Барбара ХЭМБЛИ
   Дарват 1-2

                              Барбара ХЭМБЛИ

                                ВРЕМЯ ТЬМЫ

Время тьмы ("Дарват" #1).
Barbara Hambly. The Time of the Dark (1982) ("The Darwath" #1)

                                    1

     Джил знала, что  это  просто  сон.  Ей  нечего  было  бояться  -  она
понимала,  что  чувство  опасности,  хаоса  и  слепой  тошнотворный  ужас,
наполнивший ночь, были ненастоящими; этот город  с  его  мрачной  странной
архитектурой, бегущие толпы испуганных  мужчин  и  женщин,  толкавших  ее,
невидимую, со  всех  сторон,  были  лишь  яркими  образами  перегруженного
подсознания, призраками, которые растают с наступлением дня.
     Она знала это. И все равно боялась.
     Ей  казалось,  что  она  стоит  на  ступенях   гигантской   лестницы,
обращенная лицом к площади, окруженной высокими домами с острыми  крышами.
Бегущие толкают ее к  огромному  пьедесталу  малахитовой  статуи,  совсем,
казалось, не осознавая ее присутствия;  задыхающиеся  люди  с  испуганными
лицами, мертвенно-бледными в блеске холодного лунного  света,  выскакивали
из своих мрачных домов и, гонимые страхом, карабкались вверх  по  огромным
мраморным ступеням, чтобы достигнуть горного проема арки,  раствориться  в
жуткой темени охваченного паникой города.
     "Какого города, - Джил удивлялась, сбитая  с  толку,  -  и  почему  я
испугалась? Это только сон".
     И все же в глубине души она  понимала,  что  эта  сцена  сумасшедшего
бегства, рожденная сном, не будет прервана внезапным пробуждением, она как
бы реальна и нереальна одновременно. И от  этого  осознания  Джил  охватил
озноб.
     Действие между  тем  продолжалось:  сомнамбулические  толпы  бегущих,
совершенно не замечая Джил, двигались прочь  от  позеленевших  от  времени
бронзовых ворот, за которыми, как начинала понимать Джил, и  клубилось  то
неизвестное ей зло, пришедшее на Землю из прозрачных бездн пространства  и
времени.
     Под  сводами  ворот  позади  нее  послышались  движение   и   голоса,
приглушенные  шаги  и  слабый  звон  меча,  выдернутого  из  ножен.   Джил
повернулась, ее густые волосы упали на глаза. Пламя  факелов,  раздуваемое
ветром, билось в диком танце, выхватывая из темноты толпившиеся фигуры,  и
отражалось в их глазах, сверкающем оружии и доспехах. Это наконец вступили
стражники. Джил бросила взгляд на взволнованную толпу  наспех  вооруженных
горожан, неумело сжимавших в руках выданное им оружие, и заметила  старика
в коричневой мантии, бородатого, с пронзительным взглядом и лицом  старого
колдуна.
     Он остановился на верхней ступени, рассматривая площадь  перед  собой
цепким хищным взглядом ястреба, пока последние бегущие лезли  по  ступеням
мимо Джил, колдуна, стражи.  Шелест  босых  ног  заполнил  собой  звуковое
пространство.
     Иссеченное шрамами лицо старика, почти скрытое  спутанными  зарослями
бороды, было спокойно:  он  наблюдал  этот  кошмар  как  неизбежность,  но
относился  к  происходившему  явно  философски,  что  соответствовало  его
возрасту и жизненному опыту.
     И вдруг он увидел ее, Джил, которую  не  замечали  ни  стражники,  ни
добровольцы, нерешительно столпившиеся за спиной старика и настороженно, с
надеждой следившие за его взглядом. Джил почувствовала это кожей. И  в  ту
же минуту подул ветер, он рвался из щелей и петель этих адских ворот, неся
влажный холодный запах кислоты, дыма, металла и крови.
     Джил смотрела на старика. Его голубые глаза  были  спокойны,  и  Джил
подумала тогда, что если он и  боится  клубящегося  бесплотного  вещества,
пахнущего смертью, то не покажет этого. И как  бы  в  подтверждение  своих
мыслей она увидела, как он, войдя в  тень  статуи,  остановился  и  поднял
руку.
     Он собирается что-то сказать!..
     Внезапно Джил проснулась, но не в своей постели.
     Какое-то мгновение она не могла понять, где  находится.  Она  неловко
вытянула руку, испуганная и сбитая с толку,  как  это  бывает  с  внезапно
разбуженными,  и  ее  ладонь  сжала  холодный   шершавый   мрамор   кромки
пьедестала. Серый холод ночи леденил ее босые ступни...  Внезапно  до  нее
донеслись крики ужаса и слабый плеск воды...
     Она проснулась.
     Она больше не спала.
     И все же она была там.
     Теперь на нее смотрели все. Воины, все  еще  толпившиеся  на  верхних
широких  ступенях,   изумленно   рассматривали   эту   хрупкую,   молодую,
черноволосую женщину, прикрытую  ночной  сорочкой,  женщину,  которая  так
неожиданно появилась среди них.  Джил  обернулась,  прижимаясь  в  поисках
опоры к острой грани мрамора, ослабевшая от шока, обезумевшая от  ужаса  и
растерянности, ноги у нее дрожали. Она почти не дышала.
     Но волшебник стоял уже рядом, и Джил поняла,  что  с  ним  ей  нечего
бояться. Он тихо спросил ее:
     - Кто ты?
     - Джил, - сказала она. - Джил Паттерсон.
     - Как ты попала сюда?
     Вокруг них  из  дверей  еще  сильнее  подул  черный  ветер,  мерзкий,
холодный, дрожащий  от  нечеловеческих  страстей.  Воины  переговаривались
между собой, напряжение росло. Но  колдун  был  спокоен,  его  мягкий  тон
придал Джил уверенность.
     - Я... я спала, - Джил заикалась. - Но... это... я... это уже не сон,
да?
     - Да, - сказал старик ласково. - Но не бойся.
     Он поднял свои иссеченные шрамами  пальцы  и  сделал  ими  в  воздухе
какое-то движение, которое она не могла толком рассмотреть.
     - Возвращайся в свои сны.
     Ночной холод, звук, запах и страх исчезали по мере  того,  как  туман
сна обволакивал сознание. Джил видела, как воины всматриваются  в  голубую
мерцающую тень, она знала: это было  все,  что  они  могли  видеть.  Потом
колдун сказал им что-то, и они двинулись за ним, шагавшим через  пустынную
мостовую площади к черным воротам и неведомой угрозе. Он поднял  двуручный
меч, и тот вспыхнул в темноте разрядом молнии. И вдруг словно взрыв потряс
своды здания, ворота распахнулись, и оттуда на людей обрушилась чернота...
     Джил все это видела и проснулась от собственного крика.
     Ее руки так тряслись, что она едва  смогла  зажечь  торшер.  Часы  на
прикроватной тумбочке показывали два тридцать. Вся в  холодном  поту,  она
снова упала на подушку и неистово принялась  шептать  себе,  что  это  был
просто сон, просто сон. "Мне двадцать четыре года, я студентка и через год
получу диплом доктора философии по средневековой истории, и  это  глупо  -
пугаться снов. А это был только сон".
     Она говорила это себе, выглядывая  из  кокона  потертых  простыней  и
дешевых одеял на  убедительно  знакомый  облик  своей  комнаты  -  джинсы,
зажатые дверцей шкафа, Рустер  Когбурн,  сурово  смотрящий  с  плаката  на
стене, учебники, папиросная  бумага,  монеты,  корешки  книг  с  загнутыми
углами страниц, в беспорядке разбросанные по потертому ковру. Она подумала
о  том,  что  сегодняшний  семинар  начнется  рано,  после  чего  еще  раз
посмотрела на часы и решила поспать подольше. Но через некоторое время она
почему-то взяла с пола у кровати "Жизнь путешественника в  средние  века",
нашла там нужное место и усилием воли заставила себя увлечься  юридическим
статусом Королевской Дороги в Англии пятнадцатого века. С чего бы это?..
     Джил не решилась снова заснуть почти до рассвета.
     Она почти неделю не вспоминала об этом сне. А то, что она  вспомнила,
возвращаясь  домой  из   университета   в   рыжевато-золотом   великолепии
калифорнийского сентябрьского дня, был голос колдуна. Где  она  могла  его
слышать, этот  приятный  тембр  и  характерные  перепады  тона,  бархатную
мягкость, неожиданно переходящую в жесткую и резкую интонацию.
     Поворачивая свой красный "фольксваген" на Кларк Стрит в сторону дома,
она поняла, что этот город  и  связанное  с  ним  ощущение  страха,  глаза
старика, запахи - все это снится ей уже не в первый раз.
     Она резко остановилась. Потом все же взяла себя в руки  и  попыталась
припарковать машину в переполненном тупике...
     Ощущение  страха  при  пробуждении  делало  первый  сон  похожим   по
ощущениям на последний. Ей снилось,  как  она  бродит  одна  по  сводчатой
палате, такой огромной, что линии отбрасывающих тень арок,  поддерживающих
высокий крестовидный свод потолка, погружали все  вокруг  нее  в  темноту.
Древняя пыль шевелилась под ее босыми ногами, покрывала разбросанный  хлам
и ветхие ящики, сложенные в кучу  между  колоннами,  затуманивала  далекий
отсвет желтого пламени, к которому она шла,  к  маленькой  сальной  лампе,
горящей в темном пролете порфирово-красной лестницы. Все вокруг нее  несло
в себе ощущение скрытого страха, будто из  темноты  сюда  смотрело  нечто,
несущее зло и парализующее волю.
     Бледное пламя тускло отражалось в красных широких ступенях, мерцало в
узорах монументальных бронзовых дверей наверху. Черный же базальтовый пол,
отполированный не одной тысячей ног, но теперь тоже  припорошенный  пылью,
словно   поглощал   свет,   не   желая   отражать   его,   что   выглядело
противоестественным. Джил откуда-то знала, что  этот  пол  намного  старше
стен, старше, чем город, распростершийся над  головой,  или  любой  другой
город человечества. Среди этой темной мостовой, перед  освещенными  лампой
ступенями, единственная плита пола была  новой,  вырубленной  из  бледного
серого гранита, ее поверхность казалась грубой  по  сравнению  с  истертой
шелковистой гладью остального пола, хотя она  тоже  была  покрыта  толстым
слоем пыли.
     В темноте над ней скрипнула дверь, и через многочисленные арки хлынул
свет. Джил скользнула в тень колонны, хотя знала, что это был только сон и
люди здесь не могли ее видеть, ведь они не существовали.
     Женщина, судя по одежде - служанка, спускалась по ступеням с корзиной
в руке, держа лампу над головой;  следом  за  ней  ковылял  горбатый  раб.
Женщина невозмутимо направлялась вниз по лестнице, но, коснувшись ступнями
черного пола, свернула в сторону, чтобы не наступить на странную гранитную
плиту, хотя ее цель - ларь с сухими яблоками - находилась прямо в футе  от
подножия лестницы, а странная плита совершенно не выдавалась  над  уровнем
остального пола. Горбун сделал еще больший крюк, пробираясь от  колонны  к
колонне, бормоча что-то себе под нос  и  не  сводя  настороженных,  полных
страха глаз с бледного камня.
     Наполнив корзину яблоками, женщина  отдала  ее  горбуну  и  вернулась
обратно к ступеням, где в нерешительности  остановилась,  пытаясь  убедить
себя, что не надо быть глупой суеверной гусыней, что нечего бояться  -  ни
тьмы, так близко обступившей ее, ни, конечно, плиты  шесть  на  двенадцать
футов, которая была серой, а не черной, гранитной, а не базальтовой. Но  в
конце концов она пошла окружным путем, чтобы не искушать судьбу.
     "Почему она шершавая, когда остальной пол такой непривычно гладкий, -
думала Джил. - Никто не ходит по ней. Никто ни разу не  прошелся  по  ней.
Почему?"
     Но даже чувство, что эти два сна как-то связаны, вызывало у нее  лишь
мимолетное любопытство,  пока  не  приснился  третий  сон.  Они  ничем  не
нарушили  ее  обычной  жизни.  Она  так  же  проводила   долгие   часы   в
университетской библиотеке, копаясь в научных статьях и  рассыпающихся  от
ветхости  регистрах  городов  Средней  Англии.  Переносила  информацию  на
карточки, которые потом сортировала на кухонном столе в квартире на  Кларк
Стрит, пытаясь сделать выводы из того, что знала,  раскладывала  записи  к
дипломной работе, трудилась  над  стипендиальной  заявкой,  встречалась  с
приятелями и подругами. Словом, жизнь шла своим чередом, пока ей снова  не
приснился тот осажденный город.
     Она знала, что это был тот же город, хотя  теперь  смотрела  на  него
сверху вниз. Джил обнаружила, что стоит в проеме высокого окна,  наверное,
в башне. Лунный свет был таким ярким, что она  видела  узоры  на  мостовой
двора далеко внизу, орнамент  на  бронзовой  отделке  ворот  и  даже  тени
падающих листьев, как пыль, покрывающих землю. Подняв глаза,  она  увидела
сквозь остроконечный лабиринт верхушек деревьев отблеск  далекой  воды.  В
другой стороне черные хребты гор неясно вырисовывались на фоне  усыпанного
звездами неба.
     В комнате под ней языки пламени поднимались над полированным серебром
настольной лампы, и в ее слабом неподвижном свете она различила  прекрасно
выполненную мебель из темного дерева и слоновой кости. Хотя эти формы были
ей незнакомы, она воспринимала их как произведения искусства, изысканные и
роскошные, которые могли принадлежать высокоразвитой цивилизации.
     И она увидела, что была не одна.
     Напротив дальней стены палаты стоял самый большой из предметов мебели
- массивная эбонитовая детская кроватка, ее витые  перильца  с  прожилками
перламутра отражали теплый свет лампы. Над ней маячил  высокий  полог,  на
котором выделялась золотая  эмблема:  стилизованный  пикирующий  орел  под
маленькой короной. Эта эмблема была и на черной куртке  человека,  который
стоял за колыбелью, наклонив голову, безмолвный, как статуя, глядя вниз на
спящего младенца.
     Это был высокий, красивый мужчина  с  суровым  лицом.  Едва  заметная
седина ничуть не портила копну ниспадавших на плечи каштановых волос. Джил
дала бы ему не больше тридцати пяти. Его одежда - от подошв мягких кожаных
ботинок до складок вздымающейся мантии, покрывавшей  куртку  и  тунику,  -
была в тон приглушенной  пышности  комнаты,  темной,  простой,  безупречно
скроенной самым искусным портным. Геммы на рукоятке его меча поблескивали,
как звезды, в свете лампы, колебавшемся от его дыхания.
     Шум в коридоре заставил его поднять голову, и Джил увидела его  лицо,
омраченное дурным предчувствием. Открылась дверь.
     - Я думал, что ты здесь, - сказал колдун.
     На секунду у Джил мелькнула абсурдная мысль, что он обращается к ней.
Но человек в черном кивнул,  его  лицо  застыло,  а  длинная  тонкая  рука
продолжала меланхолически чертить круги на перилах колыбели.
     - Я  шел  вниз,  -  извинился  он  приглушенным  голосом,  наполовину
отвернув лицо. - Я только хотел посмотреть на него.
     Колдун закрыл за собой дверь.  От  движения  воздуха  язычок  пламени
вздрогнул, мерцающий свет на мгновение выхватил  сеть  морщин  вокруг  его
глаз, показав, то же выражение усталости и напряжения. Джил увидела, что у
него тоже был меч, висевший поверх матового полотна  мантии.  Рукоять  его
была без драгоценных камней, но покрыта серебром, со  следами  многолетней
службы. Он сказал:
     - Нет нужды. Сомневаюсь, что они снова нападут сегодня ночью.
     - Сегодня ночью, - повторил  угрюмо  человек  в  черном.  Его  полные
горечи глаза были обращены  к  колдуну.  -  Как  насчет  завтрашней  ночи,
Ингольд? И послезавтрашней? Да, мы отбросили их  назад  сегодня,  вниз,  в
преисподнюю, которой они принадлежат. Мы победили - здесь.  А  как  насчет
других городов Королевства? Что ты видел в этом своем кристалле,  Ингольд?
Что происходит сегодня везде? В Пенамбре на юге, где,  кажется,  был  убит
даже мой наместник и Дарки кишат в его дворце, как грязные  привидения?  В
провинциях вдоль долины Желтой реки, на востоке, где, как ты говорил  мне,
они достигли такой силы, что никто не выходит из дома после захода солнца?
В Геттлсанде за горами, где страх перед Дарками так силен, что люди  будут
сидеть сложа руки, даже если Белые Рейдеры спустятся  на  равнины  жечь  и
грабить их? Армия не может быть везде.  Она  размещена  в  четырех  точках
Королевства, большая часть ее все еще в Пенамбре. Мы здесь, в  Гее,  никак
не сумеем выстоять. Мы, может быть, даже не удержим Дворец, если они опять
придут завтра ночью.
     - Это завтра, - тихо ответил колдун. - Мы можем делать лишь  то,  что
должны, и надеяться.
     - Надеяться, - он сказал это без издевки или иронии, только как будто
это слово было давно забытым, сам звук его казался странным для  слуха.  -
На что надеяться, Ингольд? Что Совет Магов прервет свое молчание и  выйдет
из тайного убежища в своем городе Кво?  Или, что   если  когда-нибудь  они
сделают это, у них будет ответ?
     - Ты лишишься последней надежды, если узнаешь это, Элдор.
     - Видит Бог, она и так уже мала. - Элдор, стиснув  кулаки,  заметался
по комнате, нервно вышагивая от окна к двери и обратно, напоминая внезапно
оказавшегося в клетке льва.
     Он прошел в футе от Джил, не видя ее. Волшебник Ингольд же,  взглянув
вверх, вдруг удивленно вскинул брови: он-то заметил девушку.
     Элдор повернулся, задев рукавом руку Джил на подоконнике.
     - Я не могу выносить эту безнадежность, - выкрикнул он раздраженно. -
Они - мои люди, Ингольд. Королевство и вся цивилизация - если то,  что  ты
мне говоришь, правда - разваливаются вокруг меня, а мы с тобой не в  силах
дать им щит, за  которым  можно  укрыться.  Ты  можешь  сказать  мне,  что
представляют собой эти Дарки и откуда они приходят, но все твое могущество
бессильно против них. Ты не можешь научить нас защищаться. Ты умеешь  лишь
сражаться с ними мечом, как и все мы.
     - Может быть, мы и бессильны  что-либо  сделать,  -  сказал  Ингольд,
устраиваясь в кресле. Он сложил руки, но взгляд его оставался напряженным.
     - Я не смирюсь с этим.
     - Возможно, тебе придется.
     - Это неправда. Ты знаешь, что это неправда.
     - Человечество спаслось от Тьмы  тысячи  лет  назад,  -  тихо  сказал
колдун,  отблески  света  причудливо  скользили  по  тонким  морщинам  его
обветренного лица. - Что же до того, как они сделали  это,  -  может,  они
сами не вполне  понимали,  как  все  произошло;  в  любом  случае  никаких
свидетельств мы не нашли. Мое могущество бессильно против  Дарков,  потому
что я не знаю их, не понимаю ни их  сущности,  ни  природы.  Они  обладают
силой особого рода, Элдор, очень отличающейся от моей,  выше  возможностей
любого человека-волшебника, кроме, может быть, Лохиро, Главы  Совета  Кво.
Все, что случилось во время нашествия Тьмы три тысячи лет назад, когда они
в первый раз поднялись, чтобы опустошить землю, ты знаешь все это не  хуже
меня.
     - Знаю это? - Король горько засмеялся, глядя на  колдуна.  Его  глаза
потемнели от воспоминаний. - Я помню это. Я помню это так ясно, будто  все
произошло со мной, а не с моим предком, - он резко шагнул, полы его  плаща
взметнулись и опали, как крылья гигантской  черной  птицы.  -  И  он  тоже
помнит, - он указал рукой на колыбель, огромная черная тень руки на  стене
протянулась к спящему ребенку. - Эти воспоминания похоронены в глубине его
детского сознания. Ему едва исполнилось шесть месяцев - шесть месяцев! - а
он просыпается, плача от страха.  О  чем  может  быть  этот  детский  сон,
Ингольд? Ему снится Тьма. Я знаю.
     - Да, - согласился колдун. - Тебе тоже снилось  это.  Твоему  отцу  -
никогда. По правде сказать, сомневаюсь, что твой отец  вообще  чего-нибудь
боялся.
     Стоя в  оконном  проеме,  Джил  чувствовала  эту  связь  между  ними,
ощутимую, как слово или прикосновение: память о  застенчивом  черноволосом
мальчике, просыпавшемся от непонятных ночных кошмаров, и спокойствие,  что
дал ему бродячий колдун. Черты лица Элдора  чуть  смягчились,  голос  стал
печальным.
     - Хорошо бы я этого не знал, - сказал он. - Тебе  известно,  в  нашей
семье  не  бывает  беззаботной  юности.  Воспоминания,  что  мы  несем,  -
проклятие нашего рода.
     - Они могут стать спасением для него, - ответил Ингольд. - И для всех
нас.
     Элдор вздохнул и повернулся к колыбели. Заложив за спину свои изящные
сильные руки, он смолк, погрузившись в свои раздумья.
     Спустя минуту он сказал:
     - Ты сослужишь мне последнюю службу, Ингольд?
     Старик пристально посмотрел на него:
     - Она не _п_о_с_л_е_д_н_я_я_.
     Лицо Элдора на  секунду  просветлело  от  усталой,  слегка  ироничной
улыбки. Очевидно, он был давно знаком с упрямством колдуна.
     - В конце, - сказал он, - всегда есть последняя. Я знаю, -  продолжал
он, - что твоя сила не может поразить Дарков. Но ты можешь ускользнуть  от
них. Я видел, как ты делал это. Когда настанет ночь и они появятся  снова,
твое могущество поможет тебе бежать, когда остальные должны будут  умереть
в сражении. Нет, - он поднял руку, предупреждая слова колдуна. -  Я  знаю,
что ты собираешься сказать. Но я хочу, чтобы ты покинул нас. Если уж на то
пошло, я приказываю тебе как твой король. Когда они придут - а они придут,
- я хочу, чтобы ты взял моего сына Алтира. Возьми его и скройся.
     Колдун сидел молча, лишь спутанная борода его ходила ходуном, выдавая
сильное волнение. Наконец он сказал:
     - Ты не мой король.
     - Тогда я прошу тебя как друг, - сказал король тихим голосом. - Ты не
можешь спасти нас. Всех нас.  Ты  великий  фехтовальщик,  Ингольд,  может,
лучший из живых, но прикосновение Тьмы означает смерть для колдуна так же,
как для любого другого. Наш рок довлеют над нами, потому  что  они  придут
опять так же неотвратимо, как лед на севере, и спасения не  будет.  Но  ты
можешь спасти Тира. Он последний в моем роду Дейра из Ренвета -  последний
в родословной королей Дарвета. Теперь он единственный в  Королевстве,  кто
будет помнить Время Тьмы. Сама история сохранила все, но  забыта,  никаких
свидетельств не осталось с того времени, не считая упоминаний в древнейших
хрониках. Мой отец не помнил о том ничего,  мои  собственные  воспоминания
обрывочны. Но теперь нужда в них. Я знаю, и ты знаешь, что три тысячи  лет
назад Дарки пришли и  почти  стерли  человечество  с  лица  земли.  И  ОНИ
ОТСТУПИЛИ ПРОЧЬ. Почему они отступили, Ингольд?
     Колдун покачал головой.
     - Он знает, - сказал Элдор мягко. - Он  знает.  Моя  память  неполна.
Тебе это известно, я говорил тебе дюжину раз. Он - это надежда, Ингольд. Я
- только  несбывшаяся  надежда,  оплывший  огарок.  Где-то  в  его  памяти
наследие рода Дейра, ключ, забытый нами  остальными,  который  приведет  к
уничтожению Тьмы. Если я и имел его, то он погребен слишком глубоко, а сын
мой - это наш единственный шанс. Его ты должен спасти.
     Колдун ничего не сказал. Ровное пламя лампы, чистое и маленькое,  как
золотая монета, отражалось в  его  задумчивых  глазах.  В  тишине  комнаты
слабый свет словно замер, лужица желтого воска, что лежала вокруг лампы на
полированной поверхности стола, была неподвижна и резко очерчена.  Наконец
он сказал:
     - А ты?
     -  Король  имеет  право,  -  ответил  Элдор,  -  умереть   со   своим
королевством. Я не покину последней битвы. Поистине, я не представляю, как
бы я смог. Но во имя всей твоей любви ко мне, сделай это для меня  теперь.
Возьми его и укрой в безопасном месте. Я поручаю это тебе -  все  в  твоих
руках.
     Ингольд вздохнул и склонил голову, как будто для того, чтобы взвалить
на себя все бремя принятого решения.
     - Я спасу его, - сказал он. - Это я тебе обещаю. Но я не покину тебя,
пока положение не станет безнадежным.
     - Не беспокойся, - резко сказал король. - Положение уже безнадежно.
     Глубоко под фундаментом  Дворца  послышался  глухой  гул,  как  рокот
гигантского барабана, и Джил почувствовала вибрацию  сквозь  мрамор  пола.
Элдор вскинул голову, его крупный рот дрогнул и исказился в гримасе,  рука
автоматически схватилась за усыпанную  драгоценностями  рукоять  меча,  но
Ингольд лишь сидел, как статуя из камня  и  мрака.  Второй  толчок  потряс
Дворец до глубочайших устоев, как удар гигантского кулака. Затаив  дыхание
в темноте этой мирной комнаты, трое  ждали  третьего  удара.  Но  третьего
удара не последовало, только холодный липкий ужас,  от  которого  вставали
дыбом волосы Джил, казалось, просачивался в молчании  снизу  -  безмолвная
угроза неизвестной опасности.
     Наконец Ингольд сказал:
     - Они не придут сегодня, -  несмотря  на  усталость,  его  голос  был
уверенным. - Иди к королеве и успокой ее.
     Элдор вздохнул, как человек,  сбросивший  чары,  превратившие  его  в
камень, он расправил широкие плечи.
     - Встреча со Старейшинами Королевства через час, -  устало  извинился
он и потер глаза, провел пальцами по темным  кругам  вокруг  них.  -  И  я
должен прежде поговорить с воинами насчет того, чтобы  переместить  запасы
продовольствия из старых складов под префектурой на случай, если наши пути
снабжения будут перерезаны. Но ты прав, надо сходить к ней... хотя сначала
я поговорю с аббатисой о переброске войск  Церкви  в  город.  -  Он  снова
зашагал по комнате - вечная привычка  активного  человека,  чья  душа  все
время опережает тело. Ингольд продолжал сидеть  в  резном  кресле  черного
дерева с маленькими ножками в форме позолоченных оленьих  копыт,  а  пламя
перед ним металось вслед за движениями Элдора, будто его тоже  притягивала
неутомимая сила этого человека. - Ты будешь на Совете?
     - Я уже дал все советы и помощь, какие мог, - ответил  Ингольд.  -  Я
останусь здесь и еще раз постараюсь связаться с магами из Кво.  Тир  может
быть не единственным выходом. В книгохранилище Кво есть записи и сведения,
передаваемые от учителя к  ученику  через  тысячелетия;  знания  и  поиски
знания - это ключ и сердце  магии.  Тир  -  младенец.  Когда  он  научится
говорить, может оказаться слишком поздно для того, что он нам скажет.
     - Может, уже слишком поздно, - пламя вздрогнуло,  когда  дверь  мягко
закрылась за Элдором.
     После его ухода Ингольд немного посидел, вглядываясь в чистый  язычок
пламени,  отблеск  которого  пробежал  по  его  влажным  глазам,  коснулся
суставов согнутых рук с длинными пальцами, иссеченных старыми  рубцами  от
мечей, с  побелевшим  от  времени  следом  кандалов  на  крепком  жилистом
запястье. Потом он протер глаза и посмотрел прямо  в  глубокую  затененную
нишу, где стояла Джил, обрамленная сложной филигранью колонн. Он  подозвал
ее кивком.
     - Иди сюда, - сказал он ласково, - и расскажи о себе. Не бойся.
     - Я и не боюсь.
     Но как только она сделала неуверенный шаг вперед, свет лампы померк и
комната исчезла у нее перед глазами в туманных лабиринтах сна.
     Джил никому не рассказывала о третьем сне. О втором  она  говорила  с
подругой, которая сочувственно выслушала ее, но, как отметила Джил, ничего
не поняла. Конечно, она не поняла его сама.  Но  о  третьем  сне  Джил  не
рассказала никому, потому что знала,  что  это  не  сон.  Эта  уверенность
беспокоила ее. Может быть, она расскажет обо всем друзьям позже.  Но  пока
она запрятала это в самые глубокие тайники памяти.
     Однажды ночью Джил проснулась и обнаружила, что стоит на площади того
самого пустынного города. Огромные дома каменным кольцом окружали  залитую
лунным светом площадь, отбрасывая тень на  грязные  плиты  под  ее  босыми
ногами. Место было пустынным, как обитель смерти. Там, где зловещий лунный
свет заливал фасад смотрящего на восток дома, она увидела, что  его  двери
были выбиты изнутри и обломки их лежали у ее ног.
     Из этого пустого дверного проема неожиданно потянул  слабый  ветерок,
беспокойный и переменчивый, создавая маленький вихрь из  опавших  листьев.
Ей показалось, что внутри дома произошло какое-то движение; странный звук,
почти бесшумный, рисовал в воображении Джил густую холодную тьму, живую  и
сильную, пытающуюся прорваться наружу и не находящую выхода.  Джил  тяжело
дышала, сердце  колотилось  от  страха,  и  она  обернулась  к  сводчатому
проходу, который вел наружу к пустынным улицам, и пришла  в ужас  от того,
что ей сейчас придется пройти под высоким сводом темных ворот.
     Ветер из дома усиливался, продувая ее.  Она  срезала  путь  к  темным
воротам, чувствуя, что начинает  дрожать;  ее  ноги  коченели  на  мраморе
мостовой. Безмолвие было ужасным; даже сумасшедший  бег  той  первой  ночи
казался теперь не столь жутким. Тогда она стояла в толпе, пусть невидимая,
но она не была одна. Молчаливый охотник ждал за порогом того темного дома,
и она знала,  что  должна  бежать,  если  хочет  жить.  Она  бы  не  могла
проснуться, она знала, что это не сон.
     Потом Джил на мгновение ощутила какое-то движение  низко  над  землей
возле стены. Но, обернувшись, она ничего не заметила. Хотя  подумала,  что
это, наверное, сама Тьма тянется за ней, затмевая даже лунный свет.
     Повернувшись, она побежала, ее черная тень мчалась перед ней в  белом
лунном свете. Разбитые камни и железо царапали ее босые  ноги,  когда  она
нырнула под черную арку ворот, но Джил не ощущала боли, переменчивый ветер
тянулся за ней, она скорее чувствовала, чем видела, как что-то двигалось в
полной темноте  возле  ее  головы.  Джил  споткнулась  уже  за  аркой,  ее
окровавленные ноги оставляли красные следы на сырой слизи булыжников,  она
неслась, охваченная ужасом, через пустые улицы города, который,  как  Джил
теперь видела, был наполовину в руинах, безмолвные мостовые усеяны мусором
и свежеобглоданными человеческими костями.
     Тени кошмарными фантастическими фигурами таились под  каждым  навесом
крыши или поваленным деревом. Единственным звуком в этом пустом  городе  в
ледяную ночь было влажное частое шлепанье ее босых ног по камню и  хриплое
тяжелое дыхание, единственным движением - ее  неистовый  бег  и  прыгающая
тень, а позади - медленное течение ветра и Тьма, льющаяся следом  за  ней,
как дым.  Она  слепо  бежала  по  черным  ущельям,  с  онемевшими  ногами,
спотыкаясь неизвестно обо что, зная инстинктивно,  где  находится  Дворец,
зная, что там - волшебник Ингольд и что Ингольд спасет ее.
     Джил бежала, пока не проснулась, рыдая,  тиская  подушку  в  темноте,
взмокшая от  холодной  испарины;  тело  ее  болело,  мышцы  дрожали.  Лишь
спокойно льющийся лунный свет вернул ее в привычную обстановку квартиры на
Кларк Стрит. Она с трудом заставила  себя  успокоиться.  Ноги  ее  болели;
ступни были холодными, как лед.
     Она попыталась думать.
     "Вот почему мне снилось, что у меня замерзли ноги, - потому  что  они
действительно замерзли".
     Она трясущимися  пальцами  нащупала  выключатель,  включила  лампу  и
легла, дрожа, повторяя про себя отчаянную неправдоподобную  молитву:  "Это
был только сон, это был только сон. Пожалуйста, Господи, пусть  это  будет
только сон".
     Но даже сквозь шепот Джил чувствовала клейкую сырость, покрывавшую ее
онемевшие пальцы на ногах. Непроизвольно потянувшись вниз,  чтобы  согреть
их, она увидела на своих руках свежую кровь:  ведь  она  поранила  ноги  о
битый камень в проеме ворот...
     Прошло пять ночей, настало полнолуние.
     Свет луны разбудил Джил; всматриваясь в окружавшие ее  предметы,  она
облегченно  вздохнула  лишь  тогда,  когда   узнала   очертания   знакомой
обстановки и поняла, что находится в своей квартире. Грань  между  сном  и
реальностью оставалась все еще зыбкой. Джил тихо лежала некоторое время  с
открытыми глазами, вслушиваясь, дожидаясь, пока спадет  нахлынувший  ужас.
Белый лунный свет лежал на одеяле, почти осязаемый, как лист бумаги.
     Потом она подумала: "Черт возьми, я забыла запереть двери на цепь".
     Это была просто формальность, вечерний ритуал;  квартира  закрывалась
автоматически, кроме того,  ее  окружали  вполне  порядочные  соседи.  Она
раздумала, вернулась в постель, но уже через минуту вылезла из кровати  и,
дрожа от холода, закуталась в  свое  павлинье  кимоно,  после  чего  молча
двинулась в темную кухню. Рука нашарила в  темноте  выключатель,  вспыхнул
свет.
     Волшебник Ингольд сидел за кухонным столом.
     Залитый ярким желтым светом, он выглядел намного старше,  утомленней,
его  коричнево-белая  домотканая  мантия  казалась  выцветшей,   потертой,
испачканной, и все  же  это  был  тот  же  неистовый  благородный  старик,
которого она знала в своих снах, советник короля, "человек в черном",  чье
лицо она видела в сиянии его сверкающего меча, готового к встрече с Тьмой.
     "Это глупо, - подумала она,  -  это  сумасшествие".  Не  потому,  что
увидела его снова - она знала, что это произойдет, - но  потому,  что  это
было в ее квартире, в ее мире. Какого дьявола он делает тут, если  это  не
сон? А она снова знала, что это не сон.
     Джил осмотрелась. Груда немытой посуды на  буфете,  стол,  заваленный
апельсиновыми корками и карточками, чашками с остатками  кофе  и  клочками
блокнота, кухня как кухня. Две ее старые рубашки  были  переброшены  через
спинку стула, на котором теперь сидел Ингольд. Электрические часы над  его
головой показывали начало четвертого. Да, все это было  слишком  убогим  и
унылым, чтобы не быть настоящим - она действительно не спала, а находилась
в своей кухне.
     - Что вы делаете здесь? - спросила она.
     Колдун удивленно поднял мохнатые брови.
     - Я пришел поговорить с тобой, - ответил он. Джил знала этот голос.
     - Я имею в виду, как вы попали сюда?
     - Я могу, конечно, объяснить тебе технические детали, - сказал он,  и
улыбка на секунду осветила его лицо, неожиданно сделав его помолодевшим. -
Но имеет ли это значение? Я пересек Пустоту, чтобы найти тебя, потому  что
мне нужна твоя помощь.
     - ???
     Лицо ее выражало недоумение: чем она может  помочь  ему,  но  тут  же
прочла в глазах Ингольда удовлетворение реакцией на его слова.
     - Иначе я бы не искал тебя, - сказал он ей мягко.
     - Уф, - глубоко вздохнула Джил. - Но я не понимаю!
     Она уселась напротив него, для чего пришлось убрать со стула учебники
и календарный  отдел  "Таймс",  потом  замешкалась  в  запоздалой  вспышке
гостеприимства:
     - Может, выпьете пива?
     - Не откажусь, -  он  улыбнулся  и,  на  ходу  изучив  инструкцию  по
открыванию банок, вскрыл пиво. Надо сказать, что для первого раза  у  него
получилось совсем неплохо.
     - Как вы можете меня видеть? - спросила она, скользнув на свой  стул,
пока он стирал пену с пальцев. - Даже во сне, даже когда никто  другой  не
мог - король Элдор, к примеру, или воины в воротах - вы могли. Почему?
     - Потому, что я постиг природу Пустоты, - серьезно ответил колдун. Он
сложил руки на столе, сильные, иссеченные шрамами пальцы ощупывали гладкую
поверхность банки, словно запоминая ее форму  и  материал.  -  Видишь  ли,
Джил, существует бесконечное множество  параллельных  миров,  пойманных  в
сети субстанции Пустоты. В моем мире в мое время  я  -  единственный,  кто
понимает природу Пустоты, один из немногих,  кто  вообще  подозреваете  ее
существовании.
     - А как вы узнали о ней, не говоря уже о том, как пересекли ее,  если
никто в мире не знает этого? - озадаченно спросила Джил.
     Колдун опять улыбнулся.
     - Чтобы поведать эту историю, Джил, потребуется вся ночь, и мы так  и
не перейдем к делу. Достаточно сказать, что  за  последние  пять  столетий
лишь мне одному удалось преодолеть занавес, отделяющий миры друг от друга,
и таким образом я мог распознать отпечаток твоих мыслей,  твоей  личности,
который был протянут через Пустоту вибрацией вселенского  ужаса.  Я  верю,
что в твоем мире осталась пара чудаков, которые по любой причине - будь то
физическая или психическая,  или  чисто  сознательная  -  чувствуют  через
Пустоту приход Тьмы. Я смог установить связь лишь с тобой. То есть  видеть
тебя, говорить с тобой и потом материализовать тебя не только в мыслях, но
и во плоти, что позволило мне многое понять.
     Снаружи по Кларк Стрит  прогромыхал  грузовик.  Где-то  в  доме  тихо
зажурчала  вода.  Джил  некоторое  время  смотрела  вниз  на  стол,  читая
сделанные   ею   загадочные   записи   о   стоимости   содержания   мостов
четырнадцатого века,  потом  опять  подняла  глаза  на  колдуна,  спокойно
потягивающего пиво напротив нее, и  заметила  его  посох,  прислоненный  к
стене.
     Она спросила:
     - Что происходит с Пустотой?
     - Когда я говорил с тобой в Гее, - продолжал Ингольд, - я понял,  что
наши миры должны находиться в очень тесной  связи  в  это  время  -  такой
тесной, что из-за психического кризиса спящий может  буквально  преодолеть
грань между ними и  смотреть  из  одного  мира  в  другой.  Это  редкое  и
временное  сочетание  -  шанс  один  из  миллиона  для  двух  миров  почти
соприкасаться  друг  с  другом,  и  в  нашем  тяжелом  положении  я   могу
рассчитывать только на него.
     - Но почему это произошло сейчас, во время кризиса? - спросила  Джил.
Резкий электрический разряд проскочил в вышивке ее цветных рукавов,  когда
она наклонилась вперед через стол. - И почему это произошло со мной?
     Ингольд уловил в ее голосе горечь и страх оттого, что  выбор  пал  на
нее, и старался ответить как можно ласковее.
     - Все имеет свой смысл. Не бывает случайных событий. Но мы  не  можем
знать все причины.
     Она едва скрыла улыбку.
     - Это ответ настоящего колдуна.
     - В том смысле, что маги говорят  двусмысленно?  -  его  улыбка  была
ироничной. - Это одна из двух наших профессиональных опасностей.
     - А какова вторая?
     Он рассмеялся.
     - Патологическая склонность лезть не в свое дело.
     Она засмеялась вместе с ним. Потом, успокоившись, спросила:
     - Но если вы колдун, как вы можете нуждаться в  моей  помощи?  Что  я
могу сделать такого, что неподвластно вам? Как  мне  помочь  вам  победить
Тьму? Кто это или что это - Тьма?
     Какое-то время он молча разглядывал ее, размышляя, потом сказал:
     - Ты знаешь.
     Джил закрыла глаза и мысленно оказалась перед монолитными  бронзовыми
дверями, едва сдерживающими натиск зловещего сонма теней.  Очнувшись,  она
сказала:
     - Я не знаю, что они из себя представляют.
     - Никто не знает, - сказал он, - разве что  Лохиро,  Глава  Кво.  Это
вопрос, на который я никогда не смогу найти ответа. Что я могу  сказать  о
Тьме, Джил? Что можно сказать о том, чего ты еще  не  знаешь?  Что  это  -
ночные хищники? Что они поглощают плоть от костей, кровь из плоти или душу
из живого тела, оставляя ее слепо блуждать и обрекая на  смерть?  Что  они
скользят по воздуху в темноте, а огонь, свет или яркая луна отпугивают их?
Разве тебе это о чем-то говорит?
     Она  покачала  головой,  загипнотизированная   глубоким   хрипловатым
тембром его голоса, завороженная его притягивающим взглядом  и  памятью  о
еще более кошмарных видениях.
     - Но вы знаете, - прошептала она.
     - Клянусь Богом, нет, - вздохнул он и отвернулся.
     Когда же он снова повернул  голову,  его  лицо  уже  приняло  прежнее
выражение, не выдающее ни страха, ни сомнения.
     - Мне... мне снилось, - запиналась Джил,  обнаружив  неожиданно,  что
гораздо труднее говорить о том прежнем  сне  Ингольду,  человеку,  который
понимает, в чем дело, нежели непосвященному.
     - Раньше, чем я увидела их, раньше, чем узнала об  их  существовании.
Мне снился... подвал, подземелье с арочными перекрытиями, расходящимися во
всех направлениях. Пол был черным и гладким, как стекло, и в центре  этого
черного пола была плита из гранита, новая и  шершавая,  потому  что  никто
никогда не ходил по ней. Вы говорили, они приходят из... из-под земли.
     - Странно, - сказал колдун, посмотрев на нее с  любопытством.  -  Ты,
кажется, чувствовала их приход заранее. Это может что-то означать, хотя  в
настоящий момент я не уверен... Да, это была Тьма, или,  точнее,  закрытый
выход одного из их гнезд. Под этой гранитной плитой - а я знаю, о  чем  ты
говоришь, - находится лестница, ведущая вниз, в немыслимые глубины  земли.
Все это началось, я уверен, с лестниц. Эти  лестницы  были  всегда.  Можно
найти представления о них  в  самых  древних  доисторических  петроглифах:
огромные мостовые из черного камня и в центре их - лестницы, нисходящие  в
чрево Земли. Никто никогда не  спускался  по  ним,  и  никто  не  вернулся
обратно; неизвестно, кто их построил. Некоторые  говорили,  что  это  были
древние титаны или боги Земли; старые  хроники  сообщают,  что  эти  места
внушали страх, были полны магических  сил.  Хотя  одно  время  их  считали
счастливыми, даже излюбленными богами - приверженцы старой религии строили
над ними храмы, ставшие центрами первых городов человечества. Все это было
тысячелетия назад. Деревни  вырастали  в  большие  поселения,  позже  -  в
огромные  города.  Города  объединялись,  государства  расширялись   вдоль
плодородных долин Бурой реки, по берегам Круглого моря и Западного океана,
в джунглях и пустынях Алкетча. Цивилизация цвела и приносила  свои  плоды:
магия, искусство, деньги, наука, военное дело. Мы  слишком  мало  об  этом
знаем. Остались лишь жалкие обрывки хроник - главным образом в  библиотеке
Кво, - свидетельствующие о существовании древней великой цивилизации,  чей
высокий уровень понимания красоты и философии не  помог  сберечь  себя.  А
ведь это было общество, породившее первую магию, Церковь и великие кодексы
гражданского права. Я, в сущности, уверен, что тогда существовала какая-то
традиция, касающаяся Дарков, хотя бы потому,  что  обозначающее  их  слово
часто встречается в языке. Дарки были  лишь  смутным  _п_р_е_д_а_н_и_е_м_,
проскальзывавшим в древнейших легендах, туманная память о скрытом  страхе.
И если и была такая традиция, она не связывала их  с  пристанищем.  Так  и
оставались они, скрытые в безднах времени, древней тайной,  погребенной  в
сердце цивилизации. У нас нет достоверных источников, свидетельствующих  о
разрушении древнего мира. Мы знаем, что это случилось в считанные  недели.
То, что нанесло удар, удар по всему миру, мы  тоже  знаем  -  повсеместная
осада ужаса. Но  ужас  и  растерянность  были  такими  ошеломляющими,  что
фактически не уцелело ни одно историческое свидетельство, и  поскольку  мы
боролись против Тьмы с помощью огня, то  потеряли  в  пожаре  ту  немногую
информацию, которая была накоплена к  тому  времени.  Мы  знаем,  что  они
приходили,  но  не  знаем  -  зачем.  Неспособное  сражаться  человечество
отступило в укрепленные убежища, за массивными стенами оно влачило  убогое
существование: днем выбиралось наружу возделывать поля, а с заходом солнца
пряталось обратно. Триста лет полный хаос и ужас господствовали на  земле,
ведь никто не знал, откуда и когда появится Тьма. Цивилизация вымирала.  А
потом случилось так. Ингольд простер руки, как фокусник, и Тьма исчезла  и
долгие годы не приходила. Со временем новые деревни  появились  на  руинах
древних городов, чьи названия были уже забыты. Много  воды  утекло  с  тех
пор. Старая традиция увядала, изменился  язык.  Старые  песни  и  предания
канули в Лету. Три тысячи лет - это большой срок, Джил. Вот, ты,  историк,
можешь сказать мне, хотя бы в общих чертах, что было три тысячи лет назад?
     - Уф, - Джил попыталась  воспроизвести  в  памяти  основные  события,
изложенные  в  учебнике  "Древние  цивилизации".  Марафон?  Каменный  век?
Гиксосское завоевание Египта? Как специалист по средним  векам  она  имела
самое смутное представление о происходившем ранее эпохи  Константина.  Что
же может знать об этом, к примеру, Джо Докс, который и  в  колледже-то  не
учился, не говоря уже об  увлечении  историей.  Даже  такое  событие,  как
Черная Смерть, время от времени поражавшее западную цивилизацию, было лишь
пустым звуком для восьмидесяти процентов населения, а это произошло  всего
шестьсот лет назад.
     Ингольд кивнул. Джил же в свою очередь удивилась,  откуда  он  узнал,
что она занимается историей? Старик между тем продолжал:
     - Многие годы я был единственным, кто хоть что-то  знал  о  Тьме.  Из
древних легенд я понял, что Дарки ушли не навсегда. Потом я установил, что
их число практически несметно. Кроме того, я  знал  о  вещах,  заставивших
меня поверить, что они вернутся. Отец Элдора изгнал  меня  за  то,  что  я
постоянно говорил об этом, но  что  может  измениться  с  моим  изгнанием?
Просто он не верил мне, в отличие от Элдора. Элдор... Если бы не он, мы бы
все погибли в первую же ночь их появления.
     - А сейчас? - мягко спросила Джил.
     - Сейчас? -  Лицо  Ингольда,  изборожденное  морщинами,  потемнело  и
выглядело еще более уставшим. - Мы держались во  Дворце  в  Гее.  Основная
часть армии под командованием канцлера Королевства Алвира, брата королевы,
находится в Пенамбре, где положение самое тяжелое. Войска должны вернуться
в город на днях, но, если не случится чудо, они прибудут  слишком  поздно,
чтобы предотвратить катастрофу. Я тщетно пытался связаться с Советом Магов
в городе Кво, но, боюсь, они тоже осаждены. Хотелось бы надеяться, что  мы
сможем продержаться достаточно долго и дождемся подмоги от Лохиро. Но я не
хочу обольщаться раньше времени и рисковать жизнями моих друзей.  Я  нужен
защитникам Дворца, Джил. Хотя я не могу сделать многого, но не покину  их,
пока не станет очевидно, что мои усилия их не спасут.  А  теперь  выслушай
меня...
     Джил вся обратилась в слух.
     - Понимаешь, - проговорил Ингольд тихим голосом,  -  покидая  их  так
поздно, я сокращаю свои шансы спастись. Только в самом крайнем случае моим
единственным выходом будет побег через Пустоту в другой мир, в этот мир. Я
могу пересечь ее в любом направлении  относительно  безболезненно.  Обычно
такое перемещение означает значительную физическую травму  для  взрослого.
Для шестимесячного ребенка, даже под моей защитой, это может быть опасным,
а два таких путешествия за короткий отрезок времени могут нанести  ребенку
просто непоправимый вред. Поэтому я должен буду провести день в этом  мире
с ребенком, прежде чем вернусь в какое-нибудь более безопасное место моего
собственного мира.
     Светало.
     Джил улыбнулась:
     - Вам нужна нора, в которую можно забиться?
     - Именно так. Мне нужно  изолированное  место  и  минимум  удобств  -
место, чтобы провести время и остаться незамеченным. Помоги?
     - Приходите сюда, - предложила Джил.
     Ингольд покачал головой.
     - Нет, - отказался он решительно.
     - Почему нет?
     Колдун поколебался, прежде чем ответить.
     - Это слишком опасно, - сказал он наконец, подошел к окну,  отодвинул
штору и выглянул во двор.  Зеленоватые  отсветы  уличных  фонарей  в  воде
плавательного бассейна отразились тусклыми бликами на иссеченном глубокими
шрамами лице. - Слишком многое  может  произойти.  Я  не  могу  довериться
судьбе,  Джил.  Мои  возможности  резко  ограничены  в  твоем  мире.  Если
что-нибудь будет не так, я все равно не сумею объяснить  свое  присутствие
местным властям.
     Джил  представила  на  минуту  встречу  Ингольда,  так  похожего   на
какого-то бородатого  беглеца  из  Общества  по  Сохранению  Подземелий  и
Драконов, в его потертой мантии, со смертоносным мечом в руках, с  местной
полицией и дорожным патрулем. И если от дорожного патруля можно было бы, в
принципе, отделаться, то все равно нельзя рисковать, ставя  так  много  на
карту.
     - Есть одно  место,  мимо  которого  мы  обычно  проезжаем  во  время
верховых прогулок, - сказала она, немного подумав.
     - Да? - Он отвернулся от окна, позволив шторе вернуться на место.
     - Одна девушка, с которой я ходила в школу, живет около Барстоу - это
в пустыне, далеко на восток отсюда. Два года  назад  я  провела  там  пару
недель. У нее были лошади, и мы катались по холмам. Помню, там было  такое
строение, вроде маленького домика, среди заброшенной апельсиновой рощи. Мы
спрятались  там  однажды  во  время  грозы.  Он  небольшой,  но  там  есть
водопровод и керосинка. Кроме того, там практически не бывает людей.
     Ингольд кивнул.
     - Да, - пробормотал он, думая о чем-то своем.  -  Да,  это,  пожалуй,
подойдет.
     - Я могу принести вам туда продукты и одеяла,  -  продолжала  она,  -
только скажите мне, когда вы там будете.
     - Я еще не знаю этого, - тихо отозвался колдун. - Но ты все узнаешь в
свое время.
     - Хорошо. - Джил решила не  быть  назойливой  и  не  задавать  лишних
вопросов. Она верила своему неожиданному гостю, больше того - ей казалось,
что они знакомы уже целую вечность.
     Ингольд подошел к столу и протянул ей руку.
     - Спасибо, - сказал он. -  Ты  чужая  нашему  миру  и  ничем  нам  не
обязана, это благородно с твоей стороны - помочь нам.
     - Эй, - мягко запротестовала Джил. - Я не чужая. Я была в вашем мире,
и я видела Тьму. Я даже почти встречалась с  королем  Элдором,  собственно
говоря, -  она  запнулась,  огорченная  своей  бестактностью,  потому  что
вспомнила, что король и колдун были друзьями, и что Элдор почти  наверняка
должен был погибнуть.
     Но мудрый Ингольд пропустил это мимо ушей.
     - Я знаю, Элдору было бы приятно познакомиться с тобой, - сказал  он.
- Мы с ним выражаем тебе благодарность за...
     Какой-то звук в  ночи  заставил  его  внезапно  насторожиться,  и  он
замолчал, прислушиваясь.
     - Что это? - прошептала Джил.
     Ингольд повернулся к ней.
     - Я должен идти, - сказал он, извиняясь.  -  Я  приглашен  на  чай  к
королеве Нуменор.
     Но Джил поняла, что что-то случилось  по  ту  сторону  Пустоты:  ведь
Дворец в Гее готовился к бою. Ингольд встал, черный плащ мягкими складками
скользнул вдоль меча у бедра. Джил подумала об опасности и о Тьме, ждавшей
ее гостя на другой стороне Пустоты. Она схватила его за рукав:
     - Прошу вас, будьте осторожны.
     Слабая улыбка осветила лицо Ингольда.
     - Спасибо, милая. Я всегда осторожен.
     Потом он, сделав несколько шагов к центру кухни, отточенным движением
рук  создал  вокруг  себя  подобие  занавеса,   прозрачного,   неплотного,
сотканного из упругого воздуха, после чего  вынул  свой  меч  и  шагнул  в
туман. Сверкнул огонь. Все исчезло, остался лишь слабый запах гари.

                                    2

     Это был проклятый топливный насос!
     Руди Солис сразу понял, почему закашлял двигатель старого  "шевроле",
машинально скользнул взглядом по зеркалу заднего вида и стал  разглядывать
темный хайвэй [highway - автострада (англ.)] впереди, хотя  знал,  что  на
пятьдесят миль вокруг не было ни души. Похоже,  эту  воскресную  ночь  ему
придется провести между Барстоу и Сан-Бернардино на этом дурацком  пустыре
под завывание ветра.
     Надежда попасть на вечеринку таяла с каждой минутой.
     Руди покосился через плечо на десять ящиков пива среди кусков мыла  и
старых газет, сваленных на продавленном заднем сиденье, и вздохнул.  Мотор
фыркнул.   Руди   проклинал   хозяина   машины,   непревзойденную   звезду
рок-н-ролла, на вечеринке у которого он пил и загорал до  бесчувствия  все
выходные, да и приятелей, уломавших его съездить за пивом. И куда?  Аж  за
тридцать миль в сторону Барстоу!
     "Пусть знают. Когда им в следующий раз захочется  попить  пивка,  они
найдут приличную машину".
     Большинство гостей  приехало  на  вечеринку  Тэйрота  на  мотоциклах,
собственно, как и сам Руди, а Тэйрот, который вступил в жизнь  под  именем
Джеймс Керроу и которого все еще звали Джимом, когда он  был  не  в  своем
сияющем сценическом костюме, не торопился давать свой  Эльдорадо  кому  бы
там ни было, независимо от того, сколько оставалось ящиков пива.
     НУ ЧТО ЗА ЧЕРТ! Руди откинул назад длинные волосы и бросил  еще  один
взгляд в беспросветную тьму безжизненной пустыни. Все приятели, оставшиеся
в роскошном убежище в каньонах, едва держались на  ногах,  и  трудно  было
сказать, какую роль могли бы сыграть десять ящиков пива.  Если  произойдет
худшее - а так, похоже, и будет, судя по тарахтенью мотора,  -  он  всегда
сможет найти среди этих холмов какое-нибудь  местечко,  куда  можно  будет
забиться до утра, а потом попытаться на попутке  добраться  до  ближайшего
телефона. Примерно в десяти милях отсюда есть  служебная  дорога,  которая
приведет его к полуразрушенной хижине, затерянной  в  старой  апельсиновой
роще. Будучи в сильном  подпитии,  он  отказался  от  мысли  чинить  мотор
сегодня  ночью  и  спать  поблизости  от  дорога.  Руди  хлебнул  вина  из
полупустой бутылки и двинулся дальше.
     Руди, который знал машины и мотоциклы как свои пять  пальцев,  стоило
огромных трудов провести неисправный "шевроле" милю или две  от  последней
освещенной доски объявлений к колее служебной дороги. Запаздывание и рывки
большого  восьмицилиндрового  двигателя,  когда  он   маневрировал   через
рытвины, оползни и пересохшие русла старых ручьев, навели  его  на  мысль,
что дело тут вовсе не в засорившемся топливопроводе. Руди вылез на капот и
осмотрелся. Бледный  свет  фар  выхватывал  знакомые  предметы:  дуб,  как
разбитый параличом старик, гневно проклинающий парочки, приходящие в парк,
скала, похожая на спящего буйвола, чей силуэт  вырисовывался  на  звездном
небе. Руди любил охоту и знал эти безмолвные южнокалифорнийские  пустынные
холмы не хуже, чем устройство восьмицилиндрового двигателя. Он  был  здесь
как дома.
     Когда вечеринки, скандалы,  забавы  с  друзьями  в  автомагазине  или
уик-энды в пустыне надоедали, он находил удовольствие в уединении.
     Друзья принимали его таким, каков он есть, и хотя Руди не входил ни в
один из мотоциклетных гангов [ганг (англ. gang) - банда,  группа,  шайка],
он был нужен им как мастер рисунка в автомагазине Дикого Дэвида в Фонтане,
который называли "кругом  Тэйрота".  Местная  репутация  Тэйрота  включала
апокрифическую  историю  о  том,  что  он  раньше   был   членом   Ангелов
Преисподней. Вспомнив это, Руди усмехнулся: не мог представить себе  ганг,
принявший бы в свои ряды такого прирожденного труса, как Джим Керроу.
     Внезапно передние колеса машины увязли в канаве, противно заскрежетал
бензобак. Руди дважды пытался завести  мотор,  но  в  ответ  получил  лишь
усталое жужжание. Он  открыл  дверь  и  осторожно  вылез  наружу,  скользя
ботинками по круглым камням  пересохшего  русла.  Два  дня  веселой  жизни
давали о себе знать. О том, чтобы толкать машину, не могло  быть  и  речи.
Часы показывали полвторого ночи.
     Руди в отчаянии посмотрел наверх.
     В лунном свете вырисовывались холмы, небольшая  долина,  апельсиновая
рощица. Хижина должна быть где-то здесь, в густой тени холма, ярдах в ста,
не дальше.
     "Добрался, - подумал он, - слава Богу, хоть в этом повезло".
     Ночь была на удивление тиха и безмолвна. Не было и  намека  на  звук.
Лишь потрескивал остывающий мотор, да вздыхала трава. Наконец глаза  Руди,
привыкшие к слабому лунному свету, различили очертания крыши  в  окружении
высоких  деревьев.  Звук  его  шагов  растревожил  тишину.  Покачиваясь  и
прижимая к груди пиво с бутылкой муската, Руди направлялся к хижине.
     Голова раскалывалась. "Они, наверное, думают, я взял деньги на  пиво,
чтобы рвануть в Мехико".
     Хижина одиноко стояла на фоне темных  холмов,  высокая  трава  вокруг
облупившихся стен скрывала останки допотопной фермы,  запущенная  черепица
крыши повисла под тяжестью скопившихся листьев. Руди  поднялся  по  шатким
ступеням домика и опустил свою драгоценную хрупкую ношу на пол веранды. Не
обращая внимания на дрожь во всем теле, он снял засаленный пиджак, намотал
его на руку и выбил ударом кулака оконное стекло рядом с дверью.
     - Добро пожаловать, - сказал он сам себе.
     К его изумлению свет все-таки зажегся.
     "Все вполне цивильно,  -  отметил  он  про  себя,  окидывая  взглядом
грязную кухню, где была и раковина, и холодная вода, горячей, конечно,  не
оказалось. - И то хорошо". В буфете под раковиной он  нашел  три  банки  с
бобами  и  свининой  с  проштампованной  на  них  ценой  по  меньшей  мере
четырехлетней давности, а также керосиновую плиту и полканистры керосина.
     В доме нашлась  душевая  и  спальня  с  продавленной  койкой,  матрац
которой, должно быть, выбросили из  какой-нибудь  тюрьмы  за  ветхостью  и
негодностью.
     Прислонившись к косяку двери и  потягивая  мускат,  Руди  лишний  раз
убедился в том, что прелесть одиночества превосходит  запои  всех  тусовок
Калифорнии.
     Допив мускат и прикончив пиво, он лег спать.
     Руди проснулся, недоумевая, чем  же  так  досадил  тому  человечку  с
отбойным молотком, который всю ночь жил у него под черепом. Он  повернулся
на другой бок, но и это не принесло облегчения.
     Комната была едва освещена. Некоторое время Руди  лежал,  разглядывая
тени от высохших, затянутых паутиной стропил; воспоминания вчерашнего  дня
и ночи то и дело прокручивались  в  его  болезненном  сознании:  вечеринка
Тэйрота, подлый "шевроле", застрявший по самые уши в песке, тишина...  То,
что сегодня понедельник и ему надо быть на работе в автомагазине, рисовать
пылающие закаты на заказных фургонах, осталось на подсознательном уровне.
     - Это могут  быть  просто  топливопроводы,  -  сказал  он  себе,  его
сознание с трудом пробивалось сквозь жуткую головную боль вкупе с  другими
симптомами неумеренного потребления муската.  Если  дело  только  в  этом,
достаточно нескольких часов. Если же причина в насосе - ему придется туго.
     Руди  вышел  из  дома   и   спустился   по   ступенькам,   щурясь   в
мертвенно-бледном свете восхода. Вскоре он уже проклинал  хозяина  машины:
ничего похожего на инструменты не было ни среди  разнообразного  мусора  в
багажнике, ни на заднем сиденье...  И  все  же  ему  повезло:  в  роще  за
домиком, в зарослях сорняков, в полусгоревшем сарае, Руди  откопал  ржавую
отвертку с отломанной  ручкой,  пару  ножей  с  искривленными  лезвиями  и
разводной гаечный ключ, но настолько проржавевший, что вряд ли годился для
работы.
     Солнце уже взошло и осветило холмы,  когда  он  возвращался  обратно.
Вытирая руки о джинсы, Руди оглянулся,  у  него  помутилось  в  глазах  от
обилия свежих утренних красок, так густо разлитых в молочной дымке тумана.
     Он никак не мог понять, в чем дело. Руди  прикрыл  ладонью  глаза  от
ослепительного  серебряного  сияния,  которое  висело   в   воздухе,   как
извивающаяся щель огня,  мерцающая  почти  болезненной  яркостью,  которая
пронзила пространство, как трещина или сияющая линия,  расширявшаяся  едва
ли не в дюжине ярдов перед  ним.  Руди  ясно  видел,  как  пространство  и
реальность вдруг расщепляются надвое, что три измерения этого мира, словно
нарисованные на занавеси, - воздух, земля, дом и холмы  -  скручиваются  в
стороны, открывая  сначала  пронзительный  свет,  слепящую  тьму  и  затем
калейдоскоп цветных пятен. Потом в этой трещине возникла темная  фигура  в
коричневой мантии с капюшоном, с сияющим  мечом  в  одной  руке  и  черным
бархатным узлом - в другой. Лезвие меча дымилось, будто отражая иссушающий
свет.
     Ослепленный  светом,  Руди  отвернулся,  растерянный,  удивленный   и
потрясенный. Когда он вновь  повернулся,  зрение  восстановилось,  и  Руди
увидел рядом с собой старика в коричневой мантии. В одной руке  он  держал
меч, а в другой - плачущего ребенка.
     Руди щурился и тер кулаками глаза.
     - Что за дрянь я пил прошлой ночью? - спросил он вслух. - И  кто  вы,
черт возьми?
     Старик спокойным уверенным движением  вложил  меч  в  ножны,  и  Руди
поймал себя на мысли, что, кто бы это  ни  был,  он,  должно  быть,  может
быстро выхватить снова эту штуку и тогда...
     - Меня зовут Ингольд Инглорион. А это -  Алтир  Эндлорион,  последний
принц из рода Дейра.
     - Гм?
     Старик откинул капюшон, и  Руди  увидел  исполненное  благородства  и
спокойствия лицо. Голубые глаза, ясные и добрые,  делали  его  похожим  на
святого, юродивого или безумца. Руди никогда раньше не видел такого лица.
     - Как вы попали сюда? - Руди продолжал воспринимать старика как  плод
своего воображения.
     - Я пришел через Пустоту,  которая  отделяет  ваш  мир  от  моего,  -
серьезно ответил Ингольд.
     "Да он сумасшедший".
     Озадаченный, Руди медленно обошел вокруг  него,  сохраняя  дистанцию.
Пришелец был вооружен, и что-то в  его  манере  держать  меч  подсказывало
Руди, что он знает, как  им  пользоваться.  Он  выглядел,  как  безобидный
старикашка, если бы не костюм в духе Франциска Ассизского, но годы общения
с дорожной братией научили Руди инстинктивной осторожности с  каждым,  кто
вооружен,  как  бы  безобидно  он  ни   выглядел.   Кроме   того,   любой,
расхаживающий в таком одеянии, явно ненормален.
     Старик  насмешливо  смотрел  на  Руди,   рассеянно   лаская   ребенка
мускулистой рукой. Младенец приглушенно хныкал, а потом и вовсе  замолчал.
Руди уловил запах дыма от темной мантии  старика  и  пеленок  ребенка.  Он
предположил, что они могли бы появиться, к примеру, из тени за углом дома,
когда его ослепило отражение солнечного света, отчего  возникло  ощущение,
будто они шагнули из пылающей ауры, но это объяснение все же  не  отвечало
на вопрос, откуда они взялись или как у старика оказался младенец.
     После долгого молчания Руди неожиданно для себя спросил:
     - Вы настоящий?
     Старик улыбнулся, вздрогнула паутина морщин вокруг его белой бороды.
     - А ты?
     - Я имею в виду, вы не колдун или что-нибудь в этом роде?
     - Не в этом мире. - Ингольд внимательно осмотрел стоящего  перед  ним
молодого человека, потом опять улыбнулся. - Это долгая история, - объяснил
он и направился к дому,  словно  жил  там.  Руди  пошел  следом.  -  Можно
остаться здесь, пока не прибудет мой связной в этом мире?  Это  не  займет
много времени, - между тем продолжал старик.
     "Что за чертовщина?"
     - Да, конечно, - вздохнул Руди, - я сам-то здесь только  потому,  что
сломалась  машина.  Я  должен  проверить  насос  и  посмотреть,  смогу  ли
запустить его снова. - Увидев недоумение Ингольда, он вспомнил,  что  этот
бородач вроде бы из другого мира и может не  знать,  что  такое  двигатель
внутреннего сгорания. - Вы знаете, что такое машина?
     - Я знаком с концепцией. Но в нашем мире их, разумеется, нет.
     - Понятно.
     Ингольд уверенно поднялся по ступенькам в дом. Он прошел прямо  через
зал в спальню и положил ребенка на грязный матрац на койке.  Младенец  тут
же, как по команде, начал освобождаться  от  пеленок  с  явным  намерением
упасть на пол.
     - И все же, кто вы? - настаивал Руди, прислонившись к косяку.
     - Я сказал тебе - меня зовут  Ингольд.  И  хватит  об  этом...  -  Он
наклонился и едва успел подхватить падающего с матраца принца Тира.  Потом
взглянул через плечо. - Ты не сказал мне своего имени, - добавил он.
     - Ну, Руди Солис. А где вы взяли ребенка?
     - Я спасаю его от врагов, - буднично сказал Ингольд.
     "Прекрасно, - думал Руди, - сначала топливный насос, а теперь  еще  и
это".
     Руди посмотрел на ребенка и решил, что ему на вид примерно полгода  и
что он премиленький, с розовым пухлым личиком, пушистыми черными  волосами
и небесно-голубыми глазами.  Ингольд  посадил  его  на  середину  кровати,
откуда малыш незамедлительно направился к тому же краю. Старик  снял  свою
темную, пропахшую дымом мантию и расстелил ее, как ковер, на полу. Под ней
он носил белую рубаху, сильно  потертую  и  в  пятнах,  кожаный  ремень  и
перевязь, поддерживавшую меч и  короткий  кинжал  в  побитых  ножнах.  Все
выглядело вполне реальным, как банка пива на столе. Но Руди  все  же  было
малость не по себе.
     Ингольд снова взял ребенка и посадил его на мантию на полу.
     - Вот, - сказал он. - Теперь ты останешься там, где тебя посадили,  и
постараешься заснуть.
     Принц Алтир Эндлорион издал в ответ  членораздельную,  но  непонятную
фразу.
     - Хорошо, - сказал Ингольд и повернулся к двери.
     - Чей это ребенок? - спросил Руди, скрестив руки на груди,  не  сводя
глаз с младенца и старика.
     Лицо старика неприятно изменилось,  но  он  постарался  ответить  как
можно спокойнее:
     - Это ребенок моего друга, -  произнес  он  тихо,  -  который  теперь
мертв. - На минуту воцарилась тишина, старик  сосредоточенно  подворачивал
рукава своей выцветшей рубахи, открывая линии старых  шрамов,  исчертивших
выпуклые мышцы рук. Когда он снова посмотрел вверх, в  его  взгляде  опять
просматривалась легкая ирония.
     - Ты мне не веришь, конечно. Ведь так?
     -  Ну,  теперь,  когда  вы  сказали  об  этом,  верю,  -   растерянно
пробормотал Руди.
     - Ладно, - улыбнулся Ингольд, войдя вслед за ним в узкий зал.  -  Это
лучше, чем если бы ты не верил. Закрой, пожалуйста, за собой дверь.
     - Понимаете, в чем дело, - начал Руди, следуя за  ним  через  зал  на
кухню. - Если вы из совсем другого  мира,  по  вашим  словам,  как  же  вы
разговариваете по-английски?
     - О нет, - Ингольд распечатал  одну  из  упаковок  пива  на  кухонном
буфете и достал банку для себя и для Руди. - Я не говорю по-английски, вот
в чем дело. Ты воспринимаешь это как английский в своем сознании. Если  ты
попадешь в мой мир, я объясню тебе, в чем дело, и могу научить тебя...
     - Как же! - хмыкнул Руди, - можно подумать, что ты и  банки  с  пивом
открываешь первый раз...
     - К сожалению, я не в силах доказать тебе это, -  продолжал  Ингольд,
присев на угол грязного стола; утренний солнечный свет позолотил  рукоятку
его меча. - Разные миры подчиняются  разным  физическим  законам,  и  ваш,
несмотря на нынешнюю  тесную  связь  с  моим,  очень  далек  от  центра  и
источника Энергии. Законы физики тут очень сложные, - он выглянул  в  окно
справа, что-то высчитывая про себя и бормоча под нос.
     Руди удивился той естественности, с  какой  держал  себя  старик.  Он
встречал  ряженых  и  раньше,  в  Южной  Калифорнии.  Но  все  эти  Братья
Атлантиса, молодые или старые, придерживались одних и тех же правил  игры,
они, наконец, просто старались играть на публику.
     Этот чудак, казалось, вовсе позабыл о Руди.
     Он либо тот, за кого выдает себя,  либо  у  него  окончательно  крыша
поехала.
     - Думай, думай, - сказал он себе. - Старикан не  промах,  и  если  ты
будешь неосторожен, с тобой случится то же самое.
     И он спросил:
     - Но в своем-то мире вы колдун?
     Ингольд кивнул.
     Руди оперся спиной на буфет и глотнул пива.
     - Ну и как, вы преуспели в своем ремесле?
     - Думаю, что да.
     - Но вы же не можете заниматься магией здесь, эрзац-Мерлины не  часто
действуют за пределами приятной среды.
     Ингольд пожал плечами.
     Руди никак не мог раскусить этого парня. Он продолжал выпытывать:
     - Да, но как вы можете быть колдуном без магии? -  рокер  допил  свое
пиво, смял рукой алюминиевую банку и бросил ее в угол.
     - О, волшебство в действительности очень мало соприкасается с магией.
     - Да, но... - начал он и снова остановился. - Что такое волшебство? -
спросил он тихо. - А что такое магия?
     - Все.
     Наступила тишина. Руди пришло в голову, что это был  ответ  человека,
который понимал магию. Потом он тряхнул головой, окончательно  запутавшись
в своих мыслях и бредовых россказнях старика.
     - Я вас не понимаю, - выпалил он.
     Голос Ингольда был на редкость мягким.
     - Думаю, понимаешь.
     "Он действительно появился из того сияния. Через минуту и ты  станешь
таким же чокнутым, как он".
     Руди хотелось быть грубым:
     - Я понимаю лишь то, что у вас с головой не в порядке...
     - Неужели?  -  Белые  брови  колдуна  вскинулись,  изображая  крайнюю
степень обиды. - И как же ты определяешь сумасшедших?
     - Сумасшедший - это тот, кто не видит разницы между тем, что реально,
и тем, что существует лишь в его воображении.
     - А-а, - протянул Ингольд. - Ты, наверное, думаешь, если я не  поверю
чему-то, что видел своими глазами, только потому, что вообразил, будто это
невозможно, то буду сумасшедшим?
     - Я же не видел этого! - крикнул Руди.
     - Видел... - жестко сказал колдун. - И  вообще,  Руди,  ты  веришь  в
тысячи вещей, которых никогда не видел своими глазами, однако не  считаешь
себя сумасшедшим.
     - Нет!
     - Ты веришь в существование руководителя своей страны.
     - Конечно! Я видел его по телевизору.
     - А не видел ли ты  людей,  материализующихся  из  теней  серебряного
света в этом телевизоре? - спросил Ингольд.
     - Черт побери, вы знаете это не хуже меня...
     - Я не спорю, Руди. Если ты сознательно решил не соглашаться  с  тем,
что видишь собственными глазами, это твое дело, не мое. Я тот, кто я есть.
     - Нет!
     Медленно, рассеянно повторяя ритуал Руди по сминанию  банки,  Ингольд
сдавил свою пустую пивную банку в комок размером меньше его кулака.
     -  Честное  слово,  я  еще  не  встречал   молодого   человека,   так
перегруженного предрассудками,  -  заявил  он.  -  У  тебя  слишком  узкий
кругозор для художника.
     Руди набрал в грудь воздуха, чтобы возразить, потом выдохнул его.
     - Откуда вы знаете, что я художник?
     Старик окинул его насмешливым взглядом с ног до головы.
     - Просто догадка, - в глубине души Руди знал, что ничего подобного. -
Ведь ты художник, не так ли?
     - Гм... ну, я рисую аэрографом картинки на бортах фургонов, полосы на
бензобаках мотоциклов, - Руди чуть помедлил  и  добавил:  -  Полагаю,  это
можно назвать живописью.
     Снова наступило молчание; старик разглядывал свои иссеченные  шрамами
руки. Одинокий домик покоился в тишине, не считая  доносившегося  с  улицы
слабого потрескивания насекомых в высокой траве. Неожиданно Ингольд поднял
голову и улыбнулся:
     - Тебе хотелось бы иметь не совсем обычного друга, оригинала, скажем!
     Руди подумал о  некоторых  людях,  околачивающихся  у  мотоциклетного
магазина Дикого Дэвида. Среди них не было оригиналов. Он слабо улыбнулся:
     - О'кей, вы выиграли.
     Старик посмотрел пристально и даже чуть озабоченно:
     - Ты имеешь в виду, что веришь мне?
     - Нет, но это беспокоит не столько меня, сколько вас.
     "Если он  шизик,  -  думал  Руди,  -  то  это  надолго".  Колдовство,
мифическое Королевство Дарвет, Сокрытый город Кво у Западного океана,  где
хранилища мудрости, обучающие сотни поколений магов, были собраны в темных
лабиринтах башни Форн, - Ингольд  знал  все  это  и,  казалось,  знал  так
близко, как Руди - свой собственный мир баров, мотоциклов и автомагазинов,
дыма и стали. Все утро Руди возился с мотором "шевроле", Ингольд время  от
времени помогал ему, когда это было нужно, и стоял в стороне, когда помощь
не требовалась. Их разговор вертелся  вокруг  магии,  Пустоты,  моторов  и
живописи. Ингольд многое знал, что не мешало ему очароваться миром Руди  с
чудесами радио и телевидения, сложностью системы социального обеспечения и
тайнами двигателя внутреннего сгорания. Он был патологически любопытен,  и
что, по его словам, являлось отличительным свойством волшебников, так  это
страсть к знаниям, невзирая на риск или отсутствие элементарного комфорта.
     "Если бы не ребенок, - думал Руди, глядя  из-за  машины  на  колдуна,
глубокомысленно разбирающего и исследующего стручок  гороха,  -  я  бы  не
беспокоился. Этот парень может заявить, что он Наполеон, и  это  будет  не
мое дело.  Но  что  ему  делать  с  таким  маленьким  ребенком  на  руках,
странствуя через миллионы миль и лет из ниоткуда".
     Руди вспомнил, как колдун выходил из пылающего воздуха, и  ему  снова
стало не по себе.
     Потом его отвлекла ржавая гайка, с которой он возился, и другие вещи.
Завернув последнюю гайку, он вылез из-под машины, весь в масле,  взмокший,
и в растерянности посмотрел на Ингольда, сидевшего  рядом  со  стручком  в
руке, после чего с силой швырнул в грязь гаечный ключ.
     - Чертов топливный насос, - вздохнул он и повалился на землю рядом  с
колдуном.
     - Значит, это насос, а не топливопроводы? - со знанием дела  произнес
Ингольд, посвященный Руди в тайну устройства автомобиля.
     - Поэтому, я думаю, нам  остается  лишь  одно  -  идти  на  хайвэй  и
голосовать.
     - Не волнуйся, - успокоил его Ингольд. -  Моя  связная  в  этом  мире
скоро должна быть здесь. Она поможет тебе вернуться в цивилизацию.
     Руди помедлил, вытирая промасленные руки о тряпку, которую  достал  с
заднего сиденья.
     - Ваша кто?
     - Моя связная в этом мире, - видя удивление Руди, Ингольд объяснил: -
Я проведу ночь в вашем мире по той простой причине, что я голоден.
     - То есть у вас тут что-то вроде временного пристанища?  Да?  -  Руди
подумал, действительно ли к нему придет кто-то или это еще одно порождение
больного воображения старика.
     - В некотором смысле, - медленно сказал Ингольд.
     - Но если в своем мире  вы  волшебник,  как  вы  можете  голодать?  -
спросил Руди больше от ленивого любопытства, чем  по  какой-нибудь  другой
причине. - Почему вы не можете сделать так, чтобы появилась пища, если  вы
голодны?
     - Все не так просто,  -  ответил  Ингольд.  -  Создать  иллюзию  пищи
относительно просто. Для этого достаточно внешним  видом  и  консистенцией
убедить человека, что это хлеб. Но если ты его съешь, он насытит  тебя  не
больше, чем воздух.
     - Слишком много проблем из-за ломтя хлеба.
     - Более того, это  таит  в  себе  опасность.  Любое  вмешательство  в
структуру Вселенной рискованно. Вот  почему  редко  производятся  телесные
превращения. Многие  колдуны  высокого  ранга  знают  принцип  превращения
человека в зверя - с сознанием и сердцем зверя, - но очень, очень немногие
осмелятся проделать это на практике.  Глава  магов  может  сделать  это  с
риском для жизни, но... -  он  внезапно  вскинул  голову,  и  Руди  уловил
далекий шум мотора в тихом, бледном полуденном воздухе.
     - А вот и мой друг, - объяснил Ингольд. Он встал, стряхивая с  мантии
сухие травинки  и  ветки.  Руди  тоже  поднялся  на  ноги,  когда  красный
"фольксваген" выполз из-за холма.
     - Вижу.
     Оставляя позади себя облако, машина  притормозила,  и  из  нее  вышла
девушка.
     Она бросила недоверчивый  взгляд  на  Руди  и  остановилась.  Ингольд
шагнул к ней с насыпи, приветливо протянув обе руки.
     - Джил, - сказал он. - Это Руди Солис. Он думает, что я  сумасшедший.
Руди - Джил Паттерсон. Мой связной в этом мире.
     Они враждебно рассматривали друг друга.
     "Уж лучше дорожный патруль", - подумала Джил. На этом типе  аршинными
буквами  было  написано:  "Рокер"  -  засаленные  джинсы,  грязная   белая
тенниска, рваные ботинки. Темные, с  рыжиной  волосы  свободно  падали  на
плечи; немигающие темно-голубые глаза нахально окинули  Джил  взглядом  и,
как ей показалось, отвергли. Разглядывая же в свою очередь  шрам  на  носу
Руди, она хмыкнула:
     - Ну и подарочек.
     "Хоть и тощая, но ничего, - оценил ее Руди, - а в общем-то  настоящее
чучело". Потертые джинсы,  голубая  клетчатая  рубашка,  минимум  макияжа,
нежные руки с облезшим  лаком  на  ногтях,  светлые  строгие  глаза.  "Где
Ингольд ее выкопал?"
     Между тем Ингольд продолжал:
     - У Руди сломалась машина, ты не могла бы подвезти его, когда  будешь
уезжать, Джил, ради меня?
     Ее настороженный взгляд перешел с Ингольда на Руди, потом обратно  на
лицо колдуна. Ингольд положил руку ей на плечо и сказал:
     - Все в порядке. Он мне не верит, Джил.
     Она вздохнула и заставила себя расслабиться.
     - Хорошо, - пробормотала она.
     Руди смотрел на нее с любопытством, граничившим с раздражением.
     - Не надо мне никаких одолжений.
     Ее серые глаза стали еще холоднее. Но рука Ингольда  почти  незаметно
сжала хрупкое плечико Джил, и она сказала более спокойным голосом:
     - Да нет, все в порядке.
     Руди в свою очередь тоже успокоился:
     - О'кей! Давайте я вам помогу, - обратился он к Джил,  достававшей  с
заднего сиденья машины пеленки. Выбрав удобный момент, когда старик отошел
на достаточное расстояние, Руди мягко спросил Джил:
     - Кто это?
     Она окинула его взглядом строгой школьной учительницы - глаза  старой
девы на лице девушки его возраста.
     - А что он вам сказал?
     - Что он  что-то  вроде  волшебники  из  другого  мира.  Где  вы  его
встретили?
     - Это долгая история, - вздохнула Джил. - Это не важно.
     - Мне это важно, - сказал Руди и бросил взгляд  на  стоящего  в  тени
Ингольда. - Видите ли, мне, в принципе,  нравится  дед,  правда  нравится,
даже если у него не все  дома.  Я  только  боюсь,  как  бы  что-нибудь  не
случилось с малышом.
     Они стояли в футе от шатких  ступенек,  и  Джил  впервые  внимательно
посмотрела в лицо молодому  человеку.  Оно  было  бронзовое  от  загара  и
довольно смышленое.
     - Вы думаете, он допустит, чтобы с Тиром случилось что-нибудь плохое?
     Руди вспомнил старика и ребенка вместе, ласковую сноровку Ингольда  и
покровительственный тон его голоса, когда он говорил о младенце.
     - Да нет, - медленно сказал он. - Нет, но что они тут делают?  И  что
будет, когда он забредет обратно в цивилизацию?
     В его голосе Джил почувствовала трогательное участие. "Невероятно,  -
подумала она, - но если бы у меня не  было  снов,  я  бы  тоже,  наверное,
думала примерно так же".
     Она переложила ношу в другую руку.
     - Все уладится, - заверила она его.
     - Вы-то сами понимаете, что происходит?
     Она кивнула.
     Руди с сомнением посмотрел на нее, чувствуя  что-то  неладное.  Хотя,
похоже, эта девушка действительно была  связным  Ингольда  с  реальностью,
посредником, без которого старику действительно не обойтись.
     В сознании вновь возникло туманное изображение старика, выходящего из
сияющей ауры серебряного света. Он внезапно повернулся к Джил и спросил:
     - Вы верите ему?
     Но прежде, чем Джил смогла ответить, дверь распахнулась, и  на  узкой
веранде появился Ингольд с краснощеким спящим младенцем на руках.
     - Принц Алтир Эндлорион, - представил он.
     Джил и Руди поднялись навстречу ему, и  вопрос  остался  без  ответа.
Джил не любила  детей,  но,  подобно  большинству  суровых  женщин,  имела
слабость  к  очень  маленьким  и  беззащитным  существам.  Она   осторожно
прикоснулась к пухлой розовой щечке мальчика и прошептала:
     - Он очень милый.
     - И очень мокрый, - озабоченно отозвался Ингольд и  пошел  обратно  к
дому.
     Смену пеленок завершил Руди как единственный, имеющий  опыт  в  таком
деле. Джил готовила на керосиновой плите ленч из тушенки и кофе, а Ингольд
изучал выключатели, пытаясь  понять,  как  действует  электричество.  Руди
заметил, что Джил привезла среди прочего канистру с керосином, хотя  когда
он вошел сюда в первый раз, маленькую плитку он заметил не сразу.
     "Откуда Ингольд знал?"
     Джил  подошла  к  нему  и  поставила  рядом  чашку  дымящейся  черной
жидкости. Она, улыбаясь, наблюдала, как  Руди  играет  с  Тиром,  а  потом
сказала:
     - Знаете, вы первый в моей  жизни  мужчина,  вызвавшийся  добровольно
менять пеленки.
     - Черт возьми, - ухмыльнулся Руди, - с  шестью  младшими  братьями  и
сестрами поневоле привыкнешь.
     - Я думаю, - она присела на один из стульев. -  У  меня  только  одна
сестра, и она всего на два года младше меня, поэтому  мне  не  приходилось
этим заниматься.
     Руди взглянул на нее.
     - Она вас любит?
     Она печально покачала головой.
     - Нет. Она очень красивая. Ей всего двадцать два, а  она  уже  второй
раз разводится.
     - Да, моя вторая младшая сестра такая же, -  задумчиво  сказал  Руди,
нашаривая в кармане ключи от мотоцикла, которые Тир взял, тут же  позвенел
ими в крохотных ручках и предпринял попытку съесть. - Ей семнадцать, и она
уже попробовала в жизни больше, чем я, - он заметил вскинутую бровь Джил и
косой взгляд, направленный на рисунки на спине его куртки - черепа,  розы,
черное пламя и тому подобное. - А-а, это, - сказал он, немного  смущенный.
- У Пикассо был Голубой период. У меня был свой Стиляжный период.
     - Боже, - брезгливо сказала Джил, не поверив ему.
     Руди пожал плечами:
     - Вы, наверное, думаете, что я участвую в налетах?
     И хотя именно это она и подумала, но сказала:
     - Нет... - она запнулась в замешательстве. - Вы сами нарисовали это?
     - Конечно, - сказал Руди, потягиваясь, чтобы расправить смятую одежду
с ее тщательно выписанной символикой и многочисленными масляными  пятнами.
- Сейчас бы у меня получилось лучше: я  бы  по-другому  сделал  надпись  и
убрал бы огонь - из-за огня все как-то по-дурацки выглядит. Вот так,  если
бы я сделал это целиком. Оно немного клейкое,  -  добавил  он,  -  но  это
хорошая реклама.
     - Вы имеете в виду, что живете на это?
     - О да. Сейчас, во всяком случае.  Я  работаю  в  магазине  красок  и
кузовов Дикого Дэвида в Берду, и рисовать, знаете, это намного легче,  чем
делать кузова.
     Джил  посмотрела  на  куртку  внимательнее,  поставив  подбородок  на
скрещенные на спинке стула руки: дизайн, пусть и с долей  шизофрении,  был
хорошо выполнен и свидетельствовал  о  несомненном  мастерстве  и  чувстве
стиля.
     - Так вы сами не рокер?
     - Я езжу на мотоцикле, - сказал Руди. - Я люблю мотоциклы, работаю  с
ними. Хотя не в ганге. Это слишком опасно, - он пожал плечами. - Эти парни
действительно работают на износ. Я так не могу, да и не хочу.
     Вернулся Ингольд, все это время изучавший направление  электрического
кабеля к его источнику и землю вокруг домика, как будто выискивая что-то в
пыльном безмолвии рощи. Джил подала на стол тушенку и хлеб. Во  время  еды
Руди слушал разговор девушки с колдуном и снова удивлялся,  насколько  эта
хилая, похожая на чучело женщина верила старику, и  сколько  в  ее  словах
было юмора по отношению к  старому,  любимому  и  окончательно  спятившему
Другу.
     Это было непередаваемо. То, что она без ума от него,  было  очевидно;
ее внешняя холодность улетучилась, и лицо  приятно  оживилось.  И  все  же
Ингольд был тут главным, она во всем следовала за  ним,  и  были  моменты,
когда Руди готов был поверить в сумасшествие Джил.
     - Я так и не поняла насчет тех воспоминаний, - говорила Джил, остужая
горячий кофе. - Вы с Элдором упоминали об этом, но я ничего не поняла.
     - Никто этого по-настоящему не понимает,  -  сказал  Ингольд.  -  Это
редкое явление, более редкое, чем способность к  колдовству.  Насколько  я
знаю, во всей истории Королевства оно появлялось только в трех благородных
родах и двух - из простонародья. Мы не  знаем,  что  это  или  почему  это
действует, почему человек внезапно пересказывает  события,  случившиеся  с
его дедом, который никогда в жизни не проявлял таких свойств,  почему  это
передается только по мужской линии, почему перескакивает через  поколение,
два или пять, почему некоторые сыновья  помнят  одни  события  и  упускают
другие, те, что их братья передают с потрясающей ясностью.
     -  Это  может  быть  что-то  вроде  двойного  рецессивного  гена,   -
глубокомысленно начала Джил.
     - Чего?
     - Генетической черты... - она запнулась. - Черт возьми, у вас ведь не
понимают генетики, да?
     - Как в выведении пород лошадей? - с  улыбкой  спросил  Ингольд.  Она
кивнула.
     - Вроде того. Это то, как вы воспроизводите какую-нибудь особенность,
как получаете  атавизмы,  другие  врожденные  черты.  Когда-нибудь  я  это
объясню.
     - Вы имеете в виду, - сказал Руди, - что этот курносый может помнить,
что случилось с его папашей и дедом? - он покачал ребенка на колене.
     - Конечно, - ответил Ингольд, - хотя мы  не  уверены  наверняка,  что
именно он будет помнить. Его отец  помнит...  вернее,  помнил,  -  угрюмый
голос колдуна чуть заметно  дрогнул,  когда  он  сказал  это  в  прошедшем
времени, - вещи, которые произошли в эпоху их  самого  дальнего  предка  -
Дейра из Ренвета, в ту самую эпоху, когда и появились Дарки.
     - Кто? - спросил Руди.
     - Дарки, - этот пристальный взгляд из-под тяжелых век вызвал  у  Руди
неприятное чувство. - Враги, от которых мы скрываемся, - он перевел взгляд
обратно на Джил; свет из западного окна  косо  падал  и  окрашивал  желтым
резкие черты ее лица. - К несчастью, боюсь, Дарки  знают  это.  Они  знают
многое - их сила отличается  от  моей,  у  нее  другая  природа  и  другой
источник. Я уверен, что их нападения были  направлены  на  Дворец  в  Гее,
потому что они знали, что Элдор и Тир опасны для них, что память короля  и
принца содержала ключ к  их  полному  поражению.  Они  уничтожили  Элдора.
Теперь остался только Тир.
     Джил подняла голову и скользнула  взглядом  по  краснощекому  малышу,
который самозабвенно изучал связку ключей от мотоцикла, потом по  колдуну,
чей профиль вырисовывался на фоне треснутого грязного оконного стекла,  за
которым  виднелись  холмы  -  заброшенные,  безлюдные,  мертвое  золото  в
вечернем свете. Ее голос был спокойным:
     - Они могут преследовать вас здесь?
     Ингольд быстро взглянул на нее, его лазурно-голубые глаза встретились
с ее глазами, потом он отвел взгляд.
     - О, я не думаю, - сказал он мягко. - Они не  имеют  представления  о
существовании Пустоты, не говоря уже о том, чтобы пересечь ее.
     - Откуда вы знаете, - настаивала она. -  Вы  сами  говорили,  что  не
понимаете их сущности и их познаний. В этом мире у вас нет  никакой  силы.
Если они пересекут Пустоту, сохранится ли у них сила?
     Он покачал головой.
     - Сомневаюсь, что они смогут существовать в этом мире,  -  сказал  он
ей. - Законы материи тут совсем другие. Что, как мне думается,  и  сделало
возможной магию, так это смещение действий физических законов...
     Когда разговор повернул к обсуждению теоретической магии и ее связи с
военным искусством, Руди слушал, озадаченный; если  у  Ингольда  был  свой
логический конец в этом сценарии, то у Джил, ясно как день, был свой.
     Через некоторое время Ингольд стал кормить  Тира,  а  Джил  вышла  на
веранду.
     Она сидела на краю высокой  платформы,  обхватив  руками  низ  стойки
старой  шаткой  балюстрады,  и   болтала   ногами,   рассматривая   холмы,
переходящие от рыжевато-золотых к кристальным,  подобным  ледяным  скалам.
Вечерний ветер мягко шевелил золотистую траву на пустырях  вокруг.  Каждая
скала и засохшее  дерево  были  по-своему  неповторимо-прекрасно  окрашены
закатом. Теплый свет даже придал  что-то  неземное  и  нереальное  осевшим
облакам голубой "импалы" и кроваво-красному  "фольксвагену",  полускрытому
зарослями прячущейся буйной травы.
     Она услышала, как сзади хлопнула дверь, и почувствовала тяжелый запах
прокопченного сала и шерсти, когда рядом сел Ингольд, снова  одевший  свою
темную мантию поверх светлой домотканой рубахи. Несколько минут они  молча
смотрели на закат в теплом дружеском молчании. Джил улыбнулась.
     Наконец он сказал:
     - Спасибо, что приехала, Джил. Ты и сама не  понимаешь,  как  помогла
нам с Тиром.
     Она покачала головой.
     - Ерунда.
     - Ты очень недовольна тем, что приходится взять Руди  обратно?  -  По
его  голосу  она  могла  понять,  что  он  почувствовал  ее  неприязнь   и
беспокоится из-за этого.
     - Я не против, - она повернула  голову,  опершись  щекой  о  руку  на
перилах. - С ним все в порядке. Если бы я вас не  знала,  я,  наверное,  и
сама бы не поверила вашим словам, - она заметила в  золотой  дымке  света,
что,  хоть  Ингольд  был   седым,   его   брови   оставались   такими   же
огненно-рыжими, какими, должно быть, были  его  волосы  в  молодости.  Она
продолжала: - Но я собираюсь довезти его до главного хайвэя и вернуться. Я
не хочу оставлять вас здесь одного.
     - Со мной ничего не случится, - поспешил заверить ее колдун.
     - Как сказать, - ответила она.
     Он посмотрел в ее сторону.
     - Ты же знаешь, что все равно не сможешь помочь,  если  что-нибудь  и
случится.
     - Вы лишены магической силы в этом мире, - мягко возразила она,  -  и
вы в безвыходном положении. Я не оставлю вас.
     Ингольд сложил руки на перилах, опершись  подбородком  на  скрещенные
запястья, казалось, он только наблюдает за игрой ветра в высокой траве над
верандой. Вокруг его головы был нимб из солнечных лучей.
     - Я ценю твою  преданность,  -  наконец  сказал  он.  -  Но  ситуация
изменится. Видишь ли, я решил рискнуть и  вернуться  сегодня,  прежде  чем
совсем стемнеет.
     Джил посмотрела одновременно облегченно и озабоченно:
     - А как же Тир?
     - Я могу  наложить  охранительные  чары  на  нас  обоих,  что  должно
защитить его от худшего. - Солнце уже касалось края холмов, вечерний ветер
повеял легкой прохладой. - Когда мы с Тиром вернемся, в  моем  мире  будет
еще целых два  часа  дневного  света  -  в  Пустоте,  кажется,  происходит
временной сдвиг, твой и мой миры не совсем синхронны. Надеюсь,  мы  успеем
до темноты.
     - Это очень опасно?
     - Возможно, - он немного повернул голову,  чтобы  встретиться  с  ней
глазами, и в тускнеющем вечернем свете  ей  подумалось,  что  он  выглядит
уставшим, тень от перил упала на его лицо,  но  не  в  силах  была  скрыть
глубоких морщин вокруг рта  и  глаз.  Его  пальцы  небрежно  скользили  по
зарубкам на дереве, ничто не выдавало в нем волнения. - Уж лучше  я  пойду
на этот риск, чем подвергну угрозе ваш мир, вашу цивилизацию в том случае,
если Дарки станут преследовать меня через Пустоту.
     Потом Ингольд вздохнул и встал, будто прогоняя эту мысль от себя.  Он
помог Джил подняться, его рука была грубой, теплой и сильной.
     Последний отблеск дня окружил их, отчеканив силуэты на фоне  пылающих
окон.
     - Я имею право рисковать собственной жизнью, Джил, - сказал он, - но,
насколько это возможно, стараюсь не  рисковать  жизнями  других,  особенно
тех,  кто  предан  мне,  как  ты.  Поэтому  не  беспокойся.  Мы  будем   в
безопасности.

                                    3

     - Вам куда? - Джил осторожно вела  "фольксваген",  медленно  объезжая
камни и ухабы и снова возвращаясь на дорогу. Дорога, холмы, черные деревья
рощи  становились  серо-голубыми  и  бесцветными  в  сумерках.  Ингольд  в
развевающейся темной мантии, со сверкающим мечом в руках - Джил видела это
в зеркале, - даже несмотря на свой мужественный вид, вызывал у нее чувство
страха и ответственности. Руди, жующий стебелек травы, свесил  в  открытое
окно загорелую руку и сидел так  же  комфортно,  как  герой  его  любимого
фильма "Ползущий взгляд".
     - Сан-Бернардино, - сказал Руди, то и  дело  оборачиваясь  на  темную
фигуру колдуна в тени дома.
     - Я довезу вас, -  сказала  Джил,  преодолевая  скользящий  гравий  и
глубокие русла от последних зимних дождей, - я  еду  в  Лос-Анджелес,  так
что, можно сказать, по пути.
     - Спасибо, - сказал Руди, - ночью  чертовски  тяжело  найти  попутную
машину.
     Она невольно улыбнулась.
     - В такой куртке - конечно.
     Руди засмеялся.
     - Вы из Лос-Анджелеса?
     - Родом я из Сан-Марино. Но учусь в Лос-Анджелесском университете  по
программе доктора философии по средневековой истории, -  краем  глаза  она
заметила его удивление - типичная реакция мужчины на умную женщину.
     - А-а, - понимающе отозвался Руди, узнав название  этого  престижного
пригорода. - Богатая детка.
     - Не совсем, -  Джил  возражала  скорее  против  ярлыка,  чем  против
фактов, - хотя... полагаю, вы можете это сказать. Мой отец - доктор.
     - Специалист? - расспрашивал Руди, слегка ее поддразнивая.
     - Детский психиатр, - сказала Джил со  слабой  улыбкой,  понимая  его
издевку.
     - Ого-го.
     - Они отказались от меня, - добавила она, пожав плечами, - но это уже
не имеет значения. - Джил включила фары. Руди увидел, что  ее  лицо  снова
приобрело замкнутое настороженное выражение.
     - Почему, черт возьми, они отказались от вас?  -  он  неожиданно  для
себя обиделся за нее. - Господи, моя мать простила бы  любой  моей  сестре
даже убийство, если бы та кончила высшую школу.
     Джил коротко усмехнулась.
     - Дело в моем стремлении к степени доктора философии, - сказала  она,
-  какой  предприимчивый   молодой   доктор   или   дантист   женится   на
исследовательнице средневековой истории?
     И Джил на некоторое время замолчала.
     Темные силуэты холмов маячили за окнами маленького автомобиля, звезды
томились в сияющей голубизне вечернего неба. Всматриваясь в темноту,  Руди
узнавал приметы своего незадачливого путешествия по  холмам,  и  скалу,  и
дерево, и круглые гладкие тени на земле. Зеленые глаза  какого-то  зверька
блеснули в темноте, потом  исчезли,  когда  юркий  силуэт  метнулся  через
дорогу.
     - Значит, они выставили вас, потому что вы хотели стать доктором?
     Она пожала плечами.
     - Выходит, так. Собственно, они не то чтобы выставили меня. Я  просто
больше не хожу домой. И не скучаю по ним, - честно добавила она.
     - Неужели? Я бы дьявольски  скучал,  -  Руди  облокотился  на  дверь,
высунув руку из окна, ветер овевал лицо и шею, - я хочу сказать,  что  дом
моей матери - как  привал,  остановка,  где  кругом  вертятся  под  ногами
маленькие дети, кошки, друзья моих сестер... Понимаете,  это  место,  куда
можно прийти, где мне всегда будут рады, даже если мне  придется  кричать,
чтобы услышать себя. Я  бы  свихнулся,  если  бы  пришлось  там  жить,  но
возвращаться туда так здорово!
     Джил улыбнулась, представив картину, которую он изобразил,  сравнивая
невольно с домом своей матери.
     - И вы оставили семью только для того, чтобы  учиться?  -  его  голос
звучал удивленно и недоверчиво.
     - Мне ничего не оставалось, - сказала Джил. - Я хотела стать  ученой,
а они не могут понять, что мне не надо ничего другого.
     Опять долгое молчание.  Впереди  в  темноте  вспыхнули  желтые  фары.
Длинный и низкий цементный мост, пересекавший автостраду, казался огромным
на фоне бледных холмов; мимо прогремел грузовик с прицепом, как сверкающая
крепость из красного и  янтарного  пламени,  рев  его  мотора  походил  на
далекий гром. "Фольксваген" взвыл на подъеме;  Руди  откинулся  на  спинку
сиденья, рассматривая лицо своей новой знакомой  -  с  резко  выступающими
скулами, хотя довольно тонкое, с большими темными глазами, умными, немного
грустными, таящими в себе некую сентиментальность.
     - Это забавно, - сказал он наконец.
     - Что кто-то так любит учиться? -  нотка  сарказма  прозвучала  в  ее
голосе, но он сделал вид, что не заметил ее.
     - Что у вас такое сильное стремление, - спокойно сказал он, -  понять
можно. Что же касается меня, то я никогда особо не  стремился  ни  к  чему
такому, в том смысле, чтобы отказаться от всего ради этого. Звучит  резко,
да? И глупо.
     - Да, - сказала Джил и переключила внимание на дорогу.
     - Это там вы наткнулись на Ингольда?
     Она покачала головой: ей не хотелось обсуждать с этим парнем личность
Ингольда.
     Руди, однако, настаивал.
     -  Вы  можете  мне  сказать,  что  все  это  было,  черт  возьми?  Он
действительно такой чокнутый, каким выглядит? Или нет?
     - Нет, - уклончиво ответила Джил. Она  пыталась  найти  разумное  или
хотя бы толковое объяснение всему, которое можно было бы  подсунуть  Руди.
Кроме  того,  в  тот  момент  ее  охватило  странное   беспокойство.   Они
приближались к ярким огням хайвэя.
     Ослепительно сияли рекламные щиты, грубые краски  пылали  в  темноте,
мимо проносились машины с желтыми глазами, дико смотрящими  в  ночь.  Джил
узнавала дорогу, которую видела  в  беспокойном  мучительном  сне  прошлой
ночью, подсказавшем ей,  куда  она  должна  идти,  потом  Джил  схематично
набросала следующую  главу  своей  диссертации,  над  которой  надо  будет
работать всю ночь, чтобы уложиться в предельный срок  к  семинару.  Но  ее
сознание беспорядочно перескакивало с одного  на  другое,  вновь  и  вновь
возвращаясь к тому тихому уединенному дому и сверкающему клинку вскинутого
меча.
     - Вы-то верите ему, - вдруг услышала она.
     Джил повернулась и встретилась с Руди взглядом.
     - Вы верите ему, - повторил он тихо. Это прозвучало не как  упрек,  а
как утверждение.
     - Да, - сказала Джил, - да, верю.
     Руди отвернулся от нее и посмотрел в окно.
     - Фантастика.
     - Это звучит нереально... - начала она.
     Он повернулся к ней.
     - Но не тогда, когда он  это  говорит,  -  возразил  Руди,  осуждающе
подняв палец, как  будто  она  собиралась  это  отрицать.  -  Он  вызывает
доверие.
     - Вы еще не видели, как он появляется из  Пустоты,  -  с  восхищением
сказала Джил, - а я видела.
     Что-то остановило Руди, он не мог заставить себя сказать: "Я тоже".
     Но почему? Потому что знал, что это могла быть  просто  галлюцинация,
вызванная ярким солнечным светом и тяжелым похмельем. Хотя как же  быть  с
той пылающей трещиной света, скручивающей воздух?
     - Но я не видел этого, - протестовал он, - все это было как бы у меня
в голове.
     И, как эхо, он вдруг услышал голос Ингольда:
     - Ты знаешь, что видел.
     "Я знаю, что видел. Но если все это  не  было  пьяной  галлюцинацией,
откуда он  знает  об  этом?"  Руди  вздохнул,  чувствуя  себя  уставшим  и
разбитым.
     - Верьте тому, что считаете нужным, - сказала Джил, -  это  не  столь
важно. Он сегодня ночью возвращается в свой мир, он и  Тир.  То  есть  они
исчезнут.
     -  Сказки!  -  настаивал  Руди.  -  Зачем  надо...  колдуну   таскать
похищенного принца из этого мира в другое место?
     Джил пожала плечами, не отводя глаз от дороги.
     Разозлившись, он продолжал:
     - И потом, если он и собирается вернуться  сегодня  в  тот  мир,  где
имеет магическую силу, зачем ему надо брать мои спички? Они ему там нужны?
     - Конечно, не нужны, - охотно согласилась Джил. Потом  до  нее  дошел
смысл слов Руди, и она быстро взглянула на него. - Вы  говорите,  он  взял
их?
     - Как раз  перед  нашим  отъездом,  -  сказал  Руди,  поздравив  себя
мысленно с тем, что оставил и  себе  парочку.  -  Зачем  ему  понадобились
спички?
     Джил почувствовала, как  кровь  в  ее  жилах  словно  замедлила  свое
движение.
     - О, Боже мой, - прошептала она.
     "Я имею право рисковать собственной жизнью... но я избегаю  рисковать
жизнями других..."
     Конечно же, он солгал, этот невероятный Ингольд, но зачем?
     Она повернула "фольксваген" к краю дороги;  подозрение  переходило  в
уверенность, когда потертые шины затряслись по камням немощенной обочины.
     Была только одна причина,  по  которой  колдун  нуждался  в  спичках,
колдун, который в своем мире мог вызвать пламя по своему желанию.
     Он не говорил о возвращении, пока она не предложила остаться  с  ним,
пока не заговорила о возможности Дарков преследовать его через Пустоту. Он
отказывался покинуть Гей до тех пор, пока тем, кто  нуждался  в  нем,  уже
ничем нельзя было помочь. И он  лучше  испытает  собственную  судьбу,  чем
будет рисковать кем-нибудь еще.
     - Приехали, выходите, - сказала она. - Я возвращаюсь.
     - Что  за  черт?  -  Руди  уставился  на  нее,  отказываясь  что-либо
понимать.
     - Он лгал, - сказала Джил, ее голос внезапно задрожал от  напряжения.
- Он лгал о возвращении через Пустоту сегодня ночью. Он  хотел  избавиться
от нас обоих, убрать нас оттуда, прежде чем придут Дарки.
     - Ч_т_о_?!
     - Мне неважно, что вы думаете,  -  быстро  продолжала  она,  -  но  я
возвращаюсь. Он с самого начала боялся, что они придут через Пустоту вслед
за ним...
     - Подождите минутку, - начал Руди, встревоженный.
     - Нет. Можете доехать на попутной машине куда вам надо. Я не  оставлю
его одного.
     Ее лицо было белым в свете фар, огромные глаза наполнились слезами.
     Чокнутая, подумал Руди, оба они полные шизоиды. Почему это  случилось
со мной?
     - Я поеду с вами, - сказал он, вздохнув.
     Она подозрительно обернулась.
     - Не то, чтобы я  поверил  вам,  -  продолжал  Руди,  откинувшись  на
сиденье. - Но вам двоим надо иметь хотя  бы  одного  нормального  человека
рядом, чтобы следить за ребенком. Теперь поворачивайте машину и едем.
     Джил,  облегченно  вздохнув,  надавила  на  акселератор,  и   красный
"фольксваген", осыпав разделительную полосу дождем  гравия,  устремился  в
темноту...
     -  Здесь,  -  сказал  Руди  полчаса  спустя,   когда   автомобиль   с
дребезжанием затормозил на служебной  дороге  под  рощей.  Перед  ними  на
маленьком возвышении был  ясно  виден  домик,  в  каждом  окне  -  тусклый
электрический свет. Джил выскочила из машины раньше, чем  улеглось  облако
пыли, и быстро зашагала по разбитой дороге к ступенькам веранды, Руди  шел
следом медленнее, тщательно выбирая тропинку среди зарослей травы и  ломая
голову, как, черт возьми, он будет выпутываться из этой  переделки  и  что
скажет боссу в автомагазине.
     "Дэйв, я не вышел на работу в понедельник, потому что помогал  одному
идиоту спасать маленького принца где-то между Барстоу  и  Сан-Бернардино".
Не говоря уже об объяснении, почему он не вернулся с  пивом  на  вечеринку
Тэйрота.
     Он посмотрел по сторонам на темный ландшафт, искаженный светом звезд,
и его пробрала дрожь  оттого,  насколько  все  было  заброшено  и  мертво.
Холодный переменчивый ветер шевелил его длинные волосы, нес запах, который
не был запахом пыльной травы или горячего солнечного света, запах, который
он никогда не встречал раньше. Он поторопился догнать  Джил,  его  ботинки
гулко затопали по дощатым ступеням.
     Она колотила в дверь.
     - Ингольд! - звала она. - Ингольд, впусти меня!
     Руди скользнул за ней и влез через окно, которое выбил прошлой ночью,
чтобы открыть дверь изнутри. Они вошли в пустую и ярко  освещенную  кухню,
когда из холла шагнул Ингольд с обнаженным мечом в руке. Он был взбешен.
     - Вон отсюда! - гневно приказал он им.
     - Черта с два, - сказала Джил.
     - Вы ничем не можете мне помочь...
     - Я не собираюсь оставлять вас одного.
     Руди переводил взгляд с одного на другого: девушка в потертых джинсах
и  хлопчатобумажной  куртке,  с  обезумевшими  глазами;  старик  в  темной
развевающейся мантии, сжимающий поднятый меч в покрытой шрамами руке.
     "Чокнутые, - подумал он, - во что я ввязался, черт побери?"
     Тир лежал на кровати, завернутый в бархатные пеленки,  голубые  глаза
его казались испуганными. Кроме этого, в пустой комнате была только  груда
дров в углу, словно переломали всю деревянную мебель в доме; рядом  стояла
канистра с керосином. Позади него в зале послышались шаги, голос Ингольда,
строгий и жесткий, говорил:
     - Ты не понимаешь?
     - Понимаю, - тихо отвечала Джил. - Поэтому я и вернулась.
     - Руди, - повелительно сказал Ингольд, - я хочу, чтобы ты взял  Джил,
посадил ее в машину и уехал сюда. Сейчас. Немедленно.
     Руди обернулся.
     - О, я вполне готов убраться отсюда, - мрачно сказал он. - Но  только
с мальчиком. Не знаю, что уж  вы  собираетесь  делать,  но  я  не  оставлю
шестимесячного малыша в этой передряге.
     - Не будь дураком, - рявкнул Ингольд.
     - На себя посмотри, - отрезал Руди,  и  когда  он  наклонился,  чтобы
взять ребенка с кровати, внезапно погас сеет.
     Молниеносным движением Ингольд повернулся и пинком  захлопнул  дверь,
меч огненно мерцал в его руке. Слабый свет звезд,  проникавший  в  комнату
сквозь единственное окно, высвечивал пот, выступивший у него на лице.
     Руди опять положил плачущего ребенка, бормоча:
     - Проклятые предохранители.
     Он направился к двери.
     Джил тяжело дышала:
     - Руди, нет!
     Ингольд схватил ее за руку, когда она попыталась  остановить  его.  В
его голосе, донесшемся из темноты, сквозила обманчивая мягкость:
     - Ты думаешь, это предохранитель?
     - Возможно, это короткое замыкание, - сказал Руди. Он взглянул  через
плечо на них, открывая дверь в зал, различая их неясные очертания в  почти
полной темноте. Слабое касание  звездного  света  окружало  ореолом  белые
волосы Ингольда и выхватывало из темноты  угловатый  силуэт  Джил.  Лезвие
обнаженного меча Ингольда мерцало как будто собственным  мертвенно-бледным
сиянием.
     В холле было черно, и Руди вслепую, ощупью пошел через него,  убеждая
себя, что  его  нервозность  вызвана  пребыванием  в  заброшенном  доме  с
одураченной студенткой и обаятельным, но полностью спятившим старикашкой с
острым, как бритва, мечом... После этого  загробного  мрака  темная  кухня
показалась почти яркой; он смог разобрать  неясные  формы  стола,  буфета,
серебристый отблеск металлического крана, бледный отчетливый  отсвет  окон
на полу, одно слева - с выбитым стеклом.
     Потом он наконец увидел, _ч_т_о_ проникало в комнату  через  разбитое
окно.
     ...Руди так никогда не узнал, как добрался  до  спальни,  хотя  потом
увидел синяки на теле, там, где он налетал на стены. Помнилось, что в один
момент он стоял в темноте в маленькой  кухне  и  видел  ужасное  существо,
вползавшее в окно, а  в  другой  -  уже  падал  на  дверь  спальни,  чтобы
захлопнуть ее, всхлипывая:
     - Это там! Это там!
     Ингольд,  стоящий  над  ним,  -  мрачное  иссеченное   шрамами   лицо
вырисовывалось в туманном отблеске его клинка - усмехаясь, говорил:
     - А ты чего ждал, Руди? Людей?
     Вспыхнуло пламя. Джил развела что-то вроде костра из щепок в середине
цементного пола  и  закашлялась  от  едкого  дыма.  Лежа  на  продавленном
матраце, Тир смотрел во Тьму расширенными от  ужаса  глазами,  скуля,  как
раненый щенок, боящийся лаять. Другой ребенок орал бы во весь голос, но те
атавистические воспоминания, что наполняли этот детский мозг, подсказывали
ему, что громкий крик означает смерть.
     Руди медленно поднялся на ноги, его била сильная дрожь.
     - Что нам делать? - шептал он. - Можем выбраться незаметно, добраться
до машины...
     - Ты думаешь, машина заведется? - в тлеющем оранжевом мерцании  глаза
старика не отрывались от двери. Даже когда он говорил, Руди видел, что обе
его руки сжимали рукоять меча, изготовясь к удару. -  Сомневаюсь,  что  мы
доберемся до машины. Это невозможно.
     Руди сглотнул, похолодев от шока, когда снова представил себе  _э_т_о
- маленькое и омерзительное, но полное невыразимого ужаса.
     - Вы хотите сказать - оно меняет свой размер?
     - О да. - С мечом в руке Ингольд, крадучись, двинулся к двери. - Тьма
не материальна в том смысле, как мы понимаем материю. Они только  частично
видимы и не всегда имеют одно и то же строение. Я видел, как они  менялись
от размера с две твоих головы до превышающего этот дом за доли секунды.
     Руди вытер вспотевшие ладони о джинсы.  Он  дрожал  от  ужаса  и  был
полностью сбит с толку.
     - Но если... если они нематериальны, - он заикался, -  что  мы  можем
поделать? Как мы можем бороться?
     - Есть способы:  -  Отблески  пламени  играли  на  залатанной  мантии
Ингольда, когда он стоял,  одной  рукой  опершись  на  шарообразную  ручку
двери, в другой держа наготове мерцающий колдовским светом  меч,  наклонив
голову, прислушиваясь к  какому-то  звуку.  Немного  погодя  он  заговорил
снова, шепотом:
     - Джил, я хочу, чтобы ты взяла  Тира  и  укрылась  между  кроватью  и
стеной. Руди, сколько у нас топлива?
     - Немного. Это дерево сухое, как трава. Оно быстро прогорает.
     Ингольд отступил от двери, хотя не выпускал ее из виду ни на секунду.
Маленькая комната была полна дыма, огонь уже затухал, слабо, из  последних
сил удерживая подступающий круг теней.
     Не оборачиваясь, он протянул руку:
     - Дай мне керосин, Руди.
     Руди молча повиновался.
     Теперь двигаясь быстро,  ловко,  заученным  движением  вложив  меч  в
ножны, Ингольд взял канистру и, отвинтив крышку, плеснул керосин на  сухое
дерево двери. Керосин засверкал в желтом свете костра, от  его  удушающего
запаха, смешавшегося с гарью, Джил чуть не лишилась  чувств;  она  стояла,
прислонившись спиной к ледяному бетону стены, прижимая к  себе  притихшего
ребенка.
     Свет костра превратился из  желтого  в  темно-оранжевый,  огромные  и
искаженные тени скользили по стенам. Ингольд  между  тем  пропитал  матрац
оставшимся керосином. Джил чуть не задохнулась. Потом он осторожно опустил
пустую канистру, повернулся и снова достал свой меч.
     После этого Ингольд вернулся к центру  комнаты,  на  несколько  футов
перед умирающим огнем, который  превращался  в  угасающую  кучку  пепла  и
тлеющих  углей.  Когда  тьма  сгустилась  вокруг  него,  мертвенный  свет,
исходивший, казалось,  от  лезвия,  стал  ярче,  достаточно  ярким,  чтобы
осветить его покрытое шрамами лицо. Он мягко сказал:
     - Не бойтесь.
     Были ли это наложенные им чары или просто сила его личности, Джил  не
знала, но почувствовала, что ее опасения уменьшились, страх уступил  место
странному  холодному  оцепенению.  Руди   очнулся   от   своей   застывшей
неподвижности, взял последнюю щепку и зажег ее.
     Тишина наполнила комнату, и в  этом  безмолвии  Джил  слышала  слабые
спотыкающиеся звуки в  холле,  что-то  вроде  царапания,  как  будто  Тьма
вслепую нащупывала путь. У своего сердца она чувствовала  сердце  ребенка;
холодный ветер начинал  просачиваться  сквозь  дверные  щели,  касаясь  ее
вспотевшего лица перьями холода.  Она  почувствовала  этот  резкий,  едкий
запах крови - запах Тьмы.
     Из темноты донесся угрюмый голос Ингольда.
     - Руди, - сказал он, - возьми этот факел и встань рядом с дверью.  Не
бойся, но когда существо войдет, я хочу, чтобы ты закрыл дверь  за  ним  и
поджег керосин. Сделаешь это?
     Опустошенный, оцепеневший, потерявший  способность  соображать,  Руди
прошептал:
     - Да, сэр.
     Он осторожно пошел боком за колдуном, горящее дерево  трещало  в  его
руке. Заняв позицию у двери, Руди почувствовал присутствие этого существа,
кошмарную ауру страха. Он чувствовал, как  оно  ударило  в  дверь,  мягко,
пробным толчком, немного выше уровня его глаз.  Руди  пытался  сообразить:
существо минует его в пределах досягаемости, если оно не коснется  его,  а
что если оно повернется к ближайшему человеку, как только войдет в  дверь?
Но, с другой стороны, когда оно пройдет мимо, никто не помешает ему, Руди,
выскользнуть в дверь и добежать до машины, и если машина заведется,  если,
разделавшись с Ингольдом и  Джил,  Тьма  не  бросится  за  ним,  он  будет
спасен... Нет! Надо  было  покончить  с  этим  сейчас  -  с  этим  врагом,
существом  из  Пустоты,  омерзительным  пришельцем  в  теплый,  тихий  мир
калифорнийской ночи...
     Так размышляя, Руди стоял в темноте у двери с факелом в руке и ждал.
     Последний отсвет углей угасал, теперь единственным светом  в  комнате
был тлеющий факел Руди и сверкающее лезвие клинка, который Ингольд  держал
перед собой, его глаза блестели в отражении колдовского света,  как  глаза
старого, озлобленного, загнанного волка. Мантия  шуршала  при  каждом  его
вздохе, шелестел угасший, распадающийся, остывающий розовый пепел.
     Ледяной ветер, который сочился из щелей двери, казалось, затих.
     И в тот момент, когда дверь взорвалась, Ингольд шагнул вперед, клинок
вспыхнул огненной дугой, встречая прорвавшуюся  мощную  волну  Тьмы.  Руди
мельком  увидел   чудовищный   врывающийся   покров   тени   и   бездонный
всепоглощающий рот, обрамленный мокрыми щупальцами, извергающий  дымящуюся
слизь. Будто освобожденный от чар, Тир  начал  кричать,  высокий,  слабый,
ужасающий звук вошел в мозг Руди,  как  игла.  Меч  сверкнул,  разбрасывая
огонь; существо  отскочило,  неправдоподобно  подвижное  для  этой  мягкой
студенистой массы, ее вялый  змеевидный  хвост  задел  плечи  Руди,  когда
раскручивался вихрь мрака. Существо наполнило  комнату,  как  облако,  его
тьма покрывала их, казалось, распухая и пульсируя, будто все  его  вздутое
отвратительное тело было одним скользким  органом.  Хвост  взвился  вверх,
целясь в горло Ингольда, но тот успел проворно отскочить  и  пригнулся.  В
своей темной мантии он был едва виден в темноте; ошалевший,  Руди  смотрел
на пылающий  полукруг  клинка  колдуна  и  существо,  хватавшее  его,  как
гигантская тень руки.
     Джил кричала:
     - Огонь! Огонь!
     Он не воспринимал смысла ее слов; опомниться заставил его жар факела,
догоревшего почти до руки. Будто разбуженный от сна, он захлопнул дверь  и
бросил догорающий обломок в масляное  пятно  керосина.  Дверь  взорвалась,
пламя опалило едва успевшего отскочить назад Руди.
     Чудовище, оказавшееся в темно-красном свете, корчилось и  извивалось,
словно от боли, постоянно меняя форму и вздымаясь  до  потолка,  но  языки
пламени уже взбирались на стены по сухим стропилам. Искры обожгли открытое
лицо и руки Руди, когда  он  прыгнул  через  открытое  пространство  пола,
бросился на кровать, наскочив на стену рядом с Джил. Искры, шипя, сыпались
на сырую корчащуюся тень Тьмы.
     Комната была печью, ослепляющей и удушающей. Бледный  свет  очерчивал
силуэт существа, метавшегося  туда-сюда  в  поисках  выхода.  Пойманное  в
ловушку огнем, оно сжалось до  размеров  кота  и  бросилось  на  Ингольда,
кнутообразный хвост вытянулся в покрытый  шипами  шнур,  хлещущий  его  по
рукам, по глазам, царапая его тело.  Клинок  отсекал  дымящиеся  пряди  от
мягкой ткани, но существо было  слишком  расплывчатым,  двигалось  слишком
быстро в сжатом пространстве. Задыхаясь от жара под дождем падающих  искр,
Джил и Руди увидели, что Ингольду все время приходится отступать  назад  в
угол, где за кроватью  прятались  они  с  Тиром.  Надо  было  любой  ценой
сохранить жизнь принцу. Ингольд пятился назад шаг за  шагом  до  тех  пор,
пока Джил смогла протянуть руки  через  кровать  и  коснуться  его  плеча.
Теперь,  наряду  с   искрами,   их   жгло   летающими   каплями   кислоты,
рассыпающимися, как пот, с извивающегося тела существа.
     Затем чудовище сделало ложный выпад когтями и  хвостом,  уворачиваясь
от удара клинка, и прыжком бросилось на колдуна. В ту же  секунду  Ингольд
кинулся через матрац к стене, между Джил и Руди. Как только он это сделал,
случайно или намеренно, пропитанный  керосином  хлопок  вспыхнул  огненным
снопом, опалившим край его плаща и накрывшим Дарка  ревущей  волной  алого
жара. Секунду Джил осознавала только дикий испуганный вопль ребенка у  нее
на  руках,  потом  стена  пламени  опала,  и  появилась   черная   фигура,
искривленная и скорченная, как  обгоревший  труп.  Джил  закричала,  когда
горячий ветер и тьма накрыли ее.
     Потом все исчезло во внезапном ослепляющем  каскаде  света,  ветра  и
холода.

                                    4

     Ветер во тьме. Ничего, кроме ветра во  тьме.  Джил  пошевелилась,  ее
тело, промерзшее до костей, было сплошным сгустком боли. Ее тошнило. Кроме
того, у нее было ощущение,  будто  она  долго  плыла  в  холодной  воде  и
смертельно устала. В руках она почему-то сжимала теплый бархат, во рту был
вкус земли и травы, куртка и волосы пропахли дымом.
     Вокруг нее завывал ветер.
     Преодолевая боль, она села. Ребенок у нее на руках молчал.  В  слабом
звездном свете она смогла различить голые округлые холмы, вытянувшиеся  по
всем   направлениям   от   нее,    каменистые,    молчаливые,    овеваемые
непрекращающимися ледяными ветрами с севера.  Рядом  с  ней  ничком  лежал
Ингольд, чуть дальше - Руди. Он лежал без движения,  и  Джил,  преодолевая
дрожь в голосе, спросила:
     - Ты в порядке, Руди?
     Его голос был подавленным:
     - В порядке? - он с  трудом  поднял  голову.  -  Я  все  еще  пытаюсь
выяснить, жив ли я? Ты... ты была?
     Она кивнула.
     Он уронил голову на руки.
     - Господи, а я-то надеялся, что все это было галлюцинацией.  Выходит,
что мы там, откуда пришел Ингольд?
     "Он все еще не называет этого вслух", - подумала Джил. Она посмотрела
вокруг на призрачный, залитый лунным светом ландшафт и сказала:
     - Но это не Калифорния...
     Руди поднялся, шатаясь, преодолевая слабость.
     - Ребенок в порядке?
     - Не знаю. Я не могу разбудить его. Но  он  дышит...  -  она  прижала
пальцы к восковой щеке ребенка, приблизила губы к маленькому розовому  рту
и  почувствовала  слабую  струйку  дыхания.  -  Ингольд  сказал,  что  два
перемещения в сутки могут принести ему большой вред.
     - Что до меня, не думаю, что пережил бы еще одно...  Давай  развернем
его и посмотрим, - он взял у  нее  ребенка,  осторожно  встряхнул  его  и,
коснувшись губами холодной руки мальчика, покачал  головой.  -  Нам  лучше
разбудить Ингольда. Джил, я ничего не понимаю...
     Он повернулся, чтобы осмотреть бесплодный ландшафт. Уступ за уступом,
холмы громоздились в цепь невысоких гор  на  севере,  черная  стена  скалы
окаймлялась освещенной звездами полосой снега. С юга их замыкала холмистая
земля, за исключением темного ущелья, сквозь которое было  видно  мерцание
далекой реки.
     - Где бы мы ни были, черт возьми, нам бы лучше  побыстрее  где-нибудь
укрыться. Если появится другое такое существо, мы пропали. Сэр!  -  позвал
он Ингольда, который пошевелился и протянул руку, нашаривая рукоятку меча.
- Вставайте.
     - Обо мне не беспокойтесь, со  мной  будет  все  в  порядке,  -  тихо
отозвался Ингольд.
     "Неправда", - подумала Джил. Она тронула его за плечо и увидела,  что
его мантия  вся  заляпана  огромными  пятнами  обугленной  слизи,  которая
отваливалась, как чешуйчатая  черноватая  грязь.  Ею  же  был  вымазан  ее
собственный правый рукав - плечо болело от ожога. Очевидно, Дарк,  умирая,
оказался достаточно близко, чтобы опалить его.
     Ингольд между тем начал приходить в себя.
     - Что с принцем? - прохрипел он.
     - Не знаю. Он холодный, - расстроенно ответила Джил.
     Колдун вздохнул, медленно сел и потянулся, чтобы взять ребенка из рук
Руди. Он прислушался к дыханию Тира и  легонько  пошлепал  его  по  щекам.
Потом он закрыл глаза и надолго, казалось, погрузился в медитацию.  Только
слабый стон ветра нарушал тишину, окружавшая их ночь  явно  таила  в  себе
опасность. Мрак покрывал землю,  и  это  странное  ощущение  погружения  в
бездну,  это  ледяное  соприкосновение  с  Тьмой  для  Руди  и  Джил  были
достаточны, чтобы осознать, сколь беззащитны они  в  этом  неизвестном  им
мире, заполненном неизъяснимым ужасом перед неизвестностью.
     Наконец Тир всхлипнул и заплакал; слабый настойчивый плач измученного
ребенка. Ингольд качал у груди и шептал ласковые неразборчивые слова, пока
тот опять не затих, потом взял его, взглянув на мгновение в  темную  даль,
ласково поглаживая  вьющиеся  черные  волосы  мальчика.  На  секунду  Джил
увидела не волшебника,  спасающего  принца  и  наследника  Королевства,  а
только старика, нежно баюкающего дитя своего погибшего друга.
     Он поднял глаза.
     - Нам нельзя оставаться здесь. Уходим.
     Руди поднялся на негнущиеся ноги и подал  руку  сначала  Джил,  потом
Ингольду.
     - Да, но куда? - спросил он, наблюдая, как  колдун,  передав  ребенка
Джил, вытер лезвие меча о край мантии и вложил его в ножны. - Куда?
     - Думаю, - медленно проговорил колдун, - что лучше всего  направиться
в Карст, старую летнюю столицу Королевства.  Он  расположен  на  холмах  в
пятнадцати милях отсюда. Там мы сможем  получить  убежище  и  пищу,  кроме
того, беглецы из Гея, которые, насколько мне известно, укрылись  там,  нам
что-нибудь сообщат...
     Руди встревоженно запротестовал:
     - Это чертовски далеко, притом ночь, а  у  меня  на  руках  маленький
ребенок...
     - Ты, конечно, можешь  оставаться  здесь,  -  великодушно  согласился
старик.
     - Премного благодарен.
     Когда они двинулись в  путь,  восходящая  луна  залила  холмы  слабым
серебряным светом. Мягкая мантия Ингольда своим шелком  заполняла  тишину,
окружавшую плотным облаком троих измученных путников.
     - Ингольд, - неуверенно начал  Руди,  когда  они  двинулись  вниз  по
длинному откосу, - я хотел бы извиниться, что принял вас за сумасшедшего.
     Ингольд взглянул на него, в глазах зажглась искра иронии.
     - Извинение принимается, Руди. Я рад, что мы с  Джил  сумели  убедить
тебя...
     - Да уж, - ощерился Руди, и колдун мягко засмеялся.
     - Понятное дело, история была не из приятных. В  следующий  раз  буду
действовать профессиональнее.
     Руди брел за  ним  по  каменистой  тропе,  вытирая  черную  копоть  с
размалеванных рукавов своей залатанной куртки.
     - Надеюсь, вы не собираетесь злоупотреблять этим, - сказал он. -  Это
слишком тяжело для ваших друзей.
     Они шли почти до рассвета. Уже через несколько миль путники  миновали
продуваемые ветром серебряные склоны  предгорий  и  стали  пробираться  по
крутой, поросшей лесом долине, которая, казалось, вела прямо в сердце гор.
Пахло совсем как в родной Калифорнии - осенними листьями, которые  шуршали
под ногами, тишину нарушали собственные шаги да доносящийся издалека плеск
воды. Лишь однажды в лесу Ингольд, прервав молчание, сказал:
     - Я избегаю главной горной дороги наверху и веду вас в Карст в обход.
По дороге мы бы дошли быстрее, но она кишит  беженцами,  кроме  того,  там
могут быть Дарки. А у меня нет никакого желания пускать  в  ход  свой  меч
сегодня ночью.
     Джил,   едва   переставлявшая   ноги    по    разбитой    земле,    с
пятнадцатифунтовым спящим ребенком на руках,  поражалась,  откуда  Ингольд
черпал силы, чтобы выдержать все это, начиная со сражения во Дворце Гея  и
схватки с Дарком в заброшенной лачуге у апельсиновой рощи, ведь он  совсем
не спал! Она задавалась вопросом, все ли колдуны  обладают  таким  запасом
сил или просто Ингольд сам по себе невероятно крепкий и выносливый? В тени
капюшона его лицо было белым и измученным, вокруг глаз - темные  круги  от
усталости. Красные рубцы остались на его лице после  удара  кнутообразного
хвоста существа; плечи мантии были  прожжены  искрами;  в  пятнах  слабого
звездного света он шел  через  лесной  мрак  так  прямо  и  уверенно,  как
какой-нибудь солидный господин, совершающий послеобеденный моцион.
     Они вышли из рощицы к ручью, и  переливы  воды  сразу  стали  громче.
После лесного мрака даже слабый  свет  луны  казался  ярким,  он  высветил
призрачный лесной  ландшафт;  темное  пятно  песчаного  берега  и  вершины
обточенных водой скал. Перед ними над руслом  реки  маячила  черная  стена
горы, расплывчатая в немом свечении неба,  сохранившего  оранжевый  отсвет
далеких ночных огней.
     - Вот, - указал Ингольд, - это Карст, и там мы должны найти  то,  что
осталось от правительства Королевства Дарвет.
     Карст напомнил Джил роскошный горный курорт, прекрасный своей изящной
элегантностью просторных  особняков,  окруженный  древними  деревьями,  за
которыми она смогла различить детали  невиданной  доселе  архитектуры,  но
почему-то, с другой стороны, жутко  знакомой  ей  -  пучки  гладких  узких
пилястров, мотивы сплетающихся растений на  капителях,  лепные  украшения,
вырезанные из камня, с изощренным  геометрическим  орнаментом.  Подходя  к
центру города, она увидела испуганных чем-то  или  кем-то  овец  и  коров,
привязанных или стоящих в загонах рядом с домами.
     Когда  путники  выбрались  из  леса,  дорога,  по  которой  они  шли,
превратилась в мощеную булыжником мостовую, замшелые камни к центру  улицы
рассекались тонкой серебряной полоской воды. На мгновение  стены  накинули
на них зловещую тень, потом же они  вступили  в  поток  ярких,  как  день,
огней.
     На пустынной городской  площади  были  разложены  гигантские  костры,
пламя которых вздымалось на пятьдесят футов к холодным, слепящим  звездам,
красновато отражалось в черных водах огромного городского  фонтана  с  его
поросшими лишайниками мраморной чашей и темными скульптурными группами.  В
мерцающих тенях,  окружающих  площадь,  Джил  различила  стены  и  башенки
нескольких богатых вилл; крепостные башни того, что, по ее догадкам,  было
церковью,  и  гигантские  деревянные  конструкции,  представляющие  собой,
несомненно, бывший Великий Рынок и Городской Зал, громоздились  во  мраке,
словно черное и белое кружево. В одно из этих зданий и направился Ингольд.
     Двустворчатые ворота зала были  десяти  футов  высотой  и  достаточно
широкие, чтобы пропустить повозку, с маленькой, в рост  человека,  дверью,
прорезанной в одном углу. Ингольд торкнулся  в  нее  -  она  была  заперта
изнутри. Когда он встал между ними и дверью, Джил не  видела,  что  делает
колдун, но секунду спустя он распахнул ее и проскользнул в свет и  громкий
шум внутри.
     Сплошной нижний этаж здания,  один  огромный,  окаймленный  колоннами
торговый зал, был забит людьми. Можно было сойти  с  ума  от  невыразимого
хаоса голосов, вони протухшего сала, мочи и немытых тел, грязной одежды  и
жареной рыбы.
     Голубой туман от дыма  скрывал  крестовый  свод  потолка,  ел  глаза,
ограничивал видимость несколькими ярдами в любом направлении.  Было  около
пяти утра, но люди сновали вокруг, разговаривали, спорили, носили воду  из
двух полупустых цистерн в углу зала.
     Дети  бесцельно  сновали   между   рядами   колонн   и   бесконечными
беспорядочными грудами вещей,  мужчины  стояли  кучками,  жестикулировали,
ругались, то и дело хватаясь  за  мечи.  Матери  звали  детей,  старики  и
старухи  теснились  у  жалких  узлов  с  пожитками,  локоть  к  локтю,   в
безнадежном смятении.
     Кое-кто нес в корзинах уток, цыплят и гусей; трескотня птиц и вонь их
помета смешивались с окружающим хаосом.
     Джил мельком заметила девочку лет десяти  в  домотканой  крестьянской
одежде, сидящую на куче постельного  белья,  укачивая  лоснящегося  бурого
кота на руках; чуть дальше  -  женщину  в  желтом,  ее  некогда  тщательно
ухоженные  волосы  свисали  теперь  в  беспорядке,  как  у   ведьмы,   она
раскачивалась взад-вперед, сидя на пятках рядом с корзиной с цыплятами,  и
громко надрывно молилась. Свет костров отбрасывал на все  яркий  оранжевый
оттенок, превращая толпу и помещение в сцену, напоминающую преддверие ада.
     Дым ел глаза Джил, они наполнились слезами, когда она вошла следом за
Ингольдом через тесные ряды людей,  обходя  горшки,  сковородки,  ведра  с
водой, груды одежды и белья, тела маленьких детей и взрослых,  направляясь
к массивной лестнице, которая вела из центра зала на  верхний  этаж,  и  к
столу у подножия этих ступеней.
     Кто-то узнал Ингольда и удивленно вскрикнул. Его имя повторяли  снова
и снова, оно  расходилось,  как  рябь  на  воде,  до  дальних  углов  этой
окутанной тенью комнаты. Это был звук благоговения,  удивления  и  страха.
Люди расступались перед колдуном, очищая ему  путь.  Кто-то  уносил  назад
спящего ребенка, другой отодвигал ворох одежды и  кошелки  с  его  дороги.
Перед ним магически  открывался  проход,  очерченный  темными  фигурами  и
блеском глаз, дорога к столу у подножия ступеней к небольшой группе людей,
собравшихся вокруг него.
     Не считая слабого кудахтанья кур  и  одинокого  детского  плача,  зал
безмолвствовал. Ожидающие взгляды буравили вошедших: колдуна  в  опаленной
коричневой мантии, мужчину и женщину, иноземцев  в  странных  костюмах  из
потертого голубого хлопка, со свертком  грязных  пеленок  на  руках.  Джил
никогда в жизни не чувствовала к себе столько внимания.
     - Ингольд! - Огромный человек в  черной  форме,  которую  Джил  сразу
узнала по своим снам, кинулся им  навстречу,  схватил  Ингольда  и  крепко
обнял его. - А ведь мы думали, что ты погиб!
     - Напрасно. Это в любом случае неразумно, Янус, - ответил Ингольд, от
волнения едва переводя дыхание. - Особенно, когда...
     Но великан перевел взгляд на Руди, Джил и непонятный сверток у нее на
руках, закопченное золото вышитых на нем эмблем. На  лице  его  отразилась
гамма чувств: от радости встречи до благоговейного  удивления,  он  разжал
объятья, словно забыл об Ингольде.
     - Ты спас его, - прошептал он. - Ты спас его после всего!
     Ингольд кивнул. Янус восхищенно смотрел на  крепкого  старика,  будто
ожидал, что Ингольд исчезнет или у него на глазах изменит свою форму.
     Снова послышался невнятный ропот толпы, как зыбь на море, дошедший до
дальних концов переполненной комнаты. Наконец воцарилась тишина, и Ингольд
тихо сказал:
     - Это - Джил, а это -  Руди.  Они  помогли  мне  спасти  принца.  Они
пришельцы из другого мира и ничего не знают о Королевстве и  его  обычаях,
но они оба верны и храбры.
     Руди поклонился, смущенный таким представлением. Джил в свою очередь,
подсознательно  избегавшая  думать  о  себе  хоть  сколько-нибудь   хорошо
последние  пятнадцать  лет,  густо  покраснела.   Не   смущаясь,   Ингольд
продолжал:
     - Джил, Руди - это Янус из Вега, начальник городской  стражи  Гея,  -
его жест включил двух все еще сидящих за столом, - Бектис, придворный  маг
дома Дейра; Джованнин Нармелион, аббатиса Гея.
     Пораженная тем,  что  Ингольд  не  имел  титула,  Джил  взглянула  на
Бектиса, надменного человека в сером бархатном плаще,  по  краям  которого
были изображены знаки Зодиака.  Из-за  гладко  выбритой  головы,  делавшей
аббатису Гея  похожей  на  древнеегипетского  писца,  и  из-за  просторных
красных одежд, скрывающих  тщедушное  тело,  Джил  потребовалось  какое-то
время, чтобы понять, что это - женщина, но никаких сомнений не  возникало,
что она аббатиса. Жестокое аскетическое лицо не  смирилось  бы  ни  с  чем
меньшим, чем  духовное  руководство,  и  никому  другому  не  доверило  бы
достойную защиту чести Господа.
     Надлежащие представления  были  сделаны,  и  аббатиса  протянула  для
поцелуя свое темное аметистовое кольцо.  Джил  услышала  за  спиной  тихое
бормотание Януса, который вводил Ингольда в курс дела.
     - ...бой в зале, - говорил он, - здесь организованные Алвиром  лагеря
для  беженцев...  послал  разведку  в   город...   охраняя   транспорт   с
продовольствием... приводит людей в безопасное место сюда...
     - Значит, мой господин Алвир принял  командование?  -  резко  спросил
Ингольд.
     Янус кивнул.
     - Он канцлер Королевства и брат королевы.
     - А Элдор?
     Янус вздохнул и покачал головой.
     - Ингольд, это было как  на  бойне.  Мы  добрались  до  Гея  лишь  на
рассвете. Пепел еще не остыл - часть Дворца еще горела. Его подожгли...
     - Я знаю, - тихо ответил Ингольд.
     - Извини. Я забыл, что ты был там. Крыша зала обвалилась.  Там  было,
как в печи. Кости и тела завалило камнями. Было слишком жарко,  чтобы  как
следует искать. Но мы нашли вот это у двери маленькой  уединенной  комнаты
за троном. Это было в руке скелета, погребенного под упавшими  стропилами,
- он показал на что-то на столе.
     Одним движением опытной руки, привыкшей держать такие вещи,  аббатиса
подняла длинный прямой двуручный  меч  и  подала  его  Ингольду  рукояткой
вперед. Хоть он был сильно закопчен огнем,  Джил  смогла  узнать  узор  из
рубинов на рукоятке. Однажды во сне она видела блеск  этих  гемм  в  свете
лампы,  колебавшемся  от  дыхания  человека,  который  их  носил.  Ингольд
вздохнул и склонил голову.
     - Извини, - опять сказал Янус.  Его  плотное  квадратное  лицо  таило
следы усталости и скорби под красноватой щетиной бороды.  Ингольд  потерял
не только короля, но и друга, которым дорожил. Джил  вспомнила  освещенную
лампой комнату, высокого человека в черном,  говорившего  "...как  друг  я
прошу тебя". Она сочувствовала горю старика.
     - А королева? - по тону его голоса было ясно, какой  ответ  он  готов
услышать.
     - О, - сказал Янус, поднимая голову. - Ее взяли в плен.
     Ингольд вздрогнул. Он был ошеломлен.
     - В _п_л_е_н_? - Густые брови сошлись к переносице.  -  Тогда  я  был
прав.
     Янус кивнул.
     - Мы наконец застали их за этим. Они могут нести груз; эти их  хвосты
- как канат. Ледяной Сокол и дюжина парней оказались  отрезаны  в  главном
подвале. Они охраняли лестницу после того, как была взломана плита...
     - Да, да, - нетерпеливо перебил Ингольд, - я думал, они были убиты  в
первую атаку. Я придавал значение их помощи. Не  стоит,  -  добавил  он  с
мелькнувшей  усмешкой,  -  сбрасывать  со  счетов  Ледяного   Сокола.   Но
продолжай.
     - Ну, огонь из зала распространился  по  Дворцу;  те,  кто  оказались
где-нибудь в ловушке, стали топливом для света,  Дарки  бросились  обратно
вниз, в подвалы, как ночная река, уволакивая около  полусотни  пленных,  в
большинстве женщин и некоторых рабов дуиков,  издававших  звериные  вопли.
Ледяной Сокол с парнями решили не поджигать подвал и отважились на бой.  В
конце концов половина пленников осталась на  поверхности  земли,  и  Дарки
отступили по лестнице. Пять женщин и некоторые рабы умерли,  скорее  всего
от шока.
     - А королева?
     Янус  неловко  переминался  с  ноги  на  ногу,  глаза  его   излучали
беспокойство.
     - Она перенесла... тяжелейшее потрясение.
     Колдун строго посмотрел на него, прислушиваясь к интонации.
     - Она говорила?
     Басистый Бектис, придворный маг, ответил официально:
     - Я боюсь, что Дарки пожрали ее сознание, как это часто бывает  с  их
жертвами. Она лежит в бреду, в своего  рода  безумии,  и  при  всем  своем
искусстве я был бессилен привести ее в чувство.
     - Она разговаривает? - повторил Ингольд, переводя взгляд с  Януса  на
Бектиса, что-то выискивая; Джил не могла уловить, что.
     - Она звала брата, - тихо сказал Янус.  -  Он  появился  с  людьми  и
большей частью армии через несколько часов после заката.
     Ингольд кивнул, казалось, удовлетворенно.
     - А это? - он указал вокруг на молчаливое море людей, столпившихся  в
дымном зале.
     Янус утомленно покачал головой.
     - Они поднимались в горы весь день, - сказал он. -  Огромная  колонна
их образовалась вокруг нас, когда мы покинули Дворец. Они  поднимаются  по
дороге даже до сих пор. У них нет пищи и они истощены. Не один лишь  страх
перед Дарками заставил их покинуть Гей  -  город  разрушен.  В  нем  царит
безумие даже днем. Закон низвергнут. Мы вошли туда сразу  после  рассвета,
чтобы освободить Дворец, а люди уже грабили  его.  Все  деревни  в  десяти
милях от города  брошены,  урожай  гниет  на  полях,  беженцы  на  дорогах
голодают. Карст - маленький город, и они уже дерутся здесь за еду, за воду
и за место в каждом доме. Может быть, мы здесь в безопасности от Тьмы,  но
завтра, готов поспорить, мы не будем в безопасности друг от друга.
     - А что, - вкрадчиво спросил Ингольд, - позволяет тебе думать, что мы
здесь в безопасности от Тьмы?
     Оторопев, гигант стал протестовать, потом умолк. Аббатиса  скользнула
глазами в сторону Ингольда, как кошка, и промурлыкала:
     - А что, мой господин Ингольд, тебе известно о Тьме?
     - Только то, что известно всем, -  раздался  новый  голос,  звучавший
глубоко и царственно, словно прекрасно настроенный инструмент, на  котором
играет мастер. Все повернулись к говорящему, который стоял,  будто  темный
царь, позолоченный блеском факелов. Его  тень  рябила,  как  вода,  внизу,
когда он спускался; как вторая тень, за  ним  развевались  крылья  черного
бархатного плаща. Его  бледное  лицо  было  холодно  красивым,  правильные
чувственные черты  были  отмечены  мыслью  и  мудростью,  словно  искусным
гравировальным резцом. Волнистые иссиня-черные волосы обрамляли его  лицо,
полускрывая цепь из золота и сапфиров, сверкавшую по его плечам  и  груди,
как ожерелье из ледяных голубых глаз.
     - Можно нажить определенные выгоды  и  уважение  предостережениями  о
несчастье, как мы все видим.
     - Выгоды только тем, кто будет слушать  их,  мой  господин  Алвир,  -
мягко ответил Ингольд, очертив жестом окутанные дымом тени  в  комнате  за
ним, толпу, которая в большинстве  своем  вернулась  к  своим  разговорам,
поискам детей, спорам за место и воду. - А иногда даже этого недостаточно.
     - Как обнаружил мой господин Элдор, - канцлер Алвир с минуту постоял,
его вес и элегантность подавляли маленькую невзрачную фигуру колдуна. Лицо
Алвира, от  природы  весьма  чувственное,  было  сковано  холодной  маской
неподвижности, от Джил не скрылось, что он был явно раздражен,  между  тем
как Ингольд - осторожен. Эти люди не доверяли друг другу.
     - Конечно, - продолжал канцлер, -  его  предупреждение  было  первым;
пробуждение воспоминаний клана Дейра, давно сокрытых в его семье. Хотя это
не спасло его. Мы допускали, что ты взял  принца  и  покинул  поле  битвы,
когда не нашли твой меч среди камней в зале. Мог ли ты принять форму Дарка
и таким образом ускользнуть от них?
     - Нет, - ответил Ингольд, не вдаваясь в подробности. Но среди стоящих
у окна пробежал шепот -  ведь  зал  был  переполнен  и  беседа  колдуна  с
канцлером хоть и велась тихим голосом,  имела,  по  крайней  мере,  двести
слушателей, не считая пяти, бывших совсем  рядом  с  ними.  Джил,  забытая
всеми,  стояла  со  спящим  ребенком  на  руках,  прислонившись  спиной  к
гигантской цилиндрической подпорке гранитной лестницы, могла видеть, какие
взгляды люди бросали на Ингольда. Страх, благоговение и недоверие; он  был
таинственным, чужим даже в своем Королевстве.  Бродячий  колдун,  внезапно
осознала она, не подвластный ни  королю,  ни  закону.  Люди-то,  очевидно,
верили, что он мог превращаться в Дарка.
     - И все-таки  ты  это  как-то  сумел,  -  продолжал  Алвир.  -  И  мы
благодарим тебя. Ты останешься в Карсте?
     - Почему вы покинули Гей?
     Темные красивые брови Алвира дрогнули от возмущения:
     - Мой дорогой Ингольд, был ли ты там?..
     - Да, я был там, - спокойно ответил Ингольд, - в Гее по крайней  мере
были вода, пища и здания, в которых всем можно было  укрыться.  В  крайнем
случае, там можно было не бояться соседа.
     - Карст, конечно, меньше, - согласился Алвир,  неодобрительно  окинув
переполненную душную пещеру дымного зала. - Но мои люди и городская стража
под достойным  командованием  Януса  могут  контролировать  народ  намного
легче, чем в  том  безумном  полуразрушенном  лабиринте,  что  остался  от
прекраснейшего города на Западе Мира. Тьма обосновалась в речных  долинах,
- продолжал он, - как болотная болезнь юга, но, как  и  болотная  болезнь,
они избегают возвышенностей. Может быть, можно заключить с  ними  договор,
как горная овца -  с  равнинными  львами.  Чтобы  избежать  льва,  человек
уступает ему путь.
     - Чтобы избежать охотника, - ответил Ингольд тем же спокойным  тоном,
- лань обходит стороной города людей,  но  люди  ищут  ее  в  лесу.  Дарки
никогда не поднимались в горы, потому что в этом не было нужды.  Но  когда
их добыча набежит туда, они непременно пойдут следом, чтобы схватить их на
открытом пространстве, рассеявшихся на полдороги до Геттлсанда,  без  стен
или огня, верящих, что они в безопасности.
     Сапфиры  блеснули  в  свете  факелов,  когда  канцлер  качнулся,  его
ярко-голубые глаза были так же холодны, как драгоценные камни.
     - Два дня назад был король Гея, - сказал он. - А сейчас  -  нет.  Это
положение временное. Поверь мне, Ингольд  Инглорион,  город  с  людьми  не
может встать и пойти так легко, как ты.  Мы  никак  не  могли  остаться  в
Гее...
     - Почему? - ужалил его колдун.
     Дремлющий гнев  проявился  в  неожиданных  металлических  нотках  его
голоса:
     - Там был хаос. Мы...
     - Это ничто, - спокойно сказал Ингольд, - по сравнению с тем  хаосом,
который наступит, как только Дарки придут сюда.
     В последующем молчании Джил ощутила шелестящее присутствие зрителей и
слушателей, случайно собравшихся вокруг заваленного пергаментными свитками
стола, всего, что осталось от Главной Ставки Королевства Гея,  -  мужчины,
женщины и дети, неудобно свернувшиеся на простынях,  затянутые  против  их
воли в круговорот событий вокруг высокого  элегантного  канцлера  и  этого
невзрачного  странника,  чьим  единственным  богатством,   казалось,   был
смертоносный меч, мерцающий у бедра.
     Хотя  вокруг  них  в  сумрачном,  окруженном  колоннами  пространстве
жаркого темного зала шел приглушенный разговор и  движение,  вокруг  стола
установилась гнетущая тишина. Дуэль волей-неволей  проходила  в  окружении
свидетелей.
     Алвир, вспомнив об этом, более мягко произнес:
     - Ты бежишь впереди себя, мой господин маг.  Дарки  не  придут  сюда.
Карст - единственный из всех городов этой части Королевства, в котором нет
и малейшего признака существования их Гнезд. Как я сказал,  это  положение
дел временное; нужно время для перемещения и реорганизации. Тем, кто бежал
сюда, бояться нечего. Мы сделаем Карст новым сердцем Королевства вдали  от
опасностей Тьмы; здесь мы соберем армию союзников. Мы уже послали в Кво  к
Архимагу Лохиро за его советом и помощью и на юг за поддержкой  в  Империю
Алкетч.
     - Что вы сделали? - на сей раз Ингольд был потрясен и  взбешен.  Джил
никогда его таким не видела.
     - Мой дорогой  Ингольд,  -  покровительственно  сказал  Алвир,  -  ты
наверняка ожидал, что мы будем сидеть сложа руки. С помощью армий  Империи
Алкетч мы сможем перенести борьбу в логово  Тьмы.  С  такой  помощью  и  с
поддержкой Совета Магов мы сможем напасть  на  Дарков  на  их  собственной
территории, выжечь их и избавить землю раз и навсегда от этой заразы.
     - Это чушь!
     Алвир заложил пальцы за украшенный камнями пояс, явно довольный,  что
вывел колдуна из обычного равновесия.
     - А что  можешь  предложить  ты,  мой  господин  маг?  -  спросил  он
вкрадчиво. - Вернуться в Гей на съедение Тьме?
     Ингольд взял себя в руки, но Джил видела со своего места у  лестницы,
как он потрясен предложением канцлера. Когда он заговорил, его  голос  был
совершенно спокойным.
     - Я предлагаю идти в Ренвет, - сказал он.
     - Ренвет? - Алвир откинул назад голову, будто решая, разразиться  ему
гневом или смехом. - Ренвет? Это замороженная адская дыра,  что  в  десяти
днях пути до края земли, эдакие ворота ада? Мы можем вырыть могилы здесь и
похоронить себя в них. Ренвет. Да ты шутишь, что ли!
     Аббатиса направила свой  пронзительный,  как  у  ящерицы,  немигающий
взгляд на Ингольда и в первый раз страстно заговорила:
     - Тамошний монастырь закрыт двадцать лет назад, во время Дурной Зимы.
Сомневаюсь, что там сохранилась хотя бы одна деревня, - ее голос был сухим
слабым шепотом, как свист ветра в  ночной  пустыне.  -  Действительно,  он
слишком отгорожен от сердца Королевства, чтобы сделать там его столицу!
     - Отгорожен! - рявкнул Алвир. - Все равно, что сказать, будто  в  аду
погода не меняется по временам года. Яма со стоячей водой в сердце гор!
     - Я не говорю о Королевстве, - сказал Ингольд,  его  скрипучий  голос
был теперь непреклонным,  но  глаза  так  и  сверкали  в  сумрачном  свете
факелов. - Королевства больше  нет,  есть  только  люди  в  опасности.  Ты
обманываешь себя, думая, что политическая  власть  удержит  людей  вместе,
когда каждый думает спасаться в одиночку. - Канцлер ничего не  ответил  на
это, но Джил увидела, как гневный  румянец  покрыл  бледную  кожу  на  его
скулах. Ингольд между тем продолжал: - В Долине Ренвет находится старинное
Убежище Дейра, где ты всегда сможешь сдержать Тьму.
     - О, я полагаю, мы сможем, если Убежище еще стоит, -  резко  произнес
канцлер. - Мы сможем их сдержать, если будем жить в  дикости,  как  дуики,
прячась в пещерах, питаясь жуками и улитками, если  ты  хочешь  пойти  так
далеко. Но ты не сможешь разместить все население  Королевства  в  Убежище
Дейра при всей твоей хваленой магии.
     - Есть другие убежища, - неожиданно вставила аббатиса, и Алвир бросил
на нее взгляд,  черный  от  ярости.  Она  не  обратила  на  это  внимания,
распрямляя длинные костлявые пальцы, и продолжала  сухим,  как  пергамент,
голосом. - Есть Убежище в Геттлсанде, которое они до  сих  пор  используют
как крепость против набегов Белых Рейдеров, есть другие на севере...
     - ...которые использовались для хранения  кож  последние  три  тысячи
лет, - набросился Алвир, теперь уже всерьез разозлившийся.  -  Церковь  не
пострадает,  моя  дорогая  госпожа  аббатиса,  от   распада   человеческой
цивилизации.  Ваша   организация   и   были   создана,   чтобы   управлять
разрозненными местами. А вот ты,  мой  господин  маг,  думаешь,  что  твое
собственное племя не пострадает - странники и братья птицам. Но это долгий
путь, переселение в Ренвет, - он кивнул на  толпу,  пятна  лиц  в  голубом
тумане дыма: девочку с котом, старика с корзинами кур, толстую  женщину  с
целым выводком спящих детей.  -  Переживут  ли  они  полмесяца  лишений  в
открытом поле, тяжкий путь через речные долины, ведущий в  Долину  Ренвет?
Здесь мы в безопасности, говорю тебе, в большей безопасности, чем будем  в
дороге.
     Вокруг них послышалось бормотание, шепот и одобрения, и  страха.  Они
уже убегали один раз из своих уютных, обжитых домов и привычной  городской
жизни, теперь выродившейся в беззаконие днем и  кошмарный  ужас  ночью,  -
тяжело взбираясь по грязным дорогам, нагруженные всем, что смогли унести с
собой. Испуганные и сбитые с толку, они не хотели бежать дальше,  и  среди
них не было ни одного, кого бы ради надежды на Небеса или из страха  перед
Преисподней можно было заставить провести ночь на открытом пространстве.
     Алвир продолжал, понизив голос так, чтобы его могли слышать лишь  те,
кто стоял ближе всех в дымном свете, окружавшем подножье лестницы.
     - Мой господин Ингольд, - тихо  сказал  он,  -  ты  обладал  завидным
могуществом при короле Элдоре, властью, основанной на том доверии, которое
он  питал  к  тебе  с  тех  времен,   когда   был   ребенком   под   твоим
покровительством. Как ты использовал эту власть, это касалось лишь тебя  и
его; ведь ты имел свои тайны, в которые не были посвящены даже члены семьи
Элдора. Но Элдор мертв, его королева лежит в бреду. Кто-то должен править,
иначе Королевство погубит себя, как лошадь, в безумии  бегущая  на  скалу.
Твоя магия не может поразить Тьму - твоя власть в Королевстве кончилась.
     Их взгляды встретились и скрестились, как клинки  мечей,  неподвижные
из-за равной силы своих владельцев. Напряжение между ними  сосредоточилось
в молчании, нарушаемом лишь звуками их дыхания; голубые глаза  смотрели  в
голубые, сверкая в темноте и тусклом прыгающем свете факелов.
     Не отводя глаз от Алвира, Ингольд парировал:
     - Король Элдор мертв, но я поклялся доставить его сына  в  безопасное
место, и это место - не Карст.
     Алвир улыбнулся.
     - Оно будет, не так ли, мой господин маг? Потому что теперь я  регент
принца. Он под моей опекой, а не под твоей, - только  сейчас  шевельнулись
его  зрачки,  изменилась  поза,  и  голос  стал  мягче,  как   у   актера,
переставшего играть роль - или начавшего. Теперь его улыбка была искренней
и укоряющей:
     - Успокойся, мой господин, - он стал сама  любезность,  -  ты  должен
понимать, что  есть  условия,  при  которых  жизнь  определенно  не  стоит
сохранения, и, боюсь, ты назвал одно из них. Теперь, -  он  вскинул  руку,
опережая следующие слова колдуна, - уверен, мы выживем  с  менее  тяжелыми
последствиями, чем полное разрушение цивилизации. Я признаю, что мы  здесь
под сильным давлением определенных обстоятельств,  и  не  сомневаюсь,  что
новые беженцы из Гея и окрестностей завтра поднимутся в горы. Мы  посылаем
отряд стражи к складам под зданием префектуры и  Дворца  Гея,  как  только
рассветет. Что до встречи с Архимагом Лохиро, то,  боюсь,  твои  собратья,
похоже, скрываются, и даже свыше сил Бектиса добраться до них.
     - На город Кво наложены чары, - деревянно сказал Бектис, глядя поверх
своего  большого  крючковатого  носа  на  Ингольда,  -  со  всеми   своими
заклинаниями и  магией  огня  и  драгоценного  камня  я  был  не  в  силах
преодолеть их.
     - Я не удивлен, - вздохнул Ингольд.
     Аббатиса бросила черный пристальный взгляд, ненадолго задержавшись на
них обоих.
     - Дьявол защищает свое владение.
     Ингольд вежливо склонил голову в ее сторону.
     - Как и Справедливый Бог, моя госпожа. Но мы, маги, ни в  том,  ни  в
другом мире и, значит, должны по мере сил сами защищать  себя.  Как  оплот
обучения  магии  Кво  всегда  был  огражден  от  вторжения  и  разрушения.
Сомневаюсь, что любой колдун, каково  бы  ни  было  его  искусство,  может
преодолеть защиту города.
     - Но что ты предлагаешь делать?  -  спросил  Алвир,  нота  искреннего
любопытства вкралась в его мелодичный голос. Он уже выиграл свое  сражение
или, по  крайней  мере,  именно  эту  схватку.  Теперь  он  мог  позволить
отбросить позу и хитрость, которые,  Джил  чувствовала,  были  его  второй
натурой.
     - Я предлагаю Ренвет, я уже сказал.  Как  только  я  увижу  принца  в
безопасном месте, моя миссия будет закончена.  Но  сначала,  мой  господин
Алвир, мне надо отдохнуть, мне и  двум  моим  юным  друзьям.  Они  слишком
удалились от своих домов и должны отправиться в обратный  путь  до  захода
солнца. И, конечно, с вашего позволения, я бы хотел повидать королеву.
     В зале началась суета, кто-то  открыл  заднюю  дверь,  и  неожиданная
резкая волна свежего колючего воздуха разогнала дым вокруг  них,  заставив
аббатису закашляться.
     Как будто это маленькая дверь впустила слабый ветер, смешавший толпу,
как листья; волны движения все время кружились  в  водовороте  по  тусклой
дымной палате. Кто-то готовился ко сну, надеясь  первый  раз  выспаться  в
полной безопасности; другие вставали и начинали ходить, шум их  разговоров
усиливался, напоминая шум моря между приливом и  отливом.  Тяга  из  двери
заставила огонь факелов  рывками  бросать  отблески  на  каменные  арки  и
измученные лица. Мужчины и  женщины,  которые  до  сих  пор  держались  на
расстоянии от красного  круга  власти  и  опасности,  отделявшего  от  них
великих Королевства, украдкой подбирались ближе, и Джил, стоя у балюстрады
с розовым спящим младенцем на руках, расслышала приглушенный шепот:
     - Это сам маленький Его величество?.. Это Его  светлость,  прелестнее
ребенка никогда не было. Слава Богу, он  в  безопасности...  Они  говорят,
старый Ингольд украл его у Тьмы - он  предусмотрителен,  правда?..  Хитрая
старая лиса, я скажу. Зеркало Сатаны, как все они, маги... Но  все-таки  и
от него есть польза, как-никак, он спас принца, который  иначе  погиб  бы,
это  ясно,  как  день...  Теперь  короля,  единственного  сына   господина
Элдора...
     "Грязное скопище", - подумала Джил, расправляя затекшую  спину  после
нескольких долгих часов стояния. Как смели люди подступить так близко, как
смели, ведь она тоже  была  чужой  и  таинственной.  От  ее  движения  Тир
проснулся, схватил ее за волосы и начал жалобно хныкать.
     Руди, который, задремав, валился от усталости на гранитные ступени  у
ее ног, посмотрел на нее, потом с трудом встал и протянул руки.
     - Давай сюда, - сказал он, - я подержу его.  Бедный  маленький  клоп,
наверное, хочет есть.
     Джил начала передавать его, потом остановилась на  полпути,  когда  к
ним повернулся Алвир. Подступившие люди попятились.
     - Я возьму ребенка, - сказал он,  обращаясь  к  Джил  и  Руди  как  к
слугам, - и отдам его няне.
     - Пусть сначала на него посмотрит королева, -  сказал  Ингольд,  тихо
появившись у его локтя.  -  Это,  думаю,  поможет  ей  больше,  чем  любое
лекарство.
     Алвир рассеянно кивнул:
     - Может, ты и прав. Пойдем.
     Он повернулся и  пошел  вверх  по  ступеням  в  тень,  ребенок  слабо
заплакал у него на руках. Ингольд двинулся было за ним,  но  Янус  ухватил
его за рукав коричневой мантии и потянул обратно.
     - Ингольд, могу я попросить тебя об одолжении? -  он  понизил  голос,
чтобы могли слышать лишь те, кто был рядом; Джованнин уже разговаривала  с
двумя монахами в  красном,  а  Бектис  поднимался  по  ступеням  вслед  за
Алвиром, придерживая длинными руками складки своих подбитых мехом рукавов,
и с выражением благочестивого отчаяния на узком лице.  "Понятное  дело,  -
думала  Джил,  -  начальник  стражи  и  должен  быть  вот  таким   большим
громогласным человеком, как ирландский коп".
     - Мы выступаем в Гей через полчаса.  Ледяной  Сокол  уже  осматривает
войска. У нас столько стражников, сколько можно было выделить для этого, и
личные воины Алвира. Леса  полны  разбойников,  беженцев,  людей,  которые
убьют за кусок хлеба, теперь это так просто, а в  Гее  будет  хуже.  Закон
низвергнут, что бы Алвир ни говорил о  собирании  королевства,  -  ты  это
знаешь, и я, и он, полагаю.
     Ингольд кивнул, укутывая руки от холода, что проникал снаружи. С этим
холодом пришел нарастающий гул голосов, грохот колес повозок по мостовой и
далекий скрип кожи.
     - Я знаю, что это свинство, просить тебя, - продолжал Янус,  -  после
всего, что ты сделал. Видит Бог, что бы Алвир  ни  говорил,  ты  прекрасно
справился со своей ролью. Но не  пойдешь  ли  ты  с  нами  в  Гей?  Склады
находятся под землей, и ты, возможно,  понадобишься  вам,  Ингольд,  чтобы
добыть продовольствие. Ты не можешь поразить Тьму, но можешь вызвать свет,
и ты лучший фехтовальщик на Западе Мира. У нас  каждый  меч  на  счету.  Я
просил об этом Бектиса  как  мага,  но  он  отказался,  -  командир  криво
усмехнулся, - он сказал, что не рискнет  оставить  Королевство  без  мага,
советы которого так необходимы вождям.
     Ингольд  фыркнул  от  смеха  или  от  негодования,  потом   наступило
молчание.  Снаружи  доносились  голоса  стражи,  шум  людей,  входящих  на
площадь, новые беженцы  уже  прибывали  в  город.  В  углах  дымного  зала
слышался  грохот  кухонных  горшков,  недовольный  мужской   голос,   плач
маленьких детей.
     Колдун глубоко вздохнул, но кивнул.
     - Хорошо. Я смогу поспать в одной из повозок по дороге туда, хотя мне
надо сначала увидеть королеву. Возьми как можно больше повозок и мечей.
     Он повернулся к ступеням, его седые волосы отливали золотом  в  свете
факелов. Джил сделала шаг за ним, не зная,  окликнуть  ли  его,  и  колдун
остановился, как будто услышал ее голос. Он спустился обратно к ней.
     - Я вернусь до наступления ночи, - спокойно сказал он. - Днем вы  оба
будете в полной безопасности, но не бродите поодиночке. Как говорит  Янус,
в городе небезопасно. Перед закатом я вернусь, чтобы отправить вас обратно
через Пустоту.
     - Это не слишком быстро? - с сомнением спросил Руди. - Я имею в виду,
вы были правы насчет того, что пересечь Пустоту довольно болезненно, а это
будет только, - он посчитал  на  пальцах,  -  пятнадцать  или  шестнадцать
часов.
     - Я понимаю риск, - сказал Ингольд, - вы оба молоды,  сильны,  думаю,
все обойдется. И примите в расчет другой вариант. Днем вы в безопасности в
Карсте; Алвир, похоже, прав, и Дарки не охотятся на этих холмах. Но  я  не
знаю, что принесет следующая ночь. Наши  миры  лежат  очень  близко;  Тьма
однажды последовала за мной через Пустоту, и для  нее  будет  очень  легко
сделать это еще раз. Я - единственный, кто понимает Пустоту, и поэтому  на
мне лежит ответственность. Я не могу позволить им  заразить  другие  миры.
Конечно, ни один так густо не заселен и беззащитен, как ваш. Еще одна ночь
может стать для вас ловушкой, - резко закончил он. - Потому что, если Тьма
где-нибудь поблизости, я не отправлю вас обратно.
     - То есть вы не  верите  Алвиру,  -  сказал  Руди,  скрестив  руки  и
прислонившись к огромному гранитному круглому столбу.
     - Да. Это только вопрос времени, когда Тьма обрушится на Карст,  и  я
хочу, чтобы вас здесь не было, когда это случится.
     - Ну, по рукам. Когда вы вернетесь в город, я буду вот здесь, справа,
на первой ступеньке, ждать вас.
     Ингольд улыбнулся.
     - Ты благоразумен, -  сказал  он.  -  Лишь  вы  двое  имеете  свободу
покинуть этот мир. Когда это случится, поверьте мне, вам позавидуют.
     И он пошел, поднимаясь по длинной лестнице с такой  легкостью,  будто
не провел без сна две ночи, и пропал в тени наверху.

