Лин КАРТЕР
Рассказы

БАШНЯ СЛОНА
ГОРОД ЧЕРЕПОВ
НАИВЕЛИЧАЙШИЕ ЕРЕТИКИ ООЛИМАРА
СТРАННЫЕ ОБЫЧАИ ТУРЖАНА СЕРААДА
ТВАРЬ В СКЛЕПЕ
ТЕНИ В ЗАМБУЛЕ
ЧЕРНЫЕ  СЛЕЗЫ

                                Лин КАРТЕР

                      НАИВЕЛИЧАЙШИЕ ЕРЕТИКИ ООЛИМАРА
                 Повесть из серии о приключениях Амалрика,
                      человека-бога с планеты Зураны

                                 ПРОЛОГ

     Зао, Олиммбрис, Зурана, Зефрендус и  Великий  Гулзунд  -  имена  пяти
миров, окружающих звезду Куликс созвездия Единорога. О Зуране я  и  поведу
свой рассказ. Ни один человек нашего мира не бродил по ее  золотым  полям,
не ступал на ее холмы, приютившие гоблинов...  Но  я  отправил  туда  свои
грезы, и вот что они поведали...

                      1. Говорящий камень Теластериона

     На земле Абламарион гигантская  гора  поднимается  от  самых  берегов
Церенарианского моря. С вершины горы, которую люди назвали  Теластерионом,
можно разглядеть на севере города Дазенжераса и Хиларны,  расположенные  в
устье святой реки, вблизи сине-зеленого моря, а также такие  острова,  как
Иакквалам Камура и Гаяжойе.
     С юга Теластериона, там, где у ее мраморных  стен  приютился  городок
Чан-Чан, подножье горы омывают воды святой реки Чан-дераул.  Отсюда  несет
она их к пирсам Оолимара, где правит Священный  Пророк.  А  с  востока  до
самых холмов Фешта и пустынных болот  Быда,  укрытых  в  тени  Гор  Черных
Троллей, где творятся удивительные чудеса, протянулись бесплодные и унылые
земли.
     На западе темнеет Красный  Лес  и  Миора  -  лесная  река  -  кажется
серебряной лентой, вьющейся рядом с деревьями.
     Вот и все, что вы увидите, забравшись на самую вершину  Теластериона,
уж поверьте мне. Но  это  лишь  одна  из  Семи  Сотен  Гор  Вечных  Богов,
оберегаемых и охраняемых ими. И пока богов не оставили силы, а среди людей
не пропала вера - ни один человек не осмелится подняться на их вершины. Ни
один, кроме...

     Он  потратил  шесть  часов,  чтобы  взобраться  на   северный   отрог
Теластериона. Трижды пришлось останавливаться ему и  цепляться  за  стены,
когда мощнейшие ветра разжимали его пальцы и  казалось,  что  несмотря  на
величайшую силу, он не сможет двинуться дальше. Трижды боги прибавляли ему
храбрости и он продолжал свой путь.
     Наконец почти в полдень, когда Куликс - солнце этой планеты -  достиг
зенита,  он  добрался  до  самой  вершины.  Ухватившись  за   выступ,   он
подтянулся, перевалился через край и  замер,  тяжело  дыша,  ощущая  лицом
резкий холодный ветер с привкусом пенистых волн Церенарианского моря.
     Через некоторое время он поднялся на ноги и встал  пред  Сферой.  Это
был гигантский, высотой в полчеловека, мутный шар из дымчатого  кристалла.
И покоился шар на широком свинцовом постаменте.
     Человек смотрел на сферу. Он прошел четыре  тысячи  лиг  этого  мира,
чтобы  увидеть  ее,  и  сейчас  чувствовал,  как   его   наполняет   волна
всеобъемлющей радости.
     Когда-то, в дни великого расцвета, давно канувшие в Лету, семь  сотен
таких кристаллических шаров увенчивали вершины самых великих гор  на  лике
Зураны и через эти сферы боги могли говорить со своими жрецами,  а  те,  в
свою очередь, сообщали указы, повеления и волю богов простым смертным.  Но
потом с далекого  севера  из  неведомых  земель  за  Церенарианским  морем
нагрянули морские орды Полака Криота, которые превратили города в пустыни,
а жрецов перерезали. Они разрушили храмы, и  вера  покинула  людей.  Когда
люди видят, что даже Великие Боги не могут спасти их от ужасов  и  лишений
войны, они отворачиваются от своих богов и создают себе новых,  но  теперь
только с помощью своего воображения. А когда  люди  перестают  поклоняться
богам, то эти боги чахнут, теряют  силы  и  могущество  -  но  не  умирают
никогда.
     Так было с богами Зураны. Шли годы, века сменяли  века,  и  Говорящие
Камни,  венчавшие  семьсот  величайших   гор,   медленно   разрушались   и
превращались  в  прах.  Но  этот,  на  вершине   Теластериона,   все   еще
существовал.
     Что же хранило его все эти годы?

     Человек, одолевший пик Теластериона, молча стоял перед  Камнем.  Мозг
его требовал ответа, а ему приходилось стоять  и  ждать.  Он  был  сильным
человеком, с таким богатырем не смог бы сравниться никто - ни ты, ни  я  и
никто другой. Наш мир не видывал таких, как он, разве что в старые  добрые
времена, когда легендарные герои вершили волю богов, существовали на земле
подобные люди.
     Ростом в семь футов он, казалось, был рожден для великих свершений  и
ратных подвигов. Его плечи были способны держать горы, руки были  толщиной
с бедро обычного мужчины. Тело цвета золотистой бронзы  было  великолепно,
он обладал мышцами гладиатора,  длинными  мускулистыми  ногами  и  широкой
грудью.
     Дубленая кожа дерзкого, чисто выбритого широкоскулого лица  с  мощной
челюстью  приобрела  цвет  черной  бронзы,  а  грива  взъерошенных   волос
напоминала  выгоревшую  на  солнце  солому,  глаза  же   имели   холодный,
чисто-серый оттенок. В этих серых глазах таился смех, звонкий, здоровый  и
неистовый. Когда он говорил, голос его был глубоким и оглушающим, но  и  в
нем слышались искорки смеха.
     На нем была туника, сшитая из дубленой кожи и  вся  усеянная  медными
бляхами. На ногах он носил кожаные  сапоги,  завернутые  голенища  которых
поднимались до колен, а тело  прикрывал  широкий,  вишневого  цвета  плащ,
отброшенный сейчас за спину, чтобы не стеснять движения рук  при  подъеме.
Кроме плаща,  удерживаемого  на  плечах  завязкой,  на  нем  была  широкая
перевязь черной кожи, на которой висело его единственное оружие -  длинный
тяжелый бронзовый жезл.
     Он был бессмертен, но он был человек! Бессмертен, но не  бог!  И  имя
его было - Амалрик!
     Чуть погодя он заговорил, обращаясь к Сфере:
     - Я здесь, мои повелители, - голос его был грудным и глубоким.
     - Готов ли ты исполнить наши  приказы?  -  спросил  Голос  Говорящего
Камня.
     Голос был тонок, холоден и чист и Амалрик  -  человек-бог  -  так  до
конца и не понял, что же это на самом деле - голос, подобный  тому,  каким
один человек разговаривает с другим, или  голос,  звучащий  только  в  его
голове.
     - Да, повелители, - пророкотал он в ответ. - Духи  Рыцарей  более  не
скачут в Иом Тарма близ Селимбрианских холмов. Правление  Ерисона,  Белого
Покорителя подошло к концу,  меч  его  преломлен,  и  ему  самому  недолго
осталось жить в Башне Дракона. Народ  этой  страны  больше  не  верит  его
словам и вновь начинает славить имена Богов.
     В ответ - молчание...
     Он был слишком простым человеком для  высокопарных  слов.  И  еще  он
знал, что его господа тоже не отличаются многословием. Их сила  за  долгий
срок истощилась и погасла - а  ведь  требовалось  столько  энергии,  чтобы
поддерживать связь между Сегастириеном, Миром  Богов  и  Зураной  -  миром
человека, и главным звеном этой связи был Говорящий Камень. И он  не  стал
рассказывать о чудовищной и поразительной гибели короля  Алраатуса,  ни  о
бандитах Кастило, не жалевших времени, чтобы  откормить  свои  жертвы  для
общего котла Обитателей  Общины,  ни  о  страшной  и  таинственной  ведьме
Наозуна, силой принудившей его выменять для нее  призрака,  спрятанного  в
черном зеркале. Ибо все это не казалось ему теперь столь уж важным.
     Наконец из глубин могущественного Кристалла вновь послышался шепчущий
голос:
     - Амалрик!  Внимай  нашей  воле,  которую  ты  вскоре  должен  будешь
выполнить.
     - Слушаю и повинуюсь, - ответил он.
     - Далеко отсюда, на  юге,  есть  город,  видеть  который  нам  просто
невыносимо - это отвратительная язва на  золотом  лике  Зураны.  Долго  мы
наблюдали  за  ростом  его  могущества,  долго  мы  терпели,   видя,   как
приближаются его жители к самым ужасным и  тайным  знаниям  Вселенной.  Мы
говорим о городе Юзентисе, что раскинулся у гор Нелюдей.
     - Юзентис, - повторил Амалрик,  -  Юзентис...  Я  никогда  о  нем  не
слыхивал прежде, но прошло двенадцать тысяч лет, а то больше, с  тех  пор,
как я в последний раз был южнее Огненной Реки, а за это время многое могло
измениться.
     Словно не замечая его слов, Голос продолжал все так же ясно, холодно,
тихо и бесстрастно:
     - Владыки Юзентиса создали ужаснейшую цивилизацию. Они победили  саму
смерть. Они научились создавать жизнь в  новых  чудовищных  формах.  Своим
нечестивым  искусством  они  возжелали  сотворить  особую  высшую  расу  и
отравить ею, как космической чумой, все сущее на Зуране.
     Амалрик  стоял  и  слушал,   его   брови   нахмурились   в   глубокой
задумчивости, а покрытые шрамами руки сжали  рукоять  могучего  бронзового
жезла. И по мере того, как он слушал  поразительные  вещи,  рассказываемые
шепчущим Кристаллом, его все более пронизывал холод страшных предчувствий.
- Честолюбие и страсть к познанию превратили  их  в  безумцев.  И  теперь,
гордые  своими  достижениями,  они,  ставшие  спесивыми  и   обезумевшими,
стремятся покорить любые силы природы, где бы их не встретили - в  морских
ли глубинах или в просторах пустынного космоса.  Их  зловещего  повелителя
зовут Зан. Он первых из их расы победил смерть и  достиг  бессмертия.  Его
разум  заключен  в  совершенное  тело  из  живого  металла,  так  что   он
застрахован от любой случайной гибели. Он не глуп, запомни  это,  Амалрик.
Он силен, развит и чрезвычайно смел. Тебе он будет серьезным  противником.
Одной только силы и выносливости недостаточно, их  в  нем  больше,  чем  в
тебе, смертный.
     Амалрик сплюнул.
     - Никто из живых мне не страшен! - прорычал он. -  Будь  то  человек,
чудище или дьявол! Что  из  того,  что  он  живет  в  металлическом  теле?
Помните, как триста лет назад в городе Птерамидесе близ Горящей Пустыни  я
боролся с Каменным человеком? Я положил его на обе  лопатки,  и  то  же  я
сделаю с Князем Заном!
     - Не будь таким самонадеянным, Амалрик! - прошептал  Голос.  -  Чтобы
проникнуть в Город  повелителей  смерти,  тебе  придется  приложить  много
больше сил и умения, чем ты предполагаешь. Тридцать  тысяч  лет  потратили
мы, чтобы поднять тебя  до  уровня  Бога.  И  теперь  ты  можешь  основать
могущественную династию и стать отцом рода Богов, наших преемников -  ведь
даже сейчас, в предельном для человека, однако все  еще  молодом  для  нас
возрасте мы понимаем, что уже  обречены.  Ты  многое  знаешь,  и  все-таки
больше полагаешься на силу своего тела, а не разума, который  мы  отточили
до невероятной остроты - стоит тебе его применить, как ты почувствуешь его
гибкость.
     Амалрик склонил взлохмаченную голову, ощутив легкий укол упрека.
     - Я запомню, - проворчал он.
     - Ты выглядишь усталым, - заметил Голос.
     - Нет! - Он сплюнул, согнул  свои  великолепные  руки,  выпрямился  и
усмехнулся. - Я крепок и несгибаем. Подъем  на  гору  лишь  слегка  утомил
меня. Я в полной силе!
     - Не одна сотня лет прошла с тех пор, как ты в последний раз  получил
подзарядку. Нам видно, что вокруг твоих глаз и  в  уголках  рта  появились
морщины. А кожа твоя высохла и огрубела. Приблизься на шаг к Сфере.
     Он подошел к Сфере и ощутил слабый зуд, пронизавший все его  тело.  И
пока Боги изучали его, по всей коже чувствовались  слабые  уколы.  Наконец
все кончилось.
     -  Довольно.  Утомленные  центры  клеток  твоего   тела   наполнились
радиогенами, а артерии заросли и покрылись коркой холестерина.  Сейчас  ты
используешь свои ресурсы лишь на 83 процента...
     - Я силен, как бык, - вскипел он. - Разве этого мало?
     - Обними Сферу, - бесстрастно прошептал серебристо-холодный Голос.
     Скрывая свое недовольство за тяжелым вздохом, Амалрик  покорно  пожал
плечами и шагнул вперед. Обхватив гигантский шар руками  и  прижав  его  к
себе, словно женщину, он стал ждать.
     Ослепительная вспышка!
     Душа рванулась из тела,  холодный  электрический  огонь  пробежал  по
нервам. Боль была до ужаса невыносимой. Он откинул голову и заревел словно
раненый лев. Ногти впились в ладони, белая горячая агония разрывала тело и
могучее сердце. Он задыхался, воздух проникал в вглубь легких  с  тяжелыми
всхлипами, словно он сгорал в пламени страстной любви.
     Огненные иглы вонзились в его почки,  проникли  глубоко  в  кишечник,
царапали по гигантским мышцам, бугрившимся на груди и на плечах. Он  ревел
и рвался изо всей мощи но был не в силах разорвать контакт со Сферой.
     Ему были знакомы эти страдания, это крещение огнем. Оно  сделало  его
бессмертным  много  лет  тому  назад,   когда   он   решил   отдать   свое
полубожественное начало на службу Богам. Избежать его  было  невозможно  и
оно было необходимо, но приятного в нем было мало.
     Боль ушла. Он вцепился в твердую холодную поверхность Кристалла,  вся
его  умерщвленная  плоть  вопила.  Теперь   тело   ощущало   лишь   легкое
пощипывание. Чистыми серебряными  капельками  весеннего  дождя,  ласковыми
поцелуями ветра, в объятое жаром тело возвращалась былая сила. Через  него
шел поток возрождения и исцеления, через каждую его клеточку, через каждый
орган и каждую жилу, через все тело -  от  головы  до  пят...  Облегчение,
исцеление и покой.
     Все яды,  накопленные  организмом,  изгонялись  прочь  -  в  суставах
разрушались отложения кальция и частица  за  частицей  выводились  наружу,
легкие были прочищены, больные участки уничтожены  и  омыты  электрическим
огнем и теперь стимулировался рост новых, свежих тканей и клеток,  которым
было суждено занять место старых. Амалрик затрепетал и  глубоко  вздохнул.
Ощущение регенерации клеток было опьяняющим, оно напоминало острый приступ
экстаза, почти оргазм. Он почувствовал его приход, ревущий шквал волнения,
нервной  дрожи,  трепета  -  божественной  жизненности.  Сила  и   энергия
устремились в него, наполняя, как пустой сосуд, он  почувствовал  хмельную
упоительную  радость,  подобную  плотскому  желанию...   Чистая,   светлая
лучистая энергия Могущественных Богов грянула в его богатырское  тело.  На
миг он потерял сознание, качнулся и упал, распластавшись  на  голой  скале
всего в футе от кристаллической Сферы.
     Он лежал,  тяжело  дыша,  в  глубокой  тишине  и  эта  тишина  громом
отдавалась в его ушах. Он был истерзан, измучен - и рожден заново!
     -  Мы  превратили  тебя  в  сильного,   выносливого   и   энергичного
тридцатилетнего мужчину, - прошептал Голос в его мозгу.  -  Сил  теперь  в
тебе даже более, чем бывало прежде. Тебе они необходимы, ибо придется тебе
вынести величайшие страдания в руках безжалостных хозяев Юзентиса. И  даже
сейчас мы не до конца уверены, что ты выживешь. Мы видим три разных  пути,
на которые разветвляется основная временная линия в точке,  находящейся  в
двенадцати днях от настоящего.  В  первом  случае  ты  умрешь  в  страшных
мучениях. Во втором - выживешь, но будешь искалечен и превращен в раба.  И
только на третьем пути тебя ждет победа.
     Амалрик был  слишком  измучен  для  вопросов  и  лишь  слегка  кивнул
головой.
     - Ты найдешь Юзентис посреди бесплодной равнины. Он -  одно  из  того
немногого в природе, что скрыто от нашего всевидящего ока и о чем мы можем
только гадать. Но где бы не находились хозяева Юзентиса, они всегда  берут
жизненные силы из любых живых  существ,  встретившихся  им.  И  это  будет
дорогой туда. Следи за...
     Внезапно Голос стал еле слышен, но чуть погодя к нему опять вернулась
прежняя сила.
     - Мы в состоянии поддерживать разговор еще лишь  несколько  минут,  -
прошептал он поспешно. - Амалрик, скоро  ты  встретишь  человека,  который
присоединится к твоему походу. Временные линии показывают, он поможет тебе
в одном очень важном деле, так что не отвергай его  дружбы.  Этот  человек
бескорыстен... и везде, где ты встретишь врагов,  у  тебя  будет  надежный
друг, которому ты будешь обязан жизнью. Этот  напарник  чрезвычайно  важен
для тебя, ибо... - и вновь Голос смолк, чтобы через миг возникнуть  опять,
но уже слабее.
     - Силы почти вернулись к тебе. Будь бдителен! Помни, главное - ум,  а
не мускулы. Если останешься жив, приходи на гору Мармердинак  около  Озера
Утопленных Королев. Это одна из Семи Сотен Великих Гор... - и Голос  Богов
окончательно затих.

     Когда Амалрик полностью отдохнул и пришел в  себя  после  воздействия
Сферы, он поднялся на ноги и сладко потянулся. На губах его была  усмешка.
Он снова чувствовал молодым и сильным, в жилах и мышцах звенела  гибкая  и
могучая мелодия. В нем бурлила безграничная энергия,  беспредельная  сила.
Он снова потянулся и радостно засмеялся,  чувствуя  прилив  всепоглощающей
эйфории, которая всегда следовала за процессом энергизации.
     Он был в зените своего величайшего бесстрашия  и  до  краев  наполнен
энергией. Где-то там, в конце долгого пути, полного удивительных  чудес  и
жестоких опасностей, лежали его поверженные враги. Там, вдали,  его  ждала
славная  победа  или  скорая  смерть  -  смотря  как  повезет.  Там  будут
приключения, битвы и жаждущие его  гибели  жестокие  противники,  кровавый
туман слепой ярости, гром ужасающих  ударов,  песнь  стали,  жестокость  и
светлая тревожная музыка.
     Человек-бог засмеялся, закинул за плечи свой жезл, повернулся  спиной
к Сфере и начал спуск с горы.

                       2. Десять гоблинов Лакдула

     Было далеко  за  полдень  в  один  из  первых  весенних  дней  месяца
Игладравиана, когда тощий, костлявый волшебник Убенидус из Фенсы спустился
по каменному ущелью к подножью холмов Фешта.
     Полуденные тени выросли и  начали  сливаться  с  мраком  наступающего
вечера.  Перед  старым  волшебником  высилась  громада  горы  Теластерион,
казавшейся  темно-малиновой  в  окутывающем  ее  тумане.  Небо   над   ней
потемнело, предсказывая скорую победу заката...
     Он ударил каблуками по толстым бокам  своего  зеленого  ящера,  чтобы
ускорить его усталый размашистый шаг. Уж очень ему не  хотелось  оказаться
застигнутым ночью в этих холмах.
     Гигантского ящера Убенидус повстречал несколько  часов  назад,  когда
пробирался  через  непроходимые  дебри  страны  болот.  Чешуйчатая   тварь
плескалась и резвилась  у  своей  берлоги  между  волосатых  червеобразных
корней магнолиевых деревьев. На миг колдун и ящер замерли, как бы оценивая
друг друга. Несомненно, для  толстого  ящера  колдун  был  не  более,  чем
лакомым  кусочком,  а  костлявый  и  измученный   маг   увидел   в   ящере
потенциального  скакуна.  Утомленный  многодневным  путешествием  Убенидус
напустил на золоточешуйчатого и рубиновоглазого ископаемого умиротворение,
и тот подчинился его воле.  Конечно,  острый  спинной  гребень  ящера  был
далеко не самым  удобным  местом  для  ягодиц  колдуна,  но  за  неимением
лучшего... Во всяком случае чешуйчатая тварь поможет сохраниться  подошвам
Убенидуса.
     Увы! Зеленый ящер  оказался  плохо  приспособленным  для  преодоления
крутых склонов холмов и цель путешествия  Убенидуса  -  маленький  городок
Чан-Чан,  притулившийся  на  отрогах  горы  Теластерион   -   приближалась
невообразимо медленно. Колдун рассчитывал оказаться у  ворот  Чан-Чана  не
позднее, чем за час до наступления ночи, но медлительность его  скакуна  в
предгорьях сильно задержала поездку,  что  было  весьма  неприятно.  Среди
путешественников  Зураны  холмы  Фешта  имели   чрезвычайно   сомнительную
репутацию. И часто они полностью оправдывали дурную славу, особенно в часы
заката.
     К счастью, было ущелье Лакдул, которое пересекало непроходимые склоны
холмов и могло провести путника через преграды  с  минимумом  затраченного
времени. Но ящер уже изрядно устал и испытывал голод и  жажду,  да  такие,
что с его белого раздвоенного  языка,  жадно  высунувшегося  над  отвисшей
челюстью, постоянно бежала слюна. И есть ли там дальше проход, или  нет  -
ящеру было абсолютно все равно.
     Понимая, что он уже больше не в силах ускорить шаг своего чешуйчатого
боевого  коня,  маленький  колдун  поправил  под  задом  свернутый   плащ,
заменивший ему  седло,  сжал  костлявыми  пальцами  охраняющий  его  жизнь
амулет, свисавший с шеи и забормотал неразборчивые рунические  заклинания,
бросая подозрительные взгляды на каждую глыбу близ дороги, явно  при  этом
нервничая.
     Со стороны покрытых мраком холмов донеслись кошмарные  нечеловеческие
крики, от которых кровь стыла в жилах.
     - О Пус, Пенс и Пазеделах, не могли бы вы  немного  поторопить  моего
скакуна? - простонал Убенидус и скалы ущелья Лакдул отразили и многократно
усилили ужас его слов. Словно вняв его мольбам, золотой ящер ускорил  свой
неровный бег. Появилась надежда, что они минуют середину  ущелья  и  холмы
прежде, чем страшные существа, издававшие эти кошмарные звуки,  выйдут  на
охоту.
     Однако все повернулось по-другому.  Перед  ним  неожиданно  появилась
худая длинная бледная тень существа, сидящего на вершине круглого  валуна.
Убенидус взглянул на него  мрачно  и  уныло,  и  храбрость  оставила  его.
Оправдались самые страшные его предчувствия - вокруг  простирались  холмы,
населенные гоблинами, и это был гоблин. Ростом  он  был  футов  в  девять,
длиннющие его конечности были обнажены. Беспалое и бледное тело  покрывала
прочная светящаяся кожа,  переливавшаяся  всеми  цветами  радуги,  заметно
темнея и сливаясь с вечерним мраком по краям. Если бы не  слишком  длинные
руки и ноги, больше  напоминавшие  отвратительные  чешуйчатые  и  жилистые
птичьи лапы, он выглядел бы совсем как человек. Правда, и голова его  была
абсолютно ни на что не  похожа  -  совершенно  бесформенная,  с  огромными
широко открытыми  глазами-блюдцами,  светившимися  в  наступившей  темноте
желтым светом. Они были так велики,  что  у  гоблина  фактически  не  было
бинокулярного  зрения,  и  чтобы  компенсировать  этот   недостаток,   ему
приходилось непрестанно крутить головой из стороны в сторону, словно давая
возможность магу оценить его зрительный орган. Он не  издавал  не  единого
звука, хотя  его  рот,  широкий  и  безгубый,  напоминавший  рваную  рану,
протянувшуюся от уха до уха, был широко раскрыт.
     Наконец он ухмыльнулся, обнажив такие жуткие  зубы,  какие  не  могли
привидеться  колдуну  и  в  страшном  сне.  Длинные,  острые,  как   иглы,
ярко-красные  и  влажно  поблескивающие,  они   заставили   старого   мага
задрожать. Он уже представлял, как эти ужасные  челюсти  перемалывают  его
костлявое тело.
     Высунулась  еще  одна  голова,  направившая  на   него   луноподобный
светящийся взгляд, затем  третья,  четвертая.  Первый  гоблин,  оседлавший
вершину валуна, вскинул голову и закричал визгливым, улюлюкающим, голосом,
созывая собратьев на пир, ожидающий их в ущелье.
     Сердце  колдуна  ушло  в  пятки.  На  беду,  он  остался  без   своей
сверхъестественной  защиты.  Сегодня  утром,  во  время   путешествия   по
Кнастрафианскому лесу, за ним  погнался  разъяренный  гигантский  бык,  и,
чтобы образумить взбесившееся чудовище, ему пришлось использовать семь  из
восьми сохранившихся огненных шаров. И теперь он сомневался, сможет ли его
единственная шаровая молния отбить у стаи гоблинов желание превратить  его
худосочное тело в главное блюдо их сегодняшнего обеденного стола.
     И все же у него оставался  полный  запас  спутывающей  ноги  паутины,
хранившейся в одном из нескольких кармашков, украшавших  его  кушак,  а  в
одной из сандалий было надежно спрятано совершенно свежее  и  не  разу  не
использованное  землятрясущее  семя.  Однако  и  спутывающую   паутину   и
землятрясущее семя он лелеял, надеясь  придержать  их  для  лесных  ужасов
завтрашнего дня.
     Теперь же стало ясно, что не сумей он сегодня отвратить  гоблинов  от
их кулинарной затеи, то завтрашнего дня у него  просто  не  будет.  Тяжело
вздохнув, он приготовился к битве.
     Теперь между ним и гребнем ущелья было девять  гоблинов.  Они  стояли
или сидели на валунах, выставившись на него своими сверкающими  глазами  и
жадно работали челюстями. Бойко переговариваясь друг с  другом,  оценивали
стоящее перед ними мясо и время от времени то один,  то  другой  из  клана
начинал что-то бормотать, идиотски  смеясь,  и  это  приводило  их  в  еще
больший восторг.
     Неизлечимы раны от укусов гоблинов и смертелен их  яд,  впрыскиваемый
ими в вены  человека,  но  не  они,  а  смех  гоблинов  -  отвратительный,
дразнящий, мерзкий, доводит человека до полного сумасшествия.
     Убенидус достал свой последний  оставшийся  огненный  шар  из  своего
необъятного кушака, взвесил его в  руке  и  крепко  зажал  в  кулаке.  Эти
маленькие, не больше ореха сферы, были  сделаны  знаменитым  и  величайшим
колдуном Джасмурией, который только за  последний  век  выделил  волшебные
свойства у тринадцати элементов  и  внес  девять  важнейших  дополнений  в
Руководство по Магии.
     Как только гоблины  кинулись  к  нему  и  ночной  мрак  заполнили  их
белеющие тела, Убенидус, недолго думая, кинул им под ноги огненный  шар  и
выкрикнул великое и всемогущее  заклинание.  Раздался  глухой  хлопок,  не
больше, но от него, казалось чуть не лопнули барабанные перепонки. Шипящая
вспышка блеска и слепящий глаза нестерпимый бело-голубой свет.
     Гоблины  завизжали,  замяукали,  прикрывая   клешнеобразными   руками
выпученные глаза.  Иглы  сверкающей  агонии  разрывали  их  чувствительные
зрительные органы. От нестерпимой боли они стали биться головой  о  камни.
Только Убенидус, зная что произойдет, защитил глаза от невыносимого света.
Теперь, открыв их, он увидел, что все гоблины временно ослепли и  появился
шанс на спасение. Он  ударил  коленями  по  бокам  ящера,  приказывая  ему
мчаться вперед. Но не тут-то было. Растерянный волшебник совсем  забыл  об
ящере и теперь бедное животное оказалось таким же слепым, как  и  гоблины.
Высунув язык и дыша как паровоз, оно  тщетно  скреблось  о  стены  утесов,
неспособное найти себе путь.
     - О, Пус, Пенс и  Пазеделах!  -  вскричал  волшебник,  но  и  это  не
помогло.
     Теперь ему придется отказаться от своего скакуна. Действие  огненного
шара должно было кончиться с минуты на минуту, и если он надеялся избежать
схватки с гоблинами, то следовало подумать об этом безотлагательно.
     Убенидус спрыгнул с ослепленного ящера и что было духу помчался  вниз
по ущелью. Сандалии его  дробно  стучали,  а  золотисто-коричневая  мантия
хлопала по  костлявым  лодыжкам.  Все  его  чудодейственные  припасы  были
надежно спрятаны в плетеной сумке, крепко привязанной к боку ящера,  но  у
него уже не было времени распутывать завязки и он сумел прихватить  только
одно - толстую, черную и засаленную Книгу заклинаний, которую он  впопыхах
сунул за пояс, плюнув на все остальное, и бросился спасать свою шкуру.
     Он бежал. Через некоторое  время  за  его  спиной  вновь  послышались
душераздирающие крики гоблинов. Повернув голову, он бросил  взгляд  назад.
Вдали маячили смутно-бледные тела, мчавшиеся за  ним  огромными  прыжками,
как гигантские разноцветные резиновые шары. На  секунду  приостановившись,
он полуобернулся и швырнул за  спину  полную  пригоршню  спутывающей  ноги
паутины. Каждая ниточка превратилась из маленького зеленого комочка  шелка
в грибовидное облако шевелящихся усиков. Усы протянулись от стены к стене,
захватывая и останавливая любого, кто имел неосторожность их коснуться.  В
мгновение ока все пространство ущелья было  заблокировано  липкой  зеленой
сетью.
     Три гоблина запутались в паутине.  Они  бешено  метались,  визжали  и
рвались  подобно  очумевшим  котам,  но  только  все   больше   и   больше
запутывались в липких зеленых волокнах.
     Но шестеро других, жутко завывая  и  ругаясь,  кинулись  на  него.  И
прежде, чем он успел что-нибудь, сделать даже сказать или подумать, за его
спиной почти у самого уха прогремел пугающий голос:
     - Отойди-ка в сторону, - прорычал он.
     Убенидус отпрыгнул и обернулся. За его  спиной  высился  широкоплечий
бронзовотелый гигант, размахивающий ужасающим бронзовым жезлом.  Жезл  был
девять футов длиной и в добрых два дюйма толщиной. Должно быть он весил не
меньше шестидесяти диалов, но гигант вращал  им,  словно  тростинкой.  Его
покрытые шрамами руки работали легко и быстро. Он  размахнулся  и  обрушил
свой жезл на голову ближайшего гоблина.
     Результат оказался таким, что сказать "эффективно" -  было  бы  мало.
Рычащее лицо гоблина словно взорвалось. Во  все  стороны  брызнули  липкие
капли крови и жира, вывороченные мозги, осколки костей, рваные куски мяса.
     На мгновение в  воздухе  поднялся  фонтан  какой-то  мерзости,  воды,
зловонной жижи. Обезглавленное тело тяжело рухнуло у дальнего края ущелья.
     Остальные  гоблины  промчались  мимо,  наскочили  на  стены   ущелья,
отпрянули и вновь понеслись  к  Убенидусу  и  удивительному  гиганту,  так
неожиданно пришедшего ему на помощь. Вновь полуобнаженный колосс  взмахнул
своей ужасающей бронзовой игрушкой и на середине пути жезл встретил одного
из гоблинов, с глухим треском вошел ему в  спину,  переломив  позвоночник,
разбив вдребезги грудную клетку и словно курицу отбросил прочь.  Пролетая,
кончик странного бронзового бруса задел щеку одного из визжащих  гоблинов.
Он снес ему пол-лица, обнажив белые и  влажные  кости  черепа.  Один  глаз
лопнул, будто проколотый мыльный пузырь и во все стороны брызнула  липкая,
молочного цвета светящаяся жидкость. Взвыв, искалеченный гоблин рухнул  на
дорогу и, плача, схватился руками за свою обезображенную челюсть.
     Третий гоблин замер. Лая и скребя по земле ногами,  он  уставился  на
гиганта. С его  оскаленных  иглообразных  зубов  стекали  ядовитые  слюни.
Амалрик, а это конечно был он, взмахнул своим жезлом, повернул его  и  изо
всех сил вонзил его в пасть гоблина. В  стороны  брызнули  осколки  зубов.
Язык был раздавлен всмятку. Тупой конец жезла, пропоров гоблину шею, вышел
наружу. Затем Амалрик поставил ногу на впалую грудь гоблина и вытащил свой
жезл из мертвой пасти. С двух сторон, выпустив острые когти  и  ревя,  как
паровозные гудки, на него мчались два оставшихся в живых гоблина.
     Схватив жезл обеими руками он стал вращать его по широкому кругу  над
головой. Тяжелый бронзовый брус, свистя, рассекал  сгустившийся  мрак.  Он
врезался в живот первого гоблина и  отбросил  его  к  стене  утесов.  Тело
шлепнулось  об  отвесную  скалу,  подобно  брошенному  фрукту,   мгновенно
превратившись в пятно зловонной жижи, а затем медленно стекло вниз.
     Почти в тот же момент вращающийся конец  бронзового  жезла  размозжил
лицо и второго гоблина, переломив также и позвоночник. Это  был  последний
противник.
     Наступила  зловещая  тишина.  Амалрик  огляделся,  отыскивая   других
гоблинов, но их больше не было, остались только те  трое,  запутавшиеся  в
паутине. Сейчас они казались большими зелеными коконами. Гоблины катались,
бились, вертелись словно мотыльки, попавшие  в  паутину.  Подойдя  к  ним,
Амалрик легкими ударами жезла раскроил голову каждому. Затем вытер липучую
кровь со своей гигантской тросточки, проведя ею по щебню дороги.  Убенидус
перевел дух.
     Было уже поздно вступать  в  обнесенный  стеной  город  Чан-Чан,  ибо
местный  дашпед,  как  называли  орган  правления   в   своих   провинциях
Абламариона, отдал приказ закрывать  ворота  города  до  самого  рассвета,
охраняя покой горожан от ночных разбоев обитателей страны гоблинов.
     Вот поэтому Амалрик и предложил  переночевать  в  низком,  маленьком,
крытом соломой постоялом дворе, расположенном недалеко от  главных  ворот.
Все еще не придя в себя от недавней схватки с ужасными  гоблинами,  старый
волшебник не нашел сил возражать и  они  проследовали  вниз  по  дороге  к
постоялому  двору.  Убенидус  был  бы  конечно  рад  вернуться  к   своему
оседланному ящеру, на боку которого были привязаны чудодейственные припасы
в плетеной корзинке, но путающая ноги  паутина  полностью  и  окончательно
заблокировала проход. Должно было  пройти  не  менее  недели,  прежде  чем
паутина высохнет и ветер унесет ее прочь.
     - Воистину для меня великая удача,  что  ты  оказался  здесь,  в  это
время, - благодарно произнес волшебник.
     - Здесь нет никакой удачи, это все Всемогущие  Боги,  -  прогремел  в
ответ Амалрик. - Они  послали  меня  к  тебе,  предупредив,  что  скоро  я
встречусь с одним неприглядным типом, которому предназначено  сопровождать
меня на юг в моем военном  походе  против  Зана,  князя  Юзентиса,  Города
Покоривших Смерть.
     Старый колдун оценивающе глянул на молодого гиганта. Уйдя  из  когтей
банды гоблинов, не попал ли он в руки маньяка? И что это  за  выражение  -
"неприглядный тип"?! Убенидус уже не считал себя юным красавцем,  так  как
недавно ему исполнилось 213  лет,  но  до  сих  пор  казался  себе  весьма
привлекательным   мужчиной,   особенно,   когда   надевал   свою    лучшую
темно-малиновую мантию с высоким, отделанным золотом, стоячим воротником и
садился на резной  трон  черного  дерева  в  своей  семистенной  башне  из
зеленого нефрита, стоявшей на берегу  реки  Летящих  Змей  среди  лесов  к
востоку от Абкелениского хребта.
     И он всегда гордился необычайной  высокопарностью  своих  исполненных
драматизма жестов, хорошо  поставленным  голосом,  пронзительным  взглядом
черных  глаз  и  сквозящих  за  всем   этим   величавой   и   таинственной
торжественностью, словно он посвящал в таинства Оремазиуса.
     Но на самом деле наш Убенидус был маленьким, лысеньким,  костлявым  и
смешным. У него был высокий пронзительный голос, длинноскулое унылое  лицо
с раскосыми черными глазами. Однако -  надо  предостеречь  -  он  считался
полностью посвященным магом Младшей Церкви и обладал очень острым  языком,
впрочем, как и все  его  семейство,  на  гербе  которого  была  изображена
маленькая зеленая птичка.
     - В самом деле? - заметил он безразличным голосом, как бы  не  совсем
доверяя словам Амалрика. - И когда же ты, гм-м, в последний раз  беседовал
со Всемогущими Богами?
     - Вчера, в полдень, на вершине Теластериона, - прорычал Амалрик.
     И перед Убенидусом вдруг возник облик грядущих  несчастий.  Он  сразу
как-то сник и до самой гостиницы они не обменялись ни словом.

     Это была длинная с низким потолком комната. Ее ярко  освещенные  окна
выделялись на фоне лилового вечернего сумрака. В  широком  каменном  очаге
бушевал жаркий  малиновый  огонь,  и  жарилось  на  вертеле  сочное  мясо.
Соломенную крышу поддерживали покрытые сажей балки, с которых  свешивались
связки красного и зеленого перца, желтые гирлянды лука, копченые  окорока,
пучки соцветий шалфея, разные специи и душистые приправы для приготовления
мяса.
     Люди - дюжины две - сидели на длинных скамьях вдоль  грязного  стола,
на котором валялись  объедки.  В  основном  это  были  рыбаки,  высокие  и
краснолицые, носившие непомерные туники и сандалии с кожаными завязками  и
матерчатым верхом, туго обхватывающие их мускулистые ноги. Там и сям среди
них виднелись фермеры - худые изможденные люди,  дремлющие  над  кувшинами
вина, и несколько раз глаз натыкался на мелких дворян и одного-двух господ
в цветных чулках и шелковых блузах. На них были накинуты зеленые и лиловые
плащи. Там же сидело несколько ганкейских островитян. Эти дикари выглядели
тут  очень  странно  со  своими  гривами  спутанных  волос,  окрашенных  в
чудовищно синие цвета, и телами, кофейными от загара. Они  были  полностью
закутаны в саранги из оранжевой материи, сооруженные из полос  шириной  не
более человеческой ладони, которые обвивали все тело, начиная от  подмышек
и заканчивая бедрами. У них уже было  некое  подобие  цивилизации  и  этот
народ успешно занимался  перевозкой  и  торговлей  диковинными  стручками,
водяными плодами и сиакскими плавниками из которых получался отменный суп.
     Стоило колдуну с Амалриком войти в гостиницу, как все разговоры разом
оборвались. Забыв все свои  дела,  люди  уставились  на  вновь  прибывших,
разглядывая их с головы до пят беспристрастными, но любопытными взглядами.
Нетрудно понять Убенидуса,  который  как-то  разом  сник  обстрелом  целой
батареи пристальных глаз. Бесспорно, местным никогда не приходилось видеть
подобное существо. Для них он был экзотической  новинкой.  Его  желтоватая
кожа, черные подслеповатые глаза, лысая голова, покрытая черной шапочкой с
кистями, коричневато-табачная мешковатая мантия, на которую было нашито  с
полсотни деревянных, каменных и металлических амулетов, свисавших также  и
с его тощей шеи, вызывали в них удивление и веселое  любопытство.  Маги  и
волшебники Оремазианского Братства редко посещали провинцию Абламариона  и
он, конечно,  дал  почву  слухам  и  сплетням,  и  привлек  внимание  всех
присутствующих. Но еще большее внимание было уделено его спутнику.
     Семифутовые колоссы вообще  всегда  производят  впечатление.  Страсти
кипели вокруг Амалрика и  его  почти  осязаемой  ауры  и  жизненной  мощи.
Маленьких  людишек  буквально  бросало  в  жар  от  одного   его   жуткого
присутствия - и это тогда, когда  люди  с  детства  свыклись  с  мыслью  о
существовании живых богов! Все взгляды как бы приковало к его мощному телу
со стальными буграми мускулов. Он же не обратил на это никакого  внимания,
словно молчаливое почтение, оказанное  ему,  нисколько  его  не  занимало,
когда он, рывком открыв дубовую дверь, вошел  в  гостиницу.  Швырнув  свой
плащ, он разом расчистил себе место перед самым огнем. Его громовой  голос
прорычал что-то насчет вина, мяса и  сыра,  и  запыхавшийся  хозяин  мигом
приволок все на  одном  большом  вместительном  блюде.  Довольно  крякнув,
Амалрик буквально накинулся на еду,  в  то  время,  как  маленький  колдун
уселся поодаль скромно и незаметно. Хоть  он  и  сильно  проголодался,  но
больше  предпочитал  независимость,  чем  компанию  Амалрика,  а   смыться
восвояси ему пока не представлялось возможным.

     Громадный молодой  колосс  (как  поразился  Убенидус,  считавший  его
юношей, когда узнал, что Амалрику исполнилось  уж  больше  тридцати  тысяч
лет) похоже, был вполне доволен своим спутником. И оценив  опытным  глазом
строение плеч и силу рук молодого гиганта, Убенидус решил,  что  не  стоит
обижаться на его выходки.
     - Я направляюсь в свое регулярное пятилетнее паломничество к Конклаву
Орера Оремазиуса, расположенному на другом конце  Фартеджанского  леса,  -
доверительно начал он. - Если тебе надобно идти в том же направлении, то я
буду счастлив составить тебе компанию.
     Амалрик усмехнулся, вылил себе в рот  полный  кувшин  крепкого  вина,
громко рыгнул и отодвинул опустевшее блюдо.
     - Послушай, старик, - сказал он.  -  Всемогущие  Боги  приказали  мне
вместе с тобой отправиться на юг к Огненной реке, чтобы повергнуть в  прах
мерзкие стены Юзентиса и исполнить повеление Сегастириена. Ты понял?
     Убенидус тяжко вздохнул, но ничего не ответил. Ему  подумалось,  что,
может быть, ему было бы лучше остаться с гоблинами...
     - Тебе приходилось слышать о Вечном Амалрике? - продолжал богатырь.
     Убенидус задумался на мгновение и кивнул.
     - Да, я припоминаю, что о нем упоминал еще Валасенал в своем собрании
Северных Мифов. Считается, что он - великий воин, избранный богами, и  был
взят из погибшего Сегастириенского пантеона для борьбы с силами Зла и  был
наделен бессмертием. Интересно, что хотя я и поклонник Оремазиуса Великого
-  повелителя  Волшебников  -  но  тем  не  менее  в  одной  нашей  старой
Шамасианской легенде...
     Бронзовый гигант гневно уставился на него.
     - Так знай, смертный, что я и есть тот  самый  Амалрик,  человекобог,
слуга Всемогущих Богов!
     - О-о, господи! - воскликнул Убенидус. - Мальчик, налей мне еще вина!

     В эту ночь  они  уснули,  прикорнув  рядом  с  центральной  комнатой.
Кровать казалось достаточно большой и  для  троих  гостей,  но  гигантские
члены  Амалрика  заняли  почти  всю  ее  ширину,  и  Убенидус,   буквально
валившийся с ног от усталости и желания  спать,  был  поставлен  на  грань
сумасшествия и провел кошмарную ночь, скрючившись в кресле и  завернувшись
в грязное хозяйское одеяло.
     Он решил подождать, пока Амалрик не  уснет  мертвым  сном,  сраженный
таким количеством неразбавленного вина, которое  уложило  бы  с  полдюжины
здоровенных молодцов. Ждать, наверное, долго не  придется.  Скрючившись  в
кресле поудобнее, Убенидус решил спать только в полглаза и при  первой  же
возможности ускользнуть из  постоялого  двора,  чтобы  больше  никогда  не
встречаться с умалишенным гигантом.  Он  постарается  убраться  как  можно
дальше к тому времени, как Амалрик очнется от своего пьяного забытья.
     Но долгое ли путешествие, или напряжение последних дней тому виной, а
только проснулся Убенидус от первых  солнечных  лучей  и  громовой  ругани
Амалрика, будившего его, чтобы ехать на юг.
     Как только он плеснул в лицо холодной водой  из  треснувшей  чашки  и
умылся, старый колдун с горечью услышал радостный,  бодрый  и  удивительно
здоровый голос Амалрика - будто и не было  вчера  выпитого  галлона  вина.
Амалрик громко торговался с визгливой женой хозяина.
     Убенидус застонал и с ожесточением снова плеснул себе в лицо холодную
воду. Желудок его протестовал против завтрака. И  хотя  он  спал  довольно
крепко, колдун проснулся с целой коллекцией болей  и  кошмаров,  способных
испортить день и самому ангелу.
     Уж лучше было бы остаться у гоблинов!

                     3. Странное гостеприимство Оолимара

     Убенидус нашел Амалрика на усыпанном  соломой  дворе  гостиницы.  Тот
только что заключил сделку насчет транспорта. Человекобог передал  хозяину
маленький мешочек с  серебряными  монетами  и,  упершись  руками  в  бока,
повернулся полюбоваться своим приобретением.
     Старый колдун пришел в ужас, увидав, какого коня  купил  Амалрик  для
своего путешествия на юг. Теперь он был бы просто  счастлив,  если  бы  на
месте этого коня был его спокойный,  медлительный,  комфортабельный  ящер.
Маг без жалоб вытерпел бы  крысиную  поступь  ксанза,  калагаря  или  даже
птицы-дешади, похожую на страуса гигантского размера.  Но  Амалрик  выбрал
глагоцита!
     Душа колдуна ушла в пятки. Он струсил. За двести с лишком лет ему еще
никогда не приходилось сидеть на подобной штуке и, честно говоря, лучше бы
этого не случалось и впредь. Ох, бедная его головушка!
     Любой понял бы чувства Убенидуса  при  одном  взгляде  на  глагоцита.
Вообразите  что-то  похожее  на  медоносную  пчелу,  только  разбухшую  до
размеров  гигантского  лося.  Мысль  ясна?  Вот  именно  такой  чудовищный
образчик стоял на привязи у гостиницы. Он был футов пятнадцати в  длину  с
размахом крыльев в десять футов, и казался вышедшим прямо из кошмара.
     Его  голова  -  гигантская  грушевидная  роговая  луковица,  покрытая
сверкающей чешуей оранжево-коричневого цвета - занимала половину туловища.
С обеих сторон  головы  виднелись  огромные  заплаты  глаз.  Они  казались
светящимися массами мерцающих кристаллов, но в действительности  они  были
сложными фасеточными глазами, состоящими из множества отдельных элементов.
Сложные  нижние  челюсти,  оснащенные  зубами,  выдавались  прямо   из-под
рогового выступа головы. У твари были длинные  противные  хоботы,  которые
непрерывно  облизывали  плащ  Амалрика.  От  основания   нижних   челюстей
поднимались  две  ветвистые   голые   антенны.   Они   механически   резко
передергивались, исследуя потоки  воздуха.  Сверху  голова  чудовища  была
покрыта длинными копьеобразными волосами толщиной с палец Убенидуса.
     Голова переходила в тонкий стебелек шеи, живот распухал в  чудовищную
грудную  клетку,  одетую  в  кольчугу  темно-коричневого  цвета.   Роговой
хитиновый панцирь  восково  блестел  и  выделял  остро  и  дурно  пахнущую
неприятного вида жидкость, похожую на йод. У  твари  было  три  пары  ног,
также плотно покрытых толстым копьеобразными  волосами,  особенно  задние,
бедерные части которых и первые сочленения покрывал грубый сальный мех.
     От верхней точки грудной клетки выгибались  назад  две  пары  жестких
кожистых  крыльев,  стеклянно  поблескивающих,  словно  толстые   слюдяные
пластины,  искрясь  и  переливаясь  коричнево-золотым,  свинцово-серым   и
темно-голубым отливами.
     С места, где стоял старый  колдун,  в  мембраноподобных  крыльях  был
виден и лилово-красный оттенок. Как и в оконном  стекле,  это  объяснялось
наличием в крыльях большого количества свинца.
     Глагоцит резко клацнул челюстями. Он был само нетерпение.  Чудовищные
верховые насекомые могли лететь на высоте около мили со скоростью  порядка
семидесяти миль в час.
     Вспомнив об этом, Убенидус почувствовал себя совсем худо.

     Но ничего не могло помочь. Амалрик был  в  приподнятом  настроении  и
только добродушно подсмеивался над  Убенидусом  и  его  страхами.  Ужасные
пророчества колдуна, предсказания неминуемой беды,  отчаянные  просьбы  и,
наконец, мольба - все было решительно отвергнуто.
     Амалрик  только  буркнул,  что  любой  летающий  конь  может  за  час
преодолеть большее расстояние, чем калагар или  ксанз  за  полдня,  а  все
остальное несущественно.
     Деревянные седла были пристроены на голове глагоцита, упряжь оплетала
всю заднюю часть рогового гребня и обхватывала короткую шею. Седоки должны
были лететь бок о бок. Седла были обтянуты кожей и  выглядели  не  так  уж
плохо. С долгим тоскливым вздохом Убенидус  позволил  Амалрику  и  хозяину
постоялого двора, который всегда  содержал  образцовую  конюшню  для  нужд
своих клиентов, водрузить себя наверх. Ременные  крепления  были  устроены
так: один ремень обхватывал талию, другой бежал через  грудь  и  подмышки,
потом они сходились и застегивались высоко на боковине седла.  Два  других
ремня удерживали бедра седока. Вся система была удобна и надежна.
     Убедившись в безопасности Убенидуса, Амалрик  занялся  купленными  им
запасами,  которые  прикрепил  под  грудью  глагоцита.  Он  купил  минимум
необходимого - сушеное  мясо,  капчасовое  желе,  два  пропитанных  маслом
бурдюка, один со свежей водой, другой с красным вином. Плюс большой  запас
шрепа для глагоцита, на случай, если они  залетят  далеко  от  плодородных
северных земель.
     Потом  он  вскочил  в  седло,  крепко  привязался,  продел   руки   в
управляющие петли, зажав пальцами кожаные ремни и закрепив их  так,  чтобы
они не проскальзывали. Теперь они были готовы пуститься в путь.
     Роговые щетинки на голове глагоцита не имели нервных  окончаний  и  у
него не было нежных губ, так что система упряжи, пригодная, к примеру, для
лошадей,  совершенно  не  подходила   для   глагоцита.   Здесь   наезднику
приходилось держать в руках две крепкие деревянные дубинки, которыми он  и
управлял своим скакуном, ловко ударяя то по одному, то по другому плоскому
выступу по бокам выпуклых сверкающих фасеточных глаз животного.
     Глагоцит  был  обучен  так,  чтобы  удар  по   центральному   участку
воспринимать, как команду "вверх", а удары по боковым буграм, как  команды
"влево" и "вправо".  Четыре  горба  за  отдельным  мешочком  запасов  пищи
соответствовали командам "быстрее", "медленнее", "вниз",  "садись",  ну  и
так далее.
     Сочетая удары в различных комбинациях, можно  было  довольно  искусно
управлять подобным скакуном и глагоцит в состоянии понять эти приказы, так
как  обладал  разумом,  хотя  и  был  полностью   одомашненным   животным,
совершенно безобидным и даже ласковым,  несмотря  на  то,  что  на  первый
взгляд, как и все насекомые, казался свирепым и ужасным.
     Эта летучее создание  было  выведено  шесть  тысячелетий  тому  назад
великим колдуном, Лакете Ходаром, который, используя свой незаурядный  ум,
смог также приручить динозавроподобного иплекедиса,  приспособив  его  для
морских путешествий. Лакете  Ходар  слыл  одним  из  самых  могущественных
волшебников недавнего времени и настоящим гением селекции.
     Но сейчас Убенидус от всего сердца пожелал, чтобы тот  провалился  на
самое дно ада, в огненное жерло Двенадцати Алых  Дьяволов  валлисайдовской
мифологии.
     Амалрик больно и резко ударил по бугру "вверх". Глагоцит,  отвязанный
от перил, расправил все четыре крыла и  шумно  забарабанил  ими  по  своим
бокам.  Затем  крылья  вытянулись  горизонтально,  большие  соединились  с
меньшими, вторая пара  чуть  отклонилась  назад  к  краю  грудной  клетки,
образуя  дельтовидную  форму.  Они  завибрировали  с  громким  дребезжащим
звуком,  который  передавался  через  все  его  тело,  удушливым   облаком
поднялась  пыль.  Убенидус,  сделав  глубокий  вдох,  задержал  дыхание  и
зажмурил глаза.  Его  желудок,  казалось,  завернулся  узлом  от  страшных
судорог и вывернулся наружу. Душа ушла в пятки, но никому до этого и  дела
не было.  Вибрирующий  звук  крыльев  изменился,  опустившись  до  низкого
гудения.
     Колдун открыл глаза, желая удостовериться, что полет  их  отложен,  и
чуть не испустил дух. Они были  на  высоте  четырехсот  футов  и  все  еще
продолжали подниматься.
     Амалрик расхохотался, увидав выражение его лица. Человекобог летал на
спине глагоцита сотни раз. Он знал что бояться здесь нечего, но забыл, что
может чувствовать новичок. Убенидус же совершил обычную  ошибку  -  решил,
что гигантская пчела летит, размахивая крыльями, словно большая птица.  На
самом деле  это  не  так  -  глагоцит  летает,  удерживая  главные  крылья
горизонтально, а передвижение осуществляется за счет  бьющих,  вибрирующих
полупрозрачных мембраноподобных крыльев. Само же тело  остается  полностью
неподвижным, и не никакого ощущения движения, кроме бьющего в лицо ветра.
     Через некоторое время Убенидус забыл свои страхи и стал  наслаждаться
новым для него чувством полета. Конечно, он летал и прежде - но только  на
своем  летающем  плаще,  а  тот  не  мог  подниматься  выше,  чем  на  три
человеческих роста, и вообще,  годился  лишь  для  планирующего  полета  и
только с высоты не более, чем  на  полумилю,  а  потом  его  синтетические
мускулы утомлялись, а искусственные жизненные силы  исчезали.  Так  что  у
Убенидуса не было опыта полетов на большой высоте. Час спустя они были  на
расстоянии полумили от земли. Воздух становился все  чище  и  чище.  Здесь
почти не чувствовалось ветра, кроме потока, возникающего из-за нарастающей
скорости.
     Внизу ранний утренний солнечный луч  осветил  просыпающуюся  землю  и
вершины гор. Могучая громада Теластериона  возвышалась  сейчас  над  ними,
омытая сверкающим золотым и малиновым светом, в то время, как ее  подножье
оставалось в тени. Там клубился и извивался молочного цвета густой туман.
     Священная река Юз Чаццерзул вилась под ними, огибая холмы, разливаясь
широким спокойным потоком среди лугов, дальше пенилась и бурлила в  тесных
берегах, пресекая горную местность, а еще  дальше  на  низменных  равнинах
разливалась бескрайным озером.
     Они летели в утреннем ярком свете вдоль  реки.  Под  ними  проплывали
каменные города со шпилями и  башнями,  величественные  здания  с  медными
куполами. Мощеные улицы извивались  в  лабиринтах  домов,  построенных  из
белого камня и покрытых  розовой,  кремовой  или  персиковой  штукатуркой.
Мелькали сады, дворики, скверы, площади, кишащие людьми суматошные базары,
оживленные утренней торговлей.
     С такой  высоты  дома  казались  игрушечными,  а  люди  -  маленькими
забавными лилипутами, оживленными веселым волшебником.
     Они пролетели  над  Абхедом  с  его  тенистыми  деревнями  и  полями.
Крестьяне махали им руками, а домашние животные в  панике  разбегались  от
призрачной стремительной тени.
     Часом позже они пролетели  над  Ринаром,  Городом  Зулаев  и  увидели
красные башни с высеченными  на  них  чудовищными  дьявольскими  ликами  и
высокими мощными стенами вокруг.
     Они миновали Пазоцду, чей народ поклонялся кошкам и присягал  Великой
Тишине.
     За ним последовали Иобашт, Помферт, Ногаз, Салинопес и Дарингерн, где
люди восхваляли львиноголовых идолов.

