Александр Гейман.
   Рассказы

Автор о себе
Мы одиноки... Беззащитны... Неразумны!..
Овидий
Настоящий мужчина
Ковчег

   Александр Гейман.
     Автор о себе

      ГЕЙМАН, Александр Михайлович. Возраст средний. Полукровка
(германо-славянская) - папа, действительно, инженер, но  немец.
Филолог  (англ.яз.);  социолог. Литературный стаж более 25 лет.
Стихи, фэнтэзи, юмор. Есть  и  другое;  есть,  кстати,  и  эссе
"Поэзия:магия"   -   об   итогах  культуры  на  конец  ХХ  века
(околокастанедщина).   Любимые   поэты:   Блок,    Мандельштам,
Хлебников,  Цветаева,  Рембо  - да много кто. Любимые писатели:
Салтыков-Щедрин (вообще - вкусы классические).

       О  СТИХАХ.  Выставил  почти  все  лучшее - чувствую, что
зажимать у себя негоже. Не возражаю против всяческой распечатки
и  некоммерческого  издания  кем  угодно.  В  последнем  случае
настаиваю на том только, чтоб сперва  связались  со  мной  (для
сверки текстов, состава альбомов и т.д.).

       О  ПРОЗЕ.  Здесь  уже  сильный  коммерческий  интерес  -
пользуюсь Internet'ом как витриной для  своего  товара.  Помимо
представленного  есть  и  романы-фэнтэзи  "Рулетка  колдуна"  и
"Завоевания  Кхаммы".  Задумано  и  многое  новое.  Открыт  для
контактов с издательствами, спонсорами, лит.агенствами и т.д.

     Заранее благодарен всем читателям.
     Мой E-mail: geiman@psu.ru
     Сведения даны на август 1998 г.

     Александр Гейман.
     Настоящий мужчина

     - Так что  же, Бел, значит, завтра Главное испытание?
     - Да, отец,- почтительно отвечал юноша.
     Он стоял, склонив голову набок в знак уважения, как это
предписывалось при беседе со старшими родичами, а его отец
Глак сидел на скамье, вытянув вперед искалеченную левую ногу.
Бел давно уже кормил всю семью - он был добычливым охотником и
все еще, как все подростки, работал на огороде. Можно сказать,
что он и был теперь главой семьи, тем более, что его отец,
перестав ходить в набеги из-за увечья, в глазах соплеменников
не мог долее считаться воином и быть уважаем племенем. Но Бел
ни одним словом или движением не обнаруживал своего
превосходства, ведь Гонт говорил: настоящий мужчина соблюдает
все ритуалы. Правда, Бел еще не получил права так называться -
Главное испытание ему еще только предстояло. Но тем сильней
молодой охотник стремился пройти его, а до тех пор - свято
соблюдать все, что отличает настоящих мужчин от слизняков
вроде этих кемичей или беспомощных калек... вроде его отца
Глака.
     - Кто поведет тебя в Мертвую пещеру? - спросил меж тем
Глак.
     - Сам Гонт,- с невольной гордостью произнес сын.
     - Вот как?
     - Он удостоил меня этого после того, как я принес скальп
боевого вождя кемичей,- объяснил Бел.
     - Ну да, это было твоим предварительным испытанием.
     - Да, отец,- почтительно подтвердил молодой воин.
     Глак покивал и отчего-то вздохнул. Казалось, он
собирается сказать нечто особенное и для того и затеял эту
беседу - ведь все сказанное Белом его отец знал и сам. Однако
Глак все тянул, не решаясь приступить к этому важному, и Бел
осмелился спросить сам:
     - Что-то не так, отец?
     - Что? А... Нет, все правильно,- пробурчал Глак,
застигнутый врасплох этим вопросом среди каких-то своих
размышлений. - Я только хотел пожелать тебе удачи, Бел.
     Юноша склонился в поклоне.
     - Напутствуй меня, отец.
     - Да пребудет в тебе твердость духа истинного ипифта,-
произнес Глак традиционную формулу племени.
     Бел поцеловал землю перед собой и начал пятиться к выходу
из отцовской половины дома. Когда уже он был на самом пороге,
Глак внезапно окликнул:
     - Бел!
     - Да, отец?
     Глак заговорил, очего-то глядя куда-то в землю и с трудом
подбирая слова:
     - Бел... Там, в пещере... Возможно, Каск не такой уж
трус... не все обстоит так, как ты привык думать... Возможно,
мы, ипифты, не самые... м-м... отважные... Мы лишь смертные
люди, в конце концов, даже самые могучие из нас...
     Бел слушал с нарастающим недоумением.
     - В общем, я верю, что ты сумеешь сделать правильный
выбор,- промямлил отец. - Да! Иди...
     Бел вышел в большом смущении. Рассказывать о том, что
находилось в Мертвой пещере строго воспрещалось, и вот - его
отец чуть-чуть не проговорился о том вопреки табу. Да уж,
это, должно быть, и впрямь нешуточное испытание, раз его
калека-отец почти отважился заговорить об этом. Пойти и
броситься со скал он, например, не сумел - а это подобало бы
настоящему мужчине, если он перестал быть полноценным воином.
Что ж, старик любил Бела и был неплохим отцом, надо отдать ему
должное.
     Впрочем, на следующее утро все мысли о неудачнике Глаке
начисто вылетели из головы Бела - впереди был главный день его
жизни. Бела отвели к Гонту двое воинов в боевой раскраске.
Вождь ждал их в запретной для женщин части селения, на
площадке перед мужcким домом. Он подбодряюще улыбнулся юноше.
Здесь же на площади выстроились наиболее заслуженные воины
ипифтов и несколько юношей, сверстников Бела. Друзья с
завистью смотрели на Бела - им-то еще предстояло завоевать
право на Главное испытание. От этих взглядов грудь Бела
непроизвольно выгнулась колесом - еще бы, сам Гонт хотел
сопровождать Бела в Мертвую пещеру! Не каждому выпадает такая
честь.
     Гонт всмотрелся в лицо Бела и спросил:
     - Готов ли ты стать настоящим мужчиной, испытуемый Бел?
     - Да!
     - Что нужно, чтобы выдержать Главное испытание? -
спросил, вышагнув вперед, советник Гонта Чок.
     - Всегда помнить пять превосходств ипифтов над всеми
прочими! - без запинки отвечал Бел - он уже не раз был
свидетелем ритуала и назубок знал все вопросы и ответы.
     - В чем первое превосходство ипифтов? - выступил из строя
другой старейшина, Лас.
     - Только мы носим великое имя ипифтов!
     - Да!.. - взревел хор голосов, и мужчины на площади
вскинули оружие вверх.
     - В чем второе превосходство? - последовал новый вопрос.
     - Это наша мужская сила, все женщины кемичей мечтают о
мужьях-ипифтах.
     - Да!..
     - В чем третье превосходство?
     - Мы, ипифты, культурный народ, всегда стоим навытяжку
перед старшими, а дикари-кемичи этого не делают.
     - Да!..
     - В чем четвертое превосходство?
     - Нас избрал великий Логга для поклонения ему, а все
недочеловеки служат ложным богам!
     - Да!..
     - Пятое превосходство, Бел?
     - Мы - храбрее всех, самые отважные и лучшие воины, а все
кемичи - трусы, как Каск.
     - Да!..
     - И именно потому,- подытожил Гонт,- великий Логга
даровал нам Мертвую пещеру и Главное испытание. В этом -
доказательство всех превосходств ипифтов.
     - Да!..
     - Клянись, Бел!
     - Клянусь стать настоящим мужиной и скорей умереть, чем
уподобиться трусливому Каску!
     Довольный Гонт похлопал Бела по плечу.
     - Пора, юнец. Я отведу тебя сам, как обещал!
     Воины свирепо вопили и потрясали копьями и топорами на
всем пути до Мертвой пещеры, следуя позади за Гонтом и Белом.
У Первого камня они остановились и встали на Первую стражу.
Затем Гонт с Белом достигли Второго камня, и здесь остановился
Гонт.
     - Иди, юнец. Я подожду тебя здесь. Возвращайся мужчиной!
     "Когда-нибудь,- сказал себе Бел, продвигаясь меж скал к
пещере,- я стану таким же, как Гонт!" Он восхищался вождем -
его доблестью и множеством подвигов, и силой, и твердостью
духа. На топоре Гонта было пятнадцать засечек - по числу
скальпов кемичей, а его грудь и спину украшали фигуры орла и
барса - татуировка храбрейшего из вождей. Бел был готов
умереть - и не раз, а сотню - чтобы удостоиться такого
рисунка. И теперь он не боялся Главного испытания - он был
рад, что наконец-то допущен к нему.
     Бел вошел в пещеру и, как научил его Гонт, отвалил
большой камень, за которым был скрыт ворот для подъема
решетки. Подняв решетку, он осторожно пошел вглубь, давая
глазам привыкнуть к полутьме. Опасаться нападения зверей не
приходилось - и не только из-за решетки у входа. Мертвая
пещера на то и называлась Мертвой, что все живое избегало ее,-
здесь не водилось не только летучих мышей, но, кажется, даже
насекомых.
     Мало-помалу ход пошел под уклон, и Бела обступила
совершенная темнота. Но останавливаться было рано - сначала
надо было достичь Пасти, а потом ждать, что будет. Бел шел,
делая маленькие осторожные шаги и выставив перед собой руку, и
вот - он увидел ее: в темноте светилась прямо в воздухе
широкая полоса, очерчивающая круг чуть менее роста человека.
Сверху и снизу в этом горящем круге было по два острых угла,
как если бы это выставлялись клыки - из-за такого сходства
этому кольцу света и дано было название Пасти.
     Как учили, Бел присел на корточки и стал ждать, что
произойдет дальше. Он потерял счет времени, когда ему вдруг
показалось, что началось землятрясение. Все сильно качнулось,
у Бела даже клацнули зубы, а затем это световое кольцо
наплыло на Бела - или, может быть, его самого кинуло туда от
содрогания земли. Белу почудилось, что он угодил в какую-то
подземную воронку - его как бы что-то засасывало или
заглатывало в совершенно непроглядной темноте, и от этого Бел
испытывал чувство неудержимого животного ужаса.
     Он пытался вырваться и убежать, даже начал кричать,
призывая на помощь. Из этого ничего не получилось - рот ему
будто залепило, а все его удары пропали попусту - он словно
барахтался в каком-то вязком болоте. А затем Белу почудилось,
что он завис в совершенной пустоте - или, может быть, падал
куда-то на дно земли. Юноша потерял голову от страха и ни с
чем не сравнимого отчаяния - он вдруг осознал, что пропал
окончательно и помощи ждать неоткуда - ни от Гонта, ни даже от
великого Логги. Неизвестно как он знал, что пещеру завалило, и
ему никогда не выбраться наружу, но его ужасало даже не это.
Просто ему было невыносимо горько и больно от полного
одиночества и ужаса в этой нечеловеческой бездне, и он
сознавал лишь одно:   в с е   з р я.  Ни в чем не было ни
малейшего смысла - ни в его жизни, ни в жизни его
соплеменников, ни вообще в природе, и все эти схватки, охоты,
испытания, рождение детей, смерть, любовь, еда,- все это
шевеление тел и языков,- все это было попусту, полная чушь,
никчемнейшая бессмыслица,- и Белом овладело наконец ледяное
безразличие.
     В этом холодном спокойствии к нему неожиданно стало
приходить прозрение, понимание всего сущего и всех вещей на
свете. Бел не только ясно различал ненужность и мнимость всех
существ и существований, но и много чего помимо этого.
Пламенное отчаяние отпустило его, и Бел как будто откуда-то с
высокого неба разглядывал все на земле, существа и людей, их
жизни и смерти, понимая все их стремления и причины. Он с
презрительным безразличием видел, что все эти глупости о пяти
превосходствах ипифтов не просто совершенная ерунда, но
выдуманы из-за такого же отчания, что он переживал здесь в
Мертвой пещере - ложь, призванная заслонить эту вот
всеобщую никчемность, и не более того. Впрочем, кое-кому она
служила на пользу - тому же Гонту и старейшинам - удобный
способ держать в узде племя, особенно таких молодых идиотов,
как он сам. Но это не меняло дела - и Гонта, и старейшин ждало
такое же Ничто, которое поглотило его, Бела, и лишнее
мгновение отсрочки было опять же никчемным цеплянием за
никчемную жизнь.
     И когда Бел понял все это, ему вдруг показалось, что
стало светлеть - в непроглядной темноте неожиданно стали
проступать слегка светящиеся контуры предметов. Бел осознал,
что по-прежнему сидит на корточках - как оказалось, на краю
уступа. Бездна было внизу под ним - и Бел в нее еще не
свалился, как это померещилось ему раньше. Более того, ему
вдруг стал открываться противоположный край пропасти.
Неожиданно, будто вспыхнуло небесное пламя, этот берег
осветился весь, представ взору Бела в полной
головокружительной зримости. И насколько был кошмарен и
беспросветен мир, каким он открывался Белу до этого, настолько
же прекрасен и сияющ был этот представший мир. У Бела не
хватило бы не только слов, чтобы описать эту счастливую
красоту - у него недостало бы чувств, чтобы вполне ощутить ее.
Но... Но этот мир был   т а м,  на другом краю, отделенный
бездной, куда едва не угодил Бел.
     И вдруг - вдруг с того берега протянулся лучик, все более
яркий и широкий, и приблизился прямо к ногам Бела. Перед ним
был мостик - его приглашали к себе. Не помня себя от радости,
юноша вскочил на ноги и уже было занес ногу над этим лучистым
мостом. Но на него тотчас нахлынула волна жуткого страха: ведь
предстояло вновь заглянуть в ту же самую бездну! Бел боролся с
собой - и не мог заставить себя шагнуть вперед. Легче было
броситься на камни и принять смерть! Но снова пережить это
отчаяние и этот ледяной мрак... Нет, он не сможет. Он с ума
сойдет, и что толку? Бел попятился прочь.
     Изнемогая, он смотрел на этот мостик из света - и вдруг
повернулся и побежал прочь в кромешной темноте - у него не
было больше сил выносить этот раздор между призывом и страхом.
Он опомнился только тогда, когда, споткнувшись, полетел на
землю и больно ушибся. С колотящимся сердцем Бел сидел на
прохладном полу и понемногу приходил в себя. Глаза его, уже
привыкшие к темноте, кое-что различали - очевидно, он
находился уже не так далеко от выхода.
     Вот так Главное испытание! Значит, он провалил его.
Недаром старый Глак пытался предостеречь его. Хотя... А
почему, впрочем, провалил? - внезапно сообразил Бел. Да ведь
все они, включая Гонта и поколения ипифтов до него, все они
точно так же опрометью бежали прочь! А разве иначе они стали
бы городить чушь про настоящих ипифтов и пять превосходств? И
вдруг Бел осознал: ложь была даже больше. Ведь они не просто
испугались, струсили все до единого,- они еще и побоялись
признаться в этом.
     Этот-то страх и гнал их, как последних трусов, в набеги
на кемичей и прочих чужаков, этот-то страх и заставлял
соблюдать весь кодекс чести ипифтов - и все затем, чтобы лгать
самим же себе про собственную отвагу и силу духа. Белу
представилась вся картина - и он даже застонал. Его охватило
отчаяние почти той же силы, как в той бездне. Жить так из
поколение в поколение, лгать, глядя в глаза друг другу,
кичиться мнимой храбростью - а внутри себя знать правду про
свой страх и свое бегство - и про ложь, и... И ведь ни одного,
ни единого настоящего храбреца, чтобы хотя бы возмутиться этим
и попросту сказать правду! О-о-о!.. А впрочем... Почему же не
единого? Ведь был же Каск!
     Ну да, был, но... Но Каск же отступник. Он переметнулся к
кемичам. Говорят, будто у них есть своя пещера... Или нет, его
закидали камнями. Или... А не ушел ли он снова в Мертвую
пещеру? Кто-то говорил это... Бел поднялся на ноги и стоял,
собираясь с духом. Вернуться? Ох, нет. По крайней мере, не
сейчас. Поколебавшись, он пошел в сторону выхода. Нет, сейчас
он не сможет. Может быть, когда-нибудь... Он сделает другое -
он выйдет и скажет всем, что они лгут. Что они такие же трусы,
как он сам. Что...
     Нет, он ничего не скажет. Какой смысл? Его убьют, как
Каска, и все. Ославят отступником - да нет, просто осмеют,
скажут, что не смог пройти испытание. Вот что он сделает - он
вырастит сына. Настоящего воина! И когда тот придет сюда,
то...
     Бел уже подошел к месту первой стражи, где его ждал Гонт.
Вождь исподлобья смотрел ему в лицо, и Белу на мгновение
почудился страх в глазах Гонта. Храбро улыбнувшись, Бел сделал
свирепое лицо и процедил сквозь зубы:
     - Дайте мне поскорее копье, я пущу кровь этим
ублюдкам-кемичам!
     - Молодец! - радостно вскричал Гонт. - Ты - настоящий
мужчина.

       1-2 марта 1998 г.

     Александр Гейман.
     Мы одиноки... Беззащитны... Неразумны!..