                                    5

     Первым ощущением Джил, когда она  вышла  из  двери  в  мягкий  жемчуг
дневного света и пробирающий до костей утренний  холод,  было  облегчение.
Она дождалась этого, пережив все ужасы ночи, она дожила до рассвета.  Джил
не могла вспомнить, когда еще получала столько  удовольствия  от  простого
дневного света.
     Вторым чувством был испуг. Когда она вышла на верхнюю  ступеньку,  то
ударилась, как о стену, о шум и зловоние. Люди ссорились, спорили, кричали
во весь голос, спрашивая, где взять еду, бранясь  и  борясь  за  обладание
бесящимися и испуганными животными, теснясь и размахивая руками  у  дверей
домов, уже  переполненных  беженцами,  требуя  приюта;  другие  дрались  у
полупустого  городского  фонтана,   переругиваясь   из-за   воды   резкими
испуганно-злобными голосами. Набирающий силу свет показал Джил  бледные  и
напряженные лица, осторожные глаза, бегающие, как у крыс. Они искали точку
опоры в этом хаосе. Ледяной ветер с гор приносил своим  холодным  дыханием
вонь неубранных отбросов.
     "Господи, - подумала Джил, ужаснувшись, - они доведут себя до холеры,
чумы... и тому подобного. Что эти люди знают о санитарии и болезнях?"
     И третьим ее чувством, когда она, дрожа, стояла на верхней ступени  в
обжигающем холоде, был жгучий голод. Она обдумала положение дел. Начальник
стражи, казалось, был на  стороне  Ингольда,  и  с  ним,  наверное,  можно
договориться насчет еды, используя ее связи с колдуном. Она пошла вниз  по
ступенькам, миновав по пути  мужчину  средних  лет  в  грязной  просторной
одежде, который сидел на нижней ступеньке с явным намерением остаться там,
к полудюжине мужчин и женщин в черной форме городской  стражи,  готовивших
повозки для вояжа  в  Гей.  Они  были,  очевидно,  под  командой  высокого
молодого человека с белыми, цвета слоновой кости косами, свешивающимися до
талии, который увлекся жарким спором с  кучкой  гражданских  в  домотканой
одежде. Старший из них многозначительно качал головой,  стражник  указывал
на толпу на площади. Когда Джил подошла поближе,  он  в  отчаянии  отослал
этих людей и повернулся к ней.
     - Ты можешь управлять? - требовательно спросил он.
     -  Лошадью?  -  спросила  Джил,   вздрогнув,   она-то   подумала   об
автомобилях.
     - Я же не спрашиваю про гусей. Если ты не  умеешь  управлять,  пойдем
пешком? Или верхом на чем угодно. Меня не интересует.
     - Верхом могу, - сказала Джил, внезапно поняв, зачем ее спрашивают. -
И я не боюсь Тьмы.
     - Тогда ты дура, - капитан пристально посмотрел  на  нее,  его  белые
брови чуть сдвинулись, когда он разглядел  ее  одежду.  Но  он  ничего  не
сказал на это, только  повернулся  позвать  седовласую  женщину  в  черной
форме.
     - Сейя! Дай этой повозку с поводьями.
     Он повернулся к Джил.
     - Она позаботится о тебе.
     Потом, когда Джил пошла с Сейей, он спросил:
     - Ты можешь сражаться?
     Джил остановилась.
     - Мне никогда не приходилось держать в руках меч.
     - Тогда, если на нас нападут, ради Бога, не путайся под ногами у тех,
кому приходилось.
     Он отвернулся, выкрикивая приказы кому-то еще, предельно лаконичный и
бесстрастный, как и подобает быть опытному военачальнику. Сейя  подошла  к
Джил с кривой усмешкой на суровом лице, ее меч хлопал по ногам,  обутым  в
мягкие ботинки.
     - Не позволяй помыкать тобой, - сказала она,  провожая  взглядом  его
удаляющуюся стройную  фигуру.  -  Он  бы  самого  Высокого  Короля  усадил
управлять повозкой, окажись мы рядом, без всяких  "с  вашего  позволения".
Теперь смотри.
     Джил повторила движение руки женщины  и  увидела  Януса  и  Ингольда,
стоявших в середине толпы  у  подножия  ступеней,  окруженных  ссорящимися
возницами,  жестикулирующими  стражниками  и  шаткими  телегами.   Высокий
капитан разговаривал с ними, глядя сверху вниз. Янус казался  потрясенным,
Ингольд - заинтересованным. Колдун забрался  в  ближайшую  повозку,  занял
место погонщика.
     Когда они оставили позади  последние  дома  Карста,  солнце  очертило
острые пики на востоке,  высветив  сцену,  но  не  разогнав  туман,  густо
покрывающий деревья. Джил  посадили  на  неудобное  узкое  упряжное  седло
толстой чалой лошади ближе к голове конвоя. Джил заметила, что большинство
повозок в городе было реквизировано, намного больше, чем можно было  найти
гражданских погонщиков, согласившихся вернуться в  зловещий  Гей.  Многими
управляли стражники, и тонкая  разбросанная  цепочка  их  ехала  по  обеим
сторонам обоза - и мужчины, и женщины,  как  она  видела,  большей  частью
молодые, хотя в цепи тут и там были заметны  седые  и  лысые  головы.  Они
двигались без отдыха, и Джил видела следы напряжения  и  усталости  на  их
лицах. Это были бойцы, принявшие на себя главный удар при обороне Гея.
     Когда совсем рассвело, Джил  заметила  маленькие  лагеря  беженцев  в
лесах, разбросанные вдоль  дороги  и  вдалеке  за  деревьями.  Встречались
беженцы и на дороге, мужчины и женщины, в грязной и мятой одежде, неуклюже
тащившие узлы  одеял  и  кухонные  горшки  на  спинах,  толкавшие  наскоро
сколоченные тачки или  грубые  повозки.  Тут  и  там  можно  было  увидеть
мужчину, тянувшего за собой на веревке осла, или женщину, тащившую за рога
упирающуюся корову. В большинстве своем они не останавливались и  обращали
лишь слабое внимание на извилистый ряд телег и редкую  линию  охраны.  Они
слишком устали от бегства и страха, чтобы думать о чем-нибудь  еще,  кроме
движения вперед.
     Неожиданно дорога свернула вниз. Из-за прозрачного  ряда  деревьев  с
пожухлой листвой Джил почувствовала свежее дуновение ветра. Она посмотрела
на воронку сбоку от дороги, открывшую ей  город  Гей,  и  у  нее  защемило
сердце. Он  лежал  вдалеке,  окруженный  своими  многочисленными  стенами,
расположенный в излучине  реки,  видимый  через  равнину,  ставшую  осенью
рыже-золотой, и пересеченный белой решеткой городских  улиц.  У  нее  было
чувство, будто она чуть ли не жила здесь,  ходила  по  этим  прямоугольным
улицам и с детства знала эти силуэты башенок и деревьев. На фоне утреннего
неба вздымались шесть каменных  пиков  -  летящие  опоры,  лишенные  стен,
которые они поддерживали, вытянутые, как костлявые пальцы руки  скелета  в
белизне воздуха.
     - Деревья совсем голые, - раздался рядом с ней ровный мужской  голос.
- А ведь летом это был сад.
     Она посмотрела вниз. У ее колена, шагая рядом с еле ползущей телегой,
шел светловолосый капитан, в его глазах отражался ясный белый  свет  неба.
Она ответила:
     - Я знаю.
     Взгляд светлых глаз скользнул по ее лицу.
     - Ты пришла с Ингольдом издалека?
     Она кивнула.
     - Но я была в Гее раньше.
     Опять вопросов не было, капитан только принял это к сведению. Это был
худощавый, широкий в кости человек. В  смешивающихся  тенях  деревьев  она
видела, что капитан моложе ее. Его старили жесткость взгляда, этакая маска
самодостаточности и, конечно, большие круги под  глазами  -  след  тяжелых
потрясений. Через какое-то время он сказал:
     - Меня зовут Ледяной Сокол, я из стражи.
     - А меня Джил, - просто отозвалась  девушка,  пригибаясь,  когда  они
проезжали под раскидистыми ветвями огромного дуба. Гей  снова  скрылся  от
них за рыже-серебристыми деревьям, тонувшими в опаловой дымке. Скрип колес
смешался с шелестом опавших листьев под ногами.
     - На древнем языке Вос "джил" означает лед, -  рассеянно  пробормотал
он. - "Джил-Шалос"  -  ледяное  острие,  сосулька.  Когда-то  у  меня  был
охотничий орел с таким именем.
     Джил взглянула на него с любопытством.
     - Тогда твое собственное имя будет - ледяной и еще что-то.
     Он покачал головой.
     - На языке моего народа мое имя - "Нуагчилиос", Небесный Странник.  -
Почему ты пошла с нами?
     - Потому что ты мне велел, - ответила Джил.
     Ледяной Сокол вскинул  бесцветные  брови.  Но  он  больше  ничего  не
спрашивал, а если бы и спросил, она не смогла бы ответить. Она знала лишь,
что ее тянуло к этим спокойным и  уверенным  воинам;  когда  ее  попросили
присоединиться к ним, она не могла остаться в стороне.
     Они  выехали  из  леса  и  теперь  медленно  спускались  по   холмам,
пробираясь через желтые травы степи,  будто  плыли  по  озеру  из  мягкого
расплавленного  золота;  маленькое  далекое  солнце  висело  в  бесцветном
утреннем небе. Они миновали новых беженцев, разрозненные группы  мужчин  и
женщин, несущих на  спине  последнее  свое  имущество,  испуганные  стайки
детей, старшие из которых вели младших за руки. Обочины дороги были усеяны
следами бегства - книги, белье,  а  в  одном  месте  -  серебряная  птичья
клетка, изящная, как тонкое, ручной работы кружево, на ее открытой  дверце
сидел розовый зяблик, испуганно чирикая на ветру. Ледяной Сокол указал  на
Холм Треда, круглый мыс в центре золотой равнины, поросший лишайниками, но
взгляд Джил устремился дальше - на  стены  Гея.  Она  видела  пики  башен,
возвышающиеся над  разрушенными  шпилями,  арками,  выступами  и  зубцами,
прекрасными, как миниатюра ручной выделки с вытканными шпалерами на  голых
ветвях, а над всем этим - поломанные изгибающиеся  ребра  опор,  все,  что
осталось от Дворца.
     И так же твердо, как свое имя, Джил знала, что где-то  в  городе  был
двор, ступени которого охраняли малахитовые статуи, где разбитые бронзовые
двери лежали на булыжнике. Еще был подвал с пурпурно-красной  лестницей  и
странной плитой на гладком базальте пола и  затененный  сводчатый  проход,
ведущий  на  пустую  разрушенную  улицу.   Холодный   ветер   обжигал   ее
потрескавшиеся руки, сжимавшие грязную кожу  поводьев;  медленная  тряская
езда лошади  под  ней  и  скрип  тележных  колес  вновь  возвратили  ее  в
нереальность  фантастического  мира  снов;  до  ее  слуха  донесся  слабый
скрипучий голос, разносившийся вдоль линии движения, как дыхание тумана на
ветру.
     Гей издавал зловоние смерти. Джил не была готова к  этому,  и  у  нее
перехватило  дыхание.  Ее  потусторонняя  жизнь  включала  в   себя   лишь
автобусные остановки, рок-концерты и уик-энды в пустыне, в  какой-то  мере
подготовившие ее к зловонию Карста, смрад же, повисший,  как  облако,  над
разрушенным городом, был миазмами гниения, смертельного  гниения,  которое
ее мир имел обыкновение прятать или сжигать.
     Залитые солнечным светом улицы были пустынны, эхо  копыт,  ботинок  и
скрипящих колес повозок гулко отдавалось, отскакивая от голых  стен.  Дома
несли в  себе  следы  огня:  осевшие  верхние  этажи,  обугленные  бревна,
выступающие, как сломанные ребра обглоданных скелетов, забаррикадированные
двери и окна с предательскими пятнами сажи и копоти,  достигшими  половину
пути вверх по стенам над ними. Джил видела, что кое-где  стены  проломлены
внутрь; в других местах небольшие оползни камней обрушились вниз на  улицу
вперемешку с ободранными, объеденными крысами костями. Во впадинах шуршали
полчища крыс, освобожденных от  старой  войны  с  человеком  и  пожирающих
теперь свои победные трофеи. С верха разрушенных  стен  дикие  тощие  коты
смотрели на них безумными глазами.  Джил,  натягивая  поводья  ее  толстой
чалой лошади, старалась изо всех сил преодолеть подкатывающую тошноту.
     - Три дня назад это еще продолжалось, - произнес рядом с  ней  мягкий
голос, и она чуть не подпрыгнула. - А теперь все прошло.
     Ингольд на своей повозке пристроился рядом с ней,  щурясь  от  резких
перепадов солнечного света.
     Что-то неприятное прошелестело  и  мелькнуло  за  стеной  сада.  Джил
дрожала, ей было дурно.
     - Вы имеете в виду город?
     - В известном смысле.
     Ветка хрустнула под колесами. Ледяной Сокол, смотревший вдаль,  резко
повернулся на  звук.  Джил  видела,  что  они  все  чувствовали  одинаково
болезненно, все ощущали гнилость этих жужжащих, кишащих насекомыми улиц.
     "Что же должно было все это означать для них, -  думала  она,  -  это
безумное возвращение назад, сюда, после того, каким они знали  это  место,
выросли в нем, каким оно, наконец, было?"
     Ее взгляд  медленно  скользнул  вниз  по  изломанным  линиям  изящной
колоннады, окаймлявшей улицу, различая сложные мотивы геометрических фигур
и  растительного  орнамента,  игры  и   гармонии   в   их   многочисленных
переплетающихся  фризах.  Она  снова  вспомнила  мебель  в  спальне  Тира,
музейные детали инкрустации из слоновой кости к эбонита. Все  богатство  и
великолепие  этой  цивилизации,  все  эти  роскошные  вещи,  которыми  она
обладала, могут когда-нибудь найти здесь. Она чуть повернула лошадь, чтобы
объехать черный разрушенный проем двери,  в  котором  распростерлось  тело
женщины, одна обглоданная рука бессильно  тянулась  к  солнцу,  бриллианты
сверкали на запястье среди ползающих мух.
     Даже для тех, кто  выжил,  не  было  дороги  обратно.  Она  подумала,
понимают ли это люди в Карсте.
     Ингольд понимал. Она  увидела  это  в  суровой  складке  у  его  рта,
болезненной морщинке, появившейся между бровей. И Янус понимал.  Начальник
стражи выглядел бледным и  больным.  У  него  был  вид  человека,  который
понимал значение того, что он видит, и стыдится своего  бессилия.  Ледяной
Сокол - трудно сказать. Этот загадочный молодой человек ловко  прокладывал
путь через руины человеческой цивилизации с сосредоточенной  осторожностью
животного, забыв обо всем, кроме личной безопасности и  выполнения  своего
долга.
     Лошадь  Джил  внезапно  испуганно  вскинула  голову,  вращая   белыми
глазами. Чуть ли не под ее  копытами  два  кривоногих  уродливых  существа
выскочили из разрушенного дверного проема и неуклюже бросились  бежать  по
переулку.
     Джил мельком увидела, ужаснувшись, плоские получеловеческие лица  под
спутанными  гривами  красноватых  волос,   горбатые   тела   и   свисающие
обезьяноподобные руки. Она смотрела им вслед, потрясенная, затаив дыхание,
пока не услышала мягкий голос Ингольда:
     - Нет, дай им уйти.
     Повернувшись, она увидела, что Ледяной Сокол  взял  лук  и  стрелы  с
одной  из  повозок,  приготовившись  стрелять.  По  команде  Ингольда   он
остановился, брови его вопросительно взлетели,  и  этих  мгновений  вполне
хватило на то, чтобы странные существа исчезли в переулке.
     Ледяной Сокол пожал плечами и положил на место оружие.
     - Это всего лишь дуики, - начал он совершенно бесстрастно.
     - Ну и что.
     - Когда мы достанем продовольствие, они будут кишеть вокруг  повозок,
- он мог так говорить и о крысах.
     Колдун повернулся и стегнул вожжами свою упряжку.
     - Тогда и будем иметь дело с ними.
     Конвой снова двинулся вперед, толкаясь  в  холодных  тенях  на  узких
улицах. Ледяной Сокол пожал плечами и, как кошка, скользнул назад на  свое
место в цепочке стражников.
     - Кто они? - спросила  Джил  ближайшего  к  ней  стражника,  молодого
человека с огненными волосами и сияющим лицом  ученика  Галахада,  который
ехал с другой стороны от нее. - Люди?
     Он взглянул на нее, прикрыв глаза ладонью от солнца, падавшего  через
проемы в зданиях.
     - Нет, они только дуики, - повторил он оправдание Ледяного Сокола.  -
В твоей земле не бывает дуиков?
     Джил покачала головой.
     - Они действительно выглядят как люди, - небрежно продолжал стражник,
- но это животные. Они живут в дикости на большинстве  западных  пустошей,
равнины за горами просто кишат ими.
     - Ваши люди, возможно, назовут их неандертальцами, -  раздался  рядом
мягкий голос Ингольда. - Если их поймают, то отправляют на  работы  на  юг
рубить сахарный тростник или в серебряные рудники  Геттлсанда,  но  многие
обучают их для работы по дому. Говорят, из них получаются послушные  рабы,
и вот когда хозяева бежали,  о  них,  судя  по  всему,  никто  даже  и  не
вспомнил. Бедняги, они обречены.
     Несмотря на расстояние, молодой стражник расслышал его слова.
     - Мы не можем себе позволить кормить их,  -  запротестовал  он.  -  В
Карсте мало продовольствия.
     Хлебные склады находились в  подвалах  здания  городской  префектуры,
низкого  массивного  строения,  образовавшего  одну  из   сторон   большой
Дворцовой площади. Когда конвой выстроился перед ними, Джил заметила,  что
оно почти не пострадало от огня, но  там  явно  пахло  грабежом:  тропинка
грязных следов, рваные мешки, рассыпанное зерно, ведущее, как ручей, вверх
по ступеням углубленного дверного проема  и  рассеянное  среди  мусора  на
площади. Саму площадь она узнала сразу, хотя последний раз  видела  ее  из
окна башни,  которая  теперь  превратилась  в  обгоревшие  руины:  широкое
пространство резного мрамора, огромные ворота, вычурно отделанные железом,
и деревья, чьи голые серые ветви были опалены жаром  преисподней,  которая
поглотила последнюю битву. Монументальная тень Дворца возвышалась слева от
нее. Выпотрошенное чрево, которое было Тронным Залом Королевства,  лежало,
открытое дню, полусгоревшее, под камнями и пеплом.
     "Это был Дворец Гея", - думала она, бесстрастно рассматривая  его,  в
здравом уме, неспящая, при свете дня, со спины толстой, возбужденной чалой
лошади, с руками, покрытыми волдырями от поводьев, с глазами,  слезящимися
от недосыпания. Это было то, что  она  пришла  увидеть,  место,  где  умер
Элдор, место, которое она знала из снов. Это здесь человечество дало -  и,
увы, проиграло - свое последнее сражение Тьме.
     При первом взгляде на эти почерневшие руины было совершенно ясно, что
Дворец успели разграбить раньше, чем остыл пепел.
     Множество возбужденных голосов отразилось от  каменных  стен  площади
слабым смешанным эхом. Отвлекшись от молчаливого созерцания, Джил  увидела
маленькую группу извозчиков и стражников,  образовавшуюся  перед  широкими
ступенями, ведущими вниз к выбитым  дверям  префектуры,  в  центре  стояли
командир Янус и мощный мужчина в домотканой одежде, которого Джил с трудом
припомнила как погонщика первой повозки. Он говорил:
     - Ну, извозчики вниз  за  зерном  не  пойдут.  Если  верхний  уровень
хранилищ уже вычислили, как ты говоришь, то, значит, надо спуститься  ниже
полуподвала, а это смерть, ясно, как лед на севере.
     Кто-то еще добавил под общий гул одобрения:
     - В подвалах царит Тьма. Я действительно сказал, что поведу  повозку,
но идти против Тьмы не обещал.
     Стражник кричал в ответ:
     - Кто, черт возьми, вы думали, хочет спускаться?
     Янус, побагровевший от злости, говорил спокойно, его карие глаза были
холодны:
     - Каждый мужчина знает меру своей храбрости. Те погонщики, у  которых
смелости достаточно, могут помочь нам доставлять продовольствие. От трусов
я помощи не жду. Ледяной Сокол,  оставляю  тебя  старшим  наверху.  Возьми
двенадцать стражников и стреляйте в каждого, кто подойдет к пище, когда мы
вытащим ее наверх. Погрузи ее и будь готов отбыть.
     Ингольд спустил связку просмоленных  факелов  позади  повозки,  потом
слез сам, взяв с собой шестифутовый  дорожный  посох,  на  который  устало
оперся.
     Командир вытащил факел из связки и продолжал:
     - Гей не пустой, в любом случае. Он мертв, но  в  каждом  трупе  есть
личинки. Опасность не только под землей, но и над, - он повернулся и пошел
с факелом в руке к ступеням.
     Не глядя на него, Ингольд сделал слабое движение  пальцами;  факел  в
руке начальника вспыхнул с громким "пуф-ф-ф". Другие стражники и  половина
погонщиков сгрудились вокруг, чтобы взять себе факелы и зажечь от него.
     Когда Джил поднимала факел с земли, Ингольд шагнул к  ней  и  положил
руку ей на плечо.
     - Это не относится к тебе, Джил. Это дело не для тебя.
     Она взглянула на него снизу вверх, потом  распрямилась  и  посмотрела
ему в глаза.
     - Не  нужно  следить  за  мной,  -  сказала  она.  -  Я  останусь  со
стражниками.
     Он посмотрел через плечо  на  маленький  отряд,  уже  спускающийся  в
подвалы, потом на длинный ряд пустых повозок, которые надо было  заполнить
к полудню.
     - Я взял тебя сюда против своей воли, - сказал он тихо. -  Я  отвечаю
за тебя. Я не требую, чтобы ты подвергала себя опасности  в  другом  мире,
когда ты собираешься вернуться в свой сегодня ночью.  Это  не  сон,  Джил.
Умереть здесь значит умереть по-настоящему.
     Ледяные северные ветры пронизывали ее насквозь,  и  холодное  солнце,
бессильное согреть ее, слепило глаза. Женский голос - Сейи, подумала она -
донесся со ступенек:
     - Джил-Шалос! Ты остаешься или идешь?
     Она крикнула в ответ:
     - Иду!
     Лишь только она тронулась с места, Ингольд  схватил  ее  за  руку,  и
тогда она сказала:
     - Я постараюсь не действовать вам на нервы.
     Он улыбнулся, усталое лицо его смягчилось.
     - Как летучая мышь! Как хочешь. Но если тебе  дорога  жизнь,  держись
поближе к остальным.
     И он пошел с ней к стражникам.
     Они торопливо работали  в  темноте  подвалов,  молча,  с  обнаженными
мечами.  Их  производительность  снижалась  из-за  того,  что  надо   было
держаться вместе. Следуя за качающейся цепочкой слабых желтых огней,  Джил
поймала себя на том, что она даже боится дышать; напрягая все  нервы,  она
высматривала какое-нибудь необычное движение во мраке, дыхание враждебного
ветра. В глубоких подвалах, где хранилось продовольствие, бесконечная тьма
была полна шорохами бегающих маленьких ног и морем горящих красных глазок,
серых тел, беззвучно разбегающихся от света факелов; но  по  сравнению  со
страхом Тьмы это значило не больше, чем таракан на стене. Они  несли  груз
за грузом назад, к свету, - мешки зерна, консервированное мясо,  огромные,
залитые воском круги сыра. Ингольд  быстро  двигался  сбоку  от  них,  как
блуждающий огонек, с мечом в руке.
     Этим тяжелым трудом они и занимались до обеда. Руки Джил болели: жгло
покрывшиеся волдырями кисти, ее мышцы гудели, как натянутые струны, каждый
раз, когда она сбрасывала груз зерна, сушеных фруктов или громоздкую плиту
сыра в кучу на верху ступенек и поворачивала обратно в зловещий мрак.
     В голове у нее шумело от голода и усталости. К полудню Джил уже  била
дрожь. Лестницы, подвалы, мужчины  и  женщины  вокруг  расплывались  перед
глазами. Она остановилась,  прислонившись  к  резному  пилястру  огромного
дверного проема, пытаясь  перевести  дыхание;  кто-то  в  черной  форме  с
факелом, проходя мимо, дружески тронул ее за плечо легкой рукой. Она слепо
последовала за ним обратно в подвалы.
     Был уже полдень, когда работу закончили и  позади  остался  последний
тяжелый час  загрузки  повозок.  Едва  держась  на  ногах  от  слабости  и
головокружения, Джил не замечала никого и ничего.
     Когда кто-то сказал, что Ингольд исчез, она не могла вспомнить, когда
видела его в последний раз.
     - Он был с нами, когда мы в последний  раз  выходили  из  подвала,  -
говорила Сейя Ледяному Соколу, вытирая пот с бровей рукавом влажной нижней
туники.
     - Не позже?
     Женщина покачала головой.
     - Я точно не помню.
     - Кто-нибудь видел его на поверхности?
     Все переглянулись  и  покачали  головами.  Никто  не  мог  вспомнить.
Толстый извозчик как бы между прочим сказал:
     - Он же колдун, и у него могут быть свои трюки.  Может,  он  встретит
нас на полпути в горы. Я говорю,  пора  идти,  если  хотите  добраться  до
Карста засветло.
     Предложение,  очевидно,  не  заслуживало  ответа  -   стражники   уже
подбирали огарки потушенных факелов и зажигали их  от  маленького  костра,
который кто-то развел в углу двора, чтобы согреться. Джил присоединилась к
ним в надежде, что отъезд задержится,  что  они  не  двинутся  дальше  без
Ингольда. Янус увидел ее, когда она спускалась по ступенькам, и окликнул:
     - Джил-Шалос.
     Но толстый извозчик схватил его за руку, и  Джил  услышала,  как  тот
уговаривал Януса двинуться в путь немедленно. Джил тихо скользнула в тень.
     Было жутко входить в подвал вот так, совершенно одной. Горящий  факел
отбрасывал вперед прыгающие искаженные тени на низком своде потолка,  шаги
гулко отзывались в темноте, будто за ней  крался  целый  легион  гоблинов.
Красный блеск злых глазок  на  секунду  вспыхивал  в  непроницаемом  мраке
вокруг нее, потом исчезал. Тишина,  казалось,  дышала.  Какой-то  инстинкт
подсказал ей не  звать  остальных,  и  она  продолжала  молча  идти  одна,
внимательно рассматривая лабиринт темных колонн в поисках дрожащего белого
света или мягкого шороха обутых ног, хотя теперь она думала,  что  Ингольд
был человеком, который мог двигаться беззвучно, как  тень.  Джил  покинула
протоптанный путь, по которому  выносили  трофеи,  и  повернула  в  нижние
подвалы, бродя между одинаковыми рядами темных каменных  колонн;  свет  ее
факела, не отражаясь, тонул в черном бархате базальтового пола.
     Она чувствовала, как _э_т_о_ постепенно, незаметно  нарастает  вокруг
нее; осознание того, что она уже  проходила  по  этому  пути,  томительное
чувство неопределенного страха, неприятное ощущение, что на нее смотрят из
темноты существа, не имеющие глаз.
     Чем она помогла бы Ингольду, Джил не могла сказать, ведь она была без
оружия и меньше, чем он, знакома с владениями Тьмы. Но она знала, что  его
надо найти и что он смертельно устал, что он, немного  переступив  пределы
своей выносливости, мог наделать кучу непоправимых ошибок.
     Она уже почти  потеряла  надежду  найти  его,  когда  увидела  слабое
отражение белого света на темном граните колонн. Она ринулась  на  свет  и
вышла наконец на чистое пространство из этого каменного леса,  и  свет  ее
факела  отражался   от   темного   пролета   порфирово-красной   лестницы,
изгибавшейся вверх, к выломанным обломкам циклопических бронзовых  дверей,
за которыми не было ничего, кроме мрака. Среди хлама заброшенной мебели  и
старых  грязных  сундуков  она  различала   очертания   скелетов,   кости,
разбросанные среди колонн, их плоть была ободрана Тьмой. Почти у  ее  ног,
среди черепов, лежали высыпавшиеся из разрубленного  мечом  ящика  сушеные
яблоки.
     Она знала  это  место;  от  этого  чувства  узнавания  у  нее  бешено
заколотилось сердце, и кровь ударила в голову. Гранитная плита по-прежнему
не  нарушала  древнюю  выщербленность  базальтового  пола,  лишь  огромная
прямоугольная дыра разверзлась  на  ее  месте  -  черная  и  зияющая,  как
неотвратимая  бездна.  Вниз  от  пола  вела  темная  лестница,  невыразимо
древняя, выглядевшая,  как  помнила  Джил  по  своим  снам,  как  и  много
тысячелетий назад. Сырой озноб, который исходил из этой тьмы, коснулся  ее
щеки как эхо изначального хаоса, зла за пределом человеческого постижения.
     Из этой невыразимой бездны, как далекий отблеск  лампы,  сиял  мягкий
белый свет,  который  она  искала.  Он  выхватывал  изгибы  арок  потолка,
отражался во влажных черепах и тонул  в  круглых  глазных  впадинах.  Джил
шагнула и дрожащими руками подняла длинный  меч,  лежащий  на  полу  среди
разбросанных изъеденных человеческих костей. С приятной тяжестью  рукоятки
в руке она почувствовала себя лучше  и  уверенней.  Страх  отступил.  Джил
подняла меч лезвием кверху и подошла к краю пропасти.
     Далеко внизу освещенный мягким белым светом своего посоха  был  виден
Ингольд. Он стоял неподвижно, как статуя, в пятидесяти ступенях ниже  нее,
как раз в месте, где лестница поворачивала и терялась  из  виду  в  черном
чреве земли. У него был напряженный  взгляд,  словно  он  прислушивался  к
какому-то звуку, недоступному Джил.  Он  вложил  меч  в  ножны,  свободная
правая  рука  свешивалась  сбоку.  Она  увидела,  как  он   шагнул,   чуть
поколебавшись, будто загипнотизированный,  вниз  по  ступеньке,  потом  по
другой, как человек в трансе, следуя за очаровывающей музыкой. Джил знала,
что через одну или две ступени она полностью потеряет его  из  вида,  если
только не решит последовать за ним вниз. Он  сделал  следующий  шаг,  тени
сомкнулись за ним.
     - Ингольд! - закричала она в отчаянии.
     Он повернулся и вопросительно посмотрел на нее:
     - Да, моя дорогая?
     Его голос отзывался мягким эхом, отражаясь от тьмы сводчатых стен. Он
посмотрел вокруг, на лестницу и стены, и  нахмурился,  как  будто  немного
удивленный тем, что зашел так глубоко. Потом застенчиво повернулся,  чтобы
снова посмотреть на глубокую бездну под ним, и Джил с трепетом  вспомнила,
как он однажды говорил ей, что любопытство  -  это  главная  черта  любого
колдуна и что маг будет говорить загадками до края могилы.  На  секунду  у
нее было ужасное чувство, что он борется с  желанием  спуститься  по  этой
древней лестнице, добровольно пойти в ловушку, чтобы посмотреть,  как  она
устроена.
     Но он повернулся обратно и пошел вверх, темнота, казалось,  отступала
с приближением его света. Он появился рядом с ней на верхней  ступеньке  и
вполне спокойно спросил:
     - Ты слышишь?
     Она покачала головой, безмолвная и испуганная.
     - Слышу что?
     Его голубые глаза задержались на секунду на ее лице, потом он перевел
взгляд назад, в сторону бесконечного мрака. Он немного нахмурил свои белые
брови, как будто  его  сознание  было  обеспокоено  загадкой,  затмевающей
опасность, в которой они находились. Она чувствовала, что опасность  везде
вокруг них смотрит и ждет в тени, давит на  них  сзади,  словно  толкая  в
проклятую яму. Но когда он заговорил, его скрипучий голос был  по-прежнему
спокоен.
     - Так ты ничего не слышишь?
     - Нет, - жалобно сказала Джил, - а что слышишь ты?
     Он поколебался, потом покачал головой.
     - Ничего, - явно солгал он, - должно быть, я больше  устал,  чем  мне
казалось. Я думал... вернее, я не ожидал,  что  спущусь  по  лестнице  так
далеко. Я не собирался.
     Джил потрясла эта нотка усталости  в  его  голосе,  словно  признание
того, как близко он подошел к ловушке. Он снова нахмурился, посмотрел вниз
во мрак, зиявший у него под ногами.
     Потом он вздрогнул и словно очнулся.
     - Ты пришла одна? - спросил он.
     Она кивнула, хорошо осознавая всю свою нелепость и  растерянность,  -
несчастная фигура в узких грязных джинсах, с обгорающим  факелом  в  одной
руке и тяжелым чужим мечом - в другой.
     - Другие тоже ищут, - сказала она, не объясняя, почему пришла одна.
     - Спасибо, - тихо сказал он и положил руку ей на плечо.
     -  Очень  похоже,  что  ты  только  что  спасла  мне  жизнь.  Я...  я
чувствовал, как будто на меня наложили чары, как будто... - Он остановился
и потряс головой, словно для того, чтобы окончательно придти в себя.
     - Пошли, - сказал он наконец, - этот выход самый короткий.  Возьми  с
собой меч, - добавил он, когда она сделала движение положить его туда, где
нашла, - он может тебе пригодиться. Своему хозяину он уже больше все равно
не нужен.
     Когда конвой достиг Карста, воздух был холодным, поздний усталый день
клонился  к  вечеру.  Они  ехали  медленно,  потому  что  голодные  лошади
смертельно устали, а дорога была крутой и грязной. Ближе к городу  их  все
чаще и чаще останавливали мужчины и  женщины,  которые  разбили  лагеря  в
лесах. Несчастные спешили спуститься к ним по крутым  склонам,  выпрашивая
что-нибудь поесть.
     Янус, ехавший впереди, качал головой.
     - Все будут делить в Карсте.
     - Тьфу, - плюнула женщина в рваном пурпурном платье. -  Карст  -  это
если ты еще попадешь туда! Уж те, кто сейчас там, наверняка все разделили!
Так они нас и ждали...
     Командир молча взглянул на нее и ухмыльнулся.
     - Отойди, - он толкнул коленом своего потемневшего от пота жеребца  и
проехал мимо нее. Повозки даже не остановились.
     - Свинья! - крикнула женщина и резко наклонилась, чтобы  подобрать  с
дороги камень. Удар оказался достаточно сильным и  пришелся  в  спину.  Но
Янус даже не повернул головы. - Все вы свиньи!
     Джил не ожидала этого. Она была почти уверена, что их хорошо встретят
в городе.
     "Но, - убеждала себя Джил, - люди есть люди  -  никто  не  обрадуется
повозке с продовольствием, пока не получит первую порцию". Она  оглянулась
на линию обоза и не увидела, чтобы ее чувства отразились на напряженных  и
пыльных лицах стражи. "Чертовски дрянная вещь, - подумала она, - рисковать
жизнью для того, чтобы кого-то накормить, а в ответ ждать подлого удара  в
спину". Еще она подумала, что стражники, наверное,  видели  слишком  много
проявлений человеческих страстей в этой катастрофе, чтобы еще  чему-нибудь
удивляться.
     Они медленно шли по голубой вечерней дороге с неутомимой  стойкостью,
которой она немного завидовала. Горожане двигались тупо  и  устало,  молча
ведя перегруженных изможденных лошадей. Солнце уже исчезало  за  вершинами
окружающих гор, вечер становился холодным.  Скоро  должно  было  стемнеть.
Кто-то накинул ей на плечи тяжелый плащ с капюшоном, явно  прихваченный  в
развалинах Дворца, и он беспокойно хлопал  ей  по  лодыжкам,  его  складки
путались вокруг ее меча; ритмическое похлопывание оружия в ножнах по  икре
было непривычным, но в то же время успокаивающим. Вот бы взять меч с собой
в Калифорнию как память об этом странном и ужасном происшествии.
     "Откуда, черт возьми, приходят все эти люди", - удивлялась она, когда
дюжина или даже  больше  людей  спустились,  хватаясь  за  папоротники  на
склоне, к дороге перед их  повозками.  Она  посмотрела  наверх  и,  окинув
взглядом лес, увидела  сотни  жалких  лагерей,  усеявших  склоны  рядом  с
Карстом.
     Пресвятая  Богоматерь,  ведь  они  думают,  что  вокруг  этого  места
существует магическое защитное поле! Они что, действительно верят  Алвиру,
будто все тут в безопасности?
     Беженцы  увязались  за  обозом,  шагали  за  измученными  лошадьми  и
стражей, следовали за ними через голубые пятна теней между первыми домами.
Некоторые стражники вытащили  мечи,  но  против  них  никто  не  сделал  и
движения - люди просто шли следом, тесня друг друга, но не воинов,  только
чтобы наверняка получить свою долю при разделе. Джил слышала гул  голосов,
доносившийся  с   поросших   мхом   стен,   чувствовалось   напряжение   и
недовольство. Так много людей и так мало повозок с едой!
     А потом они выехали на сумеречную площадь. Джил застыла в  шоке,  как
от физического удара: холодное предчувствие сдавило ей грудь. Площадь была
битком забита людьми всех возрастов, обоего пола, грязных, в лохмотьях или
одежде, достаточно перепачканной, чтобы казаться  лохмотьями.  Их  взгляды
были сродни волчьим. Огромные костры  прошлой  ночи  были  уже  зажжены  в
четырех  углах  площади,  и  прыгающий  алый  свет  повторялся  в  великом
множестве мерцающих глаз, подобных глазам  крыс  в  подземельях.  Страшное
напряжение  было  почти  осязаемым,  даже  лошадь  Джил,   шатавшаяся   от
усталости, почувствовала это и вскинула голову с испуганным храпом.
     Янус повернул коня в  сторону  толпы,  направляясь  через  площадь  к
особняку, где должны были делить провизию. Произошло слабое  движение,  но
никто не сошел со своего  места.  Боевой  конь  начальника  занервничал  и
попятился от стены. Янус вытащил меч.
     Потом Джил почувствовала, как ее  телега  скрипнула  от  неожиданного
движения, и Ингольд, который дремал сзади, встал на сиденье  погонщика.  В
свете огней он был виден всем на площади, капюшон упал  с  головы,  открыв
его мужественное лицо с круглой порослью белой бороды и глазами, холодными
и мрачными, как штормовое небо. Он ничего не  сказал,  ничего  не  сделал,
лишь стоял, опираясь на посох, глядя на толпу. После долгого молчания люди
расступились перед дверями особняка.  Образовался  проход  перед  стражей,
обозом и колдуном.
     У Януса оказался неприятный, срывающийся голос.
     - Начинайте разгрузку. Заносите груз в дом под тройной охраной.
     Но сам он не спешился, в отличие от других стражников, появившихся из
дома  вперемешку  с  личными   воинами   Алвира   в   красной   одежде   и
монахами-воинами Церкви тоже в красном - кровавое войско Бога.
     Джил прислонилась к лошади, чувствуя струящийся холодный пот на лице,
тепло животного через плащ, куртку и рубашку, усталая и довольная, что все
наконец кончилось. Толпа с площади схлынула, теснясь вокруг костров,  и  с
нескрываемым  любопытством  продолжала  смотреть  на  движущиеся   цепочки
вооруженных людей, складывающих пищу.
     Джил услышала чей-то выкрик:
     - Мой господин Ингольд!
     Повернувшись, она увидела, как какой-то человек настойчиво  кивал  со
ступеней. Было видно, как колдун внимательно вглядывался в  толпу,  но  на
него смотрели лишь немногие; все глаза были, как по волшебству,  прикованы
к съестному. Он легко спрыгнул с  повозки,  и  толпа  попятилась  от  того
места, куда он  встал.  Они  отошли  явно  не  из  страха,  а  из-за  того
благоговения, которое они, пожалуй, и не смогли бы объяснить. Ему даже  не
пришлось проталкиваться через толпу к ступенькам.
     Если бы Джил не смотрела  на  него,  провожая  его  глазами,  она  бы
полностью упустила все, что произошло после. Человек в капюшоне, одетый  в
красное, стоял, ожидая его, на ступенях  Городского  Зала,  держа  в  руке
скрученный пергамент. Он подал его Ингольду и выхватил меч.
     Джил видела, как Ингольд прочитал то, что было написано,  и  взглянул
вверх. Она почувствовала даже на таком  расстоянии  ярость  и  возмущение,
натянувшие каждый мускул  его  тела,  гнев,  исходивший  от  него.  Дюжина
человек в красном тихо вышли из тени и окружили его. У всех были  обнажены
мечи.
     Одно мгновение ей казалось, что он будет сражаться.
     "Мой Бог, тут будет погром", -  подумала  она,  и  странная  холодная
ярость прошла ледяным огнем по ее жилам.
     Некоторые из красных воинов,  очевидно,  думали  то  же,  потому  что
отпрянули от него. Джил вспомнила, что, помимо колдовства, он  славился  и
как прекрасный фехтовальщик. Потом Ингольд поднял  рука,  чтобы  показать,
что они пусты, и люди обступили его. Один взял его посох, другой - меч,  и
все исчезли в тени дверей Городского Зала.
     Ошеломленная, она повернулась  посмотреть,  видит  ли  это  Янус,  но
начальник стоял к  ней  спиной,  его  внимание  было  обращено  на  толпу.
Стражники все еще работали: носили зерно, куски бекона, мешки с картофелем
и хлебом вверх по ступеням особняка, исчезая во мраке  охраняемых  дверей.
Она сомневалась, что кто-нибудь, кроме нее, видел арест.
     "Они рассчитали это по времени, - внезапно подумала она,  -  и  учли,
что  он  даст  себя  взять  тихо,   а   не   спровоцирует   погром   своим
сопротивлением".
     Страх уступил место  ярости,  когда  Джил,  еще  раз  обернувшись  на
ступеньки,  не  нашла  там  никого...  Все  было  так,  словно  ничего  не
случилось. Колдун просто исчез.

                                    6

     "Умирающая цивилизация, Земля в поисках страха. Мир,  проваливающийся
в сумбур безнадежного хаоса перед врагом, с которым надо бороться. И  куча
людей,  стоящих  по  уши  в  канализационной  трубе  перед  приближающимся
потоком", - думал Руди,  прогуливаясь  по  замшелым,  мощенным  булыжником
улицам Карста в холодном солнечном свете мягкого полудня.
     "Если бы Карст не был так забит людьми, это был бы милый  городок,  -
рассуждал он. - Это так, если есть внутренний водопровод  и  что-то  вроде
центрального отопления и улицы,  на  которых  не  очень  рискуешь  сломать
ногу".
     Улица была относительно пустой и тихой. Она брала начало от городской
площади,  а  затем  терялась  в  лесах;  она  была   вымощена   бугорчатым
первоклассным  булыжником,  и  вдоль  стен  густо   покрыта   ярко-зеленым
лишайником; небо отражалось в серебряных лужицах.
     Руди так и не выспался в душном и полном блох чулане на третьем этаже
Городского Зала и провел остаток  утра  и  полдень,  слоняясь  по  Карсту,
пытаясь  достать  еды  и  воды,  знакомясь   с   беженцами,   стражниками,
служителями Церкви и осматривая город. Он пришел к заключению,  что,  если
Алвир не примет срочных мер, все они скоро перемрут, как мухи.
     Город был слишком перенаселен. Джил и Ингольд все-таки правы, что  бы
там ни говорил канцлер.
     Вопреки утверждениям большинства учителей в школе, Руди не был тупым,
его явно недооценила система публичных школ. Он слушал Совет прошлой ночью
- при той тесноте в зале не подслушать было трудно - и сегодня видел,  что
делалось в Карсте.  Он  шел  через  лагеря  в  лесах  -  убогие,  грязные,
разнузданные. Он был свидетелем семи драк: трех по обвинению  в  воровстве
еды, двух - воды и двух  -  без  видимой  причины.  Он  слышал  самозваных
проповедников и  ораторов,  предлагавших  разное  решение  проблемы  -  от
самоубийства до спасения, видел уродливого старика,  которого  забрасывала
камнями шайка детей и нескольких старших, потому  что  его  подозревали  в
союзе с Тьмой - как будто можно было  что-то  получить  от  Дарков,  чтобы
вступить в союз с ними. Большей частью Руди чувствовал напряжение, которое
пронизывало город, как натянутая струна, и чувствовал с тревогой  близость
с той гранью, что отделяла порядок  от  анархии.  Он  видел  жалкую  кучку
стражников,  оставшихся  в  городе,  пытавшихся  поддержать  какой-никакой
порядок среди паникующей толпы. Как ни странно, он чувствовал  симпатию  к
полиции, хотя сам не хотел бы быть копом в этом сумасшедшем доме.
     Дым костров, на которых готовилась пища, заставлял трепетать ноздри и
вызывал зверский аппетит. Теперь, когда Руди повернул обратно  к  площади,
тени поползли вверх по каменным стенам маленькой улицы, которые  заглушали
далекий шум голосов на  площади,  превращая  его  в  бессмысленный  ропот,
похожий на далекий звук церковных колоколов.  Несмотря  на  голод,  угрозу
чумы, страх перед  Тьмой,  Руди  неожиданно  почувствовал  себя  в  полной
гармонии с миром и собственной душой.
     Справа за стеной он услышал голоса двух  женщин.  Та,  что  постарше,
говорила:
     - И не позволяй ему совать в ротик всякую дрянь.
     Мягкий и серьезный голос девушки отвечал:
     - Да, тетушка.
     - И не позволяй ему лазить повсюду, он может пораниться; как  следует
следи за ним, моя девочка.
     Руди узнал эмблему  на  полуоткрытой  решетке  из  ржавого  железа  в
отверстии  стены  -  три  черных  звезды,  которые,  как  кто-то   сказал,
принадлежали Дому Бес, возглавляемому канцлером Алвиром. Руди задержался у
ворот. Если это была вилла Алвира, женщины, вполне  возможно,  говорили  о
Тире.
     За воротами в стене он увидел пологий сад, некогда зеленый, а  теперь
порыжевший от холода и надвигающегося мороза, а за ним  -  каменную  стену
террасы, примыкавшей  сзади  к  серой  громаде  роскошного  особняка.  Две
женщины стояли в огромных сводчатых дверях дома, расстилая, судя по всему,
ковер из медвежьей шкуры в  последних  бледно-золотых  лучах  солнца.  Это
делала толстая женщина в красном, торопясь и сердясь, а стройная девушка в
белом стояла в классической, извечно женской позе - с ребенком на руках.
     Толстуха продолжала ворчать:
     - Следи, чтобы он не простудился.
     - Да, Медда, конечно.
     - И сама смотри не простудись!
     Голос у нее был суровый и властный. Потом она так же торопливо  зашла
обратно в дом.
     Руди нырнул в ворота и пошел по пустой тропинке, обрамленной увядшей,
бурой живой изгородью. Над ним  дрожали  в  водянистой  голубизне  воздуха
сморщенные желтые листья. Даже умирающий осенний  сад  был  ухожен.  Руди,
задержавшись  в  его  лабиринте,  чтобы  сориентироваться  в   направлении
надменной громады особняка, удивился, кто здесь каждый  день  в  состоянии
поддерживать в порядке изгороди.
     Молодая няня сидела на медвежьей шкуре рядом с принцем. Она испуганно
смотрела, как Руди пролезал через балюстраду, чтобы присоединиться к ним.
     - Здравствуй, - сказала она немного робко.
     Руди улыбнулся ей, вложив в эту улыбку все свое обаяние.
     - Привет. Рад видеть, что ты  вынесла  его  сюда,  -  я  боялся,  что
придется  спрашивать  разрешения  у  каждого  стражника  в   доме,   чтобы
посмотреть, как он поживает.
     Девушка расслабилась и, облегченно вздохнув, улыбнулась.
     - Я давно должна была забрать его в дом, - извинилась она, - но  это,
может быть, один из последних теплых дней.
     У нее был  тихий  голос  и  застенчивый  вид,  Руди  дал  бы  ей  лет
восемнадцать-двадцать. Ее иссиня-черные  волосы  были  заплетены  в  косы,
спускавшиеся до бедер.
     - Т_е_п_л_ы_х_? - Как калифорниец, Руди здесь просто  мерз.  -  О,  у
меня тут весь день зуб на зуб не попадает. Что же тогда  у  вас  считается
холодом?
     Она удивленно подняла на него глаза, они были прозрачными, как  озеро
Кратер в летний полдень.
     - О! - улыбнулась она. - Ты приятель Ингольда, из тех, кто помог  ему
спасти Тира!
     И как бы в подтверждение ее слов Тир вдруг,  неуклюже  переваливаясь,
двинулся к Руди через медвежью шкуру, путаясь в черном и белом шелке своей
одежды. Руди сел, скрестив ноги, рядом с девушкой  и  посадил  ребенка  на
колено.
     -  Понимаешь,  -  сказал   он,   чуть   смущенный   благоговением   и
благодарностью в ее глазах, - я просто-напросто влип в это дело. Я имею  в
виду, что надо было или идти с ним, или умереть, другого выбора у  нас  не
было.
     - Скромность, конечно, украшает человека... - улыбнулась она ему.
     - Ну... да, - покраснев, согласился он, - но поверь мне,  если  бы  я
знал тогда, в чем дело, я бы сбежал. Это если честно.
     Девушка засмеялась.
     - Впавший в героизм, - она мягко подтрунивала над ним.
     Руди отодвинул исследующие руки Тира от своего воротника и порылся  в
карманах  в  поисках  кольца  с  ключами,  которые  ребенок  в   блаженном
очаровании опять попытался съесть.
     - Ты и представить себе не можешь, -  продолжил  он  через  несколько
минут, - насколько умиляет меня во всем этом радость ребенка. После всего,
что он пережил с тех пор, как Ингольд забрал его из Гея,  и  до  тех  пор,
когда мы вернулись сюда, ты бы наверняка  предположила,  что  он  будет  в
шоке. А он? Ничего подобного! Дети такие маленькие, что  кажется,  вот-вот
сломаются в твоих руках, как... цветы, а они...
     - ...они крепкие, - улыбнулась девушка, - человеческая раса давно  бы
погибла, если бы дети были такими  хрупкими,  какими  кажутся.  Часто  они
крепче, чем их родители. -  Ее  пальцы  рассеянно  скручивали  колечки  из
черных волос на маленькой розовой шее Тира.
     Руди вспомнил, что говорилось в зале, и другие разговоры этого дня.
     - Как его мать? - спросил он. - Я слышал, что королева больна. С  ней
будет все в порядке?
     Лицо девушки омрачилось.
     - Они говорят, королева поправится, - ответила она ему тихо. -  Но  я
не уверена. Сомневаюсь, что она будет такой же, какой была прежде.
     Девушка передвинулась на  ковре  и  забросила  косу  за  плечо.  Руди
остановился с другим вопросом, застывшим на губах,  внезапно  задумавшись,
как и при каких обстоятельствах эта девушка сама бежала из Гея.
     - А твоя подруга? - девушка сделала усилие и переменила  разговор.  -
Другая спутница Ингольда?
     - Джил? - спросил Руди. - Наверное, она утром пошла со стражниками  в
Гей. По крайней мере, это они мне сказали. Ты бы не нашла меня  и  за  сто
миль от того места.
     - Ты в десяти милях, - тихо сказала девушка.
     Руди пожал плечами.
     - Я могу сказать тебе, что продвинусь намного дальше  еще  до  захода
солнца.
     - Я не знаю, - сказала девушка, играя косой, - говорят, что стражники
- безумцы, что надо быть безумцем, чтобы стать стражником. Я верю этому. Я
бы лично никогда не вернулась, а стражники - они люди редкой породы, они -
лучшее, отборное войско на Западе Мира. Их жизнь - сражаться  и  постоянно
готовиться к войне. Стражники говорят, что нет ничего кроме, и для них так
и есть, нет ничего кроме. Я не понимаю этого.  Но  и  никто  не  понимает.
Только другие стражники.
     "Футболисты поймут, - подумал  Руди,  -  и  мастера  боевых  искусств
высокого класса". Он припомнил некоторых обладателей черных поясов каратэ,
которых знал дома.
     - Бог поможет тому, - сказал Руди, - кто берет на службу таких людей.
Ингольд тоже с ними. Они одержимые.
     - О, Ингольд... - тихо повторила девушка.
     - Ты хорошо знаешь Ингольда?
     - Нет... не совсем.  Я...  я  встречала  его,  конечно,  -  она  чуть
нахмурилась. - Но всегда немного боялась его. Говорят, что  он  коварен  и
опасен, хотя и кажется таким... таким безобидным.  И  конечно,  существует
мнение - и оно старо как мир, - что колдуны - слуги зла.
     - Зла? И это ты про Ингольда?  -  Руди  был  слегка  ошарашен.  Более
безобидного старика он еще не встречал в своей жизни.
     - Ну... - она колебалась, наматывая конец косы на палец. Тир, потеряв
или забыв про ключи, поймал мягкий  черный  локон  маленькими  ручками.  -
Церковь учит нас, что Дьявол - Властелин иллюзий, Царь отражений.  Иллюзии
- это достояние ремесла магов; они продают  свои  души  Могуществу,  когда
приходят в школу Кво. Совет магов не обязан преданностью никому. Ничто  не
сдерживает их действия.
     "Значит, так объяснила аббатиса, - подумал Руди, - и ее темный взгляд
так неодобрительно скользил по колдуну на том  торопливом  совете  прошлой
ночью. Охотница на ведьм, нет сомнений".
     Девушка продолжала:
     - Конечно, он был другом и советником короля...
     В ее голосе было что-то, заставившее Руди быстро взглянуть на нее,  и
он удивился, что же старый великий король Элдор должен был тайком  сделать
с няней своего сына, чтобы так запугать ее Ингольдом.
     - Ингольд имел, конечно, свою... цель, - тихо продолжала она. -  Если
он спас Тира, это было из-за...  наследственной  памяти  королей  Дарвета,
запаса знаний внутри него, которые однажды можно будет использовать против
Тьмы. То есть не потому, что Тир был просто беззащитным ребенком, попавшим
в беду.  -  Она  опустила  глаза,  глядя  на  склоненную  голову  ребенка,
свернувшегося клубком на шкуре перед ней. Ее голос дрожал.
     "Она действительно заботится о Тире, -  неожиданно  подумал  Руди.  -
Черт, раз королевы не беспокоятся  о  собственных  детях,  она,  возможно,
вырастит маленького щенка". Она не будет смотреть на него как на принца  -
или даже короля Дарвета, раз  Элдор  мертв,  но  только  как  на  ребенка,
которого любит, как Руди любил своего маленького брата. Это  меняло  ее  в
его глазах.
     - Ты действительно веришь в это? - мягко спросил он. Она не  ответила
и даже не посмотрела на него. - Черт, если присмотреться к этому,  то  это
его работа. Раз он настоящий колдун, он должен делать подобные вещи. Но  я
думаю, ты не права.
     Какое-то  время  он  молчал,  и  тишина  снова  опустилась  на   сад,
умиротворенная тишина, порожденная долгим полуденным светом  этого,  может
быть, последнего золотого дня осени. Солнце уже скользило  через  молочную
пену облаков к  западным  горным  пикам;  голубая  тень  виллы  лежала  на
трещинах мостовой террасы, как солнечные часы, неуклонно сползая к шкуре и
трем ее обитателям.  Рассматривая  желто-коричневые,  поражающие  красотой
тлена клумбы сада, Руди чувствовал, как покой этого места распространяется
в его душе, архаическая, сжимающая сердце красота, молчание старых  камней
и солнечного света, чего-то виденного давным-давно и  далеко  отсюда,  как
утраченная память того, чего  никогда  не  было,  что-то  далекое,  словно
отражение в тихой воде, но чистой, как  кристалл.  Каждый  бледный  камень
террасы,  каждая  серебряная  травинка,  протиснувшаяся   между   ними   и
позолоченная  теперь  наступившей  осенью,  содержали  и   сохраняли   тот
магический свет, подобный последнему эху умирающей музыки. Это был мир,  о
котором вчера он ничего не знал, а завтра уже больше не  увидит,  но  этот
настоящий момент, казалось, ожидал его с самого его рождения.
     - Альда! -  резкий  голос  разрушил  это  серебряное  спокойствие,  и
девушка повернулась, испуганная и сконфуженная,  как  ребенок,  самовольно
забравшийся в буфет.
     Толстая женщина стояла в дверях, уперев кулаки  в  широкие  бедра,  с
лицом, красным от гнева. Руди поднялся на ноги, когда она закричала:
     - Сидеть на холодном полу! Ты так можешь помереть!  И  маленький  Его
Величество, это точно! - Она засуетилась, кудахча и бранясь, как наседка с
птенцом. - Забери его в  дом,  детка,  и  иди  сама  -  воздух  становится
холодным...
     Но по тому, как она суетилась вокруг него, словно его тут и не  было,
Руди знал, что в действительности дело было в том, что Альде не  следовало
тратить время, разговаривая с  каким-то  посторонним  вместо  того,  чтобы
следить за ребенком, что от нее, в принципе, требовалось.
     Девушка сделала ему беспомощный полуизвиняющийся знак бровями, и Руди
галантно склонился, чтобы свернуть тяжелую медвежью шкуру.
     - Она думает, что я собираюсь похитить его?  -  спросил  он  шепотом,
когда старшая няня вперевалку заковыляла в дом с ребенком на руках.
     Альда печально усмехнулась.
     - Она беспокоится, - объяснила  она,  хоть  в  этом  не  было  нужды.
Девушка наклонилась, чтобы  подобрать  ключи  от  мотоцикла,  выпавшие  из
складки шкуры. Она вытерла с них слюни краем юбки и засунула обратно в его
карман.
     - Она так командует тобой все время? - спросил он.  -  Я  думал,  еще
минута, и она была готова залепить тебе затрещину.
     Альда засмеялась.
     - Нет! Просто Медда думает о Тире, как  о  своем  ребенке.  Никто  не
может так заботиться о нем, как она, даже его собственная мать.
     Руди тоже пришлось улыбнуться.
     - Да,  моя  тетя  Фелис  тоже  вроде  того.  Послушать  ее,  как  она
обращается с моей матерью, так  не  подумаешь,  что  мама  сама  вырастила
семерых детей. Но надо просто позволить им делать это.
     - Ну конечно, их нельзя изменить, - согласилась Альда. -  Здесь...  я
могу взять шкуру. Медда упадет в обморок,  если  ты  зайдешь  внутрь.  Она
знает, что причитается Дому Бес... нет, все хорошо, я взяла ее.
     Они замешкались, руки сплелись в изъеденной молью бурой шерсти.
     - Тебя зовут Альда? - спросил он.
     Она кивнула.
     - Сокращенно от Минальда, - объяснила она. - Кто-то уже  называл  мне
твое имя. Если...
     - А_л_ь_д_а_! - донесся голос Медды из виллы.
     - Береги себя, - прошептал Руди, - и Мопса.
     Она улыбнулась прозвищу и снова опустила голову, будто  затем,  чтобы
скрыть улыбку.
     - Ты тоже. - Потом она повернулась и заспешила в зеленые двери, когти
медвежьей шкуры мягко звенели по полированному полу.
     Небо теряло дневную бледность. Солнце катилось за гряду  гор,  быстро
сгущались сумерки. Несмотря на все это полуденное спокойствие  и  красоту,
Руди не собирался проводить в этом мире еще  одну  ночь.  Кроме  того,  он
чувствовал зверский голод, а достать еду было невероятно трудно.
     Он прошел через мертвый сад и ржавые ворота. Улица за ними  оказалась
почти совсем темной, хотя небо наваху еще немного хранило отсвет дня,  как
небо над каньоном. Когда тени пододвинулись по горе в направлении  Карста,
он пошел искать колдуна, потом вернулся домой.
     - Руди! - он повернулся, испуганный внезапным  появлением  Джил,  она
шла  к  нему  быстрым  шагом  в  сопровождении  высокого  юноши  с  белыми
викингскими косами, одетого в уже знакомую черную форму городской  стражи.
Он заметил, что Джил стянула откуда-то плащ, а на ремне поверх  джинсов  у
нее висел меч. Это  снаряжение  заставило  его  усмехнуться:  долгий  путь
пройден от вчерашней леди и студентки...
     - Где Ингольд? - спросил он, когда они подошли.
     Джил ответила коротко:
     - Он в беде.
     - В беде? - с минуту он не мог взять это в толк. - Но что могло с ним
с_л_у_ч_и_т_ь_с_я_?
     - Я видела, как его арестовали, - угрюмо сказала Джил.
     Приблизившись,  Руди  увидел,  что   она   выглядит   усталой,   лицо
вытянулось, холодные  серо-голубые  глаза  окружены  фиолетовыми  кругами,
черты лица заострились. Зато теперь в ее глазах  была  твердость,  которая
его приятно поразила.
     Она между тем продолжала:
     - Группа солдат пришла и схватила его на  ступенях  Городского  Зала,
когда стражники были заняты разгрузкой припасов.
     - И он так просто сдался? - спросил Руди пораженно и недоверчиво.
     Высокий стражник кивнул.
     - Он знал, что надо было или идти, или сражаться. Схватка вызвала  бы
никому не нужное кровопролитие.
     Его легкая лаконичная речь была бесстрастной, немногословной, но  ход
событий хорошо и быстро уложился в сознании Руди.
     Итак, стражники поддерживали Ингольда и бросились бы на помощь,  если
бы увидели арест, народ на площади ринулся бы на  еду,  все  копившееся  в
течение дня напряжение прорвалось бы в ярости, страхе и ужасе ночи.  Город
взорвался бы как порох.  Он  достаточно  насмотрелся  мелких  потасовок  в
Шемроке и Баре, чтобы знать, как это бывает. Но то,  что  не  представляло
ничего страшного в спокойном фабричном городе в пятницу вечером,  означало
бы смерть и хуже, чем смерть,  в  большом  масштабе,  приведя  в  действие
подавленные голод, бешенство и анархию.
     Он коротко заметил:
     - Они, конечно, знают этого человека. Кто взял его, вам известно?
     - Воины Церкви, по описанию Джил, - сказал Ледяной Сокол.  -  Красные
монахи. Люди Джованнин, но они могут действовать  только  по  чьему-нибудь
приказу.
     - А если точнее? - настаивал Руди. Его взгляд  перебегал  с  Джил  на
Ледяного Сокола в сумраке затененной улицы.  -  Алвир?  Когда  он  не  мог
вытолкнуть его из Совета прошлой ночью?
     - Алвир всегда боялся влияния Ингольда на короля, - задумчиво  сказал
стражник.
     - Его люди тоже одеты в красное, - добавила Джил.
     Ледяной Сокол пожал плечами.
     - И аббатису, конечно, не радует мысль о слуге Сатаны рядом с троном.
     - Что? - раздраженно спросила Джил, и Руди коротко объяснил ей взгляд
местной Церкви на магию. Джил воздержалась от комментариев.
     - Аббатиса очень сильна в вере, она фанатичка, - сказал Ледяной Сокол
своим мягким бесстрастным голосом. - К тому же и королева могла бы  отдать
приказ о его  аресте.  В  любом  случае,  она  тоже  никогда  не  доверяла
Ингольду.
     - Да, но королева сейчас в Восьмой  секции,  -  нахмурившись,  сказал
Руди, - и кто бы ни схватил его, мы должны найти, где его держат, если  не
хотим остаться тут еще на ближайшую ночь.
     - Не говоря о ближайших пятидесяти годах, если они  решат  замуровать
его в какой-нибудь подземной тюрьме и забыть о нем, -  добавила  Джил,  ее
голос срывался от страха и возмущения.
     - Да, - согласился Руди, - хотя я лично не хотел бы отвечать  за  то,
чтобы все время убирать с дороги этого старого обманщика.
     - Смотрите, - сказал Ледяной Сокол. - Карст -  небольшой  город.  Они
поместят его в тюрьму Городского Зала, в подвалы  под  виллой  Алвира  или
где-нибудь в летнем дворце аббатисы. Разделившись, мы сможем найти его  за
час. Тогда можно сделать то, что вы хотите сделать.
     Дрожь в интонациях этого мягкого ровного голоса кольнула  нервы  Руди
внезапным предчувствием несчастья, но  непроницаемые  морозно-белые  глаза
заставили его читать смысл в словах. Альда говорила, что все  стражники  -
безумцы. Но достаточно ли они безумны, чтобы вытащить колдуна  из  темницы
под носом у властей?
     Руди задумался, хочет ли он попасть и в этот переплет.
     С другой стороны, он  понимал,  что  у  него  не  было  выбора.  Либо
взломать тюрьму в темноте, либо провести ночь или, один Бог знает, сколько
еще ночей в этом мире. Даже стоя в тишине темной улицы, Руди  почувствовал
себя одиноко.
     - О'кей, - сказал он с наибольшей бодростью, какую смог обнаружить  в
этих обстоятельствах. - Встречаемся за Городским Залом через час.
     Они разделились,  Руди  поспешил  назад,  к  воротам  Алвирова  сада,
раздумывая, как следует действовать, чтобы найти правильный подход к Альде
и, что более важно, к Медде, чтобы попасть внутрь и осмотреть виллу.
     Джил и Ледяной Сокол двинулись  в  другом  направлении,  инстинктивно
прижимаясь к стенам для защиты,  ориентируясь  по  красноватому  отражению
огней на городской площади. Это была темная, немного облачная ночь, и Джил
поеживалась, чувствуя себя как в западне на улице, ограниченной с боков  и
открытой спереди. Плащ и меч путались у нее  в  ногах,  и  ей  приходилось
торопиться, чтобы угнаться за широким шагом молодого человека перед ней.
     Они были на виду у освещенной огнями толпы на площади, когда  Ледяной
Сокол остановился и поднял голову, вслушиваясь, как потревоженный зверь.
     - Ты слышишь? - его голос был шепотом во тьме, лицо и бледные  волосы
- пятном, окаймленным розовым отблеском костров.
     Джил  тоже  остановилась,  прислушиваясь  к  холодной  тишине   ночи.
Пахнущий  сосной  ветер  доносил  звуки  из-за  города,   далекие   звуки,
искаженные  мраком,  но  не  вызывающие  сомнений,  что  из  тьмы   лесов,
окружавших город, ветер доносил вопли:
     - Дарки в Карсте!

     В Карсте  не  было  битвы  -  только  тысяча  арьергардных  стычек  в
наводненных Тьмой лесах групп стражников, воинов  Церкви  и  личных  войск
знати и наместника. Патрули делали вылазки из горящей центральной крепости
на освещенной красным городской площади  и  приводили  сгрудившиеся  кучки
перепуганных беглецов, рассеянных по лесам и переживших первую атаку.
     Джил вдруг обнаружила, что она с мечом  в  руке  сражается  вместе  с
людьми Ледяного Сокола, вспомнила тот первый хаотический ночной  кошмар  в
Гее и удивилась, почему он казался ей страшным. По крайней мере тогда  она
знала, откуда исходит опасность. В Гее были факелы, стены и люди. Но здесь
ночной кошмар безмолвно струился через продуваемые ветром леса, появляясь,
убивая и  отступая  с  какой-то  жуткой  неторопливостью.  Здесь  не  было
предупреждения, только безбрежная плывущая Тьма, которая гасила  факелы  и
мириады мерцающих глаз; мягкие, широкие зияющие рты,  как  купола  обшитых
бахромой парашютов, когти, тянущиеся, чтобы хватать и  рвать.  Здесь  были
жертвы: груда ободранных  кровавых  костей  между  жердями  недостроенного
лагеря или окровавленная сморщенная мумия мужчины,  высосанная  насухо,  в
ярде от его жени, стоящей на коленях и безнадежно кричащей при виде  этого
кошмара.
     Ставшая хладнокровной, Джил не была ни беззащитной, ни, после  первых
нескольких  жертв,  слабой.  Ее  наполнили  своего  рода   спокойствие   и
облегчающее голову  неистовство,  как  у  хищника,  попавшего  в  западню,
который, чтобы выжить, убивает без страха и раскаяния.
     В первые хаотические минуты они с Ледяным Соколом повернули  назад  и
бросились к дворцу стражи. Там они застали дикую неразбериху вооружающихся
людей, формирующихся отрядов, глубокий гулкий голос  Януса,  пробивающийся
через какофонию звуков, вызывающий добровольцев. Так как у  нее  был  меч,
кто-то сунул ее в один из отрядов  -  они  были  на  полпути  за  городом,
вооруженные факелами, все это было ничтожно мало для встречи с Тьмой. Джил
пробралась в голову отряда и крикнула Ледяному Соколу:
     - Но я не умею действовать мечом!
     Тот бросил на нее холодный взгляд.
     - Тогда нечего его носить, - парировал он.
     Кто-то схватил  ее  за  плечо  -  это  оказалась  Сейя,  которую  она
встретила утром у повозок, - и оттащил назад.
     - Целься в среднюю линию тела, - торопливо наставляла она Джил, - бей
прямо вниз или прямо в стороны. Вот упор для запястий, видишь? Рукоятка  в
обеих руках - не так, так ты  сломаешь  пальцы.  Тебе  придется  подходить
близко, чтобы убить, если они больше, чем ты,  а  такими  они  будут,  вот
таких размеров. Поняла? Остальное узнаешь потом. Стой в центре отряда и не
бери на себя то, с чем не справишься.
     "Инструкция на ночь", - уныло подумала Джил.
     Но удивительно, что в первый  момент,  когда  Дарки,  эти  безмолвные
массы, материализовались из туманной тьмы между  деревьев,  как  много  из
этого сбивчивого урока она могла применить в деле. И Джил постигла  первый
принцип любого воинского искусства: выжить или не выжить в схватке  -  это
последнее испытание любой системы, урока или техники.
     С одной стороны, это было  легко,  потому  что  те  смутные  тела  не
оказывали  большого  сопротивления  металлическому  лезвию.   Меткость   и
скорость значили больше, чем сила;  при  всей  своей  мягкой  массе  Дарки
двигались быстро. Но Сейя не предупредила, что Дарки воняют гнилой кровью,
и не сказала, как отрубленные куски корчатся, ползают и  забрызгивают  при
распаде все человеческой кровью и черноватой жидкостью.
     Это Джил обнаружила в  том  багровом  аду  огня  и  темных  деревьев,
смерти, бегства и боя. Еще она заметила, что нападать не так страшно,  как
обороняться, и что неважно, сколь мало ты ел или  спал  в  последние  двое
суток, ты всегда можешь сражаться за свою жизнь.
     Она билась плечом к плечу со стражниками из  Гея  в  черной  форме  и
оборванными добровольцами в домотканой одежде. Она бежала вместе с бойцами
через леса, как в стае волков, собирая потерявшихся испуганных беглецов  и
сопровождая их назад в Карст. Холодная энергия упоения битвой наполнила ее
огнем и вытеснила слабость и страх.
     Время от времени около дюжины воинов Ледяного Сокола сбивали в кучу с
полсотни беженцев. Они обступали их неплотной цепью и давали факелы  всем,
кто мог их нести; большинство пыталось взять имущество, деньги  и  еду,  в
основном это были женщины, несшие на руках детей. В третий раз за ночь они
двинулись обратно в Карст. Леса и небо были совсем черными, темные деревья
бились на ветру. Отовсюду доносились крики и вой. Это была картина Дантова
ада, освещенная неверным светом факелов.
     Кто-то позади нее вскрикнул. Посмотрев  вверх,  Джил  увидела  Дарка,
материализующегося в черном  воздухе,  внезапно  растекающегося  слюнявыми
крыльями и ударяющего шипастым хвостом. Она  шагнула  вперед  и,  чувствуя
справа от себя Сейю, взмахнула что было силы мечом. Потом со  всех  сторон
надвинулся ветер и огонь, она уже рубила вслепую.  Беглецы  за  ее  спиной
жались ближе друг к  другу,  как  овцы;  дети  визжали,  мужчины  кричали.
Искромсанные клочья распадающейся  протоплазмы  скользили  по  земле,  как
полумертвые земноводные. Она увидела, как человек слева неловко  повалился
на колени,  высохший,  белый  и  весь  забрызганный  кровью,  словно  Тьма
окрасила его розовым, как огромная хлюпающая  воздушная  капля.  Волна  за
волной мрак продолжал изливаться из леса.
     Ледяной Сокол возвысил свой голос до резкого дребезжания.
     - Это будет последний рейд, мои сестры и братья. Их больше, чем было.
Теперь нам придется защищать город.
     В секундном затишье, когда Дарки скапливались, как бесцветная  пелена
бури, наверху, раздался крик:
     - Оборонять _э_т_о_т_ город? Это сборище  курятников,  не  защищенных
стенами?
     - Это единственный город, который у нас остался. Вперед!
     И они побежали через черный ночной кошмар  вражеского  преследования,
ветры дули им вслед, как дыхание какой-то невыразимой  бездны...  Это  был
кошмар  лесов,  темноты,  волнистых  полуразличимых   фигур,   пламени   и
парализующего ужаса. Они бежали в Карст, и Дарки преследовали их.

                                    7

     "Дьявольская шутка над Алвиром! - Руди без  сил  рухнул  в  вестибюле
виллы и закрыл глаза. Ничто не могло прогнать из сознания  дрожащий  блеск
факелов, вопли, вгрызающиеся  в  его  голову,  и  непомерную  слабость  от
переутомления. - Все эти басни о том, что все прекрасно и давайте  сделаем
Карст столицей нового Королевства, вылетели в трубу.  И  Ингольд,  что  бы
они, черт возьми, с ним ни сделали, был все равно прав".
     Он снова открыл  глаза,  сияние  зала  кололо  тело  и  мозг,  словно
багровыми ножами. Это походило на приемную Страшного суда. Зал и вестибюль
с каждой стороны резной арки были забиты людьми от стены до стены, беглецы
прибывали из лесов и с городской площади.  Несчастные  плакали,  молились,
ругались, все были на пределе; они  толкались,  словно  охваченные  ужасом
овцы при виде волка, забравшегося в  овчарню.  Дикий  грохот  был  подобен
финальному аккорду рок-концерта,  такой  оглушительный,  что  нельзя  было
разобрать ни одного отдельного звука, и лица, освещенные  кровавым  светом
факелов, казалось, исказились в бессмысленных гримасах.
     В комнате стояла нестерпимая удушливая жара, воздух  был  тяжелый  от
дыма и человеческого страха.
     Руди подумал, что он попал в один из  кошмаров  Джил.  Но,  с  другой
стороны, он был слишком голоден, и этот  жгучий  голод  был  реален.  Руди
надеялся, что конец света не будет столь шумным.
     Как Сатана в огненном хаосе, в середине комнаты стоял Алвир. Кровь из
раненой щеки оставила багровый след в липкой грязи его потного лица. Одной
рукой он сжимал эфес меча, другой, черной и выразительной, жестикулировал.
Он  спорил  с  Янусом  и  Джованнин,  которая  стояла,  опираясь  на  свой
обнаженный меч, ее мантия была опоясана для боя. Несмотря на сражение, это
тонкое лицо-череп было спокойно и бесстрастно. Руди сухо отметил про себя,
что, похоже, все в городе умели владеть мечом, кроме  него.  Алвир  что-то
предлагал, и  аббатиса  качала  головой  в  угрюмом  отрицании.  Яростный,
настойчивый взмах  руки  канцлера  охватывал  всю  комнату.  У  Руди  было
неприятное чувство, что он знает, о чем идет речь.
     Оборона виллы была бесполезна.
     Это стало очевидно. Они перебрались  сюда,  когда  рухнули  последние
заслоны защитников площади, когда темнота, подобно туману, приглушила свет
огней. Одну минуту, как казалось, Руди стоял в  строю  вооруженных  людей,
неловко сжимая рукоять меча, который кто-то сунул ему  в  руки,  спиной  к
развеваемому ветром пылающему сиянию костров  и  диким  крикам  безоружных
обитателей сбежавшихся на  площадь  в  поисках  защиты  и  наблюдавших  со
страхом неутомимое движение во мраке по ту сторону  огней.  Когда  темнота
подступила ближе, колеблющиеся  призраки  смутных  тел  стали  значительно
ясней.
     Оглядываясь, Руди видел бледное угасание  костров.  А  потом  он  был
подхвачен потоком слепого панического бегства к стенам,  чтобы  спрятаться
за ними, к  любому  убежищу  от  этого  вторгающегося  ужаса.  Беда  стала
безраздельным властелином площади и улиц.
     Теперь, обозревая кровавое пространство  перед  собой,  этот  уголок,
которого все они порывались достичь и которое было столь же  пригодно  для
обороны, как птичья клетка, Руди подумал о горькой иронии судьбы.
     Не требовалось долго изучать архитектуру,  чтобы  понять,  что  перед
ними обыкновенный летний дворец. Все помещение было обустроено так,  чтобы
дать простор свету: воздуху  и  летним  ветрам.  Колоннады  соединялись  с
открытыми галереями; изысканные трилистники арок открывали виды на комнаты
с широкими окнами, длинная двойная лестница,  поднимавшаяся  от  вестибюля
слева, заканчивалась балконом-галереей, соединявшейся с  остальной  частью
виллы серией воздушных перекрытий без стен. Все это было не полезней,  чем
кружевная скатерть в ураган. Не будь Руди полубесчувственным от  изнурения
и на расстоянии поцелуя от ужасной смерти, он бы мог рассмеяться.
     Янус предложил другой план. Алвир покачал головой.
     "Нет всему, что означает выход наружу", - подумал Руди.
     Мрак, казалось, давил, как бестелесный организм, через длинные  окна,
вдоль одной из  стен.  Несколько  минут  назад  сквозь  них  еще  виднелся
оранжевый отблеск огня. Теперь все погрузилось во мрак.  Многоголосый  вой
беглецов начал стихать, мужчины и женщины  с  любопытством  заглядывали  в
темную туманность зала приемов за аркой, словно в поисках более  надежного
убежища, не желая, однако, покидать основную толпу. Алвир показал вниз, на
пол, или, как догадался Руди, на подвалы особняка. Аббатиса спросила его о
чем-то, из-за чего его глаза вспыхнули от ярости.
     Но прежде чем он мог  что-то  ответить,  откуда-то  из  глубины  дома
донесся рвущийся грохот, его сила потрясла основания каменных стен.
     В наступившей тишине голос Януса был слышен до дальних углов зала.
     - Восточная галерея, - коротко сказал он.
     Кто-то истошно закричал. В  нескольких  футах  от  себя  Руди  увидел
молодую женщину примерно его возраста, прижимавшую к себе  кучу  маленьких
детей, которые в страхе вцепились в ее юбки. Толстый мужчина,  вооруженный
садовыми граблями, вскочил на ноги, озираясь  вокруг,  будто  ожидая,  что
Тьма обрушится вниз из пульсирующего воздуха. Люди в  комнате  сгрудились,
будто могли таким образом спастись от Тьмы.
     Голоса поднялись до вопля дикого ужаса, через  который  тренированный
низкий боевой голос Алвира прошел, как нож.
     - За мной! Будем защищаться в подвалах!
     Кто-то застонал:
     - Только не подвалы! Не подземелье! Это верная смерть.
     Руди поднялся, ругаясь, чуть не полоснув по  пальцам  мечом,  который
все еще держал. Он лично не беспокоился, куда им спрятаться, лишь  бы  там
были хорошие толстые стены и только одна дверь. Люди кричали, метались, но
все же устремлялись за Алвиром через сводчатую дверь в дальнем конце зала.
Факелы снимали со стен,  прыгающий  красный  свет  отбрасывал  на  комнату
нервную пляску теней.
     Кто-то толкнул Руди в  толпе,  пробиваясь  против  течения  в  другую
сторону, и он схватил знакомую руку.
     - Куда, черт возьми, ты идешь?
     Волосы Минальды были распущены и свисали на рваное и грязное платье.
     - Тир там, наверху, - горячо сказала она, - я думала, Медда  принесла
его вниз.
     Их толкали локтями, прижимая друг к другу. На фоне мертвой  бледности
лица ее глаза в свете факелов были цвета ирисов.
     - Но теперь  ты  туда  не  можешь  подняться!  -  Когда  она  яростно
рванулась из его рук, Руди добавил: -  Смотри,  если  двери  закрыты  и  в
комнате есть какой-нибудь свет, они минуют его, с ним ничего не  случится.
Тут внизу для них уйма добычи.
     - Они знают, кто он, - прошептала она отчаянно,  -  они  охотятся  на
него.
     Быстрым рывком она освободила руки  и  бросилась  к  лестнице,  угрем
проскальзывая между сгрудившихся тел.
     - Ты, чокнутая девка, ты же погибнешь! - Руди прокладывал путь следом
за ней, но толпа неумолимо  тащила  его  с  собой.  Он  видел,  как  Альда
остановилась в футе от лестницы и вытащила факел  из  держателя.  Толкаясь
локтями и бешено борясь, он добрался до этого места  чуть  позже,  схватил
другой факел и рванулся вверх за ней в темноту. Он схватил  ее  наверху  и
сжал руку до синяков.
     - Пусти меня!
     - Черта едва! - крикнул он в ответ. - Теперь слушай...
     С яростным всхлипом она ткнула  факелом  ему  в  лицо.  Он  отпрыгнул
назад, едва удержавшись, чтобы не слететь  с  лестницы,  а  она  побежала,
белый трепещущий отблеск в продуваемой ветром галерее, факел развевался за
ней, как знамя. Руди кое-как двигался следом.
     Несмотря  на  опасность,  она  инстинктивно  оставила  дверь  детской
открытой. Он, спотыкаясь, вошел и захлопнул ее за собой.
     - Ты сумасшедшая, ты хоть знаешь это? - кричал он  на  нее,  -  из-за
тебя мы оба можем погибнуть! Ты даже не знаешь, жив ли еще ребенок...
     Альда не слушала. Она наклонилась к  позолоченной  колыбели  и  взяла
ребенка на руки. Тир не спал, но молчал, как в той  заброшенной  лачуге  в
апельсиновой роще  в  Калифорнии,  темно-голубые  глаза  его  были  широко
открыты во вполне осознанном страхе. Девушка отбросила прядь волос с  лица
и погладила пальцами круглую щеку ребенка. Руди заметил, что  руки  у  нее
дрожали.
     - Вот, - грубо сказал он и потянул шаль со стола у кроватки. - Сделай
лямки и прикрепи к себе ребенка. У тебя  должны  быть  свободны  руки  для
факелов, - она молча, не глядя повиновалась, - не знаю, почему  я  сам  не
размозжил тебе голову. Это могло вбить в нее немного ума.
     Она взяла факел из держателя, куда прежде его сунула, и повернулась к
нему, в ее глазах был вызов. Руди поворчал, невольно уступая ее  смелости,
если уж не уму.
     - Ты должна сказать  мне,  как  найти  эти  подвалы,  о  которых  они
говорили.
     - Вниз по лестнице, через арку в конце большого  зала  спуститься  по
ступенькам вправо, - сказала  она  тихим  голосом.  -  Это  будет  главный
подвал, где они хранили вино. Это единственная вместительная комната.
     Он снова поднял свой факел и мельком оглядел маленькую восьмиугольную
комнату с ее  тусклыми  золотыми  драпировками  и  филигранной  эбонитовой
утварью. Потом обернулся к девушке, лицо которой побелело, как ее  платье,
в мерцающих тенях.
     - М-да, если нас убьют... - начал он, но потом остановился. - А-а,  -
проворчал он, - мне все равно в  последнее  время  везет  на  сумасшедших,
одной больше, одной меньше...
     Он дал ей свой факел и подошел к двери комнаты,  сжав  рукоятку  меча
обеими руками, как, он видел, делал  Ингольд.  Альда  встала  за  ним  без
единого слова.
     - Ты готова?
     - Готова, - тихо сказала она.
     Руди пробормотал:
     - Вот идет чья-то возлюбленная, - и шагнул вперед.
     В мгновенье ока он распахнул дверь и  ударил  сплеча.  Дарк,  который
вплывал, как несильное облако протоплазмы,  разбился  об  яркость  лезвия,
обдав всех троих зловонной жидкостью; второй, следовавший за первым, почти
моментально превратился в порыв ветра.  В  темном  коридоре,  вытянувшемся
перед ними, никого не было, только постоянное ощущение движения  внизу,  в
самом углу. Он схватил Альду за руку и побежал.
     Чудовищная тень его самого, девушки и ребенка преследовала их в зале.
Свет факела бегло освещал  открытые  арки  слева;  но  за  ними  видимость
пропадала в бесконечной бездне дьявольской ночи.  Руди  чувствовал  власть
Тьмы вокруг. Дарки со странным, пугающим интеллектом ожидали только первой
оплошности, чтобы напасть. С верха лестницы  они  посмотрели  на  пропасть
зала, где оброненный факел, горящий на полу, освещал мусор, грязь,  рваную
одежду, брошенную обувь, обломки мебели, растоптанной во время бегства.  У
дальней арки и за ней были едва различимы разбросанные в беспорядке  кости
и обескровленные сморщенные тела, взглянув на  которые,  Руди  понял,  что
случилось вскоре после того, как он побежал за Альдой по лестнице; а по ту
сторону арки, скользя по телам, казалось, плавно струилась темнота.
     У Руди  перехватило  дыхание.  Хотя  они  были  беззащитны  на  верху
лестницы, ничто не могло заставить его спуститься в этот  зал,  попытаться
перейти по этому полу. Рядом с ним Альда, задыхаясь,  открыла  рот,  и  он
посмотрел, куда она показывала.
     Четыре или пять существ, подобных черным раковинам  улитки,  липли  к
огромному сводчатому потолку комнаты;  длинные  хвосты  свешивались  вниз,
покачиваясь в движущемся воздухе. Тусклый свет факелов играл в мерцании их
блестящих спин,  выхватывая  когти,  шипы  и  сверкающие  потоки  кислоты,
стекавшие с их смердящих ртов вниз по каменным выступам стен.  Потом  один
за другим они отделились, поплыв  вниз  по  воздуху,  меняя  форму,  меняя
размер, растворяясь в тенях. Руди, хотя  и  видел,  как  они  двинулись  с
места, но не представлял еще, куда они направятся.
     Альда прошептала:
     - Есть еще один путь в подвалы. С другой стороны. Поторопись!
     "Не нужно терять времени, - подумал Руди, ступая за ней  по  галерее,
мягкий зловещий ветер шевелил  его  длинные  волосы.  -  Сколько  же  этих
существ понадобится, чтобы погасить свет огня? Дюжина? Полдюжины? Четыре?"
     Его рубашка и куртка пропитались потом, рука ныла от  рукоятки  меча.
Тени вокруг, казалось, двигались и давили  на  них.  Свет  факелов  тускло
отражался в глазах Тира. Они отворили  дверь  в  коридор,  где  властвовал
ветер и смрад Тьмы. Их не покидало  ощущение  преследования,  кто-то  тихо
дышал  им  в  спины.  Дыхание  Альды  доносилось  как  прерывистая  череда
всхлипов, его  собственные  шаги  казались  чересчур  громкими.  Маленькая
черная  дверь  вела  к  неожиданной  изгибающейся   спирали   неосвещенной
винтообразной лестницы, вниз и вниз, крутой, как трап, и очень  скользкой;
янтарный блеск факелов золотил каменные стены только на ярд.
     Когда они наконец  спустились  вниз,  почувствовали  сырой  азотистый
запах подземелья.
     - Где мы, черт возьми? - прошептал Руди. - В тюрьме, что ли?
     Зеленоватая влага мерцала,  как  фосфор,  на  грубых  стенах,  стояла
перламутровыми лужами на каменных плитах пола.
     Альда кивнула и показала вниз по коридору:
     - Туда.
     Руди, взяв у нее еще один факел, держал его низко, чтобы не  задевать
пламенем каменный потолок.
     - Это действительно была тюрьма?
     - О да, - отозвалась девушка, - только давным-давно, конечно.  Каждый
великий Клан Королевства держал собственные войска и имел свои законы  для
своих людей. Правители  Гея  теперь  все  изменили;  теперь  каждый  может
обращаться от суда наместника или  князя  к  королевскому  суду.  Это  для
гражданских дел, конечно, Церковь ведает  своими.  -  Она  поколебалась  у
развилки путей. Тюрьма представляла  собой  черный  лабиринт  узких  сырых
проходов; Руди удивился, как она может двигаться так уверенно. - Сюда.
     Они пошли по узкому проходу, свет их факелов яркой позолотой  касался
закрытых дверей из тесаного тяжелого дуба, окованного бронзой  и  железом.
Почти все двери были заперты, несколько - опечатаны лентой и свинцом. Одна
или две были замурованы, от такого  страшного  финала  правосудия  у  Руди
вспотели ладони. До него снова дошло, что он в другом мире, мире  фатально
чужом его собственному, со своим особым обществом,  особым  правосудием  и
особым набором способов обращения с теми, кто пытался нарушить порядок.
     Альда споткнулась, ухватившись за его руку. Остановившись, чтобы дать
ей устоять  на  ногах,  Руди  почувствовал  шевеление,  движение  воздуха,
пахнувшего ему в лицо.
     Он ничего не видел. Близкие  края  стен  суживались  в  прямоугольник
темноты,  которую  свет  факела,  казалось,  не  мог  разогнать,  темноты,
движимой ветром и наполненной страшным ожиданием.
     Ветер облизал пламя его факела,  и  Руди  внезапно  начал  осознавать
мрак, наполнивший проход, открытый для нападения с тыла.  Это  могло  быть
просто чрезмерное  напряжение  его  нервов,  переутомление  от  того,  что
приходилось держать себя в  руках  в  течение  бесконечных  часов  ночного
кошмара, но ему показалось, что он видит движение  во  мраке  прямо  перед
собой.
     Парализованный  от  страха,  он  удивился  тому,  что  мог  хотя   бы
прошептать:
     - Нам тут нечего делать, Альда, - хрипло пробормотал он. -  Посмотрю,
нет ли среди этих дверей незапертой.
     Он не отводил глаз от теней.  По  изменению  света  факела  сзади  он
понял, что она пошла назад,  проверяя  двери  одну  за  другой.  Свет  его
собственного факела казался жалко немощным по сравнению с  давящей  массой
темноты вокруг них. Потом  он  услышал  ее  шепот:  "Эта  закрыта,  но  не
заперта", - и медленно двинулся назад к ней.
     Дверь была на уровне трех осклизлых  ступеней,  ее  массивные  засовы
вделаны в камень на шесть дюймов. Руди отдал Альде  свой  факел  и  шагнул
вниз,  его  душа  противилась  ловушке  этой  узкой  ниши;  он   попытался
перерезать мечом ленты, прикреплявшие огромные свинцовые печати к  железу.
Металл был ржавый и тугой, он скрипел с пронзительным протестом, пока Руди
отодвигал засов; петли узкой двери ужасно завизжали, когда он толкнул  ее,
открыв наполовину.
     Судя по тому, что он мог видеть в  рассеянном  свете  факелов  Альды,
помещение было пустым, немногим больше, чем круглая яма  мрака,  с  черной
пустоглазой нишей в дальней стене и маленькой кучкой заплесневелой  соломы
и голых пыльных костей.  Подозрительно  стерильный  запах  вызвал  у  него
отвращение, и он шагнул внутрь, осторожно напрягая глаза, чтобы преодолеть
густой мрак.
     Но даже при некоторой его готовности удар из  темноты  обрушился  так
быстро, что он не успел издать и звука. В промежутке между  двумя  ударами
сердца его схватили за горло, и тяжесть,  подобная  руке  смерти,  прижала
Руди к стене: вышибая из него дух. Он ударился головой о камень, его  крик
был придушен сокрушительным давлением сильной руки, он  почувствовал,  как
меч вырвали у него из  рук  и  острие  укололо  его  в  шею.  Из  темноты,
окружившей его, прошипел голос:
     - Ни звука.
     Руди узнал этот голос и успел прохрипеть:
     - Ингольд?
     Удушающая рука ослабила хватку на его горле.
     Он ничего не видел в темноте, но ткань мантии,  задевшей  его  кисть,
могла принадлежать только  одному  человеку.  Он  глотал  воздух,  пытаясь
отдышаться.
     - Что вы тут делаете?
     Колдун фыркнул.
     - Рискуя растолковывать очевидное, я взламываю камеру, как  вульгарно
выразились бы твои друзья, - съязвил скрипучий  резкий  голос.  -  Джил  с
тобой?
     - Джил? - он не мог вспомнить, когда видел ее в последний раз. - Нет,
я...  Господи,  Ингольд,  -  шептал  Руди,  неожиданно  почувствовав  себя
потерянным и одиноким.
     Усиливающийся свет качнулся в темной  арке  двери,  сумасшедшие  тени
побежали по неровному камню стен. Минальда вошла и остановилась, ее  глаза
расширились от удивления  при  виде  колдуна.  Потом  она  опустила  взор,
медленная краска стыда залила ее лицо. Она заколебалась, будто желая снова
выбежать в коридор.
     Руди недоумевал при виде такой реакции, когда старик пересек  комнату
и вежливо взял у нее один из факелов.
     - Дитя мое, благородный человек никогда не помнит,  что  сказала  ему
дама в пылу гнева или другой подобной страсти,  -  сказал  он  ласково.  -
Считай, я все забыл.
     Это заставило покраснеть ее еще больше. Она  попыталась  отвернуться,
но  он  мягко  поймал  ее  руку  и  отстранил   шелковую   завесу   волос,
полускрывавших ребенка, сидевшего у ее груди. Он  нежно  коснулся  детских
волос и снова посмотрел в глаза девушки. В его тоне не было вопроса, когда
он сказал:
     - Значит, они пришли в конце концов.
     Она молча кивнула, и сжатые губы Ингольда выдали его  досаду.  Словно
вспомнив об опасности, Альда выскользнула из его рук в потянулась к двери,
чтобы закрыть ее.
     Ингольд резко сказал:
     - Не надо.
     Она  вопросительно  переводила  глаза   с   него   на   Руди,   прося
подтверждения.
     Ингольд продолжал:
     - Если ты закроешь эту дверь, она исчезнет, и мы можем быть погребены
здесь навсегда, - он показал на пол маленькой стенной ниши, где  из  стены
печально выглядывал череп. - На эту камеру наложено заклятие, которое даже
я не могу преодолеть.
     - Но снаружи Тьма, Ингольд, - прошептал Руди. - Тут, наверху,  должно
быть, сотни мертвых людей, тысячи - на площади, в лесах.  Они  везде,  как
привидения. Это безнадежно, мы никогда...
     - Всегда есть надежда, - спокойно сказал  колдун,  -  с  печатями  на
двери этой камеры у меня не было способа отсюда выбраться, но я знал,  что
кто-то придет, кого я смогу  побороть,  если  понадобится.  И  вот  кто-то
пришел.
     - Да, но это была всего лишь... случайность.
     Глаза Ингольда сверкнули.
     - Не говори мне, что ты все еще веришь  в  случайности,  Руди,  -  он
вернул меч. - Ты найдешь особые печати, висящие на дверных засовах.  Сними
их и положи туда в нишу на время. Я закрою вас,  когда  выйду.  Здесь,  по
крайней  мере,  единственное  место  во  всем  Карсте,  где  вы  будете  в
безопасности, пока я не смогу вернуться за вами  или  послать  кого-нибудь
выпустить вас. Это рискованно, - продолжал он, видя,  как  расширились  от
страха глаза Минальды, - но по крайней мере я буду уверен, что  Тьма  сюда
не проникнет. Вы останетесь?
     Руди смущенно смотрел то на Альду, то на череп, скалившийся в  темной
нише.
     - Вы имеете в виду, - спросил он  осторожно,  -  что  раз  эта  дверь
закрыта, мы не сможем выйти?
     - Именно так. Дверь невидима лишь изнутри.
     Открытая дверь выглядела вполне обычно, по ту сторону был  затененный
мрак коридора, тревоживший Руди. Тусклый  желтый  свет  факелов  очерчивал
массивное железо ее оковки и грубые, древние  закопченные  дубовые  доски.
Ветер, гудевший в коридоре, шевелил  печати  на  лентах,  свешивающихся  с
засовов, будто живших собственной жизнью. Руди заметил, что, хотя  Ингольд
стоял близко к двери, подняв факел в одной руке, он ее не касался.
     - Быстро, - сказал колдун, - у нас нет времени.
     - Руди, - голос Альды был робким, глаза - огромными в свете  факелов.
- Если я буду в безопасности - больше в безопасности, чем  в  любом  месте
города  сегодня  ночью  -  то  лучше  бы  ты  пошел  с   Ингольдом.   Если
что-нибудь... случится... я буду чувствовать себя лучше, если  двое  будут
знать, где мы, а не один.
     Руди поежился от того, что подразумевалось под этими словами.
     - Тебе не будет тут страшно одной?
     - Не больше, чем было.
     - Тогда возьми печать, - сказал Ингольд, - и пойдем.
     Руди осторожно шагнул к двери, тлеющий желтый свет из камеры  освещал
узкую приоткрытую щель и ничего больше. Печать все еще  свисала  на  своей
разрезанной  черной  ленте,  круглая  тарелка  тусклого  свинца,  которая,
казалось, скорее поглощала, чем отражала свет. С  обеих  сторон  она  была
помечена  буквой  алфавита  Дарвета;  коснувшись   ее,   он   почувствовал
необъяснимое отвращение. В этой вещи было что-то глубоко пугающе.
     - Нельзя ли просто оставить ее здесь?
     - Я не могу миновать ее, - просто сказал Ингольд.
     Ужас, иррациональная мерзость, сконцентрированная  в  этой  маленькой
серой булле, была такой, что Руди раздумал расспрашивать  его  дальше.  Он
просто поднял ее  за  черную  ленту  и  понес  на  вытянутой  руке,  чтобы
забросить глубоко в тень ниши. Он  заметил,  что  Альда  отступила  назад,
когда он проходил мимо нее, как будто исходящая от  этой  вещи  аура  была
подобна энергии зла.
     Альда вставила конец своего факела в расщелину каменной кладки  стены
и повернулась назад к ним, баюкая ребенка обеими руками.
     - Мы обязательно пошлем кого-нибудь за тобой, - мягко пообещал  Руди,
- не беспокойся.
     Она покачала головой, избегая взгляда Ингольда; последнее, что  видел
Руди, была тонкая белая фигура с ребенком на руках.
     Мрак  дверного  проема  заключал  их  в  рамки,   как   позолоченная,
исполненная по обету гробница. Потом он закрыл  дверь  и  задвинул  ржавые
засовы.
     - Что это была за вещь? - прошептал Руди, чувствуя, что не хочет даже
коснуться засовов там, где она висела.
     - Это Руна Уз,  -  тихо  сказал  Ингольд,  встав  на  верху  истертых
ступеней, чтобы осмотреть коридор по  ту  сторону.  -  Сама  камера  имеет
заклятие, заключенное в ее стенах, чтобы никто изнутри не  мог  найти  или
открыть дверь. Я знаю, что Руна Уз направлена против меня, и поэтому  даже
если бы я и сумел найти дверь, я бы не смог выйти из нее.  Вероятно,  меня
бы тут оставили, пока не забыли, или, вполне возможно, пока я не  умер  бы
от голода.
     - Но они... не сделали бы этого, да? - слабо спросил Руди.
     Ингольд пожал плечами.
     - А кто бы им помешал? Обычно колдуны помогают друг другу,  но  глава
Магов исчез, и город Магов лежит окруженный кольцами  собственных  чар.  Я
предоставлен самому себе, - видя выражение лица Руди, сочетавшее  страх  и
обескураженность, Ингольд улыбнулся, жестокости в его глазах  поубавилось.
- Но, как видишь, я выбрался наружу, с помощью магии или без нее.  Я  рад,
что ты взял Альду с ребенком с собой. Это было лучшее, что ты мог сделать.
Здесь, по крайней мере, они будут в безопасности от Тьмы.
     Ингольд поднял факел, его  теплящийся  свет  едва  рассеивал  темноту
прохода.
     Сюда, решил он, определив направление,  в  котором  раньше  двигались
Руди и Альда.
     - Эй, - тихо позвал Руди, когда они пошли  по  темному,  продуваемому
ветром коридору. Колдун оглянулся через плечо. - Что это с ней было?
     Ингольд пожал плечами.
     - В нашу последнюю встречу  юная  леди  грозилась  убить  меня  -  ни
больше, ни меньше, - хотя причина не имеет значения. Я  так  и  не  понял,
раскаивается  ли  она  искренне,  или  только  играет  на  публику.   Если
кто-нибудь собирается...
     И тут какой-то звук сотряс подземелья, глубокий, глухой гул,  похожий
на удар чудовищного кулака, от его  силы  задрожали  сами  стены.  Ингольд
остановился,  глаза  его  сузились,  сосредоточенно  сверкая,   когда   он
прислушивался;  потом  зашагал  по  коридору.  Руди  следовал  за  ним   с
обнаженным мечом. Завернув за угол, Руди  увидел,  что  колдун  преобразил
факел в руках, грубое дерево, казалось, удлинилось в  шестифутовый  посох,
огонь на его конце усилился  и  побелел  до  алмазного  сияния  магниевого
факела, опаляя, как  трепещущий  кристалл,  каждую  трещину  этих  грязных
древних стен. Держа сияющий посох наполовину как светильник, наполовину  -
как оружие, колдун шел  впереди,  потертый  плащ  развевался  следом,  как
крылья. Руди поспешил за ним, темнота снова сгущалась вокруг.
     Где-то совсем рядом раздался второй толчок, потрясший  камень  у  них
под ногами. Замерзший, голодный и уставший, Руди, дрожа,  спрашивал  себя,
уцелеют ли они, но  эта  же  мысль  была  в  то  же  время  до  странности
безразличной. Коридоры сливались, расширяя мрак там, где они  шли;  теперь
он мог чувствовать запах воды и плесени и  везде  вокруг  них  разъедающее
камень зловоние Тьмы. Где-то теперь все, что осталось от толпы, укрывшейся
на вилле Алвира, - горсть стражников и воинов Церкви, толстяк  с  садовыми
граблями, и молодая женщина с кучей детей, и все другие лица,  кружившиеся
в ослепительном водовороте наверху, скрываемые мрачными прыгающими  тенями
подземелья, смотревшие испуганными глазами на могущество Дарков, срывавших
с петель запертые железные двери - единственную линию обороны.
     Могущество Тьмы! Руди почувствовал  его,  как  удар  по  лицу,  когда
третий толчок потряс остов дома, он ощутил давление воздуха и  присутствие
дьявольского разума,  наблюдавшего  за  ними.  Ветры  начали  хлестать  по
проходу, как предвестники бури, развевая мантию Ингольда  и  спутывая  его
длинные волосы.
     Свет посоха в руке колдуна расширялся, как  сияние  жаркого  полудня,
выжигая тайны мрака. В его ослепительном  блеске  они  повернули  за  угол
главного прохода и увидели огромные двери на полу коридора.
     Хотя Руди не видел ни  единого  существа  в  темноте,  он  чувствовал
злобу,  сотрясавшую  воздух  движением   тысяч   невидимых   крыльев.   Их
могущество, казалось, давило, как стена. Едва различимая в  клубке  теней,
виднелась широкая  линия  факелов  под  запертыми  дверями.  Ни  звука  не
доносилось от людей за теми дверьми. Те, кто добрались до этого последнего
убежища в подземелье, встречали Тьму молча.
     Он почувствовал изменение в  Тьме,  неожиданную  волну  этой  ужасной
враждебной силы, и грохот  взрыва  ударил  ему  в  уши,  когда  он  увидел
выгнувшиеся  и  рухнувшие  двери,  отброшенные  внутрь  летящим   ураганом
деревянных обломков. Ослабевший свет факелов высветил лица  за  сломанными
дверьми и дымящиеся силуэты, внезапно обретшие форму во мраке.
     И в этот мрак бросился Ингольд, разрывая его своими шагами,  холодный
свет метался вокруг него, как пламя взорвавшейся звезды.  Руди  последовал
за ним, прижимаясь к свету, как к мантии, и в один  короткий  ужасный  миг
ему показалось, что мрак нахлынет на них, покрыв и задушив  этот  алмазный
сияющий свет.
     Усталость ли сказалась на его сознании, или какая-то магия Тьмы, Руди
не знал. Но в первый момент был мрак, разлитый вокруг света. А в следующий
момент был лишь свет, белый и холодный, окружающий сильную фигуру  старика
в потрепанной одежде, шествовавшего по  пустому  коридору.  Струясь  через
разбитые двери, белый свет падал на восковые искаженные лица, отражаясь  в
испуганных  глазах  и  краях  лезвий  в  руках  редкой   цепочки   солдат,
вытянувшейся между сгрудившейся толпой простых беженцев и  дверьми.  Потом
свет угас, сжавшись от ослепительного  сияния  до  желтого  пятна  пламени
факела.
     Руди знал, что Тьма ушла. Он ощущал это, хотя сам не мог понять,  как
и когда именно это случилось.
     Их не было в подземельях, не осталось в вилле над головами. Следуя за
Ингольдом к дверям - их шаги гулко  отдавались  в  тенях  коридора,  -  он
чувствовал пустоту, разлившуюся вокруг и позади него в темноте.  Отступила
Тьма  перед  гневом  колдуна  или  просто  исчезла,  пресытившись  ночными
убийствами, он не знал. В какой-то мере  это  сейчас  не  имело  значения.
Имело значение лишь то, что она ушла. Он был спасен. Он пережил ночь.
     Внезапно на него навалилась слабость, как будто силы  разом  покинули
его тело. Он споткнулся и схватился за стену, пытаясь удержаться.  Ингольд
двигался к слоенному порогу, где три фигуры отделились от линии  стражи  и
встали, обрамленные обломками дерева и железа. Под грязью  и  потом  битвы
Руди узнал Алвира, Януса и аббатису Джованнин.
     Без единого слова Янус  шагнул  вперед,  опустился  на  колено  перед
колдуном и поцеловал его морщинистую  руку.  При  этом  знаке  преданности
канцлер  и   аббатиса   за   спиной   стражника   обменялись   загадочными
неодобрительными  взглядами.  В  пустом  коридоре  эхом  отозвались  слова
начальника стражи.
     - Мы думали, ты ушел.
     Ингольд коснулся его склоненной рыжей головы, потом поднял его, глядя
на Алвира.
     - Я поклялся, что доставлю Тира в безопасное место, - спокойно сказал
он. - Так я и сделал. Я никуда не уходил. Я был просто заключен в тюрьму.
     - Заключен в тюрьму? - Густые брови Януса  сошлись  над  красноватыми
звериными глазами. - По чьему приказу?
     - Приказ об аресте не был подписан, - тихо сказал  колдун.  -  Просто
заверен королевской печатью. Это мог сделать тот, кто имеет к ней  доступ.
- Свет оплывшего факела у него в руках играл во впадинах усталых  глаз.  -
Камера была запечатана Руной Уз.
     - Использование таких вещей незаконно, - заметила Джованнин, скрестив
тонкие руки на животе, ее черные ящероподобные глаза были  бесстрастны.  -
Как это чудовищно глупо - отдать приказ в такое время.
     Алвир покачал головой:
     - Я заявляю, что не  скреплял  печатью  такой  приказ,  -  сказал  он
недоуменно.  -  Что  же  до  Руны  -  говорили,  что  она  есть  где-то  в
сокровищницах Дворца в Гее, но я все время думал, что это просто  легенда.
Я только благодарен, что тебе, кажется, удалось вырваться  вовремя,  чтобы
прийти нам на помощь. Твой арест, очевидно, был чьей-то роковой ошибкой.
     Колдун перевел взгляд с лица канцлера на аббатису и сказал  с  легкой
усмешкой:
     - Очевидно.
     Утром Руди вернулся к их камере без двери, теперь пустой и  открытой,
с тем, чтобы взять темную печать и бросить ее в колодец. Но кто-то  другой
явно побывал там до него, потому что от печати не осталось и следа.

                                    8

     - Как вы думаете, она скоро поправится?
     - Если рука не загноится.
     Голоса отчетливо дошли до Джил, как что-то услышанное во сне. Как  во
сне, она могла определить, чьи они, но не смогла бы внятно объяснить,  как
ей это удалось. Она словно лежала на дне колодца, могла смотреть  вверх  и
видеть вдалеке высокую фигуру  Алвира,  закрывавшую  солнце,  как  облако;
рядом с ним был Ледяной Сокол, легкий и холодный, как  ветер.  Но  вода  в
колодце,  где  она  лежала,  была  переполнена  болью,  кристально-чистой,
пульсирующей, гложущей болью.
     Мелодичный голос Алвира продолжал:
     - Если рана загноится, она потеряет руку.
     И Ледяной Сокол спросил:
     - Где Ингольд?
     - Кто знает? Ему свойственно время от времени исчезать.
     "Будь он проклят, - в отчаянии подумала Джил, - будь он проклят, будь
он проклят, будь он проклят..."
     Алвир отошел, и полоса солнечного света упала ей на глаза,  как  удар
ножа. Она конвульсивно отвернула голову  в  сторону,  и  движение  вызвало
бурлящую боль, охватившую кисть левой руки. Джил заплакала от боли.
     В бредовых снах она видела его. Из  темноты,  где  она  стояла,  Джил
могла заглянуть в свою освещенную кухню в квартире на Кларк Стрит - вечный
беспорядок старых чашек из-под кофе и бумаг на  столе,  и  полузаконченное
исследование,  разбросанное  по  комнате,  как  опавшие  осенние   листья.
Казалось,  надо  было  сделать  шаг,  чтобы  добраться  до  этого,  словно
несколько шагов отделяли ее от дома,  от  университета,  от  тихой  жизни,
учебы, друзей и безопасности собственного мира.
     Она смутно слышала телефонный звонок и  знала,  что  звонит  одна  из
подруг и что они звонят уже два дня. Они должны  быть  встревожены,  скоро
начнут ее искать. Мысль об их волнениях и страхах за нее мучила Джил почти
так же, как и раненая рука, и она попыталась пойти на кухню и снять трубку
телефона, но  увидела,  что  Ингольд  стоит  у  нее  на  дороге.  Накрытый
капюшоном, с мечом, пылающим, как фосфор, он поднимался перед ней - темная
фигура, развевавшаяся и колеблющаяся на ветру. Как бы Джил ни  металась  и
изворачивалась, он все время был у нее на дороге, всегда препятствуя ей.
     Она начала кричать в беспомощной ярости:
     - Дай мне пройти! Дай мне пройти!
     Потом его подхватил ветер, завертев коричневую мантию в черное облако
тени, а на его месте по вихрящемуся ветру плыл Дарк. Джил хотела бежать, и
это было сверх ее сил; она пыталась  отбиваться  мечом,  который  внезапно
оказался у нее в руке, но когда нанесла удар, его  огромный  слюнявый  рот
схватил ее, оставив след кислоты на ее руке, который жег  плоть  так,  что
она закричала от боли.
     Потом Джил увидела свою руку - кость и клочья мяса.  И  другую  руку,
трогавшую это, укладывая рваные обрывки  мышц.  В  полусне  ей  вспомнился
человек, размешивающий цветную глину. Это была рука Ингольда, с зарубками,
метками старых шрамов и с мозолями от меча - да, это  был  он,  усталый  и
молчаливый, с черными кругами вокруг голубых прозрачных глаз. Она  ударила
его здоровой рукой, слабо всхлипывая, ругаясь, потому что он не  позволяет
ей вернуться, потому что он поймал ее здесь в  ловушку,  проклиная  его  и
сопротивляясь его сильным, уверенным прикосновениям. Потом  угасло  и  это
видение, и ее поглотила полная темнота.
     Со ступеней Городского Зала Руди смотрел, как те, которые остались от
властей Королевства, приходили на Совет. Это  была  первая  половина  дня,
темные облака делали серым дневной свет.  Он  поел,  поспал,  потом  помог
страже и тем из переживших ужас последней ночи, кто был все  еще  способен
на  целенаправленные  действия,   в   страшной   работе   -   очищать   от
обескровленных трупов и голых костей кровавую  грязь  площади.  Теперь  он
замерз, устал и чувствовал себя совершенно больным.
     Даже после того, как убрали самое страшное -  безнадежные  скрюченные
остатки, которые когда-то были живыми людьми, - площадь  все  равно  имела
вид полного опустошения. В грязи были разбросаны и растоптаны жалкие следы
бегства -  одежда,  посуда,  книги,  рваные,  перепачканные  грязью  вещи,
спасенные из Гея, чьи хозяева больше уже  никогда  не  воспользуются  ими.
Убирая  трупы,  Руди  нашел  целое  состояние   из   драгоценных   камней,
перемешанных со взбитой грязью на площади.
     Карст  стал  городом  смерти.  Люди  слепо  бродили  по  его  улицам,
спотыкаясь от усталости, шока или горя. Во всем  городе  стояли  скорбь  и
плач, как вчера - запах дыма и зловоние. Дома, которые еще совсем  недавно
были так переполнены, теперь оказались полупустыми. Люди бродили бесцельно
по улицам, смотрели друг на друга, но никто не осмеливался  спросить:  ЧТО
ЖЕ ДАЛЬШЕ?
     "Хороший вопрос", - горько думал Руди.
     Что же дальше, когда Дарки заполонили все вокруг, когда  он  -  узник
чужого мира, прячущийся и изворачивающийся,  но  лишь  до  тех  пор,  пока
что-нибудь - Тьма, холод, чума или что-то еще - не настигнет  его  прежде,
чем он сможет вернуться в безопасность своего мира.  И  кто  знает,  сколь
долго это будет продолжаться?  Может,  даже  Ингольд  не  знает.  В  любом
случае, что будет, если кто-нибудь опять захочет бросить в тюрьму Ингольда
и на этот раз никто не придет ему на _п_о_м_о_щ_ь_? Или  что  будет,  если
кто-нибудь бросит в тюрьму его самого? Это не исключено - он был  чужаком,
незнакомым с обычаями, не знающим законов, что могло довести его до  одной
из тех замурованных дверей, мимо которых он шел прошлой  ночью.  Черт,  он
даже не знал языка, если уж о том зашла речь.
     Руди вполне отдавал себе отчет, что не сказал ни слова по-английски с
тех пор, как очутился здесь. Как он понимал,  не  говоря  уж  о  том,  как
изъяснялся на Вос, общем языке Королевства, он даже не  пытался  выяснить.
Но Ингольд что-то говорил насчет того, как это бывает, там, в  Калифорнии,
когда он еще принимал старика за безобидного дурачка.
     Руди увидел Ингольда и Алвира, лишний раз подивившись  странности  их
тандема. Канцлер шагал, кутаясь в складки своего обгорелого темно-красного
плаща, рубины сверкали, как кровь, на оленьей коже его  перчаток;  Ингольд
шел рядом, опираясь на посох, как усталый старик. Бог знает  каким  путем,
но колдун вернул меч и посох.
     Его голос, сильный и резкий,  с  характерными  бархатными  перепадами
тона, донесся до Руди, когда они оба поднимались по ступенькам:
     - ...глядя нам в лицо, всем нам. Наш образ  жизни,  наш  внешний  мир
изменился, и мы  были  бы  глупцами,  если  бы  стали  отрицать  это.  Все
структуры власти бессильны, и никакими интригами, магией, силой или  верой
мы не сможем сохранить то, что имеем.
     Глубокий сочный голос Алвира ответил:
     - И ты, друг мой. Магия повержена тоже. Где теперь твой Глава  Магов?
И Совет Кво? Эта хвастливая магия...
     Они прошли мимо - бордовая и коричневая фигуры.
     "Тут он прав, - устало подумал Руди, - может быть, я и не  образован,
но я не дурак. Как лагерь беженцев или  колыбель  новой  цивилизации  этот
город погиб".
     Он  осмотрел  безмолвную  площадь.  Вчера  тут  можно  было   продать
недвижимость по пятьдесят долларов  за  квадратный  фут.  Теперь  это  был
обанкротившийся рынок, грязь, состоящая из земли, дождя и пролитой крови.
     Он узнал некоторых других, идущих через площадь на  собрание  Совета.
Это были аристократы Королевства, которых люди показывали ему, -  Господи,
неужели это было только вчера? - когда он слонялся по Карсту, ни о  чем  в
мире не заботясь, изучая расположение страны. Он  узнал  пару  наместников
Королевства, которые направлялись в Гей  на  помощь  последнему  королю  и
потом отступили в Карст, - молодой белокурый атлет  и  огромный,  покрытый
шрамами  старик,  выглядевший,  как  Джон  Вейн,  играющий  ноттингемского
шерифа; Янус из стражи, в чистой черной форме, но побитый, как  ирландский
коп после потасовки ночью в пятницу, с черными глазами  и  красным  рубцом
сбоку на лице; аббатиса Джованнин,  опирающаяся  на  руку  сопровождающего
священника, и пара растерянных местных купцов, которые торговали на черном
рынке едой и водой, когда из-за нехватки пищи поднимались цены.
     Руди взглянул на затененный  угол  у  фонтана.  Совет  может  длиться
большую часть дня - они должны определить дальнейший план действий, прежде
чем  снова  наступит  ночь.  Руди  подумал,  удастся  ли  ему  перехватить
Ингольда, когда это  кончится,  чтобы,  может  быть,  посмотреть,  нет  ли
какого-нибудь способа вернуться без того, чтобы позволить  всем  Даркам  в
мире последовать за ними через Пустоту. Возможно, Глава Магов,  Лохиро  из
Кво, может иметь какие-нибудь идеи на этот счет - он был, в конце  концов,
шефом Ингольда - если они сумеют найти этого парня, вот в чем дело.
     Но потом Руди заметил на  площади  еще  одно  знакомое  лицо,  и  все
раздумья улетучились у него из головы. Теперь  она  была  одета  в  черный
бархат вместо вчерашнего простого белого платья; с волосами,  заплетенными
и  кольцеобразно  свернутыми  аккуратными  блестящими   петлями,   девушка
выглядела на несколько лет старше. Она напоминала  ему  молодую  яблоню  в
первом цветении, изящная, парящая в воздухе, грациозная, как танцовщица.
     Он спустился по ступенькам навстречу ей.
     - Я вижу, ты в порядке, - сказал он. - Извини, что не смог  вернуться
за тобой сам, но в тот момент все, что я хотел -  это  найти  какой-нибудь
укромный уголок и поспать.
     Она застенчиво улыбнулась ему.
     - Все в порядке. Люди, которых  послал  Алвир,  без  труда  нашли  то
место. И после того, что ты сделал прошлой ночью, мне было бы стыдно, если
бы ты вместо сна ходил за мной и проверял, не попала ли я в новую беду,  -
она выглядела усталой и напряженной, более хрупкой, чем  в  прошлую  ночь.
Руди чувствовал, что может поднять ее одной рукой. - Я обязана тебе  своей
жизнью, а Тир - дважды.
     - Да, гм, я все еще думаю, это был сумасшедший трюк  -  бежать  в  то
первое помещение. Перед тем как я пошел за тобой, следовало бы  проверить,
все ли в порядке у меня с головой.
     - Я говорила тебе однажды, что ты смелый, - она улыбнулась, дразня. -
Теперь ты ведь не можешь этого отрицать.
     - Черта с два, - осклабился Руди.
     Фиалковые глаза девушки прищурились.
     - Даже когда ты шел за мной по лестнице?
     - О, черт, я не мог позволить тебе идти одной, - он посмотрел на  нее
в замешательстве с минуту, вспоминая ужас той продуваемой ветром  открытой
галереи и адских лабиринтов подземелий. -  Ты  должна  была  заботиться  о
ребенке, чтобы вернуться за ним в такой обстановке.
     Она взяла его за руку, короткое пожатие  ее  пальцев  было  слабым  и
теплым.
     - Да, действительно, - просто сказала она. - Тир мой сын. Если  бы  я
одна умерла прошлой ночью, это могло ничего не значить ни для кого.  Но  я
всегда буду благодарна тебе за его спасение.
     Она повернулась  и  пошла  вверх  по  ступенькам,  двигаясь  с  живой
легкостью  танцовщицы.  Стражники  у  входа  приветствовали   ее   изящным
поклоном, и она исчезла в тенях огромных дверей,  оставив  Руди  стоять  с
открытым ртом в грязи площади.
     Казарма стражи в задней части города когда-то была конюшенным  двором
какой-то огромной виллы.  Для  опытного  глаза  Джил  слишком  усложненная
отделка гербов на надвратном помещении  и  оконные  амбразуры  говорили  о
шальных деньгах и страшном  комплексе  неполноценности  нувориша.  С  того
места,  где  она  лежала  на  наспех  устроенной   кровати   из   сена   и
позаимствованных  плащей,  страдая  от  слабости  и  боли,  выглядывая  из
туманных голубых теней на импровизированные казармы,  в  холодном  дневном
свете была видна большая часть двора.
     Свет скупо освещал это место. Пристройка, которая  протянулась  вдоль
трех сторон каменной стены двора, была наскоро  переделана  в  казармы,  и
доспехи,  оружие,  скатки  примерно  семидесяти  стражников  в  беспорядке
валялись среди тюков с фуражом. В середине двора  блестела  липкая  жирная
грязь. В углу у фонтана кто-то готовил овсяную  кашу,  и  дым,  разносимый
ветром,  резал  глаза  Джил.  На  грязном  пространстве   открытой   земли
тренировались порядка сорока стражников, пот стекал по их лицам.
     Но работали они отлично. Даже на неопытный взгляд  Джил,  скорость  и
координация казались очевидными, это были профессиональные воины,  элитный
корпус. Лежа здесь большую часть дня, Джил видела,  как  они  приходили  с
дежурства, знала, что все они сражались ночью и многие, как она, ранены.
     В суматохе прошлой ночи она заметила, что  лишь  немногие  из  убитых
были  стражниками,  и  теперь  поняла  почему:  скорость,  выносливость  и
мгновенная реакция профессионалов были отработаны у  них  до  автоматизма.
Они тренировались с расщепленными деревянными клинками, подобными японским
"синаи", - оружием, которое не убивало и не увечило, но оставляло  ужасные
синяки. Ни у кого не было доспехов или хотя бы щита. Джил смотрела на  них
с благоговейным страхом и пониманием.
     - О чем ты думаешь? - спросил суровый  голос.  Посмотрев  вверх,  она
увидела стоящего рядом Ледяного Сокола, едва различимого в тени.
     - Насчет этого? - она показала на движущиеся фигуры  и  далекий  стук
деревянных клинков.
     Он кивнул, бледные глаза были холодны.
     - Это необходимо для достижения совершенства, - сказала  она,  смотря
на быстрые, изящные движения воинов. - Не так ли?
     Ледяной Сокол пожал  плечами,  но  в  серебряных  глубинах  его  глаз
мелькнул задумчивый блеск.
     - Если у тебя есть шанс  выжить  благодаря  только  одному  удару,  -
заметил он, - пусть уж лучше он будет совершенным. Как твоя рука?
     Она утомленно покачала головой, не желая думать о боли.
     - Как глупо, - сказала она. В месте перевязки грязно-коричневое пятно
проступало через рваный рукав рубашки, снятой с трупа. - Я устала, но это,
очевидно, должно было случиться.
     Высокий юноша прислонился к стене и заложил пальцы за  перевязь  меча
жестом, общим у стражников.
     - Ты действовала неплохо, - сказал он ей. -  У  тебя  есть  сноровка,
талант своего рода. Я лично не думал, что ты продержишься  дольше  первого
боя. Новички не выдерживают. У тебя есть инстинкт убивать.
     - Что? - воскликнула Джил, скорее удивленная, чем  испуганная,  хотя,
по зрелом размышлении, она думала, что должна была быть испугана больше.
     - Среди моих людей, я имею в  виду,  -  сказал  Ледяной  Сокол  своим
бесцветным тихим голосом, - это похвала. Убить  -  значит  выжить  в  бою.
Убить - значит очень хотеть жить, - он смотрел  на  серый  день,  обхватив
колено длинными тонкими руками. - В Королевстве думают,  что  такие  мысли
недопустимы. Возможно, твой народ тоже так  думает.  И  они  говорят,  что
стражники - безумцы; и со своей стороны, они, может быть, правы.
     "Может быть, - подумала Джил, - может быть".
     Конечно, так оно и выглядело со стороны. Эти усилия, эта  потребность
редко находила понимание большее, чем понимал Руди,  почему  она  ушла  из
дома и от семьи ради, прямо  скажем,  абстрактных  удовольствий  учебы.  С
такой точки зрения это, конечно, было своего рода безумием.
     Маленький лысый человек шел среди  сражающихся,  разглядывая  каждого
блестящими карими глазками. Он остановился как  раз  за  Сейей,  почесывая
свою коротко подстриженную коричневую бороду и наблюдая за ее  схваткой  с
другим  стражником  примерно  ее  роста  и  веса.  Она  делала  выпады   и
парировала. Когда Сейя двинулась вперед для нового удара, он легко  шагнул
и поставил ей подножку, опрокинув ее без церемоний в грязь.
     - Крепче стойку, -  предупредил  он  ее,  потом  повернулся  и  пошел
дальше.
     Сейя медленно поднялась на ноги, вытерла грязь с  лица  и  продолжила
бой.
     - Очень  немногие,  -  продолжал  мягкий  голос  Ледяного  Сокола,  -
понимают это. Очень немногие имеют этот инстинкт жизни, это осознание пика
совершенства. Может, поэтому стражников  всегда  было  очень  мало,  -  он
взглянул на нее с вызовом. - Ты вступила бы в стражу?
     Джил почувствовала медленный прилив крови к  лицу,  учащение  пульса.
Она долго молчала, прежде чем ответить:
     - Ты имеешь в виду остаться здесь и быть стражником?
     - У нас не хватает стражников.
     Она снова замолчала, хотя какое-то странное напряжение прошло  по  ее
мышцам,  и  смятение  охватило  сердце.  Джил  посмотрела  на   маленького
бородатого  лысого  человека  на  площади,  невозмутимо  шагавшего   между
взмахами клинков, чтобы согнуть пополам высокого стражника  одним  ударом,
легко шагнуть назад  с  почти  сверхъестественной  точностью  и  двинуться
дальше, поправить следующую жертву. Наконец она произнесла:
     - Я не могу.
     - Конечно, - это было все, что сказал Ледяной Сокол.
     - Я возвращаюсь назад, в мою страну.
     Он посмотрел на нее и поднял бесцветную бровь.
     - Я сожалею, - пробормотала она.
     - Гнифт тоже будет сожалеть, когда услышит об этом, - сказал  Ледяной
Сокол.
     - Гнифт?
     Он показал на лысого человека на площади.
     - Он инструктор стражников. Он видел тебя в подвалах  Гея  и  прошлой
ночью. Гнифт говорит, из тебя может выйти толк.
     Она покачала головой.
     - Если я останусь, - сказала она, - моя смерть будет только  вопросом
времени.
     - Это всегда, - заметил Ледяной Сокол, - только вопрос времени. Но ты
права. - Он взглянул  на  другую  тень,  замаячившую  под  низкой,  крытой
дранкой крышей.
     - Эй, Джил, - Руди сел на тюк сена рядом с ней. - Они сказали, что ты
ранена. Тебе лучше?
     Она пожала плечами, что заставило ее невольно поморщиться.
     - Я жива, а это главное.
     В полумраке Руди казался ей  потрепанным  и  потертым,  разрисованная
куртка покрыта грязью и обгорелой слизью,  длинные  волосы  -  грязные  от
пота, однако ему удалось где-то достать бритву, и  он  был  уже  не  такой
заросший, как вчера. Хотя, подумала Джил, она  вряд  ли  выглядит  намного
лучше.
     - Заседание их  Совета  кончилось,  -  сообщил  он  ей,  с  интересом
разглядывая сырой унылый двор перед собой. -  Я  полагаю,  Ингольд  должен
быть где-нибудь поблизости, и это самое время поговорить  с  ним  о  нашем
возвращении.
     Из теней высокой надвратной башни во двор  вышли  несколько  человек.
Алвир, Джованнин, Янус и высокий, покрытый шрамами  наместник,  о  котором
кто-то  сказал,  что  это  Томек  Тиркенсон,   правитель   Геттлсанда   на
юго-западе. Плащ канцлера  огромным  кровавым  пятном  выделялся  на  фоне
серого пасмурного дня, а его звучный голос ясно доносился до них  троих  в
тени казарм.
     - ...женщина скорее поверит во что угодно,  чем  в  то,  что  обрекла
собственного ребенка на смерть. Я не говорю, что он подменил принца,  если
принц был убит Тьмой, а только то, что он мог легко это сделать.
     - С какой целью? - спросила аббатиса голосом, подобным скрипу  костей
какого-нибудь животного.
     Под белизной бинтов лицо Януса покраснело. Даже  на  расстоянии  Джил
заметила опасный блеск в этих карих человечье-медвежьих глазах.
     Алвир пожал плечами.
     - Действительно - с какой целью? - небрежно сказал он. - Но  человек,
который спас принца, будет иметь намного больше уважения, чем тот, кто  не
мог его спасти, особенно когда становится ясно, что  его  магия  не  очень
действенна  против  Тьмы.  Благодарность  королевы  может  далеко   пойти,
укрепляя его позиции в новом правительстве. Канцлер королевства - недурной
шаг для человека, который начал жизнь рабом в Алкетче.
     С горящим от гнева лицом Янус начал говорить, но тут  Ледяной  Сокол,
который отделился от навеса и неторопливо направился  к  группе,  коснулся
рукава командира и  отвлек  его  внимание  в  момент,  который  мог  стать
опасным. Он говорил тихо, Алвир и Джованнин слушали с особым любопытством.
Джил увидела, как длинная тонкая  рука  Ледяного  Сокола  указывает  в  ее
направлении.
     Алвир поднял красивые брови.
     - Возвращение назад? - спросил он удивленно, его глубокий  мелодичный
голос ясно разнесся по открытому двору. - Это не то, что мне говорили.
     Не было нужды спрашивать, о ком шла  речь.  Джил  почувствовала,  как
леденеет от шока. Она отбросила плащи, под которыми лежала,  поднялась  на
ноги и пересекла двор, задыхаясь; каждый шаг отдавался болью  в  ее  руке.
Алвир видел ее и ждал с задумчивым выражением васильковых глаз.
     - Что вам сказали? - спросила Джил.
     Брови снова  взметнулись,  ее  окинули  холодным  взглядом,  помятую,
перепачканную кровью, посягнувшую на его безукоризненное величие,  выражая
безмолвное сожаление тем, что Ингольд водит дружбу с людьми такого сорта.
     - Что Ингольд не может или не хочет позволить вам  вернуться  в  вашу
страну. Несомненно, он говорил вам об этом.
     - Почему? - настаивал Руди. Он торопливо подошел, незамеченный, вслед
за Джил.
     Алвир пожал плечами.
     - Спросите его, если он все  еще  в  Карсте.  Дело  в  том,  что  ему
свойственно внезапно появляться и исчезать. Я не видел его с тех пор,  как
он покинул Совет.
     - Где он? - тихо спросила Джил. Она  в  первый  раз  разговаривала  с
Алвиром, в первый раз высокий канцлер обращал на нее внимание, хотя  в  ее
сознании с ним ассоциировалась какая-то тревога.
     - Дитя мое, понятия не имею.
     - Он стоял в воротах, - проворчал наместник  Тиркенсон,  его  большая
смуглая рука указала на узкое укрепление, перекрывавшее ворота двора. -  Я
не слышал, чтобы он покинул город.
     Джил  повернулась  на  каблуках  в  направлении  к  маленькой   двери
надвратной башни.
     -  Джил-Шалос!  -  позвал  ее  обратно  голос  Алвира.  Невольно  она
остановилась, подчинившись командным ноткам в  его  тоне.  Ветер  развевал
плащ великана, кровавые рубины сверкали на его руках. -  Нет  сомнений,  у
него есть веские основания на все, что он делает, дитя мое. Но остерегайся
его. То, что он делает, он делает в своих собственных целях.  Но  нам  они
неизвестны.
     Джил встретилась глазами с Алвиром,  словно  она  никогда  раньше  не
видела отчетливо его лица,  и  теперь  рассматривала  гордые,  чувственные
черты, словно для того, чтобы запомнить их. Она почувствовала, что  дрожит
от сдерживаемого гнева, а руки ее сжались, как на рукоятке меча.
     - Все люди имеют свои цели, мой господин Алвир,  -  спокойно  сказала
она.
     Она развернулась и пошла прочь, Руди последовал за ней.
     Алвир смотрел, как  они  исчезли  в  черной  щели  дверей  башни.  Он
почувствовал ненависть Джил, но  Алвиру  было  не  привыкать  к  ненависти
подчиненных. Он печально покачал головой и тут же забыл о Джил.
     Ни Джил, ни Руди не проронили ни слова, когда поднимались  по  черной
винтовой лестнице. Она привела их в комнату едва ли шире, чем  сам  проход
за воротами; кривые окна с  круглыми  стеклами  пропускали  лишь  холодную
белизну  света  и  затуманивали  расплывчатые  цвета  и  формы.  Помещение
напоминало жилище привратника, хотя теперь  использовалось  наверняка  под
склад продовольствия стражи. Мешки с мукой и овсом стояли вдоль стен,  как
тюки с песком на пристани, перемежаясь с покрытыми  воском  алыми  кругами
сыра. За кучей этой провизии в  дальнем  конце  комнаты  лежали  одеяло  и
шерстяной ковер; маленький узел с вещами, включая чистую мантию,  книгу  и
пару вязаных голубых рукавиц был свернут в футе от  этой  грубой  кровати,
Ингольд сидел на  единственном  стуле  у  южного  окна,  неподвижный,  как
изваяние. Холодный белый свет из окна делал  его  похожим  на  черно-белую
фотографию, безжалостно выгравировав глубокие линии возраста и усталости и
пометив маленькими зарубками теней шрамы у него на руках.
     Джил начала говорить, потом увидела, что он  смотрит  на  драгоценный
камень, лежавший на подоконнике, пристально разглядывая центральную  грань
геммы, словно выискивая какой-то образ в центре кристалла.
     Он взглянул на них с улыбкой.
     - Входите, - пригласил колдун.
     Они  осторожно  пробрались  через  беспорядок  комнаты  к  маленькому
участку чистого пола у кровати  колдуна.  Потом  устроились  на  мешках  и
бочонках. Джил сказала:
     - Алвир говорит, что вы не отправите нас обратно.
     Ингольд вздохнул, но не отвел взгляд.
     - Боюсь, он прав.
     Она глубоко вздохнула, боль, страх и ужас сметались у нее  в  сердце.
Подавляя эмоции внутренним молчанием, которое она не могла позволить  себе
нарушить, Джил спокойно спросила:
     - Навсегда?
     - На несколько месяцев, - сказал колдун.
     Она медленно выдохнула.
     - О'кей, - и встала, чтобы уйти.
     Ингольд взял ее за руку.
     - Сядь, - мягко сказал он.
     Она попыталась, не отвечая, отбросить его руку, но та оказалась очень
сильной.
     - Пожалуйста.
     Она обернулась, холодная и злая, потом, взглянув вниз, увидела в  его
голубых глазах то, чего никогда не ожидала увидеть - боль от ее гнева. Она
смягчилась.
     - Пожалуйста, Джил.
     С минуту она стояла перед ним, его пальцы сомкнулись на ее  запястье,
словно он боялся, что если отпустит ее, то, может, уже никогда  не  увидит
снова.
     "И, может быть, - подумала Джил, - он будет прав".
     Она снова увидела картины своего бреда: теплые  яркие  образы  другой
жизни, другого мира, друзья и учеба, которой она мечтала посвятить  жизнь,
далекие от нее и отгороженные какой-то  темной  ужасной  фигурой,  которая
могла быть Тьмой, а могла быть и Ингольдом. Проекты, планы, диссертация  -
все летело ко всем чертям. Ярость переполняла ее,  как  сухой,  безмолвный
жар.
     Руди встревоженно сказал:
     - Месяцы - слишком долгий срок для игры в пятнашки с Тьмой.
     - Сожалею, - сказал Ингольд, взглянув на Джил.
     Дрожа от усилия, она подавила в себе ярость. Без этой  поддержки  все
напряжение покинуло ее тело. Ингольд вежливо усадил Джил на кровать  рядом
с собой. Она не сопротивлялась.
     - Мне надо было поговорить с тобой до Совета, - тихо сказал  Ингольд.
- Я боялся, что это произойдет.
     Джил все еще ничего не говорила, но Руди рискнул:
     - Вы сказали что-то об этом вчера утром,  когда  отбывали  в  Гей  со
стражниками. Насчет того, что если  появится  Тьма,  мы,  может  быть,  не
сможем вернуться.
     - Да, - сказал Ингольд, - я боялся этого все время. Однажды я говорил
тебе, Джил, что наши миры лежат очень  близко.  Достаточно  близко,  чтобы
спящий нечаянно переступил через черту, как ты. Достаточно близко, чтобы я
быстро перешагнул из одного мира  в  другой,  как  человек,  шагающий  меж
складками занавеса. Со временем эта близость уменьшится,  когда  сочетание
между мирами подойдет к концу. К этому времени, невзирая на Тьму,  я  могу
вполне безопасно отправить вас обратно. Я  воспринимаю  Пустоту  всегда  и
подсознательно, как чувствую погоду. В первый  раз  я  пересек  ее,  чтобы
поговорить с тобой в твоей квартире. Я отдавал себе отчет  в  слабости  ее
структуры поблизости от воздвигнутого мной прохода. Даже тогда  я  боялся.
Дарки  не  понимают  Пустоты,  но,  я  думаю,  они   первые   ощутили   ее
существование. И после этого они наблюдали. Во второй раз  я  пересек  ее,
покидая сражение во Дворце Гея, и чувствовал, что один Дарк последовал  за
мной. Проход, который я сделал, привел к целой серии разрывов  в  Пустоте.
Большинство их не годилось бы  для  человека,  но  Тьма  со  своей  особой
материальной природой была способна использовать по меньшей мере один. Вот
почему я пытался удалить вас из хижины, Джил.  Но  воистину  вы  оба  были
слишком упрямы, чтобы уйти.
     - Я была упрямой? - негодующе начала Джил. - Это вы были упрямым...
     - Эй, если бы ты сказал мне правду...
     - Я сказал тебе правду, - ответил колдун Руди. - Ты просто не поверил
мне.
     - Да, ну... - его ворчание стихло.
     Ингольд продолжал.
     - Я чувствовал, что отправить вас назад вчера было бы на грани риска.
Но  теперь  это  не  подлежит  обсуждению.  Тот  единственный  Дарк,   что
последовал за мной, укрепил их знание Пустоты. И теперь им  известно,  что
люди существуют в мире и по ту сторону.
     - Как вы сообразили это? - доска бочки скрипнула, когда  Руди  сменил
позу, сев  скрестив  ноги,  опершись  испачканными  кислотой  рукавами  на
колени. - Тот, который последовал за  вами,  благополучно  поджарился.  Он
никогда не вернется обратно, чтобы рассказать.
     - Ему этого не требовалось. - Ингольд повернулся к Джил. - Ты  видела
прошлой ночью, как сражаются Дарки, скорость,  с  какой  они  двигаются  и
меняют форму. Как действуют связи между ними, я  не  уверен,  но  то,  что
узнал один, не сомневаюсь, потом узнают они все. Если мы ослабим структуру
Пустоты так, что несколько из них пройдут за тобой и Руди, - если,  как  я
подозреваю, их знание событий скорее одновременное,  чем  сводное,  -  это
будет только вопросом времени для них - самим научиться  создавать  проход
через Пустоту. Как хранитель Пустоты я  несу  за  нее  ответственность.  В
настоящее время я не могу подвергнуть угрозе ваш мир, посылая вас обратно.
     В наступившей тишине слабо доносился голос  Януса  со  двора.  Где-то
лаяла собака. Свет в комнате угасал по мере того, как  сумерки  опускались
на разгромленный город.
     Руди спросил:
     - И что мы можем сделать?
     - Ждать, - сказал Ингольд. -  Подождать  до  зимы,  когда  наши  миры
достаточно удалятся друг от друга, чтобы позволить безопасное пересечение.
Или подождать, пока я смогу поговорить с Архимагом Лохиро.
     Джил подняла глаза:
     - Вы раньше говорили о нем.
     Колдун кивнул.
     - Он Глава Совета в Кво, предводитель  всемирной  магии.  Его  знание
отличается от моего, а сила - выше. Если кто-нибудь может помочь  нам,  то
это  он.  Прежде  чем  Дарки  ворвались  в  Гей,  до  той  ночи,  когда  я
разговаривал с тобой, Джил, я говорил с Лохиро. Он сказал мне,  что  Совет
Магов и, конечно, все маги на Западе Мира собираются вместе в  Кво.  Магия
есть знание. Собрав вместе всю магию, все знание, всю силу, мы можем найти
способ защититься от Тьмы. А до этого  времени,  он  сказал,  окружит  Кво
стенами из воздуха и превратит его в крепость, которую не сокрушит никакая
Тьма. Там они будут в безопасности, из этой крепости они выйдут в свет.  -
Когда Ингольд цитировал эти слова, его глаза потеряли часть своей резкости
и голос изменился, подражая голосу другого человека.
     - И с тех пор, дети мои, я ничего не слышал. Я искал... -  он  тронул
кристалл, лежащий на подоконнике у его локтя, и грани его тускло вспыхнули
на свету. - Временами казалось,  что  мне  удается  разглядеть  холмы  над
городом или очертания Башни  Форна,  поднимающейся  из  тумана.  Но  я  не
услышал ни слова - ни от Лохиро, ни  от  кого  другого  из  колдунов.  Они
окружены чарами, ограждены заклинаниями. Итак,  их  надо  искать,  и  лишь
колдун может найти их.
     Джил тихо сказала:
     - Когда вы покинете нас?
     Ингольд сверкнул глазами в ее сторону, они снова стали ярче и живей.
     - Не сразу, - протянул он. - Но мы оставим Карст. Завтра на  рассвете
Алвир поведет людей на юг к старому Убежищу Дейра в  Ренвете  на  Перевале
Сарда. Вы, может, слышали, как мы говорили об этом на Совете. Это  древняя
крепость, построенная для защиты от Тьмы много тысяч лет назад,  во  время
первого нашествия Тьмы. Это будет долгий путь и тяжелый. Но в  Ренвете  вы
будете в безопасности, как нигде в этом мире. Я пойду с обозом  в  Ренвет.
Хотя я больше не считаюсь членом Регентского  Совета,  но  все  еще  держу
обет, данный Элдору перед его смертью. Я пообещал доставить принца Тира  в
безопасное место и это хочу и должен сделать, желает того Алвир  или  нет.
Боюсь, дети мои, что вы связали себя с отверженным.
     - Пошел он к черту, этот Алвир, - коротко ругнулась Джил.
     Ингольд покачал головой.
     - У этого человека свои цели, - сказал он. - Но он натыкается на меня
- незваного. По дороге в Ренвет Тир будет в постоянной опасности от  Тьмы.
Я не могу покинуть его. Но Ренвет станет для меня лишь остановкой,  первым
отрезком большого путешествия.
     - Ну, смотрите, - сказал Руди, немного поразмыслив, - если мы  пойдем
с вами в Кво, не могли бы вы отправить нас обратно оттуда?  Если  там  так
безопасно, это будет тем местом, куда Дарки не смогут проникнуть.
     - Действительно, - согласился Ингольд, - но это если вы доберетесь до
Кво. А я не советовал бы отправляться  в  такое  путешествие.  В  расцвете
могущества Королевства немногие отважились бы пересечь равнину  и  пустыню
зимой. Это около двух тысяч миль через необитаемые земли. Вдобавок к Тьме,
мы будем в опасности  от  Белых  Рейдеров,  варварского  племени,  которое
столетиями ведет кровавую войну на окраинах Королевства.
     - Но вы-то идете, - упорствовал Руди.
     Тупые иссеченные пальцы Ингольда играли кристаллом на подоконнике.
     - И вы можете быть в безопасности, путешествуя со мной. Но, поверьте,
ваши шансы увидеть свой мир будут намного больше,  если  вы  останетесь  в
Убежище Дейра.
     Джил молча, обхватив тонкими руками колено, пыталась представить  эту
крепость  среди  гор,  вообразить  недели  и  месяцы,  проведенные  там  в
одиночестве. Господи, опять одиночество... Она стиснула зубы.
     - Но вы вернетесь за нами?
     - Я перенес вас в этот мир против вашей воли, - тихо сказал  Ингольд.
Он положил свои руки на ее, тепло его  прикосновения  прошло  сквозь  нее,
согревая, как это было всегда, своей жизненной силой. - Хотя бы  по  одной
этой причине я отвечаю за вас. Лохиро мог бы дать вам  более  убедительный
ответ, чем я. Может такое случиться, что он сумеет  вернуться  со  мной  в
Убежище.
     - Да уж, - с сомнением сказал Руди. - Но что если вы не сможете найти
магов? Что если они закрылись так крепко, что вам  не  удастся  проникнуть
внутрь? Что если... Предположим, что Глава Магов умер? - он не хотел этого
говорить, раз Ингольд, казалось, исходил из того, что Лохиро был  жив,  но
нахмуренные брови Ингольда  означали  скорее  раздумье,  чем  тревогу  или
раздражение.
     - Это возможно, - медленно сказал Ингольд. - Я думал  и  об  этом,  -
последние отблески сумерек отразились на его густых  белых  бровях,  когда
они сдвинулись к переносице. - Чары, окружающие Кво, могут скрыть его, но,
я думаю, я узнал бы. Я знаю, что смогу.
     - Как? - удивленно спросил Руди.
     - Я просто смогу. Потому что он Глава Магов, а я - колдун.
     - Поэтому Алвир изгнал вас  из  Совета?  -  спросила  Джил,  вспомнив
холодные глаза Джованнин и то, как Алвир говорил об Ингольде в воротах.  -
Потому что вы колдун?
     Ингольд улыбнулся и покачал головой.
     - Нет, - сказал он. - Мы с  Алвиром  старые  враги.  Ему  никогда  не
нравилась моя дружба с Элдором. И, боюсь, он никогда не  простит  мне  то,
что я был прав насчет опасности, нависшей над Карстом. Алвир, как вы могли
догадаться, не особо разделял мысль отступить в  Убежище.  Убежища  -  это
крепости, защищенные по большей части против Тьмы, но с ограниченным полем
действия.  Отступить  туда  -  значит  лишить   Королевство   надежды   на
восстановление и перечеркнуть тысячи лет человеческой  цивилизации.  Такая
судьба  неизбежна  в  изолированном  обществе,  где  транспорт   и   связь
ограничены продолжительностью дневного света; культура  придет  в  упадок,
утвердится узость сознания,  человеческие  воззрения  уйдут  от  городской
терпимости по отношению ко всем людским потребностям к своего рода  мелкой
ограниченности, которая не  может  смотреть  дальше  пределов  собственных
полей. Как ты знаешь из  собственных  исследований,  Джил,  частное  право
порождает враждебность из своих собственных  недр.  Раздробленная  Церковь
захиреет, ее священники и теологи выродятся в священных писцов,  освоивших
курс таинств для сварливых суеверных крестьян. Боюсь,  что  и  магия  тоже
пострадает, все более опошленная мелкими заклинаниями,  теряя  перспективу
главной линии развития своей  техники.  Все,  что  требует  организованной
структуры знания, исчезнет - университеты, медицина, обучение любому  виду
искусств. Элдор был образован и видел это, он знал, что произошло  раньше,
через  собственные  воспоминания  о  долгих  годах   суеверия,   мрака   и
первобытных страхов людей, которым все время угрожало Неизвестное. Алвир и
Джованнин видят, как это происходит, и знают, что если один раз  позволить
централизованной власти выскользнуть из рук, ничто уже  ее  не  вернет.  И
поэтому Кво может быть единственной нашей надеждой.
     Руди с любопытством наклонил голову.
     - Алвир говорил о каком-то плане - насчет приобретения союзников  для
наступления на Логова Тьмы. Это еще в силе?
     - Да, - слабо сказал Ингольд. - Он послал на юг,  в  великую  Империю
Алкетч, за помощью для своей попытки, и, я не сомневаюсь, он ее получит.
     Вялая подавленная нотка в его  голосе  насторожила  Руди,  он  поднял
глаза от кристалла, который лениво вертел  в  пальцах,  направляя  его  на
остатки сумеречного света.
     - Неплохая идея, - признал он.
     Ингольд пожал плечами.
     - А я думаю, ничего не выйдет, -  сказал  он,  -  по  двум  причинам.
Первая, это, что бы мы ни говорили, наша цивилизация почти разрушена. Даже
если бы мы отогнали Тьму, к какому новому миру Света мы придем? Я видел  в
кристалле, что опустошения Тьмы на юге намного меньше, чем здесь.  Империя
Алкетч - все еще сильная держава.  Они  могут  помочь  нам  в  наступлении
Алвира, и потом, когда остатки войск Королевства примут  на  себя  главный
удар, Алкетч немедленно схватит землю, оставшуюся без населения и  защиты.
Алвир променяет смерть на рабство, и еще неизвестно, какая участь хуже.
     Голубые глаза сверкнули под густыми бровями.
     - Я знаю Алкетч, видите ли, -  спокойно  продолжал  колдун.  -  Южная
Империя давно домогается этих земель на севере. Я знаю Алкетч - и  я  знаю
Тьму. Алвир много говорит о вещах, о которых приходится лишь верить мне на
слово. Он прав. Насчет Тьмы приходится верить мне на слово, теперь,  когда
Элдора нет и единственный наследник мужского пола Дома Дейра слишком  мал,
чтобы разговаривать. И  я  знаю,  что  вторгнувшиеся  в  Логово  наверняка
потерпят поражение. Я был в Логове. Я видел Тьму в их городах под землей.
     Колдун оперся спиной о стену за ним. Вся комната тонула  в  сумерках.
Его голос был тихим, далеким, уводящим слушателей в другое время и место.
     - Давным-давно я был заклинателем в одной деревне. О, это было далеко
отсюда, в Геттлсанде. Это была большая деревня, но не  настолько  большая,
чтобы наместник Геттлсанда вздумал бы искать меня там.  Я  на  самом  деле
скрывался, но это уже другая история. Племена дуиков  беспорядочно  бродят
по этой части страны. Они  предпочитают  пустые  равнины,  но  прячутся  в
холмах, и известно,  что  иногда  уносят  маленьких  детей.  Один  ребенок
старейшины моей деревни исчез, и я шел по следу племени похитителей  детей
ночь и день по  холмам.  В  пещере  на  гребне  предгорий  по  ту  сторону
пустынной цепи гор я в первый раз увидел  одного  из  Дарков.  Была  ночь.
Существо стекло с потолка пещеры, к которому прилипло, и  пожрало  старого
мужчину  из  дуиков,  укрывавшегося  там.  Оно  не  догадывалось  о   моем
присутствии. Тогда я знал о Дарках из книг, которые читал,  и  из  древних
легенд, дошедших до меня, как этот драгоценный камень, от моего наставника
Рефа. Я понял, что это может быть уцелевший Дарк, и мне пришло  в  голову,
что  разрозненные  группы  этих  существ,   которые   когда-то   сокрушили
человечество, а потом исчезли с лица земли, могут  все  еще  скрываться  в
своих цитаделях в горах и пустыне. А так как я патологически  любознателен
- я всегда был таким, - то последовал за ним через мрак вниз по  тоннелям,
таким  крутым,  что  должен  был  цепляться  за  стены  и  пол,  чтобы  не
соскользнуть в черноту. Я помню,  как  подумал,  что  Дарки  столь  сильно
боятся, что обрекли себя на такую жизнь ради собственной  безопасности.  Я
следовал за маленьким Дарком - потому  что  он  стелился  по  полу  и  был
примерно лишь такой величины, - он показал руками, -  глубже  и  глубже  в
недра земли, ползая,  карабкаясь  и  цепляясь,  чтобы  удержаться.  И,  вы
знаете, в этот момент я почти сочувствовал исчезнувшим Даркам за их, как я
полагал, изгнание. Потом я увидел, что тоннель расширяется  в  стороны,  и
открылся вид на их... город.
     Голос старика был  гипнотический,  глаза  смотрели  вдаль  мимо  этой
маленькой сумеречной комнаты.
     - Там было совершение темно, конечно, - продолжил он. - Я хорошо вижу
в  темноте.  Пещера  подо  мной,  должно  быть,  шла  примерно  на   милю,
простираясь вниз назад и дальше вглубь земли. Тоннель, в котором я  лежал,
терялся в тенях. Сталактиты на потолке, насколько я мог видеть, были черны
от тел Дарков, облепивших их; клацанье когтей  об  известняк  походило  на
звук града. А внизу стены, справа от меня, на уровне пола, виднелся вход в
другой проход, достаточно большой, чтобы по нему мог пройти  человек.  Там
был настоящий поток входивших и выходивших из-под земли. Я знал,  что  под
этой пещерой была другая, такая же или больше, а под  ней,  возможно,  еще
одна. Это был только один,  протянувшийся  на  мили  во  все  направления,
возможно, даже не самый большой из их городов в центре пустыни.
     Воспоминания об ужасе, нахлынувшем на  Ингольда,  отразились  на  его
лице: он  выглядел,  как  какой-нибудь  ветхозаветный  пророк,  наделенный
знанием о падении цивилизации и бессильный предотвратить его.  Руди  знал,
что старик не видел ни их, ни комнату,  но  безбрежную  пещеру  темноты  и
опять  чувствовал  шок  от  первого  осознания   того,   что   непостижимо
многочисленные полчища Дарков все еще жили в чреве Земли - не в  изгнании,
не против воли, а потому, что это было избранное ими место обитания. И что
ничто не могло предотвратить их выхода наружу, как это уже было однажды.
     Голос Руди нарушил тишину, воцарившуюся после рассказа колдуна.
     - Вы говорили, что они были на потолке той пещеры, - сказал он.  -  А
что было на полу?
     Ингольд встретился с ним  глазами,  потемневшими  от  воспоминаний  и
почти гневными от вопроса Руди - гневными оттого, что тот  уже  наполовину
угадал.
     - Они имели свои... стада и паству, - неохотно сказал он и этим бы  и
ограничился,  но  глаза  молодого   человека   требовали   договорить.   -
Мутированные,   приспособившиеся,   переродившиеся   после    бесчисленных
поколений жизни во тьме. Я знал тогда, что человеческие существа  были  их
обычной пищей.
     - Вот зачем лестницы, -  задумчиво  сказал  Руди.  -  Тьме  не  нужны
лестницы - у них нет ног. Они могут вести дуиков...
     - Эти были не дуики, - сказал Ингольд. - Они  были  людьми  -  своего
рода, - он вздрогнул, отгоняя воспоминания. - Но,  видите  ли,  дети  мои,
всех армий в мире вряд ли хватит для того, что предлагает Алвир. Все, чего
можно добиться вторжением, - это обескровить последние силы Королевства  и
оставить слишком мало людей для того, чтобы защитить двери своих домов  от
Империи Алкетч или от Тьмы. Другой выход - отступить в Убежища и позволить
цивилизации угаснуть, в надежде, что однажды Тьма уйдет, - едва  ли  более
приемлемое предложение; но в такой обстановке я буквально не вижу третьего
пути. Даже Алвиру пришлось понять, что мы не можем просто избегать  их,  и
не похоже, что Дарки добровольно станут вегетарианцами. Итак, вы видите, -
тихо заключил он. - Я должен найти Лохиро, и  побыстрее.  Если  не  сделаю
этого, нам придется выбирать худшее  из  зол.  Магия  долго  хранила  свои
знания в уединенной башне на берегах Восточного  Океана,  вдали  от  мира,
обучая,  ставя  опыты,  уравновешивая  себя  в  тихом  центре  движущегося
Космоса, - сила, работающая над  совершенствованием  силы,  знание  -  над
углублением знания. Все закономерно - нет случайных событий.  Может  быть,
вся история магии была только ради этого конца: спасти нас от Тьмы.
     -  Если  она  сможет,  -  тихо  сказал  Руди  и  вернул  ему  обратно
драгоценный камень.
     - Если она сможет, - согласился Ингольд.

