Вадим КАПЛУН

                             ШПОРЫ ДЛЯ ЛАБЫ

                                    1

     Весь год жизнь была в полоску. И каждая - полоса невезения. Сессию  я
завалил,  в  деканате  разругался  из-за  каникул,  а   каникулы   вот-вот
закончатся, не начавшись. Все в разлом!
     И орбитальная станция "Лаба-2" туда же! Коридоры  темные  -  экономят
энергию, бар не  работает,  пылища.  Но  народу!  Все  важные,  в  голубых
комбинезонах! Я как увидел эти комбинезоны, чуть не  вспотел  от  радости.
Коллеги-спецы из Второй Школы Карантина  и  Спецконтроля.  У  нас  с  ними
о-о-огромная любовь! До синяков! Когда их  вижу,  вспоминаю  междушкольную
лабораторную работу на Медаре. Тактические игры  команда  на  команду.  Мы
прятались,  а  у  них  парализаторы...  Джунгли,  грязь,  еды  нет  и   не
предвидится, Мишеля на сутки  спать  уложили...  Ну,  мы  им  в  следующем
семестре тоже баюшки-баю устроили, когда  местами  поменялись.  Давно  это
было! Я тогда еще отличником был,  а  Мишель  -  испуганным  мальчонкой  с
Периферии. Правда, тоже отличником.
     Раз голубые комбинезоны, значит - карантин. Нас с Мишелем не трогали,
присматривались. Остановили только у самого  входа  в  сектор  орбитальных
рейсов.
     - Планета на спецконтроле!  -  объявил  гладко  причесанный  верзила,
загораживая проход. - Пропуска...
     - Мы на каникулы. У нас родственники внизу.
     Я не очень соврал. У Мишеля,  действительно,  на  Лабе  родственники.
Другое дело, у меня их там нет.
     Мишель протянул свой пас-карт. Верзила глянул, сравнил, протянул руку
ко мне. Я отдал свой. Спец изучил и сказал:
     - Кардан может идти, Симонов нет.
     Симонов - это я.
     - Я сам спец! - важно сказал я. - Мне можно.
     - Нельзя, - мрачно возразил верзила. Я его понимал. Я  бы,  например,
тоже не пустил. Особенно этих, из Второй Школы. Своих - еще подумал бы. Но
не спускать же ему!
     И я не спустил.
     - Шумим?
     В коридоре появился еще один в голубом комбинезоне - румяный,  бодрый
дядечка с зычным голосом. Старший. Он взял пас-карты, взглянул  и  положил
мою в карман.
     - Я человек мягкий, - внушительно сказал он. - И не буду  сообщать  в
вашу Школу,  что  вы  пререкались  с  дежурным  при  исполнении  им  своих
обязанностей. Может, у вас там плохо учат исполнять свои обязанности, а  у
нас с этим строго, - он отечески покачал головой. - Придется пройти...
     Он повернулся и пошел по коридору, поднимая пыль.
     - Жди здесь, - шепнул я Мишелю и бросился вдогонку.
     - Понимаете, - начал я, догнав его, - я почти тоже лабианин.  У  меня
здесь это... Девушка. На свадьбу лечу!
     Я сам поверил в свадьбу и девушку, мог, наверное, ее даже описать, но
он только пожимал плечами.
     - Понимаю! Все понимаю,  но  не  могу!  Карантин,  эпидемия.  Планета
закрыта!
     - А что случилось?
     - Психогенная инфекция, - старший протянул  мне  пас-карт.  -  Ладно,
можете идти. На Лабе вам делать нечего. И учтите, каждый должен  выполнять
свои обязанности. Обязанность дежурного...
     Идя обратно, я пытался  сообразить,  почему  нас  не  предупредили  в
Школе. Такие вещи мы обычно узнаем первыми. Хотя, сессия была, не до того.
Да и кто знал, что я к Мишелю в гости на  каникулы  напрошусь?  Я  сам  не
знал.
     - Ну что? - встретил меня Мишель.
     - А то! - сказал я. -  Ты  куда  меня  тащишь?  Этот  тип  говорит  -
эпидемия.
     - Я тащу? -  изумился  Мишель.  -  Какая  эпидемия?  Неделю  назад  с
тетушкой говорил, ничего не было. Постой... - он надул щеки, задумался.  -
Это же стройотряд! Спохватились! Помнишь - Нильсен, Турель, М'Бого?
     Я вспомнил. Года три назад на  Лабе  высадился  стройотряд  с  Земли.
После Глухого Столетия Периферия сильно отстала. Мы ей  сейчас  как  можем
помогаем. Хорошее дело, нужное. Стройотряд  проработал  полгода,  а  потом
началось! Один сошел с ума, другой пропал  без  вести,  Нильсен,  кажется,
покончил с собой. Темная история.
     - Тогда конечно, - протянул я, - и думать нечего. Летим...  На  Лабу!
Ты что, в створ попал?  "Возвращаться"!  Там  спецов  не  хватает,  помощь
требуется. Нас для этого и готовят!
     Мишель пожал плечами.
     - Ничего... - буркнул он. - Умерь форсаж!
     Я не слушал, прикидывал, как прорваться на планету.  Там  было  дело,
наша работа. Не лабораторки, не экзамен. Подумаешь,  "не  можем  пустить"!
Только улетим, сразу понадобимся, запрос  дадут.  Вторая  Школа  здесь  не
справится, уверен. А мы работаем по классу "экстра". Никаких  возвращений,
только вперед!
     Станция типовая, проходы в сектор орбитальных рейсов на пятом  ярусе.
Это два поста. Еще один на пассажирской галерее. Но есть "пунктир".
     - Пунктир, - негромко повторил я.
     - Далась тебе Лаба! - Мишель догадался, что я придумал. - Ну  хочешь,
вместе вернемся?
     - Я пошел, - ответил я. - Сиди в "челноке", жди меня. Через полчаса я
там буду.
     Через полчаса я  все  еще  был  не  "там",  а  "здесь".  В  переходах
"пунктира". Пропустил нужный поворот и,  выйдя  в  третий  раз  в  тот  же
коридор, понял, что заблудился, как глухач! Взвыл бы от злости, да  шуметь
нельзя!
     Служебный ярус - "пунктир" - километры ходов и переходов, блок-шлюзы,
генераторные  закоулки...  Ориентиров  -  ноль.  Кляксы  энергоотводов  по
стенам, на потолке алые наросты вакуум-сигнализации.  Посторонний  человек
может  сутками  путешествовать.  Или  в  коллектор  угодить  по  незнанию.
Впрочем, постороннему в "пунктир" не попасть, на дверях  блокировка  -  ее
простым ключом не откроешь. Нам пас-карты с универсальным ключом на втором
курсе, после посвящения выдали.
     Я шел и отсчитывал двери. Три...  Шесть...  Десять...  Машинный  зал,
санузел,  малый  шлюз...  Или  большой?  Галактика  чудес!  Знал  же  этот
"пунктир" наизусть, высший  балл  по  нему  получил!  Сейчас  налево.  Или
направо? Пожалуй, все-таки прямо... Вспоминай!
     Вдалеке прошуршали шаги и я замер. Не стоит, чтобы меня здесь видели.
А я молодец, верно рассчитал! Когда станция на спецконтроле, в  "пунктире"
пусто - все спецы  на  пассажирском  ярусе.  Нет  здесь  постов.  Желающий
нарушить спецконтроль  не  имеет  универсального  ключа,  а  имеющий  ключ
нарушать не станет. Могли,  конечно,  двери  заблокировать,  я  бы  их  не
открыл... Кто этим заниматься будет? Знакомая баллада: суета, неразбериха,
каждый орет на каждого, а селектор на всех вместе... Спецконтроль!
     За  тридцать  девятой  по  счету  дверью,  вместо  ожидаемого  склада
оказался причал. Удивляться времени не было. От ближнего  "челнока"  махал
рукой Мишель. И я рванул прямо через перрон!
     Когда я отдышался, "Лаба-2" уплывала с  обзорного  экрана.  Рядом  со
станцией сверкал  отражателем  Большой  Крейсер  службы  спецконтроля,  на
студенческом жаргоне "большой баллон".
     - Что теперь будет? - спросил Мишель.
     - А что? Пожурят и успокоятся.
     - Пожурят! Ну знаешь! Нарушение карантина... Гюнтер вылетел, не успев
сказать "пардон"! Сам знаешь, как это бывает.
     Я знал, а потому молчал. Неприятности... Выяснят, что обратным рейсом
я не улетел, начнут искать, рано или поздно  догадаются  запросить  массив
данных  "пунктира",  всплывет  мой  личный  код...  Оправдаемся!  Не   для
удовольствия нарушил, для дела.
     В этот момент Мишель, сидевший за пультом, сказал: "Ладно,  садимся!"
и перегрузка начала выдавливать мне глаза...

     Тишина, духота, степные запахи. Сразу за последней  ступенькой  трапа
начиналась  трава.  Мы  рухнули  в   нее,   закряхтев   от   удовольствия.
Печенки-селезенки, зашедшиеся дрожью во время жуткой  посадки,  устроенной
Мишелем,  медленно  отходили.   Вдали   привлекательно   расстилала   тень
салатно-зеленая роща.  Рядом  закрывал  половину  белесого  неба  огромный
ребристый борт грузовоза.
     - Старый добрый коняга, - Мишель кивнул на грузовоз. -  Сколько  себя
помню, столько летает. Местные рейсы, барахло разное возит. Мы, мальчишки,
его "ракетой" называли. Забирались во-о-он туда, к пакгаузу, смотрели, как
он садится, и вопили: "Ракета  прилетел!  Ракета  прилетел!"  Думали,  это
что-то обидное. Дразнилка. Кибер там  еще  был  чудной,  Генрих,  кажется.
Гонял нас все время.
     Пластиковую стену низкого серого пакгауза  украшали  огромные  мудрые
надписи: "Стоянка грузовых каров" и  "Не  стоять,  опасная  зона!"  А  вот
кибера Генриха не было. Вместо него, в тенечке,  на  груде  контейнеров  и
почтовых пакетов возлежали, потягивая что-то  из  ярких  коробок,  двое  в
комбинезонах. То ли ждали грузовые кары, то ли не знали, что здесь опасная
зона. Неподалеку блестели на солнце роботы-разгрузчики.  Тишина,  покой  и
ничего похожего на эпидемию.
     - Я не понял, - спросил я. - Ты тетушке послание  отбить  успел?  Она
знает, что мы прилетим?
     - Угу...
     - Ну так где твоя  тетушка?  Где  цветы  и  поцелуи?  Я  очень  люблю
поцелуи, - я потер руки.
     - Угу... - Мишель шмыгнул  носом.  Лицо  у  него  совершенно  детское
стало, беззащитное. Глаза подозрительно блестят - рад, что домой вернулся.
Накатывает на него в самые неподходящие моменты!
     Многие на счет Мишеля обманываются, принимая  за  увальня.  Глядя  на
него, не скажешь, что у этого младенца - лучшая реакция на курсе.  Сначала
я его тоже не оценил, не хотел в паре работать, но потом увидел  Мишеля  в
деле. Он может быть холодным, быстрым, злым, если нужно.
     У рейсовика возникло движение. Из-за  облезлой  туши  корабля,  фырча
воздушной подушкой, появился грузовой "Сизиф". Тетушка?  Не  тетушка...  А
жаль! Я бы с удовольствием сделался племянником той, что вела грузовик. Не
было в ней ничего особенного. Не дурнушка,  но  и  не  красавица,  золотая
норма! Не то, что на Земле - все исключительные, пышноволосые, длинноногие
и умелые - чудеса фенетики.
     Надо познакомиться!  На  Земле  я  бы  знал  что  и  как  сказать.  О
космических безднах, чужих солнцах и ледяном  одиночестве...  От  которого
меня немедленно стали бы спасать. А этих уездных  дам  не  поймешь.  Может
быть они не любят межзвездных бардов-скитальцев?
     Девушка  вылезла  из  кабины  с  фоном  в  одной   руке   и   блочком
киберуправления в другой. Сказала что-то в фон и  створки  грузового  люка
корабля поползли в стороны. Задумчиво щурясь, она наклонилась над пультом,
так что длинные светлые волосы закрыли лицо. Из  кузова  "Сизифа"  горохом
посыпались роботы-разгрузчики. Я с интересом ждал  продолжения.  Нормально
управлять  такой  оравой  с  пульта  можно,   если   работу   координирует
альфа-кибер. Или когда в совершенстве владеешь всеми десятью пальцами. Как
музыкант-синтезист, как фокусник, как пилот экстра-класса.
     Ничего похожего здесь не было. Киберы, шатаясь и спотыкаясь, кинулись
по пандусу в грузовой люк рейсовика, выволокли небольшой ящик и потащили к
"Сизифу". Ящик был один, а тащили они его  вшестером.  Причем  половина  в
одну, половина в другую сторону. Потом ящик уронили, врезали им в  борт  и
наконец ухнули в грузовой отсек. То же повторилось со вторым. Третий  ящик
развалился.  В  траву  посыпались  оранжевые  коробочки,  в  какие  обычно
упаковывают хрупкие, некантуемые грузы.
     А поодаль отдыхали в холодке, глядя на это, двое типов. И альфа-кибер
у них имелся - ржавел рядом в бездельи. Дома,  на  Земле,  я  не  стал  бы
вмешиваться. И день был жаркий,  и  поработать  ребятам  наверное  сегодня
пришлось немало. Но должна же у людей быть совесть! Я -  землянин.  Хочешь
не хочешь, надо давать урок хорошего тона.
     Они смотрели в мою сторону и не заметить, как я подошел, не могли. Но
не заметили, не пожелали.
     - Ребятки, - как мог дружелюбно сказал я.  -  Помогли  бы  даме!  Или
давайте я помогу... Кибера можно взять?
     Они хором вздохнули и перевели окуляры  на  меня.  Совершенно  пустые
глаза! Потом один из них, розовощекий, стриженный наголо  крепыш  в  очень
красивой  белой  широкополой  шляпе  с  надписью:   "Грузовые   перевозки.
Лаба-транс" отвернулся и принялся сосредоточенно разглядывать жаркое небо.
Второй - низенький, белобрысый, с похожим на банан носом, пожал плечами  и
откинулся на ящики, заложив руки за  голову.  На  знак  согласия  молчание
похоже не было.
     Когда на тебя не обращают внимание, есть много способов его привлечь.
Я  выбрал  простейший.  Под  ногами,  среди  россыпей  упаковочного  хлама
валялось множество пустых коробок из-под прохладительного. Подняв одну,  я
тщательно прицелился.
     Попал я точно - в самую середину надписи на шляпе  румяного.  Реакция
была неожиданной. Парни, как по команде, удивленно уставились на  меня,  а
потом румяный радостно произнес:
     - Ха! Натуральный! Натуральненький...
     - Я думал, это мой, - отозвался белобрысый.
     - А я, что мой... А  он  натуральненький!  Учитель!  Гуру!  Сейчас  я
его!.. - румяный весело полез со штабеля. - Мало нам своих, теперь  еще  и
чужаки повадились! Учить нас будут!
     - Эй, Герман, подожди! - донеслось с ящиков. - Так нельзя.  Потом  не
отвяжутся. По-другому надо.
     Я перевел взгляд с одного на другого. Ничего не понимаю!
     - Так как, сеньоры, дадите кибера? - напомнил я.
     - А почему мы должны вам  его  давать?  -  вежливо  спросил  носатый.
Слишком вежливо. - Мы вас  совсем  не  знаем.  Не  имеем  чести.  Вот  вы,
прилетели откуда-то и сразу порядки свои устанавливаете...
     Приятно поговорить с учтивыми людьми.
     - Вик Симонов, к вашим услугам.  Планета  Земля,  студент  и  прочее,
прочее, прочее... Может быть пас-карт показать?
     - Да нет, зачем же... - протянул носатый. - С Земли... Гм! Герман, ты
слышишь?
     - Угу, -  мрачно  отозвался  Герман.  По-моему,  ему  очень  хотелось
поработать кулаками. Он не понимал,  зачем  его  друг  затеял  разговор  и
злился. - Я слышу!
     - Мальчик прилетел с планеты-матери. Другая планета, жизнь там у  них
другая, грустная. Его жалеть нужно, а ты... Стыдись, Герман! Вы Германа не
слушайте, он хороший парень, только грубоват иногда.  И  сильный  очень...
Вообще, мы бы рады посодействовать, но у нас нет управляющего кибера.
     Белобрысый махнул рукой в сторону альфа-кибера.
     - Вот он - совсем не он. Это у него вид такой. Мы тут больше вручную,
сами все делаем. Нам техника ни к чему. Это на Земле автоматика и  радости
жизни. Вы на своих машинах зациклились, шагу без них ступить не можете,  а
в самих себя заглянуть боитесь! Для земляшек совесть  -  пустой  звук.  Не
знакомы вы с ней. Не вам учить!
     Носатый осклабился. Сначала я решил, что  он  просто  ненормальный  -
жертва  эпидемии.  Психогенная  инфекция   и   так   далее...   Но   потом
засомневался. Он издевался.  Культурно,  хладнокровно,  нагло.  Да,  не  в
порядке было что-то на Лабе и не зря  висел  на  орбите  "большой  баллон"
спецконтроля.
     Я оглянулся. Толкотня у рейсовика  продолжалась.  Разумеется,  кибера
можно взять самому, без разрешения. Ребята стояли бы столбами, смотрели на
меня, но с места двинуться не могли. Нас  не  зря  учат  психокинетической
самообороне. Многие слухи о псимбо  -  сплошная  ерунда.  Титановые  балки
взглядом мы не гнем, рук и ног усилием воли не ломаем, но кое-что умеем.
     Псимбо  -  это  комплекс  дезориентирующих  ударов  психополем,  плюс
гипноз,  плюс  аутотренинг.  Ну  и  еще  некоторые...  штучки.  Всего   не
перечислишь.
     Но сейчас мне псимбо не  понадобится.  Велика  честь!  Просто  врежу!
Нехорошо, конечно, я здесь гость,  но...  Не  стоило  ему  про  Землю  так
говорить!
     "Очень сильный" Герман отлетел на  несколько  шагов  и  покатился  по
траве, собирая на себя пыль и  грязь.  Шляпа  перестала  быть  красивой  и
белой. Он поднялся и, криво улыбаясь, двинулся на меня.
     - Это другое дело! - носатый ловко спрыгнул с ящиков и начал обходить
сбоку. - Герман-Герман, что  бы  ты  без  меня  делал?  Теперь  порядок  -
мальчонка первый начал.
     Двое. Ерунда! Их движения я "ловил" с  закрытыми  глазами.  Мне  было
обидно.
     Откуда у них неприязнь к землянам? За что нас не любят? Краем  уха  я
слышал что-то такое от  ребят,  но  сам  не  сталкивался...  Почему-то  мы
стыдимся говорить на эти темы, замалчиваем.  Лишь  изредка  промелькнет  в
"Новостях Сообщества"  крошечное  сообщение  об  очередном  "инциденте  на
Периферии". Даже у нас  в  Школе,  на  лекциях  по  "отношениям"  об  этом
рассказывают невнятно и маловразумительно,  так  что  не  поймешь,  в  чем
землян обвиняют и обвиняют ли их вообще.
     Да, было Глухое Столетие, когда прекратилась связь с Периферией.  Да,
не помогали мы им, не было возможности. Ну  и  что?!  Теперь-то  помогаем!
Строим, лечим, учим...  И  все  равно  мы  для  них  -  виновники  Глухого
Столетия, изменники, предавшие  и  бросившие.  Будто  не  их  предки  сами
решились на добровольное изгнание, будто  Освоение  не  их  рук  дело!  Не
убедишь... "Жили без вас сто лет и выжили. И дальше так будет!" Ксенофобы!
Чужой - враг, а земляне - враги вдвойне.
     Пока я прикидывал, как обойтись с ребятами повежливее, все кончилось.
Герман, готовый кинуться на  меня,  расслабился.  На  лице  его  появилось
кислое гостеприимное выражение. Он кивнул и вернулся к штабелю. Белобрысый
некоторое время внимательно смотрел мне за спину, а потом сказал:
     - Что ж ты кибера не возьмешь? Бери...
     Я оглянулся. Шагах в тридцати, у флаера Мишель целовался  с  какой-то
женщиной. Сначала я решил, что это сестра, но вспомнил - сестер  у  Мишеля
нет. Тетушка приехала...
     Тетушка Натали Кардан понравилась мне сразу. Хотя бы  потому  что  не
стала задавать ритуальный вопрос. Вернее, два вопроса: "Скажи, а  какой  у
тебя рост?" и "Ты, наверное, в спейсбол  играешь?  С  твоим-то  ростом..."
Однообразие утомляет.
     Глядя сверху вниз, тетушка спросила:
     - Вы, наверное, Виктор? Миша про вас писал.
     Я поклонился и расшаркался. Мне было приятно. А она уже переключилась
на Мишеля.
     - Надо же, еще больше усох! До дециметра! Что вас там, не кормят  что
ли? Это мы поправим!
     Вспомнив, как Мишель сбрасывал лишний вес и что  из  этого  вышло,  я
фыркнул. Мишель из-за спины показал мне кулак.
     Охи, вздохи, расспросы и рассказы о родственниках и знакомых, о  дяде
Джордже и его ферме, о Кристиночке, уехавшей  на  какой-то  остров...  Про
меня забыли. Это мне понравилось тоже. Не терплю, когда на новом  человеке
фокусируются все взгляды. Есть в этом нечто искусственное.
     Сели во флаер.  Тетушка  меня  поразила.  Вела  аппарат  она  лихо  и
профессионально - совсем не по-женски. Симпатичная  женщина.  Миниатюрная,
спортивная и веселая. Тетушкой Мишель называл ее скорее в  шутку.  Никакой
гипно-пудры, иллюзор-красок и помад. Последнее я осознал по контрасту.  Во
флаере сидела еще одна родственница. Слой грима на ней  отражал  солнечный
свет на сто процентов. Да вдобавок еще и нимб-парик...
     - Миша-а-а, дорогой  мой  мальчик!  -  пропела  фальцетом  старуха  и
полезла целоваться. Ко мне!
     - Это бабушка Элеонора, - сообщила тетушка. - Помнишь,  мы  ездили  к
ней на ферму, когда ты был маленький?
     -   Да,   тетя   Ната,   -   обалдело   отозвался   Мишель.   Старуха
сориентировалась и через секунду его физиономия была в помаде.
     Затем она принялась за меня. Выяснила, какого я роста и  играю  ли  в
спейсбол. Мишель на  переднем  сидении  негромко  расспрашивал  о  "кузене
Элтоне". Я смотрел в окно. За окном в километре  под  нами  -  желтоватая,
монотонная степь. Попадались  озерца,  окаймленные  зеленью.  Промелькнула
ферма. Мимо нее вилась лента грунтовой дороги, по которой  пылил  комбайн.
Маленькое местное солнце пекло нещадно. Было жарко. Кондиционер не работал
и я медленно испарялся. Но когда  я  попытался  приоткрыть  окно,  старуха
Элеонора сказала:
     - Молодой человек, не трогайте окно. Я могу простудиться.
     Я послушался, но ей этого показалось недостаточно.
     - Вы не представляете, Натали, как трудно сейчас встретить  вежливого
и по-настоящему культурного молодого человека. В наши времена было  совсем
иначе. А теперь -  полеты,  контроли...  Вы  знаете,  это  ужасно  портит.
Недавно у меня снял комнату  один  приезжий.  Приличный  молодой  человек,
обходительный, серьезный. Кухонных киберов отладил, а то  ведь  ремонтники
тяп-ляп... Приходит всегда рано. Но повесил в своей комнате дикие картины.
Из этих...  объемных  безобразий.  Возмутительно!  Я  его  спрашиваю:  "Вы
приличный молодой человек, зачем вам эти гадости?" Молчит,  улыбается.  Не
понимаю!
     Она замолчала, возмущенно глядя на меня. Я тосковал. Было непонятно -
брюзжит она или тонко намекает, что второго жильца ей не нужно.
     Мишель подумал о том же.
     - Мы Вика в какой комнате поселим?
     - В любой, - рассеянно ответила тетушка. - А о жильце  вы  ничего  не
говорили... Пригласите-ка его к нам в  гости!  Хотя  бы  сегодня  вечером.
Поужинаем вместе, с ребятами познакомится... Девушка есть у него? Пусть  с
ней приходит.
     Элеонора пожала губы. Веселый космос! Теперь весь  вечер  пройдет  за
столом, в компании Элеоноры и "приличных молодых людей". Не  люблю!  Может
быть, потому, что сам я "неприличный молодой человек". Лучше бы по  городу
сегодня прошлись! Может быть тогда что-нибудь  прояснилось.  Странно,  два
часа смотрю  -  все  спокойно.  Для  чего  я,  спрашивается,  спецконтроль
нарушал?
     Я вспомнил добрые глаза, бархатный голос декана и поежился. Как это у
него? "Ай-яй-яй! Безобразничаете, Симонов?"
     - Что у вас случилось тут? - спросил я.
     - У нас? - удивилась тетушка.
     - Говорят, эпидемия...
     - Стройотряд, - напомнил Мишель.
     - Вот именно, стройотряд! - внезапно возмутилась Элеонора. -  Молодые
люди  разучились  вести  себя  прилично!  Возмутительно!  Перессорились  и
улетели...
     - Что мы можем знать? - пожала плечами тетушка. - Спецконтроль не  мы
придумали. Землян сложно понять. Постоянные секреты, тайны,  опасения.  Вы
на самом деле всех боитесь или у вас традиция такая?
     - Не всех, а за всех, - сказал я.
     - За всех боитесь, что правду узнают?
     - Это какую такую правду?  -  подобрался  я.  -  Нам  правды  бояться
нечего!
     - Правду про Освоение, - прищурилась тетушка. - Ведь  все  совсем  не
так было, как представляют земляне!
     - Оч-чень интересно! Вы-то откуда знаете?
     - Земля  просто  избавилась  от  нас!  Вышвырнула  в  пространство  и
оставила на других планетах без помощи, без связи, без поддержки.
     Слышать такие вещи было дико и я даже не сразу нашелся, что ответить.
     - Дорогостоящее избавление!  Тогда  один  запуск  знаете  во  сколько
обходился? Были другие способы, попроще... избавиться.
     - Нас отторгли, - гнула свое тетушка, -  потому  что  мы  не  приняли
вашей жизни, бездумного  поклонения  технике.  Не  о  людях  думали,  а  о
энергостанциях, компьютерных сетях,  орбитальных  лабораториях...  А  леса
вырубали! И  траву  заливали  пластикатом,  асфальтом  закатывали...  Реки
высосали все!
     Мне стало скучно и  я,  отвернувшись,  уставился  в  окно.  Началось!
Обычные штучки глухачей - все виноваты, только не они.
     А тетушка полыхала  как  сверхновая!  На  приборную  доску  она  едва
поглядывала, уселась в пол-оборота ко мне и вещала:
     - Глухое Столетие! Хватит за него прятаться! Это  тоже  ваша  работа!
Загадили планету, озоновый слой сожрали, а потом  перетрусили  до  смерти,
как мелкие шкодники!
     Шкодники?! Я разозлился. Что-то много себе эта дамочка позволяет!
     - Это предки ваши хваленые - шкодники!  Из  них,  между  прочим,  две
трети ученых было! - я хлопнул по сиденью. Старуха Элеонора  вздрогнула  и
отодвинулась подальше. - Оставили за собой  кучи  дерьма,  дали  форсаж  и
привет! А земляне разгребали...
     - Именно  ученые  первые  поняли,  что  нельзя  разменивать  себя  на
железки, отрываться от духовных корней своих, от предков, от крови... И  с
Земли они ушли, чтобы сохранить то немногое, что оставалось.
     О чем это она? Бред какой-то! И неувязочки...
     - Ага! Кто же их изгонял-то, если они сами? - усмехнулся я. - Кто же?
     -  Не  техника  главное,   -   не   слушала   тетушка.   -   Человек!
Нравственность! Совесть!
     Тетушка вдруг сразу  перестала  мне  нравиться.  Знакомые  лозунги  в
знакомых  сочетаниях.  Сейчас  она  скажет,  что   нравственный   прогресс
необходимо подстегивать... Бустеры.
     - Что ж это ваши ученые обратно на Землю  ринулись,  как  возможность
появилась? - ехидно спросил я.
     - Никто не знает куда делся Вольдемар Цепеж! - неожиданно  встряла  в
разговор Элеонора. - Он пришел из Вселенной и ушел во Вселенную, слился  с
ней.
     Я внимательно посмотрел на старуху. Ну о чем  можно  разговаривать  с
такими людьми? Психогенная инфекция...
     Я перестал слушать эту белиберду и уставился в окно. До меня долетали
обрывки фраз, что-то о "слове и деле", "Идее, воплощенной в  действие",  о
разбитых головах собак... А я сидел, маялся от жары и думал,  глядя  вниз,
что тетушка слишком уж увлеклась разговором. Совсем за флаером не  следит!
Рухнем куда-нибудь!
     Флаер резко тряхнуло и я до слез ударился о потный затылок Мишеля,  а
Мишель въехал коленом в приборный щиток. Машина выровнялась, я утер пот  с
лица и поинтересовался:
     - А до города еще далеко?
     - Не очень... - Мишель осекся, - ...что случилось?
     Тетушка не слушала. При  встряске  она  оцарапала  руку  и  с  ужасом
смотрела на царапину. Нервная женщина! Побледнев, она  промокала  царапину
платочком. Все женщины боятся крови, но чтоб так!
     - Натали! - нахмурилась Элеонора.
     - Да... Да, простите, не привыкну никак.
     Мишель достал из аптечки заживитель и тетушка успокоилась.
     А внизу проступали черепичные крыши  домов,  башенки  и  яркие  пятна
садов Тории - родного города Мишеля.