     Ты можешь удивиться,  почему  костлявый  маг  во  всем  соглашался  с
Амалриком, желал ли тот чего-то, или не хотел вообще. Ты можешь допустить,
что  у  него  был  все-таки  небольшой  шанс  одержать  верх  над  молодым
великаном, которого он считал сумасшедшим, хотя и недюжинной силы. Но ведь
он был, тем не менее, колдуном, и к тому же  у  него  была  путающая  ноги
паутина, и землетрясное семя, зашитое  в  его  сандалиях,  и  бесчисленные
заклинания в толстой черной книге по магии.
     Причина его подчинения - хоть  и  с  большим  нежеланием  -  Амалрику
заключалась в слове КВАЗИД. Его можно перевести  как  "обязательство"  или
"судьба". Амалрик, спасший его  от  гоблинов,  автоматически  попадал  под
КВАЗИД  Убенидуса,  и  колдун  был  обязан  независимо  от  своих  желаний
выполнять все его требования. И так будет до тех пор, пока  он  не  станет
АКВАЗИД, то есть свободным от обязательства.  Никто  из  них  об  этом  не
говорил, все было ясно и так. Это было одно из тех само собой разумеющихся
правил, на которых базировалась  вся  социальная  система  Зураны.  КВАЗИД
являлся общественной формой вежливости, дополняя социальные  отношения,  а
также кодексом формальных обязательств и чести, особой формой традиционной
культуры. В этом он напоминал любое другое общественное явление.
     Убенидус был несчастен. Он находился под гнетом  КВАЗИД,  а  Амалрику
требовался спутник для путешествия в южные края. Ему была нужна  помощь  в
борьбе против дьявольских хозяев Юзентиса. И Убенидус последовал  за  ним,
хотя и без особого энтузиазма.
     Ранним вечером они достигли Оолимара. Уже почти наступило назначенное
время привала, и они все, включая глагоцита, устали и проголодались.
     Оолимар, священный город всемогущих Пророков,  лежал  на  самом  краю
Безводных Земель и был удобным местом для ночлега странников, отважившихся
отправиться в путь через пустынную необитаемую страну.
     Город был обнесен широкой стеной и состоял  в  основном  из  каменных
лабиринтов или уступчатых  пирамид,  возвышавшихся  в  центре  гигантской,
окруженной стенами площади или плаца с аркадами  каменных  колонн.  Трудно
было себе представить, как этот город может служить пристанищем для такого
гигантского населения. Каждый дом был  по  величине  с  целый  квартал.  С
внешней стороны  удивительные  тройные  стены,  смотревшие  на  засушливые
земли, казалось, возникали прямо из воздуха. И  в  то  же  время  со  всех
сторон к городу примыкали разношерстные домики  и  лачуги.  Вот  в  них  и
ютилось   основное   население.   Ну,   а   Священные   Пророки   жили   в
лабиринтоподобных храмах, во всяком случае так казалось на первый взгляд.
     Они приземлились на одной из огороженных аркадами площадей. Глагоцита
отправили отдыхать на  черно-белые  кафельные  плиты  и  он  замер  там  в
неподвижности. Он только слегка свел свои  передние  усики  перед  ротовым
отверстием, давая понять,  что  ему  требуется  еда.  Амалрик  и  Убенидус
отвязались и соскочили со своего двойного седла, с удовольствием  разминая
ноги после продолжительного полета.
     Амалрик быстро отвязал бурдюк с сиропом, распустил тесемки  и  поднес
его под  морду  глагоцита,  который  принялся  сосать  содержимое,  пуская
пузыри. Занятый кормежкой глагоцита, Амалрик не заметил появления двадцати
девяти стражников, пока они не окружили его и Убенидуса  кольцом  копий  с
бронзовыми наконечниками. Убенидус, который задрав голову и  заложив  руки
за спину, довольно  покачивался  на  каблуках  и  разглядывал  непонятного
назначения башни, тоже ничего не подозревал о появлении  стражников,  пока
наконечник копья не ткнул его  правую  ягодицу.  Он  взвизгнул,  схватился
рукой за оскорбленную часть тела и поспешил привлечь внимание  Амалрика  к
столь радушному приему.
     У стражников были угрюмые лица с длинными челюстями  и  носами,  а  в
пустых глазах, казавшихся продолжением серых сумерек, затаилась  подлость.
Они носили  длинные  мантии  из  вязаной  шерсти,  украшенные  красными  и
зелеными перьями, и деревянные шлемы с гребнями-плюмажами. На шлемах  были
вырезаны изображения птицы дьявольского вида, и на каждом под мантией были
рубахи и плащи из плотной дубленой кожи.
     Их  вооружение  состояло  из  обоюдоострых  мечей,  булав,  утыканных
острыми  шипами  и,  конечно,  копий  с  длинными  наконечниками.  Похоже,
противниками они были нешуточными.
     Стражниками командовал маленький толстенький  суетливый  человечек  в
удивительном  одеянии  самых  пестрых   цветов:   зеленого,   персикового,
лилового, красновато-коричневого, трех оттенков  кремового,  бирюзового  и
оливкового - у этих последних были два оттенка, уникальных для  зуранского
спектра и не существующих  на  Земле.  Его  одежда  вся  была  в  бахроме,
складочках,  оборочках,  плиссировке,   вырезах,   пуговичках,   ремешках,
вышивках, керамических брелках, значках, крошечных жемчужинках,  маленьких
пластинках янтаря, золотых бляхах, повязках,  кисточках  и  тому  подобных
безделицах.
     Развернув тяжелый  свиток  пергамента,  он  с  важным  видом  коротко
кашлянул и открыл рот. Пергамент весь был в  печатях,  подписях,  восковых
оттисках, золотых шнурах и выглядел очень внушительно. Полностью  завладев
вниманием, человечек начал быстро читать завывающим и визгливым голосом:
     - По приказу Архиепископского Сената Направленного Против  Впавших  в
Ересь Безбожников, Департамент Святого Отдела Инквизиции во Имя  Очищающей
Веры,  Раздела  Святых  Верований,  Моралей,  Манер  и   Религий,   Филиал
Высочайшего Конгресса Верности...
     - Надо понимать, что мы арестованы? - не выдержав, рявкнул Амалрик.
     Человечек замолчал и  поднял  один  глаз  на  рассерженного  молодого
гиганта.
     - Не совсем. Мы будем просить Любви и Сострадания  у  Благословенного
Господа для тебя и твоего сообщника, целые кварталы сядут  в  стороне  для
твоей же пользы в Священном Верхнем Суде во  имя  Святого  Очищения  твоих
грехов.
     - А какие преступления мы совершили? - спросил Убенидус.
     Постное официальное лицо осуждающе взглянуло на него.
     - Преступление? Не преступление, вы впали в тяжкую ересь, но из любви
и сострадания мы желаем направить ваши мысли для радости и  совместному  с
нами восхвалению единства Братства с Верой.
     Амалрик не выдержал.
     - Возможно, эта штука и является для вас храмом  или  чем-то  в  этом
роде, - проворчал он, показывая толстым пальцем на лабиринт. - И  если  мы
что-то нарушили, приземлившись здесь, то просим  прощения.  Мы  немедленно
уберем нашу лошадь в другое место, если вы соблаговолите указать, куда нам
следовало бы опуститься.
     Чиновник,  казалось,  ужасно  расстроился.  Он  покраснел,  щеки  его
втянулись, и он куснул нижнюю губу.
     - Нет, нет, нет! Вы не поняли! Теперь вы не можете уехать. Вы впали в
одну из Высших Ересей! Вы не можете покинуть город, пока  наши  чувства  и
братская забота не исцелит ваши заблудшие умы.
     Убенидус снова попытался прервать чиновника.
     - Иначе говоря,  мы  под  арестом  за  совершение  одного  из  Высших
Святотатств  в  вашей  Религии?  -  воскликнул  он.  -  Могу  я  попросить
объяснить, что же мы натворили? Только простыми, обычными словами.
     Чиновник с трудом придал лицу надменное выражение. Наконец он  сказал
придушенным голосом:
     - Вы... летели! Только Божества  Высших  Сфер  могут  нарушать  покой
Святого Небесного Царства! - сказав эту скверную и непристойную фразу,  он
словно получил пощечину. Побледнев,  он  коснулся  груди,  губ  и  бровей,
совершая священный обряд очищения, потом,  достав  из-за  пояса  маленький
пузырек, он окропил все, до чего дотянулась его рука, святой водой.
     Обыденную речь в Оолимаре, похоже, не жаловали.
     Убенидус все же  не  оставлял  попыток  вразумить  его.  Замечательно
спокойным голосом он заметил:
     - Но,  досточтимый,  мы  даже  не  принадлежим  к  вашей  религии.  Я
приверженец  Образманского  Таинства,  а  мой  молодой  друг   поклоняется
Сегастириенскому Пантеону...
     Кажется, колдун сказал  нечто  еще  более  скверное  и  результат  не
заставил себя долго ждать.
     Он был поистине эффектен. Стражники все,  как  один,  побросали  свои
копья, пали ниц и  закрыли  уши  руками.  Потом  они  разбежались  во  все
стороны, стуча сандалиями по камням мостовой, да  так,  что  только  пятки
сверкали.
     Что до суетливого маленького человечка, то он прижал свой пергамент к
сердцу, стал свинцово-серым, закатил глаза, явив миру налитые кровью белки
и рухнул замертво на мостовую.
     Амалрик и Убенидус обменялись ничего не понимающими взглядами.
     - Тем лучше, - проворчал человекобог. - Похоже, нам  не  стоит  особо
задерживаться в священном  городе  Оолимаре.  Наверное,  стоит  сейчас  же
воспользоваться удобным случаем и  убраться  отсюда  восвояси.  Мы  вполне
можем передохнуть  сегодня  вечером  где-нибудь  на  холмах  и  наверстать
упущенное завтра.
     -  Полностью  согласен,  -  просипел  маленький  колдун,   беспокойно
оглядываясь,  чтобы  вовремя  увидеть  и  предупредить   новое   нападение
стражников. - Теологические диспуты всегда были  одним  из  самых  любимых
моих занятий, но даже самый  красноречивый,  подготовленный  и  всезнающий
спорщик  найдет  свои  способности  весьма  бледными  перед  убедительными
аргументами в виде крепких кулаков и воинов в латах.  Давай  поднимемся  и
кончим  обременять   святую   твердь   Оолимара   своим   святотатственным
пребыванием.
     - Смотри, что это? - воскликнул Амалрик, указывая рукой.
     На гребне ближайшего  зиккурата  толпа  людей  с  высокими  плюмажами
суетились  вокруг  удивительного   механизма.   По   виду   он   напоминал
обыкновенную катапульту, но  был  так  разукрашен  и  увешан  дьявольскими
масками, ликами демонов и  гоблинов,  разными  священными  амулетами,  что
нельзя было сказать ничего более определенного.  Два  священника  вытащили
откуда-то гигантский шар из белого стекла и осторожно положили его в  чашу
катапульты - если это была катапульта.
     Это была катапульта.
     Поднявшийся вечерний ветер слабо донес  до  них  сухой  треск  трения
канатов, скрип заводимого рычага, приказы и распоряжения.
     Люди с плюмажами подались назад и их  начальник  с  краткой  молитвой
перерезал канат.
     Дз-аннн. Кланц. Вз-з-ззз!
     Молочно-белый шар поднялся в  потемневшее  и  пламенеющее  рубиновыми
сполохами небо, вспыхнув ярким солнечным огнем. Прочертив в воздухе крутую
дугу, он со свистом грохнулся наземь.
     На мостовой он разлетелся звенящими осколками  чистого  стекла  и  из
кристаллических обломков, скрывая их, вырвалось клубящееся  облако  белого
пара. Оказалось, что сам шар был чистым и прозрачным, а  белизну  придавал
ему заполнявший его газ.
     - Задержи дыхание,  не  дыши!  -  крикнул  Амалрик,  выхватывая  свой
бронзовый жезл. Но он не понадобился.
     То ли пары уже достигли путников, то  ли  колдовской  газ  действовал
прямо через  кожу,  но  оба  почувствовали  головокружение  и  нарастающую
вялость и апатию.  Белый  пар  был  каким-то  наркотиком,  вызывающим  сон
анестезиологического типа. Убенидус даже попытался классифицировать его, и
прикинуть, не этот ли усыпляющий газ применял колдун Джазедолиндан в войне
между Гадделлом и Гапривеем несколько поколений тому назад.
     Некоторое время он ломал над этим голову, потом  лег  на  черно-белую
мостовую и заснул.
     Амалрик сопротивлялся несколько дольше. Услыхав осторожное  шарканье,
приближавшееся с наветренной стороны, он вскинул жезл над головой, но  тот
внезапно показался ужасно тяжелым. Амалрик зевнул и погрузился во тьму.

                   4. Удивительные заблуждения Квам Нам Чи

     С точки зрения роскоши их  камера  казалась  весьма  комфортабельной.
Стены были отделаны благоуханными  породами  дерева,  увешаны  удивительно
красивыми вышивками из шелка, изображавшими аллегорические фигуры, повсюду
были разбросаны большие, богато изукрашенные подушки  и  черные  низенькие
табуретки из полированного дерева, инструктированного  яркими  пластинками
даженовой работы.
     Здесь в изобилии было спелых сочных фруктов в медных чашах,  подносов
с хрустящим печеньем и маленькими, острыми  на  вкус  пирожками  с  мясом,
тщательно приготовленных сладких конфет с кремовой начинкой.
     В   большом   разнообразии   были   представлены   крепкие   вина   -
лимонно-зеленого, пурпурного, огненно-красного и совершенно белого  цвета.
Уж если и сидеть в тюрьме, то только в такой, усмехнулся про себя Амалрик.
Не во всех дворцах его так встречали даже в качестве гостя!
     Их Восприемник объяснял такое обращение  следующей  аналогией  -  для
оолимарцев эта тюрьма была подобна госпиталю для  инфекционных  больных  и
была намного лучше их общинной тюрьмы. И, считаясь ущербным, узник тут  не
испытывал жестокости и неприятия со стороны окружающих.
     Восприемника,  который  исполнял  двойную  обязанность,  сначала  как
наставник в религии Оолимара, а затем, после того, как их поведут на  суд,
как помощник адвоката, звали Ллу Нам Пак. Он оказался пожилым,  болтливым,
не в меру набожным, а в общем,  неплохим  человеком.  Как  и  у  всех  его
земляков, у него были длинные челюсти и нос, и  мрачные  водянистые  глаза
коричневого цвета на бледном пористом лице.
     Обычно на нем была пышная мантия, полная всяких кармашков,  оборочек,
складок и развивающихся шаров и лент.  По  своим  манерам  он  был  точной
копией суетливого маленького чиновника, который пытался арестовать  их  на
площади зиккурата.
     Ллу Нам Пак навещал их трижды в день, и каждый визит  длился  по  два
часа - по крайней мере так считали Амалрик с Убенидусом, которые не  могли
определять время по движению солнца, так как в их обители не было  никаких
окон.
     Он учил их основам религии Оолимара, не влезая в дебри, а давая  лишь
основные понятия Единственно Верной  Всеобъемлющей  Религии,  как  он  сам
определил ее. В основном она состояла из открытий, сделанных ими на данный
момент. Тут, конечно,  наши  путники  задали  серию  вопросов,  каждый  из
которых обычно повергал их  наставника  в  непреодолимый  ужас.  Оолимарцы
верили, что все другие народы являются не  более,  чем  случайной  ошибкой
бога и способны только отстаивать упорную приверженность к своей  вере,  а
не к само собой  разумеющейся  Святой  Правде  из-за  извращенности  своих
мыслей.
     Первые  два  или  три  дня  он  посвящал  свои  визиты   перечислению
невероятных  и  особо  опасных  святотатственных  заблуждений,   вызванных
удивительными заблуждениями Квам Нам Чи.  То  был  потенциальный  источник
духовной заразы, и Ллу Нам Пак даже не отважился перечислять их  вслух,  а
только показал пергамент,  испещренный  поспешно  написанными  каракулями.
Передав его через стол дрожащей рукой, Ллу Нам Пак поспешно омыл ее святой
водой  и  энергично  вытер,  в  страхе,  как  бы  что  не  осквернило  его
безупречную душу.
     По  его  мнению  удивительные  заблуждения  должны  были   произвести
страшное впечатление. Он дал им прочесть зловещий свиток, а  потом  поднял
костлявый палец и сказал:
     - Ну? - и объяснил, что если они почувствовали отвращение и презрение
к указанному святотатству, то должны похлопать  себя  по  лбу  оолимарским
жестом, означающим "да", или коснуться носа, что будет означать "нет".
     Этот Квам Нам Чи, объяснили им, был самым  отъявленным  архиеретиком,
который выискивал, кому бы всучить и навязать свои ненавистные,  абсурдные
и дьявольские доктрины,  направленные  против  основ  веры.  Жил  он  лишь
поколение назад.
     О его конце, несомненно чудовищным и кровавом, Ллу Нам Пак ничего  не
сказал, только насупил брови, надул тонкие губы,  и  выразительно  покивал
головой.  На  основании  этого  они  заключили,  что  автор   Удивительных
Заблуждений кончил так скверно, что их  разборчивый  Восприемник  не  стал
даже рассказывать.
     Что же касается самих Удивительных Заблуждений, то  они  состояли  из
довольно коротких и простых положений, содержащих одиннадцать  утверждений
и  гипотез,  рассказывающих  о  форме  Зураны.  Квам  Нам  Чи  считал   ее
сферической. Так же в пергаменте были вопросы и рассуждения - вращается ли
Куликс, светило Зураны, вокруг планеты, или верно обратное, были затронуты
и другие темы, совершенно обычные, естественные и безобидные.
     Убенидус прочел  тут  многое  из  того,  что  открыто  обсуждалось  в
философских школах его юности и лишь слабо улыбнулся, видя с каким  ужасом
и ненавистью относятся гиперфанатики Оолимара к  этим  учениям.  Наверное,
Квам  Нам  Чи  относился  к  тому  типу  философов,  которые  интересуются
основополагающими космическими теориями мироздания.
     Было и смешно, и грустно, что он родился  среди  такой  своры  рьяных
сверхфанатиков.
     Верный Шамасианству, старый колдун безоговорочно  верил,  что  Зурана
плоская, как лепешка,  и  такой  же  формы,  поэтому  он  не  сочувствовал
гонимому учению Квам Нам Чи.  Подобное  отношение  к  Первому  Заблуждению
вызвало нескрываемый восторг Ллу и Убенидус, оказавшись на  высоте,  решил
усомниться и в остальных заблуждениях. Ллу порозовел от удовольствия.
     Что касается Амалрика, то, будучи человекобогом, он, конечно же  знал
истинную Природу Мира и управляющих им сил (ясно, не тех, о которых думаем
ты  или  я).  Однако  он  не   был   неумолимо-принципиальным   фанатичным
сторонником правды, а детский пыл оолимарцев, веривших в  непорочность  их
религии, просто  очаровывал.  Поэтому  он,  как  и  Убенидус,  отверг  все
одиннадцать заблуждений. Это принесло Ллу глубочайшее чувство  облегчения.
Очевидно, ему не улыбалось перспектива  доказывать  вздорность  всех  этих
утверждений, о которых он даже был не в силах говорить вслух.
     После  этого  все  их  встречи  посвящались  изучению  догм   религии
Оолимара. Это была жуткая мешанина абстракций, символики и туманных теорий
обо всем, что существует под солнцем, от священного предназначения  цветов
до применения каждого пальца на руке. Среди цветов, например,  оолимарская
орхидея отличалась розовато-лиловой, желтой и салатной расцветкой, каковая
была "гнусной"  и  "порочащей  священное  писание".  Последние  два  цвета
никогда не применялись художниками, не  использовались  архитекторами,  их
никогда не носили, о них даже никогда не упоминали.
     Предназначение  же  пальцев  объяснялось   стройной   астрологической
доктриной. Указательный палец левой руки, к  примеру,  предназначался  для
самосовершенствования и отучения от пороков. Для этого надо было  ковырять
пальцем в носу в течение определенных  часов  днем  и  при  этом  молиться
святым планеты Зао. Но если вас застанут за этим занятием в другое  время,
то приговорят к девятой степени. И так далее.
     Убенидус думал, что сразу  все  это  постичь  невозможно,  а  Амалрик
забавлялся, даже и не пытаясь заучивать.
     В отчаянии Ллу оставлял  их  наедине  с  огромными  тяжелыми  томами,
испещренными очень мелким  шрифтом.  Это  был  некий  ключ,  словарь,  или
скорее,  краткое  изложение  Священных  Писаний.  Манускрипты,  начиненные
ужасными пророчествами, представляли  из  себя  девяносто  девять  Свитков
Откровений. Убенидусу, попытавшемуся изучить их, не пришлось знакомиться с
входящими в них канонами, одно их перечисление выглядело внушительно, а на
их прочтение ушло бы несколько месяцев.  Краткое  же  изложение  оказалось
сущим мраком.
     Оолимарская теология состояла наполовину из философии и наполовину из
высшей математики и пользовалась непонятной, удивительной и противоречивой
терминологией. Каждое слово имело скрытый смысл, у каждого  слова  было  с
полсотни синонимов и почти никогда нельзя было сказать, что  имел  в  виду
автор на той или иной странице.
     После трехдневного обучения под неусыпным оком Ллу Нам Пака  Убенидус
все еще не знал, в каких богов верят оолимарцы и  есть  ли  у  них  вообще
боги. Священные Писания говорили в основном о таких  туманных  концепциях,
как "Мера самосозерцания", "Аримаз Света Правды",  "Величайшее  Божество",
"Уруван - бесконечное время", "Жизненный путь", "Всеобщее единение  души",
"Галакта - прямая дорога",  "Астральное  знание"  и  о  чем-то  совершенно
бессмысленном "Геунроз - Обращение Правды".
     Невозможно даже было сказать, персонифицированные ли это божества или
просто концепции.
     Убенидус   после   истощившего   его   мозг   часового   плавания   в
метафизических пучинах вынырнул на поверхность, чтобы отдышаться  и  снова
набраться сил. Он стал испытывать чувство вины перед Квам Нам Чи,  который
когда-то попытался внести во все это хоть каплю здравого смысла.
     Вспомнив  о  Квам  Нам  Чи,  он  решил  задать  своему   Восприемнику
деликатный вопрос. Существовал  некая  связь  между  собственными  именами
оолимарцев и названием их города. "Оолимар" был довольно  распространенным
термином среди беднейших слоев Паргонеса и означал что-то вроде  "город  в
верховьях реки". Но имена в  Оолимаре  больше  заставляли  вспомнить  язык
патушт, чем жаргон Паргонеса. К тому  же  последнего  Архи-Пентира  Правой
Веры, временного их духовного повелителя звали Зенд Джемд Вут, и Джемд Вут
могло означать только патуштское происхождение. А начальник Ллу, согбенный
холодноглазый старый Пикша, который  время  от  времени  в  течение  всего
следствия заглядывал к ним в комнату, сопя носом и  бросая  подозрительные
взгляды, носил имя и вовсе на чистейшем патушт - Ис  Мак  Джерб.  Убенидус
попросил, чтобы Ллу объяснил все это.
     Ответы Восприемника оказались уклончивыми, неохотными и путаными.  Но
сложив воедино все факты, Убенидус выяснил, что случилось на  самом  деле.
Когда-то единственной и основополагающей силой в Оолимаре  были  Паргонес.
Они завоевывали,  пленяли,  покупали  и  угнетали  рабов,  большей  частью
крестьян патушт. Те, надо полагать,  как-то  совершили  переворот,  что-то
вроде революции - о которой, правда, Убенидус не нашел никакого упоминания
- и, скинув своих хозяев, низвели их до своего прежнего положения рабов.
     Вот тогда-то, скорее всего,  кто-то  из  победителей,  воодушевленный
триумфом, "открыл" "великую истину", а новоявленные властители окружили ее
ореолом религии. На самом же деле созданная  им  Новая  Теология  являлась
чистой  воды  маразмом  и  была  неудачным  плагиатом  из  старой  религии
ненавистных паргонес, которая называлась сахвахизмом.
     Вскоре до узников дошло: полет на глагоците был  не  единственным  их
преступлением.
     Их  обвинили  в  том,   что   они   всему   миру   продемонстрировали
обыкновенность и заурядность оолимарцев.
     Скуластый, маленький и желтокожий  с  раскосыми  глазами  Убенидус  и
семифутовый  белокурый  сероглазый  колосс,  его   компаньон,   разительно
отличались от длиннолицых, кареглазых хлипких оолимарцев. Они пошатнули  и
развенчали мысль об особом высоком  положении  оолимарцев  и  божественном
предназначении их нации среди других  народов  Зураны,  а  их  различие  в
росте,  цвете  глаз  и  тому  подобном  являлось  прямой   насмешкой   над
Пророчествами Веры и форменным богохульством!
     Но и это было еще не все! Пока они блуждали в дебрях чужих  теософий,
мироощущений и откровений, то, будучи иностранцами,  не  принадлежащими  к
Единой Вере, оказались повинны:
     1. Во внебрачном происхождении, так как их родители не были обвенчаны
с соблюдением надлежащего Обряда;
     2. В несовершеннолетии, ибо по достижении половой зрелости  над  ними
не был проведен ритуал  Конфирмации  и  потому  их  детство  автоматически
считалось пустым и бесплодным, и выглядело в  глазах  оолимарцев  периодом
религиозных заблуждений и удовлетворения низменных желаний;
     3. В служении дьяволу, так как в пору зрелости они потратили  изрядно
времени, исповедуя чужие  религии,  казавшиеся  оолимарцам  мерзостными  и
дьявольскими.

     Краткое изложение их прегрешений оказалось щедрым  на  описание  кар,
ожидающих грешников за совершенные ими ошибки.
     В сущности даже после  обращения  в  Праведную  Веру  им  по  завязку
хватило бы всех перечисленных наказаний любой степени и тяжести.
     Я вообще опущу завесу молчания над ожидавшими их интенсивными пытками
и  издевательствами.  Скажу  только,  что  сбившись  со  счета,   Убенидус
почувствовал подкатывающую к горлу омерзительную тошноту.
     В этот миг он почувствовал, что они должны любой ценой избежать такой
перспективы и жизни во дворце дураков среди заплывших жиром собратьев Ллу,
развалившегося  на  надушенных  кушетках  и  блаженно  улыбавшегося  своим
идиотским шуткам.
     Для них приближалось время зажать уши, повесить нос, прикусить язык и
присев на корточки, принять  тяжкое  наказание,  называемое  илустидацией,
подробности которого я раскрывать не буду из опасения травмировать психику
моего читателя.
     Убенидус  решился  и  поделился  своими  страхами  со  своим  веселым
компаньоном, и тот стал  как-то  менее  весел.  Без  особых  раздумий  они
решились сматывать удочки. Но как?
     Надо отметить, что оба были по-хамски прикованы превосходными  цепями
углеродистой стали к разукрашенным орнаментами железным  столбам  в  южном
конце комнаты, а общий интерьер дополняла массивная,  окованная  стальными
полосами дверь черного дерева, более подходящая для парадного подъезда или
банковского сейфа, и находилась та дверь в северном конце комнаты.
     Убенидусу не терпелось  добраться  до  своего  имущества.  Он  жаждал
опутывающей ноги паутины, перценной пыльцы и землетрясного семени, которое
сейчас уже достаточно перезрело, а ведь еще недавно,  во  второй  половине
Игладравиана было в самом соку. Но увы, все их принадлежности находились в
северном конце комнаты, в шкафу из неразрушаемого  кристалла.  Они  лежали
там прямо на глазах у узников не с  целью  их  помучить  и  подразнить,  а
просто потому, что оолимарцы смертельно боялись духовной заразы, ведь  зло
жило для них не только в противозаконных цветах, запахах, вкусах,  словах,
идеях, времени дня и тому подобном, но так же и в физических объектах. Для
сверхпривередливых  оолимарцев   имущество   богохульников   было   высшей
мерзостью, носителем заразы, неизвестной и отвратительной болезни. Ни один
человек в  городе  не  был  настолько  богат,  чтобы  подвергнуться  риску
заразить свое имущество, а потом уничтожить необходимые ему  самому  вещи.
Не могли же они обеззаразить весь мир.
     Выделенный для них слуга-паргонес принес их вещи в камеру и положив в
неразрушимый кристалл, поспешил удалиться, не проявив, стоит заметить,  ни
зависти, ни сожаления.
     Однако невинные и вовсе не садистские мотивы  тюремщиков,  положивших
вещи так, что они были видны, но недосягаемы,  послужили  причиной  тяжких
страданий бедного Убенидуса. Ведь тут постоянно на виду лежали пакетики  с
волшебными средствами,  а  также  маленькая,  пухлая  и  засаленная  книга
заклинаний и молитв.
     Однажды  глубокой  темной  ночью,  в  отчаянии  ковыряя  указательным
пальцем в носу,  не  особо  беспокоясь,  был  ли  то  подходящий  час  для
астрологических упражнений - Убенидус  уронил  маленькую  каплю  крови  на
полированную поверхность соседней табуретки и помянул всех своих  предков.
И вдруг воздух прорезала маленькая розовая вспышка света, запахло серой, а
на табуретке появилась крохотная зеленая птичка. Она подпрыгнула, слизнула
человеческую кровь и  вопрошающе  уставилась  на  Убенидуса  своим  черным
глазом.
     - Что тебе надо, зачем звал  меня?  -  спросила  птичка  надтреснутым
человеческим голосом.
     - Никогда бы не подумал! - прошептал ошарашенный Убенидус. - Если  ты
не против, вызволи нас отсюда! Слышишь меня, Рекват?
     Не так часто он вызывал духов  своих  предков  из  ультракосмического
царства  теней,  внепространственного  преддверия   ада,   служившего   им
обителью. Дело в том, что ладить с ними было ох, как непросто.
     Рекват был дотошным, не в меру любопытным и, как сказал бы  Убенидус,
будь на то его воля - обладал злобным чувством юмора. Поняв, какую  работу
подкинул ему Убенидус  -  так  называемое  обычное  Волшебство,  он  решил
позабавиться.
     Рекват малость поиздевался над своим  старым  господином  и  взлетел,
чтобы повнимательнее рассмотреть ухмылявшегося Амалрика. Он скосил на него
сначала один глаз, потом другой, сосредоточив на молодом гиганте все  свое
внимание. Некоторое время, он изучал странные узоры ауры  Амалрика.  Потом
он плотно сжал два своих черных глаза и открыл третий, скрытый до того  на
макушке. Этим органом, который действовал в Астральной Плоскости, он  стал
внимательно рассматривать  астрального  двойника  Амалрика.  Окончив  свое
занятие, он вздыбил оперение в резком коротком приветствии.
     - Привет, полубог! - чирикнул он.
     - Привет, маленькая пташка, - хмыкнул Амалрик.
     Убенидус, глубоко изумленный, уставился на них.
     Рекват вдруг прыгнул в центр стола и внимательно осмотрелся.  Поверь,
он видел сквозь стены, через стражу и темноту,  пыточные  камеры,  зажатые
пальцы, дыбы и все  другие  прелести  священной  оолимарской  цивилизации.
Закончив свои внепространственные наблюдения, он направил дерзкий глаз  на
рассерженного хозяина и прочирикал:
     - Ладно, вам, видно хочется оказаться в более приятном месте, верно?
     - Довольно дурить, - взорвался Убенидус. -  Что  ты  сделаешь,  чтобы
вызволить нас отсюда?
     - Не ерепенься, - ехидно посоветовала птичка. -  Вежливость  -  залог
успеха.
     - Рекват, бессовестная, вшивая курица,  заклинаю  тебя!  Вспомни  наш
договор!
     Птичка пронзительно  вскрикнула  и  совсем  не  по-птичьи  насмешливо
фыркнула:
     - Договор! Только твой жир и помнит об этом глупом клочке  бумаги!  -
каркнула  она.  -  Когда  в  последний  раз  ты  призывал  меня   отведать
человеческой крови? А? Вспомни, насколько давно это было!
     Несчастный Убенидус поник.
     - Да...
     - Однако...
     Услыхав это, Убенидус даже подпрыгнул.
     - Однако? Значит, ты поможешь?!
     Птичка  почистила  клювик,  ничего  не  ответила,  и  лишь   выдавила
беспокоившую ее  капельку.  Потом  она  резко  сунула  клюв  под  крыло  и
отшвырнула маленькое красное насекомое. Паразит, у которого оказалось  две
головы и неприятный запах, ударился о крышку стола и превратился в  облако
розового пара.
     - Я только дам вам парочку советов, -  нагло  прочирикала  птичка.  -
Первый - призовите Арангатура. Второй -  подтверди  верность  Заблуждений.
Прощай.
     - Рекват, ты не смеешь... - но было уже поздно.
     На том месте, где только что сидела птичка, возникло облачко пара и в
ноздри ударил едкий запах серы.  Убенидус,  надутый  и  сердитый,  сел  на
место.
     - Чертова птица! Призовите Арангатура!.. Извольте. Только кто это или
что это?
     Амалрик смущенно прочистил горло. Он  казался  пристыженным  и  водил
пальцем ноги по ворсу ковра, усердно избегая взгляда Убенидуса.
     - Моя вина, - буркнул он. - Я как-то  не  подумал.  Всегда  полагаюсь
больше на мускулы, чем на разум. А надо было  подумать,  предупреждали  же
меня Всемогущие Боги - надейся только на свой разум...
     Внезапно он странно  откинул  голову  и  заревел  так,  что  зевающий
Убенидус подскочил на целый фут от пола.
     - Харре, харре, Арангатур! Арангатур, харре, харре!
     Через всю  комнату  к  сейфу  из  неразрушимого  кристалла  пробежали
складки света и осветили часть могучего бронзового  жезла  Амалрика.  Жезл
задрожал, словно гончая, услыхавшая зов своего хозяина, всплыл в воздух  и
с ужасающей силой ударил в стену кристаллического шкафа.
     Кристалл зазвенел, как  колокольчик  и  вдруг  неразрушимый  кристалл
разбился вдребезги с гулким и  довольно  громким  в  тиши  ночного  дворца
звуком.
     Бронзовый же  жезл,  подобно  уродливой  ракете,  пересек  комнату  и
опустился в протянутую руку Амалрика.
     Убенидус вытаращил глаза так, что чуть не потерял их. От изумления он
даже онемел.
     Амалрик попробовал улыбнуться, он  все  еще  чувствовал  себя  ужасно
глупо и не в силах  был  ничего  сказать.  Он  был  должником  толстенькой
зеленой птички.
     -  Что  стоит  наш  полубог  без  такого  очаровательного  оружия,  -
проворчал он иронически.
     Убенидус  ничего  не  ответил  и  пока   его   оцепеневший   рассудок
пережевывал эти слова, до его слуха из соседнего зала донесся звук  шагов.
Звон разбитого сейфа разбудил дремавших тюремщиков, они должны  были  быть
здесь с минуты на минуту.
     - Быстрее! - агонизирующе выдохнул он.
     Амалрик вставил жезл в звено цепи, которой был прикован к  массивному
железному кольцу. На его плечах  налились  огромные  бугры  мускулов  и  с
глухим треском звено лопнуло, а осколки стали зазвенели, ударяясь о стены.
     В одно мгновение он освободил себя  и  наклонился,  чтобы  освободить
Убенидуса.
     Неожиданно дверь распахнулась и в комнату ворвались люди.  Среди  них
был их Восприемник, Ллу Нам Пак, зевающий, с заспанным лицом, облаченный в
поспешно наброшенную рубаху с широкими рукавами и вьющимися лентами. С ним
был его начальник и, суровый аскетичного вида Ив Мак  Джерб  и  испуганные
стражи.
     - Что здесь происходит? - закричал Ив Мак Джерб.
     - Мы... Э-э-э-... - мямлил Убенидус, пока Убенидус рвал и  распутывал
его кандалы.
     - Вы пытаетесь убежать, подлые еретики! - крикнул угрюмый теократ.  -
Если так, то лучше откажитесь от этой мысли, ни к  чему  хорошему  она  не
приведет, ваши цепи сделаны из крепчайшей стали!
     Амалрик разразился гулким смехом и поднялся на ноги,  держа  в  руках
сломанные цепи Убенидуса.
     - Крепчайшая сталь! Чушь! Тяжела, прочна, но  хрупка.  Я  разбил  эти
ваши знаменитые цепи. Могу пояснить,  как.  За  двадцать  девять  тысяч  и
восемьсот четырнадцать лет служения  Всемогущим  Богам  я  совершал  и  не
такое! Как-то мне пришлось спуститься  в  Северных  Странах  к  проклятому
Варвунду Демонов Смерти за душой принцессы Оллумуммо.  Тогда  они  связали
меня неразрушимыми цепями из прочнейшего металла. Вот это был  металл,  не
то что ваш!
     И  странное  дело  -  стражники,  не   ожидая   нападения   Амалрика,
мифологической фигуры из чуждой им религии, отступили назад, спотыкаясь  и
натыкаясь друг на друга, в замешательстве и страхе побросав свое оружие.
     Вдохновение снизошло на Убенидуса, как удар молнии. Мысли проносились
в его голове с невообразимой скоростью. От оолимарцев исходил  такой  ужас
перед ересью, что, казалось, он пахнул. Второй  загадочный  совет  Реквата
гласил: "Подтверди  правильность  Заблуждений,  Удивительных  Заблуждений.
Признай их."
     Его охватила радость. Предвкушение предстоящей битвы засверкало в его
раскосых глазах. Он  выступил  вперед,  под  пристальный  взгляд  сурового
старого Ив Мак Джерба.
     ...В один миг они выскочили из комнаты,  спустились  в  разукрашенный
витиеватыми росписями зал и сломя голову помчались по мраморным  ступеням,
оставив позади ошеломленных, обложенных ересью стражников.
     К несчастью, на лестнице их ждала целая  фаланга  стражников,  полных
решимости изловить проклятых еретиков.  Обменявшись  улыбками,  Амалрик  и
Убенидус встали в позу и в один голос громко продекламировали:
     - В третьих, я утверждаю, что Зурана вращается вокруг своего  светила
Куликса, а не наоборот! - прокричав это,  они  гордо  посмотрели  прямо  в
глаза подоспевших стражников, наполненные сейчас ужасом.
     Стражники сломали строй, их охватила паника  и  они  бросились  сломя
голову вниз по ступеням. Многие спотыкались,  падали  и  катились  дальше,
полируя ступени своими задницами. Некоторые даже  бросали  щиты,  копья  и
шлемы, чтобы единым прыжком перемахнуть балюстраду и  оказаться  на  земле
раньше своих обезумевших товарищей.
     - В четвертых, я утверждаю,  что  Зурана  не  покоится  на  согбенных
плечах Архангела Джада, а, скорее всего, удерживается центростремительными
силами за счет скорости ее вращения вокруг светила  Куликса!  -  проревели
они на всякий случай вслед улепетывающим хозяевам.
     Дальнейшее их продвижение  не  встретило  упорного  сопротивления,  а
отряды горожан разбегались при одном только их появлении.
     На свое счастье, стреноженного глагоцита они нашли на том  же  месте,
где и оставили. Взнузданный скакун, безусловно,  был  настолько  мерзок  и
провонял  ересью,  что  духовенство  не  осмелилось   близко   подойти   к
чудовищному насекомому.
     Когда они как можно быстрее заняли свои места и  приказали  глагоциту
взлететь, он рванулся вверх, как пьяный. Тут до  Амалрика  дошло,  что  он
прикрепил  бурдюк  с  сиропом  к  хоботам  насекомого  как  раз  перед  их
пленением. Сиропа в бурдюке глагоциту вполне хватило бы на  все  время  их
плена, так так там был месячный запас.  Но  обжорство  чудовища  не  знало
границ и от жадности он сожрал  весь  сироп,  вместе  с  бурдюком  и  всем
остальным, от чего остались лишь  клочья  кожи,  свивавшие  с  его  нижних
челюстей.
     Причина же дергающегося и неровного полета была не столь очевидна.  И
когда суть случившегося дошла  до  Амалрика,  его  охватило  невообразимое
веселье, и только после  того,  как  схлынула  первая  волна  безудержного
смеха, Амалрик все объяснил испуганному колдуну.
     Этот сироп был сильно концентрированным напитком, который  употреблял
только в малых дозах. Вылакав полный запас,  чудовищное  насекомое  быстро
захмелело и теперь оно было смертельно пьяным!
     Вам  случалось  ехать  по  дороге,  состоящей  из  сплошных  колдобин
величиной с гору? Нет? Прокатитесь верхом на пьяном в стельку глагоците, и
вы узнаете, что это такое за удовольствие.

     К закату они были уже далеко от прелестей священного города  Оолимара
и летели где-то над пустынями Вадалра.
     Убенидус старался утешиться мыслью,  что  Оолимар  они  миновали  без
особого ущерба.
     Но его это не очень воодушевляло. Даже  сейчас  их  поиски  Юзентиса,
города Покорившие Смерть, были в самом начале и кто знает, какие испытания
ждут их впереди.
     О-о! Лучше бы оказаться среди гоблинов!
     Они летели в полной темноте, но где-то впереди их ждала далекая  цель
и причудливый блеск новых приключений.

                              Спрэг ДЕ КАМП
                                Лин КАРТЕР

                              ТЕНИ В ЗАМБУЛЕ

     Конан, как и собирался, прибыл в Замбулу, где очень  быстро  промотал
свои деньги в колоссальной  гулянке.  Через  неделю  обжорства,  пьянства,
драк, распутства и азартных игр он в очередной раз  оказался  перед  лицом
нищеты.

                       1. БАРАБАННЫЙ БОЙ НАЧИНАЕТСЯ

     - В доме Арама Бакша скрывается опасность!
     Голос говорившего дрожал от искренности и его тонкие пальцы с черными
ногтями вцепились в мускулистую  руку  Конана,  когда  он  прокаркал  свое
предупреждение. Это был крепкий загорелый мужчина с  всклокоченной  черной
бородой. Его рваная одежда выдавала в нем бродягу. Он  выглядел  меньше  и
слабее, чем обычно рядом с гигантом киммерийцем  с  его  черными  бровями,
широкой грудью и мощными руками  и  ногами.  Они  стояли  на  углу  Базара
Оружейных Дел Мастеров, а на другой стороне от них проплывал  многоязыкий,
многоцветный  поток  замбульских  улиц.  Этот  поток   был   экзотическим,
смешанным, пестрым и крикливым.
     Конан  оторвал  свой  взгляд   от   проходившей   мимо   темноглазой,
красногубой  ганарки,  чья  короткая  юбка  с  длинным  вырезом   обнажала
коричневые  бедра  при  каждом  вызывающем  шаге,  и  посмотрел  вниз   на
назойливого попутчика.
     - Какую опасность ты имеешь в виду? - спросил он.
     Житель пустыни украдкой поглядел через плечо, перед тем как ответить,
и понизил голос:
     - Кто может сказать? Но жители пустыни и путешественники  ночевали  в
доме Арама Бакша и после этого их никогда не видели  и  ничего  о  них  не
слышали. Что с ними случилось?  Он  клянется  что  утром  они  вставали  и
уходили своим путем... и верно  то,  что  ни  один  горожанин  никогда  не
исчезал из его дома. Но никто больше  не  видел  путешественников  и  люди
говорят, что узнавали их добро и снаряжение на базарах. Если их не  продал
Арам, расправившись с владельцами, то как они там оказались?
     - У меня нет никакого  добра,  -  проворчал  киммериец,  взявшись  за
окаймленную шагренью рукоятку палаша, который висел у него на поясе.  -  Я
даже продал свою лошадь.
     - Но ночью из дома Арама Бакша исчезали не только богатые  странники!
- сказал зуагирец. - Нет, бедные жители пустыни тоже ночевали там,  потому
что плата там меньше, чем в других тавернах, и их после этого  никогда  не
видели. Однажды зуагирский вождь, чей сын исчез таким образом, обратился к
сатрапу Джунгиру Хану, который приказал солдатам обыскать дом.
     - И они нашли набитый телами подвал? - спросил Конан, полунасмехаясь.
     - Нет! Они не нашли ничего! И выпроводили вождя из города с  угрозами
и проклятиями! Но, - он приблизился ближе к Конану и с дрожью прошептал, -
нашли кое-что другое! На краю пустыни, за домами, есть несколько пальм и в
этой рощице есть яма. И в этой яме находили человеческие кости, обугленные
и почерневшие. И не однажды, а несколько раз!
     - И что это доказывает? - проворчал Конан.
     - Арам Бакш - это  демон!  Нет,  в  этом  проклятом  городе,  который
построили стигийцы и которым правят  гирканцы,  где  белые,  коричневые  и
черные люди смешались вместе, произведя  гибридов  из  разных  оттенков  и
разных племен - кто может сказать, где человек, а где притаившийся  демон?
Арам Бакш - это демон в  человеческом  облике!  Ночью  он  принимает  свое
истинное обличье и относит своих постояльцев в пустыню, где  его  собратья
демоны из пустыни собираются на тайные сборища.
     - Почему же он всегда выбирает только чужаков?  -  скептично  спросил
Конан.
     - Жители города не потерпят, если он будет убивать их  людей,  но  им
нет дела до чужеземцев, которые попадают в его руки. Конан, ты с Запада  и
не знаешь тайн этой древней земли.  Но  с  начала  времен  демоны  пустыни
поклоняются Йогу, Лорду Опустевших Жилищ.  Они  поклоняются  ему  огнем...
огнем, который пожирает человеческие жертвы.
     Будь осторожен! Ты прожил много месяцев в палатках зуагирцев и ты наш
брат! Не ходи в дом Арама Бакша!
     - Исчезни! - неожиданно сказал Конан. - Вон там идет отряд  городской
стражи. Если они тебя увидят, то могут вспомнить о лошади,  украденной  из
конюшни сатрапа...
     Зуагирец задышал с трудом и судорожно задвигался. Он быстро спрятался
между  палаткой  и  каменной  лошадиной  кормушкой,   задержавшись   ровно
настолько, чтобы успеть сказать:
     - Будь осторожен, мой брат! В доме Арама Бакша демоны!
     Затем он помчался вниз по узкой аллее и исчез.
     Конан подтянул свой широкий пояс для меча и стал  спокойно  наблюдать
изучающим взглядом за отрядом стражников, проходившим мимо. Они посмотрели
на него с любопытством и подозрительностью,  так  как  он  был  человеком,
который выделялся даже  в  такой  пестрой  толпе,  которая  битком  забила
извилистые улицы Замбулы. Его голубые  глаза  и  чужестранные  черты  лица
выделяли его из восточной толпы, а прямой меч только усиливал это отличие.
     Стражники не обратились к нему, а пошли вниз по  улице,  когда  толпа
широко  расступилась  перед  ними.  Они  были  пелиштийцами,  приземистые,
крючконосые, с черно-синими бородами, метущими по спрятанной под кольчугой
груди - наемники, нанятые для  выполнения  работы,  которую  сами  туранцы
считали для себя  недостойной.  Население  Замбулы  их  ненавидело.  Конан
посмотрел на  солнце,  начинавшее  садиться  за  плоские  крыши  домов  на
западной стороне базара, и поправив еще раз свой пояс отправился в сторону
таверны Арама Бакша.
     Походкой горца он двигался по разноцветным улицам, на которых  рваные
туники хнычущих нищих  задевали  отделанные  горностаем  халаты  надменных
купцов и усыпанный жемчугом атлас богатых куртизанок.  Впереди  сутулились
гигантские  черные  рабы,  толкая  чернобородых  странников  из  шемитских
городов, кругом  вертелись  оборванные  бродяги  из  прилегающих  пустынь,
торговцы и авантюристы со всех стран Востока.
     Коренное население было не менее разнородным.  Сюда  несколько  веков
тому назад пришли стигийские армии, собрав из восточных  пустынь  империю.
Замбула был небольшим торговым поселком, окруженным оазисами и  населенным
потомками бродяг. Стигийцы превратили его  в  большой  город  и  наполнили
своими  людьми,  а  также  шемитскими  и  кушитскими  рабами.   Постоянные
караваны, пересекающие пустыню с востока на  запад  и  обратно,  приносили
богатство и еще больше смешивали расу. Затем с  востока  пришли  туранские
завоеватели и отодвинули назад границы Стигии, и сейчас, в  течении  жизни
целого  поколения  Замбула  была  самой  западной   туранской   сторожевой
заставой, управляемой туранским сатрапом.
     Галдеж мириад языков  ударил  в  уши  киммерийца,  когда  беспокойные
замбульские улицы окружили  его,  рассекаемые  то  там  то  здесь  отрядом
цокающих всадников,  высокими,  стройными  туранскими  воинами  с  темными
ястребиными лицами, звенящими своими кривыми  саблями.  Толпа  разбегалась
из-под копыт их лошадей, так как они были хозяевами  Замбулы.  Но  высокие
угрюмые стигийцы, стоящие в тени, яростно сверкали  глазами,  вспоминая  о
былой славе. Смешанное население мало  волновало,  будет  ли  их  судьбами
управлять король, живущий в  сумрачном  Хеми  или  в  блестящем  Аграпуре.
Замбулой правил Джунгир Хан, но люди шептали, что Нафертари,  возлюбленная
сатрапа, правит Джунгиром  Ханом;  но  люди  шли  своей  дорогой,  щеголяя
мириадами своих красок на улицах, торговали, спорили,  играли  в  азартные
игры, пьянствовали, любили, как это делало население Замбулы  все  века  с
того времени, как ее башни и минареты поднялись из песков Харамуна.
     Бронзовые фонари с высеченными  на  них  злобно  глядящими  драконами
зажглись на улицах до того,  как  Конан  добрался  до  дома  Арама  Бакша.
Таверна находилась в самом конце  улицы,  идущей  на  запад.  От  домов  с
востока ее отделял широкий сад, окруженный стеной, в котором  густо  росли
финиковые пальмы. К западу от таверны находилась еще одна пальмовая роща и
проходя через нее улица переходила в  окруженную  пустыней  дорогу.  Через
дорогу от таверны, в тени пальмовых деревьев, стоял ряд покинутых хижин, в
которых обитали только летучие мыши да шакалы. Когда Конан спустился  вниз
по дороге, он задумался, почему нищие, которых так  много  в  Замбуле,  не
заняли эти пустые дома, чтобы ночевать в них. Свет за  ним  потух.  Больше
здесь не было фонарей, кроме того, что висел над воротами таверны:  только
звезды, мягкая пыль дороги под ногами и шорох пальмовых листьев от легкого
пустынного ветерка.
     Ворота Арама выходили не на дорогу, а на аллею, идущую между таверной
и садом финиковых  пальм.  Конан  резко  подергал  веревку,  свисавшую  от
колокольчика рядом с фонарем, а затем добавил шуму,  заколотив  по  обитым
железом воротам из тикового дерева рукояткой своего меча. Смотровое окошко
в воротах открылось и черное лицо стало всматриваться сквозь него.
     - Открывай, чтоб ты сгорел, - потребовал  Конан.  -  Я  постоялец.  Я
заплатил Араму за комнату и я эту комнату получу, клянусь Кромом!
     Негр вытянул свою шею, осматривая в звездном свете дорогу за Конаном;
но он без комментариев открыл ворота и затем снова закрыл за  киммерийцем,
закрыв их на замок и на засов. Стена была необычно высокой; но  в  Замбуле
было много воров и дом на краю  пустыни  должен  быть  хорошо  защищен  от
ночных набегов бродяг. Конан зашагал сквозь сад, где большие бледные цветы
покачивались в звездном свете, и зашел в столовую комнату,  в  которой  за
столом сидел стигиец с бритой головой студента, над чем-то размышляющий, и
какие-то неразборчивые фигуры спорили за игрой в кости в углу.
     Арам Бакш вышел вперед мягкой походкой. Это был  дородный  мужчина  с
черной бородой, доходившей  до  груди,  выступающим  крючковатым  носом  и
маленькими черными глазками, которые беспрестанно бегали по сторонам.
     - Вы хотите поесть? - спросил он. - Выпить?
     - Я съел кусок говядины и буханку хлеба в саке, -  ответил  Конан.  -
Принеси мне кружку газанского вина. У меня найдется чем заплатить за  нее.
- Он бросил медную монету на заляпанный вином прилавок.
     - Вы выиграли за игорным столом?
     - Как я мог, начиная с одной горстью  серебра?  Я  заплатил  тебе  за
комнату этим утром, так как знал, что скорее всего проиграю. Я хотел  быть
уверенным, что этой ночью у меня будет крыша над головой. Я заметил, что в
Замбуле никто не спит на улицах. Все нищие выискивают убежища, которые они
баррикадируют перед темнотой. В городе должно быть полно очень кровожадных
разбойников.
     Он жадно выпил дешевое вино с приятным привкусом  и  пошел  вслед  за
Арамом из столовой. Игроки остановили свою игру  и  посмотрели  ему  вслед
таинственным задумчивым  взглядом.  Они  ничего  не  сказали,  но  стигиец
засмеялся страшным смехом,  полным  нечеловеческого  цинизма  и  насмешки.
Другие беспокойно потупили свои глаза, избегая взглядов друг  друга.  Если
изучаешь искусство, которым овладевал  стигийский  студент,  необязательно
испытывать обыкновенные человеческие чувства.
     Конан пошел за Арамом по коридору, освещенному медными лампами, и ему
не понравилась бесшумная походка хозяина. Ноги Арама были обуты  в  мягкие
комнатные туфли, а коридор был застелен  толстыми  туранскими  коврами;  в
вороватой походке замбульца было что-то отталкивающее.
     В конце  извилистого  коридора  Арам  остановился  у  двери,  поперек
которой на крепких металлических скобах был  установлен  тяжелый  железный
засов. Арам поднял его и показал киммерийцу хорошо  обставленную  комнату.
Конан мгновенно заметил, что ее окна были маленькими и заделаны  железными
прутьями, со  вкусом  позолоченными.  На  полу  были  ковры  и  кушетка  в
восточном стиле и табуретки с  вырезанным  на  них  орнаментом.  Это  была
комната намного более удобная чем та, за которую Конан мог  бы  заполучить
за эту же цену  ближе  к  центру  города...  факт,  который  прежде  всего
волновал его в то утро, когда он обнаружил, как сильно похудел его кошелек
за несколько дней безумного разгула. Он приехал в Замбулу из пустыни всего
неделю тому назад.
     Арам зажег бронзовую лампу и обратил внимание Конана  на  две  двери.
Обе были оборудованы тяжелыми засовами.
     - Сегодня ночью ты будешь спать в полной безопасности,  киммериец,  -
сказал Арам,  мигая  глазами  над  своей  пышной  бородой  из  внутреннего
дверного проема.
     Конан хмыкнул и бросил свой обнаженный палаш на кушетку.
     - У тебя крепкие засовы и прутья;  но  я  всегда  сплю  с  обнаженным
оружием.
     Арам не ответил; какое-то мгновение он стоял, теребя  свою  бороду  и
глядя на зловещее оружие. Затем молча ушел, закрыв за собой  дверь.  Конан
установил засов на место, пересек комнату, открыл противоположную дверь  и
выглянул наружу. Комната была на той стороне дома, что выходила на дорогу,
бегущую на запад из города. Дверь выходила в маленький дворик,  окруженный
своей собственной стеной. Стены, которые отделяли его от  остальной  части
таверны, были высокие и без дверей; но стена, выходившая на  дорогу,  была
низкой и на ее воротах не было никакого замка.
     Конан стоял некоторое время в двери. За ним мерцала бронзовая  лампа.
Он посмотрел на дорогу туда, где она исчезала среди пальм. Их листья слабо
шелестели на легком ветерке; за ними лежала голая пустыня. Далеко вверх по
улице, с другой стороны до него слабо доходил свет и шум города. Здесь  же
был только звездный свет, шепот пальмовых листьев, а за  низкой  стеной  -
дорожная пыль да покинутые хижины, выставившие свои плоские  крыши  низким
звездам. Где-то за пальмовой рощей послышался звук барабана.
     Ему вспомнились предупреждения  зуагирца.  Сейчас  они  казались  ему
менее  фантастическими,  чем  тогда,  на  заполненных  толпой,  освещенных
солнцем улицах. Конан снова задумался  над  загадкой  этих  пустых  хижин.
Почему нищие их избегали? Он вернулся обратно в комнату, закрыл  за  собой
дверь и запер ее на засов.
     Свет  начал  мерцать.  Конан  склонился  над  лампой   и   выругался,
обнаружив, что пальмового масла в ней почти не осталось. Он собрался  было
позвать Арама, но затем пожал плечами и задул свет. В  мягкой  темноте  он
растянулся одетый на кушетке, его мускулистая рука  инстинктивно  нашла  и
придвинула  ближе  рукоятку  палаша.  Глядя   лениво   на   звезды   через
зарешеченное окно, слушая шорох ветерка в пальмовой роще, он погрузился  в
сон, смутно осознавая приглушенный барабанный бой из пустыни - низкий  бой
обтянутого кожей барабана, возникающий от мягких, ритмичных ударов широкой
черной руки...

