Владимир КЛИМЕНКО

                             АМАЛЬГАМА МИРОВ

     В жизни не видел такого наглого табурета.
     Будь у него руки, он бы наверняка подбоченился.
     Табурет топтался толстыми ножками по траве  поляны,  как-то  ухарски,
наподобие шляпы,  заломив  сиденье.  Он  явно  торжествовал  и  праздновал
победу. Да и было отчего. Поверженный пару секунд назад кавалер  лежал  на
земле ничком, а его шпага,  на  треть  клинка  вошедшая  в  землю,  плавно
раскачивалась, как безобидная тростинка.
     "Приехали", - обреченно подумал я  и  посмотрел  в  сторону  прохода,
возможно, закрывшегося навсегда.
     Но особенно раздумывать было некогда.

     Начиналось все очень обыкновенно.
     То есть, как всегда.
     Репетиция закончилась, и мы с Люськой пошли ко мне обедать.
     Так мы обедаем уже второй месяц. Или третий. Точно  не  помню,  да  и
зачем. Благо от театра до моего жилища рукой подать - полквартала.
     В квартире, где  я  владел  ведомственной  комнатой,  привычно  пахло
кошками, хотя ни одной кошки я здесь не видел ни разу. А эта квартирка  на
четвертом этаже, надо сказать, знакома  мне  давно,  так  как  во  времена
юности, еще не будучи ее жильцом, бывал здесь  неоднократно.  Случалось  и
ночевал. И не  подумайте  ничего  такого.  Просто  единственная  владелица
отличной   жилплощади   Татьяна   Васильевна   Сухина,   преподавательница
сценической речи в нашем театральном училище, время от времени  приглашала
кого-нибудь из студентов, живших в  переполненном  общежитии,  к  себе  на
постой. Так сказать, для смены казенной обстановки на домашнюю.
     С той поры прошло десять лет. Из студента я превратился в  актера  (и
неплохого  актера,  заметьте)  Молодежного  экспериментального  театра,  а
Татьяна Васильевна, и ранее имевшая весьма преклонный возраст, состарилась
окончательно, но все еще продолжала преподавать.
     Поскольку квартира, как  я  уже  говорил,  была  ведомственной,  меня
определили сюда на подселение.
     На этом трогательная вступительная часть заканчивается  и  начинается
вся  эта  чепуха,  которую   любой   восторженный   романтик   назвал   бы
приключениями, а я назову помрачением  разума  и  массовым  психозом.  Под
массами надо  понимать  меня  и  Люську,  с  которой  все,  собственно,  и
началось.
     - Кукушкин! - сказала Люська сразу после репетиции "Пяти вечеров".  -
Пошли обедать.
     Кстати, ненавижу, когда меня называют по фамилии. Можно подумать  имя
Александр, пусть в конце концов Саша или Шура, звучит  менее  благозвучно.
Так нет, каждый норовит крикнуть - Кукушкин. Иногда даже  на  улице.  Мало
того, что это просто невежливо, так ведь и фамилия у меня  еще  та.  И  на
всех афишах пишут - Кукушкин. Представляете: Гамлет - Кукушкин.  Ладно  бы
Лебедев или Орлов, Гусев, наконец. Но Кукушкин.
     Впрочем, Гамлет мне не грозит. Я думаю потому, что внешность  у  меня
не сильно героическая. Рост, правда,  подходящий,  современный.  А  вот  в
остальном... Немного курнос, глаза посажены близко, ну и так далее.  Хотя,
если разобраться, не во внешности дело. Просто я  всегда  был  не  слишком
удачлив на сцене, а в этом, скорее всего, виноват мой характер. Мне обычно
лучше удавались вторые роли.
     Итак, мы пошли. На улице царил  май.  Черемуха  только  что  отцвела,
тополя в прозрачных косынках листвы шептали, что молодость вечна. И  глядя
на Люську, в это было нетрудно поверить.
     Восходящая    звезда    театра.     Маленькая,     рыжеволосая,     с
хризолитово-зелеными глазами. Прелесть, а не девчонка. У  нас  уже  второй
или третий месяц продолжался производственный роман и как он закончится не
знал даже я сам. По крайней мере об этом думать не хотелось,  слишком  все
хорошо: любимая женщина, погода, природа,  сейчас  придем  домой,  супчику
поедим, кофе сварим.
     Мы зашли в квартиру, в которой никогда  не  жили  кошки,  но  кошками
пахло постоянно, и все сначала шло по плану.
     Пообедали, и я на правах хозяина пошел на кухню мыть посуду и  варить
кофе, а кокетливая  Люська  вытащила  из  сумочки  умопомрачительно  яркий
жилет, который купила недавно по случаю,  и  побежала  в  комнату  Татьяны
Васильевны в сотый раз примеривать его перед зеркалом.
     Сухина  отсутствовала  -  уехала  к  родственникам  в  Академгородок,
занятий на этой неделе у нее в училище не было.
     Обычно, покидая квартиру на несколько дней, Татьяна  Васильевна  свою
комнату никогда не запирала. Здесь в разные  времена  перебывало  не  одно
поколение студентов. Сухину  любили  за  врожденную  интеллигентность,  за
умение в любой компании не быть лишней и оставаться  самой  собой,  любили
даже за внешнюю, добавлю, именно внешнюю суровость.
     В каком году она родилась не знал никто. Возможно, об этом не знали и
в отделе кадров, потому что все документы были потеряны в годы гражданской
войны. И только в нечастых разговорах  о  своей  молодости  Сухина  иногда
упоминала, что родилась в дворянской семье, училась в гимназии, что у  них
до революции были собственный двухэтажный дом и  выезд  из  пары  серых  в
яблоках. А потом, и при этом Татьяна Васильевна саркастически кривила рот:
"Пришла совецка власть...". На этом  повествование  заканчивалось  и  всем
становилось ясно, что о дальнейшем спрашивать не нужно.
     Это "и вот пришла  совецка  власть"  стало  даже  у  нас  одно  время
постоянной присказкой.
     Короче говоря, Сухиной в квартире не было, я  варил  на  кухне  кофе,
отстукивая,  вернее  отшлепывая,  тапочками  такт  незатейливого  шлягера,
льющегося из репродуктора, Люська убежала примеривать жилет.
     Перед зеркалом, стоящим в комнате Татьяны  Васильевны,  надо  думать,
когда-то вертелись в нарядах и поизысканнее.
     Оно было знаменито не менее, чем его хозяйка.
     Не очень большое, на вращающихся шарнирах, на манер  классной  доски,
зеркало отличалось удивительной  глубиной  изображения  и  было  наполнено
чудесным золотистым фоном, который дают только очень качественные  стекла.
Неоднократно  Татьяна  Васильевна  говорила,  что  амальгама   у   зеркала
серебряная, в отличие от современного алюминиевого напыления.
     Люську понять было можно. Отражение в этом стекле и  дурнушку  делало
привлекательной, что уж говорить о красивых женщинах.
     Я варил кофе и думал, что у нас есть еще почти четыре свободных часа,
и тут в комнате Сухиной раздался взрыв. Или мне показалось, что взрыв.  Но
во внезапно за  этим  наступившей  тишине  -  замолчало  даже  радио  -  я
почувствовал, что словно ватой заложило уши. Кофе  пролился  на  конфорку,
запахло гарью, но вытирать плиту времени не было - я помчался  на  помощь,
рискуя расшибиться в узком коридоре.

     Клинок шпаги сверкнул на солнце, и я едва успел отпрянуть в  сторону.
Срезанная с  рубашки  пуговица  перламутровой  каплей  упала  на  тапочек,
отскочила и скрылась в густой траве.
     - Погодите! -  крикнул  я  высокому  мужчине  в  черном  обтягивающем
камзоле и широкополой шляпе.
     Лица нападавшего разглядеть не удалось, а следующий выпад, хотя и  не
застал врасплох, вновь заставил меня уклониться и  потерять  равновесие  -
домашние шлепанцы без задников вряд ли подходящая обувь для поединков.
     - У меня нет оружия! - заорал я еще громче, видя, как противник  чуть
отступил, готовясь к новому броску.
     Солнечный блик дрожал на острие клинка, словно  готовая  сорваться  с
него молния.
     Мои вопли возымели на нападавшего такое же действие,  как  заклинания
факира на воздушного змея.
     Рука мужчины, от которой невозможно было отвести взгляд, поднялась до
уровня груди, примерно так матадор готовится нанести быку свой  последний,
освобождающий от дальнейшего участия в представлении удар.
     Довольно неприятно, признаться, чувствовать себя жертвенным животным,
тем более что еще двадцать минут назад я мирно ставил на плиту кофейник  и
не помышлял ни  о  каких  геройских  подвигах.  Пришлось  применить  самое
действенное  оружие:  оставить  шлепанцы  занимать   оборону,   а   самому
развернуться и изо всех сил броситься бежать к островерхому белому  домику
у близкой кромки леса.
     Через две секунды за спиной послышался  тяжелый  топот  ботфорт:  мой
преследователь, как видно, не сомневался, что я не смогу ускользнуть.
     Скоро к этому топоту примешался новый дробный звук, словно  небольшое
животное подключилось к погоне, но оглядываться  некогда  -  домик  маячил
впереди в сотне метров. Двери плотно закрыты, и еще не известно, откроются
ли они, чтобы впустить меня.
     Внезапно шум погони прекратился.
     Послышался сдавленный крик и вслед за этим грохот падения.
     Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть взлетевшую в воздух шпагу.
     В следующее мгновение шпага,  описав  крутую  траекторию,  с  змеиным
шипом вонзилась в землю.
     Не особенно раздумывая, пойдет ли мне это на пользу, я воспользовался
своим преимуществом, выдернул  шпагу  из  земли  и,  полностью  позабыв  о
рыцарских правилах  -  лежачего  не  бьют,  -  приставил  острие  к  груди
перекатившегося на спину преследователя.
     Невдалеке, приминая  толстыми  ножками  летнюю  траву,  гарцевал  мой
неожиданный спаситель - оживленный друидом табурет.

     Дверь в комнату Сухиной оказалась распахнутой настежь.
     Видимо, Люська так ее и не прикрыла, а,  возможно,  дверь  распахнуло
взрывом. В любом случае прямо с порога я увидел, что в комнате никого нет.
     Вся   жилплощадь   Татьяны   Васильевны   была   заставлена,   вернее
загромождена, множеством старых вещей.
     Диван, кресло, в которое из-за его ветхости не садился  никто,  кроме
хозяйки, столик на львиных лапах, этажерка каслинского  литья,  допотопный
шифоньер и крохотный комод, со стоящим на нем зеркалом.
     Зеркало!
     Зеркала больше не было.
     Все это я увидел почти мгновенно, еще не  понимая,  что,  собственно,
произошло.
     Ворвавшись в комнату, я заметался на узком пятачке  между  креслом  и
диваном. Потом встал на колени и заглянул под диван.
     Скрипнула дверца шифоньера, и я подскочил, как будто услышал выстрел.
В шифоньере Люськи не оказалось тоже.
     Пустая дыра уцелевшей от зеркала рамы невольно притягивала взгляд, но
туда почему-то смотреть не хотелось. Через минуту до меня  дошло,  что  на
полу нет осколков.
     Над диваном висела тоже очень старая, писанная маслом картина. На ней
был изображен какой-то святой, то ли  схимник,  то  ли  столпник  Серафим.
Картина почернела от времени, и лик святого  едва  проступал  из  темноты.
Хорошо заметны были лишь длинная белая борода  и  пронзительно-напряженные
глаза.
     Я с надеждой посмотрел на святого.
     Ничего.
     Ничего больше не происходило.
     Квартира была пуста - Люська исчезла.
     Все, только что случившееся, походило на дурной сон, и, возможно, мне
бы даже удалось уговорить самого себя, что это сон и есть, но  только  тут
же в коридоре раздались шаги.
     Тяжелые, шаркающие, совсем не Люськины.
     Испугаться я не успел - почти  одновременно  со  скрипом  половиц  на
пороге возник старец в просторном белом одеянии, именно в одеянии, а не  в
одежде, с громадным, почти с него ростом посохом в правой руке.
     Я вновь посмотрел на портрет.
     Мелькнула глупая мысль об ожившем изображении и прочей чепухе. Ничего
подобного. Святой был на месте, а появившийся передо мной пришелец походил
на него разве что лишь белой окладистой бородой.
     - Вы к кому? - ненаходчиво спросил я.
     Но старца мои  вопросы  волновали  мало.  Он  молча  прошел  прямо  к
зеркалу, вернее к тому, что от него осталось. При этом он  вел  себя  так,
как будто в этой комнате был совершенно один. Пришлось  даже  прижаться  к
шифоньеру, иначе неожиданный гость просто столкнул бы меня со своего пути.
     - Так я и думал, - старец протянул было  морщинистую  руку  к  пустой
раме, но тут же отдернул, словно боясь обжечься.
     Взглядом механика,  изучающего  неисправный  двигатель,  он  осмотрел
раму, потом осторожно взял с комода небольшой треугольный осколок  стекла.
Единственный осколок,  который,  видимо,  остался  от  зеркала  и  который
впопыхах я просто не заметил.
     - Вы кто? - вновь не выдержал я.
     - Ты! - рука с посохом дернулась в  мою  сторону,  и  я  еще  сильнее
вжался в шифоньер. - Пойдешь туда!
     - Пойду! - охотно согласился я.
     Мне показалось, что лучше  пойти  сейчас  куда  угодно,  лишь  бы  не
оставаться наедине с сумасшедшим.
     - Проклятое натяжение, - старец  немного  успокоился,  но  голос  его
дрожал.
     "Все-таки старость - не радость", - неожиданно  сочувственно  подумал
я, глядя,  как  гость,  кряхтя  и  охая,  пытается  по-возможности  плавно
опуститься в древнее кресло.
     Кресло развалилось сразу, не дав старцу ни мгновения передышки.
     Я успел на лету подхватить падающий на меня посох, когда  его  хозяин
уже лежал среди обломков  кресла,  как  былинный  герой  посреди  обломков
разрушенного им города.
     "Ничего себе разгромчик", - мелькнуло у меня в  голове.  Я  вспомнил,
что Татьяна Васильевна должна возвратиться со дня на день, и объяснить  ей
все это безобразие вряд ли удастся.
     -  Проклятое  натяжение,  -  бессмысленно  бормотал  старец,  пока  я
поднимал его с пола.
     Он гневным жестом отобрал у меня посох, как будто это  именно  я  был
виноват в том, что кресло оказалось непрочным.
     - Сейчас принесу из кухни табурет,  -  пытаясь  сгладить  неловкость,
поспешно сказал я.
     Старик, несмотря на рост и мощное телосложение,  выглядел  усталым  и
больным.
     - Имеющий  власть  над  неживым  не  нуждается  в  помощи  слабых!  -
неожиданно торжественно отчеканил гость и отстранил  мою  руку  -  Табурет
придет сам.
     Немедленно в коридоре послышался деревянный топот, и в комнату вбежал
кухонный табурет. Тот самый, на который я обычно ставил закипевший чайник:
многочисленные прожженные круги на прочном  сиденье  говорили,  что  такая
привычка была не у меня одного.
     Табурет услужливо подсунулся к старику сзади, и тот наконец с видимым
облегчением сел.
     - Ну! - старик тяжело уставился на меня выцветшими голубыми  глазами,
словно требуя дальнейших объяснений.
     В  этот  момент  я  решил,  что  спятил  окончательно,  и  начал,  по
возможности стараясь не упустить гостя из виду, пятиться к открытой двери,
но скоро обнаружил, что, хотя мои ноги исправно  выполняют  отступательные
движения, сам я остаюсь на месте - любой знаменитый пантомимист вряд ли бы
более успешно выполнил подобный трюк.
     Видимо, решив, что с меня достаточно, старик  грохнул  посохом,  и  я
замер, как новобранец перед ветераном-сержантом.
     - Пойдешь туда и принесешь осколки!
     - А Людмила? - еще не понимая, куда "туда" меня  отсылают,  попытался
возразить я.
     - Захочешь -  найдешь.  -  Казалось,  больше  никаких  объяснений  не
последует, но после долгой паузы гость наконец снизошел и представился.  -
Дер-Видд. Верховный Друид и Хранитель Зеркал. Разве не видишь, что  проход
с той стороны закрылся? Пойдешь и принесешь осколки.
     - Пойду и принесу!
     Я помнил, что с  сумасшедшими  лучше  не  спорить,  и  с  готовностью
направился к выходу. Было уже не до Люськи - главное убраться у  друида  с
глаз долой.
     - Змея и Крест! - неожиданно закричал старец и поднялся с табурета во
весь свой немалый рост. - Куда ты направился, смертный!  Твой  путь  лежит
туда!
     Дер-Видд больно схватил  меня  за  плечо  и  поволок  к  пустой  раме
зеркала.
     От растерянности я почти не сопротивлялся, и друид  на  ходу  нацепил
мне на шею какой-то шнурок с замысловатой подвеской. После этого он  также
торопливо сунул в мой карман найденный им осколок зеркала.
     - Соберешь все осколки. Запомнил? _В_с_е_! Да иначе, клянусь дубом  и
омелой, тебе и не вернуться, уж я  об  этом  позабочусь.  Зря  не  рискуй,
помни, что смертен, но и не трусь, иначе ничего не найдешь. Время  дорого,
натяжение неустойчиво, - бормотал он,  подталкивая  меня  сзади,  пока  я,
словно в  барсучью  нору,  протискивался  в  пустую  раму,  чувствуя  себя
отчаянно глупо.
     Когда я влез в зеркало почти наполовину,  будто  холодная  и  плотная
вода сомкнулась вокруг моей  головы.  Потом  прямо  перед  своим  носом  я
обнаружил вкусно пахнущую летнюю траву и немедленно поднялся с четверенек,
а в следующее мгновение клинок шпаги сверкнул на солнце...

     Приставив острие к груди преследователя, я быстро понял, что вечно  в
таком положении мы оставаться не можем.
     Судя по насмешливому взгляду кавалера, он вовсе  не  чувствовал  себя
побежденным.
     Меня удивило, что недавний  грозный  противник  оказался  совсем  юн:
широкополая шляпа слетела во время  падения,  и  рассыпавшиеся  по  плечам
каштановые кудри делали его похожим на девушку, но больше ничего слабого и
изнеженного в его облике не было - наоборот, взгляд  темных  глаз  выдавал
решительность и уверенность.
     Табурет, не вмешиваясь в дальнейшие события, скромно топтался  где-то
сбоку.
     Я физически не мог предпринять никаких спасающих меня действий.
     Надавить острием сильнее? Об этом не могло быть и речи. Бросить шпагу
и бежать? Понятно, что за этим последует.
     Ладонь, сжимающая рукоять шпаги, противно вспотела, и я поклялся, что
выдеру у друида все волосы из его  длинной  бороды,  когда  вернусь.  Если
вернусь...
     - Что же вы молчали, Мастер? - юноша легко отвел клинок и  встал  так
проворно, что я не успел опомниться.
     Взгляд кавалера упирался в мою грудь, и я машинально наклонил голову,
заинтересовавшись   тем,   что   так   стремительно   изменило   поведение
преследователя.
     - У вас руна Зеркальной Двери! С этим вы властны идти куда угодно.
     - Руна? Двери? - бессмысленно повторил я,  глядя  на  болтающуюся  на
шнурке подвеску. - Эта?
     - Я бы мог и сам  догадаться,  ведь  с  вами...  -  юноша  пристально
посмотрел на табурет. - Но почему вы молчали?
     - Я молчал? - от подобной лжи у меня даже перехватило дыхание. - Да я
орал, если угодно. Ты что, глухой?
     - Так ведь все орут, - спокойно  возразил  юноша  и  изящно  стряхнул
прилипшую к колену травинку. - Лезут, а потом орут.
     - Слушай, - судя по внешности,  юноше  никак  не  могло  быть  больше
двадцати лет, и я почувствовал себя увереннее, - а девушка  здесь  недавно
не проходила?
     - Девушка не проходила, но теперь я, кажется, понимаю, что произошло.
Закрылась дверь?
     - Больше ты ничего спросить не хочешь? - меня уже мутило  от  глупого
диалога. - Что-то взрывается, исчезает  девушка,  потом  приходит  дряхлый
старик и сует меня носом в зеркало, потом ты  пытаешься  меня  убить.  Еще
этот табурет проклятый!
     - Почему это я проклятый? -  немедленно  возмутился  табурет  и  даже
подошел ближе. - Хорош бы ты был без меня. - Голос у него оказался скрипуч
и ворчлив, таким голосом, по-моему,  и  должен  обладать  любой  почтенный
табурет, решись он заговорить. - Овид шутить не станет. Правда, Овид?
     - Какие уж тут шутки, если лезет  кто  не  попадя.  -  Овид  деловито
забрал у меня шпагу и сунул в ножны. -  Мы,  послушники,  потому  и  несем
караульную службу, чтобы не нарушалось Натяжение. Но случается всякое. Так
уже было один раз. Бац! - и нет Атлантиды!
     - Причем тут Атлантида!
     - Притом, - Овид, как и старец, выглядел не  слишком  приветливым.  -
Захлопнулся выход, равновесие колеблется.
     - Слушай, тебя послали собирать осколки, вот и  выполняй,  -  ревниво
встрял в разговор табурет. - А я тебя буду сопровождать.
     - Ишь, умник какой! - мне сильно не понравилось, что табурет оказался
еще и говорящим. - Где я нахожусь, в Зазеркалье?
     - Можете считать и  так,  но  мы  называем  эту  страну  Хезитат  или
Колеблющийся Мир. - Овид не спеша пошел к дому, и я послушно последовал за
ним.
     - Разве вы  никогда  не  замечали,  Мастер,  что  зеркала  не  просто
отражают?  Вернее,  не  только.  Вам  никогда   не   приходилось   ощущать
посторонний взгляд из, казалось  бы,  равнодушного  стекла?  Стесняться  в
присутствии зеркала, чувствуя, что вы в этот момент не один?
     Мне ли, актеру, было не знать этого?
     Неоднократно в пустой гримерной, вглядываясь в собственное отражение,
я ловил себя на том, что за моими гримасами наблюдает кто-то посторонний и
немало, наверное, потешается, видя, как я выпучиваю или прищуриваю  глаза,
кривлю рот, репетируя надменность, или скалю зубы в  деланном  веселье.  А
иногда, даже просто бреясь, я вдруг видел в зеркале, почти уверен в  этом,
чужую, совершенно не похожую на мою физиономию. Но ведь это  все  мистика!
Полная чепуха и расстроенные нервы.
     -  Конечно,  можно  считать  подобные  ощущения  мистикой,  -  словно
прочитал мои мысли Овид. - Так обычно говорят люди, не желающие  сознаться
себе  в  том,  что  мир  не  только  материален.  Но  любой  более   тонко
организованный человек вольно или невольно начинает постепенно убеждаться,
что кроме материального  существует  и  иной  мир,  где  действуют  другие
законы. Вы ведь понимаете сейчас, Мастер, что находитесь как раз  в  одном
из них?
     - Да, - покорно согласился я, хотя, надо признаться,  не  понимал  ни
черта. - Я теперь что, дух?
     Овид искренне и совсем по-детски расхохотался, и  даже  табурет,  эта
дубовая деревяшка, скрипуче захрюкал, чем окончательно вывел меня из себя.
     - Дух бесплотен. Попробуйте, например, пройти  сквозь  эту  стену,  и
набьете шишку на лбу. Но если применить правильное заклинание, то возможны
и не такие фокусы.
     Мы подошли почти вплотную к дому на опушке леса. Дом был странным. Ни
одного окна, зато дверей сразу несколько.
     - Любое зеркало как бы впитывает отражения. Некоторые из них навсегда
запечатлеваются на амальгаме. Своеобразный фотоснимок на память. Он  может
храниться вечно, если, конечно, амальгаму не разрушить. Но  иногда,  когда
подобное отражение не бесстрастно и сопровождается  сильным  эмоциональным
напряжением, его воздействие настолько мощно, что проникает за амальгаму и
создает свой собственный, похожий на  реальный,  но  совершенно  особенный
мир. Теперь вам все стало понятно, Мастер?
     - Понятно, но при чем тут я! Причем  тут  Людмила!  И,  черт  возьми,
почему ты все время называешь меня Мастером!
     - Потому что вы - Мастер. У вас руна Зеркальной Двери. Я  всего  лишь
соблюдаю субординацию.
     - В таком случае отвечай - где девушка?
     - Но я этого  не  знаю.  Пока  понятно  одно  -  Натяжение  нарушено.
Пронесся смерч. И это здесь, у Коллектора, где никогда не меняется погода.
Девушка могла быть вброшена в этот мир, когда лопнула  амальгама,  и,  где
она находится, сейчас не знает, пожалуй, даже Дер-Видд.
     Стыдно признаться, но в этот момент я заорал так, что табурет присел,
а потом затрусил в сторону, как нашкодивший щенок.
     - Дер-Видд! Этот старый...  Старый!..  -  я  попытался  подыскать  не
чересчур резкое определение, но вскоре отказался от этого. - Зачем он меня
сюда засунул!
     - Ну зачем так кричать,  Мастер.  Зато  теперь  вы  способны  всласть
попутешествовать по миру, в который  имеет  доступ  далеко  не  каждый.  С
вашими полномочиями вы можете  войти  в  любую  из  этих  дверей.  Девушка
находится за одной из них.
     - И не забывай, что тебе велено собрать осколки, -  сварливо  заметил
табурет, оставаясь на безопасном расстоянии.
     - И, конечно, собрать осколки, - спокойно  продолжил  Овид.  -  После
этого входное зеркало будет восстановлено и вы сможете вернуться обратно.
     - Тогда почему бы этому дряхлому друиду  самому  не  заняться  сбором
осколков, а заодно и не вернуть девушку в нормальную действительность?
     - Никак невозможно, Мастер, -  печально  заметил  Овид.  -  Верховный
Друид должен оставаться там, где он сейчас и находится. А  то  ведь  сюда,
пользуясь тем, что Натяжение нарушено, захочет  пролезть  масса  ненужного
народа. Вот обратно, правда, пока пути нет.
     Я взял себя в руки и сосредоточился.
     - Ты говоришь, что ты  послушник?  Но  ведь  здесь  не  монастырь.  И
почему, собственно, друиды. Чушь собачья. Их нет давным-давно.
     - Все так считают. Считают, что нет древних  религий,  не  существует
магии, а на самом деле  попросту  не  знают  или  не  хотят  знать  многих
очевидных вещей, - очень рассудительно возразил мне Овид. - Учению друидов
не одна тысяча лет. Мы научились жить долго,  почти  вечно.  Мы  научились
тому, что скрыто пока даже для ваших философов, потому  что  они  доверяют
лишь самой примитивной логике. Но друиды давно  поняли,  что  имеется  три
вида познания - природы, каждой вещи, причин и  влияний.  Есть  три  вещи,
которые постоянно уменьшаются, - темнота, ложь и смерть. И есть три  вещи,
которые постоянно увеличиваются, - свет, жизнь и истина. Я не  утомил  вас
лекцией, Мастер?
     - Ладно, понял, - уныло сознался я. - Обратно  хода  нет.  Но  какого
дьявола, если ты послушник, то ходишь с оружием. Да и костюм у тебя, как у
мушкетера. Хоть бы тунику надел, что ли.
     Овид коротко заметил, что так удобнее и дальше  ничего  объяснять  не
стал.
     Постепенно я смирился с неизбежным.  И  даже  начал  оглядываться  по
сторонам.
     Впрочем,  ничего  особо  интересного   и   при   более   внимательном
рассмотрении обнаружить не удалось. Обычная большая поляна. Трава,  цветы,
лес за поляной, похоже, лиственный: дубы по  краям,  а  дальше  выше  крон
дубов поднимаются вязы. Солнце почти в зените, значит полдень. Вот  только
дом несколько странный. Не бывает домов без окон, а у этого - одни  двери.
Раз, два, с каждой стороны по две двери - всего восемь.
     - Это Коллектор, - пояснил Овид. - Мир Хезитат не един, он включает в
себя несколько миров. В каждый из них можно войти через  одну  из  дверей.
Переход  здесь.  Каждый  раз,  если   возникает   необходимость,   следует
возвращаться к Коллектору и  переходить  в  следующий  мир.  Так  куда  вы
направитесь, Мастер? Выбирайте.
     - А если я никуда не пойду? Останусь здесь и подожду,  вдруг  Людмила
сама выберется на поляну.
     - Остаться-то можно, но вряд ли  вам  понравится  месяцами,  а  то  и
годами лежать на травке и жмуриться на солнце. Кроме  того  не  забывайте,
что следует собрать осколки, иначе вы просто не попадете обратно.
     Я понял, что обречен.
     Немного  подумав,  я   живо   представил   себя   путешествующим   по
неизведанным мирам в сопровождении табурета. В более  глупом  положении  я
еще никогда не оказывался.
     - А вот этот, - я указал на табурет, - что, так и будет таскаться  за
мной?
     - Не таскаться, а сопровождать, - вежливо поправил меня табурет. -  И
почему "этот", у каждого мыслящего существа должно быть  имя.  Подумал  бы
лучше над этим.
     - А тебе какое больше нравится?  -  равнодушно  спросил  я.  -  Пень?
Колода? Чурбан?
     - Вот только без оскорблений.  Мне  всегда  нравилось  имя  Эммануил.
Звучно и красиво. Знаешь, философ такой был, Эммануил Кант.
     - Может тебя просто Кантом и называть? - не удержался и съязвил я.  -
Потом Кант  не  единственный  философ.  Вот  был  еще  один,  связанный  с
чертовщиной. Хома Брут. Решено, буду называть тебя Хомой.
     - Но Эммануил мне нравится больше, -  запротестовал  табурет.  В  его
голосе явственно послышались расстроенные нотки.
     - Нет. Хома. Так короче.
     - Как прикажешь, Мастер.
     - И вот, что еще. Перестаньте величать  меня  Мастером.  Мне  это  не
нравится. Зовите просто - Александр.
     - Да, Мастер Александр, - проскрипел табурет.
     Я хотел пнуть его, но Хома  ловко  увернулся  и  спрятался  за  спину
Овида.