     Темнота сгустилась. Слабый серый дождь косо  лил  на  остатки  города
Карст, разбрызгивая темную  гладь  луж  в  густой  грязи  двора,  покрывая
пятнами балки и соломенные крыши выступающих навесов. Жгучие ветры дули  с
гор, обволакивая сырой плащ Джил вокруг лодыжек,  когда  они  с  Руди  шли
через двор.
     - Три месяца, -  ворчал  Руди,  поднимая  голову  под  ливнем,  чтобы
осмотреть руины города, руины цивилизации,  построившей  его.  -  Господи,
если до нас не доберется Тьма, мы за это время замерзнем насмерть.
     Загремел далекий гром, как гул пушек. Джил искала убежище от дождя  в
темноте казарм, между тем как Руди пересек двор там, где, судя  по  всему,
находилась кухня.
     Стражники двигались вокруг него, темные прозрачные  фигуры,  братство
меча, их черные туники были помечены белыми четырехлистниками -  эмблемами
их отряда. Голоса людей едва пробивались сквозь монотонный шум дождя.
     Сильные руки коснулись ее плеч. Бесцветный голос промурлыкал:
     - Джил-Шалос?
     Она взглянула на руки, коснувшиеся ее щеки: длинные и  тонкие  пальцы
были мозолистыми и узловатыми от меча. За черным пятном  туники  и  концов
кисточек белых кос она увидела тонкое лицо, смотревшее  на  нее  холодными
безразличными глазами. Из-за спины появились две другие тени и  встали  по
обе стороны от нее.
     Наставник фехтования Гнифт взял ее  руку  и  прижал  к  своей  груди,
пламенно изображая страсть:
     - О, жемчужина моего сердца, - приветствовал он ее.
     Джил засмеялась, оттолкнув его  руку.  Она  ни  разу  не  говорила  с
наставником и, конечно, испытывала благоговейный страх, наблюдая,  как  он
тренирует стражников. Но его  шутка  расслабила  ее.  Сейя  помалкивала  с
легкой  улыбкой.  Она,  очевидно,  давно  была   знакома   с   притворными
ухаживаниями Гнифта.
     - Что ты хочешь? - спросила Джил, все еще улыбаясь,  стесняясь  их  и
уже странно чувствуя себя как дома. За  то  короткое  время,  что  она  их
знала, Сейя и Ледяной Сокол - и теперь, очевидно, Гнифт тоже - приняли ее,
какая она есть. Джил редко чувствовала себя так  уютно  даже  среди  своих
приятелей - студентов университета.
     Далекий свет костра окрасил красным гладкий купол головы Гнифта:  его
лысина была как тонзура, волосы по бокам густо спускались  вниз  почти  до
воротничка. Под выступом бровей карие глаза были яркими,  быстрыми,  очень
живыми. Он спокойно сказал в ответ:
     - Тебя.
     И церемонно протянул сверток, который был спрятан у него  под  полой.
Развернув его, Джил нашла выцветшую черную  тунику,  домотканую  рубаху  и
бриджи,  накидку  и  ремень  с   кинжалом.   Все   было   помечено   белым
четырехлистником - знаком стражи.

                                    9

     Ночью ни один  звук  не  коснулся  внешних  стен,  кроме  монотонного
унылого шума дождя. Поужинав кашей с сыром, Джил заняла свое  место  среди
стражников в первом карауле в Городском Зале.  Беженцы,  сгрудившиеся  под
защитой этой огромной полупустой пещеры, кланялись  ей  с  уважением,  как
всем стражникам.
     Руди заметил перемену в ней, когда позже сам зашел  в  дымный  сумрак
зала; это озадачило его, потому что  его  знание  женщин,  как  оказалось,
ограничивалось очень узкой средой.
     - Поговори насчет того, чтобы выступать в первых рядах, - заметил он.
     Джил улыбнулась. Она обнаружила, что мнение Руди теперь  значило  для
нее намного меньше, чем раньше.
     - Мы все в первых рядах, - ровно ответила она.  -  И,  разумеется,  с
оружием в руках.
     - Ты видела, как их тренируют? - он чуть-чуть поежился.
     - Дешевая страховка.
     Но оба они знали - вовсе  не  это  побудило  ее  принять  предложение
Гнифта вступить в этот элитный корпус, хотя  ни  Джил,  ни  Руди  не  были
вполне уверены в истинной причине.
     В сумерках огромный зал бодрствовал; обошлось без шумных ссор, какими
отличались прежние дни. Побоище в  Карсте  сломило  дух  тех,  кто  выжил,
убедило их, как и их властителей, что бежать все равно некуда.
     Руди удивился, увидев,  сколь  многие  выжили.  Некоторых  он  просто
узнавал, как старых знакомых: вот толстяк, что  был  с  садовыми  граблями
прошлой ночью, и пара упрямых баб, с которыми он болтал вчера  в  лесу;  в
углу примостились стайка русоголовых детей, смотревших на спящую  женщину,
которая, похоже, была их опекуншей. Те, кто, отбившись от своих, весь день
прятались в лесах, теперь входили в зал по одному и по двое, как  и  люди,
потерявшие свои семьи, укрывавшиеся в других домах города. С поста Джил  у
двери она и Руди видели, как они  входили  в  зал,  всех  возрастов  -  от
подростков  до  едва  передвигающих  ноги  старцев;  входили  и   медленно
пробирались  мимо  маленьких  групп,  увязывавших  свои  жалкие   пожитки,
вглядываясь в лица людей. Очень редко ищущий находил тех, кого искал  тут,
были и слезы, и восклицания, и вопросы, и снова и снова слезы.  Чаще  тот,
кто искал, уходил ни с чем. Один полный  мужчина  средних  лет  в  грязных
остатках некогда роскошной широкой черной туники и бриджах искал  по  залу
почти два часа; потом сел на одну из куч разбитой и выброшенной  утвари  и
тряпья у двери и зарыдал, на него было больно смотреть.
     Руди совсем замерз и упал духом к  тому  времени,  когда  русоволосая
стражница Сейя вышла к  ним  из  тени  огромной  лестницы,  ее  лицо  было
напряженным и суровым.
     - Кто-нибудь из вас знает, где может быть Ингольд?  -  тихо  спросила
она. - Нам нужен его совет. Там наверху больной человек.
     - Он, должно быть, в башне, - предположила Джил.
     Руди сказал:
     - Я посмотрю.
     Он пересек главную  площадь,  где  порывистый  свет  факелов  золотил
рябившую под дождем грязь. Старый  фонтан,  до  краев  наполненный  водой,
выплескивал эбонитовые волны через край с  подветренной  стороны.  Ледяной
ветер лизал его ноги под сырым  развевающимся  краем  подобранного  плаща.
Даже Дарки, решил он, не выйдут наружу в такой ливень.
     Золотое сияние вело его к воротам двора. Кто-то, забравшись в  старую
конюшню, играл на струнном инструменте и пел:

                     Моя любовь - как весеннее утро,
                     Взлетающий быстрый сокол,
                     И я, голубь, полечу под ним
                     Скользить по дорогам летнего неба...

     Это была простая любовная песня со словами надежды, света, но мелодия
была полна тоски и горькой печали, голос певца почти тонул в  шуме  дождя.
Руди вошел в темную щель  двери  и  поднялся  по  предательской  лестнице,
ведомый слабым светом, что  сочился  сверху.  Ингольд  был  один  в  узкой
комнате. Тусклый голубоватый отблеск света от шара лежал  на  его  голове,
касаясь углов брови, носа и  плоского  треугольника  скулы,  погружая  все
остальное в тень. Кристалл на подоконнике  осветил  круг  его  собственных
цветных отражений.
     Тишина и мир царили в этой комнате. Какое-то время Руди  топтался  на
пороге, не желая прерывать медитацию Ингольда. Он видел  глаза  колдуна  и
знал, что старик созерцает что-то в глубине кристалла, яркого  и  чистого,
как маленькое пламя. Руди знал, что  его  голос,  его  вторжение  разобьют
глубокое, полное молчание, которое делало возможным концентрацию.  Поэтому
он ждал, и тишина комнаты просачивалась в его сердце, как  глубокий  покой
сна.
     Через некоторое время Ингольд поднял голову.
     - Я тебе нужен?
     Огонь над его лицом стал сильнее, серебря спутанные волосы  и  бороду
там,  где  они  вздымались  под  углом  к  выступающему  подбородку;  свет
расширился, выхватывая  темные  формы  мешков  и  бочонков,  разбросанного
тростника и опилок на полу, случайных узоров трещин и  теней  на  каменном
потолке.
     Руди кивнул, с сожалением разбивая молчание комнаты.
     - Там наверху, в зале, больной, - тихо  сказал  он.  -  Полагаю,  ему
очень худо.
     Ингольд вздохнул и поднялся, отряхивая свои просторные одеяния.
     - Я опасался этого, - сказал он.
     Он взял кристалл, закутался в свою темную мантию, набросил капюшон на
голову и пошел к двери; свет перемещался за ним.
     - Ингольд?
     Колдун вопросительно поднял брови.
     Руди колебался, чувствуя, что вопрос будет глупым, но  тем  не  менее
спросил:
     - Как вы делаете это? - он указал на слабое обрамление света.  -  Как
вызываете свет?
     Старик вытянул открытую руку, сияние переместилось к нему на ладонь.
     - Вы знаете, что это, и вызываете это, - ответил  он  тихим  и  ясным
голосом. Сияние в его руке усиливалось, белое и  чистое,  делаясь  ярче  и
ярче, пока Руди отвел глаза. Теперь он видел собственную тень, огромную  и
черную на камнях стены.
     - Вы знаете его настоящее название и что это из себя представляет,  -
продолжал колдун, - и вы называете это его истинным  именем.  Это  так  же
просто, как сорвать цветок, растущий на другой стороне изгороди. - На фоне
белого сияния зашевелились тени, Руди обернулся и  увидел  сильные  пальцы
старика, сжавшие свет. Мгновение лучи пробивались между костяшками,  потом
яркость  помутнела  и  исчезла.  Блуждающий  светлячок  колдовского  огня,
висевший над  головой  Ингольда,  теперь  опускался  перед  ними  вниз  по
чернильной лестнице, освещая их ноги.
     - Нет контакта с Кво? - спросил Руди через минуту.
     Ингольд улыбнулся его словам.
     - Как ты сказал, нет контакта.
     Руди, оглянувшись на крепкого седовласого старого колдуна,  вспомнил,
что именно этот человек создал ту искусную иллюзию понимания чужих языков;
он снова увидел Ингольда, идущего навстречу Тьме в подвалах,  безоружного,
но в полном сиянии своего величия.
     - Они все такие, как вы? - внезапно спросил  он.  -  Колдуны?  Другие
колдуны?
     Ингольд хитро улыбнулся.
     -  Нет,  слава  Богу,   нет.   Колдуны   в   действительности   очень
индивидуальны. Мы  созданы  такими,  какие  есть,  как  воины,  барды  или
крестьяне, мы совсем не похожи.
     - А  Лохиро  -  Архимаг,  Мастер  Совета  Кво?  -  Руди  было  трудно
представить  себе  человека,  которого  Ингольд   назовет   "мастер".   Он
удивлялся, как этот упрямый старый  бродяга  уживается  с  Главой  мировой
магии.
     - А-а, - улыбнулся Ингольд. - Хороший вопрос. Не найдется двух людей,
знающих его, которые дали бы похожий ответ. Говорят, что он, как дракон, в
смысле, что он самый дерзкий и коварный, самый смелый и расчетливый  -  и,
как дракон, он кажется тем, кто  видит  его,  извергающим  свет  и  пламя.
Надеюсь, у тебя будет возможность самому судить о нем.
     Он задержался  в  дверях.  По  ту  сторону  лежал  двор,  затопленный
проливным дождем; слева от них - тень  ворот,  а  за  ними  -  разрушенная
улица.  Водосточная  канава  в  центре  ее  ревела,  как  плотина  водяной
мельницы. Земля на площади превратилась в  засасывающую  чавкающую  грязь.
Руди спросил:
     - Вы любите его?
     - Я бы не доверил ему свою жизнь, - тихо ответил Ингольд. -  Я  люблю
его, как если бы он был моим сыном.
     Потом он  повернулся,  и  его  сутулая  помятая  фигура  в  мантии  с
капюшоном исчезла в тени улицы. Руди смотрел, как он  пропадает  в  мокрой
темноте, и ему казалось, что сейчас Ингольд в первый раз дал прямой  ответ
о своих личных чувствах. Промокший капюшон  старика  заблестел,  когда  он
проходил мимо освещенного окна далеко внизу по улочке. Свет был тусклым от
мягкого сияния свечи или затененной лампы. Глаза Руди задержались на окне,
и он увидел колеблющуюся тень, мелькнувшую за стеклом.
     Руди знал это окно. Секунду спустя он подумал: "Что за  черт?  Почему
бы и нет?"
     Он вышел из укрытия ворот и быстро пошел под дождем по черной улице.
     Альда встревоженно посмотрела вверх, когда он  постучал  в  дверь  ее
палаты. Потом она узнала его, и ее фиолетовые глаза потемнели от счастья.
     - Привет.
     - Здорово, - он нерешительно вошел в комнату, чувствуя  себя  неуютно
от мертвой тишины дома. Сама комната была  в  диком  беспорядке:  кровать,
стулья и пол были завалены одеждой, книгами и разным снаряжением,  тусклые
кровавые рубины сверкали на паре гребешков  в  тени,  рядом  лежали  белые
перчатки, как сморщенные вывернутые кисти рук. Сама Минальда была одета  в
белое платье, в котором он ее встретил в первый раз; оно,  очевидно,  было
любимым, как  у  Джил,  подумал  Руди,  старая  пара  джинсов.  Ее  черные
распущенные волосы красиво вились по хрупким плечам.
     - Я зашел посмотреть, может, нужно помочь в сборах?
     - Это мило с твоей стороны, - она улыбнулась. - Но, боюсь, мне  нужны
не руки, а еще одна голова. Этот хаос... - она сделала красноречивый жест,
указывая на беспорядок вокруг.
     Послышался громкий стук тяжелых туфель в зале за  ним,  и  коренастая
толстая женщина, которую Руди помнит на террасе  -  "Боже  мой,  это  было
только вчера вечером?" - торопливо вошла, волоча за собой маленький ящик и
неся кипу пустых мешков,  переброшенных  через  руку.  Она  наградила  его
испепеляющим взглядом и промолчала, обратившись к Альде:
     - Это все, что я смогла найти. Ваше Величество, и  будь  я  проклята,
если думаю, что у нас еще останется место в повозке.
     - Прекрасно, Медда, - улыбнулась Альда, забирая у нее  мешки.  -  Это
чудо, что ты смогла отыскать их в таком беспорядке. Спасибо.
     Старая женщина была растрогана.
     - Да, это правда, в доме разгром, и я едва смогла найти  это.  Что  с
вами будет, Ваше Величество, я не знаю. Придется ехать на  телеге,  просто
одетой и все такое. Как мы доберемся до Ренвета живыми, не представляю.
     - Мы доберемся, - тихо сказала девушка. - Алвир нас не оставит.
     Молча, так и не взглянув на Руди, Медда поспешила за угол, где  стала
сворачивать одеяла и простыни, плотно набивая их в мешки. Альда  вернулась
к своим делам, складывая огромную массу обгорелого  бордового  бархата,  в
котором Руди узнал плащ Алвира, надетый в тот день.
     - В основном это вещи Алвира, - объяснила она Руди,  кивая  на  груду
плащей, туник и мантий, наполовину скрывших большую кровать. -  Он  просил
меня разобрать эту одежду. Трудно решить, что взять, а что оставить, - она
отложила плащ и подняла стеганое одеяло с  вышитыми  звездами,  его  цвета
менялись и рябили. Руди  подошел,  чтобы  помочь,  он  умел  обращаться  с
бельем, и Альда благодарно улыбнулась.
     - Ну, для меня собраться - пара пустяков, - сказал он. - Все,  что  у
меня  есть,  это  одеяло,  ложка  и  то,  что  на  мне.  Для  королевы  ты
путешествуешь, прямо скажем, налегке.
     Она улыбнулась ему и отбросила волосы с лица.
     - Ты видел повозку, в которой я поеду? Она размером  с  эту  кровать.
Обычно со мной не так мало багажа; куда бы я ни шла,  я  всегда,  кажется,
брала повозки вещей, книг, одежды и запасные плащи,  теннисные  ракетки  и
шахматы. Моя служанка берет... -  внезапно  ее  голос  прервался  на  этих
словах, как будто она физически споткнулась на  быстром  бегу.  Голос  был
тонким, дрожащим, когда она закончила фразу. - Моя служанка  обычно  брала
больше, чем это. В дальних  путешествиях  у  меня  была  мебель,  постели,
столовые приборы и окна...
     - Окна?
     - Конечно, - она посмотрела на него с искренним удивлением, забыв  на
секунду, как забывал Ледяной Сокол, разговаривая с Джил,  что  он  был  из
другого мира, чужой на этой земле. -  Ты  знаешь,  сколько  стоят  большие
стекла? Даже мы, знатные, должны брать с собой окна,  когда  путешествуем.
Мы не можем позволить себе застеклить все окна во всех наших домах, -  она
улыбнулась выражению понимания, появившегося на его лице. Немного печально
Альда продолжала: - Но не думаю, что нам понадобятся окна в Убежище Дейра.
     - Что это такое? - спросил Руди. - Убежище, я имею в виду.
     Она покачала головой.
     - Я, правда, не знаю. Я никогда там не  была.  Правители  Королевства
покинули Ренвет так давно, там никогда не было даже охотничьего домика. До
тех пор, пока... Элдор...  -  она  опять  заколебалась,  словно  не  желая
произносить его имя. - Пока король не побывал в нем несколько  лет  назад,
чтобы опять расположить там гарнизон, я думаю, короли Дарвета не  посещали
его в течение поколений. Но они помнили о нем. Мой дед тоже помнил.
     - Твой дед?
     - О да. Наш Дом, Дом Бес, происходит от Дейра из Ренвета,  нисходящая
линия. Время от времени у наших родичей пробуждаются воспоминания,  иногда
через сотни лет.  Дед  говорил,  что  помнил  главным  образом  темноту  в
Убежище, дым  и  запах.  Он  рассказывал,  что  сохранил  воспоминания  об
извивающихся  проходах,  освещенных  лампами  на  сале,  и  шатких  старых
самодельных лестницах, ведущих вверх и вниз в темноту. Он помнил, как сам,
или Дейр, или кто-то из предков шел через коридоры Убежища, не зная,  день
это был или ночь, лето или зима, потому  что  там  всегда  светили  лампы.
Когда он  говорил  об  этом,  -  продолжала  она,  ее  руки  остановились,
неподвижные и белые на фоне цветов платья, которое она держала, - я  почти
видела это, все было так близко к нему. Я видела лестницы,  идущие  вверх,
как строительные леса, и мерцающий блеск на камне.  Я  чувствовала  запах,
сырой и тяжелый, как старые одеяла  и  грязная  одежда;  ощущала  темноту.
Тяжело будет жить при свете одних лишь факелов.
     - Всегда - это долго, - сказал Руди, и Минальда отвернулась.
     Они еще немного поговорили об Убежище, о Дворце Гея, о мелких  делах,
составлявших жизнь королевы государства Дарвет. Огонь  угасал  в  открытой
жаровне, согревавшей комнату, пламя играло в маленьком ровном сиянии  алых
углей, мягкие запахи  камфарного  дерева  и  лимонного  саше  исходили  от
свернутых одежд.
     - Боюсь, многое придется оставить, - вздохнула Альда. - У  нас  всего
три повозки и одна из них - для архива Королевства, - теперь она сидела на
полу, перебирая книгу за книгой из маленькой стопки  рядом  с  ней.  Огонь
факелов играл на их инкрустированных переплетах и золотил,  словно  теплым
загаром, нежную кожу ее подбородка и плеч. - Мне бы хотелось взять их все,
но некоторые из них ужасно фривольные. Книги так  тяжелы,  и  те,  что  мы
берем, должны быть действительно серьезными, по философии и теологии.  Они
вполне могут оказаться  единственными  книгами,  которые  будут  у  нас  в
Убежище многие годы.
     За  плавными  переливами  ее  голоса  Руди  услышал  непримиримое   и
требовательное эхо другого голоса - Джил:
     "Ты  знаешь,  сколько  великих   творений   древней   литературы   не
сохранилось? И все потому, что какой-нибудь паршивый монах решил, что  они
не настолько важны, чтобы их сохранить!"
     И Руди рискнул:
     - Многие собираются взять с собой философию и теологию. И ВИДИТ  БОГ,
Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ ЗАМУРОВАННЫМ НА ГОДЫ, НЕ ИМЕЯ ДРУГОГО ЧТЕНИЯ, КРОМЕ БИБЛИИ.
     - Это правда, - задумалась она, взвешивая две книги на руках,  словно
сравнивая   удовольствие   и   искренность   эмоций   с   хитросплетениями
схоластических изысканий.  Потом  повернула  голову,  черная  волна  волос
скользнула по коленям. - Медда?
     Толстая служанка, которая все это  время  с  молчаливым  неодобрением
возилась в темных углах комнаты, теперь вышла вперед, чуть смягчившись.
     - Да, моя госпожа?
     - Не могла бы ты подняться  в  кладовую  и  поискать  другой  сундук?
Маленький?
     Женщина присела в реверансе.
     - Да, моя госпожа.
     Ее тяжелые каблуки протопали к выходу из темного зала.
     "Один - ноль в пользу Джил и древней литературы", - подумал про  себя
Руди.
     Альда улыбнулась ему  через  огненный  блеск  драгоценных  камней  на
позолоченном переплете.
     - Она не в восторге от тебя. Или, по правде говоря,  от  любого,  кто
недостаточно подавлен моим  королевским  титулом.  Медда  нянчила  меня  с
рождения, и придает большое значение роли Няни  Королевы.  Она  не  такая,
когда мы одни. Пусть это тебя не задевает.
     Руди улыбнулся в ответ:
     - Я знаю. Когда я в первый раз увидел вас вместе, я подумал,  что  ты
была кем-то вроде младшей служанки, судя  по  тому,  как  она  командовала
тобой.
     Красивые черные брови поднялись, в глазах девушки  зажегся  дразнящий
огонь.
     - Если бы ты знал, что я - королева Дарвета, ты бы со мной заговорил?
     - Конечно. Ну, в самом деле... - Руди колебался, удивленный. -  Уф...
Я не знаю. Если бы кто-нибудь сказал:  "Смотри,  это  королева",  -  может
быть, я бы даже и не увидел тебя, не посмотрел бы  на  тебя,  -  он  пожал
плечами. - У нас нет королей и королев там, откуда я пришел.
     - Правда? - она нахмурилась, озадаченная непостижимой информацией.  -
Кто же тогда правит вами? Кого ваш народ любит и кем гордится? И кто будет
любить и защищать честь вашего народа?
     Для Руди этот вопрос был столь же непостижим, и так как  в  школе  он
преуспел только в прогулах, он имел лишь смутное представление о том,  как
работает  правительство  Соединенных  Штатов.  Но  Руди  изложил  ей  свое
понимание этого,  может,  более  емкое,  чем  политическая  теория;  Альда
слушала серьезно, обхватив руками подтянутые колени. Наконец она сказала:
     - Не думаю, что смогла бы принять это. Не потому, что я королева,  но
все это звучит слишком безлико. И  я  в  действительности  больше  уже  не
королева.
     Она оперлась спиной на резной столбик кровати,  ее  голова  оказалась
рядом с его коленом. Хрупкое лицо ее  на  фоне  отблеска  углей  выглядело
очень юным, но в тоже время измученным, несчастным и усталым.
     - О, они уважали меня, они кланялись мне. Это  все  во  имя  меня.  И
Тира. Но все это в прошлом. Ничего не осталось. - Внезапно ее  голос  стал
тише и напряженней, и Руди увидел вдруг слезы в ее фиалковых глазах.
     - И все это произошло так неожиданно... Дело не в почете, Руди, не  в
том, чтобы иметь слуг, которые ухаживают за  мной.  Дело  в  людях.  Я  не
забочусь о том, чтобы собрать вещи, когда всю жизнь слуги делали  это  для
меня. Но те слуги, домочадцы двора, они были вокруг меня  годы.  Некоторые
происходили из нашего дома, когда я еще была девочкой, они были со мной  с
моего рождения. Люди вроде стражников, стоявших за дверью моей спальни,  я
не знала их толком, но они были частью моей жизни,  частью,  о  которой  я
никогда по-настоящему не думала. И все они теперь мертвы. Это страшно.
     Ее голос дрогнул, но Альда взяла себя в руки.
     - Ты знаешь, там  был  один  старый  раб-дуик,  который  ухаживал  за
цветами в Зале Дворца. Может быть, он делал это  всю  свою  жизнь,  а  ему
должно было быть около двадцати лет, это очень  много  для  них.  Он  знал
меня, он хрюкал и по-своему  улыбался  мне,  когда  я  проходила  мимо.  В
последней битве в Тронном Зале Гея он схватил факел и бросился  с  ним  на
Дарков, размахивая им, как люди  размахивали  мечами.  Я  видела,  как  он
погиб. У меня на глазах погибло много дорогих сердцу людей.
     Слеза скользнула по щеке.
     - Дело вовсе не в том,  быть  королевой  или  не  быть  королевой,  -
продолжала она, вытирая щеку дрожащими пальцами. - Эта вся  жизнь,  вообще
все... Тир - единственное, что у меня осталось.  А  в  последней  битве  я
покинула и его. Мы  закрыли  его  в  маленькой  комнате  за  троном,  я  и
служанка. Им был нужен в зале каждый меч, хотя никто  из  нас  раньше  его
даже не держал в руках.  Это  было  похоже  на  страшный  сон...  Какой-то
кошмар, везде огонь и мрак. Я чуть не сошла с ума. Я не боялась, что умру,
я боялась, что они доберутся до Тира. А  я  оставила  его  одного,  -  она
повторила эти слова в каком-то  отчаянном  удивлении.  -  Я  оставила  его
одного. Я... я сказала Ингольду, что убью его, если он не заберет  Тира  и
не уйдет. Он собирался остаться и биться до  конца.  У  меня  был  меч.  Я
сказала, что убью его... - с минуту, казалось, ее глаза не видели ничего в
затененном золотистом тепле покрытой занавесками  палаты,  отражая  только
оживший ужас.
     Руди мягко сказал:
     - Я думаю, он понимал твое отчаяние и простил тебя.
     - Я не об  этом,  -  она  усмехнулась,  как  делают  люди,  вспоминая
выходку, уже потерявшую свое значение.  -  Представь,  как  неудобно  было
встретиться с ним после...
     Дождь стих, его упорный стук перешел в  мягкий  моросящий  шелест  по
толстому стеклу окна. Угли затухали в жаровне,  их  отсвет  был  похож  на
последний блик гаснущего заката. Минальда встала  и  прошла  через  сумрак
комнаты, чтобы зажечь свечку от угольков и перенести огонь на три свечи  в
серебряном канделябре на столе. Она задула лучинку, и,  когда  откладывала
ее в сторону, дым окутал ее лицо.
     - Чего я не могла вынести, так это того, - продолжала Альда, ее голос
был спокойным, словно она говорила о  ком-то  другом,  -  что  я  оставила
своего ребенка на верную гибель. До тех пор, пока Ингольд не пришел ко мне
позапрошлой ночью, пока он не принес мне Тира, я даже не знала, выжили они
или нет. Все остальное: Дарки, ринувшиеся на  нас  поверх  факелов,  их...
прикосновение, их железная хватка, лицо Ледяного Сокола, когда  он  поднял
меня с пола в подземелье, - даже это казалось нереальным. Только то, что я
оставила своего ребенка, единственное существо,  единственное,  оставшееся
от всего прочего в жизни...
     Ее руки и голос опять начали дрожать, Руди  подошел  к  ней  в  ореол
света свечей, взял за руки, чтобы успокоить, и почувствовал хрупкие пальцы
в своей грубой ладони. Его прикосновение вернуло ей  ощущение  реальности,
потому что она вдруг улыбнулась и опустила глаза.
     - Алвир говорит, что я бредила от потрясения, - тихо сказала  она.  -
Хорошо, что я  не  помню,  как  покидала  Гей.  Мне  говорили,  город  был
разрушен. Теперь он  останется  хотя  бы  в  моей  памяти  во  всем  своем
великолепии, - она снова  подняла  глаза  на  него,  тихая  слабая  улыбка
самоиронии  появилась  в  уголках  ее  чувственного  рта.  -  Вот   почему
большинство вещей здесь принадлежит Алвиру, а не  мне.  Это  не  те  вещи,
которые я бы взяла с собой, если бы покидала Гей по собственной воле.
     - Не беспокойся об этом.
     - Но прошлой ночью, - продолжала Альда, - я была готова  убить  тебя,
если бы ты попытался остановить меня, когда я возвращалась за Тиром. Я  не
могла опять оставить его. Спасибо, что пошел со мной и оставался с нами  в
подвалах. Ты спас нам жизнь. Но я бы пошла и одна.
     - И все же ты была не в своем уме, - мягко возразил Руди.
     Она улыбнулась:
     - Возможно.
     Дождь иссяк. Ровное восковое сияние свечи  вытянулось  в  желто-белые
колонны, свет стал ярче в тихом глубоком молчании.  На  время  их  окружил
покой этой комнаты, подарив удивительный момент  счастья  уединения  среди
сумятицы и обломков Вселенной. Руди непривычно сильно  ощущал  ее  пальцы,
легко покоившиеся в его руке. Он вдыхал запах ее волос, аромат гвоздики  и
лавра и вместе с ним мягкий жирный запах  свечей  и  великолепие  кедра  и
лаванды. Заключенные в остановившемся времени, они были  одни  в  обоюдном
оцепенении, ее глаза пристально смотрели  на  него.  Руди  уже  знал  -  и
понимал также, что она знает, - что что-то  неизбежно  произойдет.  Знание
пронзило его, как молния, но не вызвало никакого удивления. Как  будто  он
всегда это знал.
     Они стояли так в течение  бесконечного  мгновения,  поглощенные  этим
обоюдным прозрением. Единственным звуком в комнате было их легкое  быстрое
дыхание. Лотом открывшаяся внизу дверь качнула воздух,  наклонилось  пламя
свечей, заставив склониться и вздрогнуть тени. В этом вторжении  холодного
потока голос Алвира гулко отозвался в непривычно пустом, безлюдном зале.
     - ...лошади во дворе. Погрузка займет большую часть ночи.  Ваши  вещи
поедут в третьей повозке, - и хотя нельзя было больше разобрать ни  слова,
они услышали отвечающий слабый голос Бектиса, недовольный  голос  Медды  и
резкое внезапное позвякивание перевязи меча и доспехов.
     Альда сделала движение, чтобы уйти, но Руди схватил ее  за  руки.  Их
глаза снова встретились, озадаченные, ищущие  какой-нибудь  ответ,  почему
случилось  то,  что  было  между  ними.  Их  привязанность  друг  к  другу
изменилась, в ее лице Руди  видел  страсть,  страх  перед  этой  возможной
близостью и отражение  его  собственного  смущения  от  чувства,  испытать
которое он никак не ожидал. Потом ее  щеки  внезапно  порозовели  в  свете
свечей, и Альда вырвалась, заикаясь:
     - Я... я не могу... - она повернулась, чтобы убежать.
     -  Альда,  -  мягко  позвал  он  ее,  и  от  звука  его  голоса   она
остановилась, ее дыхание стало прерывистым, словно после долгого  бега.  -
Увидимся завтра в дороге.
     Она прошептала:
     - Хорошо, - и отвернулась. Секундой позже Руди услышал ее шаги,  и  у
него защемило сердце.

                                    10

     Давным-давно,  еще  в  прошлой  жизни,  Руди  видел   фильм   "Десять
заповедей", который, среди прочего, содержал  запоминающуюся  сцену  ухода
Детей Израиля из Земли Египетской: Чарлтон Хестон поднял свой  посох,  все
были готовы отправиться в  путь  -  вся  сцена  заняла  около  трех  минут
экранного времени - с младенцами и стариками, со слезами покидающими улицы
Фив.
     Карст же суетился уже  в  течение  нескольких  часов.  Руди  стоял  у
повозки, на которой должны были повезти пайки, предназначенные для стражи,
перед ним открывался неплохой вид на площадь, и ему казалось, что вряд  ли
кто-нибудь двинется в путь до полудня, если не позже. Снова пошел дождь, и
земля стала, как густая каша. Колеса повозок увязали в  ней,  люди  бегали
взад-вперед  с  бесцельными  поручениями,  делая   грязную   жижу   совсем
непролазной. Грязь и влага покрывали все, пропитав плащ Руди и  одежду,  и
залепляли грязные сгрудившиеся кучки подавленных беглецов,  которые  мокли
под дождем в отчаянии. Даже Алвир,  уверенно  прокладывавший  себе  дорогу
среди них, оказался сплошь забрызганным грязью.
     К полудню площадь превратилась  в  месиво.  Смешались  люди,  вещи  и
импровизированный транспорт.  Дети  отставали  от  родителей  и  терялись.
Убежавших свиней приходилось  ловить  среди  телег,  связанных  лошадей  и
личных вещей, опрокидывая все на бегу. Разношерстная  толпа,  состоящая  в
основном из многодетных семей и челяди,  ругалась  и  размахивала  руками,
спорила, идти ли на север, в Убежище наместника Херла Кингхеда, на  юг,  в
Ренвет в горах, вслед за Алвиром и  Регентским  советом,  или  дальше,  за
перевал Сарда, в  Геттлсанд,  под  угрозой  нападения  Белых  Рейдеров,  в
убежища наместника Томека Тиркенсона. Руди  видел  Тиркенсона,  огромного,
покрытого шрамами и уродливого, бранившего своих спутников такими словами,
от которых и у погонщиков волов завяли бы уши.
     Сам Руди мог бы покинуть город за пару минут. Он  набрал  кое-что  из
теплой одежды - коричневую тунику, рубашку, бриджи и  ботинки,  домотканый
плащ, который оказался слишком велик, и пару перчаток, вышитых  золотом  и
украшенных изумрудами. Свою калифорнийскую одежду он сложил в сумку вместе
с бритвенными принадлежностями, позаимствованными, как и все остальное,  у
тех, кто не пережил прихода Тьмы  в  Карст,  американским  ножом,  роговой
ложкой и большим  голубым  пластмассовым  гребнем.  Непривычный  вес  меча
оттягивал его бедро.
     Опершись плечом о высокое колесо телеги, дрожа от ветра, который  нес
дождь и трепал темные  деревья,  видневшиеся  над  черными  остроконечными
крышами,  он  обозревал  хаос  перед  собой.  Перепачканные  грязью   люди
торговались за место в повозках, вязали огромные узлы на спинах мулов  или
грубых тачках или повозках, спорили о том,  что  взять,  а  что  оставить.
Глядя на них под обжигающим лицо ледяным ветром, он  вспоминал  Калифорнию
так, будто вся жизнь там происходила с кем угодно, только не с ним.
     - Вот, - раздался хриплый голос Ледяного Сокола.
     Он повернулся и  увидел  высокого  капитана,  показывавшего  Джил  на
маленький караван повозок, выезжавших из дворца Джованнин, примыкавшего  к
Церкви на другой стороне площади. Монахи  в  красных  одеждах  под  личным
руководством надменной аббатисы нагружали две из них ящиками, которые были
наполнены явно чем-то тяжелым.
     - Мне  кажется,  это  яркий  пример,  -  продолжал  стражник.  -  Они
утверждают, что трудятся над спасением душ,  но,  судя  по  всему,  что  я
видел, лишь собирают десятину и хранят записи о том, скольким  владеют,  и
что души, появившись на свет, были крещены,  исповеданы  и  отпущены.  Как
скряги, считающие золото. Убегая, они скорее возьмут бумаги, чем пищу.
     - О_н_и_? - удивленно переспросила  Джил  и  посмотрела  на  высокого
юношу с неестественно белыми косами. - Ты не исповедуешь религии?
     Презрительное фырканье было единственным ответом.
     За повозками  Церкви  люди  Алвира  и  остатки  великих  Королевства,
казалось, жонглировали китайским огнем на ступенях Городского  Зала.  Руди
увидел Альду, сидящую там на передке одной из повозок, завернутую в черный
мех  и  выглядывавшую  из-под  развевающегося  капюшона.   Она   укачивала
завернутый в полу огромный сверток темных свисающих одеял,  в  которых  не
было ни намека на круглое розовое лицо Тира.
     Медда, чье круглое лицо опухло от слез, влезала наверх, чтобы  занять
место рядом с королевой. Альда повернула голову,  ее  взгляд  скользил  по
толпе. В сумятице она встретилась глазами с  Руди  и  быстро  отвернулась,
будто стыдясь, что заметят направление ее взгляда.
     За ней Бектис влезал на другую повозку, его узкое лицо было обрамлено
воротником из дорогого  куньего  меха,  он  безучастно  смотрел  вниз,  на
облепленные грязью башмаки.
     Потом кто-то стал  отдавать  приказы,  резкий  властный  голос  Януса
возвысился над ревом низвергающегося дождя и шумом споров и приготовлений.
Алвир появился из-за Городского Зала верхом на тонконогой  гнедой  кобыле.
Его огромный плащ развевался на ветру, когда  он  наклонился,  чтобы  дать
последние  наставления.  Стражники  пытались  построиться  в   линию,   но
получился лишь рваный двойной ряд по обе стороны от повозок канцлера. Люди
на площади, подобно кипящему  пестрому  вареву  в  котле,  поодиночке  или
парами, семьями, кланами подбирали свои пожитки и тянулись  к  стражникам.
Те, кто не готов был выступать,  все  еще  собирались  в  спешке,  надеясь
догнать остальных по дороге. Какова бы ни была их  конечная  цель,  север,
или Геттлсанд, или Ренвет, держаться вместе  с  вооруженным  конвоем  было
безопаснее, чем отправляться в этот долгий путь в одиночку.
     Руди был немного удивлен масштабом  образовавшейся  толпы.  Отдельные
семьи брели сзади и по бокам главного ядра королевских повозок  со  своими
птицами в клетках и лающими собаками, свиньями и козами; удивительно,  как
много семей смогли удержаться вместе в хаосе последних нескольких  недель,
хотя многие из них, как знал Руди, потеряли своих близких. Отцы  и  матери
несли поклажу, старшие дети - тех, кто был мал и не  умел  ходить,  другие
гнали скот, который смогли сохранить или просто подобрать. Там было немало
почти древних старцев. Руди удивлялся, как иные из них  смогли  достаточно
быстро бегать, чтобы спастись от Тьмы. Но они  были  тут,  опирающиеся  на
палки или на плечи своих внуков и  правнуков,  беседуя  друг  с  другом  с
невозмутимым  спокойствием  людей,  которые  давно  перестали   удивляться
превратностям судьбы.
     Забрызганный грязью старик с тяжелым узлом и толстым дорожным посохом
столкнулся с Руди, когда они проходили мимо последних окраин города. Тропа
была затоплена коварной скользкой черной грязью. Нога Руди  скользнула  на
его ногу, и сильная рука подхватила Руди под локоть.
     - Вырежь себе посох в лесу, - посоветовал знакомый скрипучий голос, -
дорога будет не легче, когда мы доберемся до гор вокруг Ренвета.
     - Это те же горы, к  которым  мы  идем,  -  спросил  Руди,  осторожно
двигаясь вслед за колдуном, - или другие?
     - Другие, - ответил Ингольд. - Мы идем по Большой Южной Дороге из Гея
и проследуем по ней вниз  по  долине  Бурой  Реки,  текущей  через  сердце
Королевства. Ее пересекает дорога на перевал Сарда, дальше  мы  пойдем  по
ней вверх в Большие Снежные Горы через огромную горную  цепь,  разрезающую
Королевство, земли Воса, надвое, отделяя речные долины от равнин и пустыни
Геттлсанда. Ренвет лежит выше перевала Сарда. Смотри под ноги.
     Руди ковылял по скользким желтым осенним листьям  вдоль  безжизненной
полосы черных зыбучих песков. Дорога из  Гея  в  Карст  была  выровнена  и
проложена так, чтобы быть легко проходимой в хорошую погоду, но постоянный
приток беглецов и  вдобавок  к  тому  дожди  превратили  путь  в  коварную
расплескавшуюся реку жидкой грязи. Те беженцы, которые покинут Карст после
полудня, должны будут брести вброд всю дорогу до равнины.  Руди  посмотрел
на темные, окутанные туманом серые деревья  и  представил,  на  что  будет
похожа эта земля для тех, кто  завязнет  на  дороге,  когда  стемнеет.  Он
вздрогнул.
     - Это далеко? - внезапно спросил он. - Сколько ночей мы  проведем  на
открытом воздухе?
     - Около ста семидесяти миль,  -  ответил  Ингольд,  пробираясь  через
сырой кустарник на более твердой земле по обочине.  -  Восемь  или  десять
ночей, если продержится хорошая погода и река Эрроу не  слишком  поднялась
на переправе.
     - И это вы называете хорошей погодой? - проворчал Руди. - У меня  зуб
на зуб не попадает все то время, что я  нахожусь  здесь.  Хоть  бы  одежду
просушить...
     Ингольд вытянул руку,  и  дождь  собрался  маленьким  озером  на  его
мозолистой ладони.
     - Могло быть много хуже, - тихо сказал он. - Последние десять  лет  у
нас были сильные ветры со снегопадами в горах, заставившие Белых Рейдеров,
варваров равнин, нападать на наши поселения из одного только  голода.  Эта
зима, судя по всему, будет еще хуже...
     - Фантастика.
     - Зато Дарки реже нападают в плохую погоду. Сильные ветры,  проливные
дожди или  снег,  похоже,  держат  их  под  землей.  Так  получается,  что
некоторые блага или несчастья приходят по очереди.
     - Прекрасно, - сказал Руди без энтузиазма, - у нас есть  выбор  между
Дарками или воспалением легких.
     Старик поднял брови, усмехаясь.
     - И что бы ты предпочел?
     Они свернули с перекрестка, как в свое время  Джил,  и  ржавые  леса,
казалось, расступились, открыв  за  ними  туманную  золотистую  равнину  и
полускрытый в перламутровом тумане над рекой разрушенный город Гей.
     Привыкнув к мегаполису Лос-Анджелеса, Руди посчитал этот город  очень
маленьким, но со своим лицом, со своей архитектурой и  даже  роскошью.  Он
восстановил его мысленно, представив крыши на  обгорелых  стенах  домов  и
листья на сером кружеве голых веток. Руди вспомнил, как тихий мягкий голос
Минальды  печально  произнес:  "Теперь  я  вспоминаю  его  во   всей   его
красоте..."
     В задумчивости он какое-то время стоял, глядя на серебристо-оранжевый
пейзаж, пока стихающий шум за ним не дал ему сигнал, что конвой прошел,  и
Руди ничего другого не оставалось,  как  вернуться  обратно  на  дорогу  и
догнать остальных, прокладывая себе путь через  месиво  черной  грязи,  на
которой редкие белые птичьи  перья  казались  хлопьями  выпавшего  первого
снега.
     Новые беженцы присоединились к ним на  равнине  у  стен  Гея.  Трасса
Карст -  Гей  пересекала  Большую  Южную  Дорогу  в  нескольких  милях  от
многочисленных башенок городских ворот, в огромном вытоптанном круге среди
высохшей травы. К северу от перекрестка маячил  Холм  Треда,  названный  в
честь какого-то героя древних  войн,  -  единственный  выступ  на  плоской
земле.
     Караван был встречен пестрой толпой беглецов из Гея, более смелых или
же наоборот - глупых или тяжелых на подъем,  которые  упрямо  не  покидали
разграбленных обломков столицы, надеясь, что авось опасность как-нибудь да
минет их. Они были намного лучше обеспечены едой и тяжелее нагружены,  чем
те, кто бежал в Карст неделей раньше, лучше одеты,  ехали  на  повозках  с
мулами и лошадьми, вели коров,  свиней  и  кур,  несли  огромные  сумки  с
книгами, деньгами, запасной одеждой и фамильным серебром.
     - Где они взяли коров? - спросил Руди у Джил,  которая  в  это  время
совершенно случайно оказалась рядом. - Ей-богу, не  держали  же  они  всех
этих животных в городе.
     Джил сказала:
     - Люди в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго держали коров и свиней до 1890-х.
Как ты думаешь, откуда в городе берется молоко?
     Когда  две  толпы   смешались,   он   услышал   гул   голосов   вдоль
увеличившегося каравана.
     - Это  действительно  Ее  Величество?  Она  жива  и  здорова?  И  Его
Высочество?
     Люди благодарно крестились и  вытягивали  шеи,  чтобы  посмотреть  на
королеву.  Будучи  не  особо  образованным  американцем,  Руди  ожидал  от
подданных монархии страха или возмущения по отношению  к  тому,  кто  имел
столь безграничную власть над ними,  и  ему  было  удивительно  видеть  то
почтение, которое они  оказывали  Альде  и  Тиру.  Он  вспомнил,  что  она
говорила прошлой ночью насчет любви и чести - что людям нужен  властитель,
которого они могут любить, так же, как и закон, которому они следуют.  Вот
он бы, к примеру, не смог представить себе  ни  одного  из  членов  своего
собственного правительства, которого хотя бы уважал, не говоря уже о  том,
чтобы молиться или радоваться  его  спасению.  Это  заставило  его  новыми
глазами посмотреть на высокую,  покрытую  шкурами  повозку  со  свисающими
черными  и  красными  знаменами  и  совершенно   по-другому   подумать   о
черноволосой девушке, сидящей в ней.
     День тянулся медленно, они  брели  по  Большой  Дороге  через  мокрые
зеленые поля вдоль реки. В противоположность грязной тропе, в горах дорога
была широкой и относительно сухой. Караван покинул широкий простор равнины
у Гея и пересек мост между хмурыми пустынными башнями,  чтобы  вступить  в
плодородные долины, где дорога лениво пролегала между лугами и лесами.
     Руди, будучи типичным городским жителем, тем  не  менее  был  поражен
степенью процветания этой земли. Крестьянские дома были добротно сделаны и
поражали количеством  комнат  и  просторными  подсобными  помещениями  для
скота.
     Но безлюдье земли навевало  уныние.  Брошенные  дома,  оставленный  и
орущий от голода скот, наполовину убранный урожай, гниющий под  дождем,  -
страшная в своей безысходности картина погибающей земли.
     Те немногие люди, что встречались им,  выходили  на  дорогу  со  всем
своим добром, детьми, как попало рассаженными  в  воловьи  повозки,  чтобы
влиться в ряды движущейся армии беженцев. Следом бежали  пастушьи  собаки,
подгоняя лаем кучки овец  и  свиней.  Когда  караван  проходил  мимо  этих
необитаемых ферм, стражники  или  Красные  Монахи  -  мужчины  и  женщины,
действовавшие сами по себе, - покидали обоз, чтобы поискать пропитание  ни
заброшенных полях и пустых сараях. Иногда они возвращались с грузом  зерна
и  крупы,  а  то  и  скотом:  свиньями,  блеющими  овцами  или  маленькими
коренастыми деревенскими лошадками - животными, чьим владельцам уже больше
никогда не придется заниматься хозяйством.
     А дождь все шел, не прекращаясь. Конвой разросся до  армии,  двигаясь
по серебряной дороге под ливнем.
     Руди думал о том, сколько же пройдено миль, - "черт, это как идти  из
Лос-Анджелеса в Бейкерсфилд", - и удивлялся, какого черта  он  там  делал.
Поверх тяжелых облаков и косого дождя серый день переходил в сумерки.
     Руди прикрыл ладонью глаза  и  окинул  взглядом  серый  ландшафт;  он
увидел, как видел несколько раз в течение  дня,  человека  -  мужчину  или
женщину, он не мог точно  сказать,  -  бесцельно  бродившего  вдалеке  под
секущим холодным ветром. Он удивлялся поведению этих людей - никто из  них
не дал никакого знака, что видит проходящий конвой, и никто из  идущих  по
дороге не заговорил с ними и не  помахал  им  рукой.  Иногда  они  стояли,
безразлично уставясь в пространство, или просто лежали на земле  в  полях,
тупо гладя в пустое небо.
     Руди был заинтригован и поэтому ближе к вечеру, когда увидел  мужчину
и двух молодых женщин, стоящих наверху у дренажной канавы сбоку от дороги,
пусто глядя в пространство, он свернул с мостовой и, спустившись  по  краю
канавы, поскальзываясь на траве и грязи, перебрался туда, где они стояли.
     Мужчина  был  одет  в  просторную  белую   хлопчатобумажную   рубаху,
прилипшую от дождя к мягкому упитанному телу. Его руки и  рот  были  почти
синими от холода, но он, казалось, не замечал, что стоит  по  щиколотку  в
ледяной воде. Девушки были одеты  в  мокрые  шелковые  платья;  с  увядших
цветов и цветных лент, вплетенных в их спутанные волосы, капала  вода.  Их
бессмысленные глаза следили за его движениями, но никто из  них  троих  не
издал ни звука.
     Руди осторожно провел рукой перед  глазами  мужчины.  Тот  следил  за
этим, но в глазах не отражалось никакого понимания увиденного. С девушками
было то же самое - красивые девушки,  грациозные  и  нежные,  как  влажные
свежие лилии. Руди с удовольствием взял бы одну из них - или даже обеих  -
к себе в постель, если бы не леденящий ужас этого пустого взгляда.
     - Вот, - сказал Ингольд позади,  -  еще  одна  вещь,  которую  делают
Дарки.
     Руди испуганно обернулся: он не  слышал,  как  подошел  колдун,  даже
через четыре дюйма воды. Лицо старика казалось напряженным и усталым,  еле
различимым в тенях поднятого капюшона.
     - Мы почти не видели таких в Карсте, может, потому, что  жертвы  были
растоптаны теми, кто искал спасения, или потерялись в лесах вокруг города.
Но я знаю это по Гею. Пожалуй, многие знают об этом.
     - Что с ними? - Руди  перевел  взгляд  с  колдуна  на  трех  дрожащих
пустоглазых существ и почувствовал, как по коже  пробежали  мурашки,  что,
впрочем, было явно не от холода.
     - Кажется, я говорил об этом раньше, - тихо сказал Ингольд.  -  Дарки
пожирают сознание так же, как и  плоть,  -  вот  почему,  подозреваю,  они
охотятся за людьми, а не за животными. Так же,  как  человеческое  мясо  и
кровь, Дарки поглощают психологическую энергию, интеллект, сознание,  если
угодно. Возможно, для них это самое важное.
     Протянув руку, Ингольд закрыл глаза мужчины  большим  и  указательным
пальцами и, сам смежив веки, погрузился в молчаливую  медитацию.  Внезапно
колени у мужчины подогнулись, и Ингольд шагнул в сторону  от  него,  когда
тот беззвучно повалился в булькающую под  дождем  воду  и  остался  лежать
лицом вниз - он был мертв.
     Руди все еще в ужасе  смотрел  на  труп,  когда  колдун  коснулся  по
очереди каждой из девушек. Они  упали  и  лежали,  их  украшенные  цветами
волосы плавали вокруг них в грязной воде  канавы.  Колдун  развернулся  и,
опираясь на посох, снова вскарабкался на берег. Руди  последовал  за  ним,
вода стекала с пол его одежды, замерзший, дрожащий, он был  потрясен  тем,
что сейчас сделал Ингольд. Какое-то время они не  разговаривали  и  только
молча брели по дороге. Потом Руди не выдержал и спросил:
     - Они не оправляются от этого, да?
     - Да, - донесся голос колдуна из тени капюшона.
     "Безобидный старикашка, - подумал Руди, - обаятельный старый дурачок.
Неудивительно, что люди боятся его".
     - Да, - продолжал Ингольд, - если  они  находятся  в  помещении,  они
обычно умирают от голода. Если снаружи - погибают, потому  что  совершенно
беззащитны.
     -  Гм...  неужели  никто  не  пытался  позаботиться  о   них,   чтобы
посмотреть, может ли сознание вернуться к ним?
     Ингольд пожал плечами.
     - Это не так легко, если ты  сам  убегаешь  от  Тьмы.  На  севере,  в
Твеггеде, в начале всех  этих  бедствий  попытались  так  сделать.  Жертва
прожила два месяца.
     - И что же случилось после двух месяцев?
     - Ее убили те, кто ухаживал за ней, - добавил  колдун,  -  это  были,
видишь ли, муж и дочь жертвы.
     Руди обернулся через плечо. Тяжело опускался вечерний туман,  тень  и
мрак покрывали землю.

     Настала ночь, и на мили вверх и вниз по Большой Южной Дороге  беглецы
пытались  заснуть.  Сторожевые  костры  разгоняли  тьму,   как   мерцающее
ожерелье, по обе стороны дороги, и все, кто мог поднять руки,  протягивали
их к огню. В низинах лужицы дождя уже превратились в лед.
     Альда пришла к  костру  Руди  ночью,  Медда  сопровождала  ее.  Альда
стеснялась его, и они не говорили о том, что было между ними в Карсте,  но
Руди ощутил от ее присутствия радость, которую не  испытывал  ни  с  одним
человеческим существом. Потом они сели вместе спиной к  огню,  не  касаясь
друг друга, разговаривая о Тире  или  о  мелких  происшествиях  в  дороге;
близость между ними была такой сильной и теплой, словно они завернулись  в
один плащ.

     Утро было ясным и обжигающе холодным. Ветер разорвал пелену облаков и
угнал их на юг,  как  громадные  утесы  ослепительно  белых  гор  на  фоне
поднимающейся голубизны утреннего неба. По цепочке  прошло  известие,  что
волки напали на конский табун, принадлежащий Церкви, и их отогнали Красные
Монахи; четверо часовых  ночной  стражи  были  найдены  мертвыми  у  своих
костров - обескровленные жертвы Тьмы. Тем не менее Джованнин совершила, не
покидая телеги, благодарственную службу,  и  те,  кто  пережил  эту  ночь,
благодарили Бога, что они остались живы.
     Теперь они вступили в холмистую  страну,  огромная  дорога  запетляла
между серо-зелеными холмами. Справа от них иногда сверкали далекие вершины
западных гор, фиолетовые, серые и голубые или покрытые  хмурыми  облаками.
Это была земля ручьев, окаймленных льдом по утрам,  они  текли  в  зеленые
сочные низины на востоке. Через эти ручьи иногда  были  переброшены  узкие
каменные мосты, но чаще дорога просто  шла  по  воде,  так  что  все  были
постоянно полусырыми и дрожали.
     Руди, окоченевший, страдающий от боли во всем теле, последовал совету
Ингольда и срезал прямое молодое деревцо в ближайшей  роще,  мимо  которой
они шли, чтобы сделать из него дорожный посох. Он никогда не был  силен  в
ботанике, но Ледяной Сокол сказал ему, что это был ясень.
     К полудню они пересекли широкую седловину земли между двумя  холмами,
оттуда перед ними открывался широкий вид  на  всю  страну  вниз  по  реке,
высокую траву, бледно рябившую  под  убывающим  светом  холодного  солнца.
Воины в красном, которые вели мулов повозки Минальды, остановились,  чтобы
дать им передохнуть, Руди подошел к ней  поближе.  Многие  останавливались
там перевести дух на этом небольшом перевале и посмотреть на землю  внизу.
Альда повернулась к нему и улыбнулась:
     - Как ты чувствуешь себя? - робко спросила она.
     - Ужасно, - Руди опирался на палку, не беспокоясь, что  выглядит  как
старик. - Как, ей-богу, ваши  люди  выдерживают  это?  Я  чувствую,  будто
сейчас помру.
     - Так же, как большинство этих людей, - сказала Альда. - Так было  бы
и со мной, если бы у меня не было повозки, но пока я - королева. Весь день
мы едем мимо женщин с детьми, маленькими, как Тир. Они несут их в  Ренвет,
иначе те умрут в дороге, - она сильнее подоткнула одеяла  вокруг  ребенка,
которого держала у груди.
     Тир издал слабый звук протеста и делал  явную  попытку  выбраться  из
одеял  и,  как  догадывался  Руди,  скатиться  с  сиденья.  Ребенок  будет
настоящим наказанием, когда начнет ходить.
     - Умрут? - неловко переспросил он. Он вспомнил, что рассказывали люди
о тех, кто отстал от каравана...
     - От холода или голода, - сказала она. - У нас нет  проблем  с  пищей
сейчас, но когда мы покинем возделанные земли, ее будет не хватать,  чтобы
накормить всех детей, стариков и больных.
     Она испуганно смолкла на полуслове, вытягивая  шею,  чтобы  взглянуть
поверх холмов, и Руди проследил за ее взглядом  вниз  по  гладким  изгибам
серо-зеленой земли. Вдалеке он разглядел огромные бурые фигуры,  бродившие
по далеким пастбищам, качающиеся, как чудовищные живые стога сена.
     - Кто это? - спросил он, прикрывая глаза от солнца. Снова взглянув на
Альду, он увидел тревогу у нее на лице. - Это...
     - Мамонты, - сказала Альда, она казалась озадаченной.  -  Мамонты  на
этой стороне гор...
     - М_а_м_о_н_т_ы_?!
     Она взглянула на него, не придав значения изумлению в его голосе.
     - Мохнатые слоны,  -  объяснила  она.  -  Они  часто  встречаются  на
северных равнинах, конечно, но их не видели в речных долинах уже...  сотни
лет. И никогда так далеко к  югу.  Очевидно,  что-то  случилось,  раз  они
прошли через горные перевалы.
     Но мамонты были не единственными, кто прошел через горные перевалы.
     Ночью, когда они с Альдой сидели  у  костра,  тихо  разговаривая  под
неодобрительным наблюдением Медды, Руди показалось, что он слышит  далекий
топот копыт - непривычный звук для конвоя, где лошадей  было  мало  и  они
очень ценились, их охраняли еще больше, чем запасы  еды.  Через  некоторое
время ночной ветер донес до них слабый дым и звук, напомнивший ему  волчий
вой.
     Утром Руди поехал с Ингольдом и  стражниками,  которых  мог  выделить
конвой, чтобы посмотреть на источник звука.
     Они нашли его немного раньше, чем  солнце  смогло  растопить  плотную
белую реку тумана.  Обугленный  остов  разграбленного  крестьянского  дома
маячил в опаловой дымке, окруженный черными фигурами  призрачных  ворон  и
пахнущий жареным мясом.
     Сначала Руди не понял, что сожженное тело,  распростертое  на  земле,
было человеческим; когда же осознал, то был близок к обмороку, как никогда
в жизни. Он озирался по сторонам, тело стало липким  от  пота,  а  во  рту
появился привкус рвоты. Руди услышал  шаги  Януса  и  слабое  побрякивание
удил, когда лошади в  тревоге  вскидывали  головы.  Он  слышал,  как  Янус
сказал:
     - Не Дарки.
     И Ингольд, меряя шагами вытоптанную траву перед ним, ответил:
     - Нет.
     До них слабо донесся голос другого стражника:
     - Дуик? Одичавший или... или сумасшедший?
     Другой отозвался:
     - На лошадях? Не говори глупостей.
     Ингольд вернулся, материализовавшись, как призрак, из тумана, держа в
руке узкую полоску сыромятной кожи, украшенной кусочками цветного  стекла,
с которой свисало большое перо с окрашенным кровью концом.
     - Нет, - сказал он, его голос был спокоен, несмотря  на  искромсанные
клочья, лежащие рядом в траве. - Нет, я боюсь, это работа Белых Рейдеров.
     - На этой стороне гор? - нервно спросил Янус, озираясь вокруг.
     Ингольд кивнул и протянул ему сыромятную кожу, крутящееся перо задело
его запястье и окрасило руку кровью.
     - Люди Лавовых Холмов, - быстро определил он  и  указал  на  страшное
доказательство, разбросанное на нескольких квадратных ярдах травы.  -  Это
жертвоприношение. Им надо было кого-то умиротворить.
     - Тьму? - спросил Янус. Он оглядел кожаную бирку.
     - Несомненно,  -  медленно  сказал  Ингольд  и  посмотрел  вокруг  на
обгорелые деревья, опаленные остатки хозяйственных построек и обвалившийся
дом, окруженный зловещим облаком  птиц-падальщиков.  -  Несомненно.  Хотя,
если Тьма пугала их больше всего, почему они пересекли горы?  Угроза  Тьмы
сильнее в долинах реки.
     - Возможно, они не знали.
     - Возможно, - голос колдуна был все еще  неуверенным,  он  все  время
ходил вдоль края  вытоптанной  травы,  разглядывая  плоскую  непроницаемую
белизну окрестностей,  превращенных  туманом  в  двухмерное  пространство,
будто принюхиваясь к ветру, чтобы уловить запах неведомой опасности.  -  В
любом случае это ставит нас в тяжелое положение. Видите,  лошадиные  следы
здесь с подковами, это означает, что у них уже не хватает  лошадей  и  они
вынюхивают, чем можно поживиться в долине. Мне кажется, их  слишком  мало,
чтобы защитить свои табуны от волков. Скоро они переключатся на конвой.
     - Ты уверен? - с сомнением спросил Янус.
     - Если они думают, что добьются в  этом  успеха,  то  да,  -  Ингольд
повернулся к нему, стряхивая росу с рукавов. Он передвигался, как  заметил
Руди, с инстинктивной осторожностью кошачьей походки, едва оставляя  следы
на дерне. - Объединенные силы Страны,  воинов  Алвира,  Церкви  и  остатки
армии плюс люди Тиркенсона превосходят Рейдеров  по  крайней  мере  раз  в
двадцать. Но конвой в пути растягивается примерно  на  семь  миль;  четыре
мили, когда стоит лагерем. Они могут ударить нас в любую точку.
     Стражники вернулись к коням. Только  Янус  и  Ингольд  оставались  на
ногах, тихо разговаривая, - рыжеволосый  начальник  стражи,  возвышающийся
над маленькой фигурой колдуна.
     С неудобного седла своей беспокойной лошади Руди смотрел на эту пару,
удивляясь их дружбе, которая была столь очевидной, несмотря  на  церковные
осуждения колдунов. Ему показалось, что,  не  считая  его  и  Джил,  Янус,
похоже, был единственным другом Ингольда  в  этом  конвое.  Люди,  обычные
люди, идущие по дороге за мифом о спасении на юге, относились к старику со
смесью благоговения, подозрения  и  откровенного  страха,  как  к  чему-то
совершенно жуткому; даже Минальда, ребенка которой он спас  от  гибели,  в
его присутствии была робкой и  молчаливой.  Руди  удивлялся,  что  за  узы
связывали колдуна и стражников.
     - Как велика опасность Тьмы?
     В слабом свете лицо Ингольда было задумчиво,  его  взор  переходил  с
Януса на окружающую местность, медленно проявляющуюся по  мере  того,  как
туман уступал бледному и холодному дневному свету.
     Вдалеке темная волна движения вдоль подножий круглых холмов  отмечала
дорогу  с  ее  бесконечной  цепочкой  путников;  ближе,  на  голых  черных
деревьях, горбились  вороны,  вопросительно  глядя  на  стражников  своими
яркими глазами. Во все стороны от  них,  на  север,  юг  и  запад,  лежали
пустоши посеребренной солнцем травы.
     Руди подумал, что никогда еще не видел землю такой безжизненной.
     - Больше, чем мы думаем, - вторя его мыслям, тихо  сказал  колдун.  -
Прошлой ночью была хорошая луна, но я чувствовал их  вдалеке.  У  подножия
гор однажды было их Логово,  давно  замурованное.  Дорога  пройдет  совсем
близко от него.
     Янус резко обернулся, но Ингольд, не  вдаваясь  в  подробности,  лишь
сказал:
     - Сейчас наш союзник - скорость и  погода.  Мы  должны  добраться  до
Убежища как можно быстрее; каждый день пути увеличивает  опасность.  Может
быть, когда мы доберемся туда, нам придется оборонять Убежище не только от
Тьмы...

                                    11

     Лихорадочное  беспокойство  расползлось  по   обозу,   как   болезнь.
Невидимое присутствие Белых Рейдеров преследовало их днем, как угроза Тьмы
- ночью, и  весь  тот  день  и  следующий  Руди  ощущал  ее,  двигаясь  по
бесконечной дороге. Он слышал это от  других  путников,  он  видел  это  в
движениях  беженцев,  которые  держались  тесной,  безбрежной,  оборванной
толпой  вокруг  ядра,  представлявшего  собой  правительство   величайшего
Королевства на Западе Мира.
     Многочисленные семьи спешили следом за  ним,  мужчина,  толкавший  до
краев нагруженную тачку, бранил измученную женщину с ребенком на  руках  и
козой на обтрепанной веревке, требуя торопиться, торопиться,  пройти  чуть
дальше по дороге прежде, чем кто-нибудь - Тьма, волки, невидимые Рейдеры -
доберется до них. Позже Руди прошел мимо них, сидящих  усталой  кучкой  на
истертом мильном камне, голодный  ребенок  плакал,  а  мужчина  и  женщина
угрюмо смотрели через плечо на пустую землю позади.
     Нарастало раздражение. При переправе  через  реку  Мебиджи,  мост  на
которой был смыт необычной в  это  время  года  бурей  в  горах,  Алвир  и
аббатиса Джованнин  обменялись  резкими  упреками  из-за  груза  церковных
архивов, которые аббатиса взяла из  Гея.  Архивы  можно  било  оставить  -
повозки были нужны для раненых и больных, ослабевших из-за плохого питания
и непосильного пути.
     Аббатиса отрезала:
     - Да, и тогда все свидетельства о прошлых  порядках,  которые  ставят
власть Бога выше приказов человека,  могут  быть  тоже  оставлены  позади,
когда мы достигнем Убежища.
     - Не говори глупостей, женщина! - рычал Алвир. - Богу  лучше  владеть
душами, чем грузом заплесневелых бумаг.
     - У него есть души, - огрызнулась аббатиса,  -  или  будут.  Если  ты
беспокоишься о душах, мой господин, отринь  приближенное  к  тебе  зеркало
Сатаны, твоего любимого заклинателя, и  позволь  любезному  тебе  больному
ехать на его месте. Человек, который слушает советы колдуна,  в  последнюю
очередь должен говорить о душах.
     После переправы через реку беженцы вымокли, и силы их иссякли, а ведь
они прошли всего несколько миль.  Ядро  конвоя  остановилось  в  покинутой
деревне и укрылось в каменных  домах,  полуразрушенных,  опаленных  огнем,
который их защитники развели, отражая нападения Тьмы, или обрушенных силой
самой Тьмы. Те, кто не смог поместиться в домах, растеклись  как  вода  по
затопленной равнине, образовав огромный беспорядочный город из  палаток  и
самодельных укрытий, окруженный широким периметром сторожевых  костров  на
фоне надвигающейся ночи.
     Руди развел костер за маленьким откосом на земле, в  сотне  ярдов  от
крайнего дома. Он  нашел  небольшую  землянку,  вырытую  в  склоне  холма,
которая в лучшие дни использовалась как дровяной склад: тут и сейчас  было
достаточно поленьев. Сам холм загораживал дорогу и лагерь и  был  отличным
заслоном от резкого, пронзительного западного ветра.
     Весь день вдали виднелись горы, заметно выраставшие на  западе  и  на
юге. Теперь, на исходе дня,  они  нависали,  как  черная  стена,  на  фоне
затянутого тучами вечернего неба. Вершины их овевали бури и,  когда  ветер
немного разрывал пелену облаков,  белая  мантия  зимы.  Ему  сказали,  что
Перевал Сарда лежит высоко в этих горах. Руди подумал о снеге и  поежился.
Он привык быть голодным как волк все время, и, к  собственному  удивлению,
его тело, казалось, приспособилось к бесконечной ходьбе и усталости ночной
стражи. Но с тех пор, как Руди попал в Королевство  Дарвет,  он  постоянно
мерз. Руди спрашивал себя, удастся ли ему вообще когда-нибудь согреться.
     Когда совсем  стемнело,  появились  Альда  и  Медда  и  принесли  ему
подогретого вина. Руди благодарно потягивал его маленькими глотками, думая
про себя, что лучше бы у него было  с  полдюжины  чашек  самого  скверного
черного шоферского кофе и горсть таблеток кофеина. Все же,  рассуждал  он,
глядя поверх золотого ободка кубка на темные  глаза  девушки,  это  лишнее
доказательство ее внимания и неравнодушия к нему.
     "Альда, Минальда, - думал он с отчаянием, -  ты  -  чертова  королева
Дарвета, а я - приблудный бродяга, и почему это случилось со мной?"
     Его влечение к ней было осязаемым, неотступным, но они не могли  даже
коснуться друг друга. Медда сидела - толстый куль молчаливого  неодобрения
- по другую сторону костра, достаточно  далеко,  чтобы  не  расслышать  их
разговора, если они понизят голос. В остальном ее присутствие придавало им
респектабельность, без которой Альда никак не могла бы встречаться с ним.
     - Алвир не разгневается, если узнает, что ты  вот  так  приходишь?  -
спросил Руди, не  отводя  глаз  от  темноты.  Это  был  солдатский  прием,
которому научил его Ледяной Сокол: не смотреть в костер. Он слепит  глаза,
которые не замечают ночных движений.
     - О... - она не ожидала этого вопроса. - Возможно, Алвир  беспокоится
обо мне.
     - Если бы ты была моей сестрой, я бы тоже не спускал с тебя глаз.
     - Глупый, - она улыбнулась ему. - Он беспокоится о моем  "положении".
Для того и есть Медда.
     Руди бегло взглянул через  костер  и  встретил  презрительный  взгляд
толстухи. Она неприязненно смотрела на него  всякий  раз,  когда  их  пути
пересекались в эти последние пять дней, и сегодня он чувствовал молчаливое
напряжение между Альдой  и  Меддой,  говорившее  громче  всяких  слов.  Он
догадался,  что  няня  укоряла  очаровательную  молодую  женщину,  которая
когда-то была ее маленькой девочкой, и просила не  ходить  ее  ночью  ради
встречи с простым часовым и  чужаком.  Он  почувствовал  в  этом  холодном
молчании, как шел разговор: он  знал,  что  Медда  напомнила  Альде  о  ее
положении в жизни и получила резкий ответ.
     - Если это причинит тебе неприятности... - начал он.
     Она покачала головой, грива  ее  распущенных  волос  соскользнула  на
меховой воротник плаща.
     - Я не могу спать, - сказала она. И их глаза встретились в безмолвном
понимании.
     Так они какое-то время молчали,  сидя  рядом  не  совсем  близко,  не
соприкасаясь, только чувствуя удовольствие от присутствия друг друга. Руди
смотрел в темноту перед кругом костров и вслушивался в звуки ночи. Вдалеке
он увидел темную фигуру, идущую к лагерю вдоль линии  широко  разбросанных
огней, и знал, что это был Ингольд, который теперь редко  спал,  но  делил
свои ночи между  одиноким  молчаливым  обходом  стражи  и  долгими  часами
созерцания своего волшебного кристалла в предрассветной прохладе.
     Ветер гнал с запада тучи, затеняя свет луны. Лагерь, скрытый  холмом,
был достаточно далеко, чтобы создать иллюзию уединения, хотя  лунный  свет
просачивался сквозь облака, и Руди был уверен, что они в безопасности.  Он
меньше боялся Дарков, чем Белых Рейдеров или волков,  хотя  во  всем  этом
туманном мире не было никакого движения и воя.
     Так они пили пряное вино, принесенное  Альдой,  и  разговаривали  обо
всем  и  ни  о  чем,  о  своем  детстве  и  прошлой  жизни,   обменивались
воспоминаниями, как пара детей меняется мраморными шариками. Собралось еще
больше туч, сгустилась темнота, огонь костра согревал тела  и  освещал  их
лица.
     Короткий ливень, без  предупреждения  хлынувший  с  неба,  застал  их
врасплох. Взявшись за руки, они побежали в землянку, Медда ворчала позади,
остановившись подобрать брошенный кубок для вина и палку из  костра.  Они,
смеясь,  заскочили  в  дверь.  Изнутри  едва  можно  было  видеть   Медду,
нагнувшуюся над факелом, чтобы прикрыть его от дождя, и бредущую,  брюзжа,
по высокой траве. Но на секунду они были один на один  в  сырой,  пахнущей
землей темноте домика.
     Счастье от мысли, что они впервые наедине, вне  поля  зрения  других,
пришло к ним обоим, и их  смех  оборвался.  В  темноте  лачуги  он  слышал
дыхание Альды и чувствовал, что она была испугана чем-то, чего никогда  не
ощущала раньше, чем-то таким, чего она не была еще  готова  принять  сама.
Она не шевельнулась, когда он поднял руки, чтобы отбросить ее  распущенные
волосы. Ее щека была холодной, когда он прикоснулся к ней. Он  чувствовал,
как она дрожала, чувствовал, как ее дыхание становится быстрым и неровным.
     Она положила руки ему на  плечи,  сопротивляясь  его  объятьям,  плащ
соскользнул с ее плеч и упал с глухим  шелестом  к  ногам.  Руди  страстно
поцеловал ее. Хотя Альда слабо протестовала, она не отстранилась. Прильнув
к нему, она трепетала, когда  руки  гладили  ее  нежную  кожу  под  мягкой
материей  платья,  ее  руки  скользнули  вверх  по  его   плечам   сначала
неуверенно,  потом  сжимаясь  сильнее  и  сильнее,  словно  не  желая  его
отпускать. Несмотря на охватившую его страсть, здравый  смысл  подсказывал
ему, что Медда скоро будет тут, что старая няня, возможно, уже все  поняла
и готова излить на них свое негодование.
     На миг оторвавшись от жарких губ Альды, он поднял голову и обернулся.
Дождь перешел в слабую морось, и в  прозрачном  свете  луны,  прорвавшейся
сквозь облака, он увидел Медду. Она стояла в четырех футах и не смотрела в
их сторону. Хотя ее глаза были открыты, она,  казалось,  вовсе  ничего  не
видит. Винный кубок висел, забытый, в бесчувственной руке,  факел  упал  в
лужу у ее ног. Все это Руди видел через плечо Альды долю секунды, и  вдруг
почувствовал на лице прохладное дуновение ветра откуда-то из темноты.
     С силой, пришедшей от одного лишь ощущения ужаса, он отбросил Альду в
землянку и захлопнул дверь с грохотом, подобным  выстрелу.  Она  упала  на
стену, хватаясь за нее, чтобы удержаться, глаза ее расширились от страха и
непонимания происходящего.
     - Дай мне какую-нибудь палку, - резко скомандовал он.
     Настороженная его тоном, она повиновалась немедленно. Он запер  дверь
на палку, как на засов, и нашел еще одну, чтобы  подпереть  дверь  клином,
его руки дрожали от шока.
     - Там снаружи Дарк, - прошептал он. Она  ничего  не  ответила,  но  в
тусклом  свете  единственного  окна  землянки  он  увидел,  как  ее  глаза
распахнулись в смертельном страхе. - Он поразил Медду.
     - Ох! - всхлипнула она.
     - У тебя есть что-нибудь, чтобы развести огонь?
     Она,   ошеломленная,   слабо   покачала   головой.   Потом   внезапно
повернулась, осматривая почти неосвещенную внутренность комнаты.
     - Тут везде дрова, - сказала Альда тихим  и  напряженным  голосом.  -
Твой костер снаружи...
     - До костра долго идти, - коротко ответил Руди. - И дождь,  возможно,
затушил его. В любом случае я не оставлю тебя одну.
     Потолок лачуги едва позволял ему стоять во  весь  рост.  Позади  него
Альда собирала хворост и делала из него маленькую горку с сухими  листьями
и ветками вместо трута, работая  быстро,  не  выказывая  страха,  который,
должно быть, рвался из нее.
     Готовый ко всему, Руди опустился на колени и построгал дерево. Мягкое
и трухлявое. Нужен ли особый сорт  дерева,  чтобы  добыть  из  него  огонь
трением? В любом случае, эта труха не подойдет. Он осмотрел рукоять своего
меча.
     "Сталь. Кремень и сталь".
     Стоит ли пытаться высечь искру стальным лезвием меча, рискуя  сделать
его негодным для боя? В любом  случае,  стены  землянки  были  сделаны  из
обмазанного глиной плетня, а не из камня, не говоря уже о кремне.
     Дождь теперь слабо, но настойчиво барабанил в переднюю  стену.  Луна,
должно быть, опять спряталась, потому что  он  почти  ничего  не  видел  в
темноте. Внезапно Руди почувствовал, что тот же прохладный ветер вьется из
щелей двери. Он шевелился в  сухом  дереве,  слабо,  сухо  шелестел  среди
листьев и перехватил дыхание в горле удушающей хваткой ужаса.
     "Кремень, - думал он сквозь панику, -  нам  нужно  как-нибудь  высечь
искру".
     - На тебе есть какие-нибудь драгоценности? Вообще какие-нибудь камни?
     Она покачала головой, глаза ее были расширены.
     - Слушай, отныне всегда носи золотое кольцо с куском кремня  размером
с грецкий орех и никогда его не снимай, ты поняла?
     - Хорошо, - задыхаясь, прошептала она.
     "О чем, черт побери, я говорю? После этого ничего уже не будет".
     Альда притаилась сзади, отодвинувшись, чтобы не  мешать  его  руке  с
мечом, хотя от страха ей хотелось  прижаться  к  нему.  Наверху,  рядом  с
верхней частью  двери,  Руди  услышал  звук  мягкого  удара,  как  пробное
постукивание пальцами, а  потом  слабое  царапанье  по  толстому  оконному
стеклу. Его сердце сильно колотилось, разнося боль по всему телу.
     Руди думал: "Все, что я могу, это сделать выпад прямо и вниз по тому,
кто войдет в эту дверь. Что будет камнем? Что - кремнем? Что  даст  искру?
Господи, сделай так, чтобы Ингольд был здесь. Он может создать огонь одним
взглядом на дерево. Интересно, смогу ли я сделать это?"
     К нему вернулись слова Ингольда, сказанные во тьме надвратной  башни,
когда огонь пламенел на его раскрытой ладони. "Вы знаете,  что  это...  по
тому настоящему имени, которым называете его..."
     Руди посмотрел на кучку дров,  сухих  листьев  и  трута,  рассыпанных
внизу. "Его настоящее имя..." Может, это  было  что-то  вроде  магического
наименования огня. Но как ни называть его, огонь есть огонь.
     Запах у него был тот же и яркость. Он прикинул,  какой  будет  запах,
если зажечь те ветки -  по-своему  сладкий  и  резкий.  Посыпятся  шипящие
маленькие золотые искры, слабые потрескивающие  звуки.  Он  вызывал  их  в
сознании, форму, запах и яркость, напрягая глаза и  мысли,  чтобы  увидеть
трут в сгущающейся темноте.
     Он видел лишь то, что комната  постепенно  исчезает;  даже  осознание
присутствия Альды, стоящей на коленях  рядом  с  ним,  и  своего  ледяного
страха смерти, ожидавшей за дверью, становилось менее важным,  чем  огонь,
огонь просто как самоцель. Руди видел его, слышал, чувствовал  его  запах;
знал, как он зашипит по этому труту. Сухие листья чуть трепетали от ветра.
Издалека он видел Альду, прижимавшую сжатые пальцы к белым губам, все  без
единого звука.
     Отрешенно он увидел в  своем  сознании  огонь  в  момент  первой  его
вспышки и точно знал, как это будет. Он  видел  его,  только  еще  не  мог
коснуться.  Руди  чувствовал,  как  его  сознание  и  тело   расслабились,
переносясь на некое расстояние, его взгляд на мир изменился, сузившись  до
форм сухих листьев, трута и дерева, которые он мог видеть  вполне  ясно  в
полной темноте. Дрова, сухая кучка листьев, маленькие золотые  искры,  как
звезды... Не двигаясь, переместил свое сознание от того места, где был, до
того, где был огонь, так легко, словно сорвал цветок, растущий  по  другую
сторону забора.
     Сверкнула внезапная короткая вспышка маленьких золотых искр, и пополз
резкий сладкий  запах  горящих  сухих  листьев.  Руди  все  еще  отрешенно
наклонился  вперед,  спокойный,  немного  удивляясь,  не   было   ли   это
галлюцинацией, но все же уверенный, что  нет,  положил  один  трут,  потом
другой в огонь, настоящий огонь там, где раньше его не было.  Свет  быстро
распространился по  комнате,  отбросив  веселые  тени  через  его  лицо  и
отплясывая сверкающую сумасшедшую жигу триумфа, отразившуюся  в  маленьких
точках света в глазах Альды,  когда  она  молча  приносила  новые  толстые
поленья.
     И потом это ошарашило его, как удар дубины. "Я сделал это, - дошло до
него, - я сделал это". Жар  обжигал  его  дрожащие  пальцы  и  протекал  в
холодную плоть ладоней и лица. Ветер, так зловеще шелестевший  за  дверью,
задрожал, потом ослабел и исчез, и снаружи землянки настала жуткая тишина,
нарушаемая лишь слабой дробью стихающего дождя.
     Сознание Руди рокотало, как гром, в триумфальном бушевании. Казалось,
часть его души кричала: "Я сделал это! Я вызвал огонь, и огонь пришел, - а
другая говорила: - Я не мог сделать этого". Но реальней, чем что бы то  ни
было, глубже, в самом его сердце, было только спокойное знание,  чистое  и
маленькое, как огонек, - он вспоминал о той первой вспышке пламени в сухих
листьях и понимал, что смог это сделать только он.
     Потом Руди взглянул вверх и встретил полные ужаса  глаза  Альды.  Они
были дикими от страха, страха с примесью истерии, облегчения и  суеверного
ужаса, боязни Тьмы, огня и его. Он видел отражающуюся  в  ее  глазах  свою
новообретенную мощь, чужую, чуждую и невероятную для других.
     Она не могла спросить, а он не мог  ответить,  и  с  минуту  они лишь
смотрели  друг  на  друга  в  свете  костра,  как  раньше  они   смотрели,
потрясенные обоюдным осознанием своей страсти. Потом с рыданием,  которое,
казалось, исторгнет ее душу из тела, она бросилась  в  его  объятия,  дико
плача, вцепившись в него, словно он был последней надеждой всей ее  жизни.
Магия, ужас и смерть отступили, напряжение  схлынуло  с  почти  физическим
шоком, и он сжал хрупкую девушку в объятиях, которые,  казалось,  раздавят
их, и зарылся лицом в ее черные волосы. Отчаянно  они  отдались  любви  на
своих плащах, разложенных на полу, а огонь отбрасывал пляску их  теней  на
низкие стропила.
     Потом Альда спала, ее страх выплеснулся в страсти, а Руди  лежал  без
сна, меч рядом с рукой, глядя на огонь  и  позволяя  мыслям  о  прошлом  и
будущем течь своим чередом, пока дождь снаружи не прекратился  и  наступил
рассвет.

     - Думаешь, это бой? - кричал Гнифт голосом, режущим, как  лезвие  его
зазубренного  меча.  -   Бей   его!   БЕЙ   ЕГО!   -   Ледяной   Сокол   с
восемнадцатидюймовой палкой осторожно сделал ложный выпад в сторону своего
противника, массивного стражника,  вооруженного  трехфутовым  расщепленным
бамбуком, который пускал кровь не хуже стали.
     Лицо и руки капитана были в его отметинах; Руди, сидевший в  стороне,
поежился. Джил, как он заметил, смотрела  с  возбужденным  интересом.  Она
выглядела, будто уже приняла участие в этой игре, и  ей  досталось  больше
всех.
     Упрямство беспредельное, думал он,  они  убьют  ее  прежде,  чем  она
откажется от этой службы.
     Гнифт кричал:
     - Нападай на него,  ты,  хныкающий  трус!  Нечего  заниматься  с  ним
любовью!
     Великан сделал выпад, и Ледяной Сокол  вышел  из  круга.  Разъяренный
Гнифт шагнул вперед под арку их деревянных мечей, схватил за черную тунику
капитана  и  толкнул  его  вперед  в  схватку.  Результат  был   кровавым,
болезненным и изнурительным для обоих бойцов.
     Руди задумчиво сказал:
     - Однажды кто-то пырнет этого маленького ублюдка.
     - Гнифта? - Джил подняла разбитую бровь в веселом удивлении. - Не так
кровожадно, Руди.
     Руди вспомнил, как видел Гнифта, бранившегося с Томеком  Тиркенсоном,
огромным наместником Геттлсанда, вчера вечером примерно  в  это  время  на
исходе дня после долгого марша. Может, Джил была права.
     Они смотрели, сидя бок о бок на грунтовой площади у импровизированной
тренировочной арены. Лагерь вокруг них  в  очередной  раз  устраивался  на
ночь. Скоро настанет время получать пайки и разводить сторожевые костры.
     Руди заметил, что Джил выглядела  вымотанной  и  измученной:  тонкая,
почти бесполая тень с огромной спутанной гривой черных волос. Он знал, что
вдобавок к маршу и караулам она по ночам тренировалась сама,  на  голодном
пайке, с ноющей, полузажившей раненой  рукой,  словно  сознательно  доводя
себя до изнурения.
     Ветер дул с гор и омывал лагерь, как наступающий поток. Утесы  теперь
возвышались над ним, грандиозно близкие, затемняя западное небо. В то утро
они миновали перекрестки, которые охраняли потрескавшиеся каменные кресты,
и побрели по большой дороге, ведущей на Перевал Сарда. Тут было холоднее и
безлюднее.
     Смеркалось.  Ледяной  Сокол  отбивался,  отступая  под   размашистыми
ударами меча своего противника. Пот градом катился по его лицу,  белому  в
обрамлении волос цвета слоновой кости,  его  глаза  выражали  отчаяние  от
изнурения.
     Бранясь, изрыгая проклятия, Гнифт кружил  вокруг  бойцов,  под  конец
легко ступил за капитана и ловкой подножкой сбил его с ног. Ледяной  Сокол
упал, противник обрушился на  него,  как  неумолимая  смерть.  Последовало
молниеносное движение. Молодой человек вскочил под взмахом длинного меча и
резко ударил стражника, превратив выпад в круговой бросок,  его  противник
рухнул плашмя на спину в грязь. Ледяной Сокол подобрал оба меча и поднялся
на ноги, тяжело дыша. Здоровяк лежал на  земле,  пыхтя  и  ругаясь.  Гнифт
кричал:
     - Если ты свалил своего противника, мало отнять его меч и стоять, как
дурак. Если ты это сделаешь...
     Руди, на которого последний маневр произвел  сильнейшее  впечатление,
прошептал:
     - Все воины должны уметь это? Я имею в виду гвардию Алвира  и  войска
Церкви?
     - В основном да, - заметил рядом с ним тихий голос Ингольда. -  Гнифт
строже, чем другие, и стража славится тем, что имеет  лучшего  инструктора
на Западе Мира. Конечно, для разных стилей боя разные методы.  В  Алкетче,
например, они  тренируют  свою  знаменитую  кавалерию,  приковав  раба  за
запястье к железному столбу в центре зала, дают ему меч в свободную  руку,
и кавалеристы отрабатывают на нем в конном строю сабельную атаку.
     - Откуда же они берут  столько  людей?  -  полюбопытствовал  Руди.  -
Кто-то советовал мне никогда не посещать Алкетч.
     Джил скользнула  взглядом  со  старого  следа  кандалов  по  запястью
колдуна на его спокойное лицо и сказала:
     - Кто-то однажды говорил мне, что вы были рабом в Алкетче.
     - Да? - глаза Ингольда блеснули. - Да, я был рабом и вообще много чем
занимался в течение своей долгой, но никчемной жизни. Руди, если ты можешь
уделить мне минутку, я бы хотел поговорить с тобой наедине.
     Он поднялся и пошел через освещенный оранжевым  светом  лагерь,  Руди
последовал за ним. Они прошли мимо стоящих вдалеке  повозок  Алвира,  Руди
разглядел мрачные знамена Дома Дейра и понял, что Минальда со своим  сыном
находится здесь же.
     Он  едва  перекинулся  словом   с   Альдой   в   течение   дня.   Она
отворачивалась,  молчаливая  и  застенчивая,   как   бы   отстраняясь   от
разрушительной близости последней ночи. Руди был в замешательстве,  но  не
больше - она отдалась ему в страсти, которая последовала за напряжением  и
ужасом, такие вещи могли совсем по-другому выглядеть с наступлением  утра.
Это было, возможно, горе от смерти Медды, хотя Альда  не  могла  не  знать
после того, как стражники привели несчастную спотыкающуюся зомби,  которая
была ее преданнейшим другом в лагере,  что  не  было  никакой  возможности
взять ее с караваном. Это мог быть стыд, и если не  за  близость,  так  за
невольную измену Королю.  Руди  уже  задумывался  над  этим.  Альда  редко
говорила об Элдоре и заметно краснела  при  упоминании  его  имени.  Кроме
того, это мог быть стыд просто за то, что она переспала с простолюдином, -
хотя, судя по историческим свидетельствам, походя упомянутым Джил, это  не
совсем волновало женщин королевской крови - или,  скорее  всего,  страх  и
своего рода отвращение от того, что  она  спала  с  колдуном.  Альда  была
послушной и преданной дочерью Церкви. Руди помнил ее полный благоговения и
ужаса взгляд через новый блеск огня.
     Но какой бы ни была причина, он не чувствовал в Альде никакой  злости
по отношению к себе, только страшное смущение. И он знал,  оглядываясь  на
квадратный серый силуэт повозки на фоне чернеющего неба, что должен  ждать
своего часа. Хотя ему не терпелось снова  быть  с  ней,  он  понимал,  что
поспешный натиск может быть роковым. Он знал Альду  и  знал,  что  под  ее
обманчивой мягкостью кроется железная воля. При всей ее тихой робости, она
не была женщиной, которую можно против воли затащить в постель...
     Он заставил себя отвести глаза.
     - Сейчас, - Ингольд  остановился  на  поросшей  травой  поляне  между
лагерем и сторожевой линией, где уже  разводили  костры.  Здесь  они  были
одни, и лагерь и костры пропадали в расплывчатых вечерних сумерках.  Ветер
нес холодный запах дождя, шелестя по траве  и  светлым  пятнам  каменистой
земли под ногами. - Ты сказал, что вызвал огонь прошлой ночью. Покажи, как
ты это сделал.
     Руди собрал несколько веток, оброненных теми, кто разводил костры,  и
нашел участок сухой земли. Он взял немного высохшей  коры,  чтобы  сделать
трут, и сел, скрестив ноги, перед кучей дров, завернувшись  в  плащ.  Руди
расслабился, отгородившись от запахов лагеря, дыма и сырой травы,  мычания
скота. Он видел лишь ветки и кору и то, как они загорятся.
     "Больше дыма, чем от вчерашних  листьев,  -  думал  он,  -  маленькое
пятно, вроде тех, что делают увеличительным стеклом от солнца... не  такой
запах, как от листьев..."
     Огонь появился намного раньше, чем в прошлый раз.
     Руди послал Ингольду взгляд, в котором был намек на триумф, смешанный
с беспокойством. Колдун с минуту бесстрастно смотрел на пламя,  потом  без
движения погасил его. Он достал откуда-то огарок  свечи  и  поднял  его  в
нескольких футах от глаз Руди.
     - Зажги свечу.
     Руди зажег.
     Ингольд задумчиво задул ее и с минуту  молча  рассматривал  беловатую
струйку дыма. Потом отставил свечу в  сторону.  Из  мешочка  на  поясе  он
извлек веревку со свисающим кусочком свинца на ней, похожим на  рыболовное
грузило. Он держал веревку перед Руди и остановил  колебания  подвешенного
груза свободной рукой.
     - Заставь его двигаться.
     Это было похоже на то, как зажечь огонь, только по-другому, и Руди  с
легкостью выполнил его просьбу.
     - Гм, - Ингольд забрал свинцовый груз и молча спрятал его.
     Слабое дуновение вечернего ветра шевелило траву рядом  с  ними.  Руди
нервничал, в душе смущенный тем, что он сделал.
     - Что это? - нервозно спросил он. - Я имею в виду - как  я  могу  это
делать?
     Колдун одернул рукава.
     - Ты знаешь это, - сказал он, - лучше, чем я, - их глаза встретились.
Между ними, как искра, проскочило понимание чего-то, известного лишь  тем,
кто сам чувствовал, что это такое. Для этого даже не  было  слов  в  языке
тех, кто не знал. - Вопрос - это ответ, Руди. Вопрос - это  всегда  ответ.
Но что до твоей силы, то я скажу, что ты был рожден с ней, как все мы.
     Мы, подумал Руди, мы.
     Он заикался, зная, что Ингольд прав, его сознание боролось  с  сетями
невозможного.
     - Но... я хочу сказать... я никогда не мог этого делать раньше.
     - В своем мире не мог, - сказал Ингольд. - Или, может,  и  мог  -  ты
когда-нибудь пытался?
     Руди молча беспомощно покачал головой. Это никогда не приходило ему в
голову после того, как прошло детство. Но незванные впечатления  вторглись
в его память, впечатления от снов, которые были у него в  далеком  детстве
еще до школы. Вещи, в которых Руди не был уверен, делал ли он их наяву или
только во сне. Память о некоей потребности в его душе ударила, как стрела,
потребности более глубокой, чем любовь к Альде; бессловесное томление, так
глубоко похороненное в нем, что он никогда  не  чувствовал  его  утраты  в
течение всей своей бесцельной жизни. Потребность  в  чем-то,  что  у  него
отобрали, когда он  был  слишком  юн,  чтобы  отвоевать  обратно.  И,  как
ребенок, он почувствовал, что слезы душат его.
     - Никогда? - прошептал  Ингольд,  его  глаза  были,  как  у  дракона,
которые держат и отражают, зеркало, которое поглощает  душу.  В  нем  Руди
видел свою собственную память об искре, выпрыгивающей  из  сухих  листьев,
темный испуганный взгляд глубоких голубых  глаз.  Он  видел  рассыпающиеся
картинки из детских снов и чувствовал глубокое горе, которое ощутил, когда
в первый раз понял, что это невозможно. Голос  Ингольда  держал  его,  как
бархатная цепь. - У тебя талант, Руди. Но даже твоя малая сила опасна.  Ты
это понимаешь?
     Руди кивнул, едва в силах дышать.
     - Сила  будет  увеличиваться,  если  я  узнаю,  как  использовать  ее
правильно?
     Старик слабо кивнул, небесно-голубые глаза были  далеки  и  спокойны,
как вода.
     - Вы научите меня?
     Теперь голос был очень мягким:
     - Почему ты хочешь учиться, Руди?
     Он в первый раз по-настоящему почувствовал  все  пугающее  могущество
старика. Голубой взгляд, как копьем, пронзил его мозг так, что он  не  мог
ни отвечать, ни укрыться от него. Он видел собственные  мысли,  обнаженные
перед  этим  взирающим  могуществом,  беспорядочную  кашу  полуоформленных
стремлений  и  эгоистичную,  несоразмерную   снисходительность   к   своим
страстным эмоциям,  мелочность,  леность,  чувственность,  тысячи  грязных
тупых заблуждений в  прошлом  и  настоящем,  сумрачные  тени,  которые  он
задвинул в глубину души, исследуемые пронзающим лучом.
     - Я не знаю, - прошептал он.
     - Это не ответ.
     Руди отчаянно пытался думать,  выразить  больше  для  себя,  чем  для
старика эту ужасную потребность. Это, внезапно  понял  он,  было  то,  что
Гнифт давал твоей отваге, твоему духу, твоему телу, заставляя тебя  понять
свою собственную правду прежде, чем ты сможешь ее выразить  перед  другим.
Тогда он понял,  почему  Джил  тренировалась  со  стражниками,  понял  узы
доверия и понимания, лежащие между Ингольдом и  Янусом.  И  он  знал,  что
должен ответить правильно, иначе Ингольд никогда не  согласится  быть  его
учителем.
     "Но правильного ответа нет! - кричала другая половина его сознания. -
Это ничто, это не больше чем успокоение. Только осознание  того,  что  это
правильно и я должен делать это. Только то, что я не  был  удивлен,  когда
смог вызвать огонь. Но это звучит по-разному для всех, для всего".
     И внезапно Руди узнал,  понял,  словно  что-то  перевернулось  внутри
него, и сфокусировалась правда его собственной души.
     "Скажи правду, - говорил он себе,  -  даже  если  это  глупость,  это
правда".
     Он прошептал:
     - Если я не научусь этому - не будет никакой опоры. Это опора всего.
     Слова много значили для него, хотя, возможно, были  абракадаброй  для
колдуна. Он чувствовал, будто другой человек говорил через него, вытягивая
ответ  из  его  расслабленного  сознания  гипнотической  силой  бездонного
взгляда.
     - Что за опора? - давил на него Ингольд, спокойный и неумолимый,  как
смерть.
     - Знание -  не  знание  _ч_е_г_о_-_н_и_б_у_д_ь_,  но  просто  Знание.
Знание опоры - это опора; обладание ключом, вещью,  которая  имеет  смысл,
это смысл. Все имеет свой ключ, и знание - вот мой ключ.
     - А-а.
     Освобождение от  этой  давящей  силы  было  подобно  пробуждению,  но
пробуждению в ином  мире.  Руди  обнаружил,  что  весь  взмок,  словно  от
физического шока или от напряжения. Он удивился, как мог просто подумать о
безобидности Ингольда, как он вообще мог не быть боящимся, преклоняющимся,
любящим старца.
     Выражение сдержанного удовольствия быстро скользнуло по лицу старика,
и с медленным просветлением Руди начал осознавать всю  безбрежность  магии
Ингольда, видя ее отражение в собственных возможностях.
     - Ты понимаешь, что это есть,  -  сказал  колдун  немного  погодя.  -
Понимаешь ли ты, что это значит?
     Руди покачал, головой.
     - Только то, что я буду делать то, что должен. Я должен  делать  так,
Ингольд.
     На это Ингольд улыбнулся про себя,  словно  вспоминая  другого  очень
серьезного и совсем юного мага.
     - А это значит делать то, что я буду тебе говорить, -  сказал  он.  -
Без вопросов, без споров, к лучшему для твоих возможностей.  И  только  ты
знаешь, что есть лучшее. Тебе придется  запомнить  очень  много  кажущихся
бессмысленными, глупых вещей, имен, загадок и стихов.
     - У меня скверная память, - признался Руди со смущенным видом.
     - Тогда я советую тебе улучшить ее и побыстрей, - глаза  снова  стали
холодными, далекими, и в режущем требовательном тоне Ингольда Руди еще раз
почувствовал проблеск этой жгучей силы. - Я не воспитатель,  у  меня  своя
работа. Если ты хочешь учиться, Руди, ты должен учиться так, как требую я.
Это ясно?
     На долю секунды Руди подумал, что будет, если он скажет: "А если я не
смогу?"
     Но если вопрос - это ответ,  ответ,  конечно,  будет:  "Тогда  ты  не
сможешь".
     Это был исключительно его  выбор.  И  хотя  Ингольд  будет  таким  же
дружелюбным, как и раньше, он никогда больше не коснется этой темы.
     Руди увидел свое будущее, внезапно прояснившееся,  и  то,  что  будет
означать  это   обязательство:   перемену,   непривычную,   всеобъемлющую,
безвозвратную и пугающую, во всем, чем он был, все, что он сделает или кем
станет. Выбор был навязан, он должен  был  принять  решение,  от  которого
никогда не сможет отказаться и которое никогда больше ему не  представится
принять снова.
     "Почему такие вещи вечно происходят со мной?"
     Вопрос был ответом:
     "Потому что ты этого хочешь".
     Он с трудом сглотнул и  почувствовал,  что  горло  у  него  болит  от
напряжения.
     - О'кей, - слабо сказал он. - Я буду делать это. В смысле,  я  сделаю
все, что смогу.
     Вокруг сгустилась ночь. Ингольд согнул руки, тусклая тень в плаще  на
фоне далекого блеска огней в лагере. От земли  поднималась  полупрозрачная
дымка, звуки и запахи  лагеря  померкли  за  ними;  у  Руди  было  чувство
уединенности в сыром холодном мире небытия, словно он часами стоял тут  на
коленях во влажной траве, борясь с каким-то ужасным ангелом.
     И он победил. Его душа почувствовала легкость и пустоту  без  триумфа
или беспокойства, так, словно он мог парить по ветру.
     Ингольд улыбнулся и стал всего лишь маленьким человеком в обносках, в
грязной и порыжевшей коричневой мантии.
     - Вот, - сказал он дружелюбно, - это то, что я ожидаю от тебя все это
время. Даже когда тебе все это надоест,  ты  устанешь  и  будешь  голоден,
когда ты испугаешься того, что я велю тебе делать, когда ты будешь думать,
что  это  опасно  или  невозможно,  когда  ты  будешь  зол  на   меня   за
вмешательство в твою личную  жизнь.  Ты  всегда  будешь  делать  все,  что
можешь, ибо только ты понимаешь, что это такое. Да поможет тебе Бог! -  Он
встал, отряхивая сырую траву и ветки со своей грубой мантии.  -  А  теперь
возвращайся в  лагерь,  -  сказал  он.  -  Ты  еще  должен  отстоять  свою
сторожевую смену.

     Холодный ветер пронизывал предгорья, завывая  в  ущельях,  окружавших
лагерь беглецов, который лежал, вытянувшись вдоль дороги, маленький костер
Руди и запускал холодные пальцы через плащ, тунику и тело,  пронизывая  до
костей. Начали падать первые тяжелые, рыхлые хлопья снега.
     Альда не пришла.
     Руди знал, почему, и жалел. То,  что  случилось  прошлой  ночью,  все
изменило  между  ними.  Это  было  безвозвратно;  если  она  не  была  его
любовницей, она больше не могла быть и его другом.  И,  как  хорошая  дочь
Церкви, она не стала бы женщиной колдуна.
     Ему будет не хватать Минальды. Он испытывал мучительное  одиночество,
потребность в ее присутствии, в звуке ее мягкого  голоса.  Он  чувствовал,
что  потерял  ее,  что  стал  ей  чужим.  Обнаружив  в   себе   магические
способности, он отрезал себя от всякой надежды на общение с теми,  кто  не
понимал его призвания. Даже когда он покинет полный опасностей мир Тьмы  и
вернется в электрические джунгли Южной Калифорнии, Руди знал,  что  ему  и
там придется несладко.
     Ветер обжигал его лицо, принося вместе со снегом волчий  вой.  Позади
Руди чувствовал погружающийся в сон лагерь и  бесконечную  дорогу  за  ним
вниз по предгорьям  и  на  равнинах,  отмеченную  по  бокам  рваной  цепью
сторожевых костров.
     Он вспомнил вечерний  разговор  с  Ингольдом,  пытаясь  воскресить  в
памяти тот отражающий взгляд, проникший в его  сознание,  душу  или  центр
собственного существа. Воспоминание было туманным, как  память  о  сильной
боли. Он мог воспроизвести само  видение  этого,  но  не  мог  снова  ясно
сказать, что это было только напряжение, холод от мыслей Ингольда о нем, и
искал уверенность первый раз в жизни в знании, кем он был.
     Но Руди не знал тогда, что это может стоить ему Минальды. Он не знал,
что это может стоить ему всего, чем он был, ибо это равнялось всему.
     "Но если вопрос - есть ответ, не имеет значения, знаю ли я".
     Он лишь понимал, что если повернет назад, то всегда будет уверен, что
держал это в руках и упустил. Руди знал, что не сможет сделать этот  выбор
во второй раз.
     Костер потрескивал, дерево  гудело,  рассыпаясь.  Руди  взял  толстую
ветку и пошевелил в огне. Сноп взлетевших искр сверкнул, как фейерверк, на
шипящем снегу. Он поплотнее завернулся в  плащ,  затем  взглянул  назад  в
направлении лагеря. В усилившемся свете костра Руди увидел идущую  к  нему
темную фигуру, закутанную в мех от головы  до  пят.  Черное  облако  волос
развевалось вокруг нее на ветру, а когда она подошла к нему,  свет  костра
положил голубые и золотые тени вокруг ее фиолетовых глаз.

                                    12

     - Будь спокоен. Пусть твое сознание молчит.  Не  смотри  ни  на  что,
кроме огня, - гипнотическая магия голоса Ингольда наполняла сознание Руди,
когда он смотрел на яркий костер стражи, у  которого  сидел.  Он  старался
отогнать преследовавшие его мысли, усталость, сонливость и опасения насчет
Белых Рейдеров, идущих за караваном, которых, ему казалось, он  видел.  Он
старался не думать ни о чем, кроме огня, не  видеть  ничего,  кроме  горки
дров, преображенных пламенем и жаром. И Руди обнаружил, что чем меньше  он
пытается думать о чем-нибудь, тем сильнее это переполняет его.
     - Расслабься, - мягко сказал Ингольд.  -  Не  беспокойся  ни  о  чем.
Только смотри в огонь и дыши.
     Колдун  отвернулся,  чтобы  поговорить  с   женщиной   средних   лет,
появившейся на краю лагеря стражи с маленьким болезненным мальчиком.
     Руди  изо  всех  сил  пытался  выполнить  совет  Ингольда.   Холодный
пасмурный день опять угасал на небе, шел  восьмой  день  пути  из  Карста.
Издалека, вдоль  дороги,  доносилась  перебранка  -  шла  раздача  пайков.
Вдалеке он слышал кастаньетный стук деревянных учебных мечей и  отрывистые
саркастические выкрики Гнифта, доводившего до изнурения  своих  измученных
учеников. Откуда-то доносилось нежное пение Альды и присоединившийся к ней
ликующий голосок Тира. Его пронзило ощущение, неведомое прежде,  спутанный
клубок томления, облегчения, волнения, что  безнадежно  отвлекало  его  от
дела.
     Он поднял  глаза.  Ингольд  сидел  на  пятках,  серьезно  разглядывая
послушно открытый рот малыша, потом глаза и уши. У матери был раздраженный
вид, столь привычный теперь в обозе беженцев. Она  смотрела  по  сторонам,
притворяясь, будто и не приводила своего сына к  старому,  отлученному  от
Церкви  колдуну,  но  все  время  возвращала  взгляд  обратно  к  ребенку,
возбужденно и испуганно. На Западе Мира  существовали  врачи,  которые  не
были колдунами, но немногие из них пережили нашествие Тьмы. Те  несколько,
что шли на юг с караваном,  были  загружены  по  горло  из-за  болезней  и
незащищенности людей, утомления и голода; люди стали не так  привередливы,
как раньше. Им было все равно, врач перед ними или колдун - лишь бы помог.
     Ингольд встал и коротко переговорил с женщиной, его рука покоилась на
темных взъерошенных волосах мальчика. Когда они ушли, он повернулся к Руди
и вопросительно поднял брови.
     Руди беспомощно пожал плечами.
     - Что я должен был высматривать? - спросил он.
     Глаза Ингольда сузились.
     - Ничего. Только смотреть в огонь. Смотреть, как он формирует себя.
     - Я смотрел, - запротестовал Руди. - Я не видел ничего, кроме огня.
     - А что, - едко спросил Ингольд, - ты собирался увидеть?
     - Уф... я хочу сказать... - Руди сознавал, что где-то  потерял  нить,
но не был уверен, где. - Я вижу, как вы смотрите в огонь  каждую  ночь,  и
наверняка знаю, что вы не просто разглядываете горящее дерево.
     - Да, - сказал колдун. - И когда ты будешь  колдуном  пятьдесят  лет,
может, ты тоже увидишь больше, чем это. Ты должен любить вещи только  ради
них самих, Руди, прежде чем они отдадут себя тебе.
     - Иногда я просто не понимаю, - говорил Руди много позже Альде, когда
она выскользнула из повозки, чтобы посидеть с ним, завернувшись  вдвоем  в
один плащ. - Я чувствую, что должен понять все это, но не понимаю. Я  даже
не знаю, чего не знаю, я чувствую себя так, будто меня сбросили в океан, и
я пытаюсь плыть, но вокруг миллион миль глубины. Я  даже  не  представляю,
насколько это глубоко, - он покачал головой. - Это безумие. Месяц назад...
- он замолк, не в силах объяснить этой девушке,  которая  выросла  в  мире
королей и магов, что месяц назад он бы посмеялся над тем, кто скажет,  что
обладает такой силой.
     Она придвинулась к нему, ее дыхание превращалось в слабый белый пар в
воздухе. Из-за узости ущелья, по которому теперь извивалась дорога,  линии
сторожевых огней были теперь  в  дюжине  шагов  от  края  спящего  конвоя,
окаймленные уступами гор, чьи вершины скрывались за башнеобразными  мысами
гранита, поросшими черным сосновым лесом. Много раз за  день  Руди  бросал
взгляд на высокие пики Крепостного Вала Больших  Снежных  гор,  пронзающих
облака, как обломки  гигантских  зубов.  Но  большей  частью  он  различал
предгорья этой неясно вырисовывающейся полосы, то, как они возвышались над
поворотами дороги и скрывали лежащее по ту сторону.
     Голос Альды был спокоен и нежен.
     - Будь глубина воды миллион миль или только шесть  футов,  тебе  надо
лишь держать голову на поверхности, - сказала она. -  Для  чужестранца  ты
держишься неплохо, - и ее рука обняла его за пояс.
     Он улыбнулся и ответил горячим пожатием.
     - Для чужестранца я держусь просто фантастически, - он подвинул  руку
у нее на плече, чтобы взглянуть на татуировку на своем запястье.
     Альда заметила это движение и тоже посмотрела.
     - Зачем это? - спросила она.
     Он усмехнулся.
     - Подумать только. Одна знакомая девушка раньше  тоже  приставала  ко
мне насчет этой татуировки. Это мое имя на знамени наискосок через  факел.
Она говорила, я сделал это, чтобы вспомнить, кто я такой, если забуду.
     - А тебе надо напоминать?
     С минуту он смотрел в мучительную тишину чужой ночи, потом  вверх  на
горящие звезды. Его слух уловил далекий волчий  вой.  К  нему  пришли  все
запахи неясно вырисовывающихся гор, кустов и сосен, скал и воды.
     Рядом с правой рукой Руди лежала длинная рукоять смертоносного  меча,
отражающего тусклый блеск костра точно  так  же,  как  заплетенные  волосы
женщины, теплой и хрупкой, свернувшейся, как пойманная  птичка,  в  кольце
его рук. Он вспомнил, словно в старинной  легенде,  свое  залитое  солнцем
калифорнийское детстве в ярком  стиляжном  костюме,  раскраску  фургона  в
автомагазине.  "Пожалуй,  единственной  общей  вещью   между   прошлым   и
настоящим, - думал он, - была татуировка".
     - Да, - тихо сказал он. - Да, иногда надо.
     - Я знаю, что ты чувствуешь, - прошептала она. - Иногда я тоже думаю,
что мне нужно вспомнить себя.
     - На что это похоже, - спросил он, - быть королевой?
     Она молчала очень долго, и он испугался, что причинил ей  боль  своим
вопросом. Но, посмотрев на ее лицо, чей профиль выделялся на фоне  тусклых
розовых  углей  костра,  он  увидел  в  ее  глазах,  вместо   какой-нибудь
мечтательной ностальгии, воспоминания, сладость которых перевешивает боль.
     - Это было прекрасно, - наконец сказала она. - Я помню танцы  и  зал,
весь освещенный свечами, так что пламя покачивалось в  унисон  с  одеждами
дам. Запах теплых ночей, лимонные цветы и пряные духи, прогулки  вверх  по
реке на  королевской  барже,  водяные  лестницы  Дворца,  освещенные,  как
шкатулки с драгоценностями, золотые в  темноте.  Иметь  собственный  двор,
свои сады, свободу, возможность делать что хочу... - она положила  головку
ему на плечо, свернутые кольцами косы удерживали ее волосы,  гладкие,  как
атлас, под его щекой и блестящие, как эбонит. - Все так бы и продолжалось,
независимо от того, за кого бы я вышла замуж, -  тихо  продолжала  она.  -
Может, имело значение  не  столько  быть  королевой,  сколько  иметь  свое
собственное место в жизни, - ее голос был задумчивым.  -  Я  действительно
очень счастливый человек, ты знаешь. Все, что я хочу  -  это  воспринимать
жизнь как она  есть,  быть  в  мире  с  маленькими  событиями,  маленькими
радостями. Я не упряма, не капризна...
     - О  да,  это  так,  -  он  поддразнил  ее,  прижимаясь  крепче.  Она
укоризненно подняла глаза. - И я люблю тебя в любом случае. Может, я люблю
тебя из-за этого. Я  не  знаю.  Иногда  я  не  думаю,  что  в  любви  есть
какое-нибудь "почему". Я просто люблю.
     Ее руки конвульсивно обхватили его, она отвернулась, спрятав  лицо  у
него на плече. Немного спустя он почувствовал, что она плачет.
     - Эй... - он повернулся  под  тяжестью  плаща  и  нежно  погладил  ее
дрожащие плечи. - Эй, нельзя плакать на посту, -  плащ  соскользнул  вниз,
когда  он  поднял  руки  и  ласкал  ее  склоненную  голову  с   блестящими
переплетенными косами. - Эй, что с тобой, Альда?
     - Ничего, - прошептала она и  стала  тщетно  вытирать  глаза  тыльной
стороной руки. - Просто никто не  говорил  мне  этого  раньше.  Извини,  я
больше не буду такой глупой. - Она нащупала упавший  плащ,  ее  лицо  было
отрешенным и мокрым от слез.
     Руди твердо взял ее за подбородок, поднял ее голову и нежно поцеловал
в соленые губы.
     - Я не могу в это поверить, - прошептал он.
     Она шмыгала носом и по-детски терла глаза рукой.
     - Это правда.
     Голос Руди был мягким:
     - А как же Элдор?
     Ее глаза  вновь  наполнялись  слезами,  что  сделало  их  лихорадочно
блестящими в мягком жарком свете костра. Какое-то время она  могла  только
беспомощно смотреть на него, не в силах говорить.
     - Прости, - сказал Руди. Так  много  произошло,  что  он  забыл,  как
недавно все это было.
     Она вздрогнула и расслабилась в его объятиях.
     - Нет, - мягко сказала она. - Нет, все хорошо.  Я  любила  Элдора.  Я
любила его с тех пор, как была маленькой девочкой. Он был  обаятелен,  что
очень  притягивало  людей,  жизненная  сила,  великолепие,  наконец.  Даже
простейшие вещи он делал так, словно они имели некоторую значительность, с
которой никто другой не мог сравниться. Он стал королем,  когда  мне  было
десять лет, - она склонила голову, словно под  грузом  воспоминаний.  Руди
обнял ее молча и надвинул плащ ей  на  плечи,  чтобы  укрыть  от  ледяного
воздуха. На черных скалах под дорогой опять завыли  волки,  отчаянный  хор
охотившейся стаи, далекий и слабый в ночи.
     - Я помню, как стояла на балконе нашего дома в Гее в день,  когда  он
шел на коронацию, - ее шепот был едва громче, чем шелест сосен над дорогой
или потрескивание огня:  она  воскрешала  грезы.  -  Элдор  прежде  был  в
изгнании - он всегда оставался в немилости у своего отца. Это  был  жаркий
день в разгаре лета, и радостные крики на улице были такими громкими,  что
почти заглушали музыку процессии. Он был, как бог, как сияющий  рыцарь  из
легенды, принц крови из пламени и мрака. Потом он пришел в наш дом,  чтобы
отправиться на  охоту  с  Алвиром  или  повидать  его  по  каким-то  делам
Королевства, и я так боялась его, что едва могла говорить. Я  думала,  что
умерла бы за него, если бы он попросил.
     Руди видел ее, застенчивую, худенькую, маленькую девочку  с  теми  же
темно-голубыми глазами и черными косичками, в бордовом платье дочери  Дома
Бес, прячущуюся за  занавесями  в  зале,  чтобы  увидеть  своего  высокого
учтивого брата и этого темного блистательного короля, проходивших мимо. Он
едва сознавал, что заговорил вслух:
     - Значит, ты всегда любила его.
     Слабая улыбка озарила ее лицо.
     - О, я все время влюблялась и разочаровывалась. Месяцев шесть я сохла
по Янусу из Вейта. Но это было другое. Да, я всегда любила его.  Но  когда
Алвир наконец устроил наш брак, я обнаружила, что... что  отчаянно  любить
кого-нибудь - не всегда значит, что и он будет так же любить тебя.
     И Руди опять сказал:
     - Извини.
     Он думал об этом, хотя теперь  видел,  что  призрак  мертвого  короля
всегда будет его соперником. Она так сильно любила, что было бы  чудовищно
ранить ее, не ответив на любовь.
     Молча Альда поблагодарила его пожатием руки.
     - Он был таким... далеким, - сказала она через некоторое время, когда
снова овладела  своим  голосом.  -  Таким  холодным.  После  того  как  мы
поженились, я редко видела его - не  потому,  что  он  ненавидел  меня,  я
думаю, просто потому, что иногда неделями  он  и  не  вспоминал,  что  был
женат. Оглядываясь назад, я, полагаю, должна была  увидеть,  что  это  его
великолепие было поверхностным, но... все было  слишком  поздно,  в  любом
случае, - она пожала плечами, жест, опровергнутый дрожанием ее  голоса,  и
опять вытерла слезы. - И хуже всего то, что я все еще люблю его.
     На это нечего было сказать. Была лишь физическая  нежность,  близость
другого человеческого существа, подтверждение, что он здесь и  не  покинет
ее. Рядом с ней он чувствовал, как она  борется,  подавляя  рыдания,  и  в
конце  концов  успокаивается,  выплескивая  накопившееся  горе  обратно  в
глубины памяти. Он спросил:
     - Значит, Алвир устроил твое замужество?
     - О да, - ответила она, немного успокоившись. -  Алвир  знал,  что  я
люблю его, но не думаю, что это было  единственной  причиной.  Видимо,  он
хотел, чтобы Дом Бес породнился с  Королевским  Домом,  хотел,  чтобы  его
племянник был Высоким Королем. Я не думаю, чтобы он заставил меня, если бы
у меня был кто-нибудь другой, но так как  этого  не  было...  Алвир  очень
расчетлив. Он знал, что станет канцлером после того, как мы поженимся.  Он
знал, что делал.
     "Ты еще говоришь мне об этом, возлюбленная", - подумал Руди.
     - Но при всем том, - продолжала она, - он очень добр ко мне. Под этим
сияющим  великолепием  одежд,  -  полушутливо  продекламировала   она,   -
действительно таится много любви.
     "О да? Любви к чему?"
     Он осознавал, что в случае с Алвиром  не  было  такого  понятия,  как
"любовь к кому".

     От своего сторожевого костра в темноте Джил видела, как Альда встала,
плотнее закуталась в мягкое облако своего мехового плаща и осторожно пошла
по  каменистому  гребню  земли  назад,  к  темному  силуэту  ее   повозки,
вырисовывавшемуся на фоне освещенного лагеря. Джил была встревожена,  ночь
казалась ей полной опасностей, и она удивилась, как глупая девчонка  может
оставлять свое дитя, даже в  охраняемом  лагере,  и  ходить  флиртовать  в
темноте с Руди Солисом. Джил была женщиной, которой не дано было любить, и
ее чувства к тем, кто любил, были смесью симпатии,  любопытства  и  только
иногда страсти, которую она подавила в себе.
     Обычно Джил  не  интересовалась,  держатся  ли  Руди  с  вдовствующей
королевой лишь за руки  и  разговаривают  или  же  предаются  РАЗНУЗДАННЫМ
оргиям. Но сегодня - другое  дело,  сегодня  она  чувствовала  присутствие
Тьмы, ту наблюдающую злобу, которая таилась в мрачных лабиринтах  подвалов
Гея, тот хаотический сверхчеловеческий разум, приблизившийся так близко  к
ней, что, несмотря на  костер  за  спиной,  она  все  время  оглядывалась,
проверяя, не стоит ли кто позади.
     В полночь ее сменил один из солдат Алвира,  здоровый  парень  в  алой
форме, сильно залатанной и испачканной. Она видела, как  Руди,  сдав  свой
пост одному из Красных Монахов, теперь спускался по гребню холма к лагерю.
Из темноты, где она стояла, на полпути между лагерем и гребем Джил видела,
как он шел беглым шагом мимо повозок и тихо скользнул через борт той,  что
была украшаю знаменами Дома Дейра.
     Джил вздохнула и посмотрела назад  на  лагерный  костер  стражи.  Но,
словно собака, она чувствовала неладное в продуваемой ветром темноте. Джил
продолжала вглядываться в ночь, лежащую  по  ту  сторону  лагерных  огней,
ощущая, как холодную тяжелую руку, угрозу надвигающейся гибели.
     Когда она вернулась  в  лагерь,  большинство  стражников  уже  спали,
завернувшись в одеяла и провалившись в глубокий изнурительный сон.  Только
один человек бодрствовал, сидя у слабо  мерцающего  костра,  как  одинокая
скала; создавалось впечатление, что он пребывал там с начала времен.  Джил
видела его сидящим так ночь  за  ночью,  если  он  только  не  обходил  по
периметру лагерь. Она не могла вспомнить, когда последний раз  видела  его
спящим.
     Джил тихо приблизилась к нему:
     - Что ты видишь?
     Колдун отвел глаза от пламени, свет  выхватил  затененные  шрамы  его
лица, когда он улыбнулся.
     - Ничего, - слабый жест его пальцев подразумевал угрожающее безмолвие
ночи. - Ничего, чтобы объяснить это.
     - Ты тоже чувствуешь его, - тихо сказала Джил, и он кивнул.
     - Мы должны дойти до Убежища не дольше, чем за три дня, - сказал  он.
- Прошлой ночью я чувствовал это смутно и  вдалеке.  Сегодня  это  намного
хуже. Хотя за последние три ночи не было слышно о Тьме поблизости от  пути
каравана.
     Джил обхватила руками поднятые колени и смотрела  на  немое  мерцание
света поверх своих избитых и распухших пальцев, покрасневших от холода.
     - Есть ли Гнездо в этой части гор? - спросила она.
     - Только то, о котором я однажды говорил Янусу.  Это  старое  Гнездо,
давно замурованное. Ночь за ночью я искал его в огне и не видел признаков,
чтобы его трогали. Но каждую ночь я смотрю снова, - он  кивнул  в  сторону
маленького костра. - Я вижу его сейчас. Оно  лежит  в  широкой  неглубокой
долине, может, в двадцати милях отсюда. Я вижу  основание  в  самом  конце
долины, сама долина засыпана листьями, наполнена теплом и темнотой.
     В костре сломалось полено, и рассыпавшиеся  угли  изрезали  его  лицо
светом.
     - Это  место  все  время  находится  в  какой-то  тени.  Нет  никаких
отражений неба или звезд на том полированном камне.  И  в  середине  этого
мрака, как пасть могилы, еще более глубокий мрак самого входа. Но  я  могу
видеть, что он замурован и покрыт грудой земли и камней,  поросших  сорной
травой.
     Глядя в огонь, Джил ничего не смогла увидеть  -  только  игру  цветов
топаза, розы и цитрина и вьющееся тепло, трепещущее на камнях,  замыкавших
яму, показывающее призрачные рисунки ископаемых  папоротников,  как  узоры
мороза, отпечатанные на глади скальной породы.  Скрипучий  голос  Ингольда
породил в ее душе ощущение того,  как  темнота  сгущается  в  тех  слишком
плотно переплетающихся деревьях, движении в  тенях  горы,  которое  нельзя
было   объяснить   никаким   ветром.   Шепчущая   ночь    таила    чувство
сверхъестественного ужаса.
     - Мне не нравится это, - тихо сказала Джил.
     - Мне тоже, - ответил Ингольд. - Я не верю этому видению, Джил. Мы  в
трех днях пути от Убежища. Тьма должна предпринять свою попытку, и скоро.
     - Мы успеем дойти туда?
     Он поднял голову и посмотрел по сторонам на безмолвный спящей лагерь.
Тучи громоздились над горами, скрывая звезды; казалось, еще  более  густой
мрак окутывает землю.
     - Я не вижу для нас, - сказал он, - другого выбора.

     Дарки была кругом. Джил  чувствовала  их  присутствие  в  неподвижных
кислых миазмах, замутивших дневной свет. Она  стояла  на  краю  одного  из
бесчисленных лесов с переплетающимися деревьями, которые покрывали долину,
как  туго  сплетенные  сети  чудовищных  пауков,  смотрела  на  север,  на
поднимающийся уклон этой жуткой земли, и заметила,  как  твердо  повторяет
про себя, что вокруг ясный день и она рядом с Ингольдом.
     Но Джил знала, что они здесь.
     Подъем был легким.
     Слишком легким, она  поймала  себя  на  мысли  -  странная  тема  для
размышлений.
     Широкая, круглая долина с невысокими стенами, через  которую  Ингольд
вел ее большую часть утра, была гладкой, с легким уклоном, по ней было  бы
явно легче идти, чем по дороге внизу, не будь она такой  заросшей.  Ветер,
который мучил их всю дорогу от Карста,  вдруг  стих.  Это  место  защищали
стены  ущелий,  скалы  равномерно  переходили  в  груды  осыпей.  Под   их
прикрытием воздух был теплее, чем Джил встречала в других местах на Западе
Мира. Но, хотя она в первый раз согрелась, Джил  чувствовала,  что  долина
угнетает ее. Деревья в лесах были как-то неестественно искривлены,  воздух
был слишком тяжелый, и земля была  чересчур  гладкой  под  ногами.  Группы
темных  мрачных  деревьев,  разбросанные  по  широкой  долине,   казалось,
заключали ее в лабиринт теней, тая под своими скрюченными  сучьями  слабые
обрывки ночи, которые никогда не рассеивались.
     - Они здесь, - прошептала она. - Я знаю.
     Рядом с ней, невидимый в тени деревьев,  кивнул  Ингольд.  Хотя  дело
было чуть после полудня, воздух в этой  долине  как-то  странно  преломлял
солнечный свет. Удушливая атмосфера обволакивала легкие Джил,  однажды  ей
показалось, что и ее сознание тоже.
     - Они могут быть опасны для нас при дневном свете?
     - Мы очень мало знаем о Тьме, дорогая,  -  тихо  ответил  Ингольд.  -
Всякая сила имеет свои пределы, и мы видели, что сила Дарков возрастает  с
их числом. Мы идем по слою льда над глубинами Ада. Шагай осторожно.
     Надвинув капюшон на глаза, он двинулся вперед -  призрак  в  тяжелом,
насыщенном парами воздухе.
     Пробираясь  по  долине,  она  все  сильнее   чувствовала,   что   они
углубляются в зло, много  большее  человеческого  понимания.  Было  что-то
дьявольски симметричное в этой долине,  какая-то  постоянная  патология  в
строении грудящегося, наслаивающегося камня утесов, которая навевала  Джил
дурные предчувствия. Земля у них  под  ногами  гладко  тянулась  вверх  до
разлома,  разрезавшего  долину  надвое,  оплетенного  диким  виноградом  и
особыми волокнистыми разновидностями  плюща,  извивавшегося  по  излому  и
природной дамбе, соединяющей его края. Ископаемые, которые Джил видела  на
камнях лагеря прошлой ночью, повторялись,  выглядывая  с  изломов  камней:
огромные папоротники, морские  водоросли  с  длинными  стеблями,  ползучие
твари давно минувших времен, трилобиты и брахиоподы, навсегда  впечатанные
в сланец. Земля казалась  сглаженной  миллионами  прошедших  по  ней  ног,
твердая,  как  древнее  полотно  дороги  среди   непроходимых   лабиринтов
сгрудившихся деревьев.
     Ингольд  остановился  и  обернулся,  чтобы  проверить  следы,   хотя,
казалось, это было уже в сотый раз за день. Джил терла глаза,  она  успела
поспать несколько часов перед тем, как покинуть  лагерь  до  рассвета,  но
недосыпание все же начало сказываться.
     Не то чтобы она уловила весь букет этих странностей с  самого  начала
пути, но какая-то ненормальность в строении земли привлекла ее внимание  -
направление пластов, лежащих не так, как положено, форма скал...
     Посмотрев назад, она  обнаружила,  что  осталась  одна.  Ее  охватила
паника. Даже несколько недель назад она бы отбросила осторожность и  стала
бы звать Ингольда даже под носом у  Тьмы.  Но  волчья  жизнь  и  дружба  с
Ледяным Соколом сделали ее другой, и поэтому она стояла  абсолютно  молча,
вглядываясь в невероятно правильный ландшафт.
     Чья-то рука тронула Джил за плечо, и она резко  повернулась.  Ингольд
схватил ее за запястье, когда она уже наполовину выдернула меч из ножен.
     - Куда ты ходил? - прошептала она.
     Колдун нахмурился.
     - Я никуда не ходил, - его рука все еще была у нее на запястье, он  с
сомнением осматривался по сторонам.
     - Ясно как день, тебя не было тут минуту назад.
     - Хм, - он задумчиво почесал лохматую бороду. - Жди здесь,  -  сказал
он наконец, - и смотри на меня. - С этими словами он отпустил руку Джил  и
пошел прочь. Джил изо всех сил старалась следить за ним. Хотя она устала и
еле держалась на ногах, но была уверена, что не двигалась и  не  закрывала
глаз. И все-таки как-то она потеряла из вида колдуна - на открытой  земле,
при свете солнца, без  единого  дюйма  укрытия  на  много  ярдов  в  любую
сторону.
     Она моргнула и опять протерла глаза. "Что-то было, - подумала она,  -
в воздухе в этом месте, какая-то скверная,  невидимая  игра  в  оптический
обман". Потом она оглянулась и увидела Ингольда, стоящего в двадцати футах
от края поросли плоского плюща. Когда старик возвращался к  ней,  она  без
труда могла следить за его движениями.
     Джил покачала головой.
     - Я не понимаю, - она забросила плащ на плечо,  автоматический  жест,
такой же, как и одергивание перевязи меча. Никогда раньше плащ не согревал
толком от холода, но в этом месте с его душным воздухом  он  казался  даже
жарким и тяжелым. Она  остро  ощущала,  что  это  -  дурное  место.  -  Вы
понимаете, что происходит?
     - Боюсь, что да, - медленно сказал Ингольд. - Могущество  Тьмы  здесь
велико, очень велико. Похоже, тут  вмешиваются  скрытые  чары,  которые  я
наложил на нас обоих, это печально, потому что,  вероятно,  означает,  что
придется освободиться от них.
     - Вы имеете в виду, - удивленно сказала Джил, - что мы все это  время
были зачарованы?
     - О да, - он улыбнулся, глядя на ее испуганное лицо, - я защищал  нас
заклинаниями все время пути из Карста.  Большей  частью  защита  и  опека,
отвращение зла и покровительство. Они бы не остановили  мощное  нападение,
но служили для отклонения случайного несчастья.
     Она вспыхнула, обозленная на себя.
     - Я не знала этого.
     - Конечно. Ведь это знак хорошей магии, которую совсем не замечают  в
действии, - она подозрительно посмотрела на него, не дразнит ли он ее,  но
Ингольд казался абсолютно серьезным - таким серьезным, каким  еще  никогда
не был.
     - Но эти... скрывающие чары защитят вас от Дарков?
     - Возможно, не здесь, а в их собственной долине, - неуверенно ответил
Ингольд. - Но Белые Рейдеры преследовали нас с тех пор, как мы  отошли  от
дороги. Если скрывающие чары ненадежны, нам предстоит  страшное  испытание
на обратном пути.