     Родной город Мишеля не был похож на виденные мной города. Он  не  был
похож  на  древние,  вросшие  в  землю,   растекшиеся   по   ней,   города
планеты-матери, на  изящные  переплетения  холодных  граней  и  плоскостей
мегаполисов Магдалины.  Здесь  не  пахло  наглым  великолепием  сверкающих
космопортов Белой Радости, где приятно гулять ночью и опасно бродить днем.
     Невысокие дома из настоящего камня  сжимали  улицу  стенами.  Большие
деревья упирались ветками в  широкие  окна  галерей,  соединяющих  здания.
Многие  стекла  давно  не  мыты,  покрылись  паутиной.  Ветер   гоняет   в
подворотнях пыльные смерчики. Сквозь трещины в мостовой пробивается трава.
А сама мостовая залита настоящим  асфальтом.  Галактика  чудес!  Я  думал,
такие мостовые остались только в городах-музеях на Земле! Пахло непривычно
- нагретым асфальтом,  опавшими  листьями  и  травой.  Тихий  город.  Лишь
изредка проплывали по улице,  тяжело  дыша  воздушной  подушкой,  грузовые
траллеры.
     - А где народ? - с подозрением спросил я. - Действительно, эпидемия!
     - Кто где... - рассеянно ответил Мишель. - А что, страшно?
     Мы прошли мимо закрытого бара, пустых столиков, засыпанных листвой  и
мусором, сваленных в кучу  тентов,  застывшего  одноразового  пластикового
кибера, зачехленного коктейль-комбайна. Прошли еще немного и свернули  под
арку. Шли двориками, жаркими проулочками, заросшими травой. Много зелени и
цветов, сочных одуряющих запахов. На скамеечках, в тенечке сидели  молодые
люди, тихие и нешумные. Приличные. Старуха Элеонора могла  быть  довольна.
Сидели скучно, разговаривали вполголоса или просто  молчали.  Один  вообще
стоял столбом, напряженно глядя в пространство и беззвучно общался  сам  с
собой. Его обходили, не обращая внимания.
     В песочницах вяло ковырялась малышня. Тихие  дети.  У  нас  давно  бы
стоял пиф-паф и трам-тара-рам. "Я буду спецконтроллером, а ты  аборигеном!
Жанка вчера была! Давай, прячься! К-кхх! Ба-бах!"
     - Хорошие у вас дети. Воспитанные... Как добились, поделись опытом, -
я еще не отошел от спора во флаере и был агрессивен.
     - Да, воспитанные, - не понял Мишель. - Никто их не воспитывает... То
есть, все их воспитывают.
     - То-се... Все-ничего... Ладно, не пой мне саги! В строгости наверное
держите? Во! - я показал Мишелю кулак.
     - Они знают совесть, - Мишель отвечал вяло и словно нехотя.
     - Нравственный прогресс! - усмехнулся я.
     Мишель молчал. Но я решил не отставать.
     - Слушай, а твоя тетушка - она не бустер?
     Вообще-то движение бустеров не запрещено. У нас в  Сообществе  ничего
не запрещают, демократия.  Но  относятся  к  этим  людям  неприязненно,  с
брезгливым снисхождением. Саньку Портнова, например, их  призывы  доводили
до бешенства. На Периферии, среди глухачей они еще популярны, но у  землян
"давно" стало словом ругательным.
     - Тетушка бустер? - повторил я. - А?
     - Слушай, - Мишель, повернувшись, аккуратно взял меня двумя  пальцами
за воротник. - Тебе здесь  многое  покажется...  необычным.  У  нас  много
традиций.  Это  сразу  не  объяснишь.  Может  быть  тебе  что-то   смешным
покажется, но смеяться над этим не надо.
     И прежде чем я успел опомниться и дать по рукам, Мишель отпустил меня
и зашагал дальше.
     Пошли молча. Мишель смотрел под ноги. Я, задрав  голову,  разглядывал
странные узоры под крышами домов и резные флюгера.  Подумав,  я  решил  на
Мишеля  не  обижаться.  Ему  виднее.  Хотя,  неприятно,  конечно.  Мог  бы
объяснить, рассказать. Друг, называется!
     - Вот он! - сказал Мишель и потащил меня к маленькой, обитой металлом
дверце в стене одного из домов. Над дверью красовалась вывеска. Шрифт  был
времен Освоения, да и язык тоже, но смысл я все-таки уловил. Это бар.
     За дверью оказался полумрак,  сухая  прохлада  и  аппетитные  запахи.
Глаза привыкли к сумраку и я разглядел большой полупустой зал с пленочными
столиками. Вдоль стен зеленовато светились  грубые  подделки  под  идолища
Белой Радости, а над головами - звездное небо. Я пригляделся к созвездиям.
Небо было тоже с Радости. Безвкусица!
     - Зачем ты меня сюда привел? - поинтересовался я.
     - Как зачем? Посидим, познакомимся. Девочки здесь хорошие бывают.
     - Девочки! - хмыкнул я. - Ваши девочки!..
     И вдруг вспомнил одну из лекций по "отравам".
     - Слушай! У вас ведь здесь должны быть эти... Вино!
     - Есть, - нехотя ответил Мишель. - Мрачная штука. Видел  я  некоторых
после этого вина...
     - Вызывает психическую зависимость, разрушает мозг... -  с  восторгом
процитировал я по памяти. - Слушай, нам это обязательно надо попробовать!
     - В створ попал?! Соображаешь, что говоришь? - изумился Мишель.
     - А что такого? Надо же знать, чему  учат.  С  одного  раза  мозг  не
разрушим, ничего страшного. А потом у  нас  подготовка.  И  вакцинами  нас
накачивали и противоядиями...
     - От этого вакцины не помогут, - буркнул Мишель. - Ладно,  там  видно
будет.
     Мы  уселись  за  ближайший  столик.  Из  темноты  выскочил  бармен  и
устремился к нам. Обслуживали  здесь,  как  Мишель  и  обещал,  по  классу
"экстра". И бармен был живым человеком, а не кибером.
     - Что будем пить? "Остров",  "Колокола",  "Метагалактика"?  -  бармен
перебрал еще с десяток названий. Я на секунду растерялся, а потом небрежно
сказал первое пришедшее на ум:
     - Мы с другом пьем только "Карантин". С вином...
     - Пассаж! Простите, такого коктейля не знаю, - бармен развел руками.
     -  Ничего,  -  улыбнулся  я.  -  На  ваше  усмотрение,  дружище.   Но
обязательно с вином.
     Бармен внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
     Хороший  такой  бармен,   вежливый.   Крепкий   мужчина.   Загорелый,
бородатый. Зверская внешность.
     Посетителей в баре было немного  и  мне  они  не  понравились.  Хотя,
девочки смотрелись занятно. Но  какие-то  вялые,  скучные,  заторможенные.
Некоторые, галактика чудес! сидели и читали кристаллы. А  в  дальнем  углу
по-моему кто-то плакал. Жутко весело! Музыки и той не было.
     Появился  бармен  и  поставил  на  столик  коктейли.  Я  с  сомнением
посмотрел на смесь. Она сильно  смахивала  на  гипердвигатель  в  разрезе:
разноцветные слои  в  стаканах  жили  каждый  своей  жизнью  -  клубились,
подрагивали. Бармен с интересом наблюдал.  Мужественно  выкатив  глаза,  я
взял стакан...
     Первый коктейль скользнул в желудок без последствий. Бармен произнес:
"Пассаж!" и ушел. Мне стало лучше и я повернулся к Мишелю.
     - Продолжение следует?
     - Ты смотри, - ответил он. - Сегодня еще ужин. Желудок расстроишь.
     - Не учи, - хмыкнул я. - Чепуха! Веселый космос, какой это  яд?!  Это
просто очень вкусно. Форсаж! Ты уверен, нам то принесли?
     - То, то, не волнуйся. Не перебирай! Еще  не  ясно,  чем  история  со
станцией кончится.
     - Ладно, старик, брось! Обойдется.
     - Это тебе обойдется. Ты-то выкрутишься, ты у Ломакина  в  любимчиках
ходишь.  Он  к   тебе   неравнодушен.   В   крайнем   случае:   "Ай-яй-яй,
безобразничаете, Симонов?" Я  хмыкнул.  Наш  декан  -  Михаил  Зигфридович
Ломакин  или,  в  зависимости  от  обстоятельств:  "дядя  Лом",  "ломтик",
"чертова железяка" из школьной братии меня действительно  выделял,  считая
корнем зла, зачинщиком и подстрекателем.
     Вообще-то он мужик неплохой. Внимательный, спокойный, умный. Но народ
он  держать  умеет  и  от  его  бархатного:  "Ай-яй-яй,  безобразничаете!"
холодеют не только первокурсники, но и старички-ветераны. Впрочем, меня он
никогда не воспитывал на людях. Со стороны могло даже показаться, что мы с
ним  большие  друзья.  Но  я-то  знал  -  всплыви  сегодняшнее   нарушение
спецконтроля - Лом отчислит, как на ноготь плюнет.
     Я пожал плечами:
     - Ну, тебя Лом тоже не обидит. Ему до сих пор, наверное, перед  тобой
неудобно. Он едва пальцем тронул, а ты - в отключку!
     - Да, пальцем! - Мишель покраснел. - Я и к  защите  подготовиться  не
успел, а он уже...
     - Не нужно было с ним на спарринг вызываться. Тоже, доброволец!
     - Так вы все не захотели!
     - Да. И знаешь почему? Потому что, против Лома нет приема.
     Мишель поморщился. Я заметил, что второй коктейль кончился и  заказал
еще.
     - Эх! - грустно сказал я, рассматривая  стакан.  -  Нашего  бы  Змея,
Саньку Портнова сюда. Он экзотику любил.
     Мишель  вздохнул.  Да,  от  нашей  троицы  осталось  всего  двое.  Мы
помолчали.
     - Слушай, Миш, - спросил я. - А почему такая  скорбная  тишь?  То  ли
дело у нас, на Земле! Помнишь?
     - Здесь не развлекаются шумно. Не то место. Не Остров.
     - Что ж мы сидим? - я отпил половину коктейля и поднялся.  -  Поехали
на остров!
     - Сядь, - сказал Мишель. - Во-первых, вечером нам надо быть  дома.  Я
тете обещал. А во-вторых, туда не попадешь, желающих много, очередь.
     - П-паломники! Ритуальное место! Обычаи! - я вспомнил слова Мишеля. -
Надо смелее ломать старые, замшелые традиции невзирая на...
     Меня  понесло.  Я  стал  речист  и   плавен   в   жестах.   Наверное,
подействовало вино. Следовало остановиться, передохнуть. Заказать еще  две
порции. Так я и сделал.
     - Это не традиции, - нахмурился Мишель. - Тебе трудно понять.
     - Ну-у-у, почему-у-у же? - протянул я. - Спой, Миша, не стыдись!
     - Мы разные - вот и вся песня. Земляне - пройденный  этап.  Следующая
ступень - мы, лабиане. Мы биологически выше.
     О,  галактика  чудес!  У  этих  глухачей  комплекс   неполноценности.
Считают,  что  их  обделили,  обошли,   вот   и   компенсируют   апломбом.
Биологически они выше! Веселый космос! Что=то я не заметил у нас с Мишелем
особых биологических различий. И школьные  медкомиссии  тоже.  Так  он  же
шутит, приколец!
     Истома накатывала ласковыми теплыми волнами. Мысли расплывались,  как
не успевший затвердеть терролит. Хотелось спать и хохотать одновременно.
     Где-то вдалеке Мишель говорил:
     - ...все время стоять над тобой  и  грызть  душу.  Кровь,  ничего  не
поделаешь. Здесь кровь наша и мы ей связаны. Каждому времени свои колдуны,
свои призраки, свои страхи. Раньше бесы, экстрасенсы, "летающие  тарелки",
мутанты Паркинса...
     Я попытался поднять  руку  -  ее  словно  зацепили  из  парализатора.
Онемела и еле двигалась. Странное чувство. Страшное? Но страшно  не  было,
было смешно. Форсаж!
     - Форса-а-аж-ж-ж! - я засмеялся.
     Мишель долго смотрел на меня, а потом сказал:
     - Попробуй запомнить, Вик. На Лабе боятся не силы, а совести.  Боятся
и ненавидят. Ух, как ненавидят!
     Он  вдруг  замолчал.  Уставился  мне  за  спину  пустым  взглядом.  Я
обернулся. Пусто. Светящиеся уроды вдоль стен, мерцающий коктейль-комбайн.
Мрачное место! Ничего, сейчас мы их поразвлечем! У  меня  и  синтезатор  с
собой,  в  кармане.  Сыграю-ка  я  этим  скучным  типам   парочку   наших,
студенческих.
     И я спел. Сначала "Загубленную душу", потом про аборигена  на  скале,
потом "Песню третьего тоста". Играю я здорово, да  и  голос  неплохой,  но
внимания на меня не обращали. Эти странные люди сидели, уткнувшись в  свои
кристаллы и коктейли. Я хотел обидеться, но  понял,  что  меня  просто  не
слышат. Врубил синтезатор на полную и чуть не оглох.  Зато  подействовало.
Они стали подходить к нашему столику. По одному,  с  разных  концов  зала.
Стояли, слушали и молчали. А я играл. Почему-то никто не  подсаживался  за
наш столик. Наверное стеснялись.
     Я вновь начал про аборигена, когда, растолкав толпу, подошел бармен.
     - Извините пожалуйста, - крикнул  он,  наклонившись  ко  мне.  -  Вам
придется прекратить играть. Люди отдыхают...
     Веселый космос, сбил он меня!  Отложив  синтезатор,  я  отхлебнул  из
стакана и посмотрел по сторонам. Отдыхающие внимательно разглядывали меня.
Не переговаривались даже. Неужели, я плохо сыграл? Им  не  понравилось?  Я
так и спросил:
     - Разве плохо? Таких  вещей  у  себя  век  не  услышите.  Пользуйтесь
случаем.
     - Простите, вы не на острове, - вежливо улыбаясь, ответил бармен.
     Второй раз слышу про остров. Надо обязательно съездить. А бармен прав
- не стоит шуметь, пожалуй. Пож-жа-луй! Ха-ха! О чем  я?  Забыл.  Неважно.
Сейчас все не важно. Кроме синтезатора. Плевать я хотел на их традиции!
     - Миллион извинений, я не могу не играть, - я  церемонно  поклонился,
едва не свалившись с кресла. - Это выше моих сил.
     Я опять взялся за синтезатор. Толпа зашептала и стала сжиматься. Меня
это не испугало, скорее обрадовало. Вскакиваю, хватаю... м-м-м...  столик,
пожалуй тяжеловато... Значит, хватаю кресло и по часовой...
     - Пассаж! -  изумился  бармен.  -  Очень  сожалею,  но  вам  придется
покинуть бар.
     Покачав головой, я взял аккорд.
     - Минутку, - очнулся от  летаргической  спячки  Мишель.  -  Мой  друг
погорячился. Я прошу прощения. Мы уходим.
     Я рассмеялся и покачал головой. Мишель вдруг  сжал  челюсти  и  остро
посмотрел на меня, ловя мой взгляд. Это что-то напоминало, но я  не  успел
понять что... Глаза Мишеля превратились  в  узкую,  ослепительную  полосу.
Полоса свилась в спираль и растеклась  зеркалом.  В  нем  я  увидел  себя,
падающего и вверх, и вниз,  и  во  все  стороны  одновременно.  А  вокруг,
кривляясь, плясали идолы Белой Радости.

     Луч "Ньюмена" рассек комнату  пополам.  В  стороны  полетели  горящие
обрывки, дымящиеся  клочья  и  куски.  Голова  несчастного  и  чрезвычайно
честного инженера Адама, разбрызгивая кровь, укатилась в угол, за диван, а
на пол, к моим ногам упала обугленная кисть руки со скрюченными  пальцами.
Все было кончено и только дым красиво струился в разбитом окне.
     Объем-экран погас и я снова ткнулся лицом в диван.  Мне  было  плохо.
Тяжелый фильм. Очень тяжелый фильм местного производства. Я  люблю  такие.
Когда много огня, дыма и кого-нибудь головой об  стол  молотят.  Но  здесь
перебор. Будто специально к мертвякам приучают.
     Мысль о мертвяках ввинтила в организм новый смерч тошноты  и  я  едва
успел к  утилизатору.  Чтобы  я  еще  раз...  Нет,  хватит  экспериментов!
Страшный яд вино! Цианолом на лабораторке и то легче дышалось.
     - Эй, - подал голос вошедший Мишель. - Ты себе голову  не  утилизируй
случайно.
     В ответ я застонал и сжал ладонями виски. От  боли  звенело  в  ушах,
хотя после бара прошло много времени. Вечер уже.  Нет,  ребята,  так  жить
нельзя! Лучше, как Адам...
     - Чем там в баре-то  кончилось?  -  промычал  я.  -  Ты  мне  никаких
психоштучек не делал? А то ощущение, будто полем по башке получил.
     - Ты что! - возмутился Мишель. - Мощно ты, старик, перебрал, если  не
помнишь! Никаких дел не было. Посидели, потрепались, спел ты  пару  песен,
всем понравилось и пошли мы домой. Я шел, а ты  за  меня  держался.  Потом
отсыпаться тебя положил.
     - У-у-у! - я снова схватился за голову. - Соку мне, соку!
     Мишель кинул мне коробку тоника и задумчиво сказал:
     - Вдолбят нам хорошо!
     - А-а-а? - слабо откликнулся я.
     - Турнут из Школы.
     - Лом не выдаст, ректор не съест, - пробулькал  я,  не  отрываясь  от
коробки.
     - Да не в нем дело. Тебе-то может, и ничего, а мне... Я с  Периферии,
глухач.
     - Брось ты эти штучки, - скривился я.
     - Ладно, Вик, - сказал Мишель. - Ты мой друг.  Ты  и  Санька  Портнов
был. Я же не о тебе! Глухачей всегда отсеивают жестче, процент отчисленных
- ого-го, да и зачисляют нас, знаешь... Уровень  подготовки,  говорят,  не
тот.
     Я промолчал. Уровень подготовки у Мишеля и впрямь... Все его успехи в
Школе - это я  и  Санька  Портнов.  Сколько  раз  мы  "тянули"  Мишеля  на
экзаменах, отдавали пайки на лабораторках по выживанию. А  на  Медаре!  Не
закрой я его собою... Друг Мишель. Четыре года бок о  бок.  На  Земле,  на
Экосе, на Магдалине. Все время вместе.
     - Вместе, - ответил я. - Если  уж  нас  турнут,  то  вместе.  Я  тебе
гарантирую.
     - Ладно, - ответил Мишель. - Бывало и хуже. Ты как, в форме? К  ужину
готов?
     Застонав, я оторвался от утилизатора и встал.
     Гостиная была обставлена по моде  двадцатилетней  давности.  Впрочем,
для провинции неплохо. Конечно же стол-хамелеон, включенный  на  банкетный
режим, изображал нечто низкое и изящное,  под  белоснежной  скатертью.  На
скатерти сверкало,  искрилось,  льдисто  блестело  и  аппетитно  дымилось.
Кухонные киберы и тетушка потрудились на славу. Плюс мало света и  в  меру
музыки. Хорошей, старой музыки.
     В музыке они смотрелись хорошо. Он стоял у огромного  окна  в  сад  и
смотрел в темноту, а она показывала пальчиком и что-то говорила. Та  самая
девушка, с которой я не успел познакомиться на космодроме. Теперь успею...
Но как она на этого типа смотрит! Что нашла, спрашивается?
     - Миша, познакомься. Яна -  моя  внучка,  -  голос  Элеоноры  резанул
перепонки. - Ты должен ее помнить. Вместе играли.
     - А я Вик, - отодвинув Мишеля, сказал я. - Я вас видел,  вы  рейсовик
разгружали. Легко запомнить, вы красивая.
     - Это, - Элеонора кивнула на  парня  у  окна,  -  тот  самый  молодой
человек, о котором я говорила.
     Я посмотрел на молодого человека. Он важно глядел на нас  с  Мишелем.
Чуть старше нас, а какой надутый! Может у него зубы болят?
     - Слу-у-ушай! Я решил попробовать его разговорить. -  Я  тебя  где-то
видел! Ты не с Земли?
     - Вряд ли у меня с вами могло быть что-то общее, - процедил он, глядя
на мой комбинезон.
     Я опешил. Вот гад! Словно в рожу плюнули! И к Яне он липнет.  Ничего,
мы его усмирим!
     За ужином я начал действовать и говорил не переставая.  Вспомнил  все
речевые навыки, которым нас учили в Школе, был весел, легок, неистощим  на
правду и здоровую крепкую фантазию. На Яну мои речи произвели впечатление,
она все чаще посматривала на меня. Даже престарелая Элеонора изменила свое
мнение обо мне  и  обозвала  "приличным  молодым  человеком".  Я  чуть  не
подавился соком. Элеонориному квартиранту,  носившему  аналогичный  титул,
все это очень не нравилось. Он морщился брезгливо, но сдержанно. Имя его я
по злобе забыл и называл попеременно то Арнольдом, то  Аркадием.  Оказался
он агробиологом - специалистом  по  заболеваниям  сои.  Родился  на  Лабе,
учился   на   Магдалине,   теперь   вернулся   работать   домой.   Отвечал
Арнольд-Аркадий неохотно, сквозь зубы. Его психополе лучилось неприязнью -
это я мог сказать и без "спик-вертушки", не внедряясь в его психику.
     - Виктор, а как у вас с учебой?
     Я на секунду замолчал, занявшись своей тарелкой, и  Элеонора  решила,
что настала ее очередь поддержать разговор.
     - Угу-м-м-м?!  -  отозвался  я,  стараясь  разделать  кусок  жареного
люстреса. Нож не резал. Все у них не как у людей! Даже  вместо  контактных
бритв мерзкие бреющие аэрозоли, от которых физиономия целый день болит.
     - Так как у вас с учебой? - напомнила Элеонора.
     - А в этой коробке у вас что? - попытался отвлечь ее я.
     - В этой? - ответила тетушка. - Здесь вино.
     Я вздрогнул. Снова захотелось к утилизатору.
     - Как вы учитесь? - не отставала старуха.
     - Да-да-да... - рассеянно ответил я.
     Учеба в Школе - не тот  предмет,  о  котором  много  расскажешь.  Чем
меньше людей знает  о  наших  делах,  тем  лучше.  Служба  спецконтроля  -
следственный орган. Мы  расследуем  преступления,  выявляем  социальные  и
нравственные патологии, если необходимо, вводим карантин. Глухое  Столетие
кончилось полвека назад и в Сообществе еще полно неприятных  вещей.  Снова
собирается выходить из Сообщества гордая планетка Экос, прилетают странные
люди с Кино-3 и рассказывают странные вещи. А есть  еще  Белая  Радость  -
единственная населенная планета, не вошедшая в Сообщество, провозгласившая
"свой  путь  развития".  Планета  бустеров,  не  признающая   авторитетов,
стремящаяся подмять всех под власть своей идеи. Поэтому для всех, даже для
родственников, мы обычные веселые студенты.
     Как обо всем расскажешь? Это надо  видеть.  Как  описать  экзамен  по
спик-тренингу, когда у тебя полчаса и в расслабленной светской  беседе  ты
должен выкачать из собеседника максимум информации. И  нельзя  молчать  ни
секунды, и ни на чуть ослаблять волю, потому что тебе тоже задают  вопросы
и жмут, жмут психополем на извилины и подкорку. Летят к чертям шпаргалки и
шаблоны, ведь собеседник такой же студент. Ты его отлично знаешь - это  же
Жорж по кличке "нон-стоп", с которым  вы  вчера  в  "Галактике"  гоняли  в
пуппер. Но сейчас он не Жорж, а "человек икс", и у него то же задание и он
хочет сдать экзамен.
     Или прыжки с  вакуум-парашютом,  когда  абсолютно  не  понимаешь,  ты
падаешь на планету или она на тебя. А потом парашют раскрывается, начинает
гореть арматура и тебя выворачивает наизнанку.
     Да, нам труднее других. Мы видим вещи, которые  не  пригрезятся  и  в
пост-анабиозном кошмаре.  Мы  занимаемся  неаппетитными  делами,  выявляем
болезни людей и общества. Но никто из нас не откажется от такой жизни.  Мы
нужны всем, а в первую очередь Периферии. Мы спасаем ее от  многочисленных
напастей,  ассенизируем,  лечим,  делимся  технологией  и  опытом.   Чтобы
забылось навсегда и всеми Глухое Столетие. Это наша миссия, долг землян.
     - С учебой у нас содержательно, - ответил я.
     Взвешивая каждое слово, рассказал о Школе, о планетарных тренажерах и
учебных астероидах.  Слушали  внимательно,  с  уважением.  Арнольд-Аркадий
холодно улыбался, но молчал.
     - И куда работать потом? - спросила тетушка.
     - Куда распределят, - пожал я плечами.
     - Каждому  свое,  -  согласилась  Натали.  -  Хотя,  куда  вас  могут
распределить? Будете как и те, кто до вас Школу кончил,  сидеть  на  нашей
орбите, карантин держать.
     Куда мы могли попасть - им знать не следовало. Я ответил:
     - У вас на орбите не  наши  выпускники  сидят.  Так,  мелочь.  Вторая
Школа.
     - И что? - пожала плечами тетушка. - Какая разница? Первая, Вторая...
     - Как это? - возмутился я. - Первая Школа - о-го-го! Сила!
     - О да! Сила! -  чрезвычайно  серьезно  произнес  Арнольд-Аркадий.  -
Power and glory! Мощь и великолепие! Яна, в обществе...  э-э-э  Вадима  ты
можешь быть спокойна. Супермен в обиду не даст.
     "Форсажно он меня невзлюбил!" - подумал я. Здесь  была  не  неприязнь
глухача к землянину, здесь было  что-то  еще.  Я  насторожился.  Но  вслух
сказал:
     - Я не Вадим... Ты зря, Аркадий, смеешься...
     - Я не Аркадий, - немедленно отреагировал агробиолог.
     - Извини. Зря ты так! Между Второй  Школой  и  нашей  разница  как...
Вторая Школа, хе! Они не умеют ничего! Спят на постах. Бери голыми руками.
     Я в красках рассказал о  героическом  приключении  на  орбите.  Вышло
значительно красивее, чем в жизни. Драки, псимбо, огонь, дым и кого-нибудь
головой об стол... Фильм! "Power and glory" - как Арнольд сказал.
     -  Красиво  излагаешь,  Ганс-Христиан...  э-э-э,  то  есть   Вик!   -
прокомментировал мой рассказ он.
     Я внимательно посмотрел на Арнольда. Перед Яной он что-ли за мой счет
выламывается? Не похоже. Он сидел  и  улыбался.  Аккуратно  подстриженный,
невзрачный, невысокий, незапоминающийся. Сплошное "не". Приличный  молодой
человек,  каких   тысячи.   Среднеарифметический.   И   лицо   у   него...
Невыразительное лицо посредственности, гордой и довольной собой. На  такие
физиономии я насмотрелся в космопортах Белой Радости. Может он бустер? Да,
не зря он мне сразу не понравился, агробиолог этот.
     Выпад был недвусмысленен. Андерсен сейчас, много веков спустя,  опять
вошел в  моду  и  сказки  его  смотрели  все.  Даже  глухачи.  Теперь  все
грамотными стали!
     - А  все-таки  я  тебя  где-то  видел!  -  мстительно  прищурился  я,
чувствуя, что Арнольду мои слова неприятны.
     - Мальчики, довольно!  -  вмешалась  тетушка.  -  Вик,  расскажи  еще
что-нибудь про Школу.
     - Пусть Мишель расскажет, - зло буркнул я. Или вот он...  -  я  ткнул
пальцем в Арнольда. - Он знаток, по глазам вижу.
     Агробиолог промолчал. Мишель тоже. Он вообще вел себя странно - пусто
глядел в пустую тарелку и беззвучно шевелил губами. Как  на  экзамене  без
шпаргалки. Тут я вспомнил про "Гидру".
     - У нас в Школе была отличная шпаргалка, "Гидра". Сами придумали. Вот
экзаменаторы помучились! И из аудитории  в  аудиторию  нас  переводили,  и
Туфтеля - робот такой старенький был, привели. Туфтель полста лет в  Школе
на шпаргалки натаскивался. А нас не поймал! Он после  этого  слегка  не  в
себе  стал.  Ходил  и  напевал  тихонько.  А  все   почему?   Коллективное
изобретение и мое исполнение. Я раньше альпинизмом  занимался.  Настоящим,
без всяких гравистраховок и биокрыльев. Пришлось полазить с одной  вещицей
по стенам учебного корпуса. Ночью! На километровой высоте! Зато  потом,  в
любом месте можно было прямо на мозжечок подсказки ловить.
     - Вы обманули педагогов? Стыдно! - возмутилась Элеонора.
     - И как ваша "Гидра" выглядела? - с интересом спросила тетушка.
     - Никак не выглядела! В том-то и дело. Ребята ее долго  просчитывали.
Вся сложность была - активаторы в нужные точки всадить. Для того по стенам
и лазал.  Без  меня  не  обошлось.  Потом  просто.  Активаторы  сработали,
перестроилась энергетическая структура материала и, привет!
     - Как?! - вновь вскинулась старуха. -  Как  же  прочность?!  Материал
стал другим, значит стены могли рухнуть!
     - Нет, - снисходительно просветил я, хотя теорию и сам  до  конца  не
уяснил. Ребята объясняли,  я  не  понял.  -  Не  могли.  Материал  прежним
остался.  Макроструктура  полей  здания  изменилась.  Ну,  силовые   поля,
электростатические  там,  магнитные,  внутриядерные...  Психополе,   тоже.
Короче,  как  в  химии.  Было  энергетически   аморфное   вещество,   стал
энергокристалл.  Вся  Школа  в  "Гидру"  превратилась,  сделалась   единой
системой. Что-то вроде  большого  компьютера.  Главное,  каждая  маленькая
часть всю ее целиком повторяла. Не засечешь, не выключишь, не  уничтожишь.
Как голограмма - по одному осколочку, вся картинка.
     - А как вы ею пользовались? - спросила тетушка Натали.
     - Она на нас настроена была. Ребята  выписали  из  пас-карт  какие-то
медицинские данные, что-то по ним синтезировали и куда-то ввели.  Связь  с
"Гидрой" у нас через психополя была,  непосредственно  в  мозг.  Не  успел
подумать, она уже подсказку выдает...
     - А подпитка откуда? - вдруг очнулся Арнольд. Он слушал  мой  рассказ
неожиданно внимательно, даже не перебивал.
     - Галактика чудес! Мало ли излучений вокруг! От них и  подпитывались.
Солнце, тепло Земли, радиоволны...
     - Изобретательный вы народ! - улыбнулась тетушка. - Как декан с  вами
управляется? Сочувствую!
     - О-о-о! Наш декан - исключительный человек! Кому  как  не  мне  Лома
знать? Мы с ним...
     Я начал врать, как мы с деканом друг друга ценим и  уважаем,  но  тут
снова встрял Арнольд. Он сказал, я ответил...
     - Арнольд, сходите за кофе, - нахмурилась тетя.  А  ты,  Яна,  помоги
ему.
     Яна, сидевшая тихо, как мышка, послушно  кивнула  и  поднялась  из-за
стола. Тетушка начала что-то рассказывать, через слово поминая Цепежа.
     - Да кому он нужен, ваш Цепеж? - разозлился я. Ну, системщик неплохой
был, учебник у него хороший, я учился по нему...
     - Он был не простым системщиком! - холодно возразила тетушка.
     - Да-а-а? - издевательски протянул я. - А кем же?
     Я перестал злиться. Мне стало  смешно.  Я  покосился  на  Мишеля.  Он
молчал.
     - Да ваш Цепеж... - начал я, но  тут  Мишель,  очнувшись  от  спячки,
повернулся ко мне и прищурившись, едва заметно качнул головой.  Я  осекся.
Чужая планета все-таки.
     - Цепеж был не просто системщиком,  -  чеканила  тетушка.  -  Он  был
Великим Системщиком, человеком с  огромной  силой  духа.  Он  подарил  нам
совесть, совесть Вселенной.
     - Гм...
     -  Так  же,  как  едины  для  Вселенной  физические  законы,  так  же
существует и нравственный закон Вселенной, единый для всех.  Цепеж  первым
постиг его, соединив свое психополе со Вселенной, а затем помог понять его
остальным!
     - Возможно он был чем-то большим, чем просто  человеком!  -  вставила
Элеонора.
     Я перестал слушать и машинально кивал, искоса наблюдая за  Арнольдом.
У меня родился великолепный план. Агробиолог  возвращался  к  столу,  неся
чашечки, ложечки и аппетитно  дымящийся  и  булькающий  кофейный  блок.  Я
прикинул, не зацеплю ли  кого-нибудь  психополем,  если  сделаю  подсечку.
Вроде,  нет.  Бить  буду  аккуратно,  никто  не  заметит.  А   этот   тип,
споткнувшись, растянется  посреди  гостиной,  залитый  кофе  и  посыпанный
сахаром. Божественное зрелище!
     Я облизнулся, сконцентрировался и дал  подсечку.  "Приличный  молодой
человек" продолжал спокойно идти к столу. Изумленно посмотрев на  него,  я
ударил сильнее. Закачалась занавеска  на  окне.  Действительно,  никто  не
заметил. Арнольд уселся на место и стал расставлять чашечки.  Яна  шептала
ему на ухо, а он, улыбаясь, кивал. Это меня доконало. Расхотелось говорить
и шутить. Я почувствовал, что день выдался слишком бурным и  я  смертельно
устал.
     Следовало срочно подкрепиться.  Я  взял  чашечку,  но  тут  рука  моя
почему-то подпрыгнула и изящно выплеснула содержимое мне на куртку.