     Гостиница "Зайди и останься" оказалась третьеразрядным вертепом.
     По ночам внизу, в трактире, орали песни и дрались. Визжали  девицы  и
басили их  сутенеры.  Ближе  часам  к  трем  утра  обязательно  заявлялись
стражники и требовали своей доли. Иногда деньги  им  отдавали  безропотно,
иногда - били. Тогда, уже совсем ближе к рассвету, стражники  возвращались
с подмогой, и утром, спускаясь по  шаткой  лестнице  из  своего  номера  в
трактир для завтрака, я брезгливо перешагивал через черепки посуды и пятна
крови.
     На четвертый день я уже был сыт своими  приключениями  по  горло,  но
ничуть не приблизился к цели - разыскать осколки зеркала и найти Людмилу.
     Даже Овид мало чем мог помочь, хотя, надо признаться, если бы не  он,
пришлось совсем туго.
     В первый момент Овид решительно заявил, что его дело нести караульную
службу, - кстати, и смена скоро, - а не шастать со мной по  всем  мирам  в
качестве сопровождающего. Но к этому времени я уже уяснил, что  руна  дает
право не только просить, но  и  приказывать,  так  что  послушник,  ворча,
впрочем, и чертыхаясь, все же последовал за мной.
     О Хоме  и  говорить  нечего,  он  с  самого  начала  был  придан  мне
Дер-Виддом в качестве постоянного спутника. Через день или два я привык  к
ходячему и разговаривающему табурету настолько, что и не помышлял  даже  о
том, чтобы от него избавиться, несмотря на его скверный характер.
     Сами жители называли свою страну Микст, хотя я немедленно окрестил ее
Помойкой. Грязь на улицах царила необыкновенная.
     Собственно и страной в полном смысле Помойку  можно  было  назвать  с
трудом. Микст состоял из  столицы,  которая  также  именовалась  Микст,  и
предместий с нескольким десятков ферм.  Что  находилось  дальше,  не  знал
никто,  да  это  никого  и  не  волновало.  Окружающий  и  замкнутый   мир
воспринимался как данность.
     Для того, чтобы устроиться даже в  такую  скверную  гостиницу,  Овиду
пришлось сразу же продать на базаре свою замечательную шпагу.
     Расставался он с ней почти со слезами.
     "Настоящая толедская сталь, - бормотал он. - Из настоящего мира."
     О настоящем мире в Миксте знали немногие, но вещи  из  него  ценились
очень  дорого.   Их   происхождение   приписывали   сильному   колдовству,
запрещенному законом, в отличие от бытовых  заклинаний,  которые  как  раз
были здесь делом самым обычным.
     Овид объяснил, что о настоящем мире знают только посвященные, так как
друиды тщательно следят за тем, чтобы никто из  жителей  мира  Хезитат  не
проник сквозь зеркальный вход в реальную действительность.
     - Возникнет лишняя путаница, - строго читал мне лекцию Овид.  -  Итак
некоторые постоянно заглядывают в настоящий мир через  зеркала  с  помощью
заклинаний. Они пользуются зеркалами, как окнами, и таких  окон  много,  а
вот дверь всего одна.
     - Теперь ни одной, - сварливо напомнил Хома.
     Табурет стал в последнее время невыносимо раздражительным и постоянно
пилил меня за то, что не ищу осколков, а я просто не знал с чего начать, и
это также не улучшало моего настроения. Мы постоянно ссорились.
     Из рассказов Овида ясно было пока  лишь  одно  -  осколки  зеркальной
двери в Хезитат не дают отражения и кажутся обыкновенными стеклами. В  них
могут отражаться только люди  и  предметы  из  настоящего  мира.  С  одной
стороны, это облегчало поиск, но, с другой -  подобное  свойство  осколков
делало их в глазах обитателей Микста ненужным стеклянным хламом. О входном
зеркале знали, конечно,  посвященные,  но  где  уверенность,  что  осколки
попали именно в их руки.
     На четвертый день нашего пребывания в Миксте  я  проснулся  в  дурном
расположении духа.
     Ночью, естественно, внизу опять дрались и орали.
     В конце концов  Овид  не  выдержал  и  отправился  к  хозяину,  чтобы
высказать все, что думает о его заведении. Кончилось это  тем,  что  Овида
чуть не арестовали стражники, придравшись к тому, что у него не поставлена
кроме круглой еще и треугольная печать на гостевом свидетельстве.
     Овид правильно оценил обстановку и в драку  ввязываться  не  стал,  а
просто сотворил недостающую печать с помощью незатейливого колдовства,  но
было уже  поздно,  с  него  все-таки  содрали  приличный  штраф  в  пользу
городской управы.
     В результате денег у  нас  осталось  на  двухнедельное  проживание  в
гостинице при самом скромном питании.
     Кроме непролазной грязи Микст поразил меня еще и тем, что  невозможно
было понять, в каком веке застряло это государство.
     Здесь, например, совершенно естественным образом соседствовали вполне
современные, но  плохо  действующие  водопровод  и  телефон  с  архаичными
шпагами и алебардами, жители носили костюмы, какие не встретишь и на самом
разнузданном карнавале. По улицам ходили представители всех рас и народов,
но никого это не  удивляло.  Не  удивлял  никого  и  живой  табурет.  Хома
совершенно свободно мог заговорить в лавке, прицениваясь к товару,  и  ему
отвечали, как и любому посетителю, имеющему деньги.
     Короче, от такой путаницы голова могла пойти кругом, а тут  еще  надо
выяснять, не видел ли кто красивой рыжеволосой  девушки  с  необычным  для
Микста именем Людмила и нельзя ли где нибудь найти осколки стекла, которые
не имеют никакой ценности, но тем не менее мне крайне необходимы.
     Дурное настроение не улучшилось  после  того,  как  я  несколько  раз
произнес водопроводное заклинание, но из медного  крана  не  пролилось  ни
капли.
     Список заклинаний на все случаи жизни в гостинице висел над раковиной
и держался на одной ржавой кнопке. У крана имелась и ручка, но она  носила
чисто декоративный характер  -  сколько  ее  ни  верти,  толку  не  будет.
Следовало произнести довольно длинное заклинание. Для забывчивых его  даже
поместили в общий список, но вода сегодня не хотела мне подчиняться.
     Овид ушел из гостиницы почти сразу после разборок  со  стражей.  Хома
также отсутствовал.  Пришлось  вести  полностью  самостоятельную  жизнь  -
спуститься вниз и потребовать завтрак.
     Уже выйдя из номера, я вспомнил, что все  деньги  остались  у  Овида,
значит о завтраке можно забыть - в долг здесь не кормили.
     Независимо проследовав мимо хозяина гостиницы,  угрюмого  и  на  всех
подозрительно глядящего верзилу в клеенчатом фартуке поверх синей майки, я
вышел на улицу.
     Готическая башня городской управы как кость торчала поверх черепичных
крыш  тесно  застроенных  кварталов.  Еще  дальше,  вертикально   рассекая
горизонт, к небу поднимался единственный небоскреб  Микста.  В  небоскребе
размещалось множество фирм и фирмочек, в том числе и сыскное бюро, куда мы
обратились за консультацией, впрочем, безрезультатно.
     Небоскреб мне запомнился еще и тем, что там мы  с  Хомой  застряли  в
лифте. Заклинание сработало плохо, и нас извлекли из душной  кабинки  лишь
через час, когда я уже решил, что задохнусь, как подводник  в  затопленной
субмарине.
     Накрапывал дождь. В Миксте вечно невозможно было понять, какое сейчас
время года. Походило на осень, но это вовсе не означало, что через  десять
минут по-июльски не припечет солнце или не пойдет снег.
     Стоило отойти  на  десять  шагов  от  гостиницы,  как  сзади  завопил
зеленщик, толкающий тележку со своим товаром, я мешал ему проехать.
     Тележка  на  велосипедных  шинах  двигалась  почти   бесшумно,   зато
навстречу,  стуча  по  круглым  булыжникам  и  высекая  искры,   грохотала
чудовищная арба с колесами почти в мой рост. Для крепости ободья арбы были
обиты железом, а тащил  ее  облезлый  и  злой  на  вид  верблюд.  Издалека
слышались частые звонки конки - самого популярного транспорта Микста.
     Говорили, что в городе есть также и  метро,  но  им  почти  никто  не
пользовался  -  поезда  ходили  лишь  благодаря   совместным   заклинаниям
пассажиров, и единодушия толпы не всегда хватало на то, чтобы  сдвинуть  с
места состав.
     Если я когда и мечтал о  большой  костюмной  исторической  пьесе,  то
теперь  мог  быть  совершенно  доволен.  Да  и  роль   досталась   не   из
эпизодических.   Полномасштабная   главная   роль.   Масса   импровизаций.
Дурак-режиссер играть не мешает.  Одним  словом,  мечта,  а  не  роль.  Не
хватало, правда, пустяка - сцены и зрительного зала.  Аплодисментов  также
не  хватало.  От  Овида  и  Хомы  одобрительных   возгласов   ожидать   не
приходилось. Наоборот, они ворчали и брюзжали, подгоняли и попрекали,  как
будто еще неделю назад я не был самым  обыкновенным  актером,  а  так  всю
жизнь  и  оставался   Мастером   Александром,   наделенным   чрезвычайными
полномочиями.
     Я суеверно потрогал руну Зеркальной Двери.
     В первый день нашего пребывания в Миксте у меня наступил  психический
срыв. Я закатил скандал моим спутникам,  и  в  конце  концов  разбушевался
настолько, что порвал шнурок, на котором висела руна, и выбросил  в  окно.
Надо было видеть, как смертельно побледнел  обычно  невозмутимый  Овид,  а
табурет от ужаса забился в самый темный угол гостиничного номера.
     Через мгновение я ощутил на горле давящую тяжесть чьей-то руки, а еще
мгновение спустя понял, что шнурок вновь оказался на  месте  и  лишь  стал
намного короче, так что врезался в кожу, как петля удавленника. Через  час
или два хватка ослабла, но больше бунтовать я не пытался. Хватило  одного,
но очень действенного предупреждения.
     Итак, я вживался в роль.
     По разработанному нами плану я должен был  представлять  коммивояжера
одной из дальних ферм, приехавшего в город для продажи  сыра  и  масла,  а
также тайно торгующего золотыми украшениями.
     Откуда могли взяться у меня хотя бы образцы товара,  мы  особенно  не
задумывались. А зря. Хозяин, эта прожженная бестия, сразу же насторожился,
не обнаружив у нас багажа. Пришлось объяснять, что товар прибудет  немного
позже, а пока мы только еще ищем покупателей.
     Не обошлось и без взятки, что не улучшило наших отношений, а, скорее,
насторожило хозяина еще больше.
     Про торговлю золотыми украшениями придумал Овид, который больше,  чем
мы с Хомой, знал о местных обычаях.  Торговля  золотом  была  здесь  делом
государственным,  что  не  мешало  мелким  предпринимателям  спекулировать
ценными безделушками почти в открытую.
     Золото намывали в ручьях у дальних ферм, там же  отливали  перстни  и
браслеты, которые пользовались у жителей Микста бешеной популярностью.
     Подул сырой осенний ветер, и я плотнее запахнул широкий черный  плащ,
в котором  чувствовал  себя  скорее  графом  Альмавивой,  чем  Александром
Кукушкиным. Джинсы и клетчатая рубашка по-прежнему оставались  на  мне,  а
вот тапочки пришлось оставить в гостиничном номере,  для  путешествий  они
подходили мало, и Овид справил мне короткие кожаные сапоги и плащ  все  на
те же деньги, вырученные от продажи шпаги. Вид, должно быть,  был  у  меня
забавный, но я утешался тем, что большинство прохожих выглядело не лучше.
     Через полчаса я уже пожалел, что так необдуманно  покинул  гостиницу,
не имея в кармане даже мелочи  -  съестные  лавки  и  мелкие  ресторанчики
попадались на каждом шагу. Прислушиваясь к урчанию в желудке, я свернул  в
дверь первого же антикварного магазина.
     Звякнул  входной  колокольчик,  и   откуда-то   из   темной   глубины
захламленного разными старыми  вещами  помещения  прямо  на  меня  выбежал
тощенький лысый продавец.
     Его острый длинный носик потешно дергался, как у  испуганного  ежика.
Как видно, посетители не часто заглядывали в магазин, поэтому "ежик" напал
на меня, как на нежданную, но лакомую добычу.
     Не успев опомниться, я уже держал  в  левой  руке  очень  ценный,  по
словам хозяина, древний манускрипт времен (не  ошибиться  бы)  Вазбудидана
Второго, а в правой - щедро  инкрустированный  ларец  из  танталового  (!)
дерева.
     - Вы не пожалеете! - кричал продавец так, что закладывало уши. -  Век
будете благодарить! Это же настоящие сокровища. Вот  ларец,  в  нем  можно
хранить манускрипт. Такие вещи, они друг друга стоят.
     Я затравленно озирался по сторонам. Дернул черт зайти именно сюда.
     Картины и подсвечники, красный  рояль  с  косой  трещиной  через  всю
крышку, кинжалы и томагавки, всевозможная мелкая  дребедень,  сваленная  в
пыльные  кучи,  напоминающие  муравейники.  Внезапно  взгляд   сам   собой
остановился на тускло-желтой пачке сигарет.
     "Кэмел"! Вот это уже точно не отсюда.
     Не будучи заядлым курильщиком, "Кэмел" я узнал сразу.
     - А это у вас что? - поинтересовался я и  сунул  ларец  и  манускрипт
обратно в руки продавца. - Тоже продается?
     - Здесь продается все, включая  лавку!  -  продавец  так  обрадовался
моему вопросу, что я немедленно пожалел, что спросил.
     -  У  господина  отменный  вкус.  Настоящие  волшебные  сигареты   из
настоящего мира.
     Последнюю фразу продавец произнес шепотом.
     - Господин, конечно, знает о настоящем мире? Берите, не прогадаете.
     От названной цены меня бросило в жар, но немедленно сигаретная  пачка
с почтением и осторожностью была извлечена со стеллажа.
     "Кэмел"  оказался  початым.  Всего  -  я  внимательно  пересчитал   -
двенадцать сигарет. А где же остальные? И  где  их  хозяин?  Как  сигареты
попали в Микст?
     - Если господин интересуется вещами из настоящего  мира,  то  я  могу
помочь, - как-то слишком небрежно заметил продавец.
     По алчному блеску его хитрых глаз я понял, что он решил на мне крупно
подзаработать.
     - Может быть,  -  я  постарался,  чтобы  мой  ответ  прозвучал  также
небрежно и неопределенно. - Но меня интересуют  в  основном  зеркала.  Или
осколки настоящих зеркал.
     - Которые не отражают? Господин не боится волшебных вещей?
     Скажет тоже. Волшебных! Да вот у меня в кармане такой осколок. Сейчас
покажу.
     Я вытащил из  кармана  осколок,  завернутый  в  замшу,  и  немедленно
пожалел об этом.
     Продавец быстро отвернулся  и  даже  зажмурился,  чтобы  случайно  не
взглянуть на колдовской предмет.
     - Нет-нет, - вновь зашептал он. Этот переход от крика к шепоту  начал
немало меня раздражать. - Ни в коем случае. Если  господин  желает,  пусть
глядит, а бедный слабый продавец разного хлама туда глядеть не будет. Одно
дело - сигареты. Но зеркало! О-о! Это страшное колдовство.
     - Но такие осколки в Миксте есть? - отступать было  поздно,  пришлось
играть в открытую.
     - Конечно. Случается. Не попадались пока ни разу. Но слышал.
     - А если слышал, то можно их достать или нет?
     - Это будет очень дорого стоить, - "ежик", похоже, пришел  в  себя  и
расчет победил страх. - Очень дорого.
     - Я остановился в гостинице "Зайди и останься".  Что-нибудь  узнаете,
наведайтесь туда. Меня зовут Мастер Александр.
     Клянусь, это проклятое "мастер" само сорвалось с моих губ.
     -  Разумеется,  Мастер.  Всенепременно.  Как  только.  Почему  же  вы
уходите? А сигареты?
     Но я уже со злостью (со злостью на самого себя, такого неосторожного,
такого глупого) хлопнул дверью. Надо же  так  подставиться.  А  если  этот
"лысый ежик" задумает донести. За такие вещи могли  наказать  похуже,  чем
из-за отсутствия печати на гостевом свидетельстве. Всякие там заклятия  на
бытовом уровне - это пожалуйста. А вот настоящее колдовство  с  настоящими
вещами из настоящего мира - совсем другое. Что  тут  у  них  есть?  Тайная
полиция? Инквизиция? Испанский сапог, клещи и дыба?
     В свой номер я вернулся в самом мрачном расположении духа.  Овид  был
уже там, он лежал на узкой койке, скинув ботфорты, и насвистывал  "Миллион
алых роз". Даже не расспросив о том, где он был и что делал, я  выдал  ему
историю о моем  посещении  антикварного  магазина.  Через  полчаса  бурных
объяснений мы все же пришли к выводу, что ничего  исправить  пока  нельзя,
но, возможно, продавец окажется нам полезным. Так что нет худа без добра.
     Когда мы решили, что хватит споров на пустой желудок, время  подходит
к обеду, надо спуститься вниз  и  поесть,  на  лестнице  раздался  звон  и
грохот, и в комнату ворвался табурет. Он протаранил дверь с  такой  силой,
что груда золотых браслетов, застежек и колец, которые он тащил на большом
металлическом подносе, разлетелась по всей комнате шрапнельными брызгами.
     -  Хома!  -  закричал  я,  получив  увесистый  удар  тяжелым  золотым
браслетом в область солнечного сплетения. -  Это  еще  что  такое!  Откуда
золото?
     -  От  верблюда!  -  тяжело  отдуваясь,  проскрипел  грубый  Хома.  -
Подрабатывал в лавке. Табуретом. Ювелир положил на меня товар и вышел. А я
- прямо сюда!
     - Спер, значит, - Овид раньше меня сообразил в чем дело. - А если  бы
поймали?
     - Никак невозможно, - Хома  наконец  перестал  скрипеть  и  охать.  -
Ювелир же не знает, что я не простой табурет. Он меня на  улице  подобрал,
жадюга. Плюшкин несчастный. И решил в дело приспособить. А  что,  неплохой
улов. Давайте теперь переедем отсюда  в  "Георга  V".  Вот  это  настоящая
гостиница для богатых людей. И мебель там порядочная, не то, что здесь,  -
и Хома с презрением оглядел убогую обстановку номера.

     На военном совете решили все же никуда не переезжать. Зачем  вызывать
лишние подозрения?
     Овид  немедленно  продал  часть  нашего  "золотого  запаса"   хозяину
гостиницы, который к подобным операциям испытывал заведомую слабость,  так
как и младенцу было понятно, что он  исправно  подрабатывает  перепродажей
краденого.
     Мои этические сомнения кончились с риторическим  вопросом  Овида:  "А
что будем жрать на следующей неделе?".
     Хома чувствовал себя героем и разговаривал с нами несколько  свысока,
как барин с нахлебниками. Сам он в  еде  не  нуждался,  но  капризничал  и
требовал отполировать ему сиденье, которое  "отдельные  варвары  испортили
горячим чайником".
     А за обильным обедом с вином и десертом выяснилось  самое  главное  -
Овид с раннего утра пропадал не зря, и сегодня нас ждет встреча с Татьяной
Васильевной.
     Услышав эту новость, я подавился куском ананаса, как рыбьей костью.
     Испуганный хозяин бросился через весь зал, ревя на бегу  и  причитая,
что дорогие гости, безусловно, будут им спасены, как только он выставит им
лишнюю бутылку "Брауншвейгского" за счет заведения,  чтобы  компенсировать
причиненный ущерб.
     После продажи золота этот тип полюбил нас, как родных детей, и теперь
явно раскаивался в недавней надменности и невнимательности.
     Отмахнувшись от хозяина  льняной  салфеткой,  я  уставился  на  Овида
слезящимися от кашля глазами.
     - Ты это серьезно? - только и  смог  выдавить  я  в  перерывах  между
спазмами. - Сухина здесь и ты молчал?
     - А вы не спрашивали, - Овид поднял бокал с вином и взглядом  знатока
посмотрел его на свет. - Вы, Мастер, спрашивали только про Людмилу.
     - А ты - маленький, сам не понимаешь. Так значит  Татьяна  Васильевна
здесь? Она, что - тоже... друидка?
     - Разумеется, нет, - Овида рассмешил вопрос, но, взглянув на меня, он
подавил желание расхохотаться. - Татьяна Васильевна - одна из посвященных,
но никаким званием не обладает. Вернее,  она  -  даже  не  посвященная,  а
допущенная к знаниям. Зеркало слишком долго хранилось у нее.  Естественно,
кое-какие его секреты стали известны владелице.
     - И вы позволяли обычной преподавательнице сценической речи  вот  так
свободно гулять по мирам Хезитат?
     - Ну, во-первых, не свободно гулять по мирам, а  проходить  только  в
Микст. А, во-вторых, никакая она  не  "обычная".  Здесь,  чтобы  вам  было
известно, это графиня  Сухина,  любимая  фрейлина  вдовствующей  герцогини
Ганзейской.
     - Вот тебе и Академгородок, - растерянно пробормотал я. - Вот тебе  и
"совецка власть". Так это значит  в  Микст  постоянно  отлучалась  Татьяна
Васильевна, а ни к каким не к родственникам.
     - Да, кстати, герцогиня также с большим сожалением относится к частым
отлучкам  Сухиной  якобы  для  ее  поездок  в  собственное  имение.  Прямо
разрывается старушка между Микстом и настоящим миром.
     - Еще неизвестно, где ей лучше.
     До меня  постепенно  стал  доходить  смысл  разговора.  Если  Татьяна
Васильевна здесь, то это большая  удача.  Я  припомнил  все,  что  знал  о
местной монархии.
     Монархия была так себе.
     Может быть, когда-то герцоги  и  правили  Микстом,  но  к  настоящему
времени  аристократические  звания  стали,  скорее,   декоративными,   чем
настоящими.  Герцогине  позволялось  жить  в  собственном  замке,  который
находился в центре города и был своеобразным государством  в  государстве.
Но этим все и ограничивалось. Герцогине исправно отчислялась часть доходов
от налогов для содержания двора, но никакой роли в управлении страной  она
не играла.
     - И когда рандеву?
     - Скоро. Вот пообедаем и пойдем.
     На встречу с Сухиной мы отправились  в  сопровождении  Хомы,  который
наотрез отказался остаться в гостинице.
     - Еще чего! - невежливо заявил Хома, когда мы попросили его  обождать
нас в гостиничном номере. - Чтобы я не увидел любимую хозяйку?  Уж  она-то
на меня кипящий чайник не ставила, - мстительно добавил он.
     Я молча проглотил очередной упрек.
     Карета  Татьяны  Васильевны  поджидала  нас  на  одной  из  маленьких
окраинных площадей. Здесь было немноголюдно. То,  что  это  карета  именно
Сухиной, я узнал сразу. Запряжена она была,  естественно,  парой  серых  в
яблоках. На дверце сияла большая  монограмма,  в  которой  легко  читались
инициалы "СТВ".
     Конечно, я не ожидал увидеть Татьяну Васильевну в привычном  домашнем
халате, но и не думал, что она окажется в кринолине и напудренном  парике.
Кокетливая мушка на левой щеке доконала меня окончательно.
     - Голубчик! -  протянула  Сухина  своим  низким  хорошо  поставленным
голосом.  -  Что  же  ты  так  на  меня  уставился?  Я  же  здесь   должна
соответствовать.
     - Здравствуйте, Татьяна Васильевна,  -  голос  Хомы  стал  неожиданно
льстив и любезен. - Вот собрались засвидетельствовать свое почтение.
     - А это еще кто? -  удивилась  сначала  графиня.  -  Постой,  постой.
Кажется, узнаю. Господи, да это никак мой табурет.
     -  Хома,  -  оставаясь  предельно  вежливым,  поправил  Хома.  -  Вот
путешествуем.
     - Мальчики, - Сухина обвела нас помолодевшим взглядом. - Что же такое
происходит? И как нам теперь быть? У меня экзамены на следующей неделе.
     - Да разве об этом сейчас надо думать, -  раздраженно  заметил  я.  -
Людмила пропала. Может быть, она где-то здесь. Осколки надо собирать, а то
ведь так и проторчим в Миксте. Вам-то здесь, может, и хорошо, а вот мне не
очень нравится.
     - Ты, Кукушкин, - словно я все еще  оставался  студентом,  немедленно
отреагировала Сухина, - всегда был ненаходчивым. Да-да,  ненаходчивым.  Ты
же - актер. Ты же должен вживаться в любые обстоятельства. Вот и действуй.
     - Легко сказать действуй. Но мне бы какую роль  посовременнее.  Да  и
что толку от игры, это же не спектакль.
     - А что - не спектакль? - Татьяна  Васильевна  кокетливо  отмахнулась
громадным веером от роя мух.
     Из ближайшей канавы тянуло гнилью, и я постарался встать  так,  чтобы
ветер дул хотя бы сбоку.
     - Плохо мы тебя учили, Кукушкин. Пока скажу одно - ни о  Людмиле,  ни
об осколках мне ничего неизвестно. Но постараюсь узнать. Если нужна помощь
в  деньгах  или  покровительстве,  то  позвоните.  -   Графиня   протянула
надушенную визитку. - Я очень тороплюсь, мальчики,  -  извиняющимся  тоном
добавила она. - Меня в замке ждут. Но для вас всегда выкрою время. Адью.
     - Адью, - уныло отозвался я.
     -  И  не  забывай,  -  уже  на  ходу  из  кареты  прокричала  Татьяна
Васильевна. - На следующей неделе экзамены!
     - Плакали ваши экзамены, - зло бубнил я, возвращаясь в  сопровождении
Хомы и Овида  в  гостиницу  на  империале  конки,  разрисованной  в  стиле
граффити. - Тоже мне, графиня. Пиковая дама. А я-то надеялся.
     Овид был настроен более оптимистично.
     - Ну чего вы хотели от  старухи.  Она  ведь  действительно  может  не
возвращаться. Что ей там, в коммуналке, лучше, чем во дворце? Хорошо уже и
то, что наведет справки. У нее здесь знаете какие связи.
     Несмотря на эти подбадривания,  мое  настроение  оставалось  ужасным.
Жить вечно в мире, где даже вода не бежит  из  крана,  пока  не  потратишь
полчаса  на  тарабарские  восклицания,  нет,  это  не  по  мне.  Уж  лучше
коммуналка.
     Я вспомнил про Люську и вздохнул. А  Люська-то  где?  Может,  ей  еще
хуже.

     Люське, скорее всего, было действительно еще хуже. Я вошел в  Хезитат
в сопровождении спутников, а она оказалась  здесь  совсем  одна.  Когда  я
думал об этом, то лишь в отчаяньи сжимал кулаки, но больше ничего  сделать
не мог. Пока расспросы ни к чему не приводили. Никаких следов.
     Благодаря вороватому Хоме жить мы стали неплохо. По  крайней  мере  о
хлебе насущном можно не беспокоиться. К тому же деньги давали уверенность,
что нужные нам осколки, если они отыщутся,  можно  будет  купить.  Правда,
пока покупать было нечего.
     Несмотря на достаток в средствах, Хома продолжал бесчинствовать и дня
не проходило, чтобы он чего-нибудь не приволок в гостиницу.
     Табурет не гнушался ничем: ни парой треснувших фаянсовых  кружек,  ни
набором перламутровых пуговиц. Тащил все,  что  попадалось  ему  на  пути.
Случалось, за ним гнались чуть не через весь город, но он  всегда  находил
способ улизнуть от преследователей, и скоро  наш  гостиничный  номер  стал
походить на ту антикварную лавку, где я увидел пачку настоящего "Кэмела" и
познакомился с продавцом.
     Любые разговоры о том, что  воровать  нехорошо,  Хома  воспринимал  с
мученическим видом, всячески показывая насколько непоследовательны и глупы
бывают люди. Как правило, наши  нравоучения  кончались  тем,  что  табурет
упоминал, что мы теперь сносно существуем в Миксте лишь  потому,  что  он,
Хома, вовремя позаботился об этом, украв у ювелира поднос с украшениями.
     Ходить с табуретом по улицам становилось просто опасно.
     Как бы там ни было, но Овид сумел выкупить обратно  свою  драгоценную
шпагу. Он так радовался этому, что грех было напоминать, на  какие  деньги
он это сделал.
     Дважды из дворца от Татьяны Васильевны приносили надушенные  записки,
в которых, впрочем, никакой полезной информации не содержалось.
     Графиня умоляла  ускорить  поиски  и  советовала  посетить  городскую
свалку, но, побывав там, мы обнаружили лишь  толпу  надоедливых  нищих  да
орущих ворон, которые кружились над бесконечными  кострами  из  зловонного
мусора,  как  гигантские  хлопья  сажи.  Битого  стекла  здесь  было  хоть
отбавляй, но о том, чтобы найти в этих кучах то, что требовалось, не могло
быть и речи.
     В  конце  концов  Овид  сумел  договориться  с  предводителем  нищих,
оборванным, но упитанным и самодовольным молодым человеком, о том, что его
банда переберет весь стеклянный хлам.
     Они торговались долго, отойдя ото всех в сторону, пока не ударили  по
рукам.
     Чтобы отличить осколок зеркала от обычного стекла, я оставил молодому
человеку завалявшийся в кармане джинсов старый металлический рубль.
     Этот рубль еще дома я неоднократно собирался выбросить, да так  и  не
собрался, а, оказавшись в Миксте, проникся к монете  суеверной  любовью  и
хранил ее, как талисман. Теперь с рублем пришлось расстаться.
     Дни проходили похожие друг на друга, как латиноамериканские сериалы.
     Я все больше склонялся к мысли, что в Миксте  мы  только  зря  теряем
время. Ведь есть в конце концов и другие миры, где  шансов  найти  осколки
может оказаться значительно больше. Покинуть эту страну  мешала,  пожалуй,
лишь моя вечная нерешительность и неохота к перемене мест.  Сколько  я  ни
пытался советоваться с Овидом и Хомой  о  будущих  поисках,  они  отвечали
довольно уклончиво и явно предпочитали, чтобы  командование  оставалось  в
моих руках. Это выводило меня из себя сильнее, чем продолжающиеся неудачи:
я ворчал на Овида и покрикивал на Хому, но изменить ничего не мог.
     Решение было принято после очередной бессонной ночи,  когда,  лежа  в
темноте и уставившись в невидимый потолок, я в сотый раз  прикидывал  наши
шансы на успех или поражение.
     Почему, собственно говоря, нам так уж  необходимо  оставаться  здесь?
Кто знает, может в следующем же мире нас поджидает  не  один  единственный
осколок,  а  все  зеркало  целиком  за  исключением  хранящегося  у   меня
фрагмента. Значит - вперед. Выйдем к Коллектору и отправимся  в  следующую
страну. Чем она хуже Микста?
     Я не стал будить Овида, а обратился к неподвижно стоящему в углу,  но
никогда не дремлющему Хоме.
     - Слушай, Хома, тебе здесь не надоело?
     - Надоело-не надоело, куда деваться, - философски проскрипел табурет.
- Пока ни одного осколка не нашли. Но вдруг на свалке что-то отыщется  или
графиня поможет.
     - Как же, жди! - возмутился  я.  -  Много  она  нам  помогла.  Только
записочки шлет. Потом, мне кажется, Людмилы здесь нет. И ведь всегда можно
вернуться.
     - Да что ты меня пытаешь, - ворчливо отозвался Хома. - Тебе  поручено
осколки  собирать  или  мне?  Я,  кстати,  тут  лавку   одну   присмотрел,
галантерейную. Там такими кружевами торгуют!
     - Тебе бы только вещи у честных торговцев таскать. Ворюга несчастный.
Прижился тут, прибарахлился. Все, завтра перебираемся отсюда,  куда  глаза
глядят.
     Хома обиженно прокряхтел, но стоически промолчал. Снизу, из трактира,
послышался пронзительный женский визг.
     - И  правда,  надоело,  -  подал  голос  проснувшийся  Овид.  -  Куда
отправимся, Мастер?
     - Не все ли равно. Шансы-то во всех мирах, пожалуй, равные.  Так  или
не так?
     - Ну не скажите, - в наступающем рассветном  полумраке  стало  видно,
как Овид приподнялся на локте. - Есть такие миры, куда лучше не  соваться.
Например, мир Вещих Сновидений. Я в нем и  бывал-то  всего  один  раз,  но
больше желаний не возникало. А там как раз шансы самые верные. В этом мире
можно представить все, что угодно, и оно там окажется. Только  представить
все это нужно во сне.
     - И чего тут страшного?
     - Ничего кроме того, что может присниться совсем не  то,  что  нужно.
Вот тогда берегитесь.
     Я поежился, представив оживший ночной кошмар.
     - Не обязательно лезть в этот вещий мир. Что, других мало. А похожего
на наш, нормальный, разве нет? Хочется чего-нибудь обычного.  Такого,  как
дома.
     - Есть один.  Очень  похожий.  Но  учтите,  вам  там  тоже  может  не
понравится. Кроме того, во Втором Реальном совсем не действуют заклинания,
и я в нем могу вам пригодиться очень мало.
     - Что, совсем все, как у нас? И заклинания не действуют? Так  это  же
замечательно!
     - Как скажете, Мастер. После завтрака и отправимся.
     Но еще до завтрака в дверь раздался вкрадчивый стук.
     Хозяин так стучать не мог. Эта грубая скотина, даже явившись с самыми
благими намерениями, колотила в дверь с такой силой, что едва удерживалась
щеколда. Других посетителей мы не ждали, поэтому Овид положил руку на эфес
своей толедской шпаги, а Хома юркнул в угол и затаился в нем, как неживой.
     - Могу я видеть Мастера Александра? - послышался из-за  двери  смутно
знакомый голос.
     После  секундного  замешательства   я   узнал   голос   продавца   из
антикварного магазина.
     Это  действительно  оказался  "лысый  ежик".  Его  маленькие   глазки
зашныряли по комнате, и при виде  натасканного  Хомой  барахла  он  сладко
зажмурился, как сластена перед огромным тортом.
     - Мастер Александр интересовался  волшебным  стеклом,  -  сказал  он,
значительно помолчав. - Мастер, похоже,  интересуется  разными  вещами.  -
Кажется, он уже прикидывал, как  выгодно  можно  продать  массу  различных
предметов, рассованных по комнате. - Я принес кое-что.
     "Ежик" опять значительно помолчал.
     Я не знал, как реагировать на неожиданный  визит.  Выручил  Овид.  Он
спокойно подошел к продавцу и протянул руку.
     Продолжая  глядеть  на  меня,  а  не  на  Овида,   словно   спрашивая
молчаливого согласия, продавец полез за пазуху и вытащил небольшой плоский
предмет, завернутый в тряпку. Овид не спеша вытянул на свет  кусок  стекла
примерно в ладонь величиной. Он внимательно посмотрел  на  него,  а  когда
повернулся ко мне, то лишь коротко кивнул, подтверждая: "Да, это  то,  что
мы ищем".
     - Ты уверен? - боясь спугнуть удачу, тихо спросил я.
     - Да, других таких здесь нет. Хотя случается всякое.  Дайте  мне  ваш
осколок.
     Это был шанс один на тысячу, но осколки совпали по линии разлома, как
части сложной головоломки.
     - Вот и славно, - почти пропел продавец. Теперь он больше походил  на
охотничью  собаку,  делающую  стойку  над  найденной  дичью.   -   Вот   и
замечательно. Надеюсь цена вас устроит, - и он  назвал  цену,  от  которой
даже редко проявляющий эмоции Овид сначала  застонал,  а  потом  попытался
обнажить шпагу, но остановился, взглянув на меня.
     Больше всего мне не хотелось сейчас ссоры. Если даже придется  отдать
все, что у нас есть, игра стоила свеч. Кто знает, вдруг  такой  осколок  у
"ежика" не единственный? Что если он только проверяет, насколько серьезные
мы партнеры?
     - Мы заплатим, - поспешно сказал я, хотя не был  уверен,  что  у  нас
хватит для этого денег. - Но как у вас оказался этот... эта вещь?
     - О-о! - "ежик" закатил глаза, всем видом показывая, каких трудов ему
это стоило. - О-о, это было нелегко. Вы же  знаете,  что  такие  волшебные
вещи на дороге не валяются. Мастер - колдун, и сам хорошо все понимает.
     Я не стал спорить насчет колдуна, меня волновало другое.
     - Но вы можете отыскать еще такие же... вещи?
     - Кто знает, кто знает, - продавец  вдруг  стал  очень  печальным.  -
Безумно сложная задача. И вы ведь знаете, что с нами всеми будет, если  об
этом узнает, - голос "ежика" стал почти неслышен, - инспекция колдовства?
     - А что? - нагло встрял в разговор Хома. - Порубят на растопку?
     - Если бы, если бы, - продавец едва удостоил табурет взглядом.
     - Овид, - взмолился я. Моя  впечатлительность  включилась  на  полную
мощность. - Отдай ему деньги.
     Долго считая  и  пересчитывая,  Овид  безуспешно  пытался  продолжать
торговаться. Но тщетно. Скоро к "ежику" перекочевала вся наша  наличность,
а вслед  за  тем  и  непроданные  золотые  украшения.  Продавец  пыхтел  и
сладострастно сглатывал слюну. Но все равно до названной суммы не хватало.
     - Да забирайте, все, что здесь есть, - не выдержал я, в очередной раз
увидев, с какой алчностью "ежик" оглядывает наворованное  Хомой  добро.  -
Все, что сочтете нужным.
     - Хорошо, тогда пусть Мастер добавит сюда еще и вот эту шпагу.
     Но повторного  покушения  на  дорогую  для  него  вещь  Овид  уже  не
потерпел. Хищно оскалившись, он вновь потянул шпагу из ножен, и ни у  кого
не возникло сомнений, для чего он это делает.
     - Впрочем, можно и без шпаги, - возопил продавец, поспешно отступая к
двери. - Я пришлю за вещами подводу. Скоро пришлю,  -  послышалось  уже  с
лестницы.
     Сначала мы  дружно  расхохотались,  но  минуту  спустя  также  дружно
примолкли. Стало совсем непонятно, что делать дальше.  Во-первых,  если  в
Миксте отыскался один осколок, то здесь могли найтись и другие, во-вторых,
даже для того, чтобы покинуть гостиницу и отправиться к Коллектору,  денег
больше не оставалось, а хозяин вряд ли поверит в долг  и  отпустит  нас  с
миром. Неужели придется начинать все с начала? Опять продавать  шпагу  или
отправлять на воровской  промысел  Хому?  Нужно  было  принимать  какое-то
решение.
     От мучительных раздумий меня отвлек шум голосов  внизу  и  осторожное
звяканье алебард. Время для посещения  трактира  стражей  было  неурочное,
поэтому Овид проворно подошел к двери.
     Одного взгляда вниз с лестницы оказалось  достаточно,  чтобы  понять,
что происходит.
     Дозор из пяти  стражников  уже  вступил  на  первые  ступеньки,  а  в
арьергарде  двигались  хозяин  гостиницы,  вооруженный  тяпкой  для  рубки
капусты, и "лысый ежик".
     - Вот он! - обличающе заорал продавец, едва я успел  выглянуть  из-за
плеча Овида. - Черный Колдун! Хватайте его!
     Стражники,  оставив  осторожность,  толкаясь  и  мешая  друг   другу,
бросились наверх с таким напором, что затрещали перила.
     Мы с Овидом, в свою очередь, навалились на дверь и вогнали щеколду  в
пазы с силой, способной пробить  стену  башни.  Почти  сразу  доски  стали
гнуться от ударов снаружи, как фанера, и мы подтащили  к  двери  комод,  а
затем и кровати.
     Впопыхах я дважды хватал верещавшего от ужаса Хому и пытался  всунуть
его в баррикаду, и дважды Хома возмущенно выворачивался из моих рук.
     - В окно! - закричал Овид, как Бонапарт на Аркольском мосту, указывая
шпагой направление атаки. - Быстрее!
     Первым, почти не задумываясь, куда упаду, со второго этажа  выпрыгнул
я и не успел отскочить в сторону, как сверху, словно ковбой  на  коня,  на
меня свалился Овид.
     Мы упали на булыжники мостовой и клубком покатились по улице,  сшибая
с ног любопытных, столпившихся под окнами гостиницы.
     - А Хома! - вспомнил я о табурете, когда мы уже отмахали два квартала
и вбежали в проходной двор.
     - Не потеряется, - довольно беспечно отозвался  Овид,  хватая  воздух
раскрытым ртом. - Надо быстрее выбираться к Коллектору. Здесь сейчас такое
начнется!
     И действительно,  пока  мы  пробирались  закоулками  к  окраине,  где
находился затерянный  в  непроходимом  бурьяне  пустыря  домик,  служивший
переходом, нам не единожды приходилось менять направление, избегая встречи
с многочисленными патрулями. Хотя раций в Миксте не было, каким-то образом
необходимая информация все же быстро передавалась.
     Часа через три, почти в сумерках, мы добрались до  нужного  места,  и
первым, кого обнаружили у заветной двери, оказался Хома.
     Выглядел он довольно экзотично  -  в  сиденье,  вонзившись  почти  до
половины лезвия, торчала тяпка, а одна из ножек едва  держалась,  от  чего
Хома хромал, как побитая собака, но вид у него был довольный и бодрый.
     - А этому, лысому, я так навернул, - победоносно  сообщил  он  вместо
приветствия, - долго меня помнить будет.