                          2. УКРЫВАЮЩИЕСЯ В НОЧИ

     Киммерийца разбудила открываемая тихонько  дверь.  Он  просыпался  не
так, как цивилизованные люди, тупые, сонные, напичканные  наркотиками.  Он
проснулся мгновенно, с ясным рассудком, распознавая звук, который  оборвал
его сон. Напряженно лежа в темноте он увидел, как наружная дверь  медленно
открывается. В освещенном звездами расширяющемся проеме он увидел  большую
черную массу, широкие, ссутулившиеся  плечи  и  искаженной  формы  голову,
закрывавшую звезды.
     Конан почувствовал, как по спине между  лопатками  побежали  мурашки.
Как можно было открыть дверь без вмешательства потусторонних  сил?  И  как
человек мог обладать головой похожей на ту, что маячила на фоне звезд? Все
истории о дьяволах и  гоблинах,  что  он  слышал  в  зуагирских  палатках,
припомнились ему и капельки липкого пота побежали  по  его  телу.  В  этот
момент монстр пригнувшись и с неуклюжей походкой бесшумно  проскользнул  в
комнату; знакомый запах защекотал ноздри киммерийца, но не разубедил  его,
так как в зуагирских легендах говорилось, что именно так пахнут дьяволы.
     Конан бесшумно поджал свои ноги; его обнаженный меч был в правой руке
и когда он ударил, это было так  неожиданно  и  убийственно,  словно  тигр
бросился в атаку в темноте. Даже демон не смог бы избежать этого взрывного
натиска. Его меч прошел сквозь плоть и кости и что-то тяжело упало на  пол
с придушенным криком. Конан приник в темноте над  ним,  занеся  свой  меч.
Дьявол ли, животное или человек, но это создание на полу было мертвым.  Он
почувствовал смерть, как ее чувствует  любая  дикая  тварь.  Он  посмотрел
сквозь полуоткрытую  дверь  в  освещенный  звездами  дворик.  Ворота  были
открытыми, но во дворе было пусто.
     Конан закрыл дверь, но не стал запирать ее на засов. Двигаясь  ощупью
в темноте, он нашел лампу и зажег ее. В ней было достаточно  масла,  чтобы
посветить около минуты. Спустя мгновение он склонился над фигурой, которая
растянулась на полу в луже крови.
     Это был  гигантский  черный  мужчина,  одетый  только  в  набедренную
повязку. Одна рука все  еще  сжимала  дубинку  с  сучковатым  концом.  Его
курчавая шевелюра образовывала похожие на рога веретена от застрявших  там
палочек и высохшей грязи. Эта варварская прическа и искажала форму головы,
когда та  возникла  на  фоне  звезд.  Обнаружив  ключ  к  разгадке,  Конан
оттопырил толстые красные  губы  и  проворчал,  когда  увидел  подпиленные
кончики зубов.
     Теперь он понял, почему из дома Арама Бакша исчезали чужеземцы; понял
загадку барабанного боя, доносившегося из-за пальмовых рощ и загадку ямы с
обугленными костями - ямы,  в  которой  под  звездами  поджаривалось  мясо
чужеземцев, пока черные бестии сидели на корточках, ожидая утоления своего
отвратительного голода. Мужчина на полу был рабом-каннибалом из Дарфара.
     В городе много людей такого рода. Открыто каннибализм  в  Замбуле  не
допускался. Но теперь Конан знал, почему люди так надежно  закрывались  на
ночь и почему даже нищие избегали открытых аллей и лишенных дверей  хижин.
Он фыркнул от отвращения, когда представил себе, как  грубые  черные  тени
крадутся там и тут по ночным улицам в  поисках  человеческой  жертвы  -  и
таких людей, как Арам Бакш, которые открывали им двери.  Хозяин  гостиницы
был не демон; он был еще хуже. Рабы из Дарфара были ворами,  пользующимися
дурной  славой;  без  сомнения,  они  давали  Араму   Бакшу   кое-что   из
украденного. А он платил им за это человеческой плотью.
     Конан задул свет, шагнул к двери,  открыл  ее  и  пробежал  рукой  по
орнаментам с наружной стороны.  Один  из  них  был  подвижным  и  открывал
внутренний  засов.  Комната  была  западней,  в  которую  словно  кролики,
попадались человеческие жертвы. Но в этот раз вместо кролика в нее попался
саблезубый тигр.
     Конан вернулся к другой двери, поднял засов и  надавил  на  нее.  Она
была неподвижной и он вспомнил про  засов  с  наружной  стороны.  Арам  не
оставлял ни одного шанса людям, которые попадались сюда. Взявшись за  свой
пояс для оружия, киммериец вышел во двор и закрыл за собой  дверь.  Он  не
собирался откладывать сведение счетов с Арамом Бакшем. Он задумался о том,
сколько же бедняг было убито дубинкой и  утащено  из  комнаты  по  дороге,
которая бежала сквозь тенистые пальмовые рощицы к яме для поджарки.
     Он остановился во дворе. Барабанный бой все еще приглушенно  шумел  в
темноте  и  он  заметил  слабое  мерцание  красного  огонька   в   рощице.
Каннибализм был больше, чем просто извращенный  аппетит  черных  людей  из
Дарфара; это была неотъемлемая часть их страшного культа.  Черные  хищники
уже собрались на свое тайное сборище. Но если чье-то тело  и  наполнит  их
животы, это будет не его тело.
     Чтобы добраться до Арама Бакша, ему нужно было вскарабкаться на  одну
из стен, которые отделяли  дворик  от  главной  части  таверны.  Они  были
высокими, чтобы обеспечить защиту  от  людоедов;  но  Конан  отличался  от
родившихся в болотной местности негров; его мышцы стали  стальными  еще  в
отроческом возрасте, который он провел на  отвесных  утесах  своих  родных
гор. Он стоял  в  футе  от  ближайшей  стены,  когда  эхо  отразило  крик,
раздавшийся между деревьями.
     Через мгновение Конан уже стоял насторожившись у ворот,  наблюдая  за
дорогой. Звук доносился из теней за хижинами  через  дорогу  от  него.  Он
услышал  безумный  задыхающийся  и  булькающий  звук,  который  мог   быть
результатом отчаянной попытки закричать, когда черная  рука  зажимала  рот
своей  жертвы.  Плотная  группа  фигур  вышла  из  теней  за  хижинами   и
отправилась по  дороге  -  три  огромных  черных  мужчины  несли  стройную
сопротивляющуюся  фигуру.  Конан  уловил  мелькание   белых   конечностей,
корчившихся под светом звезд,  и  в  этот  момент  в  конвульсивном  рывке
пленница выскользнула из  хватки  грубых  пальцев  и  понеслась  назад  по
дороге. Это была стройная  молодая  женщина,  нагая,  как  в  день  своего
рождения. Конан отчетливо разглядел ее до того, как она скрылась  в  тенях
между хижинами. Негры мчались за ней по  пятам  и  снова  в  тенях  фигуры
слились и невыносимый крик муки и ужаса донесся оттуда.
     Доведенный до бешенства этим отвратительным эпизодом,  Конан  понесся
через дорогу.
     Ни жертва, ни похитители не осознали  его  присутствия,  пока  мягкий
шорох пыли под его ногами не сказал им об этом; но в этот  момент  он  был
уже почти над ними, несясь как горный  ветер.  Двое  негров  развернулись,
чтобы встретить его, поднимая свои дубины. Но они недооценили скорость,  с
которой он приближался. Один из них упал распотрошенный до того, как  смог
ударить, и, по-кошачьи развернувшись,  Конан  уклонился  от  удара  другой
дубины и хлестнул свистящим ответным ударом. Голова  негра  подпрыгнула  в
воздух; безголовое тело  сделало  три  шатающихся  шага,  брызгая  кровью,
ужасно махая руками, и затем грохнулось в пыль.
     Оставшийся каннибал бросился назад с придушенным воплем, бросив  свою
пленницу. Она покатилась в пыли, а негр в панике помчался к городу.  Конан
несся за ним по пятам. От страха у негра на ногах будто выросли крылья, но
еще до того, как они достигли самой восточной хижины, он ощутил  смерть  у
себя за спиной, и заревел, словно бык на бойне.
     - Черная собака Ада! - Конан воткнул свой меч между темными плечами с
такой мстительной яростью, что широкое лезвие высунулось на половину длины
из груди негра. С приглушенным криком негр споткнулся и упал. Конан широко
расставив ноги вытянул свой меч из упавшей жертвы.
     Только легкий ветерок шумел в листве. Конан тряхнул головой, как  лев
трясет гривой, и прорычал от неутоленной жажды крови.  Но  никакие  фигуры
больше не крались в тенях, перед хижинами под звездами раскинулась  пустая
дорога. Он развернулся на быстрый топот ног за ним, но это была всего лишь
девушка, которая  бросилась  к  нему  и  обхватила  его  шею  в  отчаянных
объятиях, обезумевшая от ужасного рока, которого она только что избежала.
     - Полегче, девочка, - проворчал он. - С тобой все в порядке. Как  они
тебя поймали?
     Она пробормотала сквозь рыдания что-то невнятное. Он совсем забыл  об
Араме Бакше, когда внимательно рассмотрел ее при  свете  звезд.  Она  была
белой, но явной брюнеткой - обычное явление  для  перемешанного  населения
Замбулы - высокая, со  стройными  гибкими  формами.  Конан  занял  удобную
позицию для наблюдения. Восхищение зажглось в его огненных  глазах,  когда
он посмотрел на ее великолепную грудь и на тонкие руки  и  ноги,  все  еще
дрожавшие от борьбы с людоедами. Конан обнял  ее  гибкую  талию  и  сказал
успокаивающе:
     - Перестань дрожать, девочка; сейчас ты в безопасности.
     От его прикосновения она казалось пришла в себя. Она отбросила  назад
свои густые, блестящие волосы и пугливо оглянулась через плечо, прижавшись
к киммерийцу, будто искала безопасности в близости к нему.
     - Они  поймали  меня  на  улице,  -  сказала  она  передернувшись.  -
Прятались под темной аркой - черные  мужчины,  словно  большие,  неуклюжие
обезьяны! Сет оказался милосердным ко мне!
     - Что  ты  делала  на  улице  в  такое  время  ночи?  -  спросил  он,
очарованный от прикосновения своей руки к ее атласной коже.
     Она откинула волосы и бессмысленно уставилась на него. Казалось,  она
не ощущала его ласк.
     - Мой любовник, - сказала она. - Мой любовник выгнал меня  на  улицу.
Он сошел с ума и попытался убить меня.  Когда  я  убегала  от  него,  меня
схватили эти твари.
     - Такая красавица как ты должна  управлять  и  безумным  мужчиной,  -
промолвил Конан, пробегая своими пальцами по ее блестящим локонам.
     Девушка потрясла головой, словно оправившись от изумления. Она больше
не дрожала, а ее голос стал спокойным.
     - Это все из-за злобы жреца... Тотрасмека, верховного жреца Ханумана,
который захотел меня... собака!
     - Не нужно проклинать его за это, -  усмехнулся  Конан.  -  У  старой
гиены вкус лучше, чем я думал.
     Она проигнорировала незатейливый  комплимент  и  быстро  восстановила
свое самообладание.
     - Мой любовник... молодой  туранский  солдат.  Чтобы  навредить  мне,
Тотрасмек дал ему наркотик, от которого тот сошел с ума. Сегодня ночью  он
выхватил меч и отправился ко мне, чтобы убить меня в своем безумии,  но  я
сбежала от него на улицу. Негры схватили меня и понесли меня  сюда...  Что
это было?
     Конан уже не стоял на месте. Бесшумный как тень он повел ее за  собой
за ближайшую хижину, под  укрытие  беспорядочно  разбросанных  пальм.  Они
стояли в напряженно застыв, когда низкий шепот, который они оба  услышали,
становился все громче и  наконец  стали  различимы  голоса.  По  дороге  в
направлении из города шла группа из  девяти  или  десяти  негров.  Девушка
схватила Конана за руку и он почувствовал трепет ее гибкого тела.
     Сейчас они могли разобрать гортанные слова черных людей.
     - Наши братья уже собрались у ямы, - сказал один. - Нам  не  повезло.
Надеюсь, у них останется кое-что и для нас.
     - Арам обещал нам человека, -  проговорил  другой  и  Конан  мысленно
пообещал кое-что Араму.
     - Арам держит свое слово, - добавил еще один.  -  Мы  получили  много
людей из его таверны. Но мы хорошо платим. Я  сам  дал  ему  десять  тюков
шелка, которые украл у своего  хозяина.  Это  был  хороший  шелк,  клянусь
Сетом!
     Негры прошли мимо, босые неуклюжие ноги шлепали по пыли и наконец  их
голоса замерли вдали на дороге.
     - Нам повезло, что те тела лежат за хижинами, -  прошептал  Конан.  -
Если они заглянут в комнату-ловушку Арама, они найдут там  не  того,  кого
ищут. Давай уберемся отсюда.
     - Да, давай поспешим! - попросила девушка, снова чуть не  переходя  в
истерику. - Мой любовник бродит где-то по улицам один. Негры могут поймать
его.
     - Черт бы побрал все это! - рявкнул Конан, когда  они  отправились  к
городу параллельно дороге, но держась от нее на расстоянии и скрываясь  за
хижинами и разбросанными деревьями. - Почему горожане не избавятся от этих
черных собак?
     - Они ценные рабы, - прошептала девушка. - Их здесь очень много и они
могут взбунтоваться, если их  лишат  плоти,  которой  они  желают.  Жители
Замбулы знают, что рабы рыщут по ночам на улицах и остаются  за  закрытыми
дверями, если не считать таких непредвиденных  событий,  которые  например
случились со мной. Они охотятся за всеми, но  как  правило  им  попадаются
только чужестранцы. А людей Замбулы мало волнует судьба людей, проезжающих
через их город. Такие люди, как Арам Бакш, продают чужестранцев неграм. Он
не посмел делать такое с горожанами.
     Конан плюнул с омерзением и вывел свою спутницу  на  дорогу,  которая
уже  перешла  в  улицу.  По  ее  бокам  стояли  тихие  неосвещенные  дома.
Пробираться в тени было не в его натуре.
     - Куда мы теперь пойдем? - спросил он. Девушка казалось  не  замечала
руки, обнявшей ее за талию.
     - В мой дом, чтобы поднять слуг, - ответила она. - Чтобы отправить их
на поиски моего любовника. Я не  хочу,  чтобы  город...  жрец...  любой...
никто не должен  узнать  о  его  безумстве.  Он...  он  молодой  офицер  с
обещающим будущим. Возможно, мы сможем избавить  его  от  безумства,  если
только отыщем.
     - Если мы найдем его? - проворчал Конан. - Почему ты  решила,  что  я
собираюсь рыскать по улицам в поисках лунатика?
     Она бросила быстрый взгляд на его  лицо  и  должным  образом  оценила
блеск его голубых глаз. Любая женщина на ее месте поняла бы, что он пойдет
за ней куда угодно... по крайней мере в течении  некоторого  времени.  Но,
будучи женщиной, она утаила знание этого факта.
     - Пожалуйста, - начала она с жалобными нотками в  голосе,  -  у  меня
больше нет никого, к кому я могла бы обратиться за помощью... Ты такой...
     - Ну ладно! - проворчал  он.  -  Хорошо!  Как  зовут  этого  молодого
мерзавца?
     - Зачем... Алафдал. А я Забиби, танцовщица. Я часто  танцевала  перед
сатрапом, Джунгиром Ханом, и его возлюбленной  Нафертари,  и  перед  всеми
лордами и придворными дамами в Замбуле. Тотрасмек  захотел  меня  и  из-за
того, что я ему отказала, он сделал меня невольным орудием его ненависти к
Алафдалу. Я попросила у Тотрасмека любовное зелье, не подозревая о глубине
его ненависти и  коварства.  Он  дал  мне  снадобье,  которое  нужно  было
подсыпать в вино моего любовника, и поклялся,  что  когда  Алафдал  выпьет
его, он станет любить меня еще безумней, чем  раньше,  и  будет  выполнять
любое мое желание. Я тайком подсыпала снадобье в вино любовника. Но  выпив
его, мой любовник обезумел и случилось то,  о  чем  я  тебе  рассказывала.
Проклятый Тотрасмек, мерзкая змея... у-ууу!
     Она конвульсивно схватила Конана за руку и  они  резко  остановились.
Они находились в районе магазинов и лотков, пустых и неосвещенных  в  этот
поздний час. Те тянулись вдоль аллеи, а у  ее  входа  неподвижно  и  молча
стоял мужчина. Он склонил свою голову, но Конан уловил  причудливый  блеск
его мрачных глаз, которые не  мигая  смотрели  на  них.  По  спине  Конана
побежали мурашки, но не от меча в руке человека, а  от  жуткого  сочетания
его позы и молчания. Они говорили о безумстве. Конан оттолкнул  девушку  в
сторону и взялся за меч.
     - Не убивай его! - стала она умолять его. - Ради Сета, не убивай его!
Ты сильный - обезоружь его!
     - Посмотрим, - пробормотал он, схватив меч правой рукой и сжав  левую
в молотообразный кулак.
     Конан сделал осторожный шаг в сторону аллеи... и с  ужасным  стонущим
смехом туранец бросился на него. Когда он приблизился, то занес свой  меч,
встав на цыпочки, и вложил всю мощь своего тела в удар. Вспыхнули  голубые
искры, когда Конан отразил полет лезвия, и в следующее  мгновение  безумец
бесчувственно растянулся в пыли от громового удара левого кулака Конана.
     Девушка помчалась вперед.
     - О, он не... он не...
     Конан быстро склонился, повернув мужчину на бок и  пробежал  пальцами
по его телу.
     - Он не сильно ранен, - проворчал он. - Из носа сочится кровь, но это
случается с каждым, кто  получает  хорошую  затрещину  по  челюсти.  Через
некоторое время он придет в себя и возможно у него будет все в  порядке  с
мозгами. Но все-таки я свяжу его руки поясом для меча. Куда мне теперь его
нести?
     -  Подожди!  -  Забиби  приникла  к  бесчувственной  фигуре,  схватив
связанные руки, и жадно их изучала. Затем тряхнула своей головой, словно в
чем то разочаровалась, и поднялась. Она приблизилась к гиганту  киммерийцу
и положила свои стройные руки ему на грудь. Ее темные глаза,  похожие  при
свете звезд на драгоценные камни, посмотрели на него.
     - Ты мужчина! Помоги мне! Тотрасмек  должен  умереть!  Убей  его  для
меня!
     - И засунуть свою шею в туранскую петлю? - проворчал он.
     - Нет! - Стройные руки, сильные как податливая сталь, обвились вокруг
его мускулистой шеи. Ее упругое тело затрепетало рядом с ним.  -  Гирканцы
не любят Тотрасмека. Жрецы Сета боятся его. Это  ублюдок,  который  правит
людьми,  используя  их  пугливость  и  суеверие.  Я  служу  Сету,  туранцы
поклоняются Эрлику,  а  Тотрасмек  приносит  жертвы  проклятому  Хануману.
Туранские лорды боятся его черного искусства и его  власти  над  смешанным
населением, и они ненавидят его.  Даже  Джунгир  Хан  и  его  возлюбленная
Нафертари боятся и ненавидят его. Если  его  убьют  ночью  в  часовне,  то
убийцу не станут искать чересчур усердно.
     - А как насчет его магии? - спросил Конан.
     - Ты человек, который привык сражаться. Рисковать своей жизнью -  это
часть твоей профессии.
     - За цену, - согласился он.
     - Будет цена! - она вздохнула, поднявшись на  цыпочки,  и  посмотрела
ему в глаза.
     Близость ее вибрирующего тела зажгла огонь в его венах. До его мозгов
доходил аромат ее тела. Но когда его  руки  сомкнулись  вокруг  ее  гибкой
фигуры, она легко увернулась со словами:
     - Подожди. Сначала сослужи мне эту службу.
     - Назови свою цену, - произнес он с некоторым трудом.
     - Подними моего любовника, - указала она, и киммериец встал над ним и
легко перебросил высокую фигуру через свое широкое плечо.  В  этот  момент
ему казалось, что он мог бы с такой же легкостью  поднять  дворец  Джунгир
Хана. Девушка прошептала что-то нежное бессознательному  мужчине  и  в  ее
поведении  не  было  никакого  притворства.  Она  просто  искренне  любила
Алафдала. Какие бы соглашения она не принимала с Конаном, это не  касалось
ее отношений с Алафдалом.  Женщины  более  практичны  в  этих  делах,  чем
мужчины.
     - Иди за мной! - Она быстро пошла вперед по улице.
     Киммериец легко шагал за ней, не испытывая  никаких  неудобств  из-за
своей  ноши.  Настороженным  взглядом  он  всматривался  в  черные   тени,
спрятавшиеся под арками, но не видел ничего подозрительного. Без  сомнения
дарфарские рабы уже все собрались у своей ямы, в которой они обычно жарили
свою добычу. Девушка свернула на узкую улицу и вскоре постучалась в дверь.
     Почти мгновенно открылось смотровое окошко в верхней панели и  оттуда
выглянуло черное лицо. Она нагнулась ближе к открывавшему и быстро  что-то
прошептала. Заскрипели засовы в своих углублениях  и  дверь  открылась.  В
мягком свете медной лампы перед  ними  стоял  гигантский  черный  мужчина.
Быстрый взгляд показал Конану, что он не из  Дарфара.  Его  зубы  не  были
подпилены, а его волосы были коротко подстрижены. Он был из Вадая.
     Следуя указаниям Забиби Конан  передал  бесчувственное  тело  в  руки
негра и увидел, как молодого офицера уложили на бархатный диван.  Не  было
видно никаких признаков того, что  к  нему  возвращается  сознание.  Удар,
который лишил его чувств, мог свалить и быка. Забиби склонилась над ним на
мгновение.  Ее  пальцы  нервно  изгибались  и  переплетались.  Затем   она
выпрямилась и поманила киммерийца.
     Дверь  мягко  закрылась,  за  ними  щелкнули  замки  и  закрывающееся
смотровое окошко скрыло от них мерцание ламп. На улице,  при  свете  звезд
Забиби взяла Конана за руку. Ее собственная рука слегка дрожала.
     - Ты не подведешь меня?
     Он потряс своей гривастой головой, такой массивной на фоне звезд.
     - Тогда иди за мной в усыпальницу Ханумана, и  да  хранят  боги  наши
души!
     Они молча двигались  по  пустынным  улицам  словно  древние  фантомы.
Возможно, девушка думала о своем любовнике, лежащем без чувств  на  диване
под медными лампами, или пыталась подавить свой страх перед тем, что ждало
их впереди, в облюбованной дьяволами усыпальнице Ханумана. Варвар же думал
только о женщине, которая шла рядом с ним.  Запах  ее  волос  щекотал  его
ноздри, чувственная аура ее присутствия наполняла его мозги и не оставляла
места для других мыслей.
     Однажды они услышали звяканье подкованной латунью обуви и шмыгнули  в
тень угрюмой арки, пока отряд пелиштийских часовых проходил мимо. Их  было
около пятнадцати; они шли тесной  группой,  с  копьями  наизготовку,  а  у
замыкающих на спинах висели обитые латунью широкие щиты, которые  защищали
их от ударов ножом сзади. Угроза черных людоедов  была  опасной  даже  для
вооруженных людей.
     Как только звяканье их сандалий замерло вдали, Конан и девушка  вышли
из укрытия и поспешили дальше. Спустя несколько мгновений  они  разглядели
впереди приземистое здание с плоской крышей.
     Часовня Ханумана стояла  одиноко  посреди  широкой  площади,  которая
раскинулась  под  звездами,  тихая  и  покинутая.   Усыпальницу   окружала
мраморная стена с широко открытым главным входом. В этом проходе  не  было
ни ворот, ни каких-либо других заграждений.
     - Почему негры не ищут  себе  здесь  поживы?  -  прошептал  Конан.  -
Часовня совсем не охраняется.
     Он смог почувствовать как затрепетало тело Забиби, когда  она  теснее
прижалась к нему.
     - Они боятся Тотрасмека, как боятся его все замбульцы.  Даже  Джунгир
Хан и Нафертари. Идем! Идем быстрее, пока мое мужество не вытекло из меня,
словно вода!
     Страх девушки был очевиден, но она не колебалась. Конан вытянул  свой
меч и зашагал впереди нее, когда они  прошли  через  открытый  проход.  Он
хорошо знал отвратительные обычаи жрецов Востока и понимал, что  налетчики
на усыпальницу Ханумана должны быть готовы встретиться с ужасами,  которые
и в страшном сне не приснятся. Он понимал, что очень вероятно, что ни  он,
ни девушка не выйдут из этой часовни живыми. Но он слишком часто  рисковал
своей жизнью раньше, чтобы придавать таким мыслям большое значение.
     Они вошли  в  вымощенный  мраморными  плитами  двор,  которые  тускло
поблескивали белым цветом при свете звезд. Короткие  и  широкие  мраморные
ступени вывели их к колоннам,  поддерживающим  портик.  Широкие  бронзовые
двери были широко открыты, как и всегда на протяжении столетий. Но ни один
поклонник Ханумана не жег фимиам внутри.  Днем  мужчины  и  женщины  робко
заходили в усыпальницу и клали дары обезьяне-богу  на  черный  алтарь.  Но
ночью люди избегали часовню Ханумана, как кролик избегает логово удава.
     Горящие курильницы  наполняли  часовню  мягким  таинственным  светом,
который создавал впечатление  нереальности.  Рядом  с  задней  стеной,  за
черным каменным алтарем сидел бог, устремив неподвижный взгляд на открытую
дверь, сквозь которую в течении веков проходили его жертвы. От порога и до
алтаря шел неглубокий  желобок,  и  когда  ноги  Конан  нащупали  его,  он
отшатнулся прочь так быстро, словно наступил на  змею.  Этот  желобок  был
вытоптан ногами огромного числа людей, которые с криками потом умирали  на
мрачном алтаре.
     Грубый в тусклом свете, Хануман злобно  смотрел  с  высеченной  маски
своего лица. Он сидел не как обезьяна, припавшая к земле, а скрестив  ноги
как человек, но его вид не стал от этого менее обезьяньим. Он был  высечен
из  черного  мрамора,  его  глаза  были  рубиновыми  и  горели  красным  и
похотливым огнем, словно угольки из самой глубокой ямы  ада.  Его  большие
руки лежали на коленях, ладонями вверх, вытянув длинные пальцы с  когтями.
В выразительных чертах, в злобном взгляде его развратного  лица  отражался
отвратительный цинизм вырождающегося культа, который поклонялся ему.
     Девушка обошла статую и пошла к задней стене, и когда ее гладкий  бок
коснулся высеченных  из  мрамора  коленей,  она  отпрыгнула  в  сторону  и
передернулась, будто до нее дотронулась какая-то рептилия.  Между  широкой
спиной идола и  мраморной  стеной  с  бордюром  из  золотых  листьев  было
несколько футов свободного пространства. По обе стороны от идола  в  стене
были двери из слоновой кости под золотыми арками.
     - Эти двери ведут в два конца коридора, имеющего  форму  булавки  для
волос, - сказала она торопливо. - Однажды  я  была  внутри  усыпальницы...
однажды!  -  Она  задергала  и  затрясла  своими  стройными  плечами   при
воспоминаниях,  одновременно  и  ужасных  и  отвратительных.   -   Коридор
изгибается как подкова и оба ее  конца  выходят  в  эту  комнату.  Комнаты
Тотрасмека идут вдоль этого извилистого коридора  и  их  двери  выходят  в
него. Но в  этой  стене  есть  потайная  дверь,  которая  ведет  прямо  во
внутреннюю комнату.
     Она пробежала пальцами по гладкой поверхности,  на  которой  не  было
видно ни единой трещинки или щели. Конан с мечом в руке стоял рядом с ней,
настороженно осматриваясь вокруг себя. От тишины и пустоты часовни, мыслей
о том, что же находится за этой стеной он испытывал такое  чувство,  какое
испытывает дикое животное, обнюхивающее ловушку.
     - А! - девушка наконец нашла спрятанную  пружину;  квадратный  проход
широко разинул свою черную пасть в стене. Затем она вскрикнула: "Сет!",  и
когда Конан бросился к ней, он увидел, как большие  руки  схватили  ее  за
волосы. Ее повалили с ног  и  потянули  головой  вперед  в  проход.  Конан
попытался схватить ее, но бесполезно. Его пальцы только скользнули  по  ее
обнаженным ногам и через мгновение она исчезла, а  стена  стала  такой  же
сплошной, как и раньше. Только с той стороны  некоторое  время  доносились
приглушенные звуки борьбы, слабо различимый крик и низкий смех от которого
у Конана застыла кровь в жилах.

                         3. СЖИМАЮЩИЕ ЧЕРНЫЕ РУКИ

     С проклятиями Конан так сильно ударил по стене рукояткой своего меча,
что мрамор раскололся и его кусочки упали на пол.  Но  потайная  дверь  не
уступила ему, и рассудок говорил ему, что  без  сомнения  она  закрыта  на
засов с той стороны стены. Развернувшись, он побежал через комнату к одной
из дверей из слоновой кости.
     Он занес свой меч, чтобы  разнести  створки,  но  перед  этим  слегка
толкнул дверь левой рукой. Она легко открылась и он внимательно  посмотрел
в длинный коридор, который изгибался вдали в тусклом  и  загадочном  свете
курильниц, похожих на те, что были в усыпальнице. У косяка двери  виднелся
тяжелый золотой засов и он слегка коснулся его кончиками  пальцев.  Слабую
теплоту металла мог уловить только человек, чувствительность  которого  не
уступала чувствительности волка. До этого засова дотрагивались - а  значит
вынули его из скоб - совсем недавно. Все это все более и более становилось
похожим на  западню.  Он  должен  был  знать,  что  Тотрасмеку  становится
известно о любом, кто входит в часовню.
     Зайти в коридор без сомнения означало оказаться  в  ловушке,  которую
приготовил для него жрец. Но Конан не  колебался.  Где-то  здесь,  в  этом
тусклом свете находится  в  плену  Забиби  и,  насколько  он  знал  жрецов
Ханумана, ей будет необходима помощь. Конан  пошел  по  коридору  походкой
пантеры, готовый ударить вправо или влево.
     Слева от него в коридор выходили двери из слоновой кости с арками,  и
он попытался открыть каждую из них. Но они все  были  закрыты.  Он  прошел
около семидесяти пяти футов, когда коридор резко повернул налево изгибаясь
дугой, о которой упоминала девушка. В этот  изгиб  выходила  дверь  и  она
поддалась под его рукой.
     Он посмотрел в широкую квадратную комнату, освещенную  немного  лучше
чем коридор. Ее стены были из  белого  мрамора,  пол  из  слоновой  кости,
потолок из украшенного резьбой  серебра.  Он  увидел  диваны  из  дорогого
атласа, подставки для ног из слоновой кости, отделанные  золотом,  стол  в
форме диска из какого-то похожего на металл материала. На одном из диванов
раскинулся мужчина, глядя на дверь.  Он  засмеялся,  увидев  настороженный
взгляд киммерийца.
     Этот мужчина был одет только в набедренную повязку и сандалии, высоко
затянутые ремнем. У  него  была  коричневая  кожа,  коротко  подстриженные
черные волосы и беспокойные черные глаза, смотревшие с широкого надменного
лица. Его  телосложение  отличалось  неестественными  пропорциями.  Мощные
мускулы играли буграми при самом  слабом  движении  огромных  конечностей.
Конану никогда не доводилось  видеть  такие  громадные  руки.  Уверенность
гигантской физической силы сквозила в каждом движении и повороте.
     - Почему бы тебе не зайти, варвар? - сказал  он  издеваясь  и  сделав
преувеличенный приглашающий жест.
     В глазах Конана появились зловещие огоньки, но он осторожно  зашел  в
комнату держа меч наизготовку.
     - Что ты за дьявол? - прорычал он.
     - Я Баал-птеор, - ответил мужчина. - Когда-то много лет тому назад  и
в другой стране у меня было другое имя. Но это имя тоже неплохое, а почему
Тотрасмек дал его мне, тебе может рассказать любая девушка из часовни.
     - Так ты его собака, - проворчал Конан. - Ладно, будь  проклята  твоя
коричневая шкура, Баал-птеор! Где девушка, которую ты утащил через стену?
     - Мой господин принимает ее! - засмеялся Баал-птеор. - Послушай!
     Из-за двери, противоположной той, в которую вошел  Конан,  доносились
женские крики, слабые и приглушенные от расстояния.
     - Чтоб ты сгорел! -  Конан  шагнул  к  двери,  но  затем  повернулся,
испытывая покалывание на коже.
     Баал-птеор смеялся над ним, и  в  этом  смехе  слышалась  угроза,  от
которой волосы Конана на затылке зашевелились и  кровожадные  убийственные
волны ненависти поднялись в его голове.
     Он  шагнул  к  Баал-птеору.  Суставы  его  руки,  удерживающей   меч,
побелели. Быстрым движением коричневый мужчина  что-то  бросил  в  него  -
светящуюся кристаллическую сферу, мерцающую таинственным светом.
     Конан  инстинктивно  отклонился,  но,  к  его  удивлению,  шар  резко
остановился высоко в воздухе в нескольких футах от его лица. И не упал  на
пол. Он висел, словно подвешенный на невидимых нитях,  в  пяти  футах  над
полом. И когда Конан зачарованно посмотрел на него, тот начал вращаться  с
нарастающей скоростью. И когда он вертелся, он начал  расти,  расширяться,
становиться расплывчатым. Он  заполнил  всю  комнату.  Он  окутал  ее.  Он
поглотил  мебель,  стены,  самодовольно  улыбающегося  Баал-птеора.  Конан
оказался  затерянным  в  тусклом  голубоватом  тумане  быстрого  вращения.
Ужасный ветер проносился мимо  Конана,  толкая  его,  сбивая  его  с  ног,
увлекая его в вихрь, который кружился перед ним.
     С задыхающимся криком Конан попятился, и наткнулся спиной на  твердую
стену. От этого касания иллюзия развеялась. Крутящаяся титаническая  сфера
исчезла, словно  лопнувший  пузырь.  Конан  снова  очутился  в  комнате  с
серебряным потолком,  с  серым  туманом,  окутавшим  его  ноги,  и  увидел
Баал-птеора, сидевшего на диване и трясущегося от бесшумного смеха.
     - Сучий сын! - Конан бросился на него.
     Но туман поднялся с пола, скрыв от него гигантскую коричневую фигуру.
Облака окружили Конана и он испытал неприятное  чувство  перемещения...  И
затем комната, и туман, и коричневый человек  исчезли.  Он  стоял  один  в
болотных зарослях высокого тростника. На него, низко опустив голову, несся
бизон. Он отпрыгнул, уклоняясь от сабельных рогов и  всадил  свой  меч  за
передней ногой между ребер в сердце. Но  оказалось,  что  здесь,  в  грязи
умирает не бизон, а коричневокожий Баал-птеор. С проклятием Конан  отрубил
ему голову; но голова подскочила  с  земли  и  лязгнув  звериными  клыками
впилась ему в горло. Несмотря на всю свою силу, он не мог  оторвать  ее...
он  задыхался...  задыхался;  потом  налетел  какой-то   вихрь,   раздался
оглушительный рев, его тряхнуло от  неуловимого  воздействия  и  он  снова
оказался в комнате с Баал-птеором, чья голова по прежнему крепко сидела на
плечах. Он бесшумно смеялся на диване.
     - Гипноз! - прошептал Конан, упираясь пальцами в мраморный пол.
     Его глаза горели. Эта коричневая  собака  игралась  с  ним!  Но  этот
маскарад, эти детские забавы с туманом и тенями в мыслях больше не обманут
его.  Ему  нужно  только  прыгнуть  и  ударить  и  коричневый   прислужник
превратится в изрубленное тело у его ног. На  этот  раз  его  не  одурачат
воображаемыми тенями... но одурачили.
     Странный звук, от которого кровь застыла в  жилах,  раздался  за  его
спиной. Он развернулся и ударил по  пантере,  которая  приготовилась  было
прыгнуть на него с  металлического  стола.  И  когда  он  ударил,  видение
исчезло и его лезвие глухо звякнуло о прочную  поверхность.  Мгновенно  он
ощутил что-то ненормальное. Лезвие прилепилось к столу! Он с силой  дернул
его. Оно не поддалось. Но это был уже  не  гипнотический  трюк.  Стол  был
гигантским магнитом. Конан схватился за рукоятку обеими руками,  но  голос
за его спиной заставил его  обернуться  и  он  оказался  лицом  к  лицу  с
коричневым мужчиной, который наконец поднялся с дивана.
     Слегка выше Конана и  значительно  тяжелее  его,  Баал-птеор  высился
перед ним, пугая  своей  развитой  мускулатурой.  Его  могучие  руки  были
неестественно длинными, его большие кулаки то сжимались, то разжимались от
конвульсивных подергиваний.
     - Твоя голова, киммериец! - начал издеваться Баал-птеор. -  Я  возьму
ее своими голыми руками и сверну, как сворачивают голову птицам. Так  сыны
Косалы приносят свои жертвы Яджуру. Варвар, ты  смотришь  на  душителя  из
Йота-понга. В младенчестве меня выбрали жрецы Яджура и все  свое  детство,
отрочество и юность я обучался искусству убивать голыми  руками  -  только
так можно приносить жертвы. Яджур  любит  кровь,  и  мы  не  хотим  терять
напрасно ни одной ее капли из вен наших жертв. Когда я был  ребенком,  мне
давали душить младенцев;  когда  я  стал  взрослее,  я  стал  душить  юных
девушек; юношей я душил женщин, стариков и мальчиков.  А  когда  я  достиг
зрелости, мне стали поручать убивать взрослых мужчин на алтаре Йота-понга.
     Много лет я приносил жертвы Яджуру.  Сотни  шей  были  разбиты  этими
пальцами... - он пошевелил ими перед злыми глазами киммерийца. - Почему  я
покинул Йота-понг и стал слугой Тотрасмека, тебя не касается.  Скоро  тебя
уже ничего  не  будет  интересовать.  Жрецы  из  Косалы,  душители  Яджура
сильнее, чем можно даже представить. А я  самый  сильный  из  них.  Своими
руками, варвар, я сверну тебе шею!
     И словно гибкие  кобры  его  руки  сомкнулись  на  горле  Конана.  Но
киммериец не попытался увернуться или перехватить их, а направил свои руки
к бычьей шее косаланца. Черные глаза  Баал-птеора  расширились,  когда  он
почувствовал, что упругие нити мускул защищают горло варвара.  С  рычанием
он начал предпринимать нечеловеческие усилия и узлы, бугорки и нити мускул
вздулись на его массивных руках. А затем  из  него  вырвался  задыхающийся
стон, когда пальцы Конана сомкнулись на его горле. Какое-то мгновение  они
стояли как статуи. Их лица исказились от усилий, на висках  вздулись  алые
вены. Тонкие губы Конана обнажили его  зубы,  когда  он  сердито  зарычал.
Глаза Баал-птеора  расширились;  в  них  появилось  удивление  и  признаки
страха.  Оба  мужчины  стояли  неподвижно  как  скульптуры.  Только  мышцы
расширялись на непреклонных руках и широко расставленных ногах,  но  здесь
сражались две силы, не укладывающиеся в обычные человеческие представления
- силы, которые могли выдергивать деревья с корнями и  раскалывать  черепа
быкам.
     Неожиданно из сжатых зубов Баал-птеора  вырвался  легкий  свист.  Его
лицо посинело. Страх наводнил его глаза.  Его  мышцы  на  руках  и  плечах
казалось  были  готовы  разорваться,  но   мускулы   шеи   киммерийца   не
поддавались; они были словно масса переплетенных железных  нитей  под  его
отчаянными пальцами. А его собственное тело поддавалось  железным  пальцам
киммерийца, которые вдавливались все глубже и глубже в  пружинистые  мышцы
горла, разрушая их и добираясь до дыхательных путей.
     Эта неподвижная группа,  походящая  на  статуи,  неожиданно  отчаянно
зашевелилась, когда косаланец начал выворачиваться  и  дергаться,  пытаясь
вырваться. Он отпустил горло Конана и схватил  его  за  запястья,  пытаясь
оторвать от себя эти неумолимые пальцы.
     Неожиданным движением Конан толкнул того назад и поясница Баал-птеора
уперлась о стол. Тогда Конан стал перегибать его через край,  еще  и  еще,
пока позвоночник чуть не затрещал.
     Низкий смех Конана был безжалостным, как звон стали.
     - Ты глупец! - просвистел он. - Мне кажется, что ты никогда не  видел
раньше людей с Запада. Ты считал, что ты самый сильный, потому что ты  мог
свернуть голову  цивилизованным  людям,  несчастным  слабакам,  чьи  мышцы
похожи на гнилые нитки? Черт! Разбей шею дикому киммерийскому  быку  перед
тем, как сможешь называть себя сильным. Я делал это еще до того, как  стал
зрелым мужчиной... как сделаю сейчас!
     И с жестоким усилием он стал поворачивать голову  Баал-птеора  вокруг
оси, пока его побледневшее лицо  не  вывернулось  за  левое  плечо  и  его
позвонки не хрустнули словно гнилая ветка.
     Конан отпустил тело и оно плюхнулось на пол. Он  опять  повернулся  к
мечу и взялся за рукоятку обеими руками, широко расставил  ноги  и  уперся
ими в пол. По его широкой груди ручейками стекала кровь  из  ран,  которые
нанесли ему ногти Баал-птеора, расцарапав кожу на шее. Его  черные  волосы
взмокли, по лицу струился пот, грудь тяжело вздымалась.  Несмотря  на  то,
что он презрительно отозвался о силе косаланца, та почти не  уступала  его
собственной. Но он не стал отдыхать, пытаясь восстановить свое дыхание. Он
напряг все свои силы и оторвал свой меч от магнита, к которому тот прилип.
     Спустя мгновение он толкнул дверь, из-за которой доносились  крики  и
выглянул в прямой коридор, вдоль которого шли  двери  из  слоновой  кости.
Дальний конец был  закрыт  дорогой  бархатной  занавеской,  и  из-за  этой
занавески доносилась демоническая  мелодия  такой  музыки,  которой  Конан
раньше не слышал никогда, даже в ночном кошмаре. Она заставила  вздыбиться
волосы на его затылке. С ней перемешивался задыхающийся истерический  плач
женщины. Крепко взявшись за меч, он заскользил по коридору.

                        4. ТАНЦУЙ, ДЕВОЧКА, ТАНЦУЙ!

     Когда  Забиби  затащили  головой  вперед  через  отверстие,   которое
открылось в стене за идолом, ее  первой,  ошеломляющей  бессвязной  мыслью
было то, что ее час настал. Она инстинктивно закрыла свои глаза и ожидала,
когда на нее обрушится удар. Но вместо этого  она  почувствовала,  что  ее
бесцеремонно бросили на гладкий мраморный пол и она ушиблась о него своими
коленями и бедром. Открыв свои глаза, она пугливо осмотрелась  вокруг  как
раз в тот момент, когда приглушенный удар донесся с другой стороны  стены.
Она  увидела  стоящего  над  ней  коричневокожего   гиганта,   одетого   в
набедренную повязку, и в противоположном  конце  комнаты,  в  которой  она
оказалась, сидящего на диване мужчину. Он сидел спиной  к  дорогой  черной
бархатной занавеске, широкий, дородный мужчина с толстыми белыми руками  и
змеиными глазками. И  по  ее  телу  побежали  мурашки,  так  как  это  был
Тотрасмек, жрец Ханумана, который за  долгие  годы  оплел  своей  паутиной
власти город Замбулу.
     - Варвар хочет пробить себе путь  через  стену,  -  сказал  Тотрасмек
сардонически, - но засов держится крепко.
     Девушка  увидела,  что  тяжелый  золотой  засов  установлен   поперек
потайной двери, которая с этой стороны стены была отчетливо видна. Засов и
ниши для него могли бы выдержать и натиск слона.
     - Ступай открой ему одну из дверей, Баал-птеор, - приказал Тотрасмек.
- Убей его в квадратной комнате на другом конце коридора.
     Косаланец поклонился и исчез через дверь  в  боковой  стене  комнаты.
Забиби поднялась и испуганно посмотрела на жреца, чьи глаза  алчно  бегали
по ее стройной фигуре.  Но  она  была  к  этому  безразлична.  Замбульские
танцовщицы привычны к наготе. Но жестокость  в  его  глазах  заставила  ее
затрепетать.
     - Ты опять пришла в  мое  убежище,  красавица,  -  промурлыкал  он  с
циничной  вежливостью.  -  Это  неожиданная  честь.  Казалось,  что   твой
предыдущий визит сюда не доставил тебе большого удовольствия и я  не  смел
надеяться, что ты повторишь его. И  я  приложил  все  свои  усилия,  чтобы
позабавить тебя интересными переживаниями.
     У  замбульских  танцовщиц  не  бывает  румянца,  но  огоньки  злости,
смешанной со страхом, загорелись в расширившихся глазах Забиби.
     - Толстая свинья! Ты же знаешь, что я пришла сюда не от любви к тебе.
     - Нет,  -  засмеялся  Тотрасмек,  -  ты  пришла  сюда  как  глупышка,
прокравшаяся ночью с бестолковым варваром,  чтобы  перерезать  мне  горло.
Почему ты добиваешься моей смерти?
     - Ты знаешь почему! - крикнула она, понимая,  что  сейчас  бесполезно
притворяться.
     - Ты думаешь о своем любовнике, - засмеялся он. - Тот  факт,  что  ты
попыталась убить меня говорит о том, что он выпил то снадобье, что  я  дал
тебе. Но разве не ты сама попросила меня об этом? И разве я  не  дал  тебе
то, что ты просила, не в силах отказать из-за  любви,  которую  я  к  тебе
испытываю?
     - Я просила тебя о снадобье,  от  которого  он  бы  просто  уснул  на
несколько часов, - горько сказала она. - А ты... ты послал своего слугу  с
зельем, которое сделало его безумным! Я  глупо  поступила,  обратившись  к
тебе. Мне надо было понимать, что твои  заверения  в  дружбе  были  ложью,
которой ты хотел скрыть свою ненависть и злобу.
     - А зачем тебе было нужно, чтобы твой любовник заснул?  возразил  он.
Наверно, ты хотела украсть у него один предмет, который он тебе никогда не
давал - кольцо с  драгоценными  камнями,  которое  люди  называют  Звездой
Хорала. Эта звезда была украдена у королевы Офира  и  та  готова  насыпать
целую кучу золота тому, кто ее вернет. Он умышленно не давал его тебе, так
как знал, что этот предмет обладает  чудодейственным  свойством:  если  им
пользоваться  должным  образом,  он  позволяет  поработить  сердце  любого
человека противоположного пола. Ты хотела украсть его у него,  потому  что
боялась, что к его магическим свойствам будет найден ключ и он  забудет  о
тебе в поисках любви королев мира. Ты собиралась отправить кольцо  обратно
королеве Офира, которая понимала его силу  и  могла  бы  использовать  ее,
чтобы поработить меня, как это было до того, как кольцо было украдено.
     - А зачем оно нужно тебе? - угрюмо спросила она.
     - Я знаю о его могуществе. Я могу увеличить с его помощью силу своего
искусства.
     - Ну что ж! - резко сказала она, - теперь оно у тебя!
     - У меня Звезда Хорала? Нет, ты ошибаешься.
     - К чему эти лживые уловки? - горько возразила она. - Кольцо  было  у
него на пальце, когда он погнался за мной на улицу. И кольца там не  было,
когда я опять нашла его. Твои слуги наверняка наблюдали за домом и  отняли
его у моего любовника, когда я убежала. К черту все это! Я хочу, чтобы мой
любовник снова стал здоровым и невредимым. Ты получил кольцо;  ты  наказал
нас обоих. Почему бы тебе теперь не  вернуть  ему  разум?  Ты  можешь  это
сделать?
     - Могу, - уверил он,  явно  развлекаясь  при  виде  ее  отчаяния.  Он
вытащил флакончик из своей одежды. - Здесь находится сок золотого  лотоса.
Если твой любовник выпьет его, к нему снова вернется рассудок. Да, я  буду
милосердным. Ты презирала меня и мешала моим делам, и не однажды, а  много
раз; он постоянно противился моим желаниям. Но я буду милосердным. Подойди
и возьми флакончик из моей руки.
     Она посмотрела на Тотрасмека с яростным желанием схватить пузырек, но
боялась, что это  какая-то  жестокая  шутка.  Она  робко  пошла  вперед  с
протянутой рукой, но он засмеялся и отдернул свою руку обратно. С  ее  губ
уже было готово сорваться проклятие, но какой-то инстинкт  заставил  ее  в
этот момент посмотреть  наверх.  С  позолоченного  потолка  падали  четыре
сосуда желтовато-зеленого  оттенка.  Она  хотела  увернуться,  но  они  не
ударились в нее. Они рухнули на пол образовав квадрат. И  она  вскрикнула,
потом вскрикнула опять. Потому что из-под каждой груды черепков  поднялась
крючковатая голова кобры и одна из них попыталась нанести удар по ее босой
ноге. Ее конвульсивное движение при попытке избежать этого удара привело к
тому, что она оказалась досягаема с другой стороны  и  ей  снова  пришлось
отпрыгнуть, чтобы избежать удара мерзкой головы.
     Она оказалась в ужасной ловушке. Все четыре змеи качались и  наносили
удары по ее ступням, лодыжкам, икрам, коленям, бедрам, по любой  части  ее
чувственного  тела,  до  которой  можно  было  дотянуться.  Она  не  могла
перепрыгнуть через них или пройти между ними. Она могла только крутиться и
прыгать со стороны в сторону, изгибаясь своим телом, чтобы  уклониться  от
ударов. И каждый раз, когда она отскакивала от одной змеи, она оказывалась
досягаема для другой, так что ей приходилось носиться со скоростью  света.
В любом направлении она могла двигаться лишь  на  небольшое  расстояние  и
крючковатые  головы  угрожали  ей  каждую  секунду.   Только   замбульская
танцовщица могла выжить в этом мрачном квадрате.
     Она сама превратилась в смутное  движущееся  пятно.  Удары  проходили
мимо нее всего на  толщину  волоса,  но  они  проходили  мимо,  когда  она
противопоставила мелькающие ступни, гибкие  руки  и  ноги,  быстрые  глаза
против ослепительной скорости чешуйчатых демонов, которых ее  враг  создал
колдовством из воздуха.
     Откуда-то донеслась тонкая ноющая музыка,  смешивающаяся  с  шипением
змей, словно злой ночной ветер проносился через пустые  отверстия  черепа.
Несмотря  на   то,   что   ей   приходилось   двигаться   с   максимальной
стремительностью, она осознала, что удары змей перестали быть  случайными.
Они подчинялись мрачным звукам  сверхъестественной  музыки.  Они  наносили
удары в страшном  ритме  и  волей-неволей  вращениям  и  изгибам  ее  тела
пришлось подстроиться под этот ритм. Ее отчаянные движения превратились  в
танец, по сравнению с которым неприличная заморская тарантелла  показалась
бы спокойной и сдержанной. Уставшая от  стыда  и  ужаса,  Забиби  услышала
ненавистный веселый голос своего палача.
     - Танец Кобр, моя милая!  -  засмеялся  Тотрасмек.  -  Так  танцевали
девушки, приносимые в жертву Хануману столетия тому назад, но никто еще не
танцевал с такой красотой и изящностью. Танцуй, девочка,  танцуй!  Сколько
времени ты сможешь избегать зубов Ядовитого Народа? Минуты? Часы?  Наконец
ты устанешь. Твои быстрые, уверенные ноги начнут спотыкаться,  твои  бедра
замедлят свое вращение. Затем отравленные зубы начнут глубоко впиваться  в
твою плоть, похожую на слоновую кость...
     Занавеска за ним  дернулась,  будто  от  порыва  ветра,  и  Тотрасмек
вскрикнул. Его глаза расширились, а руки конвульсивно схватились за  яркую
сталь, которая вышла из его груди.
     Музыка резко оборвалась.  Девушка  покачнулась  от  головокружения  в
своем танце, вскрикнув от ужасного предчувствия укусов  ядовитых  зубов...
но только четыре струйки безвредного голубого  дыма  поднялись  к  потолку
вокруг нее, когда Тотрасмек повалился головой вперед с дивана.
     Из-за занавески вышел Конан, вытирая свое широкое лезвие. Поглядев на
нее из-за укрытия он увидел, что девушка отчаянно танцует  между  четырьмя
извивающимися спиралями дыма, но он догадался что  ей  они  представляются
совсем по другому. Он понял, что нужно убить Тотрасмека.
     Забиби села на пол, тяжело дыша, но когда Конан отправился к ней, она
вновь поднялась, хотя ее ноги дрожали от изнеможения.
     - Флакончик! - выдохнула она. - Флакончик!
     Тотрасмек  все  еще  сжимал  его  своей  коченеющей  рукой.   Девушка
безжалостно вырвала его из скрюченных  пальцев,  а  затем  начала  яростно
обыскивать его одежду.
     - Какого дьявола, что ты там ищешь? - спросил Конан.
     - Кольцо... он украл его у Алафдала. Это наверное случилось, когда он
безумный бродил по улицам. О Сет!
     Она поняла, что у Тотрасмека его нет. Тогда  она  начала  прыгать  по
комнате, срывая обивку дивана, занавески, разбивая установленные сосуды.
     Вдруг она остановилась и откинула мокрый локон со своего глаза.
     - Я забыла о Баал-птеоре!
     - Он сейчас в Аду с разбитой шеей, - успокоил ее Конан.
     При этой новости она испытала мстительной удовлетворение,  но  спустя
мгновение яростно выругалась.
     - Нам нельзя здесь  оставаться.  До  рассвета  осталось  совсем  мало
времени. Младшие жрецы могут в любое время ночи зайти в часовню и если нас
застанут здесь, рядом с этими телами, то эти люди разорвут нас  на  куски.
Туранцы не смогут нас спасти.
     Она подняла засов с потайной двери и через  несколько  мгновений  они
уже были на улице и  спешили  подальше  уйти  от  молчаливой  площади,  на
которой возвышалась древняя усыпальница Ханумана.
     На одной из извилистых  улиц  недалеко  оттуда  Конан  остановился  и
остановил свою спутницу, взявшись тяжелой рукой за ее обнаженное плечо.
     - Не забывай, что мы договорились о цене... -  Я  не  забыла!  -  она
увернулась. - Но сначала нам нужно пойти к... к Алафдалу!
     И через  несколько  минут  черный  раб  впустил  их  через  дверь  со
смотровым окошечком. Молодой туранец лежал на диване, его руки и ноги были
связаны крепкими веревками. Его глаза были открытыми, но они  были  как  у
бешеной собаки, а на губах выступила пена. Забиби передернулась.
     - Разожми ему челюсти, - приказала  она,  и  железные  пальцы  Конана
выполнили эту задачу.
     Забиби опустошила содержимое флакончика в глотку  маньяка.  Результат
был чудодейственным. Мгновенно тот успокоился. Бешеный блеск в его  глазах
померк; он посмотрел на девушку озадаченно, но узнавая ее. В  его  взгляде
стали  видны  признаки  возвращения  рассудка.  Затем  он   погрузился   в
нормальный сон.
     - Когда он проснется, то  будет  вполне  здоров,  -  прошептала  она,
кивнув молчаливому рабу.
     С глубоким поклоном он вручил ей маленький кожаный мешочек и набросил
ей на плечи шелковую накидку. Ее манера  поведения  неуловимо  изменилась,
когда она жестом позвала Конана следовать за ней  выходя  из  комнаты.  На
улице она  повернулась  к  нему.  В  ее  поведении  появилось  королевское
величие.
     - Теперь я должна рассказать тебе правду,  -  сказала  она.  -  Я  не
Забиби. Я - Нафертари. А он не Алафдал, бедный гвардейский капитан.  Он  -
Джунгир Хан, сатрап Замбулы.
     Конан ничего не сказал; его  покрытое  шрамами,  темное  тело  стояло
неподвижно.
     - Я солгала тебе, потому что никому не  могла  рассказать  правду,  -
сказала она. - Когда Джунгир Хан сошел с ума, мы были одни. Никто об  этом
не знает, кроме  меня.  Если  станет  известно,  что  сатрап  Замбулы  был
безумцем, то мгновенно начнутся возмущения и бунты, как это  и  планировал
Тотрасмек, плетя свои интриги против нас. - Теперь ты видишь,  что  плата,
на которую ты надеялся, невозможна. Возлюбленная сатрапа  не...  не  может
быть твоей. Но ты не уйдешь с пустыми руками. Здесь мешок золота.
     Она дала ему мешок, который получила от раба.
     - Теперь иди, а когда поднимется солнце, приходи во дворец. Я  скажу,
чтобы Джунгир Хан сделал  тебя  капитаном  своей  гвардии.  Но  ты  будешь
получать приказы от меня, в тайне. Твоим первым заданием будет отправиться
с отрядом в усыпальницу Ханумана,  якобы  для  исследования  обстоятельств
убийства жреца; на самом же деле для поиска Звезды Хорала. Она должна быть
спрятана где-то там. Когда ты найдешь ее, то принеси ее мне. А теперь тебе
нужно покинуть меня.
     Конан кивнул, по прежнему  не  сказав  ни  слова,  и  зашагал  прочь.
Девушка, наблюдая за плавными движениями его широких плеч, была задета тем
фактом, что ничего в его поведении не говорило о том, что он  огорчен  или
сконфужен.
     Свернув за угол, он мельком оглянулся, а  затем  изменил  направление
движения и ускорил свои шаги. Спустя некоторое время киммериец был  в  том
районе города, где находился Лошадиный Рынок.  Там  он  начал  колотить  в
дверь, пока из окна над ней не высунулась бородатая голова чтобы  выяснить
о причине беспокойства.
     - Лошадь, - потребовал Конан. - Самый быстрый жеребец,  какой  у  вас
есть.
     - Я никому не открываю ворот в такое время ночи, - проворчал торговец
лошадьми.
     Конан зазвенел монетами.
     - Эй ты, сучий сын! Ты что, не видишь, что я белый и один? Спускайся,
пока я не выломал твою дверь!
     Вскоре на купленном жеребце Конан скакал к дому Арама Бакша.
     Он свернул с дороги на аллею, которая лежала между строениями таверны
и  садом  финиковых  пальм,  но  не  остановился  у   ворот.   Доехав   до
северо-восточного угла стены,  Конан  повернул  и  поехал  вдоль  северной
стены. Он остановился в нескольких шагах от северо-западного угла. У стены
не росло никаких деревьев, но было несколько кустарников. Конан привязал к
одному из них свою лошадь и снова взобрался на седло,  но  в  этот  момент
услышал низкие приглушенные голоса за углом.
     Вынув ноги из стремян, он подкрался к углу и выглянул из-за него.  По
дороге по направлению к  пальмовым  рощицам  шли  три  человека  и  по  их
неуклюжей походке он узнал негров. Они остановились на его зов, прижавшись
друг к другу, когда он зашагал к ним с мечом  в  руках.  Их  глаза  тускло
поблескивали при свете звезд. Мерзкое вожделение светилось на их лицах, но
они знали, что три ихние дубины не справятся с  его  мечом.  Он  тоже  это
знал.
     - Куда вы идете? - с вызовом спросил он.
     - Предложить нашим братьям потушить огонь в  яме  за  рощами,  -  был
угрюмый гортанный ответ. - Арам Бакш обещал нам человека,  но  солгал.  Мы
нашли одного из наших братьев в комнате-ловушке  мертвым.  Этой  ночью  мы
останемся голодными.
     - Не думаю, - улыбнулся Конан. - Арам Бакш даст вам человека.  Видите
эту дверь?
     Он указал на небольшую, окованную железом дверь в западной стене.
     - Ждите здесь. Арам Бакш даст вам человека.
     Настороженно попятившись, чтобы не подвергнуться  неожиданному  удару
дубины, он отошел от них и исчез за северо-западным углом стены. Дойдя  до
своей лошади, он остановился, чтобы убедиться, что негры  не  крадутся  за
ним, затем  взобрался  на  седло  и  встал  на  нем  на  ноги,  успокаивая
беспокойного  жеребца  тихими  словами.  Он   выпрямился,   схватился   за
парапетную  плиту  стены,  подтянулся  и  перевалился  на  нее.   Какое-то
мгновение  Конан  изучал  то,  что  находилось  внизу.  Таверна  стояла  в
юго-западном  углу  окруженного  стенами  пространства,  остальное   место
которого занимали сад и рощица. Он никого  там  не  увидел.  Таверна  была
темной и молчаливой, и он знал, что все ее окна и двери закрыты на засовы.
     Конан знал,  что  Арам  Бакш  спит  в  комнате,  которая  выходит  на
тропинку, петляющую между кипарисами к двери в западной стене.  Он  словно
тень заскользил между деревьями  и  спустя  несколько  мгновений  легонько
постучал в дверь комнаты.
     - Кто там? - донесся оттуда ворчливый сонный голос.
     - Арам Бакш! - прошипел Конан. - Негры перелазят через стену!
     Почти  мгновенно  дверь  открылась  и   показалась   фигура   хозяина
гостиницы, одетого только в рубашку, с кинжалом в руке.  Он  вытянул  шею,
чтобы разглядеть лицо киммерийца.
     - Что там за история... ты!
     Мстительные пальцы Конана подавили вопль  в  его  горле.  Они  вместе
упали на пол и Конан вывернул кинжал  из  руки  врага.  В  звездном  свете
мелькнуло лезвие и брызнула кровь.  Арам  Бакш  производил  жуткие  звуки,
задыхаясь и захлебываясь кровью, заполнившей рот. Конан  поставил  его  на
ноги, опять мелькнул кинжал и большая часть курчавой бороды упала на пол.
     Все еще сжимая горло своего пленника, так как человек может бессвязно
закричать даже если ему отрезали язык, Конан потянул его по укрытой тенями
кипарисов тропинке к обитой железом двери в наружной стене. Одной рукой он
поднял засов и открыл дверь. В ней показались три смутные фигуры,  которые
ждали снаружи, словно черные грифы. В их жадные руки Конан бросил  хозяина
гостиницы.
     Ужасный, захлебывающийся в крови крик вырвался из горла замбульца, но
из молчаливой таверны не было никакого ответа. Люди не  обращали  внимания
на крики, доходившие из-за наружной стены. Арам Бакш сопротивлялся  словно
дикарь, его расширенные глаза яростно уставились на лицо  киммерийца.  Там
не было признаков милосердия. Конан думал о десятках бедняг, которые своей
кровавой гибелью обязаны жадности этого человека.
     С ликующими возгласами негры потащили его по дороге,  насмехаясь  над
его отчаянной невразумительной скороговоркой. Как могли они  узнать  Арама
Бакша в этой полуобнаженной, окровавленной фигуре с  нелепо  подстриженной
бородой и невразумительным лепетом? До Конана, стоящего за воротами, звуки
сопротивления доносились даже тогда, когда фигуры исчезли за пальмами.
     Закрыв за собой дверь, Конан вернулся к своему коню, вскочил на  него
и повернул на запад, в открытую пустыню, широко объехав стороной  зловещую
группу пальмовых рощ. Он вынул из-за пояса  кольцо  с  блестевшими  в  нем
драгоценными камнями, которые при звездном свете стали переливаться  всеми
цветами радуги. Варвар держал его, любуясь, поворачивая то так,  то  эдак.
Мешок, набитый золотыми монетами, мягко позвякивал на луке  седла,  словно
обещая появление большого богатства.
     - Интересно, что бы она сказала, если бы поняла, что я  узнал  в  ней
Нафертари, а в нем Джунгир Хана в то же мгновение,  как  я  их  увидел,  -
размышлял он. - Мне также было известно о Звезде Хорала. Будет веселенькая
сцена, когда она догадается, что я стащил кольцо  с  пальца,  когда  вязал
руки поясом для меча. Но с такой форой им никогда не поймать меня.
     Он  мельком  оглянулся  назад,  на  тенистые  пальмовые  рощи,  между
которыми мерцал красный огонек. В ночи поднимались хвалебные гимны, полные
жестокого ликования. С  ними  смешивался  другой  звук,  нечленораздельный
безумный крик, отчаянный лепет, в котором нельзя было различить ни  одного
слова. Этот  звук  преследовал  Конана,  пока  тот  скакал  на  запад  под
бледнеющими звездами.

