Сергей КАЗМЕНКО

                           ПОВЕЛИТЕЛЬ МАРИОНЕТОК

     - Да, такого мы не ожидали.  Никак  не  ожидали...  -  капитан  Эрхиг
хмурится, стараясь сохранить невозмутимость, приличествующую его  высокому
посту, но со стороны отлично видно, что он потрясен. Еще бы, вряд ли тебе,
капитан, доводилось видеть такое за все твои годы галактической службы.  Я
внутренне усмехаюсь. Я могу усмехаться. Я привык ко  всему  этому.  Я  уже
вполне свыкся со всем, что произошло здесь, произошло на моих  глазах.  За
два с  половиной  года  вполне  можно  привыкнуть  к  любым  ужасам.  Люди
привыкают.  И  я  привык.  И  капитан  привыкнет.  Даже  гораздо   быстрее
привыкнет, чем я, потому что ему довелось повидать в  жизни  много,  очень
много ужасного. Я не спрашивал - придет еще время -  я  просто  знаю.  Это
сейчас  капитан  Эрхиг  потрясен,  но  пройдет  день-два,  и  он  со  всем
свыкнется, и ему не  придется  прилагать  каких-то  особых  усилий,  чтобы
сохранять выдержку.
     Кстати,  подобные  обстоятельства  -   великолепный   тест   на   то,
подготовлен  ли  человек   предыдущей   своей   жизнью   к   тому,   чтобы
адаптироваться ко всем этим ужасам. Мне кажется, я уже слышу издали чьи-то
смешки. Наверняка это кто-нибудь из старослужащих,  закаленный  во  всяких
передрягах космический бродяга, которому все нипочем, и который уже  готов
отпускать шуточки по поводу кошмарного зрелища, увиденного ими. И  плевать
ему на осуждающие взгляды других членов команды, гораздо  больше  плевать,
чем  на  картины,  открывающиеся  перед  его  глазами,  и   лишь   близкое
присутствие капитана как-то сдерживает его висельный юмор.
     - Вы уверены, что никто, кроме вас,  не  уцелел?  -  спрашивает  меня
капитан Эрхиг.
     - Да, капитан, уверен.  Я  ведь  жил  здесь  совершенно  один  больше
полугода по земным меркам.
     - А в дальних поселениях? Ведь здесь же были дальние поселения?
     - Когда это началось, все собрались сюда. Абсолютно все, капитан.
     - Вам повезло. Очень повезло.
     - Я так не считаю, капитан. Меня могли бы отправить на  любую  другую
планету - не столь отдаленную и не столь малонаселенную.  Тогда  я  считал
бы, что мне повезло. Все мои однокурсники могут теперь  говорить,  что  им
повезло.
     - Но вы все-таки остались в живых... - в голосе  капитана  появляется
какая-то неуверенность. Он думает,  что  остаться  в  живых  при  подобных
обстоятельствах - это такое уж большое счастье и такое уж большое везение.
Нет, капитан, тут ни грамма везения. И счастья тут тоже нет. Каждый хозяин
своей судьбы, капитан, в определенных, конечно, пределах. Я  просто  сумел
выстоять там, где другие сделать этого не сумели. Правда, мы находились  с
ними в разных условиях... Но уж об этом я не стану вам говорить,  капитан.
Об этом я никому и никогда не стану говорить.
     - Мы сократим наше  пребывание  здесь  до  минимума.  Только  соберем
материалы, возьмем на всякий случай анализы - и назад. Мои  люди  займутся
этим. Вам нет необходимости задерживаться на  планете.  Собирайте  вещи  и
перебирайтесь на корабль. Пятый катер вылетает через полтора часа.
     - Хорошо, капитан. Когда я смогу связаться со своим начальством?
     - Я распоряжусь, вам обеспечат доступ в рубку связи.
     - Еще один вопрос, капитан. Вы будете демонтировать аппаратуру связи?
     - Маловероятно. Я проконсультируюсь с  командованием,  но  не  думаю,
чтобы они санкционировали демонтаж аппаратуры.
     - Тогда мне придется вернуться, чтобы присутствовать  при  выполнении
Директивы 12. Я ведь  единственный  Офицер  Связи,  ответственный  за  эту
аппаратуру.
     - Да-да, конечно, - говорит капитан Эрхиг и мы расстаемся.
     Хорошо, что при разговоре не присутствовал никто из его  подчиненных.
Все  это  слишком  выбило  капитана  из  колеи,  а  такое   поведение   не
способствует поднятию  авторитета  начальства.  И  ведь  наверняка  в  его
послужном списке  и  высадки  на  планеты  шестой  группы,  и  сражения  с
кардерами,  и  сверхдальние  полеты.  Командирами  галактических  фрегатов
второго класса не назначают необстрелянных  новичков.  Я  снова  внутренне
усмехаюсь. Что  ж,  капитан,  этот  полет  непременно  скажется  на  вашем
продвижении вверх по служебной лестнице, если, конечно,  вы  не  наделаете
сейчас глупостей. Вы никогда, наверное, не  подумаете  об  этом,  но  ваша
закалка, приобретенная здесь, на Сэлхе, очень пригодится  вам  в  будущем.
Есть профессии, где очень полезна такая вот закалка...
     Я иду к своему жилью - не  к  Станции  Связи,  а  к  хижине,  которую
выстроил себе из  полуобгоревших  досок  и  прочего  хлама  на  развалинах
особняка Крандалоса. Хороший был когда-то особняк, три с  лишним  столетия
простоял, одно из старейших зданий на планете. Его подорвали самой обычной
зажигательной гранатой, еще в самом начале. Со Станции было видно  зарево,
но телефон уже не работал, и я только утром узнал, что произошло.
     А произошло это всего через три месяца после  отбытия  "Раногоста"  -
транспорта, который обычно осуществлял  связь  с  Метрополией.  "Раногост"
посещал планету раз в четыре с половиной года - промежутки были не слишком
регулярными, но в среднем именно такими. Другие  корабли  залетали  крайне
редко  -  раза  три  за  столетие.  Сэлх  расположен  слишком  далеко   от
Метрополии, и рядом с ним нет обжитых  планет.  Пионерский  мир  вдали  от
цивилизации... Для многих такие миры - предмет самых сокровенных мечтаний,
но вообще говоря, как правило, это  глухие  провинциальные  дыры,  которые
лишь издали приманивают неудачников, а при ближайшем  рассмотрении  теряют
всякую привлекательность. Иногда на таких планетах обнаруживают что-нибудь
ценное - ископаемые или особые природные условия, способствующие  развитию
какого-либо  из  используемого  человеком  живых   организмов.   И   тогда
начинается бум заселения этого мира, превращения  его  в  один  из  важных
сырьевых придатков Метрополии.  Но  обычно  планеты  эти  так  и  остаются
глухими медвежьими уголками, где люди живут потому лишь,  что  предков  их
занесла когда-то нелегкая в этакую даль, и нет ни желания  особенного,  ни
смелости, ни средств, чтоб изменить свою жизнь.
     Окончить Академию Связи и попасть  сразу  же  в  такую  дыру  -  это,
конечно, не подарок.  Если  бы  кто  из  моих  однокурсников  слышал  вас,
капитан, как вы сказали, что мне повезло, он бы рассмеялся,  даже  зная  о
том, что здесь произошло. Нет, капитан, когда одного из лучших  слушателей
Академии Связи вдруг упрячут на десять лет на такую вот планету, сие никак
нельзя назвать везением. Это - дисциплинарное взыскание.
     Знали бы они, каких усилий стоило мне его получить...
     Я вхожу в свою хижину и  начинаю  собираться.  Беру  с  собой  совсем
немногое из того малого, что имею, все мое имущество умещается в небольшом
чемоданчике. У меня нет дома, нет семьи, нет друзей и родственников, почти
нет денег. Только звание Офицера Связи. Но передо мной - вся Галактика.  И
Метрополия.
     Я покидаю хижину, даже не закрыв за собой дверь и  иду  к  посадочной
площадке. До  старта  пятого  катера  примерно  полчаса.  Старт,  конечно,
задержат, не бывает так, чтобы старт не задержали,  так  что  можно  и  не
спешить. Но все равно самое большее через час я покину Сэлх  и  завершится
этот этап моей жизни. Впрочем, нет, предстоит еще  вернуться  сюда,  чтобы
выполнить Директиву 12 - уничтожить Станцию Связи.
     И потом...
     Потом все придется начинать сначала. Сначала, но не  с  нуля.  Потому
что теперь я уже знаю наверняка, как начинать и что именно делать. Сэлх  -
маленький пограничный мир - остается в  прошлом  вместе  со  всеми  своими
обитателями, отошедшими в мир иной. Впереди - сама Метрополия.
     С этими мыслями я поднимаюсь на борт катера. Часовой у трапа  смотрит
на меня с  почтительным  любопытством  и  некоторым  испугом.  Совсем  еще
молодой парень, призванный, наверное,  не  больше  года  назад.  Пять  лет
назад, когда я спускался с "Раногоста" на меня смотрели совершенно  иначе.
Даже для рядового персонала этой старой посудины было очевидно, что  перед
ними - неудачник, высланный сюда за какую-то  провинность.  Офицер  Связи,
который обслуживал Станцию два прошлых пятилетних срока, совсем извелся  в
ожидании смены и сделал все от него зависящее, чтобы побыстрее  сдать  мне
дела, словно боялся, что "Раногост" уйдет без него. Я его вполне понимал и
со своей стороны старался ускорить процесс  приемки,  тем  более,  что  не
находил никакого удовольствия в постоянном выслушивании его соболезнований
в свой адрес. В конце концов "Раногост" загрузился местной продукцией -  в
основном концентратом из листьев гла-у -  выгрузил  привезенные  товары  и
отправился в обратный путь, совершая по пути заход еще на десяток подобных
планет, расположенных, правда, значительно ближе к Метрополии. А  я  начал
привыкать постепенно  к  жизни  на  Сэлхе,  знакомиться  понемногу  с  его
обитателями, с природой, климатом, географией и историей.
     Мы, Офицеры Связи - своего рода галактическая элита. Мы  есть  везде,
где существуют человеческие поселения, и именно мы  обеспечиваем  то,  что
человечество  до  сих  пор,  несмотря  на  величайшую  разбросанность   по
Галактике, представляет  собой  единое  целое,  а  не  разрозненную  массу
независимо существующих и развивающихся миров. День за днем в течении пяти
лет обучения, методично и  непрестанно,  с  самого  момента  зачисления  в
Академию Связи и до торжественного выпуска нам  вдалбливают  эту  мысль  -
мысль о том, что именно на нас держится  человеческая  цивилизация.  Любая
ложь, повторяемая методично и непрестанно, в конце концов  превращается  в
правду - этому учат еще на  первом  курсе  Академии,  но  к  тому  моменту
большинство уже неспособно трезво оценить то, что вдалбливали им в  голову
с детства. Мы уже приучены считать черное белым, немыслимое - нормальным и
необходимым, мы  уже  превратились  в  апологетов  не  нами  созданного  и
установленного  порядка,  и  неспособны  видеть,  насколько  он  нелеп   и
преступен. Если бы только этот порядок был кем-то задуман и  создан...  Но
нет - и те, на ком он держится, и те, кто его преобразовывал и  еще  будет
преобразовывать в дальнейшем - и они тоже его пленники, и они  действовали
не по своей воле, и  их  поступками  тоже  управляло  нечто  немыслимое  и
непостижимое. Как тут не вспомнить старинную легенду о боге.
     Мне повезло - я вырос там, где  воздействие  идейной  обработки  было
сравнительно невелико. Метрополия еще не осознала, сколь опасны могут быть
вот  такие  отдаленные  миры,  несмотря   на   всю   незначительность   их
экономической  мощи.  Экономическая  мощь  -   это   лишь   овеществленная
человеческая идея, а каждый такой мирок по идейному содержанию  не  беднее
самой Метрополии. Придет время - и Метрополия поймет всю опасность  такого
положения, но я надеюсь, что это время придет слишком поздно, чтобы успеть
предпринять  что-либо.  Это  ведь  извечный  закон  природы  -   осознание
опасности приходит всегда слишком поздно, чтобы  оставалось  время  что-то
еще предпринять для ее предотвращения...

     Я не спешу.
     Мэра сейчас все равно нет. Ни дома, ни в мэрии.
     Каждое утро он летает к себе на ферму в сотне километров к северу  от
поселка, чтобы  своими  глазами  посмотреть,  как  идет  работа.  В  этом,
конечно, нет никакой необходимости, киберы на  плантации  гла-у  прекрасно
справятся с любыми отклонениями и без его вмешательства. То же самое можно
сказать и о тех киберах, что обслуживают молочное стадо - мэр держит около
сотни коров и его молоко пьют, пожалуй, все на острове.
     Но мэр любит повторять, что только там, на своей ферме,  и  чувствует
себя  человеком.  А  еще  он  любит  повторять,  что  должность  мэра  ему
осточертела, что он ни за что не согласится остаться на этом посту еще  на
один срок, как бы его ни уговаривали, и что  человек,  который  не  мешает
жить другим, имеет же, черт подери, право жить так, как ему того  хочется,
не связывая себя никакими обязательствами. Насколько я понимаю, он говорил
то же самое и перед  прошлыми  выборами.  И  перед  позапрошлыми.  Я  даже
убежден, что он сам искренне  верит  в  то,  что  говорит,  и  именно  это
обстоятельство и делает его каждый раз единственным реальным кандидатом на
этот почетный пост.
     Вернется он часа через два, к обеду. А после обеда он любит  отдыхать
- это я знаю. Поэтому раньше четырех появляться у него нет смысла. Спешить
некуда, впереди у  меня  еще  почти  пять  стандартных  лет.  Больше  двух
здешних.
     Я неторопливо иду по  улице,  стараясь  держаться  в  тени  деревьев.
"Раногост" прибыл сюда в начале лета, а  сейчас  лето  в  разгаре.  Солнце
стоит почти в зените, и находиться хотя бы  несколько  минут  на  открытом
месте нет никакой возможности. Понятное дело, что вдоль по улице я  иду  в
полном одиночестве. Все либо попрятались по домам, либо улетели на один из
пляжей. Я тоже улетел бы к океану, если бы не полученное утром сообщение.
     А,  собственно  говоря,  что  мне  мешает  сделать  это   сейчас?   Я
останавливаюсь в тени шарука перед домом Каирри и с минуту  обдумываю  эту
возможность. Но в конце концов решаю, что  это  было  бы  уже  слишком.  Я
торчал на пляже и вчера, и позавчера, да  и  всю  неделю  перед  последним
ураганом тоже, и такая райская жизнь в полном почти безделье до добра меня
не доведет.
     Но все же сегодня чертовски жарко, говорю я себе, и уже  знаю,  каков
будет мой следующий шаг. Не в первый  раз  я  играю  сам  с  собой  в  эту
незамысловатую игру, находя неизвестно зачем оправдания  своим  действиям.
Кому и какие нужны оправдания, кто и зачем  стал  бы  меня  проверять?  Но
привычка неистребима - я всегда должен иметь такое оправдание. Всегда, без
исключения.
     Я все так  же  медленно  шагаю  вдоль  по  улице,  стараясь  подольше
оставаться в тени гигантских шаруков, но теперь мои шаги приобрели  вполне
определенное направление. Наконец, как бы невзначай бросая взгляд  налево,
я замечаю вход в погребок Тэррена и тут же спрашиваю себя: а не  заглянуть
ли мне туда на пару минут? Почему бы и нет - раз уж я все  равно  оказался
здесь. Где еще на  всем  Сэлхе  можно  так  хорошо  посидеть  в  прохладе,
пережидая полуденный зной, как не в погребке у старины  Тэррена?  Провести
время за неспешной беседой с другим таким же случайным посетителем - или в
одиночестве, имея в собеседниках лишь кружку, полную  великолепного  пива.
Один лишь Тэррен на всем Сэлхе умеет варить такое пиво, вкладывая  в  него
опыт многих и многих поколений, все остальные давным-давно  это  поняли  и
даже не пытаются составить ему конкуренции. Но я пока  не  заметил,  чтобы
хоть кто-то завидовал ему - так, как было бы обычным там, в Метрополии.  И
во многих других мирах, где довелось  мне  побывать.  Нет,  здесь  это  не
принято - здесь принято уважать чужой труд и  чужое  умение.  И  гордиться
умением собственным.
     Что ж, я не чувствую себя в чем-то ущемленным среди этих  людей.  Мне
тоже есть чем гордиться - хотя своего умения я не афиширую.
     Я  поворачиваюсь  и  вхожу  в  темный  проем  в  глухой  белой  стене
пристройки старинного дома рода Тэрренов. Вниз, в подземелье ведет пологая
каменная лестница с невысокими ступенями - очень удобно для  тех,  кто  не
рассчитает  своих  сил  и  слишком  рьяно  воздаст  должное  божественному
напитку. Едва я ступаю  под  сводчатый  каменный  потолок,  как  все  тело
охватывает блаженная после наружной жары прохлада. Два десятка ступеней  -
и вот я уже внизу. С непривычки глаза  поначалу  отказываются  видеть,  но
постепенно привыкают к полумраку. Я осматриваюсь по сторонам - никого.
     Что ж, это, наверное, и к лучшему. Можно будет  спокойно  посидеть  и
еще  раз  тщательно  обдумать  каждый  свой  шаг.  Хотя  -  сколько  можно
обдумывать одно и то же? Не пускаться же на попятный теперь, когда столько
сил и трудов вложено во все это  предприятие,  когда  стольким  ради  него
пришлось пожертвовать. Да  и  почему  это  вдруг  я  должен  отступить  от
первоначального плана? Не испугался же я, в самом-то деле. Нет,  уж  лучше
бы здесь кто-нибудь сидел, лучше было  бы  поболтать  о  всяких  пустяках,
послушать местные сплетни, поругать - для порядка, потому что  именно  это
привыкли слышать ото всех моих предшественников жители Сэлха -  начальство
в Метрополии... Все лучше, чем снова перебирать все доводы  за  и  против,
зная, что все уже взвешено, и ничего нового не появилось.
     Только вот все ли взвешено? Раньше, в Академии,  я  был  уверен,  что
все. Но раньше я не знал, что же такое Сэлх, какие люди живут здесь.
     А теперь знаю?
     Глаза привыкли к сумраку, и я не  спеша  подхожу  к  расположенной  в
глубине погребка стойке, беру тяжелую кружку из толстого стекла  и  иду  к
левой стене, вдоль которой стоят бочки с пивом разных  сортов.  В  прошлый
раз, помнится, я пил из  третьей,  и  пиво  мне  понравилось,  но  это  не
причина, чтобы не попробовать  теперь  из  четвертой.  Некоторое  время  я
сосредотачиваюсь на решении  этого  важного  вопроса,  наконец  решаюсь  и
ставлю кружку под кран у четвертой бочки. Это  вам  не  то  что  вскрывать
банку с концентратом и разбавлять его водой. Это - почти священнодействие.
И я не сразу научился делать все так, как положено, чтобы  пена  в  кружке
поднялась ровно на два сантиметра - не больше и не меньше, как  учил  меня
сам старина Тэррен. Только тогда, говорил он  не  раз,  и  можно  будет  в
полной мере ощутить вкус и аромат настоящего  пива,  и  я  ни  секунды  не
сомневаюсь, что это именно так - уж кто-кто, а  Тэррен  свое  дело  знает.
Конечно,  простенький  кибер  проделал  бы  все  это  с  гораздо   большей
точностью, чем  даже  сам  Тэррен  -  но  здесь  не  любят,  чтобы  киберы
занимались такими вещами. Смешно, но я сам тоже,  кажется,  не  хотел  бы,
чтобы меня обслуживали киберы. Сэлх понемногу, внешне незаметно  въедается
в меня, и это может  в  итоге  плохо  кончиться.  Недаром  же  в  Академии
считают, что люди, даже один срок проработавшие на станциях  в  таких  вот
удаленных мирах, уже не годятся для дальнейшего служебного роста.
     Ну это мы еще посмотрим.
     Итак, знаю ли я Сэлх, спрашиваю я  сам  себя,  садясь  с  кружкой  за
массивный стол у противоположной стены. В первые дни после прилета сюда  я
мог бы ответить на этот вопрос с большей уверенностью. Мне  казалось,  что
не знал я совсем немного - кое-какие особенности местного быта,  кое-какие
личные  характеристики  местных  жителей,  другие  не  очень  существенные
детали. Знал же я очень многое - гораздо больше того, что  знали  о  своей
планете  ее  обитатели.  Так  и  должно  быть  -  Академия  Связи  обязана
располагать наиболее исчерпывающей информацией о любом из миров. Для этого
мы и существуем.
     Сэлх... Планета стандартного типа. Открыта более пятисот  лет  назад.
Всего через пятьдесят лет после первого  сообщения  началось  заселение  -
довольно быстро, если  принять  во  внимание  удаленность  от  центральных
миров. Но как  раз  тогда  демографическая  ситуация  в  Метрополии  стала
напряженной,  и  многие  стремились  убраться  куда-нибудь   подальше   от
перенаселенных центров. Точнее, многих к этому усиленно подталкивали.
     Но до Сэлха, конечно, добрались немногие. Что-то около полутора тысяч
на одном из ходивших тогда переселенческих транспортов - как только  могли
люди выдержать долгие месяцы полета в таких жутких  условиях?  К  тому  же
место для первого поселения было выбрано неудачно, с наступлением осени их
стало затапливать, а  с  транспортом,  как  обычно,  у  переселенцев  были
значительные трудности, так что отыскать  идеальное  для  жизни  место,  в
котором стоит нынешний поселок, смогли лишь  через  добрых  полсотни  лет,
когда население сократилось  до  тысячи  примерно  человек  -  и  это  при
относительно высокой рождаемости.
     Зато потом дела пошли  более  или  менее  прилично,  и  к  настоящему
времени  население  Сэлха  достигло  4868  человек  -  если,  конечно,  за
последние часы кто-либо не умер и не родила своих близнецов Луиза  Корски.
Занимаются здесь в основном собственным жизнеобеспечением, а  для  продажи
выращивают гла-у, концентрат листьев  которого  забирает  во  время  своих
нечастых заходов на Сэлх "Раногост", привозя  взамен  заказанные  местными
жителями товары. Сэлх, разумеется,  входит  в  Ассоциацию  так  называемых
Свободных Миров, во главе которой, естественно, стоит  все  та  же  родная
наша Метрополия, и никогда не нарушал обязательств,  взятых  на  себя  при
подписании Договора - не представлялось случая, да и слишком мал потенциал
этого мира, чтобы хоть у кого-либо здесь возникло подобное желание.
     Да, я знал о Сэлхе многое - но все это,  как  я,  наконец,  убедился,
было знание именно о Сэлхе - не знание Сэлха. Хорошо, что я понял это и не
стал спешить. Ведь мне поначалу было  бы  гораздо  легче  понять,  скажем,
какого-нибудь обитателя того  же  Кардранна  -  вне  зависимости  от  слоя
общества, к которому он относился бы - чем любого из здешних жителей. Ведь
понять - это значит так вжиться в образ мыслей,  чтобы  ценности  мира,  в
который  тебя  занесло,  стали  твоими  ценностями,  его  предрассудки   и
предубеждения - твоими предрассудками и предубеждениями. Только  тогда  ты
сможешь понимать - и предсказывать, как поведет себя человек этого мира  в
тех или иных обстоятельствах. Только тогда...
     Взять к примеру этот вот погребок. Возможно ли хоть что-то подобное в
нашей сумасшедшей Метрополии?  Хозяин  погребка  Тэррен  работает  сейчас,
наверное, на своей ферме, каким-то неведомым образом выращивает  ячмень  -
наверняка здесь выведены особые сорта, не может нормальный ячмень расти  в
такой жаре - или занимается со стадом коров мясной породы, или трудится  в
коптильне - кстати, вон, в углу висят его изготовления колбасы, подходи  и
отрезай сколько душе угодно -  или  делает  еще  что-то  по  хозяйству.  И
сыновья его тоже там. И жена, наверное. И нисколько их не  заботит  судьба
этого заведения, уверены они, что все здесь будет в  полном  порядке,  что
никто здесь не насвинячит, никто их не обманет, никто  не  ограбит.  Любой
может спуститься в погребок, выпить пива сколько пожелает и  уйти.  Вон  у
выхода стоит ящичек с деньгами. Хочешь - плати, не хочешь -  не  плати.  А
хочешь так вообще выгреби оттуда все бумажки и всю мелочь и иди  восвояси.
Никто не смотрит, никто не спросит.
     Или все-таки кто-то за  всем  этим  наблюдает?  -  ловлю  я  себя  на
привычной уже мысли. Ну не могу я, повидавший столько миров, я, специально
изучавший психологию - и массовую, и отдельного человека, и патологическую
- не могу я поверить, что могут люди в нашем, не сказочном мире жить,  так
вот доверяя друг другу.
     Хотя нет, могут, конечно. Вспомнить хотя бы  Эргейские  кланы  -  там
каждый верит каждому, как самому себе. Потому что иначе там не выжить.  Но
почему здесь? Или здесь тоже не выжить без такого доверия?
     Я сижу в  погребке  еще  с  полчаса.  Никто  так  и  не  приходит,  а
размышлять в одиночку над тем, что уже сотни  раз  передумано,  становится
скучно. Выпив две кружки, насладившись прохладой и впитав ее  в  себя  про
запас, я поднимаюсь и иду к выходу. По пути  опускаю  в  ящик  бумажку  за
выпитое пиво, набираю сам себе сдачи из россыпи мелочи на дне - вот и меня
Сэлх приучил следовать своим нормам, здесь не принято бросаться  деньгами,
здесь принято платить только причитающиеся суммы.
     Внутренней прохлады хватит минут на десять,  и,  зная  это,  я  спешу
поскорее  добраться  до  стоянки.  В  моей  машине  работает  кондиционер,
прохладно и приятно  пахнет  какими-то  цветами.  Я  включаю  двигатель  и
поднимаю машину над поселком, не особенно заботясь о безопасности  маневра
- движение здесь совсем не  то,  что  в  центральных  мирах,  и  никто,  в
сущности, не следит за соблюдением правил. Каково-то мне будет привыкать к
ним потом... Я почти машинально, не  задумываясь,  разворачиваюсь  и  веду
машину к пляжу. Делать все равно ведь больше нечего, не сидеть же  у  себя
на Станции до тех пор, пока мэр не соизволит заявиться к  себе  в  рабочий
кабинет. Надо воспользоваться возможностью  и  отдохнуть,  пока  еще  есть
время, появляется непрошенная мысль, но я старательно  заглушаю  ее  -  от
мысли этой пахнуло горечью, а это  не  то  чувство,  которым  мне  следует
теперь руководствоваться.
     Я возвращаюсь назад часа через три, когда жара уже начинает  спадать.
Можно было бы довериться автопилоту,  но  я  веду  машину  сам,  почти  на
бреющем полете прохожу  над  холмами,  что  отделяют  поселок  от  океана,
прохожу над ближними полями и оранжереями и подлетаю к  стоянке.  Там  уже
стоит десятка два местных колымаг - это вернулись со  своих  ферм  местные
жители. Моя машина среди этого собрания антиквариата  выглядит  чужеродным
телом, но тут уж ничего не поделаешь. Это привилегия каждого Офицера Связи
- выбрать себе наилучшую из выпускаемых моделей, и  я  не  знаю  человека,
который от этой привилегии отказался бы. Но Сэлх перековывает даже меня  -
я уже не горжусь больше своей роскошной машиной, мне уже почти безразличен
ее шикарный облик, мне, как и любому из здешних жителей, важно лишь, чтобы
она летала, и летала хорошо, а все остальное второстепенно.
     Снаружи все еще жарко, но тени теперь удлинились, и я спокойно иду  к
мэрии по теневой стороне улицы. Еще утром, как только получил сообщение, я
оставил мэру записку о том, что хочу его видеть, и  теперь  знаю,  что  он
обязательно меня дождется. И все же почему-то волнуюсь: мне кажется,  что,
не окажись сейчас мэра на месте, и я могу передумать.  Бред!  После  того,
как столько усилий затрачено на подготовку, вдруг передумать  и  от  всего
отказаться - это не для меня.
     И все же на душе у меня неспокойно.
     В здании мэрии сумрачно и прохладно. Я прохожу через пустынный холл и
поднимаюсь в приемную. Там, как всегда, пустынно, лишь на  период  выборов
мэра и на время разгрузки и погрузки "Раногоста" мэрия нанимает нескольких
служащих. В остальное же время мэр справляется со всеми обязанностями один
- если не  считать  техника-смотрителя,  следящего  за  исправной  работой
допотопных,  но  все  еще  исправно  работающих  автоматов.   Это   вообще
характерно для Сэлха - да и для всех практически подобных ему миров -  то,
что  автоматы  здесь  работают  веками.  Так,  как   и   задумывалось   их
создателями. У нас, в Метрополии,  машины  стареют  гораздо  быстрее,  чем
люди.  И  заменяются  новыми,  лучшими.  Только  вот  жизнь  почему-то  не
становится от этого легче. Как сказал один скептик, люди давно  уже  живут
лишь затем, чтобы создавать новые машины, им просто не хватает времени  на
то,  чтобы  воспользоваться  благами,  которые  машины  эти  в   состоянии
принести.
     Мэр был у себя в кабинете и поднялся мне навстречу.
     - Ну наконец-то, Мэг! - сказал он, протягивая руку. - Я уже с полчаса
как вас дожидаюсь. Ну что там у вас? Давайте быстрее, а то меня уже ждут у
Корски.  Слыхали  -  его  Луиза  родила  сегодня  своих  близнецов.   Надо
поздравить.
     - Сообщение, мэр, специально для вас. Ну и парочка общих  циркуляров,
как обычно - из-за них-то я не стал бы вас беспокоить.
     Я уселся в кресло  перед  обширным  столом  мэра,  который  наверняка
простоял на этом самом месте с самого основания поселка, а он сел  в  свое
кресло, тоже, наверное, дошедшее до нас с  тех  далеких  времен.  В  таких
мирах чтят старину, но не кичатся этим почитанием, как это делают снобы  у
нас в Метрополии.
     Раскрыв  принесенную  папку,  я  протянул  мэру  сперва   два   общих
циркуляра, отпечатанных сегодня утром приемником станции - мэр, не  глядя,
сунул их в щель регистратора - а затем и специальное сообщение. Интересно,
подумал я вдруг, глядя, как циркуляры медленно исчезают в щели,  а  читает
ли их мэр хоть  когда-нибудь?  Если  вдруг  он  этого  совсем  не  делает,
ситуация может измениться - правда, незначительно. То, что он должен знать
по моим расчетам, он так или иначе узнает - хотя бы из разговоров с семьей
за обедом. А если чего и не знает,  теперь,  после  этого  сообщения,  сам
поднимет старые циркуляры. Иначе просто не может быть.
     Мэр тем временем читал сообщение и, по мере того, как он подбирался к
концу первой страницы, брови его ползли вверх. Я этого  ожидал.  Сообщение
того  стоило.  Он  дочитал  страницу  до  конца,  затем  быстро  пролистал
остальные, поднял глаза на меня:
     - Вы думаете, это все серьезно Мэг?
     - Думаю, что да. С такими вещами не шутят.
     - М-да, - озадаченно сказал он, потирая подбородок.  -  М-да.  Вы-то,
конечно, все уже просчитали.
     - Еще утром.
     - И не предприняли никаких действий?
     -  Я  здесь  посторонний.  Вы  же  должны  знать  Устав  Академии   и
Соглашение, по которому мы действуем. Я все равно не  могу  владеть  здесь
собственностью. Это все ваши проблемы.
     - Не обижайтесь, Мэг, я совсем не это имел в виду. Но  почему  же  вы
сразу не вызвали меня?
     - Я думаю, нет смысла спешить.
     - М-да, - мэр снова  задумался,  потом  стал  медленно  перелистывать
сообщение, пробегая глазами заголовки и просматривая  таблицы.  -  Как  вы
думаете, что все это может означать для нас?
     - Я думаю, что лично вы, например, станете очень богатым человеком. И
многие другие на Сэлхе тоже. В  конечном  счете,  от  этого  выиграют  все
жители.
     - Вы думаете?  -  как-то  отрешенно  спросил  он,  потом  машинально,
погруженный в свои мысли, повторил: - Вы думаете?
     Я не стал ничего отвечать - видел,  что  он  не  ждет  моего  ответа.
Спрашивает просто так, машинально. Я сидел и просто молча смотрел на него.
Не то чтобы меня удивила его реакция - нет, чему тут удивляться, Сэлх есть
Сэлх, и жители  Сэлха  -  это  жители  Сэлха  со  своей  реакцией  на  все
происходящее. Но все же я не ожидал увидеть, что он так вот помрачнеет.  Я
бы на его месте...
     Хотя, честно говоря, я не ставил себя на его место. Вдруг, вот только
сейчас я понял, что всегда ставил  себя  выше  и  в  стороне  от  событий,
которые предвидел и планировал. Это ошибка, и за эту ошибку  можно  дорого
поплатиться.
     - М-да, - еще раз промычал себе под  нос  мэр  и  посмотрел  на  меня
каким-то растерянным взглядом. - Как-то  все  это  слишком  уж  неожиданно
получается.
     - А вас что, все это не радует?  -  спросил  я,  кивая  на  листки  с
сообщением.
     - Да как сказать, как сказать... - он вздохнул. -  С  одной  стороны,
конечно, должно бы радовать. Я знаю людей, которые  обрадуются,  о-ох  как
обрадуются всему этому. Но другие... Вот я все понять пытаюсь, что же  все
это для нас-то означать будет? Мы же на этом вот  самом  месте  всю  жизнь
прожили, предки наши здесь жили, дети наши здесь выросли. Всякое, конечно,
бывало. Вон три года назад у нас тут даже убийство случилось. Но  в  целом
ведь как хорошо жили-то. Спокойно трудились, нужды  не  знали  уж  сколько
поколений, бедствия нас стороной обходили. Ничего нам  здесь  не  давалось
даром, все своими руками да  головой  добыли,  все  на  себе  испытали.  И
неурожаи ведь были. При мне уже двадцать лет назад такой  кредит  пришлось
взять, что насилу расплатились. И аварии случались. А в  начале,  пока  на
острове еще этих местных тварей полно было... Но люди  жили,  и  жили  все
лучше, и нам столько добра оставили, что  можно  было  бы  весь  век  свой
прожить, не работая, и нужды не знать - с лихвой бы хватило. Так зачем же,
спрашивается, нам здесь что-то еще нужно? Зачем?
     - Ну ваше нынешнее благосостояние весьма  относительно.  Всякое  ведь
может случиться. Одни  ураганы  здешние  чего  стоят,  хоть  вы  к  ним  и
приспособились вроде. А с этим вот, - я кивнул  на  сообщение,  -  все  вы
будете как за железной стеной. Это - гарантия от любых бедствий. От любых,
мэр. Это - капитал, который позволит вам жить где угодно и  так,  как  вам
угодно.
     Мэр посмотрел на меня как на неразумного ребенка.
     - Да поймите же вы, Мэг, что я - лично я - хочу жить не где угодно, а
именно здесь, на Сэлхе. И не как угодно, а именно так, как я сейчас  живу.
И не от того, что  не  знаю  никакой  иной  жизни  -  вам  наверняка  ведь
известно,  что  в  молодости  я  служил  в  десанте.   Понесла   нелегкая,
приключений захотелось. Такого успел насмотреться... Есть, есть многое,  в
чем Метрополия нас здорово превосходит - но мне этого не  надо.  И  другим
жителям Сэлха, большинству из них, не надо тоже. Только они  сами,  боюсь,
этого не понимают еще. А когда поймут, будет поздно. А то, что  здесь  вот
изложено, - мэр потряс листками сообщения,  -  означает  не  больше  и  не
меньше, как конец Сэлха, окончательный конец мира, в котором я хочу  жить,
мира, который я люблю.
     - Ну уж и конец. Сэлх велик.
     - Не так уж и велик, если разобраться. И к тому же, раз  уж  начнется
здесь авангардное освоение, на реенгрите оно не закончится. Нет, никак  не
закончится. Здесь будут искать - и наверняка найдут, я вас уверяю - что-то
еще, достойное новых капиталовложений. И значит тот Сэлх, который я люблю,
который и вам теперь, быть может, не совсем чужд - этот Сэлх  стремительно
превратится в еще один уродливый авангардный мир. Из  него  выкачают  все,
что только можно, и оставят догнивать на обочине - я повидал  такие  миры,
да и вы наверняка их знаете.
     - В вашей власти все повернуть иначе. Достаточно просто отказаться от
освоения...
     - Да не говорите вы глупостей, Мэг, - мэр досадливо  махнул  рукой  и
отвернулся к окну. - В моей власти!.. Моя власть закончится сразу же,  как
только сообщение станет известно хотя бы еще десятку жителей. Это пока нам
нечего особенно делить, у меня остается  власть  и  есть  какие-то  права.
Права... Председательствовать на банкетах, поднимать  флаг  Ассоциации  на
праздниках, подписывать бумаги, смысл и необходимость которых и  без  меня
всем очевидны. Вот и все мои права. Лет двадцать назад, возможно,  прав  у
меня было бы побольше, чем теперь. Но с тех пор на Сэлхе  появились  новые
люди - вы знаете, кого я имею в виду.
     Я молча кивнул - мне ли этого не знать? Потом сказал:
     - Но до выборов ведь еще достаточно времени.
     - Два года, Мэг, два наших года. Вы еще не успеете  улететь,  вы  еще
увидите, как я полечу  с  этого  места.  Если,  конечно,  дело  дойдет  до
выборов.
     Мэр не хуже меня понимал, как могут обернуться события. Впрочем, меня
это не слишком удивляло. Я, в общем, этого ожидал. Но таких, как он, здесь
немного.
     - Мне кажется, вы смотрите на  вещи  слишком  мрачно.  Сэлх  -  очень
спокойная планета,  у  вас  здесь,  насколько  я  знаю,  никогда  не  было
серьезных конфликтов. Несколько убийств за всю историю - и все.
     - Мирная, говорите? - мэр уже успел успокоиться. - Может быть,  может
быть. До поры до времени все может  оставаться  мирным.  Просто  мы  очень
далеки от вашей Метрополии - и по расстоянию, и по образу жизни. Мало  кто
из новых переселенцев добирается до нас, хотя мы  и  не  стремимся  как-то
обойти свои обязательства  по  иммиграции.  У  бедных  не  хватает  денег,
богатые сами не поедут на Сэлх. Хотя я бы лично поехал  -  но  не  в  этом
суть. Все здесь давно устоялось, новых людей  практически  нет,  все  друг
друга более или менее знают. Я вот практически каждого  по  имени  назвать
могу при встрече. Но все равно, вы же должны понимать, что люди-то разные,
что не залезешь каждому из них в душу, не поймешь, пока время не придет, о
чем он думает и о чем мечтает. Все у нас мирно и спокойно. И вдруг  -  это
вот сообщение. Для одних - сказочное богатство. Для других - почти ничего.
И для всех - неизбежные перемены. Другая жизнь, совсем другая. Новые люди.
Постоянная  связь  с  Метрополией.  Возможность  уехать  куда  угодно.   И
невозможность только одного - жить по-старому. Вы представляете себе, Мэг,
как тут все завертится? Даже если мы здесь сумеем решить все  по-хорошему,
даже если мы, те, кому повезло, щедро поделимся с остальными -  все  равно
здесь такое начнется... Да нет, конечно, как вы можете это представить?
     Напрасно он так думает. Я очень хорошо все это  представляю.  Я  ведь
учился этому, мэр. Учился предвидеть  последствия  такой  вот  информации.
Учился предсказывать, как она будет воздействовать на сообщество  людей  с
заданными характеристиками, как  поведут  себя  отдельные  лица  и  группы
людей. Я ведь не зря считался одним из лучших слушателей Академии Связи  -
почти до самого выпуска. Нет, мэр, я все очень хорошо представляю.
     Реенгрит. Серый, с голубоватым отливом минерал. Достаточно редкий, но
совсем не уникальный - его запасы обнаружены во многих  мирах,  и  кое-где
разрабатываются. Запасы, как правило, незначительны - для его  образования
требуется особая комбинации условий при трансформации осадочных  пород,  и
еще не было случаев, чтобы на одной  планете  такая  комбинация  сложилась
даже в двух местах. Вряд ли Сэлх в этом отношении окажется исключением. Но
обнаружение реенгрита здесь, на острове, группой геологов,  работавших  на
планете во время позапрошлого прилета  "Раногоста",  не  стало  сенсацией.
Сенсация состоялась совсем недавно - не больше месяца назад,  если  верить
сообщению. Состоялась, когда обнаружили, что здешний реенгрит  принадлежит
не к обычной модификации А,  а  к  гораздо  более  редкой  и  до  сих  пор
уникальной модификации В - месторождение реенгрита В было обнаружено  лишь
однажды на Оригде, и уже сотни лет назад оно было полностью выработано.
     Вообще  говоря,  реенгрит  относится  к  тем  немногим  созданным  по
капризам природы веществам, которым люди до сих  пор  не  нашли  достойной
искусственной  замены  и  не  сумели   в   том   же   виде   синтезировать
самостоятельно. Мне трудно судить, в чем здесь дело. Да, в сущности вопрос
этот для Сэлха имеет второстепенное значение. Тут другое важно -  то,  что
реенгрит  модификации  А  отсюда  вывозить  никто   и   не   думал.   Есть
месторождения, расположенные гораздо ближе  к  центральным  мирам.  И  еще
сотни лет Сэлху не грозили  бы  ни  сказочное  богатство,  ни  перспектива
превращения в авангардный мир. Но вот реенгрит  модификации  В...  Там,  в
Метрополии, уже шла яростная борьба за подряд на разработку месторождения,
одно это известие резко сместило равновесие на бирже и привело в  движение
такие силы, противостоять которым не в состоянии был бы не только мэр,  но
и все население Сэлха, выступи оно единым фронтом против этой  разработки.
А что последует за внедрением сюда крупных корпораций,  представить  труда
не составляло. Вложенные капиталы должны приносить  максимальную  прибыль,
это закон нормально развивающегося человеческого общества. На Сэлхе  будут
искать -  и  найдут,  обязательно  найдут  -  сферу  для  применения  этих
капиталов. Отдельные люди, отдельные группы  людей,  даже,  возможно,  все
человечество не в силах этому  противостоять.  В  прошлом  бывали  попытки
обойти действие этих законов - они приводили к еще более  катастрофическим
последствиям. И Сэлху, хотят его жители того или нет,  никак  не  избежать
общей судьбы.
     Правда, если разобраться, особого бедствия в  надвигающихся  событиях
лично я для жителей Сэлха не видел. Те из них, на чьих землях  оказывались
достаточные запасы минерала -  и  сам  мэр  в  их  числе  -  автоматически
становились очень богатыми  людьми.  Я  сомневаюсь,  чтобы  хоть  одна  из
рвущихся к реенгриту  корпораций  осмелилась  посягнуть  на  их  право  на
получение солидной, обусловленной законом  компенсации  -  такие  попытки,
говорят, бывали в прошлом, но люди давно убедились, что  гораздо  выгоднее
поступиться какой-то долей прибыли, чем пытаться отхватить все. Те  же  из
местных жителей, которым по воле случая  не  повезло,  тоже  не  останутся
внакладе - сама стоимость их земель неизмеримо  возрастала,  да  и  законы
Сэлха вкупе с законами,  общими  для  всей  Ассоциации,  гарантировали  им
достаточную компенсацию.
     Но так или иначе, прежняя  спокойная  жизнь  на  Сэлхе  кончалась,  и
противостоять этому не в силах был никто.
     Мэр, наконец, перестал теребить в руках листки с сообщением, вздохнул
и засунул их в щель приемника. Странно все-таки устроен  наш  мир.  Вместо
того, чтобы просто по линиям связи передать полученную информацию в мэрию,
я должен собрать листки, выползающие из  принтера,  сложить  их  в  папку,
отнести и передать из рук в руки. Традиция,  скрепленная  тысячелетиями  -
нам надо, чтобы информация  обрела  какой-то  реальный,  доступный  и  без
всякой техники носитель. Нам надо, чтобы она сохранялась  в  таком  именно
стабильном виде. Сохранялась... Как правило, именно бумажные архивы гибнут
в первую очередь, а информация, которую допотопный приемник мэрии считывал
теперь со вложенных в  него  листков,  потребует  для  своего  уничтожения
гораздо более серьезных действий.
     Но я не стал отвлекаться на продолжение этой мысли.
     - Ладно, делать нечего, -  сказал  мэр,  когда  загорелся  сигнал  об
окончании чтения. - Посмотрим, что они там прислали.
     Он сдвинул на край стола пару книг и какие-то бумаги, провел  ладонью
по опустевшей гладкой поверхности, и на ней  проступила  карта  острова  -
сначала плоская, затем  постепенно  приобретшая  несколько  преувеличенный
рельеф. В старину любили такие  вот  эффекты.  В  южной  части  виден  был
поселок, присмотревшись, можно было разглядеть  и  разбросанные  по  всему
острову строения ферм среди ровных прямоугольников плантаций.  Потом  весь
остров  покрылся  сетью  красных  линий,  обозначающих  границы  участков,
поверхность постепенно побледнела и стала прозрачной,  оставив  лишь  одну
эту сеть, принявшую, форму рельефа, и там, в глубине острова, вдоль одного
из  склонов  холмистой  гряды,  пересекавшей   его   с   юга   на   север,
сего-голубоватым облаком проступило обнаруженное скопление реенгрита.  Те,
под чьими участками было хоть небольшое количество минерала, могли уже  до
конца дней своих ни о чем не беспокоиться - так мне казалось еще утром.
     Мэр надолго  задумался,  разглядывая  карту,  затем  убрал  ее  одним
нетерпеливым движением руки, и на поверхности стола проступили  таблицы  -
данные о содержании минерала на разных  участках,  предполагаемые  размеры
компенсации и тому подобные цифры. Я уже имел возможность все это изучить,
мне это уже  было  не  очень  интересно.  Пусть  все  это  заботит  теперь
осчастливленных жителей Сэлха.
     У меня были совсем другие заботы.
     Мне вся эта история внезапно совсем перестала нравиться.
     День клонился к вечеру, тени от домов и гигантских шаруков  на  улице
удлинились и достигали теперь ее противоположной стороны. Еще один день на
Сэлхе. Я вспомнил о своем предшественнике - каково было ему,  отбывшему  в
этой дыре два срока подряд? Если готовился совсем к другому, если мечтал о
карьере после окончания Академии, то это должно было  казаться  не  просто
пыткой, не просто потерей времени - крушением. И этот  мир  -  просторный,
огромный  и  пустынный,  мир,  где  ты,  может  быть,  впервые   в   жизни
оказываешься по-настоящему свободен и от чьего-либо контроля, и от  мыслей
и забот, преследующих человека Метрополии на каждом шагу - этот мир  тогда
наверняка начинает казаться просто огромной тюрьмой. Ничто  -  ни  деньги,
которые  ты  тут  зарабатываешь,  ни  практически  полное   безделье,   ни
возможность спустя рукава относиться к своим немногочисленным обязанностям
- не сможет тогда компенсировать человеку тяжести заключения в эту тюрьму.
     Я снова повернулся к мэру, посмотрел, как он вчитывается  в  плывущие
по поверхности стола цифры - шевеля губами и шумно дыша - и понял, что это
надолго. Собственно говоря, делать мне здесь больше нечего.  Свое  дело  я
сделал, и теперь уже ничего не изменить -  даже  если  бы  я  очень  хотел
этого.
     Я слегка кашлянул, чтобы привлечь внимание мэра. Он тут же  оторвался
от чтения, поднял голову.
     - Я, пожалуй, пойду, - сказал я. - Не думаю,  чтобы  у  вас  был  уже
сегодня готов ответ.
     - Да-да, конечно, какой уж тут ответ, - сказал он со вздохом. - Какой
уж тут ответ... Идите, Мэг, я свяжусь с вами, как только  потребуется.  Но
не думаю, что мы дадим ответ еще на этой неделе. Не думаю.
     - Я уверен, - сказал я, поднимаясь, - что вас  теперь  не  оставят  в
покое. Наверняка с завтрашнего же сеанса посыплются всякие  предложения  и
рекомендации. Готовьтесь, мэр - работы будет много. И для меня тоже, - эта
мысль показалась мне забавной, и я, усмехнувшись, повторил: -  Да,  и  для
меня тоже.
     - Бог ты мой, - мэр даже сморщился от досады, усаживаясь на место.  -
Бог ты мой! Вот не было беды...
     Я повернулся и вышел из кабинета. Двери  его  бесшумно  закрылись  за
моей спиной. Что ж, первый шаг сделан. Теперь - только  вперед.  Отступать
теперь поздно.
     Снаружи было все еще жарко, и я не спеша побрел к себе  на  холм,  на
Станцию Связи. Улица была  по-прежнему  совершенно  спокойна  и  пустынна.
Наверное, это был последний спокойный вечер на Сэлхе.
     Вечером мэр выступил по каналу  вещания  мэрии.  Он  не  стал  ничего
утаивать и, вкратце рассказав о сути полученного  сообщения,  объявил  все
связанные с ним материалы открытыми для общего  пользования.  Не  стал  он
скрывать и своей позиции, хотя и заметил, что, раз в дело вмешивается сама
Метрополия,  противостоять  превращению  Сэлха  в  авангардный  мир  не  в
состоянии будут даже все жители планеты. Тем более,  что  долги  Сэлха  по
долгосрочным кредитам еще были далеки от выплаты.
     Я не знаю ни одного мира, который сумел бы выплатить все долги  -  но
это так, к слову. В данной ситуации Метрополия и  без  кредитов  нашла  бы
способ надавить на Сэлх: планета целиком зависела от ввоза товаров в обмен
на  концентрат  гла-у,  разрыв  торговых  связей  означал  бы   неминуемое
скатывание населения в первобытное состояние уже через два-три поколения.

