Владимир КЛИМЕНКО
Рассказы
БЕШЕНЫЕ ОГУРЦЫ
КРОКОДИЛ В ПОМИДОРАХ
ОРЕХ ДЛЯ ПОДШИПНИКА
ПОДУШКА МОЕЙ БАБУШКИ
ПРИЩЕПКА С ПРОГРАММНЫМ УПРАВЛЕНИЕМ
ТОПОЛИНАЯ КОШКА
УКРОЩЕНИЕ ПИШУЩЕЙ МАШИНКИ
УРОД
Владимир КЛИМЕНКО
УРОД
Я - урод. Я давно знаю об этом. Когда тебе постоянно говорят: "урод,
урод", - поневоле не вырастешь нормальным. Впрочем, даже если бы мне
ничего не говорили, я бы все равно вырос таким. Мне всегда хотелось
походить на тех, кто меня окружает. Но вокруг меня люди, а я - урод.
Для родителей, конечно, я был обычным ребенком. Но ведь и они были
уродами. Это чистое безумие, то, что они затеяли. Уехать от своих в чужую
страну только для того, чтобы стать людьми. Нелепая затея. Мне никогда не
стать человеком.
Ночью, на крыше, снимая ремешки, связывающие концы моих кожистых
крыльев, я иногда начинаю чувствовать себя свободным. Один шаг в пустоту -
и воздух подхватывает меня и несет через спящий город в луга или к лесу.
Там летом часто встречаются похожие на меня создания. Маленькие летучие
мыши с такими же кожистыми крыльями. Отвратительные твари - так говорят
люди - и таким же отвратительным должно быть представляюсь им и я. Урод,
урод.
У меня хорошее лицо с правильными чертами, темные волосы и синие
глаза. "Красавчик", - часто повторяла дома мама, а на улице я слышал -
урод.
Мы старались жить, как все. Особенно старался папа. Это была его идея
приехать сюда, чтобы стать человеком. Он ходил на работу, а когда
возвращался вечером к нам, на него было больно смотреть. Он стонал,
развязывая ремешки на концах крыльев. Он так ловко научился прятать свои
огромные черные крылья, перекрещивая их на спине, что их было почти
незаметно, особенно под пиджаком.
- Что говорят на работе? - спрашивала мама.
- Они говорят, что я хороший механик.
- А они по-прежнему?..
- Да, они по-прежнему называют меня Квазимодо. Но они перестанут. Вот
только отпадут крылья.
Тогда отец еще верил, что наши крылья могут исчезнуть. Он часто
повторял вечерами:
- Смотрите, у меня уже почти не растут когти. Да они и не похожи
стали на когти. Надо их лишь чаще подстригать.
А у меня за последнюю неделю когти растут все быстрее. Мне уже трудно
стало держать ручку, когда пишу, и я постоянно рву бумагу. И лицо у меня
изменилось. Я даже боюсь подходить к зеркалу. Щеки запали и нижние клыки
начинают наползать на верхнюю губу, и в глазах появился сухой нездоровый
блеск.
Неделю назад умерла мама. Она умирала тяжело и долго, а я не мог
вызвать к ней врача. Если бы приехал врач, то ее, может быть, и спасли, но
тогда она вряд ли бы вернулась домой. А, скорее всего, добрались бы также
и до меня. Маме трудно было лежать на спине, мешали крылья, и она широко
разбрасывала их по обеим сторонам кровати, и я постоянно запинался, когда
бегал вокруг с лекарствами.
Мы уже давно научились лечить себя сами. Обычными людскими
лекарствами. Хотя мы и не люди, они, как правило, нам помогали, но только
не в этот раз.
Мама умерла, и я похоронил ее сам на лугу за рекой, куда легче было
долететь из-за попутных потоков воздуха. Нести ее было тяжело. Я летел
низко сначала над городом, постоянно боясь, что заметит патруль и откроет
беспорядочную стрельбу из автоматов, - в городе второй месяц действует
комендантский час, - а потом над рекой с белыми и красными огнями бакенов.
Я летел так низко, что пропыхтевший одинокий буксир обдал меня теплым и
вонючим дымом дизеля, и мои крылья качнуло над черной водой.
Я не знаю, где мама брала талоны на продукты. Как странно, что
родители так и не удосужились посвятить меня в обычные людские дела. Мы
научились обходиться немногим. Отец всегда говорил:
- Для того, чтобы стать настоящими людьми - надо научиться питаться,
как они, и, по возможности, обходиться без мяса.
Теперь, когда когти у меня отрастают за день больше, чем раньше за
неделю, мне все чаще представляется охота. Странные картины проносятся в
моем мозгу, когда я лежу ночью в кровати и пересиливаю желание выйти на
крышу и окунуться в насыщенный запахами летний воздух. Я знаю, что вон на
том тополе постоянно ночует большая стая воробьев. Я бы мог их есть
целиком, с перьями, перемалывая хрупкие косточки крепкими зубами. Я знаю,
что мог бы сделать это, хотя еще ни разу не поймал и не убил ни одного
живого существа.
Только во сне приходит ко мне картина охоты, и я вижу глубокие
провалы теней между редкими деревьями саванны и маленькое стадо антилоп,
чутко вздрагивающих даже во время отдыха, и себя, почему-то со стороны,
летящего над острой и жесткой щеткой травы. А дальше всегда следует
быстрый нырок вниз, и я чувствую, как мои когти впиваются в нежное
ворсистое горло, и тут же я обрушиваю всю тяжесть своего тела на тонкий и
одновременно упругий антилопий хребет.
После этого сна я обычно просыпаюсь от какого-то хриплого урчания и
только потом с удивлением замечаю, что эти страшные звуки издаю я сам.
Раньше я всегда после этого сна видел над собой встревоженное лицо
матери. Она гладила меня по руке и успокаивала, что сон больше не
повторится. А по утрам отец испытующе смотрел на меня и недоуменно
вскидывал брови - ему было непонятно почему я вижу эти сны, хотя и не
помню своей родины.
Уже значительно позже отец неохотно и скупо начал рассказывать о том,
как мы жили раньше. О нашем небольшом народе, прячущемся в глухих
необжитых районах, о нашем великом умении охотиться и сражаться, о
жестокости нашего племени и ненависти к людям. Люди теснили наши семьи все
дальше и дальше, в вглубь континента. Они строили города и дороги, они
убивали наших воинов и нас становилось все меньше, они называли нас
колдунами и нежитью, а мы подстерегали ночью одиноких путников и
перекусывали им горло, и этой ненависти не было конца.
- Но ты не должен быть таким, - всегда повторял после своих рассказов
отец. - Мы все не должны быть такими. Мы должны жить в мире, где любовь и
согласие, мы должны научиться любви, иначе у нас не будет будущего. Многие
из нашего племени не понимают этого и они обречены. Только любовь спасет
нас.
Он так часто повторял это, что и сам поверил в свои слова. И еще он
верил, что если жить среди людей и как люди, у нас отпадут крылья.
Не знаю, почему он выбрал эту северную страну. Может, потому, что она
далеко от родины и нам здесь будет легче забыть прошлое. А, может быть, мы
приехали сюда из-за его веры в то, люди здесь добрее и лучше, чем в других
уголках земли.
До сих пор остается загадкой, как родители сумели раздобыть
документы. Ведь в этой стране документы - это все. Но отец очень старался.
- Мы - способные, - говорил он. - Мы сумеем стать, как все.
Отец всегда ходил в пиджаке, чтобы хоть немного скрыть некрасивый
горб на спине. Он сам научился ловко связывать крылья, чтобы не слишком
выпирали и не бросались в глаза, и научил этому нас. И маме, и мне было
больно, когда мы стягивали ремешками тонкие, сложенные в складки, концы
наших крыльев. Но мы терпели, потому что очень хотели стать людьми и ни в
чем от них не отличаться.
Но люди все смеялись и потешались над нами.
"Это семья горбунов, - говорили они. - Смотрите, и сын у них -
горбун".
Левое крыло у меня сломано. Его сломали давно, еще в школе, и оно
плохо срослось. Отец сам лечил его, сам накладывал шины, но оно все равно
срослось неровно, и я легко могу сейчас нащупать утолщение в том месте,
где был перелом. И еще я плохо из-за этого разворачиваюсь в воздухе, а это
так необходимо, чтобы стремительно и внезапно обрушиться на противника,
чтобы вцепиться клыками ему в горло.
- Эй, урод! - сказал мне в школьном туалете дылда-восьмиклассник,
затягиваясь дрянной вонючей сигаретой. - Ты зачем сюда пришел, чтобы
настучать на нас учителю?
- Я не урод, - сказал я. - Сами вы уроды.
- Ах ты, дерьмо, - сказал дылда. - Еще огрызается! - и толкнул меня к
товарищу, такому же уроду, как и он сам. А тот толкнул меня обратно. И
тогда я вцепился своими еще тонкими когтями дылде в лицо, а он схватил
швабру и ударил меня по спине.
Наверное, тогда от боли я потерял сознание, потому что очнулся на
заплеванном цементном полу уже один, а, когда, пересиливая боль в крыле,
притащился в класс, учительница посмотрела на меня насмешливо и сердито
одновременно и громко сказала, что от меня воняет сортиром и нашей семейке
неплохо было бы почаще мыться.
Это неправда, что мы грязные. Конечно, у нас есть специфический
запах, который издают крылья, если они долго сложены и стянуты ремешком,
но мама всегда их тщательно моет, как только я прихожу из школы, и от меня
никогда не пахнет.