     - Лас! - поправил отшельник Фардо, значительно подняв
палец. - Лас, а не Мас. Лас-рей-ви-ну.
     Сокк Шавва недоверчиво уставился на старика.
     - Но во всех свитках и преданиях резиденция Мондовирта
называется Масрейвину,- возразил наконец знаток древностей.
     Старик Фардо похихикал.
     - Тем более смешно полагаться на эти байки,- назидательно
заметил отшельник. - Масрейвину было торговым городом, что-то
вроде круглогодичной ярмарки. Но Мондовирт Фим там не жил. Он
жил вон там,- Фардо махнул рукой, показывая направление,- по
другую сторону этих холмов. И Ласрейвину было его гнездом,
крепостью. Его так назвали из-за прозвища, которое получил сам
Мондовирт - Ласрейвину.
     Сокк Шавва ошеломленно поморгал. Неужели все это правда?
Неудивительно тогда, что в старом городище никто не нашел
никаких сокровищ - ни кладоискатели-любители, ни две ученые
экспедиции из Дхаранга. Но...
     - Но отчего же... Я хотел сказать - откуда ты знаешь это,
Фардо?
     - Я наткнулся на его печать,- объяснил Фардо. - Тогда я
еще пас коз и слонялся там и сям по горам. Староувестийский
язык еще не выветрился из моей памяти, и я сумел разобрать
полустертые руны. А потом я наткнулся и на лаз.
     - Лаз?
     - Да, лаз - проход, через который можно проникнуть в
развалины крепости Мондовирта, в подземелье.
     - И ты не попытался найти сокровище! - вскричал Сокк
Шавва.
     Фардо снова захихикал - на этот раз еще насмешливей и
веселей. Некогда он был, как и Сокк Шавва, ученым сухарем,
книжным червем из Каванги - прибрежного государства, соперника
Дхаранга по части торговли и славы покровителя наук. Фардо
хорошо знал семью Шаввы - он бок-о-бок с его дедом преподавал
в Ликее, вот почему теперь Фардо принял Сокка довольно
любезно. Он не отказал ему в приюте, что, по слухам, иногда
случалось при встречах с горе-кладоискателями,- богатыми
молодыми бездельниками, что, прихватив девчонок, приезжали
развеяться сюда в горы. А теперь вот Фардо поделился столь
бесценными сведениями!
     - Сокровище? - переспросил меж тем Фардо, весело хихикая.
- Хе-хе... Сокровище! Слушай, Сокк, внук Шаввы, если уж я
оставил покойные кабинеты Ликея и разочаровался в науке, то
неужели какое-то золото,- которого, кстати, тут и нет,- может
меня соблазнить?
     - Нет, я имел в виду,- поправился Сокк,- неужели не
интересно отыскать в этих развалинах ключи к разгадке тайны?
Ведь про Мондовирта сами чародеи рассказывают легенды...
Кстати, откуда ты знаешь, что в развалинах нет золота?
     Отшельник пожал плечами:
     - Проверь сам, Сокк. Ночуй здесь, а утром я могу тебя
проводить. Вот только подумай - действительно ли это тебе так
нужно? Это сокровище или, как ты говоришь, ключи к тайне?
     - Ты же сам был исследователем, Фардо,- отвечал Сокк
несколько недоуменно. - Кто же из ученых откажется от
возможности узнать больше?
     - Ну, что же, это не худший из способов чем-то занять дни
жизни,- миролюбиво отвечал Фардо.
     Утром он проводил Сокка к месту. Они взошли на гору, и
отшельник посохом показал:
     - Вон там, за теми камнями. С твоего позволения, я не
буду трудить свои старые ноги.
     - Спасибо, профессор Фардо,- поблагодарил молодой
мужчина,- я сам отыщу лаз.
     - Ох, годы, годы... - прокряхтел бывший профессор Ликея -
и неожиданно легкой походкой стал спускаться по склону.
Трабос, пес Фардо, тявкнул и вильнул на прощание Сокку, а
затем последовал за хозяином.
     Сокк нетерпеливо сбежал с холма. Фардо говорил, что в
подземелье как будто бы сохранились какие-то вещи и книги.
Подумать только - книги самого Мондовирта! Вот так редкостная
удача... впрочем, чур, чур! - как бы не сглазить. И угораздило
же не кого-нибудь, а старого Фардо разгадать тайну. Ведь все
искали таинственное наследие в развалинах Масрейвину - то-то
они все вместе нашли несколько горстей медяков!..
     Сокк протиснулся в лаз, и сердце его забилось. А вдруг...
Он чувствовал себя скорее любопытным мальчишкой, нежели
ученым. Впрочем, повод для дальнего путешествия был у него
уважительный. Формально он не искал сокровища Мондовирта. В
одном редком манускрипте он обнаружил кое-какие намеки, по
которым смог рассчитать местоположение того, что, возможно,
дало основание для многовековых пересудов о наследии
Мондовирта. Оставалось только проверить эти вычисления на
месте, вот в этих самых развалинах, а там можно будет
приступать к труду о древних пропорциях фортификации и... ну,
там видно будет. Хорошо, что уже у самой цели Сокк получил
бесценную подсказку от Фардо - вот бы он стал сверять древний
план с другим городищем! Надо же, Лас! - Лас, а не
Масрейвину!.. И может быть, осенило внезапно Сокка, эта же
разница в одну букву даст ключ и к заклятию, что он нашел в
той же рукописи.
     Подземелье, куда попал Сокк, поначалу было не таким уж
беспросветным: это был еще не подвал, а нижние этажи,
заваленные песком и глыбами, упавшими сверху, с обветшавших
стен и перекрытий. Но дальше ход вел вглубь, и Сокк зажег
захваченную масляную лампу. Неожиданно у него появилось
чрезвычайно сильное чувство, что за ним кто-то наблюдает.
Казалось, какие-то тени мелькнули по стенам, и Сокк нервно
заозирался. Он стал успокаивать себя тем, что в такой
бесплодной глуши нечего бояться ни разбойников, ни хищников -
ни тем, ни другим просто нечем было кормиться. Последней
поживой были козы Фардо, да и тех старик продал уже несколько
лет тому назад и теперь жил с огорода, который мог пропитать
разве что такого высохшего аскета, каким стал он сам. И все же
- кто-то, казалось, незаметно сопутствовал Сокку, разглядывая
его скорее с любопытством, нежели враждебно.
     Сокк поплутал, пока сумел, наконец, соотнести
восстановленный им план здания с расположением комнат и ходов
подземелья. Несколько раз он обошел все по кругу, надеясь
увидеть что-либо, что даст ему последнюю подсказу. Но никаких
знаков или надписей не попадалось - только сухая пыль под
ногами да гальки. Он уже второй раз долил масло в лампу, и
свету оставалось минут на сорок. Неужели же все путешествие
было зря? Досадно!..
     Решив снова заночевать у Фардо и назавтра вернуться,
захватив побольше масла, Сокк разочарованно побрел к выходу.
Черт бы с ним, с тем местом на старинной карте, но где же хотя
бы книги, которые вроде бы видел Фардо? Сокк огорченно
вздохнул. И вдруг - как бы в ответ послышался другой вздох, не
менее обиженный и разочарованный. Сокк остановился.
Послышалось? Или - это эхо? Вдруг в шаге от него по стене
трепыхнулись странные тени. Сокк поспешно оглянулся - никого.
Тени снова взметнулись, и Сокку почудилось - в стене есть
просвет, и вот оттуда-то кто-то и глядит на него. Испугавшись
и рассердившись одновременно из-за этого страха, Сокк грозно
рявкнул:
     - Эй, кто тут? А ну, выходи!
     Для пущей убедительности Сокк стукнул по стене кулаком.
Удар был не слишком силен, и однако - кладка кирпичей рухнула,
будто только того и ждала. Глазам Сокка открылась ниша, в
которой не было абсолютно ничего. Впрочем... Нет, вот на стене
какая-то надпись, какие-то буквы, вытесанные в камне. Сокк
поднес лампу ближе и наполовину наощупь разобрал фразу на
староувестийском: КМЮЧ МАСРЕЙВИНУ ЛОНДОВИРТ ФИЛ. Ниже в стену
был вбит какой-то гвоздь, из сплава наподобие бронзового. Он
был не тронут временем - без патины или ржавчины.
     Сокк хмыкнул. Значит, все-таки Масрейвину! Фардо ошибся.
Но почему Лондовирт Фил, а не Мондовирт Фим? Непохоже было,
чтобы часть буквы М стералсь в обоих словах. И кстати, что это
такое - кмюч? И Сокка вновь осенило: все проще некуда, здесь
же явное указание, что Л и М заменяют одна другую! Итак,
надпись гласила:
     - Ключ Ласрейвину Мондовирт Фим,- вслух произнес Сокк. -
Он вновь пожал плечами - а что это за ключ? К чему?
     Может быть, этот гвоздь? Он протянул руку и неожиданно
легко вынул гвоздь из камня. Повертел его. Гвоздь и гвоздь.
Может быть, снова откуда-то пришла догадка, надо прочитать
заклинание? Если, конечно, эта абракадабра в той книге и
впрямь заклинание... Сокк прочитал текст несколько раз.
Никакого результата. А может быть, шепнул ему внутренний
голос, заменить во всех словах Л на М и обратно? Опять без
толку. Впрочем, нет, нет - гвоздь в руке Сокка вдруг
засветился, будто лучина, и - растаял, как кусок сахара в
воде. Сокк ждал, что будет дальше.
     Ничего. Только стал коптить фитиль в лампе, вытягивая
остатки масла из колбы. Разочарованный и раздосадованный, Сокк
поторопился к выходу наверх. Надо будет обсудить все со старым
Фардо - может, он опять что-нибудь подскажет...
     Сокк поднялся наверх, и опять - какие-то тени мелькнули
рядом. Теперь к ним добавился еще и шорох и, показалось
Сокку, перешептывание. "Не здесь,- померещился Сокку слабый
женский голос,- позже, у выхода". Боясь оглянуться, кавангиец
поторопился выбраться наружу.
     Он вылез под лучи послеполуденного солнца и вдруг -
услышал протяжный стон. Это не было вскриком боли или
мучения,- скорее, вздохом глубокой тоски по чему-то желанному
и недостижимому.
     - Мы одиноки,- прошелестел по воздуху сладкий голос.
     Сокк шарахнулся и принялся нервно озираться по сторонам.
     - Мы одиноки! - повторилось громче и настойчивей.
     Кавангийский историк глянул прямо перед собой, и челюсть
его отвисла: впереди на камнях сидела обнаженная красавица с
рыжими волосами до пят и с глазами изумруднее изумрудов. Она
держала на коленях и гладила огромную рыжую кошку с глазами
точь-в-точь как у самой незнакомки. Кошка поглядела на Сокка и
жалобно мяукнула.
     - Мы одиноки! - в третий раз пропела нагая красавица,
голосом просящим и сладостно-томным одновременно.
     В тон этой жалобе откуда-то сверху раздался могучий
сокрушенный вздох. Сокк непроизвольно вскинул голову, и ему
стало плохо: над ним, возникнув неведомо откуда, нависал
гигант, ростом повыше пары слонов и еще более могучего
сложения. Испугаться по-настоящему, однако, Сокк не успел -
великан скорчил плаксивое лицо и, глядя на Сокка взглядом
ребенка, ждущего утешения от доброй мамы, проревел:
     - Беззащитны!
     И гигант грязным кулаком размазал слезы по своему лицу -
довольно добродушному, но без каких-либо признаков
умственного развития. Он преданно ел глазами Сокка, словно
ожидая, что вот Сокк-то, наконец, защитит его - или их - от
невзгод и опасностей этого скверного мира. А вслед за тем
послышался еще один голос, тонкий и какой-то инструментальный,
- он напомнил Сокку звук несколько расстроенной клавесинной
струны. Этот голос протренькал:
     - Неразумны.
     Глаза Сокка подвинулись на этот клавесинный писк, и он
заметил у сандалии великана свисающего на какой-то
металлической нити не то краба, не то паука размером с
обычное блюдце. Этот краб-паук был похож на приплюснутую
шкатулку почти квадратный формы, но по бокам его тела шли
красные маленькие глазки. Все трое выжидательно смотрели на
Сокка - впрочем, за выражение глаз паука-краба Сокк, конечно,
поручиться не мог - они просто слегка поблескивали или
светились.
     - Что вам от меня надо? - выдавил наконец из себя
историк.
     Все началось сначала:
     - Мы одиноки!.. - пропела-промурлыкала голая девица.
     - Беззащитны! - проорал, обливаясь слезами, великан.
     - Неразумны,- пропищал струнным голоском красноглазый
краб.
     Сокк не мог взять в толк, что ему делать. Может, дать
деру, пока не поздно? Хотя вряд ли можно убежать от такого
громилы...
     - Хм... Ну, я пошел,- пробормотал он наконец и сделал шаг
в сторону.
     - А мы? - заголосили все трое. - Ты не возьмешь нас с
собой?!.
     - Н-ну, я... - Сокк взглянул на нагую красавицу, смущенно
отвел глаза, взгянул на гиганта, втянул голову в плечи и
решительно отказался: - Нет! Не возьму!
     - Мы незаметно! - пропела зеленоглазая девица.
     - Тихонько! - прогромыхал великан, и оглушенный Сокк
затряс головой.
     - Невизуально,- дополнил краб-паук.
     Не зная, что отвечать, Сокк только разевал рот. Голая
девица как-то неуловимо быстро оказалась возле него и припала
к нему жарким телом.
     - Ну, пожалуйста! - сладко прошептала она. -
Пожалуйста...
     Сокк ощутил такое томление и блаженство, какого до сих
пор не дарили ему объятия самых нежных и пылких красавиц. Он
начал терять сознаие и сам не заметил, как его губы разжались
и ответили утвердительно на эту мольбу.
     - Он согласен! - ласково пропела зеленоглазая фея.
     - Согласен! - ликующе проревел великан.
     - Согласен,- пискляво протренькал паук-краб.
     В один миг все они пропали из виду. Сокк ошеломленно
потряс головой. Может, ему все померещилось? Или это
охранительное наваждение Мондовирта? Да уж, это и впрямь
небезопасно - тревожить покой чародея, даже умершего.
     С полной путаницей в мыслях Сокк добрел до хижины Фардо.
Вернее - до того места, где она была еще утром. Теперь же ее
не стало - ни малейшего следа. Сокк не заблудился, как решил
было поначалу - все остальное было на месте: колодец и
тропинка к хижине, и дерево, в тени которого они вчера
беседовали с Фардо, попивая травный чай - да вот и след от
треножника с котелком чая. А... где же тогда дом, где сам
Фардо? Еще одна загадка! И серьезное затруднение, между
прочим,- вместе с хижиной отшельника исчез багаж Сокка и все
деньги. Как же быть?
     В неясной надежде, что все как-нибудь само собой
разрешится, Сокк решил подождать Фардо здесь, а если тот не
появится - переночевать и с утра добираться до города.
Предстояло два дня пути натощак, если не повезет встретить
кого-нибудь раньше, и Сокк приуныл. К тому же, к вечеру стали
собираться тучи, суля грозу. Сокк приуныл еще больше, но
ближайшим укрытием было подземелье Ласрейвину, а возвращаться
туда он хотел меньше всего. Что ж, он насобирал веток и травы
и устроил себе лежанку и подобие шалаша над ней.
     Против ожидания, Сокк быстро уснул - видимо, приключения
минувшего дня были слишком утомительны для его мозга, и он
спешил дать себе отдых. Ночью действительно началась гроза. Но
Сокка это не коснулось никоим боком - ни ветер, ни ливень, ни,
избави Бог, удар молнии. Когда он проснулся все же от особенно
громкого раската грома, то молния высветила его глазам
поразительную картину: над собой Сокк увидел давешнего
великана - он, казалось, еще прибавил в размерах. Гигант
держал над Сокком ладони, сложенные вместе в подобие шатра.
Вряд ли Сокк догадался бы, что этот шатер - ладони гиганта, но
в этот самый миг великан как раз наклонил голову, заглядывая,
чтобы проверить, как там Сокк. На самом же кавангийце лежало
что-то теплое и шерстяное, укутав его с головы до ног. Кто-то
промурлыкал Сокку в ухо:
     - Спи, крепко, милый, все спокойно...
     - Может быть, показать хозяину электрическую схему грозы?
- клавесинно пискнул знакомый голос. - Весьма любопытное
распределение напряженности.
     - Отнюдь, Вырик, уймись,- мурлыкнул сладкий голос, - его
специальность история.
     Сокк поспешил провалиться в сон.
     Утром он проснулся в отличной настроении, свежий и
полностью отдохнувший. На свежую голову он стал размышлять над
вчерашним и понял, к своему стыду, что свалял дурака. Как это
он не сообразил расспросить вчерашних знакомцев о них самих?
Ученый, называется!..
     Сокк открыл глаза и вспомнил, что не ел уже почти сутки.
Огорчиться этим ему не пришлось - в головах у его травяной
постели была разложена снедь - как раз все те блюда, что он
любил: говяжий язык, острый сыр, пара некрупных форелей,
копченых с пряностями, и чидайское некрепкое пиво. Да уж, его
гастрономические пристрастия не были секретом для неизвестного
доброхота! Однако вчерашней тройки тоже нигде не было видно.
     Сокк не стал ломать голову над всем этим, а всласть
наелся и тронулся в путь. До полудня все проходило без
приключений - ни шороха, ни тени вчерашних загадочных существ.
Но когда Сокк остановился передохнуть, чьи-то невидимые руки
услужливо подвинули ему возникшее из ниоткуда ложе, а теплый
ветер принялся ласково овевать его щеки, отгоняя прочь
докучных комаров и мух. Сокк, не отвлекаясь на это, снова на
славу закусил и решил, что настала пора с этим что-то решать.
     - Эй! - благодушно позвал он воздух. - Появитесь, что ли.
     - Мы одиноки! - пропела девица - в этот раз она появилась
без кошки.
     - Беззащитны! - прогромыхал гигант.
     - Неразумны,- хором с крабом-пауком произнес Сокк. - Это
я уже слышал. Кто вы такие? Чего хотите? Как вас зовут?
     Он ожидал, что они снова затянут свою песню про
одиночество и так далее, но нет:
     - Фим,- представилась девица.
     - Мондо,- пророкотал великан.
     - Вирт,- тренькнул краб-паук. - Вирт Ласрейвину.
     - Можно проще,- добавила рыжая фея. - Мы его зовем
Вырик.
     - Хм-хм,- ошеломленно заперхал Сокк. - Вы что же - все
вместе и есть тот знаменитый волшебник Мондовирт Фим?
     - Он нас бросил,- заныла девица. - Он нас покинул!..
     - А! - сообразил Сокк. - Значит, вы трое и есть то
сокровище Мондовирта, которое все эти столетья пытались
разыскать?
     - Коэффициент интеллекта двадцать четыре процента,-
тренькнул Вирт.
     - Это он про кого?
     - Это Вырик про тебя,- сообщила Фим, поедая Сокка
влюбленными глазами. - Он произвел измерения.
     Сокк закусил губу.
     - Это кто каким-то там крабам позволил мерять мой
интеллект? - запальчиво поинтересовался он. - Что это значит -
двадать четыре процента?
     - Четверть возможного для среднеразвитого интеллектуала,-
тренькнул Вирт. - Это относительно хороший показатель.
     Сокк побагровел. Чуткая Фим мгновенно уловила его
настроение и сделала нагоняй крабу-пауку:
     - Вырик, ты совершенно нетактичен! Сокк обиделся, Сокк
расстроен!
     - Мы неразумны,- извинительно пропищал Вырик.
     - Да уж,- согласился Сокк. - Ну, а теперь - чего вы от
меня хотите?
     Троица наперебой принялась уверять, что им ничего не
надо.
     - Но вы преследуете меня по пятам! - не поверил Сокк. -
Зачем?
     Рыжая девица, влюбленно хлопая зелеными глазищами,
напомнила:
     - Но ты же сам позволил нам сопровождать тебя...
     В общем, Сокк битый час пытался добраться до истины, но
не преуспел. Они определенно что-то скрывали, но что? Сокк
заходил то с одного боку, то с другого - то пытался
расспросить напрямую, что они за существа, то заводил разговор
о Мондовирте, надеясь, что они как-нибудь проговорятся.
Гигант, очевидно, был простодушен, но столь же и несведущ ни в
чем, а изумрудноглазая ведьма легко обходила его ловушки.
Наконец, Сокка надоумило вспомнить о Фардо. Он поинтересовался
его судьбой.
     - Он плохой,- заныла Фим. - Он не стал с нами дружить!
     - Он не принял нас! - скорчив детски-обиженное лицо,
проревел Мондо.
     - Он просчитал варианты,- клавесинно пискнул Вирт.
     - Ох, какой ты дурак, Вырик! - укорила девица. - Не
слушай его, милый...
     Но Сокк начал усиленно расспрашивать и наконец уяснил,
что именно старый Фардо каким-то образом вызволил эту троицу