                                    2

     - Ах ты, галактика чудес! - я похлопал  по  карманам.  -  Оставил!  Я
пропуск на Остров забыл!
     - Вот она - крепкая профессиональная память, - усмехнулся Арнольд.
     - Опять за свое!  -  оборвала  нас  Яна.  -  Витюша,  разворачивайся,
полетели обратно.
     Витюшей она меня не называла давненько и слышать это было приятно. Но
возвращаться в Торию с компанией в мои планы не входило.
     - Зачем же? Ведь  почти  прилетели.  Вас  высажу,  а  сам  быстренько
смотаю.
     - Ты нас потом не найдешь. На Острове нельзя пользоваться фонами.
     Всю дорогу до Острова Яна упорно о чем-то думала. Это было  видно  по
глазам. По огромным зеленым глазищам, в которых  легко  читались  перемены
настроения. Я в них много прочел за  последнюю  неделю.  Хорошей  девушкой
была Яна и нам было хорошо вместе. Но такой я ее еще не видел.  Притихшей,
молчаливо сосредоточенной, грустной.
     - Ладно,  -  сказал  я.  -  Не  потеряемся.  Давай  договоримся,  где
встретимся.
     Машину я посадил в прибрежной зоне. Дальше ни флаеры,  ни  людей  без
пропусков не пускали. Высадив Арнольда с Яной, я набрал высоту, разогнался
хорошенько и, включив пилот-прибор, откинулся на спинку сидения.
     Две недели я жил на Лабе. Мишель,  первое  время  меня  развлекавший,
встретил старых друзей и зачастил в гости, а потом и  вовсе  исчез.  Я  не
обиделся.  Может  же  человек  иметь  дома  свои  дела!  Но  одному   было
непривычно. Три года вместе - это немало. В какие только  перетыки  мы  не
попадали! На Кино-3 я пер Мишеля на плечах  десять  километров,  а  кругом
горел вельд и нас никак  не  могли  найти,  потому  что  искали  в  другом
квадрате. А потом, на том астероиде, не помню названия, он  выуживал  меня
из этой жуткой воронки...
     Без Мишеля к концу первой недели стало тоскливо. Захотелось  крутнуть
по планете. Меня хватило на три дня. Я наловил множество пестрых  рыбок  в
мелких теплых озерах. И выкинул  их  обратно.  Попил  парного  молочка  на
какой-то ферме. И зарекся делать это в следующий  раз,  так  как  поплохел
животом. Дважды ночевал под чистым небом.  В  первую  ночь  замерз,  а  во
вторую был искусан мелкими ползуче-летучими тварями...  Скучной  планеткой
оказалась Лаба. Множество ферм-близнецов и  единственный  город  -  Тория.
Раньше городов было больше,  объясняла  тетушка,  но  потом  жители  ушли.
Вернулись к природе, к почве, к старым добрым временам. Заброшенные города
мне не понравились тоже. Я плюнул на романтику и вернулся в Торию.
     Вторую неделю я бродил по  городу.  Заходил  в  старые,  пустые  дома
времен Глухого Столетия, где при каждом шаге  поднимались  облака  пыли  и
хрустело под ногами стекло.  Основательно  изучил  местные  увеселительные
заведения и даже исшагал, в надежде на  приключения,  сумрачный  городской
лесопарк. Приключений не случилось. Лаба  -  не  Белая  Радость.  А  потом
появилась Яна.
     В общем  было  сносно.  Нравилась  Яна,  нравился  город  и  вежливые
лабиане. С отсутствием эпидемии я смирился.  Даже  к  сонной  тишине  бара
привык и стал относиться спокойно. Посетители были любезны друг с другом и
чрезвычайно   предупредительны.    Типичный    уездный    город    уездной
сельскохозяйственной   планетки.   Неспешное   течение   жизни,   радушие,
простодушие и скука.
     Но настораживали маленькие странности, на  нашем  жаргоне  "корючки".
Незначительные на  первый  взгляд  детальки,  не  укладывающиеся  в  общую
картину. Они не бросались  в  глаза  и  сами  по  себе  были  невинны.  Но
"корючки" могли потянуть на свет ниточку. А на ниточке могла висеть черная
бесформенная гадость, с крошечной бирочкой "Опасность!"
     Наверное, я с самого начала нацелился на эту опасность, когда  узнал,
что Лаба на спецконтроле. Из головы  не  шла  история  со  стройотрядом  и
"большой баллон" на орбите. Иначе, ни за что не обратил бы внимания на...
     Стычка с грузчиками на космодроме, их необъяснимая злоба - "корючка".
Не были эти  парни  похожи  на  тихих,  доброжелательных,  мирных  лабиан.
Странная манера горожан отключаться, вступая в немую беседу с самим собой,
не реагируя на окружающее  -  "корючка".  "Корючкой"  был  здешний  слэнг.
"Голос рассудит", "здесь твоя кровь", "ты не на Острове". И  через  слово:
Цепеж, Цепеж, Цепеж... Что такое  Остров  я  тоже  не  мог  понять  и  это
нервировало. И было главное. Был Арнольд и была Яна.
     Странно складывались наши отношения. Все как обычно и все не так, как
на Земле. Яна то была ласковой, то  доводила  подковырками  до  бешенства.
Могла одернуть, если я, забывшись,  пускал  в  ход  руки.  А  сама  сыпала
странными анекдотами, которых я не понимал, но над которыми  смеялся.  Или
вдруг начинала липнуть к Арнольду,  а  когда  я,  разозлившись,  гнал  ее,
невинно улыбалась: "Вик, нельзя быть таким ревнивым! Ты же знаешь, как я к
тебе отношусь!" Я знал и потому терпел все. Даже Арнольда.
     В первый момент он поразил меня высокомерием  и  неприязнью,  которую
даже не старался скрыть. Я было подумал, что дело в Яне, но быстро  понял,
что ошибся. Делать было нечего, времени на наблюдения  хватало.  Интересно
вел себя Агробиолог. Не знаю, когда он занимался агробиологией и занимался
ли ей вообще. Очень уж  настойчиво  вился  он  вокруг  нас:  Яны,  Мишеля,
Натали, бабки Элеоноры и меня. Шнырял по дому, а  потом  вдруг  садился  с
тетушкой во флаер и мчался смотреть  развалины  лаборатории  Цепежа.  Или,
запершись, вел долгие разговоры со старухой Элеонорой. Не  представляю,  о
чем они там могли говорить. Все это казалось  очень  странным  и  я  решил
поговорить с  Арнольдом,  устроить  маленькую  "спик-вертушку".  Тут-то  и
началось  самое  форсажное!  Как  ловко  уходил   он   от   разговора!   И
"спик-вертушка" не получалась, не мог я поймать его взгляд дольше  чем  на
секунду, "зафиксировать" на себе. Похоже, Арнольд знал,  что  я  собираюсь
делать. Это было уже не мелкой "корючкой", а большим добрым "зацепом".
     Я  решил  поговорить  с  Мишелем.  С  трудом  отыскал  его  на  Южном
Побережье, но тот лишь отмахнулся: "Делать нечего! Ты из-за Яны..."  Зато,
когда я, разозлившись,  наврал,  как  не  смог  на  званом  ужине  уложить
Арнольда, хотя колошматил психополем изо всех сил, Мишель впился в меня  и
долго расспрашивал. Я понял, что погорячился и,  испугавшись  за  здоровье
агробиолога, принялся Мишеля успокаивать. Успокоил вроде...
     На подходе к городу  я  отключил  пилот-прибор  и  посадил  флаер  на
соседней улице. В доме было прохладно и пусто. Наверху гудел, трудясь  над
полом, работящий полотер Апполинарий, да тихонько позвякивал, готовя ужин,
кухонный комбайн. Убедившись, что никого нет, я прошел по длинной  галерее
в другую половину дома.  Здесь  жила  Элеонора  и  остановился  на  постой
Арнольд. Я стал еще более осторожен. Будет сложно  объяснить,  что  я  тут
делаю, если застанут.
     Арнольд жил наверху, в башенке. Я поднялся  по  винтовой  лестнице  и
остановился перед дверью. Начиналось то, из-за  чего  я  вернулся.  Дверь,
разумеется, была  заперта.  Я  внимательно  осмотрел  ее.  Кажется  чисто.
Детектор меток бы сюда! Хотя, он тоже не гарантирует от ошибок. Чем только
народ  не  метит  свои  вещи!  Начиная  волосками   и   кончая   тончайшей
электроникой. Ладно, положимся на интуицию.
     Комната моей интуиции не понравилась. В  такой  ничего  не  спрячешь.
Полукруглая стена, выходящая  на  улицу,  прозрачная  изнутри.  Вдоль  нее
диван. Стол, встроенный  шкаф,  объем-экран  в  углу.  Стена  на  лестницу
увешана картинами, видеобезобразность которых так возмущала Элеонору.
     Я прошелся на цыпочках, запоминая, как  все  висит,  стоит  и  лежит.
Закрыл глаза, воспроизвел в уме обстановку. Получилось неплохо. Я  хмыкнул
и принялся за работу.
     Через час я уже не хмыкал, а тяжело дышал. Я был потен, грязен и зол.
Тайников не было, ничего подозрительного не было, времени не было тоже.  Я
успел внимательно осмотреть  стены  и  пол,  разобрать  и  собрать  диван,
изучить содержимое стола  и  шкафа.  На  столе  были  аккуратно  разложены
кристаллы и конспекты по агробиологии,  а  шкаф  содержал  нереально  мало
вещей.
     Я подошел к стене с объемными картинами. Последний шанс. Картины. Эти
объемные произведения искусства висели в воздухе, вплотную  к  стене.  Они
отключались дистанционно, но пульта среди вещей Арнольда я не  нашел.  Это
обнадеживало, но задачу не  упрощало.  При  ручной  работе  на  отключение
одного полотна уходит минут десять. Итого, час с лишним. Много!
     Случай - великая вещь. Случай плюс интуиция. Картина висела  у  самой
двери и ничем не отличалась  от  остальных.  Я  стоял,  глядя  на  нее,  и
последними словами  крыл  авангардную  грезопись.  Это  сильно  напоминало
объемную загадочную картинку, какие я любил разглядывать в детстве. И  так
же как в детстве рука машинально  потянулась  к  картине  и  остановилась,
уперевшись в силовую раму. Тут-то я и увидел...
     Все время я искал наугад. Не знал, что найду -  "зацеп"  или  предмет
нетипичный для агробиолога. А тут была не просто улика... Надо быть  очень
самоуверенным человеком, чтобы решиться оставить такую вещь здесь.  Тайник
в видеокартинах - штука давно  известная,  широко  практикуемая  по  всему
Сообществу и совсем не подходящая для этого сокровища.
     С картиной пришлось повозиться. Наконец, изображение  мигнуло,  пошло
пятнами и исчезло. Я увидел его  в  натуре.  Он  висел  на  простом  сером
шнурке, не замаскированный авангардными финтифлюшками. До сих пор я  видел
его так близко только два раза. Первый - в музее Школы, куда он  попал  от
Игоща - перебежчика с Белой Радости. Второй  раз  -  когда  тот  же  Игощ,
незадолго до гибели, выступал с лекцией у нас на курсе. Он пустил  его  по
рукам и мы долго его разглядывали, открывали.
     Я протянул руку и взял его.  Блестящий,  маленький  и  тяжелый.  Алый
Медальон.
     Я осторожно открыл его. Точно! Переливчатое влажное мерцание гемолита
невозможно спутать. Красивейший и  уникальнейший  минерал,  добываемый  на
Белой Радости и никогда не экспортируемый. Камень - символ планеты. Символ
кровного  родства  ее  жителей.  Камень  -  святыня  и  легенда.  Во  всем
Сообществе существует лишь один камень. В Алом Медальоне Игоща.
     Алый Медальон - не шутка! Из-за Алых  Медальонов  бесследно  исчезали
люди и по неизвестным причинам распадались космические  корабли.  Даже  на
музей Школы дважды устраивали нападение. Медальон -  верительная  грамота,
абсолютный пропуск, охранный документ и знак власти  организации  "Великая
Планета". Значит, снова бустеры,  шалуны  с  Радости.  Но  каков  Арнольд!
Тайный посол, не меньше!  Медальон  -  как  генеральский  перстень  ордена
иезуитов. Его первому встречному не доверят!
     Мне стало зябко. До сих пор "Великая Планета"  не  совалась  в  чужие
дела.  Организацию  беспокоила  Белая  Радость  и  только  Белая  Радость,
"избранная и единственная планета Вселенной". Прочие миры  игнорировались.
Значит теперь взгляды изменились. Плохо... Одно дело бустеры Сообщества  -
тихие и смирные  болтуны,  совсем  другое  -  агрессоры  с  Радости.  Если
начнется объединение разрозненных группок бустеров по всему Сообществу под
эгидой "Великой Планеты", то дело может кончиться новым Глухим  Столетием.
Нужно поговорить с Мишелем. И нужна связь с  Землей.  Не  эта  плохонькая,
через спутниковый ретранслятор, которая то и дело пропадает и которой и ни
разу за две  недели  не  смог  воспользоваться.  Нужен  прямой  спецканал.
Желательно закрытый. Получу инструкции...  Вот  тогда  мы  с  Арнольдом  и
поговорим! Один я могу много, но...
     И вдруг я понял, что боюсь. Стоит высунуться, показать,  что  я  знаю
про Медальон и меня больше  не  увидят.  Как  Игоща.  Да,  Медальон  -  не
игрушки. Его же просто нельзя трогать! Сейчас я повешу  его  на  стеночку,
включу картиночку и полечу  на  Остров.  От  Арнольда  придется  держаться
подальше. Ничего, до конца каникул всего месяц. Отправлюсь путешествовать,
рыбку половлю, молочка похлебаю. Может, на руины лаборатории Цепежа съезжу
посмотреть. Жутковато-интересное, говорят, место...
     Эти мысли я обдумывал, спускаясь по лестнице. Алый Медальон оттягивал
карман. Зря я фантазировал, не было у меня выбора. Пусть не всякий человек
землянин, но каждый землянин - человек.
     Флаер шел на пилот-приборе.  Внизу  плыли  темные  рощи  и  шахматные
квадраты полей  пшеницы  и  аматы.  Возможно,  там  росла  соя  -  предмет
изысканий  агробиолога  с  Алым  Медальоном.  К  кому  же  он  прибыл?   И
остановился ведь в нашем доме и постоянно в нем крутится.
     Получается, кто-то из родни Мишеля очень не хочет, чтобы Лаба входила
в Сообщество. Кто-то желает, шагая по трупам,  шпорить  духовный  процесс.
Кто-то? А может все? И Яна?!
     "Да нет, чепуха! - испуганно думал я. - Ей всего восемнадцать.  Какие
ее годы? Что у нее может быть общего с бустерами?"
     А память  уже  выхватывала  из  прошлого  моменты,  эпизоды,  кусочки
разговоров. И логика подсказывала - впутаны могут быть все трое или с  тем
же успехом - никто.
     Натали Кардан. Это она завела  разговор  о  Глухом  Столетии,  винила
землян и науку... Изящная,  остроумная,  молодая  тетушка.  Классно  водит
флаер, мило веселится на семейной вечеринке,  ласково  говорит  и  холодно
спорит. "Лабе  нужен  подзатыльник,  настоящая  встряска,  а  не  то,  что
предлагаете вы. Не эстетические школы и политеатры,  а  великая  идея,  за
которой пойдут все. Нам  не  нужна  ваша  техника,  а  уж  воспитанием  мы
займемся сами. Мы шли к цели,  но  появились  земляне  со  своей  помощью,
которой никто не просил. Вы разрушаете устои,  отрываете  нас  от  корней,
глушите голос нашей совести. Вы - чужие..."
     Элеонора. Бабушка Элеонора. Смешно! Хотя, если  подумать,  не  очень.
Плох актер, не способный сыграть  дурака.  Или  маразматика.  Люди  охотно
верят в чужой идиотизм, с гордостью  ощущая  себя  несоизмеримо  умнее.  А
старость - это не только склероз, но и мудрость... Осколок  прошлого.  Она
помнит  далекие  времена,  когда  Лаба  была  одинокой   планетой,   пупом
пространства и времени. "Ах, Виктор,  какой  прекрасной  была  тогда  наша
Лаба! Мы были одиноки, но  едины  с  природой,  а  звезды  были  далеки  и
недостижимы. Мы смотрели на них по ночам и мечтали.  Какие  были  люди!  А
сейчас - спутники, карантины, незнакомые названия и эмблемы, омерзительный
грохот ваших кораблей..."
     Яна. М-м-м. Что, Яна? Светлые волосы, зеленые глаза, фигура. Привычка
крутить пластиковый браслет на руке, тихая улыбка. Но...  Невинный  взгляд
искоса и язвительный вопрос: "А может быть  тетя  Ната  права?  Что  такое
знаете вы, на другом конце Галактики, чтобы учить нас жизни? Не  улыбайся,
что ты все время улыбаешься? Я серьезно..." Нет, Яна - это нереально.
     Я потряс головой. Хуже некуда! Словно в створ попал. И посоветоваться
не с кем. Даже с Мишелем. Мишеля жалко, веселый космос! Каково будет  ему,
спецу до мозга костей, когда узнает, что кто-то из его родных...
     Но кто же из них? Лишь один человек может ответить  на  этот  вопрос.
Настала  пора  побеседовать  с  Арнольдом  по-настоящему.  Без  санкций  и
инструкций. Зажать, чтобы не выкрутился,  не  улизнул,  не  отвел  взгляд.
Устроить наконец маленькую "спик-вертушку". Психодопрос с пристрастием.
     Одна из заповедей Сообщества гласит: "Не оболги ближнего  своего".  Я
не могу, не имею права оболгать. Но бустеры существуют. И  кто-то  ищет  и
находит контакты с Белой Радостью, и лжет, и заставляет лгать других...  А
где-то талантливая молодежь учится стрелять из "линеек", ходить в  ногу  и
петь бодрые марши. И спешит помощь с Белой Радости, и  горят  крейсера,  и
светится по ночам в атмосфере радиоактивная пыль, и уже  не  в  фильме,  а
наяву катится по полу голова инженера Адама и многие-многие головы...
     "Не оболги ближнего своего". Я не оболгу, я узнаю наверняка. И  тогда
скажет свое слово Земля.