     Они достигли места в полдень. Джил  чувствовала  его  издалека,  ужас
леденил ее кровь. Она знала без объяснений,  что  это  и  есть  то  место,
которое Ингольд видел в недрах костра.
     Из неестественно гладкой земли поднималась под крутым углом  огромная
наклонная базальтовая плита, зажатая в подножии горы позади  нее.  Верхний
край плиты поднимался, как корпус  накренившегося  судна,  один  угол  был
погребен  в  дне  долины,  словно  ввергнутый  туда  каким-то  невыразимым
катаклизмом, затерявшимся в безднах вымени. Угол  наклона  показывал,  как
глубоко таилось основание плиты - хотя она была вывернута вверх на  добрые
тридцать футов, не было никаких признаков дна. И в середине  ее  разверзся
черный зев лестницы, дорога, ведущая в бездну Тьмы.
     Лестница была открыта. Слабые следы зелени и камней, которые  Ингольд
видел в призрачном изображении костра, остались где-то совсем рядом с этой
чудовищной бездной.
     Огромная россыпь камней, как след вулканического  извержения,  усеяла
подножие плиты, но Джил видела по тому, как они поросли цепкой  вездесущей
сорной травой, что  камни  выбросило  несколько  лет  назад.  Все  же  она
подобрала один. На его грани был виден  сухой  призрак  некогда  буйной  и
пышной орхидеи, замерзшей в каком-то первобытном болоте миллион лет  назад
и расколотой силой этого древнего взрыва.
     Ингольд  тоже  исследовал  широко  разбросанный   узор   из   камней,
продвигаясь все ближе и ближе к странно искривленной  плите  и  отверстию,
зияющему, как безмолвный укор дневному свету.
     Он задержался у того места, где  кончалась  буйно  заросшая  земля  и
начиналось черное покрытие. Джил видела, как он остановился, чтобы поднять
камень, и задумчиво постоял, вертя его в руках. Потом осторожно шагнул  на
гладкую наклонную поверхность камня и  начал  осторожный  подъем  к  самой
лестнице.
     Хотя все ее существо противилось этому, как и на  другой  базальтовой
мостовой, в подвалах Гея, Джил последовала за ним. Она  продиралась  через
цеплявшуюся за ноги листву, карабкаясь вверх вслед за колдуном по плите, и
видела впереди Ингольда, остановившегося ее подождать.
     Видимые в дневном свете, открытые небу размеры плиты нагоняли на  нее
благоговейный страх; от угла, погребенного заросшей сорняками  землей,  до
угла, наклоненного вверх и погребенного выступающими уступами  горы,  было
примерно семьсот футов. В середине ее Ингольд казался  очень  маленьким  и
беззащитным. Это был трудный подъем по гладкой наклонной плоскости;  когда
Джил добралась до колдуна, она задыхалась в липком удушливом воздухе.
     - Итак, мы были правы, - тихо сказал  Ингольд.  -  Видение  оказалось
ложным.
     Под ними тянулась лестница, открытая ветрам. Холодное течение  сырого
воздуха поднималось оттуда, отчего слипшиеся от пота волосы Джил кололи ее
шею.
     Теперь между ними и Тьмой ничего не было, кроме  сияющего  солнца,  и
она быстро взглянула на него, словно боясь увидеть наползающие облака.
     - Итак, что мы можем сделать?
     - Присоединиться к конвою как можно быстрее. Мы еще не знаем, что они
задумали, но по крайней мере знаем направление атаки. И  в  любим  случае,
может быть, есть возможность помешать им и  прикрыть  отступление  Тира  в
Убежище.
     Джил взглянула на него.
     - Как?
     - Что-то Руди однажды сказал. Если мы...
     Он оборвал на полуслове и схватил ее за запястье. Джил последовала за
направлением  его  взгляда  вдоль  гладкого  наклонного  дна  и   заметила
шевеление в темной роще около  одного  из  тех  причудливых  нагромождений
черного камня, которые усеивали долину. Движение быстро  стихло,  но  Джил
знала, что это было. Это могло означать только одно.
     Она спросила:
     - Они нас увидели?
     - Несомненно. Хотя я буду удивлен, если они приблизятся. -  Осторожно
балансируя своим посохом, Ингольд начал  спуск  с  наклонной  плиты,  Джил
опасливо  двигалась  следом.  Когда  они  достигли  земли,  Ингольд  снова
осмотрел долину, но ничего больше не увидел.
     - Что ничего не значит, конечно, - сказал  он,  поворачиваясь,  чтобы
идти вдоль поднимающегося края  плиты.  -  То,  что  ты  не  видишь  Белых
Рейдеров, вовсе не означает, что их тут нет.
     - Что мы будем делать?
     Ингольд указал посохом на сужающийся лабиринт  расщелин  и  наклонных
лощин в конце долины Тьмы  -  огромное  выветренное  нагромождение  старых
лавовых полей в трещинах и разломах.
     - Там должен быть путь наверх, - спокойно сказал он,  задержавшись  в
оплетенной виноградом тени ровной черной стены.
     - Вы шутите, - в ужасе сказала Джил.
     - Я никогда не шучу, дорогая, -  он  двинулся  вверх  по  осыпающейся
плите.
     Некоторое время Джил стояла на  месте,  глядя,  как  он  исчезает  за
неровностями ландшафта.
     Земля поднималась  и  причудливо  изгибалась  у  гладкой  стены  того
черного основания, но когда бы ни произошло это смещение пластов, оно было
так давно, что вокруг них осели геологические отложения долины.  Что  само
по себе беспокоило Джил - все это было таким старым, столь неправдоподобно
старым. Эпохи прошли с тех пор, как некая тайная сила основала это  здесь,
так что изменились сами очертания земли и морей. Новые ископаемые попались
ей на глаза.
     "Бог мой, - думала она, - тут лежало тропическое  болото,  когда  все
это было воздвигнуто. Сколь же долго Дарки населяют землю?"
     Кто мог сказать, если они не имеют костей в своих  текущих  плазмовых
телах? И все равно у них был разум, разум, чтобы рыть шахты,  строить  эти
темные покрытия над ними так, чтобы  они  стояли  тысячелетия  без  особых
признаков  разрушения.  Они  была  достаточно   разумны,   чтобы   создать
собственный  вид  магии,  отличный  от  природы  человеческой  магии,   не
усваиваемый человеческим мозгом.  Достаточно  разумны,  чтобы  следить  за
конвоем, знать, где был Тир, и знать, почему его надо убрать с дороги.
     Скрестив руки, Джил некоторое время  размышляла  о  Тьме.  Потом  она
подняла глаза и опять увидела Ингольда, появляющегося и исчезающего  среди
переплетений валунов.
     Какой-то  первобытный  катаклизм  разрушил  склон  одного  из  пиков,
охраняющих  долину,  оставив  массу  расколотого   гранита   и   бездонных
пропастей, и со временем руины покрылись растениями,  высоко  забравшимися
по вертикальным скалам. Результат смутно напомнил ей китайскую живопись  с
ветвистыми деревьями, спокойно растущими на склонах утесов.  Но  это  было
более спутанным, грязным,  темным;  тут  мертвые  стволы  падали  гнить  в
лощины, ощетинившиеся белыми остриями под хрупкими опорами над  ними.  Она
заметила коричневую мантию Ингольда, движущуюся  вдоль  невозможно  узкого
каменного карниза по этим утесам.
     Ингольд увидел, что она смотрит, и остановился,  прижавшись  к  скале
позади.
     - Поднимайся, - позвал он ее, его голос слабо отдавался в  скалах,  -
тут тропа.
     - Что за черт, - вздохнула Джил. - Двум смертям не бывать.
     Джил никогда не любила высоты. Карабкаясь  по  предательским  опорам,
она позавидовала колдуну с его шестифутовым посохом,  потому  что  местами
тропа  суживалась  до  дюймов,  местами  по   ней   расползались   каскады
виноградных лоз и скрывали любой намек на  опору  внизу.  Дюжину  раз  она
оступалась, упорно избегая смотреть вниз,  вверх  или  куда-нибудь,  кроме
своих оцарапанных рук, когда спасительный карниз исчезал  или  щель  между
двумя огромными скалами  становилась  слишком  узкой,  чтобы  пройти,  или
слишком забитой гниющей листвой, что  могло  укрыть  любое  число  существ
меньших, чем персонажи Лавкрафта, но наверняка таких же смертоносных,  как
Тьма.
     Она подумала, были ли в этом мире гремучие  змеи,  или,  коли  на  то
пошло, ядовитые змеи, пусть и не гремучие.
     Наконец она догнала его у темной трещины в скалах после опасного пути
по  выпуклой  поверхности  отвесного  валуна  над   пропастью,   усыпанной
разбитыми камнями. Джил взмокла и, задыхаясь от полуденной жары, с  трудом
балансировала, чтобы удержаться на  песчаной  осыпающейся  земле.  Солнце,
двигаясь над хребтом Крепостного Вала, отбросило на пропасть густую  тень.
Ингольд был едва виден, если бы не бледное пятно лица и бороды.
     - Очень хорошо, моя дорогая, - мягко приветствовал он ее.  -  Мы  еще
сделаем из тебя верхолаза.
     - Черта с два, - она, задыхаясь,  смотрела  вниз.  Если  тут  и  была
какая-нибудь тропа, по которой она поднялась, то провалиться  ей  на  этом
месте, если она ее видит.
     - Мы должны суметь подняться из этой пропасти к вершине горной  цепи,
- продолжал он, показывая наверх. - На этом хребте мы будем рядом с линией
снегов и, надеюсь, вне досягаемости Тьмы. Если повезет, мы  найдем  другую
тропу на той стороне, которая приведет нас к долине Ренвет  и,  значит,  к
Убежищу Дейра.
     Джил, как могла в обманчивой прозрачности горного воздуха,  прикинула
расстояние.  Они  словно  поднимались  над  текучей  дымкой  долины;  вещи
казались ослепительно ясными здесь,  и  наклонные  тени  меняли  кажущееся
положение пика и гряды.
     - Не думаю, что мы управимся до темноты, - с сомнением сказала она.
     - О, я тоже, - согласился Ингольд. - Но мы едва  ли  сможем  провести
ночь в долине.
     Джил покорно вздохнула.
     - Тут вы правы.
     Колдун осторожно толкнул посохом широкий камень, скрывавший  подножие
тропы, и валун чуть качнулся, послав маленький поток гравия и  песка  вниз
через их ноги и край тропы. Бормоча про  себя  то,  что  в  следующий  раз
обязательно нужно будет взять  веревку,  и  проклиная  невидимых  Рейдеров
внизу в долине, он начал осторожно разведывать другой маршрут.
     Пока Ингольд делал это,  Джил  повернулась,  чтобы  окинуть  взглядом
утес, снова пугаясь только что совершенного самоубийственного восхождения.
Ее взгляд бродил по долине внизу и вдруг застыл.
     - Ингольд, - тихо позвала она. - Взгляните сюда.
     Что-то в тоне ее голоса заставило его, оступаясь и скользя, подойти к
ней.
     - В чем дело?
     Она показала.
     - Посмотрите. Посмотрите туда. Что вы видите?
     Обозримая сзади и  сверху  земля  приобрела  особые  очертания,  угол
солнечных лучей к западу от гор изменил перспективу этого погружавшегося в
темноту места. Отсюда была видна  очевидная  симметрия;  ядра  разросшихся
лесов составляли своеобразный узор, восприятие которого явно  было  по  ту
сторону человеческого понимания; русла потоков прокладывали курсы,  несшие
отголосок извращенной упорядоченности. Густые  заросли  виноградников  под
этим углом зрения представляли собой странную картину, смена  их  цвета  и
густоты  навевала  беспокойство.  Почти  прямо  под  ними  лежал  огромный
прямоугольник плиты, и его положение, связанное со странными курганами  из
черного  камня,  пробивавшимися  сквозь  растительность,  стало   внезапно
потрясающе ясным для Джил, изучавшей в свое время основы археологии.
     Ингольд хмурился, всматриваясь в искаженное покрывало под ним.
     - Странно... как будто тут когда-то был город. Но его никогда не было
в человеческой истории,  -  его  зоркий  глаз  прослеживал  математическую
точность изгибающихся  теней  в  винограде,  странные  тупые  углы,  слабо
видимые  в  полунамеченных  закономерностях  сочетаний  между  потоками  и
камнями. - В чем причина этого? Словно виноград растет хуже в местах...
     -  ...заложенных  фундаментов,  -  сухо  ответила  Джил.   -   Причем
фундаменты заложены настолько глубоко, что они составили настоящую  тропу.
Деревья плохо  растут  на  этой  линии,  потому  что  их  корни  не  могут
проникнуть так далеко. Смотрите, вы  видите  направление  этого  ручья?  И
еще...  -   она   остановилась,   смутившись,   -   это   выглядит   таким
спланированным, таким упорядоченным, но почему-то все-таки не похоже ни на
один город, который я когда-либо видела. Тут есть план - это можно  видеть
по углу падения солнечного света, - но в какой-то мере неправильный план.
     - Я понял, - сказал колдун. - Здесь нет улиц.
     Глаза их встретились. Значение увиденного доходило до Джил  медленно,
как шепот из невообразимо древних глубин времени.
     - Пошли, - сказал Ингольд. - После захода  солнца  здесь  нам  делать
нечего.

                                    13

     Когда они покинули долину, поднялся ветер, обжигающе холодный, злобно
отрывающий их друг от друга. Временами они оказывались намного выше  линии
лесов, с риском карабкаясь по козьим тропам, скользким от  старого  снега,
или  прокладывая  путь  через  заросли,  или  хватаясь  для  поддержки  за
ободранные ветром корни переплетающихся деревьев, полагаясь  на  их  силу,
над невидимой пропастью.
     Джил и Ингольд шли через мир, где единственными стихиями были  холод,
скалы, ветер и далекий  рев  воды,  тут  они  не  смогли  бы  при  желании
остановиться, ибо  нигде  не  было  никакого  убежища.  Если  бы  не  нити
колдовского света, которые излучал Ингольд, чтобы  очертить  карниз,  Джил
была уверена, они бы не пережили подъема. Вспоминая обо всем  позже,  Джил
удивлялась, как выдержала это.
     В конце концов они  заночевали  в  расщелинах  голых  каменных  плит,
прижавшись друг к другу, чтобы согреться; Джил  уснула  сразу  после  двух
суток бессонницы. В разгар ночи она почувствовала, как изменилась  погода,
и там, в своих снах, уловила запах далекого надвигающегося снегопада.
     Утром путь был легче. Ингольд нашел что-то вроде тропы и  проследовал
вниз по ней до крутого, покрытого деревьями западного  склона  Крепостного
Вала, достигнув к полудню холодной ветреной долины Ренвет.
     Джил прикрыла глаза ладонью от солнца и посмотрела в яркую даль.
     - Что за черт? - Холодные ветры, извивающиеся  по  долине,  рвали  ее
дыхание в клочья и мчались, подобно воде, быстро разливающейся над фиордом
из бесцветного стекла. - ЧТО ЭТО?
     - Это Убежище Дейра, - ответил Ингольд,  улыбаясь  и  скрестив  руки,
чтобы сохранить тепло, но тем не менее дрожа. - А что ты ожидала?
     Джил не знала толком, чего  ожидала.  Во  всяком  случае  чего-нибудь
меньшего.  Чего-нибудь   более   средневекового.   Но   только   не   этот
трапециевидный монолит из черного камня, который вздымался, плоть от плоти
гор, на огромном холме у подножия тех далеких утесов с черными  вершинами.
Его крыша была выше сосен, росших на хребте  за  ним.  Слабый  рассыпчатый
снег сдувало облаками с плоской крыши Убежища, но он не задерживался нигде
на его стенах, голых и гладких, как стекло без трещин.
     - Кто построил это, черт возьми? - шептала Джил  с  благоговением.  -
Какой это высоты? - теперь она могла  поверить,  что  в  нем  человечество
выстояло против Тьмы. Могущество  Дарков,  способное  разбивать  камень  и
железо, найдет эту крепость неприступной.
     - Это построил  Дейр  из  Ренвета,  -  раздался  рядом  с  ней  голос
Ингольда, - используя остатки технологий и могущества древних  Королевств,
чья мощь намного превышала наши нынешние средства. В нем он укрыл  тех  из
своего народа, кто пережил первый  удар  Тьмы,  и  оттуда  он  и  его  род
управляли долиной, перевалом Сарда и всем, что осталось  от  империи,  чье
название, границы и устройство целиком стерлись из людской памяти. Что  же
до размеров Убежища... - он  взглянул  вдаль,  обозревая  черный  монолит,
охранявший изгибающееся пространство долины по ту сторону. - Оно невелико.
Оно может вместить  всего  около  восьми  тысяч  душ.  А  в  долине  можно
выращивать  урожай  для  примерно  вдвое  большего  количества  людей.  Не
сохранилось записей, если они вообще  существовали,  о  том,  сколько  оно
действительно укрывало в одно время.
     Пока  они  шли  по  чавкающей  траве  долины,   строение,   казалось,
увеличивалось в размерах, лишенное тени в холодный  пасмурный  день.  Джил
смотрела на долину,  окруженные  стенами  цепочки  возвышенных  лугов,  по
которым были разбросаны островки осин, берез  и  тополей,  их  листья  все
время сверкали на ветру. Какая-то тяжелая яркая красота была в этом месте,
первом ядре Королевства и последнем, колыбели и могиле.  Джил  чувствовала
себя крайне утомленной.
     Для места, где придется провести  остаток  дней,  подумала  она,  это
совсем недурно.
     Хотя, будучи знакомой с мелкими ссорами соседей, она  уже  узнала  их
семена в сплетнях, которые разрастались в обозе беглецов, даже несмотря на
круглосуточные угрозу и напряжение. И она видела, к чему  это  приведет  -
маленький город, сжатый до размеров неприступного форта, с одними  и  теми
же людьми, живущими по соседству друг с другом  годы  и  годы  без  всякой
возможности уединиться. Это маленький ад.
     - Убежище стояло долго, - сказал Ингольд, когда они наконец вышли  на
дорогу, ведущую за Убежище к перевалу Сарда, ту  же  дорогу,  по  которой,
много миль ниже, Алвир вел своих людей в поисках полумифического спасения.
- Хотя Руны Власти все еще на дверях Убежища, поставленные там  колдунами,
которые помогали в постройке его - Йед на левой и Перн на  правой  -  Руны
Охраны и Закона. Только колдун может видеть их, как  мерцающий  серебряный
узор в тенях. Но и после всего прошедшего времени чары строителей все  еще
имеют силу.
     Джил отвела глаза от башнеобразных громад скал,  которые  вздымались,
стена на стене  черных,  поросших  лесом  ущелий,  прорезанных  отчетливой
неглубокой расселиной перевала  Сарда,  чтобы  опять  взглянуть  на  нежно
мешающую тень Убежища. Она не видела никаких Рун, только огромные железные
панели, висящие на петлях и стальных скрепах, не тронутые столетиями.
     Огромные ворота  были  открыты.  Маленький  гарнизон,  который  Элдор
отправил сюда несколько лет назад, чтобы подготовить  место  к  возможному
отступлению, когда Ингольд в первый раз заговорил о вероятности  нашествия
Тьмы, был готов к встрече. Капитан гарнизона, маленькая белокурая  женщина
с  проницательным  взглядом,  приветствовала  Ингольда  с   преувеличенным
уважением и явно не была удивлена новостями о том, что Гей пал  и  беглецы
были уже в нескольких днях пути отсюда.
     - Я опасалась этого, - сказала она, глядя на  колдуна;  ее  пальцы  в
перчатках покоились на рукояти меча. -  Мы  не  получали  посланий  уже  с
неделю, и мои парни доносили, что видели Дарков у  передней  части  долины
почти каждую ночь, - она скривила губы. - Я рада, что уцелело много людей.
Помню, когда была в Гее, люди смеялись над  вами  на  улицах  из-за  ваших
предупреждений, называли вас чокнутым паникером и сочиняли песенки.
     Джил заметила нотку негодования в ее голосе, но Ингольд лишь смеялся.
     - Я помню это. Всю жизнь я мечтал быть увековеченным в балладах, но у
этих стишков был такой  ужасный  стиль,  что  они  совсем  не  поддавались
запоминанию.
     - И, - цинично сказала капитан, - большинство тех, кто сочинял их,  -
мертвы.
     Ингольд вздохнул.
     - Я бы предпочел, чтобы они были живы и продолжали петь о том,  какой
я дурак, каждый день моей жизни, - сказал он. - Мы  остановимся  здесь  на
ночь. Вы можете нас накормить?
     Капитан пожала плечами.
     - Конечно. У нас есть запасы... - она указала на множество загонов из
жердей, протянувшихся за холмом, где табун лошадей  и  полдюжины  молочных
коров стояли и терлись спинами о верхнюю перекладину  изгороди,  глядя  на
пришельцев добрыми тупыми глазами. - У нас даже есть винокуренный завод  в
той роще, некоторые парни варят Голубую Руину из коры и картофеля.
     Ингольд слабо поежился.
     - Временами я понимаю идею Алвира насчет  ужасов  одичания.  -  И  он
последовал за ней вверх по истертым ступеням к воротам.
     - Между прочим, - сказала капитан, когда  остальные  воины  гарнизона
сгрудились за ними, - у нас тут действует Закон Убежища.
     Ингольд кивнул.
     - Я понимаю.
     Они вошли в Убежище Дейра, и Джил замерла в благоговейном молчании.
     Снаружи Убежище и так казалось достаточно  пугающим.  Внутри  же  оно
было давящим, устрашающим, темным, чудовищным и невероятно громадным;  эхо
шагов стражников отдавалось в его огромной звонкой палате, как далекий шум
падающих капель воды; факелы, которые они несли, уменьшились  до  размеров
светлячков. Чудовищная архитектура с ее  сочетанием  голых  плоскостей  не
имела ничего общего с человеческим масштабом.
     Технология, сотворившая это из камня и  воздуха,  явно  была  превыше
чего угодно в этом мире, а также, догадывалась Джил, и в  ее  собственном.
Она взглянула на протяженность этой бесконечной  центральной  пещеры,  где
маленькие, качающиеся язычки факелов отражались на черной глади каналов  с
водой, и трепетала от холода, размеров и пустоты.
     - Как построили это здание? - шепнула она, и  слова  ее  загудели  во
всех углах высокого зала. - Какой стыд, что память главного архитектора не
могла предаваться по наследству, как память королей.
     - Она передается, - сказал Ингольд, его  голос  тоже  слабо  гудел  в
невидимых сводах потолка. - Но наследственная  память  не  управляется  по
выбору - в самом деле,  у  нас  нет  ни  малейшего  представления,  _ч_т_о
управляет  ей,  -  он  двигался,  как  тень,  сбоку  от  Джил,  следуя  за
уменьшающимися факелами. Озираясь  по  сторонам,  Джил  видела,  насколько
позволял свет факелов,  как  вздымающиеся  стены  центрального  зала  были
изрешечены темными маленькими дверными проемами - ряд за рядом, иногда они
соединялись каменными балконами, иногда  -  шаткими  подвесными  мостками,
которые оплетали стену, как паутина пьяных или безумных пауков. Эти темные
дверцы вели во множество  камер,  лестниц  и  коридоров,  чьи  неожиданные
изгибы были мрачны, как подземные лабиринты.
     - Что же до того, как это построили - Лохиро  из  Кво,  Глава  Совета
Магов, изучал достижения того времени по сохранившимся  документам,  и  он
говорит, что стены возводились силами как магии, так и техники. Люди в  те
дни обладали умением, намного превосходящим наше;  мы  никогда  не  сможем
создать что-нибудь вроде этого.
     Они пересекли узкий мост над одним из многих прямых каналов,  которые
связывали пруд за прудом на  протяжении  гулкого  зала.  Джил  на  секунду
задержалась на лишенном перил  пролете,  глядя  на  быстрый  черный  поток
внизу,
     - Именно поэтому он провел такое исследование? - тихо спросила она. -
Потому что знал, что их мастерство может пригодиться снова?
     Ингольд покачал головой.
     - О нет, это было много лет  назад.  Как  все  колдуны,  Лохиро  ищет
понимание ради него самого, рада своего развлечения. Иногда я  думаю,  что
все колдовство - это страсть к  знанию,  жажда  понять.  Все  остальное  -
иллюзии, превращения, гармония  духа  и  стихий  вокруг  нас,  способность
спасти, изменить или разрушить мир - это побочные явления, и они  приходят
после основной потребности.

     - Проблема в том, - ворчал Ингольд много позже, когда  они  поужинали
со стражниками  и  им  показали  маленькую  комнату  рядом  с  помещениями
гарнизона, - что я могу повлиять  лишь  на  то,  что  знаю.  И  совершенно
бесполезно спорить, если  чего-то  не  знаю,  -  он  взглянул  мимо  Джил,
треугольные  искры   света,   отброшенные   его   магическим   кристаллом,
рассыпались, как звезды, на фоне его грубого, покрытого шрамами лица.  Они
разожгли небольшой огонь в очаге, чтобы  согреть  помещение.  К  удивлению
Джил, в комнату не попало дыма - тут должна была быть  вентиляция,  как  в
высотном доме. Ее уважение к строителям возросло.
     Ингольд некоторое время  разглядывал  кристалл.  Джил,  подкрепленная
кашей и теплом, сонная и довольная присутствием колдуна,  сидела,  усердно
натачивая свой кинжал методом, который показал ей Ледяной Сокол. С  самого
начала она чувствовала, будто знала Ингольда всю жизнь. Теперь  невозможно
было представить себе время, когда это было не так.
     Она поднесла лезвие к свету и провела по нему большим пальцем.
     При всем ужасе, который она испытывала, при всей  тяжести  постоянной
физической усталости и непрекращающейся боли в  полузажившей  левой  руке,
при том лишении единственного мира, который  она  знала,  и  единственного
дела, которым честно  хотела  заниматься,  она  осознавала,  что  получила
какое-то возмещение. Она никогда не ощущала тяжести изгнания, если он  был
с ней.
     И скоро он уйдет. Она останется здесь на долгие бесконечные недели, а
он будет прокладывать свой одинокий путь через равнины  в  Кво  в  поисках
колдунов, своих друзей, единственных людей, по-настоящему понимавших  его.
Джил спрашивала себя, что он там найдет, вернется ли вообще.
     "Он вернется, - говорила она себе, глядя  на  неподвижный  профиль  и
спокойные, внимательные глаза старика, - он крепкий, как старый башмак,  и
скользкий, как змея. Он вернется в лучшем виде и прихватит с собой  других
колдунов".
     Она поудобнее подоткнула свой подбитый мехом плащ под ноющие плечи  и
закрыла глаза. После ночного перехода по  голому  хребту  даже  сторожевой
костер у дороги был бы хорош, эта семь-на-девять комната,  в  которой  она
едва могла стоять, казалась уголком рая.
     Если бы повнимательней взглянуть на это место, то его можно  было  бы
назвать даже грязным: теплый золотой огонь,  высвечивающий  трещины  грубо
оштукатуренных стен и  каменного  пола,  безжалостно  обнажал  неровности,
строительный хлам, налет пятен и копоти, выбоины и  царапины,  оставленные
сотнями поколений обитателей  и  тысячелетием  запустения.  Комната  будет
жутко  переполнена  какой-нибудь  семьей,  размышляла  Джил.  В   сознании
непрошенно всплыла картина дома, где провел  детство  Руди,  пронзительный
крик бранящихся желчных женских голосов. Она ухмыльнулась, спрашивая себя,
какого размаха достигали братоубийства в лучшие дни Убежища.
     Тени от огня качнулись, когда Ингольд отложил свой кристалл и  лег  в
другом  углу  комнаты,  завернувшись  в  мантию,  как   в   одеяло.   Джил
приготовилась сделать то же, спросив его между тем:
     - Вы видели конвой?
     - Да. Они останавливаются на ночлег под двойной охраной.  Я  не  вижу
никаких признаков Тьмы. Случайно кристалл  показал  мне  Логово  в  долине
Тьмы, оно все еще замуровано.
     -  Им  это  нравится,  да?  -  Джил  завернулась  в  плащ,  глядя  на
переменчивые узоры пламени и тени, пляшущие на шаткой стене, с давних  пор
отделявшей эту комнату от другой, больших  размеров.  Ее  мысли  вращались
вокруг мира, заключенного в эти  узкие  стены,  вокруг  огромного  черного
монолита Убежища, хранившего свой мрак, свое молчание, свои тайны - тайны,
которые были забыты даже Ингольдом,  даже  Лохиро,  главой  всех  колдунов
мира. Эти мрачные, тяжелые стены хранили лишь темноту за собой.
     Она повернулась на бок и подперла голову рукой.
     - Вы знаете, - мечтательно сказала Джил, - все это  место  похоже  на
ваше описание Логова Тьмы.
     Ингольд открыл глаза.
     - Очень похоже, - согласился он.
     - Это то, к чему мы пришли? - спросила она. - Жить,  как  они,  чтобы
быть в безопасности от них.
     - Возможно, - сонно согласился колдун. -  Но  тогда  можно  спросить,
почему Дарки живут так. Все, что нам нужно, - безопасность; и мы останемся
в безопасности до тех пор, пока ворота закрыты на ночь, - он  перевернулся
на другой бок. - Спи, Джил.
     Джил щурилась на отражение огня,  размышляя  об  этом.  Ей  пришло  в
голову,  что  если  однажды  Тьма  проникнет  сюда,  здешняя  безопасность
превратится в удвоенную угрозу. В стенах Убежища царил вечный мрак, как  в
лабиринтах ночи в чреве земли, которых никогда не касался солнечный  свет.
Она встревоженно позвала:
     - Ингольд?
     - Да? - в его голосе чувствовалась усталость.
     - Что это за Закон Убежища, о котором  говорила  капитан?  Какое  это
имеет отношение к тому, что мы ночуем здесь?
     Ингольд вздохнул и повернул к ней голову, угасающий  огонь  играл  на
линиях и шрамах его лица.
     - Закон Убежища, - сказал он ей, - гласит, что безопасность Убежища -
превыше всего, превыше жизни, чести, жизней  родных  или  любимых.  Он  не
зависит от того, что люди останутся за воротами после наступления темноты,
и когда ворота закрыты на ночь, правилом Убежища есть и всегда должно быть
то, что никто не пройдет через  них  до  рассвета.  В  древние  времена  в
наказание за открытие ворот - какой бы ни была причина - между  заходом  и
восходом солнца виновного приковывали к колоннам,  стоявшим  на  маленьком
холме напротив дверей через дорогу, и оставляли на ночь Тьме. Теперь спи.
     На этот раз он, должно быть, вложил чары в  свои  слова,  потому  что
Джил сразу уснула, и слова колдуна последовали за ней в темноту сна.

     Тьма вышла на охоту. Джил могла чувствовать ее,  воспринимать  темное
движение  через  крутящуюся   изначальную   темноту,   смутное   шевеление
невыразимых  бездн,  которых  никогда  не  касался  свет.  Неясно,  сквозь
свинцовый туман сна, Джил пыталась вспомнить, где  она.  Убежище,  Убежище
Дейра. Быстротечные спутанные образы приходили к ней, скользя через ночные
коридоры и приближаясь к избранной добыче. Она чувствовала это  молчаливое
выжидающее недоброжелательство,  запах,  ибо  они  сильно  пахли,  горячую
пульсацию крови и через густой дрожащий мрак - багровую  темноту,  отблеск
жертвы, эпицентр кружащегося вихря страсти и ненависти...
     Но ее окружало вовсе не замкнутое  Убежище,  а  ветер,  страшный,  до
костей пробирающий холод, шум воды вокруг каменных  колонн,  белая  волна,
блики брызг и леденящее  прикосновение  воздуха  над  рекой.  Жадная  сила
грызла   камень,   прожорливые   души   пересчитывали    сияющие    бусины
четырехмильной цепи запутанного сна и смеялись злорадным смехом.
     Она открыла глаза, пот выступил на  лице  при  воспоминании  об  этом
злорадном смехе. Она прошептала:
     - Ингольд... - почти не желая издавать звук из боязни, что они  могут
услышать.
     Колдун  уже  проснулся,  седые   волосы   были   растрепаны,   взгляд
насторожен, словно он прислушивался к какому-то  далекому  звуку,  который
Джил не могла расслышать. Тусклый голубой шар колдовского  света  висел  у
него над головой; огонь в комнате давно погас.
     - В чем дело? - мягко спросил он. - Что тебе приснилось?
     Она  глубоко  вздохнула,  собирая  быстро  тающие  обрывки  ощущений,
которые слышала и чувствовала.
     - Тьма...
     - Я знаю, - мягко сказал он, - я тоже ее чувствовал.  Что  именно?  И
где?
     Она села, заворачиваясь в плащ, словно  это  все  еще  заставляло  ее
дрожать.
     - Я не знаю, где это было, - сказала она чуть спокойней. - Был  поток
воды и... камень... тесаный камень, я думаю, колонны. Они  отрывали  куски
камня от колонн, бросали их в поток... и... и  смеялись.  Они  знают,  где
Тир, Ингольд, - добавила она тихим и настойчивым голосом.
     Он прошел к ней через всю комнату  и  обнял  рукой  за  плечи,  чтобы
успокоить. Его голос был мрачным, когда он сказал:
     - То же видел и я. Он  со  своей  матерью  в  половине  дня  пути  от
каменного моста, пересекающего ущелье реки Эрроу.

     Где-то  над  черными  тучами  небо,  может  быть,  сияло,  готовое  к
наступлению дня, но если даже это  было  и  так,  Руди  Солис  видел  мало
признаков этого. Каньон, через который извивалась  дорога,  был  похож  на
черный тоннель. Руди пробирался по  пробуждающемуся  лагерю,  не  в  силах
объяснить свою тревогу, проходя  через  кучки  собиравших  вещи  беженцев,
толпящихся у костров  с  завтраком,  почти  подсознательно  возвращаясь  к
повозкам, которые он незаметно покинул перед тем, как лагерь проснулся.
     Там были разложены  костры,  они  отбрасывали  мерцающий  отблеск  на
лагерь. Альда проснулась и кормила Тира хлебом, размоченным  в  молоке,  в
маленьком укрытии в задней части повозки.
     С другой стороны костра несколько воинов  Дома  Бес  молча  поглощали
свои скудные пайки. Дальше среди повозок другая  женщина,  служанка  Дома,
что-то приказывала двум маленьким  детям,  а  сама  кормила  ребенка,  еще
меньшего, чем Тир, ее муж в угрюмом молчании давал корм волам.  Наверху  в
ледяных порывах ветра, как кнуты, хлопали флаги.
     Руди покачал  головой  и  улыбнулся  Альде,  прислонившись  плечом  к
стойке, подпиравшей крышу повозки.
     - Знаешь, если что-то и изумляет меня в этом путешествии, так это то,
что так много детей выжили. Они снуют по всему  лагерю.  Посмотри  вон  на
того. Он выглядит так, будто его унесет первым порывом ветра.
     - Это она, - тихо ответила  Альда,  глядя  на  ребенка,  играющего  в
пятнашки с собой  под  ногами  упряжки  лошадей.  Мать  маленькой  девочки
увидела, что она делает, и позвала ее к костру, и  ребенок  со  счастливой
беззаботностью того, кто лишь  недавно  научился  ходить,  весело  побежал
назад, прочь от опасности, обнаженного оружия, сжимая в руках сокровище  -
пучок соломы.
     Руди рассеянно потянулся, чтобы погладить волосы Тира.
     "Он вырастет таким же, - подумал он, -  бегая  по  темным  лабиринтам
Убежища Дейра и обучаясь фехтованию у стражников..." Было странно  думать,
что Альда и Тир собираются прожить годы в крепости, которую  Руди  никогда
не видел, долго после того, как он покинет их.
     Если только они доберутся  туда  -  и  он  вздрогнул  от  собственных
невеселых мыслей.
     - Обычное дело, - продолжала Минальда с блеском несмелого озорства  в
голубых глазах, - если ты заметил, это не женщины и дети сидят на  обочине
и умирают. Если ломается повозка, мужчина  будет  стенать  и  сокрушаться,
женщина же станет толкать ее. Обрати внимание при случае.
     - Да? - сказал он, подозревая, что она смеется над ним.
     Альда послала ему косой дразнящий взгляд.
     - Серьезно, Руди. Женщина выносливей. Она должна  быть  такой,  чтобы
защищать детей.
     Он вспомнил продуваемую ветром галерею в Карсте, развевающуюся  белую
одежду девушки, бежавшей по залу в темноту.
     - А-а-а... - не очень-то любезно уступил Руди, и она засмеялась.
     Еще больше детей вертелись в круге у костра, стайка лагерных сирот со
стройной молодой девушкой, которая была у них за старшую и несла на  руках
младенца. Девушка и служанка остановились поговорить. Глядя на  них,  Руди
вспомнил, как увидел Альду и Медду в тот первый день на  террасе  виллы  в
Карсте.
     Новая мысль пронеслась в его сознании, и он внезапно нахмурился.
     - Альда? - она быстро подняла голову,  пролив  молоко  на  пальцы.  -
Откуда Даркам известно, кто такой Тир?
     Изящные брови задумчиво сдвинулись.
     - Я не знаю, - сказала она, испуганная вопросом, - разве им известно?
     - Да. Во всяком случае, они преследовали его в Карсте  и  в  Гее.  На
вилле в Карсте была куча детей. Насколько они должны были  знать,  он  мог
быть одним из них. Но они сразу оказались за порогом его спальни.
     Она  озадаченно  покачала  головой,  грива   ее   распущенных   волос
скользнула по плечам.
     - Бектис! - позвала она, увидев высокую фигуру, идущую через лагерь к
своим повозкам.
     Он подошел и изящно поклонился.
     - Чем могу служить, моя госпожа?
     Чародей Королевства не выглядел хуже после двух  недель  на  воздухе;
как и Алвир, он знал толк в щегольстве, не было ни одной мятой складки  на
его волнистой серой мантии.
     Руди вмешался.
     - Откуда Дарки знают, где найти Тира? Я имею в виду, у них нет  глаз,
они не могут сказать, что он отличается от остальных.  Откуда  они  знают,
где преследовать его?
     Колдун поколебался, глубоко  обдумывая  вопрос,  возможно,  догадался
Руди, чтобы скрыть, что поставлен в тупик. Наконец он сказал:
     - Дарки обладают знанием, которое превыше человеческого понимания.
     Он в тупике.
     - Может, мой господин Ингольд смог бы объяснить это тебе, если бы  не
выбрал это время, чтобы исчезнуть. Источники знания у Тьмы...
     Руди перебил его.
     - Я хочу знать вот что. Действительно ли Дарки знают,  что  это  Тир,
или просто преследуют любого ребенка в позолоченной колыбели?  Если  Альда
пойдет пешком с ребенком на руках, как другие женщины в этом обозе,  будет
ли она в большей безопасности, чем в повозке?
     Бектис посмотрел  поверх  своего  длинного  носа  на  этого  грязного
чужеземного выскочку, который, как ему было известно,  осмелился  выказать
признаки прирожденного мага.
     - Возможно, - надменно сказал он, -  будь  мы  в  настоящее  время  в
опасности от Тьмы. Однако не замечено никаких признаков их  присутствия  с
тех пор, как мы поднялись в  горы...  Горы...  -  проскрежетал  колдун  на
пределе своего высокого, но весьма слабого  голоса,  -  я  видел  в  своем
волшебном кристалле единственное Логово Тьмы, известное в этих горах, и  я
уверяю вас, оно замуровано, как это было уже столетиями. Естественно,  моя
госпожа может делать все, что ей угодно, но ради ее собственного  удобства
и блага, и учитывая ее положение и престиж, сомневаюсь, что  мой  господин
Алвир позволит моей госпоже идти в хвосте обоза, как простой крестьянке, -
повернувшись кругом, старик удалился  к  своей  повозке,  меховая  накидка
развевалась за ним, как грозовое облако.
     Минальда какое-то время сидела с несчастным видом, прижав  ребенка  к
груди, словно бы защищая его  от  невидимой  опасности.  Издалека  до  них
донеслись звуки снимающегося с места лагеря,  рев  мулов  и  скрип  сбруи,
шипение заливаемых водой костров. Где-то совсем близко  слышались  громкие
гневные голоса: Алвира - сдержанный, но резкий, как хлыст, и после - сухое
злобное шипение аббатисы Джованнин.
     Альда вздохнула:
     -  Опять  они  ссорятся,  -  она  поцеловала  Тира,  затем  заботливо
проверила его пеленки. Становилось все холоднее. - Говорят,  мы  доберемся
до Убежища сегодня ночью, - продолжала  она  таким  тихим  голосом,  чтобы
слышал только человек, стоящий рядом  с  ней  в  тени  повозки.  -  Иногда
кажется, что мы будем странствовать вечно и никогда не доберемся до  этого
места. Поэтому Бектис, может, и прав.
     Руди оперся локтем о телегу:
     - Ты так думаешь?
     Она не ответила. Снаружи доносился шум  постромок  и  голоса  солдат,
запрягавших волов и вяло переговаривающихся между собой.
     - Мы достигнем Убежища при свете или придется двигаться в темноте?
     Минальда подумала, потом со вздохом сказала:
     - Когда стемнеет, я думаю.

     Ингольд устало привалился спиной к валуну и оперся локтями на колени.
     - Я очень боюсь, дорогая, - с трудом сказал он,  -  что  нам  это  не
удастся.
     Джил, которая последние несколько часов почти ничего  не  осознавала,
кроме фигуры колдуна, который постоянно, казалось,  все  больше  и  больше
удалялся от нее, могла только кивнуть. Маленькая расселина среди скал  над
дорогой, куда они забились, не обещала защиты  от  усиливающегося  холода,
но, по крайней мере, укрывала от ветра. Весь день они боролись  с  ветром;
как  волк,  он  рвал  их  плащи  и  жестоко  терзал  открытые  лица.  Джил
чувствовала в нем теперь запах шторма, надвигающегося с ледников.  Даже  в
этом относительном убежище вдруг пошел снег. Шла уже вторая половина  дня;
она знала, что не осталось шансов достичь ущелья Эрроу раньше конвоя.  Что
бы Дарки ни сделали с тамошним мостом, ни она, ни Ингольд не в силах  были
предупредить людей о возникшей опасности.
     Через некоторое время она достаточно овладела собой,  чтобы  отвязать
фляжку, которую несла на поясе, вытащить пробку и сделать пробный глоток -
белый напиток был некрепким на вкус, как лимонад.
     - Капитан в Убежище дала мне это, - объяснила она, передавая флягу.
     Он взял питье, не повернув головы.
     - Я знал, что была некая причина  в  космическом  порядке  вещей,  по
которой  ты  сопровождаешь  меня,  -  сказал  он  и  улыбнулся.  -  Теперь
получилось так, что ты дважды спасла мне жизнь.
     Над их головами в скалах рев ветра усилился  до  какого-то  холодного
пронзительного визга, и на  них  обрушился  сильный  снежный  вихрь.  Джил
теснее прижалась к Ингольду.
     - Насколько мы сейчас выше Эрроу?
     - На две или три мили. Мы бы могли видеть его, если бы не  ветер.  Но
что беспокоит меня, Джил, так это то, что если  бы  они  прошли  мост  без
происшествий, мы бы их уже встретили.
     - Может, их задержала буря?
     - Вероятно. Но она по-настоящему не разыграется до захода солнца. Это
было бы самоубийством для них - остановиться сейчас.
     - А вы не сможете что-нибудь сделать с  бурей?  -  внезапно  спросила
Джил. - Вы уже говорили однажды, что колдуны могут  вызывать  и  разгонять
бури.
     Он кивнул.
     - Это мы можем, - ответил Ингольд, - если очень захотим, -  когда  он
говорил, она заметила, что вместо перчаток у него были рукавицы - старые и
обтрепанные сейчас, как и все на нем, но, судя по сложному узору  на  них,
явно связанные ему кем-то, кто очень  заботился  о  старике.  -  Мы  можем
куда-нибудь послать шторм или призвать его, чтобы  защитить  нас,  -  все,
кроме ледяных бурь на равнинах, которые случаются без предупреждения, и по
сравнению с ними это... - он указал на снежную круговерть,  -  все  равно,
что нежный весенний бриз. Но, думаю, я говорил  однажды  Руди  и  упоминал
тебе тоже, что Тьма не нападает в шторм. Поэтому, может  быть,  ничего  не
делая с бурей, мы выберем меньшее из двух зол.
     Ингольд встал, чтобы идти дальше, туго  замотал  шарф  вокруг  шеи  и
поглубже натянул капюшон, чтобы защитить лицо. Он помогал  Джил  подняться
на ноги, когда они услышали на дороге  внизу  приглушенный  стук  копыт  и
позвякивание удил, доносившееся до укрытия из валунов сухой травы, которое
секунду назад скрывало все звуки идущих солдат.
     По ту сторону валунов Джил увидела,  как  появляются  в  поле  зрения
усталые кучки беглецов. Она узнала впереди фигуру человека на гнедом коне,
его голова свешивалась от усталости. Она обменялась  с  Ингольдом  быстрым
удивленным взглядом. Потом колдун выбрался  наружу  и  стал,  хватаясь  за
скалы, спускаться к дороге, крича:
     - Тиркенсон! Томек Тиркенсон!
     Наместник  распрямился  в  седле   и   вскинул   руку,   давая   знак
остановиться.
     Джил  стремглав  помчалась  за  Ингольдом,  спустившимся  удивительно
проворно вниз, к дороге.
     Наместник Геттлсанда возвышался над ними  в  свинцовых  сумерках,  он
выглядел, как огромный изможденный  бандит  во  главе  оборванного  войска
своих соратников.
     Взглянув на дорогу, Джил увидела, что  те,  кто  следовал  за  ним  -
огромная толпа, внушительное стадо костлявых овец и  коров,  отряд  конной
охраны - были едва ли одной шестой главного конвоя.
     -  Ингольд,  -  приветствовал  его  наместник.  У  него  был   голос,
напоминающий грохот камня, катившегося в яму с гравием, и  соответствующее
тому лицо. - Мы думали, не превратимся ли в тебя, Джил-Шалос, в  сосульку,
- поздоровался он с ней кивком.
     - Где остальные?
     Тиркенсон злобно хрюкнул, его бледные глаза стали жесткими.
     - Внизу у моста, - проворчал он. - Они разбивают лагерь, как дураки.
     - Разбивают лагерь? - колдун был ошеломлен. - Это безумие!
     - Да, а кто говорит, что они в своем уме?  -  рычал  наместник.  -  Я
говорил им: переправьте людей, и к  дьяволу  повозки  и  багаж,  мы  потом
сможем послать за ними...
     Голос Ингольда стал неожиданно спокойным:
     - Что случилось?
     - Это дьявольщина, Ингольд, - наместник устало провел по  лицу  своей
огромной рукой. - Чего только с нами не случалось. Мост обвалился. Главные
пилоны осели под тяжестью повозок Алвира, и  весь  груз  с  людьми  рухнул
вниз...
     - А королева?
     - К счастью, нет, - Тиркенсон нахмурился, озадаченный этим. - Она шла
почему-то пешком в голове обоза. Шла с принцем, подвешенным  на  лямке  за
спиной, как другие женщины. Я не знаю, почему, но  могу  сказать  точно  -
если  бы  она  была  в  повозке,  ничто  бы  не  спасло  ее.  Алвир  начал
спасательные работы, вытаскивали вещи  из  ущелья  и  крепили  понтоны  на
веревках через реку. Потом аббатиса  сказала,  что  она  не  оставит  свои
повозки, и они стали разбирать  их,  чтобы  переправить  по  частям,  одна
половина людей оказалась отрезанной на одном берегу, вторая -  на  другом,
все бранятся из-за переправы багажа и животных и  говорят,  что  останутся
там на ночь. Я пытался объяснить им, что они замерзнут к утру, это же ясно
как божий день, но этот любимый фокусник Алвира, этот Бектис, сказал,  что
может сдержать бурю, и к тому времени, когда Алвир и аббатиса переругались
друг с другом, они сказали, что уже поздно куда-либо идти.  И  там  они  и
остановились, - он сделал брезгливый жест и откинулся на луку седла.
     Ингольд и Джил обменялись быстрым взглядом.
     - И ты покинул их?
     - О... дьявол, - прогрохотал Тиркенсон. - Может быть, мне и следовало
остаться. Но Алвир попытался отнять ту большую повозку аббатисы, в которой
она везла церковные архивы, и ты в жизни своей не слышал  столько  ругани.
Она угрожала отлучить Алвира от Церкви, а Алвир сказал, что  закует  ее  в
цепи - ты знаешь, как она относится к этим своим проклятым бумагам, - люди
разделились,  парни  Алвира  и  Красные  Монахи  чуть  было  не  дошли  до
поножовщины. Я сказал им, что они сошли с ума: с  разделенным  лагерем,  в
бурю, с Рейдерами и Тьмой со всех сторон, а они опять взялись за  свое,  с
меня же было довольно. Я взял своих людей и тех, кто вместе с  нами  хотел
уйти в Геттлсанд,  и  вот  мы  здесь.  Может,  это  было  неправильно,  но
оставаться еще одну ночь на открытом месте куда опаснее. Мы полагаем,  что
доберемся до Убежища к полуночи.
     Ингольд быстро взглянул на  небо,  как  будто  мог  узнать  время  по
расположению  солнца,   невидимого   за   пеленой   облаков.   Небо   было
отвратительного  желтовато-коричневого  цвета,  чувствовалось  приближение
холода.
     - Я думаю, ты прав, - сказал он наконец. - Мы спускаемся дальше, и  я
попытаюсь уговорить  их  отправиться  в  путь.  Вам  придется  бороться  с
непогодой до того, как доберетесь до Долины, и если  сможешь,  заставь  их
открыть ворота и разложить костры по обе стороны  от  них,  окружи  ворота
огнем и охраняй их со всеми людьми обоза. Если повезет, мы  будем  там,  в
лучшем случае, сегодня ночью.
     - Вам понадобится немало времени, - проворчал  наместник.  -  Что  ж,
увидимся в Убежище.
     Он поднял руку, давая сигнал трогаться.  Обоз  начал  двигаться,  как
какое-то огромное животное, влачащееся в последней стадии изнурения.
     Тиркенсон поехал прочь от того места,  где  стояли  Ингольд  и  Джил,
понукая свою уставшую лошадь. Потом остановился и обернулся, глядя на двух
путников на пустынной обледенелой дороге.
     - Да, вот еще что, - сказал  он.  -  Прими  к  сведению:  остерегайся
аббатисы. Она решила, что вы с Бектисом в союзе с Дьяволом - и Алвир тоже,
соответственно, связан с ним, ты понимаешь - и она обнаружила оплот самого
Ада в обозе. Я никогда не соглашался с этим - будто колдуны  продают  свои
души за могущество, - но люди испуганы. Они  видят  беспомощность  Алвира.
Надо держаться за разум. Но испуганные люди способны на что угодно.
     - Колдуны тоже... - улыбнулся Ингольд. - Спасибо  за  предупреждение.
Доброго пути и хорошей дороги всем вам.
     Наместник повернулся, проклиная своего  измученного  коня  и  угрожая
скормить его собакам, если тот не двинется дальше. Джил перевела взгляд  с
его страшных шпор со  звездочками  на  нетронутые  бока  усталого  коня  и
поняла,   что   чары   Ингольда   по   отвращению   случайных    несчастий
распространяются и на наместника Геттлсанда, ну и, конечно,  на  тех,  кто
был под его началом.

                                    14

     Снег пошел сильнее, когда Джил и Ингольд достигли лагеря  на  ближнем
берегу Эрроу. В сером кружении они разглядели фигуры, сгрудившиеся  вокруг
слабых желтоватых огоньков  костров,  темные  толпящиеся  стада  животных,
неустанную суету на берегу потока и смутные передвижения вокруг рухнувшего
моста. На той стороне реки было заметно больше  активности,  туда  и  сюда
двигались огни по дальнему лагерю, и  далекое  блеяние  коз  и  вой  детей
доносились сквозь прерывистый переменчивый  ветер.  Между  двумя  лагерями
лежал поток, обрывистая бездна мрака, заполненная жадным  ревом  реки.  На
обоих берегах огромные языки разбитых скал устремлялись через пустоту.
     - Какая глубина реки  в  этом  месте?  -  спросила  Джил,  щурясь  от
слепящих порывов снега.
     - Около сорока футов. Тут трудный переход  вниз  по  склону  и  опять
вверх, но сама река не очень глубокая. Они переправили вплавь  большинство
запасов, - Ингольд показал туда, где три человека  гнали  небольшое  стадо
свиней вверх по тропе. - Судя по тому, что  ты  рассказала  о  своем  сне,
похоже, что Дарки  ослабили  центральные  колонны  моста  так,  чтобы  они
обрушились под тяжестью повозок. Удачная попытка  убийства.  И  даже  хотя
попытка не удалась, принц Тир остался сегодня ночью  в  лагере  на  берегу
реки, отрезанный от конвоя, а в  лагере  разброд.  Такой  шанс  Тьма  едва
упустит. - Опираясь на посох, он  стал  спускаться  по  крутому  склону  к
огням.
     Руди встретил их на окраине лагеря.
     - Что вы нашли? - спросил он.
     Пока они шли через темный  хаос  к  массивной  палатке  Алвира,  Джил
рассказала ему о долине Тьмы, Ренвете, Убежище и том,  что  говорил  Томек
Тиркенсон. В конце она спросила:
     - Почему Альды не было в повозке?
     - Я посоветовал ей выйти оттуда, - сказал Руди. - У меня было  дурное
предчувствие, что  они  предпримут  что-нибудь  сегодня  ночью,  но  я  не
предполагал, что это может случиться днем. Мы  были  всего  в  паре  футов
перед обвалившимся пролетом моста.
     - И ты все еще веришь в совпадения, - ворчливо упрекнул его  Ингольд.
- Я удивляюсь тебе.
     - Ну, - признал Руди, - уже не так сильно, как раньше.
     Палатка Алвира была одной из немногих оставшихся в лагере. Ее разбили
под защитой нескольких деревьев, где не было ветра; в вечерней темноте уже
можно было видеть желтые огни, горящие внутри.  Джил  уловила  доносящиеся
оттуда перебивающие друг друга голоса, резкий полушепот аббатисы Джованнин
и снова и снова легкий сладкий тенор Бектиса.
     -  ...вся  свирепость  бури  никоим  образом  не  угрожает   нам,   -
наставительно говорил колдун. - И не будет, потому что я повернул ее  силу
в сторону и удержу ее в горах на севере до тех пор, пока мы не прибудем  в
Убежище.
     - Повернуть ее в сторону? - дребезжала Джованнин. - Ты был  в  лагере
по ту сторону реки, мой господин колдун? Они там наполовину погребены  под
снегом и замерзают.
     - Однако мы не можем идти дальше сегодня  ночью,  -  сказал  Алвир  и
добавил со злостью: - У нас слишком мало повозок и лошадей, чтобы  развить
большую скорость. Самое необходимое придется нести на спинах людей. И если
они не избавятся от того, что бесполезно...
     - Бесполезно! - шипела аббатиса. - Бесполезно для тех, кто, возможно,
жаждет избавиться от всех свидетельств о прежней законной  власти  Церкви.
Они хотят забыть о нашем существовании.
     Алвир протестовал ханжески, как проповедник:
     - Божья Церковь - это  больше,  чем  куча  заплесневелых  бумаг,  моя
госпожа. Она лежит в сердцах людей.
     - И в сердцах верующих она всегда останется, - сухо согласилась  она,
- но память не лежит в сердцах, как и закон. Мужчины и женщины боролись  и
умирали  за  права  Церкви,  и  единственное  свидетельство   этих   прав,
единственный плод потраченных жизней - в этих повозках. Я не  оставлю  это
погибать в снегу за одно слово гончей собаки ребенка короля.
     Ингольд отбросил в сторону полог шатра. За ним Джил увидела, как лицо
Алвира менялось и застывало, превращаясь в серебряную маску,  прочерченную
страшной тенью, со ртом, сделанным из железа.  Канцлер  пошатнулся,  задев
головой дно единственной лампы, он возвышался над хрупкой красной  фигурой
аббатисы со сжатым кулаком; секунду казалось, что он может ударить ее так,
что она умрет, где сидела. Но Джованнин только смотрела на  него  плоскими
черными глазами, бесстрастная, как акула, и с триумфом ожидала удара.
     - Мой господин Алвир! - хриплый и  уверенный  голос  вклинился  между
ними, как свисток рефери, разбив напряжение с почти слышимым щелчком.  Они
оба повернулись, и Ингольд с  почтением  склонил  голову.  -  Моя  госпожа
аббатиса, - закончил он приветствие.
     Напряженное тело Джованнин медленно осело  в  кресле.  Алвир  опустил
кулак, более чем заметно разжав его при этих словах.
     - Итак, ты решил вернуться, - сказал канцлер.
     - Зачем вы разбили лагерь? - спросил Ингольд без предисловий.
     - Мой дорогой Ингольд, - успокоил канцлер, -  ты  же  видишь,  начало
темнеть...
     - Это, - едко сказал Ингольд, - то, что я  имею  в  виду.  Вы  должны
двигаться вперед, чтобы достичь Убежища сегодня ночью или же вернуться  на
тот берег, чтобы быть  с  большей  частью  каравана.  Отрезанные  на  этой
стороне реки, вы уже стали приманкой для Дарков.
     Терпеливо Алвир сказал:
     - У нас есть, как ты мог заметить, временный мост, через  который  мы
постепенно переправляем остальную часть конвоя, так же, как и  достаточное
количество войск, чтобы  справиться  с  любой  опасностью,  которая  может
возникнуть ночью.
     - Ты думаешь, Дарки не смогут разделаться с ним так же легко, как они
поступали с мощными дубовыми дверями? Так  легко,  как  они  справились  с
каменными колоннами первого моста?
     - Тьма не имеет к этому никакого отношения, - резко сказал Алвир.
     - Ты думаешь, не имеет?
     Длинные пальцы  Бектиса  играли  с  огромным  бриллиантовым  кошачьим
глазом, который он носил на левой руке.
     - Ты не можешь больше претендовать на это, - сказал он раздраженно, -
ты не единственный  маг  в  караване,  мой  господин  Ингольд,  и  я  тоже
направлял свою силу ясновидения на  разные  места  в  горах.  Единственное
Логово, когда-либо бывшее тут, замуровано камнями давным-давно, и  ты  сам
знаешь, что мы не ощущали никакой угрозы от Тьмы с тех пор, как  поднялись
в горы, - он поднял тяжелые белые веки и уставился из-под них на Ингольда,
пренебрежение, возмущение и злоба смешались в его темных горящих глазах.
     - Значит, она появилась, - медленно ответил Ингольд. - Но я пришел от
этого Логова и говорю тебе, что оно открыто.
     - Ты хочешь сказать, - сухо спросила аббатиса,  сложив  пальцы  перед
собой на столе, как горсть игл из слоновой кости, - что  мы  вновь  должны
поверить тебе на слово?
     Свет лампы блеснул на  мокром  от  снега  плаще  Ингольда,  когда  он
повернулся к ней:
     - Да, это так. Но есть вещи, подобно заповедям Бога, которые  все  мы
должны принимать на веру, моя госпожа. Конечно, ты сама  знаешь,  что  нам
приходится лишь верить на слово во всем,  что  касается  Спасения,  и  это
весьма далеко от того, что логически  может  заключать  разумный  человек.
Сейчас мое слово - и, случайно, слово  Джил  -  должно  быть  единственным
утверждением, которое у вас есть, что Тьма таится в этой долине,  что  они
умышленно следуют за обозом и разрушили мост для того, чтобы убить  принца
или хотя бы отрезать его на этом берегу.
     Джованнин открыла рот,  желая  что-то  сказать,  потом,  задумавшись,
решила не нарушать молчание.
     Ингольд продолжал:
     - Они никогда не позволят Тиру,  при  том,  кем  он  может  стать,  с
тайнами, которые он, мажет быть, хранит, достичь Убежища.  Шторм  дал  нам
шанс, и я предлагаю воспользоваться им и отправиться  в  путь  немедленно.
Пусть он станет нашим покровом.
     - Покровом? - Алвир повернулся, чтобы  посмотреть  ему  в  лицо,  его
голос был насмешливым. - Саваном,  ты  хочешь  сказать.  Мы  замерзнем  до
смерти...
     - Вы замерзнете так же быстро и здесь, - ответил Ингольд.
     Уязвленный, Бектис мрачно заметил:
     - Я вполне в состоянии отогнать такой шторм, как этот...
     - И Тьму тоже? - парировал Ингольд, теперь уже в его голосе  сквозила
явная насмешка.
     Чародей с ненавистью взглянул на него,  и  румянец  злобы  залил  его
бледные щеки.
     Не дожидаясь ответа, Ингольд сказал:
     - Не могу и я. Пределы есть у всякой власти.
     - И у всякой выносливости, -  спокойно  сказала  аббатиса.  -  И  что
касается меня, я не буду подавлена страхом, как овца на  бойне.  Мы  можем
переждать бурю и спокойно отправиться в путь при свете дня.
     - А если шторм не прекратится и завтра?
     Алвир оперся на спинку резного кресла.
     - Не кажется ли тебе, что ты придаешь слишком  много  значения  этому
шторму? Я согласен с тем, что можно проголосовать, собрать, к примеру, что
возможно, из гужевого транспорта для обеспечения действий правительства...
     Глаза Джованнин блеснули:
     - Не за счет...
     - Не будьте идиотами! - колыхнулась шелковая занавесь, и все  увидели
бледную, закутанную в одеяло Минальду. К груди  она  прижимала  маленького
принца. Глаза ребенка, широкие и блуждающие в очаровании освещенной лампой
палатки, были лазурно-голубым эхом глаз его матери и Алвира.
     - Вы оба ведете себя как дураки, - продолжала она  тихим  голосом.  -
Вода поднимается, а вы спорите о том, кто первый сядет в лодку.
     Породистые ноздри Алвира гневно раздулись, но он лишь сказал:
     - Минальда, возвращайся к себе.
     - Нет, - ответила она тем же спокойным голосом.
     - Это не твоего ума дело, - он говорил, как с непослушным ребенком.
     - Это _м_о_е_г_о_ ума дело, - она произнесла это мягко, но и Алвир, и
Руди уставились на нее, более удивленные,  чем  если  бы  она  разразилась
страшным богохульством.
     У Алвира перехватило дыхание, словно она ударила его.  Он,  очевидно,
никогда даже  не  предполагал,  что  его  нежная  и  уступчивая  сестренка
воспротивится его воле. Руди, который помнил, как она ткнула факелом ему в
лицо на лестнице в Карсте, был удивлен чуть меньше.
     - Тир - мой сын, - продолжала она. -  А  из-за  вашего  упрямства  он
может погибнуть.
     Бесстрастное лицо канцлера вспыхнуло; он, казалось, готов был сказать
ей, чтобы она попридержала язык перед старшими и достойнейшими. Он  забыл,
что она, кроме всего прочего, была все же королевой Дарвета.
     - Е_с_л_и_ то, что говорит мой господин Ингольд, - правда,  -  сказал
он.
     - Я верю ему, - заявила она. - И я  полагаюсь  на  него.  И  пойду  в
Убежище сегодня ночью, даже если мне придется пойти одной.
     Джил оценила поступок молодой королевы:  нелегко  было  противоречить
человеку, который, по сути, годами управлял ее  жизнью;  уважения  Джил  к
Минальде,  имя  которой  было  до  этой  минуты  для  нее  просто  звуком,
прибавилось.
     - Благодарю за доверие, моя госпожа, -  тихо  сказал  Ингольд,  и  их
взгляды на секунду встретились.
     Алвир поймал ее руку, притянул к себе и сказал что-то, что  никто  из
них не смог уловить, при этом его лицо было напряженным и злым.
     Альда вырвала свою руку и, не говоря ни слова, вышла вон. Если бы она
осталась, то смогла бы увидеть, какая ярость  отразилась  на  лице  брата.
Однако когда он повернулся  к  вошедшей  в  палатку  Джил,  он  постарался
изобразить лишь горькую усмешку.
     - Похоже, - сказал он, - мы все же отправляемся в путь сегодня ночью.
     Было ясно, что это только начало потока его  сарказмов,  но  аббатиса
перебила его так искусно,  что  это  вмешательство  показалось  совершенно
случайным.
     - Если так, - сказала она своим тихим деревянным голосом, - я  должна
идти и подготовить повозки Церкви. - И она с проворностью, которой от  нее
никто не ожидал, вышла, прежде чем Алвир мог отдать какой-либо приказ.

     Наступила  почти  полная  темнота,  когда  лагерь  снялся.   Снегопад
усилился,  ветер  крутил  маленькие  вихри  зернистых  хлопьев   в   пепле
погашенных костров и укрывал перемешанную грязь тонким белым слоем.
     Приказ о снятии со стоянки сообщили на тот берег,  и  семьи  медленно
потянулись по временному мосту, мужчины и женщины осторожно  балансировали
на шатких паутинах из веревок и шестов, с вещами на плечах.
     Странно, когда Руди шел по наскоро построенному мосту с  Ингольдом  и
Джил, чтобы осмотреть единственную повозку, которую Алвир получил от своих
друзей-торговцев, он  обнаружил,  что  дух  оптимизма,  казалось,  овладел
караваном, что было более чем странно  в  таких  обстоятельствах.  Хотя  и
ворчания было не меньше, и ругательства были такими же громкими и пылкими.
Мужчины и женщины укладывали свое  имущество,  потирая  потрескавшиеся  от
холода и сырости руки, в обжигающем холоде, они шли, торопясь, бранились и
дрались друг с другом,  но  что-то  все  же  изменилось.  Исчезло  горькое
отчаяние. Какая-то надежда, которой не ощущалось раньше,  чувствовалась  в
слепящем воздухе.
     Это был последний рывок, если они смогут выдержать его. Они  были  на
расстоянии одного броска до Убежища.
     - То, что надо, - заметил Ингольд, глядя,  как  стражники  и  солдаты
Алвира тащат полурассыпавшийся корпус повозки вверх по извилистой тропе, -
он может сделать из Минальды и Тира мишень, но сейчас это лучше, чем  риск
потерять их в снегу. Что до вас обоих... - он повернулся к ним  и  положил
руки им на плечи, - что бы вы ни делали, стойте рядом с этой повозкой; это
ваш единственный шанс дойти до Убежища  живыми.  Я  буду  двигаться  вдоль
каравана и, может, не увижу вас.  Понимаю,  что  ничто  из  этого  вас  не
касается, вы были вовлечены в это против воли, и никто из вас  мне  ничего
не должен. Но, пожалуйста, последите,  чтобы  Альда  с  ребенком  достигли
Убежища невредимыми.
     - Вас не будет здесь? - встревоженно спросила Джил.
     - Я не знаю, где я буду, - сказал колдун. Снег застревал в его бороде
и на плаще. В падающем свете Джил показалось, что  он  выглядит  уставшим.
Неудивительно, подумала она. Джил сама  едва  держалась  на  ногах  -  так
сказывалось нервное напряжение. - Берегите себя, дети мои. Я  же,  в  свою
очередь, позабочусь о вашей безопасности.
     Он повернулся и ушел, свободные концы его шарфа трепетали, как  флаги
на ветру.
     - Он плохо выглядит, - тихо сказал  Руди,  опираясь  на  свой  посох,
когда снежные сумерки поглотили старика. - У вас было тяжелое путешествие.
     Джил сухо усмехнулась.
     - Хорошо, что он колдун, Руди. Иначе  как  можно  было  бы  заставить
людей следовать за собой в таких мажорных ситуациях, как эта.
     Руди бросил на нее задумчивый взгляд.
     - Ты знаешь, даже там, в  Калифорнии,  я  думал,  что  все  это  было
сумасшествием, но я почему-то верил _е_м_у_. Да. Мне пришлось.
     И Джил поняла. Ингольд имел способность  убеждать,  иначе  как  можно
было объяснить, как удалось увлечь беспутного бродягу-мотоциклиста в огонь
из мрака или то, что заставило слабую, боящуюся высоты Джил, кандидата  на
степень доктора философии, последовать за  ним  по  горным  кручам,  чтобы
сражаться с бестелесными смертоносными врагами.
     Или то, что  оборванный  караван  беглецов,  расколотых  раздорами  и
обессилевших, замерзших до полусмерти, заставило сделать пятнадцатимильный
марш-бросок через бурю и мрак, чтобы найти, наконец, Убежище, которого они
никогда раньше не видели.
     Она вздохнула и запахнула свой широкий плащ вокруг узких плеч.  Ветер
все равно пронизывал ее насквозь,  как  терзал  ее  уже  весь  день.  Джил
чувствовала страшную усталость.  Ночь,  она  знала,  будет  тяжелой.  Джил
отправилась на поиски стражников, потом остановилась.
     - Эй, Руди?
     - Да?
     - Береги Минальду. Она хорошая девушка.
     Руди удивленно уставился на нее: вот уж он не думал, что она что-то о
них знает, и уж тем более, что она их поймет. Руди вдоволь насмотрелся  на
бессердечных женщин типа Джил с холодными глазами классной дамы.
     - Спасибо, - сказал он, искренне тронутый  ее  участием.  -  Ты  сама
ничего. Сойдешь для чучела, -  добавил  он  с  усмешкой,  на  которую  она
ответила тем же.
     - Но что меня больше всего убивает, так  это  почему  она,  королева,
флиртует с дешевым панком, жокеем - распылителем краски, но это  ее  дело.
Пока, увидимся в Убежище.

     Руди нашел Альду там, где несколько оставшихся слуг Дома Бес готовили
единственную уцелевшую  повозку.  Сама  она  укладывала  внутрь  свернутые
постели; Медда, будь она жива, умерла бы от негодования при виде этого. Он
нежно поцеловал ее.
     - Эй, ты была, как динамит.
     - Динамит?
     - Ты была великолепна, - поправился он. - Действительно. Я не  думал,
что Алвир потерпит это.
     Она повернулась, внезапно вспыхнув в рассеянном свете факелов.
     - Меня не касается, потерпит он это, как ты сказал, или нет.  Но  мне
не следовало называть их дураками. Ни Алвира,  ни,  конечно,  мою  госпожу
аббатису. Это было по меньшей мере грубо.
     - Тогда покайся в этом на исповеди, - он опять притянул ее к себе,  -
ты добилась-таки своего.
     Некоторое время она молча смотрела ему в глаза.
     - Он прав, ведь так? - настойчиво шептала она. - Тьма в горах.
     - Это то, что мне сказала Джил, - мягко ответил он. - Они ближе,  чем
мы думаем.
     Она какое-то время стояла, обняв его, пристально  глядя  ему  в  лицо
расширенными отчаянными глазами, словно бы не желая, чтобы  это  мгновение
прошло. Но шум из повозки заставил ее  отстраниться  и  склониться,  чтобы
вернуть на место своего любимого сына в его маленьком гнездышке в одеялах.
Руди услышал ее шепот:
     - Лежи смирно.
     Секунду спустя она опять появилась.
     - Тебе надо будет завести поводок для этого ребенка, когда он  начнет
ползать, - заметил Руди.
     Она вздрогнула.
     - Не напоминай мне, - и опять исчезла.
     Конвой  тронулся  в  путь.  Ветер  усилился,   завывая   в   ущельях,
обрушиваясь на путников  железными  когтями.  Руди,  спотыкаясь,  брел  за
повозкой, ослепленный снегопадом, его пальцы в перчатках окоченели. Дорога
тут была заброшенной, но в  лучшем  состоянии,  чем  дорога  у  Карста,  с
твердым покрытием ближе к середине, где оно еще не было  взломано  корнями
деревьев. Все-таки из-за разъезжающегося снега идти было трудно,  но  Руди
знал, что те, кто движется в хвосте конвоя, будут скользить по реке жидкой
грязи.
     Ветер  и  мрак  сделали  невидимым  все  вокруг,  фигуры  стражников,
окружавших повозку, маячили тускло и хаотически,  как  призрачные  тени  в
страшном сне.
     Вспоминая  наставления  Ингольда,  Руди  пытался  вызвать  свет.  Ему
удалось создать большой рыхлый сияющий шар футах в трех перед собой, чтобы
осветить путь. Но это усилие потребовало полного сосредоточения,  и  когда
он  скользил  в  снегу  или  шатался  под  зверским  порывом  ветра,  свет
становился тусклым и рассеивался.
     Снег уплотнился в воздухе, как кружащаяся серая мука, повсюду  вокруг
него, кроме того места, где он пролетал, не тая,  через  колдовской  свет,
превращавший его в маленькую ревущую  бурю  алмазов,  от  которых  у  него
болели глаза. Отсыревшие плащ и ботинки хлопали его по ногам, руки  быстро
переходили от нечувствительности к боли. В один момент, когда ветер ослаб,
он услышал из повозки голос Минальды, ласково певшей своему сыну:

                    Замолчи, малыш, не говори ни слова,
                    Папа купит тебе птицу-пересмешника...

     Он удивился, как эта песня проникла в язык Вос.
     Руди потерял всякое ощущение времени. Сколь долго пробивался он через
слепящую массу снега, Руди не знал, не  мог  даже  представить.  Казалось,
прошло много часов с тех пор, как они разобрали лагерь,  земля  все  время
шла на подъем под его разъезжающимися ногами, ветер терзал его, как  зверь
свою добычу. Он крепко схватился одной рукой за повозку,  другой  держался
за посох, временами казалось, будто это было единственное, что  удерживало
его на ногах. Он знал, что погибнет, если упадет.
     Сбоку он него выросла Джил, такая худая и оборванная, что он подумал,
как это ее еще не сдуло ветром. Она прокричала ему через бурю:
     - Ты в порядке?
     Он кивнул.
     "Леди и студентка, - подумал он, - и какая выносливая".
     Другие люди проходили мимо них, или они  миновали  их,  сопротивляясь
ветру  с  отчаянной  настойчивостью.  Он  видел  старика   из   Карста   с
притороченной к его согнутой спине корзиной цыплят, завернутой в одеяло  и
теперь утяжеленной фунтами попавшего туда снега. Кучка обозных сирот  была
обвязана веревкой, как гусята, пробивающиеся за  своей  предводительницей.
Мимо них прошла толстая женщина с козой на поводке; чуть позже Руди увидел
эту женщину, уткнувшуюся в снег, коза  жалко  стояла  у  ее  безжизненного
тела...
     И все-таки они двигались вперед. Руди споткнулся  и  упал,  его  тело
настолько онемело, что он еле почувствовал удар о землю. Кто-то наклонился
над ним, поставил его  на  ноги  и  встряхнул,  выводя  из  оцепенения,  с
удивительной силой - призрачная темная фигура  в  развевающейся  мантии  с
бело-голубым светом, сияющим на конце его посоха.
     Руди молча побрел, пошатываясь, к повозке, хватаясь  за  обтягивающие
ее веревки для поддержки, и фигура растаяла во мраке. В  темном  хаосе  он
видел другие фигуры, двигающиеся, поднимавшие на ноги упавших, подгонявшие
их словами, ругательствами или ударами. Он крепко  схватился  за  веревки,
напоминая себе, что обещал доставить Альду в Убежище,  повторяя,  что  это
была цель где-то в этом черном мире бесконечного холода.  Его  потянуло  в
сон, и он понял, что  в  некоторых  обстоятельствах  смерть  действительно
может быть очень сладкой.
     Время  становилось  обманчивым;  каждое  движение  было   тяжеловесно
медленным,  невероятным  усилием,  едва  ли  стоящим  труда,  как  у  того
древнегреческого парня, который должен был толкать камень вверх  по  горе,
отлично зная, что он опять скатится вниз. Давно уже тянулась ночь. Он  мог
сказать по изменившемуся направлению ветра, что они выходили из  глубокого
ущелья,  вступая  в  открытое  пространство.  Слабо,  сознанием  и  волей,
тонущими в слепой темноте, которая была внутри него так же, как  и  вовне,
он пытался вызвать немного колдовского света, но не создал даже искры.
     Только продолжай шевелить  ногами,  жестко  говорил  он  себе,  и  ты
доберешься до цели.
     Порыв ветра сбил  его  с  ног,  он  упал  и  на  этот  раз  решил  не
подниматься. Они могут дойти до Убежища и без него. Он немного поспит.
     Руди на время погрузился в воспоминания,  главным  образом  о  теплых
холмах Калифорнии, струящемся золоте высохшей травы и о том, как солнечные
лучи ласкали  его  голые  руки,  когда  он  ехал  по  хайвэй-15  на  своем
мотоцикле.
     Он подумал, доведется ли ему сделать это снова.
     Наверное, нет, решил он. Но даже это не имело особого  значения.  Кто
бы мог вообразить, что поездка за пивом кончится тем,  что  я  замерзну  в
горах, которые никогда даже не существовали? Жизнь - это рок.
     Семифутовый гигант неожиданно появился из темноты и, как мул,  лягнул
его в ребра. Вернулся холод, и слабая волна боли прошла по всем суставам и
мышцам. Руди протестующе промычал:
     - Эй... - И гигант пнул его еще раз. - Вставай, ты, нытик.
     Почему у семифутового гиганта голос Джил? Наглая яйцеголовая скотина.
     - Нет.
     Даже несколько недель обучения фехтованию дали ей хватку  клешни.  Не
менее удивительно, чтобы у кого-нибудь, изнуренного до последней  степени,
могло хватить сил поставить его на  ноги  и  толкнуть  в  борт  движущейся
повозки с такой силой, что Руди пришлось хвататься за него.
     - Теперь иди дальше, - приказала она.
     Глупо с ее стороны.
     - Я не могу, - запинаясь, объяснил он.
     - Дьявол с тобой! -  закричала  она,  неожиданно  рассвирепев.  -  Ты
хочешь быть колдуном, но ты трус и тряпка, и будь я проклята, если позволю
кому-нибудь упасть и подохнуть на дороге. Ты подохнешь,  когда  придешь  в
Убежище, если, конечно, захочешь. Мы всего в паре миль оттуда.
     - Гм? -  Руди  попытался  сжать  веревку  пальцами,  но  они  слишком
онемели. Он просунул всю руку между веревкой и тентом. - Что ты сказала?
     Но будто в ответ  на  свои  слова  он  ощутил  внезапную  перемену  в
воздухе. Сильный ветер сменил направление,  и  его  безжалостная  таранная
сила стихла, заставив Руди пошатнуться, как будто от внезапно  исчезнувшей
опоры. Снег, вместо того, чтобы осыпать его тело, как пулями из  пулемета,
некоторое время падал прямо, потом стих. Он слышал рев ветра в соснах  над
дорогой и его пронзительный вой в скалах, но воздух вокруг  него,  хоть  и
холодный, был спокойным.
     Повозка остановилась, один вол жалобно замычал. Везде  вокруг  слышен
был хруст ботинок на снегу, где-то скрипела кожа. Он мог слышать дыхание -
свое и той женщины, что стояла рядом.
     - Что это? - прошептал он. - Буря стихла?
     - Не похоже, нет. Ее все еще слышно наверху.
     Он заморгал в темноте, потом поднял дрожащую руку,  чтобы  освободить
глаза от ледяных осколков.
     - Тогда что... - потом он понял, что должно  было  случиться.  Шок  и
страх выбросили порцию  адреналина  в  его  вены,  прочистили  его  мутное
сознание. - О, Господи, - прошептал он. - Ингольд.
     - Судя по всему, он остановил бурю? - тихо произнесла  Джил.  -  Они,
должно быть, теряют слишком много людей.
     - Но ты-то знаешь, что это значит? - настойчиво говорил Руди.  -  Это
значит, что сейчас придет Тьма, - он для проверки сделал шаг в сторону  от
повозки и обнаружил, что еще может кое-как стоять, опираясь  на  посох.  -
Нам надо двигаться.
     Стражники собрались вокруг них, около тридцати сильных  воинов  -  он
разобрал голоса в темноте. Один только Бог знал,  куда  делись  остальные.
Они так сильно растянулись в бурю, и каждый уже был за себя.  Руди  согнул
окоченевшую правую руку, пытаясь убедиться, что она  все  еще  принадлежит
ему, он слышал голос Джил, тихо  разговаривавшей  со  стражниками  вокруг,
короткий и холодный беззвучный смех  Ледяного  Сокола.  Джил  вернулась  к
Руди.
     -  Ты  сумеешь  вызвать  немного  света?  -  спросила  она.  -  Земля
выравнивается, мы могли потерять дорогу. Смотри.
     Там  было,  в  действительности,  только  одно,  на  что  можно  было
смотреть: маленькая площадка оранжевого света, далекая и яркая в  холодной
пустыне.
     - Томек Тиркенсон у Убежища. Это его огни вокруг дверей.
     - О'кей, - сказал Руди. -  Мы  можем  ориентироваться  по  ним,  если
ничего другого нет.
     Несколько раз он  пытался  вызвать  свет,  но  эта  задача  оказалась
непосильной для его утомленного сознания. Они снова двигались,  все  время
держа направление на маленькую оранжевую звезду, путь, невероятно тяжелый,
по крутой, неровной земле.
     Он слышал из повозки позади него  тонкий  протестующий  плач  Тира  и
измученный голос Альды, успокаивающий его. Потом Руди наступил  на  что-то
твердое, что, скользя, катилось под ноги, споткнулся и,  падая,  схватился
за это.
     Это был железный кухонный котел. Несмотря на холод  и  опасность,  он
усмехнулся - другие добрались  так  далеко.  Вся  долина,  наверное,  была
усеяна оставленной утварью, выброшенной прочь в последнем отчаянном усилии
дойти. Ну, уж если они смогли сделать это, то сможет и он.
     И потом Руди почувствовал это - дыхание ветра  в  тишине,  ветра,  не
похожего на могущество бури, но слабого неустойчивого шепота,  говорившего
о камнях и сырости, теплом мраке; слабое шевеление воздуха наверху и сзади
и со всех сторон. Повернувшись, он увидел Тьму.
     Как  он  увидел  их,  он  не  знал  точно  -  возможно,  каким-нибудь
колдовским чутьем, усилившимся от тренировки своих способностей.
     Дарки текли по снегу к повозке, едва различимые один от  другого  или
от колеблющейся иллюзорной  реки,  по  которой  они  плыли.  Кнутообразные
хвосты  рулили  и  вращались,  Дарки  двигались  извилистым   скольжением,
суставчатые ноги сгибались складками, как бамбуковое оружие,  под  мягкими
мокрыми щупальцами слюнявых ртов.
     С  минуту  он  стоял  загипнотизированный,  зачарованный  меняющимися
формами, теперь видимыми, колеблющимися привидениями.
     Он удивлялся, в каком смысле  можно  говорить  об  их  материальности
вообще. Какие атомы и молекулы создали эти лоснящиеся  пульсирующие  тела?
Какой мозг задумал те головокружительные лестницы, что ведут  в  подземный
мрак?
     Потом один из волов  издал  дикий  рев  ужаса  и  попытался  прыгнуть
вперед; он упал, потянув вниз своего  соседа  в  клубке  сбруи,  расщепляя
дышло повозки своим весом.
     - Тьма! - отчаянно закричал Руди, предупреждая, и  попытался  вызвать
свет, любой свет, на помощь против невидимых врагов.
     Он услышал крик Альды.
     Потом темноту рассекла ослепительная вспышка колдовского света, и эта
льющаяся река тени и иллюзий сломалась под ударом и отхлынула  прочь,  как
огромный клуб дыма.
     Ингольд подошел, шагнув  из  неестественной  тишины,  его  тень  была
тяжелой и голубой на сверкающем снегу.
     - Разрежь ремни у этого вола, помоги госпоже выбраться из  повозки  и
пойдем скорее... - коротко приказал он. В сияющем свете  к  ним  подбегали
стражники с измученными заиндевевшими лицами.
     - Янус, как ты думаешь, ты сможешь пробиться до замка?
     Начальник стражи, едва узнаваемый подо льдом, покрывшим его волосы  и
плащ, искоса посмотрел на далекий свет, на фоне которого маленькие фигурки
людей были теперь ясно видны.
     - Да, - выдохнул он. - Ты опять спас нас.
     Ингольд возразил:
     - Ты сказал это уже мили на  полторы  раньше.  Моя  госпожа...  -  он
обернулся к повозке.
     Ледяной Сокол освободил волов, но повозка  явно  уже  ни  на  что  не
годилась. Из-за  занавесок  выглянуло  белое  лицо,  обрамленное  темнотой
черного мехового капюшона и каскадом  волос  цвета  воронова  крыла.  Руди
быстро шагнул к повозке.
     - Нам надо бежать туда, малышка, - мягко сказал он,  и  она  кивнула,
повернувшись без лишних расспросов в тень повозки, чтобы достать Тира.
     Она снова появилась мгновение спустя с плотно закутанным ребенком  на
руках, лицо ее было бледным в свете Ингольдова посоха, глаза расширены  от
страха. Джил протянула руки  и  неловко  приняла  ребенка,  а  Руди  помог
Минальде спуститься со сломанного передка повозки. Несмотря  на  две  пары
перчаток и свои окоченелые пальцы, он ощутил прикосновение ее руки.
     - Это далеко? - прошептала она.
     Джил кивнула на оранжевое сияние у дверей Убежища.
     - Около двух миль.
     Альда забрала ребенка, ощущая холодное колющее  чувство,  знакомое  и
раньше, -  подсознательное  понимание  присутствия  Тьмы.  Дарки  не  были
сокрушены появлением света, они просто отошли, чтобы выждать.
     Ветер  все  еще  шумел  наверху,  но  вокруг  них  воздух  был  жутко
спокойным. Со всех сторон в долине они слышали голоса, искаженные  холодом
и расстоянием, голоса страха, отчаяния и надежды.
     Беглецы на протяжении темных гор двигались к огням Убежища, невидимые
фигуры прокладывали себе путь через тишину  и  глубокий  снег,  но  внутри
светящегося круга от посоха Ингольда  маленькая  кучка  стражников  вокруг
упавшей  повозки  была  одинокой.  Заиндевевшие,  они  казались  какими-то
фантастическими ледяными созданиями, украшенными  алмазами  и  выдыхающими
кристаллический дым. И за ними, неразличимое в черно-голубом океане  ночи,
чувствовалось невидимое шевеление.
     Ингольд подошел к людям у повозки, его свет был резким на их усталых,
изможденных лицах. Ингольд способен был наделять  своей  силой  остальных:
Джил обнаружила, что ей стало теплее от его присутствия, как  от  огня,  и
увидела, что Руди и  Альда  казались  не  такими  измученными.  Он  быстро
коснулся рукой щеки Альды и строго посмотрел ей в глаза.
     - Ты сможешь выдержать это?
     - Я должна, - устало проговорила она.
     - Молодец. Руди...
     Руди нерешительно шагнул вперед.
     - Направь свою энергию через посох, для этого он и предназначен, а не
для того, чтобы ты не спотыкался.
     Руди удивленно посмотрел  на  шестифутовый  дорожный  посох,  который
вырезал для себя много миль назад у дороги.
     - Уф... вы имеете  в  виду,  что  это  все?  Не  надо  делать  ничего
особенного, чтобы посох стал волшебным?
     Ингольд,  казалось,  изо  всех  сил  старался  сохранить  терпение  и
выдержку.
     - Во всех  вещах  присутствует  волшебное  начало,  -  сказал  он.  -
Теперь...
     Руди опять попробовал вызвать свет, чувствуя  его  силу,  протекающую
через свою руку, через дерево, сгладившееся от  прикосновения  рук,  через
воздух. Свет  начал  дымно  чадить  на  конце  посоха,  становясь  ярче  и
отбрасывая двойные тени, голубые и  черные,  на  спицы  колес  телеги,  на
исхудавшие лица двух девушек, на  полуразрушенную  повозку  и  на  глубоко
посаженные глаза Ингольда.
     Колдун тихо сказал:
     - Не оставляй их, Руди.
     Руди внезапно охватило неприятное чувство,  что  старик  знал  о  его
слабости, о том, как  он  упал,  чтобы  умереть,  и  бросил  остальных  на
произвол судьбы. Краска стыда залила его лицо.
     - Прошу прощения, - пробормотал он.
     Ветер шевельнулся у его ног. Он обернулся,  внимательно  рассматривая
темноту вокруг.  Он  почувствовал  чужую  магическую  силу,  как  холодное
прикосновение враждебной руки, скользнувшую в его сознание из темноты.  Он
почувствовал, что свет  тускнеет,  взглянул  вверх  и  увидел,  что  посох
Ингольда тоже начал неровно мерцать. И в то же время Руди уловил холодное,
резкое, едкое зловоние Тьмы. Взвизгнула сталь, когда Джил вытаскивала свой
меч; со всех сторон безмолвно замерцали клинки, когда стражники сомкнулись
в обращенный наружу круг.
     Он так и не узнал, какой  инстинкт  предупредил  его,  но  пригнулся,
выхватывая меч, повернулся и сделал выпад одним движением почти  до  того,
как различил существо, внезапно упавшее на него из ночи. Он  услышал  крик
Альды и мельком взглянул на Джил, ее  каменное  лицо  и  огненный  клинок,
рассекающий мрак длинным боковым выпадом, который, казалось,  накрыл  всех
их взрывом крови и слизи. Колдовской свет потускнел до серого, и стражники
попятились, отбиваясь изо всех сил от  этой  слизистой  атаки.  Враждебные
магические чары высасывали его, выпивая его силу,  словно  из  разрезанной
артерия, и какое-то время он ничего не видел, ничего не знал, кроме  того,
что должен стоять между Тьмой и женщиной за его спиной.
     Потом, без предупреждения, они  отхлынули,  и  волшебный  свет  опять
усилился. Кто-то крикнул:
     - Пошли!
     И Руди обнаружил, что сжимает правую руку Альды, а Джил держит левую,
спеша по забрызганному слизью снегу, свет его посоха  сиял  над  кашей  из
грязи и кровавых костей, стражники окружили  их  плотным  бегущим  клином.
Ингольд шагал впереди, белое дыхание дымилось в свете,  показывавшем,  что
весь снег вокруг них был истоптан следами бегущих ног и  усеян  брошенными
вещами. Руди пытался не отставать от него,  хоть  и  нетвердо  держась  на
ногах, ослабев от холода и усталости, спотыкаясь в вязкой  жиже,  стараясь
не отводить глаз от яркого квадрата оранжевого света вдалеке,  отмечавшего
конец этого кошмарного пути.  Теперь  он  вполне  ясно  различал  движение
маленьких фигурок в тех огромных дверях. Он чувствовал  Тьму,  сгущающуюся
над ними, как штормовые облака,  и  снова  ощущал  прикосновение  их  чар,
вытягивающих и подтачивающих его силу.
     Потом мягкие  зловещие  тени,  как  стервятники,  обрушились  сверху,
полуразличимая туманная смерть, переполнявшая ночь.
     Меч Руди, казалось, стал свинцовым, рука одеревенела.  Он  знал,  что
если бы не был в центре толпы, то погиб бы сразу. Видя,  как  Джил  рубит,
уворачиваясь в сером мраке от шипастых кнутов  в  половину  ее  роста,  он
понял, зачем Гнифт терзал тела и души своих учеников-стражников  и  почему
Джил и другие тренировались тем способом,  упорно,  через  боль,  холод  и
усталость. Только эта закалка и спасала их сейчас.
     Ветры обманчиво затрепетали вокруг них, и Тьма отошла.  Руди,  хватая
воздух  ртом,  опирался  одной  рукой  на  свой   посох,   другой   держал
бесчувственную Альду и спрашивал себя, хватит ли у него сил донести ее  до
Убежища. Хотя они были в полумиле от него, ревущее пламя костров  у  ворот
едва виднелось через клубящиеся, скрывающие тени, заполнившие ночь.
     Стражники снова сомкнулись.
     - Теперь, - тихо сказал Ингольд, - пошли. Пошли быстро.
     Испуганный, Янус запротестовал:
     - Они вокруг нас, они никогда нас не пропустят.
     Колдун сморщился от напряжения,  бледный  свет  показывал  его  руки,
изрезанные и вонючие от слизи.
     - Пропустят, если вы сейчас пойдете. Торопитесь или...
     - Мы не выдержим этого! - крикнул Янус.
     - Но... - оцепенело начал Руди.
     - ДЕЛАЙТЕ, КАК Я СКАЗАЛ! - загремел колдун, и Руди отступил  на  шаг,
ошеломленный. Ингольд выхватил меч одним  молниеносным  движением,  клинок
блеснул во тьме. - ИДИТЕ!
     Янус долго смотрел на него, потом резко  повернулся  и  шагнул  через
снег  в  темноту.  После  короткой  неуверенной  паузы  Руди  и  остальные
последовали за ним, он и Джил чуть ли не тащили Минальду под руки.
     Он чувствовал чары Тьмы, отступающие от  света,  который  он  нес,  и
ощущал их злобу, накапливающуюся повсюду. Оглядываясь  через  плечо,  Руди
видел Ингольда, стоящего там,  где  они  оставили  его,  темная  фигура  в
сияющем ореоле света, он настороженно  вслушивался  в  звуки  ночи,  кровь
капала с его изрезанных пальцев и окрашивала снег.
     Колдун дождался, пока кучка стражников отошла  от  него  примерно  на
двести ярдов. Потом Руди, опять обернувшись, увидел, как тот  бросил  свой
посох в снег. Свет погас. Клинок меча описал жгучую фосфоресцирующую дугу.
Руди знал, что Тьма сгустилась над стариком.
     Они бежали. Тир начал хныкать из-под укрытия материнского плаща,  его
плач был слабым и приглушенным от усталости. Других  звуков  не  было,  но
один раз бросив взгляд мимо Альды, Руди мельком увидел лицо Джил,  бледные
глаза и маску боли.
     Пылающие ворота, казалось, не приближались, хотя  теперь  можно  было
ясно различить фигуры, столпившиеся на  ступеньках  в  сиянии  костров,  с
Рунами Охраны и Закона, вырисовывающимися над ними,  отражающими  кровавый
свет.
     Одна темная фигура, он знал, должна была  быть  Томеком  Тиркенсоном;
другая, думал он, была Джованнин. Похоже, что-то было не в порядке  с  его
восприятием расстояния.
     Воздух стал  тихим,  без  движения,  запаха  или  дыхания,  даже  без
ощущения близости Тьмы - хотя он знал, что неправ в  этом  отношении,  это
должно было быть просто из-за его угасающих чувств. Тьма двигалась следом,
выжидая момент для удара.  Дважды  он  оглядывался  через  плечо  и  видел
огненные взмахи клинка Ингольда в темноте.
     Руди удивился, почему колдун послал их вперед, и прикидывал  со  всей
силой, оставшейся в нем для размышлений, смогут ли они добраться до ворот,
прежде чем Тьма наконец обрушится на них с  высоты.  Земля  раскисла;  он,
казалось, двигался по колено в грязи, пытаясь удержаться на ногах.
     Потом сверху на них обрушился ветер - не ветер Тьмы, но  ветер  бури,
кружащий вихри снега, когда они бежали к зияющей дьявольской пасти  ворот.
Рев крепнувшего бурана был подобен вою волков на охоте.  Штормовые  ветры,
бившие  их  с  такой  силой,  что  заставляли  Руди  шататься,  ослепляли,
замораживали, бушевали среди них дикой злобной песнью.
     Он пробивался вперед, видя перед собой громоздящийся  мрак  какого-то
огромного  угрюмого   утеса,   штормовые   ветры   превратили   костры   в
тридцатифутовые столбы огня. Он споткнулся обо что-то в  темноте  и  упал,
выпустив руку Альды. Взглянув вверх, он увидел перед собой сияющие  ворота
- он лежал на ступеньках. Руди видел, как Джил тащит Альду по  ступенькам,
обрамленным неистовым блеском снега и огня, ветер смешивал  черные  волосы
девушек в одно струящееся облако.
     Кто-то  наклонился  над  ним,  поднял  его  и  увлек  в  эту  красную
преисподнюю. Измученный и полубесчувственный, он краем глаза  увидел  лишь
то, что рука, сжимавшая его предплечье, была в черной бархатной  перчатке,
сияющей рубинами, как каплями свежей крови.
     Когда в глазах у него прояснилось, он лежал на полу прямо в  воротах,
полузанесенный снегом. Мужчины и женщины входили внутрь, шатаясь от холода
и изнурения, дети тоже. Джил была права. Его сдача  на  милость  судьбы  в
снежном  мраке  была  проявлением  трусости,  которое  не  допустил  бы  и
восьмилетний ребенок. Он увидел Джованнин -  череп  с  тлеющими  углями  в
глазных впадинах, меч в скелетообразной руке. Алвир был, как темная башня,
сестра прижималась к нему, Тир измученно всхлипывал у ее груди.  Алвир  не
смотрел ни на кого из них, взгляд был устремлен  в  темную  пещеру  самого
Убежища, прикидывая масштабы нового владения.
     И за ними была Джил, ее жесткие, как у  ведьмы,  волосы  трепетали  в
завихрениях бури, потому что она стояла в воротах, вглядываясь  в  темноту
долины. Но во всей  этой  пустыне  льда  и  режущего  ветра  Руди  не  мог
разглядеть ни единого проблеска движущегося света.

                                    15

     - Где он? - спросил Руди.
     - Со стражниками, - она поправила  рукоятку  меча,  не  глядя  ему  в
глаза. Он видел, что она плакала.
     Руди повернулся и обнаружил, что должен держаться  за  стену,  чтобы,
превозмогая боль, подняться на  ноги.  Его  пронзала  боль,  становившаяся
нестерпимой при малейшем движении. Вялость сковала не только его кости, но
и душу тоже, так что ничто - ни бег прошлой  ночи,  ни  новости,  которыми
Джил разбудила его днем, - не вызывали у него ни печали,  ни  радости.  Он
осознавал это как признак предельного утомления.
     Когда я вернусь в Калифорнию, устало пообещал он себе, я  никогда  не
буду огорчаться из-за пустяков. Теперь-то я знаю, что есть вещи и  похуже.
Конечно, если я вообще вернусь в Калифорнию,  поправил  он  себя  и  пошел
следом за Джил.
     Комната была одной из разгороженных, как  кроличьи  садки,  клетушек,
которые хаотически растянулись по ту сторону двери справа от ворот.  Чтобы
выйти, надо было прокладывать путь через слабо  освещенные  груды  спящих,
лежавших там, где они упали  в  слепом  изнурении,  и  перешагивать  через
жалкие узлы горшков  и  одеял,  брошенные  в  углах  маленьких  комнат.  У
небольшого очага фарфоровая кукла лежала, как  мертвый  ребенок,  рядом  с
парой рваных  ботинок.  В  помещении  стоял  запах  нестиранной  одежды  и
запачканных детских  пеленок.  Щурясь  в  тусклом  свете,  Руди  шагнул  в
центральный зал Убежища.
     Оглядываясь по сторонам в темной твердыне этой крепости, он мог  лишь
удивляться человеческой живучести и человеческому стремлению  обустраивать
свою жизнь. Здесь, в этой  внушающей  благоговение  крепости  из  камня  и
стали, после того как они прокладывали  путь  через  опасность,  смерть  и
мрак, люди обустраивались в уюте на зиму. Дети - Минальда была права, дети
оказались самыми выносливыми и живучими - бегали, как сумасшедшие, взад  и
вперед по этому огромному  гулкому  залу,  их  пронзительные  дикие  вопли
отдавались в невидимых сводах...
     Он слышал женские голоса, приятные и высокие, и искренний,  довольный
мужской смех.
     Внизу, в  одном  конце  этого  чудовищного  помещения,  прямоугольник
мерцающего света обозначал двери - дневной свет, перемешанный с  тучами  и
снегом.
     На другом конце  зала  пара  монахов  в  залатанных  красных  мантиях
прикрепляла бронзовое распятие над дверью комнаты,  иначе  неотличимой  от
сотен таких же маленьких черных дверей, чтобы утвердить владение Церкви  -
Собор Ренвета и резиденцию аббатисы Джованнин. Уж она-то явно  не  тратила
времени даром.
     В узком проходе наверху  он  увидел  Алвира,  подобного  Люциферу,  в
черном бархате, спокойно озирающего свое владение.
     Стражники  располагались  в  комнатах  направо  от  огромных   дверей
Убежища. Джил ввела Руди через узкий вход. В тлеющем свете  масляных  ламп
он увидел Януса, спорившего с двумя возмущенными мужчинами, которые  имели
наружность бывших богачей до того, как Тьма уничтожила все  их  богатство,
землю и почет.
     Янус терпеливо объяснял:
     - Стража не занимается распределением комнат, за это  отвечает  глава
Убежища, поэтому я предлагаю... - но никто его, похоже, не слушал.
     Комната была завалена  провизией  и  доспехами,  оружием  и  дровами.
Стражники спали  в  беспорядке,  их  вялые,  измученные  лица  говорили  о
последней степени усталости.
     В следующей комнате беспорядок был еще хуже, потому  что  большинство
стражников сидели, ели собранный наспех обед из хлеба и сыра, точили  мечи
или штопали форму.
     Ледяной Сокол,  чьи  волосы  были  распущены  и  перехвачены  широкой
полосой из светлой платины за талией, нетерпеливо  поглядывал  на  готовую
закипеть воду в котелке.
     Люди посмотрели вверх и приветствовали их радостно и  шумно,  на  что
Руди отвечал с  тем  бескровным  энтузиазмом,  на  который  был  способен.
Помещение пропахло отбросами, салом и дымом. Что за чертовщина  тут  будет
через год? Или через два? Или двадцать? Мысль вызывала тошноту.
     Грязная занавеска отделяла что-то вроде чулана, где стражники хранили
свою скудную провизию  в  диком  беспорядке.  Перешагивая  через  грязного
раздатчика, Руди  прищурился  в  полумраке,  потому  что  масляное  желтое
освещение еле-еле пробивалось из соседней комнаты; у  него  было  ощущение
нагроможденных мешков, утесов из  бочонков,  пола,  мерзкого  от  грязи  и
острой соломы, и ошарашивающего запаха замшелого сыра и гнилого лука.
     В задней части этой узкой каморки кто-то  соорудил  импровизированную
кровать на мешках с фуражом. На  кровати,  похожий  на  мертвого  бродягу,
лежал Ингольд.
     - Вы сумасшедший, вы это знаете? - сказал Руди.
     Голубые глаза  открылись,  отрешенные,  мутные  от  усталости.  Потом
знакомая улыбка осветила все лицо, сгладив возраст и сделав его молодым  -
проказливым и любопытным.
     - Вас могли убить.
     - У тебя потрясающая способность понимать очевидные вещи, -  медленно
сказал Ингольд, но голос его был насмешливым,  и  ему  явно  приятно  было
видеть Джил и Руди  живыми  и  здоровыми.  Руки  колдуна  были  перевязаны
тряпками, а лицо исполосовано и обморожено, но в  целом,  думал  Руди,  он
выглядит вполне сносно.
     Старик продолжал:
     - Спасибо тебе за участие, хотя опасность была меньше, чем  казалось.
Я был  совершенно  убежден,  что  смогу  держать  Дарков  на  значительном
расстоянии, пока освобождал чары, наложенные на бурю. Я  знал,  что  смогу
уйти от них под покровом бури.
     - Да? - спросил Руди, садясь на  подножие  кровати.  -  А  как,  черт
возьми, вы собирались уйти от бури?
     - Чисто  технически,  -  отрезал  Ингольд  и  дал  понять,  что  тема
исчерпана. - Снег все еще идет?
     - Довольно сильно, -  сказала  Джил,  сгибая  колени,  как  худенький
кузнечик, и усаживаясь рядом в изголовье кровати. - Но ветер  прекратился.
Томек Тиркенсон говорит, что это самая холодная зима  за  последние  сорок
лет. Ледяной Сокол сказал, что никогда не видел столько снега в ущельях  в
начале зимы. Вам предстоит  один  холодный  переход  до  перевала.  -  Еле
видимое  в  дымной  тьме,  ее  лицо  казалось  худым  и  изможденным,   но
относительно умиротворенным.
     - Я подожду, пока не закончится  снегопад,  -  удовлетворенно  сказал
Ингольд и скрестил забинтованные руки на груди. Полускрытый  темнотой,  он
казался бледным и больным. Руди не  нравилась  ни  сонливая  слабость  его
голоса, ни то, как он лежал без движения, опираясь на мешки с зерном.  Что
бы он ни говорил, а старикан побывал в дьявольской переделке.
     - Я не могу медлить дольше, - продолжал колдун. - Произошли  вещи,  о
которых стало необходимо посоветоваться с Лохиро,  не  считая  того,  что,
насколько мне известно, Алвир все еще предлагает собрать здесь  армию  для
вторжения в Логово Тьмы.
     - Послушайте, - начал Руди. - Насчет вашего путешествия в Кво...
     Но раньше, чем он мог закончить, глухие голоса снаружи возвысились до
быстрого ропота, за  которым  последовала  поспешная  возня  толпы,  сразу
попытавшейся в знак уважения встать на ноги на слишком узком пространстве.
Рваная занавеска была отброшена в сторону, и огромная тень  закрыла  свет.
Алвир, глава Убежища Дейра, шагнул вперед. Рядом с ним, темная и  хрупкая,
как молодая яблоня в первом цвету, стояла Минальда.
     Канцлер с минуту постоял молча,  величественно  разглядывая  старика,
лежащего на своей кровати из мешков. Когда он  заговорил,  его  мелодичный
голос был спокойным.
     - Мне сказали, что ты умер.
     - Преувеличено, но не намного, - с усмешкой сказал Ингольд.
     - Ты мог погибнуть, - сказал канцлер. - Словом так: если бы не ты, мы
все могли погибнуть там, у реки. Я пришел... - слова, казалось, кололи его
горло, как сухой хлеб, - я пришел сказать, что был несправедлив к тебе,  и
предлагаю тебе  руку  дружбы,  -  он  протянул  руку,  камни  на  перстнях
засверкали в тени.
     Ингольд протянул навстречу  грязную  забинтованную  руку  королевским
жестом равного.
     - Я делал лишь то, что обещал Элдору, - сказал он. - Я взял его  сына
и укрыл его  в  безопасном  месте.  Мое  обещание  выполнено.  Как  только
позволит погода, я отправляюсь на поиски сокрытого Города Кво.
     -  Ты  думаешь,  его  можно  найти?  -  брови  Алвира  сдвинулись   в
озабоченном беспокойстве, но глаза выдавали явную тревогу.
     - Я не знаю  этого,  пока  не  найду  его.  Но  помощь  Совета  Магов
необходима - для твоего вторжения, для Убежища,  для  всего  человечества.
Молчание Лохиро беспокоит меня. Прошло уже около месяца без единого  слова
от него или другого члена Совета. Хотя невозможно, чтобы они  не  знали  о
происшедшем.
     - Но ты все еще думаешь, что Лохиро жив?
     Ингольд решительно покачал головой.
     - Я бы знал, если бы он был мертв, - сказал он. -  Я  бы  чувствовал.
Даже при тех чарах, что окружают город, как кольцо огня, я бы знал.
     Минальда заговорила в первый раз, ее сочувствующие глаза потемнели:
     - А что, вы думаете, там произошло тогда?
     Ингольд покачал головой:
     - Я не знаю.
     Она с минуту смотрела  на  него,  вслушиваясь,  как  никто  другой  в
комнате, в скрытую нотку беспомощности и страха в его голосе -  страха  не
за мировую магию, а за его друзей в Кво, единственных людей в этом мире, к
кругу которых он по-настоящему принадлежал. Раньше  она  видела  его  лишь
сильным и властным, и внезапное сострадание затенило ее лицо. Она сказала:
     - Вы бы отправились на поиски много недель назад,  если  бы  не  ваше
обещание. Простите и спасибо.
     Ингольд улыбнулся ей.
     - Обещание не имело к этому никакого отношения, дитя мое.
     Она  быстро  шагнула  вперед  и  поцеловала  его  в  макушку  жестких
серебряных волос.
     - Господь да пребудет с вами, - прошептала Альда. Она  повернулась  и
выбежала из комнаты, оставив брата и возлюбленного изумленно глядеть ей  в
след.
     - Ты, похоже, совершил завоевание, - усмехнулся Алвир, хотя,  подумал
Руди, вряд ли он на сто процентов рад этому. - Но она права.  Твоя  служба
Королевству превосходит  любую  награду,  которую  мы  можем  дать,  -  он
осмотрелся в закопченной низкой комнате с ее грязными стенами, запахами  и
испарениями, проникавшими из комнаты стражи вместе с  надтреснутым  глухим
голосом  Гнифта,  певшим  о  любви  на  хлебном  поле.  -  Это,   конечно,
заслуживает большего, чем задворки в  казармах.  Королевский  двор  -  это
хорошо  обустроенное  помещение,  мы  можем  предложить  тебе  обстановку,
соответствующую твоему положению, мой господин.
     Колдун улыбнулся и покачал головой.
     - Другим это пригодится больше, чем мне, - извинился он. - И, в любом
случае, я скоро уйду. До тех пор, пока тут есть запасная койка в помещении
стражи, у меня будет дом.
     Канцлер долго удивленно изучал его.
     - Странная ты птица, - наконец сказал он без  неприязни.  -  Но  будь
по-твоему. И если ты когда-нибудь устанешь от своей кочевой  жизни,  знай,
что мое предложение остается в силе. Наша ссора растрачивала твои таланты,
мой господин. Я могу лишь просить тебя позволить возместить утраченное.
     - Не надо ни позволения, - сказал Ингольд,  -  ни  возмещения.  Ссора
забыта.
     Канцлер Алвир, регент Королевства  и  глава  Убежища  Дейра,  покинул
комнату.
     Чуть позже туда проскользнул Ледяной Сокол, чтобы предложить Ингольду
чашку заваренного им чая. У пара был странный запах, но чай предназначался
для того, чтобы не замерзнуть.  Руди  вскользь  заметил,  что  хоть  он  и
замерзал, промокал, ел впроголодь и чуть ли не  умирал  от  изнурения,  но
никогда не чувствовал себя хоть сколько-нибудь больным.
     "Наверное, для этого не было времени, - решил он, - то, через  что  я
прошел, могло вогнать в анабиоз любую уважающую себя бактерию".
     - Ингольд, - тихо сказала Джил, когда стражник вышел. - Насчет вашего
похода в Кво...
     - Да, - сказал колдун. - Да, нам надо поговорить об этом.
     Руди подвинулся к подножию кровати.
     - Вам не следует идти одному.
     - Да?
     - Вы говорите, это чертовски опасно - о'кей. Но  я  думаю,  вам  надо
взять меня, или Джил, или одного из стражников, или кого-нибудь еще.
     Старик бесстрастно спросил:
     - Ты не веришь, что я смогу позаботиться о себе? Ты предлагаешь себя?
     Руди ненадолго замешкался, быстро втянув воздух.
     - Вы хотите сказать - вы возьмете меня? - он не  смог  сдержать  свою
радость: возможность пойти со стариком, невзирая на опасности, научиться у
него хотя бы азам магии, перевешивала все его страхи, связанные  с  Белыми
Рейдерами, ледяными бурями и прочими опасностями. - Вы имеете в виду,  что
я могу пойти с вами?
     - Я уже собирался попросить тебя, - сказал Ингольд, - отчасти потому,
что ты - мой ученик, и отчасти из... других соображений.  Джил  состоит  в
страже... - он протянул руку, чтобы коснуться ее волос в безмолвном  жесте
любви. - И Убежище едва ли сможет позволить себе лишиться любого стражника
в ближайшие месяцы. Но видишь ли, Руди, в этот момент  ты  -  единственный
маг, которому я могу доверять. Только маг может найти путь в Кво. Если  по
какой-нибудь причине я не доберусь до Кво, это надо будет сделать тебе.
     Руди колебался, потрясенный.
     - Вы хотите сказать, мне, быть может, придется найти Главу Магов?
     - Это возможно, - допустил Ингольд. -  Особенно  после  того,  что  я
узнал прошлой ночью.
     -  Но...  -  он  заикался,  неожиданно  пораженный  ответственностью.
Ответственность,  как  он   понял,   являлась   частью   привилегии   быть
волшебником, но все-таки... - Я хочу  пойти,  Ингольд,  действительно.  Но
Джил права. Я трус и тряпка, и если я не возьму себя  в  руки,  или  из-за
меня вы попадете в беду по дороге, если мне придется искать Совет  самому,
я могу провалить дело.
     Ингольд дружелюбно улыбнулся.
     - А что бы было, если бы меня убили.  Не  беспокойся,  Руди.  Мы  оба
сделаем то, что должны, - он отхлебнул чай. - Ну что ж, я рад, что с  этим
улажено. Мы отправимся, как только переменится погода,  может,  через  три
дня.
     Три дня, подумал Руди, разрываясь между сомнениями и  воодушевлением.
Потом, к своему ужасу,  он  понял,  что,  получив  возможность  продолжать
обучение магии, он почти совсем забыл о Минальде.
     Я не могу оставить ее, думал он в ужасе.
     И в то же время он знал, что у него никогда не было ощущения  выбора.
Пойти с Ингольдом, учиться магии у старика - это было то, чего он хотел, в
некотором смысле единственным, чего он хотел. Он знал еще там, на  дороге,
когда первый раз вызвал огонь  своей  волей,  что  это  может  лишить  его
любимой женщины, даже тогда он знал, что не было другого пути. И  все-таки
- как же ему быть?
     Руди вспомнил, как давным-давно и в другом  мире  он  ехал  ночью  со
студенткой в красном "фольксвагене",  разговаривая  о  единственной  вещи,
которую кто-нибудь хотел бы иметь. Он посмотрел на нее теперь,  на  худое,
покрытое рубцами лицо со строгими глазами школьной  учительницы,  небрежно
заплетенными волосами, всклокоченными, как у ведьмы. Для нее-то легко было
покинуть то, чего она не любила, ради того, что любила. Еще труднее, думал
он, оставить что-нибудь любимое тобой ради того, что любишь еще больше.
     С болью в душе он вернулся к тому, о чем говорила Джил.
     - Итак, надолго ли вы останетесь?
     - Я не займу много места, - заметил Ингольд, - и мне больше  нравится
быть в компании. Кроме того, - добавил он, снова поднося ко  рту  чашку  с
чаем, - я так и не узнал, кто приказал схватить меня в Карсте. Хотя  я  не
верю, что Алвир уберет меня с дороги, пока я ему еще нужен, в недрах этого
Убежища есть камеры, заколдованные магией более  древней  и  сильной,  чем
моя, из которых я никогда не смогу вырваться. Руна Уз  все  еще  где-то  в
этом Убежище - у кого, я не могу сказать. До тех  пор  пока  я  в  Убежище
Дейра, я лучше буду спать среди друзей.
     Пальцы Руди лениво гуляли по заплесневелому ворсу одеяла.
     - Вы уверены в этом?
     - Я не знаю, - ровным голосом признал колдун.  -  И  мне  не  хочется
доискиваться.  Благоразумный  человек  защищается  тем,  что  никогда   не
подвергается нападению.
     -  Вы  называете  то,  что  было  прошлой  ночью,  "не   подвергаться
нападению"?
     Ингольд печально улыбнулся.
     - Это было исключение, - извинился он, - и неизбежное.  Я  знал,  что
мог отвлечь Тьму от Тира и удерживать их достаточно долго, чтобы позволить
вам приблизиться к воротам. К тому времени их осталось слишком мало, чтобы
разделиться, но все еще достаточно, чтобы подавить мою магию своей.
     - Не понимаю, - сказала Джил, тряхнув головой. - Я знаю, что их  было
немного, но почему они позволили нам уйти? Они преследовали Тира, ясно как
день, от самого Карста. Они знают, что такое Убежище, и знали, что та ночь
давала последний шанс добраться до Тира. Но они повернулись и бросились за
вами. Почему?
     Ингольд  ответил  не  сразу.  Он  лежал,  глядя  на   колечко   пара,
поднимающееся над чашкой в его забинтованных руках, спокойное лицо колдуна
неожиданно стало старым и усталым. Потом его  обведенные  черными  кругами
глаза встретились с глазами Джил.
     - Ты помнишь, - медленно начал он, - когда я почти... потерялся...  в
подвалах в Гее? Когда ты позвала меня назад с лестницы?
     Джил беззвучно кивнула; это был первый день, как она  помнила,  когда
она  держала  в  руке  меч.  Темнота  вернулась  к  ней,  скрытое  чувство
затаившегося страха, старик, одиноко стоящий на ступенях далеко внизу  под
ней, вслушивающийся в звук, который она не могла уловить, белое  излучение
его посоха отбрасывало тени во все стороны. Это был последний день,  когда
она оставалась студенткой, чужестранкой, личностью, которой  она  когда-то
была. От воспоминания  о  той  далекой  девушке,  одинокой  и  вооруженной
подобранным мечом и оплывающим факелом против всех армий Тьмы, у нее встал
ком в горле.
     Он продолжал.
     - И тогда я понял, что  не  принц  Тир  -  их  первая  цель.  О,  они
разделаются с ним, если смогут добраться, но поставленные перед выбором  -
а я дал им возможность выбирать прошлой ночью - они показали, что тот, кто
им нужен, - вовсе не Тир. Это я, Джил.
     - Вы? - разинул рот Руди.
     - Да, - колдун отхлебнул чай, потом отставил  его  в  сторону.  Из-за
занавески донесся голос Гнифта, язвительно сообщавшего кому-то, что у него
стойка хуже, чем  у  конькобежца  с  деревянными  ногами.  -  Очевидно,  я
представляю для них большую угрозу, чем Тир. Я подозревал это и раньше,  а
после вчерашней ночи других объяснений быть уже не может.
     - Но как... я имею в виду... ваша  магия  не  может  поразить  их,  -
неловко сказал Руди. - Для них вы просто  еще  один  парень  с  мечом.  Вы
знаете про время  Тьмы  не  больше,  чем  другие.  В  этом  смысле  Тир  -
единственный, кто помнит.
     - Я сам думал об этом, - спокойно сказал Ингольд. -  И  я  могу  лишь
заключить, что знаю что-то, что еще не осознаю сам, какой-то ключ, который
еще не встал на свое место. Они-то знают, что это, и заинтересованы, чтобы
я не вспомнил.
     Руди искренне поежился:
     - И что вы собираетесь делать?
     Колдун пожал плечами.
     - Что я могу? Принять элементарные меры предосторожности. Но для тебя
неплохо будет пересмотреть заново свое  предложение  сопровождать  меня  в
Кво.
     - К дьяволу с этим, - пересмотрел  Руди,  -  вы  -  тот,  кто  должен
передумать.
     - Кто еще может пойти? - рассудил Ингольд. - И если бы я боялся,  что
меня убьют, я бы никогда не поставил это занятие на  первое  место.  Я  бы
остался в Геттлсанде, разводил бы розы и составлял  гороскопы.  Нет.  Все,
что я сейчас могу сделать, это стоять в  нескольких  шагах  перед  ними  и
надеяться, что я осознаю, в чем заключается ответ, раньше, чем они схватят
меня.
     - Вы сумасшедший, - прямо сказал Руди.
     Ингольд улыбнулся.
     - Честное слово,  Руди,  я  думал,  мы  уже  уладили  вопрос  о  моей
вменяемости.
     - Вы все сумасшедшие! - настаивал Руди. - Вы,  и  Джил,  и  Альда,  и
стражники... Как,  черт  возьми,  получается,  что  меня  всегда  окружают
чокнутые?
     Старик удобно устроился среди одеял и снова взял свой чай.
     - Вопрос - это ответ, Руди.
     Обдумав дело в таком свете, Руди не  был  наверняка  уверен,  что  он
этого хотел.

     Альда ждала его в своей комнате. Стражники ушли. По ту сторону черной
узкой  арки  двери,  в  следующем  помещении,  слышен  был  голос   Януса,
спорившего с теми же торговцами. В углу спал Ледяной Сокол.
     - Альда... - начал Руди, и она приложила палец к его губам.
     - Я слышала, - тихо сказала она.
     - Послушай... - он пытался объяснить.
     Она снова заставила его замолчать.
     - Конечно, ты должен пойти с ним, - ее  пальцы,  холодные  и  легкие,
сомкнулись вокруг его. - Разве стоял вопрос о том, чтобы ты не пошел?
     Он тихо засмеялся, вспоминая свои опасения.
     - Но я действительно не думал, что ты поймешь, - они стояли рядом так
близко друг к другу, как совсем недавно, когда в пути  они  обычно  вместе
закутывались в плащ ночью на посту. Ослабевшее желтое мерцание огня укрыло
их тусклой пульсирующей  тенью,  и  он  чувствовал  запах  сладкой  травы,
вплетенной в ее волосы. - Я не думал, что  кто-нибудь  поймет  или  сможет
понять. Потому что я сам еще толком многого не понимаю.
     Она тихо усмехнулась.
     - Он твой наставник, Руди, - сказала она.  -  И  твоя  потребность  -
учиться. Даже если бы я хотела, я никогда бы не смогла отвратить  тебя  от
этого. - И она тут же подвинулась  ближе  к  нему,  противореча  своим  же
собственным словам.
     "Все мы имеем свои предпочтения, - подумал Руди и отодвинул в сторону
черный шелк ее волос, чтобы поцеловать в губы. - Если надо будет  выбирать
между мной и Тиром, я отлично знаю, кого выберет Альда".
     У нее тоже был выбор между любимыми.
     Угли в очаге потрещали и погасли, послав вспышку  желтого  пламени  и
почти  немедленно  погрузив  их  обоих  в  более  глубокую  тень.  Снаружи
постоянный гул  голосов  в  зале  доносился,  как  шум  потока.  Руди  уже
обнаружил, что привык к Убежищу, шумам, теням, запахам. Он мог чувствовать
вес этой каменной горы, давящей на них, как  она  давила  тысячи  лет.  Но
когда он опять поцеловал Альду, крепко прижимая к себе ее хрупкое тело, он
осознал, как это было здорово - покой, тишина и любовь без страха.
     Ее дыхание шелестело у его губ, она шептала:
     - Я понимаю, Руди, но я буду очень сильно скучать по тебе.
     Его рука конвульсивно сжала ее плечи. Обрывки  бесед  проскакивали  в
памяти, то, что было сказано в Карсте и в ночных лагерях вдоль той опасной
дороги. Она потеряла тот мир, который знала, и  все,  что  любила  в  нем,
кроме своего сына. И теперь он, Руди, тоже покидал ее.
     Все же она не сказала: "Не уходи".
     "Она  действительно  любит,  -  удивлялся  он,  -  если  поняла   эту
потребность и попыталась сделать расставание более легким, чем  оно  могло
быть".
     Ничего подобного он еще не встречал.
     - Альда, ты такая женщина, что встречается один раз  в  жизни.  Я  не
хочу, чтобы ты была королевой. Я хочу взять с собой  тебя  и  Тира,  когда
вернусь.
     Но вряд ли это было возможным.
     Когда она выскользнула из  его  объятий,  натягивая  плащ  на  плечи,
исчезая в темноте далекого дверного проема, ему пришло в голову,  что  она
даже не спросила: "А ты-то будешь скучать по мне?"

     На  фоне  неясного  свечения  за  грязной  дверной  занавеской   Джил
различала тени - мужчины и женщины, обнявшихся, слившихся и разделившихся.
В тишине комнаты она услышала вздох Ингольда.
     - Бедное дитя, - тихо сказал он. - Бедное дитя.
     Она взглянула на него, невидимого, кроме блеска его глаз в темноте  и
забинтованных рук, скрещенных на груди.
     - Ингольд?
     - Да, дорогая?
     - Вы действительно верите, что совпадений не существует?
     Вопрос, казалось, не удивил его, но было что-то... Джил знала людей -
свою мать, например - которые бы ответили: "Что за вопрос в такое  время!"
Но это был вопрос, который мог быть задан только в такое время, когда  все
дневные мелочи отступили прочь и было только взаимопонимание людей, хорошо
знавших друг друга.
     Ингольд немного подумал и сказал наконец:
     - Да. Я верю, что ничего не происходит случайно, что нет такой  вещи,
как случай. Откуда он может взяться? - послышался слабый скрипящий шелест,
когда он устраивался, опираясь на мешки с зерном. - Почему ты спросила?
     - Ну, - неуверенно сказала Джил, - я думаю, что  поняла,  зачем  сюда
попал Руди - стать колдуном, найти самого себя, потому что он  был  рожден
им. Но я - нет. И если не бывает случайных событий, почему я здесь? Почему
я, а не кто-нибудь другой? Почему я была вырвана из  своей  жизни,  почему
потеряла все, что имела, - учебу, и друзей, и...  и  жизнь,  действительно
жизнь, которая у меня была? Я не понимаю.
     Голос Ингольда стал серьезным:
     - Ты однажды обвинила меня в свойственных магу  двусмысленных  речах.
Но, правда, Джил, я не знаю. Я понимаю не больше, чем  ты.  Но  верю,  что
есть цель твоего пребывания здесь. Поверь мне,  Джил.  Пожалуйста,  поверь
мне. Своего рода миссия.
     Она пожала плечами, смущенная, как всегда с ней бывало, его участием.
     - Это неважно, - сказала она, зная, что Ингольд слышит ее ложь. -  Вы
знаете, я чертовски обиделась,  когда  вы  сказали  мне,  что  Руди  будет
колдуном. Не потому, что я хотела им быть, но... это выглядит  так,  будто
он все приобрел и ничего не потерял, потому что ему  действительно  нечего
было терять. Но я потеряла все... - она  умолкла  на  полуслове,  молчание
между ними было подобно океану между берегом и пловцом.
     - И не приобрела ничего? - На это она не  смогла  ответить.  -  Может
быть, Руди попал  сюда  вовсе  не  ради  его  интересов.  Руди  -  маг,  а
Королевство, мир неожиданно отчаянно нуждается в магах. И  может  быть,  в
ближайшие месяцы Убежищу также  понадобится  женщина  со  смелостью  льва,
обученная владению мечом.
     - Возможно, - Джил оперлась  подбородком  на  свои  острые  колени  и
пристально смотрела через темноту на тусклые отблески углей на стене.
     - Но я не воин, Ингольд, я - ученый. Это - все, чем я  была,  и  все,
чем хотела быть.
     - Кто может сказать, кто ты есть, дитя мое? - мягко спросил  Ингольд.
- Или кем ты можешь стать в  конце  концов?  Пошли,  -  сказал  он,  когда
усилились голоса снаружи. - Стражники возвращаются. Давай выйдем.

     Стражники возвращались в комнату, когда Джил и  Ингольд  вышли  из-за
занавески, колдун тяжело опирался ей на  плечо.  Стражники  приветствовали
его бурным восторгом, Янус чуть не сбил  его  с  ног,  затаскивая  в  круг
нового света. Розы и топазы сияющего очага высветили убогость  заплатанной
мантии колдуна, линии и борозды напряжения  на  его  лице.  Лучшее  боевое
соединение на  Западе  этого  мира,  столпившееся  вокруг  потрескивающего
костра, как бродяги в товарном вагоне. Ее братья по оружию. Люди,  которых
месяц назад она даже не знала.
     Тем не менее лица их были такими знакомыми.  Резкое  квадратное  лицо
Януса она видела безымянным в страшном сне, память о  котором  была  ярче,
чем о многих вечеринках в колледже.  И  те  белые  косы,  разбросанные  по
плечам неизвестного спящего, - она помнила их мельком из  того  же  сна  и
вспоминала свое удивление, не был ли их владелец чужеземцем,  так  странно
он выглядел. Они тогда ничего не значили для нее - приложение к драме, чей
смысл она не понимала. Однако теперь Джил знала их лучше,  чем  любого  из
своих приятелей в том мире, лучше, за одним исключением,  чем  кого-нибудь
другого в своей жизни.
     Ингольд  сидел  в  изголовье  кровати  Ледяного  Сокола,   окруженный
стражниками, оживленно размахивая руками, пересказывая  какую-то  история,
заставившую Януса запрокинуть голову в смехе.
     У ее локтя раздался голос:
     - Ну, он жив, во всяком случае.
     Она обернулась и увидела Руди, опершегося о стену на  другой  стороне
занавешенной арки. Его длинные волосы были завязаны  узлом  сзади,  и  это
вместе со светом костра делало его длинное лицо в тусклом оранжевом  свете
более похожим на хищную птицу, чем когда-либо.
     Он изменился, подумала она, с той  ночи,  когда  вызвал  огонь,  стал
старше, быть может. И не столько стал другим,  сколько  более  похожим  на
самого себя, чем был раньше.
     - Я беспокоилась за него, Руди.
     - Он крепкий, - сказал Руди, хотя и тревожным тоном. -  С  ним  будет
все в порядке. Черт, он, может быть, переживет нас с тобой. - Но он  знал,
что она имела в виду совсем другое.
     - Что, если он погибнет, Руди? - тихо спросила она.  -  Что  будет  с
нами тогда?
     Он гнал эту мысль от себя раз за разом, с той ночи  в  Карсте,  когда
Ингольд исчез, брошенный в тюрьму по приказу Совета. Он прошептал:
     - Черт, я не знаю.
     - Вот что тревожит меня, - продолжала Джил, глядя на  свои  костлявые
руки с зарубками, шрамами и мозолями от обтянутой ремнями рукоятки меча. -
Вот что тревожит меня все время. Это может означать, что назад пути нет.
     "Вопрос - это ответ, - подумал Руди, - вопрос - это всегда ответ".
     - Но нет пути назад ни от того, что мы делаем, - сказал он, -  ни  от
того, кто мы есть. Это меняет нас - в лучшую и худшую сторону. Вот  в  чем
дело, мы становимся другими. Если  мы  застрянем  тут,  значит  застрянем.
Будет ли это так плохо? Я нашел здесь свою силу, Джил, то,  что  я  всегда
искал. И одну женщину из миллионов. А ты...
     - Дом, - сказал Джил просто, осознав  истину.  -  То,  что  я  всегда
искала.
     И  неожиданно  Джил  начала  смеяться.  Не  истерично,  а  с   мягкой
чистосердечной радостью искреннего удовольствия. Руди  не  мог  вспомнить,
чтобы видел ее смеющейся. Это превратило ее холодно-серые глаза в  голубые
и смягчило суровость белого лица.
     - И моему научному руководителю это понравится. - Она улыбнулась ему.
- Что за диссертация! "Последствия подземных нашествий в  доиндустриальной
культуре".
     - Я не шучу, -  запротестовал  Руди,  все  еще  удивленный,  как  она
изменилась, какой стала прекрасной, со всеми шрамами, мечами и прочим.
     - Я тоже, - и она опять рассмеялась.
     Руди покачал головой, озадаченный переменой в ней.
     - Тогда скажи мне откровенно, - сказал он. - Ты бы ушла отсюда?  Если
бы был выбор между другим миром и тем, что ты имеешь и где  ты  сейчас,  и
если бы всего этого никогда не было, - ты бы вернулась?
     Она задумчиво посмотрела на него. Потом перевела взгляд на  очаг,  на
Ингольда, чей теплый скрипучий голос  зачаровал  слушателей,  на  свет  на
лицах стражников и черноту теней за ними и после этого - на  черную  массу
Убежища, ночь, заключенную в  его  стенах,  и  шевелящуюся  ветреную  ночь
снаружи.
     - Нет, - сказала она наконец. - Я понимаю, что только безумный  может
так говорить. Нет, Руди, я бы не вернулась.
     - Леди, - Руди усмехнулся, коснувшись эмблемы стражи у нее на  плече,
- не будь ты чокнутой, ты бы это не носила.
     Джил, размышляя, осмотрела его с ног до головы.
     - Знаешь, для панка ты просто класс.
     - Для  чучела,  -  серьезно  сказал  Руди,  -  действительно  большое
достижение - заметить это.
     И они пошли, чтобы присоединиться к Ингольду.

                              Барбара ХЭМБЛИ

                              СТЕНЫ ВОЗДУХА

Стены воздуха ("Дарват" #2)
Barbara Hambly. The Walls of Air (1982) ("The Darwath" #2)

                                    1

     Хмурым субботним вечером дождь глухо барабанил в окна бара Шанрока  в
Сан-Бернардино, и яркий свет фонарей отражался  на  мокром  тротуаре.  Два
бородатых мотоциклиста и хрупкая  блондинка  увлеклись  игрой  в  бильярд.
Допив вторую кружку пива, Руди  Солис  оглядел  комнату.  Ему  чего-то  не
хватало, было ощущение,  будто  он  что-то  потерял  и  при  этом  не  мог
вспомнить, что именно. Осталась только тупая боль.
     Он растранжирил все деньги, но хмель не брал его. Билли Мэй  проворно
сновала вдоль стойки с бутылками пива и пустыми стаканами, и цепкий взгляд
Руди выхватывал в сверкающем зеркале то отражение ее  подкрашенных  темных
глаз, то красивую тесьму блузки, кокетливо выделяющуюся  в  низком  вырезе
свитера. Еще  в  зеркале  отражалась  обычная  для  субботы  толпа  ночных
посетителей. Кого-то Руди знал по колледжу, а кого-то  и  с  детства.  Пич
Мак-Клейн, самый толстый ангел тьмы в мире, со своей  старушкой;  Кровавый
Безумец,  инструктор  по  каратэ;  Большой  Бык  и  компания  рабочих   со
сталелитейного завода. Но сейчас все они почему-то казались  чужими.  Руди
взмахнул рукой, и тотчас с полки съехала бутылка  пива  и  проплыла  через
разделяющее их пространство в его руку. Никто не заметил.  Он  налил  себе
пива и выпил, почти не почувствовав вкуса. С маленькой эстрады под  резкий
вой электрогитар тягучий, гнусавый голос фальшиво пел гимн. Внезапно  Руди
ощутил невыносимую боль утраты.
     Он переместил бутылку по воздуху, и она зависла  над  стойкой.  Снова
никто ничего не заметил или  не  обратил  внимания.  Руди  увидел  себя  в
зеркале и ужаснулся: изможденное худое лицо, изломанные брови в обрамлении
длинных красно-черных волос, пальцы рук, испачканные  краской  и  машинным
маслом, татуировка на  запястье  -  имя  вокруг  пылающего  факела.  Вдруг
зеркальное стекло в окне потемнело, словно весь свет на улице погас.
     Он обернулся, похолодев от охватившего его ужаса. На  улице  не  было
обычного сияния неоновых фонарей. Все  поглотила  мгла,  мягкая  и  живая,
которая словно давила на окна, колыхаясь в непрерывном движении, словно  в
ее мертвенных глубинах  кишели  и  извивались  обитающие  там  духи.  Руди
попытался крикнуть, но вместо крика получилось жалкое дребезжание. Он  изо
всех сил старался привлечь к себе внимание других людей, но они вели  себя
так, будто не замечали его. Какая-то  сила,  сгусток  энергии,  гигантским
кулаком ударила снаружи  по  стене  бара  и  вдавила  ее  внутрь.  Кирпичи
разлетелись во все стороны. Сквозь разбитую стену ворвалась волна Тьмы.
     - Руди! - холодные руки сжимали его ладони. - Руди, проснись!  Что  с
тобой?
     Он очнулся, тяжело дыша, холод пронизывал его до  костей.  В  темноте
комнаты его глаза различили Минальду, королеву Дарвета,  мать  наследника,
сидевшую рядом с  ним  на  постели.  Мерцающий  шелк  усыпанного  звездами
покрывала окутывал ее плечи, а широко раскрытые глаза цвета ириса излучали
страх, отчего она казалась  моложе  своих  девятнадцати  лет.  Тихая  тьма
комнаты была наполнена запахом воска, к которому примешивалось благоухание
ее распущенных волос.
     - Что с тобой? - снова прошептала она очень тихо. - Дурной сон?
     - Да. - Руди опустился рядом с ней,  дрожа,  словно  от  смертельного
холода. - Всего лишь сон.
     В казармах стражи неожиданно проснулась  Джил  Паттерсон  Ей  снились
спокойные студенческие дни в чудном мире под названием Калифорния, и вдруг
сон прервался непоколебимым ощущением надвигающегося ужаса. С  минуту  она
оставалась на своей узкой койке, широко открыв глаза и вслушиваясь в тихие
звуки и стук собственного сердца. Убежище в  безопасности,  успокоила  она
себя. Единственное место в мире, куда не могут проникнуть Дарки.  Но  ужас
из сна, проникший в ее сердце, скорее рос, чем стихал.
     Джил поднялась по-кошачьи бесшумно. Тусклый свет очага  в  караульном
помещении немного освещал и комнату женщин из стражников, касаясь  чьих-то
плеч, сомкнутых  век,  спутанных  волос,  черных  одежд  с  простой  белой
эмблемой, жестко поблескивающего оружия. В этом бледном свете она натянула
рубашку и бриджи, закуталась в плащ и выскользнула из комнаты. Пол леденил
ее босые ноги, пока она шла между койками. Она  догадывалась,  что  сейчас
глубокая ночь, хотя в Убежище, лишенном окон, определить время точно  было
невероятно трудно.
     Она отодвинула занавеску в дальнем конце комнаты.
     Ингольда не было. Обычно волшебник спал в квадратной нише, где  воины
хранили запасы съестного, которые  теперь  приходилось  охранять  от  всех
пришельцев из развалин Реальма. В  неярком  свете  очага  Джил  разглядела
углубление среди мешков с зерном, сваленных  в  кучу  позади  чулана,  две
изъеденные молью старинные мантии из буйволиной кожи и  грязное  лоскутное
стеганое одеяло, но самого волшебника не было. Исчез и его посох.
     Она быстро прошла назад через караульное  помещение,  через  наружную
комнату, служившую для хранения оружия, бочонков с Голубой Руиной и  кадок
с джином, и вышла в пустынные галереи. Огромный зал простирался  почти  на
тысячу футов от двойных ворот  на  западе  и  до  глухой  темной  стены  с
башнями, где располагались королевские покои, на востоке.
     Бесформенные  черные  стены  окружали   Убежище   со   всех   сторон,
простираясь за пределы видимости и поддерживая  крышу.  Прямо  по  грубому
полу протекали, журча, глубокие  черные  каналы,  пересеченные  маленькими
мостиками.  Царящую  вокруг  тишину  можно  было  сравнить  разве  что   с
безмолвием  Великих  Снежных  гор,  окружающих   Убежище.   Мрак   темноты
рассеивался не луной и звездами, а тусклым светом  факелов,  мерцавших  на
каждой стороне темных стальных ворот. Слабое  оранжевое  пламя  очерчивало
двойной круг на гладком черном полу и  отбрасывало  огненные  отблески  на
засовы, цепи и огромные кольца ворот.
     Там, где сливались два круга  света,  стоял  человек.  Казалось,  его
жесткие светлые волосы были окружены золотым сиянием.
     - Ингольд! - негромко окликнула Джил.
     Он повернулся в  недоумении.  Завернувшись  поплотнее  в  плащ,  Джил
широкими шагами направилась к воротам. С тех пор как они вместе  пересекли
Пустоту и оказались в этом мире, она все время зябла.
     - Что, моя дорогая? - раздался мягкий,  бархатный  голос.  Освещаемое
неустанным огнем, его морщинистое лицо казалось непроницаемым.  Шестьдесят
лет полной опасности и приключений жизни придали ему совершенно отрешенный
вид.
     Она встала рядом, и взгляды их встретились.
     - Что это? - тихо спросила она.
     - Ты сама понимаешь, - с грустью ответил волшебник.
     Джил встревоженно оглянулась. Здесь царил страх, и Джил  не  покидало
ощущение нависшего в ночи Зла.  Здесь  она  испытывала  тот  же  странный,
леденящий ужас, будто некий злобный и непостижимый разум  проникал  сквозь
пучину времени.
     - Они уже здесь? - прошептала она.
     Ингольд ласково обнял ее.
     - Сходи-ка за своим оружием, детка.

     Ее глаза казались фиолетовыми в голубоватом волшебном свете. Минальда
смотрела, как Руди одевается.
     - Что случилось? - спросила она.
     - Не знаю, - тихо, чтобы не разбудить принца, сладко спавшего в своей
золоченой колыбели, ответил Руди. - Мне лучше пойти туда.
     За месяц жизни в этом мире он привык к незнакомой одежде и больше  не
чувствовал себя неловко в домотканых бриджах, рубашке с длинными рукавами,
тунике, высоких сапогах до колен и богато вышитом плаще, который он снял с
убитого вельможи после страшной битвы с прислужниками Тьмы в Карсте. Но он
все еще оплакивал удобство джинсов  и  ковбойки.  Руди  пристегнул  меч  и
наклонился через пеструю груду шелков, чтобы поцеловать девушку, безмолвно
наблюдавшую за ним.
     - Ты придешь проводить нас?
     - Нет, - тихо сказала она. - Не  могу,  Руди.  Путь  в  Кво  долог  и
опасен. Кто знает, даже если вы найдете  Архимага,  будет  ли  это  концом
вашего путешествия? - В слабом фосфоресцирующем волшебном свете он  увидел
слезы в ее глазах. - Я не люблю прощаний.
     - Ну что ты, - Руди снова нагнулся к ней, лаская шею и плечи, тяжелые
темные волосы струились сквозь его пальцы, он мягко привлек ее  к  себе  и
поцеловал в губы. - Ну что ты, ведь со мной будет Ингольд. Все образуется.
Сама подумай: разве есть на свете кто-нибудь настолько  выживший  из  ума,
чтобы связываться с этим старым чудаком? Так что это и не будет прощанием.
     Она усмехнулась.
     - Тогда не стоит воспринимать все это так серьезно, правда? - Их губы
снова сомкнулись в поцелуе. Пушистые пряди волос щекотали его лицо. -  Иди
с богом, Руди, хотя аббатиса умерла бы на месте, услышь она, что я  говорю
это колдуну.
     Не  прерывая  сладкого  поцелуя,  Руди  пробормотал  что-то  в  адрес
аббатисы.
     - ...что, возможно, пошло бы ей на пользу. - Он нежно  стер  со  щеки
любимой слезу. За все двадцать пять лет своей жизни он не помнил ни одного
человека, мужчину или женщину, кого интересовало бы то, что он  собирается
делать.  "Почему  девушка  из  другого  мира,  королева,  оказалась   этим
человеком?" - спрашивал он себя. Еще одна слеза скатилась по ее щеке, и он
шепнул:
     - Присматривай за Курносым, пока меня не будет.  -  Его  отношение  к
маленькому Тиру, последнему Принцу из Дома Дейра,  заставило  ее  невольно
рассмеяться.
     - Хорошо, - она улыбнулась дрожащими губами.
     - Мы  найдем  Лохиро,  вот  увидишь,  -  ободряюще  шепнул  Руди.  Он
поцеловал ее  в  последний  раз,  повернулся  и  вышел.  Голубоватый  свет
волшебного огня медленно рассеивался за ним.
     С неутихающей болью в сердце  он  торопливо  пробирался  в  лабиринте
королевских покоев.
     Она боялась за него. Он и  ее  маленький  сынишка  были  последним  и
единственным, чем она дорожила в этой жизни. Она потеряла  мужа,  которого
боготворила, Дарвет,  королевой  которого  она  была,  и  мир,  в  котором
выросла. Но, несмотря на это, она никогда не сказала бы: "Не уходи".
     "А тебе, эгоистичный идиот, - обругал он себя, - никогда и  в  голову
не приходило остаться".
     Она никогда не  упрекала  его,  что  желание  стать  колдуном  в  нем
сильнее, чем любовь к ней, но он знал, что это правда. Прежде всего он был
волшебником, и мысль об этом мучила его. Время его пребывания в этом  мире
ограничено, ему предоставили выбор, и, конечно, он предпочтет искать новые
источники волшебной силы и знания, которые могут дать ему Ингольд и другие
маги, чем оставаться с женщиной, которую искренне любит.
     "Почему я должен был встретить их одновременно, - спрашивал он себя в
отчаянии, - почему я должен выбирать?"
     Она не осуждала его за выбор, что лишь обостряло ощущение вины.
     И тем не менее выбор был сделан.
     Он остановился у восточной лестницы, ведущей вниз, к первому уровню.
     Тревога стала теперь ощутимей, коснувшись его, как еле слышимый звук,
который  издавало  что-то  ужасное  и  не  имеющее  названия,  словно  оно
затаилось в темных закоулках лабиринтов Убежища. Его пронзала дрожь ужаса.
Руди  казалось,  что  грозная  тишина   растекается   по   разветвляющимся
коридорам. Судорожно оглядываясь, он стал спускаться по  ступеням.  Где-то
под ним, должно быть, открылась дверь. Он услышал  слабые,  как  дуновение
ладана, звуки пения, монотонные голоса монахов вытягивали какой-то гимн из
ночной службы. Руди остановился на ступенях, вспомнив, что  помещения  для
церкви находились как  раз  под  королевскими  покоями,  а  главное,  что,
согласно повелению аббатисы, колдуны были преданы анафеме.
     Насколько он мог судить, о его любви к Альде не  знал  никто,  кроме,
быть может, его товарища по несчастью Джил. Он не  думал,  что  это  могло
причинить Альде  неприятности,  ведь  все-таки  она  оставалась  королевой
Дарвета и после того, как ее муж погиб среди пылающих развалин Дворца.  Но
Руди почти ничего не знал о законах и  запретах  Королевства  и  не  хотел
рисковать, чтобы узнать больше. А что касается ада, подумал он, то,  может
быть, силы различной природы не должны вмешиваться в дела  друг  друга,  и
раз уж я из другого измерения, то вряд ли когда-нибудь попаду туда.
     Так это было или нет, проверять он не хотел. Положение  его  было  не
столь опасным, поскольку  существовало  еще  несколько  запасных  лестниц.
Некоторые из них были  ровесниками  самого  Убежища,  сооруженные,  как  и
стены, из черного, массивного,  похожего  на  обсидиан  камня.  Другие  на
скорую руку тысячу лет назад  построили  древние  жители,  которые  просто
пробивали дыры в полах коридоров там, где  им  было  нужно,  и  укладывали
примитивные ступени. То  же  самое  происходило  со  стенами  и  комнатами
Убежища: в одних местах строгие черные стены уходили во тьму, в других  же
царил импровизированный хаос. В коридорах ставили перегородки, новые  пути
проходили по другим комнатам, деревянные, каменные и кирпичные  перекрытия
изменили  первоначальный  план  Убежища   буквально   тысячами   различных
помещений, форма которых менялась в зависимости  от  их  назначения,  и  в
результате по прошествии трех тысяч лет  они  могли  бы  оспорить  мировое
первенство у лабораторий Б.Ф.Скиннера.
     Руди углубился в этот лабиринт.
     - Я ничего не чувствую, - спокойно произнес Янус.  Начальник  караула
из Гея сидел на краю койки возле очага в караульном помещении.  Его  лицо,
словно высеченное из камня, обрамляли длинные локоны медно-рыжих волос. Он
взглянул поверх очага на Ингольда. - Но я верю тебе. Если ты скажешь,  что
Дарки поблизости, и при этом будет ярко светить солнце, я все равно поверю
тебе.
     Среди других капитанов пронеслось движение и  гул  согласия.  Ледяной
Сокол, воин,  похожий  на  чужестранца  своими  длинными,  белыми,  как  у
викингов, волосами, заметил:
     - В самом запахе ночи есть что-то дьявольское.
     Мелантрис, миниатюрная девушка с глазами феи, нервно оглянулась через
плечо.
     -  Смердит  нечисть,  -  прогремел  Томек  Тиркенсон,  наместник   из
Геттлсанда, огромный кряжистый житель долин, чьи владения остались  по  ту
сторону гор. - Вот так и скот ночью вдруг обращается в паническое  бегство
без всякой причины.
     Ледяной Сокол холодно взглянул на Ингольда.
     - Под силу  им  ворваться?  -  спросил  он  так,  будто  речь  шла  о
результатах состязания, на которое он поставил незначительную сумму.
     - Не знаю, - Ингольд подвинулся на своей скамье у очага и  сложил  на
коленях руки, изуродованные ударами меча. - Но можете не сомневаться,  что
они  попытаются.  Янус,  Томек,  я  предлагаю  поставить  охрану  во  всех
коридорах, на всех уровнях, в каждом углу Убежища. Таким образом...
     - Но у нас же не хватит людей! - запротестовала Мелантрис.
     - У нас достаточно для караула, - согласился Янус.  -  Но  если  Силы
Тьмы найдут вход, то, рассеянные по всему Убежищу, мы не сможем сражаться.
     Ледяной Сокол повел светлой бровью в сторону колдуна.
     - Мы будем сражаться?
     - Если  сможем,  -  ответил  Ингольд.  -  Янус,  ваши  патрули  можно
пополнить добровольцами.  Детей  пошли  на  разведку.  Они  и  так  лазают
повсюду, так дай им задание. Мы должны расставить караульных  в  коридорах
хотя бы для того, чтобы знать, где прорвались Дарки. Вполне возможно,  что
они не смогут прорваться, - сурово продолжал он, - ведь  в  стены  Убежища
вложены самые сильные заклинания древней магии. Но если чары ослабели  или
Тьма стала сильнее за прошедшие годы, я не знаю, что  может  произойти.  -
Несмотря на спокойствие его глубокого, небрежного голоса,  Джил  подумала,
что в неверном мерцающем свете очага он выглядит устало и зловеще. - Но  я
знаю, что если Дарки проникнут в Убежище, нам придется немедленно оставить
его. Тогда мы погибли.
     - Оставить Убежище! - воскликнул Янус.
     - Придется, - согласился Ледяной  Сокол,  откидываясь  к  стене.  Его
тонкий, без придыхания голос звучал  равнодушно,  даже  когда  обсуждалась
возможная потеря последнего Убежища, оставленного человечеству. - Все  эти
лесенки, мили пустых коридоров... Нам  никогда  не  выбить  их  отсюда.  -
Командиры переглянулись, понимая справедливость его слов.
     - Это еще не все, - вставила негромко Джил. Все  посмотрели  на  нее,
быстрое движение возникло в заполнявших комнату тенях. - А  вентиляционная
система? - продолжала она. - Ведь воздух должен поступать  откуда-то.  Все
Убежище должно быть испещрено отверстиями, слишком маленькими, чтобы в них
мог проникнуть человек. Но Дарки могут менять свой размер  так  же  легко,
как и форму. Им ничего не стоит проникнуть в отверстие, которое не  больше
крысиной норы, а ведь в Убежище уйма крыс. Все, что  будет  нужно,  -  это
какому-то одному Дарку  пролезть  через  вентиляционное  отверстие,  и  мы
никогда не сможем найти его.
     - Проклятье, - прошипел Янус. - Почему  Дарки  напали  именно  в  эту
зиму, самую жестокую, какую только помнит человечество.  Если  мы  оставим
Убежище, те, кто не погибнет в первом же ночном бою, замерзнут прежде, чем
смогут укрыться в каком-нибудь убежище. Горы похоронены под снегом.
     - Крысы... - задумчиво произнес Тиркенсон. - Ингольд,  как  мы  можем
узнать, не проникла ли Тьма на верхний уровень?  Убежище  пустовало  почти
два тысячелетия.
     - Мы бы знали об этом, - отозвался колдун.  -  Поверь  мне,  к  этому
времени мы бы уже знали.
     -  А  их  яйца?  -  продолжал  Тиркенсон.  -  Как  размножаются   эти
прислужники Тьмы? Как сказала Джил, одному из них достаточно проникнуть  в
тоннели для воздуха, откладывая по пути яйца, как лосось. Может  быть,  мы
сидим сейчас на куче икры. - Хотя воины - люди  неробкого  десятка,  волна
ужаса  прокатилась  между  собравшимися   капитанами.   Инструктор   Гнифт
содрогнулся и обменялся с Мелантрис быстрым встревоженным взглядом.
     - По крайней мере на этот счет вы можете не  беспокоиться,  -  сказал
Ингольд. Избегая взглядов, он отряхнул  соломинку  с  обтрепанного  рукава
своей мантии. - Глубоко под землей я  видел  место,  где  они  откладывают
яйца, уверяю вас, что они не размножаются в  таких...  гм...  человеческих
условиях, - он снова поднял голову, лицо его было спокойным. - Но в  любом
случае  мы  не  можем  позволить  Тьме  проникнуть  сюда  ни   при   каких
обстоятельствах. Коридоры Должны охраняться.
     - Мы можем взять церковное войско, - сказал Янус, - и  личную  стражу
Алвира.
     - У меня тоже есть свои люди, - добавил Тиркенсон. - Мы займем  южную
сторону Убежища.
     - Хорошо, - Ингольд встал и, подняв голову, оглядел лица столпившихся
в тесных казармах людей, разыскивая кого-то в неверном желтом свете.  -  Я
сомневаюсь, что Дарки смогут проломить стену, но  если  это  случится,  мы
должны это знать.
     - А сможем ли мы это узнать? - Мелантрис расправила пояс, на  котором
висел ее меч, глядя на Ингольда холодными черными глазами.  -  Тьма  может
проглотить человека с душой, кровью и плотью в  промежуток  между  ударами
сердца в ярде от его товарищей прежде, чем он успеет хотя бы крикнуть.
     - Стражника? - мягко спросил Ингольд.
     Она взяла себя в руки.
     - Конечно, нет.
     -  Тогда  за  дело,  -  он  поднял  свой  посох.  Его   тень   неясно
вырисовывалась позади него, как отголосок той мглы, которая ожидала их  за
воротами  Убежища.  Он  снова   внимательно   оглядел   комнату,   фигуры,
смешавшиеся в беспорядке сборов и ухода. Возможно,  это  было  лишь  игрой
света, но  сейчас  черты  его  всегда  спокойного  и  непроницаемого  лица
казались глубже. Была ли тому причиной  усталость,  недоброе  предчувствие
или сильное раздражение, Джил не могла сказать.
     Мужчины и  женщины  пристегивали  оружие,  накидывали  плащи;  голоса
перекликались через темные, узкие  двери  бараков.  Воздух  стал  тяжелее,
словно ужас был осязаемым, как электричество. Если  дотронуться  до  плаща
Ингольда, подумала Джил, то от материи полетят искры. Янус  задержался  на
мгновение возле Ингольда. Возвышаясь над ним, как башня, он  наклонился  и
тихо спросил:
     - Это что касается коридоров. А как насчет ворот?
     - Да, - согласился Ингольд, - ворота. Я чувствую, что именно там  они
сосредоточат свои основные силы. Но, учитывая высоту  потолка  в  Убежище,
достаточно  нанести  один  удар  сверху,  и  вся  наземная  защита  станет
бесполезна.
     - Я знаю, - сказал Янус. - И они будут вынуждены сражаться в  тоннеле
прямо у ворот, так?
     - Возможно, - ответил волшебник. - Джил, у ворот мне понадобится твоя
помощь, - он нахмурился и  бросил  быстрый  ищущий  взгляд  на  оставшихся
стражников. Его яркие  голубые  глаза  были  прикрыты  и,  как  у  сокола,
блестели в тени. - Но, - мрачно добавил он, - где же Руди?
     В тот момент Руди задавал себе этот же вопрос. Он знал, что  все  еще
находится где-то на втором уровне, но это все, в чем он мог  быть  уверен.
Пропустив поворот на лестницу, которую он искал,  он  попытался  вернуться
назад параллельным  коридором  с  безнадежными  результатами.  Самодельный
переход, в который был переделан обширный  зал,  только  привел  в  черную
комнату, полную раскрошившихся  кирпичей  и  засохшей  слизи,  похожую  на
ловушку, которая завела его по спирали в самый центр лабиринта, оказавшись
стоком водопроводной  системы  Убежища.  Проклиная  тех,  кто  строил  это
Убежище, и тех, кто переделывал его, он пробирался по темному проходу, где
журчала вода, в коридоры на другой стороне.
     Он шел в темноте без  света.  Это  была  еще  одна  его  способность,
которую он обнаружил у себя так же,  как  способность  вызывать  огонь  из
замерзшего дерева или свет на конце своего посоха. Ингольд  объяснил  ему,
что его волшебное зрение, как и другие таланты,  дано  ему  от  природы  -
семена таинственной магии, которые не  могли  принести  плодов  в  теплом,
ленивом мире Южной Калифорнии.
     И по-прежнему он чувствовал это  нарастающее  напряжение,  как  вода,
напирающая  на  слабеющую  плотину,  нависший  ужас,  который,   казалось,
наполнял темные лабиринты, сквозь которые он шел. Его шаги торопили биение
сердца. В нем росло убеждение, что Дарки уже  были  здесь,  сосредоточивая
свои нечеловеческие желания на черных гладких стенах Убежища. Их сила была
так велика, выше человеческого волшебства и даже человеческого  понимания,
что их присутствие могло ощущаться даже через десятифутовые  стены,  через
любые преграды времени, камня и магии. Он должен  найти  Ингольда,  должен
найти выход их этого лабиринта.
     Руди очутился в коротком коридоре и понял по некоторым признакам, что
это была часть старого Убежища.  Дуновение  теплого  воздуха  подсказывало
ему, что где-то рядом должна быть лестница,  ведущая  на  первый  уровень.
Руди остановился, пытаясь определить, где он находится.  Прямо  перед  ним
неясно вырисовывался конец прохода, черный и гладкий, как будто вылитый из
цельного листа темного стекла. Он понял с изумлением, что это должна  быть
задняя стена самого Убежища.
     Фантастика, вздрогнув, подумал он. Я брожу по этому чертову лабиринту
и после всех блужданий по кругу снова собираюсь спускаться вниз  где-то  в
середине владений аббатисы.
     Руди  не  пошел  дальше.  Короткая  лесенка  из  нескольких  ступенек
отходила  вправо  и  заканчивалась  дверцей.   Зеркально-гладкая   чернота
каменных ступенек и стен была такая же, как и все первоначальное убранство
Убежища, но расположение самой дверцы привлекло  его  внимание.  Она  была
полностью  в  тени,  невидимая  для  любого  света  из  коридора.   Только
волшебник, идущий, как Руди, без света, мог увидеть ее.
     Заинтересованный,  Руди  двинулся  вперед.   Его   чувство   нависшей
опасности и страха не стало меньше. Они нападут, и нападут скоро - это  он
чувствовал кожей. Но он знал, что, если только  они  переживут  эту  ночь,
утром  они  с  Ингольдом  отправятся  в  далекий  путь  через  сотни  миль
бесплодных земель и пустынь  на  поиски  города  Кво,  скрытого  где-то  в
Западном океане. Эта комната так хорошо замаскирована, и он не был уверен,
что сможет найти ее, когда вернется.
     Но, кроме всего прочего,  его  тянуло  какое-то  любопытство,  бывшее
главной чертой любого волшебника.
     Дверь была заперта, железный замок так заржавел, будто его никогда не
открывали. Но это  было  не  хуже  тех  деталей  машин,  с  которыми  Руди
справлялся в свое время. В круглой, не похожей  на  обычные  прямоугольные
помещения, комнате вдоль стен тянулась грубая скамья, под  скамьей  стояли
деревянные ящики со всяким ржавым хламом.
     Посреди комнаты стоял стол из какого-то  черного  гладкого  камня,  в
середине его возвышался тяжелый кристалл, напоминающий небольшой экран. Но
когда Руди облокотился на край стола,  вызвал  волшебное  свечение,  белое
сияние слабо отразилось  от  кристалла,  остававшегося  туманным.  Сначала
ногтями, потом  кончиком  ножа  Руди  попытался  приподнять  кристалл,  но
старания его не увенчались успехом.  И  все  же  юного  мага  не  покидала
уверенность, что внутри кристалла что-то находилось. Призрачные  проблески
каких-то  углов  и  поверхностей  виднелись  в  этих  замерзших  глубинах.
Случайному зеваке Руди мог показаться  похожим  на  большую  яркую  кошку,
царапающую зеркало.
     "Ну его к черту, - подумал  он  с  досадой,  собираясь  прервать  это
бесполезное занятие. - Недосуг забавляться с безделушками".
     Какая-то сила удерживала его у стола. Тень его  отчетливо  выделялась
на сером стекле в холодном ровном свете фосфорного шара. Подумав  секунду,
он притушил и рассеял свет, рассматривая мерцающий  кристалл,  по-прежнему
недоступный и загадочный. Постепенно он  дал  волшебному  свету  погаснуть
совсем и сел, разглядывая кристалл в темноте.
     В комнате царила  зловещая  тишина.  Руди  остался  вопреки  здравому
смыслу, потому что чувствовал магическую силу кристалла. Возможно,  это  и
есть то, с чем ему придется столкнуться в Кво.
     Руди снова принялся исследовать кристалл, не находя  никакого  зазора
между стеклом и камнем.
     Внезапно его осенило. Немного поколебавшись, Руди направил тонкий луч
света в кристалл.
     Белые, голубые и лавандовые отсветы  развернулись  вокруг  него,  как
тройной хвост прекрасного павлина.  Отскочив  назад  к  защищая  глаза  от
слепящего  фонтана  света,  юноша  уменьшил  его,  неуклюже   распоряжаясь
световыми чарами, как сын художника своими первыми  цветными  карандашами.
Он нагнулся над кристаллом,  излучающим  слабый  свет,  пытаясь  заглянуть
внутрь,  в  мерцающее  ложе  разноцветных   каменных   крупинок   на   дне
кристального цилиндра.
     Игрушка? Путеводный огонь? Чарующий калейдоскоп?
     Или магический инструмент-поводырь?
     Глядя в сияющие глубины, он расслабился, полностью  освободившись  от
напряжения и беспокойства. Тревожные раздумья о Дарках, Ингольде  и  Альде
на какое-то время оставили его. Он хотел идти той же дорогой,  что  и  эти
мягко сияющие геммы, делая то же, что они.
     Сначала видения смущали его. Он не мог  постичь  смысла  этой  череды
бессвязных картин:  струящийся  песок,  безрадостные  скалистые  горы  без
единой былинки, едва различимые в ночи бушующие моря бурых трав. Он скорее
чувствовал, чем видел нечто темное и лишенное очертаний, покрытое облаками
и занесенное глубоким  снегом.  Стенами  служили  огромные  черные  скалы,
увенчанные  искривленными  соснами.  За  свинцовыми   облаками   виднелись
изрезанные ущельями горные пики, остроконечные вершины и бесконечные  мили
ледников,  где  свирепствовали  неистовые  ветры,  насвистывая   леденящую
мелодию смерти... "Перевал Сарда? - терялся в догадках Руди. -  Завтрашняя
дорога?" Образы стали ярче - неровные  предгорья  и  за  ними  бесконечные
бурые равнины с рыжевато-коричневыми  травами,  качающимися  под  порывами
ветра. Черное небо, усеянное звездами. Бледная ниточка дороги, уходящая за
пределы видимости, в безжалостную даль.
     Один образ сменял другой, пока наконец, будто по велению  влюбленного
сердца,  не  появились  мягкий  отблеск  свечей  и   вышитые   звезды   на
переливающемся шелке стеганого одеяла. Оттенки аквамарина  уступили  место
цвету речного тростника, словно от безмолвных слез его  единственной,  что
лежала там в траурном ореоле своих шелковых волос.
     "Я не должен, я не могу, я не оставлю ее, - подумал он с отчаянием. -
Мы были вместе так недолго".
     "А как же Кво?" - спросила его другая половина. Отказаться от встречи
с Архимагом? Отступиться от магии? Предать Ингольда?
     Руди закрыл глаза. Дрожь прошла по его телу, и он  снова  вспомнил  о
Дарках, об их нарастающей ярости, пронизывающей  ночь,  как  электрический
шторм. Я должен идти,  подумал  он,  неожиданно  почувствовав  смертельный
холод.  Но  он  остался,  парализованный  неотвратимостью   выбора   между
Минальдой и Ингольдом с Лохиро.
     Он открыл глаза, и изображение в кристалле снова изменилось.
     Юный маг увидел далекие звезды - столько звезд он никогда не мог себе
представить - они заполняли светящееся небо, висевшее  низко  над  лиловым
морем. Их пронзительный свет коснулся завитков пены на серебристом  изгибе
берега.  Под  этим  сияющим  небом  он  решил  создать  очертания   башни,
возвышающейся среди рощицы  на  маленьком  клочке  земли,  выступающем  из
океана. Но башня казалась странно призрачной, ускользая от глаз, возвращая
их обратно к звездам. Он пытался взглянуть на землю,  но  чувствовал,  что
она тоже исчезает. Полуугадываемые очертания  строений,  теснившихся  там,
двойные узорчатые  каменные  колонны  скрывались  во  тьме,  появляясь  на
короткий миг и снова исчезая в тумане. Пытаясь сфокусироваться  на  земле,
он обнаружил, что его глаза возвращаются к морю, песку, ночному небу,  как
бы мягко отказываясь от ответа на его вопрос.
     Напротив темной массы холма и полуистертой башни он  увидел  звездный
свет,  блеснувший  внезапно  на  металле,  мелькнувший  на   мгновение   и
пропавший. Он взглянул снова, освобождая свою душу  от  борьбы  и  тревог.
Металл блеснул  снова,  затем  он  уловил  легкий  вихрь  песка  на  мысе,
отпечатки ног над чертой  прилива.  Внезапный  удар  блеснувшей  опаловыми
брызгами волны смыл следы с песка.  Человек,  которому  они  принадлежали,
медленно продолжал свой путь, и Руди увидел свет звезд на его ярко-золотых
волосах цвета солнечных лучей.
     Увиденное потрясло его,  поскольку  Руди  был  убежден,  что  Архимаг
Лохиро - глубокий старец. Этому человеку с молодым, чисто  выбритым  лицом
было около сорока.  Только  твердые  линии  его  рта  и  морщины  у  глаз,
переливавшихся голубыми бликами,  выдавали  суровый  жизненный  опыт.  Его
рука, опиравшаяся на крепкое дерево посоха, напомнила Руди руки  Ингольда,
иссеченные шрамами, очень ловкие и сильные.  У  посоха  был  металлический
наконечник в форме серпа около пяти дюймов в поперечнике, внутренний  край
которого блестел, как лезвие бритвы. Он притягивал к  себе  звездный  свет
так же, как эти широкие голубые глаза, так же,  как  мерцающее  стеклянное
кружево ажурной пены, омывавшей берег и оседавшей  на  что-то,  наполовину
скрытое в песке.
     Взглянув вниз, Руди увидел скелет. Старая  кровь  еще  пятнала  сырые
кости, и отвратительные крабы ползали в пустых глазницах  черепа.  Архимаг
обошел его. Край его темного плаща  скользнул  по  скелету  и  смел  песок
позади волшебника, продолжавшего свой скорбный путь.
     Весь в холодном поту, Руди отпрянул назад, ощутив неожиданный  страх.
Свет в кристалле померк,  погрузив  комнату  в  полный  мрак,  но  оставив
голубоватый отсвет в его сердце. И тогда он услышал звук, далекое,  слабое
гудение, дрожь, которая сотрясала в темноте все Убежище до древних  костей
ее основателей.
     "Гром", - подумал Руди.
     "Гром? Слышный через десятифутовые стены?"
     Все внутри у него сжалось. Он поднялся и устремился  к  двери.  Снова
гул прошел  по  Убежищу,  вызвав  зловещий  звон  в  металлическом  хламе,
сваленном в углах, и заставляя дрожать массивные стены.
     Руди бросился бежать.