из заточения в развалинах. Однако престарелый ученый почему-то
не захотел иметь с ними дело. Правда, он пообещал им, что
пошлет кого-нибудь взамен себя - и этим кто-то оказался Сокк.
Получалось, старик все подстроил нарочно - включая эти
подсказки про Л и М. Вот только зачем? Сокк заподозрил что-то
неладное - должно быть, у старого хитреца были на то какие-то
веские основания. Он налег на вопросы, и тут, как бы между
делом, Фим вставила, что Вирт знает наизусть все хроники
МГодана Третьего. Эти хроники были страстью Сокка, его
"пунктиком", и историк забыл обо всем на свете.
     - ...В год хвостатой звезды,- тренькал Вирт,- сын МГодана
ПВодин поднял мятеж в западных областях. По наущению
злокозненного дяди негодный принц провозгласил короля
смещенным с престола и...
     - Откуда ты все это знаешь? - спросил наконец совсем
ошалевший от бесценных сведений Сокк.
     - Вирт знает все анорийские хроники,- отвечала Фим.
     Теперь кавангийскому историку стало по-настоящему плохо -
разумеется, плохо от избытка счастья. Усомниться в правдивости
сказанного ему даже не пришло в голову - что такое для
волшебника Мондовирта было вложить в своего помощника знание
всех хроник. Сокк представил себе все те загадки, что теперь
будут разрешены, и тот рывок, что с его помощью... ну, хорошо,
с помощью знаний Вирта сделает историческая наука... Да... Они
еще что-то обсуждали и, кажется, сошлись на прежнем,- Сокк
подтвердил свое согласие на общество этой троицы. Опять,
"невизуальное" - до тех пор, пока сам Сокк не захочет
обратного.
     Потом - Сокк уже не помнил этого отчетливо - он вроде бы
пожаловался на долгий путь до дому. И, кажется, обмолвился,
что вообще-то хотел бы сначала завернуть в Поддирах - там, по
слухам, были уникальные манускрипты в библиотеке царя Агакхи.
Дальнейшего он не запомнил. В ушах его стоял какой-то звон, в
глазах туман, и вдруг - все пропало.
     Сокк огляделся - он стоял где-то совсем в другом краю, у
края дороги, ведущей к городу, - и город этот, как было
заметно даже с расстояния, был непохож на те, к которым привык
глаз Сокка. Во-первых, все было гораздо роскошней - много
причудливых высоких зданий и башен, ярко и разноцветно
окрашенных. А во-вторых, стиль и сам дух архитектуры был далек
от простой геометрии зодчества Северо-Востока, где обитал
Сокк.
     Кто-то шепнул ему в ухо: "Это Бонгат, столица Поддираха"
- а вслед за тем клавесинное треньканье принялось снабжать
Сокка грузом сведений по истории Поддираха, его этнографии,
географии, экономике и так далее. Но Сокк скомандовал всем
заткнуться и не спеша направился к городу. Он был одет
по-походному и, видимо, не слишком выделялся на глаз туземцев
- внимания на него обращали мало. Однако в воротах Бонгата его
остановили стражники, опознав чужеземца. Сокк заплатил пошлину
- у него невесть откуда оказался кошелек с суммой денег более
чем солидной - и на расспросы о себе и цели прибытия отвечал,
что, как историк, хочет поработать в государственных архивах
Бонгата,- если, разумеется, на то будет высочайшее
соизволение. На это стражники от души расхохотались, и один,
подмигнув, сделал странное замечание:
     - У этого архива черные глазки и корона на голове, да?
     - Не он первый, не он последний,- философически заметил
напарник и зевнул.
     Голос в ухе Сокка тотчас растолковал подоплеку:
     - Принцесса Вигира на выданье и устраивает состязание для
претендентов.
     Это объяснило Сокку поведение стражников, но
заинтересовало его мало: Сокк был закоренелым холостяком и
к тому же, не интересовался возможной наградой. А она, как
нашептывала ему Фим, состояла в наследовании престола
Поддираха, но это Сокку было и вовсе ни к чему. Так что он
выбрал - по подсказке Фим - постоялый двор поприличней, а
утром отправился во дворец договориться насчет допуска в
архивы и всего прочего, что ему требовалось.
     Дождавшись приема у секретаря, Сокк стал излагать
причину своего путешествия в Бонгат, и в это время на галерее
вверху появилась принцесса Вигира. Она окинула Сокка
критическим взглядом и, похоже, не пришла в восторг от облика
нового, как она подумала, соискателя ее руки. Наклонившись
через перила, она громко окликнула секретаря:
     - Арха, это который по счету?
     Арха, вскочив с места, склонился вслед за Сокком в
поклоне. Он разъяснил:
     - Ваше высочество, это историк из Каванги, а не
соискатель.
     - Все верно, ваше высочество,- подтвердил Сокк. - Я
только скромный ученый, прошу разрешения поработать в ваших
архивах. Не таким, как мне, мечтать о... - он затруднился - о
таком недостижимом чуде...
     На это Вигира скривила губки и окинула Сокка новым
взглядом - не то разочарования, не то презрения. Не говоря
более ни слова, она величественно удалилась. Сокк в тот же
день обо всем договорился и получил нужную бумагу с
королевским доизволением и печатью - вот это и впрямь было
чудом, и Сокк догадывался, чьих рук это дело. Он уже после
полудня зарылся в груду старинных фолиантов и свитков. Тут его
ждала новая встреча с Вигирой - некий каприз завел
высокородную барышню в хранилище древностей и манускриптов.
     - Нет, я хочу посмотреть самые-самые старые рукописи! -
звенел в музейной прохладе ее высокий звонкий голос.
     В ответ смотрители что-то подобострастно шамкали.
Принцесса заглянула в угол, где у стола сидел Сокк, и сделала
удивленное лицо:
     - Вы уже здесь? Не ожидала...
     Сокк снова раскланялся. Он предполагал, что юное
венеценосное любопытство быстро пресытится академическим
покоем хранилища, и Вигира вскоре покинет его. Не тут-то было.
Молодая дама битый час слонялась из конца в конец, выказывая
на редкость неистощимую любознательность и столь же редкостную
неугомонность. Ее высокий голосок был прекрасно слышен из
самого дальнего угла, и Сокк не мог сосредоточиться. Через час
он понял, что ученых штудий на сегодня не получится, и решил
наведаться сюда под вечер. Направившись к выходу, он вновь
повстречал принцессу. Они едва не столкнулись - Сокку
показалось даже, что Вигира нарочно выскочила из-за полок,
чтобы Сокк налетел на нее. Он отстранился в последний миг, и
извинился со всей наличной учтивостью:
     - О, ваше высочество, прошу прощения за мою неловкость...
     - Как, вы уже нашли все свои манускрипты? - выгнула брови
принцесса.
     - О, нет,- отвечал Сокк. - Это было только самое первое
знакомство со здешними сокровищами.
     - В таком случае, удачного продолжения,- любезно кивнула
Вигира.
     Сокк прошел к выходу и обернулся. Вигира смотрела вслед с
выражением какой-то странной обиды и неудовольствия. "Что я ей
сделал?" - удивился Сокк.
     - Она влюбилась! Сокк ей нравится!.. - затянула Фим. -
Скажи, Вырик!..
     - Коэффициент любовного интереса девяносто семь
процентов,- тренькнул Вирт.
     Сокк велел им замолчать. Он вернулся на свой постоялый
двор, где как раз накрывали общий ужин для постояльцев.
Соседом Сокка оказался немолодой толстячок с брюшком.
     - Баронет Гомда пар Кевиа... - он с полминуты называл
свою славную фамилию по ее полному именному титулу и заключил:
- Для друзей просто Гомда. Я из Кейдера.
     - Сокк Шавва,- представился историк. - Из Каванги.
     Они поболтали и узнали друг о друге начальные сведения.
     - Вам хорошо,- вздохнул Гомда. - Вы, ученый, в стороне от
этой суеты... А я...
     - Вы вздыхате, как влюбленный,- заметил Сокк.
     Гомда расхохотался.
     - Да я даже еще не видел принцессу. Говорят, впрочем, что
она действительно красавица.
     Сокк пожал плечами:
     - Я не сказал бы, что высокородная Вигира страдает от
каких-либо изъянов, но, признаюсь вам откровенно, и
ослепительной красоты я не заметил.
     - Вы ее видели? - оживился Гомда.
     - Да, дважды,- и Сокк рассказал о своем знакомстве с
Вигирой.
     - Счастливчик,- снова вздохнул Гомда.
     - Если вам это сватовство в тягость, зачем вы приехали на
турнир? - удивился Сокк.
     - А почему бы и нет? - отвечал Гомда. - Я младший сын в
семье, у старшего пар Кевиа уже двое своих сыновей, так что
наследовать лен мне никак не светит. А тут хоть... - баронет
сделал неопределенный жест рукой. - А потом, кто знает? Я не
так плох на мече, правда,- Гомда помрачнел,- говорят, будут
еще какие-то задачи, а я в арифметике не силен... Да нет,
куда мне,- вдруг признался он. - Тут есть маркиз Ассой и принц
Лет, красивые богатые молодые люди, сведущие во всех науках и,
говорят, прекрасные бойцы. Я уж не говорю о политической
подоплеке - ведь за каждым влияние их собственных стран и
престолов. Так что...
     Баронет снова вздохнул. Они поболтали еще о том и о сем,
и разошлись по комнатам немного вздремнуть. Сокк под вечер
отправился прогуляться по Бонгату - идти в архив было,
пожалуй, уже поздно. Кавангийцу повезло еще на одну встречу -
принцесса Вигира в сопровождении кавалькады придворных
возвращалась с прогулки к реке. В ее свите были также маркиз
Ассой и принц Лет и еще кое-кто из соискателей - самые
знатные, разумеется, и самые....  - в общем, те, насчет каких
распорядился царь Агакха. Прочие соискатели толпились вдоль
дороги, подкручивая усы и бросая пламенные взгляды. Неожиданно
Сокка вытолкнули в этой давке чуть не под копыта одной из
лошадей.
     - Ах! - послышался вскрик принцессы. Она спрыгнула с
лошади и поспешила к кавангийцу.
     - Вы не ранены? - участливо спрашивала принцесса. - У вас
на лице кровь. - Вигира вынула платок и отерла лицо Сокка.
Умоляю вас - не сердитесь на оплошность моей фрейлины - она
никудышная наездница. Азара, ты едва не наехала на нашего
ученого гостя! - упрекнула принцесса.
     - О, пустяки, все в порядке,- успокаивал Сокк.
     - Нет-нет, мы должны отвезти вас во дворец - пусть наши
врачи вас осмотрят,- настаивала Вигира.
     Под прицелом множества завистливых глаз Сокк стойко
отражал натиск принцессы и, в конце концов, отбился. Однако у
него в руках остался платок принцессы. К Сокку тотчас
подскочила толпа ревнующих соискателей, подняв оглушитленый
галдеж.
     - Сударь, вы не сделаете одолжение? - наперебой
восклицали они. - Умоляю вас - за любую сумму!.. Платок!..
Если вы соблаговолите!..
     Сокк заметил среди них Гомду и быстро отдал платок ему.
Баронет расплылся в широкой улыбке среди похоронного молчания
прочих претендентов на бесценный сувенир. Вместе с Гомдой Сокк
вернулся в гостиницу. Гомда опять сокрушался:
     - Ну почему, почему вам так повезло? Почему меня не
угораздило попасть под копыта?.. Эх!.. Завтра я нарочно
брошусь под ноги лошади Вигиры...
     - Но ведь приз все равно достался вам,- напомнил Сокк.
     - О, да! - просиял Гомда. - Это ведь доброе
предзнаменование, как вы считаете? Кстати, мой друг, вы были
несправедливы к принцессе - она не просто лишена телесных
недостатков, она - самая настоящая красавица.
     Сокк расхохотался:
     - А, вы, наконец, сподобились и влюбиться!
     Утром Сокк поспешил в архив наверстывать упущенное. Он
не поверил своим глазам, застав у одного из столов с
рукописями принцессу. Вигира была всецело поглощена изучением
летописей и едва заметила приход Сокка. Она рассеянно кивнула
ему, на миг оторвавшись от свитка, и снова углубилась в
чтение.
     Но не более чем через полчаса принцесса очутилась подле
его стола с вопросом об одном неясном месте в тексте. Она
показала свиток Сокку:
     - Вы не растолкуете мне, что здесь имеется в виду?
     Вигира наклонилась к столу и указала пальцем место на
бумаге. Ее плечо шоркнулось о плечо Сокка, волосы щекотали его
ухо. Сокк поневоле заерзал. Принцессу же, как оказалось,
интересовало старинное предание о влюбленной королеве Алипсе и
заморском рыцаре. Сокк и Вигира немного об этом побеседовали,
и принцесса вернулась за свой стол, недвусмысленно показывая,
что не собирается докучать заезжему ученому. Но вскоре у
Вигиры появился новый вопрос. Она развернула свиток на столе
Сокка и, наклонясь к столу, прислонилась к спине кавангийца
грудью. Сокку стало не по себе. По счастью, в эту минуту
заглянул служитель архива, чтобы справиться, не угодно ли чего
ее высочеству. Принцесса попросила принести лимонаду. Они с
Сокком тем временем довольно мило поболтали - Вигира
расспрашивала Сокка о разных исторических диковинках,- в
основном, ее интересовали разные любовные истории знаменитых
властителей Анорины, а Сокк, увлекшись, прочитал чуть ли не
двухчасовую лекцию на эту тему.
     Ближе к полудню принцесса ушла по неотложным делам,
дружелюбно пожелав ему успеха в его научных изысканиях. Сокк,
взвесив все, пришел к мысли, что Вигира совсем не вздорная
глупышка, как ему почудилось поначалу. Он даже проникся к ней
симпатией, хотя ему по-прежнему был несколько странен ее
внезапный интерес к истории и к нему лично. Но ему пришло в
голову, что она ведь, как-никак, готовится к замужеству,-
вероятно, отсюда и эта историческая любознательность. Конечно,
девические романтические грезы плюс королевское тщеславие,- ну
и, желание, чтобы уж если любовь, то не хуже, чем у Трора и
феи лазурного солнца...
     - Сокк, ты ей нравишься,- зашептала Фим. - Сокк, это
твой шанс!..
     Сокк послал всех подальше, присовокупив одно замысловатое
ругательство, которое он почерпнул как раз сегодня в одном
алхимическом пергаменте.
     Едва стемнело, как кто-то постучал к нему в дверь.
"Гомда",- ошибочно подумал Сокк. В открытую дверь скользнула
фигура, закутанная в темные одеяния. Она откинула с головы
капюшон, и у Сокка отвисла челюсть: это была Вигира...
     - А... м-м... - бессвязно бормотал он.
     - Не ждали? - с сияющими глазами спросила принцесса.
     В следующий миг она неуловимо быстро окзалась близ Сокка
и упала ему на грудь. Пока ошарашенный историк пытался
увещевать Вигиру, бормоча что-то про пропасть между ними и
тому подобную чепуху, принцесса прижималась к нему все теснее.
Ее тепло начало обжигать Сокка, и он почувствовал, что теряет
голову. Собрав всю волю, он хотел было отстранить Вигиру
силой, но тут она подняла голову, посмотрела в его глаза
сумасшедшими глазами - и вдруг впилась ему в губы своими
губами.
     Дальнейшее Сокк помнил смутно. Его обожгло пламя, что
было еще мягче, глубже и жгучей того огня, что коснулся его,
когда его обнимала зеленоглазая колдунья. Это длилось,
казалось, всего один миг - но когда он истек, уже близился
рассвет, а Вигира умывалась и одевалась в закутке, где стоял
умывальник. Она вышла с сияющим лицом и припала к Сокку в
долгом поцелуе. Отстранившись, Вигира окинула его взглядом
безумно счастливым и прошептала, приникнув к уху:
     - Будь у меня сто невинностей, я бы их все потеряла с
тобой... как сегодня... милый...
     В том же плаще с капюшоном Вигира покинула Сокка. Историк
присел в кровати и застонал. Как это могло случиться?
Почему?!. Зачем?!. "Бежать! Срочно бежать!" - гудело у него в
голове. Этого, однако, он не сделал - бурная ночь не прошла
бесследно, и уже через миг Сокк, отключившись, рухнул обратно
и провалился в забытье.
     Проснулся он от стука в дверь. Это оказался Гомда.
Наскоро прибравшись и накинув халат, Сокк впустил его. Гомде,
как видно, не терпелось поделиться какой-то свежей новостью,
но, взглянув на лицо Сокка и кинув взгляд вокруг, Гомда
остановился и удивленно склонил голову:
     - А ученые люди, оказывается,  не такие уж и аскеты! Ни
за что бы про вас ни подумал... А я-то еще гадал всю ночь,
откуда несутся эти страстные всхлипы...
     Потерявшись, Сокк забормотал что-то вовсе
невразумительное.
     - Ну, ну,- махнул рукой Гомда. - Я не охотник совать нос
в чужие дела, прошу прощения, что сболтнул тут лишнего... Я к
вам совсем с другим - вы слышали новость?
     - Какую?
     - Не слышали? Про чародея Н'Грота? А, ну да, понимаю...
что это у вас на полу? - вдруг спросил Гомда и поднял ажурную
золотую сережку в виде бабочки с бриллиантами на месте глаз.
     - Кажется, я где-то видел такие,- задумчиво протянул
баронет.
     Сокк поспешно забрал драгоценность.
     - Так что там про чародея Н'Грота? - задал он торопливый
вопрос.
     - Это новый соискатель,- объяснил Гомда. - Он внезапно
возжаждал руки прекрасной Вигиры.
     - Вот как?
     - Вы не удивлены, как я вижу?
     - Ну... Почему бы ему не захотеть этого?
     - Да, но его уже лет двести считали умершим - или, по
крайней мере, удалившимся от нашего суетного мира. И вдруг -
фейерверк во все небо, гром и молнии, стая драконов и - бах! -
на площадь перед дворцом опускается Н'Грот собственной
персоной.
     - Да?
     - Да-с, вот так. И,- со значением добавил Гомда,- это еще
семечки. Большая новость в том, что, как все говорят, король
Агакха и принцесса Вигира уже успели серьезно повздорить с
чародеем.
     - Да что вы? Но, я думаю, при таком числе поклонников,
даже Н'Грот не отважится строить какие-либо козни.
     - Увы, мой друг,- скорбно вздохнул баронет,- похоже, что
низость этого Н'Грота уже себя проявила.
     - То есть?
     Гомда наклонился и негромко произнес:
     - Мой слуга принес мне свежие слухи, будто принцесса не
ночевала сегодня ночью во дворце... Якобы. Мы с вами
благородные люди и не можем опускаться до сплетен, но, мой
друг, а если ее похитил этот кудесник?
     - Ох, нет! - произнес Сокк.
     - Будем надеяться, друг мой, будем надеяться...
     Сокк кое-как выпроводил Гомду, на ходу перекусил и, не
мешкая, направился к городским воротам. "Бежать, бежать!" -
пылало у него в мозгу. А ну как выяснится, что это за чародей
похитил ее нынешней ночью? Бежать! Со своей нехитрой поклажей
Сокк подошел к воротам и был остановлен стражей.
     - В городе ввели осадное положение, мы никого не впускаем
и не выпускаем,- отвечал капитан стражников на мольбы Сокка.
     - А что случилось?
     - Как что! Вражеская рать на подступах к Бантогу!
     Сокк спешно начал врать про срочное известие с родины и
безотлагательную необходимость отъезда. Стражники как будто
начали склоняться к его мольбам, и Сокк, выбрав минуту, полез
в карман за неотразимым аргументом - парой золотых. Доставая
их, он выронил на землю сережку Вигиры. Стражник поднял ее и
передал капитану. Тот хотел было вернуть вещь Сокку, но, кинув
взгляд на украшение, нахмурился:
     - Здесь оттиск королевской печати, я ее хорошо знаю.
Откуда у вас это?
     - Это... это я нашел позавчера на дороге, где проезжала
кавалькада принцессы,- храбро солгал Сокк, на ходу выдумав
приемлемую историю.
     Но караульных это не убедило.
     - Мы задержим вас и отправим для разбирательства во
дворец,- распорядился начальник. - А вдруг вы вражеский
лазутчик?
     Сокку стало и вовсе нехорошо. Но в ухе его прозвучал
ободряющий голос Фим:
     - Ничего не бойся, мы с тобой!
     Сокк успокоился - и в самом деле, ведь с ним были
помощники самого Мондовирта. Он безропотно пошел в
сопровождении одного из стражников ко дворцу Агакхи. В городе
царила суматоха. Во дворце ее было еще больше.
     Седоусый полковник, начальник смены дворцовой гвардии, в