И еще никто не хотел со мной дружить. Совсем маленькому мне кидали
песок в глаза, если я пытался в песочнице вместе с другими детьми лепить
формочками или строить сказочный город, и отнимали игрушки. В школе за
спиной я часто слышал: "фу, какой противный, у него горб". Но настоящей
пыткой были уроки физкультуры.
- Ты не ходишь на физкультуру, - говорили одноклассники, - потому что
освобожденный. А слабо тебе прыгнуть через "коня", эй, урод! Какой же ты
после этого парень.
Я бы запросто мог прыгнуть через "коня" и показать им также еще
кое-что, но отец настрого запретил мне делать что-нибудь такое, что не
умеют люди. Ведь мы должны были стать как все.
Я и сейчас еще учусь в школе. Вернее, осенью я опять должен буду туда
пойти. Но я не пойду. Я уже сейчас выше на голову своих одноклассников и
сильнее любого из них. Они теперь боятся со мной связываться. И в глаза
меня никто не обзывает. Но стоит отвернуться...
Все сейчас в школе "левые" или "правые", и они орут друг на друга на
переменках, а учителя орут на нас на уроках, а в городе очереди и
комендантский час, так что совсем плохо стало летать по ночам, опасно. Я
уже слышал крики снизу: "Диверсант!" - и в меня стреляли из автомата.
Мне очень хотелось потом спуститься к этому патрульному посту и
перегрызть плюгавому солдату в болтающейся на его дебильной голове каске
горло, но не стал этого делать. Отец бы мне не простил.
И еще у меня все сильнее растут когти.
Раньше когти росли у меня плохо, и отец страшно гордился этим.
- Видишь, - говорил он маме, - наш сын будет уже другим, не таким,
как мы. Он вырос среди людей, он будет таким, как они. Из-за одного этого
стоило приехать сюда.
Мама недоверчиво кивала в ответ. По-моему, она не очень-то верила его
словам. У нее были прекрасные острые когти, она подстригала их по людскому
обычаю и покрывала лаком. Сегодня я возьму мамин лак и тоже покрашу свои
когти. Пусть они будут красными, как кровь.
Когда погиб отец, мама перестала следить за своими руками. "Мне так
удобнее носить сетки с продуктами", - шутила она. Но я-то понимал, что она
перестала ухаживать за руками не из-за этого. Я все чаще замечал в ее
глазах такой же сухой нездоровый блеск, какой вижу сейчас, подходя к
зеркалу.
В тот день мы уехали далеко за город.
- Давайте устроим пикник, - сказал отец. - У людей это называется
пикником. Возьмем еды и отдохнем где-нибудь у речки.
И мы поехали. Мы присмотрели отличную лужайку недалеко от круглого,
заросшего камышами озера. Мы развели костер и напекли картошки. Отец
всегда говорил, что печеная картошка - настоящая человеческая еда. И еще у
нас было молоко, и зелень, и вареные яйца. Отец предусмотрел все, но
забыл, что в этот день открывается охотничий сезон.
Мама расстелила на траве чистую старую скатерть и расставила еду, и
мы освободили от ремешков свои большие черные крылья, но отец сказал, что
надо еще вскипятить чай. Он взял маленькое желтое пластмассовое ведро и
полетел на середину озера, ведь рядом никого не было, а там вода чище, и
тут загремели выстрелы.
Стреляли из лодки в камышах. Два раза, дуплетом. Я видел, как над
дальним концом озера поднялся сизый дымок.
Отец сначала остановился в воздухе, как будто налетел на невидимую
преграду, а потом выпустил ведерко из рук и оно упало в воду и закачалось
ярким поплавком.
Отец не полетел обратно к нам. Если бы он полетел обратно, стрелявшие
люди поплыли бы за ним, а мы сидели недалеко от берега и наши крылья не
были спрятаны под одежду. Поэтому он сумел еще каким-то чудом развернуться
в воздухе и упал сбоку от озера, на опушке леса.
Мы с мамой подбежали туда потом и увидели двух мужчин в телогрейках и
с ружьями в руках. Они стояли над телом отца и зло переговаривались,
оглядываясь по сторонам.
- Зачем ты стрелял? - испуганно шипел мужчина в выглядывающей из-под
телогрейки тельняшке. - С ума сошел!
- Это не человек, - отвечал другой, - пытаясь перевернуть тело носком
сапога на спину, но этому мешали отцовские огромные крылья, сломанные от
удара о землю. - Ты же видишь, это не человек.
- А кто тогда, кто?
- Не знаю, может, пришелец.
Мужчины зарыли отца маленькой саперной лопаткой тут же, на опушке, и
уплыли в своей вертлявой резиновой лодке, а мы еще долго не решались
выбраться из кустов и подойти к могиле.
После этого у меня быстрее стали расти когти.
Совсем не осталось талонов на продукты. Я перерыл все ящики кухонного
стола, но напрасно. Наскреб чуть-чуть пшенной крупы, но совсем нет масла.
И молоко без талонов больше не продают. Вчера мне без талонов не продали
хлеб, а когда я сказал продавщице, что очень хочу есть, она сердито
посмотрела на меня и пообещала позвать милиционера.
Милиционер теперь постоянно дежурит в магазине и тех, у кого нет
талонов, забирает с собой. Потому что талоны должны быть у всех, кто
работает, а кто не работает, тот - саботажник.
Я не мог сказать, что учусь в школе, я выгляжу старше, да и потом в
таком случае талоны должны быть у моих родителей. А что я могу сказать
людям про них?
Сегодня мне опять приснилась охота, и я не стал после этого лежать в
постели, а вышел на крышу. У нас очень удачно расположена квартира, на
последнем этаже, прямо над нами чердак.
Чужой безлюдный город спал. Или только притворялся, что спит. По
соседней улице прогрохотали танки, они теперь ездят по городу чуть не
каждую ночь. В доме напротив заплакал ребенок. Он плакал долго, но свет
все не зажигали, и я решился.
Нельзя, чтобы дети плакали по ночам от страха. Они после этого будут
бояться темноты и одиночества.
Я привычно соскользнул с острого конька крыши вниз, и крылья, как
всегда, подхватили меня. Я подлетел к распахнутому настежь окну и даже
зацепился когтями за деревянный подоконник, и тут дверь в комнату
открылась, но свет не зажгли, а я оцепенело остался на месте, не успев от
неожиданности отлететь в сторону. Но никто в квартире меня не заметил.
В ярко освещенном дверном проеме показалась женщина. Она цеплялась за
косяк и отчаянно кричала, а мужчина, настигший ее у входа в детскую, бил
ее по голове и телу, всюду, куда доставали его тяжелые кулаки, и грязно
ругался. Даже на улице я почувствовал, как от него разит перегаром.
Ребенок закричал еще громче, а женщина упала, сбитая мужским кулаком, у
самой кроватки. И дверь с треском захлопнулась. Снизу послышались
возмущенные голоса соседей, но никто не покинул своей квартиры.
Женщина всхлипывала и стонала на полу, ребенок заходился в плаче, и
тогда я с ужасом заметил, что мои когти полностью ушли в дерево, пронзив
его, словно стальными гвоздями, на всю их длину.
Я рванулся вверх и со скрипом выдрал свои когти из подоконника, и
взмыл над домами, чувствуя на языке привкус собственной крови из
прокушенных губ.
Внизу лежал чужой, полный ненависти город. Темные провалы улиц
казались ущельями, но даже здесь, высоко над крышами, все еще был слышен
захлебывающийся детский плач.
Плач был полон такой беспомощности и страха, что я зарычал от ярости
и сложил свои крылья, чтобы камнем упасть к освещенному окну кухни, у
которого, бессмысленно раскачиваясь и глядя пустыми глазами в темноту,
стоял мужчина с зажатой во рту папиросой.
Я не стал останавливаться у окна, чтобы тот заметил меня и закричал
от ужаса, а лишь пронесся бесшумным призраком мимо и, вытянув руку,
чиркнул своим отросшим и острым, как бритва, когтем по открытому горлу.
Раньше отец говорил, что можно быть свободным где угодно. Но это не
свобода, говорил он, если ты только и можешь, что парить в ночном небе над
саванной, высматривая дремлющих антилоп. Это не свобода, если во всем и
всегда ты можешь положиться только на себя, а для того, чтобы умереть от
такой свободы, много ума не надо. Надо научиться быть свободным, живя
среди других. Нас поэтому и осталось так мало, говорил отец, что мы всегда
полагались только на себя, поэтому у нас нет будущего.
Поэтому он аккуратно ходил на работу, каждый день на одну и ту же
работу. Он был хорошим механиком. Ему не мешали копаться в моторах даже
его быстро отрастающие когти. И он стойко переносил насмешки людей,
насмешки любого подвыпившего заморыша, которого он мог убить одним ударом
своего крыла. Но его убили самого.
Я не хочу быть таким. Я не хочу больше лгать и притворяться, и
поэтому сегодня ночью начнется моя настоящая охота.
Я вернулся домой и выбросил все мамины скляночки с лаком. Зачем мне
они, когда мои когти и так красны от крови?
Владимир КЛИМЕНКО
УКРОЩЕНИЕ ПИШУЩЕЙ МАШИНКИ
Как-то раз решил я купить пишущую машинку. Уж очень надоело ходить
упрашивать машинисток. Иной раз столько времени потеряешь, пока заберешь
готовый текст. То им некогда, то копирка кончилась, то машинка сломалась.
Все, решил я, пора браться за это дело самому. Пусть я медленно
печатаю, зато ошибок будет меньше.
Пошел я на следующий день в магазин, а пишущих машинок там и нет.
Как же так, думаю, вроде, еще только вчера они вот на этой полке
стояли, и много, а сегодня - ни одной.
Спросил продавщицу, где можно машинку купить, а та лишь усмехнулась
снисходительно в ответ.