                                    2

     - Проклятье! - прошептал Ингольд, казавшийся совершенно белым в дикой
пляске теней. Вдруг удар сокрушительной силы обрушился на  ворота.  Факелы
нервно замерцали, будто само  пламя  затрепетало  в  ужасе  перед  яростью
Дарков. В Убежище началась паника.
     Обезумев от страха, люди с факелами суетились и метались по  Убежищу,
находясь  во  власти  противоречивых  слухов  и  не  зная,  чему   верить.
Беспомощные дети и немощные старики, в  панике  покинувшие  свои  каморки,
когда начался гром,  жались  теперь  друг  к  другу  в  центре  свободного
пространства, как вспугнутые птицы. Матери и  отцы,  вынужденные  оставить
свое беззащитное потомство в закрытых темных комнатах,  сгрудились  вокруг
Януса и его воинов и молили о спасении. Янус, в тусклом  мерцании  факелов
возвышавшийся  над  несчастными,  до  смерти  напуганными  людьми,   своим
глубоким и сильным голосом  пытался  рассеять  эти  напрасные  страхи.  Он
набирал добровольцев в караулы и вообще делал все, что было в его силах  в
этом хаосе воплей и света.
     "Недурная зарисовочка  для  Дантова  Ада,  -  подумала  Джил,  -  эта
бархатная  тьма  и  лихорадочно  трепещущее  пламя.  Слава  Богу,  Убежище
построено из прочного камня. Неплохо, если к утру этот  ужас  минует  нас.
Хотя Дарки постараются расправиться с нами раньше".
     Но здесь был Ингольд, и Джил было невыносимо стыдно  бояться  чего-то
под взглядом волшебника.
     И она  чувствовала  только  холодную  отчужденность,  хотя  ее  кровь
стремительно  пульсировала  в  жилах,  а   тело   дрожало   от   страшного
возбуждения. Отчужденность была не только эмоциональной, но и  физической,
ведь они с Ингольдом стояли на ступенях перед воротами, позади них гремела
и сотрясалась сталь. Никто не смог бы подойти туда ближе них.
     В зале стоял невероятный шум. Зловещий грохот не  прекращался  ни  на
минуту,  смешиваясь  с  безумно-исступленными  криками.   Убежище   теперь
действительно напоминало кромешный ад. Мужчины  и  женщины  дико  метались
туда и сюда, с целью или без цели, и качающиеся лампы и факелы в их  руках
напоминали неистовое буйство светлячков в летнюю ночь. Ворота  содрогались
от атак Дарков, и Джил всякий раз ощущала страшную силу вибрации.
     Ингольд повернулся и тихо спросил:
     - Бектис здесь?
     Джил знала,  что  придворный  маг  -  единственный,  кроме  Ингольда,
волшебник в Убежище.
     - Шутить изволите, - проворчала она, потому что единственной  заботой
Бектиса была забота о его собственном здоровье. Ингольд не  улыбнулся,  но
вспыхнувшее в усталых глазах удовольствие неожиданно  омолодило  его.  Оно
исчезло так же быстро, как и появилось,  и  тень  тревог  и  печали  снова
омрачила лицо волшебника.
     -  Значит,  у  меня  нет   иного   выбора,   -   сказал   он   мягко.
Голубовато-белое  свечение  на  наконечнике  посоха  коснулось  его  лица,
находившегося в тени. Джил почудилось в его лице странное выражение упрека
самому себе, но она не была в этом уверена. - Джил,  я  не  хотел  просить
тебя об этом. Опасность слишком велика, а тебе  недоступны  чары  магии  и
колдовства.
     - Ну и что, - тихо возразила Джил.
     - Да, - Ингольд внимательно посмотрел на нее, и непонятное выражение,
которое она не могла определить, появилось на его лице. - Для тебя это  не
имеет никакого значения, - он взял ее за руки и вложил в них  свой  посох.
Наконечник по-прежнему излучал слабый белый свет, но  она  не  чувствовала
никакой силы или вибрации в самом посохе. Это было просто  дерево,  гладко
отполированное за десятилетия пользования, а сейчас - теплое от его рук. -
Свечение может исчезнуть, если Дарки отнимут большую часть  моей  силы,  -
предупредил он ее. - Но ты не должна оставлять меня.
     - Ни за что, - заверила его Джил, задетая за  живое  его  просьбой  и
тем, что он как бы усомнился в ней.
     Ингольд улыбнулся ее уверенному тону.
     - Увы, но может статься, что мы погибнем,  -  продолжал  он.  -  Если
внешние ворота поддадутся,  внутренние  будут  смяты,  как  тонкая  жесть.
Ледяной Сокол! - позвал он, и стройный  молодой  капитан,  стоявший  среди
воинов Януса, подбежал к ним.
     Это  и  увидел  Руди,  спрыгивая  с  последних   ступенек   непрочной
самодельной лестницы, ведущей  со  второго  уровня.  Они  были  похожи  на
разведчиков в тылу врага, их лица освещал  бледный  свет  посоха.  Шум  за
воротами удвоился, отдельные удары слились в одну  продолжительную  атаку;
разрывающий уши, как канонада, рев заставил ворота снова вибрировать, и  у
Руди от ужаса перехватило дыхание.
     Кто-то рядом с ним взвизгнул. Ледяной  Сокол  бросился  к  внутренним
воротам  и  принялся  вращать  засовы.  От  мысли  о   неистовой   ярости,
заполнявшей ночь снаружи, у Руди стыла в жилах кровь, но он не  находил  в
себе сил подойти ближе.  Ворота  медленно  открылись  на  своих  бесшумных
петлях;  рев  атаки,  бьющей  по  наружным  воротам,   перекатился   через
десятифутовый проход, как волна воющего гула.  Через  черное  пространство
ворвалась беспощадная масса тьмы и чудовищного ужаса.
     В белом круге волшебного света Ингольд и  Джил  стояли,  словно  двое
влюбленных. Колдун и воин; их иссеченные, покрытые синяками и шрамами руки
соединились на дереве посоха. У Руди дрогнуло сердце, когда он увидел, что
Ингольд медленно повернулся и  ускорил  шаги.  Джил  следовала  за  ним  с
сияющим посохом, высоко поднятым, как факел, в ее руке.
     Она не сможет сделать этого,  подумал  Руди  в  отчаянии,  пробираясь
вперед между скованными ужасом людьми. Она  лишена  волшебной  силы.  Если
Дарки одолеют Ингольда, она обречена на верную гибель.
     Но он не  смог  подойти  к  ним,  беспомощно  остановившись  на  краю
темноты.
     На черноте перехода резко выделялись  старик  в  истертой  и  грязной
коричневой мантии и девушка в черном с белой эмблемой на плече и мерцающим
светом, поднятым над  головой.  Оглушительный  рев  Дарков  окружал  их  в
темноте  незащищенного  пространства,  но   ни   Джил,   ни   Ингольд   не
оглядывались. Взгляд Ингольда был устремлен на ворота, а Джил, необъяснимо
спокойная в самом центре этого неземного рева, смотрела ему в спину.
     "Она сошла с ума, - подумал Руди в ужасе, - нет, нет, нет..."
     Ингольд  достиг  конца  узкого  прохода.  В  неровном  слабом   свете
волшебного огня Руди увидел, что он протянул руки, касаясь дрожащей  стали
наружных ворот. Только несколько дюймов металла  отделяли  его  от  диких,
жаждущих крови чудовищ, сотрясавших  ночь,  отделяли  всех  в  Убежище  от
мгновенной и беспощадной смерти. Волшебный свет замелькал, потухая...
     И, словно огонь, исходящий из кончиков пальцев Ингольда, Руди  увидел
древние заклинания, зачаровывающие ворота. Сначала это  было  лишь  слабое
отражение, скользившее по поверхности стали, как косяк рыбы по поверхности
воды, видимое  только  его  колдовскому  зрению.  Но  под  прикосновениями
Ингольда они становились ярче, сплетаясь в  сияющую  паутину,  закрывавшую
ворота сверху донизу и стены рядом с ними. Непостижимая в своей сложности,
она сплеталась все крепче и крепче по  мере  того,  как  новые  серебряные
ниточки появлялись под его пальцами. Их свет обрисовывал фигуру старика  в
серебристом одеянии и омывал  его  иссеченные  ладони  дрожащим  рыжеватым
пламенем. Потрясенный этой красотой, Руди забыл  об  опасности,  грозившей
им, о безжалостных Дарках за  воротами.  Он  смотрел,  как  руки  Ингольда
двигались по поверхности этого  фосфоресцирующего  созвездия,  призывая  и
сплетая имена древних магов, вплетая и свое имя в эту решетку огня.
     Невероятно, но среди дикого  грома  и  рева  Руди  услышал  мягкий  и
вкрадчивый бархатный голос мага,  произносящий  слова  древних  заклинаний
защиты и охраны, окутывая их силой ворота.  И  снова,  как  на  дороге  из
Карста, Руди почувствовал таинственную силу, окружавшую этого неприметного
маленького человека.
     - Какого черта там делает этот старый дурень?
     Эти слова были выкрикнуты в футе от его уха, но он с трудом  разобрал
их в непрерывном грохоте. На мгновение он увидел Ингольда, как видели того
простые люди. Обыкновенный старик  в  грязной  коричневой  одежде  одиноко
стоял в темноте и выводил пальцами воображаемые узоры  на  воротах.  Затем
Руди обернулся и взглянул на Алвира, лицо которого потемнело и  исказилось
от гнева.
     - Он укрепляет ворота! - крикнул Руди в ответ.
     Канцлер прошел мимо него, направляясь прямо к воротам.
     - Он погубит нас всех! -  Алвир  шел  сквозь  рев  и  темноту,  будто
навстречу слепящему, бьющему в лицо дождю,  и  ухватился  за  край  ворот,
собираясь закрыть их. Тяжелая сталь  поддалась  легко,  заскользила,  пока
другая рука не остановила ее. Ледяной Сокол холодно и надменно  смотрел  в
сверкающие голубые глаза канцлера.
     Руди не слышал, что происходило между ними. Крик Алвира  затерялся  в
яростном рычанье, исходящем из-за ворот, а Ледяной Сокол  не  снизошел  до
ответа. В оглушительном шуме искажался и пропадал любой звук. При  бледном
радужном свете посоха в руках Джил сцена перед воротами  носила  отпечаток
нереальности ночного кошмара, что подчеркивалось грязно-красным сверканием
факелов. Два человека в черном испепеляли друг друга взглядами,  один  был
черен, словно ворон, другой - бледен, как снег.
     Джил даже не повернула головы в их сторону, хотя Руди видел, что  она
знает, в чем дело. Свет посоха, который она держала, медленно угасал.
     Вглядываясь в темноту позади Алвира и Ледяного Сокола, Руди с  ужасом
увидел, что свет  заклинаний  почти  угас.  Ингольд  стоял  в  одиночестве
посреди жуткого воя: единственные метки, видные на  дрожащей  стали,  были
следы его собственных чар. Руди видел,  что  он  по-прежнему  двигается  в
темноте, но  светящиеся  следы  поглощались  неистощимой  яростью  Дарков.
Сквозь ужасающий гром ударов по воротам Руди расслышал вопль Алвира:
     - Закрой ворота! Я приказываю тебе запереть их!
     Ледяной Сокол  стоял,  буравя  его  холодными,  бесцветными  глазами.
Проход позади них погрузился в полную тьму.
     Канцлер крикнул  еще  что-то  своим  громовым  голосом,  и  его  рука
потянулась  к  рукоятке  меча.  Сталь,  вынутая  из  ножен,   блеснула   в
красноватом свете факелов...
     ...и слабый шипящий свист пронесся над ними, чистый  и  слышный,  как
музыкальная нота.
     Неожиданно зал окутала неизъяснимая тишина, от  которой  зазвенело  в
ушах. В таком обширном помещении она сначала не нарушалась  даже  дыханием
нескольких сотен людей, нашедших спасение в Убежище.  Тишина  была  такая,
что Руди явственно слышал легкие шаги Ингольда.
     Волшебник отошел от темных ворот, и Джил следовала за ним. Он  взялся
за край ворот, в который вцепился Алвир, и легонько толкнул их.  Негромкий
звук отозвался во всех углах онемевшего зала.
     - Теперь воротам не страшны Дарки, - как и  стук  ворот,  прерывистый
голос Ингольда был тихим, но  его  услышали  в  самых  дальних  концах.  -
Возможно, этой ночью они предпримут еще одну попытку, но главная опасность
миновала.
     - Ты старый идиот! - Слова Алвира звучали резко, словно удары  кнута.
- Открыть внутренние ворота! Мы могли погибнуть.
     - Они никогда не  устояли  бы,  если  бы  Дарки  прорвали  заклинания
внешних ворот, - спокойно ответил колдун. Он побледнел, волосы  потускнели
от пота, но только Джил видела дрожь его рук. Она вернула посох  и  стояла
рядом со своим другом.
     Алвир заговорил еще жестче:
     - По какому праву ты  присвоил  себе  исключительные  полномочия?  Ты
единственный колдун в Убежище и считаешь оправданным все, что ты делаешь?
     Ингольд поднял тяжелые веки и встретил злобный взгляд Алвира.
     -  Не  единственный,  -  ответил  он  спокойно.  -  Спросите   вашего
придворного мага Бектиса.
     Алвир огляделся вокруг.
     - Бектис!
     Этот звук был  подхвачен,  как  палка,  которую  хватает  пес,  чтобы
принести хозяину. Придворный  маг  с  завидным  достоинством  выбрался  из
толпы, собравшейся у западных ворот, и  вышел  вперед.  В  дрожащем  свете
факелов выделялась богатая вышивка его бархатных рукавов.
     - Были бы разрушены ворота или нет, -  начал  он  разглагольствовать,
поглаживая свою длинную, до самого пояса бороду  выхоленными  пальцами,  -
тебе следовало спросить совета у других, прежде чем принимать  решение.  -
Он  смерил  Ингольда  высокомерным  взглядом.  Руди  видел  его   высокий,
облысевший лоб, покрытый потом.
     - Конечно,  было  бы  лучше,  -  неожиданно  раздался  другой  голос,
негромкий, сухой и такой тонкий, - если бы и ты был здесь.
     Бектис  повернулся,  словно  побитая  собака.  Джованнин   Нармелион,
аббатиса Гея,  направлялась  к  ним  во  главе  небольшой  группы  Красных
Монахов, бритоголовых воинов церкви.  Лицо  аббатисы  над  кроваво-красной
мантией было очень тонким и костлявым,  словно  скелет  с  живыми  углями,
горящими в глазницах. Только полные губы выдавали  ее  пол.  Резкий  голос
перекрыл негодующий ответ придворного мага:
     - Хвалю твою храбрость, Ингольд Инглорион.  Но  сказано,  что  Дьявол
защищает лишь себя.
     Ингольд учтиво поклонился.
     - Так же, как и Господь, мадам, - отозвался он.  -  Вы  знаете  лучше
меня, в чьих руках судьба всех людей в Убежище.
     Он  посмотрел  на  нее,  ожидая  возражения,  и  встретил   холодный,
фанатичный взгляд ее глаз. Джованнин отвернулась первой.
     - Он был не единственный, кто отличился, дорогая аббатиса, -  добавил
Алвир со сдержанной яростью.
     - Конечно, - парировала Джованнин. - Многие покинули свои посты.  Они
остались охранять свои продукты, опасаясь грабежа.
     Брови канцлера поднялись, затем опустились, скрывая глаза  такого  же
небесно-голубого цвета, как у его сестры Минальды, но жесткие и  холодные,
как сапфиры, которые он носил на шее.
     - Грабежа?
     - Или инвентаризации, - мягко продолжала аббатиса, -  чтобы  получить
на будущее, - рот Алвира опасно потвердел, - рекомендацию. Вы думаете, что
во время  атаки  Дарков  вера  защитит  всех,  -  отрезала  она.  -  Чтобы
оставаться независимыми, мы не должны быть обязаны хлебом насущным никакой
мирской власти.
     - Как правитель Убежища, я имею право контролировать...
     - Правитель Убежища! -  презрительно  отозвалась  Джованнин.  -  Брат
регента настоящего короля,  и  не  больше.  Человек,  который  якшается  с
колдунами, который хочет разыскать Архимага,  левую  руку  Сатаны,  здесь,
среди нас. Если ты думаешь, что Господь благословит твои труды...
     - Пути Господни неисповедимы, - прорычал Алвир.  -  Для  того,  чтобы
нападение на гнезда Дарков увенчалось успехом,  нам  нужна  помощь  войска
империи Алкетча с юга и колдунов с запада.
     Подобно кремню, его слова высекли искры из ее стальных глаз.
     - Господь не нуждается ни в орудиях Сатаны, - отрезала она,  -  ни  в
тех, кто марает руки этими орудиями.
     - Сейчас такое время, что правитель может выбирать любые средства.
     - Никакие обстоятельства не смогут  оправдать  склонение  на  сторону
преданных анафеме.
     Джил  осторожно  взяла  Ингольда  под  руку,  и  они  направились   к
затемненной громаде  Убежища.  Старый  волшебник  с  трудом  передвигался,
тяжело опираясь на свой посох. Столпившиеся вокруг,  чтобы  услышать  спор
колдуна и канцлера, отпрянули от него, ворча и  сотворяя  знамение  против
дьявола. Руди догнал их и  пошел  рядом.  Он  кивнул  в  ту  сторону,  где
аббатиса и  канцлер  продолжали  свою  бесполезную  перепалку,  и  покачал
головой.
     - Я не верю этому.
     -  Ой,  пойдем,  Руди,  -  мягко  сказал  Ингольд.  -   У   них   нет
доказательств, что я занимался еще чем-то, кроме  того,  что  подверг  все
Убежище опасности, открыв внутренние ворота, - он оглянулся  по  сторонам,
запавшие глаза потеплели.
     - Но я видел древние заклинания! - воскликнул Руди.  -  Они  исчезли,
черт побери!
     - Правда? - Джил взглянула на него с любопытством. - Ты знаешь, я  не
видела вообще ничего. Там был сплошной мрак.
     Расстроенный, Руди обернулся за поддержкой к Ингольду.
     - Конечно, они были, - сказал волшебник. - Но ты единственный человек
в Убежище, способный их увидеть, - ты и Бектис.
     - Тем хуже то, что сказал Бектис, - добавила Джил.
     "Крошка Джил чертовски устала,  -  подумал  Руди.  -  Хотя  чему  тут
удивляться? Преодолев дорогу из Карста и сражаясь вместе со стражей,  Джил
стала похожа на отощавшую от голода уличную кошку". Он знал ее только  как
нетерпеливую, образованную студентку в Калифорнии  или  теперь  как  воина
Убежища. Но когда он увидел ее позади Ингольда  лицом  к  лицу  с  темными
силами ночи,  он  почувствовал  глубокое  почтение,  которое  было  сродни
страху.
     -  Вот  почему   мы,   колдуны,   имеем   репутацию   взбалмошных   и
непредсказуемых чудаков, -  продолжал  Ингольд  своим  мягким,  вкрадчивым
голосом. - Мы делаем вещи, которых люди не понимают, потому что  мы  видим
все по-другому и поступаем так, как считаем нужным. Обыкновенные  смертные
не понимают нас и невольно не доверяют  нам  или,  реже,  доверяют  слепо.
Ничего удивительного, что у волшебников так мало друзей,  и  эти  немногие
большей частью тоже волшебники, - они  пересекли  мостик,  отблески  света
фонарей скользили по гладкой черноте под ними. - Ни для  кого  не  секрет,
что с друзьями магов часто случаются несчастья.
     Толпа постепенно рассеивалась, люди расходились, возвращаясь в темные
лабиринты  Убежища.  Из  дверей  нижних  уровней  была  слышна  перекличка
патрулей. Алвир и Джованнин, окруженные каждый своей свитой,  возвращались
в Убежище, их ядовитые упреки и колкости еще слышались, хотя расстояние  и
эхо приглушали слова. У ворот расположились воины, обнаженные  мечи  жутко
поблескивали в кровавом свете факелов. Ужасы грома и глухой тишины  больше
не терзали Убежище. Руди подумал, скоро ли наступит рассвет.
     - Я не могу представить, что будет, если вы приведете сюда  Лохиро  и
весь Совет магов, - продолжала Джил, когда они вошли в темноту бараков.  -
Алвир намерен низвергнуть Джованнин с помощью колдунов и Алкетча.
     - Не сомневаюсь, что это ему удастся, - спокойно сказал Ингольд. - Но
Алкетч - теократ, он будет счастлив, если власть не достанется драгоценным
союзникам, и предложит ее Церкви. Ему не  обойтись  без  Лохиро,  если  он
дерзнет разгромить гнезда Дарков и потом еще править Королевством.
     - Ингольд, - решился наконец Руди, - кажется, я видел Архимага.
     Внимание старого колдуна сфокусировалось, как луч лазера.
     - Где? Когда? Как?
     - Здесь, в Убежище. В волшебном кристалле или что там это было.  Я...
я заблудился. - При этих словах колдун насмешливо поднял бровь, но  ничего
не сказал. Руди смущенно описал комнату, стол,  кристалл  и  все,  что  он
видел.
     Ингольд слушал внимательно и, когда Руди закончил, спросил его:
     - Где эта комната?
     - Я не знаю, - беспомощно развел руками  Руди,  -  где-то  на  втором
уровне, это все, что мне известно.
     Ингольд  призадумался.  Это  продолжалось   так   долго,   что   Джил
заинтересовалась, какие мысли приходят ему в голову. Наконец он вздохнул.
     - Это Лохиро, - сказал он. - Я видел, как он шел так по берегу в Кво.
Но ту вещь, о которой ты говорил, я никогда не видел.
     Они остановились перед дверями бараков. Ингольд оглянулся  в  темноту
Убежища. Мелькающие огоньки беспрерывно двигались, переносимые  невидимыми
людьми, как привидения в мертвом храме. Он снова повернулся к ним.
     - Я думал о том, как связаться с Лохиро еще месяц  назад,  когда  пал
Гей.
     - Вы можете отложить ваш поход? - спросила Джил. - Эту комнату  можно
отыскать за пару дней.
     Волшебник заколебался, раздумывая. Наконец он покачал головой.
     - За два дня с  ледников  спустятся  бури  и  занесут  дорогу,  -  он
вздохнул. - Если мы отправимся завтра, то когда это начнется, мы уже будем
в предгорьях. Иначе мы задержимся здесь на долгие недели.
     - А вдруг это будет стоить того? - она оглянулась, как  будто  видела
мир сквозь лишенные окон стены Убежища. - Если  вы  свяжитесь  с  ним,  он
завтра же пойдет вам навстречу, и вы сократите путь наполовину.
     - Может быть, - спокойно ответил колдун. -  Если  мы  попадем  в  эту
комнату снова. И если кристалл - действительно средство связи, а не просто
наблюдения. И если все, что видел  Руди,  не  было  эхом  давно  прошедших
событий или призраками, которые окружают Кво.  Мы  не  можем  безраздельно
верить предсказаниям кристалла. Помнишь гнездо Дарков в долине на  севере,
Джил? Огонь и кристалл до сих пор показывают, что оно закрыто, когда мы  с
тобой были там и видели, что оно открыто уже много лет.  И,  помимо  всего
прочего, - продолжал он, - нам, может быть, все же придется отправиться  в
путь, когда глубокая зима уже спустится в долины. Но я прошу тебя, Джил...
     Их глаза встретились, и неожиданно он усмехнулся жалко, как школьник:
     - Всю ночь прошу тебя то об одном, то о другом.
     Она усмехнулась в ответ:
     - Когда-нибудь и я попрошу тебя о чем-нибудь.
     Прежнее проказливое выражение появилось в его усталых глазах.
     - Помоги мне, Боже, - он улыбнулся. - Если у тебя будет  время  после
воинских  обязанностей,  поищи  эту  комнату.   Лохиро   будет   любопытно
посмотреть на нее.
     - Я постараюсь, - пообещала Джил.
     - Да, но ей же понадобится уйма времени, чтобы  найти  это  место,  -
возразил Руди. - Если учесть, что она лишена колдовских способностей...
     Ингольд и Джил обменялись взглядом, быстрым сверканием глаз  в  свете
посоха, стоявшего между ними. Затем Ингольд улыбнулся.
     - Это не помеха.
     С минуту помолчав, колдун внезапно повернулся и вышел из барака.
     Джил вздохнула и посмотрела назад, в мерцающие блики тьмы и  света  в
Убежище. Только сейчас Руди заметил вокруг  ее  глаз  новые  ясно  видимые
линии, которых не могло быть у неловкой и застенчивой студентки в  красном
"фольксвагене". Долгая тягучая ночь клонилась к  рассвету.  Если  Дарки  и
выжидали подходящего момента, то они хранили полное молчание.
     Он устало подумал о тяготах предстоящего похода и уже собрался  пойти
в бараки присмотреть за сборами, когда другая мысль пришла ему в голову, и
Руди внезапно остановился.
     - Послушай, Джил!
     Она отвлеклась от своих мыслей, окинув Руди  проницательным  взглядом
школьной учительницы.
     - Что бы ты подумала о человеке, который покидает  возлюбленную  ради
непреодолимого желания узнать незнаемое.
     Джил помолчала минуту в раздумье.
     - Не знаю, - ответила она наконец. - Может быть,  потому,  что  я  не
очень хорошо понимаю, что такое любовь. Для меня любовь  сродни  глубокому
религиозному убеждению. Для меня это непостижимо. Мои родители - моя  мама
- хотели того же для меня, и не могли понять, что я желала лишь  одного  -
заниматься наукой. Для них непостижимо, что  стотысячедолларовому  дому  я
предпочла бы маленькую контору в историческом отделении Академии.  А  ведь
мама уверяла не раз, что любит меня. Снова, и снова, и снова.  Так  что  я
неважный судья, когда речь заходит о любви, Руди. Но  что  касается  того,
чтобы оставить кого-то и  пойти  за  тем,  чего  желаешь  больше  жизни...
Надолго ли ты оставляешь их? Нужно ли им, чтобы ты остался? Все зависит от
ситуации. Все в этом мире относительно.
     "Как это мучительно, - подумал Руди, - если у  тебя  мало  времени  и
есть выбор: провести его с тем, кого очень любишь, или  расстаться  с  ним
из-за того, что ты очень хочешь".
     Джил откинула спутанные волосы за спину.
     - Почему ты думаешь, что у тебя есть выбор?
     Руди встрепенулся:
     - Что?
     Ее голос был таким же холодным и спокойным, как ее глаза.
     - Только волшебник может отыскать Кво, Руди. Ингольд направил  Дарков
по  своему  следу  бог  знает  зачем.  Ему  нужен  верный  помощник,  тоже
волшебник. Если ты добровольно не пойдешь искать Архимага, тебя позовут.
     Последовало долгое молчание, пока Руди переваривал сказанное.  Любовь
и страх одиночества в изгнании боролись в  нем  с  ярким  воспоминанием  о
первом мгновении, когда он узнал о своем даре, мгновении, когда он  вызвал
огонь из темноты. Стремление и к любви, и к  волшебной  власти,  казалось,
сейчас переполнит его, как приливная волна,  мучительными  воспоминаниями:
Ингольд, стоящий в сияющем  ореоле  древних  заклинаний,  бездонные  глаза
Минальды,  устремленные  на  него,  жемчужные   брызги   волн,   омывающих
полуистлевший на песке скелет.
     В конце концов все это ничего не значило. Он пойдет,  потому  что  он
должен идти.
     - У тебя великий дар расставлять все по своим местам,  -  пробормотал
он устало.
     Джил пожала плечами.
     - Книги, - пояснила она. - Это сушит мозги. Иди поспи, дружок.  Утром
тебе предстоит нелегкое испытание.

     Три часа спустя в сером свете  зари  на  ступенях  Убежища  собралась
тесная компания. Дрожа от холода в туманном снежном свете,  Руди  подумал,
что в некоторых случаях лучше не спать совсем, чем немножко. Насколько  он
знал,  Ингольд,  который  стоял  рядом,  не  ложился  вообще.  Всякий  раз
пробуждаясь от тревожного сна, он видел  старого  волшебника,  сидящего  у
огня. Дьявольский дымок пахнущего гнилью отвара клубился над его  головой,
и он вглядывался в желтоватый обломок кристалла, а Джил и  Ледяной  Сокол,
как всегда, ловко, молча укладывали провизию для долгого пути.
     Долина Ренвет была окружена  снегами  после  трехдневного  шторма,  а
белесое море разбивалось о черные скалы.  На  западе  слабый  след  дороги
взбирался на темный перевал Сарда, почти скрытый клубящимся серым облаком;
на востоке вились, проходя через то, что еще недавно было залитыми солнцем
лугами с высокой травой и островками лесов, пути, ведущие из Долины  через
сломанный мост и вниз через залитые тьмой низины к реке Эрроу.  На  севере
поднималась земля, миля за милей поросшая лесом, как фьорд, между высокими
скалами, и огромная масса  Снежных  Гор,  где  на  полосе  строевого  леса
замерзшие луга встречались с белыми снегами, где начинались ледники.
     Вокруг Убежища почти не было снега. Яростная атака  Дарков  разметала
хлопья снега, перемешанные с комьями грязи, и  они  лежали,  разбросанные,
словно лава замерзшего вулкана, в сотнях футов от стен.
     Сами стены были незаметны, а черные ворота, звучавшие, как гонг,  под
напором неистовой силы, - неподвижны. Внизу в  Долине  бесновались  ветры.
Руди основательно продрог в своем промокшем плаще и  подозревал,  что  ему
уже никогда не удастся  отогреться.  Позади  него  Ледяной  Сокол  говорил
Ингольду:
     -  Надеюсь,  ты  не  забыл  взять  лопаты?  Не  собираешься   же   ты
превратиться в орла и  парить  над  тропой!  Зима  все-таки  нагрянула,  и
говорят, что Геттлсанд погребен под снегом по другую сторону гор.
     Даже будучи новичком в искусстве магии, Руди знал, что лишь  немногие
колдуны  рискнули  бы  превратиться  в  животных,  да  и  то  при  крайней
необходимости. Но для непосвященных магия была лишь магией, и  со  стороны
искусство перевоплощения напоминало примитивное надувательство.  В  то  же
время Руди страстно желал бы вызвать движение снега.
     Ледяной Сокол продолжал тем же легким уверенным тоном:
     - Мое путешествие могло бы  доставить  гораздо  больше  удовольствия,
будь у меня конь, но его украли.
     - Твое путешествие? - удивилась  Джил.  Излом  ее  бесцветных  бровей
взлетел вверх.
     - Разве ты не слышала, что меня посылают в Алкетч  с  письмами  лорда
Алвира к императору. Он просит помочь войсками.
     Слегка коснувшись плеча Джил, Ингольд примирительно сказал:
     - Это разумный выбор. Алвир выбрал посланца, у которого больше шансов
выжить.
     "...И который убедил его не закрывать от тебя двери  этой  ночью",  -
мысленно добавил Руди. Но, как и Джил, промолчал.
     Невозмутимый Ингольд, порывшись в складках одежды,  извлек  маленький
деревянный амулет и протянул его бледному капитану:
     - Возьми. Эта вещица сослужит тебе добрую службу.
     Ледяной Сокол взял его и повертел в  своих  чутких  пальцах.  Амулет,
потемневший от старости, напоминал Руди какое-то  живое  существо,  не  то
человека, не то животное.
     - От него веет Рунами Вейла, недоступными нашему  пониманию.  Это  не
сделает тебя невидимым, но поможет в пути.
     Ледяной Сокол поклонился в знак благодарности. А Ингольд натянул свои
голубые поношенные перчатки и обвил вокруг шеи длинный серый  шарф,  концы
которого затрепетали на холодном ветру.
     Из-за  угла  Убежища  показались  весело  смеющиеся  дети  -   сироты
пастухов. Они остались присматривать за скотом. Малыши  носились  с  диким
хохотом, бросаясь снежками, будто им и не пришлось прошлой ночью играть  в
прятки со смертью. Двое  вели  осла  -  невзрачное  костлявое  животное  с
клеймом в виде креста, символа  земной  веры,  на  бедре.  Интересно,  как
Ингольду удалось заполучить осла - ведь церковь владела почти всем скотом.
Руди предположил, что Джованнин изгнала из него злых духов и  благословила
беднягу.
     В темноте у ворот появились другие  тени.  Алвир  вступил  в  бледную
полоску света - темный, элегантный и непоколебимый. Его сопровождали Янус,
Мелантрис и Томек Тиркенсон, который готовился через несколько дней отбыть
в Геттлсанд с войсками, захватив с собой скот.
     Джованнин осталась верной своему слову и не общалась с  приспешниками
Сатаны, не поддерживая их стремлений.
     Ингольд покинул своих друзей и подошел к канцлеру. До  Руди  долетали
глубокий мелодичный голос Алвира и теплый,  надломленный  -  Ингольда.  Он
искоса взглянул на  Джил.  Она  держалась  твердо,  ее  прищуренные  глаза
холодно  блестели.  Руди  почувствовал,  что  от  нее   исходит   какое-то
напряжение, тревога и даже страх.
     "А почему бы и нет, черт возьми, - подумал он. - Если старик выполнит
это, то ей надолго придется остаться здесь. Нам обоим придется". Эта мысль
пугала и холодила.
     - Эй, привидение!
     Джил с неприязнью взглянула на него.
     - Позаботься о себе, когда мы уедем.
     Она, по-видимому, решила смягчиться.
     - Я не из тех, кто нуждается в заботе. Я должна быть начеку и держать
закрытой дверь.
     Руди очень хотел попросить ее присмотреть за Альдой, но потом  решил,
что такая жестокая и бесчувственная особа, как Джил, вряд  ли  уживется  с
робкой и скромной Минальдой.
     Джил вздохнула.
     - Счастливого пути, сосунок! Смотри там, не переборщи и не превратись
в лягушку, - добавила она.
     -  Мне  кажется,  он  не  представляет  себе,  как  это  делается,  -
рассудительно заметил Ингольд, подходя к ним.
     Правители Убежища снова исчезли в тени ворот. Через мгновение Ледяной
Сокол последовал  за  ними,  взметая  своим  черным  плащом  рыхлый  снег,
припорошивший землю.
     - Пока он безобиден.
     - Ну спасибо, - пробормотал Руди.
     - Цени это,  -  откликнулся  Ингольд.  -  Тебе  еще  слишком  многому
предстоит научиться, чтобы ненароком не принести своим знанием вреда  тем,
кого любишь. И уж  ты,  конечно,  не  будешь  столь  безобиден,  когда  мы
вернемся. Если мы вернемся.
     - Вы, - вздохнул Руди, - самая мрачная парочка пессимистов,  каких  я
знал. Неудивительно, что вы так хорошо спелись.
     Джил и Ингольд неосознанно приняли одну сторону в этом споре.
     - Трезвый анализ ситуации  часто  путают  с  пессимизмом,  -  заметил
Ингольд.
     - И двое не заблуждаются, -  добавила  Джил.  -  Когда-нибудь  я  вам
объясню разницу.
     - Спасибо, - мрачно отпарировал  Руди.  -  Я  предвкушаю  это.  -  Он
повернулся и зашагал вниз по ступенькам.
     На мгновение Ингольд и Джил остались одни у ворот Убежища... Но Руди,
забирая  поводок  у  предводителя  пастушков,  не  мог  понять,  насколько
серьезным было то, что между ними произошло.
     Вскоре волшебник догнал его, поплотнее кутаясь в накидку, спасаясь от
пронизывающего  ветра.  Они  удалялись,  прокладывая  тропинку  к  дороге,
ведущей через перевал Сарда. Обернувшись на мгновение, Руди  увидел  Джил.
Она стояла на ступенях и смотрела им  вслед,  пряча  израненные  руки  под
плащом. Ледяной бриз запорошил ему глаза. И ему вдруг  привиделась  другая
фигура, стоящая в тумане ворот, - маленькая и закутанная в темный плащ. Но
когда он взглянул еще раз, она исчезла.

                                    3

     Спустя вечность  после  путешествия  в  Кво,  Руди  всегда  вспоминал
пронизывающий ветер,  который  был  неотъемлемой  частью  этого  плоского,
бесформенного коричневого мира, смыкавшегося за горизонтом с хмурым небом.
Холодный северный ветер с морозным дыханием космоса дул с великих  ледяных
полей,  куда,  если  верить  Ингольду,  целые  тысячелетия  не   проникали
солнечные лучи, и даже мамонты  с  их  теплой  шерстью  были  обречены  на
вымирание. Ингольд не мог припомнить зимы более суровой и ледяной, с таким
лютым и свирепым ветром. Снег выпал даже далеко на юге,  чего  никогда  не
бывало прежде.
     - Теперь понятно, почему мы  не  встретили  никого,  -  сказал  Руди,
придвигаясь к их жалкому костру так близко, что рисковал поджечь  на  себе
одежду.
     Они разбили лагерь в ложбинке, которая своими очертаниями  напоминала
Ингольду бизона или гельбу.
     - Даже и без Дарков это место непригодно для жилья.
     - Тем не менее здесь находятся люди...  -  ответил  волшебник.  Ветер
разорвал  пламя  на  желтые  лепестки.  В  свете  огня  на  лице  Ингольда
выделялись лишь широкие скулы, кончик носа и плотно  сжатые  губы.  -  Эти
земли неподвластны плугу, они слишком засушливы. Но на  юге  и  в  пустыне
добывают  серебро,  а  здесь,  у  подножия  гор,  пасутся  лошади  и  скот
королевства.  Жители  равнин  -  выносливая  порода,  -  добавил  Ингольд,
перебирая стебли мальвы, - вернее, им приходится быть такими.
     Руди наблюдал за тем, как он раскладывает растения по форме  листьев,
лепестков, тычинок или семян, старался запомнить их целебные  свойства,  о
которых рассказывал Ингольд.
     - Мы все еще в Королевстве Дарвет? - спросил Руди.
     - Увы, - подтвердил Ингольд. - Королевство простирается до  Западного
океана. Великие помещики равнин - вассалы короля в Гее,  а  кардинал  Дели
получал и получает указания из Гея. Но Геттлсанд и земли вдоль  границы  с
Алкетчем были завоеваны в битвах с Южной Империей,  и  я  сомневаюсь,  что
отношения могут наладиться, разве  что  благодаря  тактике  Алвира,  -  он
поднял глаза: два голубых огня сверкнули в тени капюшона. Свет  от  костра
позолотил его длинные прямые  ресницы.  -  Тебе  придется  убедиться,  что
равнины не так уж пустынны, - продолжал он.
     Руди выбрал длинную палку и поворошил угли угасающего костра.
     - Да, я видел стада бизонов и антилоп и стаи птиц, вы вполне могли бы
обжиться здесь.
     - Возможно, - мягко согласился Ингольд, - но ведь на  равнинах  легко
погибнуть. Видел ли ты  когда-нибудь  ледяную  бурю?  Ту,  что  бывает  на
севере. Однажды на побережье Белых озер я  наткнулся  на  замерзшие  глыбы
мяса, разбросанные в снегах, - это все, что осталось от стада мамонтов.  Я
слышал, в центре этих бурь  стоит  такой  холод,  что  пасущиеся  животные
замерзают, даже не успевая упасть,  и  превращаются  в  ледяные  фигуры  с
цветами во рту, теми, что они поедали за миг  до  смерти...  А  буря  ведь
налетает внезапно, средь бела дня.
     - Это ужасно, - содрогнулся Руди. Что-то неясное шевельнулось  в  его
памяти, ему  вспомнилась  лавка  Дикого  Дэвида  и  он  сам,  утонувший  в
замызганной  бесцветной  обивке  старого  кресла;  вот  он   просматривает
потрепанные  подшивки  читательского  сборника,  а  вокруг  толпа  местных
мотоциклистов судачит о том, что ему лучше намалевать  на  баке  какого-то
"харлея".
     - Даже если бы не было этих страшных бурь, неужели ты  не  помнишь  о
проделках Рейдеров, - добавил Ингольд.
     И мгновенно перед глазами Руди встала  опаловая  дымка  над  рекой  в
долине Карст. Он снова почувствовал  тошнотворный  привкус  во  рту.  Дым,
расстилающийся  в  туманном  воздухе,  кровавые  останки  людей,   хриплое
карканье воронья. И Ингольд, как серое привидение  в  утреннем  тумане,  с
обрывком окровавленной кожи в руках... Руди содрогнулся...
     - Кто они такие, эти Белые Рейдеры? - спросил он.
     Старик пожал плечами.
     - Что я могу сказать? Они люди равнин,  они  властвуют  над  ветрами.
Говорят, их родина - высокогорные луга на границе с ледниками.  Но  сейчас
они обитают на всех северных равнинах и даже в центре Королевства.
     В отблесках костра было видно, как ослик Руди, которого он назвал  Че
Гевара, отзываясь на какой-то звук в ночи, бил копытами  и  фыркал.  Вдали
послышалось завывание степных волков.
     - Знаешь, - с наигранной небрежностью заметил  Руди,  -  я  не  видел
Белых Рейдеров, пока  мы  мытарствовали.  Я  слышал,  что  они  преследуют
караваны, но ни разу ни одного не видел.
     Ингольд усмехнулся:
     - Больше всего они опасны, когда их не видишь. Хотя с одним из них ты
знаком! Ледяной Сокол - белый дьявол!
     Руди был потрясен. И даже не столько тем, что Ледяной Сокол  оказался
чужаком среди темноволосых голубоглазых людей Воса, а тем, что Рейдеры  не
походили ни  на  гуннов,  ни  на  сиуксов.  Ледяному  Соколу  не  доверяла
Джованнин. Руди снова вспомнил ферму в тумане и содрогнулся.
     - Алвир потому и послал его с миссией в Алкетч, - продолжал  Ингольд,
отодвигая травы  и  поднимаясь.  -  Только  дьявол  может  выжить  в  этом
путешествии. - Он взял посох, собираясь  совершить  обычный  обход  лагеря
перед ночным дежурством.
     -  Да,  но  если  он  враг,  как  ему  удалось  стать  стражником?  -
запротестовал Руди.
     Ингольд помедлил перед тем, как исчезнуть в темноте.
     - Что значит враг? -  услышал  Руди  его  скрипучий  голос.  -  Много
необычных людей были стражниками... Я думаю, что  если  бы  Ледяной  Сокол
счел нужным, он бы рассказал тебе...
     Волшебник растворился во мраке. Руди  в  изумлении  покачал  головой.
Ингольд становился невидимым, если хотел. Колдун  наблюдал  за  окружающим
миром, как охотник из  засады,  маскировка,  казалось,  стала  его  второй
натурой.
     "Интересно, - подумал Руди, - все ли волшебники такие?"
     Он продрог и придвинулся поближе  к  маленькому  костру.  Холод  ночи
подступал со всех сторон, а костер почти не грел.
     На ледяной  равнине  не  было  деревьев,  и  они  поддерживали  огонь
воловьими "лепешками" и  ветками  кустарника.  В  призрачном  свете  этого
костра Руди вспомнил столь дорогой ему полумрак комнаты Альды  в  Убежище,
трепетное пламя единственной  свечи  и  лицо  Минальды,  склонившееся  над
книгой. На щеке ее блестела слеза. И хотя он знал, что она  плакала  не  о
нем, а о судьбе героини книги, ему хотелось оказаться  рядом  и  успокоить
ее. Сначала он испугался, что воскрешает ее образ в пламени, - ведь он  не
хотел шпионить за ней. Но желание увидеть ее, узнать,  что  с  ней  все  в
порядке, было слишком  сильным.  А  знакомо  ли  Ингольду  такое  чувство?
Пытался ли он когда-нибудь найти в пламени образ женщины,  которую  любил?
Внезапный ветер налетел на огонь; пламя, как разорванный  шелк,  метнулось
сначала в одну сторону, затем в другую, и Руди вдруг понял, что это был не
северный ветер. Он дул  из  небытия  -  резкий,  сильный,  холодный...  Он
взглянул на небо, но, ослепленный костром,  не  увидел  ничего.  Он  хотел
подняться, но голос сзади него тихо сказал:
     - Не двигайся.
     В темноте он различил трепещущие концы шарфа и блеск  глаз  Ингольда.
После нового порыва ветра пламя вспыхнуло с новой силой, и  отблеск  плаща
Ингольда отразился в осоловелых глазах ослика. Вновь обратив свой  взор  к
небу, Руди увидел их - черных на черном фоне  неба.  Извилистые  движения,
блеск когтей и мокрых спин. Дарки! Они летели на север против  ветра,  как
черное облако. Рука Руди невольно потянулась за мечом. Его  сердце  бешено
колотилось, по спине струился холодный пот. Дарки пролетели...
     - Нам повезло, - прошептал Руди.
     - Право же, Руди, - Ингольд выступил из темноты и подошел к  нему,  -
везение здесь ни при чем.
     - Ты хочешь сказать, что мы были невидимы?
     - Нет, просто незаметны, - колдун пристроился у костра, положив рядом
посох.
     - Но как нас можно было не заметить?
     Ингольд пожал плечами:
     - Ведь ты можешь иногда  не  заметить  кого-то.  Может,  ты  повернул
голову в другую сторону, уронил ключи, чихнул... Вот и с ними, быть может,
произошло что-то подобное.
     - Со всеми сразу? - поразился Руди. - Массовая потеря бдительности?
     - Да, - улыбнулся Ингольд.
     - Боже, а ведь  это  были  первые  Дарки,  которых  мы  встретили  на
равнине, - запоздало ужаснулся Руди.
     - Очевидно, - волшебник порылся в карманах и вынул желтый кристалл. В
нем он обычно видел далекие образы. - У меня есть  основание  думать,  что
эти Дарки преследуют нас с тех пор, как мы покинули город.
     - Ты имеешь в виду, что они шпионят за нами?
     - Не знаю. - Волшебник взглянул на него сквозь туманное пламя костра.
- Если это так, значит, им известно, что мы потеряли связь с  волшебниками
Кво.
     - Но как им это удалось?
     - А как они узнали все? - возразил Ингольд. - Они мыслят  иначе,  чем
люди...
     Руди откликнулся не сразу.
     - Скорее всего они узнали,  что  в  Кво  произошло  что-то  неладное,
понимаешь?
     - Понимаю, - согласился старик. - Я бы сказал, что это так,  если  бы
не одно "но". Не знаю, что там стряслось в  Кво  и  что  придумали  Дарки,
чтобы осадить там волшебников, но я бы почувствовал, если бы Лохиро умер.
     - Что же тогда случилось? - настаивал Руди.
     Ингольд промолчал, как молчали и те беженцы, которые  встречались  на
их пути.
     Много дней путешественники двигались совершенно  одни  в  колышущемся
океане коричневых трав. Изредка попадались обмелевшие озерца. Но дважды за
несколько первых недель Ингольд и Руди наталкивались на останки деревень и
жилищ, от которых веяло холодом, страхом и смертью. Рассказы всех женщин и
мужчин были одинаковы: о маленьких существах, которые ползали по  холодным
дымоходам или проскальзывали между рамами, и об огромных, срывавших  двери
с петель и сокрушавших каменные стены с дикой яростью. И о лютом ветре, не
меняющем направления.
     - А как же волшебники? - спросил Ингольд у подошедших к костру.
     -  Волшебники?..  -  толстая  женщина  с  грубым   некрасивым   лицом
презрительно плюнула в огонь. - Их волшебство не принесло ничего  хорошего
ни нам, ни им самим. Я разговаривала  с  одним  ученым  из  Кво.  Они  все
попрятались в своих магических кругах, предоставив нам  защищаться  самим.
Не хотим видеть их, пока Дарки не исчезнут.
     - В самом  деле?  -  произнес  Ингольд,  укладывая  свои  пакетики  с
лекарствами. Он готовился отправиться с беженцами  в  походную  лечебницу,
чтобы облегчить страдания раненых в битвах с Дарками и Белыми Рейдерами  и
помочь обессилевшим от истощения.
     - Когда это произошло?
     Она пожала плечами.
     - Давно, несколько месяцев назад. Он провел с нами ночь. Мы  с  мужем
похоронили его. Так никто и не узнал, кто он.
     - Какой-то беглец, - прохрипел глава общины. В свете огня его зеленые
глаза, столь обычные для Геттлсанда, подозрительно изучали их,  но  он  не
спросил, почему они одни путешествуют на запад в столь горькие времена.
     - Да, и направлялся он на юг, в джунгли, к императору Алкетча.
     Ингольд застыл в изумлении:
     - Откуда вы это узнали?
     Гигант покачал головой.
     - И так ясно.
     Вдалеке над равниной послышался волчий хор. Сменилась стража.  Бык  в
страхе мычал, позвякивая цепью.
     - Они говорили, что в Алкетче нет Дарков. Но я лучше умру,  чем  буду
жить там.
     - Как, в Алкетче нет Дарков? - спросил изумленный Руди.
     - Так он говорил, - пояснил глава общины. - По-моему,  он  специально
распространял этот слух, чтобы заполучить дешевых рабов.
     Много дней спустя произошла еще  одна  нерадостная  встреча  с  двумя
мужчинами и парочкой худых светловолосых детей  -  последними  обитателями
деревни золотоискателей с юга. Дети смотрели настороженно из-под спутанных
волос. Стоило Руди  отвернуться,  как  у  него  пропал  нож  и  пакетик  с
кукурузными лепешками. Но когда  Ингольд  спросил  у  них  о  волшебниках,
старший ответил только, что они умерли.
     - Почему вы так думаете? - мягко спросил Ингольд.
     Мальчик посмотрел на него с суровой печалью:
     - А разве не все умерли?
     -  Да,  это  не  удивительно,  -  сказал  Ингольд  потом,  когда  они
продолжили свой путь на запад  по  этому  сухому  морю  волнующихся  трав.
Временами попадались придорожные канавы и лужи, в которых  плавали  хлопья
снега.
     - Лохиро созвал всех титулованных волшебников в Кво на Совет, поэтому
о них ничего не слышно.
     Руди вспомнил вдруг длинную дорогу из  Карста  и  Ингольда  у  дверей
Убежища.
     - Ты хочешь сказать, что волшебники не в силах одолеть  эту  напасть?
Им не хватает мастерства?
     -   Нет,   не   обязательно   так.   Есть   деревенские   колдуны   и
заклинатели-самоучки, которые никогда не были в Кво, или люди  с  каким-то
одним талантом: воспламенители, способные взглядом зажечь сухую деревяшку,
искатели,  которые  могут  найти  пропавшую   вещь,   женщины,   владеющие
заговорами, люди, которые подавляют свой дар в детстве или отказываются от
него в  исповедальне.  Но  есть  люди,  которые  опровергают  общепринятое
мнение,  что  магами  рождаются,  -  именно  они   обладатели   настоящего
магического дара, они и могут противостоять Даркам!
     - И ты, - сказал Руди.
     - И я, - согласился старик.
     Шли дни, и западная дорога стала  малозаметной  под  темным  нависшим
небом. Ингольд все больше говорил о колдовстве. Он рассказал Руди о  своем
конфликте с Церковью, о традициях колдовства и о великих  магах  прошлого:
Форне, Кедмеше и Наке, которые бежали со стадами диких лошадей с  северных
равнин.
     Иногда   он   показывал    следы    животных,    достаточно    широко
распространенных  в  этом  холоде:  огромных  лохматых  бизонов,  гельбов,
похожих на короткошеих безгорбых верблюдов или полосатых зебр. Он  говорил
об их повадках не как охотник, а так, будто животные сами рассказали ему о
себе. И вскоре Руди поймал себя  на  том,  что  понимает  некоторые  мысли
ослика Че, хотя от этого общение с упрямым и трусливым животным  не  стало
проще и приятней.
     Временами старик спрашивал  что-нибудь,  о  чем  он  уже  рассказывал
раньше, и после нескольких  вопросов  Руди  понял,  что  был  недостаточно
внимателен, и стал прислушиваться. И  чем  больше  он  вникал  в  то,  что
слушал, тем больше понимал.
     Часто во время путешествия Руди сожалел о том, что он  в  свое  время
пренебрегал попытками школьной системы сделать его образованным. Многое из
того, что он изучал, казалось ему совсем не связанным  с  магией,  а  лишь
ступеньками к новым знаниям: как и почему растут растения, дует ветер, как
медитировать, чтобы успокоить не знающий отдыха ум,  сосредоточив  его  на
звезде или пламени, как уловить тонкое различие между молчанием и пустотой
равнин.
     Руди решил, что Ингольд, несомненно, был не только волшебником, но  и
разведчиком - ведь он знал, как выжить, как замаскировать лагерь,  достать
воду и еду в этой  пустынной  местности.  Иногда  Ингольд  останавливался,
чтобы сорвать растение и рассказать Руди о пользе, которую из  него  можно
извлечь. Уяснив  в  конце  концов,  что  именно  он  должен  искать,  Руди
выискивал их, а встречаясь с  незнакомыми,  расспрашивал  Ингольда.  И  он
понял, что все живое похоже друг на друга. Это обрадовало его, как если бы
он много лет ходил в черно-белом мире и вдруг за поворотом увидел цветной.
     - Колдовство - это знание,  -  заметил  Ингольд  однажды,  когда  они
сидели на каменистом дне  лощины,  укрывшись  от  ветра.  Местность  стала
холмистой, поля буйных коричневых  трав  сменились  тощей  полынью.  Сухие
русла прорезывали землю, а там, где они сидели, бежал маленький  ручеек  с
ледяной водой. Она обжигала пальцы Руди сквозь перчатки, пока он  наполнял
бутылки. Ингольд лениво  дергал  сухие  желтые  цветы  и  созерцал  берега
оврага.
     - Даже мудрец  бесполезен  без  знаний.  Мир  многогранен,  и,  чтобы
работать в нем, мы должны знать каждую грань.
     - Да, - согласился Руди, закупоривая фляжку непослушными пальцами.  -
Но многое из того, чему ты научил меня, бесполезно, как этот  сорняк.  Это
же не имеет ни малейшего отношения к магии.
     - Да, эта трава не может быть ни лекарством, ни пищей,  -  подтвердил
Ингольд. - Но мы и сами  бесполезны  для  других  форм  жизни,  разве  что
годимся на обед для Дарков. Мы существуем для своей собственной пользы.
     - Я понял твою мысль, -  сказал  Руди  после  минутного  раздумья.  -
Многое из того, что я любил и знал, бесполезно. Когда я  начал  заниматься
магией, я не знал ничего. Я вызвал огонь, потому что это было нужно.
     - Нет, - возразил колдун, - ты вызвал огонь,  потому  что  знал,  что
можешь!
     - Нет, я не знал этого!
     - Но ведь ты почему-то попытался! В душе ты все-таки догадывался, что
можешь! И сделал это скорее неосознанно, как дитя.
     Руди молчал, сидя на выступе скалы. Ветер завывал над ними. В  лощине
же было так тихо, что слышно было, как вода бьется об лед.
     - Не знаю, - произнес он наконец тихо и немного испуганно. - Кажется,
я мечтал об этом. Ведь я мечтал с детства о всяких пустяках. Я помню,  как
мне хотелось, чтобы зацвела сухая ветка, которую я подобрал  во  дворе,  я
просто держал ее в руке и знал, что она зацветет, и она зацвела.  Она  вся
покрылась белыми цветами. Я побежал к маме и рассказал ей об этом, но  она
дала мне подзатыльник и сказала, чтобы я не занимался ерундой.
     Руди, казалось, и сам удивился этому воспоминанию.
     Ингольд покачал головой.
     - Разве можно такое говорить ребенку.
     Руди пожал плечами.
     - Мне всегда было интересно, что и как устроено. Наверное, поэтому  я
неплохо разбираюсь в машинах, знаю, как работает их мотор,  чувствую,  все
ли в них в порядке или нет. Я и на этой земле околачиваюсь для того, чтобы
понять, как устроен человек и зачем он существует.
     Ингольд вздохнул и положил засохшее растение на камень:
     - Может быть, так оно и есть, - наконец произнес он. - И  ты  никогда
не  получишь  должного  образования.  А  между  тем  очень   опасно   быть
невежественным магом.
     Сильный ветер ворвался в лощину. Ингольд поднялся, дрожа,  и  натянул
поглубже капюшон, замотав поверх него шарф так, что  остались  видны  лишь
глубоко посаженные блестящие глаза и кончик носа. Руди тоже встал, повесил
бутылку с водой на седло и повел Че вверх по  узенькой  тропинке.  Ингольд
проворно карабкался впереди.
     - Ингольд?
     Они выбрались на дорогу. Стайка  степных  курочек  выпорхнула  у  них
из-под ног, и Че испуганно  вскинул  голову.  Небо  заметно  потемнело,  а
вдалеке Руди различил стену дождя.
     - Чем же опасен невежественный маг?
     Колдун обернулся и посмотрел на него:
     - Волшебнику подвластно искусство магии. Это сродни любви, Руди.  Она
нужна тебе, и ты ищешь ее. И не встретив большую любовь, ты миришься с  ее
жалким подобием. Это может разбить не только твою жизнь, но и жизнь  того,
кого ты затронул.
     - Именно поэтому и создана школа в Кво и Совет, - добавил он. - С тех
пор, как старый Форн покинул школу и  удалился  в  свою  черную  башню  на
берегу моря, Архимаг и Совет решили обучать  всех,  кто  был  в  состоянии
постичь смысл учения. Они действовали  по  принципам  старых  волшебников,
используя  наследие  империй,  существовавших  еще  до  первого  появления
Дарков, три тысячи лет назад. Они древнее Церкви.
     - Может быть, поэтому Церковь и ополчилась против нас?
     Ветер принес холодный дождь с градом. Руди надвинул капюшон на глаза.
Он уже давно привык к  мысли,  что  если  идет  дождь,  то  он  непременно
промокнет - на голой равнине негде было укрыться.
     - Церковь считает нас богоотступниками, - коротко сказал  Ингольд.  -
Церковники говорят о нашей силе как о дьявольском обмане.  А  все  потому,
что мы можем совершать превращения и не поклоняемся их Богу.  Мы  отлучены
от Церкви наравне с еретиками и убийцами. А когда мы умираем, нас  хоронят
в неосвященной земле, если просто не зарывают, как скотину. И  помни,  что
нет закона, который бы защитил волшебника.
     Тьма склепа под дворцом в Карсте вспомнилась Руди  -  узкая  келья  и
Ингольд, до изнеможения повторявший Заклинание Чейн.
     Неудивительно, подумал он, что люди, у которых есть дар, предпочитают
отречься от него. Напротив, удивительно, что  кто-то  все-таки  становится
волшебником.
     Их окружал черный ливень. Он заливал канавы и низины, стекал по плащу
Руди, пропитывая его. Руди пытался вспомнить, когда  он  в  последний  раз
видел ясное небо, и с ужасом думал, что никогда его больше не увидит.
     Ингольд продолжал говорить, обращаясь скорее к  себе,  чем  к  своему
спутнику.
     - Вот почему так  крепка  связь  между  нами.  Мы  единственные,  кто
действительно понимает друг друга, вот как Лохиро и я. Мы путешествовали с
ним, чужие всему миру, он стал для меня сыном, а я заменил ему отца.  Все,
что у нас есть - это наш дар да  еще  те  немногие,  не  наделенные  даром
колдовства, но даром понимания. Кво - это не только центр магии на  земле,
это наш дом.
     Ливень затих, но солнце не проглянуло. Туман окутал землю.
     - Волшебники женятся только на колдуньях, - спросил Руди,  -  или  им
разрешен брак с обыкновенными женщинами?
     Ингольд покачал головой:
     - Неофициально. Ведь мы отлучены от Церкви. Хотя  в  прошлые  времена
дела обстояли иначе, - он покосился на Руди, и тому стало  неуютно,  будто
Ингольд прочитал его мысли. - Принято говорить, что жена колдуна -  вдова.
Ведь мы странники, Руди. Мы сделали выбор в пользу нашего  дара.  Конечно,
есть люди, которые понимают нас и понимают то, что мы непохожи на них,  но
мало  кто  может  долго  общаться  с  нами.  В  некотором  смысле  на  нас
действительно лежит печать проклятия, но не того,  которое  имеет  в  виду
Церковь.
     - Любят ли волшебники?
     В голубых глазах Ингольда промелькнула боль.
     - Бог помогает нам...
     Вся эта странная смесь  информации  нужна  была,  чтобы  помочь  Руди
успокоиться и сосредоточиться. Ведь от понимания мира до понимания магии -
один шаг.
     Однажды ночью Ингольд творил заклинания над пеплом маленького костра,
и Руди, который к тому времени уже понял, что  волшебник  не  повторяется,
провел ночь,  изучая  их  форму  и  порядок.  Потом,  стоя  на  часах,  он
воспроизводил  их  в  памяти  -  ведь  в  каждом  отдельном  символе  была
сосредоточена часть силы. Иногда за ужином Ингольд рассказывал о том,  как
их используют для медитации или гадания, откуда появились заклинания и кто
первый сотворил их. Руди медленно постигал их смысл, пока не  увидел,  что
заклинание, сотворенное соответствующими  мыслями  и  словами,  показывает
полностью свое действие. Так, как Йед мог отвратить летящий снаряд, как То
мог сделать невидимое видимым, как Перн мог сфокусировать мысли  тех,  кто
смотрел на это, на справедливости и законе.
     Ингольд никогда больше не извлекал эти заклинания из своей памяти. Он
учил Руди другим вещам, по мере того как равнина уступала  место  холодной
пустыне  с  солончаками  и  полынью.  Он  показывал  простые  трюки,  учил
искусству иллюзии, дающему возможность видеть вещи, которых нет. Маг  умел
распознать трюк, но большинство людей видели то, что  видели:  человека  с
другой внешностью, животное, дерево, вихрь.
     Это не столько магия, подумал Руди, скорее действие,  творчество,  но
не совсем обычное.
     Он мог уже вызвать огонь и превратить белый волшебный свет  в  шарик,
который светил, не грея, как огонь святого Эльма, на посохе.  Он  научился
видеть в темноте и рисовать в воздухе разные предметы. Когда они попали  в
настоящую пустыню, Ингольд показал ему, как, колдуя над веточкой растения,
сделать водяной компас и как с помощью магии отличить  ядовитое  растение.
Однажды ночью они заговорили о силе и сущности человека и  каждого  живого
существа. Ингольд воспринимал их совершенно иначе, не так,  как  Руди.  Он
говорил о  них  совершенную  правду,  которую  Платон  называл  сущностью.
Понимание этого и было ключом великой  магии,  а  возможность  увидеть  ее
служила оценкой мага. Глядя на  огонь  сквозь  волшебные  кристаллы,  Руди
увидел свою собственную душу, лежащую под  оболочкой  знакомого  тела.  Со
стороны, беспристрастно он увидел,  как  в  ней  соединились  тщеславие  и
любовь, сильное желание и лень; увидел яркую, блестящую, вечно двигающуюся
машину привязанности, смелости и лени, оживляющую его душу. Под терпеливым
наблюдением Ингольда он различил вину  и  недостатки  и  не  испытывал  ни
удивления, ни стыда. Это было просто тем, чем было. А рядом  со  своей  он
увидел и другую сущность, искрящуюся силой, пронизанную магией.
     Ингольд, подумал он,  ошеломленный,  пораженный  пугающими  глубинами
любви, горя и одиночества. И его собственные  переживания  показались  ему
ничтожными. Он снова почувствовал почтительное благоговение  перед  магом,
как и тогда, у дверей осажденного замка, и  как  однажды  ночью  в  долине
реки, когда Ингольд спросил его, почему он решил  стать  волшебником.  Это
было почтение, о котором  Руди  почти  забыл,  видя  перед  собой  жалкого
маленького старика с его мягким, но едким юмором. Но благоговение  никогда
не покидало его совсем, оно  возрастало  по  мере  того,  как  он  узнавал
загадочного старого странника. Теперь  для  него  не  было  вопросом,  жив
Лохиро или умер.
     - Магия совсем не такая, какой я ожидал ее  увидеть,  -  сказал  Руди
много позже той ночи, когда он закутался в одеяло, а Ингольд устроился  на
дежурство у костра. - Я привык  думать,  что  люди  могут  превращаться  в
волков или убийц-драконов или  сокрушать  стены,  летать  по  воздуху  или
гулять по воде и еще бог знает чего, но магия не то...
     - Да нет, она действительно такая, - просто  сказал  Ингольд,  вороша
золу в маленьком костре. -  Ты  ведь  знаешь,  что  кто  угодно  не  может
обратиться в волка. Для этого нужно вселиться в мозг и сердце волка и в то
же время не стать опасным звеном  в  сложном  организме  Вселенной.  Кроме
того, нужно быть в состоянии выдержать все соблазны,  которые  выпадут  на
твою долю.
     Вдалеке, как будто в ответ на его слова, завыли волки. В темноте Руди
уловил яркий блеск глаз Ингольда.
     - Видишь ли, Руди, волкам нравится быть такими -  сильными,  убивать,
жить со стаей и ветром. И это все может пробудить волка в  твоей  душе;  и
может статься, что ты  не  захочешь  принять  человеческий  облик.  А  что
касается драконов, - мягко продолжал он,  -  они  действительно  ловкие  и
опасные создания, но только когда нападают  на  людей,  движимые  чувством
голода.
     - Ты хочешь сказать, что драконы все-таки существуют? Настоящие живые
драконы?
     Казалось, вопрос поразил волшебника.
     - Я однажды даже убил одного, вернее, я завлек  его,  а  Лохиро  убил
мечом. Что до остального - сокрушения стен, умения ходить по  воде,  -  он
улыбнулся, - мне это никогда не требовалось.
     - Ты хочешь сказать, что смог бы, если бы было нужно?
     - Гулять по воде? Возможно, я нашел бы лодку...
     - Но если бы ее не оказалось? - допытывался Руди.
     Ингольд пожал плечами:
     - Я хороший пловец.
     Руди замолчал, положив голову на  руки,  слушая  тявканье  волков  на
охотничьей тропе, смягченное  расстоянием.  Он  вспомнил  людей-волков  на
охотничьей тропе стали и бензина. Жить с ветром и стаей... Это он понимал,
это было ему знакомо.
     Другое пришло ему на ум.
     - Ингольд, когда ты говорил, что у Дарков чуждый нам разум,  ты  ведь
имел в виду, что люди не могут понять их сущности? И поэтому мы  не  можем
докопаться до источника их магии?
     - Верно.
     - Но если бы ты обратился в Дарка, ты бы, наверное, понял их?
     Ингольд так долго молчал, что Руди начал опасаться, не обидел  ли  он
старика. Волшебник неотрывно смотрел на огонь, выдергивая сухие  стебельки
травы,  а  пламя  тысячами  отражений  плясало  в  его  глазах.  Когда  он
заговорил, его мягкий скрипучий  голос  едва  был  различим  в  завываниях
ветра.
     - Я мог бы это сделать. Я думал об этом много раз, - он  взглянул  на
Руди, и тот увидел в его глазах потрясающий соблазн познания, любопытство,
сравнимое лишь с вожделением. - Но я не сделаю этого никогда. Риск слишком
велик.
     Он бросил стебелек в огонь и смотрел безучастно, как тот  корчился  и
чернел в горящем золоте, словно труп на погребальном костре.
     - Потому что это может мне понравиться.

                                    4

     - Никогда не думала, что до этого дойдет так быстро, -  Джил  бросила
снежок на грязную дорогу.
     Сейя,  которая  расположилась  около  нее,  притихшая   и   дрожащая,
стряхнула снежную пыль со своего черного плаща и бросила быстрый взгляд на
темную сосновую рощу.
     - Дойдет до чего? - спросила она.
     Джил встала. Напряженный день наблюдений утомил ее.
     - До того, чтобы охранять дорогу от людей, а не от Дарков.
     Сейя ничего не ответила.
     - Я видела дым от их костров,  -  продолжала  Джил,  осматривая  свое
оружие: лук, меч и копье. -  Скорее  всего  они  разбили  свой  лагерь  на
развалинах смотровых башен, которые Янус  называл  Высокими  воротами.  Их
было несколько тысяч, когда они шли  вчера  по  дороге.  А  сегодня,  если
судить по кострам, их уже не так много. Должно быть, ночью на  них  напали
Дарки. Знаешь, нам не следовало прогонять их, как нищих.
     Сейя почувствовала себя неловко, хотя ей не было  до  этого  никакого
дела. Пришельцы были измождены и истощены до крайности,  не  потребовалось
особых усилий, чтобы выгнать их.
     - Ты потеряла право  на  собственное  мнение,  когда  надела  эмблему
стражника, Джил-Шалос, - сказала она. - Мы служим Алвиру и  выполняем  его
приказы.
     Джил  сложила  руки  на  груди,  пытаясь  согреть  ладони  под  своим
изношенным плащом. Вдали она все еще различала облако дыма,  поднимавшееся
в лесном морозном воздухе.  Приказания  отдавала  не  королева,  а  Алвир,
подумала она, вспомнив робкую темноволосую девушку, стоявшую в тени своего
элегантного брата. Они оба стояли у  ворот  Убежища,  окруженные  стражей.
Золото на их расшитых мантиях сияло под бледным небом.
     - Мы не сможем  ни  приютить,  ни  прокормить  вас,  -  сказал  Алвир
высокому оборванному монаху, который привел нищих из-за  перевала.  -  Нам
самим едва хватит еды до весны.
     В  рядах  стражников  Алвира  произошло  движение,  послышался   звон
вынимаемой из ножен стали. Нищие повернули назад и побрели по обледенелому
снегу.
     - Взгляни,  -  голос  Сейи  оборвал  воспоминания  Джил.  Она  быстро
повернула голову туда, куда указывала старшая стражница.
     На дороге показался одинокий всадник. Его высокая тощая гнедая лошадь
осторожно ступала по ледяным  рытвинам  дороги.  Джил  узнала  бы  его  по
свободной посадке в седле, даже если бы на плечах его не было украшения из
слоновой кости. Бесцветные глаза всадника отыскали женщин, и он помахал им
на прощание. Джил подняла  руку  в  ответ,  не  зная,  радоваться  ей  или
печалиться. Это было в духе Ледяного Сокола. Он отправлялся в путешествие,
из которого мог никогда не вернуться, и  при  этом  близким  друзьям  лишь
махнул  на  прощание.  Ледяному  Соколу  предстояло  долгое   путешествие,
поскольку у него была всего одна лошадь. Животные  в  замке  были  на  вес
золота.  Когда  темные  деревья  поглотили  всадника,  Джил   встревоженно
взглянула на облако дыма, поднимавшееся из лагеря и застилавшее деревья.
     - Как ты думаешь, -  спросила  она,  -  все  обойдется?  Ему  удастся
миновать лагерь?
     Сейя подняла одну бровь:
     - Ему?
     Ее удивление было понятно -  все  знали  о  хладнокровной  жестокости
Ледяного Сокола.
     - Скорее уж неприятности могут быть у Януса и фуражиров, - продолжала
она. Когда я уходила, Алвир и Джованнин спорили, сколько нужно  стражников
- пеших и конных. Алвир говорил,  что  нельзя  больше  снимать  стражу  из
Убежища, ведь Дарки нападали на нас на  прошлой  неделе.  А  Джованнин  на
грани удара - почти все фуражирские фургоны принадлежат ей.
     - Я согласна с Джованнин, - сказала Джил. Она отдала Сейе лук и копье
и стряхнула снег с  одеяла.  -  Нищие  не  в  состоянии  дать  отпор  даже
маленькому вооруженному отряду. Но если Янус  попадет  в  долину,  на  них
могут напасть Белые Рейдеры.
     Сейя сползла вниз по камням и  устроилась  в  одной  из  ниш,  откуда
хорошо просматривалась дорога и где можно было  укрыться  от  ветра.  Джил
узнала это за четыре часа дежурства.
     - Никто не знает, что сейчас делается в долине, - прошептала  она.  -
Им придется очень трудно с разбойниками и Дарками. - Она  поправила  пояс,
на котором висел меч. - Ты не знаешь, куда они поедут?
     Сейя покачала головой.
     - Куда-нибудь в заброшенные города или фермы, где можно добыть еду, -
вдруг она рассмеялась, и морщины испещрили ее лицо, как складки на  мокром
шелке.  -  Кроме  того,  есть  еще  одно  обстоятельство,  о  котором   их
предупредили утром: Томек Тиркенсон со своими людьми наконец-то собрался в
путь в Геттлсанд.
     - А я думала, они дождутся, когда сойдет снег. -  Джил  закуталась  в
свой тяжелый, пропахший дымом плащ. - Но в  любом  случае  Алвиру  это  на
руку: теперь будет меньше ртов.
     - И меньше защитников, - добавила Сейя, натягивая одеяло на  ноги.  -
Джованнин добило то, что Тиркенсон забрал весь свой скот.  Жители  Убежища
так нуждаются в нем. Она пригрозила  предать  его  анафеме,  если  он  это
сделает. Но он ответил, что она уже отлучила его  лет  десять  назад  и  в
любом случае на нем уже лежит проклятие, а  скот  принадлежит  ему,  и  он
сломает шею любому, кто  встанет  на  его  пути.  Со  своими  ковбоями  он
выглядел весьма внушительно, и ее светлость не смогла ничего возразить.  И
Алвир  не  собирался  воевать  с  единственным   землевладельцем,   верным
Королевству. Когда я уходила, Джованнин  зажигала  свечи  в  благочестивой
надежде, что Тиркенсон сгорит в преисподней.
     Джил рассмеялась. Конечно,  она  любила  наместника  Геттлсанда.  Но,
может, им самим скоро придется голодать, как  нищим.  А  его  лошадей  они
могли бы просто съесть.
     Ветер свирепствовал. В тот день облака стояли высоко  над  вершинами,
окутанными белой пеленой. И Джил показалось, что она видит блеск ледников.
     "Да, - подумала она, - если все зимы были такими лютыми, как эта,  то
они достигли небывалого размаха. Только этого нам и  не  хватало  ко  всем
бедам. Проклятая Богом ледяная эра!"
     Она взглянула на грязную обледеневшую  дорогу  и  различила  лагерный
дым, как белый мазок на темном небе.
     - Не знаешь, откуда они? - спросила она у Сейи.
     - Скорее всего из Пенамбры.  Во  всяком  случае,  у  монаха,  который
разговаривал с Алвиром, был южный акцент.
     Джил, карабкаясь  по  грязной  дороге  через  лес,  пошла  обратно  к
Убежищу.
     Может, Алвир и прав. Эти огромные запасы кукурузы, пшеницы и соленого
мяса,  занимавшие  два  верхних  этажа  Убежища  и  подвалы  церкви,  были
рассчитаны на то, чтобы в течение долгой суровой зимы кормить восемь тысяч
душ. Сейчас на дворе стоял ранний октябрь. А найдет ли что-нибудь  Янус  в
нижних долинах, неизвестно. Может, и правильно, что они отказали в  приюте
и еде истощенным детям и обрекли их тем самым на съедение Даркам.
     - Жребий полицейского не назовешь счастливым,  -  запела  она  глухим
голосом.
     И мелодия Джилберта из  Циливана,  подхваченная  ветром,  полетела  в
темное пространство. Вскоре она  почувствовала  знакомые  запахи  дыма  от
костров, на которых женщины плавили сало  для  мыла,  и  теплых  испарений
скота. Смех детей смешивался с  испуганным  блеянием  овец  и  козлов,  со
звоном колокольчика буйвола и мелодией песни, которую исполнял сочный бас.
Полузамерзшая грязь хлюпала у  нее  под  ногами,  когда  она  подходила  к
последнему повороту тропы. Гладкие стены Убежища блестели на фоне мрачного
неба. Оно, может, и не было столь высоким, как  чудовищные  небоскребы,  с
которыми Джил, как дитя двадцатого века, была знакома. Но  зато  оно  было
около полумили в длину, несколько сотен футов в ширину и почти сто футов в
высоту. Огромные двери  монолитно  сливались  со  стенами.  Убежище  Дейра
хранило свои секреты.
     "Какие секреты, - подумала Джил, - кто построил его и как?" С помощью
магии или благодаря достижениям техники? Кто знал! Может, Элдор, хранитель
преданий Дома Дейра, но он погиб в разрушенном Гее. Его сын Алтир был  еще
совсем кроха. Лохиро? Возможно. Но  Архимаг  прятался  в  Кво,  и  пройдут
недели, прежде  чем  он  вернется  в  Убежище,  если  вообще  когда-нибудь
вернется...
     Ингольд говорил, что летописи  умалчивают  о  возникновении  Убежища.
Хаос после первого вторжения Дарков в королевство  людей  сменился  веками
невежества, неурядиц, голода и насилия. Но когда велись  эти  летописи?  И
что содержали в себе эти тома церковных летописей, если аббатиса Джованнин
отважилась на борьбу с Алвиром из-за дороги, ведущей вниз от Гея?
     Какое-то движение привлекло ее внимание и вырвало из власти раздумий.
Кто-то скользил между деревьями и  делал  это  не  особенно  удачно.  Джил
заметила разноцветные крестьянские юбки, выбившиеся из-под темного  плаща.
Она задумалась, стоило ли ей что-либо предпринять.
     Она идет в лагерь нищих, догадалась Джил. Ну что ж, по  крайней  мере
кто-то  проявляет  хоть  капельку  сочувствия.  В  таком   случае,   стоит
поспешить. Едва ли хватит времени вернуться до наступления темноты.
     Джил помедлила, потом, щелкнув пальцами, выругалась, будто она что-то
забыла. Она поспешила назад. Пробравшись по своим же следам между  скалами
и выбравшись на дорогу, она проскользнула между соснами  и  затаилась.  Ее
темный плащ слился с мрачным фоном дня. Вскоре  она  увидела,  что  фигура
осторожно показалась из-за деревьев, тревожно оглядываясь и зябко  кутаясь
в черный меховой плащ. Капюшон был откинут назад,  и  большая  драгоценная
пряжка блестела в узле темных волос. Джил узнала  этот  плащ.  Его  носила
лишь одна женщина в Королевстве.
     - Ваше величество, - окликнула она.
     Минальда  остановилась  с  расширенными  от  испуга   глазами.   Джил
выступила из-за деревьев.
     - Не стоит беспокоиться, возвращайтесь назад, - поспешно  проговорила
Альда, откидывая волосы с лица, - я недалеко и...
     - Вы не успеете  вернуться  до  темноты,  -  заявила  Джил  без  тени
робости.
     - Мне нужно попасть в  лагерь  беженцев,  -  девушка  с  достоинством
выпрямилась. Выражение ее лица напомнило Джил  младшую  сестру,  когда  та
лукавила.
     - Это безумство, - продолжала Джил, будто и не слышала ее слов. Альда
не умела врать.
     - Никто не заставит меня повернуть назад, - запротестовала она. -  Да
и времени вполне достаточно.
     - Лагерь разбит за дорогой, - недвусмысленно начала Джил. - Через два
часа стемнеет, а кроме того... - она шагнула к  Альде,  но  та  отступила,
готовая к бегству. Джил остановилась и заговорила мягче. - А  кроме  того,
если вас узнают, вы можете вообще никогда не вернуться!
     - Никто меня не узнает, - упрямилась Альда, соблюдая дистанцию, - все
будет в порядке.
     Джил вздохнула:
     - Никто не знает, что будет.
     Она хотела приблизиться,  но  Альда  попятилась  назад.  Руди  как-то
сказал, что сумасшедшая смелость  Минальды  может  сравниться  лишь  с  ее
упрямством. Джил поняла теперь, что он имел в виду.
     - Я вас не отпущу одну, хотите вы того или нет, - отрезала Джил.
     Альда слегка покраснела и начала, сокрушаясь:
     - Но вы не должны...
     - Только Богу известно, кто и что должен.
     Джил решительно двинулась к  долине,  продираясь  сквозь  заснеженные
деревья.
     - Здесь ближе. Постарайтесь, чтобы вас не заметили с  наблюдательного
поста на дороге.
     Альда молча последовала за ней. Через час  с  небольшим  они  были  в
лагере. Как Джил и предполагала,  пришельцы  расположились  около  Высоких
ворот. В прошлом  эти  смотровые  башни  стояли  на  границе  Королевства,
охраняя его от нападений разрозненных мелких княжеств.  Но  когда  границы
расширились, башни превратились в руины, оставаясь крепостью  для  птиц  и
животных. По дороге девушки  встретили  худого  серого  человека,  который
раньше, судя по обвислым щекам, был очень толстым.  Поверх  лохмотьев  был
накинут грязный плащ, отделанный золоченым бархатом. Альда объяснила,  что
хочет поговорить с их предводителем.  Лагерь  пропах  запахом  нечистот  и
дыма. Скудный скарб, посуда и кучки хвороста валялись  на  грязном  снегу.
Мужчины и женщины сидели вокруг костров или обреченно сновали между  ними.
Здесь было совсем тихо, если не считать  жалобного  плача  детей.  И  Джил
устыдилась своего плаща, силы и сытного обеда,  который  она  с  аппетитом
съела днем. Они остановились  перед  шалашом.  Около  входа,  на  ложе  из
сосновых веток, сидел мужчина и ласково  поглаживал  хрупкие  щуплые  руки
двух спящих малышей с заплаканными лицами. Дети спали, прижавшись  друг  к
другу. Он поднял голову, когда тени Джил и Минальды заслонили свет.
     - Милорд?
     Мужчина медленно и осторожно поднялся, чтобы не  разбудить  детей,  и
вышел из шалаша. Джил сразу же узнала  монаха,  который  просил  Алвира  о
помощи.
     - Это ты? Траго? - взгляд темных запавших глаз  скользнул  по  тощему
человеку, сопровождавшему Джил и Альду, и задержался на  их  лицах.  -  Ты
можешь идти, Траго. Скажи, чтобы кто-нибудь побыл с мальчиками.
     Траго пошел в  лагерь.  Мужчина  повернулся  к  ним.  Кожа  его  лица
казалась восковой на фоне неухоженной бороды.
     - Я - Майо Трана, аббат из Пенамбры, - тихо представился он.
     Альда пустилась в  путаные  объяснения,  но  он  вдруг  улыбнулся,  и
белоснежные зубы сверкнули в бороде.
     - Мой предшественник наверняка присутствовал на вашей  свадьбе,  Ваше
величество.
     Щеки Альды покрылись густым румянцем. Мужчина продолжал:
     - Я был капитаном его стражи.
     И он почтительно склонил голову, отдавая дань ее высокому  положению.
В его голосе не было иронии, когда он произнес:
     - Добро пожаловать в то, что осталось от Пенамбры.
     - Мне очень жаль, - прошептала Альда. - Не думайте, что я  пришла  из
праздного любопытства.
     - Ну что вы, - успокоил  он  девушку.  -  Но  раз  вы  без  охраны  и
инкогнито, то, стало быть, визит ваш носит тайный характер.
     Он понял, что Альда пришла без ведома и одобрения брата. Она  подняла
глаза, стараясь поймать его взгляд.
     - Очень жаль, - повторила она. - Я не могла не придти.
     - Я понимаю, - сказал Майо, - спасибо за сочувствие.
     Он взглянул поверх голов на лагерь. В воздухе стоял нестерпимый смрад
падали, из которой варили ужин. Надрывный плач детей не прекращался ни  на
минуту.
     - Не советую вам приходить в лагерь. Пока я  в  силах  удержать  моих
людей от превращения в бандитов. Но в следующий раз вы можете  пожалеть  о
своем визите. Если я не умру  от  голода,  люди  могут  переступить  через
запретную черту, отказавшись повиноваться мне. И тогда вам придется  иметь
дело с кем-то другим. Нам не оправиться от удара Дарков.
     Голос Альды был робок:
     - Пенамбра действительно уничтожена?
     - Да, - подтвердил аббат. - Из города бежало девять тысяч  человек  с
фургонами, нагруженными вещами, провизией и всем, что мы могли увезти.  Вы
знаете, Пенамбра - город мостов, возведенных на сотне островков в  заливе.
Дожди затопили город, загнали нас в подвалы, а Дарки проникали  в  подвалы
даже днем. Половину нашей провизии  унесли  потоки  воды,  половину  людей
погубили Дарки. Мы не успели даже осмотреть город. В дельте он все тот же.
Земли размыты дождями и затоплены Дарками, разрушившими  дамбы  на  реках.
Богатые кварталы Реальма разграблены вурдалаками. Город стонет от  Дарков.
Они берут в плен столько людей, сколько могут убить сразу. Неужели  вы  не
знаете этого?
     - Знаю, - сказала Альда, - я не раз слышала об этом.
     Он пристально посмотрел в глаза девушки, затем кивнул.
     - Если вы знали об этом, Миледи, и до сих пор  среди  нас,  вы  более
счастливы, нежели я предполагал.
     Он скрестил на груди иссохшие руки.  Слишком  добрый  человек,  чтобы
возглавлять церковные войска,  подумала  Джил.  Мимо  них,  отдавая  честь
аббату, прошли воины в обветшалой одежде.  Они  сменяли  лагерный  караул:
худых, грязных мужчин и женщин с луками и топорами. Майо вздохнул.
     - Люди говорили об Убежище Вызова, старом владении в Ренвете. Кое-где
фермеры достроили небольшие укрепленные замки. Ваш  брат  не  первый,  кто
прогнал нас. Но даже  они  не  кажутся  надежной  защитой  от  Дарков.  Их
крепости разбиты вдребезги, словно яичная скорлупа, защитники мертвы.  Нас
окружали бесчисленные стаи волков или собак.  Слухи  о  Белых  Рейдерах  в
долине не давали покоя... Иногда во время  марша  мне  казалось,  что  это
конец света. - Белые зубы обнажились на мгновение. - Я  думал,  что  конец
света будет  милосердней.  Если  верить  Священному  Писанию,  это  должно
произойти быстро.
     - О, но это произошло быстро,  -  Альда  посмотрела  вокруг  себя  на
опустошенный лагерь,  ее  драгоценности  сверкали  в  волосах,  когда  она
поворачивала голову. - Подумать только,  еще  летом  мы  сидели  на  своих
террасах, наблюдая за солнцем в листве и  мечтая  о  катании  на  санях  и
вечеринках  во  время  Зимнего  Праздника.  Сейчас,  за  ночь  до  Зимнего
Праздника, мы все можем сгинуть. Так быстро.
     Что-то в ее черном юморе развеселило его, потому что он рассмеялся:
     - Возможно. Возможно.
     Серое небо  темнело  и  хмурилось.  Майо  плотнее  закутался  в  свой
поношенный плащ. Выбиться из сил, но  дойти  до  Убежища,  чтобы  услышать
безжалостный отказ, погибать от голода и холода у  подножия  Убежища.  Как
это было нелепо!
     - Я ожидал всего, Миледи, но только не этого.
     Альда ничего не сказала, но Джил видела, как огонь стыда жег ее лицо.
     К укрытию, около которого они стояли, через грязь и  сумятицу  лагеря
подбежала девушка со словами:
     - Милорд! Милорд аббат! - Он вышел к ней навстречу. - Войска, милорд.
На дороге.
     Майо бросил быстрый взгляд на Альду, заметив ее замешательство. Затем
все они поспешили навстречу. Они еще не дошли до дороги, а Джил  уже  ясно
слышала звуки в неестественной тишине лагеря. За звоном  латунных  пряжек,
ножен,  мягким  шлепаньем  ботинок  в  полузамерзшей  слякоти   и   легким
побрякиванием кольчужных рубах она  услышала  тяжелое  дыхание  утомленных
лошадей, скрип упряжки и колес. Сторожевая башня стояла на выступе, и край
его был запружен тихими, оборванными караульными, дававшими дорогу  аббату
и двум девушкам. Внизу в сумеречном свете Джил  разглядела  воинов  Януса,
его самого на приземистом гнедом мерине. Цепкий взгляд Януса  был  подобен
молнии, от него не ускользала никакая мелочь.  Отряды  Алвира  пристыженно
опускали головы, проходя перед голодными взглядами тех, кому они  отказали
в еде и укрытии. Двойной ряд Красных Монахов, обезличенных  маскировочными
шлемами, составлял надежную охрану. Отверженные беженцы молча наблюдали за
этой вооруженной братией, проходящей мимо в гробовой тишине, и  лишь  один
несмышленый малыш наивно спросил, дадут ли им поесть. Майо тихо заметил:
     - Глупо выступать в поход так поздно.
     Альда покачала головой.
     - Они собирались выйти в полдень. Не знаю, что их задержало.
     Джил знала, но промолчала, последняя ссора между Алвиром и  Джованнин
оставила свой след. Хотя сила  вокруг  пустых  фуражных  тележек  казалась
грозной, она бы удвоила ее, будь на то ее воля. Она  тоже  помнила  фермы,
сожженные наемниками.
     Аббат Пенамбры не шевельнулся до тех пор, пока  последняя  тележка  и
последний караульный не исчезли  во  мраке  заснеженного  леса.  Затем  он
сказал:
     - Они не только собирают урожай,  но  даже  подбирают  колосья  после
жатвы, так что те, кто идет за ними, обречены на голодную смерть.
     Альда посмотрела на его высокую фигуру, лицо ее залила краска  стыда.
Она сказала, запинаясь:
     - В этих  условиях  нам  может  пригодиться  все  что  угодно.  Алвир
поднимает армию, посылая к императору  Алкетча  за  отрядами.  Они  сожгут
Гнезда Дарков и отвоюют у них землю.
     Широкие  брови  удивленно  взметнулись,  лоб   избороздили   глубокие
морщины.
     - Иногда императора Алкетча сравнивают  с  дьяволом,  Миледи,  и  это
верно: говорят, что дьявол не может войти в дом, пока его не пригласят, но
потом никто не заставит его покинуть жилье. Вашему  брату  следует  нанять
сотен семь воинов, верных наследнику, прежде  чем  он  отдаст  хлеб  своим
врагам.
     - Мой брат говорит... -  начала  Альда  и  запнулась,  не  зная,  что
сказать.
     - Ваш брат - человек, который помалкивает, - тихо закончил  Майо.  Он
протянул большую костлявую руку с двумя покалеченными пальцами  и  положил
ее на черный, нежный мех, ниспадающий с ее плеч. - Я все понимаю,  Миледи.
И все же замолвите за нас словечко. Скажите, что скоро ему пригодятся наши
мечи. Скажите ему хоть что-нибудь! Мы не сможем долго продержаться, и  нет
другого места на земле, где мы могли бы найти приют.
     - Я обязательно поговорю с ним, - Альда посмотрела в  его  измученные
молящие глаза на восковом лице.
     - Не оставляйте нас в беде! - заклинал Майо. - Если с вами что-нибудь
случится, вы всегда можете рассчитывать на наши клинки и наши  сердца.  Мы
придем вам на помощь, Миледи!
     - Мы не вправе обречь их на голодную смерть! -  с  жаром  воскликнула
Альда.
     Сумерки сгущались. Вечер  темным  покрывалом  опускался  на  верхушки
деревьев.
     - Алвир считает, что вправе! - сказала Джил.
     - Нет, он не станет делать этого!
     - Он уже сделал это! Алвир должен был  ввести  какую-нибудь  пайковую
систему, чтобы люди не голодали, когда придут жители  Пенамбры.  Джованнин
никогда этого не поддержит.
     - Но она аббатиса!  -  страстно  настаивала  Минальда.  -  Она  глава
Церкви.
     - Не спорю,  -  хладнокровно  согласилась  Джил.  -  Ты  думаешь,  ей
доставит удовольствие присутствие еще одного аббата в ее епархии?  Да  еще
простого человека? - Джил уже была знакома  с  обычаями  в  Восе  и  сразу
поняла, что значило это "из Трана" в конце имени Майо: мальчик  на  ферме,
крестьянский парень, может быть, издольщик, кто-то, на кого можно смотреть
свысока  этим  отпрыскам  древних  Убежищ,  тем,  кто  мог  бы   гордиться
полукоролевским "ион" в их титулах. Кем был жалкий Майо в глазах надменной
Джованнин Нармелион.
     Альда удрученно вздохнула.
     - Если бы ты знала, как неприятно слышать это.
     - Ничего не поделаешь, - Джил пожала плечами.  -  В  меня  с  детства
вселился дьявол. Впрочем, я могу и ошибаться.
     Что-то  зашуршало  среди  темных  деревьев,  и  Джил   насторожилась.
Вспугнутая сова тихо  вспорхнула  с  дерева.  Джил  отвернулась,  стараясь
скрыть волнение.
     - Главное для Алвира - нерушимость границ. Но в Убежище  есть  место,
где можно поселиться, если только вновь прибывшие не имеют ничего  против.
Это отдаленные помещения на четвертом уровне или под плитками пятого. Я не
уверена, что поход фуражиров увенчается успехом. Если  в  долинах  запасен
фураж, это могло бы существенно изменить дело, но он не принимает  это  во
внимание. Возможно, он думает о худшем. - Джил снова пожала плечами. -  Не
секрет, что учтено не все продовольствие в Убежище. Я наткнулась в  дозоре
на множество покинутых келий, запертых на засов, и могу держать пари, что,
когда придет весна и все будут голодать,  люди,  подобные  друзьям  Бендлу
Стуфту и Манго Рабару, быстро затянут узел.
     Альда нахмурилась.
     - Если жители Пенамбры действительно придут,  где  мы  будем  хранить
продовольствие? Они займут все свободное место.
     - Все намного проще, чем кажется на первый взгляд, - сказала Джил.  -
Не стоит думать об этом. Надо  огородить  пространство  за  коровниками  и
обнести его стеной от оленей и волков. Дарки не трогают  мясо  убитых  или
зерно.
     - Ты думаешь, Алвир пойдет на это?
     - Он был бы не против.  Он  покатится  со  смеху,  если  узнает,  где
находится вся провизия в Убежище. Джованнин не допустит этого.  Они  могут
крепко поссориться.
     Альда укоризненно посмотрела на нее.
     - Тебе никто не говорил, что твои рассуждения циничны и ужасны?
     Джил ухмыльнулась:
     -  Почему  ты  думаешь,  что  я  никогда  не  была  замужем?  -   она
остановилась, хватая Альду за руку. Но  услышала  только  вздох  ветра  да
шорох ветвей. Вдруг стало очень темно. Они безотчетно ускоряли шаг.
     - Посмотри, - показала Джил на квадрат красного цвета вдали от них. -
Там разожгли костры и оставили ворота открытыми.
     - Этого не может быть! - возразила Альда. - Законы Убежища  запрещают
подобное. Если Дарки проникнут туда...
     - Значит, им известно о  твоем  исчезновении,  -  предположила  Джил,
посмотрев на свинцовое  небо.  По  обочинам  дороги  деревья  сливались  в
туманном мраке, образуя загадочный кафедральный собор, через  бесчисленные
лабиринты мрачных колонн которого редкий бук,  покрытый  темными  пятнами,
сиял во тьме, словно серебро. Им приходилось пробираться почти вслепую.
     - Там же Тир, - настаивала Альда.
     Это так похоже на нее, подумала Джил, думать прежде всего о  сыне,  а
потом о себе.
     - Алвир бы...
     -  Поторопись,  -  раздраженно  перебила  Джил.  -  Ты  действительно
думаешь, что он бы сделал это?
     Она ощутила  движение  воздуха  над  головой,  но,  взглянув  наверх,
увидела только темноту облаков. Еще  она  почувствовала  что-то  в  тенях,
преследующих покрытую снегом  темноту  со  злобной  осторожностью.  Слабое
позвякивание ее меча казалось очень громким в абсолютной тишине.
     - Там, -  прошептала  Альда.  Джил  повернулась  и  увидела  движение
темноты  над  снегом.  Не  осознавая,  почему  она   это   сделала,   Джил
стремительно повернулась и обнаружила  какое-то  странное  кружение  снега
против легкого дуновения ветерка. Но  все  растворилось,  словно  шепот  в
темноте.
     И вдруг из непроглядного мрака что-то невыносимо  мерзкое  выплеснуло
кислоту из гигантского рта, чтобы растопить снег  в  жгучую  жидкость.  От
существа исходил жуткий смрад. Меч Джил со  свистом  обрушился  на  врага,
лезвие,  словно  бритва,  кромсало  черную,  как  сажа,  протоплазму.  Они
оказались в потоке зловонной жидкости, хлынувшей из раны. Джил  разглядела
существо, когда то кувыркнулось в воздухе: бесформенная темнота,  растущая
при движении, захват клешней  и  огромная,  неожиданно  глубокая  рана  на
хвосте, свернутом кольцом, как хлыст.  Он  был  толще  человеческой  руки.
Девушка отсекла футов шесть этого бьющегося  кабеля,  который  сразу  стал
делиться на мелкие части. Это было  жуткое,  всепоглощающее  облако  ночи.
Какой-то стонущий ураган. Мокрые щупальца его рта устремились к  ней.  Она
снова  размахнулась,  бесстрашно  шагнув  в  вязкую  неразбериху  бьющихся
оболочек. Джил всем своим существом ощущала скверну, исходящую  от  Дарка.
Липкие остатки разорванной нечисти трепетали и сворачивались  вокруг  нее,
как мокрые, постепенно исчезающие на ветру простыни.
     Альда стала подниматься с земли, куда она очень  благоразумно  упала,
чтобы не мешать Джил расправиться с врагом. Лицо ее  под  кровавой  слизью
было мертвенно-бледным, но спокойным.
     - Нет, - мягко сказала Джил, - останься там.
     Минальда беспрекословно подчинилась.  Джил  не  могла  избавиться  от
неприятного чувства присутствия Дарков. Кроме зловония снега, ее  тревожил
более резкий запах живого существа.  Одним  движением  она  повернулась  и
взмахнула мечом. Тело ее реагировало на сигналы прежде, чем  мозг.  Темная
мразь, неожиданно возникшая из темноты, разбилась о  яркий  металл  косого
разреза, о котором Гнифт еще утром сказал, что он напоминает удар бабушки,
выбивающей ковер.
     "К черту Гнифта и его бабушку",  -  подумала  Джил,  поворачиваясь  в
потоке слизи, чтобы сразить очередного  Дарка,  наслаждаясь,  как  всегда,
этой жуткой точностью. Лицо  ее  и  руки  были  в  обожженной  грязи.  Она
поворачивалась в ожидании новых сигналов нападения. Ночь была  тиха,  Джил
наклонилась и помогла Альде подняться. Они побежали к квадрату  оранжевого
света, единственному видимому объекту во тьме хмурой ночи.
     - Это еще не все? - спросила Альда шепотом,  бросая  взгляд  на  мрак
деревьев и гор. - Ты справишься?
     - Не знаю, - Джил задыхалась. Ноги ее скользили  в  слизи  дороги.  В
одной руке она держала наготове меч, другой сжимала локоть  Альды.  -  Они
гнездятся в двадцати милях отсюда и ушли, чтобы  снова  вернуться.  Скорее
всего эти трое отбились от своих.
     Теплый, янтарный свет на  снегу  становился  все  ближе  и  ближе.  В
оранжевых вихрях огня девушки различили фигуры людей. Алвир в своем  плаще
был похож на Люцифера. Свет огня отражался на лысой голове Гнифта. Сейя  и
другие стражники тоже стояли у костра.
     - Неужели была атака? - в ужасе спросила Альда. - Но где?
     - Разве ты не догадываешься,  где  остальные  Дарки?  Почему  на  нас
напали только двое или трое? - они добрались до последнего склона, входя в
яркий свет костров. Красный свет  осветил  израненное  и  измученное  лицо
Альды и замерцал, как живое существо, на темном, струящемся мехе ее плаща.
Она пришла в замешательство.
     - Они у Высоких Ворот, - Джил не скрывала беспокойства.
     Альда была потрясена.
     - О нет, только не это! - прошептала она.
     Темные фигуры собрались в ярком свете ворот. Алвир  быстро  спускался
по ступенькам. Во взгляде его затаилось беспокойство и раздражение.  Альда
сразу повинилась, словно напроказившая школьница, брат нежно  взял  ее  за
локоть  и  повел  вверх  по  лестнице.  В  проходе  ворот   все   говорили
одновременно. Ворота - шесть дюймов прочной стали - были  заперты.  Хорошо
смазанные запирающие механизмы тихо щелкали,  когда  поворачивали  кольца.
Джил казалось, что в этом проходе в десять футов были сотни людей - стражи
и кавалеристы Алвира в красной униформе, добровольцы и пастухи, праздные и
любопытные люди. Узкое пространство гудело от их болтовни.  Его  заполняли
возбужденные лица и яркое, неровное пламя факелов. Джил сбивчиво  поведала
Сейе и Гнифту о случившемся. Все друзья собрались около нее. Впереди, едва
различимые за спинами защитников крепости, стояли  хрупкая  женщина  и  ее
высокий мужественный брат. Над  королевой  и  канцлером  в  безумной  игре
мелькали тени.
     Джил отошла в сторону, когда толпа двинулась в Святилище. Она видела,
что Альда с жаром что-то доказывает брату. Алвир остановился,  обратившись
во внимание. Джил стояла  достаточно  близко,  чтобы  расслышать,  как  он
сказал:
     - Альда, прости... Я ничего не могу сделать для них...
     - Хотя бы попытайся!  -  страстно  воскликнула  Минальда.  Ты  должен
выслушать их, а не гнать прочь, как последних бродяг!
     - Ты - мать, - тихо сказал канцлер, - твою жалость легко вызвать. Я -
полководец. Янус со своим отрядом  отправился  на  поиски  продовольствия.
Может быть, не все потеряно, и мы еще сможем помочь несчастным, когда Янус
вернется.
     - Боюсь, будет слишком поздно! - настаивала она. Брат схватил  ее  за
плечи, глядя в ее бледное, напряженное лицо, в сверкающие глаза.
     - Альда, прошу тебя, постарайся понять, - сказал он. Она отвернулась,
прикоснувшись щекой к нежной коже  его  запястья.  Взяв  ее  за  руку,  он
заглянул ей в глаза. - Альда, сестра моя, не отступайся от меня, я умоляю.
Если ты пойдешь против меня, Убежище погрязнет в хаосе и все мы погибнем.
     Она согласно кивнула, и Алвир обнял ее за талию. Альда в  изнеможении
прислонилась к брату, ее смоляные волосы рассыпались, и он повел девушку в
королевские покои.
     Стоя  среди  стражников,  Джил   наблюдала   за   темными   фигурами,
вырисовывающимися в прыгающем свете факелов.
     "Ну что за черт, - подумала она. - Сейчас, когда Руди пропал, брат  -
все, что у нее осталось. И я даже могу  понять  нежелание  Алвира  принять
людей, которые будут ненавидеть его за то, что он раньше прогнал их".
     Но все-таки у нее было такое  ощущение,  будто  она  стала  нечаянным
свидетелем смертного  приговора  доброму  священнику  и  его  неприкаянной
оборванной пастве.

                                    5

     - Боже правый!
     - Не надо паники, Руди, - мягко возразил Ингольд. - Это всего-навсего
дуики.
     - Замечательно, - Руди стоял в  нерешительности  на  осевшем  полотне
дороги, с опаской изучая отвратительную толпу  полулюдей,  так  неожиданно
появившихся на насыпях дороги. - Вот так Кастер говорил об индейцах.
     Ингольд удивленно посмотрел на него, сощурив глаза.
     - Успокойся.
     Руди обнажил меч и приготовился к битве. В Карсте Руди видел покорных
и порабощенных дуиков, преданных своим хозяевам. Он подумал тогда, что они
очень трогательны. Теперь, дикие и нагие, с оскаленными  желтыми  клыками,
бредущие по обочинам пустынной дороги,  они  казались  совсем  другими.  В
племени было около двадцати крупных мужчин. Самый  высокий  из  них  стоял
посреди дороги с огромным камнем в руке. Ингольд как-то  сказал  ему,  что
дуики едят все, даже осликов, возможно, даже людей, если смогут убить  их.
Руди  думал,  смогут  ли  они  с  помощью  двух  мечей  отбиться.  Ингольд
неодобрительно прищелкнул языком и положил руку на голову Че. Ослик дрожал
от  страха,  но  прикосновение  старика  успокоило  его.  Руди   отважился
взглянуть на них.
     - Они нападают на людей?
     - Не исключено. - Ингольд  взял  поводок  Че  в  одну  руку  и  легко
коснулся Руди другой,  спокойно  пробираясь  к  этим  волосатым,  двуногим
животным, заслонившим дорогу. - В этих краях на них охотятся и  заставляют
однообразно и механически работать на серебряных рудниках. Я не верю,  что
дикие существа знают, зачем берут в  плен,  но  в  их  представлении  люди
связаны с лошадьми, сетями и огнем, и этого вполне достаточно.
     Вожак поднял свое оружие с угрожающим, пронзительным криком.  Ингольд
беспечно показал на женщин и детей, собравшихся на склоне холма.
     - Обрати  внимание,  что  слабые  в  племени  находятся  под  защитой
сильных. Они оберегают женщин  и  детей  от  степных  волков  или  хригов,
ужасных птиц.
     Руди перевел дух. Вряд ли было благоразумно делать это в  присутствии
диких дуиков. Ладно, подумал он, это твои игры,  человек.  Руди  приподнял
меч, приготовившись дорого продать свою жизнь.
     Ингольд даже не поднял головы.
     -  Спокойно,  Руди.  Не  хватайся  за  оружие,  если  можешь   пройти
незамеченным. - Когда он подошел  близко,  они,  казалось,  забыли,  зачем
стояли посреди дороги. Одни бесцельно поглядывали на небо, землю, друг  на
друга, другие уходили с дороги, раскапывая землю в поисках паразитов,  или
подбирали ящериц в сухих кустах. Ингольд, Руди и  Че  шли  между  ними,  и
дуики только обнюхивали их.
     - Старайся выбрать безопасный выход из положения, - Ингольд  с  явным
удовольствием давал советы, почесывая уши ослика. -  Это  спасает  нервную
систему от истощения.
     Руди  посмотрел  назад  на   разбредшихся   неандертальцев,   которые
вернулись к обычным занятиям приматов - охоте за клопами и сбору вшей.
     - Да! - коротко сказал он.
     Эта реакция явно позабавила Ингольда.
     - О, успокойся, Руди. Если не есть  с  ними  за  одним  столом,  они,
по-моему, не самая плохая компания. Однажды я путешествовал  в  пустыне  с
дуиками почти в  течение  месяца,  и,  хотя  их  общество  сложно  назвать
изысканным, они старались не причинить мне вреда.
     - Ты путешествовал с этими туполобыми?
     - О да, - подтвердил Ингольд. - Я был тогда  деревенским  колдуном  в
Геттлсанде, и они похитили меня ночью, чтобы я наполнил влагой их иссякший
источник.
     - У тебя получилось? - спросил очарованный и напуганный Руди.
     - Конечно. Вода - жизнь в пустыне. Я  не  мог  подвергнуть  их  риску
подходить ближе к поселениям, ведь их  могли  бы  поймать  в  ловушку  или
убить.
     Руди только покачал головой.
     Они покинули равнины и пересекли границу пустыни. Путь пролегал через
сухое, неприветливое царство, где маршруты измерялись от воды  к  воде,  и
пыльный ветер буйствовал у кромки горизонта. В огромных  осевших  низинах,
похожих на дно заброшенных озер, в колючках и вздрагивающих кактусах вихри
насвистывали жуткие мелодии. Между низинами лежали камни и глина. Жестокое
бессердечие стихий придало им фантастические  формы,  превратило  землю  в
камень, а гальку в песок. Кое-где дюны совсем накрыли дорогу. Однажды Руди
увидел мельком каких-то огромных птиц,  пролетавших  вдоль  красной  линии
горизонта. Это была жуткая земля, где долгими днями и ночами не было  иных
звуков, кроме постоянного воя ветра, легкого стука копыт ослика по  дороге
и шуршания песка. Это напоминало тишину  холмов  родной  Руди  Калифорнии,
которой он искал там в одиноких экспедициях с дробовиком и луком.  В  этой
бесконечной тишине жужжание насекомого было, как рев двигателя самолета, и
единственными звуками - те, что издавал сам путешественник: скрип кожаного
ремня, вдох и выдох.
     Во всем этом пустынном безбрежии паломники  не  встретили  никого,  и
уединение, вместо того чтобы  принести  опустошение  одиночества,  создало
какой-то безмерный покой в душе Руди. Они редко говорили  в  эти  дни,  но
никто,  казалось,  не  страдал   от   этого.   Разрозненные   предложения,
произнесенные за два или три  дня,  принимались  за  поток  речи.  Ингольд
иногда показывал норку тарантула-ястреба,  или  следы  маленького  желтого
кота-оленя; Руди временами спрашивал о кактусах или породе  камня.  Дважды
они заметили Дарков, рыскавших по  ночам.  Но  больше  никто  и  ничто  не
нарушало этой идиллии.
     - Сколько дней ты провел в пустыне?  -  спросил  Руди  после  долгого
молчания.
     - Все время, - ответил Ингольд и  улыбнулся  в  ответ  на  удивленный
взгляд Руди.
     Бледное  покрывало  облаков  не  разрывалось  с  самого   начала   их
путешествия. При свете морщины на обветренном  лице  Ингольда  были  очень
темными.
     - Видишь ли, пустыня - мой дом. Кво - это дом моей души. Я родился  в
Кво, но вырос в пустыне. Я прошел ее из конца в конец, от границ  джунглей
Алкетча до холмов из лавы, ограждающих северный лед, но осталось еще много
неведомого мне.
     - Ты был в то время деревенским колдуном?
     - О нет. Это случилось после того,  как  король  Умар,  отец  Элдора,
прогнал меня из Гея. Пятнадцать лет я отшельничал в стране раскалывающихся
камней. Моими единственными спутниками были звезды и ветер.  Почти  четыре
года я не встречал людей.
     Руди пристально посмотрел на старика, и ужас охватил  его.  Это  было
непостижимо. Как и многие его ровесники, он редко предавался  одиночеству.
Руди не мог себе представить.
     - Что же ты делал?
     Голос выдал его чувства, и Ингольд мягко улыбнулся:
     - Добывал еду. Наблюдал за животными и небом. И думал. Много думал.
     - О чем?
     Ингольд пожал плечами.
     - О жизни. О себе. О человеческой глупости. О смерти. Страхе. Власти.
Это было очень давно. Там был другой отшельник,  человек  большой  силы  и
доброты. Он помог мне в тяжкую годину.
     Старик нахмурил  брови,  вспоминая  о  чем-то.  Руди  представил  его
молодым, бредущим в  одиночестве  по  пустынным  землям.  Ингольд  покачал
головой, будто прогоняя невероятную мысль.
     - Скорее всего его уже нет в живых, ведь в то  время  он  был  совсем
глубоким старцем, а мне было немногим больше твоего.
     - Ты можешь найти его? - спросил  Руди  с  любопытством.  -  Если  он
колдун, он может знать что-нибудь о колдунах в Кво?
     - О, Кта не был колдуном. Я и в самом  деле  не  знаю,  кем  он  был.
Просто маленький пожилой человек. Ни я, ни кто-либо другой не мог общаться
с ним. Он бы нашелся, если бы захотел того сам. А если нет...
     Ингольд развел руками.
     - Я не видел его добрых пятнадцать лет.
     Они еще немного прошли в тишине. Мысли Руди были в полном беспорядке.
Глаза его различали крошечные следы на песке, рисунки ветра,  очертания  и
виды растений, трепещущих на фоне пустого  неба.  Он  пытался  представить
Ингольда молодым, старался нарисовать  какую-нибудь  ситуацию,  в  которой
колдун отчаянно нуждался бы в  помощи,  стремился  вообразить  кого-нибудь
способного дать старику то, что он не мог найти.
     Они  стали  подниматься  на  вершину   каменистого   хребта.   Ветер,
переменивший направление, спутал длинные волосы Руди. Вдруг ему  почудился
отдаленный блеск в равнинах. Он  остановился,  чтобы  заслонить  от  света
глаза, но все равно не был уверен  в  том,  что  это  было.  Только  грифы
кружились там высоко в бледном воздухе.
     - Что это? - тихо спросил он Ингольда.
     Старик какое-то время не отвечал. Его  сузившиеся  глаза,  обращенные
вдаль, не выдавали никакой видимой тревоги. Но Руди чувствовал напряжение,
возраставшее в нем с каждой секундой в ожидании нападения.
     - Белые Рейдеры, - наконец сказал Ингольд.
     Руди  отвел  глаза  от  жутких  останков  жертв  Рейдеров.   Трагедия
произошла около недели назад.  Все,  что  не  успели  разграбить  грифы  и
шакалы,  досталось  муравьям.  Полуистерзанный,   полуразложившийся   труп
вызывал омерзение.  Руди  рассматривал  семифутовый  крест,  установленный
рядом с  головой  распростертой  жертвы.  Крест  был  украшен  запутанными
длинными узкими ленточками, пером, отполированной костью  и  стеклом.  Сам
крест был деревянный,  редкий  в  этой  безлесной  местности,  с  черепом,
прибитым в пересечении тонких перекладин. Пучки перьев и связанная в  узлы
трава игриво кружились на ветру, напоминая о леденцовых черепах с розами в
глазницах на празднике Смерти.
     - Это магический крест.
     Ингольд обошел его, как кошка,  оставляя  лишь  очертание  следов  на
сухой кромке вскопанной земли. Его пальцы нежно потрогали гладкое  дерево,
как будто пытаясь прочесть что-то, потом задели качающееся стекло.
     - Странно! - сказал он, как человек, нашедший  в  своем  саду  цветы,
посаженные не им. Руди вздрогнул и пристально посмотрел на  горизонт,  как
бы желая увидеть Рейдеров, материализующихся, подобно апачам, из  песка  и
колючек.
     - Это их рук дело?
     - Да.
     Ингольд  подошел  к  останкам  и  нагнулся,  рассматривая  вызывающие
отвращение кости. Руди отвернулся.
     - Рейдеры приносят жертву для умиротворения того, кого они боятся,  -
ты видел это в долинах ниже Ренвета -  и  обычно,  но  не  всегда,  ставят
магические кресты, чтобы владеть душой замученной жертвы.
     Он выпрямился, нахмурив брови.
     - Обычно умиротворяли ледяные бури, считая их злыми  духами,  позднее
стали делать это для успокоения Дарков.
     - Но это... - он вернулся. В бледном свете лишенного тени дня Ингольд
сам напоминал дух. - Такого я еще не видел.
     Он  немного  отодвинулся,  исследуя  посохом  потрескавшуюся   землю.
Принесенная ветром пыль заметала его следы.
     - Они боятся чего-то настолько сильно, Руди, что  принесли  в  жертву
своего же товарища. Однако это не ледяная буря и не Дарки.
     - Почему ты так решил? - заинтересовался Руди.
     - Я сужу по  образцу  лент  и  меток,  выцарапанных  на  дереве.  Это
необычное место для охоты любого известного мне племени Рейдеров.  Они  не
рыщут в пустыне, а держатся равнин, преследуя бизонов или мамонтов. Только
суровая зима или, возможно, нашествие Дарков могли привести их сюда.
     Он был похож на старателя, ищущего залежи среди кактусов и окотиллов.
     - Мы должны соблюдать осторожность и путать свои следы,  -  продолжал
он, собирая привязь Че и поворачивая обратно к дороге.
     - Рейдеры ценят стальное оружие и скорее всего перережут  нам  горло,
чтобы получить наши мечи.
     -  Прекрасно,  -  обреченно  сказал  Руди.  -  Вот  о  чем  нам  надо
позаботиться.
     - Не только об этом, - поправил его  Ингольд.  -  Надо  опасаться  не
только Рейдеров, но и того, чего они боятся сами.
     Два следующих дня никак не изменили их жизни. Они не заметили никаких
признаков Белых Рейдеров. Ближе к полудню третьего дня Руди увидел  облако
пыли и какое-то движение на дороге впереди и предложил укрыться.
     - Ерунда, - сказал Ингольд. - Любой Рейдер, поднявший пыль выше своих
колен, будет изгнан из банды и оставлен шакалам на растерзание.
     Руди прикрыл глаза от света и пристально вгляделся в сероватую даль.
     - Вряд ли одна семья сможет поднять такое адское облако пыли.
     Когда они подошли поближе, Руди увидел, что  не  одна  или  несколько
семей, а целый город был в  движении.  Шли  беженцы  из  Карста  и  Гея  и
оборванные, уцелевшие жители Пенамбры. Длинная вереница качающихся повозок
была окружена кольцом всадников и разведчиков.  Скрип  кожи  и  лай  собак
казались  таинственно  завораживающими  для  ушей  Руди.  Он  никогда   не
задумывался над тем, насколько сильно он привык к тишине пустыни.
     Во главе обоза шла одетая в плащ женщина. Она ускорила шаги. Всадники
подтягивались  с  обеих  сторон  обоза.  Руди  улыбнулся,   заметив,   что
расположение отряда сильно напоминает дуиков во время их путешествия.
     Женщина откинула капюшон, открывая  длинное  бледное  лицо,  когда-то
прекрасное, но сейчас обезображенное шрамами от ударов  хвостов  Дарков  и
кислотой. Ее воины встали в строй. В руках мрачных, покрытых пылью  мужчин
и женщин, одетых в овчинные тулупы, были луки длиной в семь футов. Женщина
во главе обоза несла алебарду, используя ее  как  посох.  Огромное  лезвие
алебарды сияло в бледном дневном свете.
     - Здравствуйте, - крикнула она, подходя ближе.
     - Осторожней на дороге, странники.
     Руди заметил, что она лет на пять старше его.  У  нее  были  длинные,
прямые черные волосы, собранные в хвост, и карие, так часто  встречающиеся
в Геттлсанде глаза.
     - Откуда вы держите путь, если следуете на запад? Вы не из Реальма? -
надежда, порыв и тревога отразились на ее лице и на лицах ее спутников.
     Ингольд склонил голову в приветствии.
     - Мы вышли из Реальма, - ответил он. - Боюсь, мы с  плохими  вестями,
миледи. Гей пал. Король Элдор мертв.
     Женщина молчала. Лицо ее стало безжизненным. Воины, мужчины и женщины
лишь печально переглянулись. В обозе заплакал ребенок, и женщина успокоила
его.
     - Пал? - спросила она через минуту. - Как пал?
     - Город в руинах, - тихо сказал Ингольд. - Ночью его  часто  посещают
Дарки, а днем вурдалаки, звери и одичавшие дуики.  Дворец  сожжен.  Король
Элдор погиб под его обломками. Мне жаль,  -  мягко  сказал  он,  -  что  я
приношу такие новости.
     Она опустила глаза. Руди обратил внимание на ее  жилистые,  исхудалые
руки, сжимающие древко алебарды как  будто  для  того,  чтобы  устоять  на
ногах. Она подняла воспаленные глаза.
     - Значит, вы оставили Гей? - спросила она. - Если вы направляетесь  в
Дели и надеетесь найти там  убежище...  -  она  показала  рукой  на  обоз,
медленно собирающийся вокруг незнакомцев на дороге. - Большинство беженцев
из Дели, остальные из Иппита или из деревни вокруг Реки Долины. Я  -  Кара
из Иппита, местная колдунья.
     Ингольд бросил быстрый взгляд на нее.
     - Ты колдунья?
     Она кивнула.
     - Я могу помогать силами, которые у меня есть...
     - У тебя есть какая-нибудь степень?
     - Нет. Я покинула Кво, где училась больше года, потому что  моя  мама
заболела.
     Она неожиданно резко посмотрела на него, осознавая,  что  значил  его
вопрос.
     - Ты колдун?
     - Да. А твоя мать?
     Она кивнула. Руди увидел зарождение  новой  жизни  на  ее  совершенно
истощенном лице.
     - Есть какие-нибудь вести из Кво? - спросила она. - Я  старалась,  но
не могла даже увидеть город. Ты - первый колдун, встреченный  мною  с  тех
пор, как это началось.
     Она протянула ему руку.
     - Ты не представляешь, как это здорово.
     - Прекрасно представляю, - возразил  он  с  улыбкой.  -  У  меня  нет
никаких вестей из Кво. С тех пор как пал Гей, я ни  разу  не  встретил  ни
одного колдуна, кроме тебя. Сейчас мы идем в Кво. Нам нужна помощь Лохиро.
     Огонь стыда вспыхнул на ее смуглых щеках.
     - Боюсь, что называть меня колдуньей все равно,  что  называть  этого
маленького ослика боевым конем. Возможно, из одного семейства, но  немного
другого вида.
     Она снова вгляделась в его лицо. Черная бровь вдруг  изогнулась,  как
будто колдунья пыталась что-то вспомнить.
     Ингольд улыбнулся.
     - Жеребенок боевого коня, - сказал он. - Куда ты ведешь своих  людей,
Кара?
     Она вздохнула и покачала головой.
     - В Гей или в  речные  долины,  мы  перебрались  из  Иппита  в  Дели,
ближайший к Иппиту город.  Мы  не  смогли  долго  продержаться  в  Иппите.
Слишком много зданий там разрушено. Вторжение  Дарков  было  опустошающим.
Через три дня после того, как мы отправились в  Дели,  мы  встретили  обоз
людей, спасающихся бегством из этого города.  Мы  разделили  с  ними  свою
провизию, потому что они голодали и мерзли. Мы в пути  уже  три  недели  и
думали, что, если спуститься в речные долины...
     Она умолкла в безнадежном отчаянии.
     - Долины кишат Дарками. Их  там  намного  больше,  чем  на  равнинах.
Алтира, сына короля Элдора, привели в старое Убежище в Ренвете у  перевала
Сарда. Канцлер Алвир сформировал там правительство. Но они тоже бедствуют,
- продолжал Ингольд, переходя к картине, увиденной им и Руди в огне.
     Он рассказал, как Алвир и  его  отряды  отказали  в  приюте  беженцам
Пенамбры.
     Кара кивала в отчаянии.
     - Я боялась этого, - прошептала она.
     - Томек  Тиркенсон,  наместник  земли  Геттлсанд,  перестроил  старое
Убежище у Черного Камня. Я не знаю, много ли их там и хорошо ли у  них  со
снабжением. Но вы могли бы просить его о помощи.
     Кара оглянулась на  грязных  скитальцев.  Руди  показалось,  что  без
единого  произнесенного  слова  предложение  было  внесено,  обсуждено   и
принято. Она снова повернулась к Ингольду.
     - Спасибо, - сказала тихо. - Мы пойдем туда, и, если он нас прогонит,
по крайней мере это будет лучше, чем оставаться умирать в Иппите.
     Она распрямила широкие плечи и откинула назад прямые тяжелые волосы.
     - У Тиркенсона плохая репутация  в  церковных  кругах,  -  сказал  ей
Ингольд. - Но  он  как  Лорд  Геттлсанда  может  позволить  себе  какое-то
милосердие. Кроме того, он понимает, как важно иметь колдунью  в  Убежище.
Твоя мать тоже с тобой?
     Она кивнула.
     - Она посещала школу в Кво в свое время?
     В зеленоватых глазах появилась насмешка.
     - Чтобы познать это напыщенное,  оторванное  от  жизни  учение?  Нет,
только не она.
     Ингольд улыбнулся и неожиданно доброжелательное  выражение  его  лица
совершенно пленило ее. Она продолжала изучать его, пытаясь понять, кто он.
В ее глазах озадаченность переходила в удивление  и  в  благоговение.  Она
прошептала:
     - Ты Ингольд Бесславный?
     Он вздохнул.
     - Это моя несчастная судьба.
     Она сразу застенчиво смутилась, как Джил, когда ей говорили, что  она
сделала что-нибудь правильно.
     - Извините, сэр, - сказала она, заикаясь. - Я не представляла себе...
     - Пожалуйста, - попросил ее  Ингольд.  -  Не  называй  меня  так.  Ты
заставляешь меня чувствовать себя ужасно старым. - Он взял ее руки. -  Еще
об одном, Кара. Где-то поблизости орудует банда  Рейдеров.  Их  не  больше
тридцати.  Мы  наткнулись  два  дня  назад  на  магический  крест.  Я   бы
посоветовал тебе удвоить охрану и усилить дозор.  Рейдеры  в  панике.  Они
могут принести в жертву  кого-нибудь  из  твоих  людей.  И,  конечно,  они
позарятся на ваших овец.
     Один из мужчин спросил обеспокоенно:
     - Напуганы? Кого они боятся? Дарков?
     При упоминании о Рейдерах по обозу прошел ропот, словно запах волка в
стаде  крупного  рогатого  скота.  Они  живут  в  пустыне,  подумал  Руди,
возможно,  некоторые  из  них  видели  останки   умиротворительных   жертв
Рейдеров, этих местных привидений.
     - Может быть, - сказал Ингольд. - Но магический  крест  поставлен  не
против Дарков. Я не знаю, чего они боятся. Но они очень боятся.
     Кара задумчиво нахмурила брови:
     - В это время года здесь не бывает пожаров.  И  ледяных  бурь  здесь,
далеко на юге, не бывает. Может быть, они не понимают, как  далеко  на  юг
они зашли...
     - Я не могу поверить, что банда Рейдеров  не  представляет,  где  она
находится, - сказал Ингольд. - Но я видел другие умиротворительные жертвы.
Это совсем иное. Слышали ли вы какую-нибудь молву или историю?
     Бородатый фермер с длинным луком ухмыльнулся.
     - Что может испугать Рейдеров? Может быть, миллион бегущих  в  панике
мамонтов, преследуемых стаей ужасных птиц, или солнечный кот с колючкой  в
лапе...
     Ингольд покачал головой и тоже ухмыльнулся.
     - Нет, они не ставят  магических  крестов  против  того,  кого  могут
убить.
     - Болезнь, - нерешительно предположила женщина.
     Он заколебался.
     - Может быть. Но у Рейдеров есть довольно  простой  способ  борьбы  с
болезнью.
     - Хорошо, - допустила она. - Но при сильной эпидемии  ты  не  сможешь
оставить каждого позади.
     - Я видел, как они бросали до двадцати своих собратьев, мэм,  им  это
раз плюнуть, - сказал фермер, почесывая затылок. -  Зима  голодная.  Много
людей болеет из-за отвратительной погоды.
     - Возможно, - снова  сказал  Ингольд.  -  Хотя  Рейдеры  относятся  к
болезни как к внутренней слабости, а не как к вторжению извне. Они смотрят
на вещи не так, как мы. Иногда они боятся очень странных вещей. Но в любом
случае, здесь есть что-то, и, чтобы  противостоять  этому  и  всем  другим
напастям, ты, Кара из Иппита, и  все,  кто  идет  за  тобой,  должны  быть
осторожны.
     Он благословил ее, делая знак над головой.
     - Пусть ваше путешествие завершится благополучно.
     Она застенчиво улыбнулась и повторила его знак.
     - И ваше, сэр.
     На этом они расстались. Руди и Ингольд продолжили свой путь,  Кара  и
деревенские жители - свой. Пыль обоза осыпала двух странников, и  какое-то
время они были окружены  белым  туманом.  Они  шли  мимо  фургонов,  среди
женщин, детей, кур и коз. Ремесленники проходили мимо с  тачками,  полными
инструментов,  фермеры  -  с  плугами  на  спинах,  воины  -  с  луками  и
алебардами. В слабом однообразном звоне колокольчиков  собаки  гнали  овец
вдоль  обоза.  Некоторые  деревенские  жители  подняли  руки,  приветствуя
путников.  Старая  бабка,  вязавшая  в  задней   части   фургона,   весело
прокаркала:
     - Неверной дорогой идете, мальчики!
     Кара крикнула с осуждением:
     - Мама!
     Голос ее был едва слышен.
     Руди ухмыльнулся.
     - Невежественная колдунья! Что  может  быть  опаснее?  Она  правильно
оценивает свои скромные возможности.
     Ингольд улыбнулся  при  воспоминании  об  этой  скромной,  некрасивой
женщине.
     - Как правило, полуобразованные маги даже хуже,  чем  необразованные,
но у нее есть сердечная доброта, которой часто недостает колдуньям.  Среди
волшебников она исключение.
     - Почему?
     Ингольд пожал плечами.
     - Кудесники - нехорошие люди, Руди. Доброта  сердца  -  редкость  для
мага. Мы горды, как Сатана, особенно те, кто обучался. Должно существовать
что-то, противостоящее впечатлениям от знания того, что ты можешь изменить
судьбу Вселенной. Разве ты не  ощущал  эйфорию,  приходящую  с  осознанием
того, что ты можешь заплетать огонь в своих руках и  изменять  направление
ветров?
     Руди посмотрел на  него  с  беспокойством  и  увидел  глаза,  знающие
слишком много, и улыбку нехорошего веселья от того, что  он  прочел  чужие
мысли. Руди пробормотал с неохотой:
     - Да, ну... я думаю... Ну и что?
     Последнее стадо проходило мимо них. Беловатая пыль витала в  воздухе.
Каменистая пустота под невыразительным небом уходила в никуда.
     - Так что, на самом деле? - Ингольд улыбнулся. - Если  бы  у  экстаза
власти не было страшной особенности! Совет и Архимаг держат под  контролем
души тех, кто обладает властью.
     Руди вспомнил чувство, возникшее в его душе, когда он  вызвал  огонь.
Эту быструю, ликующую искорку триумфа! И он вдруг увидел тропу, ведущую ко
злу. Он искал знаний ради знаний, власти ради власти, оставляя Минальду  в
поисках своей судьбы и оставаясь в своей скрытой комнате, чтобы вникать  в
тайны кристалла. А Ингольд в это время был обращен к  смерти  и  разорению
Убежища. Он увидел в себе запас зла и необузданности.
     Ужаснувшись, он подумал, чувствует ли Ингольд то же самое? А  Лохиро?
Перед ним предстал образ Архимага. Это был молодой и очень строгий человек
с пустыми, сверкающими глазами. Боролся  ли  он  с  экстазом  безграничных
горизонтов? "Он должен был бороться, - подумал Руди. - Ведь он -  Архимаг,
самый могущественный колдун в мире, господин всех других. Ты действительно
должен контролировать свои действия, - подумал Руди. - Власть! Уход от нее
должен превзойти любое лекарство".
     - И долго надо учиться в Кво? - спросил он.
     - Большинство людей обитает там от трех до пяти лет, - сказал старик,
отворачиваясь от облака пыли на дороге далеко  позади  них  и  внимательно
вглядываясь вдаль. - Но, как  видишь,  не  все  кудесники  обучаются  там.
Раньше были другие центры колдовства, крупнейшие из которых  располагались
вокруг Пенамбры. Другие маги познают учение странствующих  чародеев,  что,
вероятно, и делала мать Кары. А третьи  -  приносящие  огонь,  искатели  -
действуют чисто инстинктивно, если действуют вообще. Но центр находится  в
Кво. Его башни - наш дом.
     День близился к концу. Темнота сгущалась на востоке.  В  Убежище  под
молитвы Джованнин и заурядные заклинания  Бектиса  скоро  будут  закрывать
огромные двери.
     - Где Бектис приноровился к этому? - спросил Руди. - Он тоже учился в
Кво?
     - Да, он почти на  десять  лет  старше  меня.  Он  чувствует,  что  я
вернулся.
     - Так ты тоже учился магии в Кво?
     - Ну, не совсем, - Ингольд мельком взглянул на  Руди.  Вечерние  тени
скрывали черты его лица в полумраке капюшона.
     - Я учился в Кво почти семь лет, - продолжал он, - и  узнал  много  о
волшебстве, власти и материи во Вселенной. Но, к несчастью, никто  там  не
сумел отучить меня от тщеславия и  глупости.  Я  считал  себя  всемогущим,
словно  Бог.  В  результате  мой  первый  поступок  по  возвращении  домой
легкомысленно привел в движение вереницу событий, уничтоживших всех членов
моей семьи, любимую девушку и несколько сотен других  совершенно  невинных
людей, большинство из которых я знал всю свою жизнь. Тогда  я  удалился  в
пустыню и стал отшельником. Именно в пустыне, Руди,  я  стал  волшебником,
мне кажется, я говорил когда-то, - тихо  продолжал  Ингольд,  -  настоящее
волшебство имеет очень мало общего с магией.
     На это Руди нечего было ответить.

                                    6

     Брат  строго-настрого  запретил  Минальде   возвращаться   в   лагерь
беженцев. Через неделю после своего первого визита Джил  снова  спустилась
вниз. Она была осторожна, как охотник, выслеживающий леопарда. Она  хорошо
помнила предостережения Майо.
     Дорога все еще была под неусыпным  наблюдением  защитников  Пенамбры,
хотя каждый день гибли сотни людей. Стражник Калдерн,  крупный,  обманчиво
медлительный деревенский житель с севера, побывал в лагере. Он сказал, что
их осталось совсем немного, они жмутся к  своим  жалким  кострам  и  варят
пойманную в ловушку лису. Майо  он  не  видел.  Узнав  об  этом,  Минальда
заплакала.
     Стоя  в  кромешной  тьме  под  неподвижными  деревьями,   Джил   была
переполнена предчувствием опасности,  ей  казалось,  что  за  ней  ведется
неусыпное наблюдение.
     Ее окружало гнетущее, мрачное царство влажной коры тускло-коричневого
цвета,  черных  сосновых  иголок  под  бременем  снега,  голых  кустов   с
изогнутыми ветками, торчащими из сугробов, словно руки окоченевших трупов.
Уже три дня не было снегопада. Земля была превращена в грязное месиво там,
где жители Пенамбры добывали пищу и ставили ловушки. Она чувствовала запах
лагерных костров в неподвижном воздухе. Почему ей  казалось,  что  за  ней
наблюдают?  Какие  подсознательные  ключи,  удивлялась  она,   так   плохо
настраивали ее напряженные нервы? Или это просто  мнительный  страх  перед
Белыми Рейдерами?
     "Ледяной  Сокол  понял  бы,  -  подумала  она.  -  Он  бы  не  только
почувствовал опасность, если это была опасность, но и установил бы, откуда
она исходит". Но Ледяной Сокол остался  в  затопленных  речных  долинах  и
преодолевал свои трудности.
     Сквозь тишину леса до нее донеслись звуки с дороги: хлюпанье копыт  в
подмерзшей слякоти, скрип кожи, голоса мужчин и  женщин,  легкое  бряцание
кольчуг. Это были хорошо знакомые ей  звуки,  она  успокоилась  немного  и
поспешила к дороге. Фуражный обоз возвращался из долин.
     С  высокой  насыпи  она  увидела  скользящих  в   подмерзшей   грязи,
старающихся изо всех сил лошадей. Она узнала Януса, идущего впереди обоза.
Его лошадь тянула телегу, нагруженную грязными, покрытыми плесенью мешками
с зерном и закопченными свиными тушами. Дорога здесь была плохой.  Красные
Монахи и воины Алвира,  на  чью  долю  это  выпало,  помогали  вытаскивать
колеса, тонущие в жидкой, доходящей  до  колен  грязи.  Все  фургоны  были
наполнены до краев.
     Янус остановился и поднял руку, объявив о привале. Джил  бросилось  в
глаза,  что  за  неделю  поисков  он  сильно  похудел.  Бессонные  ночи  и
изнурительный труд оставили отпечаток на лице Януса. Его квадратное лицо с
рыжеватой щетиной было покрыто сажей. Он шагнул  вперед,  проверяя  дорогу
палкой, которая сразу же утонула в слякоти. Как и его воины, он  был  весь
покрыт полузасохшей,  полузамерзшей  грязью.  Жестом  он  собрал  отряд  и
поручил мужчинам подобрать сосновые сучья и ветки и уложить их на  дорогу.
Надо было что-нибудь  соорудить,  чтобы  не  торчать  здесь  до  следующей
недели.
     Мужчины и женщины разбрелись, карабкаясь по замерзшей насыпи, исчезая
во тьме леса. Когда они спускались к речным долинам, их было больше и  они
не были так измождены. Одежда их обветшала. Янус  стоял  среди  оставшихся
собратьев и тревожно смотрел на чащобу. Он  тоже  почувствовал  опасность.
Увидев Джил, он немного расслабился.
     - Джил-Шалос! - окликнул он ее. - Как дела в Убежище?
     - Все так же, - крикнула она в  ответ.  -  О  Дарках  не  слышно.  Ты
проходил мимо лагеря беженцев?
     Он кивнул, и его напряженное, слишком взволнованное  лицо,  казалось,
застыло в раскаяньи.
     - Да, - тихо ответил он. -  Прокляните  Алвира!  Он  мог  бы  принять
оставшихся. Их выжило ничтожно мало.  Они  бы  не  причинили  ему  особого
беспокойства.
     Другой голос, тихий, слабый и немного печальный, ответил:
     - Напрасно ты так думаешь.
     Джил посмотрела наверх. Напротив нее на высокой насыпи  дороги  стоял
Майо из Трана. Он был похож на завернутый в тряпье труп нищего, чьи волосы
и борода выросли уже после смерти. В лесу  послышался  шорох,  люди  Майо,
словно дикие животные, появились из темноты деревьев, толкая  перед  собой
около дюжины связанных, разоруженных, с кляпами во  рту  Красных  Монахов,
ушедших собирать сосновые сучья.
     Крик о помощи замер на губах Януса.
     - Это не так уж трудно, - продолжал аббат своим тихим голосом, - даже
для умирающих от голода напасть из  засады  на  одного  или  двух  воинов.
Действительно легче, чем поддерживать эту дорогу изрытой и сбитой в грязь,
непригодной для груженых обозов, и ждать вас здесь. Если бы  вас  не  было
еще три дня, я сомневаюсь, что  мы  смогли  бы  поддерживать  ее  в  таком
состоянии. Но  сейчас  мы  добыли  еду,  -  он  указал  на  фургоны,  -  и
необходимые средства. Стоит только обрести силу, и мы пойдем дальше.
     Джил обернулась на шум. Жители Пенамбры выходили из  леса.  Они  тоже
были покрыты сажей и напоминали волков. Они так истощали, что женщин можно
было отличить от мужчин только по отсутствию бороды. Те, у  кого  не  было
стального оружия, несли дубинки. У одной женщины была железная  сковорода,
окровавленное дно которой свидетельствовало об успехах  хозяйки.  Они  уже
ползли вниз по насыпям к дороге, намереваясь унести содержимое фургонов.
     - Когда-то мы вместе обучались военному делу, Янус, - продолжал Майо.
В искалеченных руках он держал жезл. Джил подозревала,  что  только  он  и
помогал ему держаться на ногах. - Может, ты окажешь мне услугу и  передашь
мое послание Алвиру.