     Через три дня вечером я снова зашел в погребок Тэррена.
     На этот раз здесь было людно. За стойкой  стоял,  зачем-то  перетирая
полотенцем кружки, сам хозяин, а  за  длинным  столом,  обычно  свободным,
почти не оставалось свободных мест. Некоторые даже не садились, держа свои
кружки в руках переходили от одной группы сидящих  к  другой,  то  и  дело
включаясь в споры.
     Я немного поболтал с Тэрреном, который, похоже, уже утомился от общих
разговоров, вертящихся вокруг  одного  и  того  же  предмета,  и  был  рад
поговорить с посторонним человеком о  посторонних  проблемах:  о  ценах  в
центральных мирах, о всяких диковинных случаях и о погоде,  установившейся
этим летом.  Потом  я  налил  себе  кружку  светлого,  нашел  в  полумраке
свободное местечко за столом и уселся, несколько потеснив  своих  соседей.
Сперва я даже не разглядел  их  как  следует  -  Тэррен  освещал  погребок
исключительно  восковыми  свечами,  не  признавая  здесь  больше   никаких
источников света, и даже снаружи,  где  почти  в  зените  стоял  Ситэлх  -
большая из двух лун - было гораздо светлее. Когда  же  я  понял,  в  какую
компанию попал, уходить было уже неудобно.
     Моим соседом справа оказался папаша Гладов,  сухонький  старичок  уже
неопределенного возраста. Стоило ему заметить новую жертву  в  моем  лице,
как он тут же отцепился от прежнего собеседника, мгновенно растворившегося
в сумраке, и обратил на меня все свое внимание.
     - Ты слышал, Мэг, - сказал он, поднимая кружку в знак приветствия.  -
Я теперь миллионер! Вот уж не думал, что когда-нибудь доживу до такого!
     - Ты же еще не дожил, - раздался сзади чей-то голос, избавляя меня от
необходимости отвечать. - Может, брехня все это.
     - То есть как это брехня?! - папашу Гладова как шилом кто уколол  под
зад, и он резко повернулся в сторону  невидимого  в  темноте  собеседника,
едва не выбив у меня кружку из  рук.  -  Как  это  брехня?!  Сообщение  же
пришло! Со-об-ще-ние! Это же понимать надо, это же не может быть  брехней!
Мэг, объясни ты этому олуху, может ли официальное сообщение быть брехней?
     - Нет, - сказал я, не поворачивая  головы.  -  Официальное  сообщение
брехней быть не может. Если, конечно, не произошло какой-нибудь путаницы.
     Но папашу Гладова такой ответ не удовлетворил.
     - То есть какая может быть путаница? Какая может быть путаница,  если
сообщение Службой Связи предается? Не может быть никакой путаницы, ты  это
брось. Не затем мы налоги платим, чтобы путаница была.
     Еще как может. Рассказал бы я ему... У нас в Академии даже целый курс
про это читается, примеров накопилось  достаточно.  Интересный  курс  -  в
рамках программы изучения методов дезинформации. Но я, конечно,  предпочел
промолчать. Мое внимание привлек разговор, который вели сидевший слева  от
меня Торн Мэстер и занимавший сразу два места напротив дородный Пит  Гроу.
Самый толстый пласт реенгрита находился как раз под  его  фермой,  и  Пит,
похоже, немало радовался этому обстоятельству.
     - Этот Реллиб, конечно, здорово придумал, - говорил Пит с ехидцей.  -
Но только пусть он дураков ищет где подальше.  Ишь  чего  -  все  поделить
поровну! Посмотрел бы я на него, окажись  на  его  участке  хоть  маленько
реенгрита! Легко делить то, что тебе не принадлежит,  тут  всегда  мастера
найдутся. Получит свою компенсацию - и хватит с него.
     - А почему мы должны давать кому-то  компенсацию?  Нет,  ты  скажи  -
почему? - раздался чей-то голос сзади.
     - А ты что - хотел бы их нищими оставить? - подал голос Мэстер.
     -  У  нас  не  благотворительная  организация.  Никто  не  звал  сюда
хлюпиков, которые не способны сами себя накормить. Перебьются. Если бы  мы
с носом остались - тоже бы перебились. Но раз нам повезло, нечего разевать
рот.
     Теперь я понял: это был голос Гравского,  соседа  Гроу.  А  с  другой
стороны он соседствовал с семейством вдовы...
     - И так на налоги уйдет чуть не половина, - продолжал Гравский. -  Да
ты вспомни, Торн, получил ты хоть какую-то помощь, когда твой участок пять
лет назад накрыло наводнением? Кто тогда с тобой поделился?
     - Я не погибал. И я ни у кого не просил. Знал, что сам выкарабкаюсь.
     - Так вот и они выкарабкаются сами. И немало, кстати, получат.
     - Вот я и говорю тоже, - Пит Гроу не любил, когда его  перебивали.  -
Никто тебе тогда не помог, Торн. Так почему же ты должен помогать  другим?
Почему я должен? Если бы они действительно погибали - тогда  дело  другое,
тогда мы просто обязаны были бы помочь.  А  так  -  это  только  паразитов
плодить, если мы с ними со всеми будем по-братски  делиться.  Да  кто  еще
знает - может, как освоение начнется, на  их  участках  еще  более  ценное
что-нибудь найдут. И потом, почти весь Сэлх, кроме острова  нашего  -  это
ведь пока федеральная земля. С нее доходы в общий котел так и так пойдут.
     - Да, пойдут, - буркнул Торн. - На уплату долгов  по  кредитам.  Даст
бог, если этого хватит.
     -  Ну  это  уже  другой  совсем  вопрос,  с   долгом-то.   Как-нибудь
выкрутимся. Но мое такое мнение: делить поровну - это плодить паразитов, -
тут он заметил меня и улыбнулся. - Правильно ведь я говорю, Мэг?  Ведь  на
этом деле и так все заработают порядочно, не обязаны мы еще что-то платить
за других.
     - Это ваше внутренне дело, - дипломатично ответил я. - Я здесь у  вас
человек посторонний, собственности иметь не могу.
     - Так а кто тебе мешает перестать быть посторонним, - хитро подмигнул
мне Пит. - Вон у Торна дочка на выданье. Богатая теперь  невеста,  правда,
Торн?
     - Да она и прежде бедной-то не была.
     - Однако этот-то, Сен-Ку, что  до  Мэга  здесь  был,  он  чтой-то  не
польстился. А, Торн?
     - Я его сам отвадил.  Если  серьезные  намерения  -  женись.  А  так,
попусту,  нечего  девке  голову  крутить.  Начнет  ей  всякие  чудеса  про
Метрополию рассказывать, а она и рада, и слушает,  развесив  уши.  А  того
дуреха в голову не возьмет, что ни нам, ни Сен-Ку этому  всех  этих  чудес
никогда не видать. С нашими-то капиталами.
     - Во-во, я и говорю, что теперь она богатой невестой стала. Теперь ей
все доступно будет. Все - понимаешь, Торн? А ты говоришь  -  делиться.  Да
пошли они все к черту, кто делиться хочет!  Теперь,  небось,  этот  Сен-Ку
локти с досады кусает. Правда, Мэг?
     - Вам лучше знать, он тут с вами отслужил два срока. Я его прежде  не
знал вообще.
     - Кусает, конечно кусает.
     В это время кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся  -  сзади  стоял
Тэррен.
     - Вас мэр вызывает, Мэг, - сказал он.
     - Спасибо, - я залпом  прикончил  свою  кружку,  встал,  вылез  из-за
стола, потянулся за монетами.
     - Не надо, - Тэррен похлопал меня по плечу. - Эту неделю я не беру  с
тех, у кого нет реенгрита. Пусть они платят, - кивнул он в сторону сидящих
за столом.
     На участке Тэррена реенгрита не было.
     Рай, подумал я. Настоящий рай. Рай до тех пор, пока нечего делить.
     Я кивнул Тэррену на прощание и поднялся наверх.
     Здесь было гораздо светлее. Ситэлх по-прежнему стоял почти в  зените,
а на востоке из-за  горизонта  уже  выплывал  Моолг.  Несколько  секунд  я
постоял на пороге, дыша свежим ночным воздухом и глядя  на  звезды,  потом
повернулся и пошел в сторону мэрии.
     Мэр в полном одиночестве сидел у  себя  за  столом  и  что-то  быстро
печатал на тайпере. Он кивнул мне, не отрывая глаз от высвеченных на столе
таблиц и не  переставая  печатать,  и  я  молча  сел  в  кресло  напротив.
Разобрать, что он печатает, я не мог - не то потерял квалификацию,  не  то
он пользовался  какой-то  неизвестной  системой  набора,  но  пальцы  его,
толстые и неуклюжие на вид, стремительно двигались над сенсорной  панелью,
и я не мог уловить в этих  движениях  какой-то  знакомой  схемы.  Впрочем,
зачем мне это? - подумал я. Мне  совсем  не  нужно  знать,  что  за  текст
набирает мэр, не имеет это никакого значения. Я отвернулся и стал смотреть
в темное окно кабинета.
     Он закончил через минуту, отодвинул  тайпер,  встал  и  протянул  мне
руку.
     - Извините, Мэг, совсем  нет  свободного  времени,  чуть  не  сутками
работать приходится. Прямо как на погрузке "Раногоста". Да куда там, -  он
махнул рукой. - Хуже гораздо. Там хоть дело  знакомое...  -  Он  вздохнул,
потом, усевшись на место, выдвинул ящик и достал оттуда стопку листков.  -
Вот я тут ответ заготовил, вы его передайте в Метрополию. Лучше поскорее.
     - Быстро вы справились, - сказал я.
     - Мне помогли, - мэр невесело хмыкнул. - Помощнички, черт бы их  всех
побрал!
     - Вас, я вижу, по-прежнему это не радует.
     - Радует... Какая, в сущности, разница - радует это меня или нет.  Не
во мне дело... - он задумался, подперев голову руками. -  Все  оказывается
гораздо хуже. Вы тут человек посторонний, незаинтересованный, с вами  хоть
поговорить можно откровенно. Вот уж не думал, не гадал, что на меня  такое
свалится. И это только начало. Что-то еще дальше будет...
     - А что случилось? - спросил я осторожно.
     - А случилось, Мэг, всего-навсего то, что прежнего Сэлха,  Сэлха,  на
котором я хотел бы жить и умереть, больше нет. И  никогда  уже  не  будет.
Все, кончено. Сотни лет мы тут жили, неплохо жили. Делились друг с другом,
если кому плохо было, помогали. А теперь - как обрезало. Сосед косится  на
соседа, никто никому не верит, и меньше всего верят мне. Для тех,  у  кого
есть реенгрит, я - предатель, потому что выступаю против освоения.  А  те,
кому не повезло, прежде всего вспоминают о запасах на моем участке. Да что
там говорить! Даже в семье у меня...
     - Я думаю, мэр, все как-нибудь наладится. Делать-то все равно  теперь
нечего.
     - Да уж, нечего.  Я  вот  тут  прикидывал,  как  нам  можно  было  бы
попробовать из этой ерунды выкарабкаться. Вдруг, думаю, нам самим по  сила
разработку начать, чтобы не дать никому лапу на  Сэлх  наложить.  Черта  с
два! Не-ет, нас Метрополия держит за  горло,  обеими  руками  держит.  Все
предусмотрено, не трепыхнешься. У нас ведь на чем все построено  было?  На
концентрате гла-у. Мы выращивали, вырабатывали концентрат, грузили его  на
"Раногост", из полученных денег платили за кредиты и закупали, что  нужно.
Платили  мы  всегда  исправно,  на  счету  нашем  даже  порядочные   суммы
скопились, вот я и  прикинул  -  а  что  если  попробовать  еще  нахватать
кредитов да самим за дело взяться.
     - Ну и как? - я спросил просто так, чтобы вставить  слово.  Я  и  без
того знал ответ. Давно знал - для Офицера Связи такие вещи не  могут  быть
секретом.
     - Как я и сказал уже - черта с два! Тут  работать  уже  не  экономика
начинает - политика освоения. Мудреные они придумали законы, пока до  сути
доберешься, семь потов сойдет. А суть-то элементарна:  пока  не  выплачены
все долги, Метрополия вправе вмешиваться во  все  дела  любого  из  членов
Ассоциации. Вот так все в этом поганом мире устроено, - и он, насупившись,
отвернулся к окну.
     А что бы вы хотели, мэр, подумал я. Само собой  разумеется,  пока  не
выплачены все ваши долги, Метрополия вправе распоряжаться  здесь,  как  ей
будет угодно. На вполне законном  основании.  А  когда  вы  выплатите  все
долги, она будет распоряжаться уже просто на правах сильного. Но до  этого
еще далеко, до этого времени не дожить ни одному  из  нынешних  обитателей
Сэлха. Так что, мэр, вам надо радоваться:  вас  будут  грабить  на  вполне
законном основании.
     Но ничего этого я ему, конечно, говорить не стал. Ему и  так  хватало
забот.
     - Я оставил вам бумаги... - сказал я, выдержав паузу.
     - Да, Мэг, спасибо. Я видел. Вы сами-то их читали?
     - Да.
     - А я вот не успел. Есть что-нибудь важное?
     - Особенно важного нет. Так, послания от заинтересованных фирм.  Долг
вежливости, не более. Они все поделят без вашего  участия,  вам  не  стоит
ломать над этим голову. Ну и еще  один  общий  циркуляр  -  тоже  все  как
обычно.
     - Ну и ладно. Не до циркуляров сейчас.
     - Так у вас ко мне все, мэр?
     - Да. Извините, что потревожил так поздно - но мне сказали, что вы  у
Тэррена. Не стал бы вас вызвать со Станции.
     - Ничего страшного. Почти что по пути, - сказал я, поднимаясь.  -  Ну
тогда до свидания. Я отправлю ваше послание немедленно.
     - До свидания, Мэг.
     Я спустился вниз, вышел из мэрии. Двери бесшумно закрылись за спиной.
Господи, чем же я здесь занимаюсь? Зачем, зачем мне все  это?  Я  невесело
усмехнулся, вспомнив свое утреннее посещение  мэрии  -  специально  выбрал
время, когда мэр  куда-то  отлучился.  Полторы  сотни  страниц  убористого
текста, таблиц, выкладок... Он все равно не будет читать их, и я знал, что
он читать их не будет. Так стоило ли стараться? Зачем? Просто потому,  что
привык все делать с возможно большей  тщательностью,  просто  потому,  что
привык рассчитывать  наперед  каждый  свой  шаг?  Даже  здесь,  на  Сэлхе,
рассчитывать все наперед? Смешно. И грустно.
     Я вдруг вспомнил о Дайге, и мне  стало  еще  грустнее.  И  захотелось
увидеть ее - сейчас, немедленно. Может, позвонить? Глупости -  у  них  там
глубокая ночь. Здесь и то время позднее. Спать - и  прочь  из  головы  все
посторонние мысли.  Спать,  спать...  Спать  мне  действительно  хотелось.
Чертовски -  сказывалось  напряженная  работа  в  последние  дни.  Теперь,
пожалуй, модно и отдохнуть. Самое время.
     И я двинулся вдоль по улице к Станции Связи. Ситэлх светил  теперь  в
спину, и моя тень, шатаясь, вышагивала впереди. Так мы и поднялись  с  ней
вдвоем  на  холм,  навстречу  маленькому  быстрому  Моолгу.  Белый,   чуть
светящийся в темноте купол обещал, наконец, долгожданный отдых и покой.  Я
приложил руку к панели идентификации, и дверь беззвучно уплыла в  сторону.
Два шага вперед, и так же беззвучно она отсекла  меня  от  внешнего  мира.
Все. Здесь, внутри я был  на  территории  Метрополии,  никто,  кроме  меня
одного, не мог проникнуть сюда.
     Мэр говорил что-то о выплате всех  долгов,  о  попытке  противостоять
Метрополии на вполне законных основаниях.  Он  что-то  пытался  придумать,
хотя и знал, что все такие попытки наивны и безнадежны. Метрополия  всегда
найдет вполне законный повод вмешаться. Даже если  бы  случилось  чудо,  и
Сэлх сумел бы расплатиться со всеми долгами. Станция Связи -  она  всегда,
при любых условиях останется  собственностью  Метрополии.  Собственностью,
которая может потребовать защиты...
     Я прошел вперед, в зал связи. Вот  уже  несколько  дней  здесь  царил
беспорядок. В суматохе последних недель я так и  не  собрался  отнести  на
склад замененные при ремонте блоки, и они там и стояли на  полу,  закрывая
проход к отражателю. Сейчас мне, конечно, снова было не до них.  Я  сел  к
главному  пульту,  выдвинул  ящик  справа  и,  достав  печать,   аккуратно
проставил  на  каждой  странице  полученного   от   мэра   ответа   символ
отправления. Затем снова сложил листки в стопку  и  положил  их  вместе  с
печатью в ящик. Я еще успею прочитать этот ответ. Завтра. Или послезавтра.
У меня еще есть время. А сейчас мне хотелось одного - спать. Только спать.

     Наутро я полетел на континент. Не знаю, что именно погнало меня  туда
- то ли предчувствие надвигающихся событий  и  понимание  того,  что  это,
вероятно, последняя возможность побывать там, то ли желание хоть ненадолго
убраться из поселка, который жил теперь только реенгритом, то  ли  желание
повидаться с Арном. Хотя, честно говоря, этого-то  делать  как  раз  и  не
следовало, и уже взлетая я все еще раздумывал, стоит ли мне навещать  его.
Но подсознание знало мои желания лучше меня самого - очнувшись от раздумий
я обнаружил, что лечу на юго-восток. Лучше  делать  то,  чего  не  следует
делать, чем не делать ничего, и терзаться сомнениями, решил я, и  смирился
с неизбежным.
     Остров довольно скоро остался позади, и подо  мной  от  горизонта  до
горизонта простирался бесконечный океан. Здесь он был сине-зеленого цвета,
как и полагается быть  нормальному  океану,  но  дальше  к  югу  воды  его
окрасятся красным, а  на  поверхности  появятся  многокилометровые  полосы
грязной пены. Это очень красиво выглядит из космоса, но вблизи  производит
отталкивающее впечатление. У каждого мира - свои красоты и свои уродства.
     Биосфера Сэлха принадлежит к третьей группе.  Это  очень  удобно  для
освоения - исключена сама возможность  гибридизации  родственных  человеку
организмов с местными видами, то  есть  появление  новых  микроорганизмов,
опасных для людей, и  новых  организмов,  опасных  для  местной  биосферы.
Взаимные иммунные механизмы абсолютны - не требуется  ни  профилактических
прививок, ни карантина. Но сюда ни в коем  случае  нельзя  завозить  такие
культуры, как урронг и сэлмер, характерные для биосфер четвертой  и  пятой
групп, и это снижает  возможности  хозяйственного  использования  планеты.
Если бы Сэлх был ближе к Метрополии,  он  стал  бы  курортом.  Так  -  это
бесполезный  с  точки  зрения  правительства  мир.  В  котором   обнаружен
реенгрит.
     Остров, на котором находится поселок - место жительства большей части
населения. За три с лишним столетия колонизации ни остров, ни поселок  так
и не получили названия. Как  не  получил  его  и  континент  -  гигантская
подкова  суши,  разделяющая  океан  на  две  примерно  равных  половины  и
разомкнутая лишь у южного полюса. Остров расположен в юго-восточной  части
Малого Океана, в двух тысячах  километрах  от  побережья  континента.  Для
начальной  колонизации  всегда,  когда  только  это  возможно,   стараются
выбирать острова.
     По  стандартному  договору,  заключенному  первыми  переселенцами   с
Метрополией, Сэлх обязан был принимать ежегодно, начиная со сто тридцатого
года  существования  колонии,  до  тысячи  переселенцев,  обеспечивая   их
земельными  участками  достаточных  размеров  из  федерального  земельного
фонда. Такое положение сохраняло силу вплоть до полной выплаты кредитов  и
процентов по ним. Метрополия могла таким  образом  избавляться  от  лишних
людей, Сэлх - эффективно осваивать биосферу планеты. Но приток был мал,  и
население все эти годы росло, в основном, за счет естественного  прироста.
Континент  до  сих  пор  оставался  практически  неосвоенным  и  даже   не
обследованным в должной степени. Всем жителям Сэлха пока хватало земли  на
острове, лишь некоторые брали земли на континенте для  пробного  освоения.
Арн был одним из них.
     Сейчас я летел в направлении к его ферме, хотя сразу к нему  залетать
не собирался. Сначала мне хотелось подняться вдоль долины Голубого  Маонга
к его истокам и провести день на озерах Голубого Пояса, и только к  вечеру
я намечал прибыть на ферму Арна. Поэтому, когда воды  океана  внизу  стали
окрашиваться в красный цвет, я повернул чуть  левее.  Минут  через  десять
вдали  показалась  суша  -  обрывистые  желтые  утесы,   характерные   для
юго-западного побережья континента.
     Мне не требовалось карты, чтобы отыскать устье Голубого Маонга,  я  и
так отлично ориентировался в этих местах. Служба Связи на Сэлхе  оставляла
слишком много свободного времени, и я не терял его зря. Разглядев  впереди
знакомый силуэт Большого Желтого мыса, я повернул к  югу,  и  вскоре  цвет
воды внизу резко изменился - устье  было  совсем  рядом.  По  контрасту  с
красными водами океана вода Маонга казалась совершенно  голубой.  Особенно
красиво это выглядело с большой высоты, и я стал по спирали ввинчиваться в
небо, чтобы еще раз насладиться этим видом. И еще раз задуматься о судьбе,
ему уготованной...
     На озера я прилетел часа  через  два.  С  юга,  из-за  хребта  Лэбох,
надвигался циклон, горы и озера там  были  закрыты  облачностью,  издалека
сверкали грозовые зарницы, но северные озера еще нежились под  солнцем,  и
я, немного подумав и покружив над озером  Тайн,  приземлился  на  песчаный
островок в его западной части.
     Здесь следовало быть осторожным. Кроки.  Эти  зубастые  твари  бегали
достаточно быстро, и убежать от них по песку шансов практически не было. Я
не спешил выходить из машины,  лишь  открыл  дверь,  чтобы  дышать  свежим
горным воздухом, и стал закусывать, осматриваясь по сторонам.
     Озеро лежало на дне плоского котлована, по сторонам которого высились
заснеженные горные хребты. Котлован  порос  густым  лесом,  в  котором  я,
наверное, так никогда и не побываю. Наверное, невелика потеря. Темно, сыро
и всякие кусачие твари, большие и маленькие. Но вот леса на склонах -  это
другое дело. Там я бывал, и не раз. И один,  и  с  Арном.  Это  он  первый
привез меня сюда. Мы прожили тогда три дня в палатке  на  берегу  светлого
ледяного ручья, и улетели только потому, что мне  пора  было  выходить  на
очередную связь. Наверное, тогда я впервые в жизни  понял,  что  жизненные
ценности могут меняться.
     Справа что-то едва заметно пошевелилось, и  я  внимательно  посмотрел
туда. Крок полз в мою сторону по гладкой поверхности песка, почти сливаясь
с ним. Остров имел хозяина, можно было убираться восвояси. Погулять  здесь
не удастся. Разве что пристрелить этого  крока  -  но  тогда  сюда  явятся
другие. Я доел бутерброд и закрыл дверь,  бросив  пакет  на  песок  внизу.
Пусть и крок закусит, подумал я, поднимая машину в воздух. Еще с полчаса я
летал над озерами среди горных хребтов, но настроение, с которым  прилетел
сюда, уже пропало. Выходить больше не  хотелось.  Да  и  погода  понемногу
начала портиться, с юга наползали на солнце редкие еще перистые облака, но
по всему чувствовалось, что приближается гроза. Я поднял машину выше,  еще
раз огляделся вокруг и полетел к Арну.
     Ферма, на которой он жил с  женой  и  тремя  ребятишками,  стояла  на
берегу небольшого притока Голубого Маонга, совсем недалеко от  его  устья.
Климат здесь был умеренный, осадков достаточно, и за десять лет, с тех пор
как переселился сюда, Арн  успел  прочно  встать  на  ноги.  По  соседству
располагались еще четыре  фермы,  тоже  основанные  сравнительно  недавно.
Продуктами они себя обеспечивали, гла-у давал здесь неплохие урожаи,  и  в
будущем в этом районе ожидался приток поселенцев, тем более, что свободных
участков на острове уже не осталось, а другие  места  на  континенте,  где
обосновались колонисты либо были удалены от  поселка  на  гораздо  большие
расстояния, либо оказались не столь благоприятными для возделывания гла-у.
     Посадив  машину  на  площадке  у  амбара,  я  пошел  к  дому.  Я   не
предупреждал Арна о своем приезде, и не ожидал застать его  на  месте  так
рано, но он сам отворил мне дверь, увидев в  окно  мое  приближение.  Этот
человек  опровергал  все  мои  прежние,  сложившиеся  еще   в   Метрополии
представления о переселенцах. Он был умен,  образован,  любопытен,  хорошо
разбирался в политике, экономике и искусстве, много  читал,  выписывая  из
Метрополии массу куниг и журналов. Это, собственно,  и  привело  к  нашему
знакомству, когда он принес мне  для  передачи  свой  очередной  заказ  на
информационные блоки. Я привык уже к тому  времени  передавать  заказы  на
новые  машины,  на  обслуживающие  аппараты,   топливо,   немногочисленные
предметы роскоши и  развлекательную  беллетристику.  Но  его  заказ  резко
отличался  от  всех  остальных.  Пожалуй,  лишь  библиотека  мэрии   могла
потягаться с ним в объеме заказываемой литературы. Мы с ним разговорились,
и он пригласил меня в гости,  посмотреть  его  библиотеку,  которую  начал
собирать еще его дед, мэр поселка в конце прошлого века. С тех пор я бывал
у него не раз.
     - Вот уж не думал, что ты сумеешь выбраться, - сказал Арн,  улыбаясь.
- В такое-то время.
     - Надоело мене там, Арн. Решил проветриться.
     -  А  не  нагорит  тебе  сверху?  Все-таки,  наверное,  линия  теперь
загружена круглосуточно.
     - Машины сами справятся. А отсюда ответов пока почти  что  и  нет.  И
потом - дальше Сэлха не сошлют, мне бояться нечего.
     Мы прошли в комнату рядом с библиотекой, и  я  увидел  что  до  моего
приезда он был занят какими-то расчетами.
     - Ты работай, - сказал  я.  -  А  я  пока  в  библиотеке  чего-нибудь
почитаю.
     - А ты не голоден?
     - Нет, я поел на пути сюда. Я ведь с озер прилетел.
     - Ну тогда почитай,  а  я  тут  пока  закончу.  Через  полчаса  Паола
вернется, будем ужинать.
     За ужином мы говорили обо всем,  кроме  реенгрита.  Потом  еще  долго
сидели и разговаривали. Улв,  старший  сын  Арна,  показывал  отснятый  им
недавно фильм о подводном мире прибрежного района, а  Паола  очень  смешно
рассказывала о том, как их всех  недавно  перепугал  лигнер  -  гигантский
земляной червь - выползший недавно у  задней  стены  амбара.  Нигде  я  не
чувствовал себя так спокойно и безмятежно, как в гостях у Арна.
     Но надо было лететь обратно. Дела не ждали.
     Провожая меня к машине, Арн передал мне папку с бумагами.
     - Ты увидишься с мэром, - сказал он. - Передай ему  это.  Не  хочется
мне пользоваться каналами связи - может услышать кто посторонний. А мэр  -
человек умный.
     - И что это?
     - Видишь ли, я думаю, для всех очевидно, что от освоения  нам  теперь
не уйти. Но я лично собираюсь отстоять хотя бы эту часть континента.
     - Как?
     - Я скупаю небольшие  участки.  По  гектару,  по  два  -  не  больше.
Столько, на сколько хватает денег. Они разбросаны на большой площади.  Эту
площадь не удастся освоить, не затронув моих земель. Если нас,  владельцев
таких участков, будет много - они на этом споткнуться. Я хочу,  чтобы  мэр
знал о моем плане. Он человек умный, он будет знать, как действовать.
     - И еще там заказ в Метрополию, - сказал  Арн,  когда  мы  подошли  к
машине. - Заказ на оружие.
     Я молчал, и он, не дождавшись моего вопроса, сказал:
     - Нам скоро может потребоваться оружие. Эффективное оружие -  не  то,
что есть на Сэлхе сейчас.
     Я открыл дверь  машины  и  замер.  Мне  вдруг  мучительно,  до  боли,
захотелось сказать ему, как-то предупредить его, предотвратить неизбежное.
Но это желание владело мной лишь несколько секунд. Я быстро  взял  себя  в
руки, сел на сиденье, кивнул на прощанье и закрыл дверь.
     Через минуту огни фермы скрылись позади. Я переключил  управление  на
автопилот и сидел, уставившись  в  черноту  ночи  перед  собой.  Внизу  от
горизонта до горизонта  искрился  океан,  до  поселка  было  полтора  часа
полета.
     Есть время подумать.
     Наверное, впервые в жизни я чувствовал себя последним мерзавцем.
     Но менять что-нибудь было уже поздно.

     Второе сообщение  специально  для  Сэлха  пришло  утром  ровно  через
неделю. Я держал его в руках и не знал как быть. Мне стало  противно  все,
что я делаю здесь, и какое-то время я даже думал о  том,  стоит  ли  нести
сообщение мэру, не лучше ли взорвать сейчас Станцию Связи и  дальше  пусть
все будет так, как будет. Детские  мысли.  Сентиментальные  мысли.  Только
сантиментов мне еще и не хватало.
     Собственно говоря, удивляться было нечему. Все развивалось логично  и
естественно, и  это  можно  было  предвидеть.  Всем  давно  известно,  что
концентрат из листьев гла-у может быть использован для производства весьма
эффективного галлюциногена длительного воздействия. И всем было  столь  же
хорошо известно, что он давно и в достаточно широких масштабах именно  для
этого и используется,  исчезая  под  разными  благовидными  предлогами  из
технологических циклов при производстве лекарств фирмами, его закупающими.
Раньше на это предпочитали закрывать глаза, поскольку наркотики - выгодная
отрасль производства и  удобное  средство  массированного  воздействия  на
определенные слои населения. Теперь об этом  решили  вспомнить.  Вспомнить
просто для того, чтобы выбить почву из-под ног экономики Сэлха.
     Сухим канцелярским языком в сообщении  говорилось,  что  в  последнее
время   Департаментом   общественного   здоровья   отмечено   значительное
увеличение потребления определенных производных концентрата гла-у. В связи
с этим движимое интересами общества  правительство  Метрополии  берет  под
строгий  контроль  ввоз  концентрата  в  Метрополию,  его  переработку   и
использование готовой продукции. Концентрат  гла-у  переводится  из  числа
товаров двенадцатой категории импорта в число товаров категории импорта 2А
(хорошо еще, что не в первую категорию, хотя  для  производителей  разница
невелика). Это означает, что  импорт  гла-у  ограничивается  определенной,
устанавливаемой правительством квотой, а цены на концентрат на  внутреннем
рынке  Метрополии  значительно  повышаются.  Повышаются,  естественно,   и
закупочные цены, но, учитывая размеры пошлины на товары группы 2А, а также
еще  не  установленные  размеры  квоты  ежегодного  ввоза  концентрата   в
Метрополию  (которые  наверняка  составят  не   больше   двадцати-тридцати
процентов от  нынешнего  его  производства),  можно  было  с  уверенностью
предсказать, что Сэлх терял практически все возможности получения  прибыли
за счет экспорта в Метрополию своей монокультуры. Экономика  Сэлха  теперь
обречена, на планете оставалось лишь одно богатство - реенгрит.
     Меня поразило, что мэр нисколько не удивился. Он взял у меня листки с
сообщением, пробежал глазами по первой странице, пролистал остальные -  не
столь важные, содержащие лишь различные дополнения и уточнения,  и  сказал
совершенно обыденным тоном:
     - Ну что ж, я ждал этого.
     - Вот как?
     - Конечно, Мэг. Это просто логически вытекало из  первого  сообщения.
Метрополия крепко нас держит.
     Он сунул листки  в  щель  приемника,  потом  немного  посидел  молча,
барабаня пальцами по матовой поверхности стола.
     - Все очень просто,  Мэг,  все  очень  просто.  Они  хотят  исключить
малейшую возможность того, что мы сами будем разрабатывать реенгрит. И они
ее исключили. Черта с два мы теперь получим какие-нибудь кредиты!
     - Странно устроено  общество.  Вроде  бы,  такое  богатство  на  Сэлх
свалилось - а большинство населения оно чуть ли не по миру пускает.
     - Да, многим теперь  ничего  не  остается,  кроме  как  включиться  в
разработку месторождений реенгрита. И условия будем  диктовать  теперь  не
мы, а те, кто получит право на разработку. С самого  начала  нам  навязали
этот гла-у в качестве монокультуры, и рано или поздно все равно  взяли  бы
нас за горло. Я удивляюсь только, почему  они  нас  вообще  так  долго  не
трогали.
     - Наверное потому, что Сэлх не имел раньше никакого значения.
     - Да, наверное именно поэтому.
     Из мэрии я пошел в контору Службы Связи. Раньше это  помещение  почти
всегда пустовало - мало кому  здесь  требовались  мои  услуги.  Но  теперь
именно сюда стекались все послания,  что  хотели  отправить  в  Метрополию
местные  жители.  Раз   в   сутки   я   заходил   сюда   за   накопившейся
корреспонденцией и относил к себе  на  Станцию  Связи.  Нелепый  старинный
обычай - писать все послания на бумаге, придавая им тем самым,  как  учили
нас в Академии, силу документов. Наверное, именно  из-за  своей  нелепости
этот обычай и дожил до наших дней.
     В конторе я достал из ящика послания и  разложил  их  по  порядку.  В
основном это  оказались  заказы,  попалось  также  несколько  запросов  на
кредиты и еще какие-то  бумаги  о  банковских  операциях.  И  одно  личное
послание - это было серьезно, над этим стоило подумать.
     Я сложил бумаги в папку и побрел к себе на холм. Туда ко  мне  обычно
никто не поднимался, поскольку в помещение Станции мог входить  лишь  один
человек на планете - я сам. Даже если бы я захотел  пригласить  кого-то  к
себе, Станция не пропустила бы его внутрь. Это железный, нерушимый  обычай
Службы  Связи  Метрополии.  Как  нерушим  был  и  ответ  планет  -  членов
Ассоциации, которые пользовались услугами нашей службы - ни один  из  нас,
носящих ее мундиры, никогда не мог ступить в зал заседаний местного органа
власти. Я, по идее, тоже не имел права вступать в зал, вход в который  был
расположен справа от двери в кабинет мэра, но я  еще  ни  разу  не  видел,
чтобы местные жители воспользовались этим помещением.
     Я  подошел  к  двери  Станции,  и  она  пропустила  меня  внутрь.   В
центральном зале под куполом по-прежнему стояли в углу  неубранные  блоки,
оставшиеся от последнего ремонта - никак не доходили руки заняться ими.  Я
подошел к пульту, вынул из  папки  принесенные  бумаги,  и,  не  садясь  в
кресло, стал проставлять на них символ отправления. Личное послание лежало
последним в стопке. Да, личное послание - штука серьезная,  этим  придется
заняться, подумал я. Это как-то совершенно не входило в мои  планы.  Никак
не предполагал, что здесь, на Сэлхе,  у  кого-то  могут  сохраниться  хоть
какие-нибудь  личные  связи  с  Метрополией.  Хотя  почему  бы  им  и   не
сохраниться? Ведь  есть  же  здесь  новые  поселенцы,  и  "Раногост"  тоже
прилетает регулярно. Может быть, это послание кому-то из бывших членов его
экипажа?
     Я повертел в руках листок, покрытый цифрами. Нет шифров,  которые  не
разгадываются. И все же это потребует времени, возможно, немалого времени.
А время сейчас очень дорого. Знать  хотя  бы,  кто  мог  отправить  личное
послание - было бы легче. Но  и  на  выяснение  этого  понадобится  немало
времени...
     Вводить послание в память Станции для дешифровки было бы опрометчиво.
Следовало  помнить  о  возможных  последствиях,  ведь   непременно   будет
расследование.  Воспользоваться  мощностями   библиотеки   мэра?   Опасно.
Поработать в библиотеке кого-нибудь из местных,  Арна,  например?  Но  кто
знает, не он ли - автор послания. Вот  ведь  влип,  подумал  я,  вот  ведь
угораздило! Все хорошо, если на это послание не затребован срочный ответ -
тогда у меня в запасе может быть неделя, даже две. А если затребован? Если
уже завтра его отправитель будет ожидать ответа - что тогда?
     Я вдруг вспомнил, что все  еще  стою  перед  пультом,  не  зная,  что
делать. Нет, так не пойдет, одернул я себя, надо собраться. Так не пойдет.
Я положил все бумаги на полку, рядом  с  остальной  корреспонденцией,  что
поступила в последние дни, и  прошел  к  себе  в  комнату.  Сел  за  стол.
Расслабился.
     Закрыл глаза.
     И стал анализировать ситуацию.
     Быстро и четко - как учили нас в Академии.
     Как думают машины - безошибочно.
     Все стало просто и понятно.
     О послании можно пока забыть. Забыть, пока отправитель не напомнит  о
нем  сам.  Возможно,  это  произойдет  нескоро.  Возможно,  многое  успеет
измениться к тому времени. Возможно, ему самому в конце концов  станет  не
до ответа на свое послание. Если только он - не Резидент. Но все  равно  -
теперь я буду настороже, и сумею вовремя выявить отправителя. И  тогда  он
будет уже неопасен. Даже если он и Резидент,  в  чем  я  вообще-то  сильно
сомневался.
     Не стала бы Метрополия держать Резидента на  Сэлхе.  Слишком  далеко,
слишком незначительно. Незачем. Здесь хватает и  одного  Офицера  Связи  -
меня. Им должно хватать и  моих  донесений,  которые  я  отправляю  каждую
неделю. Им совершенно не нужен кто-то еще.

