не сбил варвара с ног.
- Угомонись ты! - зарычал на него Конан. - Или хочешь угодить в
западню?
От этих слов к Тубалу вернулась его волчья осторожность. Оба бесшумно
заскользили за неясными тенями, одна за другой исчезавшими а пасти
восточной расселины. Добежав до нее, преследователи остановились,
пристально всматриваясь в черный провал. Где-то далеко впереди слышался
удаляющийся хруст камешков под чьими-то ногами. Конан весь подобрался,
точно пантера при виде дичи.
- Псы удирают, - тихо сказал Тубал. - Погонимся дальше?
Конан покачал головой. Нанайя в плену, и он не может позволить себе
сломя голову броситься в погоню по этому темному, извилистому коридору,
где за каждым поворотом их может подстеречь засада, а значит, почти
неминуемая смерть.
Они вернулись в лагерь, к лошадям, совершенно обезумевшим от густого
запаха свежепролитой крови.
- Когда луна поднимется высоко и зальет каньон своим светом, они
нашпигуют нас стрелами, не выходя из расселины.
- Придется рискнуть, - проворчал Конан. - Будем надеяться, что
стрелки из них неважные.
В полном молчании они опустились на корточки в тени скал. По мере
того как каньон заливал призрачный лунный свет, проступали очертания
валунов, уступов, стен. Ни один звук не нарушал царящей вокруг тишины.
Затем при бледном свете Конан посмотрел на четырех мертвецов, брошенных
врагом во время бегства. Тубал вгляделся в застывшие бородатые лица...
- Шабатийцы! - тихо воскликнул он. - Почитатели Зла!
- Не удивительно, что они подкрались неслышно, как кошки, -
пробормотал Конан. Проезжая как-то по Шему, ему доводилось слышать
рассказы о сверхъестественной способности сторонников этого древнего
отвратительного культа подбираться к жертвам без малейшего шороха. В своих
мрачных храмах, выстроенных в честь проклятого богами и людьми Шабата, эти
люди поклонялись своему идолу - золотому Павлину. - Интересно, что им
здесь понадобилось? Ведь их родина Шем. Что ж, поглядим... Ого!
Конан распахнул на одном из трупов накидку. На полотняной куртке на
широкой груди шабатийца кровавым цветом полыхала эмблема - рука, сжимавшая
кинжал с лезвием в форме языка пламени. Тубал откинул туники с остальных -
у всех на рубашках был вышит кулак и нож. Шемит спросил:
- Что это за культ Невидимых, если он притягивает людей из ближнего
Шема, и из Кхитая, за тысячи миль отсюда?
- Вот это я и хочу выяснить, - ответил Конан.
Они помолчали. Затем Тубал поднялся и сказал:
- Теперь куда?
Конан указал на цепочки следов, алевших на голых камнях.
- Вот наша путеводная нить.
Пока Тубал вытирал с клинка кровь и вкладывал его в ножны, Конан
обмотал вокруг пояса длинную прочную бечевку с тремя спаянными крюками на
конце. В свою бытность вором он частенько пускал в ход это орудие. Тем
временем луна поднялась еще выше и высветила узкую серебряную полосу
посередине каньона.
Избегая прямого света, они приблизились к устью ущелья. Ни звона
спущенной тетивы, ни свиста дротика, ни таинственных теней за скалами, -
тихо. На камнях отчетливо виднелась дорожка из кровавых пятен: должно
быть, шабатийцы уносили тяжелораненых с собой.
Лошадей оставили в лагере. Конан полагал, что враги также уходили
пешими, а кроме того, проход был настолько узок и загроможден камнями, что
в случае внезапной схватки всадник оказался бы в невыгодном положении.
У каждого поворота они ожидали засады, но цепочка кровавых следов не
прерывалась, и никто не заступал дорогу. Пятна крови заметно поредели, но
и этих было довольно, чтобы не сбиться с пути.
Конан прибавил шагу: он очень надеялся, что раненые и пленница
замедлят бегство врага. Скорее всего, Нанайя все еще жива, иначе они
наткнулись бы на ее труп.
Ущелье стало подниматься, сузилось, снова расширилось, пошло вниз,
сделало поворот и вышло в другой каньон, протянувшийся с востока на запад.
Этот оказался шириной в несколько сот футов. След, напрямую пересекая
открытое пространство, вел к монолитной южной стене и там обрывался.
- Кажется, эти трусливые псы из Кушафа не соврали: след обрывается у
скалы, а через нее перелетит разве что птица.
Конан остановился, озадаченный. Приметы древней дороги потерялись
давно - еще в ущелье Призраков. Но шабатийцы наверняка прошли этим путем.
Киммериец окинул стену внимательным взглядом - каменная глыба взметнулась
в небо на сотни футов. Прямо над ним, на высоте футов пятнадцати, в
результате выветривания породы в стене образовался небольшой выступ
шириной три и длиной шесть-семь шагов. На первый взгляд это мало что
значило, но где-то посередине, между землей и выступом, острый глаз
варвара различил на камне темное пятно.
Конан размотал с пояса веревку. Затем, раскрутив, послал тяжелый
конец вверх. Крюк впился в камень на краю выступа. С проворством, с каким
обычный человек взбирается по лестнице, Конан полез по тонкой гладкой
нити. Добравшись до пятна, он довольно хмыкнул - вне всяких сомнений, это
была кровь. Должно быть, ее оставил раненый, когда его поднимали в петле к
выступу.
Внизу Тубал, переминаясь с ноги на ногу, пытался разглядеть получше
выступ, словно опасаясь затаившихся убийц. Но когда Конан показался над
краем, площадка оказалась пуста.
Он поднялся на выступ, и сразу в глаза ему бросилось тяжелое,
невидимое снизу бронзовое кольцо в стене. От частого употребления металл
блестел. Край выступа, площадка - все было густо измазано кровью. Здесь
стена уже не казалась монолитной. Но варвар заметил еще кое-что: едва
различимые кровавые отпечатки пальцев на скале. Он тщательно исследовал
все щели, затем приложил свою ладонь к кровавому отпечатку, нажал. Часть
стены бесшумно ушла в сторону. Перед Конаном открылся узкий проход, в
дальнем конце которого мерцал лунный свет.
Весь подобравшись, готовый к любым неожиданностям, Конан шагнул в
проем. И тут же услышал удивленный вопль шемита, который, глядя вверх,
решил, что его товарища проглотила скала. Чтобы успокоить Тубала, Конан
показался над краем, а затем вновь обратился к своему открытию.
Ход был короткий и другим концом выходил в расселину. Прямой, как
ножевая рана, туннель прорезал скалу на сотню футов и дальше резко
сворачивал вправо. Дверь представляла собой плиту неправильной формы,
навешенную на массивные тщательно смазанные бронзовые шарниры. Плита
идеально совпадала с проемом, а благодаря изломанному краю узкие щели по
периметру казались обычными щербинами в камне.
Прямо у входа лежала бухта веревочной лестницы из прочной сыромятной
кожи. Закрепив конец в кольце снаружи, Конан сбросил лестницу вниз. И пока
Тубал, горя нетерпением, быстро карабкался к выступу, киммериец втянул
свою веревку и снова обмотал ее вокруг пояса.
Уразумев тайну исчезновения врагов, шемит даже выругался по-своему.
- Но почему они не закрыли дверь изнутри? - спросил он, угомонившись.
- Возможно, этим ходом постоянно пользуются. К тому же когда на
хвосте погоня, то громкими призывами к страже можно обнаружить себя и
выдать секрет. Но удивительно, что дверь до сих пор не нашли, - если бы не
следы крови, я тоже топтался бы сейчас внизу.
Тубал рвался вперед но киммериец медлил. Он не видел признаков
стражи, но резонно полагал, что мастера, с такой выдумкой замаскировавшие
вход в свою страну, вряд ли оставят его без охраны.
Конан поднял лестницу, смотал в бухту и уложил на место. Потом закрыл
плитой проем, и туннель погрузился во тьму. Приказав недовольно ворчавшему
шемиту оставаться у двери, он осторожно двинулся вперед.
Выйдя в расселину, Конан огляделся. Над головой, на высоте сотен
футов, сквозь узкую изломанную щель виднелось звездное небо. Кошачьим
глазам варвара с избытком хватало скудного света, падавшего на пол.
С не меньшей осторожностью, но уже более уверенно, он сделал еще
несколько шагов и замер: впереди, за поворотом, послышался хруст камешков.
Киммериец едва успел втиснуть свое массивное тело в нишу, вырубленную в
боковой стене, как показался стражник. Уверенный в собственной
безопасности, тот шел вразвалочку, едва поднимая ноги, как бы показывая
всем своим видом, что занят привычным, нудным делом. Это был коренастый,
приземистый кхитаец с неподвижным лицом цвета меди. В руке он держал
короткое копье.
Вот стражник поравнялся с нишей, где укрылся Конан. Вдруг, повинуясь
внезапно проснувшемуся инстинкту, он резко повернул голову - зубы обнажены
в оскале, копье наизготовку. Схватка заняла мгновение. Стражник еще
поворачивал голову, а Конан был уже рядом. Взмах меча - и кхитаец рухнул
на каменный пол с разрубленным черепом.
Застыв как изваяние, Конан вглядывался в проход. Никаких
подозрительных звуков - как видно, стражник был один. Тогда киммериец
тихонько свистнул. Истомившийся ожиданием Тубал не заставил себя долго
ждать. При виде мертвеца шемит скрипнул зубами.
Конан наклонился над тем, что еще недавно было стражником, и отогнул
верхнюю губу мертвеца. Клыки были спилены.
- Еще один сын Эрлика, желтого бога Смерти. И неизвестно, сколько их
еще скрывается в этих горах... Спрячем его вон под теми камнями.
За поворотом глубокая расселина снова шла прямо, пока не упиралась в
очередной излом. И чем дальше приятели продвигались, тем больше
успокаивался Конан: было ясно, что в проходе нет другой стражи.
Когда друзья наконец вышли из расселины, небо на востоке уже начинало
бледнеть. В этом месте царил настоящий каменный хаос. Вместо одного ущелья
- не меньше дюжины. Подобно реке, разделенной в дельте на десятки рукавов,
они стремились вдаль, огибая утесы и огромные обломки стен. Острые шпили и
башни из черного камня мрачными призраками вытянулись к розовеющему небу.
С трудом пробираясь между этими угрюмыми стражами, двое искателей
приключений вышли к огромной скале. У ее подножия лежала очищенная от
камней ровная площадка шагов триста в ширину. Тропинка, выщербленная в
камне тысячами ног, пересекала открытое место и поднималась по
вырубленному в скале карнизу. И никаких намеков на то, что может
подстерегать там, наверху. Выставив слева и справа по часовому -
изрезанному непогодой черному шпилю, - монолитная стена отступала назад.
- Куда теперь? - В призрачном свете шемит походил на волосатого
гоблина, который, замешкавшись, не успел до восхода солнца спрятаться в
пещере.
- Похоже, мы недалеко от... Великий Кром! Что это?!
Над горами прокатился жуткий рев, который друзья слышали прошлой
ночью, только на этот раз гораздо громче и отчетливее. Последние сомнения
исчезли - это был резкий звук гигантской трубы.
- Нас обнаружили? - Тубал сжал эфес кинжала.
Конан пожал плечами.
- Не думаю. В любом случае сначала надо оглядеться, - нечего лезть на
рожон... Туда!
Он указал на источенную временем высокую скалу, что высилась
неподалеку в окружении шпилей пониже. Друзья быстро вскарабкались по
склону, обращенному к стене и невидимому с другой стороны. С вершины
открывался вид на окрестности. Устроившись за выступом, оба осторожно
высунули головы.
- Великий Асура! - Тубал даже присвистнул от восторга.
С их наблюдательного пункта, схваченные одним взглядом сквозь
утреннюю дымку, скалы напротив приобрели иные очертания - гигантского
плато, приподнятого над ущельем на высоту не менее пятисот футов. На плато
вел единственный путь - по вырубленной в камне тропе. С востока, севера и
запада к плато подступали скалы, отрезанные от него провалом каньона. На
юге плато упиралось в огромную черную гору, чьи острые пики господствовали
над остальными вершинами.
Но друзья едва обратили внимание на красоты природы. Конан полагал,
что кровавый след приведет их к поселку - чему-нибудь вроде пещеры или
стойбища с шатрами из лошадиных шкур, на худой конец - к простеньким
глинобитным хижинам, лепящимся по склону горы. Вместо этого, взору
открылась панорама прекрасного города с куполами и башнями,
поблескивающими в утреннем свете, - казалось, какие-то чародеи перенесли
его из своей сказочной страны в каменную пустыню.
- Город демонов! - Тубал разинул рот. - Это все злые чары! Нас
околдовали! - Думая, что спит, он укусил себя за руку.
Плато имело форму овала: около полутора миль с севера на юг и чуть
меньше мили с востока на запад. Город расположился в его южной части и был
прекрасно виден на фоне мрачной горы. В центре его, гордо возвышаясь над
кронами деревьев и плоскими крышами домов, стояло величественное
сооружение, увенчанное пурпурным куполом с золотым орнаментом. В лучах
восходящего солнца он полыхал кровавым пламенем.
Кровь в жилах Конана заструилась быстрее. Немыслимый контраст угрюмых
черных гор с яркими красками города нашел отклик в варварской душе
киммерийца. Сияние пурпурного в золоте купола отдавало чем-то зловещим, а
взметнувшиеся к небу черные шпили вокруг плато служили ему достойным
обрамлением. Сам город, как бы возведенный среди руин и запустения
могущественными силами Зла, будил предчувствие дурного.
- Так вот какое оно - логово Невидимых, - прошептал Конан. - Кто мог
подумать, что в этакой глухомани скрывается целый город.
- Все равно нам с ними не совладать, - пробурчал Тубал.
Ничего не ответив, Конан вновь занялся наблюдениями. Чуть меньше, чем
на первый взгляд, плотной, правильной застройки, город не был обнесен
наружной стеной - невысокий бруствер вдоль края плато надежно защищал его
от возможных врагов. Двух-трехэтажные дома утопали в чудесных садах и
рощицах - еще более сказочных оттого, что все плато казалось сплошной
каменной глыбой, где не нашлось бы места и травинке.
Наконец Конан принял решение:
- Тубал, возвращайся в наш лагерь в ущелье Призраков. Возьми лошадей
и скачи в Кушаф. Передай Балашу, что мне нужны все его воины. Потом
проведи их вместе с нашими головорезами по тропе через расселину.
Укройтесь где-нибудь поблизости и не высовывайтесь, пока не дам знак. Если
меня убьют - действуйте по обстановке.
- Что ты задумал?
- Я иду в город.
- Совсем рехнулся!
- Не хорони меня раньше времени. Пойми, это единственный способ
вызволить Нанайю. А потом уже будем думать, как лучше напасть на город.
Если останусь жив и на свободе, то встретимся здесь же, если нет - решайте
с Балашем сами.
- Чума на твоего Балаша! Зачем тебе соваться в этот рассадник зла?!
Глаза Конана сузились.
- Я хочу основать свою империю. В Иранистане для меня нет места. В
Туране - тоже. Ты меня знаешь: со своей крепостью за спиной я горы
сворочу. Только поторопись.
- Балаш на меня косо смотрит. Он просто плюнет мне в бороду, мне,
понятное дело, придется его убить, после чего собаки из Кушафа прирежут и
меня.
- Он этого не сделает.
- А вдруг откажется?
- Если позову его, пойдет за мной хоть в преисподнюю!
- Зато его люди не пойдут. Они дрожат перед демонами.
- Ничего, как только скажешь им, что их демоны - всего лишь люди, они
перестанут дрожать.
Тубал еще потеребил свою бороду и, глубоко вздохнув, выдал свой
главный довод:
- Тебя раскусят и сдерут с живого кожу.
- Пусть попробуют. Такого наплету - уши развесят. Прикинусь опальным
воином, сбежавшим от царского гнева, и попрошу убежища.
Тубал сдался. Бормоча что-то себе в бороду, грузный шемит заскользил
вниз по скале и скоро пропал среди камней. В воздухе по-прежнему стояла
тишина. Немного погодя Конан спустился вслед за другом и направился в
противоположную сторону - к тропинке, вьющейся по склону обрыва.
3. ГОРОД НЕВИДИМЫХ
Подойдя к подножию скалы, Конан начал взбираться по крутому склону.
Вокруг не было ни души. Тропа непрерывно петляла, огибая огромные скальные
выступы. С наружного края ее прикрывала низкая массивная стена. Скорее
всего, ее возвели еще до появления в этих краях ильбарских горцев: на вид
она была очень старой, но прочной, как сама скала.
Последние тридцать футов Конан поднимался по крутым ступеням,
вырубленным в камне. Его так никто и не окликнул. Он бесшумно миновал
полосу невысоких укреплений, возведенных по краю плато, и вышел прямо на
группу сидящих на корточках стражников, азартно резавшихся в кости.
Заслышав хруст камешков под ногами варвара, семерка вскочила на ноги,
выпучив глаза от удивления. Это были зуагиры - шемиты-пустынники,
поджарые, с крючковатыми носами. Головы воинов прикрывали уборы из белой
ткани, над поясами торчали рукояти кинжалов и ятаганов. Мгновенно придя в
себя, они схватили брошенные рядом копья и изготовились к нападению.
Ни один мускул не дрогнул на лице киммерийца. Он остановился,
невозмутимо глядя на стражников. Зуагиры, наоборот, не уверенные, как им
лучше поступить, пребывали в явном замешательстве. Словно дикие кошки,
угодившие в западню, они не спускали затравленных глаз с нежданного гостя.
- Конан! - воскликнул вдруг самый рослый из зуагиров, в его голосе
сквозили подозрительность и страх. - Ты здесь откуда?
Конан окинул взглядом поочередно всю семерку и сказал:
- Я хочу видеть вашего хозяина.
Однако это не произвело должного впечатления. По-прежнему настороже,
они вполголоса переговаривались между собой, по очереди отводя назад
правую руку, как бы примериваясь для броска. Наконец неясное бормотание
прервал голос рослого зуагира:
- Что вы раскаркались! И так все ясно: мы занялись игрой и не
заметили его. Мы нарушили свой долг, и, если об этом узнают, нам не
поздоровится. А потому считаю, что его надо убить и сбросить вниз.
- Ага, - с готовностью согласился Конан, - валяйте, убивайте. А когда
хозяин спросит вас: "А где мой Конан с важным донесением?" - вы ему
ответите: "А ты нас не предупредил, и мы его убили, чтобы преподать тебе
урок на будущее". Вот смеху будет.
Те поморщились а один пробурчал:
- Да проткнуть его - и делу конец! Никто и не узнает!
- Не так все просто, - возразил на это рослый. - Такого если не
убьешь издали, он погуляет среди нас, как волк в овчарне.
- Да что там - схватить и перерезать глотку! - сунулся было другой,
самый молодой в компании, но прочие так яростно зашипели на него, что тот
отступил, посрамленный.
- Ага, режьте мне глотку, - скривился в усмешке варвар. Миг - и,
выхватив меч из ножен, он молниеносным движением вычертил в воздухе
восьмерку. - Один, пожалуй, уцелеет, - задумчиво заметил он. - Как раз
хватит, чтобы доложить начальству о великой победе.
- Мертвые не болтают, - гнул свое молодой, за что и получил в живот
тупым концом древка. Хватая ртом воздух, воин переломился надвое.
Сорвав часть накопившейся злобы на своем невоспитанном товарище,
зуагиры немного оттаяли. Старший спросил у Конана:
- Так тебя ждут?
- Иначе я бы не пришел. Разве ягненок по собственной воле пойдет в
пасть ко льву?
- Хорош ягненок! - зуагир хмыкнул. - Скорее уж матерый волчище с
кровью на клыках.
- Если где-то недавно пролилась кровь, так в том повинны дураки,
которые плохо слушают своего хозяина. Этой ночью в ущелье Призраков...
- Клянусь Хануман! Уж не с тобой ли схватились тупоголовые шабатийцы?
Они всем раструбили, будто прикончили в ущелье заезжего купца со слугами.
Так вот почему охрана вела себя так беспечно! Как видно, по каким-то
своим соображениям шабатийцы соврали насчет действительного исхода драки,
и потому стражи тропы не ждали преследователей.
- Кто-нибудь из вас был там? - спросил Конан.
- Мы разве хромаем? Или в крови? Или воем от бессилия и боли? Нет, мы
с Конаном не сражались.
- Тогда напрягите мозги и не повторяйте чужих ошибок. Итак: или вы
проведете меня к тому, кто ждет не дождется нашей встречи, или швырнете
ему в бороду навозом, объявив, что пренебрегли его распоряжением!
- Да сохранят нас боги! - воскликнул в страхе зуагир. - Мы не
получали насчет тебя никаких указаний, и, если ты соврал, наш хозяин сам
выберет для тебя смерть по-мучительнее, а если нет... тогда, может быть,
нам удастся избежать наказания. Сдай оружие и идем.
Конан протянул меч и кинжал. При других обстоятельствах он скорее
расстался бы с жизнью, чем с оружием, но сейчас игра шла по-крупному.
Пинком в зад начальник стражи распрямил согнувшегося молодого воина и
приказал тому наблюдать за лестницей, добавив, что от его усердия зависит,
встретит ли тот свою старость. Затем прорычал приказание другим, и пятеро
стражников взяли в кольцо безоружного киммерийца.
Конан кожей чувствовал, как у стоящего сзади руки чешутся от желания
вонзить в его спину нож, но от слов варвара в их толстых черепах
зашевелились сомнения, и потому он оставался спокоен.
По знаку начальника отряд выступил в путь.
От лестницы к городу вела широкая дорога. Через некоторое время Конан
как бы между прочим спросил:
- Когда шабатийцы прошли в город - не на рассвете?
- Ага, - был краткий ответ.
- Тогда они вряд ли опередили нас намного, - словно рассуждая вслух,
продолжал Конан. - Несколько раненых, да еще пленница...
- Ну, что до девчонки, так она... - начал было один, но осекся,
получив тычок в зубы. Высокий бросил на Конана недобрый взгляд.
- Ни слова больше! - приказал начальник. - Будет задевать - не
отвечайте. Змея не так изворотлива, как этот. Стоит только поддаться - и
он вытянет из вас все, прежде чем вступим в Джанайдар!
Конан отметил про себя, что название города совпадает с тем, о
котором упоминалось в древней легенде, услышанной от Балаша.
- Чего вы все коситесь? - разыгрывая обиду, спросил он. - Разве я
пришел к вам не с открытой душой?
- Ну да! - Зуагир невесело усмехнулся. - Я видел, как ты явился
однажды в Хорасан, что в Гиркании, и тоже с открытой душой. Только, когда
тамошние власти погладили тебя против шерсти, ты мигом запер свою душу на
огромный замок, и по улицам города забурлили потоки крови. Нет уж. Я давно
тебя знаю - еще со времен, когда ты водил своих бандитов по степям Турана.
По части мозгов мне тебя не переплюнуть, но по крайней мере я могу держать
язык за зубами. Я на твою удочку не попадусь, а если кто из моих людей
раскроет рот, то я раскрою тому череп.
- Сдается мне, я тебя знаю, - сказал Конан. - Ты Антар, сын Ади.
Помнится, ты проявил себя отважным воином.
От похвалы лицо зуагира смягчилось, но тут же он опомнился, сдвинул
брови и, обругав первого подвернувшегося под руку, решительно зашагал
впереди отряда.
Конан вышагивал с таким видом, будто его сопровождал почетный эскорт,
а не стража, и мало-помалу его беспечность передавалась воинам, так что,
когда отряд подошел к городу, их копья уже не смотрели в спину пленника, а
мирно покоились на смуглых плечах.
С ближнего расстояния загадка пышной растительности объяснялась
довольно просто. Земля, принесенная трудолюбивыми руками из долин,
расположенных за десятки миль от плато, заполнила углубления и впадины в
скальной поверхности. Сады пронизывали глубокие, узкие канавки тщательно
продуманной оросительной системы. Все они брали начало у естественного
источника где-то в центре города. Благодаря кольцу высоких пиков климат на
плато был гораздо мягче, чем в окружавших его горах.
Отряд прошел между большими фруктовыми садами, росшими по обеим
сторонам дороги, и наконец вступил на главную улицу города - два ряда
каменных домов, вставших по краям широкой мостовой, с непременной зеленью
на задних двориках. Другим концом улица выходила к равнине шириной в
полмили, отделявшей город от нависшей над ним черной горы, такой огромной,
что само плато походило скорее на уступ, выдолбленный в гигантском склоне,
чем на отдельное горное образование.
Люди, работавшие в садах и на улице, с удивлением взирали на зуагиров
и их пленника. Среди них Конан узнал иранистанцев, гирканцев, шемитов и
даже нескольких вендийцев и чернокожих кушитов. Но ильбарских горцев не
было ни одного: очевидно, население города не поддерживало с ними связи.
Внезапно улица расширилась, образовав небольшую площадь. С южной стороны
на нее выходила высокая стена, возведенная вокруг роскошного здания с
величественным куполом.
Тяжелые ворота, инкрустированные золотом и обшитые бронзовыми
полосами, никем не охранялись, если не считать чернокожего, облаченного в
пестрые одеяния. Открыв ворота, тот согнулся в почтительном поклоне. В
сопровождении стражи Конан прошел под аркой и очутился в обширном,
вымощенном мраморными плитами дворе. В центре его журчал фонтан, в воздухе
порхали голуби. С запада и с востока двор ограничивали внутренние стены
пониже, над которыми виднелась зелень садов. В глаза варвару бросилась
взметнувшаяся вверх черная башня высотой не меньше купола, ее каменное
кружево слабо мерцало на солнце.
Зуагиры прошли через двор, и были остановлены у дворцового портика
стражей из тридцати гирканцев - все в сверкающих посеребренных шлемах,
увенчанных плюмажем, в позолоченных латах, со щитами из шкуры носорога и
ятаганами с золотой насечкой. Начальник стражи с непроницаемым лицом
перебросился парой отрывистых фраз с Антаром, сыном Ади. По холодному тону
Конан понял, что между обоими тлеет скрытая вражда.
Затем начальник, имя которого, как выяснилось, было Захак, сделал
знак своей тонкой изящной рукой, и Конана обступила дюжина ослепительных
гирканцев. Под их конвоем он поднялся по широким каменным ступеням и
прошел под аркой между распахнутыми створками дверей. Зуагиры, как побитые
собаки, плелись в хвосте отряда.
Они проходили широкими, тускло освещенными залами, где со сводчатых
лепных потолков свисали бронзовые курильницы, а задернутые тяжелыми
бархатными гардинами ниши намекали на некие страшные тайны. Казалось, в
этих мрачных, отделанных с варварской пышностью залах затаилась
необъяснимая, едва осязаемая угроза.
Наконец они вступили в широкий коридор, прошли его и остановились у
двустворчатой бронзовой двери с двумя охранниками по сторонам. Оба стояли
неподвижно, как статуи, и были разодеты еще пышнее, чем стража Конана.
Гирканцы вместе со своим пленником - или гостем - прошли мимо них и
оказались в полукруглой комнате. Гобелены с изображениями драконов
увешивали стены, скрывая возможные дверные проемы. Со сводчатого потолка
свисали лампы, украшенные резьбой по эбеновому дереву и золотой насечкой.
Напротив главного входа помещалось мраморное возвышение. На нем
стояло массивное, покрытое изящной резьбой кресло с балдахином.
Подлокотники, точно свитки папируса, завивались вниз. На вышитых бархатных
подушках сидел небольшого роста человек хрупкого сложения, облаченный в
расшитую жемчугом мантию. На розовом тюрбане поблескивала золотая брошь в
форме руки, сжимавшей кинжал с волнистым лезвием. Худое и вытянутое, с
легким загаром лицо оканчивалось внизу черной заостренной бородкой. "Не
иначе как выходец с Востока - из Вендии или из Козалы", - решил про себя
Конан. Темные глаза незнакомца пристально вглядывались в полированный
кристалл на подставке перед троном. Размером не меньше кулака киммерийца,
кристалл имел неправильную сферическую форму. От него исходил свет слишком
яркий для полумрака тронного зала - словно в глубинах кристалла горел
магический огонь.
Трон охраняли огромного роста кушиты - по одному с каждой стороны.
Оба казались изваяниями, высеченными из черного базальта, - обнаженные, в
одних сандалиях и шелковых набедренных повязках. В руках они держали
кривые сабли с расширенными у острия клинками.
- Кто это? - нехотя произнес на гирканском языке человек под
балдахином.
- Конан-киммериец, мой повелитель! - торжественно ответил Захак.
Темные глаза оживились, и тут же в них промелькнула подозрительность.
- Как он проник в Джанайдар!
- Он заявил зуагирским псам, охранявшим Лестницу, что исполнял
поручение Магистра, повелителя сынов Джезма.
Услышав титул, Конан весь напрягся, точно пантера, его глаза не мигая
смотрели прямо в худое лицо. Но он не проронил ни звука. Он знал, что
молчание порой имеет больший вес, чем дерзкая речь. Сейчас его дальнейшее
поведение целиком зависело от того, что скажет магистр Невидимых. Если в
нем разгадают самозванца, его участь решена. Оставалось надеяться, что
этот правитель, прежде чем отдать роковой приказ, захочет, по крайней
мере, узнать причину появления непрошеного гостя, а кроме того, есть
правители - таких, правда, немного, - которые полностью доверяют своим
сподвижникам.
Прошла томительная минута, прежде чем человек на троне вновь
заговорил.
- Закон Джанайдара гласит: по Лестнице имеет право подняться только
тот, кто прежде сделал Знак стражам Лестницы. Если же Знак ему не
известен, следует вызвать охрану Ворот, чтобы те вступили в переговоры. В
этом случае пришелец обязан дожидаться внизу. Конан явился незваным.
Охрану Ворот не вызвали. Значит, прежде чем подняться, Конан сделал Знак?
По спине Антара пробежал потный ручеек. Он бросил быстрый взгляд на
киммерийца и заговорил хриплым, с еле заметной дрожью голосом:
- Стража в расселине не подняла тревоги. Конан появился над краем
плато совершенно неожиданно, хотя мы были бдительны, как орлы. Я слышал,
он колдун и может, если захочет, становиться невидимым. Мы поверили его
словам, будто это ты послал за ним, иначе откуда он узнал секретный путь?
Капельки влаги усеяли узкий лоб зуагира. Человек на троне будто
ничего не слышал. Размахнувшись, Захак с силой ударил Антара ладонью по
губам.
- Пес! - процедил он сквозь зубы. - Не смей разевать свою смердящую
пасть, пока магистр сам не соблаговолит тебя выслушать!
Антар пошатнулся, по его бороде побежала кровь. Он метнул на гирканца
взгляд, полный смертельной ненависти, но сдержался и промолчал.
Сделав вялый жест рукой, магистр заговорил:
- Зуагиров увести. До особых распоряжений содержать под стражей. Ждем
мы посланцев или нет - стража не вправе преступать закон. Знак неизвестен,
и все-таки он поднялся по Лестнице. Если бы они несли службу исправно, как
говорят, этого не случилось бы. Варвар не колдун. Оставьте нас наедине. Я
сам поговорю с ним.
Захак кивнул, и его ослепительные воины, гоня зуагиров, точно стадо,
перед собой, направились к бронзовой двери. Проходя мимо, зуагиры обдавали
Конана горящими ненавистью глазами.
Перейдя на язык Иранистана, магистр обратился к киммерийцу:
- Говори свободно. Черные этого языка не знают.
Прежде чем ответить, Конан пинком пододвинул к возвышению кушетку и,
расположившись на ней поудобнее, положил ноги на обшитую бархатом
скамеечку. Если магистр и удивился бесцеремонности гостя, он никак не
проявил этого. С первых же слов киммериец понял, что правитель Джанайдара
тесно связан с единоверцами в западных землях и, очевидно преследуя свои
цели, предпочитает не замечать развязности их посланца.
- Я за тобой не посылал, - наконец прервал молчание магистр..
- Ну, разумеется, - свободно ответил Конан. - Однако надо же было
сказать что-нибудь этим дурням - иначе пришлось бы их всех перерезать.
- Что тебе здесь нужно?
- А что нужно тому, кто добровольно заявляется в логово людей,
объявленных вне закона?
- Он может оказаться лазутчиком.
У Конана вырвался грубый смешок:
- Чьим это, интересно знать?
Недолгое молчание.
- Как ты узнал про Секретный Путь?
- Я наблюдаю за грифами - они и выводят меня на цель.
- Еще бы. Ты их нередко подкармливаешь человечинкой. Что с кхитайцем,
который наблюдал за расселиной?
- Мертв. Он не захотел прислушаться к голосу разума.
- Пожалуй, это не ты следишь за грифами, а они за тобой - всегда есть
пожива, - с легкой улыбкой заметил магистр. - Почему не дал знать, что
прибудешь?
- Не с кем было передать известие. Прошлой ночью твои бандиты напали
на мой отряд: одного прирезали, другую взяли в плен. Оставался последний,
но тот перепугался и удрал, так что, когда взошла луна, мне пришлось
продолжать путь одному.
- То были шабатийцы. Они исполняли свой долг - охраняли от чужаков
ущелье Призраков. Они не знали, что ты идешь ко мне. Они притащились в
город на рассвете: большинство раненые, один - при смерти. По их словам,
этой ночью они убили в ущелье богатого купца-вендийца. Похоже, побоялись
признаться, что так и не одолели тебя. Они дорого заплатят за ложь... но
не сейчас. Главного я так и не услышал: зачем ты сюда явился?