пол-уха выслушал доклад стражника и сбивчивые объяснения
Сокка, взглянул на сережку и пренебрежительно махнул рукой:
     - Это подделка, медь. В лавках поближе к Медному рынку их
продают как сувениры на память чужеземцам.
     - Да? - удивился Сокк. - А я-то еще обрадовался находке.
     - Можете идти,- махнул рукой полковник. - Однако из города
вам лучше не выходить - попадете в лапы этой чародейской рати.
     - Чародейской рати?
     - Ну да. Вы что, не слыхали - Н'Грот разругался с нашим
королем из-за отказа принцессы Вигиры.
     - А, так это его рать!
     - Вы как с луны свалились,- удивился полковник.
     - Я ученый, я все эти дни провел в архивах,- объяснил
Сокк.
     Он пошел было к выходу, но в дверях его перехватил
секретарь Арха, с которым Сокк беседовал еще в свой первый
день в Бантоге. Он схватил историка за руку:
     - Я ищу вас по всему городу!.. Скорее - дело жизни и
смерти...
     Он потащил Сокка в тронный зал. Там уже толпились почти
все соискатели, между которыми метался потерявший голову
король Агакха.
     - Вот ученый из Каванги, о котором я говорил, сир,-
поклонился Арха.
     - Вы наша последняя надежда! - вцепился в Сокка
обезумевший родитель. - С принцессой несчастье!..
     - О-о-о!.. - подтвердил слова супруга стон рыдающей
королевы. - О-о-о!..
     - Дело очень серьезное, сударь Сокк,- заверил секретарь.
- Н'Грот не только окружил Бантог своей армией. Хуже - вчера
вечером он похитил принцессу...
     - Этого не может быть! - вскричал Сокк.
     - Увы, сударь, это так,- скорбно опроверг Арха. - Вы
просто не представляете себе все коварство этого исчадия. То,
что немыслимо для порядочного человека, для этого негодяя, как
щелкнуть пальцами...
     - !!! - взвыл король. - К делу, о Бог мой, Арха, к делу!
     - Так вот, Н'Грот не просто похитил принцессу Вигиру. Он
поместил ее в подземелье нашего дворца, в комнату, куда нет
входа.
     - Да? Но откуда же это стало известно?
     - В помещении крохотное окошечко, ход вентиляции. Мы
услышали крики Вигиры, ее голос различается довольно
отчетливо. Но, мой друг, это еще не все. На принцессу с
потолка опускается свинцовый пресс. Если через десять часов
король не сдастся на милость Н'Грота, принцесса... Боже, мне
просто страшно подумать об этом!..
     - О-о-о! - послышался всхлип королевы.
     - А что же, нельзя проникнуть в это помещение с прессом?
     - Увы, в том-то и вся сложность...
     - Вся подлость! - вскричал, хватаясь за голову, король.
     - О-о-о! - отозвалась рыдающая супруга.
     - ...сложность, что неизвестен проход к этому помещению.
Карта лабиринта давно уже утрачена, там никто не был лет
двести. Но и это не все, лабиринт подземелья перекрывают,
согласно старым хроникам и свидетельству наших мастеров,
стальные двери с хитроумными замками, работа старинных
умельцев. Конечно, можно запустить туда молотобойцев и искать
во всевозможных направлениях сразу, но, по всей вероятности,
в этом случае невозможно будет успеть в срок за десять часов.
     - Да, положение крайне серьезное,- согласился Сокк,
искренне встревожившись за Вигиру. - Один только вопрос - чем
же тут могу помочь я?
     - Ну как же! В библиотеке есть старинный чертеж
подземелья с указанием шифра замков. К сожалению, его никто не
может разобрать. А вы - историк, известный специалист по
расшифровке всяческих старинных головоломок, знаете уйму
всяких древних секретов...  Вся надежда только на вас!
     - Соглашайся,- тренькнул в ухо Вирт. - Я уже приступил к
расшифровке чертежа.
     - Ну,- промямлил Сокк,- конечно, раз тут такая крайность,
то мой долг... В общем, я попытаюсь!
     - Голубчик! - обнял его воспрянувший король. - Считайте,
что вы включены в число соискателей!
     - О, эта награда больше, нежели может принять моя
скромность,- пробормотал Сокк, но его уже тащили в подземелье.
За ним шла толпа слесарей и кузнецов, солдаты, капитаны, пара
архивариусов и секретарь Арха со старинным пергаментом в
руках.
     Они вышли к первой запертой двери, и Сокк принялся
разглядывать ряд замысловатых рисунков в старинном
алхимическом стиле. Он чувствовал, что поломав голову недельки
три, можно будет, вероятно, разгадать эту тайнопись, но вот
так, с ходу... Трудиться над этим ему, однако, не пришлось - в
ухо уже тренькал Вырик:
     - Повернуть колесо на два деления вправо, теперь на три
влево... Нажать рычажок справа от колеса вверх... Колесо на
четыре деления влево...
     После серии замысловатых манипуляций что-то в механизме
двери сильно звякнуло, и дверь открылась сама. Под хор
одобрительных восклицаний Сокк вступил в черный ход - впрочем,
оберегая бесценного специалиста, сначала туда вошел десяток
солдат. Вирт командовал повороты на развилках, а Сокк, для
виду, время от времени останавливался и изучал пергамент. Они
миновали восемь дверей, и Вырик сообщил, что осталась только
последняя дверь - та, что вела непосредственно в камеру с
принцессой Вигирой. Сокком овладела тревога - а что, если
принцесса, на радостях, бросится ему на шею на глазах у всех и
выболтает все то, что он предпочитал навеки оставить в тайне?
Кавангиец сделал вид, что задумался над чертежом, и объявил
наконец:
     - Господа, сейчас решающий момент. Тут показана ловушка,
и я не уверен, как ее обойти - повернуть влево или вправо.
     Последовал галдеж советов.
     - Нет, нет, друзья,- отклонил Сокк. - Сделаем так - раз
уж я взялся вас провести, то пройду вперед сам и попробую
отпереть дверь. Если мо мной... в общем, если мне не повезет,
вы возьмете другой поворот и просто выломаете последнюю дверь.
Теперь времени на это уже вполне достаточно. Нет, нет - не
отговаривайте меня!
     - Вы - герой,- с чувством сказал секретарь Арха.
     Сокк со скромным видом промолчал. Он прошел к последней
двери и тихонько позвал:
     - Принцесса Вигира! Вы здесь?
     - Боже, кто это? - встрепенулась принцесса. - О! Это вы?
     - Да, это я, Сокк Шавва, историк. Мне удалось
расшифровать секреты этого лабиринта и замков дверей.
     - О! - послышался крик радости. - Вы... Так я спасена?
     - Да, да, я сейчас открою последний замок... Но я хочу
попросить вас, дорогая принцесса Вигира, пока сюда не пришли
все люди, что тут со мной... Пожалуйста, будьте благоразумны,
не показывайте при всех нашей близости - это будет крайне
несвоевременно и... неприлично... Вы понимаете?
     - Близости? - растерянно отвечала Вигира. - Нет, не
понимаю. О какой нашей близости вы говорите?
     - О той, что имела место между нами сегодняшней ночью,-
прямо отвечал Сокк.
     - Что-о-о?!. - изумилась Вигира.
     Теперь в тупик встал Сокк. У него зашевелились смутные
подозрения.
     - Да так, ничего,- пробубнил он.
     Под диктовку Вырика он отпер замок, и из комнаты
выпрыгнула принцесса. Она испытующе смотрела на Сокка.
     - Вы - мой спаситель, и я, разумеется, вам благодарна...
Но все-таки,- принцесса нахмурила прекрасное лицо,- я прошу
вас объясниться - что означают слова о сегодняшней ночи и
какой-то нашей близости?
     - Прошу прощения, ваше высочество,- отвечал Сокк. - Я
пересидел накануне за работой, и мне привиделось этой ночью...
В общем, это всего лишь глупый сон - будто... Впрочем, это
совершенно неважно. Умоляю вас - не судите меня строго и
сохраните это недоразумение в тайне.
     Тут Сокк заметил, что обе сережки принцессы на месте - а
то есть, украшают розовые ушки. "Та-ак,- произнес он про себя.
- Похоже, я начинаю догадываться".
     Дальше, как водится, был водопад ахов и охов, похвал,
суета, сумбур - и Сокк под шумок незаметно сбежал к себе в
гостиницу. Запершись в комнате, он начал чинить разборку:
     - Фим! Мондо! Вирт! - грозно велел он. - На коллоквиум!
     - Что желает наш лапушка? - томно промурлыкала Фим.
     - Это твоя работа? Это ты прикинулась Вигирой? Отвечай
честно! - потребовал Сокк.
     Фим появилась в своем облике зеленоглазой феи. Она
невинно хлопала глазами.
     - Солнышко! Тебе что-нибудь не понравилось этой ночью?
     - Да! - рявкнул Сокк. - То, что она была! Зачем?!. Зачем
этот цирк?
     - Мы хотели как лучше,- запела Фим. - Мы старались...
     - Я предупредил Фим,- пискнул Вирт. - Коэффициент риска
семьдесят восемь процентов.
     - Скажите мне попросту - какую игру вы ведете? - вновь
потребовал Сокк. - В чем цель? План? Растолкуйте-ка мне.
     - Мы хотели, чтобы ты был счастлив,- виновато моргала
Фим. - Красивая жена, царство, романтическая любовь,
интересное приключение... Разве это плохо?
     - И ты нарочно навела чары, чтобы Вигира прониклась ко
мне симпатией?
     - А что? Разве ты этого не заслуживаешь? А Вигира - милая
девушка, не злая... Конечно, искусства любви она совсем не
знает, но не сомневайся - я помогу ей, обучу, чему надо, и...
     - Нет! - рявкнул Сокк.
     Тут в его голове мелькнуло новое пдозрение.
     - А где Мондо? Почему он не отзывается?
     Фим захихикала.
     - Он же держит Бантог в осаде вражеской рати, разве ты
уже не догадался?
     - Мондо...
     - Ну да, ведь он у нас отвечает за силу.
     - И этот Н'Грот...
     - Да,- призналась Фим, глядя в лицо Сокка без всякого
смущения. - Мы хотели, чтобы все думали, будто ты - спаситель
Бантога от его чар.
     - Ты - ведьма! - с чувством произнес Сокк. - Сущая
ведьма!
     - Я только служу нашему властелину,- нежно пропела Фим.
     - Давайте-ка еще раз все разложим по полкам,- произнес
Сокк, у которого уже не было сил ни злиться, ни читать
наставления. - Значит, ваша троица - это, очевидно, совокупная
колдовская сила Мондовирта, так?
     - Да,- тренькнул Вирт.
     - Мондо - это сила,- воинская, телесная и прочая тому
подобная, так?
     - О да, наш догадливый Сокк!
     - Ты - это всяческие чары и волшба, так?
     - И еще мириады оттенков самых изысканных наслаждений и
ощущений! - нараспев добавила зеленоглазая.
     - А Вирт - это ум?
     - Не только собственно расчетчик, но вообще все
интеллектуальные функции,- научно добавил Вирт. - Четыре
триллиона операций в миллисекунду, объем памяти несколько
больше числа микрочастиц в радиусе квадриллиона световых лет.
Данные о всех событиях в сорока четырех миллионах населенных
миров, включая будущее на миллиард лет вперед. При желании
господина, диапазон можно расширить до трех миллиардов лет.
     Сокк замотал головой и ошалело замычал. Переварить такие
цифры он не мог, но все и так было понятно. Значит, вот что
это такое: всезнание, всесилие, всемогущество. Он спросил:
     - Фим, ты можешь превратить Бантог в муравейник?
     - Да, повелитель! Ты приказываешь?
     - Нет! А сделать солнце лиловым?
     - Ты приказываешь?
     - Нет! А бессмертие? Мне?
     - Мы сделаем все, что ты захочешь, миленький,- пропела
Фим. - В каком дворце ты хочешь жить?
     - Показываю слайды,- тренькнул Вирт, и перед Сокком
прямо в воздухе стали возникать виды немыслимо прекрасных
и величественных зданий, показанные во всевозможных ракурсах
- и сбоку, и сверху, и изнутри.
     - А какие империи ты хочешь завоевать? - продолжала петь
Фим.
     - Или создать,- пискнул Вырик.
     - Или разрушить,- громыхнул издалека голос Мондо.
     - Приказывай!
     - А может быть,- промурылкала Фим,- ты мечтаешь о
путешествиях? Какая страна, какая династия, какое столетие?
     - Какая вселенная,- тренькнул Вирт.
     - Стоп! - скомандовал Сокк. - У меня уже и так мозги
опухли. Все, что я сейчас хочу - это трезвой, ясной
головы, чтобы поразмыслить в одиночестве.
     Голоса тотчас смолкли, а Фим с Виртом пропали из виду. С
головы Сокка будто сняли пудовую гирю - мысли потекли легко и
ясно, позволяя разглядеть и осмыслить самые глубокие стороны
вещей.
     - Значит, вот что это такое,- думал Сокк. - Это
всемогущество - всемогущество, лишенное воли. Они
соскучились - соскучились по применению. Сами они этого не
могут - нужны человеческие страсти, человеческие желания -
неутоленные, ненасытные, вечные... Вот зачем я им понадобился
- конечно, дело не в том липовом заклятии, они сами все
подстроили, чтобы попасть в мои руки.
     - Вот только,- думал Сокк,- вот только мне-то что с ними
делать? Со всемогуществом? Восстановить хроники Гэдбера
Великого? Зачем? Зачем - когда можно просто встать невидимкой
за плечом летописца и все читать из-под руки? Или еще проще -
быть этим самым хронистом. А то - самим Гэдбером Великим.
Или... Да все что угодно.
     Вот только что именно?   С л и ш к о м    м н о г о
в с е г о.
     И Сокк понял, что в том-то и было несчастье и проклятие
жизни Мондовирта. Сколько, надо полагать, он положил времени,
трудов и исканий, чтобы  создать - или раздобыть - этих трех
великих помощников! А затем, когда он уяснил, что же на него
свалилось, когда наигрался всласть игрушкой всезнания и
всевластия... Интересно, он умер сам от тоски или был вынужден
убиваться нарочно? Хотя что тут интересного - похоже, Сокку
предстоит вскоре проверить это на личном опыте.
     - Нет, должен быть какой-то выход,- напряженно размышлял
Сокк. - Он еще не погиб, еще можно что-то придумать... Вот
отшельник Фардо - он же как-то сумел ускользнуть из ловушки.
Ну да,- он подставил Сокка вместо себя! А если...
     Сокк вскочил с кровати и заходил по комнате. Он чуть не
прыгал от радости - похоже, решение было не столь уж сложным.
     - Фим! Мондо! Вирт! - позвал он.
     - Да, повелитель! - послышался внутри него хор голосов.
     - Мне кажется,- заговорил он,- что принцесса Вигира
неравнодушна к некоему баронету Гомде пар Кевиа... И у меня
такое предчувствие, что этот баронет сотворит в честь своей
дамы великие подвиги - наверное, именно он сразит предводителя
рати, что осадила Бантог.
     Фим хихикнула.
     - Предчувствия тебя не обманывают, о наш прозорливый
властитель,- сообщила фея. - Как раз сейчас Гомда с ним
бьется.
     - Я думаю,- продолжал Сокк,- что великий подвиг выгодно
отличит нашего Гомду среди всех соискателей. Правда, предстоит
еще турнир загадок, где наш Гомда...
     - Поможем,- тренькнул Вырик.
     А вечером в дверь Сокка постучал сияющий Гомда.
     - Мой друг,- начал он с порога,- ваш великодушный дар, я
имею в виду платок несравненной Вигиры, принес мне удачу. Я -
ваш должник на всю жизнь! Вы слышали?..
     - Да, да,- перебил Сокк,- о ваших воинских подвигах
толкуют на каждом перекрестке. Еще бы - прогнать рать этого
исчадия Н'Грота!
     - Ну, молва, как водится, преувеличивает,- заскромничал
Гомда. - Я только сразил предводителя... И вы знаете? -
принцесса кинула мне с балкона розу! Вот она - видите? Она так
посмотрела... Мой друг - я совершенно, совершенно счастлив!..
Ах, да,- спохватился баронет,- я еще не воздал должного вам,
сударь Сокк,- вы, конечно же, тоже совершили сегодня подвиг.
Вы - в еще большей степени спасителей моей... э... то есть
бесценной Вигиры...
     - Я вижу, вы теперь говорите, как настоящий влюбленный, а
не просто искатель приключений,- заметил Сокк.
     Баронет открыто признался:
     - Мой друг, вы совершенно правы. До позавчерашнего дня я
не видел принцессы Вигиры и, действительно, не испытывал
каких-либо нежных чувств... Но теперь... Признаюсь, мой друг,-
мое сердце пленено, и выкупить его мне нечем...
     - Почему же? - возразил Сокк. - Я так понимаю, ваши шансы
как раз крупно поднялись.
     - Я сам в это верю,- с чувством пожал руку Сокка Гомда. -
Но,- помрачнел он тут же,- турнир все же не отменили, и будь
это воинский турнир... Однако предстоит ломать голову над
какими-то задачами, и,- тяжело вздохнул Гомда,- если бы мне
теперь ваш могучий ум!
     Лучшего момента просто невозможно было придумать.
     - Так за чем же стало дело? - спросил Сокк. - Я
действительно могу помочь вам. Но - на определенных условиях.
     - Все, что в моих силах! - взревел Гомда.
     - Случайно я узнал из одной старой рукописи заклятие,
которым можно вызвать слуг великого Мондовирта - вы ведь
слышали об этом знаменитом чародее?
     - Да, да!
     - Ну так вот, признаюсь, что это из-за содействия одного
из таких помощников я сумел сегодня раскрыть секретные замки
всех дверей лабиринта.
     - И вы согласны, чтобы он разок помог и мне? - вскричал
Гомда, живо смекнув суть дела. - О, великодушный друг!.. Что
же вы хотите за это, драгоценный Сокк Шавва?
     - Я хочу, чтобы вы приняли и оставили у себя всех этих
трех помощников, дорогой баронет. Все мои желания - это
служить музе истории, а это я уже имею.
     Баронет Гомда пар Кевиа недоуменно пожал плечами.
     - Не понимаю все же, зачем вам отказываться от такого
великого дара...
     - Это мое непременное условие,- непреклонно заявил Сокк.
     - Оно для меня сущий пустяк,- заверил сияющий Гомда. -
Давайте сюда ваше заклинание.
     Он произнес несколько раз тот текст, что несколькими
днями ранее бубнил сам Сокк в развалинах Ласрейвину. Сокк в
это время позвал про себя:
     - Фим! Мондо! Вирт!
     - Да, повелитель! - откликнулись трое внутри Сокка.
     - Отныне - ваш повелитель не я, а баронет Гомда. Вы
поняли?
     - Да, Сокк Шавва! Ты приказываешь?
     - Испоняйте и оставьте меня в покое!
     А дальше был турнир... впрочем, перейдем сразу к свадьбе
влюбленных Вигиры и Гомды. Конечно же, был большой пир, на
котором нашлось почетное место и для историка Сокка. А еще
через день, не искушая судьбу, Сокк предпочел отплыть домой, в
Кавангу.
     Прибыв в гавань Нейлиса, главного порта Каванги, Сокк
верхом на муле отправился в поместье родных, расположенное
неподалеку. Местность была приятная, но малолюдная, и Сокк,
наслаждаясь родным привольем, расположился на привал под
деревом на пригорке. Он любовался знакомым ландшафтом,
радуясь миру и покою родного края. Прошедшее вспоминалось, как
сказка, как яркий сон - и не более того.
     И вдруг острая тоска обожгла его сердце. Сокк даже
застонал от этой нежданной боли. А не ошибся ли он? Взял и
сбежал... Чего же он так испугался?
     - Да того, что для меня одного это чересчур, не по
силам,- возразил сам себе Сокк. - Столько власти и могущества
и знания - да этого достало бы на добрый триллион жизней всего
люда Анорины.
     - Ну, так что же,- возразил на это сам же Сокк. - А может
быть, так и надо было сделать! Может быть, и надо было принять
этот триллион жизней - и прожить их все вместе и одну за
другой,- и вот так познать все то, что, конечно же, слишком
много для одного маленького Сокка Шаввы с его умственным
коэффициентом в двадцать четыре процента!
     - А я вот струсил,- заключил он. - Я вот не догадался...
Побоялся догадаться, если уж честно!..
     Он тяжело вздохнул. В ответ где-то близко раздался, как
эхо, могучий вздох, и Сокка обдуло сильным ветром. Он
оглянулся - и вскочил на ноги: у него за спиной, как встарь,
стояли все трое - Фим, Мондо, Вирт.
     - Вы... что? Вы откуда? - ошеломленно забормотал Сокк.
     - Мы одиноки!.. - мурлыкающе пропела зеленоглазая фея.
     - Беззащитны! - плаксиво проревел великан.
     - Неразумны,- тренькнул краб-паук с красными глазами.