                              Спрэг ДЕ КАМП
                                Лин КАРТЕР

                              ГОРОД ЧЕРЕПОВ

     Конан остается на службе в туранской армии в  течение  двух  лет.  Он
становится превосходным наездником и лучником. Он путешествует по огромным
пустыням, по горам и джунглям Гиркании до самых  границ  Кхитая.  Одно  из
таких путешествий приводит его в сказочное королевство Меру,  сравнительно
малоизвестную страну, которая соседствует с Вендией на юге,  Гирканией  на
севере и западе и Кхитаем на востоке.

                             1. КРАСНЫЙ СНЕГ

     Завывая словно волки, орда коренастых коричневых  воинов  хлынула  на
туранские войска с подножий  холмов.  Это  происходило  в  предгорьях  Гор
Талакма, где горы постепенно переходили в широкие пустые  степи  Гиркании.
Нападение  было  совершено  на  закате.  На  западе  горизонт  был  озарен
багровыми знаменами, тогда как на юге  невидимое  солнце  окрасило  кровью
снега горных вершин.
     Пятнадцать дней эскортирующий  отряд  туранцев  медленно  продвигался
через степь, переходя вброд ледяные воды реки Запороска, уходя все  глубже
и глубже в бескрайние просторы Востока. Затем, без всякого предупреждения,
на них напали.
     Конан подхватил тело Хормаза, когда лейтенант свалился  с  лошади.  В
горле его подрагивала стрела с черным оперением.  Юный  киммериец  опустил
тело на землю и,  выкрикнув  проклятие,  выхватил  из  ножен  свою  кривую
восточную  саблю  с  широким  лезвием.  Вместе  со  своими  товарищами  он
приготовился встретить атаку завывающей орды. Большую часть  этого  месяца
он скакал верхом  по  пустынным  гирканским  равнинам  в  составе  отряда.
Монотонность давно уже утомила его, и теперь  его  дикая  варварская  душа
приветствовала происшествие, которое могло развеять его скуку.
     Его сабля встретила позолоченный ятаган переднего  всадника  с  такой
чудовищной силой, что оружие того сломалось у  самой  рукояти.  Ухмыляясь,
как тигр, Конан обратным взмахом сабли вспорол коротконогому воину  живот.
Вопя, словно обреченная душа на раскаленном полу Ада, его противник  упал,
корчась, на запятнанный кровью снег.
     Конан проворно повернулся в седле, чтобы принять удар другого  клинка
на свой щит. Отбив удар врага, он вонзил острие сабли прямо в желтое  лицо
с раскосыми глазами, которое оскалилось на него. Лицо врага превратилось в
пятно искромсанной плоти.
     К этому мгновению атакующие уже все были среди них.  Несколько  дюжин
маленьких  темнокожих  людей  в  фантастических,   сложных   доспехах   из
лакированной  кожи,  отделанных   золотом,   сверкающих   драгоценностями,
набросилась на них в демонической ярости. Звенели тетивы луков,  ударялись
пики, свистели и лязгали клинки.
     Поверх голов атаковавших его противников Конан  увидел  своего  друга
Джуму, гиганта-негра из Куша, который сражался пешим. Его  лошадь  сразило
стрелой в самом начале атаки. Кушит потерял свою меховую шапку, и  золотое
кольцо в одном его ухе отблескивало в слабом  свете;  однако  пику  он  не
потерял. С ее помощью он  сбросил  трех  атакующих  из  седел,  одного  за
другим.
     Позади Джумы, во главе колонны  воинов  короля  Йилдиза,  вооруженных
пиками, командир отряда принц Ардашир громовым голосом выкрикивал команды,
сидя верхом на могучем скакуне. Он разворачивал лошадь то в одну  сторону,
то в другую, чтобы постоянно быть между врагами  и  лошадьми,  на  которых
находились конные носилки. В носилках была  дочь  Йилдиза,  Зосара.  Отряд
эскортировал  принцессу,  которая  направлялась  на  свадьбу  с  Куджалой,
Великим Ханом кочевников-куйгаров.
     Внезапно принц Ардашир схватился за грудь под меховым плащом.  Словно
вызванная магией, черная  стрела  вдруг  выросла  из-под  его  украшенного
драгоценностями  воротника.  Принц  уставился  на  древко;  затем,  словно
окаменевшая  статуя,   он   рухнул   с   лошади,   и   его   остроконечный
инкрустированный самоцветами шлем упал на покрасневший от крови снег.
     После этого Конан был слишком занят, чтобы  замечать  что-либо  кроме
врагов, которые с воем набросились на него со всех сторон. Киммериец, хотя
он только лишь перешагнул порог зрелости, возвышался ростом на шесть футов
и несколько дюймов. Коренастые враги казались  карликами  по  сравнению  с
ним. Когда они окружили его вот так, завывая и рыча, они напоминали  свору
собак, которые пытаются одолеть царственного тигра.
     Схватка происходила на склоне холма, перемещаясь то вверх,  то  вниз,
как опавшие листья, гонимые осенним ветром. Лошади  становились  на  дыбы,
шарахались назад и дико ржали; люди выли, кричали  и  изрыгали  проклятия.
Тут и там лишенные лошадей воины продолжали битву  пешими.  Тела  людей  и
лошадей лежали в истоптанном снегу и в грязи.
     Конан, глаза которого застилала красная пелена ярости, вращал  саблей
в бешенстве берсерка. Он бы предпочел  прямой  широкий  клинок  Запада,  к
которому он больше привык. Тем не  менее  в  первые  же  минуты  битвы  он
произвел  кровавое  опустошение,  действуя  непривычным  оружием.  В   его
стремительной руке блестящий стальной клинок ткал вокруг  него  сверкающую
паутину смерти. В эту паутину угодило не меньше девяти малорослых воинов в
доспехах из лакированной кожи, и  все  они  с  отрубленными  головами  или
изрубленными телами попадали со своих косматых лошадок. Сражаясь,  крепкий
юный киммериец издавал дикий военный клич своего примитивного  народа;  но
вскоре он обнаружил, что должен беречь дыхание, ибо битва не  затихала,  а
разгоралась.
     Всего  семь  месяцев  назад  Конан  был  единственным,  кто  выжил  в
несчастливой карательной экспедиции, которую король Йилдиз направил против
мятежного сатрапа северного Турана,  Манхассем  Хана.  При  помощи  черной
магии сатрап  уничтожил  посланные  против  него  силы.  Он  истребил  всю
вражескую армию от высокородного генерала Бакры  из  Акифа  до  последнего
наемника-пехотинца. По крайней мере, так он считал. Но юный Конан выжил  -
единственный из всех. Он проник в город Яралет, который стенал  под  пятой
обезумевшего от магии тирана, и принес Манхассем Хану чудовищную судьбу.
     Возвратившись с триумфом  в  сверкающую  туранскую  столицу  Аграпур,
Конан получил в награду место в почетной гвардии. Сначала ему  приходилось
сносить насмешки товарищей по поводу его неумелого обращения с лошадьми  и
неуверенности в стрельбе из лука. Но насмешки скоро прекратились, так  как
гвардейцы  усвоили,  что  лучше  не  раздражать  Конана  с  его  кулаками,
подобными кузнечным молотам. А затем  и  его  навыки  всадника  и  лучника
улучшились, когда он набрался опыта.
     Теперь Конан начал задумываться,  можно  ли  считать  эту  экспедицию
наградой. Легкий кожаный щит на его левой руке превратился в  бесформенную
развалину, и киммериец отбросил его прочь. В этот миг в  круп  его  лошади
попала стрела. С диким ржанием  животное  опустило  голову  и  взбрыкнуло.
Конан вылетел из  седла  поверх  головы  лошади;  она  бросилась  прочь  и
исчезла.
     Оглушенный и основательно ударившись, киммериец с трудом поднялся  на
ноги и принялся сражаться пешим.  Ятаганы  врагов  сорвали  с  него  плащ,
проделали дыры в его кольчуге и рассекли кожаную куртку под ней,  так  что
кровь текла из дюжины поверхностных ран на теле Конана.
     Но он продолжал сражаться, оскалив зубы в безрадостной ухмылке. Глаза
его горели голубым блеском  на  разгоряченном,  исполненном  чувств  лице,
обрамленном подстриженной черной  гривой.  Один  за  другим  его  товарищи
падали под ударами  ятаганов,  пока  только  он  и  гигант-негр  Джума  не
остались стоять спина к спине. Кушит  завывал  без  слов,  орудуя  древком
своей сломанной пики, как палицей.
     Затем Конану показалось, что  огромный  молот  вынырнул  из  красного
тумана  ярости  берсерка,  окутывавшей  его  мозг.  Это   тяжелая   булава
обрушилась на его голову, сминая остроконечный шлем и вбивая металл ему  в
висок. Ноги Конана подкосились. Последнее,  что  он  слышал,  был  резкий,
отчаянный крик принцессы, когда ухмыляющиеся коренастые воины вытащили  ее
из занавешенного паланкина - вниз,  на  красный  снег,  покрывавший  холм.
Затем киммериец упал лицом вниз и больше не чувствовал ничего.

                              2. ЧАША БОГОВ

     Тысяча красных дьяволов били по черепу Конана  раскаленными  докрасна
молотами, и его череп гудел, как наковальня, от  каждого  удара.  Медленно
выбираясь  из   глубин   черного   бесчувствия,   Конан   обнаружил   себя
переброшенным  через  могучее   плечо   своего   товарища   Джумы.   Джума
ухмыльнулся, видя, что Конан пришел в  себя,  и  помог  ему  встать.  Хотя
голова его болела невыносимо, Конан выяснил, что у  него  достаточно  сил,
чтобы стоять на ногах. Он осмотрелся вокруг, желая знать, что происходит.
     В живых остались только  он,  Джума  и  принцесса  Зосара.  Остальные
участники экспедиции - в том числе прислужница Зосары, сраженная  стрелой,
- остались лежать пищей для тощих серых  волков  гирканских  степей.  Трое
уцелевших стояли на северном склоне Гор Талакма, в нескольких милях к  югу
от места, где произошла битва. Их окружали коренастые коричневые  воины  в
доспехах из  лакированной  кожи,  многие  с  перевязанными  ранами.  Конан
обнаружил, что его руки скованы  прочными  наручниками,  браслеты  которых
соединяет массивная железная цепь. Принцесса, одетая  в  шелковый  плащ  и
шаровары, тоже была в оковах, но ее цепи и наручники были гораздо легче  и
казались сделанными из чистого серебра.
     Был закован в цепи и  Джума,  и  на  нем  взявшие  их  в  плен  воины
сосредоточили большую часть своего внимания. Они столпились вокруг кушита,
трогая его кожу и затем глядя на свои  пальцы,  не  окрасились  ли  они  в
черный цвет. Один из них даже намочил кусок ткани в снегу и  потер  его  о
руку Джумы. Джума рассмеялся во весь рот.
     - Должно быть, они никогда не  видели  таких,  как  я,  -  сказал  он
Конану.
     Офицер, командующий победителями, бросил команду. Его люди вскочили в
седла. Принцессу упрятали обратно в ее  конные  носилки.  Конану  и  Джуме
офицер сказал на ломаном гирканском:
     - Вы два! Вы идти.
     И им действительно пришлось идти, а копья азуэри, как  называли  себя
захватившие их в плен  люди,  все  время  подгоняли  их,  покалывая  между
лопатками. Конные  носилки  принцессы  покачивались  меж  двух  лошадей  в
середине колонны. Конан заметил, что командир отряда  азуэри  обращался  с
Зосарой почтительно; непохоже было, чтобы ей  причинили  физический  вред.
Офицер также, по-видимому, не питал особой враждебности к Конану  и  Джуме
за тот кровавый хаос, который они учинили среди его людей,  за  нанесенные
ими раны и причиненные смерти.
     - Вы дьявольски хорошие бойцы! - сказал он, ухмыльнувшись.
     С другой стороны, он предпринял все возможные  меры,  чтобы  не  дать
пленникам бежать или замедлить  продвижение  отряда.  Их  заставляли  идти
быстрым шагом с рассвета и дотемна, а каждая остановка наказывалась уколом
пики. Конан выпятил подбородок и повиновался - пока.

     Два дня они шли  по  извилистой  тропе  через  самое  сердце  горного
района. Они пересекали перевалы, где  им  приходилось  идти  по  глубокому
снегу, не растаявшему с прошлой зимы. Здесь дыхание  было  коротким  из-за
высоты, а внезапные бури срывали с них изодранные одежды и бросали жалящие
частички снега и льда в их лица. Джума  стучал  зубами.  Чернокожему  было
гораздо тяжелее переносить холод, чем  Конану,  для  которого  родным  был
северный климат.
     Наконец они выбрались  на  южный  склон  Гор  Талакма,  и  взорам  их
предстало фантастическое зрелище: широкая зеленая долина, которая  сбегала
вниз от их ног и простиралась вдаль. Как будто они стояли на краю огромной
чаши. Под ними небольшие облака ползли над лигами густых зеленых джунглей.
В середине джунглей огромное озеро или  внутреннее  море  отражало  лазурь
ясного, чистого неба.
     Если не считать этого участка воды,  зелень  простиралась  до  самого
горизонта, где она терялась в фиолетовой туманной дымке. А над этой дымкой
четко вырисовывались на фоне синего неба белые  иззубренные  пики  могучих
гор Химелиан, которые находились  в  сотнях  миль  к  югу.  Горы  Химелиан
образовывали противоположный край чаши, которая, таким образом, замыкалась
горами Талакма на севере, Химелиан на юге.
     - Что это за долина? - обратился Конан к офицеру.
     - Меру, - ответил предводитель отряда. - Люди называют ее Чаша Богов.
     - Мы спускаемся туда вниз?
     - Да. Наша цель - великий город Шамбала.
     - И что дальше?
     - Вашу участь решит римпоуч, бог-король.
     - Кто он?
     - Джалунг Тонгпа, Ужас Людей и Тень Неба. Теперь шевелись,  белокожая
собака. Нет времени на разговоры.
     Конан издал глубокое горловое ворчание, когда острие пики подтолкнуло
его. Про себя он поклялся  научить  однажды  этого  бога-короля  истинному
пониманию ужаса. Он раздумывал, является ли божественность этого правителя
достаточной защитой от фута стали в его  внутренностях...  Но  если  такой
счастливый миг и предстоял, пока он был в будущем.
     Они спускались вниз, в глубокую  низину.  Воздух  становился  теплее,
растительность гуще. К концу дня они шли по местности,  где  участки  леса
перемежались болотами, над  которыми  поднимались  испарения.  Воздух  был
теплым и влажным. Джунгли подступали к дороге, окружали ее  стеной  темной
зелени, в которой сверкали яркие цветы на  цветущих  деревьях.  Кричали  и
пели птицы с разноцветным оперением. В деревьях болтали обезьяны.  Жужжали
и кусались насекомые. С дороги при приближении отряда  ускользали  змеи  и
ящерицы.
     Это было первое знакомство Конана с тропическими джунглями, и они ему
не понравились. Насекомые досаждали ему, и  пот  стекал  с  него  ручьями.
Джума, наоборот, ухмылялся, распрямляясь и набирая полную грудь воздуха  в
свои могучие легкие.
     - Совсем как у меня на родине, - сказал он.
     Конан  лишился  дара  речи  от  благоговейного  удивления  при   виде
фантастического ландшафта - буйной зелени джунглей и  дышащих  испарениями
болот. Он почти готов был поверить, что  эта  просторная  долина  Меру  на
самом деле представляет собой дом богов, где они обитают с начала  времен.
Он никогда не видел  таких  деревьев,  как  эти  колоссальные  сикоморы  и
секвойи, которые столбами уходили в туманные небеса. Он удивлялся, как эти
тропические джунгли могут  быть  окружены  горами,  закованными  в  вечные
снега.
     Один раз гигантский тигр  бесшумно  вышел  на  дорогу  перед  ними  -
чудовище девяти футов длиной, с клыками  как  кинжалы.  Принцесса  Зосара,
наблюдавшая из своих носилок, негромко вскрикнула. Среди азуэри  произошло
быстрое движение. Они застучали оружием, готовясь к драке. Тигр,  очевидно
посчитав отряд слишком сильным для этого, скользнул  в  джунгли  столь  же
бесшумно, как и появился.
     Через некоторое время земля затряслась от тяжелой поступи. С  громким
фырканьем огромное животное выбралось из чащи  рододендронов  и  пересекло
дорогу. Оно было серым и округлым, как валун в горах, и немного напоминало
гигантскую свинью. Его толстая кожа  собралась  складками.  Из  его  морды
торчал вверх прочный кривой рог длиной в фут. Животное остановилось,  тупо
глядя на кавалькаду крошечными подслеповатыми свиными глазками. Затем, еще
раз фыркнув, оно с шумом устремилось в кусты, ломая ветки.
     - Носорог, - сказал Джума. - У нас в Куше такие водятся.
     Джунгли расступились, и отряд вышел на берег огромного  синего  озера
или внутреннего моря, которое Конан видел с гор. Некоторое время  они  шли
вдоль берега этого неизвестного водоема, который  азуэри  называли  Сумеру
Тсо. Наконец, на другом берегу вдававшегося в  сушу  залива,  они  увидели
стены,  купола  и  шпили  города  из  розово-красного  камня,  окруженного
пастбищами и лугами и расположенного между морем и джунглями.
     - Шамбала! - воскликнул предводитель азуэри. Как  один  человек,  его
воины спешились, опустились на колени и коснулись  лбами  земли.  Конан  и
Джума обменялись недоуменными взглядами.
     - Здесь обитают боги, - сказал командир отряда. -  Вы,  идите  теперь
быстрее. Если мы из-за вас опоздаем, с вас сдерут кожу живьем. Торопитесь!

                             3. ГОРОД ЧЕРЕПОВ

     Ворота города были сработаны из бронзы, позеленевшей от времени.  Они
представляли  собой  гигантскую  маску  -  рогатое  подобие  человеческого
черепа. Квадратные забранные решетками окна служили его глазницами, а  под
ними подъемная решетка входа ухмылялась новоприбывшим, как зубы в лишенных
плоти челюстях. Командир малорослых воинов протрубил в изогнутую бронзовую
трубу, и решетка поднялась. Они вошли в незнакомый город.
     Здесь все было вытесано и вырезано  из  розового  и  красного  камня.
Архитектура была вычурной, дома были украшены скульптурами и  фризами,  на
которых изображались демоны, чудовища и многорукие боги.  Гигантские  лики
из красного камня смотрели вниз со стен  башен,  которые  ярус  за  ярусом
закручивались спиралью в небо.
     Куда бы он ни посмотрел, Конан  видел  украшения  в  виде  вырезанных
человеческих черепов. Они  были  установлены  на  перемычках  дверей.  Они
свисали  на  золотых  цепочках  с  желто-коричневых  шей   горожан,   чьим
единственным одеянием кроме этого, и у мужчин, и  у  женщин,  были  только
короткие юбочки. Черепа были приклепаны спереди к бронзовым шлемам  стражи
у ворот, черепа были на шишках их щитов.
     Отряд следовал своим путем  по  широким,  тщательно  распланированным
улицам этого  фантастического  города.  Полунагие  мерувийцы  уступали  им
дорогу, бросая мимолетные нелюбопытные взгляды на двух закованных в  сталь
пленников и конные носилки с принцессой. Среди толп горожан  с  обнаженной
грудью двигались, словно кровавые тени, бритоголовые жрецы, закутанные  от
шеи до пят в объемистые одеяния из полупрозрачной красной ткани.
     Окруженный  рощами  деревьев,  усыпанных  алыми,  синими  и  золотыми
цветами, возвышался каменной громадой дворец бога-короля.  Он  представлял
собой единственный спиральный конус,  покоящийся  на  приземистом  круглом
основании. Сделанная из красного камня круглая стена  башни  закручивалась
вверх  спиралью,  как  коническая  морская  раковина.  На   каждом   камне
спирального парапета было вырезано подобие  человеческого  черепа.  Дворец
был похож на гигантскую башню, сложенную из мертвых голов. Зосара с трудом
подавила дрожь ужаса при виде этого  зловещего  украшения,  и  даже  Конан
скорчил угрюмую гримасу, выпятив подбородок.
     Они вошли внутрь сквозь еще одни ворота-череп  и  проследовали  через
огромные комнаты с толстыми каменными стенами в тронный  зал  бога-короля.
Азуэри, грязные с дороги, остались  позади.  Каждого  из  троих  пленников
взяли за руки по  двое  стражников  в  позолоте,  вооруженных  украшенными
алебардами, и подвели к трону.
     Трон, который находился на возвышении из черного мрамора, был  сделан
из цельного невероятных размеров куска бледного нефрита, покрытого резьбой
в виде цепочек черепов, фантастически сплетенных и перевитых между  собой.
На этом зеленовато-белом кресле смерти восседал  полубожественный  монарх,
чьей волей пленники были призваны в этот неведомый мир.
     Несмотря на всю серьезность их  положения,  Конан  не  смог  подавить
ухмылку. Ибо римпоуч  Джалунг  Тонгпа  был  очень  низкорослым  и  толстым
человеком, коротенькие ножки которого едва доставали до пола. Его огромное
брюхо было перетянуто парчовым кушаком,  сверкающим  самоцветами.  На  его
голых руках, с которых свисала жирная плоть, была  надета  дюжина  золотых
браслетов, а кольца с драгоценными камнями  блестели  и  сверкали  на  его
толстых пальцах.
     Лысая голова, которая венчала это бесформенное тело, была чрезвычайно
уродлива - с обвисшими щеками, слюнявыми толстыми губами и  искрошившимися
пожелтевшими зубами. На голове короля был остроконечный шлем или корона из
чистого золота, сверкающая рубинами. Ее вес, казалось, пригибал к земле ее
владельца.
     Присмотревшись внимательнее к богу-королю, Конан увидел, что  Джалунг
Тонгпа крайне уродлив. Разные половины его лица были неодинаковы. Плоть на
одной половине отстала от костей и вяло свисала,  затянутый  пленкой  глаз
таращился слепо, тогда как второй сверкал злобным умом.
     Зрячий глаз римпоуча был  сейчас  устремлен  на  Зосару,  не  обращая
внимания на двух гигантских воинов. Рядом с  троном  стоял  высокий  худой
мужчина в алом одеянии мерувийского жреца.  Из-под  бритого  лба  холодные
зеленые глаза глядели на все с ледяным презрением. Бог-король обернулся  к
нему и заговорил высоким визгливым голосом. Из тех нескольких  мерувийских
слов, которым Конан научился от азуэри, он сложил в уме достаточно,  чтобы
понять, что высокий жрец  -  главный  королевский  колдун,  Великий  Шаман
Танзонг Тенгри.
     Из обрывков последовавшего разговора Конан смог предположить, что при
помощи своей магии шаман увидел отряд, эскортирующий принцессу Зосару к ее
куйгарскому  жениху,  и  показал  принцессу  богу-королю.  Преисполнившись
обычного человеческого вожделения  к  гибкой  туранской  девушке,  Джалунг
Тонгпа направил отряд своих всадников-азуэри схватить ее и доставить в его
сераль.
     Это было все, что Конан хотел узнать. Семь дней, с тех пор,  как  его
взяли в плен, его толкали, кололи пикой и скверно  с  ним  обращались.  Он
истоптал все ноги, и его терпение было на пределе.
     Два  стражника  по  обе  стороны  от  него  стояли  лицом  к   трону,
почтительно опустив глаза и обратив все внимание на римпоуча, который  мог
в любой миг отдать приказание. Конан осторожно поднял цепи, которыми  были
скованы его запястья. Они были чересчур прочными, чтобы он мог порвать их;
он пытался это сделать в первые дни плена и потерпел неудачу.
     Он потихоньку сомкнул  запястья,  так  что  цепь  образовала  слабину
длиной в фут. Затем, развернувшись, он взмахнул руками над головой  левого
стражника. Цепь взвилась кнутом, хлестнула стражника по лицу  и  отбросила
его назад. Из его сломанного носа хлестала кровь.
     В  ответ  на  стремительное  движение  рук  Конана  второй   стражник
повернулся и занял боевую позицию с  алебардой  в  руках.  Конан  захватил
навершие алебарды цепью и выхватил оружие из рук стражника.
     Удар цепью отбросил еще одного  стражника  назад.  Тот  покатился  по
полу, держась за разбитый окровавленный рот и выплевывая зубы. Ноги Конана
были скованы так, что он не мог сделать большой шаг. Но  он  подпрыгнул  с
сомкнутыми ногами, как лягушка. В два таких странных прыжка Конан оказался
на тронном возвышении, и его руки сомкнулись  на  толстой  шее  крохотного
жирного бога-короля, болтающего ножками на своей  куче  черепов.  Здоровый
глаз римпоуча выпучился от ужаса, а лицо его почернело,  так  как  могучие
пальцы Конана сдавили ему горло.
     Стражники и  аристократы  засуетились  вокруг,  вопя  в  панике,  или
стояли, застыв от шока и ужаса при  виде  чужака-гиганта,  который  посмел
совершить насилие над их божеством.
     - Пусть кто-то посмеет приблизиться ко мне, и я вышибу  дух  из  этой
жирной жабы! - рявкнул Конан.
     Из всех мерувийцев в  зале  один  только  Великий  Шаман  не  проявил
признаков паники или удивления, когда разъяренный юноша взорвался  бешеным
вихрем. На чистейшем гирканском он спросил:
     - Чего ты желаешь, варвар?
     - Освободите девушку и чернокожего! Дайте нам лошадей, и мы  навсегда
покинем вашу проклятую долину. Если вы откажетесь или попытаетесь обмануть
нас, я превращу в лепешку вашего крошечного короля!
     Шаман кивнул своей черепоподобной головой. Его зеленые глаза на маске
из туго натянутой желтой кожи были холодны как лед.  Повелительным  жестом
он поднял свой резной посох из черного дерева.
     - Освободите принцессу Зосару и черного пленника, - спокойно приказал
он.
     Бледные от страха слуги с перепуганными глазами  принялись  исполнять
его приказание. Джума заворчал, разминая запястья.  Рядом  с  ним  дрожала
принцесса. Конан подтолкнул вперед жирное тело  короля  и  шагнул  вниз  с
тронного возвышения.
     - Конан! - взревел Джума. - Берегись!
     Конан обернулся, но слишком поздно. Великий Шаман начал действовать в
тот миг, когда Конан был на краю возвышения. Молниеносный,  как  атакующая
кобра, его эбеновый посох взмыл кверху и легко коснулся плеча Конана в том
месте, где кожа просвечивала сквозь дыры в изодранной одежде. Конан замер,
не  добравшись  до  противника.   Бесчувственность   сковала   его   тело,
распространившись как яд из змеиных клыков.  Его  ум  затуманился.  Голова
стала слишком тяжелой и упала на грудь. Он  безвольной  грудой  рухнул  на
пол. Полузадушенный маленький король вырвался из его хватки.
     Последним звуком, который слышал Конан, был громовой рев чернокожего,
которого погребла под собой копошащаяся куча коричневых тел.

                            4. КРОВАВЫЙ КОРАБЛЬ

     Сильнее всего были жара и вонь. Мертвый испорченный воздух  подземной
тюрьмы был застоявшимся, затхлым. Он  пропитался  вонью  множества  потных
тел, скученных в тесноте. Два десятка нагих  людей  были  втиснуты  в  эту
грязную дыру, которую со всех сторон окружали многотонные каменные блоки.
     Среди заключенных было  много  маленьких  коричневокожих  мерувийцев,
которые вяло и апатично лежали. Была горстка коренастых невысоких воинов с
раскосыми глазами из числа тех, кто охранял  священную  долину  -  азуэри.
Была пара человек горбоносых гирканцев. И там же были  Конан  Киммериец  и
его гигантский чернокожий товарищ Джума. Когда посох Великого Шамана вверг
Конана в бесчувственность, и стражники одолели могучего Джуму, навалившись
на  него  всем  скопом,  разъяренный  римпоуч  распорядился,   чтобы   они
подверглись самому суровому наказанию за свое преступление.
     Однако в Шамбале высшим наказанием была не смерть,  которая  согласно
мерувийской вере лишь  освобождала  душу  для  нового  воплощения.  Худшей
участью считалось рабство, ибо оно лишало человека его человеческих  прав,
его личности. Итак, Конан и Джума были приговорены к рабству.
     Думая об этом, Конан издавал глубокое горловое рычание, и  его  глаза
на  темном  лице  горели  диким  огнем  из-под  косматой  спутанной  гривы
нестриженых черных волос. Прикованный рядом с ними Джума, чувствуя  ярость
товарища,  ухмыльнулся.  Конан  сердито  уставился  на  него.  Иногда  его
раздражало непоколебимо хорошее состояние духа Джумы. Для  свободолюбивого
киммерийца рабство действительно было невыносимым наказанием.
     Для кушита же в рабстве не было ничего  нового.  Охотники  за  рабами
вырвали его ребенком из рук матери и вывезли из знойных джунглей  Куша  на
рынок рабов в Шеме. Некоторое время он был работником на шемитской  ферме.
Затем,  когда  развились  его  огромные  мускулы,  он   был   продан   как
ученик-гладиатор на арены Аргоса.
     За победу в играх, которые проводились в честь триумфа короля  Аргоса
Мило над королем Зингары Фердруго, Джума получил свободу. Некоторое  время
он  жил  в  разных  гиборейских  государствах,  промышляя   воровством   и
случайными заработками. Затем он перебрался на восток, в  Туран,  где  его
могучее телосложение и боевое  искусство  обеспечили  ему  место  в  рядах
наемников короля Йилдиза.
     Там он и познакомился с юным Конаном. Они с киммерийцем подружились с
самого начала. Они вдвоем были самыми  высокими  среди  наемников,  и  оба
происходили  из  далеких   окраинных   стран;   они   были   единственными
представителями своим рас среди туранцев. Теперь их дружба  привела  их  в
яму для рабов в Шамбале, и скоро приведет их к  предельному  позору  рынка
рабов. Там они будут стоять нагими на слепящем солнце, их будут  щупать  и
тыкать в них пальцами возможные покупатели, пока распорядитель рынка будет
восхвалять их силу.

     Дни тянулись медленно - так увечные змеи с трудом волочат свои хвосты
по грязи. Конан, Джума и другие засыпали, просыпались, получали деревянные
чаши  с  рисом,  от  которого  основательную   долю   брали   надзиратели.
Заключенные проводили дни в тяжелом сне или вялых ссорах.
     Конану было интересно узнать побольше о мерувийцах, поскольку во всех
своих путешествиях он никогда не встречал таких, как они. Они жили здесь в
этой странной долине, как жили их предки с начала времен. Они не  общались
с внешним миром, и не хотели этого.
     Конан подружился с мерувийцем по имени Ташуданг, от которого  немного
научился их певучему языку. Когда он спросил, почему они  называют  своего
короля богом, Ташуданг ответил, что король живет уже десять тысяч лет: его
дух вновь рождается в новом теле после временного пребывания в  предыдущей
смертной плоти. Конан отнесся  к  этому  скептически,  так  как  ему  были
знакомы разные лживые истории, которые распространяли о себе короли других
стран. Когда Ташуданг слабо и смирно  пожаловался  на  то,  что  король  и
шаманы угнетают их, Конан спросил:
     - Почему вы не объединитесь и не утопите  всю  ораву  в  Сумеру  Тсо,
чтобы править самим? Мы в моей стране поступили бы  именно  так,  если  бы
кто-нибудь попытался тиранить нас.
     Ташуданг выглядел потрясенным.
     - Ты не  знаешь,  что  говоришь,  чужеземец!  Много  столетий  назад,
рассказывают  жрецы,  эта  земля  была  гораздо  выше,  чем  сейчас.   Она
простиралась от вершин Химелиан до вершин Талакма - одно  огромное  ровное
плато, покрытое снегом, продуваемое ледяными ветрами. Его  называли  Крыша
Мира.
     Затем Яма, повелитель демонов, решил создать эту  долину,  чтобы  мы,
его избранный народ, смогли обитать здесь. Могучим заклинанием он  опустил
плато. Земля тряслась с грохотом десяти тысяч громов, расплавленный камень
вытекал их трещин в земле, горы крошились и леса горели в огне. Когда  все
закончилось, земля меж горных  цепей  выглядела  так,  как  ты  ее  видишь
сейчас. Поскольку она превратилась в  долину,  климат  потеплел,  и  здесь
поселились животные и растения из теплых стран. Затем  Яма  создал  первых
мерувийцев и поместил их в долину, чтобы они жили здесь вечно. И он избрал
шаманов, чтобы они вели и просвещали народ.
     Иногда шаманы забывают свои обязанности и угнетают нас, как будто они
всего лишь жадные простые люди. Но приказание Ямы  слушаться  шаманов  все
равно остается в  силе.  Если  мы  нарушим  его,  великое  заклинание  Ямы
потеряет силу, и эта страна поднимется но высоту  горных  вершин  и  снова
станет снежной пустыней. Поэтому, как бы они  нас  не  притесняли,  мы  не
смеем восстать против шаманов.
     - Ну, - сказал Конан, - если эта маленькая  жирная  жаба,  по-вашему,
похожа на бога...
     - О нет! - вскричал Ташуданг. Он испуганно сверкнул  белками  глаз  в
полумраке. - Не говори таких слов! Он -  единородный  сын  великого  бога,
самого Ямы. И когда он призывает своего отца, бог приходит!
     Ташуданг спрятал лицо в ладонях,  и  в  этот  день  Конан  больше  не
добился от него ни слова.
     Мерувийцы были странной расой. Им был присуща странная вялость духа -
дремотный фатализм, который заставлял их склоняться перед всем, что с ними
происходило,  видя  в  этом  заранее  предначертанную  волю  их   жестоких
загадочных богов. Они верили, что любое сопротивление судьбе с их  стороны
будет наказано - если не немедленно, то в следующем воплощении.
     Из них нелегко было извлекать информацию, но юный киммериец продолжал
заниматься этим. С одной стороны, это помогало коротать бесконечные дни. С
другой, он не собирался оставаться в  рабстве  долго,  и  любые  сведения,
которые он  мог  собрать  об  этом  скрытом  королевстве  и  его  странных
обитателях, будут полезны, когда они  с  Джумой  попытаются  вырваться  на
свободу. И, наконец, он знал, как важно  в  путешествии  по  чужой  стране
владеть хотя бы начатками местного языка. Хотя по характеру Конан  не  был
склонен к  наукам,  языки  давались  ему  легко.  Он  уже  отлично  владел
несколькими, и даже немного мог читать и писать на некоторых из них.

     Наконец настал решающий день,  когда  надзиратели  в  черных  кожаных
одеждах появились среди рабов, щелкая тяжелыми  бичами  и  подгоняя  своих
подопечных к двери.
     - Сегодня, - усмехнулся один, - мы увидим,  сколько  заплатят  принцы
Священной Земли за ваши туши, чужеземные свиньи!
     И его бич оставил длинный след на спине Конана.
     Горячее солнце жгло спину Конана не хуже бича.  После  столь  долгого
пребывания в темноте он был ослеплен  ярким  светом  дня.  После  аукциона
рабов его отвели по трапу на  палубу  большой  галеры,  которая  стояла  у
длинной каменной набережной Шамбалы. Конан щурился от солнца и бурчал себе
под нос ругательства. Вот, значит, какова была судьба, к которой  они  его
приговорили - ворочать веслами, пока смерть не заберет его.
     - Спускайтесь вниз, псы! - рявкнул корабельный надсмотрщик и  отвесил
Конану затрещину. - Только дети Ямы могут находиться на палубе!
     Не раздумывая, юный киммериец перешел к действию.  Он  размахнулся  и
направил свой могучий кулак  в  выпирающий  живот  плотного  надсмотрщика.
Когда тот со свистом выдохнул воздух, Конан  нанес  еще  один  удар  своим
молотоподобным кулаком, на этот раз в челюсть. Надсмотрщик  растянулся  на
палубе. Позади Конана радостно взвыл Джума и рванулся к другу.
     Командир корабельной охраны выкрикнул приказ. В мгновение ока  острия
дюжины пик, которые  держали  в  руках  низкорослые  жилистые  мерувийские
моряки, были направлены на Конана.  Киммериец  стоял,  окруженный  ими,  и
угрожающий рев был готов сорваться с его губ. Но он, хоть и с запозданием,
овладел своей яростью,  зная,  что  любое  движение  означает  немедленную
смерть.
     Чтобы привести в чувство надсмотрщика, потребовалось вылить  на  него
бадью воды. Он с трудом поднялся на ноги, пыхтя как морж. Вода  стекала  с
его распухшего лица на жиденькую черную бородку. Он  глянул  на  Конана  с
безумным бешенством, которое тут же перешло в ледяной яд.
     Офицер начал командовать морякам:
     - Прикончить...
     Но надсмотрщик прервал его.
     - О нет, не убивайте его. Смерть - слишком легкая  участь  для  этого
пса. Я еще заставлю его умолять,  чтобы  положили  конец  его  страданиям,
прежде чем я разделаюсь с ним.
     - Так что с ним сделать, Гортангпо? - спросил офицер.
     Надсмотрщик уставился на яму, где сидели работающие веслами  рабы,  и
встретил запуганные взгляды сотни с лишним  нагих  коричневых  людей.  Они
были худыми до истощения, а их спины были сплошь покрыты шрамами от ударов
бича. Корабль имел по одному ряду весел с каждого  борта.  Одними  веслами
ворочали двое гребцов, другими - трое,  в  зависимости  от  роста  и  силы
рабов. Надсмотрщик указал на среднее весло, к которому были прикованы  три
седых, похожих на скелеты старика.
     - Приковать его вон к тому веслу! Те живые трупы больше ни на что  не
пригодны. Очистите от них весло.  Этому  чужеземному  парню  нужно  слегка
расправить руки, дадим же ему простор. А  если  он  не  будет  выдерживать
темп, я раскрою ему спину до самого позвоночника!
     Конан бесстрастно наблюдал, как матросы  расстегивают  наручники,  от
которых тянулись цепи  к  кольцам  на  весле,  приковывая  трех  стариков.
Старики кричали от ужаса, когда матросы перебросили  их  через  борт.  Они
рухнули в воду с громким плеском и пошли  ко  дну  -  бесследно,  если  не
считать пузырьков воздуха, которые струйками поднимались к  поверхности  и
лопались.
     Конана приковали к веслу на их место. Он должен был выполнять работу,
которую делали трое. Пока его приковывали к  грязной  скамье,  надсмотрщик
угрюмо наблюдал за ним.
     - Посмотрим, как тебе понравится работать  веслом,  мой  мальчик.  Ты
будешь грести и грести, пока тебе не станет казаться, что у  тебя  сломана
спина - а потом ты будешь грести еще! И каждый раз, когда ты  собьешься  с
ритма, я напомню тебе о твоем месте - вот так!
     Он размахнулся. Бич просвистел в воздухе и опустился на плечи Конана.
Боль была как от прикосновения раскаленного добела  железа.  Но  Конан  не
вскрикнул и не пошевелил ни одним мускулом. Он вел себя так, словно ничего
не почувствовал - столь сильна была сталь его воли.
     Надсмотрщик заворчал, и бич свистнул снова. На этот раз  один  уголок
угрюмо сжатого рта Конана дрогнул, но  глаза  его  продолжали  невозмутимо
смотреть перед собой. Третий удар; четвертый. На лбу  киммерийца  выступил
пот и стал заливать глаза, тогда как по спине его стекала кровь. Но  Конан
ничем не показал, что ощущает боль.
     - Держись! - шепнул позади него Джума.
     Затем  последовал  окрик  с  палубы:  капитан  собирался  отчаливать.
Надсмотрщик неохотно прекратил  превращать  спину  киммерийца  в  кровавое
месиво - занятие, которое доставило ему видимое удовольствие.
     Матросы  отвязали  канаты,  которыми  корабль  был   пришвартован   к
пристани, и оттолкнулись баграми. На корме, на одном  уровне  со  скамьями
рабов, в тени шканцев, которые шли по  всей  длине  корабля  над  головами
гребцов, сидел перед огромным  барабаном  нагой  мерувиец.  Когда  корабль
вышел из гавани, он поднял деревянный молот и  принялся  бить  в  барабан,
задавая темп. С каждым ударом рабы склонялись  к  веслам,  поднимались  на
ноги, толкая весло, затем откидывались  назад,  пока  собственный  вес  не
усаживал их на скамейку, тогда они толкали  весла  вниз  и  вперед.  После
этого все повторялось снова. Конан вскоре вошел в ритм работы; прикованный
позади него Джума тоже.
     Никогда прежде Конану  не  приходилось  бывать  на  корабле.  Работая
веслом, он бросал вокруг быстрые взгляды. Его окружали рабы с  безжизненно
потухшими глазами и покрытыми шрамами  спинами,  которые  ворочали  весла,
сидя на грязных скамьях в чудовищной вони собственных отбросов. Посредине,
где находились рабы, галера была низкой, ее борт в этом  месте  поднимался
над водой всего на несколько футов. Он был выше на носу, где располагались
спальные места матросов, и на корме, украшенной резьбой и  позолотой,  где
были каюты офицеров. Посредине корабля высилась  единственная  мачта.  Рея
единственного треугольного паруса и сам убранный парус лежали  на  шканцах
над ямой для рабов.
     Когда корабль покинул  гавань,  матросы  отвязали  веревки,  которыми
парус и рея были привязаны к шканцам, и принялись тянуть за трос, поднимая
парус и приговаривая в такт движениям. Рея двигалась вверх рывками, каждый
раз на несколько дюймов. Когда она поднялась,  полосатый  пурпурно-золотой
парус развернулся и наполнился ветром с громким хлопающим звуком.  В  этот
момент налетел сильный порыв попутного ветра, и гребцы получили  небольшую
передышку.
     Конан обратил внимание,  что  вся  галера  была  сделана  из  дерева,
древесина которого либо от  природы,  либо  в  результате  обработки  была
темно-красного цвета. Когда он осматривался вокруг, полуприкрыв  глаза  от
солнца, корабль выглядел так, словно его окунули в кровь.  Затем  над  ним
вновь просвистел бич, и надсмотрщик прокричал сверху:
     - Принимайтесь за работу, ленивые свиньи!
     Бич оставил новый  след  на  плечах  Конана.  Это  воистину  кровавый
корабль, подумал Конан. Корабль, омытый в крови рабов.

                            5. ПЛУТОВСКАЯ ЛУНА

     Семь дней Конан и Джума изнывали под тяжелыми веслами красной галеры,
которая держала путь вдоль берегов Сумеру Тсо, останавливаясь каждую  ночь
в одном  из  семи  священных  городов  Меру:  городах  Шондакор,  Тхогара,
Авзакия, Исседон, Паллиана, Тхроана и - совершив круг по морю  -  снова  в
Шамбале. Хотя они и были чрезвычайно  сильны,  очень  скоро  беспрестанная
работа изнурила их до предела.  Казалось,  их  ноющие  мускулы  больше  не
способны действовать. Но неутомимый барабан  и  свистящий  бич  продолжали
подгонять их.
     Один раз в день матросы зачерпывали бадьями холодную солоноватую воду
и окатывали ею измученных рабов. Один раз в день, когда  солнце  стояло  в
зените, рабы получали чашу с рисом и ковш с водой. Ночью они спали на  тех
же скамьях, где работали днем.  Отупляющая  монотонность  тяжелой,  нудной
работы подтачивала волю и лишала мыслей,  превращая  гребцов  в  бездушных
животных.
     Это могло сломить кого угодно - только не юного киммерийца. Конан  не
склонялся  под  непосильной  ношей  судьбы,   как   апатичные   мерувийцы.
Непрерывная работа  на  веслах,  жестокое  обращение,  унизительная  грязь
рабской ямы вместо того, чтобы ослабить его волю, служили  пищей  для  его
внутреннего огня.
     Когда корабль вернулся в Шамбалу и бросил якорь в просторной  гавани,
Конан достиг пределов своего терпения. Было темно и  тихо;  новая  луна  -
тонкий серебряный полумесяц - висела низко на западе, освещая  все  слабым
призрачным светом. Скоро она должна была зайти. Такую ночь  народы  Запада
называли ночью плутовской луны, потому что  из-за  слабого  освещения  она
весьма  подходила  для  разбойников  с  большой  дороги,  воров  и  убийц.
Склонившись на весла, Конан и Джума притворялись спящими, а на самом  деле
обсуждали план побега с рабами-мерувийцами.
     На галере ноги рабов не были закованы. Но на  руках  у  каждого  были
наручники, соединенные цепью, и эта цепь  была  пропущена  через  железное
кольцо,  которое  свободно  скользило  по  веслу.  Однако  его  скольжение
ограничивалось  лопастью  весла  с  одной  стороны   и   полосой   свинца,
оковывающей  весло,  с  противоположной  стороны.   Эта   полоса,   прочно
прикрепленная к веслу железным шипом, служила противовесом лопасти  весла.
Конан сотни раз проверял прочность цепи, наручников и кольца,  однако  они
не поддавались даже его чудовищной силе, закаленной семью днями работы  на
веслах.  Но  все  равно  он  грозным  шепотом  уговаривал  товарищей-рабов
устроить бунт.
     - Если нам удастся стащить Гортангпо к нам вниз, - говорил он,  -  мы
разорвем его на части зубами и ногтями. А у него при себе ключи  от  наших
оков.  Пока  мы  будем  освобождаться  от  наручников,  матросы   перебьют
некоторую часть рабов, но как только мы будем свободны, нас  будет  пятеро
или шестеро на одного...
     - Не говори об этом! - прошипел ближайший мерувиец. - Не смей об этом
даже думать!
     - Ты не хочешь освободиться? - изумленно спросил Конан.
     -  Нет!  От  одних  только  разговоров  о  таком  насилии  мои  кости
превращаются в воду.
     - И мои, - сказал другой. - Наши тяготы и  страдания  предписаны  нам
богами как наказание за дурные поступки в предыдущей жизни. Противиться им
не только бесполезно, но очень  грешно.  Прошу  тебя,  варвар,  прекратить
ужасные речи и смиренно принять свою судьбу.
     Такое поведение было противно самому существу Конана. Джума  тоже  не
был  человеком,  готовым  безропотно  склониться  под  ударами  рока.   Но
мерувийцы отказывались их  слушать.  Даже  Ташуданг,  обычно  болтливый  и
дружелюбный в отличие  от  других  мерувийцев,  умолял  Конана  не  делать
ничего, что разъярит надсмотрщика Гортангпо или навлечет на них еще худшую
божественную кару, чем то наказание, которому боги их уже подвергли.
     Разговоры Конана были прерваны  свистом  бича.  Разбуженный  голосами
Гортангпо прокрался по сходням в темноте. Из нескольких подслушанных  слов
он заключил, что готовится восстание. Его бич взвился в воздух и опустился
на плечи Конана.
     Терпение Конана лопнуло. Стремительным движением он вскочил на  ноги,
схватил свободный конец бича и вырвал его из  рук  Гортангпо.  Надсмотрщик
закричал, призывая матросов.
     У Конана по-прежнему не было способа снять железное кольцо  с  весла.
Отчаяние  вдохновило  его.  Конструкция  весла  ограничивала  вертикальное
движение его верхнего конца до высоты меньше пяти футов  над  палубой,  на
которой стоял Конан. Он поднял верхний конец весла так  высоко,  как  было
можно, взобрался на скамейку, согнулся и подставил плечи под весло.  Затем
чудовищным толчком мощных длинных ног он  выпрямился.  Весло  сломалось  в
уключине с громким треском. Конан быстро снял кольцо с поломанного  весла.
Теперь у него было подходящее оружие:  палица  девяти  футов  в  длиной  с
десятифунтовой свинцовой оковкой на конце.
     Страшный удар кулака Конана  пришелся  по  голове  выпучившего  глаза
надсмотрщика. Череп треснул, как дыня, забрызгав скамьи мозгами и  кровью.
Конан выпрыгнул на шканцы, чтобы встретить  атаку  матросов.  Внизу  тощие
коричневокожие  мерувийцы  скорчились  на  скамьях,  шепча  молитвы  своим
дьяволам-богам. Только Джума последовал примеру Конана - сломал свое весло
в уключине и освободил кольцо.
     Матросы тоже были мерувийцами -  слабыми,  ленивыми  фаталистами.  Им
никогда  не   приходилось   противостоять   восставшим   рабам;   они   не
представляли, что такое вообще может случиться. Меньше всего  они  ожидали
оказаться лицом к лицу с крепким юным гигантом, вооруженным  девятифутовой
палицей. Тем не  менее  они  приближались  довольно  храбро,  хотя  ширина
шканцев позволяла им атаковать Конана только по двое.
     Конан двинулся вперед, размахивая палицей. Его  первый  удар  сбросил
матроса вниз на скамьи со  сломанной  правой  рукой.  Второй  удар  уложил
следующего матроса  с  проломленным  черепом.  Какой-то  матрос  попытался
ткнуть Конана в грудь пикой. Киммериец вышиб  пику  из  его  руки,  а  его
следующий удар смел со шканцев вниз сразу двоих противников. У одного были
расплющены ребра, и он своим телом столкнул второго.
     Позади Конана наверх выбрался Джума. Обнаженный торс кушита в неясном
лунном  свете  блестел,  словно  полированное  черное  дерево.  Его  весло
обрушилось на приближающихся мерувийцев  как  коса.  Матросы,  неспособный
противостоять двум таким монстрам, не выдержали  и  бежали,  спасаясь,  на
палубу. Там их офицер, который только что проснулся,  выкрикивал  какие-то
бестолковые команды.
     Конан наклонился над телом Гортангпо и обыскал его  пояс.  Он  быстро
нашел ключ от всех наручников на корабле и освободил от наручников себя  и
Джуму.
     Запела тетива лука, над головой Конана просвистела стрела и вонзилась
в мачту. Два освободившихся  раба  не  стали  ждать  продолжения  схватки.
Спрыгнув  вниз,  они  протолкались  мимо  скорчившихся  гребцов  к  борту,
перепрыгнули через него и исчезли в темных водах гавани Шамбалы. Им  вслед
полетело несколько стрел, но в слабом свете заходящей молодой луны лучники
могли стрелять лишь наугад.