Вышел я из этого магазина расстроенный. Ведь надо же, как только
собрался пишущую машинку покупать, так они и кончились. Со мной вечно
такие истории приключаются. То я в январе пытаюсь свежие помидоры купить,
то в июле - соленые огурцы. Но опять же, думаю, машинки ведь не свежие
помидоры, они всегда в продаже должны быть. Но факт остается фактом -
машинок нет.
Побывал я для порядка еще в двух магазинах, и там мне тоже самое
сказали. Пришел домой, вздохнул и стал рукопись своего рассказа в папку
укладывать, чтобы машинистке отдать, и тут звонок в дверь.
Открываю, а на пороге друг-химик. Он накануне из командировки
вернулся из Индии, а сегодня решил ко мне в гости зайти, о далекой стране
рассказать.
Обрадовался я другу, побежал на кухню чайник на плиту ставить, но,
видимо, все-таки было что-то в моем лице такое, что друг не выдержал и
спросил, почему я все время вздыхаю.
- Да вот, - поделился я, - решил пишущую машинку купить, а они из
продажи исчезли. То есть совсем, словно испарились.
- Тебе страшно повезло! - оживился друг. - Представляешь, какое
совпадение! Один мой знакомый член-корреспондент как раз пишущую машинку
продает. Да ты не сомневайся, - добавил он, видя, что я не очень
восторженно воспринял это известие. - Машинка почти новая, она ему просто
стала не нужна, так как он приобрел компьютер. А машинка импортная и
название у нее красивое - "Эрика".
Честно скажу, не очень мне хотелось подержанную пишущую машинку у
члена-корреспондента покупать, даже у знакомого, но друг на своем стоял.
Он сам же за машинкой съездил и на такси ее привез. Так сказать, с
доставкой на дом.
Неожиданно машинка мне понравилась. Чехлом для нее служил черный
дерматиновый чемоданчик с ручкой, так что машинку можно было легко
переносить с места на место или даже брать с собой в путешествие. Химик,
демонстрируя, как удобно пользоваться механизмом, изящно щелкнул
никелированными замками и чемоданчик раскрылся. Черным лаком блеснула
новенькая клавиатура и дальше сопротивляться покупке у меня просто не
стало сил. К тому же, на элегантно-серой панели и впрямь значилось
известное всей пишущей братии название - "Эрика".
Но какой-то червячок сомнения все еще продолжал шевелиться в моей
душе, хотя сам про себя я уже решил, что куплю машинку обязательно,
поэтому неуверенно произнес:
- Так-то, на первый взгляд, вещь красивая, только вот как печатать
будет?
- Печатает лучше, чем выглядит, - уверенно заявил друг, и в
подтверждение своих слов быстро отстукал какой-то свой специальный
химический текст.
Машинка легко зацокала литерами по бумаге, и я смог убедиться, что и
шрифт у нее прекрасный. Как раз такой, о котором я мечтал.
Я отдал другу требуемую сумму для передачи члену-корреспонденту и
остался с глазу на глаз со своим приобретением.
Мне страшно хотелось опробовать мою новую машинку. Кстати, для этого
был повод: на следующий день в издательстве ждали рукопись моего рассказа.
Поэтому, не откладывая дело в долгий ящик, я немедленно сел за работу.
Рассказ был про приключения отважных разведчиков космоса на далекой
планете. От неумения быстро печатать провозился я с этой рукописью
неожиданно долго и закончил далеко за полночь. Копирка то и дело косо
вылезала из-под белых страниц, два листка пришлось переделывать заново,
так как не выходил второй экземпляр, а один раз я и вовсе перевернул
копирку обратной стороной и вместо нормальных копий остались чистые листы,
зато на первом экземпляре текст отпечатался сразу с двух сторон.
Короче, перечитывать напечатанное было некогда. Утром тоже
образовались неотложные дела и я потащил рукопись в издательство
невычитанной.
Извиняясь перед своим очень интеллигентным редактором Аркадием
Борисовичем за возможные ошибки и опечатки, я пересказал ему вкратце
историю приобретения машинки. Глядя на меня из-за криво сидящих на
переносице очков, Аркадий Борисович вежливо посочувствовал и в конце
концов сказал:
- Э-э, не думаю, что не смогу разобраться в вашем тексте. Я ведь, вы
знаете, специализируюсь на фантастике, а там, э-э, всякое бывает.
Упорхнул я из издательства в полной уверенности, что все мною сделано
правильно, а главное в срок. В этом счастливом неведении я пребывал два
дня, а потом раздался долгий телефонный звонок.
- Э-э, - услышал я, сняв трубку. - Что же вы мне это за рассказ
принесли? Признаться, э-э, я ничего не понял.
- Как так! - удивился я. - Такой простой понятный рассказ. Про
отважных космонавтов.
- М-мм, космонавты действительно в рассказе присутствуют, -
согласился со мной интеллигентный Аркадий Борисович. - Только, знаете ли,
как-то странно развиваются события. Вот, например, что вы хотели сказать
фразой: "Если внести в пламя кристаллы поваренной соли, то они трещат, так
как малые количества воды, заключенные в промежутках кристалла, при
нагревании с треском разрывают кристаллы соли, пламя же окрашивается в
яркий желтый цвет"?
- Что?! - неинтеллигентно закричал я. - Я ничего такого не писал.
Откуда вы это взяли?
- Э-э, не надо так огорчаться, - успокаивал меня Аркадий Борисович. -
Приезжайте в издательство и мы вместе во всем попытаемся разобраться.
Я немедленно отпросился у начальства на работе и помчался в
издательство. На столе перед Аркадием Борисовичем лежал мой рассказ. Но
это был не мой рассказ. Название было мое - "В дебрях метеорита", и начало
было мое, по крайней мере первое предложение: "Космолет с воем преодолевал
космическое пространство. Экипаж спокойно пребывал в анабиозе, и лишь один
командир задумчиво смотрел в иллюминатор на мелькающие за бортом звезды".
Дальше же следовало: "Мы не станем далее знакомиться с многоосновными
кислотами и перейдем к таким веществам, в которых одновременно находится
несколько различных радикалов...", и прочее в том же абсолютно непонятном
для меня химическом духе.
Правда, иногда на страницы врывалась нормальная человеческая речь,
упоминались приключения, полные опасностей, но перемежалось все это
длиннющими абзацами, в которых говорилось о синтезе, катализе,
всевозможных реакциях и о вовсе уже загадочных вещах.
Я вытер со лба испарину и с надеждой посмотрел на Аркадия Борисовича.
Тот наблюдал за мной с интересом.
- Что это? - слабым голосом спросил я.
- Тот же вопрос, э-э, хотелось бы задать вам и мне, - признался после
недолгого молчания редактор и поправил очки на переносице, отчего они из
левого угла перекосились в правый. - Но как у человека, имеющего некоторое
отношение к фантастике, у меня родилась одна гипотеза.
- И вы считаете, что вот это все напечатал я? Мне ведь даже в школе
тройку по химии ставили из сострадания.
- Это, э-э, ничего не доказывает. Этот текст напечатали вы. Отчасти
вы, - поправился Аркадий Борисович, заметив мой негодующий жест.
- А отчасти?
- А отчасти машинка. Вы у кого ее купили?
- У члена-корреспондента.
- Каких наук?
- Химических.
- Вот видите, - редактор удовлетворенно откинулся на спинку стула и
постучал карандашом по листку со злополучным текстом. - Вот она и
привыкла.
- Привыкла кто? - глупо спросил я.
- Машинка привыкла, - терпеливо объяснил Аркадий Борисович. - Машинка
привыкла печатать химические тексты. И вот результат.
- Так вы считаете, что это машинка тут руку, то есть, тьфу, клавиши
приложила?
- Приложила, еще как приложила, - развеселился редактор. - Поверьте
старому фантасту, дело обстоит именно так. Да вы и сами можете это легко
проверить, ведь машинка-то теперь ваша.
- Моя, - упавшим голосом подтвердил я.
- Вот и попробуйте перепечатать рассказ на ней как следует. А потом
обязательно расскажете мне о том, как у вас шло дело. И учтите, э-э, я вас
не тороплю.
Домой я приехал совершенно расстроенный, но полный решимости во что
бы то ни стало выяснить свои отношения с машинкой. Это надо же такое
придумать - вместо готового рассказа напечатать какую-то статью из
учебника химии.
Не давая времени машинке опомниться, я быстро напечатал первое
предложение. Машинка исправно отстукала текст и я, внимательно перечитав
его, не обнаружил ни одной опечатки.
- Так, хорошо все идет, - обрадовался я и стал печатать дальше.
Я очень внимательно следил за машинкой, но она вела себя
безукоризненно. Вот уже напечатана одна, потом другая страница. А на
третьей... На третьей странице, вернувшись к началу фразы, я внезапно
обнаружил, что вредная машинка опять умудрилась влепить химический текст в
середину предложения. И ведь как ловко, я даже не успел ничего заметить. И
на секундочку-то только выпусти дело из-под контроля, и вот на тебе...
Предложение выглядело так:
"Я же вам говорил, что метеорит полон загадок. У меня на это особое
чутье, основанное на долгом опыте и соединениям кислорода с родственными
элементами: серой, селеном, теллуром".
- Боже мой! - закричал я так, что из кухни прибежала жена.
- Что случилось? - испугалась она. - Что с тобой?
- Не со мной, - только и смог сказать я, указывая на коварный
механизм. - Это машинка!
- Ну и что? - возразила жена. - Обыкновенная машинка. Ты же сам ее
купил.
- И очень сожалею об этом, - вздохнул я. - Вот, посмотри, что она
вытворяет.