     У Коллектора стояла все та же прекрасная солнечная погода.
     Пока новый караульный, похожий на нашего спутника настолько,  что  их
легко можно было спутать, если бы не разница в цвете костюмов -  он  носил
темно-красный камзол и  коричневые  ботфорты  -  о  чем-то  советовался  с
Овидом, отведя его в  сторону,  я  проверил  целость  завернутых  в  замшу
осколков зеркала.
     Прыжок со второго этажа не пошел на пользу  моим  сокровищам.  Вместо
двух мы стали обладателями пяти осколков, но гораздо меньших размеров.
     Услышав мой полный отчаянья стон, Овид прервал разговор и подошел  ко
мне.
     - В чем дело, Мастер?
     - А что не видно? - я протянул ему умножившиеся  осколки.  -  Что  же
теперь будет?
     - А ничего, - Овид сдвинул широкую шляпу на затылок. - Ровным  счетом
ничего.
     - Как ничего! - ужаснулся я. - Так все кончено?
     - Еще толком и  не  начиналось,  -  Овида,  казалось,  забавляла  моя
растерянность. - Да если вы даже истолчете эти осколки в  порошок,  ничего
не случится. Дело не в количестве. Просто мы должны найти _в_с_е_ осколки,
а сколько их будет, десять или две тысячи, значения не имеет.
     Не  успел  я  толком  переварить  полученную  информацию,  как  Овид,
легонько подталкивая, повел меня к двери Коллектора.
     - Что, уже пора? - слабо сопротивлялся я. - Разве нельзя  здесь  хотя
бы немного передохнуть. - Знаю я эти ваши миры. Сейчас опять начнется.
     - Времени нет, - извиняюще улыбнулся Овид.  -  Вы  не  смотрите,  что
сейчас у Коллектора солнце. Вчера, например,  весь  день  шел  дождь.  Это
говорит о том,  что  происходят,  возможно,  необратимые  изменения.  Надо
торопиться. Видите, даже Хома все понимает, а ему досталось больше вашего.
     Табурет мы, как могли, привели в порядок. Выдернули хозяйскую тяпку и
подколотили пазы, но Хома все равно хромал.
     - И думать нечего, чтобы  отдыхать,  -  сварливо  отозвался  Хома.  -
Вперед, и с песнями.
     - С маршами, - ворчал я, подходя к ненавистной двери. - С  танцами  и
плясками. Что тут у вас, Второй Реальный?
     Но об этом я мог бы уже и не спрашивать - этот мир выбрал я сам.

     Во Второй Реальный мы вошли через абсолютно пустую комнатку без окон,
освещенную плафоном искусственного света.
     Особенно оглядываться Овид здесь не дал, а сразу же подошел  к  двери
и, толкнув, отворил ее в длинный, похоже учрежденский, коридор.
     То, что это учреждение, подтвердилось почти сразу.
     Навстречу и обгоняя нас, по коридору сновали вполне  цивильно  одетые
сотрудники  с  папками  и  бумагами,  некоторые,  впрочем,  без  папок   и
документов,  зато  с  чайными  чашками  в  руках,  как  будто  здесь   шло
нескончаемое  чаепитие.  Все  это  очень  напоминало  обычную   российскую
контору, и я приободрился. Но, как оказалось, зря.
     Через минуту на нас стали обращать внимание. И это еще слабо сказано.
На нас просто уставились десятки глаз.
     Некоторые из бежавших по срочным делам, позабыв,  что  дела  срочные,
остановились посреди коридора, некоторые из дверей кабинетов отворились, -
из них выглядывали покинувшие свои  рабочие  места  люди.  Только  в  этот
момент до меня дошло, что выглядим мы для этого мира довольно странно.
     Овид, как Чайльд Гарольд, плотнее запахнул плащ и, скрестив  руки  на
груди, прислонился к стене.  Рядом,  боясь  шелохнуться,  застыл  Хома.  Я
затравленно оглядывался по сторонам.
     Наконец, поняв, что умение держать паузу не  всегда  приносит  актеру
успех, я решился на робкий вопрос.
     - Что произошло, господа?
     - Ой, уморил, - тут  же  отозвалась  из  рядов  зрителей  миниатюрная
блондинка с кофейником в руке. - _Г_о_с_п_о_д_а_! Вы слышали, товарищи?
     - У нас, наверное, репетиция драмкружка, - предположил бойкий и очень
полный молодой человек. Его галстук был завязан на узел в кулак величиной,
а коротковатый синий  пиджак  не  сходился  на  животе  и,  как  пелерина,
болтался где-то сзади. - Ведь вы актеры, товарищи?
     - А что же тогда Миркин объявление о репетиции не  повесил,  -  снова
заговорила блондинка. - Я сама в драмкружке занимаюсь, а этих товарищей не
знаю. Почему Миркин объявление не повесил? - обратилась она ко мне.
     - Он не успел, - посочувствовал я блондинке. - Вот и послал нас  всех
предупредить.
     - А когда начинается репетиция, в три или в четыре?
     - Кажется, в четыре.
     - Кажется. Нашел кого послать, чтобы предупредить.  Хорош  гусь  этот
Миркин, у меня на четыре междугородний разговор заказан.
     Публика начала терять к нам интерес. Скоро  броуновское  движение  по
коридору  возобновилось  с  прежней  интенсивностью  и   можно   было   бы
подобру-поздорову  убираться  из  проклятой  конторы,  но  полный  молодой
человек проникся к нам неожиданной любовью  и  не  пожелал  покинуть  свой
наблюдательный пост.
     Минут пять мы меряли друг друга взглядами, надеясь, что кто-нибудь не
выдержит и стронется с места, но мне-то деваться было некуда -  я  помнил,
что оживший  табурет  может  произвести  слишком  сильное  впечатление  на
неподготовленного зрителя, и мужественно стоял на месте.
     - Вы у нас новенький? - наконец решился  на  дружелюбный  вопрос  наш
постовой.
     - Новенький, - мрачно ответил я. - Второй день работаю.
     - То-то я вижу лицо незнакомое. А в каком отделе?
     - В первом, - необдуманно брякнул я.
     Молодой человек переменился в лице.
     - Я просто так спросил, - облизнув  губы,  сказал  он.  -  В  порядке
бдительности. Но вы ведь все понимаете, правда? У ССГ столько врагов.
     - Неужели гэ? - искренне удивился я. - Всегда было эр.
     - Проверяете? - понимающе хохотнул мой собеседник. - Какое  эр?  Союз
Свободных Государств. Меня не запутать.
     Он быстро, не оглядываясь, покатился по коридору и, как шар  в  лузе,
исчез в одной из дверей.
     Я мрачно уставился на Овида.
     - Можно было бы  и  подумать,  прежде  чем  выводить  нас  во  Второй
Реальный. Похоже, они тут все еще  продолжают  строить  коммунизм.  Врагов
ищут. Вот бы  влипли  сейчас,  если  потребовали  документы.  Сдали  бы  в
милицию, потом в КГБ, или, как у них тут это называется.
     - Ладно, пошли. - Овид выглядел виноватым. - Торопился  очень.  Но  в
любом случае плащи надо снять.
     - Ага, и еще ботфорты, - тихо подал голос Хома. - И спрятать шпагу. А
меня вам придется нести. Не бывает здесь ходячих табуретов.
     - О господи, еще и тебя таскать, - вздохнул я.
     Но деваться было некуда.
     Несмотря на снятый  плащ,  выглядел  Овид  не  менее  экзотично,  чем
раньше. Каблуки его ботфорт гулко стучали по казенному линолеуму, и на нас
продолжали оглядываться. Хому я задрапировал в  собственный  плащ,  и  нес
его, как фокусник черный ящик.
     Мы прошли длинный коридор и оказались в просторном холле.
     Прямо на стене, почти полностью закрывая ее, висел плакат, на котором
был изображен полный суровой решимости абсолютно лысый  и  бритый  мужчина
без  возраста.  Отсутствие  растительности  на  лице   и   голове   вполне
компенсировали громадные  брови  с  не  меньшим  размахом,  чем  крылья  у
американского кондора. Мужчина стоял на фоне кремлевских звезд и  указывал
костлявой рукой  куда-то  вдаль,  где  фата-морганой  золотились  хлеба  и
дымились  мартены.  Скреплял  эту  композицию  до  боли  знакомый  лозунг:
"Решения ХХХII форума большевистов - в жизнь!".
     Все  это  живо   напомнило   мне   доперестроечные   годы.   Пионеры,
комсомольцы,  коммунисты.  Тьфу,  то  есть  большевисты.  Полный   кошмар!
Рапорты, трудовые победы на невидимом фронте. Жрать в  результате  нечего.
Плюс  ко  всему  всеобщая  подозрительность  и  ненависть  к  загнивающему
империализму.
     -  Я  же  вас  предупреждал,  -  негромко  сказал  Овид,  уловив  мою
растерянность, - что вам здесь может тоже не понравиться.
     - Да уж, - неопределенно промычал я. - Но что  поделаешь,  поживем  -
разберемся. А пока надо выбираться на свободу.
     Путь на свободу лежал через вахтера.
     Вахтер царапнул меня взглядом  так,  что  захотелось  почесаться.  Он
грузно приподнялся из-за стола и, положив одну руку на телефон, как  будто
уже заранее решил, что нас следует сдать, куда следует, мрачно спросил:
     - Пропуск на вынос вещей имеете?
     - Каких вещей? - наивно удивился я.
     Хома давно перестал быть для меня вещью,  и  мне  даже  в  голову  не
пришло, что вопрос касается именно его.
     - А что же вы тогда несете, завернутое в тряпку?
     Только в этот момент до меня дошел весь ужас нашего  положения.  Сама
мысль бросить Хому в  этой  конторе  на  произвол  судьбы  показалась  мне
кощунственной, и я от отчаянья перешел в наступление.
     - Это мой личный табурет!  -  заорал  я  так,  словно  меня  пытались
ограбить на ночной улице. - Я его сам сюда принес. А он сломался.  Видите,
- я сдернул с Хомы плащ и поставил табурет на пол. - Ножка сломана. Я  его
в починку несу! А вы препятствуете!
     - У нас столярка в подвале! - в свою очередь заорал вахтер.  -  Зачем
же вы тогда прете сломанную вещь  на  улицу?  Сейчас  в  милицию  позвоню.
Расхититель!
     Вахтер дрожащей от возмущения рукой рванул трубку телефона,  и  почти
одновременно я почувствовал, как меня за рукав дернул Овид. Мы  выкатились
на улицу, словно воришки, преследуемые разгневанной толпой, и помчались по
тротуару.
     Вдали послышался тревожный милицейский свисток.
     Жизнь во Втором Реальном начиналась неудачно.

     - Что же теперь будет с Хомой? - в который раз горестно  вопрошал  я,
пока мы пытались разобраться в планировке города. - Как же он  теперь  без
нас?
     - Да не пропадет наш Хома, - также в который раз утешал меня Овид.  -
Как нибудь выкрутится. Вы лучше, Мастер, подумайте, что здесь будем делать
мы.
     На наше счастье погода стояла летняя. Куда хуже, если бы в этом  мире
сейчас была зима. На нас продолжали оглядываться, но взгляды  были  скорее
любопытными, чем осуждающими, и это успокаивало.
     Постепенно я начал понимать, что этот город мне в общем-то знаком. Не
то чтобы полная копия того, из которого я сюда попал, но все же знаком.
     Вот, например, универмаг - точная копия нашего. И улица  почти  такая
же, дома те же. А дальше тоже знакомая улица, но,  вроде  бы,  из  другого
района.
     Мимо прошел автобус 36-го маршрута. "Баня - Ипподром" успел прочитать
я на трафарете.
     - Овид, - поспешил поделиться я, - здесь есть баня и ипподром.
     - А жить в бане будем? - спросил практичный Овид.
     Я приуныл. Жить было негде.
     Какая во Втором Реальном ходит валюта, я не знал и поэтому подошел  к
газетному киоску понаблюдать за покупателями. Через минуту я убедился, что
деньги здесь похожи на давно забытые рубли и мелочь. По крайней  мере,  на
первый взгляд. Но даже похожих денег у нас все же не было. Можно, конечно,
попытаться подзаработать, только вот где и как.
     В студенческие годы я ходил на товарный двор загружать  вагоны  битым
стеклом.
     Мелкие банки, до литра, предпочитали везти на завод,  как  стеклянный
лом, и мы с упоением  колотили  прямо  в  металлическом  вагоне  эту  тару
вдребезги. Но, припомнив о  годах  юности,  я  приуныл.  Возраст  не  тот,
упоения не возникало.
     Что еще? Грузчики нужны всегда и везде, почти в  любом  магазине.  Но
платят мало, и на гостиницу так не заработаешь.  Потом,  для  того,  чтобы
жить в гостинице, необходимы документы, в этом я  не  сомневался,  слишком
знакомая система вырисовывалась с первых минут.
     Мои размышления прервал раздраженный голос продавца газет:
     - Нету у меня сдачи  с  рубля!  Где  я  вам  наберу  столько  мелочи.
"Известия" тоже кончились. Берите "Истину".
     Я с интересом посмотрел на заголовки газет.
     Знакомый  шрифт  "Истины"  помог  понять,  что  это  местный   аналог
"Правды". "Известия", стало быть, и здесь оставались "Известиями",  а  вот
другие  газеты...  Что  такое  "Пионерская"   и   "Комсомольская   истина"
догадаться нетрудно, но загадочное  название  "Путем  Кузьмича"  заставило
задуматься.  Еще  я  успел  рассмотреть   журнал   "Большевист",   брошюру
"Параллели и меридианы" и стопку пыльных книг "Юность Кузьмича".
     - Ты не знаешь, кто такой Кузьмич? - спросил  я  у  Овида,  но  ответ
пришел совсем с другой стороны.
     - Ты что, земеля, с луны  свалился,  -  произнес  из-за  моего  плеча
басовитый, не очень трезвый голос. - Или с похмелья мозги отшибло?
     Обернувшись, я обнаружил приземистого субъекта в кепке.  Алюминиевого
отлива щетина не оставляла сомнений, что ухаживать  за  своей  физиономией
субъект не любил. Едкий дым от дешевой сигаретки заставлял его левый  глаз
щуриться, зато правый сверкал, как антрацит,  и  прошивал  меня  насквозь,
словно пуля бумажную мишень.
     - Я спрашивал не у вас, - предчувствуя скандал, попытался я  смягчить
обстановку.
     - Во, чучело! - добродушно восхитился  субъект,  переведя  взгляд  на
Овида. - Из цирка сбежали, что ли? Или, как я, в свободном полете?  Только
я вас что-то в бомжатнике не видел.
     - Не мешайте нам, гражданин, - строго и внушительно сказал я. - Идите
своей дорогой.
     - А ты меня сажал! - неожиданно  возмутился  субъект.  -  Сажал,  да?
Какой я тебе гражданин! Тоже мне, прокурор,  а  про  Кузьмича  спрашивает.
Товарищи, вы слышали - он ничего не  знает  про  нашего  Кузьмича,  и  это
тогда, когда вся страна идет его верным путем!
     Мужчина разошелся настолько, что я испугался, что нас арестуют  прямо
на улице.
     - Товарищ, -  проникновенно  произнес  я,  вспомнив  свое  пионерское
детство. - Что же вы так кричите, товарищ.
     - То-то же, - сразу сбавил тон мужчина и даже  выплюнул  сигаретку  в
урну, но все-таки мимо. - Человек человеку друг, товарищ  и  этот,  ну  вы
сами понимаете, спонсор.
     - Ничего не понимаю.
     - Ну, ты, - перешел на более доверительный тон субъект. -  Добавь  на
красненькую.
     - Послушайте, мы вас не трогаем, так что  оставьте  нас  в  покое.  И
потом, нет у меня денег.
     - А у него? - тут же спросил мужчина, кивнув на Овида.
     - У него тоже нет.
     - Эх, земели, - неожиданно расчувствовался наш собеседник.  -  Совсем
нет денег и вы стоите, как высоковольтные столбы, и  гудите  про  себя?  А
шланги горят? Попросите у Гриши, - субъект хлопнул себя ладонью по  груди,
- и Гриша поможет.
     - Мы не нуждаемся в вашей...
     - Тут,  через  дорогу,  итальянский  вермут  завезли.  Очень  с  утра
помогает.
     Я хотел сказать, что пить с утра  нехорошо,  и  вообще  никуда  мы  с
Гришей не пойдем, но мудрый  Овид  не  дал  мне  на  сей  раз  перехватить
инициативу.
     - А по стаканчику, - неожиданно развязным тоном  произнес  он.  -  За
знакомство.
     Гриша снисходительно усмехнулся и повел нас через дорогу  на  красный
свет, игнорируя сигналы машин.

     В подсобке грузчиков пахло прокисшим молоком и спиртом.
     Когда я попытался сунуться в магазин через  центральный  вход,  Гриша
только вздохнул и, твердо взяв за локоть, направил меня куда-то  в  темный
проход между штабелями коробок и ящиков.
     - Чудак-человек, -  укоризненно  просвещал  он,  уверенно  пробираясь
узкими коридорами. - Разве в магазине итальянский  вермут  купишь?  Там  и
нашего портвейна нет, весь по талонам еще вчера разобрали.
     Гришу в магазине знали. Добравшись до подсобки, он даже  не  снизошел
до того, чтобы просить, а просто сунул деньги первому подвернувшемуся  под
руку грузчику, и тот мгновенно растворился в воздухе. Через  минуту  гонец
материализовался, держа в растопыренных руках четыре литровые бутылки.
     - Молодец, - одобрил Гриша и, словно цыпленку шею, свернул с горлышка
колпачок, после чего плеснул вермута в граненый стакан. - Прими и исчезни.
     Избавившись от гонца, Гриша по-хозяйски смахнул с  табурета  какие-то
тряпки и основательно устроился за письменным столом, служившим  заодно  и
столовым.
     - Вы присаживайтесь, ребята, - предложил он и четко  разлил  вино  по
разнокалиберной посуде, - в ногах правды нет.
     Только в этот момент я почувствовал как устал.
     Овид наоборот выглядел  подтянутым  и  отдохнувшим.  Пока  мы  шли  в
магазин, я несколько раз пытался заговорить с ним и выяснить - зачем  нам,
собственно, этот Гриша и его вермут нужны, но Овид только коротко  сказал:
"Так надо", - и больше не добавил ничего. На  более  подробные  объяснения
времени уже не хватило.
     - Будем, землячки! - Гриша, показывая пример,  ловко  опрокинул  свой
стакан и вытянул из мятой пачки очередную сигарету. - Тебя  как  зовут?  -
ткнул он в мою сторону корявым пальцем.
     - Мастер... - начал было я, но осекся под  холодным  взглядом,  -  то
есть, просто Саша.
     - Мастер чего? Спорта?
     - Нет, это я просто оговорился. Голова гудит.
     - Так выпей. А тебя? - спросил Гриша у Овида.
     Услышав ответ, он удивленно вскинул брови.
     - Братцы, вы случаем не из психушки? То-то я  смотрю  на  местных  не
похожи. Да и костюмчики у вас подходящие.
     Овид деликатно поднял  щербатую  чашку  без  ручки,  как  драгоценную
пиалу, и проникновенно сказал:
     - Товарищ Гриша, мы благодарны вам за  проявленное  участие  в  нашей
судьбе. Все дело в том, что мы - пришельцы.

     Это теперь, в бомжатнике, забавно вспоминать, как  поперхнулся  дымом
Гриша, и мы его долго колотили по спине, пока не прошел кашель. А тогда, в
подсобке, было не до смеха. В какой-то момент я даже подумал, что придется
вызывать скорую, но обошлось.
     Гриша в конце концов пришел в себя и тут же  допил  початую  бутылку.
Рассказ о долгом космическом  путешествии  с  целью  установления  первого
галактического  контакта  упал  на  подготовленную  почву.   Здесь,   надо
отметить,  Овид  проявил  себя  настоящим  психологом.  С  каждым  днем  я
убеждался, что этот молодой человек мудр не по  годам  и  за  его  внешней
невозмутимостью скрывается тонкое чувство обстановки и великолепное чутье.
     - Я как увидел вас, так сразу  понял,  что  вы  не  отсюда,  -  нежно
обнимая нас, лепетал Гриша  после  четвертого  стакана.  -  Надо  же,  как
повезло. Братцы по разуму. С ума  сойти!  То-то  я  гляжу  стоит  странная
парочка. Нам здесь о вас почти ничего не говорят. А тарелки-то,  поверите,
как мухи кругом вьются. Иногда кое-что об этом  в  газетах  печатают,  так
потом тут же разоблачают. Но народ не обманешь.  Он,  народ,  всегда  свою
правду найдет.
     Здесь же, в подсобке, выяснилось, что волею  судьбы  мы  оказались  в
крупном промышленном  центре  ССГ  Новокержацке,  что  политбюро  на  днях
приняло   постановление   об   удовлетворении    потребностей    населения
продовольственными товарами в ближайшие  двадцать  лет,  что  Тетрагон  не
дремлет, но наш бронепоезд стоит там,  где  надо,  и  еще  массу  полезных
вещей. Кроме того, разрешилась загадка и  с  Кузьмичем.  Кузьмич  -  вечно
живой -  лежит  в  Мавзолее,  но  вся  многонациональная  страна,  объятая
братской любовью, продолжает начатое им дело.
     Рассказывая о достигнутых за время  правления  большевистов  успехах,
Гриша очень  воодушевился  и  говорил,  как  диктор,  хорошо  поставленным
голосом, но кончил свою речь неожиданно:
     - Вот такая, братцы, хреновина, вышла. Лучше бы  вы  у  империалистов
приземлились, а то, боюсь, будет вам здесь хана.
     Насчет того, что придется нам во Втором Реальном не сладко,  я  понял
уже в первые минуты, но после слов Гриши стало совсем тошно.
     "Это тебе не Микст, -  думал  я,  отхлебывая  действительно  неплохой
вермут из своей чашки. - Это тебе не городок с окрестностями. Если осколки
оказались здесь, то дело - труба. Здесь страны  и  континенты,  границы  и
государства, разные политические системы. О путешествиях за  границу  даже
думать нечего. Семь лет назад меня по турпутевке  в  Испанию  не  пустили,
потому что до этого даже в соцстраны  не  выезжал.  А  надо,  оказывается,
сначала куда-нибудь в Польшу или в Болгарию съездить, а уж потом, может, и
к буржуям пустят. Ох, как нам с этим Вторым Реальным не повезло. И  потом,
здесь же миллиарды людей, гигантские расстояния,  где  же  тут  осколки-то
искать."
     Тем временем Овид уже договорился с Гришей, что жить мы будем у него,
что рассказывать о нашем внеземном происхождении пока никому не надо и что
посланы мы на Землю для выполнения тайной миссии галактического сообщества
- найти осколки с виду как бы обычные, а на самом деле с хитрым фокусом.
     Сначала  Гриша  этим  стеклом  очень  заинтересовался,  но,  когда  я
продемонстрировал ему наши сокровища, пренебрежительно фыркнул:
     - Только-то и всего. Да знаю я, где такого хлама навалом.
     Но на все наши просьбы отвести нас  туда,  где  хранится  этот  хлам,
немедленно только отрицательно мотал головой.
     - Нет, братцы, эдак вы сразу обратно на свою Альфу Медведицы улетите,
а мне интересно узнать, как у вас там люди  живут.  Побудьте  пока  здесь,
осмотритесь, а об остальном я позабочусь.
     Так, в тот же день, мы оказались в бомжатнике.