     И тем не менее, несмотря на почти полную уверенность в отсутствии  на
Сэлхе еще одного представителя Метрополии, кроме меня  самого,  через  три
дня, вновь сидя в приемной мэра, я ощущал нарастающую неуверенность,  если
не сказать большего - страха. Потому что бумага, что  я  принес  с  собой,
шансов для отступления не оставляла.
     Прошли времена, когда мэр появлялся на своем рабочем месте не  раньше
послеобеденного отдыха,  а  иногда  и  совсем  мог  не  заходить  в  мэрию
неделями. Теперь с раннего утра он уже был за работой. Скорее всего, он  и
ночевал в кабинете. Мне пришлось прождать в приемной около получаса,  пока
за  дверями  кабинета  продолжалось  какое-то  обсуждение.  Наконец  дверь
открылась и оттуда  вывалилась  целая  толпа  разгоряченных  людей,  среди
которых выделялась старуха Гэпток, вдова адмирала Гэптока, лет  двенадцать
назад, после своей скандальной отставки переселившегося  на  Сэлх.  Еще  в
Метрополии, изучая материалы о  будущем  месте  своей  службы,  я  обратил
внимание на эту весьма  примечательную  семью,  резко  выделявшуюся  среди
прочего населения планеты. Если бы даже  никто  другой  на  Сэлхе  не  был
заинтересован в разработке реенгрита, Гэптоки, купившие на острове участок
с весьма значительными его запасами, сумели бы  использовать  свои  старые
связи в Метрополии для того,  чтобы  оказать  на  правительство  серьезный
нажим. Правда, своими связями с этим семейством никто в Метрополии не стал
бы похваляться, но, по слухам, в случае необходимости они  могли  раскрыть
кое-какие факты из прошлого многих ответственных чиновников,  что  привело
бы к большим скандалам и перестановкам в управляющем аппарате. Только этим
многие  и  объясняли,  что  адмирал,  после  раскрытия  своих  афер,  смог
отделаться отставкой и потерял лишь весьма малую долю своих капиталов.
     Все были настолько разгорячены, что  прошли  мимо,  даже  не  заметив
моего присутствия. Я разобрал лишь обрывки фраз, среди которых  выделялись
слова вдовы Гэптока: "На что  нам  нужен  такой  мэр,  который...".  Затем
наружная дверь закрылась, и в приемной воцарилась  тишина.  Я  поднялся  и
вошел в кабинет.
     Мэр сидел за столом, с отсутствующим видом глядя прямо  перед  собой.
Он не сразу заметил мое присутствие, затем поднялся и протянул руку.
     - Такие вот дела, Мэг, такие  вот  дела...  -  сказал  он,  опускаясь
обратно в кресло.
     - Я думаю, сэр, что все это не стоит особого беспокойства, -  ответил
я.
     - Вы в самом деле так думаете? - в голосе мэра прозвучала ирония.
     - Да. Есть вещи гораздо более серьезные.
     - Интересно, какие же?
     - Вот, прочитайте, - я выложил на  стол  перед  ним  общий  циркуляр,
полученный сегодня утром. - Этот циркуляр вам придется прочитать.
     - Да? - мэр помрачнел еще больше, протянул  руку  за  бумагами.  -  В
последнее время, Мэг, всякое ваше посещение означает новые неприятности.
     - Это не моя вина.
     Я отвернулся к окну и стал смотреть на поселок. Сегодня было ветрено,
и листья шаруков трепыхались, почти горизонтально вытянувшись по ветру. По
сообщениям метеоспутника, надвигался ураган. Первый  для  меня  ураган  на
Сэлхе. К вечеру  ветер  достигнет  скорости  в  сорок-пятьдесят  метров  в
секунду,  пойдет  дождь  с  грозой,  океан  покатит  гигантские  валы   на
северо-западные пляжи. В такие дни все жители острова должны  работать  на
сведение возможного ущерба  до  минимума.  Но  уже  не  все  считают  себя
обязанными делать это. Что значит ущерб от урагана для тех,  кто  обладает
реенгритом?
     - Да, Мэг, - сказал мэр у меня за спиной.  -  В  последнее  время  вы
приносите недобрые вести.
     - Для меня во всем этом тоже мало радости. Как-никак, я Офицер Службы
Связи, я служу Метрополии.
     - Вы что, серьезно думаете, что они могут захватить Сэлх?
     - Все может быть.
     - Конечно. Все может быть. Но Сэлх они захватывать не станут. Сэлх им
не нужен. И не в этом опасность. Вы  это  понимаете  не  хуже  меня,  Мэг.
Опасность в нас самих, в тех, кто здесь живет.
     - Вы вправе не рассекречивать содержание циркуляра.
     - Лишь до очередной сессии, Мэг, лишь  до  очередной  сессии.  А  она
состоится завтра.
     - Так скоро?
     - А почему вы удивляетесь? Я  же  говорил,  что  мне  недолго  теперь
удастся удержать свой пост. В общем, все уже предрешено. И завтра так  или
иначе двадцать советников будут знакомы с этим циркуляром. Так что  тянуть
бессмысленно.
     - И что вы думаете предпринять?
     Мэр не ответил, лишь облокотился на стол, с тоской глядя в окно.
     - И этот ураган еще! Как назло - именно сегодня! - вдруг сказал он со
злобой.
     Снаружи заметно потемнело, тучи сгустились.
     - Я, пожалуй, пойду, - сказал я, вставая. - У вас  не  будет  никаких
сообщений?
     - Были. Теперь нет. Теперь это неважно. Дайте подтверждение приема, и
все. Идите, Мэг, а то через полчаса вам и не пройти будет к своей станции.
     Он  вяло  махнул  мне  рукой  на  прощание,  и  я  вышел.  Остановить
дальнейшие  события  было  уже  не  в  моей  власти.  Теперь  я  мог  лишь
подхлестнуть их.
     Снаружи ветер  уже  валил  с  ног.  За  годы  жизни  в  Метрополии  я
совершенно отвык от этого, и в  первый  момент  почувствовал  нечто  вроде
испуга. Но потом, зайдя за  угол  здания  мэрии,  несколько  успокоился  и
огляделся. Весь горизонт затянулся тучами, но небо над  головой  было  еще
светлое, хотя уже и не голубое, а какое-то белесое. Я вдруг вспомнил,  что
так всегда бывало перед грозой на моем родном  Рикпосте.  Так  же  свистел
ветер, поднимая пыль, так  же  чернел  горизонт.  Но  тогда  нам  не  было
страшно, мы не  осознавали  еще,  что  пыль,  несомая  ветром  с  отвалов,
смертельна, и родителям стоило большого труда загнать нас в убежище. Здесь
пыль не смертельна. Пока не  смертельна.  И  ветер  здесь  просто  сильный
ветер, а не ветер-убийца. Я вышел из-за угла  мэрии  и  зашагал  навстречу
ветру к Станции Связи. Лишь однажды за всю дорогу я снова испугался, когда
что-то темное вынырнуло откуда-то сбоку и обвилось вокруг моих  ног,  едва
не повалив меня на землю. Но это оказался  всего  лишь  пятиметровый  лист
шарука, сорванный ветром.
     Внутри  Станции  все  было  как  обычно.  Тишина,  полумрак,  мигание
индикаторов на пульте. Я прошел к себе в комнату, сел на койку  и  включил
свет над изголовьем. Мне было  так  гадко,  что  впервые  за  долгие  годы
захотелось напиться, чтобы все забыть. Но это ничего бы не изменило, после
неизбежного пробуждения стало бы еще тяжелей. Но  делать  пока  все  равно
нечего. Я не раздеваясь лег на койку, включил приемник на слежение и через
три минуты уже спал. Спокойно и без сновидений.
     Разбудила меня речь мэра. Как всегда,  первым  делом  я  взглянул  на
таймер - был уже вечер.  Ураган,  наверное,  разошелся  вовсю,  но  внутри
станции царили покой и тишина. Даже если по соседству начнется  извержение
вулкана, даже если остров смоет в море, внутри Станции все  будет  тихо  и
спокойно.
     Передача шла из мэрии. Мэр сидел за своим столом в той же позе, как и
при нашем с ним расставании. Но выглядел он гораздо  лучше,  чем  утром  -
спокойно, сосредоточенно, бесстрастно. И говорил он  на  удивление  ровным
голосом, словно речь шла  о  какой-то  ерунде,  не  заслуживающей  особого
внимания. Но говорил он о вещах серьезных. Он почти дословно  пересказывал
циркуляр, который я принял сегодня утром.
     В циркуляре сообщалось, что группой авантюристов поднят мятеж в  ряде
авангардных миров в девятом, соседним с нами, секторе.  В  результате,  по
неполным сведениям, к настоящему  моменту  в  руках  мятежников  оказалась
власть над двадцатью тремя обитаемыми планетами с общим  населением  около
двух миллионов человек и с весьма значительным экономическим  потенциалом,
что представляет весьма  реальную  угрозу  миру  и  безопасности  соседних
обитаемых планет. Хотя несомненно, что мятеж обречен на скорое  поражение,
поскольку бунтовщики не в состоянии выдержать длительной борьбы  с  силами
Метрополии  из-за  ограниченности  материальных  и  людских  ресурсов.   В
настоящий момент мятежники располагают достаточной  военной  мощью,  чтобы
доминировать в ограниченной  области  космоса  и  совершать  нападения  на
соседние сектора. В силу  вышесказанного  на  всех  планетах,  входящих  в
Ассоциацию Свободных Миров, объявляется военное положение, вводятся налоги
военного времени и  чрезвычайный  призыв  в  Галактический  Флот.  Органам
власти на местах предписывается приступить к созданию отрядов  самообороны
и подготовке к призыву. Метрополия гарантирует скорую  высылку  флота  для
подавления мятежа и строгое наказание всем, кто примет участие в восстании
или поддержит бунтовщиков.  Двадцать  три  планеты,  принявшие  участие  в
мятеже, на сто стандартных лет лишаются всех прав членов Ассоциации, в том
числе прав граждан сих миров покидать планету и иметь собственность за  ее
пределами.
     Мэр  закончил  выступление  словами  о  том,  что  собираемая  завтра
чрезвычайная  сессия  Совета  Сэлха  будет  посвящена  решению   вопросов,
возникших  в  связи  с  получением  настоящего   циркуляра,   и   выключил
передатчик. Мэр поступил именно так, как я и ожидал.  Теперь  о  циркуляре
знали  все  жителями  Сэлха.  И,  соответственно,  ситуация  вышла  из-под
контроля.
     Посидев еще немного перед  погасшим  экраном,  я  пошел  на  кухню  и
заварил себе кофе. Хотя местные его  сорта  несколько  уступают  тем,  что
выращиваются на Еренде-4, но все же напиток получался гораздо лучше  того,
что вынужденны потреблять большинство жителей Метрополии. С чашкой в  руке
я сел перед пультом в центральном зале и включил экраны наружного обзора.
     Ураган свирепствовал вовсю.  В  кромешной  тьме  ничего  нельзя  было
разглядеть без усилителей света, но и они не позволяли  видеть  того,  что
творится в поселке, у подножия холма. Даже свет молний с трудом пробивался
сквозь плотную стену ливня. Индикаторы показывали скорость ветра до сорока
семи метров в секунду, и в  это  нетрудно  было  поверить,  видя,  как  он
срывает листья с цепкого кустарника, которым порос западный  склон  холма.
Кусты почти лежали, прибитые к земле дождем и ветром, и лишь иногда,  чуть
ярость урагана на миг стихала, делали неуверенную попытку распрямиться.  Я
включил было звук, но тут же выключил чтобы не оглохнуть. Теперь мне стало
понятно, почему дома  в  поселке  строились  с  такой  основательностью  и
чрезмерным, казалось, запасом прочности, почему шаруки и другие деревья на
острове имели столь мощные стволы и  корни.  Все,  что  было  недостаточно
прочно, во время урагана попросту погибало.
     Допив кофе, я  принялся  за  работу.  Ее  было  немного  -  прочитать
сообщения, принятые Станцией за последние сутки  и  отправить  собственные
сообщения.  Все  вместе  заняло  не  более  получаса.  Потом  я   запросил
информацию  с  метеоспутника.  Судя  по  его  сообщениям,   ураган   начал
ослабевать, и к утру должен был стихнуть. Он задел нас лишь  своей  южной,
наименее интенсивной частью, и теперь отходил  в  направлении  континента.
Что ж, это было неплохо, если бы он затянулся, ситуация  на  острове  лишь
еще больше осложнилась бы.
     Я немного посидел,  наблюдая  за  экранами  кругового  обзора,  потом
выключил всю аппаратуру, кроме дежурной, встал  и  отправился  спать.  Как
всегда я заснул быстро и спал крепко. Этому нас учат еще на  первом  курсе
Академии.

     Когда я проснулся, ураган  уже  кончился.  Дождь  прекратился,  ветер
почти стих. Если бы дело было недели на две пораньше, я непременно  слетал
бы на пляж, посмотреть, как он выглядит после всего этого. Но теперь  было
не до развлечений.
     Я оделся,  позавтракал  и  вышел  наружу.  Хотя  было  еще  пасмурно,
чувствовалось, что солнце вот-вот проглянет и начнет жарить как  обычно  в
это время года. Парило. Дорожка,  что  вела  от  Станции  к  поселку,  уже
просохла, лишь кое-где ее пересекали едва текущие ручейки воды.  Кустарник
на склоне распрямился и рос как ни в чем  ни  бывало,  только  на  крайних
кустах заметно поредели листья. А в общем и целом  следов  от  бушевавшего
накануне урагана почти не осталось.
     На улице поселка было необычно людно. Судя  по  всему,  поселок  тоже
совсем не пострадал, но никто из жителей не спешил проведать свои  поля  и
фермы. Впрочем, это было не удивительно, если учесть то, что услышали  они
вчера от мэра. Здесь и там стояли группы людей  и  тихо  переговаривались.
Меня молча приветствовали кивками, но никто не  подошел  и  не  заговорил.
Все, казалось, чего-то ждали.
     Я не спеша дошел до мэрии и поднялся в приемную. Здесь уже находилось
несколько человек. Как  раз  когда  я  входил,  солнце  прорвало  тучи,  и
помещение залило его мощным светом, который, однако, быстро померк,  когда
потемнели оконные стекла.
     Дверь в кабинет мэра оказалась закрыта -  у  него  кто-то  был.  Хотя
Офицер Связи и пользуется  правом  в  случае  получения  важных  сообщений
прерывать любые собрания и мероприятия местных правительств,  лучше,  если
желаешь  сохранить  хорошие  отношения,  этим  правом  не  злоупотреблять.
Ответив на приветствия ожидающих, я сел в ближайшее кресло  и  стал  ждать
когда мэр освободится.
     В приемной было тихо, но я чувствовал, что эта  тишина  вызвана  моим
появлением.  При  мне  продолжать  разговор  не  хотели.  Что  ж,   вполне
естественно. Пока ношу эту форму я для них - чужой. Но я знал,  что  долго
это молчание не продержится. Не прошло и двух минут, как  Ренье,  Советник
от Второго Северного округа, высокий худощавый старик, негромко  кашлянув,
спросил:
     - Скажите, Мэг, как по-вашему, насколько серьезно это все? Я  имею  в
виду мятеж в девятом секторе.
     - Я знаю не больше вашего, Советник.  Вы  же  знакомы  с  содержанием
циркуляра.
     - Этого циркуляра - да. Но не предшествующих. Как-никак, вы по  долгу
службы держите, так сказать, руку на пульсе информации. Ведь что-то должно
было просачиваться раньше. Не на пустом же месте вот  так  сразу  взяли  и
взбунтовались сразу двадцать три мира.
     - Все документы которые  я  получал,  Советник,  переданы  мэрии.  Вы
можете с ними ознакомиться.
     - Мы с ними ознакомились, Мэг, -  вмешался  в  разговор  Тино  Аргал,
молодой Советник с Континента. - И не только с теми, что получали  вы.  Мы
сегодня   ночью   проанализировали   содержание   всех    циркуляров    за
предшествующие двадцать лет. Конечно, нельзя сказать, чтобы там не было  и
намека на эти события. Кое-что  было,  конечно.  То  эмбарго  на  торговлю
такими-то товарами с такой-то планетой,  то  сообщение  о  гибели  боевого
корабля в результате аварии или о неожиданной отставке группы  должностных
лиц. Намеки были. Но вот что  странно  -  все  эти  намеки  совершенно  не
коррелируют с содержанием вчерашнего циркуляра. И это подозрительно.
     - Вы в этом уверены?
     - Техника не ошибается.
     - Ошибаются программы и люди, их писавшие.
     - Может быть. Но мы пользуемся хорошим обеспечением. И все  проверки,
как прежде, так и теперь показывают, что техника работает  хорошо.  У  нас
нет причин сомневаться в  доброкачественности  исполнения  модуля  анализа
текстов из-за того, что он дает отрицательный результат для  одного  очень
подозрительного случая.
     - Интересно, - спросил я, - и кого же вы подозреваете?
     - Не лезьте в бутылку, Мэг, - сказал из угла Советник Гринский. -  Мы
же ни в чем лично вас не обвиняем.
     - Интересно, какой смысл мне вас обманывать? - Я закинул ногу на ногу
и с безразличным видом уставился в окно. Но мне, честно говоря,  стало  не
по себе.
     - Я полагаю, - вновь вступил в разговор Аргал, - что  все  это  имеет
под  собой  вполне  определенную  цель.  Это  наверняка  какая-то   темная
правительственная махинация с целью захвата в федеральное пользование ряда
планет из так называемой мятежной зоны.
     - Да и пополнение во флот им не помешает.
     В это время дверь кабинета открылась и из него  вышла  вдова  Гэпток.
Молча, ни на кого не глядя, она прошла к выходу и скрылась с глаз. Я встал
и вошел к мэру.
     - Садитесь, Мэг, - сказал он, не поднимая головы.  -  Опять  недобрые
вести?
     - Да. Сообщение. Специально для Сэлха.
     - Давайте его сюда.
     Мэр взял протянутые  листки,  быстро  прочитал  их  и  сунул  в  щель
анализатора. Потом облокотился на  стол,  закрыл  лицо  руками.  Несколько
секунд  он  сидел  неподвижно,  затем  посмотрел  на   меня   и,   потирая
указательным пальцем переносицу, сказал:
     - Вы, наверное, уже знаете о результатах  нашего  анализа  вчерашнего
циркуляра?
     - В общих чертах, да.
     - И что вы думаете по этому поводу?
     - Мне сказать нечего.
     - Во всяком случае, они не ждут, а действуют. Значит, рейдер будет  у
нас через два стандартных месяца.
     - Так сказано в сообщении.
     - Так сказано в сообщении...  -  думая  о  чем-то  другом  машинально
протянул он за мой. - Так сказано в сообщении. А вы-то сами  что  думаете,
Мэг?
     - Я - Офицер Службы Связи. Что я могу об этом думать? Я на службе.
     - Ну тогда я вам скажу, что думаю об этом я. Мне  все  равно  недолго
уже сидеть на этом месте, я могу себе это позволить. -  Мэр  откинулся  на
спинку кресла и скрестил руки на животе. - Так вот, Мэг, я  лично  считаю,
что все это - очень хитрый трюк. Что они заранее рассчитали все так, чтобы
получалась нулевая  корреляция  с  содержанием  предыдущих  циркуляров.  А
спрашивается - зачем? А затем, скажу я вам,  что  Метрополия  боится,  что
после такого вот циркуляра миры вроде нашего могут кинуться  в  объятия  к
мятежникам. Вот и надо зародить у всех подозрение - а существует ли  мятеж
на самом деле?
     Ай да мэр, подумал я, ай да умница! Эдак он, чего доброго, сам  мятеж
устроит. С его-то любовью к Сэлху сделать это ничего не стоит. Если бы  не
только  что  принесенное  сообщение  о  том,   что   на   подходе   рейдер
Галактического Флота, посланный для нашей защиты, то,  чего  доброго,  они
завтра же провозгласили бы свое присоединение к мятежникам. Хотя, конечно,
толку от этого никакого бы не было, воевать-то Сэлху нечем. Но шуму бы они
наделали.
     - Вы знаете, Мэг, что мне предлагала сейчас  миссис  Гэпток?  У  нее,
видите ли, созрел прелюбопытный план. Она особа в таких делах опытная, все
входы и выходы там, наверху, знает. Не чета нам. Так вот,  она  предлагала
нам поднять здесь на Сэлхе мятеж.
     - Что?! Она?!
     - Да. Поднять мятеж и подавить его. Ей, стерве  эдакой,  не  терпится
денежки за реенгрит получить и в Метрополию умотать. Боится зар-раза,  что
не доживет до разработки - теперь ведь положение  военное,  теперь  не  до
реенгрита и не до нашего отдаленного  Сэлха.  Так  вот  она  и  предлагает
спровоцировать на мятеж наиболее горячих - и накрыть их. И заорать на  всю
Галактику - мол, наш реенгрит в опасности. Каково?
     - Серьезная женщина.
     - Ага. И вся беда, Мэг, в том, что не одна  она  так  настроена.  Вот
жили мы все здесь хорошо и мирно,  уживались  вроде  бы,  а  чуть  копнули
поглубже, чуть тронули нас -  такая  грязь  изо  всех  щелей  прет,  такая
дрянь... - мэр вздохнул тяжко и замолчал.
     Черт побери, живут же на свете  люди,  для  которых  вот  это  все  -
откровение! Счастливчики. Впрочем, ведь это же Сэлх. Быть может, родись  я
здесь, и я был бы таким же. Но люди есть люди, всего лишь люди, мэр, и  на
том же Сэлхе дряни всякой больше, гораздо больше, чем вы думали.  Но  чуть
меньше, чем считал я сам...
     - А что вы ей ответили?
     - Хм... Честно говоря, ее  следовало  бы  вышвырнуть  отсюда,  и  вся
недолга. Но за ней сила, Мэг, за ней очень большая сила. А у  меня  семья.
Мне приходится быть дипломатом. Я  ответил  ей,  что  она,  прожив  у  нас
столько времени, ничему, видимо, не научилась. Я, конечно, понимаю, что  в
делах Метрополии она смыслит неизмеримо больше нашего, но  здесь,  у  нас,
она многое недопонимает. Я ответил ей, что подними сейчас мятеж на  Сэлхе,
которому грозит авангардное освоение, большинство жителей которого  теряет
и дом, и привычный образ жизни и средства к существованию, то  всякий  кто
встанет на пути у мятежников будет смятен и раздавлен, какими бы связями в
Метрополии он не обладал. Я ответил ей, что Метрополия далеко, дальше, чем
мятежники, и еще неизвестно, чем все это  закончится,  и  не  придется  ли
Сэлху волей-неволей присоединиться к мятежу, потому что  любой  патрульный
катер любой из противоборствующих сторон, окажись он по соседству с  нами,
может диктовать нам свои условия. Вот что  я  ей  ответил,  Мэг.  Судя  по
всему, ее мой ответ не удовлетворил.  А  теперь,  когда  вы  принесли  это
сообщение, когда оно станет известно, она начнет  действовать.  Через  час
начинается заседание Совета.
     - Да, сэр, вам не позавидуешь. Впрочем, не позавидуешь  и  мне.  Если
сюда доберутся мятежники.
     - Сомневаюсь я, что они сюда доберутся.
     - Не смею вас больше задерживать, сэр, - сказал я вставая. - В случае
если я вам понадоблюсь, то я буду на Станции, либо неподалеку.
     С порога я оглянулся. Мэр глядел в окно на поселок, и только  теперь,
глядя на его профиль, я заметил, как он осунулся за эти дни. Но худшее еще
было впереди...

     Поднимая машину над стоянкой, я вдруг почувствовал, что, наверное,  в
последний раз на Сэлхе делаю это так спокойно и уверенно. Что уже сегодня,
когда я вернусь, ситуация может измениться  настолько,  что  даже  посадка
станет опасной. Не  знаю,  то  ли  на  меня  подействовал  вид  старинного
грузовика Лэмба - огромной бронированной машины, нелепой и излишней на том
Сэлхе, каким он был еще две недели  назад  -  то  ли  еще  что-то,  но  на
какое-то мгновение я даже задержал подъем, сомневаясь, стоит ли  рисковать
в такой день и не лучше ли переждать его на Станции.  Лэмб  обычно  держит
эту колымагу в  ангаре  у  себя  на  ферме,  потому  что  над  ним  всегда
потешались, стоило ему притащиться на ней в поселок, но сегодня он, видно,
никаких насмешек не боялся. Да и не до того  сегодня  людям,  это  понятно
даже совершенно неискушенному в массовой психологии человеку. А я ведь  не
зря считался одним из лучших  слушателей  Академии  и  всегда  набирал  по
психологическим дисциплинам не меньше двадцати трех баллов.
     Но сомневался я недолго,  и  через  минуту  поселок  уже  скрылся  за
холмами. Я летел на север  острова,  туда,  куда  пришелся  основной  удар
урагана. Солнце уже пекло вовсю, и отсюда, сверху все казалось  таким  же,
как обычно. Только прямо по курсу, над вершинами  Йенг-хорна  и  Лакупу  -
самых высоких холмов острова - вились полоски тумана. Я на бреющем  полете
прошел через седловину  между  ними,  влетел  в  долину  Каопры  и  снизил
скорость. Мне захотелось еще раз -  возможно,  последний  -  пролететь  из
конца в конец по извилистой долине, от  истока  реки  до  устья.  Я  круто
развернулся и медленно полетел в десяти метрах  от  поверхности  вверх  по
течению, к  небольшому  водопаду  на  северо-восточном  склоне  Лакупу,  с
которого начиналась река. У его подножия, на каменистой россыпи, я посадил
машину и вышел наружу.
     В  Галактике   много   красивых   планет,   и   еще   больше   планет
безрадостно-серых. Но на любой из них  можно  найти  места  уникальные,  с
суровыми, величественными или, наоборот, идиллически-спокойными видами.  В
Галактике вообще есть на что посмотреть. Еще Алдор в свое  время  написал,
что надо увидеть тысячи миров для того,  чтобы  понять,  что  единственное
место во Вселенной, достойное того, чтобы к нему стремится, это место, где
ты хотел бы жить. А таких мест на свете  крайне  мало.  И  только  сейчас,
глотая стекающую по скале чистую холодную воду, я понял, что хотел бы жить
именно здесь.
     Но менять что-либо было уже поздно.
     Я побродил, отдыхая, несколько минут, затем залез в машину  и  быстро
полетел в сторону поселка. Пора было действовать.
     Назад я летел по прямой, на большой высоте. Солнце жарило вовсю, небо
было совершенно безоблачным. Сверху все казалось привычным и  обыденным  -
на полях гла-у так как  всегда  трудились  автоматы,  как  всегда  паслись
небольшие стада в долинах рек, так же яркими пятнами на  фоне  тропической
зелени выделялись красно-желтые фермерские постройки. И  лишь  подлетая  к
стоянке можно было заметить,  что  происходит  нечто  необычное.  Стоянка,
обычно пустынная до самого вечера, сейчас  была  забита  машинами,  и  мне
пришлось пройти над ней из конца в конец, прежде чем я  отыскал  свободное
место и припарковался. Да и то пришлось с минуту покружить, пока  с  этого
места разошлась толпа что-то обсуждающих людей. Большинство из них я видел
впервые, видимо это были жители Континента,  но  одного  я  узнал  -  Эрри
Санарского, соседа Арна. Выходя из машины, я кивнул ему, но он  то  ли  не
заметил моего кивка, то ли не пожелал здороваться со мной. Что  ж,  вполне
понятно - теперь я, как представитель  Метрополии,  единственный  на  всем
Сэлхе, принимал на себя  ответственность  за  ее  действия.  Дальше  будет
только хуже. Надо бы потом перевести машину поближе  к  Станции.  Но  пока
делать это было бы опрометчиво.
     Не знаю почему, но пока я шел от стоянки к мэрии, мне  казалось,  что
сзади наплывает серая плоская туча и  вот-вот  начнет  накрапывать  мелкий
дождик. Я даже временами будто ощущал его дыхание на своем затылке, и  это
заставляло меня прибавлять шаг. Странная это штука - вторичное восприятие.
Какая-то деталь из окружения настолько  напоминает  то,  что  неоднократно
было с тобой в прошлом, что на тебя лавиной обрушиваются  другие  ощущения
из этого прошлого, так что порой не отличить реальность от  воображаемого.
Мелкий холодный дождь - это же лагерь Алто на Гирреве в Метрополии. То  же
одиночество среди толпы людей и та  же  скрытая  враждебность  всего,  что
окружает. Двадцать четыре стандартных года  -  целую  вечность!  -  назад.
Шесть долгих одиноких лет, до тех самых пор, пока я  не  был  отобран  для
училища Службы Связи. Метрополия знает, кого отбирать для такой  службы  -
лишь тех, у кого нет никого из близких во всей Галактике. И она знает, как
их воспитывать.
     Я  успел  как  раз  вовремя.  Сессия  Совета,  наверное,  только  что
закончилась, и толпа ожидавших у мэрии  людей  медленно  рассасывалась.  Я
поднялся по лестнице и вошел в кабинет мэра.
     Он был не один, напротив него в креслах с  высокими  спинками  сидели
двое Советников и о чем-то оживленно спорили. Я  поймал  лишь  обрывок  их
разговора. Мэр сидел в своей обычной  позе  и,  судя  по  всему,  в  споре
участия не принимал. Было видно, что он очень устал.
     При моем появлении оба Советника замолчали и со сконфуженным видом  -
словно их застали за каким-то неприличным занятием, поднялись  с  мест.  Я
хорошо знал обоих. Один - Парк Дларш, владел участком на западе острова  и
был,  по  моим  сведениям,  сторонником   скорейшего   начала   разработки
реенгрита. Еще бы  -  на  его  участке  минерал  залегал  очень  близко  к
поверхности, и запасы были  достаточно  велики,  чтобы  сделать  владельца
участка очень  богатым  человеком.  Второй  был  Тино  Аргал,  Советник  с
Континента, с которым я разговаривал утром.
     Я  подождал,  пока  они  выйдут  из  кабинета,  и  сел  в   одно   из
освободившихся кресел.
     - Будет ли ответ для Метрополии? - спросил я.
     - Подтвердите получение - и все.
     - Понятно. Вы что же, так ничего и не решили?
     - Нет, почему же? Кое-что мы решили. Кое-что мы все-таки  решили.  По
крайней  мере,  мы,  вроде  бы,  разработали  приемлемый  для  всех   план
дальнейших действий. Сегодня вечером я оглашу его, а завтра сюда соберутся
все, кто есть на Сэлхе, для голосования.
     - А что за план?
     - Все в свое время, Мэг.
     - Понятно. Тогда я пойду.
     - Идите, Мэг. Только знаете что? Я  посоветовал  бы  вам  -  так,  на
всякий случай - сажать свою машину поближе к Станции. У вас  же  там  есть
небольшая площадка прямо на холме. Перегоните ее прямо сейчас.
     - Я думаю, еще не время.
     - Смотрите, не опоздайте.
     Я был убежден, что мэр переоценивает опасность. По  крайней  мере  на
текущий момент. Позже, конечно, всякое может случиться, но пока... У  меня
как-никак, имелся некий опыт в подобных делах, не говоря уже о том, что  я
прошел  все  психологические  курсы  Академии.  После  училища  я   восемь
стандартных лет шлялся по Галактике, налаживая и  ремонтируя  оборудование
Станций Связи и  успел  насмотреться  всякого.  Одна  Бухта  Дьякона  чего
стоила. Странное название для города - столицы Ангерстана - но  уже  через
месяц забываешь о его странности. Зато никогда не забыть  ночные  сражения
полиция с портовыми бродягами. Ловр  Косой  наверняка  не  учился  даже  в
простой школе и не имел никакой подготовки по массовой психологии,  но  он
великолепно  умел  в  нужный  момент  направить  толпу  туда,   куда   ему
требовалось. Пока  его  не  прирезали  подосланные  убийцы,  он  регулярно
устраивал беспорядки в  порту,  каждый  раз  неплохо  наживаясь  на  срыве
перевозок.  Когда  его  прирезали,   началось   восстание   и   порт   был
просто-напросто разрушен федеральной артиллерией. Я там был, все это видел
и никогда не забуду. И я всегда помнил, что прекрасно чувствовал тогда  то
состояние толпы, когда она готова к взрыву. Здесь до этого  состояния  еще
не дошло. Здесь потребуется толчок, и немалый, чтобы начались беспорядки.
     Однако через поселок я не пошел, а, выйдя из мэрии, двинулся к своему
холму по узкой тропинке вдоль ручья, что огибал его с  юга.  Обычно  я  не
ходил здесь - кустарник по краям тропинки пожух от зноя и не  давал  тени,
трава под ним выгорела и пропылилась. Каменистая почва здесь не удерживала
влаги, и лишь зимой, когда дуют ветры с юга, принося с собой  дожди,  этот
склон холма пробуждался к жизни. Но  сегодня,  после  ночного  ливня,  все
вокруг ожило, и я не пожалел, что выбрал эту дорогу.
     Через четверть часа я был на Станции. До вечера, когда мэр  собирался
выступить с принятым на сессии  Совета  планом  действий,  оставалось  еще
несколько часов. Делать в эти часы было совершенно нечего. Желая насколько
возможно потянуть время, я не спеша, основательно пообедал, а затем достал
из шкафа табельный излучатель и стал его тщательно проверять. Я знал,  что
недалеко время, когда им придется воспользоваться.
     И вот тут, в это  самое  мгновение,  когда  я  закончил  профилактику
оружия и привычным движением загнал в него импульсатор, меня вдруг  обдало
волной холода. Только сейчас, только в этот самый проклятый момент я вдруг
почувствовал - не понял, а именно почувствовал! - что готовлю-то я  оружие
для того, чтобы стрелять в людей. Не по мишеням стрелять и  не  по  зверям
всяким - по людям. Я видел, как  стреляли  в  людей,  и  видел,  как  люди
убивали друг друга, но сам никогда еще не брал в  руки  оружие  для  того,
чтобы убивать. Никогда.
     Я застыл на месте, сжимая в руках излучатель,  и  мучительно  пытался
найти себе оправдание. И не находил его. Давно, очень давно  не  случалось
со мной такого. С тех самых пор, как осознал я свою исключительность, свою
способность видеть точнее и дальше других, свою способность  предвидеть  и
объяснять поступки чужих мне людей, с тех самых пор,  как  я  почувствовал
уверенность в себе, в том что я  способен  на  все  и  нет  дела,  которое
оказалось бы мне не по плечу и нет поражения, которое сломило бы  эту  мою
уверенность, с тех самых пор мне впервые захотелось найти оправдание своим
поступкам. Не перед другими. Что другие?  Прах,  пыль,  муравьи,  сами  не
понимающие, к чему они стремятся.  Перед  собой.  И  не  находил  я  этого
оправдания. Я говорил себе, что это не преступление - стрелять ради защиты
своей жизни. Но кто как не я  сам  был  виновен  в  том,  что  жизни  моей
угрожала опасность? Я говорил себе, что мир наш несправедлив и  преступен.
Что мой выстрел значит в сравнении с преступлениями,  творимыми  ежечасно,
когда из-за каких-то интересов, цинично называемых высшими, целые  планеты
обрекаются на вымирание, когда из-за неспособности людей понять друг друга
худшие из худших - таков неизбежный закон - получают  возможность  править
миром? Что значит в сравнении с этим  мой  выстрел  и  чья-то  отнятая  им
жизнь? Выстрел... Не выстрелы погубят Сэлх...
     Но все это были напрасные мысли и напрасные оправдания.  И  я  так  и
сидел, сжимая в руках табельное оружие, пока часа через два не вывел  меня
из  этого  состояния  экран  приемника.   Мэр   начинал   свое   очередное
выступление.

     А  потом  наступило  затишье.  Неожиданное  даже  для  меня   самого.
Собрались, поговорили, поспорили - даже  драки  были,  даже  что-то  вроде
милиции для поддержания  порядка  организовать  пришлось  -  и  снова  все
успокоилось. Словно и не происходило ничего. Как жили раньше,  так,  вроде
бы и продолжали жить. Будто бы все пары повыпустили  на  этом  сборище,  и
никакого напряжения не осталось. Даже в  погребке  Террена  все  будто  бы
по-прежнему стало, и те, кто еще накануне лез в драку, сегодня вновь мирно
усаживались рядом как в прежние времена. И некоторое  время  я  готов  был
поверить в то, что общество Сэлха оказалось  гораздо  более  устойчивым  к
катастрофическим внешним воздействиям, чем  можно  было  подумать.  Но  до
конца поверить в это я не мог, и  недели  через  две  получил  возможность
убедиться в справедливости своих сомнений.
     Че-Бао был кернеммитом. Когда я еще  только  готовился  к  службе  на
Сэлхе, я был уверен, что среди жителей планеты окажется окажется хоть один
кернеммит. Их оказалось даже  больше.  По  крайней  мере,  я  лично  видел
двенадцать, а сколько еще было не столь явных, сказать трудно.
     У Че-Бао было землистого цвета лицо,  раскосые  глаза,  из  тех,  что
почему-то  называют  "восточными",  тонкий  длинный  нос,   большие   уши,
прижатые, как бы даже распластанные по бокам  черепа.  И  руки  -  слишком
длинные для обычного человека, с длинными  тонкими  пальцами.  Че-Бао  был
кернеммитом в тридцатом, наверное, поколении, но  наследство  Кернемма  не
слабеет со временем. Наоборот, даже дремлющее,  даже  скрытое  в  глубинах
генетического кода предков, оно обязательно рано или поздно проявит себя в
полной мере. На Сэлх никогда не прилетал ни один явный кернеммит, но среди
предков переселенцев они были. И они были среди потомков.
     Че-Бао пришел ко мне без предупреждения. Не на Станцию, конечно  -  в
контору Службы Связи. Я не знаю, сколько времени он прождал  меня,  потому
что  теперь,  с  объявлением  военного  положения,  частная   связь   была
прекращена, и я заходил в контору лишь от случая к случаю раз в  несколько
дней. Но когда я вошел туда как-то вечером, возвращаясь из мэрии, он сидел
у окна  и  смотрел  на  меня  с  таким  видом,  будто  явился  на  заранее
назначенную встречу, а я опоздал на нее.
     - Уже ночь, - сказал он вместо приветствия.
     В окно светил Ситэлх, и лицо Че-Бао в его свете казалось зловещим.  С
моим приходом  потолочные  панели  не  осветились  -  видимо,  он  сдвинул
регулировку на минимум.
     - Че-Бао акрит, - ответил я машинально. Но он не отреагировал на  мое
истинно кернеммитское приветствие.
     - Сен-Ку никогда так не задерживался.
     - Сен-Ку далеко. Да и время теперь другое.
     - Сен-Ку не делал нам зла.
     - Что ты хочешь этим сказать? - спросил я, садясь напротив него.
     - Ты пришел - ты знаешь.
     Руки он держал на коленях, и в темноте я не видел,  есть  ли  у  него
оружие. Я слишком  успокоился,  подумалось  мне,  я  немного  переиграл  в
спокойствие. Входить сюда в темноте, конечно, не следовало. Но теперь  уже
поздно. К тому же, их ведь по меньшей мере  двенадцать  -  кернеммитов  на
Сэлхе. Он мог придти не один, снаружи  тоже  может  кто-то  ждать.  И  еще
кто-то может ждать у самой Станции.
     - Я не понимаю тебя, Че-Бао.
     - Сен-Ку не любил нас, но он не делал нам зла.
     - А кого он вообще любил.
     - Ты тоже нас не любишь.
     - Я никого вообще не люблю, Че-Бао. Зачем ты пришел?
     - Люди говорят - мы враги. Люди говорят -  мы  предатели.  Раньше  не
говорили. Сен-Ку был - не говорили. Никто не говорил. Ты  пришел  -  стали
говорить.
     - Кто говорит?
     - Все говорят.
     - При чем здесь я? Теперь другое время. Люди  ищут  виновных.  Вы  не
такие, как все - вот и болтают ерунду.
     - Сен-Ку был - были как все. Ты пришел - стали  не  такими.  Я  здесь
родился, я здесь умру. Я был человеком - стал кернеммитом.
     - Ты всегда был кернеммитом, Че-Бао. Этого никто изменить не в силах.
     - На Сэлхе не было кернеммитов, пока ты не пришел. Не было, - впервые
с начала разговора в голосе его появилась страстность. До этого он говорил
тускло и монотонно.
     - Разве ты узнал о своей сущности с моим приходом?
     - Никто не указывал на нас пальцем.  Никому  не  мешало,  что  мы  не
такие.
     - Тогда не было войны. Теперь другое время.
     - Чем мы хуже других? Чем мы хуже тебя?
     Что ж, он разговорился. Это хорошо.  Раз  он  разговорился  -  значит
пришел не для того, чтобы стрелять. По крайней мере он не  уверен  в  том,
стоит ли стрелять. Я немного расслабился. Не спеша подошел к  окну,  встал
вполоборота к Че-Бао.
     - Ты задаешь вопросы, на которые нет ответов. И потом, что значит для
тебя мое мнение? Не оно же привело тебя сюда.
     - Мы такие же люди. Я знаю, я  видел.  Тот,  с  "Раногоста",  весь  в
бородавках зеленых - чем он лучше нас? Есть другие - синие,  черные.  Есть
покрытые волосами, у которых зубы торчат, клыки торчат. Чем они лучше нас?
     - На Сэлхе нет таких.  На  Сэлхе  есть  только  вы  и  обычные  люди.
Неважно, кто работает на Станции - я или Сен-Ку  -  на  Сэлхе  нет  больше
других человеческих рас. Это ваша проблема, Че-Бао, я тут ни при чем.
     - Тогда кто?
     - Я догадываюсь кто. Может и ты догадаешься.
     Я демонстративно сложил руки на груди и, отвернувшись от  него,  стал
смотреть в окно. Сегодня у Ситэлха фаза полнолуния. Ночь большого прилива.
Если улететь на запад,  далеко-далеко,  до  самого  Континента,  то  через
несколько часов полета можно  достичь  входа  в  залив  Чья-хан.  Длинный,
протяженностью в сотни километров, он постепенно сужается,  превращаясь  в
узкую скалистую щель полукилометровой глубины -  зародыш  континентального
разлома. Приливная волна входит в его устье и мчится по  нему  с  огромной
скоростью, почти не теряя энергии на своем пути с тем, чтобы отдать ее всю
без остатка в последнем яростном броске в самом конце залива.  Сегодня,  в
ночь полнолуния Ситэлха  прилив  будет  особенно  мощным,  и  над  заливом
Чья-хан  взметнется  на  сотни  метров  вверх  водяной  столб.   Так   мне
рассказывал Арн. Я не видел этого - не успел. И, наверное, уже не увижу.
     Поселок из окна просматривался как на ладони. В некоторых  окнах  еще
горел свет, но большинство домов было погружено в темноту. Я отыскал среди
освещенных окон одно, недалеко от края поселка, и  вгляделся  пристальнее.
Свет из окна  лился  ровно,  без  изменений.  Наверное  тот,  кто  за  ним
находился, читал или что-то писал. Он обычно засиживался за рабочим столом
допоздна. Интересно, догадается Че-Бао или нет?
     Я услышал легкий шорох сзади и не спеша обернулся. Но Че-Бао  уже  не
было - он ушел, тихо прикрыв дверь за собой. Он не стал стрелять.
     Я отошел к стене, прислонился к ней спиной. Несколько минут  постоял,
вслушиваясь в удары сердца. Оно билось ровно и спокойно. И сам я тоже  был
совершенно спокоен. Опасность миновала.
     Я  отодвинул  стенную  панель  и  наощупь  достал  из  сейфа  шлем  и
излучатель. Конечно, сегодня не помешала бы и полная  защитная  форма,  но
она находилась наверху, в Станции. Я надел шлем, опустил забрало,  включил
светоусилители - на всякий случай, чтобы  не  напороться  на  засаду.  Для
того, чтобы идти, хватало и света от Ситэлха. Потом взял в руки оружие.
     На пороге я огляделся. Никого не было видно.  Дул  легкий  ветерок  с
холмов, шелестели листья кустарника. Над Сэлхом  стояла  спокойная  летняя
ночь. Последняя мирная ночь на планете.