- Это оттого, что ты невнимательный, - укоризненно сказала жена,
прочитав неправильное предложение. - Давай теперь я попечатаю, а ты мне
диктуй.
- И у тебя получится то же самое, - продолжал упорствовать я. Но
подумал и стал диктовать.
Незаметно быстро мы отпечатали весь рассказ и ни разу машинка не
внесла никаких поправок.
- Ничего не понимаю, - бормотал я, разглядывая идеально отпечатанный
рассказ. - Машинка как машинка.
- Конечно, - согласилась со мной жена. - Вечно ты что-нибудь
выдумываешь.
На следующий день я отнес рассказ Аркадию Борисовичу.
- Неужели так быстро? - удивился редактор. - И ни одной, э-э,
опечатки?
- Ни одной! - гордо подтвердил я.
Но потом все же признался, что все было не так просто.
- Это, - сказал Аркадий Борисович, - все же подтверждает, э-э, мою
гипотезу. Так что советую вам и впредь быть с этой машинкой внимательнее.
Надо ли говорить, что я до сих пор твердо следую этому совету старого
редактора-фантаста. Да и машинка не очень-то дает мне расслабиться. Чуть
зазеваешься, она такое напечатает. Правда, с каждым годом это случается
все реже и реже, а это значит - машинка привыкает ко мне. И настанет день,
я уверен в этом, когда я на нее смогу полностью положиться, она станет
печатать только первоклассную прозу.
Недавно мне предложили купить новую машинку, электрическую. Может
быть, я бы и согласился, но тогда куда девать старую? Не продавать же?
Вдруг она снова попадет в руки какому-нибудь химику?
Владимир КЛИМЕНКО
ТОПОЛИНАЯ КОШКА
В июне расцветает тополь, кружится белый тополиный пух. Встанешь
утром, выглянешь в окно, и кажется, что началась метель. Но такая метель
только летом и случается. Полетел легкий серебристый пух - значит, жди
хорошей теплой погоды.
Многим не нравится, как тополь цветет. От этого пуха, говорят, просто
деваться некуда. И в рот попадает, и в нос, да и в глаза лезет - лишь
успевай зажмуриться. И в комнатах его полно, и на улице.
А я люблю июнь - время тополиного пуха. Начал тополь цвести -
наступило лето. Настоящее, долгожданное.
Вот именно в июне и встретился я с тополиной кошкой.
Опять скажете, что таких кошек, как и крокодилов в помидорах, не
бывает. И ошибетесь. Потому что я сам такую кошку видел и даже с ней
разговаривал. Но начну по порядку.
В июне ночи коротки. Вечер с утром встречается. Только стемнело, а
вот уже и рассвет. Чуть засидишься допоздна, как открывай занавески - зарю
встречай.
А мне как раз ночью хорошо пишется. Все спят, никто не мешает. Тихо в
доме и на улице. Так тихо, что слышно, как на перекрестке светофор
щелкает, когда цвета переключаются.
Так было и в ту ночь. Смотрю - светает уже. Ну, думаю, пора и на
боковую, как бы на работу не проспать. Но вышел перед тем на лоджию
посмотреть на высокие розовеющие облака, рассвет встретить.
Постоял около перил, на небо полюбовался, и уже совсем собрался в
комнату возвращаться, как вижу - пошевелил ветерок кучку тополиного пуха в
углу. Обычно много пуха на лоджию залетает, его и не убирает никто - все
равно это занятие бесполезное. Подует ветер и пух сам улетит, а не улетит
- так дождем смоет. А с тряпкой за ним гоняться - пустая трата времени.
Хорошо-то как, подумал я. Тополь зацвел, погода стоит ясная. Все лето
впереди.
Но тут вижу, вроде и не пух это, а сидит в уголке большущая белая
кошка и зевает лениво, будто только сейчас проснулась.
У меня кошек в жизни не было. Нет, против кошек я ничего не имею, они
мне даже нравятся. Но держать кошку в городской квартире не годится. Ни
погулять ей, ни мышей половить. У одного моего знакомого кошка от скуки
лишь за тараканами и гоняется. А разве это дело для кошки?
- Странно, - говорю я сам себе. - Откуда бы на лоджии кошке взяться?
Вчера ее тут не было, и позавчера тоже, да и месяц назад никакой кошки я у
себя в доме не видел. Не иначе она к нам от соседей по перилам перешла.
Пойду-ка я дам ей молока, а то она, наверное, здесь уже всю ночь сидит,
проголодалась.
- Кис-кис, - позвал я кошку. - Пойдем со мной, я тебе молока дам.
- Вот еще, - отвечает кошка. - Не надо мне никакого молока, а вот нет
ли у тебя одуванчиков?
Тьфу ты, подумал я, какая привередливая кошка попалась. Ведь та
кошка, что у моего знакомого за тараканами гоняется, наоборот, очень
молоко любит.
А сам, между тем, говорю:
- Что ты, откуда взяться в холодильнике одуванчикам? Одуванчики на
газоне растут. Вон, прямо у дома.
Кошка на перила вскочила и с перил вниз на газон прыгнула. Я только
крикнуть и успел:
- Куда ты, сумасшедшая? Разобьешься!
Ведь хотя и известно, что кошки отлично прыгают, но не с восьмого же
этажа.
А кошка легко так, как воздушный шарик, слетела вниз, и я даже на
восьмом этаже услышал, как она замурлыкала от удовольствия. На газоне
много одуванчиков росло.
Вот тут я и сказал себе:
- Нет, это не обыкновенная кошка. Обыкновенные кошки за тараканами
гоняются и одуванчики не едят. А это, скорее всего, редкая порода. Может,
такая кошка всего одна и осталась на белом свете. Где это видано, чтобы
кошки, как самолеты летали, если у них ни крыльев, ни пропеллера.
Стоял я так на лоджии и смотрел, как кошка одуванчики ест. А она на
меня снизу посматривала. За время, что я с ней разговаривал да о
случившемся размышлял, совсем светло стало. Наконец мне надоело наблюдать
за кошкой.
- Эй! - крикнул я вниз. - Может быть, ты обратно ко мне прыгнешь?
- С удовольствием, - ответила кошка и прыгнула опять на лоджию. На
восьмой этаж!
- Вот что, - сказал тогда я. - Давай, рассказывай. Кто ты и откуда? А
то у меня даже голова разболелась от того, что я долго думаю, что ты за
зверь.
- Удивительные вы существа - люди, - сказала кошка и облизала
мордочку языком. Я заметил, что язычок у нее тоже белый-белый. - Разве не
видишь, что я - кошка. Только тополиная.
- Как тополиная? Тополиная только моль бывает.
- Разве я похожа на моль? - оскорбилась кошка. - Что же, по мне не
видно, кто я такая? Я - кошка и появляюсь в городе тогда, когда летает
тополиный пух. Я и сама из тополиного пуха. Погладь меня, если хочешь.
Я дотронулся до кошачьей спинки и мне показалось, что рука погладила
теплый воздух, а вверх взвилось несколько тополиных пушинок.
- Я люблю гулять по городу, когда все спят. Хожу по тротуарам, прыгаю
по крышам, лечу, куда вздумается.
- Мне тоже нравится гулять по пустому городу, - признался я. - Я тоже
люблю идти, куда вздумается.
- Так за чем дело встало? - сказала кошка. - Давай гулять вместе.
- Эх! - махнул я рукой. - Какой теперь сон, все равно скоро на
работу. Пойдем и вправду гулять.
Осторожно, чтобы никого не разбудить, я вышел через дверь, а кошка
легким облачком слетела вниз и встретила меня у подъезда.
- Ты куда гулять любишь? - спросила она. - Налево или направо?
- Мне больше нравится гулять куда глаза глядят, - признался я.
И мы пошли куда глаза глядят. Сначала - налево, потом - направо, а
после этого и вовсе на дорогу вышли, ведь машин-то на ней не было.
Впереди кошка идет - хвост трубой, за ней следом я - руки в карманы.
Кошка то по травке пройдется, то на крышу дома вскочит, то с тополя
на тополь перепрыгнет. По крыше да по деревьям я уж за ней не скачу, снизу
наблюдаю.
Вдруг из-за угла громадный черный пес как выпрыгнет!
Шерсть на нем вся в косички скаталась, так что издали он походил на
дикобраза.
Я этого пса давно знал, он при автобазе жил и его шоферы до полного
озверения довели. Так-то по морде было видно, что это пес неплохой, но
разве останешься хорошим, если тебе целый день "фас" да "фас" кричат и на
обидную кличку Гуляш отзываться заставляют. Тут и самый добрый рычать
начнет.
Вот выпрыгнул из-за угла этот Гуляш и бросился прямо на мою тополиную
кошку.
- Беги! - крикнул я кошке. - Спасайся! Сейчас он тебя разорвет!
А кошка весьма небрежно на страшного пса посмотрела и дальше пошла,
как ни в чем не бывало.
Все, успел подумать я. Пропала кошечка. А такая была умная, такая
разговорчивая.
Налетел пес на кошку, и нет ее. Только облачко пуха взлетело над
асфальтом, только разбуженные воробьи заорали спросонок.
Посмотрел пес по сторонам - нет кошки. Вот она здесь была, и нету. А
вместо кошки пух какой-то летает.
И стал пес чихать.
Первый раз чихнул вроде как от удивления. Второй раз уже раздраженно.
А потом еще и еще. И так расчихался, что остановиться не мог. Так и ушел,
чихая. Долго теперь, мне кажется, он кошек трогать не будет.
И тут слышу откуда-то сверху:
- Мур-р! Посмотри сюда!
Сидит тополиная кошка на самой верхушке дерева, на самой тонкой
веточке. Ветер ветку качает и кошка на ней серебристым клубком качается.