                            6. ТОННЕЛИ СУДЬБЫ

     Два человека выбрались из моря и стали всматриваться во  мрак.  С  их
обнаженных тел капала  вода.  Они  плыли,  похоже,  несколько  часов,  ища
способа проникнуть в Шамбалу незамеченными. Наконец  они  нашли  отверстие
для сточных вод в каменной стене древнего города. У Джумы все еще  было  с
собой сломанное весло, которым он сражался с матросами. Конан оставил свое
на корабле. Время от времени слабый блик  света  проникал  в  тоннель  для
стока вод из забранного решеткой отверстия в городской мостовой над  ними,
но свет был таким слабым - тонкий серп луны уже скрылся  за  горизонтом  -
что темнота в тоннеле оставалась непроницаемой. Итак,  в  почти  кромешной
темноте двое друзей пробирались по грязной воде в поисках выхода  из  этих
подземелий.
     Огромные крысы с визгом убегали от них, когда они шли так по каменным
коридорам под улицами города. Во тьме огоньками светились глаза крыс. Одна
из тварей цапнула Конана за щиколотку, но он схватил ее, раздавил в  руках
и швырнул труп ее более осторожным собратьям. Они тотчас  устроили  драку,
визжа над добычей.  Конан  и  Джума  прибавили  шаг,  двигаясь  вперед  по
тоннелям, которые изгибались и ветвились.

     Секретный проход обнаружил Джума. Скользя одной рукой по сырой стене,
он случайно зацепил потайной замок, и изумленно фыркнул, когда часть стены
подалась под его пальцами. Хотя ни он,  ни  Конан  не  знали,  куда  ведет
проход, они направились туда, так как он вел наверх. Они долго  взбирались
по нему и наконец вышли к еще одной двери. Им пришлось долго шарить ощупью
во тьме, пока Конан не нашел засов и не отодвинул его. Дверь под  нажатием
открылась со  скрипом  сухих  петель,  два  беглеца  переступили  порог  и
застыли.
     Они стояли на богато  украшенном  балконе,  битком  набитом  статуями
богов или демонов.  Балкон  находился  в  огромном  восьмиугольном  храме.
Высокие стены храма выше балкона закруглялись внутрь и смыкались,  образуя
восьмигранный купол. Конан вспомнил, что видел  этот  купол  возвышающимся
над домами города, но  он  тогда  не  задавался  вопросом,  что  находится
внутри.
     Внизу, у одной из восьми стен, огромная статуя стояла  на  постаменте
из  черного  мрамора  лицом  к  алтарю,  расположенному  точно  в   центре
помещения.  По  сравнению  со  статуей  все  остальное  в  храме  казалось
крошечным. Статуя возвышалась на тридцать футов. Балкон, на котором стояли
Конан и Джума, находился на уровне пояса фигуры. Это был  гигантский  идол
из зеленого камня, который был похож на нефрит  -  хотя  никогда  люди  не
находили настоящий нефрит такой огромной массой. У него  было  шесть  рук.
Глазами на хмуром лице служили невероятной величины рубины.
     Напротив статуи  на  противоположной  стороне  храма  стоял  трон  из
черепов, такой же, как Конан видел в тронном зале дворца в день прибытия в
Шамбалу, только меньших размеров. Жабообразный маленький  бог-король  Меру
восседал на троне. Когда Конан перевел взгляд с  головы  идола  на  голову
правителя, ему показалось, что он  уловил  чудовищный  намек  на  сходство
между ними. Он вздрогнул, и  кожа  его  покрылась  мурашками  от  смутного
ощущения космических тайн, которые скрываются за этим сходством.
     Римпоуч участвовал в церемонии. Шаманы в алых робах рядами стояли  на
коленях вокруг трона и алтаря,  распевая  древние  молитвы  и  заклинания.
Позади них, вдоль стен храма, несколькими рядами сидели, скрестив ноги, на
мраморном полу, другие мерувийцы. Судя по богатству  их  драгоценностей  и
богато украшенным, хотя и  скудным,  одеяниям,  это  были  высшие  чины  и
аристократы королевства. Над их головами мерцали и коптили сотня  факелов,
закрепленных  в  кольцах,  вделанных  в  стену  вокруг  балкона.  На  полу
помещения, расставленные  квадратом  вокруг  центрального  алтаря,  стояли
светильники -  масляные  лампы  на  подставках,  горящие  богатым  золотым
пламенем. Четыре огня трепетали и сыпали брызгами.
     На алтаре между троном и колоссом лежало нагое гибкое белое тело юной
девушки, привязанное к алтарю тонкими золотыми цепями. Это была Зосара.
     Низкое ворчание родилось в горле Конана. Его горящие глаза засверкали
голубым огнем, когда он увидел ненавистных ему короля  Джалунга  Тонгпа  и
Великого Шамана, колдуна-жреца Танзонга Тенгри.
     - Возьмем их, Конан? - шепнул Джума, показав белые зубы  в  озаренной
бликами полутьме. Киммериец утвердительно заворчал.
     Это был праздник новолуния, и бог-король венчался  с  дочерью  короля
Турана на алтаре перед многорукой статуей Великого  Пса  Смерти  и  Ужаса,
Демона-Короля  Ямы.  Церемония  происходила  согласно  древним   ритуалам,
предписанным в священных текстах Книги Бога Смерти. Безмятежно  предвкушая
завершение брака со стройной  длинноногой  туранкой,  божественный  монарх
Меру развалился на троне из  черепов.  Закутанные  в  алые  одежды  шаманы
бормотали древние молитвы.
     И тут церемония была прервана. Два нагих гиганта свалились  непонятно
откуда на пол храма: один -  ожившая  бронзовая  статуя  героя,  второй  -
могучий и грозный воин, чье мощное тело  казалось  вырезанным  из  черного
дерева. Шаманы застыли,  оборвав  песнопения,  когда  эти  два  завывающих
дьявола ворвались в их ряды.
     Конан схватил один из светильников и бросил его в толпу шаманов.  Они
бросились врассыпную, вопя от боли и ужаса, когда загорелась тонкая  ткань
их одежд, и они превратились в живые факелы.  Три  оставшихся  светильника
быстро последовали за первым, сея огонь и замешательство повсюду в храме.
     Джума рванулся к возвышению, где сидел король, с ужасом и  изумлением
взирая на все происходящее своим  здоровым  глазом.  Тощий  Великий  Шаман
встретил Джуму на мраморных ступенях, занеся для удара  магический  посох.
Но у черного гиганта в руках все еще было сломанное весло, и он ударил им,
вложив в удар всю свою страшную силу. Эбеновый  посох  разлетелся  на  сто
кусков. Второй удар настиг  колдуна-жреца  и  отбросил  его,  скорченного,
умирающего, в хаос шарахающихся, визжащих, пылающих шаманов.
     Затем  пришла  очередь  короля  Джалунга  Тонгпа.  Ухмыляясь,   Джума
поднялся по ступенькам к перепуганному маленькому богу-королю. Но Джалунга
Тонгпа уже не было на троне. Он стоял на  коленях  перед  статуей,  воздев
руки и распевая молитву.
     В то же время Конан добрался до алтаря  и  склонился  над  смертельно
испуганной  нагой  девушкой,  которая  извивалась,  пытаясь  освободиться.
Легкие золотые цепи были достаточно крепки, чтобы удержать ее, но  они  не
могли противостоять силе Конана. С ворчанием он  уперся  ногами  в  пол  и
принялся за одну цепь. Звено  мягкого  металла  растянулось,  открылось  и
соскочило.  Затем  последовали  остальные  три   цепи,   и   Конан   обнял
всхлипывающую принцессу. Он повернулся... Но тут на него упала тень.
     Он изумленно глянул вверх  и  вспомнил  слова  Ташуданга:  "Когда  он
призывает своего отца, бог приходит!"
     Теперь он  понял  всю  глубину  ужаса,  который  скрывался  за  этими
словами.  Ибо,  возвышаясь  над  ним  в  освещенном  факелами   полумраке,
гигантский идол из зеленого камня шевелил  руками.  Алые  рубины,  которые
служили ему глазами, смотрели вниз, на Конана, и в них светился разум.

                       7. ПРОБУЖДЕНИЕ ЗЕЛЕНОГО БОГА

     Волосы встали дыбом у Конан на загривке, и он почувствовал, как кровь
в его жилах обратилась в лед. Со стоном Зосара спрятала  лицо  у  него  на
груди и обхватила его за шею. На черном возвышении, на котором стоял  трон
из черепов, Джума тоже замер, сверкая белками глаз.  Суеверные  ужасы  его
обитавших в джунглях предков поднялись в нем.
     Статуя оживала.
     Неспособные шевельнуться, они смотрели, как статуя из зеленого  камня
медленно, со скрипом подняла одну гигантскую ногу. С высоты тридцати футов
на них злобно уставилось  огромное  лицо.  Шесть  рук  задвигались  резко,
толчками,  сгибаясь  как  лапы  чудовищного  паука.  Статуя   накренилась,
перемещая свой  колоссальный  вес.  Одна  огромная  ступня  опустилась  на
алтарь, на котором только что  лежала  Зосара.  Каменный  блок  треснул  и
раскрошился в пыль под тоннами ожившего зеленого камня.
     - Кром! - выдохнул Конан. - В этом безумном месте даже камень оживает
и двигается! Уходим, девочка...
     С Зосарой на руках он спрыгнул с возвышения на пол храма. У  него  за
спиной раздался зловещий звук скрежета камня о камень. Статуя двигалась.
     -  Джума!  -  заорал  Конан,  дико  оглядываясь  в  поисках   кушита.
Чернокожий все еще оставался неподвижен, скорчившись  у  трона.  На  троне
крошечный бог-король указывал жирной, унизанной драгоценностями  рукой  на
Конана и девушку.
     - Убей, Яма! Убей, убей, убей! - верещал он.
     Многорукий колосс остановился  и  принялся  всматриваться  в  темноту
глазами-рубинами, пока не  увидел  Конана.  Киммериец  почти  обезумел  от
первобытных ночных страхов своего варварского племени. Но, как это  бывает
со многими варварами, страх толкнул его в бой  с  тем,  что  вызвало  этот
ужас. Он опустил девушку на пол и  оторвал  от  пола  мраморную  скамейку.
Мускулы его чуть не лопались от напряжения,  но  Конан  зашагал  навстречу
возвышающемуся над ним чудовищу.
     - Нет, Конан! - завопил Джума. - Прочь! Он видит тебя!
     Конан уже был рядом с чудовищной ступней  шагающего  идола.  Каменные
ноги уходили вверх, как колонны огромного храма. С  искаженным  от  усилий
лицом Конан поднял над головой тяжелую скамью и бросил ее в  ногу  статуи.
Она ударилась  о  каменную  щиколотку  колосса.  Удар  был  чудовищен.  От
мраморной скамьи во все стороны полетели куски, поднялось облако  каменной
пыли и крошева. Конан шагнул еще ближе, снова поднял скамейку и швырнул ее
в ногу гиганта. На этот раз скамья разлетелась  на  множество  кусков.  Но
нога  статуи  была  лишь  выщерблена,  а  не  повреждена  серьезно.  Конан
отпрянул, когда колосс сделал еще один могучий шаг к нему.
     - Конан! Берегись!
     Вопль Джумы заставил его взглянуть вверх. Зеленый гигант  наклонился.
Конан заглянул в рубиновые глаза. Как странно смотреть в живые глаза бога!
Они были бездонно глубоки. Взор Конана  погрузился  в  их  скрытые  тенями
глубины  и  тонул,  тонул  бесконечно  -  красные  миллионолетия  времени,
лишенного мысли. А в самой  глубине  этих  кристаллических  бездн  таилось
холодное нечеловеческое зло. Взгляд Конана встретился с взглядом  бога,  и
юный киммериец почувствовал, как ледяное оцепенение сковывает его.  Он  не
мог ни шевельнуться, ни подумать...
     Джума, завывающий от первобытного ужаса  и  ярости,  распрямился  как
пружина. Он видел, как колосс тянет каменные руки  к  киммерийцу,  который
стоял неподвижно, словно погруженный  в  транс.  Еще  один  шаг  -  и  Яма
раздавит парализованного воина.
     Чернокожий был  слишком  далеко  от  них,  чтобы  вмешаться,  но  его
отчаянная ярость требовала выхода. Не раздумывая, что делает,  он  схватил
бога-короля, который тщетно завизжал  и  задергался,  и  швырнул  Джалунга
Тонгпа в его адского родителя.
     Король пролетел по воздуху и приземлился  на  мраморные  плиты  перед
идолом. Оглушенный падением маленький монарх дико  озирался  вокруг  своим
здоровым глазом. Затем он испустил чудовищный вопль, когда  ступня  титана
накрыла его.
     Треск ломающихся костей отдался эхом в  звенящей  тишине.  Нога  бога
скользнула по полу, оставляя широкий кровавый след.  Согнувшись  в  поясе,
гигант нагнулся и потянулся к Конану, но вдруг замер.
     Руки из зеленого камня с  растопыренными  пальцами  остановились,  не
окончив движения. Багровый огонь,  горевший  в  рубиновых  глазах,  погас.
Огромное многорукое тело с  дьявольской  головой,  которое  еще  мгновение
назад жило и двигалось, снова обратилось в неподвижный камень.
     Быть может, смерть короля, который вызвал этот адский дух из  ночного
мрака неведомых миров, прекратила действие заклинания, которое  удерживало
Яму в идоле. Или, быть может, смерть короля освободила  волю  дьявола-бога
от власти его земного родственника. Какова бы ни была причина, в тот  миг,
когда Джалунг Тонгпа превратился в кровавое  месиво,  статуя  вновь  стала
неподвижным камнем, лишенным жизни.
     Чары, которые  сковывали  ум  Конана,  тоже  исчезли.  Юноша  тряхнул
головой, проясняя мысли. Он осмотрелся. Первым, что ему пришлось осознать,
была принцесса Зосара, которая бросилась ему в объятия, истерически рыдая.
Когда Конан сомкнул  вокруг  нее  бронзовые  руки  и  почувствовал  легкое
прикосновение ее черных шелковистых волос,  в  его  глазах  зажегся  новый
огонь, и он рассмеялся глубоким гортанным смехом.
     Джума бежал к ним через весь храм.
     - Конан! Все мертвы или бежали! В загоне позади храма должны  найтись
лошади. У нас есть шанс покинуть это проклятое место!
     - О да! Клянусь  Кромом,  я  буду  рад  отряхнуть  с  ног  пыль  этой
дьявольской страны, - проворчал киммериец, сдирая одеяние с мертвого  тела
Великого Шамана и закутывая в него нагую принцессу.  Он  подхватил  ее  на
руки и понес, чувствуя тепло и нежность гибкого юного тела, прижавшегося к
нему.
     Через час они уже далеко обогнали возможную  погоню.  Они  остановили
лошадей и стали высматривать, куда  повернуть  на  развилке  дорог.  Конан
посмотрел вверх, на звезды, поразмыслил и махнул рукой:
     - Туда!
     Джума поднял бровь.
     - На север?
     - Ну да, в Гирканию. - Конан рассмеялся. -  Ты  что,  забыл,  что  мы
должны еще доставить эту девушку к ее жениху?
     Лицо Джумы выразило еще большее удивление, чем прежде. Он видел,  как
Зосара обвила шею его товарища тонкими белыми руками, с какой радостью она
склонила голову ему на плечо. К ее  жениху?  Джума  покачал  головой.  Ему
никогда не понять киммерийцев. Но он  последовал  за  Конаном  и  повернул
лошадь к Горам Талакма, которые возвышались стеной, отделяющей  колдовскую
страну Меру от ветреных степей Гиркании.

     Через  месяц  они   прибыли   в   лагерь   Куджалы,   Великого   Хана
кочевников-куйгаров. Они выглядели совсем иначе,  чем  когда  выезжали  из
Шамбалы. В деревнях на южных  склонах  Гор  Талакма  они  обменяли  звенья
золотых цепей, которые оставались на запястьях  и  щиколотках  Зосары,  на
одежду, подходящую для перехода через снежные горные перевалы  и  ветреные
степи. На них были шапки, плащи из овечьих шкур, штаны из грубой шерсти  и
крепкие сапоги.
     Когда они предъявили Зосару ее  чернобородому  жениху,  хан  приказал
воздать им почести  и  наградить  их.  После  пиршества,  которое  длилось
несколько дней, он отправил их обратно в Туран с золотыми дарами.
     Отъехав на  порядочное  расстояние  от  лагеря  хана  Куджалы,  Джума
заметил:
     - Хорошая была девушка. Не понимаю, почему ты не оставил ее  себе.  И
ты ей нравился.
     Конан ухмыльнулся.
     - Верно, нравился. Но я еще не собираюсь  бросить  походную  жизнь  и
осесть на месте. А  Зосара  будет  гораздо  счастливее  среди  драгоценных
камней и мягких подушек Куджалы, чем разъезжая со мной по степям. В  степи
палит солнце, свирепствуют морозы, могут напасть волки - да  и  люди,  что
гораздо хуже. - Он хмыкнул. - Кроме того, хотя Великий Хан  этого  еще  не
знает, у него скоро появится наследник.
     - А ты откуда знаешь?
     - Зосара сказала мне перед расставанием.
     Джума усмехнулся и пробормотал что-то на своем родном языке.
     - Никогда впредь не стану недооценивать киммерийцев!

                              Спрэг ДЕ КАМП
                               Лин  КАРТЕР

                              ЧЕРНЫЕ  СЛЕЗЫ

     После событий, рассказанных в новелле "Ведьма будет  рождена",  Конан
повел свою банду зуагирцев на восток, чтобы  грабить  туранские  города  и
караваны. В то время ему было около  тридцати  одного  года  и  он  был  в
расцвете физических сил. Почти два года Конан провел  с  жителями  пустыни
шемитами, сначала как  заместитель  Ольгерда,  потом  как  их  атаман.  Но
свирепый и энергичный Король Ездигерд быстро отреагировал на уколы Конана;
он послал большие силы, чтобы поймать его.

                            1. ЧЕЛЮСТИ ЗАПАДНИ

     Полуденное солнце палило с огненного  купола  небес.  Жесткие,  сухие
пески Шан-е-Сорк, Красной Пустыни, обжигали безжалостным огнем,  словно  в
печи. Воздух был  неподвижен.  На  верхушках  низких,  засыпанных  гравием
холмов, которые поднимались стеной  на  краю  пустыни,  застыло  несколько
колючих кустов.
     За ними не шевелясь приникли к земле солдаты,  наблюдая  за  дорогой.
Когда-то стихийные силы природы проделали трещину в  откосе.  Годы  эрозии
расширили эту трещину, но проход между крутыми склонами был все еще узок -
идеальное место для засады.
     Туранские солдаты лежали,  укрывшись  на  вершинах  холмов,  все  эти
жаркие утренние часы. Изнемогая  в  своих  плотных  туниках  и  чешуйчатых
кольчугах они прижимались к земле воспаленными бедрами и ноющими коленями.
Тихо ругаясь, их капитан, эмир Бохра Хан, дежурил вместе с ними. Его горло
было сухим, как выжженная солнцем кожа; тело под кольчугой  изнемогало  от
жары. В этой проклятой земле смерти и палящего солнца невозможно было даже
нормально  потеть;  сухой  воздух  пустыни  жадно  выпивал  каждую   каплю
жидкости, оставляя человека сухим, как высушенный язык стигийской мумии.
     Сейчас эмир мигал и протирал глаза, щурясь от  яркого  блеска,  чтобы
еще раз увидеть  крошечную  вспышку  света.  Высланный  вперед  разведчик,
скрывавшийся за дюной красного песка, поймал солнечный луч в свое  зеркало
и отразил его, послав таким образом сигнал своему начальнику, прятавшемуся
на вершинах холмов.
     Вот  уже  можно  разглядеть  облако  пыли.  Осанистый,   чернобородый
туранский дворянин ухмыльнулся и забыл про все свои неудобства. Бесспорно,
его информатор заработал взятку, которую ему заплатили.
     Вскоре  Бохра  Хан  различил  длинную  линию  зуагирских   воинов   в
ниспадающих белых халатах, скачущих на стройных пустынных  лошадях.  Когда
банда разбойников выплыла из облака пыли, поднятого копытами  их  лошадей,
туранский начальник смог даже рассмотреть темные, худые,  ястребиные  лица
своей добычи, очерченные головными уборами - таким  чистым  был  пустынный
воздух и так ярко светило солнце. В его  венах  забурлило  удовлетворение,
словно красное аграпурское вино из погребов самого короля Ездигерда.
     Несколько лет  эта  банда  разоряла  и  грабила  города,  фактории  и
караванные  стоянки  на  границах  Турана  -  сначала   под   руководством
бессердечного запоросканского бандита  Ольгерда  Владислава;  затем,  чуть
больше года тому назад, его заменил Конан. Наконец,  туранским  шпионам  в
дружелюбных к преступной банде деревнях удалось найти подкупить разбойника
из этой банды - некоего Варданеса, не зуагирца, а заморийца. Варданес  был
кровным братом Ольгерда, которого сверг Конан, и горел желанием  отомстить
пришельцу, который узурпировал власть в банде.
     Бохра задумчиво почесал свою бороду. Заморский  предатель,  улыбчивый
негодяй, нравился  туранцу.  Невысокий,  худой,  гибкий,  расхаживающий  с
важным видом, изящный и дерзкий как юный бог,  Варданес  был  великолепным
компаньоном  по  выпивке  и  дьявольским  бойцом,  но  в   то   же   время
хладнокровным и коварным как змея.
     Зуагирцы продвигались сейчас  по  узкому  ущелью.  И  там,  во  главе
всадников, на черной гарцующей кобыле скакал Варданес.  Бохра  Хан  поднял
руку, чтобы его люди приготовились. Он хотел,  чтобы  зуагирцы  вошли  как
можно дальше в проход перед тем, как ловушка  закроется.  Только  Варданес
должен ее избежать. В тот момент, когда он был за стенами песчаника, Бохра
резко махнул рукой.
     - Убить этих собак, - прогремел он поднимаясь.
     Свистящие стрелы пронеслись в  солнечном  свете,  словно  смертельный
дождь. Через секунду зуагирцы превратились в толпу беспорядочно стреляющих
людей и брыкающихся лошадей.  Залп  за  залпом  стрелы  сметали  их.  Люди
падали, хватаясь за стрелы, которые словно по волшебству вырастали  на  их
телах.  Лошади  пронзительно  ржали,  когда  острые   зубцы   наконечников
врезались в их пыльные бока.
     Пыль поднялась душным облаком, скрыв лежащий внизу проход. Оно  стало
таким большим, что Бохра остановил на мгновенье своих лучников,  чтобы  те
не тратили  понапрасну  стрел,  стреляя  наугад.  И  этот  минутный  порыв
бережливости свел на нет все достигнутое.  Сквозь  шумные  крики  поднялся
один глубокий ревущий голос, перекрывающий хаос.
     - По склонам наверх, к ним!
     Это был голос Конана. А через мгновение появилась  гигантская  фигура
самого киммерийца, атакующего крутой склон на огромном  огненном  жеребце.
Можно было подумать, что  только  глупец  или  безумец  решится  атаковать
крутой склон из  сыпящегося  песка  и  катящихся  камней  прямо  навстречу
неприятелю, но Конан не был ни тем,  ни  другим.  Действительно,  свирепая
жажда мести заполнила его, но за этим мрачным,  темным  лицом  и  глазами,
горящими двумя голубыми огоньками под хмурящимися бровями, острый ум бойца
делал свою работу. Он знал, что часто  единственным  спасением  из  засады
бывает неожиданность.
     В  изумлении,  увидев  это,  туранские  воины  опустили  свои   луки.
Карабкаясь на крутые склоны со стороны прохода,  из  пыльного  облака  над
ущельем прямо на них надвигалась воющая толпа взбешенных зуагирцев,  пеших
и конных. Через секунду пустынные воины - более  многочисленные,  чем  мог
ожидать эмир - с ревом перевалили через гребень, сверкая кривыми  саблями,
оглашая все вокруг  проклятиями  и  пронзительными,  кровожадными  криками
войны.
     Впереди всех двигалась гигантская фигура  Конана.  Стрелы  рвали  его
белый халат, из под которого выглядывала  блестящая  кольчуга,  защищавшая
его львиный торс.  Его  дикарская  нестриженая  грива  выбивалась  из  под
стального шлема,  словно  клочки  знамени;  какая-то  стрела  порвала  его
развевающуюся каффию. На своем диком жеребце он был  похож  на  демона  из
мифа. Конан был вооружен  не  кривой  саблей,  которую  обычно  используют
жители пустыни, а большим западным палашом - его  любимым  из  всех  видов
оружия, которыми он мастерски владел. В его кулаке, на котором  был  виден
глубокий шрам, эта полоска вертящейся сверкающей стали  прорезала  красный
путь сквозь туранцев. Она поднималась и падала, разбрызгивая алые капельки
в пустынный воздух. С каждым ударом она крушила  доспехи,  тела  и  кости,
раскалывая череп там, отрезая конечности здесь, швыряя  третью  жертву  на
землю с разрубленными ребрами.
     Через каких-то полчаса все было кончено. Туранцы погибли  почти  все,
кроме  нескольких  человек  и  их  начальника.  В  разорванной  одежде,  с
окровавленным лицом, хромающего и растрепанного, эмира привели  к  Конану,
который сидел на своем запыхавшемся  коне,  вытирая  запекшуюся  кровь  со
своего стального оружия об халат одного из трупов.
     Конан остановил на поникшем командире презрительный  взгляд,  не  без
примеси сардонического юмора.
     - Значит мы снова встретились, Бохра - произнес он.
     Эмир замигал, не веря своим глазам.
     - Ты! - выдавил он с трудом.
     Конан засмеялся. Десять лет тому назад киммериец служил  в  туранских
наемниках. Бросил свою службу  он  достаточно  поспешно  из-за  небольшого
приключения с женой одного офицера. Настолько поспешно, что не заплатил за
проигранное пари тому самому эмиру, который сейчас стоял изумленный  перед
ним. Теперь, спустя годы, тот же самый Бохра разгромлен в бою своим старым
товарищем, чье имя никогда не связывалось у него с именем ужасного главаря
пустынных разбойников.
     Конан наклонился к нему с прищуренными глазами.
     - Вы ждали нас здесь, не так ли? - спросил он.
     Эмир опустил  голову.  Ему  не  хотелось  давать  информацию  главарю
разбойников, даже если они раньше и  пьянствовали  вместе.  Но  он  слышал
слишком много мрачных историй о кровавых методах зуагирцев по  вытягиванию
сведений из пленников. Толстый и мягкий от  многих  лет  роскошной  жизни,
туранский офицер боялся, что не сможет долго хранить молчание под пыткой.
     К  удивлению  его  сотрудничество  не  потребовалось.   Конан   видел
Варданеса, который предупредил  передовой  пост  разведчиков  этим  утром,
мчащегося к  дальнему  концу  прохода  как  раз  перед  тем,  как  ловушка
захлопнулась.
     - Сколько ты заплатил Варданесу? - неожиданно спросил Конан.
     - Двести серебряных шекелей... -  пробормотал  туранец.  Затем  вдруг
замолчал, удивленный своим собственным поступком. Конан засмеялся.
     - Роскошная взятка, а? Этот улыбающийся жулик - предатель  в  глубине
своего гнилого черного сердца,  как  и  каждый  замориец.  Он  никогда  не
простит мне смещения Ольгерда! - Конан замолчал, бросая насмешливый взгляд
на поникшую голову эмира. Он ухмыльнулся. - Не нужно ругать  себя,  Бохра.
Ты не выдал военной тайны; я обманул тебя. Ты можешь ехать  в  Аграпур  со
спокойной совестью.
     Бохра в удивлении поднял голову.
     - Ты оставляешь мне жизнь? - произнес он.
     Конан кивнул.
     - Почему бы и нет? Я все еще должен тебе мешок золота  за  то  старое
пари, так что позволь мне вернуть долг таким способом. Но в следующий раз,
Бохра, когда будешь ставить ловушки на волков, будь осторожней. Иногда  ты
можешь поймать тигра!

                            2. ЗЕМЛЯ ПРИЗРАКОВ

     Два дня скачки по красным пескам Шан-е-Сорк, а  пустынные  разбойники
все еще не поймали предателя. Желая  побыстрее  увидеть  кровь  Варданеса,
Конан подгонял своих людей. Суровый кодекс пустыни требовал Смерти на Пяти
Столбах для человека, который предал своих друзей, и Конан должен увидеть,
как замориец заплатит эту цену.
     Под вечер второго дня они разбили  лагерь  у  небольшого  холмика  из
выгоревшего песчаника, который  торчал  на  рыжем  песке,  словно  обрубок
старой разрушенной башни. На суровом, морщинистом лице  Конана,  загорелом
почти  до  черноты  проглядывала  усталость.  Его  жеребец  еле  дышал  от
изнеможения, пуская слюну сквозь вспенившиеся  губы,  когда  перед  мордой
животного поставили мех с водой. Позади люди вытягивали  уставшие  ноги  и
ноющие руки. Они напоили лошадей и развели костер, чтобы отпугивать  диких
пустынных собак. Конан услышал шорох  веревок,  когда  из  вьючных  мешков
доставали палатки и необходимое снаряжение.
     Песок захрустел под сандалиями за его спиной. Он повернулся и  увидел
морщинистое, усатое лицо одного из  своих  заместителей.  Это  был  Гомер,
шемит с терновыми глазами, крючковатым носом  и  сальными,  черно-голубыми
локонами, выбивавшимися из-под складок головного убора.
     - Все в порядке? - спросил Конан,  после  того  как  вытер  уставшего
жеребца длинными, медленными скребками жесткой кисти.
     Шемит пожал плечами.
     - Он все еще едет прямо на юг,  -  сказал  он.  -  Этот  бессердечный
дьявол наверно сделан из железа.
     Конан резко засмеялся.
     - Его кобыла может быть и железная, но не Варданес. Ты  увидишь,  что
он из крови и плоти, когда мы растянем его на  столбах  и  выпотрошим  его
кишки грифам.
     Но в грустных глазах Гомера гнездился смутный страх.
     - Конан, ты не  хочешь  прекратить  эти  поиски.  С  каждым  днем  мы
забираемся все глубже в эту страну песка и солнца, где могут  жить  только
змеи и скорпионы. Клянусь дагонским хвостом, если мы не повернем  обратно,
наши кости останутся здесь белеть навсегда.
     - Не думаю, - хмыкнул Конан. - Если какие-то кости и останутся белеть
здесь, то это будут кости заморийца. Потерпи Гомер; мы еще  поймаем  этого
предателя. Может быть даже завтра. Он  не  сможет  все  время  выдерживать
такой темп.
     - Но и мы не сможем! - запротестовал Гомер. Он остановился,  чувствуя
как пылающий голубой взгляд Конана изучает его лицо.
     - Это ведь не все, что у тебя на сердце, не так ли? - спросил  Конан.
- Говори, парень. Что еще!
     Плотный шемит красноречиво пожал плечами.
     - Да, действительно. Я... люди чувствуют, - его голос сорвался.
     - Говори, парень, или я выбью это из тебя!
     - Это... Это Макан-е-Мордан! - вырвалось у Гомера.
     - Я знаю. Я слышал об этом "Месте Призраков" раньше. Ну и что? Или ты
боишься стариковских басен?
     Гомер посмотрел растерянно.
     - Это не только басни, Конан. Ты не зуагирец; ты не знаешь этой земли
и ее ужасов так, как это знаем мы,  живущие  долгое  время  в  этих  диких
местах. Тысячи лет эта земля была проклятым местом призраков, и  с  каждым
часом мы забираемся все глубже  в  эту  дьявольскую  страну.  Люди  боятся
говорить тебе, но они наполовину обезумели от ужаса.
     - Ты имеешь в виду эти детские суеверия, - проворчал Конан. - Я знаю,
что они трясутся от ужаса из-за легенд о  призраках  и  гоблинах.  Но  это
рассказы чтобы пугать детей, а не воинов! Скажи своим друзьям,  чтобы  они
поостереглись. Мой гнев сильнее, чем  все  эти  призраки,  которые  всегда
мертвы!
     - Но Конан!
     Конан грубо оборвал его.
     - Хватит твоих детских ночных страхов, шемит!  Я  поклялся  Кромом  и
Митрой, что добуду кровь этого заморского предателя или умру, пытаясь  это
сделать. И если мне  придется  при  этом  разбрызгать  немного  зуагирской
крови, то я без колебаний сделаю это. А теперь хватит ныть и давай  выпьем
вина. Мое горло сухое, как выжженная пустыня, а все эти разговоры высушили
его еще больше.
     Похлопав Гомера по плечу, Конан зашагал к лагерному костру, где  люди
распаковывали копченое мясо, сухой инжир и фиги, козий сыр и кожаные фляги
с вином. Но шемит  не  сразу  присоединился  к  Конану.  Он  долго  стоял,
пристально глядя вслед чванливому главарю, который руководил ими почти два
года с того времени, когда они нашли  Конана  полуживого  у  стен  Хорана.
Конан был капитаном гвардии на службе у Королевы Хорана Тарамис,  пока  ее
трон   не    был    захвачен    колдуньей    Селом,    объединившейся    с
Констанцием-Соколом, косским воеводой  Свободных  Компаний.  Когда  Конан,
узнав об этом, встал на  сторону  Тарамис  и  был  разгромлен,  Констанций
распял его за городом. К счастью Ольгерд Владислав,  глава  местной  банды
зуагирских разбойников, проезжал мимо и снял Конана с креста,  сказав  при
этом, что если тот выживет, то он может присоединиться к его банде.  Конан
не только выжил, но и доказал, что может быть лидером, выгнав со  временем
Ольгерда из банды и стал руководить ею с того времени  и  до  сегодняшнего
дня. Но сейчас пришел конец  его  руководства.  Гомер  из  Ахарии  глубоко
вздохнул.  Конан  скакал  перед  ним  в  течении  двух   последних   дней,
захлебываясь от зловещего желания мести. Он не осознавал глубины ярости  в
сердцах зуагирцев. Гомер знал, что хотя они и любили Конана, их  суеверный
ужас довел  их  до  грани  мятежа  и  убийства.  Они  могли  следовать  за
киммерийцем до красных ворот Ада, но не дальше в Землю Призраков.
     Шемит боготворил своего командира. Но, зная, что ни  одна  угроза  не
сможет отклонить киммерийца с пути мести, он  мог  придумать  единственный
способ спасти Конана от ножей его собственных  людей.  Из  кармана  своего
белого халата он достал закупоренный пузырек зеленого порошка. Спрятав его
в ладони, он присоединился к Конану у лагерного костра,  чтобы  распить  с
ним фляжку вина.

                           3. НЕВИДИМАЯ СМЕРТЬ

     Когда Конан проснулся, солнце было уже высоко. Горячие волны  мерцали
над бесплодными песками. Воздух был жаркий,  неподвижный  и  сухой,  будто
небеса были перевернутой бронзовой чашей, нагретой до белизны.
     Пошатываясь, Конан поднялся на  колени  и  схватился  за  лоб.  Череп
раскалывался так, будто по нему лупили дубинкой.
     Конан встал на ноги  пошатываясь.  Затуманенным  взором,  ослепленным
ярким светом, он медленно осмотрелся вокруг  себя.  Он  был  один  в  этой
проклятой безводной земле.
     Он прорычал проклятие суеверным зуагирцам. Все люди снялись с лагеря,
взяв с собой все снаряжение, лошадей и продукты. Рядом с  ним  лежали  два
мешка из козьей кожи с водой. Эти мешки, кольчуга, халат  и  палаш  -  вот
все, что оставили ему его бывшие друзья.
     Он снова упал на колени и вытянул пробку у одного из мешков с  водой.
Испытывая головокружение от тепловатой жидкости, он прополоскал  свой  рот
от противного привкуса и бережно напился, неохотно вставив пробку  обратно
после того, как его жгучая жажда была немного утолена. Хотя  ему  страстно
хотелось вылить содержимое мешка на  свою  ноющую  голову,  рассудок  взял
верх. Если он брошен в этой песчаной пустыне, то для  того  чтобы  выжить,
нужно беречь каждую каплю воды.
     Несмотря  на  ослепляющую  головную  боль  и  неустойчивое  состояние
рассудка, он смог понять, что же  произошло.  Несмотря  на  предупреждения
Гомера,  его  зуагирцы  оказались   более   напуганы   этим   сомнительным
королевством, чем он предполагал. Он сделал серьезную,  возможно  роковую,
ошибку - недооценил силу предрассудков, владевших его пустынными  воинами,
и переоценил свою собственную  силу  по  управлению  и  подавлению  их.  С
тяжелым вздохом Конан проклял свою самонадеянность и свою бычью  гордость.
Если он не усвоит этого получше, то в один прекрасный день может из-за нее
умереть.
     И возможно этот день уже наступил. Он долго и беспристрастно оценивал
свои шансы. Они казались  слабыми.  Воды  у  него  было  на  два  дня  при
сокращенном рационе. Или на три, если он станет  рисковать  сойти  с  ума,
ограничивая ее потребление еще больше. Ни пищи, ни лошади, а  значит,  ему
придется идти пешком.
     Ну ладно, значит ему нужно идти. Но куда? Естественным  ответом  было
двигаться обратно, туда, откуда он пришел.  Но  против  этого  направления
было несколько возражений. Одно  из  них,  самое  весомое,  заключалось  в
расстоянии. Они скакали два дня после того как проехали последний колодец.
Пешком человек мог идти в лучшем случае в два раза медленнее  лошади.  Для
него это означало,  что  возвращаясь  пройденным  путем  ему  придется  по
крайней мере два дня обходиться совсем без воды...
     Конан скрипнул челюстями, пытаясь забыть про боль в голове и вытянуть
какую-нибудь мысль из своих затуманенных  мозгов.  Возвращаться  по  своим
следам было не самой лучшей идеей, так как он знал что на расстоянии ближе
четырех дней пути в том направлении воды нигде нет.
     Он посмотрел вперед, где след от бежавшего Варданеса тянулся прямо до
самого горизонта.
     Может быть, ему нужно продолжать следовать за заморийцем.  Пока  путь
ведет в неизвестную страну, тот факт, что эта земля неизвестна, играл  ему
на  руку.  Оазис  мог  лежать  сразу   за   ближайшей   дюной.   В   таких
обстоятельствах трудно было принять разумное решение, но Конан выбрал  тот
курс, который казался ему разумнее. Опоясавшись халатом  над  кольчугой  и
повесив меч через плечо, он зашагал по следу Варданеса с мешками  с  водой
за спиной.

     Солнце зависло навсегда в небе из горящей латуни. Оно горело,  словно
огненный  глаз  во  лбу  какого-то  гигантского  циклопа,   глядящего   на
крошечную, медленно двигающуюся фигуру, которая устало тащилась по палящей
поверхности темно-красного песка. Полуденному солнцу  потребовалась  целая
вечность для того, чтобы спуститься  по  обширному  пустому  небосклону  и
умереть в пылающем погребальном костре на западе.  Затем  пурпурный  вечер
подкрался украдкой  на  призрачных  крыльях  по  небесному  своду  и  след
благословенной прохлады потянулся  через  дюны  мягкими  тенями  и  легким
ветерком.
     К этому времени мышцы ног у Конана уже не чувствовали боли. Усталость
притупила боль в них и он спотыкаясь  шел  вперед  на  ногах,  похожих  на
каменные колонны, движимые колдовством.
     Его большая голова поникла на массивную грудь. Он брел в  оцепенении,
нуждающийся в отдыхе, но ведомый вперед знанием того, что сейчас, во время
вечерней  прохлады  он  может  пройти  большее   расстояние   с   меньшими
неудобствами.
     В его горле пекло от пыли; его смуглое  лицо  было  кирпично-красного
цвета от пустынного песка. Он выпил глоток воды час тому назад  и  не  мог
позволить себе пить пока не станет так темно, что  не  будет  видно  следа
Варданеса, по которому он шел.
     Его  сны  этой  ночью  были  путаными  и  беспокойными,  заполненными
ужасными лохматыми фигурами с одним горящим  глазом  в  их  мерзких  лбах,
которые избивали его обнаженное тело плетями из раскаленных цепей.
     Когда он проснулся, то увидел, что солнце  уже  высоко  и  перед  ним
лежит еще один жаркий день. Подняться  было  настоящей  пыткой.  В  каждом
мускуле пульсировала кровь,  словно  крошечные  иголки  были  загнаны  ему
глубоко под кожу. Но он все-таки поднялся, немного попил и пошел вперед.
     Вскоре он потерял ориентацию во времени, но все еще неутомимая машина
его воли вела его вперед, шаг за шагом. Его мысли блуждали  по  призрачным
путям иллюзий. Но  он  все  еще  держал  в  голове  три  задачи:  идти  по
отпечаткам копыт, беречь воду и  устоять  на  ногах.  Он  знал,  что  если
однажды упадет, то больше не поднимется. И если он упадет во  время  этого
обжигающего дня, его кости долгие годы  будут  сохнуть  и  белеть  в  этой
красной пустыне.

                          4. БЕССМЕРТНАЯ КОРОЛЕВА

     Замориец Варданес остановился на вершине холма и  посмотрел  вниз  на
панораму такую странную, что от удивления он онемел.  Вот  уже  пять  дней
после того, как неудачная засада на зуагирцев стала  плачевной  для  самих
туранцев, он скакал как безумный, изредка урывая  для  себя  и  для  своей
кобылы час или два для отдыха. Страх был таким сильным, что отнял все  его
мужество и все время подгонял его вперед.
     Он  хорошо  знал  мстительность  этих  пустынных   разбойников.   Его
воображение было заполнено болезненными сценами той цены, которую взыщут с
его тела угрюмые мстители, если он когда-либо попадет им в руки. Он  знал,
что этот дьявол Конан вытянет  имя  предателя  из  Бохры  Хана  и  с  воем
помчится за ним с кровожадной бандой зуагирцев. Не  стоит  надеяться,  что
они легко откажутся от поисков предавшего их товарища.
     Его единственным слабым  шансом  было  пробраться  в  не  оставляющие
следов просторы Шан-е-Сорк. Хотя Варданес родился в городе, был культурным
и утонченным, судьба свела его с пустынными разбойниками и  он  хорошо  их
знал. Он знал, что они  очень  боятся  имени  Красной  Пустыни  и  что  их
первобытное воображение населяет ее разными монстрами и  дьяволами,  каких
только можно  придумать.  Почему  пустынные  жители  так  боялись  Красной
Пустыни, он не знал да и не беспокоился об этом до тех пор, пока их страхи
могли удерживать их от преследования очень далеко в эту мертвую землю.
     Но они не повернули назад. Он оторвался от них так незначительно, что
день за днем мог видеть облака пыли, поднимаемые зуагирскими всадниками за
его спиной. Он двигался вперед постоянно, ел и пил в седле, и  довел  свою
лошадь до грани истощения, пытаясь увеличить этот небольшой разрыв.
     Спустя пять дней он не знал, идут ли они по его следу; но это уже его
мало волновало. Запасы воды и еды для него и для его кобылы закончились, и
он двигался вперед со слабой надеждой найти  колодец  в  этой  бесконечной
пустыне.
     Его лошадь, вся  в  сухой  грязи  от  пустынной  пыли,  приставшей  к
взмыленным бокам, шатаясь шла вперед, словно мертвая вещь,  ведомая  волей
какого-то волшебника. Сейчас она была близка к смерти.  В  этот  день  она
семь раз падала и только удары плети заставляли ее  снова  подниматься  на
ноги. Так как она уже не могла  выдерживать  его  веса,  то  Варданес  шел
пешком, ведя ее за поводок.
     Красная Пустыня взяла страшную дань  и  с  самого  Варданес.  Некогда
изящный, как смеющийся молодой господин, сейчас превратился в изможденный,
выжженный солнцем скелет. Налитые кровью  глаза  свирепо  смотрели  сквозь
спутавшиеся, липкие волосы. Его  распухшие,  потрескавшиеся  губы  шептали
бессмысленные молитвы Иштар, Сету, Митре и другим божествам.  Когда  он  и
его трясущаяся лошадь  взобрались  на  гребень  очередной  гряды  дюн,  он
посмотрел вниз и увидел  цветущую  зеленую  равнину,  усыпанную  группками
изумрудно-зеленых фиговых пальм.
     Посреди этой  плодородной  долины  лежал  маленький  каменный  город,
обнесенный  стеной.  Выпуклые  купола  и  приземистые   сторожевые   башни
возвышались над оштукатуренной стеной там, где  были  установлены  большие
ворота, отражавшие солнце своими полированными, бронзовыми петлями.
     Город  в  этой  выжженной  пустыне?  Цветущая  равнина   с   зелеными
деревьями, мягкими газонами и лотосными  прудами  в  сердце  этой  суровой
глуши? Невозможно!
     Варданес пожал плечами, закрыл глаза и облизал  потрескавшиеся  губы.
Это наверное мираж или фантом его тронувшегося рассудка! Но тут у  него  в
голове пронеслось воспоминание о полузабытой истории, которую он  узнал  в
годы юношеской учебы много лет тому назад. Это  был  фрагмент  легенды  об
Ахлате Проклятом.
     Он попытался ухватиться за  нить  воспоминания.  Это  было  в  старой
стигийской книге, которую его  учитель  шемит  всегда  держал  запертой  в
шкатулке из  сандалового  дерева.  Тогда  Варданес,  молодой  парень,  был
благословлен или проклят жадным любопытством и ловкими пальцами.  Однажды,
темной ночью он вскрыл отмычкой  этот  замок  и  сосредоточенно  изучал  с
благоговением и отвращением одновременно  зловещие  страницы  мрака  самой
древней  черной  магии.  Покрытый  паутиной  на  страницах  из  драконьего
пергамента, текст описывал странные ритуалы и церемонии. На страницах были
загадочные иероглифы древнейших королевств злых колдунов, подобных Ахерону
и Лемурии, которые процветали и погибали на заре веков.
     Среди  этих   страниц   были   фрагменты   какой-то   черной   мессы,
предназначенной для вызова неумирающего демонического создания из  темного
царства по ту сторону звезд, из хаоса, который, по словам  древних  магов,
царил за границами космоса. Одна  из  этих  месс  содержала  упоминание  о
"облюбованном  месте  демонов,  проклятом  дьявольском  Ахлате  в  Красной
Пустыне, где могучие безумные колдуны вызвали  себе  на  горе  в  наземную
сферу Демона  из  Потустороннего  Мира...  Ахлат,  в  котором  Неумирающее
создание правило рукой ужаса с тех  самых  дней...  обреченный,  проклятый
Ахлат, отвергнутый истинными богами, превративший все земли вокруг себя  в
выжженную пустыню..."
     Варданес все еще сидел на песке у головы своей тяжело дышащей кобылы,
когда воины с  угрюмыми  лицами  схватили  его  и  понесли  вниз  с  гряды
каменистых холмов, которые окружали  город,  -  вниз,  в  цветущую  долину
фиговых пальм о лотосных прудов - вниз, к воротам Ахлата Проклятого.

                              5. РУКА ЗИЛЛАХ

     Конан поднялся  медленно,  но  в  этот  раз  по-другому.  Раньше  его
пробуждение было болезненным,  он  с  трудом  открывал  склеившиеся  веки,
щурясь от огненного солнца, медленно вставал в полный рост и  шел  шатаясь
через раскаленные пески.
     В этот раз он проснулся легко,  с  блаженным  чувством  пресыщения  и
комфорта. Под  его  головой  лежали  шелковые  подушки.  Плотный  навес  с
кисточками бахромы защищал от солнца  его  тело,  которое  было  чистым  и
обнаженным, если не считать свежей набедренной повязки из белого льна.
     Он мгновенно  вскочил  с  чувством  сильной  настороженности,  словно
животное, чья выживаемость в диком мире зависит от  этой  способности.  Он
осмотрелся вокруг подозрительным взглядом. Первой  его  мыслью  было,  что
смерть взяла его и что сейчас его дух несется за  облаками  в  первобытный
рай, где Кром, бог его народа, сидит на троне между тысяч героев.
     Рядом с его шелковой  кушеткой  стоял  серебряный  кувшин  с  свежей,
чистой водой.
     Спустя мгновение, Конан поднял свое мокрое лицо от кувшина,  понимая,
что каким-бы ни был рай, в котором он находится, он реальный и  осязаемый.
Он глубоко напился, хотя состояние его горла и рта говорило ему,  что  его
уже не мучит обжигающая жажда, как во  время  его  блужданий  по  пустыне.
Наверно, какой-то караван нашел его и отнес к этим палаткам для лечения  и
оказания помощи. Посмотрев вниз, Конан увидел, что его руки, ноги  и  торс
начисто отмыты от пустынной пыли и смазаны целебным бальзамом. Кем  бы  ни
были его спасатели, они кормили и лелеяли его, пока он бредил или спал  на
пути к выздоровлению.
     Он огляделся вокруг палатки. Его большой палаш лежал поперек  сундука
из черного дерева. Он бесшумно подкрался к нему, словно  осторожная  кошка
джунглей, затем замер, услышав за собой звяканье воинской сбруи.
     Однако музыкальный звук исходил не от воина, а от стройной девушки  с
глазами молодого оленя, которая только что вошла в палатку и стояла, глядя
на него. Темные яркие волосы свободно спадали до ее талии и на этих  косах
были нанизаны крошечные серебряные колокольчики. От  них  и  исходило  это
слабое позвякивание.
     Конан быстро осмотрел девушку: молодая,  почти  ребенок,  стройная  и
милая, с бледным  телом,  которое  соблазнительно  просвечивалось  из  под
прозрачного покрывала. Драгоценные камни  искрились  на  ее  тонких  белых
руках. По золотым браслетам и по взгляду ее  больших,  темных  глаз  Конан
предположил, что она принадлежит близкому к шемитам народу.
     - О! - вскрикнула она. - Ты еще  слишком  слаб,  чтобы  стоять!  Тебе
нужно больше отдыхать,  чтобы  восстановить  свои  силы!  -  Ее  язык  был
диалектом шемитского, полный архаичных форм, но все же достаточно  близкий
к шемитскому, чтобы Конан мог его понимать.
     - Глупости, девочка, я вполне нормально себя чувствую, -  ответил  он
на том же языке. - Это ты позаботилась  обо  мне  здесь?  Сколько  времени
прошло с того времени, как вы нашли меня?
     - Нет, чужеземный господин, это был мой отец. Я Зиллах,  дочь  Еноша,
лорда из Ахлата Проклятого. Мы нашли твое  тело  среди  бескрайних  песков
Пустыни три дня тому назад, - ответила она, закрывая свои глаза  шелковыми
ресницами.
     "О боги!" - подумал он, но это  была  порядочная  девушка.  Конан  не
видел ни одной  женщины  уже  много  недель  и  сейчас  откровенно  изучал
выпуклые контуры ее гибкого тела, соблазнительно спрятанные под прозрачным
покрывалом, яркий румянец на ее щеках.
     - Так это твои приятные руки заботились обо мне, да, Зиллах? - сказал
он. - Я благодарен тебе и твоему отцу за ваше  сострадание.  Я  был  очень
близок к смерти, честное слово. Как вам повезло наткнуться на меня?  -  он
безуспешно попытался вспомнить про город, называемый Ахлат Проклятый, хотя
ему казалось, что он знает все города в южных пустынях, если и не  посетив
некоторые из них, то по крайней мере услышав о них.
     - Это было не случайно; мы искали тебя, - сказала Зиллах.
     Глаза у Конана сузились, когда  его  нервы  напряглись,  предчувствуя
опасность. Что-то в неожиданном  отвердении  его  сурового,  бесстрастного
лица  говорило  девушке,  что  он  был  человеком  с   быстрой,   животной
вспыльчивостью, опасным человеком, не похожий на мягких, кротких  горожан,
которых она знала.
     - Мы не причиним тебе вреда! - возразила она,  поднимая  одну  тонкую
руку защищаясь. - Лучше следуй за мной и мой господин все тебе объяснит.
     Какое-то время Конан стоял,  напряженно  размышляя,  не  Варданес  ли
послал этих людей по его следу. Серебра, которое тот получил от  туранцев,
хватило бы на то, чтобы купить души с пол сотни шемитов.
     Затем он расслабился, сознательно успокаивая кровь, которая забурлила
в нем. Он взял свой меч и перебросил перевязь через плечо.
     - Тогда веди меня к этому Еношу, девочка, - сказал он спокойно.  -  Я
послушаю его рассказ.
     Она вывела его из комнаты. Конан расправил свои  обнаженные  плечи  и
пошел за ней.