     Гриша жил на окраине Новокержацка.
     Поселок бесприютных, или бомжатник, находился аж за  самой  последней
улицей местной Нахаловки. Но Гриша и здесь пользовался уважением.
     По  сравнению  с   фанерными   лачугами   коренных   обитателей   его
металлический фургон "Диетические продукты", снятый с автомобиля, выглядел
вполне респектабельно.
     С утра наш хозяин ушел, как он сам  выразился,  на  промысел,  а  нас
оставил отдохнуть и оглядеться.
     В одежонке с Гришиного плеча Овид смотрелся потомственным бомжем.  Я,
очевидно, выглядел не лучше.
     Утро во Втором Реальном ознаменовалось скандалом.
     Сразу после Гришиного ухода к нам  в  фургон  заглянули  двое  парней
самого скверного вида. Просили  опохмелиться,  так  как  "у  Гриши  всегда
есть". Я вежливо попытался выставить их, но душа у приятелей, видимо, даже
не горела, а пылала, и они решили взять свое силой. Мне двинули в ухо, и я
очнулся на полу  только  тогда,  когда  Овид,  выхватив  из-под  нар  свою
знаменитую шпагу, занял оборону в углу фургона.
     Ребята были настроены серьезно. У одного в руке блестел нож приличных
размеров, другой размахивал металлическим прутом.
     Впервые я увидел Овида в деле и только теперь понял,  каким  страшным
противником может он быть.
     Прут, описав стремительную кривую, с лязгом  столкнулся  со  стальным
клинком. Резким поворотом кисти Овид выбил оружие у  нападавшего,  и  прут
врезался в металлическую крышу, наполовину пробив  ее.  Ударив  опешившего
парня левой рукой и освободив пространство, Овид развернулся к сопернику с
ножом.
     По всему было видно, что тот не  новичок  в  уличных  поединках.  Нож
скользнул из правой руки в левую, потом обратно. Парень выглядел старше  и
сильнее.  На  его  стороне  было  ограниченное  пространство  фургона,  не
позволявшее свободно двигаться и использовать длину  шпаги.  Овид  понимал
это не хуже меня, поэтому обернул одну кисть плащом  и  застыл  на  месте,
ожидая, когда противник решится на атаку.
     Атака последовала почти мгновенно.
     Я не успел сосчитать, сколько раз Овид парировал удары, следовавшие с
разных сторон, только потом послышался глухой стук, и  тут  же  нападавший
рухнул на пол ничком. Кровь из затылка, рассеченного эфесом шпаги,  тонкой
струйкой покатилась в щель между досками.
     На  шум  драки  и  крики  "убивают"  сбежались  почти  все  аборигены
бомжатника.
     Увидев не очень симпатичную толпу, я решил, что тут нам и конец -  со
всеми не справиться, но дело приняло другой  оборот.  Парней  вытащили  из
фургона и,  подталкивая  в  спины,  отправили  восвояси,  после  чего  нас
заверили, что так поступать и следует, иначе здесь не выжить.
     - А это, - говорил словоохотливый старичок с лицом  цвета  чернослива
от  неумеренного  употребления  одеколона,  -  хулиганы  местные.   Братья
Затыкины. Что с них взять, с уголовничков.
     На том и успокоились.
     Вернувшийся к вечеру Гриша нашим подвигам не удивился.
     - Да ты тут, - обращаясь к Овиду, заметил он, - своим лазерным  мечом
весь город разнести можешь.
     - У меня обычная шпага, - пытался протестовать честный  Овид,  но  по
всему было видно, что Гриша не очень верит его словам.
     Часа три, во время ужина и после, он пытал нас  расспросами  о  нашей
галактике. Пришлось вспомнить все, что  читал  когда-то  в  фантастических
романах, но Грише этого было мало.
     - А вот скажите, когда вы у себя построили коммунизм?
     - Э-э, - тянул я, - кажется, сразу после объединения разумных  планет
в конфедерацию.
     - Нет, ты год назови.
     - Не помню.
     - Артист. А еще образованный человек. Ты кто на корабле? Бортмеханик?
     - Ну.
     - Н-ну, - передразнил Гриша. - Я вот в бомжатнике живу и  то  разбуди
ночью и спроси, когда победили большевисты, тут же отвечу - в одна  тысяча
девятьсот двадцать втором  году,  после  разгрома  монгольских  полчищ  на
Халхин-Голе. А ты - не помню.
     Гриша измотал нас настолько, что мы  сами  не  задали  ему  множество
вопросов, заготовленных еще днем. Правда, во время обсуждения  сложившейся
ситуации мы с Овидом пришли к одному  обнадеживающему  для  нас  выводу  -
осколки зеркала вряд ли рассеялись  по  всему  Второму  Реальному.  Скорее
всего они оказались именно в Новокержацке, так как переход из Коллектора и
обратно находится здесь. Кстати, и  Люська  вряд  ли  могла  оказаться  за
пределами этого города.
     Несмотря на кажущуюся безнадежность наших поисков, кое-какие шансы  у
нас все-таки были.
     Так и не добившись от хозяина обещания отвести нас завтра  туда,  где
волшебных  осколков  навалом,  мы  в  конце  концов  крепко   заснули,   а
проснувшись, обнаружили, что Гриши дома опять нет.
     Надо было действовать самостоятельно.

     Первым делом я решил наведаться в учреждение, где остался Хома.
     Я представил, как беспризорный табурет скитается ночью по  конторским
коридорам, пугая вневедомственную охрану, и проникся к Хоме  жалостью.  Уж
он бы нас в беде не бросил.
     Овид, в свою очередь, взял на себя общую разведку.
     Мы долго петляли по грязным улочкам Нахаловки, пока  не  выбрались  к
конечной остановке троллейбуса.
     Заботливый Гриша оставил нам деньги на текущие расходы,  так  что  не
пришлось топать до центра пешком. Немного смущала наша одежда, но вещи,  в
которые нарядил нас хозяин, были если и не новыми, то все же чистыми, и  я
решил не комплексовать по этому поводу, тем более, что мне пришлось только
переобуться, а Овиду переодеться по полной форме.
     В центре мы разделились. Овид пошел бродить по улицам, а я направился
к зданию с комнаткой перехода.
     Мои опасения нарваться на знакомого вахтера к счастью не оправдались.
На сей раз дежурила симпатичная старушка, по виду  отставная  учительница.
Она внимательно читала "Истину", на  первой  странице  которой  я  заметил
краем глаза крупный лозунг "Дадим отпор...", и никак не  отреагировала  на
мое проникновение в контору.
     Я долго бродил по длинным запутанным коридорам, заглядывал в  комнаты
сотрудников и  даже  спустился  в  подвал,  где  действительно  находилась
столярка, но Хома как в воду канул.
     Мои поиски кончились тем, что  я  столкнулся  в  вестибюле  с  полным
молодым человеком, спрашивающим меня накануне, где я работаю.
     На сей раз молодой человек только понимающе кивнул, взглянув  на  мои
растоптанные штиблеты, и тихо доложил:
     - В сметном отделе  Курдакову  привезли  порнографический  журнал  из
Финляндии. Он его всем сотрудникам показывает. Учтите мой сигнал.
     Я с  отвращением  покинул  бдительную  контору.  Скорее  всего,  Хома
самостоятельно выбрался отсюда и теперь разыскивает нас, но дело это почти
безнадежное. Оставалось довериться воле случая.
     Центральная улица имени Кузьмича плавно текла в сторону реки. В  один
момент мне даже показалось, что я нахожусь вовсе не во Втором, а  в  самом
что ни на есть Первом Реальном, уж очень похожими  были  дома  и  до  боли
знакомы вывески, только вместо яркой рекламы здания в основном  украшались
кумачовыми транспарантами.
     Так, не спеша, я добрел до родимого театра.
     То, что это наш  Экспериментальный  Молодежный  не  вызывало  никаких
сомнений.  На  облупленной  левой  колонне  хорошо  читался  десятки   раз
закрашиваемый завхозом и тем не менее каждый раз  возобновляющийся  лозунг
"Спартак - чемпион!".
     - Ничего себе, - пробормотал я,  застыв  перед  храмом  искусства.  -
Может, у меня в этом городе еще и квартира сохранилась?
     Репертуарная афиша гласила, что сегодня дают "Вишневый сад", а  вчера
шел "Мольер" по Булгакову.
     Я пробежался по фамилиям исполнителей. Слава богу,  никакой  мистики.
Моей фамилии нигде не значилось.
     И все же просто так пройти мимо театра, где работал последние  десять
лет, я не мог.
     Все оказалось в  точности  таким,  каким  я  помнил.  Служебный  вход
располагался  в  торце,  и  даже  дверь  была  обита   вечным   коричневым
дерматином,  а  массивная  ручка  неплотно  прикручена,  отчего  постоянно
хлябала.
     Открывая знакомую дверь, я был готов к чему угодно, но  только  не  к
тому, что на вахте будет сидеть бессменная тетя Глаша, работающая в театре
со дня его основания. Режиссер, например, был у нас  уже  третий,  а  тетя
Глаша оставалась одна, и, похоже, никакие катаклизмы не могли изменить эту
ситуацию.
     - Здрассьте, - робко кивнул я тете Глаше, не рискуя  проскочить  мимо
нее в актерский холл.
     - Опять, Леша, опаздываешь, - тетя  Глаша  оторвалась  от  вязания  и
строго взглянула на меня. - Пожаров уже хотел за тобой  кого-нибудь  домой
посылать. И когда ты только женишься?
     - Я не Леша, - обиделся  я,  хотя  стоило  бы  подумать  прежде,  чем
обижаться.
     - Опять? - тетя Глаша досчитала петли и воткнула спицы  в  клубок.  -
Кто же ты сегодня? Арнольд Шварценеггер или Адриано Челентано?
     - Я - Кукушкин.
     - Это ты сейчас Пожарову скажешь, - пообещала тетя  Глаша.  -  Только
учти, он сегодня не в настроении.
     Еще издали я услышал шум разноса. Главный режиссер, с которым я вовсе
не был знаком, бушевал и трепал труппу, как тайфун терпеливых японцев.
     - Если этот Борзунов сейчас же не явится, я сниму  его  с  роли.  Так
можете и передать. Сниму! И вообще выгоню к чертовой матери! Сколько...
     Пока ясно было только одно - я появился не вовремя.
     Увидев меня, лысый Пожаров сначала покраснел и судорожно вздохнул, но
справился с собой и ласковым инквизиторским голосом спросил:
     - Врать будем?
     - Не будем, - честно сознался я, разглядывая  смущенно  отводящих  от
меня глаза актеров.
     - Вот и хорошо, - почему-то быстро остыл Пожаров. - А то надоело.  Но
учти...
     - Я здесь случайно. Шел мимо, думаю - дай загляну.
     - Опять! - Пожаров вспыхнул так  стремительно,  что  я  испугался  за
него. - Опять за свое, Борзунов!
     - Аркадий Петрович! - раздалось за моей спиной. - Клянусь,  последний
раз.  Меня  соседи  затопили,  сверху.  Весь  потолок  промок,  штукатурка
отвалилась. Пока воду отчерпывал, то да се, смотрю - на репетицию пора.  Я
всю дорогу бежал, Аркадий Петрович.
     Носи Пожаров очки, его выпученные глаза обязательно  бы  ударились  о
стекла, а так обошлось без ушибов. Режиссер несолидно икнул  и  мягко  сел
мимо стула. Взвизгнула  какая-то  слишком  впечатлительная  актриса,  а  я
медленно повернулся и встретился взглядом с безусловно знакомым человеком,
только вот с кем, догадался не сразу.
     - Одно лицо, - как бы про себя бормотал между тем  Пожаров,  сидя  на
полу. - Опять, Леша, твои штучки. Подумал бы перед тем,  как  разыгрывать.
Никто же не знал, что у тебя брат близнец.
     Постепенно дошло и до меня.  Я  вновь  посмотрел  на  Борзунова.  Ну,
конечно, это же вылитый я. Даже мелкий шрам около левой брови точно  такой
же. Вот это номер!
     Борзунов, похоже, был изумлен не меньше.
     - Е-мое, -  он  подошел  и  подергал  меня  за  рукав,  словно  желая
убедиться в моей материальности. - Надо же!
     - Вы что, не знакомы? - недоверчиво спросил Пожаров, поднятый с  пола
двумя крепкими юношами. - А как же насчет этого? - и он потрогал  себя  за
физиономию.
     - Загадка природы, - ответил  Борзунов,  продолжая  держать  меня  за
рукав. Вообще, надо отметить, соображал он быстрее. -  Феномен,  требующий
объяснений. Если ты скажешь, что еще и актер, то тогда уж не знаю...
     - Я - актер.
     - Не может быть!  -  воображение  Пожарова  мгновенно  включилось  на
полную мощность. - В каком театре работаешь?
     - Видите ли, - пришлось выкручиваться,  -  я  приехал  в  Новокержацк
недавно. До этого работал, э-э, в Минусинске.
     - У Протопопова, что ли?
     - Да, и вот решил сменить...
     - Так это же замечательно, голубчик, - Пожаров обнял меня  за  талию,
словно барышню, и начал  водить  по  сцене.  -  Какой  у  тебя  репертуар?
Впрочем, черт с ним, с репертуаром. Гамлета хочешь сыграть?
     - Кого?
     - Ты это, не дури, - строго сказал Пожаров. - Гамлета хочешь?
     - Хочу.
     - Все,  будешь  играть  Гамлета.  Мы  как  раз  сегодня  должны  были
приступить к репетиции - в главной роли Борзунов.  Но  теперь  меняем  всю
концепцию спектакля. У нас будет не один, а два Гамлета. Один  решительный
-  это  Борзунов,  второй  -  философствующий,  это  -   ты.   -   Пожаров
воодушевился. - Такой спектакль сделаем, в Москве ахнут. Какая удача!  Мне
тебя сам бог послал.
     Потом со мной шумно знакомились остальные. Я затравленно озирался  по
сторонам, надеясь увидеть среди незнакомых лиц Люську, но Люськи не было.
     Борзунов кричал, что такое событие надо немедленно отметить и звал  к
себе, но я боялся поддаться соблазну и отбивался от  приглашений.  Пожаров
взял с меня слово, что завтра же я приду в театр с документами.
     В конце концов я сбежал из Молодежного и отправился  в  бомжатник.  В
голове шумело. Открывалась  блестящая  перспектива  остаться  в  городе  и
осуществить мечту жизни - сыграть Гамлета, а,  может,  и  вообще  остаться
здесь навсегда. Какая разница,  где  играть  и  при  каком  строе.  Гамлет
остается Гамлетом где угодно. С другой стороны, мне было поручено отыскать
осколки и восстановить пошатнувшееся в этом мире равновесие.  К  тому  же,
надо было найти Люську.
     Я разрывался между ответственностью и желанием плюнуть на все.
     Ночью  мне  приснились  десятки  Гамлетов,  бродящих   по   сцене   и
домогающихся  любви  единственной  Офелии.  Бедный  Полоний  прятался   от
Гамлетов за декорациями, но они с хохотом вытаскивали его оттуда и гоняли,
как коты мышонка.
     Наутро Овид попросил у Гриши какие-нибудь таблетки от простуды.

     Заболел я серьезно. О том, чтобы куда-нибудь пойти, не могло  быть  и
речи. У Гриши завалялись  таблетки  от  кашля,  но  аспирина  отыскать  не
удалось, хотя он обегал весь бомжатник. Обеспокоенный тем,  что  пришелец,
то есть я, не выживет и  контакт  сорвется,  Гриша  помчался  в  ближайшую
аптеку, а Овид остался за сиделку.
     От высокой температуры я иногда забывался коротким сном, а очнувшись,
видел перед собой хмурого Овида, который сидел перед нарами  с  неизменным
стаканом чая в руке - только я просыпался, он старался меня напоить.
     - И ни одного дуба вокруг, - жаловался Овид время от времени. -  Будь
здесь дубовая роща, я бы живо тебя вылечил. Разве здесь  омелу  достанешь,
одно слово - Сибирь. Заклинания, опять же, не действуют. Тебе очень худо?
     - Очень, - благодарно хрипел я, пытался встать с постели и тут  же  в
изнеможении падал обратно.
     Часа черед два вернулся Гриша, и меня  наконец  напоили  аспирином  и
укутали так, что я лежал спеленутый, как мумия фараона, и  только  изредка
открывал глаза.
     Три дня я провалялся в Гришином фургоне. Но вскоре стало  полегче,  и
Овид уже не боялся оставлять меня одного - он продолжал поиски, но  ничего
обнадеживающего или хотя бы наводящего на след пока не попадалось.
     О роли в театре следовало забыть. Даже Овиду я не  говорил,  что  мне
предложили во Втором Реальном сыграть  Гамлета.  Первый  порыв  прошел,  и
стало ясно, что желание остаться в  чужом  мире  -  всего  лишь  блажь,  о
которой не стоит слишком долго думать. К тому же,  Люськи  здесь  явно  не
было - вряд ли бы она миновала знакомый театр и  не  зашла  туда.  Значит,
придется продолжить поиски в других мирах.
     Не давала покоя и мысль об осколках. Неужели здесь ничего не  удастся
найти? Пока я беспомощно лежал в постели, у меня окрепло решение  тряхнуть
как следует Гришу, чтобы он наконец сдержал свое обещание  и  показал  нам
место, где есть похожие стекла. Не исключен, правда, был и такой  вариант,
что наш хозяин просто прихвастнул и сейчас всячески оттягивает  неприятный
для себя момент.
     Но оказывается у Гриши был свой собственный план.
     Долгие вечерние разговоры о  жизни  в  "нашей"  галактике  постепенно
уступили место сначала робким, а  потом  все  более  настойчивым  просьбам
забрать Гришу с собой. Он даже перестал выпивать и постоянно намекал,  что
лучшей  кандидатуры  для  космических  путешествий  в  неизведанные   дали
подобрать на Земле будет трудно.
     -  Вы  сами  посудите,  мужики,  -  откровенничал  Гриша,  хлопоча  у
электрической плитки, - ну где вы найдете более типичного представителя. К
тому же, у меня родни нет, опять же на  работе  не  хватятся.  Пусть  себе
строят коммунизм хоть еще тыщу лет, а я при жизни хочу на него посмотреть.
     - Мы никого с собой не берем, - пытался возражать  Овид.  -  Нам  это
запрещено.  Мы  и  контакт-то  устанавливать  не  уполномочены.  Произошла
случайность, нам за нее еще знаете как влететь может.
     - А я спрячусь, - с горячностью юнги убеждал нас Гриша. - Меня  и  не
найдет никто. А уж когда полетим, тогда  и  выйду.  Не  обратно  же  тогда
поворачивать.
     - Будет лишний вес и вас  сразу  обнаружат,  -  пугал  я.  -  А  если
обнаружат в полете, то сразу - бац! - усыпительным, и в реактор.
     - Неужели, братцы, вы меня не спасете, - непреклонно гнул свое Гриша.
- Я же вас здесь выручил.
     Против этих аргументов возражать было трудно, и  я  стыдливо  отводил
глаза.
     Осколки стали для Гриши козырной картой, которую он приберег на самый
крайний случай. На нашу очередную просьбу  показать  заветное  место,  он,
немного посомневавшись, так и бухнул:
     - Возьмете с собой - помогу.
     Нам ничего не оставалось делать, как, краснея от вранья,  согласиться
прихватить Гришу с собой.
     - Вот это дело, - обрадовался он. - Вот это уважили. Сейчас выпьем по
последней за счастливое будущее, и все. После этого навсегда в завязке.
     За осколками договорились идти на следующий день, благо и температура
у меня стала почти нормальная.
     На все расспросы, далеко ли нам  ехать  и,  собственно,  куда,  Гриша
только загадочно улыбался, но потом не  выдержал  и  сказал,  что  в  парк
культуры и отдыха.
     - Это еще зачем?
     - Там у меня кореш работает в одном замечательном месте. В  павильоне
кривых зеркал.
     Я охнул от разочарования. Всю неделю этот тип водил нас за нос только
для того, чтобы притащить потом в дешевый аттракцион. Что  я  этих  кривых
зеркал дома не видел?
     - Ты подожди, не горячись, -  успокаивал  Овид.  -  Может  быть,  там
действительно...
     - Не поеду, - разозлился я. - Аферист проклятый.
     Гриша так растерялся, что у него затряслись руки,  и  мне  неожиданно
стало его жалко.
     - Ладно, чего уж, - смирился я с неизбежным. - Веди, Сусанин.
     В парке, несмотря на летние каникулы, было пустовато.
     Скучно крутилась  разноцветная  карусель,  да  скрипели  облупившиеся
качели. Солнце  пробивалось  сквозь  листву  деревьев  и  пятнало  дорожку
теплыми кляксами. Гриша  напрямик  через  газон  повел  нас  к  маленькому
фанерному домику с невзрачной вывеской "Кривые зеркала".
     - Сейчас ухохочемся, -  предрекал  я,  замыкая  процессию.  -  Сейчас
животики надорвем.
     Молодой  длинноволосый  человек,  сидящий  у  входа  в  павильон   на
табурете, никак не походил на Гришиного товарища хотя бы по  возрасту,  но
тем не менее радушно приветствовал нашего проводника.  Оценивающе  оглядев
нас троих, он скрылся в павильоне и через минуту вернулся со стаканом.
     - Нет-нет, - замахал на него руками Гриша. - Мы по делу.
     - По делу, - сразу стал скучным владелец зеркал. - Вот ведь не везет,
вчера был рубль, сегодня - нету. И в аттракцион не идет никто,  а  у  меня
левых билетов навалом.
     - Так вот мы, посетители, - обнадежил его Гриша. - Давай, показывай.
     - Вы это серьезно, - юноша запустил пятерню в сальные  волосы.  -  Не
разыгрываете?
     Я обреченно стоял  в  стороне,  всем  видом  давая  понять,  как  мне
неинтересна эта комедия.
     - Подождите, - юноша вновь скрылся в павильоне и  продолжал  говорить
уже изнутри. - Мы тут посидели вчера с приятелями, прибраться нужно.
     На улице было слышно,  как  он  гремит  пустыми  бутылками  и  что-то
передвигает.
     Я подошел ближе к входу. Гриша вполголоса  увещевал  Овида,  что  все
будет в порядке, пусть он не сомневается. Слушать  весь  этот  бред  я  не
хотел и устало присел на освободившийся табурет.
     - Ну что, удобно? - внезапно раздался знакомый скрипучий голос.
     Я вскочил, схватил табурет и поднял его.
     - Поставь на место, - тихо приказал Хома. - Истерики  нам  только  не
хватало.
     - Хома, как ты здесь очутился? И что за вид!
     Табурет выглядел, как новенький. Кто-то его мастерски  отремонтировал
и покрасил.
     - Да уж нашлись добрые люди. Там, в столярке,  и  отремонтировали.  А
сюда я позже сбежал.
     - Почему именно сюда?
     - Не мог же я бродить по всему городу и разыскивать вас. А сюда вы бы
все равно пришли. Где еще столько неправильных стекол, как не здесь?
     Я  так  обрадовался,  найдя  Хому,  и  так  увлекся  разговором,  что
совершенно забыл о Грише, и  только  теперь,  обернувшись,  увидел,  какое
впечатление произвел  на  него  говорящий  табурет.  Гриша  стоял,  нелепо
разведя руки, и с ужасом смотрел на нас.
     Выручил, как всегда, Овид.
     -  Это  наш  робот,   -   внушительно   сказал   он.   -   Разведчик,
замаскированный под земной предмет. Никому ни слова.
     Гриша мужественно кивнул.
     - Ты здесь давно? - спросил я у Хомы.
     - Почти неделю. И не напрасно. В павильоне есть осколок зеркала.
     - Не может быть!
     - Может. Сейчас сами убедитесь. Там, в самом  дальнем  углу.  С  виду
простое стекло, ничего не отражает. А  когда  этот  тип  к  нему  подносит
стакан, то сразу возникает отражение. Видимо, стакан и осколок попали сюда
одновременно и...
     В этот момент в дверях показался юноша, и Хома замолк на полуслове.
     Мы вошли в квадратную комнату, уставленную зеркалами.
     Отразившись во множестве волнистых поверхностей,  мы  представали  то
тощими и длинными, как Дон-Кихоты, то маленькими  и  толстыми,  как  Санчо
Панса, то изогнутыми, как удавы, а то и просто монстрами без названия.
     - Ну хватит, - решил я наконец. - Показывай, где у тебя это.
     - Это, что? - уточнил юноша.
     - Там, где стакан отражается.
     - Так для этого надо сначала налить, - развеселился юноша.  -  Пустой
стакан показывать неинтересно.
     В магазин  отрядили  пойти  Гришу.  В  его  отсутствие  мы  с  Овидом
беспомощно топтались по комнате, пока я  не  набрел  на  осколок  входного
зеркала. Он стоял в углу, на обшарпанной тумбочке, небрежно прислоненный к
стене, и казался обычным стеклянным ломом. Но мы с Овидом отразились в нем
сразу и тут же отошли в сторону, чтобы этого не заметил хозяин.
     Демонстрация фокуса нас уже не интересовала, но  юноша  все  исполнил
добросовестно. Налил, поднес к стеклу, выпил, снова налил. Вопрос встал  о
цене.
     - Два портвейна и курево, - пошел нам навстречу подобревший юноша.
     - Нам бы еще и табурет.
     - Тогда еще два портвейна. Табурет хороший,  новый,  я  его  в  парке
нашел.
     В бомжатник мы возвращались в отличном настроении. Я с  удовольствием
тащил  Хому  и  не  жаловался,  что  он  тяжелый.  Гриша  обещал  устроить
праздничный ужин. Поводов для тревоги не было.

     Найденный во Втором Реальном осколок был значительно крупнее тех, что
хранились у меня, но  все  равно  до  целого  зеркала  не  хватало  многих
фрагментов. Удастся ли в этом  городе  отыскать  что-нибудь  еще,  сказать
трудно.
     Следующий день мы провели в праздности.
     Сидя рядом с фургоном на дощатом ящике и греясь на солнце, я  слышал,
как в Нахаловке кто-то на полную мощность крутил магнитофон.
     "Не надо печалиться,  вся  жизнь  впереди..."  -  уговаривал  громкий
баритон.
     - Вот и не буду, - пообещал я неведомо  кому.  -  Только  бы  обратно
вернуться.
     Хотелось домой, в привычную обстановку. Хотелось в  театр,  где  меня
давно уже наверняка хватились и, может быть, даже  объявили  розыск,  а  я
сижу здесь и  валяю  дурака.  Надо  искать  Люську,  надо  восстанавливать
входное зеркало, но что для этого следует предпринять, я не знал.
     Накануне Гриша притащил домой очередной номер  "Истины"  со  статьей,
разоблачающей внеземные контакты.
     - Вот ведь врут! - возмущался он, шурша газетными листами. - А может,
вам прямиком так  и  пойти  к  правительству  или  к  ученым.  Пусть  сами
убедятся, что вы не выдумка, - но тут же сам себя и опровергал. - Попробуй
к ним только сунься, живо в психушке окажетесь.
     В психушку нам не хотелось, поэтому, плотно пообедав, мы приступили к
обсуждению планов на будущее.
     Гришу очень волновала дата отлета, нас - возможность найти во  Втором
Реальном хотя бы еще один осколок, а если повезет, то и  зеркало  целиком.
Кто знает, вдруг осколки не разлетелись мелкими брызгами по мирам Хезитат,
а очутились,  почти  все,  в  одном  месте.  Пока  счастливые  случайности
сопутствовали нам, но ведь везение может и кончиться.
     - Где вы спрятали вашу летающую тарелку? - беспокоился Гриша. - Ее не
найдут?
     - Не найдут, - успокаивал его Овид.
     - А робот ваш не опасный? - к Хоме  с  самого  начала  Гриша  отнесся
недоверчиво. Его беспокоил непонятный механизм,  и  он  старался  обходить
табурет стороной, что сделать в тесном фургоне было трудновато.
     Хома, понимая ситуация, прикинулся на время бессловесной деревяшкой и
скромно стоял в углу, хотя я-то видел, каких усилий ему это стоило.
     В один момент у меня возникло желание прекратить розыгрыш  и  сказать
наконец Грише правду, но я боялся, что разочарование будет слишком велико,
а, что ни говори, от Гриши в этом мире зависело очень многое.
     Солнце,  не  заслоняемое  высокими  домами,  медленно  опускалось  на
западе, где издалека угадывалась река. В пыльной траве у обочины грунтовой
дороги  стрекотали  кузнечики.  Вечер  выдался  тихий  и  несуетливый.   В
Нахаловке продолжал орать магнитофон,  видимо,  там  гулянка  продолжалась
вовсю, потому что к музыке примешались  и  нестройные  голоса,  пытающиеся
подпевать.
     Обитатели бомжатника по одиночке и маленькими группками  возвращались
из города, таща, кто мешок, набитый бутылками, кто авоськи  с  продуктами.
Скоро в  хибарках  зажглось  электричество,  которое  аборигены  воровали,
подключаясь напрямую к проводам. Жители Нахаловки были не против.
     Я вернулся в фургон и еще раз перебрал осколки зеркала.
     Сейчас для меня не было более  ценных  предметов.  Я  так  боялся  их
потерять, что, даже ложась спать, клал замшевый сверток рядом с  кроватью.
Наверное, эта приобретенная в  последнее  время  привычка  и  не  дала  им
пропасть в ту ночь.
     Проснулся я часа в три.
     Еще не рассвело, луна зашла  за  горизонт,  и  в  чернильной  темноте
невозможно было рассмотреть даже собственной руки.
     Кузнечики за стеной фургона звенели так, что заглушали иногда Гришино
похрапывание.
     Удобнее переложив подушку, я  перевернулся  на  другой  бок  и  вдруг
увидел, как луч фонарика метнулся по потолку,  проникнув  через  маленькое
окно. Потом послышались осторожные шаги и сиплый шепот:
     - Двое вон в тот проулок. Буценко к оврагу. Остальным оставаться пока
на месте.
     Сон сдуло, как будто меня окатили холодной водой. Я вскочил на нары и
выглянул в окно.
     На улице копошились неясные тени.
     Сколько человек толпилось снаружи, было не разглядеть. Ясно одно, что
много. В короткой вспышке света блеснул золотистый кантик погон.
     Милиция!
     Я растолкал Гришу и Овида.
     - Облава, черт! - выругался сразу понявший,  в  чем  дело,  Гриша.  -
Давненько не было. Ну теперь держись!
     Дверь фургона пнули. Облава началась.
     Я схватил свой заветный сверток, Овид с лязгом  обнажил  шпагу,  Хома
вертелся под ногами, больно стукая по коленям.
     Дверь открывалась наружу, и нападавшим долго не удавалось сорвать  ее
с петель.
     Ждать, когда в фургон ворвется  милиция,  не  имело  смысла,  поэтому
решительный Овид сам выбил защелку и, не давая врагам опомниться, рванулся
на улицу. Мы побежали следом.
     Отбиваясь от цепких рук и спотыкаясь, я мчался за Овидом. Длина шпаги
внушала уважение, и к Овиду милиционеры старались не  приближаться.  Через
минуту я понял, что он направляется к оврагу.
     У оврага нас поджидал бдительный Буценко.
     Милиционер стоял на  краю  обрыва,  как  вратарь,  расставив  руки  и
пригнувшись.
     Овид обежал его слева, я - справа, и лишь один Хома пошел напролом.
     Уже скатываясь по крутому склону, я услышал костяной стук и вслед  за
этим заячий вопль милиционера, а потом мы еще с полчаса пробирались чахлым
леском до загородного шоссе.
     Оставаться во Втором Реальном стало опасно.

     На этот раз поляна у Коллектора встретила нас сумрачным деньком. Было
такое впечатление, что вот-вот пойдет дождь.
     Изрядно промучившись всю ночь во Втором Реальном - вход  в  здание  с
комнатой перехода был закрыт до начала  рабочего  дня  -  я  и  даже  Овид
чувствовали себя утомленными, и лишь один  Хома  был  по-прежнему  бодр  и
готов к новым приключениям.
     Я не рассчитывал, что мне дадут  отдохнуть  у  Коллектора,  но  Овид,
встретившись с очередным послушником, несущим караул, отправился с  ним  к
дальнему краю поляны и неожиданно  исчез,  словно  провалился  в  какую-то
дыру.
     Поняв, что он вошел в невидимую для меня дверь и возможен перерыв,  я
лег прямо на траву  и  тут  же  уснул,  благо,  что  погода,  несмотря  на
облачность, оставалась теплой.
     Как выяснилось позже, проспал я часа три. Овид, вернувшись на поляну,
меня будить не стал и вздремнул сам - нам предстояло новое путешествие.
     Зная, что расспрашивать Овида о чем-то таком, что он сам  не  захочет
рассказать, бесполезно, я не  стал  допытываться  о  причине  его  долгого
отсутствия. И  без  этого  было  ясно,  что,  если  мне  дали  возможность
отдохнуть, следующее путешествие будет не из легких.
     Открыв глаза, я еще лежал некоторое время  на  траве,  наблюдая,  как
Хома, словно щенок, гоняется за крупной стрекозой.
     Табурет забавно  подпрыгивал,  норовя  поддать  стрекозе,  когда  она
пролетала над ним, и всякий раз промахивался. Наконец, проскакав  по  всей
поляне причудливым галопом, он запнулся о ноги Овида и полетел кувырком.
     Отдых закончился.
     - Ну и куда отправимся на  сей  раз?  -  спросил  я  Овида,  пока  он
приводил в порядок свой костюм.
     - Это, как всегда, зависит от вас, Мастер.
     - Но я же не знаком с этими вашими мирами. Вот  выберу  сейчас,  сами
потом пожалеете.
     - И все-таки решение придется принимать именно вам.
     - Тогда пойдем вот сюда, - с каким-то отчаяньем  ткнул  я  пальцем  в
ближайшую дверь. - Вот в эту. Что там находится?
     - Карнавал, - печально сказал Овид. - Очень удачный выбор.
     - То есть как, карнавал?
     - Этот мир называется - Карнавал.
     - А почему ты об этом говоришь так грустно?
     - Сейчас узнаете, - так и не ответил на мой  вопрос  Овид.  -  Хорошо
одно - переодеваться не придется. А то после Второго Реального не хотелось
бы опять выглядеть белыми воронами.
     - Хорошенькое дельце, - я с  сомнением  уставился  на  закрытую  пока
дверь. - Карнавал - значит праздник. Праздничный мир?
     - Скажем, мир развлечений.
     - Целый мир?
     - Абсолютно точно.
     - Ну, что ж, развлекаться так по  крупному,  -  покорно  сказал  я  и
охотно пропустил вперед пританцовывающего от нетерпения Хому.