май 1998, окончено 27.05.98

     Александр Гейман.
     Овидий

     - Вспомнил!
     Весь в холодном поту Марк Юний Крисп присел на постели,
тяжело и часто дыша. Его сердце колотилось так, что едва не
выпрыгивало из груди. И было от чего: Марк Юний наконец
вспомнил, кто он и откуда.
     Брета, женщина, делившая с ним кров и ложе, чутко
пошевелилась, но Юний уже прилег обратно. Чудовищное усилие
воспоминания и невероятная тяжесть вернувшейся вдруг памяти
отняли у него все силы, и Юний бессильно вытянулся на тряпье,
покрывавшем лежанку.
     Хотя... хотя какой он, к Абинту, Марк Юний? Он... как это
произносится на их языке? Да нет, тут, пожалуй, и звуков-то
таких нет, в их дикарских наречиях. Это не благородный язык
Дзиангаутси, его родины. Острая тоска накатила на Юния, и он
заплакал - беззвучно, но не сдерживая себя.
     Он-то думал, что все началось с идиотской побасенки про
племянницу жены цезаря, которую он, захмелев, рассказал на
дружеской пирушке. Даже у стен есть уши, а тут все стены были
из этих ушей - в доме полно было случайных гостей, не говоря о
рабах и домочадцах. Официально, конечно, его осудили не за
это, а за распущенную жизнь,- семья Юния заступилась как
могла, и не один миллион сестерциев покинул казну любимого
дядюшки. Юния не предали смерти, не казнили отрезанием языка,
не продали на галеры - всего только ссылка в эту варварскую
страну, к скифам в их Киммерию, или нет, западней, здесь жили
не скифы, а... Да какая разница, как они себя называли, эти
варвары? Это были лесные дикари в грубых холщовых одеждах или,
зимой, и вовсе в шкурах зверей, с их примитивным бытом,
живущие в лачугах,  едва не землянках, где через загородку
соседствовали козы и люди. Они выжигали лес и сажали там свой
ячмень и рожь, а когда поле приходило в негодность, уходили и
селились где-нибудь в другой чаще. Ни письменности, ни
городов, ни школ, ни муз, ни... да что говорить! Что за глушь,
что за медвежий угол, о боги, боги!..
     Юний и вправду не знал толком, в какой именно край  и к
какому народу занесла его немилость цезаря. Не только незнание
языка было тому причиной. Брета, его женщина, сносно говорила
по латыни, и она как-то рассказала ему, что они какое-то
особое племя, осколок каких-то древних родов, будто бы живших
тут еще до гетов и готов, кельтов и сколотов, германцев и
скифов. Кажется, это были все-таки кельты... а вообще-то,
какая разница? Селение ее племени, так объясняла Брета,
входило теперь в состав племенного союза под началом Брода,
варварского вождя, и считалось частью его народа. Самого
Брода, впрочем, Юний видел пару раз - впервые, когда Юния
доставили в его городок. Центурион Тит Авсоний изложил
дружественному вождю, стерегущему границу империи, суть дела:
Юния надлежало держать под надзором где-нибудь в отдаленном
углу, а Броду - раз в год получать приличную сумму на прокорм
изгнанника-римлянина - ну и, конечно, кое-что из нее шло Броду
за его хлопоты. Все это Брод и исполнил: отослал Юния в самое
отдаленное селение, где жил народ, еще более темный и дикий,
нежели его собственный. На ужасной латыни советник Брода
пересказал Юнию его условия.
     - Тебе, ромей,- дружелюбно излагал местный цезарь,-
ничего не угрожает. Живи как можно дольше, а то,- загоготал
Брод,- я перестану получать ежегодную плату! Делай, что
хочешь, охоться, гуляй.
     Он посмотрел на римлянина и подмигнул:
     - Я скажу, чтобы тебе там у Граба дали хорошую женщину и
кормили как следует. Геть! Любой из моих людей будет тебе
завидовать: ешь да гуляй. А бежать,- снова ухмыльнулся Брод,-
тебе некуда.
     Это было правдой: вернуться домой Марк Юний не мог, а
покидать пределы земель Брода было смертельно опасно. Хорошо,
если бы его вернули Броду за выкуп, а то могли попросту съесть
- Брета говорила, что иные из их соседей германцев не
чуждаются людоедства.
     Так Марк Юний пережил ужасную осень и ужасную зиму в этом
варварском селении. Брета, молодая еще вдова с двумя детьми,
охотно приняла его в дом - еще бы, стряпая Юнию, она и сама
могла подкормиться. Племя, конечно, помогало ей после смерти
мужа, но жили эти трое все-таки впроголодь. Юнию повезло еще и
в том, что его хозяйка знала латынь - ее угораздило прожить
несколько лет в Галлии, в римском городке-крепости, туда
занесла ее судьба - и вот позже, уже в молодые годы, она чудом
вернулась к своим: человек из их селения оказался с небольшой
группой торговцев в этом городке. Брета и Зимин узнали друг
друга, и он задешево сторговал ее у хозяина. Тогда Брета была
незавидным куском - тощий голенастый цыпленок, не обещающий в
будущем хозяину ни сладких утех, ни рабочей сноровистости. А
вот теперь это была крепкотелая баба, хоть куда в любви и
работе, и многие из молодых парней и впрямь завидовали Марку
Юнию. Он тут, по их мнению, жил как на островах блаженных - ни
работы, ни заботы о куске хлеба, да еще Брета под боком -
счастливчик, да и только!
     А этот счастливчик был близок к сумасшествию или
самоубийству. Он, гражданин великого Рима, баловень семьи,
один из тех, кто составлял золотую молодежь вечного города,
он, кто выплескивал вино, если оно было на одну кислинку
кислей положенного, и кто переодевал тогу из-за одной
некрасивой складки,- короче, он, Марк Юний Крисп, теперь
должен жить один среди зверских морозов, грязи, вони бок-о-бок
с овцами и козами! Ме-а-а!.. О боги, боги!..
     От самоубийства его удерживали не только ласки и забота
Бреты. Ему все время казалось, что он забыл что-то очень
важное, что-то, что способно вырвать его из этой злой неволи.
И вот, теперь он это вспомнил - и выяснилось, что все еще
хуже, гораздо хуже, чем он думал. Эта культурная римская
жизнь, по которой скучал сибарит Марк Юний, эти блага роскоши,
эта цивилизация и утонченность, эта образованность и лоск были
еще худшим дикарством в сравнении с Дзиангаутси, чем это
селение варваров против жизни в Риме. Он был не просто чужаком
здесь, он был чужаком и изгнанником вдвойне: вся эта планета
была чужой, и весь ее мир был одним дикарским медвежьим углом.
     Не сдержавшись, Марк Юний застонал и вновь дал волю
слезам. Он, самый талантливый диадзиаль, чудослов империи
Дзиангаутси обречен кончить дни на козьих шкурах в дикарской
хижине дикарской планеты! И ведь за что, о Абинт?!. За
невинную ребяческую выходку, легкую шалость - другим с рук
сходили куда более серьезные проступки.
     А что сделал он? Пустяк - на празднестве в честь
десятилетия своего первенца к собравшимся гостям вышел
император, и, когда он открыл рот для ритуального приветствия,
из него высунулся длинный красный язык и стал вытягиваться из
уст иператора в виде бесконечной красной ленты. Эта красная
лента взмыла в воздух и стала слагаться в надпись - слова
приветствий срывались с августейших губ, но достигали гостей
не в устном, а письменном виде. Затем император стал
переливаться всеми цветами радуги - и вдруг лопнул, взорвался
на мелкие кусочки, и эти кусочки осыпали зал нитями
серебряного дождя и конфетти. Зал счел это удачной шуткой
самого императора и приветствовал ее рукоплесканиями и смехом.
Затем вышел сам император, и красная надпись в воздухе живо
скользнула к лицу императора и стремительно нырнула ему в
рот,- во всяком случае, так это выглядело. А император,
проглотив буквы, огласил приветствие уже вслух.
     Вот и все, и сожри его Абинт, что же, скажите на милость,
в этом оскорбительного  для  трона,  императорского
достоинства  и  нерушимых традиций Дзиангаутси? Если бы,
скажем, он превратил  фантом императора в бабуина и заставил
пробежаться меж гостей, почесывая конечности,- ну, тогда еще
можно углядеть какое-то  поношение. А здесь-то? Реприза,
предваряющая выход главного героя, не более. Да нет, видимо,
это был только повод, настоящая причина была, конечно же,
другой... Помнится, кто-то из друзей намекал ему, что не надо
проводить столько времени у ног прекрасной Игмары - дескать,
ходят слухи, что юную прелестницу осчастливило высочайшее
внимание. Он тогда отшутился, что его сопернику нечего
опасаться - благосклонность Игмары, увы, не идет дальше
согласия наслаждаться его фантазией и изящным слогом. Но,
видимо, и этой благосклонности было достаточно для ревнивого
неудовольствия - император ждал только повода, и он дал его. А
кстати, не тот же ли самый приятель подстрекал его к той
шалости с лентой? Да, так и есть! О Абинт, что за люди! О
тэмпора, о морэс!
     Марк Юний всхлипнул - и с ипугом заметил, что он думал на
латыни. Потом с еще большим испугом он осознал, что до сих пор
не произнес про себя своего имени. Абинт, да он же не помнит
его! Погоди-ка, его зовут... нет, невозможно вспомнить.
Значит, вот оно как! Сослать в неведомую глушь к первобытным
существам, лишить радости, насовать ложных сведений о себе -
да так задурить мозги, чтобы он и себя не мог вспомнить! Да
уж, император отшутился изрядно. Или считать, что ему все-таки
повезло? - его могли  бы втиснуть и не в людское тело, а в
какой-нибудь лишайник в мирах ледяных пустынь, а то еще хуже.
А впрочем, нет,- нынешнее состояние - это как раз наихудшее
издевательство. Помнить все, чтобы тем горше терзаться, быть в
своем теле - но без своего имени!.. О Абинт! За что?!.
     Марк Юний проплакал всю ночь и проснулся поздно днем с
тяжелой головой. Он долго не вставал, вновь переживая
открывшееся прошлое. Брета, сочтя, что он заболел, спрашивала
Юния о чем-то, но он только отмахивался. Кое-как собравшись с
силами, он пошел к реке, умыл грязное лицо и присел у тихих
вод на камень. "Что же теперь делать?" - вот о чем пытался
размышлять мнимый римский изгнанник. Пока он был Марком Юнием,
считал себя гражданином и изгнанниником Рима, он еще мог
питать какие-то надежды и строить планы. Мало ли что - вдруг
аргументы в сестерциях возымеют действие и обидчивая
родственница цезаря попросит за него перед троном. Или умрет
сам цезарь. Или, воображая невероятное, сам Марк Юний
наберется духу для бегства и поселится где-нибудь в Марсалии
под чужим именем. Но теперь... Теперь это всего лишь мираж.
Римлянин Марк Юний мог вернуться домой - ему же, чудослову
Дзиангаутси,  возвращаться было некуда. Не было родственников,
чтобы снестись с ним и ободрить. Не было вестников, чтобы по
случаю отправить весточку к своим. Не было и не могло быть
даже такого случая - ничего не было. Даже в Рим он теперь
вернуться не мог. Марк Юний сознавал теперь, что его римские
воспоминания ложны - это была завеса, чтобы отгородить его
подлинное прошлое. Никакой золотой юности сибарита, никаких
роскошных купаний на курортах Италии и Малой Азии, никакой
родни - теперь, когда Марк Юний пытался вызвать живые образы
этой его будто бы юности, он видел только смазанные
расплывчатые черты. Скорее всего, такой семьи и такого рода в
этом самом Рима и вовсе не было. Все, чем располагал Марк
Юний,- это селение дикарей, Брета, козьи шкуры на лежанке. Так
что же ему делать?.. О Абинт, что делать?
     - Юний,- послышался голос за его спиной,- это были дети
Бреты, мальчик и девочка.
     Они что-то толковали ему на своем варварском наречии,
перемежая речь знаками и несколькими латинскими словами:
     - Там... идти.. гость... ты!..
     Они показывали в сторону поселка, и Марк Юний сообразил,
что кто-то хочет его видеть. Уж не его ли римские родичи? - с
горькой иронией подумал он. На полпути к поселку он увидел
этого гостя. Его походная одежда была нездешней - по виду, это
был, скорее, выходец из пределов империи. Так и есть -
незнакомец оказался торговцем, греком из Малой Азии, но,
однако же, с римским гражданством.
     - Ничтожный Иппократ приветствует Марка Юния Криспа! -
поднял он руку еще за дюжину шагов в шутливо-торжественном
салюте.
     Изгнанник Марк Юний, конечно, обрадовался бы этой
встрече - хоть и не ровня, но человек из его мира: можно
передать письмо на родину, узнать новости, отвести душу в
беседе. Ему же, безымянному изгнаннику-дзианганцу, все это
было безразлично. Иппократ, похоже, был если не обижен, то
удивлен столь холодным приемом, но, видимо, приписал это
меланхолии, владеющей изгнанником. Он объяснил Марку Юнию:
     - Мы гостили у... - грек тонко усмехнулся,- у царя Брода,
от него-то я и узнал о твоей горестной ссылке, Марк Юний. Я
решил непременно заглянуть к соотечественнику. Через полгода я
вернусь в Рим и смогу передать все твои пиьсма, если только ты
не ожидаешь какой-то иной возможности, более быстрой, чем эта.
Всегда буду рад помочь, чем могу, члену благородного дома
Криспов... К сожалению, Юний, я, увы, не могу усладить твой
слух свежими новостями - я сам уже несколько месяцев как из
империи.
     - Благодарю,- вяло отвечал Юний. - Нет, я не стану
посылать никаких писем.
     Иппократ недоуменно хмыкнул.
     - Понимаю, понимаю, эта глушь, конечно, навевает страшную
тоску,- проговорил он. - На этот случай могу предложить
кое-какое средство... - грек сделал паузу. - Можно сказать, я
нарочно приехал, чтобы снабдить тебя им, Марк Юний.
     - Что же это? - без интереса спросил Юний - он было
подумал, что речь пойдет о каком-нибудь наркотике.
     - У меня с собой большой свиток элегий Овидия,-
значительно проговорил Иппократ. - Что может лучше утешить в
печали, как не сознание, что кто-то другой разделяет ее с
тобой? Представь, Юний,- у меня чуть ли не все его
киммерийские стихи - ну, те скорбные элегии, что он написал в
ссылке в своей Скифии.
     - Да? - равнодушно переспросил Марк Юний. Те, кто в
Дзиангаутси обрабатывал его память, очевидно, не были слишком
добросовестны: он не мог вспомнить про этого самого Овидия
ничего путного - кажется, это был один из известных поэтов в
этом дикарском Риме.
     - Я уступлю задешево,- поторопился добавить грек, неверно
истолковав равнодушие Марка Юния. - Прости, не могу подарить
их тебе, все-таки я торговец, а не меценат.
     Марк Юний сделал неопределенный жест. Грек снова хмыкнул:
     - Странно, мне сказали, что ты тоже поэт. Не ожидал
такого м-м... безразличия.
     - Сколько ты хочешь? - спросил Марк Юний - в конце
концов, почему бы не ознакомиться с опусами местных
стихотворцев, подумалось ему.
     Глаза грека заблестели, и он сторговал неплохую, по его
мнению, цену. Дзианганец помнил, что у него с собой есть
какая-то сумма местных денег - много или мало, он не
представлял, их хранила Брета где-то в тайнике - на черный
день для него, Юния. Как он и предполагал, денег из тайника
оказалось вполне достаточно, чтобы сделать покупку,- а еще он
купил кое-что для Бреты и детей - нож мальчику и медное
зеркальце для девочки. Остаток дня Ипполит надоедал Юнию своей
болтовней и остался ночевать в поселке - к счастью, не у Марка
Юния, там было тесно. Прощаясь утром, Ипполит вновь спросил
Юния:
     - Может, мне все же что-то передать твоим на родине, Марк
Юний?
     Дзианганец подумал, что для этого греку пришлось бы
проделать слишком далекое путшествие, и криво усмехнулся.
Внезапно у него мелькнула сумасшедшая мысль, что этот торговец
никакой не Ипполит, а соглядатай императора Дзиангаутси. Может
быть, властелин сжалится, узнав о горестной доле изгнанника?
Снова криво улыбнувшись, Марк Юний сказал:
     - Что ж, передай там на моей родине, что изгнанник Марк
Юний Крисп не может вспомнить своего имени.
     Ипполит скорчил удивленную физиономию:
     - Не может вспомнить своего имени?
     - Да, именно так и скажи,- подтвердил Юний.
     Грек развел руками и обещал. Если он действительно из
Дзиангаутси, то Марк Юний сказал достаточно: он дал знать, что
вспомнил свою настоящую родину и что томится по ней и
страдает. Еще бы не страдать - как мог он, дзианганец и
чудослов, жить, не зная своего имени? Уже одно это было
пыткой, не говоря про саму ссылку. А впрочем,- снова загрустил
Марк Юний,- пустые надежды. Какой там инспектор из
Дзиангаутси! О нем забыли и думать, Марк вспомнил уже
достаточно, чтобы не сомневаться: никто из его приятелей и
покровителей не станет о нем терзаться настолько, чтобы
ставить под удар свое положение при дворе из-за какого-то
изгнанника. Нет, Дзиангаутси уже потеряна...
     Мешок со свитками стихов Марк Юний закинул куда-то на
чердак за стреху и так и ни разу не развернул ни единой
элегии - у него пропала охота к тому после ухода грека. Лишь
недели через три сын Бреты полез на чердак и уронил эти
свитки. Они с девочкой хотели было растопить огонь в печи
этими элегиями, но Брета заметила и спросила прежде Марка
Юния. Он хотел было уже согласиться, но любопытство толкнуло
его кинуть взгляд на эти писания.

     Вот и шестую весну среди гетов, в шкуры одетых,
     У киммерийских границ выпало мне отбывать...

     - прочитал он начало одного из стихотворений. Он уже не
мог оторваться  и дочитал до конца. Потом он прочел вторую
элегию, потом взял мешок рукописей и ушел с ним к реке, к
своему камню и там сидел до вечера, читая и перечитывая стихи
варварского поэта. Нет, он не был особенно впечатлен -
искусство этого мира было, конечно, столь же дикарским, как и
все остальное. Можно ли было это сравнивать с фантоматикой
Дзиангаутси, с изощренным чудословием диадзиалей империи или
переливами умельцев звуковых облаков! Но грек-торговец
оказался прав в другом: судьба, печаль и обида этого Овидия,
дзианганец не мог не признать этого, были весьма сходны с тем,
что испытывал он сам.

     Не о возврате молю...
     сделай изгнанье мое не столь суровым и дальним!..

     Да, вот и он мысленно взывал теперь о том же, готовый
славословить и даже откровенно низкопоклонствовать перед
троном. Вот бы его вернули хотя бы на Карсу, планету, что
стала на языке дзианганцев синонимом глухомани! Да, да, все
в точности сходится...  Или вот это:

     Чаще пиши - и сотни причин победишь, чтоб отныне
     Мне не пришлось искать, чем тебя оправдать.