     Об убийстве я узнал лишь наутро, когда меня поднял с постели  срочный
вызов  из  мэрии.  На  экране  я  увидел  Фонбраума,  начальника   недавно
организованной  милиции.  Я  немного  помедлил,  следя  за  тем,  как   он
нетерпеливо жмет на кнопку вызова, затем откликнулся:
     - Доброе утро, Кеар. В чем дело?
     - Здравствуйте, Мэг. Ночью убит Крандалос.
     - Все-таки убит?
     - Вы, похоже, не очень удивлены? - в голосе Фонбраума сразу появилась
настороженность.
     - Я окончил Академию Связи, Кеар. Я умею  предвидеть  очевидное.  Ему
следовало быть осторожнее.
     - Может быть, вы скажете, кто его убил?
     - Это не  входит  в  мои  планы.  Я  здесь  лицо  постороннее,  я  не
вмешиваюсь в ваши внутренние проблемы. Вы же знаете статус Службы Связи.
     - Вы должны сказать нам все, что знаете, Мэг.
     - Слушайте, Фонбраум, если вы не знаете законов,  действующих  внутри
Ассоциации Свободных Миров,  то  это  не  значит,  что  таких  законов  не
существует. Пока я ношу форму Офицера Связи, я не только  экстерриториален
- а одно это уже напрочь отметает ваше "вы должны" - я  еще  и  подчиняюсь
уставу Службы Связи. И устав этот гласит, что я ни в  коей  мере  не  могу
вмешиваться в ваши внутренние дела.
     - Но содействие-то хоть какое-то можете оказать?!
     - Я могу - при желании - ответить на четко сформулированные  вопросы.
Если сочту нужным, разумеется.
     - Хорошо, - мгновение  помедлив,  сказал  Фонбраум.  -  Я  задам  вам
несколько четко сформулированных вопросов. Попозже, - и он отключился.
     Я встал, сделал  зарядку,  принял  душ,  оделся.  Есть  не  хотелось.
Хотелось спать. Я прошел к  пульту,  просмотрел  информацию,  принятую  за
прошедшие сутки, отправил депешу в  Метрополию.  Ничего  срочного.  Ничего
важного. Обычная рутинная работа.
     А Крандалоса убили.
     Первая ласточка. На этом не остановятся. Они же все  на  взводе.  Это
только казалось, что все успокоилось. Только  казалось.  Они  действовали,
готовились. Каждый по-своему. Тихо  и  незаметно  для  окружающих.  И  вот
теперь началось, теперь уже не остановить.
     Теперь уже не остановить.
     Кернеммиты поспешили - им следовало начинать со  старухи  Гэпток.  Со
вдовы и всего ее семейства. Тогда у них оставались  бы  шансы.  Теперь  их
противники будут настороже. Да что там настороже -  они  сами  перейдут  в
наступление. Что им Крандалос? Невелика потеря, дальний родственник, да  и
то по женской линии. Но зато отличный повод для  начала  травли.  Отличный
повод. Настолько отличный, что, быть может, сама вдова подумывала  о  том,
чтобы его создать. Только ее опередили.
     Крандалоса сгубила излишняя образованность.  Он  знал  слишком  много
такого, чего не следовало бы знать простому обитателю Сэлха. Например,  он
знал, кто такие кернеммиты. Для всех остальных Че-Бао и подобные ему  были
хоть  и  необычными,  но  все  же  людьми.  В  Галактике  ведь  до   черта
человеческих рас, самых странных, самых невероятных. Многие  из  этих  рас
уже неспособны при скрещивании с любой другой давать потомство - настолько
далеко увели их мутации от  основной  линии.  Но  при  всем  при  том  они
остаются людьми. И если их воспитать в обычном человеческом  окружении  на
обычных человеческих ценностных ориентирах, они вливаются  в  человечество
без особого труда. Даже более  того  -  великое  разнообразие  людей  даже
облегчает  слияние  человеческих  рас,   их   взаимное   проникновение   и
взаимопонимание. Все человеческие расы принадлежат к человечеству, вышли в
незапамятные времена с одной планеты. Все, кроме кернеммитов.
     Никто и никогда, наверное, не узнает, откуда они взялись на Кернемме.
Всякий мир рано или поздно порождает своих  мутантов,  и  Кернемм  не  был
исключением. Появление новой расы на  Кернемме  если  и  вызвало  какой-то
интерес, то чисто академический, и в течении двух с половиной  тысячелетий
количество  кернеммитов  постоянно  росло,  а  часть  их  эмигрировала   в
Метрополию и другие миры.
     И лишь когда начали появляться вторичные  кернеммиты  -  существа,  в
принципе отличные от человека, от  всего  человеческого,  даже  по  своему
генокоду и первичной биохимии - ученые забили тревогу и стали  говорить  о
"кернеммитской инфекции". Но к тому времени бациллы этой  инфекции  успели
распространиться уже слишком  широко,  чтобы  их  можно  было  остановить.
Миллионы людей, рассеянные по  всей  Галактике  несли  в  своем  генофонде
скрытые, спящие гены  кернеммитов,  которые  ждали  своего  часа.  Расчеты
показывали, что в случае, если кернеммитам позволят и впредь  существовать
в человеческой среде, то человечество  обречено.  Так,  полторы  с  лишним
тысячи лет назад началось истребление  кернеммитов,  завершившееся  полным
уничтожением представителей этой  расы  в  Метрополии  и  на  ряде  других
планет, входящих в Ассоциацию, в том числе и на самом Кернемме. Но потомки
кернеммитов снова  и  снова  появлялись  среди  людей.  И  снова  и  снова
специально созданная Служба Контроля Метрополии была вынуждена  заниматься
выявлением  и  ликвидацией   потомков   кернеммитов.   Во   имя   спасения
человечества.
     Но об  этом  мало  кто  знал  теперь.  Особенно  в  окраинных  мирах,
озабоченных своими мелкими проблемами. Особенно на Сэлхе,  где  и  свою-то
собственную историю толком не  знали,  не  то  что  историю  Метрополии  и
Ассоциации. До последнего времени, наверное, один лишь Крандалос знал, что
такое кернеммиты. Знал и молчал, потому что Эн-Бао -  брат  Че-Бао  -  был
другом его детства.
     А потом об этом как-то узнала вдова Гэпток. И стали узнавать  другие.
И поползли слухи, люди стали спрашивать Крандалоса, а он не  мог  соврать.
Он был неосторожен - ему не следовало никому ничего говорить, тем более не
следовало  говорить  старухе  Гэпток.  Теперь  он  расплатился   за   свою
неосторожность.
     Я достал тайпер и  набрал  запрос  в  архив  мэрии.  Через  полминуты
информация была на экране. Как я и предполагал, по меньшей  мере  четверть
населения Сэлха могла нести теперь кернеммитские гены. Это  если  считать,
что все дети на  планете  появились  "законным"  путем,  чего  никогда  не
бывает. Многие из скрытых кернеммитов - например, Торн  Мэстер  -  владели
солидными запасами реенгрита, что еще больше запутывало ситуацию. Если они
тут начнут выяснять отношения, в поселке  быстро  не  останется  камня  на
камне, подумал я. Но пока поселок цел,  уходить  отсюда  не  следует.  Это
может вызвать подозрения.
     Вновь прозвучал вызов. На этот раз на экране появился мэр планеты.
     - Вы знакомы с ситуацией, Мэг? - начал он после приветствий.
     - Да. Судя по всему, вы здорово влипли.
     - Вы могли бы предупредить нас заранее.
     - Как? Будто я знал, что среди вас  есть  кернеммиты?  Будто  на  них
написано, что они кернеммиты? А когда все наружу вышло, предупреждать  уже
не имело смысла.
     - Подозрительно, очень подозрительно это  все,  Мэг.  Жили  они  себе
среди нас, вроде бы люди как люди. И вдруг - кернеммиты, враги.
     - А откуда вообще взяли, что  они  не  люди?  Вы  же  не  производили
анализов. Это же просто предположение. Откуда пополз этот слух?
     -  Известно  откуда.  Знаете,  что  нам  теперь  предстоит?  Фонбраум
организует охоту. Не думаю, что у  кернеммитов  много  шансов  остаться  в
живых теперь, когда они начали первыми.
     - А это точно установлено?
     - Что тут может быть точно установлено? Это же как пожар теперь, - он
с досадой стукнул  кулаком  по  столу.  -  Как  пожар...  Принцип  Оккама,
простейшее из возможных объяснений. Как еще объяснишь это  убийство?  Ведь
на смех же поднимут, если хоть какое-то другое объяснение выдвинуть. А то,
чего доброго, и самого в пособники запишут.
     Доброта - это болезнь, дорогой мэр. Как и всякая болезнь, она ведет к
слабости и страданиям. Вы слабы и нерешительны, и вы, наверное, не успеете
излечиться от своей доброты. Вас просто сомнут. Старуха Гэпток,  Фонбраум,
Пит Гроу, многие другие. Людям  только  кажется,  что  существуют  внешние
враги человечества. Даже кернеммиты не столь уж  опасны.  Гораздо  опаснее
сами люди. То, что было на Сэлхе раньше, то спокойствие, та  идиллия,  это
всего лишь исключение из правил. Среди  людей  действуют  иные  законы,  и
сейчас они вступают в силу.
     Но я ничего этого не сказал. Я просто сидел  и  смотрел  на  усталое,
осунувшееся лицо мэра. И мне было  жалко  его  -  даже  мне,  оказывается,
свойственно это чувство.  Мне  было  жалко  его,  хотя  раньше  такие  вот
мягкотелые идеалисты не вызвали бы у меня  никаких  других  чувств,  кроме
презрения. Я слишком долго успел прожить  на  Сэлхе,  подумалось  мне,  он
слишком глубоко проник в меня. За несколько лет он поколебал все  то,  что
копилось в душе десятилетиями. Кто  знает,  каким  бы  я  стал  еще  через
несколько лет, если бы не все это?  Праздный  вопрос  -  никто  теперь  не
узнает этого.
     Мэр сидел, уставившись куда-то в пустоту  над  моей  головой,  и  мне
пришлось кашлянуть, чтобы привлечь его внимание.
     - Простите, Мэг, задумался, -  сказал  он.  -  Я  ведь  по  делу  вас
вызывал.
     - Я слушаю.
     - У вас есть какие-нибудь сообщения для нас?
     - Нет,  только  два  общих  циркуляра.  Ничего  особенного  -  всякие
распоряжения о  налогах  военного  времени,  ограничения  на  перевозки  и
передвижения и тому подобное. Для вас все это  существенного  значения  не
имеет.
     - Ну и ладно. Тогда я  вас  вот  о  чем  попрошу  -  не  выходите  из
помещения станции Связи. По крайней мере, пока.
     - Вы что же, считаете, что это опасно?
     - Да, Мэг, я считаю, что это опасно. Вас могут убить.
     - Кто?
     - Те же кернеммиты. Кто-нибудь еще - кто теперь их  разберет.  Уж  вы
простите меня за откровенность, но я забочусь не столько  о  вашей  жизни,
сколько обо всех нас.
     - Я понимаю. У вас и без меня забот хватает.
     - Да. И нам было бы совсем некстати именно сейчас  потерять  связь  с
Метрополией, да еще навлечь на себя  расследование.  Сколько  осталось  до
прилета рейдера?
     - Тридцать шесть дней. Если ничего не случилось. Пока о нем  не  было
никаких новых сообщений.
     - Долго. Черт подери, продержаться бы эти  дни,  а  там  -  будь  что
будет!
     Не удержаться вам, мэр, не удержаться. И вы это знаете, и я это знаю.
Да и значения это уже особенного не имеет - все равно вы теряете  контроль
над событиями.
     - Скажите, мэр, оставаться на Станции - это приказ или пожелание?
     - Пожелание. Я не могу вам приказывать. Но если вы его не примите  во
внимание, вам придется сидеть где-нибудь под надежной охраной.
     - А возможна ли сейчас надежная охрана?
     - В том-то и беда, что вряд-ли. Так  что  уж  лучше  вы  не  выходите
наружу. По крайней мере, дня два.
     - Да мне, собственно говоря, и  незачем  вроде.  Разве  что  на  пляж
слетать.
     Мэр грустно улыбнулся, потом снова стал серьезным.
     - Еще одно. Я просил вас перегнать машину со стоянки -  вы  этого  не
сделали.
     - Ну?
     - А если завтра какой-нибудь идиот рванет там заряд,  и  вся  стоянка
разлетится в клочья?
     - Тогда я останусь без машины - только и всего. Но никто не  помешает
этому же идиоту рвануть машину и неподалеку от Станции.  Никакой  разницы.
Никто не предполагал, что на Сэлхе  возможно  такое  -  иначе  на  Станции
имелся бы ангар.
     - На Сэлхе такое было невозможно, Мэг. Это все от вас, от Метрополии.
Ладно, я буду у себя. Если придет что важно - вызывайте.
     Он отключился, а я еще долго сидел, глядя на пустой экран. Нет,  мэр,
это не все от нас. Тут вы заблуждаетесь.  Тут  вы  глубоко  заблуждаетесь.
Если бы сегодня, прямо сейчас, я бы исчез - ну хотя бы взорвался вместе со
Станцией - если бы через тридцать шесть стандартных  суток  не  пришел  бы
рейдер из Метрополии, если бы в положенное время не прибыл  "Раногост",  и
вообще если бы Ассоциация Свободных  Миров  забыла  бы  просто-напросто  о
вашем существовании - ваши проблемы все равно бы остались  на  Сэлхе.  Это
было бы слишком просто - все объяснять внешними воздействиями,  в  истории
не счесть примеров подобных попыток. Но внешние  воздействия  исчезали,  а
проблемы оставались. Потому что существовали  они  не  где-то  во  внешнем
мире, а в самих людях, внутри  любого  человеческого  общества,  в  связях
между людьми.
     Если бы Метрополия забыла о вас, Сэлх бы, наверное, не погиб.  Он  бы
выжил, хотя прошло бы немало времени и пролилось бы немало  крови,  прежде
чем все бы успокоилось. На первых порах жизнь  стала  бы  труднее  -  ведь
слишком многое на планету ввозилось извне. Машины и энергоэлементы к  ним,
электроника и медицинские препараты, новые знания и новые заблуждения.  Но
Сэлх бы выжил. Это не авангардный мир, враждебный  человеку  и  населенный
лишь  постольку,  поскольку  из  него  можно  что-то  извлечь.  Это  самый
настоящий рай. Минуло бы лет сто - и планета вновь стала бы на ноги  и  за
несколько  поколений  сумела  бы  проделать  путь,  пройденный   остальным
человечеством за десятки тысяч лет,  потому  что  информация,  накопленная
людьми, была бы в распоряжении обитателей планеты. Прошла бы тысяча-другая
лет,  и  космический  флот  Сэлха  вышел  бы  в  Галактику,  и  Метрополия
столкнулась бы с мощным и энергичным соперником. Именно этого, а не чуждых
цивилизаций, больше всего боятся в Метрополии, именно поэтому на  окраинах
исследованного мира курсируют, обследуя все пригодные для  жизни  планеты,
могучие галактические эскадры. Именно  поэтому  так  строга  эмиграционная
политика и под  таким  контролем  находятся  все  транспортные  перевозки.
Именно поэтому организована Служба Связи.
     В нашем уставе сказано, что Служба связи существует для  того,  чтобы
был возможен обмен информацией между всеми человеческими  мирами.  Но  для
этого вовсе не нужна никакая служба -  для  этого  достаточно  лишь  знать
принципы работы субрезонаторов и уметь их собирать. Но принципов работы не
знаем даже мы - Офицеры Связи. Я знаю лишь то,  что  буквально  через  два
десятилетия после открытия Бьюрга  были  разработаны  средства  мгновенной
связи достаточно компактные,  достаточно  дальнодействующие  и  достаточно
дешевые для того, чтобы буквально каждый  человек  мог  ими  обладать.  Но
затем случилось то,  что  и  должно  было  случиться.  Вся  информация  об
открытии Бьюрга, о пути, которым он шел, даже о его биографии, и без  того
засекреченная  правительством  Метрополии,  была  фальсифицирована,  чтобы
никто не смог повторить  разработок  его  лаборатории.  Все  разработки  в
смежных областях были  засекречены  и  постепенно  различными  методами  -
фальсификацией результатов, отказом в финансировании, подтасовкой исходной
информации - сведены на нет. Фактически, вот уже несколько тысяч лет,  как
никто из людей не знал, как работает аппаратура Станций Связи. Мы умеем ее
настраивать и ремонтировать, мы умеем  ее  делать  -  из  готовых  блоков,
доставляемых неизвестно с каких предприятий - но никто, ни один человек во
всей Галактике не владеет полным секретом изготовления аппаратуры Связи.
     Потому что Власть - это Информация.
     Это возможность  передавать  информацию,  возможность  не  передавать
информацию, возможность фальсифицировать информацию.
     Потому что без возможности контроля над информацией, над  ее  обменом
между различными мирами, входящими в Ассоциацию, Метрополия давно утратила
бы свою власть в Галактике.
     Потому что никакие  самые  могучие  галактические  флотилии,  никакое
экономическое  давление,  никакая  идеологическая   обработка   неспособны
обеспечить власть, если утерян полный контроль над обменом информацией.

     Поселок простреливался по крайней мере с трех направлений. Не  меньше
двух снайперов - кернеммитов, судя по тому, что они стреляли по  всем  без
разбора - укрылись в развалинах конторы Службы  Связи  и  уже  более  двух
суток успешно отражали все попытки ополченцев обойти их со стороны  холма.
Часа три назад из района стоянки по развалинам было выпущено  два  десятка
ракет,  не  меньше  трех  из  них  накрыло  цель,  но  огонь  со   стороны
обороняющихся не ослаб, и очередная атака ополченцев захлебнулась.
     Группа снайперов - видимо, ополченцев -  залегла  в  районе  стоянки.
Позиция там была никудышная, но преодолеть сотню метров до ближайших домов
поселка по открытому со всех направлений полю они не решались. Отступления
у них тоже не было  -  за  стоянкой  было  полукилометровое  поле,  плавно
поднимающееся к поросшим лесом холмам. Серьезной атаки они бы не выдержали
- груда развороченных взрывами машин - не лучшее укрытие. К тому же, у них
наверняка не хватало воды и пищи.
     Третий снайпер укрылся в мэрии и проявлял себя очень  редко.  Здание,
как ни странно, до сих пор было цело, хотя внутри все выгорело в первый же
день. До сих пор я засек лишь три выстрела с его стороны,  да  и  то  лишь
потому, что следил за мэрией.
     Этого третьего я опасался больше всего.
     Связи не было. Башня  ретранслятора  за  поселком  была  взорвана  на
следующий день после убийства Крандалоса, и почти сразу  же  где-то  рядом
заработал глушитель, перекрывающий  все  частоты.  После  пожара  в  мэрии
кабельная связь тоже не работала, и я не знал, что происходит  снаружи.  И
это меня тревожило.
     Сегодня, на шестой день после  убийства  Крандалоса,  внутри  Станции
было  спокойно  и  безопасно.  Как  всегда.  Но  поселок  внизу  лежал   в
развалинах, кое-где  еще  не  закончились  пожары,  то  и  дело  слышались
выстрелы. И я не знал, что же происходит вне  поселка.  Ситуация  выходила
из-под контроля.
     В день убийства, всего лишь через час после нашего с  ним  разговора,
мэр был отстранен от власти. Стэв Гэпток с тремя  подручными  поднялись  в
кабинет мэра и арестовали его. После этого по общей связи было объявлено о
срочном созыве Совета Сэлха. Восемь из одиннадцати  Советников,  явившихся
на  совещание,  проголосовали  за  смещение   мэра   и   передачу   власти
Чрезвычайному Комитету во главе со  Стэвом  Гэптоком,  трое,  голосовавшие
против, были арестованы и вместе с мэром отправлены на машине  Гэптоков  в
неизвестном направлении. В состав  Чрезвычайного  Комитета  кроме  Гэптока
вошли начальник милиции Фонбраум и Ба-Кмона - иммигрант, прибывший  вместе
со  мной  на  "Раногосте"  и  еще  не   нашедший   определенных   занятий.
Чрезвычайный  Комитет  тут  же  обнародовал  свои  первые   постановления,
разработанные,  видимо,  еще  накануне.  Было  объявлено  об   организации
ополчения, о запрете на передвижения внутри острова и о  запрете  покидать
его территорию. Было объявлено также о создании специальной  комиссии  для
расследования убийства Крандалоса. Уже через полчаса люди  с  милицейскими
повязками - их оказалось гораздо больше, чем было две недели назад,  когда
в поселке собралось чуть не  все  население  планеты  -  патрулировали  на
улицах поселка, на стоянке и у складов мэрии между поселком  и  посадочной
площадкой, где приземлялся "Раногост".
     Только  после  всего  этого,  через  два  с  половиной   часа   после
переворота,  я  был  официально   проинформирован   о   случившемся.   Мне
рекомендовалось не  покидать  Станции  Связи  до  особого  распоряжения  и
сотрудничать с Чрезвычайным Комитетом  как  с  правительством  Сэлха.  Для
охраны Станции - а скорее всего, чтобы исключить возможность моей связи  с
оппозицией - на холм был направлен наряд милиции из трех человек.
     Конечно же, мэру было не справиться с такой силой. Уже к  вечеру  был
опубликован указ, объявляющий вне закона всех кернеммитов и всех, кто стал
бы их укрывать или оказывать содействие, а на  комиссию  по  расследованию
убийства  Крандалоса  были  возложены  функции  выявления   и   ликвидации
кернеммитов. Один из них - старый  Лэн-Куа  -  на  свою  беду  оказался  в
поселке и был тут же повешен перед  зданием  мэрии.  Чрезвычайный  Комитет
взялся за дело круто, и казалось,  что  через  несколько  суток  он  будет
полностью контролировать ситуацию на всей планете.
     Но  с   казнью   Лэн-Куа   они   поторопились.   Сказалось,   видимо,
недостаточное понимание ими местных условий - лишь Фонбраум из трех членов
Комитета родился на Сэлхе. Комитет - да и я, признаться,  тоже  -  считал,
что любая возможная оппозиция полностью  дезорганизована.  Нам,  гражданам
Метрополии и выходцам из Метрополии, свойственно недооценивать способности
населения окраинных планет. Зачастую это приводит к ошибочным действиям.
     Так получилось и на сей раз. Той же ночью оппозиция нанесла  ответный
удар. Меня  разбудил  грохот  взрывов  -  следящая  система  Станции  была
настроена на внешний обзор - и я узнал о том, как  начиналась  атака  лишь
наутро, из разговора с Фонбраумом по кабельной связи. Оказалось, что отряд
повстанцев - так стали называть их  сторонники  Чрезвычайного  Комитета  -
используя, видимо, светоусилители, захватил ночью холм, на котором  стояла
Станция,  и  оттуда  повел  прицельный  снайперский   огонь   по   охране,
выставленной у особняка Крандалоса. Власти превратили особняк в тюрьму,  и
туда в течении дня  упрятали  около  полусотни  неблагонадежных  из  числа
жителей поселка. После того, как охрану перебили  -  а  это  было  сделано
практически бесшумно, поскольку они пользовались  глушителями,  и  поэтому
тревоги не вызвало  -  повстанцы  подвергли  поселок  ракетному  обстрелу.
Основной огонь нападающие сосредоточили на  ретрансляторе  и  стоянке,  но
часть ракет они выпустили по самому поселку,  что  вызвало  многочисленные
пожары и панику. В создавшейся неразберихе  заключенные  сумели  бежать  в
сторону холмов, прихватив с  собой  оружие  охранников.  Ретранслятор  был
уничтожен,  равно  как  и  все  машины  на  стоянке.   Отряд   повстанцев,
совершивший налет, сумел отступить без потерь.
     Так переворот превратился в гражданскую войну.
     Наутро повстанцы предприняли новую атаку. На этот раз они ударили  по
мэрии, где были сосредоточены основные силы ополчения. Правда, успех  этой
атаки оказался незначительным - сказывалась неопытность тех, кто руководил
ею. Но им удалось, потеряв  нескольких  человек,  прорваться  к  зданию  и
закидать  его  самодельными  зажигательными  устройствами.  Отступая,  они
потеряли еще около десяти человек, но цель нападавших  была  достигнута  -
мэрия заполыхала. Этот ход стоил принесенных жертв  -  без  архивов  мэрии
невозможно было установить, кто  из  жителей  Сэлха  может  нести  в  себе
кернеммитские гены.
     Повстанцами явно руководила чья-то опытная рука.
     Но после того, как загорелась мэрия, я потерял всякую связь с внешним
миром, и мне оставалось лишь  одно  -  наблюдать  со  стороны  за  боевыми
действиями. Что я и  делал  в  течении  пяти  последующих  суток.  Правда,
разобраться в том,  что  же  происходит,  в  моем  положении  было  весьма
затруднительно. Я видел, как поселок переходит из  рук  в  руки,  как  его
обстреливают то  из  неведомо  откуда  взявшихся  безоткатных  орудий,  то
какими-то, наверное самодельными  ракетами,  как  вдоль  улиц,  стреляя  и
падая, бегут люди. Но я не понимал сути  происходящего,  не  понимал,  что
стоит за их действиями. В этой неразберихе непонятно  было,  кто  на  чьей
стороне, кто  и  зачем  нападает,  кто  и  как  маневрирует.  Я  мог  лишь
догадываться, что, наверное, и сами воюющие не всегда понимают, что же они
делают и зачем они это делают, что большинство из них вообще  попросту  не
разбираются, на чьей они стороне. Люди внизу, казалось, просто  обезумели.
Я видел, как на третий день из-под развалин  одного  из  домов  выбрались,
размахивая белыми тряпками, человек двадцать, среди них  несколько  детей.
Они были безоружны, и они хотели уйти  из  поселка,  но  уже  через  сотню
метров по ним начали стрелять. Я не  знаю,  сумел  ли  кто-нибудь  из  них
выбраться из этого ада, но то, что более половины полегло тут же, на улице
- это я видел своими глазами.
     Страшнее всего были снайперы. Они засели на  всех  удобных  позициях,
окружавших поселок, и день и ночь держали его на прицеле. Некоторые из них
- как те, что сидели  сейчас  в  развалинах  конторы  Службы  Связи  -  не
разбирали, в кого они стреляют - им это было безразлично. Рай, сущий  рай,
не раз вспоминал я, глядя на обугленные развалины и на заваленные  трупами
улицы поселка. Рай, сущий рай.
     Но все это не могло продолжаться бесконечно. И вчера к  вечеру  стало
заметно, что поселок здорово опустел. Перестрелки на улицах вспыхивали все
реже и как-то упорядочивались.  Было  видно,  что  ополченцы,  засевшие  в
начале в районе складов, постепенно продвигаются среди развалин  к  центру
поселка, укрываясь от огня за обломками стен,  и  сопротивления  им  никто
почти не оказывает. Повстанцы, видимо, вывели свои силы, и  теперь  только
снайперы сдерживали продвижение ополченцев.
     Но бои шли не только в поселке.
     По ночам горизонт на севере озарялся  заревом  пожаров.  Днем  столбы
дыма поднимались над холмами. Иногда слышались разрывы. Я догадывался, чьи
дома и фермы горят, но не понимал, кто же берет верх, не понимал,  что  же
вообще происходит. Мне надо было выбраться отсюда, выбраться во что бы  то
ни стало, пока не утерян совершенно контроль над ситуацией. Мне надо  было
выйти из Станции.
     Но снайпер, засевший в мэрии, следил за мной. Я чувствовал - он ждет,
когда я выйду.
     Возможно, я  ошибался.  Возможно,  это  самообман.  Но  я  боялся  не
доверять этому чувству. Потому что даже полная защитная форма  не  спасает
от прямого попадания, скажем, ниаритовой пули.
     Пару раз за эти  дни  над  поселком  пролетали  на  большой  скорости
машины. Чьи они были - неизвестно, но снизу  по  ним  сразу  же  открывали
бешеную стрельбу, правда, безуспешно. Несколько раз машины  появлялись  на
горизонте. Но все равно их было слишком мало. Слишком, слишком мало. Около
двухсот машин было уничтожено на стоянке - четверть, наверное, всех  машин
на Сэлхе. Но остальные должны быть исправными. Остальные должны летать.
     Я боялся, что все они улетели на Континент, что все, кроме обитателей
поселка рассеялись по гигантским пространствам Сэлха, и  уже  никогда,  ни
при каких обстоятельствах, не удастся собрать всех вместе.
     Мне нужно было выбраться из Станции.
     Все утро сегодня я был наготове. Ждал. Чего угодно, - малейшего шанса
сделать это. И следил за мэрией. А снайпер, засевший там, наверняка следил
за мной.
     Я ждал, что ополченцы, занимая поселок, двинутся в сторону мэрии.  Но
они не сделали этого. Здание казалось им пустой выгоревшей коробкой -  или
это был их снайпер? Они не  стали  занимать  мэрию,  они  двинулись  мимо,
подбираясь  к  подножию  моего  холма,  постепенно  отрезая   засевшим   в
развалинах  конторы  путь  к  отступлению.  Если  они   ликвидируют   этих
снайперов,  они  захватят  весь  холм,  и  тогда  я  буду  лишен   свободы
передвижения, свободы вступать в контакт с теми силами, с  которыми  хочу.
Этот вариант был немыслим для меня.
     Подожду еще полчаса, решил я.
     И угораздило же какого-то придурка выстроить Станцию именно здесь, на
холме, открытом со всех сторон! Вокруг - лишь низкий кустарник, ни  одного
приличного   дерева,   ни   одного   приличного   укрытия.   Тропа    вниз
простреливается на всем протяжении,  а  все  остальные  пути  ведут  через
заросли кустарника, и придется либо ползти, долго и медленно, либо  бежать
напролом, надеясь на чудо. Конечно,  если  суметь  перебраться  на  другую
сторону холма, укрыться и от мэрии, и  от  поселка,  то  будет,  наверное,
безопасней. Тогда - вниз, до подножья, перейти ручей  -  и  вот  он,  лес.
Всего-то километр, не больше пяти минут. Но как,  как  это  сделать,  если
выход из Станции смотрит прямо на поселок? И кто еще ждет меня в лесу?
     Ночью, конечно, было бы проще - светоусилители есть не у всех,  да  и
целиться с их помощью труднее, особенно с непривычки. Но ночью  будет  уже
поздно, к ночи ополченцы займут весь поселок и холм. Пора было решаться.
     Я еще раз внимательно осмотрел окрестности, потом встал и надел шлем.
Защитная форма была уже на мне. Опустил забрало,  проверил  герметичность,
пристегнул к ногам ускорители. На эти игрушки - единственная надежда. Если
я еще не разучился ими пользоваться. Если сразу же не поломаю ноги.  Шесть
секунд бега - двести метров.  По  прямой,  по  равнине.  Под  гору,  да  с
поворотом,  мне  бегать  с  ускорителями  еще  не  доводилось  -  придется
попробовать. Я взял в руки оружие,  еще  раз  осмотрел  его  и  подошел  к
выходу. Все, пора.
     Первые шаги - самые опасные. Пока еще не  разогнался.  Может  понести
куда угодно - это я хорошо помнил. Я прыгнул вперед сразу на две ноги, и в
момент касания ускорители сработали, подбросив меня метра на два в воздух.
Правое колено отдало знакомой болью - боже, я почти забыл  об  этом!  -  и
ногу занесло вперед, но я приземлился на левую - удачно. Толкнулся вниз  -
и понеслось. Правую я старался ставить несколько в сторону, чтобы меня  не
перевернуло, если она опять подведет. Но ничего  -  первый  десяток  шагов
колено больше не давало о себе знать. И лишь  на  повороте  -  как  назло,
тропа поворачивала налево! - ногу опять выбросило вперед, и я чуть было не
сделал кувырок через голову.
     Я изо всех  сил  толкнулся  левой  и  сгруппировался  ногами  вперед.
Врезался в кустарник в стороне от тропинки, пропахал на брюхе метра три  и
остановился. Ускорители заглохли. Стало тихо.
     Секунд пять я лежал неподвижно, приходя  в  себя.  Все,  вроде,  было
цело. Я не знаю, успел ли кто по мне  выстрелить,  но  во  всяком  случае,
никто в меня не попал. Я лежал  в  ложбине,  которая  пересекала  тропинку
недалеко от поворота. Сюда и стремился.  Наверное,  когда-то  эту  ложбину
выкопали строители поселка - во время ливней она вбирала  в  себя  воду  с
вершины  холма  и  отводила  ее  в  сторону,  к  ручью.  Она  полуспиралью
опоясывала холм, и, пока я не высовывал из  нее  носа,  бояться  мне  было
нечего - разве что атаки с воздуха, в этих условиях весьма  маловероятной.
Навесного огня я в защитной форме не боялся.
     Слух постепенно  начал  различать  внешние  звуки.  Перестрелка  явно
усилилась - возможно, ополченцы ринулись в атаку, заметив мой маневр. Хотя
вряд ли многие поняли, что произошло. Но все это пока не страшно,  у  меня
еще масса времени, чтобы уйти. Я осторожно сел, следя  за  тем,  чтобы  не
высунуть голову наружу, попробовал подтянуть ноги. Правое колено  ответило
резкой болью - этого еще не хватало. Я сжал зубы и руками подтянул  его  к
подбородку. Ничего, обойдемся. Не в первый раз, говорил я себе, это далеко
не в первый раз.
     Я  отстегнул  использованные  ускорители,  отбросил  их  в   сторону.
Огляделся по сторонам. Справа, метрах в пяти что-то торчало из  кустов.  Я
пригляделся пристальнее. Ну конечно  -  сапог  милиционера.  Из  тех,  что
охраняли меня в ту ночь, когда поселок был впервые обстрелян с холма. Двое
тогда остались наверху, а один сумел уползти. Хорошо,  что  я  дышу  через
фильтры, подумалось мне. Пять суток на такой жаре - с ума сойти. А  каково
сейчас в поселке?
     Я осторожно распрямился, все  время  прислушиваясь  к  колену.  Потом
перевернулся на живот, сполз на  дно  ложбины  и  не  спеша  пополз  вниз,
останавливаясь и прислушиваясь через каждые десять-пятнадцать  метров.  Но
ничего  нового  я  не  услышал,  перестрелка  даже  немного  поутихла,  и,
успокоившись окончательно, я пополз быстрее. То,  что  оставалось  позади,
меня больше не волновало. Теперь важно было, кого я встречу за  ручьем,  в
лесу.

     - Не верю я ему, - сказал высокий и отвернулся.
     - А что ты предлагаешь? Ждать? - Румбо не спускал  с  меня  глаз.  Он
умен  -  этот  Энхар  Румбо.  И  ловок.  Всего  за  три  дня  целую  армию
организовал. А вот высокого я не знал, первый раз видел.  Спрашивать,  кто
он такой не хотелось.  Да  и  не  время  -  не  я  здесь  спрашивал,  меня
допрашивали.
     Румбо тоже мне не верил. Это было видно, да  я  и  не  ждал  от  него
ничего другого. Я бы и сам в его положении  верить  не  стал.  Но  он,  по
крайней мере, размышлял, пытался понять, что же меня привело к ним, почему
я оставил безопасную Станцию и сбежал из поселка. Этого он не  понимал,  и
это его беспокоило.
     - Какой мне смысл вас  обманывать?  -  спрашиваю  просто  так,  чтобы
прервать молчание. Надоел мне его молчаливый взгляд. Смотрит так, будто бы
все уже знает, но шанс мне дает - признайся, мол, лучше сам. А глаза-то  у
него усталые, покрасневшие. В морщины копоть въелась - не иначе, как сам в
атаку ходил. Не его это дело - убьют, кто будет командовать?  А-Курр?  Или
этот высокий? Они накомандуют...
     - Вот я и пытаюсь понять - какой во всем этом смысл, -  после  паузы,
достаточной, чтобы ее почувствовать, говорит Румбо.
     - В конце-концов, вам-то от всего этого сейчас ни тепло, ни  холодно.
Я о себе забочусь.
     - Да уж ясное дело, что о себе. Но не вяжется  все  это  с  тем,  что
раньше было. Никак не вяжется.
     - Времена другие. Всему рано или поздно приходит  конец.  Вы  же  тут
живете в изоляции, откуда вам знать, о чем народ в Метрополии думает?
     - Это верно - откуда нам знать? Никто из нас туда не ездит. Да только
кое-что мы все-таки понимаем. Мы же  видим,  кто  прибывает  оттуда.  Один
Ба-Кмона чего стоит.
     - Будто у вас своих выродков мало?
     - Ладно, не будем отвлекаться. Я все равно вам не верю. Пока не верю.
Время покажет. Но вот что я хотел бы понять  -  на  что  вы  рассчитывали,
когда к нам бежали?
     - Если честно - то  для  меня  это  шанс.  Впервые  в  жизни  -  шанс
подняться наверх. Не говоря уже о том, что это и шанс остаться в живых.
     - Врет ведь он, - вполголоса сказал высокий из угла.
     - Не мешай, Дьелле. Пусть говорит.
     Дверь в подвал отворилась, вошла высокая худая девушка.  Я  видел  ее
мельком наверху, когда меня вели сюда.
     - Эст Энхар, прибыл Лкулла с Континента, с ним шестьдесят человек.
     - Парсэ, ты же видишь - у нас гость.
     - Простите, - она мельком взглянула на меня, потом снова  повернулась
к Румбо. - Что ему передать?
     - Пусть пока подождут.
     Значит, сработало. Он собирает силы. Чтобы не выдать  себя,  я  начал
говорить - быстро, сбиваясь:
     - Вы можете не верить. Дело ваше. Вы думаете - Офицер Службы Связи  -
это фигура? Пешка это. Ни дома, ни семьи, ни будущего - ничего. Забросят в
глушь - и служи, передавай депеши и циркуляры. Что меня ждало? Пенсия - до
нее еще тридцать  стандартных  лет,  дослужиться  надо,  выжить  надо.  Вы
знаете, сколько доживает до пенсии Офицеров Связи? Половина, от силы. Да и
разве это цель - пенсия? Тьфу!
     - А ради чего вы поступили в Службу Связи?
     - Вы что, серьезно спрашиваете?
     - Ну да.
     - А нас, эст Румбо,  не  спрашивают.  Насильно,  конечно,  никого  не
заставляют, но  выбора  попросту  нет.  Ведь  в  Службу  Связи  только  те
попадают, у кого во всей Галактике никого близкого  нет.  Нас  еще  детьми
берут, кормят, учат, воспитывают. А потом ставят перед выбором -  либо  на
службу поступить, либо просто на улице оказаться, с нуля начинать.  Служба
Связи - это еще наилучший вариант, нас же в такие условия ставят,  что  мы
себя облагодетельствованными считаем, к элите себя причисленными  мним.  А
на деле - те же рабы. До пенсии  -  рабы  самые  настоящие.  Ни  семьи  не
завести, ни дома. Только и остается, что деньги на  обеспеченную  старость
копить.
     - Ну вы все-таки до Офицера дослужились.
     - А разницы никакой. Я же ничего не решаю - что мне  прикажут,  то  и
делаю. И перспектив, по сути дела, никаких. Нас, Офицеров Связи, тысячи, а
выше, к нормальной жизни, к нормальному положению, единицы поднимаются.
     - Нормальное положение? - Румбо усмехнулся. - Это что же за положение
такое, а?
     - А это когда не за тебя все решают. - Объясняй тут ему.  Поймет  он,
как же. - Да что говорить... Люди же разные, у всех цели  разные,  желания
разные. Вон Сен-Ку этому, что до меня был, тому, наверное, все  равно  кто
им командует, зачем командует. А мне не все равно. Я другой.
     - Другой, - Румбо хмыкнул. - Все мы другие.
     - Я гордый. Я за все отплатить хочу. Я не желаю на подачках  жить.  А
меня заставляют это делать.  Всю  жизнь  подачки  дают,  да  так,  что  не
расплатишься, вроде. Всю жизнь должен. Благодетели  проклятые!  И  за  все
плати - убеждениями своими плати, мыслями своими плати, свободой плати!  И
попробуй чуть в сторону ступить - сомнут, потому как без подачек  ихних  и
не человек ты уже,  не  выжить  тебе  просто-напросто.  Надоело  мне  это,
надоело!!!
     Легко говорить правду. Даже если это и не вся правда. Даже если  тебе
и не верят.
     - А у нас, значит, свободным хотите стать? -  Румбо  встал,  поправил
комбинезон. Лицо его сразу в темноту погрузилось, сам он навис  надо  мной
огромной глыбой, заслонив свет.
     - А я вам не должен ничего. Вы мне должны будете,  -  буркнул  я,  не
поднимая головы.
     - Далеко смотрите. Ладно, время покажет, - он шагнул к  двери,  потом
обернулся. - Пока здесь  побудете,  кое-что  обсудить  надо.  Ты,  Дьелле,
посиди с гостем, пока я не вернусь.
     Румбо вышел, а я остался вдвоем  с  высоким.  Кто  он  такой,  откуда
взялся? Не знал я его, на что он способен не знал. А ну как Румбо в  самом
деле застрелят - что тогда делать?
     Я закрыл глаза, расслабился. Все тело болело. Колено, правое ныло  до
сих пор. Лечь бы... На худой конец хоть на пол, но лечь, отдохнуть.  Сутки
на ногах. Или больше? А ну как напрасно все, вдруг они не поверят? Засадят
куда-нибудь, на Континент увезут или пристукнут  просто?  Им  ведь  терять
нечего. Они ведь в любом случае и без меня обойдутся. Даже если  и  соврал
я, что такого? Рассеются по планете,  прибудет  рейдер  -  кто  их  искать
станет? Как придет, так и уйдет,  даже  гарнизона  не  оставит,  поскольку
время не то, не до охраны Сэлха  им.  А  уж  наедине  они  с  Комитетом  и
ополчением его как-нибудь сами разберутся. А если мне  поверить,  то  тоже
можно не  спешить,  тоже  выжидать  можно.  Только  у  меня  одного  время
истекает. Не додумал я, ох не додумал, а теперь уже не поправишь!
     С другой стороны, ополченцы-то тоже не дремлют. Как-никак, и  поселок
со складами у них в руках, и, наверное, полострова  они  контролируют.  Им
ведь тоже полной воли давать  нельзя,  Румбо  это  понимать  должен.  Если
предположить, что я прав, если просто мою информацию до людей довести,  то
Комитет без поддержки окажется, а если не сделать этого, глядишь,  силы  у
повстанцев таять начнут. Ведь не профессиональные же вояки - фермеры  все,
тихие, мирные, законопослушные. Прижали их - вот и встали на дыбы, а  чуть
пройдет угар - успокоятся. Прикинут, что против  Метрополии  им  выступать
все одно не резон - вот и конец повстанцам. Разбегутся по планете - собери
их потом. Мэрия взорвана, кернеммиты, наверное, все уже перебиты, за  себя
им бояться особенно нечего. Разбегутся, почти все разбегутся. И тогда  все
пропало, тогда и мне останется только бежать. Но куда?
     Румбо - человек умный, он это понимать должен. Он же вцепиться должен
в информацию, что я ему принес! Даже если он и не верит мне. Он же  должен
заставить других поверить, чтобы они пошли за ним! Даже если ему наплевать
на захват Станции, на  установление  связи  -  склады-то  он  ведь  должен
захватить. Сейчас на Сэлхе склады - это главное. И они в руках Комитета.
     Я пошевелился, и колено снова заныло. Вот тоже проблема. В Метрополии
меня вмиг в госпитале бы на ноги поставили, а здесь? У  них  даже  техники
толковой нет, чуть  ли  не  вручную  лечат.  Этот  костоправ,  Пао  Зикро,
интересно, жив или нет. И на чьей он стороне?
     Дверь отворилась, в щель просунул голову молодой  парень  -  один  из
двоих, что стояли наверху, у входа.
     - Идемте, шеф вызывает, - сказал он нам.
     Высокий поднялся, встал у выхода, поджидая меня. Я  протиснулся  мимо
него, стал подниматься по ступенькам.  Парень  шел  впереди,  без  оружия.
Оставил он его, что ли? Сверху пробивался дневной свет. Бог ты  мой,  уже,
оказывается, рассвело! Мы вышли из подвала, жмурясь с  непривычки.  Солнце
еще не встало и было нежарко. Справа  я  заметил  развалины  дома,  ночью,
когда меня сюда провели, их было не разглядеть. Угол был обрушен  взрывом,
внутри все выгорело, крыша провалилась. Века, наверное, дом простоял,  все
ураганы выдержал, сколько поколений в  нем  жило.  Впрочем,  мне-то  какое
дело? Это их проблема, это они себе устроили. Эх...
     Мы пошли по тропинке между рядами кеарбов в  два  человеческих  роста
высоты.  Крайние  пожухли  в  пламени  пожара,   тропинка   была   усыпана
обвалившимися с них недозрелыми шариками плодов, которые раскатывались под
ногами. Метрах в тридцати тропа  повернула  налево,  и  мы  вошли  в  лес.
Интересно, чья это ферма? Обычно они не строят так близко к  лесу,  обычно
отделяются от него полями. Или поля - с другой стороны от  дома,  и  я  их
просто не заметил?
     - Смотри под ноги,  здесь  много  улиток,  -  сказал  провожатый,  не
оборачиваясь. Вовремя сказал -  я  чуть  не  наступил  на  одну,  с  кулак
величиной, в черном, отливающем синевой  панцире.  Эрибантумы,  завезенный
вид. Наверное, расползлись из садка после пожара. Деликатес.
     В лесу было сыро и сумрачно. Густой подлесок обступал тропу  с  обоих
сторон, так что в метре от тропы можно было  бы  спрятаться  и  оставаться
незамеченным. Они не боятся, что я убегу - это уже  хороший  признак.  Под
ногами иногда попадались красные ягоды эгиара, сверху изредка  свешивались
листья шаруков, но самих деревьев видно не было. Ярусный лес. Здесь он еще
приручен,  столетиями  переселенцы  приспосабливали  его  под   себя.   На
Континенте не так, там лес чужой и опасный. Искать тех,  кто  скроется  на
Континенте не имеет смысла. Если они сами не выйдут навстречу - ни за  что
не отыскать. Это успокаивало. Лишь бы те, кто скроется, не стали  выходить
сами. Как не станут сейчас выходить кернеммиты, если, конечно,  хоть  один
из них остался в живых.
     Наконец  лес  расступился,  и  мы  оказались  на  небольшой   поляне,
окруженной гигантскими эгиарами с лимонно-желтой корой. Кроны их смыкались
где-то далеко вверху, закрывая небо, но здесь было гораздо светлее, чем на
тропе в глубине леса. Пахло прелыми листьями и дымом. Но не дымом  пожара,
а обычным костром. Он  горел  на  другом  конце  поляны,  перед  небольшим
домиком из красного кирпича. У костра  сидело  трое  мужчин,  разговаривая
вполголоса. Карабины свои они прислонили к стене домика, и на нас  особого
внимания не обратили, лишь кивнули нашему провожатому и продолжили так  же
вполголоса свой разговор. Все было так мирно и спокойно, что  если  бы  не
прислоненное к стене оружие, да не тяжелое дыхания моего высокого спутника
над самым ухом, то можно было бы подумать, что  это  всего  лишь  сон.  Не
верилось, что в каких-то  двух-трех  десятках  километров  отсюда  дымятся
развалины поселка, улицы которого завалены трупами людей, еще так  недавно
и не предполагавших о столь  ужасном  конце.  Не  верилось,  что  всего  в
нескольких сотнях метров среди старого кеарбового сада стоит разрушенный и
выгоревший дом, что все население планеты  за  несколько  суток  буквально
обезумело и ринулось друг на друга, не понимая толком во имя чего и против
чего оно воюет.
     Мы поднялись вслед за  провожатым  по  ступенькам  к  двери  и  вошли
внутрь. За дверью оказался узкий коридорчик, освещенный лишь  падавшим  из
узкого окна под потолком дневным светом. Одна дверь  вела  налево,  другая
находилась в конце коридорчика, метрах в двух впереди. В щель из-под  этой
двери пробивался свет, слышались негромкие голоса.  Когда  мы  вошли,  все
замолчали, обернувшись в нашу сторону.
     Их было человек двадцать. Комната метров пять на пять не имела окон и
освещалась  потолочными  панелями.  Раньше  здесь,  видимо,   располагался
какой-то склад или подсобное помещение, но  сейчас  все  из  комнаты  было
вынесено, кроме несколько грубо сколоченных скамеек и ящиков,  на  которых
кто как расположились собравшиеся. Двое в дальнем углу  сидели  просто  на
полу - для них не хватило места. Все  смотрели  на  меня,  наш  провожатый
вышел, высокий Дьелле отошел в сторону и прислонился к стене.
     Я на секунду закрыл глаза, чтобы не  выдать  своей  радости.  Сжал  и
разжал кулаки.
     Все. Это - победа.
     Как бы дальше не  пошли  дела  -  это  победа.  Теперь  все  от  меня
зависело.
     Судя по всему, Румбо никого не предупредил о моем приходе - на  лицах
почти всех присутствующих читалось удивление  и  недоумение.  Некоторых  я
знал. Справа в углу сидел сын Тэррена, кажется, его звали  Глан.  Рядом  -
две  женщины  средних  лет,  явно  с  примесью  тиерской  крови.  Смуглые,
большеглазые,  со  слившимися  над  переносицей  черными  бровями.  Сестры
Гринские с Северо-Востока. Та,  что  постарше,  Анна,  входила  в  прошлый
состав Совета. Дэн Корбин - Советник с Континента. Еще нескольких я видел,
но по именам не помнил. У самой двери сидел А-Курр. Этот и на  собрании  с
оружием не расставался, держал его в руках, чуть ли не стрелять собрался.
     - А вот и  наш  гость,  -  сказал  вполголоса  Румбо.  -  Я  полагаю,
представлять его нет надобности, все и так должны его хорошо знать.
     - А что ему здесь надо, эст Румбо? - спросил худощавый высокий старик
слева. Неприятный у старичка голос, как у птицы тибру с Рикпоста.
     - Он сам нам обо всем расскажет. Насколько  я  понимаю,  вы  этого  и
добивались, эст Онкур?
     - Похоже на то. Насколько я  понимаю,  здесь  собрались  руководители
восстания?
     Собравшиеся зашумели.
     - Чего он мелет?! Мы, что ли, правительство свергли? Какое восстание?
- послышалось с разных сторон.
     -  Мы  не  повстанцы,  Мэг,  -  сказал  Корбин.  -  Мы  выступаем  за
восстановление прежней формы правления.
     - Не будем ссориться из-за терминов, -  вмешался  Румбо.  -  Суть  от
этого не  меняется.  Вы  правильно  поняли,  эст  Онкур,  здесь  собралось
руководство  оппозиции  Чрезвычайному  Комитету,  самовольно  захватившему
власть на Сэлхе.
     - Хорошо. Судя по боям, что шли в поселке, силы у  вас  значительные.
По крайней мере,  не  меньшие,  чем  у  Комитета.  Я  предлагаю  вам  свое
сотрудничество.
     - А вы и  так  обязаны  сотрудничать  с  нами,  Мэг.  Мы  -  законное
правительство Сэлха, - сказал Корбин.
     - Нет. Вы - лишь одна из противоборствующих группировок. Устав Службы
Связи предписывает нам в подобной ситуации сохранять нейтралитет. Если  бы
мэр был с вами...
     - Мэр погиб. Убит.
     - Да? - я не удивился. Я так и думал - Что ж, я догадывался, что  они
это сделают.
     - Они сбросили их прямо  со  скалы.  Сверху.  Даже  везти  далеко  не
стали...
     - Эти Гэптоки... - сказал кто-то слева. - На Сэлхе такого никогда  не
было. Это все от вас, из Метрополии.
     - Поселок тоже мы разрушили?
     Ответа не последовало.
     - Так вот, я предлагаю  вам  сотрудничество.  Не  как  Офицер  Службы
Связи, а как  человек,  Мэг  Онкур,  обладающий  некой  полезной  для  вас
информацией. И имеющий доступ к средствам связи. Вам решать - согласны  вы
на такое сотрудничество или нет.
     С разных сторон раздались вопросы:
     - Это вы что же, устав свой нарушаете?
     - А что нам ваши средства связи?
     - Сначала пусть изложит свою информацию. Потом и решать будем.
     - Хорошо, - сказал я. - Изложу вам то, что знаю.  Я  уже  рассказывал
все Энхару Румбо, и он мне не поверил. Я повторю все это вам.  Итак,  всем
вам известно, что до прибытия  рейдера  из  Метрополии  осталось  примерно
двадцать семь  стандартных  суток.  Меньше  двадцати  пяти  ваших.  Совсем
немного. Так вот, мною получено сообщение, что в назначенный  срок  рейдер
не прибудет, поскольку обстановка потребовала  его  переброски  на  другой
участок.
     Все зашевелились. Новость произвела впечатление.
     - Это было официальное сообщение, - продолжал я. -  Но  я  получил  и
информацию другого рода. Мне  удалось  перестроить  аппаратуру  на  волну,
используемую  боевыми  кораблями  в  нашем  секторе.  Это,  кстати,   тоже
нарушение устава. Я принял  большое  количество  шифрованных  сообщений  и
сумел частично расшифровать их. Так вот, все сходится на том,  что  рейдер
был попросту уничтожен повстанцами.
     Вот это их пробрало! Все разом заговорили, чуть не закричали.  Что-то
спрашивали, но слов было не разобрать - такой поднялся шум. Наконец, Румбо
вскочил и заорал во все горло:
     - Ну хватит! Чего расшумелись? Пусть он до конца все расскажет, тогда
и шуметь будете!
     Это возымело действие - все понемногу угомонились, снова расселись по
местам. Когда разговоры стихли, я продолжил:
     - Тут эст Румбо мне вопрос задавал по поводу как я  сумел  дешифровку
произвести. Вас он, наверное, тоже интересует. Все  очень  просто.  Каждый
корабль в обычных условиях ведет переговоры лишь  с  центром  и  со  своим
флагманом, с которым они могут контактировать не только на субрезонаторной
связи, но и на обычных радиоволнах. В этих переговорах используются  коды,
расшифровать которые практически невозможно. Они используются и  сейчас  -
для каждого корабля свои. Но с началом боевых действий  впервые  за  сотни
стандартных лет  пришлось  организовать  взаимодействие  между  различными
эскадрами,  которые  стекаются  в  соседние  сектора  для  противодействия
мятежу.  Связь  между  ними  не  предусмотрена,  и  командованию  пришлось
разрешить обмен информацией с использованием  обычных  кодов,  расшифровка
которых оказалась вполне возможной.
     - Мы здесь, Мэг, люди простые, мы ваших академий не кончали, - сказал
Корбин. - Вы бы лучше о деле говорили. Что там удалось узнать?
     - Некоторые очень интересные вещи. В частности - я  скажу  вам  сразу
самое главное - удалось принять передачи Станций Связи, перешедших в  руки
повстанцев.
     - Что?! - вырвалось едва ли не у всех. Вот это их сразило наповал.
     - Повторяю - я  принял  сигналы  Станций  Связи,  перешедших  в  руки
повстанцев. Что может иметь лишь одно объяснение - Офицеры  Службы  связи,
ответственные за их функционирование, также перешли на сторону восставших.
     - А я в это не верю! -  крикнул  Румбо,  стукнув  кулаком  по  спинке
скамьи. - Не верю!
     - Почему? - спросило сразу несколько человек.
     - Потому что это невозможно. Их же всю жизнь готовят к службе, их  же
с детства обрабатывают так, что такое просто становится невозможным. Я  не
знаю как - блоки там в них психические вдалбливают, или еще как, но они не
могут - ну не могут, не способны! - предать Метрополию. То что он  говорит
- чушь, абсурд, провокация! Что угодно! Может, он с ума сошел!
     - Может, говорите, я с ума сошел? - спросил я,  стараясь  перекричать
шум. - Ну тогда деваться некуда. Но посудите сами, что я сейчас-то  делаю?
Я же устав нарушаю, я же... Ну да, я  самым  натуральным  образом  предаю,
именно предаю Метрополию! Где тут ваш блок психологический?
     - А в самом деле, где? - спросил старик с противным голосом.
     - А черт его разберет. Не верю я ему, и все, - сказал Румбо,  опуская
голову.
     - А я вам скажу, где у меня психологический блок, я вам скажу. Вы что
же думаете я робот запрограммированный, не человек?  Вы  думаете,  меня  в
пробирке вырастили? Вы думаете, они  меня  с  потрохами  купили,  на  веки
вечные? Никто меня купить не может. Ни они не купили, ни вам не купить!  Я
сам по себе, я всегда был сам по себе. Кто, вы думаете,  управляет  миром?
Роботы? Нет, люди. И многие из них прошли тот же путь, что и я, многим  из
них так же пытались внедрить всякие психологические блоки. Да не со  всеми
это проходит. И не все за это благодарны бывают. Может Сен-Ку, что до меня
здесь служил, может он и был счастлив. Только  вы  по  нему  обо  всех  не
судите. Я не такой. Никакая система не  гарантирована  от  поломок.  Всему
рано или поздно  приходит  конец.  И  Служба  Связи  тоже  от  поломок  не
гарантирована,  как  бы  не  старались  они  отбирать  своих  офицеров.  У
повстанцев есть связь - значить, я не один такой.  У  них  есть  связь,  и
значит, есть шанс отбиться от Метрополии. Метрополия  тоже  не  вечна,  ей
тоже рано или поздно конец придет.
     Теперь все молчали. Я их хорошо огорошил. Один из тех,  что  на  полу
сидел,  даже  головой  стал  вертеть,  как  бы  от   навязчивого   видения
избавляясь.
     - Ну, ладно, Мэг, - нарушил наконец молчание Корбин. - Бог с ним,  со
всем. Нам-то какое до всего этого дело? Сэлх -  мир  отдаленный  от  всех,
слабый. Мы ни тем, ни другим помочь не можем, ни от тех, ни от других  нам
не защититься. Тут уж нас никто не  спросит,  кто  верх  возьмет,  тому  и
подчинимся. Что вы от нас-то хотите?
     - Вот именно, - бросил кто-то слева. - Нам-то какое до этого дело?
     - Я объясню, какое вам до этого дело.  Вы  вот  тут  отсиживаетесь  и
думаете, что в безопасности находитесь. Как бы не  так.  Склады-то  у  так
называемого Комитета Чрезвычайного. А на складах много такого, что  у  вас
быстро кончится. Топливные элементы хотя бы. Боеприпасы. Да  мало  ли  что
еще.  В  поселке,  хоть  он  и  разрушен,  все  же  мастерские   ремонтные
восстановить можно. Да на всем остальном Сэлхе не наберется и десятой доли
тех производственных мощностей и запасов невосполнимого оборудования,  что
остались в поселке, в руках у ваших врагов. Сейчас вы,  может,  рассеетесь
по планете, и будете считать, что в безопасности живете. А эдак через  год
или через два Комитет все восстановит, да и начнет помаленьку вас из лесов
выкуривать либо в пещеры загонять.
     - Вам-то какая забота? - спросил старик с противным голосом.
     - Объясню, - ответил я, оборачиваясь к  нему.  -  Всему  свое  время,
погодите немного. Я вот что хочу сказать. Если  все  на  самотек  пустить,
если на связь ни с кем не выходить, то нескоро у них до Сэлха руки дойдут.
Не до Сэлха им. И придется вам тут жить вместе с Комитетом,  вместе  с  их
ополченцами. Либо мириться с ними, либо воевать. Сегодня вы еще можете  их
победить. А через год? Или на поклон к ним пойдете?
     - Ну уж нет. К Гэптокам мы  на  поклон  не  пойдем,  -  заявила  Анна
Гринская, и все согласно закивали. - Либо мы, либо они.
     - Мне тоже с Комитетом не ужиться. Они к Метрополии привязаны, они ни
на какую связь с повстанцами не пойдут. И если они верх  возьмут,  то  для
меня все дороги закрыты. Только на Континент бежать. Метрополия, если меня
настигнет, не простит. А если вы победите - тогда я впоследствии примкну к
повстанцам, за которыми, уверен, будущее.
     - А почему вы думаете, что мы позволим вам связаться  с  повстанцами,
Мэг? - снова спросил Корбин.
     - Потому  что  вы  захотите  торговать.  Метрополия  ограничила  ввоз
концентрата Гла-У - искусственно ограничила воз, специально, чтобы прижать
вас с реенгритом - а повстанцам концентрат  наверняка  потребуется.  В  их
секторе его не производят, вы для них - самый удобный поставщик. Если  они
победят, Сэлх получит выгодный рынок сбыта.
     Все оживились. Видно было,  что  я  попал  в  самую  точку.  Для  них
возвращение к торговле концентратом Гла-У значило  возвращение  к  прошлой
мирной жизни, которую они для себя уже не мыслили.  И  это  для  них  было
главным - не вопросы высокой политики, не проблемы  борьбы  повстанцев  за
независимость от Метрополии  -  торговля  Гла-У,  мирная  тихая  спокойная
жизнь. Ради этого они были  готовы  на  все.  Даже  на  то,  чтобы  сейчас
воевать.
     Несколько минут они обсуждали все это между собой.  Только  Румбо  да
высокий Дьелле у двери не принимали в этом  обсуждении  никакого  участия.
Румбо молчал, сидел, ни на кого не глядя, и о чем-то  думал.  Наконец,  он
встал, и все, взглянув на него, понемногу затихли.
     - Значит, так, - начал он. - Поговорили мы, послушали, пора и решение
принимать. Я вам вот что скажу. Никто - я это повторяю - никто! - не может
нам сказать, правду он нам говорит насчет рейдера или врет, правду говорит
насчет повстанцев или нет.  И  решение  наше  не  должно  приниматься  под
воздействием этих его слов. Мы должны о другом думать. В чем он прав - так
это в том, что с Комитетом  надо  кончать.  Кто  бы  там  в  Галактике  не
победил, здесь, на Сэлхе,  нам  надо  кончать  с  Комитетом.  Потом  будет
поздно, в этом он прав.
     - Да уж конечно, кончать с этими подонками, и нечего разговаривать, -
сказали из угла.
     - Поэтому, - громко сказал Румбо, - я предлагаю начать собирать силы.
Будем готовиться к захвату поселка. Кто за? Против? Воздержался?
     Против никого не оказалось. Они делали то, чего хотел я.