- До свиданья, - сказала кошка. - Ты одуванчиков приготовь. Может, я
как-нибудь еще к тебе загляну.
Нарвал я целую охапку одуванчиков, прихожу домой, открываю потихоньку
дверь, а у порога меня жена встречает. Она уже завтрак приготовила, на
работу собирается.
- Ну, - говорит, - где ты был, что делал?
- Я, - отвечаю, - с тополиной кошкой гулял.
- Она, - говорит тогда жена, - что, родня тому крокодилу в помидорах?
- Вовсе нет, - оправдываюсь, - она совсем другой породы.
Надо сказать, что оправдываться - пустое дело. Тут уж точно никто
тебе не поверит.
- Как же! - рассердилась жена. - Мало того, что всю ночь где-то
прогулял, еще и травы принес целую охапку. Наверное, с газона нарвал?
- Конечно, - говорю, - с газона. Тополиные кошки очень одуванчики
любят.
Но что я ни говорил, пришлось одуванчики все-таки выбросить. А жаль.
И кошка тополиная ко мне больше не приходит. Обиделась, наверное, что я ей
одуванчиков не припас.
Владимир КЛИМЕНКО
КРОКОДИЛ В ПОМИДОРАХ
Надо сказать, что я очень люблю помидоры. Поэтому и выращиваю их на
даче. Я и дачу-то купил только для того, чтобы помидоры выращивать. У меня
там этих помидоров целая плантация.
Вот как-то раз приехал я вечером помидорные кусты поливать. Жара все
лето стояла страшная. Сушь, пыль, а помидоры любят, когда их хорошо
поливают. Они от этого вырастают громадные.
Мне большие помидоры нравятся. Положишь один помидор на блюдце - и
блюдца из-под него не видно. Вот это - овощ!
Но чтобы такие помидоры вырастить, много трудиться надо. Тут уж
ничего не поделаешь. Или старайся, или помидоры на рынке покупай.
Подсоединил я шланг к крану, вентиль отвернул, чтобы вода сильнее
бежала, и пошел поливать между кустов. И тут просто туча комаров налетела.
Одной рукой я шланг держу, другой от комаров отбиваюсь. Да куда там! Они
меня просто живьем, видно, съесть решили. Тогда я понял, почему один
известный русский танец называется "комаринским". Я так пританцовывал и
прихлопывал, что издали и вправду могло показаться, что я пустился в лихой
перепляс.
А комары, как назло, такие громадные да прожорливые оказались, что
никакого сладу с ними нет. И сквозь брюки, и сквозь рубашку жалят. А один,
самый рыжий и здоровый, все норовил меня в нос укусить. Я уж на него и
дул, и рукой свободной отмахивался, а он только еще сердитей жужжал и
хоботов своим, как копьем, в самый кончик носа целил.
И так я с этим комаром сражался, что забыл даже о поливке. Уже и не
смотрел, куда воду лью, куда наступаю.
Прыгал я и скакал, пока совсем не выбился из сил. Ну ее, думаю, эту
поливку. Не до помидоров, как бы ноги отсюда унести.
От комариных укусов я прямо на глазах распухать стал. Еще чуть-чуть -
и рубашка лопнет. А с таким лицом (злодейский комар все же в нос меня
укусил) могут и в электричку потом не пустить.
Встал я на какую-то кочку, где, как мне казалось, ветерком немного
обдувает, глаза зажмурил, и вдруг слышу вежливый баритон. Приятного
тембра, прямо как у известного певца Магомаева.
- Не будете ли вы так любезны, - говорит баритон, - сойти с моего
хвоста, если вас это, конечно, не затруднит.
Представьте мое состояние. Комары жалят, укусы горят, все тело
распухает, а тут еще голос. И при чем тут хвост, спрашивается, если я
точно знаю, что у Магомаева никакого хвоста нет, а он, между тем, просит с
этого хвоста сойти.
Все, решил я, допрыгался. Говорила мне жена, что моя страсть к
помидорам до хорошего не доведет. Поезди-ка каждый вечер огород поливать в
переполненной электричке. Лучше все-таки овощи на рынке покупать.
На какое-то время я даже про комаров забыл. С кочки все же спрыгнул и
по сторонам огляделся. И вижу...
Прямо на грядке, среди неокрепших еще как следует кустов, которые еще
только цветут, висят два громадных помидора. Красных-красных. Чудеса!
Откуда таким помидорам взяться, если еще вчера и зеленых не было. Но тем
не менее, вот они - каждый величиной не меньше блюдца.
Присмотрелся я внимательнее - и, о ужас! - не помидоры это, а два
красных глаза. И оба не меня смотрят.
В это время крокодил (разглядел я, что глаза принадлежат жуткому
зеленому крокодилу) открывает пасть и снова слышится не лишенный
приятности голос.
- Извините, если я вас напугал, но, право, я этого не хотел. Помидоры
у вас всегда растут замечательные, только поэтому я здесь и оказался.
- При чем здесь помидоры? - закричал я, но не очень сердито. Все-таки
я боялся этого крокодила. - Почему вы лежите на моей грядке? Что за
безобразие! Вам полагается в Африке лежать, а не у честного дачника среди
помидоров!
- Простите, но именно среди помидоров мне и полагается лежать, -
вздохнул крокодил. - Я, видите ли, крокодил особенный. Живу на грядке с
помидорами. Если бы они созрели, вы бы ни за что меня не заметили.
- И не хочу я вас замечать! - опять закричал я. - Только как же вас
не заметить, если вы пол-огорода занимаете?
- О-хо-хо, - запечалился крокодил. - Вот так всегда. Чуть заметят и
гонят. А я - полезный.
- Как же полезный. Вон пасть-то какая, автомобиль влезет.
На всякий случай я отошел к самой калитке.
- Вот сейчас поеду в город, позвоню в зоопарк, они живо вас отсюда
заберут.
- Не надо звонить. Пожалуйста, - попросил крокодил. - Я вам, если
хотите, всех комаров переловлю.
- Это дело, - обрадовался я. - Давайте, ловите быстрее, а то я от них
распух весь, боюсь, в электричку в таком виде не пустят.
Крокодил открыл пасть, надо сказать, громадную, прямо не пасть, а
комнату с зубами, и комары, звеня от ярости, бросились туда. Наверное, они
рассчитывали того крокодила здорово покусать. Но тут - щелк! - пасть
закрылась, и ни одного комара в туче не осталось. Все оказались в
крокодиловой пасти.
- Видите, - довольно пробормотал крокодил. Теперь он говорил
невнятно, так как его пасть была набита комарами. - Видите, как все
просто. И вам хорошо, и я заморил червячка.
- Что же это, - сказал я тогда, - вы лишь комарами и питаетесь?
- Только комарами, - подтвердил крокодил.
Нет, он был все-таки симпатичный, хотя и большой.
- Ну, комарами, это хорошо. Это мне нравится. Но меня еще интересует,
не питаетесь ли вы и помидорами, или, скажем, людьми?
К сожалению, это был очень большой крокодил.
- Нет, помидоры я есть не люблю, а люблю в них только прятаться, -
ответил крокодил. - Меня в помидорах никто не видит. Посмотрите: я зеленый
и кусты зеленые, а глаза у меня красные, как спелые помидоры. Поэтому меня
никто и не видит. А сейчас я просто поторопился вылезть, не думал, что вы
сегодня приедете, да и кушать очень хотелось.
- Что же мы будем делать? - спросил я крокодила. - Я ведь вас все же
боюсь. Вон вы какой громадный. Когда комары кончатся, вы и меня вместо
комара можете проглотить.
- Ну почему вы мне не верите? - голос крокодила прямо задрожал от
обиды. - Почему не доверяете? Если бы я людьми питался, я бы сто раз мог
вас уже проглотить.
В это время я вспомнил, что через двадцать минут должна прийти
электричка.
- Ладно, - сказал я тогда. - Поживите пока на моей даче, кушайте
комаров. Они сильно вредные. А через пару дней я опять приеду и тогда мы
обо все поговорим подробнее.
Побежал я на электричку, а сам думаю: крокодил этот хоть и страшный,
но вежливый. А то ведь бывает: и страшного кого-нибудь встретишь и
невежливого. А это все на "вы" да "пожалуйста". Пусть себе живет, лишь бы
помидоры не ел.
Дома я обо всем жене рассказал, а она мне, конечно, не поверила.
- Как же, - говорит, - не бывает таких крокодилов. Опять все
выдумываешь.
- Бывает, - говорю, - еще как бывает. Вот поедем в субботу на дачу, я
вас познакомлю.
Только, наверное, уже догадываетесь, когда мы приехали в субботу на
дачу, то никакого крокодила там не обнаружили. Я все помидорные кусты на
коленках облазил, всю землю руками перерыл, но никого не нашел.
Может, тот крокодил к соседям ушел. Хотя вряд ли. У них помидоры
всегда плохие растут. Это потому что они рассаду на рынке покупают, а я
сам выращиваю. Но, скорее всего, крокодил до сих пор у меня на даче живет,
только не показывается. А сам я его в помидорах разглядеть не могу. Он
зеленый, и кусты зеленые, а глаза у крокодила красные, как спелые
помидоры.
Владимир КЛИМЕНКО
ОРЕХ ДЛЯ ПОДШИПНИКА
Не знаю, как у вас, а у меня вечно образуются дырки в карманах. Не
успеет жена зашить одну дырку, как - тресь! - рвется другой карман. И
вечно в эти дыры что-нибудь проваливается. То ключи, то мелочь, а однажды
провалился пирожок и я вытащил его из-за подкладки пальто уже совершенно
окаменевшим.