- За спасением. Мы с царем Иранистана не сошлись характерами.
Магистр пожал плечами.
- Я знаю. Вряд ли Кобад-шаху придет охота снова брать тебя на службу.
Наш посланец Смерти едва не убил его. В любом случае отправленный за тобой
отряд идет по следу.
От этих слов в затылке Конана неприятно закололо, как с ним бывало
всегда при соприкосновении с чем-то таинственным и страшным.
- Великий Кром! - выдохнул он. - От тебя не скроешься!
Магистр едва заметно кивнул на кристалл:
- Игрушка, но весьма полезная. Но продолжим. До сегодняшнего дня
чужие о нас не знали. Выходит, если ты нашел дорогу в Джанайдар, тебе
рассказал о ней кто-то из нашего братства. Может быть, Тигр?
Однако Конан вовремя почуял западню.
- Я не знаю никакого Тигра, - ответил он. - Я не жду, пока мне
откроют чужие тайны, - я узнаю их сам. Я пришел сюда, потому что вынужден
скрываться. В Аншане мне уже не благоволят, и, если поймают, туранцы с
радостью посадят меня на кол.
Магистр сказал несколько слов на стигийском. Понимая, что тот не
станет без нужды менять язык беседы, Конан притворился, будто не знает
этого наречия.
Магистр обратился к одному из черных воинов. Тот достал из-за пояса
серебряный молоток и ударил в гонг. Не успели замереть последние
отголоски, как, приоткрывшись, бронзовая дверь пропустила человека слабого
сложения в шелковой одежде - судя по бритой голове, это был стигиец.
Войдя, он прежде всего почтительно склонил голову перед мраморным
возвышением. При обращении магистр назвал его Хазан и говорил с ним на том
же языке, который, как он полагал, Конану был незнаком.
- Ты знаешь его? - спросил магистр.
- Да, мой господин.
- Есть о нем что-нибудь в донесении наших лазутчиков?
- Да, мой господин. В последнем донесении из Аншана. В ночь покушения
на царя, примерно за час до того, этот человек имел с ним тайную беседу.
После беседы он быстро вышел из дворца и в ту же ночь, вместе с тремя
сотнями всадников, покинул город. В последний раз его видели на дороге в
Кушаф. Его преследовали воины из Аншана, но, отказались они от погони или
продолжают ее, пока не известно.
- Можешь идти.
Хазан поклонился и вышел. Некоторое время магистр - сидел молча, с
отрешенным взглядом. Затем, подняв голову, сказал:
- Хорошо. Я верю тебе. Из Аншана ты направился в Кушаф, где друзей
царя не жалуют. Твоя вражда с туранцами мне известна. Нам нужен такой
человек. Но без поручительства Тигра я не могу принять тебя в братство.
Сейчас его нет в Джанайдаре, но он прибудет завтра на рассвете. А пока я
хотел бы услышать, от кого ты узнал о нашем городе и братстве.
Конан пожал плечами.
- Все тайны мне нашептывает ветер, когда проносится среди ветвей
сухого тамариска, а еще я вслушиваюсь в небывальщину, которую передают
друг другу погонщики верблюдов, усевшись вкруг огня на отдых в
караван-сарае.
- Тогда ты должен знать, к чему мы стремимся, нашу великую цель?
- Я знаю, как вы себя величаете, - стараясь выведать побольше, Конан
намеренно придал голосу оттенок двусмысленности.
- Тогда что означает мой титул?
- Магистр, повелитель сынов Джезма - верховный чародей джезмитов. В
Туране говорят, что джезмиты - народ живший по берегам моря Вилайет во
времена до Великого потрясения, что они свершали странные обряды с
примесью колдовства и приносили человеческие жертвы, которые потом сами
съедали. Но потом вроде бы пришли гирканцы и уничтожили остатки их племен.
- Ах вот как. - Магистр усмехнулся. - Все верно, да только их потомки
до наших дней обитают в горах Шема.
- Я подозревал нечто подобное, - ответил Конан. - О них ходит немало
слухов, но прежде я считал все это пустой болтовней.
- Да, люди слагают о них легенды, и отчасти они правы. Но жестокие
гонения не смогли загасить огонь Джезма, хотя за столетия его яркое пламя
обратилось в тлеющие угольки. Из всех обществ братство Невидимых - самое
древнее. Оно не разделяет людей ни по расам, ни по культам. Не столь уж
важно, какому богу люди поклоняются - Митре, Иштар или Асуре. В далеком
прошлом мы имели сторонников по всей земле - от Грондара до Вализии. В
братство Невидимых вступали и продолжают вступать многие тысячи, всех
стран и народов. Но только один народ поклонялся Джезму с незапамятных
времен - из него мы и набираем жрецов.
После Великого потрясения культ возродился. В Стигии, Косте, Ахероне
и Заморе появились наши секты. Окутанные тайной, они скрывались от людей,
так что те зачастую и не подозревали об их существовании. Но за
тысячелетия связи между сектами сильно ослабли, и, предоставленные сами
себе, они утеряли былое могущество.
Были дни, когда Невидимые направляли ход развития целых империй. Они
не командовали армиями - их оружием был яд, пламя и кинжал с лезвием, как
огненный язык. По воле Магистра сынов Джезма одетые в алое посланцы Смерти
отправлялись во все концы света - и умирали цари в Луксуре, в Пуантене, в
Кутшеме и в Дагоне. А я - наследник великого Магистра сынов Джезма
Тутамона. Того, чье имя заставляло трепетать сердца повсюду! - Глаза
говорившего сверкнули в полумраке фанатичным огнем. - Всю свою молодость я
мечтал о возрождении величия братства, в тайну которого был посвящен еще
ребенком. И вот, благодаря золоту моих приисков мечта осуществилась. Я,
Вирата из Козалы, стал Магистром сынов Джезма - первым Великим магистром
за последние пять веков!
Убеждения Невидимых тверже гранита. Одну за другой я прибирал к рукам
разрозненные секты зугитов, джилитов, эрликитов и джезудитов, кропотливо
сплетая из тонких нитей стальной канат. Мои посланники проникали в самые
отдаленные уголки земли и везде находили приверженцев братства - в битком
набитых городах и в дремучих лесах, в бесплодных горах и в мертвом
молчании пустынь. Не сразу, постепенно, община росла, и не только
благодаря объединению сподвижников, но и за счет тех отчаявшихся, кто,
разуверившись в других учениях, вступал в ряды сынов Джезма. Перед его
священным огнем все равны. Среди моих сторонников есть почитатели Гуллы и
Сета, Митры и Деркето, Иштар и Юна.
Десять лет назад вместе со своими сподвижниками я пришел в этот
город: вместо домов - груды камней, каналы забиты камнями, на месте садов
- колючие заросли. Горцы обходили плато стороной - они боялись
потусторонних сил, которые, по их словам, обитали в городских развалинах.
Понадобилось шесть лет, чтобы отстроить город заново. Это был нелегкий
труд, и на него ушла большая часть моих сокровищ - ведь работать
приходилось втайне, и все материалы завозили издалека, что было нелегким,
а подчас и опасным делом. Грузы доставляли из Иранистана: сначала по
старому караванному пути на юге страны, в горах сворачивали в скрытую
расселину и, наконец, по древней тропе, прорезавшей западный склон,
поднимали на плато. Затем по моему приказу тропу уничтожили. И вот, после
долгих лет, я смог увидеть Джанайдар в его былом великолепии... Смотри!
Магистр поднялся с трона и кивнул, приглашая следовать за собой, -
черные гиганты не отставали от него ни на шаг. Они прошли в альков,
скрытый за тяжелыми гобеленом, и очутились перед выходом на небольшой, в
узорной решетке балкон. С балкона открывался вид на чудесный сад,
обнесенный стеной высотой футов пятнадцать, почти невидимой за сплетением
ползучих растений. Необычный, пьянящий аромат поднимался от деревьев,
кустов, цветов и фонтанов с серебряными журчащими струями. Конан увидел
женщин, гуляющих меж деревьев, - легкие, полупрозрачные одежды из шелка и
бархата едва скрывали наготу их стройных гибких тел. Судя по тонким
чертам, большей частью они были из Вендии, Иранистана и Шема. Мужчины,
словно опьяненные наркотиком, лежали на подушках под деревьями. Откуда-то
доносилась негромкая, томная музыка.
- Это Райский сад, каким он был еще во времена до Потрясения. -
Вирата, закрыв балконную дверь, вернулся в тронный зал. - За преданную
службу воину дают выпить сока красного лотоса. Проснувшись в этом саду и
увидев подле себя прекраснейших в мире женщин - покорных, готовых утолить
его желания, - он начинает думать, что и в самом деле угодил живым на
Небеса, куда, как внушают жрецы, попадают все, кто отдал жизнь за своего
повелителя. - Козаланец чуть растянул губы в усмешке. - Я знаю, что такой
"рай" тебе пришелся бы не по вкусу, потому и показал его. Немного правды
тебе не повредит. Если Тигр за тебя не поручится, правда умрет вместе с
тобой, в противном случае ты узнаешь не больше, чем любой сын Великой
Горы.
В моей империи ты можешь подняться высоко. Дай время - и я стану
могущественным, как мой великий предок. Шесть лет я копил силы и лишь
потом начал борьбу. Последние четыре года, как и в далеком прошлом, мои
посланники вновь обращаются к отравленным кинжалам; непобедимые и
неподкупные, не знающие иного закона, кроме моей воли, они скорее умрут,
но выполнят приказ.
- Чего же ты добиваешься?
- Неужели еще не понял? - голос магистра упал до шепота, глаза
расширились, в них засветились огоньки безумия.
- Пожалуй, - проворчал Конан. - Но предпочел бы услышать от тебя
самого.
- Я хочу править миром! Отсюда, из Джанайдара, я буду вершить его
судьбу! Цари на своих тронах превратятся в жалких марионеток, подвешенных
на ниточках. Ослушники умрут. И наступит день, когда никто не осмелится
пойти против моей воли. Мне будет принадлежать власть! Власть! Это -
высшая цель!
Конан мысленно сравнил хвастливые притязания магистра на абсолютную
власть с положением в братстве таинственного Тигра, с мнением которого тот
вынужден был считаться. Похоже, влияние магистра было далеко не
безгранично.
- Где девушка - Нанайя? - спросил Конан. - Твои шабатийцы, убив
Гаттуса, схватили ее и увели с собой.
Вирата чуть переиграл, изображая удивление.
- Не понимаю, о ком ты, - ответил он. - Они не приводили пленников.
Магистр, конечно же, солгал, но настаивать было бессмысленно. Конан
насторожился: непонятно, почему джезмит не хочет признать, что знает о
девушке?
Магистр вторично сделал знак, негр вновь ударил в гонг, и вновь вошел
согнувшийся в поклоне Хазан.
- Хазан проводит тебя, - сказал Вирата. - Туда же, в комнату,
принесут еду и питье. Ты не арестован - стражи не будет. Но я просил бы
тебя не покидать своих покоев без охраны. Мои люди относятся к чужакам с
недоверием, а поскольку ты пока не состоишь в братстве, то... - Магистр
вдруг замолчал и многозначительно посмотрел на киммерийца.
4. ЗВОН МЕЧЕЙ
Вслед за невозмутимым стигийцем Конан покинул тронный зал, прошел
между двумя рядами сверкавших золотом и серебром стражников и из широкого
парадного коридора свернул в боковой, поуже. Вскоре слуга ввел его в
комнату со сводчатым потолком в украшениях из слоновой кости и сандалового
дерева. Единственная тяжелая дверь была сколочена из тиковых досок,
обшитых листами меди. Окон в комнате не было, свет и воздух проникали в
нее через отверстия в потолке. На стенах во множестве висели гобелены с
замысловатыми рисунками, шаги скрадывали богатые ковры, в которых нога
утопала по щиколотку.
Не издав ни звука, Хазан поклонился и закрыл за собой дверь.
Оставшись один, Конан сел на бархатную кушетку. За всю свою жизнь, до
предела насыщенную самыми невероятными и опасными приключениями, он не
попадал в ситуацию более сложную, чем эта. Поразмыслив с минуту над
возможной участью Нанайи, он принялся обдумывать план действий.
Из коридора послышался легкий стук сандаловых подошв. В сопровождении
Хазана вошел огромный негр, в руках он держал широкий поднос с яствами в
позолоченных блюдах и с изящным кувшином вина в центре. Прежде чем Хазан
закрыл дверь, Конан успел заметить острие шлема, высунувшееся из-за ковра
на противоположной стене коридора: в потайной нише прятались воины.
Значит, Вирата солгал, сказав, что стражи не будет. Впрочем, иного он от
магистра и не ждал.
- Господин, вот вино с Кироса и пища, - сказал стигиец. - А позже я
пришлю девушку, прекрасную и свежую, как утро, чтоб вы могли с нею
развлечься.
- Ладно, - проворчал Конан.
Послушный жесту Хазана, раб поставил поднос. Тот сам отведал каждого
блюда, отхлебнул глоток вина и только потом с поклоном удалился.
Обостренным, как у волка в западне, зрением Конан отметил, что последним
из принесенного стигиец попробовал вино, а в дверях чуть качнулся. Едва
закрылась дверь, Конан осторожно понюхал вино. На фоне благоухающего
букета, такой слабый, что уловить его могли лишь чуткие ноздри варвара,
угадывался знакомый запах - запах красного лотоса из зловещих топей южной
Стигии. Отведавший его сока засыпал мертвым сном, надолго или нет -
зависело от количества выпитого.
Хазану следовало чуть поторопиться. А что, если Вирата задумал и его,
Конана, пропустить через свой Райский сад?
Тщательно исследовав пищу, киммериец убедился, что в нее ничего не
подмешано. Тогда он с аппетитом приступил к еде.
Быстро покончив с немногочисленными яствами, он воззрился голодными
глазами на поднос, словно в надежде отыскать на нем хотя бы еще кусочек.
Вдруг дверь снова приоткрылась, и в комнату скользнула гибкая фигурка -
девушка с золотым амулетом на груди, с поясом в драгоценных каменьях;
стянувшим тонкую талию, и в полупрозрачных шелковых шароварах.
- Ты кто? - рыкнул на нее Конан.
Девушка подалась назад, смуглая кожа на ее лице чуть побледнела.
- Не бей меня, господин! Я не сделала ничего дурного! - От страха и
волнения темные зрачки округлились, речь прервалась, пальцы задрожали, как
у ребенка.
- Да я и не думал - просто спросил, кто ты такая.
- Я... меня зовут Парисита.
- Как ты сюда попала?
- Меня похитили Невидимые, мой господин. Однажды ночью, когда я
гуляла в саду моего отца в Айдохья. Тайными тропами они привели меня в
свой ненавистный город демонов, где я, как многие другие девушки Вендии,
Иранистана и других стран, стала рабыней. - Она говорила быстро и шепотом,
точно боясь, что ее прервут или подслушают. - Я зд-десь уже несколько
месяцев. Однажды меня высекли - я думала, что помру от стыда! А еще я
здесь видела, как девушки умирали под пытками! О, какой позор для моего
отца: вдруг он узнает, что его дочь - игрушка в лапах демонопоклонников!
Конан смолчал, но его горящий взгляд был достаточно красноречив.
Пусть его собственная судьба замешана на крови, пусть ему не однажды
приходилось убивать и грабить, но в отношениях с женщинами он неизменно
следовал своему грубоватому кодексу чести варвара. До этой минуты он еще
сомневался, вступать ли ему в братство Вираты, чтобы потом, укрепив
положение, так или иначе устранить всех, занимавших в нем высшие посты. Но
сейчас главная цель определилась: надо во что бы то ни стало раздавить
этот змеиный клубок и обратить их логово себе на пользу... Между тем
Парисита продолжала:
- Начальник над девушками получил задание отобрать кого-нибудь для
тебя, но главное - надо было узнать, не спрятал ли ты на теле оружия.
Чтобы обыскивать без помех, подмешали в вино зелья. А после, когда
очнешься, усыпив лаской бдительность, я должна была выведать лазутчик ты
или на самом деле тот, за кого себя выдаешь. Указали на меня. Я и так
отчаянно трусила, а когда увидела, что ты не спишь, то чуть было вовсе не
померла со страху... Скажи, ты ведь не убьешь меня?
Конан усмехнулся. Он не тронул бы и волоса на ее голове, но предпочел
пока не говорить об этом. Страх девушки еще может сослужить ему добрую
службу.
- Парисита, - обратился он к ней, - ты знаешь что-нибудь о женщине,
которую накануне привела с собой банда шабатийцев?
- Да, господин. Они привели с собой пленницу и, скорее всего, хотели
поступить с нею так же, как в свое время поступили со всеми нами - сделать
ее наложницей. Но та оказалась с характером. Уже в городе, после того как
ее передали страже гирканцев, она вдруг вырвалась и, выхватив кинжал,
всадила его в грудь брата Захака. Теперь Захак требует ее смерти, и,
думаю, ради какой-то пленницы Вирата не захочет портить отношения с
гирканцами.
- Так вот почему магистр солгал мне насчет Нанайи, - прошептал Конан.
- Да, господин. Сейчас Нанайя в дворцовом подземелье, а завтра на
рассвете ее подвергнут пыткам и казнят.
Смуглое лицо Конана приняло зловещее выражение.
- Сегодня, ближе к полуночи, ты проведешь меня в спальню Захака. -
Его полыхающие, с прищуром, глаза выдавали дальнейший план.
Девушка покачала головой:
- Ничего не выйдет. Он спит вместе со своими степными псами, с
головой преданными своему вожаку. Их слишком много даже для такого
сильного воина, как ты. Но я могу провести тебя к Нанайе.
- А как насчет стражника в коридоре?
- Мы выберемся незаметно, а до тех пор, пока я не выйду из комнаты у
него на глазах, он сюда никого не впустит..
- Ну что же... - Варвар поднялся с кушетки и потянулся - совсем как
тигр перед охотой.
Парисита замялась.
- Господин... если я правильно тебя поняла... ты ведь не думаешь
служить демонопоклонникам, ты хочешь их уничтожить?
Колчан осклабился в волчьей усмешке.
- Сказать по правде, с моими недругами частенько случаются всякие
неприятности.
- А ты... не причинишь мне зла? Или даже... поможешь выбраться
отсюда?
- Если смогу. А сейчас - довольно болтать. Вперед.
Парисита откинула гобелен, висевший напротив двери, и нажала на
фрагмент причудливого орнамента. Часть стены бесшумно ушла внутрь, и их
глазам открылась узкая лестница, ждущая вниз, во мрак.
- Господа почему-то считают, что рабы не могут знать их секретов, - с
легкой улыбкой сказала девушка. - Идем.
Как только они вступили на лестницу, плита вернулась на прежнее
место. Конан очутился в кромешной тьме, лишь дырочки в плите давали слабый
свет. Они спускались, пока, по расчетам Конана, не оказались значительно
ниже дворца, и дальше зашагали по узкому ровному ходу, убегающему вдаль от
подножия лестницы.
- Этот ход показал мне один шатриец, решившийся бежать из Джанайдара,
- сказала девушка. - Я хотела бежать вместе с ним. Мы прятали здесь оружие
и запасы еды. Но наши планы раскрыли. Шатрийца схватили и подвергли
изуверским пыткам, но он умер, так и не выдав меня... Здесь должен быть
меч, который он припрятал. - Она пошарила в нише и, достав клинок,
протянула его киммерийцу.
Они прошли еще несколько ярдов и остановились у двери, обшитой
железом. Приложив палец к губам, Парисита указала на крошечные отверстия,
служившие для тайного наблюдения. Заглянув в одно, Конан увидел широкий
коридор: в монолитной стене была одна-единственная дверь из брусьев
черного эбенового дерева, скрепленных для надежности стальными полосами;
правая стена прерывалась через равные промежутки большими, в рост
человека, решетками, за которыми находились вырубленные в скале ниши -
камеры для узников. Дальний конец коридора отстоял ярдов на сто и тоже был
перегорожен крепкой дверью. Бронзовые лампы под потолком отбрасывали
слабый свет.
Перед одной из камер с ятаганом в руке застыл ослепительный гирканец
в великолепных латах и в шлеме с перьями. Кончиками пальцев Парисита
коснулась руки Конана.
- Нанайя в той камере, - прошептала она. - Ты справишься? Учти, этот
гирканец - сильный воин.
Варвар с мрачной усмешкой взмахнул мечом - длинный клинок вендийской
стали, легкий и вместе с тем очень прочный. Конан не стал
распространяться, что в совершенстве владеет прямым клинком воинов запада
и с не меньшим мастерством - кривым клинком востока, что в бою ильбарский
кинжал с двойным изгибом и широкий меч шемитов словно врастают ему в
руку... Не теряя времени, Конан открыл дверь.
Киммериец рванулся вперед, клинки встретились. Миг - и лезвия
замелькали с такой яростью, что от их пляски зажглась бы кровь и у
дряхлого старца, не говоря уже о двух молодых женщинах - невольных
свидетельницах поединка. Тишину нарушало лишь шарканье и шлепанье босых
ног, звон и скрежет стали да хриплое дыхание воинов. Длинные смертоносные
лезвия сверкали в призрачном свете как живые, словно вдруг стали частью
живой плоти людей.
Но вот чаша весов дрогнула. Лицо гирканца исказило предчувствие
смерти, и в последнем отчаянном усилии он попытался утянуть за собой в
небытие и своего врага. Меч взмыл над его головой, но вспыхнула сталь - и
клинок Конана легко, точно лаская, прошелся по шее стражника. Не проронив
ни звука, гирканец рухнул на пол - из перерезанного горла била кровь.
Секунду Конан стоял над распростертым телом, на острие меча стыла
темно-красная полоса. Разорванная одежда открывала легко вздымавшуюся
мощную грудь. И только потный ручеек на лбу выдавал еще не схлынувшее
напряжение. Наклонившись, Конан сорвал с пояса стражника связку ключей.
Послышался скрежет стали в замке, и Нанайя будто очнулась от чар.
- Конан! - воскликнула она. - Ты все-таки пришел! А я уж потеряла
всякую надежду! Но что за бой! Жаль, я не могла добавить ему еще и от
себя! - Быстро подойдя к трупу, девушка выдернула из коченеющих пальцев
меч. - Что дальше?
- Если станем выбираться отсюда до темноты, наверняка пропадем, -
ответил Конан. - Нанайя, когда должен прийти стражник на смену этому?
- Они сменяются каждые четыре часа. Этот заступил совсем недавно.
Варвар повернулся к Парисите:
- Какое сейчас время суток? Я не видел солнца с раннего утра.
- Давно за полдень. Заход часа через четыре.
Выходит, он пробыл в Джанайдаре гораздо дольше, чем ему казалось.
- Выбираться будем, когда стемнеет. Сейчас вернемся в комнату.
Нанайя, ты останешься на потайной лестнице, а Парисита выйдет через дверь
и вернется в покои к невольницам.
- Но когда придут сменять этого, - чуть заметный кивок на
распростертое тело, - то сразу обнаружат, что я сбежала. Думаю, будет
лучше оставить меня здесь, пока не наступит подходящее время.
- Я не могу так рисковать. Что, если мне помешают спуститься за
тобой? Когда побег откроется, то наверняка во дворце подымется суматоха, а
это нам на руку. А сейчас давайте-ка спрячем труп.
Он бросил взгляд на черную дверь, но Парисита, вдруг став бледнее
полотна, воскликнула:
- О господин, только не туда! Не открывайте ее! За этой дверью -
Смерть!
- Что ты несешь? Говори толком, что там?
- Не знаю. Туда швыряют тела казненных, а еще тех несчастных, кого не
замучили до смерти. Что с ними там происходит, я не знаю, но я слышала их
вопли - вопли ужаса, страшнее, чем под пытками. Девушки шептались, что за
этой дверью живет демон-людоед.
- Похоже на правду, - сказала Нанайя. - Несколько часов назад здесь
побывал раб со страшной ношей. Он отпер дверь и выбросил ее наружу, но,
судя по росту, тело не могло принадлежать ни мужчине, ни женщине.
- Значит, это был ребенок, - непослушными губами прошептала Парисита
и вздрогнула, точно в ознобе.
- Ладно вам, - проворчал варвар. - Сделаем так: переоденем стражника
в одежду Нанайи, втащим в камеру и уложим лицом к стене. Ты девушка
рослая, и замену обнаружат не сразу. Может быть, сменщик примет его за
тебя и решит, что ты спишь или вообще со страху померла - это неважно. В
любом случае он первым делом кинется разыскивать товарища, и чем дольше
они провозятся, тем больше у нас будет времени на то, чтобы отсюда
выбраться.
Не колеблясь ни секунды, Нанайя сбросила куртку, стянула через голову
рубашку и быстрым движением выскользнула из коротких штанов, Конан тем
временем раздевал гирканца. Зардевшись, Парисита издала тихий возглас
изумления.
- Что такое? - буркнул Конан. - Ты что, никогда не видела голых?
Помолчала бы лучше, чем без дела разевать рот.
Через минуту Нанайя была уже в одежде гирканца - натянула на себя
все, кроме шлема и доспехов. Пока девушка без особого успеха пыталась
соскрести ногтями кровавое пятно с плеча накидки, Конан втащил мертвеца в
камеру и уложил его у дальней стены, отворотив лицо так, чтобы скрыть усы
и клок бороды. Затем, натянув рубашку Нанайи ему на шею, прикрыл ею
страшную рану. Закончив с трупом, киммериец закрыл камеру на замок и
протянул ключи Нанайе:
- Кровь с пола нам не стереть. У меня пока нет плана, как выбраться
из города. Если ничего не выйдет, я просто убью Вирату, а дальше - да
свершится воля Крома! Если же выберетесь без меня, уходите той же тропой,
какой сюда попали, и, затаившись где-нибудь, дождитесь воинов из Кушафа;
Тубала я послал на рассвете, к сумеркам он должен добраться до Кушафа,
значит, козаки будут в каньоне у плато завтра утром.
Они вернулись к потайной двери, - закрытая, та полностью сливалась со
стеной. Пройдя узким коридором, все трое поднялись по лестнице.
- До времени останешься здесь, - сказал Конан Нанайе. - Сиди тихо и
не высовывайся - все равно не поможешь. Если со мной что случится,
попробуй дождаться Париситу и уходите вдвоем.
- Как скажешь, Конан. - Скрестив ноги, Нанайя уселась на верхнюю
ступеньку.
Парисита и Конан вошли в комнату. Чтобы как-то приободрить девушку,
киммериец легонько сжал ей запястье.
- Сейчас уходи: если еще задержишься, то могут почуять неладное.
Постарайся вернуться сразу, как совсем стемнеет. Страже скажешь, что, мол,
так велел магистр. Думаю, я пробуду здесь до возвращения этого парня -
Тигра. А вот когда все созреет для побега, я наведаюсь к Вирате и поговорю
с ним по душам. Да, тебя будут расспрашивать так ты скажи им, что вино я
пил, что ты меня обыскала, но никакого оружия не нашла.
- Слушаюсь, господин! Я вернусь, как стемнеет. - От возбуждения и
страха голос девушки вздрагивал.
Парисита ушла. Конан взял кувшин с вином и смазал им губы, чтобы
чувствовался характерный запах. Потом вылил остатки в угол за гобелен и,
растянувшись на кушетке, притворился спящим.
Минуту спустя дверь снова приоткрылась и кто-то вошел. Конан не
шелохнулся: судя по легкому шороху босых ног и аромату, это девушка, но,
по некоторым признакам, не Парисита. Очевидно, полностью магистр не
доверяет никому, и меньше всего - женщинам. Навряд ли она послана с целью
убить его - вполне хватило бы подмешать в вино яду, - а потому будет лучше
не рисковать и не пытаться заглянуть сквозь ресницы.
Частое, прерывистое дыхание выдавало ее страх. Ноздри девушки едва не
касались губ киммерийца, пока она, склонившись над ним, старалась уловить
в его размеренном дыхании запах подмешанного в вино зелья. Кончики нежных
пальцев пробежали по его телу в поисках оружия. Затем, со вздохом
облегчения, девушка выскользнула из комнаты.
Воин тихонько рассмеялся. Пройдет еще немало часов, прежде чем
настанет время действовать, а потому, пока есть такая возможность, стоит
поспать. Теперь жизнь Конана, а также жизни двух девушек зависели от того,
насколько удачно ему удастся нащупать способ, как улизнуть из города
демонопоклонников. А между тем он спал крепко, без сновидений, точно
возлежал на мягком ложе в доме лучшего друга.
5. МАСКА СОРВАНА
Чья-то рука чуть коснулась двери, и Конан уже на ногах - с ясными
глазами, готовый в любую секунду дать отпор: в комнату с поклоном входил
Хазан. Торжественным тоном стигиец объявил:
- О господин, великий Магистр сынов Джезма желает тебя видеть. Тигр
вернулся.
Так, значит, этот Тигр вернулся раньше, чем его ждали. Следуя за
стигийцем, Конан чувствовал, как растет напряжение в мускулах, как
обостряется восприятие, быстрее бежит в жилах кровь.
Хазан прошел не в тронный зал - место первой встречи с магистром, а
извилистым коридором вывел к двери в бронзовых пластинках, перед которой
стоял гирканец с обнаженным мечом в руке. Страж открыл дверь, и Хазан,
шагнув первым, жестом пригласил Конана войти. Едва киммериец переступил
порог, как дверь захлопнулась.
Конан огляделся. Он находился в просторной комнате без окон, в
которую выходило несколько дверей. Против него у дальней стены помещалась
кушетка, на которой развалился магистр, - оба черных раба по бокам. Тут
же, рядом, толпились не меньше дюжины вооруженных людей: зуагиры,
гирканцы, иранистанцы, шемиты, и, к своему большому удивлению, Конан
увидел среди них и злодейского вида гиперборея - первого за все время, что
он пробыл в Джанайдаре.
Чтобы оценить силы врага, варвару хватило мимолетного взгляда. И тут
же его внимание приковал человек в центре комнаты. Тот стоял между ним и
магистром, широко - на манер всадника - расставив ноги, ростом почти с
Конана, хотя и не такой плотный. Широкие плечи, стальные мускулы и гибкое,
как китовый ус, тело выдавало в нем сильного воина. Короткая черная борода
не могла скрыть воинственно выпяченной нижней челюсти, а серые глаза под
высокой меховой шапкой смотрели холодно и пронзительно. Облегающие штаны
не скрывали мускулистых ног. Пальцы правой руки поглаживали усыпанный
каменьями эфес сабли, пальцы левой теребили жидкие усы.
Итак, игра окончена. Перед Конаном стоял Ольгерд Владислав, искатель
приключений из Запорожья, который знал варвара слишком хорошо, чтобы в нем
обмануться. И, разумеется, он не забыл, как три года назад Конан вытеснил
его в борьбе за лидерство в банде зуагиров, оставив на память об их споре
сломанную руку.
- Наш гость желает присоединиться к нам, - нарушил молчание Вирата.
Человек по прозвищу Тигр усмехнулся:
- Лучше уж лечь в постель с леопардом, чем с этим. Я знаю Конана уже
порядочно. Он ужом проползет в твои ряды, настроит против тебя всех людей,
а потом, когда меньше всего будешь этого ждать, всадит в спину нож.
Десятки обращенных на киммерийца глаз заполыхали жаждой смерти. Для
воинов Тигра слово их начальника было решающим.
Конан расхохотался. Ну что ж, он сделал все возможное и дурачиться
дальше не имеет смысла. Наконец-то он может сорвать с дикой души варвара
ненавистную маску светского хлыща, чтобы без глупых сожалений с головой
отдаться кровавым игрищам!
Магистр пожал плечами.
- Ты знаешь, Тигр, в подобных вещах я полностью полагаюсь на твое
мнение. Поступай как знаешь, он безоружный.
При мысли о беспомощности своей жертвы лицо воинов исказил волчий
оскал. В воздухе засверкала обнаженная сталь. Ольгерд жестоко усмехнулся.
- Мы придумаем тебе конец позабавней, - сказал он. - Интересно,
будешь ли сохранять то же спокойствие, с каким развешивал на крестах людей
в Хауране... Связать его!
Не прерывая речи, Ольгерд потянулся за саблей, но так медленно и
неохотно, словно забыл, какую опасность таит в себе этот черноволосый
варвар, какая дикая необузданная сила заключена в этих вздувшихся буграми
мускулах.
Не успел Ольгерд вытащить клинок, как Конан, вдруг прыгнув вперед,
нанес ему сокрушительный удар в челюсть. Мощь огромного кулака могла бы
сравниться разве что с мощью молота в руках кузнеца. Ольгерд рухнул на
каменный пол, изо рта его хлынула кровь.
Конан схватился за эфес сабли, но над ним уже навис гиперборей с
огромным ильбарским кинжалом. Он один разгадал под маской нарочитого
спокойствия смертоносную ярость варвара, но все-таки не смог уберечь
своего начальника. Однако он не дал Конану завладеть саблей: тот выпустил
эфес и круто повернулся, чтобы встретить врага. Гиперборей ударил, но
варвар успел перехватить в запястье руку, и острие клинка, подрагивая,
остановилось в дюйме от его груди. Нечеловеческим усилием удерживая смерть
левой рукой, Конан правой выхватил из-за пояса гиперборея кинжал и всадил
ему по самую рукоятку меж ребер. Враг повалился с предсмертным хрипом, а
Конан, вырвав из ослабевших пальцев страшный клинок, легко, как пантера,
вскочил на ноги.