     - Слушай, какой у тебя рост? - поинтересовался  человек,  которого  я
назвал про себя "офицер  охраны".  Меньше  всего  он  походил  на  офицера
охраны: пыльная и мятая роба, красные глаза, а  на  подбородке  неопрятная
щетина.
     - Без двух два, - ответил  я  и,  предупреждая  вопрос  о  спейсболе,
спросил: - У вас тут что? Музей оборонных средств?
     - Эт-то точно, -  отозвался  "офицер".  Он  небрежно  глянул  на  мой
пропуск, связался с кем-то по фону и теперь  отдыхал,  прислонясь  к  боку
патрульного ракетоплана.
     - Хорошо, нам "Ньюмены" подкинули, - он вздохнул. -  Раньше  сплошной
хлам был.  Сейчас  новая  техника  потоком  пошла.  На  центральной  точке
площадка забита, не ступишь.
     - И давно? - ошалело спросил я.  Новая  техника  мне  чрезвычайно  не
понравилась. "Ньюмены"! В этой дыре! Их у спецов нечасто встретишь, а  тут
какая-то местная охрана. Откуда они взяли? Этак, если каждый будет,  да  с
"Ньюменом"... Странно. Очень странно.
     - Что "давно"? - спросил "офицер".
     - Давно вот это - "ступить некуда"?
     - С месяц...
     - И чего всех сюда тянет? На Южном Побережье по-моему не хуже.
     - А ты забавник! - скривился  "офицер".  -  Сам-то  сюда  за  загаром
приехал, остроумец? А может ты не наш? Не с Лабы?
     Я неопределенно пожал плечами. Интересно, что они так охраняют? И  от
кого... С "Ньюменами".
     - Ах, вот оно  как!  -  задумался  "офицер".  Потянулся  к  фону,  но
передумал. - А я думаю, почему месячный пропуск! Думал фальшивка. Умельцев
у нас хватает. Давненько я такого  не  видел.  На  Острове  обычно  дольше
недели не задерживаются. Либо назад, либо...
     - Что "либо"? - не понял я.
     - Либо вперед, - "офицер" смотрел с  издевкой,  которую  и  не  думал
скрывать. Неприятный тип. И глаза. Красные, но неподвижные, стеклянные...
     - А если подольше остаться захочется?
     - Видишь пропуск? - он  ткнул  пальцем  в  мой  пропуск  -  массивный
металлический браслет с прозрачной пластиной, на  которой  были  выдавлены
мои данные и срок действия документа. - Ты его наденешь и  будешь  носить,
не снимая. Через месяц он автоматически самоуничтожится. И если мы засечем
тебя на Острове без пропуска, то... Не пытайся, не надо...
     - А что, бывают, которые пытаются?
     Реакция была неожиданной. "Офицер" побагровел,  сплюнул  под  ноги  и
процедил:
     - Сам узнаешь.
     Повернулся,  пошел  к  ракетоплану.  Машина  впечатляла:   громадина,
утыканная иглами разрядников и антенн,  с  широко  распахнутыми  створками
грузового люка. Перед люком застыла шеренга здоровенных  суровых  киберов.
Вооружены они не были, но смотрелись зловеще.
     Я задумчиво посмотрел вслед "офицеру". Да... "Корючка". Но это сейчас
не главное. Главное - Арнольд.
     Остров лежал в нескольких километрах от берега. Скоростной паром  шел
ходко и вскоре Остров можно было рассмотреть в деталях. Салатовая  громада
леса,  полоска  пляжа  с  пестрыми  тентами  и   павильончиками,   шеренга
развлекательных сооружений, убегающих от берега в лес.  И  над  всем  этим
курортным великолепием, низко-низко, сочная радуга.
     На палубе было жарко и скучно. Кроме меня, на  Остров  ехали  двое  -
молодая  парочка,  пожирающая  друг-друга  огненными  взорами.   Я   вновь
отвернулся к берегу. На пляже никого не было. Только у опушки леса четверо
парней устроили веселую кучу-малу. В воздухе стоял гам, слышимый  даже  на
пароме, клубилась пыль. Да, даже на Лабе можно форсажно веселиться! Эх, ну
разве так надо? Кто ж так подножки делает? Глухачи неуклюжие!
     Я сплюнул за борт.  А  когда  поднял  глаза,  свалка  кончилась.  Три
маленькие фигурки  неторопливо  брели  вдоль  берега.  Четвертый  участник
потасовки куда-то исчез. Впрочем, было далеко, может, я и ошибся.
     Высадили нас прямо на пляж.  Парочка  уползла  под  сень  разлапистых
деревьев,  а  я  остался  на  берегу,  у  воды.  Искушение  было   велико.
Кондиционер в моем флаере не кондиционировал, час  назад  я  ползал  "а-ля
карач" по пыльному полу в комнате Арнольда, а с тех пор, как  я  последний
раз купался в нормальном озере прошло целых три дня.  Да  и  неплохо  было
расслабиться   перед   "спик-вертушкой",   снять   напряжение.   Чтоб   не
опозориться, как на званном ужине.
     Далеко заплывать не хотелось. Побултыхавшись немного  на  глубине,  я
выбрался на мелководье. Неподалеку трое парней, хохоча, окунали с  головой
загорелую блондиночку. Та вырывалась и визжала так, будто ее действительно
топили. Я немного повеселел. Жизнерадостный гам - то, чего мне не  хватало
для душевного равновесия.
     Выйдя на берег, я уселся в  полосатый  шезлонг  и  осмотрелся.  Кроме
веселой компании под тентами спасалось от излишков ультрафиолета несколько
престарелых   личностей,   да   пышноволосый   культурист   демонстрировал
гимнастические  чудеса  восторженной  подружке.  Словом,  обычная  пляжная
публика, какую можно встретить у любого водоема любой планеты.
     Я прикрыл глаза. Визг, плеск, розовая истома, жара.  Райский  уголок.
Конечно, все это должно впечатлять. Природа! А техника, технология,  наука
здесь вовсе ни при чем. Долой науку и технику, да здравствует  дух!  Сытый
желудок мешает движению к  великой  цели.  Главное  -  аскетизм.  Назад  к
природе, к простым здоровым  радостям,  к  обычаям  и  традициям  предков.
Славься молодая кровь и молодой задор! К силе  через  радость,  к  радости
через силу...
     Лозунги, лозунги, лозунги. Как удобно и просто жить -  не  приходится
думать.  И  можно  забыть,  что  без  "гнилой  науки"  не  было  бы  этого
великолепия - желтого песочка, удобного шезлонга, красивых павильончиков с
соками и  закусками.  А  был  бы  загаженный  Остров,  ядовитые  испарения
джунглей, насекомые, болезни, смерть... Два десятка, два  десятка  планет,
которым мы бросились помогать, забыв обо  всем.  Строили,  ассенизировали,
давали технику и знания. Лучше бы головы! И не Лаба тому виной,  не  Белая
Радость.  Это  не  чужое,  это  наше.  Подарок  из  прошлого.  А  как  все
начиналось!
     Я  вспомнил  кристаллы  лекций  по  истории.  Словно  наша   "Гидра",
подключившись, начала  выстреливать  в  мой  мозг  содержимое  учебника  в
конспективном изложении.
     Два  с  половиной  века  назад.  Освоение.  Космические  лаборатории,
заатмосферные обсерватории, внеземные заводы, орбитальные энергостанции  и
сборочные цеха. Луна. Марс. Меркурий. "Человек - хозяин  Вселенной".  Бум.
Помешательство  на   космосе.   Строительство   прямоточных   термоядерных
кораблей. Галактика чудес, как они строили! Европа и  Азия,  Тихоокеанская
Конфедерация и страны Контадорской группы, Восток  и  Запад.  Национальный
престиж. Звезды - сфера жизненных интересов.  А  как  торопились!  Боялись
опоздать,  не  успеть,  просчитаться.  Гробились   программы   социального
обеспечения и  экономического  развития,  целые  государственные  бюджеты.
Миллионы,  миллиарды  долларов,   фунтов,   франков,   рублей,   крузейро.
Неполадки,  аварии,  катастрофы.   Первая   Звездная,   Вторая,   Десятая,
Тридцатая... Межзвездный Вавилон. Люди разных стран, рас,  общественных  и
политических систем, вероисповеданий, люди хорошие и  плохие,  сектанты  и
атеисты, военные и  штатские,  диктаторы  и  обыватели  покидают  Землю  в
поисках   новых  миров   и  цивилизаций,   истины,   Эдема,   Рая,   Земли
Обетованной...  Кому-то везет, кто-то исчез навсегда. А потом отрезвление.
Экономика   не  выдерживает  напряжения.   Инфляция,  голод,   загрязнение
окружающей среды, упадок сил, апатия... Глухое Столетие.
     Только  через  сто   лет,   открыв   принципы   гиперпроскальзывания,
человечество сделало вторую попытку. Мы вышли в Галактику.  Мы  нашли  тех
кто уцелел, сумев зацепиться за другие планеты. Нашли немногих. Но ищем  и
будем искать во что бы то ни стало. А встает иногда во многое...
     Поднявшись, я начал одеваться, но вдруг замер. Чего-то не хватало.  В
окружающем  пейзаже  произошли  изменения.   Все   на   месте:   солнышко,
рекламно-изумрудная водица, желтенький песочек,  тенты  и  лежаки.  Только
людей стало меньше. Чуть-чуть, на одного человека.  Я  огляделся.  Веселый
космос! Куда она исчезла? Минуту назад вздымала фонтаны брызг и  верещала,
словно русалка, и на тебе... Она не могла спрятаться  на  берегу,  слишком
мало времени прошло. Да и кавалеры ее только выходили на берег.
     Я вломился в воду и, загребая изо всех сил, поплыл к тому месту,  где
барахтались эти недоумки. Идиоты! Что они, за своими женщинами не смотрят!
Ага, здесь!
     Вода подо мной была  темной  и  холодной  -  первый  признак  большой
глубины. Набрав побольше воздуха, я нырнул. Вокруг стеною  встала  зеленая
муть, вода лезла в нос, першила в горле. Я пустил пузыри  и  вынырнул.  Во
мне все хлюпало и булькало, а мозг гнал меня в глубину.
     Вниз - водяной мрак, вверх - мокрое солнце, потоки воды с волос. Вниз
-вверх, вниз-вверх... Бессмысленно! Только раз  почудилось,  будто  далеко
внизу мелькнуло нечто смутное. Мелькнуло и пропало.
     Я в очередной раз оказался на поверхности, и, отфыркиваясь, посмотрел
по сторонам. И едва сам не утонул. Ребята не спешили на помощь, не  бежали
за  спасателями,  не  бегали  бестолково  по  берегу.  Собрав  вещи,   они
неторопливо двинулись к лесу.  Я  проводил  их  диким  взглядом.  Ошибочка
вышла. Русалка наверное вылезла из воды и сейчас ждет дружков  на  опушке.
Но как она успела? Нет, надо разобраться. Шутники! Я им покажу шуточки!
     Пока  я  выбирался  на   пляж,   пока   одевался,   путаясь   мокрыми
руками-ногами в штанинах и рукавах, пока бежал, увязая в песке, они успели
скрыться из вида. От опушки веером расходилось несколько дорожек-близнецов
и тут же стояла низенькая скамеечка, на которой сидел некто  старенький  и
седенький, с палочкой. Он смотрел с нескрываемым испугом и даже  приподнял
свою клюку, словно собираясь стукнуть.
     - Але, дедушка! -  выдохнул  я.  -  Ребята  здесь  были...  Куда  они
побежали?
     - Не знаю, - тихо отозвался старичок и начал боком отодвигаться. -  Я
ничего не знаю. Спал... Я вот...
     - Да-а-а? - удивился я рассеянно, оглядываясь по  сторонам.  Когда  я
повернулся назад, дед бежал по  пляжу,  зажав  под  мышкой  палку,  тяжело
выдирая ноги из песка. Дикое зрелище!
     От изумления я даже не стал его догонять. "Маразматик!  -  неуверенно
подумал я. - Чудик старый!"
     Я посмотрел на солнце, понюхал воздух и,  вспомнив  Буридана,  выбрал
правую тропинку.
     Бежалось хорошо, ныряние не выбило меня из формы. Вокруг тень,  сырые
лесные запахи и глянцево блестящая листва. Краем сознания я отметил это  и
удивился. Дождей нет вторую неделю, а тут мокро как  на  болоте.  Впрочем,
это не мешало сплошь и рядом встречать свежевыгоревшие пепелища - следы не
то пожаров, не то костров. Шаря взглядом по  густым  зарослям,  совсем  не
подходящим для зоны отдыха, я пытался найти признаки,  что  здесь  недавно
прошли, не находил и злился. Упустил я шутников,  вот  досада-то!  Ничего,
потом найду. Что есть Остров? Ограниченный участок суши, окруженный водой.
Ограниченный! А значит, никуда они не скроются. А пока... Я  посмотрел  на
универсальный  таймер,  отыскал  среди  путаницы  стрелок  и  циферблатов,
показывающих время в столицах Сообщества, нужную и понял,  что  опаздываю.
Встретиться с Яной договорились через три четверти, а я  еще  из  леса  не
выбрался.
     Я вновь перешел на бег. Мелькали под ногами узловатые корни,  влажная
земля, сочная травка, изредка  пепел.  Тропинка  стала  шире,  утоптанней,
появились лавочки. На одной, развалясь, прикрыв глаза и  вытянув  ноги  до
середины тропинки сидел  человек.  Где-то  я  его  видел.  Лицо  знакомое.
Загорелое, с курчавым клинышком бородки, улыбчивое. Располагающее лицо. Да
это же бармен из того заведения, куда мы с Мишелем в первый день заходили!
Жаль, времени нет, с ним бы я потрепался.
     Бородатый внезапно открыл один глаз и произнес:
     - Стой! Ра-а-аз-два!
     От неожиданности я остановился.
     - Что же ты так скачешь? - прищурился бородатый. - Убегаешь от  кого?
Скрываешься?
     - Да нет. Я кросс бегу. Очень способствует...
     - Дай-ка руку, - попросил бармен. Он меня не узнал.  Или  не  захотел
узнавать. - Дай-ка ее сюда.
     Я дал. Он схватил за запястье, искоса  глянул  на  пропуск-браслет  и
принялся щупать пульс.
     - Ого! - сказал он. - Да  тебе  же,  парень,  вредно  бегать  кроссы.
Заявляю как специалист. И вообще, парень, с твоим ростом  надо  не  бегать
попусту, а играть в спейсбол. Какой у тебя рост?
     - Ты, специалист,  пульс  не  там  щупаешь.  Он  в  другом  месте,  -
бородатый мне понравился. Забавный дядечка.
     - М-м-мда, пассаж! - бородатый ничуть не смутился. - Проклятые  годы!
Я, парень, тоже сначала все бегал, бегал. Опоздать боялся.
     - А сейчас? - спросил я.  Я  почувствовал,  дядька  -  болтун.  Пусть
поговорит. Информация!
     - Сейчас? Я сейчас головастый как рыба-буй. Я, парень,  давно  понял,
что уже не опоздаю и с той поры хожу пешком. Строго! Свое я и так найду.
     Я покосился на часы.
     - Счастливчик, - хмыкнул я. - Ты знаешь, где свое искать. А я -  нет.
Мне и найти-то надо пустяк - жалкие пять фонтанов.
     Бармен задумчиво осмотрел меня, задержав взгляд на пропуске.
     - Что ж... Все должно быть хорошо. Почему бы и  нет,  раз  парень  ты
хороший? Что же ты, пяти фонтанов не знаешь? Чужой?
     Я кивнул.
     - Ну и как у вас, у чужих, дела?
     - У нас ничего. А у вас, барменов?
     - Какой я бармен! - ухмыльнулся бородатый. - Это так, хобби.  Забава.
Я ведь по натуре ученый. Медик.  Бывший,  правда.  Бывший  медик,  биолог,
генетик, психолог и прочая, прочая, прочая... Жрец-совместитель от  науки.
Как говорится, и жрец, и чтец, и на шприце игрец. Кровь у детишек и  то  я
брал.
     - Ну и черт с ней, с кровью, - беспечно ответил я.
     Бородатый экс-медик повернулся и, по-прежнему  улыбаясь,  внимательно
посмотрел на меня. Глаза его мне не понравились. Я понял,  что  сказал  не
то.
     - Парень, ты брось, - нахмурился он. - Ты себя хорошо веди. Я  всегда
так всем и говорю, что в баре, что  здесь:  "Парни,  ведите  себя  хорошо!
Культурно..."
     Он смотрел на меня. Я молчал.
     - Ах, да! Ты же чужой! - вспомнил бармен. - Тебе, парень,  ничего  не
понять. Генотипом не вышел. И крови твоей в нашей земле нет.
     - И что с того?
     - А то, хотя бы, что остров никогда  не  станет  для  тебя  Островом.
Потому что тебе не придется, стиснув зубы и надувшись как рыба-буй, сидеть
и ждать год.  Понимаешь  -  целый  год!  Двести  восемьдесят  четыре  дня.
Прилетаешь сюда как перелетная муха, смотришь через окуляры  на  Остров  и
возвращаешься домой. А дома... Духовный  атлетизм,  моральный  культуризм.
Обрастаешь  буграми  нравственных  мускулов.  И  копишь,  копишь   заботы,
составляешь списки... Сюда, парень,  никто  не  ездит  просто  так.  Тебе,
парень, этого не понять. Видел бы как сюда собираются! Семьями! Пассаж,  -
бородатый неожиданно рассмеялся.  -  Это  очень  смелые  люди,  которые  с
семьями. Или глупые. Оптимисты! Понимаешь шутку юмора?
     Шутку юмора я не понимал. Монолог бармена  подкрепил  мои  подозрения
насчет Острова, но туман не рассеял. Пока ясно одно - кто-то,  посредством
чего-то привлекает на Остров каких-то людей и что-то тут  с  ними  делает.
Колоссально!  Чрезвычайно  глубокая  мысль!   Ну  ладно,  пойдем  сначала.
Кто-то... Скорее всего бустеры. Чем привлекают? Неясно. И  ведь  не  всех.
Наверняка! Значит, сюда рвутся люди с определенными вкусами и определенным
складом характера. Вот ответ на  третий  вопрос:  что  и  зачем  делают  с
приезжими  на  Острове.  Происходит  отбор.  Селекция.   Кого   же   здесь
селекционируют? Я попытался вспомнить,  чем  отличаются  встреченные  мною
люди от обычных лабиан. Получалось плохо. Ну, веселая публика. Странная. А
может быть, эмоционально-несдержанная?  Отбирают  этаких  берсеркеров.  Но
зачем? Куда они их потом денут? Куда этого бородатого можно деть?
     Я с интересом осмотрел бармена. Нет, не был он похож  на  берсеркера.
Скорее, на Арлекина. Торопливая речь, улыбочка, а над  ней  веселенькие  и
пустые глазки.
     - Нервы, парень, нервы, - в тон моим мыслям продолжал бородатый. -  В
том-то и натрий-хлор нашей жизни! Обхохочешься! Правда смешно?
     По-прежнему улыбаясь,  он  закатал  рукав  и  показал  руку.  Тыльную
сторону от запястья до локтя расчерчивал узор мелких  шрамов.  Ни  единого
живого места, только причудливо стянутая кожа.
     - Мое  изобретение,  -  ухмыльнулся  бармен.  -  Если  совсем  погано
становилось, я сюда чем попало пырял. Потому что срываться нельзя. Надо  в
руках себя держать. И  вести  себя  нужно  хорошо,  культурно.  Не  всегда
выходит, правда. Бывает, сорвешься и начинается потеха. Сначала ничего,  а
потом вспоминать страшно. Потом они приходят.  Катрин,  мать...  Стоят,  в
глаза смотрят и говорят, говорят, говорят. Будто насквозь душу видят.  Или
плакать начнут. И не уйдешь, не спрячешься, вином не зальешь. Хоть утони в
нем, а когда Катрин придет,  трезвым  становишься.  Все  мы  прокляты.  Ну
почему он именно нас выбрал? В чем мы провинились?!
     Он замолчал. Я попытался пристыковать новую дозу сведений к  прежним,
Не получилось.
     - Понятно, - протянул я, совершенно  не  поняв.  Все  это  напоминало
расстройство центральной нервной системы, отягченное манией преследования.
Определенно, в идее о берсеркерах что-то было.
     - Врешь! - немедленно  отозвался  бородатый.  -  Врешь,  и  правильно
делаешь! Надо врать! Всем и себе, в первую очередь себе. Главное - убедить
себя, что ты прав. Верить, что поступаешь по  совести  и  не  сомневаться.
Сомневаться, парень, нельзя, погибнешь. У нас страшно. Тебе, парень, этого
не  понять.  Проклятая  кровь!  Во  имя  веры  в   идею,   можно   убивать
безнаказанно, а сомнение убьет тебя самого. Без провинности.
     - Убьет? - напрягся я. Это  было  уже  нечто  конкретное,  по  нашему
ведомству. - Кто убьет? Кого убьет? Где? Как?
     -  Культурно!  Ха,  парень!  У  нас  самая  культурная,   изысканная,
высоконравственная планета  Сообщества.  Здесь  надо  вести  себя  хорошо.
"Пожалуйста", "Будьте  любезны",  "Благодарю".  Все  уступают,  соблюдают,
выполняют и перевыполняют. А у самих мальчики кровавые в  глазах  прыгают.
Бешенство и страх. Бешенство - от безысходности. А страх от того,  что  не
знаешь, как человек в следующий момент поступит. Может быть убьет тебя. Во
имя идеи, по праву совести. Совершит высоконравственный  поступок.  Потому
что ты не верил, потому что был недоволен. А недовольным не место на Лабе!
Как можно морщиться, когда сам Цепеж...
     Бармен осекся. Пока он говорил, мы вышли на небольшую поляну.
     Неприятное место, идеально подходящее для засад и прочих мрачных дел.
Которыми, похоже,  здесь  и  занимались.  Поляну,  а  кое-где  и  тропинку
пересекали глубокие борозды. Развороченная земля была влажной и  это  тоже
было знакомо. Недавно здесь дрались. Дрались зло  и  безжалостно,  кромсая
друг друга "брандспойтами". Плохо...
     "Брандспойт"  или  "клизма",  несмотря  на  игривое  название,  штука
страшненькая.   Лет   пятнадцать-двадцать   назад   "клизмы"   с   успехом
использовались нашими ребятами в  условиях  планет  с  низким  атмосферным
давлением. Струя воды, выстреливаемая под чудовищным напором, режет камень
и органику как масло. Понятно, оружие ближнего боя, но эффект... Неприятно
смотреть.
     Бородатый экс-медик остановился.
     - Подожди,  -  прошептал  он,  неопределенно  помахав  мне  рукой.  -
Подожди, парень. Слушай, я хочу предложить тебе пассаж. Ты  ведь,  парень,
здесь не просто так, ты многое можешь... Постой, - оборвал он, увидев, что
я собираюсь возразить. - Не надо сказок! Ты не Андерсен, не  нервируй  мои
хромосомы. Планета на карантине, а ты у нас! Неужели я  не  понимаю  шутки
юмора. Так вот, мне нужно улететь с Лабы. Ты со своими полномочиями можешь
помочь. Взять с собой туда, - он ткнул пальцем  в  зенит.  -  Хотя  бы  на
орбиту. Если я не исчезну с Лабы, они меня  доконают.  Катрин  с  матерью,
либо эти... За малый энтузиазм и недостаточную нравственность. Некуда  мне
с Острова податься,  только  на  орбиту.  Подожди,  головой  не  качай.  Я
мно-о-огое знаю!
     Я смотрел на бармена и не мог понять - придуривается он  или  говорит
серьезно.  Было  некое  несоответствие  между  смыслом,   тоном   слов   и
поведением. Он не бил себя в грудь, не хватал меня за руки. Вещал, скромно
потупив очи и ковыряя ногой дорожку. И еще улыбался... А потом  он  поднял
глаза, и  все  стало  на  места.  Глаза  были  стеклянные  и  пустые.  Как
объективы. Глаза совершенно больного человека.
     - Галактика чудес! Будто сам уехать не можешь, - попробовал урезонить
его я. - Оформи визу на выезд.
     - Кто ж меня отпустит? - прошипел бородатый. -  С  Лабы,  парень,  не
уезжают. Никто и никогда! Не  было,  как  земляне  появились,  ни  единого
случая. Вас, чужаков, сюда пускают, идиллией нашей полюбоваться, а  нас...
Здесь же так хорошо! Все довольны, все! Попробуй не  будь...  Каждый  туда
хочет, - он, воровато оглянувшись, снова ткнул пальцем в белесое небо. - И
каждый не пустит другого. Всяк на себя тянет, а равнодействующая  -  ноль.
Зависть, злоба, красивые слова. Лаба.
     Бармен  был  сумасшедшим,  но  в  его  словах  чувствовалась  логика.
"Каждому свое" - знакомая присказка!  Каждому  свое  и  у  себя.  Запугать
народ, отучить думать, заляпав патокой  сладких  речей,  и  главное  -  не
отпускать от себя, держать под рукой. "С Лабы не уезжают". Стоп! А как  же
Мишель? Он учился на Земле. Что-то этот тип напутал...
     Я почувствовал легкое беспокойство.
     - Видишь ли, дружище, я бы всей душой. Всеми фибрами  и  порами,  так
сказать. Хоть на орбиту, хоть на Землю. Но, подумай сам, какие мои  права?
Прилетел-улетел... На всякий случай оставь код  своего  фона,  я  попробую
разузнать.
     Я говорил  и  говорил.  Врал  неумеренно  и  беззастенчиво.  С  одной
стороны, бородатый многое знал. И хотя говорил намеками, упускать его было
нельзя. А с другой стороны, что я могу? Возьму код, там видно будет.
     - Эх, мон шер ами, как говаривал мой друг лингво-археолог. Простой ты
парень. Плохо себя ведешь! Не хочешь хорошо вести... Жаль.
     Он покачал головой и с явным сожалением добавил:
     - Ладно, потопали к твоим фонтанам.
     Последней фразой бармен обманул меня только на секунду.  Но  и  этого
хватило.
     - Вот, парень, мы и пришли.
     Я  и  сам  понял.  Сбоку,  спереди,  сзади  я   ощущал   тупые   рыла
"брандспойтов"  и  разрядников.  Прятаться  некуда,  допрыгнуть   до   них
невозможно - слишком  далеко.  А  бить  психополем  по  всем  направлениям
одновременно не умел даже Шаро-сан - основатель школы псимбо. Засада  была
рассчитана образцово и я  вляпался  в  нее,  мысленно  восхитившись  чужим
профессионализмом.
     - А где фонтаны? - наивно улыбнулся я.
     - Сейчас тебе  будут  фонтаны!  -  резонно  пообещал  бармен.  Он  не
изменился. Все такой  же  улыбчивый  и  доброжелательный.  Но  теперь  это
выглядело не симпатично, а страшно.
     - Что же дальше? - я ждал продолжения. Просто так не убивают.  Должны
что-то потребовать. Или предложить.
     - То есть как, дальше? Все! - радостно отозвался  бармен.  -  Пойдем,
парень, мы тебе твой новый коттедж покажем. Дарим за хорошее поведение. Ты
ведь будешь вести себя хорошо? Культурно.
     Он решил, что я не понял, и махнул  рукой.  Из  зарослей  выдвинулись
люди. Много  людей,  человек  восемь.  Бледных  и  загорелых  до  черноты,
ухмыляющихся   и   нахмуренных,   заросших   и    чисто    выбритых,    со
стилл-татуировками и без. Только  глаза,  следящие  за  мной  через  рамки
прицелов, были одинаковы. В них читалось одно желание: "УБИТЬ!"
     - Пойдем?
     Идти далеко не пришлось. В стороне от дорожки  и,  увы,  все  так  же
далеко от края  поляны,  недвусмысленно  чернела  глубокая  яма.  Отличная
первобытная могила размерами два на один метр. В голову  пришла  идиотская
мысль, что бородатый нарочно интересовался моим ростом, прикидывая,  влезу
ли я в яму. От неожиданности я даже испугался. В ушах зазвенели  невидимые
насекомые, а крошечные мурашки невидимо побежали по  конечностям.  Бешеной
цепью мелькали мысли.
     Что им нужно?
     Почему ничего не требуют?
     Значит, меня заманили на Остров специально, чтобы убить.
     Арнольд... Слишком глубоко я копнул.
     Но когда они успели узнать? В створ попал...
     Я поднял глаза на бородатого и понял, что прав. Лицо у него стало как
у  мертвеца  -  застывшее,  жуткое.  У  меня  оставались  секунды.  Сейчас
прозвучит команда "Давай, парни!"  и  части  Вика  Симонова  начнут  мягко
падать в яму.
     Я напряженно ловил взгляд бармена. Поймал, сосредоточился.  Первое  и
главное условие внедрения в чужую психику - отключение.  Я  отключился  от
всего. От поляны, Жерл "брандспойтов", оставшихся мгновений. Только взгляд
бородатого. Я впитывал его,  подтягиваясь,  полз  по  нему,  сантиметр  за
сантиметром приближаясь к мозгу. Только бы успеть...
     Все произошло как обычно. Эхо чужих мыслей звонко грохнуло в  голове.
Пронеслось волной  и  исчезло,  оставив  после  себя  сладковатый  трупный
запашок. Это я был трупом, это от меня так пахло. Внедрение в сознание  не
позволяет прочесть мысли дословно - это невозможно. Только чувства,  самые
общие чувства... Чувство страха и чувство ненависти, и радость от  удачной
засады, и досада, что не удалось договориться. И еще много-много картинок,
в которых фигурировал Цепеж, мой пропуск и какие-то люди, посулившие его в
обмен на мою жизнь, нацелившие на меня, показавшие мою голограмму.
     - Стоп! Стоп, друзья мои! - заторопился  я.  -  Не  спешите,  ребята.
Начальство вас не похвалит. Я им живой нужен.
     Я нес ахинею. Но сейчас это было неважно. Я не следил за своей речью.
Главное - больше слов. Раскачать этого маньяка-убийцу, разговорить его.  Я
внушал и говорил. Говорил и внушал. Только ничего у меня не получалось, да
и не могло получиться - это я тоже понял, проникнув  в  мысли  бородатого.
Какая-то жуткая  сила,  черная,  страшная,  могущественнее  всего,  что  я
встречал раньше, воздвигла в его мозгу барьеры, смяла сознание,  вытравила
человеческое. Эта сила принадлежала планете, она владела Лабой. И это были
не бустеры.
     А я говорил. Тянул время. Потому что иного не оставалось.
     - Мы с вашим начальством договорились. Оно просто не успело...
     - Начальство? Мое начальство - вот! - бармен  ткнул  себя  пальцем  в
лоб. - Над нами, парень, мы сами. Нам не надо учителей и их подсказок. Нам
нужен твой месячный пропуск.
     - А я?
     - А ты нет... Понимаешь, парень,  у  каждого  пропуска  свой  кодовый
сигнал. Пока думают, что пропуск у тебя, все в порядке.  Но  если  я  тебя
отпущу... Выловят тебя без пропуска на "раз-два". Ты  же  не  будешь  себя
хорошо  вести,  расскажешь.  А  у  нас  с  охраной  счеты  старые.  Мы   -
островитяне, - бородатый посмотрел на меня, ожидая реакции. - А! Я  забыл,
ты чужой. Мы - те, кто не хочет уходить с  Острова  и  никогда  отсюда  не
уйдет. Для того пропуска и добываем. А владельцев...
     Бородатый сообразил, что заболтался  и  скомандовал:  "Давай,  парни!
Культурно..." Я успел спрыгнуть в могилу, и тут с небес с басовитым  ревом
свалился патрульный ракетоплан...
     Сначала я ничего не видел. Лежал, уткнувшись лицом в  теплую  влажную
землю. Пахло прелью,  перегноем,  жухлыми  огурцами.  Наверху  свистели  и
шипели выстрелы, кто-то заходился криком, а потом что-то  тяжелое  рухнуло
на землю. Перевернувшись на спину, я выглянул наружу.
     Дрались беспощадно. Ракетоплан удалось сбить и он врезался в землю на
краю поляны. Из кабины вырывался и плясал  по  траве,  деревьям  и  кустам
тусклый луч "Ньюмена". С хрустом падали горящие сучья, едкий  дым  стлался
по земле. Хоть лес был влажен, это не помешало ему заняться в два счета. А
от ракетоплана перли сквозь дым, рассыпаясь веером, киберы. Из леса по ним
хлестали из "брандспойтов"  -  островитяне  поспешно  отступали.  Но  трое
остались здесь. Они лежали на выжженной, перепаханной земле рядом с  ямой.
Одного я узнал. Это был говорливый бородач-бармен. В  глазах  его  застыла
злая ироническая усмешка. Я вдруг почувствовал, что  меня  бьет  дрожь,  а
пальцы рвут, рвут и рвут траву.
     Бой закончился. Поредевшая цепочка киберов с лязгом скрылась в  лесу,
пальба из ракетоплана прекратилась. Один из киберов, отделившись от общего
строя, подбежал  ко  мне.  Я  не  сопротивлялся.  Меня  вытащили  из  ямы,
поставили на ноги и подтолкнули к машине. Там  стоял  измазанный  зеленью,
ободранный и озверелый, старый знакомец - "офицер охраны".
     - Ну что, скотина? - начал он, но узнав, осекся. - А-а-а,  это  ты...
Везунок! Не связались бы со мной по фону, не сказали бы, чтоб спасал и  ты
бы уже...  Не  понимаю!  То  не  спасай  тебя,  то  спасай.  Руководителей
развелось!
     Он с досадой плюнул на ракетоплан и повернулся к лесу.
     - А кто руководители-то? - отряхивая колени, спросил я.
     Он не ответил.
     - А эти милые молодые люди?
     - Островитяне. Подонки всякие, - ответил "офицер охраны". -  Охотники
за чужими пропусками. Хотят, понимаешь, себе бессрочный рай устроить.
     Он подошел к бородатому и ногой  перевернул  его.  На  спине  бармена
чернело огромное выжженное пятно.
     - Жизнерадостный народ, - отвернувшись, сказал я. -  Жизнелюбивый.  И
отдыхает, кто во что горазд. Водные игры обожает.
     Я рассказал "офицеру" о происшедшем на пляже. Реакции не последовало.
     - Значит, утопили, - рассеянно сказал он. - Пропуска у них  были,  не
заметил?
     - Вроде.
     - Тогда не наше дело. Их право, на то и  Остров,  -  он  помолчал,  а
потом вдруг добавил: - Пассаж!
     - А-а-а... - только и ответил я.
     Мы помолчали, прислушиваясь. Из леса раздавался отдаленный треск.
     - Опять всех не возьмем, - процедил "офицер".  -  Попрячутся.  Хорошо
хоть троих выбили. Дерьмо! Жечь их надо...
     Он еще раз плюнул и энергично выругался. Но мне показалось, в  глазах
промелькнула безнадежная, унылая зависть. Впрочем,  возможно,  почудилось,
он стоял в профиль.