     Джил вздохнула, потерев воспаленные глаза.
     - Я бы продала свою сестру арабам за чашку  кофе,  -  заявила  она  в
пустую темноту. Но никто не услышал это щедрое предложение, и  только  эхо
полночной тишины прошептало ей ответ.
     На Убежище опустилась ночь.
     Впрочем, там всегда была ночь. Толстые стены  сохраняли  мрак  внутри
Убежища и надежно защищали от Дарков. Но днем лабиринты  коридоров  кишели
мерцающими  огнями,  светом  светильников  из  жира  и  тлением  крошечных
огоньков в грязных и переполненных кельях. Голоса повторялись эхом и снова
отражались смехом, песней, бранью и слухами Убежища. Приход Церкви  всегда
был местом, где собирались ремесленники,  меняющие  свой  товар  на  пищу,
другой товар или просто добрую волю. Люди, стирающие  одежду  в  прудах  у
каналов или просто желающие  поговорить  или  поиграть  на  очки,  монеты,
любовь тоже собирались здесь.  Глубокой  ночью  можно  было  почувствовать
зрелость и возраст Убежища. Пустая тишина Убежища напоминала Джил описания
Гнезд, в которых тайно плодились Дарки.
     Безмолвие угнетало ее.  Дуновение  ветра,  липкое,  как  палец  духа,
коснулось ее лица.
     Что это?
     Джил напряглась и старалась быть начеку. Последние два  дня  изнурили
ее. Она не принимала участия в Совете, созванном в связи с посланием  Майо
из Трана Алвиру, но видела, как канцлер и  Джованнин  встретили  Януса  на
ступенях Убежища. Джил заметила  мертвенную  бледность,  покрывшую  темное
лицо Алвира при известии, что и несколько тонн продовольствия, и  фургоны,
и резервные лошади присвоены аббатом Пенамбры и его людьми.  Положение  не
улучшилось, когда после минутного потрясения Джованнин сказала:
     - Я предупреждала, что отряд должен быть больше.
     "Если бы Алвир был колдуном, -  подумала  Джил,  -  аббатиса  Гея  не
миновала бы жестокой расправы".
     Какой-то толстяк в зеленом бархате выступил из свиты Алвира и неловко
прокашлялся.
     - Милорд, могут ли Дарки уничтожить этого жалкого выскочку и негодяя?
     Джованнин сухо ответила.
     - У аббата Пенамбры достанет ума и сил, чтобы предотвратить даже это.
     Купец поиграл горностаевыми хвостами, что украшали его дублет.
     - Тогда мы сами расправимся с ним.
     - Этому не бывать.
     Резкость неожиданно раздавшегося  ответа  испугала  всех.  В  серости
хмурого полдня лицо Альды побелело, словно мрамор. Рот ее был крепко сжат,
ноздри расширились от гнева. Никто не заметил, как она подошла.
     - Это друзья, а не враги, Бендл Стуфт, и мы дадим им приют в Убежище.
Буду рада, если вы намотаете это себе на ус.
     Даже у Алвира не нашлось слов для ответа.
     Сразу  же  начались   совещания   и   переговоры.   Прежнюю   систему
распределения  продовольствия,  личный  обмен,  субсидии  и  беспорядочную
благотворительность надо было заменить чем-то более разумным, и  Джованнин
билась изо  всех  сил  против  предложения  о  генеральной  инвентаризации
провизии в Убежище.
     Но в  тот  же  день  снаружи  жители  города  построили  хранилища  и
перевезли туда часть продуктов. Это  была  изнурительная,  но  необходимая
работа для тех, кто заступал в дозор каждую ночь.
     Джил знала: что бы Алвир ни говорил теперь  на  переговорах,  Майо  и
жителей Пенамбры примут в Убежище. "Так и должно быть",  -  подумала  она,
распрямляя плечи. Она всегда считала отказ беженцам чудовищно жестоким  не
только потому, что Убежище нуждалось в защитниках, но и  потому,  что  это
было просто бесчеловечно. Слишком много долгих ночей она провела в дозоре,
чтобы освободиться когда-либо от ужаса пребывания на открытой местности  в
темноте.
     Джил подумала о Ледяном Соколе,  пробирающемся  в  одиночестве  через
затопленные, полные опасностей долины, и  о  Руди  и  Ингольде  в  пустоте
равнин. Ей так недоставало Ингольда. Джил отдала бы все  на  свете,  чтобы
увидеть  их  лица  в  свете  костра.  Конечно,  это  было   несравнимо   с
присутствием Ингольда, с его своеобразным отношением ко всему окружающему,
но по крайней мере она бы знала, что он жив. В ее собственном мире не было
ни одного человека, чья утрата так взволновала бы ее.
     Сам  мир  был  дорог  ей  -  освещенное  солнцем  спокойствие  лужаек
университета, позолоченных осенними вечерами, тишина библиотеки в полночь,
когда она наедине с заплесневевшими томами выискивала единственную  ссылку
в груде бумаги. К этому времени ее подруги и советник  доктор  Смэйлс  уже
сообщили об ее исчезновении, и родители кинулись на поиски.
     Мысль о том, сколько горя им придется пережить, сильно будоражила ее.
Конечно, они бы не нашли ничего, что  натолкнуло  бы  их  на  мысль  о  ее
намерении уехать, оставив комнату неприбранной. Возможно, они уже нашли ее
старый красный "фольксваген", ржавеющий в  холмах,  где  в  последний  раз
видели смертельно усталого рокера по имени Руди Солис. И как  бы  она  все
объяснила по возвращении домой?
     Неприятное  дуновение  потянуло  пламя  факела,  заставляя  ее   тень
прыгнуть на противоположную  стену.  В  дуновении  Джил  распознана  запах
снега.
     Двери Убежища открыты!
     Она высоко подняла  факел.  От  темноты  глаза  ее  сузились.  Сердце
забилось неожиданно громко. За стенами Убежища была глубокая  ночь,  Дарки
могли  быть  где  угодно.  На  таком  расстоянии  трудно  было  различить,
увеличились ли тени у ворот, но пламя факела  прыгало  и  дрожало,  бросая
закопченные  лоскутья  на  темную  стену.  Джил  не  заметила  ни   одного
караульного, сколько ни старалась.
     Ее бил легкий озноб.  А  вдруг  Дарки  проникли  в  Убежище  и  взяли
стражников в  плен.  "Среди  них  должен  быть  Калдерн",  -  думала  она,
устремляясь по лабиринтам  проходов,  выложенных  каменными  плитами.  Дым
факела тянулся за ней, как хвост кометы.  А  вдруг  Дарки  расправились  с
Калдерном... Но как они вошли? Она  считала  повороты  налево  и  направо,
быстро пробегая по запутанным коридорам, потом вниз по разбитой  лестнице.
Меч уже наготове. Пламя факела безумно прыгало вокруг ее быстро движущейся
тени. Она подбежала к дверям.
     Внутренние ворота были приоткрыты где-то на фут. Щель  темноты  между
ними напоминала длинный разрез для глаз в забралах.  Джил  робко  подошла,
чувствуя бешеный бег собственной крови. Ступени, на которых она  стояла  с
Ингольдом,  когда  он  попросил  ее  подержать  факел,  были  пусты.  Джил
нахмурилась. Итак, если Дарки напали на Калдерна,  должны  остаться  следы
борьбы - кости, кровь, его меч. Если они схватили только его... Она  резко
повернулась. За ее спиной на десятки футов простиралась пустота.
     "Не берись за это, - мрачно сказала она себе. - Дело прежде всего".
     Она открыла внутренние ворота немного шире.
     В слабом свете звезд, появившихся  в  узком  прямоугольнике  открытых
наружных  ворот,  она  увидела  десятифутовый  проход.  Чернильные   тени,
теснящиеся по углам и в  своде  крыши,  были  неподвижны.  Здесь  не  было
Дарков. Джил почувствовала бы их. Она подняла  факел,  и  хотя  пламя  его
трепетало в потоке воздуха, оно не  обнаружило  ничего,  что  вызывало  бы
беспокойство. Девушка напряглась, как кошка, бесшумно  скользнув  вниз  по
тоннелю, и встала в открытых дверях.
     Впервые с тех пор,  как  Джил  пришла  в  Ренвет,  покрывало  облаков
разорвалось.  Холодный  лунный  свет  изменил  мир  за  стенами   Убежища,
превращая снега в алмазы, а тени - в бархат. Иней лежал, как  кружево,  на
черном камне ступеней. Три вереницы следов тяжелых ботинок  вели  вниз  по
ступеням через замерзшую грязь дорожки к хранилищам, построенным  на  этой
неделе и заполненным в последние два дня.
     Джил устало вздохнула. Все ясно.
     Майо и жители Пенамбры появятся в Убежище в ближайшие дни, и провизию
перенесли в хранилища, чтобы освободить место для новеньких. Стража,  люди
Алвира и отряды Церкви должны были защищать хранилища.
     Следы  еще  не  замерзли.  Калдерн  мог  легко  соблазниться.   После
неудачной ночной атаки Убежища Дарки больше не пытались сломать ворота,  и
пост у ворот обычно передавался капитану караула. Другие караульные знали,
где найти своего командира. "Кто бы мог предположить, - подумала  Джил,  -
что кто-то на самом деле оставит ворота  открытыми  и  отважится  похитить
провизию?"
     Их было трое,  подумала  она,  считая  следы,  а  четвертый  отвлекал
командира. Значит, это шайка. Не мужчина или женщина, опасающиеся  голода,
а организованная банда, которая  украла  бы  столько,  сколько  смогла,  и
спрятала под замок, придерживая до весеннего голода.
     Это было ясно, как лунный свет.
     Джил стояла в алмазной ночи.
     Давно, вспоминала Джил, когда она была школьницей, у нее  никогда  не
было желания причинить кому-либо вред. Она страстно хотела только  знаний,
спокойствия  ума  и  сердца.  Она  хотела  думать,  разгадывать   загадки,
воссоздавать прошлые времена и искать правду за полемикой тех, кто лгал  о
мертвых. Она предпочла знания мужьям, которых  могла  бы  иметь,  если  бы
когда-нибудь попыталась найти их. Джил предпочла их покою семьи, когда  ее
родителей охватил ужас избранного ею пути. Но с того времени утекло  много
воды.
     Джил бесшумно  шагнула  во  мрак  ворот.  Прислонившись  к  массивным
железным переплетам двери, она закрыла ее.
     Гаснущее пламя ее факела бросило тусклую позолоту на кольца и рычаги,
управляющие замками. Она слышала приглушенное щелканье  механизма  глубоко
внутри  тонн  подвешенного  в  воздухе  железа.  Взяв  факел  из  стенного
держателя, Джил поспешила обратно в  проход,  будто  торопясь  убежать  от
того, что она сделала. Она двигалась бесшумно. Дарки  могли  проскользнуть
через открытые ворота и затеряться во  мраке  Убежища.  Ярость,  вызванная
безответственностью людей,  рисковавших  не  столько  своими  собственными
жизнями, сколько жизнью каждого обитателя  Убежища  и  неприкосновенностью
последнего Убежища на земле ради денег, была сильнее страха перед Дарками.
     За недели, прошедшие с тех пор, как стражники попросили ее стать в их
ряды, Джил истребила дюжины Дарков. Ледяной Сокол сказал, что  убийство  -
ее призвание. Она не была уверена в том, что хотела принять этот бросающий
в дрожь комплимент. Ведь он говорил  о  ее  черствости  и  бессердечии,  о
предпочтении убивать, нежели быть убитой.  Но  у  нее  было  сейчас  такое
чувство, будто она разрезала линию жизни и оставила  троих  людей  тонуть.
Она была рада, что не видела их лиц и не знала, кто они.
     Выходя из  внутренних  ворот,  она  услышала  странный  звук.  Что-то
похожее на шуршание ткани или жалобный стон со свистом пронеслось  над  ее
головой. Недели, проведенные со стражниками, сослужили ей хорошую  службу,
и Джил чудом сумела отклонить голову от свинцовой трости. Удар,  мощный  и
беспощадный, обрушился на плечо. Острая боль пронзила девушку, и она упала
на землю. Факел выпал из ее руки, и Джил оказалась в кромешной тьме.
     Она услышала звук шагов и,  собравшись  с  силами,  взмахнула  мечом.
Раздался крик, и чье-то окровавленное тело  рухнуло  на  Джил,  корчась  в
агонии. Джил пришла в неистовство от подобной бесцеремонности, нестерпимая
боль жгла плечо.
     Понемногу глаза привыкли к темноте. Бородатый,  которого  она  смутно
припоминала, пританцовывал невдалеке. В руке  у  него  был  короткий  меч.
Ближе к ней стоял еще один преступник с гримасой на одутловатом лице.  Его
мучил приступ рвоты. Не вдаваясь в раздумья, Джил попыталась подняться  на
ноги, но бородатый, не упуская своего шанса, кинулся к ней, нанося клинком
сверху вниз зверский удар. Сквозь завесу темноты и боли Джил  узнала  удар
"гробовая наживка", дурацкий прием, и  ее  реакция  была  мгновенной.  Она
собралась с силами и достала его в выпаде. Кровь хлынула  одновременно  из
груди и изо рта. В его  остекленевших  глазах  застыло  выражение  боли  и
дилетантского, почти комического удивления.
     Коротконогой толстяк бросил  свой  меч  и  пустился  бежать.  Она  не
ощущала ничего, кроме холодного странного отчуждения, смешанного со слабым
презрением к его трусости. Первый из  нападавших  все  еще  барахтался  на
полу, дико вскрикивая на той же высокой ноте и судорожно хватаясь за ногу.
Джил медленно повернулась и увидела, что отрубила ему левую ногу,  которая
лежала где-то в четырех футах от жертвы все еще в зеленой кожаной сандалии
с золотой перевязью. Это было последнее, что она запомнила перед тем,  как
потеряла сознание.
     - Что с ней? Она выживет? - голоса вокруг нее были смутны и невнятны.
     - Ингольд? - прошептала Джил ватными губами.
     - Все в порядке, голубка, - успокоил ее Гнифт, ласково поглаживая  по
голове. - Просто прекрасно.
     Джил вздохнула и закрыла глаза из-за дымной боли  тусклого  света.  И
все-таки Ледяной Сокол оказался прав: она слишком дорого заплатила  за  то
постыдное решение захлопнуть ворота перед носом трех жалких  жуликов.  Все
эти рассуждения о ценности человеческой  жизни  -  пустая  болтовня.  Если
задуматься,  она  убила  человека,  даже  не  спросив  себя,   _ч_т_о_   я
д_е_л_а_ю_? Хотя в момент борьбы она  понимала,  что  спасает  собственную
жизнь.
     Рассеянно она подумала: "Наверное, четыре и, может быть, еще один", -
если эта сволочь истечет кровью.
     Джил зарыдала так же, как тогда, когда  лишилась  девственности.  Она
пересекла  черту,  которую  не  пересечешь  дважды,  и  больше  не   могла
оставаться той, что была прежде.
     - Не плачь, малышка, - увещевал Гнифт,  вытирая  слезы  на  ее  щеках
своей  загрубелой  ладонью.  -  Все  позади.  Незначительное   повреждение
ключицы. Сущий пустяк.
     Но она, казалось, не могла заставить себя остановиться, сотрясаясь  в
рыданиях не от боли, но от чувства потери и ощущения безысходности.
     Мир медленно возвращался. Она лежала на  своей  собственной  койке  в
казарме. Узкая комната, освещенная  расплывчатым  желтым  сиянием  жировых
светильников, была набита ее друзьями-стражниками; туго забинтовав плечо и
стянув его ремнем, Гнифт собирал  грубые  хирургические  инструменты.  Его
яркие, как у эльфа, глаза излучали нежность и  сострадание.  Рядом  стояла
Мелантрис с окровавленным полотенцем в руках, а над ними обоими возвышался
Калдерн, заменивший Ледяного Сокола на посту капитана ночной стражи.
     - Ты здорово все сделал, - сказала Мелантрис. - Чисто. Я же говорила,
она сильно ударила, Гнифт. Отхватила ногу и сильно задела другую  лодыжку.
- Ее холодные бездушные глаза вернулись к Джил. - Ты била одной рукой?
     Джил кивнула, судорожно вздохнув. Ей вдруг стало интересно, плакал ли
ее отец, когда убил своего  первого  японца?  Джил  удивилась  спокойствию
своего ответа.
     - Да, одной. Так что же все-таки произошло, Калдерн?
     Рослый капитан почесал затылок.
     - Какая-то нелепица, - он  произносил  слова  врастяжку,  -  прибежал
парень и стал просить о помощи, мол, убийство на  дороге,  позвать  больше
некого. Я, дурак, поверил и пошел за ним, а потом  потерял  его  из  виду.
Прости, Джил!
     - Ты не виноват, - кивнула Джил, закрывая глаза.
     - Никто не мог предположить,  что  так  произойдет,  -  сказал  Янус,
неожиданно появившись из темноты.  -  Как  ты  себя  чувствуешь,  Джил?  -
командир встал у ее койки, огромный и надежный.
     - Хорошо, - ответила она тихо. Единственный человек, который  мог  бы
разделить боль ее души, был сейчас далеко, где-то в  сердце  равнины;  она
желала только одного - спать.
     Она услышала, как Янус сказал остальным:
     - Вы свободны, дети мои. Бедняжка устала. Проводите коллег-хирургов и
выставьте караул.
     Послышался шум, пререкания, стоны, невнятные и громкие  проклятия  на
резком языке Вос. Джил не открывала глаз. Она слышала их удаляющиеся шаги.
     Гнифт   откровенно   флиртовал   с   Мелантрис.   Янус   и    Калдерн
переговаривались на непонятном северном диалекте. Затихли бряцанье мечей и
звон кольчуг. Вернулось мрачное одиночество.
     - Могу я хоть чем-нибудь помочь тебе?
     Джил с удивлением открыла глаза. Минальда в своей тонкой крестьянской
юбке и темном плаще сидела на соседней койке.
     - Я хочу пить. - Девушка повернулась и  зачерпнула  воды.  -  Что  ты
здесь делаешь?
     - Мне сказали,  что  ты  ранена,  -  сказала  Альда  просто,  -  меня
разбудили и потребовали подписать бумагу на арест Парсцина  Прала.  -  Она
вернулась с ковшом в руке. - Ты можешь сесть?
     - Наверное. Кто это, Парсцин Прал?
     - Ты отрубила  ему  ногу,  -  Альда  говорила  удивительно  спокойно,
помогая Джил облокотиться на подушки, собранные со всей казармы. При  этом
движении сломанная ключица врезалась в кожу, и Джил снова пронзила боль. -
Он был одним из богатейших купцов в  Гее.  Ты  убила  Варда  Вебблинга.  А
третьим был Бендл Стуфт.
     - Да, я вспомнила его, - подтвердила Джил.
     Прал состоял  в  Элвитском  купеческом  кружке.  В  тот  день,  когда
пенамбрцы освободили Януса, Бендл Стуфт тоже присутствовал там,  одетый  в
зеленый вельвет и горностай. Варда Вебблинга она не помнила. Но сейчас это
не имело значения. Джил подумала,  что  Альде  пришлось  пережить  намного
больше, чем это кажется на первый взгляд. С минуты падения  Гея  ее  жизнь
превратилась в ад.
     - Ты сможешь опознать его перед судом? - спросила Альда.
     - Конечно, - ответила Джил, - нет проблем.
     Альда задула две лампы в комнате.
     - Хочешь, я останусь? - спросила она.
     Джил снова закрыла глаза и тихо ответила:
     - Нет, спасибо.
     С минуту поколебавшись, Минальда ушла.

     Бендл Стуфт предстал перед судом на следующее утро. В большой  келье,
предоставленной Алвиром для аудиенций, в королевских владениях Убежища.
     Джил сразу узнала его. Дряблое лицо и покатый подбородок всю  прошлую
ночь не давали ей покоя даже во сне. Сейчас  он  сидел  на  высеченном  из
камня табурете, машинально перебирая драгоценный камни своих  перстней.  В
теплом золоте  света  свечей  его  руки  сверкали  фейерверком  топазов  и
изумрудов.
     Это была торжественная церемония.  Свечи,  выставленные  на  длинных,
высеченных  из  черного  камня  столах,  за  которыми  заседал   трибунал,
придавали судьям  странное  сходство  с  застывшими  священными  статуями,
освещенными церковным светом. Огонь отражался в золотой вышивке на груди и
рукавах Алвира, и, словно татуировка, покрывал манжеты его черных лайковых
перчаток. Пламя полыхало сильным,  горячим,  красно-фиолетовым  блеском  в
аметисте кольца аббатисы Джованнин и  светилось  малиновым  светом  на  ее
рясе. Минальда выглядела среди них очень бедно и скромно.
     Джил стояла за спиной осужденного. Янус и  Калдерн  поддерживали  ее.
Дорога отняла слишком много сил, и девушка выглядела измученной. Голова ее
гудела  от  жара.  Комната  неожиданно  приобрела  двухмерное   измерение,
нереальное для ее уставших глаз.  Цвета  рябили  в  глазах,  словно  кровь
растекалась по черному бархату. Звуки то оглушали, то сливались в сплошное
жужжание и отдалялись.
     Даже собственный голос прозвучал странным эхом в ее ушах,  когда  она
произнесла:
     - Это он.
     - Вы уверены? - спросил Алвир. Аббатиса подле  него  разомкнула  свои
длинные хрупкие пальцы и сомкнула их вновь уже по-другому, словно  любуясь
узором образованной ими тени.
     - Да, - кивнула Джил. - Я уверена.
     - Вы понимаете всю серьезность предъявляемого обвинения?  -  повторил
Алвир вкрадчивым мелодичным голосом. - Вы  должны  быть  уверены,  что  не
ошибаетесь.
     Джил нахмурилась.
     - Он пытался убить  меня,  -  резко  произнесла  она.  -  Это  не  та
ситуация, о которой можно забыть, и не тот случай, когда можно ошибиться.
     - Возможно, - хмуро согласился Алвир. - Нужно подумать о каком-нибудь
наказании.
     - О каком-нибудь? - переспросила Джованнин, ее  взгляд  скользнул  по
нему. - Законы Убежища предусматривают только одно наказание.
     Отблеск свечей тысячу раз отразился  в  темно-синих  глазах.  Канцлер
торжественным голосом стал произносить приговор, и покрывшийся  мертвенной
бледностью Стуфт повернулся к нему.
     -  Поскольку  суд  не  располагает  доказательствами,   что   Убежище
подвергалось реальной опасности...
     - Мой господин,  -  прервал  его  Янус.  -  Сегодня  утром  мы  нашли
обглоданные кости его сообщников. Это значит,  что  Дарки  были  в  долине
прошлой ночью.
     - Когда именно, почтенный главнокомандующий? - спросил Алвир.  -  Это
могло случиться намного позже. Мы хотим торжества правосудия.
     - Правосудия? - Джил задыхалась  от  боли,  гнева  и  обиды.  -  Этот
человек пытался убить меня. - Она посмотрела на Стуфта в тот момент, когда
он снова садился на стул.
     Теперь он успокоился, это было заметно. Толстяк успел переговорить  с
Алвиром перед судом и знал, что смертная казнь ему не грозит.
     Бешенство захлестнуло Джил, словно кровавая  волна,  бешенство  более
сильное, чем то, которое она испытывала в бою у ворот.  Теперь  она  точно
знала, что  чувствует  полицейский,  услышав  новость,  что  сводник,  или
торговец наркотиками, или налетчик,  которого  он  взял  с  таким  трудом,
получил два года условно. Пальцы Януса  крепко  сжали  ее  здоровую  руку,
напоминая ей, что она все еще находится в присутствии Совета Регентов.
     - В самом деле, - продолжал Алвир спокойно. -  Мне  кажется,  что  мы
должны решить вопрос о хранении продуктов  в  одном  месте  и  под  единым
руководством. С тех пор, как Майо  и  его  люди  получили  доступ  в  наши
владения, опасность возникновения черного рынка  удвоилась.  Стража  может
пресечь воровство в зародыше, и у нас не будет  больше  проблем  подобного
рода.
     Прекрасные  брови  аббатисы  удивленно  взметнулись,  но   ее   глаза
оставались  такими  же  холодными,  словно  галька  в  речном  потоке,   и
бездушными, как у акулы.
     - Под опекой возглавляемого вами Совета, милорд?
     Тон Алвира оставался почтительным.
     - Конечно, вы же знаете, что это будет лучше, чем теперешний хаос...
     - Я этого не знаю, - сухой шелест ее шепота был мягок и  задумчив.  -
Вы одержимы идеей собрать все запасы воедино, но нет лучшего  выхода,  чем
отдать это  под  присмотр  Церкви,  у  которой,  к  тому  же,  куда  более
подготовленный состав служителей, нежели у вас, что относится и к армии.
     - Об этом не может быть и речи, - решительно отрезал Алвир.
     - Значит, вы просто прикрываетесь словами об объединении.
     - Мы через это уже прошли, - сказал канцлер, и голос  его  неожиданно
стал жестким. - Под надлежащим руководством...
     - Под чьим? - резко перебила его аббатиса. - Под руководством  таких,
как Бендл Стуфт, ваш старинный приятель?
     - Мы действительно были друзьями, - согласился Алвир. - Но это никоим
образом не повлияет на решение суда.
     - Тогда следуйте Закону Убежища, - настаивала она, - и оставьте его в
цепях на закате.
     - Мой  господин!  -  квакнул  Стуфт,  вскакивая  со  своего  стула  с
удивительным проворством для такого,  как  беспристрастно  подумала  Джил,
упитанного человека.
     - Молчите! - осадил его Алвир.
     Купец рухнул на колени перед черным столом.
     - Мой господин! Умоляю, пощадите! Это больше не повторится!  Клянусь!
Они  заставили  меня.  Клянусь!  Это  была  идея  Вебблинга,  это  правда,
Вебблинга и... и Прала, они заставили меня пойти... - его руки  шарили  по
полированной  поверхности   стола,   золото   его   колец   скользило   по
полированному дереву. Он лепетал,  срываясь  на  визг,  словно  истеричная
старуха. - Пощадите, мой повелитель, я больше никогда этого не сделаю.  Вы
обещали спасти меня от наказания. Я сделаю все, что вы прикажете...
     - Молчать! - взревел Алвир.
     Два стражника подхватили обвиняемого и поставили на  ноги.  В  мягком
мерцании свечей Джил увидела, что он дрожит  от  страха,  пот  катился  по
лицу, словно от невыносимой жары. Он рыдал.
     - Никто не говорит о казни, - продолжил Алвир более спокойно. -  Хотя
необходимо наказать его по строгости.
     Джованнин посмотрела на свои руки.
     - В такой ситуации речь может идти только об одном наказании.
     - В самом деле, дорогая аббатиса, - сказал Алвир. - Мы же  не  станем
создавать прецедент...
     Она быстро взглянула на него.
     - Напротив, это именно тот случай, когда необходимо его создать. -  В
мерцающем свете она походила на древнего хищного  бога.  -  Это  наверняка
заставит  других  воров  еще  раз  задуматься  и   отказаться   от   столь
неблаговидного занятия. - Длинный, холодный  палец  разгладил  складку  на
алом рукаве.
     - Если запасы продуктов будут собраны воедино...
     - Конфискованы, вы хотите сказать? - ее черные глаза злобно сверкали.
- Сколько разных идей появится, если все перейдет в руки таких людей,  как
Стуфт? Если, кроме всего прочего, у бедных начнут отнимать даже те скудные
запасы, что у них есть, они поднимут восстание.
     - Это безумство!
     Она пожала угловатыми плечами.
     - Это самая бесцеремонная конфискация.
     - Нет, не конфискация!
     - Игра слов, мой повелитель, - ответила она равнодушно.
     С видимым усилием Алвир взял себя в руки. Аббатиса потупилась с  едва
заметной змеиной улыбкой и промолчала.
     -  Дорогая  аббатиса,  вам  не   кажется,   что   за   всеми   вашими
благочестивыми разговорами о чистоте души  стоит  меркантильная  забота  о
наживе Церкви?
     -  Души  населяют  тела,  милорд.  Мы  всегда  заботились  об   обеих
половинах. Так же, как и вы, мы ищем только наивысшего блага для тех, кого
Господь оставил на наше попечение.
     - Так вот почему вы, попечительница от  Бога  милосердного,  требуете
жизнь этого человека.
     Она подняла голову, и бездонные черные глаза  под  густыми  ресницами
встретили его взгляд с удивительным спокойствием.
     - Конечно. - Стуфт издал отчаянный тихий  стон.  -  Я  требую  именно
этого приговора и не отступлюсь.
     - А я настаиваю на другом, - проскрежетал Алвир. - Купец Бендл  Стуфт
приговаривается к публичной порке тридцатью ударами бича и  будет  посажен
на тридцать дней на хлеб и воду. Минальда? - Он взглянул на  свою  сестру,
которая  сидела  все  это  время  в  абсолютном  молчании,   наблюдая   за
происходящим.
     Она подняла голову. Темные, с драгоценными камнями косы были  уложены
у щек, которые в красноватой тени вдруг стали белыми, как бумага.
     - Он должен умереть.
     - Что? - задохнулся Алвир, вспыхнув от удивления и ярости.
     Стуфт всхлипнул и снова повалился  бы  на  колени,  если  бы  Янус  и
Калдерн отпустили его. Он зарыдал.
     - Мой повелитель, Госпожа!
     Слезы катились по его  щекам.  Альда  разглядывала  его  с  отчаянным
спокойствием, ее полные губы были так плотно сжаты, что стали серыми.
     Джил ужасалась, как она могла убить человека и покалечить другого. Но
то была самооборона. Тогда не возникало даже сомнений  в  правильности  ее
действий. Там не было шквала протестов. Тогда  никто  не  висел  на  руках
стражников, не выл, моля о пощаде, о сострадании, об  отсрочке.  Ее  тогда
поддерживали только два чувства - отчаяние и ярость. Минальда творила свое
правосудие с трезвой головой.
     Алвир заговорил зло и грубо,  но  она  даже  не  стала  его  слушать,
взволнованно объясняя.
     - Бендл Стуфт, ты подверг опасности мою жизнь и жизнь моего сына  так
же, как и жизнь  моего  брата,  который  выказал  бы,  я  думаю,  огромное
милосердие,  даже  просто  призывая  к  отсрочке  приговора.  Ты   подверг
опасности жизни твоей собственной жены, твоих дочерей,  твоего  маленького
сына, как и каждого в Убежище, - ее голос  зазвенел  в  тишине,  но  Бендл
Стуфт бился в истерике, потеряв рассудок.
     - Пощадите! Умоляю! Пощадите!
     Альда продолжала:
     - Как Королева Дарвета и Регент Принца  Алтира  Эндлориона  я  выношу
тебе приговор. На закате дня ты будешь закован между двух столбов на холме
перед воротами Убежища и оставлен Даркам. Да помилует тебя Господь!
     Купец в слезах взывал:
     - Вы же мать! Не оставляйте моих детей сиротами!
     Ее подбородок дрогнул, и хотя лицо ее было спокойно  и  холодно,  как
лед, Джил заметила маленькую морщинку между бровей. Янус и Калдерн подняли
осужденного с табурета и вынесли его, вопящего и воющего, из комнаты.
     Разбитая и больная, Джил  пошла  следом  за  ними.  У  нее  кружилась
голова, но, покидая зал, она оглянулась и посмотрела на Минальду,  которая
горько плакала, закрыв лицо ладонями.

                                    7

     Джил медленно приходила в сознание, с недоумением осознавая, что  она
спала. Запах ладана проникал в ее ноздри, заглушая все те запахи,  которые
она чувствовала во сне, - если только это был сон - мягкое пение, строфы и
антистрофы  сливались  в  одно.  Она  сознавала,  что  сидит  в   какой-то
восьмиугольной комнате, темной, пустой, окутанной тенью. Порывшись в своей
затуманенной памяти, она подумала,  что,  должно  быть,  пробралась  сюда,
чтобы уединиться от других.
     Может, казнь была кошмарным сном?
     Нет, грязь и снег на ее ботинках были свежими  и  стекали  на  ровные
черные камни пола. Она помнила замешательство на лицах  мужчин,  женщин  и
детей, собравшихся у дороги, ведущей на холм перед воротами.  Слышала  вой
волков  и  ветра  в  лесу  и  тихий  плач.  Несколько  жалостливых  женщин
оплакивали Бендла Стуфта и Парсцина Прала.
     Неожиданно рядом раздалось бормотание.
     - Так ему и надо. Он заслужил свой приговор. Когда мы бежали из Гея в
Карст, старый скряга взял с меня пенни за буханку хлеба - целое  пенни!  И
это  когда  у  меня  было  шестеро  голодающих  детей  и  нам  негде  было
приютиться.
     - Пенни за хлеб? - мужчина горько рассмеялся. - Он и Прал  содрали  с
меня шесть медяков за место на полу в бане, за ночлег. Я потерял жену  той
ночью. По мне, пусть тот стражник вместе с ногой отхватил бы  ему  руки  и
голову.
     Поддерживают свою стражу, подумала измученная Джил  и  огляделась  по
сторонам. Сейчас она ясно вспомнила, что была с Янусом и Мелантрис.  Алвир
позвал их для разговора. Она следовала за ними. Но около Церкви в глазах у
нее  помутилось.  Затем  она  словно  куда-то  провалилась.  Пускай   Янус
встретится с ним, подумала она. Я не стану  взбираться  по  этим  ступеням
ради праздной болтовни.
     Теперь она увидела, что комната пристроена к  задней  стене  главного
прохода намного позже, чем само Убежище, и служит ходом в само  Святилище.
В глазах Джил такие пристройки олицетворяли собой период  перенаселения  в
истории Убежища. Того самого перенаселения, когда келий  стало  необычайно
много и они беспорядочно перемешались с коридорами.  В  приемной  не  было
ничего, кроме  нескольких  высеченных  из  камней  скамеек  и  изображения
неизвестного святого,  искусанного  змеями  до  смерти.  Дверной  проем  в
дальнем конце комнаты вел в Святилище.
     Где-то открылась дверь. Из Святилища  донеслось  пение,  подхваченное
эхом монашеских голосов, возносящих молитвы на древнем языке. Для Джил это
было странным откровением, подобным смутному отражению  ее  средневекового
обучения,  диковинным  напоминанием  о  Великой   Пустоте,   которую   она
пересекла, чтобы попасть сюда. Молитвы,  что  читала  Джованнин  на  месте
казни,  приводили  ее  в  смятение  своей  узнаваемостью.  Джил   как   бы
существовала в двух реальностях.
     Образ Джованнин всплыл в ее  памяти  силуэтом  на  освещенном  желтым
заходящим солнцем небе. Словно каменное изваяние, в  развевающейся  мантии
она стояла между  пилонов  массивных  каменных  столбов,  которые  лежали,
словно ружейный прицел, между воротами Убежища и темной тесниной  перевала
Сарда. Парсцин Прал повис в цепях на столбе, полуживой от  боли  и  потери
крови. Бендл Стуфт рыдал,  скулил  и  просил  о  пощаде  все  время,  пока
аббатиса  молилась.  Люди   наблюдали   казнь   бездонным   темным   морем
внимательных глаз. На другом конце  пригорка  стояли  беженцы.  Оборванные
мужчины, женщины и  голодные  дети  хранили  гробовое  молчание,  наблюдая
творящееся правосудие. Снежный вихрь налетел с  долины.  Цепи  бряцали  на
столбах, и ключи гремели в  руке  Януса.  Алвир  прочитал  приговор  своим
сильным  голосом,  и  Джованнин  произнесла  молитвы,  формально  призывая
Всевышнего простить этим людям их прегрешения, но тоном своим намекая, что
ей будет безразлично, сделает он это или нет... Затем, как  только  солнце
скрылось в тучах, все они отвернулись от обреченных и поспешили в Убежище.
     Джил смутно припоминала Майо Трана, который хромал, опираясь на  свой
посох, между  Алвиром,  Джованнин  и  Минальдой.  Она  не  помнила,  чтобы
кто-нибудь спускался по грязной дороге.
     Но это тоже могло быть сном.
     Джил лихорадило, она еле поднялась и пошла к двери Святилища. Из тени
дверного проема она оглядела огромную келью размером  около  десяти  тысяч
квадратных футов, хотя суждения Джил о таких вещах никогда  не  отличались
точностью. Вся эта  темная  громадина  освещалась  только  тремя  свечами,
горящими на голых каменных  плитах  центрального  алтаря,  и  в  мерцающем
слабом свете этих свечей чудовищная палата словно растворялась в  столбах,
галереях и балконах, что возвышались  один  над  другим,  словно  каменное
кружево. Миниатюрные капеллы балансировали на  фантастических  башенках  и
беспорядочно  установленных  платформах,   вьющихся   кверху   ступенчатой
спиралью, над целой армией неподвижно застывших демонов, святых,  ангелов,
зверей и чудовищ, выглядывающих из джунглей ручной работы. В  непроглядной
тьме не было видно ни души, но Джил слышала, как они пели, словно  капелла
перекликалась с капеллой через жуткий мрак пустоты.
     Она  уже  слышала  это  раньше,  по  дороге  из  Карста,  -  все  эти
благословения и заупокойные,  всенощные  и  заутрени.  Откуда  эти  корни,
идущие из всеобъемлющей  Пустоты,  думала  она,  и  куда  они  ведут?  Как
изменялись идеи? Восходили ли они к Платону? Или к  чему-то  еще,  чему-то
совершенно невообразимому? Она подумала о том святом в  приемной,  чьи  до
удивления круглые глаза выражали  скорее  страх,  чем  боль.  Был  ли  это
христианский святой, что кончил свои дни,  доставшись  гадюкам  на  второй
завтрак?
     Она знала, что все это не более  чем  умные  игры  и  что  она  не  в
состоянии ни на йоту уменьшить опасность от Дарков, не может предотвратить
надвигающийся раскол между Алвиром, Джованнин и Архимагом.  Но  Джил  была
ученым, и ни занятия со стражей, ни то, сколько человек она убила,  и  что
бы она о себе потом не думала, не могли поколебать ее страсть к учению.  И
никто, за исключением Ингольда, никогда не понимал ее -  ее  жажду  знаний
ради самих знаний. С ее стремлением восстановить давно минувшие события, с
ее шумными поисками самых отдаленных истоков этого Мира.
     - Джил-Шалос!
     Она испуганно повернулась. Словно в бредовой дымке  в  свете  пустого
дверного проема возникла аббатиса  Джованнин,  как  ангел  в  лихорадочном
бреду, бесплотная и безжалостная в кроваво-красном свете своей епископской
мантии, создание нечеловеческой красоты, мудрости и верности Богу.  Однако
в голосе ее не было ни тени тепла.
     - Вам плохо? - спросила она медленно. - На суде вы выглядели больной,
и сейчас, я вижу, вам не лучше.
     - Просто небольшой жар от раны, - оправдывалась Джил.  -  Я  буду  на
ногах через пару дней.
     Длинный костлявый  палец  обследовал,  не  прикасаясь  к  перевязи  и
стягивающим ее ремням, больное плечо Джил.
     - Боюсь, одним днем не обойтись, - сказала она. -  Ваше  плечо  может
доставить неприятности.
     Из Святилища докатилась новая волна поющих голосов. "За  упокой  души
Бендла Стуфта", - предположила Джил. Рядом с ней аббатиса, подняв  голову,
взыскательно прислушивалась. В золотом тумане света Джил разглядывала  это
лицо. Высокие брови бросали тень на  глаза  фанатика,  упрямство  высушило
щеки и превратило губы в тонкую полоску. Красивые маленькие уши,  изящные,
словно раковины, украшали стриженую голову. Морщинистая  старая  шея  была
все еще стройна.  Это  натолкнуло  Джил  на  мысль,  что  в  молодые  годы
Джованнин  Нармелион,  должно  быть,  была   удивительно   привлекательной
женщиной, олицетворяющей дисциплину,  хотя  женщины  с  таким  холодным  и
трезвым складом ума очень редко от чего-нибудь зависят.
     - Ваше Преосвященство? - спросила она мягко, словно из забытья. - Как
было построено Убежище?
     Аббатиса обдумывала ответ совсем не так, как это делали приятели Джил
из стражи. В конце концов она прервала молчание.
     - Не знаю. Что само по себе  странно,  -  добавила  она.  Ее  длинные
пальцы ласкали черные камни дверного проема. - Потому что это наш приют  и
наш дом.
     - А кто-нибудь знает?
     Джованнин покачала головой.
     - Вряд ли. Считали, что я слишком много знаю для наследницы престола,
тем не менее я не могу сказать ни слова.
     Джил понимающе улыбнулась.
     - Да, я тоже слишком много знала.
     Тень ответной улыбки тронула своенравные губы.
     - В самом деле?
     - О да. Я была последовательней  в  моей  стране.  Мне  кажется,  это
именно то, чем я и хотела всегда быть. У Церкви есть какие-нибудь  записи,
упоминающие о строительстве Убежища? Как оно было построено и кем?
     Аббатиса сложила руки, задумавшись. Позади  нее,  в  Святилище,  Джил
заметила движение.  Одетые  в  серые  рясы  монахи  поднимались  по  узким
ступеням, тускло освещенные янтарным светом кадил. Они исчезали в темноте,
но их голоса оставались, словно звуки ветра в ущелье.
     - Возможно, - сказала Джованнин в конце концов, - большинство записей
пришло  из  прошлого,  но  они  касаются  педагогики  и  содержат   другие
наставления, не затрагивая инженерного дела. Записи, которые мы сами, а не
лорд Алвир, доставили сюда в Убежище, восходят ко времени Ренвета,  но  не
думаю, что они продолжались во Времена  первого  нашествия  Дарков.  Может
быть, лишь некоторые из них. - Должно быть, она  увидела,  как  лицо  Джил
просветлело. - Для вас это так важно?
     - Да, - бесхитростно ответила Джил. - Эти  записи  могут  навести  на
след, на какую-нибудь информацию не только об Убежище, но и о Дарках.  Кто
они, почему приходят, почему уходят?
     - Возможно, - согласилась аббатиса после долгого  раздумья.  -  Но  в
основном там обыкновенные отчеты об урожае,  о  том,  кто  родился  и  был
похоронен, был год влажным или засушливым. А вот насчет  Дарков...  -  она
нахмурилась, и ее темные прекрасные брови сошлись вместе, резче  обозначив
морщины на сильном одухотворенном  лице.  -  Я  слышала,  что  цивилизации
прошлого  несли  зло  и  были  уничтожены.  При  всем  своем  всесилии   и
великолепии они занимались гнусными делами. Я верю, как и  верила  раньше,
что  нашествие  Дарков  -  наказание,  ниспосланное  Богом,  на  срок,  им
определенный. Книга Иаба говорит, что Бог позволит Злу на  какое-то  время
во имя благих целей  безраздельно  властвовать  на  земле,  -  она  пожала
плечами. - Я прожила долгую жизнь, и меня учили никогда не обсуждать  волю
Господа Бога.
     - Может быть, - сказала  Джил.  -  Но  очень  похоже,  что  множество
страданий и боли можно было предотвратить. Если бы Бог не хотел, чтобы  мы
учились у истории, он не дал бы нам руки, чтобы  писать,  и  глаза,  чтобы
читать.
     - Колдовская софистика, - спокойно ответила аббатиса. - Как  раз  то,
что соблазнило и погубило их. Нет, я не осуждаю твое  возражение,  ведь  у
меня нет доказательств о твоей верности друзьям-колдунам. Но я  сомневаюсь
в полезности борьбы с Божьим умыслом. Его воля  исполняется  медленно,  но
так же неотвратимо, как неотвратимо наступают на север льды.
     - Но кто, - настаивала Джил, - может знать Божью волю?
     - Не я, конечно. И я не вижу никакого злого умысла, чтобы  учиться  у
истории. Я не принадлежу к тем монахам, которые призывают сжечь все  книги
и читать молитвы только по памяти. Знание - это сила;  и  о  Дарках,  и  о
королях, которые узурпировали себе даже то, что по праву принадлежит Богу,
и о колдунах и магах, которые  в  него  совсем  не  верят  и  кого  дьявол
использует в своих собственных интересах. Мы можем  объединить  знание  со
знанием, их силу с нашей.
     - Как Руны на оковах? - спросила Джил с едва заметной горечью.
     - Это запрещенный прием, - ответила аббатиса. - Руны на оковах  могут
быть выбиты, чтобы связать и разрушить колдовские силы. И я  слышала,  что
это применяется. Но зло в любом случае разрушает  даже  доброе  намерение.
Поиски Лохиро могут привести к злу.
     - Вы не думали, что его колдовские силы от Бога?
     Ее тон, казалось, был более пылок, чем  она  того  желала.  Джованнин
бесстрастно разглядывала ее. Джил казалась не более чем бестелесной  тенью
с горящими глазами.
     - Вы бросились на его защиту,  -  вымолвила  она  наконец.  Ее  голос
выражал только  спокойный  интерес  питона,  выбирающего  себе  жертву.  -
Держитесь от него  подальше,  дитя  мое.  Для  человека,  продавшего  душу
Сатане, у него слишком большие способности и обаяние. Но он совершил  это,
и именно поэтому он все это и приобрел. Сатана прибирает  к  рукам  людей,
которые либо по неведению,  либо  из-за  гордыни  не  осознают  того,  что
совершили. Он соблазняет их властью. Но  я  стара,  Джил-Шалос,  я  видела
других   колдунов   -   злобных   отщепенцев,    упрямых,    честолюбивых,
своекорыстных. Если бы ты когда-нибудь встретила такого, того, кто  служит
и открыто приветствует силы Разрушения, ты бы никогда снова  не  подумала,
что этими способностями их наделял Бог.
     -  Но  он  не  такой!  -  запротестовала  Джил  горячо.  Воспоминания
пронеслись в ее разгоряченной голове, а  неосторожные  слова  сорвались  с
губ. Она вспомнила Ингольда, стоящего в бриллиантовом  волшебном  свете  и
сдерживающего метель и темноту в заливе, пока стража  не  провела  Тира  и
Альду в Убежище; старик брел через тоннель  звучащей  темноты,  окруженный
Рунами Власти, которые никто,  кроме  него,  не  мог  видеть.  Она  видела
выражение его глаз, когда он передал ей свой светящийся посох  и  попросил
ее прикрывать его спину. - Он никогда не будет  служить  злу,  никогда  не
употребит во зло свою силу. Могут быть хорошие и плохие колдуны,  так  же,
как хорошие и плохие люди...
     Джованнин подняла темные красивые брови, и Джил умолкла на полуслове.
Ее щеки  внезапно  вспыхнули  гораздо  сильнее,  чем  это  могло  быть  от
лихорадки. Она была рада, что окутана тенью.
     - Извините,  -  пробормотала  она  в  замешательстве.  -  Я  говорила
непочтительно. Все, что вы сделали, было милостью для меня.
     "По крайней мере уже десять лет, - успела подумать Джил, -  никто  из
простолюдинов не обрушивался так на Джованнин Нармелион".
     Но аббатиса промолчала в ответ. Странный свет  был  в  ее  задумчивых
глазах. Когда она заговорила, ее сухой, надтреснутый голос был добр.
     - Вы мне нравитесь, дитя мое, - сказала она. - Вы - храбрый воин, так
же, как и ученый. Вы видите цель и стремитесь к ней. Ваше сердце  искренно
и в учености, и в бою, и в любви. Такое сердце может  страдать  от  ран  и
способно на беспредельное добро и беспредельное зло. Но оно не может  быть
куплено или запугано, - она подняла свою руку, и холодные как  лед  пальцы
коснулись щеки Джил. - Я  пришлю  вам  церковные  записи,  если  вы  этого
хотите, и кого-нибудь, чтобы их перевести. Знание - это мой дар вам, как и
последствия, которые эти знания принесут.
     Она подняла свою костлявую руку, и Джил, преклонив колено, поцеловала
темный ободок епископского кольца.

     Позже,  прогуливаясь  по   казарме,   чтобы   разогнать   болезненную
сонливость, Джил подумала, что ее разговор с аббатисой тоже был  сном.  Но
после ужина в казарме появилась Минальда с тяжелой  книгой,  которую,  как
она объяснила, леди Джованнин попросила передать Джил-Шалос.
     - Я пришла проведать вас, - объяснила она, усаживаясь в ногах.
     Сквозь дверь Джил слышала шум отправляющейся в ночной дозор стражи  -
скрип кожи, слабое бряцание пряжек и тихую  болтовню  Мелантрис.  Минальда
положила руку на застежку переплета.
     - Что это?
     Джил коротко объяснила свое желание найти что-нибудь о  происхождении
Убежища и узнать какие-нибудь тайны.
     - Я имею в виду, - сказала она, - что  Убежище  таит  гораздо  больше
загадок, чем это кажется на первый взгляд. Откуда берется вода в  фонтанах
и отхожих местах? Даже если Убежище было построено  над  подземной  рекой,
вода ведь не течет вверх? Или почему в большинстве помещений воздух всегда
свеж, и почему он не застаивается? Каким оно было изначально? Я знаю,  что
Убежище было построено три тысячи лет назад Дейром из Ренвета, во  времена
первого нашествия Дарков, - она продолжала. - Но сколько времени  ушло  на
это? Где все находились, пока  оно  строилось?  Ведь  его  начали  строить
тогда, когда появились Дарки! Может, сначала  они  не  представляли  такой
опасности?
     - Нет, - ответила Альда просто. - Потому что  их  Гнездо  в  двадцати
милях отсюда. Ты же знаешь.
     Джил вспомнила наклонные плиты черного камня  среди  чахлых  лесов  и
содрогнулась.
     - И потом, - продолжала она, - ты и так уже  рассказала  мне  больше,
чем я об этом знала. Я слышала, что волшебство в  прежние  времена  сильно
отличалось от теперешней магии. Не знаю, что это значит,  но  точно  знаю,
что несколько веков назад здесь было колдовское место, что-то вроде  Храма
колдунов. Раньше они были во многих городах, а не только в Кво,  так  что,
может быть, так было  в  здесь.  Руди  говорит,  что  эти  стены  насквозь
пропитаны волшебством.
     При  упоминании  имени  возлюбленного  щеки  Альды  покрылись   ярким
румянцем, и Джил спрятала  улыбку.  Много  раз  эта  темноволосая  молодая
женщина напоминала ей первокурсницу, которую она когда-то учила. Она  была
мила, застенчива и очень неуверенна в себе. Трудно было поверить, что  эта
женщина с мягким голосом прошла через огонь и воду, видела гибель  мужа  в
горящих руинах разрушенного битвой Дворца, что она вступила в бой с силами
ночи, вооруженная только одним факелом и своей отчаянной  храбростью.  Она
была королевой Дарвета, настоящим повелителем Убежища, и сидела сейчас  на
неприбранной койке, скрестив  ноги  под  своей  многоцветной  крестьянской
юбкой.
     - Тем не менее аббатиса предложила мне книги,  чтобы  я  могла  найти
ответы, - сказала Джил, приподнимаясь  на  своих  подушках.  -  Гнифт  уже
сказал, что занятия и тренировки стражи отсрочены по крайней мере  на  три
недели. Наверное, он  прав,  -  добавила  она,  с  сожалением  щупая  свое
перевязанное плечо. - Ты не знаешь, кто мог бы помочь мне прочитать записи
и обучить языку?
     - О, я могу сделать это, -  воскликнула  Альда.  -  Мне  не  составит
труда. Я знаю старовосский и староцерковный язык, который очень сильно  от
него отличается. Ты знаешь, впервые я смогу быть полезной,  и  мои  знания
по-настоящему пригодятся.
     Джил с минуту удивленно разглядывала ее сквозь мрак казармы.
     - А что ты изучала?
     Альда пожала плечами.
     - Вышивку, пение, разные стихотворные стили. Однажды я  вышила  целый
гобелен - о Шаминфере и Сириандис, знаменитых влюбленных,  -  но  чуть  не
сошла с ума, пока не закончила, и больше за гобелены не берусь.  Что  еще?
Танцы и игру на арфе и цимбалах. Кое-что о Королевской  власти  и  немного
истории. Я ненавидела историю, - добавила она со смущенным лицом.
     - Как и большинство людей, - успокоила ее Джил.
     - Только не ты, -  изящные,  ухоженные  руки  Альды  погладили  изгиб
кожаного переплета.
     - Ну, я всегда была исключением.
     - Ты говоришь об истории с таким интересом, - сказала Альда, - словно
хочешь отыскать в ней что-то для себя. Все, чему нас учили историки -  это
просто какие-то высокоморальные истории, подобные той, о воине, что храбро
погиб в битве за своих  товарищей,  или  истории  обо  всех  этих  древних
патриархах, предпочитающих смерть рабству. Или о чем-то  в  этом  роде.  О
вещах, которых, я думаю, никогда и не было.
     Образ  жестокого   маленького   мальчишки   в   напудренном   парике,
признающегося отцу в том, кто срубил вишневое  дерево,  проплыл  в  голове
Джил. Она засмеялась.
     - Может быть.
     - Но если тебе нужен кто-нибудь, чтобы прочесть  эти  книги,  я  буду
рада помочь.
     Джил в молчании изучала ее лицо. Она сама распродала  университетскую
библиотеку подобно тому, как владельцы  сначала  продают  свои  кабаки,  а
потом много ночей не могут найти этому причину. А что до того, чтобы иметь
королеву научным консультантом... Алвир, подумала Джил, вряд  ли  допустит
это.
     - Конечно, - сказала она тихо. - В любое время, когда ты сможешь.
     Девушка принялась за дело в маленьком  уютном  зале  за  казармой,  в
котором Ингольд как-то раз устроился на ночлег. Зал был уединен и  отделен
от главных помещений и, как заметила Джил, находился на противоположной от
Королевских покоев стороне Убежища.  Альда  приходила  сюда  каждый  день,
обычно с Тиром, чтобы кропотливо работать  над  древними  хрониками,  пока
Джил выцарапывала свои записи  на  покрытых  воском  деревянных  дощечках,
которые она нашла в покинутой кладовой. В другой кладовой она  нашла  стол
на веретенообразной ножке, достаточно маленький для того, чтобы его  можно
было поставить в кабинете. Стульями  им  служили  бочонки  из-под  моченых
яблок.
     Так она вступила в период спокойных научных изысканий, часы протекали
в переписывании и сортировании записей, перемежаясь с  долгим,  уединенным
блужданием  по  коридорам  Убежища  в   поисках   каких-нибудь   признаков
таинственной круглой палаты, описанной Руди незадолго до  ухода.  Это  был
как раз один из таких походов, когда, вернувшись,  она  застала  Альду  за
своим столом. Альду,  которая  в  тусклом  свете  лампы  изучала  одну  из
восковых таблиц.
     - Что ты делаешь? - воскликнула Джил, осторожно прикасаясь к восковой
поверхности.
     Джил  увидела,  что   Альда   писала   серебряной   шпилькой   вместо
гравировальной иглы, привычно смешивая английские  буквы  с  рунами  языка
Вос. На таблице было написано:
     Сверл (?) п.Тирвис, с.Элдор, Бет, Урдвас - голод, снег, перевал 2, за
4 - нет уп.о ПТ - нас. Б. 1200 + 3  пос  (Большое  Кольцо??)  -  похоронен
Гаенгу - Еп.Кардье. Трахо.
     - Конечно, - ответила она весело. - Это из той  хроники,  которую  ты
мне читала вчера. Это просто сокращение - Сверл, черт его  побери,  правил
Ренветом, три сына названы Элдор, Бет и Урдвас...
     - Бет - женское имя, - возразила Альда.
     - Ох, - Джил сделала пометку. В древнем Вос  у  местоимений  не  было
рода. - Как бы  там  ни  было,  второй  год  его  правления  ознаменовался
жестоким голодом,  и  снег  покрыл  перевал.  Население  Убежища  с  тремя
поселениями  на  равнине  тогда  составляло  двенадцать  тысяч.  Одно   из
поселений называлось Большое Кольцо - не спрашивай меня, почему в  хронике
не упоминается о Дарках, и это не удивительно, хотя мы  все  равно  отыщем
хоть  что-нибудь  о  них.  На  четвертом  году  его  правления   появилось
постановление об охране Высоких  ворот,  хотя  они  могли  охраняться  уже
несколько лет. Аббатом Карета в то время был мужчина или женщина по  имени
Трахо.
     - Это старая форма от Траго. Это мужское имя.
     - Спасибо, - Джил сделала другую пометку. - И  в  его  правление  они
хоронили умерших в Гаенгу, и об этом я и хочу тебя спросить. Гаенгу -  это
старая форма - хорошее место или счастливое место?
     - Нет, это не совсем хорошо. Я думаю, должно  быть  более  подходящее
выражение, - Альда вытянула ногу и аккуратно катнула мячик назад  к  Тиру,
который весело  играл  им  на  полу.  -  Это  скорее  место,  где  собраны
сосредоточения каких-то определенных сил, где люди могут видеть  удаленные
вещи или видения.
     Джил  размышляла,  пока  Тир  сосредоточенно  полз  через  соломенную
циновку и старый камыш,  покрывавший  пол.  Альда  опустилась  на  колени,
позволив ребенку схватить ее за  пальцы,  и  подняла  его  на  ножки.  Тир
запрокинул головку. Он весь сиял от удовольствия.
     - Ты знаешь, - сказала Джил задумчиво, - держу пари, эти  кладбища  и
стали Гнездами Дарков. - Она взяла табличку и  бесцельно  повертела  ее  в
руках. На ощупь воск был холоден и гладок, как мрамор. -  Бог  его  знает,
место жуткое. Но скорее это что-то противоположное Гаенгу.  Его  атмосфера
скорей разрушает всякое  волшебство,  чем  генерирует  его.  Интересно,  -
пробормотала она.
     - Что интересно? - удивилась Альда, удерживая руки сынишки в своих.
     - То, что, похоже, в то время они совершенно отвергали идею того, что
Дарки появляются из этих Гнезд. Это само по себе не так  удивительно,  как
кажется на первый взгляд, - продолжала она, - ваше решение, что  костер  -
первая линия защиты от них. Вот почему, собственно, у нас  и  нет  никаких
записей о Времени Тьмы.
     Альда отпустила Тира, и ребенок пополз прочь, преследуя свой мячик.
     - Как досадно, - сказала она невпопад.
     - Это не просто досадно, - ответила Джил,  присаживаясь  на  мешок  с
зерном и накрывая озябшие ноги своей мантией. - Из-за этого никто не  смог
дать отпор, когда все вновь повторилось. Я имею в виду, до  прошлого  лета
никто ничего не слышал о Дарках.
     - Нет, мы знали,  -  запротестовала  Альда.  -  Но  это  было  против
Ингольда. Когда я была маленькой девочкой, моя няня говорила мне, чтобы  я
не вставала из кровати по ночам, а то придет Дарк и съест меня.  Наверное,
все няни говорили так, - голос Альды дрогнул: в  конце  концов  именно  ее
няня Медда и была съедена Дарком. - Это как раз то, с чем  мы  подрастали.
Маленькие дети в них верили. Не верили только их родители.
     Джил представила себе судьбу какого-нибудь потрепанного, не  похожего
на других паломника, старавшегося убедить общество, что Бука действительно
собирается проглотить Америку.
     - Как же Элдор поверил ему, - пробормотала она.
     - Элдор, - Минальда помолчала. -  Элдор  был  исключением,  пока  был
ребенком.
     Джил быстро посмотрела на нее, почувствовав неожиданное напряжение  в
голосе. Взгляд Альды был устремлен  в  недосягаемую  даль,  она  с  трудом
сдерживала слезы, внезапно появившиеся в ее глазах.
     "Несмотря на ее любовь к Руди, -  подумала  Джил,  -  была  еще  одна
любовь, которую нельзя отрицать". В последовавшей  за  этим  тишине  можно
было расслышать голос Мелантрис, спорившей с Сейей о том,  должна  ли  она
сбросить плащ в рукопашной или нет.
     Затем Альда выдавила из  себя  слабую  печальную  улыбку  и  смахнула
слезы.
     - Прости.
     - Все в порядке.
     - Нет, - сказала Альда. - Это просто потому, что иногда я не понимаю,
что произошло между мной и Элдором. Потому что я никогда не пойму этого. Я
думала, что смогу заставить его полюбить меня, если буду любить его  очень
сильно, может быть, я была просто дура, - она снова вытерла  слезы.  -  Но
это больно. Ты знаешь, обидно, когда отдаешь кому-то все, что имеешь, а он
просто смотрит на это и отворачивается...
     Она снова глянула в сторону, не в  состоянии  встретиться  глазами  с
Джил, которая неловко молчала, не находя слов утешения.
     Но Альда не обиделась на молчание. Казалось, в молчании ей было легче
справиться с чувствами. Тир, достигнув конца комнаты,  повернул  и  пополз
назад со своей легкомысленной решительностью, и  Альда  улыбнулась,  когда
снова помогла ему встать на ноги. "Он очень  похож  на  Альду",  -  думала
Джил, глядя на мать  с  сыном,  -  оба  были  небольшие,  но  крепкие,  со
сверкающими утренней свежестью голубыми глазами.
     Просто здорово, подумала она про себя, что в этом сорванце  так  мало
от Элдора. Когда поддерживаешь  отношения  с  мужчиной,  которого  Церковь
объявила служителем Сатаны, страшно видеть перед глазами его точную копию.
     Альда неожиданно подняла глаза, словно  отбрасывая  от  себя  боль  и
смущение этой своей первой, неразделенной любви.
     - Итак, где же ты была? - спросила она Джил. - Стража сказала, что ты
ушла сразу после завтрака.
     - Ну... - Джил пожала плечами, - исследовала, искала. Ты  никогда  не
натыкалась на упоминание о чем-то вроде наблюдательной комнаты в  Убежище?
Нет? Комнаты с черными каменными столами внутри, с чем-то вроде  огромного
кристалла в середине?
     - Нет, - Альда нахмурилась. - Но что удивительно  -  это  звучит  так
знакомо. Речь идет  о  кристальном  диске,  вмонтированном  в  поверхность
стола?
     - Да, это часть стола, - ответила Джил. - Как ты догадалась?
     - Сама не знаю. У меня такое чувство, что  когда-то  давно  я  видела
что-то подобное, но это было словно во сне,  потому  что  я  уверена,  что
никогда не видела ничего подобного, - удивленно  продолжала  Альда,  снова
усаживаясь на свой стул.
     Ее лицо было омрачено. Тир, которого  она  подняла  себе  на  колени,
наконец-то добрался до ее бриллиантовой застежки,  скрепляющей  волосы,  и
Альда, вынув ее, подала сыну.  Ее  волосы  темным  потоком  хлынули  вниз,
покрыв ее плечи и ее ребенка.
     Джил положила перевязанную руку на колено.
     - Почему удивительно? - спросила она.
     - Потому что я чувствовала нечто подобное  в  Убежище  много  раз,  -
обеспокоенно ответила Альда. - Словно я вспоминала что-то, вспоминала  то,
что случилось здесь в далеком  прошлом.  Иногда,  когда  я  спускалась  по
лестнице или бродила одна по пустым залам, я чувствовала, что уже когда-то
была здесь раньше.
     - Словно дейяву (это был технический термин на языке  Вос  для  этого
явления)? - обстоятельства показались Джил интересными.
     - Не совсем.
     - Словно унаследованные воспоминания, подобно тем, что передаются  от
родителей детям в некоторых семьях? - тихо спросила Джил.  -  Ты  говорила
мне, что твоя семья была ответвлением рода Дейра.
     Альда обеспокоенно оглядела ее в смутном желтоватом свете лампы.
     - Но память переходит только от отца к сыну, - сказала она мягко. - И
Элдор рассказал мне однажды, что его воспоминания  о  других  жизнях  были
словно его собственные воспоминания. Очень ясные, словно видения. А мои  -
просто чувства.
     - Может быть, женщина наследует память иначе? - предположила Джил.  -
Может быть, она у женщины не так определенна и поэтому  не  использовалась
веками, потому что в Доме  Дейра  не  прерывалась  мужская  линия.  Может,
раньше  тебя  не  тревожили  воспоминания,  потому  что  в  этом  не  было
необходимости. - Джил наклонилась вперед; зерно в мешке,  на  котором  она
сидела, тихо зашуршало, и по  крошечной  комнате  распространился  затхлый
запах.
     - Я помню, очень давно Ингольд сказал мне, что отец Элдора не  помнил
ничего из жизни Дейра, потому что в этом не было настоящей  необходимости,
что воспоминания могут наследоваться через одно,  два,  три,  а  иногда  и
больше поколений. Но он сказал, что они проснулись у Элдора потому, что  в
них была необходимость.
     Минальда сидела тихо, наблюдая за  своим  ребенком,  таким  реальным,
играющим у нее на коленях. Ее распущенные волосы скрывали лицо,  но  когда
она заговорила, голос был мягок и полон сомнения.
     - Я не знаю, - сказала она.
     Джил быстро встала.
     - Я думаю, это здорово, - объявила она.
     - Ты думаешь? - спросила Альда робко.
     - Вот черт! Конечно... пойдем со мной. Пойдем со мной. Посмотрим, что
ты сможешь вспомнить.
     Морозы крепчали, снег покрыл Долину, превратив ее в самодовлеющий мир
сплошной белизны. Джил и Минальда продолжали свои,  хотя  и  беспочвенные,
исследования Убежища Дейра.
     Они забрались на четырнадцатый и пятнадцатый ярусы,  где  Майо  Трана
разместил  свою  резиденцию.  Священник  принял  их  приветливо  в   своей
собственной церкви, расположенной  в  западной  части  на  нижних  ярусах,
окруженный своей собственной стражей.
     Они исследовали переполненные трущобы, теснящиеся вокруг  лестниц  на
пятнадцатом ярусе, не услышав ничего, кроме тягучей южной речи пенамбрцев,
и побывали в темных пустых залах, тянущихся дальше.  Вооружившись,  словно
Тезей, клубками бечевки, они пересекли мили и мили темных залов, пропахших
плесенью и сухой гнилью, и пыль веков поднималась от их ног, словно  туман
окутывал  землю.  Они  нашли  чуланы,  часовни  и  оружейные,  заполненные
проржавевшим оружием.  Они  нашли  остатки  мостов,  соединявших  когда-то
проходы на четырнадцатый  и  пятнадцатый  ярусы,  тонкую  паутину  тросов,
скрываемых сгущающимися у потолка тенями. Они нашли кельи,  выбитые  почти
под потолком, превращенные в настоящие лабиринты  сваленной  там  мебелью,
изготовленной в незнакомом стиле и украшенной бегущими цветными линиями  и
алмазами, вправленными в  золотые  листы.  Они  миновали  запертые  кельи,
кишащие крысами,  и  продовольственные  склады,  оставленные  неизвестными
спекулянтами.
     Они обнаружили вещи, назначения которых не  могли  понять.  Это  были
полуистлевшие пергаментные  свитки,  исписанные  какими-то  полувыцветшими
знаками,  прочесть  которые  было  уже  невозможно,  это  были   странные,
загадочные маленькие многогранники из молочно-белого стекла. Каждый  такой
многогранник был размером в три четверти длины пальца Джил, назначение его
было неизвестно, и разгадать его было невозможно...
     - Нужно сказать Алвиру о тех пергаментных свитках, которые мы  нашли,
- заметила Джил на обратном пути из отдаленного угла  пятого  яруса.  Круг
чистого света от  их  лампы  колыхался  под  ногами.  Здесь  было  теплее,
нависшие стены пустого прохода в полном безмолвии давили на них. Абсурдные
тени плясали по стенам, искривляясь в свете пламени, словно ночные бабочки
вокруг крошечной свечи. Джил почувствовала  жгучую  зависть  к  беспечной,
бездумной способности Руди и Ингольда вызывать свет.  "Проклятые  колдуны,
возможно, даже никогда не задумывались над этим".
     - Я скажу,  -  согласилась  Минальда,  поднимая  лампу,  чтобы  лучше
видеть.  -  Он  и  аббатиса  Джованнин  уже  ссорились  из-за   письменных
источников. Алвир хочет создать летопись Убежища.
     - Он должен. И у него должна быть собственная хроника.
     - Да, ты права,  -  Альда  была  достаточно  подкована  Джил  разными
сведениями  по  истории,  чтобы  понять,  что  точка  зрения   Церкви   на
определенные события радикально отличается от светской. Но если не  о  чем
писать, никто хроник и не ведет.
     - Здорово, - подхватила Джил, - когда через три тысячи  лет  все  это
повторится снова, все снова будут  в  такой  же  гнилой  дыре,  в  которой
оказались мы сегодня.
     - Ох, нет! - запротестовала Альда. - Этого не случится.
     - Какого черта не случится! - Джил подняла брови и  с  минуту  стояла
молча в темном дверном проеме. - Мы не знаем, почему они появлялись раньше
и сколько раз это было. Мы знаем, что у них какие-то стада  под  землей  и
что они берут пленников. Может быть, их стада  из  пленников,  захваченных
три тысячи лет назад? Загнали ли их люди обратно под землю, или они просто
уходили туда на время по своей воле?
     - Но почему? - воскликнула Альда, сильно встревоженная и огорченная.
     - Откуда я знаю, почему? - Джил замолчала, бросив пристальный  взгляд
на что-то в  пустом  дверном  проеме.  Она  подобрала  еще  один  из  этих
маленьких белых стеклянных многогранников  и  задумчиво  повертела  его  в
руке, любуясь безмолвным очарованием.
     - Но это как раз то, что мы должны выяснить, Альда. Мы должны  как-то
справиться с этим, и сейчас я вижу для этого только два пути  -  это  само
Убежище и записи, - она пожала плечами. - Может  быть,  мы  просто  теряем
время, и Архимаг будет знать ответы на все вопросы, когда вернется сюда  с
Руди и Ингольдом. А может быть, и нет.
     Они продолжали спускаться по коридору, и Джил сунула многогранник  за
перевязь меча, чтобы рассмотреть его позже. Эхо смеялось над ними, их шаги
многократно отдавались в пустоте коридора,  тени  плясали  на  стенах.  Но
Убежище строго  хранило  свои  тайны,  глубоко  спрятав  их  в  извилистых
лабиринтах, или загадочным  образом  выставляло  их  напоказ,  изменив  до
неузнаваемости.
     Еще в самом начале поисков они решили  спросить  об  этой  загадочной
комнате с ее кристальным столом Бектиса,  подумав,  что,  может  быть,  он
знает о ее местонахождении.
     Но у придворного мага было слишком мало времени, чтобы тратить его на
девичьи игры. Он хмуро взглянул на них, когда они тихо вошли в его большую
келью, упрятанную в самой середине Королевских покоев.  Свет  голубоватого
огня отражался на его вытянутом лысом черепе и гордом кривом носу. Он едва
заметно кивнул.
     - Тысячу извинений,  леди,  -  сказал  он  своим  высоким  мелодичным
голосом. - В такой мантии, как эта, вас легко принять за простолюдинку.  -
Явное неодобрение сквозило даже в его сгорбленной, как кочерга, спине.
     В полном молчании он  выслушал  Джил,  объяснявшую,  что  они  хотели
найти. Он умудренно кивал головой все с тем же извечным выражением  хмурой
задумчивости, которую, как снисходительно подумала Джил,  он  каждый  день
репетировал перед зеркалом. Джил оглядела комнату и заметила, что  книг  в
черных переплетах, лежащих на полках в маленькой гостиной в дальнем  конце
кельи, было очень мало. Зато бросались в глаза богато убранная  постель  и
массивный сундук. Кровать была новая, того фасона, который был моден в Гее
перед тем, как появились Дарки. Ее скорее всего  доставили  по  частям  из
Карста,  а  затем  вновь  собрали  здесь.  Все  сочувствие,  которое   она
испытывала к лорду Алвиру и его транспортным проблемам, мигом  испарилось.
Раз он мог перевезти спальный гарнитур своего придворного фокусника,  дела
его не так уж плохи. В холодном сиянии  колдовского  огня  рукава  мерцали
алой вышивкой. Приглядевшись,  Джил  узнала  знаки  Зодиака  Бектиса.  Она
различила свой собственный символ - хвостатый меридиан Девы, однако  потом
сообразила,  что  это  просто   еще   одна   необъяснимая   трансформация,
пронизывающая Пустоту.
     Бектис торжественно откашлялся.
     - Люди древних королевств, миледи, - произнес он речитативом, - имели
силы, простирающиеся гораздо дальше пределов нашего понимания. Очень  мало
известно нам о них, как и об их трудах.
     Альда сказала задумчиво:
     - Леди аббатиса говорит, что  люди  минувших  времен  были  злобны  и
совершали мерзкие поступки.
     Недобрый огонек сверкнул в темных глазах старика.
     - Так она называет все, что не вызывает у нее одобрения. В те времена
колдовство было составной частью жизни  Королевства,  а  не  занятием,  за
которое можно поплатиться жизнью. Тогда колдунов было  гораздо  больше,  и
они были гораздо могущественнее. Даже на моей памяти,  миледи,  колдовство
не всегда предавалось анафеме. Разве не было целых цитаделей волшебства, и
не только в Кво, но и в Пенамбре, и в самом Гее, и на  месте,  где  сейчас
стоит этот дворец?
     - Так было? - удивилась Джил.
     - Да, Джил-Шалос. Так в самом деле было. Нас почитали  в  те  великие
для магии дни; это была магия, которая помогала  строить  Королевство.  Но
Церковь изгнала нас, играя на  чувствах  невежд;  и  одна  за  другой  эти
цитадели закрывались, а колдуны, покинувшие их, разбрелись кто  куда.  Это
было много веков назад, - продолжал он, его слова по-прежнему были мягки и
мелодичны, но неожиданно наполнились бессильной злобой, - но мы  этого  не
забыли.
     Джил неловко повела рукой под своей грубой повязкой.
     - А вы сохранили что-нибудь из их опыта?
     - Как и все остальные, моя леди, - старик опустил  глаза,  его  голос
снова стал спокойным. - Архимаг Лохиро изучал это.
     Может быть, потому,  что  у  него  не  было  наблюдательной  комнаты,
подумала Джил, поднимаясь со своего стула. Она перехватила взгляд Альды  и
показала,  что  пора  уходить.  Девушки  покинули   придворного   чародея,
сосредоточенно готовящего смесь из  толченого  жемчуга,  свиной  травки  и
сладкого укропа; он готовил средство  от  несварения  желудка,  и  голубой
огонь освещал паучьи движения его длинных тонких рук.
     Они искали не только в темных залах Убежища, но со всей  страстностью
и скрупулезностью рылись в старинных  записях,  до  которых  только  могли
добраться. Однако события, интересные для современников и потому  лопавшие
в хроники, не всегда то, что стремится найти историк. Джил снова  блуждала
по лабиринту пустяковых сообщений о  любовных  привязанностях  исчезнувших
монархов, о дуэлях давно почивших прелатов, отчетов о голоде и неурожае  и
о том, какой глубокий снег покрывал перевал Сарда. Очень часто эти  поиски
приобретали какое-то совершенно нереальное свойство.  Джил  казалось,  что
она блуждает туда и обратно во времени  и  в  пространстве  через  мириады
измерений бесконечной Вселенной  в  поисках  чего-то  такого,  что  только
смутно вырисовывалось в ее сознании.
     Вот почему она больше,  чем  кто-либо  другой,  ждала  Ингольда.  Она
чувствовала себя утопающей в море фактов, языков и концепций, которые была
не в состоянии воспринять. Помощь Альды была неоценима,  хотя  образование
девушки оставляло желать лучшего: Альда много звала об  истории  Церкви  и
Королевства, но о колдовстве она не знала ничего.
     В  то  время  когда  Джил  тщательно  расшифровывала  массу  грязных,
истрепанных  текстов,  она  особенно  сильно  чувствовала,  как  ей   была
необходима если не  его  помощь,  то  хотя  бы  моральная  поддержка,  его
присутствие. В то время, когда до нее доносились голоса  полночной  стражи
из дальних коридоров и незнакомые слова плыли перед глазами от усталости в
дымном желтом свете лампы, Джил устраивала свою раненую руку на  наклонной
поверхности стола и удивлялась, как так могло  случиться,  что  она  здесь
оказалась. Как так произошло, что шесть недель назад или около того она из
мира солнечного света и голубых джинсов оказалась в морозной и  окруженной
опасностями цитадели в самом сердце чужих  гор.  Как  случилось,  что  она
копается в горе свитков, которые почти невозможно прочесть, и ищет что-то,
о чем он ей когда-то рассказывал? Ей очень хотелось знать, наблюдает ли он
за ней в свой маленький магический кристалл.
     Между двумя лабиринтами прошлого и настоящего лежал еще один,  далеко
не такой всеобъемлющий, но, как она чувствовала, гораздо более важный, чем
первые два. Это был лабиринт памяти, такой же  иллюзорный,  как  дуновение
ветерка или слабые звуки, которые иногда слышатся в ночи, или  это  только
кажется, что они слышатся, лабиринт, который мог  открыться  только  перед
внутренним взором Минальды.

     - Это интересно, - сказала Джил, когда они с  Минальдой  появились  в
дверях кельи, загроможденной до потолка старой  мебелью  и  дюжинами  этих
бесполезных,  загадочных  белых  многогранников.  Они,  словно  мальчишки,
которые весь день играли на стройке, были с ног до головы  покрыты  пылью,
Альда чихнула, смахивая ее с  лица.  Судя  по  мебели,  здесь  было  много
обитателей, в то время как весь пятнадцатый ярус пустовал.
     - Ничего не понимаю, - недоумевала Альда, стараясь стряхнуть  пыль  с
рук и добившись противоположного результата.  -  Если  у  них  были  такие
проблемы с жильем, почему они не поднялись на пятнадцатый ярус?
     Джил пожала плечами и нарисовала на стене еще одну стрелку.
     - Чтобы добраться сюда, нужна уйма времени, - объяснила она. - Второй
уровень просто более популярен. В городах люди живут  еще  и  не  в  такой
давке просто для того, чтобы жить в фешенебельном районе, - она посмотрела
вокруг. - Но где, черт возьми, мы находимся?
     Альда подняла лампу  повыше.  Короткий  рукав  коридора  заканчивался
тупиком. В двадцати футах от них была черная глухая стена, судя по кладке,
относящаяся к первоначальным строениям Убежища. Тени от лампы  плясали  на
стенах, и эта картина заставила Джил содрогнуться.
     Легкое дыхание теплого  воздуха  донесло  откуда-то  издалека  голоса
поющих монахов.
     - Где-то рядом  с  Королевскими  покоями,  -  ответила  она  на  свой
собственный вопрос. - Значит, здесь должна быть лестница.
     - Нет, Джил, погоди, - Альда стояла притихшая и побледневшая  в  этой
непроницаемой тьме. - Я бывала здесь прежде. Это место мне хорошо знакомо.
     Джил молча наблюдала за борьбой чувств на ее лице.
     Альда какое-то время пыталась вспомнить. Затем с  отчаянием  замотала
головой.
     - Нет, не получается, - прошептала она. - Но это так близко. Я помню,
что была здесь много раз. Это  какая-то  часть  моей  жизни.  Я  проходила
здесь, чтобы сделать  что-то...  что-то,  что  я  делала  так  часто.  Мне
кажется, я могла пройти туда даже с закрытыми глазами.
     - Тогда закрой глаза, - предложила Джил мягко, -  и  попробуй  пройти
туда.
     Альда передала ей лампу, остановилась, закрыв глаза, в  окутавшей  ее
темноте. Она сделала неуверенный шаг, затем еще один. Затем резко изменила
направление. Ее шаги становились все увереннее, и тонкая голубая с лиловым
юбка оставляла след на пыльном полу.  Вначале  Джил  показалось,  что  она
врежется в стену. Но угол был окутан тенью, а свет лампы обманчив. Как раз
в тот момент, когда Джил  крикнула:  "Эй!  Осторожно!"  -  темнота  совсем
поглотила Альду. Тихо выругавшись, Джил бросилась за нею следом и,  вместо
глухой стены, увидела своего рода лестницу черных ступеней, почти  отвесно
ведущих вверх, к темной двери со сломанным и ржавым замком.
     - Это здесь?
     Джил, оставив лампу, вглядывалась в дымный  кристалл  на  поверхности
стола.
     - Конечно, - ответила она. - Это наблюдательная комната, которую Руди
нашел за ночь до своего ухода, это то, что Ингольд просил отыскать.  И  ты
нашла ее, - она колебалась, замечая загадочное сомнение на лице  Альды.  -
Разве это не то, что ты искала?
     Альда медленно подошла к верстаку у стены  и  провела  рукой  по  его
гладкой поверхности. Она подняла белый многогранник,  отраженное  свечение
лампы заставило его засветиться нежным розовым светом.
     - Нет, - сказала она тихо.
     - Ты не узнаешь это место? - Джил повернулась к ней, сидя  на  темной
поверхности стола.
     Альда оторвала  взгляд  от  маленькой  граненой  безделушки,  которую
держала.
     - О да, - сказала она как  само  собой  разумеющееся.  -  Но  я  хочу
посмотреть еще.
     Джил оглядела комнату. В ней была одна-единственная дверь. Их взгляды
встретились  снова,  и  Альда  безнадежно   покачала   головой.   Они   не
разговаривали какое-то время, и  Джил  содрогнулась  вдруг  от  внезапного
предчувствия. В этой тишине она постепенно стала осознавать что-то  еще  -
слабое, едва ощутимое жужжание или биение, которое, казалось, исходило  от
темного камня самих стен. Джил все больше хмурилась по мере того, как этот
звук овладевал ее сознанием. Он был знакомым, настолько знакомым  ей,  как
биение  ее  собственного  сердца...  что-то  она  должна  узнать,  что  не
слышала...
     ...Когда? Озадаченная, Джил встала и подошла к стене напротив  двери,
где мягкое жужжание казалось громче всего.  Она  перегнулась  через  узкий
рабочий станок, чтобы коснуться пальцами камня.
     - О, Боже, - прошептала  она,  когда  что-то  осенило  ее.  Возможные
перспективы, к которым Джил не была  подготовлена,  казалось,  разверзлись
глубокой бездной под ее дрожащими ногами.
     Альда уловила ее взгляд, выхваченный светом лампы, и поспешно подошла
к ней.
     - Что это?
     Джил повернула голову, чтобы взглянуть на Альду, холодные серые глаза
ее вспыхнули почти голубым в колеблющемся свете лампы.
     - Прикоснись к стене, - прошептала она.
     Альда повиновалась и озадаченно нахмурилась.
     - Я... я не понимаю.
     Голос Джил был легким дуновением, будто она боялась  заглушить  почти
неслышный звук.
     - Это машины.

     Люк не был спрятан, как боялась Джил.  Он  просто  не  был  выставлен
напоказ. Прямо поперек него стоял  станок,  собранный  несколько  столетий
назад. Полая труба, подобная норе червяка, проникала  сквозь  тьму  черной
стены Убежища и, казалось, уходила в вечность.
     Когда она наконец возникла в  обширном  пространстве  тепла,  пыли  и
мягкого ровного пульсирования металла и воздуха, к Джил пришло  осознание,
что она в действительности пересекла  преддверие  и  вступила  в  область,
незнакомую еще никому в этом мире... включая,  она  была  уверена,  самого
Ингольда. Это подсказало ей, что  Убежище  -  это  не  просто  цитадель  и
твердыня, но и загадка внутри себя, как черная и непроницаемая Тьма.
     Она спустилась вниз по стволу шахты и взяла у Альды лампу. Когда  она
взяла этот единственный  источник  света,  из  темноты  выступили  мрачные
очертания чудовищных труб, с низкого потолка свисали  черные  и  блестящие
кольца вьющегося кабеля, напоминающего венозные сосуды, а разинутые утробы
громадных  труб  выдыхали  теплый  воздух,   подобно   ноздрям   какого-то
невиданного зверя. Шум, хотя и не громкий, отдавался в ней, подобно ударам
огромного сердца.
     Альда спустились по лестнице  из  ствола  шахты  и  стала  пристально
рассматривать лабиринт - едва  видимое  под  покровом  теней  громадное  и
пугающее устье шахты. Джил внезапно поняла, что имела дело с  кем-то,  кто
был воспитан примерно на уровне технологий четырнадцатого века... и на том
же уровне благородства. Несколько  минут  назад  она  еще  не  чувствовала
разницы между ними, как будто они были современниками. Теперь же  пропасть
между временами и культурами разверзлась, подобно глубокому каньону.  Сама
она лишь теоретически  была  знакома  с  дамбами  из  валунов  и  чудесами
Детройта, которые уступали  бесконечному  прогрессу  подъемников,  гаек  и
труб, чьи очертания свет лампы только обрисовывал. Для  Альды  это  должно
казаться совсем другим, новым миром.
     - Что _э_т_о_? - прошептала Альда. - _Г_д_е_ мы?
     - В загадке, - ответила  Джил  тихо,  будто  боясь  нарушить  тишину,
царившую среди этих мрачных джунглей металла.  -  Я  бы  сказала,  что  мы
где-то на пятом уровне. Та лестница в шахте, кажется, уходит в вечность. А
что касается того, что...
     Она поддерживала лампу и вдыхала слегка  маслянистый  запах  комнаты.
Про себя она отметила, что здесь нет пыли и нет  крыс.  Только  темнота  и
мягкость постоянно пульсировали в самом сердце Убежища.
     - Это, должно быть, насосы.
     - Что?
     Джил прошлась по  периметру  маленького  расчищенного  участка  около
люка. Свет в ее руке играл на гладких, сияющих поверхностях,  и  исходящее
тепло шевелило жесткие, спутавшиеся волосы.
     - Насосы для подачи воздуха и воды, -  сказала  она  задумчиво.  -  Я
знала, что они должны были существовать.
     - Почему? - спросила озадаченная Альда.
     - Я уже говорила - вода и воздух не могут двигаться сами.
     Джил остановилась и нагнулась подобрать  еще  один  белый  стеклянный
многогранник, который лежал наполовину  спрятанный  в  тени  переплетенной
груды колец такого же диаметра, как и ее талия.
     - Почему о них не упомянуто в летописях? - спросила Альда.
     - Как бы сказал один очень  великий  человек  из  моего  собственного
мира, это вопрос на шестьдесят четыре доллара, - Джил погладила  массивную
трубу из гладкого, черного, не поддавшегося ржавчине металла  и  просунула
руку  в  огромное  отверстие.  В  ее  затененной  глубине  она  разглядела
проволочную  решетку  с  мелкими  ячейками.  Очевидно,  она  не  была  тем
человеком, которого интересовало, как к Даркам поступает свежий воздух.
     - А вот еще один. Что же служит источником энергии?
     - О чем ты?
     - Источник энергии - это то, что заставляет все двигаться.
     - Может быть, он сам двигается, потому что это его природа -  быть  в
движении.
     "Так толковали, - вспомнилось Джил, - средневековые ученые:  движение
во Вселенной".
     - Ничто не опускается  ниже  Луны,  -  объяснила  она,  углубляясь  в
Аристотеля и физику земли. - Каждый предмет должен иметь что-то  еще,  что
заставляет его двигаться.
     - О, - протянула Альда, услышав такое.
     Невидимые стены подхватили журчание их голосов и повторяли их снова и
снова в гулких ухающих трубах.
     - Альда, ты понимаешь... - Джил повернулась назад, грязная и  пыльная
в своей рабочей униформе, с освещенным лампой лицом.  -  В  Убежище  могут
быть  другие  места,  подобные   этому:   другие   комнаты,   лаборатории,
укрепления... да все, что угодно! Спрятанные  и  забытые.  И  если  бы  мы
смогли отыскать их... Боже, как я хочу, чтобы Ингольд  был  здесь.  Он  бы
смог помочь нам.
     Альда вдруг взглянула на нее:
     - Да, - сказала она, - да, если бы  он  был  с  нами.  Потому  что...
послушай, Джил, скажи мне, если это имеет  какой-то  смысл.  Мог  источник
энергии... быть волшебным?
     Джил помедлила, размышляя, затем кивнула.
     - Он должен быть таким.
     "Для трехтысячелетней давности, - подумала она, - это более вероятное
предположение, чем спрятанный атомный реактор".
     - Вот почему ни один из них не упомянут в летописи, - Альда  подалась
вперед,  ее  темные  косы  упали  на  плечи,  глаза  расширились,  и  Джил
показалось, что они подернулись страхом.
     - Ты говоришь, что Убежище построено...  волшебниками,  которые  были
еще и инженерами. Но Священное  писание  появилось  задолго  до  нашествия
Дарков. Церковь была очень могущественной тогда, - ее  голос  понизился  и
напрягся. - Не так легко испугать  волшебников,  Джил.  Если  они  владели
секретом здания Убежища... и раз секрет был утерян... не стоит  отыскивать
его снова.  И  это  могло  случиться  так  легко.  Горстка  людей...  Если
что-то... что-то случилось с ними... прежде, чем они смогли научить  своих
преемников...
     Джил молчала, вспоминая Ингольда перед влекущими  вьюгами  Убежища  и
фанатичную ненависть в змеиных глазах Джованнин.
     Альда посмотрела вверх, свет от лампы сиял в ее глазах:
     - Всю свою жизнь я не доверяла им и боялась их, - продолжала она. - Я
знаю, как люди относятся к ним. Я знаю, Джил, у Руди есть дар, но  до  сих
пор я боюсь его. И он исчез куда-то, я не знаю куда. Я его люблю, Джил,  -
произнесла она тихо. - Это, может быть, не  по  правилам  и,  может  быть,
глупо и безнадежно, но я не могу преодолеть это. Знаешь, говорят, что жена
волшебника - вдова. Я всегда думала, что это потому, что они были отлучены
от Церкви.
     Она поставила ногу на ступеньку лестницы,  ведущей  вниз,  на  второй
уровень. Встретившись взглядом с Джил, она сказала:
     -  Сейчас  я  понимаю,  что  это  означает.  Любая  женщина,  которая
влюбляется в волшебника, только напрашивается на сердечную боль.
     Джил отвернулась, ослепленная внезапным потоком понимания и слез:
     - И это ты мне объясняешь, дорогая, - пробормотала она.
     Альда посмотрела наверх:
     - Что?
     - Ничего, - солгала Джил.

                                    8

     Удушливое чувство надвигающейся опасности заставило Руди очнуться  от
крепкого сна. Над головой пронзительно завывал ветер, но сухое русло реки,
в котором он соорудил себе логово, защищало его, и внизу было относительно
тихо. Он сел, камень, к которому он прислонился,  остро  впился  в  спину,
дышать стало труднее. Сердце защемило, когда он увидел, что Ингольд исчез.
     Быстрый взгляд по сторонам подтвердил это. Он не увидел волшебника  в
колеблющейся от пламени темноте.
     Руди вскочил на ноги. Ужас сознания, что он остался один,  окруженный
этой пустыней с опаляющими ветрами  ночью,  боролся  со  страхом  вины  за
проспанное дежурство. Слабое колебание ветра донеслось сверху, но  не  оно
заставило Руди содрогнуться. Он понял, что без волшебника ему не выжить. И
кто или что так бесшумно могло похитить Ингольда?
     Не в силах справиться с паникой, он  схватил  лук  и  колчан  и  стал
карабкаться вверх по крутому скалистому берегу. Сильный порыв ветра ударил
в лицо, но, кроме буйно взметаемой полыни, Руди ничего не смог разглядеть.
Волшебник исчез. Отчаявшись, юноша закричал:
     - Ингольд!
     Ветер вернул его крик.
     Невероятная стужа врезалась, как ледяной  клинок.  Беснующийся  ветер
сорвал с его губ жалобный стон и унес в темноту. Он закричал снова:
     - Ингольд! - но голос беспомощно тонул в водовороте ночи.
     Что делать? Вернуться в лагерь и ждать? Чего?  Отправиться  назад  на
дорогу, чтобы отыскать хоть какие-то следы  старика?  Подождать  утра?  Но
сегодняшний ночной ураган сметет следы Ингольда с лица земли. Своего  рода
безумие охватило его - ужас остаться в одиночестве в кромешной темноте. Он
понял, что беспомощен без Ингольда, что неспособен  продолжать  поиски  и,
вероятно, не сможет  вернуться  в  Ренвет.  Он  боролся  с  непреодолимым,
настойчивым желанием убежать куда угодно, исчезнуть.
     Ветер отзывался пронзительными проклятиями и  царапал  лицо  ледяными
железными когтями. Ингольд ушел, и Руди понял,  что  никогда  не  смог  бы
выжить без него.
     Затем он  услышал  резкий  властный  голос  волшебника,  порванный  и
искаженный  обманчивым  ветром.  Руди  заметался  в  поисках  направления,
откуда, он полагал, доносился звук. Он напрягал зрение, но ничего не видел
в абсолютной темноте завывающей пустынной ночи. Ветер так  свирепо  ревел,
что Руди едва расслышал себя самого, но снова услышал зов Ингольда.
     Склонившись, он ринулся в темноту против ветра.
     Через полчаса Руди понял всю глупость своего опрометчивого  поступка.
Где бы Ингольд ни был, что бы ни сталось с  ним,  искать  его  в  безумном
буйстве урагана было равносильно самоубийству. Шатаясь под напором стихии,
продрогший до костей и задыхающийся от все более слабых усилий  удержаться
на ногах, Руди проклинал себя за недогадливость и трусость.  Он  полностью
потерял из вида свое пристанище, блуждая в безнадежных поисках...
     Озираясь по сторонам, Руди с усилием повернулся  туда,  где,  как  он
думал, должен был находиться  лагерь,  но  не  увидел  ничего  похожего  в
разрываемом ветром ландшафте. Он ничего не видел в  темноте,  когда  ветер
слепил ему глаза. Он ощутил жалящие укусы снежной крупы на лице.
     Если ты ляжешь, то умрешь, сказал  он  себе  жестко.  Двигайся,  ради
Бога,  до  рассвета,  или  ты   станешь   еще   одним   пожертвованием   в
Благотворительный Фонд Голодного Шакала. Но соблазн уснуть манил  его,  он
подумал о той теплоте позади стены тьмы. Он подумал о  Минальде,  сладости
ее рук, о тепле, золотистом дне Калифорнии, о бесконечных разговорах ни  о
чем со своими приятелями, бросающими пустые бутылки из-под пива в мусорный
ящик... "Продолжай свой путь,  недотепа,  -  приказал  он  себе,  стараясь
прогнать  искушающие  воспоминания.  -  Думай  лучше  о  неприятном  звуке
царапанья ногтя по классной доске. Думай о том, как ты  прыгаешь  в  воду.
Думай о чем угодно, только не спи".
     Он заставил себя идти.
     Сейчас он не думал, куда и  зачем,  нужно  было  только  переставлять
ноги,  поддерживать  кровообращение  до  утра.  Утром   будет   достаточно
времени... Для чего? Искать Ингольда? Хотя вероятнее всего, старик ушел  в
противоположную от него сторону  и  не  остановится  до  самого  рассвета.
Заснуть  посреди  неизвестности,  подвергаясь  опасности  в  пустыне,  без
волшебного плаща старика, и не зная, как найти его? Он подумал, что, может
быть, это была  та  самая  ледяная  буря,  про  которую  говорил  Ингольд,
опаляющий холодный ураган,  который  смог  заморозить  пасущегося  мамонта
вместе с лютиками во рту...
     Он снова стал бороться  с  нахально  подступающим  сном.  Образ  Джил
вернулся к нему, крича сквозь другую снежную бурю, которая  накрыла  их  в
последнем походе к Убежищу. Когда это было? Три недели  назад?  Месяц?  Он
представил, как Джил стала  бы  вытаскивать  его  из  снега  и  заставлять
пошевеливаться, если бы он лег и стал умирать. "Меня не  волнует,  что  ты
проклятый колдун, - говорила она. - Ты трус и лодырь". И это была  правда.
Он всегда был таким. Только теперь он не мог позволить себе этого.  Ни  он
сам, ни кто либо еще не могли позволить  ему  такой  роскоши.  Если  Дарки
забрали Ингольда из лагеря, ему, Руди Солису, придется  поразмыслить,  как
найти Кво и рассказать Лохиро о сложной ситуации.
     Отчаяние, овладевшее им при этой мысли, заставило его опять  подумать
о том, чтобы лечь прямо здесь и позволить снегу засыпать себя.
     "Трус и лодырь", - говорила Джил. Он уже не  чувствовал  ни  ног,  ни
рук, тело онемело  и  сделалось  вялым,  разум  помутился  под  неумолимой
хваткой холода и усталости. Он споткнулся и  упал,  очутившись  во  власти
снежного ветра.
     Его разбудило покалывание в онемевших кончиках пальцев.  Не  открывая
глаз, Руди согнул руку,  послышался  тихий  треск  разламывающегося  льда,
который образовался  на  его  рукаве,  и  короткое  быстрое  движение  ног
убегающего животного, торопливо исчезнувшего по ту сторону сугроба. Сквозь
веки он смог разглядеть свет. Он понял, что все-таки заснул.
     Руди вздохнул. Он все еще мерз, а сырость пронизывала до  костей.  Но
жестокий холод вчерашнего ночного урагана уменьшился, а ветер  вернулся  к
своему прежнему ровному завыванию. Горе-маг смертельно  проголодался,  все
тело болело  и  ныло.  Было  хорошо  лежать  здесь,  в  этом  относительно
защищенном пространстве, и ждать спасения.
     Только никто не собирался его спасать. И  понимание  этого  вместе  с
холодом и страшной обреченностью оттого, что  Ингольд  ушел,  вернулось  к
нему.
     Если Ингольд ушел, подумал он с  внезапным  ужасом,  какого  черта  я
собираюсь возвращаться назад в Калифорнию?
     "Лохиро, - осенило его, - Лохиро - Архимаг и  глава  Совета.  Он  шеф
Ингольда. Он знает".
     Но печаль продолжала держать в тисках его сердце,  пока  он  лежал  в
затененном снегу. Старик ушел и никогда не сядет по ту сторону трепещущего
пламени костра с тем озорным юмором в сонных  глазах,  никогда  не  станет
надоедать Руди своим сарказмом, никогда не будет стоять  со  сложенными  в
горсть ладонями, наполненными белым светом, сияющим великолепной аурой  из
темноты. Руди склонил голову  к  холодному  растаявшему  снегу.  Он  любил
старика не столько за магическую силу, а больше потому, что волшебник  был
его учителем. Даже если бы Ингольд был вышедшим  на  пенсию  сталелитейным
рабочим, живущим по соседству с ним в Сан-Бернардино, Руди  все  равно  бы
любил этого человека.
     Руди подумал о Лохиро и о том видении, которое он  наблюдал  в  грани
кристалла, - спокойное, безмятежное лицо в  обрамлении  огненно-золотистых
волос, пустота калейдоскопных голубых глаз. Что Ингольд говорил о  Лохиро?
Что он был похож на дракона, существо из огня и мощи, золота и  света.  Но
Архимаг  нисколько  не  напоминал  потрепанного,  старого  любителя  пива,
бродягу,  каким  Руди  впервые  увидел  Ингольда,  выходящего  из   сияния
серебристого ореола в рассветную тишину Калифорнийских холмов.
     Руди понял - пора было идти дальше.
     Он открыл глаза и увидел,  что  лежит,  растянувшись  под  прикрытием
нависающего края сухой балки. Сугробы окружали его, растаяв под теплом его
тела и образовав некое углубление, которое и защищало  его  от  ветра.  Он
лежал в длинной голубой полоске тени, отбрасываемой краем балки. Прямо  за
ее кромкой, где снег ярко блестел на солнце, уселось  полдюжины  маленьких
животных в шубках коричневого с белой полосой меха. Они напоминали  кошку,
с вытянутыми рыльцами, морщинистыми  губками  и  поблескивающими  красными
глазками крыс.  Сидя  на  задних  лапках,  животные  подергивали  усами  и
смотрели на него со злобным разочарованием. Руди вспомнил шум в ушах от их
лапок, который разбудил его, и быстро взглянул на них. Кожа по  краям  его
перчаток была изжевана.
     Содрогаясь от отвращения, он схватил камень и швырнул в  крыс,  и  те
почти презрительно исчезли из  виду,  растаяв  в  заснеженном  кустарнике.
Машинально Руди  смахнул  обкусанную  кожу.  У  него  было  отвратительное
чувство, что он видел их не в последний раз.
     Осторожно он поднял свой лук, который умудрился сохранить в эту  ночь
так же, как и колчан. Во фляжке была вода, а на  земле  достаточно  снега,
так что с питьем не возникало пока сложностей. В запасе оставалось немного
вяленого мяса и несколько фруктов с толстой кожурой  в  кожаной  сумке  на
поясе. Нож и несколько хороших струн тетивы Руди держал наготове. Дрожа от
изнурения, едва согреваемый холодным светом наступившего утра, он укутался
во влажный плащ,  не  имея  под  рукой  ничего  более  подходящего.  Холод
просачивался через мокрую одежду, продолжая отнимать у него энергию.  Руди
забрался на край балки и огляделся по сторонам.
     Безбрежная унылая пустыня простиралась на многие мили вокруг.  Сквозь
туманную  облачность  белесоватым  лоскутком  проглядывало  солнце,   едва
касаясь бесплодной каменистой земли. Скудно разбросанные низкие кустарники
и кактусы напоминали измотанных  дорогой  одиноких  усталых  путников.  На
красноватом песке светлели завитушки снега, уложенные своенравным ветром.
     Лишь восходящее солнце и неистовый северный ветер могли  помочь  Руди
сориентироваться. Попытавшись вспомнить свой прежний маршрут, он воскресил
в памяти карту, которую Ингольд однажды небрежно набросал на пыльном песке
у костра. Они должны были свернуть с дороги, ведущей в  Дели,  и  по  суше
добраться до заколдованного города Кво.
     Руди было под силу одолеть этот многотрудный, неизведанный  путь.  Он
задумался, сколько времени уйдет на  изнурительный  переход,  быть  может,
безнадежный и обреченный на неудачу.  Предположим,  через  две  недели  он
достигнет заветных гор, ставших  для  него  теперь  смертоносной  паутиной
обманчивых иллюзий. Что он скажет? "Пустите меня, я от Ингольда!"?
     Теперь он наконец понял, почему Ингольд взял его с  собой.  Будучи  в
своем  калифорнийском  мире  недоучкой  и  распылителем  чепухи,  Руди   и
предположить не мог, что здесь, на Западе Мира, единственный  свободный  и
заслуживающий доверия маг Ингольд, за чьи обглоданные кости, может, сейчас
сражались питающиеся падалью крысы, рассчитывал на него.
     И потом, куда еще он мог пойти?
     Во время путешествия с Ингольдом он проникся одиночеством, безмолвием
этих незаселенных мест, но теперь он увидел, что это была только  иллюзия.
Всеми забытый, он был  единственной  человеческой  душой  в  этой  великой
пустоте. Солнце поднялось и светило  ярче.  Плащ  высох.  Раз  или  два  в
обломках породы промелькнули зайцы и  крупная  ящерица,  а  раз  вдали  он
услышал ни с чем не сравнимое сухое гудение гремучей змеи.  Но  все  равно
Руди был один. Если бы он закричал изо всей силы, его голос прокатился  бы
неуслышанным через это  серебристое  пространство  и  умер,  не  достигнув
человеческого уха. Он двигался сквозь пустоту, как  черепаха,  медленно  и
упорно, переставляя ноги в  одном  направлении,  чтобы  не  отклониться  в
сторону.
     Отдаленные заросли мескитовых и масличных деревьев подсказывали,  что
вода где-то рядом. Руди нашел среди камней водоем, наполовину  наполненный
растаявшим снегом. В беззвучной тишине дня он поел немного вяленого мяса и
фруктов и предался отдыху, не позволяя грустным думам  одолеть  себя.  Ему
было интересно, что сейчас делает Минальда и как дела у Тира. Он подумал о
Белых Рейдерах и призраке,  которого  они  боялись.  Может,  этот  призрак
бесшумно выманил Ингольда? Или это была Тьма, которая преследовала  их  по
пятам от самого Ренвета? Знает ли Лохиро? Увидел ли Лохиро его в  свечении
так же, как Руди увидел Альду? Видение в кристалле беспокойно пронеслось в
его памяти: холодные, пустые голубые глаза и кисточка от каймы мантии.
     Едва заметное колебание мескита привлекло его взгляд. Через минуту он
увидел, как осторожно выпрыгнул кролик, подергивая  с  опасением  носом  и
ушами. "Бедный маленький бастард", - подумал Руди,  и  его  рука  воровато
потянулась к луку. Много ночей он наблюдал за кроликами и чувствовал  даже
какое-то родство с ними. Они никому не причиняли вреда, как и он сам, и  в
основном были заняты трапезами и совокуплением,  оставаясь  в  стороне  от
волнений. Уши кролика колебались, как радарные  антенны,  робкое  существо
озиралось по сторонам в надежде, что нигде не  скрылась  жадная  белозубая
смерть, которая положит конец  этим  нежным  кроличьим  мечтам  о  сладком
меските и красивой крольчихе. "Жизнь жестока, - подумал Руди, - ты или  я.
Я скорее предпочту, чтобы это случилось с тобой".
     Когда он потянул к себе лук, его конец зацепился за корень, и  стрела
соскочила. Кролик в мгновение обезумел и припустил с дикой скоростью прочь
от Руди, оставив его грустить в одиночестве.
     Со временем он подстрелил трех кроликов, одного там же, где сидел,  и
двух других потом, в ранних сумерках. Руди замел следы и  соорудил  что-то
похожее на форт между двумя валунами, чтобы защитить свой  привал.  Внутри
он постелил ветки тернистого кустарника, потом развел небольшой  костер  и
усомнился в своей безопасности на случай, если заснет, понимая, что  будет
не в состоянии бодрствовать всю ночь. После полуголодного дня трудно  было
не съесть сразу трех кроликов, но напомнив себе, что  не  знает,  когда  в
следующий раз ему придется есть, полез в свое неудобное  логово  помечтать
во сне о счастливых городских жителях и ярком палящем солнце.
     Глубокой ночью Руди  разбудил  приглушенный  шелест  лап  животных  и
мягкое царапанье тупых когтей по камням. Он лежал  в  темноте,  ничего  не
различая за спутанным клубком переплетенных веток. На рассвете  он  увидел
вокруг своего убежища волчьи следы.
     Следующий день выдался на редкость пасмурным и серым.  Опасаясь,  что
дождь задержится, Руди наполнил свою фляжку снегом, тщательно собранным  в
расщелине. Мескит, низкая полынь,  масличные  деревья  и  окотилло  скудно
редели на земле. Ветер усилился. Руди  ощутил  безнадежное  одиночество  и
страх.
     Днем Руди не покидало предчувствие беды.
     Сначала это было смутное ощущение. Когда  он  осматривал  землю,  его
насторожил странный шелест в зарослях мескита. Это был не ветер.
     Руди остановился, затаив дыхание, чтобы лучше расслышать звук, однако
ничего не уловил, кроме завывания ветра. Он внимательно  оглядывал  каждый
сантиметр окружавшей его пустыни в поисках какого-нибудь признака, который
бы подсказал, что замышлялось и куда бежать. Подобно кролику, он  надеялся
пронестись сквозь заросли полыни с такой же сумасшедшей скоростью.
     Вдруг какой-то звук приковал внимание Руди. Повернувшись к кустам, он
увидел крупного самца дуика, который сидел на корточках с огромным  острым
камнем в руках и смотрел на него с голодной злобой, как питавшиеся падалью
крысы. Подобно им, он медленно попятился назад и исчез в кустах.
     Руди   беспокойно   оглядывался   по   сторонам,   прислушиваясь    к
таинственному шевелению в кустах. И еще одна сгорбленная фигура  отступила
украдкой. Он почувствовал, как липкий пот покрыл тело.
     Дуики постепенно окружали его со всех сторон. Что говорил  Ингольд...
что он путешествовал когда-то с их  бандой?  Но  эти  дуики  не  проявляли
никаких дружеских намерений. Они были вооружены грубо отесанными топорами,
и у них были клыки, как у диких кабанов. Руди старался собраться с силами.
Смерть не раз грозила ему в этом загадочном и полном опасностей  мире.  Но
сейчас он предпочел бы гибель  от  леденящих  кровь  Дарков  или  от  руки
Ингольда, нежели оказаться растерзанным на кусочки бандой  неандертальцев.
Он  внимательно  осмотрел  линию  горизонта  и  наконец  нашел   небольшой
пролесок, свидетельствующий  о  близости  воды.  Маг  прикинул,  насколько
хорошо дуики лазают по деревьям, среди которых  он  мог  по  крайней  мере
как-то защищаться и отражать их нападение, тогда как на открытой местности
это выглядело бы безнадежной затеей.
     Лишь только он тронулся в путь, дуики, окружив  его  кольцом,  дружно
пустились следом. "Если не удастся оторваться от  них,  -  подумал  он,  -
может произойти преждевременно столкновение". Он ускорил шаги, продвигаясь
к трехгранным тополям, которые виднелись примерно в двух милях от него. Не
останавливаясь,  он  отстегнул  портупею  и  передвинул  оружие,  готовясь
побежать в любую минуту. Сняв плащ, Руди свернул его и связал  портупейным
ремнем. Пока это было все, что он мог сделать, чтобы преодолеть  проклятые
обстоятельства. Он попытался прикинуть расстояние до деревьев, но не смог;
сухой прозрачный воздух пустыни делал предметы  ближе,  чем  они  были  на
самом деле. Он понял только, что, раз ударился в бега,  то,  черт  возьми,
лучше держаться впереди этой стаи.
     Оказавшись на открытой местности, дуики не отставали от  него  ни  на
шаг, смешно и нелепо пригибаясь к земле. Делать  нечего,  подумал  Руди  и
побежал.
     Земля, казалось, извергала дуиков. Трудно было себе представить,  что
их так много - двадцать пять дуиков бежали к нему с пронзительными криками
и завывающим ревом, некоторые оказались даже ближе, чем он ожидал.  Дикари
пытались окружить его, и состязание по бегу переросло  в  азартную  охоту.
Благодаря своим длинным ногам Руди смог вырваться вперед  и  устремился  к
деревьям. Стая неутомимо преследовала жертву.
     Однажды,  когда  Руди  был  маленьким  мальчиком,  за  ним  несколько
кварталов гналась свора бездомных собак. Он до сих пор помнил  разрывающий
сердце ужас той гонки. Но тогда  ему  пришлось  пробежать  лишь  несколько
сотен ярдов.  Теперь  же,  хотя  дуики  и  оставались  далеко  позади,  их
угрожающее улюлюканье отдавалось в ушах, и Руди понимал, что  они  нагонят
его, когда у него уже не будет сил. Он попытался определить их скорость  и
побежал медленней, пока не поравнялся со своими преследователями. В тот же
миг деревья резко отдалились, и он понял: гонка может затянуться  надолго.
Руди пронзило мимолетное раскаяние, и он проклинал себя, что стал когда-то
велосипедистом, а не стайером.  Грудь  ныла  и  болела,  не  справляясь  с
тяжелым и частым  дыханием,  тело  стало  чужим  и  непослушным.  Руди  не
верилось, что человеку под силу этот  жуткий  бег  со  скоростью  двадцать
шесть миль в час на чертовское расстояние.
     Он не одолел и половины пути, а слабость разливалась по  всему  телу.
Рискнув обернуться на хриплое бормотание за спиной,  Руди  увидел  лидеров
стаи  в  дюжине  ярдов.  Мерзкие  кривоножки  бежали   вприпрыжку.   Блеск
обнаженных желтых клыков подлил порцию  адреналина,  и  это  помогло  магу
оторваться от погони еще на несколько  ярдов,  но  он  уже  спотыкался,  и
напряжение сказывалось в каждом мускуле его истекавшего потом тела.
     Судорожно переводя дыхание и  едва  держась  на  ногах,  Руди  первым
оказался у дерева. Выхватив меч, он ударом сплеча отрубил руку  ближайшему
из преследователей. Лезвие вошло между ребрами  и  грудиной,  и  сраженный
наповал дикарь рухнул, извергая фонтан  крови.  Дуики  в  ужасе  отпрянули
назад, но не успел Руди прислониться к дереву,  как  увидел,  что  скопище
дуиков вновь приближается к нему,  отчаянно  размахивая  грубо  отесанными
каменными топорами. Их свирепые морды были  забрызганы  кровью  и  грязью.
Дуики пытались убить Руди, отчаянно изворачивавшегося в своем единственном
убогом убежище, и швыряли в него камни со всех сторон.  Огромный  булыжник
со свистом пролетел в трех дюймах от его головы, другой угодил в локоть, и
у Руди онемела рука, третий больно резанул по ребрам. Руди понял, что  меч
ему не помощник, и, подпрыгнув, зацепился за нижний сучок дерева, неуклюже
вскарабкавшись наверх. Дуики кинулись следом  за  ним,  продолжая  швырять
камни и раскачивать ствол, но не предпринимая попыток залезть  на  дерево.
Вскоре они  утихомирились  и,  свирепо  рыча,  уселись  на  корточках  под
трехгранным тополем, не собираясь упускать вожделенную добычу.
     "Фантастика, - Руди поудобней устроился на мощном разветвлении дерева
и осмотрительно переложил меч. - Мало того, что я потерян и брошен, теперь
я еще и узник дерева. Если нет такой штуки,  как  случайность,  я  уверен,
черт возьми, мне не понять космический смысл всего  этого.  Мне  уготована
судьбой смерть на этих ветках".
     Руди подтянул левую ногу и осмотрел глубокую  рану.  Сапоги  и  брюки
пропитались кровью, но ступня еще шевелилась, и сухожилия были целы.  Если
не протереть рану спиртом, можно заработать гангрену. Условия были  не  из
легких. Сильно поврежденная левая рука  все  же  сгибалась.  Он  осторожно
пощупал ребра и сморщился от боли, когда одно  из  них  сдвинулось.  Снизу
дуики пожирали алчным взглядом свою жертву. Он размышлял  о  том,  сколько
они собираются здесь торчать, и что произойдет, если он заснет.
     Холодный день был нескончаем. Дуики упорно сидели под деревом, иногда
отлучаясь на поиски ящериц или личинок. Ветер ерошил  их  жесткие,  темные
волосы. Руди отвязал плащ и завернулся в него,  надеясь  хотя  бы  немного
согреться. Боль в ноге стала  нестерпимой,  заставляя  задуматься  о  том,
сколько времени потребуется для заражения крови. Этот страх  заставил  его
еще крепче усесться  в  развилке  дерева,  расшнуровать  ботинок,  трением
разогреть лезвие ножа, пока  металл  не  стал  достаточно  горячим,  чтобы
прижечь тело. Процесс был мучительным,  и  Руди  нескоро  еще  собрался  с
мужеством сделать повторное прижигание. Закончив, он  уронил  нож,  и  его
стошнило. Руди изнеможенно повис на ветвях дерева, понимая, что,  если  он
ослабеет и упадет, то будет разорван на кусочки, и  ему  хотелось  умереть
прямо сейчас.

     Он оставался на дереве почти до темноты.
     При  затянутом  облаками  небе  сумерки  были   ранними.   Наполовину
оцепеневший, Руди едва заметил угасание дня,  пока  внезапное  волнение  и
ворчание внизу не привели его в чувство.
     Дуики вскочили, свистя и кашляя, их  глаза-бусинки  насторожились,  а
сутулые туловища наполнились страхом.  Со  своего  наблюдательного  пункта
Руди  разглядел  пару  высоких,  похожих  на  страусов   птиц,   молчаливо
шествовавших сквозь сумеречные тени полыни, почти  неразличимых,  несмотря
на свой рост, из-за коричневато-серых перьев в мягкой кошачьей поступи. Он
видел однажды таких существ издали и находил их следы. Сейчас  он  заметил
громадные ястребиные клювы и глубоко посаженные глаза -  признак  хищника,
как говорил Ингольд.
     Дуики затрепетали, постепенно исчезая в кустах, и даже Руди со своего
высокого насеста с трудом мог разглядеть их. Стараясь не создавать лишнего
шума, он сел, оторвал полоску каймы куртки  и  перевязал  разбухшую  левую
ногу, привязав поверх нее сапог. Он проклинал себя  за  то,  что  позволил
себя ранить, уменьшив тем самым  наполовину  и  без  того  ничтожный  шанс
остаться в живых. Одна только мысль  -  попытка  ступить  на  ногу  -  уже
причиняла ему боль, но он хорошо понимал, что дуики скорее всего  вернутся
утром.
     Руди понятия не имел, где запад, но, поднявшись на ветках дерева,  он
смог различить отдаленные  очертания  высокого  скалистого  мыса,  который
защитит его, если он до него доберется. В голову лезли мысли,  что  будет,
если не доберется. Нужно было выждать, когда страусы с сабельными  клювами
уйдут, оставить дерево и найти надежное место, где дуики не обнаружат его.
     В сумерках под ним началось какое-то движение.  Самка-дуик  вышла  из
укрытия почти прямо под ноги одной высокой птице  и  бросилась  убегать  с
такой скоростью, о которой Руди даже не  подозревал.  Но  птица  метнулась
вперед, легкая, как газель, схватила добычу и вонзила клюв  в  брыкающееся
месиво рук, ног и крови. Другая птица ринулась за своей жертвой -  молодым
самцом.  Ошеломленный,  Руди  смотрел,  как  существо  без  особых  усилий
настигло дуика и распотрошило его прямо на бегу,  затем,  остановившись  и
опершись на одну ногу, стало очень деловито потрошить конечность,  подобно
попугаю, клюющему клубнику. Руди застыл от ужаса и не выходил из состояния
оцепенения, пока птицы не закончили свою  страшную  трапезу  и  не  канули
назад  в  сумерки.  Потрясенные  зрелищем,  дуики  в  страхе  разбежались.
Разорванные останки двух прежних  преследователей  Руди  растащили  крысы,
которые словно восстали из земли, чтобы побороться за кости.
     Крысы едва взглянули  на  него,  когда  он  осторожно  соскользнул  с
дерева. Они отвлеклись от трупной трапезы, когда его ноги коснулись земли,
а онемевшее колено  хрустнуло,  но  вернулись  назад  к  еде,  когда  Руди
поднялся. Перед ним была лаконичная, вызывающая тошноту картина. Не  сумей
он вовремя забраться на дерево, с ним произошло бы то же  самое.  Слабость
от боли в левой ноге пугала его. Он похромал вокруг дерева и, отыскав свой
нож, отрезал от корня боковой отросток, чтобы сделать палку для ходьбы. Он
проверил лук, подумав о том, как бы подстрелить парочку питающихся падалью
тварей для мяса - это было все равно, что стрелять рыбу в бочке, -  но  он
не мог заставить себя съесть хоть кусочек крысиного мяса. Кроме  того,  он
хотел лишь напугать их, а больше всего в ту минуту ему хотелось  очутиться
подальше от этого места.
     Опершись на свой тополиный посох, который  был  мягким  и  почти  что
бесполезным, Руди медленно похромал к цели.

     Он проснулся от далекого трубного звука. Мгновение он размышлял,  что
это могло быть. Затем пришла боль, боль от судорог, от  кровоподтеков,  от
сломанного ребра и от болезненной пульсации распоротой лодыжки. Он спал  в
положении  эмбриона  в  расщелине  высокой  скалы,   полузамерзший   после
прогулки, которая, как ему показалось, длилась вечность.
     Сон прошел, но трубный звук остался. Он пришел снова  -  живой  звук,
пронзительный и вызывающий.
     Слоны?
     "Что, черт возьми, делают слоны посреди геттлсандских пустынь? Или  у
меня бред?"
     Он вскарабкался на вершину скалы.
     Однажды по дороге из Карста в  Ренвет  обоз  остановился  на  высоком
зеленом седлообразном холме. Дождь смыл серебристую пелену тумана, и взору
открылась ранящая сердце красота земель, лежащих ниже, их  непорочность  и
таинственность,  украшенная  жемчужинами  дождя  и   мороза.   Он   стоял,
облокотившись на колесо маленькой тележки,  на  крыше  которой  развевался
черный флаг Убежища, когда Альда наклонилась с  сиденья,  держа  на  руках
маленького Тира. Она показала поверх  тех  пропитанных  влагой  земель  на
движущиеся на расстоянии коричневые силуэты и сказала:
     - Мамонты. Сотни и тысячи лет в речных долинах не появлялись мамонты.
     А теперь они появились.
     В холодной, бледной, невозделанной пустыне они двигались,  как  стога
сена, и самый огромный слон, которого Руди доводилось  когда-либо  видеть,
был жалкой крохой по сравнению с ними. Они выглядели нелепо, как  рисовали
их  художники  в  энциклопедиях:  громадная  лохматая  масса  с  опущенной
гигантской  головой-глыбой   и   гороподобными   плечами,   с   маленькими
крыловидными ушами, загнутыми бивнями и с крошечными глазами-бусинками над
клыками. Их коричневая шерсть  была  испещрена  белыми  крапинками  снега,
который летел с  бледного  невыразительного  неба.  Руди  разглядел  стадо
быков, массивных, как грузовые машины, самок-коров  поменьше  и  маленьких
телят, самый маленький из  которых  был  значительно  больше  Виннебаго  и
который приклеился, как слоненок Думбо,  к  хвосту  матери.  Свежий  порыв
ветра ужалил  в  лицо,  бросив  снег  в  его  скалистое  убежище.  Мамонты
подставили гигантские спины снегу и побрели  на  юг,  изгнанные,  а  может
быть, и нет, из своего  дома  на  высоких  коричневых  травянистых  землях
севера.
     Он содрогнулся и удивился, сколько еще можно искать  ответа  на  этот
бесполезный вопрос. На западе бесцветный горизонт  лежал  прямой,  как  по
линейке вычерченной, линией. Он сомневался, что сможет увидеть  Сивардские
горы раньше, чем через несколько недель, в то же время понимая,  что  вряд
ли сможет вынести такую долгую дорогу. "Ингольд был  прав,  -  подумал  он
горько. - Сколько времена ушло на пустое  бездельничание  в  Убежище.  Но,
черт возьми, я и не заметил, как потерял его".
     Ингольд знал, что один из них обречен, и боялся, что это он. Он знал,
как поставить точку в этом вопросе.
     В отчаянии Руди уронил голову на руки и захотел умереть: почему я?
     Вопрос - это ответ, Руди. Вопрос - всегда ответ. Потому что  ты  маг.
Ты захотел пойти учиться, чтобы стать магом. Ты  стал  магом,  и  он  взял
тебя, потому  что  только  маг  может  решить  этот  вопрос.  Ты  все  еще
принадлежишь ему.
     "Я не хотел этого!" - кричал его разум.
     Ты не хотел понять, что можешь вызывать огонь из темноты.
     "Проклятие,  -  устало  подумал   Руди.   -   Проклятие,   проклятие,
проклятие". Даже теперь, когда он ушел... потерялся... раздавлен  Тьмой...
тебе никогда не найти убедительных доводов против Ингольда.
     Изменившийся ветер донес до  него  быструю  ровную  барабанную  дробь
копыт - лошади, табун лошадей. Отдаленные, приглушенные удары передавались
через вибрацию камня его телу. Он чуть приподнял голову над краем утеса  и
увидел их, похожих на призраков, плывущих, как серый туман, сквозь снежные
хлопья ветра.
     Белые Рейдеры!
     Ингольд был прав. Это несомненно были соплеменники  Ледяного  Сокола.
Бледные косы, как у викингов, развевались за  спинами  худых,  длинноногих
воинов. Они выстроились в линию струящихся грив и  раздувающихся  ноздрей,
находясь на расстоянии полумили, но едва видимые и  только  ощутимые,  как
пульсирующее  движение  в  пустынных  землях.  Глазу  не   на   чем   было
задержаться, поскольку одежда всадников была  такого  же  цвета.  Даже  их
прекрасные косы были только солнечными бликами на сухой траве.  Трепетание
бахромы перьев и тонких осколков ярко отсвечивающего стекла  на  их  сбруе
было подобно беспорядочному мерцанию ветра и листьев.  Широкой  дугой  они
шли вдоль проложенной мамонтами колеи и исчезали, гонимые ветрами, на юге.
     Руди вздохнул. Ему нужно было опять  охотиться  сегодня,  потому  что
запасы зайчатины подходили  к  концу.  Он  поправил  повязку  на  лодыжке,
оторвав для этой цели  еще  одну  полоску  отделки  от  своей  потрепанной
куртки,  и  с  беспокойством  осмотрел  рану.  Он  понятия  не  имел,  как
проявляется заражение крови и  когда  должны  появиться  первые  признаки.
Ингольд научил его магическим заклинаниям  против  гангрены,  но  Руди  не
знал, правильно ли он их исполнил. Лишний раз он убедился, как велико  его
невежество и скольким вещам предстоит научиться, если он  выйдет  из  этой
переделки  живым.  Он  съежился  при  мысли  о  тех  занятиях,  которые  с
удовольствием пропускал прежде, и шел к  врачу,  в  магазин  или  (прости,
Господи!) даже попадал в полицию. Когда Руди спустился из своего  убежища,
он вспомнил рассказ Ингольда о  пятнадцатилетних  мытарствах  по  пустыне.
Ничего удивительного, что  после  стольких  лет  одиночества  Ингольд  был
абсолютно независим теперь. Руди поднял свой бесполезный посох и заковылял
на запад.
     Он шел целый день и был уверен, что держит путь на запад, хотя солнце
и не выглядывало из-за вечной череды  облаков.  Временами  он  думал,  что
будет делать,  когда  окажется  у  Сивардских  гор.  Но  какого  черта  он
беспокоился, спрашивая себя: "Ты умрешь задолго до того, как увидишь  их?"
Незачем было  продолжать  путь,  но  он  шел,  как  муравей,  пересекающий
футбольное поле. Он хотел  знать,  что  случилось  с  Ингольдом:  Тьма  ли
поглотила его или было что-то еще - та невидимая энергия, которой  боялись
Белые Рейдеры? Что станет с Джил, застрявшей навеки в чужой Вселенной?
     Руди шел через высокие, голые скалы, и земля вокруг него состояла  из
гальки и песка, и лишь изредка встречались  полоски  солончака.  Сдуваемые
ветром снег и песок хлестали его по лицу, холод проникал  сквозь  повязку,
отчего  боль  становилась  невыносимой.  Пальцы   немели   в   потрепанных
перчатках. Три дня он был один, блуждая, как призрак,  по  этой  пустынной
земле, - еще никогда в жизни он так долго не оставался в одиночестве. Хотя
одиночество меньше, чем другим, надоедало ему, Руди был бы рад  встрече  с
любым, даже совсем незнакомым человеком.  Скоро  он  обнаружил,  что  стал
привыкать к компании собственного духа, но мысль о  многолетних  скитаниях
приводила его в ужас.
     Наступили сумерки, и Руди стал подумывать  о  ночлеге.  Земля  вокруг
была пустынной и безжизненной. Он чувствовал себя слабым и истощенным,  но
понимал, что надо продолжать  путь,  пока  не  найдется  что-нибудь  более
подходящее. Лечь и заснуть на открытой местности было равносильно смерти.
     Вдруг он уловил какое-то движение. Что-то  неуклюже  подпрыгивало  по
гребню каменистой гряды, было, однако, как ни  странно,  в  этом  движении
что-то кошачье...  Руди  похолодел.  В  это  время  суток  сероватый  свет
обманывал зрение, а раскачивание нескольких кустов  на  ветру  маскировало
шаги тех, кто охотился в сумерках. "Дуики, -  подумал  он.  -  Не  приведи
Господь".
     Затем он увидел серую полоску на горизонте.  Она  невесомо  двигалась
над песками - зыбь волчьего цвета  перьев  и  бледный  отсвет  на  клювах,
подобных лезвию косы.
     Некуда было бежать, и не было никакой надежды скрыться  от  птиц,  но
Руди побежал. Он ощущал свербящую боль в левой ноге и ребре  и  все  равно
бежал со спринтерской скоростью  прочь,  отчаянно,  не  имея  ни  малейшей
надежды  на  спасение,  словно  пытаясь  убежать   от   настигающего   его
автомобиля. Камни сбивали ноги до крови, а воздух застревал в  легких.  Он
не оглядывался и не думал ни о чем, кроме спасения. Он  не  чувствовал  ни
боли, ни усталости,  только  отчаянный  страх,  пытаясь  укрыться  в  гуще
сумерек.
     Когда Руди упал, он сразу подумал, что с левой ногой все  кончено.  А
руки, которые он  выставил,  чтобы  ухватиться  за  что-нибудь,  встретили
пустоту, и горемыка полетел вниз сквозь кучу  веток,  которые  маскировали
яму. В полутьме и неразберихе он почувствовал, как сучья рвут ему  волосы.
Он уткнулся во что-то деревянное и жесткое, что  ободрало  кожу  на  лице,
когда, полукатясь, полускользя последние два-три  фута,  упал  наконец  на
свежевскопанную землю. Слишком ошеломленный, чтобы понять, что  произошло,
он перевернулся на спину и посмотрел  наверх.  В  десяти  футах  над  ним,
закрывая горизонт, на краю поросшего  кустарником  обрыва  стояла  ужасная
птица и, наклонив голову, разглядывала его, как бы не понимая,  почему  он
так неожиданно очутился внизу. Замерев, Руди с ужасом думал, не прыгнет ли
она вслед за ним. Ему никогда не справиться с ней, даже если бы, падая, он
не сломал руку. Но птица недовольно взъерошила  перья,  открыла  сабельный
клюв, издала хриплый звук неудовольствия и ушла, растворившись в сумерках.
     Руди прислонился спиной к столбу и закрыл глаза. Он почувствовал, что
мог бы уснуть, упасть в обморок, умереть - все уже  было  безразлично.  Но
потом он сказал себе, что дела его не  так  уж  плохи,  и  лучше  сесть  и
поразмыслить над ситуацией, если он действительно не хочет плохо кончить.
     Наконец неутомимый путешественник открыл глаза и огляделся.
     Фантастика. Я угодил в ловушку для мамонта.
     Другого нельзя предположить. Большую часть веток, составляющих  крышу
ловушки, он увлек своим падением вниз, и  теперь  был  виден  край  ямы  и
угасающее небо. В яме пахло свежевскопанной землей, а  наверху  из  черных
стен торчали белые отростки корней. В центре ямы были вбиты  три  огромных
кола, против одного из которых Руди и упал. Подтянувшись вверх и  потрогав
ободранную щеку, он сказал себе: "Веселее! Ты мог бы проткнуть себя, когда
летел вниз".
     Какой дьявол выкопал эту ловушку? Существует какой-нибудь город?..
     Белые Рейдеры!
     Фантастика!
     Руди соскользнул назад, тяжело опустился у основания столба и  уронил
голову на руки. Лучше бы я угодил на этот  кол,  подумал  он.  По  крайней
мере, все  закончилось  бы  быстрее.  Как  происходит,  что  мрачные  вещи
становятся еще хуже, стоит только мне пошевелиться?
     "Чего мне сейчас не хватает, - с горечью  размышлял  он,  -  так  это
самого мамонта".
     Земля задрожала.
     Высокий пронзительный трубный звук раненого  зверя  долетел  до  него
издалека вместе с глухим звуком массивного тела, спасающегося бегством,  и
быстрым топотом копыт.
     "Если я останусь здесь,  -  подумал  Руди  устало,  -  чертов  мамонт
свалится прямо на меня и раздавит в лепешку".
     "Нет, - решил он, - с  недавних  пор  все  идет  по-другому.  Я  буду
покалечен, а затем встречусь с Рейдерами. Но, боже,  они  же  на  лошадях.
Даже целый и невредимый, я не смог бы убежать от них".
     Какого черта! На коленях Руди отполз в угол ямы, подальше  от  места,
куда должен был свалиться мамонт и  где  ему  меньше  угрожала  опасность.
Земля грохотала, сотрясаясь под ногами зверя; пронзительный звук напоминал
охотничий рог и отдавался резкой болью в  голове  Руди.  Грохот  напоминал
приближающуюся бронетанковую  дивизию  -  неизбежный,  пропитывающий  Руди
сумеречным кошмаром шума и страха. Сотрясение  земли  пронизывало  его  до
самых костей.
     Он посмотрел вверх и увидел на фоне неба силуэт мамонта  -  массивную
бурую голову, гору мяса с двухэтажный дом, повисший хобот и красные глаза,
наполненные дикой болью и яростью.  Темная  кровь  до  колен  омывала  его
громадные дрожавшие ноги. Загнанный в ловушку, Руди с  безысходным  ужасом
наблюдал за этой сценой. Топот мамонта, рев и дробь копыт слились в единый
звук.
     Всадник пронесся над самым краем ямы, и косы белесовато  блеснули  во
мраке. Завороженный, он смотрел, как мамонт остановился и свернул  у  края
ямы в сторону; из-под его подогнувшихся ног на Руди посыпались град камней
и комья земли, когда зверь завис над ним. И,  будто  в  замедленном  кино,
Руди увидел, как всадник вытащил из колчана стрелу и натянул тетиву и  как
мамонт  бросился  в  сторону,  задрал  свой  хобот   и   издал   неистовый
предсмертный вопль.
     Лошадь в испуге подалась назад, копыта мелькнули  в  дюйме  от  края;
всадник натянул лук,  направив  его  в  тень,  и  громадная  туша  мамонта
полетела прямо на Руди. Медленно стрела вылетела  из  лука  и  плыла,  как
показалось ему, с величайшей осторожностью  несколько  футов  разделяющего
расстояния, прежде чем войти в ярко-красный глаз мамонта. Зверь дернулся с
последним ревом агонии, поднялся на дыбы и,  казалось,  завис,  невесомый,
над ямой, в которой сидел пойманный и  застывший  от  ужаса  Руди.  Затем,
подобно пришедшей в движение горной лавине, мамонт рухнул вниз.

                                    9

     Сначала было абсолютно тихо,  только  по-прежнему  монотонно  завывал
ветер. Руди различил рассеянный пятнистый свет, запах сломанного мескита и
крови, влажную  сырость  земли  под  исцарапанной  щекой.  Он  вздохнул  и
вздрогнул от боли в сломанном ребре. Черт с  ним,  решил  Руди  и  остался
лежать неподвижно. Голова болела, но не было сбивающих с толку хаотических
видений последней ночи. Лошади, шум и медленный грациозный полет стрелы  в
сумеречном  небе  слились  воедино  в  его  памяти,  но  последним  четким
воспоминанием была  та  гигантская,  корчащаяся  от  боли,  ревущая  туша,
рухнувшая на него с вершины. Он осторожно вздохнул и  мысленно  обследовал
свое тело, сантиметр за сантиметром, как показал однажды Ингольд.
     Во-первых, он был жив - обстоятельство, которое весьма  удивило  его.
Голова болела, а на боку красовался здоровенный синяк. Левая нога ныла, но
не больше, чем вчера. Руди решил, хотя  и  не  был  уверен,  что  у  него,
возможно, сломано еще несколько ребер. Он не мог шевелить руками.
     Они были связаны за спиной.
     Некоторое время Руди думал, что Белые Рейдеры просто  связали  его  и
оставили на съедение крысам, но плывущий дымок достиг его ноздрей, и  Руди
услышал приглушенное ржание. Он лежал лицом вниз  в  каком-то  укрытии  из
кустарника, и то немногое, что он смог увидеть, повернув лицо,  была  куча
веток с серыми листьями и цепочка муравьев, безобидно ползущих по ним. Ему
стало любопытно, один ли он, но особого желания  смотреть  по  сторонам  у
него не было.
     Вместо этого маг стал слушать,  заставив  разум  замолчать  и  затаив
дыхание. Он обнаружил, что это отсутствие мыслей стало легче ему  даваться
после нескольких дней одиночества в пустыне. Остался только слух. Медленно
звуки достигали его ушей: мягкий шелест сухой  травы  на  ветру,  щелканье
сухих листьев, еле слышное шуршание ног,  проходивших  неподалеку  от  его
пристанища, и звук ножа, которым отделяли кожу от мяса.
     Обдирают мамонта?
     Рядом послышалось слабое шуршание одежды и тонкое поскрипывание кожи,
когда караульный около его убежища переступил с ноги на ногу.
     Итак, меня стерегут.
     Руди напрягся, пытаясь найти какие-то характерные приметы  природы  и
определить границы лагеря. Некоторые звуки ничего не говорили ему - мягкий
шум строгания и затем приглушенное постукивание камнем по дереву. Потянуло
дымком от разгорающегося костра. Порыв ветра пронесся по лагерю, предвещая
близкий снегопад, и он услышал какой-то сильный звенящий звук, который был
знаком ему, и напоминал музыку ветра, играющего костями.
     Звук почему-то напугал его.
     Мягкие шаги шуршали по песку, и до него долетал запах полевой грязи и
сладкой травы. Он услышал шаги второго  караульного.  Почему  они  молчат?
Может, они переговариваются  знаками?  Кровля  его  укрытия  была  слишком
низкой, чтобы встать. Должно быть,  оба  снаружи.  Он  осторожно  повернул
голову, чтобы удостовериться, и увидел  две  пары  ног,  обутых  в  мягкие
сапоги, а в стороне от них призрачно трепетало  пламя  кажущегося  бледным
при дневном свете  костра.  По  другую  сторону  костра  стоял  жертвенный
помост,  украшенный  стеклянными  гирляндами,   вымпелы   на   нем   слабо
развевались  на  ветру,  подобно  пугалу,  отгоняющему  легионы   дьявола.
Напротив помоста женщина-воин с длинными, ячменного цвета косами вбивала в
землю столбы для жертвоприношения.
     Руди догадывался, кого они выбрали для этой цели.
     "Спокойно, - приказал он себе, готовый броситься бежать,  ослепленный
паникой, -  Ингольд  учил  тебя  разрушать  заклинания,  и  это  прекрасно
получалось там, в лагере". Тем не  менее  ему  понадобилось  три  попытки,
прежде чем он смог разорвать связывающие его запястья  путы  и  освободить
украдкой руки, а затем лодыжки. Руди  старался  не  двигаться,  зная,  что
охранники все еще стоят снаружи. Он почти задыхался.  Он  понял  уже,  что
нужно делать.
     Вместе с плащом и перчатками у него забрали нож и меч. Но если бы  он
мог добраться к лошадям незамеченным и украсть двух для себя, а  остальных
распустить, у него появился бы шанс убежать, и к  тому  же  верхом,  может
быть, проделав таким образом  весь  путь  до  Сивардских  гор.  Даже  если
навлечь на себя простые  чары-иллюзии,  можно  прокрасться  между  ближним
караульным и тем, кто стоял у передней двери, так как его пристанище  было
чем-то вроде палатки, сделанной из нарезанных веток мескита, открывающейся
спереди и только слегка прикрытой сзади.
     Чары-иллюзии были просты, как и все иллюзии. "Клоп-вонючка", -  решил
Руди. Безвредный, черный, маленький, ползущий  по  своим  клопиным  делам.
Какой дурак станет  смотреть  на  клопа-вонючку?  Представляя  критический
взгляд Ингольда, он перевоплотился в  иллюзию  и  остался  весьма  доволен
результатом. Чтобы облечь себя в иллюзию, нужно было почувствовать на коже
ветерок от холодного огня, мягкий мерцающий покров неправильности.
     Он раздвинул кусты перед собой.
     Если бы новообращенный клоп не находился в середине лагеря,  он  едва
бы узнал, каким тот был. Лагерь располагался на плоской площадке, поросшей
полынью, а сделанные из веток укрытия сливались с окружающей местностью. С
того места, где он стоял, был виден только один костер, но он почувствовал
запахи и других, сложенных из бездымной древесины и полузарытых в землю.
     Около костров собрались  Рейдеры:  и  мужчины,  и  женщины.  Женщины,
которых Руди заметил  сразу,  напоминали  Джил  -  девы  войны,  одетые  и
вооруженные, как мужчины, и смотревшиеся, как воины. У них были одинаковые
плотно прилегающие мундиры и брюки из волчьей или кугуаровой кожи серого и
золотистых тонов, сливающихся с землей. Некоторые носили плотно облегающие
куртки из волчьей или буйволиной кожи. Все они  были  вооружены  ножами  и
луками. Перед некоторыми укрытиями Руди заметил воткнутые в землю копья  с
древками-ручками.
     Он заметил раньше, что помост стоял в центре лагеря. Какой-то  старик
украшал его, как рождественскую елку, бусами костей  и  сплетенной  травы,
разбитым стеклом и цветами, а у его подножия женщина  точила  длинный  нож
для снятия кожи. Вдали виднелись лошади и  мустанги,  которых  можно  было
случайно принять за пасущееся дикое стадо.
     С величайшими предосторожностями Руди-клоп начал свое путешествие  по
открытой местности лагеря.
     Он полз медленно, стараясь не выйти за рамки принятого  образа.  Руди
миновал караульного, который разговаривал с одной из женщин в  двух  шагах
от его бывшей тюрьмы  и  который  даже  не  взглянул  на  преобразившегося
пленника.  Впервые  за  много  дней  высоко  в  небе   появился   бледный,
серебристый диск солнца, и тень, которую Руди отбрасывал  на  песок,  была
тенью насекомого, великолепной тенью клопа-вонючки. Холодный ветер пустыни
играл переплетенными  веревками  жертвенного  помоста,  развевая  лепестки
зимних роз, вставленных в глазницы черепов.  Рейдер  закончил  накручивать
перья вокруг поперечной балки и отступил назад. Он был стар, белые  волосы
отливали  голубизной,  а  лицо  напоминало  почерневшую   узловатую   кору
немолодого дуба. Руди остановился пропустить его.
     Но тот не проходил.
     Кровь застыла у Руди в жилах.  Старый  воин  смотрел  на  землю,  где
должен был видеть иллюзорного клопа-вонючку, и тень догадки  появилась  на
его задубелом бесстрастном лице. Затем, не отрывая глаз от Руди, он сделал
пару шагов к одному из укрытий и знаком подозвал к себе мужчину и женщину.
Те подошли, прихватив копья.
     Руди бросило в холодный пот.
     "Эй, проходите, как вы  можете  подозревать  невинного  клопа...  Но,
конечно, - припомнил он. - Ледяной Сокол тоже подозревал всех и  каждого".
Руди пополз решительнее, насколько позволяла храбрость, делая круг,  чтобы
обойти старика. Но три  Рейдера,  спешно  обменявшись  знаками,  двинулись
навстречу.
     "Это нечестно!" Руди был  уже  на  грани  безумия.  Он  огляделся  по
сторонам в поисках  какого-нибудь  оружия.  Он  сделал  последнюю  попытку
обойти врагов, но старый воин снова перерезал путь.
     Нервы у Руди не выдержали. Чары спали, и белоголовый Рейдер в  испуге
резко  отпрянул  назад,  когда  Руди  материализовался  из  воздуха.   Это
мгновение удивления и дало Руди шанс на спасение.  Он  выхватил  из  земли
деревянный  кол,  который  загорелся  в  руках  холодной  иллюзией  белого
пламени.  Когда  Рейдеры  обступили  его,  он  полоснул  одного   из   них
раскаленной дубинкой и, прорвав строй, бросился бежать.
     Лагерь пришел в движение. Тощие, бледные фигуры, казалось,  возникали
ниоткуда и начинали преследовать его. Руди увертывался от  них,  виляя  во
все стороны на бегу, слыша мягкое теньканье стрел, чувствуя, как зазубрина
стрелы обожгла ему кожу  на  лодыжке,  и  продолжая  размахивать  пылающей
дубинкой. Враги падали под ударами горящего  оружия.  Кто-то  из  верховой
охраны схватил его сбоку. Руди изловчился и ударил его коленом  в  пах  и,
вновь  обретя  свободу,  продолжил  свой  бег.  Он  ухватился   за   повод
бросившегося в сторону мустанга, когда чьи-то ладони сжали его левую руку.
Кружась,  он  наносил  удары  направо  и  налево,  и  круг  расширился  на
мгновение, столь необходимое для спасения.  Он  неуклюже  вскарабкался  на
спину лошади, благодаря бога  за  то,  что  лошадь  не  очень  высокая,  и
продолжал отбиваться от Рейдеров. Руди поверил в свое  спасение,  повернул
мустанга в сторону открытой пустыни.
     Мустанг взвился на дыбы, опустил морду  и  отбросил  Руди  на  десять
футов в заросли кустарника.
     На редкость сильный удар выбил дух из его  тела,  а  сломанные  ребра
впились в бок, словцо ножи. Он  попытался  встать,  но  копье  с  каменным
наконечником вошло в землю около него и пришпилило полу  его  плаща.  Тени
Рейдеров появились над ним, и следующее копье было нацелено  ему  прямо  в
грудь.
     Брошенное  с  расстояния  десяти  футов,  оно  внезапно   невероятным
образом, отклонилось высоко в воздухе,  задрожало  и  упало  со  звоном  в
стороне, не причинив ему вреда.  Рейдеры  замерли,  указывая  с  тревожным
шепотом на нечто, видневшееся в глубине коричневой пустыни.
     "Это призрак", - повернулся в отчаянии Руди, но увидел только  темную
фигуру в мантии, которая, казалось, выплавилась из ветра  и  безмолвия,  и
знакомый старый бродяга,  гневно  сверкая  глазами,  приближался  быстрыми
шагами к лагерю, как к себе домой. Рейдер, который  выстрелил  в  мамонта,
пустил в него стрелу и промахнулся самую малость. Руди почти  заплакал  от
счастья.
     Ингольд  остановился  рядом  с  ним  и  вытащил   из   земли   копье,
пришпилившее его. Покрытая шрамами рука с грубоватыми пальцами  дотянулась
до него и потащила за ногу, и рядом раздался знакомый дребезжащий голос:
     - Во что ты превратился?
     - В клопа-вонючку, - рыдал  Руди.  -  Какого  черта  они  заподозрили
паршивого клопа?
     Глаза Ингольда сухо блеснули в тени нависающего капюшона:
     - Ты когда-нибудь видел клопов-вонючек с тех пор, как пришел  в  этот
мир?
     Руди подавленно умолк.
     Ингольд продолжал:
     - Таких здесь нет, ты должен был знать это, если бы обращал  внимание
на то, что происходит вокруг тебя.
     Он перевел взгляд с Руди на Белых Рейдеров, которые образовали вокруг
них круг, нацелив копья, будто окружали пещерного медведя. У Ингольда было
копье, которое он держал острием вниз и еле сжимал в руке.
     - И к тому же, - продолжал он так, будто их не окружали враги  и  они
были в безопасности, - ты мог применить простое  заклинание-покров,  чтобы
выбраться  из  лагеря,  не  изображая  огня,  в  который  только  ты  один
облекаешься. Тебе не нужна была лошадь,  Руди.  А  теперь,  когда  мы  уже
рассекретили себя и стали  видны,  конечно,  не  в  такой  степени,  чтобы
действительно допустить  убийство  кого-нибудь  из  нас,  такого  вопроса,
конечно, больше не существует.
     Кольцо вокруг  них  сузилось  -  ощетинившаяся  изгородь  каменных  и
стальных колючек, подобных акульим зубам. Ингольд смотрел  на  воинов,  не
шевелясь.
     - Извини, - пробормотал Руди.
     Волшебник проскрежетал:
     - Мы с тобой, может быть, сейчас совершаем еще  большую  ошибку,  чем
все предыдущие.
     Слабый звук заставил Ингольда сосредоточиться.
     Несколько Рейдеров поспешно  ретировались.  Руди  уловил  невероятную
силу, едва  сдерживаемую  этим  неприметным  с  виду  человеком.  Рейдеры,
казалось, тоже это почувствовали. Никто  из  них  не  рискнул  напасть  на
Ингольда.
     Кольцо вдруг разомкнулось, и на  середину  выступил  высокий  Рейдер,
подняв руки и показывая, что он безоружен.
     Это был великолепный викинг, бледные заплетенные усы свисали  вниз  к
ямке его горла. Брови росли пучками, как у рыси,  завиваясь  вверх.  Глаза
излучали холод,  словно  замерзший  янтарь.  Выцветшее  серое  золото  его
одеяния из пантеры говорило о  его  сане.  Без  сомнения,  это  был  вожак
Рейдеров, гордый и величественный.
     Какое-то мгновение взгляд, который приводил в движение толпу,  изучал
Ингольда и Руди. Голосом, подобным старому горну, он обратился к путникам:
     - Вы колдуны?
     - Я колдун, - сухо ответил Ингольд. - Он знает только заклинания.
     Рейдер перевел неприветливый взгляд на Руди. Руди бросило в  жар,  он
хотел бы сейчас исчезнуть или воплотиться в того  самого  клопа-вонючку  и
убежать в пустыню с глаз долой.
     Вожак сказал:
     - Я так и знал. Метатель Стрел никогда не промахивается, но  говорят,
что невозможно поразить колдуна. Меня зовут  Эхо  Ветра,  а  вы  попали  к
Народу Извилистых Холмов из страны Белых Озер.
     - Вы далеко от ваших домов, - серьезно сказал Ингольд. - Это мамонты,
которые покидают северные равнины, отодвигают вас так далеко на юг?
     Рейдер прогромыхал:
     - Мы делаем то, что хотим. Это наши равнины и наши пустыни, и  мы  не
собираемся  спрашивать  совета  у  безумных  землекопов  реки.  Но  ты,  -
продолжал он, жестикулируя рукой в  шрамах,  -  десять  дней  назад  сумел
разгадать надпись на нашем магическом столбе и сумел понять ее, в  отличие
от людей Прямых Дорог.  Наверное,  ты  тот  самый  колдун,  чье  имя  было
известно на юге много лет назад, Пустынный Странник, друг  Белой  Птицы  и
его племени?
     Мгновение Ингольд молчал, как будто это имя, как  камни  пустыни  или
ссадины от кандалов на его запястьях, напомнило ему о другой жизни.
     - Да, я - Пустынный Странник, - сказал он  наконец.  -  Но  я  должен
сказать тебе, Эхо Ветра, что Белая Птица умер, узнав меня.
     - Я был другом Белой Птицы, - тихо сказал вождь. - И люди умирают  не
только  из-за  тебя,  Пустынный  Странник,  -  выцветшие  ресницы   скрыли
сверкание его глаз. - И если ты тот самый Пустынный Странник и Белая Птица
говорил мне правду, для всех нас хорошо, что мои люди  не  убили  тебя  до
моего прихода.
     - Твоим людям крупно повезло, что они  не  пытались  это  сделать,  -
мягко ответил Ингольд.
     Золотые глаза встретились с голубыми, но мгновение спустя  безмолвный
поединок закончился.
     - Да, - сказал вождь тихо. - Ты  действительно  тот  самый  Пустынный
Странник, который похитил у Белой Птицы лошадей...
     - Неправда! - возмутился Ингольд.
     - ...и заключил пари об ужасных птицах...
     - Это был не я.
     - ...и проиграл?
     - Я выиграл. И кроме того, - спокойно ответил Ингольд, - это было так
давно, когда я был молод и глуп.
     - Тогда зачем теперь, когда ты немолод и неглуп, когда повсюду витают
злые духи, вы явились в наше пристанище?
     Как будто вызванные упоминанием о духах, ветры задребезжали стеклом и
перьями волшебного столба, белый солнечный свет  замерцал  на  вращающемся
металле, а лепестки диких роз вырвались на свободу и упали  в  траву,  как
жертвенная  кровь.  Рейдеры  засуетились,  повернув   головы   в   сторону
безмолвной пустыни. Там ничего не было, ничего, кроме арктического холода.
     Ингольд облокотился на копье.
     - Расскажи мне об этих злых духах, - сказал он.
     Эхо Ветра молча  разглядывал  двух  оборванных  пилигримов  из  стана
врагов, как бы  определяя,  что  стоит  каждый  из  них.  Руди  захотелось
раствориться. Но вождь сказал только:
     - Заходите. Ешьте со мной, ты и  твое  Маленькое  Насекомое,  которое
знает заклинания, и мы поговорим обо всем.
     Убежище Эха Ветра было больше других в лагере, но, как большинство из
них, его было трудно обнаружить в зарослях  мескитовых  деревьев,  которые
раскинулись на нескольких футах. Слабый дымок с запахом  приготавливаемого
мяса струился над огнем. Ингольд безошибочно  определил  вход  и  зашел  в
землянку.
     - Это безопасно? -  тихо  спросил  Руди,  беспокойно  оглядываясь  на
воинов.
     - Как все, что ты делал за последние  четыре  дня,  -  резко  ответил
Ингольд. - Садись, дай взглянуть на твою ногу.
     Мрачная землянка была узкой, с низкой  крышей,  с  запахом  толченого
шалфея. Шкуры бизонов и мамонтов валялись на полу,  и  Руди  устроился  на
одной из них, пока Ингольд разбирался среди разных пакетов и мешочков,  он
привык заботиться о своей персоне.
     Ужасное подозрение овладело Руди.
     - Эй!
     Ингольд посмотрел на него.
     - Это была проверка? Ты все подстроил, чтобы посмотреть, смогу  ли  я
выжить без тебя?
     - Нет, - ответил колдун и стал развязывать покрытую коркой повязку на
лодыжке и икре Руди. - Во-первых, ты еще не способен выдержать  какое-либо
испытание, а то, что тебе пришлось пережить,  было  равносильно  убийству.
Когда я хочу убить  своих  помощников,  я  делаю  это  осторожно  и  после
честного предупреждения. Во-вторых,  мне  следовало  бы  остановить  тебя,
когда ты убегал из лагеря в бурю, даже не убедившись, действительно  ли  я
исчез или нет.
     - Да, но я... - смысл того, что сказал старик, дошел до него. - Хунх?
     Ингольд вздохнул и присел на корточки.
     - Это самый старый трюк в книге, Руди, -  терпеливо  объяснил  он.  -
Если ты хочешь разделить двух партнеров, самый быстрый способ - бросить на
одного из них тайное заклинание, пока другой отвлекся. Ты спал, не так ли?
Для этого потребовалось бы лишь  несколько  минут.  Буря  только  ухудшила
ситуацию.
     - Они кто? - поморщился Руди, когда Ингольд наложил тонкую  массу  из
молотых трав и воды на полузажившую, покрытую коркой рану.
     Старик посмотрел на него и вытер  руки  концом  своей  заплатанной  и
протертой мантии.
     - Дарки, - сказал он мрачно. - Те же самые, я думаю, что преследовали
нас из Ренвета. Их не много, но достаточно, чтобы продержать меня в пещере
до утра. Мне нужен еще кусок одежды. Нам больше нечем перевязать рану.
     Руди, философски размышляя, подумал, что в данном случае  больше  или
меньше лохмотьев - нет никакой разницы. Он знал, что выглядит,  как  нищий
из кинокартины Ингмара Бергмана - в отвратительных лохмотьях,  с  длинными
волосами, помятым лицом и четырехдневной щетиной  на  подбородке.  Ингольд
выглядел немногим лучше, усталый, грязный, оборванный, как святой  Фрэнсис
после битвы. Последние дни сказались и на нем.
     - Мне мешали найти тебя. Я преодолел многое, чтобы вновь  встретиться
с тобой, - продолжал Ингольд, наклоняясь вниз, чтобы  перевязать  рану.  -
Дарки преследовали меня две ночи, и я не мог уходить  далеко  от  убежища.
Закончилось все тем, что я убил большинство из них, я думаю, что  по  этой
причине они пришли из Ренвета и все время преследовали нас.
     Руди спросил:
     - Хунх? - и вскрикнул от  боли,  как  только  пальцы  Ингольда  нежно
прикоснулись к поврежденным ребрам.
     - Сиди спокойно, больно не будет.
     - Черта с два не будет. Каким ты представляешь себе Ренвет?
     - Всегда трудно сосчитать Дарков, Руди, - колдун  замолчал,  оказывая
помощь, стоя перед ним на коленях в густом мраке убежища, в  темноте  лицо
его было серьезным. - Уверен, что во вторую ночь их  было  меньше,  чем  в
первую, и еще меньше в третью. Если Дарки могут поддерживать  связь  между
собой и другие были поблизости, их  должно  было  бы  быть  больше,  а  не
меньше. Отсюда их стремление разбить  нас,  уничтожить  поодиночке,  -  он
повернулся к своей медицинской сумке. - Кстати, ребра  только  сломаны.  Я
приготовлю клейкий пластырь, чтобы  держал  их,  пока  они  заживают,  они
срастутся через несколько недель при условии,  что  ты  не  будешь  больше
совершать подобных подвигов,  как  сегодня  днем.  Кстати,  я  должен  был
следить за Че, а это тоже мешало моим поискам.
     - Че с тобой?
     - Да, - мягко ответил Ингольд. - Сейчас он прячется в моем рукаве.  -
Увидев  реакцию  Руди,  он  вдруг  впервые  за  все  время  их  знакомства
ухмыльнулся. - Он спрятался в пустыне недалеко отсюда, - объяснил он. -  Я
не мог потерять его, конечно, я не  планировал  путешествие  к  Сивардским
горам. Мы слишком торопились, чтобы хорошо питаться. Но, - добавил  он,  -
Джованнин отлучила бы меня дважды, если бы я потерял ее осла.
     Руди натянул на себя потертые остатки  своей  одежды  и  запутался  в
шнуровке, проклиная того человека, который не смог в этом  мире  изобрести
застежку-молнию.
     - Послушай, Ингольд, - сказал он спустя минуту. -  Ты  говоришь,  что
Дарков было немного. За четыре  дня,  что  я  провел  в  пустыне,  мне  не
встретился ни один из них.
     Ингольд кивнул, и у Руди появилось подозрение, что старик все знает о
его скитаниях в одиночестве.
     - Знаешь что? Я не встретил и этого духа.
     - Я тоже не видел его, - спокойно сказал Ингольд.  Проворными  руками
он собрал травы и лекарства. Его лицо было печальным, когда он  заговорил.
- Странно, что я никогда даже не чувствовал его присутствия. Прошлую  ночь
я провел сидя, не смыкая глаз, в темноте, без  огня,  наблюдая,  слушая  и
чувствуя, как это может колдун, нити и волокна воздуха над этой  пустыней,
пытаясь найти хоть малейший знак, что Дарки уже узнали, где я.  Но  следов
Дарков не было, не было никаких следов вообще.  Ни  звука,  ни  знака,  ни
дыхания,  движущегося  над  песками,  кроме  тех  ночных  тварей,  которые
существуют на земле.
     Руди  понимающе  кивнул,  догадываясь,  что  делал  Ингольд.  Ингольд
отыскивал и  понимал  изменение  каждого  острого  листика  сорной  травы,
понимал и шорох песка под тяжестью ступни, каждый запах, который  приносил
воздух ночи. Он получал эти сведения через свои чувства, заброшенные,  как
сеть, на сотни миль. Он искал опасность в ночи и не находил.
     - Но в таком случае, - спросил Руди, - где и что такое дух?
     - Именно этот вопрос задают мои люди, -  прогрохотал  бас.  Посмотрев
вверх, Руди увидел, что Эхо Ветра вошел в убежище, наклонив  свою  высокую
голову под низкой крышей.  Его  окружала  грязная  аура  запаха  костра  и
тушеной дичи. Воины, которые вошли за ним, - младшие  начальники  военного
отряда, предположил Руди - с  трудом  внесли  прочно  сплетенную  корзину,
измазанную снаружи и внутри затвердевшей глиной и  полную  больших  кусков
дымящегося мяса. Другие несли посудины, заполненные  зеленоватой  кашей  с
резким запахом. Руди посмотрел еще  раз  и  увидел,  что  часть  маленьких
сосудов  были  черепами  дуиков.  Другие,  судя  по  размерам  черепов   и
отсутствию подглазных краев, были черепами животных.
     Младшие начальники устроились в стороне, усевшись  на  шкуры  и  тихо
переговариваясь. Время от времени медленное течение разговора  доходило  и
до Руди - умеренный приглушенный шум голосов,  напоминающий  вздох  ветра,
дополненный знаками, и с едва различимыми изменениями интонаций.
     Только Эхо Ветра подошел и сел с Руди и Ингольдом,  он  принес  мясо,
кашу и бутыль напитка, который имел  тошнотворный  сладковатый  привкус  и
коварный алкоголь.
     - А теперь, - сказал вождь, когда они закончили трапезу и  вечер  все
окутал темнотой,  -  вы,  колдуны,  которые  прочли  все  бумаги  безумных
землекопов за горами, что это за дух, который страшнее Дарков, Пожирателей
в Ночи?
     - Страшнее?  -  тихо  спросил  Ингольд.  Руди  послышалось  в  густом
шероховатом голосе не только опасение,  но  и  переполняющее  любопытство.
Руди подумал, что Ингольд или узнает все, или умрет.
     - Он должен быть таким.
     - Почему? Вы видели его?
     Отрицательное движение головой -  и  серебряная  вспышка  на  толстом
сверкающем шнуре.
     - Тогда откуда вы узнали, что он страшнее?
     Рейдер дернул плечами - легкое движение, напоминающее резкие движения
Ледяного Сокола.
     - Исчезли Пожиратели, - сказал он. - Они бросили все Гнезда в  земле,
из которых появлялись, и больше не приходят в эту часть равнины. Если  дух
поглотил Дарков, то теперь, когда они исчезли, не  уничтожит  ли  он  нас?
Когда погибнут выбранные им жертвы, не придет ли он за другими? Мы  ничего
не знаем о нем и никогда его не видели. Но почему ушли Пожиратели?  Отчего
бы сбежали такие существа? Ты слышал что-нибудь  о  нем  в  твоем  учении,
Пустынный Странник?
     - Нет, - сказал Ингольд. - Я ничего об этом  не  слышал.  Давно  ушли
Пожиратели в Ночи?
     Эхо Ветра задумался. Снаружи с падением  температуры  неистово  завыл
пронзительный ветер, в нескольких дюймах от их голов крыша убежища сердито
трещала на своем креплении.
     - Это было в первую четверть луны осени, - сказал наконец  варвар,  и
Руди, одаренный тайным зрением мага,  увидел,  как  Ингольд  вдруг  поднял
глаза, необычный пыл озарил его изборожденное  морщинами  лицо.  -  Да,  -
продолжал вождь. - Они вышли в последнюю полную луну уходящего лета далеко
на севере, охотились на наших землях, на землях Охотников  на  Мамонтов  и
Народа Равнин. А мы, Народ Извилистых  Холмов,  Народ  Белых  Озер,  Народ
Вулканов и все другие, двинулись на юг. Мы прочесали  пустыни,  собирая  с
земли маленьких клопов, как это делали дуики. А теперь Пожиратели  в  Ночи
ушли и больше не появляются из  своих  нор.  Но  что  заставило  их  уйти,
Пустынный Странник? Почему они так боятся этого  духа?  Сейчас  он  пришел
сюда и увел Пожирателей из их Гнезд даже в пустыне. Мы  проводили  ночь  у
каждого Гнезда, они не выходили ночью. А что нам  делать,  если  он  решит
охотиться на нас?
     Ингольд сидел, будто окаменев. Но Руди почувствовал  его  напряжение,
похожее на электрический ток, и услышал его за глубоким  спокойствием  его
скрипучего голоса.
     - Когда уходят олени, лев не питается  травой,  которую  ели  они,  -
сказал  он  тихо.  -  Не  делает  этого  и  страшная  птица.  Может  быть,
человечеству нечего бояться. Но расскажи мне, Эхо Ветра, где  это  Гнездо,
рядом с которым ты провел такую тихую бессонную ночь?
     Вождь Рейдеров сказал:
     - Взяв быстроногих  скакунов,  мы  сможем  быть  там  завтра.  -  Его
янтарные глаза сверкнули в темноте, как глаза чудовища.
     - Где же ваши быстроногие скакуны? - живо откликнулся Ингольд.