Все произошло с ошеломляющей быстротой - в мгновение ока. Прежде чем
кто-либо очухался, Ольгерд уже лежал недвижим, а над ним хрипел
гиперборей. Когда подоспели остальные, их встретил трехфутовый ильбарский
клинок в руке искуснейшего воина Хайборийской эры.
Внезапный выпад в развороте - и опередивший прочих зуагир с отчаянным
воплем отступил назад: из рассеченной сонной артерии с хлеставшей кровью
быстро уходила жизнь. Глухо застонал гирканец, зажимая ладонями вспоротый
живот. Стигиец, до которого дотянулся клинок, вдруг споткнулся,
схватившись за кровавую култышку вместо правой руки: запястье с ятаганом
упало ему под ноги.
Конан не отступил к стене, чтобы обезопасить тыл. Наоборот, бешено
размахивая окровавленным кинжалом, он прыгнул прямо в гущу врагов.
Киммериец очутился как бы в центре урагана: вокруг него, сверкая, взлетали
и опускались сабли, из ран потоками струилась кровь, слышались хрип,
проклятия и стоны, но каким-то чудом все удары врагов попадали мимо цели -
варвар двигался так стремительно, так быстро менял стойки, что враги никак
не могли за ним уследить. Их многочисленность только мешала делу: сбитые с
толку его увертливостью, ошеломленные неожиданным нападением и кровавой
резней, они лишь попусту размахивали оружием, зачастую раня и убивая друг
друга.
В яростной схватке длинный ильбарский кинжал оказался несравненно
удобнее ятаганов и сабель, и Конан успешно пользовался его преимуществами:
ударами сверху разрубал черепа, отсекал конечности, с размаху вспарывал
животы.
Это была работа мясника - тяжелая и кропотливая, но Конан не сделал
ни одного лишнего движения. Он уверенно перемещался среди напряженных тел
и стальных клинков, оставляя за собой кровавый след.
Схватка длилась не больше минуты. Наконец уцелевшие, устрашенные
огромными потерями, отступили в замешательстве. Тогда, окинув быстрым
взглядом комнату, Конан нашел магистра, по-прежнему лежавшего на кушетке
между бесстрастными кушитами. Но едва мускулы ног напряглись для прыжка,
как громкий шум заставил Конана оглянуться.
В дверях, выходящих в коридор, появились стражники-гирканцы с
тяжелыми луками, и люди в комнате, не мешкая, подались по сторонам. На
раздумье - секунда, пока руки воинов с напряженными, узловатыми мышцами
вкладывают стрелы и, прицеливаясь натягивают тетивы луков. Главное -
просчитать, успеет ли он убить магистра, прежде чем убьют его самого. Нет,
ничего не выйдет: еще в прыжке его тело пронзят с полдюжины сажал,
пущенных из тугих луков гирканских кочевников. Они поражают и за пятьсот
шагов и легко пробьют его кольчугу. Да от одних ударов стрел его тело, не
долетев до цели, рухнет на пол.
И вот в тот миг, когда начальник лучников открыл рот, чтобы крикнуть
"Бей!", Конан плашмя бросился на пол. Стрелки спустили тетивы. С тонким
свистом, сталкиваясь на лету, с полдюжины стрел пролетели в нескольких
дюймах над его головой.
Пока лучники доставали из колчанов новые стрелы, киммериец, не
выпуская кинжала, с такой силой оттолкнулся кулаками от пола, что тело его
подбросило в воздух. Миг - и он снова на ногах. Но прежде чем гирканцы
вновь изготовились к стрельбе, Конан был уже среди них. Звериным натиском
и неустанной работой клинка он проложил тропу из окровавленных, корчащихся
тел. Разметав какой-то сброд за дверью, Конан помчался по коридору. Он
несся наугад, захлопывая за собой двери комнат в слабой надежде сбить
погоню со следа, а суматоха во дворце все набирала силу. Вот Конан свернул
в узкий ход и вдруг очутился в тупике с зарешеченным окном.
Из ниши с дротиком в руке выскочил горец-гимелиец. Конан обрушился на
него подобно горному обвалу. Устрашенный видом невесть откуда взявшегося
перепачканного кровью чужака, гимелиец дико закричал и вслепую ткнул своим
оружием, промахнулся, потянул было на себя, но еще раз ударить не успел:
варвар, потеряв разум от обилия крови, яростно взмахнул кинжалом. Брызнула
алая струя, и голова горца, соскочив с плеч, глухо брякнула о камень.
Конан метнулся к окну. Размахнувшись, он ударил тяжелой рукоятью по
прутьям - бесполезно! Тогда, вцепившись в решетку обеими руками, он уперся
подошвами в стены по обе стороны окна и что было сил потянул решетку на
себя. Мышцы вздулись, глаза залил пот, последний бешеный рывок - и решетка
вместе с каменной крошкой вылетела из окна! Киммериец с трудом протиснулся
в образовавшуюся брешь и оказался на балконе в ажурной отметке из тонких
медных прутьев. Внизу благоухал сад, а за его спиной слышался громовой
топот ног по коридору. Рядом с ухом пропела стрела. Выставив перед собой
руку с кинжалом, наклонив голову, Конан прыгнул вперед и, прорвавшись
сквозь легкое ограждение, полетел боком вниз, однако приземлился на ноги
мягко, по-кошачьему.
Сад был пуст, если не считать с полдюжины наложниц, которые, завидев
варвара, с визгом разбежались в разные стороны. Не теряя времени,
киммериец помчался к стене напротив петляя меж деревьев, чтобы спастись от
града стрел. Бросив взгляд через плечо, Конан увидел на балконе десяток
разъяренных воинов с перекошенными злобой лицами. Резкий крик подсказал
ему: впереди опасность!
По стене, размахивая саблей, бежал человек.
Этот парень - смуглый толстый вендиец - точно рассчитал место, к
которому должен был выбежать варвар, но сам туда немного опоздал. Высотой
стена была в рост человека, не больше. На бегу ухватившись за край, Конан
оттолкнулся от земли и легко взлетел на гребень. Через секунду,
увернувшись от удара сабли, он погрузил ужасный клинок в выпирающий живот
вендийца.
Тот, заревев как бык, в последнем усилии обхватил своего убийцу и, не
разжимая рук, стал заваливаться через парапет. Конан едва успел заметить
уходящую вниз отвесную гладкую стену. Небольшой выступ задержал падение,
но ненадолго - оба рухнули с высоты пятнадцати футов прямо на камни!
Однако Конан изловчился и в падении поменялся с вендийцем местами, так что
жирное тело смягчило удар. И все-таки киммерийца тряхнуло так, что душа
едва не отлетела от тела.
6. ПРИЗРАК УЩЕЛИЙ
Конан, пошатываясь, поднялся на ноги. Руки его были пусты. Подняв
голову, он увидел над краем парапета ряд голов в тюрбанах и шлемах. Но вот
появились луки и стрелы.
Конан затравленно огляделся - укрыться негде. Вновь броситься плашмя?
Нет, бесполезно: с высокой стены он послужит для лучников отличной
мишенью.
Зазвенела спущенная тетива, и, ударившись о камень стрела разлетелась
в щепки. Конан кинулся на землю - за тело убитого вендийца. Просунув под
него руку, он перевалил окровавленное, все еще теплое тело на себя. Едва
он это сделал, как целый град стрел обрушился на труп. Конан почувствовал
себя точно под наковальней, по которой вдруг дружно замолотила компания
кузнецов. К счастью, этот вендиец оказался настолько толстым, что все
острия застревали в мертвой плоти, не причиняя вреда варвару.
- Кром! - выругался Конан. - стрела задела ему икру.
Наконец джезмиты убедились, что только разукрашивают труп перьями, и
дробный стук прекратился. Конан нащупал пухлые волосатые запястья. Затем,
повернувшись на бок, вскочил и забросил мертвеца себе за спину. Руки
варвара задрожали от напряжения - вендиец весил не меньше самого Конана.
Прикрываясь трупом как щитом, Конан стал удаляться от стены. Увидев,
что жертва ускользает от мести, джезмиты разом завопили и послали вдогонку
целую тучу стрел, но те также не достигли цели.
Еще несколько шагов - и киммериец укрылся за торчащим каменным зубом.
Конан сбросил мертвеца, - грудь и лицо трупа украшали не меньше дюжины
стрел.
- Будь у меня лук, я бы научил этих псов кой-чему, - процедил варвар
сквозь зубы, выглядывая из-за камня.
Над стеной повсюду торчали головы, но луки бездействовали. Среди
тюрбанов и шлемов Конан узнал высокую меховую шапку Ольгерда Владислава.
Ольгерд закричал со стены:
- Ты думаешь - удрал? Давай беги! Ты еще пожалеешь, что не остался в
Джанайдаре в компании моих головорезов! Прощай, покойничек!
Ольгерд отрывисто кивнул, и его люди вместе со своим начальником
скрылись с глаз. Конан остался один, не считая трупа у его ног.
Нахмурившись, варвар неторопливо огляделся: помнится, южный край
плато, у города, обрывался во множество узких расселин, и, похоже, он
находится как раз в этой впадине. Прямое, шириной в десять шагов ущелье
походило на огромную ножевую рану. Оно выходило из лабиринта и другим
концом упиралось в отвесную гладкую скалу, служившую основанием для дворца
и дворцового сада. Высотой футов в двадцать, скала в этом месте была
слишком гладкой для творения природы.
Боковые стены здесь также были отвесными и носили следы инструментов.
В тупике на высоте пятнадцати футов их опоясывал железный карниз,
утыканный короткими, остриями вниз, лезвиями. Карниз выручил Конана,
задержав падение, но любой, кто захотел бы выбраться из ущелья, напоролся
бы на эти стальные жала. Ложе ущелья представляло собой пологий склон, так
что за пределами железного пояса стены высились уже на двадцать и более
футов. Это была западня: частью - творение природы, частью - созданная
руками человека.
Конан посмотрел вдоль ущелья. На другом конце оно расширялось,
разделяясь на расселины поуже с монолитными каменными грядами вместо стен,
а над всем этим темнели очертания огромной горы. Ход в лабиринт был
свободен, но вряд ли преследователи, обезопасив себя в одном конце ущелья,
оставили лазейку в другом.
Однако в любом случае он не намерен сидеть сложа руки, покорно ожидая
уготованной участи. Они, как видно, решили, что с ним уже все кончено, но
разве не было других, кто думал точно так же, - и где они сейчас?
Конан вытащил из тела вендийца ильбарский кинжал, вытер с лезвия
кровь и зашагал вниз по ущелью.
Через сотни ярдов он достиг места, куда выходили узкие расселины,
выбрал первую попавшуюся - и сразу потерялся в кошмарной путанице
лабиринта. Ходы беспорядочно петляли среди дикого нагромождения камня.
Почти все они, то сливаясь, то вновь разделяясь, протянулись с севера на
юг, и каждый заканчивался тупиком; а если, пытаясь выбраться, Конан
перелезал через стену, то попадал точно в такой же ход. Раз, спускаясь с
гряды, Конан вдруг услышал, как под его пяткой что-то сухо треснуло.
Поглядев под ноги, он увидел высохший человеческий скелет. Раздробленный
на куски череп лежал неподалеку. С этой минуты страшные останки стали
попадаться все чаще. И у каждого скелета - сломанные, неестественно
вывернутые кости, расчлененные позвоночники, расколотые черепа. Было ясно
одно: силы природы здесь ни при чем.
Настороже, ощупывая взглядом каждый выступ, каждую затененную нишу,
Конан медленно продолжал путь. В одном месте он почувствовал слабый запах
гниющих отбросов и вскоре наткнулся на раскиданные по земле дынные корки и
плоды папайя. Его ноги почти все время ступали по камню, и вдруг он вышел
на следы! Почти занесенные песком, они, однако, читались довольно
отчетливо. Их не могла оставить лапа леопарда, медведя или тигра, что было
бы вполне естественно в горах с такими условиями. Нет, больше всего они
походили на отпечатки босой, неправильной формы человеческой ступни!
Через некоторое время Конан вышел к полого выступающей скале, к
которой пристали клочья жестких пепельных волос, будто о камень кто-то
недавно терся спиной или брюхом. Вместе с запахом гнили воздух здесь был
насыщен отвратительной, резкой вонью, особенно нестерпимой в неглубоких
пещерах, где этот зверь, человек или демон, похоже, проводил ночи.
Отчаявшись отыскать выход из каменной западни, Конан решил подняться
на изъеденную непогодой гряду, которая снизу казалась несколько выше
других.
С ее острого гребня киммериец внимательно оглядел местность. Повсюду
- на востоке, юге и на западе - взгляд натыкался на преграды. Крутые скалы
и гряды, шпили и пики окружали лабиринт неприступной стеной. И лишь с
севера это кольцо было разорвано ущельем, протянувшимся от дворцового
сада.
Природа загадочного явления прояснилась. Как видно, давным-давно
часть плато между горой и местом, где сейчас стоял город, просела, в
результате чего образовалась огромная в виде чаши впадина. С течением
времени под воздействием солнца, воды и ветра ровная поверхность впадины
разрушилась, и образовался этот чудовищный каменный хаос.
Итак, по ущельям бродить бесполезно. Сейчас главное - добраться до
края лабиринта, чтобы отыскать в изломанной стене какую-нибудь скалу,
источенную непогодой, по которой можно было бы подняться, или же щель у
основания в которую должна вытекать дождевая влага. Кажется, одна из
расселин, ведущих на юг, длиннее прочих и как будто не такая извилистая.
Быть может, по ней он скорее попадет к подножию горы, нависшей над
впадиной? И вовсе ни к чему ломиться напрямик и карабкаться с гряды на
гряду, рискуя пораниться об острые выступы. Будет гораздо легче и быстрее
сначала вернуться к развилке у скалы с железным козырьком, а потом уже
узкими расселинами выйти к цели.
Быстро спустившись, Конан зашагал обратно. Солнце клонилось к закату,
когда он вышел к большому ущелью. Определив нужный ему ход он направился к
устью, на ходу оглянулся, чтобы взглянуть напоследок на труп у дальней
скалы... и застыл, пораженный.
Тело вендийца исчезло, хотя его сабля по-прежнему лежала у подножия
стены. Рядом валялись несколько стрел - похоже, они выпали из трупа, когда
того волокли по камням. Внимание варвара привлекло слабое мерцание футов
за пять от него. Приблизившись, Конан обнаружил, что оно исходит от пары
серебряных монет, валявшихся в пыли.
Конан подобрал монеты и какое-то время в задумчивости их разглядывал.
Затем, прищурившись, тщательно обшарил взглядом каждый излом, каждый
закоулок вокруг. Проще всего было бы предположить, что тело унесли сами
джезмиты, каким-то образом проникшие в ущелье. Но в этом случае они
наверняка подобрали бы неповрежденные стрелы, не говоря уже о деньгах.
Но если это не джезмиты, то кто? Опять же эти изломанные скелеты и
раздробленные черепа... помнится, Парисита говорила что-то о двери в
преисподнюю или о чем-то в этом роде... Да, дело ясное: здесь, в
лабиринте, обитает неведомая, враждебная человеку сила. Кром всемогущий! А
что, если та причудливо изукрашенная дверь в темнице выходит не
куда-нибудь, а в это самое ущелье?!
Осмотрев дюйм за дюймом гладкую стену, Конан обнаружил то, то искал:
узкие трещинки, незаметные для случайного взгляда, выдавали знакомые
очертания. Замаскированная под скалу со стороны ущелья, дверь была
пригнана почти идеально. Мускулы варвара напряглись - и все силы его тела
ушли в мощный удар!.. Дверь даже не шелохнулась. Конан вспомнил о тяжелых
засовах и стальных полосах. Пожалуй, такую дверь разобьет только таран.
Неприступная дверь, лезвия железного карниза, гладкие стены - они сделали
все возможное, чтобы таинственный обитатель каменных джунглей не смог
попасть в город. Но, с другой стороны, вряд ли пики и двери способны
остановить демона, а значит, тварь, против которой приняты все эти меры,
должна быть создана из плоти и крови. Это несколько успокаивало.
Конан посмотрел вниз - туда, где в большое ущелье выходили десятки
узких расселин. Интересно, какое чудовище скрывает в себе лабиринт? Солнце
еще не село, не успело скрыться за краем стены, и его лучи не достигали
дна. По-прежнему было светло, но уже отовсюду наползали тени.
Вдруг до ушей варвара донесся шум: приглушенные удары - тум-тум-тум,
- как будто бы барабаны отбивали ритм марширующим воинам. И вместе с тем в
этих звуках было что-то необычное. Конану был знаком сухой треск
деревянных колод - барабанов Куша, гром медных литавр гирканцев,
рассыпчатая дробь походных барабанов гипербореев, но эти удары отличались
ото всех. Конан оглянулся на Джанайдар, но шум доносился не со стороны
города. Казалось, он исходит сразу отовсюду: из воздуха, от стен вокруг,
из-под земли.
Затем наступила тишина.
Когда Конан снова вступил в лабиринт, впадина уже погрузилась в
голубоватый сумрак. С полчаса он пробирался извилистыми ходами, пока
наконец не очутился в широком месте, откуда, как он заметил с гребня
гряды, можно было почти напрямую добраться до южной стены впадины. Но не
прошел Конан и пятидесяти ярдов, как расселина разделилась под острым
углом на два хода. С гряды он развилку не заметил и сейчас, озадаченный,
медлил, не зная, какой следует выбрать путь.
Конан пристально вглядывался в оба хода и вдруг замер. В правой
расселине ярдов за сорок от развилки виднелся сгусток фиолетовой тени -
ниша в скале. И в этом сгустке что-то шевелилось! Внезапно мускулы под
кожей вздулись буграми, стальными струнами зазвенели нервы: перед
человеком в неверном лунном свете стояло огромное волосатое существо!
Чудовищная обезьяна на кривых, узловатых ногах, ростом не ниже
гориллы, высилась в полумраке подобно наводящему ужас призраку из древней
легенды, облаченному в живую плоть и кровь. Существо чем-то напоминало
человекообразных обезьян - Конан прежде встречал таких в горах по берегам
моря Вилайет, - но эта была значительно крупнее, а спутанные клочья
пепельно-серой, едва не белой шерсти - густой, как у животных Севера, -
свисали почти до земли.
Судя по отпечаткам ступней и расположению больших пальцев, по своему
развитию тварь стояла ближе к человеку, чем к животным. Она не лазила по
деревьям - местами ее обитания были, скорее горные отроги и степи. В целом
с чертами обезьяны, лицо, однако, имело и отличия: более выраженная
переносица и не такая массивная нижняя челюсть. Но отдаленное сходство с
человеком только усиливало отвращение при виде твари, а огоньки в
маленьких красных глазках мерцали лютой злобой и жестокостью.
И тут Конан вспомнил: перед ним чудовище, о котором упоминалось в
мифах и легендах Севера, - снежная обезьяна из жутких пустынь Патении. О
существовании зверя ходили самые невероятные слухи, и все они зарождались
на унылых плато бесплодной земли Лоулана. Жители горных племен клялись
всеми богами, что все рассказанное ими - чистая правда, что в их стране и
вправду обитает человекоподобный зверь, который пришел к ним еще в
незапамятные времена и сумел приспособиться к скудной пище и суровым
морозам северных гор.
Все это пронеслось в мозгу варвара, точно вспышка молнии, пока оба -
человек и зверь - не двигаясь, с напряженным вниманием оглядывали друг
друга. Но вот обезьяна оскалила желтые клыки, с ее зубов сорвались клочья
пены, и, раскрыв пасть, зверь издал высокий, леденящий душу крик,
многократно отраженный от стек ущелья.
Конан ждал: ноги словно вросли в камень, острие клинка направлено в
мощную грудь обезьяны.
До этого дня чудовищу попадались или мертвецы, или измученные пыткой
узники. Его разум, отличавшийся от разума зверя лишь крохотной живой
искоркой, находил жестокое удовольствие в предсмертных страданиях своих
жертв. А этот двуногий перед ним - такое же слабое создание, и пусть у
него в руке что-то блестит, зверь, как и с теми, сначала натешится его
муками, а потом разорвет на части и размозжит голову, чтобы добраться до
лакомства - нежного, жирного мозга.
Размахивая длинными руками, обезьяна шагнула вперед. Конан понял, что
он уцелеет только в одном случае: если сумеет избежать смертельных объятий
этих огромных рук.
Чудовище оказалось проворнее, чем можно было ожидать. Между
противниками оставалось еще несколько футов, когда чудовище вдруг
оторвалось от земли в мощном прыжке. Но еще не накрыла варвара уродливая
тень, еще не сомкнулись страшные руки, как Конан сделал легкое движение, и
будь на его месте леопард, тот был бы посрамлен изяществом, с каким
человек уклонился от удара.
Толстые черные ногти лишь зацепили рваную тунику. Тут же блеснул
клинок - и сдавленный вопль прокатился по лабиринту: правое запястье
обезьяны было разрублено до половины! Плотный волосатый покров не позволил
клинку довершить дело. Из раны хлынула кровь. Два-три мгновения - и зверь
вновь бросился вперед на этот раз с такой яростью, что человек не успел
отскочить в сторону.
Конан успел лишь увернуться от узловатых пальцев, едва не вспоровших
живот острыми ногтями, но литое, точно каменная глыба, плечо ударило его в
грудь, и, путаясь ногами, киммериец отлетел к стене. Зверь медленно
приблизился. Волосатая рука схватила варвара и потащила по камням.
Полуживой, едва не ослепший от пыли, пота и крови, варвар в последнем
отчаянном усилии всадил кинжал по самую рукоятку в огромное брюхо зверя.
В следующий миг оба со страшной силой ударились о каменную гряду.
Уродливая рука обхватила торс человека. Визг животного оглушил его,
страшные зубы, роняя клочья пены, искали его плоть. Но вот челюсти
клацнули в последний раз, обезьяна запрокинула голову, и по всему телу
твари пробежала предсмертная судорога.
Конан высвободился из мощных объятий и, с трудом встав на ноги,
протер глаза: его враг в агонии бил ногами. С ужасной обезьяной было
покончено. Клинок киммерийца, пройдя сквозь мускулы и внутренности,
вонзился прямо в свирепое сердце антропоида!
От долгого напряжения мускулы Конана дрожали. Его тело - крепкое, как
железо, - сумело выдержать яростный натиск чудовища, которое порвало бы на
куски любого, будь тот хоть на ничтожную малость слабее варвара. Но в эту
схватку Конан вложил всего себя до самой последней клеточки. Одежда едва
держалась на плечах, несколько звеньев кольчуги были разорваны. Пальцы с
острыми ногтями оставили на спине кровавые борозды. Человек стоял, тяжело
дыша, как после долгого бега, с головы до ног перепачканный кровью - своей
и животного.
Шло время. Показалось красное солнце, перечерченное надвое дальним
каменным пиком. Конан усиленно размышлял над происшедшим, и постепенно
неясная прежде картина обретала четкость. Наверняка измученных пыткой
узников вышвыривают обезьяне через дверь в скале. Подобно тварям,
обитавшим у моря Вилайет, она питалась и растительной, и животной пищей.
Но только узники навряд ли могут насытить такого огромного и подвижного
зверя. Значит, джезмиты должны постоянно его подкармливать - отсюда и
объедки дыни, папайи и других плодов.
Конан сглотнул и почувствовал жажду. Он избавил расселины от их
жуткого обитателя, но неизбежно погибнет от голода и жажды, если не найдет
способа, как выбраться из провала. В этой каменной пустыне где-то должен
быть ключ и должна быть лужа с дождевой водой, откуда пила обезьяна, но на
их поиски мог уйти целый месяц.
Лабиринт быстро заполняли сумерки, когда Конан, постояв у развилки,
направился в правую расселину. Шагов через тридцать обе расселины
встретились, и дальше ход был просторнее. С каждым шагом гряды по сторонам
становились круче и выше, а в стенах все чаще встречались пещерки и ниши с
тошнотворным запахом обезьяны. Конану вдруг пришло в голову, что тварь,
возможно, не одна, что могут быть и другие, но он тут же отбросил эту
мысль: будь это так, на крик одного зверя немедленно явились бы сородичи.
Наконец над головой нависла громада черной горы. Каменное ложе
изгибалось вверх все круче, и вскоре Конан уже карабкался по склону - все
выше и выше, пока не очутился на узком козырьке. Перед ним по ту сторону
провала лежал город джезмитов Джанайдар. Отдыхая, киммериец прислонился
спиной к гладкой отвесной скале - ни единой трещинки, муха и та не
зацепится!
- Кром и Митра! - негромко выругался он.
Вверх пути не было. Конан начал пробираться вправо по склону, пока не
достиг края плато. Здесь стены круто обрывались вниз.
Сгустившиеся сумерки мешали определить глубину. Конан прикинул:
пожалуй, его бечевы не хватит и до половины. Тем не менее он размотал с
талии веревку и опустил ее на всю длину. Крюк повис, свободно покачиваясь
в воздухе.
Тогда Конан возвратился на козырек и стал пробираться по другую
сторону, не теряя надежды так или иначе нащупать спуск с горы. Здесь склон
был не такой крутой. Он снова размотал веревку и повторил опыт - на этот
раз удачно. Где-то на глубине тридцати футов находился выступ. Конан
наклонился над пропастью - выступ едва заметной тропинкой вел дальше по
склону и терялся среди нагромождения скал. Чтобы спуститься с плато этим
путем, пришлось бы пробираться по каменным торосам, десятки раз рискуя
сломать себе шею. Малейшая оплошность - и вниз, с высоты сотен футов прямо
на торчащие клыки скал! Путь не из легких, однако Нанайя сильная девушка,
и она его одолеет!
Но главное сейчас - как-то попасть в Джанайдар. Там, на потайной
лестнице во дворце Вираты, его дожидается Нанайя... если, конечно, ее до
сих пор не обнаружили. И самый верный способ - это подождать пока не
придет джезмит с кормом для обезьяны и не откроет эту дверь в преисподнюю.
К тому же, судя по времени, Тубал вместе с воинами из Кушафа должен быть
уже на пути к Джанайдару.
В любом случае у него есть чем заняться в этом городе. И, слегка
пожав плечами, киммериец повернул обратно.
7. СМЕРТЬ В ДВОРЦОВЫХ ПОКОЯХ
С трудом отыскивая путь в наступившей темноте, Конан пробирался
расселинами лабиринта. Наконец он вышел в широкое ущелье, на другом его
конце высилась отвесная стена с поясом из стальных лезвий. Огни Джанайдара
отбрасывали в небо слабый свет, увенчивая скалу призрачным, мертвенным
ореолом; в воздухе слышались тягучие, заунывные звуки ситара. Высокий
женский голос вторил им жалобной песней. Стоя посреди разбросанных
скелетов, Конан мрачно усмехнулся в темноту.
Еды перед дверью не было - ни плодов, ни трупов. Оставалось лишь
гадать, как часто кормили этого зверя и будут ли вообще его кормить этой
ночью.
Делать нечего - ему не привыкать ставить на кон свою шкуру. Киммериец
стоял, вжавшись в скалу сбоку от двери, неподвижный как статуя, а между
тем мысль о Нанайе, о том, где она сейчас, что с ней, буквально сводила
его с ума.
Так минул час. Конан готов был потерять последнее терпение, как вдруг
послышался лязг засовов, и дверь чуть приоткрылась.
Кто-то смотрел в узенькую щелку, желая, как видно, удостовериться,
что ужасного стража лабиринта нет поблизости. Секунды тянулись мучительно
медленно. Вновь заскрипели шарниры, дверь открылась, и из нее появился
человек, в руке он держал большую медную чашу с овощами и фруктами.
Джезмит наклонился, чтобы поставить чашу, и, вдруг заметив тень у стены,
удивленно вскрикнул. Но поздно: варвар взмахнул кинжалом, и человек
повалился на камни - вниз по ущелью катилась голова.
Заглянув в открытую дверь, Конан увидел пустом коридоре пустые
камеры-клетки. Тогда он подхватил обезглавленное тело под мышки и, оттащив
от стены, спрятал среди обломков скал.
Затем он вернулся, вошел в коридор и, закрыв за собой дверь,
аккуратно наложил засовы. С кинжалом в руке, весь настороже, Конан пошел к
потайной двери, ведущей в туннель и дальше - к лестнице. Там он укроется.
Правда, его с Нанайей могут обнаружить, но в таком случае они
забаррикадируются в коридоре с камерами и до подхода друзей будут держать
оборону здесь... если, конечно, друзья вообще когда-нибудь подойдут.
Но не успел киммериец приблизиться к потайной двери, как услышал у
себя за спиной скрип шарниров. Конан круто развернулся - дверь на другом
конце коридора медленно приоткрывалась. Варвар стремительно бросился к
проему, в котором уже показался стражник.
Как и убитый, этот был гирканцем. При виде мчащегося на него варвара
из груди воина вырвался сдавленный крик, его рука метнулась к ятагану.
Последний мощный прыжок - и острие ильбарского кинжала уперлось в
грудь стражника. Тот в страхе отшатнулся к закрывшейся двери.
- Тихо! - прошипел Конан.
Гирканец застыл, его желтоватое лицо стало белее снега, мускулы
подрагивали. Он осторожно выпустил рукоятку ятагана и протянул к варвару
руки, моля о пощаде.
- Ты один? - Глаза Конана сверкнули.
- Один, клянусь Таримом! Больше никого!
- Где иранистанская девушка Нанайя? - В душе Конан надеялся, что
знает это, но, с другой стороны... вдруг бегство обнаружили и ее вновь
схватили?
- То ведомо одним бога! - ответил гирканец. - Мы с отрядом стражи
привели в темницу собак-зуагиров и тут, в камере, нашли своего товарища с
полуотрубленной головой, а девчонки там не было. От всего этого во дворце
такой переполох поднялся, такая беготня - куда там! Но мне приказали
увести зуагиров, так что больше я ничего не знаю.
- Каких зуагиров? - удивился Конан.
- Да тех ротозеев, что не заметили тебя на Лестнице. За свою
оплошность они должны завтра утром умереть.
- Где они?
- В других камерах, за этой дверью. Я только что вышел от них.
- Тогда живо - поворачивайся и шагай обратно. И без фокусов у меня!
Гирканец открыл дверь и шагнул за порог, но с такой опаской, будто
ступал по обнаженным лезвиям. Оба вошли в новый коридор с таким же рядом
камер. При появлении Конана по камерам прокатился изумленный шепот.
Бородатые лица сгрудились у решеток, жилистые руки обхватили железные
прутья. Семеро заключенных молча, не отрываясь, смотрели на киммерийца, в
их глазах пылала ненависть. Конан легонько подтолкнул стражника в спину, и
тот встал перед камерой с зуагирами.
- Вы с таким рвением служили своему господину, - с усмешкой сказал
варвар, - за что же он вас запер!
Антар, сын Ади, в ярости плюнул под ноги киммерийца.
- Все из-за тебя, пришлый пес! Ты сумел взобраться по Лестнице, за
это магистр и приговорил нас всех к смерти еще до того, как тебя
раскусили. Он сказал: или мы продались, или нас облапошили, но в любом
случае мы нарушили долг, а потому утром нас, как баранов, прирежут
потрошители Захака, покарай Хануман вас обоих!
- По крайней мере, вы угодите в царствие небесное! - насмешливо
напомнил им Конан. - Так что ваша преданность Магистру сынов Джезма будет
вознаграждена.
- Да чтоб собаки сгрызли этого магистра! - воскликнул с горечью один,
а другой добавил:
- Чтоб вас с магистром в преисподней сковали одной цепью! Плевать мне
на их рай! Все брехня! Опоят зельем, шлюх напустят, а ты верь!
Конан отметил про себя, что, пожалуй, Вирата напрасно приписывал
своим людям беззаветную преданность своей особе: судя по всему, времена
предков магистра, когда по воле господина люди с готовностью шли на
смерть, безвозвратно ушли в прошлое.
Конан снял с пояса стража связку ключей и, как бы в раздумье, покачал
ею. Зуагиры уставились на связку глазами людей, привязанных к столбам для
сожжения и вдруг увидевших близкую грозу.
- Антар, сын Ади, - заговорил варвар, обращаясь к начальнику
зуагиров. - Твои руки обагрены кровью многих, но, насколько я помню, ты
никогда не нарушал данной клятвы. Магистр приговорил тебя к смерти и,
значит, сам отказался от твоих услуг. Зуагиры, вы ему больше не нужны. И
вы ничем ему не обязаны.
Глаза Антара загорелись волчьим огнем.
- Если бы я смог отправить его в царство Тьмы, то с легким сердцем
сошел бы следом.
Воины застыли в напряженном ожидании..
- Клянетесь ли вы честью своего народа, что будете следовать за мной
и служить мне до тех пор, пока не свершится месть или смерть не освободит
вас от этой клятвы? - Конан отвел руку с ключами за спину, чтобы не
смущать их видом отчаявшихся людей. - Вирата не даст вам ничего, кроме
собачьей смерти. Я предлагаю мщение или, по меньшей мере, достойную
смерть.
Глаза Антара сверкнули, его мускулистые руки, сжимавшие прутья
решетки, задрожали от нетерпения.
- Верь нам! - выдохнул он.
- Клянемся! Клянемся! - зашумели зуагиры за его спиной. - Клянемся
честью нашего народа!
Еще не стихли слова клятвы, а Конан уже поворачивал в замке ключ.
Дикие, двуличные, жестокие - так отозвался бы о них какой-нибудь вельможа,
но Конан знал этих пустынников: у них были свои понятия о чести, во многом
схожие с теми, что были приняты в далекой Киммерии.
Они гурьбой вывалились из камеры и тут же вцепились в гирканца, вопя:
- Убить его! Он пес Захака!