     Шапито, балаган, палатка. Одним словом, цирк, вот, где мы оказались.
     Зал гоготал, свистел и топал. От шума заложило уши.
     На наше  появление  из  маленькой  комнатки,  дверью  которой  служил
простой брезентовый полог, никто не обратил никакого внимания.
     Полог  откидывался  прямо  в  зал  у  подножия  крутого   амфитеатра,
переполненного публикой. Ярко освещенный манеж был совсем рядом, и клоун в
ярко-рыжем парике запустил в меня синий резиновый мячик.
     От неожиданности я дернулся, пытаясь уклониться, но Овид  среагировал
быстрее и, как вратарь шайбу, поймал мяч в  десяти  сантиметрах  от  моего
лица.
     Я растерянно моргал и озирался, пока Овид вкруг манежа  выводил  меня
на улицу.
     В цирке я не бывал с детства,  но  даже  тогда  шум,  свет  и  музыка
воспринимались не так остро.
     Этот праздник, это представление, этот накал эмоций были не замутнены
никакими другими, посторонними  чувствами.  Эссенция  вместо  разбавленной
сладкой водички, гром  вместо  аплодисментов,  гомерический  хохот  вместо
вялого хихиканья.
     Около выхода к шуму циркового оркестра  примешался  шум  постороннего
джаз-банда.
     По не менее ярко освещенной,  чем  цирк,  улице,  по  самой  середине
мостовой, забитой народом почти так же, как и тротуары, мимо нас  медленно
проехал автомобиль с большой открытой платформой, на которой  расположился
оркестр.
     Негры, выпучивая глаза,  наяривали  в  свои  трубы  так,  что  грохот
джаз-банда почти сбивал с ног.
     Я, как ребенок за подол матери, ухватился за плащ Овида  и  с  ужасом
стал озираться вокруг.
     - Что это? Куда мы попали?
     - Куда и направлялись. Это - Карнавал.
     Карнавал бушевал вовсю!
     Куда ни посмотри, повсюду смеющиеся лица,  раскрытые  в  хохоте  рты,
блестящие от возбуждения глаза.
     Первое впечатление было таким, что мы попали на день открытых  дверей
в психиатрической лечебнице, причем гуляли все: и больные, и  медперсонал.
Выделить кого-нибудь было невозможно.
     - Здесь что, всегда так?
     - Всегда. Правда, бывает и чуть  потише.  Мы  здесь  иногда  проводим
отпуск. Но больше двух дней выдержать трудно.
     Мне было трудно выдержать и полчаса. Скоро я немного привык,  но  все
равно, продираясь сквозь вопящую, танцующую и хмельную толпу, я чувствовал
себя древним дедом, попавшим по недоразумению на подростковую вечеринку.
     За платформой  с  музыкантами  последовала  не  поддающаяся  описанию
чудовищная колесница, блестящая позолотой. На ее платформе танцевали почти
обнаженные девицы. Вокруг тоже бушевали танцы. Мамба,  румба,  рок-н-ролл?
Ничего не понять.
     Через десять минут весь опутанный серпантином, как Лаокоон змеями,  я
устало привалился к стене ближайшего дома.
     - Все, дальше не пойду! Куда мы вообще направляемся в конце концов?
     - В какую-нибудь гостиницу. Не отчаивайтесь, Мастер, с  жильем  здесь
все в порядке.
     - А платить чем?
     - Платить не надо вообще.
     - То есть как?
     - Все за счет заведения, - Овид усмехнулся. -  Этот  мир  бесплатный.
Выпивка, закуска, девочки, иные развлечения. Разве на празднике кто-нибудь
думает о деньгах?
     - И как же тогда этот Карнавал существует?
     - А вот существует и  все.  По  определенному  правилу  или  вопреки.
Давайте скорее уйдем с улицы, Хому совсем затолкали.
     Бедный Хома уворачивался от танцующих  ног,  как  собака  от  пинков.
Из-за малого роста его никто не замечал.
     Ко мне, пробившись через группу ряженых ковбоев, подошла юная дама  с
двумя  бокалами  шампанского.  С  ловкостью  эквилибриста  она  умудрялась
сохранять их полными. Сквозь прорези розовой  полумаски  задорно  блестели
темные глаза.
     - Какое ужасное лицо, - кокетливо сказала девушка, протягивая один из
бокалов. - Такой милый и такой скучный.
     - Я вам не милый, - успел огрызнуться я прежде, чем Овид  увлек  меня
дальше.
     - Полегче, Мастер, -  Овид  прорубал  дорогу  в  толпе,  как  ледокол
караванный путь в Арктике. - Здесь не ходят с такими кислыми физиономиями.
Улыбайтесь, черт побери!
     Я попытался улыбнуться, и от меня  с  ужасом  шарахнулась  влюбленная
парочка, которая, похоже, начала раздеваться прямо на улице.
     "Еще пара минут, и все, -  подумал  я,  прорываясь  сквозь  очередной
хоровод, - еще пара минут, и я  никогда  в  жизни  не  пойду  ни  на  один
праздник".
     Тесный вестибюль гостиницы встретил нас все тем же шумом, но зато  мы
почти мгновенно стали обладателями ключей от номеров.
     Поднявшись на лифте на восьмой этаж, я забился в ванную, как в  самое
тихое и безопасное место, но даже там слышались взрывы петард и  завывание
саксофонов. Спустя какое-то время я почувствовал себя в состоянии  перейти
в комнату.
     Вскоре меня навестили Овид с Хомой  -  они  остановились  в  соседнем
номере. Овид утешил, что в предрассветные  часы  музыка  должна  смолкнуть
хоть ненадолго.
     Ожидание было напрасным, и я  наконец  заснул,  плотно  закрыв  двери
балкона и спрятав голову под подушкой.

     Проснулся я  в  отвратительном  настроении.  Голова  трещала,  как  с
похмелья.
     Кое-как приведя  себя  в  порядок,  я  притащился  в  номер  Овида  и
плюхнулся в кресло.
     Идти на улицу не хотелось - там с новым накалом бушевал  карнавал.  И
все-таки что-то делать было надо.
     -  С  чего  начнем?  -  задал  я   сакраментальный   вопрос,   лениво
перелистывая толстенный телефонный справочник, словно надеясь  отыскать  в
нем фамилии знакомых.
     - А кто его знает, - удивительно беспечно отозвался как всегда бодрый
Овид. - Может, у Хомы спросим?
     - Не нравится мне здесь, - Хома, как и я, был с утра не в духе. -  Не
нравится и все. Толкаются, лягаются, стащить нечего.
     - Клептомания -  это  болезнь,  -  Овид  настолько  расслабился,  что
позволил себе расстегнуть две верхние пуговицы камзола.  Из-под  воротника
выглядывала ослепительно-белая рубашка. - С  этим  надо  бороться.  Может,
тебя доктору показать?
     - Нет, скажите на милость, - продолжал упорствовать Хома, -  что  это
за мир такой, где все даром. Бери, не хочу.
     - Действительно, - я тоже заинтересовался темой разговора, - как  они
тут живут? Всегда на всем готовом. А работает кто?
     - Никто и не работает. А если  и  делают  что-нибудь,  так  лишь  для
развлечения. Поплясал, встал за стойку  бара,  налил  пару  пива  и  опять
поплясал. Пойдемте, кстати, позавтракаем.
     - А пиво тогда откуда? - не отставал въедливый Хома. -  Его  что,  из
другого мира доставляют?
     - Вот привязался, - рассердился Овид. - Не знаю,  откуда  у  них  все
берется, не знаю. Да об этом здесь и не думает никто.
     Мне очень хотелось еще расспросить о географии Карнавала,  о  здешних
обычаях и обсудить наконец, где мы собираемся искать осколки, но  Овид  не
дал развить дискуссию. Мы спустились в  холл  гостиницы  и  направились  в
маленький ресторанчик на первом этаже.
     За ночь не изменилось ничего.
     На улице гремели  оркестры,  почти  заглушая  беспрерывно  работающие
музыкальные  автоматы,  расставленные  в  каждом  укромном  уголке.  Везде
танцевали, пили и хохотали.
     Мне стало жутко.
     В полутемном зале ресторана было потише. Сюда забегали  перекусить  и
выпить на скорую руку. Если бы не чистые скатерти в красно-белую  полоску,
мягкий свет и сверкающая великолепием ярких этикеток  стойка  бара,  могло
показаться, что мы очутились в обычной студенческой столовой. Публика явно
не желала  терять  времени  даром  и  быстро  покидала  зал,  чтобы  вновь
окунуться в кипящее море карнавала.
     Несколько влюбленных пар были явно не  в  счет.  Они  казались  здесь
лишними.
     Хома сумрачно сопровождал нас. Он немного приспособился к новому миру
и научился уворачиваться от прохожих. Завтракать он  не  собирался,  но  и
далеко отходить от нас пока не рисковал.
     - Сейчас мы перекусим,  -  алчно  потирая  руки,  Овид  устроился  за
угловым столиком, откуда хорошо обозревался весь зал. - И выпьем.
     - С утра? - я с сомнением уставился на него.
     В пьянстве Овида было заподозрить трудно.
     - Так иначе здесь нельзя. Будем адаптироваться.
     Мы сходили на кухню, где сами собой жарились и парились  всевозможные
блюда. Набрав полный поднос, мы водрузили его на Хому и отправили  в  зал.
Наступил черед напитков. Я настаивал на вине, но Овид был непреклонен.
     -  Текила,  Мастер,  вот  что  нужно  с   утра   совершенно   трезвым
джентльменам. Да и потом под эту закуску  вино  пить  грешно.  Попробуйте,
убедитесь сами.
     Я убедился.
     После первой крохотной рюмки, обжегшей гортань, чахохбили  показалось
почти пресным, но скоро пришлось гасить пожар в желудке новой рюмкой.
     Процесс пошел.
     Через  полчаса  я  понял,  что  Карнавал  не  так   плох,   как   мне
представилось вчера. Я необдуманно запил обильный завтрак (или уже  обед?)
темным баварским пивом, обмяк и отвалился в кресле. Хома  терпеливо  стоял
рядом, всем видом выказывая осуждение.
     - А теперь можно приступить к делу, - сыто  отдуваясь,  Овид  удобнее
устроился в кресле напротив. - Что мы  имеем?  Во-первых,  Карнавал  везде
одинаков. Куда ни пойди. Здесь нет предместий, это сплошной город, в любой
части  которого  продолжается  вечный  праздник.  Заблудиться  невозможно,
Карнавал как бы  закольцован,  замкнут  в  себе,  поэтому  искать  чего-то
особенного не имеет смысла.  Этот  мир  не  создан  ни  для  каких  других
занятий, кроме развлечений.
     Во-вторых, на этой фиесте ни с кем нельзя ни о чем договориться.  Вас
просто не станут слушать. Естественно, расспросы отпадают. В-третьих...
     Мне не понравились "во-первых и во-вторых",  и  я  невежливо  прервал
Овида на полуслове.
     - Так, может, нам лучше сейчас же выбраться отсюда? Зачем терять  зря
время? Я ведь предупреждал еще там, у Коллектора, что не знаю  этих  ваших
миров. Могли бы и подсказать.
     - А удача? А случай? Пока нам везло. Ни из  одного  из  миров  мы  не
вернулись без осколков. Вы забываете, Мастер, что Дер-Видд  выбрал  именно
вас. Новичку в Хезитат должно везти также, как случайному игроку в  карты.
Помните, что нет для опытного фехтовальщика более опасного противника, чем
человек, впервые взявший в руки шпагу. Именно поэтому так  просто  уходить
отсюда не стоит. Пусть у нас нет четкого плана,  так  будем  надеяться  на
случай.
     - Что, просто ходить и глазеть?
     - Почему просто глазеть, будем развлекаться.
     - Вот так? - указал я на низкорослого здоровячка в гавайской рубашке,
только что вошедшего в ресторан.
     Счастливчик коротенькими ручками обнимал за  талии  двух  смуглокожих
девиц, пританцовывающих на ходу.
     - Никаких проблем, - обещающе произнес Овид. - Хотите, мы здесь  даже
для Хомы пару найдем.
     Хома возмущенно фыркнул и независимо направился к выходу.

     На улице меня развезло.
     Выпитая текила ударяла то в голову, то в ноги.
     Я  почувствовал  себя  мексиканским  кактусом,   из   сока   которого
изготавливают этот замечательный напиток.  Но  странное  дело  -  всеобщее
веселье и пыль столбом, что вовсе в данном случае не является  фигуральным
выражением, меня  больше  не  раздражали.  А  если  и  раздражали,  то  не
особенно.
     Незаметно для себя я стал пританцовывать.
     Скоро  я  заметил,  что  даже  Хома  умудряется  на  ходу  выделывать
замысловатые коленца. Короче говоря, мы начинали вживаться в обстановку.
     Привыкнув к шуму и толкотне, я стал более внимательно поглядывать  по
сторонам. Постепенно улицы приобрели более четкие очертания.
     В стиле зданий преобладали латиноамериканские мотивы, но попадались и
восточные пагоды, или очень удачные  стилизации  под  них,  и  похожие  на
венецианские мостики, перекинутые через многочисленные каналы.
     Самыми  оживленными  местами  были  площади.  Там  на  помостах   шли
бесконечные представления актеров:  жонглеров,  фокусников,  канатоходцев.
Впрочем, в выборе зрелищ недостатка не было нигде.
     Мы шли мимо  бесконечных  вывесок  и  афиш.  Театры  на  любой  вкус,
роскошные  варьете,  цирки,  киноконцертные  залы.  Боюсь,  я  чего-нибудь
пропустил  в  своем  перечислении,  но  и  без   этого   от   безграничных
возможностей развлечься голова шла кругом.
     Текила пробудила во мне невиданный темперамент, и, попав в  очередной
танцевальный хоровод, я так отплясал некую помесь  джиги  и  чарльстона  с
красивой мулаткой, что рубашка на спине стала мокрой от пота.
     Соблазн забыть о всяких поисках и влиться в естественную и  ничем  не
замутненную жизнь праздника был слишком велик. Я вовремя почувствовал  это
и, перехватив взгляд Овида через головы танцующих, понимающе кивнул.  Пора
двигаться дальше.
     Конкретной цели у нас не было, и скоро Хома начал ныть, что устал. На
самом деле устать этот деревянный  ворчун,  конечно,  не  мог,  но  я  сам
почувствовал, что притомился. Овид, который бывал в этом городе раньше,  а
потому и лучше ориентировался, повел нас к бассейну.
     Бассейн, а вернее комплекс бассейнов, располагался в парке. Музыки  и
шума хватало и здесь, но народу было поменьше.
     В первый момент я трусливо подался назад, увидев, как навстречу  идет
обнаженная  девушка.  Отсутствие  бикини  на   ней   компенсировала   лишь
кокетливая соломенная панамка, а всем другим  необходимым  человеку  вещам
она предпочла бокал игристого вина или лимонада.
     Заметив мое изумление, девушка понимающе улыбнулась и  направилась  в
нашу сторону, чем привела меня в окончательное замешательство.
     Не  дожидаясь  начала  разговора,  я  проделал  замысловатый  маневр,
оказавшись в результате за спиной Овида, и свернул на другую тропинку, где
тут же встретил целую компанию совершенно голых молодых и не очень  женщин
и мужчин, играющих в мяч.
     - Ты куда меня привел? - раздраженно прошипел я Овиду. - Это  же  для
нудистов. Я голый купаться не буду.
     - Да кто же вас заставляет, Мастер.  Вон  там,  видите,  кабинки  для
переодевания. Здесь каждый делает только то, что ему нравится. Но  советую
расслабиться. Знаете, это не так страшно, как  кажется.  Берите  пример  с
меня.
     Всегда аккуратный даже в мелочах Овид содрал с себя камзол и небрежно
бросил одежду на траву газона. Я с завистью посмотрел на  его  мускулистую
грудь и стыдливо пошел в кабинку для переодевания.
     Вернувшись,  я  застал  своих  спутников  у  бассейна.  На  рельефную
мускулатуру Овида уже обратили внимание, и целая  стайка  обнаженных  наяд
перебралась к нам поближе.
     Овид, словно Дионисий в триклинии, возлежал на правом боку, ничуть не
смущаясь своей наготы.
     С Хомы снять было нечего, разве что ободрать краску.
     Я удовольствовался узкой полоской материи, видимо, считавшейся  здесь
плавками. Избавиться от шнурка с  руной  Зеркальной  двери  я  даже  и  не
пытался.
     Мы лениво лежали и тихо беседовали о самых простых вещах. Я  как  раз
рассказывал очередной театральный анекдот, когда заметил узкий белый  шрам
чуть пониже ключицы Овида.
     - Бандитская пуля? - еще не перестроившись на серьезный лад,  спросил
я.
     - Это? - Овид наклонил  голову,  чтобы  взглянуть  на  шрам.  -  Шрам
памятный, из мира Вещих сновидений.
     - Да, ты же говорил, что бывал там один раз.
     - Вот с тех пор больше не хочется.
     - А там действительно сбываются сны?
     - Еще как сбываются. Причем не только свои.
     Мы помолчали.
     - А если все-таки  отправиться  туда?  Ведь  там  можно  обрести  все
зеркало целиком, стоит только захотеть, чтобы оно приснилось.
     - У вас всегда бывают сны по заказу, Мастер?
     - Да вообще-то нет. Мне в основном сны  совсем  не  снятся.  Но  если
захотеть...
     - Если захотеть, то там запросто можно получить массу  неприятностей.
Монстров не боитесь?
     - Боюсь, конечно, но если надо...
     - Эх, Мастер, - Овид прервал разговор и с плеском бросился в воду.
     Наяды последовали за ним.
     Я лежал на мягкой короткой траве и думал о  том,  что  нам  предстоит
делать  дальше.  Карнавал  казался  мне  совершенно  бесперспективным.  Ну
отдохнем мы здесь, натанцуемся, навеселимся, но все  равно  придется  рано
или поздно возвращаться к Коллектору и переходить в другой мир. Так  зачем
тянуть?
     Остаться здесь навсегда? Но об этом лучше  не  думать.  Через  неделю
волком завоешь от этого беспробудного праздника.  И  как  они  тут  только
живут?
     Приподнявшись на локте, чтобы убедиться, не утопили ли наяды Овида, я
увидел, как к нам мелкой рысцой приближается Хома, таща на подносе  бокалы
с напитками, и обреченно махнул рукой.

     Следующее утро отличалось  от  предыдущего  только  тем,  что  голова
действительно болела именно с похмелья, а не с чего-то другого.
     Я уныло оглядел номер с разбросанной по  нему  одеждой,  полотенцами,
грязной посудой и пошел в ванную.  Проклятый  Карнавал!  Еще  денек  такой
жизни, и я стану не пригоден ни к каким поискам.
     Овид за завтраком настаивал на  том,  чтобы  поправить  здоровье,  но
больше текилу я пить не стал. Все, хватит, надо или убираться отсюда,  или
действительно заняться делом. Чем дольше мы тут прохлаждаемся, тем  больше
рискуем остаться ни с чем.
     - Последний день, - предупредил я Овида и Хому. - Сегодня еще ходим и
смотрим, хотя не знаю, что мы можем тут найти, и выбираемся к Коллектору.
     - Конечно, Мастер, - не стал спорить Овид. - И все-таки, согласитесь,
какие замечательные девушки!
     - Тебе все мало, - тоном завзятого ханжи начал было  я,  но  вспомнил
одну из наяд, переночевавших в моем номере, и благоразумно заткнулся.
     Мы вышли в город. Я не ждал, что в нем что-нибудь может измениться, и
оказался прав.  Единственное,  чего  мне  хотелось,  так  это  забиться  в
укромный уголок и сидеть в нем не высовываясь, поэтому я с  надеждой  стал
изучать вывески и афиши.
     Всевозможные варьете отпадали сразу. Понятно, что там происходит,  по
крайней мере шуму не меньше, чем на улице. В цирке мы уже  побывали,  тоже
ничего хорошего. Театр оперетты? Нет уж, увольте. А  драматические  театры
здесь есть? Оказалось, что есть, но репертуар исключительно водевильный. Я
понял, что податься некуда. Оставались  еще  игровые  площадки,  бассейны,
корты для тенниса и гольфа, биллиардные, кегельбаны, прогулки на воздушных
шарах...
     Неожиданно я понял, что ничто так не привлекает меня, как прогулка на
воздушном шаре. Подняться высоко-высоко, где  нет  шума,  вдохнуть  полной
грудью свежего воздуха.
     - Воздушные шары? - недоверчиво переспросил Овид,  но  все  же  повел
куда-то вглубь парка аттракционов, и мы скоро  вышли  на  большой  зеленый
луг.
     Удерживаемые канатами полтора  десятка  красивых  разноцветных  шаров
легонько  покачивались  возле  самой  травы.  Примерно  еще   столько   же
проплывали над полем на разной высоте. Рядом с нами, едва не  задев  Хому,
откуда-то с неба свалилась пустая бутылка из-под шампанского.
     - Эй, полегче! - крикнул  я  неведомо  кому  и  поспешил  убраться  с
открытого пространства под защиту ближайшего воздушного шара.
     - Кто тут заведует этими развлечениями? - строго спросил я Овида.
     - Полное самообслуживание, Мастер, - Овид виновато развел  руками.  -
Так что, полетим или нет?
     - Может, у них тут инструктор есть?
     - Да, вроде, не видно. Хотя погодите.
     Овид устремился к развеселой  компании,  только  что  появившейся  на
поле.
     Двое  молодых  мужчин  и  сопровождающие  их  дамы  явно   играли   в
астронавтов.  Их   головы   украшали   черные   кожаные   шлемы,   большие
очки-консервы были сдвинуты на лоб.  Одна  из  дам  обмотала  шею  длинным
красным шарфом. Компания с хохотом тащила плетеную корзинку  со  снедью  и
бутылками.
     - От винта! - орал их голубоглазый предводитель, пытаясь отвязать  от
колышка канат. - Экипаж, по местам!
     - Господа, - Овид успел добежать до  "астронавтов"  раньше,  чем  они
покинули грешную землю. - Вы умеете управлять этой штуковиной?
     - Нет ничего проще, - снизошли до объяснений опытные путешественники.
- Увеличиваете пламя горелки - шар поднимается, уменьшаете  -  опускаетесь
вниз.
     - И все? - недоверчиво крикнул я.
     - А чего вам надо еще? - весело крикнули мне в ответ. - Если  боитесь
лететь одни, залезайте к нам, места хватит.
     Я отрицательное покачал головой, и тут же газовая горелка взревела, и
"астронавты" взмыли в воздух. Уже сверху послышался  заливистый  хохот,  и
очередная пустая бутылка, вертясь и сверкая, полетела на луг.
     - Они тут все сумасшедшие, - безнадежно  сказал  я.  -  Ничего,  сами
справимся.
     Мы справились.
     Наш клетчатый, как шахматная доска, шар, едва лишь я прибавил  подачу
газа, закачался и дернулся, словно живой. Овид едва успел отвязать канат и
перевалиться через борт гондолы, как нас ощутимо подбросила вверх, а затем
плавно повлекло в вышину.
     Я сунулся посмотреть вниз  и  увидел  стремительно  уменьшающийся  до
размеров макета парк аттракционов.
     - Ого-го-го! - совсем как завзятый  голубятник  закричал  я,  заметив
пролетающую намного ниже стайку воробьев.
     - Осторожнее,  Мастер!  -  предупредил  Овид.  -  Мы  ведь  не  хотим
подняться в стратосферу.
     Наконец-то я нашел то, что нужно. В гондоле воздушного шара наступило
ощущение покоя. А потом тишина, какая вокруг  стояла  тишина!  Ритмические
всплески музыки настигали нас лишь как фон. Поразило безветрие, но скоро я
понял, что ветра здесь быть и не могло - мы двигались с той же скоростью.
     - А шар как-нибудь еще управляется, кроме как вверх-вниз? - спросил я
минут через пятнадцать, убедившись, что мы медленно дрейфуем в сторону  от
парка.
     - Понятия не имею, - признался Овид.
     Хома мученически молчал.
     - То есть как "понятия не имею", - возмутился сначала я, но  прикусил
язык, вспомнив, что навыки  вождения  воздушных  судов  у  нас  с  Овидом,
пожалуй, одинаковые.
     Забитые народом улицы  города,  полные  красок  и  мельтешения  толпы
неторопливо проплывали под нами. Сначала  я  с  интересом,  словно  карту,
изучал открывающиеся виды, но  скоро  заметил,  что  и  без  того  голубой
горизонт стал еще голубее, а  еще  пять  минут  спустя  убедился,  что  на
западе, словно стена встает, в белых барашках волн необозримый океан.
     - Ты не сказал, что город находится на побережье, - упрекнул я Овида.
     - Разве? - удивился тот. - Да тут пляжи, как  на  Копакабане.  Я  еще
вчера хотел вам предложить пойти к океану, да подвернулся бассейн.
     Я резко убавил пламя горелки. Шар начал  пикировать  прямо  на  крыши
домов со скоростью болида. Пришлось вновь прибавить.
     - А если мы улетим в открытый океан? Слушай, а  на  Карнавале  бывают
несчастные случаи или здешние обитатели живут вечно?
     - Да бывают, наверное, - Овид заметно приуныл. - Только  этого  никто
не замечает.
     Медленно убавляя пламя, я добился того, что мы  снизились  метров  до
тридцати.
     Океан надвигался неотвратимо.
     Оглядевшись по сторонам, я заметил еще таких же, как мы, незадачливых
воздухоплавателей.
     Громадный оранжево-белый шар, примерно на той же  высоте,  сносило  в
сторону моря.
     Я помахал рукой рыжеволосой девушке  в  открытом  светлом  платье,  а
когда она отчаянно замахала мне в ответ, вдруг понял - это Люська.
     Никаких сомнений, в гондоле соседнего воздушного шара стояла  Люська,
и кажется, она тоже узнала меня.
     В  тот  же  момент  волочащийся  за  нами  по  земле  канат  схватили
наблюдающие за нашим полетом люди, шар тряхнуло, и гондола накренилась,  а
Люська со своим темнокожим спутником  стремительно  унеслась  вдаль,  и  я
успел только заметить, что купол их шара также начал снижаться.

     Примерно с десяток загорелых парней  держали  канат  крепко  и  скоро
притянули шар к земле.
     Оказалось, что на побережье Карнавала существует разновидность спорта
- ловить увлекаемые ветром в открытый океан воздушные шары.
     Еще одно развлечение среди многих.
     Едва мы, переживая  случившееся,  выбрались  из  гондолы,  как  канат
нашего шара уже отпустили, и он тут же вновь  взмыл  в  небо,  теперь  уже
беспрепятственно продолжив путь в неизвестность. Я понял, что, очевидно, и
Люськин шар перехватили где-то около самого пляжа, и,  не  давая  Овиду  и
Хоме придти в себя, бросился в толпу.
     Бежать, пробиваясь через беспорядочно двигающуюся массу народа,  было
невозможно. Я быстро выдохся и перешел на шаг. Потом подозвал Хому  и,  не
взирая на его протесты, влез на табурет, чтобы с возвышения, как гепард  с
термитника, осмотреть окрестности.
     Как только я встал на табурет, меня окружила еще более плотная толпа,
видимо, ожидая какого-то забавного выступления.
     Проклиная вечное людское любопытство, я продолжил путь к  пляжу,  уже
ни на что не надеясь.
     Так и вышло.
     Когда мы достигли полосы песка, то уже почти на горизонте  обнаружили
оранжево-белый купол воздушного шара, скачущий по волнам. Ни Люськи, ни ее
спутника нигде не было видно.
     Постояв у кромки прибоя и умыв лицо соленой водой, я уныло  потащился
обратно в гостиницу. Найти  кого-нибудь  в  этом  мире  не  представлялось
возможным. Только удача могла помочь мне. Но в любом  случае,  есть  здесь
осколки зеркала или нет, покидать Карнавал нельзя, пока не разыщу Людмилу.
     Выработанный в гостинице план поисков был таков.
     На следующий день каждый из нас отправляется в город  самостоятельно.
Просто ходим и смотрим. Сколько бы ни было здесь народа, рано  или  поздно
нам должно повезти.
     Всю ночь я корил себя за то, что  быстро  ушел  с  пляжа.  Надо  было
остаться там подольше и подождать, ведь если Люська  видела  меня,  то  не
могла уйти далеко, понимая, что я буду ее искать именно на том месте,  где
приземлился воздушный шар. А  возможно,  надо  было  вернуться  туда,  где
приземлились мы - Людмила также могла броситься через толпу на мои поиски.
     Вспоминая упущенные возможности,  я  ругал  себя  за  скудоумие  и  в
результате отправился в город почти на рассвете.
     Откатившаяся, как отлив, ночь оставила на отмели тротуаров фантики от
конфет и пустые бутылки.
     Я перешагивал через мусор и думал, кто же все это убирает.
     На дощатой эстраде,  между  двумя  пальмами,  духовой  оркестр  играл
грустный вальс, но недостатка в танцующих, несмотря на ранний час, не было
- каждый в этом мире выбирал для себя удобное время для обитания.
     Я вышел к океану и долго стоял на берегу, дыша соленым воздухом.
     Пологие волны с равномерностью дыхания спящего  наползали  на  берег,
пузырясь  белой  пеной,  и  с  шипением  скатывались   обратно.   Но   так
продолжалось недолго.
     Уродуя гладкий песок  глубокими  бороздами,  мимо  промчалась  группа
мотоциклистов. Двигатели ревели, как стадо раненых слонов.
     Очарование кончилось.
     На улицах вновь загремела музыка, и я опять начал  продираться  через
танцующих и кричащих, догоняя девушек и заглядывая  им  в  лица,  а  потом
отбиваясь от приглашений провести день, а может быть, и ночь вместе.
     Наконец  я  очутился  около  парка  аттракционов,  откуда  вчера   мы
отправились  в  наше  путешествие  на  воздушном  шаре.  Повинуясь  скорее
инстинкту, чем здравым рассуждениям, я вновь пошел к лугу  и  тут  же,  на
самой кромке травы, увидел Люську.
     Она стояла ко мне спиной и ела мороженое. Около нее,  явно  довольный
собой, красовался смуглокожий тип в элегантном белом  костюме.  Он  что-то
доказывал Людмиле, отчаянно жестикулируя.  Похоже,  тип  не  понимал,  как
можно проводить время так скучно, когда вокруг бурлит жизнь.
     Один раз он даже схватил Люську за руку, и  она  нетерпеливо  дернула
плечом.
     Увидев такой знакомый, характерный для Людмилы жест, я уже больше  не
сомневался.
     - Люська! - заорал я так, что голуби, мирно бродившие по тропинке,  в
ужасе взмыли вверх. - Людмила!
     Люська мгновенно обернулась и, бросив недоеденное мороженое  почти  в
лицо красавцу, кинулась ко мне.
     - Я думала, больше никогда тебя не увижу, - причитала  она,  повиснув
на  моей  шее.  -  Никогда-никогда!   Я   думала,   пропаду   тут   совсем
одна-одинешенька.
     - Как же, одна, - грубовато отшучивался я, стараясь не разреветься. -
Вон дружок твой стоит. Хоть бы познакомила. Как его зовут, Гоги или Гиви?
     - Это Пако Геррера, - Люська, как маленькая, шмыгала носом. -  Сейчас
я его отправлю отсюда.
     - А он уйдет? - засомневался я.
     Мне показалось, что Пако, хотя и обескуражен  происходящим,  покидать
сцену просто так не собирается. На всякий случай я лихорадочно  придумывал
объяснения, но до них дело не дошло.
     - Я больше не твоя девушка! - крикнула Люська,  даже  не  попытавшись
как-то смягчить обстановку. - Уходи!
     Лицо Герреры дрогнуло. Он удивленно посмотрел  на  Люську,  потом  на
меня, поражаясь, видимо, что  девушка  предпочла  ему  такого  невзрачного
типа. Потом весело рассмеялся и пошел прочь.