                                    10

     Руди никогда раньше не сидел на лошади, если  не  считать  его  лихую
попытку по дороге из Карста. Он скакал вместе с патрулем,  чтобы  получить
сведения о сожженном Белыми Рейдерами  фермерском  доме.  Он  до  сих  пор
поеживался при воспоминании о верховой езде. Но воскрешая в памяти то, как
он сидел на Маверике и Паладине, Руди находился под впечатлением,  что  не
было ничего лучше, чем скакать верхом на лошади на закате. Лишь недавно он
обнаружил, что ошибался.
     У Белых Рейдеров были  высокие  и  длинноногие  скакуны.  Правда,  от
скудного  кормления  солончаковыми  растениями  и   жесткой   травой   они
отличались  худобой,  норовистостью  и  дикостью.  Руди  познал  все  муки
унижения, когда в кромешной тьме перед рассветом  в  ледяной  пустыне  ему
пришлось понукать самую тихую и старую кобылу из всего стада, ту, что  Эхо
Ветра выбрал для него из-за ее кроткого характера. Он  перевел  взгляд  на
Ингольда в горькой зависти; тот сидел на неистово фыркающем  жеребце,  как
атаман.
     - Вам не случалось служить в кавалерии? - спросил он, когда несколько
Рейдеров пошли  ловить  кобылу,  их  беззвучный  хохот  почти  ощущался  в
свинцовом мраке.
     - Как сказать, - таинственно ответил колдун. Его  дыхание  было  едва
слышно, в руке  он  держал  единственный  сыромятный  повод,  другая  рука
расслабленно отдыхала на бедре.
     Руди вспомнил, что в  молодости  Ингольд  был  рабом  в  Алкетче,  он
вспомнил  и  то,  как  тренируется  алкетчская  кавалерия.  То,  что   он,
прикованный к тренировочному столбу, испытал на себе все  сабельные  атаки
местных вспыльчивых людей, конечно, не улучшило его верховую езду. Но если
история говорит правду, то все это объясняет железные нервы старика.
     - Считается, что служил, - выдохнул он.
     Вернулись Рейдеры  с  серьезными  лицами,  привели  тихую  и  кроткую
кобылу.
     Они не давали себе передышки до  рассвета  и  продолжали  путь  днем.
Внезапно стало облачно, похолодало. Маленький конный отряд мчался  галопом
на север под бледным, холодным небом. Слой снега покрывал красные пески  и
становился все толще.
     Тут и там Руди видел незнакомые ему следы, это  были  следы  северных
животных. Тишина, нависшая над землей, была страшнее холода. Казалось, все
было безжизненным в этих пустынях песка и снега. Даже пыльные  ветры,  что
кружили, как дьяволы, над пустыней,  появлялись  только  для  того,  чтобы
исчезнуть. Когда всадники останавливались,  чтобы  отдохнуть  или  сменить
лошадей на запасных, которых  они  вели  с  собой.  Эхо  Ветра  неугомонно
шнырял, тихо переговариваясь с дюжиной своих воинов, или  прислушивался  к
звукам, которые были недоступны слуху Руди. Воины, которые прибыли с ними,
были молчаливы и раздражительны, как животные  перед  зарницей,  держались
вместе в бесконечных просторах снежной пустыни.
     - Там, - прошептал вождь, указывая на место, где  покрытая  белыми  и
красными пятнами земля поднималась вверх к далекому и туманному горизонту.
- Это там.
     Руди заслонил глаза от света. Он различил ровный темный  блеск.  Хотя
на нем было пальто из шкуры буйвола, он почувствовал холод.
     - У вас на севере есть такие места? - спросил Ингольд  у  Эха  Ветра,
когда они повернули лошадей.
     - Нет, в наших землях нет, - ответил вождь народа Извилистых  Холмов.
- К югу от нашего маршрута - Народ Вулканических Холмов, у них есть  такое
место. Они называют его Туар, есть и другие места  к  востоку  от  Соленой
Равнины.
     - Туар означает способность видеть на расстоянии, - сказал колдун.
     - Говорят, в таких местах шаманы-колдуны моего народа могут,  воззвав
к  духам  Земли,  видеть  на  большом  расстоянии.  Говорят,   что   народ
Вулканических Холмов раньше охотился подобным образом - колдун  смотрел  и
вел людей по следам антилопы, но больше они так не охотятся.
     - Почему?
     Вождь покачал головой.
     - Это тайна. Я знаю, что эти места целительны для больных.
     Ингольд замолчал в глубокой задумчивости, так они и подъехали к входу
в Гнездо Дарков.
     Руди впервые видел  подобное:  вход,  сооруженный  еще  до  появления
человечества, был сложен из глубоко врытых в землю камней  так,  чтобы  он
смог выдержать вес фортов и  храмов.  Громадная  площадь  на  сотни  футов
раскинулась перед ними, как футбольное поле,  покрытая  черным  сверкающим
стеклом. В  центре  ее  зияла  бездна,  как  открытое  и  кричащее  горло,
устремленное в небо. Истертые ступени вели вниз, в глубь Вселенной.
     Руди  задрожал  одновременно  и  от  отвращения,  и  от   любопытного
притяжения, трепет, необычная  акрофобия  завладели  им.  Он  почувствовал
странное желание засыпать эту  чернильную  яму,  засыпать  и  заковать  ее
цепями и отметить ее заклинанием, которое не позволило бы  злу  выйти.  Но
вместе с отвращением был  страх,  если  он  подойдет  слишком  близко,  то
спустится по этим ступенькам и, вопреки здравому смыслу, открыто пойдет  к
Даркам.
     Всадники натянули поводья там, где  земля  под  снегом  переходила  в
стеклянный пол. Ингольд слегка подтолкнул свою лошадь вперед к  склону,  и
копыта громко зацокали по камням, когда он подъехал к самому краю впадины.
Здесь он спешился и вынул свой жезл, что был привязан у холки  лошади.  Он
вытащил его откуда-то, когда они привели ослика Че в лагерь прошлой ночью.
С вершины холма Руди, сидя на лошади  среди  Рейдеров,  наблюдал  за  ним,
ощущая суеверный страх за  Ингольда,  остановившегося  на  краю  лестницы.
Спустившись вниз на несколько ступеней, он снова прислушался, сжав в руках
посох.
     Эхо Ветра выкрикнул:
     - Что ты думаешь, Пустынный Странник?
     Ингольд поднял голову и откинул капюшон.
     - Трудно сразу сказать, - ответил он и вернулся  к  ним,  как  дух  в
холодной пустыне, его лошадь шла за  ним,  как  собака  на  поводке.  -  Я
чувствую, что они ушли.  И  не  верю,  что  внизу  есть  хоть  одно  живое
существо,  доброе  или  злое.  Ты  спустишься  со  мной,  Эхо  Ветра,  или
останешься здесь?
     Вождь был не на шутку встревожен, Руди разделял его чувства. Он верил
в Ингольда, и не было случая, чтобы тот ошибся. Если колдун  говорил,  что
внизу ничего нет, то, скорее, так оно и было. С другой стороны, Руди знал,
что Дарки тоже владеют волшебными чарами. Существовал лишь ничтожный шанс,
что Ингольд ошибался. Но если даже Руди нервничал, то трудно было  ожидать
от того, кто звал старика только по имени, что он последует за ним в самое
сердце Тьмы.
     - Даже если ты прав и внизу ничего  нет,  -  сказал  вождь,  -  будет
лучше, если мы останемся охранять дорогу.
     - Пусть так, - согласился Ингольд без иронии, в конце концов  это  он
затеял экспедицию. - Руди?
     Руди сказал:
     - Да, конечно.
     Он соскользнул с лошади, не удивляясь своей  слабости.  Девять  часов
быстрой верховой езды без перерыва - не шутка для новичка.  Руди  подумал,
останется ли он калекой на всю жизнь. Из попоны он вытащил древко копья и,
опираясь на него, как на трость,  с  трудом  спустился  со  склона,  чтобы
присоединиться к колдуну.
     Ингольд  повернулся  к  лестнице.  Теперь  он   застыл,   как   волк,
встревоженный каким-то звуком, подняв голову, будто  учуяв  далекий  запах
дыма. Дневной свет, ровный и белый,  отражался  в  его  глазах,  когда  он
разглядывал небо.
     - Не может быть, - прошептал он.
     Руди нервозно осмотрелся вокруг.
     - Чего не может быть?
     - Мы так  далеко  от  юга,  -  повернулся  Ингольд,  тревожно  изучая
горизонт.
     - Юг слишком далеко для чего?
     Ингольд повернулся к Рейдерам.
     - Я не уверен, - сказал он Эху Ветра. - Может быть, я  ошибаюсь,  но,
кажется, надвигается Ледяная буря.
     Первый раз Руди увидел на лицах Рейдеров эмоции. Страх промелькнул  в
янтарных глазах вождя.
     - Ты уверен? - спросил он и сделал быстрый знак воинам,  молниеносный
жест рукой, который вызвал шепот и движение среди них.
     - Да, да, я уверен, - Ингольд  посмотрел  в  одну  сторону,  потом  в
другую, лицо его выражало тревогу.
     "Нет, не из-за того  он  испугался,  -  подумал  Руди,  -  что  через
шестьдесят секунд мы превратимся в эскимо на палочке, а потому, что он  не
понимает, почему это должно случиться так далеко от юга".
     - Нет! - выкрикнул колдун,  когда  один  из  Рейдеров  повернул  свою
лошадь, чтобы удариться в бегство. - Ты не сможешь опередить ее.
     - Не сможет, - согласился вождь Рейдеров. - В конце концов ты с нами.
Пустынный Странник. Мы едем с тобой, - он пустил свою лошадь вниз с  холма
быстрой рысью к ступеням и углублению, другие отправились за ним.  Ингольд
следил. Руди хромал последним.
     - Как скоро? - прошептал Руди, вглядываясь в бледное пустое небо.  Он
ничего не чувствовал, ничего, кроме грозного холодного неба.
     - Очень скоро, - Ингольд переложил посох из правой руки в  левую.  Он
делал многое левой рукой, как старый вояка из вестерна.
     Руди слышал, как Джил рассказывала о  лестничных  маршах  Дарков,  но
только  сейчас  ощутил  суеверный  страх,  ощутил  чувство   непостижимого
водоворота времени. В этой черной и страшной  лестнице  было  что-то,  что
заставляло напрягаться его позвоночник. Свет никогда  не  проникал  в  эту
черноту, так же, как он не соприкасался  с  темнотой  далекого,  бдительно
охраняемого Убежища Дейра. Те, кто не выносил света, могли приходить в эту
темноту, когда им вздумается, молчаливые и никем  не  замеченные.  Ступени
были стерты. Пустой, полуразрушенный черный пол был истерт  и  отполирован
ногами, прошедшими по нему. Сколько маленьких босых ног  переманили  сюда,
думал Руди. Сколько людей последовали за шепчущим зовом смерти из темноты?
И в течение скольких ужасных лет?
     Но все же Руди заметил, что Рейдеры предпочитали пустое Гнездо Дарков
ужасу Ледяной бури.
     Посох Ингольда мерцал в призрачном  блеске,  когда  он  спускался  по
ступеням. Он  освещал  узкие  стены,  изгиб  низкой  крыши  и  бесконечные
винтовые ступеньки. Как только Руди переступил порог вслед за колдуном, он
сразу  же  почувствовал  запах,  поднимающийся  снизу,  сладковатый  смрад
гниения, которого пугались лошади, а люди с подозрением смотрели  друг  на
друга. Этот запах окутывал их, словно туман.
     Руди нашел утешение и в запахах живых людей вокруг него,  и  в  тепле
столпившихся тел, и в шепоте, и в случайном тихом ржании, которое нарушало
смертельную  тишину  подземелья.  Один  или  два  раза  он  услышал  звук,
оставляемый когтями грызунов на ближайших стенах, перед  ним  промелькнули
тощие изможденные крысы, они удирали в щели  темных  стен,  как  вороватые
тени.
     Чтобы там ни лежало внизу, оно было мертвым, мертвым и гниющим.  Всем
казалось, что они  спускались  несколько  часов.  Единственным  источником
света был тусклый  фосфоресцирующий  свет  в  руках  Ингольда.  Ноги  Руди
затекли и болели, но  его  ум  и  чувства  напрягались,  пытаясь  услышать
какое-нибудь движение или звук во мраке. Однако  снизу  не  доносилось  ни
звука - только слабый смрад разложения.
     В тот момент, когда Руди почувствовал, что больше не  вынесет  этого,
Ингольд сказал:
     - Стоп!
     Он остановился так внезапно, что Руди почти врезался в него. Зашуршав
своим меховым одеянием, Эхо Ветра быстро догнал их. Руди старался  сделать
еще шаг, чтобы посмотреть, что лежит внизу в  темноте,  но  Ингольд  рукой
загородил ему путь.
     - Что там?
     Колдун молча жестикулировал посохом над пустотой. За той  ступенькой,
на которой они стояли, не было других - только мрак и беспросветность. Без
посоха Ингольда они бы просто перешагнули через  край  пропасти.  Из  этой
адской ямы Руди услышал скольжение, легкое движение, тонкий писк крыс;  он
почувствовал тошнотворные запахи. Затем Ингольд  извлек  из  темноты  свой
посох, и свет его стал медленно усиливаться, пока не вспыхнул, как магний.
Это был первый свет, проникший во мрак со дня сотворения мира.
     Трепет охватил Руди, и взбудораженный  голос  его  был  чуть  слышным
шепотом.
     - Священный огонь ада, - выдохнул он, и Ингольд сердито посмотрел  на
него.
     - Этот адский огонь, как ты говоришь, на самом деле священный, - тихо
ответил колдун. - Если бы ты видел то, что сейчас видел я и  пережил.  Это
владения Дарков под землей.
     В двадцати футах ниже пещера  спускалась  вниз  и  таяла  в  темноте,
которую свет жезла не мог победить. Сама пещера была сотни  футов  высотой
и, возможно, в два раза  больше  в  ширину,  а  ее  противоположный  конец
терялся в  беспросветной  тьме.  Среди  известняковых  колонн  можно  было
разглядеть черные узкие входы, они вели в  другие  пещеры.  Многочисленные
сталактиты свисали с "пламенеющего" потолка, они мерцали  в  ровном  белом
свете, как будто были гладко отполированы. Пол был покрыт пушистым  ковром
увядшего коричневого мха, кое-где сквозь мох пробивался черный слой  воды,
спокойная поверхность которой отражала свет, как полированный оникс. Такой
полной была тишина, которая лежала  в  заселенной  вечностью  пещере,  что
многочисленные искривленные своды отражали  дыхание  группы  завоевателей,
которые столпились, как  нищие,  на  пороге  заброшенного  королевства  их
врагов.
     - Смотрите, - показал Эхо Ветра. Внизу что-то зашевелилось,  забегали
крысы по краям бассейна. Едва заметные  среди  коричневого  высохшего  мха
пола  пещеры,  были  видны  кости,  тускло  сверкающие  в  белом   пламени
колдовского  света.  Казалось,  что  их  здесь  много,  хотя  трудно  было
утверждать это из-за гофрированных колонн сталагмитов. - Возможно, это  их
двор, место, где они складывали останки своих жертв.
     - Чушь, - сказал Ингольд, подняв голову, он уставился в  безграничное
пространство пещеры. - Во-первых, их здесь гораздо  меньше.  Если  бы  это
было постоянным местом для хранения костей жертв,  которых  Дарки  держали
все эти годы, пол был бы на дюжину футов покрыт  ими.  И  кроме  того,  вы
видите там, - он указал на потолок, - видите,  какие  изрытые  и  истертые
сталактиты? Когти Дарков стерли их гладко. А видите, какая глубокая  тропа
вверх,  в  ту  дыру  в  крыше?  Это,  должно  быть,  одна  из  их  главных
магистралей. Они никогда не жили рядом  с  трупами.  Никакое  животное  не
станет.
     - Ты имеешь в виду, что они жили там, наверху? -  прошептал  Руди.  -
Как летучие мыши на потолке? Я помню, ты говорил, что они были  разумными,
имели цивилизацию.
     -  Имели,  -  сказал  Ингольд,  -  ее  разновидность.  Но  это   была
цивилизация разума фактически без явных признаков, в которую наши  умы  не
могут проникнуть, а если бы и смогли постигнуть ее, то не более, чем  овца
или свинья может уразуметь любовный стих, или деньги, или понятие чести...
     Руди кивнул, медленно путешествуя взглядом по этим  темным  мерцающим
стенам.
     - В этом суть. Я мог бы  назвать  тебе  пару  людей,  которым  трудно
отнять два от трех. - Позади себя Ингольд услышал сдавленный смех.
     Пока они говорили,  Руди  почувствовал  холод,  который  проникал  со
ступеней позади них, становился сильнее и интенсивнее. Руди озяб в тяжелом
пальто из кожи буйвола.
     Даже привыкшие к холоду  Рейдеры  прижимались  друг  к  другу,  чтобы
согреться, их дыхание выделяло пар в бриллиантовом блеске  луча  Ингольда.
Из извилистых  тоннелей  бесконечной  лестницы  позади  них  Руди  услышал
завывание далеких ветров. Он знал, они спускались очень долго - Бог знает,
как глубоко под землей они были. Но все же сила Ледяной бури  проникала  и
сюда. Он видел лед, конденсирующийся из влаги их дыхания и замерзающий  на
полированных стенах.
     Зуб на зуб не попадал, когда Руди сказал:
     - Так почему кости там? Может, посмотрим?
     Ему пришло на ум, что глубже в пещерах у них было  бы  больше  шансов
спастись от неземного холода.
     Ингольд указал посохом на щель внизу.  Руди  сразу  понял,  что  было
невозможно взять лошадей с собой из-за отвесного обрыва. Он думал,  ломали
ли себе лодыжки дуики или другие, кого Дарки заманивали в свои Гнезда.
     Колдун оглянулся на вождя Рейдеров.
     - У вас есть веревки? - спросил он.
     Леопардовые глаза потемнели.
     - Мой друг, это нехорошо,  -  спокойно  сказал  вождь.  -  Там  внизу
мертвые. Ты чувствуешь  смрад,  который  поднимается  из  тоннелей.  Будет
лучше, если ты останешься переждать бурю.
     Ингольд беспокойно повернул прочь, ступив почти на край пропасти.
     - Почему они погибли? - спросил он. - Как они умерли?
     Вождь хмыкнул от дурацкого вопроса.
     - Ты стоишь в пещере Дарков и спрашиваешь,  как  люди  пришли  в  это
место, чтобы умереть? Оставайся среди нас, Путник во Мраке.  Новость,  что
Пожиратели убивали людей, вовсе не новость.
     Ингольд, настаивая, сказал:
     - Дай мне веревку.
     И получил ее.
     - Руди?
     Руди послушно засветил  острие  копья,  которое  он  использовал  как
трость. Оцепеневшими и ноющими пальцами в изношенных перчатках  он  держал
копье над пустотой, пока Ингольд опускал свой посох через  край,  а  потом
спустился  по  веревке  с  ловкостью  альпиниста.  Наблюдая  за  колдуном,
выбиравшим дорогу назад по полу пещеры, Руди заметил, что  крысы  избегали
Ингольда. Он думал, были ли это заклинания или они просто  находились  под
впечатлением, что  колдун  был  саблезубым  тигром.  Отсюда  он  смотрелся
обыкновенным старичком, белый свет его посоха, как затухающая звезда,  над
его головой, коричневая мантия смешалась с сухим, слоистым  мхом,  который
раскрошился в пыль под  его  легкой  поступью.  Руди  заметил:  качающееся
свечение играло на тенях сталактитов, пока колдун изучал, что лежит внизу.
     Руди услышал бормотание Рейдеров:
     - Ради всех лошадей, ради всех охотившихся орлов, ради всех  желающих
женщин земли. В том тоннеле смерть. Разве он не чувствует  ее?  Этот  дух,
которого боятся сами Дарки, протянулся из конца в конец пещер и  убил  как
Дарков, так и их  жертв.  Все  же  он  пойдет  искать  их,  как  маленький
священник, пешком.
     Холод становился все резче и мучительней. Он заставил людей и лошадей
сгрудиться в кучу, чтобы сохранить тепло. Руди раздумывал,  не  замерз  ли
Ингольд внизу среди  крыс  и  темноты.  Снова  и  снова  иссушающий  ветер
скрежетал вдоль тоннеля, стонал в пещере и вздыхал на ковре из мха. У Руди
было плохое чувство времени, но он предположил,  что  прошло  около  часа,
прежде чем свет снова замерцал внизу в пещерах, и возвратился  продрогший,
как бродяга, Ингольд. Он передал посох Руди, который осторожно взял его за
ярко светящийся конец и почувствовал  холод  сверкающего  дерева.  Ингольд
вскарабкался по веревке, его мантия была усыпана снегом, как бриллиантовой
пылью. Рейдеры расступились.
     - Ну, Вор Лошадей Белой Птицы? - пробормотал их вождь. -  Нашел,  что
искал?
     - Я никогда  не  крал  лошадей  Белой  Птицы,  -  машинально  ответил
Ингольд. Даже сквозь сковывающий холод Руди смог учуять  запах  тления  на
его покрытой ледяной коркой мантии. Даже  в  мертвенно-бледном  колдовском
свете было заметно, что он потрясен.
     - Нет, - продолжал  старик,  -  я  нашел  только  трупы.  Сейчас  они
превратились в скелеты, но  умерли  они  в  одно  и  то  же  время,  а  не
накапливались постепенно. Крысы, черви, раздутые белые жабы, огромные, как
твоя голова.  Это  все.  Спускаясь  в  самую  глубину  этих  пещер,  я  не
почувствовал духа живого существа  -  ни  Дарков,  ни  того,  кто  мог  бы
заставить их уйти.
     Руди поспешно убрал образы, которые  вызвал  в  своем  слишком  живом
воображении. Но что-то в скрипучем, усталом голосе старика подсказало ему,
что Ингольд за много ночей до этого дня мысленно блуждал по пещерам.  Руди
почувствовал тошноту.
     - Но почему? - прошептал он.
     - Почему? - Ингольд мельком взглянул на него.  -  Если  что-то  убило
Тьму, - я вовсе не уверен, что это можно сделать, - оно  так  же  убило  и
стада. Но если Тьма просто перенесла свое Гнездо куда-нибудь еще, они вряд
ли взяли своих рабов с собой, не так ли.
     - Разве они не могли защитить  это  место  от  любого  духа,  который
выступит против них?  -  спросил  предводитель  Рейдеров,  едва  пошевелив
заиндевевшими усами.
     - Возможно, - тихо ответил Ингольд. - Но я не думаю, что это был дух,
и не уверен, что они убежали от страха.
     - Если не от страха, тогда почему?
     - Возможно, по приказу.
     - А кто может приказать Даркам?
     - Хороший вопрос, - сказал старик. - И того, кто сможет  ответить  на
него, я буду искать в Кво. Если тамошние колдуны  не  смогут  помочь  мне,
возможно, этот вопрос и то, что я видел здесь, помогут им. И все, о чем  я
прошу тебя, это разрешение путешествовать через твои владения.
     Вождь тихо засмеялся.
     -  Как  будто  чье-нибудь  разрешение  сможет  заставить   Пустынного
Странника идти или остаться. Все равно что заставить Тьму. Но несмотря  ни
на что, я дам тебе разрешение. И что ты будешь делать, колдун, ты  и  твое
Маленькое Насекомое, вместе со всеми волшебниками мира в  этом  месте  над
Западным Океаном?
     - Заставим Дарков уйти, - спокойно ответил колдун. - Или умрем.
     Они вышли из-под земли в мир разрушенный и изменившийся. Когда они  с
трудом  направлялись  к  лилово-серым  остаткам   дневного   света   через
занесенные снегом последние двадцать  футов  лестницы,  холод  сковал  все
кости Руди. Маленькая банда Рейдеров и лошади вышли на поверхность. Пейзаж
был похоронен под тяжелым, рыхлым снегом, поскрипывающим под ногами,  небо
почернело от облаков, вращающиеся столбы  урагана  качались  между  черным
небом и замерзшей землей. Ветры гонялись друг за  другом  бесцельно  вдоль
разрушений, сдувая снег то в одном, то в другом направлении.
     - Мне показалось, ты сказал,  что  буря  кончается,  -  Руди  пытался
преодолеть дрожь в голосе.
     - Она закончилась, - Ингольд легко вскочил на  жеребца.  Его  дыхание
выкристаллизовывалось в лед на бороде, даже когда он говорил. - Это только
ее последствия.
     По пути на юг сквозь мрачные сумерки вечера они прошли мимо  бизонов,
полузахороненных, занесенных  снегом.  Животные  стояли,  опустив  головы,
покрытые коркой от мороза, их тела и кровь замерзли, когда они паслись. Не
удивительно, подумал Руди, Рейдеры  принесут  в  жертву  одного  из  своих
людей, если будет нужно умиротворить любого  злого  духа,  который  сможет
сделать это.
     Уже  давно  стемнело,  когда  они  построили  лагерь.  Даже  морозная
пустынная ночь была теплее, чем день после Ледяной бури. Рейдеры построили
крошечный  военный  лагерь  с  молчаливой  сноровкой,  и   Ингольд   долго
бодрствовал, сидя у костра.
     Спустя некоторое время Ингольд вошел в убежище и забрался под меховую
мантию. Огонь снаружи почти угас. Руди прошептал:
     - Ингольд? Что ты думаешь?
     Голос Ингольда пробормотал из темноты:
     - О чем?
     - О духе.
     Один голубой глаз и  часть  бороды  появились  из-под  мехов.  Колдун
приподнялся на локте.
     - Я не верю в него. Или, в конце концов, не так сильно боюсь его, как
Рейдеров. На дне тех пещер я не уловил запаха живого.
     - Ты считаешь, что Дарки ушли сами?
     - Возможно.
     - А не могли ли они уйти из-за Ледяной бури, такой, как сегодня?
     Размышляя, Ингольд помолчал. Наконец он сказал:
     - Вряд ли. Насколько я знаю, такой бури  никогда  не  было,  а  Дарки
покинули свои Гнезда и в  равнинах,  по  словам  вождя,  во  время  первой
четверти луны осени, семь  недель  назад.  Дарки  не  умеют  предсказывать
погоду, Руди. Даже большинство искусных волшебников не могут  предсказать,
когда и где ледяная буря будет сильнее, чем только что была.
     В темноте снаружи негромко заржала  лошадь.  Не  было  других  шумов,
кроме завывания ветра. Даже волки молчали.
     - Они это имели в виду, когда говорили "такой бесконечный, как лед на
севере"? Или "быть надежным, как северный лед"? - спросил Руди.
     - На севере ты найдешь огромные ледяные  поля,  где  ничто  не  может
жить, где нет ничего, кроме нескончаемой пустыни льда. В некоторых  местах
толщина льда увеличивается на дюйм в год. В других местах больше.
     - Ты был там?
     - О да. Это было очень давно. Мы с Лохиро  чуть  не  замерзли.  В  то
время край  льда  проходил  вдоль  гребня  холмов,  которые  старые  карты
называют Барьер. Когда я  был  там  в  последний  раз,  холмы  были  почти
полностью похоронены.
     - Ингольд, - тихо сказал Руди, - какая связь? Семь недель назад  была
первая четверть луны осени.  Гей  погиб.  Лохиро  и  все  колдуны  в  мире
потеряли контакт со всем и вся. Дарки исчезли из Гнезд на  равнинах  после
убийства их стад. Что же, черт возьми, происходит, Ингольд? Что случилось?
     Старик вздохнул.
     - Я не знаю, Руди. Я не знаю.  Это  или  еще  одна  катастрофа  среди
случайных катастроф, или  отдельная  загадка.  Мы  делили  эту  планету  с
Дарками все годы человеческого существования, но все же мы ничего не знаем
о них, кроме того, что они наши враги. Если есть ключ, находится ли  он  в
Кво? Или ключ у самой Тьмы, недосягаемый для человеческого понимания? И  в
последний ли раз мы ищем его в этом месте?

                                    11

     Сообщение от императора Алкетча пришло в солнечный день, после недели
снегов.  Большинство  из  охраны  были  снаружи,  работали  над   починкой
лабиринтов из кораллов или строили новые ограды для пищевых смесей, рубили
дрова или таскали камни для  проектируемой  кузницы.  Когорты  воинов  под
руководством капитанов бегали,  прыгали  и  делали  развороты,  потные  от
тяжелого оружия. Дети всех возрастов катались  по  Долине  на  санках,  на
коньках и съезжали на санях по замерзшему ручью, их восторг был  похож  на
писк летних птиц.
     Джил выбрала этот день для экспериментов с одним из  маленьких  белых
полиэдров, которые она и Альда нашли в большом количестве во  всех  старых
кладовых и шахтах стражи.
     Они оставались загадкой, появляясь с вездесущим постоянством.
     Сначала Джил предположила, что это простые игрушки.
     - Они сломались бы, если бы упали, - возражала Альда.
     Девушки шли вдоль только что прорытой тропинки к поляне в  лесу,  где
стража проводила  утром  занятия.  Джил  недавно  вернулась  к  регулярным
тренировкам.
     - Подношения, - предположила она.
     - Для чего? - резонно спросила Альда. - Подношения  -  это  дары  для
церкви, такие, как свечи, ладан или богатства.
     - Может быть, они были игрушками, - заметила Джил. - Их можно сложить
вместе.
     И они сложили, прилаживая грань против грани, как ячеистую  структуру
или трехмерные медовые соты.
     - Они действительно сломаны?
     Но из  чувства  неудобства,  что  она  не  понимает,  или  просто  от
сверхдозы научно-художественных фильмов в ее собственной  галактике,  Джил
решила дождаться ясной погоды и провести эксперимент снаружи. Они с Альдой
нашли Сейю и Мелантрис на поляне. В центре поляны был плоский камень, Джил
установила один из белых стеклянных многогранников на него, накинула кусок
дерюги и ударила молотком. Эффектного результата не было. Полиэдр разбился
на шесть или семь кусочков, не выпустив ни ядовитого газа, ни находящегося
в зачаточном состоянии чужеземного существа. Джил была в замешательстве от
дурных предчувствий, но она заметила,  что  Альда  и  Мелантрис  стоят  на
приличном расстоянии.
     Кусочки представляли собой стекло,  тяжелое  и  гладкое,  похожее  на
белый обсидиан. Они были полупрозрачными в бледных лучах солнца, но совсем
непримечательными.
     - Ты победила меня, - заметила Мелантрис, взяв  один  из  них  своими
маленькими, в шрамах пальцами. - Я об этом даже ничего не слышала.
     - Я знаю, - сказала Джил. - В записях не упоминается  о  них.  Но  мы
разыщем их.
     - Может быть, ты права, что они были игрушками,  -  сказала  Сейя.  -
Тиру определенно нравится играть с ними.
     И даже Тир, который был в черном ватнике и мехах, так что больше  был
похож на капусту с конечностями, чем на ребенка, серьезно  катал  одну  из
молочных призм. Альда сидела рядом и отправляла камешек назад каждый  раз,
когда сын толкал его к ней. Она задумалась над словами Сейи.
     -   Но   Убежище   было   построено   людьми,   не   способными    на
самопожертвование, - вдруг привела довод  она.  -  Могли  ли  у  них  быть
игрушки?
     - Мы не  можем  сказать,  что  они  одного  возраста  с  Убежищем,  -
подчеркнула Сейя.
     - Нет, - сказала Джил. - Но, с другой стороны, мы  не  нашли  ничего,
чтобы показать, как они были сделаны.
     Альда повернулась назад как раз вовремя, чтобы удержать своего  сына.
Тир превратился в спокойного плотного ребенка, чье отсутствие  суетливости
в поведении скрывало поражающую  способность  озорства.  Он  мог  уползать
незамеченным на длинные расстояния, молча и деятельно, к любой  опасности,
серьезно поглощая все помещающиеся в рот кусочки, которые судьба  посылала
на его пути, и мать не всегда успевала убирать их.  Иногда  он,  казалось,
занятый белыми многогранниками, составлял их, изучая  часами  зачарованно.
Джил раздумывала, было ли это просто  детское  восхищение  миром,  или  он
помнил что-то о них от какого-нибудь давно забытого предка в Убежище.
     - Если бы люди, которые построили Убежище, пришли  сюда  в  таком  же
плохом состоянии, что и  мы,  -  прокомментировала  Мелантрис,  развязывая
сыромятный ремень, освобождая свои  волосы  и  стряхивая  ячменного  цвета
волны на свои плечи, -  было  бы  понятно,  что  эти  вещи  были  довольно
важными. Майо говорит, что когда люди подошли  к  Ущелью,  они  обнаружили
драгоценности на тысячи крон, но потеряли их в снегу.
     Сквозь  деревья  послышались  голоса.  Подняв  глаза,  Джил   увидела
проходящего мимо Алвира. Рядом с  ним  Майо  Трана  кивал,  держа  в  руке
семифутовый лук с ослабленной  тетивой.  Канцлер  мельком  взглянул  через
защиту обнаженных берез и  увидел  трех  стражников  в  черной  поношенной
униформе и молодую королеву с сыном. Он прошел  мимо  них,  не  говоря  ни
слова. Джил услышала быстрое неровное дыхание  Альды;  поворачиваясь,  она
увидела страдание на лице девушки.
     Раздался голос, молодой и пронзительный, и Тед выбежал на тропинку  к
канцлеру с целой вереницей сирот Убежища. Алвир посмотрел  на  мальчика  и
наконец расслышал, что он говорил; затем Джил увидела, как  он  наклонился
вперед, внезапно став внимательным. Она не слышала,  что  сказал  Тед,  но
увидела взгляд, промелькнувший у аббатисы и у канцлера Убежища. Затем  Тед
и его маленькая банда побежали к поляне, Тед выкрикивал:
     - Моя госпожа! Моя госпожа!
     Альда быстро поднялась на ноги.
     - Что такое, Тед?
     Дети остановились с красными лицами, все в снегу, облако  поднималось
от их дыхания.
     - Сообщение из Алкетча, моя госпожа, -  задыхался  мальчик.  -  Лидди
видел, как он выехал на дорогу из долины.
     Казалось, все жители Убежища  собрались  на  ступенях  посмотреть  на
прибытие посланника из Алкетча. Но несмотря на то, что некоторые пришли из
Гея или Пенамбры, они молчали. Со своего места в шеренге  стражников  Джил
могла видеть, что посланник прибыл один. Ледяной Сокол  не  возвратился  с
ним.
     На время горе затемнило ее зрение, и она ничего  не  видела.  Ледяной
Сокол был ее другом,  первым  из  всей  стражи.  Холодный,  равнодушный  и
сдержанный, он только однажды сделал ей двусмысленный комплимент -  хотела
бы она, чтобы ей сказали, что она прирожденная убийца; во время тренировок
он достаточно наставил  ей  синяков  и  шрамов,  чтобы  подготовить  ее  к
смертельным поединкам. Но оба они были чужаками среди людей  Веса.  И  они
оба стояли за Ингольда.
     Алвир послал его на юг. И он не вернулся.
     Посланник спешился. Приглушенный шум голосов среди  громадной  темной
толпы вокруг дверей Убежища был похож на плеск волн далекого моря. Он  был
довольно молодым, темнокожим, с надменными  орлиными  чертами  и  огромной
массой завивающихся,  черных,  как  смоль,  волос.  Под  заплатанным  алым
походным плащом был мундир, расшитый  золотом.  Маленький  рог,  изогнутый
дугой, висел у него на спине, на  седельной  луке  покоился  остроконечный
шлем из позолоченной стали, а тонкий, с двумя рукоятками меч был вложен  в
ножны внизу. На его темном лице светились яркие серые глаза.
     Он сделал глубокий почтительный поклон.
     - Мой господин Алвир.
     Стоя над ним на нижней ступеньке, Алвир сделал ему знак подняться.
     -  Меня  зовут  Стюарт,  племянник  и  посыльный  его  Императорского
Высочества Лирквиса Фарда Эзринос, Лорда Алкетча и Принца Семи Островов, -
он выпрямился, бриллианты сверкнули в его ушах.
     - От имени Королевства Дарвет я  приветствую  тебя,  -  сказал  Алвир
глубоким мелодичным голосом. - А через тебя - твоего господина, Императора
Юга. Добро пожаловать в Убежище Дейра.
     Джил  услышала  шум  позади  себя,  и  рассерженный   мужской   голос
проворчал:
     - Да? А все его кровавые чертовы войска...
     - Нашим хлебом кормить чертовых южан, - прорычал кто-то еще,  но  его
голос почти затерялся в общем шепоте, третий  голос  добавил:  -  Убийства
утомляют.
     Слушая  все  это,  Джил  увидела,  как  Минальда  сходила   вниз   по
ступенькам, чтобы приветствовать Стюарта,  с  высоко  поднятой  головой  и
очень бледная.  Грациозный  молодой  человек  склонился  над  ее  рукой  и
пробормотал  формальные  любезности.  Она  спросила   его   что-то.   Джил
расслышала только ответ.
     - Ваш посыльный? - изящные брови  выразили  сожаление.  -  Увы!  Наша
дорога сюда была полна опасностей. Он был сражен бандитами в дельте страны
ниже Пенамбры. Страна кишит ими, прячущимися ночью и  выходящими  днем  на
дороги воровать и убивать. Я едва  спас  свою  жизнь.  Ваш  посыльный  был
храбрым человеком, моя госпожа. Достойный представитель Королевства.
     Он снова отвесил поклон, более почтительный, чем прежде.
     Джил мельком взглянула  на  амулет,  который  висел  на  позолоченном
поясе, маленький, сделанный  из  дуба.  Горячая  ярость  закипела  в  ней,
ослепляя больше, чем ранее печаль.  Она  стояла  неподвижно,  когда  Алвир
предложил  Минальде  руку,  повел  ее  наверх  к  черным  воротам.  Стюарт
Алкетчский элегантно шел позади них.
     То, что посыльный носил на своем поясе, было  символом  Поэмы  Вуали,
который Ингольд дал Ледяному Соколу для защиты.
     - Он убил его. - Стук каблуков Джил громко зазвучал в сводчатой крыше
огромной западной лестницы. - Ледяной Сокол никогда не отдал бы амулет.
     - Нужны  ли  мы  были  даже  для  того,  кто  был  уполномочен  вести
переговоры в войсках? - спокойно спросила Минальда. Она и  Джил  дошли  до
того места, где, кажется, поселился старик из Гея с  двумя  неофициальными
женами  и  множеством  цыплят  в  клетках.  -  Даже   в   случае   крайней
необходимости? А если это был выбор  между  одним  и  другим  из  них.  Он
выполнил свою миссию - вызвал посыльного.
     - Ледяной Сокол? - Джил обошла  две  клетки  с  цыплятами  и  кота  и
продолжала спускаться по ступенькам.  Из  коридора  внизу  светил  неяркий
желтый свет,  освещая  заднюю  дверь  казармы  стражи,  вместе  со  светом
появился и запах варева, и пар. - Поверь мне, нет человека, которого бы он
ценил больше, чем себя. Менее всего какого-то  надушенного  императорского
племянника,  которого  он  мог  разрубить  пополам,  -  спустившись,   они
повернули направо, прошли  вниз  по  короткому  коридору,  стены  которого
выглядели как подлинное  произведение  искусства,  а  затем  прошли  через
самодельную боковую дверь, через путаницу грубо  разделенных  камер  снова
направо. - Он никогда не  был  альтруистом,  Альда.  Единственный  способ,
которым Стюарт мог получить амулет Ингольда, - это силой.  Он  должен  был
убить его. Украсть его у Ледяного Сокола означало бы самоубийство, это был
его амулет, защищающий против Тьмы.
     Джил говорила спокойно, но ярость все еще кипела в  ее  груди.  Может
быть, это было просто воспоминание  запаха  посыльного.  Может,  это  было
просто воспоминание о прогулке в дождливой тусклости возвращения в  Карст,
когда Ледяной Сокол приехал узнать в его прохладной, впечатляющей  манере,
как она поживает. Но что-то в голосе выдало ее мысли, так как Альда  взяла
ее за рукав, попросив остановиться.
     - Джил, - сказала она, - отдал ли Ледяной Сокол его по своей воле или
нет, пусть будет так.
     - Что? - голос Джил резко  прозвучал  в  полутемноте  этих  пустынных
коридоров.
     - Я имею в виду, Джил, что ты -  единственная  здесь,  кто  знает  об
амулете. Но ты не одна, кто считает, что Стюарт  мог  сделать  что-нибудь,
чтобы Ледяной Сокол не вернулся. И, Джил, пожалуйста... - ее низкий  голос
стал вдруг испуганным. - Мы не можем  допустить  провала  переговоров.  Не
сейчас.
     Джил сдержала жестокий ответ. Она стояла минуту, сражаясь  с  мрачной
яростью, осознавая,  что  Альда  была  права.  Что  сделано,  то  сделано.
Вероломное убийство одного из немногих друзей совершилось. Прошло.
     - Может быть, - медленно сказала она. - Но если такое  вероломство  -
распространенная монета, действительно ли мы хотим продолжать переговоры?
     Альда отвернулась.
     - Мы этого не знаем.
     - Какого черта, мы не знаем! Альда, ты читала эти  старые  истории  и
записи столько же, сколько и я. Убийство Ледяного Сокола  было  бы  Честью
Разведчика.
     Альда посмотрела на Джил, ее лицо молило.
     - Мы не знаем, что он убил Ледяного Сокола.
     - Разве? - спросила Джил. - Он уверенный, как черт. Если  бы  бандиты
убили его, они бы ограбили тело, и Стюарт никогда бы не получил амулет.
     Минальда молчала.
     - Хорошо, - тихо сказала Джил. - Я не буду болтать об этом с  другими
стражниками, хотя Мелантрис так же уверена в этом, как  и  я.  Я  не  буду
мстить, чтобы не помешать переговорам. Но я не могу отвечать за других.
     На  минуту  воцарилась  тишина.   Она   была   нарушена   отдаленными
разговорами в коридорах. Огромные ворота скоро закроют  на  ночь.  Церковь
звонила в колокола на все Убежище, и  немногие,  участвующие  в  церемонии
продвигались к ночным службам в огромном отсеке под Королевскими покоями -
владении  аббатисы  Джованнин.  Среди  них,  Джил  знала,   будет   Стюарт
Алкетчский, как и все черные южане, фанатичный сын Церкви.
     Кто-то рассказал Джил, что Императорский племянник ужинал с аббатисой
и заперся с ней на несколько  часов  до  Совета  с  Алвиром,  Минальдой  и
другими выдающимися людьми Убежища. Теперь Альда выглядела  напряженной  и
усталой в  тусклом  свете  глиняной  лампы,  ее  связанные  ремнем  волосы
закрутились и выбились из-под короны. Она была  королевской  принцессой  и
источником власти ее брата, подумала Джил, глядя на белое лицо.  Она  была
такой же пешкой, как и другие стражники.
     - Спасибо, - сказала Альда.
     Джил пожала плечами.
     - Я надеюсь, это того стоит.
     - Установить плацдарм для человечества в Гее? - Альда  посмотрела  на
нее испуганно. - Когда-нибудь Гнездо будет сожжено...
     - Но будет ли  это?  С  Джованнин  и  войсками  из  Алкетча,  которые
стараются избавиться от колдунов, и с Лохиро,  и  Ингольдом,  и  со  всеми
другими вождями, сражающимися  с  Алвиром  за  власть?  Со  всем  народом,
обвиняющим купцов в краже зерна? Альда, у тебя грубый мешок, полный котов,
а ее команда мулов, которая собирается вынести все испытания вместе.
     - Я знаю, - тихо сказала королева. - И поэтому я  благодарю  тебя  за
то... за то, что ты не усложняешь ситуацию.
     Джил остановилась, с любопытством вглядываясь в милое  чувствительное
лицо, и увидела девушку, которая в мире Джил с  трудом  бы  прошла  высшую
школу, со всем опытом разрушений, ужаса и смерти,  видевшую  грязные  сети
политической  беспринципности.  Недовольство  Джил  против  Императорского
племянника показалось вдруг очень личным и довольно мелким.
     - Ты лучше, чем я, дорогая, - вздохнула она. - Но ты знаешь,  я  буду
тебя всегда поддерживать.
     - Спасибо, - снова сказала Альда. Их шаги зазвучали вместе, когда они
повернули вниз в черные коридоры к казармам. В темные недели  зимы  дружба
между ними выросла, дружба, рожденная от одиночества и взаимного уважения.
Альда испытывала благоговейный страх от знаний  Джил  и  от  ее  холодного
быстрого ума. Джил завидовала терпению и состраданию Альды,  она  считала,
что у нее нет этих качеств. Две женщины увидели друг в друге  мужество,  и
Джил из-за своей роковой семейной жизни поняла страдания Альды и  путаницу
от все возрастающего ее разобщения с братом из-за политики Убежища.
     В эти темные снежные дни в  сердце  Альды  так  же  было  неспокойно.
Однако она ничего об этом пока не говорила.
     Наконец Альда спросила:
     - Ты не  собираешься  возобновить  свои  исследования?  Давай  пойдем
сегодня ночью в Убежище.
     Джил пожала плечами:
     - Пока не знаю. Большая часть последней хроники расшифрована, и опять
ничего... Слишком давно все это было. Наверное, Драго Третий был последним
королем династии Ренвет.  С  момента  наступления  Времен  Тьмы  пролетели
столетия. А когда Драго не стало, столицу опять перенесли  в  Гей  -  ведь
именно там находилась главная резиденция чародеев.
     - А что случилось с Драго? Куда он подевался?
     - Ну, как мне кажется, он смылся в Мэйджн Джайен Ко. И не один,  а  с
каким-то проходимцем по имени Пнэк. Эх, и шумиха поднялась!.. Больше о нем
ничего  не  известно...  Ужасно  хочется,  черт  побери,  узнать,  где  же
находится этот Мэйджн Джайен Ко?
     - Так тогда назывался Кво, - пояснила Минальда, -  место  величайшего
счастья,  рай.  Еще  его  называли  центром  большой  магии,   сильнейшего
чародейства и волшебства на земле. Если Драго действительно смылся в  Кво,
то я понимаю причину  всеобщего  негодования.  Тогда  возникает  еще  один
вопрос: а был ли Драго колдуном?
     Джил опять пожала плечами:
     - Горячо...  Совсем  горячо!..  Однако  парень,  начавший  воевать  с
чародеями Гея, - его собственный  сын.  Скорее  всего  именно  его  сын  и
вынудил колдунов уйти из города. Впрочем, почему ты интересуешься этим?
     - Ну, я часто вспоминаю, как мы обнаружили комнату наблюдения.  Стоит
мне только закрыть глаза, как я начинаю двигаться... Особенно по  ночам...
А иногда я специально закрываю глаза, и тогда мне  кажется,  что  я  опять
брожу по залам и трогаю все эти диковинки. Бывает, что, как я не стараюсь,
у меня ничего не получается, не могу вспомнить и все... Как-то у меня было
ощущение, что под моими ногами есть еще несколько уровней  с  помещениями.
Что ты думаешь об этом? Могут быть другие проходы под полом Убежища? Может
быть, попытаться раскопать их в самой скале?
     - Можно  попробовать,  -  согласилась  Джил.  -  Даже  если  источник
мощности насосов и был магическим, то все равно должны  остаться  какие-то
механизмы. Нам никак не  удается  найти  их.  Если  только  новые  проходы
обнаружатся, ты обязательно покажи их мне.
     Под широкой  аркой  Джил  и  Альда  вошли  в  Святилище;  ворота  уже
закрывались на ночь. Отдаленный шум города перекрывался резкими  командами
военных, так как  наступило  время  смены  караула.  Невысокая,  надменная
Мелантрис стояла в компании Януса и военачальника  Алвира.  В  тени  ворот
белые нашивки  на  плечах  караула  казались  призрачными,  а  по  темному
багрянцу униформ млечным путем  рассыпались  черные  звезды.  Как  обычно,
стражи Церкви отличались неизменно-мрачными,  не  привлекающими  излишнего
внимания костюмами.
     Альда нахмурилась:
     - Джил, было бы лучше, если б ты прихватила  свои  вощеные  плитки  с
планами Убежища. И совсем не  лишне  еще  раз  осмотреть  получше  комнату
обзора. С нее и можно начать свой путь в...
     - ...и безразлично, в какую сторону, - закончила весело Джил.
     Подходя к  дверям  казармы,  Джил  и  Альда  наткнулись  на  какую-то
женщину, прятавшуюся в тени. Замотанная в  изношенную  коричневую  мантию,
женщина (высокая, широкоплечая и рыжеволосая, смутно напоминавшая  кого-то
Джил) поспешила прикрыть лицо и  заторопилась  прочь  от  них.  Когда  они
выходили из казармы с картами Джил, они опять увидели ее. Женщина казалась
расстроенной. Покрасневшими от холода пальцами она пыталась  закутаться  в
не согревающий ее плащ. Джил захотелось успокоить ее. Но едва она  шагнула
в сторону несчастной, как женщина опять исчезла.
     Через  внешний   коридор   вокруг   обзорной   комнаты,   внимательно
рассматривая по пути стены, полы и двери,  Джил  и  Альда  направились  по
коридору. Снова и снова они уточняли и сверяли карты Джил.  Многие  месяцы
упорных поисков новых  проходов  и  фиксирования  их  на  вощеных  плитках
постепенно доводили карты до совершенства. И сейчас эти двое  больше  всех
знали о тайнах Убежища.  Обнаруживая  места  с  оригинальной  конструкцией
Убежища,  они  подолгу  рассматривали  их,  стараясь   получше   запомнить
увиденное.  Осторожно  спустившись  по  выщербленным  ступеням  на  первый
уровень, они приступили к исследованию коридора:
     - Кажется, он ведет к казармам, -  заметила  Джил,  в  очередной  раз
завернув за угол и очутившись в прямоугольнике центрального  лабиринта.  -
Наверное, мы за ними, в юго-западном углу Убежища.
     - Но комната обзора была в его юго-восточном углу, - напомнила Альда.
- Должно быть, двигатель основного насоса подсоединяется где-то там.
     - Вот бы, - Джил переступила через разбитый порог покосившейся  двери
и огляделась вокруг.
     Альда подняла как можно выше лампу.
     Повернувшись, Джил указала серебряной шпилькой в сторону.
     - Эта часть имеет весьма оригинальный дизайн. Я думаю,  эта  стена  и
есть передняя стена Убежища. Посмотри, здесь нет и в помине  блоков  более
поздних конструкций. Если нам удастся пройти вон  там,  то,  наверное,  мы
попадем в подсобные помещения.
     "Вон там" оказалось не подсобкой и не клозетом, как подумала Джил,  а
крошечным проходом в квадратную комнату, настолько  захламленную  старьем,
что в темноте едва удалось разглядеть деревянную крышку люка  в  полу.  Не
боясь появления  призрака  Франкенштейна,  Джил  дернула  за  проржавевшее
металлическое кольцо, и в нос ударил  застарелый  запах  пыли  и  затхлого
спертого воздуха. По углам заметались призрачные тени.

     - Совсем иной мир. - Темная пустота жадно проглотила  нежный  голосок
Минальды и эхом вернула его ей шепотом и  вздохами  миллионов  исчезнувших
голосов. - Куда это мы попали?
     При слабом свете лампы тьма неохотно расступилась,  формы  постепенно
материализовывались:  столы,  скамьи,  блеск  металла,   мерцание   граней
кристаллов и серых с изморозью  многогранников.  Джил  шагнула  вперед,  и
пламя лампы радостно встрепенулось, повторяясь  в  бесконечном  количестве
крошечных зеркал. Из свернутых свитков полетела золотая пыльца,  мерцая  и
угасая в стеклянных сосудах, наполовину заполненных то ли  пеплом,  то  ли
пылью. В центре возвышалась платформа, похожая на алтарь.
     Джил внимательно огляделась вокруг, ее тени тащились за ней:
     - Похоже, все это не очень отличается от привычного нам мира.  Думаю,
это было сделано тогда и все еще остается  таким,  каким  было  в  прежние
времена, - она дотронулась рукой  до  гладкого  твердого  края  скамьи.  -
Похоже, она принадлежала старым лабораториям.
     - Какие были  при  Бектисе?  -  спросила  Минальда,  выходя  в  центр
комнаты.
     - Наверное, - Джил поднесла лампу поближе к скамье. Заметив  лежавшие
там  многогранники,  она  осторожно  прикоснулась  кончиками   пальцев   к
покрытому инеем стеклу.
     - Что же все-таки это  такое?  -  Альда  подняла  какой-то  небольшой
прибор из стеклянных сфер и золота, своим видом  напоминавший  подвешенную
штангу. - Как ты думаешь, для чего это?
     - Убей меня Бог, не знаю. Но все-таки, какого черта делают здесь  все
эти вещи, когда сами чародеи  находятся  на  другом  краю  земли?  -  Джил
поставила на столе гладко отшлифованную фигурку, не поняв  ее  назначения.
Свет от лампы мягко засеребрился, отражаясь от чего-то, по форме  похожего
на большое стеклянное яйцо.  Присмотревшись,  она  разглядела  внутри  его
белые, как соль, кристаллы.
     Альда рассмеялась,  изумленно  разглядывая  появляющиеся  из  темноты
диковинки. Она была похожа на девочку, вдруг вспомнившую свой сон.
     - Как тепло внизу, - Джил задумчиво покачала головой. -  Мне  впервые
тепло с тех пор, как я пересекла Пустоту. - Она  легко  толкнула  двери  в
дальнем конце комнаты, и они снова бесшумно закрылись за ними.
     В  комнате  уровнем  ниже  Джил  послышалось  слабое  эхо  работавших
механизмов. Теперь  девушки  двигались  между  рядами  утопленных  в  полу
резервуаров из  черного  камня.  Свет  лампы  выхватывал  то  давно  сухие
каменные желоба для воды, то  остатки  стальной  решетки.  Джил  задумчиво
рассматривала их:
     - Может быть, это гидропонная система?
     - Что это? - Альда опустилась на колени, показывая на высохшие  стоки
для воды.
     - Альда, что у них тут было?.. Похоже на подземный сад. Они что,  для
выращивания растений использовали свет? - Джил толкнула еще одну дверь,  и
вереницы пустых резервуаров засмеялись над ней из темноты. -  Если  только
было освещение, то выращенным здесь можно было прокормить весь город и все
это чертово Убежище.

     Уже значительно позже, когда девушки поднимались назад, к запрятанной
лабиринтом кладовой, Джил спросила:
     - Мы расскажем обо всем Алвиру?
     - Н-н-нет... Нет пока, - ответила,  запинаясь,  Альда.  Лампу  теперь
несла она и шла первой,  освещая  путь.  Джил  же  тащила  сумки,  набитые
какими-то  кусочками,  обломками  инструментов,  полудюжиной   драгоценных
камней, найденных  в  свинцовой  коробке,  там  были  также  два  или  три
полигидрона, покрытых серым инеем. Выйдя вверх, они задрожала  от  холода.
Ледяной воздух обжег им лицо и руки.
     Свои сокровища девушки вывалили на запыленный стол в центре  огромной
пустынной комнаты. Свет от лампы выхватывал то  дверь,  то  часть  нижнего
коридора. Виделись отсветы другого огня, слышался плач ребенка  и  низкий,
спокойный  мужской  голос,  убаюкивающий  малыша.  Запах  готовящейся  еды
смешивался с запахом пропотевшей одежды. Здесь присутствовали все звуки  и
запахи Убежища, рассказывая о  неведомой  им  жизни,  свободной  от  Тьмы.
Однако  этот  маленький  комплекс  переходов  и  комнатушек   всего   лишь
имитировал жизнь. Его действительными обитателями были Тень, Пыль и Время.
     - Джил, - медленно произнесла снова Альда. - Я... Я не верю Алвиру, -
казалось, слова с трудом выходил из нее. - Он...  Он  воспользуется  этими
вещами для своих целей. Это... -  она  положила  руку  на  покрытый  инеем
кристалл и попыталась  подсоединить  к  нему  стеклянные  сферы  путаницей
трубок. - Ведь это - часть чего-то, что было весьма  нужным  чародеям.  Но
Алвир способен все это разрушить или запрятать подальше,  если  вдруг  ему
придет в голову, что это может пригодиться ему.  С  него  станется,  Джил.
Ведь он по натуре игрок.  Он  любит  манипулировать  людьми,  событиями  и
вещами, как картами, - от переживаний голос Альды дрожал.
     Смущенная этим признанием, Джил заговорила резче, чем ей хотелось бы:
     - Черт побери, ты не  единственная  на  свете,  кто  думает,  что  он
подарок нам от Бога!
     - Ну конечно же, нет, - согласилась  Альда  с  невольной  улыбкой  на
губах, тут же и исчезнувшей. - Но я должна помочь брату. Он был очень добр
ко мне.
     - Он и должен быть таким к тебе, - уточнила Джил. - Он понимает,  что
именно ты источник его власти. Ведь собственной власти у него просто нет.
     Альда покачала головой:
     - Иногда я думаю, что  даже  его  дружба  с...  Элдором  была  частью
дьявольской игры. Но Элдор умел подчинять себе  Алвира  и  заставлять  его
работать на себя. У меня возникает ассоциация  с  богатырем,  мчащимся  на
полудиком коне, - она вздохнула и белой, изящной ладошкой прикрыла  глаза.
- Возможно, Элдор догадывался об этом и именно поэтому старался  сохранить
со  мной  дистанцию,  Джил.  Но  как  только  я  начинаю  вспоминать   все
происшедшее тогда, меня сразу же охватывают сомнения...  В  конце  концов,
Руди - единственный человек, кто принимает меня такой,  какая  я  есть.  И
любит меня бескорыстно. Просто потому, что я - это я.
     Джил понимающе обняла ее за плечи:
     - Так всегда бывает, когда власть обрушивается на тебя, - сказала она
мягко. - Все мы такие, какие мы есть на самом деле. И Бог наставляет нас и
помогает нам во всем.
     Неожиданно Альда рассмеялась. В ее глазах засверкали слезы:
     - Тогда почему я должна терпеть  тернии  власти,  ничего  не  получая
взамен? - Она приподняла лампу, осветившую ее задумчивое лицо. - Теперь ты
понимаешь, почему Алвир ничего не должен пока знать?
     По  коридору  Альда  и  Джил  направились  к  выходу...   Они   опять
возвращались в мешанину огней и голосов Святилища.
     У ворот толпились какие-то люди, слышался женский плач.  У  стены,  в
окружении стражников рыдала рыжеволосая женщина, которую они  встретили  у
бараков. Факел освещал ее толстую рыжую косу вокруг головы.
     Заговорил Янус:
     - Черт тебя дери, нам что, делать больше нечего, как  только  следить
за всякими придурками еще и по ночам? Подумала бы, Тьма и без нашей помощи
справляется с ними.
     - Все из-за еды, - просто сказал Гнифт,  блеснув  своими  прозрачными
глазами эльфа в направлении ворот. - После прихода войск  из  Алкетча  все
станет гораздо проще.
     Один из младших чинов Алвира горячо запротестовал:
     - Действительно. О чем только думает Император? Мы что, должны еще  и
армию кормить?
     Мелантрис насмешливо поддразнила его:
     - А ты пошпионил бы за ним, тогда и узнал бы его мысли.
     - В чем дело? - спросила Альда.
     В желтом отблеске  пламени  показалось  зареванное  лицо  рыжеволосой
женщины:
     - О, Господи! Помоги мне, Господи! Я этого никогда не забуду!
     - Все дело в ее муже Снелгрине, - объяснил Янус. -  Он  спрятался  за
Убежищем и, когда ворота закрылись, пытался своровать еду и спрятать ее  в
лесу.
     - Мне и в голову не приходило, что он способен отважиться на такое, -
простонала женщина.
     - Вероятно, он тоже не собирался вытворить такое, - мягко проговорила
Мелантрис.
     Теперь Джил вспомнила эту пару:  женщину  звали  Лолли.  Они  первыми
подали пример женитьбы обитателя Убежища на скиталице из Пенамбры.  Прошло
не  более  трех  недель  с  тех   пор,   как   Майо   совершил   церемонию
бракосочетания.
     Лолли  опять  заговорила  низким,  грудным  голосом.  Она  напоминала
раненое животное:
     - Он не хотел ничего  плохого,  -  простонала  она.  Я  пыталась  его
остановить, но он только ответил, что сейчас полнолуние,  небо  чистое,  и
ничего плохого не случится. Я умоляла, чтобы он передумал!..
     Альда наклонилась к ней. Пытаясь успокоить Лолли, она нежно обняла ее
за плечи. Но Лолли, казалось, не заметила этого.
     Тихо повернувшись на каблуках, Джил медленно пошла прочь. Тут ни она,
ни кто-нибудь другой ничем не могли помочь несчастной.  В  душе  она  была
согласна с Мелантрис: если человек глуп, то это надолго. Похоже, Снелгрину
наплевать на свою жену. Было довольно пустынно,  так  как  до  наступления
глубокой ночи оставалось всего несколько часов. Дежурство Джил  начиналось
завтра в восемь утра. Спать ей не хотелось.
     Уже в постели, мучаясь бессонницей, Джил подумала, что люди совершают
много глупостей от страха  или  от  любви.  Поэтому  им  нельзя  позволять
поступать по-своему. На этот счет у нее имелся свой печальный опыт. Нельзя
позволять им своевольничать просто потому, что дураки еще больше дуреют от
вседозволенности. Ее собственному израненному сердцу были понятны  любовь,
переживания и страх за любимого.
     К своим узким койкам тихо прошли Янус и Гнифт. Откуда-то  из  Убежища
донеслись вопли Лолли. Хотя это могло быть плодом ее воображения, а  то  и
просто какие-то другие звуки. Ей ужасно захотелось узнать, а что же  будет
со Снелгрином утром, когда откроются ворота?
     Ей вспомнился всадник, скачущий по речным долинам, - Ледяной Сокол  -
такой юный и такой отчужденный.  Потом  припомнились  уходящие  Ингольд  и
Руди, злополучный король Драго Третий... Все они навсегда ушли в старинную
цитадель чародеев - Мэйджн Джайен Ко.
     В засыпающем мозгу ее мысль  вдруг  споткнулась  об  этимологию  слов
"Джайен Ко" - "Джэнгье".
     Глаза ее широко открылись в темноте. Так что же осязал Бектис?  "...в
Пенамбре и в самом Дже, на  том  самом  месте,  где  теперь  Дворец".  Она
почувствовала, как кровь стынет в жилах.
     Но это же бессмыслица,  подумала  она.  Давящая  тишина  Долины  Тьмы
вернулась к ней обильным потоком и жутким ощущением слежки  за  собой.  Ей
припомнилась уродливая геометрия самого этого  места,  различимого  только
под  определенным  углом  со  скал   на   закате,   дыхание   замерло   от
привидевшегося ей хаоса.
     Но всегда ли эффект был только негативным по отношению к  волшебству?
А если он был и позитивным?.. Тогда не является ли это причиной возведения
городов неподалеку от этих... счастливых  мест,  а  цитаделей  чародеев  -
непосредственно в самих этих местах?.. Но, продолжала она  размышлять,  не
потому ли эти места и были счастливыми,  что  можно  было  опять  и  опять
начинать  все   сначала...   И   положительный   эффект...   положительное
воздействие... положительная энергия... Да, есть над чем подумать...
     В ту ночь Джил так и не уснула.

     Джил никогда не была высокого мнения о человечестве. Она убедилась  в
этом  еще  раз,  когда  на  рассвете  открылись   ворота:   больше   сотни
любопытствующих уже собрались у  ворот  просто  потому,  что  им  хотелось
узнать, а что же осталось от Снелгрина? Очевидно, слухи  уже  поползли  по
Убежищу. Дневное дежурство Джил еще не началось  -  смена  была  в  восемь
утра. Она чувствовала себя  раздраженной  бессонной  ночью  и  ушибами  от
утренней тренировки. Ей очень хотелось сойти с трека  и  облаять  их  всех
вместе взятых.
     Как она и предполагала, Альда была уже там. Высокая и тяжелая,  Лолли
бесчувственно лежала на коленях Альды. Стало ясно, что ни одна из них в ту
ночь не спала. Лицо Лолли было красным и распухшим  от  слез;  лицо  Альды
оставалось строгим и  спокойным.  К  удивлению  Джил,  появились  Алвир  и
Джованнин. Они попытались подойти незаметно, но их  присутствие  сразу  же
обратило на себя внимание.
     "Ну и вырядились! Как на аудиенцию", - со злостью подумала Джил.
     Янус и Калдерн  начали  крутить  тяжелое  колесо  запора  сначала  на
внутренних воротах, а потом по темному тоннелю прошли к внешним воротам  и
тоже открыли их.
     Надеюсь, им попадется что-нибудь, достойное их внимания.
     Однако  всех  любопытных   подстерегало   сильнейшее   разочарование.
Прошедшей ночью Тьма попыталась поджарить рыбешку иначе:  Снелгрина  нашли
полузамерзшим от долгого лежания в снегу на ступенях Убежища, ошалевшим от
потрясения, но живым. Не было секретом, что если жертва оставалась  живой,
то в этом случае Тьма пожирала ее умственные способности. Джил приходилось
встречать таких несчастных:  эти  любимцы  Тьмы  либо  застывали  надолго,
бессмысленно уставившись в одну точку, либо двигались  хаотично,  как  под
воздействием переменных порывов ветра.
     Снелгрину удалось подняться на ноги и вскарабкаться по ступенькам, но
его движения... были  беспорядочными  и  неуправляемыми!  Эта  сцена  была
настолько жуткой, что Джил задрожала, как от ледяного  холода  на  восходе
солнца. Лолли радостно вскрикнула, увидев своего  любимого  живым.  Однако
некоторым этот несчастный показался связкой смерзшихся костей,  начинающих
разваливаться от тепла.
     После неприятных запахов подгоревшего жира, дыма и подтаявших  трупов
кристальная прозрачность и ясная голубизна утра были желанными. За  нижние
пики горного хребта цеплялись сиреневатые тучки. А над ними небо  радовало
прохладным,   священным   светом,   постепенно   проявляющим   подтаявший,
побуревший снег и ледяные глыбы смерзшейся грязи. В  развевающейся  мантии
Джил стояла на ступеньках и думала о трех мужчинах, за которыми  она  сама
закрывала ворота, об Ингольде, угодившем прямо в центр Гнездовья  Тьмы  на
западе и питавшем надежду разыскать там Архимага, о Руди...
     - Джил?
     Джил облегченно вздохнула, увидев Альду.
     - Именно тебя-то я и ищу. Пойдем.
     Пока  они  уходили  от  наблюдательного   поста,   осторожно   обходя
разваливающиеся пищевые отходы,  Джил  торопливо  старалась  выбросить  из
головы те мысли, к которым она пришла  минувшей  ночью,  засомневавшись  в
справедливости слов "счастливое место". Еще одна  причина,  из-за  которой
она пыталась забыть ночные мысли, - это  Руди  и  Ингольд,  направлявшиеся
сейчас прямо в резиденцию чародеев.
     - Когда Руди и Ингольд доберутся до чародеев, Бектис  уже  проснется,
не так ли? Ты не могла бы попросить его войти с  ними  в  контакт?  Как-то
Ингольд рассказывал о своем контакте с Лохиро  из  Кво.  Я  хочу  сказать,
нельзя ли переговорить с ними, пользуясь  магическим  кристаллом?  Прикажи
Бектису связаться с ними и попросить их дальше пока не  ходить,  я  скажу,
когда им можно  будет  продолжить  путь,  -  Джил  посмотрела  на  бледное
прозрачное небо. Дни уже стали короче. Был конец октября. - Мое  дежурство
заканчивается на закате.
     - Хорошо, - Альда потуже закуталась  в  мантию  и  по  уже  раскисшей
тропинке заторопилась назад  к  Убежищу.  Густой  мех  ее  мантии  красиво
переливался на свету.
     Менее чем через час Альда снова показалась  у  ворот.  Идти  ей  было
тяжело,  и,  чтобы  не  перепачкаться,  она   приподнимала   свои   тонкие
крестьянские юбки.
     Джил, нахохлившаяся, как птичка, и потиравшая озябшие руки, заспешила
навстречу девушке:
     - Что он тебе сказал?
     - Извини, Джил, но Бектис говорит, что они уже там.
     - Что-о?
     - Бектис говорит, что они уже дошли до воздушной стены. Он не  сможет
найти их в Лабиринте.
     - И давно они там? Или это известно только гадалке по чайным листьям?
     - Да нет же. В подобных  случаях  Бектис  не  осторожничает.  Руди  и
Ингольд отправились в путь чуть больше четырех недель тому назад.  Поэтому
я думаю, что они еще на подходе к Сивардским горам.
     - Сон... Какая же я глупая, - сказала Джил.  -  Слепая  и  глупая.  Я
должна разгадать этимологию слов до их  прибытия  туда.  -  Она  подобрала
горсть снега с земли, слепила снежок и ловко метнула его в  грязную  стену
ближайшего укрытия. - Если  они  приблизились  к  воздушной  стене,  то  к
моменту их выхода из нее они наверняка уже сами кое-что будут знать.

                                    12

     - Ты видишь ее?
     - Вижу что?
     Ингольд не ответил. Сунув руки в варежках  в  рукава,  он  пристально
наблюдал за Руди.  Интерес  Ингольда  к  Руди  был  интересом  старшего  к
младшему - таким, с каким  он  когда-то  еще  только  учился  чародейству,
пытаясь сначала поднять водопад вверх, а потом вновь  обрушить  его  вниз.
Легкий ветерок тронул  верхушки  пожелтевших  осин.  Под  ноги  посыпались
охапки мокрых листьев.
     - Ты говоришь о  дороге?  -  спросил  Руди,  оглядываясь  назад.  Ему
показалось, что поворот уже пройден и они на основной  дороге,  вымощенной
изношенными шестиугольными плитками и слабо мерцавшей  серебром  гнилушек.
Влажный торжественный лес молчал.
     Руди опять вопросительно посмотрел на Ингольда, но  тот,  похоже,  не
рассчитывал  на  чью-либо  помощь  здесь.  Не  дождавшись   ответа,   Руди
отвернулся  от  Ингольда  и  начал  разглядывать  путаницу   лиан,   опять
обступивших их... С чего это ему пришло в голову, что это та самая, нужная
им дорога? Впервые его одолевали весьма  противоречивые  чувства:  он  был
уверен в присутствии чего-то  ирреального  и  не  верил  тому,  что  видел
собственными глазами. За этой густой стеной лиан абсолютно  ничего  нельзя
было рассмотреть, только откуда-то доносился привычный  шум  невидимой  за
деревьями реки. Руди осторожно  ступил  на  желтый  костер  из  листьев  и
направился в сторону горной гряды. Однако на его пути  возникло  еще  одно
новое препятствие - дренажная канава, до краев наполненная дождевой водой.
Канава  отделяла  дорогу  от  крутого  горного  склона.  Интуитивно   Руди
чувствовал, что ему нужно именно здесь перейти вброд канаву. И вдруг  нога
нащупала  камень.  Он  изумился,  как  же  это  он  раньше  не  рассмотрел
маленького мосточка? Замшелый от старости, в несколько  футов  в  длину  и
ширину - вот же он, прямо под ногами. В  одно  мгновение  Руди  перебрался
через канаву, и опять перед ним побежала тропа. Руди был уверен, что он ее
раньше не видел, но про себя знал, что она должна была  начинаться  именно
отсюда, от мосточка, и выглядеть именно так.
     Густые заросли вьющихся толстых растений  почти  полностью  заслоняли
гранитную стелу  наверху.  Все  же,  присмотревшись  повнимательнее,  Руди
разглядел еле видную, почти стершуюся Руну Яда, высеченную там.  Это  была
знаменитая Руна Вейла.
     Обостренные чувства фиксировали малейшие детали:  побуревшие  заросли
дикого винограда, свисавшие, как занавес в опрятном домике,  мягкий  ковер
опавшей листвы, великолепные грибы с черными каемочками по краям.
     Руди оглянулся на улыбавшегося ему Ингольда:
     - Ты видишь Руну?
     Ингольд заулыбался еще шире.
     - Ну конечно же, - он шагнул на мосточек и потянул за собой Че.
     Весь день шел дождь. Теперь  Руди  и  Ингольд  шли  под  еще  густыми
кронами леса, но, несмотря на это, они  вымокли  до  нитки  и  дрожали  от
холода. Руди в своем плаще из телячьей кожи трясся, не переставая. Ему  не
верилось, что он когда-нибудь просохнет и сможет согреться.
     Восточные склоны Сивардских гор были покрыты лесом, поэтому шум дождя
усиливался шумом деревьев и напоминал рокот моря в шторм.  Все  предыдущие
дни также шел дождь,  не  позволяя  путешественникам  получше  рассмотреть
перед собой дорогу. Дождь превращал  ручейки  в  непроходимые,  вспученные
реки, а  низины  с  затопленными  копьевидными  метелками  тростника  -  в
израненные сереющие чудища. Небо над деревьями тоже было серым, неуютным и
чем-то  грозившим.  Однако  по  сравнению  с  продуваемыми  всеми  ветрами
пустынями немного потеплело.
     Даже в этот сезон отмирающей природы Сивардские горы были прекрасными
от пышной и роскошной растительности.  Глазу,  привыкшему  к  безрадостным
пустынным местам, все  казалось  удивительным  и  необычайным.  Ступая  по
сочному, живописному ковру из листьев  на  дороге,  Руди  чувствовал,  как
красота пленяет его душу. Он ликовал, наслаждаясь тишиной  леса,  богатыми
красками листвы, полнотой окружающей его жизни, бронзовым молодым  оленем,
промчавшимся по ковру из папоротника среди темно-красных дубов. Эта  жизнь
так отличалась от Тьмы и Серебра. Вокруг них бил ключ  жизни  и  движений:
щелканье хвоста белки, проносящейся по дереву огненным комочком,  высокий,
резкий крик соек. Тропинка взбиралась на  верхушку  гряды,  и  петляла,  и
пряталась  от  Руди  и  Ингольда  за  деревьями,  карабкалась  по  желтому
тамариску вверх и спускалась опять вниз маленьким узким проходом, которого
Руди раньше не видел, он мог поклясться в этом.
     Мокрые  листья  под  ногами  делали  землю  скользкой,  и  ноги  Руди
чуть-чуть начинали болеть. Он все еще опирался на древко с копьем, как  на
посох (напоминание о Рейдерах), и был одет  в  плащ  с  рукавами,  так  же
полученный от них. Порыв ветра обрушил новую порцию дождя, донеся холодный
аромат вершин. Облачная дымка скрывала вершины, но их свежий запах походил
на отдаленные звуки музыки, проникающие в душу.
     Вопреки всему, он и Ингольд добрались до Сивардских гор!
     Им оставалось только отыскать путь в Кво.
     - Руди!
     Отчаянный голос Ингольда вернул Руди  в  действительность.  Мгновение
спустя что-то ударила его по  голове  -  груда  черных  перьев  сумасшедше
забила его по лицу, клюнула я скулу и пыталась  угодить  ему  в  глаз.  Он
ударил по когтистой лапе, и в дюйме от его лица просвистел посох Ингольда.
С хриплым, клокочущим карканьем гигантская ворона увернулась от  удара  и,
тряся окровавленным клювом, полетела назад, за деревья.
     Вздрагивая от пережитого и еще не вполне успокоившись, Руди изо  всех
сил старался устоять на тропе, не сойти на обочину. По какой-то  идиотской
ассоциации ему вспомнился  один  из  фильмов  Хичкока.  Из  раны  на  лице
струилась кровь. Разъяренный Ингольд стоял рядом с ним, пытаясь разглядеть
деревья. Тучи черных огромных ворон  взметались  с  оголенных  ветвей.  Их
противное утробное карканье вперемешку  с  сорванной  крыльями  листвой  и
черными перьями обрушилось вниз.
     - Ты в порядке? -  Ингольд  повернулся  к  Руди.  Выдернув  откуда-то
остатки носового платка, он приложил его к ране.
     - Да, - прошептал Руди. - Думаю, все  в  порядке.  Какого  черта  эта
тварь налетела на меня?
     Колдун покачал головой:
     - Здесь и не такое бывает, если вдруг потеряешь бдительность.
     Дрожащей рукой Руди  прижал  платок  к  ране.  На  свежем  прохладном
воздухе рану пощипывало. Теперь он был  готов  ко  всему.  Но  всего,  что
случается за воздушной стеной Кво, не предусмотришь.
     Руди не оставляло ощущение, что кто-то идет за ними следом. Он поймал
себя на том, что постоянно оглядывается. Во внезапно опустевшем  лесу  ему
стало не по себе. Иногда вещи, которые он видел, вдруг исчезали.  В  такие
моменты ему очень хотелось просто постоять пару минут, чтобы  собраться  с
мыслями и попристальнее  рассмотреть  и  понять  происходящее.  (Так  было
однажды с ним в пустыне, когда он увидел свою собственную  душу,  всего-то
лишь похожую на отживший листочек цвета соломы.) Часто, ощущая наваждение,
он не мог освободиться от него, хотя  однажды  ему  удалось  найти  другой
путь, уводящий прочь с главной тропы.
     Не говоря ни слова, Ингольд пошел за ним по этой новой тропе.  Иногда
наваждение забавно начинало пугать  Руди  чем-то  иррациональным,  пытаясь
вызвать в нем  чувство  омерзения  и  нежелания  продолжать  что-либо  или
ненависти, возникающей под случайным деревом. Однажды, пройдя мимо  такого
дерева, Руди  оглянулся  и  увидел  слабые  знаки  всей  Руны  Чейн,  едва
различимые под уже затягивающей ее корой.
     - Чертовски легко потеряться в этих лесах, - пробормотал  Руди  после
того, как внезапно Ингольд  остановил  его  и  указал  на  пропущенный  им
поворот в темное ущелье. Даже когда  тропа  была  совершенно  ясно  видна,
Ингольд не был вполне уверен, та ли это тропа  и  не  исчезнет  ли  она  в
очередной раз.
     Ингольд прищурился, как от яркого света:
     - Ослепительно!  -  прошептал  он.  -  Интеллект  у  мальчика  просто
потрясающий.
     - Почему и чего они боятся?  -  поинтересовался  Руди,  не  расслышав
шепота.
     - Боятся? - спросил Ингольд, вопросительно подняв брови.
     - Я хочу сказать, что раз у магов есть  магия,  чтобы  защищаться  (я
надеюсь, дело не дойдет до сражения  с  ними),  то  кто  же  тогда  сможет
победить чародеев?
     - Никогда не пытайся разобраться  в  мотивах  поступков  человека,  -
посоветовал Ингольд. - А особенно не поддавайся сладким речам Церкви. И не
забывай, что Архимаг является Левой Рукой Дьявола. Не так уж много времени
прошло с тех пор, как аббатиса  Дейра  начала  большую  войну  с  Советом,
послав военную экспедицию, чтобы истребить колдунов и спалить город.
     - А кто победил? Колдуны? - спросил Руди.
     - Конечно, нет. Экспедиция дальше Кво  не  продвинулась  ни  на  шаг.
Из-за сильных дождей и туманов армия затерялась где-то у подножия  холмов.
В конце концов армия оказалась на основной дороге, но  уже  на  расстоянии
многих миль от того  места,  где  она  подошла  к  холмам.  Чародеи  умеют
постоять за себя, если нужно.  Но  мы  предпочитаем  избегать  конфликтов.
Стой!
     Руди недоуменно остановился. Взяв его за руку, Ингольд по узкой тропе
подвел его к туманному краю ущелья. Приостановившись, они осторожно  пошли
дальше среди редких серых деревьев. Эта осторожность  забавляла  Руди.  Но
все  стало  ему  понятным,  когда  внезапно  оказалось,  что  край  ущелья
значительно ближе, чем можно было предположить: прямо под  ним  был  почти
вертикальный, без малейшего уклона, черный утес. Дна ущелья было не видно,
его скрывала щетина скал и разбитые, поваленные деревья, наполовину одетые
дымкой. От такого зрелища голова Руди закружилась, и он поспешно  отступил
назад. Ему показалось, что на нижних скалах есть еще что-то, не похожее на
деревья, что-то гораздо белее их расщепов.
     Руди быстро огляделся вокруг. Сама тропа снова изменилась. С  верхних
пиков гор на них мягко начинал наползать легкий  туман.  В  его  пока  еще
легком флере деревья постепенно  оживали  и  превращались  в  кривляющиеся
привидения.
     - Мы зашли довольно высоко,  -  сказал  Ингольд  спокойным,  приятным
голосом.  -  Теперь  путь  будет  труднее.  Приятные  дорожные  наваждения
закончились.  Отсюда  начинается  царство  зла  и  праздного,  назойливого
любопытства. Сюда забираются только те, кто ищет способ стать  чародеем  и
способен рассмотреть  ловушки,  не  попав  в  них,  или  кто  намеревается
причинить чародеям настоящее зло.
     - Но... что же нам делать? - прошептал испуганно Руди.
     - Делать?  -  Из-за  плотно  окутавшего  их  тумана  Ингольд  казался
бесплотным. Лица не было видно совсем. - Конечно же, разогнать туман.
     Сомневаясь в себе и заикаясь от волнения и  переживаний,  Руди  начал
заклинать погоду словами, выученными от Ингольда. Легкий холодок  коснулся
его лица, и он почувствовал, как погружается в  серебристое  облако.  Руди
попытался направить свою энергию против облака, но вдруг понял, что  чужая
энергия сильнее, старше и бесконечно сложнее. Он одиноко застыл, задыхаясь
под влажной  пеленой  тумана,  поражаясь  его  плотности.  Ему  захотелось
сбежать от него, все равно куда, только бы выбраться из  злобных,  сильных
рук, набросивших на него сеть.
     - У меня не получается. Я не могу, - прошептал он с отчаянием.
     Ингольд неодобрительно поцокал языком:
     - Как это ты не можешь!.. Сможешь, и еще  как  сможешь!  В  противном
случае нам придется остаться здесь или идти неизвестно  куда.  Поторопись.
Скоро наступит ночь.
     - Черт возьми! - застонал Руди. - Помоги мне. Усиль мою энергию.
     - Зачем? У меня точно такая же, как у тебя.
     - Да нет же! Ты же можешь разогнать эту дрянь, как паутину по углам!
     - Руди! Точно так же, как  ты,  -  теперь  Ингольд  казался  размытым
пятном в плотном тумане, но голос его оставался теплым и  ободряющим,  как
огонь на холоде. - Сила твоей энергии - это  сила  твоей  души.  Разве  ты
этого не понимаешь? - Ингольд ближе подошел к нему. На  грубой  ткани  его
одежды жемчугом блестела роса. - Твое чародейство растет вместе с тобой.
     - Откуда ты знаешь? Ты чувствуешь мою энергию? - наивно спросил Руди.
- Я... я как мальчишка, вступивший в драку со взрослым мужчиной. Я никогда
не смогу...
     - Если ты будешь продолжать говорить "никогда" и "не смогу",  то  все
будет именно так, как ты говоришь, - ответил Ингольд. - Ты сам поверишь  в
свое "не могу". Разве тебе неизвестно, что если мальчишка опирается спиной
о стену, то он может сражаться со взрослым мужчиной, а иногда он  может  и
победить его.
     Руди смущенно притих.  Над  туманом  небо  начинало  темнеть.  С  уже
невидимых вершин потянуло вечерним ветерком...
     Вот оно! Ветер! Бесконечный ветер  равнин!  Аккуратно,  не  произнося
ничего лишнего, и в пределах разумного Руди вызвал ветер.
     Ветер был обжигающе ледяным  и  принес  запахи  камня  и  ледников  с
вершин. Резкий, сильный и настойчивый, он дул и дул, разгоняя туман вокруг
них, как надоевшие привидения. Облака  откатывались  с  тропы  и  исчезали
где-то там, за кустами. Под порывами ветра деревья недовольно стряхивали с
себя  влагу   на   путешественников,   стараясь   уцепиться   ветвями   за
развевающиеся волосы Руди и закрыть ему глаза. Он отступил назад на тропу.
Следом за ним остановился Ингольд со своем осликом.
     ...Эту ночь они провели прямо на  земле,  под  деревьями.  Вокруг  их
стоянки Ингольд очертил защитный магический круг, слабо  мерцавший.  Но  в
эту  полную  шепотов  ночь  ничто  больше  им  не  угрожало.  Утром   тучи
рассеялись, и Ингольд указал на проход, по которому им предстояло  пройти,
- тонюсенький карниз в черноте горного монолита.
     Весь день им казалось, что они двигаются на север, но вдруг  рядом  с
Ингольдом появились их собственные следы,  которые  они  раньше  оставили,
проходя здесь. Они были уже очень высоко. Никаких деревьев здесь не  было.
Над тропой возвышались  гордые  скалы.  На  их  пустынных  склонах  иногда
попадались весь перекрученный от высоты живой дубок или  группки  пахучего
вереска. Вода стремительной прозрачной вуалью  срывалась  вниз,  мерцая  и
переливаясь,  как  затейливое  искусное  кружево.  Местами  она  кипела  в
каньонах, дна которых не было видно. Тропа опасно петляла по крутым горным
камням под нависшими над ней валунами. Местами тропа просто пряталась  под
валунами или под осыпями мелких камней вперемешку с валунами.
     Руди подумал, а что бы с ним случилось здесь, если бы рядом  не  было
Ингольда?
     Теперь впереди шел Ингольд, стараясь  выбрать  путь  поудобнее.  Руди
удивлялся, чего это он так вчера разволновался от неудавшихся  заклинаний?
Стараясь не отстать, он не  замечал  и  половины  наваждений,  разгоняемых
Ингольдом. Без него он  никогда  не  смог  бы  перейти  кипящие  стремнины
взбухших рек, казалось бы, в самом опасном и  глубоком  месте.  И  он  сам
никогда не смог бы отыскать тропы к  отвесному  утесу.  А  мосточек  через
канаву?
     Потом перед ними вырос величественный пролет  моста,  камни  которого
заросли мхом от  старости.  Мост  возвышался  горделивой  аркой,  соединяя
противоположные берега глубокого каньона.  Его  тень  слабо  виднелась  на
валунах далеко внизу с обеих сторон горного потока.
     - Что это за мост? - захотелось узнать Руди.
     - Его здесь нет, - просто ответил Ингольд.
     Руди удивленно взглянул на него,  потом  подошел  к  началу  моста  и
ударил по нему посохом. Дерево ударилось о скалу.
     - Часть дальнейшего пути  неизвестна  мне,  -  продолжил  чародей.  -
Недавно дорога изменилась и  стала  опаснее.  Мне  приходилось  переходить
через это ущелье. Но никакого моста здесь никогда не было.
     - Может быть, его построили недавно, уже после того, как ты был здесь
в последний раз?
     - В начале лета?.. Вряд ли. Взгляни, он весь покрыт мхом, и камни так
истерты. Мост выглядит так, как будто он здесь со дня сотворения  мира.  Я
абсолютно убежден, его здесь не было! - он пожал  плечами.  -  Его  совсем
никогда здесь не было.
     - Кажется, я припоминаю, как однажды ты говорил мне о неверии в  свои
собственные восприятия... - рассудительно начал Руди.
     Ингольд рассмеялся, вспомнив их первую беседу в старой хижине в горах
Калифорнии:
     - За что я и поплатился, - ответил он смиренно. - Мы сейчас пойдем  с
тобой другим, более  тяжелым  путем.  И  если  вдруг  окажется,  что  мост
настоящий, а не иллюзорный, ты сможешь обругать меня, как тебе  захочется.
Я приму твои слова со смирением и низко поклонюсь тебе.
     Но когда они, исцарапанные  в  кровь  и  измученные  сопротивляющимся
упрямым Че, по невероятной  тропе  выбрались  на  противоположную  сторону
ущелья, Руди оглянулся на мост и изумленно застыл: величественный каменный
мост оказался всего лишь иссохшей веточкой ивы, хрупкой, как паутинка,  из
которой чародеи плетут свои наваждения. Он увидел груды  скелетов  на  дне
ущелья.
     Кара продолжает свои шуточки, подумал Руди.  Наверное,  так  же,  как
развлекались Бектис и Ингольд в молодости... Но является ли это злом?..  В
любом случае это обеспечивает безопасность.
     - Эй, Ингольд! Если Кво находится на побережье Западного Океана, и  с
другой стороны защищает  его  воздушная  стена,  то  не  было  ли  попыток
проникнуть в него со стороны моря?
     - Да, - ответил чародей. - Пытались...
     Руди опять задумался. Он испытывал ужас перед  Океаном  и  перед  его
глубинами, всем тем, что  могло  произойти  с  ним  там,  в  глубине.  Его
передернуло от неприятных мыслей.
     Перед ним раскрывалась еще одна  сторона  власти  -  власти  одиноких
чародеев, - сделавшая  их  изгнанниками  и  бродягами,  власти,  сбежавшей
вместе с ними. Руди вспомнил  взгляд  Альды,  когда  ему  впервые  удалось
разжечь сырое дерево.
     "Ты искал волшебство, - сказал он себе. -  И  вот  оно  -  иллюзорный
мост, а под мостом наваждений - настоящие кости".
     Многие часы они пробирались по узким каньонам, взбирались на верхушки
скал, покрытые  скользким  льдом.  Дважды  они  пробовали  сократить  свой
трудный путь по крутым пустынным горам, не  взбираясь  на  них,  а  идя  в
обход. И дважды возвращались назад, так как в конце тропа совсем исчезала,
прячась в отвалах камня. Пока, тяжело отдуваясь, они стояли на потемневшем
склоне  обвалившегося  сланца,  Руди  рассматривал  верхнюю  часть  тропы,
пытаясь определить возможность сократить эту чертову  тропу  на  несколько
миль. А она, насмехаясь над ними,  убегала  на  юг  через  ледники,  слабо
мерцавшие на фоне холодного неба.
     Ингольд стоял, неподвижно застыв, напоминая  собой  статую  с  устало
опущенной головой и посохом в руках. Только крепко сжатый рот и злой блеск
в глазах выдавали его.
     Откуда-то  до  Руди  донеслись  сердитый  посвист  гремучей  змеи   и
завывание ветра. А  во  всем  остальном  мир  казался  таким  спокойным  и
пустынным, как было  давным-давно,  когда  солнце  впервые  своими  лучами
согрело мир.
     Чародей повернулся и без единого  слова  начал  спускаться  по  тропе
назад.
     К вечеру они оказались  в  глубокой,  узкой  долине,  густо  заросшей
деревьями, в самом низу которой виднелось черное пятно маслянистой воды.
     - Это  место  мне  совсем  неизвестно,  -  спокойно  сказал  Ингольд,
внимательно  разглядывая  стену  переплетенных   между   собой   деревьев,
старавшихся укрыть тропу. - Я думаю,  что  лес  гораздо  больше,  чем  нам
кажется.  Ты  ничего  не  замечаешь?  Что-то  морочит  нас.  Я  думаю,  до
наступления ночи мы не успеем пересечь эту долину.
     Наверное, в тысячный раз Руди оглянулся назад. Запахи леса стали  ему
отвратительны, но  еще  большее  омерзение  он  испытывал  к  воде.  С  ее
маслянистой темной поверхности заструился противный липкий туман.
     - Да-а, - произнес он задумчиво. - Лучше попытаться побыстрее перейти
долину, чем провести ночь у этой воды.
     - Я тоже так думаю, - Ингольд покрепче перехватил уздечку  ослика  и,
бормоча заклинания, ускорил шаг.
     Черный лес как будто притаился, поджидая добычу. Деревья росли  очень
плотно друг к другу. Просветов между ними практически не было, везде  глаз
натыкался  на  глянцевую  листву  остролиста,  темного  плюща   и   дикого
винограда, пытающегося уцепить путников за ноги,  за  одежду,  за  волосы.
Туман из долины мягкой кошачьей поступью, казалось, преследовал их. В лесу
сгущалась темнота. Теперь Руди и Ингольд объединили свою энергию, стараясь
обезопасить себя. Руди чувствовал, что чья-то злобная магия превращает это
место в мрачное логово дьявола. Дважды они теряли тропу, и тогда казалось,
что деревья движутся сами собой.
     - Ну и надоело же мне все это, - прошипел Руди,  пытаясь  вот  уже  в
четвертый раз освободить вьюки Че от куманики маленьким  топориком.  Ослик
мелко дрожал от испуга, в  глазах  затаились  ужас  и  страдание.  -  Надо
возвращаться... Или идти вокруг... Нам никогда не пройти здесь...
     - Опять ты со своим "никогда"!  -  упрекнул  его  Ингольд.  Однако  в
сгущающейся темноте  лицо  старика  было  напряженным  и  сосредоточенным.
Освободив ослика, они прошли еще  несколько  шагов  вперед  и  оглянулись:
тропа за ними исчезла.
     Руди выругался. Ингольд устало вздохнул и, закрыв глава, погрузился в
медитацию. Через минуту лицо Ингольда нахмурилось, и  послышалось  тяжелее
дыхание.
     Тьма пыталась поймать путников в свои сети. От  бесконечного  шелеста
листьев и шорохов вокруг  них  беспокойство  Руди  нарастало.  В  деревьях
что-то засвистело. "Как сигнал", - подумал Руди.
     Наконец напряженные плечи Ингольда ослабли, и его глаза открылись:
     - В дни моей юности здесь был заколдованный лес,  но  не  такой,  как
этот. К несчастью, лес разросся и заполонил всю долину от края до края.  И
горы по бокам долины высокие. Если мы пойдем с такой скоростью дальше,  мы
попадем в ловушку. Если это должно случиться, так пусть это будет днем.
     Путешественники развернулись и пошли назад. Тропа, по которой они шли
по лесу, начала исчезать перед ними. Руди пробормотал несколько  проклятий
в адрес Лохиро и его компании. Ингольд шел первым, Руди  начал  настойчиво
повторять очистительные заклятия. Ему  казалось,  что  из  леса  не  легче
выйти, чем войти в него. Когда они добрались до опушки  леса,  уже  совсем
стемнело. Лагерем стали у  водопада,  и  Ингольд  очертил  вокруг  стоянки
двойной защитный круг.
     С тех пор, как Руди удалось впервые  вызвать  видение  Альды,  прошло
великое множество дней и ночей.  Но  Ингольд  все  еще  не  возвращал  ему
кристалл и продолжал изучать  мерцание  его  граней.  Измученный  телом  и
духом,  Руди  наблюдал  за  стариком,  следя  за  выражением  его  голубых
ястребиных глаз. Собственные его видения, которые были  в  Убежище,  опять
вернулись к нему - яркие  синие  глаза,  большие  и  холодные,  как  небо,
казалось, смотрели прямо в него. Это видение преследовало  его  даже  этой
ночью, во время беспокойных снов.
     Во сне ему приснились кости - кости, лежащие на чем-то темном,  хотя,
когда он спал, он мог видеть в темноте; слабо  мерцавший  магический  свет
коснулся изгибов черепа, ребер и костей таза, лежащих на сухом, коричневом
мхе.  Вокруг  Руди  горели  красные  бусинки   глаз   помойных   крыс.   С
деформированного черепа на него пучеглазо  уставилась  громадная  жаба.  В
отсвете волшебного кристалла можно было видеть еще несколько раздувающихся
жаб,  копошащихся  в  костях.  Руди  застонал.   Пытаясь   избавиться   от
отвратительного видения,  он  отвернулся.  Но  напрасно.  Куда  бы  он  ни
посмотрел теперь, мерзкое зрелище разворачивалось во тьме на  многие  мили
вокруг разлагающегося болота. Из грязи,  похожие  на  призрачные  деревья,
вырастали сталагмиты, вокруг них водоворотом кружили красные  глаза.  Руди
слышал назойливое царапанье крадущихся лап, от  которых  сухой  коричневый
мох превращался в серую пыль там, где не было этой ужасающей сырости. Руди
опять застонал, совсем измученный и  больной  тяжелыми  видениями.  В  это
время, однако,  послышался  крик  мужчины,  наклонившегося  над  входом  в
пещеру. Лица его не было видно, но Руди узнал его - он узнал бы его  везде
и всегда. Волшебный свет проявил  белые  волосы  и  желтую  полоску  кожи,
видимой между рукавицей и рукавом. Потом  наступило  молчание,  нарушаемое
только царапаньем миллионов крошечных лап, скребущихся по мху и  костям...
среди листьев!
     Покрытый холодным потом, Руди вскочил на ноги от отчаянного рева  Че.
Ослик дико дергался на привязи, уши прижаты, глаза  безумные.  За  осликом
Руди заметил Ингольда, стоявшего на черте магического круга. А  дальше  за
деревьями колыхалось море красных глаз!
     - Святой Боже! - Руди схватил свой посох.
     Не поворачивая головы, Ингольд сказал мягко:
     - Свет не нужен!
     Ветра не было, но шорох крошечных когтистых  лап  напоминал  шторм  в
лесу. Их было столько, что даже там, где  тьма  прятала  их,  Руди  ощущал
скрипучее трение их спрессованных тел. Их острый запах был всюду.
     Руди прошептал:
     - Они могут перейти через защитный круг?
     Ему показалось, что белое пламя замерцало  ярче,  танцуя  по  опавшим
листьям.
     - Нет, -  опять  мягко  ответил  Ингольд.  Клацанье  зубов  и  шорохи
слышались теперь сверху. Руди поднял голову  -  на  ветвях  деревьев  были
тысячи крыс.
     - Ингольд, надо бежать отсюда...
     - Сейчас мы ничего не можем сделать, - твердо ответил чародей. - Мы в
безопасности до тех пор, пока цел круг.
     "Верь! Верь ему, - с отчаянием подумал Руди, стараясь  удержаться  от
искушения бежать. - Ему известно об этом больше тебя!"
     Крысы  вихрем  кружили  по   всему   лесу;   от   их   омерзительного
стремительного  бега  папоротник  казался  ожившим.  Руди  ясно  видел  их
грязно-коричневый поток, перетекающий через взгорбленные  корни  деревьев,
переливающийся или обтекающий полусгнившие полые бревна. Их кишмя кишело в
самом  русле  водоема,  на  самой  его  глубине.   Они   ворошили   листья
взбугренными, противными сморщенными носами, показывая белый оскал  хищных
зубов.
     Вдруг Руди увидел, как откуда-то появилась булавка  и  острым  концом
вонзилась в ошейник Че.  Ослик  дико  закричал  и  заметался  не  привязи,
пытаясь  высвободиться.  Брызнув  фонтанчиком  грязи  и   гнили,   булавка
разлетелась. Веревка выскользнула из рук Руди, и  ослик,  опустив  голову,
перескочил кромку магического круга и пропал в темноте.
     Казалось, что  никогда  и  в  помине  не  было  никакого  светящегося
магического круга. Грязный поток  крыс  бросился  вперед,  присвистывая  и
визжа от радости, по еще не успевшим улечься опавшим листьям. Услышав крик
Че, Руди помчался за ним, расчищая себе  путь  посохом  среди  обезумевших
фурий, старавшихся прокусить ему ноги, ухватиться за одежду, удержаться на
плечах. Одна тварь прыгнула с дерева прямо ему в  лицо;  он  подумал,  что
вскрикнул, но потом не был в этом уверен, так как в это мгновение за собой
услышал безошибочно узнаваемый рев огня, и свет от него озарил все вокруг.
Пламя веером разлеталось и падало на  море  серых  спин.  Обернувшись,  он
увидел Ингольда, действующего своим посохом как оружием: из посоха во  все
стороны вылетало грозное пламя напалма.
     Че кричал не переставая, его попона  была  красной  от  крови  -  три
огромные крысы, как терьеры, повисли на нем. Руди сбил их  своим  посохом,
чувствуя, как острые зубы и когти вцепились в него самого. Он сбил и  этих
тварей и попытался схватить повод. Ему  удалось  это  с  трудом,  так  как
приходилось все время  отбиваться  от  все  новых  и  новых  наскакивающих
тварей. Отчаяние, паника и отвращение  начали  постепенно  оказывать  свое
паралитическое действие на него.
     Огонь беспрепятственно захватывал все новые и новые участки  осеннего
папоротника, по пути прихватывая и листья  из-под  ног.  Но  из-за  налета
влажной гнили они больше дымили, чем  горели.  Через  эту  дымовую  завесу
прорывались языки пламени - картина  напоминала  сцену  в  аду.  Огонь  не
остановил крыс. Горящие крысы бешено мчались вперед, и от их пылающих шкур
загорался мертвый подлесок; их пронзительные крики перекрывали грозный рев
пламени.
     Едкий дым слепил,  разъедал  глаза  Руди,  забивая  его  легкие.  Ему
показалось, что пожар и его поймал в ловушку и что ему никогда не  удастся
выбраться из него. На поводе продолжал метаться перепуганный Че,  его  рев
был полон ужаса и паники. Руки Руди были липкими  от  крови,  он  все  еще
пытался вытащить перепуганное животное из жаркой ловушки пожара и дыма.
     Из клубов дыма сначала протянулась рука Ингольда, а затем появился  и
он сам с замотанными шарфом носом и ртом. Он крепко схватил Руди за руку и
потащил его по тропе. Они выбрались из волнующегося ада, сбиваемые  с  ног
огнем, рев которого эхом перекликался с треском горящих крыс.  За  горящим
подлеском они ступили во мрак дымящихся столбов из мокрых  деревьев.  Руди
отчаянно боролся с невыносимым жаром за  глоток  воздуха,  не  видя  и  не
понимая, куда надо идти. Наконец они выбрались из леса и  снова  оказались
возле маслянистого пятна воды, в котором отражение пожара напоминало поток
густой крови по золоту.
     До самого утра они шли и шли, не останавливаясь ни  на  минуту,  пока
свет лесного пожара не остался далеко позади. Но  на  многие  мили  вокруг
слышался рев  горящего  подлеска  и  чувствовался  запах  дыма  и  паленых
крысиных шкур. Почти без сознания, наглотавшись дыма и гари, Руди мог идти
только следом за Ингольдом, тащившим его почти на себе  вверх  и  вниз  по
каменистым тропам в темноте, переводя через горные  стремнины,  обдававшие
их ноги ледяным холодом.
     Рассвет  застал  их  лежавшими  на  камнях,   потрясенных   событиями
прошедшей ночи, опаленных и усталых. Руди слишком устал и не мог двигаться
дальше. Его лицо и руки обгорели. Хотя он смертельно устал, но спать он не
мог, боясь увидеть во сне все перенесенные ужасы. Свет наступающего серого
дня  обозначил  перед  ними  дорогу  из  нескольких  серебристых   плиток,
прятавшихся  под  слоями  вековой  грязи.  Прямо  над  ними  вырисовывался
величественный массив Сивардских гор, окруженный валунами, плотным туманом
и дымом. Первые коралловые лучи утра осторожно раскрашивали их,  а  позади
путников была горная пустыня с песком.
     Наконец-то путешественники были там, где они должны были быть еще три
дня назад...
     Руди вздохнул, подумав: "Ну, хорошо, мужик. Иди-ка  ты  своим  путем.
Больше я не хочу идти в твой паршивый город. Пойду-ка я лучше в Диснейлэнд
на будущий год".
     Но Ингольд медленно поднялся  на  ноги,  опираясь  на  свой  посох  и
пристально глядя вдаль, на все еще прячущееся в темноте подножье гор. Руди
подумал, глядя на него, что он еле жив от усталости. Внезапно  Руди  стало
жаль старика, еле стоявшего на подгибающихся, дрожащих ногах. Первые  лучи
солнца осветили волосы чародея.
     Ингольд поднял голову, выпрямился, и его голос разнесся по  заросшему
лесом подножию гор:
     - Лохиро! - позвал он, и эхо услужливо отозвалось ему. -  Лохиро!  Ты
слышишь меня? Ты знаешь, кто я?
     Ответ ему прошептали камень и вода. Где-то вскрикнула  сойка.  Высоко
вверху язычок дыма уловил новые лучи солнца и превратился  в  великолепное
розовое облачко. Крик Ингольда бежал от скалы к скале:
     - Лохиро! Где же ты?
     Но эхо поиграло и умерло. Опять все стихло.

     Весь день они взбирались в горы. Сначала дорога была такой же, как  и
накануне. Однако они двигались быстрее, и им было полегче, так как им  уже
были известны  заранее  поджидавшие  их  чудеса.  Но  бывало  и  так,  что
какая-нибудь ветка или тропка, которую Руди не видел ранее, вдруг начинала
мозолить ему глаза. Опять испортилась  погода,  небо  опустилось,  угрожая
разрешиться дождем. Руди постарался побыстрее отослать холодный  фронт  на
несколько миль севернее,  к  маслянистому  грязному  стоку  заколдованного
леса. Им и без дождя хватало неприятностей. Перед закатом они добрались до
долины с обгоревшими деревьями и спокойным озерком  воды  и  начали  опять
взбираться в гору.
     Пики вершин скрывались  тучами.  Серые  скалы  были  покрыты  влажным
скользким льдом. Там,  где  Ингольд  вел  его,  Руди  еле  полз  -  совсем
обессилевший, полузамерзший и измученный упиравшимся осликом. Ночь застала
их высоко над долиной. Руди шатался от усталости и рухнул как  подкошенный
прямо на землю. Он  еще  успел  пробормотать  что-то  насчет  дежурства  с
полуночи и отключился... Когда же он наконец-то перевернулся на другой бок
и открыл глаза, он опять удивился изменившемуся миру -  через  серебристый
туман пробивался опаловый свет солнца.
     - Эй! Тебе не мешало бы убить меня за это, - извиняясь, сказал  Руди,
пытаясь стряхнуть с одеял льдинки.
     - Я именно так и сделал, - смеясь, ответил Ингольд, - и много,  много
раз! Тебя можно было просто палкой избить, результат был бы тот же.
     Вкусно  запахло  печеными  лепешками,  пекшимися  на   сковороде   со
специальной металлической треногой.  Ингольд  выглядел  плохо,  как  будто
после хорошей драки. Круги под глазами походили на кровоподтеки.
     - Но все равно это ничего не значит, так как мне  нужно  было  время,
чтобы все обдумать, - прибавил дружелюбно чародей.
     Руди удивился, как мало старик спал все эти  дни.  Он  сел,  растирая
затекшее плечо. Ему ужасно не хотелось умываться и бриться,  так  как  для
этого нужно было разбить лед в ручье.
     Вокруг мир был полон запахов новизны, влажных трав, снега и неба.  Но
снизу, из вчерашней долины, порыв  ветра  принес  и  другие  запахи.  Руди
быстро повернулся, не поняв, откуда это. Он опять  взглянул  на  Ингольда,
который копался в пакетах с сушеным мясом. Движения его были  замедленными
и усталыми. "Может, тебе действительно нужно было время,  чтобы  подумать.
Только день был чертовски долгим от бесконечного лазания по  скалам.  Тебе
совсем не помешали бы чашек шесть хорошего крепкого кофе  и  часов  десять
сна".
     - Утром я прошелся немного дальше по тропинке, - отвернувшись к огню,
продолжил Ингольд. - Тропа кончается милях  в  двух  отсюда.  Дальше  идти
просто невозможно. Мы с тобой должны либо продолжить  тропу  дальше,  либо
просто бросить Че. Но в этом  случае  Че  непременно  погибнет,  а  у  нас
возникнет предостаточно новых проблем.
     Руди вздохнул. Все его измученное тело заболело еще больше при  одной
только мысли, что опять придется пробираться по местности, хуже вчерашней.
Он даже и представить себе не мог, как это может быть, хуже того, что было
накануне. Стиснув зубы, он спросил:
     - Что же нам делать?
     - Пойдем назад.
     Мускулы Руди облегченно расслабились: самым большим его желанием было
увидеть Минальду и Калифорнию.
     - Я играю, - весело сказал он. - Может, легче будет  пройти  по  лесу
днем.
     Дальше они не пошли...
     Огонь опалил подлесок, хотя влажная кора и листья самих  деревьев  не
поддались  пламени.  Дальше,  за  обгоревшим  подлеском,  деревья  сначала
уступили  заклинаниям  Руди.  Но  немного  позже  Руди  почувствовал  силу
сопротивлявшихся ему деревьев,  и  эта  непоколебимая  мощь  пугала  Руди.
Временами деревья начинали наступать  на  него  плотной  толпой,  куманика
цеплялась за одежду путешественников назойливее, а  виноград  не  давал  и
шагу ступить. Все это продолжалось до тех пор, пока Ингольд не рассердился
и не заставил освободить ему тропу. И даже после этого подлесок  торопился
побыстрее сомкнуться за стариком, и Руди приходилось настаивать на своем в
споре с лесом только из-за того, чтобы просто не потерять из виду старика.
Серый день здесь превратился в  мутный  мрак,  нарушаемый  только  треском
веток под ногами.
     Руди проклинал упиравшегося Че, тюки которого беспрестанно  цеплялись
за толстые плети ежевики. Он немного  ослабил  повод  Че  и  начал  рубить
толстые виноградные лозы. Плющ перевился  с  куманикой,  и  голова  ослика
опять запуталась в нем. Руки и лицо Руди были исцарапаны в кровь, когда он
вытащил Че из зарослей и повернулся, чтобы продолжить путь. Тропа  впереди
него опять испарилась.
     - Ингольд! - закричал он. - Ингольд, остановись на минутку! Где ты?
     Черные деревья ответили ему молчанием. Колючки и  ежевика  постепенно
затягивали его, как сетью. Он не  мог  рассмотреть  тропу  ни  позади,  ни
впереди.
     - Ингольд! - снова позвал он. Где-то в лесу раздался хруст, но он был
не там, куда ушел Ингольд, и не рядом. Борясь с паникой, Руди призвал  всю
свою силу, чтобы очистить себя  от  наваждения,  постепенно  заматывавшего
его, словно колючей проволокой, но лес пил его энергию, как  пиявка  тянет
кровь из вены. Черные деревья шумели и шептались, словно смеялись над ним.
     Он звал и кричал почти целый час. Его  голос  осип  от  напряжения  и
ужаса. Он начал бояться за Ингольда, не случилось ли  с  ним  чего-нибудь.
Тогда старик никогда не вернется за ним. Ему вспомнились крысы.
     - Ингольд! - опять закричал он, и на этот раз в  его  голосе  уже  не
слышалось паники.
     Сжав зубы, он повторил заклинание на  очищение,  на  открытие  тропы,
какой-нибудь тропы, любой тропы. Он готов был броситься на колючки,  чтобы
только найти выход. Но шелест листьев позади шепнул ему, что тропа была за
ним. Он оглянулся: тропа действительно была там, вполне широкая тропа. Ему
показалось, что он видит слабое  отражение  солнечного  света  на  листьях
далеко внизу. Он потуже обмотал повод Че вокруг руки и остановился.
     Откуда солнце? Несколько дней, не переставая, шел дождь.
     "Остановись, - говорил Ингольд когда-то.  -  Это  один  из  старейших
трюков".
     Руди остановился, как потерянное дитя, зовя Ингольда.
     Наконец ему послышался слабый, а потом все более  громкий  и  близкий
голос, зовущий: "Руди?"
     - Я здесь.
     Раздался сильный шум, и темные  ветки  сильно  закачались.  Мгновенно
Руди нарисовал сценарий ужасного, выискивающего его монстра, зовущего  его
по имени голосом Ингольда. Но несколько минут спустя появился сам Ингольд.
Лицо чародея было исцарапано в кровь, колючки и шипы торчали из его  волос
и одежды. Он выглядел побледневшим и напряженным, взволнованным игрой  ума
с тенями. Без единого слова он взял Руди за руку, освободил ослика от тюка
и методически начал прокладывать тропу через стену шиповника. Лес  уступал
ему неохотно, расставляя силки из шипов, прокалывающих  и  цепляющихся  за
одежду, царапающих  лицо  и  руки,  пытающихся  выколоть  глаза.  Оба  они
выбились из сил, пока наконец не выбрались из леса и не оказались на самом
верху глубокого каньона - футов сорок абсолютно отвесных  скал  прямо  под
ними. Дно каньона еле виднелось под буреломом деревьев и острых скал.
     Ингольд прислонился спиной к  валуну  и  закрыл  глаза.  Он  выглядел
полумертвым от усталости. Руди сидел рядом с ним, не говоря ни слова. Даже
холодный хмурый день был желанным  после  горячей  темноты  заколдованного
леса. Руди тоже закрыл глаза, обрадовавшись отдыху. Несколько минут он мог
не бояться того, что может случиться потом. Ветер сердито засопел под ними
в каньоне, пытаясь повалить деревья. Холодные поцелуи дождя пытались вновь
затеять игру с ним. Но у Руди не  было  сил,  чтобы  куда-нибудь  отослать
тучи. Ветер принес новый запах -  жесткий  запах  металла  (один  из  тех,
который уже был ему знаком).
     Он открыл глаза и посмотрел вниз - скалы были окрашены в черный цвет,
растительность была обугленной. Все  выглядело  так,  как  после  большого
пожара. Руди опять почувствовал неприятный ядовитый запах гари.  Кашлянув,
он взглянул на товарища.
     Ингольд тоже открыл глаза. Волосы взмокли от  пота,  на  поцарапанных
руках запеклась кровь. Взгляд был отсутствующий, и где-то в самой  глубине
зрачков затаилось отчаяние.
     - Ингольд?
     Ингольд вздрогнул, казалось, он постепенно возвращается из ниоткуда -
его глаза начали оживать и разгораться от внутреннего света и мысли.
     - Что это значит? - спросил Руди.
     Старик покачал головой.
     - Только то,  что  мы  должны  подняться  по  ущелью.  Мы  не  сможем
вернуться назад через заколдованный  лес.  В  нем  чертовски  противнее  и
опаснее, чем я думал, и мне не хотелось бы попасться в ловушки ночью.
     - Ингольд,  мне  все  это  не  нравится.  Кто  все  это  творит?  Что
происходит? Неужели это все Лохиро? Это его проделки?
     Ингольд устало махнул рукой:
     - Да нет. Не один Лохиро! Кое-что сделал я еще  тогда,  когда  был  в
Кво. Фактически многие из деревьев в лесу - мои, хотя с тех пор они  очень
изменились и стали гораздо противнее. Все члены Совета вложили свою  лепту
в создание Лабиринта. С каждой новой мыслью, попадающей в  него.  Лабиринт
меняется сам, и меняются ловушки и наваждения.  Но  никогда  не  было  так
трудно преодолеть его, никогда. Никогда не был он таким опасным. Но Лохиро
и Совет хотят загородить себя Лабиринтом ото  всех.  Только  один  из  его
создателей может пройти его теперь.
     Руди задумался. Что было бы с ним, если бы сама Тьма решила  закусить
Ингольдом? Смог бы он найти тогда дорогу к сердцу страны чародеев?
     "Нет, не смог бы, - решил он. - Но я бы перекопал все подножие гор  и
копал их до тех пор, пока не умер бы".
     - Ты Великий Белый Следопыт, - сказал он минуту спустя. - Но я  здесь
для того, чтобы сказать тебе, что мне не нравится это ущелье.
     Ингольд легко похлопал его по плечу:
     - Ты самый проницательный хитрец на белом свете! - он легко  поднялся
на ноги, подобрал посох и повод Че и отправился  вниз  по  узкой  тропе  в
глубокую лощину.
     На дне оврага запах горячего металла был резче, и сильный запах  гари
щекотал ноздри. То там, то здесь виднелись  лужи  грязной,  отвратительной
черной воды, зловеще поблескивающей при дневном свете.  Даже  вблизи  стен
каньона сорняки были чахлыми от вредоносного воздуха (совсем как  цветы  в
родном смоге Калифорнии). Еще далее сорная трава старалась как можно лучше
запрятать поток воды, обесцвечивая его грязными стоками  этого  проклятого
места. Каньон окружали темные деревья  леса;  впереди,  на  расстоянии  не
более двух шагов, Руди показалось, что он видит проход.
     Путешественники брели, следуя за извилинами каньона, но на  некотором
от него  расстоянии,  чтобы  легче  было  идти  и  не  перебираться  через
буреломы. Последний поворот привел их  ко  входу  в  темную  пещеру  среди
отвалов сланца и гальки. Песок вокруг пещеры был изрыт мерзкими канавами с
черной  и  ядовито-желтой  грязью.  Маслянистый  зеленоватый  туман  низко
клубился над землей. А ниже  по  склону,  но  выше  пещеры  деревья  росли
чистыми. Но лес молчал. Не было слышно ничего, кроме  тяжелого  свистящего
дыхания Ингольда.
     - Господи, что же это такое? - тихо спросил Руди.
     Но чародей многозначительно  прикоснулся  пальцем  к  губам,  глазами
приказывая молчать.
     Голосом, слившимся с колышущим траву ветром, он предостерег:
     - У них отличный слух.
     Полный страха и предчувствий, Руди понизил голос до шепота:
     - У кого?
     Старик уже начал бесшумно отступать за скалу. Он только выдохнул:
     - У драконов.
     - Может быть, он охотится? - с надеждой в голосе прошептал Руди.
     Руди и Ингольд стояли бок о бок  в  черной  тени  гранитного  валуна,
который укрывал их от входа в пещеру. Они изучили целые мили стен каньона,
но единственным выходом был тот, к которому они спустились из лесов.
     - Конечно, нет, - ответил  колдун  почти  неслышно.  -  Разве  ты  не
слышишь, как он задевает чешуей стены пещеры?
     Руди молча слушал, обратив все  свои  чувства  к  темному  отверстию,
которое неявно вырисовывалось перед ним. Казалось, что  во  всем  мире  не
было ни звука, кроме шуршания ветра по пыльной шкуре Че и  нервного  стука
его копыт о скалы. Затем он  услышал  сухой  скрежет  необъятной  массы  и
зловонное дыхание.
     - Какого же он размера? - прошептал ошеломленный Руди.
     Ингольд отступил за выступ скалы:
     - По меньшей мере сорок футов. Мне говорили, что наиболее  старые  из
них могут быть вдвое больше.
     - Восемьдесят футов? - прошептал Руди.  Он  подсчитал  расстояние  от
скалы, за  которой  они  прятались,  до  валунов,  примыкавших  к  пещере.
Выходило что-то около нескольких миль.
     - Наверное, он спит, - тихо продолжил колдуй, - но я не уверен.  Судя
по количеству обесцвеченных деревьев, он  пролежал  в  пещере  около  двух
месяцев. Возможно, его заманили сюда,  когда  лабиринты  вокруг  Кво  были
сдвинуты и укреплены. Но в этих горах есть одна  лазейка,  хотя,  конечно,
она слишком мала для дракон. Ты сам увидишь, что возле входа в пещеру  нет
костей.
     - Замечательно, - неуверенно произнес  Руди.  -  Нашему  другу  нужно
только пощекотать зрачок, и он увидит нас. - Он обошел валуны  и  осмотрел
землю перед входом в пещеру.
     Здесь, в конце  каньона,  зловоние,  исходившее  от  животного,  было
невыносимо. Глубокое песчаное русло реки было завалено упавшими в гниющими
деревьями: эвкалиптами, тополями, дубами,  корни  которых  были  разъедены
отравляющей жидкостью, вытекавшей каплями из пещеры. Сильно  обесцвеченные
сплетения сорняков и искривленных кустарников росли вблизи пещеры,  свисая
с валунов. Руди почувствовал легкое прикосновение к плечу. К нему  подошел
Ингольд.
     - Ты поднимайся по той стороне, а я возьму Че и  взберусь  по  склону
оврага справа от пещеры. Иди как можно быстрее и тише. Если  он  выйдет  и
набросится на тебя, спрячься куда-нибудь, а я постараюсь  отвлечь  его.  В
общем, он скорее набросится на меня,  так  как  у  меня  ослик.  Если  это
случится, тебе придется войти в пещеру  и  рубить  его  топором.  Руби  за
передними  ногами  или  по  животу,  или  за  шеей,  если  сможешь  к  ней
подобраться. И берегись его хвоста. Он может  ударить  тебя,  и  тогда  ты
потеряешь сознание раньше, чем успеешь сообразить, в чем дело.
     Ингольд отправился вперед, когда Руди схватил его за рукав.
     - Он не... он не летает, правда? - спросил он с  тревогой.  Казалось,
колдун испугался вопроса.
     - Боже правый, конечно, нет.
     - И не дышит огнем?
     - Нет, хотя его слизь и слюна разъедают  раны,  а  его  кровь  сожжет
тебя. Нет, смертоносность дракона - в его  скорости,  его  сила  -  в  его
магии.
     Руди прошептал с ужасом:
     - В магии?
     Ингольд поднял седую бровь.
     - После твоего опыта с Дарками ты, безусловно, не поверишь в то,  что
силы волшебства подвластны только человеку. У драконов  нет  человеческого
разума, их магия звериная; волшебство, которое делает охотника жертвой,  -
это, в основном, волшебство иллюзии и невидимости. Но ни  невидимость,  ни
иллюзии не обманут дракона. Помни это.
     Он взял в руку недоуздок Че и вышел на  бледный  дневной  свет.  Руди
подобрал свой посох, готовясь обойти каньон с левой стороны.
     Шепот Ингольда остановил его:
     - Еще одно. Что бы ты ни делал, не смотри дракону в глаза.
     Быстрой и твердой походкой Ингольд отправился к оврагу, крутой  серый
склон которого находился слева от пещеры. Че  брыкался  и  мотал  короткой
гривой, отказываясь идти к зловонному логовищу дракона.
     Руди двигался в  противоположном  направлении,  огибая  обесцвеченные
лужи и гниющие останки деревьев у края обрыва, постоянно опасаясь гремучих
змей, ползавших по скалам, по которым ему предстояло подняться.  Его  руки
ощущали тяжесть вещей, которые он нес.  Примерно  в  семидесяти  футах  от
песка, разделявшего стены каньона, вдалеке Ингольд и Че  плавно  двигались
по коричневому массиву.
     Впереди Руди услышал шум скрежещущего о металл грузного тела.  Что-то
круглое и стеклянно-золотое блеснуло в темноте пещеры,  и  Руди  замер  на
месте, парализованный скорее от восхищения,  чем  от  испуга.  Из  темноты
раздалось предупреждающее шипение с шумным зловонным  дыханием  и  клубами
дыма,  разъедающими  глаза.  Руди  замигал,  ослепленный,  и  стал  тереть
обожженные глаза.
     Наконец появился сам дракон.
     Руди никогда бы не подумал, что может  существовать  нечто  подобное,
такое  же  отвратительное  и  яркое.  Он  ожидал  увидеть  нечто  зеленое,
отдаленно напоминающее крокодила, как рисуют драконов в сказках, но только
не  гибрид  динозавра  и  каллиопы.  Он  был  покрыт  оранжево-красными  и
огненно-золотыми,  мерцающими  зелеными,  черными   и   белыми   полосами,
испещренными по бокам тонкими лентами, как у расшитых бисером  тапочек.  У
чудовища была массивная рогатая голова,  закованная  в  чешуйчатую  броню,
отливавшую пурпурным, черным и золотым; из растущих пучками завитков лент,
шипов и плавников на змеевидном затылке назад  спускался  длинный  хребет,
заканчивавшийся  мощными  задними  ногами;  их  уравновешивал   массивный,
оснащенный   шипами   смертоносный   хвост.   Зеленая   слизь   капала   с
бронированного подбородка, когда дракон открывал  пасть.  Огромная  голова
повернулась, но не со спокойной неторопливостью киноящера, а  так  быстро,
как будто эта голова принадлежала птице. Руди почувствовал взгляд  круглых
золотых глаз.
     Янтарная ртуть этих парных зеркал вбирала в себя его душу. Он не  мог
понять, что они выражают, такие холодные  и  ясные,  пульсирующие  в  такт
биению сердца. Он  видел  в  них  отражение  собственных  обвязанных  рук,
вырисовывавшихся на фоне ночного зимнего неба.
     Эхо сильного холода и ослепляющее отчаяние пронзили его при  мысли  о
своем будущем, которое  он  знал  так  же  хорошо,  как  собственное  имя.
Загипнотизированный, он был не  в  состоянии  двигаться,  не  мог  отвести
взгляда, хотел он того или нет. Он вынужден был смотреть, понимать...
     Он никогда бы не подумал,  что  такая  громада  может  двигаться  так
быстро. Дракон прыгнул, как ящерица. Выходя из транса, Руди едва ли  успел
увернуться, даже если бы был готов. Но вместо острых восьмидюймовых  зубов
он почувствовал удар от брошенного в него песка, так как дракон повернулся
в полупрыжке с металлическим стоном от ярости и боли.  Руди  увернулся  от
задней ноги, затем поднял голову и  увидел,  как  Ингольд  отскакивает  от
клубящегося  потока  крови,  который  извергался  из  разрубленного   бока
чудовища. Начиная с конца длинной шеи,  бронированная  голова  извивалась,
как змея. Ингольд увернулся от нее, высекая мечом искры из  бронированного
носа.
     Дракон приподнялся на массивных,  длинных  задних  ногах;  его  живот
отблескивал, как окрашенная слоновая кость при тусклом  свете.  Он  шагнул
вперед и наполовину развернулся, чтобы  нанести  удар  двадцатипятифутовым
хвостом с острыми шипами, который  запросто  мог  переломить  человеческий
позвоночник. Ингольд уже выскочил из опасной зоны, но секундой  позже  его
меч  снова  рассек  воздух,  отравленный  удушливым  дыханием  дракона,  и
ударился о зубы и железный рот.
     "Не подходи к голове, черт возьми, - подумал Руди. - Там нет  ничего,
кроме брони".
     Затем, когда волшебник снова отклонился от удара хвоста, Руди  понял,
что он делает. Он начинал действовать, отвлекая  внимание  дракона,  чтобы
Руди мог убить его.
     Развевающаяся  грива  защищала  шею   дракона   спереди,   не   давая
возможности нанести смертельный удар. Но каждый раз, когда дракон  нагибал
голову, чтобы укусить Ингольда, его шея задевала землю. Руди, лежа животом
на песке, видел, насколько тонкой  была  чешуя,  покрывавшая  пульсирующие
горловые артерии. Единственным ударом можно было покончить с ним, конечно,
продуманным ударом. Хотелось броситься  на  эту  неуклюжую  красную  стену
взбесившейся плоти.
     Колени  Руди  слабели,   когда   он   пристально   разглядывал   гору
раскаленного железа и другую мишень.
     Но он ничего не мог разглядеть. Его скудные познания  в  анатомии  не
распространялись  на  драконов.  Он  понятия  не  имел,  где  у   драконов
находилось сердце, и он  сомневался,  что  его  меч  сможет  пронзить  эту
многоцветную броню.
     Заостренный хвост прорезал воздух, как хлыст, его шипы  задели  плечо
Ингольда, пытавшегося увернуться от них, с такой силой, что  Ингольд  упал
на песок. Когти вонзились в него, как шипы, Ингольд  отчаянно  наносил  по
ним удары. Руди знал, что если дракон пригвоздит старика к земле,  то  это
будет концом для них обоих.
     Он поджал под себя ноги  и  вытащил  меч,  выжидая  удобного  случая.
Колдун  каким-то  образом,  пошатываясь,  поднялся  на  ноги  и  продолжал
обороняться, двигаясь к Руди, но не позволяя ему  попасть  в  поле  зрения
дракона.
     Руди неожиданно услышал, как старик сказал ему из-за хвоста:
     - Я действительно убил дракона, скорее я действовал как  приманка,  и
Лохиро сделал свое дело...
     Если Лохиро смог сделать это, мрачно подумал Руди, то и я смогу.  Как
бы там ни было, было удивительно приятно сознавать, что Верховный Маг  был
переведен скорее на положение убийцы, чем на гораздо  более  трудную  роль
приманки.
     Дракон снова выпустил когти, Ингольд опустился, и  его  окровавленный
меч сверкнул, ударяясь о конвульсирующую пасть. Огромная тень накрыла его,
рухнув на промокший и дымящийся песок. Руди  был  на  ногах,  когда  упала
массивная голова.
     Меч рассек яремную вену, и Руди  едва  успел  отскочить,  как  мощная
струя крови хлестнула наружу вместе с паром и обильно растеклась по скале,
стоявшей примерно в сорока футах. Дракон  взревел,  вскинув  голову,  стал
хлестать хвостом по кровоточащей ране.
     Руди кинулся, чтобы вытащить Ингольда к склону оврага,  так  как  вся
земля вокруг них промокла от брызг обжигающей крови. Он почувствовал,  как
кровь  обожгла  ему   руки,   его   легкие   были   опалены   испарениями.
Конвульсирующий хвост ударил по земле так близко, что их засыпало  песком.
Достигнув низины оврага, Руди посмотрел назад, с ужасом взирая на огромное
яркое тело, качавшееся на фоне бледного неба.
     Затем дракон упал, ударившись о землю с  силой  сошедшего  с  рельсов
товарного поезда, земля содрогнулась от такого удара.  Тело  вздымалось  с
пронзительным металлическим лязгом, а украшенная лентами  голова  неистово
извивалась в предсмертной агонии. Там, куда она  поворачивалась,  ломались
деревья, их листья высыхали, обожженные кровью.
     Руди вытащил Ингольда к каменистому склону оврага, изнемогая от ужаса
и усталости. Старик безжизненно висел на руках Руди, его мантия прилипла к
спине в тех местах, где когти дракона прорвали ткань до плоти.
     В злобной агонии дракон  приподнялся  и  в  последний  раз  попытался
схватить их, затем огромные челюсти сомкнулись,  изрыгая  кровь  и  слюну.
Громадное тело взвилось в последней судороге и  затихло.  Черная  жидкость
вытекала тонкой струйкой сквозь острые клыки.
     - Боже мой... - прошептал Руди.
     Но Ингольд сказал мягко:
     - Тише!
     Золотые глаза открылись. Они уставились  недобрым  взглядом  на  двух
колдунов, стоявших на склоне. Затем глаза  моргнули,  полупрозрачные  веки
прикрыли умирающий  внутренний  огонь,  и  на  секунду  в  глазах  дракона
мелькнул невысказанный вопрос.
     Странная злая маска ничего не выражала, ни на какое-то мгновение Руди
показалось, что из  запавших  глаз  на  него  посмотрело  какое-то  другое
существо. Узкое, смуглое,  бородатое  лицо,  пристальный  взгляд  которого
задержался ненадолго на Ингольде, а затем тусклые  янтарные  огни  потухли
навеки.
     Вокруг них воцарилась долгожданная тишина. Руди почувствовал какую-то
перемену в воздухе, хотя не было ни ветерка, это было похоже  на  перемену
восприятия.
     - Оглянись, - тихо произнес Ингольд.  Руди  повернул  голову.  Старая
заросшая тропа, поднимавшаяся к проходу, оказалась теперь менее чем в пяти
милях от конца каньона. С тех пор, как они пришли  в  Сивардские  горы,  у
него не было ни галлюцинаций, ни потери ориентации. Он опустил  взгляд  на
красный труп, лежавший  среди  сломанных  гниющих  деревьев  и  дымящегося
песка, его яркая чешуя уже начала чернеть в  силу  собственных  химических
законов разложения. Затем он перевел взгляд на Ингольда, на его побелевшее
лицо, которое еще больше осунулось и постарело.
     - Что происходит? - шепотом  спросил  Руди.  Холодные  голубые  глаза
посмотрели на него.
     - Это дорога к проходу, Руди, - ответил он тихо. - Дорога в Кво.
     - Но ее там не было раньше.
     - Не было, - сказал Ингольд, поднимаясь  на  ноги  и  судорожно  ловя
воздух ртом при каждом движении. - Он...  он  передвинул  мираж.  Как  раз
перед тем, как издох.
     - Он? - эхом отозвался смущенный Руди. - Кто  он?  Дракон?  Но  каким
образом мог он повлиять на Лабиринт?
     Колдун устало повернулся и пошел к вершине склона, откуда  раздавался
пронзительный визг рвущегося с привязи Че.
     Ингольд взял свой посох с того места, где оставил его прислоненным  к
потрескавшейся коре корявого дуба, оперся на него и медленно пошел,  чтобы
отвязать ослика.
     Руди вспомнил, что его посох остался внизу, обугленный  от  драконьей
крови.
     Ингольд продолжил:
     - Я думаю, вмешательство очевидно. Мы с тобой, Руди, только что убили
одного из создателей Лабиринта, одного  из  членов  Совета  Магов.  Я  уже
говорил тебе, как легко забыть собственную натуру, если однажды замахнулся
на звериную. - Он посмотрел на  подножие  склона,  где  лежал  дракон,  от
которого все еще шел пар,  но  его  яркая  чешуя  потемнела  от  крови.  -
Замахнувшись на дракона, он забыл, что должен  был  быть  и  человеком,  и
колдуном. Он оказался заключенным в собственном  лабиринте.  Только  перед
смертью он узнал меня и сделал для меня, что мог, в память о нашей дружбе,
- под слоем крови и грязи лицо Ингольда было синим от порезов, из  которых
на бороду медленно сочилась кровь.
     - Ты хочешь сказать, что он был твоим другом?
     - Я так думаю, - прошептал Ингольд.
     - Но почему он сделал это? Почему он превратился в дракона?
     Ингольд вздохнул, и вздох этот прозвучал, как отзвук смерти. Он потер
рукавом глаза, и на рукаве появилась кровяная полоска.
     - Я не знаю, Руди. Ответ мы  найдем  в  Кво.  Однако  я  уже  начинаю
страшиться этого ответа.