     Высокого звали Дьелле Сунгар, и он не был членом  Совета  повстанцев.
Вот и все, что я узнал о нем за эти дни. Он неотступно следовал  за  мной,
куда бы я ни направлялся - для моей же безопасности, как  сказал  Румбо  с
самого начала. Но со мной он не  разговаривал,  и  на  все  мои  расспросы
отвечал односложно, если  вообще  отвечал.  Меня,  правда,  это  не  очень
волновало, но через несколько дней его постоянное  молчаливое  присутствие
начало меня раздражать. Правда, пока не настолько, чтобы я решился  что-то
предпринять.
     В остальном же все шло по плану, так, как я хотел. Они собирали  силы
для нападения на поселок и захвата складов. Судя  по  всему,  Румбо  сумел
организовать все  так,  что  подготовка  проходила  быстро  и  эффективно.
Правда, повстанцам не хватало оружия и боеприпасов  -  этого  от  меня  не
скрывали. За пять дней они сумели собрать около пятисот  добровольцев,  но
лишь половина из них была экипирована должным образом -  имели  карабин  и
пару запасных обойм к нему. Остальные вооружались кто чем, я  видел  даже,
как на поляне у дома, где происходило  совещание,  тренировались  лучники.
Более тяжелого оружия фактически не было - сказывался запрет на  ввоз  его
на Сэлх, постулированный в конституции планеты. Как и всякое  ограничение,
это имело оборотную  сторону  -  чтобы  воевать  без  оружия,  приходилось
привлекать к войне больше людей, и цель достигалась, фактически,  теми  же
жертвами, что и при применении самых современных видов вооружения.
     А-Курр с лучшими стрелками - ими, конечно же, были жители  Континента
- в первый же день организовали блокаду поселка. Правда, ополченцы  сумели
хорошо укрепиться и серьезного ущерба от блокады не испытывали.  Снайперам
А-Курра не удалось занять ни одной удобной позиции над поселком - на  всех
высотах уже окопались ополченцы и при попытке захватить одну из них  отряд
А-Курра потерял сразу троих бойцов.
     Использование машин в боевых действиях также исключалось.  Во-первых,
сказывалось отсутствие достаточных запасов энергетических элементов,  хотя
их сбор и был организован по всему острову и  Континенту.  Да  к  тому  же
ополченцы  каким-то  образом  сумели  наладить  в   поселке   производство
самонаводящихся ракет, не слишком,  правда,  опасных,  но  попадающих  без
промаха. Две наши машины, появившиеся  над  поселком,  были  обстреляны  и
получили значительные  повреждения,  хотя  никто  из  членов  экипажей  не
пострадал.
     Насколько я понял, в ходе конфликта бои происходили лишь на  острове,
а весь Континент остался в стороне. Да и тут они принимали характер скорее
стычек, чем настоящих  боев,  лишь  в  поселке  развернулось  единственное
сражение - первое в истории Сэлха. До конфликта  на  острове  жило  больше
трех с половиной тысяч  человек.  Часть  погибла  в  поселке,  большинство
улетело  на  Континент,  переполнив  те  несколько   небольших   освоенных
участков, что там  были.  Какая-то  часть  населения  просто  скрылась  на
Континенте - это,  в  основном  те,  кто  опасался  за  свою  жизнь  из-за
родственных отношений с кернеммитами. "Чистокровных" кернеммитов, судя  по
всему, не осталось,  или  же  все  они  также  сумели  укрыться  в  дебрях
Континента.
     Но вообще чувствовалось, что напряжение,  приведшее  к  такой  острой
стычке, спадает. Конечно, оставались те, кто в  схватке  потерял  близких,
чьи дома разрушили, кто жаждал отомстить за  происшедшее,  но  все  больше
людей воевать больше просто не хотело. Даже если это  была  война  за  то,
чтобы вернуть привычную спокойную жизнь. Румбо понимал  это,  и  спешил  с
организацией штурма.
     Правда, таяли и силы ополченцев. Многие из них оказались в  ополчении
случайно, и теперь при первой возможности спешили  его  покинуть.  Комитет
ввел суровые порядки - наблюдатели видели издали,  что  на  главной  улице
поселка, напротив развалин особняка Крандалоса были возведены виселицы, на
которых каждый день появлялись фигуры  новых  осужденных.  Только  за  три
последних дня из  поселка  бежало  двадцать  четыре  ополченца.  Они-то  и
рассказали о  присяге  Комитету,  которую  заставили  принести  всех,  кто
оставался в поселке, о численности и вооружении ополчения - их  оставалось
около трехсот человек, но вооружены они  были  гораздо  лучше,  чем  армия
Румбо. И еще о том, что в районе складов специальная группа ополченцев  из
числа наиболее преданных Комитету, готовит какое-то новое оружие.
     Все это заставило Румбо ускорить подготовку к штурму поселка.
     Атака была назначена на  утро,  через  восемь  суток  после  принятия
решения о штурме поселка.

     Все-таки воевать они  не  умели.  Сначала,  когда  кое-как  сделанные
самодельные  ракеты  были  выпущены  сразу  с  трех  сторон  по   позициям
ополченцев, когда густой дым закрыл  видимость  и  стрельба  обороняющихся
пошла наугад, совершенно бесцельно, они бросились вперед именно так, как и
следовало - одновременно с двух сторон поселка, с целью соединиться где-то
между мэрией и складами и рассечь силы ополченцев надвое. И им бы  удалось
это, если бы не ветер. Ветер в то утро был сильнее обычного, и  уже  через
пять минут он сдвинул густое облако дыма,  покрывшее  сначала  поселок,  и
понес его, постепенно рассеивая, в сторону океана. Делать  дымовую  завесу
вторично оказалось незачем.
     Огонь ополченцев сразу же стал прицельным, и нападающие  залегли,  не
продвинувшись вперед и на пятьсот  метров.  Дул  ветер,  жарило  солнце  и
снайперы  из  поселка  стреляли  по  каждому,  кто   пытался   хоть   чуть
приподняться из-за укрытия. Казалось, все потеряно для повстанцев.  И  вот
тут случилось то, чего не ожидал никто из нас - с холма, на котором стояла
Станция Связи послышалась беспорядочная пальба и громкие крики,  несколько
человек выскочило из окопов и бросилось  бежать  к  поселку,  на  западном
склоне разорвалось два-три заряда, и оттуда, с главного,  самого  удобного
бастиона  оборонявшихся,  начал  вестись  прицельный  огонь  по   позициям
ополченцев, перед которыми залег отряд, наступавший с юга. Огонь по  этому
отряду - а им командовал А-Курр - сразу же практически прекратился, и они,
не понимая еще, что случилось, встали и ворвались в поселок. Ополченцы  не
выдержали и побежали. Многие бросали оружие и поднимали вверх руки.  Через
полчаса  все  было  кончено,  лишь  кое-где  раздавались  выстрелы,  когда
повстанцы, прочесывающие развалины поселка, натыкались на сопротивляющихся
ополченцев.
     Вспышки я не видел.
     В момент взрыва я как раз оглянулся, потому что мне  показалось,  что
Сунгар, как всегда нависавший у меня над головой, что-то сказал.
     Я лишь почувствовал толчок под ногами и упал, не понимая толком,  что
же случилось. А в следующее мгновение воздух, вдруг ставший  твердым,  как
скала, ударил меня в бок и отбросил назад.
     А потом навалился грохот.
     Я лежал на спине  и  с  каким-то  безразличием,  как  бы  со  стороны
смотрел, как  в  том  месте,  где  раньше  находились  склады,  поднимался
гигантский черный столб.
     Постепенно вершина его стала клубиться и расползаться в  стороны,  но
правильного, классического гриба не получилось. Сильный ветер, что  раньше
сдул дымовую завесу над поселком и здесь сделал свое дело.  Вершина  гриба
деформировалась, растянулась в сторону океана, а столб, ее поддерживающий,
изогнувшись дугой, медленно оседал вниз. Сверху что-то падало  -  какой-то
пепел и песок, но тихо, совершенно бесшумно.
     Я вообще не услышал ни звука.
     И только потом я почувствовал, что что-то придавило мне ноги и сел.
     Меня спасла защитная форма. Перед атакой  мне  вернули  шлем,  и  сам
Румбо проследил, чтобы я был полностью экипирован. А еще помогло,  что  мы
находились в стороне, вдалеке от эпицентра взрыва.  Мы  просто  наблюдали,
хотя Сунгар и рвался в бой - я это видел. А теперь он лежал, придавив  мои
ноги, полузасыпанный пеплом, и  не  подавал  признаков  жизни.  Кое-как  я
сдвинул его в сторону и встал.
     Вокруг я увидел серую пустыню.
     Поселка больше не было - лишь остовы зданий кое-где торчали из пепла,
да в том конце, где располагался особняк  Крандалоса,  выстояло  несколько
уже разрушенных раньше развалин. А там,  где  были  склады,  теперь  зияла
огромная воронка.
     И я был единственным живым в этой пустыне.
     Пепел падал сверху легкий, как снег. Черный пепел из черной тучи  над
головой. Иногда порывы ветра подхватывали  его,  и  он  черными  струйками
вился по земле, не находя за что зацепиться. Я сделал несколько шагов. Обо
что-то споткнулся и чуть не упал. Пошарил руками  -  это  оказался  чей-то
карабин. Наверное, Сунгара. Я хотел было  бросить  его,  потом  передумал,
закинул ремень за плечо. И медленно пошел в сторону Станции.
     Я по-прежнему ничего не слышал.
     Я не думал, что они решатся на это.
     Я не думал, что такое вообще возможно на Сэлхе.

     "Единственное, чего я боюсь - это предательства".
     Эти слова сказал не я. Я вообще говорю мало. По сути дела, я и  права
голоса, наверное,  не  имею.  Я  же  не  гражданин  Сэлха.  Правда,  такие
формальности мало что теперь значат.
     Это сказал Эни Салдо, уже  перед  тем,  как  все  стали  расходиться.
Сказал просто так, как бы про себя. И никто ему ничего отвечать не стал  -
не для того ведь это говорилось. Мы просто вышли  из  дома  на  крыльцо  и
стояли там, дыша свежим воздухом. Ничего здесь не изменилось. Теплый ветер
дул в сторону океана, клонилась к  горизонту  Маола,  из-за  облаков,  что
висели над горами,  пробивался  тусклый  свет  Ситэлха.  Сверкали  звезды.
Кричали какие-то зверьки в кустах, да иногда раздавалась трель куанча. Еле
слышно доносился шум прибоя снизу. И Эни Салдо произнес:
     - Единственное, чего я боюсь - это предательства.
     Мы постояли еще несколько  минут  и  разошлись.  Но  такие  слова  не
проходят даром. Я знал, что  рано  или  поздно  они  отзовутся  -  завтра,
послезавтра, через десять дней.
     Было тридцать шестое эланга по местному календарю.  Взрыв  в  поселке
произошел двенадцатого. Рейдер, прибытия которого ожидали три  дня  назад,
не появился - то, что я говорил Румбо, оказалось правдой. Но Румбо уже  не
было - как не было в живых уже почти никого из тех, кто принимал участие в
штурме поселка. Как не осталось никого из тех, кто сражался  в  ополчении.
Как не было больше и самого поселка.
     На Континенте было тихо и спокойно. Здесь никто ни в кого не  стрелял
и никто никого не преследовал. Здесь вообще было очень мало народа - сотни
полторы  в  нашем  временном  поселке,  сооруженном  вокруг  дома  Оланга,
погибшего еще в первые дни конфликта, не больше полутора  тысяч  в  других
местах. Здесь находилось много женщин - раза в полтора, наверное,  больше,
чем мужчин. Много детей. Почти ни одной целой семьи. Все в этом  конфликте
потеряли хоть кого-то из близких. Все ненавидели войну и то, что привело к
ней. Но слова о предательстве были произнесены - ничего еще не кончилось.
     Оланг был запасливым хозяином. Впрочем, как и все на Континенте.  Это
же не остров с его прирученной природой, где даже ураганы  редко  наносили
серьезный ущерб. Здесь еще не было ничего устойчивого, постоянного.  Здесь
разливались реки и извергались вулканы, приходили засухи  и  выползали  из
лесов, съедая все на своем пути, полчища риалов, которых можно  остановить
только огнеметом. Оланг был запасливым и удачливым хозяином - незадолго до
конфликта он собрал богатый урожай  карриса,  и  его  киберы,  как  всегда
деловитые и неутомимые, хотя уже, наверное, лет  на  сто  пережившие  свое
время, готовили поля под новые посадки, так что о пище некоторое время  мы
могли не заботиться.
     Нас заботило другое - директива об очистке Сэлха.
     Еще пару месяцев назад, до конфликта, до того, как  они  сами  начали
убивать друг друга, почти никто на Сэлхе  не  поверил  бы,  наверное,  что
такое возможно. Да здесь, в этом маленьком сообществе, такого никогда бы и
не случилось. Они просто не поверили бы, если бы я сказал, что вышла такая
директива. Лишь некоторые, те, кто родились не на Сэлхе - да и то  не  все
из них, а лишь те,  кто  как  личность  сформировался  в  Метрополии,  как
Гэптоки, например, или Ба-Кмона -  лишь  они  бы,  может  быть,  поверили.
Потому что каждый из нас примеряет к себе поступки и желания других людей,
их жизненные идеалы и их стремления. И любому из жителей прежнего, мирного
и  спокойного  Сэлха  принятие  такой  директивы  показалось  бы  диким  и
невозможным. Они не поверили бы,  и  спокойно  жили  бы,  как  раньше,  не
особенно тревожась о своем будущем. И дождались бы высадки Особых Отрядов.
     Правда, еще два месяца назад они бы, скорее всего, так и не узнали бы
ничего до тех самых пор, пока Особые Отряды  не  согнали  бы  всех  их  на
остров или куда-нибудь еще и не  начали  бы  быстро  и  весьма  эффективно
производить так называемую "проверку", после которой не  остается  никого,
кто бы мог рассказать, в чем она заключается. Даже я сам ничего  не  узнал
бы  тогда  и  тоже,  наверное,  несмотря  на  свой  статус,  подвергся  бы
"проверке".  Там,  где  работают  Особые  Отряды  не   должно   оставаться
свидетелей.
     Но я-то знал бы, что происходит, я-то сразу бы  понял,  что  все  это
реально и вполне возможно, даже более  того  -  неизбежно.  Это  здесь,  в
маленьком  обществе,  на  малонаселенной  планете,  где   каждый   человек
неизбежно воспринимается как личность, здесь такое трудно себе вообразить.
У нас в Метрополии все обстоит иначе. У нас все люди, что  тебя  окружают,
все человечество - это не отдельные  личности,  это  не  кто-то,  кого  ты
знаешь, с кем ты можешь поговорить, обменяться мнениями,  кого  ты  можешь
любить или не  любить.  Это  -  среда  обитания,  в  которой  мы  привыкли
существовать. Равнодушная, а зачастую и просто враждебная среда.  И  мы  к
ней равнодушны или враждебны. Это среда, а не  отдельные  люди,  и  к  ней
неприменимы те же чувства, что и к  отдельным  людям,  неприменимы  те  же
мерки. Каждый из нас, жителей  Метрополии,  может  быть  умным  и  честным
гуманистом или же циником и мизантропом. Он может быть добрым  другом  или
завистником и подлецом. Он может  быть  хорошим  или  плохим,  глупым  или
мудрым - любым. Но каким бы он ни был, это  не  изменит  его  отношения  к
среде обитания, потому что человечество как таковое не состоит для него из
людей, отдельных людей, которые имеют все те же недостатки, что  и  прочие
люди. Человечество слишком велико, людей  слишком  много,  чтобы  всех  их
можно было так воспринимать. Эволюция нашей психики не успела за развитием
нашей цивилизации, и потому все человечество для нас безлико, оно -  некое
отвлеченное понятие, которое  можно  изучать  и  исследовать,  но  которое
нельзя воспринять. Вполне допустимо  исследовать  среду  обитания.  Вполне
допустимо преобразовывать ее. И те, кто отдает директивы Особым Отрядам, и
даже те, кто служит в Особых Отрядах - вовсе не выродки какие-то, а  самые
обычные люди, занимающиеся самой обычной работой. И  если  бы  можно  было
просто суммировать все то горе и несчастье, что приносят люди  друг  другу
своими действиями, то Особые Отряды и их руководство были бы далеко не  на
первых  местах  в  списке  злодеев.  Их  обогнала  бы  масса  философов  и
писателей,  исследователей  и  поэтов,  которые  тоже,  хотя  и  косвенно,
преобразуют среду обитания.
     Директиву об очистке Сэлха получил не  я.  На  планете  действительно
оказался резидент, и он имел доступ в Станцию. Я не знаю, кто  это  был  -
взрыв застал его вне Станции -  но  я  знаю,  что  он  успел  связаться  с
Метрополией и успел получить  директиву.  Возможно,  в  момент  штурма  он
оказался в поселке и погиб вместе  с  остальными.  Возможно,  он  ушел  из
поселка раньше и остался жив. Возможно, вот сейчас, только  что  он  стоял
рядом со мной, говорил на нашем совете,  или  же  он  лежит  в  палатке  с
ранеными и не может уснуть от боли.
     Все теперь возможно, и никому на планете нельзя безоговорочно верить.
Потому что директива  об  очистке  Сэлха  -  это  серьезная  вещь.  Служба
Контроля работает эффективно, и у  Метрополии  хватит  сил  на  то,  чтобы
выполнить эту директиву, даже если придется ослабить другие участки.  Сэлх
- слишком малозначительный мир для повстанцев, чтобы был смысл бороться за
него. Нас никто не станет защищать. Нас просто уничтожат и через некоторое
время вновь откроют планету для колонизации.
     "Нас" - потому что я тоже теперь обречен. Даже больше, чем остальные.
Потому что я предал Метрополию.
     Тот день, двенадцатого эланга, был поворотным днем в  истории  Сэлха.
Возможно, когда-нибудь, если жители  планеты  сумеют  уцелеть,  его  можно
будет принять за начало отсчета новой эры.
     Тот день оказался поворотным и в моей судьбе.
     Я шел к Станции очень долго, не меньше часа. После  первых  же  шагов
дала о себе знать боль в колене, а потом заломило все тело. Защитная форма
вещь, конечно, хорошая, но это не скафандр третьей  категории.  И  будь  я
метров на триста ближе к эпицентру, мне переломало бы взрывной волной  все
ребра. Будь я ближе еще на сотню метров, и меня не спасло бы уже ничего.
     Несколько раз на пути я падал, вставал и снова падал. Лежал несколько
минут, потом снова вставал и шел дальше.  Потом  зарядил  дождь,  и  ветер
усилился, и все вокруг было застлано  дымом,  и  некоторое  время  я  даже
думал, что  потерял  направление,  но  все  же  крался  вперед  и  вперед,
ориентируясь скорее не по виду  местности  -  ничего  вокруг  узнать  было
невозможно - а по интуиции. И вышел на тропу, что вела наверх, к  Станции.
На то, что когда-то было тропой.
     Я вполз на четвереньках и так и лег около двери. Но  автоматы  знали,
что надо делать, и через  четверть  часа  дезактивация  была  завершена  и
открылась дверь во внутренние помещения. Я не заметил ничего необычного. Я
вообще ничего не заметил - мне было не до  того.  Я  кое-как,  через  силу
стянул с себя защитную форму, доплелся до своей койки и свалился  на  нее.
Мне стоило больших усилий тут же не провалиться в небытие, потому что  это
могло означать смерть.  Наощупь  я  открыл  стенную  панель  у  изголовья,
нащупал в аптечке дезактивант и налепил его на левое плечо. И только после
этого потерял сознание.
     Двое суток я был очень болен. Но  на  третьи  сутки  сумел  встать  и
шатаясь вышел к главному пульту. Только там  я  заметил,  что  на  Станции
кто-то побывал. Он не оставил никаких следов - ни личных вещей, ни записей
в журнале. Он просто вышел на  связь  с  Метрополией  и  открытым  текстом
сообщил о конфликте. Через сутки он получил директиву об очистке  Сэлха  и
ушел со Станции.
     Он мог быть любым из нас.
     Я смог покинуть Станцию  через  четыре  дня  -  уходить  раньше  было
неразумно. Три дня пробирался лесами к ферме Диайка, где  размещался  штаб
Румбо перед штурмом поселка. И не нашел там никого. Лагерь, в котором жили
и обучались те, кто готовился к штурму, оказался пустым. Я  не  нашел  там
ничего - ни провизии, ни оружия. Правда,  на  острове  трудно  умереть  от
голода, но мне необходимо было добраться до Континента,  поскольку  только
там я мог рассчитывать на спасение.
     Я встретил людей лишь на четвертый день скитаний, на ферме  Куалинга.
Дом был разрушен, но на другом конце поля стояло небольшое строение  из-за
которого тянулась вверх струйка дыма.  Минуть  пять  я  стоял  на  опушке,
наблюдая за ним, но люди, если они там и были, находились с другой стороны
строения. На всякий случай я повесил свое оружие на сук росшего на  опушке
дерева и не спеша пошел к строению прямо по посадкам  Гла-У,  инстинктивно
стараясь не наступать на молодые растения, хотя  теперь  в  этом  не  было
никакого смысла. Сразу же на другой стороне поля  послышалось  недовольное
верещание кибера-культиватора, но приближаться ко мне он не стал. А  из-за
угла строения вышла молодая женщина с карабином в руках.
     Я узнал ее еще издали. Это была Ньяра, жена Куалинга.  Теперь  вдова.
Она меня тоже узнала и медленно опустила  карабин,  смотрела,  как  я  иду
через поле. Стояла удивительная тишина, только кибер-культиватор заливался
вдалеке недовольными трелями и не замолк даже тогда,  когда  я  ступил  на
ровную землю перед строением.
     - Ты бы хоть выключила его, что-ли, - сказал я, подходя к Ньяре.
     - Пусть верещит. Все не так тоскливо, - сказала она. Потом  спросила:
- Ты из поселка?
     - Да.
     - Ну и что там?
     - А там ничего больше нет. Только Станция одна и осталась.
     - А чего же ты ушел?
     - Долго объяснять. Потом.
     - Есть хочешь?
     - Да.
     - Ну пошли, покормлю.
     Она повернулась и скрылась за углом  строения.  Я  пошел  следом.  На
вытоптанной площадке был сооружен очаг из кирпичей, в  нем  горел  костер,
над костром висело на палке два котелка.
     - Ты одна? - спросил я, подходя к очагу.  Она  нагнулась  над  огнем,
сдвинула крышку с одного из котелков и помешала варево. Ответила не сразу:
     - Нет. Ребятишки где-то бегают.
     - Здоровы?
     - А чего им сделается? Облако-то на юг ушло. Ты садись вон на бревно,
тебя же ветром шатает.
     Я сел, снял защитный шлем и положил его на землю у ног.  Наверное,  я
действительно неважно выглядел - за трое суток с дезактивантом  я  потерял
килограммов пятнадцать, а это тяжело даже для здорового.  Но  зато  я  был
жив.
     - Так и жили все время?
     - Так и жили. Куда нам деваться-то?  Как  дом  пожгли,  мы  сюда  вот
перебрались. Не так уж и плохо.
     - Кто-нибудь заходит?
     - Как рвануло - ты первый.  Раньше-то  заходили,  а  теперь,  похоже,
вообще никого не осталось. Связь молчит.
     Связь молчала и у меня на Станции. Со спутником, конечно,  ничего  не
случилось, но все ведь было завязано на  ретранслятор  и  коммуникационный
центр в поселке. За эти дни никто, видимо, еще  не  сообразил  перестроить
аппарату для прямой связи. Да не все и смогли бы это сделать. А  ведь  это
скверно, подумал я в который уже раз, без связи никого не удастся собрать.
     Послышались детские голоса, и из-за  противоположного  угла  строения
показались двое мальчишек лет трех и пяти. Увидев меня,  они  замолчали  и
застыли на месте.
     - Ну чего встали? Идите руки мыть, - сказала им Ньяра и обернулась ко
мне. - Тебя испугались.
     Дети гуськом,  постоянно  оглядываясь  на  меня,  прошли  к  двери  и
скрылись внутри. Тотчас  же  оттуда  послышался  их  возбужденный  громкий
шепот.
     - А вода откуда? - спросил я.
     - Не знаю. Давно ведь строили. Течет из кранов - и хорошо.
     - А ты проверяла - может она теперь заражена?
     - Чем? И как? Все в доме  осталось.  Да  и  все  равно  другой  взять
неоткуда.
     - А что дальше-то делать думаешь?
     - А я  ничего  об  этом  не  думаю,  -  она  закусила  губу,  немного
помолчала. - О чем тут думать? Если бы не эти вот, - кивнула она в сторону
показавшихся из двери ребятишек, - так и вообще незачем было бы думать.
     Она отвернулась, наклонилась над костром и безо  всякой  нужды  снова
стала помешивать ложкой в котелке. Неудачный  она  очаг  соорудила,  да  и
котелки над ним неудачно  висят.  На  одной  палке  толстенной,  шатаются,
снимать неудобно.  Надо  бы  все  это  подправить,  подумал  я,  но  потом
спохватился: ни к чему. Бежать отсюда надо, бежать, а  не  устраивать  тут
жизнь.
     Мы поели - на улице, сидя на бревне перед очагом. Не знаю уж, что она
такое приготовила, но было вкусно. И мало. Последние дни, с тех пор, как я
ушел со Станции, я питался  лишь  концентратами  да  всякими  фруктами  из
садов, и все это мне порядком  осточертело.  Нормальная  горячая  похлебка
была в самый раз, но я  постеснялся  попросить  добавки,  тем  более,  что
варила она без расчета на меня. Потом Ньяра стала мыть посуду, а ребятишки
куда-то убежали. Она отнесла все в дом, вышла, села  на  бревно  рядом  со
мной и разрыдалась.
     Не умею я утешать. Да и смысла в этом абсолютно не вижу.  Хотя,  если
честно, потребовалось бы мне сейчас ее успокоить, если бы  ну  жизнь,  что
ли, зависела бы от этого - я бы успокоил. И слова бы  нашел,  вспомнил  бы
самые нужные, и интонацию, и тембр голоса - все бы подобрал и  утешил.  Не
зря же практическую психологию изучал, в конце-то концов. Но так мне гадко
было даже подумать об этом, что я сидел рядом и молчал, как  пень.  Кто-то
из древних сказал, что нет  человека,  который  не  совершал  бы  в  жизни
мерзких  поступков,  но  тот,  кто  сможет  осознать  тяжесть  содеянного,
посмотреть на себя со стороны, устыдиться и раскаяться, тот,  мол,  выйдет
очищенным, нравственно выросшим и все такое прочее. Может, это  и  правда.
Только до некоторого предела. А за  этим  пределом  уже  ни  очищения,  ни
нравственного роста ожидать  не  приходится,  и  остается  только  одно  -
зачерстветь душою, чтобы ничего не  чувствовать.  Я-то,  наверное,  предел
этот давно превзошел, и возврат уже невозможен, да только мерзко мне в тот
день был так, что куда там всем  физическим  мукам,  куда  там  всем  этим
последствиям дезактиванта... Действовать,  действовать  мне  надо,  нельзя
расслабляться и останавливаться, потому что обратной дороги  с  тех  самых
пор, как сделан был первый шаг, уже не было, потому что ни тут, ни  там  -
нигде уже не будет мне прощения и успокоения, если я расслаблюсь  и  упущу
из рук инициативу.
     Но если бы мог я предвидеть эти минуты наедине  с  Ньярой  еще  в  то
время, когда собирался на Сэлх, я ни за что  не  согласился  бы  прилететь
сюда.
     Я сходил через поле за своим оставленным излучателем, туда и  обратно
прямо по молодым всходам Гла-У, втаптывая  их  в  землю  назло  верещащему
киберу и всему миру заодно. Потом не удержался, разобрал очаг и  переложил
его получше, так, чтобы удобно было готовить и  не  мешал  бы  ветер.  Как
следует закрепил рогатины по  краям.  Сделал  крючья,  на  которые  вешать
котелки, длинный крюк, чтобы их снимать. Ньяра больше не плакала -  сидела
и молча смотрела, как я  работаю.  Я  уходил  внутрь  строения  -  в  нем,
оказывается, раньше была мастерская - возвращался снова, а она сидела  все
так же, не шевелясь, и не говорила мне ни слова.
     А потом солнце стало клониться к горизонту, и когда тень от ближайших
деревьев коснулась стены, она внезапно очнулась, сбросила с себя апатию  и
встала.
     - Господи, дети-то  где?  -  сказала  она  и  начала  звать  их.  Они
оказались рядом, тихо играли среди ближайших деревьев, и  прибежали  почти
сразу же.
     Потом мы разожгли костер и приготовили ужин.
     Когда дети уже спали, а мы сидели  и  смотрели  на  угли  догорающего
костра, я рассказал ей все. И о резиденте, и о директиве, и о том, что нас
теперь ожидает.
     Я снова был в форме и действовал так, как и следовало. Мне просто  не
оставалось ничего другого.
     На утро я отправился дальше - искать других уцелевших.
     Я не нашел никого. Но через четыре дня я  вышел  на  берег  Каопры  в
нижнем течении и пошел вдоль реки в сторону холмов. Через два дня я  дошел
до места впадения Пангла. Перебраться на  другой  берег  было  непросто  -
Каопра здесь еще достаточно быстра, но уже  глубока  и  полноводна,  но  я
нашел недалеко от берега упавшее дерево-траву камбанг,  наломал  сучьев  и
скрепил их ремнем от излучателя. Все  лишнее  пришлось  оставить  на  этом
берегу, даже оружие, даже защитный шлем.  В  два  приема,  с  высадкой  на
каменистой отмели метрах в ста от точки  отправления,  я  переправился  на
другой берег. Через час я был у Старого Ангара.  Это  действительно  очень
старый  ангар,  построенный,  наверное,   еще   первыми   колонистами   на
федеральных землях. Редко кто наведывался сюда,  у  фермеров  и  без  того
забот хватало, и я очень надеялся, что во время конфликта о Старом  Ангаре
попросту позабыли.
     Когда-то лес вокруг него был, вероятно,  вырублен,  чтобы  обеспечить
удобную посадку для машин, но это было  очень  давно.  С  тех  пор  вокруг
поднялись огромные  деревья,  и  только  перед  самым  ангаром  оставалась
небольшая чистая площадка, когда-то залитая асфальтом, но теперь  уже  вся
потрескавшаяся и кое-где поросшая сверху ползучей травой.  Ангар  оказался
цел, вернее, он был в том состоянии, в каком я  запомнил  его  -  замшелые
стены, черные провалы окон высоко над землей,  крыша,  заросшая  травой  и
мелкими кустами. Ворот давно уже не было.
     Я вошел внутрь. Из-под ног шмыгнула в темноту стайка двуногих ящерок,
кто-то - наверное мышь - пробежал по листу железа слева. Сквозь  окна  еще
пробивался свет, но было темновато, и я с полминуты простоял,  привыкая  к
полумраку.
     Справа  от  меня  стоял  остов  какого-то  допотопного  грузовика,  с
которого сняли все, что только можно было  снять.  За  ним  валялась  куча
старой металлопластмассы, за ней еще одна такая же. Наверное, когда-то это
были легковые машины. А за ними, в глубине ангара, проглядывало что-то.  Я
двинулся туда, стараясь обходить лужи застойной  воды.  Удача  приходит  к
тем, кто предусматривает все возможности. Это была машина Сен-Ку, я  купил
ее перед самым его отлетом и сразу же перегнал сюда.
     Я обошел машину со всех сторон. Ничего не изменилось  за  это  время.
Никто не заходил сюда с тех пор. Я так и предполагал. Что может быть нужно
обычному здравомыслящему человеку в таком месте? Да если бы кто и зашел  -
Сэлх не тот мир, где можно угнать, украсть машину. Разве что детишки могли
побаловаться, но до ближайшей фермы часов пять хода. Да и непросто было бы
ее угнать - энергоэлементы я заранее вынул и спрятал.
     Я открыл дверь с кодовым замком, залез внутрь и  нашарил  лопату  под
задним сидением. Рядом лежал карабин, но его я трогать не стал,  а  вместо
этого достал из перчаточного ящика лазерный пистолет и сунул в  карман.  В
лесу от карабина не больше пользы - видимости-то почти никакой.
     Я вылез из машины и тихо  прикрыл  дверь.  Надо  было  спешить  -  до
темноты оставалось не больше часа, и мне не  хотелось  снова  ночевать  на
земле у костра. Тем более, что я был так близко от цели. Я вышел из ангара
и быстро пошел вверх по склону.
     Назад я  возвращался  уже  в  сумерках,  неся  за  плечами  рюкзак  с
энергоэлементами. Лопату я бросил у ямы, больше она мне не понадобится.  В
ангаре было совершенно темно, и я наступил-таки в  лужу  правой  ногой,  а
потом споткнулся и чуть было не растянулся на полу. Наощупь открыл машину,
поднял капот и вставил  блоки  питания.  Снаружи  вновь  поднялся  сильный
ветер,  он  шелестел  листьями,  раскачивал  ветви  деревьев,   доносились
какие-то вздохи и  скрипы,  слышались  звуки  шагов,  и  все  это  изрядно
действовало на нервы. Даже руки у меня  дрожали  -  правда,  наверное,  не
столько от страха, сколько от усталости. Когда наконец  последний  элемент
встал на место, то я настолько разнервничался, что не стал даже  проверять
подключение, а захлопнул капот и быстро забрался в машину. Мне  все  время
казалось, что кто-то наблюдает за мной  из  темноты,  и  это  ощущение  не
прошло  даже  тогда,  когда  я  закрыл  за   собой   дверь   и   затаился,
прислушиваясь, внутри машины. Использование  светоусилителей  не  проходит
даром, отвыкаешь от  темноты,  и  она  постоянно  кажется  таящей  в  себе
опасность.
     Первым делом, еще не включая пульт управления, чтобы не  выдать  себя
подсветкой, я нащупал кнопку поляризации окон и нажал ее. И только  потом,
когда находящееся внутри машины стало невидимым для внешнего  наблюдателя,
включил подачу энергии и одновременно с этим  светоусилители.  Все  вокруг
стало видно, как днем. И осколки кирпичей под стенами. И  мышек,  деловито
снующих туда-сюда у выхода, и остовы допотопных машин по сторонам.
     И застывшую человеческую фигуру в углу.
     Я вздрогнул, потому что как всегда в глубине души считал, что все мои
страхи беспочвенны, что я напрасно даю волю  своему  воображению.  Но  это
действительно был человек.
     Подросток. В мятой, рваной одежде. Безоружный.
     Он застыл, всем телом вжавшись в угол, почти не дыша. Это мне  только
казалось, что я слышу чьи-то шаги и чье-то  дыхание.  Я  мог  бы  спокойно
уйти, так и не услышав его.
     Он боялся меня гораздо больше, чем я боялся неизвестности  в  темноте
за спиной.
     Я внимательно оглядел ангар - больше никого не было видно.  Да  и  не
было больше никого, скорее всего, не стал бы он так вот вжиматься в  угол,
если бы был не один. Одиночество удесятеряет страх. Эх,  если  бы  мне  не
быть таким одиноким...
     Я медленно поднял машину в воздух, развернул ее в сторону застывшей в
углу фигуры и снова опустил на пол. Под днищем  что-то  захрустело,  и  он
вздрогнул, открыл рот и  вытянул  вперед  руки,  как  бы  отталкиваясь  от
чего-то невидимого. Что делать? Оставить его здесь и улететь? Но  как  его
потом разыщешь? И сколько их еще таких на острове? Взять с собой?
     Я еще раз огляделся по сторонам, потом выключил  подсветку  пульта  и
светоусилители, открыл окно. Пугать его понапрасну не  стоило.  Я  высунул
голову в окно и насколько мог спокойно сказал:
     - И долго ты собираешься там стоять?
     Он нечего не ответил, да я  и  не  ждал,  что  он  ответит,  поэтому,
помолчав с полминуты, сказал:
     - Значит, так. Через две минуты я улетаю. Если хочешь, можешь  лететь
со мной. Не хочешь - оставайся.
     Я закрыл окно, снова включил светоусилители. Он по-прежнему  стоял  в
углу, нерешительно поворачивая голову из  стороны  в  сторону.  Я  включил
габаритные огни, и он зажмурился от неожиданно яркого света, но с места не
сдвинулся. Тогда я медленно стал поднимать машину в воздух и разворачивать
ее в сторону ворот. И он не выдержал, крикнул:
     - Стойте! Я с вами! - и как слепой двинулся вперед, потому что  света
от габаритных огней было все-таки недостаточно. Я опустил  машину,  открыл
правую дверь, подождал, пока он сядет, и тронулся к выходу. Это  оказалось
совсем непросто - провести ее мимо всего хлама, что тут  скопился,  и  мне
было не до разговоров. Кое-как, обо что-то царапнув левым бортом, я  вывел
ее из ангара и поднял над лесом.
     Теперь я мог лететь куда угодно. Энергии хватит на то, чтобы  десяток
раз облететь всю планету.
     Теперь можно было поговорить.
     - Ты кто? - спросил я, поворачиваясь к подростку.
     Ему было лет  пятнадцать,  может  даже  меньше.  Худой  и,  наверное,
голодный. Впрочем, и я тоже давно не ел по-нормальному, с самого ухода  от
Ньяры. Левая щека парня расцарапана, одежда кое-где порвана. Не иначе, как
продирался через заросли арсанов, и чего его туда понесло? На руках  -  он
держал руки на коленях, сидел в напряженной  позе,  не  шевелясь  -  следы
ожогов.
     - Эликон, - ответил он на мой вопрос.
     - А фамилия?
     - Арвел.
     Фамилия знакомая, но никого из его родственников я не знал.
     - Ты что там делал?
     - Пришел за вами.
     - Когда?
     - Я увидел вас еще на берегу, крался следом. Потом, когда вы вышли  с
лопатой, забрался внутрь.
     Хорошо он крался. Я шел быстро, но ничего не слышал.
     - А почему раньше не подошел?
     - Боялся.
     Хорошая штука, этот страх. Он боялся меня, и так бы  и  мог  остаться
темной ночью в этом дурацком Старом Ангаре. Я боялся кого-то в темноте, и,
попробуй он подойти ко мне,  наверное,  выстрелил  бы  -  просто  так,  от
страха, долго ли пистолет-то выхватить?  Все  теперь  на  планете  чего-то
боятся.
     - Давно скитаешься?
     - Давно. Как дом пожгли - с тех пор.
     - А родные где?
     - Нет никого. Там остались, - он отвернулся, шмыгнув носом.
     - Понятно.
     Я остался один в шесть лет, кажется.  Теперь  уже  не  помню.  В  его
возрасте, наверное, это тяжелее.
     - Кто на вас напал?
     Он сначала ничего не ответил, потом, хлюпнув еще раз носом, сказал:
     - Я не знаю. Я ночью проснулся -  кто-то  стреляет.  Потом  внизу,  у
выхода, как рванет. И пожар начался. Я дверь открыл - оттуда дым, чуть  не
задохнулся. В окно вылез, прошел по карнизу до угла, там спрыгнул -  мы  с
братом всегда так делали, там клумба внизу. Тут  кто-то  в  меня  стрелять
стал - я и побежал в лес. А утром вернулся - ничего  не  осталось,  только
стены стоят.
     - А соседи?
     - Мы далеко от всех жили. Я только к вечеру до них дошел. И там  тоже
все сгорело, никого не было.
     - Так ты что, вообще людей больше не встречал?
     - Видел один раз издалека. Но я  не  решился  подойти  -  они  все  с
карабинами были.
     Я поднял машину вверх на пару километров и медленно повел ее  на  юг.
Когда-то с такой высоты ночной остров усеивали многочисленные точки огней,
но теперь все внизу под нами  было  однообразно-темным.  Светоусилители  я
выключил - взошла Маола и они стали не нужны. Почти  под  нами,  несколько
впереди располагалась вершина Лакупу  с  высоченным  обрывом  на  северном
склоне, за ней проглядывал Йенг-хорн. Лететь к Станции или нет? - думал я.
А вдруг там резидент? Вроде бы, я должен и этого опасаться? И когда же все
это в конце-концов кончится, да и кончится ли теперь?
     Не за свое я все-таки дело взялся. Это все в теории выглядит просто и
понятно, когда имеешь дело не с обычными  живыми  людьми,  а  с  какими-то
абстракциями, с отвлеченными понятиями. Когда моделируешь все общественные
процессы, распространение информации в обществе, ее воздействие на  людей,
взаимодействие с  другой,  противоречащей  информацией.  В  Академии  нам,
наверное, намеренно прививают такое отношение  к  людям,  к  человечеству,
абстрактно-отвлеченное отношение. Мы привыкаем  не  видеть  за  всем  этим
реальных людей. Да мы их и не видим обычно. Мы  -  Служба  Связи.  Мы  над
обществом и вне общества,  над  людьми  и  вне  людей.  Мы  распространяем
информацию - раньше, в древности, это бы называли дезинформацией,  раньше,
наверное, к информации в собственном смысле  этого  слова  отношение  было
пуританское - и тем самым даем кому-то ограниченную возможность  управлять
обществом, а самому обществу - возможность существовать. И развиваться.
     Без нас оно ни существовать, ни развиваться не могло бы.
     Да и сейчас оно не больно-то развивается. Застыло  на  одном  уровне.
Ведь развитие, его темпы и  направления  определяются  соотношением  между
стабильной информацией и  информацией  динамической,  и  чем  больше  доля
первой, тем медленнее его  темпы,  тем  труднее  обществу  реагировать  на
меняющиеся  условия  существования.  Когда-то  в  древние  времена,  когда
информация передавалась в лучшем случае со скоростью всадника, и ее  объем
был крайне ограничен, все существование устойчивых сообществ  на  огромных
пространствах базировалось почти исключительно на стабильной информации  -
на религии, на вере в то, что правят миром избранники богов,  на  законах,
выработанных еще далекими предками и впитавшихся в плоть и кровь людей. Но
менялись внешние условия, и все рушилось,  потому  что  всякая  стабильная
информация может быть неверной,  не  соответствовать  реальному  положению
дел.  И  в  конечном  итоге  всегда  побеждали  те  сообщества,  где  доля
динамической информации оказывалась выше. Если, конечно, менялись  условия
обитания.
     А сейчас эти условия снова меняются.
     Йенг-хорн  остался  позади,  и  я  стал  постепенно  снижать  машину,
увеличивая  скорость.   Включил   светоусилители,   чтобы   лучше   видеть
поверхность. Сразу же далеко впереди яркой белой  точкой  показался  купол
Станции, и я направил машину в его сторону. Через десять минут  я  посадил
ее у входа, предварительно облетев холм со всех сторон. Здесь, конечно же,
никого не было.
     - Мне надо кое-что забрать со Станции, - сказал я. - Ты, Эли,  посиди
пока в машине и не выходи - тут еще, наверное, порядочная радиоактивность.
     Он кивнул в ответ, я отворил дверь и  вышел.  Потом  просунул  внутрь
голову и сказал:
     - Я вернусь примерно через час. Принесу поесть.
     Я оставил все в машине включенным. Я не боялся,  что  он  улетит  без
меня.
     Внутри Станции все было, как всегда. Светло, тепло,  чисто,  сухо.  Я
скинул с себя грязную одежду, вынул все  из  карманов,  сложил  на  столик
около кровати, а тряпки сунул в утилизатор. Тщательно вымылся  под  душем.
Когда я еще сумею сюда вернуться? Оделся  во  все  новое,  сверху  натянул
новую защитную форму из второго комплекта, вынул  шлем  и  положил  его  у
выхода. Прошел к главному пульту.
     За время моего отсутствия не было принято ни  одного  сообщения,  все
выглядело тихо и спокойно.  Я  раскрыл  сейф  и  достал  оттуда  бумаги  с
переговорами резидента. Ради этого я, собственно, и вернулся. Все  заранее
было сложено в папку и запечатано. Я положил ее рядом со шлемом, прошел на
кухню и собрал всякой еды - побольше и получше. Все. Больше  задерживаться
здесь не стоило. Пора лететь на Континент.
     Мы сделали привал на ночь на вершине одного из  холмов  к  северу  от
поселка, а утром, сразу после завтрака полетели на восток. Через два  часа
впереди показался берег. Здесь, южнее Голубого Маонга, он был  обрывист  и
высок, но между скалами обрыва и  океаном  на  полторы  тысячи  километров
протянулась полоса пляжа - самого грандиозного на  Сэлхе.  Когда  налетает
ураган, волны катятся по песку до самых скал, и нет спасения  от  них  для
того, кто не успеет отступить - улететь или вскарабкаться вверх по  редким
крутым тропкам, проложенным  миллионами  поколений  обрывных  ящеров,  что
откладывают яйца в горячий песок у подножия  скал.  Потом,  когда  из  яиц
вылупляются их личинки и на целый месяц заполняют полосу  прибоя,  охотясь
за псевдорыбами, пляжи становятся недоступными и опасными. Но через  месяц
отъевшиеся личинки пятиметровой длины вновь закапываются в песок, чтобы за
год  подземной  жизни  отрастить  себе  по  шестнадцать   лап-присосок   и
превратиться в  настоящего  обрывного  ящера  -  неповоротливое  существо,
питающееся лишь водой, воздухом и лучами солнца - и пляжи снова становятся
безопасными. Пока не налетит ураган.
     Я снизил машину до пятисот метров  и  полетел  на  юг  вдоль  верхней
кромки обрыва. Где-то там, впереди, было несколько ферм, куда - я это знал
наверняка - бежали многие с острова. Я никогда там не  был,  но  фермы  на
Сэлхе  никогда  не   прятались,   наоборот,   они   выделялись   на   фоне
фиолетово-зеленой растительности ярким цветом построек, и  сочной  зеленью
полей и лугов.  Я  был  уверен,  что  не  пролечу  мимо.  Слева,  всего  в
сотне-другой   метров   уходил   вниз    знаменитый    обрыв,    сложенный
светло-коричневыми, иногда почти желтыми песчаниками. Кое-где  он  казался
покрытым темно-красной рябью - это  обрывные  ящеры  гроздьями  висели  на
скалах, подставив солнцу свои фотосинтезирующие бока.
     Через час мы достигли фермы Оланга.
     Вечером, когда все население временного поселка собралось перед  моим
домом, я рассказал о полученной директиве. Я знал, что последует дальше. Я
знал, что пройдет всего лишь несколько  дней,  и  кто-то  -  неважно,  кто
именно - скажет:
     - Единственное, чего я боюсь - это предательства.