Но Конан вырвал стражника из их лап, а самому упрямому добавил
кулаком, отчего тот растянулся на полу, что, впрочем, не вызвало особого
недовольства.
- А ну, тихо! - прикрикнул он. - Этот человек - мой, и я сам решу,
как мне с ним поступить.
Подталкивая перед собой перепуганного стражника, Конан вернулся в
темницу, в которой прежде была Нанайя. Поклявшись в верности, зуагиры
слепо, ни о чем не спрашивая, шли за новым вожаком. Там варвар приказал
гирканцу раздеться. Дрожа от страха перед пыткой, тот поспешно исполнил
приказ..
- Поменяйся с ним одеждой! - отрывисто бросил он Антару. Повторять не
пришлось, и Конан обратился к другому: - Ты выйдешь через черную дверь
и...
- Но там свирепая обезьяна! - в ужасе воскликнул тот. - Она разорвет
меня на куски!
- Обезьяна мертва. Я угостил ее вот этим. - Конан коснулся
ильбарского кинжала. - Так вот. По ту сторону двери за ближней скалой ты
найдешь труп. Возьми кинжал и подбери меч - он где-то там, неподалеку.
Пустынник бросил на Конана благоговейный взгляд и молча удалился.
Свой кинжал киммериец отдал другому зуагиру, а кинжалом гирканца - с
волнистым лезвием - вооружил еще одного. Тем временем остальные связали
стражника, заткнули ему кляпом рот и втолкнули в открытый варваром
потайной туннель. Антар уже стоял в остроконечном шлеме, куртке и шелковых
штанах стражника. Его скуластое лицо обмануло бы любого, не подозревавшего
о подмене. Сам Конан, чтобы скрыть лицо, надел на голову убор Антара из
белой ткани.
- И все-таки двое безоружны, - вполголоса сказал он, окинув зуагиров
задумчивым взглядом. - Ну да ладно, за мной!
Переступив через связанного стражника, он зашагал по коридору в
темноту, мимо глазков, просверленных в боковых стенах. У нижней ступеньки
варвар остановился.
- Нанайя! - тихо позвал он. Ответа не было.
Нахмурившись, Конан начал ощупью подниматься по лестнице. Вот и
последняя ступенька - девушки нет. Однако два меча, спрятанные наверху,
оказались на месте. Итак, теперь каждый из семи зуагиров худо-бедно, но
вооружен.
Киммериец заглянул сквозь маленькое отверстие в двери: комната, в
которой он спал, была пуста. Чуть сдвинув плиту, он осмотрел помещение
через узкую щель, затем полностью открыл дверь.
- Похоже, ее все-таки нашли, - прошептал он Антару. - Куда еще, кроме
подземелья, они могли ее спрятать?
- Магистр обычно наказывает провинившихся девушек в тронном зале, где
принимал тебя утром.
- Тогда вперед!.. Эй, что это?
Конан насторожился: в воздухе вновь слышались, те низкие удары
барабана, которые озадачили его в ущелье. Как и в тот раз, звуки точно шли
из-под земли. Зуагиры в страхе переглядывались, их смуглые лица покрыла
смертельная бледность. Антар зябко поежился.
- Не знаю, - сказал он. - Никто не знает. Это началось несколько
месяцев назад, и с тех пор удары раздаются все чаще и все сильнее. В
первый раз магистр перевернул город вверх дном - хотел докопаться, откуда
идет этот бой. Так ничего и не обнаружив, он бросил поиски и приказал,
чтобы никто даже и думать не смел об этих барабанах, не то что упоминать о
них. Ходят слухи, что с того дня он едва ли не все ночи напролет пропадает
в своей молельне, читая заклинания и дымя благовониями, - хочет дознаться
у всякой нечисти, кто не дает ему покоя, - да только все впустую.
Пока Антар говорил, таинственные звуки смолкли.
- Ладно, - сказал Конан. - Отведите меня к этой комнате для порки.
Остальным сомкнуть ряды и идти как ни в чем, не бывало, но без лишнего
шума. Может быту так нам удастся одурачить дворцовых псов.
- Лучше пройти Райским садом, - посоветовал Антар. - На ночь перед
входом в тронный зал ставят усиленную стражу из стигийцев.
Конан кивнул.
Коридор за дверью оказался пуст. Зуагиры зашагали впереди. С
наступлением ночи от тишины и загадочности событий воздух во дворце
великого магистра словно сгустился. Огни потускнели, тени выросли,
тяжелые, мерцающие золотыми узорами гобелены висели, не шелохнувшись.
Зуагиры хорошо знали дорогу. Потерявшие прежний лоск, с горящими
глазами, крадучись, они шайкой полуночных воров неслышно скользили по
темным, богато украшенным переходам. Держась подальше от оживленных мест,
они выбирали коридоры, где по ночам никто не бывал. Маленький отряд так
никого и не встретил, пока, совершенно неожиданно, дорогу им не преградила
дверь, укрепленная позолоченными железными полосами, которую охраняли два
огромного роста черных кушита с обнаженными саблями в руках.
При виде подозрительных вооруженных людей оба молча подняли сабли.
Ослепленные жаждой мести, зуагиры всем скопом бросились на чернокожих, и
пока двое с мечами нападали в открытую, остальные, пробравшись понизу,
вцепились им в ноги, повалили на пол и принялись остервенело добивать. В
клубке напряженных, потных тел слышался только предсмертный хрип да
блестели кинжалы. Бойня была ужасна, но неизбежна.
- Останешься здесь на часах, - приказал Конан одному из зуагиров. Он
распахнул дверь и ступил в сад: пустой, под звездным небом, тот сумрачно
светился приглушенными красками цветов, густая зелень покрывала дорожки.
Зуагиры, воодушевленные победой, энергично шагали следом.
Конан направился прямо к скрытому ветвями деревьев балкону,
выходившему в сад. Трое воинов нагнулись, подставляя спины. Через секунду
Конан нашел окно, через которое они с Виратой смотрели в сад. Еще миг - и
варвар бесшумно, как кошка, проскользнул между тонких прутьев решетки во
дворец.
Из-за гардин, прикрывавших нишу с балконом, доносились два голоса:
Вираты и женские всхлипывания.
Слегка отогнув занавеску, киммериец заглянул в зал и первым делом
увидел магистра, развалившегося на троне под расшитым жемчугом балдахином.
Стражники уже не стояли рядом эбеновыми истуканами. Вместо этого они
сидели на корточках перед возвышением и точили длинные, узкие кинжалы;
чуть в стороне, в полыхающей жаровне, наливались белым железные шипы и
клещи. Нанайя - обнаженная, распятая на полу между неграми - глазами,
полными слез, следила за страшными приготовлениями. Ее запястья и лодыжки
были туго привязаны к кольцам, вбитым в отверстия в полу. Больше в зале
никого не было, на парадных бронзовых дверях - засов.
- Скажи, кто помог тебе бежать из камеры? - послышался тягучий голос
Вираты.
- Нет! Никогда! - Пытаясь овладеть собой, девушка до крови закусила
губу.
- Конан, не правда ли? - Глаза магистра сверкнули.
- Ты звал меня? - Варвар шагнул из ниши - на его мрачном, с давним
шрамом лице играла недобрая улыбка.
Изумленно вскрикнув, Вирата вскочил с трона. Кушиты с рычанием
потянулись за оружием.
Конан прыгнул вперед и не успел стражник вытащить меч, как упал с
рассеченным горлом. Другой с поднятым ятаганом метнулся к распростертому
телу девушки, чтобы раньше собственной смерти успеть зарезать жертву. Но
ильбарский клинок вовремя отразил удар, и в молниеносном выпаде Конан по
рукоятку вонзил клинок в грудь кушита. Тот всей своей тушей повалился на
киммерийца, но варвар пригнулся и, упершись свободной рукой в живот
чернокожего, напрягая силы, поднял хрипящее тело над головой. Враг
застонал и слабо шевельнулся, но Конан с размаху швырнул кушита на пол. С
глухим стуком тот рухнул на каменные плиты и испустил дух.
Конан вновь повернулся к магистру, который, вместо того чтобы,
воспользовавшись случаем, бежать, наоборот - подходил все ближе, не сводя
с варвара темных, широко раскрытых глаз. Зрачки магистра излучали
сумрачный свет, они, словно магнитом, притягивали к себе взгляд варвара.
Конан рванулся вперед, еще миг - и его меч вопьется в тело колдуна!
Но вдруг Конана точно опутали цепями, движения давались с неимоверным
трудом - казалось, он пробирается по вязкой трясине стигийских болот,
поросших черными лотосами. Мышцы вздулись железными буграми. От страшного
напряжения на коже выступили капли пота.
Вирата медленно приближался - руки вытянуты вперед скрюченные пальцы
еле заметно дрожат, зловещий взгляд устремлен прямо в глаза киммерийца.
Вот пальцы чуть распрямились нацелились на горло. Мозг обожгла мысль:
прибегнув к колдовству, этот внешне тщедушный человечек сломает жилистую
бычью шею воина, как тростинку!
Все ближе, ближе крючковатые пальцы. Напряжение в мускулах достигло
предела, но с каждым шагом магистра чары словно усиливались.
И вдруг отчаянно закричала Нанайя - протяжный, на высшей ноте вопль
женщины, с которой живьем сдирают кожу, ворвался в тронный зал.
Вирата обернулся и на какой-то миг отвел глаза. Будто каменная глыба
упала с плеч Конана, и когда магистр снова впился в него взглядом, варвар
был готов к отпору. Глядя на грудь Вираты сквозь прищуренные веки, он
резко взмахнул кинжалом. Клинок со свистом рассек воздух - с непостижимым
проворством козаланец отпрянул прочь и, повернувшись, побежал к парадному
входу, крича во все горло:
- На помощь! Стража! Ко мне!.
Снаружи послышались вопли, и дверь заходила от мощных ударов. Конан
выжидал. Вот пальцы магистра вцепились в засов но в этот миг Конан,
размахнувшись метнул клинок, и тот, пронзив спину Вираты между лопаток,
пригвоздил, как насекомое, великого магистра к двери!
8. ВОЛЧЬЯ ТРАВЛЯ
Неторопливо подойдя к двери, Конан выдернул кинжал, и труп магистра
соскользнул на пол. В коридоре нарастал шум, а из сада слышались крики
зуагиров, которым не терпелось поскорее присоединиться к Конану и узнать,
как обстоят дела. Киммериец крикнул, чтобы они обождали. Потом, торопливо
освободив девушку, оторвал от дивана полосу шелковой обивки и обернул
вокруг ее бедер и талии. И только сейчас, когда опасность миновала, Нанайя
дала наконец волю чувствам. Крепко обхватив шею Конана руками, прильнув к
нему всем телом, она, захлебываясь в плаче, без конца повторяла одно и то
же:
- О Конан, Конан! Я знала, верила, что ты придешь! Они сказали, что
ты мертв, но ведь тебя убить нельзя! О Конан!.. - И опять.
- Прибереги-ка свои нежности на потом, - грубовато оборвал он
девушку, легонько похлопав ее чуть пониже спины.
Прихватив оружие кушитов, Конан прошел к балкону и передал Нанайю в
руки поджидавших внизу зуагиров. Затем спрыгнул сам.
- Куда теперь, господин? - Воинов охватило нетерпение, они так и
рвались в бой.
- Тем же путем, что пришли, - через потайной ход обратно в подземелье
и в лабиринт.
Быстрым шагом они направились через сад. Конан держал Нанайю за руку.
Не успели они сделать и дюжины шагов, как впереди раздался звон мечей, и
тут же - грохот во дворце у них за спиной. Послышалась крепкая брань,
скрип петель и вдруг будто ударил гром - дворцовая дверь в сад
захлопнулась. На дорожке, ковыляя, показался зуагир, оставленный на
страже. Страшно ругаясь, он на ходу пытался остановить кровь, сочащуюся из
раны в предплечье.
- У двери псы гирканцы! - издали крикнул он. - Кто-то видел нашу
схватку с кушитами и доложил Захаку. Одного я пырнул в живот, дверь
захлопнул, но долго она не выдержит!
Конан повернулся к Антару:
- Можно выйти из сада, минуя дворец?
- Сюда! - Зуагир побежал к северной стене, скрытой за густой зеленью.
Даже на другом конце сада было слышно, как под бешеным натиском степных
кочевников разлетается в щепки дверь, ведущая из дворца в сад. Антар рубил
по сплетенью ветвей и веток до тех пор, пока взору не предстала маленькая,
искусно спрятанная в стене дверца. Конан вставил рукоять кинжала в дужку
старинного замка и, осторожно взявшись за клинок, начал медленно
поворачивать массивное оружие. Зуагиры наблюдали, затаив дыхание, а грохот
и треск со стороны дворца - все громче, все ужаснее! Но вот наконец
последний рывок - и дужка разорвана!
Нагибаясь, они друг за другом проскользнули в дверцу и очутились в
другом саду, поменьше, залитом светом от висячих фонарей. Едва они успели
перевести дыхание, как дворцовая дверь рухнула и поток вооруженных людей
хлынул в Райский сад. В центре садика, в который попали беглецы, высилась
стройная башня, привлекшая внимание Конана, когда его привели на дворцовый
двор. На уровне второго этажа на несколько футов от стены выдавался балкон
в узорной деревянной решетке. Над балконом квадратная башня уходила в небо
на высоту свыше ста ярдов, у вершины она расширялась и заканчивалась
крытой смотровой площадкой.
- Есть отсюда другой выход? - крикнул Конан.
Антар указал рукой:
- Та дверь ведет во дворец к лестнице в темницу!
- Туда, живо! - Захлопнув дверцу в садик, Конан мощным ударом всадил
в косяк кинжал. - Надеюсь, выдержит хоть полминуты.
Они помчались к указанной двери, но та оказалась запертой изнутри.
Конан ударил плечом - дверь дрогнула, но выдержала удар.
Яростные вопли за их спинами слились в дикий рев, когда одна из досок
разлетелась в щепки и в проеме показались искаженные злобой лица.
Замелькали мечи и кинжалы, каждый норовил протиснуться вперед.
- В башню! - отрывисто бросил Конан. - Если туда попадем...
- Магистр занимался в ней колдовством! - выпалил зуагир, бегущий за
варваром. - Кроме Тигра, верхнюю комнату никто не видел. По слухам, в
башне оружие. И стража внизу...
- Ходу! - рявкнул Конан, мчась впереди; Нанайя едва успевала отрывать
ноги от земли - казалось, девушка парит в воздухе вслед за киммерийцем.
Наконец дверца не выдержала, и плотный клубок воинов-гирканцев
ввалился в сад. Судя по крикам за другими стенами, окружавшими сад с
башней, подкрепление должно было подоспеть с минуты на минуту.
Конан был почти у башни, как вдруг дверь в ее основании открылась и,
привлеченные шумом, из нее выбежали пятеро обескураженных стражников. При
виде несущихся прямо на них людей - глаза горят, зубы оскалены - они разом
завопили и схватились за оружие. Но поздно! Конан был уже рядом. Двое пали
от его клинка, на остальных налетели зуагиры - кололи, резали и рвали,
пока три тела в блестящих латах не рухнули, истекая кровью, на землю.
Но гирканцы из Райского сада, гремя доспехами, уже бежали к башне.
Зуагиры ураганом влетели в нижнее помещение. Конан захлопнул бронзовую
дверь и наложил засов - такой тяжелый, что с легкостью устоял бы под
натиском слона. Воины Захака, сгрудившись снаружи, в бессилии изливали
потоки брани.
Конан впереди, зуагиры - следом ринулись вверх по лестнице. На
половине лестницы один из них, споткнувшись, упал - он потерял много
крови. Киммериец подхватил его и остаток пролета нес на себе. Наверху,
опустив на пол, приказал Нанайе перевязать ужасную рану, оставленную мечом
стражника, а после сидеть в комнате и не высовываться. Затем огляделся.
Они находились в комнате второго этажа с маленькими окошками и дверью,
ведущей на балкон. Отблески света от фонарей внизу падали в окна,
поигрывая на стеллажах с оружием: шлемы, кирасы, щиты, копья, мечи,
топоры, булавы, луки и колчаны, полные стрел, бесстрастно ожидали своих
хозяев. Оружия было столько, что хватило бы для большого отряда, и,
несомненно, в верхних комнатах его тоже было немало. Вирата превратил
башню в свой арсенал, а заодно использовал для занятий магией.
Зуагиры радостно загудели и схватились за луки с колчанами. Все,
включая легкораненых, высыпали на балкон и, устроившись за решеткой
ограды, принялись пускать стрелы в скопление воинов у подножия башни.
В ответ на балкон обрушился настоящий ливень стрел: часть впивалась в
деревянную решетку, и лишь немногие пролетали сквозь узкие отверстия.
Враги стреляли наугад, не видя зуагиров, укрытых густой тенью.. К башне со
всех сторон бежали вооруженные люди. Самого Захака не было видно, зато
можно было различить не меньше сотни его гирканцев и множество воинов еще
десятка рас. Они плотно набились в сад и вопили не хуже демонов.
Тонкие деревца трещали под напором тел, фонари на ветках бешено
раскачивались и прыгающий огонь освещал толпу с задранными вверх лицами,
отмеченными одной печатью - печатью ненависти. Повсюду, точно молнии,
вспыхивала сталь. Беспрерывно пели тетивы луков. Цветы, кусты, дорожки -
все было разорвано в клочья яростным вихрем сотен ног. Вдруг раздалось
глухое "тумп!" - воины притащили откуда-то деревянный брус и, пользуясь им
как тараном, пытались взломать дверь.
- Цельтесь в людей у тарана! - рявкнул Конан, натягивая лук - самый
тугой, какой сумел отыскать.
Сильно выступая вперед, балкон мешал осажденным целиться в тех, кто
держал брус впереди, зато они легко перебили другую половину воинов,
вынудив оставшихся бросить тяжелый таран. Случайно оглянувшись, Конан с
удивлением увидел Нанайю в юбке из полосы шелка. Она азартно пускала
стрелы вместе со всеми.
- Я, кажется, сказал тебе... - начал он, но девушка нетерпеливо
махнула рукой:
- Брось! У тебя нет какой-нибудь рукавицы? Я себе все пальцы о тетиву
изрезала.
В ответ Конан озадаченно хмыкнул и снова взялся за лук. Но лишь когда
над шумом схватки взметнулся резкий голос Ольгерда Владислава, киммериец
понял, что надежды почти не осталось. Как видно, тот уже через считанные
минуты знал о смерти магистра и немедленно принял командование на себя.
- Лестницы! - вдруг воскликнул Антар.
Конан прищуренным взглядом впился в полумрак. В свете качающихся
фонарей он увидел три лестницы - каждую несли на плечах по несколько
человек. Варвар метнулся в комнату и через секунду вернулся с копьем в
руке.
Два воина установили в упоре лестницы, еще двое, вцепившись в боковые
брусья, прошли мимо них - к башне. С глухим стуком верхние концы брусьев
легли на ограждение.
- Толкай вбок! Спихивай! - закричали зуагиры, а один просунул меч в
отверстие решетки.
- Назад! - рявкнул Конами. - Я сам!
Он подождал, пока на лестнице не окажется несколько воинов. Первым
карабкался плотный иранистанец, вооруженный топором. Вот он отвел руку за
спину, готовясь ударить по деревянной решетке, но в этот миг Конан,
просунув в отверстие копье, уперся в перекладину и что было сил нажал.
Лестница нехотя отошла от балкона, качнулась назад. С воплями выпустив
оружие, враги вцепились в перекладины. Но еще немного - и лестница вместе
с людьми рухнула вниз, прямо на головы осаждающих!
- Эй, здесь еще одна! - крикнул зуагир на другом конце балкона, и
Конан поспешил на зов. Последнюю не успели поднять и до половины, а стрелы
уже сразили обоих воинов у брусьев, и она упала вслед за прочими.
- Стреляйте! - прорычал Конан, кидая копье и поднимая свой огромный
лук.
Смертоносный дождь стрел, на который невозможно было толком ответить,
поостудил пыл нападавших. Людская масса внизу дрогнула, разбилась на
отдельно группы, и скоро каждый думал только о своем спасении. При виде
разбегавшихся врагов зуагиры неистово завопили от радости, не забывая,
однако, посылать им вдогонку стрелы.
Через минуту сад опустел, лишь повсюду на земле валялись трупы и
умирающие. Но вдоль садовых стен и на крышах ближних домов наблюдалась
усиленная возня.
Конан решил подняться выше. Он миновал еще несколько комнат, также до
отказа набитых оружием, и наконец очутился в лаборатории магистра. Одним
взглядом киммериец окинул запыленные свитки рукописей, непонятного
назначения инструменты, чертежи и, не задерживаясь одолел последний пролет
и вылез на смотровую площадку.
Отсюда Конан мог спокойно оценить обстановку. Зелень окружала дворец
со всех сторон, кроме фасада - там расположился обширный двор. Сады и двор
окружала высокая наружная стена. Внутренние стены, пониже, подобно спицам
в колесе, разделяли зелень на секторы.
Сад с башней, куда их загнали, находился к северо-западу от дворца. К
нему примыкал двор, отделенный от сада стеной. За другой стеной, на
западе, зеленел такой же сад а к юго-востоку, особнячком, раскинулся
великолепный Райский сад, примыкавший к дворцовой стене.
За наружной стеной, замыкавшей дворцовую территорию, Конан разглядел
крыши городских домов. Ближайший отстоял от стены не более чем на тридцать
шагов. И повсюду - во дворце, в садах, в домах - мелькали огни.
Постепенно крики, проклятия, стоны и бряцанье оружия стихли до
неясного шума. И тогда со стороны двора из-за стены донесся мощный голос
Ольгерда Владислава:
- Сдавайся, Конан! У тебя нет выбора!
В ответ киммериец издевательски расхохотался:
- Приди и возьми!
- Я возьму! - пообещал козак. - На рассвете. Считай, что ты уже труп!
- Примерно то же ты говорил, загнав меня в лабиринт, но, как видишь,
я жив, а обезьяна мертва. - Конан говорил на гирканском языке. От его слов
по рядам воинов прокатился ропот недоверия и гнева. А варвар между тем
продолжал: - Ольгерд, ты объявил джезмитам, что их магистр мертв?
- Они прекрасно знают, что истинным властителем Джанайдара всегда был
Ольгерд Владислав! Не знаю, как ты разделался с обезьяной, как вытащил из
тюрьмы зуагирских псов, но не пройдет и часа, как твоя кожа будет сушиться
на стене башни!
Откуда-то из глубины дворцового двора беспрерывно доносился стук
молотков, визг пил, отрывистые выкрики команд.
- Ты слышишь, киммерийская свинья? - крикнул Ольгерд. - Мои люди
строят осадную машину на колесах; в ней укроются пятьдесят воинов, и ты
уже не достанешь их своими стрелами. К рассвету она будет стоять рядом с
башней, и тогда тебе придет конец, грязный пес!
- Спускай своих собак. В укрытии, снаружи - я все равно их прикончу!
В ответ раздался демонический хохот, и на этом переговоры
закончились. Конан обдумал возможность внезапного прорыва, но отказался от
этой затеи: повсюду за стенами толпились воины, и подобная попытка
означала бы верную смерть. Их крепость превратилась в тюрьму.
Итак, вся надежда на Тубала: если тот вместе с кушафи не подоспеет
вовремя, то, несмотря на всю ярость, силу и искусство киммерийца, долго им
не продержаться.
Стук молотков между тем не стихал ни на минуту. Даже если Тубал
придет к восходу солнца, и тогда может быть слишком поздно. Правда, чтобы
втащить машину в сад, джезмитам придется сначала разрушить стену, но это
не займет много времени. Поэтому, когда Конан спустился к товарищам, лицо
его омрачала тревога.
Зуагиры не разделяли настроения своего предводителя. Они только что
одержали блестящую победу, у них была сильная позиция, начальник, которого
они боготворили, и неисчерпаемый запас стрел. Чего же еще желать воину?
Тяжелораненый скончался, когда предрассветные сумерки притушили
фонари в саду. Конан внимательно оглядел свое потрепанное воинство.
Зуагиры, согнувшись, перебегали по балкону, поминутно заглядывая в
отверстия решетки. Нанайя, завернувшись в обрывок шелка, как убитая, спала
на полу.
Вдруг постукивание прекратилось. И в наступившей тишине раздался
скрип огромных колес. Молох войны, сотворенный джезмитами, оставался
по-прежнему невидим, но острым зрением варвар разглядел темные фигуры,
толпившиеся на крышах домов за наружной стеной. Оторвав взгляд от крыш и
крон деревьев, он некоторое время с тайной надеждой всматривался в
северный край плато. Никакого движения: в свете пробуждающегося дня
оборонительные сооружения на краю плато производили впечатление вымерших.
Быть может, часовые, на которых не подействовала печальная участь отряда
Антара, при первых звуках схватки сорвались с мест и покинули пост? Но
проблеск надежды тут же угас - по дороге к Лестнице пылил отряд в дюжину
стражников. Все верно: Ольгерд - опытный воин и никогда не оставил бы
такой важный пост без прикрытия.
Конан повернулся к оставшимся шести зуагирам - бородатые, с налитыми
кровью глазами, они молча смотрели на него.
- Кушафи не пришли, - глухо сказал он. - Очень скоро Ольгерд нашлет
на нас своих головорезов. Они укроются в осадной машине, и там их не
достать. Под ее защитой они взберутся по лестницам и ворвутся в башню.
Скольких-то мы убьем, остальные убьют нас.
- На все воля Хануман! - ответили воины. - Джезмиты надолго запомнят
этот день! - В утреннем свете лица зуагиров оскалились, точно морды
голодных волков, руки крепче сжали оружие.
Голоса во дворе усилились. Заглянув в окно, Конан увидел осадную
машину: с ужасным скрежетом и скрипом она медленно приближалась к стене.
Это было тяжелое, неуклюжее сооружение из деревянных брусьев, бронзы и
железа, установленное на тележку с несколькими парами колес высотой в рост
человека, снятых с колесниц. За таким щитом могли бы укрыться от стрел не
меньше полусотни человек. Машина приблизилась к стене и там становилась.
Забили кувалды.
Шум разбудил Нанайю. Она села, протирая глаза, и вдруг с воплем
кинулась к Конану.
- Да уймись ты! - резко одернул ее варвар. - Выкарабкаемся
как-нибудь! - Однако в душе он вовсе не был в том уверен. Для девушки
киммериец мог сделать очень немного: быть рядом, чтобы во время штурма
последним ударом меча избавить ее от пыток, наверняка уготованных всем
пленным.
- Пошла трещинами. Похоже, скоро рухнет, - пристально глядя на стену,
сказал самый остроглазый из зуагиров. - Ишь как напылили кувалдами. Сейчас
сами покажутся.
Из стены начали вываливаться камни, потом вдруг рухнул целый кусок. В
брешь высыпали люди - схватив обломки, они потащили их в стороны. Конан
согнул тугой гирканский лук и пустил стрелу. В проломе дико закричал
человек - стрела пронзила его грудь. Двое оттащили раненого, остальные
продолжали расчищать площадку. Поодаль темнела осадная башня, спрятавшиеся
в ней воины нетерпеливыми криками погоняли тех, кто расчищал дорогу. Конан
пускал стрелу за стрелой. Некоторые отскакивали от камней, но большинство
впивались в человеческие тела. Была минута, когда джезмиты дрогнули и
подались за стену, но тут же над их головами хлыстом взвился голос
Ольгерда, и все немедленно вернулись к работе.
И когда первые лучи солнца проложили по земле длинные тени, все
препятствия на пути осадной машины были убраны. С ужасным треском башня
двинулась вперед. Зуагиры пускали стрелы, но те застревали в дубленой
коже, натянутой меж брусьев. Конан прикинул: в высоту башня доходила до
второго этажа, лестницы в таких сооружениях приколачивают изнутри к
стенам; выходит, как только эта махина окажется у балкона, джезмиты
вылезут на верхнюю площадку, в щепки разнесут ажурную решетку и, всей
массой ринувшись на балкон, сметут и его и горстку зуагиров!
Киммериец повернулся к своим воинам.
- Вы храбро сражались, - сказал он. - Давайте же умрем достойно и
постараемся захватить с собой в царство Теней побольше псов-джезмитов. Не
будем ждать, пока они навалятся на нас, - их слишком много. Сами разрубим
решетку и, когда они полезут по лестницам, встретим их на верхней
площадке. Пусть попробуют выбраться!
- Их лучники изрешетят нас из кустов, - возразил Антар.
Конан пожал плечами, его губы скривились в горестной усмешке.
- Пусть так. А мы тем временем славно позабавимся. Скажи своим, чтоб
принесли из оружейной копья, - в такого рода схватке лучше фаланги ничего
не придумаешь. Я еще видел там большие щиты - поставим несколько по краям,
чтоб прикрывали от стрел.
Секундами позже варвар уже стоял впереди линии затаивших дыхание с
копьями наперевес зуагиров; сам он держал тяжелый боевой топор, готовый в
нужную минуту напрочь снести деревянную решетку и увлечь за собой
товарищей.
Все ближе, ближе башня, и все громче победный рев джезмитов!
Внезапно, на длину копья от балкона, машина замерла. Раздалось
призывное пение труб, поднялся шум, переполох, и воины, выскочив из башни,
помчались обратно к пролому. Минута - и сад опустел.
9. ЗЛОЙ РОК ДЖАНАЙДАРА
- Кром, Митра и Асура - в кучу! - прорычал варвар, бросив топор. -
Псы удирают, а я их и не приласкал!
Он бегал по балкону, пытаясь разглядеть причину неожиданного бегства,
однако громоздкая осадная машина загораживала собой весь обзор. Тогда
киммериец метнулся в оружейную и помчался вверх по лестнице на смотровую
площадку.
И первый взгляд поверх крыш Джанайдара - туда, на север, где вилась
лента дороги, ведущей из города. По ней что было сил бежали с полдюжины
воинов. А дальше, издали похожие на муравьев, через оборонительные
сооружения по краю плато лезли и лезли какие-то люди. Мощный вопль ярости
долетел до внезапно притихшего Джанайдара. И в наступившей затем тишине
Конан отчетливо услышал тот загадочный барабанный бой, который и прежде не
давал ему покоя. Но сейчас ему было все равно - пусть хоть все демоны
преисподней разом забарабанят под проклятым городом.
- Балаш! - загремел его голос.
Вот уже во второй раз его выручила беспечность стражей Лестницы.
Горцы дождались минуты, когда сменялся караул, и, взобравшись
незамеченными, в молниеносной схватке перерезали вновь прибывших. Воинов,
хлынувших на плато из-за бруствера, было больше, чем набралось бы мужчин в
Кушафе, и, несмотря на расстояние, Конан сразу узнал красные шелковые
шаровары своих козаков.
В Джанайдаре минута оцепенения сменилась лихорадочной суетой. По
улицам забегали рабы и воины, на крышах вопили женщины. От дома к дому
подобно шквалу пронеслась весть о неожиданном вторжении. Но вот над общей
сумятицей, словно удар бича - жгучий, но отрезвляющий, - раздался голос
Ольгерда.
Из садов, дворцового двора, ближних домов на площадь стал стекаться
народ. В дальнем конце улицы, в окружении гирканцев в сверкающих доспехах,
Конан разглядел самого Ольгерда, там же блестел шлем Захака с роскошным
плюмажем. За их спинами, в боевом порядке племен, развернулось несколько
сот воинов-джезмитов. Как видно, Ольгерд успел обучить их некоторым
приемам ведения боя.
Организованным строем они прошли десятка два шагов, словно
намереваясь выйти из города и встретить варваров в открытом поле, но у
кромки города вдруг рассеялись, скрывшись в домах и садах по обеим
сторонам улицы.
Варвары находились слишком далеко и не могли видеть маневра. Когда
они подошли к Джанайдару, город казался вымершим.
Но из своего орлиного гнезда Конан прекрасно видел и сады, кишащие
воинами, и крыши, где за балюстрадой притаились лучники. Друзья шли прямо
в западню, а он не может их предупредить! Из груди варвара вырвалось
сдавленное рычание.
На площадку, тяжело дыша, вылез один из зуагиров. Он как раз кончил
заматывать раненое запястье. Затягивая зубами узел, воин невнятно
произнес:
- Твои друзья? Эти простачки бегут прямо в пасть смерти.
- Вижу! - прорычал Конан.
- Догадываешься, что сейчас будет? - продолжал зуагир. - Еще в
бытность дворцовым стражником я раз слышал, как Тигр объяснял командирам
отрядов свой план на случай внезапного вторжения. Видишь в конце улицы на
восточной окраине фруктовые деревья? Там сейчас спрятаны пятьдесят тяжелых
пехотинцев. По другую сторону дороги раскинулся густой сад - мы называем
его садом Стигийцев. Там в засаде не меньше полусотни. Одинокий дом
неподалеку битком набит воинами, те, что по другую сторону улицы, - тоже.
- Зачем ты мне все это говоришь? Я сам вижу затаившихся псов - и в
саду, и на крышах.
- Ага. Те, что в саду, не шелохнутся, пока варвары не пройдут по
дороге мимо и не окажутся между домами. Тут же лучники выпустят по ним
тучи стрел, а тяжелые воины, как две стены, перекроют улицу. Ни один не
уйдет.
- Если бы можно было их предостеречь!.. - пробормотал Конан. - За
мной - вниз!
Он скатился по лестнице в оружейную. Крикнув Антара и зуагиров,
киммериец отрывисто бросил им:
- Мы выступаем!
