Наталья ГАЙДАМАКА
   МЕЧЕНАЯ МОЛНИЕЙ

   Сканиpовал: Еpшов В.Г. 02/09/98.

                                    I

     Вита открыла  глаза.  В  полутьме  постепенно  вырисовывалась  стена,
сложенная из грубо тесанных камней. По ним сползали  тусклые  капли  воды.
Тянуло сыростью и гнилью.
     Ничего не понимая, Вита уставилась в эту стену. Всего лишь  миг  тому
назад она стояла в шумной вокзальной толпе, и радость переполняла все  ее.
существо так, что, казалось, вот-вот  польется  через  край  и  всех,  кто
рядом, окатит радужными брызгами. В  стеклянной  стене  киоска  отражалась
тоненькая и ладная девчонка в новом синем платьице и со спортивной, в  тон
платью, сумкой через плечо. Она  решительно  тряхнула  короткими  светлыми
волосами и лукаво подмигнула ей. В такой чудесный летний день разве  могли
появиться хоть какие-то сомнения, что экзамены она сдаст - лучше  быть  не
может, станет студенткой, поселится в общежитии, найдет новых друзей!..
     Ничего не скажешь, здорово встретили! Это  что  же,  кто-то  охотится
среди бела дня на симпатичных приезжих девчат? Или придумали нестандартный
тест на стойкость и выносливость  для  абитуриентов  из  провинции?  Ну  и
чертовщина! Догадки, опережая друг друга, словно соревновались между собой
в нелепости. Ничего, сейчас она что-нибудь да выяснит!
     Вита попробовала шевельнуться. Левая  рука  сильно  затекла.  Мускулы
стали  совсем  чужими,  и  прошла,  наверное,  целая  вечность,  пока  она
перевернулась на правый бок.
     Тяжелая капля сорвалась со стены прямо на щеку, и Вита вздрогнула. До
ее слуха долетели далекие  неясные  звуки:  звон  металла,  глухие  удары,
отрывистые выкрики.
     Она лежала в  узком  коридорчике,  кончавшемся  тупиком.  Под  низким
сводом мигало пламя - в расщелине между  камнями  торчал  факел.  Странные
звуки становились  все  громче.  Вита  подвинулась  вперед,  и  колено  ее
коснулось холодной влажной плиты. Лишь теперь она заметила, что  лежит  на
плотном зеленом покрывале.
     Глаза наконец-то привыкли к  дрожащему  свету,  и  Вита,  просто  рот
разинула от удивления: в  подземелье  шел  бой,  звенела  сталь!  Внезапно
чувство нереальности происходящего вытеснило последние капли  оптимизма  и
бодрости. Что за чушь?.. Вспомнила  подземный  переход,  широкую  дверь  с
надписью "Выход в город", цифровое табло  на  фасаде  вокзала  -  и  вдруг
подземелье, где бьются на мечах!
     Вита нашарила на полу свою сумку - единственную знакомую  и  понятную
ей здесь вещь, вцепилась в нее обеими руками и стала наблюдать за боем.
     Вскоре она поняла - нападающих было трое, все  в  желтых  рубахах,  с
блестящими шлемами на головах. А защищал узкий проход только один. У  него
не было шлема. В одной руке он держал короткий меч, в  другой  -  овальный
щит. Неожиданно Вита поймала себя на том, что болеет за него: один  против
троих! К тому же ей страшно не понравились лица нападающих. На шлемах были
маленькие щитки, защищавшие нос и глаза, и это придавало  воинам  зловещий
вид. "Где только таких отыскали..." - невольно подумалось о  них,  как  об
актерах, которые снимаются в фильме. Но в это время воин, стоявший  спиною
к ней, оглянулся, и она увидела  лицо,  покрытое  густою  черной  бородой,
широко поставленные большие глаза, взгляды их встретились, и мгновенно,  с
жестокой ясностью Вита поняла: бой - настоящий,  и  чернобородый  защищает
ее! Он знает, что там, в углу, за его спиной сжалась в  комок  растерянная
девчонка...
     Пораженная таким открытием, она вскочила на ноги. Бой кипел  уже  под
факелом. Вот чернобородый сделал резкий выпад - и один из нападающих упал.
Воины в шлемах отступили, а затем, разозленные неудачей, с удвоенной силой
ринулись вперед. Чернобородый быстро отскочил в сторону, тот,  кто  был  к
нему ближе всех, по инерции шагнул вперед - и оказался так близко от Виты,
что она отпрянула, но меч чернобородого упал на него  сзади,  и  еще  один
враг покатился ей под ноги. Она вскрикнула, ее защитник снова оглянулся, и
чужой  клинок  взвился  над  его  головой,  однако  он  почуял  опасность,
пригнулся и успел отбить удар. Вите хотелось надавать себе пощечин.  Дура!
Трусиха! Надо же было ей завизжать! Не помня себя от стыда и  злости,  она
схватила щит убитого и что было сил швырнула его в последнего  из  врагов.
Тот пошатнулся. Блеснул меч. Девушка крепко зажмурилась и припала лицом  к
стене. Стало тихо, только факел потрескивал.
     Прикосновение  холодного  камня  помогло  Вите  прийти  в  себя.  Она
медленно повернула голову. Трое  воинов  в  золотистых  шлемах  неподвижно
лежали на полу. Мрачное подземелье, кровь на камнях,  изрубленные  тела...
Что все это значит? Как очутилась она здесь? И где же тот, кто ее спас?
     Он сидел под стеною, откинув назад голову. Меча так  и  не  выпустил.
Вита видела, как тяжело вздымаются от частого дыхания его плечи под мокрой
от пота одеждой. Сколько же длился этот бой? Ведь она видела только  конец
его... Страх и восхищенье боролись  в  ней.  Наконец  девушка  решилась  -
опустилась на колени  и  осторожно  коснулась  свободной  от  оружия  руки
чернобородого - так, как коснулась бы спящего льва.
     Он открыл глаза, и она уловила в них отблеск обнаженных мечей.
     Чернобородый встал.  Пока  шел  бой,  он  казался  Вите  чуть  ли  не
великаном, наверное, потому, что она вначале смотрела на него снизу вверх,
на самом же деле был ненамного выше ее.  Выпрямившись,  он  вложил  меч  в
ножны, взглянул на убитых, потом на Виту, поднял с пола зеленое покрывало,
встряхнул его и накинул девушке на плечи. Это был просторный теплый  плащ,
который укрыл ее до колен. Вита только теперь  почувствовала,  что  успела
порядком замерзнуть.
     Себе же  незнакомец  взял  плащ  и  шлем  одного  из  убитых,  и  она
догадалась, что свой плащ чернобородый отдал ей. Затем он  снял  со  стены
факел, поднял его  над  головой  и  красноречивым  жестом  пригласил  Виту
следовать за ним.

                                    II

     Своих родителей Эрлис не знала. То ли  они  подбросили  ее  в  приют,
потому что не могли прокормить, то ли умерли во время одной  из  эпидемий,
нередко опустошавших страну, то ли еще что-то с ними случилось -  об  этом
не суждено было узнать ни Эрлис, ни большинству детей из Мышатника  -  так
называли приют в Гресторе горожане.
     О тех добрых старых временах,  когда  жива  была  еще  основательница
приюта, благочестивая Бриета, одна из знатных дам Грестора, среди  "мышат"
ходили легенды. Видно, тогда и вправду  дом,  где  размещался  приют,  был
прочнее, а завтраки, обеды и ужины - щедрее  и  обильнее,  и  оттого  сама
Бриета казалась своим питомцам чуть ли не доброй феей. А может,  было  это
лишь воплощением заветной мечты многих поколений "мышат" -  за  одинаковую
серую одежду или за вечно голодные глаза прозвали их так? - мечты о тепле,
сытости и ласке.
     Однажды в приюте случилось чудо: нашлись родители маленького Юго! Что
с того, что Юго потерялся во время последней ярмарки и пробыл в  Мышатнике
лишь несколько дней? Чудо оставалось чудом. Прошло совсем немного времени,
а это событие, передаваясь из уст  в  уста,  обросло  самыми  невероятными
подробностями и превратилось  в  одну  из  сказок  со  счастливым  концом,
которые так любили "мышата".
     Но были у них и страшные сказки - про то,  например,  как  на  другой
ярмарке один парень стянул сладкий пирог и  был  избит  до  смерти  толпой
жадных лавочников и торговок.
     В среде, где росла маленькая Эрлис, были свои представления  о  мире:
он делился на две неравные части. Первая и большая часть - ненавистный мир
сытых  и  довольных.  Вторую,  значительно  меньшую,   составляли   жители
Мышатника, кроме сестер-наставниц, конечно. Этот мир был неуютным, но,  по
крайней мере, знакомым, в нем  ценились  сила,  ловкость,  находчивость  в
добывании еды и умение обмануть представителей первого мира. Тут презирали
слабых и беспомощных, не умеющих молча терпеть  голод  и  холод,  тычки  и
подзатыльники  тех,  кто  старше   и   сильнее,   презирали   жаловавшихся
сестрам-наставницам и не умеющих постоять за себя.
     Единственными руками, которые гладили маленькую  Эрлис  в  Мышатнике,
были руки Лико, девочки постарше, присматривавшей за нею. Эрлис тогда была
еще так мала, что даже лица ее  не  смогла  запомнить,  -  только  имя  да
узенькие теплые ладошки. Потом Лико исчезла куда-то. Эрлис так и не узнала
куда: когда она подросла настолько, что смогла  расспрашивать,  оказалось,
что про Лико никто даже не слышал. В этом не было ничего странного. Дети в
приюте менялись: одни  убегали,  другие  гибли  от  болезней  или  от  тех
страшных случаев, о которых потом слагали сказки новым поколениям  "мышат"
в назиданье, а новые шли и шли. Видно, сестры-наставницы  просто  поручили
Лико приглядывать за Эрлис, как позже поручали и самой Эрлис  смотреть  за
кем-нибудь из малышей. Однако для себя она решила, что это была ее сестра.
Так хорошо было думать, что где-то -  неизвестно  где,  но  все-таки  есть
сестра.
     Родители оставили Эрлис одно надежное наследство - крепкое  здоровье.
Даже жизнь в Мышатнике не смогла его погубить. К тому же  она  была  такая
хорошенькая:  огромные  ясные  глаза  и  вьющиеся  светлые   волосы...   И
сестры-наставницы прозвали ее счастливицей.
     Ей и вправду  посчастливилось:  когда  бешеная  буря  пронеслась  над
Грестором и повалила старую развалюху, где был приют, из-под  руин  живыми
вытащили только двоих: раненного в голову мальчишку и Эрлис, на которой не
было ни единой царапины, лишь толстый слой пыли. Мальчик  умер  в  тот  же
день. А Эрлис жила, и в городе заговорили об этом, как о чуде.
     Так решилась судьба девочки.  Суеверные  горожане  считали,  что  она
приносит счастье, отчего-то не задумываясь над тем, что присутствие  Эрлис
не спасло Мышатник от гибели. Деваться ей было некуда, и начались скитания
из дома в дом, из семьи в семью. Никто в Гресторе не стал бы держать ее за
красивые глаза,  хоть  она  и  была  "счастливицей",  вот  Эрлис  и  стала
служанкой за еду  и  одежду,  убирала,  мыла  посуду,  нянчила  детей.  Ее
привычный мир был  разрушен,  и  пришлось  приспосабливаться  к  новому  -
чужому. Однако прошлое всегда голодного, изверившегося во  всем  "мышонка"
мстило за это невольное  отступничество.  Среди  "мышат"  не  ценились  ни
старательность, ни аккуратность - такие необходимые  ей  сейчас  качества.
Проворная и бойкая в привычном  окружении,  Эрлис  сделалась  вдруг  такой
неуклюжей, что сама испугалась.  Глиняная  и  особенно  стеклянная  посуда
вызывала у нее ужас, она постоянно что-нибудь била, ломала,  портила,  все
время что-то выпадало  у  нее  из  рук  или  попадало  под  ноги.  Девочка
окончательно утратила уверенность в себе. Если  она  до  сих  пор  еще  не
оказалась на улице, то лишь  благодаря  своей  славе  "счастливицы",  ведь
каждая новая хозяйка была твердо убеждена,  что  именно  в  ее  дом  Эрлис
принесет  счастье.  Иногда  появление  девочки  и   впрямь   совпадало   с
каким-нибудь радостным событием в семье. Она стольких хозяев сменила,  что
ничего  невероятного  в  таком  стечении  обстоятельств   не   было.   Так
продолжалось до того времени, пока Эрлис не попала к тетушке Йеле.
     Йела была вдовою Толстого  Котьера,  богатого  лавочника,  известного
своим необузданным нравом.  Эрлис  видела  его  лишь  однажды,  но  успела
возненавидеть на всю жизнь. Когда ее вытащили из-под  развалин  Мышатника,
она услышала громко сказанную фразу: "Хорошо, хоть буря  наконец  разнесла
ко всем чертям этот воровской вертеп", повернула голову и запомнила  того,
кто, это сказал. Вскоре в очередной пьяной драке кто-то  раскроил  Котьеру
голову. Эрлис ничего не знала о его вдове, но в дом  этот  шла  с  тяжелым
сердцем. Впрочем, выбирать ей не приходилось.
     Тетушка Йела начала с того,  что  долго  и  терпеливо  обучала  Эрлис
работе по дому. За все время она ни разу не повысила голос на девочку,  не
ударила ее (Эрлис знавала хозяек, которые никогда не  кричали,  зато  били
немилосердно). Так же - без крика и затрещин - тетушка Йела  обращалась  и
со своими собственными детьми, а их у нее было четверо -  трое  сыновей  и
крохотная дочка, все в мать - темноглазые, смуглые и непоседливые.
     Когда первое удивление прошло, и Эрлис поняла,  что  это  не  прихоть
новой хозяйки, что так будет всегда, в ее руках стали появляться  ловкость
и сноровка, и она  впервые  почувствовала  удовлетворение  от  собственной
работы. И - тоже  впервые  -  полюбила  Йелиных  детей.  До  сих  пор  все
хозяйские малыши казались ей только несносными плаксами и привередами.
     Тетушка Йела часто рассказывала ей о себе.  Замуж  она  вышла  совсем
молоденькой, чтобы спасти завязшую в долгах  семью.  Но  жертва  оказалась
напрасной, и когда вскоре землетрясение разрушило  город,  а  родные  Йелы
остались без  крова  над  головой  и  без  куска  хлеба,  Котьер  спокойно
предоставил им возможность помереть с голоду. Йела не  оправдывала  своего
бессердечного мужа, однако твердо была убеждена в  одном:  он  стал  таким
потому, что с ним самим тоже обращались жестоко. Годы, проведенные в  доме
Котьера, не заставили саму Йела разувериться в людях. "В детстве  родители
вложили в меня много добра. Его надолго должно хватить", -  говорила  она.
Теперь  тетушка  Йела   воспитывала   своих   детей,   пытаясь   разрешить
неразрешимое: вырастить их "людьми, а не  лавочниками"  (в  ее  устах  это
слово звучало самым резким ругательством - видно, жива еще была  память  о
Толстом Котьере) и вместе с тем сделать их судьбу счастливой. Мать  хотела
видеть их добрыми и честными, а добрым и честным несладко живется.
     На почетном месте в доме стояли книги в  кожаных  переплетах.  Соседи
пожимали плечами; вот уж  нашла  куда  выбросить  кучу  денег!  Еще  и  на
учителей тратится. Вишь, хочет сделать детей грамотеями, да добро бы  хоть
только своих, нет же, и эту девчонку приблудную  взялась  учить!..  Однако
Йела не обращала внимания на пересуды и насмешки  -  знала,  что  и  зачем
делает.
     Йелины дети, случалось, болели, и  тогда  в  доме  появлялся  Крейон,
известный в Гресторе ученый-врачеватель. Эрлис и раньше  много  слышала  о
нем,  а  впервые  увидела,  когда  ее  вытащили  из-под  обломков  приюта.
Спокойный  худощавый  человек  с  небольшой   бородкой   и   внимательными
задумчивыми глазами осмотрел ее и сказал: "Повезло девочке.  Теперь  долго
жить будет".
     Что и говорить, в городе Крейона почти все считали чудаком, но к  его
чудачествам относились снисходительно. Все знали: если больному не поможет
Крейон, то не поможет и никто другой. Его приглашали даже в замок. Богатые
лавочники прощали ему то, чего не простили бы никому  другому  -  неумение
обращаться с деньгами. Они  давали  ему  добрые  советы,  предлагали  свои
услуги, но Крейон вежливо отказывался. Он жил вдвоем с матерью в небольшом
доме на окраине, одевался скромно, всегда  ходил  пешком  и  не  собирался
менять свой образ жизни.
     Тетушка Йела как-то раз сказала Эрлис: "Не подумай, что я влюблена  в
Крейона. Но во всем Гресторе он - единственный, кого бы  я  хотела  видеть
своим мужем".
     Йела была еще молода,  я  ее  красоты  не  стерли  ни  годы  жизни  с
нелюбимым и жестоким супругом, ни постоянные заботы  и  хлопоты  по  дому,
однако после смерти Котьера она отказала многим выгодным женихам и в конце
концов продала лавку. Богатое наследство дало вдове независимость.  Теперь
ничто не мешало ей жить так, как она считала нужным.
     Йела и Крейон заставили девочку посмотреть на мир другими глазами. Но
и в дом тетушки Йелы "счастливица" Эрлис не принесла счастья.  Неожиданная
беда, охватившая всю страну, не обошла и эту семью.
     В Гресторе началась черная лихорадка, страшная, безжалостная болезнь,
позже поразившая и другие города.
     Вначале заболела дочка Йелы, малышка Вейя. И когда она горела в жару,
когда захлебывалась от приступов хриплого кашля, а  на  тельце  проступали
синевато-черные пятна, которые неумолимо увеличивались.  Эрлис  впервые  в
жизни поняла, как горько и тяжело на сердце от невозможности помочь  тому,
кого любишь, уменьшить его боль. Да что она - даже Крейон опустил руки.  С
подобной болезнью он раньше не сталкивался, хотя и слышал о ней. "Я должен
узнать" как бороться с этой  напастью,  -  говорил  он  Йеле.  -  Я  найду
лекарство. Но время-мне нужно время". А времени как раз и  не  было.  Вейя
умирала. Да и  чуть  не  в  каждом  доме  уже  появились  больные.  Черная
лихорадка распространялась быстро.
     По приказу Крейона мертвых не хоронили,  а  сжигали.  Когда  выносили
Вейю, тетушка Йела не голосила, не плакала, только стонала так, что  Эрлис
стало жутко.
     Недобрые предчувствия оправдались: через несколько дней заболели один
за другим все три сына Йелы, а потом и она сама. Эрлис продержалась дольше
всех. Она почти совсем не спала и утратила счет времени, разрываясь  между
четырьмя больными, у которых не было сил даже голову  поднять.  Крейон  не
приходил. Искал лекарство или слег сам? Последнее было намного  вероятнее,
но девочка не хотела в это верить. Она сопротивлялась  недугу  как  только
могла, пока не поняла. Что ее помощь уже не требуется ни тетушке Йеле,  ни
Йелиным сыновьям.
     В короткие минуты просветления Эрлис видела возле  себя  Крейона,  но
она так много думала о нем и так ждала его, что не могла понять,  сон  это
или явь.
     И когда девочка впервые надолго пришла в себя, когда  убедилась,  что
Крейон и вправду возле нее, то спросила, еле шевеля  сухими  потресканными
губами:
     - Ты... лекарство нашел?
     - Нашел, - ответил он.
     Чудодейственное  средство  оказалось  на  удивление  простым.   Отвар
ирубеи, растения, считавшегося сорняком,  намного  облегчал  ход  болезни.
Ирубея росла повсюду, достаточно было руку протянуть, чтобы нарвать  целую
охапку.  Как  только  узнали  о  ее  целебных  свойствах,  смерть   начала
отступать. Но ни семье тетушки Йелы, ни матери самого  Крейона  это  зелье
было уже ни к чему.
     Молодость брала свое, и силы быстро возвращались к Эрлис. Как  только
она немного окрепла, то с радостью взяла на себя  часть  домашней  работы.
Чем только могла, девушка старалась отблагодарить Крейона за  его  заботу.
Все в доме блестело чистотой. Крейон был равнодушен к  изысканным  блюдам,
зато все, что он ел, было самым свежим, самым лучшим из  того,  что  можно
купить на рынке. Уроки тетушки Йелы не прошли даром.
     Текли дни. Эрлис была уже совершенно здорова и каждый  день  ожидала,
когда же ее выгонят из этого рая. Конечно, она теперь все умеет  делать  и
нигде не пропадет, а все же...
     И вот однажды утром Крейон пригласил ее зайти в  комнату,  в  которой
она еще ни разу не была. Ей не разрешалось даже убирать там. Эта комната с
покрытыми голубой краской стенами вызывала у девушки  почтительный  страх:
именно тая Крейон готовил лекарства и проводил  опыты.  Эрлис  застыла  на
пороге,  удивленно  разглядывая  длинные  полки   со   странной   посудой,
непонятные приспособления, высокие и  низкие  столы,  тоже  выкрашенные  в
голубой цвет...
     - Я долго к тебе присматривался, девочка, - сказал Крейон. - Теперь я
знаю: у тебя ловкие руки и  быстрый  ум.  Одному  мне  трудно:  нужен  еще
кто-то, кто помогал бы и в доме, и тут, - он обвел взглядом голубые стены.
- Если хочешь, оставайся. Я постараюсь научить тебя тому,  что  знаю  сам.
Эти знания всегда тебе пригодятся, и, может, со временем ты  тоже  сможешь
лечить других. Но предупреждаю; будет нелегко.
     Голос Крейона звучал серьезно, даже чуть торжественно... Такого Эрлис
не ожидала. Жить в этом доме, помогать Крейону, учиться у него!..
     - Я согласна! - выпалила она не раздумывая.
     - Не торопись с ответом, Эрлис.
     - Остаюсь у тебя! Вот и все.
     Вначале Эрлис заходила в голубую комнату, как  ,в  волшебный  дворец.
Все казалось ей загадочным и непонятным. Когда  Крейон  сливал  в  высоком
узком  сосуде  две   прозрачные   жидкости   и   они   вдруг   становились
молочно-белого или же ярко-красного цвета, она чувствовала, как  внутри  у
нее все замирает.
     Но с каждым днем неизвестного становились все меньше и меньше.  Эрлис
могла уже  сама  приготовить  и  развесить  на  порции  некоторые  простые
лекарства. Вот когда пригодилось  ей  умение  писать  и  считать!  Не  все
давалось одинаково легко, но теперь она стала настойчивой и упорной. И как
же благодарна была она за все покойной тетушке Йеле...
     Эрлис знала уже названия и свойства  многих  растений  в  Гресторе  и
вокруг него. Только теперь поняла она,  почему  Крейону  удалось  довольно
быстро найти лекарство от черной лихорадки: он искал не наугад,  он  знал,
что именно ему нужно! На мысль использовать ирубею его натолкнуло то,  что
в селах ее листьями кормили при некоторых болезнях скот. Сперва  он  начал
пить отвар сам, а когда убедился, что лекарство помогает, стал давать  его
другим.
     Везде, где раньше Эрлис видела  чудо,  был  только  бесконечный  труд
Крейона, труд его мысли и его рук.
     Он недаром предупреждал ее о трудностях. Девушка училась перевязывать
раны, ходить за тяжелобольными. Она видела  мужество  и  выдержку  Крейона
даже в самых сложных ситуациях, прониклась к нему еще большим уважением  и
старалась во всем ему подражать.
     Теперь Эрлис и впрямь готова была поверить, что она счастливица!
     Но и на этот раз счастье ее длилось недолго. К  власти  пришел  новый
правитель, Сутар, и настали иные времена.