     Ночевали мы на вилле Гарраучи. Она совсем не  пострадала,  хотя  сад,
которым Гарраучи так гордился, зарос скхином, и желтеющие листья  деревьев
при малейшем порыве ветра падали  вниз,  усыпая  желтыми  пятнами  молодую
зелено-фиолетовую поросль скхина, которая достигала  уже  полутораметровой
высоты. Если бы хозяин виллы был жив, он, наверное, не  перенес  бы  этого
зрелища. А нам было все равно. Никто даже не позаботился включить  киберов
для расчистки - надолго задерживаться здесь мы не собирались, возвращаться
сюда - тоже.
     Мы последний раз прочесывали остров.
     План операции, даже сам ее замысел,  рождался  в  муках.  Не  всем  и
далеко не  сразу  стала  ясна  необходимость  ее  проведения,  не  все  из
собравшихся в главном лагере на Континенте и сейчас поддерживали эту идею.
Но как это иногда случается, в споре победили те, кто предлагал конкретный
план действий. Противники же  прочесывания  не  могли  предложить  ничего,
кроме бездействия и ожидания для всех нас, возможно, гибельного.
     Самым острым стоял вопрос о резиденте - ни в коем случае нельзя  было
допустить, чтобы он  снова  вышел  на  связь  с  Метрополией.  Подозревать
следовало всех - в этом  Эни  Салдо  был  абсолютно  прав.  Из  всех,  кто
собрался в главном лагере, один лишь я был на первых порах вне подозрений,
но на этот счет я себя иллюзиями не тешил - ступи я хоть один-единственный
раз внутрь Станции во время пребывания на острове,  и  наверняка  найдутся
люди, которые заподозрят меня в предательстве.  Станция  для  меня  теперь
закрыта. Возможно, навсегда. Хорошо, что я успел тогда, в  последнее  свое
посещение, привести все внутри  в  порядок,  заменить  аварийные  блоки  и
уничтожить все лишнее - сделать это когда-нибудь позже мне,  наверное,  не
удалось бы.
     Я всегда отличался предусмотрительностью.
     После долгих споров решили, наконец, что  во  время  прочесывания,  с
самого первого момента нашей высадки на остров Станцию круглосуточно будут
охранять четыре часовых. Это, конечно, не  исключало  того,  что  резидент
сумеет прорваться внутрь силой, как не гарантировало и от того, что он уже
находится внутри Станции или успеет туда раньше нас. Но в таком  случае  к
нам он уже никогда присоединиться не  сможет.  Минирование  гарантировало,
что он не покинет Станцию до прибытия подмоги из Метрополии. О мине, что я
установил внутри Станции, в шлюзе, говорить я не  стал,  чтобы  не  лишать
резидента, если он находится среди нас, возможности  на  ней  подорваться.
Поэтому, когда прочесывание все-таки началось,  один  я  был  уверен,  что
Станция все еще пуста.
     Нам удалось собрать в лагере около пятидесяти машин, из них  шесть  -
тяжелых  грузовиков,  но  вот  с  энергоэлементами   было   туго.   Жители
Континента, чьи фермы при конфликте не  пострадали,  не  спешили  делиться
своими запасами даже после сурового решения Совета о наказании виновных  в
укрывательстве, а найти большие запасы где-то  на  острове  теперь,  после
гибели складов, представлялось маловероятным.  Уже  в  силу  одного  этого
отряд, собранный для прочесывания, был  немногочисленен:  всего  пятьдесят
три человека на трех грузовиках и шести машинах. Восемь человек,  сменяясь
через  полсуток,  постоянно  дежурили  четверками   около   Станции.   Для
прочесывания оставалось всего сорок пять  бойцов.  Правда,  мы  постоянно,
особенно вначале, получали пополнение из числа тех,  кого  находили  -  на
фермах, уцелевших от разрушения, а то и просто в лесах - но пополнение это
было ненадежным, и мы старались отправить их  на  Континент  с  первым  же
попутным транспортом.
     Мы начали прочесывание  с  юга  -  потому  и  обосновались  на  вилле
Гарраучи. Она стояла над высоким обрывом, почти у самой оконечности Южного
мыса, и попасть туда можно было только по воздуху. Вид на океан  отсюда  в
любую погоду открывался великолепный и величественный, но нам было  не  до
того, чтобы им любоваться. Мы работали - с утра и до  позднего  вечера,  а
иногда  и  ночами  патрулировали  на  небольшой   высоте   над   островом,
высматривая хоть кого-то из уцелевших. Конечно  -  даже  несмотря  на  всю
технику, которую подключили мы к поискам - всякие там инфракрасные сканеры
и оперативные анализаторы изображений - укрыться  от  нашего  прочесывания
было проще простого. И основную надежду мы возлагали не на свои поиски,  а
на установленные на каждой машине динамики, которые непрерывно  вещали  на
сотни метров вокруг о том, что после нашего  ухода  остров  будет  заражен
вирусом лихорадки Крепта, смертельной для человека.
     Мы не блефовали - у нас имелся этот вирус. Немного, но достаточно для
того, чтобы остров  на  год-два  -  больше  вирусы  лихорадки  Крепта  вне
консервации не сохраняются - стал смертельно опасным для человека.  Я  сам
удивился, когда услышал об этом от Румбо - давно еще, до взрыва. Тайник  с
контейнерами был обнаружен тогда  в  именье  Гэптоков.  Как  этой  семейке
удалась такая авантюра -  ведь  провоз  этого  оружия  на  планеты,  члены
Ассоциации по законам Метрополии карался смертной казнью - я не знаю.  Мы,
Офицеры Связи - элита, но даже мы не ведаем всех пружин, что движут миром.
Румбо с несколькими подручными куда-то перепрятал контейнеры, но мы знали,
что новый  тайник  расположен  неподалеку  от  бывшего  штаба  противников
Комитета, и после двух дней поисков отыскали его. Нам не было нужды  врать
- у нас и имелся вирус лихорадки Крепта, и намерение заразить им остров.
     Пока одна группа прочесывала остров в поисках людей,  другая,  шедшая
по ее следам, собирала все, что могло иметь хоть какую-нибудь  ценность  в
будущем. Все  сознавали,  что  отныне  Сэлх  будет  отрезан  от  снабжения
Метрополией, и поэтому иными глазами смотрели на  привычные  прежде  вещи.
Увезти на Континент,  конечно,  могли  далеко  не  все,  что  собирали  на
площадке перед виллой Гарраучи, но пока старались об этом не думать, и  на
грузовиках  свозили  без  разбора   и   сельскохозяйственных   киберов   и
всевозможный инструмент, и  случайно  уцелевшие  мнемоблоки  из  сгоревших
библиотек, и  посуду,  и  кухонную  утварь,  и  даже  кое-что  из  мебели.
Периодически, раз в два-три дня, мы грузили самые  ценные  из  находок  на
один из грузовиков, сажали туда же  нескольких  из  найденных  на  острове
жителей и отправляли на Континент.  Каждый  такой  рейс  обходился  в  два
энергоэлемента.
     Вся операция длилась шестьдесят суток, трое из которых пропало  из-за
урагана. Мы  обнаружили  сто  восемьдесят  девять  человек,  включая  двух
грудных детей - вдвое, если не втрое больше, чем рассчитывали - и потеряли
одного человека убитым после того, как одна из  машин  была  обстреляна  в
седловине  между  Йенг-хорном  и  Лакупу.  Других  потерь  не  было,  хотя
одиночные выстрелы по нашим машинам случались почти каждый день. По  нашим
оценкам - это следовало  из  сравнительного  анализа  того,  что  говорили
вышедшие к нам люди, а также мест, откуда стреляли по машинам - на острове
оставалось теперь не более десятка человек. Терять на них время мы уже  не
могли.
     В тот вечер я чувствовал себя измочаленным до  предела  после  целого
дня полетов. Мы заканчивали прочесывание в  районе  дельты  Каопры,  время
поджимало, и поэтому трое суток  подряд  ночевали  где  попало,  не  тратя
времени на возвращение  на  виллу.  И  вот  сегодня  в  полдень,  наконец,
патрулирование закончили,  обнаружили  последнюю  пару  подростков  уже  у
самого Северного мыса и вернулись на юг. Еще  несколько  дней  на  укладку
всего, что мы хотели увезти,  и  можно  будет  заражать  остров  и  бежать
отсюда. Всем не терпелось скорее покончить с этим делом, пока не  подоспел
рейдер с Особым Отрядом.

     Меня разбудил яркий свет, вдруг ударивший  в  глаза.  Я  инстинктивно
заслонился от него ладонью и попытался перевернуться на живот, чтобы спать
дальше, но кто-то сильно тряс меня за плечо, не переставая  повторять  мое
имя, и в конце концов я проснулся.
     - Проснись, Мэг, проснись, - дошел, наконец, до меня чей-то голос,  и
я, протирая глаза, сел. Передо мной, с фонариком в  руке  -  он  догадался
опустить его, и свет теперь не резал глаза - стоял Вэнноу. Я зевнул,  так,
что чуть не вывернул челюсть, потом протер глаза и огляделся. Было  темно,
Ситэлх еще не взошел, Маола последние дни всходила днем, и все  небо  было
усыпано яркими звездами, с севера  на  юг  почти  через  зенит  протянулся
Млечный  Путь.  Внизу  беззлобно  рокотал  прибой,  гребни   волн   слегка
светились, и у горизонта это свечение сливалось в белесую полосу. На  фоне
этой полосы, у самого края обрыва метрах в сорока  справа  темнели  чьи-то
фигуры - человек пять, не меньше. Они о чем-то говорили, но слов  было  не
разобрать.
     - Я уж испугался, что тебя тоже ухлопали, -  сказал  Вэнноу,  помогая
мне подняться.
     - Кому это нужно меня ухлопывать, хотел бы я знать, - сказал я, снова
зевая. И тут вдруг окончательно проснулся. - Ты сказал "тоже"?
     - Да, - как бы случайно Вэнноу скользнул лучом фонарика по месту, где
я лежал. За два или три часа трава куорта успела  расползтись  в  стороны,
обнажив плотную, сухую землю - здесь всегда так: ложишься на мягкую траву,
а просыпаешься на каменьях.
     - Нэг-Ара столкнули с обрыва.
     - Кто?
     - Знать бы. Около часа назад  слышали  его  крик.  Наверное,  это  он
кричал, хотя кто теперь разберет, - Вэнноу двинулся к  стоявшим  у  обрыва
людям. Я пошел следом.
     - Его нашли?
     - Куда там, в такую-то темень.  Просто  все  остальные,  кроме  него,
нашлись.
     Мы подошли к самому обрыву, стоявшие там повернулись в нашу  сторону,
но лиц я не мог различить.
     - Мэг спал здесь и ничего не слышал, -  сказал  Вэнноу,  обращаясь  к
крайнему.
     - Это точно? - голос Эни Салдо прозвучал резко, как выкрик.
     - Точно.
     - Не совсем, - вмешался я. - Я  не  сразу  заснул,  сначала  задремал
просто. Мне кажется, я слышал какой-то крик. А до этого тут кто-то  ходил,
слышались тихие разговоры.
     - Ты их видел, Мэг? Узнал хоть кого-нибудь?
     - Нет, я даже глаз не раскрывал. Но по-моему, все  это  было  раньше,
чем час назад, еще на закате - я чувствовал, что солнце еще светит.
     - Нет, крик я услышал, когда было уже темно, - сказал кто-то слева.
     - И я тоже, - этого я узнал, это был Син Крадов, он в свое время  раз
пять облетел весь Сэлх, и  любил  рассказывать  об  увиденном  в  погребке
Тэррена.
     - Может он просто оступился в темноте, - сказал я.
     - Все может быть, Мэг. Может, и оступился, кто его знает. Только  вот
куда тогда подевались мнемоблоки из библиотеки  Гэптоков,  с  которыми  он
возился в последние дни?
     - Они исчезли?
     - Да, Мэг, как в воду канули, - Энн Салдо отошел от обрыва и неспешно
двинулся по тропинке к вилле. Все остальные потихоньку пошли за ним.
     - И что самое странное в этом деле, Мэг,  это  то,  что  ты  оказался
поблизости.
     - Почему?
     - Потому что он что-то такое обнаружил  в  этих  мнемоблоках,  о  чем
хотел с тобой посоветоваться. Ты, наконец, прилетаешь и он погибает.
     - Да, это действительно странно. А он не говорил, о чем хотел со мной
посоветоваться? - я почувствовал, что весь дрожу от внутреннего напряжения
в ожидании ответа.
     - Нет, насколько я знаю, он не говорил ничего, - бросил  через  плечо
Эни  Салдо.  Мы  шли  теперь  по  узкой  тропинке  между  кустов  кубрака,
растянувшись гуськом. Лучше, конечно, было бы помолчать, не выдавать  себя
голосом, потому что в такой темени среди кустов  мог  затаиться,  поджидая
нас, кто угодно. Но я не выдержал, и спросил еще:
     - А копий он не сделал? Вы проверяли?
     - Судя по всему, нет. Мы еще не успели проверить.
     - А не мешало бы пустить слух, что есть копии, -  сказал  я,  понизив
голос. Это надо было сказать сейчас, пока мы еще не дошли до виллы,  потом
могло быть уже поздно.
     - Зачем? - Эни Салдо даже приостановился на мгновение, и я  наткнулся
на его спину.
     - Чтобы резидент не чувствовал себя  спокойно,  -  как  о  само-собой
разумеющемся сказал я. - Чтобы он не думал, что ликвидировав  Нэг-Ара,  он
ликвидировал опасность.
     - А вы считаете, что это был резидент?
     - Уверен. Больше некому. Нэг-Ар  шел  ко  мне  с  каким-то  вопросом.
Наверное, что-то из того, что мне  может  быть  известно,  что  я  мог  бы
ответить Нэг-Ару, представляло  для  резидента  опасность.  Не  исключено,
конечно, что опасность эта мнимая, но он предпочел не рисковать.
     - Значит, вы считаете, что резидент среди нас?
     - Он должен был быть или среди нас, или на Станции. Теперь я  уверен,
что на Станции его нет. И это уже хорошо.
     - Но почему тогда он не убил вас, Мэг? - спросил Эни Салдо, когда  мы
уже подходили к вилле.
     - Я думаю, он попросту не нашел меня. Но он может это сделать в любую
минуту.
     Я не врал ему.  Резидент  действительно  мог  находиться  среди  нас.
Резидентом, в конце концов, мог быть даже сам Эни Салдо, хотя он и родился
на Сэлхе, хотя он и  провел  здесь  всю  свою  жизнь.  У  Метрополии  есть
разнообразные способы вербовки, и среди  экипажа  "Раногоста"  вполне  мог
проникнуть сюда квалифицированный трансформатор. И резидент  действительно
мог желать убить меня. Но этого я боялся гораздо  меньше,  чем  настоящего
Эни Салдо, такого, каким он был, чем остальных  -  тоже  настоящих,  живых
людей. Они были для меня сегодня более опасны.  Но  говорить  об  этом  я,
конечно, не стал.
     Вся площадка вокруг виллы была залита светом,  среди  контейнеров  со
свезенным сюда добром ходили сосредоточенные люди,  некоторые  осматривали
содержимое вскрытых  контейнеров.  Заметив  наше  приближение,  с  крыльца
спустился Ансио Пак, первый заместитель Салдо в нашей операции на острове.
     - Ну как? - спросил его Салдо.
     - Значит, - посмотрев на меня, сказал Пак задумчиво, -  это  все-таки
был Нэг-Ар. Я уж и не думал вас увидеть, Мэг.
     - Нашли вы что-нибудь?
     - Пока нет. Но ищем.
     - Как следствие?
     - Какое следствие, шеф? Смех один. Времени у нас сейчас слишком мало,
чтобы серьезное следствие проводить.
     - Я спросил - как следствие? - Эни Салдо в  упор  посмотрел  на  Пака
неприязненным взглядом, и тот, несколько смутившись, ответил:
     - Мы допросили уже пятнадцать человек -  из  числа  тех,  кто  что-то
слышал или считает, что знает что-то по делу. Сейчас допрашиваем четвертую
пятерку. Но это же смех один,  шеф,  с  нашей  техникой  сейчас  следствие
провести - дней пять потребуется, пока первые результаты получим. А  потом
еще перекрестные допросы...
     - А вы поторопитесь, Ансио, может и раньше успеете.  К  тому  же,  не
успеете закончить  здесь  -  завершим  на  Континенте,  дело  стоит  того.
Работайте, работайте, Ансио.
     Салдо повернулся к нам спиной и  зашагал  куда-то  к  дальнему  концу
площадки.
     - А меня-то вы когда вызовете? - спросил я у Пака. Вид у  него  после
полученного выговора был несколько смущенный, он даже не сразу среагировал
на мой вопрос, потом как бы очнулся, вздрогнул и посмотрел на меня:
     - А вы можете сообщить что-то существенное?
     - Вряд ли. Правда, мне кажется, что  я  слышал  крик  еще  до  захода
солнца, но я мог и напутать.
     - Знаете, Мэг, чуть позже. Я сам вас найду. Сейчас, ей-богу, не  знаю
за что и взяться, голова кругом...
     Он повернулся и скрылся  за  дверью.  Умница  он,  этот  Пак.  Бывший
инспектор образования при мэрии - это что-то наподобие  министра  в  более
населенном мире. Конечно, хорошо, что он уцелел при конфликте, но в  такое
время, как сейчас, гораздо больше пользы от заскорузлых фермеров вроде Эни
Салдо. Там, где  Пак  и  ему  подобные  станут  сомневаться,  Салдо  будет
действовать, организация прочесывания острова - во многом его заслуга.
     Пока я раздумывал, чем мне теперь заняться, и не  разумнее  ли  всего
отыскать среди  этого  содома  более  или  менее  тихий  закуток  и  снова
завалиться спать, наплевав и на резидента, и на всех остальных,  заработал
динамик, установленный на метеовышке в дальнем углу площадки.
     - Внимание! - раздался голос Эни Салдо.  -  В  связи  с  чрезвычайным
происшествием сегодня вечером, в  отряде  вводится  осадное  положение.  С
настоящего момента начинается срочная эвакуация на Континент.  Запрещаются
любые отлучки с  территории  виллы,  старшие  пятерок  отвечают  за  своих
подчиненных.  Прошу  всех  без  исключения  собраться   перед   виллой   и
разобраться по пятеркам - немедленно. И пусть старшие групп доложат мне  о
том, кого нет.
     Я отошел на несколько шагов в сторону, чтобы не оказаться на  пути  у
тех, кто будет выходить из виллы. И тут раздался взрыв...

     - Ну как? - спросил я, открывая дверь.
     Онги пожал плечами.
     - Пока ничего. Но мы же не знаем, что будет дальше.
     - А может быть, все это пустое. И мы напрасно стараемся, - кивнул я в
сторону контейнера, стоявшего в углу.
     - Откуда я знаю? Может, и пустое.  Меня  не  учили,  что  есть  такая
болезнь. Это все ваше, из Метрополии.
     - Но вы же врач.
     - Как врач я вам говорю - признаков болезни  пока  не  обнаружено.  И
перестаньте ко мне приставать, в конце концов.
     Я  закрыл  дверь,  пошел  дальше.  Шесть  дней  прошло  -  и  никаких
признаков. Что-то странно все это. Неужели контейнеры Гэптоков -  блеф?  А
я-то так радовался, когда их обнаружили. Это  было  просто  подарком,  это
было самым надежным способом не оставить на острове никого, кто мог бы нас
выдать - неужели все напрасно?  И  то,  что  мы  уже  шестой  день  подряд
распыляем над островом вирус, ни к чему не  приведет.  Тогда  плохо  дело,
тогда вывернуться будет очень трудно.
     И тут я увидел вдали, в конце коридора, у стеклянной стены, выходящей
в сторону сада, Эни Салдо. Казалось, что он просто стоит, любуясь садом  -
хотя чем там теперь любоваться, кроме засохших деревьев и зарослей скхина,
достигших уже метровой высоты? Но что-то в позе  его  настораживало,  и  я
застыл, не закончив шага, схватился за стену, чтобы не упасть, и  замер  в
неподвижности. До него было еще метров двадцать  -  слишком  близко,  черт
меня подери, слишком близко! - но я не мог почему-то сделать и шага назад.
И тут он оторвался от стекла, в которое упирался ладонями, и стал медленно
поворачиваться в мою сторону. И где-то  на  середине  этого  поворота  его
вдруг всего затрясло, так,  будто  чьи-то  невидимые  могучие  руки  стали
дергать его безо всякого порядка за многочисленные веревочки,  привязанные
к разным частям его тела, и он  недолго  выдержал  эту  тряску,  не  более
секунды и не упал - рухнул на пол, так и не  переставая  трястись.  Только
теперь я овладел собой, повернулся и кинулся назад, в комнату Онги.
     Я влетел туда, как таран, захлопнув за собой дверь и привалился к ней
спиной - так, будто Салдо мог за мной гнаться. Онги сидел за столом, и при
моем появлении даже не пошевелился - только поднял на меня глаза. Он сразу
все понял.
     - Кто? - спросил он тихо.
     - Салдо.
     - Где он?
     - Там, в конце коридора. Он упал.
     -  Значит,  заражение  все-таки  произошло.  И   кто   может   теперь
гарантировать?..
     - Шесть дней, как и сказано в инструкции. А он был ближе всех к месту
заражения.
     - Теперь это не имеет уже значения, вы же понимаете. Теперь это может
сидеть во всех нас, нам теперь нет дороги на Континент.
     Я все еще не решался отойти от двери, хотя и  знал  -  Салдо  уже  не
встанет. Лихорадка Крепта - я видел, как  она  действует.  Давно,  еще  на
Рикпосте. Когда это начинается, все  происходит  стремительно,  в  течении
часа-двух. Поздно что-то предпринимать, бесполезно. Вирус теперь сидел  во
всех нас, даже в резиденте - если он среди нас, если он  вообще  еще  жив.
Салдо оказался ближе всех к месту взрыва - вполне закономерно, что он стал
первой жертвой. Хотя, кто знает, возможно уже есть и другие.
     Сначала никто не понял, что случилось  -  кто-то  из  дежурных  через
несколько секунд погасил все огни, решив, что началась атака. Все, кто был
внутри виллы, высыпали наружу и залегли, кто-то  неизвестно  зачем  сделал
несколько выстрелов. Но атаки не  последовало,  все  было  тихо,  и  через
несколько минут огни загорелись снова. Как выяснилось, мина взорвалась под
днищем моей машины - очень удачно, поскольку она приняла на себя почти всю
мощность взрыва, и теперь лежала, вся искореженная,  на  боку  у  дальнего
края посадочной площадки.  Остальные  машины,  стоявшие  рядом,  почти  не
пострадали. И никто из людей не пострадал. Но в моей машине  -  это  стало
ясно лишь через полчаса,  когда  кто-то  вспомнил  -  уже  был  установлен
контейнер с вирусом, так как наутро мы начинали заражение острова. И  этот
контейнер мог дать течь...
     Мы, конечно, провели обеззараживание.  Огнем.  Мы  опалили  огнеметом
землю вокруг  места  взрыва,  опалили  соседние  машины,  так  что  с  них
послезала краска, мы спалили то, что осталось от моей машины, и залили все
это место пенопластом.  Мы  провели  тщательную  дезинфекцию,  сбросили  и
сожгли всю свою одежду и переоделись  -  после  мытья  всякой  гадостью  в
наспех разбитой санпалатке - во все новое,  добытое  из  приготовленных  к
отправке контейнеров.
     И начали заражать остров.
     И ждали - ждали, когда вирус начнет действовать среди нас.
     Конечно, мы сделали все, чтобы снизить опасность. Мы  разделились  на
группы, которые не контактировали друг с другом - жили отдельно,  питались
отдельно, работали отдельно. Но все это было сделано слишком поздно.  Если
вирус уже проник в нашу среду, то наверняка все уже  заражены.  А  вакцину
Онги до сих пор не сумел получить, хотя начал работу еще тогда,  когда  мы
нашли   контейнеры.   Неудивительно   -   лихорадка   Крепта   создавалась
великолепными  специалистами.  Создавалась  так,  чтобы   исключить   саму
возможность защиты от нее. И исправно служила Метрополии не одно столетие.
Везде, где это было необходимо.
     Наконец, я оторвался от двери. Я весь дрожал, зуб на зуб не  попадал.
Но это была не лихорадка Крепта - нервное. Офицеры  Связи  не  умирают  от
боевых вирусов - перед выпуском нам делают прививку. Интересно,  прививали
ли вакцину резиденту?
     - Что будем делать? - спросил я.
     - Ждать. Что еще?
     - Может, я ошибся.
     - Проверь.
     - Ну нет, туда я не пойду. Надо вылезти в окно.
     - Надо, во-первых, предупредить другие группы.
     Интересно, когда он почувствовал? Я так и  не  узнал  этого.  Но,  во
всяком случае, когда это началось, во взгляде его не  было  удивления.  Он
попытался встать - и не смог. Рука его - кажется, левая  -  как-то  нелепо
дернулась вперед. Вся, начиная от плеча, так, будто хотела  отделиться  от
тела. С хрустом ударилась о край стола. И в мгновение вернулась на место.
     - Вот ведь черт... - только и произнес  Онги  искривившимися  губами.
Больше он ничего не сказал. На лбу его выступил пот, все лицо  исказилось,
но некоторое время он еще просидел спокойно, в полной неподвижности. Потом
- сдался.
     Я не представлял, что это будет так страшно...
     Я думал, что уже видел все это, что уже привык. Но тогда, наверное, я
воспринимал это по-другому. На Рикпосте я еще не был Офицером Связи, я мог
бы заболеть точно так же, как тысячи и тысячи других, да и  вообще  я  был
еще слишком мал, чтобы  понимать.  Мне  просто  повезло  тогда  -  сам  не
понимаю, почему. Иммунитета у меня, конечно, еще не  было,  иммунитет  мог
появиться лишь у тех, кому вживили действующие клетки крептоломы. Я думал,
что всего нагляделся, что после  того,  как  мы,  наравне  с  федеральными
войсками - людей остро не  хватало,  и  к  работам  привлекли  тогда  даже
штабников - расчищали развалины порта в  Бухте  Дьявола,  мне  уже  нечего
страшиться, что самое жуткое я уже видел.
     Оказалось - нет.
     Оказалось, я побывал лишь где-то на  середине  спектра  страданий,  и
только теперь опускался на самое дно.
     И я вдруг понял, насколько же легко тем, кто стоит на другом  полюсе,
насколько легче одним словом, одним приказом, одним нажатием кнопки обречь
на смерть миллионы людей, для тебя совершенно  чужих,  людей  -  символов,
людей - цифр в отчетах, чем  вот  так,  как  я  сейчас,  наблюдать  смерть
одного-единственного, конкретного человека. Человека, которого знал.
     Но страшнее всего оказалось увидеть его взгляд. Потому что -  правда,
лишь в самом начале - в нем было не страдание,  не  мольба  о  помощи,  не
отчаяние и не гнев. Я мог, конечно, неверно истолковать его, но  я  увидел
во взгляде Онги жалость - жалость ко мне, который, как  он  думал,  должен
был умереть точно так же. До сих пор я временами  вижу  во  сне  этот  его
взгляд и просыпаюсь - чтобы не спать уже до утра.
     Я просидел  рядом  с  ним  до  темноты.  Временами  я  слышал  крики,
несколько раз - выстрелы. Никто не проходил  мимо  нашей  двери,  ни  одна
машина не взлетела со стоянки. Когда наступила ночь, бояться, видимо, было
уже некого. Из всех нас могли уцелеть лишь я и  резидент  -  если  он  был
среди нас.
     Ночью я  перебрался  к  ангару.  Охрана  была  мертва  -  как  и  все
остальные. Но Салдо не зря  поставил  ее.  Перед  ангаром  лежал  человек,
опознать которого я так и не сумел - половина головы у него  была  снесена
выстрелом в упор. Возможно, это  и  был  резидент.  Но  тогда  он  слишком
поспешил.
     Я взял из ангара пять энергоэлементов и установил их в машину, вторую
с края, чтобы не рисковать понапрасну. Все эти  дни  мы,  по  распоряжению
Салдо, летали над островом на разряженных элементах, чтобы  никто  не  мог
унести заразу на Континент.  Однажды  моя  машина  еле-еле,  на  последнем
дыхании дотянула до виллы. Если бы я приземлился на зараженной  местности,
меня расстреляли бы с воздуха.
     Я отогнал машину в сторону, посадил ее  у  края  площадки  и  надолго
задумался. Нет, я не мог заставить себя сделать этого. Я  знал,  что  буду
еще жалеть об этом, что сомнения  и  запоздалые  сожаления  не  дадут  мне
покоя, но я не мог больше оставаться здесь. Ни одной лишней минуты. А  тем
более, оставаться до утра, до света, чтобы проверить, действительно ли все
погибли. Я знал, что мысль о  резиденте,  которая  мучила  меня  с  самого
начала, вскоре может превратиться в манию, что мне не будет  теперь  покоя
от этой мысли. Но нет, я не мог ходить среди мертвых и искать его. Нет, не
мог.
     Но я все же не улетел сразу. Я все же вышел из машины и пошел снова в
ангар, где хранилось все, что требовало охраны. Я старался не смотреть  на
погибших, я старался отвлечься, думать только о деле. Но все равно не  мог
унять нервную дрожь - это я, который считал когда-то, что способен на все.
Работа заняла часа два - больше, чем я предполагал. Я установил  фугасы  с
радиовзрывателями и в холле виллы, и на площадке,  чтобы  не  осталось  ни
одной целой машины, и в ангаре, у энергоэлементов - везде, где только мог.
И, взлетев высоко над мысом, спиралью ввинтившись на километр  в  звездное
небо, подорвал заряды.
     На секунду - не более -  весь  мыс  озарился  ярким  пламенем.  Потом
донесся грохот взрывов. Потом  внизу  стало  совсем  темно,  лишь  кое-где
пробивались одинокие огоньки будущего пожара.
     Я не стал больше ждать. Я полетел к Станции.