- Семеро против семисот?! - Антар разинул рот. - Я не трус, но...
В нескольких словах Конан передал все, что видел со смотровой
площадки.
- Как только Ольгерд захлопнет свою мышеловку, атакуем джезмитов с
тыла, и, может быть, нам улыбнется удача. Терять все равно нечего: если
Ольгерд разделается с моими друзьями, он вернется к башне, и тогда нам
конец.
- Но как нас отличат от Ольгердовых псов? - все еще сомневался
зуагир. - Твои дикари сначала разрубят нас вместе с джезмитами на куски, а
уж потом будут разбираться, что к чему.
- Смотрите! - Конан указал на посеребренные кольчуги и бронзовые
шлемы древней работы - их заостренные макушки украшали хвосты из конского
волоса. - Одевайте! Таких доспехов здесь ни у кого нет! Главное -
держаться рядом. Вместо боевого клича кричите: "Конан!" И, будем
надеяться, все обойдется. - И с этими словами он натянул себе на голову
шлем.
Непривычные к тяжелому вооружению, зуагиры недовольно заворчали: мало
им этого железа, так тут еще эти нащечные пластинки так ограничивают
видимость, что впору тыкаться, точно слепые щенки.
- Одевайте, живо! - загремел по комнате голос Конана. - Это вам не
пустыня - подкрался шакалом, убил, ограбил и удрал: это открытый бой!
Приготовьтесь и ждите меня. Я скоро.
Он снова поднялся наверх. Вольные Братья и горцы сомкнутым строем,
бок о бок быстро шли по дороге. Ярдов за двести от окраины они
остановились. Наученный жизнью, Балаш был опытным вожаком и не решался
вслепую бросить свою стаю на совершенно незнакомый город. От общей массы
отделились несколько человек и побежали к окраине - разведчики. Вот они
скрылись за домами, но скоро появились вновь и очертя голову помчались к
своим. Следом за ними, забыв про порядок, неслись не меньше сотни
джанайдарцев.
Мгновение - и варвары стояли боевым строем. Пространство, разделявшее
врагов, прочертили стрелы, и несколько джезмитов упали. Но остальные,
благополучно добежав, врубились в строй козаков и кушафи. С минуту все
скрывало облако пыли, сквозь которую пробивался лишь блеск мечей и
ятаганов, игравших на солнце. Но вот джезмиты дрогнули и обратились в
бегство. А дальше случилось то, чего так опасался Конан: забыв об
осторожности, вопя, словно выводок кровожадных демонов, варвары
устремились в погоню.
Киммериец знал, что эта сотня - не более чем приманка, чтобы с ее
помощью заманить в ловушку основные силы. Ольгерд никогда не послал бы на
серьезное дело столь малочисленный отряд.
Преследуя отступавшего врага, варвары подтянули фланги к дороге. Хотя
Балаш так и не смог пресечь их неудержимый порыв, ему удалось - где
проклятиями, где тычками - сбить воинов в довольно плотную стаю! И
вовремя! Наступая на пятки джезмитам, первая волна уже докатилась до
окраины.
Их не накрыла еще тень деревьев а Конан уже мчался вниз по лестнице.
- Вперед! - крикнул он. - Нанайя, остаешься здесь! Запри за нами
дверь!
Лавиной по ступеням - вниз на первый этаж, наружу, мимо брошенной
осадной башни, дальше - сквозь брешь в стене!
Никто не преградил им путь, - похоже, Ольгерд собрал вокруг себя
всех, способных носить оружие.
Антар провел их во дворец, по лабиринту коридоров, комнат - к
парадному входу. И только они выбежали из полумрака покоев, как их едва не
оглушил рев дюжины длиннющих труб в руках гирканцев Ольгерда - сигнал к
атаке! В тот миг, когда отряд выскочил на улицу, мышеловка захлопнулась. В
дальнем конце улицы - глухая стена из бронированных спин, десятки лучников
на крышах, пускающих тучи стрел, проклятья, вопли, стоны варваров!
Стремительным шагом, без единого звука вел Конан свой отряд в тыл
джезмитам. Последние оставались в полном неведении до тех пор, пока копья
зуагиров не начали вонзаться им промеж лопаток. Жертвы не успевали падать,
а зуагиры, освободив оружие, поражали новых и новых врагов. Тем временем в
центре Конан орудовал страшным боевым топором: стальное лезвие раскрывало
черепа, от тел отлетали обрубленные по плечо руки, гнулась броня. По мере
того как копья ломались или застревали в телах, зуагиры брались за мечи.
Натиск оказался столь мощным, столь стремительным, что, прежде чем
джезмиты поняли, что атакованы с тыла, горстка смельчаков успела перебить
две дюжины врагов. Но наконец те догадались оглянуться и при виде
результатов бойни, учиненной какими-то людьми в странных доспехах, с
криками отчаяния подались в стороны. В их воображении семерка атакующих с
мечами, копьями и топором мгновенно превратилась в целую армию.
- Конан! Конан! - дико завопили зуагиры.
От этого крика зажатые в западне воспряли духом. Между ними и их
начальником оставалось всего двое. Одного проткнул мечом козак, другому
киммериец обрушил на голову топор. Удар был настолько силен, что острие не
только разрубило шлем и голову, но треснуло само топорище.
В минуту замешательства, когда зуагиры с Конаном и варвары вдруг
очутились лицом к лицу, с недоверием глядя друг на друга, Конан сбил на
затылок шлем и козаки увидели знакомое лицо.
- Ко мне! - прокатился над шумом битвы его мощный голос. - Режь
глотки, братья-волки!
- С нами Конан! - радостно завопили ближние соратники, их клич тут же
был подхвачен остальными.
- Десять тысяч золотых за голову киммерийца! - раздался резкий голос
Ольгерда Владислава.
Схватка возобновилась с удвоенной яростью. Вновь зазвучал жуткий хор
битвы: хрипы, проклятия, вопли, угрозы и стоны. Постепенно поле боя
раскололось на сотни поединков между парами воинов и небольшими отрядами.
Топча раненых и мертвых, варвары вихрем мчались по улицам, врывались в
дома, крушили дорогую мебель, громыхали по ступеням лестниц и, добравшись
до крыш, в короткой кровавой сече резали лучников.
Никто и не помышлял сохранить в этой свалке хотя бы видимость порядка
или строя - не было ни времени отдавать команды, ни охотников их
исполнять. Все предались работе мясников: как обезумевшие, тяжело дыша, в
поту, люди кололи, резали, душили, скользя босыми ногами в лужах еще
теплой крови. Словно огромная живая волна, масса сражающихся то
прокатывалась по главной улице Джанайдара, то отступала, то, перехлестывая
через стены, разливалась по аллеям и садам. Силы были примерно равными, и
исход битвы могла определить любая случайность. Никто не знал, как идет
сражение, все только убивали или старались избежать смерти, и это занятие
поглощало воинов без остатка.
Конан не рвал голосовых связок попусту - ослепленная жаждой крови,
толпа не признавала авторитетов. Время стратегии, искусства боя кончилось:
сейчас все будут решать выносливость, владение мечом и ярость - простое
ремесло убийц. Окруженному орущими, хрипящими людьми, ему не оставалось
ничего иного, как только подчиниться общему безумию: разрубать головы,
вспарывать животы, рассекать надвое тела, а в остальном довериться богам.
Но вот под порывами ветерка утренний туман стал понемногу
рассеиваться, а вместе с ним начала ослабевать и битва: сплетенные клубки
распались на отряды, отряды - на отдельных воинов. Все чаще мелькали
спины: еще немного - и одна из сторон дрогнет...
Не выдержали джезмиты: отвага, вызванная принятым накануне зельем,
стала улетучиваться из них вместе с наркотиком.
И вдруг Конан увидел Ольгерда Владислава. Шлем козака, кираса - все
во вмятинах и брызгах крови, одежда изодрана в клочья, стальные мускулы,
подчиняясь игре сабли, то опадали, то вздувались буграми. В серых глазах -
холод на губах застыла жестокая улыбка. Три трупа, три кушафи лежали у его
ног, и еще четверо варваров тщетно пытались пробиться за черту, очерченную
острием клинка. Справа и слева от него гирканцы в блестящих латах и
узкоглазые кхитайцы в доспехах из дубленой кожи мечами и врукопашную
сдерживали бешеный натиск варваров.
Конан увидел и Тубала - впервые с тех пор, как они расстались у
Лестницы. Словно гигантский чернобородый буйвол, тот вспахивал борозду
прямо по обломкам битвы, вкладывая в смертоносные удары всю свою мощь
дикого зверя. На секунду взгляд киммерийца выхватил из толпы фигуру Балаша
- окровавленный, пошатываясь, вождь кушафи пробирался к краю битвы.
Кинжалом и мечом Конан начал прокладывать себе путь к Ольгерду.
Заметив приближающегося киммерийца, Ольгерд засмеялся, в его глазах
вспыхнули огоньки безумия. По кольчуге варвара сочилась кровь, сливаясь в
ручейки, она стекала с мускулистых, загорелых ног. Кинжал был по рукоятку
в крови.
- Смерть Конану! - зарычал Ольгерд.
Варвар напал, как нападают козаки - в крутом развороте, описывая
полукруг мечом. Ольгерд прыгнул навстречу - и оба сшиблись в смертельном
бое, яростно кидаясь друг на друга, нанося удары так быстро, что глаз не
поспевал за клинком противника.
Их окружили воины. Тяжело дыша, перепачканные кровью, люди на время
оставили тяжелый труд убийц и жадно следили за поединком своих
предводителей, в котором решалась судьба Джанайдара.
Ольгерд удачно увернулся - клинок Конана встретил пустоту, и
киммериец едва удержался на ногах.
- Ай-и-и! - завопила сотня глоток.
Козак издал победный крик и замахнулся. Но прежде чем он опустил меч,
прежде чем понял, как глупо он попался на уловку, длинный кинжал в
железных руках Конана, пробив нагрудник, вонзился в его сердце. Ольгерд
умер мгновенно. На землю рухнул труп, и клинок выскользнул из раны.
Выпрямившись киммериец обвел толпу помутненным взором. Победа!
И вдруг воздух разорвался кличем - не тем, который можно было бы
ожидать от торжествующих, но уставших варваров, а более дружным и бодрым.
Конан поднял голову и увидел новое соединение: вооруженные люди монолитной
фалангой шли по улице, сокрушая и расшвыривая в стороны последние
оказавшиеся у них на пути группы сражающихся.
Когда строй приблизился, Конан различил позолоченные кольчуги и
качающиеся в такт шагу плюмажи на шлемах - гвардия Иранистана! Ее вел
неудержимый Готарза; своим огромным ятаганом он рубил всех подряд - и
варваров, и джезмитов.
В мгновение ока обстановка переменилась. Часть джезмитов позорно
ретировалась Конан крикнул: "Ко мне, козаки!" - и уже через минуту его
окружали Вольные Братья, кушафи и даже остатки армии джезмитов. Последние,
признав в киммерийце достойного вожака, сплотились вокруг варвара, чтобы в
одной спайке с недавними смертельными врагами противостоять невесть откуда
взявшемуся неприятелю. Мечи с новой силой заиграли на солнце, и Смерть
начала собирать новую жатву.
Неожиданно Конан очутился лицом к лицу с Готарзой - мощными ударами,
под которыми легли бы и молодые дубки, тот, словно траву в поле, выкашивал
врагов. Ильбарский, в зазубринах, клинок Конана пел и мелькал, едва
видимый глазу, однако иранистанец не уступал ни в чем. Кровь из пореза на
лбу заливала лицо Готарзы, кровь из рваной раны на плече окрасила кольчугу
варвара алым, но клинки вращались и сшибались с не меньшей яростью,
бессильные отыскать брешь в обороне противника.
Внезапно низкий шум битвы перерос в пронзительный вопль неподдельного
ужаса. Сражение остановилось; забыв обо всем, люди со всех ног мчались к
дороге, ведущей к подъему на плато. Поток бегущих прижал Готарзу и Конана
друг к другу. Бросив оружие, схватившись так, что затрещали груди, они
продолжали биться врукопашную. Конан открыл рот, желая выяснить, что
случилось, но его тут же забили черные волосы из бороды Готарзы. Выплюнув
их, киммериец прорычал:
- Ты, придворный шаркун! Что тут стряслось?!
- То возвращаются истинные хозяева Джанайдара! Полюбуйся, свинья!
Подозревая подвох, Конан все-таки оглянулся. Со всех сторон по земле
стлались полчища серых теней. Взгляд выхватил безжизненные, немигающие
глаза, оскал уродливых собачьих пастей, впивавшихся клыками и в живых, и в
мертвых, в то время как когтистые, похожие на руки лапы рвали на части
плоть. Объятые ужасом, воины рубили и кололи тварей, но пергаментная,
трупного цвета кожа монстров была практически неуязвима. И там, где
удавалось расчленить одну тварь, на ее место тут же появлялось трое новых.
Воздух наполнился отчаянными криками, хрустом костей и отвратительным
чавканьем.
- Проклятие Джанайдара - упыри! - Готарза задохнулся от ужаса. -
Бежим! Дай слово, что, пока не выпутаемся, ты не ударишь в спину, - тогда
разожму руки. Продолжим после!
Плотная масса беглецов сбила их с ног. Варвара чуть не затоптали. В
нечеловеческом усилии Конан - приподнялся на колени, схватил свой кинжал,
встал, выпрямился, побежал, вовсю орудуя кулаками и локтями, высвобождая в
обезумевшей толпе вокруг себя чуток пространства - посвободнее вздохнуть.
Людской поток до краев затопил дорогу к Лестнице: джезмиты, козаки,
иранистанские воины - все вместе, забыв о ненависти, напрягая силы, они
спасались от не знающих жалости выходцев преисподней. По краям отступавшей
толпы кишели зловещие тени. Словно гигантские серые вши, упыри в секунду
накрывали с головой всякого, кто отстал или шагнул в сторону от общей
массы. Конан протиснулся к краю и вдруг увидел Готарзу - тот едва держался
на ногах, отбиваясь от четырех упырей. Свой меч он потерял, но, не
растерявшись, будто клещами сдавил пальцами шеи двум убийцам, пока третий
повис у него на ногах, а четвертый кружил, стараясь дотянуться до горла.
Взмах ильбарского клинка - и тварь развалилась надвое, еще взмах - и
от второй отлетела голова. Готарза сбросил с себя остальных, и те вместе с
подоспевшими полезли на Конана, вонзая в его тело зубы, когти, разрывая
плоть.
Казалось, еще миг - и киммериец рухнет! Дальше - все как в тумане:
вот Готарза, отодрав упыря, швыряет его оземь и топчет ногами, слышится
звук, будто трещит сухой валежник, - то хрустят ребра твари; вот сам Конан
ломает кинжал о панцирь; вот пробивает череп упыря эфесом...
И снова сумасшедшее бегство от Смерти! Прорвавшись сквозь ворота в
стене, люди лавиной стекали по Лестнице и, гонимые животным ужасом,
мчались дальше по каньону. Выгрызая из толпы все новые жертвы, упыри гнали
людей до самых ворот. Но как только последний из оставшихся в живых
скатился по Лестнице, чудовища сразу повернули обратно в город - туда, где
над сотнями человеческих трупов уже возились, дрались, клацали челюстями
их мерзкие собратья.
А в каньоне люди, попадав с ног от усталости, лежали вповалку, не
задаваясь вопросом, кто рядом с ними - свой или враг. Некоторые сидели,
прислонившись спиной к большим валунам или скалам. Большинство воинов были
ранены. На коже, обрывках одежды у всех - пятна крови, волосы всклокочены,
доспехи разрублены или помяты, в глазах застыл ужас. Оружие многие
потеряли. Из тех нескольких сотен воинов, что участвовали на рассвете в
битве, уцелело не больше половины. Долгое время отовсюду слышалось лишь
тяжелое дыхание, стоны раненых, треск разрываемой на лоскуты материи да
изредка звяканье железа о камни, когда лежащий воин менял положение.
Несмотря на то, что со вчерашнего дня он только и делал, что
сражался, удирал и с быстротой молнии носился вверх-вниз, Конан пришел в
себя одним из первых. Киммериец широко зевнул, потянулся и поморщился -
раны напомнили о себе острой болью.
Затем, поднявшись, он начал разгуливать среди раскинувшихся тел,
высматривая своих людей, поддерживая нуждающихся в помощи и собирая всех в
плотную группу. Он набрел на зуагиров и из шести воинов увидел лишь троих,
включая Антара. Нашел он и Тубала, однако Кодруса нигде не было.
У другой стены каньона Балаш тоже не терял времени даром:
привалившись спиной к скале, с ногами, на которых от повязок не было
живого места, он слабым голосом, отдавал приказания своим кушафи.
Готарза также собирал свою гвардию. Джезмиты, которые понесли
наиболее ощутимые потери, словно отбившиеся от стада овцы, потерянно
бродили по каньону, со страхом отмечая признаки быстро набирающего силу
противостояния.
- Я своими руками убил Захака, - сказал Антар Конану. - Теперь некому
вести их в бой.
Киммериец не спеша подошел к Балашу.
- Ну как ты, старый волчище?
- Неплохо. Вот жаль, что сам бегать не могу. Выходит, древние легенды
не солгали! Значит, и в самом деле упыри время от времени вылезают из
своих подземных пещер чтобы пожрать всякого, кто осмелится поселиться в их
городе. - Он содрогнулся. - Думаю, теперь не скоро отыщется охотник
отстраивать город заново.
- Конан! - Голос Готарзы. - Нам надо закончить разговор.
- Не возражаю! - прорычал варвар, а на ухо Тубалу шепнул: - Построй
людей в боевой порядок: тех, кто меньше изранен и лучше вооружен, поставь
по флангам. - Затем прошел среди нагромождения камня и остановился на
сравнительно ровной площадке как раз посередине между варварами и
гвардейцами Готарзы.
Тот также вышел вперед говоря:
- Я все же обязан выполнить приказ: доставить тебя и Балаша в Аншан,
живых или мертвых.
- Валяй! - бросил на это Конан.
Балаш тоже счел нужным подать голос:
- Я ранен, но, если возьмешь меня силой, мои воины будут преследовать
вас в горах, пока не перебьют всех до последнего.
- Храбрая речь, но еще одна битва - и у тебя не останется воинов, -
ответил горцу Готарза. - Ты не хуже меня знаешь, что соседние племена не
упустят случая воспользоваться твоей слабостью: они немедленно нападут на
деревни и уведут ваших женщин. Наш царь владеет горами Ильбарс только
потому, что у горцев никогда не хватало ума объединиться и выступить
против него сообща. Так было и так будет!
Балаш помолчал немного. Потом спросил:
- Скажи мне, Готарза, как вы узнали дорогу в Джанайдар?
- Мы прибыли в Кушаф прошлой ночью и там, прибегнув к помощи ножа для
свежевания туш, убедили одного малого рассказать нам все. Тот и выложил,
что вы подались в Друджистан, и даже согласился - опять же не без нашей
помощи - стать проводником. Незадолго до рассвета мы подошли к стене с
козырьком, с которого свисала веревочная лестница, - дурни кушафи так
торопились на выручку, что даже не удосужились втащить ее за собой. Мы
связали воинов, оставленных при лошадях, а сами двинулись дальше.
А сейчас - о деле. Лично я против вас обоих ничего не имею, но я
поклялся именем Асуры, пока жив, исполнять волю Кобад-шаха, и я ее
исполню. С другой стороны, было бы недостойно втягивать в новую резню
наших людей: они и так до предела измотаны, к тому же сегодня полегло уже
немало храбрецов.
- Что ты задумал? - проворчал Конан.
- Полагаю, мы с тобой могли бы уладить дело в личном поединке. Если
паду я, ты сможешь отправиться на все четыре стороны, и никто не посмеет
тебя остановить. Если выйдет наоборот, я захвачу Балаша с собой в Аншан. -
Готарза нашел глазами горца. - Кто знает, вдруг ты докажешь, что не
причастен к заговору? Я расскажу повелителю, как ты помог покончить с
Невидимыми, - это будет веским доводом в твою пользу.
- Я довольно наслышан о подозрительности Кобада, не думаю, чтобы он
внял голосу разума, - ответил на это Балаш. - Но все равно - я согласен,
потому как знаю, что ни один городской неженка, воспитанный на мягких
перинах, никогда не одолеет в поединке Конана-варвара.
- Решено! - коротко бросил Конан и повернулся к своим воинам: - У
кого есть большой меч?
Испробовав на вес несколько штук, он выбрал длинный и прямой меч
работы хайборийского кузнеца. Затем - лицом к Готарзе:
- Ты готов?
- Готов! - ответил тот и ринулся в бой.
Два меча сшиблись и зазвенели, высекая искры. Круги, очерченные
сталью, сверкнув как молния, сменялись новыми, и глаз не различал, где чей
клинок. Противники подпрыгивали, разворачивались наступали, отступали,
нагибались, уклоняясь от смертоносных лезвий, а их мечи, не останавливаясь
ни на миг, как будто сами по себе все продолжали свою страшную работу.
Удар! - вправо - кровь! - вниз - искры! - влево - и так без конца! Впервые
за тысячи лет существования Джанайдара черные пики были свидетелями
подлинного искусства владения мечом.
И вдруг:
- Остановитесь! - И так как бой продолжался, тот же голос: - Я сказал
- хватит!
Готарза и Конан, с подозрением глядя друг на друга, отступили в
стороны и вместе повернулись на голос.
- Бардийя! - удивленно воскликнул Готарза. И точно: у входа в
расселину, ведущую к козырьку в отвесной скале, виднелась тучная фигура
дворцового управляющего. - Ты здесь откуда?
- Прекратить бой! - снова крикнул иранистанец. - Я загнал трех коней,
пытаясь вас настигнуть. Кобад-шах умер от яда - кинжал Джезма был
отравлен. Страной правит его сын Аршак. Он снял все обвинения против
Конана и Балаша и желает, чтобы Балаш по-прежнему охранял северные рубежи,
а Конан вернулся на службу в столицу. Иранистану нужны такие храбрые
воины, потому что король Турана Ездигерд покончив с бандами козаков,
наверняка скоро опять захочет силой подчинить себе соседей.
- Если дело обстоит так, как ты говоришь, - ухмыльнулся Конан, - то в
туранских степях скоро можно будет славно поживиться. Честно сказать, я по
горло сыт интрижками придворных шаркунов. - Он повернулся к своим воинам:
- Кто хочет вернуться в Аншан, пусть уходит. Завтра я выступаю на север.
- А как же мы? - хором взвыли гирканские гвардейцы в шлемах с
перьями. - Иранистанцы нас перережут. Наш город захвачен упырями, семьи
растерзаны, начальники убиты. Что будет с нами?
- Кто хочет, пусть идет со мной, - безразличным тоном указал Конан. -
Прочие могут попросить убежища у Балаша. В его племени сейчас найдется
немало женщин, кому потребуются новые мужья... Кром всемогущий!!!
- Что с тобой! - встревожился Тубал.
Глаза Конана жадно шарили по жалкой кучке спасшихся женщин.
Вот он увидел Париситу, но той, что он искал, среди них не было!
- Да что случилось?
- Наложница, Нанайя! Совсем о ней забыл! Она все еще в башне.
Проклятье! Как я мог? Ну и скотина!
- Зачем же так? - раздался рядом нежный голосок, и Конан круто
обернулся, как ужаленный. Один из уцелевших зуагиров стащил с головы
бронзовый шлем, и глазам варвара открылись прекрасные черты Нанайи.
Девушка встряхнула головой, и по ее точеным плечам рассыпались черные
волосы.
От удивления киммериец разинул было рот, но, скоро очнувшись,
оглушительно расхохотался:
- Я вроде приказал тебе остаться, но... так тоже неплохо!
Варвар бесцеремонно привлек к себе девушку, громко чмокнул ее в
щеку... и тут же дал звонкого шлепка по мягкому месту!
- Одно тебе за доблесть и находчивость, - пояснил он, - другое - за
непослушание. Как, сама разберешься? Идем!.. Вставайте песьи души! Вы что,
так и будете сидеть на камнях толстыми задницами, пока не передохнете с
голоду?
И, взяв гибкую, смуглую девушку за руку, Конан повел ее туда, где в
скале зияла пасть расселины - выход в ущелье Призраков, откуда брала
начало дорога на Кушаф.
ГВОЗДИ С КРАСНЫМИ ШЛЯПКАМИ
Вернувшись в гиборийские земли, Конан
снова подался в наемники, но армия, в которой он служил, была
разгромлена в южной Стигии. Киммериец пересек саванну, вышел к
побережью и присоединился к пиратам с островов Бараха. Еще раз
имя Амра-Лев прогремело по всем портовым городам. Корабль его
пошел на дно, и варвар вступил в Вольницу под начало некоего
Заралло. Отряд этот располагался в пограничном городке Сукмет, и
жизнь там была, надо сказать, невыносимо скучной...
1. Череп на скале
Всадница остановила измученного коня. Тот
расставил ноги и низко опустил голову, словно сбруя из красного
сафьяна с золотыми украшениями была для него непомерной
тяжестью. Всадница привязала коня к ветви невысокого дерева,
покинула седло и огляделась. Местечко было довольно мрачное.
Деревья-великаны гляделись в озерко, в котором она недавно
напоила коня. Их вершины сливались в сплошную зеленую гущу.
Всадница пожала плечами и в сердцах выругалась. Это была молодая
женщина, рослая, статная, с высокой грудью. Короткие штаны,
подпоясанные шелковым кушаком, сапоги из тонко выделанной кожи,
шелковая блуза с широким воротником и пышными рукавами
составляли ее костюм. На одном боку висел прямой обоюдоострый
меч, на другом - длинный кинжал. Ее золотистые волосы,
остриженные до плеч, были перехвачены атласной лентой. На фоне
мрачного первобытного леса она казалась чужеродным явлением.
Куда легче было бы представить ее возле корабельной мачты,
следящей за полетом чаек среди перистых облаков. Недаром глаза
ее были цвета морской волны - о подвигах Валерии из Красного
Братства распевали песни и баллады в любой матросской компании.
Она попыталась разглядеть небо сквозь кроны деревьев, но поняла,
что это бесполезно. Оставив коня на привязи, она двинулась в
восточном направлении, время от времени оглядываясь на озеро,
чтобы не заблудиться. Тишина леса угнетала ее. Птицы не пели в
вершинах, звери не шуршали в кустах. Долгий путь она проделала в
этом всеобъемлющем безмолвии, нарушаемом лишь стуком копыт.
Жажду она утолила у озера, но чувствовала страшный голод и
решила поискать те самые плоды, которые служили ей пищей с тех
пор, как кончились запасы во вьюках. Она увидела перед собой
обломки черных камней, поднимающиеся вверх - нечто вроде
разрушенного утеса. Вершина его терялась среди ветвей. Может
быть, решила она, эта вершина поднимается над лесом и с нее
можно будет осмотреться - если, конечно, в мире вообще есть
что-нибудь кроме бесконечной чащи. Узкий уступ образовывал
естественную тропинку, ведущую вверх по крутому склону.
Поднявшись локтей на пятьдесят, она оказалась на уровне
окруживших скалу верхушек деревьев. В просветах между ветвями
голубело небо, потом хлынули солнечные лучи - и лес оказался у
ее ног. Широкая площадка, на которой она стояла, была увенчана
каменным шпилем. Нога ее наткнулась на нечто, скрытое под ковром
опавших листьев. Разбросав их, она увидела человеческий скелет.
Опытным глазом пиратка заметила, что на костях нет никаких
повреждений. Человек этот умер естественной смертью. Но почему
ему для этого понадобилось забираться так высоко? Она
вскарабкалась на вершину шпиля и огляделась. Сквозь зеленую
толщу нельзя было разглядеть земли, даже озерка, возле которого
она оставила коня. Валерия обернулась на север, откуда лежал ее
путь. И там колыхался зеленый океан, тянувшийся до узкой синей
полосы. Эту горную цепь она пересекла много дней назад, чтобы
углубиться в лесную бесконечность. Такая же картина наблюдалась
на востоке и западе, разве что гор не было. Но зато на юге... У
нее захватило дух. Примерно в миле отсюда лес начал редеть и
сменяться равниной, на которой росли кактусы. А в глубине этой
равнины поднимались стены и башни города. Черт побери, этого
просто не могло быть! Не диво было бы увидеть другие постройки -
например, хижины чернокожих, напоминающие ульи или выдолбленные
в скалах поселки загадочной коричневой расы, которая, согласно
легендам, населяла эти земли. Но найти в такой дали от
цивилизации укрепленный город... Вскоре пальцы ее устали
цепляться за шпиль и она спустилась на площадку в полной
растерянности. Долог был ее путь из лагеря наемников возле
пограничного города Сукмет, затерявшегося среди травянистых
саванн, где отчаянные бродяги, собравшиеся со всех земель,
стерегли пределы Стигии от набегов со стороны Дарфара. Наудачу
она бежала в сторону, вовсе ей не знакомую. Вот и не могла
теперь решить, что лучше - направиться прямо в этот город на
равнине или, от греха, обойти его и продолжать свой одинокий
путь. Шум листьев внизу прервал ее раздумья. Она резко,
по-кошачьи, обернулась м схватилась за меч, но вдруг застыла при
виде стоящего перед ней человека. Это был почти великан, и
могучие мышцы перекатывались под его бронзовой от загара кожей.
Он был одет в такой же костюм, что и она, только вместо кушака
носил широкий кожаный пояс, отягощенный огромным мечом и
тесаком. - Конан-киммериец! - воскликнула молодая женщина. -
Какого черта ты плетешься по моим следам? Великан улыбнулся и
его суровые голубые глаза приобрели выражение, понятное всякой
женщине. - А то ты не знаешь? - засмеялся он. - Разве не полюбил
я тебя с первого взгляда? - Мой жеребец не смог бы выразиться
яснее, - сказала она с презрением. - Но не ожидала я встретить
тебя в такой дали от винных бочек и кружек Сукмета. Ты что,
поехал за мной из лагеря Заралло или тебя попросту выгнали за
мелкие кражи? - Ты же знаешь, что нет в отряде Заралло таких
отчаянных ребят, чтобы выгнать меня. Понятно, я ехал за тобой. И
скажу тебе, девочка - везучая ты. Пырнула этого стигийского
офицера, потеряла защиту Заралло и бежала от мести стигийцев в
эту глушь... - Ну да, - печально сказала она. - А что мне было
делать? Ты знаешь, почему я так поступила. - Верно, - согласился
он. - Я бы тоже на твоем месте выпустил ему кишки. Но коль скоро
женщина желает жить в лагере среди вооруженных мужчин, ей
следует ожидать чего-то такого. Валерия топнула ногой. - Но
почему я не могу жить так, как они? - Потому что! - он снова
окинул ее жадным взглядом. - Но ты правильно сделала, что
убежала. Стигийцы сняли бы с тебя кожу. Брат этого офицера
поскакал следом за тобой, и, наверное, настиг бы - конь у него
получше. Еще несколько миль, и он перерезал бы тебе глотку. - Ну
и?.. - споросила она выжидательно. - Что - ну и? - не понял он.
- Ну и что с этим стигийцем? - А ты как думаешь? Ясное дело, я
убил его и оставил на поживу стервятникам. Пришлось немножко
задержаться, и я потерял твой след, а то бы давно догнал. - И,
верно, думаешь вернуть меня в лагерь? - Не болтай ерунды, -
сказал он. - Иди ко мне, девочка, не ершись. Я ведь не тот
зарезанный стигиец. - Ты нищий бродяга! - крикнула она. - А
сама-то? У тебя даже на новые заплатки нет. Твое презрение меня
не обманет. Знаешь ведь, что командовал я большими кораблями и
многочисленными дружинами. А что нищий - так любой корсар
большую часть жизни в нищете проводит. Зато золота, которое я
расшвырял по портовым городам, зватило бы нагрузить целый
галеон, и ты это знаешь. - Где же эти великолепные корабли и
отважные парни, что шли за тобой? - В основном на дне морском, -
сказал он. - Последний мой корабль потопили зингарийцы у
побережья земли Куш - вот и пришлось присоединиться к Вольнице
Заралло. Но после похода к рубежам Дарфара я понял, что
прогадал. Жалованье небольшое, вино кислое, чернокожих женщин я
не люблю. Их полно в окрестностях Сукмета - в носу кольцо, зубы
подпилены - ох! А ты-то что забыла у Заралло? Сукмет дежит
далеко от соленой воды. - Красный Орто хотел сделать меня своей
любовницей, - хмуро сказала она. - И вот ночью, когда мы стояли
на якоре у берегов Куш, я спрыгнула за борт и доплыла до земли.