                                   III

     "Эх, Витка ты моя, - вспомнились вдруг мамины слова, - и  в  кого  ты
только такая удалась? Куда ни пойдешь,  за  тобою  золотые  вербы  растут.
Непременно куда-нибудь встрянешь..."
     И вправду, вот это уж точно  -  встряла!  Или,  может,  влипла?  Тоже
выразительно звучит. Знала бы мама... Непременно  сказала  бы,  что  такое
только с ее Виткой и могло случиться. Ну ладно, что теперь делать-то?  Как
из этой очень странной истории теперь выбираться? И Вита  решила  в  конце
концов во всем положиться на чернобородого. Уж если кто и может ей помочь,
так только он один.
     Они долго брели в лабиринте  узких  коридоров,  куда-то  сворачивали,
карабкались вверх, иногда чуть ли не ползли; песок осыпался им на  головы,
лез в глаза, скрипел на зубах. Часть пути пройти пришлось по  щиколотки  в
воде. Чернобородый взял Виту за руку, но она все  равно  поскользнулась  и
сильно ушибла ногу о камни на дне. Вновь начался крутой подъем.  Отдохнуть
бы хоть минутку! Но ее спаситель не останавливался. Наконец он убавил  шаг
и погасил об землю факел - впереди пробивался свет.
     Выход из  подземелья  прятался  среди  колючих  кустов.  Чернобородый
придерживал ветки, чтобы те не хлестали ее по лицу. Они пробрались  сквозь
заросли и очутились на задворках покинутого полуразрушенного дома.
     Незнакомец внимательно оглядел Виту с головы до пят,  затем  отряхнул
пыль и грязь с ее плаща и накинул его на нее  так,  чтобы  прикрыть  лицо;
жестами дал понять,  что  сандалии  придется  снять.  Девушка  видела:  он
спешит, беспокоится, а потому быстренько расстегнула пряжки, кое-как сбила
землю с подошв, запихнула обувь в свою небольшую, но вместительную сумку и
снова забросила ее на плечо под плащ.
     Они обошли развалины и оказались на улице, по обеим сторонам  которой
стояли довольно высокие - в три и четыре этажа - дома, выкрашенные в яркие
цвета: синий, зеленый, красный... Какой пестрый  поселок,  подумала  Вита.
Только почему же людей не видно?
     Босые ноги ступали  по  утоптанной,  гладкой  земле.  Ни  цветов,  ни
деревьев, только жухлая трава возле стен домов. Ставни прикрыты. И тишина,
мертвая тишина.
     Взгляд Виты упал на толстый столб, окованный обручами из  золотистого
металла. Большой круг висел на нем  чуть  выше  человеческого  роста.  Она
невольно вздрогнула, когда подошла поближе: уродливая маска - лицо демона,
воплощение  слепой  ярости,  смотрело  на   нее.   Такой,   должно   быть,
представлялась древним голова Медузы Горгоны, чей взгляд обращал все живое
в камень.
     Неожиданно сверху  донесся  ровный  гул,  и  лицо  Витиного  спутника
застыло. Он сделал резкое, досадливое движение рукой: не успели!
     Гул нарастал. Двери домов, как по  команде,  открылись,  и  множество
людей в синих, зеленых, красных, фиолетовых, коричневых плащах высыпало из
них. Вита, в чужом плаще и  босиком,  не  выделялась  в  этой  толпе.  Она
повернула голову в ту сторону, куда смотрели все, и заметила, как  вдалеке
над крышами плывет что-то блестящее, похожее на большую  лодку,  точнее  -
ладью с круто выгнутыми вверх носом и кормой.
     С  приближением  этой  летающей  ладьи  люди  падали  на   колени   и
протягивали руки к небу, тела их ритмично вздрагивали, а возгласы десятков
уст постепенно слились  в  громкое  скандирование:  "Би-се-хо!  Би-се-хо!"
Ощущение неведомой опасности, словно струйка  ледяной  воды,  поползло  по
спине девушки. Никто уже  не  обращал  на  них  внимания,  и  чернобородый
подтолкнул ее к ближайшему дому. Они заскочили внутрь, прижались к стене и
замерли. Однако золотая ладья притягивала к себе глаза,  словно  магнитом.
Ее видно было сквозь круглое оконце над дверью, и  Вита  даже  на  цыпочки
привстала, чтобы лучше ее разглядеть. На мачте, возвышавшейся, посередине,
вместо паруса - большой желтый диск. На  фоне  его  виден  чей-то  силуэт.
Ладья медленно плыла над головами толпы, и Вита успела хорошо  рассмотреть
лицо того, кто в ней стоял. Она узнала зловещую маску, виденную недавно на
столбе. Значит, то была не просто  порожденная  воображением  химера.  Это
чудовище существует на самом деле... Мелькнула мысль, что все происходящее
- только гнетущий  сон,  что  такое  невозможно,  невероятно,  стоит  лишь
проснуться - и  все  кончится...  Но  исступленные  возгласы  толпы  вновь
коснулись ее слуха, и девушка почувствовала, что не выдержит  больше,  что
вот-вот выскочит на улицу, протянет к  небу  руки  и  закричит  вместе  со
всеми... Тут на плечо ее легла уже знакомая  твердая  ладонь,  и  страшное
напряжение, сводившее судорогой все тело, сразу же исчезло.
     Ровный гул, сопровождающий полет сияющей ладьи, понемногу  отдалялся,
пока не стих совсем. Вита с чернобородым снова вышли на улицу. Люди начали
расходиться. И Вите вдруг захотелось только одного: упасть где стоишь -  и
спать, спать, спать... Но спутник ее шел дальше, и она  из  последних  сил
заставляла себя переставлять ноги. Узкий извилистый  переулок,  в  который
они свернули, вывел их  на  заброшенный  двор,  где  царили  беспорядок  и
запустение. Под ноги попадал разный хлам. Покинутые дома -  многие  носили
следы пожара - неприветливо глядели на них темными пустыми окнами.
     Чернобородый  наконец  остановился.  Остановилась  и   Вита.   Только
упрямство помогало ей держаться на ногах. Она не в состоянии была  сделать
еще хотя бы шаг, и ее спутник, похоже, это понял.  Он  повернулся  к  ней,
ободряюще похлопал по плечу, а затем вдруг подхватил на руки и понес. Вита
протестующе завертела головой и сделала слабую  попытку  освободиться.  Ей
стало стыдно: ведь он устал не меньше, чем  она!  Но  глаза  чернобородого
утратили блеск стали и  смотрели  с  таким  теплом  и  сочувствием...  Она
положила отяжелевшую голову на грудь этому все еще непонятному, но уже  не
чужому ей человеку, прислонилась щекою к  грубой  ткани  желтого  плаща  и
провалилась в сон, словно в пропасть.