     Погода у Коллектора стояла совсем осенняя.
     Падал мелкий холодный дождь, листва деревьев пожелтела.
     После всегда солнечного и теплого климата Карнавала мы  почувствовали
себя здесь папуасами, попавшими в Приполярье.
     Люська ежилась в своем открытом летнем платьице,  и  Овид  принес  ей
широкий черный плащ, такой же, как у него.
     Всю ночь мы, естественно, проговорили.
     Праздничный ужин, за которым было немало выпито и произнесено  тостов
за  счастливые  случайности,  прошел,  как  и  полагается,  в  бестолковых
разговорах. Время серьезной беседы настало потом.
     Я подробно описал все наши приключения, начиная с  момента  появления
на сцене Дер-Видда. Люська, в свою  очередь,  жаловалась  на  то,  что  не
понимала происходящего до самого последнего момента.
     - Ведь даже узнать ничего было не у  кого,  -  счастливо  всхлипывала
она, уютно пристроившись на моем плече. - Там все, как  роботы.  Пляшут  и
поют. Куда ни ткнись - одно и то же.  Короче  говоря,  жуть.  Как  зеркало
бабахнуло, меня сразу куда-то  поволокло,  завертело.  Очнулась  -  пустой
пляж. Рассвет. Идут какие-то типы с гитарой, пьяные. Я им  -  ребята,  что
случилось? А что случилось? По ихнему - ничего. Потом  пошла  в  город.  А
там...
     - Да видел  я  этот  вечный  праздник.  Так  ты  даже  ни  о  чем  не
догадывалась? Хотя, что это я говорю.  Мне  бы  такое  тоже  в  голову  не
пришло.
     Мы уснули на рассвете, но долго отдыхать нам не дал Овид. Он увел нас
к переходу сразу же после завтрака, а, выйдя к Коллектору и принеся Люське
плащ, тут же пропал сам. Я догадывался, что он  ушел  докладывать  о  ходе
поисков и узнать последние новости.
     Хома все время вертелся вокруг нас. Они с  Люськой  понравились  друг
другу с первого взгляда.  Я  даже  начал  подозревать,  что  они  каким-то
образом общались и  раньше.  Хома  почему-то  называл  Люську  барышней  и
постоянно интересовался нашими планами на будущее,  когда  мы  вернемся  в
нормальный мир.
     - А вот честным пирком да за свадебку, - приговаривал он.
     Короче говоря, вел себя как завзятый сводник.
     Кончилось тем, что я был вынужден шугануть его,  и  табурет  обиженно
отошел в сторону, но недалеко и продолжал ловить каждое наше слово.
     - Я ведь тоже уже не надеялся тебя найти, - признался я Люське. -  Да
и с осколками не все обстоит хорошо. Отыскали,  конечно,  кое-что,  но  до
целого зеркала далеко. А из Карнавала вообще вернулись ни с  чем.  Зато  с
тобой, - льстиво добавил я, увидев как Люська обиженно нахмурилась.
     - Постой, - вдруг вспомнила о чем-то она. - Я  не  видела  пока  этих
ваших осколков, но кажется теперь понимаю,  о  чем  ты  говоришь.  Сейчас,
подожди немного. - Люська лихорадочно начала рыться в своей сумочке, и  на
траву посыпались мелкие дамские вещицы. - Вот, посмотри!
     Кусок зеркала был в точности таким, какие уже хранились у меня. В нем
не отразилось ничего из окружавшего мира, кроме нас самих.
     - Это у тебя откуда?
     - Это мой талисман. Когда очнулась  на  пляже,  рядом  лежал  осколок
зеркала. Ну ты же знаешь, как важно посмотреть, как ты выглядишь?  Я  была
такая растрепанная, и поглядеть было не во что, а тут  -  осколок.  Я  его
подобрала, ведь сначала у меня ничего не было.  Вообще  не  понимала,  где
нахожусь. А потом сохранила на память, таскала повсюду с собой.  Так  что,
подходит?
     - Еще как подходит! - от избытка чувств я поцеловал Люську. -  Сейчас
придет Овид, тоже обрадуется.
     Но Овид вернулся хмурый.
     - Засиделись мы в  Карнавале,  -  на  осколок  он  почти  не  обратил
внимания, чем очень меня обидел. - Видели, что тут творится.  Того  гляди,
снег пойдет. На Земле пока все  обходится  без  глобальных  катастроф,  но
равновесие настолько неустойчиво, что можно ожидать чего  угодно  в  любую
минуту. Еще одним осколком не отделаешься. Нужно все зеркало, целиком.
     - Тогда давайте быстрее уходить отсюда в следующий мир,  -  предложил
я.
     - Везло  раньше,  повезет  и  теперь,  -  тоном  завзятого  фаталиста
увещевал я своих спутников. - Людмилу оставим здесь, а сами - вперед.
     - Вперед, но куда?
     Мы задумались.
     - Перечисли оставшиеся миры, - попросил я наконец.
     - Вон та дверь ведет в мир Упущенных  Возможностей.  Знаете,  Мастер,
когда есть вариант поступить как-то по-другому и мы не делаем  этого.  Это
очень сложный мир, потому что варианты  множатся  в  нем,  как  в  галерее
зеркал. Там можно переживать одну и ту же ситуацию десятки раз,  и  каждый
раз по-новому.
     - Следующий мир - мир Зеркальной Магии.  На  зеркалах  слишком  много
гадали и слишком много отгадывали. Это  страна  колдовства.  В  ней  можно
попытать счастья. И вполне вероятно, что мы там найдем оставшиеся осколки.
     - Осколки, но не все зеркало целиком.
     - Целиком уже не получится, - не выдержал и встрял в разговор Хома.
     - Ладно, - мне оставалось  только  подвести  итог.  -  Самая  большая
вероятность восстановить входное зеркало, как я  понимаю,  только  в  мире
Вещих Сновидений. Значит, выбора у нас нет.
     - Отправляйтесь хоть куда, но я не согласна ждать вас здесь, - подала
голос молчавшая до этого Люська. - А вдруг с вами там что-нибудь случится?
Вы не думайте, я выносливая.
     - Решайте, Мастер, - Овид демонстративно отошел  в  сторону.  -  Ваше
слово здесь закон.
     - Ведь все равно не послушается, - я с сомнением посмотрел на Люську.
- А нам здесь задерживаться нельзя. Так что пойдем в эти сновидения и хоть
отоспимся всласть.

     Едва шагнув за дверь, мы оказались в пологой, как  блюдце,  ложбинке.
Чахлая  трава,  каменистая  почва.  Безразличное  небо  цвета  застиранной
простыни провисало над скучным миром, и, поднявшись по  склону,  я  увидел
бесконечную степь с редко разбросанными по ней валунами.
     Куда ни посмотри - всюду одно и то же.
     - Ну и в какую сторону пойдем? - задал я бесцельный вопрос.
     С таким же успехом  можно  было  спросить,  не  хочет  ли  кто-нибудь
чашечку кофе.
     - Здесь вначале всегда так, - Овид угрюмо оглядывал горизонт.
     - А потом?
     - А потом по обстоятельствам.
     Я обошел вокруг ложбинки, понимая, что найти, когда это  понадобится,
выход из мира Вещих Сновидений будет трудновато. Запоминающиеся  ориентиры
отсутствовали.
     Слабый  ветер  раздувал  полы  наших  плащей.  Я  немного  подумал  и
направился навстречу движению воздуха -  единственному  движению,  которое
можно было здесь ощутить.
     Мы шли, сохраняя молчание, час или два. Вокруг не менялось ничего,  и
я  даже  начал  подумывать,  не  дурачил  ли  меня  Овид,  рассказывая   о
поджидающих опасностях.
     - Ты говорил, что здесь всегда так вначале, а потом мир меняется. Для
этого нужен сон?
     - Не обязательно. Просто эта степь достаточно спокойное место. Тем не
менее мир вполне населен. Увидев сон, мы лишь добавим к  уже  существующим
новых обитателей.
     Я только захотел сказать, что нечего нам тогда  шляться  по  степи  в
поисках приключений, надо остановиться и попытаться, чтобы кому-то из  нас
приснилось зеркало, как  впереди,  далеко-далеко,  возник  неясный  силуэт
какого-то здания или огромного механизма.
     От крохотной с такого расстояния трубы тянулся  косой  шлейф  черного
дыма.
     - Пароход!  -  закричала,  как  потерпевший  кораблекрушение  матрос,
Люська. - Впереди - пароход!
     - Почему бы не самолет, - буркнул грубый Овид. - На паровой тяге.
     - Где пароход, где? - подпрыгивал низкорослый Хома.
     Я присмотрелся внимательнее, и наконец меня осенило.
     - Да это паровоз. Обыкновенный паровоз. Значит  где-то  там  железная
дорога.
     - Может быть, - засомневался Овид. - Только я что-то ничего подобного
не припомню.
     - Тогда не было, а сейчас появилось. Давайте подойдем ближе.
     Подходить ближе Овиду явно не хотелось, но я не видел ничего опасного
в неожиданно появившемся паровозе и, воспользовавшись правом  старшинства,
увлек группу за собой.
     Чем ближе мы подходили к паровозу, тем внушительнее  становились  его
размеры. В реальной жизни таких громадных  локомотивов  мне  встречать  не
доводилось, такой мог только присниться.
     Покрашенные  красным  суриком  колеса  достигали  почти  трехметровой
высоты.  Тендер  был  необъятен,  как  морская  баржа,   а   трубе   могла
позавидовать любая районная котельная.
     Выглядел паровоз зловеще.
     - Ну как, нравится? - в голосе Овида слышалась явная  ирония,  и  это
придало мне решимости.
     - Нравится! - сказал я, тут же пожалев об этом, так как  теперь  ясно
увидел, что локомотив стоит на обрубках рельсов чуть длиннее его самого.
     Ни приехать, ни уехать паровоз никуда не мог. Вообще  непонятно,  как
он здесь очутился.
     - Мальчики, - Люське, видимо, стало совсем  не  по  себе.  -  Давайте
уйдем отсюда. Это же не паровоз, это кошмар какой-то.
     - Но сначала надо  его  обследовать,  -  заупрямился  я,  хотя  и  не
понимал, что заставляет меня делать это. - Может  быть,  там  внутри  есть
что-нибудь интересное.
     Я шагнул вперед, и в тот же момент паровоз взвыл.
     Свистком этот звук назвать было никак нельзя.
     Струя белого пара ударила вверх, и мы,  как  язычники  перед  грозным
божеством, упали ничком на землю.
     Прикрыв голову руками, я ожидал самого худшего, но больше  ничего  не
происходило.  Рядом  зашевелился  Овид,  потом  приподнялся  на  локте   и
вполголоса приказал:
     - Медленно отступаем. Постараемся отползти, а дальше - бегом!
     - Ага, испугались! - раздался торжествующий крик откуда-то сверху.  -
А вот я вас еще!
     Паровоз завопил с удвоенной силой, и мы вновь рухнули на землю.
     Опять последовала томительная пауза, но  поскольку  ничего  страшного
больше  не  происходило,  мы  начали   потихоньку   осуществлять   маневр,
подсказанный Овидом.
     - У, вражины! - послышался вновь высокий голос. - Только суньтесь!
     - Мы уходим! - еще не зная, с кем разговариваю, крикнул я в  ответ  и
увидел  мелькнувшее  в  паровозном  окне,  маленькое,  почти  ребячье,  но
все-таки бородатое личико.
     Неизвестный  с  любопытством  оглядывал  нас  сверху.  Помню,  я  еще
удивился добродушному выражению его лица, никак не  вяжущемуся  с  грозным
отпором, который мы встретили, едва близко подошли к паровой машине.
     - Ну что, будете еще нападать? - поинтересовался незнакомец,  отогнав
нас на безопасное расстояние.
     - Да разве мы нападали? - обрела дар речи Люська. - Просто шли мимо.
     - Так я и поверил, - засомневался бородатый.
     - Просто шли, - подтвердил Овид.
     Я также утвердительно кивнул, а ограниченный  в  жестах  Хома  отошел
подальше от паровоза еще шагов на пять.
     - Просто так здесь не ходят,  -  продолжал  не  верить  нам  странный
машинист. - Ну вот, я же говорил, -  пронзительно  закричал  он,  указывая
маленькой ручкой за наши спины. - Там еще враги!
     Мы одновременно обернулись и увидели, как прямо на нас,  стремительно
увеличиваясь в размерах, мчится группа всадников.
     Я успел различить сверкающие доспехи, устремленные вперед,  и  тускло
поблескивающие наконечники копий, развевающиеся штандарты. Земля задрожала
от  гулкого  топота,  и  мы,  не  раздумывая,  бросились  к  локомотиву  -
единственному убежищу на многие километры вокруг.
     До высоких поручней трудновато  было  дотянуться  и  мне  самому,  не
говоря уже о Люське, но мы мигом вскарабкались вверх по железной  лесенке,
а чуть задержавшийся Овид подал нам Хому, и лишь позже  заскочил  в  будку
машиниста сам.
     Бородатый  хозяин  паровоза  что-то  кричал  нам  и  даже   попытался
вытолкнуть Хому наружу, но  потом  отбежал  в  угол  будки  и  потянул  за
какую-то рукоятку.
     Внутри  локомотива  звук   парового   свистка   показался   и   вовсе
оглушительным.
     Я опомнился на куче угля. Рядом ревела топка - от нее ощутимо  тянуло
жаром. Люська всхлипывала где-то совсем рядом, а у  окна  приплясывал  наш
новый знакомец, что-то крича.
     Скоро я различил слова.
     - Попробуйте только суньтесь! Так засвищу...
     Скоро бородатый успокоился и вернулся от окошка к нам.
     - Залезли все-таки?
     - Залезли, - подтвердил я.
     - А теперь вылезайте.
     - То есть как?
     - Вон отсюда! - человечек, хоть и был совсем маленького роста, грозно
нахмурил брови и даже топнул ногой. - Не ваш паровоз.
     - Да кто же говорит, что наш? А эти отсюда уехали?
     - Ускакали. Каждый день одно и то же. Надоело. А вы  что,  не  ихние,
значит?
     - Мы новенькие. Откуда тут эти рыцари?
     - Рыцари. Разбойники, а не рыцари. Шляются всякие, к паровозу лезут.
     Машинист внимательно оглядел нас,  неожиданно  рассмеялся  и  хлопнул
себя ладонью по ноге.
     - А хоть и оставайтесь. Вижу, что не бандиты. А то все один да  один.
За паровозом-то присмотр нужен.
     - Зачем здесь паровоз?
     - Кто же его знает, зачем. Всегда на этом месте стоял. Я и поселился.
Домовой я, только бездомный.
     - Какой же ты домовой? - удивился Хома. - В паровозе живешь, значит -
паровозный.
     - И то верно, - подумав,  согласился  бородач.  -  Без  жилья  совсем
плохо, а к паровозу уже и привык. С углем только беда, а топку  пустой  не
оставишь. Из степи то демоны лезут,  то  рыцари  эти.  А  я  их  свистком,
свистком!
     - Помогает?
     - Здорово помогает. От нечисти свисток - первое дело.
     Услышав еще и про демонов, я приуныл. Видимо,  нам  повезло,  что  не
натолкнулись ни на кого, когда шли по степи.
     - Как быть дальше? - спросил я у Овида.
     - Не знаю, - простодушно ответил тот.  -  Я  ведь  предупреждал,  что
здесь будет трудновато.
     -  Это  ты  называешь  трудновато,  -  голос  Людмилы   задрожал   от
возмущения. - Да это ужас какой-то. Как эти на конях налетят! До  сих  пор
страшно.
     На Люськиных щеках размазалась не то тушь от ресниц, не  то  угольная
пыль. Она хлюпала носом, но вид имела самый воинственный.
     - Не пойду никуда, сами по степи бродите!
     - Я же говорил, что тебе лучше остаться.
     - Так ведь и не говорил, что здесь такой страх! - нелогично упрекнула
Люська.
     Паровозный уверял, что больше, чем раз за день, никто к локомотиву не
подходит, но мы так и  не  смогли  убедить  Люську,  что  необходимо  идти
дальше. Пришлось располагаться на ночлег прямо на куче угля,  недалеко  от
топки.
     У хозяина нашлась пара старых одеял, и я устроил  Люське  постель,  а
сам выбрался на тендер.
     Начало темнеть, степь расстилалась вокруг паровоза куда  ни  посмотри
до самого горизонта.  Я  удивился,  откуда  же  внезапно  могли  появиться
всадники, если им и  укрыться-то  негде.  Но  потом  вспомнил,  что  этому
удивляться, пожалуй, не стоит. Навидался я уже в Хезитат всякого.
     Паровозный выбрался ко  мне  и  примостился  рядом.  Но  разговор  не
клеился. Я запахнул плотнее плащ и немного  задремал,  а  когда  проснулся
вокруг лежал снег.

     Сначала я не понял ничего.
     Легкая метель припорашивала степь, наметая  небольшие  сугробы  около
валунов.  Низкие  облака  сплющили  пространство.  Расстилающийся   пейзаж
казался безжизненным, как будто мы очутились на другой планете.
     Теплый плащ не дал замерзнуть  окончательно,  но  я  чувствовал,  что
основательно продрог, и выбрался с тендера.
     В кабине все спали. Даже Паровозный.  Не  хватало  только  очередного
нашествия чудовищ - они бы взяли нас тепленькими.
     - Подъем! - закричал я самым командирским голосом и  с  удовольствием
увидел, как стремительно вскочил на ноги Овид,  а  Паровозный,  толком  не
сообразив, в чем дело, метнулся к гудку.
     Одна Люська продолжала сладко посапывать, а, когда  я  растолкал  ее,
томно открыла  глаза  и  отмахнулась  от  моей  руки  жестом  избалованной
фаворитки.
     - Вставайте, сони! Хватит дрыхнуть. Рассказывайте, что приснилось.
     - Судя по погоде, - зябко передернул плечами Овид, - кому-то  из  нас
приснилась зима.
     - Мне не снилось ничего, - признался я.
     - Да? А почему снег лежит?
     - Кто же его знает? Погода переменилась.
     - Так вы, значит, точно не отсюда, - до  Паровозного  начало  кое-что
доходить. - Вы из Реального мира, и ваши сны сбываются.
     - Мы об этом вчера тебе битый час толковали, - Овид выглянул наружу и
плотнее запахнул плащ. - Только ты не верил.
     - Дела-а, - бородач подкинул в топку угля. - То-то я гляжу, вроде, не
местные.
     - А ваши сны разве не сбываются? - в свою очередь удивился я.
     - Наши - нет.  Мы-то  здесь,  как  говорят  колдуны,  сами  появились
благодаря чьим-то снам. Если бы еще и наши сны сбывались, то здесь  совсем
невозможно было жить.
     - И все-таки погода изменилась.  Выпал  снег,  а  здесь  и  без  него
неуютно. Нет чтобы кому-нибудь приснилось зеркало.
     Зеркало,  конечно,  не  приснилось  никому.  Через  десять  минут  мы
хватились, что нет и Хомы.
     Паровозный искренне хотел помочь нам, хотя и  не  понимал,  зачем  мы
вошли в мир, где каждую минуту рискуешь встретиться  с  чьим-то  не  очень
симпатичным сновидением.
     - У нас лучше не зевать по сторонам, - откровенничал он. - Пока вы не
спите,  мир  будет  оставаться  более-менее  стабильным  и  в  нем   можно
ориентироваться. Но если сбудется сон, тогда... В конце концов невольно вы
можете изменить здесь все. Создать город, вырастить пальмы, вырыть каналы.
Но можете наделать и такое, что не останется ничего вокруг - одна пустыня.
     - А потом сотворить все заново! - восторженно  заговорила  Люська.  -
Такую страну, такую... Не страну, а сказку.
     - Давайте, пытайтесь, - ворчал Овид, спускаясь вниз по лесенке.  -  А
Хому кто искать будет?
     Мы вновь вспомнили про табурет и засуетились. Хочешь  не  хочешь,  но
следовало идти на поиски. Как видно, никогда  не  дремлющий  Хома  проявил
инициативу и отправился в самостоятельный поход.
     Паровозный,  нахмурясь,  смотрел  нам  вслед,   пока   мы   цепочкой,
протаптывая снег, потянулись по следам табурета.
     - Потом возвращайтесь, -  крикнул  нам  симпатичный  бородач  и  тихо
потянул паровой гудок. Локомотив прощально свистнул.
     - Это уж как придется, - вполголоса бормотал Овид, тропя путь.
     Квадратики следов убегали в сторону, противоположную той,  откуда  мы
пришли вчера. Зачем Хома пустился  на  поиски  приключений  в  одиночку  -
непонятно.
     Теперь мы шли, постоянно  вглядываясь  в  даль,  чтобы  не  оказаться
застигнутыми врасплох какой-нибудь нечистью. Вполне вероятно, что  здешние
обитатели страшны только на первый взгляд. Но могло быть и иначе. В  любом
случае встречаться пока ни с кем не хотелось.
     След, оставленный Хомой, четко выделялся  на  свежем  снеге.  Похоже,
табурет  никого  особенно  не  опасался  и  не  очень  спешил.  Как  будто
отправился на обычную прогулку.
     Люська, проваливаясь в  мелкие  сугробы,  постоянно  ныла,  что  снег
набивается в обувь. Приходилось останавливаться и ждать, пока она,  прыгая
на одной ноге, вытряхивает туфли.
     Честно говоря,  я  не  очень  понимал,  зачем  нам  следует  покидать
гостеприимный  паровоз.  Я  с  тоской  вспоминал  пышущую  жаром  топку  и
постоянно оглядывался. Скоро мы удалились  от  локомотива  настолько,  что
виднелся лишь дым от трубы.
     Я не помнил, чтобы мне мне  приснился  снегопад.  Но  если  поднялась
метель, то так очевидно и произошло. Иначе откуда бы эта  резкая  перемена
погоды.
     Временно  взявший  на  себя  обязанности  командира   Овид   шел   не
оглядываясь. По всему было видно,  что  он  обеспокоен  отсутствием  Хомы.
Люська причитала на ходу, а я проклинал себя за то, что послушался и  взял
ее с собой. Куда спокойнее путешествовать в чисто мужской компании.
     Примерно через час на краю горизонта показалась щетка леса.
     Деревья чернели, сливаясь в сплошную массу, так, что  не  разглядеть,
лиственный это лес или хвойный, но скоро стало понятно  -  мы  подходим  к
ельнику.
     - Ну вот скажите на милость, - заговорил наконец  Овид,  -  куда  его
понесло. Что за настырное существо!
     - Это точно, - обрадовался я, что можно и поговорить. -  Вечно  лезет
куда попало.
     Пунктир следов уверенно сворачивал к лесной чаще,  и  нам  ничего  не
оставалось, как свернуть за ним.
     Ельник выглядел неприветливо. Но скоро между  деревьями  обозначилось
что-то вроде тропы. Снег был утоптан, как будто здесь до нас  ходили  люди
или животные.
     Мы остановились на опушке, не решаясь углубиться в лес.
     - А в глуще рымит бармаглот, злопастный брандашмыг, - процитировал  я
любимый стишок.
     - Не  знаю  как  насчет  бармаглота,  -  отозвался  Овид,  -  но  вот
брандашмыга я вам точно гарантирую.
     Словно в подтверждение этих слов, из лесной чащи  послышался  дальний
шум погони. Складывалось впечатление,  что  там  идет  охота  и  загонщики
обложили матерого зверя. Постепенно шум стал приближаться.
     - Мальчики, давайте пойдет обратно к паровозу, - находчиво предложила
Люська. - Не нравится мне все это.
     - А Хома? - только и успел спросить Овид.
     В тот же момент между елями мелькнул силуэт, который было  невозможно
спутать ни с чьим другим.
     - Хома! - закричали мы хором.
     Табурет несся дикими  прыжками,  иногда  проваливаясь  в  снег  почти
полностью, но каждый раз выбирался из  сугроба  и  продолжал  скакать  под
деревьями, как заяц под новогодней елкой.
     - Вот шут гороховый! - не очень сердито произнес  Овид  и  осекся  на
полуслове.
     В сиденье табурета торчали две стрелы, и Хома верещал на бегу, словно
щенок, получивший изрядную трепку.
     - На деревья! - закричал Овид и,  подавая  пример,  первым  полез  на
ближайшую ель. Но потом спохватился, спрыгнул обратно и начал  подсаживать
на ветки Люську.
     Хома ткнулся в мои ноги, больно ударив  по  голени,  но  было  не  до
разборок. Я схватил его и, что было силы, подбросил вверх. Убедившись, что
табурет повис, удачно зацепившись за  сук,  я  вскарабкался  на  ель  сам.
Сделать это было совсем непросто: хвоя  кололась,  как  металлическая,  за
шиворот сыпался снег, а ветки гнулись, будто живые.
     Я не успел отдышаться и спросить у Хомы, в чем, собственно, дело, как
из чащи показались преследователи.
     Сначала я обрадовался, что это все же  обычные  с  виду  люди,  а  не
сказочные чудовища, но, приглядевшись внимательнее, дальше радоваться  уже
не стал. Выглядели преследователи мрачновато.
     Семь бородатых мужчин самой разбойничьей наружности держали  в  руках
луки,  а  некоторые,  кроме  этого,  были  вооружены  короткими   копьями.
Сделанная из шкур одежда наводила  на  мысль  о  первобытных  стойбищах  и
кровавых жертвоприношениях.
     Мы висели на елках, как рождественские игрушки - не заметить нас было
трудно. Добежав до наших деревьев, охотники столпились вокруг стволов, как
волки.
     - Слезайте! - коротко приказал один из них и угрожающе поднял лук.
     - Зачем? - задал я самый дурацкий вопрос, какой только можно задать в
этой ситуации.
     - Так ведь все равно придется, - один из охотников, более рослый, чем
остальные, задрав бороду, уставился на меня. -  Убивать  не  будем,  будем
продавать.
     - Нас? - удивился я. - С какой это стати. Я свободный гражданин.
     - Был свободный, - детина криво усмехнулся. - Слезайте, а то за  ноги
стащим.
     - Ой, мамочки! - испугалась Люська.
     - Попробуйте только, - Овид, сидя верхом на ветке, взмахнул шпагой. -
А ты вон тот сухой сук отломи, - приказал он мне.
     - Ладно, - охотники немного успокоились и даже отошли  в  сторону.  -
Сейчас мороз, намерзнетесь - сами свалитесь.
     - Работорговцы окаянные, - подал голос молчавший до этого Хома. - Я к
ним по-хорошему, расспросить, что да как, а они - ловить.
     - У нас здесь такие вещи в  большой  цене,  -  снова  взглянул  вверх
предводитель. - В городе за тебя шесть коз дадут  и  амулетный  камень  от
дротиков.
     - Ну что, допрыгался, - поинтересовался  у  Хомы  Овид.  -  Зачем  от
паровоза ушел?
     - Вы спали все, а потом снег пошел, и  в  степи  что-то  блеснуло,  -
запальчиво ответил Хома. - Я думал -  зеркало.  Ну  и  пошел,  мне  первым
хотелось зеркало найти.
     - Приключений ты нашел на нашу голову, а не зеркало, - я  свесился  с
ветки, чтобы внимательнее рассмотреть, что делают охотники.
     Мужчины разбивали привал. Делали они это привычно и  споро.  Нарубили
лапник, натаскали хворост, скоро между деревьями запылал костер.
     Я с завистью  смотрел  на  жаркое  оранжевое  пламя.  Очень  хотелось
погреться. Мы сидели на ветвях, как куры на нашесте, и лишь один Хома  так
и болтался на своем сучке,  зацепившись  боком,  но  зато  холод  был  ему
нипочем.
     Попытка завязать с охотниками дружеский разговор окончился  неудачей,
а несколько кокетливых Люськиных фраз привели к тому, что кто-то из мужчин
смачно заметил:
     - Смотри, а девка-то симпатичная.
     После этого Людмила благоразумно замолчала.
     К ночи снегопад постепенно затих. На  небе  появились  звезды,  мороз
усилился.
     - Может попробуем прорваться? - предложил я Овиду.
     От долгого сидения на дереве ноги стали, как деревянные, а пальцы рук
сами собой разжимались и потеряли чувствительность.
     - Не знаю, получится ли, - засомневался Овид. - Все-таки  их  семеро.
Даже, если быстро спрыгнем, то врасплох застать не удастся  -  они  караул
выставили.
     Действительно, пока шестеро дремали у огня,  кто-то  один  все  время
зорко приглядывал за нами.
     Никогда не думал, что чувство обреченности бывает таким тягостным. Мы
покорно ждали неминуемой развязки и даже не знали, примем бой или сдадимся
в плен безропотно. Давящий холод постепенно  стал  ослабевать,  но  скорее
всего это происходило от того, что мы основательно  окоченели.  Клонило  в
дремоту.
     Я не помню,  как  заснул,  продолжая  обнимать  ствол  ели,  а  когда
проснулся, понял одно - я лечу вниз.