     Я посадил машину на площадке перед входом, и только когда  хотел  уже
открыть дверцу и выйти  наружу,  до  меня  вдруг  дошло,  что  здесь,  над
развалинами поселка, еще небезопасно. Еще могли здесь шляться с карабинами
недобитые боевики Комитета -  ведь  поселок  и  окружающую  территорию  мы
заразили только позавчера.
     Недолго думая, я снова поднял  машину  в  воздух  -  это  был  старый
"Метеор",  но  вполне  исправный  и  специально  дооборудованный  еще   на
Континенте аппаратурой, которая облегчила бы поиски людей на острове  -  и
стал медленно кружить над окрестностями, включив все фиксирующие  системы.
Моего терпения хватило на полчаса,  за  это  время  удалось  обнаружить  в
поселке лишь несколько одичалых собак и кошек, не говоря  о  более  мелкой
живости. И ни одного человека. Вполне естественно, люди  избегали  поселка
со времени взрыва складов. Если никто не затаился где-то в  подвале,  имея
удобную позицию для  стрельбы  по  входу  в  Станцию,  то  мне  ничего  не
угрожало. Надо было рискнуть.
     Второй  раз  я  посадил  машину  у  самого  входа,  так,  чтобы   она
загораживала меня, когда я из нее выйду. Если кто и следил за мной, он  не
помешал мне проникнуть на Станцию. Когда входной люк за мной  закрылся,  я
снова,  впервые  за  много  дней  оказался  в  безопасности.  Я  даже   не
почувствовал облегчения - так вымотала меня нервотрепка последних  дней  и
недель.
     Но о главном я не забыл. Отметил время и стал ждать. Ждать  не  менее
трех часов двенадцати минут. И не более трех часов двадцати одной  минуты.
В этот промежуток времени я мог пройти из шлюзовой камеры  внутрь  Станции
или покинуть ее. Попытка сделать то или иное раньше  или  позже  неизбежно
активировала бы заложенную мною для резидента мину.
     Чтобы не проспать - на будильник в часах я  не  надеялся,  я  слишком
устал, и вполне мог проспать, несмотря на его сигнал - садиться я не стал.
Встал, прислонившись  к  боковой  стенке,  и  попытался  думать  о  чем-то
постороннем. Стал вспоминать  своих  товарищей  по  Академии.  Где-то  они
сейчас? Ре-Дуван наверняка уже получил  должность  Инспектора,  как  никак
прошло пять стандартных  лет,  а  старт  у  него  был  хороший.  Аккранта,
конечно, так и закинули на Сентер на много-много лет. Да  он-то  наверняка
доволен, работа как раз  по  нему  -  до  начальства  далеко,  подчиненных
достаточно, работа ответственная и хорошо оплачиваемая. Он-то  доволен.  А
вот Редуолл, безусловно, сейчас в томлении - штаб "Р-5",  само  собой,  не
то, о чем он мечтал, это слишком далеко  от  настоящего  дела,  и  никаких
перспектив на ближайшие годы. Но у всех у них всегда есть утешение  -  мой
пример, мне-то никто не завидует, я уверен. Меня, наверное,  даже  жалеют.
Даже те, кто упрятал меня на Сэлх. А теперь, когда до них дойдет, что  тут
произошло, будут жалеть еще больше. Ведь я метил - и не без оснований - на
пост третьего субдивидора в штабе "Р-1". А попал сюда...
     Я вспомнил то злосчастное утро,  когда  дежурил  в  Центре  на  линии
Вектор-А. Если бы не  Миегрол  Ленко,  который  был  в  тот  день  старшим
офицером в центре, мне, возможно, все сошло бы с рук.  С  другой  стороны,
если бы не он, я, почти наверняка, вылетел бы навечно из Службы  Связи.  И
того и другого не случилось - Миегрол Ленко  после  всей  нервотрепки  той
ночи  нашел  виновника  случившегося  и  он  же  имел  достаточный  вес  и
авторитет, чтобы отстоять меня после того, как наше начальство из Академии
раздуло историю до  подобающих  масштабов.  Хотя  временами  мне  начинало
казаться, что с глер-стимулятором я переборщил.
     Но до сих пор оправдывались все мои расчеты....
     Я очнулся падая, и успел сгруппироваться.  Усталость  брала  свое.  Я
встал, потер заболевшее  снова  правое  колено,  некоторое  время  походил
взад-вперед - два шага туда, два  обратно.  Прошло  полтора  часа,  меньше
половины срока. Снова вставать, прислонившись к стене, я не  решился  -  в
следующий раз мог и не проснуться, даже падая. Надо было срочно найти себе
дело. И я нашел - самое бессмысленное,  которое  только  мог  представить.
Достал нож и стал выскребать им  на  декоративной  панели  свои  инициалы,
рамку вокруг них, какую-то гротескную физиономию. За этим занятием меня  и
застал сигнал - три часа двенадцать минут миновало.
     Для верности я прождал еще три минуты, затем нажал на входную панель.
Вход в Станцию открылся. Взрыва не последовало.
     Я не стал даже разряжать мину, даже не пошел в душевую.  Сил  хватило
лишь на то, чтобы сбросить у входа свою грязную заразную  одежду,  кое-как
дотащиться до койки и накрыться одеялом. Через минуту я уже спал.
     Я проснулся через восемь с  половиной  часов  -  все  еще  усталый  и
разбитый.  Но  я   уже   мог   работать,   а   после   душа   и   хорошего
кондиционированного  обеда  совершенно  пришел  в  себя.  Первым  делом  я
уничтожил всю одежду, в которой пришел на Станцию, затем  еще  около  часа
провел в душевой,  отмываясь  различными  гадостными  составами,  пока  на
Станции  происходило  обеззараживание,  и  только  затем,   порядком   уже
утомленный  этими  процедурами,  прошел  в  центральный  зал,  к   пульту.
Откладывать эту работу больше не следовало.
     За  период  моего  отсутствия  скопилось  порядочно  корреспонденции,
порядка трех с половиной тысяч стандартных листов, если переводить все  на
бумагу. Я, конечно, не  стал  этого  делать,  бумажки  нести  теперь  было
некуда, да и некому. Я бегло просмотрел заголовки общих циркуляров. Только
один из них имел отношение к Сэлху, но не содержал ничего существенного  в
данный момент и я не стал его читать. Оставшаяся треть документов касалась
уже  непосредственно  Сэлха  и  меня   самого.   Одних   запросов   пришло
восемнадцать штук, а были еще и инструкции, и  распоряжения,  и  счета  за
выполненные заказы. И пять личных посланий. Четыре из них были  адресованы
Гэптокам, их мне удалось, как впрочем удавалось и  прежде,  до  конфликта,
довольно быстро расшифровать. Особого  интереса,  тем  более  теперь,  эти
послания не представляли. Да  и  раньше  интриги  ныне  покойных  Гэптоков
лежали на поверхности. Но вот адресата пятого  послания  я  определить  не
сумел, как не сумел и расшифровать его - впервые  с  момента  прибытия  на
Сэлх, если не считать того неотправленного частного послания, которое  так
и лежало у меня на пульте. Что ж, этого следовало ожидать  -  если  кто-то
склонен отправлять послания, не поддающиеся расшифровке, в Метрополию,  то
наверняка он же может получать такие же и оттуда. Если  бы  все  на  Сэлхе
было бы в порядке, я передал бы это послание в библиотеку мэра, и  адресат
мог бы прочитать его, не рассекречивая себя. Если бы все было в порядке, я
мог бы поискать в  библиотеке  мэра  предыдущие  послания  такого  рода  и
попытаться раскрыть шифр.
     Но теперь ни то, ни другое было невозможно. Да и не имело,  вероятно,
смысла. Скорее всего, резидент уже мертв, и опасности для меня  он  больше
не представлял.
     Только через пять с половиной часов непрерывной работы за  пультом  я
разобрался со всей корреспонденцией. Потом пошел поел  и  снова  завалился
спать. Отвечать на запросы не стал - время еще не пришло.
     Но спал я неспокойно.
     Потому что не решил еще, что же мне делать дальше.

     Я провел на Станции шесть суток - гораздо дольше, чем требовалось для
дела. Я отдыхал. Я настраивал после ремонта блок передающего резонатора. Я
думал. О том, как быть дальше. Я собирался в полет.
     К моменту вылета мне казалось, что я придумал неплохой план.
     Машину я нагрузил до предела, но двигатель тянул, хотя расход энергии
в два с лишним раза  перекрывал  норму.  Но  это  обстоятельство  меня  не
беспокоило. Я взял из запасов Станции еще два десятка  энергоэлементов,  и
этого должно было хватить надолго даже при таком перерасходе. Я снова  был
в защитной форме и с излучателем, и от  одного  этого  привычного  одеяния
чувствовал себя увереннее. Свою прежнюю  защитную  форму,  запрятанную  на
берегу Каопры, я так и не сумел вызволить во время  прочесывания  острова,
да, по чести говоря, и не хотел этого делать. В тех обстоятельствах  лучше
было не выделяться среди других членов отряда.
     Вначале я полетел назад, к остаткам  виллы  Гарраучи.  Около  часа  я
кружил над Южным мысом, выискивая в окрестностях его  признаки  жизни,  но
так ничего и не высмотрел. Снижаться я не стал - если уж не решился  тогда
осмотреть окрестности, то теперь это смысла не имело. Маловероятно,  чтобы
хоть кто-то остался в живых, но если кто-то и остался, у него всегда будет
преимущество внезапности при столь  явном  моем  появлении.  Рисковать  не
стоило.
     Все еще сомневаясь, все еще кляня себя за  то,  что  не  решился  все
проверить еще тогда, когда не было поздно, я набрал высоту и полетел почти
строго на  юг,  туда,  где  в  полутора  тысячах  километров  располагался
небольшой скалистый архипелаг.
     Я долетел  туда  часа  через  два.  На  первом  из  островов,  далеко
отстоящем от основной группы, найти удобную площадку не удалось - он весь,
кроме  самых  высоких  скал,  порос  схедом,  в  зарослях  которого  могла
прятаться всякая гадость - и пришлось лететь еще с полсотни километров  до
центральных островов архипелага. На одном из них незадолго до полудня  мне
удалось найти небольшой скальный выступ, на котором схеду не за  что  было
зацепиться во время ураганов.  На  всякий  случай  я  хорошенько  осмотрел
окрестности сверху, и только после  этого  посадил  машину.  Я  не  боялся
встретить здесь людей  -  дышать  без  респиратора  здесь,  среди  красных
океанических вод юга мог бы разве что человек, начисто лишенный обоняния -
но я боялся реангов.
     Есть хотелось зверски, хотя перед отлетом я и  устроил  себе  царский
завтрак. Но с едой пока что приходилось подождать.  Я  вытащил  из  машины
большой кусок синтэна и разложил его на площадке рядом. Затем выгрузил  на
него все контейнеры с барахлом, что взял со Станции. Вскрыл один из них  и
достал дезактиваторы. И начал работать.
     Только через два часа, когда  я  был  уверен,  что  ни  на  одном  из
контейнеров, ни в машине, ни на мне самом не осталось и следа  от  вирусов
лихорадки Крепта, я закончил работу и погрузил все  контейнеры  обратно  в
машину.
     Я забрался внутрь, закрыл дверцу  и  включил  очиститель  воздуха.  И
через пять минут, уверенный, что все в порядке, снял шлем.
     Я  смог  по-хорошему  ругнуться  лишь  минут  через   десять,   когда
отдышался, нацепив шлем  обратно.  Конечно,  мало  приятного,  когда  тебя
вырвет, но когда тебя выворачивает  наизнанку  на  пустой  желудок,  когда
атавистические рефлексы ярятся впустую, еще гадостнее. Случалось и прежде,
что я дышал воздухом над красными океанскими водами, но никогда раньше  он
не был столь зловонным. Видимо, дело было в грязной  пене,  что  заполняла
многочисленные  узкие  бухточки  и  проливы,  выплескивалась  на  берег  и
высыхала на скалах. И, конечно, в неисправном воздухоочистителе, на работу
которого прежнему хозяину машины было, видимо,  наплевать.  Привычки  наши
настолько въедаются во все, что мы делаем, что лишь столкнувшись  с  теми,
кому они  несвойственны,  мы  способны  заметить  их.  Никому  из  жителей
Метрополии и в голову не пришло  бы,  что  можно  пользоваться  машиной  с
неисправным воздухоочистителем, но для  Сэлха  воздухоочиститель  -  явное
излишество. Мир вокруг его жителей слишком велик, чтобы была необходимость
летать туда, где трудно дышать.
     Некоторое  время  я  раздумывал,  что  же  теперь  делать.  Но  потом
сообразил, что есть мне теперь уже не хочется  и  захочется  нескоро,  что
меня мутит от одной мысли о еде, и все сразу стало просто. Я поднял машину
и полетел на северо-запад, к устью Голубого Маонга.
     Я достиг устья через два часа,  пролетел  над  самой  поверхностью  с
десяток километров, нашел на левом берегу реки небольшую открытую площадку
и посадил машину. Меня могло ожидать в дальнейшем что  угодно,  надо  было
немного передохнуть и подкрепиться перед тем, как что-либо  предпринимать.
Я вышел из машины, сел на траву и перекусил  -  совершенно  без  аппетита,
даже пить не хотелось. Потом лег прямо на траву и стал  смотреть  в  небо.
Воздух был влажный и свежий, дул легкий ветерок с той стороны реки и плыли
небольшие облака. Бледный серп Маолы висел почти прямо над  головой.  Было
хорошо. Я не заметил, как заснул.
     А когда проснулся, уже вечерело, и лететь  дальше  не  имело  особого
смысла. Впрочем, спешить все равно было ни к чему, времени у меня  впереди
имелось достаточно. Не меньше года - это я теперь, после посещения Станции
знал наверняка. И это несколько успокаивало.
     Я встал, легко порвав взобравшийся на мою ногу  стебель  пугай-травы,
осмотрелся. Солнце уже висело над ближайшим лесом,  ветер  почти  стих,  и
длинные  тени  деревьев,  подобравшиеся  почти  что  к  моим  ногам,  были
неподвижны. Место, где я лежал, черным пятном  выделялось  на  фоне  яркой
травяной зелени, но не пройдет и получаса, как  трава  снова  заползет  на
освободившийся участок: белесые усики-побеги уже тянулись к нему  со  всех
сторон. Внизу подо мной все так же величаво катил свои воды Голубой  Маонг
- как и тогда, когда я был здесь в прошлый раз. Прошло меньше сотни дней -
и как все изменилось. И из-за чего? Из-за того,  что  кто-то  где-то  там,
очень далеко захотел начать на Сэлхе разработку  реенгрита.  Что  ж,  люди
Сэлха сами виноваты в том, что случилось. Никто не  заставлял  их  убивать
друг друга. Никто им не приказывал. Им некого винить, кроме себя.
     За время моих скитаний по острову после конфликта,  да  и  позже,  на
Континенте, я немного попривык ночевать под открытым небом.  Хотя  вначале
не мог заснуть подолгу. Человек, освоивший бесчисленное  множество  миров,
до  сих  пор  остается  пленником  своего  жилища.   Для   большей   части
человечества жилище  -  безопасное,  прочное,  основательное  -  столь  же
необходимо, как раковина улитке, и лишь  немногие  счастливцы,  населяющие
такие вот миры, как Сэлх, способны освободиться от  этой  необходимости  и
стать хоть чуточку свободней. Я тоже с трудом, но привык ночевать на голой
земле, вне стен человеческого жилья.
     Но  все  это  на  острове.  На  Континенте  поступить  так  было   бы
опрометчиво. Поэтому, как  только  зашло  солнце,  я  забрался  в  машину,
включил сигнальную автоматику, включил поляризацию  стекол  и,  перекусив,
улегся на заднем сидении даже не  расстегнув  защитную  форму.  Здесь,  на
Континенте, даже на берегу Голубого Маонга можно всего ожидать.
     Ночью пошел дождь. Просыпаясь, я слышал, как он  барабанит  по  крыше
машины, и тут же засыпал снова. Пару раз  сквозь  сон  я  слышал  громовые
раскаты, но это был не ураган - так обычная гроза. Даже сильного ветра  не
было. А наутро дождь почти прекратился, и, когда я проснулся на  рассвете,
все вокруг  оказалось  погруженным  в  приползший  с  реки  густой  туман.
Сигнальная автоматика молчала, но выходить в этот туман я  не  решился  и,
немного подумав, перебрался на переднее сиденье и поднял машину в воздух.
     В полусотне метров от земли туман заканчивался, но небо было в тучах,
и все вокруг казалось унылым и уставшим. Вершины возвышенностей по берегам
реки почти терялись в дымке, а все внизу было  заполнено  серыми  клочьями
таких же облаков, что и сверху, из которых лишь кое-где  торчали  верхушки
шаруков.
     Я не люблю туман. С детства. С Рикпоста.
     Там во время  тумана  становилось  трудно  дышать.  Даже  в  карьерах
прекращались работы, когда наплывал туман. Но там он был желтого цвета.
     Немного подумав, я повернул на юг. Искать в таком тумане  ферму  Арна
смысла  не  имело  -  на  Сэлхе  давно  уже  были  отключены  все  системы
автоматического наведения, и найти разбросанные  по  планете  человеческие
поселения можно было разве что по памяти или  по  карте.  И  то  и  другое
требовало хоть каких-то ориентиров.
     Через несколько километров, когда я достиг края долины Маонга,  туман
кончился. Начались холмы, но все они густо поросли ползучим лесом,  и  мне
нескоро удалось отыскать на вершине  одного  из  них  свободную  площадку.
Вообще говоря, как меня учили еще в Метрополии при подготовке к работе  на
Сэлхе, на Континенте  следует  остерегаться  свободных  площадок  в  лесу,
потому что ползучий лес всегда занимает  всю  площадь,  где  есть  за  что
уцепиться, и отсутствие растительности говорит  о  наличии  в  этом  месте
какого-то фактора, который может представлять опасность и для человека. Но
то были знания, полученные в Метрополии, таким знаниям  быстро  перестаешь
доверять, прибыв на место. Метрополия не  стремится  делиться  всей  своей
информацией с мирами, входящими в Ассоциацию. Но точно так же и  эти  миры
владеют знаниями, которые недоступны Метрополии - хотя бы  просто  потому,
что она не осознает в полной мере всей их важности, что она гораздо  более
озабочена  тем,  чтобы  распространять  среди  этих   миров   угодную   ей
информацию, чем тем, чтобы собирать информацию местного значения.
     На  эту  свободную  площадку  я  приземлился  не  опасаясь  какого-то
сюрприза из леса. Просто потому, что в центре ее лежал красный треугольник
-   знак   аварийной   посадочной   площадки   и   одновременно   источник
пента-геркала, вещества, которое отпугивает ползучий лес.  Сэлх  заказывал
эти знаки в Метрополии, там не позаботились  даже  узнать,  для  чего  они
нужны поселенцам.
     Я провел на этой площадке двое суток - пока не прошел циклон, и  небо
не очистилось. Рано утром третьего дня  я  поднял  машину  в  чистое,  без
единого облачка небо и полетел на восток, на поиски фермы Арна. Уже  через
час, с большой высоты - на всякий случай я забрался на шесть километров  в
небо - я увидел знакомые контуры притока Голубого Маонга  и  вблизи  устья
его - расчищенные поля и несколько домиков, стоящих на  окраине  небольшой
рощицы.
     Но что-то в их внешнем виде мне не понравилось.
     Не снижаясь, я  настроил  видеоаппаратуру  и  сделал  два  круга  над
фермой. Земля парила на  солнце,  и  внизу  все  скрадывалось  дымкой,  но
постепенно,  по  мере  накопления  информации,  изображение  на  небольшом
видеоэкране справа от приборной панели становилось все четче. И  я  понял,
наконец, что меня насторожило - лужайка перед ангаром, когда-то  засеянная
обыкновенной земной травой, когда-то  тщательно  подстригаемая  специально
настроенным кибером, была черна. Даже местная трава не покрыла  ее,  хотя,
наверное, прошло немало дней с тех  пор,  как  ферма  обезлюдела.  Заросли
скхина подступили уже к самому дому, даже намека не оставалось на дорожку,
что вела когда-то к реке, а на крыше дома кое-где примостились  летунчики.
Если бы не это черное пятно на месте бывшей лужайки,  я  бы  подумал,  что
ферма просто покинута. Но теперь я знал, что это не так.
     Я увеличил изображение фермы на экране так, чтобы оставалась  в  поле
зрения лишь бывшая лужайка и ангар, и стал медленно  снижаться,  выписывая
над фермой широкие круги. И по мере того, как все новые детали  того,  что
лежало подо мною,  проявлялись  на  экране,  беспокойство  мое  нарастало.
Сначала я увидел какое-то еле различимое на темном фоне  возвышение  перед
воротами ангара, потом, чуть позже, разглядел остов машины в центре  этого
возвышения, а еще через пару минут внезапно понял, что все это  -  остатки
гигантского костра, чей жар опалил землю на  десятки  метров  вокруг,  чье
дыхание надолго отравило ее и отпугнуло прочь все живое.
     И я подумал тогда, что лучше всего для  меня  было  бы  не  прилетать
сюда, не знать того, что здесь произошло. Потому что только сейчас  понял,
что все это время надеялся на то, что конфликт на Сэлхе не затронет  этого
уголка планеты, обойдет его стороной, что мне удастся сберечь Арна  и  его
близких. Потому что только сейчас  я  ощутил,  что  впервые,  наверное,  с
далекого детства на Рикпосте я встретил здесь людей, с которыми  хотел  бы
сблизиться. Встретил - чтобы потерять.
     Но самое страшное мне еще предстояло узнать.
     С высоты в пятьсот метров я уже не смотрел на экран. Отсюда и так все
просматривалось достаточно хорошо. Я снижался быстро и без страха -  здесь
не было засады, здесь давно уже не было живого человека. Я посадил  машину
перед домом, заблокировал - так, на всякий случай - двигатель  трехзначным
кодом и открыл дверь.
     Пахло гарью. Старой и  мокрой.  В  полусотне  метров  от  меня  перед
ангаром громоздилась куча обгорелых бревен, за которыми угадывался  силуэт
машины. Вся земля вокруг была покрыта копотью и пеплом,  усыпана  мелкими,
вылетевшими из костра угольками. Ворота и передняя стена ангара  почернели
и покоробились. Но костер, наверное, горел недолго, хотя  и  яростно.  Те,
кто его поджег, забыли или не знали о системе пожаротушения, встроенной  в
машину. Или, скорее всего, им было на нее наплевать. Я представил, как это
происходило: машина - с кем, с  чем?  -  в  яростной,  но  холодной  злобе
обложена огромной кучей всего, что может гореть. Кто-то выливает на костер
канистру горючей смеси, подносит огонек и отскакивает  от  пламени.  Факел
взмывает  в  небо,  но   тут   же   срабатывает   предохранитель   системы
пожаротушения, и все вокруг заливает  ядовито-сиреневой  пеной.  Если  это
происходило ночью, то мгновенно наступила темнота. А  потом,  через  много
дней и ночей налетел циклон, и дожди смыли пену в океан.
     Но случиться так не могло.
     Потому что в таком случае костер попросту не  успел  бы  как  следует
разгореться. Даже  в  том  случае,  если  бы  система  пожаротушения  была
отключена, ампула с пенообразователем сама  по  себе  лопнула  бы  гораздо
раньше от жары, чем успела бы до такой степени раскалиться передняя стенка
ангара, чем успела бы выгореть трава на всей лужайке.
     Я не стал думать больше о том,  что  здесь  случилось.  Повернулся  и
пошел к дому. Надо было сделать то, ради чего я прилетел на ферму, раз  уж
здесь все равно никого не оказалось.
     Пробраться в дом оказалось не так-то легко. Скхин  -  одна  из  самых
пакостных вещей на Сэлхе, он только с виду мягок и податлив, на  самом  же
деле - непроходим. Мне  пришлось  вернуться  к  машине  и  достать  из-под
сиденья полотнище синтэна, которое я использовал при  дезинфекции.  Только
раскатав его поверх зарослей у угла дома, я сумел подобраться  к  окну.  Я
высадил стекло и, убрав осколки с подоконника, залез в дом.
     Я оказался на кухне. Все здесь было  в  полном  порядке,  так  словно
хозяева еще жили в доме. Даже пыль - столь обычная в заброшенных домах  на
острове, пыль, к которой я успел привыкнуть - здесь не скапливалась.  Судя
по всему, система обеспечения была в порядке, и энергии пока что  хватало.
Наверное, здесь имелось в достатке  всяческих  продуктов,  но  я  не  стал
задерживаться.
     Дверь из кухни вела в комнату, служившую столовой для семьи. Я сам не
раз сидел здесь за столом, когда  бывал  в  гостях  у  Арна.  Из  столовой
выходили еще две двери. Я уже не помнил толком планировку  дома,  и  пошел
сначала в левую. За ней был темный коридор без  окон,  но  едва  я  открыл
дверь, как он осветился. Я прошел по нему до конца  -  на  всякий  случай,
потому что уже понял, что библиотека в другом крыле. Двери с левой стороны
коридора вели в спальни, в одной из них я ночевал когда-то, двери с правой
стороны - в кладовые. В конце коридора был выход  наружу,  но  он,  как  и
главный вход, весь зарос скхином.
     Я вернулся назад в столовую и прошел через другую  дверь  -  в  холл.
Свет падал в холл сверху, через  матовые  стекла,  образующие  его  крышу.
Справа был главный вход в  дом,  напротив  него  -  лестница  на  галерею,
опоясывающую холл на уровне второго этажа. Дверь в библиотеку была  справа
от лестницы - теперь я это вспомнил. Одно из кресел, которые стояли обычно
вдоль стен, было  выдвинуто  на  середину,  и  на  нем  что-то  лежало.  Я
приблизился и увидел, что это контейнер для мнемоблока. Судя по  весу,  он
был пуст. Я сунул его в карман и прошел в библиотеку.
     Здесь все было в полном порядке - как при Арне. Шесть  мнемоблоков  у
дальней стены, содержимое которых почти не уступало библиотеке мэрии.  Два
копирователя, несколько скринов и  полка  со  сменными  кассетами  к  ним.
Большой стереоэкран справа от двери. А  между  окон  -  стеллаж  с  самыми
настоящими бумажными книгами в  красивых  переплетах.  Я  подошел  к  ним,
потрогал корешки. Жаль - мне некуда взять их. Я  знал,  что  некоторые  из
этих книг в Метрополии были бы оценены дороже, чем весь дом Арна. Пять  из
них, мне помнится, привезены на Сэлх еще при его заселении. Можно было  бы
захватить их с собой, чтобы хоть они не пропали в общем пожаре Сэлха, но у
меня не поднялась на это рука. Даже несмотря на то, что я был уверен,  что
никому из семьи Арна они уже не потребуются. Странно, насколько  порядочны
бываем мы порой в мелочах, даже когда уверены, что нас никто не  видит.  И
на какие поступки способны в то же время в делах не столь мелких...
     Все это необходимо уничтожить. Надежно,  навсегда.  Ради  этого  я  и
прилетел сюда. На Сэлхе не должно сохраниться памяти о том, что произошло.
У меня был  впереди,  наверное,  целый  год  для  того,  чтобы  уничтожить
немногочисленные теперь мнемоблоки на фермах  Континента,  но  откладывать
это не стоило. Ведь  рано  или  поздно,  но  почти  обязательно  последует
расследование, и я не мог рисковать после всего, что случилось. Тем  более
теперь, когда те немногие люди, ради которых я готов был поступиться  даже
собственной безопасностью, наверняка погибли.
     Я подошел к копирователю, вставил в него найденный в холле  контейнер
мнемоблока - пустой контейнер - и смог снять с него  крышку.  Внутри  была
записка - сложенный в несколько раз листок тонкой бумаги.
     Я развернул его.
     Я прочитал.
     Затем, не веря себе, прочитал еще раз. И еще раз...
     Опустил руки. Выронил листок на пол. Хотел поднять его, даже нагнулся
и протянул к нему руку, но затем выпрямился и отошел к окну.
     Вот так. Люди, люди. Чего же  еще  мы  можем  ждать  после  этого  от
человека. Чего еще могу я ждать, как еще я могу думать  о  человеке  после
вот этого. Люди, люди. Марионетки - не более. И ты, Арн, ты, такой  умный,
такой образованный, такой человечный - ты тоже не более,  чем  марионетка.
Тобой тоже не труднее управлять, чем остальными,  ты  тоже  послушен  воле
того, кто найдет нити, которым ты подчиняешься.
     Марионетки!
     Так чего же еще тебе нужно? - спросил я себя.
     И расхохотался.
     Но это был горький смех.
     Смех сквозь слезы.

     Я, Ренгон Ал-Ируст,  родился  на  Рикпосте  почти  шестьдесят  четыре
стандартных года назад. Я прожил на  свете  треть  -  не  более  -  срока,
отпущенного для жизни нам, представителям стандартной  расы.  Возможно,  я
несу в себе гены многих других человеческих рас - своей родословной  я  не
знаю, знаю только, что  Рикпост,  как  и  большинство  авангардных  миров,
заселен был таким смешением рас человеческих, что я не встречал с тех  пор
ни одного человеческого типа, не виденного  мною  еще  в  раннем  детстве.
Много позже, изучая галактическую демографию в Академии Связи, я поражался
тому, что помню их всех. Даже  мент-рашей,  этих  несчастных  умников,  не
доживающих, как правило, и до двадцати пяти - я  помнил  и  их,  на  нашей
улице или в нашем квартале жили трое или четверо мент-рашей.  Возможно,  я
несу в себе и их гены.
     Мне было чуть больше шести,  когда  лихорадка  Крепта  обрушилась  на
Рикпост. Обычно люди забывают то, что было в раннем детстве,  воспоминания
последующих лет стирают из памяти мироощущение и восприятие тех лет. Но  я
помню - потому что у меня больше не было детства, потому что я держался за
эти воспоминания еще долгие и долгие годы потом. Я все помню.  И  то,  что
было до эпидемии, и то, что было во время нее. И то, что было после.
     Я не знаю, как  мне  удалось  выжить.  Иммунитета  у  меня  не  было.
Естественный иммунитет все-таки бывает, я это знаю, но он слишком редок, и
Метрополия заботится о том, чтобы он стал еще реже. Уже много  позже,  уже
приобщаясь к сверхсекретной информации во время учебы в Академии, я  понял
что с нами делали спасатели, которые все-таки достигли планеты через сотни
суток после  начала  эпидемии.  Нас  проверяли  на  наличие  естественного
иммунитета. И те, у кого он был, умерли во время проверки. Как умер бы и я
сейчас, потому что во мне сидят клетки крептомы.
     Но о том, что эпидемия  эта  не  была  случайностью,  я  узнал  много
раньше. Индустрия Рикпоста нарушала экономический баланс  целого  сектора.
Шесть миллионов человек было принесено в жертву - это  был  самый  дешевый
способ  восстановления  баланса.  По  сути  дела,   единственный   способ,
согласующийся с законом Тэй-Хара. Если бы  Рикпост  продолжал  развиваться
теми же темпами, последствия для сектора были бы ужасающими, и  количество
жертв в результате  -  и  прямых,  и  косвенных  -  намного  превысило  бы
количество погибших  на  планете  в  ходе  эпидемии.  Метрополия  давно  -
тысячелетия назад - столкнулась с первыми проявлениями закона Тэй-Хара,  с
тем, что управление как таковое огромным  сообществом  человеческих  миров
невозможно, ибо сами управляющие действия,  начиная  с  некоторого  уровня
сложности управляемой системы, становятся причиной отклонений в  развитии,
и в итоге делают систему неуправляемой.
     Тысячи  лет  выковывались  практикуемые  методы  управления,   методы
поддержания единства  человеческого  сообщества.  Тысячи  стандартных  лет
единственной  целью  тех,  кто  его  осуществлял,  оставалось   сохранение
стабильности. Надо признать - несмотря ни на какие отклонения,  Метрополия
своего  добивалась,  она  показала  себя  устойчивой  системой  даже   при
значительных  внешних  воздействиях.  Если  бы  не   практикуемые   методы
управления, человечество  давным-давно  распалось  бы  на  множество  мало
связанных друг с другом миров, которые могли бы развиваться до  известного
предела а затем, с неизбежностью, либо застывали бы в своем развитии, либо
вступали в конфликт с соседними мирами. Ни один из этих миров не  смог  бы
никогда достичь и малой доли того могущества, которым обладала уже  тысячи
лет Метрополия.
     Но, когда дело доходит до оценки того, что ты лично, как человек, как
крохотная  часть  единой  системы  получаешь  от  ее  могущества,  картина
изменяется.  Потому  что  в  ходе  своего  развития  система  человечества
переросла отдельных людей и стала в конце концов развиваться лишь сама для
себя, интересы каждого отдельного человека были давно и  прочно  позабыты,
во главу всего были  поставлены  интересы  системы  как  таковой,  и  само
существование, сами мысли, устремления и мечты отдельных  ее  человеческих
элементов формировались таким образом, чтобы удовлетворять запросы системы
- не человека. Я, даже я, офицер Связи,  не  знаю,  кто  и  что  управляет
человечеством,  управляет  Метрополией,  чья  воля   направляет   движение
человеческой системы и какую цель она преследует.
     Но я знаю - уверен, что  знаю  -  что  это  не  человеческая  воля  и
преследует она цель, чуждую человеку.
     Возможно, не я один убежден в этом. Но нас, тех,  кто  это  понимает,
так мало, что нет надежды когда-то встретить себе подобного. И  приходится
жить и действовать в одиночку.
     Нас, спасенных, перебросили совсем  недалеко  -  на  Гирреву.  Лагерь
Алто. Я провел там четырнадцать долгих лет. Почти четырнадцать. Если  меня
спросят, какое место в Галактике ненавистно мне более  всего,  я  скажу  -
лагерь Алто, Гиррева. Я ни минуты не буду сомневаться в своем  ответе,  ни
секунды.
     Мы жили в боксах -  по  четыре  человека  на  маленькую  комнату,  по
двадцать комнат на бокс. Сотни  и  сотни  стандартных  боксов  с  системой
жизнеобеспечения ровными рядами выстроенные  вдоль  пологого  склона  горы
Аган. Рикпост - я теперь знаю - был  уродлив,  грязен,  мерзок.  Жизнь  на
Рикпосте  была   опасна   из-за   того,   что   планета,   помимо   своего
отвратительного климата, помимо местной еще не полностью выявленной  и  не
полностью уничтоженной, вредной для человека жизни, хранила в своих недрах
столько отравы,  что  средняя  продолжительность  снижена  была  вдвое.  В
основном, правда, из-за  детской  смертности,  так  что,  пережив  опасный
возраст, я не слишком рисковал.
     Гиррева была стерильна - именно поэтому издревле ее использовали  для
временного расселения тех, чьи миры оказались непригодными для жизни.  Она
была стерильна и бесплодна, недра ее  были  бедны  полезными  ископаемыми,
климат ее был ровным и бесцветным, ее  пейзажи  -  серыми  и  унылыми.  Ее
невыгодно было даже трансформировать, она была совершенно  бесполезна  для
человека, настолько чужда человеку, что не таила на себе  даже  опасностей
для него.
     Именно поэтому она и была нужна Метрополии, этому чуждому человеку  и
человечеству существу. Именно поэтому я и еще многие миллионы переселенцев
с других миров провели на Гирреве долгие годы бесцветной жизни, пока мы  и
наши  способности  не  потребовались  Метрополии  где-то   еще.   Конечно,
Метрополия заботилась о нас, конечно, она дала нам возможность и работать,
и учиться, и отдыхать - но все это лишь в пределах лагеря Алто. Для меня -
лагеря Алто. И других лагерей для многих и многих других. Все это  лишь  в
пределах навязанного тебе извне круга сожителей - по комнате, по боксу, по
лагерю.
     Иным все это было безразлично. Немногие сходили с  ума.  Я  уцелел  и
сохранил ясность рассудка. Даже в том, что я не привык  к  этому,  что  до
самого конца это не  осталось  мне  безразлично.  Потому  что  безразличие
такого рода, на мой взгляд, есть тоже есть помутнение рассудка.
     Я уцелел потому, что помнил Рикпост и помнил тех, кто был мне  близок
тогда. Снова и снова я не уставая от повторений вспоминал и вспоминал  то,
что было прежде, и до сих пор могу назвать всех своих родных, всех  друзей
по детским играм, всех ближайших  соседей,  до  сих  пор  могу  в  деталях
рассказать, как провел наиболее запомнившиеся дни своего детства. Я ничего
не забыл. Хотя - наверняка - многое приукрасил.
     Но эти воспоминания, за которые я,  несмотря  ни  на  что,  продолжал
цепляться все  долгие  четырнадцать  лет  на  Гирреве,  отдалили  меня  от
остальных людей. Да, они  защищали  меня  от  всего,  что  случалось  -  а
случалось многое, как не случаться, если в одном  месте  сгрудилось  сразу
столько совершенно разных людей, если собрались они  вместе  не  по  своей
воле,  и  лишь  сила,  чуждая  их  устремлениям,  извне  поддерживает  это
противоестественное единение. Да, воспоминания помогали не сойти с ума. Но
они же препятствовали любым проявлениям близости между мною и  остальными,
даже теми, кто этого заслуживал.
     Теперь я думаю, что именно в этом и состояла основная цель Метрополии
в лагере Алто - выделить среди его населения тех, кто годится  для  службы
Связи и других служб Метрополии, выкристаллизовать  в  них  отчуждение  от
остального человечества, сделать их  своими  удобными  орудиями,  исключив
всяческую возможность совершения непредсказуемых поступков.  Я  знаю  -  в
Службу Связи, и даже в Академию люди приходят не только из таких  лагерей.
Но знаю и другое - я изучал этот вопрос специально  -  те,  кто  достигает
высот, высших постов, какие только возможны у нас, так  или  иначе  прошли
путь, сходный с моим.
     Но это - лишь внешнее сходство.
     Потому что мой мир внутри меня остался, он не умер вместе с  разрывом
всех связей с внешним миром. Потому  что  то,  что  осталось  от  меня  во
внешнем мире - лишь тень того, что еще живо в душе. Потому что я не такой,
как все.
     Мне было почти двадцать, когда меня призвали  в  Галактический  флот.
Каждый знает, что радости от этого мало. Но я был рад - я  смог,  наконец,
покинуть лагерь Алто. Пять лет службы в десанте - я на многое  насмотрелся
за эти годы. Шестнадцать боевых высадок, участие  в  четырех  акциях,  две
медали - это все не дается даром. Трижды я был ранен, один раз, на Куанче,
подцепил аппер и несколько недель провалялся в беспамятстве. И за все  эти
годы ни разу не побывал  на  мало-мальски  приличной,  спокойной  планете.
Десантные войска  стараются  держать  подальше  от  соблазнов,  десантники
должны жить так, чтобы для них был один  путь  -  вперед,  в  бой.  Такова
логика Метрополии, таковы ее принципы.  И  принципы  эти  работают  вполне
успешно, и мельчайшие человеческие частицы собираются в  могучий  кулак  и
ударяют туда, куда нужно, быстро и эффективно.
     Но я не жалел о том, что попал в десант. Хотя и не  был  уверен,  что
сумею дотянуть до конца срока, что сумею пройти через все десять лет  ада.
Это все же было лучше, чем лагерь Алто.
     Мне не пришлось служить все десять лет. Я не знал, даже  подумать  не
мог тогда, что чем-то выделяюсь из среды тех, с кем  делил  опасности.  Но
Метрополия помнила обо мне, как и о миллионах других, подобных  мне.  Если
бы я погиб за эти пять лет, мне нашлась бы замена. Но я  выжил,  я  прошел
хорошую подготовку, ценность моя для системы  намного  возросла,  и  через
пять лет службы меня неожиданно отозвали из десанта и направили в  училище
Связи на Геррике-34. Я думаю, что это было крупным  просчетом  со  стороны
Метрополии. Сам еще того не сознавая, я нес в себе  -  в  своих  генах,  в
своем жизненном опыте, в зачатках будущих своих  мыслей  -  опасность  для
самого ее  существования.  Но  опасность  лишь  потенциальную,  опасность,
которая в обычных условиях никак не могла бы проявиться. И вот  я,  такой,
каким я был, оказался вдруг допущен - пусть и в ограниченном  объеме  -  в
то, что на деле правит Метрополией, что определяет ее могущество в гораздо
большей степени, чем  все  Галактические  флоты,  чем  все  индустриальные
мощности всех членов Ассоциации, чем вся ее кредитно-финансовая система  и
весь научный потенциал.
     Я попал в Службу Связи.
     Понимание того, что это такое на деле, какова реальная власть  Службы
Связи над судьбами Галактики приходило постепенно. Служба Связи  -  элита.
Даже рядовые ее негласно считаются едва ли не равными офицерам  из  других
служб Галактического флота. Они живут на  положении  офицеров,  пользуются
свободой наравне с офицерами, получают содержание порой  не  меньшее,  чем
содержание офицеров.  От  них,  допущенных  к  аппаратуре  Станций  Связи,
зависит слишком многое, и Метрополия создала для них такие условия,  чтобы
они дорожили своим постом настолько, насколько это только возможно.
     Но это  все  перестраховка.  По  сути  дела,  вся  система  отбора  и
воспитания  связистов  делает   их   строго   функциональными   элементами
гигантской машины, сами того не сознавая, они строят свою жизнь по меркам,
удобным Метрополии, они даже неспособны толком воспользоваться той большой
свободой, что им предоставлена.  Потому  что  каждый  из  них  прежде  чем
попасть в Службу Связи, прошел в жизни через такие этапы, что сделали  его
совершенно одиноким. И одиночество это тем страшнее, что оно - в  душе,  -
сама сущность наша, что мы даже не ощущаем его, что нам - таким, какие  мы
есть - оно не мешает. И я точно так же, как и все вокруг, был одинок. Но у
меня всегда оставались мои воспоминания.
     А потом, после шести лет обучения, началась служба.  Я  снова  был  с
Галактическим флотом, но теперь уже в  другом  качестве.  Я  многое  сумел
увидеть другими глазами. Я, конечно, не имел доступа к архивам, я  получил
его совсем недавно, во время учебы в Академии. Но очень скоро  мне  многое
стало понятно. Я присутствовал при зарождении операции  "Лазурь"  в  штабе
"Р-2", я, лично я передал директиву об изоляции Онкеара.  Потом  некоторое
время я служил в  центре,  в  Управлении,  и  понял  кое-что  в  механизме
экономического давления, механизме, который внешне  незаметно,  бескровно,
постепенно делал не менее грязное дело, чем Галактический  флот.  Во  имя,
естественно, чистых целей, во имя блага Метрополии - это я  хорошо  усвоил
во время обучения.
     И постепенно, не сразу, не вдруг, я возненавидел Метрополию. Это было
как безумие, но  безумие  запрятанное  слишком  глубоко,  чтобы  даже  при
мент-кондиционировании можно было его выделить. И безумие это было  вполне
рационально, оно подчинялось рассудку, я вполне осознавал,  что  творилось
внутри меня. Но это было все же безумие в том смысле, что  оно  не  давало
мне покоя ни днем, ни ночью, оно съедало меня  кошмарными  видениями,  оно
заставляло все время быть настороже, чтобы не  совершить  чего-то  такого,
что уже невозможно было бы поправить.
     Потому что в глубине души я уже  тогда  пришел  к  решению  отомстить
Метрополии за то, что она сделала  со  мной,  за  то,  что  она  делает  с
миллиардами и миллиардами других людей. Я еще не знал, как я  это  сделаю,
но ради этого  -  именно  ради  этого  -  стоило  продолжать  ставшую  мне
ненавистной службу, стоило участвовать в этом непрерывном преступлении  во
имя блага Метрополии, стоило пробиваться наверх. В своих кошмарах я  видел
Метрополию неким тысячеруким и тысячеглазым  зловещим  существом,  которое
подбиралось к моим воспоминаниям  с  тем,  чтобы  пожрать  их,  разрушить,
стереть из памяти. И самым страшным во всем этом было  то,  что  я  ощущал
себя при этом  одной  из  рук  этого  зловещего  существа,  одним  из  его
всевидящих глаз.
     А потом была Бухта Дьякона, Ангерстан.
     И я понял, что мне следует делать.
     Ангерстан всегда был для Метрополии  как  заноза.  Слишком  близко  к
центральным областям. Слишком сильная экономика. Слишком  обширные  связи.
Слишком независимая политика. Слишком большой процент выдающихся ученых  и
общественных деятелей в  Администрации  самой  Метрополии.  Метрополии  не
нужны выдающиеся элементы, Метрополии гораздо легче управлять усредненными
членами Ассоциации, чем такими могучими мирами, как Ангерстан, который  со
временем мог претендовать  на  часть  ее  собственных  функций.  Ангерстан
требовалось ослабить, если его нельзя было уничтожить. И это было сделано.
     Я присутствовал на заключительном этапе  операции,  которая  началась
свыше сотни лет назад. Лишь много позже, уже во время работы в  архивах  в
Академии, я узнал в подробностях всю историю.  Но  и  тогда,  увидев  лишь
заключительные сцены, лишь падение и гибель Ангерстана как могущественного
мира, превращение его в отсталую, нуждающуюся в помощи планету,  я  многое
успел понять. Я совсем не даром провел пять лет в Бухте Дьякона. Три  года
- до разрушения порта и два - после. Я все видел и многое понял.
     Я понял, что есть  оружие  пострашнее  лихорадки  Крепта,  пострашнее
взрывчаток и ядов, пострашнее экономического и финансового  давления.  Это
оружие - информация. Контроль над информацией - в тех пределах, в  которых
он мог осуществляться без нарушения закона Тэй-Хара -  вот  тот  метод,  с
помощью  которого  Метрополия  правила  миром.  Когда  же  контроль   этот
становился уже бессилен, потому что сама контролируемая  система  выходила
на такой уровень сложности, что управлять ей становилось  невозможно  -  а
именно так произошло в Ангерстане -  Метрополия  шла  на  разрушение  этой
системы при посредстве закона Тэй-Хара.
     Я это видел.
     Я не знал тогда сути происходящего. Я  просто  обслуживал  аппаратуру
Связи. Но я видел,  что  информация  любого  порядка,  которую  Метрополия
обрушивала на  Ангерстан,  почти  немедленно  приводила  к  отклонениям  в
развитии планеты. Информация вышла из-под контроля руководителей планеты и
за какие-то три стандартных года  вся  общественная  структура  Ангерстана
оказалась разрушенной. Я  видел  толпы  голодных  у  складов,  заполненных
продуктами. Я видел, как биосинтезаторы региона Э-Чао в то время, когда на
Ангерстане начался голод, когда вышел из-под контроля  климат  и  на  всей
планете на долгие месяцы установилась страшная жара, в то время, когда для
латания прорывов требовалась энергия, энергия и энергия - я видел,  как  в
это самое время биосинтезаторы региона Э-Чао  поглощали  ее  и  выращивали
миллионы тонн  спецволокон  для  теплой  одежды,  миллионы  тонн  белковых
добавок для откорма скота, которого на планете уже  почти  не  оставалось,
миллионы тонн удобрений для полей, которые давно уже потрескались от  жары
и не могли ничего уродить. И это видел не я один - миллионы  людей  видели
то же самое, но никто  ничего  не  мог  поделать  -  вот  что  было  самым
страшным.
     Я видел  перестрелки  на  улицах  Бухты  Дьякона.  Видел,  как  толпы
обезумевших людей кидались под пули в слепой,  не  понимающей  своей  цели
ярости. Видел возвышение подонков вроде Левы Косого  и  падение  тех,  кто
пытался остановить этот распад. А потом видел, как федеральная  артиллерия
разрушает порт Бухты Дьякона.
     Я все это видел.
     Никто не выиграл от разрушения Ангерстана - только  Метрополия.  Этот
монстр, который по своей воле - если можно думать,  что  он  обладал  хоть
какой-то свободой воли, что он был чем-то большим, чем  самое  примитивное
животное  -  распоряжался  судьбами   десятков   миллиардов   людей,   его
составляющих.
     И тогда я понял, что  единственный  способ  освободиться  из-под  его
власти - это подчинить его себе, сделать так, чтобы это  чудовище  служило
если не человечеству, то пусть хоть одному человеку - мне.
     Когда через два года после разрушения  порта  в  Бухте  Дьякона  меня
приняли в Академию Связи, я уже знал что мне делать.