                                    IV

     "Крейона уважают даже лавочники", -  говаривала  тетушка  Йела.  Тех,
кому он помог и кого спас, в  городе  было  немало.  Благородные  горожане
смотрели сквозь пальцы на то, что считали его слабостями  и  причудами,  в
том числе и  на  присутствие  в  его  доме  Эрлис,  которая  была  уже  не
девчонкой, а девушкой. В Гресторе знали: он ее учит. В отсутствие  Крейона
ей даже пришлось несколько раз оказывать первую помощь пришедшим  больным,
и он потом похвалил ее: все было сделано верно.
     Все мысли и заботы Эрлис сосредоточились  на  Крейоне,  ее  первейшей
обязанностью было помогать ему и учиться у него. Все  остальное  не  имело
значения. Потому она не замечала изменений  в  жизни  Грестора,  но  сразу
отметила новое в поведении Крейона.
     Он стал молчаливым и хмурым. Может, это оттого, что у них в последнее
время меньше пациентов, спрашивала себя Эрлис.  Да  нет,  не  похоже,  он,
наоборот, всегда радовался, если люди реже болели.
     Не появились ли у Крейона враги? - рассуждала дальше  Эрлис.  У  него
было безусловное превосходство над другими лекарями, и это давно  признали
жители Грестора, отдавая ему предпочтение, однако  завистников  у  Крейона
как будто не было - он никогда не отказывал своим  коллегам  в  совете,  а
когда этот совет приносил  успех,  позволял  им  присваивать  и  славу,  и
вознаграждение.
     Если бы неудачи в лечении или опытах не  давали  ему  покоя,  она  бы
знала об этом. Нет, его странная подавленность,  убеждалась  Эрлис,  могла
быть связана только с одним - с новым правителем Грестора Сутаром, который
возобновил древний культ Бисехо - Грозного бога, бога власти и  кары.  Два
этих имени все чаще возникали на устах у горожан, и всегда их  произносили
со страхом и уважением. Откуда-то появились забытые  изображения  Грозного
бога, теперь они были в каждом доме,  а  на  улицах  поставили  столбы,  с
которых смотрело на прохожих свирепое лицо сурового божества.
     Рассказывали о том, как в один хмурый,  ненастный  вечер  над  замком
появилась сверкающая ладья, в которой во всем своем грозном величии  стоял
Бисехо. Старые люди узнали его чудовищный лик. Так повторялось изо  дня  в
день, в одно и то же время. Прежний правитель, не больно усердствовавший в
почитании ужасного пришельца, скоропостижно скончался. Говорили,  что  это
Бисехо покарал его. А на смену ему пришел ранее никому не известный  Сутар
- он был угоден Грозному богу.
     Любимым цветом нового правителя был желтый цвет,  который  он  считал
цветом радости и достатка.  Все  население  разделили  на  ступени.  Самая
высокая ступень - желтая. Тот, кто достиг ее, получал из рук Сутара желтый
плащ с красной каймой, а также право выкрасить свой  дом  в  желтый  цвет.
Встать на эту ступень мог каждый,  независимо  от  того,  какое  положение
занимал в обществе прежде, если он делом доказал  свою  преданность  новой
власти.  Оранжевый  и  красный  цвета   также   означали   благосклонность
правителя, богатство и почести. Далее шли фиолетовая, затем синяя, зеленая
и коричневая ступени. Каждый должен был носить плащ  одного  определенного
цвета. Но за личные заслуги Сутар от имени  Грозного  бога  мог  перевести
человека на более высокую ступень. Низшим ступеням раздавали еду и одежду,
а когда наступали холода, то и топливо, правда, всего этого редко  хватало
на то, чтобы сводить концы с концами, но все больше людей приносило клятву
на верность новой власти и признавало Бисехо  наивысшим  божеством.  Перед
ним трепетали, а про Сутара рассказывали невероятные вещи:  будто  бы  он,
впервые увидев человека, мог все про  него  рассказать,  будто  бы  слышал
каждое слово, вымолвленное о нем или о Бисехо, где бы оно ни прозвучало, и
воины в блестящих шлемах забирали в замок всех тех, кто осмелился так  или
иначе  выказать  свое  недовольство.  Крейон,  правда,  считал,  что   это
следствие доносов тех, кто стремится выслужиться перед Сутаром.  Некоторые
вовсе не вернулись из замка,  и  об  их  исчезновении  ходили  слухи  один
страшнее другого. Тех же, кого отпускали домой,  словно  кто-то  подменил.
Эрлис хорошо знала кузнеца, жившего по  соседству,  веселого,  острого  на
язык силача. Слыхала, как  отпускал  он  колкие  шуточки  в  адрес  самого
Грозного бога. Из замка он пришел с потухшими глазами и больше не шутил...
Жена его долго плакала, а дети сперва поглядывали на отца с удивлением,  а
потом стали обходить его стороной. Но работал он теперь с особым рвением и
за день успевал сделать больше прежнего... Да если б только  один  кузнец!
Таких, как он, можно было встретить на каждом шагу - равнодушных ко  всему
людей, знавших лишь работу, еду и сон. Уличная певица, живая и яркая,  как
огонек,  рыжая  девушка,  теперь,  потупив  глаза,  пела  лишь  тягучие  и
заунывные древние гимны Грозному богу - другие  песни  были  запрещены.  В
Гресторе не  стало  слышно  смеха.  Матери  перестали  рассказывать  детям
сказки, чтобы ненароком не сказать чего-нибудь  неуместного:  трудно  было
угадать, что сочтут крамольным завтра.  Находились  и  смельчаки,  которые
решились бросить все и уйти куда  глаза  глядят  -  лишь  бы  подальше  от
Грестора. Как сложилась их судьба, было  неизвестно,  и  уж  совсем  тихо,
озираясь по сторонам, шептали о том, что многие из них укрылись  высоко  в
горах, среди неприступных скал, и собирают силы против Сутара.  Называлось
даже имя их предводителя - Ратас. Говорили, что он владеет тайным знанием,
чарами, без них Сутара не победить - человеческих сил для этого мало...
     Страх окутал город, словно густой туман, он был таким ощутимым,  что,
казалось, протяни руку - и дотронешься до него. Каждый месяц  носился  над
Грестором в своей золотой ладье Грозный бог, и все больше народу приходило
поклониться ему. Однако Крейон не ходил туда ни разу,  а  Эрлис  поступала
так же, как и он.
     Но однажды утром в дверь их дома постучал высокий  человек  в  желтом
плаще с красной полосой. Он передал Крейону приглашение в замок.  Впрочем,
это был скорее приказ немедленно явиться.
     Эрлис открыла посланцу дверь, и от первого же взгляда на его холодное
сухое  лицо  с  длинным  носом  и  тонкими  губами  сердце  ее  сжалось  в
предчувствии беды. Она успокаивала себя, как могла. Если и  вправду  Сутар
видит человека насквозь, то Крейону бояться нечего: за всю свою  жизнь  он
никому не причинил зла! И все же, когда он  отправился  в  замок,  девушка
места себе не находила. Как в прежние времена, все у нее валилось из  рук,
она даже разбила чашку - в этом доме такое с ней случилось впервые!  Чашка
была не такой уж и красивой, но Эрлис отчего-то стало ужасно  жаль  ее,  и
она горько заплакала.
     Девушка просто представить себе не могла,  как  она  будет  жить  без
Крейона. Однако к вечеру он вернулся и несказанно удивил ее тем,  что  был
спокоен, доволен, даже улыбался! Эрлис просияла: недаром же она так верила
в него!
     Хотя Крейон ничего не рассказывал ей, а напротив, сразу же  прошел  в
голубую комнату и попросил его не беспокоить,  Эрлис  заснула  безмятежным
сном.
     Девушка проснулась на  заре,  быстренько  собралась  и  помчалась  на
рынок: был как раз базарный день, надо бы пополнить запас продуктов. Эрлис
удачно купила продуктов и, когда б не тяжелая корзина, понеслась бы  домой
вприпрыжку. Снова Крейон такой, как раньше! Снова все пойдет хорошо!
     На душе у Эрлис было легко и весело, и не заметила она, что их  улица
отчего-то словно вымерла. Когда же  увидела  возле  дома  Крейона  золотые
шлемы, прятаться или убегать было уже поздно. Да  она  и  не  подумала  бы
убегать: ведь там, в доме, остался Крейон... Среди воинов  девушка  узнала
того, высокого, что приходил вчера, и в ужасе замерла. А он  смерил  Эрлис
тяжелым взглядом и медленно двинулся к ней.
     Давно забытое чувство охватило девушку. Она вновь  стала  "мышонком",
маленьким настороженным зверьком, и  мир  вновь  распался  на  две  части.
Жестокий, неумолимый враг стоял перед нею - не только умом, а  всем  своим
существом Эрлис понимала это, - но теперь уже не страх, а  ярость  владела
ею, ведь это был прежде всего враг Крейона, он угрожал всему тому  доброму
и ясному, во что она верила теперь. И Эрлис приготовилась дать отпор.
     - Где лекарь? - спросил высокий. - Я знаю, ты его служанка.  Отвечай,
где он?
     - Нету дома, - уверенно соврала Эрлис (как давно  ей  не  приходилось
врать!) - Я проснулась, а  его  уже  не  было.  Верно,  к  больному  ночью
позвали.
     - Тогда ты откроешь нам дверь,  -  не  допускающим  возражений  тоном
произнес высокий, Эрлис догадалась,  что  он  тут  главный.  -  Нам  нужно
осмотреть дом.
     Такого девушка не ожидала. Она  надеялась,  что  люди  Сутара  уйдут,
готова была и к тому, что уведут ее  с  собою,  но  оставят  в  покое  дом
Крейона. Плохо же она их знала!  Теперь  Эрлис  делала  вид,  что  ищет  в
корзине ключ, которого там не было и быть не могло. Видно,  Крейон  издали
заметил желтые плащи и успел закрыться изнутри.
     - Долго, -  недовольно  скривил  тонкие  губы  высокий.  -  А  ну-ка,
помогите ей.
     Кто-то грубо выхватил у Эрлис корзину и перевернул ее. Все,  что  она
совсем недавно тщательно выбирала на рынке, попало  под  тяжелые  башмаки.
Раздавленные ягоды алели на камнях мостовой, словно кровь. Эрлис вспыхнула
и бросилась было на воинов, но ее схватили и скрутили за спиною руки.
     - По-моему, девчонка врет, Турс, - обратился к высокому старый воин с
красным рубцом над бровью. - У нее ключа нет. Лекарь дома.
     - Вот это хуже, - щурясь, как от солнца, ответил Турс.  -  Теперь  не
удастся захватить его врасплох. А он нужен нам только живым. - Он медленно
цедил слова, будто взвешивал каждое из них. Эрлис дважды  ловила  на  себе
его недобрый взгляд. Она невольно подалась назад. Турс заметил ее движение
и усмехнулся - усмехнулся странно и страшно.
     - Мы  не  можем  больше  ошибаться,  -  размеренно  продолжал  он.  -
Правителю не нужны трупы. Хватит и того, что этот трус Дарас успел принять
яд. Действовать надо наверняка. Вот кто нам  поможет,  -  и  длинная  рука
Турса коснулась  плеча  Эрлис.  -  Выведите  девку  на  середину  улицу  и
поверните лицом к дому.
     - Еще чего! Чтоб я вам помогала! - закричала Эрлис, упираясь изо всех
сил. - Да никогда! Не дождетесь! Я ничего не стану делать для вас!
     - А тебе ничего и не придется делать, - Турс снова усмехнулся.  -  Мы
все сделаем сами.
     С этими словами он подошел к девушке и встал за ее спиной.
     - Если ты хочешь увидеть своего лекаря живым, стой спокойно. -  Левой
рукой Турс прижал ее к себе, а правой достал кинжал и приставил  острие  к
щеке Эрлис, но девушка даже не вздрогнула. После его  последних  слов  она
оцепенела.
     - Эй, лекарь!  -  закричал  Турс,  и  голос  его  загремел  в  тишине
пустынной улицы. - Ты слышишь? С нами шутки  плохи.  Если  не  выйдешь,  я
разукрашу личико твоей красотки так, что даже последний нищий  не  захочет
потом взглянуть на нее. Ну! Я жду тебя.
     Эрлис стояла неподвижно. Из дома не доносилось ни звука. Время шло.
     - Неужто опоздали? - тихо молвил кто-то сзади.
     - Этого не может быть, - раздраженно бросил Турс. - Крейон не Дарас.
     Острие кинжала укололо щеку Эрлис, оно было таким тонким, что девушка
почти не ощущала боли - только почувствовала, как по лицу побежала струйка
крови. Тупой ужас, сковавший ее тело, отступил, отрывки  разговоров  между
воинами сложились в единое целое, и Эрлис вдруг  четко  представила  себе,
что случилось: Дарас, молодой врачеватель, часто приходивший за советом  к
Крейону, покончил с собой, чтобы не попасть в руки воинов Сутара.  Значит,
то, что ожидало его в  замке,  было  хуже  смерти!  Дарас  мертв,  он  уже
недостижим для Сутара, и теперь  им  нужен  Крейон.  Нужен  живым!  И  они
заставят его выйти - с ее помощью! Ну  почему,  почему  не  дождалась  она
утром, пока он проснется? Все  это  за  какое-то  мгновение  пронеслось  в
голове Эрлис - за это время струйка крови пересекла ее щеку и  потекла  по
шее.
     - Позови его. Ну! - приказал Турс. - Подай голос!  -  Кончик  кинжала
передвинулся ниже, разрез стал длиннее, но Эрлис сжала зубы и не проронила
ни звука. Пусть они ее хоть живьем на куски режут - не  услышат  больше  и
слова. - Упрямая тварь! У меня ты закричишь!
     И вдруг заскрипели ставни - на втором этаже открылось окно.
     - Отпустите ее, - громко сказал Крейон. - Я иду!
     Ставни хлопнули, на лестнице послышались шаги. Однако Турс,  спасаясь
какого-либо подвоха, все еще держал  кинжал  у  щеки  девушки.  Но  Эрлис,
которая еще минуту тому назад поклялась молчать во что  бы  то  ни  стало,
рванулась вперед, раздирая себе лицо, и завопила:
     - Не надо! Не выходи!
     Острие все глубже вонзалось в ее щеку, кровь  заливала  одежду.  Турс
убрал наконец оружие -  оно  больше  не  было  ему  нужно  -  и  брезгливо
отстранился - видно, боялся, что кровь  измажет  его  желтый  плащ.  Эрлис
пошатнулась и упала - отчаянный порыв забрал  у  нее  слишком  много  сил.
Словно в тумане, видела она, как вышел Крейон, как  усердно  обыскали  его
люди Турса, как они  выстроились  вокруг  него  тесным  полукругом,  а  их
предводитель стал впереди.
     - Позвольте мне перевязать девочку, - попросил Крейон.
     - Обойдется. - Турс опять заговорил подчеркнуто  спокойно.  -  Нельзя
тратить время зря.
     - Да она же кровью истекает!
     - Чтобы успокоить твою совесть, я должен буду просто убить ее.  Тогда
ничто не станет тебя задерживать тут. Так как же?
     - Пошли, - тихо сказал Крейон. Он сделал несколько шагов и  оглянулся
на Эрлис, но один из воинов подтолкнул  его  вперед,  а  Турс,  скривив  в
усмешке тонкие губы, положил руку на рукоять меча.
     Отряд удалялся. Держась за стены домов, чтобы не упасть, Эрлис упрямо
тащилась следом. Крейон вышел из дому в одной рубахе, и  она  ярко  белела
среди ненавистных желтых плащей. Эрлис старалась не сводить  с  нее  глаз,
хотя все перед нею плыло. Какая-то  женщина  выглянула  из  окна,  увидела
окровавленное лицо девушки и со сдавленным криком отшатнулась.
     Эрлис не могла бы объяснить, куда и зачем она идет, почему так боится
отстать от Крейона, которого воины уводят все дальше и дальше от  нее.  Но
вдруг белое пятно, приковавшее ее взгляд, остановилось. Это  на  мгновение
придало девушке сил - она пошла быстрее, но через  несколько  шагов  снова
упала, успев перевернуться  на  левый  бок,  чтоб  не  удариться  о  камни
израненной щекой.
     Может, потому, что она  теперь  лежала  на  земле,  а  не  двигалась,
очертания домов и людей перестали расплываться,  и  Эрлис  поняла,  почему
остановился отряд Турса. Они дошли до перекрестка.  Чтобы  идти  к  замку,
надо было повернуть направо. А на углу,  опираясь  одной  рукой  на  стену
дома, стоял в вызывающе-небрежной позе человек  в  желтом  плаще,  но  без
шлема. Он преградил им путь и сейчас о чем-то беседовал с Турсом.
     А потом все закружилось, словно  на  ярмарочной  карусели.  Прозвучал
резкий свист, из ворот соседних домов выскочило еще несколько  человек,  и
началась схватка. Эрлис не могла бы подробно рассказать, что  происходило,
- все закончилось в мгновение ока. Большую часть  отряда  Турса  перебили,
сам он с оставшимися в живых воинами отступил  и  вынужден  был  спасаться
бегством. Эрлис не успела еще понять, что пришло неожиданное избавление, а
Крейон был уже возле нее, и рядом с ним стоял чернобородый человек  -  тот
самый, что разговаривал с Турсом и подал сигнал к нападению.
     - Встань, Эрлис, - произнес чернобородый, и она послушно поднялась на
ноги. Голова перестала кружиться,  тело  сделалось  упругим,  как  струна,
исчезла  боль,  и  щека  занемела,  и  кровь  из  раны  больше  не  текла.
Чернобородый ободряюще улыбнулся ей.
     - У тебя отважное и  верное  сердце,  девочка,  -  сказал  он.  -  Мы
освободили твоего Крейона, но возвращаться  домой  вам  не  стоит.  Сейчас
лучше всего поскорее исчезнуть отсюда. Нельзя рисковать его головой,  ведь
это, пожалуй, главное сокровище Грестора.
     - Что? -  не  понял  Крейон.  Видно  было,  что  он  никак  не  может
опомниться.
     - Говорю, самое ценное, что есть в Гресторе, - твой светлый ум да еще
преданность этой девочки. А потому я хочу спасти вас обоих. Идем!
     - Куда?
     - К тем, кто ненавидит Грозного бога так же, как и ты, кто борется  и
гибнет за то, чтобы каждый имел  право  сам  выбирать  свою  судьбу.  Твой
талант и твой опыт, Крейон, нам очень пригодятся. А Эрлис  будет  помогать
тебе, как и раньше. Согласен?
     - Я не знаю, кто ты, - ответил Крейон. - Но у меня нет выбора...
     - Слыхал о Ратасе? Это я и есть. А свой выбор ты  уже  сделал,  иначе
Сутару не пришлось бы посылать за тобой целый отряд.
     - Но как же Эрлис?.. Она ранена и не сможет идти с нами, а одну я  ее
не оставлю...
     - Сможет! Погляди на нее.
     Крейон растерянно осматривал рану девушки.
     - Да нет же! - бормотал он. - Это  невероятно!  Кровь  не  могла  так
быстро остановиться...
     - Как видишь, я тоже кое-что умею, хоть тебе и  не  чета.  Удивляться
будешь потом, а сейчас не трать времени зря. Пока Сутар не  прислал  новый
отряд; мы должны успеть взять все, что тебе понадобится, из твоего дома  и
оставить город. Надо торопиться.
     В тот же день Ратас отвел их в горы. Они поселились в  старой  хибаре
среди скал. Пришлось хорошенько потрудиться,  чтобы  сделать  новое  жилье
пригодным для работы Крейона. Все, что смогли забрать из голубой  комнаты,
перенесли туда. Когда же дом в горах привели  в  порядок  и  жизнь  в  нем
наладилась. Ратас тоже поселился  в  нем.  Он  и  Крейон  начали  работать
вместе.

                                    V

     Так сладко Вита спала, наверное, только в  детстве.  Еще  полусонная,
приоткрыла глаза, увидела потолок чужого дома - и ее  охватило  с  детства
знакомое странное чувство: проснешься утром на новом  месте,  и  в  первые
минуты никак не можешь понять, где ты. А потом удивление сменяется  бурной
радостью: она опять в селе, у бабушки, и  впереди  -  целое  лето,  полное
солнца и тепла, новых впечатлений, знакомств, ну и приключений, конечно!..
     Вита погрузилась в полудрему, вспоминая просторный бабушкин дом,  где
она так часто проводила  каникулы,  комнаты,  пропахшие  яблоками,  старую
раскидистую вишню, долго служившую ей любимым гимнастическим снарядом... А
уж малинник - это были настоящие джунгли, и там даже  водились  ужи,  ведь
рядом  было  озеро.  А  походы  в  лес,  купанье  в  озере  до  посинения,
бесконечные бои с местными  мальчишками!..  Были  еще  и  вечера!  в  небе
мерцали   крупные   звезды:   в    траве    дружным    хором    стрекотали
сверчки-невидимки, а в доме таинственно звучал тихий голос маленькой седой
бабушки Веры, сплетая бесконечное кружево  сказки.  Когда  Вита  научилась
читать, то сама уже пересказывала  прочитанные  книжки  своим  подругам  и
соседским малышам, ходившим за  нею  вереницей.  Часто  она  увлекалась  и
начинала  придумывать  для  своих   любимых   героев   новые   невероятные
приключения. Одну такую историю даже попыталась  записать,  просидела  над
нею несколько месяцев, да так и не закончила.  В  голове  так  хорошо  все
складывалось,  а  строчки  на  бумагу   отчего-то   ложились   скучные   и
невыразительные, как в упражнениях из учебника. Тогда  она  забросила  все
это и летом устроила в бабушкином дворе самые  настоящие  представления  -
про Золушку, Царевну-Лягушку, Морозко, короля Дроздоборода. А вот премьера
"Али-бабы" так и не состоялась - не набралось сорока разбойников.
     Когда Вита подросла, на смену сказкам пришли исторические романы. Это
был удивительный мир глубоких страстей и героических деяний, мир, где  все
- до конца, и любовь, и ненависть, где мужчины отважны и  непоколебимы,  а
женщины - несказанно  прекрасны  и  верны.  Она  начала  со  "Спартака"  и
"Айвенго", проглотила огромное количество толстых и тонких книг, а кончила
научными монографиями и журнальными статьями. Ее влекли загадки древности,
исчезнувшие цивилизации, тайны веков. Вита просто  не  представляла  себе,
что  будет  в  своей  жизни  заниматься  чем-то  иным.  Отца,  всю   жизнь
преподававшего историю в школе, порадовал ее выбор. Конечно, можно было бы
подать документы в вуз где-нибудь поближе, а не ехать к черту на  кулички,
ведь именно так поступили  многие  Витины  одноклассники,  но  она  хотела
самостоятельности (подальше от  заботливых  родителей!),  хотела  действия
(где ж и простор для него, как не в большом городе!),  хотела  новизны  (а
кто же в семнадцать лет не ищет чего-то нового!). Мама повздыхала,  как  и
полагается матери, у которой дети уже взрослые, посоветовалась с  отцом  и
наконец согласилась.
     В дорогу собирали ее всей семьей. Мама сама сшила новое синее платье,
а отец подарил сумку на длинном ремешке.  Провожали  ее  погожим  ласковым
вечером. Отец напустил на себя сдержанно-мужественный вид, брат  не  очень
удачно острил, мама тихо печалилась, а Вита старалась не выставлять  своей
радости напоказ, но это ей плохо удавалось.
     Вита знала, когда поезд прибывает на конечную  станцию,  но  неудобно
было все время спрашивать у соседей по купе, который  час.  Свои  же  часы
она, складывая вещи, умудрилась уронить на пол, вот и пришлось оставить их
дома - отец обещал сдать в ремонт. Впрочем, можно было и не  спрашивать  -
она и сама догадывалась, что путешествие подходит к концу. Поезд  замедлил
ход, с двух сторон начали появляться первые высотные дома,  а  главное,  в
вагоне  воцарилось  уже  знакомое   Вите   особенное,   радостно-суетливое
настроение.
     Девушка вынесла чемодан в узенький коридорчик и встала у окна,  жадно
вбирая в себя плывущий ей навстречу новый мир.
     День был солнечный. Ей вспомнилось, что хорошей  приметой,  наоборот,
считается приехать куда-нибудь в  дождь.  Ну  и  что  с  того!  Подумаешь,
приметы. Это, верно, выдумали для того, чтобы утешить мокнущих под дождем.
Теплый ветер влетел сквозь раскрытое окно и взъерошил ей волосы, он принес
с собою предчувствие чего-то необычайного и волнующего.
     Поезд  остановился.  Пассажиры  двинулись  к  выходу,  людской  поток
подхватил ее. Легко выскочила из вагона,  поставила  чемодан  на  землю  и
огляделась.
     Вокруг бурлил большой вокзал, люди сидели, стояли, бежали: шли, несли
вещи, ели на ходу, спрашивали, где нужный путь, успокаивали детей,  давали
последние поручения; кто-то радовался встрече,  кто-то  расставался,  быть
может, навсегда... А она застыла в самой гуще этого шумного роя и не могла
сдержать улыбки, хоть и понимала, как чудно это выглядит: стоит на перроне
светловолосая девчонка и улыбается неведомо кому. Недаром  на  нее  начали
оглядываться. Вита быстро подхватила свои вещи  и  отправилась  на  поиски
камеры хранения. Еще дома решила сразу сдать  туда  чемодан,  а  при  себе
оставить спортивную  сумку,  в  которую  предусмотрительно  сложила  самое
необходимое. Забрать вещи  можно  будет  позже,  когда  она  узнает,  куда
поселят ее на время экзаменов.
     Недолго думая. Вита  взяла  шифром  год  своего  рождения  и  закрыла
автоматическую кабинку. Привычным  движением  головы  отбросила  волосы  с
глаз, закинула сумку на плечо и так же решительно и весело,  как  она  все
делала сегодня, двинулась подземным переходом к выходу в город.
     Большое табло на фасаде вокзала показывало время, дату и день недели,
и Вита, оглянувшись, не слышит ли  кто,  торжественно  произнесла:  девять
сорок  восемь,  двадцать  шестое  июля,  вторник.  Исторический  момент  -
начинается новая жизнь!
     Внезапно девушка вспомнила все, что было дальше, и сна как не бывало.
Куда же он делся, этот счастливый солнечный день? И отчего это не на койке
в общежитии проснулась она сейчас, а  на  тюфяках  в  какой-то  полутемной
каморке? Нет, хватит вылеживаться! Надо что-то делать.  По  крайней  мере,
узнать, где она и что с нею.