Я так привык к дыркам в карманах, что, если что-нибудь надо, сразу
лезу за подкладку и, кроме нужной вещи, нахожу еще массу предметов, в том
числе безнадежно потерянных. Самое удивительное, что каждый раз я выуживаю
что-нибудь новенькое.
Вот так я нашел в дырке орех. Ничем не примечательный с виду орех.
Гладкий, светло-коричневый орех фундук.
В другое время я, наверное, выбросил бы его, но тут дело было в
подъезде, перед самыми дверями квартиры. Я и за подкладку-то полез затем,
чтобы достать ключи, так что с этим орехом и вошел домой и положил его на
столик в прихожей рядом с телефоном. Через полчаса орех попался мне под
руку вновь.
Дай-ка, подумал я, съем этот орех.
У фундука скорлупа некрепкая, не то, что у грецкого ореха. Сунул я
фундук в рот, покрепче зубами придавил. Но то ли орех крепкий попался, то
ли зубы у меня не те стали - не разгрыз.
Не беда, думаю, сейчас я его молотком.
Вытащил из кладовки молоток, положил орех на подоконник - бац! - и
вмял орех в подоконник.
- Да что это такое! - закричал я, но негромко, чтобы жена не
услышала. Если бы она увидела, что я сделал с подоконником, мне бы не
поздоровилось.
Вспомнилось мне тогда, что в детстве я колол орехи дверью.
Замечательный по простоте способ. Вкладываешь орех в щель рядом с петлей и
закрываешь дверь. Дверь орех придавливает и тот раскалывается. Получается
тихо и надежно.
Приспособил я свой фундук в щель рядом с петлей и закрыл дверь. Но не
тихо закрыл, а хлопнул. Хотелось побыстрее с орехом покончить.
Дверь - с петель, орех - под кровать, а жена - в комнату.
- Ты что делаешь! - говорит и на дверь смотрит.
Деваться некуда, пришлось сознаваться.
- Выброси сейчас же эту дрянь, - говорит жена. - И дверь на место
повесь.
А как же ее на место повесить, если петля вместе с шурупами из косяка
выдернулась.
Пришлось мне целый вечер дверь ремонтировать.
Но орех я все же не выбросил.
- Еще посмотрим, - приговаривал я, занимаясь ремонтом, - чья возьмет.
Вот я тебя!
На следующий день пошел я на работу, а орех в руке держу. Даже в
карман класть не стал, боюсь, как бы он опять в дырку не провалился. Мне
его тогда и не найти.
Смотрю - едет трамвай.
- Вот как я с тобой разделаюсь, - говорю ореху. (В детстве мы иногда
на рельсы разные железки клали, а потом смотрели, как трамвай их плющит.)
- Сейчас я тебя на рельсы положу.
Положил орех на рельсы, а сам недалеко отошел и стою, будто ничего
меня не интересует.
Только тут подошел ко мне милиционер и спрашивает:
- Что, так и будем стоять?
- А что, - отвечаю, - разве нельзя здесь стоять?
- Стоять-то можно, - говорит милиционер. - Только зачем вы,
гражданин, предмет на рельсы положили?
Вижу, опять попался.
- Не предмет это, - оправдываюсь, - а орех. Обыкновенный фундук.
Крепкий орех попался, я его молотком расколоть не мог, и дверью не
получилось, думал, может, трамвай расколет.
- Нарушаете, гражданин, - сурово сказал милиционер, выслушав мои
оправдания. - И обманывать нехорошо. Где же это видано, чтобы орех-фундук
молотком расколоть нельзя было? Поднимите ваш предмет с рельсов и платите
штраф.
Взял я свой орех, заплатил штраф. От негодования весь киплю. На
работу пришел - не работается. Только об орехе думаю. И вспомнилось мне,
что есть у меня знакомый в научном институте. Он там изобрел аппарат,
который ультразвуком гвозди забивает. Так хорошо забивает - лучше любого
молотка. Вот, решил я, что мне надо!
Отпросился у начальника, к приятелю в институт поехал, в
Академгородок.
Приезжаю. Приятель меня о жизни расспрашивать начал, а я в ответ:
- Какая тут жизнь, если хилый орех расколоть не могу.
- Ну, это мы мигом, - отвечает приятель.
Заложил он орех в сложнейший аппарат, нажал кнопку:
- Бз-зз! - и ничего.
Я говорю:
- Ты ультразвуку-то не жалей! Не такой это орех, чтобы на него
ультразвук жалеть, это тебе не гвоздь.
Приятель другую кнопку нажал.
- Вз-ззы! - загудел аппарат.
А ореху хоть бы что.
- Вашим аппаратом, - рассердился я, - только гвозди забивать!
Изобретатели! Орех расколоть не могут.
Схватил свой орех и ходу. Приятель мне вслед прокричал, что можно еще
попробовать направленным взрывом расколоть. У него знакомые есть в
соседнем институте. Только я слушать его не стал, понял, что и
направленный взрыв в этом случае не выручит.
Вечером приятель ко мне сам домой приехал.
- Весь день, - говорит, - не могу успокоиться. Про твой орех думаю.
Не может быть такого ореха, чтобы его наш аппарат расколоть не мог. Что-то
здесь не так. С виду-то, конечно, не спорю, это обыкновенный орех, а вот
на самом деле надо еще посмотреть. Если найти дерево, на котором такие
крепкие орехи растут, то можно в промышленности целый переворот сделать.
Представляешь, если такие орехи использовать вместо стальных шариков в
подшипниках. Это же какая экономия! Давай скорее твой орех, мы сейчас
вместе заявку на изобретение орехоподшипников составлять будем.
Стал я свой орех искать. В карман полез - нету. На столике - нету. У
жены спрашиваю - не видела.
Вдруг раздался звонок в дверь. Долгий звонок, дребезжащий. Так умеет
звонить только наш сосед Вовка. Он в четвертом классе учится и иногда ко
мне заходит за книгами. Он фантастику обожает, а у меня этой фантастики -
полные шкафы.
- Караул! - говорю приятелю. - Сейчас Вовка придет, все вверх дном
поставит.
Действительно, после Вовкиного посещения наша квартира походит на
свалку.
- Ты сиди, не двигайся, как бы с непривычки ты Вовке под руку не
попался. А я ему книжку быстро дам, он и уйдет.
Открываю дверь - точно Вовка.
- Вот ваша книжка! - кричит. - Очень интересная! - кричит. - Дайте
что-нибудь еще! - Пожалуйста, как всегда, говорить забывает.
Кинулся Вовка к книжным полкам, я - за ним. По дороге мы столик
уронили, ковер смяли и вазочку кокнули.
Я знаю, как в таких случаях надо поступать. Схватил с полки книжку с
астронавтом на обложке и Вовке в руки сунул. Он тотчас успокоился и в
страницы уткнулся, а мы дух перевели и начали опять орех искать.
Искали, искали - нет ореха.
- Я пошел! - закричал в это время Вовка.
Повернулся к нему, глядь, а рядом с книжными полками ореховые
скорлупки лежат. От того ореха!
- Вовка! - говорю я. - Это ты орех щелкнул?
- Ага, - отвечает. - Только он пустой был.
А приятель на меня почему-то обиделся.
- Я, - сказал он, - так и знал, что мне какую-то ерунду подсунул. А
еще говорил, что это необыкновенный орех. Не бывает необыкновенных орехов!
И уехал.
А я до сих пор думаю: что же это за орех такой был - крепкий или так
себе?
Владимир КЛИМЕНКО
ПОДУШКА МОЕЙ БАБУШКИ
У меня есть замечательная подушка. То есть подушка, если говорить
честно, совсем обыкновенная: пуховая, квадратная, словом, как у всех. Но с
одним отличием - на ней мне прекрасно спится.
Это подушка моей бабушки. Но бабушка на ней и не спала совсем. Она у
нее в горке других подушек лежала на кровати. На самом верху, потому что
была самая маленькая. Но это для бабушки она была маленькая, а для меня в
самый раз, так как я не привык спать сидя, а люблю, чтобы подушка удобно
устраивалась у меня под щекой, тогда я сладко засыпаю.
И, конечно, у этой подушки есть своя история. Здесь надо сказать,
что, в общем-то, у каждой подушки есть история. Но история истории рознь.
К примеру, есть подушки-домоседки. Они раз и навсегда прописаны на
одной кровати, а моя подушка - путешественница. Мне бабушка подарила ее,
когда я поступил в институт и уехал учиться в другой город. Тогда бабушка
забеспокоилась: а на чем будет спать ее внук в общежитии. И сколько я ни
говорил, что в общежитии тоже есть подушки и другие студенты на них
отлично спят, бабушка не послушалась и все-таки заставила взять с собой
эту подушку.
Сначала я стеснялся, что приеду в общежитие со своей подушкой. Думал,
соседи задразнят, скажут чего-нибудь вроде: "А почему ты еще и перину с
собой не взял?". Станут дразнить бабушкиным любимцем. Но все обошлось. И
мало того, все годы учебы в институте мне еще и завидовали, так как такой
подушки ни у кого не было. На ней так сладко спалось, что частенько я
просыпал лекции и, может быть, от того и учился не очень хорошо. Здесь
бабушка определенно ошиблась, полагая, что подушка поможет мне учиться, Но
в остальном это была честная пуховая подушка и это скорее моя вина, что
иногда я сдавал экзамены на тройки.
Я очень привык к своей подушке. На любой другой, пусть самой мягкой,
я долго вздыхал, ворочался перед тем, как заснуть. А на своей только глаза
закрою и вот уже, пожалуйста - поплыли голубые облака, и я поплыл вместе с
ними. У меня на этой подушке каждый сон такой - голубые облака и все.