     Площадь Пяти Фонтанов была  солнечной,  нарядной,  хотя  и  несколько
замусоренной.  По  краям,   под   деревьями   -   лавочки,   павильончики,
автоматические ларьки и киоски,  а  на  другой  стороне,  за  фонтанами  -
одноэтажные белые домики.
     Фонтаны впечатляли. Четыре, по углам  площади  -  скромные  работящие
фонтаны, без затей. Зато центральный! Толстая струя, подхваченная  мощными
гравиторами,  уходила  вертикально  вверх  и  исчезала  в  небе.  Там,  на
километровой высоте она  рассыпалась  и  невидимыми  брызгами  оседала  на
Остров, рождая сочную радугу.
     Рядом с фонтаном на высоком постаменте стоял  Цепеж.  Сияющее  облако
брызг окутывало терролитовое тело. Цепеж был точно таким же как  в  городе
на центральной площади. Стоял, заложив руки за спину и  сощурясь,  смотрел
поверх голов вдаль. Он стоял  здесь  по  праву.  Современные  кибернетисты
многим ему обязаны. Цепеж успел многое, еще там, на Земле. Другие  учились
на его ошибках, но чаще на его успехах и по его учебникам. Два века  назад
на Южном Побережье высилась лаборатория - огромное белое  здание.  Там  он
работал, жил и там же исчез. Можно  лишь  гадать  как  далеко  шагнула  бы
наука,  закончи  он  Теорию  Непосредственных   обратных   Связей.   Нечто
фундаментальное в систематике.  Прямая  связь  и  управление  киберами  на
уровне подсознания. Ученые до сих пор не разберутся.
     На  постаменте  я  заметил  надпись.  У   ног   Великого   Системщика
светящимися буквами было выплавлено: "Тому, кто сделал нас  такими,  какие
мы есть." Корявая фраза. На благодарность от киберов  похоже.  А  в  самом
деле, "нас" - это кого? И какими, кстати, "такими" он их сделал?
     Чуть в стороне от надписи было еще что-то. Я присмотрелся.
     Кто-то  буйствовал  здесь  в  умоисступлении.   Долбил   сверхпрочный
терролит, жег разрядником,  малевал  на  постаменте  несмываемой  краской,
которую потом все равно смывали. Не до конца,  правда.  Я  смог  разобрать
надписи  и  поразился.  Черные  слова,  проклятия,  написанные  от   души,
форсажные ругательства и гнусные рисунки.
     Я стоял, застыв, хотя после  разговора  с  островитянином,  казалось,
ничто уже не могло удивить. Это же был Цепеж!  Не  кто-нибудь,  а  Великий
Системщик - гордость планеты.
     Я поднял глаза и тогда заметил то, что не разобрал вначале. На Цепеже
тоже были рисунки несмываемой краской. На разных местах. Я отвернулся. Мне
стало не по себе.
     Повернувшись, я осторожно зашагал по  скользким  пластиковым  плиткам
вдоль площади. Происшествие с островитянами сбило с меня спесь  и  я  стал
внимателен. Арнольд сидел  в  глубине  павильончика,  спиной  к  стене  из
широких  матерчатых  полос.  Он  мог  наблюдать   всю   площадь,   а   при
необходимости - улизнуть через заднюю стену.
     Помахав рукой, я зашел в павильон.
     - Где Яна? - спросил я, усаживаясь за столик. - Ни на минуту  девушку
с тобой оставить нельзя.
     - Ка-а-акой ты, брат, ревнивый, - протянул Арнольд. - У тебя  случаем
в роду мавров не было?
     - А как же! Сорок тысяч предков, и все мавры!
     - Тогда сдаюсь, - Арнольд поднял руки. - Яна  пошла  узнать,  где  мы
поселимся. Скоро придет. Девочка - подарок, а?
     Арнольд подмигнул. Я усмехнулся.
     - Кстати, - сказал я. - Что за странная надпись  на  памятнике?  Кого
это он сделал "такими"?
     - Разве не в курсе? - Арнольд прищурился. - Лабиане... Мы многим  ему
обязаны.
     Я хмыкнул. "Мы - лабиане." Ничего, сейчас я тебя раскручу!
     - Решил я тут Яне  подарок  сделать,  -  небрежно  сказал  я.  -  Как
думаешь, она красивые безделушки любит? Браслеты, цепочки, медальончики...
     Арнольд задумчиво взял коробку с  тоником,  отхлебнул,  кинул  в  рот
ягоду.
     - Правда, хорошую вещицу  на  Лабе  не  найдешь,  -  продолжал  я.  -
Мастеров нет. Вот на Радости забавные штучки делают, - Арнольд по-прежнему
молчал и я двинул напролом. - Надо попробовать гемолит  достать.  Говорят,
камень редкой красоты...
     Я достал медальон и покачал на шнурке перед носом "агробиолога".
     - Говорят, - как автомат повторил Арнольд. Он казался ошеломленным  и
безобидным. Я возгордился и чуть не попался. Бустер резко поднял  на  меня
расширенные глаза и подался вперед.
     Мир затянуло серой пеленой, исчезли звуки и запахи,  остались  черные
дыры зрачков, затягивающие меня быстрее и быстрее. Я старался вырваться из
этой пустоты, не мог и продолжал скользить. Меня уже не было в  павильоне.
Меня не было нигде. Но краем сознания я еще воспринимал приказ, настойчиво
втискиваемый в мозг: "Забудь! Забудь Медальон. Оставь! Оставь  подозрения.
Друг! Я твой лучший друг. Я не только твой друг, но и..."
     Мгновение, и воля, растянутая пружиной, начнет  рваться.  Но  не  зря
мучили нас в Школе семинарами по спик-тренингу. Закрепившись на Медальоне,
и осторожно,  как  учили,  я  принялся  крепить  витки  пружины.  Намертво
сращивал,  заваривал,  заливал  супоксидом,  пока   хлипкая   пружина   не
превратилась в гулкую терролитовую трубу.  Получилось!  Поставил  я  блок,
сумел! Отпустило, стало легче. Я начал разбирать монотонный  бубнеж  наших
голосов и увидел перекошенное лицо Арнольда, крупную каплю пота на кончике
его носа.
     Я немного освободился, но и только. "Пережать" его не удавалось, хотя
выкладывался я на все сто. Он тоже поставил блок, но не простой, с двойной
фиксацией, сквозь которую я не мог пробиться. Какой "пережать", самому  бы
не расколоться! Не знаю, кто и как учил этого  типа  "спик-вертушкам",  но
преподаватели дилетантами не были. Знакомый почерк. Чувствуя, что  начинаю
сдавать, я напрягся и...
     И все кончилось. Стена из широких матерчатых полос за спиной Арнольда
дрогнула. Полосы  на  мгновение  раздвинулись,  мелькнул  солнечный  блик.
Арнольд, задумчиво склонив голову, откинулся на спинку стула.  Я  выиграл!
Он сломался и сейчас начнет говорить!
     Но шли секунды, а Арнольд все сползал и сползал со  стула.  Наверное,
заработал нервный обморок. Я хотел подхватить его,  но  застыл  на  месте.
Арнольд больше не нуждался в моей помощи.  Из  этого  обморока  его  могли
вывести лишь трубы Страшного Суда, да и то, если бы трубили очень  громко.
Арнольд был  мертв.  Он  лежал,  запрокинув  кадык,  а  из  спины  торчал,
погруженный по саму рукоятку, охотничий вибронож.
     Я стоял и бездумно  смотрел  на  него.  Во  мне  плескалось  холодное
тяжелое    недоумение,    а   в   голове   гудело    идиотское   словечко:
"Отрезидентился..." Но отчего он, а не я? По  логике  событий  именно  Вик
Симонов должен валяться с виброножом в глотке.
     Я лихорадочно  просчитывал  варианты.  Вариант  раз.  Случай.  Чья-то
ошибка, погубившая Арнольда. Целились в меня, попали в него. Вариант  два.
На Лабе действует сила, не желающая отдавать планету бустерам.  Конкуренты
Белой Радости решили сделать свой  ход  и  вот...  Как  говорил  бородатый
бармен: "Всяк на себя тянет, а равнодействующая  -  ноль".  Точнее,  труп.
Правда о подобных силах мне слышать не  приходилось.  Третья  возможность.
Агробиолог не сошелся во мнениях с местными коллегами. По поводу  вирусных
заболеваний сои... Ха-ха. Не смешно.
     А может я усложняю и все обстоит гораздо проще? Скажем,  островитяне.
Или другие им подобные маньяки. Благо на Острове таких хватает.
     Я  обсасывал  эти  предположения,   разглядывал   со   всех   сторон,
старательно отгоняя мысль о четвертом варианте - самом правдоподобном.
     Арнольдом пожертвовали, с тем, чтобы повесить это убийство  на  меня.
Кто пожертвовал? Тот, кто создал Остров  и  расставил  охрану,  запугал  и
замордовал лабиан. Стал ли Арнольд им не нужен или  его  с  самого  начала
терпели только из-за Медальона, а когда он его лишился, убрали, я не знаю.
Но расчет прост. Всякий подтвердит, что мы  с  агробиологом  недолюбливали
друг  друга.  И  наверняка  найдется  свидетель,  видевший  нас  вместе  в
павильончике. И разумеется, мои пальчики найдут на ноже...  Постой-постой!
Не с ним ли я по Лабе путешествовал?
     Значит я прав. А раз так, времени в запасе нет.
     Я "взял панораму". Площадь была пуста. За дальним фонтаном  копошился
некто глупый и механический, безопасный, вставляющий свежевыбитые  стекла.
Дело оборачивалось круто. Спокойно! Торопиться  нельзя.  Выбор  невелик  -
либо прятаться, либо звать на помощь. Оба варианта дохленькие.  Скрывшись,
я беру  Арнольда  на  себя.  С  другой  стороны,  приведу  народ,  и  что?
Классическая  ситуация:  убийца,  жертва,  свидетелей  нет,  улики   есть.
Следствие, экспертиза, то да се... Полгодика посижу на  Лабе.  Каникулы  в
камере. Конечно, в итоге меня передадут комиссии Сообщества, но  мало  ли,
что может произойти до того. Несчастный случай, от простуды... при попытке
к бегству. Пора уходить. Но сначала...
     - Извини... - пробормотал я, запуская руку в карман Арнольда.
     Предметов  в  кармане  оказалось  мало.  Здесь,  как   и   в   жилище
агробиолога, лежали только безликие вещи.  Новехонький  бреющий  аэрозоль,
электронная записная книжка, носовой платок, ключ от комнаты  и,  наконец,
крошечная, тускло блестящая, ампула. Аккумулятор для записной книжки.
     Я пролистал записную книжку и, высыпав барахло на стол,  занялся  его
пропуском-браслетом. Стащил с руки, опустил в  карман.  Не  всем  же  быть
везучими. Пал от руки диких островитян! Так, а это что такое?
     Я вновь взял в  руки  ампулу,  пригляделся.  На  торце  был  выдавлен
микроскопический, неразборчивый значок. Клеймо. Чем дольше я смотрел,  тем
сильнее казалось, что и значок и  ампулу  я  уже  где-то  видел.  Знакомое
сочетание. Но откуда я его знаю, галактика чудес? Что-о-о?! Галактика?!  Я
разобрал эмблему.
     Злой космос, злая жизнь! Дурацкая судьба, нелепая  смерть!  Очертания
материков Земли на фоне спиральной галактики -  эмблема  Дальней  Разведки
была вытеснена на ампуле. Да и не ампула это вовсе, передатчик сенс-связи,
вроде тех, что показывали на лабораторках.  Первый  курс,  розовое  время.
Легенды о сенс-связи и суперагентах, пользующихся ей.
     Нет! К черту! Не хочу, так нельзя, неправильно!  Обманули,  обманули,
сволочи! Последние каникулы и так... Это нечестно! Нечестно!!!
     Я со стоном опустился на стул. Было обидно и страшно.
     Допрыгался, Симонов?  Влез  голяком  в  реактор?  Развалить  операцию
дальников  -  это...  А  я-то  ему  мешал!  Все  вспоминал,  не  видел  ли
где-нибудь! Может и видел. В коридорах Школы, например. Веселый космос, но
я не знал! Не знал и не хотел!
     Я посмотрел на ампулу.  Остается  одно  -  выйти  на  связь  с  шефом
дальников. По слухам, он лично курирует важные операции. Объясню, скажу...
Я не виноват! Я думал, все наоборот. Я  помочь  хотел.  Искуплю.  Искуплю,
хоть кровью. Заменю Арнольда  и  сделаю  все,  что  смогу.  Шеф  дальников
поймет, не может не понять. Он же спец из спецов, гроссмейстер воплощений,
легенда, невидимка...
     Опасно было выходить на связь прямо здесь и прямо сейчас. Но  времени
не было и я решил рискнуть. Крепко  сжал  ампулу  сенс-связи  пальцами  и,
положив в рот, разгрыз.
     Миллионы  огненных  иголочек  вошли  в  меня.  Все  вокруг  сделалось
нереальным и зыбким, как изображение на испорченном объем-экране. Потом по
небу побежали косые строчки, полосы синхронизации и мир  исчез.  И  прежде
чем он возник вновь, я услышал знакомый до жути бархатный голос:
     - Ай-яй-яй! Безобразничаете, Симонов?
     Я не безобразничал. Я ошалел. Я не поверил своим ушам.
     Постепенно зрение  восстановилось.  Типовая  комната-каюта  "тяжелого
баллона",  но  сильно  давящая  на  психику  обстановкой.  Масса  удобных,
красивых и просто редких вещей, которых одновременно в таком количестве  я
прежде не видел. И в центре натюрморта - Михаил Зигфридович Ломакин -  наш
декан. Хотя, какой он мне теперь, веселый космос, декан?! Вот вам и Лом!
     Я с отчаянным любопытством разглядывал знакомого незнакомца.  Он  был
похож  на  Лома,  знаком  до  последнего  шва  на  комбинезоне.  Такой  же
вальяжный, неторопливый, ласковый. И глаза не смотрели жестко  и  холодно;
как подобало бы. Глаз не было. Очки. Декан любил антик.
     Ломакин терпеливо ждал.
     - А что с Арнольдом? - спросил наконец он.
     Я рассказал все.
     - Да... - протянул Ломакин и  надолго  замолчал.  Потом  пробормотал:
"Планета..." и еще какие-то слова.
     Наконец, он сухо сказал:
     Через два часа быть на космодроме. Подумаем, как вас вытянуть.  Домой
хотите ведь? Или как?
     - Или как, - быстро ответил я. - А почему "вытянуть"?
     - Так... Свое "как" вы уже сделали. Но об этом дома.
     - Но я...
     - Хватит, Симонов! Вас только  не  хватает!  Мало  Нильсена,  Туреля,
Холдера...
     - А кто такой Холдер? - спросил я.
     Ломакин долго смотрел на меня, а потом все-таки сказал:
     - Следователь. Спецконтролер. Был на  Лабе,  вернулся  таким  же  как
Турель.
     Про  Туреля  я  помнил.  Турель  -  это   тот,   который   свихнулся.
Стройотрядовец. Плохо.
     - Но я...
     - Было еще двое, - не слушая меня продолжал Лом. - То же самое...  Не
сумасшедшие и не нормальные. Психозондаж ничего  не  дал.  Бред!  Какие-то
голоса, призраки... Ничего объяснить не могут, мучаются жутко...
     - Непонятно почему... - начал я, но декан сделал мне знак  молчать  и
продолжал говорить. Ломакин не любил пустой болтовни. Значит  он  уже  все
просчитал, решил и теперь вводил меня в курс, разъяснял обстановку.
     - Потому, что вначале был стройотряд. Аналогичная  картина.  Четверо.
Но главное - детали. Лаба - закрытая  планета.  Лабианин  в  Сообществе  -
явление исключительное. Ваш друг Кардан - исключение. Он и  еще  несколько
человек. Мы  никого  не  принуждаем  выезжать  -  их  дело,  но  за  Лабой
наблюдали. После стройотряда планету  взяли  на  контроль,  после  Холдера
установили карантин. Власти  Лабы  в  ответ  ограничили  въезд.  Говорите,
ласково  встретили?  Гм...  Мы  не  ожидали,  что  вы   окажетесь   здесь.
Недооценили. И конечно курсанты Второй Школы...
     Я, не удержавшись, хмыкнул.
     - Рано радуетесь, - помрачнел Шеф. - Виноватые  будут  наказаны.  Все
сестры получат по серьгам!
     Я не понял. Причем здесь сестры?
     - А Медальон? - спросил я.
     Шеф задумчиво глянул на меня и я понял, что спросил глупость. Ясно  -
прикрытие. Тот самый Медальон Игоща и есть...
     - А...
     - Подожди, - оборвал Лом. - Ты знаешь, что Лаба обладает  собственным
астрофлотом?
     Вираж-форсаж! Доигрались!
     Астрофлот  -  не  сеялка.  Чтобы  собрать  "большой   баллон"   нужна
астроверфь -  килотонны  редких  материалов  и  километры  цехов,  набитых
прецизионной аппаратурой, стоп-конвейерами и псевдоживой кремнийорганикой.
И нужны специалисты, нужна технология. А это с бустерами несовместимо.
     - Опоздал наш карантин, - сказал декан. - Вот, смотри...
     Он разложил веером голографии. на  первой  общий  вид  -  орбитальная
станция  "Лаба-2",  рядом  немногое,  оставшееся  от   Большого   Крейсера
Сообщества. На остальных - внутренности станции в  трех  цветах  -  белом,
голубом, красном. Белые стены, лохмотья  голубых  комбинезонов  и  красная
кровь. Крошево.
     - Никто не предвидел! - произнес Лом. - Мягкие неагрессивные лабиане!
Поборники нравственности! Кто научил их так драться?  Сейчас  их  крейсера
держат орбиту Лабы. Мы блокируем планету на дальних подступах.
     Галактика чудес, только и смог подумать я.  Но  почему  я  ничего  не
знаю?! Почему все молчат и все тихо? Вчера смотрел "Новости Сообщества"  -
ни слова о Лабе. И Мишель не знал? И Яна?
     Последнюю мысль я отогнал. Ладно. Теперь по крайней мере ясно, отчего
связи с Землей нет.
     - Связи нет, - подтвердил Лом, - информации нет, точных  данных  нет,
наших сотрудников на Лабе нет тоже.
     На меня Шеф  не  смотрел.  Вполголоса,  словно  размышляя  вслух,  он
чеканил вопросы:
     -  Откуда  Большие  Крейсера?  Что  такое   Остров?   Кто   руководит
организацией?  Арнольд  успел  сообщить,  что  вышел  на  руководителей  и
"чистит" одну идею относительно Острова. Якобы тот  играет  ключевую  роль
для жителей планеты. Что-то древнее... Предания о  Цепеже...  Арнольд  был
добросовестным работником и предпочитал проверять данные несколько раз.
     - Михаил Зигфридович! Михаил Зигфридович! Я... Я все...  Все  сделаю,
что нужно! Я их, этих руководителей из-под земли достану!
     - Нет, Симонов, - жестко ответил Лом. - В ваших способностях стрелять
и драться  не  сомневаюсь.  Похвально.  Но  тут  нужно  думать.  Как  были
двоечником, Симонов, так и остались.  Не  спец,  а  мальчишка.  Вы  должны
спрятаться, уйти от  визирования,  исчезнуть.  Будут  искать?  Пусть!  Чем
больше внимания  вам  уделят,  тем  легче  внедряться  новому  сотруднику.
Продержитесь трое суток, затем вытащим...
     Он нахмурился, что-то прикидывая.
     Я уходил. Перед глазами бежала волнистая рябь, голос Лома отдалялся и
слабел, появилось эхо. Я судорожно  пытался  приостановить  этот  процесс,
потому что в голове мелькнула догадка. Догадка, на высказывание которой не
оставалось времени.
     - Постарайтесь избежать сложностей и глупостей,  Симонов,  -  говорил
Ломакин. - Три дня, единственное, что могу позволить...
     Голос декана затих. Все кончилось. Площадь  была  по-прежнему  пуста.
Ничего не изменилось, да и измениться не могло. С момента выхода на  связь
и до  того,  как  она  закончилась  прошло  несколько  секунд.  Стократное
ускорение обмена информацией - одно из достоинств сенс-связи.
     Я сидел без сил и мыслей. Было одновременно холодно  и  жарко.  Перед
глазами плавали замысловатые разводы, а в  ушах  звенели  обрывки  фраз  -
наступало последействие ампулы.
     Дела были неважные. Я мог истолковывать слова  Лома  так  или  иначе,
проклинать или молиться на него,  рвать  волосы  или  визжать  "ура!",  но
одного  я  не  мог  точно  -  вернуться  домой  целым  и  невредимым.  Сам
напросился.

     Веселый космос! Как я их ненавидел!
     Нет, дело было вовсе не в разговоре с  Ломакиным  и  не  в  возможных
неприятностях. На то он и шеф дальников. Ему нужна  информация,  прикрытие
для того, кто придет  на  смену  Арнольду,  отвлекающий  маневр.  Пусть  я
двоечник, но я тоже кое-что умею!
     Зря Лом поторопился сбрасывать  меня  со  счетов,  используя  лишь  в
качестве прикрытия для дублера. Зря, потому что я разгадал тайну  Острова,
о которой догадывался Арнольд и которую не успел  сообщить  Ломакину.  Лом
сам подсказал недостающие детали.
     Бойня на орбите. "Кто научил их драться?" - удивился декан. Остров их
научил! Остров - тренажер и учебный центр. Остров,  на  котором  дозволено
все - топить и жечь, насиловать и убивать. Не каждый  на  тихой  и  мирной
Лабе способен на такие "подвиги".  И  вот  создается  Остров  -  сито  для
потенциальных убийц,  полигон,  где  таланты  их  углубляются.  Остров,  о
котором не говорят громко. Патрульное кольцо пресекает утечку информации и
держит реакцию отбора под контролем.
     И то что меня пустили сюда, означает одно - я списан со счетов, живым
с Острова мне не выбраться. А может даже и охоту на меня устроят  -  убийц
потренировать.
     Веселый космос! Как я их ненавидел!
     Выдумка гадины с больной фантазией. Кем же надо быть,  чтобы  создать
на доброй,  симпатичной  планетке  с  населением  в  несколько  миллионов,
заповедный уголок для  всего  самого  гнусного!  Заботливо  охранять  его,
лелеять и пестовать, проводить естественный и искусственный отбор, а когда
контингент созреет,  распахнуть  ворота  и  пустить  свору  на  ничего  не
подозревающую планету - шпорить нравственный прогресс. А чтобы не  мешали,
вывести на орбиту эскадру крейсеров... И  никого  не  слушать,  никому  не
верить, не признавать ничьих возражений. Потому что  правы  только  они  и
всякий, мыслящий иначе, обречен. Свой ли, чужой ли... Воспитание  -  штука
хорошая. Но если кто-то не спешит к нравственному совершенствованию, можно
обойтись и построже. Пришпорить.  Шпоры  для  Лабы.  Миссионеры...  С  ума
сойти! Через кровь, через море крови  к  силе  духа!  Не  ново...  Во  все
времена находились подобные всадники. И всегда страдали те, кто попадал им
под седло. Шпоры - это кровь, боль, пена у  рта  и  ненависть,  ненависть,
ненависть...
     Веселый космос! Как я их ненавидел!
     Все это было, было и давным-давно прошло.  А  сейчас  явилось  вновь.
Откуда? Что зрело здесь в Глухое Столетие?
     Как просто свалить все на тайны  и  сложности  человеческой  психики,
объявив бустеров ксенофобами.  Боязнь  открытых  межзвездных  пространств,
страх перед иными мирами, нетерпимость к новому и чужому. Закуколиться  со
своими ресурсами на Лабе, вкусно  есть,  сладко  пить,  мягко  спать...  В
истории полно подобных примеров. Взять хотя бы Полиру. Да что  Полира!  На
самой Земле, незадолго до Освоения творились дела не лучше. Люди с ферм не
давали городу хлеб, но требовали керосин и мыло. Они тоже кричали о любви,
дружбе и справедливости, взывали к вере и шпорам. А в ответ слышали те  же
слова. Только вера у горожан была иной. И кровь лилась реками...
     Нет, не похожи бустеры на бедных, замученных фобиями и маниями людей.
Даже на благородных рыцарей нравственного прогресса  не  вытягивают.  Грош
цена  такому  прогрессу!  Общество  не  может  развиваться,   искусственно
изолируясь от других культур - это шаг назад. И имя такому прогрессу  одно
- вырождение.