                                    VI

     Когда Эрлис жила еще у тетушки Йелы, в  праздник  или  свободными  от
работы вечерами сама Йела, ее старший сын, а потом и Эрлис брали  с  полки
толстый том с тисненом переплете (книги стояли на почетном  месте  в  доме
даже при жизни Котьера - Йеле удалось это отвоевать) и  читали  вслух  для
всех старинные предания. Вот тогда-то Эрлис и услыхала впервые  легенду  о
девушке с пылающим сердцем. Теперь она часто вспоминала и перечитывала ее,
потому что подобная книга была и у Крейона, ее перенесли в их новое жилище
вместе с другими книгами, принадлежавшими ему. Только сейчас  узнала  она,
что сборник древних преданий попал в  число  запрещенных  Сутаром  книг  и
подлежал уничтожению, но Крейон сохранил  его.  С  трепетом  касалась  она
страниц книги, ставшей ей вдвое дороже,  -  ведь  Крейон  рисковал  собою,
пряча ее!..
     Мрачные и грозные картины вставали перед ее взором. Вот появляется  в
стране могучий и  беспощадный  правитель  Ворок,  который  так  напоминает
Бисехо, - недаром же Сутар запретил даже  упоминать  об  этой  легенде!  И
склоняются пред ним другие владыки, и царит он безраздельно над всеми... С
помощью злых чар отбирает он у людей сердца, а  вместо  них  вкладывает  в
грудь камень, и не умеет человек больше ни любить, ни ненавидеть, а  умеет
только есть, спать и работать. И гаснут навсегда глаза этих несчастных,  и
становятся они похожи на пустые  окна  заброшенных  домов...  Казалось,  о
жителях Грестора было все это. Словно их видел перед собою неизвестный  ей
рассказчик.
     Но жила в стране гордая и смелая Имара. Она-то и поразила воображение
Эрлис: Вместе с  Имарой  прокрадывалась  Эрлис  в  угрюмый  замок  Ворока;
спасаясь от врагов, бросалась с высокой скалы в  бурный  поток;  искала  в
горах пещеру чародейки, чтобы узнать от нее слова заклятья... До  чего  же
завидовала Эрлис Имаре, победившей проклятого Ворока и спасшей свой  народ
- пусть ценою собственной жизни! Девушка  представляла  себя  на  площади,
заполненной людьми, что пришли поклониться жестокому правителю (ну до чего
же все сходится!), и произносила, как Имара,  волшебные  слова.  Голос  ее
звенел над толпой, и напрасно метались Ворок и его свита - ничего  уже  не
могли они поделать, потому что сердце, хитростью  материнской  сбереженное
от чар всемогущего властителя, вспыхивало  как  костер,  тело  становилось
слишком тесным для этого огня,  и  взлетало  звездою  горящее  сердце  над
замершей толпой, рассыпалось тысячами искр, и зажигались те искры тысячами
живых сердец в груди обреченных на жизнь без радости, а жестокого Ворока и
его приспешников те искры  испепеляли...  Эрлис  видела  все  это  уже  не
глазами Имары - Имара  погибла  в  тот  же  миг,  когда  пламенное  сердце
вырвалось на волю, нет, она была еще и одной  из  тех,  кого  Имара  своим
поступком вернула к жизни. Но сколько  бы  она  ни  повторяла  эти  слова,
ничего не случалось! Жгучие слезы стояли в глазах Эрлис, а  губы  снова  и
снова шептали:
     "Пусть загорится мое сердце огнем, взлетит  в  небо,  словно  вольная
птица, рассыплется мириадами искр!
     Пусть вспыхнет каждая искра в груди  человека,  лишенного  сердца,  и
пусть она сердцем забьется!
     Пусть сожгут эти искры дотла тех, чьи сердца холодны и пусты!
     Так говорю я, Имара, дочь Айты, и да сбудется по моему слову!"
     Эрлис казалось, что это у нее внутри бушует огонь, что сердце вот-вот
вырвется из груди, что чудо наконец  сбудется.  Но  хоть  и  называла  она
вместо имени Имары собственное имя, не суждено было ей повторить  то,  что
совершила когда-то отважная дочь Айты.  Ведь  легенда  -  это  всего  лишь
легенда, и волшебные заклятая бессильны против Грозного бога. Бессильны!
     Эрлис теперь знала, что Сутар стремился  щедрыми  обещаниями  или  же
угрозами привлечь на свою сторону ученых Грестора, вообще всех известных в
городе людей. Что ожидает отказавшихся, было уже известно. В замке  Крейон
встретил  Дараса,  который  пришел  раньше  его  и  успел   уже   услышать
предложения нового правителя. Переговорив с Дарасом, он не стал дожидаться
своей очереди и вместе с ним покинул замок; Охранники не задержали его. Он
правильно все рассчитал: в этот день там побывало много народу,  и  страже
даже в голову не пришло, что кто-то из  них  может  позволить  себе  такую
дерзость - уйти, не повидав правителя,  тем  более  не  ожидали  этого  от
Крейона, который всегда был так спокоен и сдержан. Узнав  об  этом,  Сутар
отдал приказ привести к  нему  Крейона  под  стражей  и  во  главе  отряда
поставил первого своего помощника - хитрого и жестокого Турса.
     По дороге домой Крейон дал совет Дарасу: если он не хочет ни  служить
Сутару, ни превратиться в покорное животное, надо уйти, если  удастся,  из
города, ну а не удастся - из жизни... Сам он уже принял  такое  решение  и
задержался только потому, что напрасно ждал Дараса.
     Эрлис возненавидела Сутара - ведь он покушался на свободу, а может, и
на жизнь Крейона. Но чем больше узнавала  она  о  том,  что  происходит  в
стране, тем сильнее переполняла ее боль за всех обездоленных им людей. Все
чаще задавалась она вопросом, почему Сутару удалось  так  легко  и  быстро
поработить их город, превратить гресторцев в свое послушное стадо. Девушка
прислушивалась  к  разговорам  между  Крейоном  и  Ратасом,  потом  начала
спрашивать сама, и Ратас постепенно объяснил ей многие загадки. Оказалось,
что Грозный бог - это и есть Сутар,  просто  он  умеет  с  помощью  особых
красок и приспособлений изменять свое лицо так, чтобы на людях  появляться
страшилищем. Да, Грозный бог  -  только  человек,  но  человек  не  совсем
обычный. Сутар нездешний, он пришел  издалека  ("Из-за  гор?"  -  спросила
Эрлис), даже не из другой страны, а  из  другого  мира,  который  когда-то
давно был похож на Грестор, но время  в  том  другом  мире  текло  намного
быстрее, чем на родине Эрлис, и этот странный мир далеко обогнал ее,  ушел
вперед, и люди там научились многому тому, что здесь еще неведомо, но  там
они все равны в этих знаниях и умениях, а  тут  Сутар  один  владеет  ими,
отсюда и его силы. Сперва Эрлис было трудно осмыслить все  это,  но  Ратас
повторял свои объяснения снова и снова, пока  она  не  начинала  понимать.
Там, в мире, который он называл Эритеей, люди давно уже научились в помощь
себе создавать сложные приборы и механизмы. Один  из  них  и  прихватил  с
собой Сутар, отправившись путешествовать по другим мирам - в Эритее  умели
и это. Он переделал  его  и  придал  ему  вид  золотой  ладьи,  в  которой
появляется в Гресторе и наводит ужас на его жителей. Но  хуже  всего  было
то, что незваный пришелец имел невиданную власть над  людьми.  Стоило  ему
пожелать, как он и вправду начинал видеть человека насквозь,  узнавал  все
его мысли и чувства. Однако и этого  было  ему  мало:  как  гончар  глину,
сминал и комкал он души тех, кто был ему неугоден, придавая им  ту  форму,
которую считал нужной, и отбрасывая все, на  его  взгляд"  лишнее.  Что  с
того, что люди после этого превращались в стадо одинаково убогих и  жалких
созданий, которые даже не пытаются изменить свою участь? Зато Сутар мог не
дрожать за свой трон. Самых лучших, самых умных, самых смелых, а потому  и
самых опасных для него он  сломал  или  попросту  уничтожил,  а  остальных
запугал,  вбил  в  головы  животный   страх   и   покорность.   Послушание
вознаграждалось: он щедро одаривал тех, кто ему предан, отбирая  добро,  а
то и жизнь, у тех, кто не спешил признавать Грозного бога. От имени Бисехо
новый правитель время от времени наделял  едой,  одеждой,  а  в  холода  и
топливом самых бедных среди тех, кто принял новую веру, и все больше людей
склонялось к ней. Грозный бог суров, но справедлив: он не  даст  погибнуть
тем, кто признал его власть! Мало кому удалось скрыться от всевидящего ока
Бисехо-Сутара.
     Ушедшие в горы хорошо понимали: им надо до поры до времени  затаиться
и собирать силы.  Но  чтобы  знать,  как  развиваются  события  в  городе,
необходимо хоть изредка бывать там, подвергая себя  двойной  опасности;  в
руки Сутара им нельзя попадать живыми, потому  что  тогда  ему  ничего  не
стоит проведать обо всех их замыслах и  о  том,  где  они  прячутся.  Ведь
Сутару не нужны палачи: зачем ломать человеку кости или пытать его  огнем,
если он и так выдаст все свои и чужие тайны, стоит правителю взглянуть  на
него попристальней? Ни стойкость, ни мужество тут не спасут, и выход  лишь
один - покончить с собой, чтобы не стать предателем против воли,  а  затем
не превратиться в существо, которое уже не волнуют ни верность, ни измена.
Но может случиться неожиданное  нападение,  малейшая  задержка,  неудачный
удар... И потому первым заданием для Крейона, с тех пор как он очутился  в
горах,  стало  найти  яд,  который  бы  действовал  мгновенно,  и   способ
применения этого яда.
     Нужное вещество и его необходимую дозу Крейон нашел  быстро.  Гораздо
сложнее сделать маленькую,  надежную  и  простую  в  употреблении  иглу  с
отравой, которую легко можно  было  спрятать  в  одежде.  Достаточно  даже
небольшой ранки, чтобы яд попал в кровь и смерть стала неминуемой.  Работу
осложняло и то, что он с тяжелым сердцем взялся за это дело.
     Крейону не давала покоя еще и рана Эрлис. Она  давно  зажила,  однако
толстый неровный шрам навсегда остался на лице. Девочка доверилась ему,  а
он не сумел ни уберечь, ни защитить ее...
     Эрлис быстро поняла, что он во всем винит  себя,  и  стала  закрывать
щеку  покрывалом  или  просто  прядью  волос.  Честно  говоря,   ее   мало
беспокоило, как она теперь выглядит, словно бы злополучный  рубец  был  на
руке или на ноге, смотреться в зеркало она не  привыкла,  не  было  у  нее
никогда этого самого зеркала. Да и  откуда  бы  ей  взять  время  на  себя
любоваться? Работы хватало. Она готовила еду, убирала  в  доме,  помогала,
когда надо было, Крейону и Ратасу  во  время  опытов.  Девушка  привела  в
порядок запущенный огород возле их жилища, научилась  в  редкие  свободные
часы стрелять из лука, оставленного кем-то из ночных  гостей,  что  иногда
наведывались к ним, и порой отправлялась на охоту. У нее был меткий  глаз,
и никогда не возвращалась она с пустыми  руками.  Охота  не  приносила  ей
особого удовольствия, но давала хоть  какую-то  возможность  разнообразить
стол, потому что друзья Ратаса снабжали их весьма скромными припасами.
     Время от времени по ночам их дом наполнялся детскими голосами.  Эрлис
знала уже, что детей, которым не исполнилось  еще  десяти  лет,  Сутар  не
трогал, иначе они  могли  бы  сойти  с  ума  и  погибнуть.  Именно  потому
однодумцы Ратаса старались во что бы  то  ни  стало  вывести  из  Грестора
мальчишек и девчонок, которые близко подошли к опасному возрасту. Здесь, в
этом доме среди скал, они отдохнут несколько  часов,  Эрлис  их  помоет  и
накормит, и они двинутся дальше, через горный перевал, в Комину, куда  еще
не простерлась власть Сутара. Ратас хотел со временем переправить туда  же
Эрлис и Крейона, тем более  что  Крейон,  как  выяснилось,  был  родом  из
Комины. "Тут убежище  пока  надежное,  -  говорил  Ратас,  -  но  я  смогу
вздохнуть спокойно лишь тогда, когда вы будете далеко отсюда".
     Приставить к дому охрану он не мог: людей и так не хватало.  Но  было
условлено,  что  в  селении,  расположенном  ниже  их  укрытия,  в  случае
опасности зажгут сторожевой огонь - столб дыма известит, что  надо  бежать
дальше в горы, потому что держать оборону было бы слишком  трудно.  Больше
всего надежд возлагалось на то, что враги не скоро узнают, кто  скрывается
в маленьком домике в горах.
     Наконец первая партия игл с ядом была готова, и Ратас сам  понес  их.
Они не знали, куда он отправился и скоро ли вернется. Ратас приучил их  не
задавать лишних вопросов: чем меньше знает один, тем безопаснее для  всех,
и хотя у них есть теперь средство спасения на  случай  крайней  опасности,
всего предвидеть невозможно.
     И все же Эрлис не удержалась и стала расспрашивать Крейона, что ему о
Ратасе известно.  Крейон  в  ответ  лишь  улыбнулся  и  задумчиво  покачал
головой. Но Эрлис не угомонилась и  на  следующий  день.  Смутные  догадки
бродили в ней, и она искала их подтверждения.
     - Ты напрасно ждешь от меня ответа, девочка, - сказал ей Крейон. -  Я
ни разу не задавал ему вопросов, кто он, откуда  пришел,  почему  знает  и
умеет то, что не знает и не умеет никто из нас, а сам  он  не  заводил  об
этом речи. Мне почти ничего не известно о нем,  понимаешь?  Но  он  немало
времени прожил с нами, и я знаю теперь его.
     - Ты говоришь, что знаешь его. Ну так скажи мне, какой же он?
     - Какой он? Он -  верный,  девочка.  Ни  преграды,  ни  опасности  не
остановят его, когда надо выручать друзей из беды. Ничто не  заставит  его
тогда свернуть с пути, отступить от своей  цели.  Слово  его  твердо,  как
сталь, из которой выкован его меч. А еще он сильный. Не только в схватке с
врагом. Ты подумай только, какую силу надо иметь, чтобы взвалить  на  свои
плечи тяжесть судьбы  всего  Грестора?  Кто  еще  осилил  бы  такой  груз?
Спрашиваешь, какой он? Он - добрый. Он  ненавидит  все,  что  несет  людям
страдания. Все боли мира сошлись в его сердце.
     Эрлис завороженно слушала. Как он говорит! Сама она никогда не  нашла
бы нужных слов, хотя и чувствовала в Ратасе  все  то,  о  чем  только  что
сказал Крейон.
     Ратас вернулся невеселый. "Твое изобретение  выдержало  испытание,  -
сообщил он Крейону. - Но, право же, странно было  бы  нам  слишком  сильно
этому радоваться". Они снова с головой ушли в работу. Эрлис не спрашивала,
над чем сейчас они трудятся, а они не объясняли. Все было, как  и  раньше,
но девушка неожиданно почувствовала себя обиженной. Она  старалась  теперь
поменьше бывать дома. Утром, приготовив на  целый  день  еду,  уходила  на
охоту и бродила среди скал до темноты. Иногда странная тоска охватывала ее
с такой силой, что слезы выступали на глазах. Отчего  становилось  ей  так
горько, так нестерпимо тяжело? Да еще и проклятая  посуда,  как  когда-то,
начала выскальзывать у нее из рук!..