Там купец-шемит сказал мне, что Заралло повел свою Вольницу на
юг стеречь границу. Ничего лучшего не подворачивалось, вот я и
добралась до Сукмета с попутным караваном. - Вообще-то все твое
бегство на юг - сплошное безумие, - заметил Конан. - Впрочем, не
совсем - патрулям Заралло и в голову не пришло искать тебя в
этой стороне. Только брат убитого парня напал на твой след. - А
что ты-то собираешься делать? - спросила она. - Поверну на
запад. Там, после многих дней пути, начнутся саванны, где
чернокожие пасут свои стада. Там у меня есть приятели. Мы дойдем
до побережья и приглядим какой-нибудь корабль. Хватит с меня
этих джунглей! - Тогда прощай, - сказала она. - У меня лругие
планы. - Дура! - он впервые по-настоящему рассердился. - Одна ты
недалеко уйдешь в этом лесу. - Захочу, так уйду. - И что будет
потом? - Не втое дело, - фыркнула она. - Мое, мое, - тихо сказал
он. Или ты думаешь, я так далеко забрался, чтобы поворотить ни с
чем? Будь умницей, девочка, я ведь не причиню тебе вреда... Он
шагнул вперед, она отскочила назад, вытащив меч. - Прочь,
собака-варвар, или я разделаю тебя, как жареного кабана! Он
остановился и спросил: - Хочешь, чтобы я отобрал у тебя эту
игрушку да ею и отшлепал? - Болтовня! - сказала она и в глазах
ее засверкали искры, точно солнечные блики на море. Так оно и
было. Не родился еще человек, который голыми руками сумел бы
обезоружить Валерию из Красного Братства. Он хмыкнул, ощущая в
душе целый клубок противоречий. Злился, но в то же время не мог
не дивиться ее решительности и уважать ее. Горел желанием, но не
хотел нанести обиды. К тому же сделай он шаг вперед - и ее меч
вонзится ему в сердце. Частенько приходилось ему видеть, как
Валерия расправлялась с мужиками в пограничных стычках и
кабацких дроках. Она была быстрой и опасной, как тигрица. Он,
конечно, мог достать меч и выбить оружие у нее из рук, но сама
мысль обратить клинок против женщины была ему отвратительна. -
Чтоб тебя демоны взяли, киска, - раздраженно сказал он. -
Отберу-ка я у тебя... Он шагнул к ней, но замер, как кот перед
прыжком. Где-то в лесу раздались вопли, стоны, треск ломаемых
костей. - Львы напали на лошадей! - закричала Валерия. - Львы?
Ерунда! - фыркнул Конан и глаза его заблестели. - Ты слышала
когда-нибудь львиный рев? Я, например, слышал. Ишь как кости
трещат - даже лев не убивает коня с таким шумом. Он побежал вниз
по тропинке, Валерия за ним. Память о стычке мгновенно исчезла,
уступив место чувству общей опасности, которое роднит вот таких
искателей приключений. Когда они спустились ниже древесных крон,
вопли затихли. - Я нашел твоего коня у озера, - прошептал он на
ходу. А ступал варвар столь бесшумно, что она поняла, почему он
застиг ее врасплох. - И привязал рядом своего. Внимание! Кони
должны быть там, за кустами. Слышишь? Валерия слышала, и мороз
пробежал по коже. Она ухватилась за могучую руку спутника. Из-за
деревьев слышался хруст костей, треск разрываемых мышц и целая
гамма всяческих хрипов, причмокиваний и прочих звуков
чудовищного пиршества. - Это не львы, - шепнул Конан. - Кто-то
жрет наших лошадок, но только не львы. Клянусь Кромом... Звуки
внезапно оборвались и Конан осекся. Порыв ветра с их стороны был
напрвлен туда, где пировал невидимый хищник. - Идет сюда, -
сказал Конан и поднял меч. Листва закачалась, и Валерия еще
крепче вцепилась в руку Конана. Джунгли она знала плохо, но
понимала, что не всякий зверь способен так раскачать стволы. -
Здоровый, должно быть, как слон, - пробормотал Конан, как бы
угадав ее мысли. - Какая-то чертовщина... Из гущи листьев
появилась морда, какой не увидишь и в страшном сне. Разинутая
пасть открывала ряд тяжелых пожелтевшихся клыков. Морщинистая
морда принадлежала ящеру. Огромные бельма, точно увеличенные
тысячекратно глаза удава, неподвижно уставились на людей,
которые прижались к скале и сами словно окаменели. Кровь
покрывала обвислые чешуйчатые губы и капала вниз. Голова -
крупнее, чем у самого большого крокодила - помещалась на длинной
бронированной шее, вокруг которой воротником во все стороны
торчали роговые шипы, а потом, ломая кусты и деревья, выплыло
огромное бочкообразное тело на коротеньких ногах. Белесое брюхо
волочилось почти по земле, а колючий хребет поднимался так
высоко, что даже Конан, встав на кончики пальцев, не смог бы до
него дотянуться. Длинный, венчающийся шипом хвост, как у
огромного скорипиона, тащился далеко позади. - Назад на скалу,
быстро! - Конан подтолкнул девушку. - Не похоже, чтобы он мог
лазать по скалам , но если поднимется на задние лапы, то
достанет нас... Чудовище пошло к ним, подминая кусты и молодые
деревья, а они полетели к вершине, как листья по ветру. Валерия
оглянулась и увидела, что страшный гигант точно стоит на задний
столбоподобных лапах, как и предвидел Конан. Ее охватила паника.
В вертикальном положении тварь казалась еще огромнее, а морда
ящера достигала нижних ветвей гигантских деревьев. Тогда
железная рука Конан ухватила ее за плечо и со страшной силой
втащила в зеленое переплетение ветвей как раз в тот момент,
когда передние лапы чудовища грохнули о скалуЯ, задрожавшую от
удара. Сразу же следом за беглецами из ветвей высунулась
огромная голова и они с леденящим ужасом глядели на обрамленную
зеленью страшную морду с разинутой пастью и горящими глазами. С
треском захлопнулась пасть и голова открылась словно
погрузившись в озеро. Сквозь поломанные ветви они разглядели,что
чудовище уселось на задние лапы и неотступно пялится вверх.
Валерия задрожала. - Долго он будет тут сидеть? Конан пнул
череп, тот что валялся в листве. - Этот бедняга забрался сюда,
спасаясь от него или его сородичей. И помер с голоду. Кости
целы. Ясно, это тот самый дракон, о котором чернокожие
рассказывают легенды. А если так, то от живых от нас он не
отвяжется. Валерия жалобно глядела на него, позабыв о недавней
ссоре. Она пыталась унять страх. Не раз показывала свою отвагу
на море и на суше - на скользких от крови палубах боевых галер,
на стенах, взятых с бою городов, на песчаных пляжа, где молодцы
из Красного Братства резали друг дружку в борьбе за власть. Но
то, что их ожидало, было гораздо страшнее. Удар клинка и пламя
битвы это еще ничего. Но беспомощно сидеть на голой скале в
ожидании голодной смерти под охраной чудовища из древних веков -
эта мысль наполняла ее ужасом. - Он же должен время от времени
ходить за жратвой и водой, - сказала она неуверенно. - И то, и
другое рядом, - ответил Конан. - Конским мясом он запасся, да к
тому же, как всякий змей может долго обходиться без пищи и воды.
Жаль только, что не спит, нажравшись, как змеи делают. Но так
иль этак, на скалу ему не влезть. Конан говорил спокойно. Он был
варваром. Терпеливость лесов и их обитателей было же частью его
натуры, как вожделение и неудержимая ярость. В отличие от
цивилизованных людей, он сохранял хладнокровие и в худших
обстоятельствах. - А мы не можем забраться на дерево и убежать,
прыгая с ветки на ветку, как обезьяны? - спросила она в
отчаянии. - Я уже думал об этом. Ближние ветви слишком тонки,
они обломятся под нами. А потом мне сдается, что эта скотина
может вырвать с корнем любое дерево. - Значит, мы будем здесь
торчать, пока не околеем с голоду? - в ярости заорала она и
пнула череп так, что он со стуком покатился по скале, - Я не
хочу! Я опущусь вниз и снесу эту чертову башку! Конан Сидул на
каменном выступе у подножия шпиля. Он с восхищением смотрел на
ее горящие глаза, но сейчас она была способна на любое
безрассудство, так что восхищение пришлось оставить при себе. -
Сядь! - рявкнул он и, схватив Валерию за руку, усадил к себе на
колени. Она так опешила, что даже не сопротивлялась, когда он
отобрал у нее меч и вернул в ножны. - Сиди тихо и успокойся.
Сталь сломается об его чешую. А ты ему на один зуб. Или он
прихлопнет тебя хвостом. Как-нибудь да мы выберемся отсюда...
Она ничего не ответила и не попыталась отбросить его руку с
талии. Страх давил ее, это чувство было незнакомо для Валерии из
Красного Братства. Покорно сидела она на коленях у своего
спутника. То-то удивился бы Заралло, окрестивший ее "дьяволицей
из адского гарема"! Конан лениво перебирал ее золотые локоны. Ни
скелет у ног, ни чудовище под скалой, его сейчас не
интересовали. А ее беспокойные глаза заметили цветные пятна на
зеленом фоне. Это были плоды - большие темно-пурпурные шары на
ветвях дерева с широкими ярко-зелеными листьями. Тотчас она
снова почувствовала голод, а заодно и жажду - ведь озеро было
теперь недосягаемым. - Мы не умрем, - сказала она. - Вон плоды,
только руку протяни! Конан глянул в ту сторону. - Если мы их
с'едим, - проворчал он, - то дракону будет делать нечего. Черные
люди земли Куш называют их "яблоки Деркето". А Деркето - Царица
мертвых. Проглоти каплю сока или даже окропи им кожу - и ты
умрешь раньше, чем успеешь сбежать со скалы. - О! - она замолкла
бессильно. Видно от судьбы не уйдешь. Спасенья она уже не чаяла,
А конан был все еще занят ее талией и локонами. Если он и думал
о спасении, то про себя. - Если бы ты убрал свою лапу и залез на
шпиль, - сказала она, - то увидел бы много интересного. Он
вопросительно глянул на нее, пожал плечами да так и сделал.
Обхватил каменную вершину и внимательно оглядел окрестности.
Потом слез и застыл как статуя. - И правдв, укрепленный город, -
буркнул он. - Так ты собираешься туда, а меня хотела наладить на
побережье? - Я увидела его как раз перед тем, как ты появился.
Когда я покидала Сукмет, то слыхом не слыхивала об этом городе.
- Кто бы мог подумать, здесь - город! Врятли стигийцы
продвинулись так далеко. Уж не чернокожые ли возвели его? Но не
видно ни пристроек, ни людей... - Еще бы - с такого-то
расстояния! Он пожал плечами. - Во всяком случае тамошние жители
нам не помогут. Народы Черной Земли враждебных пришельцев. Они
бы просто забросали нас копьями и ... Он замолчал, уставившись
на пурпурные шары в листве. - Копия! - сказал он. - Проклятый
идиот, как я раньше не додумался! Вот как пагубно действует на
мужика женская красота! - Что ты несешь? - спросила она. Не
отвечая, он опустился к ветвям и посмотрел вниз. Чудовище
продолжало сидеть, уставившись на скалу со змеиным упорством.
Много тысяч лет назад его предки вот так же выслеживали пещерных
людей. Конан незлобливо выругался и начал рубить тесаком ветви,
норовя выбрать потолще. Движение листвы потревожило тварь, она
встала на четыре лапы и принялась колотить хвостом во все
стороны. Конан внимательно следил за драконом и, когда тот вновь
бросился на скалу успел вовремя отскочить с пучком отрубленных
веток. Три штуки их было - длинною около семи локтей, толщиной с
большой палец. Кроме того, киммериец заготовил несколько тонких,
но крепких лиан. - Слишком легкие для древка копья, - сказал он.
- И нашего веса они бы, конечно, не выдержали. Но в единении
сила - так учили нас, киммерийцев, аквилонские мятежники, что
приходили нанимать наших воинов для разорения своей же земли. А
мы предпочитали биться по-старому - родами да племенами... - А
причем тут эти чертовы палочки? - спросила она. Конан вставил
между ветвями рукоятку своего тисака и обмотал связку лианой.
Получилось надежное копье. - А что толку? Ты же сам говорил, что
чешую не пробить. - Не весь же он в чешуе, - ответил Конан. -
Есть много способов содрать шкуру с пантеры. Он подошел к краю
скалы выставил копье и пронзил одно из яблок Деркето, всячески
оберегаясь от брызнувшего пурпурного сока. Голубоватая сталь
лезвия покрылась алым матовым налетом. - Не знаю, выйдет ли что
из этой затеи, - сказал он, - но яду здесь хватило бы для слона.
Посмотрим. Валерия следовала за ним. По-прежнему осторожно держа
копье на отлете, он просунул голову между ветвей и обратился к
чудовищу: - Ну, чего ты ждешь, помесь крокодила со скорпионом?
Высунь-ка свою поганую морду, червяк-переросток, а не то я
спущусь вниз и забью тебя пинками, сучий ты потрох! Он добавил
еще несколько выразительных слов, да таких, что даже Валерия,
выросшея среди моряков, удивилась. Но и на чудовище речь Конан
произвела впечатление: голос человека приводит животных либо в
страх, либо в бешенство. Внезапно, с неожиданной прыткастью
дракон вскочил на задние лапы и вытянул шею в отчаянной попытке
ухватить дерзкого карлика^ осмеливающегося нарушать тишину в его
владениях. Но Конан точно определил расстояние. Голова гиганта
пробила листву в пяти локтях под ним. И когда открылась
чудовищная пасть, он изо всех сил метнул копье в алый зев.
Челюсти судорожно захлопнулись, перекусив древко, а Конан чуть
не полетел вниз, но Валерия крепко ухватила его за пояс. Он
обрел равновесие и буркнул что-то похожее на благодарность.
Чудовище внизу заметалось, словно сторожевой пес, которому воры
насыпали перцу в глаза. Оно мотало головой, било когтями по
скале и раззевало пасть изо всех сил. В конце концов ему удалось
задней лапой ухватить обломок копья и выдернуть его. Потом оно
подняло голову и глянуло на людей таким яростным, почти разумным
взглядом, что Валерия задрожала и вытащила меч. Чешуя на горле и
боках бестии из ржаво-коричневой сделалась ярко-красной. И,
самое страшное, из окровавленной пасти извергались звуки, каких
не услышишь от обычных тварей земных. С глухим ревом дракон
бросился на скалу, где укрылись его противники. Снова и снова
поднималась над листвой его голова и челюсти хватали воздух. А
потом, встав на задние лапы,он даже попытался вырвать скалу,
словно дерево. Этот взрыв первобытной мощи и ярости оледенил
Валерию. Но Конан и сам был слишком первобытным, чтобы
испытывать что-либо кроме любопытства и понимания. Для варвара
пропасть между ним и другими людьми и животными была не столь
велика, как для Валерии. Он переносил на дракона свои
собственные качества и в рычании гада ему слышались те же
проклятия, какими он сам его осыпал. Ощущая родство со всеми
творениями дикой природы, он не испытывал ни страха, ни
отвращения. Так что варвар сидел и спокойно наблюдал, как
меняется рев зверя и его поведение. - Отрава начала действовать,
- уверенно сказал он. - Что-то не верится, - Валерии и в самом
деле было непонятно, как яд, пусть даже такой смертоносный,
может повредить этой горе взбесившегося мяса. - В его реве
слышится боль, - пояснил Конан. - Сперва он немножко рассерчал -
укололи в десну! А теперь почуял действие яда. Видишь - он
зашатался. Через пару минут ослепнет... И верно, чудовище
зашаталось и напролом двинулось в лес. - Он убегает? - с
надеждой спросила Валерия. - Бежит к озеру! - Конан возбужденно
вскочил. - Яд ждет его! Ослепнуть-то он ослепнет, но может по
запаху воротиться к скале и останется тут, покуда не сдохнет. Но
ведь и вся драконья родня того и гляди сбежится на его вопли! -
Значит, вниз? - Конечно! Рванем до города! Там нам, правда,
могут и глотки перерезать, но другого выхода нет. По дороге,
может, еще тысяча таких тварей попадется, но здесь - верная
смерть. Быстро за мной! И он с обезьяньей ловкостью помчался
вниз, время от времени останавливаясь, чтобы помочь своей менее
проворной спутнице. А она-то считала, что ни в чем не уступит
мужчине! Они вступили в полумрак листьев и бесшумно спустились
на землю. Все равно Валерии казалось, что ее сердце стучит на
всю округу. Звуки из-за кустов означали, что дракон утоляет
жажду. - Нахлебается вволю и вернется, - проворчал Конан. - И
пройдут часы, пока яд его свалит. Если вообще свалит... Дальнее
солнце начало склоняться к горизонту, и чаща стала еще мрачнее.
В туманном полумраке заплясали черные тени. Конан ухватил
Валерию за руку и они помчались прочь от скалы. Варвар несся
беззвучно, как ветер. - По следам идти он, видно, не может, -
рассуждал Конан на бегу. - А вот ессли ветер нанесет на него наш
запах, то учует... - О Митра! - умоляюще прошептала Валерия -
Уйми ветер! Лицо ее было бледным овалом в полумраке. В свободной
руке она держала меч, но ощущение рукояти, обтянутой кожей,
уверенности почему-то не прибавляло. От опушки леса их все еще
отделяло солидное расстояние, когда сзади послышались треск и
топот. Валерия закусила губу, чтобы не разрыдаться. - Он
догоняет нас... - в ужасе шепнула она. - Нет, - сказал Конан. -
Он понял, что на скале нас нет и мотается теперь по лесу -
пробует уловить запах. Скорее! теперь город или смерть! Да он
любое дерево выворотит, если мы туда заберемся! Только бы ветер
не переменился! Лес перед ними начал редеть, а позади оставалось
море мрака, откуда доносился зловещий треск - чудовище искало
свои жертвы. - Равнина, - сказала Валерия. - Еще немножко, и...
- Клянусь Кромом! - выругался Конан. - О Митра! - крикнула
Валерия. Ветер прямо от них повеял в черную чащу. И тотчас
ужасный рев потряс листву и беспорядочные стук и треск сменились
непрерывным грохотом. Это дракон, подобно урагану, устремился в
сторону своих врагов. - Беги! - зарычал Конан и глаза его
засверкали как у волка, угодившего в капкан. - Только это и
осталось! Морские сапоги не слишком удобны для бега, да и сами
пираты неважные бегуны - таков уж их образ жизни. Шагов через
сто Валерия начала задыхаться и спотыкаться. А сзади слышался
уже не топот, а сплошной гром - чудовище выбежало из леса на
открытое пространство. Железная рука Конан обвила ее талию и
приподняла над землей. Если бы им удалось сейчас избежать
клыков, ветер, возможно, снова бы переменился. Но пока он дул
по-прежнему, и дракон мчался за ними, как военная галера,
подхваченная тайфуном. Варвар оттолкнул Валерию с такой силой,
что она пролетела несколько локтей и упала у подножия ближайшего
дерева, а сам встал на пути раз'яренного гиганта. Уверенный, что
смерть неизбежна, киммериец подчинился велениям инстинкта и со
всей решимостью ринулся на чудовище. Он прыгнул, словно дикий
кот и нанес мощный удар, почувствовав, что меч глубоко вонзился
в чешуйчатый лоб. Потом нечеловеческая сила отшвырнула его в
сторону, и он отлетел локтей на полсотни, теряя дух и сознание.
Он и сам бы не мог сказать, как сумел подняться на ноги. Все
мысли его были только о спутнице, беспомощно лежащей на пути
разъяренного дракона. Прежде чем дыхание снова вернулось к нему,
он уже стоял над ней с мечом в руке. Она лежала там же, куда он
ее толкнул, но уже пробовала подняться. Ее не коснулись не
саблевидные клыки, не лапы, что сметали все на пути. Самого же
Конана дракон, как видно отшвырнул плечом когда, позабыв о
жертвах, понесся вперед, почуяв смертные судороги. Он так и
летел, пока не столкнулся с гигантским деревом на своем пути.
Сила удара была так велика, что дерево вывернулось с корнем, а
из черепа чудовища вылетели не бог весть какие мозги. Дерево
рухнуло на дракона и пораженные люди увидели, как ветви и листья
трясутся от конвульсий гада. Наконец все утихло. Конан помог
Валерии встать и они побежали дальше. Через минуту они были уже
на равнине, покрытой спокойным полумраком. Конан остановился на
мнгновенье, чтобы оглянуться на лес. Там лист не шелохнулся,
птица не пискнула. Там была тишина - такая же, как до сотворения
человека. - Бежим, - сказал Конан. - Жизнь наша все еще на
волоске. Если из леса выползут другие драконы... Дальнейшего
говорить не требовалось. Город был далеко - гораздо больше, чем
казалось со скалы. Сердце болезненно колотилось в груди Валерии,
лишая ее дыхания. Каждую секунду ей казалось, что сейчас из чащи
вылетит новая тварь и устремится по их следу. Но ничто не
нарушало тишины. Когда от леса их отделяла уже примерно миля,
Валерия вздохнула с обдегчением. Уверенность начала возвращаться
к ней. Солнце уже взошло и тьма сгущалась над равниной,
перебиваемая светом первых звезд. Кактусы в полумраке напоминали
сказочных карликов. - Здесь нет ни скота, ни вспаханных полей, -
рассуждал Конан. - Чем же этот народ живет? - Скотину могли на
ночь загнать за ворота, - предложила Валерия. - А поля и
пастбища - по ту сторону города. - Возможно, - согласился он. -
Хотя со скалы я ничего подобного не видел. Над городм взошла
луна, башни и стены зачернели в желтом ее свете. Мрачным и
тревожным казался этот черный город. Наверное, так и подумал
Конан, остановился, огляделся и сказал: - Останемся тут. Что
толку колотиться ночью в ворота - все равно не отопрут.
Неизвестно, как нас встретят, так что лучше набраться сил.
Поспим пару часов - и снова будем готовы диться или убегать -
как придется. Он подошел к зарослям кактуса, которые образовали
как бы кольцо - обычное дело в южных пустынях. он прорубил мечом
проход и сказал Валерии: - По крайней мере убережемся от змей.
Она сос страхом обернулась в сторону леса, находящегося в
каких-нибудь шести милях. - А если из чащи вылезет дракон? -
Будем сторожить по очереди, - ответил он, хоть и не сказал,
какой в этом толк. - Ложись и спи. Первая стража моя. Она
заколебалась, глядя на него с сомнением, но он уже сидел у
прохода, скрестив ноги и уставившись во мрак, с мечом на
коленях. Тогда она молча улеглась на песок посередине колючего
кольца. - Разбудишь меня, когда луна будет в зените, - приказала
она. Он ничего не ответил и даже не взглянул на нее. Последнее,
что она видела перед сном, был силуэт его могучей фигуры,
недвижной, как бронзовая статуя.
2. При свете огненных кристаллов
Валерия проснулась, дрожа от холода, и увидела, что равнина уже
залита серым светом. Она села, протирая глаза. Конан стоял возле
кактуса, отрубая его мясистые листья и осторожно вытаскивая
колючки. - Ты меня не разбудил! - с упреком сказала она. -
Позволил мне спать всю ночь! - Ты устала, - сказал он. - Да,
наверное, и зад весь отбила за дорогу. Вы, пираты, непривычны к
лошадиному хребту. - А как же ты сам-то? - огрызнулась она. -
Прежде чем стать пиратом, я был мунганом, - ответил он. - А они
всю жизнь проводят в седле. Однако и я перехватил несколько
минуток сна - знаешь, как пантера, что подстерегает серну на
лесной тропе. И в самом деле огромный варвар выглядел
удивительно бодро, словно спал всю ночь на царском ложе. Вытащив
колючки и очистив толстую кожу, он подал девушке толстый, сочный
лист кактуса. - Кусай, не бойся. Для людей пустыни это и еда, и
питье. Когда-то я был вождем зуагиров, пустынного племени,
которое живет тем, что грабит караваны. - О боги, кем ты только
не был! - со смесью недоверия и восхищения сказала она. -
Например, я никогда не был королем гиборийской державы, - он
откусил здоровенный кусок кактуса. - Хоть и мечтаю об этом. И,
возможно, когда-нибудь стану им - почему бы и нет? Она покачала
головой, дивясь его спокойной дерзости, и принялась за еду. Вкус
не был неприятным, а влага вполне утоляла жажду. Покончив с
завтраком, Конан вытер руки о песок, встал, расчесал пятерней
свою черную гриву, нацепил пояс с мечом и сказал: - Ну что ж,
пойдем. Если горожане захотят перерезать нам глотки, они с таким
же успехом могут сделать это и сейчас, пока солнышко не начало
припекать. Валерия подумала, что эта мрачная шутка может
оказаться вещей. Она тоже встала и подпоясалась. Ночные страхи
миновали, и драконы из леса казались уже смутным воспоминанием.
Она смело шагала рядом с Конаном. Какие бы опасности не ожидали
их, враги будут всего лишь людьми. А Валерия из Красного
Братства еще не встречала человека, способного испугать ее.
Конан смотрел на нее и удивлялся - она шла таким же, как у него,
размашистым шагом и не отставала. - Ходишь ты как горцы, а не
как моряки, - заметил он. - Ты, должно быть, аквилонка. Солнце
Дарфара не сделало твою белую кожу бронзовой. Многие принцессы
могли бы тебе позавидовать. - Да, я из Аквилонии, - ответила
она. Его комплименты уже не раздражали ее, а явная влюбленность
была даже приятна. Если бы другой мужчина позволил ей проспать
ее стражу, она бы страшно разгневалась, потому что не позволяла,
чтобы ей делали поблажки как женщине. Но втайне радовалась, что
Конан поступил именно так. И не воспользоваться ее страхом или
робостью. В конце концов, подумала она, это необыкновенный
человек. Солнце вставало за городом, и его башни засияли
тревожным пурпуром. - При луне они черные, - бормотал Конан, и в
глазах его появилась варварская покорность судьбе. - А при ясном
солнце они словно кровь, и кровь, должно быть, предвещают. Ох,
не нравится мне этот город! Тем не менее они продолжали идти, и
Конан отметил, что ни одна дорога с севера не вела в город. -
Скот не истоплтал пастбищ по эту сторону города, - сказал он. -
И плуг не касался этой земли много лет, а может, веков. Но
смотри - здесь все же когда-то крестьянствовали. Валерия увидела
древние оросительные канавы - местами засыпанные, местами
поросшие кактусами. Она с тревогой посмотрела на город. Солнце
не блестало на шлемах и копьях по стенам, трубы не трубили
тревогу, с башен не доносились приказы... Тишина, такая же, как
в лесу. Солнце было уже высоко на востоке, когда они
остановились перед огромными воротами в северной стене, в тени
вынесенного парапета. Пятна ржавчины покрывали железную оковку
бронзовых створок. Отовсюду свешивалась паутина. - Их не
открывали уже много лет! - сказала Валерия. - Мертвый город, -
согласился Конан. Вот почему засыпаны канавы и не тронуты поля.
- Кто же построил этот город? Кто жил в нем? Куда они все ушли?
- Не знаю. Может, какой-нибудь изгнанный стигийский род. Хотя
нет. Стигийцы строят по-другому. Возможно, их прогнали враги или
истребило моровое поветрие. - Тогда там лежат сокровища,
обрастая пылью и паутиной! - сказала Валерия, в которой
проснулась свойственная ее ремеслу жадность, соединенная с
женским любопытством. - Сумеем мы открыть эти ворота? Давай
попробуем! Конан с сомнением поглядел на тяжелые ворота, но все
же уперся в них руками и толкнул что было сил. Страшно
заскрипели заржавевшие петли, тяжкие створки подались, и Конан
выпрямился, доставая меч из ножен. Валерия выглянула из-за его
плеча и издала звук, свидетельствующий об удивлении.
***!!! M&G - Здесь отсyтствовал кyсок в исходном файле !!!***
Он глянул на Валерию и быстро опустил глаза.
- Эта женщина, - сказал он, - зовется Таскела, она княгиня
народа Текультли. А теперь подайте нашим гостям еду и питье -
без сомнения, они голодны после дальней дороги.
И он указал на стол из слоновой кости. Наши искатели приключений
обменялись взглядами и сели за стол. Киммериец был полон
подозрений: его суровые голубые глаза неустанно шныряли по залу,
а меч был под рукой. Тем не менее от угощения и выпивки он редко
отказывался.
И все сильнее притягивала его взгляд Таскела, хотя сама она
упорно продолжала рассматривать белотелую спутницу Конана.
Техотль забинтовал свою рану куском шелка и тоже уселся за стол,
чтобы ухаживать за своими новыми друзьями. Он внимательно
рассматривал всякое блюдо или напиток и все пробовал сам, прежде
чем подать гостям. Пока они подкреплялись, Ольмек в молчании
глядел на них из-под густых черных бровей. Рядом, уперев
подбородок в ладони, сидела Таскела. Ее черные загадочные глаза,
наполненные странным светом, ни на минуту не отрывались от
гибкой фигуры Валерии. Позади трона красивая, но мрачная девица
медленно качала опахалом из страусиновых перьев.
На закуску подали причудливые плоды, неизвестные
путешественникам, но вкусные. Легкое красное вино также имело
особый острый привкус.
- Вы пришли издалека, - сказал наконец Ольмек. - Я читал книги
наших отцов. Аквилония лежит еще дальше, чем земли стигийцев и
шемитов, за королевствами Аргос и Зингар, а Киммерия еще дальше,
чем Аквилония.
- Уж такие мы с ней бродяги, - беспечно сказал Конан.
- Но вот как вам удалось пройти через лес - понять не могу, -
продолжал Ольмек. - В давние времена несколько тысяч воинов едва
сумели преодолеть все лесные опасности.
- Правду сказать, нам попалось одно коротконогое страшилище чуть
побольше слона, - равнодушно сказал Конан, протягивая кубок,
который Техотль наполнил с видимым удовольствием. - Но его
убили, и больше никаких неприятностей не было.
Графин с вином выпал из рук Техотля и разбился об пол. Он снова
побледнел. Ольмек вскочил, все остальные в испуге и удивлении
глядели друг на друга. Некоторые опустились на колени. Только
Таскела была равнодушна - Конан с удивлением отметил это.
- В чем дело? - спросил он. - Что вы на меня уставились?
- Ты... Ты убил бога-дракона?
- Бога? Дракона убил, конечно. А что, нельзя? Ведь он же
собирался нас сожрать.
- Но драконы бессмертны! - воскликнул Ольмек. - Можно победить
подобного себе, но никогда еще ни один человек не убивал
дракона. Тысячи воинов, которых наши отцы вели в Ксухотль, не
могли с ними справиться! Мечи ломались об их чешую, как щепки!
- Вот если бы ваши предки догадались вымочить копья в ядовитом
соке яблок Деркето, - набив рот, учил Конан, - а потом воткнули
бы в драконий глаз или пасть, то быстро бы убедились, что
драконы не более бессмертны, чем всякое другое ходячее мясо.
Дохлятина эта лежит на самом краю леса. Если не верите - сходите
и посмотрите.
Ольмек глядел на него с великим удивлением.
- Именно из-за драконов наши предки укрылись в Ксухотле, -
сказал он. - Они не решились пересечь равнину и снова
углубляться в джунгли. Но и без того десятки их погибли в пастях
чудовищ, прежде чем дойти до города.
- Значит, это не ваши предки возвели Ксухотль? - спросила
Валерия.
- Он был уже совсем древний, когда мы впервые пришли сюда. И
даже его выродившиеся жители не знали, сколько лет он простоял.
- Твой народ пришел сюда с озера Зуад? - спросил Конан.
- Да. Больше полувека тому назад племя Тлацитлан восстало против
стигийского короля и, потерпев поражение, бежало на юг. Долгие
недели шли они через саванны, холмы и пустыни, пока не вступили
в огромный лес. Шли тысячи воинов с женами и детьми.
И в этом лесу напали на них драконы, и многих разорвали на
куски. И народ бежал в страхе перед ними до самой равнины,
посередине которой стоял город Ксухотль.
Они встали лагерем под стенами, не решаясь покинуть равнину, ибо
из леса доносились звуки междоусобной битвы чудовищ. Но на
равнину они не выходили.
Обитатели города закрыли ворота и осыпали нас стрелами со стен.
И эта равнина стала тюрьмой племени Тлацитлан, потому что
возвращение через джунгли было бы безумием.
И в первую же ночь в лагерь тайком явился раб из города, человек
здешней крови. В молодости он вместе со своим отрядом заблудился
в лесу и всех, кроме него, сожрали драконы. В город его пустили,
но сделали рабом. Звали его Толькемек.
Глаза его загорелись при звуках этого имени, а многие в зале
принялись плеваться и бормотать проклятия.
- Он пообещал нашим воинам открыть ворота, а взамен подарить ему
всех, кого возьмут в городе живьем.
Перед рассветом он открыл ворота. Воины хлынули внутрь, и залы
Ксухотля залились кровью. В городе жило лишь несколько сотен
людей, жалкие остатки великого народа. Толькемек говорил, что
они пришли сюда давным-давно, из Старой Косалы, когда предки
тех, что населяют Косалу ныне, вторглись с юга и прогнали
тогдащних жителей. Они долго шли на запад, пока не нашли эту
окруженную лесами равнину, населенную племенем черных.
Негров они обратили в рабство и стали возводить город. В
восточных горах они добывали и яшму, и мрамор, и ляпис-лазурь, и
серебро, и золото, и медь. Истребили слоновьи стада ради клыков.
Когда строительство было закончено, всех рабов перебили. Их
волшебники укрепили безопасность города с помощью своей
чудовищной магии: они воскресили драконов, что некогда населяли
эти места и чьи кости можно найти в джунглях. Они одели эти
кости плотью и вдохнули в них жизнь, и чудовища снова пошли по
земле, как во времена, когда мир был молод. Но заклятие магов
держало их в лесу, не пуская на равнину.
Много столетий жил народ Ксухотля в своем городе, обрабатывая
поля за стенами, покуда мудрецы не научились выращивать овощи,
которые вовсе не требуют почвы и черпают все необходимое прямо
из воздуха. Так высохли оросительные каналы, и так началось
разложение общества. Они уже были вымирающей расой, когда наши
предки прорубились сквозь джунгли на равнину. Великие волшебники
к тому времени были уже мертвы, а их заклинания забыты. Они не
смогли противопоставить нам ни магию, ни меч.