     Меня не преследовали. Я рысцой бежал по  лесу,  "брал  панораму",  но
угрозы не ощущал. Зато почувствовал и увидел многое другое.
     Кто-то поил из термоса своего  бывшего  друга  заботливо  припасенным
соком с ядом. Мелькали  справа  неяркие  вспышки  "Ньюмена"  и  разгорался
ослепительным пламенем лесной пожар слева, где чья-то добрая рука щелкнула
термитной зажигалкой. Я понял слова "офицера охраны", что "всякая  сволочь
лес жгет" и сообразил  к  чему  на  Острове  фонтан  километровой  высоты,
делающий растительность влажной и пожаростойкой. Впрочем, фонтан не помог,
поскольку та же рука плеснула в огонь несколько  баллонов  "универсального
топлива". А впереди визжали на пределе слышимости: "Нет!!!" и спешить туда
было поздно и бессмысленно. Несколько раз я воспринимал знакомое  желание:
"УБИТЬ!" и ощущал далекое присутствие островитян... Но  главное  ждало  на
опушке леса, у самого пляжа. Я наткнулся на  глубокую  яму  и  когда  смог
наконец разглядеть то, что лежало  на  ее  дне,  меня  согнуло  пополам  и
вырвало...
     Добравшись до места, где остался мой флаер, я обнаружил, что его и  в
помине нет. На площадке стояло несколько грузовых развалюх, типа  "Ходок",
тихоходных, неуклюжих, но простых в управлении  и  устойчивых  в  воздухе.
Впрочем, выбирать было не из чего...
     Пилот-прибора в машине не оказалось. Я чувствовал себя бульдозеристом
-  так  неуклюже  ломился  сквозь  воздух  древний  грузовик.   Машинально
перебирая сенсоры управления, я прикидывал как начну действовать в городе.
     Через некоторое время,  посмотрев  на  курсограф,  я  обнаружил,  что
слегка сбился с трассы. Набив поправку, безразлично глянул вниз.
     Скучный пейзаж. Ни полей, ни озер. Даже ферм нет. Низко зависшее  над
горизонтом солнце, темнеющее небо и степь. Степь,  степь,  степь...  Дикие
места. Глухая планета. Глухачи.
     Вдали показались приземистые здания. Я вновь взглянул  на  курсограф.
До Тории далеко... А это что за новость?! Что-то я раньше на  Лабе  такого
не видел!
     Сразу за строениями в земле  зиял  круглый  провал  диаметром  метров
пятьсот. Дна видно не было, лишь изредка в чудовищной  глубине  вспыхивали
яркие точки и штрихи огоньков. На краю пропасти копошились киберы.
     Флаер шел слишком быстро и я многого не успел рассмотреть. Я  заложил
вираж, хотя возвращаться явно не стоило.  Я  уже  понял  то,  что  увидел,
только никак не мог взять в толк, почему это не засекли с орбиты раньше. А
спустя секунду понял.
     Края пропасти медленно сходились,  сдвигались,  поглощая  темноту,  и
вскоре окружающий пейзаж стал прежним. Несколько серых строений,  спешащие
к ним киберы и степь, степь, степь...
     Степь мелькала подо мной с  чудовищной  скоростью.  Прижав  машину  к
земле, я выжимал из нее все, на что она была способна. Нужно было спешить.
Неясно, почему я до сих пор жил, отчего меня не сбили.  Момент  созрел.  Я
видел  астроверфь  планеты  Лаба  -  огромный  сверхсовременный  подземный
комплекс, тщательно замаскированный и  оберегаемый  от  чужого  взора.  Не
запеленговать меня не могли.
     Через две минуты я понял, что не ошибся. Сначала на экране,  а  затем
наяву появился другой флаер. Правда  был  он  один  и  была  это  легковая
машина. В ожидании подвоха, я насторожился.  Легковой  аппарат  без  труда
догнал моего "Ходока" и, зайдя сверху, начал прижимать к земле.  Делал  он
это коряво и бестолково. Я усмехнулся.  Дилетанты!  Удивительно,  как  эта
"гвардия" бустеров исхитрилась учинить мясорубку на орбите.
     Тонкая, словно бритва и такая же острая струя воды  из  "брандспойта"
мазнула по фонарю кабины,  смыв  попутно  мою  усмешку.  Шутки  кончились.
Дожидаться второго выстрела я не стал. В голове мелькнула  тень  сомнения,
но пальцы сами упали на сенсоры управления...
     Я ударил легковушку,  как  учили,  кузовом.  Все  вокруг  захрустело,
заревело, запахло... И исчезло.
     - Второй день рождения, - бормотал я, вылезая из воды. - Каждый раз в
этот день буду праздновать второй день  рождения.  Надо  же,  как  вовремя
речка подвернулась!
     Нет, чудеса, в самом деле, еще случаются! Вылететь из кабины  на  ста
метрах и попасть в речку, да не  как-нибудь,  а  по  касательной  к  воде.
Маленький серфинг на заднице, мордой об камни, несколько царапин,  две-три
капли крови - неприятно, но не смертельно.
     Машины лежали в нескольких десятках метров от  берега,  перемешавшись
друг с другом и с землей. Заходящее солнце  било  в  глаза  и  пока  я  не
подошел вплотную, рассмотреть ничего не удавалось. Темная груда - все.
     Вначале я узнал флаер. Мою серенькую работящую машину, на  которой  я
облетел Лабу  и  которую  увели  у  меня  со  стоянки.  Мне  стало  жутко.
Полуоткрытый фонарь, забрызганный серой жидкостью, скрывал  пилота,  но  я
уже знал, кого увижу в кабине. И увидел.
     Она лежала, запрокинув голову, впившись мертвыми  пальцами  в  пульт.
Прядка светлых волос упала на лицо, а глаза были открыты и пусто  смотрели
сквозь меня. Зеленые глаза... И кровь. Откуда столько крови?
     Ничего  во  мне  не   было.   Боль   ушла,   ушли   мысли,   осталась
горькая-горькая обида.
     "Яна,  -  повторял  я.  -  Яна,  Яна...  Вот  почему  ты  была  такой
загадкой... Убила Арнольда и хотела убить меня..."
     Это все шпоры. Шпоры для Лабы. Шпоры для всех и каждого, для  меня  и
для нее. А может быть, она сама была шпорой, сломавшейся, отслужившей свой
век и больше никому не нужной? Но ведь кто-то послал тебя! Кто-то  сказал:
"Убей!" и ты пошла выполнять  приказ,  не  задумываясь,  не  сомневаясь...
Зачем? Почему? Во имя чего? Ответов  не  было.  Были  вопросы.  Вопросы  и
исподволь закипающая злоба.
     Я повернулся и торопливо зашагал к реке, изредка сбиваясь на бег.  За
рекой зажигала огни Тория...
     Не  знаю,  кто  задумал  шпорить  прогресс  на  Лабе.  Но  я  выясню.
Обязательно выясню. Найду этих всадников и вырву у  них  шпоры.  Вместе  с
ногами.

                                    3

     - А дальше? - бархатным голосом спросил декан.
     - Дальше... - я задумчиво потер влажную от заживителя щеку. Ожог  еще
чувствовался.
     Рассказывать дальше не хотелось.  Но  мнение  мое  сейчас  никого  не
интересовало. Решения здесь принимал не я.
     - Потом я перебрался через реку. Плохо помню. Как в  дымовой  завесе.
Шок. Мыслей - ноль. Стреляй, беги...
     - В древности, - задумчиво  сказал  Лом,  -  деревья,  между  прочим,
рубили вручную. Вам бы это подошло. Большой спец по ломке дров!
     Я молчал, глядя Ломакину в очки. Причем здесь дрова? Воспитывает.
     - Мы же условились, Симонов, меньше самодеятельности! Вам  надо  было
продержаться трое суток. Вместо  этого  вы  объявляетесь  через,  -  декан
посмотрел на таймер, - пятнадцать часов. На старом рейсовике, напролом! Не
понимаю, почему вас не сожгли!
     Я понимал, почему, но промолчал. Надо по порядку. Сейчас Ломакин  все
равно не поймет. А ответ прост. Островитяне - экипажи кораблей  наконец-то
дорвались до  орбиты  и  наслаждаются  свободой.  Ох,  что  у  них  сейчас
творится!
     - Плохо, Симонов! - Лом хотел  добавить  что-то  еще,  то  тут  стены
кабинета померкли, противно заломило в висках,  пол  тряхнуло  -  "Ариэль"
включил силовую защиту. Этот маневр  на  Крейсере  отрабатывали  четвертые
сутки с переменным успехом. Тренировались. Дальше дело пока не  двигалось.
Орбиту Лабы держали "баллоны" бустеров, а в сотне тысяч километров от  них
зависли Крейсера Сообщества. И конца этому не предвиделось.
     Совет Сообщества заседал непрерывно. Из Совета на эскадру и  обратно,
непрерывным потоком шла информация, в которой вопросов  было  больше,  чем
ответов. Непрерывные  учебные  тревоги,  неприятно  похожие  на  боевые  и
предбоевые маневры, выполняемые хуже учебных. Суета, торопливые  последние
приготовления  и  приготовления  самые-самые   последние.   Предположения,
домыслы, безумные идеи. Тут-то и возникаю я. Все  знающий,  но  ничего  не
решивший. Слишком многое произошло за эти пятнадцать часов...
     Город я изучил неплохо. Пробираясь по подворотням,  валился  в  кусты
при  малейшем  шорохе,  перемахивал   через   высокие   каменные   заборы,
старательно обходя бары и ярко  освещенные  улицы.  Я  вел  себя,  как  на
лабораторке по выживанию. Я больше не верил городу.  Милые,  обходительные
люди ждали момента, чтобы воткнуть в  спину  виброкинжал.  Чтобы  брызнула
кровь, чтобы кровь смешалась с землей и наконец, напоила ее. Кровью  пахли
улицы города, асфальт мостовых и заброшенные дома, деревья и камни. Кровью
пахла планета Лаба.
     Я тронул губу. Кровь запеклась, хотя раньше, у флаера лилась щедро. В
этот момент под аркой, выходящей на проспект Цепежа, появилась тень,  и  я
нырнул в кусты. Замер, выжидая.
     "Не верь, никому и никогда не  верь..."  Где  я  слышал  это,  совсем
недавно?  Ах  да,  покойный  знакомец-островитянин!  Кстати,   островитяне
прекрасно укладываются в мою картину Лабы. Островитяне -  предел.  Крайняя
точка местной "свободы", автоматы-убийцы,  вышедшие  из-под  контроля.  Им
начхать на "идеалы" бустеров. Объединяются в  группы,  добывают  пропуска.
Разумеется, они не выгодны любителям шпорить нравственный прогресс. Лишний
материал. Их  преследуют,  выбивают...  Только,  что  они  так  за  Остров
держатся?
     Додумать не дали. Пошатывающаяся, едва различимая в темноте, до  жути
знакомая фигура добрела до кустов,  где  прятался  я,  и  остановилась.  Я
ощутил, что меня видят, и вдруг  понял,  кто  это.  Я  не  удивился  и  не
испугался. Ничего не почувствовал. Но, может быть, легкий стыд, что, я как
кретин, прячусь от дамы в кустах. А еще пришла мысль: "Вот и славно, давно
пора поговорить."
     - С каких пор ты стал меня бояться, Вик? - услышал я сдавленный шепот
и,  словно  наяву,  увидел  закушенную  губу,  измазанную  кровью  щеку  и
помутневшие от боли зеленые глаза.
     - С тех пор, как ты разбилась, - спокойно ответил я.
     - Я не разбилась. Ты убил меня, когда бил кузовом... Знаешь, у флаера
каркас из терролитовых трубок. Они твердые и тонкие. Я видела...  Сначала,
одна из них фонарь пробила. Медленно-медленно так.  Прошла  через  кабину.
Через пилотское кресло. Через меня... Зачем, Вик?
     Мне стало не по себе. Спокойствие медленно уходило.
     - Бред. Ты стреляла первая. Ты знала, что делаешь. Сейчас бы я  лежал
в  разбитом  флаере  мертвый  и  переломанный.  А  Арнольд?   Кто   ударил
виброкинжалом? И вообще, сгинь!
     Я хотел добавить про шпоры, Сообщество и многое другое, но  замолчал.
То, о чем я так хорошо и уверенно думал, стало пустым и ненужным. Я  вдруг
поймал себя на мысли, что произошла жуткая ошибка и я  действительно  стал
убийцей. Убийцей невиновного человека, любившего меня.
     - Я ведь любила тебя, Вик.  Когда  я  пришла  в  павильон  и  увидела
мертвого Арнольда, я поняла, что случилось страшное и испугалась за  тебя.
Я не думала, что делаю, Вик. Я должна была не пустить тебя в город.  Любой
ценой...
     Она шагнула ко мне. Теперь мы стояли вплотную.  Я  разглядел  Яну,  и
меня словно зажали в створ. Это было ее лицо! Губы, волосы,  черное  пятно
на щеке - кровь, развороченный, изуродованный висок. Невидимые раскаленные
клещи рвали и жгли  мой  мозг.  Все  глубже...  И  боль,  дикая  боль,  но
вырваться нельзя...
     А она говорила:
     - ...ты бы остался  с  нами.  Бабушка  Элеонора  старая  и  не  может
работать на ферме. Она бы отдала ее нам. Там красиво, на холмах у реки.  А
нашего первого малыша мы назвали бы Мишелем. Правда?
     Я схватил ее за локоть, рванул. На миг почувствовал  холод  ее  руки,
пальцы скользнули по пластиковому браслету, а потом все исчезло...
     Перед глазами земля. Сухая-сухая. Это от того,  что  дождя  долго  не
было. А еще, кажется, трава. "Кажется", потому что темно. Ночь.
     Голова звенит пустотой. Тело не слушается. Надо сконцентрироваться.
     "Я абсолютно спокоен. Мои руки повинуются мне.  Мои  ноги  наливаются
силой. Я могу встать. Все хорошо. Я абсолютно спокоен..." Чушь! Я  не  был
спокоен! И ноги силой не наливались. Аутотренинг не помогал.
     Упершись руками в землю, я попытался подняться. Получилось.  Что  это
было? Я сидел на корточках, а потом ткнулся физиономией в кусты. Остальное
- плод больной фантазии.
     - Видения - есть первый признак переутомления, -  пробормотал  я.  Не
хотелось бы еще  раз,  переутомившись,  пережить  такой  сон.  Слишком  он
реален. А если не сон? Тогда - глюк. Галлюцинация. Плохо...
     И опять заборы, запах  листвы,  запах  пыли,  запах  земли,  шаги  на
цыпочках  вдоль  стен,  прохлада  камня  под  пальцами  и   мысли.   Мозг,
оправившись от потрясения, бешено жонглировал вопросами и ответами. Понять
противника - предугадать его дальнейшие ходы. Почему меня не  "угасили"  в
компании с Арнольдом? Значит, я был нужен бустерам живым? А сбивали зачем?
Астроверфь? Несерьезно! Дали бы лучом... Нет, не понимаю!
     Отлично я понимал. Просто избегал одного элементарного объяснения, от
которого начинало саднить под  сердцем.  Призрак,  или  галлюцинация,  или
видение моего сна было право - Яна не хотела пускать меня в город.
     Улица была ярко освещена. На противоположной стороне  чернел  ягодный
сад, в глубине которого мерцали окна гостиной и кухни. На  стоянке  торчал
один тетушкин флаер, значит Мишеля все еще не было. Светло, тихо, пусто. А
на лавочке сидит кто-то. Сидит и смотрит в мою сторону.
     Я неторопливо перешел улицу и хотел нырнуть в темноту, как  вдруг  за
спиной прозвучало:
     - Почему ты так поздно, Викентий? Я сижу, тебя жду...
     Я застыл на полушаге. На Лабе никто не мог знать мое настоящее имя.
     На самом деле я не Виктор, а Викентий. Дурацкое имя.  Я  его  получил
стараниями мамы. С детства оно мне не нравилось и я сократил его до  Вика.
К этому привыкли и иначе как Виком или Виктором не называли. Так документы
и получил. Никто не мог знать мое настоящее имя...
     Она могла. Сидя на скамеечке, она укоризненно смотрела на  меня.  Мне
захотелось спрятаться. Бежать, нырнуть куда-нибудь, как в  детстве,  когда
я, возвращаясь домой из Города Аттракционов и услышав те же слова  матери,
спешил запереться в своей комнате. Но теперь бежать было некуда. Да и  как
укроешься от человека, умершего три года назад?
     - Я ездил на Остров, мама.
     - Опять ты весь грязный, - вздохнула она. - Ну,  где  ты  ухитряешься
извозиться?
     - Упал, - я был спокоен. У меня словно  отключились  нервные  центры,
ведающие удивлением. Все  воспринималось  как  должное.  И  то,  что  мать
выглядит молодой, гораздо моложе, чем в последний раз. И то,  что  на  ней
любимое искристое лакоплатье. И то, что говорит она на едином как  всегда,
с легким акцентом. Она родилась на Магдалине - там все слегка картавят.
     - Я упал по дороге...
     - Когда ты врешь, мне  всегда  интересно  -  в  кого  ты  так  хорошо
научился это делать? Стыдно.
     Я пожал плечами. Мне не было стыдно. Я же в самом деле упал. Только с
большой высоты.
     - Ты плохо поступил с Яной. Ведь ты нарочно ударил  кузовом.  Ударил,
чтобы убить. И сейчас... Зачем ты идешь  туда?  -  мама  махнула  рукой  в
направлении дома. - Подожди! Сейчас ты скажешь, что идешь  восстанавливать
справедливость, помогать людям. Ты помогал им и до сих пор. Где они -  эти
люди? Арнольд, Яна, островитянин... Ты считаешь  себя  правым.  Ты  всегда
любил считать себя правым. И, разумеется, хотел, чтоб было как  лучше.  Но
ни один твой шаг на Лабе не принес пользы. Только  зло.  Теперь  ты  идешь
мстить. Кому? За что? За собственное бессилие?
     - А Остров? - я с трудом разлепил губы. Во мне не  было  уверенности.
Как спец я не стоил сейчас  ничего.  Тоска  выворачивала  меня  наизнанку.
Тоска и сознание, что мама права.
     - Ну и что? Да, Остров жесток. Но ты даже не уверен, что понял его до
конца. Может быть в его жестокости есть  смысл?  Но  ты  идешь  мстить.  И
будешь жесток тоже...
     - Я иду мстить убийцам!
     - Неправда, - она смотрела мне в глаза и я не мог отвести  взгляд.  -
Хочешь  скрыть  свои  ошибки,  выставиться,  проявить   себя?   Заработать
благодарность декана? Поэтому, а вовсе не от того, что кончилась связь  ты
ничего не сказал Ломакину. "Справедливость", "благо Сообщества"  -  пустые
слова, прикрытие для тебя. Тебе и раньше было плевать на них, а  сейчас...
Красуешься своей ловкостью, силой... Ты ведь слабеньким рос.  И  наверное,
поэтому всегда хотел стать сильным.  Сильнее  всех.  Ты  и  с  отцом  ушел
потому, что он устраивал в Школу, давал силу...
     - Нет, не потому! Я любил отца!  -  хрипло  крикнул  я.  Меня  начало
трясти. Передо мной была не моя мать. Та никогда не упрекала меня,  только
улыбалась устало и грустно.
     - Не любил ты его, - покачала головой она. - Ты в Школу хотел  очень.
Хотел так, что даже забыл про мою болезнь. И я осталась  с  нею  одна.  Ты
знаешь, как плохо быть одной, когда медленно гаснет свет...
     Ее голос стал громом, и я закричал. Но я  не  услышал  своего  крика.
Чудовищное эхо ревело в  уши:  "ГАСНЕТ  СВЕТ...  ГАСНЕТ  СВЕТ...  СВЕТ..."
Страшные слова, без смысла и звука... Не надо!!!
     А потом острые круги и мягкие квадраты. Они пляшут, перестраиваются и
образуют слова: "Приходят Катрин и мать. Смотрят в глаза и говорят.  Видят
насквозь душу. Парень, забери меня отсюда." Где-то я  это  слышал.  Кто-то
мне это говорил. И  я  говорю.  И  веселые  геометрические  фигурки  вновь
становятся в строй: "ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА".
     В ушах звенело, лицо дергалось, по спине  тек  пот.  Я  был  пропащим
человеком, отлично сознавал это и мне было все равно. Неважно, сошел ли  я
с ума, взялась ли за меня планета или бустеры, но больше никаких  диалогов
я вынести не мог. Быть мертвым - гораздо лучше. Хотя, здесь  воскресают  и
мертвые.
     И вновь я внушал себе, что абсолютно спокоен,  что  все  хорошо,  что
руки и ноги повинуются... Но теперь  аутотренинг  не  давал  даже  иллюзии
облегчения. И тогда я изо всех сил ударил себя по морде...
     Немного полежав под ягодным деревом, ощупав  челюсть,  я  поднялся  и
бесшумно скользнул вдоль стены. За стеной, в гостиной давал  гудки  вызова
фон. Я "взял панораму" дома и обнаружил в гостиной тетушку Натали Кардан и
Элеонору. Еще кого-то, одного или двух зафиксировал  в  соседней  комнате.
Они показались  мне  знакомыми,  но  находились  далеко  и  воспринимались
смутно.
     - Да, я, - говорила в фон тетушка. - Следовало лететь  лично...  Так,
таран, понимаю... Вдвоем?! В каком районе? Осмотрели место? Что значит, не
успели?! Меня не интересует! А как хотите! Немедленно. Если живой?..
     Тетушка повернулась и посмотрела на Элеонору.
     - Мое мнение вам известно, - процедила старуха.
     - Ну нет! - решительно ответила тетушка. - Это надо  было  делать  на
Острове, а еще лучше не делать вообще.  Да,  считала  и  считаю!  Нет,  не
трогайте. Доставите сюда, там...
     Я подошел к двери и, пнув ее ногой, вошел.
     - ...видно будет. Впрочем, не  надо,  -  спокойно  окончила  тетушка,
глядя на меня. - Он здесь.
     Она выключила фон и сказала:
     - Иди, умойся, потом поговорим. Я  думаю,  у  тебя  накопилось  много
вопросов. Да и нам есть о чем спросить. Теперь можно, - она  с  непонятной
жалостью и интересом рассматривала мое разбитое лицо. - Крови много было?
     - Как поступим? - спросила тетушка, когда  я,  вернувшись,  уселся  в
кресло. - Сразу будешь спрашивать или сначала  выслушаешь  нас?  Я  думаю,
мадам Элеонора, наши вопросы мы зададим в конце?
     - Мальчишка ничего не понял, - холодно констатировала Элеонора. С ней
тоже произошла интересная  перемена.  Где  грим,  пудра,  парик?  Маскарад
кончился, передо мной сидела жесткая  старуха  с  фанатичными  глазами.  -
Расскажите ему, Натали. А когда он поймет, мы его спросим.
     Я кивнул. Информация, которой так не хватало, сама шла в руки.  Озноб
прошел, я был собран и жесток. Мозг превратился в запоминающее устройство,
готовое впитывать информацию.
     - Вы исправляетесь, Вик, исправляетесь. Не  спорите,  не  перебиваете
старших. Это радует, - улыбнулась тетушка. - С землянами, вообще, общаться
- редкое удовольствие. Нас  заворожила  громкая  слава  Дальней  Разведки,
Школы и так далее. Мощь  и  великолепие,  псимбо,  штучки  с  психополями.
Супермены! Спецконтролеры! Тем более, сначала мы вас  переоценили,  решив,
что вы - человек Ломакина, дальник. Не надо бледнеть, Вик.  Кому  следует,
давно и хорошо знают, что за человек ваш декан.
     - Давно и хорошо! - с ненавистью  повторила  Элеонора.  -  Жаль,  что
заочно.
     - Вывод напрашивается, - продолжала тетушка Натали. - Судите сами:  у
вас прекрасные отношения с деканом. Он выделяет вас, беседуя при  закрытых
дверях, прощает шалости. Далее, на каникулы вы рветесь в гости к другу. Не
дожидаясь  приглашения,  навязываете  свое  общество.   И   наконец,   без
затруднений просачиваетесь через шеренги спецконтролеров, занявших орбиту.
Хлопаете дверями, сжигая попутно мосты. Вопрос: кто такой  Симонов?  Ответ
один...
     - Мальчишка! - прошипела Элеонора. - Можно было сразу догадаться, что
о разведке он и не думает, в гости набивался из элементарного  хамства,  а
спецконтроль проскочил из-за извечного земного бардака...
     - Бардака? - не понял я. - Это что?
     -  Слэнг,  -  отмахнулась  тетушка.  -  Вас  ждала  веселая  встреча.
Подготовили  информацию  для  дальников,  распределили   роли,   сколотили
антураж. И чуть не перехитрили самих себя. Но... Знаешь, когда мы  поняли,
что ты студентик? Званный ужин.  Ты  заставил  нас  обратить  внимание  на
Арнольда и задуматься. Слишком рьяно он демонстрировал  свою  ненависть  к
тебе. Даже мы удивились, хотя... Переиграл Арнольд!
     Она выдержала паузу, глядя на меня. Ждала реакции. Не дождется!  Ложь
это... Ложь! Веселый космос, неужели я все-таки "раскрыл" Арнольда?
     - Приличный молодой  человек  вынырнул  из  глухомани  западных  ферм
несколько месяцев назад и быстро вышел на нас. Все в нем  было  хорошо,  и
документы, и знание агробиологии, и скромность. Вот только не было никогда
на Лабе человека по имени Арнольд, посланного учиться в метрополию. С Лабы
не уезжают! Арнольд наблюдал за нами, мы за ним. Мы не торопились. Мы бы и
не поторопились... Заслуга мадам Элеоноры. Она решила, что фрукт созрел  и
пора варить компот.
     - Не паясничайте, На-та-ли, - скривилась старуха.
     Нет, что  творится!  Неузнаваемо!  Ладно  бы  наоборот  -  ерничающая
старуха и одергивающая ее тетушка.
     - Извините,  -  раздраженно  бросила  "На-та-ли".  -  Мадам  Элеонора
предпочитает радикальные решения. Не поставив никого  в  известность,  она
дала указание э-э-э... изолировать Арнольда и осмотреть вещи. В комнате, в
незамысловатом тайничке был найден Алый Медальон. Мы не  захотели  портить
отношения с Белой Радостью. Медальон - это тайный  посол.  А  исчезновение
посла -  это...  Отличный  ход!  Ваш  Лом  -  великолепный  противник.  Он
правильно рассчитал, что Арнольда мы вычислим сами  и  обязательно  найдем
Медальон. Самовнушение!
     Тетушка вновь выдержала  паузу.  На  этот  раз  молчание  далось  мне
труднее. Натали Кардан улыбалась. О, она  отлично  знала  свое  дело!  Она
умела пытать. Она пытала меня подозрением.  Вернее,  она  только  подавала
намек, а пытал себя я сам...
     - Тыч открыл нам глаза, Симонов, - неожиданно перешла на "ты" она.  -
А вначале, поверив Арнольду, мы  предоставили  ему  полную  свободу.  Даже
пригласили на званный  ужин,  демонстрируя  полное  доверие,  а  заодно  и
дальника - агента Сообщества. Увы, ты оказался не резидентом и не агентом,
а  словоблудом,  раскрывшим  коллегу.  В  этом  трудном  деле  ты  проявил
незаурядное мастерство и напористость. Каждое твое наблюдение работало  на
нас. И то, что Арнольд уклонялся от встреч с тобой один  на  один,  словно
зная о "спик-вертушке". И то, что его лицо  показалось  тебе  знакомым.  И
даже эпизод с кофе. Ну, когда ты не смог его психополем...
     Я скрипнул зубами.  Ай,  Мишель-Мишель!  Проболтался  родственничкам!
Хотя, откуда ему было знать. Но я-то, я!
     - Дыма без огня не бывает... - начала тетушка.
     - Бывает, - раздался глубокомысленный голос.  -  Если  у  меня  будет
замыкание. Хозяева, мне нужны новые дюбели...
     Я вздрогнул. В дверях стоял полотер Апполинарий. Элеонора негромко  и
яростно сказала в дверь:
     - Недоумки! Чем вы там занимаетесь?! Заснули? Герман!
     - Ваши люди, - невинно заметила тетушка.
     На пороге появился громадный детина. Я узнал его и привстал с кресла.
Герман долго посмотрел на меня,  поправил  шляпу  "Лаба-транс"  и  выволок
бормочущего кибера из комнаты. Расшатывают психику, гады! Намекнули.
     - Арнольд стал опасен, - продолжала Натали. - Слишком многое  увидел.
Да и нужен он нам как агент-дальник не был. Ведь у нас был ты. Не дальник,
но... Остальное несложно. Тем более,  бедняга  так  рвался  на  Остров.  А
Остров...
     - О нем мне все известно! - не удержался я. -  И  будьте  уверены,  в
случае конфликта, первый удар придется по Острову.
     Я блефовал. Удара не будет. Ни за что  и  никогда.  Сила  -  это  для
слабых. Я врал наугад, но попал. Тетушка взволновалась не на шутку.
     - А вот это ты зря...
     Старуха Элеонора ненавидяще смотрела на меня.
     - Ничего тебе не  известно,  щенок!  -  она  покачала  головой.  -  И
никакого удара ты нанести не позволишь. Совесть не даст! У землян ее  нет,
но даже вы на это не пойдете.  Сам  декана  молить  будешь,  чтобы  Остров
пощадили. Сам себя пожалеешь! Мечтать будешь на  Острове  очутиться!  Хоть
мишенью. Хоть на часок.
     - Ха-ха, - раздельно произнес я. - Не вижу причины!
     - Увидишь, -  пообещала  тетушка.  -  Совесть  тебе  не  простит.  Ни
Арнольда, ни Яны... Бедная девочка! Неблагодарно ты с  ней  обошелся.  Она
предлагала тебя не э-э-э... В общем, отпустить.
     - Вы... вы... не смейте! - задохнулся я.
     - Спецконтролер! Зе-е-емляшка! - брезгливо протянула старуха.
     - Действительно, Вик, держи себя в руках! -  укоризненно  прищурилась
тетушка. - Помогли умертвить земляка, а туда же, указывать, что смеем, что
не смеем.
     Я молчал. Мне было плохо.
     - Ладно. Придется нам тебя на Лабе задержать. Из сострадания.  А  то,
как  своим  соотечественникам   в   глаза   смотреть   будешь?   Ай-яй-яй!
Набезобразничали, Симонов? -  тетушка  издевательски  улыбнулась.  -  Твои
рассказы за ужином нам сильно помогли. Так красиво обрисовал  спецконтроль
на "Лабе-2", так подробно описал "пунктир"... Наши ребята  воспользовались
рекомендациями. Ракетоплан, на котором вы прибыли сюда, "челнок" ваш  тоже
пригодился.   Твои  коллеги  из  Второй  Школы   подумали,  что  ты  решил
вернуться... Не бледней! Ты  же  не  предполагал,  что  все  кончится  так
печально!
     - И что вы со мной делать собираетесь? -  нахально  усмехнулся  я.  -
Пытать?
     - Мне не было страшно. Мне теперь  было  на  все  наплевать.  Никакая
пытка не сравнится с сознанием собственной вины. Любая пытка имеет  конец,
а эта останется со мною навсегда. Арнольд и Яна, ребята из Второй Школы...
     - Допустим, - я покосился на дверь. Герман был  на  месте.  -  Я  все
понял. Кроме одного. Почему я живой?
     - Это поправимо, - задумчиво произнесла старуха.
     - Я же говорю, - перебила тетушка. - Мы надеемся тебя  перевоспитать.
Ты ощутишь силу и правду наших идей, прикоснешься к совести Вселенной...
     Я даже на дверь смотреть перестал. Она что это,  серьезно?  А  Натали
Кардан вдохновенно продолжала:
     - Наше сотрудничество было бы полезно для тебя и для нас...
     Элеонора брезгливо сощурилась. Тетушка доверительно  сказала,  искоса
глянув на не:
     - Если ты, Вик, захочешь чего-либо  добиться  в  жизни,  не  позволяй
коллегам иметь иное мнение. Разногласия в руководстве приводят к...
     - Глупой болтовне! - взорвалась старуха. - Ваша  идея  поговорить  по
душам. Мы теряем время! От этого наглеца все  отскакивает,  посмотрите  на
его лицо! Надо было не мешать моим людям на Острове.
     - Вы свое дело сделали. Ваши люди испортили, что смогли.
     - От Пяти Фонтанов мальчишка не ушел бы! Он не ушел бы от моих  людей
и раньше, если бы вы не дали охране приказ вмешаться!
     - Большинство согласилось со мной, - пожала плечами  тетушка.  -  Нам
нужны не трупы, их, хвала Цепежу, хватает,  а  информация.  И  вообще,  он
приличный молодой человек. Он нам пригодится.
     Обо мне забыли. Пока. Я остался жив из-за разногласий в  руководстве.
Бабулька, правда, раз погорячилась - улучив момент,  хотела  втихаря  меня
прихлопнуть.  "Любительница   радикальных   средств."   Навела   на   меня
островитян, велела охранникам закрыть глаза на происходящее... А  тетушка,
видимо сделала на меня  ставку.  Вот  почему  был  так  недоволен  "офицер
охраны". Противоречивые приказания - тут любой озвереет. А  нельзя  ли  на
этом сыграть? Не успею. Время.
     - А сейчас несколько вопросов, - ласково  продолжила  тетушка.  -  Не
пугайся, ничего страшного. Никаких  стратегических  секретов,  тактических
характеристик и дислокаций. Ты этого не знаешь, а нам совершенно не  нужно
знать, что астрофолот Земли имеет сто девяносто пять Больших Крейсеров,  и
что на Марсе заканчивается монтаж первого фазоинвертора.  Нам  всего  лишь
хочется, чтобы ты рассказал подробнее о вашем декане. Привычки,  слабости,
манера держаться, любимые блюда, вещи,  словечки...  Мелочи.  В  этом  нет
ничего опасного ни для тебя, ни для него. Мы  не  просим  выдавать  важные
подробности, да ты их и не знаешь. Расскажи что-нибудь незначительное. Ваш
Ломакин - умница.  Он  сильный  противник  и  нам  хочется  узнать  о  нем
побольше. Вполне понятное стремление. Спорт. Уважение к сопернику.
     Я  мысленно  фыркнул.  Они  меня  совсем   за   маленького   считают!
Успокаивают! Мне ли не знать, какие большие дела  начинались  с  крошечных
"корючек".
     - Это первое. Затем, сенс-связь. Очень  важно  выяснить,  Вик,  какие
действия собирается предпринимать Сообщество в  отношении  Лабы.  Тебе  же
наверняка известно! Кое-что ты уже сказал. Удар по  Острову...  Бр-р-р!  -
Натали Кардан, поежившись, покачала головой. - Сообщество  может  наделать
массу ошибок. Наворотить такого... Ты пока еще не  вполне  разбираешься  в
нашей жизни и не отдаешь себе отчета. Даже  не  представляешь,  чем  могут
обернуться непродуманные действия! Для Сообщества в  первую  очередь.  Наш
долг предотвратить их...
     - Все? - я встал. С меня хватало. Сейчас я выйду из дома и отправлюсь
на космодром. И пусть  только  попробуют  меня  остановить!  Герман  -  не
помеха. Я еще и десятой доли того, чему учили, не продемонстрировал.
     -  Почти.  Осталась  одна  маленькая  просьба.  Медальон.  Ты  должен
передать его нам. В знак доверия. Как символ, что мы поняли друг друга. Не
беспокойся. Когда ты покинешь Лабу, тебе его вернут.
     Я увидел, как подобралась, потянулась  вперед  Элеонора,  в  ожидании
моего ответа и рассмеялся. Нашли дурака! Не видать тебе  Алого  Медальона!
Возможно я никогда не покину Лабу,  но  гемолит  бустерам  не  достанется.
Первое, что я сделал, придя в Торию - спрятал его в надежном месте. Потому
что Медальон - это их шанс связаться с Белой  Радостью.  И  я  постараюсь,
чтоб ни малейшего шанса у них не осталось. А теперь  я  уйду.  Пусть  меня
судит Земля. За Арнольда, Яну, мои ошибки, за все, что я наделал...
     - Что же ты наделал! - эхом повторил знакомый голос.
     Натали  Кардан,  Элеонора,  Герман,  напряженно  замерший  в  дверях,
смотрят и ждут ответа. Они молчат. Молчат и не замечают того, что вижу я.
     В  комнате  появляется  человек.   Я   не   могу   разглядеть   лица,
расплывающегося  белым  пятном,  но  все  равно  он  мне   кого-то   жутко
напоминает. Еще один... Нашего полку прибыло. Галактика чудес, почему  его
не видят? Бустеры смотрят сквозь него, а  он,  отодвинув  плечом  Германа,
шагает ко мне.
     - Что же вы, Симонов? - знакомый голос. Знакомый бархатный  голос.  -
Вы же спец! Нет,  вы  были  спецом,  а  теперь...  Вам  знакомо  выражение
"преступный идиотизм"? Нет?.. На вашей совести, Симонов,  двести  смертей.
Сто на "Лабе-2", столько же  на  Крейсере.  Гордость.  Гордыня,  никчемная
самоуверенность, чувство собственного превосходства и  исключительности  -
ваша вина, бывший студент Симонов.
     - Но ведь мы действительно... - язык вязнет во рту. - Мы помогаем, не
требуя ничего взамен. Строим, лечим, учим. Мы - земляне.
     - Да-а-а? - невесело смеется декан. Смутное пятно  лица  приближается
вплотную и становится резким. Передо мною Ломакин. Следует удивиться, но я
не удивляюсь. С чувствами что-то произошло. Во мне не страх, не удивление,
тоска.
     - Да-а-а? Земляне? Ты уверен, что земляне - мы? А может они? И мы,  и
они, дети одной планеты-матери. Все миры Сообщества заселены выходцами  из
Солнечной. Так кто из нас  в  большей  мере  земляне?  Их  ошибки  -  наши
ошибки...
     - Но вы сами нас учили, что мы лучше, честнее,  добрее!  Что  опекать
должны, пока не дорастут. Наша миссия... Бремя Земли...
     Ломакин молчит, не глядя на меня. И  тут  я  понимаю.  Смутное  лицо,
странные речи... Лом никогда не говорил мне "ты". Это не он! Это  один  из
них! Бустер... Маска.
     Я вскакиваю с кресла:
     - Ты не Ломакин! Кто ты?! Сними маску! Сними маску, гад!
     Бросаюсь на него. Но это уже не Лом, это Яна. Она что-то  говорит,  а
лицо ее течет и искажается. И боль, боль пополам с тоской... А передо мной
уже мамино лицо. "Ты прежний. Сила и правота... Вновь ложь, вновь  смерть.
Палач. Ты не сын мой!.."
     Лица расплываются, дрожат, кричат, плачут. Веселый космос, я не  могу
больше, меня же наизнанку выворачивает! Зачем?! Зачем все это нужно?!  Что
мне делать?!
     - Что мне с ним делать прикажете?  -  голос  тетушки.  Только  голос.
Темно. Лежать неудобно, нос во что-то упирается. -  Старательные  мои!  Уж
лучше умный лентяй, чем усердный кретин.
     - Сами говорили, чтобы я страховал.  А  он  метаться  начал.  В  окно
кинуться хотел... Я его не удержал бы иначе,  -  виновато  бубнит  Герман.
Оправдывается. Он оправдывается, а я лежу. На полу. Почему? Я же стоял.
     - У него голоса были, идиот, - подает голос старуха.  -  Ты  что,  не
понял? Совсем отупел у себя на Острове? Ничего, это поправимо.
     - Это не голоса... Голоса я знаю... - испуганно  бормочет  Герман.  -
Когда голоса, тихо сидят. А этот...
     - Не  привык  еще  парнишка,  -  смеется  тетушка.  -  Ничего,  скоро
привыкнет.
     Я присел.  Свет  в  комнате  казался  тусклым  и  неправильным.  Было
странно, было больно и было очень-очень пусто.  Голова  не  думала.  Снова
они... Даже здесь. Не укроешься, не уйдешь  от  них.  От  кого?  Голоса...
Картинки. Почему они говорят, отчего им нужен именно  я,  откуда  они  все
знают? Они вернутся... Что я отвечу им? И смогу ли ответить вообще?
     - Вот видишь, Вик, - голос тетушки звучал задушевно, почти ласково. -
Всем сначала приходится тяжело. Это нелегко - заглядывать к себе  в  душу,
слушать голос своей совести. Мы учились годами. Теперь, Вик,  все  зависит
только от тебя. Нам ты больше не нужен. Ты для нас больше  не  опасен,  мы
отпускаем тебя. Вся Лаба твоя,  а  впереди  много  месяцев,  а  то  и  лет
каникул. Учти - планета закрыта, связь с дальниками для тебя невозможна, а
на космодром ты не попадешь. Отдохни, подумай... И помни, кроме  нас  тебе
никто не поможет. Декан далеко, мы близко. Помоги нам, и мы поможем  тебе,
избавим  от  кошмаров,  от  призраков,  от  голосов.  Мы  знаем,  как  это
сделать...
     - Остров!  -  прохрипел  я.  Не  знаю,  как  догадался.  Хотя,  ответ
напрашивался.
     - Да, Остров, - легко согласилась тетушка. -  Это  лишь  малая  часть
того, что мы можем тебе дать. Мы дадим тебе  идею,  подарим  веру  -  силу
несравнимую ни с чем! Ты вытравишь в себе сомнение и каждый шаг твой будет
справедлив и безупречен. Воля  твоя,  лишенная  колебаний,  превратится  в
крепчайший  сверкающий  кристалл.  Ты  ощутишь  власть  над   временем   и
пространством, власть  над  людьми.  Ты  сам  станешь  совестью  и  будешь
диктовать свои законы...
     Она смотрела  сквозь  меня,  сквозь  стены  дома  и  ночное  небо,  в
бесконечность и мрак был в ее  глазах.  Она  почти  кричала.  Она  слышала
только себя. И я даже в чувство пришел.
     - Нам не нужна техника! Мы даем человеку силу духа, мы делаем из него
сверхчеловека! Наша идея правит Лабой! Разве у  нас  плохо,  Вик?  Вспомни
другие миры Сообщества. У нас не страшно ходить вечерами по  улицам,  тебя
не оскорбит пьяное быдло в баре, здесь почти нет пьяных, хотя вина  у  нас
хватает. Мы не ссоримся по пустякам, у нас нет собирателей и  накопителей,
праздных лентяев и болтунов. Мы стремимся к тому  же,  что  и  Земля  -  к
счастью для всех. Но каждому свой путь, и мы хотим идти своей дорогой.
     - Каждому свое! - отчеканила Элеонора.
     - Как Радость, - криво улыбнулся я.
     - Далась тебе Радость! Мы согласны с ней в одном. Довольно  контроля!
Мы желаем самостоятельно решать свои проблемы.  Не  хотим,  чтобы  за  нас
думали магдалиане и пелерийцы. У нас с ними разная кровь. А кровь и  корни
нашего народа в этой земле!
     Кровь... Снова кровь! Далась  им  она.  Что-то  было  такое,  страшно
давно. Кровные узы, раса, нация. Интересы нации превыше всего. Несогласных
выродков - в печь! "Лаба, Лаба, юбер алес..." Избранные  богом,  осененные
высшим знанием, а на деле, не мечтающие ни о  чем  кроме  власти.  Не  над
временем и пространством. Над людьми. Воспитатели...
     -  Бесполезно,  Натали,  -  Элеонора  ненавидяще  смотрела  на  меня.
Отличный образчик! - Он же умница! Зе-е-емлянин! Пусть пообщается...
     Она неожиданно улыбнулась. Как кукла, одними губами. Потом  встала  и
вышла из комнаты. Герман, торчавший в дверях, исчез. Тетушка поднялась.
     - Не знаю, что из  всего  этого  получится,  но  запомни  -  если  ты
поможешь нам, то покинешь Лабу очень скоро.  А  если  пожелаешь  остаться,
Остров всегда будет открыт для тебя. Остров и многое другое. Но учти - нам
нужен Медальон. Все остальное можно позже, но Медальон сейчас. Думай!
     Она ушла. Я сидел на полу и не мог подняться. Дико хотелось  пить,  а
еще  лучше  поспать,  но  спать  было  невозможно  -  голова  грохотала  и
плавилась. Я тупо следил за убирающимся в комнате полотером  Апполинарием,
а потом неожиданно для себя спросил:
     - Ап, а отчего планета называется Лабой?
     Кибер, не останавливаясь, прогудел:
     -  Лаборатория...  Сокращенно.  Эта  планета  была  раньше...  Цепеж.
Величайший из великих. Лаборатория...