                                   VII

     Вита  решительно  вскочила  с  тюфяка  и  толкнула   хлипкую   дверь.
Чернобородого она увидела сразу. Он сидел на широкой скамье и  смотрел  на
нее так, словно давно ожидал, когда же  она  проснется.  Девушка  невольно
принялась  обеими  руками  приглаживать  растрепанные  со  сна  волосы   и
одергивать платье - хорошо, хоть из немнущейся ткани сшито!  Любая  другая
одежка тот еще вид имела бы после всех этих передряг.
     Наконец-то  она  могла  как  следует  рассмотреть  своего  спасителя.
Напряжение и тревога сошли с его лица,  и  теперь  оно  казалось  ей  даже
веселым. При тусклом свете, падавшем откуда-то сверху,  видны  были  седые
нити, проглядывающие в смолянистых волосах, а в глазах скользил все тот же
стальной отблеск, только он теперь  стал  мягче,  как  будто  лезвие  меча
опустили в воду. Чернобородый поднялся ей навстречу и приветливо спросил:
     - Кэ рето вайон?
     - Вита.
     Наверное, на лице ее отразилось  такое  изумление,  что  чернобородый
засмеялся. Поразило  девушку  не  то,  что  он  заговорил  -  что  же  тут
странного? - непостижимым было другое: она понимала его слова! Он спросил:
"Как твое имя?", она машинально ответила ему и лишь потом  удивилась.  Как
он это сделал? Девушка ничуть не сомневалась, что  осуществить  такое  мог
только ее спаситель.
     - Это объясняется просто, - ответил на ее немой вопрос  чернобородый.
- Полагаю, ты слыхала про обучение во сне?
     - Кэ рето вайон? - в свою очередь спросила Вита, и ей показалось, что
не она, а кто-то другой произнес эти слова.
     - Меня зовут Ратас. Ты скоро будешь дома. Не бойся.
     - А я и не боюсь, - Вита задиристо фыркнула и  презрительно  сморщила
нос. Собственный голос перестал казаться ей чужим.
     - Вот и хорошо.
     Ратас указал ей на низенький столик.
     - Тут ты найдешь все, что нужно для умывания. Вон лежат твои вещи,  -
он кивнул на широкую скамью у стены. - А я сейчас принесу тебе поесть.
     С этими словами он  вышел,  и  Вита  осталась  одна.  Обвела  комнату
взглядом. Грубая деревянная мебель, земляной пол, посыпанный травой. Тесно
и неуютно, к тому же эта  полутьма...  Она  вздохнула,  достала  из  сумки
гребень и зеркальце, причесалась, затем долго, с  наслаждением  умывалась,
словно хотела смыть с себя следы недавних приключений. Вита  уже  вытирала
лицо  и  руки  полотенцем,  когда  вернулся  Ратас  с  большим  деревянным
подносом.
     - Завтрак, обед или ужин? - засмеялась она. - Впрочем, для смертельно
голодного человека это не имеет значения.
     Острый сыр, похожий на брынзу, круглые лепешки, совсем  как  те,  что
пекла Витина бабушка, яблоки... Пока  девушка  молча  поглощала  все,  что
стояло перед нею, вошла женщина под синим покрывалом. Она  протянула  Вите
кувшин и сказала:
     - Тут вода из целебного источника. Выпей, и к тебе вернутся силы.
     Голос  почему-то  показался  Вите  знакомым.  Она  подняла  глаза  на
говорившую - покрывало прятало нижнюю часть ее  лица,  видны  были  только
глаза. Странно, где она могла слышать этот голос? Во сне, что ли?
     - Вот Эрлис, Вита, - сказал Ратас. - Она побудет пока с тобой.
     - А ты?
     - Я не могу долго оставаться здесь. Надо  действовать,  и  как  можно
быстрее. На долгие разговоры времени у нас нет. Я попытаюсь объяснить тебе
лишь самое главное и сложное.
     - Садись возле меня, - Эрлис устроилась на скамье около стены. - Тебе
доведется услышать много неожиданного и чудного.
     Вита села, заметив, как пытливо вглядывалась в нее  Эрлис.  Вот  еще!
Что в ней особенного? Платье, что ли?
     - Представь себе, - начал Ратас, - что  существует  множество  миров,
которые образовались в одной исходной  точке  и  развиваются  параллельно.
Можно сказать, что это варианты одного и того же мира - так  много  в  них
общего. Однако у каждого из них есть и свои особенности, они не  близнецы,
но родные братья. Где-то произошло отклонение, и события в том или  другом
месте  начинают  складываться  иначе,  хотя  общее  направление   развития
остается постоянным  -  вот  как  река,  которая  непременно  найдет  себе
какое-нибудь русло, чтобы течь к морю. И ты сейчас оказалась  в  одном  из
таких миров, который, относительно твоего родного мира, является одним  из
вариантов его прошлого.
     Вита захлопала глазами.  Ну  и  ну!  Невероятно...  Вот  тебе  случай
взглянуть так близко на прошлое, ну хотя бы на один из вариантов прошлого,
как говорил Ратас, - тебе, девчонке, помешанной на истории!  Однако  столь
многообещающая перспектива не вызвала у  нее  бурного  энтузиазма.  Что-то
неуютно  и  одиноко  в  этом  мире  ей,   насильно   оторванной   какой-то
безжалостной силой от всего родного, теплого, близкого...
     Эрлис обняла ее за плечи.
     - Не вешай нос, сестра! Все пойдет на лад, вот увидишь.
     - Мир, в котором ты сейчас оказалась, - продолжал Ратас, - мы назовем
Грестор, потому что именно так зовется тот город, по  улицам  которого  ты
недавно ходила. Но есть еще один мир - будем звать его Эритея,  -  который
намного опередил во времени  не  только  Грестор,  но  и  твою  родину,  и
является относительно них...
     - Одним из вариантов их будущего? - перебила Вита.
     - Верно. И тот, кого ты видела вчера в  золотой  ладье,  пришел  сюда
именно из этого мира - из Эритеи. Он прячется за страшной маской власти  и
кары. А мы - мы хотим положить конец его власти,  которая  несет  здешнему
народу непоправимые беды. В руках у нового  правителя  -  прибор,  который
дает ему возможность переходить из одного  параллельного  мира  в  другой.
Видно, Грестор и те скромные развлечения, которые оказались тут к  услугам
новоявленного божества, показались ему ничтожными  или  быстро  наскучили.
Вот он и решил продолжить свои путешествия. Полагаю, в одном из  миров  он
увидел тебя и, возвращаясь, захватил с  собой.  Я  не  могу  пока  сказать
точно, зачем ты ему понадобилась. Но мы помешали ему, потому что нам стало
известно заранее, куда именно он вернется. Мы устроили там  засаду.  Чтобы
победить Грозного бога Бисехо, или же Сутара - это его  настоящее  имя,  -
нам необходимо захватить атерон - тот прибор,  с  помощью  которого  можно
перемещаться в параллельных мирах. Слишком далеко зашло дело в Гресторе  -
чтобы вернуть все на свои места,  необходимо,  вмешательство  Эритеи.  Нам
нужна помощь, сами мы не справимся. Прибор этот, к сожалению, невелик, его
легко переносить с места на место и несложно спрятать. Поэтому  нам  никак
не удается им завладеть. На этот раз мы были близки к цели, но  не  успели
справиться с охраной. Сутар вернулся раньше, чем мы ожидали, и не один,  а
с тобою. Ты была без сознания. Увидев, что его воинам  приходится  солоно,
Сутар бросил тебя и сбежал на  своей  ладье,  унося  с  собою  драгоценный
аппарат. Ну а мы продолжали бой, пока не отбили  тебя.  Думаю,  дальнейшие
события тебе теперь более понятны. Все остальное ты узнаешь от Эрлис.  Она
расскажет тебе свою историю, и тебе станет ясно, кто такой Грозный  бог  и
почему мы боремся против него. А теперь мне пора.
     - Но ты еще придешь сюда?
     - Тут ли, в  другом  месте,  но  мы  непременно  увидимся.  Помни,  я
пообещал, что ты снова будешь дома, а  мое  слово  чего-нибудь  да  стоит.
Правда, Эрлис?
     Эрлис кивнула головой в знак согласия, покрывало сдвинулось,  и  Вита
заметила,  что  ее  правую  щеку  пересекает  извилистый   шрам,   который
начинается от скулы и теряется на шее. Эрлис перехватила взгляд девушки  и
быстро вернула покрывало на место. В глазах ее метнулось мрачное пламя.
     - Это - метка Грозного бога, - сказала она. - Я расскажу тебе, как ее
получила.