     Это тоже было знакомо Марку Юнию - он ломал ночами
голову, гадая, пытаются или нет его друзья хотя бы как-то
снестись с ним, если уж не вернуть в Дзиангаутси. Он перебирал
причины, по которым могла бы не удаться попытка отыскать его
или дать ему знак, гадал, кто из друзей мог бы быть
настойчивей в том... что говорить... все вы одинаковы, друзья
мои, хоть в Римской империи, хоть в галактической... А
интересно, что же произошло с этим Овидием? Простили его или
он так и окончил свои дни в ссылке? Юний пожалел, что не
расспросил торговца-грека.
     Эти стихи что-то изменили. Марк Юний начал немного
интересоваться происходящим вокруг и даже иногда выбирался
вместе с Кином, сыном Бреты, на охоту в лес.  В основном,
конечно, охотился мальчишка - Юний больше разглядывал природу,
деревья, травы, птиц и стрекоз. Но как-то раз и дзианганец,
пульнув из самострела почти наугад, добыл дикую утку,-
впрочем, плавал за ней опять же Кин. В таких походах он
поневоле, чтобы как-то объясняться с мальчиком, кое-что выучил
из языка селения, а мальчик нахватался римских слов, вот на
этой тарабарщине они и разговаривали.
     Как-то в этих скитаниях по окрестностям, не так далеко от
деревни, они очутились вблизи одного странного сооружения,
наполовину каменного, что было диковинкой для народа Брода и
Граба. Кин объяснил, что это древнее капище, святилище предков
его рода. Мальчик испытывал суеверный ужас перед этим местом.
Юний понял его так, что мало кто из селения Граба бывает
здесь,- святилище было почти заброшено.
     - Как же так,- возразил Юний,- я вижу дым!
     Над крышей капища, действительно, курился в небо
небольшой дымок, показывая, что на алтарь, вероятно, как раз
возложена жертва.
     - Это редко,- возразил Кин. - Сюда иногда приходят... -
он произнес незнакомое слово.- Давай уйдем!
     Юний не торопился - он, наоборот, хотел заглянуть внутрь.
В этот самый момент дым над святилищем повалил необычно густо
и рывком шарахнулся в сторону Марка Юния. У дзианганца
зазвенело в ушах и закололо в кончиках пальцев рук, а вслед за
тем в этом дыме показалось лицо: седобородый старик с
пронзительным взором необычайно молодых глаз. На миг Марком
Юнием овладело чувство, что этот старик положил его себе на
ладонь, как какую-нибудь букашку, и бесцеремонно разглядывает.
Юний дернулся - и как будто вышел из забытья. Никакого лица и
завесы дыма перед ним не было, но все же Юнию стало не по
себе, а попросту сказать - по-настоящему жутко, и он вместе с
Кином поспешил прочь.
     Вечером он расспросил Брету об этом загадочном святилище.
Та подтвердила слова сына. Брод и Граб не одобряли памяти о
старых богах, однако же, и не разрушали капища. Когда-то в
древности это было одним из великих святилищ предков Бреты,
здесь жили великие волхвы и происходили великие действа. Но
теперь, с упадком древнего союза племен, редко-редко кто-то из
пришлых друидов или волхвов посещал капище и совершал там
обряды,- очевидно, в пределах их собственного мира память о
нем еще как-то теплилась.
     - Сейчас там живет Зар, уже целый год,- сказала Брета. -
Он великий кудесник.
     - Ты его знаешь? - спросил, заинтересовавшись, Марк Юний.
     - Граб не велит нам ходить туда,- уклончиво отвечала
женщина. Она улыбнулась. - Но я знаю, что он лечил у Зара свою
грыжу.
     Дзианганец вспомнил об одном враче-геронтологе в
Дзиангаутси: иные из коллег обличали его перед троном как
шарлатана, однако, как гласила молва, тайком проходили у него
циклы оздоровления. Что ж, люди везде одинаковы,- невольно
подумал он.
     Осенью, только собрали ячмень, Брод пригласил Юния к себе
на праздник урожая. Марк Юний видел такой в деревне Граба и не
испытывал большого любопытства. Однако Кин горел желанием
сопровождать Юния, и тот отправился к Броду.
     Праздник отличался большей роскошью и многолюдьем
сравнительно с тем, как это было у Граба, оно и понятно, все
же это было селение вождя. Но главное, тут состоялся ритуал -
с благодарственным воскурением тука богам и предкам, с
возлиянием в огонь пива и греческого вина, со всеобщим
молением - и с последующей вакханалией, а вернее уж,
сатурналией, ведь дело, как-никак, было по осени. Так или
иначе, все ели, пили, плясали, парни помоложе любились с
девушками,- в общем, шло обычное варварское гуляние.
     Но не это, конечно, поразило Марка Юния. Еще до начала
обрядов он заметил близ жрецов племени одного старика, чье
лицо показалось ему знакомым.
     - Это Зар, из нашего капища,- на ухо шепнул Кин.
     Юний вздрогнул - он в этот лишь миг сообразил, что лицо
Зара было тем самым, что испугало его тогда, явившись в дыму
святилища. Как будто Зар и не выделялся среди волхвов Брода,
но только на беглый взгляд: наблюдая внимательно, Марк Юний
заметил нечто особенное и в самом госте-кудеснике, и в
отношении к нему жрецов. Зар не был среди них старшим и не
распоряжался обрядом, и однако же - чувствовалась какая-то
боязливая почтительность с их стороны.
     Затем пошли песнопения, воистину варварские - грубые,
дикие, с резкой чередой падений и взлета суровых сильных
голосов. Юний не разбирал слов и не понимал песен, но ему было
ясно, что это что-то столь же простое и дикое,- во всяком
случае, не элегии Овидия. А уж с переливом образов мастеров
звуковых полотнищ Дзиангаутси это и сравнить было невозможно.
И тут произошло нечто, потрясшее дзианганца. В какой-то момент
- Марк Юний, забывшись, не уловил этого - ритм этих голосов
овладел, казалось, не только вниманием людей, но и всем
окружающим миром, и вдруг - небо раскрылось над селением
Брода, и один за другим над головами людей появились боги:
Великая  Мать, дарующая произрастание всему живому,
тучегонитель, рыжеволосый и с пучком молний в руках, бог-ветер
и бог-огонь, и богиня-охотница, и прочие. Они простерли руки в
жесте благословения над толпой людей, и в один миг громыхнул
гром, и брызнул дождь, и сотряслась земля, и подали голос
звери в лесу и селении - и в эту минуту Зар повернулся и
пронзительно взглянул в глаза Марка Юния. Казалось, он
говорил: ну, а про это ты что скажешь? - а еще через мгновение
все это исчезло, как не было вовсе.
     Потрясенный выше всякой меры дзианганец не мог придти в
себя. Как они это делают? - ошеломленно размышлял он. Без
фантоматов, без энергийной комбинаторики, без браслетов
силы... А может, ему померещилось?
     - Ты видел? - спросил он Кина.
     - Богов? - переспросил мальчишка. - Конечно!
     Значит, если показалось, то не ему одному. А может, это
просто массовая галлюцинация? Ну да - все настроены, что это
должно случиться, разогреты пивом и этими дикарскими песнями и
плясками, ожидают одних и тех же видений - ну и, дожидаются,
в конце концов! Вот только он-то ничего такого не ждал и не
знал... видимо, его захлестнула волна общей мысли... Не так уж
странно - он восприимчив, как все художники, вот и... Но эти
объяснения не очень-то ему помогли - возвращаясь в дом Бреты,
Марк Юний уносил это потрясение и память о проникающем взгляде
старого волхва.
     Вскоре после этого он проснулся ночью от какого-то
странного беспокойства. Ему подумалось, что горит лучина, но
нет - изба была освещена другим, не ярким, но ровным
белым светом, совсем не похожим на мигающее пламя лучины. И в
этом мягком белом свечении он увидел, как Брета делает нечто
странное, ему померещилось - прядет пряжу. Но нить она тянула
не из комка льна, а - почудилось Юнию - из большой белой
птицы, спокойно сидящей на столе. Тихо-тихо женщина что-то
напевала. Марк Юний изумленно заморгал. Он пробовал разглядеть
происходящее получше, но очертания всех предметов смазались,
белая птица - кажется, это был белый лебедь - превратилась
просто в комок белого сияния, а затем стало темно, и через миг
Марк Юний снова провалился в забытье.
     Утром Брета сказала:
     - Зар говорит, из тебя может получиться певец. Хочешь, я
отведу тебя к нему?
     - Певец? Из меня? - дзианганец расхохотался. О Абинт, что
за дикарские выдумки! Он, первый среди диадзиалей галактики,
будет драть горло в этих звериных песнопениях! Зар думает, что
у него получится! Ха-ха!..
     Но в одну из прогулок по осеннему лесу ноги сами вынесли
Юния к капищу. Вообще-то, ничто не принуждало его - просто
дзианганец был поблизости и не удержался от любопытства. Он
осторожно обошел святилище и остановился неподалеку от входа.
На траве поблизости сидел Зар и играл на инструменте вроде
рожка. Звуки были очень необычными - они напоминали звуки
леса, природы: то шелестели листья, то чирикали пташки, то
кричали гуси или какие-нибудь иные водные птицы, то ржал конь
или ревел медведь, то плескала вода и шуршал камыш... Не видь
Юний своими глазами источника звуков, он бы так и подумал,
что это несутся голоса леса. Но он все видел и слышал сам - и
не мог не признать, что это уже было настоящим искусством,- не
таким, как в Дзиангаутси, но чем-то не хуже. А затем Зар
отложил свой рожок и, слегка раскачиваясь из стороны в
сторону, начал нараспев произносить какие-то заклинания, а
скорее, так показалось дзианганцу, стихи - язык этот был
незнаком Юнию.
     На поляне перед святилищем и так стояла какая-то рябь,
какое-то струение воздуха, а теперь оно чрезвычайно усилилось.
И вдруг из этой ряби один за другим стали выплывать блестящие
шары, вроде мыльных пузырей, только гораздо крупнее, с
человеческую голову и больше. Эти шары закружились в воздухе
над головой волхва, описывая круг диаметром шагов в десять.
Они постепенно увеличивались, а затем - ахнувший дзианганец не
поверил своим глазам - стали превращаться в самые разные
существа и предметы. Это были и люди, и гномики, и боги, и
птицы, и звери - единороги, грифоны, пантеры, кони, еще всякие
и всякие животные. Иных из них Юний узнавал, иные были
незнакомы вовсе - некоторые вещи и звери были весьма
причудливы и казались чьей-то выдумкой. Некоторые же из шаров
остались шарами, не превратившись во что-либо, но на их
поверхности переливались картины из каких-то непонятных миров.
Уже и сам Зар парил в воздухе, сохраняя, однако, сидячее
положение. Это уже не удивило Марка Юния - его внимание
властно привлек один из кружащихся серебристо-радужных
пузырей. Что-то было особенное в видениях, сверкающих на его
зеркальной поверхности. Марк Юний вгляделся - и ахнул вновь:
это были виды Дзиангаутси! Как-то так одновременно он
воспринимал сразу многие из них, будто они были слой за слоем
наложены друг на друга, и Юний видел каждый из них. Перед его
взором возникал дворец и празднество в нем, лица дзианганцев,
его друзей среди них, его родина, планета, откуда он прибыл в
столицу, незабываемые небеса в фейерверке чудословия - о, да
это же было его собственное представление, его триумф, что
открыл ему путь к подножию трона! А еще он видел лицо Игмары,
и лицо Акциалы - той, другой девушки на родине, и свою детскую
комнату с игрушками, и еще многое, многое другое, что он видел
или знал или о чем слышал когда-то - а то и не слышал вовсе.
Острая боль и тоска обожгли дзианганца, он застонал и
заплакал, а затем - страшная тяжесть навалилась на него, и
Марк Юний потерял сознание. Очнувшись, он увидел над собой
лицо Зара - старик-волхв лил из туеска воду ему на голову и
грудь. Юний присел на траве, огляделся - никаких радужных
шаров уже не было.
     - Что это было? - слабо произнес он.
     - Ты видел - я читал стихи,- спокойно отвечал Зар - он
изъяснялся на латыни, и, как оказалось, не хуже Юния.
     - Здесь... установлен фантомат? - догадался дзианганец. -
Какой мощности? Давно? Тебя прислали из Дзиангаутси, верно?
     - Если ты о тех громоздких машинах на твоей родине,
с помощью которых ты забавлял публику, то ни один из ведунов
не стал бы и касаться подобного хлама,- с убийственным
презрением произнес кудесник.
     - Ты хочешь сказать, что у тебя и твоих собратьев более
совершенные компактные модели? - сообразил Юний. - А какой
силой вы пользуетесь? Где источник?
     Зар покачал головой:
     - Столько глупых вопросов - и все из одного рта. Мы не
пользуемся машинами, дурачок. Это тебе не фейерверк на потеху
праздной черни.
     - Но вы же вызываете образы! - настаивал Марк Юний. -
Каким же образом?
     - Силой чуда,- спокойно проговорил старик.
     Марк Юний недоверчиво смотрел на волхва. Может быть, у
этой расы действительно какие-то особые врожденные
способности? Он недоуменно хмыкнул:
     - Силой чуда? Я не знаю такой.
     - Знаешь,- спокойно возразил Зар. - Я проверял тебя
несколько раз. Там, на празднике у царя Брода ты видел богов,
верно?
     - Так это твоя работа? Я думал, это просто видение,
массовое помешательство...
     Кудесник посмеялся.
     - Знать в лицо тех, чья рука хранит твой народ, это не
помешательство,- твердо молвил он. - Скорее, помешательством
можно назвать прожигание целых солнц в поиске наслаждений, что
дадут новые сочетания звуков или красок. Ведь этому, кажется,
предаются твои сограждане? Сколько светил вы уже спалили?
     - Но это искусство! Или ты знаешь что-то лучше? -
запротестовал задетый за живое дзианганец.
     - Конечно, знаю,- невозмутимо заявил Зар. - А иначе разве
я стал бы тратить время с таким заносчивым невежественным
дикарем как ты.
     - Дикарем как я! - подскочил на траве Марк Юний. Он
поднялся на ноги и произнес горячую отповедь: - Если ваши
жрецы обладают какой-то силой, какими-то телесными
способностями, которых нет у нас, дзианганцев, это еще не
основание считать себя высшей расой. Как бы то ни было,
великая империя Дзиангаутси существует миллион лет, и ее
великая культура и наука...
     - Твоя империя,- резко оборвал его старик,- это всего
лишь большой мыльный пузырь, и ты это видел. Он плыл тут в
воздухе те ничтожные мгновения, что я ему отмерил, и давно
лопнул. Ну-ка, где ты видишь хоть один осколок великой империи
Дзиангаутси? Не считая тебя самого - не нужного никому
изгнанника.
     Марк Юний возмущенно всхрапнул - и не нашелся, что
возразить.
     - Хорошо,- сказал он наконец. - Наша техника - это хлам,
наше искусство - это помешательство стада, наша империя - это
мыльный пузырь. Все длится ничтожный миг, все суета, ничего
нет. А что же тогда есть?
     Он ожидал какого-нибудь философского назидания вроде "с
этого вопроса и начинается путь к истине", но Зар и теперь его
удивил.
     - Пройдем-ка и посмотрим,- предложил он. - Там внутри
есть зеркало - может быть, ты увидишь в нем нечто настоящее.
     Повинуясь приглашению, Юний проследовал за волхвом.
"Теперь он покажет мне мое отражение и заявит, что, дескать, во
мне самом и скрыты все ответы",- подумал дзианганец - и вновь
ошибся. Зар подвел его к бадье с водой. Дно ее, казалось, было
выложено листом серебра - так ясно отражала вода потолок
капища и свет масляной лампы у стены. Зар бросил в воду
щепотку какого-то порошка, и поверхность подернулась дымкой.
Кудесник поводил над бадьей рукой, немного наклонил голову и
велел Юнию:
     - Смотри!
     Юний глянул вниз и изумился снова: поверхность воды
отразила не старика-волхва в овчинной куртке, а молодого царя
- такой мощи и величия был исполнен весь его облик, что, даже
не будь венца на лбу, невозможно было не опознать в нем одного
из владык. А затем вдруг этот лик  преобразился в иной - у
края бадьи, казалось, присел большой белый барс или тигр - и
вдруг, еще через миг, в воде отразился столб желтого света,
почти столь же ослепительный, как солнце,- и невольно
вскрикнув, Марк Юний закрыл глаза рукой.
     - Ну, а теперь посмотрись в воду сам,- предложил Зар.
     Готовый к любой неожиданности, Юний  осторожно наклонился
над бадьей и... не увидел ничего. Как будто он был прозрачным
или вовсе не стоял тут - вода совсем не отражала его.
     - Это Око, зеркало былых друидов,- заговорил волхв. - Оно
показывает только настоящее - то, что есть. Так как же, Марк
Юний - ты нашел ответ на свой вопрос? Что же есть?
     Смущенный и пристыженный дзианганец стоял, собираясь с
мыслями. А Зар продолжал:
     - Ты видел - ничего нет. Разве что есть спесь молодого
неуча-незнайки. Есть готовность придворного поэта на потеху
вельможам и толпе издеваться над своим воображением и
естеством. Есть империя полоумных выродков, гниющая целую
пропасть времени на погибель себе и своим соседям. В общем,
если что есть, то один пакостный хлам, который Оку и
отражать-то противно.
     - Зачем ты позвал меня к себе? - тихо спросил юноша.
     - Ты знаешь,- возразил кудесник. - Я могу сделать из тебя
певца - и возможно, сделаю.
     - И я буду вот так вызывать видения богов и вселенных,
эти вот серебряные шары, парящие в воздухе?
     Волхв улыбнулся.
     - Может быть, да, а может быть, нет - это зависит от
чуда, не только от тебя или меня. Я так догадываюсь,- добавил
Зар,- что ты научишься слагать стихи. А чудесность отзовется
на них... так, как отзовется. Может быть, ты станешь гулять
над землей или по дну морскому, развлекаясь в саду морского
царя. А может... к чему загадывать.
     - Но я не из людского рода,- возразил Марк Юний. - У меня
нет ваших телесных способностей. И у меня нет даже моих
браслетов силы, что были в Дзиангаутси.  И еще,- голос
молодого человека дрогнул,- у меня украли имя, кому же
отзовется эта твоя чудесность? Ведь если я что создавал там,
дома, то силой своего имени, я так долго выстраивал его, а
теперь...
     Марк Юний готов был расплакаться. Волхв улыбался
насмешливо и вместе с тем дружелюбно.
     - Ты опять городишь чепуху, юнец. Различия в наших телах
нет, да и никаких таких особых способностей тут не надо. Чтобы
быть пецом - да, они нужны, но этот дар у тебя уже есть. Как
растить силу - этому я тебя научу. А что до имени...
     Зар сделал паузу и улыбнулся.
     - Что до твоего имени, липовый римлянин Марк Юний, то ты
уже видел ему цену. Кто носил это твое бесценное имя,
зазнайка? Придворный лизоблюд, продающий свой дар на потребу
выжившей из ума знати - да еще задирающий нос перед другими
такими же попрошайками - по той причине, что лучше других
услаждает умственную похоть двора. Ты должен радоваться и
благословлять свою удачу, что это имя уже не твое! А не
реветь, как сейчас. Может,- с издевательским участием спросил
старик,- мне позвать Брету, чтобы она вытерла нос своему
мальчику?
     Марк Юний продолжал плакать, но жалость к себе и остатки
спеси не могли заглушить другого: он все отчетливей, все
бесповоротней понимал справедливость слов Зара - а в глубине
души он знал все это и раньше, даже тогда, в дни своих
триумфов у трона Дзиангаутси. Кто он такой, фальшивый Марк
Юний Крисп, изгнанник без имени - его даже не отражает
зеркало! И он, глупец, еще кичился перед этим  народом и этим
миром своим превосходством, а именно здесь таилось знание,
перед которым мыльным пузырем оказалась фантоматика и самое
империя Дзиангаутси. Олух, олух!.. И еще, сквозь эту мешанину
стыда и прозрения, уже звучал голос искания: а как все-таки
вызывать эти образы? и можно ли их сделать постоянными,
долгоживущими? на какие звуки, к примеру, будут отзываться...
     - Всему свое время, юнец,- раздался голос Зара - он будто
прочитал эти мысли. - Напомни-ка мне одну из элегий - как там?
- вот и шестую весну...

                         *

     Император Дзиангаутси в одиночестве шествовал по
зеркальному коридору. Это был ход от его покоев до предверия
парадной залы. Здесь не было ни охраны, ни придворных, ни даже
сопровождения супруги или детей - императору не хотелось,
чтобы во множество блистательных царственных отражений
примешивались низменные лики солдат или даже знати или родни.
Он наслаждался этой своей размноженностью в хрустале - во всем
мире был только Он Сам, эта множестенность и вездесущесть
только подчеркивала его, императора, единственность и
неповторимость. И вдруг...
     Император неловко пошатнулся и остановился. В
замешательстве и испуге он оглянулся по сторонам. Происходило
небывалое и невероятное: зеркала не отражали его! Он пощупал
себя, свой пульс, укусил губу - да нет, на сон или
галлюцинацию не походило. Неужели это чьи-то проделки,
кого-нибудь из этих повес-диадзиалей? Щенки, кто им это
позволил, совсем распустились!
     Впереди, в зеркале на двери входа внезапно появилась
чья-то фигура. Осторожно, чуть ли не по шажочку, император
приблизился к ней и увидел, что это не было его отражением. В
зеркале, опершись на посох, стоял молодой по виду человек в
странных одеждах и с цветочным венком на голове. Императору
показалось, что он где-то раньше его видал.
     - Прими мою благодарность, император,- заговорил человек
в зеркале. - Ты избавил меня от своего затхлого фальшивого
мира, и я нашел настоящее. Теперь я хочу отдариться. Отныне ни
одно зеркало в Дзиангаутси не будет отражать тебя, и ты тоже
сможешь увидеть то, что есть.
     Император внезапно вспомнил - вроде бы это был один из
вольнодумцев-чудословов, помнится, он сослал его куда-то в
глушь... Вот только как его звали?
     - Кто ты? - хрипло спросил он, стараясь не показывать
своей растерянности и испуга.
     - Меня зовут Овидий,- с легкой улыбкой отвечал юноша. -
Публий Овидий Назон.
     - Не знаю такого,- резко отвечал император, и челюсть его
против воли лязгнула.
     - Теперь знаешь,- спокойно возразил поэт, и в один миг
зеркало перед императором опустело.

11-15.08.1998

   Александр Гейман.
   Ковчег

                                                         Максиму Мошкову

                                   Я хочу, чтобы детям открылась душа...
                                                             Артюр Рембо