И наши предки перебили их, оставив около сотни для Толькемека,
бывшего некогда рабом. Много дней и ночей разносились по городу
их вопли и стоны...
Некоторое время племя Тлацитлан жило в мире и покое под началом
двух братьев - Текультли и Ксоталанка совместно с Толькемеком.
Он к тому времени женился на девушке из наших. Мы были
благодарны ему за открытые ворота. Кроме того, он знал места,
где спрятаны были сокровища. Потому и делил власть с братьями.
Так проходили мирные годы. Мы только ели, пили, любили друг
друга и воспитывали детей. Обрабатывать поля было не нужно, ибо
Толькемек научил нас искусству выращивать плоды и овощи без
земли. Кроме того, падение города и гибель его прежних жителей
уничтожили силу заклинания, которое удерживало драконов в лесу.
По ночам эти твари бродили у самых ворот и страшно завывали.
Вся равнина была залита кровью после их схваток, и вот тогда...
Он прикусил язык на полуслове, но сразу же продолжил рассказ. Но
Конан и Валерия поняли - он пропустил что-то, чего они не должны
были знать.
- Пять лет продолжался мир. А потом... - взгляд Ольмека на
какое-то мгновение коснулся сидящей рядом с ним женщины. - А
потом Ксоталанк взял в жены женщину, о которой мечтали и
Текультли, и старый Толькемек. И вот безумный Текультли похитил
ее, а Толькемек помогал ему, желая досадить Ксоталанку. Тот
потребовал, чтобы ему возвратили жену, но совет племени решил,
что выбор остается за женщиной. Она решила остаться с Текультли.
Разгневанный Ксоталанк попытался отбить ее силой, и
телохранители обоих братьев схватились в Большом Зале.
Пролилась кровь с обеих сторон. Спор перешел во вражду, вражда -
в открытую войну. На три части разделилось племя в дни этой
смуты. Еще раньше, в мирные дни, город был поделен властителями
между собой. Текультли занимал западную часть, Ксоталанк
восточную, Толькемек - в районе южных ворот. Так образовались
три военных лагеря.
Злоба, ненависть и ревность породили кровь, насилие и убийство.
Раз извлеченный, меч не мог уже вернуться в ножны. Текультли
враждовал с Ксоталанком, а Толькемек помогал то одному, то
другому, передавая, когда ему было это выгодно. В конце концов
Текультли и его народ отступили к западным воротам, где мы живем
и теперь. Ксухотль имеет форму овала. Текультли, территория,
взявшая имя от своего князя, занимает западную часть этого
овала. Мы замуровали все проходы, соединяющие этот квартал с
остальным городом, оставив лишь по одной двери на каждом этаже.
Потом народ Текультли спустился в подземелья и стеной отделил их
западную часть. И стал жить, как в осажденной крепости, деля
вылазки против врага.
И люди Ксоталанка в восточной части города поступили таким же
образом, и люди Толькемека в южной. Центр города остался ничьим
и не заселенным. И стали эти пустые залы и комнаты полем
сражения и местом вечного страха.
Толькемек повел войну с обоими кланами. Он был куда страшней
Ксоталанка - истинный демон в человечьем обличии. Ему были
ведомы многие тайны города и он никогда не открывал их
пришельцам. Путешествуя по тайникам и подземельям, он украл у
мертвых их страшные секреты, секреты древних повелителей и
магов, О которых забыли даже перебитые нашими предками выродки.
Но вся его магия оказалась бессильной в ту памятную ночь, когда
мы взяли его укрепления и перебили всех его сторонников. А
самого обрекли на долгую, долгую пытку.
Голос Ольмека перешел в нежный шепот, и в глазах засияла такая
радость, точно он видел эту сцену перед собой и она доставляла
ему неслыханное наслаждение.
- Ах, мы поддерживали в нем жизнь, так что он мечтал о смерти,
как о любимой жене. А потом взяли еще одного живого из камеры
пыток и бросили в подземелье - пусть де крысы обгложут его
кости. Но он умудрился сбежать из своей темницы в подземные
коридоры. Без сомнения, он сгинул там, поскольку единственный
выход оттуда ведет в Текультли, и оттуда с тех пор никто не
выходил. Даже костей его не нашли, и поэтому самые темные и
суеверные в нашем народе утверждают, что дух его все еще
блуждает в подземельях, завывая среди скелетов. Люди Толькемека
были вырезаны двенадцать лет тому назад, но продолжается и все
более яростной становится война между Текультли и Ксоталанком, и
кончится лишь тогда, когда падут последний мужчина и последняя
женщина.
Полвека назад украл Текультли жену Ксоталанка. Полвека длится
вражда. Я появился на свет в самый разгар войны, как и все
прочие в этом зале, не считая Таскелы. И, думаю, умрем раньше,
чем она закончиться.
Мы погибающий народ - как и те несчастные жители Ксухотля. Когда
началась война, нас были сотни с каждой стороны. А теперь весь
народ Текультли перед тобой - кроме тех, что стерегут ворота.
Сорок человек - вот и весь клан. Сколько ксоталанцев, мы не
знаем. Вряд ли намного больше. За последние пятнадцать лет у нас
не родилось ни одного ребенка, у наших врагов тоже.
Мы погибаем, но, прежде чем исчезнуть окончательно, зарежем
столько ксоталанцев, сколько дозволят боги.
И долго еще рассказывал Ольмек с безумно блестящими глазами об
этой ужасной войне, что велась в тихих комнатах и мрачных залах
при свете зеленых кристаллов на плитах, пылавших адским огнем,
которые время от времени становились еще краснее. Целое
поколение погибло в этих лужах крови. Давно был мертв Ксоталанк,
зарубленный в жестокой битве на лестнице из слоновой кости. И
Текультли не было в живых - разъяренные ксоталанцы поймали его и
сняли с него кожу.
Без всякого волнения повествовал Ольмек о страшных сражениях в
черных коридорах, о засадах на винтовых лестницах, о чудовищной
резне. Все более яркий красный огонь разгорался в его темных
бездонных глазах, когда он рассказывал о людях, с которых живьем
снимали кожу, о разрубленных и разорванных на части, о
пленниках, жутко воющих в камерах пыток. И так было это
отвратительно, что даже видавшему виды варвару-киммерийцу стало
тошно. Неудивительно, что Техотль трясся от страха, что враги
его поймают! Но все-таки решился на вылазку - значит, ненависть
в них сильнее страха.
А Ольмек продолжал рассказ о делах страшных и таинственных, о
чарах и заклинаниях, похищенных в черной бездне катакомб, о
необыкновенных существах, вызванных врагами из темноты для
ужасного союза. Здесь у ксоталанцев было преимущество - именно
под их владениями покоились останки самых могущественных
чародеев древнего Ксухотля и вместе с ними - их бессмертные
секреты.
Валерия слушала все это, и ее охватывал ужас. Вражда стала той
руководящей и направляющей силой, которая неустанно толкала
народ Ксухотля к окончательной гибели. Вражда была смыслом всей
их жизни. Во вражде приходили они на свет, а, покидая его,
верили, что она будет продолжаться и после их смерти. Они
оставляли свою крепость и пробирались в Залы Молчания только для
того, чтобы убивать и быть убитыми. Иногда они возвращались из
похода, ведя обезумевших пленников или принося кровавые трофеи
победителей. Иногда не возвращались вовсе, и тогда вражеские
руки перебрасывали их рассеченные тела через бронзовые ворота.
Жуткую, неестественую, чудовищную жизнь вели эти люди,
отрезанные от остального мира, заключенные в одну клетку, словно
крысы, только и годные для того, чтобы нападать, калечить и
убивать.
Во время речи Ольмека Валерия постоянно чувствовала на себе
неотступный взгляд Таскелы. Казалось, она не слышит бородатого
гиганта. Все эти победы и поражения ее словно бы и не касались,
и это казалось Валерии еще более страшным, чем неприкрытая
жестокость Ольмека.
- И мы не можем покинуть город, - говорил Ольмек. - Вот уже
пятьдесят лет никто не покидал его, кроме... - он снова оборвал
себя, и через минуту продолжил:
- Даже если бы и не было никаких драконов, мы, рожденные и
выросшие в городе, не осмелимся его оставить. Никогда не было
ноги нашей за стенами. Мы не привыкли к открытому пространству и
солнечному свету. Нет - в Ксухотле мы родились, здесь и умрем!
- Ну что ж, - сказал Конан. - С вашего позволения, мы лучше
поиграем в жмурки с драконами. Ваша война нас не касается. Когда
вы покажете нам дорогу к западным воротам, мы отправимся в путь.
Таскела стиснула кулаки и начала что-то говорить, но Ольмек
прервал ее:
- Приближается ночь. Если вы окажетесь на равнине ночью, то
наверняка попадете в лапы драконов.
- Мы уже шли по равнине ночью и даже спали на вольном воздухе,
но никого не встретили - заметил Конан.
Таскела мрачно улыбнулась:
- Вы не посмеете покинуть Ксухотль!
Конан посмотрел на нее с инстинктивной неприязнью: уж очень ему
не понравилось внимание княгини к Валерии.
- Думаю, что посмеют, - сказал Ольмек. - Но, Конан и Валерия,
вас же послали сами боги, чтобы последняя победа была за
Текультли! Война - ваше ремесло, так почему вам не сражаться на
нашей стороне? Богатств у нас накоплено сверх меры - драгоценные
камни в Ксухотле такое же обычное дело, как булыжники в других
городах. Некоторые привезены еще древними, а огненные кристаллы
добыты в восточных горах. Поможете нам одолеть ксоталанцев - и
берите, сколько унесете!
- А вы поможете нам уничтожить драконов? - спросила Валерия. -
тридцать воинов с луками и отравленными стрелами сумеют
истребить всех гадов в лесу.
- Да! - не задумываясь согласился Ольмек. - Мы, правда, за годы
рукопашных боев разучились стрелять из лука, но можем возродить
это искусство.
- Что ты на это скажешь? - обратилась Валерия к Конану.
- Мы бродим без гроша за душой, - ухмыльнулся киммериец. - А по
мне - что ксоталанцев резать, что кого другого...
- Так вы согласны? - вскричал Ольмек, а Техотль от радости
захлопал в ладоши.
- Идет. А теперь не будете ли вы любезны показать нам комнаты,
подходящие для отдыха, чтобы утром со свежими силами приняться
за убийства?
Ольмек согласно кивнул и сделал знак рукой. Техотль и одна из
женщин повели наемников по коридору, который начинался по левую
сторону от яшмового постамента. Валерия оглянулась и увидела,
что Ольмек со своего трона провожает ее долгим и странным
взглядом. Таскела шептала что-то своей угрюмой служанке, Ясале,
которая приблизила ухо к самым губам княгини.
Коридор был неширокий, но длинный. В конце концов женщина
остановилась, открыла дверь и жестом пригласила Валерию в ее
комнату.
- Постойте! - заворчал Конан. - А я где буду спать?
Техотль указал на комнату с другой стороны коридора, на одну
дверь дальше. Конан некоторое время колебался, собираясь,
видимо, что-то сказать - но Валерия опередила его: злорадно
улыбнувшись, она захлопнула дверь у него перед носом. Он
пробормотал что-то неодобрительное о прекрасной половине рода
человеческого и пошел за Техотлем.
В разукрашенной комнате он огляделся и посмотрел вверх.
Некоторые из светильников в потолке были так велики, что, если
вышибить из них стекла, туда мог пролезть человек. Правда,
только худенький.
- Почему же ксоталанцы не пройдут по крыше и не разобьют этих
стекол?
- Разбить их невозможно, - ответил Техотль. - Кроме того, не
так-то легко забраться на крышу. Там сплошные купола, башни и
крутые скаты.
И, не дожидаясь дальнейших вопросов, объяснил Конану устройство
"крепости" Текультли. Как и во всем городе, здесь было четыре
этажа. Каждый имел свое название, словно улицы в обычном городе:
этажи Орла, Обезьяны, Тигра и Змеи.
- Кто такая Таскела? - спросил Конан. - супруга Ольмека?
Техотль задрожал и испуганно огляделся.
- Нет. Это... словом, это Таскела. Она была женой Ксоталанка -
той самой, которую похитил Текультли. Из-за нее началась эта
война.
- Что ты несешь? Она же молода и прекрасна. И ты хочешь сказать,
что полвека назад она уже была за мужеи?
- Именно так! Клянусь! Она была взрослой девушкой, когда племя
Тлацитлан ушло от озера Зуад. Король Стигии потребовал ее в свой
гарем, поэтому Ксоталанк с братом и подняли мятеж! Она колдунья
и знает секрет вечной молодости.
- Что за секрет? - спросил Конан.
Техотль снова задрожал.
- Об этом меня не спрашивай. Я не смею говорить. Это слишком
страшно, даже для этого города!
И, держа палец на губах, выскользнул из комнаты.
4. Запах черного лотоса
Валерия отстегнула пояс с мечом и бросила его на постель. Она
заметила двери, закрытые на засов и спросила проводницу, куда
они ведут.
- Эти, - сказала женщина, указывая налево и направо, - ведут в
соседние комнаты. А вон та, - она показала на дверь, обитую
медью, - в зал, из которого лестница идет в катакомбы. Но ты не
бойся, здесь тебе ничего не грозит.
- Кто говорит о страхе? - возмутилась Валерия. - Просто я хочу
знать, в каком порту бросаю якорь. Нет, я вовсе не желаю, чтобы
ты спала у меня в ногах. Я не привыкла к служанкам - во всяком
случае, женского пола. Ты свободна.
Оставшись одна, Валерия задвинула все засовы, сбросила сапоги и
удобно растянулась на ложе. Она знала, что по другую сторону
коридора Конан сделал то же самое, но женское тщеславие рисовало
перед ней другую картину - рассерженный киммериец, бормоча
проклятия, бродит из угла в угол. Ехидная усмешка тронула ее
губы, и она стала засыпать.
Вокруг царствовала ночь. Зеленые кристаллы в залах Ксухотля
горели, как глаза древних котов. Ветер завывал между мрачных
башен, словно душа грешника. По темным углам зашевелились
таинственные бесшумные фигуры.
Внезапно Валерия очнулась от сна. В мглистом зеленом полусвете
над ней маячила неясная фигура. Валерия с удивлением поняла, что
сон продолжается наяву. А снилось ей, что она лежит на ложе и
над ней дрожит и пульсирует огромный черный цветок, такой
огромный, что закрывает весь светильник. Его необыкновенный
запах проникал во все клетки тела и вызывал томительное и
блаженное оцепенение. Она купалась в душистых волнах бездумного
счастья, когда что-то коснулось ее лица. Нервы ее были уже
настолько одурманены наркотиком, что прикосновение это
показалось ей грубым ударом, вернувшим ее к действительности. И
тогда она увидела не гигантский цветок, а темнокожую женщину.
Прежде чем та успела убежать, Валерия поймала ее за руку.
Пришелица дралась, как дикая кошка, но, чувствуя силу соперницы,
внезапно сдалась. Это была угрюмая Ясала, служанка Таскели.
- Ты что, сто чертей, собиралась со мной сделать? Что у тебя в
руке?
Женщина не ответила, но попыталась отшвырнуть какой-то предмет.
Валерия вывернула ей руку, и на пол упал причудливый черный
цветок на стебле цвета яшмы, большой, как человеческая голова,
но маленький по сравнению с тем, который Валерия видела во сне.
- Черный лотос! - процедила она сквозь зубы. - Цветок, который
вызывает глубокий сон. Ты хотела лишить меня сознания, и это
удалось бы, не задень ты моей щеки лепестком. Почему ты это
сделал? Что все это значит?
Женщина продолжала молчать.
- Говори, или я тебе руку вырву из сустава!
Ясала извивалась от боли, но отрицательно крутила головой.
- Тварь! - Валерия швырнула ее на пол. Страх и воспоминание о
разъяренном взгляде Таскелы пробудили в ней животный инстинкт
самозащиты. Люди в этом городе были сущими выродками. Но Валерия
чувствовала за всем этим тайну более страшную, чем обычное
извращение. Волна ужаса и отвращения охватили ее при мысли об
этом странном городе. Обитатели его не были нормальными людьми,
да и принадлежали ли они к роду человеческому? У всякого во
взгляде было безумие - кроме Таскелы. В ее жестоких и загадочных
глазах таилось кое-что пострашнее.
Она подняла голову и прислушалась. Залы Ксухотля наполняла
тишина воистину мертвого города. Глаза женщины, лежащей на полу,
зловеще сверкали. Панический ужас изгнал из суровой души Валерии
последние остатки жалости.
- Почему ты хотела отравить меня? - прошипела она, схватив
служанку за волосы. - Это Таскела тебя подослала?
Ответа не было. Валерия выругалась и отвесила ей две пощечины.
Ясала даже не пикнула.
- Почему ты не кричишь? - спросила разгневанная Валерия. -
Боишься, что услышат? Кто услышит? Таскела? Ольмек? Конан?
Ясала не отвечала. Она сжалась в комок и глядела на свою
мучительницу убийственным взглядом василиска. Валерия обернулась
и сорвала горсть шнуров с ближайшей занавеси.
- Гадина! - процедила она. - Вот я сейчас сорву с тебя все
тряпки, привяжу к постели и буду пороть до тех пор, пока не
сознаешься, кто тебя послал и зачем!
Ясала даже не пробовала сопротивляться. Потом в комнате слышался
только свист туго скрученных шелковых шнуров, врезающихся в
нагое тело. Ясала не согла двинуться, тело ее извивалось и
вздрагивало в такт ударам. Она только закусила губу, и оттуда
потекла струйка крови. И снова - ни звука.
Все новые и новые красные полосы появлялись на смуглой коже
Ясалы. Валерия хлестала изо всей мочи, а рука ее была закалена в
сражениях. И Ясала не выдержала.
Она тихо застонала и Валерия остановила поднятую руку, сбросив
со лба прядь золотых волос.
- Ну что, начнешь, наконец, говорить? - спросила она. - Или я
должна потратить на тебя целую ночь?
- Пощади! - прошептала женщина. - Я все скажу!
Валерия разрезала держащие ее веревки и помогла встать, нос
улжанка бессильно опустилась на ложе. Все тело ее дрожало.
- Дай вина! - попросила она умоляющим голосом и показала на
золотой кубок. - Дай мне напиться. Я совсем обессилела от боли.
Сейчас я все тебе расскажу.
Валерия взяла кубок. Ясала неуверенно встала, чтобы взять его,
поднесла к губам и внезапно выплеснула его содержимое прямо в
лицо аквилонке. Валерия потеряла равновесие и отшатнулась, тряся
головой и протирая кулаками глаза от едкой жидкости. Как в
тумане увидела она, что Ясала пробежала через комнату, подняла
засов, открыла дверь, обитую медью, и скрылась в глубине
коридора. Когда Валерия добежала до двери, то увидела только
пустой зал, на другом конце которого зиял черный проход. Оттуда
тянуло плесенью и Валерия вздрогнула - то были двери, ведущие в
катакомбы.
Ясала нашла спасение среди мертвецов.
Валерия подошла к дверям и увидела каменную лестницу,
исчезавющую в полном мраке. Ход этот, вероятно, вел прямо в
подземелье и не был связан с другими этажами. Дрожь охватила ее
при мысли о тысячах мертвых тел в истлевших саваннах, что лежали
там, внизу. Она вовсе не собиралась спускаться вслепую по
каменным ступеням, а Ясала наверняка ориентировалась там
свободно.
Она уже собиралась вернуться к себе, сбитая с толку и
разгневанная, когда из темноты донесся отчаянный крик. Голос был
женский.
- О, помогите! На помощь! Во имя Сета! Аххх! - голос затих
вдали, и Валерии почудилось, что она слышит смех.
Кровь застыла в жилах Валерии. Что случилось с Ясалой там, в
непроглядной тьме? Несомненно, это был ее голос. Что за беда
поджидала ее там? Внизу спрятался ксоталанец? Но Ольмек уверял.
что катакомбы Текультли отделены от остальных крепкой каменной
стеной. Да кроме того и смех не принадлежал человеческому
существу.
Валерия так заторопилась назад, что даже не закрыла дверь,
ведущую в подземелье. Она добралась до своей комнаты и задвинула
засов. Потом обула сапоги, подпоясалась и решила пойти в комнату
киммерийца, чтобы уговорить его (если он еще жив) бежать прочь
из этого дьявольского города.
Она уже открыла дверь в коридор, когда услышала в зале
предсмертные стоны. Потом раздался топот бегущих ног и звон
оружия...
5. Двадцать красных гвоздей
В караульной на этаже Орла сидели двое воинов. Их небрежные позы
вовсе не свидетельствовали о потере бдительности. Штурм
бронзовых ворот мог начаться в любую минуту, но в течение многих
лет ни одна из сторон не предприняла такой попытки.
- Чужеземцы - сильные союзники, - сказал один из воинов. -
Думаю, что завтра Ольмек выступит на врага.
Он говорил, как солдат на настоящей большой войне. В маленьком
мире Ксухотля любая горстка вооруженных людей считалась армией,
которую предстояло завоевать.
Другой воин задумался.
- Допустим, с их помощью нам удастся покончить с ксоталанцами, -
сказал он наконец. - А что потом, Ксатмек?
- Как это что/ - удивился Ксатмек. - За каждого из них мы вобьем
по гвоздю. Пленников сожжем, обдерем заживо или четвертуем.
- А потом? - настаивал первый. - Потом, когда их не будет?
Странно даже как-то - не будет с кем сражаться... Всю свою жизнь
я рубился с ксоталанцами и ненавидел их. Чем я буду жить, когда
вражда окончится?
Ксатмек пожал плечами. Его собственные мысли никогда не
устремлялись так далеко.
Вдруг оба услышали за воротами какой-то шум.
- Ксаимек, к воротам! Я погляжу через Око...
Ксатмек с мечом в руках прильнул к воротам, напрягая слух, а его
товарищ глянул в систему зеркал и увидел, что перед воротами
полно людей! Мечи они держали в зубах, а уши заткнули пальцами.
Один из них, с султаном из перьев, поднес к губам дудочку и,
едва стражник закричал тревогу, начал играть.
Голос застыл в горле стражника, когда высокий, необыкновенный
писк прошел сквозь металлические двери и коснулся его ушей.
Ксаимек упал у ворот, словно парализованный и заслушался. Другой
воин, находившийся подальше, почувствовал угрозу в этом
дьявольском свисте. Высокие звуки, словно невидимые пальцы,
вонзились в его мозг, наполняя его чем-то чужим и безумным.
Страшным усилием воли ему удалось сбросить чары и отчаянным
голосом прокричать сигнал тревоги.
И тогда музыка изменилась, невыносимый свист стал резать
барабанные перепонки. Ксатмек застонал от нестерпимой муки и
последние остатки разума покинули его. Не помня себя, он
разомкнул цепь, открыл ворота и с мечом в руках бросился в зал
прежде, чем товарищ успел его остановить. Тотчас же в него
вонзилась дюжина клинков, и по его окровавленному телу с
рычанием пронеслась ватага ксоталанцев. Их торжествующий вопль
наполнил залы и комнаты Текультли.
Стражник, оставшийся в живых, выставил копье и только тут
сообразил, что враг в крепости! Острие его копья вонзилось в
чей-то живот, и больше он ничего не видел - удар сабли раскроил
ему голову.
Крики и звон оружия разбудили Конан. Он вскочил с постели,
схватил меч и, подбежав к двери, распахнул ее настежь. В коридор
он вышел как раз в минуту, когда по нему мчался воин Текультли.
- Ксоталанцы! - рычал он. - Они в крепости!
Конан помчался по коридору и наткнулся на Валерию, которая
выскочила из своей комнаты.
- Что творится, черт побери? - закричала она.
- Говорят, прорвались ксоталанцы, - сказал он. - И похоже, что
это правда.
Втроем они ворвались в тронный зал и зрелище, которое открылось
им, было самым кровавым из кошмаров. Около двадцати мужчин и
женщин с изображениями белых черепов на груди схватились с
людьми Текультли. Женщины обоих кланов бились наравне с
мужчинами и пол в зале был усеян мертвыми телами.
Ольмек в одной набедренной повязке бился у подножия своего
трона. Таскела прибежала из своих покоев с мечом в руке.
Ксатмек и его напарник были убиты, и поэтому никто не мог
объяснить людям Текультли, каким образом враг ворвался в
крепость. И тем более никто не мог объяснить причины этой
безумной атаки.
Но потери ксоталанцев были большими, а положение более
отчаянным, чем полагали их враги. Союзник, покрытый чешуей, был
покалечен, Пылающий Череп убит, а один из четырех воинов перед
смертью успел сообщить о двух белокожих рубаках, которые
укрепили силы неприятеля. Этого было достаточно, чтобы привести
их на грань отчаяния и бросить на врагов.
Люди Текультли оправились уже от первого шока, стоившего им
нескольких жизней и яростно сражались, а стражники с нижних
этажей изо все сил спешили, чтобы вступить в бой.
Это была битва диких собак, слепая, безжалостная, до последнего
вздоха. Все больше ярко-красных пятен расцветало на пурпурном
полу. Трещали столы и кресла из слоновой кости, падали бархатные
шторы и тоже окрашивались красным, Это была кровавая кульминация
кровавого полувека и все это понимали.
Но исход битвы был предрешен. Люди Текультли, и так вдвое
превышающие противника числом, воспряли духом, когда в бой
вступили их светлолицые союзники.
А они ворвались, словно ураган, ломающий молодой лес. Сила Конан
превышала силу троих тлацитланцев и ни один из них не мог
сравниться с ним в быстроте. В этой людской гуще он двигался с
быстротой молнии и сеял смерть, словно волк в овечьем стаде,
оставляя за собой груды искалеченных тел.
Рядом с ним с улыбкой на губах сражалась Валерия. Она
превосходила силой обычного мужчину, но была много опасней. Меч
в ее руке казался живым. Если Конан повергал своих противников
тяжестью и силой удара, разбивая головы и выпуская кишки, то
Валерия сначала ошеломляла врага своим несравненным фохтовальным
искусством. То один, то другой воин падал с пробитой грудью, не
успев даже замахнуться. Конан шел по залу подобно буре,
сметающей все на пути, Валерия же казалась призраком. Она
постоянно меняла позицию, рубила и колола, а все мечи,
направленные в нее, пробивали воздух. Враги умирали, слыша ее
издевательский смех.
Ни пол, ни состояние участников не имели значения в этом
сумасшедшем бою. Еще до того, как Конан и Валерия ворвались в
зал, пятеро ксоталанок уже лежали на полу, с перерезанными
глотками. Когда кто-нибудь опускался на пол, всегда наготове был
кинжал для беззащитной шеи или нога, способная размозжить голову
об пол.
От стены к стене, от двери к двери перекатывались волны
беспощадного сражения. В конце концов на ногах остались только
люди Текультли и двое белых наемников. Тупо и мертво глядели
друг на друга оставшиеся в живых - жалкие обломки целого мира.
Они стояли, широко расставив ноги, их клинки были окрашены и
выщерблены, кровь текла по их рукам, когда они смотрели друг на
друга над телами изрубленных друзей и врагов. Не было ни сил, ни
воздуха в груди, чтобы издать победный клич, поэтому из уст их
вырвался только безумный звериный вой, подобный волчьему.
Конан схватил Валерию за руку и прижал к себе.
- У тебя рана на ноге, - буркнул он.
Она глянула вниз и только сейчас почувствовала боль. Должно
быть, какой-то умирающий воин успел вонзить кинжал.
- Ты сам в крови, как мясник, - засмеялась она.
- Со мной порядок. Ничего серьезного. А вот твою ногу надо
перевязать.
Широкая грудь и борода Ольмека тоже были в крови. Глаза его
горели, словно отблески пламени на черной воде.
- Мы победили! - самозабвенно кричал он. - Война окончена!
Ксоталанские псы мертвы! О боги, хоть бы один выжил, чтобы
содрать с него кожу! Но они и так хороши. Двадцать мертвых псов!
Двадцать красных гвоздей в черном дереве колонны!
- Лучше займись ранеными, - отвернулся от него Конан. - Эй,
девочка, дай-ка я погляжу твою ножку.
- Подожди! - она нетерпеливо оттолкнула его руку. Пламя борьбы
все еще пылало в ее душе, - Вы уверены, что все лежат здесь? Что
если на нас нападут с другой стороны?
- Они не стали бы разделять клан перед таким походом, - сказал
Ольмек. Рассудок по-маленьку возвращался к нему. Без своих
пурпурных одежд он походил скорее на обезьяну-людоеда, чем на
князя. - Клянусь головой, мы положили их всех. Их было меньше,
чем я думал, и вело их отчаяние. Но каким образом они проникли в
крепость?
К ним подошла Таскела, вытирая меч о бедро. В руке она держала
предмет, найденный возле трупа вождя Ксоталанцев - того самого с
султаном из перьев.
- Флейта безумия, - сказала она. - Один из воинов сказал мне,
что Ксатмек открыл врагам ворота и бросился на них - воин сам
это видел и даже слышал последние звуки этой мелодии, которая,
как он сказал. Заледенила его душу. Толькемек много рассказывал
об этой флейте. Жители Ксухотля поклонялись ей, потом она лежала
в гробнице какого-то древнего мага. Каким-то образом эти псы
нашли ее и сумели использовать.
- Кому-то нужно пойти в Ксоталанк и убедиться, что никто не
остался в живых, - сказал Конан. - Я и сам пойду, если найдется
проводник.
Ольмек посмотрел на остатки своего народа. Выжило лишь два
десятка, да и большинство из них лежали на полу. Таскела была
единственной, кто вышел из боя без царапины, хотя она сражалась
так же яростно, как все.
- Кто пойдет с Конаном в Ксоталанк? - спросил Ольмек.
Приковылял Техотль. Рана на его бедре снова открылась, а на
груди зияла свежая.
- Я пойду!
- Ты не пойдешь, - возразил Конан. - И ты не пойдешь, Валерия, а
то у тебя нога начнет отниматься.
- Тогда пойду я, - сказал воин, перевязывавший себе руку.
- Хорошо, Янат. Ступай с киммерийцем. И ты тоже, Топал, - Ольмек
указал на еще одного воина, который был лишь слегка оглушен. -
Но сперва помогите поднять раненых на постели. Там их обиходят.
Все было сделано быстро. Когад склонились над женщиной с
разбитой головой, борода Ольмека коснулась уха Топала. Конан
заметил это, но виду не подал. Через минуту все трое покинули
зал.
Проводники со всеми предосторожностями провели Конан через зал
за воротами и через анфиладу комнат, залитых зеленым светом.
Никого не встретили они, не услышали ни малейшего шума. Когда
они подошли к Большому Залу, что пересекал город с севера на юг,
то стали еще более осторожными: ведь они находились на вржеской
земле. Но и следующие залы были пусты - до самых бронзовых
ворот, похожих на Ворота Орла в Текультли. Ворота отворились
неожиданно легко.
Со страхом смотрели воины Текультли на зеленый зал. Вот уже
пятьдесят лет никто из их племени не попадал сюда иначе как
пленник, обреченный на мучительную смерть. Не было горшей участи
для жителя западной крепости, чем попасть в Ксоталанк. Кошмар
плена преследовал их с самого детства. Для Яната и Топала эти
ворота были Вратами Ада.
Конан оттолкнул спутников и вступил в Ксоталанк.
С опаской они двинулись за ним, поминутно озираясь. Но тишину
нарушало лишь их собственное дыхание.
За воротами была такая же караульная, и ход из нее вел в такой
же тронный зал, как у Ольмека. Конан вошел туда, глянул на
ковры, диваны и шторы и стал внимательно прислушиваться. Ни
звука. Комната была пуста. Он уже не верил, что в Ксухотле
остался хоть один живой ксоталанец.
- Пошли, - сказал он и вошел в тронный зал.
Но далеко не ушел, потому что понял, что за ним следует один
Янат. Конан обернулся и увидел, что Топал застыл в ужасе и
вытянул руки, словно защищаясь от неведомой опасности.
- В чем дело?
Тут он и сам увидел, в чем дело, и мурашки пробежали по его
могучей спине.
Чудовищная голова поднималась над диваном, змеиная голова,
большая, как у крокодила. Над нижней челюстью нависали огромные
зубы, но было в этой голове что-то беспомощное. Конан глянул за
диван. Там лежала змея - огромнее ее он не встречал в своих
странствиях... От нее пахло тлением и холодом земных глубин. На
горле твари зияла огромная рана.
- Это Ползун! - прошептал Янат.
- Та самая скотина, которую я рубанул на лестнице, - сказал
Конан. - Он гнал нас до Ворот Орла и у него еще хватило сил
вернуться сюда, чтобы сдохнуть. Как ксоталанцы с ним
управлялись?
- Они вызывали его из черных туннелей под катакомбами. Им ведомы
были тайны, закрытые для нас.
- Ну, этот сдох, а если бы у них были другие, они непременно
приволокли их с собой в Текультли. Вперед!
Они шли за ним по пятам.
- Если никого не найдем на этом этаже, спустимся вниз, -
рассуждал Конан. - И перероем Ксоталанк от подвала до чердака.
Черт, что это такое?
Они вошли в тронный зал. Там был такой же яшмовый постамент и
трон из слоновой кости. Не было только черной колонны... Здесь
признавали другой символ вражды.
На стене за постаментом возвышались ряды каменных полок, и с
этих полок на пришельцев смотрели остекленевшими глазами сотни
прекрасно сохранившихся человеческих голов.