                                   VIII

     Однажды утром Ратас отыскал Эрлис на огороде.
     - Идем со мною, я хочу тебе кое-что показать.
     Он провел девушку мимо комнаты, где они с Крейоном обычно работали, и
открыл дверь в другую, маленькую угловую комнатушку, куда Эрлис давно  уже
не заглядывала. Первое,  что  бросилось  ей  в  глаза  -  детские  личики,
серьезные и забавные, смеющиеся и сердитые, настороженные и  доверчивые...
Все они были очерчены скупыми и точными линиями углем на белой глади стен.
     Эрлис переводила широко раскрытые глаза с одного рисунка на другой.
     - Ратас, - прошептала она удивленно, - ведь это же те  дети,  которых
вы забирали из Грестора, я помню их... Но  кто  же...  -  внезапно  пришла
догадка: - Неужели ты?
     Ратас улыбнулся, и она поняла, что не ошиблась.
     - Тебе понравилось?
     - Еще бы! Как только тебе удалось так...
     Но он не дал ей договорить.
     - Погляди-ка теперь туда, Эрлис.
     В  промежутке  между   окнами   девушка   увидела   большое   цветное
изображение. Она подступила  ближе,  чтобы  рассмотреть  его,  и  тихонько
охнула.
     На фоне тревожно-серого  грозового  неба  стояла  женщина  в  голубом
одеяньи.  Все  тело   ее   напряглось,   сопротивляясь   бешеному   ветру,
развевавшему длинные светлые волосы. В зеленых прозрачных  глазах  застыли
несказанная печаль и  щемящая  нежность,  отчаянное  упрямство  и  детская
беззащитность... Где взяла она силы выдержать удар огня, упавшего с  неба,
к которому обращено было  ее  прекрасное  лицо?  Пылающий  зигзаг  молнии,
повторяя очертания шрама, пересекал правую щеку, и нижним концом  упирался
в сердце.
     Эрлис робко протянула руку, пальцы  ее  коснулись  стены,  и  на  них
остался  слабый  отпечаток  краски.  Она  растерянно  отдернула   руку   и
оглянулась на Ратаса.
     - Что это?..
     - Разве не узнаешь?
     - Нет, нет, - девушка замотала головой. - Быть не может... Да я...  У
меня и платья такого отродясь не бывало...
     Понимала, что произносит какие-то глупые, ненужные слова,  но  ничего
не могла  с  собой  поделать:  она  впервые  увидела  себя  со  стороны  и
растерялась от наплыва противоречивых чувств.  Неужто  и  впрямь  она  так
хороша? И только подумала об этом, как  острая  боль  обожгла  щеку,  хотя
никто не трогал рубца. Молния на рисунке пересекала лицо, не искажая  его.
А вот настоящий шрам... И рука ее невольно потянулась закрыть щеку.
     - Ты уже здесь, Эрлис? -  раздался  с  порога  голос  Крейона.  -  Ты
видела? Я в живописи немного разбираюсь, но это совсем не похоже  на  все,
что мне раньше встречалось. Кто  бы  мог  подумать,  что  Ратас...  и  так
быстро... Это настоящее чудо!
     - То, что на стене, еще не чудо, - возразил ему Ратас. - Ты  к  Эрлис
приглядись повнимательней, Крейон. Найдется ли на свете такая  гроза,  что
заставила бы ее отступить, и молния такая, что опалила бы ей душу? Вот где
настоящее, живое чудо!
     При последних его словах Эрлис вспыхнула - и бросилась прочь из дома,
туда, в скалы, где знала каждую щель и где  хотела  сейчас  спрятаться  от
всего света.
     Отчего ж она плакала? Ратас не сказал ничего такого, что могло бы  ее
задеть, напротив, так красиво о ней никто еще не говорил...  даже  тетушка
Йела...  Что  же  она  не  обрадовалась,  а  сникла,  что  ж  ей   убежать
захотелось?..
     - Вот ты куда спряталась, - Ратас стоял за ее спиной. - Я  знал,  где
тебя искать. Эрлис торопливо утерла слезы. Второй раз  за  этот  день  она
почувствовала острую, пронзительную  боль  в  щеке,  как  будто  ее  снова
кромсал кинжал. Девушка изо всех сил притиснулась лицом  к  камню,  словно
хотела уничтожить, стереть рубец...
     - Знал, где искать... - повторила она глухо  и  вдруг  встрепенулась,
заговорила горячо, быстро, глотая слова: - Ты же все знаешь и все  умеешь!
Помоги мне! Что со мною случилось? Я так больше не могу...
     Ратас положил плащ на выступ утеса и сел. С  замирающим  сердцем  она
ждала, что же он ответит.
     - Ничего  страшного  не  произошло,  поверь  мне,  Эрлис.  Просто  ты
становишься взрослой. Ты словно рождаешься вновь, а это всегда мучительно.
Нет у тебя ни матери, ни сестры, ни даже подруги - они лучше меня все тебе
объяснили бы, утешили, дали совет... Я же привык больше к  мечу,  а  не  к
таким разговорам. Единственное, что я мог сделать для тебя, - эта картина.
Я назвал ее "Меченая молнией". Мне давно уже хотелось,  чтобы  ты  увидела
себя глазами других, чтобы ты знала цену  себе,  Эрлис.  Мышатник,  из-под
обломков которого тебя когда-то вытащили,  успел  наложить  на  тебя  свой
отпечаток. Он не сумел приглушить ни  твоего  ума,  ни  твоих  чувств,  но
почему ты так боишься поверить в собственные силы? Как  будто  разбежишься
для прыжка - и вдруг остановишься в испуге. Тот крохотный  серый  мышонок,
что прячется  в  тебе,  время  от  времени  поднимает  голову  и  начинает
нашептывать, будто ты не способна ни на что большое и прекрасное. Не  верь
мышонку, Эрлис! Когда он снова подаст голос, взгляни на "Меченую молнией".
Там ты - настоящая, запомни.
     - Но я хотела бы увидеть себя не только на рисунке. Последний  раз  я
смотрелась в зеркало в Гресторе...
     Ратас молча протянул ей маленькое зеркальце - он предусмотрел и  это.
Эрлис долго, с каким-то горьким удивлением рассматривала  свое  отраженье,
то поднося руку со стеклышком к самым глазам, то отодвигая ее подальше.
     - Хватит! - не выдержал наконец Ратас. - Это просто-напросто  стекло,
в нем ты всего не увидишь.
     Эрлис вздохнула и возвратила ему зеркальце.
     - Еще в тот день, когда я впервые увидел тебя, мне показалось, что не
одна лишь преданность Крейону повела тебя за  ним  и  толкнула  на  кинжал
Турса, - Ратас положил руку ей на плечо. - Да,  в  Гресторе  сейчас  время
ненависти, девочка.  Но  ненавистью  мы  никогда  не  изменим  мир.  Чтобы
творить, нужна любовь. Я всем сердцем хочу, чтобы вы были счастливы - ты и
Крейон. Может, моя картина поможет вам лучше понять друг друга. Только это
очень трудно, Эрлис, - любить, когда время ненависти  еще  не  миновало  и
никто из нас не знает, что ждет его завтра.
     - Ратас, - сказал она тихо, - я  и  вправду  вела  себя,  как  глупый
ребенок. Прости. Давай вернемся домой. Крейон, наверное, тревожится...
     Да, "Меченая молнией" изменила в ней что-то.  Эрлис  ощущала  в  себе
неизъяснимую нежность ко всему на свете. Солнце никогда еще не было  таким
щедрым, а травы - такими  буйными,  и  даже  холодные  серые  скалы  стали
приветливее. Девушке хотелось обнять весь этот широкий  мир,  найти  самые
добрые, самые ласковые слова для каждой  птицы,  деревца,  облачка...  Она
убрала подальше лук и стрелы: все-таки женщине охотиться ни к лицу.
     Ратас вновь куда-то исчез, и Крейон впервые позволил  себе  несколько
дней отдыха.
     Таким Эрлис его еще не видала. Было что-то трогательное в том, как он
радовался чистой и холодной, до ломоты в зубах, родниковой воде, мотыльку,
кружащему над головой, причудливой скале, очертаниями напоминающей конскую
голову, птичьей песне...
     С тех пор как они были вместе, Эрлис не могла  припомнить  ни  одного
дня, да что там - часа, когда Крейон  сидел  бы  сложа  руки.  Отдыхал  он
только во время сна. Сколько же лет трудился он так? А теперь он  чуть  ли
не целый день пролежал в траве, глядя в небо и прислушиваясь к чему-то еле
слышному, доступному ему одному.
     На следующее утро он разбудил ее ни свет ни заря.
     - Хочешь встретить восход солнца, Эрлис?
     Они сидели на пороге домика и смотрели, как  яркие  и  чистые  краски
рассвета сменяют ночную тьму.
     А к вечеру небо  нахмурилось,  и  девушка,  чтобы  успеть  до  дождя,
попросила Крейона помочь ей перенести к дому хворост,  который  собрала  в
ближней рощице. Однако дождь все-таки застал их по  дороге  домой.  Крейон
бросил хворост на землю и укрыл ее своим плащом. Эрлис положила голову ему
на плечо и думала об одном: вот если бы этот дождь никогда не кончался! Но
дождь кончился, после него похолодало; они затопили в доме и сели у огня.
     Эрлис вспомнился Мышатник, где, греясь у очага, она слушала  вечерами
сказки и рассказы старших ребят о своих приключениях, в которых,  как  она
теперь понимала, тоже было немало сказочного. Крейон  словно  почувствовал
ее настроение:
     - Такими вечерами хорошо сказки рассказывать.
     - Когда же я в последний раз сказку слыхала? -  задумалась  Эрлис.  -
Наверное, еще у тетушки Йелы...
     И тихим, загадочным голосом, как тетушка Йела  когда-то,  она  начала
повесть о девушке-птице, потом - о семерых братьях и их сестре, потом  еще
и еще... Она сама не знала, откуда бралось в ней все это, давно, казалось,
позабытые слова пришли вдруг  сами,  и  никогда  ее  речь  не  лилась  так
свободно.
     - Говори еще, - попросил Крейон, когда она замолчала. -  Я  вспоминаю
детство...
     - Нет, теперь твоя очередь!
     - Ну ладно, будь по-твоему. Только не знаю, понравится  ли  тебе  моя
сказка...
     Эрлис слушала его  внимательно,  стараясь  не  пропустить  ни  слова.
Вначале она и впрямь приняла все  за  сказку,  но  потом  у  нее  возникла
несмелая мысль, которая все крепла и крепла: никакая это не сказка! Это  -
о нем самом. Никогда раньше не вспоминал он, где и как жил  до  того,  как
перебрался в Грестор. А сейчас он вновь  увидел  перед  собою  те  далекие
годы...
     Начиналось все и вправду по-сказочному: жили-были муж и  жена,  и  не
было у них детей... То есть дети у них рождались, но  все  они  пришли  на
свет прежде срока и умерли в малолетстве. Когда же  похоронили  четвертого
ребенка, то решились они пойти к старику-чародею,  который  жил  высоко  в
горах. И сказал чародей, что родится у них сын, и что вырастет он  крепким
и здоровым, если пообещают они отдать парня ему  в  науку.  Родился  пятый
сын, и старик забрал его к себе... А когда вырос  он,  то  начал  исцелять
людей от различных недугов и такого достиг в том искусства, что  прославил
свое имя. Из дальних сторон приходили к нему люди с надеждой на исцеленье.
Он женился на самой красивой девушке своего города. И казалось, что судьба
к нему добра. Но потом в один год все  изменилось.  Отец  молодого  лекаря
погиб во время наводненья. Вскоре умер и учивший его лекарскому  искусству
старик, которого считал он вторым отцом. А его прекрасная супруга полюбила
другого, потому что выходила замуж не за него -  за  его  славу.  И  тогда
оставил он все: город, в котором прошла его молодость, свою жену,  дорогие
сердцу могилы обоих отцов - родного и названного  -  и  пошел  куда  глаза
глядят вместе со старенькой матерью, она одна только и осталась у него.  А
люди говорили: потому  не  было  ему  добра,  что  спасли  его  с  помощью
колдовства, хотели судьбу обмануть, вот она и мстит ему теперь.
     Целый год бродил он  по  стране,  изменив  имя  и  нигде  надолго  не
останавливаясь, и, лишь когда прошел установленный срок  и  жена  его,  не
имея о нем известий,  смогла  выйти  замуж  за  другого,  он  поселился  в
Гресторе, подальше от родной  Комины  и  женщины,  которую  долго  не  мог
позабыть.
     - Невеселая у меня вышла сказка, Эрлис. Твои были лучше...
     Дрова прогорели, в комнате стемнело, и Эрлис рада была, что Крейон не
видит сейчас ее лица. Отчего все так несправедливо, отчего  все  эти  беды
достались ему  -  такому  доброму,  такому  умному,  такому  сильному?  Ей
хотелось крикнуть сейчас так, чтобы эхо раскатилось среди скал: "Да  разве
можно не любить тебя - такого?"  Вместо  этого  она,  всхлипнув,  ткнулась
носом ему в грудь и прошептала: "Я никогда, никогда тебя не оставлю!"
     - Ты плачешь, маленькая? - Он осторожно коснулся лица девушки.
     Эрлис взяла его руку в свои и прижалась здоровой щекой к ладони.
     - Я уже не маленькая, Крейон. Я давно выросла... А ты и не заметил.
     Мир наполнился любовью. Эрлис, обделенная с детства теплом и  лаской,
сама не понимала, откуда в ней столько  нежности.  Они  с  Крейоном  могли
говорить о самых простых, самых будничных вещах, но каждое  слово  звучало
признанием в любви, а каждый взгляд, каждое движение приобретали  значение
события, способного изменить целую жизнь.
     Однако уже на четвертый день Эрлис проснулась  и  почувствовала,  что
Крейон не спит -  и  не  спит  давно.  В  свете  утра  видно  было,  каким
отрешенным и сосредоточенным стал его взгляд. Она поняла,  что  случилось,
она ожидала этого, но не думала, что так быстро...
     - Эрлис, Эрлис, - сказал он, - недаром тебя называли счастливицей. Ты
и вправду приносишь счастье. И не мне одному, нет... Мне кажется, я  нашел
решение!  Среди  ночи  я  вдруг  проснулся  -  наверное,  оттого,  что  ты
зашевелилась, - и уже не смог заснуть.  И  вот,  пока  лежал  без  сна,  я
вспомнил... Давно когда-то мой учитель  рассказывал  мне  о  мудрецах,  из
страны Хэл. Они в совершенстве умели владеть  своим  телом  и  проделывали
удивительные вещи. Ну, например, по  собственному  желанию  замедляли  или
убыстряли биение сердца, подолгу  обходились  без  пищи...  Они  научились
управлять своим телом и своим разумом и  потому  не  страшились  болезней.
Грозный бог был бы бессилен перед ними, он не смог бы их одолеть. А теперь
смотри, что происходит у нас. Одни бегут, стараясь  спасти  себя  и  своих
детей от власти Бисехо-Сутара, другие выбирают смерть,  чтобы  не  предать
своих друзей, третьи надевают желтые плащи и золотые  шлемы,  чтобы  нести
новые беды своим соотечественникам, четвертые - четвертые утрачивают разум
и волю и попополняют послушное стадо правителя... Четыре пути, и  ни  один
из них не выводит из тупика, в который мы  попали.  Неужели  мы  настолько
ослабели, отупели, выродились, что  не  способны  восстать  против  зла  и
должны лишь покориться или погибнуть?.. Кажется мне, что должен  быть  еще
один путь, пусть он нелегок, но приведет к победе: найти в себе самом силы
для отпора и для защиты. Научиться так закалять  свой  разум,  свою  волю,
чтобы никакой захватчик, подобный Сутару, не  мог  их  сломить.  Я  увидел
начало этого пути, когда вспомнил о мудрецах из страны Хэл. Они не считали
человека   ничтожеством,   как   Сутар,   они    вели    его    по    пути
совершенствования... И если Ратасу не удастся в ближайшее  время  сбросить
Сутара с трона, то у нас все равно  появится  надежда.  Пусть  никогда  не
найдут способа вернуть разум и душу тем, кого искалечил  Грозный  бог.  Но
наших детей нужно не просто прятать от него - рано или поздно он может  их
отыскать, - а научить противостоять  ему,  дать  им  оружие  для  успешной
борьбы с ним. Я должен проложить хотя бы начало этого пути, за мною пойдут
и другие, и это приблизит час падения Грозного бога. Ты понимаешь, Эрлис?
     - Даже не верится, - тихо сказала она и покачала головой.  -  Неужели
все это когда-нибудь кончится?
     - Кончится, непременно кончится, маленькая моя! И тогда я увезу  тебя
в Комину. Мы никогда не расстанемся...
     Эрлис прижалась к его плечу и  закрыла  глаза.  Как  хорошо  было  бы
уехать с ним далеко-далеко и зажить так, как  она  никогда  еще  не  жила:
никого не боясь, ни от кого не прячась... Может, это и  сбудется,  недаром
ведь она всегда так верила  в  Крейона.  Что  поделаешь,  беззаботные  дни
кончились, он снова вернулся к своей работе, но иначе и быть не могло.  Ей
придется привыкать  к  этому...  Сейчас  она  чувствовала  себя  старше  и
умудренней, чем Крейон и даже чем мудрецы страны Хэл.
     - Моя помощь тебе сегодня понадобится? - спросила она.
     - Вряд ли. Я хочу разобрать свои книги,  там  должно  быть  несколько
трактатов, в которых упоминается о том, что  я  тебе  рассказал.  Надо  их
отыскать, но с этим я и сам справлюсь. Разве что завтра... - добавил он  и
как-то виновато взглянул на Эрлис.
     Она только улыбнулась. Можно было и  не  спрашивать  об  этом.  Эрлис
знала, что, когда  новая  идея  завладевала  умом  Крейона,  он  стремился
остаться в одиночестве. Не надо его отвлекать. Ей пора уже отправиться  на
охоту. Нужны свежие припасы. Праздник кончился, настали будни...
     На пороге она поцеловала Крейона, а дойдя до поворота,  обернулась  и
махнула ему на прощанье рукой.
     Счастливые, они забыли о ненависти, подстерегавшей  на  каждом  шагу.
Крейон так зарылся в книги, что не заметил приближения  воинов  Сутара,  а
Эрлис, охотясь,  забралась  в  заросли  и  слишком  поздно  увидела  огонь
сигнального костра. Как она мчалась назад! Но  во  дворе  уже  хозяйничали
золотые шлемы. Из-за скалы хорошо было видно, как они выносили инструменты
и приборы Крейона, его книги и записи, тащили  для  чего-то  даже  стулья.
Самого Крейона нигде не было.
     Рубец на щеке запылал огнем. Глаза были сухи, сухо стало в  горле,  и
сердце, казалось,  остановилось,  она  не  ощущала  его  ударов.  Движения
сделались точными и четкими. Эрлис отложила добычу в  сторону,  умостилась
половчее среди скал, пересчитала стрелы. Прежде всего - попасть в  вожака.
Определить,  кто  он,  несложно.  Она  не  имеет  права  промахнуться.  На
остальных у нее все равно не хватило бы стрел, но Эрлис знала,  что  такие
отряды состоят в основном из тех, кто утратил собственную волю и  способен
лишь выполнять приказы. Они растеряются и разбредутся, если  некому  будет
ими командовать. Чтобы  действовать  наверняка,  она  достала  из  складок
одежды иглу и своим волосом прикрутила ее к  острию  стрелы.  Прицелилась.
Впервые ей доводилось целиться в человека.
     Расчеты оказались верными. Когда упал вожак, а потом несколько воинов
из тех, что несли вещи, остальные  в  панике  бросились  наутек,  даже  не
попытавшись установить,  откуда  же  летят  стрелы.  Эрлис  подождала,  не
вернется ли кто из воинов, и медленно, словно на казнь, двинулась в дом.
     Эрлис нашла Крейона в той  комнате,  где  была  картина,  и  "Меченая
молнией" смотрела на него со стены. Эрлис опустилась на колени.  Глаза  ее
видели только смертоносную иглу в запястье любимого. Она не знала, сколько
времени просидела так, словно неживая. Ненависть - черная, дикая, тяжелая,
лютая ненависть разгоралась в ее душе неудержимым пламенем, уничтожая  все
другие чувства. Пепел заполнил ее всю, она стала легкой и звонкой,  словно
стрела, нацеленная на врага. Ратас говорил: "Найдется ли  на  свете  такая
гроза, что заставила бы ее отступить, и молния такая, что  опалила  бы  ей
душу?" А она ощущала себя сейчас сожженной дотла руиной, в которую никогда
не вернутся прежде жившие здесь люди... Будь у нее еще одна игла,  она  не
замедлила бы пустить ее в ход. Но иглы не было.
     Скрипнула дверь, за спиной у нее послышались шаги. Она обернулась. На
пороге стоял Ратас.
     - Если б я умел летать, Эрлис, -  сказал  он,  -  я  не  опоздал  бы.
Проклятое время ненависти!