                                    13

     Ночь проникала  в  холлы  Убежища  Дейра,  неся  с  собой  темноту  и
посапывание спящих. Из кельи в келью, из коридора  в  коридор  пробиралась
она по древним, легендарным  лабиринтам.  Полная  тишина  нарушалась  лишь
тревожными дуновениями ветерка и криками спящих, видевших ночные кошмары.
     Маленькая лампа отбрасывала слабый свет на стенки песочных  часов,  и
крошечные солнечные зайчики  плясали  на  причудливом  рисунке  серебряной
шпильки Джил. Исписанный воск дощечек приобретал кремовый  оттенок,  когда
свет падал на них, а затейливый орнамент из  узких  рамок  тускло  отливал
винно-красным. В кабинете стояла полная тишина.
     Это был новый кабинет, в  который  Джил  и  Альда  перенесли  недавно
невообразимое количество дощечек, пергаментной бумаги  и  всякой  всячины,
взятых из нижней  лаборатории.  В  свете  лампы  вырисовывались  очертания
предметов,  стоявших  на  столе:  это  были  молочно-белые   и   сероватые
многогранники, россыпь драгоценных  камней,  цилиндрические  механизмы  из
золота и стекла, странной формы предметы  из  металла  и  дерева,  одни  -
тяжелые и угловатые, другие -  извилистые.  Там  было  множество  восковых
дощечек и груды грязного, заплесневелого, исписанного пергамента, что было
верным   признаком   ученого-неудачника,    составная    картинка-загадка,
содержание которой, как боялась Джил, было слишком сложным.
     Теперь ее содержание стало понятно.  Она  просмотрела  давно  забытые
записи,  путаясь  в  устаревших  словах,  правописании,   в   особенностях
диалекта, да и просто в самом языке. Связь  не  была  полной,  однако  она
была. Не у всех Гнезд была Цитадель Магии, построенная давным-давно, когда
целители,  пророки,  ясновидцы  обладали  огромной  властью   в   северных
королевствах, сравнимой только с могуществом Церкви  на  юге.  Однако  все
цитадели магии и города, выросшие вокруг них, -  все  они  были  построены
возле Гнезд.
     Джил отбросила серебряную граммофонную иглу и принялась вышагивать по
комнате.  Болело  плечо,  мускулы  отзывались  болью   на   возобновленные
тренировки, руки покрылись волдырями от  рукоятки  меча,  а  пальцы  стали
такими негнущимися, что трудно было писать.
     Волосы слиплись от пота, несколько  прядей  упало  на  лицо.  Страшно
болела голова, Джил устала от беспокойства и страха. Она знала, как должен
был чувствовать себя Ингольд, когда пытался в безрассудстве встретиться  с
Лохиро, и, так и не встретившись с ним,  заставил  стражу  остаться  возле
Карста, когда он, вполне возможно, уже пробирался к Кво.
     "Какое мне дело до всего этого, - думала она в отчаянии, -  ну  зачем
мне это все, почему я боюсь за него и разделяю его  тревоги?  Это  не  мой
мир. Я вернусь в свой собственный, где светит солнце и  всегда  достаточно
еды. Почему я так беспокоюсь? Но, как говорил Ингольд,  в  вопросе  всегда
содержится ответ. Всегда, когда мы нуждаешься в этом ответе",  -  добавила
Джил.
     - Джил?
     Она подняла голову. Минальда потушила светильник, который принесла  с
собой, и вышла из тонкой дымки. Она  выглядела  бледной  и  уставшей,  как
после изнуряющего труда. Когда она подошла ближе, Джил  увидела,  что  она
плакала.
     Не было нужды спрашивать о причине. Джил знала, что вечером состоялся
Совет, и Альда была все еще облачена в черную бархатную мантию  с  высоким
воротником, расшитую золотыми орлами Убежища Дейра, которые сверкали  так,
будто  она  была  охвачена  огнем.  В  ее  косах  сверкали  драгоценности.
Альда-королева  резко  отличалась  от   Альды-девушки,   носившей   тонкие
крестьянские  юбки  и  поношенный  корсаж,  девушки,   которая   с   таким
удовольствием бегала по коридорам Убежища.
     Она разложила складной стул  и  села  с  восковым  лицом,  машинально
снимая кольца и серьги. Джил сидела напротив нее, молча наблюдая за ней  и
играя шпилькой.
     После долгого молчания Альда сказала с дрожью в голосе:
     - Мне бы хотелось, чтобы он не поступал со мной так.
     Из ее дрожащих пальцев выпало кольцо-печатка, высеченная  из  единого
кроваво-красного рубина.
     - Что было на Совете? - осторожно спросила Джил.
     Альда встряхнула головой, прижав руки ко рту,  чтобы  он  ее  дрожал.
Наконец она овладела собой.
     - Я не знаю, почему меня так ранит его поведение, но это так. Джил, я
знаю, что права. Может быть, я хочу, чтобы были и волки сыты, и овцы целы,
ценой наших союзников. Но они могут себе позволить прокормить  собственные
войска. А мы - нет, и не сможем, даже если у нас  будет  достаточно  семян
весной. И еще я знаю, что у нас существовали обязательства перед  ними  на
поставку зерна и мяса, но они были  составлены  много  лет  назад,  а  все
изменилось с тех пор. И к тому же, я знаю, что хочу скрыться  от  огромных
долгов тогда, когда дело принимает серьезный оборот, но, черт побери,  что
же нам делать? - ее взволнованный голос надломился, когда она  произносила
ругательство, первое, которое Джил когда-либо  слышала  от  нее.  -  Я  не
собираюсь платить долги путем разорения государства! Я  достаточно  узнала
от  тебя  и  от  Джованнин  о  подобных  случаях.  Если  я   подпишу   это
соглашение...
     - Подожди минутку, - сказала Джил, стараясь сдержать свои  эмоции.  -
Какое соглашение? Какую часть Королевства они хотят получить?
     Эти слова оказали на Альду  такое  же  воздействие,  какое  оказывает
скала, обрушившаяся на поток. Она  сидела  спокойно  с  минуту,  перебирая
белыми  пальцами  драгоценности,  сверкавшие,   как   маленькие   угольки,
окрашенные в темно-красный, лазурный и золотой.
     - Пенамбру, - сказала она наконец.
     - Пенамбру?! - воскликнула потрясенная Джил. -  Это  все  равно,  что
продать Новый Орлеан кубинцам! Это же порт с выходом в Круглое море!  Если
ты отдашь Пенамбру Алкетчу, к нему перейдет все побережье!
     Альда подняла глаза.
     - Я знаю, - сказала она. - И я знаю, что  она  затоплена  и  там  нет
ничего, кроме Тьмы и духов в руинах. Для нас она не имеет никакой цены; мы
не можем оставить это место, если у нас  нет  предмостового  укрепления  в
Гее. Алвир говорит, что император Алкетча получит фальшивую монету,  а  мы
всегда сможем забрать ее назад. Он хочет любой ценой заключить  сделку  со
Стюартом.
     - Но ты ведь еще не подписала, правда? - обеспокоенно спросила Джил.
     Альда отрицательно покачала головой.
     - Потом он сказал, что я разорила нас всех, - она  провела  рукой  по
покрасневшему и влажному носу. - Он  сказал,  что  я  приговорила  всех  к
гибели здесь, в Убежище, в то время  как  Королевство  будет  поделено  на
части между Белыми Рейдерами и Алкетчем, и все  из-за  того,  что  я  хочу
остаться королевой... - сказала она с легкой дрожью в голосе.
     В  обвинениях  Алвира  обычно  присутствовала  доля   правды,   доля,
достаточная для того, чтобы заронить сомнения в умах противников.
     Как девушка, Минальда,  возможно,  гордилась  положением  королевы  -
гордость была неотъемлемой частью такого поста. Будучи же  просто  Альдой,
она, скорее всего, испытывала чувство вины  за  гордыню,  тем  более,  что
признавала превосходство брата.
     "Внебрачный ребенок", - бесстрастно подумала Джил.
     - Ну хорошо, послушай, - начала она. - Если Стюарт уедет отсюда, чего
он, конечно, не сделает, так как императору нужны  дополнительные  войска,
что мы теряем? Начнем с того, что  захват  Гнезд  -  довольно  рискованное
предприятие.
     Щеки Альды густо покраснели, и она быстро отвела взгляд.
     - Он сказал то же самое, - проговорила она. - Он сказал, что я... что
я хотела, чтобы экспедиция потерпела крах.
     - Почему? - скорее  с  испугом,  чем  с  сочувствием  спросила  Джил.
Отсутствие сострадания было одной из ее наименее привлекательных  черт,  в
чем она тут же призналась себе.
     Альда оперлась обеими руками о подбородок.
     - Он говорил, что Ингольд помутил мой рассудок.  И,  может  быть,  он
прав. Год назад...
     - Год назад кое-кто еще  помогал  тебе  нести  свое  бремя,  -  грубо
оборвала Джил.
     Альда печально покачала головой:
     - Джил, он разбирается в этом гораздо лучше, чем я.
     - Какого черта! Он действительно много знает, но он знает только  то,
что хочет знать, и в этом все дело, - видя, что Альда  не  отвечает,  Джил
продолжила, но на этот раз  уже  мягче.  -  Послушай,  ты  ела  что-нибудь
вечером? Тогда содержание сахара у тебя в крови давно упало. Я достану для
тебя что-нибудь поесть, и тебе надо выпить бокал вина перед сном.
     Но Альда все еще сидела неподвижно. Почти шепотом она промолвила:
     - Он заботился обо мне. Он всегда обо мне заботился.
     "Он заботился о тебе  так  же,  как  заботятся  о  двадцатидолларовой
отвертке, - холодно подумала Джил, - потому что это  хороший  инструмент".
Но так как эти слова сделали бы  ее  подругу  глубоко  несчастной,  вместо
этого она спросила:
     - Как воспринял это Майо?
     Альда подняла глаза, полные внезапного испуга.
     - Он был в ярости, - сказала она тихо. -  Я  никогда  не  видела  его
таким, даже когда Алвир не открыл им ворота. Он никогда не  выдавал  своих
чувств и тогда,  когда  там  был  Стюарт,  но  потом...  Он  обычно  такой
сдержанный. Джованнин использует это против Алвира, - она устало  покачала
головой. - И еще одно, - продолжила она. - Я не могу допустить  раскола  в
Убежище, приняв противную сторону. Не знаю, почему мне все еще  как-то  не
по себе...
     "Ты расстроена, потому что он этого хочет", - угрюмо  подумала  Джил,
затем обернулась, услышав, что кто-то идет по коридору.
     - Кто там?
     В коридоре стояла какая-то женщина, явно не из охраны.
     - Джил-Шалос? - узкая полоска  света  появилась  в  темном  коридоре,
высвечивая нечесаную, темно-рыжую копну волос. - Мне  сказали,  что  здесь
госпожа Альда.
     -  Входи,  Лолли,  -  Альда  выпрямилась  на  стуле,  когда   высокая
пенамбрийка вошла в комнату. - Как Снелгрин?
     Джил никогда не переставала удивляться, что даже, казалось бы,  самые
робкие жители Убежища относились к Альде как к королеве и  как  к  подруге
одновременно. Она видела, как Альда делала обходы по Убежищу или сидела на
скамьях у Святилища, держа на коленях Тира, и  разговаривала  с  прачками.
Джил заходила в бараки и обнаруживала там Альду,  сидевшую  и  внимательно
слушавшую какого-нибудь ветерана, который участвовал в разграблении дюжины
городов.
     - Миледи, он не совсем в порядке, - тихо сказала Лолли.  -  Я  должна
была придти и увидеть вас. Вы ведь знаете, как лечить людей?
     Альда покачала головой.
     - Но вы же грамотная. Вы читали книги?
     - Всего несколько книг. Но я не могла...
     - Я говорила с Майо, но ему нечего было ответить мне. И Бектис,  этот
колдун... Прошу прощения, госпожа, ведь он состоит в вашей свите, но он не
может даже заговорить бородавки - это слишком сложно для него.
     - Что случилось со Снелгрином? - спросила Альда. - Он болен?
     - Нет!  -  в  отчаянии  воскликнула  женщина.  -  Он  прекрасно  себя
чувствует, но с ним что-то не так. Он стал каким-то другим после той ночи.
     - Если он провел ночь  за  воротами,  -  тихо  заметила  Джил,  -  то
неудивительно.
     - Нет, - упорствовала Лолли. - Бектис мог бы сказать то же самое,  но
дело не в этом, - она посмотрела на Альду  умоляющими  карими  глазами.  -
Временами я думаю, что в нем не осталось ничего от того  Снела,  каким  он
был. Совершенно ничего.
     - Что? - воскликнули обе девушки.
     - Что это значит? - спросила Альда.
     - Я не знаю! Если бы я знала, все было  бы  намного  проще.  -  Лолли
закрыла лицо большими красными руками, и ее голос зазвучал приглушенно.  -
Он забывает вещи, которые обязан знать, например расположение коридоров  в
Убежище, и он не помнит, зачем выходил ночью из Убежища. Иногда он  просто
бредит. Я не знаю, что делать, госпожа! И он  ничего  не  говорит.  Только
иногда, да и то какие-то странные вещи.
     Глаза Джил и Альды встретились над копной рыжих волос.
     - Шок? - спросила Джил тихо. Альда качнула головой.
     - Это не просто шок,  -  Лолли  взглянула  на  них  глазами,  полными
мольбы. - Это было не только в ту ночь, когда  он  вышел  и  ждал  Дарков.
Когда он прикасается ко мне... - ее лицо выразило отвращение. - Я не  могу
этого вынести. Мы поженились всего несколько недель  назад.  И  мы  просто
хотели  быть  счастливыми.  Но  теперь...  я   не   переношу,   когда   он
дотрагивается до меня. Это не он, и, о Боже, я не знаю, кто это. О,  Снел,
- пробормотала она безнадежно. - Снел!
     Альда положила  руки  на  плечи  женщины,  ощутив  упругие,  дрожащие
мускулы. Лолли снова опустила голову, слабо  вздрагивая  от  прикосновений
Альды, как загнанное животное.
     На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь всхлипами Лолли,
но что-то в этой тишине заставило Джил насторожиться. Она чувствовала себя
так, как будто за ней  наблюдая.  Золотые  блики  света  переместились  на
медные волосы Альды, на ее тонкие пальцы,  высветили  глубокую  синеву  ее
глаз, когда она взглянула на Джил. У нее был обеспокоенный, ищущий  помощи
взгляд.
     - Лолли, - секунду спустя спросила Джил. - Где он сейчас? Где Снел?
     Женщина лишь устало покачала головой.
     - Один Господь Бог знает это, - пробормотала  она.  -  Он  все  время
гуляет по ночам. Просто ходит. Мертвые глаза на мертвом лице. Он мой  муж,
и я любила его, но я ни за что не останусь с ним наедине.
     - Нет, конечно, нет, - согласилась Альда. - Послушай, Лолли,  ты  все
еще живешь в той келье на пятом этаже? Тогда я предлагаю  тебе  переехать.
Забирай свои вещи и поселись в другой келье, лучше с кем-нибудь  еще.  Как
ты думаешь, Винна позволит тебе поспать одну  ночь  на  ее  этаже?  -  она
назвала девушку, которая воспитывала детей в Убежище  и  в  чьей  компании
Альда и Джил часто видели Лолли.
     - Я попрошу Януса, чтобы стражники смотрели в оба, а когда они найдут
Снела, то мы с Джил поговорим с ним. Может быть, он еще  не  оправился  от
шока. Это случилось всего день или два назад...
     - Два дня, - прошептала женщина, - и две ужасные ночи.
     - Пойдем, - Альда обняла ее и уговорила встать. -  Теперь  тебе  надо
отдохнуть.
     "Альда только что  получила  политический  нокдаун  и  была  проклята
человеком, которому верила, как самой себе, - размышляла Джил. - И  у  нее
еще хватает сочувствия и сил, чтобы решать  чужие  супружеские  проблемы".
Следуя за ними с лампой в руках, Джил могла лишь удивленно качать головой,
поражаясь способности юной королевы помогать другим.
     В этот час коридоры были пусты, и в кельях было тихо.  Джил  дрожала,
испуганная ужасной темнотой, в то  же  время  удивляясь  самой  себе.  Она
проходила много раз мимо ночного караула, но никогда  еще  не  чувствовала
такого сильного страха. Дважды она  вздрогнула,  вертясь,  как  испуганная
кошка, но лампа освещала совершенно пустой коридор позади. И  все  же  она
чувствовала себя жертвой какого-то страшного предчувствия и отскакивала от
каждого тупика в извилистых коридорах.
     Сироты  жили   на   четвертом   этаже.   Там   горел   свет.   Винна,
семнадцатилетняя девушка, сидела среди  горы  одеял  в  поношенной  ночной
сорочке и пыталась успокоить плачущего малыша,  которому  было  не  больше
лет, чем  Тиру.  Остальные  дети  толпились  вокруг  них,  расстроенные  и
встревоженные, так как всем им приснились кошмары.  Винна  быстро  подняла
взгляд, когда ее помощник, маленький Тед, встретил вошедших.
     - Что случилось? - спросила Альда.
     Винна покачала головой.
     - Похоже, это ночь сплошных кошмаров. Сначала Лидрис,  потом  Тед,  а
теперь еще и Прогнор.
     - У меня не было ночного кошмара, - возразил Тед, желая избавиться от
страха.
     - Ты уже достаточно большой и должен говорить,  что  это  был  просто
плохой сон, а не ночной кошмар, - поправила Винна. - Чем  я  могу  помочь,
Альда?
     "Вот еще одна, которая, забыв свои горести, старается помочь другим",
- подумала Джил.
     Винна серьезно слушала  рассказ  Альды  и  менее  связные  объяснения
Лолли, кивая головой и гладя светлые волосы сидевшего  у  нее  на  коленях
ребенка.
     Бледные лица и расширенные глаза, бесцельно следившие  за  тенями  на
стенах комнаты, принадлежали сиротам, родители которых погибли в  обломках
Гея или во время резни при Карсте.
     "Потерявшиеся мальчишки Питера Пэна, -  подумалось  Джил,  -  стойкие
мальчишки, уцелевшие в разрушенном мире". Когда они с Альдой уходили, Джил
бросила последний взгляд на Винну, которая искала место для Лолли, а Тед и
еще несколько детей предлагали ей свои шерстяные одеяла.
     - Что ты думаешь обо всем этом? -  спросила  Джил,  когда  они  снова
вступили  в  темноту  лабиринта.  Мерцающее  пламя  их  лампы  отбрасывало
чудовищные, фантастические тени, которые крались за  ними,  как  неопытные
сыщики.
     Альда тряхнула головой, поправляя волосы. Вьющиеся локоны  ниспадали,
подобно запутанному шелку, по черной с золотом мантии.
     - Я не знаю, - сказала она тихо. - Но Лолли  испугана.  Возможно  ли,
чтобы болезнь темноты довел Снелгрина до сумасшествия?
     - Это как раз то, чего я боюсь, - сказала  Джил.  -  Но  поверь  мне,
мысль о сумасшедшем, блуждающем по Убежищу по ночам, не так  уж  и  опасна
для меня.
     - И ты вооружена, - добавила Минальда. - Я думаю, следующее,  что  мы
должны сделать, - это поговорить с Янусом. Если Снелгрин и вправду сошел с
ума, что тогда? Посадим его  под  замок?  Будем  кормить  его  по  зимнему
рациону, чтобы остались семена на весну? Велим кому-нибудь перерезать  ему
глотку?.. Как... - она замолчала,  но  Джил  могла  докончить  фразу:  как
Ледяной Сокол перерезал Медде, которая была няней Альды,  когда  ее  разум
поглотили Дарки. На дороге от Карста до Ренвета никто не мог присматривать
за спотыкающимися зомби, и проблема была решена сразу. Альда знала это еще
тогда. Но Джил понимала, что она не простила палача.
     - Он опасен?
     - Я не знаю. Можно это как-нибудь выяснить?
     - Конечно, - цинично сказала Джил. - На моей родине авторитеты всегда
занимались этим. Если человек сходил с ума, то они ждали, пока он не убьет
кого-нибудь, а потом запирали его. Иначе они не могли быть уверены в этом.
     Альда уставилась на нее недоверчиво:
     - Ты шутишь.
     - Клянусь жизнью, что нет.
     - Это отвратительно!
     Джил, чья бабушка была убита  известным  наркоманом  на  бульваре  за
содержимое ее кошелька, лишь пожала плечами.
     Они миновали лестницу, которая вела на верхние этажи, и  отверстие  в
потолке, обеспечивавшее тягу воздуха в прачечную. Наверху свет  не  горел,
но на следующей лестнице,  ведущей  вниз  и  такой  же  расшатанной,  свет
просачивался сквозь занавешенную дверь кельи  и  слышался  мужской  голос,
певший колыбельную. Девушки спустились вниз, и темнота коридора как  будто
пыталась проглотить их. Когда воздушные потоки вентилятора  подняли  вверх
их  длинные  волосы,  Джил  вновь  почувствовала   приближение   какого-то
неотвратимого несчастья, по ее спине пробежал холодок. Она вспомнила,  что
сказала Винна о тех детях, которым приснились кошмары.
     - Альда, ты что-нибудь чувствуешь? - тихо спросила она.
     - Что именно? - Альда остановилась. Тени коридора  сомкнулись  вокруг
них.
     - Просто постой тихонько с минуту.
     Прошло около сорока секунд. Тишину было слышно так же,  как  движение
воздуха в пустой комнате. У Джил было навязчивое впечатление  безбрежности
Убежища и темноты, наполнявшей его холлы и кельи.
     Альда вздрогнула.
     - Нет, - сказала она. - Пойдем, Джил. Что же ты чувствуешь?
     - Дарки наготове, - сказала Джил. - Мне показалось,  что  этой  ночью
они должны атаковать. Руди чувствовал  это,  и  Ингольд  тоже.  Потом  Тед
сказал мне, что у него был ночной кошмар.
     Альда быстро огляделась вокруг.
     - Как там ворота? - прошептала она. - Удержат ли их?
     - Думаю, да. Чары Ингольда все еще на них.
     Но,  вспомнив  об  ужасной  темноте  этого  ревущего  тоннеля,   Джил
вздрогнула.  Больше  чем  когда-либо  она  ждала  возвращения  Ингольда  в
Убежище, потому что он мог противостоять Даркам, а также потому,  что  его
присутствие разгоняло все ее страхи. Зеленые  кошачьи  глаза  сверкнули  в
темноте. Джил осознала, что борется с паническим желанием вытащить меч.
     - Нужно разбудить Алвира и рассказать ему все.
     - Да.
     Альда бесшумно двигалась впереди Джил, держа в руке  лампу,  свет  от
которой зажигал ответные огоньки на золотой вышивке ее мантии.
     - Он, наверное, только что уснул. А если Дарки  за  воротами?  -  она
вздохнула.
     Девушки вышли к главному коридору Королевских покоев и  увидели,  как
что-то маленькое и белое медленно катилось к ним по полу.
     - Ты, маленький звереныш! - даже в конце темного коридора Джил узнала
Тира, ползущего  с  обычным  для  него  видом  целеустремленной  черепахи,
движущейся к ближайшей пропасти. Он еще не умел ходить,  но  уже  научился
выползать из колыбели. В темноте  виднелась  лишь  его  белая  распашонка,
делавшая мальчика похожим на сказочного бельчонка в ночном лесу.
     Они заметили какое-то движение позади Тира. Сначала Джил  не  поняла,
что это было, возможно, какой-то человек. Он сжимал что-то в руке и  вышел
из комнаты Минальды. Джил так и не поняла,  как  смогла  в  такой  темноте
разглядеть его глаза.
     Когда Альда закричала, Джил уже была на полпути к нему  с  обнаженным
мечом. В неясном свете она узнала Снелгрина и увидела в его  руке  большой
нож.  Должно  быть,  он  видел  Джил  и  слышал  крик  Альды,  однако  его
немигающий, отсутствующий взгляд был прикован к  малышу,  находившемуся  в
нескольких ярдах. Снелгрин двигался быстро. Джил удалось ухватить Тира  за
подол сорочки, и едва она успела оттолкнуть его к  противоположной  стене,
как нож высек искры из каменного пола как раз в том месте, где только  что
сидел Тир.
     Находясь в опасной близости к лезвию, Джил  развернула  меч  обратной
стороной и ударила его  по  лицу  увесистой  рукояткой.  Нос  сломался,  и
обнажилась плоть, однако в его глазах было все то же застывшее  выражение.
Холодный ужас парализовал Джил. Она  попыталась  отступить  назад,  но  он
схватил ее за волосы и начал бить головой  об  стену.  Тир  издавал  вопли
ужаса. Снелгрин повернул к нему ничего не выражающее, залитое кровью лицо.
     Кто-то выхватил меч из онемевших  рук  Джил.  Подобно  скандинавскому
рыцарю, Альда неистово бросилась на мужчину, неумело обрушив на него  меч.
Снелгрин отшатнулся, прижав  руки  к  лицу.  Люди  высыпали  в  коридор  с
криками,  отсветы  на  стенах  заплясали  в  бешеном  ритме.  Крики   Тира
становились все громче.  Как  в  лихорадочном  бреду,  Джил  увидела,  что
Снелгрин отшвырнул Минальду и скрылся в поглотившей его тьме.
     Джил с трудом поднялась на ноги и бросилась к Тиру, который  лежал  у
стены, захлебываясь от рыданий. К  счастью,  он  не  пострадал.  Альда,  у
которой из порезанной губы струйкой вытекала кровь, вырвала  Тира  из  рук
Джил и медленно опустилась по стене на пол, прижимая его к груди.
     - Альда, - прошептала Джил, обнимая девушку. - С ним все в порядке. А
ты как?
     Альда кивнула. Кто-то грубо схватил Джил за руку.
     - Что происходит? - спросил Алвир, по лицу которого стекала кровь. За
ним появились воины, некоторые из них были  полураздеты,  но  при  оружии.
Подошел благоухающий Стюарт. Он зябко кутался  в  ночную  рубаху  с  видом
оскорбленного самолюбия.
     - Снелгрин, - пояснила Джил. - Он сумасшедший.
     - Кто? - переспросил императорский племянник.
     - Тот человек, который выходил  ночью  за  ворота,  сошел  с  ума,  -
объяснила, захлебываясь, Джил, в то  время  как  Алвир  наклонился,  чтобы
обнять сестру. Он не пытался поднять ее, а просто прижимал  к  себе,  пока
она билась в истерике.
     - Но почему?
     - Потому что... - начала было Джил,  но  замолчала,  думая  о  чем-то
другом. Затем она сказала вслух: - Он пошел отпирать ворота.
     - Что?
     Но она уже повернулась и кинулась прочь.
     Насколько хорошо Снелгрин знает дороги Убежища, подумала она, вслепую
пробираясь по лабиринту, все извилины которого за время  вторжения  узнала
так же хорошо, как автострады родного города. Рискнет  ли  она  прорваться
через Святилище, чтобы сэкономить время? Сможет ли Мелантрис задержать его
у ворот? Неужели он стал зомби? Где он, впереди меня или сзади?
     На ответы не было времени. Она нырнула в пустую келью, в которой была
лестница, ведущая вниз, к Святилищу, и стала спускаться, дрожа при мысли о
том, как высоко она находилась и какой  древней  была  эта  лестница.  Это
кратчайший путь, внушала она себе. И самое  большее,  что  со  мной  может
случиться, это то, что я сломаю ногу.
     Лестница скрипела и качалась под тяжестью ее веса.
     Святилище окружило  ее  вакуумной  тишиной,  сквозь  которую  вдалеке
слышались голоса, топот ног и едва различимые крики  испуганного  ребенка.
Тренировка обострила рефлексы, и когда под ногой сломалась ступенька,  она
легко спрыгнула на землю и вслушалась в темноту.
     Не было никаких признаков паники. Факелы горели  на  воротах,  но  на
посту не было видно капитана. "Может, она побежала на поиски,  -  подумала
Джил. - Господи, помоги нам - она правильно сделала". Мысль  об  одержимом
сумасшедшем убийце, бродившем по лабиринтам Убежища, вызывала почти  такой
же ужас, как и мысль о Дарках, проникших туда. Если он поднялся наверх, то
годами может жить там, не опасаясь, что  на  пятом  этаже  его  кто-нибудь
увидит. "Кроме его жертв", - подумала Джил.
     Но она была уверена, что он не пошел наверх. С того  места,  где  она
стояла  у  церковной  ограды,  она   видела   слабо   освещенные   ворота,
находившиеся от нее на большом расстоянии.
     Она уже наполовину поднялась, когда заметила  его.  Должно  быть,  он
хорошо изучил лабиринты Убежища, так как выскользнул из дверного проема  к
правому крылу ворот. На его лице застыли сгустки крови, все еще вытекавшей
из ран. Она увидела также, что в руке он все еще сжимал нож, но теперь  он
нес еще и топор.
     Припадая к земле, как животное, он повернул дверные кольца и  потянул
на себя внутренние двери, которые легко  и  бесшумно  раскрылись.  Толкнув
что-то под правую  створку,  он  замахнулся  топором.  Металл  ударился  о
металл.
     - Бог мой, он разбивает их!
     Джил закричала, издав невнятный животный крик ярости, и  бросилась  к
нему, преодолевая последние, сто футов.
     Снелгрин поднял глаза. Он все еще стоял нагнувшись. Искры  посыпались
от железа, когда он снова ударил. На его лице застыло  странное  смущенное
выражение, как будто существо, не имеющее лицевых мышц, пыталось  скорчить
гримасу. Слюна вытекала из полуоткрытого рта. Человеческое существо издало
хриплое мычание, повернулось и бросилось в темноту тоннеля  до  того,  как
Джил успела кинуться вдогонку.  Видит  ли  он  в  темноте,  подумала  она,
взбегая по ступенькам и ныряя вслед за ним в темноту. Но внутренние ворота
были открыты, и не было времени на раздумья.
     Она знала, где находились  замки  на  внешних  воротах,  но  ее  руки
наткнулись на плоть. Она уже испытала на себе силу Снелгрина, а  сейчас  в
полной темноте она была еще более подавляющей и ужасающей.  Зомби  схватил
Джил. Она почувствовала, как топор оцарапал ей ногу.
     Девушка пронзительно закричала, моля  Бога,  чтобы  другие  стражники
появилась до того, как она будет убита.
     Тяжелое тело навалилось на нее, хриплое дыхание  отдавалось  в  ушах.
Отвратительный запах его нестиранной одежды  бил  в  ноздри.  На  какой-то
момент они сжали друг друга в неравной схватке; затем  она  почувствовала,
что падает. Она не ощущала больше его хриплого дыхания, и  ей  показалось,
что звездное небо обрушивается на нее. Как  будто  мерцающие  созвездия  и
вправду давали свет, она разглядела над собой подергивающееся свиное  лицо
Снелгрина, с удивлением уставившееся в пространство. Она  увидела,  что  в
его кадыке торчит стрела. Он задыхался,  пытаясь  схватить  ее  руками,  и
делал беззвучные движения ртом. По  его  лицу  струился  пот.  Он  сделал,
пошатываясь, шаг или два по направлению к  замкам  на  воротах,  и  другая
стрела, появившаяся, как по мановению волшебной палочки, вонзилась  ему  в
висок.
     Точно в десятку, успела подумать Джил, прежде чем потеряла сознание.

     Казалось, все население Убежища окружило ее, когда она очнулась.  Шум
голосов доносился, как волнующееся море, отдаваясь в  ноющем  черепе.  Она
закрыла глаза и попыталась отвернуться.
     Кто-то положил ей на лоб мокрое  полотенце.  Она  попыталась  стащить
его, но костлявая рука сжала ее запястье.
     - Полегче, дитя, - прошелестел пергаментный голос аббатисы Джованнин.
Джил хотела было подняться, но тут же откинулась назад.
     - Что произошло? - спросила  Джил,  когда  вновь  обрела  способность
говорить. Голова ее была легкой, но тело болело. Она обнаружила,  что  все
ее лицо было покрыто царапинами от острых  ногтей  Снелгрина.  Раньше  она
даже не чувствовала их.
     - Снелгрин мертв, - костлявые пальцы убрали  со  лба  Джил  слипшуюся
прядь. - Как могли бы быть мертвы мы, не побеги ты за ним.
     За серьезным узким лицом аббатисы появилось лицо Майо Трава. В  руках
он еще держал большой лук.
     - Снел исчез за воротами, когда я выходил из Церкви, - сказал он. - Я
боялся, что ее успею вовремя выстрелить.
     - Да, я тоже боялась. - Джил  огляделась.  Вокруг  нее  толпились  не
только обитатели Убежища, но и весь  ночной  дозор  стражников,  воины  из
личной охраны Алвира и Майо. У Мелантрис было порезано лицо,  а  на  левом
виске образовалась шишка величиной с грецкий орех. Стюарт Алкетч был  одет
теперь в некое подобие цветастого саронга, а Алвир набросил бархатный плащ
поверх ночной рубахи. Он казался смущенным и уязвимым из-за  босых  ног  с
хорошо ухоженными ногтями.
     Оказалось, что три четверти обитателей Убежища были в ночных  рубахах
или завернутыми в простыни. Джил увидела Теда, толстую вдову Бендла Стуфта
и Винну с заплетенными косичками. Все разговаривали.
     Янус вернулся от ворот. Калдерн все еще пытался починить запоры. Тело
Снелгрина оттащили от прохода. Его  лицо,  лишенное  всего  человеческого,
находилось прямо под факелом. Джил отвернулась, чувствуя, что снова  может
упасть в обморок.
     Она слышала, как Бектис быстро говорил низким голосом:
     - Я уверен в этом. Дарки собрались за воротами. Излучение  их  ярости
свело его с ума...
     Она повернула голову и  увидела,  что  он  разговаривает  с  Алвиром.
Бектис выглядел безупречно в  серой  бархатной  мантии.  Его  длинная,  до
пояса, борода была аккуратно расчесана.  Интересно,  подумала  она,  Алвир
пришел сражаться в ночной рубахе,  в  то  время  как  Бектис  оставался  в
Королевских покоях до тех пор, пока все не выяснилось. Возможно,  он  даже
приставил кровать к двери. Так, как...
     - Нет, - произнес тихий голос позади нее, и она встретилась глазами с
Майо. Аббат пенамбрский сидел на корточках, наблюдая за Алвиром,  Бектисом
и Джованнин, спорившими в оранжевом круге факельного света. - Снел никогда
бы не оправился от последствий той ночи, которую провел  за  воротами,  не
так ли, Джил-Шалос?
     Джил кивнула головой.
     - Его жена говорила с нами.
     - Она говорила со мной, - сказал аббат. Он бросил  взгляд  на  Лолли.
Когда он и его люди пришли в Убежище,  он  перенял  церковную  моду  брить
бороду и голову, и Джил лишь недавно привыкла к этому длинному, со впалыми
щеками, безбородому лицу. - Она пенамбрийка и, как и я, знает, что  значит
провести ночь за воротами. Я думал, что это может случиться и что  он  был
один... Но я немного знал  Снела.  Это  был  человек,  абсолютно  лишенный
воображения. А для того,  чтобы  сойти  с  ума,  надо  иметь  определенную
степень чувствительности. - Он положил руки  на  колени  и  оперся  о  них
подбородком. Джил прислонилась к стене. У нее болела голова, тело  дрожало
от пережитого.
     Аббат пенамбрский продолжил, понизив голос:
     - Бектис, конечно, не подходит на роль целителя разума. Но я  слышал,
что Ингольд  Инглорион  прекрасно  разбирается  в  таких  вещах.  Конечно,
странно слышать эти слова от меня, - усмехнулся он, обнажив белые зубы,  -
но мне жаль, что его здесь нет.
     - Я тоже жалею об этом, друг, - вздохнула Джил.
     Он  посмотрел  на  нее  с  любопытством,  затем  перевел  взгляд   на
растерянное и безумное лицо умершего.
     - Всем известно, что Дарки отнимают разум, - сказал он тихо. - Но это
первый случай, когда я слышу, чтобы они заменили разум чем-то еще.

                                    14

     Руди Солис и  Ингольд  Инглорион  вышли  к  городу  магов  в  полдень
следующего дня. С горных высот они увидели,  как  рассеивается  туман  над
морем и  из  него  появляется  маленький  городок,  скорее  даже  деревня,
построенная вокруг знаменитой школы. Она медленно вырисовывалась из завесы
олова, жемчуга и белизны.
     Даже глядя с горы, Руди думал, что не видел места, более разрушенного
Дарками. В Кво не осталось ни одного целого строения, ни одой несброшенной
или непробитой крыши, ни  одного  целого  камня  в  мостовых.  Во  влажном
морском климате сквозь разбитые камни уже стали пробиваться сорняки.
     Он и Ингольд долго стояли  на  последнем  спуске.  Серебристая  трава
обвивала их ноги; не было слышно ни звука, кроме крика морских чаек и шума
прибоя. Воздух был напоен солью.
     Туман  снова  накрыл  город,  затем  рассеялся,  как  будто  открывая
насмешливым жестом кости. Зловеще кричащие чайки кружились над руинами,  а
затем вновь садились на обломки.
     Другие чайки, кричавшие тонкими голосами, недвижно зависали в воздухе
над городом, простирая белые крылья на фоне серого неба.
     Руди думал,  как  выглядел  город  на  следующий  после  атаки  день.
Появились ли тогда над городом  чайки,  подобно  явлению  ангелов  смерти,
подбирающих трупы, или их опередили крысы?
     Он взглянул на Ингольда. Старик стоял, как  изваяние,  высеченное  из
камня. Казалось, серое небо обесцветило все вокруг,  оставив  лишь  синеву
его глаз под короткими рыжеватыми ресницами. Его лицо ничего не  выражало,
но Руди ни за какие блага мира не посмел бы заговорить сейчас с ним.
     Спустя некоторое время Ингольд очнулся и начал  спускаться  вниз,  не
говоря ни слова.
     Трупы были разбросаны по всему городу. По тому, как они лежали,  было
видно, что животные-падальщики докончили их, растерзав  зубами  на  части.
Руди узнавал следы лисицы, крысы, койота, вороны. Зловоние привлекло также
мух.
     Он видел,  что  Ингольд  рассматривает  признаки  разрушения  так  же
безразлично, как страховой агент, изучающий, как  огонь  испещрил  черными
полосами стены, куда он проник и куда  был  отметен,  вместо  того,  чтобы
взобраться по ним и обратить внимание на балки  крыш  тех  домов,  которые
жители подожгли сами, или на то, как лежали грудой кости двоих или  троих,
павших одновременно.
     Казалось, у магов не было времени, чтобы объединиться и дать отпор.
     Руди удивился, что Кво - маленький городок. В городе колдунов обитало
не больше двух тысяч человек, треть  из  которых,  если  верить  Ингольду,
составляли колдуны и их ученики. Маленькие, причудливые  домики  из  камня
окружали главную площадь или стояли на кривых улочках,  ведших  к  окраине
города. Только в центре Кво были большие  здания,  чьи  расколотые  остовы
неясно вырисовывались перед запоздалыми путниками, когда  они  пробирались
через заросшие сорняками улицы. Там, вдоль строений и  длинной  колоннады,
бесцельно бродил  владелец  школы.  Дальше  влево,  у  ворот,  возвышалась
сторожка, как замок из  песка.  Когда-то  она  примыкала  к  многоэтажному
зданию, руины которого заросли  теперь  ползучими  растениями.  Вправо,  в
конце песчаной косы, стоял остов разрушенного замка. Это  был  именно  тот
замок, к которому так целеустремленно пробирался Ингольд.
     С тех пор, как они вошли в Кво, он не произнес ни слова, но его  лицо
было очень спокойно, будто эти руины не имели к нему никакого отношения  и
не были родным домом.
     Потертым  подолом  мантии,  испачканным  кровью  дракона,  он   задел
обглоданный череп и скелет, наполовину  засыпанный  галькой  и  скрытый  в
сорняках. Следуя за Ингольдом, Руди вздрогнул от ощущения, что все это уже
где-то видел.
     Замок Форн тоже не оправдал ожиданий Руди. Здания,  которые  окружали
его,  были  меньше,  чем  два  больших  дома,  соединенных   вместе.   Они
возвышались на большой площадке на холме, который выдавался  в  море.  Сам
замок, или то, что  от  него  осталось,  был  не  больше,  чем  просторная
комната. Его черные корявые стены вырастали на тридцать  футов  из  земли.
Руди видел с нижней площадки  сломанную,  торчащую  одной  стороной  вверх
лестницу.  Пробираясь  за  Ингольдом  через  обломки,  он   посмотрел   на
загибающийся полумесяцем пляж и увидел ступеньки, ведущие вниз  от  школы,
обнесенной фрагментами инкрустированного камня,  и  наполовину  зарытый  в
песке и объеденный крабами скелет.
     Они достигли вершины холма. Вокруг разрушенного и опустошенного замка
чернели разбросанные камни.
     "Это место было застроено позже,  чем  Убежище  Дейра,  и  по  другой
технологии, - подумал Руди, наклонившись, чтобы подобрать обломок скалы, а
затем поспешил догнать Ингольда.  -  Но  ведь  заклинания  Архимага  могли
уберечь их от вторжения Дарков точно так же, как  заклинания  Ингольда  не
позволяли Даркам открыть ворота".
     Шагая впереди, Ингольд пробирался через обломки, следуя  расположению
коридоров, по которым он проходил столько раз  легкой  поступью  спешащего
человека, мимо дверей, в которые так много раз стучал  в  те  добрые  дни,
когда в этих комнатах  находились  знакомые  люди.  Он  бросил  взгляд  на
обнаженные руины и разбитые стены.
     "Он  похож  на  смертельно  раненного  человека,  -   подумал   Руди,
поразившись. - Он все еще нем от  шока.  Его  нервные  окончания  все  еще
нечувствительны. Господи, помоги ему в страдании".
     Перед ними обрушился пол. Он был поврежден наверху, изношенные  балки
ясно указывали на то, что взрыв произошел внизу.  Стоя  на  обваливающемся
краю ямы, Руди видел внизу лабиринты подвалов и  остовы  столбов,  стертые
орнаменты  полов;  пыль  веков,  скопившаяся  со  дня   основания   замка,
превратилась от дождей в грязь.
     Еще ниже виднелся второй подвал,  который  раскрывал  древнее  сердце
холма. Но вместо серой разрушенной породы блестел гладкий черный  базальт.
Лица Руди коснулся теплый поток воздуха из глубины, несший с  собой  запах
еще более глубокой темноты.
     - Мне следовало догадаться, - сказал Ингольд.
     Руди быстро повернул голову. Колдун  выглядел  спокойным  и  довольно
равнодушным. Теплый воздух, шедший снизу, шевелил его волосы.
     Руди сказал торопливо:
     - Здесь нет ни одной дороги, которой бы ты не знал.
     - Я не знаю, - сказал колдун рассеянно. - Я навлек на себя  несчастье
тем, что предупреждал о его возможности других.  Я  не  знаю,  почему  мне
раньше не приходило в голову, что все древние школы магии были построены в
городах, позже разрушенных Дарками.
     - Да, но Дарки разрушили  многие  города,  -  быстро  возразил  Руди,
услышав в голосе Ингольда нотку, которая ему не понравилась, которая была,
как  первый  толчок  землетрясения.  -   Они   знали   направление   твоих
исследований. Каждый...
     Ингольд вздохнул и прикрыл глаза. Очень тихо он произнес:
     - Уйди, Руди.
     - Послушай, - начал Руди, и глаза Ингольда открылись. В  них  таилась
такая  глубокая  печаль,  которую  можно  было  сравнить   разве   что   с
сумасшествием.
     Хриплый голос повторил мягко:
     - Уйди.
     Руди помчался, будто бесцельно  поднятый  булыжник  у  него  в  руках
превратился в водородную бомбу.
     Когда он добежал до подножия холма и оглянулся, то не увидел старика.
     Руди казалось, что он очень долго бродит по пустынному городу  магов,
прислушиваясь к шуму морского прибоя. Он действовал успокаивающе, как  эхо
калифорнийской зимы.
     То ли от знакомого влажного холода побережья и запаха соли, то ли  от
заколдованной тишины, которой все еще был окутан город, у него  стало  так
спокойно на душе, как будто он вернулся домой.
     "Дом, - подумал он, шагая по цветной  мозаике  мраморной  дорожки.  -
Обнаружить, что дом разрушен, а семья - семья, которую следовало знать,  а
я никогда не знал - погибла".
     Он оглянулся на одинокую фигуру на холме, темнеющую  на  фоне  белого
неба. "Кво мертв. Все, кого ты знал  и  уважал,  мертвы.  Архимаг  Лохиро,
которого ты любил как родного сына, тоже мертв. Единственные, кто остались
в живых - это новички вроде меня, шарлатаны вроде Бектиса да ворожеи вроде
Кары и ее матери. Армия  Алвира  была  сборной,  и  даже  хуже  того,  она
сражалась с Дарками, оставив Убежище без охраны,  то  есть  доступным  для
императорских налетчиков и Дарков. Остался только ты, последний маг, такая
же заблудшая душа, какой я был в Калифорнии... Да, ты мог  догадаться,  но
это не твоя вина".
     Но он знал, что Ингольд все равно не поверит ему.
     Удрученный, Руди отвернулся. Он изучал обломки древней школы, остатки
бывших аудиторий с  поломанными  и  обгоревшими  скамьями,  лабораторий  и
рабочих кабинетов, где мебель была перевернута  и  разрублена  с  дикой  и
непостижимой силой. Все блестело от  морозного  воздуха,  битое  стекло  и
драгоценные камни  сверкали.  В  библиотеках  мягкая  обивка  скамей  была
распорота, сами скамьи  были  обуглены  и  разъедены  кислотой;  вырванные
страницы  из  разодранных  книг  были  разбросаны  по  намокшим  от  дождя
дорожкам, а некоторые налипли по углам.
     В одной из таких комнат он нашел арфу, спрятанную в стенной  нише,  и
провел рукой по спущенным струнам. Это была единственная несломанная  вещь
в этом разрушенном и опустошенном мире.
     Когда он спускал ее вниз по ступенькам, которые уже начали  зарастать
мхом, туда, где был привязан их  ослик,  его  осенило,  что  означали  эти
руины. Без школ следующее поколение колдунов, какими бы  талантливыми  они
ни были, будут похожи на него - такие же волшебники-недоучки,  безнадежные
мечтатели, ищущие безрезультатно точки приложения своих сил.
     "Или хуже  того,  -  подумал  он,  -  какой-нибудь  маг  возьмет  всю
магическую власть в свои руки... Если ты не можешь найти  хорошую  любовь,
то найдешь плохую".
     Ветер поднял его длинные волосы и  обдал  холодом  пальцы,  когда  он
навьючивал арфу на Че. Они могли взять хотя бы одну вещь, подумал  он,  из
древнего города на Западном побережье. Единственную вещь, уцелевшую  после
разорения. Он запахнул потуже воротник своего пальто из невыделанной  кожи
бизона и остановился ненадолго  под  движущимся  диском  белого  солнца  и
молочно-белым туманом, вглядываясь в море.
     Он задумался об Убежище Дейра.
     Но не так, как он обычно вспоминал о нем, - не  о  сумерках  в  тихих
комнатах Альды, не о лабиринтах, окруженных древними  стенами.  Теперь  он
вспоминал его таким, каким видел его лишь однажды, когда они вышли к  Кво.
В  его  мозгу  запечатлелась  картина:  черная,  квадратная   и   цельная,
контрастирующая   с   белизной   снега,   плотно   лежащего   на   стенах,
непроницаемых, загадочных, замкнутых. Он видел темные,  неясные  очертания
Снежных гор и чувствовал ледяной, колющий ветер. И,  представив  себе  эту
картину, он почувствовал  в  себе  сильное  желание  быть  там,  такое  же
неодолимое, как вожделение или голод.
     Но он почувствовал, что эти же мысли витают вокруг  него,  как  будто
это были мысли кого-то еще.
     Подняв глаза, он вновь увидел черную и  удивительно  пропорциональную
тень холма и темный остов замка Форн.
     Сквозь кружево голых ветвей он увидал маленькую фигурку,  стоявшую  с
поднятыми руками и развевающейся на ветру мантией.  Он  чувствовал  зов  и
знал, что этот  зов  исходит  от  человека,  одиноко  стоявшего  в  сердце
последней разгромленной цитадели  волшебства.  Последний  маг,  изгнанник,
цыган-бродяга, держа меч у бедра и прислонившись к стене, взывал ко  всем:
ко второразрядникам, к исключенным из  школы,  к  новичкам,  шарлатанам  и
ворожеям. Он призывал всех, кто мог услышать, звал их на встречу в Убежище
Дейра.
     Вскоре Ингольд широкими шагами спустился с холма.  Руди  вскарабкался
по шесту, прислоненному к колоннаде, чтобы поприветствовать  Ингольда,  но
нечего было приветствовать в пустом, холодном взгляде.
     - Пойдем со мной, - кратко приказал Ингольд. - Мы должны сделать  еще
кое-что.
     Колдун почти не разговаривал с Руди в тот день.
     Руди привел ослика и  последовал  за  стариком  вниз  по  взорванному
берегу к обвалившимся руинам позади сторожки. Раньше на ступенчатой крыше,
этаж за этажом, цвели  сады,  а  теперь  они  обвалились  друг  на  друга.
Спутанные деревья, каменная кладка, цветы, земля,  разрушенная  колонна  и
разбитая балка слились в  одну  колоссальную  пирамиду  развалин.  Ингольд
по-охотничьи обошел ее, пока не нашел то, что раньше было окном.  Оно  еще
могло дать им доступ к нижнему разрушенному холлу. Затем  он  проскользнул
между  полуобвалившимися  гранитными  блоками,  готовыми  вот-вот  упасть,
стремясь проникнуть вниз, внутрь здания.
     Руди следовал за ним, хотя Ингольд  не  отдавал  никаких  приказаний.
Кое-где можно было свободно пройти  под  потолками,  которые  двигались  и
скрипели под тяжестью поврежденных арок. В  других  местах  они  вынуждены
были взбираться на кучи упавших булыжников. Один раз им  пришлось  ползком
по земле пробираться под огромным камнем-перемычкой, который треснул прямо
в середине. Буквально тонны цветного камня чудом держались на нем,  нелепо
покрытые свисающим занавесом из желтых листьев.
     Пока Руди карабкался, тяжело дыша, но стараясь не останавливаться, он
опасался, что Ингольд искал собственную смерть,  потому  что  колдун  стал
вдруг чужим и пугающим, погрузившись в свою  ожесточенность  и  гнев.  Ему
ничего не стоило обречь на  гибель  себя  и  своих  попутчиков  в  городе,
который когда-то был его домом.
     Но  как  только  они  спустились  с  последней,  заваленной  валунами
лестницы в разбитый подвал, Руди понял, что же искал Ингольд.
     Голубоватое сияние  магического  света  медленно  заполняло  длинный,
узкий холл. Они увидели золото книжных переплетов, гладкий  блеск  кожаных
обложек и сверкание изумруда и аметиста  на  декоративных  пряжках.  Будто
призрак, вернувшийся на землю живых, Ингольд  двинулся  по  рядам  столов,
дотрагиваясь до книг своими чуткими, покрытыми шрамами руками. Так мужчина
может касаться лица женщины, которую когда-то любил.
     Было очевидно, что они не смогут взять все. Там были  сотни  томов  -
собранная воедино мудрость веков. Знание было сердцем Кво,  поскольку  оно
было  сердцем  магии.  Существование  города  объяснялось   необходимостью
защитить знание.
     Эта  необходимость  служила  оправданием   бесчисленных   заклинаний,
которые окружали это место так плотно, что даже  после  смерти  образ  Кво
нельзя было вызвать ни на воде, ни в огне, ни на драгоценном камне.
     Ингольд молча прикоснулся к замкам и  цепочкам,  которые  приковывали
книги к сделанным под наклоном столам, и цепочки  с  грохотом  падали.  Он
принес два тома Руди, который ждал его  в  дверном  проеме,  и  вручил  их
молодому человеку, как будто тот был безымянным слугой.
     - Тебе придется вернуться за другими,  -  отрывисто  сказал  Ингольд,
отворачиваясь.
     Они спасли две дюжины книг. Руди не имел понятия,  что  это  были  за
книги и почему были выбраны именно эти. Но все  они,  большие  и  тяжелые,
были беспощадно взвалены на бедного Че.
     Ингольд порылся и  раздобыл  материал  от  занавески,  чтобы  сделать
грубые ранцы для себя и Руди и нести в них все, что не помещалось в  тюки.
Бросив взгляд на лицо старика, Руди не  осмелился  жаловаться.  Когда  они
сползли с камня в последний раз, Ингольд обернулся и произнес заклинания о
бдительной охране. Ни дождь, ни почва, ни звери не могли проникнуть  туда,
все должно оставаться на своих местах до тех пор, пока он не придет снова.
К тому времени стемнело.
     Они расположились на открытой местности. Если Тьма все еще таилась  в
мертвом городе, то в руинах нашлось бы слишком много укромных местечек для
нее.
     По мере того как круги  заклинаний  слетали  с  кончиков  двигающихся
пальцев Ингольда и растворялись в воздухе вокруг лагеря, Руди  думал,  что
слишком много призраков прошло этими молчаливыми улицами в поисках покоя.
     Ночь  была  прохладной,  с  запахом  дождя.  Но  над  океаном  облака
разомкнулись, и появилась полная  луна.  Ее  свет  замораживал  клубящиеся
облака в горные склоны  ослепительной  белизны.  Потрескивание  костра  из
выброшенного океаном дерева смешивалось с медленным вздыманием волн, будто
отдавался эхом шепот Калифорнии.
     "Дома, - думал Руди, - дома".
     Он вынул арфу, которую  нашел,  и  неуверенно  пробежал  пальцами  по
темным изящным изгибам. Огонь отражался в серебре струн и  касался  узоров
красной  эмали,  инкрустированной  в  темное   дерево.   Как   большинство
калифорнийцев,  Руди  освоил  достаточное   количество   аккордов,   чтобы
справиться с эпическими поэмами  типа:  "Зажги  огонь  во  мне".  Но  этот
инструмент, чувствовал он, был предназначен для музыки  такой  гармонии  и
красоты, которые выходили за пределы его понимания.
     Он поймал на себе взгляд Ингольда.
     - Ты знаешь, как играть на ней? - спросил Руди  нерешительно.  -  Или
как она настраивается?
     - Нет, - жестко ответил Ингольд. - И я  скажу  спасибо,  если  ты  не
станешь играть на ней, пока не будешь знать, что делаешь, - он  отвернулся
и посмотрел на море.
     Руди оставил арфу. "Может быть, Альда научит меня", - подумал  он.  В
любом случае, хоть кто-то должен знать. Он  уже  почти  представлял  себе,
каким должен быть у нее звук, и понял, почему Ингольд  не  хотел  слышать,
как над ней измываются.
     - Она называется Тьяннин, - добавил Ингольд спустя мгновение.
     "Тьяннин, - подумал Руди, -  южный  ветер-попутчик,  который  летними
вечерами сеет нетерпеливость и отдается тоской в сердце".
     Он пристегнул арфу ремнями, мысленно принося извинения  незадачливому
Че, и вернулся к костру. В темноте за пределами лагеря он увидел  разбитую
линию колоннады. Своим волшебным зрением он различил сливающиеся узоры  из
цветов, сердец и глаз, которые покрывали  цветной  кафель.  На  фойе  неба
вставала темная громада башни Форна, похожая на обгоревший ствол погибшего
дерева в лазурном сиянии  морского  горизонта.  Западнее  на  вздымающихся
волнах переливался лунный свет - опаловое кружево на белой груди пляжа.
     Против черной стены прибрежных скал вспыхнуло едва уловимое  мерцание
звездного света на остроконечном металле.
     Дыхание Руди,  его  сердце  и  само  время,  казалось,  остановились.
Ингольд взглянул вверх, как будто что-то услышал, затем стал всматриваться
в темноту, но даже обостренному восприятию Руди не предстало более ничего.
Скачущее яркое пламя костра осветило надежду на лице Ингольда,  что  было,
однако, жутко созерцать. Длительный промежуток  времени  в  ночи  не  было
ничего, только вздымающийся океан и бешеное биение сердца Руди.
     Затем где-то там, в темноте, опять  появился  блеск  острого  золота,
движущийся в тени вдоль пляжа. Руди  шевельнулся,  но  тут  же  его  талии
коснулась рука, останавливая его, и он  почувствовал  на  себе  трясущиеся
пальцы Ингольда.
     Невдалеке лунный свет мерцал  на  полукруглом  наконечнике  посоха  и
отражался более ярко на распущенных огненных  волосах.  Ветер  подхватывал
движение черной мантии, колыхая ее  короткими  порывами  позади  человека,
шедшего по краю океана. Черные следы, как загадочные письмена,  оставались
на песке позади него.
     Руди знал,  что  их  лагерь  был  огражден  заклинаниями,  такими  же
неуловимыми, как воздушные стены, до сих пор  окружавшие  могилу  Кво.  Но
этот человек смотрел прямо на них. В  лунном  свете  было  видно,  что  он
улыбался. Шаги ускорились. Ингольд крепче ухватил Руди.
     В дюжине ярдов от лагеря Лохиро перешел на  бег.  Ингольд  немедленно
поднялся на ноги и зашагал навстречу, затем взял его за руку, приветствуя.
Луна освещала молодого и старика, стоящих рядом. Ее  свет  переливался  на
серебряных и золотых волосах, а также на растерзанном скелете,  что  лежал
возле их ног, наполовину засыпанный песком.
     - Ингольд, старый бродяга, - сказал Лохиро мягко. - Я  знал,  что  ты
придешь.
     - Почему же ты остался? -  чуть  позже  спросил  Ингольд,  когда  они
завели Архимага в круг костра.
     Лохиро отвел взгляд от еды, состоящей из  лепешки  и  вяленого  мяса,
которую жадно поглощал. Руди он показался изможденным и загнанным. В яркой
золотой гриве,  спадавшей  почти  до  плеч,  кое-где  пробивались  полоски
серебра, высвечиваемые костром. Его глаза были точно такими, как в видении
Руди  на  кристалле,  -  широко  открытые  и  неоднородно   голубые,   как
калейдоскоп, покрытые пятнышками  тени  и  света  и  содержащие  странное,
пустое  выражение,  можно  сказать,  отсутствие  выражения,  которое  Руди
заметил и раньше. Это приобрело смысл после того, как он видел Ингольда  у
руин башни Форна.
     - Потому что я не мог уйти, - засмеялся Лохиро  коротко  и  резко  от
колкого взгляда Ингольда. - О, Дарков нет,  -  заверил  он  их  натянутым,
ироничным голосом. - Они ушли в ту же ночь - целые тучи  Дарков,  закрывая
собой звезды. Многим из нас пришлось плести  лабиринт,  мой  друг.  Одному
человеку не под силу разобраться в этой путанице.
     - Так, значит, они ушли?
     Белыми, как у скелета, пальцами Лохиро указал вверх.
     - По воздуху, - сказал он. - Через сам лабиринт.
     Ингольд нахмурился.
     - Как они смогли? Лабиринты расставлены над городом на целые мили.
     Лохиро выдержал паузу, затем устало тряхнул головой.
     - Я не знаю, - сказал он. - Я не знаю.
     - Ты был удивлен? - спокойно спросил Ингольд.
     Архимаг кивнул. Позади него был воткнут в песок его посох вертикально
вверх, как копье, свет костра высвечивал, мерцая, его острие.
     - На поле боя тоже с Дарками из Гнезда?
     - Нет, - Лохиро поднял голову, немного удивленный  вопросом.  -  Нет,
они покинули Гнездо, чтобы принять участие в  штурме  Гея.  Неужели  ты...
Конечно, ты не мог знать, - он вздохнул и потер глаза. - Мы знали, что они
ушли с поля атаковать Гей. О, ну и ночка  выдалась!  Несколько  недель  мы
просто сходили с ума.  У  нас  были  советы,  комитеты,  бессонные  ночные
бдения. Команды  студентов-первокурсников  копались  в  старых  записях  в
библиотеке.  Вос-летописец  перевернул  свои  самые   древние   документы,
перевязанные только паутиной и  заклинаниями.  Это  напомнило  мне  старый
анекдот  о  скряге,  чей  любимый  верблюд  проглотил  бриллиант,   -   он
содрогнулся. Остро выступающие кости его  плеч  четко  обрисовывались  под
черной тканью мантии. - Но мы вытащили не так уж много по сути.  Только...
- он замялся, как будто борясь с самим собой,  и  темные  опущенные  брови
нахмурились от внезапной боли.
     - Только что?
     Лохиро снова взглянул вверх и покачал головой.
     - Было слишком поздно. Вос, Анамара и я  все  еще  не  спали,  но,  я
думаю, почти все остальные легли. Так или иначе,  мы  все  видели  падение
Гея. Над городом нависла огромная тяжесть. Я не думаю, что кто-то  из  нас
заботился о собственной безопасности. Это случилось внезапно, - он щелкнул
своими длинными пальцами. - Что-то вроде огромного взрыва - я  никогда  не
видел подобного. Ты знаешь, что он сделал с башней.
     Ингольд кивнул, и голос его был усталым:
     - Как эксперименты, которые Хэсрид проводил с взрывающимся  порошком,
- согласился он. - Ты помнишь каменный дом, который он разрушил?
     Лохиро криво усмехнулся.
     - Это было ничто, - сказал он, -  по  сравнению  с  этим.  Это  было,
как... я не знаю. Это сотрясло фундамент башни до самой глубины. Не думаю,
что я сделал что-то, просто сидел там как дурак, и, вероятно, это и спасло
меня. Анамара побежала к двери и распахнула ее... Тьма хлынула на нее, как
буйная волна. Не думаю, что у нее было время издать какой-либо звук.
     Ингольд отвел взгляд, и Руди увидел  в  янтарном  сиянии  костра  его
мускулы, даже самые маленькие, от  виска  до  рта  неожиданно  выступившие
неровной выпуклостью.
     Лохиро продолжал.
     - Я думаю, Вос вызвал  вспышку  света,  я  не  знаю.  Потом...  -  он
повернулся лицом к Ингольду. - Извини, - сказал он спокойно, глядя вниз на
его руки. Нависла ужасная тишина, не нарушаемая ничем, только  шумом  волн
на сверкающем сыром песке. - Я не знал.
     Ингольд снова повернулся к Лохиро. Его лицо было спокойно, но  что-то
изменилось в глазах:
     - Ничего, - сказал он. - И никогда не было.
     Лохиро, пытаясь поймать его взгляд, слегка улыбнулся.
     Руди увидел испарину, которая неожиданно засверкала, похожая на нитку
прекрасных бриллиантов, вдоль изгиба висков старика.
     - Вот что было, - продолжал Архимаг спокойно. - Я набросил сильнейшее
покрывающее заклинание, которое смог найти, вокруг себя, залез под стол  и
молился. - Его длинные пальцы  сцепились  друг  с  другом,  подсознательно
поглаживая массивные кости этих слишком худых рук. - В следующую секунду я
услышал страшный гул, как будто целая сторона  башни  вот-вот  вылетит,  и
она, конечно, вылетела. Оттуда, где я сидел, я мог  видеть  только  что-то
похожее на темный ураган, когда они разнесли комнату на  куски.  Я  больше
ничего не мог сделать, даже  выйти  сражаться  с  ними,  так  как  комната
превратилась в гудящую черноту, состоящую из них, роящихся, как чудовищные
пчелы. Через пролом в стене башни я смутно видел, что весь город лежал под
тучей, как будто я выглянул в бурю.
     Ветер дул со стороны  моря,  внезапный  его  порыв  пошевелил  густые
блестящие волосы. Лохиро  встряхнул  головой  и  поднял  уставшие,  пустые
глаза, встречая взгляд Ингольда.
     - У них не было никакого шанса, - мягко сказал он. -  Я  видел  свет,
огонь. Я чувствовал запах энергии, выпущенной в эту бурю и  сгоревшей.  Но
там было столько Дарков, столько много! Кто-то превратился  в  дракона.  Я
видел его, похожего на гигантского красного орла, окруженного шершнями.
     Морской ветер подул сильней, голос волн стал чуть громче, отдаваясь в
прибрежных скалах. Руди видел, как тучи сгущались, почти закрывая Луну.
     - А после, - спросил Ингольд спокойно, - почему  ты  не  связался  со
мной?
     - Я пытался, - вздохнул Архимаг. -  Создатели  Лабиринта  мертвы,  но
Лабиринт жив. Несколько недель я пытался наладить контакт с тобой.
     Ингольд начал говорить что-то еще, затем остановился. При свете  огня
он внезапно стал выглядеть неприятным и старым, а темные линии невыносимых
забот врезались, как проволока, в его рот и глаза.
     Темнота надвигалась, как занавес,  на  берег,  и  Луна  затерялась  в
быстрых, густо покрывавших небо тучах.  Ее  угасающий  свет  вспыхивал  на
белых гребнях накатывающихся волн. Даже в укрытии скал их маленький костер
начинал дико колыхаться на ветру.
     - Да, но почему ты не мог?.. - начал Руди.
     Ингольд отрезал:
     - Чем ты живешь?
     Лохиро резко усмехнулся:
     - Мох.
     - Из Гнезда?
     Лохиро кивнул; его длинный треугольный  рот  неожиданно  исказился  в
кривой усмешке:
     - О, там было немного хорошего, но  за  это  нужно  было  бороться  с
крысами. Я жил этим некоторое время.  Но  в  конце-концов  я  спустился  в
Гнездо Дарков и жил на мхе, как и их  жалкие  стада.  Не  скажу,  что  это
принесло мне много пользы, - он остановился снова,  поморщившись,  как  от
внезапной боли. Длинные кисти рук легли  одна  на  другую,  сильно  сдавив
кости.
     - Да? - мягко спросил Ингольд.
     Болезненные глаза быстро взглянули на него, испуганные и пустые:
     - О чем я говорил?
     - О мхе.
     - О, - Лохиро содрогнулся. -  Ингольд,  я  удивлялся,  что  жил,  как
зверь. Один. В темноте, как крот. Было время, когда я думал, что  сойду  с
ума.
     - Да, - перебил Руди, - во почему ты не...
     - Руди, заткнись! - Ингольд резко остановил Руди, и  тот,  пораженный
тяжестью тона, впал в молчание. Профиль Ингольда выделялся на фоне темного
моря, и Руди видел, как ноздри старика слегка расширились, будто в  гневе,
или как  если  бы  его  дыхание  участилось  от  страха.  Но  он  спокойно
продолжал:
     - Так как насчет стад Дарков?
     - Что насчет них?
     - Они были там?
     Запах шторма, надвигавшегося с моря, стал вдруг сильнее, с  холодными
порывами ветра.
     - Нет, - сказал Лохиро минуту спустя. - Нет. Они пропали. Я не  знаю,
куда и как. Не было никаких следов.
     Ингольд обдумал его слова, затем подался  вперед  и  подобрал  палку,
чтобы поворошить  костер.  Угли  раскалились,  и  ветер  закручивал  языки
пламени.
     - Насчет дракона ты был прав, - заметил он небрежно. -  Он  был  тоже
пойман в лабиринте. Нам пришлось убить его.
     - Ты знаешь, кто это был?
     - Хэсрид, - сказал Ингольд. - Он всегда вел себя, как дракон.
     Архимаг кивнул:
     - Да, именно.
     При свете костра озадаченный Руди перевел взгляд  с  одного  лица  на
другое. Несказанные  вещи  и  незаконченные  предложения  ударяли  по  его
сознанию. Неизвестно, по какой причине, ему вдруг стало страшно: он боялся
Ингольда, неприятного и далекого, поглощенного собой, он  боялся  высокого
худого Архимага, неустанно скручивающего свои  длинные  пальцы,  пока  они
сидели на самом краю  круга,  образованного  светом  костра.  Руди  боялся
напряжения, которое в тишине пролегло между ними, боялся вещей, о  которых
они, очевидно, не говорили друг другу, чего-то еще, чему он  не  мог  даже
подобрать названия.
     - Слушайте, - сказал он, - я собираюсь проверить город...
     Ингольд даже не оглянулся.
     - Заткнись и оставайся там, где сидишь! - он перевел взгляд с  костра
опять на Лохиро. - Хотя,  если  помнишь,  Руди  здорово  помогал  мне.  Он
работал в ловушке, так же, как ты, когда боролся с драконом,  которого  мы
убили на севере.
     Лохиро кивнул.
     - Да, - сказал он, - я забыл об этом.
     Их взгляды  встретились.  Тишина  тянулась,  как  упругая  проволока,
стремясь к неминуемой точке разрыва, резкой и неизбежной.  В  голове  Руди
мелькнула мысль, что он находится в ужасной опасности. Но так же,  как  он
когда-то стоял парализованный, уставясь в глаза дракона, так и  теперь  не
мог пошевелиться.
     В изменчивых ярких глазах Лохиро он не  видел  ничего  человеческого.
Совсем ничего.
     Ингольд ответил мягко:
     - Ты никогда не попадал в ловушку?
     Его глаза были пусты. В спокойствии Архимага было что-то от автомата,
машины. Не  знающие  покоя  руки  прекратили  движение,  и  чувствительные
мускулы на лице внезапно расслабились. Целую вечность не  было  слышно  ни
звука,  кроме  холодного  рева  океана  и  неровного  лошадиного   дыхания
Ингольда.
     Лохиро неожиданно ударил. Металлический  серповидный  наконечник  его
посоха, казалось, горел на свету, когда пронесся над костром, нацеленный в
горло Ингольда. Меч старика уже был у него в руках. Он  парировал  удар  с
колен и спустя несколько секунд вскочил на ноги. Тогда Лохиро бросился  на
него. Песок и пепел сыпались с рваного плаща Архимага, в его  глазах  была
пустота. Неспособный пошевелиться от шока, Руди мог лишь в ужасе наблюдать
за происходящим.
     Ингольд отразил бросок Лохиро в такой близости от  себя,  что  металл
полумесяца оставил красную линию длиной в дюйм на  его  правой  скуле.  Он
поймал тыльную часть полумесяца рабочей стороной своего клинка и продолжил
натиск, вырывая оружие из  рук  Архимага.  Посох  занесло  в  песок.  Руди
крикнул, от ужаса или предупреждая, он не знал,  когда  безоружный  Лохиро
бросился на Ингольда и... изменился!
     Длинное ловкое тело, казалось, слилось  с  лавиной  его  раздуваемого
ветром  плаща,  а  его  белые,  вытянутые  вперед  руки  в  несколько  раз
увеличились и превратились  в  хватающие  когтистые  лапы.  Он  обернулся,
наваливаясь темнотой огромного, как дыра, рта. Рот был снабжен  щупальцами
и брызгал кислотой на  песок.  Колющий  кнут-хвост  старался  обвить  тело
Ингольда. И тогда штормовые ветры обрушились на них, как леденящая лавина,
схватили это темное эфироподобное тело, будто громадный коршун,  и  вихрем
унесли его в ревущую ночь.
     Ветры загудели вокруг Руди и  Ингольда  -  вселенная  шума  и  брызг.
Хлещущий, словно дождь, песок накрыл костер. Руди все еще сидел с открытым
ртом, в шоке и ужасе, когда Ингольд дотянулся до него в ошеломляющем  беге
через дикий хаос и поднял на ноги. После долгой паузы старик схватил посох
и поводок Че, затем, толкая Руди вперед, пошел сквозь  слепящий  ураган  к
Кво.
     Лохиро ждал на лестнице, ведущей с пляжа. Его лицо было белым, как  у
покойника, с остекленевшими глазами, выделяясь в  дикой  темноте  ветра  и
колдовства. А золотые  волосы  поднимались  с  бровей  в  огненной  ореол.
Несмотря  на  шум  бурунов,  голос  его  был  ясно  различим,  холодный  и
насмешливый:
     - Ну, Ингольд? Сможешь ты меня на самом деле убить? - он  пошел  вниз
по ступенькам, держа посох с зубцами наготове. - Меня?
     Ингольд прошептал:
     - Ты превзошел всех, сын мой.
     Быстрым внезапным движением Лохиро перевернул посох и ударил им,  как
дубинкой, с шумом щелкнув подбитым железом основанием  у  виска  Ингольда.
Старик быстро наклонил голову, как утка, и рубанул  мечом  по  направлению
вверх и внутрь. Руди увидел белое  мясо  и  тонкую  струйку  крови,  когда
Архимаг отступил в сторону от клинка  и  неожиданно  ударил  посохом,  как
топором. Удар пришелся по рукоятке меча Ингольда, и  он  отвел  завывающее
твердое дерево вниз позади себя. В долю секунды  он  ударил  вдоль  древка
так, что посох зацепился, попав в ловушку, а  противник  Ингольда  потерял
равновесие.
     Между ними вспыхнул огонь,  выпущенный  рукой  Лохиро  почти  в  лицо
Ингольду. Старик пошатнулся на ступеньках, закрывая рукой глаза.  А  более
молодой снова перевернул посох. Подхватив Ингольда под колени,  он  бросил
его на песок. Одним и тем же движением Лохиро перевернул посох и ударил им
сверху вниз, как вилами, целясь в горло Ингольду. Движение было  таким  же
невероятно быстрым и гладким, таким же стремительным, как  укус  змеи.  Но
каким-то чудом старика не оказалось под острием  оружия.  Он  откатился  и
парировал  удар,  схватив  древко  руками.  Перенося  ноги  вверх,  в  пах
противнику, он с силой перебросил Архимага через голову на  темный  берег.
Ингольд перекатился со спины на колени,  задыхаясь,  а  из  его  раскрытой
ладони вырывался огонь.
     Но Лохиро исчез.
     Едва Ингольд поднялся  на  ноги,  дождь  начал  хлестать  из  черных,
клокочущих небес. Руди, выйдя из оцепенения, подбежал к нему. Без  единого
слова Ингольд взял его за руку,  и  волоком  затащил  вверх  по  лестнице.
Молния сверкала над ними, обнажая остов опустошенного  города  и  ослепляя
беглецов. Гром сотрясал мир, словно трубный глас. Волосы прилипли к щекам,
когда они пробегали вдоль заливаемой водой колоннады. При разряде молнии с
обеих сторон колонны то резко появлялись в видимости  цвета  электрик,  то
затем погружались в темноту. Порывистый ветер стягивал с них плащи,  когда
они бежали, и  дождь  насквозь  промочил  их.  Че  пронзительно  визжал  и
судорожно дергал за уздечку в ужасе от запаха электричества и энергии.
     Руди отчаянно спрашивал  себя,  что  бы  он  делал,  если  бы  глупое
создание преуспело и удрало со всеми съестными припасами и  книгами,  ради
спасения которых Ингольд рисковал двумя жизнями.
     Свет буквально слепил его глаза, запах озона обжигал ноздри, и волосы
вставали дыбом от треска молнии. Разрушенная стена перед ними дымилась  от
взрыва. Повернувшись, Руди  увидел  Лохиро  позади  себя,  с  его  пустыми
глазами и насмешливой улыбкой.
     Молния осветила поднятую белую  руку  Лохиро.  Разрывающий  уши  гром
грянул одновременно с огненным белым взрывом.  Разрушенный  дверной  косяк
рассыпался на куски; щепки от него разорвали толстый  кожаный  плащ  Руди.
Шквал дождя веером налетал, ослепляя его. Под дождем Архимаг был  неясной,
водянистой формой, его промокшие золотые волосы гладко лежали  на  голове.
Он медленно продвигался со своим снабженным лезвием посохом. Руди отступил
назад, опасаясь забегать далеко вперед, сознавая, что, если молния поразит
тротуар, они все будут убиты током от воды, которая затопила его.
     Между Руди и Архимагом стоял Ингольд, лезвие его меча мрачно сверкало
в мокрой темноте. Ветер усиливался, с неба обрушивались  огромные  плоские
полосы горизонтального дождя. На промокшем тротуаре два колдуна  двигались
по кругу, ощупью выискивая друг друга.
     "Тридцать дюймов лезвия  клинка,  -  ужаснулся  Руди,  -  к  шести  с
половиной футам темного, твердого, как железо, дерева".
     Ингольд  отодвинулся  вправо,  делая   отвлекающий   маневр.   Лохиро
раскачивался из стороны в сторону, как змея.
     Быстрый  жест  длинных  белых  пальцев  Лохиро  и   скорее   ответное
заклинание Ингольда, за которым  последовали  бормотание  мертворожденного
грома и раздражающий запах озона.
     Было уже два Лохиро. Руди увидел, как второй выступал, как кошка,  из
дверного проема менее чем в трех футах  от  него.  В  короткой  и  мертвой
тишине двойник попытался вонзить острие в незащищенную спину Ингольда.
     Че встал на дыбы; визжа от ужаса при этом неожиданном появлении, Руди
дико закричал:
     - Ингольд, берегись!
     Колдун обернулся. Полуослепленный ветром, Руди вынул собственный  меч
и опустил его на этого  второго  Лохиро  только  для  того,  чтобы  фигура
прекратила существование. Он видел, как Ингольд слишком  поздно  увернулся
от острого, как бритва, полумесяца и, шатаясь, отступил назад  с  повисшей
сбоку  рукой.  Послышался  жалобный  вой  воздуха,  когда  Архимаг   снова
перевернул в руках свой посох и с треском опустил древко на череп старика.
Руди на мгновение застыл в параличе от ужаса, когда Лохиро потянулся  вниз
и выдернул меч из бесчувственных рук  старика.  Архимаг  перегнулся  через
съежившееся тело с выражением холода  и  безжалостного  удовлетворения  во
взгляде нечеловеческих глаз. Затем с  непередаваемым  криком  ярости  Руди
налетел на Архимага, не  думая  о  последствиях.  Его  меч  прошел  сквозь
слепящий занавес  дождя,  но  встретил  только  темноту  и  угасающее  эхо
издевательского смеха Лохиро.
     Руди вернулся обратно туда, где Ингольд пытался встать из лужи  дождя
и крови. Че уже протиснулся через один из  темных  дверных  проемов.  Руди
потянул старика за руку и заставил  подняться,  подобрал  меч,  лежащий  в
нескольких футах от них, и то волоком, то на руках внес Ингольда в укрытие
внутри здания.
     Это было одно из немногих  зданий  в  Кво,  все  еще  осчастливленных
крышей. Дождь и ветер обрушивались на горы руин верхних этажей, похожих на
тяжелые удары взбесившегося моря.
     Руди трясло от страха и напряжения, когда он уложил Ингольда на  кучу
листьев и промокших, потускневших останков книг. Он вызвал слабое мерцание
магического света. При его отблесках он увидел два скелета,  валявшиеся  в
другом углу комнаты.
     Лицо Ингольда было, как у мертвеца,  в  призрачном  свете:  белое  от
шока, боли и усилия оставаться в сознании.  Руди  увидел,  куда  вонзились
наконечники посоха в его бок, когда Ингольд обернулся, отвлеченный  криком
Руди.
     "Прямо, как будто Лохиро знал, что случится, черт  возьми",  -  думал
Руди в ярости, стараясь  стянуть  плащ  Ингольда  так,  чтобы  можно  было
добраться до раны.
     - Не надо, - прошептал Ингольд отчаянно.
     - Ты ранен, старик, - проворчал Руди. - Я должен...
     - Нет. Я лекарь, Руди. Я буду в порядке,  -  старик  открыл  рот  для
вздоха, рукой ощупывая бок, чтобы остановить кровотечение.
     - Ты истечешь кровью до смерти...
     - Не будь дураком, - глаза Ингольда открылись. Это были  снова  глаза
незнакомца - жесткие, блестящие и сумасшедшие. Его дыхание стало хриплым и
прерывистым, а Руди уже видел ручеек крови, медленно струившийся между его
обожженными пальцами.
     - Что дернуло тебя принести меня внутрь?
     - Я должен был перенести тебя в укрытие! Ты истекаешь кровью.
     - А чья это вина? - огрызнулся Ингольд. - Попасться на один из  самых
дешевых трюков, известных человечеству! И какая плохая версия!
     - Ну извини! - кричал взбешенный Руди. - В следующий  раз  я  позволю
тебе самому сражаться в чертовой битве!
     Тоже взбешенный, Ингольд снова напал на него:
     - И если у тебя не хватает мозгов понять...
     Оба  они  взглянули  наверх,  когда  ослабел  магический  свет.  Руди
почувствовал заклинание, затем ту же могучую силу,  которая  истощила  его
энергию в населенном духами лесу. В сгущающейся  темноте  он  ощутил,  как
энергия Ингольда вышла, пытаясь зажечь свет. Она повстречалась с такой  же
неумолимой силой. Зрением колдуна он увидел, как старик сел. Затем услышал
режущий слух всасывающий звук дыхания с  приступом  боли.  Снаружи  шквалы
града стучали по тротуарам. Ослепляющий разряд  молнии  осветил  водоворот
закручиваемого ветром дождя и обрисовал силуэт высокой костлявой  формы  в
темной арке дверного проема.
     Магический свет, мерцая, снова затеплился в  комнате,  голубоватый  и
матовый, играя, как костер святого Эльма, на обшивке из  льняных  полотен,
на обуглившихся обломках стульев и на блестящем  золотом  кружеве  тлеющих
занавесок. Он украсил промокшие золотые волосы Лохиро блеском цвета  ртути
и затерялся от уставившихся нечеловеческих глаз. Длинный  треугольный  рот
вывернулся  в  усмешку  при  виде  двоих   истекающих   кровью   беглецов,
съежившихся в углу. Он медленно сошел вниз по лестнице в комнату.
     Руди пошарил рукой, пытаясь нащупать и вынуть свой  меч,  но  Ингольд
оттолкнул его назад:
     - Не будь глупцом, - старик с усилием поднялся на  ноги,  его  клинок
горел во внезапно вспыхнувшем холодном свете.
     "Посмотрим", - думал Руди, когда колдун  пошатнулся,  но  восстановил
равновесие, уцепившись за останки изуродованного стула. Мудро поступая, он
не раскрывал рта и на этот раз.
     Было ли это шатание преднамеренным обманом,  Руди  не  знал,  но  оно
привлекло внимание Лохиро. Заостренные зубцы сверкнули в нескольких дюймах
от глаз Ингольда.  Но  старик  поймал  полумесяц  головкой  своего  эфеса,
переведя посох вниз позади себя так, что он воткнулся в дерево пола. Одним
же движением, казалось, он рубанул вдоль черенка. Лохиро выпустил  из  рук
оружие и отскочил в сторону с пустыми руками.  Ингольд  бросился  к  нему.
Клинок его горел при ударе. Затем, к  своему  ужасу,  Руди  понял,  почему
старик разозлился, когда обнаружил себя в укрытии, и почему он вызвал бурю
в первую очередь: не опасаясь ветров,  тело  Лохиро  менялось,  его  форма
сливалась с формой темноты. Увертываясь от воющей дуги клинка, Дарк  резко
отскочил в сторону и упал не на Ингольда, а на Руди.
     У Руди не было времени вытащить меч. Он распластался на полу напротив
стены и закрыл руками голову. Темнота, казалось, поглощает его.  Дождь  из
камней и сухих листьев пролился на  него,  и  он  почувствовал,  как  край
истрепанного плаща прошелся по лицу. Где-то в темноте, очень близко, завыл
металл. Когда Руди взглянул вверх, то увидел Ингольда, стоящего над ним, с
темно-красным пятном, расплывшимся по его  боку.  В  пяти  футах  от  него
Лохиро вытягивал свой посох из пола. Он улыбался по-прежнему, в его глазах
ничего не было.
     Архимаг снова подошел, проворный, как кошка, он легко стоял на ногах.
Возможно, разум его и был захвачен Тьмой, но  тело  и  сноровка  были  его
собственными.
     "И он был свеж, - подумал Руди,  -  свежее,  во  всяком  случае,  чем
Ингольд, который долго работал в библиотеке и убил  дракона".  Архимаг  не
сознавал, что пытается убить человека, который был его другом.
     Руди взглянул  на  Ингольда.  Глаза,  обрамленные  красными  кругами,
сверкнули. В них не было ни жалости, ни раскаяния. Как Лохиро, Ингольд был
машиной, существующей только для убийства.
     Он дернул головой, как утка,  делая  отвлекающий  маневр.  Последовал
молниеносный удар по голове. Затем он увернулся  в  сторону,  когда  зубцы
чуть не вошли ему в пах и в живот. Лохиро тоже увернулся от удара старика,
в падении отлетев назад, на прежнее расстояние, но вскоре  подошел  снова.
Зубцы его серпа сверкнули, отражая  удар  клинка  Ингольда,  и  Лохиро  со
злостью выбил его из рук старика. Металл  блеснул,  ударившись  о  дальнюю
стену. Ингольд отступил назад, в руках у него ничего не было.
     Руди не видел, чтобы рука Ингольда двигалась, но  он  знал,  что  она
должна заработать. Потому что Лохиро, хотя пол и был свободен,  споткнулся
и зашатался. В эту выигранную секунду Руди вытянул из ножен клинок и кинул
его в приготовленную руку Ингольда. Если бы колдун был менее обессилевшим,
возможно, он двигался бы проворнее. Но Архимаг успел отступить в сторону и
восстановить равновесие. Приглушенный взрыв  звука  затрещал  между  ними.
Лохиро отбросил Ингольда к дальней стене, и посох завыл  снова.  Полумесяц
вошел в обивку и пригвоздил руку  Ингольда,  держащую  меч,  к  деревянной
стене. Затем Дарк, который еще  мгновение  назад  был  Лохиро,  Архимагом,
ударил древком посоха. В сужающемся промежутке между Тьмой вокруг Лохиро и
стариком, приколотым к  стене,  Руди  смутно  различил,  как  левой  рукой
Ингольд пытается вынуть кинжал, висящий на ремне. В чернильного цвета тени
Руди увидел сверкнувшее острие. Затем услышал крик - что-то среднее  между
стоном и визгом. Он не был уверен, кто это крикнул и почему.
     Тьма отступила. Руди снова увидел Ингольда, распятого на  стене.  Его
рука все еще была приколота, а глаза закрыты, лицо блестело  от  испарины.
Рухнувшее напротив него длинное  тело  уже  согнулось,  стоя  на  коленях.
Тонкие белые руки прильнули к плечам.  Золотая  голова  Лохиро  склонилась
рядом с лицом Ингольда. Архимаг медленно сполз вниз и  повалился  к  ногам
старика.
     Ингольд бросил окровавленный кинжал  и  потянулся,  чтобы  освободить
руку. К тому времени, как Руди подбежал к ним, Ингольд, встав  на  колени,
поднимал с пола кровоточащую форму Архимага.
     Глаза Лохиро открылись и, слабо сощурившись, с  выражением  изумления
посмотрели на склоненное над ним лицо.
     - Ингольд? - прошептал он, затем закашлял, и изо рта у  него  потекла
тонкая   струйка   крови.   В   магическом   свете   лицо   Лохиро    было
мертвенно-бледным, все в испарине, оно вдруг  стало  выглядеть  сжавшимся,
будто плоть провалилась на кости. Даже при неопытности Руди было очевидно,
что рана смертельна.
     Ингольд ничего не говорил, только сидел с опущенной головой,  спрятав
лицо в тени.
     Архимаг прошептал:
     - ...лгал. Дарки здесь, внизу. - Он  попытался  вздохнуть,  но  снова
закашлял - отвратительный  булькающий  звук.  Костлявые  пальцы  неустанно
теребили рукав Ингольда. -  Ловушка...  Лабиринт.  Идут,  -  он  с  трудом
перевел дыхание, подавив удушье, и спазм боли пробежал  по  худым,  как  у
лисы, чертам. - Лекарь... ты можешь меня вылечить... Они  отпускают  меня.
Свободен.
     Старик сказал очень мягко:
     - Мне очень жаль, Лохиро.
     - Я не  хотел...  они  взяли...  заставили  меня.  -  Он  снова  стал
задыхаться, борясь за глоток воздуха, и ужасно хрипел. Его  пальцы  крепко
вцепились в испачканный землей плащ  Ингольда,  он  дергал  за  него,  как
ребенок. - Вылечить... ты можешь. Они отпускают меня.
     Голос Ингольда перешел в бормотание:
     - Прости, понимаешь, они могут снова взять тебя.
     - Нет,  -  Лохиро  тяжело  вздохнул,  на  мгновение  лицо  его  опять
исказилось от злобы и от боли. Затем  это  прошло,  и  он  откашлялся  еще
большим количеством крови.
     - Не знаю, - прошептал он, - глупо... Я  никогда  не  мог...  одолеть
тебя. Они возьмут тебя... но они не знают, - он  опять  закашлял,  пытаясь
приподняться. Через плечо Ингольда Руди  увидел,  что  из  груди  молодого
колдуна вытекала темная, искрящаяся река крови.
     - Они хотят тебя, - продолжал он слабеющим голосом, - тебя...
     - Почему?
     Голубые глаза закрылись, и золотые пряди четко  выделялись  на  белой
коже, уже становившейся похожей на  воск.  Лохиро  перекатывал  голову  из
стороны в сторону, его лицо конвульсивно дергалось от боли.
     - Один из них, - прошептал он. - Стал одним из них.  Их  не  много...
они - это один. Они хотят тебя...
     - Почему? - настаивал Ингольд.
     Лохиро продолжал, будто не слышал:
     - Я знаю... Но... глупо. Прости. Я знаю... - прошептал он.  -  Мох...
стада Дарков.
     Он снова закашлял, давясь кровью.
     - ...лед на севере.
     Золотая голова откинулась назад. Минутой позже длинное костлявое тело
стало мертвым грузом в руках старца. На время, которого хватило бы,  чтобы
досчитать до ста, предположил Руди, Ингольд  сидел  в  темноте,  держа  на
руках убитого им друга. Затем он осторожно положил тело на пол и припал  к
его ногам. Лицо Ингольда было суровым, ужасным и пустым, как  у  каменного
изваяния.
     - Успокойся, - сказал он тихо, - если Дарки внизу, они  будут  теперь
нас преследовать.
     Он исчез в дверном проеме и вернулся через несколько минут с  Че.  Он
нашел и вложил в ножны свой меч, пока Руди подбирал свое оружие и посох  с
золотыми зубцами, который носил Лохиро.
     На улице бушевала  буря.  Дождь  и  ветер  обрушивались  на  город  с
удвоенным неистовством. Ингольд натянул капюшон, затенявший лицо, а поверх
накрылся промокшим шарфом с висящими, как хвосты, концами.
     Затем он остановился, обернувшись, и долго смотрел  на  тело  Лохиро.
Оно лежало в  тени,  там,  где  Архимаг  упал.  Лужа  крови  виднелась  на
устланном листьями полу.
     Ингольд долго стоял над убитым другом.  Затем  совершенно  неожиданно
тело мертвого Архимага занялось пламенем. Красно-золотой свет ярко освещал
лицо с остро выступающими костями, длинные изящные руки и шевелюру, теперь
превратившуюся в настоящий огонь. Погребальный костер, высотой до потолка,
гудел.  Простирающаяся  все  шире  колонна  огня   лизала   стропила,   ее
ослепительный свет освещал спокойное, почти безразличное лицо  Ингольда  и
его измученные глаза. Руди наблюдал  до  тех  пор,  пока  тело  не  начало
чернеть, а мясо слезать с костей. Пелена цвета топаза, образованная огнем,
окутывала горящее тело. Руди отвернулся, не в силах вынести  это  зрелище.
Комната наполнилась запахом паленого мяса.
     Спустя некоторое время он услышал, что Ингольд ведет Че по  лестнице,
и последовал за ним на улицу, в дождь.
     Так они ускользнули из Кво, как воры, под покровом ураганных  ветров.
Они оставили в этом городе  руины  всемогущего  колдовства  и  надежды  на
волшебную помощь человечеству.
     К утру они разбили лагерь в сопках над городом, и Руди уснул глубоким
сном. Он проснулся после полудня и увидел Ингольда, сидящего все в той  же
позе: согнув колени и обхватив их руками. Невидящим взором он  смотрел  на
руины внизу, рядом с серым океаном.
     Он беззвучно рыдал.

                                    15

     Свет костра коснулся скал, арройо [сухое речное русло] и упал, дрожа,
как дождь, на струны арфы. Он с уважением относился к заявлению  Ингольда,
что не должен играть на ней. Но ночь за ночью в ветреной  темноте  пустыни
его тянуло к ней, и он отвязывал ее и пробовал все двадцать  шесть  струн.
Он изучал их, как изучал руны, каждую ноту в своей  последовательности,  с
ее особой красотой и назначением.
     С другой стороны костра сидел Ингольд. Шел пятый день с тех пор,  как
он умолк.
     В общем, Руди предпочитал молчание старика его жесткому сарказму  или
той надоедливой вежливости, с которой тот  отвечал  на  любое  предложение
отдохнуть, ссылаясь на  то,  что  произошло  в  Кво.  Если  Руди  когда-то
сомневался,  что  натуре  Ингольда  свойственна  жестокость  (которая,  он
полагал, была у него в те дни, когда Руди был наивен), то теперь  сомнения
исчезли. Были дни, когда он не очень боялся старика, посылал его к черту и
уходил. Но куда было уйти посреди охваченной зимой равнины.
     Зима прочно обосновалась на  пустынных  землях.  Небо  и  земля  были
одинаковыми, будто  сделанными  из  металла.  Идти  приходилось  медленно,
охота, которая стала занятием  Руди,  была  скудной.  Он  часами  лежал  в
сплошном кустарнике, чтобы добыть немного мяса, к которому  Ингольд  редко
прикасался. Он отмывал пятна  крови  Лохиро  с  плаща  Ингольда  и  ставил
заплатки. Если Ингольд все-таки ел, то только потому, что  Руди  заставлял
его.  Когда  он  говорил,  в  голосе  слышалась  безликая  ожесточенность,
граничащая с презрением. Казалось, он все больше и больше удалялся куда-то
в самого себя, замуровываясь в ад вины, скорби и боли.
     "А почему бы нет, - думал Руди,  в  мыслях  возвращаясь  к  иллюзорно
очерченному городу на берегу Западного Океана, к телу золотоволосого мага,
чернеющему, как солома в пламени. - Кто  поручится,  что  Лохиро  не  знал
ответа? Кто скажет, что он не мог дать нам ответ, когда Дарки ушли из  его
сознания?.. Если, конечно, они на самом деле ушли... А  что  если  Ингольд
помог ему умереть, когда мог бы спасти,  в  ярости  от  того,  что  Лохиро
предал их всех?"
     Руди снова взглянул через костер. Ингольд неотрывно смотрел на пламя,
которое стократно умножалось, отражаясь в его мрачных глазах. Он  выглядел
старым, опустошенным и жалким. Его длинные белые волосы развевались вокруг
впалых щек и грустных глаз. Из темноты доносилось завывание койота, тонкое
и безнадежное, как  крик  потерянной  души,  бродящей  по  сухим  и  голым
пустыням. Покрывало из облаков лопнуло, и полная луна  уставилась  на  них
сверху из-за края тупых, похожих на сломанные зубы западных холмов.
     Руди было интересно, что же видел в пламени Ингольд?
     Был ли это Кво, полный теплой красоты того последнего лета,  не  имея
понятия об ужасе, застывшем под его сердцем? Пустые  глаза  Лохиро?  Вещи,
которые  могли  бы  случиться,  если  бы  Ингольд   вздумал   послать   им
предупреждение  о  Дарках?  Или  Убежище,  чернеющее  посреди  снегов  под
далекими и холодными  звездами?  А  всех  колдунов  в  мире  теперь  можно
сосчитать буквально по пальцам одной руки.
     "Ингольд, Бектис, Кара и  мать  Кары,  -  перечислил  про  себя  Руди
угрюмо, - какой же, к черту, мы имеем шанс против  всех  сил  Тьмы?  Какой
шанс имеет хоть кто-нибудь?"
     Не удивительно, что Ингольд напоминал  странствующий  призрак,  молча
бредущий по пустынной дороге.
     Только изредка  колдун  поднимался,  чтобы  дать  уроки  по  энергии,
которые были их единственным средством общения в течение многих дней.
     А его  преподавание  было,  как  все  остальное,  хрупким,  резким  и
жестоким. Казалось, его мало заботило, выучил Руди что-нибудь или нет. Для
него, чувствовал Руди, уроки были просто способом временного  забытья:  он
создавал необъяснимые миражи  или  нарочно  оборачивался  в  маскировочные
заклинания и бросал Руди на вожжи. Два дня он держал Руди  с  "завязанными
глазами", вынуждая его полагаться на другие  чувства.  Без  предупреждения
Ингольд вызвал ослепляющие стремительные потоки ветра и дождя,  сверкающие
приливы волн, с которыми Руди должен был справиться. Презрением, сарказмом
и злобой он заставил молодого человека изучить самые  сильные  заклинания,
обучил его хитрым, ужасным секретам ворожбы на воде и костях. Ингольд учил
его всему. Об остальном он вовсе не утруждал себя говорить.
     Экспериментируя, пальцы Руди брали аккорды  -  терции,  квинты.  Тоны
арфы звучали верно.
     "Арфа  колдуна,  -  думал  он,  -  принесенная  из  города  колдунов.
Сохранили ли  заклинания,  оберегающие  ее  от  повреждений,  также  и  ее
настройку?"
     Осторожно, проиграв сначала только мелодию, затем нащупывая  аккорды,
он подобрал самую грустную и самую прекрасную балладу Леннона и Маккартни,
мыслями и телом прильнув к арфе. Его  глаза  устремили  взгляд  на  огонь,
звездный свет падал на его руки и струны. Музыка была чистой, прозрачной и
потрясающе нежной, как звезда, отраженная  в  кристалле.  И  он  ненавидел
собственную  неуклюжесть  и  невежество,  считая  себя  недостойным  такой
красоты.
     В пустыне снова завыли койоты - полноголосый  хор  в  ветреную  ночь.
Руди поднял глаза и увидел, что Ингольд исчез. Луна уже  взошла.  Руди  не
чувствовал присутствия Дарков, равно как и других существ в пустынях камня
и потрескавшейся обожженной глины, кроме тех, кто избрал это  место  своим
домом. Че дремал на привязи.
     Руди сел рядом с арфой  и  произвел  медленную,  тщательную  проверку
лагеря. Все было спокойно и безопасно в пределах кругов заклинаний.  Посох
Ингольда исчез, как и лук.
     Выслеживание колдуна при звездном свете было одним из  самых  сложных
испытаний при такой  жизни.  Но  жестокая  тренировка  Ингольда  окупилась
сполна: Руди подобрал согнутую ветку, увидел разбросанный  песок,  лежащий
не по направлению ветра.  Это  указывало  на  возможную  нить  поиска.  Он
пристегнул   свой   меч   и   подобрал   посох,   когда-то   принадлежащий
Лохиро-Архимагу, взявшему свои привычки из  пещеры  в  горах,  а  облик  и
походку от  земли.  Руди  спокойно  выступил  за  пределы  лагеря.  Затем,
обернувшись назад, он наложил заклинание на все снаряжение.
     Миновав несколько футов, он оглянулся  и  не  увидел  никаких  следов
ослика, костра или поклажи.
     Он продвигался сквозь ветреную темноту,  как  призрак.  Распространяя
свои  чувства,  как  сеть,  он  случайно  нашел  следы  старика:   лисенок
необъяснимо странно изменил направление бега, и легкая царапина осталась в
пыли на скале. Он не слышал никаких звуков, не видел  ничего  двигающегося
во всей громаде  замерзших  скал.  Но  дважды  взгляд  его  возвращался  к
сгорбленной черной тени в том месте, где голые валуны разбивали серебряные
жилы в пластах глины. Это  нарушение  порядка  вещей  указывало  на  следы
Ингольда. Он не видел колдуна в этом смешавшемся  в  беспорядке  обнажении
пород скалы. Но долгая медитация дала ему способность  различать  жизнь  и
безжизненность. И однажды ветреной пустынной ночью Руди заметил  очертания
души Ингольда. Это было незабываемо. Тем не  менее  ему  пришлось  подойти
очень близко, прежде чем он окончательно в этом убедился.
     Он подкрался к Ингольду тихо, как дуновение  ветра  в  ночи.  Так  он
обычно подкрадывался к своим друзьям-зайцам.
     К этому времени у него уже был определенный опыт охотника. Но  прежде
чем Руди достиг скал, он увидел, что Ингольд шевельнулся, слегка  повернув
голову. Глаз его сурово сверкнул в темноте. Затем колдун отвернулся снова,
не заинтересовавшись.
     Руди выступил из укрывающей тени:
     - Ты собираешься вернуться в лагерь?
     - Тебе какое дело?
     Руди оперся на свой посох  с  наконечником-полумесяцем,  раздраженный
этим непреклонным высокомерием.
     - Да, я хотел бы знать, не собираются ли Дарки проглотить тебя?
     - Не будь глупцом. Мы  скорее  найдем  фиалки  в  этой  пустыне,  чем
встретим Дарков. Или ты не заметил?
     - Я заметил, - их голоса звучали низко, только для ушей  друг  друга.
Их тела сливались со скалой и тенью. Путник в десяти футах прошел бы мимо,
ничего не увидев.
     - В чем дело, Руди? - Ингольд презрительно усмехнулся. - Ты  думаешь,
я не смогу одолеть Дарков?
     - Да.
     Ингольд отвернулся.
     - Если уж дело дошло до этого, то я предпочитаю стать добычей Дарков,
- холодно продолжал Руди. - Тогда тебе не придется идти назад  и  говорить
Алвиру,  что  вся  эта  затея  провалилась.  А  твоя  репутация  останется
незапятнанной, как у человека, не бросающего начатого.
     Ингольд вздохнул.
     - Если ты думаешь, что я займусь таким  неприятным  делом,  как  это,
через кого-то столь же тривиального, как Алвир, то твое чувство меры такое
же убогое, как и игра на арфе.
     Он взглянул вверх, затем нетерпеливо продолжил,  будто  бросая  кусок
голодной собаке:
     - Да, я собирался вернуться сегодня вечером.
     - Тогда зачем ты ушел?
     Ингольд молчал.
     - Или ты считал, что я настолько оперился, что смог бы  обойтись  без
тебя?
     - Думай, что хочешь, - зло огрызнулся старик. - У тебя есть все,  что
хочешь: ты - маг или настолько маг, насколько мне удалось сделать им тебя.
Возвращайся и строй иллюзии, будто твоя энергия дает возможность или право
менять исход вещей. Возвращайся  и  наблюдай  за  людьми,  которых  хочешь
умертвить собственной рукой  или  посредством  твоего  проклятого  жалкого
вмешательства. И посмотри, что это даст тебе через шестьдесят три года.  А
пока не суди меня.
     Руди сложил руки и стал разглядывать старика при свете звезд. Скрытое
в тени капюшона лицо Ингольда,  казалось,  было  просто  собранием  острых
костей, синяков и рубцов, окруженных грязной гривой белых волос.
     Он на полпути, чтобы снова стать пустынным отшельником, думал Руди. А
почему бы и нет? Все пошло прахом. Магов нет. Что  бы  Лохиро  ни  сказал,
если Дарки действительно отпустили его, Ингольду конец.
     Руди спокойно спросил:
     - Ну так что мне сказать людям, которые ждут и надеются?
     Ингольд пожал плечами:
     - Что хочешь. Скажи, что я умер в Кво. В любом случае  в  этом  будет
доля истины.
     - И это то, что я должен сказать  Джил?  -  продолжал  Руди  голосом,
подрагивающим от едва сдерживаемой злобы.
     Старик взбешенно посмотрел вверх, и впервые жизнь,  которую  Руди  не
видел в нем в течение нескольких недель, загорелась в его глазах:
     - Какое отношение имеет к этому Джил?
     - Ты единственный, кто может помочь Джил вернуться в ее мир.
     Пока Руди говорил, он не понимал, до какой степени рассвирепел.
     - Ты единственный во всем мире знаешь путь через Пустоту. И  ты,  как
никто другой, в ответе за Джил. Ты не имеешь права загубить ее судьбу.
     Он чувствовал, как ярость вскипала в старике. Ярость и другие  эмоции
разбивали мрачную пассивность его самоистязания,  в  которую  он  впал  со
времени событий  в  Кво.  Но,  как  и  его  печаль,  злоба  Ингольда  была
молчаливой. Спокойным, жестким голосом он сказал:
     - Может, Джил предпочла бы остаться в этом мире.
     - Бред какой-то, - фыркнул Руди, - что касается меня, то я не выбираю
один чертов путь или другой. Но у нее есть жизнь там,  свое  место  в  том
мире, карьера, в конце концов, которую она хотела  бы  сделать.  Если  она
останется здесь, то будет ничем, разве что солдатом, а  ведь  она  мечтала
стать ученым. И теперь по твоей милости она застрянет здесь,  пока  ее  не
доконают Дарки, холод или глупая война, в которую  Алвир  втянет  Убежище.
Эта женщина мне не безразлична, Ингольд, и я не позволю тебе привязать  ее
к этому миру навсегда против ее воли. У тебя нет такого права.
     Колдун вздохнул, и жизнь, казалось, ушла из него снова,  забрав  даже
сильные вспышки гнева. Он медленно опустел голову и еле слышно сказал:
     - Да, ты прав. Я должен вернуться.
     Руди начал говорить что-то еще,  но,  не  закончив,  сделал  глубокий
выдох.  Ярость  Ингольда  озадачила  его,  а  эта  внезапная   капитуляция
обескуражила.  Но   он   ощущал,   как   разбиваются   в   старике   оковы
ожесточенности, мрачной ненависти к самому  себе,  которая  придавала  ему
силы. Теперь не было ничего.
     Он сказал спокойно:
     - Я вернусь в лагерь. Ты сможешь найти дорогу туда?
     Ингольд кивнул не глядя. Руди оставил  его  там  и  медленно  зашагал
назад по своим невидимым следам. Двойные наконечники  его  посоха  мерцали
при звездном свете пустыни. Один раз он оглянулся  и  увидел,  что  старик
даже не сдвинулся с места. Темный силуэт сливался со скалой, он  был  едва
различим, не  более,  чем  темное  пятно  на  фоне  неясных,  расплывчатых
очертаний земли за скалой.
     Когда Руди возвращался в лагерь, он не мог припомнить, чтобы видел  в
своей жизни кого-либо, настолько же одинокого и несчастного.

     - Думаешь, кто-нибудь дома?
     Свет луны дождем проливался на город, лежащий перед ними, похожий  на
скопище маленьких глинобитных коробок, взбирающихся на холмы  за  дорогой.
Далекий звук текущей воды и густые кучки финиковых пальм, черные  на  фоне
ледяного сверкающего неба, отмечали место,  где  ручей  стекал  с  холмов.
Несколько  домов  были  взорваны  и  разрушены.  При  первом  же   взгляде
становилось ясно, что произошло это недавно.
     Кирпичи растащили,  чтобы  привести  в  порядок  те  здания,  которые
уцелели, превращая их в собственные маленькие крепости. С внешней  стороны
от фундамента до деревянной крыши они были покрыты  аккуратно  выписанными
узорами, картинками и религиозными  символами.  В  одном  домике  красивая
женщина стояла на спине подвешенного на крюк дьявола. Ее левая  рука  была
поднята и обращена к толпе неточно изображенных, похожих на  рыб,  Дарков.
Правая рука и плащ укрывали толпу коленопреклоненных просителей. При свете
убывающей, покрытой тучами луны рисунок пугал своей примитивной  красотой.
Краски терялись в лунном свете, но очертания фигур проступали поразительно
четко. Почему-то эти рисунки напомнили Руди руны, изображенные  на  дверях
Убежища.
     - Возможно, - заметил Ингольд в ответ на вопрос Руди. - Хотя вряд  ли
они оставляют двери открытыми на ночь.
     - Тогда нам придется идти в церковь,  -  вздохнул  Руди  и  пошел  по
тенистым  узким  улочкам.  Ингольд  перемещался  медленно  и  плавно,  как
призрак.
     "Яд, - думал Руди, - выходит из организма старика".
     Когда он изредка  заговаривал,  казалось,  что  по  крайней  мере  он
понимает, с кем разговаривает. Руди тосковал по его юмору, противоречивому
фатализму взглядов и короткой, подрагивающей  усмешке,  так  менявшей  его
неповторимое лицо.
     Однако, когда они добрались до церкви, Ингольд удивил Руди, обойдя ее
и постучав в тяжелую  дверь  пристроенного  узкого  флигеля,  похожего  на
крепость. Он постучал в тяжелую дверь. Внутри послышалось движение и  звук
отодвигаемого засова. Дверь быстро открыли и снова закрыли за ними.
     Невысокий, круглолицый молодой священник со свечой в руке впустил их.
     - Прошу вас... - начал он и осекся, увидев лицо  Ингольда.  В  мягком
янтарном свете было заметно, как кровь отхлынула от его лица.
     Внезапное молчание священника отвлекло Ингольда от тяжких дум, и  он,
озадаченный, посмотрел на молодого человека.
     Священник прошептал:
     - Это был ты.
     Ингольд нахмурился:
     - Мы встречались раньше?
     Священник торопливо отвернулся и неловко поставил свечу на  маленький
столик в комнате.
     - Нет-нет, конечно, нет. Я... пожалуйста,  добро  пожаловать  в  этот
дом. Уже поздно для путешественников вроде вас...
     Он запер дверь на засов, и Руди заметил, что руки его дрожат.
     - Я брат Венд, - сказал он, снова повернувшись к ним. Священнику было
чуть больше двадцати лет. Голова его  была  обрита,  но  по  цвету  черных
бровей и искренних карих глаз Руди предположил, что  волосы  были  черными
или темно-каштановыми, как у него самого. -  Я  деревенский  священник,  -
прошептал брат Венд, чтобы скрыть свою нервозность или  страх.  -  Теперь,
боюсь, единственный. Будете ужинать?
     - Спасибо, мы поели, - сказал Руди, и это было правдой.  Кроме  того,
рассудил он, если дела здесь обстояли так же  плохо,  как  в  Убежище,  то
наверняка вся еда кончилась. - Все, о чем мы просим - это постель на  полу
и стойло для нашего ослика.
     - Разумеется, конечно.
     Священник пошел с ним, чтобы поставить Че в конюшню. Пока Руди  стлал
подстилку и устраивал Че, он сполна выдал священнику  все  новости,  какие
знал - о падении  Гея,  об  отступлении  к  Ренвету,  об  армии  Алвира  и
разрушении Кво. Он не упомянул ни о том,  что  Ингольд  был  колдуном,  ни
показал свою собственную силу. После обмена любезностями Ингольд  удалился
и, присев возле маленького очага камина, стал размышлять в  тишине.  Но  в
течение вечера, пока Руди и брат Венд  тихо  шептались  в  тени  маленькой
комнаты, молодой священник то и дело косился на  Ингольда,  будто  пытаясь
сопоставить этого человека с  каким-то  волнующим  воспоминанием.  И  Руди
видел, что воспоминание это пугало его.
     Руди как раз укладывался спать на полу возле камина, когда послышался
торопливый стук в  дверь.  Без  колебаний  брат  Венд  встал  и  отодвинул
задвижки засова, чтобы впустить двух маленьких детей из темноты улицы.
     Это были две девочки восьми и девяти лет с песочного цвета волосами и
орехово-карими  глазами,  типичными  для  жителей   Геттлсанда.   Журчащим
сопрано-дуэтом они передали путаный рассказ о желтой болезни и  лихорадке,
о своей матери  и  маленькой  сестренке  Дэниле,  о  прошлогоднем  лете  и
сегодняшнем вечере, сжимая рукава молодого человека и глядя на него широко
открытыми  испуганными  глазами.  Брат  Венд  кивал,  бормоча  им   что-то
успокаивающее, потом повернулся к своим гостям.
     - Я должен идти, - сказал он мягко.
     - Кто-нибудь впустит тебя обратно, - пообещал Руди. - Иди осторожно.
     Когда священник ушел, Руди встал, чтобы закрыть за ним дверь.
     - Ты собираешься спать? - спросил он молчаливую фигуру у камина.
     Ингольд, пристально глядя на огонь, покачал головой.
     Руди скользнул назад, под груду одеял до того, как они успели остыть,
и положил голову вместо подушки на тяжелые тома, принесенные из Кво.  Пока
это была единственная польза от них с тех пор, как он их увидел.
     - Тебе знаком этот парень? - спросил он.
     Ингольд снова покачал головой.
     Руди вынес множество  таких  односторонних  бесед  за  последние  три
недели. Порой он продолжал их, пока не получал какого-либо ответа,  обычно
односложного, но сегодня он прекратил разговор.  Когда  он  закрыл  глаза,
Ингольд все еще размышлял над чем-то, что видел в пламени.
     Руди было интересно, что же  такое  он  там  искал,  но  спросить  не
решался.
     Мысли  его  перенеслись  назад  в  прошлое,  через  видения,  которые
возникали из собственного наблюдения за огнем. Альда, причесывающая волосы
у тлеющих углей маленького камина; одетая в свой белый шерстяной балахон и
поющая для Тира, который ползал, занятый чем-то,  по  затененной  комнате,
Альда, сидящая без дела в темном  кабинете  пощади  караульных  помещений,
читая  вслух,  пока  Джил  делала  заметки,  окруженная  ворохом  книг   и
блокнотов, он видел, как Джил поднимает взгляд, улыбается и шутит, а Альда
смеется. А один раз он видел пугающую картину: Альда в страстном споре  со
своим братом; слезы текут по ее бледному гневному лицу, а он стоит,  сложа
руки, и качает головой в  отказе.  Образы  преследовали  Руди  в  темноте,
смешиваясь с другими.  Пустое  Гнездо  в  продуваемой  ветром  пустыне  на
севере; пустынные улицы Кво, испуганный взгляд больших темных  глаз  брата
Венда, когда он открыл дверь: и то, как он прошептал  в  ужасе:  "Это  был
ты".
     - Да, - раздался голос Ингольда, мягкий и бесконечно усталый.  -  Это
был я.
     Моргая от удивления, Руди почувствовал горечь во рту от потери сна  и
увидел, что священник вернулся. Ингольд запирал  за  ним  дверь.  В  тени,
отбрасываемой слабеющим огнем, казалось, что его накидки утопали в крови.
     Священник заговорил, дрожа:
     - Что ты от меня хочешь?
     Вызов  и  ужас  прозвучали  в  голосе  молодого  человека.   Какое-то
мгновение Ингольд слушал спокойно и внимательно, сложа руки. Его  покрытые
шрамами руки были очень костлявыми и старыми в красном мерцании света.  Но
он спросил только:
     - Ей лучше?
     - Кому?
     - Матери этих девчушек.
     Священник нервно облизал губы:
     - Да, милостью Божьей.
     Ингольд вздохнул и вернулся к тому месту,  где  он  сидел  у  камина,
набросив на плечи свой заплатанный, весь в пятнах плащ, который служил ему
одеялом.
     - Однако это не было милостью Божьей, -  сказал  он  спокойно.  -  По
крайней мере в том смысле, который обычно подразумевается.  Они  приходили
просить тебя не причастить ее. Ты, как и я, прекрасно знаешь,  что  желтая
болезнь, если уж  схватила  человека,  то  почти  неизменно  заканчивается
смертью. Они попросили тебя исцелить  ее,  как  ты  исцелил  их  маленькую
сестренку несколько месяцев назад, - он потянулся за кочергой, поднял ее и
поворошил огонь. Внезапно сильно прибавившийся свет проделывал  любопытные
вещи с линиями и шрамами его ввалившегося  лица.  Он  опять  посмотрел  на
Венда. - Не так ли?
     - Это было в руках Божьих.
     - Возможно, это то, что ты решил сказать, но ты в это не веришь.
     Священник вздрогнул, будто его обожгли.
     - Если бы ты в это верил, ты бы меня не боялся, - продолжал  спокойно
Ингольд.
     - Чего ты хочешь? - настаивал Венд, страдая.
     Ингольд положил кочергу.
     - Ты сам знаешь.
     - Кто ты?
     - Я колдун, - Ингольд откинулся к стенке, и тень укрыла его.
     Священник заговорил снова, голос его был напряженным от страсти.
     - Это ложь, - прошептал он. - Они все мертвы. Он так сказал.
     Ингольд пожал плечами:
     - Он тоже колдун. Его зовут Руди Солис. А меня - Ингольд Инглорион.
     Руди услышал резкий неприятный звук затрудненного дыхания  священника
и увидел, что тот отвернулся, закрыв лицо ладонями. Тело его содрогнулось,
будто в предсмертной судороге.
     - Они мертвы, - повторил он тонким,  хриплым  голосом.  -  Но,  Боже,
прости меня, я был рад услышать это. Ужасная вещь, но я был рад  услышать,
что Господь наконец убрал от меня искушение после всех  этих  лет.  Ты  не
имеешь права снова приносить его.
     - Нет, - спокойно согласился Ингольд.  -  Но  тебе  известно  так  же
хорошо, как и мне, что Бог не может  убрать  соблазн.  Он  идет  из  тебя,
изнутри, а не по какой-то внешней причине. И у тебя были  бы  соблазны  на
протяжении всей твоей жизни - каждый раз, когда кто-нибудь призвал бы тебя
использовать твою силу для исцеления. И в скором  времени  один  из  твоих
людей будет умолять тебя начертать руны на его двери, чтобы не  подпускать
Дарков. Смог бы ты отказаться?
     Молодой человек убрал руки с лица.
     - Мне не пришлось бы, - вздохнул он.
     - Нет?
     - У меня нет энергии, - безнадежно прошептал священник.  -  Я  бросил
все это, принес в жертву. У меня нет силы, - он посмотрел в лицо  Ингольду
с выражением отчаяния. В колышущейся тени  его  полные  губы  были  плотно
сжаты и дрожали. - Эта сила идет от Дьявола, Господина Зеркал.  Да  помоги
мне, Боже, я мучим искушением и всегда буду мучиться. Но я не продам  свою
душу за силу, даже за ту, которая помогает другим. Эта энергия приходит из
Извращенной Стороны, и я не буду иметь с этим дела.  И  потом,  во  сне  я
видел город, постоянно живший в моем сердце. Я знал, как он выглядел...  И
там был ты...
     - Знаешь ли ты, почему видел этот сон? - голос Ингольда звучал мягко.
     - Это был ультиматум, - прошептал Венд, - необходимость. Вызов.  Идти
куда-нибудь...
     - Идти в  Ренвет,  -  сказал  Ингольд,  и  его  спокойный,  глубокий,
шероховатый голос, казалось, заполнил комнату. - Чтобы помочь мне и  Руди,
и кому-нибудь еще, кого мы найдем, спастись от Дарков.
     - И что еще? - лицо молодого человека блестело от пота, черные  брови
выделялись на фоне белизны его высокой бритой головы.  -  Открыто  идти  к
Дьяволу? Объявить аббату - если он еще жив - и кому-то еще,  кому  не  все
равно, что я вероотступник? Отдаться в руки суда за еретизм?
     Руди, вспоминая другие  стальные  темные  глаза,  горящие  на  бритом
черепе, отметил, что паренек попал в точку.
     - Неправильно, - продолжал Венд шепотом.  -  Неверно.  Мир,  в  конце
концов, - это иллюзия. Он будет жить потом и без меня. Моя душа - это все,
что у меня есть. И если я ее потеряю, то уже навечно.
     Последовала долгая пауза. Священник и колдун  стояли  лицом  к  лицу,
между ними  пульсировал  угасающий  свет  камина.  "Они  были  удивительно
похожи, - думал Руди, - в своих бесцветных балахонах".  Он  вспомнил  дни,
когда сам был бродягой на калифорнийских  дорогах,  гонимый  стремлениями,
которым не мог даже найти словесного выражения. Он  был  изгнанником,  так
как ничто  не  имело  смысла  с  точки  зрения  его  истины.  Он  старался
изобразить  жизнь  как  борьбу  этих  необъяснимых   стремлений,   пытался
представить, что осторожно, постепенно можно будет убрать силы колдовства.
     Маг сотворит чудо...
     Но в его голове не укладывалось, как можно обойтись без них.
     Ингольд встал:
     - Прости, - спокойно сказал он. - У тебя достаточно искушений. К  ним
еще добавится плохая плата за твое гостеприимство. Мы пойдем.
     - Нет, - брал Венд поймал его за  рукав,  когда  Ингольд  хотел  было
разбудить Руди, хотя минуту до этого священник лучше отрезал бы себе руку,
чем прикоснулся к старику. - Колдун ты или дьявол, я не могу выгнать  тебя
в ночь. Мне... Мне очень жаль. Это потому, что я слишком долго  боролся  с
этим.
     Ингольд сделал движение  рукой,  намереваясь  положить  ее  на  плечо
Венда, но молодой священник отвернулся, отступая в тень  в  дальнем  конце
комнаты, где находилась его собственная узкая койка.
     Руди услышал скрип кровати и шорох  одеял.  Через  мгновение  Ингольд
вернулся на свое место у  камина  и  поджал  под  себя  ноги,  собравшись,
очевидно, смотреть на пламя до рассвета.
     В келье воцарилась тишина. Огонь в камине горел слабо, и Руди  слышал
прерывистое дыхание колдуна, свидетельствующее о том, что тот не спит.

     - А он был прав, - заключил Руди,  рассказывая  об  этом  много  дней
спустя. - Это чертова вещь. Помнишь, как Джованнин приговаривала:  "Дьявол
охраняет своих". Ладно, не охраняет, больше не охраняет.
     Вокруг них ложился густой снег, устилая  предгорья,  по  которым  они
тащились уже два утомительных дня, оставляя позади себя  крутую  скалистую
возвышенность. Черные отвесные скалы  над  ними  были  испещрены  тяжелыми
снежными рифами. Снег был и на кронах  деревьев.  Дымка  облаков  скрывала
пики гор и наполняла скалистое ущелье перевала Сарда туманно-серым светом.
     У Руди перехватило дыхание. Его длинные мокрые волосы свисали на лицо
и на капюшон плаща. Стальной посох слабо мерцал  в  полуденном  свете.  От
тяжести книг, которые они несли из самого Кво, его плечо разболелось, а  в
голове вертелись разные мысли.
     Мы дома.
     Домой, к Минальде.
     А куда же еще?
     Теперь он уже привык вести разговор за двоих:
     "Ты мне наказал однажды помнить,  что  мы  изгнанники.  Но  это  было
тогда, когда мы надеялись, что Архимаг поможет нам. А теперь мы  не  имеем
ничего, буквально ничего. Любой, именующий себя колдуном, просит этого".
     Он пожал плечами:
     "Я не виню Венда за выжидание".
     - Я тоже.
     Он резко обернулся, пораженный услышанным. Ингольд молчал  уже  много
дней.
     К его удивлению, старик продолжил:
     - В принципе, я удивлюсь, если кто-то вообще появится. Кара и ее мать
могли бы, - добавил он, задумавшись, - если с ними ничего не случилось. Но
сопротивление колдовству будет нарастать.  И  те,  кто  способны  услышать
призыв, не смогут преодолеть свой страх перед этим сопротивлением.
     Ингольд подошел к нему, опираясь на посох и согнувшись  под  тяжестью
книг,  словно  старый  несчастный  нищий,  с  длинными  седыми   волосами,
неряшливой бородой, в испачканной и оборванной  мантии.  В  тени  капюшона
сверкали впалые глаза. Но, по крайней мере, он заговорил.
     Ингольд продолжал:
     - Возможно, теперь ты понял, почему я хотел стать отшельником.
     - Ну, тогда позволь заметить, что твое  поведение  донельзя  искушало
меня предоставить тебе такую возможность.
     Колдун опустил голову.
     - Прости, - извинился он, - это было благородно  с  твоей  стороны  -
терпеливо сносить скорбь старого человека.
     Руди пожал плечами.
     - Ладно, - произнес он рассудительно, - раз уж я всю жизнь  занимаюсь
самосовершенствованием, думаю, что смогу простить тебя.
     - Спасибо, - благодарно отозвался колдун, - ты очень добр. Но когда я
слушал твою игру на арфе, мне показалось, что  до  совершенства  тебе  еще
далеко.
     Их взгляды встретились, и Руди ухмыльнулся:
     - Должен же я был как-то на тебе отыграться?
     Ингольд вздрогнул:
     - В этом случае я  дважды  извиняюсь,  -  произнес  он.  -  Если  это
рассматривать как возмездие, то  мое  поведение,  наверное,  действительно
было отвратительным.
     - Эй! - запротестовал Руди.
     - Первый раз в жизни был рад, что почти глух, - пробормотал не вполне
искренне колдун. - Так что, полагаю, из чего угодно можно извлечь выгоду.
     - Ну, тогда нам с тобой стоит поломать  голову  над  тем,  что  можно
извлечь из нахождения в конуре, - сурово выговорил Руди, - так  как  когда
Алвир выяснит, что произошло в Кво, будет ясно, как божий  день,  куда  мы
направляемся.
     Затем, уже другим тоном, спросил:
     - Что произошло в  Кво,  Ингольд?  -  между  деревьев  над  перевалом
завывал  ветер,  его  дуновение  касалось  путников,  пробирающихся  через
сугробы. На горы опустились тучи, такие же серые и  холодные,  как  туман,
который окружал Кво. - Лохиро работал на Тьму - или он был самой Тьмой?
     Возникла  длинная  пауза,  во  время   которой   Ингольд   пристально
разглядывал  кроличьи  и  птичьи  следы  на  сугробах,  словно  они  имели
отношение к погоде и ветру. Когда  он  наконец  заговорил,  его  скрипучий
голос был усталым:
     - Думаю, это была сама Тьма, - он вздохнул. - К этому дню, я не знаю,
освободили ли они его в конце концов. Если освободили, то  я  мог  бы  его
вернуть обратно к нам. По крайней мере мы могли бы многое выиграть от  его
мудрости и знаний, которые приобрели колдуны перед тем, как их уничтожили.
Но я не мог рисковать, Руди, - добавил он.
     - Черт, конечно, - согласился Руди. - Со всем его знанием и Тьмой  за
спиной - не удивительно, что все здания в городе были  разрушены,  колдуны
уничтожены, а  Башня  Форна  разнесена  вдребезги.  Если  твоя  сила  была
способна сдержать их перед воротами Угловой башни,  его  сила  могла  лишь
удвоить их.
     - Пока их силы могли воспрепятствовать или помешать, силы  колдовства
находились у своих Гнезд. Я должен был догадаться, что Рейдеры говорили  о
Гнезде как о цели поиска. Так в старые  времена  говорилось  о  Кво  -  и,
следовательно, о Гее. Потребовались все силы Тьмы, чтобы сокрушить Гей,  -
добавил он. - Это было неплохо спланировано, завершающий удар по Гею, Кво,
Пенамбре,  Дейру  -  все   в   считанные   дни.   Хребет   организованного
сопротивления был сломлен, и надежда на магическую помощь уничтожена.
     Ингольд вздохнул, выпустив облако пара в туман:
     - Я должен был убить его, Руди. Я не мог позволить им иметь его силу.
Возможно, он все еще был арестантом в собственном теле. Конечно, чтобы это
ни было, у него была его речь, его манеры, навыки. Но не было его  знания.
Лохиро знал, что Анамара и я - бывшие одноклассники.
     Он поднес руки к лицу, и  Руди  впервые  увидел,  как  слабая  улыбка
мелькнула сквозь его заросшую бороду:
     - Она связала мне эти рукавицы в тот год, когда мы были  любовниками,
там, в Кво. Для четвертой сильнейшей на  Земле  магини  она  была  слишком
большой домоседкой. Лохиро никогда  не  сказал  бы  непреднамеренно  о  ее
смерти.
     - Это было тем, что на тебя свалилось? - тихо спросил Руди.
     - Отчасти. И мне не понравились его глаза. Но откуда он взялся, я  не
знал.
     - Значит, ты загнал его в ловушку.
     Ингольд,   горько   кивнув,   устало   двинулся   через   снег.   Че,
заартачившись, уперся, до предела натянув поводок, никто из  них  даже  не
подумал обучить глупое животное двигаться за ними -  упущение,  которое  в
тяжелые моменты Руди был склонен приписывать злобе аббатисы Гея.
     - Я поймал его в ловушку, - произнес Ингольд, -  и  убил  его.  Может
быть, они позволили ему  уйти.  Он  говорил,  умирая,  о  Тьме  -  она  не
множественна, она одна. Возможно, он был  одним  из  них,  и,  если  бы  я
вылечил его, мы смогли бы выяснить, что они знают, почему они воскресали и
как разделяются.
     - Да, - неловко выразил свое согласие Руди.  -  Что  еще  ты  мог  бы
сделать?
     Ингольд тряхнул головой.
     - Прежде всего быть поумнее. Признал бы связь между  так  называемыми
счастливыми местами и Тьмой. Занялся бы собственными исследованиями в  Кво
вместо игр в политику. Но ответ ушел, если он  вообще  был.  Тьма  в  этом
убедила. И прежде всего, возможно, ответа никогда не было.
     - Нет, был, - возразил Руди.  Он  оглянулся  на  старика,  когда  они
забирались по последнему крутому подъему и затвердевший снег  скрипел  под
их ботинками. - И есть. Должен быть.
     - Должен? - Ингольд пробирался за ним через сугробы,  таща  за  собой
упирающегося осла. - Одно время я думал, что  существует  причина,  почему
все происходит именно так, и что где-то есть ответы на все вопросы. Теперь
я в этом не уверен. Что заставляет тебя верить, что он существует?
     - То, что даже после уничтожения Кво Тьма следует за тобой по  пятам.
Ее силы загоняют тебя на край света и обратно, чтобы держать  подальше  от
ответа. Тьма думает, что у тебя  он  есть,  и  они  в  течение  всей  игры
опережают нас на один ход.
     Ингольд вздохнул и  остановился  на  заснеженной  дороге  с  поникшей
головой и скрытым в тени капюшона лицом. Порывы ветра обрушивались на  них
сверху, принося с собой запах черных вершин, ледника и  скал.  Их  окружал
туман, в  сгущающейся  мгле  в  ущелье  перевала  стали  появляться  серые
шатающиеся духи.
     - Значит, мы вернулись туда, откуда начали, - вымолвил он наконец.  -
К вопросу и ответу. Им нужен я один, они уничтожили всех, кроме меня.  Это
вопрос или ответ?
     Руди пожал плечами:
     - Какой из них ты собираешься решать?
     Ингольд бросил на него пронзительный взгляд и, не ответив,  продолжил
путь. Руди последовал за ним, проверяя посохом твердость почвы под снегом.
Вечерело. Холодный влажный ветер, казалось, пронзал его до костей.
     Старик впереди него остановился. Перехватив его  пристальный  взгляд,
Руди увидел серую чашу облаков, окутавших перевал.
     В ней, возникая из тени и ветра, материализовывались  темные  фигуры.
Словно по команде, они  выстроились  в  громадную  темную  авиаэскадрилью.
Ингольд  стоял  спокойно,  с  откинутым  капюшоном;  сомнение  и  страх  и
странная, непонятная надежда мелькнули в его обычно бесстрастных глазах.
     Руди тихо подошел сзади:
     - Это люди Джованнин?
     - Не знаю, - прошептал Ингольд.
     Затем по перевалу прокатился, словно сорвавшийся при  обвале  камень,
мужской голос.
     - Ингольд!.. - крикнул голос, и в сером тумане лицо Ингольда внезапно
побелело.
     - Вос! - неожиданно крикнул он и рванулся вперед с  такой  скоростью,
которую, знал Руди, он никогда бы не смог развить.  Как  хищная  птица  за
добычей, самая высокая из фигур отделилась из  общей  массы  и  шагнула  в
вздымающейся мантии к нему вниз. Они  встретились,  как  давно  потерявшие
друг друга братья, обнявшись в взбудораженном тумане и снеге, в  то  время
как остальные стали спускаться следом за Восом.
     Подойдя  ближе,  Руди  увидел  среди  них  Кару,   которая   натянуто
улыбалась. Остальных он не знал, но понимал, кем они должны быть. Их  было
по меньшей мере тридцать, всех возрастов, обоих полов и  различных  типов.
Многие из них были пожилыми, но один или два казались совсем юными. Вос  и
Ингольд все еще стояли, положив друг другу  руки  на  плечи.  С  откинутым
назад капюшоном Вос оказался  мрачноватым  стариком  с  бритой  головой  и
крючковатым носом, который напомнил Руди аббатису  Джованнин.  Глаза  были
цвета меда.
     Рядом  с  толпой  появилась  еще  одна  фигура:  необычно  маленький,
невообразимо древний отшельник, так съежившийся от  возраста,  словно  его
выжали и потом сушили под палящим солнцем пустыни лет эдак сто.
     - Кта!  -  радостно  воскликнул  Ингольд,  обнимая  его  узкие  плечи
свободной рукой. - В конце концов ты пришел!
     Маленький старичок улыбнулся сладкой, беззубой улыбкой и кивнул.
     - Руди, - произнес Ингольд, и Руди подумал, что  за  последние  шесть
недель  он,  наверное,  видел  больше  проявлений  эмоций   этого   обычно
невозмутимого колдуна, чем другие за десятилетия. - Руди, это наши люди, -
Ингольд одной рукой обнимал Воса, а другой дряхлого Кта, стоя между ними в
окружении остальных,  и  этот  союз  восторженных  незнакомцев,  казалось,
связывает их вместе неразрывными узами света.
     Лицо Ингольда почти светилось от радости:
     - Эти колдуны пришли на мой зов. Они ждали нас здесь, чтобы встретить
на обратном пути в Угловую башню. Друзья мои, - сказал он, - это Руди.  Он
мой ученик и один из нас.

                                    16

     В  отличие  от  курьера  Алкетча,  Руди  и  Ингольд  не   заслуживали
формального ритуала встречи, но из толпы, стоящей у ворот, отделились  две
фигуры и, торопливо спустившись по ступенькам, остановились в смущении.
     Руди встретился взглядом с Альдой, и душа  его  словно  вырвалась  из
тела и понесла его, невесомого, вверх по снежной дорожке.  Каким-то  чудом
оказалось, что он держит ее руки в своих. Свет факела обрамлял заплетенные
в косы волосы, а сердце влюбленного билось так громко, что Руди  казалось,
все в Угловой башне слышат это, и он говорил себе в отчаянии: это  секрет.
"Наша  любовь  -  это  секрет,  который  никто  не  должен  знать".   Руди
чувствовал, что задохнется, если  заговорит,  и  он  безмолвно  смотрел  в
бездонную глубину фиалковых глаз.
     Счастливый и пронзительный визг Джил вывел его из состояния  эйфории.
Девушка звучно  и  сочно  чмокнула  Ингольда  под  одобрительные  возгласы
стражников. Руди узнал среди них Януса, Сейю, Мелантрис, Гнифта.  Рядом  с
ними стояли служители  Церкви,  приветствуя  возвращающихся  после  долгих
странствий колдунов. Это был благородный жест, но, если честно, он смел бы
их всех к Черту, чтобы освободить ступеньки для идущей перед ним женщины и
себя.
     - Алвир там, - сообщила  Альда,  отступая  от  него  на  шаг.  Нежное
прикосновение ее пальчиков вызвало в нем  бурю  желания,  которое,  словно
эхо, отразилось в ее глазах.  Но,  помимо  этого,  он  уловил  в  ее  лице
какую-то  непонятную  уверенность  в  том,  что  ее  мужчина  должен   был
вернуться.
     - Они со Стюартом уединились еще утром,  -  пояснила  Джил,  все  еще
краснея от смущения. - Вы уж, ребята, не ругайтесь, - она освободила  руки
и потянулась, чтобы по-сестрински целомудренно чмокнуть его в  щеку.  -  Я
ужасно рада видеть тебя дома, негодник.
     "Дома, - подумал Руди. - Я был дома, у Западного океана, и  обнаружил
развалины". Он взглянул в ее глаза и сказал:
     - Ты знаешь?
     Она кивнула и оглянулась на Ингольда, Кта и Кару,  которые  никак  не
могли наговориться. Руди  обнаружил,  что  для  половины  из  них  Ингольд
Инглорион был живой легендой -  это  читалось  в  их  глазах.  Собравшиеся
вокруг этих троих являли собой сброд, бесхвостое стадо.  Руди  узнал  мать
Кары - Нэн, кто-то произнес ее имя, -  сгорбленную  белокурую  старушку  с
кудахчущим голосом, одну из немногих, кого Ингольд не  приводил  в  бурный
восторг. Кта был вторым - он беззубо улыбался всем и каждому, третьим  был
Вос.  Но  все  остальные,  от  маленького  толстяка  в  парчовой  чалме  и
разукрашенном халате и придурковатой рыжей девчонки  в  поношенной  рваной
одежде до черного ученого джентльмена в белоснежно чистой тоге и безвкусно
разодетого  мальчика,  смотрели  на  Ингольда  с  трепетом,  граничащим  с
поклонением.
     - А, Ингольд, Ингольд, послушай! - внезапно  закричала  Минальда.  Ее
синие глаза горели.  Она  протиснулась  сквозь  толпу  колдунов  и  крепко
вцепилась в его рукав. Мы нашли такие вещи, замечательные вещи!
     - Мы нашли  старые  лаборатории.  Они  в  целости  и  сохранности,  -
добавила Джил, и  Руди  оказался  в  окружении  прекрасных  дам,  которые,
перебивая друг друга и выразительно жестикулируя, стали рассказывать:
     - Вещи, которых мы не понимаем...
     - А Джил разыскивала пластинки...
     - Вентиляционные трубы и водокачки, комнаты старой обсерватории...
     "Как школьницы, - подумал Руди удивленно. - Школьницы  вывернули  все
наизнанку и нашли ключ к разгадке  Тьмы,  ради  которого  мы  с  Ингольдом
тащились в Кво, да так и не нашли".
     - ...И Альда унаследовала память Дома Дейра, которую мы обнаружили, -
завершила с триумфом Джил.
     Ингольд с нескрываемым удивлением посмотрел на  молоденькую  женщину,
так похожую на пугливую, непоседливую школьницу с косичками.
     - Ты?
     Альда кивнула, неожиданно смутившись:
     - Да, я. Но это происходит не так, как у Элдора.
     Она запнулась, но Ингольд сделал вид, что не заметил этого:
     - Тебе передалась память мужчины или женщины?
     Она заколебалась.
     - Не знаю. Скорее всего мужчины, ведь все идет от Ренвета.  Это  даже
не столько память, сколько признания. Больше всего  нам  помогла  эрудиция
Джил и ее карты.
     - Интересно, - задумчиво протянул колдун, - интересно.
     Он с секунду смотрел на девушку, дитя-супругу своего погибшего друга,
стоявшую рядом с Руди и искавшую его руку, спрятанную в складках ее  юбок.
Ингольд нахмурился на мгновение, но лишь на  мгновение,  он  повернулся  к
Джил и ласково обнял угловатые плечи.
     - И где это все хранится?
     Ему ответил Янус:
     - Все отнесли в  комнаты  в  дальнем  конце  Убежища,  которые  стали
кабинетом Джил-Шалос. Сейчас там беспорядок.
     - Колдуны прибывают с прошлой недели, - информировала Джил, пока  они
поднимались по лестнице через гулкий, темный проход  к  воротам.  -  Дакис
Менестрель прибыл первым, затем Грей и Нила, бывалые чародеи...
     - А Бектис был потрясен, - заявил Менестрель, с  восторгом  выписывая
пируэты на пролете моста. - До сих пор удивляюсь, как его не хватил удар.
     Когда они пересекали тускло освещенный проход, их провожали  праздные
и удивленные, враждебные и сочувствующие взгляды, подсчитывающие,  сколько
стражников сопровождает их.
     Они продвигались  в  луче  колдовского  света,  словно  в  светящемся
тумане.
     Ингольд остановился, любуясь хаосом, царившим среди колдунов.
     - У нас не было времени привести все в порядок, - извинялась Джил.
     - Приятно слышать, - сказал старик, осматривая длинную узкую комнату.
Руно, кожа и корзины, казалось, составляли большую  часть  мебели,  посохи
были  сложены  в  углах,  словно  винтовки  на  оружейном  заводе.  Наспех
сделанные полки были доверху завалены ветхими  книгами.  Голубоватый  свет
скользил, словно шелк, вокруг грушевидной  лютни  и  сверкал  на  сторонах
многогранников из белого и серого стекла, разбросанных на  столе,  полу  и
везде, где только можно. Пергамент, куски  воска,  запылившиеся  летописи,
свитки  заполняли  все  горизонтальные  поверхности,  находящиеся  в  поле
зрения, а на одном из немногих  стульев  лежала  большая  куча  домотканой
коричневой  материи  с  маленькой  сатиновой   подушечкой   для   булавок,
сверкающих, словно иглы миниатюрного дикобраза.
     Очевидно, раньше колдуны чувствовали себя здесь как дома.
     - Мы должны вам показать, - начала Альда.
     Но вмешался Вос:
     - Дитя, позволь им отдохнуть и поесть, - голос  у  него  был  грубый,
низкий  и  тяжелый,  как  у  хищника.  Он  бросил  взгляд  на   снабженный
наконечником посох, который Руди поставил в углу, а затем на  Ингольда.  -
Значит, ты нашел Кво?
     Ингольд закрыл глаза и устало кивнул.
     - Да, - вымолвил он.
     - А Лохиро?
     - Его больше нет.
     Вос сверкнул глазами на посох, на кипы книг, которые Руди и несколько
добровольцев положили на свободную часть стола, и внимательно посмотрел на
друга.
     - Так, - промолвил он.
     Глаза Ингольда расширились. Он изучающе посмотрел на  вытянутые  лица
остальных:
     - Что случилось, Вос? Говорю тебе, Лохиро убит.
     - Нет, - Главный Судья Кво положил  длинную  костлявую  руку  ему  на
плечо. - Остальные... да. Твои девочки мне все рассказали,  -  неторопливо
продолжал он, - об их находках - исследованиях счастливых мест  древности.
Уверен, что они совпадают с твоими собственными открытиями.
     Ингольд кивнул.
     - Но глубже, ведь они имели доступ к тому, к чему у тебя его не было.
     Только те, кто стоял рядом, расслышали шепот Ингольда:
     - Я должен был догадаться.
     - Возможно, - согласился колдун. - Но  ты  ошибаешься,  полагая,  что
Лохиро не знал этого.
     Ингольд бросил на него быстрый  взгляд.  Хотя  все  страхи  были  уже
позади, воспоминание о них внезапно вдвойне состарило его.
     - С самого начала я искал старые летописи  о  Дарках,  и  в  основном
безуспешно, - продолжал Вос. - Более ранних летописей, чем  времен  Форна,
нет, но твое упоминание о Гнездах Гея, Пенамбры  и  Дели  -  всех  крупных
центрах   колдовства   древности   -   казалось,   должно   было   служить
предупреждением. Вскоре после того, как Лохиро и Совет  закрыли  для  всех
Кво, я пришел к нему со своими предположениями. Он,  Анамара  и  я  начали
поиски и в городе, и в Сивардских горах  на  расстоянии  многих  миль.  Мы
подозревали,  что  Гнездо  где-то  под  самой  башней,  под  подвалом.  Не
торопясь, мы трижды  разобрали  и  собрали  основные  башни.  Поверь  мне,
Ингольд, даже ветры Тьмы не смогли бы проскользнуть сквозь щели в полу.
     Его странные глаза, на  мгновение  задержались  на  осунувшемся  лице
старика.
     - Все произошло, когда мы занялись горами.  Помнится,  Лохиро  первым
заговорил о Тьме как о единой  сущности.  Из  книг  мы  почерпнули  совсем
немного информации, хотя мои студенты  перевернули  все  библиотеки  вверх
дном, по слогам читали тома, написанные на  давно  забытых  языках,  чтобы
найти хоть что-нибудь, что угодно,  с  плачевным  результатом.  А  Лохиро,
глядя в зеркало Анамары, увидел в нем Силы Тьмы, сражающиеся в Пенамбре  и
Гее. Он сказал, что их сила в  многочисленности  и  движении,  что  знание
одного становится достоянием всех. Лохиро считал,  что  разгадал  загадку,
почему они покинули свои северные Гнезда и  воссоединились  для  атаки  на
Гей.
     Сперва он говорил обиняками.  Но  позднее,  когда  крупные  центры  и
города пали и мы обнаружили, что  не  приблизились  к  пониманию  сущности
Тьмы, которое помогло бы противостоять ей, он сказал, что мы должны  любой
ценой изучить ее сущность  и  что  единственным  шансом  может  быть  лишь
трансформация одного из нас.
     Лицо Ингольда побледнело:
     - Это же сумасшествие.
     - И я говорил ему то же,  -  горько  произнес  Главный  Судья.  -  Не
забывай, что мы были в безвыходном положении. Ходили слухи,  что  придется
без всякой  надежды  на  победу  выступить  из  Кво  и  сразиться  с  ними
волей-неволей. Лохиро заявил, что  сумасшествием  будет  слабому  человеку
решиться на это, а он себя таковым не считает. Он был горд, горд и отчаян.
Ты знаешь, что он всегда бросался  в  бой,  не  щадя  себя.  Наверное,  он
полагал, что его смерть - это самое худшее, что может произойти. Затем пал
Гей. Мы видели это в зеркале  Анамары:  увидели  тебя  с  Элдором  и  всех
остальных в углу пылающего Дворца и  больше  не  смотрели.  Была  глубокая
ночь, близился рассвет. Лохиро оставил нас в библиотеке, на сердце у  меня
кошки скребли, и я не заметил, куда он делся. Это не столь важно. Тот день
был горьким для нас, Ингольд. Мы искали тебя в зеркале, но  не  обнаружили
даже твоих следов. Мы оплакивали твою гибель.
     - Вполне резонно, - вздохнул Ингольд. - Я пересек Пустоту и  оказался
в другой Вселенной. Со мной был принц Тир. Лохиро искал меня?
     Вос покачал головой:
     - Не знаю. Никто из нас не видел его в тот день. Под вечер  завязался
разговор о походе в Карст, где мы видели много  беженцев.  Мы  знали,  что
Дарки вступят в бой и что единственным колдуном в радиусе сотен  миль  был
Бектис. Мы говорили об этом до самой темноты.
     Старый Судья вновь замолк, его странные глаза потускнели. В мерцающем
свете слышалось тяжелое дыхание  собравшихся.  Рот  Ингольда  был  скорбно
сжат, кровь отхлынула от лица, словно он потерял ее при ранении. Глядя  на
него, Руди  снова  увидел  руины  маленького  мирного  городка,  пахнущего
осенней  сладостью  виноградных  лоз,  дико  растущих  над   разноцветными
камнями, и шум морского прибоя.
     - Я не знаю, когда Лохиро обратился в Дарка, - тихо продолжил Вос.  -
Знаю только, что глубокой ночью мы все еще находились в  башне,  обсуждая,
как лучше поступить.  Затем  вдруг  стены  задрожали,  словно  от  взрыва,
раскалывающего опоры башни пополам, будто земля  под  нами  взорвалась.  Я
поднялся, но никто больше не смог сдвинуться  с  места.  Двери  библиотеки
распахнулись, и  я  увидел  в  проеме  Лохиро  с  отсутствующими,  пустыми
глазами, словно из сине-зеленого стекла.  Позади  него  был  такой  ураган
Тьмы, которого я никогда не видел. Он был Архимаг - лишь он мог  управлять
всеми нами.
     Ингольд покачал головой:
     - И все было кончено.
     - Анамара пыталась сражаться с ним. На какое-то мгновение я отчетливо
увидел ее лицо, мелькнувшее в схватке света и тьмы.  Но  у  меня  не  было
уверенности, что Лохиро вобрал в себя сущность Тьмы. Когда  этот  страшный
смерч ворвался в комнату, я перевоплотился в ужа, самое низкое  и  быстрое
создание, о  котором  успел  подумать.  Я  испытал  бездну  нечеловеческих
ощущений, различая лишь  мглу  и  крики,  огонь  и  мигание  света.  Башня
рушилась на глазах. Лохиро превратился в одного из них и  унесся  в  ночь.
Забравшись на камень, я видел мглу,  опускавшуюся  на  город,  и  огромные
столбы  огня.  Хэсрид  был  драконом.  Остальные  тоже  приняли  различные
обличья, чтобы сражаться, но Дарки и Лохиро смели  их  всех,  хотя  в  тот
момент мне было все равно. Я был змеей, со змеиными страхами и  желаниями.
Мне стало холодно и я спрятался до рассвета в камнях.
     Снова воцарилась тишина. В голубовато-бледном свете Руди увидел слезы
- слезы по Архимагу, по миру, в уголках которого они жили, по мечте  этого
исчезнувшего города, к которой когда-то они все  стремились.  Ингольд  уже
выплакал все слезы в Сивардских  горах  и  сейчас  устремил  отрешенный  и
опустошенный взгляд вдаль.
     Золотистые глаза Воса вернулись в настоящее:
     - Ты когда-нибудь бывал в чужой шкуре, Ингольд?
     Ингольд кивнул. Больше никто не шелохнулся.
     - Тогда ты поймешь, что после всего этого время для  меня  ничего  не
значило. Сколько мне его потребовалось, чтобы покинуть Сивардские горы,  я
не знаю. Пожиратели мелких насекомых  не  считают  дней.  Частью  мозга  я
понимал, что я человек и колдун, но меня это мало волновало. Возможно, это
был лишь траур. Я прятался в скалах и в одиночку полз сквозь мокрую траву.
Я был ничем... ничем. Но в глубине души я оставался человеком, и,  пока  я
медленно полз на восток уже далеко в пустыне,  у  меня  появилось  желание
отыскать Угловую  башню  Дейра  в  Ренвете  у  перевала  Сарда.  Это  было
человеческое желание, гораздо выше того, что могла почувствовать  змея.  И
добиться его исполнения мог только человек. Так я  стал  человеком.  Я  не
знал, - тихо закончил он, - что этот призыв исходил от тебя, мой друг.
     Ингольд вздохнул:
     - Наверное, бездумно ползать и извиваться было удобней, змей-маг.
     Линия, появившаяся в углу  широкого  кривого  рта,  слабо  обозначила
улыбку.
     - Жить на земле приятно, - отозвался Вос, -  но  компания  становится
надоедливой. Во всяком случае, я до  самой  могилы  буду  испытывать  ужас
перед грифом.
     - Да, - согласился, вспоминая, Ингольд, -  помню,  многие  годы  меня
мучили кошмары с собаками.
     - Э... э? - проскрипел тонкий голос.
     Нэн, ведьма, внезапно возникла в кругу,  ее  тусклые  глаза  сверкали
злобой.
     - Так приготовить тебе сверчковый суп, змей-маг? А тебе жирную  мышь,
Сэр Кот? Или вы собираетесь здесь стоять, пока не свалитесь от голода?
     - Мама! - воскликнула шокированная Кара. - Это...
     - Я сама знаю, что это, девчонка, - едко огрызнулась она.  -  Говорят
тебе, дай бедным мужикам перекусить перед тем, как они начнут  бахвалиться
былой храбростью.
     Сгорбленная спина заставляла ее задирать голову,  чтобы  смотреть  на
них, и Руди поймал себя на мысли, что ей не хватает лишь  черной  шляпы  и
метлы.
     - Спасибо, - произнес с мрачным видом Ингольд. - Ваша забота  трогает
меня до глубины души.
     - Ха! - проворчала она и  заторопилась  прочь,  к  уютному  местечку,
которое, догадался Руди, было общей кухней. В  дверях  она  повернулась  и
погрозила деревянной ложкой. Густая паутина седовато-белых  волос  спадала
на ее костлявые плечи, а глаза сверкали на хищном лице.
     - Душа, в самом деле! - продолжала она.  -  У  колдунов  нет  души  и
сердца. Я знаю, что говорю, так как одна  из  них,  и  сердца  у  меня  не
больше, чем у сорокопута.
     С этими словами она скрылась из виду.
     - Она права, - проговорил мягко Ингольд. Вос  был  шокирован,  а  Кта
засмеялся.

     - Алвир  обеспечивает  корпус  колдунов  тем  же,  чем  и  стражу,  -
объясняла Джил, пока Кара, ее мать  и  худая  рыжая  девочка  подавали  им
овсяный хлеб и тушеное мясо из общего котла. - Бектис все еще  обедает  за
высоким столом - думаю, потому, что еда там лучше,  но  полагаю,  что  они
оба, он и Алвир,  скоро  останутся  в  одиночестве.  -  Она  ухмыльнулась,
взглянув на Альду, которая сидела по-турецки на шкуре бизона между Руди  и
заснувшим принцем Тиром, разделяя радость неожиданного пиршества.
     Руди блаженно замурлыкал, не  в  силах  скрыть  счастье.  Впервые  за
последние два месяца он был вымыт, выбрит и спокоен, и новизна всего этого
доставляла ему удовольствие. Он был рядом с  женщиной,  которую  любил,  и
среди таких же колдунов, как и он сам. Во время  путешествия  он  даже  не
подозревал, что такое возможно. "Как странно, - мелькнула у него мысль,  -
заснуть под крышей".
     Он отыскал под мехами руку Альды, которая счастливо улыбалась.
     В тусклом свете ее лицо казалось  более  уверенным  в  себе  -  менее
смазливым, но более красивым, алогично подумал Руди.
     "Джил тоже изменилась", - решил он,  разглядывая  худую,  похожую  на
сухопарого подростка девушку, сидящую рядом с Ингольдом на полу. Она стала
нежной, хотя физически, наоборот, окрепла. Глаза у  нее  были  добрые,  но
жесткие линии  в  углах  рта  говорили  о  жизненном  опыте,  который  она
приобрела за эти два месяца.
     "Ладно, что за черт, - подумал он. - Мы все изменились.  Даже  старый
Ингольд".
     Может быть, позже старик вновь обретет ту  безмятежность,  с  которой
раньше смотрел на мир. Кво сломал что-то внутри него, и Руди надеялся, что
это излечимо.
     После первых приветствий и новостей Ингольд погрузился в молчание. Он
не произнес ни слова. Не сказать, что в  комнате  стояла  мертвая  тишина.
Когда  хор  чавкающих  ртов  утих,  нашлись  и  новости,   и   истории   о
приключениях, и большинство из них исходило от Руди, Джил и Альды.
     Сейчас, как и тогда, глаза старика не перескакивали с одного лица  на
другое - не пытаясь оценить, на что все они годны, хотя этого  можно  было
ожидать. Сейчас Ингольд лишь знакомился с ними -  добропорядочные  жены  и
любители   чая,   хулители,   которые   допустили   разрушение   Кво,   да
один-единственный ведущий аскетическую жизнь высохший  старик-отшельник  и
бродяга, по случайности оказавшийся таковым в середине жизни. Все они были
той силой, с которой Ингольду предстояло работать, силой, отданной под его
начало.
     "Неудивительно, что он выглядит, словно перегрелся", - подумал Руди.
     - Теперь, - наконец произнес Ингольд в завершение  приятной  трапезы,
ласково обняв Джил за плечи. - Покажите, что вы обнаружили.
     Словно по команде, Джил и Альда вскочили на ноги.
     - Мы обнаружили все там, - сказала  Джил,  показывая  дорогу.  -  Эта
дверь ведет в комнату с лестницей в лаборатории, обычно мы запирали ее  на
засов. Мы хранили там свои вещи...
     Многие уже видели  их  и  поэтому  остались  на  своих  местах.  Лишь
некоторые - Вос, Кта и Кара - последовали за Руди, Ингольдом  и  девушками
через небольшой дверной проем. Когда они зашли,  вокруг  них  образовалось
слабое  свечение  колдовского  света  -  комнаты  корпуса  колдунов   были
единственными в Угловой башне, имевшими хорошее освещение. На  столе  были
разбросаны сосуды, коробки, цепочки из ватерпаса, аппараты  из  стеклянных
шариков и золотых  стержней,  сплетенные  из  металлических  трубок  узлы,
волнообразные куски ничего не означающей скульптуры и  гладкие  непонятные
многогранники из белого и серого стекла.
     - Вот это поразило нас больше всего, - произнесла  Джил,  поднимая  с
пола один из них и бросая Ингольду. - Они были повсюду - под механизмами в
насосной комнате, на полках в кладовых, в сетках, натянутых над цистернами
в гидропонном саду. Но годятся лишь для Тира, который любит с ними играть.
     - Действительно, - Ингольд  повертел  в  руках  многогранник,  словно
проверяя  вес  и  пропорциональность.  Затем  совершенно  неожиданно   тот
загорелся в его руках, и мягкий белый свет согрел черты обветренного лица.
Он кинул его Джил, и та неловко поймала совершенно холодный многогранник.
     - Лампочки, - сказал Ингольд.
     - О... - пришла в восторг Джил. - О, как прекрасно! Но как же древние
включали и выключали их? Как эти штуки работают? - она взглянула на  него,
свет, исходивший из ее сложенных чашечками  ладоней,  падал  на  худощавое
лицо.
     - Они просто закрывали их, если  им  требовалась  темнота,  -  сказал
Ингольд. - Сам материал способен долго хранить свет и может зажигаться при
помощи очень простых средств. Многие из низших эшелонов  магов,  например,
факиры, способны это сделать.
     - Хм, - Руди взял один из белых кристаллов и  исследовал  дно.  -  Ты
должна была прочитать это, Джил. Здесь написано: "сто ватт".
     - Стукни его хорошенько, Альда. Но я действительно  должна  была  это
выяснить, так как никогда не задавалась вопросом,  как  раньше  освещалась
Угловая башня. И  находящиеся  в  подвале  гидропонные  сады,  комната  за
комнатой - совершенно без источника света.
     - Ты всегда выращиваешь марихуану в  чулане?  -  совершенно  некстати
спросил Руди.
     - Эй, у себя я выращиваю лишь то, что растет в чуланах -  грибы.  Но,
Ингольд, с таким освещением мы можем снова развести сады.  С  гидропоникой
мы сможем вырабатывать заряженную материю, практически не занимая места, а
внизу для этого достаточно тепло.
     - Ты можешь качать энергию из насосов, чтобы  нагревать  цистерны,  -
добавил Руди, - и греть таким образом воду.
     - Да, но нам не удалось найти основной источник энергии.
     - Он должен быть магически спрятан и изолирован, -  пояснил  Ингольд,
вмешиваясь в обсуждение, которое  угрожало  перейти  в  чисто  техническое
русло. - Насосы могут работать по тому же  принципу,  что  и  лампочки.  В
старые  добрые  времена  колдуны,  вероятно,   могли   выделять   сущность
материалов и делать их способными сохранять что угодно - свет  или  другую
энергию - неограниченное время.
     Джил, казалось, задумалась:
     - Ты имеешь в виду,  что  вся  Угловая  башня  работает  по  принципу
гигантской грелки для ног?
     - Естественно.
     - Фантастика, - произнес  Руди,  отходя,  чтобы  исследовать  осколки
стекла и металлических изделий, разбросанных на столе. Альда, взяв из  рук
Джил светящийся многогранник, нежно спросила:
     - Ты знаешь, что это на самом деле означает? Это  означает,  что  нет
больше шараханья  по  темным  коридорам...  или  беспокойства  о  месте  у
камина...
     - Это значит, что я не ослепну, читая эти проклятые книги  при  свете
крохотной свечки, вот что это значит, - Джил хотела  взять  со  стола  еще
один  кристаллический  многогранник,  когда  вдруг  застыла,  замерев   на
полпути. - Что за черт?..
     Лицо Руди, вернувшегося к ним, сияло от гордости. В  руках  его  были
соединенные в единое целое предметы, которые Альда принесла из лаборатории
и очень похожие сейчас на изогнутую тяжеловесную винтовку.
     - Что это? - Альда подошла со  стороны  дула  с  той  беззаботностью,
которую никогда не занимала концепция о  роли  оружия  в  ее  жизни.  Руди
инстинктивно поднял дуло ружья вверх.
     - Это, э-э... - в ее языке не было такого слова. -  Это  выстреливает
предметы из дырочки на конце.
     - Выстреливает что? - требовательно  спросила  Джил,  подходя  ближе,
чтобы рассмотреть. Она коснулась большого стеклянного пузыря, вставленного
в древко оружия. - Что за тип патронника?
     Руди вгляделся в конструкцию.
     - Не знаю, - ответил он, - но догадываюсь.
     Он поставил винтовку у правого бока, как стрелок на параде.
     - Это стреляет огнем. Какое же  еще  оружие  вы  бы  могли  применить
против Тьмы?
     - Это огнемет, - для этого слово в Восе нашлось.
     - Да. Скорее всего он работает с помощью магии.
     - Ты имеешь в виду, -  Альда  запнулась  от  удивления,  -  что  этот
огнемет может бить струей огня?
     - С помощью направляющего его ствола, - задумчиво проговорил Ингольд,
взяв оружие и неловко целясь.  -  Пламя  достигает  дальней  цели  гораздо
дальше, чем под силу колдуну. Но чем оно заправляется?
     - Не знаю,  -  с  готовностью  ответил  Руди,  голос  его  дрожал  от
возбуждения, - но если внизу есть  лаборатории,  у  меня  есть  чертовское
желание выяснить это. Ингольд, подумай об этом! Ты все  время  рассказывал
мне о третьем эшелоне магии, о людях, которые почти не имеют силы.  Факиры
и заклинатели, люди, которые не развили свое умение  потому,  что  Церковь
неодобрительно к этому относилась, и поэтому были  либо  опытные  колдуны,
либо просто человеческая  цивилизация,  прикрывающая  их.  Но  теперь  все
иначе.  Держу  пари,  что  мы  можем  создать  отделение  огнеметчиков  из
колдунов, находящихся здесь, и факиров, которых мы можем собрать в Угловой
башне. Вот так, Ингольд! Мы вообще напрасно отправились в Кво!  Ответ  все
время находился здесь!
     - Если это ответ, - сухо произнес  Вос,  -  то  почему  это  не  было
использовано против Тьмы три тысячи лет назад?
     Приструненный, Руди выглядел неуверенно и беспомощно.
     Главный Судья Кво скрестил на груди свои костлявые  руки,  глаза  его
сверкнули во мраке:
     - Ни в одном из наших исследованиях  в  Кво  я  не  нашел  ни  одного
упоминания об использовании этой штуки против Тьмы. Я убежден, что в руках
у тебя сейчас находится лишь плод неудачного эксперимента.
     - Или это никогда не  работало,  -  неожиданно  произнесла  Альда.  -
Потому что Джил и я нашли много  мест,  например,  лаборатории  внизу  или
насосные комнаты, которые выглядели так, словно их покинули в  спешке.  Их
просто закрыли и оставили.
     - Но почему?  -  спросила  Кара,  которая  стояла  все  время  молча,
наблюдая, как Кта складывал маленькие драгоценные камушки в  коробочки  на
столе.
     -   Не   знаю,   -   ответила   Альда,   -   что-то    случилось    с
инженерами-колдунами, строившими Угловую башню. Может, Церковь сослала  их
или уничтожила. Если это произошло неожиданно, они могли оставить огнеметы
внизу и уже не вернуться, чтобы их доделать.
     - Едва ли это разумно, - запротестовала Кара.
     - Никто не заключал меня в подвалы  под  Карстом  накануне  нашествия
Дарков, - едко заметил Ингольд. - Но мы имели дело с фанатиком.
     Возникло неловкое молчание. Руди прокашлялся:
     - Кх... Насколько вероятно, на твой взгляд, что это вновь повторится?
     Глаза Ингольда злобно сверкнули:
     - Боишься?
     - Нет, то есть... да. То есть...
     - Не бойся пока. Мы убедили Алвира в нашей полезности.
     - Что? - воскликнул Руди. - Мы - вся магия, которая у него  есть,  и,
считая присутствующих, это совсем не густо.
     - Действительно, Руди, - сказал Ингольд, и эхо былой безмятежности  и
прежнего самообладания почувствовалось в его  прищуренных  глазах.  -  Для
чего же еще существовал бы корпус колдунов? Военная разведка, конечно.
     - Черт возьми, - прошептал Руди.
     - Ингольд! - позвал из короткого коридора Менестрель Дакис. Остальные
подхватили:
     - Бог мой, Ингольд?
     Послышался  легкий  шелест  юбок,  и   в   дверях   появилась   рыжая
девочка-колдун с огромными глазами.
     - Милорд Алвир здесь, - выдохнула она, - спрашивает леди Минальду.
     Альда вздохнула, и Руди подумал, что она лишь немного пришла в  себя,
об этом говорила складка в уголке глаз.
     Руди криво улыбнулся:
     - Конечно, приятно быть дома, - как он и надеялся, ее это рассмешило.
     -  Лови,  -  крикнул  Ингольд.  Он  бросил   Руди   молочного   цвета
многогранник, зажег другой и кинул его Альде, затем передал  третий  рыжей
девочке. Светящийся ореол сопровождал их, пока они миновали  дверь.  Кара,
Кта и Вос шли следом, и их длинные черные тени развевались позади. Наверху
в общей комнате были  слышны  неразборчивые  голоса.  Смех  перемежался  с
бранью Нэн и легкой танцевальной руладой лютни Дакиса. Ингольд  подошел  к
столу, зажег четвертую лампу и подал ее Джил.
     - Спасибо, - сказал он, - ты хорошо поработала.
     Она взяла ее и, поскольку всего лишь раз держала его  горячий  посох,
мягкое свечение полилось сквозь ее пальцы:
     - Ингольд?
     - Да, дитя?
     - Я давно хотела спросить тебя об одной вещи.
     - Что такое?
     Она начала говорить,  затем  остановилась,  смущенная  и  неспособная
продолжать, ее тусклые, нетерпеливые глаза были необычно голубыми в  свете
лампы. То, что она должна была сказать, могло быть и не быть  ее  истинным
намерением.
     - Почему ты просил поддержать тебя  в  ночь,  когда  Дарки  атаковали
Угловую башню? Я знаю, что ты сохранял свет на посохе,  но  была  причина,
чтобы я держала его?
     Ингольд какое-то время молчал, не отвечая.
     - Да, - наконец вымолвил он, - это было непростительно с моей стороны
- просить твоей поддержки, поскольку это было моим делом, которое  привело
тебя сюда, и я не имел права подвергать тебя опасности.
     Она пожала плечами:
     - Это неважно.
     - Нет, - горько произнес он. - Видит Бог, я это делал довольно часто.
     Виноватость в его голосе и неприязнь к себе беспокоили и  пугали  ее.
Она взяла его за руку, чтобы он посмотрел ей в глаза.
     - Ты делаешь то, что должен делать,  -  ласково  сказала  она.  -  Ты
знаешь, что я последую за тобой куда угодно.
     - А это, - сказал Ингольд, и его скрипучий голос внезапно стал строг,
- как раз то, о чем я тебя просил.
     Но напряжение было вызвано чем-то в нем самом, и его тон смягчился:
     - Ты была единственной, кому я мог довериться. Джил, не исчезай.
     - Слишком большое доверие, - тихо произнесла она, - для того, кого ты
знал лишь месяц.
     Ингольд кивнул:
     - Но временами, моя дорогая, я чувствую, что знал тебя всю жизнь.
     Так они постояли еще одно мгновение, колдун  и  воин,  Ингольд  нежно
держал пальцы Джил в своей ладони. В его глазах она читала печальную книгу
паломничества - боль и одиночество,  и  лишь  отдаленный  призрак  прежней
безмятежности, столь неотъемлемой прежде. И еще что-то, не знакомое ей.
     Она не знала, что он прочел в ее глазах, но это заставило его отвести
взгляд. Нежно обняв Джил, Ингольд Инглорион  повел  ее  через  лабиринт  к
голосам и огням.