Топа бормотал ругательства, Янат же стоял недвижно и в глазах
его снова появилось безумие. Конан поморщился - он знал, что
разум людей племени Тлацитлан постоянно висит на волоске.
Вдруг Янат вытянул в сторону страшных трофеев дрожащий палец.
- Это голова моего брата! - зарычал он. - А вот младший брат
моего отца! А за ним старший сын моей сестры!
Внезапно он заплакал. Глаза его были сухи, но из груди
вырывались хриплые рыдания. Потом плач перешел в тонкий
пискливый смех и наконец в невыносимый визг. Янат сошел с ума.
Конан положил руку ему на плечо, и это прикосновение словно бы
выпустило безумие на волю. Янат завыл и крутанулся на месте,
пытаясь достать Конана мечом. Киммериец парировал удар, а Топал
попытался схватить Яната за руку. Безумец выскользнул из его рук
и вонзил меч в тело товарища. Топал со стоном опустился на пол.
Янат закружился в сумасшедшем танце, потом бросился к полкам и
стал рубить их, скрежеща зубами.
Конан подскочил к нему сзади, желая обезоружить, но безумец
обернулся и с воем бросился на него. Видя, что с дураком не
справиться, Конан уступил ему дорогу и сзади нанес воину удар,
перерубивший ключицу и грудь. Несчастный пал мертвым возле своей
умирающей жертвы.
Конан склонился над Топалом и увидел, что тот делает последние
вздохи. Не стоило и пытаться остановить кровь, хлеставшую из
страшной раны.
- Плохи твои дела, Топал, - буркнул Конан. - Не надо ли передать
чего-нибудь твоим, а?
- Нагнись пониже, - просипел Топал, и Конан подчинился, но...
секундой позже схватил его за руку: кинжал был направлен ему
прямо в грудь.
- Клянусь Кромом! - сказал Конан. - И ты спятил?
- Так приказал Ольмек. - прошептал раненый. - Почему - не знаю.
Когда мы укладывали раненых в постели, он шепнул мне, чтобы я
убил тебя во время возвращения в Текультли...
И умер с именем своего клана на устах.
Конан глядел на него озадаченно. Или они все тут с ума
посходили? Он пожал плечами и вышел за бронзовые ворота, оставив
воинов Текультли под охраной сотен голов их сородичей.
На обратном пути ему не требовался проводник. Инстинкт вел его
безошибочно. Но двигался он осторожно, внимательно осматривая
любой темный угол. Не духов убитых ксоталанцев опасался варвар,
а своих недавних союзников.
Он миновал Большой зал и перешел в комнаты на другой стороне,
когда услышал что впереди кто-то ползет, тяжко дыша и
постанывая. Потом он увидел человека - тот действительно полз по
пурпурным плитам, оставляя за собой кровавый след. Это был
Техотль, и глаза его уже застилала мгла.
- Конан! - окликнул раненый. - Конан! Ольмек похитил девушку с
золотыми волосами!
- Вот почему он приказал Топалу заколоть меня, - сообразил
Конан, становясь на колени возле умирающего. - Этот Ольмек не
такой уж сумасшедший, как кажется с первого взгляда!
Блуждающие пальцы Техотля впились в руку Конан. Он прожил жизнь
в холодном, неприветливом, страшном мире, и благодарное чувство
к пришельцам разбудило в нем искру настоящей человечности,
которой так не хватало его сородичам, жившим лишь ненавистью и
жестокостью.
- Я хотел воспрепятствовать этому... - пузырьки красной пены
лопались на губах Техотля. - Но он ударил меня... Думал, что
убил... Но я уполз... О Сет, я долго полз в собственной крови!
Берегись, Конан! Ольмек может заманить тебя в ловушку! Убей его!
Это зверь! Бери Валерию и беги! Леса не бойся. Ольмек и Таскела
лгали, пугая драконами. Они давно истребили друг друга, остался
только самый сильный. А если ты его убил, то больше бояться
нечего. Ольмек почитал его за бога, приносил ему человеческие
жертвы. Стариков и детей связывал и сбрасывал со стен. Торопись!
Ольмек потащил Валери...
Техотль умер прежде, чем голова его коснулась пола.
Забыв об осторожности, Конан быстро направился в Текультли. На
ходу он пересчитывал бывших союзников. Двадцать один, считая
Ольмека остался после боя в тронном зале. С тех пор умерли
трое... Что ж, Конан был наготове сейчас в одиночку перебить
весь клан.
Но инстинкт был сильнее и велел взять себя в руки. Он вспомнил
предостережение Техотля насчет ловушки. Очень возможно, что
князь позаботился об этом на случай, если Топал не выполнит
приказа. А коль скоро так, то киммериец наверняка будет
возвращаться той же дорогой...
Конан поглядел в окно, за которым мерцали звезды. Они еще не
начали бледнеть. Сколько событий за одну ночь!
Он свернул с дороги и по винтовой лестнице спустился этажом
ниже. Он не знал, где находятся нужные ему двери, но был уверен,
что найдет. Зато он понятия не имел, как правится с засовами -
наверняка ворота будут закрыты хотя бы в силу полувековой
привычки.
Сжимая меч, он бесшумно двигался по темным и освещенным залам.
Текультли был уже близко, когда варвара встревожил некий звук.
Он без труда узнал его - так пробует кричать человек, у которого
заткнут рот. Источник звука был где-то слева. В этой мертвой
тишине любой писк разносился далеко.
Он пошел на повторяющиеся крики и увидел сквозь приоткрытую
дверь поразительное зрелище. На полу комнаты была установлена
железная конструкция, напоминающая пыточное колесо. На колесе
был распят человек великанского сложения, голова его лежала на
подставке, утыканной стальными шипами. Их острия были окрашены
кровью из проколотой кожи. На голове было что-то вроде уздечки -
впрочем, ее кожаные ремни не защищали от шипов. Эта уздечка была
тонкой цепью соединена с устройством, поддерживающим огромный
железный шар, висящий над волосатой грудью пленника. Пока
несчастный лежал недвижно, шар висел на месте. Но стоило ему от
нестерпимой боли приподнять голову, шар падал на несколько
дюймов. В конце концов мышцы шеи откажутся поддерживать голову в
таком неестественном положении, а боль от шипов станет
окончательно невыносимой... Тогда шар раздавит его медленно и
неотвратимо. Рот жертвы быт заткнут кляпом и большие черные
глаза дико уставились на человека, стоящего в дверях в полном
недоумении. Потому что на колесе был распят Ольмек, князь
Текультли.
6. Глаза Таскелы
- Значит, для того, чтобы перевязать ногу, ты тащила меня в эту
дальнюю комнату? - спросила Валерия. - Что, нельзя было это
сделать в тронном зале?
Она сидела на ложе, вытянув перед собой раненую ногу, которую
служанка только что перевязала полоской шелка. Возле Валерии
лежал ее окровавленный меч.
Служанка выполняла свою работу чисто и тщательно, но аквилонке
не нравились ни липкое прикосновение ее пальцев, ни выражение
глаз.
- Других раненых также перенесли в другие комнаты, - выговор был
мягкий, как у всех женщин Текультли. Но два часа назад Валерия
видела, как эта же самая женщина пробила кинжалом сердце своей
противницы и выцарапала глаза раненому ксоталанцу.
- Тела убитых будут снесены в катакомбы, - добавила она. - Иначе
души умерших могут поселиться в комнатах.
- Ты веришь в это? - спросила Валерия.
- Я знаю, что дух Толькемека скитается по подземельям. Я сама
видела его, когда молилась возле гробницы древней королевы. Это
был старец с развевающейся белой бородой и глаза его светились в
темноте. Я узнала его, это был Толькемек...
Голос ее снизился до шепота:
- Ольмек смеется над этим, но я-то знаю точно! Говорят, что
кости покойников обгладывают крысы. Нет, не крысы - это делают
духи...
Тень упала на ложе, и женщина замолчала. Валерия проследила за
ее взглядом и увидела Ольмека, который глядел на нее. Он уже
смыл кровь с рук, лица и бороды, но одежды не сменил. От всей
его фигуры веяло звериной силой.
Князь выразительно глянул на служанку, и она тотчас бесшумно
выскользнула из комнаты. На прощание она одарила Валерию
циничной понимающей улыбкой.
- Девочка свое дело знает, - сказал князь, подходя к ложу и
склоняясь над раненой ногой. - Дай-ка я посмотрю...
С необычайной для своей комплекции проворностью он схватил меч и
забросил его на середину комнаты. Потом обхватил Валерию своими
могучими руками.
Но, как ни быстр он был, Валерия успела вынуть кинжал и напрвить
его в горло Ольмека. На свое счастье он сумел перехватить ее
руку. Она отбивалась кулаками, коленями, зубами и ногтями, изо
всех сил своего крепкого тела, со всем своим боевым искусством,
постигнутым за годы войн и странствий на суше и на море. Но все
это было бессильно против его грубой мощи. Кинжал она сразу же
выронила и внезапно поняла, что совершенно беспомощна. В первый
раз в жизни она испугалась мужчины. На боль он, казалось, не
реагировал; лишь однажды, когда ее зубы вонзились ему в кисть,
князь ударил Валерию по лицу открытой ладонью.
Минуту спустя он покинул комнату, неся девушку на руках. Она уже
не сопротивлялась, но глаза ее горели жаждой мести за
оскорбление. Она и не кричала, потому что знала, что Конана
поблизости нет и никто из Текультли не пойдет против своего
владыки. Но и сам Ольмек, заметила она, постоянно озирался и
прислушивался, словно бы опасаясь погони. И направлялся он не в
тронный зал, а куда-то вдоль по коридору. Она поняла, что князь
чего-то боится, и закричала во все горло.
Ольмек наградил ее пощечиной и ускорил шаг.
Но эхо далеко разнесло ее крик и Валерия сквозь слезы увидела,
что вслед за ними ковыляет Техотль.
Ольмек с рычанием обернулся и обхватил девушку одной рукой, как
ребенка.
- Ольмек! - закричал Техотль. - Неужели ты неблагодарный пес,
коли решился на такое? Это женщина Конан! Она помогла нам
победить ксоталанцев и ...
Не говоря ни слова, Ольмек размахнулся свободной рукой и воин
без памяти упал к его ногам. Князь нагнулся, поднял меч Техотля
и вонзил бедняге в грудь, после чего продолжил свой путь. Он не
видел, что из-за шторы за ним следят женские глаза, что Техотль
поднялся на ноги, шепча имя Конана.
Зайдя за поворот коридора, Ольмек побежал по винтовой лестнице
из слоновой кос и. Они миновали несколько комнат и очутились в
конце концов возле бронзовых ворот, очень похожих на Ворота Орла
на верхнем этаже.
- Это один из ворот, ведущих в Текультли. Впервые за пятьдесят
лет их никто не охраняет, ибо Ксоталанк перестал существовать!
- Благодаря Конану и мне, скотина! - крикнула Валерия,
содрогаясь от гнева и стыда. - Лживый пес! Конан оторвет тебе
голову!
Ольмек даже не снизошел до того, чтобы сказать, что Конан
зарезан по его приказу - настолько он был уверен в себе.
- Забудь о Конане, - грубо сказал он. - Ольмек - господин
Ксухотля. Ксоталанка больше нет. Война окончена. Теперь до конца
жизни можно пить вино и наслаждаться любовью. Сначала выпьем!
Он опустился на сиденье из слоновой кости и силой усадил ее себе
на колени. Не обращая внимания на ее проклятия, свободной рукой
он потянулся к столу.
- Пей! - приказал он, поднося кубок к ее губам. Валерия мотала
головой. Вино плескалось во все стороны, текло по ее обнаженной
груди.
- Гостье не по вкусу твое вино, Ольмек, - раздался холодный
саркастический голос.
Князь замер и в его глазах появился испуг. Он медленно обернулся
и увидел Таскелу.
Гордая душа Валерии подверглась в эту ночь тяжкому испытанию.
Совсем недавно она узнала страх перед мужчиной. Сейчас она
поняла, что боится этой женщины еще сильнее.
Ольмек был неподвижен, только лицо его стало серым. Таскела
вынула из-за спины руку - в ней был золотой флакон.
- Боюсь, что Валерии не понравится твое вино, Ольмек, - сказала
княгиня. - Поэтому я принесла свое. То самое, что было со мной
на озере Зуад - ты понял, Ольмек?
Лоб гиганта мгновенно вспотел. Мышцы его ослабли, и Валерия без
труда освободилась. Разум приказывал ей бежать из комнаты, но
некая сила заставила остаться и наблюдать за всем, что будет
происходить.
Таскела подошла к князю, соблазнительно качая бедрами. Голос ее
был певуч и нежен, но глаза горели прежним огнем. Тонкие пальцы
гладили бороду мужчины.
- Ты любишь только себя, Ольмек, - нараспев сказала она. - Ты
хотел оставить нашу прекрасную гостью только для себя, хотя
знал, что она моя. И это еще не главная твоя вина, Ольмек.
Казалось, прекрасная маска спала с ее лица: глаза дико блеснули,
лицо исказилось гримасой, пальцы, впившись в бороду, с силой
вырвали добрую пригоршню волос. Но эта демонстрация
нечеловеческой силы была еще не самым страшным.
Ольмек вскочил и зарычал как медведь, колотя кулаками по столу:
- Шлюха! Ведьма! Дьяволица! Текультли следовало убить тебя еще
пятьдесят лет назад! Сгинь! Слишком долго я тебя терпел. Белая
девушка моя! Убирайся отсюда, не то зарежу!
Княгиня расхохоталась и швырнула ему в лицо окровавленный клок
бороды. Смех ее был безжалостен, словно звон стали.
- Когда-то ты говорил по-другому, Ольмек. Когда ты был молод, я
слышала от тебя признания в любви. Да, много лет назад ты был
моим возлюбленным и спал в моих объятиях под цветком черного
лотоса. И с тех пор в моих руках цепь, и на этой цепи - ты, раб!
Ты знаешь, что не в состоянии противиться мне. Ты знаешь, что
мне достаточно поглядеть тебе в глаза тем взглядом, которому
меня обучил стигийский жрец, и вся твоя воля улетучится. Помнишь
ту ночь под черным лотосом? Цветок раскачивался, хотя колыхал
его не земной ветер. Чувствуешь снова тот аромат, что окутал
тебя и сделал моим рабом? Бороться со мной бесполезно. Ты до сих
пор в моей власти, как в ту ночь, Ольмек, князь Ксухотля, и
пребудешь в моей власти до конца жизни!
Голос ее снизился до шепота и походил сейчас на журчание родника
во мраке. Она склонилась над князем, развела пальцы и коснулась
его могучей груди. Глаза Ольмека затуманились, руки бессильно
обвисли.
С безжалостной улыбкой Таскела поднесла золотой флакон к губам
князя.
- Пей!
Он, не раздумывая, подчинился. И сейчас же туман в его глазах
сменился пониманием и ужасом. Он открыл рот, но не издал ни
звука. Спустя минуту он упал.
Это вывело Валерию из оцепенения. Она бросилась к двери, но
Таскела опередила ее воистину тигриным прыжком. Валерия ударила
ее кулаком - такой удар свалил бы с ног любого мужчину. Но
Таскела сумела плавно уклониться и схватила ее за руку. Потом
она перехватила и левую руку аквилонки и легко связала ее
запястья шелковым шнурком.
И тогда Валерия поняла, что ее стыд из-за поражения в схватке с
Ольмеком ничто в сравнении с теперешним. Женщин она презирала -
и вот нашлась же такая, которая делает с ней, что хочет! Она не
сопротивлялась, когда Таскела усадила ее на кресло и привязала к
нему, протянув шнур между колен.
Равнодушно переступив через тело князя, Таскела подошла к
бронзовым воротам и открыла их. За створками был коридор.
- Дорога эта, - в первый раз обратилась она к Валерии, - ведет в
комнату, которая служила когда-то камерой пыток. Когда мы
отступали в западную часть города, то большинство инструментов
забрали с собой, но одно устройство пришлось оставить - оно было
слишком тяжелым и громоздким. А сейчас, думаю, оно пригодится
как нельзя лучше.
Ольмек все понял и в глазах его блеснул ужас. Таскела
приблизилась и схватила его за волосы: - Ты какое-то время
будешь неподвижен. Но ты будешь слышать, думать и чувствовать -
о да, ты все будешь чувствовать. И пошла к дверям, легко увлекая
за собой могучее тяжкое тело - у Валерии чуть глаза на лоб не
вылезли. Княгиня скрылась в коридоре и через некоторое время
послышался лязг железа. Валерия пробормотала проклятье и
попыталась освободиться. Тщетно - шнур был слишком прочным.
Таскела вернулась одна, а из камеры пыток донесся придушенный
стон. Двери она притворила, а засов не задвинула - привычки были
не свойственны ей, как и другие человеческие черты. Валерия в
оцепенении глядела на женщину, в чьих руках - она прекрасно это
понимала - была ее судьба. Таскела поглядела ей в глаза. -
Великая честь ожидает тебя, - сказала она. - Ты избрана, чтобы
вернуть Таскеле юность. Ты удивлена? Да, я знаю, что выгляжу
молодо, но по жилам моим распространяется леденящий холод
старости - я пережила это уже тысячу раз. Я стара, я так стара,
что не помню своего детства. Но некогда я была юной девушкой и
меня любил жрец из Стигии. Он подарил мне секрет вечной
молодости и бессмертия. Потом он умер - должно быть, от яда. Я
жила в своем дворце над озером Зуад, и годы пролетали мимо меня.
Потом меня возжелал король Стигии и народ поднял бунт - вот мы и
попали в эти края. Ольмек называет меня княгиней, но во мне нет
царственной крови. Я выше, чем королеа - я Таскела, и твоя
цветущая молодость вернет мне мою! У Валерии язык отнялся. За
всем этим таилась какая-то жуткая загадка - самая страшная из
всех, с которыми она сталкивалась до сих пор. Колдунья развязала
аквилонку и подняла ее на ноги. Но не страх перед силой,
заключенной в руках княгини, превратил Валерию в безвольную
куклу. Это сделали горящие, колдовские, зловещие глаза Таскелы.
7. Тот, кто приходит из тьмы
- Чтоб я кушита вот так увидел! Конан с любопытством глядел на
человека, привязанного к железному колесу. - Какого черта ты
делаешь на этой штуке? Мычание было ему ответом. Тогда Конан
вырвал кляп изо рта узника и тот закричал от страха, потому что
железный шар упал вниз и почти коснулся его широкой груди. -
Осторожней, во имя Сета! - простонал Ольмек. - С чего бы это? -
спросил Конан. - Или ты думаешь, что твоя судьба меня
интересует? Было бы у меня время, я бы посидел и посмотрел, как
этот кусок железа выдавит из тебя кишки. Но я тороплюсь. Где
Валерия? - Освободи меня! - просил Ольмек. - Я все скажу! -
Сперва скажи. - Ни за что! - князь стиснул массивные челюсти. -
Хорошо, - сказал Конан и уселся на ближайшую скамью. - Я сам ее
найду после того, как тебя придавит. Думаю, что дело пойдет
бытрее, если я мечом прочищу тебе ухо, - добавил он и протянул
оружие к голове Ольмека. - Подожди! - слова посыпались из князя
как зерно из мешка. - Таскела похитила ее у меня. Я всегда был
только игрушкой в ее руках... - Таскела? - Конан сплюнул. - Эта
жалкая... - Нет-нет! - прохрипел Ольмек. - Дело хуже, чем ты
думаешь. Таскела очень старая - ей много сотен лет. Она
продлевает свою жизнь и возвращает молодость, принося в жертву
красивых молодых женщин. Вот почему их так мало в нашем роду.
Она вытянет из Валерии жизненную силу и вновь расцветает... -
Ворота заперты? - спросил Конан, пробуя большим пальцем остроту
меча. - Да! Но я знаю, как пройти в Текультли. Эта дорога
известна лишь мне и Таскеле, но она думает, что я беспомощен, а
тебя нет в живых. Освободи меня, и, клянусь, я помогу тебе
освободить Валерию. Без моей помощи тебе не справиться, даже
если бы ты пыткой вырвал у меня все секреты, то не сумел бы ими
воспользоваться. Освободи меня! Мы подберемся к Таскеле и убьем
ее раньше, чем она успеет напустить свои чары. Довольно будет и
ножа в спину. Я бы сам давно это сделал, но боялся, что без ее
помощи ксоталанцы нас одолеют. И ей нужна была моя помощь,
потому что она и позволила мне жить. Теперь один из нас должен
умереть. Клянусь, расправимся с ведьмой, и вы с Валерией уйдете
от нас с миром. Народ подчинится мне, когда не станет Таскелы.
Конан нагнулся и перерезал путы, удерживающие князя. Тот
осторожно выскользнул из-под огромного шара и встал на ноги,
мотая головой, словно бык и осыпая всех проклятиями. Оба они,
встав плечом к плечу, были олицетвореннной мужественностью.
Ольмек был так де высок, как Конан, и даже более массивен,но
было в нем все же что-то звериное, отталкивающее и киммериец
рядом с ним выглядел куда как благородно. Конана можно было
причислить к цвету человечества, Ольмека - к цвету его
первобытной побочной ветви. - Веди! - приказал Конан. - И все
время держись впереди меня: веры тебе не больше чем быку,
которого тянут за хвост. И Ольмек пошел, расчесывая пятерней
свою спутанную бороду. Он был уверен, что Таскела закрыла
ворота, поэтому и направился в одну из комнат на границе
Текультли. - Тайне этой полвека, - говорил он на ходу. - Наш
клан не знал ее, а ксоталанцы тем более. Этот тайный ход сделал
сам Текультли, а рабов, помогавших ему, убил. Он опасался, что
любовь Таскелы легко может перейти в ненависть и она однажды
закроет перед ним ворота. Но Таскела открыла тайный ход и
заперла его, когда вождь бежал после неудачной вылазки.
Ксоталанцы схватили его и казнили. А я узнал об этом, потому что
следил за ней. Он надавил золотое украшение на стене и одна из
плит упала, открыв идущие вверх ступени. - Лестница эта устроена
прямо в стене, - говорил Ольмек, - Она ведет в башню на крыше, а
оттуда винтовые лестницы спускаются в разные залы. Поспешим! -
Только после тебя, дружище! - ответил Конан весело и взмахнул
мечом. Ольмек пожал плечами и стал подниматься, Конан отстал на
полшага. Они все поднимались, и киммериец понял - уровень
верхнего этажа пройден. Оба оказались в цилиндрической башне.
Через большие окна были видны другие купола и башенки Ксухотля.
Ольмек не тратил время на пейзаж за окнами, начал спускаться по
одной из лестниц, которая через несколько шагов пересекадась
узким длинным коридором. Коридор тоже кончался идущими вниз
ступенями. Князь остановился. Откуда-то слышался приглушенный
женский стон, полный страха, гнева и стыда. Конан узнал голос
Валерии. Как же велика должна была быть опасность, если даже
отважная Валерия заголосила? Конан позабыл про Ольмека, обогнал
его и помчался вниз. Но инстинкт приказал ему обернуться как раз
в тот момент, когда Ольмек поднял свой громадный кулак. Удар
должен был прийтися в основание черепа, но задел только шею. У
обычного человека наверняка переломился бы позвоночник, но Конан
только крякнул. Он уронил меч, бесполезный на таком расстоянии,
схватил Ольмека за руку и дернул на себя. Они покатились по
лестнице и еще не остановились, когда железные пальцы киммерийца
нашли бычью шею врага и сомкнулись на ней. Шея и плечо варвара
онемели от удара, но это не сказалось на его боевых качествах.
Он вцепился в шею Ольмека, как лев в загривок носорога и не
обращал внимания на удары о ступеньки. Они с маху врезались в
дверь из слоновой кости и разнесли ее на кусочки. Ольмек уже был
к этому времени мертв - Конан свернул ему шею. Киммериец
поднялся, стряхнул с себя обломки двери и протер глаза. Он
находился в тронном зале. Кроме него, там было десятка полтора
людей, но первой он увидел Валерию. Причудливый черный
жертвенник стоял перед ящмовым постаментом, вокруг него были
расставлены семь свечей черного воска в золотых подсвечниках.
Кольца густого зеленого дыма поднимались к потолку. На черном
камне жертвенника белело обнаженное тело Валерии. Она не была
связана и лежала, запрокинув руки за голову. Сильный молодой
воин держал ее руки в изголовье жертвенника. С противоположной
стороны за ноги жертвы ухватилась женщина. Валерия не могла даже
пошевелиться. Одиннадцать остальных из клана Текультли стояли на
коленях, образовав полукруг и жадными глазами глядели на
происходящее. На троне из слоновой кости развалилась Таскела. Из
ваз, наполненных курящимися благовониями, струился дым. На
грохот развалившейся двери никто не обратил внимания.
Коленоприклоненные мужчины и женщины посмотрели без всякого
выражения на останки своего князя и на его убийцу, и снова
уставились на жертвенник. Таскела испытующе глянула на
киммерийца и снова раскинулась на троне, издевательски хохоча. -
Ведунья! - в глазах Конана появилась жажда убийства. Он
двинулсся к ней и кулаки его превратились в кувалды. При первом
же шаге в его ногу вонзились стальные зубья. Только крепкие
мышцы икр спасли кость. И он увидел углубления в полу где
поджидали его другие капканы. - Глупец! - фыркнула Таскела. -
Неужели же я не прредусмотрела бы твоего возвращения? Возле
всякой двери тебя ждала такая же ловушка. Стой и смотри, какая
судьба предназначена твоей прекрасной подруге. Потом займемся
тобой. Конан машинально потянулся к мечу, но нашел лишь пустые
ножны. Меч он обронил там, на лестнице, тесак еще раньше, в
пасти дракона. Боль от стальных зубьев была и вполовину не так
сильна, как сознание беспомощности. Мечом он бы отрубил себе
ногу и дополз до Таскелы. Валерия глядела на него с безмолвной
мольбой, и гнев заполонил душу варвара. Он опустился на колено и
попытался разжать страшные челюсти. Кровь брызнула из-под
ногтей, но пружина не уступала ни на йоту. Таскела не обращала
внимания на старания киммерийца. Обведя взглядом своих
подданных, она спросила: - Где Ксамек, Цланат и Тахик? - Они не
вернулись из катакомб, княгиня, - ответил один из воинов. - Они
вместе со всеми переносили туда тела и не вернулись. Наверное,
их похитил дух Толькемека. - Замолчи, болван! Это всего лишь
легенды! Она сошла с возвышения, поигрывая узким стилетом с
золотой рукоятью. Глаза ее горели пламенем, неведомым и
преисподней. - Твоя жизнь вернет мне молодость, о дева с белой
кожей. Я коснусь своими губами твоих и медленно - о, как
медленно! - буду вонзать острие в твое сердце. И жизнь твоя,
покидая холодеющее тело, перейдет в меня и сделает меня юной и
бессмертной! Не торопясь, как удав перед кроликом, она стала
склоняться над жертвой. Недвижная девушка с ужасом смотрела, как
приближаются к ней окутанные клубами дыма глаза, подобные двум
черным лунам. Кленопреклоненные люди взялись за руки и затаили
дыхание, ожидая кровавой развязки. Единственным звуком был хрип
Конана, все еще боровшегося с капканом. Все глаза были
устремлены на жертвенник и тело, распростертое на нем. Казалось,
даже гром не властен был нарушить этот обряд. А нарушил его
негромкий голос - негромкий, но такой, от которого волосы встают
дыбом. Все обернулись... Обернулись и увидели. Кошмарная фигура
стояла в двери слева от постамента. Это был старик со спутанными
белыми волосами и косматой седой бородой. Лохмотья едва
прикрывали его тощее тело, оставляя открытыми руки иного
неестественной формы. Да и кожа его не походила на человеческую
- она была чешуйчатой, словно ее обладатель долгое время жил в
услових, противоположных тем, в которых существуют люди. И
совсем уже не было ничего человеческого в глазах - то были
большие фосфорецирующие круги, не выражавшие никаких чувств.
Вместо членораздельных слов из высохшего рта раздавался только
пронзительный писк. - Толькемек! - прошептала Таскела, а
остальные замерли в суеверном страхе. - Значит, это не сказка!
Клянусь Сетом, он двенадцать лет прожил во мраке! Двенадцать лет
среди скелетов! Представляю, чем он питался, сумасшедший калека,
погруженный в вечную ночь! Теперь понятно, почему трое наших не
вернулись из катакомб и не вернутся никогда. Но почему он так
долго выжидал? Что он искал в подземельях? Какое-нибудь
таинственное оружие? Нашел ли он его? Единственным ответом
Толькемека был все тот же отвратительный писк. Одним длинным
прыжком он миновал все капканы и очутился в зале. Было ли это
случайностью или он помнил обо всех ловушках Ксухотля? Он не был
безумным в обычном человеческом смысле. Он слишком долго жил
один, чтобы остаться человеком. И только одно соединяло его с
людьми - ненависть. Она помогла ему выжить в черных коридорах. -
Да, он искал и нашел! - Таскела отступила на шаг. - А, ты все
помнишь? После стольких лет во тьме? В тощей руке Толькемека
дрожала причудливая палка яшмового оттенка, заканчивающаяся
светящейся шишкой вроде плода граната. Он вытянул палку перед
собой, словно копье, и княгиня отскочила в сторону, а из шишки
вырвался алый луч. Он не коснулся Таскелы, зато угодил между
лопаток той, что держала за ноги Валерию. Раздался громкий
щелчок, огненный луч вышел из груди несчастной и рассыпался
голубыми искрами на камне жертвенника. Женщина упала в бок и
стала корчиться и усыхать, как мумия. Воин, удерживающий руки
Валерии, погиб вторым. Она сползла с жертвенника и на
четвереньках побежала к стене. Воин тоже пытался убежать, но
Толькемек с необкновенным для его возраста проворством переменил
позицию и бедняга оказался между ним и жертвенником. Снова
брызнул огненный луч, и человек рухнул на пол, и голубые искры
посыпались из камня. Потом началась бойня. Крича от ужаса, люди
метались по залу, натыкались друг на друга, спотыкались и
падали. А посреди этого хаоса плясал и кружился Толкемек, сеющий
смерть. Никому не удалось бежать через двери, потому что они
были окованы металлом и это, видимо, было необходимым условием
действия дьявольской силы, вылетавшей из "волшебной палочки",
которой размахивал старик. Те, кто оказывался между ним, дверями
или жертвенником, гибли тотчас же. Толькемек не выбирал себе
жертв, махал своей палкой туда и сюда и его писк был громче всех
воплей. Один из воинов в отчаянии замахнулся на старика
кинжалом, но так и не успел нанести удар. Остальные даже не
помышляли о бегстве или обороне. И вот пали все люди Текультли,
кроме Таскелы. Княгиня подбежала к Конану и Вадерии, которая
спряталась за его широкую спину, и, наклонившись, коснулась пола
в известной ей точке. Стальные челюсти тотчас же разжались,
освободив окровавленную ногу, и скрылись в углублении. - Убей
его, если сможешь! - она вложила в руку варвара тяжелый кинжал.
- Моя магия здесь бессильна! Конан не чувствовал боли. Толькемек
старался подгадать, чтобы киммериец оказался между ним и дверью
или жертвенником, но варвар всякий раз ускользал, выбирая время
для удара. Женщины смотрели, затаив дыхание. Толькемек уже не
прыгал, понимая, что перед ним противник более грозный, чем те,
что умирали с воплями. Первобытный блеск варварских глаз был не
менее страшен, чем фосфорическое свечение старца. Они кружили и
кружили; один менял позицию, и другой немедленно делал то же
самое, словно их соединяла невидимая нить. Но с каждым разом
Конан подходил все ближе к противнику. Он уже приготовился к
прыжку, но тут раздался предостерегающий крик Валерии. На
какое-то мгновение киммериец оказался между старцем и дверью.
Огненный луч обжег бок Конана, который успел отскочить в сторону
и метнуть нож. Старый Толькемек упал на плиты, рукоятка ножа
дрожала в его груди. Таскела прыгнула - но не к варвару, а к
Палке, что валялась на полу и пульсировала, как живое сердце. И
Валерия прыгнула, вооруженная отнятым у мертвеца кинжалом.
Лезвие, направленное крепкой рукой аквилонки, вонзилось в спину
княгини Текультли и вышло из груди. Таскела вскрикнула и умерла.
Конан и Валерия стояли над безжизненным телом и смотрели друг на
друга. - Вот теперь война действительно кончилась! - заметил
Конан. - Ну и ночка выдалась. Где эти ребята хранят жратву? Я
голоден, как волк. - Нужно тебе ногу перевязать, - Валерия
оторвала кусок шелковой шторы, обернула его вокруг пояса и
нащипала корпии; потом тщательно обработала рану Конана и крепко
забинтовала. - Ладно, поголодаем, - сказал он. - Идем отсюда. За
стенами этого дьявольского города начинается настоящий мир.
Хватит с нас Ксухотля. Эти выродки перебили друг друга - ну и
прекрасно. Не нужны мне их проклятые сокровища. Они еще, чего
доброго, заколдованные.
- Да, в мире еще много честной добычи для тебя и для меня, -
сказала Валерия и потянулась всем своим прекрасным телом.
Давешний блеск снова появился в глазах Конана, и на этот раз
аквилонка уже не хваталась за меч.
- Далека дорога до побережья, - ласково сказала она, прервав
поцелуй.
- Неужели? - рассмеялся он. - Разве есть для нас с тобой
преграды? Да в стигийских портах еще не откроется торговый
сезон, как мы уже будем стоять на палубе. И тогда мы покажем
всему миру, что такое настоящий грабеж!