Иногда я рассказывал своим друзьям и знакомым про голубые облака.
Надо ли говорить, что из этого выходило? Я хвастался, что свою подушку ни
на какой телевизор не променяю. Но со мной меняться никто и не собирался.
Мало того, мне не верили и, как всегда, подсмеивались, утверждая, что я
опять сочиняю.
С этой подушкой я никогда не расставался, и сейчас на ней сплю. Но
вот какая однажды произошла история.
Живет со мной в одном подъезде пенсионер Котолупов. Все свободное
время Котолупов посвящает борьбе со старушками. Как только он вышел на
пенсию, то сразу же стал претендовать на место на лавочке возле подъезда.
Ему нравилось сидеть там и со всеми здороваться. Со старушками Котолупов
разговаривать не любил и поэтому не представлял для них интереса. Но, с
другой стороны, заявив свое право на скамейку, он лишил одну из старушек
сидячего места.
Война со старушками стала целью его жизни. Главным было занять место
раньше других и не вставать с него возможно дольше. Поэтому в любой час
дня, а тем более раннего утра или позднего вечера Котолупова можно было
видеть на злосчастной скамейке в окружении возмущенных старушек.
Мне было жалко Котолупова.
Наступила осень. По утрам примораживало, а к вечеру обязательно шел
холодный моросящий дождь, но Котолупов не оставлял своего поста.
По обыкновению, заходя в подъезд, я лишь раскланивался с Котолуповым,
но тут что-то меня остановило. Все-таки Котолупов, несмотря на свою
неприязнь к старушкам, был просто старым человеком со своими слабостями.
Плохо живется в старости одинокому человеку.
- Погода-то сегодня не очень... - сказал я.
- Не очень, - согласился Котолупов.
- В такую погоду хорошо дома сидеть.
Котолупов промолчал.
- Чаю попить с вишневым вареньем, телевизор посмотреть, а потом на
боковую, - продолжал соблазнять я Котолупова тихими домашними радостями.
При упоминании о сне лицо пенсионера горестно дрогнуло.
- И не сплю я совсем, - неожиданно пожаловался он, - а только маюсь.
Лягу, ворочаюсь, ворочаюсь, а сна ни в одном глазу. Совсем измучился.
- А у меня как раз наоборот, - необдуманно похвастался я. - Как
коснусь своей любимой подушки, так все - поплыли голубые облака и я
поплыл. Не успеваю ни о чем подумать, как уже сплю.
Котолупов недоверчиво посмотрел на меня.
- Да-да! - воодушевился я. - У меня такая замечательная подушка. Мне
ее бабушка подарила.
И я рассказал Котолупову о своей выдающейся подушке.
Котолупов мрачнел, слушая мои дифирамбы, а под конец внезапно
попросил:
- А не могли бы вы одолжить мне вашу подушку? Хотя бы на одну ночь?
- Что! - ужаснулся я. - Мою подушку! Да где же это видано, чтобы
подушки одалживали? И подарить я вам ее не могу. Очень привык.
- Я тоже хочу видеть голубые облака, - тихо сказал Котолупов. - Ну
что вам стоит. Ведь на одну только ночь.
И я не устоял. Немалую роль здесь сыграло то, что дав соседу на
прокат подушку, я наконец-то мог доказать своим знакомым, что говорю
правду, ведь и Котолупов должен был обязательно увидеть голубые облака.
Торжественно я внес в квартиру Котолупова свою уютную подушку. Я
положил ее на жесткий диван и почувствовал, что совершаю предательство. Но
ничего поделать уже было нельзя. Неудобно же хватать одолженную вещь и
тащить ее обратно. Хотя что такое - подушка? Вещь и ничего более. Но все
равно я чувствовал себя предателем.
Котолупов с нежностью посмотрел на подушку и прямо при мне стал
укладываться. Он ласково водил рукой по пуховому боку подушки и что-то
совсем по-детски приговаривал про голубые облака.
Весь вечер я не мог найти себе места. Жена взбила мне перед сном
другую подушку. Она была ничуть не жестче подушки моей бабушки, но мне
казалось, я не смогу уснуть на ней никогда. Согревало одно - за стенкой
сладко спит и видит во сне голубые облака измученный бессонницей
Котолупов.
Вдруг раздался звонок в дверь.
- Это опять к тебе! - сказала жена и я покорно поплелся открывать.
На пороге стоял разъяренный Котолупов. Мою подушку он держал словно
нашкодившего щенка.
- Заберите свою подушку! - невежливо крикнул он. - Заберите свою... -
он не нашел слов от ярости. - Я вам этого никогда не забуду, - крикнул он,
отступая в глубь лестничной площадки. - Это вам так даром не пройдет!
Он ушел, а я остался стоять в прихожей с подушкой моей бабушки. Моей
замечательной пуховой подушкой. И ничего не понимал.
Котолупов перестал со мной здороваться.
Мало того, теперь, когда я ложусь спать, мне никогда не снятся
голубые облака. Но больше всего я боюсь, как бы мне не приснилось то, что
приснилось Котолупову.
Владимир КЛИМЕНКО
ПРИЩЕПКА С ПРОГРАММНЫМ УПРАВЛЕНИЕМ
Я во всем порядок люблю. Да и кто его не любит, если он есть. А если
порядка нет, то надо его наводить. Вот это я не люблю. И, честно
признаться, совсем немного людей встречал, которые этим любят заниматься.
Хотя и такие попадаются, но это уже призвание.
Для того, чтобы людям легче было порядок наводить, человечество
придумало массу полезных вещей. Полки, например, разные. Поставил на них
вещи, которые чаще всего нужны, и, пожалуйста - порядок. Бери, когда надо,
и пользуйся. Только обратно не забывай поставить, а то быстро вместо
порядка беспорядок получится.
У меня на столе, кстати, всегда порядок. Я его сам навожу, и никому,
даже жене, что-нибудь прибирать там не разрешаю. Резинка у меня под папкой
с бумагами лежит, карандаш за настольной лампой, а необходимые записи в
одной куче на левой стороне стола свалены.
При таком порядке я минут за десять любую вещь нахожу. Понадобилось,
скажем, ленту в пишущей машинке поменять, я не в верхний ящик стола лезу,
куда эту ленту кладу, а в нижний, так как лента всегда туда сваливается.
Ну, сваливается и сваливается, что поделать. Может, ей больше нравится в
нижнем ящике лежать. Я и беру ее оттуда, хотя кладу в верхний.
Одного понять не могу. Мне такой порядок нравится, а другим нет.
Друзья даже раздражаются. "Что ты, - говорят, - опять копаешься, ручку
найти не можешь. Она у тебя постоянно под рукой быть должна". "Это точно,
под рукой", - отвечаю и вытряхиваю ручку из конверта для письма, куда она
неизвестно как попала. Но поскольку она всегда туда попадает, то я к этому
привык. А друзья нет.
И вот как-то приехал из заграничной командировки один мой друг-химик.
Он в Польшу на международный симпозиум ездил, и привез мне сувенир -
большую деревянную прищепку для деловых бумаг.
С виду это совсем обычная прищепка, вроде бельевой, только большая и
плоская. Нужно, предположим, важные записи по столу не растерять, чтобы не
искать потом впопыхах, тогда вы - раз! - и прихватываете их прищепкой.
Полный порядок - никуда не денутся.
- Теперь я за тебя спокоен, - говорит друг. - Теперь ты не будешь по
полчаса нужную бумагу искать. И будет у тебя полный порядок, как у меня.
А надо сказать, друг мой, химик, очень аккуратный человек. У него все
лежит в папочках и стопочках, карандаши в стакане стоят и никуда не
бегают, а на письменный стол даже мухи не садятся - боятся поскользнуться.
- Спасибо, - говорю я другу, - за подарок. Одного опасаюсь, что твоя
прищепка на моем столе поведет себя как-нибудь неправильно. Начнет,
скажем, хватать все бумаги подряд. Мне тогда и не разобраться в них
никогда.
- Ну вот еще, - обиделся друг. - Это обычная прищепка, безо всякой
мудреной электроники. Что ей прищемишь, то и будет держать. Хотя, конечно,
фирменная вещь, сувенир.
Но, как я и опасался, повел себя этот заграничный сувенир с первого
же дня неправильно.
Сел я поздно вечером за письменный стол работать. Листы разложил,
копирку вытащил, разгладил, печатать начал. Хвать, нет одного листа. Я и
под стол, и за стол, и на подоконник - нет как нет.
Что такое, думаю? Никогда такого безобразия не было. Ну поищу с
полчасика и нахожу. А тут на тебе!
У жены спрашиваю:
- Нет, - говорит, - не видела, и к столу твоему не подходила, что мне
на кухне дел мало?
В портфель полез - и там нет. И тут смотрю, а прищепка уже полный рот
разных бумаг нахватала и среди них тот самый, нужный, лист торчит.
- Ах ты, дрянь заморская! - возмутился я. - Чтобы такого больше не
было!
Прищепка притворилась, что не слышит, только через час я еще одного
листа хватился. Все ящики стола перерыл, весь мусор оттуда вытряхнул, а
под конец так расстроился, что решил пойти спать, посмотрел в последний
раз внимательнее - вот он, листочек мой потерянный, у прищепки в пасти.
Ух и рассердился я. Хотел прищепку саму куда-нибудь подальше
засунуть, но передумал. Придет друг, спросит: "Ну как поживает моя
прищепка, сувенир заграничный?". Что я ему на это скажу? Нет, так не
годится. И стал я за той прищепкой наблюдать.