     - Вот как! Оч-чень интересно! Значит, я сподобился  вам,  Симонов,  в
качестве голоса совести... Отрадно слышать! Уважаете  старика!  -  Ломакин
снял очки и потер рукой лицо. Под глазами чернели круги. - А то, я сначала
подумал, что одни мертвецы являются... М-да!
     Я пожал плечами. Ломакин не верил. Я сам вначале не верил.
     - Что ж, - декан откинулся в кресле. - Общая картина  ясна.  Бустерам
требовался источник информации.  Арнольда  они  использовать  не  могли  и
решили его смертью шантажировать вас. На пушку брали!
     Я удивленно посмотрел на декана. Причем  здесь  пушка?  Какая  пушка?
Нейтронная, рентгеновская, квантовая?
     - Шантаж! - пояснил декан. - Все, что говорилось  относительно  вашей
вины - ерунда! Арнольду просто не хватило умения и выдержки. Мы  виноваты.
Надо было посылать профессионала другого уровня. И катастрофа на орбите...
Вы тоже ни при чем. Никто не предполагал наличия крейсеров... А Яна...  Вы
же не маленький, Симонов, сами должны понимать! Яна  выполняла  приказ.  А
приказ был - устранить вас. Кто его отдал, думаю объяснять не надо.
     Да, я все сделал правильно. За последние сутки я повторил  эти  слова
тысячу раз, но так и не  смог  убедить  себя  до  конца.  Незримые  вирусы
сомнения разъедали душу и возвращались ко мне голосами совести...
     В  комнате  моей  все  оставалось  по-прежнему:   неубранный   диван,
выдвинутый на середину комнаты, объем-экран видео, коробки из-под  тоника,
разбросанные по полу, голография Саньки Портнова в пилотском  комбинезоне,
прилепленная на стену. И кресло у окна, в котором кто-то сидел.
     - Я опять пришла к тебе, Вик...
     И  начался  тоскливый  кошмар,  тягучий  бред,   страшный   сон   без
пробуждения. Пробуждения и не могло быть, потому что не имел этот  сон  ни
конца, ни начала. Только серый сумрак, смутные лица и выворачивающее  душу
бормотание. И так долго-долго. Миллиард лет. Бесконечность.
     Они, то окружали меня толпой, то  приходили  поодиночке  и  говорили,
говорили не умолкая. А когда исчезали, чтобы  через  мгновение  возникнуть
вновь, я, мокрый  от  пота  и  ослабевший,  пытался  подняться  с  пола  и
добраться до дивана, будто это могло помочь.
     Самое страшное, призраки говорили правду. Я  не  мог  спорить,  нечем
было крыть. Все, что они вдалбливали в мой мозг, мог сказать себе и я сам.
Но раз так, значит дело во мне, в моем  сознании.  И  мама  называла  меня
Викентием, именем, здесь неизвестным... "Заглянуть в душу, услышать  голос
своей совести", - сказала тетушка. Она  знала  заранее!  Она  не  случайно
говорила мне об Арнольде, Яне, ребятах из Второй Школы. Нет, не шантаж это
был, игра на совесть. Натали Кардан заронила в меня сомнение, а уж добивал
себя я сам. Тетушка рассчитала верно. Но мне был  оставлен  выход.  Отдать
Медальон, рассказать, что я знаю. От меня-то и требуется немного. А взамен
получить Остров, забытье, избавление от мук. Избавление  ли?  Ведь  моя-то
совесть останется со мной! Своя, не приходящая. А что значит "приходящая"?
Как они вообще это делают? Их голоса - всего лишь протез,  усилитель  моей
собственной совести. Следовательно -  виновата  подкорка.  Шутки  психики.
Хороши шуточки!
     Что на Лабе может воздействовать  на  сознание?  Психополя  отвергнем
сразу, уж в них-то я толк знаю. А если газ-психоген? Каплю в  атмосферу  -
вполне хватит. Жители нюхают, "глюкают", общаются с видениями и ведут себя
смирно. На гостей газ действует  не  сразу,  адаптация  нужна.  Сегодня  я
адаптировался и...
     Стоп! Да стоп  же!  Почему  газ?  С  чего  я  взял,  что  это  химия?
Апполинарий сказал, раньше планета была лабораторией.  Планета  полигон...
Цепеж! Чем занимался Цепеж? Системами. Киберами... Роботами, появляющимися
в облике родных и близких... Нет! А жаль, красиво  выходило.  Но  призраки
нематериальны. И ни один робот не может  быть  призраком,  появляющимся  в
подсознании.
     А почему бы и нет? Цепеж был Великим Системщиком.  Форсаж!  Андроиды,
надраивающие мозги, как Апполинарий полы дома! Но  какая  польза  от  них?
Должен же быть какой-то выход полезной продукции. А они только жизни учат.
Стражи морали. Воспитатели с обратной связью... Вот оно!
     Я вышел на цель.  Теория  Цепежа.  Теория  Непосредственных  Обратных
Связей. "Нечто", непосредственно связанное с подкоркой обитателей планеты,
жестко контролирующее мысли, и  при  необходимости,  являющее  менторов  и
судий.  Как  результат  -  чрезмерная  вежливость  аборигенов  и  странные
отключения. Отключишься, когда такое появится!
     Мне стало зябко. Я вспомнил некоторые дела на Лабе, в Школе и дома  -
на Земле. Дела, о которых  не  стоило  вспоминать...  Зря  подумал!  Точно
вспомню. Я понял, что попал в створ. Лучше бы мне остаться  лежать  в  той
яме на Острове или истечь кровью в степи.  Кровь.  Но  какой  же  смысл  в
фразе: "Твоя кровь в нашей земле?" Это не символ.
     Я почти  поймал  мысль,  очень  важную  мысль,  но  тут  на  лестнице
послышались шаги и голова вмиг опустела. Голоса возвращались.
     Зашипела,  открываясь,  дверь  и  прежде   чем   я   успел   осознать
бессмысленность поступка, я отчаянно рубанул по возникшей в дверях фигуре,
кинжальным полем...
     Блок был поставлен грамотно. Мой удар  вернулся  ко  мне  многократно
усиленным. Закрыться я не успел...
     - Ты что, старик? Это же я... - Мишель сидел  рядом  на  корточках  и
приводил меня в чувство, поливая тоником из коробки.
     - Плохо? - участливо спросил он. - Приходят?
     Значит он знал про голоса с самого начала. Знал, но не сказал.
     - Хорошо! - ответил я, через силу сплюнув на пол.
     - Ладно, старик, извини. Я не хотел, чтоб так вышло.
     - Да чего уж там, пожалуйста, - ядовито  ответил  я.  -  Зачем  парня
расстраивать? Пусть отдохнет на каникулах. С  аттракционами!  С  голосами!
Друг называется...
     - Вик, ну зачем ты так? Я же начинал  тебе  рассказывать.  В  баре  и
потом... Давай я тебе тоника принесу. Легче станет.
     -  Не  пой  мне  саги!  Думаешь,  я  что-то  понял  тогда  из  твоего
бормотания?
     - Видишь ли, Вик, я не мог описать все в прямую. Для этого нет  слов,
ты теперь знаешь.
     - Нашел бы, если захотел! Парень, да ты вокруг глянь! Это не шуточки!
Не любовь к своей планете! Здесь не бустеры, это гораздо  хуже.  Ты  спец,
неужели не видишь? Мы проучились в Школе  не  один  год,  пора  возвращать
долги.
     Мишель вздохнул. Сел рядом, взял за руку.
     - Извини, - мягко сказал он. - Я не могу так поступить. Твоя родина -
Земля, а мои корни здесь. Я должен держаться корней. На Лабе люди, которых
я люблю, мой народ, в этой земле моя кровь.
     - Вот именно, кровь! Все  в  крови!  Вся  планета.  Затопите...  -  я
перевел дух. - Чем ваша кровь лучше? Она у всего Сообщества одинакова.
     - Кровь в земле - это голоса, - тихо сказал Мишель. -  Вспомни,  Вик,
после чего ты их услышал.
     Я потрогал губу. Вот оно как...
     - Гад! - только и смог выдавить я. -  Гад  ты,  Кардан...  Полосатый!
Глухач! Ну расскажи, расскажи про голоса. Соври красиво!
     Я стряхнул с себя руку Мишеля. Он не сопротивлялся.
     Я не обманываю тебя, Вик. Мы друзья, я просто хочу объяснить. Честное
слово... - Мишель заглянул мне в глаза. - Голоса - это совесть. Твоя, моя,
тысяч других людей. Коллективная совесть планеты. Тем-то мы  и  отличаемся
от остальных. Мы выше! Мы имеем истинное мерило  ценностей  и  действенный
метод воспитания. Поверь, мы хотим того же,  что  и  вы  -  сделать  людей
совершеннее, сильней духовно. Но у Земли одно, у нас другое. Каждому свое.
У нас есть эталон, есть контроль.
     - Это не контроль, а диктат, - задохнулся я. - Я тебе,  Кардан,  одно
скажу. Когда совесть становится  наказанием,  грош  ей  цена!  Она  должна
работать сама, а не быть бессловесным мальчиком для битья. Иначе, когда ее
перестанут бить, она даст сдачи. Страх никогда ничего не решал. И если ваш
эталон перестанет работать... Мне вас жаль!
     - Нет, Вик, ты ошибаешься, - вежливо возразил Мишель. -  На  Лабе  не
принуждают и не заставляют. Мы лишь слушаем  советы  совести.  Совесть  не
может ошибаться, на то она и совесть. Зачем ты думаешь о нас  плохо,  Вик?
Мы не навязываем свою  точку  зрения,  мы  хотим,  чтобы  голоса  услышало
Сообщество и само решило...
     - Кровь сосать станете? Или всех возить  сюда  на  отдых?  Как  меня.
Скажи, ты ведь меня на Лабу нарочно привез? А?!
     Мишель укоризненно покачал головой.
     - Ты так и не понял, Вик. Да,  я  привез  тебя  на  Лабу  специально.
Именно потому, что ты мой друг, я подарил тебе совесть. Первому  из  людей
Сообщества. Пойми, Вик, мне важно, чтобы рядом со мной на Лабе  был  ты  -
человек, которому я верю... Вдвоем мы горы своротим!  Мы  разгадаем  тайну
Цепежа. Ты многого не знаешь, я расскажу... Ты, Вик, представить  себе  не
можешь!  Цепеж  был  гением!  Где  сама  Машина,  где  пульт   управления?
Неизвестно.
     "Вот оно что, - подумал я. - Машина.  Не  призраки-андроиды,  а  одна
большая Система, связанная через кровь со всеми жителями  планеты.  Жуткое
изобретение! Найти и деструктурировать."
     - Ты очень нужен мне, Вик, - Мишель положил  мне  руку  на  плечо.  -
Помнишь, в прошлом году я вернулся с каникул на неделю позже? Мне  еще  от
Лома влетело. Мы с ребятами набрали аппаратуры и прочесали на флаерах  всю
Лабу. Если бы Машина была размером даже с Апполинария, мы бы  ее  засекли.
Но нам не удалось. Пусто. Тогда я был один, ребята не в счет, им  до  тебя
далеко.  С  тобою  мы  отроем  Машину!  Мы  подарим  ее  Сообществу!  -  с
неестественным воодушевлением говорил Мишель.
     - Упаси меня Вселенная! - вырвалось у  меня.  -  Ты...  Нравственник!
Блюститель душ человеческих! Честно скажи, ты действительно  хочешь,  чтоб
везде так стало? Или ты чист как вакуум? Ну, скажи, кто к  тебе  приходит?
Мать умершая? Или отец? Они тебе говорят, наверное, что ты  вырос  славным
мальчиком. То-то ты всего второй раз на каникулы домой приехал! - я  вдруг
вспомнил островитянина. - Вы же  все  отсюда  сбежать  хотите,  только  не
можете! Лжете,  лицемерите...  Все  вы  здесь  вкруговую  повязаны  кровью
вашей...
     В комнате стало тихо. Было слышно как за окном шумят деревья.  Мишель
молчал. Весь обмяк, сидел усталый и грустный. Все он  знал  заранее!  И  о
родственниках своих и об их планах... Наверное и об Арнольде. Может быть и
о предстоящей резне на орбите. Нет! Совесть бы ему не позволила. Замучала.
     - Мишель, ты  никогда  не  думал,  что  безапелляционность  -  первый
признак глупости? - я с интересом  смотрел  на  него.  -  Только  Обратная
Связь, только воспитание по-цепежевски. Для всех миров. А то, не дай  бог,
кто-то ошибется, будет думать  иначе,  притормозит  прогресс.  А  прогресс
надлежит шпорить. Шпоры в бок - полный форсаж!
     - Эх, Вик, - мягко возразил Мишель, - зачем  ты  так?  Какие  же  это
шпоры? Впрочем, может быть и шпоры, но совсем в другом смысле. Шпоры,  как
подсказка. Что плохого в шпаргалке? Она лишь  напоминает  то,  что  знаешь
сам. Ничего зазорного, если тебе подскажут, каким надо быть. В Школе мы не
отказывались от шпор...
     Он осекся. В комнате было темно, но я "брал" его  отлично.  Раскрытый
рот, расширенные глаза, устремленные  на  меня,  сумбур  в  мыслях.  Через
мгновение Мишель пришел в себя, отвернулся, поставив блок,  и  я  перестал
его чувствовать. Но я уже все понял. Я был спокоен и холоден. Я узнал, что
такое Остров, я догадался, куда и почему исчез Цепеж  и  самое  главное  -
куда и как спрятал он свою Систему.
     - Вот видишь, Вик, - улыбнулся мне Мишель. - Вдвоем  с  тобой  у  нас
получается гораздо лучше. Мы всегда друг друга с полуслова  понимали.  Это
старики ничего понимать не желают. Они погрязли  в  своих  догмах,  мелких
интригах. Фу! Они  только  дискредитируют  идею:  "Цепеж  -  сверхчеловек.
Система - совесть Вселенной. Управлять ею невозможно."  Представляешь?  Не
могут смириться с тем, что их время прошло. А  совесть,  Вик,  принадлежит
нам - молодым хозяевам Лабы. Мы - свежая кровь в этом  дряхлом  болоте.  -
Мишель ликовал. Мишель  улыбался.  Мишель  хлопал  меня  по  спине.  -  Мы
научимся управлять Системой, Вик! А тот, кто встанет на нашем пути... - он
осекся. - Ну как, старина, ты с нами? Если честно, то я за тем и пришел...
Соглашайся, Вик! Тут и думать нечего! А Медальон... Конечно, если  хочешь,
можешь его себе оставить... Подумай, чего ты за него держишься? Тут  такие
вещи наклевываются! Нам бы Медальон очень пригодился.
     - Нет! - крикнул я. - Нет, сволочь! Нет!!!
     - Жаль, - Мишель погрустнел. - Мне  бы  было  тяжело,  Вик...  Мы  же
друзья! Не заставляй меня забыть обо всем, о Школе, о лабораторках, Экосе.
Я ведь тебя понимаю. Но и ты меня пойми. Меня  совесть  мучить  не  будет,
правда со мной... Никто не должен стоять на пути!
     Он вздохнул и вышел.
     Вот так! Все очень просто. Был друг и нету.  Как  это  у  него  легко
вышло! Я так не умею. А он... Дружба не стоит идеи.  Он  переступит  через
дружбу и совесть не будет его мучить.  Наверное  он  не  врет,  знает  что
говорит. На Лабе эти слова - не фигура речи. Все равно, не могу  я  Мишеля
ненавидеть. Обидно... А он меня  уберет,  не  дрогнув.  Верю.  Тетушке  не
верил,  а  ему  верю.  Тон  убедил.  Хорошая  на   Лабе   молодежь.   Плод
нравственного прогресса.
     Когда я был маленьким, мама часто называла меня  бессовестным.  Хотел
бы я, чтоб так  и  было!  Голоса  совести.  От  них  не  спрячешься  ни  в
заброшенных домах города, ни в шахтах горных разработок. Потому что голоса
- это сама планета. Да и не планета она вовсе, а Машина. Нет у нее пульта,
нет проводов, деталек, гиперсхем. Есть горы,  выжженная  солнцем  степь  и
вспаханные поля. Галактика чудес! Каждый клочок земли здесь помнит больше,
чем успели забыть все жители Лабы, вместе взятые. Система везде  и  всюду.
Подо льдом полюсов и под раскаленным песком Южного Побережья. Каждая  пядь
земли, каждый камень, каждый чих-плевок - малые части глобальной  Системы.
Короче,  наша  "Гидра",   увеличенная   до   размеров   Лабы.   Гигантский
информационный    кристалл     планетарных     масштабов.     Совокупность
электромагнитного поля  Лабы  и  психополей  ее  биосферы.  А  в  качестве
периферийных устройств, откуда считывается и куда поступает  информация  -
мозги. Мой, Мишеля, Германа, островитян, всех, чья кровь осталась  в  этой
земле.
     Наша "Гидра" тоже была замешана на  крови.  Только  резать  пальцы  и
колоть вены  нам  не  приходилось,  под  рукой  были  пас-карты  со  всеми
необходимыми данными. По ним шпаргалку и  создали.  Чтобы  подключиться  к
"Гидре" требовалось ввести в нее свой генокод. На Лабе проще. Система сама
найдет тебя по крови. Это как кодовое слово, как шифр, разрешающий  доступ
к компьютеру.  Остальное  несложно.  Установив  Непосредственную  Обратную
Связь, Система начинает подсказывать. Правильные  ответы  на  экзаменах  и
праведные мысли на Лабе. Шпора...  Вещь,  убеждающая  окружающих,  что  ты
знаешь то, чего на самом деле не знаешь. Костыль для совести. Психосиловая
коляска для паралитика...
     Какая  соблазнительная  мысль  -  заставить  жить  по  совести  целую
планету. Сделать людей добрее,  умнее,  честнее.  И  все  это  без  особых
затрат,  по  мановению  руки.  Ай  да  Цепеж,  ай  да   оптимист!   Теория
Непосредственных обратных связей, хе! Возможно он даже гордился,  что  его
сопланетчики  станут  эталоном  людей  будущего.  Ничего   себе   будущее!
Интересно, предвидел ли такой поворот Цепеж? Или  увидел?  На  собственной
шкуре...
     Он не начал  с  макета.  Может  быть  ослеп  от  сияющих  перспектив,
уверовав в успех, или для Системы  большой  сложности  малые  масштабы  не
годились. Голос совести - это не шепоток "Гидры", подсказывающий правила и
схемы.  Хотя   принцип   тот   же.   "Геомагнитные   возбудители".   Штука
малоизвестная, некогда использовавшаяся для изучения земной коры,  а  ныне
нигде не применяющаяся, а потому  забытая.  Безобиднейшее  устройство.  Но
если установить "геомагнитные возбудители" в узловых точках силового  поля
планеты... Что-то похожее было во  времена  Освоения,  кажется  на  Марсе.
Какая-то  жуткая  история.   Никс   Олимпика.   Катаклизм.   Тогда-то   от
"возбудителей" и отказались. А Цепеж рискнул вновь...
     "Возбудители" включились в заданной последовательности, по  расчетной
программе. Дрогнула земля. Цунами обрушилось на Южное Побережье и затопило
его. Реки вышли из берегов. Чудовищная магнитная буря  прервала  связь.  И
еще  много  недель   подряд   полыхали   над   ночной   стороной   планеты
фантастические  северные  сияния,  ранее  здесь  невиданные.  Побежали  по
невидимым кабелям неощутимые сигналы, наполнились  энергией  невообразимые
элементы и Система начала свою странную жизнь.  Машина,  словно  вурдалак,
возжаждала крови.
     А потом Цепеж набрал добровольцев. В экспериментах так  полагается  -
подопытные добровольцы и контрольная группа  обычных  людей.  Добровольцев
хватало. Помощники, ассистенты, лаборанты. Одних выбрал Цепеж и взял у них
кровь. Других забраковал, но они все равно резали руки и кололи пальцы,  в
погоне за славой, из любопытства и по наивности. Третьи вообще  ничего  не
знали. Но хирурги по-прежнему  делали  операции,  выкидывая  окровавленные
марли и тампоны, из ссадин и порезов нет-нет, да и текла кровь,  а  бритвы
не только брили, но и изредка резали...
     И пришли голоса. Никто ничего не понимал. Волна убийств и самоубийств
затопила планету. Горели фермы, зарастали сорняками поля, а  по  пустынным
улицам заброшенных городов бродили маньяки, пророки  и  сумасшедшие.  Ночь
пришла на Лабу, помощи ждать было неоткуда. В Глухое Столетие  каждый  был
предоставлен судьбе. До  лабиан  не  было  дела.  Они  могли  гибнуть  или
выкручиваться. На свое усмотрение.
     Выкрутились.  Пообвыкли,  загнали  злобу  и  страх  в  темный  уголок
подсознания, посадив на  тонкую  цепочку,  загородив  бумажной  стеночкой.
Стали лабианами,  которых  мы  знаем  -  милыми,  смирными,  приветливыми.
Надолго ли? Да, Великий Системщик, того ли ты ждал?  Что  стало  с  тобой?
Ушел из жизни сам или тебя увел за собой затюканный, озверевший  народ?  В
любом случае, не завидую.
     Позавидую. Для него все кончилось, а для  меня  лишь  начинается.  Но
ведь выход есть! Ах, тетушка-тетушка, знала, чем меня покупать!  Остров  -
единственное место, где не устанавливаются  Обратные  Связи,  где  Система
дает осечку. Теневая зона,  узловая  точка,  мертвое  пространство.  Здесь
можно творить что угодно не опасаясь возмездия. И некому  подсказать,  что
драться нехорошо, а воровать гадко.  Не  срабатывает  на  Острове  Машина!
Отчего так?  Ладно  на  орбите,  вне  Лабы  -  большое  расстояние,  малая
мощность, рефракция, дифракция. Но на Острове... У "Гидры" такого не было.
Видимо, дело в размерах.
     Одно неясно. Допустим, Система не фиксирует наказуемых  поступков  на
Острове, но в памяти-то они остаются! И  совесть  остается.  Не  машинная,
человеческая. И когда человек покинет Остров,  она  припомнит  ему  все...
Почему же этого не случается?
     Меня не покидало ощущение, что где-то в моих рассуждениях  существует
крошечный прокол. Я тщательно прятал, гнал эту мысль, чувствуя -  найди  я
неувязку, станет еще хуже, появится новый смысл,  совсем  гнусный...  И  я
думал о другом.
     Понятно, зачем вокруг Острова охрана с ультрасовременной техникой. Не
будь ее,  все  миллионы  жителей  Лабы  сгрудились  бы  на  этом  пятачке.
Вавилонская башня из тел, уходящая в стратосферу. Но охрана  беспощадна  и
неподкупна. Да и чем здесь купишь человека, кроме Острова!  А  уж  этим-то
охрана не обижена. Жгет, кромсает, "выбивает", сдерживает и не пропускает.
Она бескорыстна, потому что давно куплена и безжалостна, потому что голоса
- не для нее.
     А  прочие  ждут.   Терпят,   загоняя   черные   мысли   и   инстинкты
глубоко-глубоко. Скромно ненавидят  друг  друга,  вежливо  боятся  всех  и
каждого, и ждут, ждут, когда наступит желанная неделя и можно будет  стать
самим собой. Притопить надоевшую жену, вырвать глаза ненавистному  соседу,
сжечь, сломать, разрушить... Страшная штука - Остров. Если  бы  его  и  не
существовало, бустерам стоило бы придумать.
     Неделя на Острове пролетает как миг. А впереди напряженная  тоска,  и
жизнь в ожидании голосов. Так не  хочется  уезжать...  Свобода  пьянит.  И
появляются алкоголики. Островитяне.  Люди,  перешедшие  рубеж,  выгоревшие
дотла. Умные, ловкие, хитрые,  они  с  большей  радостью  пойдут  под  луч
"Ньюмена", чем обратно. Им нечего терять. Островитяне охотятся  за  чужими
пропусками, чтобы остаться на  Острове  подольше,  а  охрана  охотится  за
островитянами. А остальные  ждут,  ждут  неизвестно  чего.  О,  они  бы  с
наслаждением бросили Лабу и подались к звездам! Но ложь  и  страх  слишком
глубоко пустили в  них  свои  корни.  Вцепившись  друг  в  друга,  лабиане
твердят, что счастливы, не выпуская сами себя из этого ада. Как они  любят
Цепежа на Лабе! Клянутся его именем,  почитают  за  сверхчеловека.  И  как
ненавидят  его  же  на  Острове.  Перед  глазами  разукрашенный  памятник.
Благодарность "эталонов морали" своему изготовителю.
     "Эталоны..." Продающие всех и каждого, служащие  любую  службу  тому,
кто посулит Остров. И не  надо  никаких  полигонов,  ни  к  чему  бустерам
отбирать подходящих людей. Все подходящие! Готовые выполнить любой приказ.
На орбите, на "Лабе-2", на других планетах.  Такие  милые,  такие  добрые,
душевные. Имя им легион...