                     6. СУЩЕСТВО ИЗ ПОТУСТОРОННЕГО МИРА

     Енош сосредоточенно изучал морщинистый, выцветший от  времени  свиток
сидя в кресле из черного дерева с высокой спинкой, когда Зиллах привела  к
нему Конана. Эта часть палатки была завешена  темной  пурпурной  материей,
толстые  ковры  заглушали  их  шаги.  На  подставке,  сделанной   в   виде
переплетенных змей из мерцающей латуни, было  установлено  черное  зеркало
удивительной  работы.  Сверхъестественный  свет  струился  из  его  черных
глубин.
     Енош поднялся и приветствовал Конана вежливой фразой. Это был высокий
пожилой мужчина,  стройный  и  прямой.  Его  голову  покрывал  белоснежный
льняной головной убор. Его лицо носило печать возраста и размышлений, а  в
темных глазах можно было прочесть усталость от долгой печали.
     Он предложил своему гостю сесть  и  приказал  Зиллах  принести  вина.
Когда формальности были выполнены, Конан резко спросил:
     - Почему вы стали искать меня, о Шейх?
     Енош бросил взгляд на черное зеркало.
     - Хотя я и  не  чародей,  сын  мой,  я  могу  использовать  некоторые
средства не совсем естественные.
     - Как получилось, что вы искали меня?
     Енош поднял тонкую, с голубыми прожилками вен руку,  чтобы  успокоить
подозрительность воина.
     - Будь терпелив, мой друг, и я все объясню, -  сказал  он  спокойным,
глубоким голосом. Подойдя к низкому столику, он  положил  рядом  свиток  и
принял серебряную чашу вина.
     Когда они выпили, старик начал свою историю:
     - Давным-давно коварный колдун из этой ахлатской земли затеял интригу
против древней династии, которая правила этой  землей  со  времен  падения
атлантов, - сказал он медленно.  -  Коварными  словами  он  внушил  народу
мысль, что их монарх - слабый, потакающий своим  слабостям  человек  -  их
враг, и люди поднялись и бросили глуповатого  короля  в  трясину.  Объявив
себя жрецом и пророком Неизвестных Богов,  колдун  притворился,  будто  на
него  снизошло  вдохновение.  Он  утверждал,  что  один  из  богов   скоро
спуститься на землю, чтобы править Ахлатом  Праведным  -  как  только  его
позовут - в образе человека.
     Конан фыркнул.
     - Вы, ахлатцы, кажется, не менее легковерны, чем все остальные нации,
с которыми я встречался.
     Старик слабо улыбнулся.
     - Всегда легко поверить в то, чего сам желаешь. Но план этого черного
колдуна  был  более  ужасным,  чем  кто-либо  мог  вообразить.   Мерзкими,
загадочными ритуалами он вызвал к бытию дьявольскую  тварь  Оттуда,  чтобы
она была богиней нашему народу. Сохраняя свою колдовскую власть  над  ней,
он  представлял  себя  как  выразителя  ее  божественной  воли.  Сраженный
благоговейным трепетом, народ Ахлата скоро застонал под  тиранией  намного
худшей, чем та, которую они терпели от старой династии.
     Конан по-волчьи ухмыльнулся.
     - Я вижу, что мятежи часто возводят правительства, которые хуже  тех,
что были смещены.
     - Возможно. При любых оценках этот был одним из них.  И  со  временем
дела пошли еще хуже;  так  как  колдун  потерял  власть  над  демонической
Тварью, которую вызвал из Потустороннего Мира,  и  она  уничтожила  его  и
стала править на его месте. И правит до сегодняшнего дня, - мягко закончил
он.
     Конан содрогнулся.
     - Это создание что, бессмертное? Когда все это произошло?
     - Лет прошло больше, чем песчинок в этих пустынях, - сказал Енош. - И
все еще богиня является верховной властью в печальном  Ахлате.  Секрет  ее
могущества в том, что она высасывает жизненные силы из живых созданий. Вся
эта земля вокруг нас была когда-то зеленой и плодородной, укрытая фиговыми
пальмами, ручейками и травянистыми  холмами,  на  которых  паслись  тучные
стада. Ее вампирная  жажда  жизни  иссушила  всю  землю,  осталась  только
долина, где находится город Ахлат. Его она приберегла, так как без  жизни,
из которой можно тянуть соки, она не сможет поддерживать свое  собственное
существование.
     - Кром! - прошептал Конан, осушая свою чашу вина.
     - В течении веков, - продолжал  Енош,  -  эта  земля  превращалась  в
мертвую и стерильную пустыню. Наша молодежь уходила утолять  темную  жажду
богини, как и животные из наших стад. Она питалась ежедневно. Каждый  день
она выбирала жертву, и каждый день запас  их  жизненных  сил  все  сильнее
истощался. Когда она атаковала одну жертву непрерывно, день  за  днем,  ее
хватало на несколько дней или даже на пол месяца. Самые сильные и  могучие
могли выдержать около  тридцати  дней,  пока  она  не  истощала  их  запас
жизненных сил и не должна была приступать к следующему.
     Конан нежно погладил рукоятку своего меча.
     - Кром и Митра! Старик, почему вы не убили эту тварь?
     Старик слабо покачал головой.
     - Она неуязвима, неубиваема - сказал он мягко. - Ее плоть состоит  из
субстанции,  высосанной  ею  из  своих  жертв,   и   удерживается   вместе
непобедимой волей богини. Стрела  или  меч  могут  ранить  эту  плоть:  но
заживить рану для нее пустячная вещь. А жизненные силы, которые  она  пьет
из  других,  оставляя  от  них  сухие  оболочки,  дают  ей  ужасный  запас
внутренней силы, из которой она заново создает свою плоть.
     - Сожгите ее, - прорычал Конан. - Зажгите дворец над ее  головой  или
разрежьте ее на  маленькие  кусочки,  чтобы  пламя  или  костер  могли  их
уничтожить!
     - Нет. Она  защищает  себя  темной  силой  адской  магии.  Ее  оружие
парализует всех, на кого она смотрит. Не меньше сотни воинов пробирались в
Черную Часовню, чтобы положить конец ее ужасной тирании. От них ничего  не
осталось кроме живого леса  неподвижных  людей,  из  которых  был  устроен
банкет для ненасытного монстра.
     Конан тревожно пошевелился.
     - Странно, что кто-то еще живет в  этой  проклятой  земле,  -  громко
сказал он. - Как эта мерзкая кровопийца до сих пор не высушила всех  людей
в этой долине до последнего человека? И почему вы не соберете свои пожитки
и не покинете этого облюбованного демонами места?
     - На самом деле мало кому из нас удалось уйти. Она потребляет  нас  и
наших животных быстрее, чем природный прирост может  восстановить  потери.
Многие годы эта ведьма  насыщала  свою  жажду  небольшой  жизненной  силой
растущих зеленых растений, щадя людей. Когда земля превратилась в пустыню,
она стала пожирать наши стада, потом наших рабов и  наконец  принялась  за
самих ахлатцев. Скоро мы все исчезнем, а Ахлат превратится в большой город
смерти. Но мы не можем покинуть  эту  землю,  потому  что  энергия  богини
удерживает нас в узких границах, за которые мы не можем выйти.
     Конан потряс своей головой, его нестриженная  грива  слегка  касалась
обнаженных бронзовых плеч.
     - Ты рассказал грустную историю, старик. Но для чего ты повторяешь ее
мне?
     -  Из-за  старого  пророчества,  -  вежливо  сказал  Енош,   поднимая
поношенный и морщинистый свиток с табурета.
     - Какого пророчества? Енош частично  развернул  свиток  и  указал  на
строки письма такой древней формы, что Конан не смог их прочитать, хотя  и
овладел шемитской письменностью в свое время.
     - В положенный час, - сказал Енош  -  когда  наш  конец  был  близок,
Неизвестные Боги, от  которых  отвернулись  наши  предки  ради  поклонения
демонам, смягчили свой гнев и послали освободителя, который победил богиню
и разрушил ее дьявольскую мощь. Ты, Конан из Киммерии, - этот спаситель...

                          7. ЗАЛ ЖИВЫХ МЕРТВЕЦОВ

     Дни и ночи Варданес лежал в сырой тюремной камере под Черной Часовней
Ахлата. Он и кричал, и умолял, и рыдал, и проклинал, и молился, но часовые
в бронзовых шлемах, с тусклыми глазами и холодными лицами не  обращали  на
это никакого внимания, заботясь лишь о его физических потребностях. Они не
отвечали на его вопросы. И не хотели брать взяток, что очень удивляло его.
Варданесу, типичному заморийцу,  было  трудно  понять  людей,  которые  не
жаждали богатства. Кроме того, эти странные люди с их  архаичной  речью  и
старомодным вооружением  так  мало  интересовались  серебром,  которое  он
получил от туранцев в плату за свое предательство, что они даже  позволили
его набитому монетами седельному мешку спокойно лежать в углу его камеры.
     Однако о нем они заботились  хорошо,  мыли  его  изможденное  тело  и
натирали его волдыри целебной мазью. И они кормили его роскошно прекрасной
жареной дичью, сочными фруктами и сладостями.  Они  даже  дали  ему  вина.
Познакомившись с другими тюрьмами в свое время, Варданес сейчас осознавал,
как это все необычно. Могут ли они, размышлял он беспокойно,  откармливать
его, чтобы потом зарезать?
     И вот однажды стражники пришли в его камеру и вывели его  наружу.  Он
предположил, что наконец предстанет перед каким-нибудь магистратом,  чтобы
ответить на какие  бы  то  ни  было  абсурдные  обвинения,  которые  могут
предъявить ему обвинители. В нем  возросла  уверенность.  Он  не  знал  ни
одного магистрата, чью благосклонность нельзя было бы приобрести с помощью
серебра из его седельного мешка!
     Но вместо суда или  дознания  его  привели  по  темным  и  извилистым
переходам к крепким дверям из позеленевшей бронзы,  которые  стояли  перед
ним словно ворота самого ада. Эти ворота были закрыты на три  замка  и  на
засов, и были достаточно прочны, чтобы противостоять армии. С напряженными
руками и  каменными  лицами,  воины  открыли  большую  дверь  и  втолкнули
Варданеса вовнутрь.
     Когда дверь захлопнулась за ним, замориец обнаружил, что находится  в
удивительном зале из полированного мрамора.  Этот  зал  тонул  в  глубоком
мраке и толстом слое пыли. Везде  были  видны  следы  разрушений,  которые
никто не пытался починить. Он с любопытством двинулся вперед.
     Был ли это большой тронный зал  или  трансепт  какой-то  колоссальной
часовни? Трудно сказать. Наиболее заметной особенностью в  этом  обширном,
сумрачном  холле,  если  не  считать  его  заброшенность,   были   статуи,
установленные в нем группами. В голове обеспокоенного Варданеса  появилось
множество вопросов.
     Первой загадкой был материал, из которого сделаны статуи. Несмотря на
то, что сам зал был сделан из гладкого мрамора,  статуи  были  сделаны  из
какого-то тусклого, безжизненного, серого, пористого  камня.  В  нем  было
что-то отталкивающее. Он выглядел как мертвый древесный пепел, хотя и  был
на ощупь твердым как сухой камень.
     Второй загадкой было удивительное мастерство неизвестного скульптора,
чьи одаренные руки сотворили эти чудеса искусства. Они были словно живые в
каждой детали до непередаваемой степени: каждая складка предметов  туалета
или ткани была копией настоящей одежды; была видна каждая прядь волос. Эта
удивительная точность была даже в позах.  Никакой  героической  расцветки,
никакого монументального величия не было видно в этих могильных образах из
тускло-серого, как штукатурка, материала.  Они  стояли  в  живых  позах  в
группах и по два десятка и по сотне. Они были разбросаны здесь и  там  без
всякого видимого порядка. Здесь были изваяны  воины  и  дворяне,  юноши  и
девушки, трясущиеся от слабости старики и дряхлые старухи, цветущие дети и
ручные младенцы.
     Но у всех была одна тревожная общая характерная особенность: у каждой
фигуры в ее каменных чертах было выражение невыносимого ужаса.
     Издалека, из глубины этого  темного  места  Варданес  услышал  слабый
звук. Это было, словно звук многих голосов, но такой  слабый,  что  нельзя
было разобрать ни одного слова. Причудливый  диапазон  шепотов  проносился
через лес статуй.  Когда  Варданес  подошел  поближе,  он  смог  различить
составляющие  звука,  которые  сливались  вместе:  медленные,  раздирающие
сердце  рыдания,  слабые,  агонизирующие  стоны,  смутный  лепет  молитвы,
квакающий смех; монотонные проклятия. Эти  звуки  выходили,  казалось,  из
полусотен глоток, но замориец не видел ни одного  их  источника.  Хотя  он
всматривался по сторонам, он не видел ничего, кроме себя и тысяч статуй.
     Пот струился по его лбу и тонким щекам. Внутри рос безотчетный страх.
В глубине своего вероломного сердца ему хотелось оказаться за  тысячи  лиг
от этой проклятой  часовни,  где  чьи-то  голоса  ужасно  стонут,  плачут,
лопочут и смеются. Вдруг он увидел золотой трон. Он  стоял  посреди  зала,
возвышаясь над головами  статуй.  Глаза  Варданеса  жадно  пожирали  блеск
золота. Он двинулся сквозь каменный лес к нему.
     Что-то восседало на этом богатом троне  -  сморщившаяся  мумия  давно
умершего короля? Худые руки были сложены на  впалой  груди.  От  горла  до
пяток тонкое тело было завернуто в пыльный саван. Тонкая маска из кованого
золота, сделанная в виде женщины неземной красоты, лежала поверх лица.
     Приступ жадности участил тяжелое дыхание Варданеса. Он забыл про свои
страхи, так как между бровей этой золотой  маски  сверкал,  словно  третий
глаз, огромный черный сапфир. Это был  поразительный  драгоценный  камень,
достойный выкупа любым принцем.
     У подножия трона Варданес алчно смотрел на золотую маску. Глаза  были
выгравированы так, словно они закрыты во сне. Сладкий  и  прекрасный  спал
вялый полногубый рот на этом милом золотом лице.  Огромный  темный  сапфир
вспыхнул страстным огнем, когда Варданес коснулся его.
     Дрожащими пальцами замориец снял  маску.  Под  ней  было  коричневое,
сухое лицо. Щеки впали, плоть была твердой, сухой и жесткой.  Он  поежился
от этого недоброжелательного выражения на лице мертвеца.
     Вдруг тот открыл свои глаза и посмотрел на него.  С  криком  Варданес
отпрянул назад, маска  выпала  из  его  безжизненных  пальцев,  звякнув  о
мраморный пол. Мертвые глаза в лице черепа встретились с его собственными.
Затем Создание открыло свой третий глаз.

                             8. ЛИЦО ГОРГОНЫ

     Конан пробирался сквозь зал серых статуй на босых ногах, крадучись по
пыльным тенистым проходам, словно большая  кошка  джунглей.  Тусклый  свет
пробегал по острому краю могучего палаша зажатого в его огромной руке. Его
глаза смотрели из стороны в сторону. В этом месте  воняло  смертью;  запах
страха тяжело висел в неподвижном воздухе.
     Как он только позволил старому Еношу уговорить себя на эту  авантюру?
Он был никакой не освободитель, никакой не избавитель, никакой  не  святой
человек,  посланный  богами,  чтобы  освободить  Ахлат   от   бессмертного
проклятия дьявола. Его единственной целью была кровавая месть.
     Но мудрый, старый шейх сказал много слов, и его  красноречие  убедило
Конана взяться за эту рискованную миссию. Енош указал ему  на  два  факта,
убедивших даже недоверчивого варвара. Один заключался в том, что  попав  в
эту землю, Конан удерживался здесь черной магией и не  мог  покинуть  этих
мест, пока богиня не будет убита. Другой заключался в том,  что  заморский
предатель, замурованный под Черной Часовней богини, скоро  окажется  перед
лицом  смерти,  которое,  если  от  него  не  отвернуться,  полностью  его
уничтожит.
     Итак, Конан пробрался по потайному подземному ходу,  который  показал
ему  Енош.  Сейчас  он  появился  из  скрытого  прохода  в   стене   этого
просторного, мрачного зала, так как Енош знал, когда Варданеса  отведут  к
богине.
     Как и замориец, Конан тоже заметил изумительный реализм серых статуй;
но в отличие от Варданеса он знал ответ на эту загадку. Он отводил  взгляд
от выражений ужаса на каменных лицах вокруг него.
     Он тоже слышал скорбные причитания и крики. Когда он подошел ближе  к
центру огромного зала, рыдающие голоса стали яснее. Он увидел золотой трон
и высушенный предмет на нем, и бесшумно подкрался к блестящему креслу.
     Когда он приблизился, одна статуя вдруг заговорила с ним. От шока  он
чуть не потерял  самообладания.  По  телу  побежали  мурашки,  а  на  лице
выступил пот.
     Затем он увидел источник голоса и его сердце сильно заколотилось. Так
как статуи вокруг трона были не совсем мертвыми.  Они  были  каменными  до
шеи, но головы еще жили. Грустные глаза вращались на отчаявшихся лицах,  а
сухие губы умоляли его размозжить своим мечом мозги этих почти - но еще не
полностью окаменевших созданий.
     Затем он услышал звук хорошо  известного  голоса  Варданеса.  Неужели
богиня убила его врага до того, как он смог дать волю своей жажде  мщения?
Он прыгнул вперед в сторону трона.
     Там его взору представилось ужасное  зрелище.  Варданес  стоял  перед
троном, глаза его метались по сторонам, губы лихорадочно  шевелились.  Ухо
Конана уловило каменный скрежет, и он посмотрел на  ноги  Варданеса.  Там,
где ступни заморийца касались пола, по ним  медленно  поднималась  бледная
серость. На глазах у Конана теплая  плоть  белела.  Серая  волна  достигла
колен Варданеса. И Конан увидел, как постепенно плоть ног  превращается  в
пепельно-серый камень. Варданес  пытался  отойти,  но  не  мог.  Когда  он
заметил Конана, его  голос  перешел  в  пронзительный  крик  нескрываемого
страха затравленного животного.
     Существо на троне  засмеялось  низким,  сухим  смешком.  Когда  Конан
посмотрел на него, мертвая, сухая плоть его костистых  рук  и  морщинистое
горло увеличились и разгладились; вместо  мертвого,  жесткого  коричневого
цвета оно наливалось живыми тонами теплой плоти.  С  каждым  вампирическим
глотком жизненной энергии, которую Горгона высасывала из  тела  Варданеса,
ее собственное тело наполнялось жизнью.
     - Кром и Митра! - выдохнул Конан.
     Каждым атомом своих  мозгов  сконцентрировавшись  на  полуокаменевшем
заморийце, Горгона не обратила на Конана никакого внимания. Сейчас ее тело
наполнилось. Она расцвела; мягкие округлости талии и бедер выпирали из-под
тусклого савана. Увеличились ее женские груди, натягивая  тонкую  материю.
Она  вытянула  плотные,  молодые  руки.  Ее  влажный,  темно-красный   рот
раскрылся от звонкого смеха - на  этот  раз  музыкального,  сластолюбивого
смеха полнотелой женщины.
     Волна окаменения подобралась  до  бедер  Варданеса.  Конан  не  знал,
оставит ли она Варданеса полуокаменевшим как и тех,  что  стояли  рядом  с
троном, или высушит его до конца. Замориец был молодой и полный жизни; его
жизненные силы были обильным урожаем для богини-вампира.
     Когда каменная волна подобралась до задыхающейся груди заморийца,  он
издал другой крик  -  самый  ужасающий  звук,  который  Конану  когда-либо
приходилось   слышать   из   человеческих   уст.   Реакция   Конана   была
инстинктивной. Словно атакующая пантера, он выскочил из своего укрытия  за
троном. Свет пробежался по краю его лезвия, когда  он  махнул  им.  Голова
Варданеса отскочила от туловища  и  упала  на  мраморный  пол  с  мясистым
чмоканьем.
     Потрясенное таким ударом тело пошатнулось и  упало.  Оно  с  грохотом
рухнуло  на  пол  и  Конан  увидел,  как  окаменевшие  ноги   треснули   и
раскололись. Каменные куски разлетелись в разные стороны, а  из  трещин  в
окаменевшей плоти сочилась кровь.
     Так умер предатель Варданес. Даже Конан не мог сказать, ударил ли  он
от жажды мести или из-за благородного порыва прекратить пытку беспомощного
создания.
     Конан повернулся к богине. Не задумываясь, он инстинктивно встретился
своим взглядом с ее глазами.

                              9. ТРЕТИЙ ГЛАЗ

     Ее лицо было маской нечеловеческого очарования; ее влажные губы  были
спадали через плечи из сверкающего жемчуга волнами шелковой  ночи  спадали
блестящие, черные волосы, из-под них выпирали круглые луны ее грудей.  Она
была воплощением красоты - если не считать большого темного глаза между ее
бровями.
     Третий глаз встретился со взглядом Конана и мгновенно  приковал  его.
Этот овальный глаз был больше любого человеческого органа  зрения.  Он  не
делился на белок, зрачок и радужную оболочку,  как  глаза  людей;  он  был
целиком черный. Его взгляд, казалось, провалился  в  него  и  потерялся  в
бесконечных просторах темноты. Конан восхищенно смотрел, забыв про  меч  в
своей руке. Глаз был такой же черный, как и лишенные света просторы  между
звездами.
     Ему казалось, что он стоит на краю  черного,  бездонного  колодца,  в
который сползает и падает. Он падал вниз, вниз сквозь черный туман, сквозь
обширную, холодную бездну абсолютной темноты. Он знал, что если сейчас  не
отведет свои глаза, то будет потерян для мира навсегда.
     Он сделал колоссальное усилие воли.  Пот  выступил  у  него  на  лбу;
мускулы под кожей корчились, словно змеи. Его глубокая грудь поднялась.
     Горгона смеялась - низким  мелодичным  звуком  с  холодной,  жестокой
насмешкой. Конан вспыхнул, и волна бешенства поднялась в нем.
     Усилием воли он оторвал свои глаза от этого черного  ока  и  уткнулся
лицом в пол. Слабый и ошеломленный, он пошевелил своими ступнями. Когда он
собрался силами и поднялся в полный рост, то  он  бросил  взгляд  на  свои
ступни. Хвала Крому, они были еще из  теплой  плоти,  а  не  из  холодного
пепельного камня! То время, что он стоял околдованный пристальным взглядом
Горгоны, было лишь коротким мигом, слишком небольшим, чтобы каменная волна
успела подобраться к его телу.
     Горгона снова засмеялась. Склонив лохматую голову, Конан почувствовал
давление ее воли. Мускулы его  шеи  вздулись  от  усилия  удержать  голову
наклоненной.
     Он все еще смотрел вниз. Перед ним на мраморной мозаике лежала тонкая
золотая маска с огромным сапфиром, изображающим третий глаз. И  неожиданно
Конан понял.
     В  этот  раз,  когда  он  поднял  свой  взгляд,  он  взмахнул  мечом.
Сверкающее лезвие рассекло пыльный воздух  и  достигло  насмешливого  лица
богини, разрубив третий глаз пополам.
     Она не двигалась.  Своими  двумя  обыкновенными  глазами  потрясающей
красоты она молча смотрела на сурового воина, ее лицо было пустым и белым.
Волна изменений пробежала по ней.
     Вниз по лицу нечеловеческого совершенства из  разрубленного  третьего
глаза Горгоны текла черная жидкость. Словно черные слезы, медленно стекали
капли из разбитого органа.
     Затем  она  начала  стареть.  Как   темная   жидкость   вытекала   из
поврежденного глаза, так и похищенные жизненные  силы  веков  выходили  из
тела. Ее кожа темнела и покрывалась  тысячами  морщин.  Образовался  сухой
двойной подбородок. Блестящие глаза стали тусклыми и мутными.
     Благородный живот прогнулся и  сморщился.  Гладкие  конечности  стали
сухопарыми. Долгое мгновение карликовая, сухая  форма  крошечной  женщины,
невыразимо дряхлой, тряслась на троне. Затем плоть превратилась  в  тонкие
клочки и рассыпавшиеся кости. Тело рухнуло, рассыпавшись по  мозаике  пола
жесткими кусками, крошившимися под ногами Конана  в  бесцветную  пепельную
пудру.
     Протяжный вздох пробежал по залу. Зал потемнел, будто  полупрозрачные
крылья заслонили тусклый свет. Затем  все  прошло  и  из  воздуха  исчезло
чувство многовековой угрозы. Холл стал просто пыльной, заброшенной, старой
комнатой, лишенной сверхъестественного ужаса.
     Статуи уснули навсегда в могилах из вечного камня. По мере уменьшения
Горгоны ее заклинания теряли силу, включая  и  те,  что  удерживали  живых
мертвецов в ужасном подобии  жизни.  Конан  развернулся  и  ушел,  оставив
пустой, покрытый пылью трон и  разбитую,  обезглавленную  статую,  которая
когда-то была смелым, утонченным заморским бойцом.

     - Оставайся с нами, Конан! - упрашивала Зиллах своим  низким,  мягким
голосом. - Теперь, когда мы освободились от  проклятия,  такому  человеку,
как ты, здесь, в Ахлате найдется высокая, почетная должность.
     Он тяжело ухмыльнулся, чувствуя что-то более личное в ее голосе,  чем
желание   хорошего   горожанина   привлечь   достойного    иммигранта    к
восстановлению гражданской жизни. Под  оценивающим  взглядом  его  горячих
мужских глаз она засмущалась.
     Лорд Енош повторил своим мягким голосом просьбы своей дочери.  Победа
Конана вдохнула новую силу и молодость в старого человека. Он стоял прямой
и высокий, в его шагах появилась твердость, а в голосе командирские нотки.
Он  предлагал  киммерийцу  богатство,  почет,   положение   и   власть   в
возрожденном городе. Енош даже намекнул,  что  был  бы  не  прочь  сделать
Конана своим зятем.
     Но  Конан,  зная  свою  непригодность   к   мирной   жизни,   скучной
респектабельности, которую ему предлагали, отказался от всех  предложений.
Вежливые фразы неохотно слетали с губ человека, который многие годы провел
на полях сражений, в винных магазинах и  в  увеселительных  домах  городов
разных стран. Но со всем тактом, который его  простая,  варварская  натура
смогла наскрести, он отказался от всех просьб приютившего его человека.
     - Нет, друзья, -  сказал  он,  -  мирные  задачи  не  для  Конана  из
Киммерии. Я скоро заскучаю, а когда меня одолевает скука, то преодолеть ее
помогают немногие средства: напиться, подраться или подцепить  девочку.  А
добропорядочные граждане, для которых я спас город,  сейчас  ищут  мира  и
спокойствия, чтобы восстановить его силу!
     - Но куда ты пойдешь,  о  Конан,  сейчас,  когда  магические  барьеры
разрушены? - спросил Енош.
     Конан  пожал  плечами,  провел  рукой  по  своей  черной  шевелюре  и
засмеялся.
     - Клянусь Кромом, мой добрый сир, я не  знаю.  К  счастью  для  меня,
слуги богини кормили и поили лошадь Варданеса. В Ахлате,  как  я  погляжу,
нет ни одной лошади, только ослы, а такая огромная  фигура,  как  у  меня,
будет выглядеть глупо, трясясь на маленьком сонном осле и цепляясь  ногами
за дорожную пыль.
     - Я думаю, я отправлюсь на юго-восток.  Где-то  там  находится  город
Замбула, в котором я никогда не был. Люди говорят, что этот город богат на
пирушки и  попойки,  где  вино  свободно  течет  по  кишкам.  Мне  хочется
попробовать  забавы  Замбулы,  увидеть,   что   возбуждающее   там   могут
предложить.
     - Но тебе не нужно покидать нас нищим, - возразил Енош. -  Мы  многим
тебе обязаны. Позволь дать тебе за твои труды немного золота и серебра.
     Конан покачал своей головой. Побереги свои сокровища, шейх.  Ахлат  -
не богатая метрополия, и вам понадобятся  ваши  деньги,  когда  купеческие
караваны снова станут прибывать сюда  через  Красную  Пустыню.  А  сейчас,
когда  мой  мешок  для  воды  полон,  провизии  в   изобилии,   мне   пора
отправляться.  В  этот  раз  я  проведу  путешествие  через  Шан-е-Сорк  с
комфортом.
     С последним, оживленным прощанием, он вскочил в седло и помчал легким
галопом из долины. Они стояли, глядя ему вслед, Енош гордо,  а  Зиллах  со
слезами на щеках. Вскоре он исчез из виду.
     Достигнув верхушек  дюн,  Конан  остановил  черную  кобылу  и  бросил
последний взгляд на Ахлат. Затем  он  поскакал  в  Пустыню.  Возможно,  он
поступил глупо, не взяв их скромных запасов ценностей.  Но  ему  хватит  и
того серебра, что тяжело позвякивало в  седельном  мешке  за  его  спиной.
Конан ухмыльнулся. Зачем вздорить из-за нескольких  шекелей,  как  грязный
торговец? Человеку полезно бывать иногда добродетельным. Даже киммерийцу!

                               Спрэг ДЕ КАМП
                                Лин КАРТЕР

                                БАШНЯ СЛОНА

     ...Легенды утверждают, что самый великий воин Гиборейской  эры  -  по
словам немедийского летописца, "ногами, обутыми в грубые сандалии, попирал
украшенные самоцветами престолы королей" - появился на свет на поле боя, и
этим была определена его дальнейшая судьба. Это было вполне вероятно,  ибо
киммерийские женщины владели оружием не хуже мужчин, и не  исключено,  что
мать  Конана,  носившая  его  под  сердцем,  устремилась  в  бой,  отражая
нападение ванов - извечных врагов киммерийцев.
     Так или иначе, доподлинно известно, что все его детство было  связано
с войнами, почти  беспрерывно  бушевавшими  между  киммерийскими  кланами.
Унаследовав  от  отца  -  известного  кузнеца  -  богатырскую  стать,   он
участвовал в битвах с того момента, когда впервые смог  удержать  в  руках
меч.  Ему  еще  не  было  пятнадцати  лет,  когда  объединившиеся  племена
киммерийцев штурмовали и сожгли пограничный  город  Венариум,  возведенный
аквилонцами на временно захваченной ими киммерийской территории. Конан был
одним из первых ворвавшихся тогда в крепость. С тех пор его имя  все  чаще
вспоминали у костров соплеменников и на советах старейшин.  Однако,  через
некоторое  время  после  штурма  Венариума,   Конан   попал   в   плен   к
гиперборейцам, бежал, а потом, вместо  того,  чтобы  вернуться  на  родину
предков, отправился странствовать на юг. На его пути  оказался  Аренжун  -
известный Город Воров, где и началась его карьера профессионального вора и
грабителя...

     Тусклый свет факелов с трудом  пробивался  в  узкие  улочки  квартала
Мауль, где до утра пили и веселились воры и разбойники, собравшиеся  здесь
со всего города. Тут они могли отвести душу - порядочные горожане обходили
квартал стороной, а ночная стража, щедро подкупленная кровавыми  деньгами,
не вмешивалась в темные дела. Из угрюмых закоулков то  и  дело  доносились
женский смех, шум пьяной драки или звон клинков. Из открытых окон и дверей
бесчисленных притонов тянуло кислым запахом дешевого вина  и  потных  тел,
слышался грохот кулаков и кружек по крепко сколоченным деревянным  столам.
В одном  из  таких  притонов  под  низким  бревенчатым  потолком  пировали
проходимцы всех мастей: мелкие воришки, ловкие похитители женщин,  опытные
карманные воры, хвастливые забияки со своими девками. Большинство их  было
местного  происхождения  смуглыми,  черноглазыми  заморийцами  с   острыми
кинжалами  за  поясами  и  вероломными  душами.  Хватало  и  чужестранцев,
пришедших в Аренжун из далеких, полулегендарных стран.
     Среди них был могучий  молчаливый  великан,  изгнанник-гипербореец  с
широкой саблей у пояса - в Мауле оружие носили в  открытую.  Был  здесь  и
шемит-фальшивомонетчик с крючковатым носом и курчавой черной  бородой.  На
коленях светловолосого гундерца-наемника и  бродяги,  дезертировавшего  из
какой-то разбитой армии, сидела бритунская  проститутка.  Толстый  веселый
головорез, пользовавшийся огромным успехом у  окружающих  своими  сальными
шутками был профессиональным похитителем женщин, приехавшим  в  Замору  из
дикого Котха, чтобы продемонстрировать здесь свое искусство.  К  несчастью
он не знал, что в этой стране грудные дети разбирались в таких вещах лучше
чем он, обучавшийся своему ремеслу всю  жизнь.  Вот  он,  устав  описывать
прелести очередной девушки, намеченной для похищения,  приложился  жирными
губами к огромной кружке пенящегося пива. Сделав глоток и смахнув  пену  с
губ, толстяк заговорил снова:
     - Клянусь Белом, богом всех воров и разбойников,  Я  покажу  им,  как
надо красть женщин. Еще до рассвета я увезу ее к границам  Заморы,  а  там
меня уже давно ждет караван. Король Офира  обещал  мне  триста  серебряных
слитков  за  молодую  ядреную  бритунку  благородных  кровей.  Сколько   я
скитался, переодетый в нищего по пограничным городам, выискивая подходящую
девушку! И наконец нашел настоящую красавицу!
     Он сладострастно причмокнул губами.
     - Мне известно немало людей в Шеме, которые не сменяли бы ее даже  на
тайну Башни Слон, - закончил котхиец, возвращаясь к своему пиву.
     Кто-то потянул его  за  рукав,  и  толстяк  повернул  голову,  грозно
нахмурив  брови.  Рядом  стоял  высокий,  атлетически   сложенный   юноша.
Незнакомец выделялся  среди  местной  публики  как  матерый  волк  в  стае
дворняжек. Дешевая туника скорее подчеркивала, чем  скрывала  его  могучие
мускулы, тесно обтягивая широкие плечи и  мощный  торс.  С  загорелого  до
черноты лица сквозь  упавшую  на  лоб  черную  прядь  волос  проницательно
смотрели голубые глаза. У пояса юноши висел длинный меч в потертых ножнах.
Котхиец невольно отшатнулся - до сих  пор  ему  не  приходилось  встречать
людей такого типа.
     - Ты говорил о Башне Слона,  -  произнес  чужак  с  сильным,  твердым
акцентом. - Я много слышал о ней. Что за тайна кроется в этой башне?
     В поведении юноши не чувствовалось ничего угрожающего, а выпитое пиво
и поддержка слушателей добавили котхийцу смелости -  его  прямо  распирало
желание выговориться, убежденность в собственной значимости росла в нем  с
каждой минутой.
     - Тайна Башни Слона? - переспросил он. - Да ведь любой ребенок знает,
что в этой башне живет маг Яра, владеющий огромным драгоценным  камнем,  -
его еще называют Сердцем Слона, и в этом колдовском  камне  заключены  его
сила и могущество.
     Варвар на секунду задумался.
     - Я видел эту башню, - сказал он наконец. - Она  стоит  в  саду,  сад
окружен высокой стеной. Стражи там, вроде, нет, а  перелезть  через  стену
нетрудно. Так почему же до сих пор никто не стащил этот камень?
     Котхиец разинул рот, пораженный простодушием собеседника и  захохотал
издевательским смехом, к которому присоединились все присутствующие.
     - Да вы только послушайте, - проревел сквозь смех толстяк. - Он хочет
украсть алмаз Яры! Послушай, парень, - обратился он  к  пришельцу,  -  ты,
судя по всему, из какого-то варварского племени Севера...
     - Я киммериец, - холодно ответил юноша. И ответ, и тон, которым  были
произнесены эти слова, мало о  чем  сказали  котхийцу,  уроженцу  далекого
южного королевства на границе с Шемом.
     - Ну так раскрой уши и внимательно слушай,  приятель,  -  сказал  он,
тыча кружкой в грудь нахмурившегося северянина. - Если бы простой смертный
мог украсть камень, поверь мне - его давно  бы  уже  украли.  Ты  говоришь
перелезть  через  стену.  Перелезть  можно,  да  только  боюсь,  когда  ты
перелезешь, то сразу попросишься обратно. Верно, в саду нет стражи, вернее
- люди там  не  сторожат,  но  в  самой  Башне,  в  караульном  помещении,
расположенном в нижней ее части, людей хватает. И даже если отобьешься  от
зверей, которых на ночь выпускают в сад, придется  с  боем  прорываться  в
верхнюю часть башни, ибо алмаз спрятан где-то там.
     - Но если уж попал в сад, - настаивал киммериец, - то  почему  бы  не
попробовать попасть в башню сверху?
     У котхийца от такой наглости отвисла челюсть.
     - Нет, вы  только  послушайте!  -  воскликнул  он  насмешливо.  -  Вы
посмотрите на этого орла, который собирается вспорхнуть на башню высотой в
девяносто  локтей.  Или,  может  быть,  ты  -  муха  и  вскарабкаешься  по
отполированной стене?
     Сконфуженный киммериец гневно оглянулся,  когда  гуляки,  внимательно
следившие за разговором, одобрительно  захохотали  в  ответ  на  последнее
замечание. Он  не  видел  ничего  смешного,  и  до  него,  еще  не  совсем
освоившегося с манерами цивилизованных людей, не  доходило,  что  смеялись
именно над ним. Кстати, цивилизованные люди, как правило,  позволяют  себе
вольности, заведомо больше, чем дикари только потому, что для них  уже  не
существует опасности заплатить за неосторожное слово раскроенным  черепом.
Смутившийся юноша, скорее всего, тихо отошел бы в сторону, но котхиец  уже
вошел во вкус.
     - Так как? - крикнул он. - Расскажи-ка нам, глупцам, которые воровали
еще тогда, когда тебя на свете не было, как бы ты украл алмаз?
     - Смельчак всегда  найдет  способ,  -  коротко  ответил  рассерженный
киммериец.
     Котхиец воспринял это как личное оскорбление. Он побагровел от гнева.
     - Что? - заорал он. - Ты еще смеешь обвинять нас  в  трусости?  А  ну
марш отсюда, чтобы мои глаза тебя здесь не видели!
     Выкрикнув эти слова, он резко толкнул киммерийца.
     - Ах, ты так! - скрежетнул зубами варвар и отвесил обидчику  изрядную
оплеуху, повалившую того на стол.  Из  кружек  полилось  на  пол  пиво,  а
взбешенный котхиец схватился за меч.
     - Ах ты, собака, - заревел он. - Да я из тебя сейчас сердце вырву!
     Засверкала сталь, зеваки бросились к выходу. Кто-то из  них,  убегая,
сбросил на пол единственную  свечу  и  все  вокруг  погрузилось  во  мрак.
Слышался только топот ног, треск  ломающихся  столов  и  лавок,  проклятия
сталкивающихся людей. Пронзительный  крик,  завершившийся  хрипом  агонии,
словно ножом обрезал галдеж. Когда наконец снова зажгли  свет,  оказалось,
что большинство гуляк успело выскочить наружу через выбитые окна и  двери,
а те, кто остались, попрятались под столами и  за  винными  бочками.  Лишь
толстый котхиец тихо лежал в середине зала. Он был мертв - меч  киммерийца
нашел его и во мраке.
     Мерцающий свет и  пьяный  гомон  остались  далеко  позади.  Киммериец
сбросил порванную тунику, оставшись лишь в полотняной набедренной  повязке
и ременных сандалиях. Он двигался бесшумно, словно огромный кот, и под его
бронзовой от загара кожей играли стальные мускулы. Квартал,  где  он  шел,
был кварталом храмов и святилищ неисчислимых богов Заморы. В слабом лунном
свете  белели  огромные  мраморные  колонны,  тускло  поблескивало  золото
куполов и серебро высоких аркад. Юноша знал, что  религия  Заморы,  как  и
многое другое у этого  народа,  была  чрезвычайно  запутанной,  сложной  и
утратившей большую часть своей сути в неясных определениях и предписаниях.
Как-то  раз  он  несколько  часов  слушал  ученую  дискуссию  теологов   и
философов, уйдя оттуда с головной болью и глубоким убеждением, что у них у
всех головы не в порядке.
     Его собственная религия была простой и легкой для понимания  -  Кром,
вождь богов, живет на вершине  огромной  горы,  насылая  оттуда  на  людей
смерть и несчастья. Молиться ему бессмысленно, потому что он злой, дикий и
мрачный и терпеть не может слабых и плаксивых людей. Однако, при  рождении
человека он наделяет его  храбростью,  волей  и  ненавистью  к  врагам,  а
большего, по искреннему убеждению киммерийца, и  нельзя  требовать  ни  от
какого бога.
     Варвар тихо ступал по мостовой. Стражи нигде не  было  видно  -  даже
наиболее  дерзкие  воры  никогда  не  забредали  в  квартал  храмов,   где
таинственная бесшумная смерть молниеносно карала святотатца, осмелившегося
посягнуть на святыни.  Вот  наконец,  и  Башня  Слона.  Юноша  на  секунду
задумался, откуда взялось это  странное  название.  Он  никогда  не  видел
слона, но смутно представлял  себе  некое  огромное  животное  с  хвостами
спереди и сзади. Так во всяком случае рассказывал о слонах  бродяга-шемит,
клявшийся, что видел тысячи таких зверей в Гиркании. В Заморе же слонов не
было.  Стройная,  строгой  цилиндрической  формы,  гладкая  колонна  башни
стрелой взмывала ввысь на девяносто локтей, упираясь в  усеянное  звездами
небо, поблескивая усыпанной тысячами драгоценных камней  верхушкой.  У  ее
подножия на нескольких террасах раскинулся  огромный  сад,  в  котором  во
множестве росли плодовые деревья и экзотические кустарники.  Сад  окружала
высокая стена, вторая, не менее высокая, отделяла Башню от сада.
     Остановившись в густом кустарнике  перед  внешней  стеной,  киммериец
поднял голову и посмотрел наверх. Высоко, но подпрыгнув, он достанет до ее
края. Подтянуться на руках и перепрыгнуть через стену не  составит  труда,
он не сомневался, что так же легко преодолеет и вторую, внутреннюю, стену.
И все же он колебался, неведомая опасность, скрывающаяся в  саду,  смущала
его. Он много слышал о тайнах западных королевств -  Бритунии,  Немедии  и
Аквилонии, но южане  казались  ему  еще  более  загадочными  и  странными.
Заморийцы были исключительно древним народом, и судя по тому, что он о них
слышал, до сих пор поклонялись Злу.
     Он подумал о Яре-жреце,  живущем  в  этой  усыпанной  драгоценностями
башне, и по его спине пробежали мурашки, когда он вспомнил то, что  слышал
как-то в таверне  от  пьяного  царедворца.  Тот  рассказал,  как  один  из
принцев, враждебно относившийся к Яре, преградил  было  тому  дорогу.  Маг
рассмеялся ему в лицо, а затем протянув руку с камнем, излучавшим холодный
свет, из которого ударило  ослепительное  пламя,  охватившее  несчастного.
Принц пронзительно закричал  и  упал,  превратившись  в  маленький  черный
комочек, который в свою очередь превратился в паука, бегавшего по  комнате
до тех пор, пока Яра не раздавил его каблуком. Маг постоянно жил  в  своей
таинственной Башне, и если покидал ее, то лишь  для  того,  чтобы  навлечь
злые чары на того или иного из своих врагов. Король Заморы боялся его хуже
смерти и не в силах переносить этот ужас в трезвом виде, беспрерывно  пил.
Яра был очень стар - люди говорили, что он живет в Заморе уже многие сотни
лет, и добавляли,  что  благодаря  своему  волшебному  камню,  называемому
Сердцем Слона, будет жить вечно. Об этом  камне  никто  ничего  толком  не
знал, а название свое он получил по имени Башни, в которой хранился.
     Внезапно какой-то новый звук долетел  до  ушей  Конана,  прервав  его
размышления и варвар прижался ухом к стене. По саду кто-то шел:  отчетливо
слышался топот и звяканье стали. Значит,  в  саду  все-таки  есть  охрана!
Киммериец  напряженно  вслушивался,  пытаясь  снова  уловить  звук   шагов
стражника, но безуспешно. За стеной царила глубокая тишина. В конце концов
любопытство пересилило страх. Юноша подпрыгнул, ухватился за край стены, и
легким движением бросил тело вверх. Распластавшись на  широкой  стене,  он
осторожно осмотрел то, что  открылось  его  глазам.  У  стены  ни  единого
кустика, хотя вдали  маячат  несколько  аккуратно  подстриженных  крон.  В
полумраке зеленеет густая трава, где-то рядом шумит фонтан.
     Киммериец спрыгнул вниз и вытащил меч, чутко оглядываясь по сторонам,
готовый в любую минуту дать отпор врагу. Скользя вдоль  стены  и  стараясь
держаться в  тени,  он  подобрался  к  деревьям,  и  чуть  было  не  упал,
зацепившись ногой за  что-то  лежащее  в  кустах.  Быстро  оглядевшись  по
сторонам и не заметив ничего подозрительного, он наклонился и  внимательно
осмотрел неожиданное препятствие. Даже в этом слабом свете  нетрудно  было
узнать серебристые доспехи и гребенчатый шлем воина заморской  королевской
гвардии, неподвижно лежавшего на земле. Щит и копье валялись рядом.  Конан
бегло  осмотрел  труп,  убедившись,  что  гвардеец  был  задушен  и  снова
огляделся по сторонам. Было ясно, что только что  он  слышал  шаги  именно
этого стражника. Несколько минут назад к его горлу протянулись чьи-то руки
и бесшумно отправили на тот свет дюжего гвардейца.
     Несмотря на густой мрак, киммериец, напрягая зрение, все же  заметил,
как шевельнулась листва в зарослях. Крепко сжав рукоять меча, он  метнулся
в ту сторону. Хотя при этом он производил не больше шума,  чем  охотящаяся
пантера, противник не дал застать  себя  врасплох.  Конан  успел  заметить
тень,  притаившуюся  у  стены  и  с  облегчением  перевел  дыхание  -  она
принадлежала   человеку.   Незнакомец   испуганно   вскрикнул,   мгновенно
повернулся и метнулся к киммерийцу, намереваясь вцепиться ему в горло,  но
тут же застыл, увидев сверкающее  в  матовом  лунном  свете  лезвие  меча,
направленное в его грудь.
     Мгновение они стояли неподвижно, напряженно вглядываясь друг в друга.
     - Ты не из стражи, - шепнул незнакомец. - Ты такой же вор, как и я.
     - Так кто же ты такой? - недоверчиво спросил киммериец.
     - Я - Таурус из Немедии.
     Конан опустил меч.
     - Я слышал о тебе. Тебя называют королем воров.
     В ответ послышался тихий смех. Таурус был примерно того  же  роста  и
телосложения, что и юный варвар, но отличался от него  излишней  полнотой,
которая впрочем не  мешала  ему  двигаться  легко  и  бесшумно.  На  плече
немедийца висел моток тонкой, но крепкой веревки, с завязанными на  равных
расстояниях узлами. Его блестящие глаза в упор смотрели на Конана.
     - А ты кто такой?
     - Конан-киммериец, - ответил тот. - Я хочу украсть алмаз Яры  -  тот,
что называют Сердцем Слона.
     Большое брюхо вора затряслось от едва сдерживаемого смеха,  но  Конан
не почувствовал в этом издевки.
     - Клянусь Белом, богом воров, я  думал,  что  только  у  меня  хватит
смелости взяться за это дело. И эти заморийцы называют  себя  ворами,  фи!
Конан, мне нравится твоя наглость.  До  сих  пор  я  всегда  действовал  в
одиночку, но сейчас, если ты не против,  я  предлагаю  добыть  этот  алмаз
вместе.
     - Так ты тоже пришел сюда за алмазом Яры?
     - А за чем же еще? Я несколько месяцев готовился к этому,  ты  же,  я
вижу, действуешь по наитию, не так ли?
     - Это ты убил стражника?
     - Я, конечно. В тот  самый  момент,  когда  я  лез  через  стену,  он
проходил по саду. Хотя  я  сразу  спрятался  в  кустах,  он  успел  что-то
заметить. Когда он подошел поближе, спотыкаясь на каждом шагу, я подкрался
сзади, схватил его  за  шею  и  задушил.  Он,  как  и  большинство  людей,
совершенно не ориентировался в темноте. У  настоящего  вора  глаза  должны
быть кошачьими.
     - Ты допустил одну ошибку, - сказал Конан, - надо было оттащить  тело
подальше в кусты.
     - Не волнуйся. До полуночи смены караула не будет. Если сейчас кто-то
выйдет его искать и наткнется на тело, то побежит докладывать  Яре,  а  мы
успеем убежать. Если же они не найдут сразу, то начнут прочесывать  сад  и
тогда нам не поздоровиться.
     - Ты прав, - согласился киммериец.
     - То-то же. Но мы только  тратим  время  на  эту  дурацкую  болтовню.
Теперь слушай меня внимательно. Во внутреннем дворике караульных  нет.  То
есть там нет людей, но вход сторожат создания более опасные, чем люди. Это
из-за них я не решался идти на дело, пока, наконец, не  нашел  способа  их
перехитрить.
     - А гвардейцы, которые сидят внизу, в Башне?
     - Старик Яра живет наверху.  Надеюсь,  мы  сумеем  туда  попасть.  Не
спрашивай пока, как - есть один способ. Ворвемся туда, придушим колдуна  -
он и не пикнет. Придется рискнуть - может быть, превратимся в  пауков  или
жаб, а может, добудем сказочные богатства и власть.  Думаю,  ставка  стоит
того, чтобы рискнуть.
     - Пожалуй, ты опять прав, - сказал Конан, снимая сандалии.
     - Тогда идем.
     Таурус  повернулся,  подпрыгнул  и,  ухватившись  за  край  стены,  с
удивительной  для  человека  его  сложения  ловкостью,  забрался   наверх.
Казалось, он мягко скользнул по стене. Конан последовал за ним.
     - Света нигде не видно, - пробурчал киммериец, устраиваясь  поудобнее
на плоской верхушке стены.
     Нижняя часть Башни ничем не отличалась от верхней - идеально  гладкий
цилиндр, лишенный малейших отверстий.
     - Там есть и окна, и двери, но они прекрасно замаскированы, - ответил
Таурус, - сейчас  они  все  закрыты.  Стражники  дышат  воздухом,  который
поступает в башню через верх.
     Сад во внутреннем дворике походил на притаившийся в  полумраке  пруд,
тени  низких  развесистых  крон  угрюмо  ползали   под   звездным   небом.
Обострившиеся  чувства  предупреждали  варвара  о  близкой  опасности.  Он
чувствовал на себе обжигающий взгляд  чьих-то  невидимых  глаз,  а  слабый
запах, долетавший до ноздрей, вздыбил волосы на его голове, словно  шерсть
на затылке у пса, учуявшего извечного врага.
     - За мной! - шепнул Таурус. - Не отставай, если тебе дорога жизнь.
     Вытащив  из-за  пояса  что-то  вроде  медной  трубки,  немедиец  тихо
спрыгнул в траву во дворик. Конан последовал за ним, держа меч наготове  и
тут же шагнул вперед, но Таурус остановил его. Король воров вглядывался  в
темневшие рядом с ним  заросли,  его  большое  тело  выражало  напряженное
ожидание. Ветки кустов  вдруг  шелохнулись,  хотя  не  было  ни  малейшего
ветерка, во мраке зажглись  два  огромных  угля,  за  ними  виднелись  еще
несколько пар багровых огоньков.
     - Львы! - прошептал киммериец.
     - Да. Днем их держат в подвале. Вот почему во дворике нет стражи.
     Конан поспешно пересчитал огоньки.
     - Вижу пятерых, хотя здесь могут быть не все... Сейчас набросятся...
     - Молчи! - прошипел Таурус и осторожно ступил вперед, подняв трубку.
     Из зарослей донеслось тихое рычание и огоньки  немного  приблизились.
Конану казалось, что он уже  видит  огромные  разинутые  пасти  и  длинные
хвосты с кисточками на концах,  хлещущие  по  поджарым  бокам.  Напряжение
росло - киммериец поудобнее перехватил рукоять меча, готовясь к  нападению
чудовищ. И тут Таурус поднес трубку к губам  и  сильно  дунул.  Из  трубки
вырвалась длинная струя желтого порошка, сразу же превратившаяся в  густое
желто-зеленое облачко, накрывшее кусты и горевшие в них глаза хищников.
     - Что это за дым? - неуверенно спросил Конан.
     - Это смерть, - прошептал  немедиец.  -  Если  ветер  подует  в  нашу
сторону, то придется спасаться за стеной. На наше счастье, ветра пока  нет
и облако садится на кусты. Подождем, пока  не  осядет  окончательно.  Даже
один-единственный вдох смертелен.
     Еще несколько секунд в  воздухе  висели  клочки  желтоватого  тумана,
затем опали и они. Таурус жестом указал Конану, что пора идти.  Когда  они
подкрались к кустам, Конан хмыкнул, увидев трупы  пятерых  мертвых  львов,
лежащие на траве. В воздухе стоял тяжелый сладковатый запах.
     - Подохли, не издав  ни  звука,  -  прошептал  изумленный  варвар.  -
Таурус, что это за порошок?
     - Это пыльца черного лотоса, который цветет только в глухих  джунглях
Кхитая. Эти цветы убивают всякого, кто к ним приблизится.
     Конан нагнулся над мертвыми хищниками, проверяя, действительно ли они
мертвы, и потряс головой - для него, северного варвара, все  это  казалось
колдовскими чарами.
     - Почему бы тебе таким же образом не расправиться со стражей?
     - У меня больше нет порошка. Уже одно то, как я его добыл,  могло  бы
прославить мое имя среди воров всего  мира.  Я  выкрал  его  из  каравана,
направлявшегося в  Стигию,  вытащил  его  из  расшитого  золотом  мешочка,
который охранялся огромным удавом... Но пойдем же, во  имя  Бела!  Тратить
время на болтовню безрассудно!
     Когда они оказались у подножия блестящей Башни, Таурус снял  с  плеча
моток веревки с завязанными по всей ее длине  узлами  и  крепким  стальным
крюком на конце. Конан понял замысел немедийца и больше ни о  чем  его  не
спрашивал. Таурус перехватил конец веревки чуть пониже крюка  и  несколько
раз крутанул им над головой, примериваясь. Конан  прильнул  ухом  к  стене
Башни, прислушиваясь, но ничего не услышал. Судя по всему, для стражников,
сидевших в Башне, появление в саду непрошеных гостей прошло  незамеченным,
но Конан ощущал в душе странное беспокойство -  возможно,  из-за  стойкого
запаха львиных тел, перекрывавшего все остальные запахи.
     Таурус взмахнул мускулистой  рукой,  крюк  взлетел  вперед  и  вверх,
скрывшись за краем Башни, усыпанным драгоценностями. Сначала осторожно,  а
затем изо всех сил подергав веревку, немедиец убедился  в  том,  что  крюк
надежно застрял наверху.
     - Везет же нам, с первого раза удалось, - пробормотал он. - Я...
     Только первобытный инстинкт, заставивший варвара внезапно оглянуться,
спас их от внезапной беззвучной смерти - за его спиной присела, готовясь к
прыжку, огромная кошка. Ни один из, так называемых, цивилизованных  людей,
не смог бы отреагировать даже наполовину так быстро,  как  киммериец.  Меч
его сверкнул молнией и опустился, человек  и  зверь,  сплетясь  в  клубок,
рухнули наземь.
     Когда немедиец, тихо ругаясь сквозь зубы, наклонился  над  ними,  его
напарник   шевельнулся,   пытаясь   выбраться   из-под   огромного   тела.
Приглядевшись,  потрясенный  Таурус  увидел,  что  череп  огромного   льва
разрублен чуть ли не пополам, и  поспешил  на  помощь  киммерийцу.  Конан,
шатаясь, поднялся на ноги, все еще сжимая в руке окровавленный меч.
     - Ты ранен, дружище? - выдавил Таурус, ошеломленный захватывающей дух
сменой событий.
     - Нет, клянусь Кромом, нет, - ответил варвар. - Но смерть была рядом.
Странно, что эта проклятая бестия не издала ни звука.
     - В этом саду хватает странностей, - сказал Таурус. -  Львы  нападают
молча - и не только львы. Идем! Ты  убил  его  очень  тихо,  но  гвардейцы
вполне могли что-то услышать, если, конечно, не спят вповалку пьяные. Этот
лев бродил где-то на отшибе и избежал смерти от порошка, но я уверен,  что
он был последним. Нам надо забраться на Башню по  веревке  -  надеюсь,  ты
сумеешь сделать это?
     - Лишь бы веревка выдержала, - сказал киммериец, вытирая меч о траву.
     - Она выдержит троих, таких как ты,  -  успокоил  его  Таурус.  -  Ее
сплели из волос мертвых женщин и вымочили в соке ужасного дерева упас  для
придания ей прочности. Я пойду первым, а ты следуй за мной.
     Немедиец  взялся  за  веревку,  пропустил  ее  под  колено  и   начал
подниматься. Несмотря на его  толщину,  он  взбирался  по  веревке  легко,
словно обезьяна. Конан не отставал от него ни на пядь. Веревка крутилась и
раскачивалась, но ворам это  не  мешало  -  обоим  приходилось  лазить  по
веревке в гораздо более трудных  условиях.  Высоко  над  ними  поблескивал
алмазами край Башни, слегка выдающийся над стеной, так что веревка  висела
свободно, что облегчало подъем.
     Они поднимались все  выше  и  выше.  Внизу  разворачивалась  панорама
ночного города, а звезды над  головой  тускнели  по  мере  того,  как  они
приближались к сверкающей кромке  башни.  Наконец  Таурус  протянул  руку,
схватился за край и  вскарабкался  наверх,  протиснувшись  между  зубцами.
Конан на секунду остановился, завороженный блеском  мерцающих  драгоценных
камней: алмазов, рубинов, сапфиров  и  изумрудов,  торчавших  из  гладкого
серебра стены. Издалека этот блеск казался  однородным,  но  вблизи  камни
переливались неисчислимыми оттенками, притягивая жадный взгляд киммерийца.
     - Это же невероятное богатство, Таурус,  -  шепнул  он,  но  немедиец
нетерпеливо поторопил его:
     - Идем! Все это будет нашим, если мы добудем Сердце!
     Конан перелез через сверкающую  кромку.  Плоская  крыша  Башни  Слона
располагалась на несколько локтей ниже инкрустированного выступа, она была
покрыта какой-то темно-голубой субстанцией и выложена золотом так,  что  в
целом  походила  на  сапфир,  обсыпанный  блестящим  золотым  песком.   На
противоположном конце крыши стояло невысокое прямоугольное  строение.  Его
стены были возведены из того же  материала,  что  и  стены  Башни,  только
драгоценностей в них было поменьше. В одной из  стен  он  заметил  золотую
дверь с резной  чешуйчатой  поверхностью,  инкрустированную  все  теми  же
холодно блестящими кристаллами.
     Конан бросил взгляд на раскинувшееся внизу пульсирующее море света  и
посмотрел на Тауруса. Немедиец вытаскивал веревку. Он показал  киммерийцу,
где зацепился крюк - лишь краешком закаленного жала под одним из алмазов.
     - Опять нам повезло, - прошептал он. - Крюк  чудом  не  вырвался  под
тяжестью наших тел. Идем, сейчас начнутся настоящие испытания. Мы в логове
чудовища и понятия не имеем, где оно скрывается.
     По-кошачьи бесшумно они подошли  к  золотой  двери.  Таурус  легко  и
осторожно толкнул ее. Дверь услужливо распахнулась и компаньоны, готовые к
любым неожиданностям, заглянули  внутрь.  Конан,  смотревший  через  плечо
товарища, увидел комнату  со  стенами,  выложенными  от  пола  до  потолка
большими ярко светящимися камнями.  Других  источников  света  заметно  не
было.
     - А ну-ка, дружище, - прошипел Таурус,  -  вернись  к  краю  Башни  и
посмотри вокруг. Если увидишь, что стражники  крутятся  по  саду  или  еще
что-нибудь подозрительное, дашь мне знать. Я подожду тебя в этой комнате.
     Конан не увидел в этом особого смысла  и  в  нем  зародилось  неясное
подозрение, но все же он послушался товарища. Немедиец скользнул за  дверь
и закрыл ее  за  собой.  Конан  несколько  минут  напряженно  изучал  сад,
лежавший у подножия Башни, и, не заметив ничего подозрительного,  вернулся
назад. Когда он подходил к двери, из-за нее  послышался  сдавленный  крик.
Конан прыгнул вперед, в тот же момент дверь распахнулась и  на  пороге,  в
ореоле холодного света появился Таурус.  Он  пошатнулся,  открыл  рот,  но
оттуда вырвался лишь хриплый стон. Немедиец, судорожно цепляясь за дверную
раму, сделал еще один шаг и упал навзничь,  схватившись  рукой  за  горло.
Дверь за ним сама собой закрылась. За эти короткие секунды Конан не  успел
заметить в комнате ничего особенного, разве что какая-то  тень  скользнула
по блестящему полу, если только это ему не почудилось.
     Киммериец  нагнулся  над  компаньоном.  Таурус  лежал  с  выпученными
пустыми глазами, в которых читалось огромное удивление, руками  он  сжимал
горло. На губах его появилась пена, в горле забулькало и немедиец испустил
дух на руках изумленного варвара. Конан настороженно посмотрел на  золотые
двери. В этой  пустой  комнате  со  стенами,  инкрустированными  мигающими
камнями, смерть настигла короля воров внезапно и  беззвучно,  словно  лев,
напавший на них у подножия Башни. Конан чувствовал, что Таурус погиб,  так
и не увидев виновника своей страшной смерти.
     Киммериец осторожно  провел  рукой  по  полуголому  телу  компаньона,
отыскивая рану. Он нащупал ее высоко между лопатками,  почти  у  основания
шеи - три маленькие ссадины, словно кто-то провел по  телу  когтями.  Края
ран почернели, от них несло гнилью.
     "Отравленные стрелы?  -  подумал  Конан.  -  Но  куда  же  они  тогда
подевались?"
     Он осторожно подошел к резной двери, пинком отворил  ее  и  заглянул.
Комната, освещенная холодным пульсирующим блеском многих тысяч драгоценных
камней, зияла пустотой. Краем глаза он  заметил  на  своде,  в  самом  его
центре, странный орнамент - черный восьмиугольник с выступающими  из  него
четырьмя камнями, пылавшими мрачным алым пламенем, резко  отличавшимся  от
того мягкого света, что излучался стенами и потолком.  На  противоположной
от входа стене была еще одна дверь - похожая на первую,  но  без  излишних
украшений. Не оттуда ли  ударила  смерть,  и  не  туда  ли  она  скрылась,
разделавшись с жертвой?
     Конан вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Его босые ноги бесшумно
ступали по гладкому полу. В комнате не было  ни  столов,  ни  лавок,  лишь
четыре софы,  накрытые  расшитыми  золотом  покрывалами  и  разукрашенными
странными вьющимися узорами, стояли у стен, да рядом  с  ними  возвышались
несколько сундуков, обитых серебром. На некоторых из них  висели  солидной
величины замки, Крышки других  были  откинуты,  являя  глазам  изумленного
варвара груды великолепных алмазов. Конан вполголоса  выругался  -  в  эту
ночь он увидел сокровищ больше, чем ему когда-либо снилось в самых  смелых
снах.
     Он как раз добрался до середины комнаты и медленно шел дальше,  чутко
вслушиваясь в тишину, когда  смерть  ударила  снова.  И  только  инстинкт,
заставивший его увернуться от мелькнувшей по полу  тени,  спас  Конана  от
верной гибели.  Над  его  головой  пролетело  черное  волосатое  чудовище,
щелкнув  покрытыми  пеной  челюстями  и  на  голое  плечо  капнуло  что-то
обжигавшее, подобно каплям жидкого огня. Отскочив в сторону, он увидел как
монстр упал на пол,  перевернулся  и  с  невероятной  скоростью  перебирая
голенастыми ногами побежал к нему. Гигантский черный паук мчался к Конану,
роняя капли яда с отвратительных мощных челюстей, зловеще  мигая  четырьмя
горящими глазищами, в глубине которых таился острый нечеловеческий ум.
     "Так вот кто спрыгнул на шею немедийца, отправив  его  на  тот  свет.
Какими же мы были глупцами, не подумав о том,  что  Башню  может  охранять
нечто более грозное, чем стража", - подумал Конан.
     Варвар высоко подпрыгнул и чудовище с  разбега  проскочило  под  ним,
развернулось и ударило снова. На этот раз киммериец прыгнул в сторону и  с
размаху ударил мечем. Тяжелое лезвие отрубило одну  из  толстых  волосатых
ног, и снова Конан  с  трудом  избежал  укуса  ядовитых  челюстей.  Монстр
пробежал по стене и притаился под потолком, злобно поглядывая на  человека
багровыми глазами.  И  вдруг  прыгнул,  разматывая  за  собой  нить  серой
паутины. Конан разгадал план врага и со всех ног рванулся к двери, но паук
оказался быстрее. Липкая нить протянулась поперек входа, преграждая  путь.
Конан не решился ударить по ней мечом, опасаясь, что  лезвие  прилипнет  к
ней, и пока он будет его освобождать, чудовище сможет вонзить в него  свои
клыки.
     Начался яростный поединок - ум и ловкость человека против хитрости  и
неутомимости чудовища. Паук уже не нападал  на  Конана,  а  только  быстро
бегал по стенам и потолку, стараясь опутать врага липкой паутиной. Паутина
была толщиной с добрую веревку, и Конан знал, что если попадется в нее, то
всей его силы окажется недостаточно,  чтобы  вырваться  и  отразить  атаку
монстра.
     Поединок происходил в абсолютной  тишине,  прерываемой  лишь  звуками
дыхания человека и шуршания по полу его  босых  ног,  да  сухим  щелканьем
челюстей ужасного стража комнаты. Серые шнуры паутины лежали  кольцами  на
полу, свисали со стен и потолка, длинными гирляндами опадали на сундуки  с
сокровищами. Быстрые глаза и стальные  мускулы  пока  спасали  Конана,  но
липкие петли окружали его уже так тесно, что  он  чувствовал  их  близость
всем своим нагим телом. Он понимал, что  не  сможет  увертываться  так  до
бесконечности, рано или поздно липкая веревка  обовьется  вокруг  его  ног
словно удав, и он, подобно беспомощной мухе, окажется в руках паука.
     Волосатое чудовище мчалось по полу, за ним тянулся серый шнур.  Конан
прыгнул вверх, на софу,  но  чудовище,  предугадывая  его  замысел,  резко
повернулось и побежало по стене,  толстая  паутина,  как  живая,  охватила
щиколотки  киммерийца.  Он  упал  навзничь,  отчаянно  извиваясь,  пытаясь
освободиться из затягивающейся петли. Черный паук устремился  вниз,  чтобы
покончить с противником. Доведенный до бешенства варвар  схватил  один  из
сундуков с сокровищами и изо всех  сил  швырнул  его  в  паука.  Необычный
снаряд с жутким хрустом врезался в середину отвратительного тела. Брызнула
кровь и зеленая слизь. Раздавленное чудовище свалилось  на  пол  вместе  с
разбитым вдребезги сундуком. Ужасная бестия лежала  на  груде  драгоценных
камней, и ее багровые глаза медленно гасли.
     Конан огляделся по сторонам, и нигде не обнаружив нового  противника,
попытался снять с себя паутину. Клейкая нить прилипала  к  пальцам,  но  в
конце концов ему удалось избавиться от нее. Он поднял меч, который обронил
при падении, и осторожно ступая, чтобы не задеть лежащую на полу  паутину,
подошел к двери в глубине комнаты. Юноша не знал, что ждет его за ней,  но
возбужденный  победой  над  гигантским  пауком,  решил,  что  если  уж  он
преодолел столько преград, то нужно довести дело  до  конца.  Кроме  того,
что-то ему подсказывало, что алмаз, за которым он сюда пришел, нет  смысла
искать в куче небрежно рассыпанных сокровищ  на  полу,  залитой  мерцающим
светом комнаты. Конан сорвал серую паутину, преграждавшую путь к двери,  и
убедился, что и эта дверь, как и  предыдущая,  не  заперта  на  замок.  Он
вспомнил о стражниках. Они, по-видимому, все еще не подозревали о том, что
он проник в Башню. Стражники сидели  где-то  внизу  и,  кроме  того,  если
верить тому,  что  рассказывали  о  Башне,  странные  звуки,  доносившиеся
сверху, их не удивляли. Он подумал о Яре и эта мысль лишила  его  изрядной
доли самоуверенности, с которой он начал было открывать дверь. Однако,  за
дверью, оказалась лишь вереница  серебряных  ступеней,  тускло  освещенных
падавшим неизвестно откуда светом.
     Ступени вели куда-то вниз. Конан спускался  по  лестнице,  держа  меч
наготове и напряженно прислушиваясь, но до его ушей не долетало ни единого
звука. Наконец,  он  добрался  до  двери  из  слоновой  кости,  украшенной
сердоликами. Киммериец остановился перед нею и снова  прислушался,  но  до
его ушей не  донеслось  ни  малейшего  звука.  Лишь  тонкие  струйки  дыма
выбивались из-под двери, дразня ноздри киммерийца незнакомым, экзотическим
запахом. Крутая лестница  спускалась  дальше  вниз,  скрываясь  во  мраке.
Конаном овладело странное чувство: ему показалось, что он  -  единственное
живое существо в этой башне, населенной лишь духами да призраками.
     Двухстворчатая дверь бесшумно отворилась от легкого толчка, и  варвар
осторожно ступил на сверкающий  порог,  готовый  подобно  волку,  в  любую
секунду  отбить  атаку,  или  убежать,  если  противник  окажется  намного
сильнее.   Глазам   его   открылась   большая   комната   с   позолоченным
куполообразным сводом. Стены ее были выложены зеленым нефритом, а  пол  из
слоновой  кости  покрывали  толстые  ковры.  Из  подвешенной  на   золотом
треножнике  кадильницы  курился  пахнущий  дымок,  за  ней  на   мраморном
постаменте возвышался некий странный идол. Конан удивленно осмотрел его со
всех сторон: тело этого непонятного существа напоминало человеческое, хотя
кожа  имела  зеленоватый  оттенок,  но  непропорционально  большая  голова
совершенно не была похожа на человеческую, такая могла присниться  лишь  в
страшном сне. Киммерийцу бросились в глаза широкие  вислые  уши  и  гибкий
хобот, по обеим сторонам которого торчали большие белые бивни  с  золотыми
шариками на концах. Глаза уродца были закрыты - казалось, он спал.
     "Так вот почему логово Яры называют Башней Слона!  -  подумал  Конан.
Действительно, голова идола напоминала голову описанного  бродягой-шемитом
животного. - Так вот, каков бог Яры! Но если это так, то где же  еще  быть
Сердцу Слона, как не в этой статуе?" - Конан, не отрывая глаза  от  идола,
шагнул вперед. И вдруг он увидел, как веки на глазах уродца  шевельнулись.
Киммериец замер. - "Это не статуя - это живое существо! Я  в  ловушке!"  -
мелькнуло в его голове.
     Хобот чудовища настороженно поднялся вверх, но взгляд его открывшихся
глаз остался пустым. Варвар понял, что монстр слеп, и это открытие вернуло
ему способность к действиям - он  стал  медленно  отступать  к  двери.  Но
чудовище уже услышало его, оно дернуло хоботом и что-то пробубнило  глухим
монотонным голосом. Охваченный ужасом киммериец  понял,  что  горло  этого
невероятного существа не было приспособлено для человеческой речи.
     - Кто ты? Ты опять пришел пытать меня, Яра? Неужели этому никогда  не
будет конца? Когда же ты, наконец, перестанешь меня мучить?
     Из глаз слепца потекли слезы, и Конан,  внимательно  приглядевшись  к
телу, покоившемуся на мраморном ложе, заметил на нем следы жестоких пыток.
Жалкий вид  исхудалого  тела,  некогда,  вероятно,  столь  же  сильного  и
ловкого, как и его собственное,  пробудил  в  нем  сострадание,  хотя  это
чувство было совершенно не свойственно его натуре. Он не  имел  понятия  о
том, кем был этот слепой уродец, но его  отчаяние  нашло  живой  отклик  в
суровом сердце киммерийца. Он понимал, что видит жертву ужасной  трагедии,
и ему стало стыдно, словно  вина  всего  человечества  обрушилась  на  его
плечи.
     - Я не Яра, - сказал он тихо. - Я всего лишь вор и  не  причиню  тебе
зла.
     - Подойди ближе... Хочу до тебя дотронуться, - прогудело существо,  и
юноша доверчиво подошел, совершенно  забыв  об  обнаженном  мече  в  своей
бессильно опущенной руке.
     Хобот вытянулся и  осторожно  погладил  лицо  и  плечи  варвара,  его
прикосновение было легким и мягким, похожим на касание детской руки.
     - Ты не из этого подлого племени, - выдохнуло существо.  -  У  твоего
лица чистые черты сына степей. Я знаю твой народ, знаю давно,  еще  с  тех
пор, когда он носил иное имя,  а  в  небо  вонзались  остроконечные  башни
исчезнувших навсегда цивилизаций. У тебя на руках кровь...
     - Паука из комнаты наверху и льва из сада, - неохотно произнес Конан.
     - Сегодня ночью ты также убил человека, - настаивало существо, - и на
крыше Башни тоже... Я чувствую смерть...
     - Ты прав, - пробормотал  Конан.  -  Там  лежит  труп  короля  воров,
убитого пауком.
     - Да! Да! - дрожащий монотонный голос звучал завораживающе. - Кровь в
таверне и кровь на крыше - я знаю, я чувствую это. Третья жертва  сотворит
колдовство, о котором и не снилось Яре! О да, клянусь зелеными богами Ягг,
это будет великое колдовство, колдовство освобождения!
     Слезы  снова  потекли  из   невидящих   глаз,   а   измученное   тело
содрогнулось, с трудом  повинуясь  эмоциям,  бурлящим  в  его  уме.  Конан
ошеломленно смотрел. Слепец немного успокоился и продолжал:
     - Послушай, человек! - сказал он.  -  Я  кажусь  тебе  отвратительным
чудовищем, не так ли? Нет, не отвечай, - я знаю это. Но я,  если  бы  смог
тебя увидеть, подумал бы о  тебе  то  же  самое.  Кроме  Земли  существует
огромное множество иных миров и жизнь развивается на них  в  самых  разных
формах. Я не бог и не демон, я сотворен из плоти и крови как  и  ты,  хотя
тело мое немного отличается от твоего и сложен я несколько иначе. Я  очень
стар, о сын степей!
     Давно, много тысяч лет назад я прилетел на Землю  с  далекой  зеленой
планеты Ягг, кружащей в вечности на краю этой  галактики.  Восстав  против
жестоких правителей Ягг, мы проиграли и были вынуждены спасаться бегством.
Пронзая пространство,  мы  быстрее  света  перенеслись  на  наших  могучих
крыльях на  вашу  планету.  Дорога  назад  оказалась  отрезанной,  ибо  мы
лишились  здесь  своих  крыльев  и  навсегда  распрощались  с  материнской
планетой.  Мы  долго  сражались  с   ужасными   хищными   формами   жизни,
господствовавшими тогда на Земле, и победили - нас оставили в покое в  том
уголке джунглей Востока, где мы  поселились.  Мы  наблюдали  за  тем,  как
обезьяна  постепенно  превращалась  в  человека,  как  росли  и   обретали
могущество великие города  Валузии,  Камелии,  Киммерии.  Мы  видели,  как
шатались троны этих королевств под напором атлантов, пиктов и  лемурийцев.
Мы были здесь тогда, когда океан всколыхнулся и затопил их, погубив старую
цивилизацию. Уцелевшие  пикты  и  атланты  основали  империю,  распавшуюся
позднее в кровавых междоусобицах. Шли века,  пикты  погрузились  в  бездну
дикарства, а атланты деградировали до уровня обезьян. Из ледяных  северных
стран  потянулись  на  юг  новые  человеческие  расы,   основавшие   новую
цивилизацию, заложив королевства Котх, Немедию, Аквилонию. Мы  видели  все
это.
     Мы наблюдали за тем, как твой народ объединялся под новым  именем  на
землях, принадлежавших ранее Атлантиде, как потомки  тех  лемурийцев,  что
пережили катаклизм, основали на западе свое  королевство  -  Гирканию.  Мы
видели также, как потомки древней,  еще  доатлантской  расы  снова  обрели
могущество и воздвигли свое королевство - Замору. Сотни лет  мы  наблюдали
за людьми, не вмешиваясь в их дела и умирая один  за  другим,  ибо  и  мы,
пришельцы, смертны, хотя живем так же долго, как звезды. В конце концов  я
остался в одиночестве среди руин святилища, затерянного в джунглях Кхитая,
грезя об ушедших временах, чтимый подобно богу древней  расой  желтокожих.
Вот тогда-то и появился  Яра,  поднаторевший  в  искусстве  черной  магии,
передававшейся с незапамятных времен от отцов к детям в их  роду.  Вначале
он сидел у моих ног и внимал моим  рассказам.  Однако  то  чистое  знание,
которое я передавал ему, не удовлетворяло  его,  он  жаждал  мрачных  тайн
черной магии, чтобы стать могущественней  всех  земных  королей  и  досыта
потешить свою непомерную гордыню. Я не выдал ему ни одного из тех секретов
тайных наук, что помимо воли усвоил за  эти  долгие  годы.  Но  его  жажда
власти  оказалась  сильнее,  чем  я  мог  предположить.   Коварный   трюк,
почерпнутый им в склепах Стигии, помог ему  вырвать  из  моих  уст  тайну,
которую я не собирался открывать, и он пленил меня,  используя  магическую
силу. О боги Ягг, какими горькими стали с тех пор мои дни! Он увез меня из
джунглей, где  серые  обезьяны  танцевали  под  звуки  пищалок  желтокожих
жрецов,  а  на  полуразрушенных  алтарях,  воздвигнутых   в   мою   честь,
громоздились подношения из овощей и фруктов. Так, из  бога  любимого  мной
народа я превратился в раба злого демона.
     Из слепых глаз вновь покатились слезы.
     - Он заключил меня в эту Башню, построенную мною же по его приказу за
одну ночь. Он огнем и железом, а также ужасными пытками, сути которых даже
не сможешь понять, сломил мою волю. Испытывая столь жестокие муки, я давно
бы уже с радостью расстался с жизнью, если бы только  мог.  Но  он  держит
меня здесь - изнуренного, ослепленного, сломленного, чтобы я исполнял  его
желания. И я триста лет повиновался ему, отягощая  свою  бессмертную  душу
неслыханными преступлениями и обращая во зло все свои знания,  но  другого
выбора у меня не было. Однако, ему не удалось вырвать из меня все тайны, и
теперь я научу тебя Магии Крови  и  Алмаза.  Я  чувствую,  что  мой  конец
близок. Ты - рука судьбы. Прошу тебя, возьми алмаз с того алтаря.
     Конан повернулся и направился к алтарю из золота и слоновой кости. На
алтаре  лежал  огромный  продолговатый  камень.  Увидев  этот   прозрачный
пурпурный кристалл, киммериец понял, что перед  ним  то  самое  знаменитое
Сердце Слона.
     - Сотворим же колдовство, которого Земля не видела и не увидит больше
миллионы лет. Я заклинаю моей кровью, моим  телом,  рожденным  на  зеленой
груди Ягг, планеты, сонно плывущей  в  безбрежных  пространствах  великого
Космоса... Подними меч, мой друг, И вырежи им из моей груди сердце.  Затем
сожми его так, чтобы кровь брызнула на красный камень.  Спустись  вниз  по
лестнице и войди в эбеновую комнату, где лежит Яра, погруженный в  мрачные
сны, навеянные черным лотосом. Окликни его по имени и он  очнется.  Положи
тогда перед ним этот алмаз и скажи: "Ягг-коша посылает тебе последний  дар
и последние чары". И тут же уходи из Башни. Не сомневайся -  дорога  будет
свободной. Ягги живут по-иному, и умирают  иначе,  чем  люди.  Помоги  мне
выбраться из проклятой темницы искалеченного слепого тела, и я снова стану
Яггахом из Ягга, с великолепными крыльями, готовыми  к  полету  и  ногами,
способными прыгать и танцевать, с зоркими, замечающими все вокруг  глазами
и могучими руками!
     Конан нерешительно подошел к существу, называвшему себя Ягг-коша, или
Яггахом, и тот,  чувствуя  его  неуверенность,  показал  ему  место,  куда
следует ударить мечом. Конан стиснул зубы и глубоко вонзил меч  в  зеленое
тело. Кровь хлынула на руку юноши. Ягг-коша содрогнулся  в  конвульсиях  и
затих.  Убедившись,  в  том  что  жизнь  покинула  тело  пришельца,  Конан
приступил к печальной работе, и  вскоре  в  его  руке  оказалось  то,  что
служило сердцем этому удивительному существу,  хотя  ничем  не  напоминало
соответствующий орган человека. Оно еще пульсировало,  когда  варвар  сжал
его двумя руками, держа над  сверкающим  алмазом.  Упругая  струя  зеленой
крови ударила в камень. К удивлению Конана она не скатилась по  граням,  а
полностью впиталась кристаллом, словно губкой.
     Бережно зажав алмаз в ладони, Конан повернулся и пошел к  выходу.  Он
не оглядывался, ибо ему казалось, что тело на мраморном ложе  претерпевает
некую метаморфозу, видеть которую людям не следует.  Он  закрыл  за  собой
сердоликовую дверь и направился вниз  по  серебряной  лестнице.  Ему  и  в
голову не пришла мысль о том, что ничего не мешает ему нарушить  обещание,
данное Яггаху. Остановившись перед дверью из красного дерева,  на  которой
щерился в жуткой улыбке  голый  человеческий  череп,  киммериец  осторожно
толкнул ее и заглянул за порог. В комнате с эбеновыми  стенами  на  черном
бархатном ложе, окутанном  облаком  желтоватой  пыльцы  лотоса,  покоилось
худощавое тело Яры - великого мага и волшебника.  Маг  лежал,  вглядываясь
широко открытыми глазами вдаль, в некую  бездонную  пропасть,  недоступную
людскому пониманию.
     - Яра! - громко произнес Конан, подобно судье,  изрекающему  смертный
приговор. - Проснись!
     Глаза волшебника сразу  же  приобрели  осмысленное  выражение,  стали
холодными и свирепыми, похожими на ястребиные. Маг запахнул  плотнее  свои
бархатные  одежды  и  встал,  нависая  всем  своим   длинным   телом   над
киммерийцем.
     - Собака! - прошипел он, подобно разъяренной змее. - Что  тебе  здесь
надо?
     Конан положил алмаз на огромный эбеновый стол.
     - Тот, кто послал тебе этот камень,  велел  сказать:  "Ягг-коша  шлет
тебе последний дар и последние чары".
     Яра отшатнулся, и его лицо стало пепельным.  Алмаз  помутнел,  в  его
глубине зажегся огонек, который постепенно залил пульсирующим светом  весь
кристалл, по граням  его  проплывали  странные  разноцветные  волны.  Яра,
словно его тащила вперед какая-то неведомая  магическая  сила,  наклонился
над столом, и сжав алмаз руками, впился в него немигающим взором.
     Наблюдавший за ним Конан  подумал,  что  его  обманывает  собственное
зрение. Яра, казавшийся  прежде  великаном,  теперь  с  трудом  достал  бы
головой до груди юноши, если бы встал рядом. Конан моргнул несколько раз и
впервые за эту ночь стал сомневаться в собственном рассудке. До него вдруг
дошло,  что  маг  съеживается  у  него  на  глазах,  с  каждым  мгновением
уменьшаясь в размерах. Киммериец уже ничему не  удивлялся,  он  осознавал,
что наблюдает действие сверхъестественных сил, недоступных его пониманию.
     Маг стремительно уменьшался, теперь он уже  лежал  на  столе,  словно
младенец, все еще сжимая  в  руках  алмаз.  Яра  наконец  понял,  что  его
ожидает, вскочил на ноги и отбросил в сторону зловещий камень. Несмотря на
это, он все же продолжал уменьшаться, и вскоре превратился в  миниатюрного
гномика, мечущегося по столу,  размахивая  руками  в  бессильной  злобе  и
вереща голосом, напоминавшим комариный писк. Сердце Слона возвышалось  над
ним, подобно горе. Потрясенный  Конан  увидел,  что  волшебник  прикрывает
руками глаза, как бы стараясь уберечься от нестерпимого блеска, и шатается
из стороны  в  сторону,  точно  пьяный.  Казалось,  некая  невидимая  сила
притягивала Яру к алмазу. Трижды он пытался превозмочь его силу и  убежать
на другой конец стола, но лишь оббежал камень по дуге, приближаясь к  нему
все ближе и ближе, затем взвизгнул от ужаса, выбросил  руки  вперед  и  со
всех ног помчался на алмаз.
     Наклонившись над столом, Конан увидел Яру, с трудом карабкавшегося по
гладкой грани кристалла; вот он добрался до  вершины  и  распростер  руки,
призывая на помощь таинственные  силы,  ведомые  ему  одному,  но,  словно
втянутый  водоворотом,  исчез   в   недрах   камня,   поглощенный   волной
переливающихся цветов и оттенков. Алмаз снова посветлел, стал  прозрачным,
и Конан увидел мага в самом его  центре.  Киммериец  не  отрывал  глаз  от
камня, и ему казалось, что все, что он там  видит,  происходит  невероятно
далеко отсюда, в ином измерении.
     Внутри  кристалла  появилась  зеленая  фигурка  с  головой  слона   и
великолепными крыльями за плечами. Яра убегал  от  нее,  сломя  голову,  а
мститель мчался за ним по пятам. Вдруг огромный алмаз лопнул  как  мыльный
пузырь и разлетелся на тысячи разноцветных искр. Крышка стола  из  черного
дерева опустела так же, как мраморное ложе, на котором покоилось  когда-то
тело удивительного существа родом  из  космоса,  по  имени  Ягг-коша,  или
Яггах.
     Киммериец выбежал из комнаты и кубарем  скатился  вниз  по  лестнице.
Потрясенному до глубины души варвару и в голову не пришло,  что  следовало
бы бежать тем же путем, что он проник в башню. Крутая лестница привела его
в просторное помещение в цоколе Башни. На мгновение  он  остановился.  Это
была  караульная.  Пламя  факелов  отражалось   в   полированных   кирасах
гвардейцев, поблескивали инкрустированные рукояти мечей. Часть  стражников
сидела за столом, склонив на грудь  головы  в  гребнистых  шлемах,  другие
неподвижно лежали на полу из ляпис-лазури среди беспорядочно  разбросанных
кружек и опрокинутых бурдюков с вином. Он знал, что все они мертвы.  Яггах
обещал, и сдержал свое слово - стража уснула навеки,  когда  на  нее  пала
тень огромных зеленых крыльев. Конан недолго размышлял над тем, какие чары
помогли ему выбраться из Башни, - за серебристой дверью, открытой настежь,
уже занимался рассвет.
     Киммериец углубился в гущу сада, а когда утренний  ветерок  донес  до
его ноздрей бодрящий  запах  сырой  земли,  встряхнулся,  как  бы  отметая
остатки кошмарного сна и зашагал быстрее. Что же это было? Была  ли  Башня
действительно заколдована, или все это ему только приснилось?  Оглянувшись
в очередной раз, он увидел, что стройное здание, четко  обрисовавшееся  на
фоне предрассветного пурпурного неба клонится к  земле,  а  его  усыпанная
драгоценными  камнями  верхушка  расплывается  в  лучах  восходящего   над
горизонтом  солнца.  Послышался  оглушительный  треск,   и   Башня   Слона
рассыпалась в прах.