     Странно,  но  ожидаемого,  вернее,  неминуемого,  удара  о  землю  не
последовало. Просто в какой-то  момент  я  стремительно  приподнялся,  как
будто до этого мирно дремал в собственной постели. Леса вокруг не было.
     Исчез не только лес, но и снег. Ночь сменилась днем, а вместо  одетых
в шкуры преследователей надо мной склонились мои верные друзья.
     Глядя в полные  изумления  Люськины  глаза,  я  неожиданно  для  себя
истерически расхохотался, и суровый Овид крепко тряхнул меня за плечи.
     - Что это было, что? - довольно бессмысленно вопрошал  я,  пока  меня
пытались напоить из походной фляжки.
     - Уснул, вот и упал, - недовольно проскрипел выглядывающий из-за спин
Овида и Людмилы Хома. - Сверзился с ветки, а мы - следом.
     - А где ночь, костер, снег где?
     - Тебе же не это снилось, - попыталась просветить меня Люська. - Пора
бы уже и понять, где находишься.
     - Это у вас, Мастер, удачно все получилось, -  Овид  помог  подняться
мне  на  ноги.  -   Очень   удачно.   Своим   сном   вы   стерли   прошлую
действительность. Теперь, вполне вероятно, этих охотничков не существует в
этом мире вообще.
     - Да? А что существует?
     - Что имеем, то и есть.
     Оглядевшись по сторонам, я понял, что  мы  имеем  вокруг  все  ту  же
скучную степь, лишенную признаков растительности, серое небо  и  противную
погоду. Радовало одно - в этой  реальности  не  шел  снег,  и  температура
оставалась вполне сносной.
     - Может быть, мы опять выйдем к паровозу, - предположила Людмила. - В
нем как-то спокойнее. А то эти, с копьями, из степи как налетят.
     - Все возможно, - не стал обнадеживать нас Овид. - И лучше готовиться
к худшему. Если бы здесь оказались дрова, то следовало бы разбить  стоянку
и никуда пока не идти. Но от дождя костер не спасет,  да  пора  бы  уже  и
подкрепиться, а продуктов у нас нет.
     После этих слов я почувствовал, что зверски хочу есть.
     Люська также немедленно вспомнила, что с момента нашего  появления  в
мире Вещих Сновидений у нее во рту не побыло ни крошки и горестно поведала
нам об этом. Следовало немедленно отправляться на поиски пропитания.
     Мы   уныло   нестройной   группой   поплелись   по   степи,   пытаясь
придерживаться определенного направления, чтобы не кружить на одном месте.
     Сколько я ни вглядывался в пустой горизонт, нигде не  мог  обнаружить
паровоза. Но скоро глазастая  Люська  торжествующее  объявила,  что  вдали
видит какое-то здание. Может быть, даже поселок.
     Действительно, через какое-то  время  и  Овид,  и  я  убедились,  что
небольшой с такого расстояния домик  возник  как  по  мановению  волшебной
палочки, правильным кубиком впечатавшись в перспективу.
     На жилой дом это строение походило мало. Скорее всего, оно напоминало
довольно реалистичную  декорацию  для  фантастического  фильма  о  далеком
будущем, когда на Земле в результате тотальной войны  уцелел  единственный
дом, да и то от него остались одни стены.
     Наученный горьким опытом, на сей раз я решительно воспротивился тому,
чтобы безоглядно входить в здание. Мне везде чудились ловушки. На коротком
военном совете Овид поддержал меня, и Людмила не стала с нами спорить. Она
просто села прямо на землю и сказала, что будет умирать от голода у нас на
глазах, а пойдем мы к дому или нет, ей наплевать.
     Соблюдая осторожность, мы  приблизились  к  строению  настолько,  что
хорошо стала видна огромная вывеска над входом. На вывеске четко  читалось
одно слово - "Универмаг".
     - Ну вот, теперь еще и универмаг, - констатировал я,  глядя  на  этот
феномен, как на мираж. - Сейчас войдем, отоваримся.
     - Прибарахлимся, - подхалимски поддакнул Хома.
     - Еды там, наверное, навалом, - подтвердил Овид.
     Наши ехидные реплики прервал восторженный вопль Людмилы.
     - Мальчики, я ведь тоже задремала, пока сидела на дереве. Знаете, что
мне приснилось! Знаете! Магазин!
     - Естественно, что тебе еще может присниться, - я не смог  удержаться
от ироничного замечания. - Не зеркало же!
     - Зеркало тоже снилось, - немедленно надула губы Люська.  -  Я  перед
ним платье примеряла.
     Мгновенно мы переглянулись с Овидом.
     - А вдруг...
     - А вдруг...
     И все-таки входить в этот сказочный универмаг было жутко.
     После недолгих споров мы решили отрядить на разведку Хому.
     - Он деревянный, -  сказала  Людмила.  -  Не  убьют  же  его  в  этом
магазине.
     Хома воспринял эти слова как предательство.
     - Не убьют, - горестно повторил он и повернулся к Людмиле так,  чтобы
щербины от попавших в него стрел  стали  ей  хорошо  видны.  -  Не  убьют,
конечно. Подумаешь, изуродуют до неузнаваемости. Ладно,  пойду  и  пропаду
там ни за грош ни за полушку. Сами потом жалеть будете.
     Я подавил желание рассмеяться, видя, как понуро табурет  потащился  к
гостеприимно распахнутым дверям.
     - Ты там все-таки поосторожнее, - напутствовал Хому Овид,  пока  тот,
словно обреченный на плаху, поднимался по ступеням.
     Томительное ожидание к счастью оказалось недолгим. В универмаге  Хома
пропадал минут пять, не больше, а выбравшись наружу,  язвительно  доложил,
что доблестные господа, то есть мы,  можем  спокойно  входить  внутрь,  не
боясь ничего. Магазин пуст.
     - То есть как пуст!  -  разочарованно  взвизгнула  Людмила  и  первой
устремилась к дверям. - Мне снился не пустой универмаг, а наоборот. В  нем
было столько вещей!
     - Чего-чего, а вещей-то  там  хватает,  -  посторонившись,  отозвался
Хома.
     Вещей в магазине и правда  имелось  неисчислимое  множество.  Видимо,
именно так представляется женщинам полный изобилия рай.
     Парфюмерия и ювелирные изделия, пальто  и  курточки,  меха  и  обувь,
белье и шляпки - все это было  развешано  и  разложено,  а  иногда  просто
свалено  беспорядочными  кучами  прямо  посреди  проходов.   Неискушенному
мужскому взгляду трудно было разобраться во всем этом великолепии, и мы  с
Овидом в растерянности остановились перед ближайшим прилавком,  но  Люська
чувствовала себя в этом бедламе, как рыба в воде.
     Не теряя времени даром, она начала ворошить завалы из барахла,  то  и
дело счастливо вскрикивая, хватая вещь за  вещью,  чтобы  тут  же  бросить
прямо на пол только что обретенное сокровище ради следующего.
     - Ну все, - понимающе  поделился  я  с  Овидом,  глядя  на  временное
Люськино умопомрачение, - это надолго. Пока весь универмаг не  перевернет,
нам отсюда не выбраться.
     - Она же есть хотела, - недоуменно произнес Овид. - Только что.
     Оставив Людмилу самой разбираться с нежданно привалившим ей счастьем,
мы отправились в обход с единственной  целью  -  найти  упомянутое  раньше
зеркало. Примерочная обнаружилась сразу же, и в ней было не одно, а  целых
три зеркала, но, увы, совершенно обыкновенных - в этом мы убедились  очень
быстро, а поиски еды также не увенчались успехом.
     -  Что  за  странная  логика,  -  ворчал  Овид,  пиная  пластмассовую
пудреницу, подвернувшуюся ему под ногу. - Ведь  голодная  была,  разве  не
могло ей что-нибудь съестное присниться.
     - Это, брат, женщины, - философствовал я. - Разве их поймешь. Мне  бы
только сегодня заснуть нормально, на завтрак сколько хочешь еды будет.
     Мы снова вернулись в зал, где Людмила металась от одного  прилавка  к
другому. Пока мы отсутствовали, она успела облачиться в очень открытое  и,
надо честно признаться, потрясающе  идущее  ей  зеленое  вечернее  платье,
мочки ушей оттягивали бриллиантовые серьги с  камнями  каратов  по  десять
каждый, а шея  плотно,  как  бинтом,  в  несколько  рядов  была  обкручена
жемчужной ниткой.
     - Ну как!  -  торжествующе  воскликнула  она,  едва  завидев  нас.  -
Впечатляет!
     - Еще как, - хмуро заметил Овид. - Сейчас пойдем к Паровозному, он от
восторга в обморок упадет.
     - Темнота, - Людмила была настолько счастлива, что даже не обиделась.
- В театре все просто от зависти лопнут, когда меня увидят.
     - Боюсь, не увидят, - трезво возразил Овид. - Точно не  увидят,  если
не найдем осколков. А дальше ты тоже в этом платье путешествовать будешь?
     Расставание с только что обретенными сокровищами было тягостным. Я не
выдержал и отошел в сторону, чтобы не видеть полных слез Люськиных глаз. В
конце концов она переоделась в более  подходящие  для  ситуации  джинсы  и
кроссовки, но все-таки прихватила с собой  изрядное  количество  новеньких
тряпок. Отговорить оставить все это на месте нам не удалось.
     - Сама будешь тащить, - предупреждал я, с  сомнением  глядя  на  туго
набитую сумку. - Неужели не тяжело?
     - Ничего, - сладострастно пыхтела Люська, с трудом застегивая готовую
лопнуть молнию. - Как-нибудь справлюсь.
     Лавируя между прилавками, мы выбрались  к  выходу.  Первым  на  улицу
выскочил Хома и тут же попятился. Натолкнувшись на него, я зашипел от боли
и хотел уже грозно выговорить табурету за неосторожность,  но  сзади  меня
крепко за плечо схватил Овид.
     Прямо около ступенек стоял самый настоящий  слон  с  сидящим  на  нем
сухоньким старцем в белой чалме, а около слона, словно гвардейцы,  застыли
ужасающего вида монстры, больше всего напоминающие вставших на задние лапы
бегемотов.

     Глаза от долгой бессонницы стали совсем сухими. Чтобы  убавить  резь,
приходилось часто моргать, и  тогда  веки  царапали  глазное  яблоко,  как
наждак. Спать нам не давали уже вторые сутки.
     Деревня, куда нас притащили, состояла из нескольких десятков глиняных
туземных хижин, покрытых  пальмовыми  ветками.  Впрочем,  имелся  и  самый
настоящий дворец, но туда нас не приглашали.
     Хому, как обыкновенную собаку, привязали  веревкой  к  столбу,  а  на
Людмилу и меня надели металлические ошейники и  также  посадили  на  цепь.
Рабовладение в чистом виде.
     Утешало одно - Овид сумел избежать плена.
     Я еще не успел ничего толком сообразить,  увидев  живописную  группу,
поджидавшую нас у входа в универмаг, когда Овид с яростным криком выхватил
из ножен шпагу и отбросил в сторону плащ, готовясь драться. Дальше события
развивались не менее стремительно.
     Старец в чалме что-то невнятно пробормотал и  сильным  порывом  ветра
нас бросило на землю. Не удержался на ногах даже Овид. Тут  же  "бегемоты"
направились к нам, и сомнения в их намерениях не возникло ни у кого.
     Овид успел вскочить раньше других, но его шпага  рядом  с  чудовищами
казалась не больше обыкновенного шприца. Видимо, поняв  тщетность  попыток
защитить себя и других, Овид выкрикнул на непонятном языке несколько слов,
подняв левую руку к небу, и тут же его закрутило в смерче. Через мгновение
тонкий, на глазах бледнеющий вихрь подхватил Овида, и он исчез, как  будто
испарился.
     Впервые я увидел как Овид прибег к колдовству, хотя и знал с его слов
об  умении  владеть  магией.  Но  удивляться  времени  не  было.  Мы,  как
парализованные, наблюдали за чудовищами, которые подошли к нам, а затем не
больно, но крепко ухватили нас своими огромными, словно  надутыми  лапами.
Потом меня, Людмилу и Хому не очень деликатно поволокли в деревню.  Старец
ехал впереди на слоне, не оглядываясь.
     Нелепость происходящего наводила на мысль о сне, но вот  как  раз  об
этом можно было только мечтать.
     Как я уже говорил, спать нам не давали.
     Мало того, нас даже не удостоили хоть  какого-то  объяснения.  Просто
приковали и бросили посреди небольшой деревенской площади,  но  приставили
часовых -  небольших  мохнатых  существ,  которым  трудно  было  подыскать
название.
     Существа держали в коротеньких лапках остро заточенные пики, и стоило
хоть на секунду смежить веки, как следовал болезненный укол в плечо или  в
ногу.
     Вторые  сутки  я  ждал  вечера  и  наступления  темноты,   но   ночи,
по-видимому, в этом мире не предусматривались.
     Сначала Люська пыталась плакать, но через несколько  часов  перестала
даже всхлипывать. Любое проявление  чувств  ощущалось  здесь  бесполезным.
Просить о пощаде было некого.
     Обитатели деревни вели обычную для них жизнь. Сколько я  ни  озирался
по сторонам, так и не увидел ни одного человека. Странные жители  походили
на кого угодно, но только не на знакомых хотя бы по картинкам созданий.
     Пленившие нас  "бегемоты"  лишь  отдаленно  напоминали  своих  земных
собратьев. Ходили они на двух  ногах,  имели  почти  человеческие  руки  с
толстыми, на первый взгляд, неуклюжими пальцами, а  в  углах  ртов  у  них
торчали изогнутые длинные клыки.
     Мимо нас пробегали также существа, похожие на кенгуру, но с крысиными
острыми мордами, охраняли нас и вовсе непонятные  звери,  а  один  раз  по
площади прополз небольшой дракон, оставляя на земле  слизистый  след  -  я
заметил, что другие обитатели жуткой деревни поспешно уступают ему дорогу.
     Несколько раз я пытался  заговорить  с  нашими  охранниками,  но  они
только свирепо рычали в ответ и угрожающе поднимали пики. От частых уколов
онемели правые плечо и нога, и я не стал предпринимать дальнейших  попыток
выяснить, в чем дело. И так понятно, что влипли.
     Дворец возвышался  над  глиняными  хижинами  десятками  остроконечных
башенок, похожих на минареты.  Белый  камень  облицовки  составлял  резкий
контраст с убогостью туземных построек.
     Старец  в  чалме  проследовал  прямо  во  дворец,  отдав  перед  этим
распоряжение своим слугам, после чего больше мы его не видели.
     - Что же теперь с нами будет? - Людмила бесконечно повторяла  одну  и
ту же фразу, раскачиваясь, как китайский болванчик.
     Если бы  можно  было  зажмуриться,  она  бы  наверняка  предпочла  не
открывать глаза, чтобы не видеть страшных тварей вокруг.
     - Ничего, как-нибудь выкрутимся, - в который раз не очень убедительно
утешал ее я. - Это просто такой мир. С виду страшный, а на деле не  очень.
Представь, что все это происходит во сне.
     - Если бы эти лохматые дали хоть на минутку задремать,  -  продолжала
ныть Люська. - Я бы их живо стерла. Может быть, мне бы даже дом приснился,
я бы тогда в нем тут же и оказалась.
     Есть  и  пить  нам  давали,  а  вот  спать  нет.  Я  понял,  что  это
распоряжение старика. Действительно, ведь  стоит  увидеть  во  сне  другую
действительность, возникнет именно она, а эта исчезнет. Но что от нас было
надо колдуну, непонятно.
     В который раз я прикидывал шансы на освобождение.
     Раз нам не давали спать, значит  старик  знает,  с  кем  имеет  дело.
Освободиться от цепи и ошейника не  представлялось  возможным.  Надо  быть
Геркулесом,  чтобы  избавиться  от  таких  крепких   оков.   Разговор   со
стражниками также исключался - они не желали нас слушать.  Как  ни  крути,
одна надежда на Овида.
     Воспаленным взглядом я в который раз озирал деревенскую площадь. Хома
был привязан на  расстоянии  голоса,  но  что  толку  кричать  и  пытаться
поговорить с ним, если табурет знает не больше нашего.
     В конце концов я пришел к выводу, что следует бунтовать, а то  так  и
сомлеем тихо здесь же на площади, как вытащенная из реки рыба.
     Я схватил  металлическую  чашку,  в  которой  нам  приносили  еду,  и
запустил ее в лохматого стражника.
     - Требую хозяина! - истошно закричал  я,  видя  как  тот  заворчал  и
угрожающе поднял пику. - Требую прекращения произвола! Пусть нам объяснят,
что происходит!
     Меня несколько раз кольнули остро отточенным острием, но я  настолько
отупел от бессонницы,  что  на  сей  раз  почти  не  почувствовал  боли  и
продолжал  орать,  выкрикивая  бессмысленные  требования.  Кажется  что-то
насчет прав человека и кар тем, кто их нарушает. Люська смотрела  на  меня
широко раскрытыми глазами, как на сумасшедшего.
     Обитатели деревни, бросив  свои  дела,  стали  выходить  на  площадь,
сбиваясь вокруг нас в толпу зевак.
     Зрелище, доложу я вам, было еще то.
     Не знаю, как долго я бесновался на  своей  цепи,  но  через  какое-то
время толпа чудовищ вдруг  подалась  в  разные  стороны,  а  на  одном  из
балконов дворца показался старик. Сухонький, маленький - то ли постаревший
Мук, то ли сказочный Хоттабыч, но доброго в его облике было не больше, чем
в гадюке. Он коротко взглянул на нас  и  снова  исчез  в  здании  -  через
несколько секунд его фигура мелькнула в проеме окна этажом  ниже,  а  наши
стражники словно оцепенели, провожая старика взглядом.
     Старик не вышел, а как бы выплыл  на  мгновенно  опустевшую  площадь.
Прошествовав мимо Хомы, он подошел прямо к нам.
     - Мы хотим спать! - почему-то очень тихо  скорее  пожаловался,  а  не
потребовал я. - Мы устали. Почему нас держат на привязи? Разве мы в чем-то
виноваты?
     - Конэшно! - с неожиданным восточным акцентом произнес старец.  -  Ты
виноват, и он виноват, - указал он на Люську. - Зачем пришел сюда?
     - За зеркалом, - с откровенностью приговоренного к казни признался я.
- Мы пришли за зеркалом. Найдем и вернемся  домой.  Навсегда  вернемся,  -
торопливо добавил я, видя, как сморщился от неудовольствия старик, услышав
эти слова.
     -  Вы  пришли  с  моим  врагом,  -  после  продолжительного  молчания
обратился он ко мне. - Ты и твой женщина. И еще этот,  -  старик  небрежно
ткнул пальцем в сторону Хомы.  -  Тебя  послал  Дер-Видд.  Ты  не  найдешь
зеркала.
     - Хорошо, пусть не найду. Но отпусти нас, и мы уйдем.
     - Нет, не уйдешь. Уйдешь, когда я получу Овид. Ему - смерть!
     - Но почему?
     - Потому что никто не приходит в мой страна безнаказанно. Мне не надо
зеркала. Мне надо все так, как есть. Здесь хозяин я, а не Дер-Видд.  Я  не
прихожу туда, - старик неопределенно махнул рукой,  -  никто  не  приходит
сюда. Так мы договорились.
     - Но скажи...
     - Зови меня Гамсилг. Господин Гамсилг.
     - Скажи, господин Гамсилг, зачем ты держишь нас на цепи,  как  собак.
Ты хочешь нас убить?
     - Вас - нет. Овид...
     И тут же я явственно услышал нарастающий рев скоростных двигателей.
     Старик, прерванный на полуслове, задрал голову к небу, а в  следующее
мгновение над площадью показался стремительно несущийся  на  малой  высоте
боевой вертолет.

     Всего, чего угодно можно  было  ожидать  в  этом  мире,  но  вертолет
настолько не вязался со сказочной действительностью, что даже я,  видевший
такие машины в  иной,  кажущейся  теперь  нереальной  жизни,  ошеломленным
взглядом проводил хищный силуэт  с  подвешенными  к  подкрылкам  ракетами.
Старик поспешно покинул нас и засеменил к дворцу, а вертолет развернулся и
заложил новый вираж.
     Я закрыл голову руками и закричал Люське, чтобы она легла на землю, в
момент, когда, раздраженно  фыркнув,  ракета  отделилась  от  вертолета  и
понеслась к земле, оставляя в воздухе дымный след.
     Гулко бабахнуло, и все затряслось вокруг, но вместо ожидаемой воронки
на месте взрыва поднялся столб пара и  тут  же  опал,  обнажив  ничуть  не
изменившуюся площадь.
     Наши лохматые стражники, бросив пики, помчались  в  сторону  хижин  и
укрылись в одной из них, а я начал дергать цепь, пытаясь ее разорвать.
     Вертолет вился над деревней с  назойливостью  осы.  Взрывы  следовали
один за другим, не причиняя  никакого  вреда,  и  я  понял,  что  все  это
нападение  не  более,  чем  спектакль  с  пиротехническими  эффектами.  Но
Гамсилг, видимо, считал по-другому, и скоро в воздух навстречу  вертолету,
неуклюже маша крыльями, поднялся дракон.
     В любой другой момент я бы не упустил возможности понаблюдать за боем
дракона с современной техникой,  но  я  был  настолько  занят  цепью,  что
времени  оглядываться  по  сторонам  не  оставалось  совсем.  Люська  тоже
возилась у своего столба, силясь стянуть металлический ошейник.
     Дракон пошел наперехват и  дохнул  языком  пламени.  Мимо!  Вертолет,
почти проделав мертвую петлю, зашел ему в хвост и выпустил  ракету,  также
не нанесшую противнику никакого урона.
     Цирк да и только! Сражение фантомов.
     Я посильнее дернул цепь и вдруг  чуть  не  получил  удар  распавшихся
звеньев по лицу. Еще не понимая,  что  случилось,  я  оглянулся  и  увидел
стоящего сзади Овида. В ту же секунду его шпага, только  что  освободившая
меня от плена, перерубила цепь, которой была прикована Людмила.
     По всем законам жанра следовало броситься нашему спасителю на  шею  и
прокричать что-нибудь вроде: "Как мы надеялись, что ты освободишь нас!", -
но мы посчитали, что куда уместнее задать стрекоча.
     Словно  сговорившись,  мы  дружно  побежали  по  площади   зигзагами,
уворачиваясь от разрывов, как будто они могли причинить нам вред, а  Овид,
успевший освободить Хому, прикрывал наше отступление.
     За хижинами тянулась все та же бесконечная степь.
     Я понимал, что погоня неминуема, поэтому часто оглядывался на бегу, и
скоро заметил, что паника в  удаляющейся  деревне  кончилась.  На  окраину
высыпали ее  страшные  обитатели,  а  за  ними,  мелькая  между  хижинами,
показалась горбатая спина слона.
     - Не успеем! - крикнул я Овиду, задыхаясь.
     Бежать  было  тяжело.  Мы  ослабели  от  долгой  бессонницы,  и   мне
приходилось поддерживать Люську по руку. Один Хома бодро  скакал  впереди,
как ни в чем ни бывало.
     - Сейчас, потерпи еще немного!
     Овид остановился и повернулся лицом к  деревне.  Он  вскинул  руки  к
небу, и настоящая, а не бутафорская молния ударила в степь, в  разделяющее
нас и преследователей пространство.
     Я увидел, как загорелась земля, и ревущее  пламя  узкой,  но  высокой
лентой отгородило нас от деревни. Больше мы не  оглядывались,  мы  бежали.
Впереди,  в  нескольких  километрах,  горизонт  разрывали  острые  вершины
скалистых утесов.
     Были моменты, когда я совсем не понимал, что делаю на  самом  деле  -
бегу  или  забываюсь  в  горячечном  бреду.  В  висках  стучало,  ноги  не
слушались. Земля то становилась почти вертикальной, то пропадала совсем, и
тогда казалось, что я перебираю ногами по воздуху.
     Несколько раз я падал, но Овид поднимал меня, и я  продолжал  бежать,
не выпуская все же из своей руки Люськину руку.
     Скалы приближались медленно. Возможно, Овид  рассчитывал  укрыться  в
какой-нибудь пещере или уйти от погони ущельем. Расспросить о  его  планах
было некогда.
     Когда я уже решил, что лучше плен, чем немедленная смерть от  разрыва
сердца, базальтовые глыбы выросли прямо перед моим лицом, так что я  почти
ударился о черный валун, а потом мы начали карабкаться вверх. Отсюда можно
было уже оглянуться.
     Дальняя стена пламени багровым шнурком тянулась где-то далеко-далеко,
и черный дым от горящей земли стоял над степью колеблющимся занавесом.  Но
даже отсюда было видно, что и "бегемоты", и слон  преодолели  препятствие.
Чудовищ, словно броневую технику  пехота,  окружала  нечисть  помельче.  Я
отчетливо различил нашу лохматую стражу, бежавшую сзади и впереди слона  с
пиками наперевес. Прикрывал наступление с воздуха дракон.
     Гамсилг умело командовал своими слугами. Лохматые охватывали скалы  с
флангов, отрезая нам обратный путь, по центру шли "бегемоты",  а  сам  он,
как опытный полководец, следовал чуть в отдалении от остального воинства.
     - Ну и куда дальше? - крикнул я Овиду.
     - Пока вверх, а потом видно будет!
     - На вершине нас достанет дракон.
     - С ним мы как раз  справимся,  -  почему-то  не  испугался  Овид.  -
Главное уйти от этих, с пиками. Они по горам лазят не хуже коз.
     Овид ловко подтянулся и взобрался на самый высокий уступ. Он сорвал с
себя плащ и подбросил его над головой. В следующий миг плащ  принял  форму
гигантской летучей мыши и рваным зигзагом устремился навстречу дракону.
     Черное и серое пятна сшиблись в воздухе и беспорядочно забарахтались,
падая вниз. Несколько раз дракон, словно огнемет, извергал пламя.  "Мышь",
пронзительно крича, кусала его в шею и царапала острыми когтями.
     - Скорее! - Овид  не  дал  нам  даже  отдышаться.  -  Попробуем  уйти
ущельем!
     На Люську было больно смотреть. Она тяжело дышала, глаза полны  слез.
Пытаясь ладонью хоть чуточку защитить кожу от металлического ошейника, она
дико озиралась вокруг. По-видимому, я выглядел не  лучше,  так  как  Овид,
крикнув Хоме, чтобы не слишком удалялся, скомандовал короткий привал сразу
же, как только мы перевалили на другую сторону хребта.
     Я буквально упал на камень, даже не пытаясь выбрать место  поудобнее.
Рядом без сил свалилась Люська. Овид старался разогнуть  металл  ошейника,
но сталь не поддавалась.
     - Ладно, потом, - оставил тщетные попытки Овид. - Может быть, удастся
оторваться.
     - Это твой вертолет? - я слабо махнул рукой в сторону деревни.
     - Мой. А что, здорово получилось? Мне бы без такого прикрытия  ни  за
что до вас добраться не удалось.
     - Здорово-то здорово. Но вот скажи на милость, чем ты так  не  угодил
Гамсилгу. Его от одного твоего имени трясет.
     - Старая история, - Овид присел на корточки рядом, не  забывая  зорко
оглядываться вокруг. - У Гамсилга и  Дер-Видда  древняя  распря.  Дер-Видд
сумел изгнать Гамсилга с Земли. Они заключили что-то  вроде  соглашения  о
ненападении. Гамсилг - сильный  колдун.  Он  не  исчезнет  хоть  сто  снов
приснится. Вот его стража пропасть может. Он ее сам сотворил, сам бережет.
Нельзя было сюда приходить, да выхода не оставалось.
     - Так ведь теперь, если догонит, никому из нас несдобровать.
     - Уйдем, - уверенно утешил Овид. - Я от него  один  раз  уже  сбежал,
только шрам на память остался. Уйдем и сейчас.
     - Я вздремну? - спросила Люська. Глаза ее закрывались сами собой.
     - Времени  нет.  Не  получится.  Надо  так  выбираться.  Потерпи  еще
чуть-чуть.
     Я и сам чувствовал, что могу уснуть в  любую  минуту.  Возможно,  это
было бы  к  лучшему.  Гамсилг  лишится  своего  воинства,  а  в  одиночку,
вероятно, он не так уж и страшен. Овид ведь тоже не новичок в  магии  -  в
этом мы уже убедились. Но Овид думал по-другому.
     - Спускаемся вон в то ущелье, - скомандовал он. - Вы идите вперед,  я
буду вас прикрывать.
     Начался не менее трудный, чем подъем, спуск. Щебня на скалах почти не
было, но острые камни не позволяли расслабиться ни на мгновение. Я прыгал,
цеплялся руками за выступы, помогал идти Люське. Хома постоянно срывался и
несколько раз падал со скал так, что я думал, мы понесем его  дальше,  как
охапку дров. Но пока обходилось.
     Спустившись, мы обнаружили внизу крохотный ручеек и торопливо попили.
Дальше пришлось пробираться узким каменным коридором.
     Примерно через полчаса, еще не видя  за  спиной  преследователей,  мы
зашли в тупик.
     Тупик был не фигуральный, а самый что ни  на  есть  настоящий.  Стены
сходились под острым углом, образуя щель, в которую мог боком протиснуться
один человек. Был ли это проход или отверстие пещеры, определить с первого
взгляда невозможно.
     - И куда теперь? - растерянно остановился я  перед  темным  лазом.  -
Если это пещера без второго выхода, то Гамсилг нас запрет там, как кротов.
     - А если мы останемся здесь, то навтыкает копий, как  в  подушки  для
булавок, - возразил чутко прислушивающийся Овид.
     Теперь  и  я  отчетливо  различил  крики   лохматой   стражи,   гулко
разносящиеся по ущелью,  а  взглянув  наверх,  увидел  мелькнувший  силуэт
дракона с сидящим на нем Гамсилгом. Колдун наблюдал за нами, свесившись  с
шеи дракона, как наездник с коня.
     - Мне сверху видно все, ты так и знай,  -  дурным  голосом  заорал  я
песню военных лет и полез в щель.
     По скользким стенам стекала вода, под ногами  хлюпало.  Стояла  такая
темнота, хоть глаз выколи. Хорошо еще, что не  требовалось  пригибаться  -
высота у прохода была приличная. Но я все  равно  несколько  раз  ударился
головой о торчащие из стен выступы, что не прибавило мне бодрости,  сзади,
всхлипывая, протискивалась Людмила.
     Больше всего я боялся, что мы свалимся в какой-нибудь  колодец.  Щель
упорно оставалась узкой, узкой настолько, что через  несколько  минут  моя
рубашка превратилась в лохмотья.
     Овид замыкал отступление, и мы  перекрикивались  с  ним,  обмениваясь
впечатлениями. Скоро он доложил, что преследователи последовали  за  нами.
Теперь обратный путь оказался отрезан.
     Когда впереди слабо засветилось  крохотное  пятно  выхода,  я  устало
потер глаза - не галлюцинация ли. Но нет,  все  правильно,  через  десяток
шагов сомнения отпали полностью - мы выбираемся. Кричать об этом  Овиду  я
не стал, а  начал  протискиваться  еще  ожесточеннее,  не  обращая  больше
внимания на боль и забыв о каменных колодцах.
     Нам повезло - мы прошли скалу насквозь.
     Я вывалился из щели на горную узкую тропу так, что чуть не свалился с
обрыва в пропасть. Потом, уже осторожнее, помог выбраться  на  свет  божий
Люське. Хома выскочил наружу, фыркая и отряхиваясь,  как  собака.  Следом,
продолжая сжимать шпагу в руке, за ним последовал Овид.
     Хотя мы и сумели избежать западни, наши  мучения  еще  не  кончились.
Буквально в спину дышала погоня.
     Тропа вилась вокруг скалы и с того места, где мы  стояли,  был  виден
только один ее сегмент. Вопрос, куда бежать, вверх  или  вниз,  становился
вопросом жизни.
     Не знаю почему, но я побежал вверх, хотя тут же  понял,  что  это  не
самое лучшее решение. Но переменить его уже было нельзя. Едва повернув  за
поворот, мы услышали, как на тропу стали выбираться стражники.
     - Отставить разговоры, вперед и вверх, а там, ведь это наши горы, они
помогут нам! - орал я, прыгая по краю кручи. Меня заклинило на  популярных
мелодиях.
     Горы нам не помогли. Очевидно потому, что были не наши.
     Обогнув очередной утес, я выскочил на крохотную площадку,  с  которой
открывался великолепный  вид  на  пропасть.  Отсюда  когда-то  можно  было
перейти по составленному из двух бревен мостику  на  противоположный  край
обрыва.   Теперь   дальняя   часть   моста   пылала,   охваченная   весело
потрескивающим пламенем, как будто ее перед этим облили  бензином,  а  над
провалом реял, описывая неторопливые круги, дракон с Гамсилгом на спине.
     "Вот и все! - мелькнуло в голове. - Приехали, сливайте воду".
     Все-таки на бревна ступить пришлось. Нам всем на площадке не  хватило
бы места.
     Сгоряча я добежал почти до середины мостика. Дальше  путь  преграждал
огонь.
     Как ни странно, Люська без нытья и криков последовала за  мной.  Овид
остался на краю площадки, и почти сразу в воздухе замелькала его  шпага  -
он отбивался от стражников, пользуясь тем, что больше, чем один из них, на
тропе не умещался.
     Я понимал, что долго так продолжаться не может. Как бы  успешно  Овид
ни держал оборону, рано или поздно его силы иссякнут. К тому же, следовало
опасаться нападения сверху.
     - Дальше мне не пройти! - крикнул  я  Овиду,  чувствуя,  что  остатки
рубашки на мне вот-вот загорятся.
     Вниз я старался не смотреть.
     - Хоть какое-нибудь колдовство, - продолжал я взывать к Овиду.  -  Ты
же можешь!
     Получив на минуту короткую передышку, Овид обернулся, и я увидел, как
смертельно побледнело его лицо.
     - Больше не могу! - крикнул он  и  яростно  рубанул  по  мелькнувшему
из-за поворота древку копья. - Я ведь не Дер-Видд, я всего лишь послушник.
     Дракон пронесся над мостиком настолько низко, что я невольно  присел,
схватившись руками за бревна.
     - Тогда конец, - прошептал я  Люське,  также  вставшей  на  колени  и
вцепившейся в мое плечо. - Тогда только вниз.
     Вниз!
     Я не мог отделаться от этой мысли.
     А если...
     - Овид! - снова закричал я, вглядываясь в глубину пропасти. Кружилась
голова. - Это ведь мир сновидений. Ты  когда-нибудь  падал  во  сне?  Ведь
падал, да. И никогда не долетал до дна. Падение  тоже  что-то  вроде  сна.
Прыгаем?
     Пламя подобралось совсем близко,  и  я  почувствовал,  как  затрещали
волосы на затылке.
     - Прыгаем! - уже увереннее закричал я и толкнул с бревен Люську.
     Последнее, что я услышал, был страшный то ли мой собственный,  то  ли
Люськин крик, и каменный провал дохнул в лицо могильным холодом.