Со временем я заметил, что когда за прищепкой внимательно
приглядываешь, то ведет она себя вполне прилично. Лежит себе потихонечку
на столе, как мертвая. А только отвернешься, тут в ней словно электронное
устройство включается, и она начинает все бумаги подряд хватать. Чего
только не наберет за пять-десять минут, что о ней забудешь. Тут у нее и
квитанции прошлогодние в пасти оказываются, и черновики рукописи, и даже
использованные трамвайные абонементы.
Стал я на прищепку жене жаловаться, а она надо мной смеется.
- Не может, - говорит, - такого быть, чтобы прищепка с программным
управлением оказалась. Видишь, это самая обыкновенная вещь, деревянная.
Наконец я не выдержал. Схватил прищепку и побежал к другу-химику.
- Спасай! - закричал я с порога. - От своего сувенира. Он скоро и
меня самого прищемит.
- Что ты говоришь, - расстроился друг. - Я ведь как лучше хотел. Ну,
что ж, давай сюда эту прищепку-безобразницу, я ее к себе на стол положу, а
тебе взамен другой сувенир - шариковая ручка.
Сначала я этой ручки тоже опасался. Ведь вещь-то опять же
заграничная. Вдруг и она с программным управлением. Но ничего, обошлось.
До сих пор ей пишу. А через неделю все-таки решил опять к другу наведаться
и спросить, как себя прищепка ведет. Не верилось мне, что она успокоилась.
Прихожу, спрашиваю, а друг мне говорит:
- Вот, можешь сам убедиться. Лежит на столе, порядок поддерживает.
Очень удобная штука.
- Это хорошо, - отвечаю, - а то я за тебя все это время беспокоился,
как бы прищепка у тебя беспорядок не развела.
Попили мы чай, я уже домой собрался, и тут друг вспомнил.
- Кстати, - говорит, - не мог бы ты мне помочь. Нужно посмотреть одну
статью, немного подредактировать.
- Какой разговор, - согласился я. - Это пожалуйста.
Пошел друг за статьей, а ее нету. Весь стол перерыл, все ящики
перетряхнул. И в шкафу смотрел, и за шкафом, и в портфель лазил. Нет
статьи.
- А это что? - спрашиваю я и подхожу к столу.
И вытаскиваю из пасти прищепки статью. Ту самую.
- Это прямо хулиганство какое-то! - возмутился друг. - Я ее туда не
клал.
- То-то, - сказал я. - А ты мне не верил.
- Да не может такого быть, - продолжал сердиться друг. - Не бывает
прищепок с программным управлением.
- Ты ее на всякий случай подальше спрячь, - посоветовал я. - А то
такого натворит.
Друг-то хотя меня и уверял, что прищепка самая обычная, все же со
стола ее убрал. Он ей теперь белье прищипывает на балконе, чтобы ветром не
сдуло.
Владимир КЛИМЕНКО
БЕШЕНЫЕ ОГУРЦЫ
У нас, в Сибири, про бешеные огурцы знают разве что любители
ботаники, ведь растут такие огурцы на юге и встречаются в основном в Крыму
и на Кавказе. Но есть у меня чудак-сосед по даче, вот он занимается их
разведением всерьез. И чтобы эта история стала понятнее, придется начать
рассказ с соседа и его чудо-овощей, хотя, если говорить по правде,
началось все с моих помидоров.
Да, тех самых помидоров, в которых я встретил крокодила. Он
по-прежнему, я уверен, живет на даче, только больше на глаза не
попадается.
Бешеные огурцы сосед стал разводить с отчаянья. Думаю, ему просто
деваться было некуда, так как его участок находится прямо у дороги. Вот и
повадились к нему в огород незваные гости. Кто мимоходом ягодку сорвет,
кто две, а то ночью залезут мальчишки и оберут все подчистую. Да ведь не
столько сорвут, сколько сломают. Сосед и засады устраивал, и проволокой
весь забор затянул - ничего не помогало.
До того сосед дошел, что решил среди ботвы да кустов капканы ставить.
Но тут попалась ему заметка в газете. Прочитал он про бешеные огурцы и,
как рассказывает его жена, в тот же день вылетел в Крым за семенами.
Сначала бешеные огурцы ни за что не хотели расти в Сибири. Они к
теплу привыкли, а не к холоду. Их люди в пищу не употребляют, хотя они и
близкие родственники настоящим, съедобным огурцам. А знамениты они тем,
что едва к ним прикоснешься, как "ба-бах!" - взрываются, словно елочная
хлопушка.
С этими огурцами надо быть очень осторожными. Идете вы, скажем,
полем, пейзажем любуетесь, и тут наступаете на бешеный огурец. А ему
только этого и надо. Он как взорвется, как выбросит струей семена на метра
два-три. В такой момент и самый смелый испугаться может.
Вот это свойство огурцов взрываться и решил использовать сосед для
защиты огорода. Долго он мудрил со своими зелеными хлопушками, пока не
добился нужного эффекта. Потом он решил даже вырастить бешеные огурцы
съедобными, чтобы и участок можно было охранять и в салат крошить, но вот
это-то ему пока не удавалось. Зато взрываться огурцы стали прямо-таки с
оглушительным звуком.
Вначале мы даже подскакивали по ночам от этих взрывов, но со временем
привыкли, а еще через год никто и близко не подходил к заминированной
даче. Огурцы могли взорваться в любой момент.
Неприятности начались у соседа с того дня, когда на огурце
подорвалась любимая собака сторожа. Огурец так бабахнул под самым ее
носом, что она на месте околела от ужаса. Потом к нему перестали ездить
родственники, позже перестали заходить соседи, и теперь он в полном
одиночестве полол свои грядки, изредка подскакивая от случайной взрывной
волны.
Вместе с другими дачниками я подсмеивался над чудаком-соседом, но в
одно прекрасное утро заметил, что мой урожай нравится не мне одному. Самые
спелые, самые красные помидоры ночью были сорваны.
Сначала я не придал этому особого значения, но еще через день опять
не досчитался нескольких плодов. А приехав через неделю на выходные,
убедился, что без меня тут славно похозяйничали. Короче говоря, мое
терпение лопнуло и я решил обратиться к соседу за помощью.
Встретил он меня как родного. Видимо, ему сильно надоело сидеть
одному и он любезно приволок рассаду в мой огород.
- Замечательные будет огурчики, - мурлыкал сосед, рассаживая огурцы
по всему участку. - Вот увидите - действуют безотказно!
О том, что "хлопушки" действуют, я убедился немедленно. Стал поливать
смородину и задел шлангом взрывоопасную рассаду.
- Бух! - раздалось неожиданно сзади и я почувствовал, как по моей
спине стекают огуречные семена.
- Ага! Попались! - услышал я тут же издалека ликующий вопль соседа. -
Сейчас я приду на помощь!
- Не надо помощи, - угрюмо буркнул я. - Сам рубашку выстираю.
Но главные события были еще впереди.
Поздно вечером приехала из города жена. С полными сумками она вошла
на участок.
- Трах! - раздалось в темноте. - Та-ра-рах!
- Бзынь! - разбились бутылки с молоком, упав на землю.
- Осторожнее! - запоздало крикнул я.
- И ты насадил этой дряни! - послышалось в ответ. - Ноги моей здесь
больше не будет!
И жена следующей электричкой уехала в город.
На следующий день, в субботу, ко мне пожаловал друг-художник с женой
и пятилетним сыном.
- Какие, однако, у тебя здесь виды. Очень живописно. Напишу-ка я этюд
вот с этой облепихой.
Друг вытащил этюдник и стал пробираться к облепихе.
- По этой тропинке не ходи! - предупредил я.
- Да ничего я не помну, я и так осто...
- Бух! - прогремело по всему участку и встревоженные птицы взлетели с
тополя.
- Ой! - уныло сказал художник, счищая краску с бороды. Палитра прочно
приклеилась к его рубашке.
- Я же предупреждал, - печально заметил я.
Но в этот момент раздался новый взрыв и сынишка художника,
потянувшийся было к цветку, с истошным визгом бросился в дом.
- Немедленно едем домой! - сурово приказал художник семье и, как я их
ни уговаривал, пришлось мне коротать вечер одному.
В воскресенье приехали долгожданные дядя Вася с тетей Машей. Я давно
приглашал их к себе на дачу. Дядя Вася обещал показать как правильно
делать прививку яблоням, и я еле упросил их хотя бы на день покинуть
деревню и посмотреть мой участок. Ведь я так гордился выращенными мной
помидорами.
- Ну, показывай свое хозяйство, - сказал дядя Вася и ступил с
тропинки в сторону.
- Ни шагу дальше! - быстро сказал я.
- Это почему же? - обиделся дядя Вася.
- Видишь ли, - начал я издалека свою историю.
- Я могу вообще никуда не шагать, - продолжал свое дядя Вася.
- Нет, наступать можно, только...
- Вот я и наступаю сюда, потом сюда.
- Туда не надо, - предупредил я.
- А сюда?
- И сюда не надо.
- Знаешь что, - рассердился дядя Вася, - разбирайся тут сам, а мы
домой поедем, там нас корова Ночка ждет.
Так и уехали.
Сел я тогда на крылечко и задумался. Что же, в самом деле,
получается. Жена обещала на дачу больше не приезжать, друг уехал, не
попрощавшись, дядя Вася с тетей Машей тоже обиделись. Так, значит, и буду
я тут сидеть один, свой урожай караулить. Да кому он нужен, такой урожай!
Схватил я грабли и, как миноискателем, по всему огороду прошелся.
Взрывов было, как на войне. Зато я твердо уверен - ни одного бешеного
огурца целым не осталось.
Так что если захотите приехать ко мне в гости, то пожалуйста. Я
всегда гостям рад. А бешеные огурцы пусть мой сосед выращивает, если ему
без друзей жить интересно.