                               Лин КАРТЕР

                     СТРАННЫЕ ОБЫЧАИ ТУРЖАНА СЕРААДА

                   Вторая повесть о полубоге Амалрике

                      1. Хищный оазис Вил-Вазджир

     - Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что  не  уверен,  где  мы?  -
сварливо спросил маленький колдун.
     Причин для его сварливости было несколько. Одна  заключалась  в  том,
что он был голоден и хотел спать, наступала ночь... Другая - в том, что он
сидел на длинной блестящей спине насекомого,  глагоцита,  который  в  этот
момент покачивался на неустойчивых крыльях в шести-семи  футах  над  Сухой
Землей, в холодном воздухе.
     Его товарищ, мускулистый  бронзовый  гигант  с  развивающейся  гривой
волос, похожих на выбеленную солнцем солому, сидевший  сбоку  от  него  на
спине летящего монстра, пожал плечами  и  протянул  зажатую  в  гигантском
кулаке карту.
     Выхватив карту из рук Амалрика, маг Убенидус начал рассматривать  ее.
В углу карты была нарисована гвоздика  и  завиток,  который  обвивал  двух
свирепого вида богомолов, схватившихся в  смертельной  схватке.  Это  была
эмблема борющихся стручков или главного магистрата Чан-Чана -  маленького,
обнесенного стенами города на  севере.  Убенидус  нетерпеливо,  вздыхая  и
ворча, изучал карту, а потом его голос поднялся  до  раздраженного  стона,
когда он понял намерения своего друга-гиганта.
     Амалрик был гостем борющихся стручков Чан-Чана за три  дня  до  того,
как прибыл на  землю  Абламариона  и  встретился  со  сварливым  маленьким
колдуном, который теперь  стал  его  товарищем  в  путешествии.  Когда  он
уезжал, магистрат подарил  ему  карту  областей,  находившихся  к  югу  от
Чан-Чана. Это была карта,  которой  пользовался  полубог  во  время  своих
путешествий на  юг.  Поэтому,  как  понял  Убенидус,  карта  надежная.  Но
священный город Оолимар, который  они  только  что  покинули  безо  всяких
сожалений, был в самом низу  этой  карты,  то  есть  самой  южной  точкой,
известной ученым.
     - О, Пат, Понсе и Пазеделах! - тяжко вздохнул старый  колдун.  -  Как
замечательно! Мы только  тем  и  занимаемся,  что  бежим  от  собственного
счастья...
     Амалрик оглянулся через свое широкое мускулистое плечо и усмехнулся.
     - Не стенай, Убенидус! - сказал он. - Все не так  уж  плохо.  Смотри,
как легко мы покинули чокнутых священников Оолимара. Нам даже не  пришлось
драться!
     Костлявый маленький маг бросил на него  кислый  взгляд  и  ничего  не
ответил.
     После их поспешного, впрочем, до некоторой степени  и  торжественного
прощания с фанатичными священниками Оолимара два авантюриста уже пролетели
над горами Ксадарга и через Сухие Земли, сверяя свой путь с картами ученых
Чан-Чана.  Теперь  же  они  оказались  в  затруднительном  положении,   им
оставалось только молча изучать расположение созвездий ночного  неба.  Все
сведения и советы они могли получить лишь у  тех,  кто  встретится  им  по
дороге.
     Они летели через наполненную ветром тьму, покинув страну, что  лежала
за горным хребтом на юге. Они знали, что Огненная Река лежит  южнее  Сухих
Земель, но это было  и  все,  что  они  знали,  хоть  Амалрик  когда-то  и
путешествовал в этих местах. Но ему ничего не попадалось знакомого,  и  он
решил, что двигаясь дальше, они издалека увидят Огненную Реку.
     Продолжать этот дурацкий полет на юг  казалось  Убенидусу  величайшей
глупостью. Луны еще не  появились  на  горизонте,  поэтому  путники  могли
ориентироваться только по звездам, но они преодолели гигантское расстояние
от Теластериона и созвездия этих южных небес были им незнакомы.
     Где среди этих бесплодных равнин и мертвых песков  можно  было  найти
ночлег?
     Они летели.
     Кровавая Аз - розовая луна - взошла  в  небе.  Песчаные  холмы  внизу
зардели в слабом розовом свете.
     Затем через некоторое время взошли Скалистая  Аз  и  Пятнистая  Аз  -
зеленая и желтая луны прибавили свое сверкание к многоцветной  иллюминации
Сухой Земли.
     - Это оазис? - спросил Убенидус.
     - Где?
     - Там, - показал маленький маг.
     Амалрик вгляделся. Три луны давали яркие разноцветные отсветы  и  это
мешало  ясно  разглядеть  очертания  предметов  и  существ   там,   внизу.
Изображение терялось в мешанине трехцветных лучей и теней,  однако  зрение
полубога,  лучшее,  нежели  у   простого   смертного,   помогло   Амалрику
рассмотреть пятно, на которое указывал  Убенидус.  Посреди  темного  круга
ярко сверкало отражение водоема.
     - Пожалуй, ты прав, - фыркнул он и, подавая команду,  слегка  шлепнул
по  чувствительным  выступам,  украшавшим  голову  глагоцита.  Руками   он
пользовался потому, что управляющие жезлы  потерялись,  когда  их  пленили
религиозные фанатики. Получив команду,  глагоцит  боком  заскользил  вниз,
чуть ли не  пикируя.  Темнота  рванулась  и  перед  ними  предстал  оазис.
Несомненно, пятно в центре было водоемом.
     Глагоцит очень неряшливо приземлился  и  запустил  свои  извивающиеся
хоботы в песок. Путешественники вновь оказались на поверхности  земли.  Не
снимая двойного седла, они спрыгнули вниз.
     Вокруг простиралась ночная пустыня. Под звездами  царила  тишина,  не
было слышно даже птиц.
     Вслед за первыми тремя лунами взошли четвертая - Вшивая Аз - и  пятая
- Супруга Аз. Они добавили свой свет к общей иллюминации, но пятая,  белая
луна, сияла по особому.
     В переливающемся лунном свете путники ясно видели оазис и  прозрачные
воды.  Там  росли  деревья,   главным   образом   длинноствольные   тонкие
тропические  неоллы  с  легкими  ветвями,  дрожавшими  от  самого  слабого
ветерка.
     Кородха  Аз,  золотая  луна,  показалась  над  горизонтом,   завершая
неспешный процесс появления лун. Теперь их в небе  было  шесть,  и  ночная
пустыня в их свете сверкала, как  огромный  бриллиант.  Многоцветные  лучи
мягко играли на гладких дюнах и над волнистым песком дрожали зыбкие тени.

     Продравшись через черные кусты, они  подошли  к  водоему.  Он  мерцал
круглым зеркалом чистой воды, наполненной до краем сверкающими звездами.
     Убенидус сел, прислонился к грациозному стволу неоллы и сложив ладони
чашечкой, начал лениво пить  воду  маленькими  глотками.  Пока  он  утолял
жажду, Амалрик пошел осмотреть оазис, чтобы  обезопасить  себя  от  хищных
зверей. Амалрик хотел быть уверен, что  может  здесь  спать  спокойно.  Он
слышал хрустящий шелест и скрипящие звуки, заглушавшие  его  шаги.  Иногда
они раздавались позади, но это не вызывало особой  тревоги.  Стволы  неолл
потрескивали от легкого ветерка и ветви с листьями задевали друг друга,  а
глухой шум, по-видимому, создавали падающие орехи.
     Поэтому раздавшийся хруст не привлек внимания Амалрика и он продолжал
пробираться через кусты. Но волшебный жезл Арангатур,  начавший  биться  в
его руках, напомнил об опасности. Жезл дергался и дрожал,  как  испуганное
животное. Мрачное беспокойство охватило Амалрика, он обернулся и  окликнул
Убенидуса, спрашивая, все ли у того в порядке. Но ответа не последовало...
     Может, маг уснул? Это казалось маловероятным - когда Амалрик  оставил
его, Убенидус утолял жажду, комфортабельно устроившись под неоллой.
     Но это была не неолла!
     Амалрик понял это, когда прорвавшись через  кусты,  вернулся  к  ярко
освещенному водоему.
     В воздухе раскачивался толстый узел  и  не  было  слышно  ни  единого
звука. Волосы на голове Амалрика встали дыбом, глаза широко  раскрылись  и
он крепко сжал трепещущий жезл.
     Когда он пошел на  разведку,  так  называемая  неолла  наклонилась  и
схватила ничего не подозревающего мага в  свои  объятия.  Длинные  жесткие
ветви, похожие на бесчисленные пальцы, обхватили  его  тело.  Затем  ствол
(хруст, произведенный им при  этом,  и  слышал  Амалрик),  медленно  начал
выпрямляться, поднимая обернутого в  листья  Убенидуса,  который  отчаянно
боролся, извиваясь в сжимавших его ветвях.
     Маленький маг не кричал, потому что два листа залепили ему рот. Ветви
стянули его руки и ноги. Он оказался совершенно беспомощен, и  мог  только
извиваться и дергаться, но это было совершенно бесполезно.
     Когда ему уже  ничего  не  оставалось  делать,  кроме  как  молиться,
плотоядное дерево начало  готовиться  отведать  обременяющую  его  жертву.
Именно в этот момент Амалрик  прибыл  на  место  начинающегося  пиршества.
Дерево еще  только  наполовину  подняло  мага  к  черной  путанице  ветвей
наверху. Там в центре ствола раскрывалась огромная черная яма,  подрагивая
от вожделения. Гладкая внутренняя поверхность трепещущей пасти блестела от
жидкости  -  явно  сильной  органической  кислоты,  скапливавшейся  внутри
дерева-людоеда и использовавшейся  в  качестве  желудочного  сока.  Гибкая
волокнистая  ткань  "губ"  дерева  дрожала  все  сильней  от  предвкушения
утоления голода.
     Ветви приближались к стволу, и  Убенидус  двигался  к  горлу  хищного
растения. Волосы на голове Амалрика вздыбились еще сильнее, он открыл  рот
и  заревел  как  бык.  Он  яростно  прыгнул  вперед,  мощно  размахнувшись
бронзовым  жезлом,  который  с  огромной  силой  ударил  о  ствол.  Дерево
пронзительно вскрикнуло и приспустило вниз колдуна. Теперь оно  напоминало
борющегося человека, а Амалрик осыпал его градом ударов.
     Его посох мял и крушил  ствол,  обнажились  мокрые  белые  внутренние
прожилки,  путавшиеся  увернуться  от   сокрушительных   ударов   тяжелого
металлического жезла. Лопаясь, они выделяли густую и липкую, но бесцветную
кровь.
     Дерево дрожало от боли, судорога пробежала по  стволу  от  корней  до
вершины и кончиков ветвей. Похоже, сильные удары жезла  не  причиняли  ему
наслаждения.
     Внезапно ствол увернулся, дерево  неописуемо  изогнулось  и  вытянуло
один за другим свои корни. Они вылезали из мягкой сырой земли с  хлюпающим
звуком. Когда освободился последний корень, дерево  заскользило  прочь  от
Амалрика. Его движения были странны и почти незаметны для глаза.
     Корни,  походившие  на  белых  червей,  сворачивались   кольцами   и,
разгибаясь, двигали дерево вперед мелкими скользящими шагами.
     Амалрик закусил губу и последовал  за  убегающим  деревом,  продолжая
бить его изо всех сил. Он видел, что  удары  жезла  повредили  и  напугали
дерево, но, увы, не нанесли серьезных повреждений.
     Извивающийся мешок листвы, в  котором  был  запеленут  колдун,  снова
поднялся к мокрым дрожащим "губам".
     Амалрик рассвирепел окончательно. Жезл  стал  липким  от  бесцветного
сока и Амалрик закинул его за спину, заткнув за специальный кушак, а  сам,
расправив плечи, подпрыгнул, обхватил  ствол  шагающего  дерева-хищника  и
начал карабкаться туда, где висел Убенидус.
     Всего в нескольких дюймах от нетерпеливого влажного рта.
     Когда Амалрик добрался до узла,  он  сильнее  сжал  ствол  ногами  и,
вытянувшись вверх, обеими руками принялся разрывать мешок. Ветви  казались
резиновыми и гибкими, как змеи, они были волокнистыми  и  очень  прочными,
скользили в пальцах, и он никак не мог вырвать мага из их хватки. А другие
ветви и листья хлестали по нему, пытаясь сбросить вниз. По  плечами  спине
шлепали жесткие листья, нанося колющие удары. Амалрик не  обращал  на  это
внимания,  сосредоточившись  только  на  листьях,  связывающих  Убенидуса.
Отлепив кончиками пальцев край одного листа, он с силой  потянул.  Жесткий
лист порвался, показалась часть одежды мага. Амалрик ухватил другой лист и
начал его отрывать. Маг резким движением освободил левую руку,  а  Амалрик
одним рывком сумел открыть большую часть тела Убенидуса.
     Другие ветви продолжали хлестать и шлепать, напоминая  бешеных  змей.
Они наносили мелкие порезы,  листья  пилили  своими  зазубренными  краями,
стараясь  повредить  ему  достаточно  сильно,  чтобы  он  оставил  попытку
освободить сочную закуску хищного растения, попавшуюся в ловушку.
     Дубленая кожа Амалрика безболезненно отражала большинство ударов,  но
все-таки на его лице и руках появилось множество мелких царапин.
     Но все же через некоторое время он  порвал  все  листья,  спеленавшие
мага и освободил того.
     Убенидус упал на землю,  но  тут  же  вскочил  и  помчался  прочь  от
чудовища. Тяжело дышавший Амалрик неспешно спустился на траву.
     Дерево же бежало, пряча свои разорванные  листья,  теперь  на  долгое
время оно лишилось возможности хватать добычу. Было  слышно,  как  шуршали
корни, пробираясь через кусты.
     Амалрик осмотрел мага. Тот не был ранен, хотя лицо его побагровело, и
дышал он с трудом. Его одеяние  было  перепачкано  липким  соком  листьев,
разорванных при его освобождении.
     - О Пат, Понсе и Пазеделах! - с трудом произнес Убенидус,  когда  его
дыхание почти восстановилось. - Давай покинем этот мерзкий оазис, пока нас
не съели живьем другие деревья! За всю свою жизнь я не был так  напуган  и
теперь никогда не смогу смотреть без трепета на неоллы и подходить  к  ним
без ножа в руке... Где ты был все это  время?!  Наверняка  ты  провел  его
получше моего! Я был на полпути в желудок этого подлого  растения,  прежде
чем ты начал его колотить. Я определенно не уверен, что ты  не  специально
оставил меня на милость большой неуклюжей пальмы, которая страстно  желала
обновить меню! Конечно, я знаю, что ты...
     Его недовольная речь продолжала размерено и без  перерывов  течь,  но
потом он начал запинаться и смолк. Он увидел, что лицо Амалрика помрачнело
и проследил направление взгляда человекобога.
     - О-о! - только и смог он сказать.
     По темным пескам двигался отряд людей одетых в одеяния с  капюшонами.
Они ехали верхом прямо к ним с максимальной скоростью. Их было  не  меньше
сорока, воинов пустыни, а их  лошадьми  были  длинноногие  пресмыкающиеся,
называемые попрыгунчиками за особый ритм больших шагов.
     Каждый воин сжимал в правой руке поводья своего "коня", а в левой зло
и опасно выглядевший лук, с длиной стрелой, увенчанной ужасным зазубренным
наконечником наготове. Стрелки пустыни скакали прямо к  ним,  стоявшим  на
краю оазиса.
     Были то враги или друзья? Ни Убенидус, ни Амалрик не имели об этом ни
малейшего представления. Но скоро они должны были это узнать.
     Очень скоро.

                  2. Пышное гостеприимство кочевников пустыни

     Было ясно, что добраться до глагоцита раньше, чем их  настигнет  орда
воинов пустыни, они не успеют, они даже и не пытались это сделать.
     Амалрик неторопливо освободил свой жезл, а тощий маг  сжал  в  кулаке
остатки своих волшебных средств. Они приготовились защищаться.
     Один из воинов подъехал к ним и натянул поводья, останавливая  своего
скакуна. Попрыгунчик завизжал, как паровой свисток, откинул  голову  назад
на чешуйчатую спину и забил передними лапами в воздухе.  Всадник  соскочил
на землю и подошел к ним.  Это  был  молодой  красивый  человек  с  узкими
черными глазами. Лицо его украшали великолепные шелковисто-черные усы.  На
нем были многослойные одежды из шелковистой пурпурной шерсти,  на  которых
было множество толстых ниточек такой  же  длины,  как  человеческая  рука.
Бахрома его одежд казалась потертой.
     Большинство всадников носили  шапки  или  мантии  с  капюшоном,  а  у
подошедшего к ним всадника в пряди волос были вплетены кисточки из  янтаря
и жемчуга, лоб  его  на  уровне  бровей  трижды  обвивали  бусы.  Шарф  из
шелковистой материи, схватывающий его одежды на поясе, был покрыт  сложным
золотым узором и усыпан драгоценными камнями. В ножнах, сшитых серебряными
нитями из шкур кобр, пряталась кривая сабля. На  ногах  -  зеленого  цвета
красивые новые сапожки с загнутыми  носками,  на  ухоженных  тонких  руках
сверкало множество драгоценностей.
     Он усмехнулся им, сверкнув  белыми  зубами  и  подчеркнуто  тщательно
отсалютовал.
     - Добрая встреча, высокородные чужестранцы, - произнес юноша. -  Судя
по вашей одежде и лицам, можно догадаться,  что  вы  с  севера.  Давно  уж
сорвиголовы оттуда не поражали нас своим, так выразительно звучащим языком
Северных земель!
     Амалрик заворчал и приготовил жезл. Убенидус представил себя и своего
молодого  друга,  но  не  упомянул  ни   о   необыкновенных   способностях
человекобога, ни о своей колдовской профессии. Он сказал только,  что  они
путешествуют на юг.
     - Ах! - сказал юноша с пылающей улыбкой и еще раз вежливо поклонился.
- Разрешите мне, низкорожденному, представить себя. Я -  Джалид  Аззиз  из
Кимолоргх, перворожденный нашего Сераада Принца-Вождя.
     Он взмахнул рукой, подзывая стоящих полумесяцем воинов, пристально  и
бесстрашно взиравших на чужеземцев.
     - Это военный  отряд  наших  людей,  кочевников  Туржана.  Ты  можешь
увидеть здесь фаворита, которого на нашем языке, конечно, грубом, называют
"царственным".
     Амалрик расслабился и облегченно заворчал. Ему приходилось слышать  о
кочевниках Туржана - они имели репутацию мирных обитателей пустыни, хорошо
относящихся к путешественникам. С  огромной  добротой  и  гостеприимством.
Применявших силу  и  оружие  исключительно  при  необходимости.  Они  были
адептами вежливости и щедрости, когда они говорили, тон у них  всегда  был
извиняющимся. Гостеприимство было их религией, других богов они не имели.
     - С того места, где проходит граница государства,  в  котором  правит
мой отец Сераад, разведчики-наблюдатели издалека увидели ваше удивительное
животное, - сообщил  Джалид  Аззиз,  закрыв  свои  глаза  в  выразительной
гримасе мальчишеского удивления при виде глагоцита, стоявшего в отдалении.
- Нам известна его смирность, и то, что он не в  состоянии  путешествовать
один, а так же и то, что в полете его нельзя перехватить.
     О великие и  важные  чужестранцы,  этот  оазис  в  Ил-Вазджире  полон
множества опасностей и деревьев,  питающихся  человечиной.  Они  поджидают
неосторожно и  беспечно  гуляющих  людей  и  зверей,  которые  подходят  к
водоему, подражая  прекрасным  фруктовым  деревьям  и  грациозным  стволам
неоллы.
     - О Царственный, мы в долгу перед тобой.  С  проклятьем  вспоминаются
нам деревья-каннибалы,  о  которых  ты  говоришь.  Ты  натолкнул  меня  на
воспоминания. Мне кажется, я слышал  о  подобном  от  путников,  -  сказал
Убенидус. Он был поставлен в  тупик  забавной  галантностью  и  покраснел.
Представив себя падающим в цветущую пасть,  он  разразился  речью,  полной
выразительных ритмов туржанских кочевников, повествуя о своем приключении.
     Принц Джалид Аззиз выразил удивление, узнав, что маг сумел  вырваться
из объятий хищного растения и в страхе закатив  глаза,  бросил  взгляд  на
мускулатуру и  бронзовый  жезл  гиганта,  когда  Убенидус  описывал  битвы
человекобога с деревом, удерживающим мага цепкими ветвями и листьями.
     Когда   рассказ   мага   завершился,   принц   предложил   им    свое
гостеприимство.
     Верховыми лошадьми кочевникам служили  попрыгунчики,  но  Амалрик  не
хотел бросать глагоцита, и, сев в двойное седло, он с  колдуном  поднялись
на двадцать ярдов над пустыней. Заметив лагерь кочевников, они полетели  к
нему, а всадники скакали за ними.

     Туржан Сераад был величавым, полным достоинства монархом средних  лет
с суровым лицом и пылающими глазами. Его темное лицо украшала пара гладких
хорошо навощенных усов, поражавших своей длиной.  Они  лихо  закручивались
причудливой спиралью. Два отшлифованных неграненных изумруда на их  концах
казались каплями зеленого пламени.
     Повелитель пустыни встретил их  у  входа  в  исключительно  роскошную
палатку, украшенную цветастыми коврами кардженской  работы.  На  нем  были
великолепные  одежды,  поверх  которых  был   накинут   халат   из   шелка
канареечного цвета с огненно-красными и  чисто-золотыми  полосами.  Голову
его венчало подобие тюрбана, сделанного из 37 шелковых  полос,  каждая  из
них иного  цвета  и  оттенка.  К  тюрбану  алмазной  булавкой,  отливавшей
малиновым цветом, было приколото перо цапли, покачивающееся  от  дуновения
ветерка.
     С  многочисленными   словами   приветствий,   вычурными   и   обильно
украшенными цитатами из Девяти Классиков, он ввел их в палатку.  Белокожие
рабы, длинные светлые волосы которых были  убраны  в  сетки  из  жемчужных
нитей, подошли к ним и взяли плащи и оружие. Попросив не  шевелиться,  они
облили путников духами и дали надеть поверх обуви бархатные  туфли.  Затем
гиганта и его спутника ввели во  внутреннюю  комнату  огромной  палатки  и
восхитительные рабыни с  молочной  кожей  и  золотыми  волосами  принялись
прислуживать им.
     Сераад, полное имя которого было Ралидеен Фазул из Кимолоргх,  жил  в
походном  экзотическом  великолепии.  Тут   были   развешаны   прекрасные,
колыхавшиеся от дыхания ветра, гобелены. Стены вообще состояли из ковров и
гобеленов, скрепленных раттановскими каркасами.  Вся  палатка  могла  быть
разобрана и спрятана  в  седельные  сумки.  Кочевники  блуждали  по  Сухим
Землям,  следуя  за  мигрирующими  стадами  ергасернумов,   коровоподобных
животных, которые были их основной пищей.
     Сераад объяснил, что Сухие Земли далеко  не  все  состоят  из  сухого
песка, и что пустыня фактически только отчасти была пустыней.  Века  назад
Сухие Земли Вадонга орошали  сотни  тысяч  мелких  ручьев,  но  постепенно
наступили климатические изменения. Высохло большинство миниатюрных  речек,
луга стали не так плодородны, травы на них не так сочны. Чтобы животные не
изводили всю траву под корень, племя было вынуждено кочевать.  Ергасернумы
питались на одном месте семь дней и семь ночей, а потом кочевники гнали их
дальше ударами тяжелых кнутов и диким улюлюканьем к  следующему  пастбищу,
строго соблюдая очередность.
     В этих местах они уже завершили срок пребывания и в эту  ночь  должны
были двинуться к югу к пастбищу, находившемуся в нескольких лигах отсюда.
     Сераад сел в стороне и величественно молчал, разрешив болтать  своему
возбужденному сыну. Аззиз и гости долго разговаривали, задавая  и  отвечая
на вопросы, в то время как белокурые рабыни приносили и уносили яства.
     Убенидусу с  трудом  верилось,  что  мясо  домашнего  животного  было
основным  продуктом  питания  кочевников,  в  то  же  время  его  поражала
необычность блюд, следовавших друг за другом.
     Обед  начался  с  сырого  красного  мяса,   нанизанного   на   тонкие
металлические прутики. Перед тем, как есть,  мясо  следовало  погрузить  в
одну из дюжины маленьких  баночек  с  сочными  соусами.  Потом  безмолвные
рабыни поднесли маленькие деревянные пиалы  с  испускавшим  пар  и  аромат
бульоном, в котором плавали пропитанные  жиром  кусочки  растений.  Бульон
надо  было  сосать  через  бамбуковые   трубочки.   Горячий   бульон   был
замечателен, но им удалось глотнуть его лишь несколько раз  до  того,  как
пиалы были убраны, а на их  место  поданы  глубокие  тарелки,  наполненные
салатом. Салат украшали кубики из  красного  и  зеленого  перца  и  чернух
маслин, а сверху он был посыпан желтым перцем.
     Путники  занялись  было  этим  восхитительным  блюдом,  черпая  салат
серебряными ковшиками, но успели проглотить лишь по  три  ковшика,  прежде
чем салат скрылся и  появилось  новое  блюдо  -  маленькие  кусочки  мяса,
плававшие в красном от перца соусе. В каждый кусочек был воткнут  железный
прутик, за который можно было взяться, чтобы отправить мясо в рот.
     Всего было подано двадцать девять  различных  блюд.  Убенидус  сделал
паузу и перевел дыхание на середине.  Он  стал  смотреть  мудрее  и  начал
сдерживаться,  довольствуясь  много  меньшим,  чем  даже  образец   каждой
перемены блюд. Вначале он дал волю аппетиту и когда подали  главные  блюда
обеда, ему пришлось отдыхать.
     Когда они поели, рабыни, одетые в прозрачные шаровары и множество бус
и  браслетов,  но  с  обнаженными  грудями,  развлекали   их   бесконечным
варварским концертом, играя на разнообразных деревянных трубах,  завывания
которых перемежались случайными ударами тяжелых бубнов.
     После окончания празднества, путники  устало  откинувшись  на  пухлые
подушки, принялись утолять жажду разными напитками.
     Туржан, соблюдавший что-то вроде табу на вино, пил различные шербеты,
состоявшие из отваров сиропов цветов, смешанных со  специями  и  стружками
льда  в  серебряных  кубках.  Их  было  одиннадцать  сортов:  роза-корица,
лилия-шафран, магнолия-мед, хризантема-персик и так далее, и все они  были
восхитительны и радовали глаз.
     Подавался  и  чай,  горячий  и  крепкий,  в  миниатюрных   фарфоровых
чашечках. Вечер заканчивался и у обоих, мага и человекобога  едва  достало
сил, чтобы пошатываясь, добрести до ближайшей палатки и упасть в гамаки  с
подушками, служившие кочевникам вместо постелей.
     Заснули они мгновенно.