     Небо было серым, низким, полностью затянутым облаками. Привычное небо
мира, где сбываются сны.
     Мы все, включая Хому, лежали в пологой ложбинке, с  края  которой,  я
знал,  открывается  бесконечная  степь  с  редкими   каменными   валунами,
принесенными сюда когда-то доисторическим ледником.
     Я очнулся первым. Очнулся и не сразу понял - сон это или явь -  здесь
невозможно было отличить одно от другого.
     Рядом задвигалась Людмила. Она тихо застонала, и я взял ее  за  руку.
Хома брыкнулся и подскочил, как чертик. И  только  Овид  продолжал  лежать
ничком, не подавая признаков жизни.
     Подойдя к нему, я с трудом разжал его  пальцы,  продолжавшие  сжимать
рукоять шпаги, но, видимо, именно это  привело  Овида  в  себя.  Он  грубо
оттолкнул  меня,  еще  не  поняв,  что  происходит,  но  в  следующий  миг
успокоенно вздохнул и виновато улыбнулся.
     -  С  освобождением,  господа,  -  приветствовал   я   друзей   и   с
удовольствием вдохнул сырой теплый воздух. - Как ни странно, но уцелели.
     - А если бы разбились? - брюзгливо возразил Хома. - Вам-то что, вы во
сне, наверное, раз сто падали, а я и не спал никогда.
     - Но ведь получилось. Получилось или нет? Если бы не прыгнули,  топил
бы сейчас тобой Гамсилг свой дворец. Кстати, он действительно пропал?
     - Гамсилгу не сделалось ничего, - Овид с  трудом  поднялся  на  ноги.
Только теперь я заметил на его плече засохшее пятно  крови,  а  щека  была
рассечена острием копья. - Пропали его слуги, а он и теперь где-то здесь в
этой изменившейся реальности. Не думаю, что он оставит нас в покое.
     - Так что же делать? Выбираться к Коллектору? Как  же  тогда  быть  с
зеркалом?
     - Без зеркала возвращаться нельзя. Терпели до этого, потерпим еще.
     - Мальчики, давайте пока никуда отсюда не пойдем. Попробуем  заснуть,
может быть кто-нибудь увидит во сне зеркало, - жалобно попросила Люська.
     - Что значит попробуем? - удивился я. - Да я сейчас стоя  усну,  если
только будет возможность не идти никуда хотя бы час.
     - Остаемся, - решительно поддержал нас Овид. - Всем  спать.  Гамсилгу
пока не до нас, ему надо восстановить нужную для него  реальность,  а  для
этого тоже требуется время.
     Мы вновь повалились прямо на землю. Я отдал Овиду свой плащ, а  мы  с
Люськой накрылись ее накидкой,  и  сразу  же  я  как  будто  провалился  в
глубокий колодец, и падал, и падал в него, не в силах достичь дна.
     Не знаю, сколько длился наш сон, но  я  пробудился,  как  от  толчка,
сразу, чувствуя себя совершенно бодрым и отдохнувшим. Людмила еще спала, я
не стал ее тревожить и, встав, начал оглядываться по  сторонам  в  надежде
увидеть зеркало.
     Зеркала, конечно, не было. Заодно отсутствовали Овид и Хома.
     За те часы, что мы провели во сне, изменилось многое.
     Во-первых, небо сияло первозданной чистотой. Ни малейшего следа  туч,
куда ни посмотри. Во-вторых, бесследно исчезла степь. Сейчас мы находились
в поросшей травой ложбине,  которую  окружала  просторная,  как  колоннада
гигантского храма, дубовая роща.
     С удовольствием прислушиваясь к радостному пению птиц, я выбрался  из
ложбины и замер. Прямая,  словно  прочерченная  рукой  опытного  геометра,
дорога устремлялась к циклопическому сооружению из желтого и  голубоватого
камня. Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Грубо обтесанные глыбы
в несколько человеческих ростов образовывали  правильный  круг,  в  центре
которого возвышался прямоугольный камень. Рядом с ним я заметил  крохотные
фигурки Овида и Хомы.
     - Это еще что такое? - невольно пробормотал  я,  оглядывая  неведомую
постройку.
     Величественный вид на первый взгляд небрежно сложенных  из  песчаника
плит вызывал трепет, и я вместо того, чтобы присоединиться к Овиду,  робко
остановился у более низких внешних камней  сооружения,  а  потом  медленно
побрел обратно.
     Людмила уже проснулась и теперь сидела на траве, протирая глаза.  Она
счастливо улыбалась.
     - И кому же все это приснилось?
     В который раз я убедился, какие непостижимые  существа  эти  женщины.
Казалось, что выпавшие на Люськину долю переживания должны изменить ее  до
неузнаваемости. Но вот надо же, по всему видно, что Людмила чувствует себя
прекрасно. И даже кокетничает.
     - Мне не приснилось  ничего,  -  честно  признался  я.  -  А  если  и
приснилось, то все равно я этого не помню.
     -  Мне,  кажется,  тоже  ничего  не   снилось,   -   Люська   собрала
растрепавшиеся волосы в пучок на затылке. - Так хорошо?
     - Замечательно. Но что же мы теперь будем делать? Неизвестно, удастся
ли нам поспать в этом мире еще. Может быть, Гамсилг уже где-то рядом.
     - Да? - боязливо поежилась Люська. - А деревья откуда?
     - Это еще что! - не  выдержал  я.  -  Там,  наверху,  какие-то  камни
наворочены. Что-то  вроде  храма.  Овид  в  нем,  по-моему,  молится,  или
жертвоприношение приносит, или просто сидит.
     - Это Стоунхендж, Мастер Александр, - раздался звонкий голос Овида. -
Мне приснился Стоунхендж, и он тут очутился. Вы не  представляете,  как  я
счастлив!
     - Стоунхендж?
     - Ой, я знаю, что это такое, - Люська запрыгала, как девчонка. -  Нам
в училище на истории искусств о нем рассказывали. А ты разве не помнишь?
     - Я эту лекцию, скорее всего, прогулял.
     - Вот именно, троечник вечный. Стоунхендж - древний  храм  друидов  в
Англии. Он до сих пор сохранился.
     - Да, Мастер Александр. Всю жизнь я  мечтал  побывать  на  развалинах
Стоунхенджа, но время  моего  паломничества  еще  не  пришло.  Зато  здесь
Стоунхендж сам пришел ко мне. Теперь все будет хорошо.
     - Ой ли, - усомнился я. - Подумаешь, молитвенные  камни,  к  тому  же
почти разваленные.
     - Не говори так, - грубо прервал меня Хома. - Не знаешь, вот и молчи.
Овид еще и омелу срезал. Будет теперь у нас талисман.
     Я обратил внимание, что Овид вовсе не  выглядит  больным  и  бледным.
Рана на скуле затянулась в тонкий белый шрам, как будто прошел по  крайней
мере месяц после сражения.
     - Друиды, паломники, змеи и кресты, омелы и чертовщина, - тихо ворчал
я себе под нос, пока мы выбирались из  рощи.  -  Без  колдовства  шагу  не
ступить. Ну и мирок!
     Куда мы идем, я понятия не имел. Просто шел и  все.  От  Стоунхенджа,
который  даже  с  большого  расстояния  выглядел  все  так  же  мрачно   и
величественно, я свернул в сторону и, не придерживаясь дороги, повел  всех
за собой через рощу.
     Овид постоянно оглядывался, ему было  жалко  покидать  святое  место,
хотя бы и следовало, на  мой  взгляд,  понять,  что  этот  храм  похож  на
настоящий не больше, чем покойник на живого человека. Но сказать  об  этом
вслух я не решался.
     Как ни приятно было идти по короткой траве,  в  которой  тускло,  как
гильзы, поблескивали лакированными боками желуди, но роща скоро кончилась.
Я в  задумчивости  остановился  на  опушке  под  кряжистым  дубом,  далеко
выбросившим  горизонтальные  ветки,  величиной  со  ствол  дерева  средних
размеров, в сторону степи. В степь идти не хотелось.
     Может быть, все-таки здесь останемся? - спросил я у Овида. - Все-таки
укрытие.  И  Гамсилг  сюда,  наверное,  не  сунется.  Поживем,  отоспимся.
Глядишь, и зеркало приснится.
     - Остаться-то, конечно, можно, - засомневался Овид.
     - Мальчики, а там что за город? - вдруг  закричала  Люська,  указывая
рукой на кажущийся пустым горизонт. - Там - дома!

     Я страшно боялся новой встречи с Гамсилгом. Что они там не поделили с
Дер-Виддом в нашей реальности, я не знал, да и не хотел знать, но в  любом
случае встреча со злопамятным колдуном не сулила ничего хорошего.  Но  еще
больше я боялся остаться в этом мире навсегда.
     Выбора, собственно, не было. Кто знает, приснится вообще  кому-нибудь
из нас зеркало или нет. А в городе, если это действительно город,  хотя  в
нем и таится опасность, можно рассчитывать найти осколки.  Нам  теперь  не
так уж много не хватает до целого зеркала, так что стоит попытаться.
     Мы подошли к городу поближе. С этого расстояния даже  близорукий  мог
бы разглядеть островерхие крыши домов, готическую церковь с тонким  шпилем
и крестом, зелень деревьев.
     Пряничный вид  небольшого  поселения  успокаивал  -  жилище  Гамсилга
выглядело совсем по-другому.
     - Там, наверное, есть гостиница, -  мечтательно  сказала  Людмила.  -
Кровати, чистые простыни.
     - И еще там можно по-человечески поесть, - поддержал ее  я.  -  А  то
ведь протянем ноги с голодухи.
     - А меня в столярке подремонтируют, - язвительно напомнил нам о своем
плачевном состоянии Хома.
     Получилось так, что уговаривать никого  не  пришлось,  и  мы  отважно
направились по грунтовой дороге к городским воротам.
     Ворота никто не охранял, и  мы  беспрепятственно  миновали  невысокую
крепостную  стену.  Все  на  неширокой  улочке  напоминало  средневековье.
Мастерские ремесленников, лавки, харчевни, ослики,  запряженные  в  легкие
повозки, и, конечно, сами жители городка, одетые так, как  будто  сошли  с
иллюстраций к сказкам Перро.
     Наше появление не вызвало шумного любопытства, и это нас  устраивало,
как нельзя больше.
     - Что-то я не припомню, чтобы Дер-Видд  хоть  раз  упоминал  о  таком
городе, - тихо сказал мне Овид. - Эту реальность  создал  не  Гамсилг,  но
тогда кто, хотел бы я знать.
     - Ты и о паровозе говорил то же самое, - напомнил я ему.  -  Мало  ли
кто мог здесь побывать.
     - Разумеется, но все равно странно.
     Но как бы странно это ни было, мы действительно нашли  здесь  все,  о
чем мечтали, включая чистые постели и вкусный ужин. Овид чувствовал себя в
этой призрачной реальности, как рыба в воде. Неизвестным  образом  у  него
появился толстый кошелек, и он щедро расплачивался за всю нашу компанию.
     Городок не имел названия, и, задав пару вопросов добродушной и полной
хозяйке гостиницы, я оставил попытки выяснить дополнительные  подробности.
Всех вроде бы вполне устраивал сам факт существования города. Жизнь  текла
в нем размеренно  и  безмятежно.  Безмятежно  настолько,  что  мы  и  сами
поддались очарованию тихой радости, исходящей от обитателей города - после
полных приключений дней все настраивало здесь на умиротворенный лад.
     На  второй  день,  окончательно  отоспавшись  и  придя  в  себя,   мы
сплоченной группой, как туристы в  незнакомой  стране,  стали  бродить  по
тенистым улицам  и  заглядывать  в  лавки  не  столько  с  целью  отыскать
необходимые  нам  осколки,  а  скорее  от  скуки  -  наше   пребывания   в
гостеприимном городке выглядело бесцельным.
     - И чего зря время тратим, - ворчал  Хома.  -  Скука-то  какая.  Люди
здесь, как замороженные. Райский уголок для идиотов.
     - А он, мятежный, просит бури, - не  упустила  случая  подколоть  его
Людмила. - Мало тебе досталось.
     - Да не в этом дело, - упрямился табурет. - Осколков здесь  нет,  это
же понятно. Зеркала, естественно,  тоже.  Если  тебе  так  хочется  домой,
почему тебе зеркало не снится?
     - Я не умею так, по заказу. Я стараюсь, а не снится. У Саши  тоже  не
получается.
     - У Мастера Александра получится, - заступился за  меня  Овид.  -  Он
просто еще не отдохнул как следует.
     Но я-то знал, что дело не в этом. Чем дольше  мы  оставались  в  мире
сновидений,  тем  больше  я  убеждался  -  затея  прийти  сюда   напрасна.
Попробуйте, закажите себе сон, да еще не какой-нибудь, а вещий. Голову даю
на отсечение - ничего у вас не выйдет. Поэтому не надо было  идти  сюда  в
надежде обрести все зеркало целиком, надо было  удовольствоваться  поиском
осколков, ведь пока у нас все не так уж плохо получалось. Пусть этот  путь
более долгий, но зато более верный.
     От отчаянья и к превеликому удовольствию Хомы мы  накупили  в  лавках
всевозможной дряни типа дамасских кинжалов и ненужной  нам  здесь  посуды.
Люська щеголяла в полном облачении знатной дамы, в платье, волочащемся  по
земле и собирающем с дороги всю пыль, и ныла,  что  теперь  ей  необходима
карета. Хома, на которого здесь все глазели как на невиданную, но  тем  не
менее  вполне  нормальную  заморскую  диковинку,  потихоньку   таскал   из
магазинчиков  разную  мелочь,  Овид  обвешался  оружием,  как   пятилетний
мальчишка. Короче говоря, пребывание в мирном и уютном городке  никому  не
шло на пользу, и я решил, что надо отсюда потихоньку  убираться,  пока  не
деградировали окончательно.
     Мы брели по тихой мощеной булыжником улице почти  на  самой  окраине.
Чуть дальше  начиналась  крепостная  стена,  за  которой  тянулась  степь,
впрочем, не выглядевшая так уныло, как та, что встретила нас в этом  мире.
До самого горизонта зеленела трава, и погода  здесь,  похоже,  никогда  не
портилась - во всяком случае я не мог припомнить  ни  одного  холодного  и
дождливого дня.
     До  этого  мы  обошли  почти  весь  город,  побывали  на  рынке  и  в
мастерских, где прямо на наших  глазах  гончары  изготавливали  посуду,  а
кузнецы раздували горны и стучали тяжелыми молотками.
     Ничего похожего на окраине не было.
     Этот респектабельный район предназначался для зажиточных  граждан.  В
основном одно и двухэтажные дома,  каждый  как  маленькая  крепость,  были
построены основательно и красиво.
     - Ну и что мы тут делаем? - снова заскучал Хома. - Даже зайти некуда.
Просто ходим и смотрим, да?
     - Гуляем, - подбирая складки юбок, поправила вошедшая в роль  знатной
дамы Люська. - Совершаем променад.
     - Променад, мармелад, - передразнил Хома. - А вон,  кажется,  лавочка
симпатичная. Зайдем?
     Еще издали у последнего на улице дома виднелась какая-то вывеска.  То
ли харчевня, то ли магазин.
     - Знаете, что там написано, - Люська сощурила глаза, читая надпись. -
Знаете?
     - Домашние обеды? - предположил проголодавшийся Овид.
     - Аттракцион кривых зеркал, - неудачно пошутил я.
     - Там написано, - с томительной паузой произнесла Люська, -  "СНЫ  ПО
ЗАКАЗУ".

     - То есть как сны? - не сразу понял я.
     - Пойдем, посмотрим, - Овид как всегда решительно  рубил  проблему  с
плеча.
     Мы подошли ближе.
     Дом совершенно не выделялся из ряда далеко отстоящих  друг  от  друга
зданий,  разве  что  палисадник  был  более  тщательно  ухожен.  И  еще  -
возвышаясь над цветником, дом почти укрывал своей  могучей  кроной  старый
платан. Больше таких деревьев в городе я нигде не видел.
     Кроме надписи вывеску украшал еще примитивный  рисунок,  изображавший
спящего человека, из головы  которого,  как  из  рога  изобилия,  сыпались
различные предметы. Вполне провинциальная  вывеска,  какие  еще  и  сейчас
можно  встретить  в  нашем  захолустье.  Что-то  вроде  "Стрижем,   бреем,
освежаем" с розовощеким усатым красавцем над унылой парикмахерской.
     - Что-то не верится мне во все это, - засомневался я, когда Овид  уже
взялся рукой за калитку. - Шарлатанство какое-то. Закажем,  значит,  чтобы
зеркало приснилось, и вот оно, пожалуйста.
     - А что мы теряем? - возразил Овид.
     - Время, - хотел напомнить я,  но  тут  же  из-за  ограды  послышался
низкий добродушный голос.
     - И совершенно напрасно сомневаетесь.
     Из-за кустов роз, до этого скрывавших его с головой, появился  хозяин
дома.
     Маленький, кругленький, с пушистой шевелюрой  и  бородой,  он  быстро
подкатился к калитке и открыл ее сам. На меня  уставились  полные  наивной
мудрости голубые глаза.
     - Напрасно, говорю, сомневаетесь, -  повторил  мужчина.  -  Пока  еще
никто не жаловался.
     Мы не успели опомниться,  как  уже  сидели  в  палисаднике  за  ладно
сколоченным дощатым  столом,  а  Морфис,  как  он  представился,  хлопотал
вокруг, выставляя мед в  вазочке  и  домашнее  варенье.  Круглый,  похожий
чем-то на хозяина самовар ласково урчал, закипая.
     - Спокойная жизнь тоже не сахар, - быстро приговаривал Морфис,  следя
за тем, чтобы никто не остался обделен его вниманием.
     - Я как этот город  задумал  -  надеялся  хоть  отдохну  спокойно  на
старости лет. Да, видимо, ошибся. Войну с Гамсилгом затеять, что ли?
     - А вы его откуда знаете? - не очень вежливо прервал Морфиса я.
     - Да кто же его не знает. Потом здесь больше и знать-то некого.  Двое
мы тут - остальное так, декорация, - Морфис безнадежно махнул рукой.  -  А
вы, значит, не отсюда? Да и так вижу, что  не  отсюда.  Эка  какой  у  вас
табурет забавный.
     - Чего это я забавный, - немедленно оскорбился Хома.  За  столом  ему
делать было нечего, и он сердито топтался около, мелко, словно  копытцами,
стуча ножками.
     - Ну-ну, - успокаивающе забормотал Морфис. - Это я так, к слову. Чего
же это я, старый дурень, себе такую мебель сочинить не догадался.
     - А вы можете? - широко раскрыла зеленые глаза Людмила.
     - Могу! - довольно хохотнул исполнитель снов. - Я что угодно могу. Но
только во сне, - внезапно огорчился он. - Только во сне. А чтобы вот  так,
сразу, это не моей части. Мне поэтому покой и нужен. От бессонницы у  меня
все портится, даже то, что раньше придумал.
     - Покажи ему руну, - тихо сказал мне Овид.
     - Это что, документ? - прошипел в ответ я. - Удостоверение? - Но  все
же полез за ворот рубашки и вытянул за шнурок руну наружу.
     - Батеньки мои! - всплеснул руками Морфис. - Никак от Дер-Видда  сюда
господа пожаловали. Как он там? - и, не дожидаясь ответа, продолжил.  -  В
вашем сумасшедшем мире сами живите. Я как сюда перебрался - ноль  проблем.
Хочу - город строю, хочу - пальмы  выращиваю.  Полюбуйтесь,  какой  платан
сотворил. Только вчера додумался.
     Платану на вид было лет двести, не меньше, и я с сомнением  уставился
на Морфиса.
     - Вчера здесь пальма росла. Да ну ее, надоела. Тени, считай, никакой,
кокосы все время  на  голову  валятся.  А  может,  мне  сад  расширить?  -
посоветовался Морфис с нами.
     - Нам бы зеркало, - решился  я  наконец  высказать  нашу  просьбу.  -
Входное.
     Для прихожей, значит. Советую венецианское. Очень качественное стекло
и долговечное. Размеры на бумажке напишете.
     - Он - псих, - прошептал  я  Овиду  на  ухо.  -  Или  ошалел  тут  от
неисчерпаемых возможностей. Неужели не понимает, о чем я говорю?
     - Господин Морфис, - Овид взял разговор в свои руки. - Мы  говорим  о
входном зеркале в этот мир.
     - И что же оно, разбилось? - неожиданно развеселился  Морфис.  -  Вот
ведь удача! Теперь все - ни туда, ни отсюда.
     - Да разве вы не понимаете, - по-женски не вовремя встряла  в  беседу
Людмила. - Теперь может что угодно произойти. Атлантида ба-бах, и нету.
     - Атлантиды давно нету, -  вдруг  стал  очень  строгим  Морфис.  -  И
поделом. Развели у себя, понимаешь, цивилизацию. Поперед всех.
     - Неужели вам людей не жалко?  -  снова  заговорил  я.  -  Равновесие
неустойчиво, того гляди, что-нибудь случится.
     - Это верно, - Морфис хитро прищурился. - Ладно,  сделаю  зеркало.  А
заплатите чем?
     Я опешил. Не предлагать же в самом деле Морфису деньги. Если все, что
он говорит, правда и он может в действительности создать, что  угодно,  то
деньги ему ни к чему. Что же он тогда потребует взамен - бессмертную душу?
     - Много не возьму, - видимо, уловив смятение  на  моем  лице,  быстро
сказал Морфис. - Вот разве что табуретик.
     Отдать Хому?  Такое  мне  даже  в  голову  не  приходило.  Овид  тоже
насупился и искоса взглянул на меня через стол.
     - Это нечестно, - храбро заступился сам за себя Хома.  -  Вы,  как  и
Дер-Видд,  можете,  если  захотите,  хоть  шкаф  говорящий  сделать,  хоть
тумбочку. А я тоже домой хочу.
     - Да? Чтобы опять торчать на кухне бессловесной деревяшкой, а на тебя
горячий чайник ставить будут.
     Откуда  Морфис  узнал  про  чайник?  Но  некоторые  сомнения  все  же
остались. Слишком легко тогда все получалось, слишком просто. В  мгновение
ока  мы  становились  обладателями  заветного  входного  зеркала,  но  где
гарантия, что Морфис говорит правду. Подсунет что-нибудь из старого хлама,
ищи его потом.
     - Если думаете, что обману, то напрасно, - Морфис погладил Хому,  как
кошку. - Этот городок сделал я. И жителей, и дома, и деревья. Ко  мне  все
идут за исполнением желаний. Не всегда выполняю,  но  редко  и  отказываю.
Народ у меня живет счастливый и желания у него, как правило, добрые.
     - А я буду тогда тоже ваш народ? - отчего-то робко спросил Хома. -  И
вы сможете исполнить мои желания?
     - Ну, конечно!
     - Всю  жизнь  мечтал  познакомиться  с  симпатичной  тубуреточкой,  -
скромно почти прошептал Хома.

     Всю ночь я не спал и был занят только тем, чтобы  не  дать  окрепнуть
надежде на скорое возвращение. Разочарование будет ужасным, пугал я  себя.
Лучше надеяться на худшее. Но на худшее надеяться тоже не хотелось.
     - Сны по заказу, -  ворчал  я,  пытаясь  вчитаться  в  текст  унылого
трактата о добросердечии и дружбе, который лежал в гостиничном  номере  на
тумбочке у кровати. - Патриархальная идиллия, райский  уголок.  Да  утопия
все это. Бегство от реальности. Развел тут примитивный коммунизм.
     Почему-то я был зол на Морфиса. Может быть, потому, что  завтра  надо
будет расставаться с Хомой?
     В дверь тихо постучал Овид,  и  я  вышел  к  нему,  чтобы  не  будить
Людмилу.
     - Ты на самом деле веришь, что Морфис сумеет? - только и спросил я.
     Овид по-ковбойски надвинул широкополую шляпу на глаза.
     -   Сумеет,   я   вспомнил.   Дер-Видд   однажды   говорил   о   нем.
Колдун-романтик.  На  первый  взгляд,  чушь,  конечно.  Но  вот  смотрите,
пригодился.
     - Посмотрим, - продолжал я уверять себя в неудаче.  -  Но  все  равно
забавно.
     - Забавно будет, когда пойдем обратно. С зеркалом надо еще  добраться
до Коллектора. А Гамсилг нас не забыл, это точно. Сюда-то он не сунется, а
вот в степи...
     Наутро, как и договорились, мы опять пошли к Морфису. На сей  раз  он
возлежал в гамаке, натянутом между платаном и ливанским  кедром,  которого
еще вчера у него в ограде не было.
     - Я ведь вот что думаю, - вместо приветствия обратился Морфис к  нам.
- Заменю-ка я все эти деревья  одной  секвойей.  Разумная  простота.  Одно
дерево на все случаи жизни.
     - А почему бы не баобабом? - тихо сказал я Людмиле. -  Или  баньяном,
или кипарисом. А еще лучше амазонская сельва вместе с ягуарами.
     - Хищников не люблю, - расслышал все  же  мой  шепот  Морфис.  -  Они
кусаются, - добавил он. - Давайте чай пить.
     - А зеркало?
     - Да все в порядке с вашим зеркалом, погодите немного.
     Морфис все же усадил нас пить чай. Ему  очень  хотелось  похвастаться
новой посудой.
     Посуда действительно оказалась замечательной.  Чашки  ходили  сами  к
самовару, и тот щедро наливал в них кипяток.  Ложки  выпрыгивали  из  рук,
стремясь самостоятельно размешать в чае сахар. Вазочки с вареньем  бегали,
как живые, норовя очутиться поближе.
     - Полный сервиз, - цвел от удовольствия Морфис. - Вот только говорить
пока не умеет. Это недоработка. Но завтра же все исправлю.
     Я представил исправленный вариант и поперхнулся чаем.
     Мы чинно высидели за столом приличествующее время, и я вновь  решился
на вопрос о зеркале.
     - Господи, да далось вам оно! - огорчился Морфис. - Погостите  еще  с
недельку. У меня с идеями плохо стало. Давайте весь город перестроим. Ваши
сны ведь тоже сбываются. Посмотрим у кого получится лучше.
     - Равновесие неустойчиво, - уже с  досадой  напомнил  я.  -  Дер-Видд
говорил, что нарушено натяжение.
     - Старый ворчун, - недовольно пробормотал хозяин.  -  Все  на  что-то
надеется. Равновесие ему подавай. Да нет его,  этого  равновесия.  А  если
таковое и установится, то  считай  конец.  Ступор.  Ни  взад,  ни  вперед.
Равновесие уничтожает движение. Вот так ему и передайте.
     - И все же...
     - И все же я ваше зеркало сделал. Можете забирать.
     Морфис сердито встал из-за стола и повел нас мимо платана на  зеленый
газон размером примерно с теннисную площадку.
     - Вон, на лужайке лежат. Забирайте хоть все.
     Мы остановились в растерянности. На лужайке лежали девять зеркал.
     - И которое наше?
     - Все ваши,  все.  Ну  перестарался  малость,  -  рассмеялся  Морфис,
забавляясь нашим замешательством. - Хотел для страховки  сделать  пару,  а
получилось девять.
     Овид,  как  главный  эксперт,  взял  в  руки  ближайшее   зеркало   и
удовлетворенно кивнул. Затем взял другое, затем третье.  Вид  у  него  был
презабавный.
     - Возьмем все, - жадно предложил я.
     - Тащить такую тяжесть, - возразил Овид. - Нет, Мастер Александр,  мы
поступим по-другому.
     - Они точно все наши? - переспросил Овид Морфиса.
     - Разумеется, на кой ляд мне эти стекла. Я таких, если надо,  сколько
хочешь наделаю. Про табуреточку не забудьте.
     - Я вот что решил, - Хома откашлялся и сделал шаг вперед,  как  перед
строем. - Я тут поживу,  пожалуй.  А  вы,  значит,  возвращайтесь.  Там-то
Дер-Видд меня быстро в естественное  состояние  приведет,  а  здесь  мы  с
господином Морфисом еще о многом потолкуем.
     - Вот и правильно, - довольно хохотнул Морфис. - Зануда ваш Дер-Видд.
Это потому, что правильный очень. А так я  против  него  ничего  не  имею.
Передавайте привет.
     Овид начал собирать зеркала в стопку. Сложив восемь штук  вместе,  он
медленно поднял их до уровня груди и  разжал  пальцы.  Стопка  рухнула  на
газон и распалась на части. От  неожиданности  я  бросился  к  осколкам  и
лихорадочно стал сгребать их в кучу, чуть не порезавшись при этом.
     - Не суетитесь, Мастер, - Овид похлопал  ладонями,  словно  стряхивая
пыль. - Девять штук уже перебор. Нам бы одно на место доставить.
     - Господа, - широко улыбнулся Морфис.  -  Сегодня  мы  с  Хомой  даем
праздничный ужин, а завтра вы  окажетесь  перед  Коллектором.  Об  этом  я
позабочусь.

     Морфис позаботился  обо  всем.  На  следующий  день  мы  оказались  у
Коллектора, ни на секунду не задержавшись в  мире  Вещих  Сновидений.  Это
было кстати. Долгое путешествие по степи пугало,  да  и  время  надо  было
экономить. После праздничного ужина и тягостного расставания  с  Хомой  мы
пошли в гостиницу и даже не успели  заснуть,  как  неведомым  образом  уже
стояли на лугу перед Коллектором: Люська в своем неуместном здесь  платье,
я - в тех же драных джинсах, крепко сжимающий заветное  зеркало  в  руках,
невозмутимый Овид, который наконец-то вернулся на свой пост.
     Мучило чувство нереальности.  Я  ощущал  пустоту  внутри,  как  будто
лишился чего-то очень важного. Можно возвращаться в  свой  привычный  мир,
где все знакомо и в общем-то предопределено.
     Единственное, на что я сумел уговорить  Овида,  так  это  на  краткое
путешествие в Микст - мне хотелось повидаться с Сухиной.
     В Микст я отправился один, теперь это было неопасно, так  как  я  уже
немного знал этот мир и убедил Овида, что долго там не  задержусь.  Люська
осталась у Коллектора.
     Татьяна Васильевна, вызванная мной  из  дворца,  явилась  на  встречу
незамедлительно, но удивила тем, что больше в реальный мир возвращаться не
собирается.
     - Голубчик! - сказала она своим низким хорошо поставленным голосом, -
все сроки прошли. Экзамены кончились. Где же  ты,  Кукушкин,  был  раньше.
Рада, что все так закончилось, но там меня, наверное, уже даже и не  ищут.
И вот теперь заявлюсь, здрассьте. Нет уж, уволь. Да мне и здесь до  пенсии
недолго осталось. К тому же, разве вам помешает с Людмилой лишняя комната?
     Еще я, руководствуясь неведомым порывом,  посетил  городскую  свалку.
Сам не знаю зачем, ведь осколки, даже если они там и отыскались, были  уже
ни к чему.
     Предводитель нищих, воровато пряча глаза, признался в неудаче и долго
мялся, не зная, как начать разговор на нужную тему.
     - Осколков нет, - наконец решился он, - но господин будет  так  щедр,
что не возьмет обратно свой талер.
     - Какой еще талер? - удивился я.
     И тут пройдоха вытащил из кармана мой  металлический  рубль  с  лысым
профилем на аверсе. Я о нем и думать забыл.
     - Волшебная монета. Я понимаю, что она не имеет цены, но может быть у
господина есть еще одна и он оставит эту на память.
     Попробовал бы я не оставить. Оглянувшись,  я  убедился,  что  окружен
плотной толпой мнимых калек и нищих. Конечно, я стал великодушен.
     Через несколько часов я опять стоял у Коллектора. Предстояло прощание
с Овидом.
     Овид утешил, что бывает всякое, выпадет случай и увидимся. Я согласно
покивал в ответ.
     Зеркало, вложенное в квадратную лунку, словно влилось в нее,  и  Овид
заставил меня наступить на зеркало.
     - А не раздавлю? - попытался слабо сопротивляться я.
     - Это невозможно, Мастер. Входи и закрывай дверь.
     Я вывалился из рамы, как из чердачного люка.
     Еще мгновение назад я стоял на лугу, где  вдалеке  маленьким  домиком
виднелся Коллектор, и вот я уже в комнате Татьяны Васильевны.
     Соскользнув с комода, я растянулся на полу и едва успел  встать,  как
мне на руки свалилась Люська.
     Похоже,  все  время,  что  мы  отсутствовали,  Дер-Видд   дремал   на
продавленной кушетке. Разбуженный шумом, он вскочил бодро, как  новобранец
по сигналу "подъем", и, не обращая внимания на нас, бросился к зеркалу.
     -  Получилось,  получилось,  -  приговаривал  он,  поглаживая  стекло
дрожащей рукой.
     Посмотрев на него с сожалением, я отправился в свою  комнату.  Люська
шла следом, как пришибленная.
     В то, что мы действительно вернулись, не верилось. Не верилось и все.
Словно мы очутились в очередном незнакомом мире.
     Я выглянул в окно - стояло  лето.  Тополь  отцвел,  листва  приобрела
темно-зеленый цвет.
     - Нет, а Дер-Видд-то каков, - вдруг возмутилась  Люська.  -  Хоть  бы
спасибо сказал. Или еще что-нибудь. Эти друиды, они что, все такие.
     - Ему не до нас, - я попытался  найти  оправдание.  -  Что  ему  один
человек, он за все человечество переживает.
     Из комнаты Сухиной слышалось старческое шарканье и покашливание.
     - А  зеркало-то  не  плотно  закреплено,  -  беседовал  сам  с  собой
Дер-Видд. - Надо бы поправить - вдруг вывалится.
     Через секунду я услышал звон бьющегося стекла.