                                    IX

     Эрлис окончила свой рассказ. Было тихо и  темно,  и  в  углу  шуршали
мыши. Вита не решалась нарушить молчание. Эта странная женщина  из  чужого
мира, недавно еще такая далекая от нее, стала сейчас такой родной,  словно
сестра. Меченая молнией... Ей так хотелось сказать Эрлис что-то хорошее  и
ласковое, но нужные слова не приходили, а она боялась обидеть ее  гордость
неуместной жалостью.
     Вдруг что-то со стуком покатилось по полу. Эрлис порывисто вскочила и
наклонилась.
     - Сигнал тревоги, - она подняла  с  пола  и  показала  Вите  камешек,
обвитый красной ниткой. - Его вбросили снаружи в дымоход. Ратас  дает  нам
знак - сам или через кого-то из  своих  посланцев.  Нужно  уходить  отсюда
побыстрее!
     Вита привычным движением бросила сумку на плечо и накинула плащ  так,
как учил ее Ратас.
     - Будешь идти за мной, - сказала Эрлис, - так, чтобы не  терять  меня
из виду. Двигайся не слишком быстро, но и не слишком  медленно,  тогда  не
будешь обращать на себя внимания. И не бойся ничего. Ратас  и  его  друзья
знают, что мы оставляем убежище, и прикроют нас.
     - Я не трусиха, - отозвалась Вита.
     - Каждый может ощутить страх, и в этом нет  ничего  зазорного.  А  уж
дальше все зависит от тебя: или ты одолеешь страх, или страх осилит тебя.
     Они поднялись по шаткой лесенке на поверхность (их укрытие  оказалось
чем-то  вроде   землянки,   вырытой   посреди   развалин),   прошли   мимо
полуразрушенных домов.  "Это  после  черной  лихорадки  они  остались",  -
шепнула Эрлис. Возле последнего дома Вита остановилась, а Эрлис, как они и
договорились, пошла вперед.  Через  несколько  минут  и  Вита  ступила  на
мостовую. Сердце сильно стучало, но вскоре она успокоилась.  Ведь  впереди
беспечной и легкой походкой, словно и знать не знала ни о какой опасности,
шла Эрлис. Одинокие прохожие равнодушно шли мимо.
     Это была другая улица, не та, по которой  вел  ее  Ратас,  -  мощеная
камнем, и дома добротнее и нарядней. Однако и тут  резал  глаза  такой  же
пестрый хаос.
     Эрлис дошла до перекрестка и  завернула  за  угол  большого  красного
дома. Вита ускорила шаг - и вдруг  наткнулась  на  воинов  в  знакомых  ей
золотых шлемах. Они не делали попыток задержать ее, просто стали у нее  на
пути и окружили девушку плотным кольцом. Как Крейона, мелькнуло в  голове.
Что делать? Сквозь кольцо воинов не прорваться, а если бы это  и  удалось,
Бита все равно не знает, куда бежать. Она попала в ловушку. Видно, Грозный
бог успел перехватить посланца Ратаса... Воины шаг за шагом  наступали  на
Виту, оттесняя ее от улицы, которой пошла Эрлис.
     Девушка попятилась - и натолкнулась на высокого  человека,  незаметно
выросшего у нее за спиной.  Властным  движением  он  сбросил  покрывало  с
головы Виты. Глаза его так и впились в девушку, казалось,  они  просверлят
ее насквозь, тонкие губы кривила усмешка. Желтый плащ  с  красной  каймой,
длинный нос... Внезапно Вита поняла, кто перед нею, и от ужаса у нее  ноги
отнялись: Турс, безжалостный Турс, тот, кто оставил шрам на лице Эрлис!
     Турс заметил ее испуг и коротко хохотнул. Это помогло Вите справиться
с собой. Она спокойно выдержала взгляд Турса и ровным, неторопливым  шагом
двинулась за ним.
     Хоть никто им, казалось бы, не угрожал. Турс,  искоса  поглядывая  на
Виту, для чего-то вытащил меч из ножен.  Луч  заходящего  солнца  упал  на
него, и  Вите  вспомнились  глаза  Ратаса,  в  которых  вспыхивал  отблеск
стального лезвия. Где он сейчас? Как хотелось ей поверить  в  то,  что  он
опять ее освободит. Но когда Ратасу станет известно, что она  оказалась  в
западне? И куда теперь ведут ее? Наверное, в замок  Грозного  бога  -  вон
высятся четыре башни на фоне вечернего неба...
     Часовые возле входа приветствовали  Турса,  трижды  ударив  мечами  о
щиты. Тяжелая дверь со скрипом закрылась, и у Виты мороз пробежал по коже.
В глубине души она надеялась, что по дороге к замку ее отобьют, как тогда,
в подземелье... Трудно будет проникнуть за эти  крепкие  ворота,  каменные
стены! Нет, она должна полагаться только на себя.  Что  говорил  Крейон  в
последний свой день? Найти силы в себе  самом,  укрепить  свою  душу  так,
чтобы Грозный бог не имел над нею власти...  Неужели  Сутар  действительно
сможет сделать из нее все, что захочет? Неужели он такой  неодолимый?  Она
еще постоит за себя, она так просто не сдастся ему на милость!
     Воины остались во дворе замка, а Турс  повел  Виту  через  длиннейшую
анфиладу роскошно убранных покоев. В первых залах не  было  никого,  кроме
часовых у дверей, в последних же девушка увидела множество людей, умолкших
при ее появлении. В одежде их преобладали любимые цвета  Грозного  бога  -
желтый, красный, оранжевый.  Злая  и  решительная,  Вита  шла  за  Турсом,
которому кланялись эти важные господа. Сейчас наконец  она  увидит,  зачем
понадобилась Грозному богу...
     Вслед за Турсом Вита поднялась по ступеням из белого камня в огромный
затемненный зал. На полу лежал узкий коврик. Пушистый  ворс  глушил  шаги.
Вдруг яркий свет плеснул ей  в  глаза.  Девушка  прищурилась,  но  боковым
зрением успела заметить, как длинная тень Турса шмыгнула куда-то в сторону
и словно бы растаяла в стене. Прямо перед  нею  было  возвышение  в  форме
ступенчатой пирамиды, и вверху, на сияющем троне, сидел человек, одетый  в
ярко-желтые одежды с нашитыми на  них  золотыми  украшениями.  Голову  его
опоясывал  блестящий  узкий  обруч  с  красными.  Круглое  лицо   с   чуть
приплюснутым носом, такое заурядное, неприметное лицо, и ничего ужасного в
нем нет, хотя и  привлекательного  тоже...  Так  вот  как  на  самом  деле
выглядит Грозный бог!
     Сутар величественным жестом простер к ней руку и произнес:
     - Приветствую тебя в Гресторе, дочь Земли!
     Он говорил на ее родном языке! У Виты дрогнули губы.
     - Прости мне это волнение, правитель, - ответила она. - Я  так  давно
не слышала звуков родной речи.
     - Как твое имя, девушка?
     - Виктория, - ей не хотелось, чтобы Сутар называл ее Витой.
     - Красивое имя, хотя  и  необычное  для  нашего  слуха.  Я  -  Сутар,
властитель Грестора. Могуществу моему нет  границ,  Виктория,  и  если  ты
будешь верна мне и покорна, тебя ожидает невиданная награда.
     "Надо бы спросить,  что  это  за  награда,  -  подумала  Вита.  -  Он
полагает, будто  это  должно  меня  заинтересовать.  И  поддерживать  этот
напыщенный тон. Хорошо, что сызмальства начиталась исторических романов...
Мне  ведь  не  приходилось  еще  общаться  с  такими   высокопоставленными
особами".
     - Какая же это награда? - произнесла она вслух.
     - Об этом ты узнаешь в свое время. А сейчас, любезная  гостья,  скажи
мне, жестоко ли обошлись с тобою те негодяи, которые взяли тебя в плен?
     - Нет. Никто из твоих воинов не обидел меня ничем.
     Она нарочно сделала вид, что не поняла вопроса. Ясно же, не о  воинах
в золотых шлемах спрашивал Сутар.
     - Я веду речь не о них, - правитель снисходительно улыбнулся, -  а  о
тех, что держали тебя у себя. Где они тебя прятали?
     - В каком-то погребе или землянке среди развалин.
     - Ты смогла бы показать это место?
     - Вряд ли. Я ведь совсем не знаю вашего города.
     - Кто был там с тобой?
     - Со мною была женщина.
     - А больше с тобою никого не было?
     - Кажется, никого. Я плохо помню, все как, во сне...
     - Ты  расскажешь  мне  все,  что  сможешь  вспомнить,  Виктория.  Это
чрезвычайно важно! Преступники должны быть покараны.
     - Но они не причинили мне никакого зла!
     - Не причинили или не успели причинить?
     - Этого я не могу знать.
     - Зато знаю я. И не позволю обращаться так с моими гостями!
     - Ты говоришь, что я твоя гостья, правитель. Но разве  ты  звал  меня
сюда?
     - Да, признаю, это вышло случайно. Теперь  я  сделаю  все,  чтобы  ты
забыла об этом недоразумении.  Первая  из  числа  своих  соплеменников  ты
получишь возможность взглянуть на другой, отличный от Земли мир. О нет, ты
еще не знаешь его, ведь ты успела увидеть только  помойки  Грестора,  а  я
хотел бы показать тебе лучшее из того,  чем  я  владею.  Это  благодатный,
щедрый край, и люди тут добрые  и  смирные.  Народ  Грестора  заслужил  то
счастье, которое я ему даровал. Но сперва я попрошу тебя, девушка,  помочь
мне. Лишь ты одна можешь это сделать...
     Что-то мягкое начало обволакивать  Виту.  "Ты  устала,  бедное  дитя.
Вскоре ты отдохнешь, и тебе приснятся прекрасные, мирные сны... -  звенело
внутри ее. - Но сейчас - помоги мне! Ты добра,  прямодушна,  ты  поможешь,
ведь это так просто... Ты одна лишь способна  помочь.  Только  ты  одна  и
никто другой!"
     Девушка тряхнула головой, прогоняя наваждение.
     - Чего ты от меня хочешь? Говори!
     - Вспомни ту женщину, Виктория! Думай о ней! О ней! Ты  очень  хочешь
увидеть ее вновь! Увидеть еще раз! Ты не можешь обойтись без нее! Думай  о
ней! О ней думай! Представь ее себе! Где она сейчас?  Где?  Смотри!  Стань
моими глазами!
     Она чувствовала на себе властный, цепкий взгляд Сутара, и перед  ней,
как видение, промелькнули серые  скалы,  низкие  изогнутые  деревья  между
ними... И вдруг она поняла, что это Эрлис  бредет  среди  скал,  что  она,
Вита, в этот миг видит мир ее глазами и даже ощущает, как впиваются в ноги
острые камни... Все мысли и чувства Виты стремились  к  Эрлис,  но  что-то
непонятное и зловещее было в той настойчивости, с которой Сутар  требовал,
чтобы она вспомнила о ней. "Стань моими глазами!" Что он хочет  увидеть  с
ее помощью? Нет, тут что-то не так, это может повредить ее друзьям...
     - Ты не там ищешь друзей, Виктория! - прервал ее мысли  Сутар.  -  Ты
чиста душою, ты вся прозрачна. Не ведаешь, что такое  коварство  и  злоба,
измена и ложь. Я хочу открыть тебе правду!
     "Не там ищешь друзей!" Но если ему известны ее мысли, зачем он задает
ей вопросы? Играет, как кот с мышью? Что ему от нее нужно?
     - Чего ты  боишься?  Освободись  от  тревоги.  Отдохни.  Тебя  хотели
обмануть, опутать гнусными выдумками, но я не позволю этого сделать!
     Вкрадчивый голос тек вокруг нее, убаюкивал, окутывал туманом.
     - Ты не веришь мне... О, я вижу, твое чуткое,  доброе  сердце  успели
отравить недоверием и ненавистью. Я покараю тех, кто это сделал!
     И вдруг Сутар переменил тон, заговорил спокойно и деловито:
     - Скажи, Виктория, что тебе известно о той женщине?
     Почему он опять спрашивает ее?  Он,  Сутар,  который  видит  человека
насквозь? Хочет, что ли, доказать, что может сломать ее? Нет,  она  никого
ему не назовет...
     - Так что тебе известно о той женщине?
     - Ничего.
     - Даже имени ее не знаешь?
     - Нет.
     - А как она обращалась к тебе?
     - Она называла меня: сестра...
     Глаза Сутара сверкнули злорадством,  и  Вита  поняла,  что  допустила
ошибку, но было уже поздно: она не заметила, как Грозный  бог  перешел  на
язык Грестора.
     - Ты еще не научилась лгать, - сокрушенно покачал он головой.  -  Так
что же рассказала тебе та несчастная?
     - Ничего.
     - А что-нибудь в  ней  самой,  в  ее  поведении  не  показалось  тебе
странным?
     - Нет.
     - А шрам на щеке?
     - Она все время закрывала лицо покрывалом.
     - И ты не видела ее лица?
     - Не видела.
     "Ведь я его и вправду не видела... только глаза".
     - А кто еще там был? Человек с черной бородой приходил туда?
     Усилием воли Вита отогнала возникшие в памяти картины и  взглянула  в
лицо Сутару.
     - Никого я там больше не видела.
     И тут  она  ощутила  резкую  боль  в  ноге,  на  месте  прошлогоднего
перелома. Летом прыгала с самодельной вышки на озере, но однажды там, куда
она собиралась нырнуть, вдруг  возник  какой-то  мальчишка,  она  изменила
направление, попала на мелководье  и  сломала  себе  ногу.  Больше  месяца
пришлось пролежать... И вот та самая боль пронзила ее  вновь  так,  что  в
глазах потемнело. Девушка невольно поглядела вниз.
     - Кость цела, и с ногой ничего не случилось,  Виктория.  Однако  твое
тело помнит тот случай и ту боль - видишь, я и это о тебе знаю,  -  и  оно
вспомнит его столько раз, сколько захочу этого я. Но я не люблю  страданий
и крови, и не собираюсь мучить тебя. Все зависит от тебя  самой.  Запомни:
всякий раз, когда ты скажешь мне неправду, ты почувствуешь эту боль.
     "Сутару палачи не нужны", - вспомнила она и вскинула голову.
     - Зачем же ты спрашиваешь меня, если тебе все известно?
     - Зачем? Когда ты подумала про кота с мышью, ты была, пожалуй, близка
к разгадке. Скучно изо дня в день видеть вокруг себя одни лишь покорные  и
раболепствующие лица. Но ты слишком сильно полагаешься на себя,  Виктория.
А я могу доказать тебе, что человек - жалкая букашка. Так легко уничтожить
ее. И еще легче -  сломать.  Она  боится  голода,  холода,  зноя,  боли...
Наконец, ее можно просто запугать, и тогда уже принуждать не надо. Уверен,
твоего упрямства ненадолго хватит.
     Вита закусила губу. Жалкая букашка... Страх  перед  болью...  Неужели
Сутар прав?
     - Чего ты от меня хочешь? - повторила, лишь бы не молчать.
     - Вот так-то  лучше,  любезная  гостья.  Послушных  ждет  награда.  А
требуется от тебя сущий пустяк. Между  тобою  и  той  женщиной  существует
незримая связь.  Только  ты  можешь  стать  моими  глазами  и  помочь  мне
обнаружить логово бунтовщиков в горах. Для этого я и взял тебя  сюда.  Как
только с ними будет покончено, я тебя отпущу.  А  награда...  Я  не  стану
предлагать тебе то, чем удовольствовалось бы большинство жителей Грестора,
потому как  им  достаточно  сытной  пищи,  яркой  одежды,  теплого  очага,
возможности отдавать приказания другим. Нет, я понимаю, с кем имею дело. Я
дам тебе несравненно больше, Виктория.  Ты  собственными  глазами  увидишь
древние миры, вдохнешь воздух и вберешь краски прошедших веков, я  проведу
тебя ними, словно огромным музеем, а потом - потом  ты  унесешься  в  миры
грядущие, ты станешь путешествовать по ним так же легко, как переезжают из
города в город. Ты увидишь то, чего никто из  твоих  соотечественников  не
сможет увидеть никогда. Это королевский подарок, девушка. Он -  для  тебя,
для твоей отважной и страстной души. Я умею ценить верность и преданность.
Твоему пытливому уму я дам невиданные возможности...
     - Да, подарок поистине королевский, - сказала Вита. - Но мне от  тебя
ничего не надо.
     - Это даже хорошо, что ты такая упорная. Когда я обращу тебя  в  свою
веру, ты будешь в ней непоколебима.
     - Я не приму твоей веры.
     - А что тебе ведомо о ней? У моих подданных есть все необходимое. Все
они равны. Никто из них не голодает, не мерзнет, не  трудится  сверх  сил.
Они не знают горя!
     - Но и счастья тоже. Разве тот, кто все время чего-то  боится,  может
быть счастливым?
     - А если для них это и есть  -  счастье?  Их  не  донимают  ни  укоры
совести, ни сомненья. Их никогда не терзают  противоречивые  чувства.  Они
знают, в чем состоит их долг, и выполняют его. Я дал им веру - разве этого
мало? Веру в  сурового,  непреклонного,  но  справедливого  бога,  который
никогда не карает напрасно. - Они счастливы своей верой!
     - Они счастливы разве что тем, что одинаково несчастны! Никто из  них
не имеет ни собственной воли, ни мыслей,  ни  чувств.  Стать  одинаковыми,
чтобы стать счастливыми - не слишком ли велика цена твоего  рая?  Они  все
принесли в жертву Грозному богу. Их вера - это страх!
     - Пусть! Пусть сначала войдет в их сердца страх - пока они не поймут,
что для них - хорошо и что - полезно. Страх удержит их от ошибок. Это люди
темные, невежественные, их надо силой привести на пути истины и добра.
     - Добро - и силой?
     - Они еще будут благодарить меня! В веках прославят мое имя!
     - Которое из двух?
     Сутар рассыпался колючим язвительным смехом.
     - И ты еще говоришь, что не встречала  чернобородого?  Ведь  это  его
люди отбили тебя в подземелье, он научил тебя так быстро  местному  языку,
он же и наговорил тебе обо мне самые ужасные вещи!
     - Не встречала.
     Боль снова обожгла ногу. Вита еле сдержала крик.
     - Глупенькая девчонка! Кого ты защищаешь? Ради кого терпишь муки?  Ты
увидала в нем героя, защитника обездоленных... Но ведь все, что он  наплел
обо мне, подлая ложь! Он совсем не тот, за кого выдает себя. Знай же,  это
мой заклятый враг! Единственная его цель - обманом сбросить меня и  самому
занять этот трон!
     Сутар не мог скрыть волнения. Он спустился вниз  и  начал  совсем  не
по-королевски быстро ходить взад-вперед и размахивать руками.
     - Он притворился моим другом, а  потом  предал.  Разве  можно  верить
тому, кто предает друзей? Кто тайком  выслеживает  их?  Кто  грабит  их  и
поднимает на них оружие? Он - предатель, шпион, негодяй, твой Ратас!
     - Не знаю никакого Ратаса.
     Губы стали деревянными, она чувствовала, что теряет сознание. Сказать
"да", ведь это ничего не изменит? Не изменит для Сутара, может быть, и для
Ратаса, но не для нее самой...
     - А ты не задумывалась над тем, - голос Сутара назойливо лез в уши, -
откуда известно ему так много обо мне? Об Эритее? О путешествиях в  другие
миры? Он не все рассказал тебе, скрыл, что сам он - тоже из Эритеи, что мы
вместе пришли сюда, в Грестор! Он - убийца, беспощадный убийца, его руки в
крови жителей Грестора, и нет ему за это прощения! Я никого тут и  пальцем
не тронул, а он нарушил закон. Притворился моим другом... Он мог разделить
со мною власть, но ему показалось этого мало. И тогда он  выступил  против
меня, он сеет смуту среди этих бедняг, заставляет их поднимать меч друг на
друга... О  да,  об  этом  он  ничего  не  говорил  тебе.  Кому  же  охота
сознаваться в предательстве! Кому...
     Сутар не успел закончить фразы. Зазвенело стекло, и большой витраж за
его спиной разлетелся вдребезги. Вита услышала даже не  крик  -  отчаянный
вопль того, кто именовал себя Грозным богом.
     В черном небе за окном висела золотая ладья, а в ней  стоял  Ратас  с
обнаженным мечом в руке.