     Ночью, как и говорил Сераад, лагерь  занимался  сборами  и  погрузкой
багажа на телеги пред отправление на юг.
     Ни Убенидус, ни полубог не  знали  об  этом,  пока  поздно  утром  не
пробудились от тяжелого сна. Но разбудило их не солнце  -  их  пробуждение
задержал тяжелый плотный навес, под которым они находились.
     Когда возница  увидел,  что  они  проснулись,  он  вывел  упряжку  из
каравана и остановил тяжело тащившихся животных, одновременно  приветствуя
выспавшихся путешественников.
     Это приветствие состояло из потока слов, украшенных отрывками  стихов
и цветистыми цитатами из классиков.
     Между тем караван двигался вперед, и они спросили возницу о  причинах
их остановки. Возница был толстым и  болтливым  стариком  с  великолепными
усами, выглядевшими так, словно им  придали  форму  с  помощью  серебряной
проволоки, острые глаза его мерцали изумительно добрым юмором.  Он  привел
их  в  замешательство  и  смутил  фразами  о  красоте  дня,  знатности  их
происхождения,  великосветскости  их  поведения  и  неистощимости  сил  их
мужских  органов  (последнее  замечание  костлявый  маг   нашел   чересчур
преувеличенным). Караван двигался дальше,  но  многие  останавливались  на
минутку,  чтобы  отправить  свои  природные  потребности.  Это  никого  не
смущало. Спрыгнув с телеги, старик раскинул маленькую палатку  и  поставил
там тазы с ароматической водой,  склянки  с  пенящимся  мылом,  изысканные
скребки, запечатанные термосоподобные бутылки с горячим кофе.
     Путешественники с удовольствием отведали утренний напиток, заедая его
булочками с начинкой из смеси крема с финиками. Теперь даже  вид  складной
уборной, наполовину прикрытой занавесками, не показался им невозможным.
     В это время к ним подошел старик, который  представился,  как  Ламаад
Азур из  Ракнабар  и  начал  доставать  вещи  из  разных  тюков  и  бочек,
протягивая их путникам и громко расхваливая.
     - Ваше Превосходительство, каков запах мыла! Вот этим надо намазаться
перед  бритьем.  Вот   зеркало   парикмахера.   Ваше   Превосходительство!
Попробуйте несколько глотков этого напитка. И еще  одна  чашечка  горячего
кофе и булочка с тмином, Ваше Превосходительство!
     Его бодрый юмор и бесконечное желание услужить льстило, и  ему  ни  в
чем не было отказа.  В  итоге  Убенидус,  испускающий  сложную  комбинацию
ароматов и облитый духами так, что по запаху он стал напоминать оранжерею,
забрался в телегу, погрузился в мягкие подушки и  испустил  вздох,  полный
глубокого удовлетворения. Крякнув, он повернулся к Амалрику, когда  тот  к
нему присоединился.
     Амалрик казался смущенным и избегал взгляда Убенидуса. Поняв, почему,
тот задохнулся  от  смеха.  Пожилой  кочевник,  что-то  приговаривая,  так
насытил  духами  буйную  гриву  гиганта,  что   соломенные   волосы   того
превратились в сильно вьющуюся массу и теперь покачивались волнами,  когда
вновь тронувшаяся телега подпрыгивала на ухабах.
     Амалрик проникновенно посмотрел в лицо Убенидуса, и маг  увидел,  что
он покраснел до ушей. Позже, когда Амалрик решил, что маг перестал за  ним
наблюдать, он принялся трепать упрямые кудри, пытаясь  их  распрямить.  Но
его усилия успехом не увенчались.

            3. Необыкновенные сокровища и баснословные богатства

     Они ехали весь день, но поездка  не  утомила,  так  как  была  весьма
комфортабельной. Часто они останавливались для отдыха и  еды,  полуденного
сна и естественных  надобностей.  Поэтому  скорость  их  путешествия  была
соответствующей, и в самом деле, это, скорее, была прогулка.
     Убенидус чувствовал себя совсем хорошо. В чем-чем, а в лени кочевники
Туржана были искушены, и могли позволить это удовольствие и себе и другим.
Казалось, они не выполняли никакой тяжелой работы, и многое из их обычаев,
одежды, поведения казалось шутовским, словно для того, чтобы пустить  пыль
в глаза.
     Например, в течение  первого  дня  их  путешествия,  они  дюжину  раз
слышали серебряные крики боевых рогов, после которых мимо повозки пролетал
эскадрон бравых молодых воинов со  свирепыми  взглядами.  На  воинах  были
развевающиеся алые и изумрудные плащи, они  размахивали  саблями,  издавая
воинственные  клики.  Полчаса  спустя  путешественники  догоняли   молодых
воинов, которые, сидя на снятых седлах под яркими зонтиками, слушали,  как
один из них пел, подыгрывая себе на серебряной флейте.
     Все это -  развевающиеся  плащи,  сверкающие  короткие  мечи,  дикие,
тщательно отрепетированные крики, горящие глаза - должно  было  произвести
впечатление грозных  разбойников.  На  самом  деле  туржанцы  были  вялыми
вежливыми людьми, привыкшими  к  удобствам.  Возможно,  они  считали,  что
кочевники просто обязаны иметь горящие глаза грабителей пустыни, рожденных
в священной войне,  и  старательно  пытались  подражать  им.  Это  и  было
причиной их странной раздвоенности между их настоящей  жизнью  и  показным
поведением. Убенидусу подумалось, что они наслаждаются, вдохновенно  играя
такую роль.
     Тощий маг наслаждался жизнью впервые после того, как присоединился  к
могучему человекобогу. Еще во время своего паломничества на юг он рисковал
и  испытывал  массу  неудобств.  Пролетая  же  над  миром  на   чудовищном
глагоците, он чувствовал себя особенно плохо. Тонкогубый  пожилой  колдун,
привыкший наслаждаться всеми земными благами, был вынужден подвергать свою
жизнь опасности в городе Святых Пророков, устраивавших Убенидусу  допросы,
героически им переносимые.
     Через некоторое время со  скорбным  вздохом  тощий  маг  с  нежностью
вспомнил небольшую  семиугольную  башню  из  зеленого  нефрита  на  берегу
Каракерами, реки Летающих  Ящеров,  среди  лесов  Адходолина  в  восточных
холмах.
     Как лениво, спокойно и удобно он жил в те счастливые дни!
     Если бы только он не решился на свое  регулярное,  раз  в  пять  лет,
паломничество в Оремазианский Конклав! Тогда  бы  он  не  был  атакован  в
Лакдуле визгливыми гоблинами, которых убил бронзовый гигант. Или  если  бы
не было этих жутких гоблинов из Северного ада, имеющих немалую силу, но не
устоявших под мощными ударами бронзового жезла!
     Человекобог спас Убенидуса, и тот попал  под  необходимый  ТЕОС,  что
вынуждало его сопровождать Амалрика  в  долгом  и  опасном  путешествии  к
Юзентису.
     Не будь этого паломничества, маг грел бы сейчас  тощие  голени  перед
ярким огнем в древнем зале своего волшебного замка рядом с  лесной  рекой.
Как хорошо...
     Он подумал  о  том,  что  наименее  удобно  дремать  с  полуоткрытыми
глазами, если ты вынужден путешествовать через Сухие Земли Вадонга, и мало
что могло быть хуже.
     Чуть повернувшись, он привел в порядок  множество  маленьких  подушек
под своей спиной, изогнулся в более удобную позу и, сложив руки на животе,
задремал.
     Проснулся он под вечер. Небо над караваном напоминало светящийся свод
прозрачной синевы, с крапинками  кое-где  и  с  тремя  маленькими  пухлыми
облачками, похожими на персик или  мандарины,  а  на  западе  горел  яркий
багровый пожар.
     Сначала маг не мог понять, что его разбудило. Но тут он снова услышал
дикие  улюлюкания  молодых  туржанских  воинов.  Забарабанили   копыта   и
небольшой отряд отважных всадников со сверкающими глазами  пронесся  мимо,
вздымая пыль и размахивая блестящими как зеркало, кривыми саблями.
     Убенидус безмятежно хихикнул с отеческой нежностью и решил  вернуться
в лежачее положение. Пусть молодые оленята забавляются игрой в свирепость,
если это им нравится.
     К вечеру караван достиг  места  назначения.  Поля  с  высокой  травой
казались  миражами  среди  бесконечной  пустыни.  Усталые  стада  животных
ободрились при виде зелени и сочных вкусных трав.
     Вечером Туржан Сераад развлекал двух уважаемых  гостей.  Не  забывшие
урока маг и человекобог ели замечательно  разнообразные  блюда  с  должной
умеренностью и на этот раз испробовали все. После  чая  и  шербета  Сераад
объявил гостям,  что  они  будут  удостоены  чести  взглянуть  на  царскую
сокровищницу.  Они  согласились  и  по  окончании  обеда   отправились   к
разноцветной охраняемой палатке. На страже стояли два сильных  мускулистых
воина с обнаженными мечами. Сераад отвел занавеску в сторону  и  пропустил
гостей внутрь.
     На полу путешественники увидели  небольшой  ковер,  на  котором  было
разбросано множество подушек, на которые хозяин предложил им сесть. Кругом
стояло множество корзин с крышками, бочонков, мешков, каждый под  колпаком
из прозрачного шелка.
     Сераад скинул покров с одной из корзин и вынул из  нее  кучу  искусно
сделанных коробочек величиной с ладонь.
     Сераад с драматическими жестами,  сверкнув  глазами,  явил  перед  их
любопытствующими взглядами один из предметов.
     - Это знаменитый самострел, известный  как  Разлучитель  из  Ентмаса!
Говорят, что его изготовили  руки  мастера  Аджидолибаха  из  Хаджжаромса.
Смотрите!
     С картинным взмахом Сераад согнул предмет. Натянув тетиву,  он  ловко
закрепил тетиву на крюк и выстрелил. Сильно натянутая  тетива  щелкнула  в
пазах, оружие снова было наготове. Тонкий изящный арбалет за триста  сорок
лет - таков был его возраст по словам  Сераада  -  сохранился  в  отличном
состоянии, лишь жемчужины, некогда украшавшие  деревянную  рукоятку,  были
расколоты. Его тонкие стрелы из твердого железа годились и для лука.
     Они  удивленно  рассматривали  замечательно  сделанную  вещь.  Сераад
обратил их внимание на одиннадцать магических талисманов  -  символических
фигур, вырезанных из дерева и заключавших главное древко  арбалета.  Кроме
того, он был покрыт инкрустациями  из  янтаря,  граната,  агата  и  синего
опала.
     - Удивительное искусство, - пророкотал  Амалрик,  осторожно  вертя  в
руках хрупкую драгоценность. - Просто великолепно!
     - Вам он  понравился?  -  спросил  Сераад.  В  его  голосе  слышалась
странная нотка нерешительности. Гигант выразительно кивнул.
     - В самом деле? Тогда он ваш! - напыщенно произнес Сераад.
     Амалрик от удивления открыл рот. Это было гостеприимство, возведенное
в энную степень.
     - Не уверен, - запротестовал было он, но вождь строгим  повелительным
жестом заставил его умолкнуть.
     - Я чувствую, что вы определенно не хотели оскорбить меня отказом  от
моего дара, - сказал он серьезно. В его  глазах  заблистал  гнев.  Амалрик
отошел, что-то бормоча и с сомнением взглянул на мага.
     Сераад притворился, что он ничего не  слышит,  и  принялся  открывать
одну из эбеновых коробочек, украшенных серебряными арабесками  из  кованой
проволоки. Оттуда он извлек  шар  из  чистого  янтаря  размером  с  голову
десятилетнего ребенка.
     - Смотрите, вот Праздничное Зерцало Радости, созданное,  по  легенде,
Заном из Нурра, который посвятил сто одиннадцать лет  из  восьми  столетий
своей жизни созданию этого чуда.
     Она  была  сверхпрекрасна,  эта  прозрачная  капля  мягкого   золота,
наполненная желтым пламенем. Сераад поднял шар перед собой к свету. Он был
похож на молодую девицу, когда рассматривал существ, заключенных  в  шаре.
Все они занимались любовными упражнениями и многие из них были как, но  не
совсем, люди. Искусная гравировка передавала самые мелкие детали, создавая
полную иллюзию, что эти существа не  только  живые,  но  и  дышат.  Звери,
кружившие вокруг милующихся, казались наполненными страстью.
     Недогадливые путешественники  начали  расхваливать  и  этот  предмет,
сделанный с невероятным  искусством.  Сераад  пригнулся  и  в  его  глазах
появились злые  огоньки,  губы  дрожали  от  ярости  и  напряжения,  голос
вздрагивал, когда он спросил,  в  самом  ли  деле  они  любуются  Зерцалом
Радости, или это лишь  слова.  В  ответ  они  восторженно  высказали  свое
восхищение.
     - Примите ж Зерцало в подарок! - вскипел Сераад от избытка эмоций.
     Изумившись, они не отважились отказаться от дара и приняли его.
     Испарина блестела на смуглой коже Сераада, когда он дрожащими  руками
развязывал веревки, освобождая от упаковки еще одну диковину.
     - Это замечательный плащ, известный, как Выросший в Парадизе, он  был
соткан шестью сотнями ткачих Серфиэма-Паз,  которые  работали  попеременно
целое поколение! Записи о смысле каждого цвета слегка  путаны,  на  каждом
квадратном дюйме создано великое множество деталей. Но несмотря ни на  что
этот  покров  просуществовал  двадцать  тысяч  лет.  Восемьдесят  лет   он
переходил из рук  в  руки,  а  потом  попал  к  золотоголовому  императору
Пхосенису. Вы... э... любуетесь... Выросшим... также сильно?
     Ужас светился в глазах Сераада,  когда  он  разворачивал  перед  ними
необыкновенный плащ. Палатку наполнили мерцающие переливы  света.  Мириады
тонких противоположных оттенков огненной рябью  покрывали  ткань,  которая
была  так  тонка,  что  свет  проникал  через  полупрозрачные  складки.  У
Убенидуса от восторга перехватило дыхание.
     - Это самая прекрасная вещь из всех, виданных мной! - воскликнул маг.
     - Великолепно, великолепно, - вслед за  ним  нерешительно  пророкотал
Амалрик.
     Пронзительный крик  истерической  боли  внезапно  вырвался  из  горла
Сераада, он дрожал с головы до ног.
     - Достаточно! - гневно выкрикнул он. - Вы  решили  выманить  все  мои
сокровища?! Э-эй! стража!
     Палатка с хлопаньем распахнулась. Широкие  плечи  двух  стражников  с
мрачными лицами оттеснили их вглубь. Свет лампы блеснул на  их  обнаженных
кривых саблях.
     - Но что... - выдохнул Убенидус.
     Сераад отдал приказ и стражники схватили изумленных путешественников.
Амалрик предостерегающе крикнул, его рука нащупала  жезл,  но  он  был  за
спиной, вместе с другими вещами. Тогда  он  рванулся  в  сторону,  пытаясь
свалить массивного стражника. Но короткие кривые сабли ударили его  плашмя
по голове, глаза его наполнились пустотой и он упал на колени.
     Трясущимися руками Убенидус нащупал свой кушак с магическим  оружием,
но разноцветный  шелк  внезапно  испустил  в  его  сторону  странный  луч,
обжегший кожу, и маг мгновенно отскочил в сторону от волшебного плаща...
     Обоих путников в полубессознательном состоянии наполовину  выволокли,
наполовину вынесли под свет  лун  и  быстро  отвели  в  тюремную  палатку,
стоявшую в стороне от остальных. Стражники распахнули полог и швырнули  их
внутрь. Пленники упали лицами в подушки.  Так  они  стали  заключенными  в
тюрьме Туржана Сераада.
     Убенидус тяжко вздыхая, отполз в сторону,  мрачно  взирая  на  своего
оглушенного товарища.
     Все вышло из-за тех вещей, которые Сераад так гордо выставил  напоказ
чужеземцам.
     - Увы!.. У них в обычае дарить гостям вещи и сокровища,  которые  тем
понравились. Один подарок допустим. Но горе тому, кто не понял ситуации!
     Со сдавленным стоном маг сел перед лежащим на земле  человекобогом  и
начал думать о том, что их может ожидать.

               4. Философские споры под светом нескольких лун

     После нескольких часов нестерпимого ожидания для мага стало очевидно,
что наказание  последует  по  крайней  мере  не  сразу.  Магу  не  удалось
освободить руки и устав бороться, он уснул. Когда  он  проснулся,  Амалрик
уже пришел в себя и они начали негромко беседовать. Убенидус  рассказал  о
своем толковании гнева Сераада и объяснил причину.
     Амалрик решил, что все это очень по-детски, и крайне глупо. Раз вождю
не хотелось отдавать сокровища, он мог бы быть  и  не  таким  щедрым.  Маг
терпеливо объяснил, что  это  высшая  степень  гостеприимства,  и  Амалрик
почувствовал всю нелепость ситуации, в которую они попали.
     На  заре  стражники  пинком  открыли   полог   палатки   и   швырнули
путешественникам  их  вещи.  В  глазах  стражников  читалось  презрение  -
очевидно, они считали, что нарушать законы гостеприимства  непростительно,
но злоупотребить гостеприимством - грех еще более тяжкий.
     Амалрик фыркнул. Такие мысли казались ему чересчур  тупыми,  все  это
было глупостью, но тем не менее - фактом. Они попали в незнакомую  страну,
им оказали ряд милостей, после чего они по-дурацки  оскорбили  кочевников,
так хорошо их принявших. Глупость  это  лил  нет,  но  ситуация  выглядела
достаточно неприятной!
     Ум Амалрика отказывался воспринимать это вполне серьезно, правда,  он
не стал  высказывать  свои  мысли  вслух,  чтобы  не  выслушивать  нападки
колдуна.
     - В самом деле, неужели тебя посадили в  тюрьму  из-за  этого,  а?  -
прогромыхал он.
     Маг пожал плечами и уточнил:
     - Н а с!
     Амалрик рассмеялся:
     - Нас?! Да я из  этой  палатки  могу  выйти  в  любой  момент!  -  Он
презрительно пнул стенку палатки. - Это же сукно! Мы можем в миг разрезать
его и мы не связаны, если не считать этих ниток, которые я  разорву,  если
они тебя уж очень беспокоят. Взгляни! Эти простаки даже отдали мой жезл.
     Он помахал оружием, выразительно и с презрением фыркая.
     Убенидус изумился,  но  человекобог  был  прав.  Кочевники  не  умели
принуждать кого-нибудь по-настоящему, и пленники могли легко бежать, когда
сочтут нужным. Тем более, что стражники,  охранявшие  вход,  мирно  спали,
доказывая это громким храпом.
     Очевидно, туржанцы не были привычны к такого рода делам и знали о них
только понаслышке. Они думали, что раз человека арестовали, то  он  должен
чувствовать  себя  соответствующе  и  не  искать  выхода  из  создавшегося
положения. Но Амалрик не  собирался  идти  на  поводу  обычаев  туржанцев,
велевших кротко преклонять голову под топор палача. Они решили действовать
и немедленно бежать из тюрьмы.
     - Мы же не знаем, где наш глагоцит, - пожаловался маг, когда  Амалрик
укладывал вещи перед бегством. - Мы не видели  животное  с  тех  пор,  как
оставили его.
     Амалрик, пожав плечами, отмахнулся:
     - Если  не  найдем  нашего  глагоцита,  то  просто  возьмем  пару  их
скакунов.
     Разрезав заднюю стенку, они вышили  и  оказались  на  залитой  лунным
светом равнине на краю лагеря кочевников.
     Темные тени,  двигавшиеся  вдали,  были  мрачными  ергасернумами.  За
палаткой никто не наблюдал и можно было бежать.
     Они  отползли  от  палатки  в  тень,  вглядываясь  в  мерцающие  лучи
разноцветных лун. На небе были только четыре из шести лун Зураны, а  низко
над горизонтом светились планеты Зао и Олиммбрис.
     - Как ты думаешь, где наш глагоцит? - беспокойно прошептал Амалрик. -
Бедняга Вудди! Голодный, наверное, а  ему  придется  нести  нас  на  себе.
Пожалуй, если в палатке-кухне я раздобуду для него сиропа...
     Маг со стоном вздохнул и почесал бок. Иногда простодушие его товарища
вызывала у него почти непереносимое раздражение, например, когда  тот  дал
своему летающему любимцу имя "Вудди".
     - Ничего, если насекомое на сей раз останется голодным! -  набросился
на Амалрика маг. - Подлая тварь в прошлый  раз  жутко  обожралась.  Мы  не
можем  во  всем  походить  на  богов,  и  вообще,  боюсь,  чтобы  отыскать
глагоцита, нам придется вернуться на место прошлой стоянки кочевников.
     - Наверное, ты прав, - проворчал человекобог.
     Держась в тени, они ползли от палатки к палатке.
     - Вудди! - внезапно раздался счастливый рев гиганта.
     От этого рева маг даже подпрыгнул  и  принялся  бормотать  проклятья.
Впереди они увидели свое чудище, привязанное к телеге и рванулись  вперед.
Плохо было только, что своим криком Амалрик встревожил кочевников.
     Когда они  оказались  у  телеги,  старый  верный  слуга  Ламаад  Азур
проснулся и недовольно уставился на них. Если бы путники заметили его, они
бы его связали, но он лежал в тени.
     Хорошенько их рассмотрев, старик громко закричал  и  поднял  тревогу.
Его  рот  открывался  и  закрывался  в  злобном  крике,  обнажая  все  три
оставшиеся зуба.
     Амалрик угрожающе склонился над  ним,  приказывая  замолчать.  Старик
неохотно подчинился.
     - Нас здесь нет, - уверенно сказал гигант.
     - Как? Почему это? - задрожал старик.
     - Ты же знаешь, что мы заключены в палатку-тюрьму?
     Старик, прочитав угрозу в глазах гиганта, нерешительно кивнул.
     - Тех, кого арестовывают, находятся под арестом, правильно?
     - Конечно... Но, Ваше Превосходительство, вы  свободны...  Я  человек
слабый и пожилой...  но  вас  вижу  совершенно  отчетливо,  -  пробормотал
старик, но тон его был нерешителен, и говорил он с сомнением.
     - Глупости! - грубо прервал Амалрик. - Как  арестованный  может  быть
свободным? Разве это не противоречит здравому смыслу? Я спрашиваю тебя!
     Старик задумался, голова его склонилась на  бок,  тощий  палец  скреб
подбородок.
     -  Конечно...  Ваше  Превосходительство  убедительно  толкует  данную
ситуацию,  -  сказал  он  чуть  погодя.  -  Но  что  же  сейчас  с   Вашим
Превосходительством?
     Маг,  который  не  был  готов  к  философским   дебатам,   беспокойно
посмеивался.
     - Теперь они нас не настигнут, - шепнул он своему товарищу.
     Гигант сдвинул брови, отчего стал выглядеть еще  свирепей,  но  потом
брови его разошлись и он улыбнулся.
     - Ночные фантазии - вот что мы такое, - счастливо возвестил он.
     Старый слуга широко раскрытыми глазами уставился на него.  Амалрик  с
огромным трудом подавил смех  и  стал  шарить  вокруг  телеги,  к  которой
обрывками  ткани  и  травяными  веревками  был  привязан   глагоцит.   Маг
последовал за ним, настороженно поглядывая на старика, переваривающего  их
сомнительное заявление.
     Вдруг тот резко  вскочил,  фыркая  от  ужаса.  Его  беззубая  челюсть
отвисла и раздался вопль:
     - Хо-ой! Хэ-эй! Ха-ай! По-омоги-ите! - голос его напоминал  завывания
ветра. - Ночные привидения!!!
     Амалрик  подпрыгнул,  как  ужаленный,  руки  его  дернулись  к  узлам
веревок. Тут появился первый кочевник, с сонными глазами и оружием в руках
- кривой саблей и пикой. За ним появились и другие, размахивая  кинжалами,
саблями и копьями.
     - Вот твоя светлая идея! - простонал маг, царапая ремни, удерживающие
тело и хрупкие крылья насекомого.
     - Кончай болтать! Развязывай! - яростно зарычал Амалрик.
     Буквально перед носом первого воина, подбежавшего к ним, они прыгнули
в седло освобожденного глагоцита.
     - Вверх, Вудди, поднимайся, малыш, - умолял Амалрик, скрипя зубами  и
выбивая код на выступах, венчавших роговую голову насекомого.
     Глагоцит узнал своего громадного хозяина и  быстро  ему  повиновался.
Длинные узкие крылья защелкали над грудной клеткой  насекомого  и  оно  на
огромной  скорости   пронеслось   над   приближающимися   кочевниками,   а
секунду-другую  спустя  забарабанили  основные  крылья  и  в  клубах  пыли
глагоцит стал подниматься ввысь.
     Маг посматривал сквозь чуть приоткрытые глаза, но дышать не  пытался,
пока они не оказались на высоте футов в четыреста, вне пылевого  облака  и
пределов досягаемости луков кочевников.
     - Хороший старина Вудди! Хороший  мальчик!  -  Амалрик  усмехнулся  и
шутливо потрепал голову летящего глагоцита.
     Они скользнули в сторону от лагеря  кочевников,  который  уменьшался,
мерцая в многоцветном лунном свете.
     - Куда же мы двинемся сейчас? - спросил гигант.
     - О-о! Пат, Понсе и Пазедолах! Откуда я знаю! - огрызнулся  маленький
маг.
     Амалрик кивнул, соломенная грива его волос развевалась, как  лохматое
знамя. Он развернул глагоцита так, чтобы его голова оказалась направленной
точно на золотые вспышки встающей на юге планеты,  и  отстучал  на  голове
насекомого приказ, который означал - полный вперед.
     Маг оглянулся и проследив  направление  полета,  где  над  горизонтом
сверкали золотые вспышки, указал перстом туда и важно произнес:
     - Планета Гулзунд в этом сезоне встает точно на юге.

     На заре они были уже очень далеко от кочевников Туржана и летели  над
иссушенными пустынными песками к  Огненной  реке  и  к  новым,  еще  более
замечательным приключениям.

                              Спрэг ДЕ КАМП
                                Лин КАРТЕР

                              ТВАРЬ В СКЛЕПЕ

     Величайшим героем Гиборейской эпохи был не гибореец, а варвар,  Конан
Киммериец, с именем которого связаны целые циклы легенд. С раннего времени
древних  цивилизаций  Гибореи  и  Атланты  существуют   только   несколько
фрагментарных, полулегендарных рассказов. В одном из циклов -  Немедийских
хрониках - описана большая часть того, что известно о пути  Конана.  Часть
хроник, касающаяся Конана, начинается так:
     Знай, о принц, что между годами, когда океаны поглотили  Атлантиду  с
ее сверкающими городами и годами  подъема  Сынов  Ариаса,  была  эпоха,  о
которой и не мечтали. В то время  сияющие  королевства  -  Немедия,  Офир,
Бритуния, Гиперборея, Замора, с их черноволосыми женщинами  и  башнями,  в
которых, как привидения, появлялись боги-пауки, - лежали, широко  раскинув
свои владения по миру, подобно голубым мантильям под звездами.  Зингара  с
ее рыцарством, Кос  с  могилами,  которые  охраняли  тени,  Гиркания,  чьи
всадники были одеты в сталь, шелк и золото. Но самым  гордым  королевством
мира была Аквилония, господствовавшая на дремлющем западе. Сюда  и  пришел
киммериец Конан, черноволосый, с угрюмым  взглядом,  мечом  в  руке,  вор,
грабитель, убийца, наделенный невыразимой печалью и даром буйного веселья,
пришел попрать украшенные драгоценностями троны Земли  ногами,  обутыми  в
сандалии.
     В жилах Конана текла  кровь  древней  Атлантиды,  поглощенной  морями
тысячи лет назад. Он родился в клане,  который  претендовал  на  земли  на
северо-западе Киммерии. Его дед жил в южном  племени  и  бежал  от  своего
народа, спасаясь от  кровной  вражды,  и  после  долгих  странствий  нашел
убежище у народов Севера. Сам Конан был рожден  на  поле  брани  во  время
сражения между его племенем и ордой всадников-ванов.
     Нет записей, повествующих о  том,  когда  юный  Конан  в  первый  раз
столкнулся с цивилизацией, но его знали как бойца  вокруг  Костров  Совета
еще до того, как он увидел свою пятнадцатую зиму. В тот  год  киммерийские
племена забыли о кровной  вражде  и  соединили  свои  силы  для  отражения
нападения  гундерцев,  которые  пересекли  границы  Аквилонии,   построили
пограничный пост  в  Венариуме  и  начали  колонизацию  южных  пограничных
областей Киммерии. Конан был одним из  воющей  кровожадной  орды,  которая
бурей пронеслась с мечом и факелом и вернула аквилонцев за их границы.
     После грабежа Венариума, едва  перешагнув  порог  юности,  Конан  был
ростом около шести футов и весил 180 фунтов. У него была настороженность и
повадки человека, рожденного и  прожившего  в  лесу  много  лет,  железная
выносливость  горца,  геркулесово  телосложение  отца-кузнеца  и   большая
практика в обращении с ножом, топором и мечом.
     После грабежа аквилонского аванпоста Конан на время вернулся к своему
племени.  Беспокойный,  подгоняемый  своей  юностью,  традициями  и  своим
временем, он провел несколько месяцев с бандой асов в  бесплодной  вылазке
против  ванов  и  гиперборейцев.  Последняя   кампания   закончилась   для
шестнадцатилетнего Конана цепями. Однако он недолго оставался пленником...

                             1. КРАСНЫЕ ГЛАЗА

     Второй день среди лесов по его следам шли  волки,  и  вот  они  снова
приближались. Оглянувшись через плечо, парень увидел  их  тени:  лохматые,
неуклюжие  серые  смутные  очертания,  снующие  между   черными   стволами
деревьев, с глазами, горящими как красные угли  в  сгущающемся  мраке.  На
этот раз, он знал это, он не сможет победить их так, как до этого.
     Он не мог  далеко  видеть,  потому  что  вокруг  него  вставали,  как
молчаливые солдаты какой-то заколдованной армии  стволы  миллионов  черных
елей. Во мраке падал снег, белые клочья устилали северные  склоны  холмов,
но журчание тысяч ручейков тающего снега и льда служили  предзнаменованием
прихода весны. Это был темный молчаливый мрачный мир даже в разгаре лета и
сейчас по мере того, как тусклый свет исчезал с наступлением сумерек,  мир
казался еще более жутким, чем обычно.
     Юнец побежал по густо заросшему склону, как он уже  бежал  в  течение
двух  дней  с  тех  пор,  когда  он  проложил  себе  путь  на  свободу  из
гиперборейского загона для рабов. Несмотря на то, что он был  чистокровным
киммерийцем, он был одним из  банды  всадников-асов,  тревожившей  границы
гиперборейцев. Тощие  воины  с  соломенными  волосами  той  мрачной  земли
заманили в ловушку и разбили наголову отряд всадников, и Конану  в  первый
раз в своей жизни пришлось отведать горечь от  цепей  и  плети,  что  было
нормальным для большинства рабов.
     Однако, он долго не оставался в  рабстве.  Работая  по  ночам,  когда
остальные спали, он подпиливал одно звено своей цепи,  пока  он  не  стало
настолько слабым,  чтобы  можно  было  его  перекусить.  Затем,  во  время
ужасного ливня он резко дернул и разорвал ее.  Раскручивая  четырехфутовую
тяжелую цепь, он убил своего  надсмотрщика  и  солдата,  который  вскочил,
пытаясь преградить ему дорогу и исчез  в  потоках  ливня.  Дождь,  который
спрятал его от взглядов также помешал собакам погони,  посланной  за  ним,
взять его след.
     Уже свободный, юноша понял, что между  ним  и  его  родной  Киммерией
простирается половина неприятельского королевства. Поэтому он бежал на  юг
в дикую гористую местность, которая отделяла северные пограничные  области
Гипербореи от плодородных равнин Британии и Туранских степей. Там,  где-то
на юге, как он слышал, лежало сказочное королевство Замора, Замора  с  его
черноволосыми женщинами и башнями, полных тайн паучьих богов. Там высились
известные города: столица Шадизар, называемая Городом Зла, воровской город
Аренжун и Йезуд, город паучьего бога.
     Годом раньше Конан впервые почувствовал вкус цивилизации, когда одним
из воинов кровожадной киммерийской орды, которая ворвалась в Венариум,  он
принял участие в грабеже аквилонского  аванпоста.  Этот  вкус  разжег  его
аппетит. У него не было ясного стремления или программы действия,  ничего,
кроме смутных мечтаний об отчаянных приключениях на  богатых  землях  Юга.
Видения  сверкающего  золота  и  драгоценных  камней,  еда  и  питье   без
ограничений и горячие объятия прекрасных женщин благородного рождения  как
награда за доблесть, проносились в его наивном молодом мозгу. На Юге, где,
как он думал, его рост и сила как-нибудь смогут принести ему  славу  среди
городских слабаков. Итак он держал путь на юг - искать свою судьбу, владея
лишь потертой изодранной туникой и длинной цепью.
     И вот волки почуяли его запах. Обычно энергичный, деятельный  человек
не очень боится волков. Но это был конец зимы, волки, изголодавшиеся после
неудачного сезона, были готовы на любой отчаянный шаг.
     В первый раз, когда они догнали его, Конан  орудовал  своей  цепью  с
такой яростью, что один серый остался выть и корчиться от боли на снегу  с
переломанной спиной, а  второй  -  с  раздробленной  головой.  Алая  кровь
обрызгала тающий снег.  Голодная  стая  улизнула  от  парня  со  свирепыми
глазами и ужасной цепью, свистящей как вихрь. Волки вернулись пировать над
своими убитыми собратьями, а молодой киммериец побежал дальше  на  юг.  Но
вскоре они снова показались на его пути.
     Вчера на заходе солнца, они догнали его на льду замерзшей реки  возле
границ  Британии.  Он  сражался  с  ними  на  скользком  льду,  размахивая
окровавленной цепью пока один облысевший волк не сжал железные звенья цепи
своими зловещими челюстями, вырывая цепь из онемевших рук. В  этот  момент
подтаявший лед треснул, - то ли от ярости схватки, то  ли  от  веса  стаи.
Конан задыхался, с трудом переводя дыхание, в  ледяном  потоке.  Несколько
волков упали вместе с ним, и кроме воспоминаний  о  волках  атакующих,  он
получил краткое впечатление о волке, наполовину погруженном в воду, бешено
царапающем передними лапами  край  льдины,  но  скольким  из  них  удалось
выкарабкаться, а скольких унес под лед  быстрый  поток,  Конан  не  узнает
никогда.
     Стуча зубами, он выполз на лед на другой стороне, оставив  завывающую
стаю позади. Всю ночь и весь день он бежал на  юг  через  холмы,  поросшие
деревьями, полуголые, полузамерзшие. И сейчас волки настигли его снова.
     Холодный горный воздух горел в его напряженных  легких,  каждый  вдох
был как порыв ветра из какой-то адовой печи. Ничего не  чувствующие  ноги,
словно налитые свинцом, двигались, как у  автомата.  С  каждым  шагом  его
сандалии погружались в  напитанную  водой  землю  и  вырывались  оттуда  с
чавкающими звуками.
     Он знал, что с голыми руками  у  него  мало  шансов  выстоять  против
дюжины  лохматых  убийц.  Поэтому  он  бежал,   не   останавливаясь.   Его
киммерийская кровь не позволяло ему сдаться даже перед лицом явной смерти.
     Опять повалил снег. Большие  влажные  хлопья  падали  со  слабым,  но
слышным свистом и покрывали  влажную  черную  землю  и  возвышающиеся  ели
мириадами белых пятен. Там и тут огромные валуны  высовывались  из  земли,
покрытой ковром игл, местность становилась все более гористой и скалистой.
И здесь, подумал Конан, должен быть его единственный шанс выжить. Он может
стать спиной к скале и драться с волками, как только они будут подходить к
нему. Это был слабый шанс, он прекрасно знал быстроту  их  худых  жилистых
стофунтовых тел, но лучше не было ничего.
     По мере того, как склон становился круче, лес  редел.  Конан  побежал
вприпрыжку к гигантской массивной скале, которая выступала вперед как вход
в похороненный замок. Как только он  это  сделал,  волки  выскочили  из-за
границы толстых деревьев и помчались за ним, завывая как алые демоны  Ада,
когда они тащат и бросают осужденную душу.

                            2. ДВЕРЬ В СКАЛЕ

     Через белое пятно кружащегося  вихрем  снега  парень  увидел  зияющую
черноту между двумя мощными кусками скалы и бросился туда. Волки бежали по
пятам, ему казалось, он слышит их  горячее,  зловонное  дыхание  на  своих
обнаженных ногах, когда он бросился в черную расселину, зияющую перед ним.
Он втиснулся в проем как раз тогда, когда ближайший волк прыгнул на  него.
Волчьи челюсти щелкнули в воздухе, Конан был спасен.
     Но надолго ли?
     Пригибаясь, Конан двигался в темноте, ощупывая шершавый каменный  пол
и ожидая появления еще какого-нибудь  неясного  объекта  для  сражения  из
воющей стаи. Он  слышал,  как  они  мягко  переступают  по  свежему  снегу
снаружи, как их когти царапают по камню. Как и он, они тяжело дышали.  Они
жалобно скулили в жажде крови. Но ни один не появился в проеме  -  смутном
сером разрезе на фоне черноты. И это было странно.
     Конан понял, что он находится в узкой комнате  вырубленной  в  скале,
абсолютно  черной  кроме  неясного  света  сумерек,  пробивающегося  через
ущелье. На полу пещеры были  в  беспорядке  рассыпаны  занесенные  ветром,
птицами  или  животными  сухие  листья,   иглы   ели,   ветки,   несколько
разбросанных костей, голыши и осколки скалы. В этом хламе не было  ничего,
что могло бы послужить оружием.
     Встав в полный рост, - шесть футов и несколько дюймов - парень  начал
ощупывать стену вытянутой вперед рукой. Вскоре он нашел еще одну дверь. По
мере того, как он продвигался ощупью дальше, его ищущие пальцы нащупали на
камне отметки от  долота,  складывающиеся  в  знаки  неизвестного  письма.
Неизвестного по крайней  мере  необученному  юноше  из  варваров  северных
земель, который  не  умел  ни  читать,  ни  писать  и  считал  эти  умения
цивилизованного человека проявлением женоподобности.
     Ему пришлось согнуться вдвое, чтобы пробраться во  внутреннюю  дверь,
но за  ней  он  смог  снова  распрямиться.  Он  остановился,  настороженно
прислушиваясь. Хотя тишина была абсолютной, какое-то чувство предупреждало
его, что в этой комнате он не один. Он ничего  не  видел,  не  слышал,  не
чувствовал никакого запаха, но было чувство присутствия, не похожее ни  на
что другое.
     Его  чувствительный  натренированный  в  лесу  слух,  слышащий   эхо,
подсказывал ему, что внутренняя комната намного больше, чем внешняя. Место
пахло древней  пылью  и  летучими  мышами.  Его  шаркающие  по  полу  ноги
обнаружили какие-то предметы, разбросанные на полу. Он не мог видеть,  что
это за предметы, но они не казались  лесной  подстилкой,  укрывшей  ковром
примыкающую комнату. Это были вещи, сделанные человеком.
     Быстрыми шагами он прошел вдоль стены и остановился  над  одни  таким
предметом в темноте. Он почувствовал, как под его весом эта вещь с треском
раскололась. Сучок поломанного дерева оцарапал его кожу, добавив еще  один
порез к тем, которые остались от иголок елей и когтей волков. Ругаясь,  он
в темноте нащупал вещь, которую сломал.  Это  оказался  стул,  дерево,  из
которого он был сделан, сгнило, и поэтому он  легко  поломался  под  весом
юноши.
     Он продолжил более внимательно  свои  исследования.  Еще  ощупывающие
руки наткнулись на другой,  больший  предмет,  который  он  определил  как
колесницу. Колеса были разрушены, спицы сгнили,  так  что  сама  колесница
лежала на полу среди кусков спиц и обода.
     Ищущие руки Конана наткнулись на  что-то  холодное  и  металлическое.
Осязание подсказало ему, что это, вероятно, проржавевшая железная арматура
колесницы. Эта находка подала ему хорошую мысль. Развернувшись, он нащупал
дорогу обратно ко  входу  в  комнату,  который  он  мог  еле  различить  в
сгустившийся темноте. С пола  соседней  комнаты  он  собрал  горсть  пыли,
сухого  мусора  и  несколько  осколков  камня.  Вернувшись  во  внутреннюю
комнату, он сложил мусор в кучу и ударил камнем о железо. После нескольких
неудачных попыток, он нашел камень, который при ударе о железо давал яркий
сноп искр.
     Скоро у него был маленький, дымящий и шипящий огонек,  в  который  он
подбрасывал сломанные перекладины стула и куски колес колесницы. Теперь он
мог расслабиться, отдохнуть  от  ужасного  бега  через  страну  и  согреть
окоченевшее тело. Свет  живого  огня  отпугнет  волков,  которые  все  еще
бродили возле входа, не пожелавшие преследовать его в темноте пещеры, но и
желающие терять свою добычу.
     От огня шло тепло, желтый свет танцевал на стенах из  грубого  камня.
Конан осмотрелся. Комната была квадратной и  даже  большей,  чем  она  ему
показалась с первого впечатления. Высокий потолок терялся в густых тенях и
был покрыт паутиной. Еще несколько стульев были расставлены у стены вместе
с развалившимися ящиками, так что  было  видно  их  содержимое.  Это  была
одежда и оружие. Огромная каменная комната пахла смертью  -  древние  вещи
были давно похоронены.
     И вдруг волосы на голове Конана стали  дыбом,  и  парня  начала  бить
крупная дрожь. В дальнем углу комнаты на  большом  каменном  стуле  сидела
огромная фигура  обнаженного  человека  с  обнаженным  мечом,  лежащим  на
коленях. Пустые глазницы лица-черепа смотрели на Конана  сквозь  мерцающий
свет костра.
     Как только Конан увидел обнаженного гиганта, он понял, что тот мертв,
мертв долгие столетия. Кожа на трупе была коричневой и высохшей.  Мясо  на
его гигантском торсе ссохлось, и потрескалось до такой степени, что висело
лохмотьями на неприкрытых ребрах.
     Это открытие, однако, не смирило дрожь ужаса у юноши.  Бесстрашный  в
битвах, уставший за свои годы от сражений, способный встретиться  в  битве
на равных с любым человеком или животным, парень не  боялся  ни  боли,  ни
смертельного врага. Но он был варваром с северных холмов Киммерии.  Как  и
все варвары он ощущал сверхъестественный страх перед могилами и  темнотой,
со всеми ее страхами и демонами и монстрами Старой Ночи и Хаоса,  которыми
населена темнота  за  пределами  круга  их  костра  для  всех  примитивных
народов. Конану  легче  было  бы  снова  встретить  голодных  волков,  чем
оставаться здесь, рядом с мертвецом, смотрящим на него со своего каменного
трона, в то время, как колеблющиеся  огоньки  костра  создавали  видимость
жизни на высохшем лице-черепе и двигали тени  в  высохших  глазницах,  как
будто бы там были темные горящие глаза.

                           3. МЕРТВЕЦ НА ТРОНЕ

     Хотя кровь застыла у него в жилах и волосы на макушке стояли торчком,
парень яростно затряс головой. Проклиная кошмары, он зашагал на негнущихся
ногах через склеп, чтобы ближе рассмотреть давно умершего.  Троном  служил
квадратный  зеркально  отполированный  черный  камень,  грубо   вырезанный
наподобие стула на помосте высотой в фут. Обнаженный человек или  умер  на
нем, или был посажен уже после смерти. Вся одежда, которая  была  на  нем,
рассыпалась на кусочки. Бронзовые пуговицы и  обрывки  кожи  его  амуниции
лежали у него под ногами. Ожерелье из  необработанных  золотых  самородков
висело у него на шее, неограненные драгоценные  камни  мерцали  с  золотых
колец, надетых на его когтистые руки, все еще сжимающие оружие.  Бронзовый
шлем,  покрытый  зеленой,  восковой  патиной,  красовался  на  голове  над
высохшим коричневым лицом.
     С натянутыми как струна нервами Конан заставил себя вглядеться в  эти
съеденные временем черты лица. Глаза ввалились, оставив  две  черные  ямы.
Кожа на высохших губах  была  содрана,  выставляя  напоказ  желтые  клыки,
оскаленные в безрадостной усмешке.
     Кто он был, этот мертвец? Воин древних времен,  какой-нибудь  великий
главарь, которого боялись при жизни и усадили на трон после смерти?  Никто
не может ответить на эти вопросы. Сотни народов бродили  и  правили  этими
гористыми землями с тех пор, как Атлантида погрузилась в изумрудные  волны
Западного океана восемь тысяч лет назад. Судя по шлему, мертвец  мог  быть
главой ванов или асов,  или  примитивным  королем  какого-нибудь  забытого
Гиборейского племени, давно исчезнувшего в тени  времени  и  похороненного
под пылью веков.
     Взгляд Конана упал на  огромный  меч,  лежащий  на  костлявый  бедрах
трупа. Это было страшное оружие: широкий меч с клинком более ярда в длину.
Он был сделан из голубоватой стали, не меди или  бронзы,  как  можно  было
ожидать от его явной древности. Должно  быть,  это  было  одно  из  первых
железных оружий,  сделанных  руками  человека.  Легенды  соотечественников
Конана вспоминали дни, когда люди рубили и кололи красноватой  бронзой,  и
производство железа не было известно. Много битв выдел этот  меч  в  своем
смутном прошлом, его широкое лезвие,  хотя  еще  острое,  было  во  многих
местах в зазубринах. Звеня, оно встречало другие клинки меча или топора  в
ударе наотмашь или парируя удары. В пятнах от времени и крапинках ржавчины
это все еще было оружие, которого стоит бояться.
     Юноша почувствовал, как колотиться его сердце. Кровь  рожденного  для
войны бурлила в нем. О, Крон, что за меч! С таким  клинком  он  не  только
сможет защитить себя от голодных волков, визжащих и  ждущих  его  снаружи.
Когда он дотронулся нетерпеливой рукой до рукоятки  меча,  он  не  заметил
предостерегающий  блеск,  появившийся  в  пустых   глазницах   лица-черепа
древнего воина.
     Конан взял клинок. Он оказался  тяжелым  как  свинец  -  меч  древних
времен. Возможно, какие-то легендарные короли-герои древности носили его -
например, полубог Кулл из Атлантиды, король Валузии, правивший в те  века,
когда Атлантида еще не погрузилась в беспокойное море.
     Юноша взмахнул мечом, чувствуя, как его мускулы  наливаются  силой  и
сердце начинает биться быстрее от гордости обладания. О, боги, что за меч!
С таким клинком никакой подарок судьбы не будет слишком богатым для воина,
который стремиться к нему! С таким мечом, как  этот,  даже  полуобнаженный
юный варвар из глухой дикой Киммерии может  прорубить  свой  путь  в  этом
мире, перейти вброд реки крови и занять место среди величайших  правителей
Земли.
     Он стоял спиной к трону,  рубил  воздух  клинком,  ощущая  закаленную
веками рукоять в своей твердой руке. Острый меч свистел в дымном  воздухе,
и мерцающий свет огня отражался  лучами  искр  от  поверхности  лезвия  на
грубые каменные стены, разбрасывая по комнате маленькие золотые метеоры. С
таким могучим факелом в его руках, он может  встретить  лицом  к  лицу  не
только голодных волков, - целый мир воинов!
     Юноша распрямил грудь и выкрикнул  боевой  клич  своего  народа.  Эхо
громом прошло по комнате, потревожив древние тени и старую пыль. Конан  не
задумался о том, что такой  вызов  в  таком  месте  может  пробудить  вещи
посерьезней теней и пыли, вещи, которые  по  всем  правилам  должны  спать
беспробудно все будущие века.
     Он остановился, замерший на полушаге, потому  что  со  стороны  трона
раздался звук - неописуемый  сухой  треск.  Обернувшись,  он  глянул...  и
почувствовал, что сердце его замерло. Волосы поднялись у него на голове  и
кровь застыла в его жилах. Все его суеверные страхи и детские ночные ужасы
поднялись с воем, заполнили его разум тенями безумия и ужаса.  Потому  что
мертвец был жив.

                        4. КОГДА МЕРТВЕЦ ПОДНЯЛСЯ

     Медленно,  толчками  кадавр  поднялся   со   своего   величественного
каменного  кресла  и  пристально  посмотрел  на   него   черными   пустыми
глазницами, где сейчас, казалось, сверкают холодные злобные  живые  глаза.
Как, с помощью какой первобытной магии, жизнь вдруг затеплилась в высохшей
мумии  давно  умершего  короля,  молодой  Конан  не  знал.  Челюсти  вдруг
зашевелились и захлопнулись в  ужасной  пантомиме  речи.  Но  единственный
звук, который слышал Конан, был  скрип,  как  будто  ссохшиеся  мускулы  и
сухожилия сухо терлись друг об друга. Для Конана эта  молчаливая  имитация
речи была намного страшнее,  чем  тот  факт,  что  мертвец  ожил  и  начал
двигаться.
     Скрипя, мумия сошла с помоста,  на  которой  стоял  древний  трон,  и
повернула свой  череп  в  сторону  Конана.  Как  только  безглазый  взгляд
остановился на мече в руке Конана, в пустых  глазницах  сверкнули  мрачные
колдовские огни. Неуклюже подкрадываясь, мумия приближалась к Конану,  как
тень безымянного  ужаса  из  кошмара  сумасшедшего.  Она  раздвинула  свои
костлявые когтистые руки,  чтоб  выхватить  меч  из  молодых  сильных  рук
Конана.
     Оцепеневший от суеверного ужаса, Конан пятился шаг  за  шагом.  Огонь
костра рисовал на стене за мумией кошмарную тень. Тень  рябила  на  грубом
камне стены. Кроме треска костра, в котором разваливались на куски остатки
древней  обстановки,  шороха  и  скрипа  высохший  мышц  кадавра,  которые
сопровождали каждый его неуверенный шаг по  комнате,  и  тяжелого  дыхания
юноши - ему не хватало воздуха в хватке ужаса, кроме этих звуков, в склепе
стояла тишина.
     Мертвец прижал Конан к стене  и  рывком  выбросил  вперед  коричневую
клешню. Реакция парня была автоматической: инстинктивно он взмахнул мечом.
Лезвие  просвистело  в  воздухе  и  ударило  по  вытянутой  руке,  которая
хрустнула как поломанный сучок. Хватая пустой воздух, отрубленная  рука  с
сухим стуком упала на пол, из раны не вытекло ни капли крови.
     Ужасная рана, которая бы остановила  любого  живого  воина,  даже  не
замедлила движений трупа. Он просто отдернул  обрубок  и  протянул  другую
руку.
     Конан отскочил от стены, широко размахивая клинком. Один взмах  задел
бок мумии. Ребра лопнули как ветки под ударом, и кадавр с  грохотом  упал.
Конан стоял, тяжело дыша в центре комнаты, сжимая  видавшую  виды  рукоять
меча потной ладонью. Широко раскрытыми глазами он увидел, как медленно,  с
хрустом мумия снова  поднимается  на  ноги  и,  механически  волоча  ноги,
двигается вперед к нему, протягивая оставшуюся руку.

                          5. ДУЭЛЬ С МЕРТВЕЦОМ

     Они медленно кружили по комнате. Конан живо уворачивался  но  шаг  за
шагом отступал перед непрестанным напором  мертвеца,  который  придвигался
все ближе и ближе.
     Конан  пропустил  удар  мумии,  который  та  нанесла,  рванувшись  за
взмахнувшим мечом, и, не успел Конан еще прийти в себя, она уже была почти
над ним. Ее когтистая рука рванулась к нему, поймав  полу  туники,  сорвав
полусгнившую материю с тела, оставляя его только в сандалиях и набедренной
повязке.
     Конан отскочил назад и взмахнул мечом, целясь в голову  мумии.  Мумия
быстро  наклонила  голову,  уходя  от  удара,  и  снова  Конану   пришлось
вырываться из ее хватки. Наконец он нанес сокрушительный удар  по  голове,
снеся верхушку шлема. От следующего удара сам  шлем  с  лязгом  отлетел  в
угол. И еще удар в сухой коричневый череп. Клинок на мгновенье прилип, и в
это мгновенье юноша, чья кожа уже была исцарапана черными  ногтями  мумии,
бешено дернув, высвободил свое оружие.
     Снова меч попал в ребра мумии, застрял на мгновенье в позвоночнике, и
снова Конан рывком высвободил его. Казалось,  ничто  не  может  остановить
мумию.  Мертвая,  она  уже  не  может  быть  повреждена.  Волоча  ноги   и
пошатываясь, она шла на него, неутомимо и уверенно, хотя в  ее  теле  были
такие раны, которые заставили бы дюжину воинов стонать в грязи.
     Как можно убить то, что уже мертво?  Этот  вопрос  отдавался  эхом  в
мозгу Конана. Он возвращался снова и  снова,  и  Конан  думал,  что  скоро
сойдет  с  ума  от  этого  бесконечного  повторения.  Его   грудь   тяжело
вздымалась, сердце стучало так, что казалось оно скоро выскочит.  Удары  и
уколы, - казалось ничто не не может даже  замедлить  мертвеца,  который  с
шарканьем шел на него.
     Его удары стали гораздо искуснее. Поняв, что если мертвец  не  сможет
двигаться, то он не сможет и преследовать его, Конан, он  направил  жуткий
удар по коленям мумии. Кости  треснули,  и  мумия  рухнула,  извиваясь  на
пыльном резном полу. Но в ее высохшей груди горела  неестественная  жизнь.
Она, шатаясь, поднялась на ноги, и, накренясь, двинулась за  юношей,  таща
за собой покалеченную ногу.
     Снова Конан нанес удар, и нижней части  лица  мумии  как  не  бывало:
челюсть с грохотом отлетела в тень. Но кадавр не останавливался.  Низ  его
лица было просто кучей торчащих белых костей, над которыми горели два огня
из  пустых  глазниц,  но  он  тащился  за  своим  врагом   в   безустанной
механической погоне. Конану начало казаться, что лучше бы ему было остался
снаружи, с волками, чем найти приют в этом проклятом склепе, где  то,  что
должно было умереть тысячи лет назад, все еще подкрадывается, чтоб убить.
     Вдруг что-то схватило его за лодыжку. Потеряв равновесие, он во  весь
рост растянулся на грубом каменном полу, бешено  пытаясь  освободиться  от
мертвой хватки. Он глянул вниз и  почувствовал,  как  застыла  его  кровь,
когда он увидел, что  отрубленная  рука  трупа  сжимает  его  ногу.  Когти
костлявой руки впивались в его тело.
     Над  ним  замаячила  страшные  очертания  кошмара  ужаса  и  безумия.
Искалеченное, искромсанное лицо трупа злобно смотрело на  него  сверху,  а
одна его лапа тянулась к его горлу.
     Конан среагировал инстинктивно. Со всей силы двумя ногами он двинул в
сморщенный живот мертвеца,  наклонившегося  над  ним.  Взлетев  в  воздух,
мертвец с грохотом свалился за ним, как раз в огонь.
     Конан схватил отрубленную руку, которая все еще сжимала его ногу.  Он
рванул ее, отодрал от ноги и швырнул в  огонь,  туда,  куда  полетела  вся
мумия. Он сжал свой меч и развернулся к огню. Но битва была окончена.
     Высушенная чередой бесчисленный столетий, мумия  горела  в  огне  как
сухое дерево. Неестественная жизнь в ней еще была, потому что она пыталась
выпрямиться, в то  время  как  языки  пламени  лизали  ее  высохшее  тело,
перескакивая с одной части тела на другую и превращая ее  в  живой  факел.
Она почти выкарабкалась из огня, когда ее покалеченная  нога  отлетела,  и
мумия превратилась в массу ревущего огня. Одна пылающая рука вывалилась из
огня, судорожно дергаясь. Из углей выкатился  череп.  Через  минуту  мумия
была полностью уничтожена, и от  нее  остались  только  несколько  горящих
углей и почерневшие кости.

                              6. МЕЧ КОНАНА

     Конан перевел дыхание с глубоким вздохом,  потом  вздохнул  еще  раз.
Напряжение спадало,  оставляя  слабость  во  всех  членах  тела.  Он  отер
холодный пот страха с лица и пригладил рукой  взъерошенные  волосы.  Мумия
мертвого воина наконец-то была действительно мертва,  и  великолепный  меч
был теперь его, Конана. Он сжал его снова, ощущая его вес и мощь.
     На мгновение он задумался о том, не  провести  ли  ему  ночь  в  этой
могиле. Он смертельно устал. Снаружи его ждали волки и холод, и  даже  его
врожденное  чувство  ориентации  дикаря  не  могло  помочь  ему  в  выборе
направления в беззвездную ночь на этой странной земле.
     Но внезапно его охватило волнение.  Наполненная  дымом  комната  была
зловонной не  только  от  пыли  веков,  но  и  от  горящей  давно  мертвой
человеческой плоти,  -  странный  запах,  ноздри  Конана  никогда  еще  не
чувствовали ничего подобного, вызывал отвращение. Пустой  трон,  казалось,
злобно глядит на него. Чувство  присутствия  еще  кого-то,  которое  Конан
ощутил когда впервые вошел в комнату, крепко держало  его.  По  его  спине
поползли мурашки, когда он подумал о том, чтобы лечь спать в этой комнате.
     И  теперь  с  новым  мечом,  он  был  полон  уверенности.  Его  грудь
распрямилась, и его меч описал несколько свистящих кругов в воздухе.
     Мгновением позже, одетый в старый меховой плащ  и  держащий  факел  в
одной руке и меч в другой, он выскользнул  из  пещеры.  Не  было  никакого
признака, говорящего о присутствии волков. Один  взгляд  наверх,  и  стало
ясно, что небо очистилось. Конан изучил звезды, сверкавшие между  клочьями
облаков, и снова направился на юг.