     "...Мы осознаем, что далеко не все способны пойти по нашему  пути.  И
мы не призываем их сделать то же самое. Каждый решает за себя. Мы  решили.
Мы не можем жить, зная, что само наше существование уже  есть  угроза  для
Человека и Человечества. Мы не можем жить, зная,  что  в  нас  сидят  гены
кернеммитов, которые рано или поздно проявятся в  наших  потомках.  Мы  не
можем жить, зная, что наши потомки уже не будут людьми".
     Я прочитал записку Арна в последний раз и положил ее на копирователь.
Потом осторожно  вставил  радиовзрыватель  в  баллон  зажигательной  мины.
Больше меня здесь ничего не задерживало.  Мнемоблоки  библиотеки  были  на
всякий случай раскрыты, так что уже первые же языки  пламени  разрушат  их
кристаллическую структуру, все запасные кассеты  для  скринов  сложены  на
столе. Книги я тронуть не решился, хотя, конечно, для  лучшего  возгорания
не мешало бы и их вывалить на пол. Но  я  просто  не  мог  заставить  себя
прикоснуться к ним.
     Дверь в библиотеку я закрывать не стал. Прошел в холл,  нашел  дверь,
ведущую в подвал, спустился. Щит управления оказался сразу под  лестницей,
как я и думал. Я выключил систему пожаротушения, затем,  немного  подумав,
повернул главный рубильник. Свет погас, только  под  потолком  засветилась
аварийная красная лампочка - с этим уже было ничего не поделать.
     Я вышел из дома тем же путем, через  окно  кухни.  Скатал  синтэновое
полотнище и бросил сверток  на  заднее  сиденье.  Раскодировал  двигатель.
Несколько секунд помедлил, соображая, не забыл ли чего. Потом резко поднял
машину в воздух. Все это время я старательно отворачивался от  гигантского
кострища перед воротами ангара, в котором погибли Арн и его  семья.  Но  я
знал, что видение этого кострища будет  теперь  многие  годы  преследовать
меня, что я буду воочию видеть, как их  машина  зависает  над  пламенем  и
затем медленно опускается в его объятия. Они  пошли  на  это  сознательно,
потому что считали дальнейшую жизнь невозможной. И виноват в этом был один
лишь я.
     В полукилометре над фермой я включил  радиовзрыватель.  Зажигательная
мина - довольно эффективное устройство,  поселенцы  на  Континенте  широко
использовали ее для расчистки в ползучем лесу  небольших  площадок.  Но  я
никогда не видел, как она взрывается в замкнутом помещении,  я  не  думал,
что этот небольшой баллончик, легко  умещающийся  на  ладони,  даст  взрыв
такой мощности. На острове их не держали - в них не  было  нужды  -  и  во
время   конфликта   обе   воюющие   стороны   пользовались   обыкновенными
эксплозивными для строительных работ. Поэтому эффект, произведенный бомбой
меня поразил. Сначала мне даже показалось, что  с  дома  слетела  крыша  и
повалились стены, но потом, когда дым отнесло в сторону, я разглядел,  что
взрыв просто обрушил тот его угол, где была библиотека. Через  пару  минут
на этом месте разгорелся пожар - второй компонент зажигательной мины делал
свое дело.
     А  я  полетел  дальше  -  заканчивать  свои  дела.  Это  было  теперь
единственным, что мне оставалось. Раз  уж  я  все  это  начал,  надо  было
доводить до конца.
     Большинство людей наивно полагает, что Ассоциацией правит -  пусть  и
формально, пусть и под контролем Метрополии -  Парламент  Ассоциации,  что
каждый из  свободных  миров,  входящих  в  Ассоциацию,  управляется  своим
органом власти. Но власть - это прежде всего способность изменять по своей
воле ход событий, и ни одно из названных звеньев системы управления  такой
способностью не обладает. Везде и всегда  в  человеческой  истории  власть
держалась на информации, на способности распространять информацию, которая
угодна ей, и препятствовать распространению всей остальной  информации.  И
для того, чтобы найти реальную власть в человеческом обществе, надо  найти
тех, кто контролирует информацию.
     В Метрополии все это предельно просто. Информацию контролирует Служба
Связи. И именно поэтому в эту службу отбираются лишь те, кто удовлетворяет
особым критериям, лишь те, кто может  стать  надежной  опорой  Метрополии,
лишь те, для кого остальные  люди,  само  человечество  -  не  более,  чем
абстрактные понятия.
     Именно поэтому я попал в Академию Связи.
     Но я отличался от всех тех, кто достиг этой же  ступени.  Хотя  бы  в
одном, но отличался. Я ненавидел Метрополию. Пусть я не лучше и  не  умнее
всех, кто меня окружал в Академии - но я  имел  цель,  отличную  от  целей
Метрополии, враждебную ее целям. И я знал,  что  я  -  такой,  каким  меня
сделала жизнь, каким меня сформировала Метрополия - всего лишь жалкий  раб
этого чудовища, я знал об этом рабстве и мечтал от  него  освободиться,  и
потому уже был несравненно свободнее всех остальных.
     А в остальном - такой же, как и все прочие.
     Таким я и прибыл на Сэлх. Таким бы и остался, если бы не Арн. Если бы
не он, ничто не нарушало бы моего спокойствия сейчас. Операция развивалась
успешно. Все идет по  плану,  как  и  было  задумано,  я  начал  борьбу  с
Метрополией, и пока что веду ее успешно. Но какой ценой  я  этого  достиг?
Как все это казалось просто там, в Метрополии, в  Академии.  Сэлх:  четыре
тысячи восемьсот  девяносто  семь  человек,  отсталая  окраина,  смешанное
население, сельскохозяйственный пионерский мир. Райский уголок, но слишком
удаленный от центра.  Это  казалось  идеальным  вариантом  для  проведения
чистого эксперимента. У меня - того, что прилетел на Сэлх - и в мыслях  не
было, что вся окажется так тяжело, что эти люди, которые будут погибать на
моих глазах не ведая, что погибают они не  по  своей  воле,  не  по  своей
глупости, а потому что я, зная то, что ими движет, заставил  их  пойти  на
гибель - что эти люди вдруг предстанут  передо  мной  не  как  абстрактные
символы, не как цифры в сводках - как настоящие, живые люди. Мне казалось,
что я давно уже отчужден ото всех людей, что я навеки одинок, что во  всей
Вселенной есть лишь два существа, которые имеют для  меня  значение:  я  и
Метрополия. Мне казалось, что я видел все и прошел через  все,  что  годы,
проведенные в десанте, уничтожили в моей душе последние остатки жалости  и
сострадания к человеку, что человек, этот пресловутый  гомо  сапиенс,  как
таковой недостоин жалости и сострадания, потому  что  не  может  подняться
выше условий его породивших. Мне казалось, что люди везде  одинаковы  -  я
просто не встречал других людей. И вот - я повстречал  Арна,  и  сам  стал
другим.
     Наверное, он не один такой. Наверное, на свете немало людей таких  же
или даже лучших. Но он был первым, кто  сумел  проникнуть  мне  в  душу  -
потому что был очень похож на моего отца, такого, каким  я  его  запомнил.
Сначала я не понял перемены, что произошла со мной после встречи с ним, но
потом, позже, когда все уже началось, когда  изменить  что-либо  было  уже
невозможно, я вдруг с ужасом начал осознавать,  что  начинаю  видеть  и  в
других людях, меня окружающих, те же близкие черты, что что-то произошло с
той броней, которой я еще в детстве отделил себя от  людей,  и  я  уже  не
таков, каким был совсем недавно. Что еще месяц, два месяца - и я  не  смог
бы начать то, ради чего прибыл на Сэлх.
     Но осознание этого было уже бесполезно. Я уже ничего не мог  изменить
в течение событий. Разве что покончить с собой. Но я и в мыслях не  держал
этого - я должен был сперва покончить с Метрополией.
     Мы в Академии  Связи  очень  подробно  изучаем  гомо  сапиенс  -  как
существо  мыслящее,  как  существо  биологическое  и,  прежде  всего,  как
существо социальное. Фактически, изучение человека и  есть  основное  наше
занятие - в Академию  приходят  люди  в  достаточной  степени  знакомые  с
техникой и методами  связи,  их  мало  чему  можно  еще  научить  в  узкой
профессиональной области. Мы изучаем человека с основной  целью  -  знать,
как воздействует информация  на  человеческое  сообщество.  С  тем,  чтобы
потом, занимая высшие посты в Службе Связи, уметь предвидеть, как скажется
на социальной среде распространение  той  или  иной  информации,  как  это
отразится на политике и экономике,  какие  проблемы  это  может  породить.
Фактически  мы  изучаем  методы  бескровного  управления,  управления  без
применения насилия -  если  не  считать  таковым  насилие  информационное.
Фактически, для любого из нас, тех,  кто  закончил  Академию,  люди  -  не
более, чем марионетки, которыми очень просто управлять по своему  желанию.
И любой из нас был бы способен править этим миром - если бы знал его.
     Но мир велик - слишком велик для одного человека. Мир  развивается  и
живет по законам, нам уже  неподвластным,  и  надо  всеми  этими  законами
стоить  закон  Тэй-Хара  об  ограничении  информации.  Никто  не  в  силах
управлять всей Метрополией или даже какой-то малой  ее  частью  -  слишком
много информации придется привлечь даже в этом случае. Мы знаем - мы умеем
рассчитывать  -  как  подействует  та  или  иная  информация  на  людей  в
определенном секторе Галактики. Но мы не знаем - и не можем  знать  -  что
нужно сделать для того, чтобы изменить течение событий в желаемую сторону,
закон Тэй-Хара не позволяет нам решить  обратную  задачу  такого  рода.  В
итоге мы, Служба Связи,  единственное  звено,  которое  имеет  средства  и
возможности управления делами Метрополии,  неспособно  этого  делать  и  в
конечном счете -  несмотря  на  всю  парадоксальность  ситуации  -  лишены
какой-либо реальной власти. Метрополия развивается и  живет  помимо  нашей
воли, помимо чьей угодно воли и ни  одно  действие  человека  -  сколь  бы
высокий пост он не занимал  -  не  способно  радикально  изменить  течение
событий.
     К этой мысли нас, в Академии, подводят исподволь, незаметно  для  нас
самих, на ней не акцентируется внимание, она предназначена лишь  для  тех,
кто мог бы стремиться к реальной власти, для людей, подобных мне. Когда  я
осознал в конце концов ее сущность,  она  повергла  меня  в  отчаяние.  Но
ненависть моя к Метрополии слишком велика, и я не мог не искать выхода.  И
я  дошел,  наконец,  до  осознания  той  простой  мысли,  что   разрушение
Метрополии не требует власти над ней,  что  достижимо  оно  гораздо  более
простыми средствами  и  вполне  возможно.  Как  одна-единственная  раковая
клетка способна убить целый здоровый организм, так и я - один-единственный
человек  из  десятков  миллиардов  людей   способен   разрушить   это   их
противоестественное объединение. Я не задумывался тогда  о  цене,  которую
придется за это заплатить. Я был слушателем Академии Связи -  почти  таким
же, как и все остальные.
     Мне нужен был полигон для того, чтобы отладить  методику,  для  того,
чтобы потом действовать наверняка. Я выбрал Сэлх - откуда мне было  знать,
что я встречу там Арна? Откуда мне было знать, что я еще  человек,  что  я
еще способен на какие-то иные чувства, кроме ненависти?  Откуда  мне  было
знать, что мои воспоминания - это не единственное, что есть у меня  общего
с этим человеческим миром?
     Мне казалось тогда,  что  труднее  всего  будет  добиться  ссылки  на
планету - ведь я был одним из лучших слушателей. Все остальное,  даже  то,
чем я занимаюсь сейчас, казалось простым. Просто было  получить  доступ  к
связи  с  Сэлхом  и  три  года  подряд  накачивать  планету   нужной   мне
информацией. Просто было  добыть  всю  необходимую  информацию  и  должным
образом  ее  дополнить.  Просто   было   спланировать   последовательность
информационных ударов по населению планеты. Просто было  предсказать,  что
за ними последует.  И,  когда  самое  трудное  в  моем  представлении  уже
осталось позади, когда я был сослан на Сэлх на долгих  девять  стандартных
лет, когда я ступил на борт "Раногоста" и отправился малой скоростью в эту
ссылку, я считал, что самое сложное уже позади.
     Откуда мне  было  знать,  что  первый  человек,  с  которым  я  сумел
сблизиться после стольких лет  одиночества  поверит  дурацкой  сказке  про
кернеммитов и покончит с собой? Откуда  мне  было  знать,  что  это  будет
настолько невыносимо, что не захочется больше жить, что сама жизнь  станет
для меня столь же ненавистной, как и Метрополия? Откуда мне было знать все
это?!
     Ну как ты мог поверить, Арн, как ты  мог?  Неужели  для  того,  чтобы
понять, что информация - любая  информация,  даже  та,  что  ты  впитал  с
молоком матери - это всего лишь некий внешний фактор  нашей  жизни,  всего
лишь переменная величина, а не абсолют, не истина в последней инстанции  -
неужели для того, чтобы понять это нужно пройти через все ступени ада, что
ведут в Академию Связи? Неужели человек не способен дойти до  этого  своим
разумом?

     - А я его знаю, - услышал я наконец. - Это же Мэг, офицер Связи.
     Голос был совершенно незнакомый, да и не удивительно. Голова  гудела,
и все звуки доносились сквозь этот гул приглушенно, как бы  из-за  стенки.
Открывать глаза не хотелось, хотелось  снова  погрузиться  в  забытье,  из
которого меня вывел этот голос. Но сделать это мне не дали -  чьи-то  руки
вцепились мне в плечи и стали тянуть, тянуть,  тянуть.  И  тогда  на  меня
обрушилась боль, и я потерял сознание.
     Снова очнулся я уже в темноте. Я лежал на спине,  все  тело  казалось
одеревеневшим,  некоторое  время  я  его  совсем  не  чувствовал,  не  мог
пошевелить и пальцем. Хотелось пить. Я собрался  с  силами  и  застонал  -
слабо, чуть слышно. Но ничего не изменилось. Я застонал снова, и стон этот
внезапно отдался болью во всем теле. Но все  вокруг  по-прежнему  осталось
глухо к моим стонам. Застонать в третий раз я не решился. Лежал, пережидая
боль, и постепенно снова забылся.
     Наутро я пришел в себя окончательно. И вспомнил, что случилось.
     Я, конечно, сам виноват в том, что влип  в  эту  историю.  Я  мог  бы
спокойно переждать самое страшное время. Я мог бы  сделать  то,  что  было
необходимо до прибытия патрульного корабля, гораздо позже,  когда  все  бы
уже кончилось, сделать это без всякого риска, быстро и эффективно.  Я  мог
бы вообще не улетать со Станции, с острова, там бы мне ничего не угрожало.
За те две недели, что  я  пролежал,  не  вставая,  приходя  в  себя  после
падения, я мучительно пытался понять, что же заставило  меня  полететь  на
Континент сразу, без задержки. И постепенно приходил  к  неожиданному  для
себя выводу, что не требование дела, которое я задумал и начал, и даже  не
опасение, что открытие, сделанное Нэг-Аром там, на вилле  Гарраучи,  может
привести к краху всего предприятия. Нет, все это было не главным, все  это
было лишь самооправданием человека, не привыкшего поступаться чем-то  ради
других  и  потому  даже  чисто  человеческий  свой  поступок  стремящегося
втиснуть в рамки обычных для себя схем поведения.  Я,  наконец,  понял  со
всей очевидностью, что  главным,  что  погнало  меня  на  Континент,  было
желание спасти Арна. Но я опоздал.
     И уж только потом я нашел для себя иное дело. Но не то, ради которого
мог бы  полететь  на  Континент  Ренгон  Ал-Ируст,  офицер  Службы  Связи,
посланный после окончания Академии на Сэлх и выбравший этот мир в качестве
испытательного полигона и мины замедленного действия, призванной разрушить
Метрополию. И не то, которое мог бы делать на Континенте Мэг Онкур -  этим
именем я называл себя на Сэлхе на случай, если хоть кто-то  из  свидетелей
происшедшего  попадет  в  распоряжение  Службы  Расследования  -  человек,
предавший Метрополию и скрывающийся от возмездия.
     Я хотел разрушить ту схему, что начал творить еще в стенах  Академии.
Или, быть может, мне только кажется, что я хотел  этого.  Теперь  все  это
потеряло значение - мой план продолжал претворяться в жизнь. И  в  смерть,
хотя у него осталось не так уж много жертв.
     Я тщательно готовил эту операцию - еще тогда, когда на Сэлхе был мир.
Я  знал,  что,  где  и  когда  должно  сработать,  и  я  надеялся   успеть
предотвратить самое страшное, я даже не задумывался тогда  о  последствиях
этого для меня лично. Что и  когда  случилось  со  мной,  почему  я  вдруг
изменил,  точнее,  попытался  изменить  той  идее,  которая  двигала  мною
десятилетия? Не знаю. Знаю только, что я не изменился бы, не начни  я  эту
операцию на Сэлхе, что я почти наверняка  рано  или  поздно  пришел  бы  к
чему-то подобному - в  другом  месте,  в  другое  время.  Но  тогда  почти
наверняка мне не удалось бы встретить Арна или кого-то подобного ему, и  я
сам не смог бы стать другим. Я жил в мире, который сам для  себя  сотворил
из окружающей Вселенной, преломляя ее по раз и навсегда - мне так казалось
- заданным  для  меня  схемам,  в  мире,  для  которого  я  был  такой  же
марионеткой, поступками которой можно управлять по довольно простой схеме,
какими казались мне все остальные люди. И вот - этот мир рухнул. Внезапно.
Целиком.
     И я вдруг понял, что совершенное мною есть грех. И грех  этот  нельзя
замолить или скомпенсировать какими-то  другими  поступками,  как  никакой
вообще грех нельзя компенсировать. Его можно только искупить. Искупление -
вот то, что я попытался совершить.
     Но я опоздал. И не может мне теперь быть ни прощения, ни  оправдания.
И - самое страшное - отныне я сам становился рабом той  чудовищной  схемы,
которую  создал,  потому  что  только  в  ней  и  оставался  смысл   моего
дальнейшего существования.
     Но все эти мысли пришли мне в голову уже позже, уже в те две  недели,
что я лежал, прикованный к постели. До этого я пытался сохранить  какие-то
остатки  душевного  равновесия,  стараясь  вообще  не  думать  ни  о   чем
отвлеченном, стараясь даже не вспоминать, стараясь сосредоточиться лишь на
насущных потребностях сегодняшнего дня, текущего мгновения. А  потребности
были вполне конкретными - уничтожить ту информационную среду, что  вела  к
продолжению трагедии на Сэлхе.
     На Континенте было  шестьдесят  две  фермы  -  двенадцать  одиночных,
остальные,  как  и  ферма  Арна,  сгруппированных  в  пяти   удобных   для
первоначального заселения районах. И на каждой из них  были  библиотеки  -
конечно, далеко не  такие  богатые,  как  у  Арна,  а  зачастую  и  вообще
содержащие лишь самое необходимое для  освоения  новых  территорий.  Но  я
знал, что все они - такова уж структура обмена данными на Сэлхе да и почти
на всех пионерских мирах - содержат общие циркуляры, которые я передавал в
мэрию после начала событий с реенгритом. И  рано  или  поздно  информация,
заключенная в этих циркулярах, должна была  сработать.  Уж  так  они  были
подготовлены.
     Подготовлены мною. Как и все, полученное мэрией начиная с  того  дня,
когда я вручил мэру сообщение о реенгрите. Как и многое другое до этого.
     Аппаратура Станции  Связи  начала  барахлить  еще  при  Сен-Ку,  моем
предшественнике.  Это  дело  довольно  обычное,  она  уже  полторы   сотни
стандартных лет не заменялась, не считая текущих замен  отдельных  блоков,
последнее обслуживание бригадой наладчиков было свыше полсотни стандартных
лет назад, а следующая бригада должна прибыть на "Раногосте" во время  его
ближайшего захода на Сэлх, и поэтому  два  контрольных  перерыва  связи  -
контрольных, естественно, для меня - продолжительностью по три-четыре  дня
в Метрополии восприняли  как  обычное  явление.  Связь  вообще  не  всегда
работает надежно, особенно на таких расстояниях, а здесь, на Сэлхе, был  к
тому же не совсем в порядке блок резонатора, о чем я и сообщил руководству
вскоре после начала своей службы. Оба запасных блока свой ресурс давно уже
выработали, но я надеялся,  что  они  еще  поработают,  пока  я  занимаюсь
настройкой основного блока, и получил добро на  замену.  Один  из  них  не
включился. Второй вышел из строя накануне начала  операции  -  ломать,  не
ремонтировать, сломать его было совсем легко. Основной блок,  по  легенде,
был к тому моменту уже разобран.
     Я прослушивал сообщения - молчание Сэлха никого не  взволновало.  Что
такого может произойти на этой отдаленной окраине? А если что и  произошло
- какую угрозу может оно нести для Метрополии?  Каждые  стандартные  сутки
мне посылали запрос. Сэлх молчал. Метрополия  не  тревожилась.  Метрополию
заботили вопросы безопасности полетов по центральным трассам,  отказ  трех
членов Ассоциации отозвать  своих  представителей  из  Зонального  Совета,
готовность Пэнха продавать свой алиит по ценам, лишь на тридцать процентов
превышающим себестоимость. И, конечно,  отдаленные  последствия  акции  на
Ангерстане.
     Сэлх Метрополию не беспокоил.
     Все,  что  произошло  на  Сэлхе,  не  имело  к  Метрополии   никакого
отношения. Жители планеты делали то, что предписал им делать я.  И  они  -
те, кто еще останется на Сэлхе после всех событий - будут  действовать  по
разработанной  мною  схеме  еще  многие  сотни  лет,   если   какая-нибудь
катастрофа или чрезвычайная акция  Метрополии  не  остановят  их.  Теперь,
когда случилось то, что я наметил, ничто уже  не  могло  изменить  течение
событий. Даже мои слова о том, что все это - ложь. Теперь  мне  просто  не
поверили бы.
     Но я попытался остановить этот процесс. Я успел  подорвать  хранилища
информации на шестнадцати фермах, расположенных поблизости от фермы  Арна.
Это заняло всего неделю,  регион  был  покинут,  и  мне  требовалось  лишь
проникнуть в дом, отыскать библиотеку, заложить мину и подорвать ее.
     Но уже на семнадцатой ферме, в трех тысячах километров  к  северу  от
фермы Арна, я попал в  засаду.  Следовало  быть  осторожнее,  но  я  очень
спешил, да и показалось мне поначалу, что ферма заброшена, как и  все,  на
которых я побывал раньше. Я пару раз прошелся над ней  на  высоте  двухсот
метров,  потом  начал  снижаться.  И  уже  у  самой  земли  вдруг  заметил
человеческую фигуру в тени ворот.
     Мне не следовало пытаться улететь. Сработал дурацкий рефлекс.  А  они
держали меня на прицеле - тотчас же раздалось несколько выстрелов, один из
взрывов разворотил капот машины, и я с удивлением  увидел,  как  откуда-то
справа наваливается на меня крыша амбара. И наступила тьма.
     Это была группа Хэла Ду-Сеарга. Они занимались тем же,  что  делал  я
сам - они уничтожали хранилища информации. Как и еще  несколько  групп.  И
еще они  уничтожали  все,  что  могло  дать  приют,  кров  и  безопасность
человеку. Потому что они уже знали, что  это  -  единственная  возможность
выжить для тех, кто остался. Потому что когда-то я хотел, чтобы они  знали
это. И они очень спешили.
     К тому дню, когда я впервые встал на ноги, на Сэлхе  больше  не  было
того, что создано человеческой цивилизацией. На Сэлхе  были  лишь  люди  -
около пятисот человек. Люди, которые знали, что Метрополия не  остановится
перед тем, чтобы уничтожить всю биосферу планеты, если не будет убеждена в
том, что их  уже  нет  в  живых.  Люди,  которые  знали,  насколько  легко
обнаружить с орбиты любые  предметы  материальной  человеческой  культуры,
насколько легко по этим предметам найти тех,  кто  ими  пользуется.  Люди,
которые  знали,  что  их  потомки  рано  или   поздно   неизбежно   станут
кернеммитами. Люди, которые хотели выжить.
     То, что обнаружил Нэг-Ар, разбирая собранные на острове материалы, до
них не дошло. Учитель Нэг-Ар подошел ко мне тогда  как  только  я  посадил
машину, вернувшись из очередного полета над островом. Нас,  скорее  всего,
никто не видел, но рано или поздно расследование, которое  проводил  Ансио
Пак, показало бы, что мы находились в одном месте  в  одно  время.  И  все
знали, что Нэг-Ар искал меня, чтобы сообщить что-то важное.
     Если бы я промедлил тогда, весь мой план потерпел бы крах. А для меня
самого, даже если бы я и успел пройти  трансформацию,  не  осталось  бы  в
Галактике ни единого безопасного места. Я не мог медлить - слишком  многое
было  поставлено  на   карту.   Я   всегда   действовал   с   максимальной
эффективностью.
     Теперь я почти жалею об этом.
     Но тогда я еще ни о чем не задумывался.
     Нэг-Ар никому и ничего не успел  сказать  -  я  внушил  ему  мысль  о
резиденте. Он пришел к обрыву после захода солнца, и его труп  лежал  там,
не давая ползучей траве вернуться на свободное место, пока я пробирался на
площадку перед  виллой,  пока  устанавливал  мину  в  своей  машине,  пока
выкрадывал  из  комнаты,  в  которой  работал  Нэг-Ар,   два   мнемоблока,
сохранившихся после пожара в мэрии.
     Потому что эти мнемоблоки -  чего  я  никак  не  ожидал  на  Сэлхе  -
содержали подлинную историю кернеммитов. Одной из  множества  человеческих
рас Галактики - настолько же человеческих, насколько и остальные расы.
     Я скинул мнемоблоки с обрыва вслед  за  Нэг-Аром.  Если  их  когда-то
обнаружат те, кто прилетит из Метрополии, эти мнемоблоки все равно  ничего
не  расскажут  об  истинных  событиях  на  Сэлхе.  Ровным  счетом  ничего.
Созданную мною легенду о кернеммитах знали только обитатели Сэлха,  теперь
только те пять сотен человек, которые сумели выжить - и  никто  больше.  А
эти пятьсот знали, что Метрополия не всесильна в Галактике. Что,  несмотря
на все ее старания, кернеммиты не уничтожены, что они живут и  завоевывают
сектор за сектором у человечества. Что не пройдет и нескольких сотен  лет,
как Сэлх окажется в зоне влияния цивилизации кернеммитов.
     Они собирались выжить для  того,  чтобы  их  потомки,  которые  будут
кернеммитами, дожили до этого  времени.  Они  были  всего  лишь  людьми  -
марионетками в руках того, кто дает им  информацию,  марионетками  в  моих
руках. И я знал, что будет дальше, даже в том случае, если я сам не  сумею
выбраться отсюда. Я знал, что последует.
     Во-первых, будет объявлен полный карантин, потому что к тому моменту,
как о случившемся  на  Сэлхе  узнает  Метрополия,  не  удастся  обнаружить
никаких причин гибели его обитателей, а те из них, кто будет  жив,  сумеют
укрыться. Через сто-сто пятьдесят стандартных лет  Сэлх  снова  откроют  и
начнут исследовать, пытаясь выяснить причины катастрофы. И когда ничего не
сумеют обнаружить - начнут новое заселение, тщательно скрыв от  поселенцев
историю планеты - ведь это совсем не трудно. Рано или поздно потомки новых
поселенцев  столкнутся  с  потомками  старых,  рано  или  поздно  ложь   о
кернеммитах  выплеснется  -  теперь  уже  правдой  -  наружу,   и   начнет
подтачивать устои Метрополии. Ложь такого рода, когда  она  воспринимается
за правду, очень опасна - это я знал. Ее может  оказаться  достаточно  для
того, чтобы развалить Метрополию,  как  некогда  религии  могли  развалить
древние империи.
     Я рассчитал, что должно случиться. На много столетий вперед. Но я  не
знал, что будет со мной самим даже завтра.

     Племя двигалось на север. К пещерам, которые обнаружил  Хэл  Ду-Сеарг
около месяца назад. К удобным, просторным пещерам, входы в которые  хорошо
замаскированы ползучим лесом, в  которых  можно  было  свободно  разводить
огонь и варить пищу, не боясь, что  тебя  заметят  с  орбиты.  К  пещерам,
которые были погружены в дебри многоярусного ползучего леса, дающего  всем
пищу и укрытие. Так говорил Амэн Курис на сборе перед походом.
     У нас не было даже одежды - все  человеческое  мы  оставили  в  своем
последнем  лагере,  все  это  было  брошено  в  гигантский   костер.   Все
человеческое оставляет следы - мы отныне следов  оставлять  не  могли.  Мы
должны были погрузиться в ползучий лес и слиться с ним  -  или  погибнуть.
Так говорил Амэн Курис.
     Кое-кто хотел бы взять оружие или орудия труда. Но нам  это  было  не
нужно. Человеческое оружие имеет ограниченное применение против  ползучего
леса. Оружие человека - это его разум. Так говорил Амэн Курис.
     Мы шли уже четвертый день, но не  прошли  еще  и  половины  пути.  Из
пятисот двенадцати человек, вышедших из лагеря, шестнадцать  уже  погибли.
Ползучий лес - не место  для  человека,  и  за  столетия  жизни  на  Сэлхе
поселенцы не успели толком его изучить. Они с ним боролись - и все. Теперь
нам предстояло уживаться с ним. Нам предстояло найти в ползучем лесу  свое
место  -  пусть  даже  ценою  жертв,  пусть   даже   ценою   гибели   всех
неприспособленных. Это  лучше,  чем  погибнуть  всем  вообще,  лучше,  чем
вызвать гибель всей биосферы Сэлха. Так говорил Амэн Курис.
     Все несогласные остались в нашем  последнем  лагере.  Шестьдесят  три
человека. Мертвые. Я знал, что так будет. Наверное, лишь  я  да  сам  Амэн
Курис знали  наверняка,  что  будет  именно  так.  И  я  знал,  что  среди
поселенцев найдется такой человек, который возглавит племя и уведет его  в
укрытие. Я только не знал, что это  будет  кернеммит,  я  думал,  что  все
настоящие кернеммиты перебиты в ходе  конфликта.  Но  Амэн  Курис  жил  на
Континенте с самого рождения, жил на  самой  отдаленной  ферме  далеко  на
севере, и он выжил. Он, но не его семья. Теперь  у  нас  не  будет  больше
семей. Теперь  мы  все  навеки  должны  стать  одной  семьей,  чтобы  гены
кернеммитов скорее сделали свое дело, чтобы быстрее выявить тех, кто более
приспособлен для жизни в ползучем лесу и отсеять слабых. Теперь у нас  нет
другого пути. Так говорил Амэн Курис.
     Мы двигались  по  лесу  тремя  колоннами.  Когда  впереди  встречался
особенно сложный участок, колонны расходились далеко в стороны  в  поисках
обхода, но связь между ними  не  рвалась,  потому  что  замыкающие  колонн
всегда оставались в зоне видимости друг друга, и по  цепочке  передавались
сообщения о том, что ждало  впереди.  Идущие  во  главе  колонн  постоянно
менялись, потому что им приходилось то и  дело  прорубать  проходы  сквозь
переплетения псевдоветвей, а делать это при помощи заостренных камней было
и нелегко, и непривычно. Идущий  во  главе  колонны  выдерживал  не  более
пятнадцати минут -  затем  на  смену  ему  заступал  следующий,  а  первый
пропускал колонну и становился в ее хвост.  Женщины  и  дети  двигались  в
серединах колонн  отдельными  цепочками,  изредка  останавливались,  чтобы
пропустить несколько мужчин из замыкающей группы. Сам Амэн Курис  двигался
в середине средней колонны и направлял  общее  движение.  Мы  должны  были
достичь пещер за десять суток похода, потеряв при  этом  не  более  сорока
человек - так говорил Амэн Курис.
     Бежать было невозможно. Каждый в колонне знал свое место - того,  кто
идет впереди, и того, кто идет сзади - и не мог его покинуть. Если  кто-то
пропадал, все колонны останавливались, и начинались поиски.  Мы  не  могли
рисковать и оставлять позади хоть кого-то, кто мог бы  нас  выдать  -  так
говорил Амэн Кукрис.
     На привалах одна из колонн занималась поисками пищи. Ползучий  лес  -
не место для человека, но в нем трудно умереть от голода, если  знать  чем
можно питаться. Когда мы придем в пещеры, и у нас будет  огонь,  мы  будем
питаться не хуже, чем  прежде.  Ну  а  пока  пусть  вымирают  те,  кто  не
переносит местной пищи, потому что человеческая пища нам теперь заказана -
слишком  легко  было  бы  найти  с  орбиты  участки  в  лесу,  на  которых
возделываются человеческие растения. Так говорил Амэн Курис.
     Он вообще очень много говорил, это был  очень  способный  оратор.  Он
умел командовать - и при помощи силы, и при помощи убеждения. И  он  любил
командовать - это чувствовалось. Я знал, что племя выживет в ползучем лесу
- с таким лидером оно  не  могло  погибнуть,  погубить  его  могла  только
катастрофа. И теперь,  после  четырех  дней  похода,  я  знал,  что  и  я,
наверное, сумею здесь выжить. И я решил, наконец, бежать. Но не  так,  как
это сделали те трое в первый же день похода - бежать не явно,  потому  что
явное бегство было бы равносильно гибели. Их изловили -  все  три  колонны
рассыпались цепью, благо местность еще  была  относительно  проходимой,  и
через два часа поисков беглецы были обнаружены. Их забили насмерть, и Амэн
Курис объявил, что в дальнейшем такая участь ждет не только беглецов, но и
их соседей по колонне. Несмотря на это, на следующий  день  случились  еще
два побега, но беглецов быстро настигали,  потому  что  бежать  они  могли
теперь лишь назад, по тому пути, который был пройден колонной. Даже шаг  в
сторону  зачастую  был  уже  невозможен.  Когда  наутро  третьего  дня  мы
недосчитались еще двоих, Амэн Курис сказал, что теперь их можно было бы  и
не искать, потому что позади нас уже не осталось проходов,  которые  можно
преодолеть в одиночку. Но приказал начать поиски - чтобы доказать это.  Их
обнаружили совсем рядом, в полукилометре, вконец запутавшихся  в  ползучем
лесе и прикончили на месте.
     Больше побегов не было.
     Но были переправы через ручьи. И я  знал  -  по  воде  можно  достичь
океана. И под конец четвертого дня я рискнул.
     Ручей был довольно бурным, сказывалась близость предгорий,  но  через
каждый десяток метров, если не чаще, ползучий лес перекидывал  через  него
мосты из сплетенных  псевдоветвей,  по  которым  мы  и  переправлялись.  Я
оступился на середине и полетел вниз.  Если  бы  даже  все  это  произошло
ненамеренно, если бы я упал случайно и хотел бы вернуться в свою  колонну,
мне этого бы уже не удалось. Течение подхватило меня, и, когда я вынырнул,
переправа, по которой проходила колонна, уже скрылась за поворотом.  Я  не
знал, что за твари могут жить в воде - этого, наверное, не знал и сам Амэн
Курис - и постарался скорее выбраться  на  берег.  Но  меня  пронесло  еще
километра  два,  прежде  чем  удалось  зацепиться   за   низко   свисающую
псевдоветвь и выползти на сушу.
     Я остался совершенно один в ночном ползучем  лесу.  Но  я  был  почти
уверен, что теперь сумею выжить.
     Через два дня я соорудил нечто похожее на плот и отправился  вниз  по
течению. Через месяц, наверное, я достиг  океана.  На  побережье  был  уже
спокойный сезон, личинки  обрывных  ящеров  уже  не  наводняли  прибрежную
полосу, и я двинулся на юг вдоль пляжа, пока не вышел на развалины  первой
фермы.
     Если имеешь руки и есть к чему их приложить, то можно достичь  много.
В ангаре за развалинами дома стояла старая лодка.  Я  сумел  починить  ее,
поставил мачту и спустил на воду. С неделю ушло  на  то,  чтобы  запастись
провизией. Потом пришлось пережидать ураган. Потом я поплыл к  острову.  Я
не боялся проплыть мимо - связь с метеоспутником была исправная  -  боялся
лишь попасть в очередной ураган. Но мне повезло, и через шестнадцать суток
я достиг острова.
     Дальше все было просто. За исключением  одного.  Когда  я  подошел  к
Станции, я вдруг вспомнил, что мина по-прежнему наготове, а у меня не было
часов, чтобы знать, когда можно открыть внутреннюю дверь шлюза. На  поиски
ушло два дня, но часы - вещь слишком обычная, и среди развалин  поселка  я
обнаружил, наконец, старинные стенные часы с автономным питанием. Впрочем,
даже если бы я не нашел ничего, я бы выкрутился - маятник можно  соорудить
из чего угодно.
     Ровно через четыреста двенадцать суток молчания Станция  Связи  Сэлха
снова заработала.
     Через шестьдесят два дня легкий лайнер "Элиго" вышел на орбиту вокруг
Сэлха.

     На этот раз я лечу на третьем катере.  Вместе  с  капитаном  Эрхигом,
Дуар-о-Гесом, капралом Службы Связи, что заведует всей аппаратурой  нашего
ведомства на  крейсере  и  десятком  десантников.  Мы  -  последние  люди,
покидающие Сэлх. По крайней мере, в текущем столетии. Как я и  ожидал,  на
планете объявлен карантин - пока  на  сто  двадцать  стандартных  лет.  Я,
видимо, уже не доживу до того  дня,  когда  карантин  снимут.  Хотя,  быть
может,  и  сама  Метрополия  не  доживет  до  него.  По  крайней  мере  та
Метрополия, которую я знаю.
     Всего час прошел с тех пор, как Станция Связи была  уничтожена.  Все,
мне больше не о чем беспокоиться. Племя,  если  оно  сумело  добраться  до
пещер, выживет и размножится, но теперь  его  судьба  -  это  уже  не  моя
забота. Они сами виноваты в том, что случилось.  Сами.  Потому  что  таков
человек - он живет не только в мире,  который  его  окружает,  который  он
может воспринимать непосредственно,  он  живет  не  по  законам  животного
сообщества из которого вышел. Он живет в обществе,  и  значительную  часть
своих мотивов черпает не из окружающего мира, а  из  информационной  среды
своего  человеческого  общества.  Из  той   среды,   которую   так   легко
фальсифицировать.
     Наконец, перегрузки кончились, и мы выходим на орбиту. Еще полчаса  -
и я буду на "Элиго". Я смотрю вниз. Вот и побережье  Континента  -  совсем
рядом. Внизу, прямо под нами проплывает устье Голубого Маонга, затем озера
в предгорьях, горы. И снова океан. Сэлх был бы неплохим местом для жизни -
если бы не то, что случилось.
     - Надеюсь, это была всего лишь обычная лихорадка  Крепта,  -  говорит
капитан Эрхиг, оборачиваясь ко мне. Он сидит рядом, на  соседнем  сиденье,
на вид он суров и неприступен, но я знаю, что  внутри  капитан  совсем  не
таков - ведь я видел, как потрясло его все случившееся. Что ж, это  вполне
объяснимо. Он родился и вырос в таком же примерно мире - он сам  рассказал
мне об этом. Наверное, родись я на планете, подобной Сэлху, я  никогда  бы
не решился на то, что сделал. Но тогда я не был бы тем, кто я есть.
     - Скорее всего, капитан. Иначе бы я не выжил.
     Этот разговор повторяется у нас уже не в первый раз. "Элиго" -  всего
лишь легкий крейсер, он даже ни разу не участвовал в акциях -  по  крайней
мере под командованием капитана Эрхига. Конечно,  космос  и  сам  по  себе
опасен и бывает страшен для человека, но нет  ничего  страшнее  того,  что
человек готовит себе сам. Капитан Эрхиг не знает, что такое акция,  он  не
служил на десантных судах. Если бы знал, Сэлх не потряс бы его. Пять тысяч
погибших - разве это страшно?
     - Я слышал, ваши ребята облетели чуть не  всю  планету,  -  говорю  я
просто для того, чтобы поддержать разговор. Я не просто слышал, конечно, я
следил за ними, я боялся, что они обнаружат кого-то, не попавшего в племя,
что он им расскажет обо всем. Теперь, когда поправить хоть  что-то,  когда
вернуть хоть что-то из потерянного уже невозможно, было бы нелепо потерять
все из-за одного-единственного свидетеля. Но они никого не нашли -  только
развалины.
     - Да. Мы искали - может, хоть кто-то уцелел. Нашли несколько скелетов
- и только.
     - Я знаю. Мне трудно  объяснить  это,  капитан,  это  все  надо  было
видеть. Но я уверен - после  того,  что  здесь  творилось,  никто  не  мог
уцелеть.
     - Но вы-то уцелели.
     - Потому  что  пересидел  самое  горячее  время  на  Станции.  Только
поэтому.
     Мы молчим до самого крейсера. Потом, когда катер  втягивается  в  его
чрево, и раскрывается переходный люк, мы проходим первыми. Но  капитан  не
поднимается наверх, на палубу, и я  тоже  останавливаюсь.  Идет  разгрузка
того, что привез наш катер, матросы выносят из него длинные цилиндрические
контейнеры серого  цвета  и  закатывают  их  на  площадку  подъемника  для
отправки к стеллажам. После двух лет на Сэлхе лязг и  грохот,  заполняющие
это огромное металлическое помещение, действуют мне  на  нервы,  но  я  не
ухожу. Я жду капитана.  Наконец,  когда  последний  контейнер  положен  на
подъемник, капитан поворачивается ко мне.
     - Вы знаете, что в этих контейнерах?
     - Образцы?
     - Да. Страшный груз мы везем в Метрополию.
     Мы поворачиваемся и идем к лифту - капитан впереди, я следом. Что  ж,
капитан Эрхиг по-своему прав. "Элиго"  действительно  везет  в  Метрополию
страшный груз. Но не эти контейнеры.
     "Элиго" везет меня.