                                    X

     Он пришел! Проник сквозь каменные стены, одолел охрану,  добрался  до
ладьи!
     Но Вита не успела даже обрадоваться этому по-настоящему. Сутар во всю
прыть кинулся к скрытой в стене маленькой дверце, через которую перед этим
вышел Турс. Сбежит! И девушка - где только  силы  взялись,  ведь  еще  миг
назад ей казалось,  что  она  не  в  состоянии  и  рукой  пошевельнуть,  -
бросилась ему  под  ноги.  Грозный  бог  распластался  на  полу,  а  когда
попытался подняться, над ним уже стоял Ратас.
     - Ты не можешь меня убить! - крикнул Сутар. - Не имеешь права! Если я
виновен, пусть меня судят, требую суда!
     Ратас тряхнул его за блестящий расшитый ворот так, что тот  затрещал,
и приставил к горлу Сутара меч. В  узкую  дверь,  толкаясь  и  мешая  друг
другу, пробивались стражники.
     - В ладью, живо! - бросил Ратас Вите.
     Девушка помчалась к окну. Услыхала, как  оборвались  вопли  Сутара  и
что-то тяжело бухнуло на пол. Отбросив первых воинов, набегавших на  него,
Ратас швырнул на дно ладьи обмякшее  тело  Сутара,  прыгнул  сам  и  нажал
какой-то  рычаг.  Ладья  начала  набирать  высоту.   Из   разбитого   окна
выглядывали воины, вдогонку свистели стрелы. Метко брошенное копье ударило
в корму, ладья сильно закачалась и чуть не перевернулась. От  толчка  Вита
сползла вниз и оказалась рядом с Грозным богом. Он зашевелился,  закряхтел
и открыл глаза. Осмотрелся, стараясь понять, где он, и уставился на Виту.
     - Мне поверить не захотела, -  прохрипел,  -  ему  поверила...  А  ты
спроси, кто он и откуда. Спроси! Пускай расскажет, герой...
     Вита молча подвинулась ближе к Ратасу.
     - Что ты хочешь, чтобы я  ей  рассказал?  -  не  поворачивая  головы,
сказал он утомленно. - Что я, так же, как и ты, не принадлежу этому  миру?
Что я пришел сюда из Эритеи вместе с тобой? Что из-за  неисправности  наша
группа случайно оказалась тут, в Гресторе, а  не  там,  куда  должна  была
попасть? Я тогда еще заподозрил, чьих рук это дело...
     - Ты сам во всем виноват. Предатель!
     - Кого я предал? Тебя? Расскажи-ка лучше этой девочке, как ты погубил
третьего из нашей группы, осторожного, рассудительного Рона, - ведь  он  и
не пытался помешать тебе, а полагал, что ни во что  не  надо  вмешиваться,
просто сидеть и ждать, пока нас отыщут с Эритеи? Ты рад был  бы  убрать  и
меня, как нежеланного свидетеля, но я оказался умнее  и  сильнее  Рона,  и
тогда ты испугался и предложил мне разделить с тобою власть. Вот  как  это
было.
     - Что ж, теперь всему конец, - угрюмо произнес Сутар.
     - Нет, еще не конец. Ты  требовал  суда?  Будет  тебе  суд,  будет  и
приговор. Я сам его вынесу. Ты, властитель ограбленных душ,  заслужил  той
же участи, на которую обрек тысячи людей тут, в Гресторе. Отныне ты будешь
не Грозным богом и  даже  не  Сутаром  с  Эритеи,  а  пустой  человеческой
оболочкой, послушной куклой, готовой без раздумья выполнить любой приказ.
     Глаза Сутара загорелись бешеным гневом, тело дернулось вперед, словно
он собирался броситься на Ратаса, лицо исказилось злобной гримасой, а  рот
застыл в безмолвном крике, и  вдруг  он  осел,  подался  назад  и  опустил
голову. Вита прижалась к Ратасу - ей стало страшно. Он обнял ее за плечи.
     - Грозный бог сопротивлялся до конца, - сказал глухо. - Знаешь,  мне,
наверное, было бы легче, если б я его убил...
     Вита взглянула ему в глаза.
     - Но это справедливый приговор!
     - Да. И все же лучше бы кто-то другой приводил его  в  исполнение.  -
Ратас тряхнул головой и отрывисто скомандовал:
     - Сутар, к рулю!
     Сутар молча встал и перешел в носовую часть. Ратас рубанул  мечом  по
мачте - и золотой диск, переворачиваясь, плюхнулся в реку, блестевшую  под
ними в лунном свете. Ладья сразу же полетела быстрее.
     - Веди ладью туда, где прячешь атерон. Вперед, Грозный бог!
     Они повернули влево.
     - Мы летим в горы? - спросил Ратас.
     - В горы, - голос Сутара был вялым и безжизненным.
     - Куда же именно?
     - К дому, в котором скрывался Крейон. Там, в комнатушке, где на стене
эта...
     - Помолчи! - оборвал его Ратас.  -  Смотри-ка,  ни  в  логике,  ни  в
остроумии тебе не откажешь. После смерти Крейона мы ни разу не бывали там.
     Полная луна освещала путь. Вита подставила разогревшееся лицо  ветру,
пахнущему смолой и хвоей.
     - Так мы скоро будем там, где "Меченая молнией?"  -  спросила  она  у
Ратаса.
     - Да.
     - Наконец я ее увижу! - подпрыгнула Вита.
     - Тише,  ладью  не  переверни.  -  Ратас  улыбнулся,  но  его  улыбка
показалась ей принужденной. - Есть у меня один замысел. Вита,  вот  только
не знаю, удастся ли его осуществить. Я хочу  изобразить  падение  Грозного
бога Так давно я думаю об этом, что представляю все до мельчайших деталей,
остается всего-навсего найти время и нарисовать. Так же было и с  "Меченой
молнией", - я увидел Эрлис  такой  и  долго  искал  возможность  выполнить
задуманное. Крейон помог мне с красками, ведь  когда-то  он  интересовался
старинной живописью и мечтал разгадать  тайну  древних  красок  -  они  не
выцветали веками. Цветовая гамма будет та же, что и в  "Меченой  молнией".
Вообрази ночное небо - темно-синее, почти черное, мерцанье звезд  на  нем,
серебряную паутину туманностью... И золотая ладья Грозного  бога  наискось
пересекает плоскость картины,  она  не  летит  -  падает  вверх  дном,  по
блестящей поверхности мечутся кровавые отблески... А самого Бисехо я  хочу
показать  в  необычном  ракурсе,  соединить  черты  реального   Сутара   и
мифического Грозного бога, заострить их, сделать чуть ли  не  гротескными,
но все же узнаваемыми. Пусть будет он одновременно и  страшным  -  даже  в
своем бессилии, и жалким - перед лицом неминуемой расплаты. Как сегодня...
- Ратас вздохнул. - Эх, девочка, все это хорошо в  воображении.  А  вот  в
реальности... в реальности - кровь, грязь и  мерзость...  Мне  кажется,  я
никогда уже не отложу меча.
     - Но разве ты мог бороться о Сутаром, не вынимая меча из ножен?
     - Не мог.
     - Вот видишь!
     - Да, я поступил так, как  считал  нужным  и  единственно  возможным,
Вита, и, в отличие от Сутара, действовал лишь оружием этого времени. И все
же, по законам Эритеи, я  совершил  преступление.  Сутар  был  хитрее:  он
никого не убил собственными руками, и на нем крови нет.  А  на  мне  есть.
Сутара я сам осудил. Но и мне придется встать перед судом.
     - Придется! - подтвердил Сутар.
     - Закрой рот! - так и взвилась Вита. - Что-то  ничегошеньки  во  всем
этом не понимаю. Я знаю одно: настоящий преступник здесь один  -  это  он,
Сутар. Оба вы - с Эритеи, ну так поэтому именно ты и никто  другой  должен
был начать борьбу с ним. Если тебе не пришлось  бы  противостоять  Сутару,
разве ты взялся бы за меч? Я не могу поверить, что тебя осудят!
     - Ты еще видишь мир по-детски ясным, и я завидую твоей убежденности.
     - Ну какой ты преступник? Да я не знаю никого лучше тебя!
     - Значит, я могу считать себя оправданным.
     - Не шути так. Если надо, я могу подтвердить.
     - Тебе ничего не придется  подтверждать.  Через  несколько  часов  ты
будешь дома, и все, что тут произошло, покажется  тебе  недобрым  сном.  А
я...
     Ладью сильно шатнуло раз и другой.
     Сидевший у руля Сутар повернул к ним растерянное, как у  нашкодившего
мальчишки,  лицо.  Куда  девались  его  спесь  и  самоуверенность!   Ратас
оттолкнул его и бросился к пульту.
     - Этого я и боялся! Тот удар  все-таки  дал  о  себе  знать.  Хороших
воинов вымуштровал для тебя Турс! Метко бросают копья.
     Ладья пошла на снижение.
     - Эх, еще бы немного! - с досадой в голосе  сказал  Ратас.  -  Быстро
починить  ладью  мы  не  сможем.  Остаток  пути  придется  пройти  пешком.
Скажи-ка, Сутар, ты, конечно, оставил в доме охрану?
     - Оставил.
     - Сколько человек?
     - Восемь.
     - Здесь, в Гресторе, ты показывал кому-нибудь, как действует атерон?
     - Турс знает...
     - Ты брал его с собою в путешествия?
     - Брал.
     - Значит, он указал тебе на Виту?
     - Он.
     - Выходит, узнал...
     - Как-узнал? - удивилась Вита. - Мы же с ним раньше не встречались!
     - Речь не только о тебе...
     Ладью сильно тряхнуло.  Столкнувшись  с  землей,  она  проползла  еще
немного, круга кусты и деревья, и остановилась.
     - Что ж, приехали. Надо выходить. Давно не ходил пешком, Грозный бог?
- повернулся к понурившемуся Сутару Ратас.
     Тот молча перелез через высокий борт. Как не вязалась  его  роскошная
одежда и корона на голове с этим виноватым выражением лица!
     - Вита, - сказал Ратас, - я рассчитывал, что успею предупредить своих
и мы будем на месте раньше, чем придет подмога воинам Сутара. А она вскоре
придет, ведь Турс знает, где атерон, не так ли? - спросил он, обращаясь  к
Сутару. Тот молча кивнул. - Для него это символ власти и могущества, и  он
не захочет его уступить. Нам надо во что бы то ни стало сегодня  добраться
туда и связаться с Эритеей. Если опоздаем, все пропало. Сделай теперь  для
меня то, чего не захотела сделать  для  Грозного  бога:  думай  об  Эрлис,
девочка! Думай о ней так, как будто от нее зависит твоя и  моя  жизнь!  Да
так оно и есть...
     Вита прислонилась к дереву и, чтобы сосредоточиться,  закрыла  глаза.
Она попыталась представить себе Эрлис такой, какой видела ее  в  последний
раз. Синее покрывало и печальные глаза...  Сутар  спросил:  как  она  тебя
называла? Называла по имени, а еще - сестрою... Эрлис, сестра, откликнись!
Помоги! В лесах ли, среди серых скал, в пустыне или в многолюдном  городе,
услышь меня, родная, отзовись, Меченая молнией!
     И вдруг, словно при вспышке небесного огня, Вита четко увидела скалы,
и темное небо над ними, и пламя костра,  и  голос  Эрлис,  знакомый  голос
позвал ее - так, словно она сама в мыслях произнесла эти слова, хоть она и
знала, что не ей они принадлежат: "Что, сестра?"
     - Ратас, она ответила, - прошептала Вита, не решаясь открыть глаза  -
а вдруг все исчезнет?
     - Передай, пусть собирает наших и немедленно  идет  к  тому  месту  в
горах, где она жила с Крейоном. Встретимся там. Их задача - снять  охрану.
Она невелика, восемь человек.
     И лишь только Вита подумала об этом, голос Эрлис все так же беззвучно
ответил ей:
     "Хорошо, сестра. Мы придем".
     Она подняла глаза на Ратаса.
     - Что это было? Я с ней вправду говорила?
     - Да.
     - Но как?.. Сутар объяснял, что между нами существует какая-то особая
связь...
     - Такая связь на самом деле есть. Скоро ты все поймешь сама.  Потерпи
еще немного. Вита. Я мог бы раскрыть тебе и эту тайну, но лучше, чтобы  ты
увидела собственными глазами...
     Вита надула губы, как ребенок, не получивший обещанного подарка.
     - Ладно! Пусть будет по-твоему.
     - А теперь - в путь. Дорога  нелегкая,  но  ничего,  одолеем.  Сутар,
может, ты сбросишь свои побрякушки? Легче будет идти.
     Правитель Грестора послушно снял с себя и положил на землю  корону  и
верхнюю одежду, расшитую массивными золотистыми бляхами.
     Они спустились в глубокое ущелье, а потом долго карабкались вверх  по
склону, цепляясь за кусты и траву. Мягкая почва уходила  из-под  ног,  они
падали, скользили, поддерживали друг друга. Наконец выбрались из ущелья  и
пошли узкой тропкой между скал - Ратас впереди,  за  ним  Вита,  а  позади
Сутар.
     - Ратас, - украдкой шепнула  Вита,  когда  Сутар  немного  отстал,  -
может, лучше было бы оставить его там,  возле  поломанной  ладьи?  Быстрее
дошли бы...
     - Нельзя. Он мне нужен.
     - Тебе виднее, - пожала плечами. Присутствие Сутара - нового  Сутара,
уже не исполненного недоброй, разрушительной силы, а  самого  похожего  на
развалину, угнетало девушку. Она  не  могла  разговаривать  при  нем  так,
словно его нет, а ей еще столько хотелось расспросить!
     - Скажи мне, ведь Эритея, как  ты  говорил,  это  один  из  вариантов
нашего будущего. Как же у вас мог появиться  такой  вот  Сутар?  Я  всегда
думала, что вы должны быть лучше нас...
     - Все не так просто, Вита. Мне кажется, мы слишком уж тешились  своим
могуществом, своей властью над  природой.  Сделали  все  для  того,  чтобы
человеку было удобно и спокойно жить. Но  за  удобством  и  покоем  начали
забывать о самом человеке... Самым главным для нас было то, как он  делает
свое дело, а добрый он  или  злой,  веселый  или  грустный,  жестокий  или
ласковый - значило очень мало. Недаром Сутар решил, что принес  гресторцам
счастье, когда накормил и одел их, а потом еще и думать за них стал.  Урок
Грестора -  суровый  урок.  А  Сутар  -  Сутар  всегда  был  тщеславным  и
самоуверенным, хотя способности у него посредственные. Именно его серость,
заурядность и породили эту уродливую жажду власти,  стремление  принизить,
нивелировать других. Иначе откуда у него убеждение, что  лучше  всего  для
человека - быть, как все, не выделяться среди других ничем  -  ни  покроем
одежды, ни выражением лица, не мыслями? Я и представить себе не  мог,  как
далеко он зайдет... А когда  понял,  было  уже  поздно.  Он  окружил  себя
надежной охраной и надел на головы своих воинов шлемы из особого сплава  -
не для того лишь, чтобы выделить их среди других и защитить во время боя -
нет, он таким образом хотел уберечь  их  от  меня.  Боялся,  что  я  смогу
подавить их волю и заставлю повиноваться мне, а не ему. А мне  приходилось
действовать больше мечом... Я неплохо умею им владеть. Меня  учили  старые
бойцы. В молодости я увлекался фехтованием - вот уж не думал, что это  мне
так пригодится... Как мне хочется  сбросить  наконец  с  себя  эту  вечную
осторожность, необходимость постоянно оглядываться. До чего же  здорово  -
дышать полной грудью и не думать, что враг ожидает  тебя  в  засаде!  Лишь
теперь, когда до цели осталось так мало,  я  могу  сознаться,  потому  что
раньше не позволял себе даже думать об этом, - я очень устал...
     Вновь начался крутой подъем, и Ратас замолчал. Стояла  предрассветная
тишина, слышно лишь было, как осыпаются из-под ног камешки и тяжело  сопит
Сутар.
     На вершине остановились передохнуть. Под ясным утренним  небом  глаза
Ратаса расцвели такой нестерпимой голубизной, что у Виты защемило сердце.
     "Если бы я могла... я взяла бы себе твою боль и твою усталость.  Хотя
бы малую их часть... Я знаю, что выдержала бы все, только б тебе  хоть  на
мгновение стало бы легче".
     Он протянул ей руку.
     - Надо идти, девочка. Уже близко.
     И вот впереди забелел дом. Но внизу, среди скал, Вита заметила желтые
плащи.
     - Погляди-ка туда! Они скоро будут здесь...
     - Мои ребята их опередили. Смотри, вон они выходят из  дома.  Но  боя
теперь не избежать.  Эх,  не  успели  они  после  вчерашнего  как  следует
отдохнуть - после того как захватили золотую ладью... Быстрее  в  дом!  Мы
должны управиться с атероном раньше, чем подойдет отряд  Турса.  А  вот  и
Эрлис.
     Пока Ратас отдавал краткие  и  четкие  команды  своим  воинам,  Эрлис
утянула Виту за собой.
     - Идем, сестра! Скоро мы расстанемся, и ты должна ее увидеть.
     Они вошли в комнату, где в простенке  между  окнами  была  нарисована
картина, известная Вите по рассказу Эрлис.  Резкие,  контрастные  тона  от
глубокого  синего  до  огненно-красного  спорили  между   собой.   Меченая
молнией... Ошеломленная Вита всматривалась в знакомые, тысячу раз виденные
в зеркале черты. Так же, как и  Эрлис  когда-то,  она  подошла  поближе  и
коснулась стены. Вот только отпечатка краски не осталось на пальцах -  она
давно уже высохла.
     И сразу связалось воедино все то, что было непонятным  вчера.  Да,  в
полумраке их убежища, под  спадающим  на  лицо  покрывалом  она  не  могла
заметить сходства. Но ведь Эрлис - Эрлис видела ее и должна  была  узнать!
Так вот почему она говорила ей "сестра"... Вот что связывало их обеих.
     - Ты и я -  одно  и  то  же,  только  мы  разделены  пространством  и
временем. Так мне сказал  Ратас.  Все  равно  как  если  бы  у  меня  была
настоящая сестра, к тому же близнец, но я никогда ее не видела и ничего  о
ней не знала. От рождения у нас совпадало  все,  вот  только  росли  мы  в
разных мирах...
     Эрлис отбросила покрывало.
     - Ратас просил, чтобы я ничего не говорила  тебе  -  тогда,  вначале,
мол, слишком уж много для тебя потрясений сразу. А мне  так  странно  было
видеть себя - только без шрама и  с  этими  короткими  волосами...  И  так
хотелось расспросить, как же ты жила в том своем мире. Жаль,  что  времени
было мало...
     - Знаешь, когда ты рассказывала о себе, я ловила себя на  мысли,  что
сама поступила бы так же на твоем месте.  А  потом  начинала  сомневаться,
хватило бы у меня на это смелости или нет?
     - Зато я  не  сомневалась  в  тебе  ни  минуты.  Видишь,  я  все-таки
оказалась права: есть у меня сестра, да еще какая!
     В комнату стремительно вошел Ратас, следом за ним - Сутар.
     - Надо спешить! Золотые шлемы наседают. Сутара они уже  не  боятся  -
видят, он не тот, что прежде. У меня еще была надежда, что  он  сможет  их
остановить... Бой будет трудным. Сутар, так где же атерон?
     Из-под тряпок и досок, наваленных в углу комнаты, Сутар вытащил нечто
похожее на черный чемодан средних  размеров.  Вита,  наслышанная  об  этом
чудо-приборе, была порядком разочарована.
     Эрлис обняла ее, набросила покрывало и быстро вышла из комнаты.
     - Стань вот здесь, под картиной, - сказал Вите Ратас.
     - Сутар, у тебя все готово?
     - Все, -  ответил  тот  заискивающим  тоном.  -  Атерон  ведь  был  в
последний раз настроен на Землю...
     - Ратас! А может, сперва ты? На Эритею? Ты должен привести  помощь...
- не выдержала Вита.
     - Нет. Сперва я отправлю тебя, а затем пошлю Сутара в Эритею.
     - Почему его? Почему не сам?
     - Он прекрасно сделает все, что нужно. Ты же видишь,  Грозный  бог  у
нас теперь очень послушный. Вот Он и  расскажет,  что  случилось  и  какая
нужна помощь...
     - Сам о себе будет рассказывать? О том, что натворил?
     - Конечно. Кто же лучше  него  это  сделает?  А  я  должен  остаться.
Бросить своих ребят в разгар боя я не могу, Вита.
     - Все я понимаю! Только... вот что... ты береги себя! Слышишь?
     В окно ударили чем-то тяжелым.
     - Я хочу, чтоб ты жил!
     - Прощай, Вита!
     Мощная струя горячего воздуха подхватила девушку,  и  ей  показалось,
что она падает в глубокий узкий  колодец,  а  потом  ее  увлек  гигантский
водоворот, она словно растворилась в нем, стремительное  течение  несло  и
несло ее...
     И вдруг все оборвалось. Вита  вновь  стояла  перед  знакомым  зданием
вокзала. Людской поток обтекал ее со всех сторон. Кто-то налетел на нее и,
недовольно ворча, пошел дальше.
     Девушка машинально оглянулась, и взгляд  ее  упал  на  табло.  Девять
сорок девять, двадцать шестое июля, вторник...  Здесь  прошла  всего  одна
минута! И теперь все вернулось на свои места.  Словно  и  не  было  боя  в
подземелье, золотой ладьи с Грозным богом, исступленной толпы  на  улицах,
зловещего замка с четырьмя башнями, недоброй  усмешки  Турса,  вкрадчивого
голоса Сутара... Не было полета сквозь ночь, долгой  дороги  в  горах,  не
было отчаяния и надежды... И Меченая молнией не  смотрела  на  нее  своими
скорбными  прозрачными  глазами.  Может,  тот  бой  в  горах   давно   уже
завершился, но для Виты он будет длиться вечно, ведь ей никогда не узнать,
чем он кончится и кто выйдет из него живым!
     Девушка упрямо тряхнула головой. Ратас будет жить! Он не  погибнет  в
последнем бою. Нет, он вновь победит,  как  побеждал  не  раз,  он  спасет
других и спасется сам, он еще вернет жизнь в Грестор, и Эрлис - ее  сестра
из этого мрачного мира - найдет  в  себе  силы  возродить  свою  опаленную
душу... Кончится время ненависти...
     А пока продолжается бой -  пусть  не  даст  промаха  верный  меч,  не
дрогнет рука, не одолеет усталость тех, кто защищает свою честь и свободу!
Она стиснула руки, словно  хотела  всю  свою  силу  передать  тем  далеким
воинам...
     - Девушка, простите!..
     Знакомый голос резанул ее. До боли родное лицо, тревога и  сочувствие
в серых стальных глазах, вот только морщины не успели еще прочертить лоб и
седые нити не вплелись в черные как смоль волосы.
     - Мне показалось, у вас какая-то беда. Не могу ли я вам помочь?