     -  Симонов!  Симонов!  -  Лом  постучал  ладонью  по  столу.   -   Не
увлекайтесь! Это лирика. По делу у вас все? Больше информации нет?
     Я открыл рот... Снова закрыл и, не опуская глаз, сказал:
     - Нет.
     - С "Гидрой" - это вы остроумно! Мы, бывало... Впрочем, неважно.  Она
что, до сих пор работает?
     - Ребята просчитались, - соврал я.  -  Подпитка  слабая  была.  Пошли
сбои, связи стали вырождаться. Последнюю сессию без шпаргалки сдавали.
     - Отрадно слышать, - пробурчал  Лом.  -  Интересно  другое.  Как  вам
удалось так легко исчезнуть с Лабы. Слишком много знали... А вас  даже  не
изолировали!
     Я пожал плечами. Да, это сложно понять. Я тоже вначале удивлялся, что
меня не охраняют и только потом,  когда  прорывался  к  космодрому...  Это
невозможно объяснить, это надо видеть...
     Я метался по Тории, заскакивал во дворы, подъезды, скверики и не  мог
укрыться нигде. В домах, одно за другим, вспыхивали окна  и  люди,  словно
зомби, повинуясь приказу, выходили на  улицы.  Они  охотились  за  мной...
Распад психики. Страшное зрелище.
     Ломакин молчал, постукивая пальцами по столу.
     Наш декан - умный человек. Даже слишком. У  него  работа  такая.  Тем
более, что он не только декан. Он сопоставил мой рассказ и выводы  с  тем,
что получил по другим каналам, просчитал информацию и не  мог  не  понять,
что в мое объяснение логично укладываются все "корючки" Лабы. И  наверняка
он увидел перед собой, да что  перед  собой,  перед  Советом,  перед  всем
Сообществом, тот большой и жирный вопросительный знак, который свалился на
меня и раздавил в лепешку. Что делать с Системой? Уничтожить или  оставить
как есть? Не знаю. Я не знаю. А ведь мне легче, я догадываюсь, как вывести
из строя этот чудовищный механизм. Но стоит ли?
     Это не выход. С одной стороны, Систему нельзя оставлять в  целости  и
сохранности,  заповеди  Сообщества  запрещают  насилие  над  человеком   и
психикой. Значит,  уничтожить?  Но  тогда...  Я  представил  себе  Лабу  и
вздрогнул. Свобода лабиан!  Безграничная  свобода!  Нет  больше  контроля,
никто не поучает, не стоит над душой.  Совесть  расправляется  как  сжатая
пружина... И рвет ржавыми заусенцами  плоть.  Сбрасываются  маски  и  лица
людей сменяют звериные хари. Стоит уничтожить Систему и Лаба превратится в
большой Остров. И никакой карантин,  никакой  спецконтроль  не  спасет  от
момента, когда лабиане расползутся по Галактике. Вежливые и  безжалостные,
несгибаемо добрые, не ведающие  запретов  и  сомнений,  не  контролируемые
Системой... Совесть они с собой не возьмут.  Она  останется  дома.  Удобно
иметь выключающуюся совесть. Совесть вне себя.
     Они расползутся по Галактике, неся иным народам и  мирам  свою  Идею.
Идею нравственного прогресса и шпоры для нее. Систему Цепежа.  О  нет,  не
для себя! Сами они больше в подсказках  не  нуждаются.  "Мы  сами  Совесть
Вселенной", - так кажется сказала Натали Кардан? А для  несогласных  можно
построить печи...
     Но что же  все-таки  делать  с  Системой?  Уничтожить  или  оставить?
Впрочем, существует третий вариант  -  перепрограммировать  Машину.  Такое
тоже возможно. Изменить структуру, ввести новые связи, новые  идеалы,  как
предлагал Мишель. И вновь насиловать совесть, хлестать ремнем по  филею  и
Непосредственной Обратной  Связью  по  подкорке,  принуждать...  Из  самых
лучших побуждений, во имя светлого будущего.
     Мертво висят в сотне тысяч километров друг от друга "баллоны"  лабиан
и Крейсера Сообщества. Они будут висеть так до  тех  пор,  пока  Совет  не
найдет выход. Будут висеть долго-долго. Без конца.
     Я поднял голову. Ломакин по-прежнему барабанил пальцами что-то  вроде
реквиема.
     В селекторе пискнуло.
     - Рубка? - спросил Лом. - Кто это? Луиза... Передайте  запись  нашего
разговора немедленно. Хорошо, жду.
     Он перевел взгляд на меня.
     - Так, Симонов. А теперь вспомните подробнее о вашей "Гидре".
     Я молчал. Конечно, можно было рассказать Ломакину.  Но  я  не  хотел.
Сначала следовало разобраться самому.
     - Ай-яй-яй, Симонов! - печальным бархатным голосом  произнес  Лом.  -
Что же вы так?  Безобразничать  -  первый,  а  как  по  делу,  так  память
отшибает. Не можете без шпаргалки.
     - Подпитка слабая была... - как заведенный повторил я.
     Подпитка была сильная. Нашей "Гидре" многого и не требовалось.  Много
требовалось нашему старосте Саньке  Портнову  по  кличке  "Змей-отличник".
Славная троица была - я, он и Мишель. Одно плохо  -  у  Змея  был  бзик  -
серьезное отношение к учебе. Он нашу "Гидру" ненавидел до судорог.  Он  бы
ее и не слушал, но она ему прямо в мозг транслировала то, что он и без нее
знал. Долго Санька терпел, а потом додумался.  Головастый  парень.  Собрал
крошечный генератор помех  и  пристроил  в  здании.  Кошмар!  Наша  группа
получила  "крайне  неудовлетворит."  за  сессию  и  все  каникулы,  вместо
планируемой поездки на Магдалину, просидела  над  кристаллами  конспектов.
Здорово мы с Мишелем на  Саньку  разозлились!  Правда,  про  поступок  его
никому не сказали, уж больно народ зол был. Только мы втроем знали, почему
разлетелись связи - прямые и обратные, в нашей "Гидре".
     Санька погиб два года назад в учебном полете. Отказали  двигатели  на
посадке. Так что Лома по части "Гидры" вряд ли кто просветит. Я  молчу,  а
Мишель...
     Дверь за моей спиной с шипением открылась и чей-то до  жути  знакомый
голос сказал:
     - Михаил Зигфридович, вас в радиорубку.
     Я вздрогнул. Мне показалось...  Нет,  ерунда!  Ведь  голоса  являются
только на Лабе. На орбите их нет. Да и не будет голос Мишеля обращаться  к
Лому.
     Я обернулся. Это был не Мишель.  В  дверях  кабинета  стоял  бледный,
осунувшийся связист с перевязанной рукой.

     Тогда, на Лабе, я тоже раскровянил руку...
     Призраки появлялись, исчезали и появлялись вновь. Когда они  уходили,
становилось легче и я вяло удивлялся, как Вик Симонов, далеко не  слюнтяй,
парень простой и не  сентиментальный,  мог  так  раскисать  от  всех  этих
голосов. В голове крутилось, возвращаясь бумерангом:  "Резонанс  совести".
Мне этот ответ не нравился. Он отчетливо попахивал  тюремной  механикой  -
дыбой, "испанским сапогом", "сывороткой правды". Тетушка лгала,  говоря  о
свободе выбора. Впрочем, как смотреть. У наркоманов тоже формально имеется
свобода выбора - колоться или нет.
     Мне хотелось, словно наркоману,  биться  головой  о  стену,  визжать,
бить, убивать... Теперь я понимал  их  -  островитян,  горожан,  подонков,
предателей, услужливых слизняков. Если бы мне сказали сейчас: "Убей, и все
кончится", я бы сделал это не задумываясь. Но убивать было некого,  выхода
не было, да и думать самостоятельно я уже не мог. И я  ударил  кулаком  по
объем-экрану.
     Прозрачный куб раскололся с хрустом  и  треском.  На  пол  посыпались
осколки. Я ударил по ним еще раз, с восторгом чувствуя, что осколки входят
в ладонь, что становится больно...
     Я лежал, и мне было все  равно.  Пусто.  Тихо.  Больно.  Пол  завален
осколками, рука в крови. Кровь на полу, кровь в земле, какая разница?  Все
равно придут голоса. Страшно. Не хочу... Пойти к тетушке, броситься в ноги
и вымаливать... Что?
     Я отчетливо представил эту  картину.  Вот  я  встаю,  весь  в  крови,
спускаюсь по лестнице, захожу в гостиную.  Натали  Кардан  не  смотрит  на
меня, она говорит по фону. Плевать ей  на  какого-то  Вика  Симонова,  она
уверена в Системе. Была тьма людишек до Симонова и будет после.  Они  тоже
считали себя бесстрастными и беспристрастными, чистыми и честными.  Рыцари
без страха и упрека... Рабы. А я стою и жду. Жду и стою.  Теперь  вся  моя
жизнь,  все  будущее  -  стоять  и   ждать.   Повиноваться,   соглашаться,
подобострастно  заглядывать  в  глаза,  усердно  предугадывать  желания  и
бояться, бояться до холодного пота. Не голосов, хозяйского  гнева.  Хозяин
может  лишить  Острова  -  спокойствия  и  благодати,  места,  где   можно
существовать. Хозяин...
     Во все времена и  на  всех  планетах  находились  люди,  пекущиеся  о
всеобщем благе, лучше других знающие - какие мораль и  порядок  нужны  для
мира. Улыбчивые, душевные, речистые. Считающие себя выше морали и порядка,
делающие исключение для себя. Сверхчеловечки. Да, правду говорят,  бояться
надо живых, а не мертвых. Ну что такое, в  самом  деле,  голоса?  Система,
Машина... Назойливая, мучительная,  но  не  злонамеренная.  Действующая  в
жестких рамках, но не подгоняющая их под себя. Созданная из  самых  лучших
побуждений... И с самого начала обреченная на неудачу.  Страхом  никого  и
ничему научить нельзя! Страх делится как амеба,  родит  другой  страх,  из
которого затем, по законам эволюции, вырастает  одиночество  и  ненависть.
Каждый боится и ненавидит каждого. Держат друг друга на планете, цепляются
за недельные поездки на Остров, рвутся прочь от Системы... Но  что  будет,
если найдется один человек, не связанный кровью? А если кто-то поймет, как
хорошо  жить  без  такой  связи,  используя   ее?   Миллионы   затюканных,
растасканных по своим уголкам совести людей - и почва.  Почва,  удобренная
кровью. И когда явится человек, для которого  совесть  -  не  материальный
голос, а пустой звук, то справиться с таким человеком уже некому. Совесть,
страх, разобщенность, фашизм...
     О нет! Все совсем не мрачно. Никто не ходит в черном, не  тянет  руку
вверх при  встрече,  не  чадят  печи...  Что  вы!  Все  делается  чинно  и
благородно,  для  блага  народа.  Но  только  своего  народа,   избранного
Вселенной, Цепежем и Машиной. А прочие народы можно перекроить  по  своему
образцу  и  подобию,  довоспитать  или  просто  уничтожить,  если  ученики
окажутся бестолковыми.
     Первый шаг сделан.  Из  самых  лучших  побуждений  убивают  людей  на
Острове, ради общего блага предают, продают и лгут, во имя  счастья  горят
крейсера и умирают люди на "Лабе-2".
     А фюрерши добро улыбаются, ведут беседы  о  светлом  будущем,  сладко
спят по ночам. Они чисты, им нечего бояться, их кровь пока  что  у  них  в
венах. Как удалось  им  избежать  общей  участи?  Почему  Непосредственная
Обратная Связь минула их? Неужели возможно такое, если даже у младенцев...
"Кровь у детишек я брал", сказал бармен-островитянин. Странно!
     И  вновь  мелькнула  мысль,  что  я  упустил  что-то  очень   важное,
представляющее всю картину в новом свете, не  оставляющее  ни  надежд,  ни
иллюзий... И опять я,  испугавшись,  отогнал  эту  мысль.  Теперь  во  мне
оставалась только злоба. Ненависть к людям, использовавшим Систему в своих
целях.
     Я поднялся,  пошатываясь.  Ноги  затекли,  я  едва  стоял.  Слабость.
Хочется лечь и уснуть, умереть, исчезнуть... Нельзя. Надо идти. С Лабы мне
не сбежать - ясно. Сил не хватит и времени. Голоса замучают. Но напоследок
я устрою! Не могу, да и не хочу убивать. Мне станет только хуже, а для них
это слишком мягко. Нет! Они должны почувствовать всю прелесть  Системы  на
собственной шкуре. Элеонора, тетушка...
     Постепенно я приходил в  норму.  Ноги  перестали  трястись,  ощущение
пустоты  исчезло.  Я  вновь  ощутил   свое   психополе   и   "взял"   трех
присутствующих в саду человек. А в доме, на первом этаже было всего  двое.
Тетушка и... Второго я чувствовал очень слабо, будто сквозь блок.  Мишель?
Нет, наверное это был Герман. Ладно, сил на стоп-прием для Германа у  меня
хватит, а для Натали Кардан, вот...
     Я нагнулся, подобрал осколок объем-экрана и  опустил  его  в  карман.
Потом двинулся к двери, не  скрываясь,  ожесточенно  пиная  и  разбрасывая
ногами валяющийся на полу хлам.
     Все оказалось в точности, как я  представлял.  Охрана  отсутствовала,
тетушка разговаривала по фону, повернувшись ко мне  спиной.  От  меня  она
отмахнулась. Мол, не мешай, подожди, не видишь, делом занята? Я был ей  не
страшен.
     Я стоял, прислонясь к двери. Из  раны  на  руке  капала  кровь,  тело
болело, но все-таки мне было хорошо. Настал мой праздник, мой  черед,  моя
месть.
     - Я подумал, - сипло произнес я. - Подумал...
     - Да, да, сейчас... Не видишь, я занята? Потерпи, - не поворачиваясь,
ответила тетушка. Потом буркнула в фон: "Хорошо, подготовим", и  выключила
его.
     - Я подумал.
     - Вот и умница! Принес Медальон?
     - Я не буду вам помогать, - медленно  и  отчетливо  сказал  я.  -  Ни
сейчас, ни потом.
     - Ничего-ничего... Это пройдет. Ты просто мало  думал.  Мы  же  добра
хотим.
     - Я плевал на ваше добро. Тем более, что я его не видел.
     - Ай-яй-яй, Вик! Зачем же грубить? И потом, ничего не делается сразу.
Только сто лет прошло, всего  два  поколения.  Нам  сложно  сейчас,  очень
сложно.  Не  все  нас  понимают,  приходится  наказывать...  Сложности   с
Сообществом. Ну, в этом вы нам поможете, Вик.
     Я изобразил улыбку. Тетушка говорила хорошо. Красиво  и  убедительно.
Пора было кончать, времени оставалось мало, в любой момент могла появиться
Элеонора, или Герман, или один из троих, укрывшихся в саду. А с  ними  мне
не справиться, сил мало.
     Поэтому я сказал:
     - Допустим, я вам помогу. Но ответьте сначала на один вопрос.  Почему
вы так боитесь за свою кровь?
     Я ждал реакции, ждал испуга. Но его не было. Тетушка улыбнулась.
     - Кто тебе сказал такую глупость? Я же говорю, ты плохо подумал.
     Она помолчала. Видно было, как борется она с собой, давит эмоции.  Ей
требовался Медальон и ее бесило  мое  упорство,  понять  которого  она  не
могла. И все же она не сдержалась.
     - Так и сдохнешь здесь, идиот!
     Да, я должен  был  умереть.  Я  хотел  умереть.  Но  оставалось  одно
маленькое дело, из-за которого я пришел. Месть. Возмездие. Уже  ничего  не
видя вокруг, я вынул из кармана осколок...
     Пыталась ли она сопротивляться? Я смутно помню этот момент.  Кажется,
хотела броситься к двери, но опоздала. Я скорее почувствовал  как  осколок
объем-экрана полоснул ее по руке...  Кровь,  кровь,  которой  так  боялась
Натали Кардан, закапала на пол и растеклась  по  осколку,  окрасив  его  в
тусклый красный цвет. Для полной уверенности я швырнул осколок в окно.  Он
упал хорошо, на клумбу. На землю. Кровь в земле...
     А потом была тишина. Я разглядывал осколок и не мог оторвать глаз. На
тетушку я смотреть не хотел.
     Внезапно за моей спиной,  в  гостиной  раздался  смех.  Я  обернулся.
Смеялась тетушка Натали. Смеялась абсолютно искренне,  взахлеб.  Я  стоял,
глядя на нее и чувствуя, что рот у меня открыт. Я  ждал  всего.  Истерики,
бешенства, безумия, обморока... Но такого!
     - Ой, бедняжка! - с трудом выдавила она. - Герой! Мститель! Значит ты
решил...
     Она вновь зашлась хохотом.
     - Наша  кровь  давным-давно  принадлежит  планете,  -  утирая  слезы,
наконец произнесла она. - Так  что  зря  старался.  Мы  как  и  все  имеем
совесть. Но мы действуем во имя ее, во  имя  идеи  и  Система  никогда  не
тревожит нас, потому что мы правы всегда.  Наша  цель  справедлива  и  она
оправдывает те средства, которыми нам приходится пользоваться. У нас  есть
вера и мы лишены сомнений...
     Вот и все. Я  закрыл  глаза.  Тетушка  выдала  последнюю  недостающую
деталь, объяснив прокол, который  я  подсознательно  ощущал.  Закономерный
финал! Если совесть держать под давлением достаточно долго,  то  рано  или
поздно  она  атрофируется.  Становится  анемичной,  болезненной,  вялой  и
наконец угасает совсем. Ее место занимает вера. Фанатичная убежденность  в
своей непогрешимости. Неважно, что ты делаешь - помогаешь людям  жить  или
умирать. Ты все равно оправдаешь себя, потому что за  твоей  спиной  Идея.
Идея, освобождающая от химеры совести. Но раз так, значит и Остров...
     - Значит и Остров...
     - Понял, наконец, - жестко усмехнулась Натали. - Что  ж,  тебе  хуже.
Значит, не найти тебе спасения на Острове. Слишком чувствительный!  Остров
изобрели мы сами. Изобрели и убедили в  этом  остальных.  Человеку  всегда
нужна  хоть  плохонькая,  но  надежда.  Отдушина.  Нам  требовалось  найти
какое-то поощрение. А  чем  можно  подкупить  лабианина?  Только  одним  -
местом, избавляющим от голосов совести, местом, где работает не  рассудок,
а инстинкты... Нам никого не  пришлось  убеждать  долго,  все  давно  были
готовы к тому, чтобы поверить. Требовался  лишь  намек...  Самое  смешное,
Вик, что голоса действительно  не  карают  за  содеянное  на  Острове.  Мы
проверяли.  Совесть  -  пластичный  материал.  Ее  можно  гнуть,   лепить,
формовать... Главное - убежденность и желание.
     Она  замолчала,  разглядывая  меня,  потом  повернулась  и  пошла  из
комнаты. Уже в дверях она обернулась.
     - А тебе придется тяжело. Вы, земляне, так любите сомневаться...
     Дверь закрылась, а я остался стоять у окна. И  я  стоял,  пустой  как
вакуум, без мыслей и чувств, до тех пор, пока дверь не зашипела вновь.
     - Это я, старик, - на пороге стоял Мишель. - Как и обещал.
     Он аккуратно закрыл дверь на стопор и повернулся ко мне. Глаза у него
были пустые и ясные. Не замутненные сомнением. Он тоже верил.
     - Очень неудобно, Вик, что все так получилось. Ты извини... -  Мишель
не сводил с меня глаз и выражение его лица было точно таким же, как тогда,
в баре. Спокойное и жестокое.
     В баре, в день приезда он не убил меня - не было приказа.  Но  сейчас
ему не нужен приказ, а значит - это смерть. И во всем Сообществе останется
один-единственный  человек,  которому  известна  теория   Непосредственной
Обратной Связи. Человек, способный перепрограммировать  Систему.  Человек,
желающий, чтобы голоса Лабы услышало все Сообщество.  Человек,  осуждавший
Натали Кардан и Элеонору за  мягкотелость.  Молодой  хозяин  Вселенной.  И
некому будет помешать ему. Нет, я не имел права умирать.
     "А наша дружба? - мелькнуло в  уголке  сознания.  -  Пусть  бывшая...
Переступить? Ведь на моей стороне правда, я спасаю миллионы людей, и  чего
стоит в сравнении с ними одна жизнь? Совесть не будет  мучить...  Все  так
начинают..."