     Ломать голову над всем этим   Антон начал позже, а тогда  это  было
так: за  окном кухни  темно; завершающие  ужин глотки  кефира;  взгляд в
потолок на лохмотья  побелки; шорох -  ш-ш-ск-р-р...  Впрочем, шорох  он
пропустил мимо ушей, мысли были обыденные - мел с потолка крошился   уже
целыми пластами, а  заниматься ремонтом было  не  ко  времени,  лень,  и
денег  тю-тю...  гадская  кухня...  ш-ш-скр-р...  Сверху сорвался  кусок
побелки и  закувыркался вниз, тень его скользнула по стене, рисуя  нечто
похожее на кружащего  у лампы   мотылька или  диковинного  жука.   Антон
непроизвольно  проводил  эту  тень  взглядом  -  и  чуть  не поперхнулся
кефиром: прямо посередине кухни безбоязненно, неторопливо полз  огромный
черный таракан.
     Не то чтобы Антон содрогнулся от отвращения, он  скорей  удивился -
уж больно велик был жук, как только этакий сумел пролезть в дом?  А  меж
тем   нога  Антона  уже  зависала  над  непрошенным   гостем  -   щадить
экзотическое насекомое причин не было.  В этот-то миг  снова  послышался
шорох, и из-под холодильника к Антону метнулось два серых  комочка.  Они
таращились на  человека снизу  вверх и  отчаянно пищали. И  хуже  всего,
Антону почудилась  в этом писке человеческая речь:
     - М'па-звать-нам-ты-им-страх-нет!-идти-пусть-кормить-хороший!
     В  ушах  Антона  сильно  загудело,  эта   тарабарщина  смазалась  и
обратилась в обычный мышиный писк, а вслед за  тем оба зверька метнулись
от  подошвы Антона прочь под холодильник, и  Антон как-то вчуже удивился
согласованности маневра  - один  зверек нырнул  под  дно  холодильника с
правой,  а  другой  -  с   левой  стороны,  и   проделано  это  было   с
синхронностью  пары  фигуристов. Столь   же одновременно  оба   высунули
розовые  носики   и  уставились  на  Антона,  настороженно   поблескивая
глазенками.
     Видимо, эти твари где-то прогрызли щель,  но это он  найдет  потом,
сейчас надо плотно закрыть дверь, сходить за веником и...
     Как  взмах ресниц. Молниеносней того. Антон даже не заметил,  успел
ли  он шагнуть в коридор.  О том ли думать, если  ты миг назад ужинал  у
себя   дома, а  теперь... Теперь  он стоял  меж рядов  клеток -  похоже,
где-то в  зоопарке. Небо  было безоблачно  синим, а  солнце -  теплым  и
желтым,  но  у Антона похолодела  спина - ему  стало жутко. И  не  из-за
того, что  он  невесть  как перенесся  неизвестно куда.  Опасно!  Что-то
пряталось  совсем  рядом,  дышало  чуть  не  в затылок,  пялилось  из-за
прутьев  -   и  вот  это  было  первое,  что  он  ощутил, еще прежде чем
огляделся.
     А оглядевшись, Антон заметил, что многие из клеток открыты.  И там,
за  углом,  где  кончался  ряд  клеток,  подергивался  полосатый  хвост,
чрезвычайно   похожий  на  тигриный.  И  еще ближе  к  нему,  из клетки,
порыкивая,  выбираются наружу лев и  львица. Вблизи ограды клеток  росло
дерево - и  Антон вскарабкался по стволу прежде, чем осознал это.
     Он  сидел на ветке довольно  высоко, но состояние запредельной жути
его не  оставляло. Страх  Антона был  многослоен. Сознание  его было  не
вполне ясным, скорее, Антон впал в полузабытье. Все же некий краешек ума
оставался  в  его  власти,  и  происходящему  Антон ужасался и поражался
сознательно.  Вокруг  не  было  видно  людей;  укрытие  Антона  не  было
надежным, звери - он знал это - могли достать  его; он не знал, что  ему
делать   - уже  этого было  достаточно, чтобы  немного занервничать.  Но
главное, Антону было страшно просто так - неизвестно из-за чего.
     Звери, к счастью, не замечали Антона  - а возможно, попросту им  не
интересовались. Один за другим они выбирались на свободу, нюхая  воздух,
фыркая, рыча  издали  друг  на  друга, и разбредались в разные  стороны.
Под веткой, где прижимался к стволу Антон, прошел целый парад-алле,  вот
только хищники не были дрессированными. Где-то недалеко громко протрубил
слон, и Антон подумал: "Ну, тебя-то вряд ли тронут".
     Он  очнулся  в  обезьяннике  -  как  он  туда попал, этого Антон не
запомнил.  Ему  по  прежнему  было  страшно.  Он  озирался  по сторонам,
прикидывая, куда  бежать или  где ему  спрятаться если  что. За прутьями
одной из  клеток Антон  увидел мартышку.  Их взгляды  встретились, глаза
мартышки   были  голубенькими   -  "Как   у Эльки   Мальцевой",- подумал
Антон.  И вдруг взгляд обезьянки показался Антону осмысленным совершенно
по-человечески,  они   смотрели друг  на друга  как двое  знакомых, нет,
больше того - они  понимали друг в   друге что-то важное, это  струилось
прямо  по воздуху от одного к другому... унеси меня отсюда...
     Как взмах ресниц. Но в этот  раз не зверинец. Впрочем, и не  родной
дом. Антон  приподнялся и  присел на  полу. Он  проснулся -  а спал  он,
оказывается, в какой-то  пещере на какой-то  шкуре. Теперь его  сознание
было ясным.  Ему  не  было страшно,  ему было странно  - а еще  зябко, в
пещеру  тянул  холодок   снаружи.  Антон  оглядел   свод  и стены  своей
спальни  и  осторожно  подошел  к  выходу.  Вид   оттуда  открывался  не
особенно   экзотический  -  это был  всего-навсего город  - но  не город
Антона. Он наблюдал  его  с  некоторого  отдаления  и  небольшой высоты,
видно было далеко,  даже проглядывала кое-где  набережная и река.  Антон
прикинул, что город, скорей всего, какой-нибудь центрально-европейский -
Чехия или  Франция, а может, Дания или Испания. Но людей опять  не  было
нигде видно  - ни единого прохожего. "Может быть, еще не проснулись,-  с
вялой надеждой подумал Антон. - Надо посмотреть поближе".
     Он  уже стоял  на одной из  улиц - и  по-прежнему нигде не  было ни
души. Антон  почувствовал, что  ясность рассудка  снова теряется, к нему
возвращалось какое-то внутреннее оцепенение, в каком он блуждал вчера по
зоопарку. "А  может, зверинец  как раз  в этом  городе,- думал  Антон. -
Может, звери бродят тут  меж домов". Ему стало  страшно, но не сильно  -
почему-то Антон знал, что  это не так. И  еще, посреди всей нелепости  и
невероятности происходящего, он вдруг почувствовал острый голод.
     - Надо   вернуться на  кухню,- отчетливо  сказал кто-то  - и  Антон
понял, что это произнес он сам - вокруг не было никого.
     Как взмах ресниц  - Антон уже  стоял дома у  плиты. Было утро.  Ему
действительно  было  зябко,  на  нем  были  только  майка и плавки, а из
форточки задувало. Антон поднял  руку и захлопнул ее.  Он был дома.   Он
проснулся.
     - Вот  теперь  по-настоящему,- вслух  произнес  Антон. -  Вот бы не
подумал, что могут быть такие сны. Будет о чем подумать.
     Он поднял чайник, налил воды из-под крана, поставил воду на огонь и
повернулся, собираясь сходить ополоснуться.
     Подумать  и  впрямь было  о чем.  Более чем  - посреди  стола нагло
шевелил усами вчерашний здоровенный жук, а из-под холодильника метнулись
к Антону  два хвостатых  комочка. Они  снова пищали  - и  Антон снова их
понимал:
     - М'па-хотеть-ням-дай-дай-который мы-который ты-пить...
     Это  уже  был не сон. Но и Антону уже не хотелось ни удивляться, ни
пугаться. Он медленно  нагнулся и долго  разглядывал зверьков. У  одного
были  разноцветные  глаза -  один темно-карий,  другой зеленоватый,  а у
второго  - белое пятнышко  у носа. Больше эти  двое ничем не отличались.
Антон  решил,  что это все  же не мыши,- возможно, какие-нибудь лемминги
или там  песчаные  пеструшки.  Бог  его знает.  Зверьки ему понравились,
Антон  признавал  это,-  их  глазенки  были  смышлеными,  а дружелюбие -
подкупающим. Само собой, он не собирался, как  вчера, их  прибить. Но...
не  бывает   говорящих  мышей!!!   Они   еще   что-то  пищали,  какую-то
полупонятную  мышиную  тарабарщину,  но  Антон  уже  поднялся и шагнул к
двери. Он хотел позвонить и позвать  кого-нибудь  из  друзей.  Для  него
одного этой загадки было много.  Он ведь не  биолог,  он... Осторожность
не дала ему сделать шаг -  Антон приоткрыл дверь и остановился.
     И не зря. За  дверью ничего не было  видно - чернота. Даже  свет из
окна не  освещал ничего  - будто  закухонную часть  квартиры отрезали  и
убрали,  а  к двери  приставили какую-то  черную прорву.  Антон вспомнил
вчерашнее путешествие в  зоопарк и попятился.  Повторять тот прыжок  ему
совсем не хотелось.
     Зверьки что-то пищали, но Антон их  не слушал. Он смотрел в окно  -
там  все   было как  должно было  быть: улица,  машины, люди  - он  даже
кое-кого узнавал из соседей по дому. Там-то все было нормально, а...
     - Ну, а что? - сказал он себе. - Ну,  в  майке.  Скажу, что потерял
ключ, не могу выйти. Пройду тут по навесу к Мишке, вот и все. А если это
у меня глюки - ну, пусть лечат.
     Антон  жил  на  втором  этаже,  и  под  окнами его квартиры как раз
проходил  навес,  тянулся  вдоль  всего  этажа,  а  ключи от дверей, как
известно,  имеют  свойство  время  от  времени  теряться, так что случаи
маршрутов "окно соседей-навес-мое окно" были   не  столь  редки. Сходное
Антон  собирался  предпринять  и  сейчас.  Он  отворил   раму.  Лемминги
(пеструшки?) уже  вскарабкались на  стол и,  путаясь под  ногами, что-то
пищали. Он  не слушал  их, он  высунул одну  ногу, опустил   на бетонную
плиту, приставил вторую...
     То,  что  вверху-нет,  внизу-сбоку-где-то слева-большое-сияет-летит
рядом-те,  что комочки-пушистые, далеко-лучатся-лететь падать-радость-н-
н-зза-нет...
     - Ты  так  рехнешься, -  сказал  Голос. -  Лучше уж будь человеком.
Ну-ка!..
     Что-то в нем прояснело, и Антон разглядел то, что он видел и ощущал
так не  по-человечески странно.  Своего тела  он не  видел. Но остальное
открывалось  ослепительно  ясно.  Справа  была  Земля  - планета, как ее
показывают снимки из космоса - облачная  каша и в ее просветах зеленое и
синее, суша и море. По  сторонам зияла Вселенная, чернота,  разноцветные
шары звезд  - и  он бок-о-бок  с планетой  летел-падал в  эту вселенскую
черноту. Потом снова  заговорил Голос, и  Антон услышал то,  что  он уже
внутренне знал: все это было только видением. Не было планеты и летящего
рядом с ней  человека - вглубь  космоса устремлялся луч,  информационный
заряд, что-то вроде свернутой голограммы, а еще верней - световой споры.
И Антон был малой частичкой этого, он летел, валился с ней в  бездну - и
может  быть,  где-то там  им когда-нибудь  встретится что-то  пригодное,
чтобы приземлиться и прорасти  всему, что летело  теперь бок-о-бок с ним
этим лучистым сияющим зернышком. Голос   еще  долго беседовал с ним,  но
Антон  так и не узнал, что  же погнало  этот корабль-луч через бездну  -
была ли  то  некая катастрофа и пришлось вот так спасаться или  же Земля
оставалась  на месте как  была, а в  космос улетал ее  лучистый  слепок,
копия. Да и какая разница? Впрочем, он, вероятно, расспрашивал Голос обо
всем этом  и еще  о  том,  кто  смог  создать  и  отправить в странствие
это лучистое послание о Земле.  Может быть, он  получил и ответы.  Он не
запомнил.  В  конце концов он устал от всех новостей и захотел вернуться
хотя бы туда,  на свою маленькую  кухню с облезлым потолком и говорящими
мышами.
     - Тебе надо себя там увидеть,- сказал Голос.
     Он увидел. Он уже карабкался с навеса, ставил колено на подоконник,
а со стола у самого окна к нему совались любопытные пеструшки. Они опять
что-то пищали и норовили нырнуть у него  под  рукой  туда,  в  раскрытое
окно:
     - М'па-небо-пусти-он-я-интересно!
     - Ну уж нет,- отвечал Антон,- вы там пропадете.
     Он  не  знал, понимают ли  его зверьки и рукой сбросил их  на  пол,
вылез  и закрыл окно. Есть  ему уже   не хотелось, но он все-таки  попил
чаю и сжевал пару бутербродов. У колбасы был  вкус колбасы, у чая - чая,
у хлеба - хлеба. Почему бы и нет, вообще-то? Если учесть, что вещество -
та же  энергия,  то...  Мысли   блуждали. По  крайней  мере, сейчас хоть
что-то понятно. Антон поглядывал за  окно и старался не  думать, что все
там  - мираж:  эти люди и дома  и автобусы,- их, наверное,  давным-давно
нет, а вот  тут они  как   настоящие...  Нет,  лучше о другом  - как ему
теперь попасть в ванную?
     - Ну,  умереть  с  голоду,  положим,  не  дадут, -  произнес Антон,
наклонившись  над  своими  мышками.  - А  с остальным как? Я вот умыться
хочу. И, допустим, еще кое-чего. А?
     Но  лемминги  подбирали  крошки  хлеба  и  колбасы  с  полу  и   не
откликались.   Может,  они  умели   только  говорить,  а   не   понимать
человеческую речь. А может, это Антон стал понимать по-мышиному.
     - А если представить себя в ванной?
     Антон закрыл глаза и попытался увидеть, как это  бывает  по  утрам:
струя воды из крана, раковина, ванная, плеск, брызги...
     Ему в лицо плеснуло  мокрым. Антон открыл глаза.  Да, ему было  где
ополоснуться - целая река и пустой  песчаный пляж. Купальня что надо!  И
вода была теплой - Антон уже сидел в ней по грудь. Другой берег виднелся
где-то далеко, он едва  проступал в дымке. Антон  поплыл в его  сторону,
конечно, не из желания достичь его, а просто так, по привычке. Вода была
на  удивление  покойна  и  прозрачна,  но  метров  через  пятьдесят  все
изменилось - Антон ощутил течение, вода  помутнела, и вдруг - в каких-то
пяти метрах из реки  вымахнула большая зубастая голова  на длинной  и не
столь   уж  тонкой  шее.  Ящер!  Антон  отчаянно  греб к берегу, а сзади
плескало  -  ближе,  ближе...  Он  обернулся  -  и чуть не у лица увидел
зубастую пасть.
     Он не успел  ничего подумать и тем более сделать. Перед глазами его
вдруг  возникло  видение  -  голубые  глаза  обезьянки,  той, в  вольере
зоосада. И опять он ощутил какое-то  струение между ними, а в  следующий
миг Антон уже шлепал по мелководью, выбегая на берег. Сердце колотилось,
мысли отсутствовали. Он оглянулся - погони не было, никаких  ихтиозавров
или крокодилов,  лишь тихая-тихая  водная гладь  и легкая  волна от  его
движения.
     Антон присел на  песок. Вот так  принял ванну! Сзади  зашуршало. Он
подпрыгнул на месте, но это были всего-навсего близнецы. Теперь они были
покрупней - сурки или там байбаки, в зоологии Антон не разбирался. Но он
узнал их сразу  - белое пятнышко  и разноцветные глаза.  К тому же,  оба
опять принялись трещать:
     - М'па-вода-далеко-нет-цап-кусать-страшно-плохо!
     - Это я уже знаю,- отвечал Антон. - Где вы раньше-то были?
     Зверьки  потерлись  около  него,  а  потом  побежали   по   берегу,
останавливаясь и оглядываясь на Антона. Он понял так,  что они зовут его
с  собой.  Антон  пошел вдоль пляжа,  и  тот  вывел его к  набережной, в
город, что   он  видел   вчера.  По   его  улицам   Антон  ходил  долго,
знакомился,  любопытствовал.  Все выглядело не  совсем так, как  если бы
люди  здесь  миг    назад были   и  вдруг   все враз   исчезли.  Скорее,
походило на хороший макет в  натуральную величину -  или, не  исключено,
копию. Было слишком чисто,  без мусора,  и не  было никаких  оставленных
на мостовой машин  или трамваев. А  в остальном все  было настоящее  или
почти - и так же все выглядело в квартирах, они оказались  не заперты, и
в некоторые Антон заглянул. Он решил подобрать здесь жилье поприличней и
поселиться. Пока, по крайней  мере. В одной из  комнат он нашел  книжный
шкаф и, конечно, заглянул - не просто из любопытства, он подумал, что не
худо  подобрать  библиотеку  на  будущее  -  может  быть,  есть книги на
английском, если уж не на русском.  С этим, однако, вышел полный  облом.
Книги-то были, но Антон не мог разобрать в них ни одной буквы. Только он
начинал вглядываться,  как значки  расплывались, превращались  во что-то
несусветное,  как  это  иногда  бывает  во  сне.  Антон  чувствовал, что
требуется  какое-то  усилие,  еще  чуть-чуть  -  и  получится,  но  - не
получалось. Среди этих  занятий его совершенно  врасплох застиг  громкий
трубный звук. Он несся с улицы - трубил слон, и вчера его клич  звучал в
точности так  же. Антон  поспешил к  окну -  он подумал,  что звери-таки
выбрались из того зоопарка и бродят по городу.
     Увидел же он  совсем другое: из  окна открывался вид  на  зоопарк -
возможно, тот самый, вчерашний. Только  теперь в нем было полно  народу,
шло  гулянье,  а  в  самом  центре  был  сооружен  аттракцион:  огромная
карусель, на  верху которой  находился круглый  бассейн метров  шесть  в
поперечнике, в  центре бассейна  на каменной  тумбе стоял  слон, и  слон
набирал   из бассейна  воду  и  брызгал  ее  вниз,  на головы людей, что
кружились на карусели.
     Он все-таки не один! Антон отшвырнул книгу и со всех ног кинулся к
зоопарку.  Он  обежал  дом  и  очутился  как  раз  у входа, у широченной
лестницы, ведущей  вверх к  парадному помпезному  входу. Одним  духом он
одолел ступеньки и шагнул за ворота, мимо ушей пропустив чей-то возглас.
Что ж, он попал в зоосад. Но не тот, что видел из окна. И даже не в тот,
где  побывал вчера (если тут вообще существовало вчера). Теперь были два
ряда клеток, вольер  с обеих сторон  от широкого и  длинного-предлинного
прохода  между  ними.  Звери  там  были  самые  разные, мелкие, крупные,
копытные, грызуны, хищники, птицы, рептилии - воистину, всякой твари  по
паре. И Антон не просто гулял и глазел на братьев своих меньших  -  нет,
он катил перед собой какую-то тележку, останавливался у каждой  клетки и
накладывал корм в кормушки.
     Он действовал почти  как робот, механически  - просто не  мог всего
этого  не делать, это было почти как моргать или потеть - само собой. Но
краешком сознания  Антон отмечал  все и  видел, что  тележка всякий  раз
наполнялась тем,  что годилось в пищу именно той паре животных, у клетки
которых он останавливался.  "Могли бы  уж и кормежку сами организовать,-
как-то сонно подумал Антон.- Обязательно что ли я?" В этом полутрансе он
прошагал  почти  до  конца  этого  ряда,  который начал уже казаться ему
бесконечным. Тут он  обнаружил такое, от  чего к нему  вернулась ясность
сознания. Нет, это было не из-за  четы драконов в клетке позади -  Антон
уже покормил  и не  таких чудищ  на своем  пути. В  конце зверинца  была
детская - большой вольер, где один близ другого толклась разная звериная
детвора - медвежата, оленята,  пингвинчики, жирафята, мелкая живность  -
все  в  полном согласии и  дружбе,- "и возляжет лев с  агнцем" - как это
там? Но  не это  лишило его  дара речи.  Над этим  детским садом  витали
маленькие,  с  младенцев,  о  белых  крыльях  и   пухлых  щечках   самые
настоящие...  ангелята  -  херувимчики  или  амурчики,  как  их рисуют в
карикатурах, только что без   луков в руках! Он  пытался  заговорить: "А
разве вы тоже звери?"  - вот что ему  хотелось  спросить,  но   язык  не
слушался. Ангелята  требовательно   тянули руки, ожидая, вероятно, своей
доли - и Антон вдруг заметил, что  у одного из крылатых деток один  глаз
несколько сзелена,  а не  голубенький,   как    второй,   а   у  другого
херувимчика на левой щеке родимое пятно. Близнецы, так твою так!..
     - М'па-хотим-дай-много!.. - лепетали они ангельскими голосами.
     Антон  вдруг  почувствовал  сильную усталость.  Его необоримо стало
клонить ко сну, веки  сами смежились, его качнуло, и он поплыл по волнам
спасительного сна.
     И очнулся вновь - все в той же пещере.
     Все,  что  происходило  с  Антоном  после,  было,  пожалуй,  только
дополнением к уже произошедшему. Еда, сон, кормление - это были три кита
его  теперешней  жизни,  его,  как  он  называл, константы. Нет, конечно
же, он много чего наоткрывал и испробовал после первых дней. Антон нашел
Главную рубку,  Динамик,  Золотую  полоску,  он  опытным путем установил
кое-какие связи и точки перехода в этом своем диковинном  Ковчеге - ведь
чем, как  не космическим  ковчегом был  его  корабль-луч?  "Может быть,-
думалось  Антону,-  и  мы  вот  так  поселились  на Земле - спланировали
лучиком на подходящую планету где-нибудь в археозое.  Может быть, отсюда
и все эти мифы о  потопе и праведном Ное со  твари по паре".  Вот только
Антон не тянул на Ноя, он был не патриархом во главе почтительной семьи,
а... Да, пожалуй что, служителем в зверинце. Он кормил животных - хорошо
еще, хоть клетки чистить не заставляли!
     Не то чтобы это очень уж  обижало Антона - больше ставило в  тупик.
Его    Ковчег    был    сооружением,    что    говорить,    грандиозным,
фантасмагорическим,  он  отдавал  должное  размаху  замысла и исполнения
неведомых конструкторов  и инженеров - почему-то  Антон был  уверен в их
существовании. Это были создания с воображением и, спору нет, с юмором -
именно из-за свойств этого юмора Антон был почти уверен, что "Они"  были
все же людьми. В самом деле, один  из путей в Главную рубку был таким  -
это Антону подсказал Голос: надо было правой рукой чесать левую пятку, а
левой  рукой  -  держать  мочку  правого  уха.  Такая  вот  клавиатурная
комбинация,- не очень-то, кстати, удобная в исполнении, если ты убегаешь
от зубастой зверюги в одном из закоулков Ковчега. Зачем так? А для смеху
- Антон в этом не сомневался.
     Или кормление зверей - ну, можно было догадываться, зачем это нужно
- наверное,  сам-то процесс смысл имел. Если уж Ковчег нес в себе зверей
в   виде   каких-нибудь  тонко-энергийных  образов  (тела?  души?),  то,
вероятно,   надо было  их как-то  поддерживать в  целости и сохранности.
Наверное,  его   кормежка этим-то  и была  на самом   деле. Но,  какого,
скажите на  милость,  беса нужно было это  оформлять вот так по-дурацки?
Такой юмор. А  Музей  Мусек  в городе   чего стоил. Там   вообще-то были
выставлены   раковины,  но  форма их   всех один   к одному   напоминала
женскую штучку. И  штучки эти красовались повсюду - и на фотографиях,  и
на картинах  на стенах,  и  под стеклом  в  витринах, и   в скульптурах
метровых величин  да еще  в яркой раскраске.  Антон,  впрочем,  не  знал
-  возможно,  такой музей и впрямь существовал  на  Земле  где-нибудь  в
Амстердаме  или  Новой Зеландии, в  каком-нибудь приморском  городе   на
потеху туристам.  Но если   и так,  то поместить  в Город  именно  такую
коллекцию о чем-нибудь да говорило. Явная насмешка:  "Подругой  мы  вас,
юноша,  обеспечить  не можем-с,  но ежели наскучит насчет чего, то  есть
тут музейчик, сходите-ка, полюбуйтесь..."  Да уж, шутники.
     Опять же, спальня и кухня. Стоило ему попробовать  приготовить обед
в  одной  милой  квартирке  Города,  как  Антона  мгновенно перекинуло к
родному  очагу, под облезлый свод с крошащейся побелкой. Постель - то же
самое:  Антон  мог  заснуть  где  угодно,  а просыпался всегда в пещере.
Видимо, такой очаг и такой ночлег наиболее соответствовали его природной
склонности,  да  уж.  Все  это  вместе  походило  на какой-то хитроумный
интерфейс  с  фенечками  юморных  программистов  -  а  возможно,  этим и
являлось. Обезьянка в зоопарке, к примеру, была чем-то вроде экстренного
прерывания  -  вызвать в памяти нетленный образ ее выцветших глазок было
сродни  перезагрузке, как в том не раз убеждался Антон,- он, разумеется,
еще не раз вляпывался в ситуации не самые упоительные.
     Как  бы  то  ни  было,  опорными  точками  в  его жизни сохранялись
"константы"  -  еда,  сон,  кормление.  Антон  мог лишь гадать, зачем Им
требовался такой реализм,  например, с его  обедом - Антону  приходилось
лезть в холодильник,  доставать, что  там было, варить, жарить, кипятить
чай  и  прочее  в  этом  роде.   Почему  нельзя  было  без  этого?  Ведь
естественная потребность, обратная питанию, его не отягощала. По крайней
мере, Антон не помнил такого за все время в Ковчеге. А уж заставлять его
отправлять нужду исключительно в беспамятстве - ну, это было бы чересчур
даже для Них, этих юмористов-проектировщиков, кем бы Они ни были.
     Помимо "констант"  были в  Ковчеге и  "переменные" -  да вот  те же
Близнецы.  Антон  убедился,  что  их  внешность  меняется по обстановке.
Как-то, проснувшись ночью (ночью?) в  своей пещере, он обнаружил, что  с
обоих  боков его  облегают два не  столь уж маленьких  тела. Он потрогал
рукой,- мех  был недлинный,  но   густой. На  его движение  зверь поднял
голову  -  Антон   увидел   два  зеленых   зрачка.   Глаза  выжидательно
посветились, и близнец снова уткнул  морду  в живот Антону.  На сей  раз
близнецы  были кем-то   из  зверей  покрупнее   -  волчатами,  а  может,
тигрятами - Антон предпочел не выяснять.
     Занятно   было   также  забираться  в  купальню  -  она  тоже  была
"переменной".  Не  всегда  это  был  берег  реки,  иной раз ему подавали
бассейн, какие бывают близ дома в фильмах про богатых, а иногда - озерцо
или пруд. Как-то раз он побывал в собственной ванной - конечно же, он ее
сразу узнал. Но чем  бы ни была купальня,  корытом или морским  заливом,
стоило Антону сделать шаг в воду, как он оказывался все в той же  реке с
безмятежной прозрачной водой. Как-то раз  он там едва не сварился,  вода
была кипяток,  близнецы пищали:  "вода-кипеть-забыл" и  прочее такое  на
своем пиджин-антро - и Антон наконец вспомнил, что он оставил на горелке
чайник, ну и, пришлось срочно вернуться  и выключить. Так он открыл  еще
одну связь, водную, и теперь иногда нарочно подогревал воду в чайнике до
нужного градуса, а потом шел в купальню и услаждал себя горячей  ванной.
Трудно  сказать,   нравилось  ли  это  его  плезиозавру, насколько Антон
понимал  логику Ковчега, того это вряд ли задевало - их  воды были,  так
сказать,  разнесены,  а  проверять Антон   не пытался. Хотя  его  что-то
звало на тот   берег,  у  него было  чувство, что  там какая-то  тайна -
или,  возможно, ключ к ней, разгадка чего-то  важного. Он  иногда добрый
час вглядывался в дымку, казалось - вот-вот  он окажется там, на  другой
стороне, или  о  чем-то  догадается.  Но нет, все оставалось по-старому,
и Антон не торопил события.  Зачем?  -  у  него  и  так  хватало риска и
приключений, и открытий -  не было дня, чтобы  Антон не  узнал о Ковчеге
чего-нибудь нового.
     Главным открытием, разумеется,  была Рубка. Назвать  ее иначе,  чем
Главной, Антон  бы не  смог, даже  если бы  ее дверь  не украшала  такая
горделивая надпись. Там был прозрачный  потолок со звездной бездной  над
головой, там была куча  пультов и кресел, там  мигали окошки датчиков  и
огромные экраны  дисплеев. Может,  это и  было бутафорией,  но -  отсюда
начиналась   Главная  линия  -  это  раз,   а  еще  убедительней, отсюда
открывался вид  сразу  на  весь   Ковчег.   Рубка  была  круглой, метров
пятнадцать  в диаметре, почти  впритык друг к друг  по стене шли большие
окна -  и вот в них-то раскрывалась панорама, возможно, всего Ковчега. В
одном  окне Антон мог наблюдать зоосад - тот самый, с каруселью и слоном
на  верху.  В  другом  был  вид  его  кухоньки, в третьем пышно зеленели
джунгли,  в  прочих  были  зимний  лес,  саванна,  дно моря, мезозойское
редколесье - с динозаврами, а как же, чай, не лаптем шти хлебаем,- а еще
и вовсе не понять что: какая-нибудь сероватая мгла - туча, что ли? - или
мерцающая чернота - может быть,  недра, пещера какая-нибудь? Виды  можно
было  менять,  понажимав  кнопочки  рядом  с  окном,  однако это не были
экраны мониторов,  как поначалу  подумал Антон.  Любое окно  можно  было
открыть  и  выбраться через  него, просто спрыгнуть туда  - или нырнуть,
если за стеклом было море. Антона подмывало попробовать шагнуть прямо  в
водную толщу, на придонный песок за одним из окон.  Или, еще интересней,
в  тучу - не  дадут, поди,   помереть, если  что, но  на такие  опыты он
пока не отваживался.
     Загадок и так было  невпроворот. Антон недоумевал, например,  зачем
все  это повторять на Главной линии. Та не была так надписана, в отличие
от Рубки,  она просто обозначалась крупным белым пунктиром на полу - так
вот размечают шоссе. Линия эта начиналась от дверей Главной рубки и вела
по коридору  в  виде  полукруглого тоннеля, а в нем  была куча  дверей с
окошечками  - и в   окошках были те же  виды, что в Главной  рубке. Да и
войти туда можно было, тоже просто открыв дверь. И уж коли Они соорудили
эту  Рубку  и  Главную  линию,  то,  видимо,  не  просто  для обзора или
путешествий в географию  и палеонтологию -  но для чего  же?  Может, для
него, Антона, раз уж он допущен ко всему этому?
     Если  так, то его исследование подвигалось туго, а освоение Ковчега
и того  хуже. Конечно,  если допустить,  что времени  в запасе  -  целая
вечность (впрочем,  кто его  знает), то  помаленьку-полегоньку... Антону
порой  хотелось  начать  составлять  путеводитель  по   Ковчегу.  "Чакра
обезьяна -  срочный выход  из аварийной  ситуации... Окно  кухни - точка
перехода в открытый космос и беседа с Мировым Духом..."   Вот только  не
для кого  было  составлять  такое   пособие,  из  людей  Антон  был  тут
один,   Ной-одиночка. А  кстати, насчет  аварийного выхода  - на Главной
линии   Антон  нашел  и  такой.  Дверца  была  небольшой,  только-только
протиснуться,  и больше походила на люк мусоропровода. На нем  почему-то
был   крупно  нарисован   черный   таракан  -  точь-в-точь   такой,  что
обосновался на кухне  Антона - если,  опять  же, это  был таракан, а  не
какой-нибудь индонезийский  жук-водолюб. Рядом  с дверцей  по стене  шла
красными  буквами надпись: "Аварийный выход.  При аварии выдернуть шнур,
выдавить стекло  и отжать дверцу люка". Антон засмеялся -  он  вспомнил,
что читал как-то точно такую надпись на потолке автобуса. Он даже как-то
сочинил  стишок, сложив первые-вторые слога  слов. Получилось:

     Ававы при ававы
     Шну высте при ававы

     - эту  абракадабру  он  напевал иногда на мотив: "По  улицам ходила
большая крокодила...". Не удержавшись,  он  громко затянул свою смешилку
и, пританцовывая, захлопал в  ладоши.  Близнецы  оказались тут как тут и
предостерегающе запищали:
     - М'па-н-зз-а-трогать-нет-плохо!
     Антон успокоил их - ясно же, в Ковчеге все было не просто так, и он
не   собирался  играть  с  чем-то,  что  предназначалось,  по всему, для
каких-то   крайних    случаев.   "Наверно,   тут   какая-нибудь  капсула
спасательная,- рассудил  Антон. - Мало  ли какой космический катаклизм".
Он запомнил это на будущее и больше сюда не совался.
     Что же до отсутствия  людей, то за это  Антон поручиться не мог.  В
определенном смысле люди, конечно, на ковчеге присутствовали - Антон мог
вдоволь наглядеться на  них не только  из окна кухни,  но и наблюдать  в
зоопарке, том, с каруселью. Он даже кое-кого из них запомнил, потому что
иные   посетители были  завсегдатаями. Часто  он видел  тут двоих детей,
брата  и   сестру,-   они,   вероятно,   были    бесценным    потомством
кого-нибудь из дирекции,  судя потому,   что постоянно околачивались   у
клеток и   были на  короткой ноге  со служителями  Зоо. Но   вот  насчет
пообщаться - тут у него были только  близнецы и  Голос. Антон мог только
допускать,  что  Ковчег  должен  бы   везти  еще   кого-нибудь,  людскую
рассаду, хотя  это было  под вопросом.  А  вдруг  создатели   корабля  -
это все-таки существа иного порядка, не люди, и  они решили на следующей
Земле обойтись без такого  неудачного поселенца как человек? Один вот Им
понадобился -  он, Антон,-   клетки чистить  - и  достаточно.   От таких
мыслей настроение портилось, и Антон спешил к Философствующему Динамику.
     Он  натолкнулся  на него  в одном  из помещений  библиотеки Города.
Сначала-то  услышал  голоса  и  так обрадовался,  что едва  не подвернул
ногу, опрометью бросившись к  воображаемым сородичам и  попутчикам. Но в
зале никого  не  было, голоса   шли прямо из воздуха,   с высоты метра в
полтора  близ  стены  с  полкой   энциклопедий,  будто  тут  был   висел
невидимый радиоприемник.  Антон  ошибочно  решил  было,  что  это что-то
вроде   чтеца-говорильника -  озвучка книг  библиотеки. Он,  кстати, уже
продвинулся со чтением  в Городе.  Букв Антон  по-прежнему не  различал,
но   каким-то  непонятным   образом   стал   улавливать    общий   смысл
напечатанного  и    распознавать содержание  отдельных мест,   например,
надписей к рисункам.  Оказалось  же  интересней,  чем  говорильник  -  в
невидимом   динамике   беседовали меж  собой люди,  можно   было хотя бы
послушать своих.   Правда, эти  свои Антона не  слышали, они толковали о
высоких материях - да  еще как,  порой  сутки напролет.  В самый  первый
раз,  когда Антон обнаружил Динамик-Философ, дискуссия  велась  о смысле
жизни, ни больше ни меньше.
     - ...Э, батенька,- возражал некий скептик невидимому же оппоненту,-
да ведь все, что мы об этом знаем, это лишь то, что мы ничего не  знаем.
Вы тут про высшую цель, самопознание, Богочеловечество... А я вот  не на
шутку задумываюсь: а ну как вот в этих самых стенах  каждый  атом  усеян
душами усопших, и они вот сейчас, сию минуту, всех нас слышат и мучаются
муками Тантала из-за того, какую мы тут порем чушь?
     - Что вы такое!.. - возмутился собеседник скептика.
     - Погодите-ка, я еще не кончил,- не дал  сбить  себя скептик. - Это
еще цветочки. А что  если  вот  эта  их  мука,  терзания  наших  усопших
наблюдателей из-за нашей  невыносимой  мелкой  чепухи  - если это и есть
смысл нашей с вами жизни? В том, значит, раскладе, что их мучения -  это
воздаяние им за идиотскую бессмыслицу  их жизни, а мы с вами, батенька,-
бессознательные исполнители этой казни,  для того созданы и  существуем.
Мы-то   думаем,   что   ведем   наши  фи-ло-со-фи-че-ские   диспуты  для
собственного  удовольствия  -  а  на самом  деле - чтобы грешников горше
язвить. Вот вам и смысл жизни. Ну-с, что скажете?
     Собеседник  стал  возражать,  но  Антон  не  слушал. Он пробормотал
вслух:
     - По  крайней  мере,  в  отношении одного из усопших это, возможно,
совершенная истина...
     Он отошел прочь - поразмыслить о своем, он задумался - а может,  он
и  впрямь того, умерший? Антон думал так  и сяк и успокоил себя тем, что
если  он и не вполне жив, то в той же мере, в какой раньше, "дома".  Все
же он попробовал обсудить это с Голосом, Антон иногда вышагивал за  окно
кухни, полюбоваться на космос  и пообщаться с  Голосом.  Что  тот сказал
ему, Антон вновь не запомнил - вернувшись, Антон обычно забывал  большую
часть бесед. Но он стал иногда заглядывать к Динамику, иногда слушал,  а
иногда, если тот помалкивал, высказывался сам. Антон говорил:
     - Вот  и неправда, господин скептик. Не такой уж я грешник и не так
уж меня казнят. У меня здесь море приключений, и вся планета с ее  эрами
и  ее зверями. И кто знает, что я еще найду и о чем догадаюсь!  Может, я
еще  переплыву  реку  назло  плезиозавру.  А  там...  А может, я еще сам
перестрою весь этот Ковчег - и у меня будет столько... столько... ну да,
что с вами  спорить - вы ведь знаете только то, что ничего не знаете.  А
летай вы из окна на беседу с Космическим голосом - небось, не пороли  бы
свою - не знаю как назвать ее, вашу философию.
     А иной раз  Антон  просто  излагал  свои  мысли  и  открытия  -  то
интересное, чем хотелось поделиться с ровней, с людьми. Он рассказывал:
     - Никогда не собирался быть учителем, а в школе особенно, но теперь
я провел бы там один  урок. Я бы назвал его  - география квартиры. Я  бы
дал домашнее задание: нарисуйте план вашей квартиры и раскрасьте, как  в
атласе раскрашены географические зоны. Посмотрите, на кухне у вас  будут
субтропики, а в ванной - джунгли: там льются теплые дожди, там  влажно и
знойно.  А  вот  комната,  там  на  полу  ковер, и значит, это степь или
пампасы.  Да,  или  прерии.  Стол  и  мебель  -  это, конечно, нагорья и
плоскогорья и прочие возвышенности. А кстати, какое самое высокое  место
в доме? Нет, не шкаф и не потолок. Это балкон: потолок - это два метра с
чем-то, а от балкона до земли высоко-высоко. Это настоящая  Джомолунгма!
И заметьте, этот горный пик, плита балкона - она вровень с полом в доме.
Значит, самое высокое место лежит прямо у нас под ногами.  Так, а теперь
скажите мне,  у кого  дома есть  антресоли или  самодельные полатцы  для
всякого домашнего хлама? Ага,  они у вас есть,  и где же они  находятся?
Высоко, под самым потолком. А для чего они служат? Для хранения не самых
нужных вещей, это кладовая. Но кладовая у  нас на Земле - это  ее недра,
верно? Как интересно получается  - земные недра у  нас в доме висят  над
головой, а  вершины гор  лижут нам  пятки. Странная  же это  вещь - наша
квартира!
     Философы  в  Динамике  никак  на  это  не  откликались. Но Антон не
смущался, приходил снова и выкладывал очередные озарения:
     - Вы  знаете,  господа   мыслители,-   произносил  он  в тон ученым
беседам,- а  я вот  подумал, что  самая наша  точная наука,  математика,
возможно,  как раз самая неточная.  Потому что самая гуманитарная, самая
человеческая из наук.  Уж слишком мы  верим в ее  идеальность - дескать,
пятью пять и на  Марсе двадцать пять. Не  знаю, как на Марсе,  а царстве
живой  природы,   господа,   я  так  полагаю,   нужна  особая  наука   -
биоматематика.  Это у нас, людей, сложение-вычитание, синус-косинус. А у
братьев  наших  меньших,  папоротников  и  синиц,  числа  должны  расти,
жениться, давать  потомство, образовывать  стаю, опыляться,  ложиться  в
спячку, почковаться, нереститься,  ну, и прочее,  что полагается  делать
уважающим   себя  числам,  если  это  числа  зверей. Обратите  внимание,
господа,- число зверя! Великие в нем тайны. Да-с.
     На  такие  соображения  Антона  навели  его  будни  в  Ковчеге, а в
особенности  -  Непонятные  состояния. Он  их  так  называл, "непонятные
состояния", а вышел он на них, шагнув за Золотую полоску.  Это случилось
на реке,  Антон вглядывался  в золотую  рябь -  и вдруг  заметил, что не
только в воде, но прямо в воздухе подрагивает скопление золотых  искорок
- арка  не  арка,  ворота  не  ворота.  Он  хотел  посмотреть   ближе  -
и  проскользнул  в  одно из таких состояний.  Не все они, впрочем,  были
столь  уж  непонятны.   Если  не   торопиться,  то   можно  было  просто
понежиться  в каком-то подобии нирваны или атараксии - свободная, ясная,
этакая парящая радость - а вот из нее уже  можно было нырнуть невесть во
что. Один  раз Антон побывал в шкуре  какого-то ящера, а другой  раз был
сосной. Но по большей  части  он  даже  не  находил  слов,  чтобы как-то
обдумать свои ощущения. Может, он погружался в  сознание иных водорослей
или бактерий  или  грибных нитей в почве.  Если  учесть, сколь  ничтожна
доля видов, что  приходилась на крупных зверей, хоть  сколько-то сродных
Антону, и сколь   велика остальная часть живого,  вся  эта микрофлора  и
микрофауна,  то   что   странного,  если   ему   столь  редко   выпадали
вразумительные  состояния.  И  все  равно,  это  было  жутко интересно и
захватывало дух. Кстати, эти Непонятные состояния Антон посещал и  минуя
Золотую  полоску - выход из кухни тоже был "переменной", но это уже была
и вовсе  лотерея - он мог скользнуть  и под Золотую полоску, и в Главную
рубку, и  в одно из ее окон. Вероятно, как-то этим можно было управлять,
но Антон пока что не подобрал ключей.
     А потом он сделал  еще одно открытие. В  Главной рубке на одной  из
панелей  Антон  заметил  радужное  искрение  и,  поглядев  внимательней,
разглядел клавишу с мерцающим золотым изображением. Он нажал - в воздухе
возникла  Золотая  полоска.  Антон  не  стал  в  нее  нырять, он занялся
изучением символов  на других  кнопках, и  изображение на  одной из  них
показалось  ему похожим на тележку с кормом, что он катал в зверинце. Он
нажал и эту кнопку - Золотая полоска надвинулась на Антона, и -
     -  как  взмах  ресниц  -  Антон  парил  над  морским побережьем. Он
высматривал  рыбу,  ему это  было нетрудно,  Антон даже  не представлял,
каким острым может быть зрение -  и столь же точным и стремительным  был
его бросок,  скольжение вниз  и удар  сильных лап.  А потом  он спешил к
утесу, где прожорливо пищали два вечно голодных птенца - и конечно же, у
одного были разноцветные глаза, а у  другого - отметина возле клюва.  Он
скормил  каждому  по  две  рыбы,  как  только  влазило в этих проглотов,
особенно прожорлив был  тот, что с  пятнышком, так и  разевал ненасытный
рот,- и Антон улетал  охотиться вновь. В небе  шныряло множество чаек  и
прочего птичьего  народа, стоял  гвалт, пахло  морем и  рыбой, а   еще -
поодаль от берега над водой не так высоко зависла летающая тарелка, глаз
скопы  различал  ее  отчетливо,  а  сознание  Антона опознавало, что это
такое.  Но  удивительно,  Антону  не  было  до  этого иноземного корабля
никакого дела,  что-то внутри  него заглядывало  еще дальше,  чем зрение
птицы,  он насквозь видел эту межпланетную  посудину и ее обитателей - и
не находил  в них ничего интересного. Это были всего-навсего космические
торговцы   со   своими  заурядными  торговыми  делами  на  своем  жалком
суденышке - "Каботажники",- с ленивым презрением думал о них Антон,  они
не замечали его и  не бельмеса не понимали  в происходящем, а у  него не
было ни малейшего желания какого-то контакта, они ему были не ровня,  он
был морской  ястреб, он  кормил близнецов,  он парил  в потоках  теплого
воздуха, он почти догадывался в этот  миг, как ему попасть на тот  берег
Реки и  что его  там ждет,  он был  без пяти  минут капитан Ковчега, вот
только  кончит  с  кормежкой   этих  желторотых  ненасыт  и   непременно
догадается до конца...
     Опыт был потрясающим. Такое кормление Антону понравилось куда больше
- оказывается, эту  "константу" тоже можно  было варьировать, и  в  таком
виде это было намного интересней. Что  же до НЛО, то Антон  с  удивлением
осознал, что его отношение к их присутствию на Ковчеге  остается  тем же,
что он нашел в  себе там, над морем,  в обличье морского ястреба.   Эти и
впрямь были ему не ровня, и Антон лишь слегка недоумевал,  зачем  Ковчегу
вообще понадобилось тащить их с собой по Вселенной.  Впрочем, это  его не
очень заинтересовало, куда важней были  новые возможности  и это  чувство
какой-то  близкой  важной  догадки.  И  не  надо таскаться с тележкой  по
зверинцу!  Ура!  А  как  это  интересно  - перить воздух, крылить  ветер,
глазеть  пищу,  когтить  сайру  -   м'па-ветер-лететь-волна-брызги-внизу-
хвать-пусть!
     Конечно   же,   Антон  решил,  что   будет  отныне  исполнять  свою
священную  обязанность таким образом. Он  и на следующий день парил  над
морем, и на третий  день, и еще неделю,  а потом случилась беда.  В этот
раз, вызвав комбинацию "Золотая полоска" и "кормление" Антон не воспарил
над утесом. Он даже не притащился к  логову с зайцем в зубах - хуже:  он
обнаружил себя  в клетке  зоопарка, он  лежал на  боку, а  к животу  его
прильнули   два   коричневошерстых  кутенка  и  жадно,   взахлеб  сосали
материнские сосцы - и  коль скоро это были  не волчата, то и  он, Антон,
был самкой динго,  а попросту  собакой. Сукой. На него  глазели взрослые
и   детишки, среди  них и  те двое,  брат и  сестра, смеялись и пытались
кинуть подачку в клетку - а он - он ничего изменить не мог.
     Здесь  Они  переборщили.  Антон  был вне себя от обиды и бешенства.
Когда кормление закончилось и он освободился, Антон уже просто не владел
собой.
     - Значит, так, да!.. Значит, сукой меня!..
     Он  ревел, его трясло. В один миг он оказался на кухне. Он поставил
выкипать чайник,  он обрушил  на пол  холодильник, он  пинком своротил с
места раковину. Из щели выполз черный жук, самодовольно шевеля усами.
     - Так вот же вам!
     Антон сшиб насекомое на пол и...
     - М'па-нет-смерть-стой--н-зз-з-а!.. - подскочили к нему пеструшки.
     Но он уже опустил подошву и с треском раздавил черноспинную тварь.
     Он - нет, он  понял не сразу. Это  вновь было как взмах  ресниц, но
теперь  его сознание как бы раздвоилось.  Антон уже видел и понимал, где
очутился, перемещение было мгновенным, но разгромленная кухня, близнецы,
Главная рубка, Город, закоулки Ковчега - все это еще стояло у него перед
глазами, а затем как-то  так сплылось в видение  речного берега и  стало
отступать медленно-медленно, томительней и дольше, чем тает образ  вещи,
когда закрываешь глаза, но только еще более неодолимо. И наконец, он уже
понял, все понял, уже ужаснулся и  осознал, что он теряет, уже он  знал,
что не сможет этого изменить, а все  равно - он  как  ненормальный вопил
во весь голос слова на языке ангелов и зверей:
     - М'па-назад-больше   нет-река-море-утес-хочу-золотая  полоска-дай-
дай-хочу-нечаянно!..
     Ему  казалось,   что  Ковчег  еще  досягаем,  что  он  бежит  вслед
отступающей волне, что, может быть, он еще сумеет догнать ее и вбежать в
воду Реки,- она еще перед ним, тут, - в шаге, в прыжке,- а на самом деле
крик Антона  оставался у  него в  горле, и  он еле  брел среди  спешащих
прохожих, и  впереди  были  только  чадящие  машины,  грязь на дорогах и
подстриженные деревья.